«Закон землеройки»

Александр Григорьевич Косарев Закон землеройки Роман Ты ступай далёко, ты поймай жар-птицу… И тогда увидишь, что с тобой случится… Ника Турбина, поэтесса

Глава 1. Два письма и три загадки

Недавно открыл для себя весьма любопытную истину: оказывается, написав одну и даже две книги, человек отнюдь не становится писателем. Даже издав целое собрание сочинений из двадцати томов, он может так и остаться никому не ведомым и не интересным бумагомарателем. И лишь когда автору начнут приходить письма от его читателей, он будет вправе считать, что затраченные им усилия не пропали втуне. Да-да, только откровенные отклики задетых за живое читателей переводят пишущего человека из категории «графоман» в категорию «писатель».

К такому выводу я пришел вскоре после того как по обоюдному согласию с одним настоящим московским писателем, фамилия и инициалы которого практически полностью совпадают с моими, стал пользоваться его почтовым адресом и сотрудничать с ним на сугубо взаимовыгодной основе. При этом я выступал как бы его виртуальным двойником: получал почту, разбирал ее, при необходимости проводил расследование историй, поведанных ему многочисленными корреспондентами. Сам же уважаемый литератор предпочитал спокойное сочинительство за дубовым столом, ибо, по его собственному признанию, не слишком жаловал неугомонное племя любителей авантюр и приключений.

Моя же основная цель, заставлявшая отправляться в путь едва ли не по каждому полученному на его адрес письму, была вполне очевидна и логична: в случае удачного исхода поисков я мог оказаться совладельцем довольно ценного клада. Впрочем, поначалу практически все мои поездки имели прямо противоположный результат, а некоторые путешествия и вовсе оборачивались форменным кошмаром. Зато мой хитро-мудрый тезка-писатель не оказывался в проигрыше ни при каком обороте событий: будучи по натуре откровенным и последовательным домоседом, он по завершении каждого моего очередного поискового мероприятия получал от меня практически готовый сюжет для нового литературного опуса. Причем я без малейшей утайки предоставлял ему буквально всю информацию о проделанной работе: исходные документы, копии писем, положивших начало расследованию, карты местностей, описания исторической канвы, фотографии участников событий, их характеристики… И даже, самое главное, – собственный путевой дневник, в котором я скрупулезно описывал все происходившие со мной в ходе проведения мероприятия события. Эта книга написана по той же схеме. Надеюсь, она вам понравится.

Итак, в июле 2007 года на означенный во всех книгах моего именитого тезки контактный адрес пришли – с перерывом в пару дней – сразу два занимательных письма. Причем, по удивительному стечению обстоятельств, из одного и того же старинного российского города. Впрочем, теперь даже уже и не города, а скорее небольшого городка, медленно, но верно превращающегося в обычный захолустный поселок. А ведь когда-то этот населенный пункт был знаменит на всю Россию! Ибо стоял на судоходной реке – аккурат в том месте, где ее пересекал старинный тракт, – и обеспечивал торговые контакты между центром страны и ее южными соседями. Но постепенно река обмелела, обросла по берегам вездесущим камышом… К тому же во времена Николая Второго железную дорогу проложили в тех краях почему-то на довольно значительном расстоянии от столь преуспевающего тогда города.

С той поры и началось медленное, но неуклонное увядание данного поселения. Дольше всех держались местные купцы, успевшие нажить немалые капиталы на торговле отменными сортами южнорусской пшеницы и узорчатыми тончайшими тканями с Ближнего Востока. Да и прочее население города первое время мало-мальски сводило концы с концами, благо сложилась в местных слободах на удивление сплоченная, хотя и многонациональная община. Но нежданно-негаданно, как, собственно, это всегда и случается, в России грянула Октябрьская революция. С появлением мрачных людей с красными повязками на рукавах тотчас сгинули куда-то и солидные купцы, и их шустрые приказчики. В прежде уютном и красивом бело-красном мужском монастыре расположилась машинно-тракторная станция, а вместо восточных шелков на прилавках немногочисленных магазинов надолго поселились грубоватые на ощупь ситцы да небрежно окрашенные дерюги.

И началось в городе – условно назову его, с вашего позволения, Энском – растянувшееся на долгие десятилетия тусклое безвременье. Поскольку ни залежей урановой руды, ни источников нефти поблизости отродясь не наблюдалось, то за все годы советской власти здесь, соответственно, не было построено и ни одного крупного предприятия. Не считая, правда, действовавших еще с царских времен двух кирпичных заводов, выстроенных в 1910–1911 годах братьями Епифановыми. Хотя и небольшими были те заводики, однако кирпичи производили на редкость прочные – из глины, добываемой из бездонного Воропаевского оврага.

Помечали же свою продукцию братья особо – так, чтобы непременно отличие друг от друга иметь. Василий Емельянович, к примеру, повелел выдавливать на своих кирпичах заглавные буквы «В» и «Е» (в готическом стиле, с зубцами и завитушками), а Фрол Емельянович – обычные треугольники с точкой в центре. Вот с той поры и началась в Энске хотя и короткая, но весьма бурная эра кирпичного домостроительства. Впрочем, со знаменитыми кирпичами я столкнусь чуть позже, а пока просто получил два письма из одного и того же города, причем оба в субботу, когда дождался наконец желанного выходного.

Подъем у меня по субботним утрам случается обычно поздний, зато после обильного завтрака я в обязательном порядке отправляюсь на прогулку в парк. И специально прокладываю маршрут так, чтобы заглянуть в ближайшее к моему дому почтовое отделение. Желающих получить либо отправить корреспонденцию здесь по субботам бывает не очень много, но по два-три человека у заветного окошечка, как правило, все равно толкутся. А по другую сторону неудобно выпиленного в оргстекле окошка трудятся обычно либо заторможенная пенсионерка, либо неумелая практикантка.

Первая работает умело, но неторопливо. Да и куда ей, собственно, торопиться? Жизнь во всей своей первозданной красоте давно осталась позади, впереди – лишь ноющие суставы да мизерная пенсия, на которую не прокормить и кошку. Потому и работает наша пенсионерка нарочито неспешно, чтобы хоть таким образом проявить свою значимость, а попутно и испортить кому угодно настроение. Практикантка тоже работает медленно. Правда, мстить назойливым клиентам за бездарно проводимую жизнь она еще не научилась, зато трудится с завидным, но вызывающим жуткое раздражение тщанием. Конечно же, по-человечески ее понять можно: это ж сколько всяких хитростей, приемов и навыков нужно освоить, чтобы успевать работать и на кассовом аппарате, и на электронных весах, и на компьютере одновременно! И упаси Господь хоть где-то ошибиться! Каждая операция – это деньги, и порой немалые. Вот чтобы не попасть впросак и к концу смены свести баланс к ажуру, бедняга и выполняет каждое действие медленно и аккуратно, трижды перепроверяя каждую операцию.

Наконец подошла и моя очередь. С риском вывихнуть руку я просунул в карликовое окно свой паспорт и смиренно попросил:

– Письма до востребования на мое имя посмотрите, пожалуйста.

Как правило, работники почты не особо пристально вглядываются в паспортные данные, особенно в случаях с письмами до востребования. Хорошо, если хоть на фамилию взглянут! А вот если б читали внимательнее, наверняка уловили бы некоторое несовпадение в инициалах. Но, по счастью, до сего дня ни разу еще не уловили, и вскоре в руках склонившейся над нужным ящичком девушки появились сразу два конверта. Замечательно! Обожаю читать чужие письма, ибо отчего-то сразу начинаю чувствовать себя Шерлоком Холмсом и Штирлицем одновременно. Ведь стоит только надорвать конверт, и перед тобой, словно в сказке, открывается доселе тщательно оберегаемая от посторонних глаз чья-то тайна! А поскольку мой компаньон-писатель пишет романы преимущественно на кладоискательские и историко-поисковые темы, то читатели и описывают ему в основном старинные усадьбы и заброшенные купеческие подвалы.

Мельком взглянув на незнакомые адреса, я поблагодарил девушку, засунул сложенные пополам конверты в карман и, выйдя на улицу и вдохнув изрядно уже прокаленный летней жарой воздух, отправился в Ботанический сад. Кружа по аллеям парка, медленно наполнялся ожиданием чего-то необычного и таинственного, но потто, не сдержав любопытства, присел на скамейку и рассмотрел конверты внимательнее. Тогда-то и выяснил, что письма пришли из одного и того же города, просто отправлены в разное время и разными людьми. Удивлению моему не было предела: доселе подобного не случалось ни разу! Вскочив со скамьи и уже не задерживаясь в парке ни на секунду, я стремглав помчался домой.

Добравшись до своей квартиры, сразу проследовал в спальню, где за специально купленным письменным столом оборудовал себе с некоторых пор рабочее место. Вскрыв скальпелем первый конверт, я обнаружил в нем небрежно выдранный из школьной тетрадки один-единственный листочек, на котором крупным, явно мужским почерком было написано:

«Здравствуйте, Александр Григорьевич! Пишет вам так называемый «верхушечник». У меня есть знакомый, он живет на юге Рязанской области. Его мать рассказала недавно такую историю. У графа Шувалова (по-моему, ему и принадлежало имение) был то ли приказчик, то ли управляющий, который однажды вез мешок с деньгами через местную речку, но мост под ним подломился, и телега с деньгами ушла под воду. С той поры речку так и прозвали – Серебрянка. Я и сам на этой речушке бывал: искал там селище. А вот про деньги, в нее упавшие, тогда не знал. Сейчас от этой речушки осталось одно только почти напрочь высохшее русло (летом я ходил по ней в коротких резиновых сапогах). Когда же началась революция, управляющего того вроде бы арестовали, а дом его передали под колхозные нужды. Больше его никто никогда не видел. Сам дом, правда, все еще стоит. Разве что крыша обвалилась. Если вам эта история покажется интересной, можем съездить туда вместе и исследовать и реку, и остатки дома.

В городе, где я сейчас живу, тоже есть много чего интересного поискать. Жаль, что по-настоящему я стал интересоваться такими вопросами лишь после того как прочитал вашу книгу «Самые знаменитые клады России». Но ничего, до сентября я постараюсь выяснить подробности еще каких-нибудь занимательных историй. А вчера на старом кладбище нашел, кстати, серебряную пулю! Кажется, правда, не очень старую, то есть не из прошлого века.

Если мое письмо вас все же заинтересовало – звоните. С уважением, Слава Кошельков».

В нижней части странички был аккуратно выведен номер мобильного телефона, но в ту минуту я даже не стал его переписывать. Сказать по правде, письмо Славы-«верхушечника» меня почти не заинтересовало, особенно первая его часть. Какие-то отрывочные сведения о каком-то управляющем какого-то малознакомого мне графа. Бред! Допустим даже, что факт обрушения моста на данной речушке действительно имел когда-то место быть. Но сколько денег тот горемыка управляющий мог везти? Полпуда? Пуд? Хорошо, черт с ним, пусть даже все 20 килограммов. Только вряд ли за монеты столетней давности можно сейчас много выручить. Ясно ведь, что это отнюдь не раритеты и продавать их придется лишь на вес.

Унция серебра на лондонской бирже стоит ныне около пяти долларов. В одном килограмме содержится примерно 30 унций, а в двадцати килограммах, соответственно, – 600. Значит, вполне может набежать сумма в 3000 долларов. Для поддержания штанов оно, конечно, неплохо, вот только слишком уж много всяких «но» при этом возникает. Непонятно, например, где конкретно и как долго придется производить поиски: ни длину реки, ни ее ширину Слава Кошельков в своем письме не обозначил. Следовательно, розыск горстки монет может растянуться на неделю, а то и на две. А как известно, долгие поиски – лишние деньги.

Несколькими годами ранее опытным путем я вывел простенькую, но действенную формулу: день работы поисковика в «поле» требует расходов минимум в 50 долларов. Значит, за неделю будет потрачено порядка 350 долларов. Плюс дорога туда-обратно, плюс прочие накладные расходы… Так, глядишь, из гипотетической суммы в 3000 американских денег непосредственно на поиски утечет не менее тысячи. А оставшиеся две придется делить как минимум пополам: по тысяче себе и напарнику, пока еще неведомому мне Славику Кошелькову.

А ведь надо еще и покупателя найти на столь специфический товар! Новые поиски – новое время, а время – опять те же деньги. Словом, очередной минус. Проще говоря, даже по предварительным прикидкам выходило, что вместо мало-мальской прибыли данное дело может принести одни лишь убытки. Однако вот над строчкой про серебряную пулю я задумался всерьез. Ведь кто-то же эту пулю для чего-то изготовил! Да еще и использовал почему-то именно на кладбище!.. Да, здесь было над чем поразмыслить… Как известно, для организации столь специфичного производства, как отливка пуль, требуется приложение недюжинных усилий. Ну, допустим, сырье для производства одиночного боеприпаса можно найти без труда: сгодятся старые монеты, обломки бабушкиных брошек, серебряные ложки и прочая мелочевка… Да вот только температура плавления серебра, насколько мне помнится, приближается к тысяче градусов, а такую температуру в домашних условиях не получишь. Ни паяльник тут не поможет, ни газовая плита. Для отливки пуль требуются и особая печь, и специальная отливочная форма, и недюжинное слесарное умение! Но Слава, к сожалению, не заострил на серебряной пуле должного внимания.

Правда, в конце своего не слишком связного повествования он вскользь упомянул о еще «каких-нибудь историях», но тут и к бабке-гадалке можно не ходить: конечно же, имел в виду исключительно кладоискательские легенды, что выдавало в нем начинающего поисковика. Профессионалу же (каким я уже тогда себя мнил), требовалось больше конкретики и мотивации для организации в Энск хотя бы даже ознакомительной поездки.

Пока я предавался подобным размышлениям, рука моя машинально потянулась ко второму конверту, но тот неожиданно бойко выскользнул из пальцев и плавно спланировал с письменного стола на пол. Я инстинктивно дернулся следом, но в этот момент спину от поясницы до лопаток пронзила нестерпимо острая боль. Болезненно охнув, я неуклюже сполз с кресла и, покряхтывая, попытался осторожно поставить заклинившую спину на место. Когда боль слегка отступила, снова вспомнил о треклятом письме: оно по-прежнему полулежало на полу, опершись одним краем на стоявшую под столом гантель. Спортом, равно как и утренней зарядкой, я не занимался уже несколько последних лет, но гантели продолжал хранить, ибо время от времени использовал их в качестве примитивного пресса при склеивании предметов домашнего обихода.

Итак, получив «горячий» привет от «дедушки радикулита», я стал действовать осторожнее: медленно опустился на одно колено и, опершись для страховки одной рукой на столешницу, другую протянул к белому прямоугольнику. Однако стоило только мне ухватить его за уголок, как жгучая боль вновь пронзила с головы до ног. Я непроизвольно оперся на гантель, та, естественно, качнулась в сторону, поскольку стояла на торце, и… В общем, полностью потеряв опору, я со всего размаха приложился о стол левым ухом.

Теперь, по прошествии некоторого времени, я точно знаю: ежели уж Господь дает неразумному отроку столь недвусмысленные знаки, к ним нужно непременно прислушаться! А мне бы тогда хоть на секунду задуматься: почему вдруг буквально за считанные минуты на меня свалилось столько неприятностей?! Мне бы, дуралею, сразу следовало взять это письмо пинцетом и, не мешкая ни мгновения, сбросить, словно ядовитого паука, в мусорное ведро. Даже не распечатывая… Ведь если бы я поступил тогда столь мудро и осмотрительно, наверняка избежал бы потом целого букета рискованных и смертельно опасных приключений. Но русский человек, как известно, силен лишь задним умом, а на сигналы свыше реагирует с изрядной долей скептицизма и непростительным запозданием.

Поэтому в ту памятную субботу я лишь нервно помотал головой, обиженно потер отбитое ухо и все же подтянул конверт с изображенным на почтовой марке адмиралом Нагаевым к себе. Затем осторожно переместился обратно в кресло, вскрыл бумажный клапан и уже через секунду держал в руках два бумажных листа формата А-4, исписанные мелким округлым почерком. Поначалу решил, что автор письма – женщина (уж больно хорош и уборист был почерк!), но, прочитав вступление, понял, что и это послание принадлежит руке мужчины. Более того, духовному лицу.

Содержание второго письма я цитировать не буду – просто вкратце перескажу содержание. Основной смысл послания, отправленного из города Энска настоятелем Николо-Успенского собора отцом Аристархом, был, на первый взгляд, крайне далек от намека на какие-либо поисковые работы. Просто батюшка сообщал, что поскольку возложил на себя нелегкое бремя по возрождению монастырской жизни, решил облагородить и часть подведомственной ему территории. И в первую очередь – почистить совершенно заросший за последние несколько десятилетий монастырский пруд. «Раньше, – сетовал отец Аристарх, – сей водоем радовал своим умиротворяющим видом всю многочисленную братию, снабжая заодно трапезную отменными золотыми карасями. Но со временем питавший его источник почти полностью пересох, пруд постепенно густо заилился и к нынешнему моменту фактически превратился в зловонное болото». Далее отец Аристарх, вскользь подосадовав на нехватку денег и рабочих рук, переходил к главному – к причине, побудившей его обратиться за помощью не к специалистам по мелиорации, а ко «мне» – «…как к известному и уважаемому розыскнику кладов потаенных». Оказывается, от одной из своих прихожанок он узнал, что в самом начале 1943 года, когда немецкая воинская часть, некоторое время оккупировавшая город Энск, спешно отступала, именно в пруд при монастыре фрицы сбросили какие-то подозрительные ящики. И теперь отец Аристарх крайне опасался, что в тех ящиках могли храниться взрывоопасные предметы либо неиспользованные боеприпасы.

Собственно, именно поэтому он и просил меня уделить толику времени вверенному ему собору, дабы я подтвердил или опроверг сии крайне малоприятные для него досужие сведения. Ведь если на дне водоема и впрямь покоятся снаряды, то начинать очистку пруда было бы с его стороны непростительной глупостью, влекущей за собой смертельную опасность для участников данного мероприятия. В конце же своего обстоятельного письма, насыщенного плохо замаскированными комплиментами и реверансами, настоятель обещал – в случае проявления с моей стороны христианского сочувствия к бедам вверенного ему прихода – всенепременно обеспечить меня не только удобным пристанищем, но и трехразовым питанием в день на весь срок работы.

Письмо святого отца, не скрою, заинтересовало меня куда более, нежели предыдущее. В нем, во всяком случае, проблема была изложена конкретно, подробно и достаточно откровенно, не оставляя ни малейших сомнений в искренности намерений корреспондента. А уж его прозрачный намек на то, что денег он мне за мои услуги заплатить не сможет, и вовсе добавлял не только доверия к нему, но даже и некоторого уважения. Было совершенно очевидно, что хотя автор письма и состоит в духовном звании, но человек он бывалый и, следовательно, во всякого рода житейских ситуациях опытный. Такие слов на ветер не бросают и пустых обещаний не дают.

Подводя итоги свалившейся на меня информации, я пришел к выводу, что, получив за день всего два письма, обогатился тем не менее сразу тремя загадками: утонувшими в Серебрянке деньгами графа Шувалова, кладбищенской серебряной пулей и таинственными ящиками на дне монастырского пруда. Перебравшись с кресла на диван, я закинул руки за голову и предался сладостным мечтам. Ввиду того, что на вторую половину августа у меня намечался двухнедельный отпуск, перспектива поучаствовать в занимательных поисках показалась мне весьма привлекательной. Тем более что кроме бесплатного пансиона предложение настоятеля сулило (пусть пока и потенциально!) еще и существенную финансовую компоненту. Сам-то он об этом вряд ли догадывался, зато я не сомневался: утопленное немцами имущество может принести значительный доход.

Дело в том, что некоторое время назад в нашей стране была узаконена федеральная программа о выкупе у частных лиц любого военного имущества и оружия, и поручена была эта работа органам внутренних дел. Другими словами, теперь каждый мог доставить в ближайшее отделение милиции патроны, взрывчатку или оружие любой модели и любого калибра и без лишних разговоров получить за них деньги по твердо установленному тарифу прямо на месте. Один патрон, к примеру, оценивался в 5 рублей, а в стандартном ящике, как я знал, их содержится аж 500. Следовательно, один-единственный ящик с аналогичным содержимым мог принести 2500 рублей чистого дохода! А если немцы спустили под лёд не одну подводу с боевым арсеналом, тогда среди него могут оказаться и артиллерийские снаряды, и прочее оружие, пусть даже давно уже вышедшее из строя. Милиционеры работоспособностью доставленных им стволов не интересуются: принеси хоть насквозь проржавевшую винтовку – все равно получишь по таксе. А такса, как ни крути, очень даже привлекательная. Доставил автомат – получи 3500 рубликов! Пистолет – 2500. Даже за старый ржавый штык 200 рублей полагается. Конечно если у тебя в наличии всего один штык, то и париться не стоит: больше на дорогу потратишь. Ну а если их у вас пара сотен?!

Смущало только одно: доселе мне никогда не доводилось иметь дел ни с прудами, ни с болотами, ни с прочими водоемами. Впрочем, терзался я недолго. «Я ведь там не один буду колупаться, – пришла спасительная мысль. – Наверняка и помощники найдутся, и техника какая-никакая… Справлюсь! Соображу, придумаю что-нибудь по ходу дела. Чай, не боги горшки обжигают!»

С такими мыслями и позвонил тем же вечером своему старому приятелю и компаньону по разным мужским делам Михаилу Воркунову, всерьез надеясь заинтересовать новой авантюрой и его. Благо Михаилу, как преподавателю, перед началом нового учебного года полагался двухмесячный отпуск, и, следовательно, свободного времени у него должно было быть навалом.

К телефону долго никто не подходил, и я уже собрался повесить трубку, как вдруг мембрана наконец щелкнула.

– А-а, это ты, Александр, – зевая, протянул мой друг в ответ на мое приветствие. – Не поздновато ли звонишь?

– Да разве ж сейчас поздно? – удивился я. – Всего-то половина десятого!

– Да я просто уже спать намылился, – вяло пробормотал он. – Устал сегодня как собака…

– С чего устал-то, если студенты твои все на каникулах?

– Хм… – саркастически хмыкнул он. – А кто, интересно, ремонт в аудиториях будет делать? К тому же и заработать за лето решил хоть немного. Путинские министры ведь только кричат на каждом углу, что якобы регулярно повышают зарплату учителям, но лично мне, клянусь, ни единой копейки за последние три года не перепало!..

– Так у нас во главе министерств завсегда самых отъявленных лгунов держат, – перебил его я и, не желая вдаваться в набившую оскомину политику, поспешил сменить тему. – А я к тебе, Михаил, как раз с идеей поправки финансовых дел! Представляешь, получил сегодня два прелюбопытнейших письма. И, что самое интересное, оба присланы из одного города, но… от разных лиц. – Далее я скороговоркой поведал другу о содержании писем и своих мыслях по этому поводу, после чего стал ждать ответной реакции.

Михаил долго сопел в трубку, но наконец сипло кашлянул и веско изрек:

– Идея твоя, Сашок, в принципе неплоха, что и говорить. И авторы писем вроде как заслуживают доверия: видно, что писали от души. Но если посмотреть на это дело с другой точки зрения, то получение какой-либо материальной выгоды от грядущего предприятия представляется мне весьма сомнительным. Бог знает, что там немцы утопили на самом деле! А здесь у меня заработок железный. Выкрасил коридор или, скажем, аудиторию – получил наликом. Поделился с ректором – поимел вторую аудиторию. Так, потихоньку-полегоньку, за отпуск можно и тысчонку баксов скопить. Работенка, разумеется, грязная и тяжелая, зато в отличие от твоих стремных прожектов надежная…

– Но ведь как-никак духовное лицо приглашает! И стол, и кров обещает…

– Знаем мы этот церковный стол! – презрительно фыркнул Воркунов. – Навалят пшенной каши без масла – вот тебе и все угощение. А у меня от постоянных нервотрепок желудок и без того уже привередливым стал. И вообще, Сашок, я не стал бы на твоем месте столь безоглядно доверять духовным лицам: они, знаешь ли, те еще жуки, испокон веков себе на уме были! Эта, блин, хитрая братия, своей выгоды никогда не упустит, поверь! Так что вот тебе мой совет, Сашок: если уж совсем невмоготу, так и быть, съезди в этот городок на пару-тройку деньков. Разведай обстановочку, осмотрись… Пообщайся с настоятелем, оцени объем работ, с местными старожилами покалякай…

– Кстати, – прервал я наставления приятеля, – а ты не знаешь, каким способом лучше и легче всего обнаруживать подводные залежи железа?

– Завтра спрошу у своих в коллективе, – зычно зевнув, ответствовал Михаил. – У нас один мужик вроде как раньше в геологоразведочном преподавал. Так что позвоню вечером, ага? Ну, будь здоров…

Глава 2. Техника нужна как воздух

На следующей день, промаявшись на работе в ожидании законных отпускных до обеда и оставив сослуживцам два фруктовых торта (в качестве компенсации за грядущее двухнедельное отсутствие), я с чистой совестью отправился домой. Став с недавних пор счастливым пользователем Интернета, я буквально горел желанием выяснить всю возможную информацию о городе, который предстояло вскоре посетить, однако, просидев за монитором около часа, узнал лишь сведения общего характера. К примеру, что в 1972 году население Энска составляло всего 8250 человек. Что в городе развиты текстильная промышленность и производство стройматериалов. Что Энск знаменит неплохо сохранившимся собором ХVIII века, носящим имя великомученицы Варвары, а также пришедшим в упадок мужским монастырем (предположительно ХIV века) с уникальным по внешнему убранству храмом Николая-угодника. Еще узнал, что 14 февраля 1929 года в этом городе родился Герой Советского Союза В.М. Красновский… Словом, относительно информации насчет города Энска хваленый Интернет оказался на редкость скуп.

А вечером, как и обещал, позвонил мой друг Воркунов. Пробубнив несколько дежурных фраз на тему погоды и здоровья, он быстро перешел к делу:

– Короче, поговорил я с нашим Жорой Городовским о твоей проблеме… И он предлагает тебе прямо завтра наведаться в Московский геологоразведочный институт, что возле метро «Беляево». Заодно дал и телефончик своего приятеля с кафедры Физических методов разведки. Зовут Леонидом. По специальности работает лет двадцать, так что лучше него ты вряд ли кого сыщешь. Звони не откладывая. – Михаил протараторил номер телефона «специалиста Леонида» и, сославшись на сильную усталость, попрощался.

Я же, последовав его совету, решительно взялся за телефон.

– Слушаю вас, – прозвучал в трубке мягкий, прямо-таки подушечный баритон.

– Меня зовут Александр Григорьевич, – вежливо представился я, – звоню вам по рекомендации Георгия Городовского. В связи с назревшей и крайне насущной необходимостью хочу проконсультироваться по поводу геофизических методов поиска скрытых, но достаточно крупных масс металла. Не могли бы вы, если, конечно, я вас не слишком отвлекаю и беспокою…

– Ерунда, продолжайте, – промурлыкал собеседник. – Главное, объясните свою проблему как можно конкретнее.

– Дело в том, – воодушевился я, – что ко мне обратились весьма уважаемые люди, пожелавшие очистить небольшой водоем от многолетнего скопления ила. Но для начала они хотят выяснить, не покоятся ли со времен минувшей войны на дне этого водоема взрывоопасные боеприпасы. Ведь вокруг люди, постройки… Ну, сами понимаете. А беспокоить саперов понапрасну им не хочется, поскольку полной уверенности в наличии под водой опасных предметов у них нет. Вот, собственно, именно в этом мой вопрос и заключается: существуют ли какие-нибудь несложные приборы, позволяющие быстро, но точно и безопасно выявить залежи металла под водой? – В ожидании отрицательного ответа я сжался как испуганная мышь.

– Так в этом и состоит суть вашей проблемы? – несколько разочарованно произнес Леонид.

– Что знаю, то и рассказал, – придал я голосу убедительности. – Забыл упомянуть лишь, что обсуждаемый нами водоем – небольшой пруд – расположен на территории монастыря. А это, как вы, надеюсь, понимаете, невольно влечет за собой определенные трудности…

– Да никаких трудностей! – бодро заверил меня специалист-геофизик. – Приборы такие действительно существуют, просто чтобы они среагировали на залежи металла, масса последних должна быть довольно внушительной – от двадцати до пятидесяти килограммов. Вы располагаете хоть какими-нибудь сведениями, сколько примерно может оказаться на дне того пруда пресловутого железа? Или, к примеру, насколько равномерно оно распределено по дну?

– Если немцы при отступлении действительно сбросили боеприпасы в воду, то, полагаю, не менее одной машины, – поделился я своей догадкой. И чуть менее уверенно добавил: – А может, и больше… Во всяком случае раз этот факт свидетелями – пусть и малочисленными! – был зафиксирован, значит, фрицы избавлялись от каких-то внушительных объемов снаряжения. А поскольку дело происходило зимой, то оружие они скорее всего попросту сваливали в проруби. И тогда весь сброшенный под лёд металл должен лежать до сих пор компактно. Но вот сколько именно его там – я понятия не имею!

– Что ж, – подытожил Леонид, – тогда для поисков «отголосков войны» вам лучше всего подойдет протонный магнитометр.

– Впервые слышу о таком…

– Магнитометр – это небольшой и не очень тяжелый прибор, – пустился в объяснения геофизик, – он легко переносится и обслуживается одним человеком. Если пруд действительно небольшой, то за час, максимум два вы без особого труда отыщете все места скопления на его дне любого металла.

– А глубина водоема может отразиться на результатах поиска?

– Никоим образом, – отмел мои сомнения Леонид.

– А не посоветуете, где можно заполучить такой замечательный приборчик? – просительно заскулил я. – Хотя бы во временное пользование…

– Вот с этим, увы, проблема. – Голос собеседника разом перестал быть «подушечным». – Наши студенты отбыли на летнюю полевую практику и забрали с собой все работоспособные приборы…

– А неработоспособные? – вмиг сориентировался я.

– Что – неработоспособные? – чуть растерянно переспросил Леонид. Но тотчас сообразил: – Нет, нет, что вы?! Все сломанное оборудование хранится, конечно, в нашей мастерской, но оно совершенно непригодно к использованию!

– И все-таки практика утверждает обратное: из двух неработающих агрегатов всегда можно собрать один работающий!

– Ох, сомневаюсь…

– Тогда из трех! – поднажал я. И торопливо добавил: – Да вы не сомневайтесь, Леонид, я готов заплатить и за ремонтные работы, и за аренду прибора. Люди-то все-таки просят уважаемые, духовные, негоже отказывать их просьбе, не по-христиански это…

Видимо, последние мои доводы показались Леониду убедительными. Во всяком случае он, недолго поколебавшись, пригласил меня назавтра в свой институт. На том мы виртуально и раскланялись, а на следующий день, ровно в половине десятого утра, я уже шагнул в широкие двери геологического института.

Из собственных студенческих лет мне помнилось, что летом в учебных заведениях всегда тихо и пустынно. И вдруг оказалось, что я ошибался: по громадному холлу первого этажа бойко сновали туда-сюда группки молодежи с учебниками и тетрадками в руках. Поминутно спрашивая дорогу, я не без труда отыскал нужную мне комнату № 328 и, предварительно постучав по растрескавшейся от времени филёнке, вошел внутрь. Навстречу из-за стола поднялся рыжеволосый мужчина двухметрового роста. Приветливо улыбаясь, он протянул мне ладонь, в которой запросто мог разместиться волейбольный мяч.

– Я ждал вас, Александр! – С этими словами Леонид поволок меня в лабиринт незнакомых коридоров, витиевато переплетающихся друг с другом. – Сейчас мы с вами наведаемся в нашу мастерскую, где и посмотрим, что там у нас сохранилось из старья…

Слово «старьё» меня несколько покоробило, поэтому мысленно я парировал: «Некоторое "старьё" может дать сто очков вперед иному "новью"».

– Дима, – окликнул в этот момент Леонид пожилого мужчину в бесформенном линялом халате, удалявшегося от нас с большой коробкой в руках, – не уходи! Тут в тебе потребность назрела…

Мужчина повернулся и вопросительно на нас уставился.

– Здравствуйте, Дима! – протянул я ему руку.

Тот поставил свою ношу на пол и молча ответил мне учтивым рукопожатием.

– Дима, не найдется ли в твоей каморке достаточно запчастей, чтобы собрать Александру, моему знакомому, работоспособный магнитометр? – опередил меня с вопросом Леонид.

– А черт его знает! – неопределенно пожал плечами Дмитрий. – А тебе для каких целей? – повернулся он ко мне.

– Планирую поиски металла на дне небольшого пруда.

– Понятно, – хохотнул он, – клад, значит, найти хочешь…

– Что-то вроде того, – не стал спорить я.

Дмитрий извлек из кармана связку ключей, отыскал нужный и подвел нас к двери с табличкой «Аудитория 3Б». Скрипнул замок, и мы оказались в довольно просторной комнате, оборудованной под слесарную мастерскую. По центру ее тянулся длинный стол, заваленный всевозможными железками, а обе боковые стены были сплошь увешаны полками и заставлены металлическими стеллажами.

– Я вас оставлю на минутку, – задержался в дверях Леонид, – один важный звонок должен срочно сделать.

– Сказать откровенно, – приблизился ко мне Дмитрий, когда мы остались одни, и обдал меня легким запахом перегара, – ничего приличного из нашего барахла смастерить не удастся.

– Да мне любой примитив сгодится, – загнусавил я подобно клянчащему конфету ребенку, – лишь бы хоть что-то показывал. А насчет оплаты не волнуйтесь: сколько скажете, столько и заплачу.

Механик вновь пожал плечами, буркнул недовольно: «Но я предупредил» и хозяйски зашагал вдоль полок, снимая с них разнокалиберные устройства и детали. Когда вывалил их на стол, поманил меня и приступил к ознакомительной «лекции»:

– Вот эти штанги, думаю, еще послужат. Одна ввинчивается в «головку», а вторая ее удлиняет. Вот на всякий случай еще одна удлинялка, авось пригодится, а вот и сама «головка»…

– И что мне с этой «головкой» делать? – осторожно потряс я коричневый пластиковый бачок размером с литровую банку.

– Наполни ее дома керосином и крепко закупорь пробкой.

«Керосином?! Это что, насмешка или издевка?» – хотел было обидеться я, но взглянув на монументально высеченную физиономию механика, успокоился: он уже от природы вряд ли был способен на подобного рода розыгрыши.

– Если «голова» даст течь, – продолжал бубнить меж тем Дмитрий, – керосин из нее сразу же слей, а трещину залепи эпоксидкой. «Подвески» тоже бери, – придвинул он мне ворох похожих на конскую упряжь ремней, – вот еще кабелей сразу две штуки даю: если один вдруг оборвется, перепаивать не придется.

– А может оборваться? – опасливо поинтересовался я.

– Кабели только от криворукости человеческой рвутся, – съехидничал механик. Но потом добавил более миролюбиво: – Ну или разве что за толстую ветку невзначай зацепятся. С другой стороны, откуда деревьям на озере взяться?…

– На пруду, – машинально уточнил я.

– Не велика разница. В любом случае нужно пользоваться только деревянной или резиновой лодкой и ни в коем случае не металлической! И вообще «головку» прибора держи подальше от всякого железа – показатели точнее будут. – Я понимающе кивнул, и Дмитрий, ткнув пальцем в три серых одинаковых прибора с узкими табло и большими черными кнопками, продолжил: – Вот с чем основная проблема! Это электронные блоки, но на данный момент все три неисправны. На одном разбито табло, в другом вышла из строя плата высокого напряжения, а в третьем сгорела основная плата…

– За плату мы заплатим, – скаламбурил я, – назовите только цену.

– По идее, здесь можно было бы только табло перепаять, – неожиданно проникновенно заглянул мне в глаза механик, – но к нему ведь не подлезешь. Так что все равно придется все три блока вскрывать. Работы на два дня минимум, а поскольку возиться с ними придется во внеурочное время… Две тысячи! – выпалил он.

Сумма, конечно, была запрошена приличная, но не смертельная, но я на всякий случай с притворным сожалением вздохнул и сказал:

– Оплата справедливая, согласен. Вот только сроки меня, увы, не устраивают. Если б прибор был готов уже к завтрашнему дню, тогда, пожалуй, и договорились бы. А через два дня… Нет, поздновато… Так что, – протянул я Дмитрию руку, как бы прощаясь, – бывайте здоровы!

Механик, явно не ожидавший подобного поворота событий, растерянно захлопал ресницами, и в этот момент в мастерскую вошел Леонид.

– Ну, как дела, друзья? – мазнул он взглядом по разложенным на столе предметам. – Родились какие-нибудь идеи?

– Если бы… – «удрученно» махнул я рукой. – Меня сроки поджимают, а Дмитрий слишком занят – не успевает к нужному мне дню починить магнитометр.

– Занят?! – вскинулся на механика Леонид. – Твои дела и до сентября подождать могут, Дима! Так что принимайся за ремонт прямо сейчас! Имей совесть: как-никак, духовным лицам этот прибор нужен!

– Ну, коли для духовников, тогда сделаю… – пошел механик на попятную, стараясь выглядеть недовольным, однако будучи не в силах сдержать удовлетворенной улыбки.

…На следующий день я вновь приехал к Леониду и уже с порога увидел на его рабочем столе обещанный магнитометр. Далее начался процесс моего обучения: сборка и подготовка хитроумной конструкции к работе, регистрация и считка данных замеряемого магнитного поля… Когда с теорией было покончено, я задал Леониду самый животрепещущий для меня вопрос:

– Так как же все-таки отыскать с помощью магнитометра залежи металла?

– Смотрите сюда, – ответил он и, положив перед собой чистый лист бумаги, лихим взмахом карандаша изобразил на нем неровный овал. – Это пруд. А вот это – оператор или, скажем так, ваш помощник, – подрисовал он фигурку человечка рядом с овалом. – Для начала вам нужно будет протянуть над прудом мерную веревку длиной, разумеется, несколько большей, нежели ширина самого водоема. Метки на веревку нанесите заранее обычной изолентой: накрутите ее, допустим, через каждые два метра. Затем привяжите к концам веревки по колышку и вдвоем с оператором протяните ее над поверхностью пруда с одного берега на другой. – Леонид прочертил прямую, пересекающую овал линию, а затем нанес на нее десять маленьких черточек. – Вот, собственно, на этом и строится практическая основа, помогающая выявлять любую подземную либо подводную магнитную аномалию. Далее вы на лодке подплываете к первой метке на веревке, поворачиваете указатель режима на магнитометре в положение 53 и нажимаете кнопку «Пуск». Спустя пару секунд в окошечке табло высветятся пять цифр. На первую внимания не обращайте, а вот следующие четыре непременно зафиксируйте на бумаге, а лучше прямо на схеме пруда. Потом, перебирая веревку руками, доплываете до второй метки и проделываете то же самое. И так до тех пор, пока не упретесь в противоположный берег.

– И в итоге у меня получится некий числовой ряд… – начал было я размышлять вслух, но Леонид меня перебил:

– Нет, по одному числовому ряду сделать нужных выводов вы не сможете. Поэтому придется перенести мерную веревку на два метра в сторону и проделать все процедуры в том же порядке.

– И далее пройтись так по всей площади пруда? – высказал я догадку.

– Совершенно верно, – поощрительно улыбнулся Леонид. – Молодцы, быстро схватываете!

– Спасибо. А что со всеми этими цифрами делать потом?

– Всего лишь поработать над ними головой, – снова улыбнулся он. – Снять пару-тройку сотен цифровых показаний сможет, как известно, даже школьник. А вот правильно обработать полученный объем данных по силам только внимательному и опытному оператору. Понятно, что опыта у вас пока нет, но, надеюсь, мои дальнейшие объяснения вам помогут…

Лекция геофизика длилась до тех пор, пока я окончательно не усвоил методику нанесения на чистый лист бумаги виртуальных магнитных бугров и впадин. Зато стены МГРИ я покинул не только с вожделенным магнитометром, но и с несколькими использованными магнитограммами, любезно представленными мне Леонидом для дополнительной домашней практики. С механиком Дмитрием расплатился прямо на месте и, разумеется, наличными. Что же касается платы за аренду прибора, то пообещал просто руководителю кафедры непременно сводить его по окончании своих работ в хороший ресторан. Возражений на мое предложение не последовало.

Глава 3. Первые препоны

Когда настала пора идти на вокзал за билетами, меня вдруг охватил необъяснимый мандраж: все валилось из рук, тело налилось буквально свинцовой тяжестью, ноги неудержимо влекли к дивану. Не став противиться, я лег, по возможности расслабился и попытался понять причину столь странного поведения организма. Каких-то особых причин для волнения вроде бы не было: решение посетить монастырь я принял сугубо добровольно, никакими юридическими обязательствами себя не обременял. Поэтому недолгую предстоящую поездку в Энск мысленно попытался отнести к разряду самой заурядной туристической. «Съезжу, отдохну, – старательно успокаивал я себя, – подышу свежим воздухом. Полюбуюсь местными достопримечательностями, вволю накупаюсь в местной речке, свежего деревенского молочка попью… Ничего страшного со мной не случится. Чай, в обычный российский городок еду. Ну да, добираться придется с пересадками, так разве ж мне привыкать? Прорвусь!..»

«Накачав» себя подобным образом, я решительно вернулся в вертикальное положение и принялся за сборы. Собирался тщательно. Прежде всего, как обычно, составил два списка: в первый внес все, что должно было помочь мне справиться с поставленной задачей, а во второй – предметы одежды, гигиены и прочие бытовые мелочи. Снаряжение тоже отбирал придирчиво, но в итоге все равно образовались два рюкзака и сумка. Прикинув их на вес, я поначалу даже крякнул от натуги, однако выкладывать ничего не стал. Решил, что лучше немного попотеть, чем в самый ответственный момент оказаться вдруг без какой-нибудь нужной мелочи.

Покончив со сборами, выключил в квартире все, что выключалось и, обвешав себя поклажей, двинулся на вокзал. Ну а дальше все пошло как по накатанным рельсам: метро, перрон, вагон, кивок пожилой проводницы, полка в плацкартном вагоне. Ближе к ночи я выпил стакан чая и, отказавшись играть с соседями по купе в «подкидного», завалился спать: решил отдохнуть перед полным неизвестности грядущим днем. Желанный сон однако долго не приходил: меня то накрывало пронизанной тревожными видениями полусонной волной, то бросало в жар от страха, что я проспал свою остановку. Пищали измученные летней духотой маленькие дети, звенели ложки в пустых стеклянных стаканах, жалобно скрипели вагонные колеса…

Ночь тем не менее пролетела мгновенно, и только электрический писк походного будильника заставил меня открыть глаза. По счастью, вовремя. Едва я успел натянуть одежду, как поезд нервно задергался на стрелочных переходах, явно уже приближаясь к станции. Из-за плотного предутреннего тумана видимость за окном была практически нулевой: вагон осторожно крался мимо каких-то мрачных, похожих на элеваторы строений, готовясь вот-вот замереть окончательно. Подхватив свой багаж, я ринулся в тамбур. Заспанная проводница, приглаживая на ходу всклокоченную прическу, грубо протиснулась мимо меня и принялась отпирать дверь, не попадая спросонок ключом в замочную скважину.

– Стоянка – одна минута, – хмуро буркнула она, справившись наконец с замком и распахнув дверь.

– Спасибо, что предупредили, – столь же «любезно» ответил я, – иначе я точно не успел бы выйти.

Спустившись на плохо забетонированную дорожку, начал озираться по сторонам, желая как можно скорее сориентироваться в незнакомом месте. Тут очень кстати мимо просеменила навьюченная баулами женщина, и я пристроился следом, надеясь, что она выведет меня к зданию вокзала. Мой расчет оправдался: уже спустя пару минут я стоял перед одноэтажным зданием с черепичной крышей, на фронтоне которого красовалась вывеска с надписью «Кондилово». Толкнув входную дверь, оказался в небольшом сумрачном зале ожидания, где на стенах пылились плакаты времен «развитого социализма», а на нескольких жестких скамейках дремали порядка шести-семи пассажиров. Опустился на ближайшую скамейку и я. Соседкой оказалась закутанная в платок девушка, то и дело поглядывавшая на ручные часики. Я негромко кашлянул, дабы привлечь ее внимание, и она тотчас повернулась в мою сторону.

– Извините за беспокойство, – как можно дружелюбнее улыбнулся ей я, – не подскажете, когда пойдет автобус до Энска?

И без того огромные глаза девушки расширились еще более.

– А отсюда «пазики» только до Черничино и Линёво ходят!

– Тогда как же мне попасть в Энск? – обескураженно спросил я.

– Вам надо было до станции Деребнёво доехать, – жалостливо покачала головой девушка. – Вы просто чуть раньше с поезда сошли…

– Но, судя по карте, отсюда до Энска самое короткое расстояние, – возразил я, не желая мириться со столь обидным проколом. – Вы, наверное, сами просто не в курсе.

– Это я-то не в курсе?! – снова округлила глаза соседка по скамейке. – Да я в Энске без малого двадцать пять лет прожила! Впрочем, если вы не торопитесь, можете подождать до обеда: в два сорок семь здесь останавливается 48-й поезд. Доедете на нем до Деребнёво и к вечеру точно попадете в свой Энск.

– Если бы он был мой, – вздохнул я, обреченно откидываясь на спинку скамьи, – вряд ли я дорóгой тогда ошибся бы.

– К родственникам едете? – после недолгой паузы поинтересовалась девушка, решив, видимо, хоть как-то отвлечь меня от грустных мыслей.

– Нет, на работу, по приглашению, – охотно отозвался я, радуясь, что в гнетущей атмосфере зала ожидания звучит хоть один живой, да к тому же весьма приятный голосок.

– Пригласили, не сообщив верной дороги? – почти по-детски хихикнула она.

– Думаю, это я сам допустил оплошность, – покаянно развел я руками. – Мне следовало бы еще раз списаться с принимающей стороной для уточнения всех деталей, но ведь у нас, писателей, всегда столько всего в голове крутится, что поневоле некоторые моменты иной раз упускаешь…

– Так вы писатель?! – восторженно воззрилась на меня девушка. – Самый настоящий?

– Настоящий, – скромно кивнул я. – Но, как видите, толку от этого немного. Вместо того чтобы подъезжать сейчас к Энску, сижу вот здесь и…

Закончить фразу я не успел, поскольку в этот момент распахнулась одна из дверных створок, и в зал ожидания стремительно вошел высокий мужчина в сапогах и мотоциклетном шлеме старого образца.

– Дедушка, – мгновенно вскочила с места девушка, – ну наконец-то!

Она подбежала к мужчине и, пока помогала ему стаскивать с головы явно тесноватый для него шлем, я невольно залюбовался ее стройной гибкой фигуркой. «Вот кого надо на столичный подиум выводить! – подумалось мне. – Так нет: понабрали сплошь швабр костлявых. А здесь вон какие красавицы пропадают!..»

Меж тем мотоциклист и девушка приблизились к моей скамейке, и я тотчас поднялся, готовясь распрощаться с дамой по всем правилам.

– Никак, Танчик, ты себе ухажера завела? – пробасил мужчина, критически оглядывая меня с головы до ног. – А что? Вроде ничего, солидный парень…

– Ой, дедушка, – отмахнулась явно засмущавшаяся селянка, – опять ты в своем репертуаре! Это мой случайный знакомый, он из Москвы, писатель…

– Александр Григорьевич, – счел долгом представиться я.

– Вообще-то Александр ехал в Энск, – продолжила девушка, – но по ошибке сошел с поезда чуть раньше…

– Не иначе, бес попутал, – степенно проговорил мужчина. – Тогда, может, возьмем его с собой? А что? Довезем до наших Лисовок, а дальше он до Энска либо на катере доберется, либо пешком до моста дойдет.

– Но ты же писал, что мост еще по весне снесло, – удивилась красавица.

– Так это другой снесло, деревянный, – ответил он, подхватывая ее чемодан. – Да и то, пока тебя не было, восстановить успели…

Я задумался. С одной стороны, спустя несколько часов сюда прибудет поезд, который на сей раз точно доставит меня в нужную точку, а с другой… С другой стороны, хотелось еще хоть какое-то время провести в обществе столь приятной девушки, а заодно и подробнее разузнать о прочих известных дорогах до Энска. Очень кстати припомнив совет Михаила не пренебрегать общением с местным населением, я торопливо подтянул к себе один из рюкзаков и сказал:

– Буду очень признателен за помощь. Надеюсь, я вас не стесню?

– Не стеснишь, – заверил мужчина, уже направляясь к выходу. – У меня мотоцикл с коляской!

Действительно, метрах в двадцати от здания вокзала стоял мотоцикл, давно причисленный современными молодыми людьми к экзотическим видам транспорта. Правда, несмотря на оптимизм его владельца, с размещением багажа пришлось повозиться. Попробовав и так и этак, Федор Богданович, хозяин мотоцикла, уселся в итоге в коляску, а мы с Татьяной (так звали мою соседку по скамейке в зале ожидания) принялись утрамбовывать вокруг него наш немалый багаж. Рюкзак с магнитометром, сохранность которого волновала меня более всего, я повесил на спину, а сам пристроился потом позади Татьяны, уверенно взявшейся за руль.

Мотоцикл гулко заурчал и, быстро миновав прилепившийся к станции поселок, запылил вскоре по проселочной дороге вдоль огромного поля, по которому, несмотря на ранний час, уже медленно двигался окутанный клубами желтоватой пыли комбайн. Когда же поля закончились, мы въехали в странные на вид посадки, которые ни лесом, ни даже зарослями кустарника назвать было невозможно.

– Полигон это бывший, – пояснил Федор Богданович, перехватив мой недоуменный взгляд на скукожившиеся деревца неестественных размеров и форм. – По счастью, давно заброшен.

– И что же здесь испытывалось? – полюбопытствовал я.

– Химические бомбы «красные соколы» сюда скидывали. Но это еще до Большой войны было, при Тухачевском.

Созерцание изуродованного лесного массива навело меня на грустные мысли: уж коли еще в начале прошлого века человек был столь жесток к природе, то на какие же «зверства» он способен теперь?!

Когда мы въехали в молодую дубовую рощицу, на душе стало намного спокойнее. К тому же и сам характер дороги, наряду с окружавшим нас ландшафтом, существенно изменился. Теперь мы словно бы качались на застывших земляных волнах, и воспринималось это отчасти даже забавно, ведь на закованных в асфальт московских улицах таких дорожных «качелей» днем с огнем не сыщешь.

А потом грохот разношенного мотоциклетного мотора резко стих, и в мои измученные непривычным треском уши начал вливаться поток благодатной тишины. Татьяна остановила мотоцикл на высоком берегу реки и, видимо, не случайно: отсюда, со своеобразной смотровой площадки, открывался потрясающий вид на необъятное пространство речной долины. А на противоположном ее берегу прихотливыми группками строений раскинулся, подобно сказочному королевству, разноцветный городок, словно списанный с иллюстраций к сказке о Золотом петушке.

– А вон там и наша Лисовка! – гордо произнес Федор Богданович, приподнявшись с сиденья и указующе протянув руку вправо. – Место тихое и для отдыха очень даже приспособленное.

Я проследил взглядом за его рукой и сквозь листву лесозащитной посадки увидел металлические и шиферные крыши куда менее презентабельных строений, чем в «сказочном королевстве» за рекой.

– А на том берегу что за чудо? – кивнул я в сторону поразившего меня своей красотой городка.

– Так это и есть Энск, – ответила вместо Федора Богдановича Татьяна. – Только добраться до него вам будет непросто. Ближайший паром, который ходит в Энск регулярно, находится в Черногрудино, до которого идти не меньше часа, причем совсем в другую сторону. А шоссейный мост нам хотя и по дороге, только он еще дальше…

– Поехали пока к нам, – гулко перебил ее на удивление моложавый дед, – пообедаем, а заодно наш гость и поможет мне кое в чем. Вы, Александр, мужчина, я вижу, крепкий: авось, не откажете ветерану труда в помощи? Там всего-то на пару часов работки…

– Ой, и правда, погостите у нас хоть чуть-чуть! – азартно поддержала его девушка. – А мы с дедушкой расскажем вам про нашу жизнь здесь. Вы ведь, наверное, приехали в наши края ради поиска сюжета к какому-нибудь новому любовному роману?

«Почему обязательно к любовному?» – удивился я мысленно. Но, взглянув в радостно сияющие глаза деревенской красотки, понял, что в цветущем юном возрасте все девчата думают только об одном…

Приняв мое молчание за знак согласия, Татьяна энергично надавила на рычаг стартера. Мотоцикл снова взревел и помчал нас с вершины холмистого обрыва вниз, к дому моих новых знакомых. Поездка оказалась непродолжительной, а деревня Лисовки, мало чем отличавшаяся от других российских деревень, состояла всего из одной-единственной улицы, упрятанной в лесной чаще. Татьяна затормозила у добротных широких ворот, и я, не без удовольствия покинув тряское сиденье, помог Федору Богдановичу распахнуть их тяжелые створки и закатить «Урал» под специальный навес во дворе. Когда же разогнулся, застыл буквально столбом – настолько поразился красоте возвышавшегося передо мной ярко раскрашенного двухэтажного теремка, щедро украшенного искусной деревянной резьбой, фигурными ставнями и даже ажурным кованым флюгером!

– Что, нравится мое гнездышко? – горделиво поинтересовался хозяин усадьбы, приблизившись и франтовато подбоченившись.

– Фантастика! – только и смог выговорить я.

– Целых три года старую избу под эти вот хоромы собственными руками переделывал, – Федор Богданович показал мне свои мозолистые ладони. – Как на пенсию вышел, так и занялся. Здоровье позволяло, вот и взялся за рукоделие. Станки смастерил простецкие, инструмент подобрал… Зимой десяток-другой деревьев срублю, брусков да дощечек нужных размеров из них напилю, а уж с весны украшательством начинаю заниматься…

– Дедушка, Александр, – окликнула нас Татьяна с крылечка, куда уже успела перенести весь наш багаж, – давайте скорее завтракать! Наговоритесь еще!

Признав, не сговариваясь, правоту ее слов, мы с Федором Богдановичем проследовали в дом.

Внутри жилище не произвело на меня столь ошеломляющего впечатления, как снаружи, но все-таки я отметил мысленно, что и над интерьером хозяин потрудился изрядно. Традиционно небольшая деревенская кухня была значительно расширена и искусно совмещена с гостиной, а выступавшую из дальней стены деревенскую печь украшали старинные изразцы, придававшие ей сходство с миниатюрным рыцарским замком.

– А на втором этаже у меня даже городской туалет есть! – гордо вскинул подбородок Федор Богданович, присаживаясь за большой круглый стол, застеленный вышитой скатертью.

– Правда, летом он не работает, – шутливо-язвительно вставила Татьяна, – а зимой лично я на учебе.

– Да ладно уж, ладно тебе, – так же шутливо погрозил ей пальцем дед, – не позорь меня перед гостем! Давай лучше чайник ставь да из холодильника все на стол мечи! Баснями соловьев не кормят, знаешь ли… А ежели привезла чего из города, тоже выкладывай!

Тотчас началась обычная для таких моментов легкая суета, во время которой я с некоторой грустью убедился, что от исконно русского деревенского уклада в этом доме не осталось и следа. Воду кипятил электрический чайник, картошку с салом и луком поджаривала газовая плита, чай заваривался пакетный, хлеб нарезался городского происхождения, сметана покоилась в стандартных пластиковых стаканчиках… И лишь бесформенные куски сахара в фарфоровой миске выглядели необычно: явно были отколоты от больших сахарных голов, что, собственно, и придавало застолью толику деревенской экзотики.

Разумеется, во время трапезы внимание хозяев дома быстро переключилось на мою персону: оба поинтересовались, что я написал к настоящему моменту и каковы мои литературные планы на ближайшее будущее. Поскольку об истинных планах своего тезки-двойника я не имел ни малейшего представления, пришлось дать волю фантазии. Сказал, что изучаю сейчас историю семейной драмы знаменитого графа Шувалова, и в первую очередь – историю его безответной любви к прибывшей в соседнее село по заданию партии «Народная воля» молодой учительнице. Под собственную болтовню о приключениях свежевыдуманных персонажей я незаметно для себя «уговорил» большую тарелку супа и пяток блинов со сметаной, запив их двумя кружками приторно сладкого чая. Результат столь непродуманного обжорства не замедлил сказаться: меня вдруг сковала странная осоловелость, речь стала невнятной, а ресницы начали склеиваться помимо воли.

Заметив, видимо, мое беспомощное состояние, Татьяна вызвалась отвести меня на верхний этаж, в комнату для гостей и заезжих родственников. Безоговорочно поднявшись вслед за ней по деревянной и тоже резной лестнице, я очутился в просторном светлом помещении.

– Отдохните пока здесь, Александр, – сказала девушка. – С мебелью у нас тут, правда, не густо, зато в вашем распоряжении окажется замечательный диван. Он настолько старинный, что принадлежал еще моему прадеду… Теперь принадлежит Котофеичу, но я не хочу утомлять вас пустыми разговорами. Отдыхайте!..

Голос Татьяны доносился до меня словно сквозь слой ваты, а вот огромный, не менее двух метров в длину кожаный диванище, ограниченный с двух сторон солидных размеров валиками, подействовал точно укол морфина. Пошатываясь на враз ослабевших ногах, я почти незряче направился прямо к нему и, плюхнувшись на подушку, безвольно завалился на бок и пробормотал напоследок, извиняясь:

– Я только чуть-чуть отдохну, Танечка… А потом мы с вами… погуляем…

В этот момент неудержимый сон навалился на меня всей своей многопудовой массой, намертво припечатав к диванной коже.

…Проснулся я лишь к часу дня, но долго еще выплывал из мутных тревожных сновидений, ибо всем телом ощущал, как некая враждебная сущность словно бы придавливает меня обратно к дивану, обездвиживая и лишая последних сил. И лишь когда чрезвычайным напряжением век смог открыть глаза, сонный морок наконец отступил. А «враждебная сущность» из сна оказалась всего-навсего огромным черно-белым котом, уютно устроившимся у меня на груди. Вес у этого откормленного создания был далеко не хилый, поэтому я тут же предпринял попытку избавиться от него. Не тут-то было! Котяра неожиданно вонзил в меня острый частокол когтей. Судя по всему, он ни в какую не желал лишаться удобной «подстилки» в виде моей грудной клетки. И, как ни стыдно в том признаться, переместить его на пол мне удалось только после продолжительной и отчаянной борьбы.

Избавившись от веса и когтей шерстистого разбойника, я спешно натянул сандалии и спустился вниз. Оказавшись в безопасной зоне, еще раз сладко потянулся, вышел на крыльцо и… тут же прикрыл глаза ладонью: солнце било наотмашь!

– Ну вы прямо как памятник Ильичу на городской площади, – раздался поблизости смех Татьяны. – Вас, кстати, дедушка во дворе ждет. Так и просил передать: как только наш гость вырвется из лап Котофея, попроси, мол, его подойти ко мне.

– Да уж… – сконфуженно улыбнулся я, привыкая к солнечному свету. – Еле выбрался из объятий вашего разбойника. Похоже, вы этот шикарный диван именно ему на откуп отдали…

– Ну да. Когда диван еще внизу стоял, Котя успел его и обжить, и обмяукать, и обмурлыкать. Поэтому стоило нам перенести диван наверх, как он сразу туда же переселился и с тех пор чувствует себя его законным хозяином.

Так, отпуская милые шутки в адрес домашнего любимца, я в сопровождении Татьяны обогнул дом-теремок и увидел Федора Богдановича, который, стоя на одном колене, уверенными движениями обтесывал деревянный чурбачок.

– О, а вот и гость дорогой пожаловал, – отложил он при моем появлении топор в сторону. – Что ж, вовремя подоспел…

Помощь моя заключалась в сборке стропил для бани, заказанной Федору Богдановичу важным местным чиновником. («Надо же, и в такой глуши они водятся», – не без огорчения подумал я.) Работа оказалась для меня несложной: требовалось лишь подготовленные к сборке детали сильно стянуть и удерживать в таком положении до тех пор, пока мастер не скрепит их заранее выточенными на станке пробками. Во время совместной деятельности я присмотрелся к хозяину дома внимательнее. Хотя лицо его и было украшено строгой шкиперской бородкой, однако на прозвание «дед» он никоим образом не тянул. «На вокзале Татьяна проговорилась, что живет в этих краях уже почти двадцать пять лет, – начал я мысленно сопоставлять даты. – Ну, ей-то на вид больше и не дашь. Однако в таком случае Федору Богдановичу, коли уж она зовет его дедушкой, никак не может быть менее шестидесяти пяти. Но разве дашь ему даже пятьдесят? Да ни в жизнь! Директору нашего магазина вон сорок семь всего, а куда как старше выглядит. Тут же даже борода до сих пор черная, ни одного седого волоска! Странно как-то…»

Будучи изрядно смущен столь очевидным несоответствием, я в конце концов утешил себя мыслью, что кровного родства между хозяином дома и Татьяной может попросту и не быть. Бог знает, какие случаи сводят людей под одной крышей, тем паче в глухих деревнях! Может, на самом деле Таня – всего лишь приемная дочь Федора Богдановича, а дедушкой она называет его по сложившейся привычке либо чтобы подчеркнуть старшинство. На том и успокоился. К тому же в голове тем временем поселились уже новые, более насущные мысли, касающиеся главной цели моей поездки. Пора было определяться: либо тотчас раскланиваться с гостеприимными хозяевами и любым способом, пусть даже пешком, добираться до Энска, либо договариваться о сегодняшнем ночлеге здесь.

Федор Богданович словно прочитал мои мысли. Отложив в сторону очередную конструкцию, предложил сам:

– А не остаться ли вам, товарищ писатель, сегодня у нас? В городе вы ведь вряд ли теперь быстро найдете пристанище. Там на Ставропольской хотя и есть небольшая гостиница от бывшего коммунхоза, да только в сезон в нее не втиснуться. А ходить с просьбой о ночлеге по домам поздновато уже, боюсь, будет. После лихих девяностых наши люди теперь только до шести вечера незнакомцев на порог пускают, да и то не каждого. Так что оставайтесь, успеете вы в свой Энск. Посидим сегодня вечерком на веранде, о жизни покалякаем, может, пару-тройку идей и для ваших будущих книжек подкинем…

Предложение оказалось весьма своевременным, и жеманиться я не стал: чай, не барышня. Правда, оккупированный котищем диван придется либо отвоевывать, либо, на худой конец, делить по-братски. Ну да ничего, как-нибудь договоримся. Настроение мигом поднялось, и со стропилами для чужой бани мы покончили буквально за полчаса. Потом пили молоко, потом зачем-то ходили знакомиться с соседями слева, где тоже пили молоко, но уже с ванильными сухарями. А когда стало смеркаться, Татьяна предложила мне прогуляться до берега реки, чтобы полюбоваться оттуда огнями вечернего Энска.

Во время прогулки девушка вела себя отнюдь не деревенской скромницей: заливисто хохотала в ответ на мои немудреные шутки и не стесняясь опиралась на мою услужливо согнутую в локте руку. Меня, признаться, столь непосредственное ее поведение весьма ободрило. Вообразил даже, что угодил в истинно райское местечко, где все возможно и все достижимо. В конце нашей непродолжительной прогулки мы вышли к выдающемуся в сторону реки и украшенному тремя мощными березами мысу, совершили по нему своеобразный круг почета, постояли недолго прямо у кромки обрыва, полюбовавшись словно бы парящими над водой огоньками Энска, а потом двинулись в обратный путь.

На подходе к дому Татьяна умчалась вперед, чтобы подготовить мне постельные принадлежности, а я, оставшись один, задержался на вьющейся вдоль заборов тропинке: захотелось понаблюдать за уличными фонарями, образующими в ползущем с близкой воды тумане подобие чудесных световых пузырей. Увы, созерцательство мое очень скоро было прервано раздавшимся сзади странным звуком, и в ту же секунду какой-то тяжелый предмет с грохотом вонзился в один из столбов, поддерживавших ворота усадьбы Федора Богдановича. Приблизившись, я застыл в оцепенении: предмет оказался внушительных размеров топором. Когда же до меня наконец дошло, что прилетевший из темноты «гостинец» предназначался именно мне, я пулей шмыгнул в приоткрытые ворота, быстро захлопнул их за собой и лихорадочно трясущимися руками задвинул засов. После чего в три олимпийских прыжка достиг крыльца, а оттуда ужом скользнул в дом.

Пока переводил дыхание в сенях, попутно соображал, стоит ли сообщать о происшествии хозяину дома. В итоге, чуть успокоившись, решил, что не стоит. Было предельно ясно, что лично ко мне никто из обитателей Лисовок претензий не мог иметь априори, ибо я объявился здесь всего несколько часов назад и, соответственно, даже теоретически «насолить» никому не успел бы. Скорее всего столкнулся просто с дурацкой выходкой какого-то местного хулигана. А поскольку ничего страшного, по счастью, не произошло, говорить об имитации покушения было бы с моей стороны просто глупо. К тому же я отнюдь не собирался задерживаться здесь на сколь-нибудь длительный срок и, значит, вполне мог быть уверен в том, что подобный инцидент более не повторится.

Поэтому весь остаток вечера я мило улыбался хозяевам, активно поддерживал беседу с ними и даже с удовольствием кормил ненасытного Котофея, признавшего наконец во мне друга. После десяти, сославшись на усталость, я откланялся и поднялся наверх. Перед сном записал на всякий случай в блокнот все свои впечатления от первого дня отпуска: вдруг какие-то мелочи пригодятся моему тезке для очередного опуса?

Глава 4. Второй день – второе покушение

На следующий день глаза мои открылись сами по себе ни свет ни заря. Еще бы: именно сегодня мне надлежало познакомиться наконец с отцом Аристархом! Вещи свои я решил оставить пока в Лисовках: тащить их на себе невесть сколько километров, не имея точной уверенности, осталось ли любезное предложение настоятеля в силе, было бы с моей стороны по меньшей мере опрометчиво.

Не став будить хозяев, я вышел за ворота, с удовольствием вдохнул добрую порцию пока еще прохладного утреннего воздуха и, вспомнив о вчерашнем происшествии, невольно скосил глаза на столб, принявший предназначенный мне удар на себя. Топора в нем, разумеется, уже не оказалось, но треугольный след от лезвия зиял отчетливо и по-прежнему зловеще. «Меньше надо по ночам гулять, тогда и встреч с топорами избежишь», – подвел я мысленно итог неприятному инциденту. С тем и двинулся вдоль деревни, вспоминая на ходу полученные вчера от Федора Богдановича указания относительно правильного маршрута.

Примерно спустя полтора часа я и впрямь вышел из леса на открытое пространство, где пару минут постоял, любуясь представшей взору картиной. Река здесь делала плавный поворот на северо-восток, и вид на уходившую вдаль пойму поражал воистину величественной красотой. Справа по невысоким холмам тянулись недавно скошенные пшеничные поля, а слева пролегало переходившее в длинный бетонный мост разбитое асфальтовое шоссе. Сразу же за мостом начинались кварталы невысоких домиков, перемежавшихся густыми яблоневыми зарослями.

К сожалению, при свете дня Энск уже не показался мне столь же сказочным и таинственным, как накануне. Так, обычный провинциальный городишко, сотканный из разномастных домиков, возведенных разными владельцами в разные эпохи. Не сказать, чтобы я испытал от этого факта сильное разочарование, нет. Скорее, ощутил всем нутром своего рода предостережение. Город-мираж?…

Оказавшись на противоположной стороне моста, я первым делом подошел к плечистому мужчине, сидевшему на пустом ящике у дверей непрезентабельного на вид магазинчика. Взгляд у мужика был мутен и неустойчив, однако при виде меня он мигом поднялся и стал настойчиво совать мне в руку замусоленную сотню. Я невольно отшатнулся.

– Бери, бери, – ухватил меня мужчина за рукав. – Нам-то с Валериком Зинка уже не дает, а по тебе сразу видно, что ты не местный. А Зинка наша приезжих жуть как любит, так что тебе мигом бутылку «Ржаной» отпустит и даже на часы не взглянет.

– А-а, вот оно в чем дело, – запоздало сообразил я. – Водку, значит, купить не получается… Однако при чем же здесь часы? У нас в стране водку теперь вроде как в любое время суток продают.

– Д-дык это в стране, – икнул собеседник, – а у нас тут все не по-людски. С двух только спиртное велено отпускать.

– Это кто ж так распорядился?

– Да мэр наш, Юсуфыч, кто ж еще! А его ведьма-жена науськивает, точно тебе говорю.

– Ведьма? – озадаченно переспросил я.

– Ну да, она у него ведьма первостатейная, потомственная! Как появилась в наших краях, так никому от нее житья и не стало. Это тебе любой подтвердит, кого хошь спроси…

«Совсем, видать, алкаш сбрендил, – подумал я. – С ним болтать – только время терять». Вслух же сказал:

– К Зинке я, так и быть, заскочу, только подскажите мне, пожалуйста, как до монастыря добраться?

Неожиданно алкоголик насторожился и отступил на шаг назад.

– Выходит, и ты к ним приехал? – произнес он почти уже трезвым голосом. – Надо же… А с виду вроде не похож… – Он отступил от меня еще дальше и небрежно махнул в сторону улицы, уходившей влево. – Туда иди, там твой монастырь.

Пожав недоуменно плечами, я двинулся в указанном направлении и вскоре углубился в хаотическое скопище частных домиков. А когда пересекал неказистую детскую площадку, ко мне подбежал белобрысый мальчишка лет десяти.

– Дяденька, – бесцеремонно дернул он меня за рукав, – дай два рубля, мне на мороженое не хватает!

Привыкший к разновозрастным попрошайкам родной Москвы, я машинально полез в карман за мелочью, но вовремя сообразил, что парень вполне может и отработать «свои» деньги.

– Давай-ка, дружок, – присел я перед ним на корточки, – поучимся не просить, а зарабатывать. Мне не жалко, я готов дать тебе хоть двадцать рублей, – для убедительности я помахал перед его глазами двумя грязно-зелеными бумажками, – но сначала ты должен проводить меня до здешнего монастыря.

С обретением шустрого провожатого необходимость в поминутном опросе прохожих относительно дороги у меня отпала, и вскоре впереди показались наконец неровные монастырские стены. Я невольно прибавил шагу, но мальчишка меня остановил.

– Иди за мной, так ближе выйдет, – указал он грязным пальцем на уходивший в сторону кривой проулок, вымощенный сильно стесанными от времени камнями. – Тут недалеко мостик есть.

Я безропотно последовал за местным «Сусаниным», и после нескольких крутых поворотов проулок и в самом деле вывел нас к узкому оврагу. По дну его струился неширокий зеленоватый ручеек, через который были переброшены ничем не скрепленные грубые доски. Осторожно перебравшись по ним на противоположную сторону овражка, я поднял голову вверх и тут же опасливо втянул ее в плечи: прямо надо мной угрожающе нависли уходившие ввысь мрачные стены, и казалось, в любой момент можно ожидать неурочного падения с них уставшего лежать на своем месте кирпича. Необъяснимое беспокойство вызывали отчего-то и бойницы. Косо прорезанные сквозь почти метровой толщины известняк, они словно намекали, что в любую секунду из них может быть выпущена смертоносная стрела… Из состояния оцепенения меня вывел звонкий голосок юного проводника:

– Сюда, сюда, дяденька! Проход уже близко!

Проход и в самом деле оказался недалеко, но представлял он собой обычный пролом в защитной монастырской стене. Обогнув полукруглую башню, я увидел неширокую трещину, рассекавшую стену почти доверху. Мы по очереди протиснулись в нее, и оба едва не угодили ногами в доверху наполненные цементным раствором носилки. Неподалеку громоздились высоченные кучи камней и битого кирпича, по земле были разбросаны мастерки и отвесы. Не наблюдалось лишь самих каменщиков, но и без того было предельно ясно, что жить трещине в стене осталось недолго.

Миновав безобразный пролом, я увидел на диво хорошо сохранившийся (или недавно отреставрированный) храм, гордо вздымавшийся на самой вершине невысокого плоского холма. Открыв от изумления рот, я машинально двинулся к нему, искренне любуясь прихотливо украшенными стенами, лазоревыми маковками и лучезарно сияющими крестами. И даже догадался, что именно эту узорчатую церковь взял в качестве образца для перестройки своего дома Федор Богданович.

– Дяденька, а денежки как же? – напомнил о себе чумазый как чертенок пацан, забежав вперед и преградив мне дорогу.

– Ах, да, да, бери, конечно, – с готовностью полез я в карман. – Молодец, заслужил!

Пока я извлекал из узкого кармана джинсов бумажную мелочевку, удалось рассмотреть своего юного проводника подробнее. Ветхая, неоднократно штопанная рубаха, босые исцарапанные ноги и давно не стриженная голова вызвали во мне невольную жалость, поэтому вместо оговоренной двадцатки я вручил парнишке полтинник. Он, сроду, видимо, не державший в руках таких денег, и опасаясь, что я передумаю, тотчас сорвался с места и умчался быстрее ветра.

И как раз в этот момент из храма вышел дородный мужчина в черной, перетянутой брезентовым поясом рясе. Отряхнув руки, он огляделся и, заметив меня, удовлетворенно кивнул и двинулся навстречу первым.

– Подвезли бревна? – плотоядно облизнувшись, спросил он, приблизившись. – Тогда начинайте сгружать их вон там, у колокольни. Рабочими я вас сейчас обеспечу.

– Извините, но я не бревна, я вам себя привез, – вежливо улыбнулся я и представился: – Александр Григорьевич, писатель из Москвы. Если вы отец Аристарх, то должны вспомнить, что не так давно отправили мне письмо с приглашением…

Смена эмоций – от величественного спокойствия до безмерного удивления – смотрелась на круглом лице священнослужителя презабавно, однако он быстро овладел собой, гулко кашлянул и, дружелюбно осклабившись, протянул мне для рукопожатия сразу обе руки.

– Господи, – несколько театрально воскликнул он при этом, – радость-то какая!.. Но не ожидал, признаться, вашего столь скорого прибытия. И почему ж вы с главного входа не вошли? – зачастил он, ласково беря меня под руку и не давая вымолвить ни слова. – В дыру-то эту у нас только местные шастают. А у главного входа привратник дежурит, и он вам мигом показал бы, где меня найти. А я-то ведь решил поначалу, что вы бревна из Волчанского лесничества привезли… Мы ж тут, в провинции, исключительно на подножном корму живем: что где достанем для восстановления храма Божьего – тому и рады беспредельно…

– Так вы, значит, все-таки и есть написавший мне письмо отец Аристарх? – улучив момент, пока батюшка набирал в свою необъятную грудь воздух для очередной тирады, уточнил я.

– Он самый, он самый! – радостно подтвердил настоятель. – Добро, как говорится, пожаловать в наш монастырь! Ох, а что ж это вы без вещей-то? – обеспокоился он вдруг. – Неужто решились налегке в путь пуститься?

– Не извольте беспокоиться, отец Аристарх, – успокоил я его мягко, – все необходимое я с собой захватил. Просто поскольку слегка сбился с пути, пришлось заночевать в другом месте. Там пока и оставил все свои вещи, в том числе и поисковое оборудование. Решил вначале познакомиться с вами, а заодно и с предстоящим фронтом работ.

– Мудро, очень мудро, – расцвел священник. – Всегда приятно иметь дело с предусмотрительным человеком.

– Не желаете ли показать мне свое хозяйство? – спросил я, стараясь поскорее перейти от не слишком содержательной беседы к делу. – Если, конечно, располагаете свободным временем.

– Вообще-то буквально с минуты на минуту должны прибыть две машины, – несколько воровато оглянулся настоятель на ворота, – но так и быть, извольте. Тем более что хозяйство наше не слишком велико, осмотр его много времени не займет. – Двинувшись по мощеной старыми кирпичами дорожке, он сходу приступил к объяснениям: – Справа от вас – знаменитый на весь город колодец со святой водой. Сюда даже от губернатора присылают ежедневно человека, чтобы набрал пару ведер. Вода здесь стоит хоть и низко – у колодца двадцать два метра пустого пространства, – зато вкусна необычайно. А это, – ткнул отец Аристарх перстом в сторону обшарпанного здания с поросшей мхом шиферной крышей, – наша трапезная. Построена в конце восемнадцатого века на месте сгоревшей деревянной постройки. Сейчас в ней ютятся и столовая, и общежитие для рабочих… Знаю, знаю, что не положено, – покаянно приложил он правую руку к висящему на груди большому кресту, – и властями светскими подобное непотребство не приветствуется. Санитарными правилами, видите ли, запрещено, и прочее, и прочее… Но куда ж нам, сирым, деваться?! Селить людей в городе и далековато, и за постой платить опять же надобно. А тут они у меня все как у Христа за пазухой. Все под рукой, все рядышком. Как говорится, есть где и помыться, есть где и подкрепиться.

Повернувшись в сторону ослепительно сиявшего храма, я, решив блеснуть эрудицией, осведомился:

– А это, наверное, и есть церковь Николая-угодника?

К безмерному моему удивлению, отец Аристарх неожиданно напрягся, словно увидел у меня в руках пистолет.

– А откуда, простите, вам о том известно? – сдавленно просипел он. – Я ведь, насколько помню, об этом храме ни словом вам в своем письме не обмолвился. Или вас уже кто-то из местных балаболов успел насчет моей епархии «просветить»?

– Нет-нет, что вы?! – отрицательно помотал я головой. – Ни с кем из жителей Энска я еще не знаком! А о храме Николая-угодника в Интернете просто вычитал…

– Так а где все-таки на постой остановились? – лицом мой собеседник вроде бы отмяк, но подозрительные нотки из голоса до конца не исчезли.

– В одной из деревень на том берегу, – махнул я рукой в сторону реки. – С хозяином успели поговорить пока только о ремонте его избы да об урожае орехов.

Последние мои слова явно успокоили настоятеля, и он продолжил ознакомительную экскурсию.

– В храм Николая-угодника мы заглянем позже, а сейчас предлагаю спуститься к пруду, о котором я вам писал.

Я согласился, и мы свернули в довольно большой, хотя и сильно запущенный сад, состоявший в основном из разносортных плодовых деревьев.

– А яблок, смотрю, в этом году уродилось маловато, – заметил я, кивнув на до сих пор висевший на ветках не слишком обильный урожай.

– Что верно, то верно: нынешний год выдался не шибко урожайным, – вздохнул настоятель. – Но я уже заготовил двести кубов навоза с торфом. Осень придет – всех брошу на расчистку и подкормку сада. Жалко ведь, раньше-то с каждого дерева по два мешка яблок и груш снимали… Вот как подготовлю жилье для первых послушников, так сразу и за сад, и за теплицы, и за пруд возьмусь… А вот, кстати, и он, – вытянул руку вперед отец Аристарх, подводя меня к краю невысокого обрыва.

Я взглянул вниз. Да уж, монастырский прудик выглядел ну просто идеальной находкой для любого желающего в нем что-нибудь схоронить. Располагался в естественной котловине и был далеко не так мал, как представлялось мне в мыслях. Навскидку длина его составляла не менее ста пятидесяти метров, а ширина, пожалуй, достигала пятидесяти, а то и всех семидесяти. С одной стороны пруд был прикрыт от любопытных взоров фруктовым садом, а с двух других – высокой монастырской стеной.

– Больно смотреть на царящие здесь ныне разруху и запустение! – вновь горестно вздохнул отец Аристарх. – А знали бы вы, какая жизнь кипела тут прежде! Более ста монахов и послушников постоянно при монастыре обретались! Сами себя снабжали и рыбой, и мёдом, и прочей растительной пищей, и воском для свечей… Груши монастырские поставляли даже в соседние города, благо те могли до весны храниться! Дюжина мастерских при монастыре имелась. Золотые пуговицы из них аж во Францию поставляли, а золототканые ризы самому московскому митрополиту везли! И это не считая крестиков нательных, цепочек, колечек всяких, светильников, чаш, окладов для икон… Ей-богу, треть населения всей Российской империи монастырскими творениями снабжалась! А сейчас что? Последние силы напрягаем, жилы рвем, а выбраться из нужды никак не сподобимся. Эх-х!..

Стенания настоятеля я слушал вполуха: все мое внимание было сейчас приковано исключительно к раскинувшемся внизу пруду, напоминавшему по форме разрезанное вдоль яйцо. Причем с восточной стороны пруд ограничивался высокой земляной плотиной, а с западной – зеленым хвостиком жидкой растительности, указывающей на наличие здесь некогда живительного источника.

– Прошу прощения, что перебиваю, отец Аристарх, – повернулся я к монотонно бубнившему о чем-то настоятелю, – но не позволите ли вы мне спуститься к водоему прямо сейчас? Хочу собрать предварительные данные, чтобы уже с завтрашнего дня начать работать с полной отдачей.

– Не возражаю, – охотно прервал свой нудный монолог священник, – работайте на здоровье! В конце концов вы в этом вопросе специалист – вам и карты в руки. А я тогда, с вашего позволения, вернусь к своим делам. У меня их тоже, знаете ли, невпроворот. Ежели понадоблюсь, ищите меня либо возле храма, либо в трапезной.

На том и расстались: настоятель исчез за гигантскими кустами смородины, а я, не мешкая ни секунды, кинулся вниз по склону. Сердце колотилось нещадно: неужели в каких-то тридцати метрах от меня и впрямь лежат старые боеприпасы, благодаря которым мне вскоре удастся заработать неплохие деньги?

Чтобы предстоящая поисковая операция прошла без досадных накладок, в первую очередь мне следовало составить карту пруда. Предусмотрительно захваченных с собой компаса, перочинного ножа и блокнота с карандашом оказалось вполне достаточно, поэтому к работе над картой я приступил немедленно. Срезал с ближайшей ветлы четыре ветки, воткнул их в четыре определенных с помощью компаса точки и заключил таким образом пруд в своеобразный прямоугольник. Затем промерил несколько сухих участков дна, после чего путем простейших геометрических расчетов вычислил примерные габариты водоема.

Впрочем, называть сие болото «водоемом» у меня уже и язык не поворачивался, ибо минимум треть его площади занимало хорошо просохшее глинистое дно, еще процентов сорок – нечто среднее между мелководной лагуной и болотной трясиной, и только оставшаяся часть была полностью покрыта мутной зеленоватой водой. Результаты своих расчетов я сразу занес в блокнот, ибо давно усвоил, что самый тупой карандаш лучше самой острой памяти. Запись получилась короткой:

«Добрался до монастыря. Территория колоссальная. Настоятель вроде как деловой мужик, только малость занудный.

Размеры пруда: длина – 164 м, ширина – 68–70 м. Вытянут с востока на запад. Длина плотины – 44 м».

Покончив с бумажной работой, я решил прикинуть, в какой именно точке немцы могли сбросить в воду свой взрывоопасный груз. Прогулявшись туда-сюда вдоль опушки сада, обнаружил вскоре единственное, на мой взгляд, удобное место для подъездной дороги к пруду. Так, если на всем протяжении склон был довольно крут, то между садом и питавшим пруд родничком проходила узкая полоса словно бы нарочно прикатанной почвы. «Что можно было возить в столь уединенное место? – пустился я в размышления. – Допустим, выловленную монахами рыбу. Но для пары мужиков с сетью вряд ли дорогу прокладывать стали бы. Воду из пруда вывозить наверх? Зачем, если около трапезной есть колодец?»

В задумчивости я двинулся вниз, стараясь держаться ближе к следам старой дороги, но вскоре, к вящему своему удивлению, понял, что идет она вовсе не к пруду, а как бы мимо него! Подойдя к руслу пересохшего ручья, я даже обнаружил жалкие остатки некогда имевшегося тут мостика, но и по ним можно было догадаться, что телегу тот мостик точно выдерживал. Перепрыгнув через узкую канавку бывшего русла, я проследовал дальше, однако очень скоро уткнулся в несокрушимую монастырскую стену с встроенной в нее небольшой башенкой.

Слежки за мной вроде бы не наблюдалось, и все-таки я начал приближаться к этой похожей на шахматную туру башенке, пригнувшись чуть ли не до земли и поминутно оглядываясь. Обогнув же преграждавшие путь кусты, вышел неожиданно к неплохо сохранившимся кубической формы воротам. Но куда могли вести они? Дальше ведь, насколько мне представлялось, простирались лишь камыши да… река.

Створки ворот были крепко-накрепко закрыты и, словно для дополнительной маскировки, выкрашены грязно-белой краской в тон стен. С целью проверки их прочности я поочередно навалился всем телом на каждую, но, увы, безрезультатно: обе даже не шелохнулись. С досады я лягнул по ним каблуком, и глухой звук, изданный потревоженным моим ударом деревом, однозначно продемонстрировал, что толщина данной преграды составляет не менее пятнадцати-двадцати сантиметров. При этом ни ручек, ни колец, ни даже замочной скважины на воротах не имелось. «Значит, – пришел я к резонному выводу, – войти в эти ворота можно только с противоположной стороны, откуда они, судя по всему, и запираются». Однако такой вывод слишком уж противоречил моим знаниям об устройстве крепостей и монастырей: насколько мне было известно, двери в подобных заведениях закрывались исключительно изнутри, и никогда – снаружи. Еще одна загадка…

Я повернулся к деревянной преграде спиной, в сердцах еще раз пнул ее пяткой и, не оглядываясь, побрел обратно к монастырю. А вот если б догадался напоследок обернуться, увидел бы, наверно, что мой последний удар почти наполовину приблизил меня к разгадке. Но усталость, голод и жажда оказались, увы, сильнее.

Едва не задохнувшись от быстрой ходьбы, я вскарабкался наверх, вышел к трапезной и, заняв позицию подле знаменитого колодца, начал осматриваться в поисках настоятеля. Увидев двух строителей в забрызганных известью спецовках, поинтересовался, не встречали ли они отца Аристарха. Один из них махнул рукавицей в сторону вздымавшегося сбоку собора:

– Данилыч-то? Да вроде только что у колокольни крутился…

Естественно, ноги тут же понесли меня к накрытой узорчатым шатром величественной башне, соединенной со зданием церкви крытым переходом. Обошел колокольню со всех сторон, заглянул в пристроенную сбоку строительную будочку – никого. «Ладно, – решил мысленно, – подожду еще пять минут, и если мой кормилец-поилец так и не появится, пойду в трапезную самовольно. В конце концов не оскудеет церковная харчевня от одной порции!»

Спрятавшись от солнца в куцый участок тени, образованный потемневшими от времени глыбами известнякового фундамента, я от нечего делать принялся рассматривать украшавшие стену примерно на двухметровой высоте изразцы. Однако вникнуть в тематику рисунков не удалось, ибо за спиной вдруг что-то угрожающе прошелестело, и уже в следующее мгновение земля содрогнулась от сильного удара, упруго отбросив меня в сторону. Крепко приложившись носом о камень, я в полном недоумении обернулся и… остолбенел: буквально в полуметре от меня глухо вибрировала вонзившаяся в утоптанную глину толстенная доска. Задрав голову вверх, я с ужасом осознал, что если б не отклонился чуток от злополучных изразцов, тяжеленная дубовая плаха запросто раскроила бы мой череп пополам… В тот же миг колокольня, земля и пылавшее в зените солнце закрутились передо мной в жутком стремительном хороводе, и я, точно сбитая с постамента статуя, тупо рухнул на кучу строительного мусора, напоследок чиркнув по доске еще и щекой.

…Сознание возвращалось в мою бренную оболочку постепенно и фрагментарно. То казалось, что меня куда-то несут, то спина ощутила вдруг жесткость твердой поверхности, потом губы уловили живительный поток льющейся на них воды.

– Да отойдите же все! – послышался с небес повелительный голос, и я, открыв глаза, увидел встревоженно склонившегося надо мной отца Аристарха. – Ну что вы тут столпились? Дайте человеку воздуха глотнуть! – строго выговаривал он кому-то. – Марш за столы! Вот несчастье-то… Хотя это, видимо, просто солнечный удар парня хватил. Все, разойтись всем немедленно! И квасу, Клава, квасу давай!..

Меня усадили на пол спиной к стене (это я осознал уже вполне отчетливо), и чья-то рука заботливо поднесла к моим губам армейскую кружку с шипучим напитком. Я осушил ее залпом, и, о чудо, обуревавший меня доселе морок вмиг испарился. Почти самостоятельно поднявшись на ноги, я добрел до ближайшей скамейки, осторожно опустился на нее, вытер тыльной стороной ладони стекавшие по лицу липкие капли, поднял голову и, выдавив из себя подобие бодрой улыбки, обвел взглядом помещение, в коем волею случая оказался.

Судя по всему, меня доставили в пункт общепита, развернутый на территории трапезной. Во всяком случае скромные размеры сего закутка были далеко не совместимы с солидным пространством остального помещения. На грубо сколоченных столах возвышались большие кастрюли, стояли подносы с мелко нарезанными кусками хлеба, а сидевшие за столами разновозрастные люди все как один смотрели на меня.

– Все нормально, – успокаивающе махнул я им рукой. – Просто повело слегка от голода, давно не ел ничего… Вот сахар, видимо, в крови и упал… – Разумеется, я нес полную чушь, ибо с сахаром у меня всегда все было в порядке, однако каким-то звериным чутьем понимал, что произошедший со мной инцидент необходимо выставить перед всеми как собственную болезненную слабость. – Сейчас вот перекушу, – добавил я торопливо, заметив первые улыбки на обращенных ко мне лицах, – и все вообще будет прекрасно.

Сбоку неслышно подошла седая женщина в белом переднике и поставила передо мной глубокую тарелку с окрошкой. Затем достала из кармана банку сметаны и большой ложкой щедро вывалила из нее в тарелку увесистый белоснежный шмат, после чего та же ложка перекочевала в мою руку.

Поскольку никакого теплового удара я в действительности не пережил, то уже спустя несколько минут мои физиологические потребности неизбежно нормализовали и все прочие системы организма. Сжимавшая сердце холодная лапа страха разжалась, кровь вновь прилила к лицу, аппетит разыгрался нешуточный. Управившись с окрошкой, я, бдительно осмотрев стол и обнаружив на нем кастрюлю с макаронами по-флотски, добрался и до них. Не знаю, сколь долго продолжалась бы еще моя трапеза, но тут рядом присел настоятель.

– Ну, как самочувствие, сын мой? Отпускает помаленьку?

– Да я уже в норме, отец Аристарх! Просто, видно, слегка перегрелся на солнце. Да и пить очень хотелось… Но сейчас чувствую себя уже не в пример лучше. Благодарю, кстати, за сытный обед.

– Вот и слава Богу! – удовлетворенно кивнул батюшка. Потом придвинулся почти вплотную и прошептал мне на ухо: – Ну а с прудом-то там чего у нас? Можно будет что-нибудь сделать?

– Безусловно, – утвердительно кивнул я. – Только мне потребуются два помощника.

Настоятель озадаченно почесал бороду.

– А одним не обойдетесь?

– Можно и одним, но времени больше уйдет.

– Время – это не страшно, – прогудел батюшка, – времени у нас много.

– Мне бы вашу уверенность, – скептически вздохнул я, вспомнив, как всего часом раньше земля застонала от удара дубовой плахи. Но, дабы не посеять у собеседника лишних подозрений, плавно сменил тему: – Бывает и так, что порой для завершения труда всей жизни людям не хватает самой малости. Взять, к примеру, Алексея Толстого: писал, писал «Петра Первого», да так и не дописал – преставился…

Вместо ответа настоятель подхватил меня под руку и вывел из трапезной во двор.

– Хочу показать вам место, где вы сможете переночевать, – сказал он, указывая на расположенное впереди здание. – Особых удобств у нас тут, правда, нет, но кровати вполне сносные: получены в дар от соседней воинской части. Они там у себя в казармах ремонт недавно затеяли, вот по случаю и поделились с нашим монастырем старой мебелью. Так что теперь у меня для каждого жильца не только по кровати, но и по крепкой тумбочке имеется.

– Не стоит пока, – отрицательно покачал я головой. – Все равно мне сегодня придется отъехать за оставленным в деревне оборудованием и личными вещами. Вряд ли к ночи успею вернуться. Лучше договоримся так: я завтра постараюсь приехать сюда пораньше, часам к десяти, а вон там, – я указал на монастырские ворота, – прямо под аркой, пусть меня встретит ваш человек. При себе он должен иметь длинную веревку и два заостренных кола примерно двухметровой длины…

– Кола? – удивленно переспросил настоятель. – То есть две обычные палки?

– Совершенно верно, – подтвердил я. – Они понадобятся для разметочных работ. Если все сложится удачно, то уже послезавтра мы с вами будем знать, что покоится на дне вашего некогда живописного пруда.

– Данилыч, – выкатился вдруг из-за угла шустрым колобком обнаженный по пояс работяга-крепыш, – благослови начать заливку фундамента!

– Иду-иду, – кивнул ему отец Аристарх. Потом снова повернулся ко мне: – А с вами уж тогда продолжим разговор завтра. Кстати, если вдруг возникнет нужда в машине, можете воспользоваться вон тем грузовиком, – махнул он в сторону строительного навеса. – Его уже, кажется, разгрузили, и водитель вряд ли откажется подбросить вас до моста.

Попрощавшись, мы разошлись в разные стороны: настоятель, активно жестикулируя на ходу руками, двинулся со строителем под гору, а я зашагал в направлении пристроенного к монастырской стене навеса. Проходя мимо злосчастной колокольни, не удержался и бросил взгляд на то место, где мне едва не пришел конец. Вонзившейся в землю плахи уже не было и в помине! Меня это поначалу удивило, но потом я подумал: «Наверное, именно на ней меня и доставили в трапезную». Из любопытства приблизился к колокольне вплотную и снова едва рот не открыл от удивления: щель, которая должна была остаться в земле от доски, была тщательно засыпана и утоптана!

Решив, что сегодня на мою долю загадок и приключений выпало предостаточно, я развернулся и устремился к грузовику, а по пути вдруг вспомнил о письме Славы Кошелькова. Он-то ведь тоже живет в Энске! Значит, поскольку впереди у меня еще целых полдня, можно навестить его без малейшего ущерба для своих планов.

– Шеф, – распахнул я дверцу «Урала», в кабине которого дремал осовевший от жары водитель, – до моста подбросишь?

– Залезай, – кивнул, встрепенувшись, мужчина, рябоватое лицо которого было украшено аккуратно подстриженными «чапаевскими» усами, – наша база аккурат в Балуевке обретается. – Он лениво крутанул ключ зажигания и начал плавно разворачивать машину, стараясь не задеть сваленные поблизости гранитные валуны.

– А мимо улицы генерала Ставицкого проезжать, случаем, не будем? – поинтересовался я, когда монастырь остался позади.

– Будем, – коротко кивнул неразговорчивый водитель.

– Высадишь меня там, ладно?

Ответом мне послужил очередной согласный кивок, на сей раз и вовсе молчаливый. В итоге голос водителя я снова услышал, только когда грузовик тормознул возле одного из редких в городе светофоров.

– Отсюда до Ставицкого рукой подать, – сказал он, мотнув подбородком в сторону возвышавшейся напротив пожарной каланчи. – Подвез бы и ближе, да там движение односторонне, а крутиться мне несподручно… В общем, за пожаркой свернешь налево и дальше топай через бывший стадион напрямую. Когда увидишь здание без окон, сверни от него к реке и через пару минут будешь уже на Ставицкого. Бывай!

Глава 5. Новый компаньон

Улица, носившая имя не известного мне генерала, и впрямь быстро вывела меня к кирпичному двухэтажному дому, на углу которого синей масляной краской крупно были выведены цифры «21». Смело шагнув в широко распахнутую дверь подъезда и поморщившись от застоявшегося запаха кошачьей мочи, я поспешно взлетел к квартире № 6 на втором этаже. Нажал кнопку звонка, пару минут потоптался на истертом половичке, и замок наконец щелкнул. На пороге выросло всклокоченное рыжеволосое создание неопределенного возраста в атласной домашней рубашке.

– Здравствуйте, – поклонился я, – Слава дома?

Создание потерло глаза кулачками, и я понял, что передо мной стоит юная девушка.

– Нет, Славка еще утром куда-то убежал, – сладко зевнула она. – Но вы проходите, он к обеду обещался быть. – Повернувшись ко мне спиной и шаркая по полу разношенными тапочками, девушка направилась вглубь скупо освещенного коридора.

«Ох уж эта наша беззаботная провинция! – осуждающе подумал я, закрывая за собой дверь. – Совершенно незнакомого человека запросто впускают в дом, не спросив даже имени. Глядишь, сейчас еще и кофе предложат…»

– Кофе хотите? – приглашающим жестом распахнула девушка дверь на кухню.

– Если угостите, не откажусь, – ответил я, присев к столу на один из табуретов.

– Меня Настя зовут, – повернулся ко мне от плиты юный рыжик, – а вас?

– А меня Александр Григорьевич. Приехал в ваш город по приглашению Славы. Он вам, кстати, кем приходится?

– Бра-а-атом, – протянула Анастасия. И тут же удивленно ойкнула: – Ой, а вы, значит, и есть тот самый писатель из Москвы?

Не дождавшись моего ответа, девушка вихрем вылетела с кухни, бросив на произвол судьбы и меня, и закипающий чайник. Пришлось брать бразды правления в свои руки и приниматься за приготовление кофе самому, благо юная хозяйка успела к тому времени выставить на кухонный стол все необходимое.

Когда я уже разливал ароматный напиток по чашкам, за спиной раздались шаги, и я оглянулся. Бог ты мой! Передо мной стояло уже нечто воздушное и нереально красивое. Заспанная недавняя школьница в считанные минуты превратилась прямо-таки в сказочную принцессу! На чисто вымытом нежном личике сверкали озорные глазки с густо накрашенными ресничками, волосы были скручены на затылке в пышный хвост, а пухлые розовые губки прямо-таки напрашивались на поцелуй. И вместо мятой рубашки на Насте красовался теперь явно новый халат с большими блестящими пуговицами.

– Простите, – скромно потупила она взор, – вы так внезапно появились, а я после ночных танцулек даже умыться не успела…

– Ничего страшного, юность во всех видах ослепительна, – улыбнулся я и указал ей глазами на вторую дымившуюся на столе чашку. – Присаживайтесь, леди!

Настя присела на краешек табуретки и с таким трепетом поднесла к губам чашку, будто чувствовала себя сейчас на торжественном приеме в Кремле.

– Ну-с, барышня, – пригубил кофе и я, – расскажите, как вам тут живется-можется…

И без того далеко не бледнолицая девушка ярко зарделась и, искренне, видимо, посчитав, что столичному писателю надлежит поведать обо всем без утайки, без лишних уговоров приступила к бойкому бесхитростному рассказу. Непрерывно перескакивая с темы на тему, доложила и о школе, которую недавно закончила, и о месте работы родителей, а потом перешла и к рассказу о брате.

– Славка у нас всегда шебутной был. С приятелем Генкой Паркуновым за последние годы все подвалы в городе облазал! А однажды они вообще плот смастерили и отправились на нем путешествовать по реке. Папа потом Славку выпорол и целых три дня из дому не выпускал. Но думаете, – подняла она на меня пронзительно синие глаза, – брат после этого хоть чуть-чуть изменился? Как бы не так! Просто намного хитрее стал. Организовал вскоре целое братство из таких же как он сумасшедших, и теперь они сутками копаются на городских задворках – какой-то мифический клад гетмана Скоропадского ищут!..

В этот момент хлопнула входная дверь, и на кухню ввалился высокий, но не шибко плечистый парень такой же, как сестра, огненно-рыжей масти, с грохотом волоча за собой большой холщовый мешок.

– Настёна, – крикнул он с порога, – тащи скорее таз, я такую штуку отыскал! – Заметив же меня, осекся и даже несколько стушевался.

– Здравствуйте, Владислав, – привстав с табурета, вежливо кивнул я ему. – Как видите, письмо ваше меня заинтересовало, и я решил, не откладывая дело в долгий ящик, нагрянуть в гости.

– Александр Григорьевич?! – просиял парень, опуская ношу на пол. – Неужели и впрямь решили откликнуться?! Даже не верится… Ну, держитесь теперь, – погрозил он кулаком неизвестно кому, повернувшись к окну, – уж теперь-то удача меня точно не оставит!

После обмена приветствиями парень уселся напротив, и Настя тут же принялась кормить его. Предложила присоединиться к обеду и мне, но я деликатно отказался: добавки сытная монастырская трапеза пока не требовала. Наскоро расправившись с незатейливой закуской, юный кладоискатель перенес тарелки в раковину и, расстелив на столе газету, принялся выкладывать на нее из мешка светло-серые камни, загадочно на меня посматривая и явно ожидая какой-то реакции. Я же поначалу смотрел на его манипуляции в полном недоумении, пока вдруг не заметил, что боковая поверхность очередного выложенного передо мной камня тщательно отполирована и весьма искусно закруглена. Смекнув, что имею дело с явно рукотворным изделием, я взял заинтересовавший меня камешек в руки, подошел с ним к окну и тотчас увидел в центре окружности две полустертые буквы «И» и «Х».

– Да это же обломки надгробного креста! – воскликнул я, вернувшись к столу и тоже начав активно перебирать камни. – Вот центральная, вот верхняя часть креста, а вот и правая… Здесь даже какая-то надпись просматривается…

– Это первые буквы слов, – пояснил Владислав. – А полностью надпись означает «Иисус Христос, Да Святится Имя Твое».

– Я не о том. Эти-то буквы наверняка выбивались там же, где изготавливался сам крест. А вот тут, на вертикальной части, начертаны еще какие-то буковки, к сожалению, едва заметные…

– Действительно, белое на белом… – озадаченно проговорил Слава, присмотревшись. И спросил с надеждой: – А можно их как-нибудь более отчетливыми сделать?

– Простые карандаши есть? Тогда тащи! Будем осторожно прочерчивать все штрихи и впадины.

Минут через пятнадцать тщательной разрисовки полированных поверхностей известняка на горизонтальной перекладине проявилась надпись «Ра… Бож…й», а на вертикальной – «Сх…ник Б…аго…ар – 7174».

– Раб Божий – это понятно, – глубокомысленно изрек я, – но вот что может означать вторая фраза?…

– А меня больше цифры смущают, – признался Славик. – Особенно если они дату обозначают…

– «Сх…ник» – это «схимник», – втиснулась между нами Анастасия. – Помните, у Гоголя в «Вие» один из героев тоже схимником был! А выражение «носить схиму», насколько я помню, означало соблюдение особо строгих правил поведения. Так что, Славка, похоже, ты могилу какого-то святого разорил, – осуждающе взглянула она на брата.

– Точно, Благодара! – восторженно воскликнул тот. – Как же я сразу-то не догадался?!

– Кто таков Благодар? – заинтересовался я. – Чем славен?

– А идемте лучше в мою комнату, Александр Григорьевич, – предложил Владислав. – Я вам там и коллекцию свою покажу, и о Благодаре поговорим. А то здесь нам все равно от нее покоя не будет, – покосился он на сестру.

Комната моего юного друга выглядела весьма любопытно. Вдоль обеих стен прямо от двери тянулись мощные деревянные стеллажи, заваленные чем ни попадя. У затянутого марлей открытого окна стоял письменный стол с пристроенным к нему сбоку подобием верстака, на котором помимо закрепленных тисков лежали точило, паяльник и прочие инструменты.

Усадив меня на единственный, но довольно массивный стул, Владислав принялся хвастаться своими находками, и словно в калейдоскопе передо мной замелькали старинные наконечники копий, свинцовая шрапнель, пулеметные гильзы, утюги, самовары… Самое же удивительное заключалось в том, что он во всех подробностях помнил и места, где отыскал ту или иную вещь, и обстоятельства, их поиску сопутствующие, и даже точные даты обретения каждой находки.

– А где же та знаменитая серебряная пуля? – напомнил я, будучи несколько ошарашен обрушившимся на меня потоком информации.

– Сейчас покажу! – радостно воскликнул Владислав и, ловко вскарабкавшись по лестнице на своеобразные антресоли, где у него было устроено спальное место, уже через секунду спрыгнул вниз. – Вот она, голубушка, – положил он передо мной маленький замшевый сверточек, – оцените-ка профессиональным взглядом!

«Да он вроде и в самом деле считает меня корифеем в сфере кладоискательства, – подумал я, разворачивая упаковку. – С одной стороны это, конечно, неплохо, но дабы не попасть впросак, лучше уж буду многозначительно помалкивать. Благо парень и сам заговорит кого хочешь».

Основательно закутанная в мягкую ткань пуля наконец звонко выкатилась на столешницу. Предупредительный Владислав тотчас включил настольную лампу и протянул мне лупу.

Тщательный осмотр пули заставил меня призадуматься: очень уж она была необычна по форме – этакий слегка сплюснутый цилиндрик с заостренной примерно под 90 градусов передней частью. На боковой поверхности не наблюдалось ни характерных нарезов от современного оружия, ни даже следов нагара. Лишь грубо процарапанная на одном из боков прямая черта недвусмысленно свидетельствовала, что в конце траектории своего полета пуля столкнулась с чем-то твердым.

– Возможно, стреляли из гладкоствольного оружия, – высказал догадку Славик.

– Диаметр замерил?

– А как же! Диаметр равен 16,5 миллиметрам, а вес потянул почти на 40 граммов.

– Почему «почти»?

– Да весы у меня, понимаете ли, достаточно примитивные, – смутился юный кладоискатель, – родители в обычном фотомагазине их когда-то купили. Но и без того ясно, что пулю эту изготовили вручную, причем из двух советских рублей 1924 года выпуска. А каждый из них как раз почти по 20 граммов весит, я со справочником сверялся.

– Резонно. Остается понять, какому оружию может соответствовать калибр 16,5… Мог выстрел быть сделан из обычной двустволки?

– Нет! – уверенно воскликнул Владислав. – Я недавно специально напросился в гости к одному из школьных приятелей, отец которого коллекционирует оружие. Пришел со своим штангенциркулем и без помех промерил все стволы. Вначале-то, признаться, тоже думал, что пальнули из 16-го калибра. Но потом выяснил, что диаметр такого ствола составляет всего 14,4 миллиметра.

– А может, из 12-го выпустили? – щегольнул и я «оружейными» знаниями.

– Тоже не катит. Там диаметр пули – 17,1 миллиметра. Нет, мне кажется, эту пулю изготовили для какого-то нестандартного оружия…

– И где ж ты только умудрился такую отыскать?

– Это второго мая произошло, – вновь оживился Владислав. – Пока народ после праздников по домам отсыпался, я решил на старое кладбище наведаться. Знаете ведь, наверно, про древний обычай монеты в могилки бросать? Вот я и подумал: вдруг часть таких монеток в поверхностной глине застряла? Могли же набросать не только во время похорон, но и потом, когда поминали… В общем, по центральной аллее я с нулевым результатом прогулялся, а когда к боковым перешел, на первой же могиле николаевскую копейку нашел! Тут уж душа моя разгорелась, и в итоге я, практически не разгибаясь, отпахал там часов пять, не меньше. Зато «улов» того стоил: почти целый карман монет разных лет, два нательных крестика, латунный и серебряный, и даже, представьте, золотые часы! Причем с идеальным состоянием корпуса!

– Покажешь?

– Увы, – грустно развел руками Владислав, – сдал их на днях в часовую мастерскую – попросил поставить механизм посовременнее.

– Ладно, давай вернемся к пуле, – решительно восстановил я нить ушедшего в сторону разговора.

– А, ну да… В общем, к концу той прогулки забрел я на самый дальний участок кладбища, на Игуменову горку. Но там удача от меня отвернулась: кусты разрослись так, что не продерешься. Я потыкался-потыкался без всякого толку и, решив, что пора домой возвращаться, свернул налево. А когда добрался до монастырской стены, почувствовал, что батарейки в моем «Фишере» садиться начали. Чтобы их поменять, двинулся в угол погоста, к Филимонову склепу, поскольку около него и каменная скамейка есть, и столик железный…

– Так а на пулю-то где наткнулся? – поторопил я словоохотливого юношу.

– Сейчас и до пули дойду, – обещающе кивнул он. – Я ведь, наоборот, стараюсь, чтоб вы как бы наглядно картинку моих перемещений себе представили… В общем, раньше часть этого кладбища была огорожена деревянным забором, но теперь он по большей части уже развалился. А именно в том месте частично почему-то уцелел. Вот я случайно и обратил внимание, что один из столбов как бы специально кем-то расколот. То есть из него реально был целый кусок вырван, да еще и гвоздь ржавый, чуть ли не «с мясом» вывороченный, висел! Я приблизился, сквозь ту дыру глянул, глазом «примерился» и… Короче, практически сразу определил, куда улетела штука, разворотившая столб… Батарейки мигом поменял и кинулся со всех ног то место «прозванивать». И – не поверите! – буквально через две минуты нашел! А уже дома сообразил, что вот эта черта, – осторожно прикоснулся Владислав острием карандаша к царапине на пуле, – именно тем гвоздем из столба и оставлена.

– Да уж, действительно странная находка, – задумчиво констатировал я. Потом поднялся и подвинул стул собеседнику: – Давай-ка присядь и хотя бы схематично воспроизведи то место на бумаге.

– Зачем? Я и так все помню.

– Что помнишь – молодец, – буквально силой усадил я парня, – но учись всегда оставлять копии своей памяти. Как говорили древние мудрецы: «Самый тупой карандаш лучше самой острой памяти». А заодно и мне станет более понятно, как твои поиски происходили. Тебе ведь интересно мое мнение?

– Конечно, интересно, – неохотно подтянул он к себе лист писчей бумаги, – только у меня таланта к художествам нету. Это вон у Настюхи рука легкая…

– Настенька, – приоткрыл я дверь, – зайди, будь добра, к нам на минутку.

Девушка, аж порозовевшая от осознания собственной значимости в доверенной ей роли, постаралась на славу. Действительно легкими, точно порхающими над бумагой движениями она изобразила и монастырскую стену, и хаотично заставленную надгробьями территорию кладбища.

– Вот здесь тот столб стоит, – осторожно подрисовал Владислав крохотную галочку, – а здесь – склеп, о котором я вам говорил.

– И откуда, как думаешь, мог быть произведен выстрел?

Юный кладоискатель ненадолго задумался, но потом уверенно взялся за карандаш.

– Дыра через столб шла вот так, – грубыми штрихами изобразил он что-то наподобие большой кривой сосиски, – и находилась примерно на уровне моей груди. А саму пулю я нашел вот здесь, слева, метрах в пяти от столба…

– А справа от столба, получается, высится монастырская стена? – на всякий случай уточнил я, и парень утвердительно кивнул.

– Значит, – азартно включилась в разгадывание головоломки Анастасия, – стреляли либо с самой стены, либо через имеющееся в ней отверстие. Больше неоткуда!

– Еще бы узнать, в кого стреляли, – вырвалось у меня. – Согласитесь, ребята, но выплавить для какого-то явно нестандартного оружия серебряную пулю, да еще и занять для выстрела столь уникальную позицию – на подобные действия можно пойти лишь в совершенно беспрецедентном случае.

– Типа как президента Кеннеди ухлопать, – предположил Владислав, откидываясь на спинку стула.

– А я слышала, – вновь встряла Анастасия, – что с серебряными пулями только на вампиров и оборотней охотятся.

– Ну ты и сказанула! – язвительно хохотнул Славик. – Запомни: охотятся на диких зверей и уток, а нечистую силу – уничтожают! Причем особые люди. Такие, например, как…

– Ван Хельсинг из недавно вышедшего на экраны фильма, – подсказал я. – Но все это, увы, кино, фантастика, выдуманные сценаристами персонажи. Подумайте лучше, кто из жителей вашего города мог бы тогда претендовать на роль вампира, а кто – ну, допустим, на роль двойника Вана Хельсинга? – Оба моих собеседника вдруг посерьезнели и даже несколько испуганно переглянулись. Поняв, что ляпнул что-то не к месту, но отступать уже не желая, я продолжил: – Если уж мы хотим разгадать тайну пули, молодые люди, то для начала должны отработать хоть какую-то версию. Давайте поступим так: каждый из вас напишет сейчас свой вариант ответа за заданный мною вопрос, причем втайне друг от друга. Подписываться необязательно. А я, в свою очередь, обещаю опросить подобным образом кого-нибудь еще из местных жителей, обобщить полученные сведения и поделиться потом выводами с вами. Ну как, согласны?

Брат с сестрой дружно кивнули жгуче-рыжими шевелюрами, нацарапали что-то каждый на своем клочке бумаге, и я поторопился упрятать их записки в карман, ибо почувствовал вдруг жуткую усталость. Видимо, бурно проведенный день оказался для меня, столичного жителя, непривычно тяжелым, и теперь организм настойчиво сигнализировал, что пора бы предоставить ему хоть толику полноценного отдыха. А ведь мне надлежало еще добираться до Лисовок!

Дорогу к лодочной переправе я решил выяснить, как обычно, методом опроса встречных местных жителей, поэтому, подкрепив себя еще одной чашечкой кофе и демонстративно взглянув на часы, начал откланиваться.

– Да посидите еще! – заканючил Владислав.

– Тем более что скоро мама придет, – поддержала брата Анастасия, – чего-нибудь вкусненького принесет. Поужинаете с нами, расскажете нам о столичной жизни…

«Эх, – мысленно вздохнул я, – мне б еще самому о ней хоть что-нибудь узнать!. А то ведь живу по принципу: работа – дом, дом – работа, а в промежутках – забитое дурно пахнущими телами московское метро с его круглогодичной духотой и толкотней». Но признаться в том значило разом уронить себя в глазах восторженно принявших меня новых знакомых, тем более таких юных и впечатлительных. Поэтому я как можно убедительнее пообещал поведать о столичной жизни при следующей встрече. Владиславу же дал на прощание персональное задание: вновь посетить то самое кладбище и провести там простой, но очень важный для нашего расследования эксперимент. А именно: с помощью бечевки соединить место падения серебряной пули с пробоиной в столбе и постараться установить точку, из которой был произведен выстрел.

Слава согласно кивнул и даже вызвался проводить меня, однако я деликатно отказался: «известному поисковику» не пристало проявлять беспомощность в чужом городе на глазах у явно уважающего его мальчишки. В любой точке планеты «профессиональный кладоискатель» должен уметь ориентироваться сам. К тому же не очень хотелось сообщать адрес своего временного поселения, ибо успел убедиться: в этом не понятном мне пока городке лучше как можно больше узнавать об окружающих и как можно меньше выдавать информации о себе. Так что, пообещав Владиславу в случае необходимости непременно связаться с ним по телефону, я торопливо попрощался и с ним, и с его замечательной сестренкой и вскоре уже вышагивал по проспекту Революции, который, как мне показалось, пронизывал город Энск насквозь – с одного конца до другого.

У шаркавшей по тротуару древней старушки с корзинкой на согнутой в локте руке я поинтересовался, ходит ли здесь хоть какой-нибудь транспорт до моста.

– А тебе куда, сынок, добраться-то нужно? – подняла она на меня слезящиеся глаза.

– В Лисовки, – не стал я лукавить.

– Тогда на кой же тебе к мосту ехать? Ежели денюжки есть, лучше перевозчика на лодочной станции найми.

– А где эту станцию найти? Я не местный, извините…

– Да тут недалече, – тяжело развернулась старушка на пятачке асфальта. – Вон, видишь хозяйственный магазин напротив? Вот прямо от него и спускайся, милок, вниз, к реке. Мальчишки туда часто купаться бегают, так что дорожка протоптанная. А уж лодки и сам увидишь, их там много.

Действительно, хорошо утоптанная тропа, вьющаяся вкруг неширокого овражка, вывела меня вскоре к живописной бухте. Берега ее были усыпаны неестественно желтым песком, и я сразу понял, что передо мной – городской пляж. Нестерпимо захотелось сбросить с себя пропотевшую одежду и прямо голышом броситься в отливающую зеленью неподвижную воду, но пойти на такой «подвиг» в столь оживленном месте я постеснялся. Лишь расстегнул на рубашке все пуговицы и направился к возвышавшейся в отдалении двухэтажной будке, рассчитывая именно в ней найти нужного мне перевозчика. По пути машинально разглядывал покачивающиеся на волнах разномастные суда, среди которых были и многоместные баркасы, и крохотные одноместные яхты, и обычные моторные лодки. Приблизившись к будке, я услышал доносившееся с нижнего, щедро застекленного этажа характерное пощелкивание костяшек домино и смело шагнул внутрь.

За небольшим столом, заваленным рыбьей чешуей, сидели трое мужчин, удивительно похожих друг на друга. Круглолицые, с курчавыми всклокоченными седыми волосами, они напомнили мне отчего-то трех богатырей с картины Васнецова. Только эти «богатыри» были истинно современного «разлива», то есть выглядели безмерно распухшими от постоянного потребления пива и явно затянувшегося периода хронического безделья.

– Никак нам бог послал кусочек сыра? – хрипловатым голосом отреагировал на мое появление мужчина, сидевший лицом к входной двери.

– Почти, – поддержал я его шутливый тон. – Как только перебросите меня на другой берег, кусочек сыра окажется у вас в зубах.

– А ты что, один? – искоса взглянул на меня второй игрок.

– Один.

– Ну тогда, значит, без сыра останемся. Лодка-то у нас на пятерых рассчитана, и из-за одного пассажира – считай, порожняком! – нам гонять ее туда-обратно смысла нет.

– А сколько стоит проезд в одну сторону? – поинтересовался я.

– Полтинник с человека. С пятерых получается двести пятьдесят, и тогда хоть бензин оправдываем.

– Понял. Что ж, в таком случае извините за беспокойство, – развернулся я к двери, – сыр, видимо, придется съесть самому.

Тратить двести пятьдесят рублей на преодоление какой-то пары сотен метров водной поверхности мне показалось верхом неоправданного транжирства. В конце концов мой бюджет на данный момент времени был довольно скромен, а заветные доходы еще только призрачно маячили впереди. Я и по жизни-то в плане расходования денег веду себя крайне аккуратно, стараюсь жить строго по средствам. В долг и сам не беру, и другим не даю. Нет денег на икру – обойдусь сливочным маслом. Нет и на масло – погрызу сухую корочку.

Правда, из окна будки вслед мне понеслись крики насчет достижения возможной договоренности, но я даже не оглянулся. К тому же искупаться очень хотелось. Поэтому, подобрав оставленный кем-то на берегу большой пластиковый пакет, я решительно приблизился к воде и начал раздеваться. Потом привязал пакет с одеждой к левой руке подобранной тут же, на берегу, бечевкой и благоговейно вошел в словно замершую к вечеру реку. Плавать я любил и умел (в море легко преодолевал по два-три километра), поэтому никаких проблем от предстоящего заплыва не ждал. Вода была приятно теплой, а до противоположного берега, казалось, – буквально рукой подать!

Первые сто метров я преодолел быстро и в полном восторге. Освеженное тело двигалось на удивление легко, а чуть притопленный в воде пакет не мешал грести совершенно. Однако стоило мне достичь середины реки, как я ощутил вдруг давление довольно сильного и более холодного течения, начавшего неумолимо сносить меня в сторону от мысленно проложенного маршрута. Усилия пришлось удвоить, но тем не менее я с тоской проводил взглядом не одно удобное для высадки место… А вскоре течение уже мощно тащило меня вдоль широкого и плотного камышового леса. Я попробовал нащупать ногами почву, но никакой опоры кроме топкого растительного месива, увы, не обнаружил. А тут еще и некстати раздувшийся пластиковый мешок ни в какую не желал пускать меня в плотную щетину камышовых зарослей. Словом, довольно скоро я почувствовал, что силы меня оставляют.

Запрошенные речниками двести пятьдесят рублей стали казаться теперь суммой столь мизерной, что я не единожды упрекнул себя за опрометчивый отказ от их предложения. Бороться с течением я в итоге перестал вовсе. Просто, крепко обхватив объемный пакет-поплавок, безвольно поплыл туда, куда оно меня влекло. Правда, не спуская при этом глаз с правого берега, где, по моим прикидкам, рано или поздно должен был открыться проход к твердому берегу. Когда меня стихийно пронесло по водной глади километра полтора и вдали мелькнул знакомый силуэт большого городского моста, я наконец различил в непроходимом травяном массиве некое подобие узкой просеки.

Глава 6. Нежданное знакомство

Собрав остатки сил и упорства, я рванул в сторону этой протоки, моля Бога помочь мне как можно скорее добраться до нормального плотного дна. Так оно, по счастью, и случилось: вскоре я ощутил ступнями обкатанные водой галечные валуны.

Выбравшись на задубевших от холода и потому едва гнущихся ногах на берег, я первым делом стянул с себя трусы и, отжав их почти досуха, использовал потом в качестве полотенца. Когда же покончил с процедурой облачения в извлеченную из пакета одежду и поднял голову, неожиданно увидел направленные на меня две пары глаз. Одна пара принадлежала здоровенной овчарке пегой масти, а другая – белокурой девочке лет двенадцати. В положение я попал, мягко говоря, щекотливое, ибо не имел в руках ни палки, ни ножа, а собаченция уже недобро пригнула голову и нервно облизывалась. От девочки же, напротив, веяло спокойствием и доброжелательностью, поэтому я рискнул обратиться к ней с вопросом:

– Не подскажешь, детка, я, случаем, не к Лисовкам выплыл?

– Нет, дяденька, вы в Чудово приплыли, – ответила она тонким, но серьезным голоском, не очень свойственным детям в столь юном возрасте. – А чтобы в Лисовки попасть, вам нужно дальше плыть.

– А что, пешком я не смогу до них добраться?

– Если папа дорогу покажет, то доберетесь, конечно, – с прежней рассудительностью заверила меня юная селянка.

– А твой пес меня, случаем, не цапнет? – опасливо задал я очередной вопрос.

– Ну что вы?! Он у нас добрый! Если у человека палки при себе нет, он на него даже не тявкнет. – Для убедительности девочка положила тонкую, почти прозрачную ручонку меж настороженно торчащих ушей овчарки и произнесла все с той же, начавшей казаться мне несколько комичной, серьезностью: – Лежать, Марат!

Пес недовольно от меня отвернулся, как бы предоставляя возможность беспрепятственно пройти мимо, я и не преминул его «добротой» воспользоваться. Оказавшись на вершине косогора, плавно переходившего в небольшую ровную поляну, я увидел метрах в тридцати от себя довольно опрятную избу, возле которой к забору была привязана дородная черная корова. Поскольку уже смеркалось, а желания добавить к блужданиям по реке еще и блуждания по лесу у меня не было, я обошел стороной удивленно воззрившуюся на меня буренку и решительно поднялся по высоким ступенькам к приоткрытой двери жилища.

Из полутемного коридора, освещенного лишь засиженной мухами единственной лампочкой, я столь же смело шагнул в просторную, но тоже не очень светлую комнату. Спиной ко мне перед большим иконостасом стоял на коленях мужчина и вполголоса молился:

– Господи, прости нам все прегрешения наши…

Почувствовав себя крайне неловко, я попятился, но мужчина, оглянувшись на звук отворенной мною двери, остановил меня.

– Проходите, проходите, не стесняйтесь, – любезно произнес он, быстро поднявшись с колен. – Чем обязан вашему появлению в моей скромной обители?

– Да вот, умудрился совершить большую глупость: отправился из города вплавь, – расстроенно признался я. – Надеялся прямо в Лисовки угодить, однако где-то на полпути столкнулся с совершенно безумным течением, которое и вынесло меня сюда.

– Хорошо отделались, – укоризненно произнес мужчина, который, когда выпрямился, оказался почти на голову выше меня. Потом протянул руку и представился: – Ростислав.

– Александр, – пожал я его могучую длань. – Извините, пожалуйста, за беспокойство…

– Да не извиняйтесь, присаживайтесь лучше, – указал он на стоявшую в углу кушетку, – устали ж наверняка, пока плыли. У нас ведь речка коварная! Счастье ваше, что засуха сейчас стоит и воды потому мало. А что ж услугами лодочников-то не воспользовались?

– Да не догадался как-то, – уклончиво буркнул я. – Я ж вообще в ваши края только вчера приехал. Днем вот посетил Энск, а теперь в Лисовки возвращаюсь… На берегу, кстати, не ваша ли девочка сидит? – сменил я во избежание дальнейших расспросов тему. – Она сказала, что ее папа сможет показать мне дорогу в Лисовки.

– Ой, действительно, – встрепенулся Ростислав, – пора ее домой забирать, а то вечер прохладный выдался – не приведи Господи, продрогнет…

– Да сама скоро прибежит! – хотел успокоить я его, но дверь за ним уже захлопнулась.

Когда же Ростислав вернулся и внес дочь в комнату на руках, я искренне устыдился своего неуместного выкрика ему вслед. А он меж тем осторожно усадил девочку в специальное креслице на шаровых опорах, позволяющих легко перемещаться по помещению, и та сразу начала играть с забежавшей следом собакой, бросая ей привязанную веревкой к креслу палку.

Все еще пребывая в смущении, я вполголоса спросил у присевшего рядом со мной хозяина дома:

– Что с ней?

– Ох, страшно даже вспоминать… – помрачнел он. Однако после недолгого молчания коротко и явно без большой охоты все-таки прояснил ситуацию. – В позапрошлом году всей семьей поехали на пикник в Черногрудино. Но как она умудрилась самостоятельно вскарабкаться на высокий Чёртов камень – до сих пор ума не приложу! Удивить, нас, оказывается, хотела… Но, оступившись, полетела с семиметровой высоты вниз. Приземлилась на камни… Сейчас-то чувствует себя уже более-менее терпимо, а первые два месяца даже говорить не могла – только стонала. Ритка, жена моя, пытки этой не выдержала и уехала в Курган, к родственникам. Но я ее не виню и не осуждаю: сам едва не рехнулся. Спасибо вот отцу Аристарху, что посоветовал перебраться на эту заимку…

– А что в ней такого примечательного? – полюбопытствовал я, обведя взглядом голые стены, местами прикрытые вместо обоев школьными географическими картами.

– Жил здесь некогда великий знахарь и святой человек! – тотчас воодушевился хозяин избы. – Местные старушки называют его Благодаром, но мне почему-то кажется, что это не настоящее имя святого, а просто благодарственное словосочетание. Впрочем, это неважно. Главное, что святой Благодар обнаружил, а потом и откопал неподалеку отсюда чудесный подземный источник, из которого даже зимой бьет теплая вода! И если лежать в ней хотя бы по полчаса в день, постепенно отступают любые болезни!

– Понятно. И вы, значит, купили здесь дом, чтобы дочку с помощью этого источника вылечить?

– Нет, дом покупать не пришлось. Здесь еще с довоенных времен осталось несколько довольно крепких домов, бывшими жильцами по каким-то причинам оставленных и потому стоявших пустыми и заброшенными. Когда я вселился в один из них, в этот, тут только еще в двух избушках старушки ютились, которые без источника давно загнулись бы. А мы с Масяткой уже скоро год как здесь обитаем…

– Совсем одни?

– Да нет, отец иногда с гостинцами наезжает. Да и тетка по материнской линии не забывает – наведывается время от времени. А теперь поблизости еще несколько домов восстановили, и вроде уже как хутор у нас получился. Да нам, собственно, многого тут и не надо. По утрам я на рыбалку хожу: леща, щуку, судака на жерличку ловлю… К десяти домой возвращаюсь. Принимаем с дочей лечебную ванну, завтракаем, потом по лесу гуляем. Пока на руках, правда… А попутно, кстати, и учимся! – Ростислав гордо указал на развешанные по стенам карты и плакаты. – Не по программе, к сожалению, а так, на ощупь как бы… Однако читать, считать, стихи учить не ленимся. Надеюсь, к Новому году вернемся в город уже своими ножками.

– Полагаете, источник все-таки поможет избавиться от травмы?

– Пусть и не до конца, – упрямо мотнул головой Ростислав, невольно повысив голос, – пусть даже поначалу на костылях ходить будет, зато нормальную школу посещать сможет, благо та рядом!..

– У меня левая ножка уже целиком теплая стала, – тотчас жизнерадостно отозвалась девочка. – А пятка уже даже и боль чувствует.

Горло от жалости к малютке сдавили спазмы, и я смог лишь подойти к ней и молча, но ободряюще погладить по русым волосам.

– А с отцом Аристархом, простите, где познакомились? – спросил я Ростислава, вернувшись на кушетку и намеренно желая перевести разговор на менее душещипательную тему.

Отец девочки, напротив, поднялся и, приблизившись к керогазу, ловко разжег его. Но на вопрос мой тем не менее ответил, чуть недоуменно пожав плечами:

– Так его все здесь знают, он же наш, из местных. И учился здесь, и после армии здесь же по коммунальной линии работал. Особой набожностью, правда, тогда не отличался. Потом вдруг исчез почти на четыре года с лишним. Мы уж и забывать о нем начали, как вдруг он снова объявился, да еще и с оглушительной помпой! Целая делегация вместе с ним в наш город пожаловала – человек двенадцать, не меньше. Все в черных рясах, здоровенные, по виду только излишне мрачные… Сказали, что из областной епархии прибыли. Потом представили нам отца Аристарха как нового настоятеля нашего давно заброшенного монастыря и в заключение посоветовали с ним дружить. Особенно – местным бизнесменам. Государство, мол, ныне активно содействует возрождению православной веры, так что и вы тут тоже… того… не жмитесь, в общем. Вот отец Аристарх уже почитай как три года и занимается восстановлением монастыря…

– И успешно занимается? – как бы между прочим поинтересовался я.

– Вполне. Недаром ведь он раньше строительными работами ведал! К примеру, храм, который на горке стоит, отец Аристарх из руин, можно сказать, возродил! Дорожки опять же асфальтированные по всей вверенной ему территории проложил… Даже стены монастырские реанимировал, благо от прежних камнерезов груды отходов остались…

– А раньше на территории монастыря что располагалось? – решил я проверить сведения, полученные из электронной энциклопедии.

– Ох, да чего там только раньше не было! Если не ошибаюсь, в пятидесятых годах вроде бы камнерезная фабрика, а после нее – склады для сельхозтехники… В общем, сплошное производство, и ничего божественного. Однако извините, Александр, мне Масю пора кормить, – заботливо подкатил отец кресло с дочерью к столу. – Масенька, тебе мёду в кашку положить?…

…Терпеливо дождавшись, когда Ростислав освободится (хотя и отчетливо осознавая, что мне давно пора двигаться к месту ночлега), я не удержался от еще одного волновавшего меня вопроса:

– Простите, Ростислав, но вы случайно не помните, как звали вашего нынешнего настоятеля в прежней, мирской жизни? Почему-то рассказанная вами история задела за живое…

– Помню, конечно. Романом Даниловичем Красновским он раньше величался. Кстати, именем его деда даже наша школа была названа – герой войны как-никак! Да и отец Романа далеко не последним человеком в наших краях был – первым замом председателя областного совета много лет трудился…

Поняв, что дальнейшие мои расспросы могут рано или поздно показаться хозяину дома подозрительными, я поднялся и начал прощаться:

– Еще раз прошу простить за причиненное вашей семье беспокойство, но мне пора… Если нужно привезти что-нибудь из города – говорите без всякого стеснения. Я ведь, насколько понял, недалеко от вас на постой пристроился, так что особого труда мне это не составит…

– А у кого, если не секрет, вы остановились?

– У некоего Федора Богдановича. А вот фамилию его, к стыду своему, не успел пока выяснить.

– Знаю его, еще один в наших краях страдалец… Тоже когда-то из города не по своей воле сдернул. Только у меня проблема с дочкой, а у него – с внучкой. А фамилия его – Ниткин. Я помню: он на дальней от нас стороне Лисовок живет… Что же касается вашего предложения чего-нибудь нам привезти, то… Да у нас, в принципе, все есть. Разве что Маруське какую-нибудь игрушку подкинете. Ребенок, он ведь любой пустяковине завсегда рад…

Проводив меня до уходившей в чащу тропинки, владелец лесного домика подробно объяснил, как быстрее добраться до Лисовок, и мы тепло распрощались. Вплоть до окраины приютившей меня деревни я пытался вспомнить, где и в каком контексте слышал фамилию «Красновский» раньше, но когда местные собаки, звонко гремя цепями, принялись исправно облаивать меня из-за заборов, из состояния задумчивости поневоле вышел. Еле передвигая одеревеневшими от усталости ногами, поднялся вскоре на узорчатую веранду знакомого дома. Входная дверь вмиг распахнулась, и появившейся на пороге Татьяне хватило одного взгляда, чтобы без лишних расспросов подхватить меня под руку. В следующее мгновение я уже сидел за столом и даже старался выглядеть более-менее бодрым, но, по правде говоря, все происходившее вокруг воспринимал уже с превеликим трудом. Лениво тыкал вилкой в тарелку с какой-то едой, чем-то по неловкости облился, однако ничуть сему факту не огорчился. Потом в моем до неприличия сузившимся секторе обзора появилась лестница, а вслед за ней из темноты выплыл и диван вместе с взиравшим на меня настороженным огненным взглядом Котофеем…

Проснулся я от странного покалывания в левой ладони. Приоткрыв глаза, в слабом предрассветном свете, сочившемся из занавешенного бокового окна, смог разглядеть его причину. Ну конечно же, зловредный и бесцеремонный котяра! Свернувшись клубком у меня под боком, он самозабвенно сжимал во сне когтями мой палец, принимая его, видимо, за большую упитанную мышь. Не без труда выдрав руку из его цепких лап, я к концу борьбы понял, что сон безвозвратно улетучился. Взглянул на часы: стрелки показывали половину шестого утра. Тело неожиданно вновь налилось силой, а душа наполнилась жаждой трудовых подвигов.

Столь стремительное восстановление сил я приписал местному воздуху, всю ночь прохладной струйкой стекавшему из приоткрытой форточки прямо на меня. Немедленно поднявшись и прикрыв беспокойно завозившегося кота одеялом, я подсел к прикроватному столику, чтобы внести в блокнот события вчерашнего дня, а заодно и набросать план работ на день сегодняшний. Включил настольную лампу, и вскоре мой блокнот обогатился новой записью:

«Пруд осмотрел, подъезды к нему обнаружил. При большом желании в нем можно было утопить когда-то с десяток танков. Ближе к полудню меня едва не прибило свалившейся с колокольни доской, но пока рассматриваю сей малоприятный факт лишь как следствие чьей-то непреднамеренной халатности.

Отец Аристарх (в прошлом – Роман Данилович Красновский) с виду прост, но на деле явно принадлежит к породе людей, о которых принято говорить: "себе на уме". Откровенничать с ним, а тем паче чего-то ему обещать лучше, полагаю, не стоит.

Владислав Кошельков тоже весьма занятным парнем оказался. Возможно, впоследствии даже привлеку его к раскопкам монастырского пруда. А вот на серебряную пулю временно придется "закрыть глаза" – не до нее пока».

Дописав последнюю фразу, я вдруг вспомнил о двух записках, которые до сих пор так и не прочитал. Быстро извлек их из кармана, выложил на столик, расправил и… растерялся. Почерки на бумажках хотя и разнились, но фамилии на обеих красовались одинаковые. Правда, в одной записке значилось: «Лукавец Валерий Олегович, начальник милиции, – кандидат № 1 в представители темных сил. Лукерья Тетишкина – Божий человек». А в другой информация излагалась прямо противоположная: «Начальник УВД Лукавец В.О. – это "Ван Хельсинг", а так называемая "святая" Лукерья – источник вселенского зла».

Ни на одну путную мысль меня эти сведения не натолкнули, ибо я ровным счетом ничего об упомянутых в записках людях не знал. «Хватит заниматься всякой ерундой, – одернул я себя мысленно, засовывая бумажки в карман джинсов как можно глубже. – Сосредоточусь отныне исключительно на монастырском пруде». Укрепившись в своей решимости, я тут же приступил к составлению плана на ближайшее время:

«1. Разметить прилегающую к пруду территорию. Провести две линии с юга и севера с шагом в 2 метра. Воткнуть палочки для облегчения работы помощникам.

2. 70-метровую мерную веревку разметить через каждые 2 метра.

3. Проверить работоспособность магнитометра.

4. Провести съемку всей площади пруда.

5. Составить пробную магнитограмму, проанализировать ее и установить первые координаты возможной магнитной аномалии».

Стоило мне поставить последнюю точку, как рядом прозвучало: «Мяу-р-р», а потом сбоку нарисовалась взлохмаченная голова Котофея. Уставившись на меня задумчивыми зелеными глазищами, он выразительно облизнулся.

– Славная же у тебя жизнь, дружище, – сказал я ему не без зависти. – Поспал, пожрал, и опять на боковую. Извини, брат, но с завтраком придется подождать: хозяева, в отличие от нас с тобой, еще не проснулись.

Кот презрительно фыркнул в ответ, мягко спрыгнул на пол, подбежал к двери и, совершив явно многократно отработанный прыжок, повис на дверной ручке. Запорный язычок тотчас щелкнул, и дверь открылась. Зверь небрежно помахал мне на прощание пушистым черно-белым хвостом и был таков. Проводив его искренне восхищенным взглядом, я решил заняться подготовкой первичного измерительного инструмента, то есть нанесением на веревку меток-делений. Извлек из рюкзака несколько мотков бельевой веревки и две катушки пластиковой изоляционной ленты и приступил к замерам.

Сзади чуть слышно скрипнула дверь, и я, решив, что вернулся хозяйский кот, спросил, не оборачиваясь:

– Что, соскучился уже по мне, разбойник?

– Я не разбойник, – прозвучал в ответ мелодичный голосок Татьяны, – я разбойница.

– Ой, извини, Танюш, – повернулся я к ней. – Подумал, что это мой четырехлапый сожитель прибежал мириться.

– Что он опять натворил? – присела девушка на край дивана.

– Да чуть палец мне не отгрыз! – шутливо пожаловался я. – Вцепился в него во сне со всем кошачьим остервенением…

– Он у нас вечно голодный, – улыбнулась Татьяна. – Ко мне вот тоже примчался ни свет ни заря, принялся ногу царапать. Спасу от этого обжоры нет.

– А что, мышей не ловит?

– Так он староват уже для мышей, ему девять лет скоро исполнится. Старается, бедный, старается, носится за разными грызунами, но они резвее его оказываются…

– Танюш, не поможешь клубок скатать? – сменил я тему.

– Надо же, какая снасть у вас хитрая, – с удивлением взглянула она на лежавшие на столике детали магнитометра. – И на какую же рыбу, интересно, рассчитана?

– На железную, – попробовал я отшутиться. Потом все же коротко пояснил: – Да мне сейчас, голубушка, не до рыбалки. Помимо сочинительства книжек приходится еще и кое-какими исследованиями заниматься. На одних книжках в наше время долго не протянешь. Понимаешь меня?

– Понимаю, – кивнула девушка, уже ловко сматывая веревку в тугой колобок.

Я невольно залюбовался ее загорелыми руками и умелыми пальчиками, украшенными двумя простенькими колечками.

– Тань, а почему ты постоянно в платке ходишь? – без всякой задней мысли поинтересовался я. – Жарко ведь вроде, особенно днем. Да и дышать волосам надо.

– Привыкла просто, а волосы на ночь расчесываю, – скороговоркой ответила она и торопливо сменила тему разговора: – А я, кстати, вчера подумала, что вы пьяный пришли. Но запаха не почувствовала…

– Если бы пьяный, – криво усмехнулся я. – Нет, Танюш, мне вчера не до пьянства было. Просто за день отшагал в общей сложности километров двадцать пешком. И это еще не считая того, что едва не утонул, когда переплывал вашу замечательную речку.

– Зачем же вы вплавь пустились? – округлились от страха глаза девушки. – У нас даже местные стараются далеко от берега не отплывать! А три-четыре утопленника в год средней нормой считаются…

– Хорошо, что мне вчера про эту «норму» неизвестно было, – принял я из ее рук плотный веревочный моток. – Потому, может, и переправился довольно успешно.

Дверь в комнату снова распахнулась, но теперь на пороге вырос Федор Богданович.

– Хватит любезничать, молодежь, – пробасил он, – пора бы и перекусить перед дальней дорогой.

– Если вдруг в город собрались, не подбросите? – спросил я.

– Да вообще-то я в Лиходейку собрался, – озадаченно вскинул он кустистые брови, – резные балясины для начальственной бани отвезти надобно.

Легконогая Татьяна меж тем уже спустилась вниз и разогрела на газовой конфорке запеканку из макарон. Так что когда мы с хозяином дома чинно уселись за стол, кухня вовсю благоухала аппетитными запахами. Во время завтрака я вкратце поведал обоим о своих вчерашних приключениях, упомянув в заключение и о бедной девчушке Масятке из хутора Чудово.

– Девчонку-то жаль, конечно, – угрюмо кивнул Федор Богданович, – ни за что ни про что пострадала. Лучше бы ее отцу такая участь выпала…

– Это вы Ростислава имеете в виду? – изумился я.

– Вообще-то не так давно у нас его тут все только под кличкой «Роняла» знали, – сурово проговорил Федор Богданович. – И слыл он в городе самым отпетым бандитом. А в конце девяностых, когда все вокруг с ног на голову перевернулось, Ростислав этот такую тут диктатуру установил, какая большевикам и в тридцатые не снилась. Дня не проходило, чтоб он с шайкой своих головорезов не устроил бы поножовщину на рынке или не поджог бы какую-нибудь палатку.

– Странно… А мне он показался набожным, отзывчивым, тихим…

– Это он сейчас притих, – отставил тарелку хозяин дома. – А хотел бы я послушать ваше мнение о нем, попадись вы ему лет семь назад!

– Неужели из-за травмы дочери столь кардинально переменился?

– Да нет, мозги ему чуть раньше вправили. Когда отец Аристарх тут объявился. Впрочем, с той поры многие изменились, не только Роняла-Ростислав…

– Дедуль, – встряла в разговор Татьяна, – а давай я сама твои балясины в Лиходейку отвезу и потом Сашу до города подброшу! Иначе ему целый мешок железок на себе тащить придется.

– Что за железки? – подозрительно взглянул на меня Федор Богданович.

– Да подрядился по случаю провести в городе небольшую геодезическую работу, – не стал запираться я. – Вот аккурат сегодня и должен приступить.

– И в каком же районе, если не секрет?

– На территории монастыря.

С минуту мой собеседник переваривал услышанное молча, а потом, перегнувшись через стол, доверительно шепнул, перейдя на «ты»:

– Ты там поаккуратней будь, парень! Упаси тебя боже сунуть нос, куда не следует! А то ведь про это место всякое в народе говорят… Сделай свою работу по-шустрому, уж коли нужда в том возникла, да и дуй оттуда, не задерживаясь.

– Ну так что, дедуля, – вновь заерзала на табуретке Татьяна, – доверишь мне свои балясины?

– Ладно, уговорила, – сдался Федор Богданович. – Только смотри мне: без фанфаронства машину веди, без выкрутасов всяких-разных! Как доберешься до улицы Багреева, найди кирпичный желтый дом с каменным забором и с фонариками. Внутрь не суйся – кликни прямо с улицы Самвела! Он там бригадирствует и работяг быстро тебе пришлет, чтоб мотоцикл разгрузили. А потом, так и быть, доставишь Александра в монастырь. Все усвоила?

– Слушаюсь! – по-пионерски отсалютовала ему Татьяна.

Глава 7. Начало славных дел

С третьей попытки заведя мотоцикл, мы демонстративно осторожно выехали на заросшую бурьяном деревенскую улочку и только потом набрали скорость. На сей раз я манерничать не стал: с первой же минуты крепко обхватил упругую талию девушки, ибо держаться за нее было не в пример приятнее, нежели за разделявшее наши сиденья резиновое кольцо. Впрочем, довольно скоро Таня свернула с основной трассы, а еще чуть позже ловко припарковала мотоцикл у красивого деревянного забора. Ближе подъехать было невозможно, поскольку непосредственно у богато украшенных и нужных нам высоченных ворот уже стояли две грузовые машины и лежала приличных размеров горка аккуратно сложенных бревен.

Татьяна отправилась к встроенной в ворота калитке, а мне поручила освободить деревянные балясины от стягивавших их бечевок. Едва я успел справиться с заданием, как она вернулась обратно, но уже не одна – на пару с голым по пояс молодым человеком. Тот хмуро кивнул мне и, достав из кармана раскладной метр, принялся проверять качество работы. Результаты его, видимо, удовлетворили, ибо сразу вслед за этим начался процесс разгрузки и переноски деталей к стройке. Дабы ускорить дело, добровольно подключился и я: взял пару увесистых плах и, оставив Татьяну сторожить мотоцикл, понес их за строителями во двор. Баня, для которой предназначался наш груз, стояла слева от входных ворот, а напротив, за шеренгой вишневых саженцев, возвышался добротный двухэтажный дом.

Когда, совершив несколько скоротечных рейдов, я возвращался от почти готового сруба бани уже в полном одиночестве, на крыльцо жилого дома вышел, судя по всему, сам хозяин. Суровое загорелое лицо и крепкий торс, обтянутый камуфляжной майкой, выдавали в нем бывшего вояку. Совершенно новый дом, большой участок и внушительных размеров будущая баня недвусмысленно давали понять, что он либо чудесным образом разбогател, либо занимал в городе высокую должность. Увидев меня, богатенький хозяин-вояка неожиданно вскинул руку в приветствии. Решив, что он меня с кем-то спутал, я сконфуженной мышью юркнул в калитку и был таков.

Потом, конечно же, поинтересовался у Татьяны, что за тип обитает за столь величественными воротами.

– Начальник местной милиции, – ответила она, вставив ключ в замок зажигания. – Штат у него хоть и невелик, зато власти, может, даже поболе будет, чем у самого мэра.

Когда мотоцикл плавно причалил к монастырским воротам, я с сожалением отпустил Танину талию.

– Дедушка наказал не задерживаться, – виновато потупила глаза она, – так что подождать вас я не смогу.

– Тогда, Танюш, будь добра, сделай одолжение, – вытащил я из кармана пятисотку, – купи что-нибудь вкусненькое для той больной девочки, о которой я говорил утром. Или игрушку какую-нибудь… По своему усмотрению, в общем. А то сидит она, бедняжка, целыми днями с бессловесной собакой, вот и все развлечение… А ты на обратном пути сверни к хутору Чудово и загляни к ней, окажи милость. Дом их стоит прямо у реки. Над крыльцом навес большой, у забора корова на цепи пасется…

– Да не волнуйтесь, найду, конечно, – заверила девушка. – К обеду, кстати, собираюсь пирог с рыбой испечь… Может, успеете?

– К обеду вряд ли обернусь, – сокрушенно покачал я головой, – разве что к ужину. Но пирогам буду рад в любое время суток. Да, подожди-ка… Вот, возьми еще денежку, – буквально силой всунул я в ее ладошку еще одну сиреневую бумажку. – А то я у вас и сплю, и столуюсь, а все бесплатно. Нехорошо это…

Едва дробно тарахтящий мотоцикл скрылся из виду, я стащил с плеч изрядно намявший спину рюкзак с магнитометром и поставил его на землю.

– Александр? – прозвучало вдруг прямо над ухом.

– Он самый! – отрапортовал я, выпрямляясь.

Передо мной стоял здоровенный парень лет тридцати с двумя длинными жердями в руках.

– Митяня, – представился он. – Значит, мы именно вас тут с утра ждем. Боялись уж, что не приедете…

– А вы, как я понимаю, выделены мне в помощь отцом Аристархом? – уточнил я, радуясь в душе спортивному облику парня, ибо рассчитывал заполучить в лучшем случае какого-нибудь замухрышистого алкоголика.

– И не только я, вон еще и Толик со мной, – указал в сторону ворот Митяня.

Толик, классический образчик одесского биндюжника, догадавшись, что речь идет о нем, издалека кивнул мне и демонстративно напружинил мощную грудную клетку.

«Похоже, настоятель не зря ко мне таких крепких хлопцев приставил, – неожиданно подумал я. – Будут, наверное, одновременно и роль надсмотрщиков исполнять». Почувствовав себя сразу почти арестантом, я в сопровождении могучих помощников проследовал, словно под конвоем, на территорию монастыря. Когда пересекали площадь перед храмом, краем глаза отметил, что вслед нашей троице поворачиваются все без исключения головы: каменщиков, электриков, разнорабочих с носилками… Мне это не понравилось и отчасти даже показалось странным: если буквально вчера внимания тут на меня никто особо и не обращал, то что могло измениться за истекшие 24 часа?!

Впрочем, спустя несколько минут я пережил еще большее удивление. Миновав монастырский сад, мы вышли к пруду и остановились на краю обрыва. И только я вознамерился было объяснить помощникам суть их работы, как вдруг буквально застыл, от изумления даже неприлично открыв рот. Практически вся территория, прилегавшая к вызвавшей у меня вчера интерес башенке, которую я мысленно окрестил «Кубиком», была сегодня засажена густым частоколом высокого кустарника! Словно кто-то в срочном порядке пожелал скрыть от посторонних глаз если не всю башню, то хотя бы ее ворота.

– С чего начнем? – вывел меня из состояния оцепенения Митяня.

– Простите, задумался, – невольно поперхнулся я. – Да, да, сейчас приступим… Итак, для начала нам нужно будет разметить две линии: одну на этой стороне пруда, а другую – на той. Анатолий с одним колом встанет вон у того куста, а мы с вами, Дмитрий, будем протягивать заранее размеченную мною веревку вот от этого белого валуна до плотины. Потом вам нужно будет наломать веток и воткнуть их в землю под веревкой везде, где увидите на ней синие метки. Потом перейдем на противоположную сторону пруда и повторим ту же процедуру там.

– Так нам этих веток не меньше полутора сотен понадобится! – быстро сообразил Митяня. – Может, мы тогда их прямо здесь нарежем?

– Добро, начинай, – покровительственно кивнул я, – а мы пока с Толиком спустимся вниз.

Разметка поискового полигона, несмотря на кажущуюся простоту, растянулась почти на час. Зато стоило нам по ее завершении расположиться в тени одной из яблонь, как тут же прибежал парнишка из трапезной, забывший второпях снять поварской колпак.

– Отец Аристарх наказал покормить вас, – подобострастно заглянул он мне в глаза и, не дожидаясь ответа, принялся распаковывать принесенную с собой полотняную сумку.

Сначала прямо на траву постелил большой клетчатый платок, а потом шустро выставил на него пластиковую бутыль покупного кваса «Никола», две коробки с бутербродами, стаканчики и металлический термос. Бутерброды выглядели великолепно! С красной и белой рыбой, с бужениной, с сыром и мелко нарезанной зеленью, они манили к себе первозданной свежестью и той особой «слезинкой» на срезе, которую, как правило, более всего ценят гурманы. Помощники мои вожделенно воззрились на разложенные поваренком яства, однако ни один из них даже не шелохнулся, чтобы взять без разрешения хоть что-то.

– Налетайте, мужики, – подтянул я к себе термос, – не стесняйтесь!

Дважды повторять приглашение не пришлось, и в мгновение ока платок избавился от изобилия разложенной на нем снеди, оставив на мою долю лишь чашку не очень вкусного кофе да один-единственный бутербродик с сыром. Впрочем, на еду меня в тот момент и не тянуло. Особого свойства нервная дрожь, характерный признак кладоискательского зуда, не позволяла думать ни о чем кроме работы. Так что пока мои подручные по очереди допивали квас прямо из бутылки, я уже взялся за распаковку магнетометра.

Потом, следуя полученным в МГРИ инструкциям, навесил «сбрую» на спину, перебросил две лямки через плечи на грудь, прицепил к ним электронный блок и закрепил его (едва не вывернув при этом руки) боковыми лямками. Когда же свинтил штангу и попробовал соединить ее с банкой-«головкой», застыл в недоумении: подобного рода трюк – закрепить прибор на собственной спине – не смог бы осуществить даже сам Дэвид Копперфильд. Повертев штангу и так и эдак, я обратился за помощью к Митяне:

– Вставь, пожалуйста, мне эту штуку в зажим на спине, но так, чтобы коричневая банка оказалась у меня над головой.

– Это я мигом! – с готовностью подскочил тот.

Однако нужное положение штанга заняла лишь с третьей-четвертой попытки, да и то проклятая палка с увесистым набалдашником «головки» так и норовила из зажима вывалиться. Требовалось чем-то ее закрепить, и я попросил помощников отрезать мне от мерной веревки кусок метра в полтора. Лишь примотав к себе свисающий кусок штанги бечевкой, я смог наконец перевести дух. Дело осталось за малым: соединить «головку» с электронным блоком специальным кабелем и включить электрическое питание. Убедившись, что прибор работает исправно, я повеселел. Решил даже, что не пройдет и часа, как уже смогу небрежно ткнуть в схему пруда пальцем и объявить, что задача решена и копать следует «вот тут». Святая простота! Впрочем, моей самонадеянности имелось оправдание: в конце концов, за решение подобной задачи я взялся впервые в жизни.

Тем не менее дело сдвинулось-таки с мертвой точки. Толика я поставил на северном берегу пруда у первой вешки, а Митяню отправил на южную сторону, строго-настрого приказав постоянно держать веревку в натянутом состоянии. Сам же прислонился к первой веревочной метке, достал блокнот с карандашом и нажал кнопку «Пуск». На табло высветились цифры 50419, и, с удовольствием вписав их в блокнот, я отправился к следующей метке. Добравшись таким образом до успевшего заскучать Митяни, передвинул его на вторую позицию и собрался уж было бежать на северный берег, чтобы переместить и Толика, но тот, к счастью, оказался догадливым: довольно улыбаясь, сам уже передислоцировался ко второй вешке. Ближе к полудню, когда начавшее проседать под нами сырое дно пруда стало затруднять наши по нему передвижения, я объявил перерыв.

– Чтобы продолжить работу, – устало сказал я собравшимся подле меня подручным, – придется срочно решить пару проблем. Во-первых, подыскать мне резиновые сапоги 44-го размера, а во-вторых, соорудить небольшое и легкое плавсредство, чтобы я мог свободно передвигаться на нем по воде.

– Плот, что ли, сколотить?

– Можно и плот, только не массивный. Или, например, к какой-нибудь деревянной конструкции вроде куска забора просто примотать куски пенопласта. Да, и еще воды принесите, – крикнул я уже вслед удаляющимся помощникам, – не то точно от жажды загнемся!..

Оставшись один, я попытался прилечь или хотя бы присесть, но громоздкое неудобное снаряжение мешало и тому, и другому. Поэтому, вволю почертыхавшись, я с трудом, но решительно от него избавился. И тут же, конечно, вспомнил о свежих посадках за прудом. «Распорядиться насчет срочного сооружения этой мини-рощи, – пустился я в размышления, – мог только один человек – отец Аристарх! Но для чего? Буквально вчера данный участок монастырских владений выглядел так, словно в последний раз посещался кем-либо не менее года назад… Стоп! А вчера здесь вдруг появляюсь я и, случайно наткнувшись на башенку, из праздного интереса пытаюсь открыть наглухо запертые старые ворота. Не следует ли из этого, что все то время, пока я безуспешно пинал их, за мной кто-то наблюдал с колокольни? Ведь, пожалуй, только с ее высоты можно разглядеть ворота "Кубика"… Но кому, интересно, понадобилось за мной следить?!»

Не найдя ответа на заданный самому себе вопрос, я, разумеется, тотчас снова устремился к таинственной башенке. И хотя из-за частокола свежих лесопосадок пробраться к ней оказалось не в пример сложнее, чем вчера, я все-таки с этой задачей справился, пусть и не без некоторой опаски. На мое счастье, небольшой пятачок непосредственно у ворот оказался совершенно от кустов свободным, поэтому я немедленно приступил к повторному обследованию неприступных створок. «И зачем, спрашивается, кустов тут понавтыкали? – думал я, тщательно ощупывая поверхность деревянных брусьев. – Если б я их сегодня не увидел, то, глядишь, даже и не вспомнил бы о "Кубике". А тут сами же, получается, интерес и подогрели!»

Осмотрев верхнюю часть ворот, я присел на корточки, чтобы осмотреть на всякий случай и нижнюю. Вот тут-то меня и поджидало маленькое, но приятное открытие. Оказывается, в том месте, где я вчера от злости ударил каблуком со всей силы, образовалось небольшое отверстие. Правда, кто-то уже позаботился заткнуть его сучком сухого дерева, но я быстро выбил деревяшку наружу перочинным ножом и, распластавшись на земле, приник глазом к отверстию и жадно осмотрел доступное взору пространство.

Метрах в четырех-пяти напротив увидел точно такие же ворота. Только те были выкрашены в темно-зеленый армейский цвет, и на каждой их створке красовались кованые круглые ручки. Рассмотрел также часть брусчатой мостовой, небольшой участок которой справа имел отличный от прочей поверхности цвет и даже как будто несколько выдавался вверх. Словом, создавалось впечатление, что примерно по центру меж двух ворот в мостовую встроена плита из более светлого песчаника. Весьма разочаровавшись заурядностью открывшейся мне картинки, я поднялся с земли и, отряхнувшись, побрел обратно к пруду.

Едва я успел собрать разбросанные по траве части своего снаряжения, как из-за деревьев появились мои помощники, волокущие на себе нечто несуразное, но зато переливающееся на солнце всеми цветами радуги. При ближайшем рассмотрении я выяснил, что они притащили обычную оконную раму, плотно обвязанную множеством пустых пластиковых бутылок.

– А я с этой штуки, случаем, в воду того… не ковырнусь? – задал я резонный вопрос «подмастерьям».

– Не боись, командир, выдержит! – уверенно пнул носком ботинка по неуклюжей конструкции Толик, который, несмотря на быдловатую внешность, оказался далеко не столь примитивен, как был воспринят мною в первую минуту знакомства. – Навскидку, вы вместе со всеми своими причиндалами от силы килограммов на восемьдесят потянете, а мы к этой штуковине аж сорок двухлитровых бутылок из-под минералки примотали, так что должна выдержать. К тому же и сама рама деревянная! Мы ее в старой трапезной отыскали… Она там лет двести, поди, простояла, значит, хорошо просохнуть успела.

– На всякий случай порепетирую сперва на земле, а пока помогите мне опять облачиться в мою сбрую…

– Неужели эти ваши банка с палкой и вправду смогут обнаружить сокровища? – выпалил вдруг Митяня.

– Сокровища?! – от удивления я даже выронил кабель, который уже ввинчивал в гнездо на «головке» магнитометра. – Да откуда ж в этой грязной луже сокровищам взяться?

– От стариков наших такую байку слышали, – поддержал приятеля Толик.

– Ну, поскольку меня никто на данную тему не информировал, – равнодушно пожал я плечами, – скажу вам честно: лично я искать клад в таком месте не стал бы.

– Тогда чего ж мы тут ищем? – недоверчиво прищурился Митяня.

– Неужели начальство вас ко мне в помощники определило и ничего при этом не объяснило?! – Увидев, что парни синхронно отрицательно мотнули головами и отчего-то приблизились ко мне вплотную, словно бы взяли в своего рода «капкан», я как можно беззаботнее улыбнулся им и без утайки, но вкратце выложил все, что знал сам: – Настоятель, друзья мои, просто-напросто надумал почистить пруд. Чтобы впоследствии, возможно, развести в нем, как в былые времена, золотых карасей. Но неожиданно получил от кого-то информацию, будто бы во время войны немцы сбросили в этот милый прудик боевые снаряды. Вот исключительно из опасения, что при использовании землеройной техники может произойти взрыв, он и попросил меня произвести поисковые работы на предмет наличия в пруду этих самых немецких боеприпасов.

– Это он сам вам так рассказал? – чуть отодвинулся от меня Митяня.

– Не рассказал, а изложил в личном письме! – многозначительно уточнил я. – Что же касается ваших местных баек про сокровища, то, полагаю, для каждого уважающего себя монастыря существует аналогичная легенда. Но! – устремил я вверх указательный палец, решив для порядка лишний раз подстраховаться. – Если мы с вами здесь и впрямь на какой-нибудь клад наткнемся, то он в любом случае достанется вам!

– С чего бы? – чуть отступил от меня и Толик.

– А чего ж тут непонятного?! – почувствовав, что исходившая доселе от моих «подшефных» подспудная угроза уже почти сошла на нет, я осмелел и постучал себя костяшками пальцев по лбу, прозрачно намекая тем самым на их тупость. – От меня-то ведь требуется лишь одно: установить, в каком именно месте пруда расположено скопление металла и есть ли оно там вообще. А уж извлекать его, если вдруг обнаружим, наверняка поручат именно вам. Не сам же отец Аристарх в грязи ковыряться будет!

– И как долго нам результатов ваших поисков ждать? – уже более мягко спросил Митяня, совершенно не обратив внимания на мою неприкрытую издевку.

– Если будем и дальше лясы точить, то, боюсь, вообще никогда! – отрезал я. – Тащите свое изобретение к воде, будем пробовать его в деле!..

И вновь начались мои страдания. Сам по себе бутылочный плотик держался на воде достаточно устойчиво, но сидеть на нем с проклятым оборудованием за спиной и на груди одновременно было сущим мучением. Придя в итоге к выводу, что работать на воде легче в полупогруженном состоянии, я решительно скинул штаны и кроссовки и свесил ноги с переплета рамы в воду. А вскоре выявилась и положительная сторона моего нового способа передвижения. Поскольку возвращаться к северному берегу мне приходилось теперь спиной вперед (развернуть свой прозрачный «плот» я так и не смог, сколько ни старался), то и все измерения, соответственно, стал производить при реверсном ходе. Действовать, конечно, приходилось теперь не столько ногами, сколько руками, зато в целом скорость моей работы заметно увеличилась.

К трем часам дня работа по электронному прочесыванию дна была завершена, и помощники выволокли меня вместе с плотом на берег, словно загарпуненного кита. В совершенно разбитом состоянии, с грязно-зелеными от болотной ряски ногами, я представлял собой весьма жалкое зрелище, а ни чистой воды, ни полотенца ни у кого из нас, как на грех, не оказалось. Поэтому Митяня отправился за ними на холм, а его напарник помог мне освободиться от обременительной амуниции.

– Ну так что, есть на дне какое-нибудь железо или нет? – поинтересовался он, неприкрыто мучимый любопытством.

– Э-э, братец, рано еще выводы делать. – Я выразительно помахал в воздухе своим блокнотом. – Мне теперь надобно все эти циферки обсчитать, наложить на точный план пруда и сделать так называемую магнитограмму, а для этого тоже время требуется.

– Ничего себе, да тут целая наука! – озадаченно почесал затылок Толик и оставил меня в покое.

А вскоре из-за деревьев показались волокущий по земле большую алюминиевую канистру Митяня и бойко семенивший за ним отец Аристарх.

– Ну как, можно ли уже поздравить вас с успехом? – вопросил последний, приблизившись.

– В какой-то степени да, – кивнул я. – Во всяком случае первая фаза работ завершена успешно, и к завтрашнему дню я постараюсь обработать полученные данные должным образом.

– За-автра? – разочарованно протянул настоятель. – А почему бы не сегодня? Вот это было бы по-христиански! А я бы вам сейчас и обед мигом организовал, и помещение для работы выделил бы…

– Спасибо, конечно, за предложение, – взял я у Митяни канистру с водой, – но, к сожалению, у меня еще кое-какие дела на сегодня в городе намечены. – Заметив, что настоятель помрачнел и собирается продолжить уговоры, я решительно его упредил: – К тому же расшифровка полученных данных – процесс довольно длительный и непредсказуемый, ведь принципы протонной магнитометрии во многом отличаются от принципов работы миноискателей, продающихся в магазинах. Эта техника, – пнул я по рюкзаку с уже упакованным в него оборудованием, – не пищит вблизи залежей металла и не мигает. Что, безусловно, создает определенные неудобства. А если с расчетами у меня вдруг возникнут сложности, то я и вовсе вынужден буду обратиться за помощью в Москву…

За время своего монолога я успел и обмыться, и одеться, так что, не мешкая более ни секунды, подхватил одной рукой рюкзак, а другой – кроссовки и решительно шагнул на тропинку, ведущую вверх. Совершенно, видимо, не ожидавший от меня такой прыти настоятель бросился следом и примирительно затараторил:

– Хорошо, хорошо, прекрасно вас понял. Но завтра-то, надеюсь, я смогу лицезреть вашу карту?

– Как только будет готова, непременно сможете! – жизнерадостно заверил я его и, прибавив шагу и уже не оборачиваясь, спешно покинул монастырскую территорию.

Глава 8. От древнего оружия к партизанскому золоту

Железные створки ворот захлопнулись за спиной, точно челюсти громадного механического оборотня, и я перевел дух. Удалившись от каменных стен монастыря метров на триста, сбросил рюкзак на первую же встретившуюся на пути скамейку, потом присел на нее сам и, достав телефон, набрал номер Славы Кошелькова.

– Александр Григорьевич, – возбужденно закричал он, едва заслышав мой голос, – у меня для вас потрясные новости!

– А я как раз буквально пять минут назад освободился, так что смогу заскочить ненадолго. Вот только зайду сперва куда-нибудь перекусить…

– Ой, даже не вздумайте! Сеструха такой супец сварганила – пальчики оближете! Так что отправляйтесь сразу к нам!

Естественно, я тут же, забыв об усталости, помчался на улицу генерала Ставицкого. По пути, правда, заглянул в продовольственный магазин и купил красивую коробку конфет «Коркунов»: неловко стало заявляться в гости вторично и без подарка.

Дверь в квартиру распахнулась, едва я поднял руку к звонку, и на пороге во всей красе предстала принаряженная Анастасия.

– Приятно, что вы снова решили к нам зайти, – сделала она приглашающий жест. – Я слышала, как вас Славка на обед зазывал.

– Каюсь, – склонился я в шутливом поклоне, – сам напросился. Умираю от голода, а он очень кстати упомянул о вашем бесподобном супе. Но я тоже не с пустыми руками, – протянул я ей конфеты. – Надеюсь, любите сладкое?

Девушка выразительно закатила глаза, давая понять, что я не ошибся.

– Славку я за пивом послала, но он уже вот-вот вернется. Или вы пиво не пьете?

– Отчего же, пью иногда. А уж в такую жару тем более не откажусь.

Грохнула входная дверь, и раздалось характерное позвякивание стекла.

– Вот и он! Слава, Слава, – крикнула Настя ему с кухни, куда мы с ней к тому времени успели перебазироваться, – Александр Григорьевич уже пришел, неси все сюда!

Предложенный мне обед и в самом деле оказался великолепен: салат из свежих южных овощей, приправленный неведомыми мне пахучими травами, наваристый суп, в котором даже ложку, без преувеличения, можно было поставить вертикально, да еще и фаршированная яйцом и зеленью котлета в придачу. Ну и, конечно, граненый стакан с пивом, то и дело предупредительно наполняемый Славиком.

Утолив голод, я блаженно откинулся на спинку стула и кивнул юноше:

– Ну, выкладывай свои новости.

– У меня их сразу две! – не заставил он себя упрашивать. – Первая касается пули. В общем, сбегал с утра на кладбище и выяснил, что стреляли именно со стороны монастырской стены, скорее всего из тринадцатой амбразуры.

– Тринадцатой с какой стороны? – уточнил я.

– Со стороны пятой башни то есть, – подала голос Анастасия. – Если посмотреть на наш монастырь сверху, можно увидеть, что он имеет вид неправильного шестиугольника. В центре каждой стены стоит по башне… Вот, смотрите, – смущенно порозовела она, выложив на стол передо мной бумажку с рисунком, – это я специально для вас в нашем краеведческом музее срисовала. Подумала: вдруг пригодится?…

Я заинтересованно склонился над бумажным листком, на котором хотя и от руки, но довольно грамотно был воспроизведен чертеж монастыря образца конца XIX века. По всему периметру монастырских стен маленькими кружочками были обозначены оборонительные башни, и возле каждой красовалась выполненная почти каллиграфически подпись. Я насчитал шесть названий: Надвратная, 1-я Ратная, Стрельбищенская, Копилка, 2-я Ратная и Дозорная. А вот известный мне «Кубик» рядом с изображенным на схеме прудом почему-то отсутствовал, будто его в то время не существовало вовсе.

– Думаю, стреляли отсюда, – ткнул Владислав указательным пальцем в Стрельбищенскую башню. – Причем пуля летела сверху вниз. Когда я по вашему совету натянул на кладбище веревку, то сразу понял, что пуля должна была пролететь над Филимоновым склепом. Это меня удивило, ведь тогда получается, что пуляли в человека, стоявшего на его крыше. Но в таком случае прицел был взят слишком низко: пуля угодила бы жертве всего лишь в лодыжку или в колено. Короче, из любопытства я залез на склеп сам и обнаружил там… мишень!

– Мишень?! – изумленно переспросил я.

– Да, настоящую мишень! Почти как в тире, только самодельную. – Владислав выдвинул ящик кухонного стола и с торжественным видом извлек из него небольшой кусок фанеры с деревянными подпорками в двух углах. Двумя сантиметрами левее «яблочка» на грубо разрисованной черной краской фанерной пластине зияла круглая, с неровными краями дыра. – Так что, выходит, – продолжил юноша, – стреляли вовсе не в человека, как мы с вами вчера предположили, а просто кто-то из монастырской братии пристреливал свое оружие.

– Монах с оружием? – скептически скривился я. – Да вроде христианскими заповедями подобное кощунство не приветствуется.

– А вдруг при проведении в монастыре каких-нибудь строительных работ землекопы наткнулись на старинное подземелье с оружием? – глаза Славика возбужденно заблестели. – Настюх, – повернулся он к сестре, – вам в школе что-нибудь толковое на тему нашего монастыря говорили?

– Да, пара-тройка уроков по краеведению была именно ему посвящена, но я мало что запомнила, – потупила Настя взор и вновь запунцовела.

– Наверное, – пришел я ей на помощь, – рассказ учителя был не слишком интересным, раз в памяти не отложился.

– Нет-нет, Федор Богданович всегда очень интересно обо всем рассказывал! – горячо возразила девочка. – Просто я не особо, видимо, тогда прислушивалась…

– А не подскажешь, где можно отыскать этого учителя? – спросил я, поразившись сходству озвученного Настей имени-отчества школьного краеведа с инициалами приютившего меня человека.

– Говорят, он из города съехал, – опередил Владислав сестру с ответом. – Но вроде поблизости где-то обосновался: внучка его довольно часто тут на старом мотоцикле раскатывает…

– Ты с ней знаком? – живо повернулся я к нему.

– Нет… – отчего-то смутился Славик. – Мама просто однажды показала ее на улице…

– Ой, с внучкой Федора Богдановича такая печальная история приключилась, что весь город потом только об этом и говорил! – обрадовалась Анастасия возможности поделиться со мной событиями местного масштаба. – В общем, ее собака очень сильно покусала, и она как раз к маминой знакомой медсестре на прием попала. Вот медсестра эта и рассказывала, что пострадала девушка страшно: и голова, и одно плечо сплошь в крови были! Еле спасли…

«Вот почему, значит, Татьяна с косынкой не расстается: видимо, шрамы от собачьих зубов прячет», – подумал я и поспешил сменить не очень приятную тему:

– А дед ее лучше всех, полагаешь, местные легенды знает?

– Думаю, да, – уверенно кивнула Анастасия.

– Ну ладно, предлагаю отложить разговоры о пуле и учителе до лучших времен – хочу, пока не забыл, доложить, что ознакомился с вашими вчерашними записками. Вывод сделал пока только один: ваши предположения требуют подтверждения. Пусть даже мало-мальского… Однако отвлечемся пока и от этой темы, ведь у тебя, Владислав, вроде бы еще какая-то новость в запасе имелась.

– Да! – выпалил он сходу и радостно, ибо дождался наконец внимания и к своей персоне. Но начал рассказ с обращенного ко мне вопроса: – Вы про местечко Черногрудино что-нибудь слышали?

– Хм… Разве что краем уха…

– Так вот, наведался я вчера вечером к тому самому приятелю, у которого отец старинное оружие коллекционирует. Дядя Витя, так отца друга зовут, вернулся уже с работы и даже успел принять «на грудь» граммов двести, не меньше. А он в таком состоянии всегда очень разговорчивым становится, порой и не в меру, но вчера мне именно это от него и требовалось. Короче, подвел я его постепенно к излюбленной им теме – оружейной.

– Неужто что-то новенькое удалось выведать?

– Да много чего! Оказывается, аж с XVI-го и почти вплоть до XX-го века в нашем городе работал оружейный завод! Дядя Витя даже показал мне изготовленное на этом заводе охотничье ружье уникального восьмого калибра. Ружьишко недлинное, всего с метр примерно, но я большой палец смог свободно в дуло засунуть. А когда дядя Витя опрокинул в себя еще один стопарик водочки, я осмелел и задал ему интересующий меня вопрос прямо в лоб: трудно ли, мол, по калибру пули в 16,5 миллиметров определить, из какого точно ружья она выпущена? Он тут же потащил меня к своим книгам-справочникам, но ответа на мой вопрос мы долго ни в одной из них найти не могли: ни с одним видом современного оружия пуля этого калибра даже рядом не лежала! А потом дядя Витя, хотя и был уже изрядно поддатый, догадался перейти к таблицам со старорусскими мерами длины, и вдвоем мы быстро выяснили, что нужный мне диаметр оружейного ствола соответствует трем восьмым вершка!..

Владислав замолчал и выразительно посмотрел на меня. Но я тоже вынужден был хранить молчание, ибо в старинных мерах длины ориентировался неважно.

– Не тяни, Славка! – пришла на выручку Настя. – Уже даже мне интересно стало, к чему вы в итоге с дядей Витей пришли.

– Оказалось, – подпустил юноша своей речи толику театральности, – что загадочная серебряная пулька могла быть выпущена только из старинной… пищали!

– Ничего себе! – вырвалось у меня. – Получается, кто-то в вашем монастыре владеет оружием почти трехсотлетней давности?! Да еще и готовит его, возможно, для какой-то недоброй миссии? Теперь согласен: этот «кто-то» свое оружие просто-напросто с монастырской стены «пристреливал». Однако тогда неизбежно возникает ряд вопросов. Во-первых, как этому стрелку удалось погасить звук, издаваемый пищалью? На мой взгляд, грохот выстрела должны были услышать жители минимум половины города! Во-вторых, как он умудряется хранить пищаль незамеченной, если оружие подобного рода, насколько мне известно, весит больше пяти килограммов? И в-третьих, где этот тип берет серебро, да еще и отливает из него столь оригинальные пули?

– Вот как раз о своих догадках насчет серебра я и хотел вам рассказать, – вновь оживился Славик. – Дело, правда, достаточно давнее, но я тут вспомнил о нем случайно и решил, что вас оно тоже может заинтересовать.

– Настенька, голубушка, – обратился я к девушке, – приготовь, пожалуйста, кофейку. А то что-то от пива в сон клонит. Продолжай, Слава!

– Случилось это несколько лет назад, – приступил к повествованию парень, – я тогда в выпускном классе учился. И весной, на мероприятие в честь Дня Победы к нам в школу привели очередного ветерана – пожилого дядьку с тросточкой и в больших круглых очках. Но дед духарным оказался: с ходу начал нам старые военные анекдоты рассказывать. Училка, конечно, поспешила перевести его на официоз: стала пытать насчет воспоминаний о войне, местах сражений и званиях. Но тут старикан и вовсе сразил нас наповал! Мог бы ведь на ходу сочинить какую-нибудь байку, так нет: взял и честно признался, что вообще в войне не участвовал. Когда пришли немцы, он с матерью и двумя сестрами прятался, оказывается, в лесу недалеко от Черногрудина, благо у их родственника имелась там избушка. Немцы в те края не заглядывали, поскольку единственный ведущий туда мост был к тому времени уже сожжен. Но зимой в лесу объявился партизанский отряд человек из двадцати, а при нем – беженцы на нескольких телегах…

– Спасибо, Настюш, – коротко поблагодарил я юную хозяйку, поставившую в этот момент передо мной аппетитно дымящуюся чашку кофе с густыми деревенскими сливками.

Владислав сделал в рассказе деликатную паузу, а потом продолжил:

– В общем, из-за новых жильцов нашему «ветерану» и его семье пришлось перебраться из избушки в копанку…

– «Копанками» у нас называют глубокие горизонтальные ямы в оврагах, – пояснила Настя. – Раньше в них добывали редкий черный камень, занесенный, по слухам, ледником аж из Скандинавии…

– Не перебивай, – недовольно огрызнулся брат, – я и сам уточнил бы! Так вот, – вновь перевел он взгляд на меня, – логично было бы предположить, что освобожденную семьей «ветерана» избушку займет командир партизанского отряда, ан нет! В ней поселились двое гражданских беженцев, после чего избу складировали привезенным на подводах грузом – брезентовыми мешками и сумками. При этом те были явно тяжелыми: наш «ветеран» сам видел, что их несли сразу по два человека. А когда кто-то из этих «носильщиков» задел однажды ношей о косяк двери, раздался… металлический звон!

– Патроны? – предположил я.

– Если бы! – интригующе воскликнул Славик. – Правда, о содержимом тех мешков стало известно лишь спустя несколько месяцев, но лучше уж я расскажу обо всем по порядку. В общем, довольно долго партизаны себя особо не проявляли, но когда у них начались проблемы с продовольствием, они стали устраивать засады на немецкие одиночные автомашины и телеги с провиантом. Фрицы в итоге зашевелились и в канун Нового года предприняли масштабную облаву. А поскольку леса в тех местах негустые и небольшие, довольно скоро смогли выйти и на базу отряда. Партизанам пришлось спешно уходить по реке, к тому времени уже замерзшей. Однако немцы продолжали их активно преследовать, поэтому, добравшись до района «копанок», беглецы стали избавляться от мешавшего их передвижению имущества. Разумеется, семья нашего ветерана тоже оказалась невольно вовлеченной в эти события. В частности, помогала партизанам прятать те самые мешки. Потом партизаны ушли, а обитатели «копанок» двое суток не вылезали из своих убежищ, чтобы не угодить в руки карателей. Когда же все более-менее стихло, наш герой не утерпел и сбегал в бывший партизанский лагерь. Застал там полный разгром, но отчетливо видел и втоптанные в снег полуобгоревшие советские дензнаки, и какие-то книги в черных переплетах. А весной, когда снег начал таять, он неподалеку от своей «копанки» нашел несколько серебряных монет. Мать их у него, конечно, тут же отняла, но он запомнил, что на монетках были изображены два человека, как бы идущие к солнцу…

– Понятно, – задумчиво проговорил я. – Что ж, наша история начинает обретать вполне логичные очертания. Несомненно, под видом «партизанского отряда» в лесу скрывались сотрудники НКВД, сопровождавшие ценности какого-то отделения госбанка, причем, судя по всему, довольно крупного. Именно поэтому они и вели себя тише воды, ниже травы, этим же объясняется и тяжесть брезентовых мешков. А обгоревшие денежные купюры говорят нам о том, что их хотели сжечь, но из-за нехватки времени довести дело до конца не успели.

– Славка именно с тех пор и увлекся поисками всякого старья, – сказала Настя. И ехидно добавила: – Все окрестные помойки уже перекопал.

– Одно из главных правил кладоискателей гласит, – незамедлительно парировал юноша, – что именно на помойках и в отхожих местах можно отыскать самые редкие вещи! А в окрестности Черногрудина я потом тоже несколько раз ездил, – сказал он уже мне.

– Партизанский клад разыскивал?

– Ну да, было такое желание. Просто со своей самоделкой смог найти только пару десятков гильз, запал от гранаты, несколько солдатских пуговиц да погнутый «железный крест». А все партизанские монеты достались, наверно, местным жителям, причем еще до конца войны.

– А не попытался выяснить судьбу спрятанных мешков?

– Да кто ж со мной, пацаном, откровенничать станет? Вот если бы вы взялись за расследование этого дела… – преданно и с надеждой заглянул парень мне в глаза.

– Подумаю на досуге над твоим предложением, – кивнул я, дабы успокоить его. – А пока, молодые люди, не позволите ли мне немного у вас поработать?

– Может, чем помочь надо? – почти в унисон спросили брат с сестрой.

– Куском миллиметровки, если найдется.

– Найдется! У мамы ее целый рулон, – бойко вскочила Настя, – она из нее выкройки для платьев делает.

– А чем заниматься будете? – поинтересовался Владислав, когда я начал вытаскивать из рюкзака свои чертежи и записи.

– Выяснять, – заговорщически подмигнул я ему, – не хранится ли чего ценного на дне одного из местных прудов.

Глава 9. Запрос в Москву и новые легенды

Пришпилив бумагу к обеденному столу кнопками, я сначала нанес на нее контуры пруда в масштабе 1 см = 2 метра, а потом очертил их параллельными линиями-«веревками». Когда дошел до перенесения на чертеж данных из блокнота, призвал на помощь Владислава: он стал зачитывать мне цифры, а я – тут же наносить их на координатную сетку. Поскольку работали мы с ним на диво слаженно, уже через полчаса передо мной лежал лист бумаги, сплошь испещренный четырехзначными цифрами.

Припомнив лекцию Леонида, я принялся выискивать среди них лишь имеющие максимальные либо минимальные значения, чтобы свести потом к единому целому. И вот здесь случилось то, чего я больше всего опасался: вместо одной классической «вершины» и одной «низины» у меня образовались совершенно немыслимые структуры, не имевшие ничего общего с образцами, полученными в геологическом институте. Пришлось осведомиться у Владислава, оказывают ли в их городе такую услугу, как отправка рисунков по электронной почте.

Юноша пригорюнился.

– Кое у кого есть, конечно, и компьютеры, и даже спутниковое телевидение, но среди моих приятелей таких счастливчиков нет.

– А может, у их знакомых или родственников есть? – не оставлял я надежды на благополучное решение своей проблемы. – Обзвони, будь другом, и приятелей, и бывших однокашников! Объясни, что срочно, но ненадолго требуются простейший планшетный сканер и доступ в Интернет.

– Сделаю! Прямо сейчас и начну массовый обзвон…

Славик покинул кухню, а я склонился над практически готовой магнитограммой и задумался. Несмотря на кажущуюся сложность и запутанность моего чертежа, на нем тем не менее совершенно явственно выделялись две зоны, отличные от общего фона. Одна зона, площадью в несколько десятков квадратных метров, располагалась в самом центре водоема, а вторая, много скромнее размерами и как бы аккуратнее по форме, – недалеко от плотины. В большей зоне, судя по расчетам, градиент магнитного поля сильно снижался, а в меньшей почему-то наоборот: казалось, дно в этом месте как бы выдавливает магнитное поле из себя, увеличивая тем самым его силу.

Тут на кухню влетел Слава и радостно доложил:

– Нашел! У Вадика Горюнова мама на почте работает, а там есть электронная связь с Москвой. И в Интернет легко выйти можно.

– Да, но бумажку-то эту мы по проводам не перешлем, нужно же ее как-то перевести в цифру. В общем, если не сканер, то хотя бы цифровой фотоаппарат еще найти нужно…

– Это легче, – радостно заверил меня юноша. – У соседа снизу есть такая игрушка.

«Игрушкой» оказалась устаревшая модель «Самсунг Дижимакс 230», но выбирать все равно было не из чего. Сделав несколько снимков магнитограммы, мы извлекли из одолженной «игрушки» карту памяти и отправились на почту. Примерно на полпути к нам присоединился и сам Вадик Горюнов – юркий чернявый парень с совершенно не гармонирующими с его обликом ярко-голубыми глазами.

Втроем мы ввалились в неприметное здание городского отделения связи, но помочь мне Тамара Ивановна, мать Вадика, согласилась только по окончании рабочего дня. Бесцельно побродив по живописным улочкам Энска и поболтав о несущественных мелочах, мы спустя два часа, когда общий зал почтового отделения покинул последний посетитель, вновь вошли в прогретое за день и оттого душное помещение. На сей раз Тамара Ивановна уже без лишних расспросов отвела меня в отдельную комнату, где два компьютера соседствовали с уймой разноцветных телефонов, молча ввела с клавиатуры ведомый только ей пароль и так же молча удалилась.

Адрес своего электронного почтового ящика я помнил наизусть, а реквизиты интернет-почты Леонида были мною предусмотрительно записаны, так что все свои снимки я отправил ему без труда. Когда же, не забыв изъять из системного блока карту памяти, выключал монитор, зацепился взглядом за один из стоявших рядом с ним телефонных аппаратов, и это натолкнуло меня на мысль позвонить московскому другу Михаилу. Поднес трубку к уху, и, пока раздумывал, как выйти на межгород, из нее прозвучал немолодой женский голос:

– Оператор слушает.

– Москву дайте, пожалуйста, – попросил я после секундного замешательства.

– Диктуйте номер.

Я послушно продиктовал номер Воркунова.

– Ждите…

Оставив трубку возле уха, я решил определиться с планами на завтрашний день. «Наверняка Леонид ответит мне не раньше полудня, – прикинул мысленно. – Пока просмотрит свою почту, пока расшифрует магнитограмму, пока отправит ответ… Значит, послания от него следует ждать только к концу завтрашнего рабочего дня. Но тогда посещать монастырь мне нет никакого смысла: вот придет ответ из Москвы, тогда и объявлюсь. Лучше уж наведаюсь, раз выпала возможность, в Черногрудино. А что? Раз прибор уже более-менее освоил, почему бы и не покопаться в тамошних пещерах? Шансов обнаружить партизанскую захоронку, конечно, немного, но… Чем черт не шутит?! Решено: уговорю Славика, и отправимся туда вместе…»

– Слушаю! – прокричал я в трубку, когда она негромко зашуршала, а лампочка на аппарате предупреждающе замигала. Услышав же знакомое «алло» Михаила, поспешил сообщить: – Это я, Александр! Просто звоню издалека и через древний коммутатор, так что за слышимость не обессудь.

– Ну, здравствуй, путешественник! – радостно поприветствовал он меня. – Как дела? Отыскал уже что-нибудь?

– Еще нет, но перспективы вырисовываются неплохие. Тебе звоню с просьбой: сможешь навести справки кое о ком из местных жителей? У тебя ведь, помнится, был раньше выход на информационную базу МВД.

– Да, есть у меня один двоечник из бывших студентов: его отец на центральном диспетчерском пункте Москвы служит. А что случилось-то?

– Да пока ничего особенного. И все-таки, будь другом, запиши имена интересующих меня лиц. Готов? Тогда пиши: Красновский Роман Данилович лет сорока пяти и Ниткин Федор Богданович примерно семидесяти пяти. Ах да, еще об одном типе справки наведи, пожалуйста. Фамилия – Лукавец… Да-да, Лу-ка-вец! Валерий Олегович. По поводу первого придется закинуть удочку и в церковные базы данных, так что запиши еще и телефончик одного моего знакомого, вращающегося как раз в этих сферах… Записал? Зовут его Юрий Анатольевич. Позвони ему прямо сейчас, на завтра не откладывай! Завтра я снова позвоню тебе, так что будь на связи.

– Постараюсь. Но объясни хоть вкратце, зачем тебе потребовались сведения о каких-то людях, если ты поехал всего лишь местный пруд обследовать?

– Ну, если вкратце, то за два дня проживания в этом заштатном городке на меня было совершено два нешуточных покушения. Уцелел чудом. Хожу теперь как беглый каторжник – озираюсь по сторонам…

– Что ж ты там успел натворить? – охнул Михаил.

– Сам в недоумении. Живу в глухой деревне, а в городе контактирую только с теми, кто меня туда вызвал…

– Может, они и есть главные недоброжелатели?

– А смысл, если эти люди больше всех во мне заинтересованы? Нет… Думаю, просто кто-то очень хочет, чтобы я поскорее убрался отсюда. Но тогда сам собой напрашивается вопрос, как они о цели моей миссии узнали? Я ведь никому кроме тебя о своей предстоящей поездке в Энск не рассказывал…

– Ты на что намекаешь?! – взвился Воркунов. – Что это я тебя кому-то сдал? Да я до твоего звонка и слыхом об этом Энске не слыхивал!

– Ладно, не шурши, ни в чем я тебя не подозреваю и не обвиняю, – успокоил я друга. – Просто добудь, прошу, любую возможную информацию об интересующих меня лицах. Все, прощаюсь! Я ведь без спросу тутошним коммутатором воспользовался, так что времени у меня в обрез… Извини. До завтра!..

…Когда я вышел из здания почты, солнце уже приплюснуто висело над крышами дальних домов, предвещая скорые сумерки. При моем появлении Владислав с Вадиком разом вскочили с расположенной у входа скамейки.

– Огромное спасибо тебе, Вадим. – благодарно пожал я руку голубоглазому парню. – С меня причитается.

– Всегда рад помочь, если что – обращайтесь, – довольно осклабился парень. – Мне тут Славка много чего о вас успел рассказать, у меня аж дух захватило! Так что в качестве подарка буду ждать разве что выхода вашей новой книжки.

– Да я сам пришлю парочку на адрес Владислава, а уж он тут с вами поделится, – пообещал я.

Когда, распрощавшись с Вадиком и терпеливо ожидавшей его Тамарой Ивановной, мы со Славой удалились от здания почты на приличное расстояние, я предложил ему на ходу:

– Если ты завтра свободен, можем съездить в Черногрудино и «прозвонить» несколько тамошних пещер.

– А есть чем? – аж подпрыгнул от счастья мой спутник. – Со своим-то приборчиком я там все доступные места облазил, но он у меня слабосильный: с трудом на двадцать сантиметров вглубь прошибает.

– С моим прибором пойдем, – многозначительно дернул я рюкзаком. – Уж он-то должен выявить наличие металла не только под ногами, но и в радиусе пяти метров!

– Здорово! – восхитился парень. – А можно на ваш прибор прямо сейчас взглянуть?

– Ну уж нет, дружок! Солнце уже садится, а мне еще через реку перебраться надо. Так что проводи меня лучше до лодочной станции, а по дороге как раз обсудим планы на завтра…

Так и порешили. В итоге на подступах к городскому пляжу успели обсудить намеченный поход во всех подробностях. Сошлись на том, что до Черногрудина доберемся порознь, а чтобы не разминуться, встретимся близ паромной переправы. Время встречи я обозначил восемью часами утра, после чего мы с Владиславом расстались.

Впрыгнув в готовящуюся к отходу лодку (сегодня почему-то набитую пассажирами) и услышав знакомое напоминание про пятьдесят рублей, я молча сунул в сложенную ковшиком ладонь лодочника купюру нужного достоинства и занял свободное место. Мотор тотчас зарокотал, и передо мной вновь раскинулась гладь реки, на сей раз уже безопасной.

Без приключений добравшись до Лисовок, я с облегчением спрыгнул на грубо, но добротно сколоченную пристань и зашагал по знакомой проселочной дороге к ставшему почти родным дому. Однако на окраине деревни передо мной словно из небытия выросли три мужские фигуры, причем одна из них – с устрашающего вида палкой в руках. Пока я соображал, что происходит, фигуры рассредоточились поперек дороги, демонстративно преградив мне путь. Я замедлил шаг.

– Эй, москвич, – юношеским фальцетом выкрикнул один из троицы, – ты что, совсем бестолковый?

– А в чем, собственно, дело, молодые люди? – вежливо осведомился я.

– Ты долго еще будешь к Таньке Ниткиной клеиться? – несколько истерично ответил вопросом на вопрос парень с палкой. – Или одного предупреждения мало показалось? Тогда я тебе сейчас и второе устрою! – Он стал угрожающе на меня надвигаться.

Его приятели издевательски заржали, а я машинально попятился, лихорадочно соображая, что предпринять. Лучше всего было бы, конечно, дать деру, но с тяжелым прибором за спиной далеко не убежишь. К тому же позади себя я явственно различил звук еще чьих-то приближающихся шагов. Осознав, что другого выхода все равно нет, я очертя голову бросился вперед, рассчитывая внезапным наскоком вызвать в мозгах троицы закономерную сумятицу и тем самым выиграть время. Разумеется, понесся на недружелюбных аборигенов с диким индейским воплем и размахивая налево-направо кулаками, хотя ни один из моих ударов цели, признаться, так и не достиг.

– Тормозни, командир! – неожиданно раздался за спиной знакомый голос. – А то нам вас ни в жизнь не догнать…

– Толик?! – растерянно вопросил я, когда, остановившись, оглянулся и увидел перед собой одного из своих монастырских «подмастерьев». – Тебя-то сюда каким ветром занесло?

– Волшебным, наверно, не иначе, – дурашливо раскинул он руки. – Вы когда с пристани на берег сходили, мы с Митяней как раз мимо проплывали, корешка из соседней деревни надумали сегодня проведать… Ну а потом решили вас на всякий случай подстраховать: дело-то, чай, к ночи, дорога лесная, мало ли на кого нарветесь… Похоже, не зря за вами увязались. Митянь, – повернулся он в сторону кустов, из-за которых доносились глухие удары, – кончай сопляков мутузить! Запомнили уж, поди, что негоже гостей обижать.

Раздался еще один хлесткий шлепок, и мой второй помощник, брезгливо отряхивая руки, вышел к нам на дорогу.

– А вы не робкого десятка оказались, Александр Григорьевич, – уважительно сказал он мне. – Мы с Толиком видели, как вы первым на этих придурков бросились. Чего они от вас хотели-то?

– Банальная ревность, – выдавил я из себя снисходительную улыбку. – Один из местных юнцов заподозрил меня, кажется, в излишнем проявлении симпатии к внучке человека, у которого я на постой остановился.

– Ну тогда уж мы вас прямо до дома проводим, – прогудел Толик.

– Нет-нет, большое спасибо, вы мне уже и так помогли, – запротестовал я. – Теперь и сам доберусь, благо мальчики, думаю, долго еще раны зализывать будут. К тому же вы вроде бы в гости ехали… Так что счастливо отдохнуть, друзья! – с этими словами я, уже не оглядываясь, резво припустил к заветным воротам.

Несмотря на поздний час, хозяева не спали: Федор Богданович сидел у настольной лампы с книгой, а Татьяна гремела в раковине посудой.

– Добрый вечер, – поприветствовал их я, избавившись от рюкзака прямо у дверей. – Думал, вы уже спите, готовился извиняться за беспокойство.

– Котофей тут за тебя волновался, – отложил хозяин книгу в сторону, – бегал, орал, на улицу рвался…

– А кот у нас очень чувствительный, – подхватила Татьяна, выставляя на стол тарелку с гречневой кашей и обещанным рыбным пирогом. – Весной на дальнем конце деревни женщина одна рожала, так он тоже места себе не находил. Уснул, только когда младенец на свет появился, – жестом пригласила она меня к столу.

– Ну, в этом плане за меня волноваться не стоит, – отшутился я и приступил к ужину. Когда же насытился и окончательно после дорожного инцидента успокоился, поинтересовался у хозяев: – А почему в вашем городе нумерация предприятий такая странная? Порядковые номера не чередуются, а совершенно бессистемно друг за другом следуют?

– Да кто ж его знает? – развела руками Татьяна. – Хотя вы это верно подметили. Школ в городе всего две, а пронумерованы как 4-я и 8-я. Автопарк один, но почему-то 19-й номер носит. У больницы – № 14, и так у всех учреждений…

– Домов с тринадцатыми номерами тоже нет, кстати, – подключился к разговору Федор Богданович. – Вроде бы издревле так повелось.

– А вот квартиры с номером 13 есть, – сказал я, – сам видел.

– Ну так квартиры – советское изобретение! А раньше в городе квартир не было, сплошь частные дома стояли.

– Да некоторые особнячки и до сих пор неплохо выглядят, – ввернул я.

– Еще бы им хорошо не выглядеть! Сюда ведь когда-то самих итальянцев в застройщики приглашали, не абы кого. А кирпич какой! Думаю, и в столице такого не сыщешь. С тех пор как глину из Воропаевского оврага добывать начали лет сто уж, почитай, прошло, а кирпичики, в те времена изготовленные, и по сей день как новенькие смотрятся – ни трещинки, ни скола малого не имеют. Вот как умели тогда работать!

– Вижу, Федор Богданович, вы о родной старине много чего знаете, – подзадорил я его. – Может, припомните для меня парочку любопытных эпизодов? Я бы их в очередное свое произведение вставил, а вам потом книжицу на память прислал бы с благодарственной надписью.

– Да легенд-то я действительно много знаю, только ты мне хоть тему подскажи…

– Ну, к примеру, о старинных кладах поведайте. Или о таинственных событиях каких-нибудь… О том же вашем монастыре не меньше десятка преданий наверняка сложено…

– Это верно, – кивнул Федор Богданович. – Чем стариннее тот или иной объект, тем больше к нему разной мистики прилипает. Ну что ж, сударь, коли тебе история нашего монастыря интересна, изволь – расскажу парочку связанных с ним легенд. Если верить нашим доморощенным городским историкам, заложен он был в далеком 1428 году преподобным Благодаром. Но я считаю, что на его месте еще за несколько десятков лет до этого деревянный храм стоял. К такому же выводу, кстати, пришли и археологи, работавшие на территории монастыря с 1974-го по 1978-й год.

– А кем проводились раскопки, не припомните? – открыл я блокнот.

– Студентами. Правда, под чутким руководством профессора Мизулиной Елены Константиновны. Однако самое интересное заключается в том, – продолжил бывший учитель, – что главным храмом монастыря изначально считалась не церковь Николая-чудотворца, а здание, расположенное сейчас рядом с так называемым «святым колодцем». По слухам, оно имеет и весьма развитую подземную часть.

– Так это же трапезная! – удивленно воскликнул я.

– Именно, – последовал утвердительный кивок. – Ей-то и отводилась когда-то роль главного храма монастырского комплекса. А стоящая по соседству красивая церквушка служила всего лишь своеобразной декорацией, причем так и не доведенной до логического завершения.

– Разве? – засомневался я. – А мне показалось, что после реставрации она буквально сверкает…

– Декорация! – отмахнулся учитель. – Вот когда в следующий раз туда наведаешься, присмотрись к ней внимательней. Парадный вход действительно сияет, но если зайдешь со стороны колокольни, сразу увидишь, что вместо положенных четырех угловых глав на куполе их всего три. А четвертая глава и, естественно, пятый крест отсутствовали, кстати, изначально.

– Почему же во время последней реставрации их не добавили? Монастырь-то ведь православный!

– Видимо, решили так и оставить на правах декорации, – пожал плечами собеседник. – А трапезная стоит сейчас как раз на месте самого первого, еще деревянного монастырского храма. Археология – наука достаточно точная, так вот согласно ее данным, именно в трапезной во все времена совершалась служба, а радующая взор православная церквушка служила лишь красивым реквизитом для отвода глаз церковного начальства.

– Все это весьма занимательно, Федор Богданович, – с чувством произнес я, – однако вы ведь еще и о кладах обещали рассказать…

– О кладах, так о кладах, – легко сменил он тему. – Расскажу, пожалуй, легенду о кладе преподобного Игнатия, но начать придется с исторического факта, когда поздней осенью 1608 года большой польский отряд, возглавляемый гетманом Скоропадским, подошел с двумя десятками пушек к нашему городу и быстро захватил его окраины. Конечно же, народ побежал прятаться за монастырскими стенами. Поляки назначили штурм монастыря на следующий день, но осуществить его не смогли, ибо с самого утра начался сильнейший ливень, не позволявший им поддерживать огонь в ружейных фитилях. Непогода бушевала два дня и закончилась сокрушительными паводками, после чего атака и вовсе стала невозможной. Рвы перед монастырскими стенами доверху наполнились жидкой грязью, так что пробиться к главным воротам можно было только по узкому мосту. Но и здесь попытки поляков прорваться в цитадель оказались тщетными: защитники монастыря вели по мосту прицельный огонь картечью из двух пушек и раз за разом отбрасывали неприятеля на исходные позиции. Тогда хитрые поляки разобрали на бревна избы одной из ближайших деревень и соорудили из них что-то вроде плавучей батареи, на которой и сплавились по реке вниз. Другими словами, совершили неожиданное нападение с тыла, благодаря чему и смогли ворваться в монастырь. И именно с тех давних дней живет предание, что нескольким монахам все же удалось тогда спасти самые важные монастырские ценности и что руководил этим процессом некий отец Игнатий. Личность, я бы сказал, даже более загадочная и туманная, нежели исчезнувшие сокровища.

– Но как же им удалось вынести ценности, если монастырь был окружен неприятелем со всех сторон?!

– Кто ж теперь знает? – снова пожал плечами Федор Богданович. – К тому же несмотря на отчаянные старания нескольких последующих поколений отыскать их никому до сих пор так и не удалось…

На том мы нашу беседу и завершили, ибо хозяева уже откровенно зевали. Отправился наверх и я – вносить последние сведения в дневник.

Глава 10. Черногрудинские находки

Утро началось с нудного писка будильника. Стремительно одевшись, я съел кусок хлеба, запил его на бегу стаканом молока и, прихватив рюкзак с магнитометром, выскользнул на улицу. События последних дней требовали соблюдения определенных мер предосторожности, поэтому, выйдя за ворота, я осмотрелся и прислушался. Вокруг вроде бы царила первородная тишина, но я зашагал в плотном утреннем тумане прямо по покрытым крупной росой кустам заматеревшей крапивы, держась на всякий случай ближе к заборам. Когда миновал последний дом, вздохнул с облегчением: теперь встречи с ревнивыми ухажерами из Лисовок можно было не опасаться.

Дорога выдалась утомительно однообразной, поэтому, вспомнив вчерашние рассказы Федора Богдановича, я предался размышлениям: «Поскольку со времени польского нашествия прошло уже 400 лет, любой предмет из спрятанных монахами ценностей представляет теперь собой воистину бесценный антиквариат. И если церковники утопили их – допустим, в сундуке, – в монастырскому пруду, то пока лишь я один имею примерное представление о местонахождении этого захоронения. Недаром ведь на магнитограмме явно прослеживаются минимум две аномалии! Если, к примеру, бóльшая из них соответствует залежам немецких боеприпасов, то меньшая вполне может указывать на наличие на дне заветного сундука. Тогда надо что-то придумать, чтобы отец Аристарх, ничего не заподозрив, поручил очистку пруда именно мне».

Поставив перед собой новую задачу, я принялся перечислять в уме все возможные варианты дальнейших действий – от банального вызова из Москвы Михаила на роль единственного помощника до официального оповещения городских властей об обнаружении мною на дне пруда ценнейшего клада. Перебрав таким образом не менее шести вероятных сценариев развития событий, я переключился на мысли о собственной безопасности: как ни крути, а одно дело – умудриться незаметно извлечь гипотетический сундук со дна пруда, и совсем другое – суметь доставить его в Москву, не потеряв при этом головы.

В ходе активных дорожных размышлений я пришел к выводу, что более-менее «управлять» ближайшими событиями смогу лишь в том случае, если буду молчать о кладе как рыба. И что в первую голову о монастырских сокровищах не должна узнать ни одна живая душа из городского руководства: бог весть, какими узами родства, дружбы и общих интересов могут быть связаны между собой жители Энска! Словом, первый свой шаг для достижения цели я в итоге сформулировал предельно ясно: добиться, чтобы меня оставили в «прудовом проекте» вплоть до его завершения.

«Предложи мне сейчас отец Аристарх принять монашество, и ведь соглашусь не раздумывая», – усмехнулся я мысленно собственному рвению и вдруг понял, что… заблудился. Обнаружив, что топаю почему-то уже не по проселочной дороге, а по сильно заросшей лесной тропинке, торопливо развернулся и зашагал в обратную сторону. Тропинка однако долго петляла, словно не желая выпускать меня из леса, и пришлось обратиться за помощью к доброму старому другу – компасу. Тот, как обычно, не подвел, и скоро лесная чаща сменилась светлыми грибными полянками, а еще спустя несколько минут я благополучно выскочил на гравийную дорогу. Когда же услышал раздавшийся неподалеку звук автомобильного двигателя, вздох облегчения вырвался из груди сам собою: значит, паром уже близко!

Достигнув причала, я увидел съехавшую с него на борт парома видавшую виды коричневую «Победу» и слегка подивился: в Москве подобных раритетов уже днем с огнем не сыщешь, а тут, в провинции, они, оказывается, до сих пор в ходу! Поэтому, прыгнув на паром, невольно заглянул в салон. Увидел, что характерные для «Победы» диваны заменены одним-единственным креслом, явно снятым с «Жигулей», а все остальное пространство занято толстыми досками.

– Любуетесь или любопытствуете? – выглянул из окна автомобиля водитель.

– Удивляюсь! – признался я.

– Да чему ж тут удивляться? – вышел он из машины. – Просто приспособил дедову тачку под перевозку камня. Камень-то в наших черноземах всем нужен, тем более что в последнее время каждый второй желает собственным домишком обзавестись…

– И какой же вес она выдерживает?

– Мотор слабоват, но за три ходки не меньше тонны булыжников перевожу.

В этот момент из-за пристроенного к пристани сарая показался Владислав, толкавший перед собой старый велосипед, на руле которого висела объемистая сумка.

– Извиняюсь за опоздание, – сказал он, приблизившись, – проклятая железка подвела: цепь на полпути лопнула. Три километра на себе это чудище тащил.

– Да надо было оставить его в каких-нибудь кустах, а на обратном пути забрал бы.

– Точно! – хлопнул себя по лбу Славик. – Не догадался, балда!

Спрятав злополучный велосипед в густых зарослях орешника неподалеку от переправы, мы добрались с ним вскоре до деревни Черногрудино.

– И где же здесь карьер? – спросил я, окинув взглядом раскинувшиеся перед нами равнинные окрестности.

– «Копанки» расположены в полутора километрах отсюда, – ответил спутник. – Но идти будет легко, под гору. Только кажется мне почему-то, что напрасно мы сюда заявились.

– С чего бы вдруг такие сомнения?

– Да я лишь по дороге сюда вспомнил, что в прошлом году в нашем городе неожиданно настоящий серебряный бум случился. Даже сеструха себе тогда цепочку и несколько колечек прикупила. Причем штучки-то все литые – сразу видно, что не Турция и не штамповка. В общем, производства явно местного. Ванька Новгородцев, приятель мой из соседнего дома, тоже тогда серебряным перстнем обзавелся, а уж на дискотеке и вовсе каждый второй серебром сверкал. Вот и сообразил сейчас: значит, партизанские монеты кто-то еще в прошлом году обнаружил…

– Хм… Кажется, я даже догадываюсь, кем они могли быть обнаружены, – хмыкнул я, припомнив парня на «Победе». – Сборщиками камней! – Встретившись с удивленным взглядом Владислава, пояснил: – Видишь, вокруг только огромные каменные валуны лежат, которые и вдвоем-то не поднять. Значит, все более мелкие камни давно уже собраны и вывезены на местные стройки. А когда на дорогах камушки закончились, сборщики отправились…

– В «копанки»! – догнал мою мысль Славик. – Раньше здесь действительно груды камней всюду лежали, а теперь одни лишь неподъемные валуны остались. Потому, видно, сборщики-камневозы и полезли вглубь склона… – с грустным вздохом заключил он.

Разговор наш вынужденно оборвался, ибо мы свернули с дороги на крутую и узкую тропу, пройти по которой можно было лишь по одиночке. Зато она вывела нас вскоре к совершенно удивительному месту: у неширокой реки возвышалась грандиозная, поросшая густым лесом земляная гряда, похожая на застывшую морскую волну. И вся видимая ее часть – от подошвы и до тридцати метров в высоту – была испещрена ямами разных форм и размеров. Одни «копанки» выглядели мелкими, уходящими вглубь лишь на пару-тройку метров, а другие представляли собой огромные и явно глубокие пещеры. Тотчас подтвердилось и мое предположение насчет вывоза бутового камня именно отсюда: каменной мелочи весом менее двадцати килограммов здесь практически не наблюдалось, а почва была настолько укатана колесами, что напоминала городскую площадь. Вдобавок ко всему я заметил у гряды знакомую «Победу».

– До того места, где стоит вон та коричневая тачка, – указал я на машину напарнику, – нам заниматься поисками бессмысленно.

– Почему?

– Раз партизаны отступали отсюда, как ты говоришь, зимой, значит, почва успела уже крепко промерзнуть, и, подстегиваемые следующими по пятам фрицами, они не стали тратить время на выкапывание глубоких ям, а скорее всего просто свалили все имевшиеся при отряде ценности в одну из пещер и вход в нее потом подорвали. В прошлом же году, разбирая очередной завал, кто-то из сборщиков камней наткнулся, судя по всему, на их захоронку. И имел, наверно, тот везунчик в числе знакомых хорошего ювелира, с которым чуть позже и заключил взаимовыгодную сделку. Вот тебе, собственно, и разгадка внезапного появления в вашем городе большого количества серебряных изделий.

– И шансов у нас, получается, не осталось?

– Отчего же? Мы ведь не знаем, сколько конкретно «захоронок» сделали партизаны: одну или несколько? Некоторые «копанки», насколько я понял, довольно тесные, так что для ускорения процесса избавления от мешков партизаны могли устроить тайники и в нескольких местах.

Слава мигом воодушевился:

– А что, запросто! И с чего тогда начнем?

– Перво-наперво дождемся отъезда этой машины: лишние свидетели нам ни к чему. Потом начнем обход нижних «копанок» – будем измерять моим прибором величину их магнитного поля.

– А в верхние «копанки» заглянем?

– Неужели ты думаешь, – скептически прищурился я, – что при нехватке времени партизаны стали поднимать мешки по обледенелому склону? Лично я сильно в том сомневаюсь. Так что доставай-ка лучше свои харчи – подкрепимся чуток.

Мы расположились в тени дерева на одном из прогретых солнцем больших плоских валунов, и Владислав извлек из сумки пакет с пирожками и большую пластиковую бутыль с холодным чаем. Яблочные пироги оказались настолько вкусными, что мы поглощали их молча, если не сказать – наперегонки. Когда же к концу нашего завтрака мимо прогромыхала «Победа», мы тотчас вспомнили о цели своей поездки, и напарник кинулся собирать остатки провизии, а я – распаковывать магнитометр.

Работать в узких норах, прорытых камнедобытчиками, оказалось даже проще, нежели на просторах монастырского пруда. Во всяком случае на «прозвон» каждой очередной мини-штольни у меня уходило не более пяти минут, благо на запись результатов измерений я теперь не отвлекался – просто запоминал каждое последнее цифровое показание прибора. И если оно отличалось от предыдущего хотя бы на 10 единиц, я тотчас делал два шага вперед и давил кнопку «Пуск».

После бесплодного первого часа работы «находки» посыпались как из рога изобилия: кувалда со сломанной рукояткой, небольшая лебедка, два увесистых лома и кирка. Впрочем, очень скоро «рог изобилия» опустел, и я решил немного отдохнуть. Когда же выбрался из очередной норы на открытое пространство, увидел, что мой славный напарник едва не рвет на себе волосы.

– Что случилось? – не на шутку встревожился я.

Владислав виновато воскликнул:

– Простите меня, Александр Григорьевич, но я, остолоп, самое главное из рассказа ветерана упустил! Только сейчас вспомнил, когда вон тот обелиск заметил, – он вскинул указательный палец, и я, проследив за ним, увидел возвышавшийся в некотором отдалении от нас высокий камень, очертаниями слегка напоминавший лошадиную морду. – А ветеран говорил ведь, что их семья именно в пещерке за Конякой пряталась! Некоторые называют этот обелиск также «Чертовым камнем»…

– Хочешь сказать, что мы искали совсем не в том месте?

– Именно, – понуро кивнул юноша. – Там, прямо за Конякой, гряда делает крутой поворот, и, следовательно, наш ветеран, будучи ребенком, не мог видеть того, что происходит вдали от их укрытия. Да и мать вряд ли отпустила бы его далеко от жилища… Так что наблюдать за действиями партизан он мог, лишь когда они орудовали в непосредственной близости от их примитивной землянки.

Дальнейших комментариев мне не потребовалось, и, прихватив с собой на всякий случай часть инструментов из числа «находок», я увлек Владислава к Коняке. На подходе к ней заметил, что окружающий ландшафт заметно изменился: если раньше мы двигались по практически очищенной от камней долине, то теперь количество булыжников под ногами резко возросло. «Да, здесь способен проехать только мощный грузовик, – подумал я. – Частнику на легковушке такую дорогу не осилить». И словно в подтверждение своей теории тотчас увидел следы широких шин, отчетливо оттиснутые на глинистой почве. Сразу вспомнились почему-то пыльный армейский «Урал» на территории монастыря, куча гранитных валунов у его задних колес, спящий в кабине водитель…

«Скорее всего, – вновь пустился я в размышления, стараясь не отставать от бодро прыгавшего с камня на камень Владислава, – именно монастырь является в городе основным потребителем камня. Но тогда велика вероятность, что на серебряный клад наткнулся кто-то из водителей грузовиков, эти потребности монастыря удовлетворяющих. Неужто следы вновь тянутся в хозяйство отца Аристарха?…» Мои размышления были прерваны восторженным возгласом спутника:

– Нашел!

Я приблизился и взял с его торжествующе протянутой мне ладони тускло сверкнувшую на солнце монету, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении полтинником образца 1924 года. Тусклый цвет монеты указывал на то, что она долгие годы хранилась в сыром месте, а свежая, блестящая ссадина на аверсе недвусмысленно намекала, что утеряна была эта монета относительно недавно.

– И где она лежала? – поинтересовался я.

– Вон у того желтого камня, – охотно выбросил палец в сторону цели Владислав. – Чудом заметил! Она на ребре застряла между валунами. Если б не солнце в зените – сроду не увидел бы.

– Ее обронили не так уж давно, раз на тусклой поверхности свежая выбоина блестит, – поделился я с ним своими соображениями. – Но тогда получается, что партизанский клад находился где-то поблизости… Давай-ка, дружок, пройдемся по ближайшим пещерам. Вдруг счастливчик, обнаруживший клад, не одну только эту монету выронил?

Славик, разумеется, с готовностью согласился, и весь следующий час мы посвятили участку размером с волейбольную площадку: бродили, внимательно глядя под ноги, раздвигая траву и переворачивая камни. В итоге востроглазый юноша отыскал еще две аналогичные монеты, а мне повезло обнаружить полуистлевший кусок брезента, на котором сохранилась сильно окислившаяся от времени латунная бирка с вычеканенными на ней буквами: «Госбан… СФСР 5.31 № 14…88».

Итак, рассказ ветерана наглядно подтвердился. А все члены того «партизанского» отряда впоследствии, видимо, погибли, раз не смогли вернуться за сокрытыми в «копанках» банковскими средствами. Решив перед обследованием очередных «пещерок» еще раз перекусить, мы с Владиславом удалились на замеченную среди ольховых зарослей полянку, и вовремя: на дороге послышался шум автомобильного мотора. Приподнявшись над кустами, я увидел грузовик, из кузова которого свешивались головы нескольких человек. Решив не афишировать свое присутствие, я вновь опустился на траву и продолжил трапезу. Звук мотора вскоре стих, зато сразу вслед за этим послышались частые удары железа о камни, которые продолжались минут сорок. Впрочем, в душе я даже порадовался выдавшейся передышке в работе: прилег, спрятал голову в тень и стал отрешенно наблюдать за снующими взад-вперед беззаботными жучками и муравьями.

Наконец грохот падающих в кузов камней прекратился, железная дверца звонко хлопнула, и машина уехала. Мы выбрались из своего убежища и вновь запустили магнитометр. Славик буквально дрожал от нетерпения: полагал, видно, что все основные находки – впереди. Мой же энтузиазм выглядел не в пример скромнее: усталость от долгой ходьбы и боль в скованной неуклюжим оборудованием спине так и подзуживали объявить об окончании трудового дня. Тем более что мне нужно было еще успеть наведаться на почту, чтобы получить ответ от Леонида и снова связаться с Михаилом. Однако магнитометр недвусмысленно просигнализировал вдруг, что приблизился к месту погребения в земле весьма массивного металлического предмета. Сделав несколько должных замеров, я понял, что источник возмущения магнитного поля таится в глубине гряды и что масса покоящихся там предметов и впрямь довольно велика.

– Как думаете, что там? – взволнованно спросил Владислав, давно заметивший мое топтание на одном пятачке.

– Даже предположить не могу, – устало признался я.

– Может, раскидаем завал? – завелся парень.

– Господь с тобой, отрок! – скопировал я отца Аристарха, осенив помощника крестным знамением. – Тут работы на несколько часов, а мне уже в город пора возвращаться. Давай-ка раскопки до следующего визита сюда отложим.

– Ну Александр Григорьевич, ну пожа-алуйста! – почти по-детски заныл тот. – Ну давайте хотя бы верхний слой снимем!

– Хорошо, – сжалился я над ним. – Но предупреждаю: смогу задержаться здесь только до половины пятого, не дольше…

Пока я укладывал в рюкзак стянутое с себя оборудование, Славик в два прыжка взметнулся на вершину каменного завала и уже с остервенением громыхал там киркой. Я поспешил ему на помощь, но, стараясь сохранить остатки сил, работал не столь яростно. Тем не менее довольно скоро нам удалось пробить в верхней части завала узкую щель, и Владислав не замедлил всунуть в нее лом. Неожиданно тот выскользнул из его натруженных до мозолей рук и, глухо бренча, исчез во мраке.

– Там пещера! – радостно завопил юный землекоп. – Значит, мы на верном пути!

– Все это, конечно, замечательно, дружище, но мое время вышло, – прервал я его восторги. – И без того лишних десять минут прихватил, так что теперь придется ускоренным ходом в город топать.

Я ожидал, что Владислав выразит желание примкнуть ко мне, однако он умоляющим тоном попросил разрешения остаться. При этом глаза его пылали таким безудержным азартом, что я понял: он будет раскапывать насыпь до тех пор, пока либо что-то не найдет, либо не свалится от усталости.

– Ладно, оставайся. Только не перетрудись: тебе ведь еще и велосипед на себе назад тащить, – напомнил я на прощание и устремился в город, до которого предстояло преодолеть почти шесть километров.

Солнце, на мое счастье, светило в спину, так что скорость, несмотря на усталость, удавалось сохранять достойную. Правда, вскоре начался утомительный подъем в гору, зато оказавшись на вершине холма я был вознагражден за труды открывшимся оттуда потрясающим видом на город. Если бы у меня имелась при себе подзорная труба, я наверняка смог бы разглядеть даже маковки монастырской церкви. Оглянувшись назад, понял и причину, по которой партизаны выбрали для своего лагеря именно эти места: лишь обширный лесной массив близ Черногрудина мог надежно укрыть группу людей, вынужденных скрываться от посторонних глаз.

Вдоволь налюбовавшись окрестными красотами, я торопливо зашагал вниз, к благам цивилизации.

Глава 11. Радостные вести и третье покушение

До отделения связи я добрался даже раньше, нежели предполагал. Зашел внутрь, поверх голов немногочисленных посетителей приветственно помахал Тамаре Ивановне. Она в ответ сдержанно кивнула, и намек мною был понят: не следовало вчера пользоваться служебным телефоном без ее разрешения. Тем не менее я терпеливо дождался окончания рабочего дня, и женщина снова отвела меня в знакомую комнатку, но в одиночестве там уже не оставила: сама отыскала пришедшее на мое имя письмо, и я попросил его распечатать.

Первым из принтера выполз листок с картой пруда, а следом – небольшое, всего в полстранички сопроводительное письмо. Поблагодарив женщину и вежливо с ней попрощавшись, я вихрем вылетел из здания почты, присел на скамейку и торопливо прочитал письмо. Хвала Леониду! Его комментарии к графическому материалу с лихвой компенсировали мою вопиющую безграмотность и позволяли теперь отправляться на переговоры любого уровня. Так, Леонид сообщал, что в пруду сосредоточены даже не два, а целых четыре скопища металла, причем три из них располагаются в его центральной части (масса затопленных предметов в каждой из трех точек достигает предположительно полутоны), а четвертая – примерно в пяти метрах от плотины.

«Полагаю, – писал мой консультант, – что масса объекта, затопленного близ плотины, не превышает ста килограммов. Однако убедительно прошу именно к этому объекту отнестись с наивысшей степенью осторожности, поскольку он целиком состоит из цветного металла. Возможно, это взрыватели к ручным гранатам или артиллерийские снаряды, так что перед извлечением их со дна следует обеспечить надлежащие меры безопасности. Советую произвести на данном участке предварительную размывку грунта струей воды под невысоким давлением…»

Руки мои вмиг задрожали, спина покрылась холодным потом. Значит, я не ошибся: недалеко от плотины затоплен именно сундук с церковными ценностями! Поднявшись, я неспешно двинулся по улице, но вдруг подумал, что среди прохожих вполне могут оказаться люди, для которых лежавшие в моем кармане бумаги представляют большой интерес. «Что, если за мной следят? – мелькнула неприятная мысль. – Не зря же Толик с Митяней оказались вчера в Лисовках, меня пасли, однозначно. И кто знает, какие указания дал им отец Аристарх относительно моей персоны… Нет, никто и ни в коем случае не должен завладеть письмом Леонида!»

Рефлексивно я укрылся за первым же кустом пожухлой сирени, порвал полученное из Москвы послание на мельчайшие клочки и пустил их по ветру. Попробуйте теперь, соберите! Поступить так же с драгоценной картой не поднималась рука. Конечно же, у меня имелась вторая, собственноручно составленная на кухне Кошельковых, но она, увы, не была столь подробной, как присланная Леонидом.

По недолгом размышлении я решил составить понятную только мне шифрограмму, обозначив положение центра каждой магнитной аномалии двумя цифрами через запятую. Первой цифре надлежало отражать расстояние от плотины, а второй – количество метров, которое следует отсчитать от опорной линии, проведенной в свое время по северной стороне пруда. Присев в тех же кустах на корточки, я внес в блокнот зашифрованные данные, сверяясь с картой Леонида. Закончив работу, возликовал: отныне я стал единоличным хранителем тайны монастырского пруда! На всякий случай выучив цифровые комбинации наизусть (вдруг блокнот у меня банально выкрадет местный воришка?), я вообразил себя парнем круче самого Джеймса Бонда.

Затем спешно повыдирал из блокнота все странички, на которых имелись хоть какие-то «лишние» записи и тоже порвал их в клочья. Аналогично поступил и с прочими бумагами по «прудовому вопросу». И лишь тогда почувствовал безумную усталость. Набродившись за день по лесным дорогам и натаскавшись тяжеленных камней, я был готов прямо здесь и сейчас завалиться спать часиков эдак на десять-двенадцать. О долгом пути в заречные Лисовки не могло быть и речи, поэтому ноги сами собой понесли меня к дому Кошельковых: решил попросить приюта буквально на одну ночь. Ну, если не оставят на ночлег у себя, тогда, может, пристроят к кому-то из родных или хороших знакомых…

На мое счастье, Анастасия оказалась дома одна. И, разумеется, стоило лишь мне заикнуться о возникшей проблеме с ночлегом, как девушка немедленно организовала спальное место на застекленном балконе, где для подобных случаев у Кошельковых припасена была раскладушка. Чуть позже, поглощая приготовленные Настей горячие бутерброды с ветчиной и помидорами, я поинтересовался, не звонил ли Славик: все-таки время было уже позднее, и на правах старшего друга я за него искренне тревожился. Однако Настя заверила, что у Владислава в Черногрудине живут двое одноклассников, у которых он в случае чего сможет запросто переночевать. Успокоившись, я поблагодарил гостеприимную и рукодельную девушку за вкусный ужин, пожелал ей спокойной ночи и отправился на раскладушку. Перед тем как провалиться в благостный сон, успел подумать, что в качестве признательности не помешало бы сводить Анастасию в какое-нибудь приличное заведение…

…Ночь пролетела как один миг. Острый лучик солнца просочился сквозь прореху в занавеске, куснул меня подобно зловредному комару в левый глаз, и сон тотчас улетучился. Я взглянул на часы: начало восьмого утра. В коридоре прошуршали чьи-то шаги, скрипнула дверь, глухо звякнули ключи. «Должно быть, все давно уже на ногах, и только я тут как курортный отпускник дрыхну», – укорил я себя.

Торопливо одевшись и пригладив волосы, я осторожно толкнул дверь и проследовал прямиком в кухню. Вкусно пахло жареным тестом, но готовой выпечки на столе не наблюдалось. Навострив слух, я на цыпочках вышел в коридор и тут же услышал доносившееся из комнаты Владислава звяканье металла. Без стука, ибо мои джентльменские привычки за последние дни несколько подрастерялись, я шагнул в его владения. И – застыл на пороге, потеряв дар речи: прямо мне в лоб было нацелено дуло ручного пулемета! Лишь когда глаза сфокусировались и различили за грозным оружием дружелюбное лицо Славика, от сердца немного отлегло.

– Доброе утро, – поприветствовал он меня. – Как вам моя красота?

– Слишком уж страшная красота, – буркнул я, приходя в себя.

– Уже не страшная, – улыбнулся юноша, – затвор из него я вытащил.

– Неужто из того самого завала в Черногрудинской гряде выкопал?

– Оттуда, – любовно погладил Славик приклад пулемета. – Рыл аж до трех ночи – вот, смотрите, все руки до крови посбивал, – но докопался-таки до верхнего ящика. Ну, думаю, ура! Сейчас крышку собью и червонцы золотые увижу! Ан нет, там только вот это немецкое хозяйство оказалось.

– Почему решил, что немецкое?

– А на нем надписи немецкие. К тому же слишком уж аккуратно пулемет был промаслен и упакован. Отчистить его малость, и можно хоть сейчас на войну отправляться.

– На войну! – передразнил я его. – Не вздумай с этой игрушкой даже из окна высунуться! Сцапают как суслика и припаяют лет десять колонии строгого режима. Как ты вообще умудрился его сюда притащить?

– Так он же дерюгой был обмотан – сразу и не поймешь, что это такое. К тому же возвращался я затемно. Привязал к велосипедной раме и катил потихонечку.

– Ты вообще, что ли, еще не ложился?

– Да какой уж тут сон?! Сейчас вот починю свой велик и обратно поеду.

– Ну уж нет, дружочек, – категорически охладил я его пыл. – Тебе просто необходимо хотя бы часика четыре поспать! Сам посуди: долгий путь туда-обратно, да вдобавок вновь копаться в земле придется. А ты ведь не картошку едешь копать, придется еще и хотя бы минимальные меры предосторожности соблюдать. Так что поспи, дружок, а уж потом со свежими силами и отправишься.

Как ни странно, мои уговоры подействовали. Завернув немецкий пулемет MG-42 в старые газеты и обмотав для верности бечевкой, мы затолкали его на антресоли, после чего Славик осовел прямо на глазах. Чтобы его не смущать, я вновь удалился в кухню, где на правах привилегированного столичного гостя позволил себе некоторое самоуправство. В частности, разыскал-таки свежеиспеченные оладьи и сварил к ним в довесок пару яиц и двойную порцию кофе. Позавтракав, с чашкой кофе отправился на балкон.

Улыбка не сходила с моего довольного лица, ведь оружие из Черногрудина вполне можно будет присовокупить к тому боевому арсеналу, который я рано или поздно извлеку со дна пруда. Значит, огребу чертову уймищу денег и смогу пожить несколько месяцев, не думая ежедневно о хлебе насущном. А может, даже съезжу на какой-нибудь модный курорт, погреюсь на солнышке под пальмами…

На ведущей к подъезду дорожке мелькнула рыжая копна волос, и я поспешил к входной двери. Когда каблучки застучали совсем рядом, эффектно распахнул дверь. Сюрприз удался: Анастасия аж подпрыгнула и едва не выронила один из пакетов.

Помогая разбирать принесенные девушкой с рынка продукты, я сообщил ей, что Владислав спит, и предложил либо соблюдать режим молчания, либо устроить совместную прогулку. Последнее предложение было принято с большим энтузиазмом. Шепотом договорились, что начнем с купания в реке. Неизбежно встал вопрос об отсутствии у меня при себе купальных принадлежностей, но Анастасия, как обычно, проявила чудеса изобретательности: порывшись в платяном шкафу, отыскала безразмерные плавки, выпускавшиеся во времена давно почившего Советского Союза. «Безразмерность» сего шедевра достигалась наличием на боковых сторонах двух темных матерчатых треугольников пары шнурков-завязок, чтобы любой мужчина, вне зависимости от его комплекции, легко мог подогнать их под себя.

Захватив также полотенца и бутылку с квасом, мы наконец покинули квартиру. Я думал, что Настя поведет меня к главному городскому пляжу, однако вместо этого мы довольно долго петляли по старой части города, развлекаясь по пути обрыванием кроваво-красных вишен, свисавших из-за заборов. Во время одного из таких «развлечений» я, подпрыгнув, случайно оглянулся и вдруг заметил, что шедший следом мужчина в серой неприметной рубахе испуганно шарахнулся в сторону и свернул в ближайший проулок. Мужчина показался мне чрезвычайно похожим на Митяню: тот же рост, та же походка… Лица, скрытого под глубоко надвинутой на лоб соломенной шляпой, я, естественно, не разглядел, но шел теперь, поминутно оглядываясь. По счастью, «серый человек» в поле зрения больше не попадал, и поселившаяся было в душе тревога постепенно рассосалась.

Когда мы подошли к воде, стала понятна причина наступившей за последний час давящей духоты: с юго-запада, со стороны украинских степей к городу медленно подползали грозовые иссиня-черные тучи.

– Срочно купаться! – объявила Настя, забравшись по пояс в реку. – А то, кажется, скоро дождь пойдет.

– Ничего страшного, – бодро бросился я следом, – мокрым лишняя вода не повредит.

Плавала девушка, видимо, неважно, поскольку далеко от берега старалась не удаляться – придерживалась мелководья. Я же, совершив на ее глазах несколько смелых кульбитов, решил продемонстрировать еще больший «класс»: эффектно доплыть аж до середины реки. Прохладные струи охотно понесли меня вперед и, не успел я оглянуться, отнесли от берега метров на двести. Здесь река делала широкий вираж, огибая полуостров, на котором стоял монастырь, поэтому неожиданно вовлекла меня в круговое течение, известное всем под названием «водоворот». Только если обычный водоворот имеет относительно небольшие размеры, здесь вода вращалась по большому, широкому кругу. Оглянувшись, я увидел быстро удаляющийся берег с машущей мне с него рыжеволосой русалкой. Спереди же на меня неотвратимо надвигался крутой, густо заросший деревьями берег с высокими монастырскими башнями. Спохватившись, я попытался было выгрести из пресловутого «круга», но тщетно: течение удерживало меня цепко.

«Ну и долго я тут буду барахтаться? – раздраженно подумал я, перестав сопротивляться стихии. – Может, позволить потоку отнести меня к монастырскому берегу?» И тут метрах в двух левее моего уха раздался сильный шлепок. Взглянув в его направлении, я увидел расходящиеся по водной глади круги. «Рыба, наверное, хвостом плеснула», – решил я. Однако очередной аналогичный шлепок заставил меня уже насторожиться, тем более что сначала над моей головой просвистел какой-то предмет. «Камень?» Я окинул взглядом ближайший к себе берег, но бросающего в меня камни «шутника» не обнаружил.

«Выстрел был сделан из тринадцатой бойницы…», – вдруг явственно прозвучали в сознании слова Владислава. От неожиданности я испуганно дернулся, и именно это, наверно, меня и спасло, ибо в тот же миг воздушная волна взъерошила мои волосы, а оглушительный шлепок по воде уже справа от уха едва не контузил. «Точно, пули! – дошло наконец до меня. – И, возможно, по мне лупят из той же "пушки", из которой стреляли по кладбищенской мишени!»

От ужаса я выскочил из воды чуть не до колен, вдохнул в легкие, насколько хватило сил, воздуха и… ушел под воду. Несмотря на испуг, ориентации в пространстве я не потерял и даже смог преодолеть под водой метров шестьдесят, вынырнув на этой дистанции лишь один раз, да и то на секунду. Просто сделал очередной глоток кислорода и вновь погрузился в воду. Повторить сей эксперимент еще и в третий раз уже не смог: сердце бешено колотилось, в горле пересохло, в глазах плавали красные круги.

Меж тем мой невидимый противник отступать от задуманного явно не собирался: стоило мне показаться на поверхности, как он тут же продолжил обстрел. Однако глубинное течение успело, к счастью, отнести меня от монастырского берега достаточно далеко, так что следующий всплеск-шлепок я услышал уже позади себя. Да и мои подводные усилия не пропали даром: я смог переместиться в неудобную для прицела в меня точку. А вскоре из виду исчезли и монастырские стены…

На «свой» берег я выбрался, едва дыша от пережитого ужаса. Настя недовольно начала мне что-то выговаривать, но я ее не слышал. Пробормотав в ответ оправдание: «Кажется, переохладился», я умчался переодеваться за раскинувшиеся поодаль заросли кустарника. Там же заодно и изверг из себя весь завтрак. Как ни странно, но после столь кардинального очищения организма мне существенно полегчало: звон в голове стих и даже вернулась способность оценить недавнюю ситуацию с юмором, пусть и несколько мрачноватым. «Что ж, – думал я, облачаясь в сухое, – нет худа без добра. Раз на меня совершается всего лишь по одному покушению в день, значит, сегодня ничего уже больше не грозит».

Успокоив себя подобным образом, я вновь почувствовал прилив сил, жажду жизни и желание совершать безрассудные поступки. Поэтому, вернувшись к спутнице, сходу предложил ей посетить какой-нибудь ресторан. Видимо, настроен я был весьма решительно, поскольку спорить со мной Настя не стала. Напротив, сменила гнев на милость, по-свойски взяла под руку и снова повела по витиевато петлявшим улочкам Лиходейского бугра. Путь наш закончился у мощных дубовых дверей явно старинного белокаменного здания, осевшего в землю почти по окна.

– Это – ресторан «Лабаз», – пояснила девушка, – самое популярное в городе заведение. Здесь и свадьбы справляют, и юбилеи, и даже поминки…

– Тогда, – ухватился я за литую латунную ручку, – милости прошу к этому шалашу.

Спустившись по ступенькам вниз, мы оказались в длинном зале со сводчатым потолком. Здесь было прохладно и приятно пахло живыми цветами. На стенах висели бутафорские мечи, щиты, топоры, алебарды и прочие образцы старинного русского оружия. На круглых столиках, покрытых белыми скатертями, возвышались светильники, стилизованные под рыцарские шлемы. Чуть слышно звучала мягкая атмосферная музыка, и на миг даже показалось, что я попал в дорогое столичное заведение. Проследовав почти до конца хитроумно перегороженного зала, мы разместились в небольшой нише, занавешенной подобием древней кольчуги. Довольно скоро подошла официантка – разбитная девица лет тридцати пяти в белом кружевном переднике.

– Что будем заказывать? – заученно осведомилась она, уже держа наготове блокнот и карандаш.

– Принесите, пожалуйста, – охотно начал диктовать я, – два салата из свежих овощей, грибочки маринованные, если есть, и… Из мясного что посоветуете?

– Баранину сегодня завезли – свежая, аж дымится.

– Отлично! Тогда, значит, еще два блюда из баранины с гарниром-ассорти и бутылку холодного вина.

– Молдавское есть, домашнее, – заговорщицки склонилась официантка к моему уху. – У нас прямые поставки.

– Несите, – согласно кивнул я. – А заодно сто пятьдесят водочки лично для меня, ну и, разумеется, селедочки к ней, огурчиков соленых… Словом, все то, что мужчины берут обычно для поднятия духа.

Девица, профессионально виляя бедрами, удалилась, а я спросил Настю:

– И часто здесь бываешь?

– Нет, всего один раз была, – смутилась она. – Мы выпускной здесь отмечали. Ребята наши к концу так напились, что лыка не вязали…

– Приставали, небось?

– Немножко, – улыбнулась воспоминаниям Анастасия. – Но особо разгуляться им не удалось, ведь нас, девчонок, родители встречали. Папа мой потом на машине развозил по домам некоторых…

– А какие здесь вообще перспективы для девчат-выпускниц? – перевел я разговор на менее интимную тему.

– Как и в любой провинции – почти никаких. Некоторые дурочки на турецкие пляжи официантками вербуются, надеются богатого иностранца подцепить. Большинство из них, правда, только болезни разные цепляют. Остальные просто по крупным городам разъезжаются: кто в Курск, кто в Ставрополь, кто в Мариуполь… В общем, смотря у кого где родственники проживают.

В этот момент к нам точно на крыльях подлетела официантка. Поставив на стол поднос с тарелками, она радостно произнесла:

– Ой, ну вы прямо как первые покупатели на рынке – почти ползала за собой привели! – Затем проворно расставила кушанья перед нами и столь же стремительно улетела.

Удивленно пожав ей вслед плечами, я налил Анастасии временно запрещенного в России молдавского вина и галантно провозгласил первый тост:

– За прекрасных дам!

Девушка без малейшего жеманства и даже с видимым удовольствием поднесла бокал к губам. Я же залпом осушил рюмку водки, и музыка сразу зазвучала чуть громче, а спутница стала выглядеть еще прекраснее. Потом мы завели с ней приятную беседу, в ходе которой, обоюдно забыв о почти двукратной разнице в возрасте, легко перешли на «ты». В разгар же этой идиллии в моем кармане затрезвонил мобильник, и я, извинившись, поднес его к уху.

– Слава, ты? Проснулся?

– Какой еще Слава?! – раздался в трубке голос Михаила. – Это я, Воркунов! Вчера твоего обещанного звонка так и не дождался, решил вот сам позвонить…

– Ой, извини, друг! Просто слышно тебя неважно, так что говори, пожалуйста, громче!

– Вот что мне удалось выяснить по твоим фигурантам, – повысил он голос. – Слушай или, если хочешь, записывай.

– Уже пишу! – торопливо выхватил я блокнот из кармана.

– Итак, Ниткин Федор Богданович. Родился 14 апреля 1931 года. В армии не служил. В 53-м окончил Волгоградское педагогическое училище, заслуженный учитель СССР. В Энске прописан по адресу: улица Лебяжья, дом 32. Не сидел, не привлекался и вообще ни в чем предосудительном замечен не был.

– Записал, продолжай.

– Лукавец Валерий Олегович, уроженец города Самары. Бóльшую часть срочной службы провел в Афганистане, куда отправился добровольно. Имеет государственные награды. После службы поступил в высшее Саратовское училище МВД. По его окончании занимал офицерские должности в ОВД Харькова, а после распада СССР работал в Воронеже. В 2002-м был переведен в Энск на должность начальника городского ОВД. Подполковник. По службе характеризуется положительно.

– Давай про третьего! – прокричал я в трубку, поскольку музыканты, как назло, заиграли еще громче.

– А вот Красновский среди всей троицы – личность самая колоритная. Родился в 1961-м, и завтра, кстати, у него день рождения, можешь поздравить. Коренной житель Энска. Окончил техникум коммунального хозяйства. Трижды привлекался к уголовной ответственности, причем последний раз был осужден на два года пребывания в колонии-поселении.

– На «химию», что ли?

– Ну да. А дальше начинается самое интересное. Через год был освобожден по амнистии, но место «ссылки» по какой-то причине не покинул: провел там еще полтора года исключительно по собственной инициативе.

– А в Энск когда вернулся? – поторопил я друга.

– Не выяснил, но можешь и сам подсчитать. За точку отсчета возьми приговор, вступивший в силу 16 мая 1998 года.

Закончив разговор, я какое-то время пребывал в полном оцепенении. По всему выходило, что времени для получения церковного сана у нашего Романа Даниловича попросту не было. Но если он не имел к Церкви никакого отношения, тогда почему его объявила настоятелем монастыря целая делегация священнослужителей? Неужели «ряженые»?!

– Идем танцевать, – потянула меня из-за стола раскрасневшаяся от вина Анастасия, после чего приветственно помахала кому-то рукой.

Я взглянул в том же направлении: на ее приветствие откликнулась сидевшая в двух столиках от нас темноволосая девушка в очках.

– Знакомая? – поинтересовался я.

– Да, бывшая одноклассница, – подтвердила Настя, – Соня Габер. Она и сама из коренных, и мальчика себе из нашего же города подобрала, Борю Маркина. Между прочим, золотой медалист. В университет собирается поступать, на экономический…

Безумолчно тараторя, девушка увлекла-таки меня, изрядно опьяневшего от выпитой натощак водки, на середину зала, и вскоре я уже выделывал вместе со всеми замысловатые коленца, а вокруг в бешеном хороводе кружились странно знакомые лица.

Глава 12. Подряд на раскопки

Казалось, то утро, которое до сих пор язык не поворачивается назвать «светлым», началось, едва накануне моя голова коснулась подушки. Во всяком случае глаза открываться отказывались категорически.

– Вставай, Александр, ну вставай же, – энергично тормошила меня Настяя. – Сам же просил разбудить тебя не позже восьми!

– Да, да, все правильно, спасибо, – вяло пробормотал я, придав наконец своему совершенно тряпичному телу вертикальное положение. – Только, Настенька, солнышко, свари мне, пожалуйста, кофейку покрепче…

За окном стоял серый мрак: низкие плотные облака щедро поливали землю дождевыми струями. Но выбраться в монастырь я должен был всенепременно. Чтобы именно сегодня окончательно определиться с дальнейшими планами: либо отец Аристарх разрешает мне довести работы на пруду до конца, либо на оставшиеся после вчерашнего кутежа деньги я покупаю билет до Москвы и – прощай, Энск! Поэтому, наскоро влив в себя чашку кофе, я помчался под дождем на центральную дорогу, где поспешно вскинул руку с зажатой в ней купюрой. Почти тотчас рядом притормозил серого цвета УАЗ.

– До монастыря подкинете? – крикнул я высунувшемуся в окно водителю.

– Залезай.

– Полтинника хватит? – спросил я уже в кабине.

– В храм Божий бесплатно доставлю, – отмахнулся он от моей бумажки.

Когда мы достигли монастырских ворот, они, к моему безмерному удивлению, распахнулись словно по мановению волшебной палочки, и УАЗ проследовал прямо до трапезной. Более того, на крыльце меня уже встречал сам настоятель.

– Всякий дождь есть благословление Божие, – изрек он вместо приветствия.

– Согласен, – пожал я его теплую ладонь. – Особенно если небеса разверзлись в день сорокапятилетия. С днем рождения вас, отец Аристарх!

Брови настоятеля удивленно поползли вверх, и он метнул вопрошающий взгляд на стоявшего за моей спиной косматого водителя УАЗа. Однако тот в ответ лишь красноречиво пожал плечами.

– Ладно, Александр, не до словоблудий сейчас, – вновь переключился на меня «святой отец». – Не в том мы пока положении, чтобы еще и мирские празднества отмечать. Однако для поддержания беседы распоряжусь-таки спроворить нам по десять капель. Вам ведь, – хитро глянул он исподлобья, – наверняка требуется поправка здоровья после вчерашнего вечера.

«Один-один, – мысленно усмехнулся я, входя вслед за ним в трапезную. – Решил показать, что не выпускает меня из поля зрения? Да мне это и без того было известно, зря обольщается».

Меж тем Роман Данилович привел меня в расположенное в дальнем углу трапезной помещение, бывать в котором мне еще не доводилось. Едва мы уселись за низкий, почтенной старины дубовый стол, как появился уже знакомый мне поваренок: принес крупные рижские шпроты, отварной, еще дымившийся картофель и тонко нарезанное сало, в каждый ломтик которого был завернута долька соленого огурца. В качестве основного блюда парнишка подал салат оливье, а в качестве аперитива водрузил на стол пузатый графин с каким-то напитком и две крохотные серебряные рюмочки.

– Ну что, произвели свои расчеты? – перешел к делу настоятель, когда поваренок удалился. – Хотелось бы услышать вердикт.

Солидно, как и подобает столичной знаменитости, я ответил:

– Магнитограмма показала, что на дне пруда покоятся целых три груды черного металла. Скорее всего немцы сбрасывали свои боеприпасы сразу через три проруби.

– Значит, тетка Варвара не обманула, – удовлетворенно крякнул «отец» Аристарх и свинтил шарообразную пробку с графина. – Надеюсь, вам уже известно местоположение этих залежей?

– С точностью до одного метра.

– Прекрасно! – воскликнул настоятель, наполнив рюмки и протянув одну из них мне.

– Пока не вижу повода для восторгов. Ведь если извлечение со дна опасных объектов и раньше-то представлялось делом непростым, – с трудом выговорил я, проглотив напиток не менее чем семидесятиградусной крепости, – то после сегодняшнего ливня данный процесс усложнится многократно. Разве только… – потянулся я вилкой за салом, нарочно сделав в разговоре загадочную паузу.

Не выдержав моего затянувшегося закусывания, настоятель подался вперед и жарко выдохнул:

– Что?!

– Разве что, – невозмутимо продолжил я, – за дело возьмутся истинные специалисты своего дела.

– А где мне таковых взять, не подскажете?

– Да особо далеко ходить не надо, – скромно откашлялся я, – один из них как раз перед вами сидит. – Заметив, что собеседник просиял от радости, я как можно равнодушнее произнес: – Только у меня проблемы небольшие возникли… Я ведь не рассчитывал задерживаться в ваших краях надолго: собирался лишь произвести разведку пруда магнитометром, да и отбыть восвояси. Словом, все взятые с собой деньги успел потратить, оставшейся суммы лишь на обратную дорогу хватит. Вот и выходит, что пришла мне пора домой возвращаться.

– Так вся проблема в деньгах? – удивленно всплеснул руками рыжебородый «батюшка».

– Точнее, в их отсутствии, – поправил я его. – Однако обещание свое я сдержу, конечно. Прикажите принести чистый лист бумаги, и я немедленно начерчу вам схему пруда и обозначу на ней места скоплений железа.

– А в какую сумму обойдутся услуги специалиста такого уровня как вы, например? – поинтересовался отец Аристарх, совершенно не отреагировав на мою последнюю фразу.

Я глубокомысленно поднял глаза к потолку и сделал вид, что задумался. Помещение, в коем мы находились, было небольшим, но очень высоким, и отчасти напоминало поставленный на торец спичечный коробок. Так и не узнав изображенного на потолочной фреске святого, я наконец объявил:

– Пятьдесят тысяч.

– Даю сто! – воскликнул тоном азартного игрока отец Аристарх и, точно фокусник, извлек из складок рясы и бросил на стол пачку тысячерублевок. – Остаетесь?

Крыть мне было нечем, да и ни к чему: как ни крути, а приехал я сюда именно ради дополнительного заработка. Поэтому без особого стеснения взял обтянутую банковской лентой пачку и прошелся ногтем по ее торцу. Сомнений в подлинности купюр у меня не возникло, и я благосклонно кивнул:

– Уговорили, остаюсь. – После чего, несмотря на бушующее в душе ликование (в Москве я такой суммы не зарабатывал и за год), деловито предложил: – Теперь надлежит уточнить обязанности сторон. В конце концов не деньги решают вопросы, а люди.

– Справедливо, – одобрительно закивал настоятель. – Хуже нет, когда между партнерами возникают разногласия, особенно в столь деликатном деле. Итак, мои требования к нашей сделке довольно скромны: хочу, чтобы все до единого предмета были перемещены со дна пруда на берег. Желательно, конечно, управиться до наступления осени. Со своей стороны обещаю всемерную поддержку и активное содействие по любым вопросам.

– Что ж, тогда, с вашего позволения, готов приступить к делу прямо сейчас, несмотря на непогоду, – заключил я, убирая деньги в карман. – Помощников, надеюсь, меня не лишите?

– Анатолий! – звонко хлопнул в ладоши настоятель вместо ответа, и на пороге тотчас вырос мой старый знакомец, явно дожидавшийся вызова за дверью. – Продолжаешь оставаться в распоряжении Александра Григорьевича. Попутно назначаю тебя старшим бригадиром: разрешаю приостанавливать любые другие монастырские работы и снимать с объектов столько людей, сколько потребуется.

– Понял, – коротко отозвался тот и повернулся ко мне: – Какие будут указания, командир?

– Построить около плотины будку, – ляпнул я первое, что пришло в голову, – и провести в нее электричество. И непременно трехфазное.

Новоиспеченный бригадир помчался выполнять задание, а я поймал на себе уважительный взгляд отца Аристарха.

– Ишь как, прямо с места в карьер, – изрек он.

– А чего тянуть? Раньше сядешь – раньше выйдешь, – не очень корректно ответил я, но собеседник вновь «пропустил» мои слова мимо ушей.

– Да, и еще одна просьба, Александр, – невозмутимо произнес он, – желательно сохранить наше маленькое предприятие в тайне. Равно как и результаты поисков.

– Буду нем как рыба, – искренне заверил я, ибо в данном вопросе наши интересы полностью совпадали.

На том наш небольшой фуршет и завершился, и я, слегка пошатываясь от совершенно оглушительной монастырской настойки, вышел на улицу. Дождь, по счастью, уже прекратился. В голове приятно звенело, карман оттягивала увесистая пачка денег, и жизнь снова казалась прекрасной и восхитительной. Все прежние страхи и опасения растворились, не оставив и следа.

С крыльца трапезной я увидел Толика, который, точно египетский надсмотрщик на строительстве пирамиды, уже зычно орал на толпу рабочих. Те же, облепив установленный на железные полозья строительный вагончик, толкали его в направлении сада. Замыкал процессию жилистый дядька с папиросой в зубах, на ходу разматывавший катушку электрического кабеля. «Вот это темпы! – чуть растерянно подумал я и побрел за ними. – Если так и дальше пойдет, придется срочно придумывать, как же все-таки очистить этот злосчастный пруд».

Несколько опрометчиво отрекомендовавшись настоятелю непревзойденным специалистом по части мелиоративных работ, я ведь на самом деле весьма смутно представлял себе, что надлежит делать в дальнейшем. С будкой и электричеством вышло, конечно, удачно: при руководстве каким-либо процессом всегда полезно иметь и крышу над головой, и электрический чайник под рукой. Зато сейчас, то и дело спотыкаясь о змеившийся по земле кабель, я чувствовал себя идущим на Голгофу Иисусом, ибо отчетливо сознавал, что не пройдет и получаса, как чересчур деятельный Толик потребует от меня новых указаний. Значит, чтобы не попасть впросак, нужно срочно разработать в уме список последующих действий.

Глава 13. Сливной колодец рядом с тайной

Пока рабочие выравнивали площадку и устанавливали вагончик в указанном мной месте, я продолжал ломать голову над проблемой очистки пруда. На экскаватор надежды не было: скорее всего он завязнет при первой же попытке продвинуться к центру водоема. А тут еще, как назло, прошедший ливень добавил воды, и теперь там, где совсем недавно я ходил по дну пешком, жирно пузырилась зеленая жижа. Радовала только ожившая после дождя растительность. Приглядевшись, я неожиданно заметил, что узкая часть травяного покрова за плотиной выглядит чуть зеленее соседних участков. Неспешно прогулявшись вдоль этой зеленой полоски, я стукнул себя по лбу: «Ну, конечно же! В прежние времена здесь, видно, пролегало образованное небольшим родником русло, а потом в чью-то "светлую" голову пришла идея перегородить его плотиной. В результате сначала образовался пруд, а по прошествии многих лет… возникли и все мои нынешние проблемы».

Прошагав по высохшему руслу до конца, я уперся в каменную стену. Как ни странно, упиралось в нее и само русло источника. Данный факт меня удивил. «А куда же тогда девались излишки воды после паводков, если в стене нет водостока? – задумался я, присев на корточки. – Или он просто зарос травой с течением времени?»

Раздумья мои были прерваны шумно подбежавшим Толиком.

– Бытовку поставили, а электричество подключат после обеда, – отрапортовал он.

– Отлично, – поднялся я. И спросил: – А у тебя, случаем, нет при себе ножа или, к примеру, отвертки?

– Есть, – с готовностью протянул мне Толик складной нож с деревянной рукояткой.

Я вновь присел, прочертил лезвием на каменной кладке несколько вертикальных линий и распорядился:

– Пришли сюда двух человек с лопатами – пусть выкопают тут яму глубиной метра в полтора. А других двух-трех самых крепких отправь на расчистку верхней части плотины.

Вскоре сверху, из монастырского хозблока, были доставлены ломы, лопаты, рукавицы, и работа закипела. Первыми мне дружно замахали руками, приглашая подойти, рабочие с плотины.

– Смотрите-ка, – звонко ударил один из них ломом по скользкой от грязи земляной отсыпке, – мы тут каменную плиту нащупали.

И точно: на дне расчищенного пятачка размером полтора на полтора метра виднелась квадратная гранитная плита с небольшим отверстием в центре. Не удержавшись, я схватил лопату и попробовал с ее помощью приподнять плиту, но попытка оказалась тщетной. Тогда участники импровизированного «консилиума», то бишь небритые мужики в забрызганных грязью и бетонным раствором робах, наперебой принялись делиться со мной советами.

– Здесь надо «ворот» поставить, – авторитетно заявил один из них, – примерно такой же, как на центральном колодце.

– А вместо веревки использовать цепь, – подхватил второй. – Изогнуть кусок арматуры, просунуть его в эту дырку, зацепить цепь на трубе и потом крутить. Такая тяга все сто кило подымет.

– Думаете, плита сто килограммов весит? – спросил я недоверчиво.

– Ишшо как бы ни все двести! – чуть ли не хором ответили мужики. – Толщины-то ведь ее мы не знаем!

Прислушавшись к их советам, я отправил нескольких человек во главе с Толиком в мастерские – сколачивать кóзлы для переносного «ворота», а сам остался у плотины. Но вскоре меня призвали рабочие, копавшие яму у стены.

– Гражданин начальник, – доложил один из них, когда я приблизился, – здесь внизу сплошной камень.

Заглянув в выкопанную ими довольно глубокую яму, я увидел точно такую же, как на плотине, каменную плиту, только чуть длиннее и без отверстия. Главная же неприятность заключалась в том, что данная плита упиралась прямо в фундамент стены, начисто хороня мою мечту о наличии здесь «водостока».

– Молодцы, мужики, на славу постарались, – ободрил я тем не менее работяг. – Сходите теперь наверх и принесите мне лестницу. Самую длинную, какую только найдете.

Когда они ушли, поднял одну из брошенных ими лопат и продолжил расширять яму. В итоге достиг вскоре обреза второй плиты, лежавшей впритык к первой. Закралась мысль, что обе они прикрывают некий подземный коллектор, но твердой уверенности в том у меня не было. Спрыгнув вниз, я тщательно обследовал стык и на одном из краев второй плиты обнаружил небольшой скол. Несколько раз ударил по нему так и не возвращенным Толику ножом, увеличив тем самым сначала его размеры, а затем продолбив и узкую щель.

Выбравшись из раскопа, я быстро срезал с ближайшего куста тонкую длинную ветку, после чего снова спустился вниз и просунул ее в образовавшееся отверстие. К моей безмерной радости, прутик углубился в него на всю свою длину. Значит, пришел я к выводу, слив для излишков воды в монастыре все же имелся! Оставалось найти подтверждение своей догадки по ту сторону стены. «Должны же сохраниться хоть какие-то следы от стекавшего ранее с холма ручейка», – резонно рассудил я.

Любопытство свое я удовлетворил с помощью принесенной по моей просьбе лестницы, оказавшейся, правда, немного короче стены. Тем не менее, взобравшись по ней до конца и подтянувшись на руках, я оказался на изрядно выщербленном бордюре. Полежал какое-то время плашмя, а потом, набравшись смелости, поднялся на узком каменном основании во весь рост.

Вид с почти восьмиметровой высоты открывался воистину фантастический, но любоваться отсвечивающей сталью лентой реки, с обеих сторон обрамленной лесным одеянием, и хаотически громоздившимся слева от монастыря городом было некогда. Медленно опустившись на колени и вытянув в качестве своеобразного противовеса одну ногу назад, я придвинулся к самому краю и посмотрел вниз. Догадка моя подтвердилась: уходившая к подножию холма узкая ложбинка красноречиво свидетельствовала о том, что слив под стеной был, причем проходил прямо сквозь ее фундамент.

– Александр Григорьевич, – послышался снизу встревоженный голос Толика, – слезайте оттуда немедленно!

– Уже спускаюсь, – успокоил я его и, вновь распластавшись животом по бордюру, нащупал ногой верхнюю перекладину лестницы.

Оказавшись на земле, увидел уже доставленные к пруду кóзлы, которые мы общими усилиями водрузили над плитой, закрепили в ее отверстии стальной стержень, приваренный к концу цепи, и с помощью этого сооружения примерно с десятой попытки выдрали все-таки каменный квадрат из облепившей его глины. Под плитой обнаружился колодец, из которого за версту несло сыростью, однако отсутствие гнилостного запаха позволяло надеяться, что он каким-то образом сообщался все долгие годы с внешней атмосферой. Заметив выступавшие из стенок колодца ржавые скобы, я вознамерился было спуститься по ним вниз, но меня решительно остановил Толик:

– Ну уж нет, теперь я сам полезу! Не хватало мне от настоятеля лишнего нагоняя…

Помимо осмотра Толик произвел еще и обмер колодца, благодаря чему я узнал, что глубина его составляет три с половиной метра. В нижней части колодца бригадир обнаружил начало узкого прямоугольного тоннеля, ведущего в сторону монастырской стены и наполовину засыпанного сейчас разным мусором, но явно пригодного для прохождения по нему водного потока. Во всяком случае Толик сообщил, что даже видит в конце туннеля слабый свет. Второй такой же тоннель, обнаруженный им в колодце, вел в сторону пруда, но располагался чуть выше и был намертво забит окаменевшей смесью глины и прутьев.

После проведенной помощником разведки я хотел объявить всеобщий перекур, но Толик снова меня опередил:

– В монастыре час обеда наступил. А повара тамошние опоздавших не любят.

– Да, да, конечно, сходите пообедайте, – без проблем согласился я.

– А вы?

– Да я не голоден. Но если принесешь чего-нибудь пожевать – не откажусь. И заодно, будь другом, попроси у поваров для меня чайник электрический, чай, кофе, сахар и сушек. А то электричество скоро подведут, а пустую воду хлебать не хочется.

Как только все ушли, я первым делом спустился в колодец: решил осмотреть его самолично. Когда глаза адаптировались к царившему внизу полумраку, наглядно убедился, сколь замечательно и остроумно он устроен. И вот теперь здесь появился я и должен буду его либо разрушить, либо существенно повредить. На первом этапе – вырыть с внешней стороны глубокую яму, а потом удалить снаружи и изнутри минимум два каменных бруса. Второй этап, во время которого предстояло удалить земляную стенку, отделявшую сейчас колодец от водной массы пруда, беспокоил меня больше всего. Вдруг эта стенка обрушится в самый неподходящий момент и землекопов затопит потоком смешанной с илом воды? Тогда их смерти окажутся на моей совести…

Дабы избавиться от неприятных мыслей, я поспешил выбраться из колодца наружу. А когда уперся взглядом в оставленную у стены лестницу, решил совершить повторное путешествие наверх, чтобы осмотреть территорию, скрытую за воротами «Кубика». Быстро вскарабкавшись на каменный гребень, пополз по нему на манер бабуина, то есть на четвереньках. Впрочем, подобные ухищрения помогли мне продвинуться по стене лишь метров на сорок, ибо далее она еще более сузилась. И поскольку порывистый ветер, то и дело налетавший с запада, слегка стих, я снова рискнул – поднялся на ноги.

Осмотр прилегавших к этой части монастыря окрестностей позволил получить кое-какую информацию. Во-первых, «Кубик» напоминал по форме довольно большой и ничем сверху не прикрытый квадратный колодец. По состоянию каменной кладки я понял, что создавался он в спешке, ибо толщина и качество тамошних стен не шли ни в какое сравнение с аналогичными параметрами соседней надвратной башни. Во-вторых, я неожиданно обнаружил неподалеку от монастыря не замеченный мною ранее обширный полуостров, густо заросший высокими плодовыми деревьями. А в центре лесного массива различил свободное от деревьев пространство почти идеальной овальной формы, на котором располагалось непонятное сооружение коричневого цвета.

Дав себе слово непременно побывать на загадочном полуострове, я снова присел, осторожно развернулся и двинулся в обратную сторону. Следовало торопиться: в любой момент к плотине могли вернуться рабочие, и я совершенно не был уверен, что кто-то из них не доложит потом о моих художествах настоятелю, ссориться с которым в мои планы пока не входило.

Глава 14. Интерес официальных властей

Желающих подвезти меня до пристани на сей раз не нашлось, и я отправился к ней своим ходом. Удачно найденный способ осушения пруда и нежданно-негаданно свалившаяся на меня круглая сумма денег наполняли душу благоговейным трепетом, и мечталось лишь об одном: скорее добраться до любимого дивана, заботливо согретого пушистым Котофеем, и вволю отоспаться.

Благостные мысли мои были прерваны выросшим на пути подобно грибу неопрятному мужичонке из породы тех, кого в народе называют «метр с кепкой».

– Дай прикурить, братан, – нетрезвым голосом попросил он, жуя губами мятую сигарету, по чьему-то явному неразумению названную «Примой».

– Не курю, – попытался я обогнуть его по крутой дуге.

Однако настырный мужичок ломанулся мне прямо под ноги, и наше с ним соударение вышло достаточно жестким. Во всяком случае от встречи носом с моим коленом заросший щетиной курилка отлетел почти на метр в сторону и, громко воя, колобком покатился по траве.

– Убивают! – беспрерывно вопил он, совершенно не обращая внимания на мои попытки помочь ему подняться. – На помощь!..

Неожиданно кто-то с силой закрутил мне руки за спину. Я попробовал вырваться, но после мощного удара под колено рухнул лицом вниз, словно подстреленный на охоте зверь. Правда, когда почувствовал защелкнутые на запястьях наручники, слегка успокоился: значит, меня всего лишь задерживают сотрудники милиции, а не похищают неведомые местные бандиты. Поэтому мигом перестал сопротивляться и добровольно проследовал к милицейскому УАЗу, подкатившему к «месту происшествия» совершенно бесшумно.

В машине меня и коротконогого «потерпевшего» усадили в темный дальний отсек, и поскольку руки у мужичка были, разумеется, свободными, он всю дорогу грозил мне кулаком и злобно скалился. Я же вынужден был всякий раз демонстрировать ему лишь свое «ударное» колено. Наконец двигатель УАЗа всхрапнул в последний раз, и дверцы кузова со скрежетом распахнулись. Два круглолицых парня в форменных рубашках вытащили наружу сперва мужичка, а потом меня, после чего ввели обоих в отделение милиции. Стараясь не давать представителям правоохранительных органов поводов для излишнего раздражения, я добросовестно и вежливо ответил на все вопросы сидевшего за стеклом дежурного. По окончании процедуры обыска и завершении всех формальностей меня освободили от наручников и отвели в камеру предварительного заключения, где я тут же улегся на деревянные нары и принялся приводить мысли в порядок.

В итоге пришел к выводу, что вся операция по моему «задержанию» была ловко кем-то спланирована, а встреча с мужичонкой – инсценирована. Иначе с чего бы на невзрачном пустыре, где кроме меня да этого небритого придурка никого поблизости не наблюдалось, вдруг – бац! – и патруль нарисовался?! А милицейский автомобиль, судя по всему, просто до поры до времени таился в ближайших кустах.

– Задержанный, на выход! – раздался грозный голос надзирателя, и дверь камеры с лязгом отворилась.

В сопровождении молчаливого милиционера я миновал изогнутый буквой «Г» коридор и оказался вскоре в унылого серого цвета комнате с направленной на меня настольной лампой. На мгновение из круга мутного света выплыло волевое мужское лицо, и жесткий, воистину «ментовской» голос скомандовал:

– Свободен, Володя. Понадобишься – вызову. А вас, задержанный, прошу к столу.

Я повиновался: сел на единственный свободный стул, положил руки на колени и изобразил самую дружелюбную улыбку, на которую только был способен. Обладателя столь замечательного голоса я узнал: передо мной сидел тот самый человек, для чьей бани несколько дней назад мы с Татьяной подвозили резные балясины.

– Напрасно, гражданин, вы так беспечно улыбаетесь, – осадил меня восседавший за столом офицер с погонами подполковника. – За нападение на человека и нанесение ему побоев вы подлежите наказанию в уголовном порядке. Как минимум – по статье «Хулиганство». – Я послушно «стер» улыбку с лица, и он, полистав мой паспорт, продолжил: – Стало быть, вы у нас Александр Григорьевич… Что ж, Александр Григорьевич, объясните мне для начала, откуда при вас оказалась столь крупная сумма денег?

– Заработал.

– Да ну?! Тогда за какую работу и за какой срок, интересно? Или, может, покажете мне копию трудового договора? Молчите? Нет, значит, у вас такового. Ай-яй-яй, досада-то какая! В таком случае денежки у вас придется изъять до выяснения их, так сказать, истинного происхождения. – Отложив паспорт, подполковник взялся за мой блокнот. – Надо же, какие странные записи, я только в фильмах про разведчиков такие видел, – «удивленно» покачал он головой. – Ну и что эти столбики цифр обозначают?

– Это цифры с магнитограммы, геофизические данные, – коротко ответил я, догадавшись, что «дознаватель» надо мной попросту издевается, раз хочет обвинить еще и в государственном шпионаже.

– А мне вот эти ваши «геофизические данные» почему-то зашифрованным текстом кажутся, – саркастически улыбнулся офицер и снял трубку с телефонного аппарата. – Василий, соедини-ка меня по-шустрому с областным управлением ФСБ. – Спустя некоторое время в трубке завибрировал чей-то голос, и подполковник «недовольно» наказал невидимому собеседнику: – Ладно, когда дозвонишься, передай сам, что данное дело отлагательств не терпит. Скажи, что до утра мы этого субчика у себя, конечно, подержим, но утром пускай забирают. Да, и срочно пробей по «системе» вот эти цифры, – он продиктовал номер и серию моего паспорта. – Сдается мне, что документик этот липовый…

Спектакль разыгрывался передо мной по всем канонам так называемого «милицейского» жанра. Следовательно, решил я, пока допрос от морального давления не перешел к давлению физическому, пора включаться в этот спектакль и мне. Например, проявить хотя бы некоторую заинтересованность в налаживании мирного диалога.

– Я понимаю, конечно, Валерий Олегович, – отвесил я уважительный поклон, как только трубка вернулась на место, – что вы человек опытный – и Афган прошли, и орденоносец, и много других подвигов совершили, – но, поверьте, я отнюдь не заморский шпион. И в ваш город прибыл с самыми что ни на есть прозаическими целями.

– Мы разве знакомы? – Сохранить бесстрастное выражение лица подполковнику удалось, однако в его голосе я уловил некоторое напряжение.

– Нет-нет, в личном знакомстве мы с вами не состоим, просто буквально пару дней назад я помогал выгружать к вашей будущей бане привезенные из Лисовок деревянные детали. И вы тогда еще приветливо помахали мне с крыльца…

– Было дело, припоминаю, – нехотя выдавил из себя собеседник. – Просто солнце в тот момент било прямо в глаза, вот и не удалось разглядеть вас отчетливо. Однако вернемся к делу, – торопливо сменил он тему. – И в чем же конкретно состоят ваши «прозаические цели»?

– По просьбе настоятеля местного монастыря провел геофизическую разведку части подведомственной ему территории. Проще говоря, с помощью протонного магнитометра изучил акваторию монастырского пруда.

– Пруда?! – «удивленно» переспросил Лукавец. – И для чего же, интересно, настоятелю это потребовалось?

– Отец Аристарх надумал сей водоем почистить, но опасается возможного наличия на дне утопленных во время войны боеприпасов.

– И, значит, деньги…

– Именно так, – на лету схватил я намек. – Изъятые у меня при обыске деньги я получил лично от настоятеля монастыря для организации работ по очистке пруда. Сами понимаете: и технику нужно нанять, и людям заплатить…

На протяжении всей моей тирады Лукавец «добродушно» кивал головой, словно китайский болванчик, и вдруг застыл и резко перебил вопросом:

– Так что конкретно вы обнаружили на дне пруда?

Почувствовав себя под его удавьим взглядом жертвой-лягушкой, я как можно убедительнее ответил:

– Увы, мой прибор способен регистрировать только наличие залежей железа, но отнюдь не контуры предметов, из него изготовленных. Металл на дне действительно есть, но что он собой представляет – гусеницу от трактора или грузовик со снарядами, – мне пока неизвестно. Чтобы выяснить это, необходимо слить из пруда всю воду и размыть ил.

– И как скоро вы рассчитываете завершить данный процесс? – уже более буднично поинтересовался офицер.

– Ну, если завтра утром вы отправите меня в окружное управление ФСБ, то боюсь, не ранее следующей весны, – осмелился съязвить я.

– Ох уж мне эти москвичи, – криво улыбнулся подполковник, – так и норовят нарваться на неприятности. И как же предлагаете мне с вами поступить?

– Лучше всего с миром отпустить, а всю информацию о моем «задержании» стереть, – смиренно сказал я, уже поняв, что подполковнику от меня что-то нужно.

– Что написано пером – не вырубить топором! – отрезал Лукавец. – Может, мне еще и эти улики выбросить? – веером раскинул он передо мной несколько снимков.

Я склонился над столешницей: на каждой фотографии красовался сегодняшний мужичонка-провокатор, демонстрирующий в разных позах многочисленные синяки и ссадины на обнаженном до пояса тщедушном тельце.

– Но это же «липа»! – не выдержал я.

– Липа не липа, а судить вас будут на основе конкретных фактов. Жертва нападения имеется, следы побоев зафиксированы, все показания в дело уже подшиты, осталось только дату поставить… Ну так что, господин геофизик, – подполковник неожиданно поднялся и грозно навис надо мной всей своей внушительной массой, – согласны на сотрудничество с правоохранительными органами?

– Согласен, – уныло промычал я.

– Ответ правильный, – с довольным видом вернулся он на место. – В таком случае когда сможете доложить, что именно спрятано в пруду нашего святоши?

– Надеюсь, послезавтра, ближе к вечеру, я уже будут располагать интересующей вас информацией. Если предоставите контактный телефон, я смогу…

– Договоримся иначе, – перебил меня Лукавец. – Где центральная аптека находится, знаете? – Заметив, что я задумался, пояснил: – Старинное двухэтажное здание с витой башенкой наверху…

– Да, да, припоминаю – видел такое, – кивнул я.

– Так вот в помещении этой аптеки, слева от входа, на стене висит черный телефон. Именно им и будете пользоваться для связи. Наберете знакомые «02» и окажетесь на прямой связи с дежурным. Чтобы третьих лиц в наши дела не посвящать, назоветесь… Какой бы мне вам псевдоним придумать?… – Валерий Олегович на секунду умолк, а потом воскликнул: – О, будете у меня «Землекопом»! Словом, скажете дежурному так: «Землекоп готов доложить о ходе работ». И все. Потом сразу выходите на улицу и ждите машину, на которой вас доставят ко мне…

Спустя полчаса я уже стоял на улице и трясущимися руками застегивал на запястье браслет часов, которые мне выдали вместе с прочим ранее изъятым имуществом. На циферблате значилось 22: 20, в голове стоял кромешный сумбур, и лишь моросивший дождь слегка привел меня в чувство. Поняв, что до любимого дивана мне сегодня уже не добраться, я, словно побитый пес, снова затрусил к Кошельковым. Всю дорогу мозг сверлила поговорка «Незваный гость хуже татарина», но волновался я зря: встретили меня как всегда приветливо, хотя и шепотом.

– Родители уже спать легли, – предупреждающе прижал палец к губам Слава, открыв дверь. – А вообще-то здорово, что вы пришли! Мне вам столько всего показать и рассказать нужно!

Выпорхнула из своей комнаты и Анастасия. Полупрозрачный голубой халатик великолепно смотрелся на фоне ее тщательно уложенных сегодня волос, и мне даже подумалось, что она весь нынешний день провела в салоне красоты.

– Ой, Саша, да ты же промок до нитки! – всплеснула руками девушка. – Сейчас найду что-нибудь сухое…

Как только она удалилась, Владислав энергично потащил меня к себе. Будучи вконец измученным, я тем не менее безропотно последовал за ним, надеясь, что чем быстрее он продемонстрирует мне свои находки, тем скорее я получу возможность отправиться на раскладушку. Но едва он откинул лежавшую на полу в углу комнаты старую скатерть, как от моей усталости не осталось и следа. Еще бы! Не каждый день встречаешься с подобными раритетами! А тут передо мной в ряд лежали две винтовки Мосина, одна 10-зарядная винтовка СВТ, два автомата МП-40, более известные под названием «Шмайсер», и немецкий карабин! Причем все оружие было в неплохом состоянии и даже лоснилось свежей смазкой.

– Полдня приводил все это добро в порядок, – с гордостью поднял Славик одну из винтовок, – поначалу-то оно прескверно выглядело. Там, кстати, еще много чего лежит, просто притащить все сюда за раз нереально.

– Да как же ты это-то оружие умудрился домой доставить?! – потрясенно спросил я.

– Велосипед выручает, – хитро подмигнул парень. – Пару драных мешков и обрубок троса там же, на разработках отыскал, упаковал с их помощью сколько смог поднять и к велику приладил. Ну, а как стемнело, покатил к городу… Да, у меня ведь кое-что и специально для вас припасено! – Он извлек из ящика с туристическими принадлежностями продолговатый сверток, напоминающий по форме завернутого в тряпку крупного леща, однако когда этот «лещ» коснулся стола, раздался отчетливый металлический звук. – Я как это увидел, сразу подумал, что вам понравится. Любуйтесь! – откинул он последний слой тряпицы, и я действительно ахнул.

Глазам во всей своей первозданной красе предстал легендарный пистолет, виденный прежде лишь в фильмах про революцию да в музее Советской Армии. Лишь ощутив тяжесть оружия в руках, я поверил, что 10-зарядный маузер модели 1898 года мне не мерещится.

– Заряжен? – на всякий случай поинтересовался я.

– Нет, – успокоил меня Владислав, – я прямо на месте каждый ствол проверил.

Я оттянул затвор, поднес пистолет к уху и плавно нажал на спуск. Механизм, придуманный мудрым немцем, радостно щелкнул, доказав тем самым не подвластную годам боеспособность.

– Хорошая штука, солидная, – с сожалением вернул я маузер на стол, – могла бы пригодиться, да жаль, патронов к ней не найти. К тому же великовата, чтоб в кармане ее носить. Ей самое место в укромном уголке за диваном, чтобы достать, например, в День Победы, полюбоваться да обратно спрятать. Так что упрячь, дружок, эту красоту куда подальше: не ровен час, родители увидят.

– А, они ко мне давно уже не заходят, – небрежно отмахнулся Владислав. – Моего бардака, видите ли, не переносят. Но вы правы: завтра же все это хозяйство на чердак переправлю. Тем более что все равно для новой порции место понадобится. Вы как, не хотите мне компанию составить?

– Увы, друг, меня пока монастырский пруд не отпускает. Дел по горло.

– Ха, отец Аристарх, небось, мифический клад преподобного Игнатия мечтает отыскать? – хохотнул юноша. – Так это же сказки для дошколят!

– Ну, я бы не стал заявлять столь категорично, – многозначительно взглянул я на собеседника.

– Что, – сдавленно просипел он, враз посерьезнев, – неужто не сказки?!

– Легенда вполне может оказаться и правдой, только тсс! – приложил я палец к губам. – Об этом никто кроме нас с тобой знать не должен, но я, как назло, постоянно нахожусь под прицелом десятков глаз…

Наш конспиративный разговор прервала Анастасия: войдя в комнату, вручила мне сначала полотенце и малиновой расцветки сухую рубаху, а потом – кружку молока и тарелку с ароматными кренделями. И после того как последний глоток молока перекочевал из кружки в мой рот, непреодолимая сила поволокла меня к раскладушке. Повесив промокшую под дождем одежду на балконную бельевую веревку, я торопливо забрался под одеяло и блаженно закрыл глаза. Из обступившего меня мрака невольно начали всплывать картинки минувшего дня. Вот рыжебородый настоятель протягивает мне серебряный «наперсток» с настойкой, вот рабочие толкают вперед будку-вагончик, вот под ногами качается выщербленная грань стены… И вдруг я понял, что именно видел на полянке за «Кубиком», – трубу! Обычную сильно закопченную трубу. Вот только непонятно, где находилась печь, которой могла бы принадлежать эта труба: казалось, она торчала прямо из земли… А в следующую минуту я уже крепко спал.

Глава 15. «Грязная» диверсия

«Срочно, срочно в монастырь! Не дай Бог начнут спуск воды без меня!» – эта паническая мысль буквально подбросила меня с подушки, едва лица коснулись первые лучи солнца. Стараясь не разбудить безмятежно спавшего Славика, я тихо вошел в его комнату и доел остатки вчерашних кренделей. Взгляд случайно упал на забытый на столе маузер, вернее, на оттиснутый в основании ствола шестизначный, но очень легко запоминающийся номер: 123456. Прикрыв оружие тряпкой, я мышкой скользнул в коридор, но столкнулся там с вышедшей из ванной Анастасией. Мы пожелали друг другу доброго утра, и я сразу принялся прощаться.

– Ну вот, – обиженно надула губки девушка, – а я как раз сырники приготовила, хотела тебя угостить…

Огорчение ее было столь искренним, что я покорно проследовал за ней на кухню и с удовольствием «угостился» почти дюжиной очень вкусных творожных колобков и чашкой кофе. Попутно надумал оставить отсыревшую в кармане и оттого несколько распухшую пачку денег Насте на хранение, ибо продолжать таскать такую сумму с собой посчитал неразумным. Отсчитав десяток зеленых бумажек (на всякий случай!), я положил их в нагрудный карман арендованной малиновой рубахи, а остальные деньги протянул девушке.

– Это еще зачем?! – удивленно отпрянула она.

– Пусть пока у тебя побудут, а то вдруг я опять под дождь угожу. Боюсь, они тогда окончательно размокнут.

– Как скажешь, – послушно кивнула девушка и убрала купюры в карман передника.

Я меж тем решил разделаться с еще одной проблемой: пока мой московский друг не ушел на работу, загрузить его очередной головоломкой. Достал мобильник, набрал номер Воркунова и попросил:

– Михайло, голубчик, мне снова твоя помощь требуется, не откажешь?

– Опять чью-то подноготную узнать? – скучно зевнул он. – Валяй!..

– Да, только на сей раз – подноготную пистолета марки «Маузер» с номером 123456.

– Это что, розыгрыш? – насторожился Михаил.

– Отнюдь. Ствол с таким забавным номером у меня сейчас за стенкой лежит. За информацией обратись в музей Российской Армии – там у меня «шапочный» приятель Андрюха Пузырев научным сотрудником подвизается, и у него есть выход на электронную базу личного и наградного оружия. Телефона его я не помню, но дозвонись, будь другом, до справочной музея и спроси – должны сообщить. А я пока закругляюсь – у меня батарейка на пределе.

…Когда я прибыл в монастырь, работа на пруду шла полным ходом. Проинспектировав колодец, остался доволен: у его восточной стены уже была прорыта глубокая траншея, а в центре внутренней кладки зияла приличных размеров дыра.

– Здравствуйте, Александр Григорьевич, – косолапо подскочил ко мне Толик.

– Доброе утро, бригадир! Молодцы, славно поработали, – похвалил я его. – А что у нас с мотопомпой?

– Только к обеду обещали подкатить, – виновато развел он руками. – С трудом отыскал эту машинку у пожарных, а они ее уже пять лет не запускали… Но обещали наладить. Зато выпросил у них заодно двести метров брезентовых рукавов…

Когда запланированные мною еще со вчерашнего вечера работы были завершены, приступили к строительству деревянного моста, по которому можно было бы докатить арендованную мотопомпу до центра пруда. Я собственноручно вбил первый колышек в точку начала возведения моста, повесил на него, словно флаг, малиновую рубашку и дал сигнал к укладке первого пролета. Потом наравне со всеми шлепал босиком по отсыревшему после дождей дну, вколачивая в него кувалдой опорные столбы. Извозился, конечно, безмерно, но энтузиазма подобная ерунда не умерила.

Протянув к центру пруда прочные вертикальные опоры и закрепив на них горизонтальные брусья, спустя еще час мы покончили с настилом, так что когда нам доставили обещанную помпу, мост был практически готов. Однако с учетом обеденного перерыва непосредственно к началу очистки пруда мы смогли приступить только к пяти вечера. Правда, до этого успели опробовать и переносной водопровод, подсоединенный к пожарному гидранту у ворот монастыря, и произвести пробный запуск мотопомпы, выдавшей нам мощный фонтан воды высотой метров в двадцать. Теперь, чтобы все это заработало в комплексе, оставалось лишь избавиться от неширокой полоски земли, отделявшей пруд от дыры в плотине.

– Ну что, отворим врата ада? – взяв инициативу на себя, Толик схватил штыковую лопату с длинной ручкой и задорно всем подмигнул.

Обмотав бригадира заранее приготовленной веревкой, мы привязали другой ее конец к мосту, и он спустился в раскоп. Первый удар, второй, третий… Упругая резиноподобная глина поддавалась неохотно. Заметив, что и без того выдохшийся за день помощник взмахивает лопатой все реже, я приказал ему возвращаться. С помощью страховочной веревки рабочие вытянули Толика наверх, а я, обмотавшись той же веревкой, бодро спустился на его место и принялся размеренными ударами заступа расширять и углублять уже пробитое им небольшое отверстие.

Чтобы начать задыхаться, мне хватило и десяти минут, но тут, по счастью, я почувствовал, что с каждым очередным ударом глина становится все мягче. Это обстоятельство придало мне сил, и, размахнувшись во всю ширь канавы, я что есть мочи вонзил лезвие лопаты в подкоп. Тотчас раздался чавкающий звук, и к моим ногам устремился тонкий ручеек жидкой грязи.

– Ура, – радостно завопил я, – пошла руда!

Лопата, как назло, крепко увязла в глине, и пока я расшатывал ее черенок, вода из пруда, обретя долгожданную свободу, начала бить из пробитой дыры уже фонтаном. Заметив, что уровень мутной жижи неуклонно повышается, я плюнул на злополучную лопату и крикнул, чтобы меня начинали вытаскивать. Веревка резко натянулась, раздалось дружное: «Раз-два, взяли!», затем последовал мощный рывок, и мои ноги с громким хлюпом выскочили из засосавшей их грязи. Увы, ненадолго. Влекущая вверх сила неожиданно исчезла, и я… с треском шлепнулся обратно.

«Похоже, веревка лопнула, – мелькнула в голове паническая мысль. – Вот черт! Как же теперь выбираться-то?!» Относительно сухие несколько минут назад стенки раскопа были теперь забрызганы скользкой, подобной размокшему мылу тиной, и выкарабкаться на твердую поверхность самостоятельно не представлялось никакой возможности: все мои отчаянные прыжки не приблизили меня к спасению ни на йоту. Ситуация накалялась, и тогда я решил попытаться протиснуться в колодец вместе с потоком.

Набрав полную грудь воздуха, я зажмурился и нырнул в черную, лавиной несущуюся мимо меня липкую жижу. Ориентируясь на ощупь, достиг вместе с потоком заветной пробоины, почувствовал глухой удар по барабанным перепонкам, сделал несколько судорожных движений и понял, что проскользнуть в дыру не удается. «Раздеться! – молнией пронеслась в голове спасительная идея. – Срочно снять проклятые штаны! Уж лучше выбраться отсюда голышом, чем утонуть в одежде!» Отчаянно засучив ногами, я стал поочередно избавляться от пропитанных илом и потому задубевших штанин, радуясь в душе, что отправился в раскоп босиком. И стоило мне избавиться от джинсовой обузы, как плотная и бурлящая жижа тотчас вдавила мое тело в отверстие, а потом вытолкнула вверх, словно пробку из бутылки. Я жадно глотнул порцию воздуха и принялся судорожно шарить по стенкам колодца руками, ибо продолжал оставаться слепым как крот. Ухватившись наконец за одну из скоб, начал карабкаться вверх со скоростью киношного человека-паука.

Наверху меня встретил… гомерический хохот. Да я и сам, наверное, от души повеселился бы при виде выскочившего из колодца грязного чучела. Впрочем, Толик, прикрикнув на подчиненных, тотчас отвел меня к помпе и щедро окатил водой из пожарного рукава, благодаря чему я вновь обрел зрение и стал похож на человека. А уж когда натянул рубашку, и вовсе превратился в начальника, пусть пока и бесштанного.

Наскоро приведя себя в порядок, я помчался обратно к колодцу, лелея надежду, что вслед за мной всплыли и мои джинсы. Ведь в них, в заднем кармане, остались восемь тысяч из тех десяти, которые я оставил себе на непредвиденные расходы, уходя утром от Кошельковых (еще две тысячи покоились в нагрудном кармане рубашки).

Мое появление вызвало у рабочих новый приступ хохота: оказывается, второпях я забыл избавиться от веревки, и теперь она волочилась за мной по земле наподобие нечаянно выросшего хвоста.

– Посмеялись, и будет, – беззлобно укорил я рабочих. – Лучше срежьте кто-нибудь эту чертову веревку, раз она положенной ей страхующей роли не сыграла.

Смех мигом стих, и все принялись демонстративно хлопать себя по карманам, но ножа, как я понял, ни у кого не нашлось. Пришлось забросить «хвост» на плечо и тащиться в бытовку, где имелась пила-ножовка. Когда же я спилил свою веревку, уже на выходе случайно заметил второй ее кусок, торчавший почему-то из-под будки. Заинтересовавшись, я присел на корточки и метр за метром подтянул «страховку» к себе. Разгадка внезапного обрыва показалась мне страшной: вторая веревка была основательно кем-то надрезана! Поддавшись овладевшему мной пессимистическому настроению, я на всякий случай затолкал под бытовку и отпиленный «хвост», и улику, а сам вернулся внутрь помещения и в задумчивости присел у окошка.

«Интересно, кто из них шестерых подстроил мне такую пакость?» – думал я, разглядывая толпившихся у плотины рабочих.

В бытовку шумно ввалился Толик.

– У нас авария! – встревоженно объявил он с порога. – Земля забила слив, и вода больше не сходит!

– А у меня штаны уплыли! – огрызнулся я в ответ.

– И что нам теперь делать? – слегка растерялся бригадир.

– Штаны мне искать, вот что! А вода рано или поздно и сама дырочку найдет. Вот тебе две тысячи, – протянул я ему последние деньги, – и срочно раздобудь мне какие-нибудь джинсы!

Недовольно насупившись, Толик вышел, и я пожалел, что разговаривал с ним столь грубо. Уж если кто и надрезал веревку, то точно не он, ведь одолженный им мне накануне нож так и остался лежать в кармане моих канувших в месиво штанов. «А что, если попросить Славика поискать мои джинсы? – подумал я, вспомнив о ноже. – Должен же его "миноискатель" среагировать на оставшиеся в карманах металлические нож и монетки? А может, и бумажные восемь тысяч отмыть удастся. Одну пообещаю за труды ему, а остальные и мне пригодятся…»

Загремели сапоги, и на пороге бытовки вырос один из рабочих.

– Забилось там все напрочь, – возвестил он зычным голосом. – Может, помпу подключить?

– Включайте, – сухо кивнул я. – Только струю направьте прямо на каменную кладку.

А вскоре вернулся и Толик.

– Вот, – вручил он мне выцветшие брюки из «чертовой кожи», – достал, что смог. Другие себе потом сами в магазине подберете, а эти, на мой взгляд, для нашей работы вполне сгодятся, – добавил он, вернув заодно и не потраченные две тысячи.

– Премного благодарен, – начал я торопливо натягивать на себя «обнову». – И у меня вопрос к тебе, кстати… Ты в связи с лопнувшей страховочной веревкой ничего не заподозрил?

– А чего там подозрительного? Хранилась, наверно, в сыром месте, вот и сгнила частично.

– Ошибаешься, дружок, – распахнул я дверь. – Кто-то «помог» ей лопнуть! Загляни-ка под бытовку. – Толик склонился, вытащил оба конца веревки, и я пояснил: – Грязную часть я сам туда положил, а чистую кто-то до меня засунул. И как раз на ней в месте разрыва явные следы ножичка просматриваются… Вот я теперь голову и ломаю: кто сей «доброжелатель» и для кого из нас с тобой он этот «сюрприз» уготовил?

Толик разом помрачнел.

– А ведь Данилыч меня предупреждал, что возможны подобного рода эксцессы, – вполголоса произнес он, озабоченно потирая подбородок. – Что ж, буду теперь всегда настороже…

– Помпу береги, особенно ночью! Приглядывай, чтобы в бак чего-нибудь не подсыпали или грязи в карбюратор не ливанули.

– Неужто и такое может кому-то в голову прийти?

– Запросто. Кто-то явно намерен либо тормознуть работы на пруду, либо и вовсе их прекратить. Видишь, – указал я на бестолково топтавшихся у помпы рабочих, – я уже пятнадцать минут назад распорядился начать размывку земли около плотины, а они еще и пальцем не шевельнули.

Воинственно сжав кулаки, бригадир отправился наводить порядок, а я вернулся в бытовку: следовало срочно обдумать сложившуюся ситуацию. Сюжетная линия вырисовывалась крайне любопытная. Выходит, отец Аристарх, даже будучи полновластным хозяином монастырской территории, предвидел тайное противодействие своим планам. Но если так, почему не предпринял защитных мер? Не потому ли, что противник ему не по зубам? В памяти тотчас всплыло лицо начальника городского УВД, однако, поразмыслив, я пришел к выводу, что Лукавец никакого отношения к «саботажу» не имеет. Напротив, он весьма заинтересован в результатах наших поисковых работ. Но если не органы правопорядка, тогда кто еще осмеливается препятствовать деятельности настоятеля?!

Увидев в окно, что между Толиком и рабочими разгорелась нешуточная перебранка, я поспешил ему на помощь, но к моему приходу все уже стихло. Более того, четверо из пяти рабочих удалялись в сторону трапезной.

– Куда это ты их отправил? – поинтересовался я у красного от возмущения бригадира.

– На склад, нечего им здесь толкаться, – хмуро ответил он. – А с помпой мы и вдвоем с Алексеем справимся, – кивнул он на стоявшего рядом с ним парня.

Конечно же, я тоже к ним присоединился, и в течение последующих двух часов мы по очереди размывали грунт возле плотины, благодаря чему уровень прудовой воды стремительно пошел на убыль. Примерно в половине восьмого вечера бензин в баке помпы закончился, и я решительно объявил:

– Баста! На сегодня всё! Если ночью дождя не случится, дно к утру малость подсохнет, и завтра примемся за размыв первой «железки». А теперь – всем отдыхать!

– Сколько нам завтра людей понадобится? – деловито осведомился Толик.

– Точно не знаю, но четверых для начала, думаю, хватит. Ты мне лучше подскажи, как отсюда до пристани удобнее добраться.

– Около девяти вечера автобус на Балуевку пойдет, разве что с ним, – развел Толик руками.

– Поздновато, – вздохнул я и, попрощавшись с «коллегами», устало поплелся к выходу.

Пока приближался к монастырским воротам, впервые смог разглядеть их как следует. Собственно, ворот было как бы две пары. Внешние, решетчатые, распахивались в сторону улицы и висели на циклопических петлях, вмурованных в каменную кладку намертво. Через квадратную сетку, образованную дубовыми брусьями восьмиметровой высоты, раньше, наверное, стреляли в наступающего противника. Внутренние же, цельнометаллические ворота были чуть ниже, выглядели не в пример изящнее и открывались в сторону монастырской территории. Дежуривший сегодня возле них звероподобный привратник, завидев меня, дружественно кивнул и заговорщически сообщил:

– А вас уже ждут.

– Благодарю, – машинально кивнул я и вышел за ворота.

Увидев знакомый мотоцикл с восседавшей за рулем Татьяной, возликовал: значит, утомительной дороги до пристани мне сегодня удастся избежать.

Глава 16. Спокойный вечер

До Лисовок мы добрались без приключений, что уже само по себе было воспринято мною как добрый знак. По дороге заехали в магазин, и я щедро потратил сэкономленные для меня Толиком две тысячи на куриный паштет, копченую колбасу, несколько бутылок местного пива, конфеты и прочие вкусности. Покупки пришлись весьма кстати, поскольку Федор Богданович истопил в тот день баню.

Банька, стоявшая на окраине его сада, вмещала максимум двух человек, но зато все в ней было под рукой: справа от входа – крохотная раздевалка, слева – топка дровяной печи. Прикрытый брезентом проход вел в раздевалку, из которой можно было сразу шагнуть в моечное отделение, а уж из него – в парную.

В неимоверно жаркой и душной парной я мужественно провел минуты три или четыре, а потом пулей вылетел в смежное отделение и опрокинул на себя шайку с холодной водой.

– Чайку с мятой прими, – посоветовал Федор Богданович, протянув мне термос.

Идея пить горячий чай в оглушительно раскаленной бане показалась мне несколько странной, но последовав совету хозяина я быстро понял, что рациональное зерно в ней имелось. Во всяком случае пахучий кипяток мигом разогрел все внутренности, вызвал обильное потоотделение, смягчив тем самым разогрев внешний, и спустя пару минут я, обмотав голову полотенцем на манер палестинца, вновь ринулся в обжигающие кожу недра парной.

После банных процедур, опустошенный и расслабленный, я на ватных ногах доплелся до дома, где сразу же плюхнулся за уже накрытый Татьяной стол.

– Танюш, да сними ты хоть раз свою косынку, – неожиданно сорвалась с языка просьба. – Во-первых, о перенесенной тобой травме мне уже известно, а во-вторых, я не из любопытства прошу – помочь хочу по мере возможностей.

– Чем же? – смущенно поинтересовалась девушка.

– У меня в Москве приятель есть, пластический хирург. Так что могу протекцию составить, чтоб тебя без очереди прооперировали.

– Но это же, наверно, жутко дорого, – прозвучала в голосе Тани робкая надежда.

– Деньги – дело наживное, – презрительно поморщился я. – А вот раны твои мне осмотреть нужно – чтобы по возвращении объяснить приятелю, с какими трудностями ему придется столкнуться.

– Даже не верится, что избавлюсь когда-нибудь от этих страшных шрамов, – вздохнула девушка и, послушно сняв косынку, обнажила передо мной шею.

Рваные, с «выворотами» раны от собачьих зубов действительно смотрелись чудовищно, но я, пересилив страх, осторожно повернул голову Татьяны к свету лампы. И в этот момент в комнату вошел Федор Богданович.

– Никак, уже обнимаетесь? – по-доброму усмехнулся он.

– Пока только принюхиваемся, – ответил я ему в тон. – А если без шуток, решил вот осмотреть Танюшины царапины. Надеюсь, мой хирург-приятель аккуратно их подчистит и вернет вашу красавицу к полноценной жизни. – Словом «царапины» я, конечно, сильно приуменьшил действительность – порванное в двух местах ухо и похожую на поверхность луны кожу на обширном участке шеи. – Пару недель, разумеется, придется провести в клинике, да еще с месячишко походить потом на осмотры. Зато в итоге здесь все разгладится, – мягко коснулся я шеи девушки.

От неожиданной ласки Татьяна расцвела прямо на глазах: освободила стянутые в пучок волосы, и те буйной каштановой волной укрыли ее красивые плечи.

– Вот и ладненько, – хлопнул в ладоши хозяин дома, – с одним вопросом определились. Теперь осталась самая малость – перекусить…

После трапезы Татьяна удалилась мыть посуду, а наш с Федором Богдановичем разговор постепенно перерос в обсуждение моей монастырской деятельности. От бани и выпитого за ужином пива я окончательно размяк и, забыв о данном самому себе слове никого в свои дела не посвящать, важно проговорил:

– Между прочим, благодаря полученной от вас информации мне, кажется, удалось выйти на след легендарного клада.

– Это вряд ли, – недоверчиво усмехнулся собеседник. – Полагаю, другие «кладоискатели» задолго до тебя всю территорию монастыря перекопали…

– Ну, это смотря как работать с историческим материалом, – самодовольно возразил я.

– А ты что же, Александр, вовсе и не материал для очередной книги собираешь, а клады ищешь? – хитро улыбнулся Федор Богданович.

– Одно другому не мешает, – парировал я. – И напрасно вы сомневаетесь и иронизируете! Раньше ведь ни аквалангов, ни экскаваторов, ни прочей поисковой техники и в помине не было. Я же теперь с большой долей уверенности могу утверждать, что клад преподобного Игнатия преспокойно покоится на дне монастырского пруда. И не завтра, так послезавтра, но я до него непременно доберусь! А поскольку стоимость раритетов семнадцатого века сегодня, как вы понимаете, поистине колоссальна, на Танины перспективы реабилитации смотрю с большим оптимизмом.

– Дай-то бог, – вздохнул Федор Богданович. – А то ей с такими шрамами и жениха-то не найти, хотя пора бы…

– Так есть же у нее в Лисовках поклонник!

– Это Васька, что ли, Карасев? – поморщился собеседник как от зубной боли. – Так разве ж это жених? Одно недоразумение. Мало того, что на год ее моложе, так еще и учиться не хочет. Собирается, видно, до конца жизни в деревенской глуши прозябать… Не-ет, Татьяне в городе мужа искать надо. Чтоб и образованный был, и непьющий, и чтоб любил ее всей душой.

Мне показалось, что при этих словах Федор Богданович оценивающе взглянул на меня, и, несмотря на искреннюю симпатию к девушке, я поспешил сменить тему.

– А не объясните мне, – заговорщически склонился я к нему, – почему некоторые обитатели монастыря ведут себя как-то странно? Не знаете, что у них там вообще происходит?

– О-о, молодой человек, – протянул бывший учитель, – ежели я начну сейчас все тайны и загадки, с Монастырщиной связанные, пересказывать, нам тут до утра сидеть придется…

– Ну пожалуйста! Тем более вон и Таня как раз освободилась, тоже, наверное, с удовольствием послушает…

– Да мы и так целый день общались, хватит с меня разговоров на сегодня, – отказалась девушка, закончив к тому времени расставлять чистую посуду на прибитой над умывальником полке. – Вдобавок у нас с Котей глаза уже слипаются, баиньки пора укладываться. Так что прощаемся с вами до завтра, мужчины, – она ловко подхватила огромного Котофея и, задорно крутанув юбкой, компанию нашу покинула.

– Тогда и один послушаю, – попытался я вернуть разговор в нужное мне русло.

– Разве что вкратце, – неохотно согласился Федор Богданович, – я ведь тоже давно уж о подушке мечтаю… В общем, первые постройки на территории нынешнего монастыря появились еще при Иване Грозном, сразу после покорения им Астраханского царства. А в правление Бориса Годунова там были возведены первые каменные палаты, в которых обосновалась значительная по численности церковная община. Кроме того, на рубеже XVI–XVII веков началось строительство и той грандиозной монастырской стены, каковую мы с вами имеем сейчас честь созерцать.

– Но на момент нападения поляков стена еще не была закончена? – уточнил я.

– Совершенно верно, тогда стена имела всего четыре башни.

– Так почему же поляки не пошли в обход, а полезли штурмом в самом защищенном месте?

– Дело в том, Александр, – пустился в терпеливое объяснение рассказчик, – что в фортификации очень многое определяется рельефом местности. Если б ты попробовал обойти монастырь по кругу, то быстро понял бы, что это невозможно, поскольку первые строители заложили его на площадке почти правильной треугольной формы. Причем с одной стороны этого треугольника протекает ручей с весьма крутыми берегами, а с другой пролегает наш знаменитый Воропаевский овраг. С тыла же эти естественные препятствия прикрывает еще и река. Потому строительство оборонительных укреплений и началось именно на третьей, самой уязвимой стороне.

– И все-таки поляки захватили монастырь!

– Не только захватили, но и прожили в нем потом более четырех лет. Это ведь именно они достроили стены, превратив тем самым монастырь в практически неприступную крепость! А их предводитель, пан Скоропадский, и вовсе не вернулся более домой, в Польшу, а благополучно провел остаток жизни – достаточно, к слову сказать, долгой – в наших краях. Вкупе, разумеется, с многочисленными друзьями-приятелями по разбойному промыслу. Правда, постепенно они ассимилировались и словно бы растворились среди коренного населения, однако если верить некоторым фактам, до сих пор сохранили друг с другом тесную связь, если не сказать – создали некую тайную организацию… Впрочем, давай все-таки, Александр, продолжим беседу в другой раз. Притомился я что-то, ты уж прости. Пойду, прилягу…

Отправился в свою комнату и я. Поскольку батарейки в телефоне успели к тому времени зарядиться, позвонил Владиславу. Парень без лишних уговоров согласился помочь мне завтра с поиском уплывших штанов, пообещав не только захватить металлоискатель, но и раздобыть лодку для переправы через реку. Договорившись встретиться не позже шести утра на пристани, пожелали друг другу спокойной ночи, и я поспешил к своему кожаному лежбищу.

Глава 17. «Серебряное» утро

«Пик-пик, пик-пик…» – запищал вдруг электронным голосом приснившийся мне незнакомый господин в золотом камзоле, и я, мгновенно проснувшись, одним нажатием кнопки прервал «его» противный писк. Одевшись, распахнул окно, чтобы определить погоду. За стеклом оказалось туманно и довольно прохладно, но предвещавшей дождь душной сырости, по счастью, не ощущалось. Поэтому, не теряя драгоценного времени, я схватил рабочую куртку и выскочил из дома.

Прибыв на пристань первым, сразу же услышал доносившееся с все еще затянутой туманом реки звонкое шлепанье о воду весел. А вскоре зашуршал песок, и к берегу причалила двухвесельная шлюпка.

– Пересаживайся назад, – скомандовал я тяжело дышавшему Владиславу, – а то, вижу, ты уже выдохся. Мне же, наоборот, согреться не помешает…

Усевшись на нагретое компаньоном сиденье, я энергично заработал веслами, надеясь, что гребу в верном направлении.

– Ориентируйтесь на мигающий впереди фонарь, – посоветовал спутник, – он на «пожарке» горит круглосуточно, а сама «пожарка» ровно в полукилометре от монастыря находится.

Владислав оказался прав, но процесс причаливания в не желающем рассеиваться тумане несколько затянулся. С трудом отыскав неширокий разрыв в плотной камышовой щетине, я наконец смог прибиться к берегу, но довольно крутому. Цепляясь за торчавшие из земли корни и стебли, мы по очереди вскарабкались на откос, после чего бодро зашагали к месту поисков.

– Мне вчера в Черногрудине повезло несказанно, – докладывал на ходу юный напарник. – Сборщики камней редко наезжали, так что отработал почти в открытую и быстро: набил мешок тем, что сверху лежало, и был таков. Но там еще несколько ящиков осталось. Тяжелых, с патронами…

– Что за патроны?

– На крышках написано, что изготовлены во Франции и имеют 8-миллиметровый калибр.

В этот момент я увидел на подпиравшем монастырскую стену земляном склоне длинную черную полосу, оставленную вчерашним грязевым потоком.

– Здесь и будем искать, – объявил я, прервав рассказ спутника.

– Что конкретно нужно найти? – вмиг сосредоточился Слава, извлекая свой металлодетектор из самодельного защитного чехла.

– Любой металл, какой только попадется.

– Новые тайны накопали?! – азартно сверкнули глаза Владислава. – Вот что значит профессионал! Мы тут годами живем и почти ничего о своих окрестностях не знаем, а вы всего лишь неделю в городе, а уже столько тайн открыли!

– Увы, пока еще далеко не все, – скромно развел я руками, – хотя и работаю в данном направлении весьма активно.

Владислав одобрительно кивнул, вставил в левое ухо наушник, явно снятый со старого кассетника, и смело зашлепал по обширному грязевому пятну, водя над его поверхностью странной решетчатой конструкцией с ручкой от обычной швабры.

– Да, вот с таким агрегатом приходится пока работать, – посетовал он, перехватив мой скептический взгляд. – Но когда разбогатею, первым делом куплю себе настоящий «Минилаб»!

– Ты про найденное оружие кому-нибудь говорил? – поинтересовался я.

– Только вам да сеструхе. Но она у меня кремень: даже родителей в мои дела не посвящает.

– А ведь ты можешь неплохо на нем заработать.

– Бандитам, что ли, продать? – удивленно воззрился на меня Славик.

– Ну почему сразу – бандитам?! В стране действует сейчас специальное постановление, позволяющее обменивать стволы на денежные знаки в любом отделении внутренних дел. И легально, и расценки хорошие. К примеру, за то, что ты уже успел из Черногрудина вывезти, сможешь выручить тысяч эдак тридцать-сорок.

– Пятнадцать-двадцать, – поправил меня Славик. – Раз мы вдвоем ту оружейную «захоронку» обнаружили, значит, и доход пополам делить будем. Ой, – воскликнул вдруг он, присаживаясь на корточки, – а вот и первая находка!

Бросившись к Владиславу, я увидел в его руке что-то вроде сплюснутого подстаканника. Сам же он, отложив миноискатель в сторону, отцепил меж тем от пояса большую пластмассовую флягу и щедро плеснул из нее на находку водой.

– Кажись, лампадка, – изрек он, когда почистил «подстаканник» рукавом куртки. – Причем серебряная. Я однажды подобную уже находил на руинах сгоревшего деревенского дома. Но как же вы догадались, – обратился он ко мне, – что в этой грязи можно найти серебро?!

Вместо ответа я лишь «загадочно» улыбнулся, и юноша, окончательно, видимо, уверовав в мои гениальность и удачливость, принялся мотаться по грязевому полю как заведенный. Однообразие его действий мне скоро наскучило, и я, решив попробовать обойти монастырь с тыла, двинулся вдоль зеленого ручья вниз по холму. Очень уж захотелось пробраться в заброшенный сад, посреди которого видел недавно сооружение, похожее на печную трубу.

Путь выдался на удивление тернистым. Сначала, переправляясь через ручей, я поскользнулся и так крепко приложился к земле «пятой точкой», что с трудом поднялся. Потом, взбираясь на противоположный склон, дважды с него сорвался. Когда же, извозившись в грязи как деревенский хряк, преодолел-таки чертов ручеек, дорогу мне преградил чудовищных размеров бурелом. Причем сучья на деревьях словно нарочно торчали именно в мою сторону и вдобавок густо перемежались дикой ежевикой.

Казалось, пробраться сквозь переплетения этой живой «колючей проволоки» совершенно невозможно, но все же я, громко матерясь всякий раз, когда очередная порция острых жал впивалась в открытые части моего тела, пробрался. Однако стоило мне перевалить через древесный завал, как глазам открылась очередная, на сей раз искусственная преграда – неглубокий ров шириной почти в четыре метра! Более того, берега его были утыканы металлическими угольниками, оплетенными, в свою очередь, уже настоящей колючей проволокой, пусть и ржавой. «Тут без тяжелой техники не прорваться, – удрученно подумал я. – Все препятствия, судя по всему, устроены специально. Видимо, кто-то тщательно охраняет свои тайны от посторонних глаз». Пришлось возвращаться обратно не солоно хлебавши.

Когда, грязный и исцарапанный ежевикой, я выбрался из обрамлявших ручей кустов, Владислав встретил меня восторженным криком:

– Вы только посмотрите, какие классные вещички я нашел!

Находки его и в самом деле оказались любопытными. Первой он показал мне серебряную плошку с двумя носиками, придававшими ей сходство с тибетским молочником, и едва заметными буквами – то ли греческими, то ли арабскими – на нижнем ободке. В качестве второго экспоната продемонстрировал скрученную винтом ложку, изготовленную скорее всего тоже из серебра либо, на худой конец, из мельхиора. И в заключение Слава похвастался парой прихотливо изогнутых серебряных пластин, похожих на небольшие листья лопуха и снабженных по краям колечками.

– И все это богатство я на том самом грязном пятачке отыскал! – бурно ликовал юноша. – Как будто его специально для нас тут высыпали!

«Похоже, все эти вещички выскочили вчера вместе с водно-грязевым прудовым потоком из пробитого в стене отверстия, – не без огорчения подумал я. – Из чего следует, что искомый мною сундук с церковными сокровищами давно уже просто-напросто развалился в воде от времени. Обидно… Неужели придется собирать утопленные ценности поштучно?…»

– Ой, Александр Григорьевич, а где это вас угораздило так изгваздаться? – обратил наконец Владислав внимание на мой плачевный вид.

– На ту сторону ручья ходил, – признался я. – Хотел посмотреть, что там…

– Вы с ума сошли?! – испуганно вытаращился на меня он. – У нас туда никто никогда не ходит!

– Почему?

– Старики говорят, что там возле колючей проволоки мины в земле со времен войны остались!

– Наверное, те мины давно уж сгнили, – предположил я предательски дрогнувшим голосом.

– Может, и сгнили, – не стал спорить юноша, – но проверять это на собственной шкуре никто почему-то не торопится. Да и что интересного может быть на монастырских задворках?! Нет уж, Александр Григорьевич, вы, пожалуйста, больше туда не суйтесь! Не ровен час, случится чего…

После моего согласного кивка успокоенный Владислав вернулся к прерванному занятию, а я вновь вспомнил об утраченных джинсах. «Скорее всего, – решил я, – найденные Славиком серебряные вещицы выскочили из колодца уже в конце процесса слива – когда мы размывали дно пруда у плотины втроем, а мои штаны "утекли" по тому же маршруту гораздо раньше. Значит, могли уплыть достаточно далеко от внешней стороны стены. И если не зацепились по дороге за какой-нибудь куст, то шансы отыскать их близки к нулю».

Машинально взглянув на часы, я увидел, что пора отправляться на «работу», и окликнул Владислава, чтобы попрощаться. Тот, подскочив, сходу задал мне вопрос, который, видимо, давно уже крутился у него на языке:

– Александр Григорьевич, но как вам все-таки удалось узнать о наличии серебра в этой грязи?

– Да просто вчера, друг мой, я занимался как раз сливом воды из тамошнего пруда, – ткнул я пальцем в сторону монастырской стены. – Вот вместе с грязью и илом вода и вынесла сюда часть предметов, столетиями, видимо, покоившихся на его дне. Проверь, кстати, на всякий случай и там, – указал я на противоположный склон.

– Обязательно проверю! – радостно воскликнул Владислав, воинственно вскинув миноискатель. – Дождусь только, пока там подсохнет малость…

– Тогда сегодня здесь тебе больше делать нечего, – улыбнулся я, – поскольку уже в ближайшие полчаса оттуда вновь потечет вода.

– Так может, она еще что-нибудь из пруда вынесет? – оживился юноша.

– Вряд ли. Вчера у нас напор был приличный, а сегодня грязь тонкой струйкой польется – как из подтекающего крана. Так что отправляйся-ка ты лучше в Черногрудино – больше пользы выйдет. А сюда мы с тобой еще вернемся…

Глава 18. Первые тайны пруда

При виде меня, грязного с ног до головы, привратник явно удивился, но промолчал Просто приветливо осклабился и даже отвесил поклон. Я поприветствовал его молчаливым кивком и тут же заметил сидевшего на поленнице неподалеку от ворот Толика. Судя по согбенной позе, помощник маялся банальным недосыпом.

– Привет, Анатолий, – подошел я к нему, – ты чего сегодня такой квелый?

Бригадир поднял голову:

– Привет, командир. Да не выспался просто.

– Совсем, что ли, не спал?

– Да подремал чуток, – зевнул он. – По очереди с Лехой у помпы ночную вахту несли. А уж когда рассвело, сюда вот поперся, вас встречать… Как считаете, доберемся нынче до чего-нибудь?

– Непременно, – заверил я его.

Толик вяло поднялся, и мы двинулись к рабочему месту. Когда же достигли трапезной, из-за угла ее, словно чертик из табакерки, выскочил отец Аристарх.

– Никак, уже работаете? – окинул он пристальным взглядом мои заляпанные свежей глиной брюки.

– Как видите, – не стал возражать я. – Пашем уже.

Настоятель приблизился вплотную и, обдав меня густым запахом чеснока, зашептал на ухо, по-свойски перейдя на «ты»:

– Ты уж там, братец, того, поосторожнее! И сам, лично сам за всем приглядывай! А когда обнаружишь что-нибудь, сразу посылай за мной, я подойду… – с этими словами батюшка удалился столь же стремительно, как и появился.

Меж тем голова Толика мелькала уже на фоне усыпанных ягодами вишневых кустов, и я бросился вдогонку. Выйдя к пруду почти одновременно с ним, невольно застыл: на месте вчерашней водной глади зияла огромная грязная клякса, на которой поблескивало несколько небольших антрацитово-черных луж. Сообразив, что соваться на эту «строительную» площадку с лопатами опасно, велел помощникам подкатить помпу прямо к мосту: сначала следовало разворошить мертвое дно с помощью водной струи.

Пока Толик с Алексеем возились с помпой, я поднялся на мост и осмотрел поверхность дна сверху. Довольно скоро наткнулся взглядом на три едва заметных на относительно ровной плоскости бугорка, расположение которых полностью совпадало с планом, составленным мною некогда на основе первичной магнитограммы. Здесь бугорки тоже отстояли друг от друга примерно на четыре метра, образуя как бы равносторонний треугольник. «Все логично, – подумал я. – Ведь если спустить под лед пару кубометров тех же снарядов, вряд ли они расползутся по дну. Скорее всего примут, опустившись вниз, форму своеобразной горки-пирамидки, вершина которой, даже когда снаряды затянутся илом, все равно будет выпирать вверх».

Поэтому как только бригадир завел двигатель помпы, я подхватил напорный шланг и направил водную струю прямо на один из бугорков. Слегка подсохшая за ночь грязь вскипела, точно перегретый суп, но я полосовал подозрительную выпуклость до тех пор, пока не смыл бóльшую часть ее верхушки. Отложив шланг и выключив помпу, подождал, пока сойдет взбаламученная жижа, и снова свесил голову с моста. Глазам предстала картинка, напомнившая мне в первый момент кладку гигантской гусеницы-шелкопряда. Рядом свесилась голова Толика.

– И что это, интересно? – спросил он.

– Пока не знаю, – отозвался я, – но уж точно не артиллерийские снаряды.

– Согласен, на снаряды не похоже. Уж я-то на них на срочной службе вдоволь насмотрелся. Чай, два года на артиллерийском складе оттарабанил.

– По форме напоминают баллоны, – задумчиво проговорил я. И распорядился: – Тащите сюда тот плот, который вы с Митяней смастерили. Проверю с его помощью, что это за штуковины мы тут обнаружили.

Когда плот был доставлен, мы втроем скинули его с моста так, чтобы он оказался как можно ближе к обнажившимся на дне пруда предметам. На лицах обоих помощников читалось нетерпение, смешанное с желанием лично спрыгнуть вниз и первым прикоснуться к странным цилиндрам, но я, вспомнив просьбу настоятеля, скомандовал:

– Алексей, бери ноги в руки и дуй за отцом Аристархом! Скажи, чтобы шел сюда.

Молодой человек беспрекословно умчался в сторону монастыря, а Толик бойко подскочил к хлипким перилам моста:

– Позвольте мне!

– Ну уж нет, – решительно оттеснил я его, – я эту кашу заварил, мне ее и расхлебывать.

Предварительно рассчитав в уме траекторию прыжка, я удачно приземлился прямо на плот, встал на колени и дотянулся до ближайшего из предметов, которые мысленно успел окрестить «бидонами». Первый бидон оказался чересчур скользким, и лишь с помощью куска арматуры, поданного по моей просьбе Толиком, мне удалось вначале поддеть, а потом и подтащить его к себе. Взяв находку в руки, рассмотрел округлое дно и суживающуюся кверху горловину с навинченной на нее плоской рифленой пластиной-пробкой. Сгоряча попробовал открутить, но когда пальцы лишь беспомощно скользнули по хорошо отполированному металлу, отложил затею до лучших времен. Передал увесистый бидончик Толику и попросил отнести его на берег.

Довольно скоро, выудив полтора десятка металлических емкостей, я ближайшее к плоту пространство расчистил, а тянуться за остальными стало опасно: можно было запросто свалиться в противную липкую трясину. Чтобы переместиться ближе к бидонам, я улегся на плот спиной и начал отталкиваться от опорного бревна ногами. В этот момент надо мной и навис, словно грозный ангел над падшим грешником, отец Аристарх.

– Сколько там еще осталось? – жадно просипел он.

– Не знаю, но думаю, что много, – развел я руками. – Я ведь пока только верхушку первой кучи раскидал. Скиньте мне, кстати, лопату, а то эти штуки слиплись все, да вдобавок тяжелые и скользкие.

– Нет, нет, нет, – отрицательно зачастил настоятель, – никакого железа! Только руками брать и как можно ласковее!

– Так у меня руки тиной уже как мылом намазаны – скользят!

– Сейчас вернусь, жди! – крикнул он и исчез из поля зрения.

Мне тем временем удалось-таки подгрести к оставшимся бидонам, и от нечего делать я с помощью все того же куска арматуры вытащил на плот еще один сосуд. Машинально перекатил с руки на руку и только теперь понял, что он чем-то наполнен. Причем явно не жидкостью, а скорее сжиженным газом. В голову тотчас вкрались, словно ночные воры, нехорошие подозрения: «А ведь Данилыч, похоже, с самого начала знал, что именно на дне его пруда покоится. Не зря же увещевал меня утром как можно осторожнее обращаться с находками. Это во что же я, интересно, влип? В какую такую авантюру втянул меня ряженый "батюшка"? И что все-таки плещется внутри этих металлических бутылок?…»

Обеспокоившись вдруг собственной безопасностью, я спешно ретировался с плота на мост, и тут в нагрудном кармане затрепыхался мобильник. Я подбежал к работавшей на холостом ходу помпе, быстро сполоснул руки и нажал кнопку соединения.

– Привет, путешественник, – пробасил в трубку Воркунов. – Ты чего…

– Миша, говори по делу, – перебил я его, – мне сейчас не до досужих разговоров!

– Хорошо, – добродушно согласился он. – Тогда слушай информацию по маузеру. Твой музейный приятель выяснил, что данный пистолет имел всего двух официальных владельцев. Последним за его получение расписался комиссар второго ранга Лукавец Геннадий Константинович. А выдан был пистолет 3 декабря 1942 года со склада Четвертого управления НКВД СССР, о чем в реестре № 43 имеется соответствующая запись. Оружие это значится как «специальное», и калибр у него не 7,62 миллиметра, как у большинства моделей подобного рода, а 9 миллиметров. Проверь на досуге.

– Как же я проверю без штангенциркуля?

– Твой приятель просветил меня и в этом вопросе, так что запоминай. Надо всунуть в ствол пистолета обычный простой карандаш. Если калибр трехлинеечный, карандаш войдет внутрь с небольшим натягом, а если 9-миллиметровый – без всякого сопротивления. И тогда патроны к нему подойдут только от парабеллума.

Я поблагодарил Михаила за сведения и нажал кнопку отбоя, но телефон вдруг снова ожил. На сей раз звонил Владислав.

– На обед к нам не заглянете, Александр Григорьевич? Настюха специально на рынок помчалась, так что приходите!

– Спасибо, Слава. Обещать не буду, но постараюсь. Сам-то чем занят?

– Разбираюсь с утренней добычей: чищу, драю, марафет навожу.

– Молодец. Однако я сейчас занят, потом поговорим. Пока!

Разговор я закончил по причине появления на берегу Толика с дюжиной разной длины досок и настоятеля с двумя алюминиевыми ведрами.

– Пару-тройку досок сразу кинь ему, – на ходу отдавал отец Аристарх указания бригадиру, – а сюда потом воды налей…

Работа, от которой я уже не чаял как избавиться, немедленно возобновилась. Правда, теперь, когда по трясине был проложен дощатый настил, выкорчевывать бидоны из плотного ила стало не в пример легче. К тому же орудовал я уже не куском арматуры, а заостренной с одного конца доской. Производительность труда заметно возросла, так что спустя полчаса количество извлеченных со дна баллонов перевалило за пятьдесят, а потом я и вовсе сбился со счета.

Наконец я устало распрямился и крикнул:

– Все, здесь пусто! Вытаскивайте меня отсюда!

– Анатолий, – удовлетворенно крякнул настоятель, – набросай-ка досок до бережка, пусть наш страдалец отдохнет чуток.

Оказавшись на берегу, я сразу же приблизился к ровным рядам лежавших на траве тускло-серебряных металлических сосудов и увидел на их уже отмытых боках выполненные по-немецки надписи: «Ziclon-G (NT-33). Ekker GMBX (Alcide)». Слово «Циклон» навеяло смутные воспоминания о прочитанных в социалистическом детстве книжках про войну, но сосредоточиться на этих воспоминаниях не удалось: церковный начальник повелел нам с Толиком перенести всю добычу в бытовку. Не поленившись посчитать количество совершенных ходок, я в итоге выяснил, что поднял со дна пруда 144 баллона непонятного мне назначения. Разглядел также, что каждый сосуд имеет индивидуальный порядковый номер.

Когда с переносом баллонов было покончено, на берег явилась бригада из десяти плотников – им надлежало удлинить мост и подвести его к следующему бугорку. По счастью, плотники принесли с собой не только брусья и гвозди, но еще и большую кастрюлю с горячей вареной картошкой, солидный пучок зеленого лука, банку соли и ведро с квасом. Наскоро ополоснувшись, мы с Толиком жадно накинулись на еду.

– Так чем эти баллоны наполнены? Краской, что ли? – поинтересовался он с набитым ртом.

– Почему именно краской? – чуть не поперхнулся я от изумления.

– Ну, я хоть и не силен в английском, – покраснел Толик как двоечник у школьной доски, – но написанное на них слово «алкид» прочитал. А поскольку на днях покупал алкидную краску для покраски дверей, подумал, что…

– Ты свой вопрос лучше Данилычу задай, – перебил я его, – уж он-то, я думаю, точно знает, чем эти баллончики наполнены.

Словно услышав мои слова, запыхавшийся отец Аристарх подбежал к нам и присел рядом.

– До чего же медленно все работают! – раздраженно воскликнул он и выхватил из кастрюли самую крупную картофелину.

– А как же проповедуемое вами христианское смирение? – подначил я его.

– Смиряться дóлжно пред высшей силой! – парировал батюшка.

Тут Толик, сыто рыгнув, мотнул головой в сторону бытовки и простодушно спросил:

– Данилыч, а что за краска в тех бидончиках плещется? И кто их, интересно, в пруд запулил?

Дабы не выказать собственного любопытства, я немедленно встал и направился к плотникам, но, достигнув моста, не выдержал и оглянулся: красный как рак Толик пристыженно смотрел в землю. «Видать, крепко его Данилыч своим ответом приложил», – догадался я и поспешил переключить внимание на плотников, вернее, на результат их трудов. Осмотр сооруженного ими настила меня не порадовал: он оказался на два метра ниже основного моста, и, следовательно, помпа, разогнавшись на столь крутом пандусе, могла запросто улететь в трясину и застрять в ней на веки вечные. Довольно скоро обнаружились и другие неприятные детали: многие жердочки нового моста были приколочены кое-как, а некоторые и вовсе… подпилены! «Итак, саботаж продолжается», – пришел я к неутешительному умозаключению.

Устроить публичное разбирательство с целью выяснения, кто и зачем этим занимается, мне не довелось, ибо подошедший вслед за мной настоятель отправил всех плотников на их основную работу в монастырь, а мне и прибывшему вместе с ним Толиком объявил:

– Отдохнули? Теперь запускайте вашу шарманку – пора дальше копать!

И мы снова вернулись к работе: Толик, стоя на новом мостике, по-прежнему разбивал водной струей корку ила, а я продолжал ковырять дно заостренной доской. На сей раз моей первой находкой оказался тоже баллон, но только черного цвета, примерно семидесяти сантиметров в длину и менее двадцати сантиметров в диаметре, то есть несколько тоньше тех, что уже лежали в бытовке. А поскольку баллоны из второй горки были легче по весу, работа пошла быстрее. Выудив из взбаламученной глины очередной стальной цилиндр, я попросту перекидывал его Толику, а он переносил его на берег, где трудился теперь отец Аристарх: собственноручно ополаскивал баллоны чистой водой и бережно укладывал их плотными рядами. Счет изъятым со дна объектам вел на этот раз бригадир: громко озвучивал порядковый номер каждого принятого от меня баллона.

Когда он досчитал до ста восемнадцати, я неожиданно выудил странный предмет, напоминающий по форме гантель. Причем один из ее шаров был размером с баскетбольный мяч, а второй – примерно вдвое больше. Предмет оказался очень тяжелым, и пришлось звать на помощь Толика. Впрочем, даже вдвоем мы с трудом извлекли гантелеобразную конструкцию из цепко державшей ее грязи, потом закинули на мост еще два очень длинных баллона, и на этом вторая горка себя исчерпала.

Я в полном изнеможении выполз вслед за бригадиром на верхний мост и блаженно раскинулся на нем, предоставив полуденному солнцу возможность хоть чуть-чуть обсушить мою насквозь промокшую одежду.

– Это что у нас тут за дом отдыха образовался? – почти тотчас навис надо мной черным коршуном настоятель. – Или хотим показать, что московские силенки истощились?

«Мстит за мои подначки, надеется, что я поведусь на подобную лабуду», – подумал я. А вслух сказал:

– А что, вы в монастыре соцсоревнование решили развернуть?

Видимо, моя реплика достигла цели. Во всяком случае настоятель, возмущенно скрипнув подошвами сапог, развернулся и молча ушел прочь. Мне же вспомнился отчего-то последний разговор с Михаилом. Он сказал, что интересующий меня маузер был вручен когда-то товарищу по фамилии Лукавец, причем не где-нибудь, а в НКВД. Черт его знает, чем именно занималось Четвертое управление сего достославного ведомства, но дураку ясно, что не благотворительностью. Однако это не суть важно. Гораздо больший интерес вызвала у меня фамилия последнего хозяина маузера. Как ни крути, а фамилия «Лукавец» относится к числу редких, и я почти не сомневался, что между бывшим владельцем пистолета и нынешним начальником местного УВД существует родственная связь. А может, Валерий Олегович вообще перевелся на столь не престижное место службы добровольно? Чтобы, к примеру, выяснить судьбу не вернувшегося с войны родственника?…

Предаваясь подобного рода размышлениям, я краем глаза успевал отслеживать процесс переноса настоятелем и бригадиром новой порции стальных цилиндров в «мою» и без того не очень просторную будку. Впрочем, особого интереса их хлопоты у меня не вызывали: я уже понял, что вожделенного и ликвидного оружия мне здесь не найти, так что надежды на дополнительный заработок растаяли как дым. Оставалась, правда, надежда на обретение остатков клада Игнатия. Только вот удастся ли извлечь их из недр пруда быстро и незаметно? «Может, размыть грунт у плотины с помощью той же помпы? – плавно перескочил я с мыслей о маузере на мысли о кладе. – Тогда легкие металлические предметы вместе с размочаленным илом снова выскочат через сливной канал за пределы монастырских стен. Некоторые могут, конечно, застрять в колодце, но их можно будет изъять оттуда позже. Только вот что делать с тяжелыми и наверняка самыми ценными сокровищами? Вряд ли удастся сдвинуть их с места водными струями. А если я начну копаться в грязи вручную, то непременно навлеку на себя подозрение окружающих…»

– Александр Григорьевич, – донесся до меня от бытовки голос Толика, – если есть желание перекусить, присоединяйтесь!

Я с трудом оторвал измученные суставы от досок и, подгоняемый писком голодного желудка, доплелся до места трапезы. На столе уже было выставлено скромное монастырское угощение: небольшая кастрюлька с каким-то варевом, блюдо с жареной рыбой и тарелка с ломтями черного хлеба.

– Чего застыл? – накинулся настоятель на задумавшегося о чем-то Толика. – Разливай!

Тот, встрепенувшись, зачерпнул суп торчавшим из кастрюльки половником и… снова застыл. Когда же отец Аристарх вопросительно взглянул на него, он виновато вытащил из супа половник, который на деле оказался… шумовкой. Сквозь многочисленные отверстия в ней бульон попросту выливался обратно.

Настоятель досадливо брякнул ложкой о стол, и Толик начал оправдываться:

– Да я тут ни при чем… Как мне повара дали, так и принес…

– Ничего страшного, – вмешался я в начавший разгораться скандал, – гущу можно наложить и шумовкой, а жидкость слить потом через бортик. Чай, невелика кастрюля.

Пока оживившийся Толик разливал по нашим тарелкам суп, меня, что называется, озарило: «Так ведь с помощью подобного дуршлага можно выудить из пруда и сокровища! А что? Согнуть кольцом кусок арматуры, прикрутить к нему кусок строительной сетки и примотать потом этот сачок к длинной палке. Вот тебе и инструмент для поисков! Води им по дну, и все, что в него угодит, – твое».

Обед наш прошел в полном молчании, и лишь отставив пустую тарелку в сторону, отец Аристарх снизошел до обращения ко мне:

– Ну что, Григорьич, не прибавилось ли силенок? Может, закончим все-таки сегодня наше дельце?

Под удавьим взглядом его желтых глаз я невольно поперхнулся хлебной крошкой, и пока Толик дружески молотил меня кулаком по спине, в голове моей мелькнула здравая мысль: «Если мы завершим работу сегодня, то завтра меня сюда могут попросту не пустить. И как же быть тогда с кладом преподобного Игнатия? Довольствоваться крохами, вынесенными водой наружу? Ну уж нет, не дождутся!»

Откашлявшись, я театрально «вытер» якобы навернувшуюся на глаза слезу и сокрушенно молвил:

– И рад бы вам помочь, дорогой Роман Данилович, да не получится. Сами видели: струя до третьей кучи уже не достанет, разве что окропит слегка. А ил быстро сохнет, и расковырять его доской мне, боюсь, не удастся. Проще говоря, надо наращивать длину напорного шланга минимум вдвое. Еще хотелось бы сделать приспособление наподобие сачка, а то мочи уж нет в грязи барахтаться.

Видимо, мой страстный и аргументированный монолог убедил настоятеля.

– Ладно, будь по-твоему, – проговорил он, не в силах скрыть разочарования. – Но учти: завтра – крайний срок! – С этими словами он резко поднялся, оправил рясу и, не оборачиваясь, зашагал прочь.

Проводив его глазами, я задумчиво взглянул на Толика. Поскольку времени у меня оставалось в обрез – только утро завтрашнего дня, – требовалось срочно обзавестись надежным помощником.

– А скажи-ка мне, друг Анатолий, как ты смотришь на возможность маленько подзаработать? – принялся я осторожно прощупывать почву.

– Маленько – это сколько? – сыто и потому благожелательно взглянул он на меня.

– Ну-у, тысяч двести… или триста… – озвучил я ему взятые «с потолка» цифры, ибо и сам не имел ни малейшего понятия о стоимости будущих находок.

– Да откуда ж здесь возьмутся такие деньжищи? – удивился Толик. – Уж на что наш Данилыч неплохо обеспечен, а и то вон в долгах как в шелках! Последние две недели и стройматериалы в кредит берет, и зарплату все лето задерживает… Отделывается крошечными авансами, да вот подкармливает чуток, чтоб не бунтовали.

– Я тебе не Данилыч, платежи задерживать не буду, – заверил я его. – Оплату получишь на месте и к тому же более ценной натурой!

– А что нужно будет делать? – спросил явно уже заинтригованный бригадир.

– Да то же самое, что и сегодня…

– А где и когда? – алчно потер он руки.

– Да прямо здесь…

– Спереть, что ли, надо что-то? – На круглом, заросшем двухдневной щетиной лице парня отразилось неподдельное изумление.

– Успокойся, ничего «переть» не придется! Просто завтра мы с тобой должны будем начать работу как можно раньше. Главное, перекати насос к плотине уже сегодня, а утром я тебе подробно все объясню, – решил я пока сохранить интригу в тайне. – И еще одна просьба: я заночую нынче в монастыре, так ты, будь другом, разбуди меня не позже пяти утра. Договорились?

– А если Данилыч нас прищучит? – опасливо скосил глаза в сторону монастыря Толик.

– Скажем, что не спалось, вот и решили, мол, начать с рассветом. А вообще ты лучше молчи, я сам найду, что сказать.

На том и разошлись. Бригадир отправился искать помощника для перемещения помпы, а я стал бродить по территории монастыря в поисках деталей для сачка. Размах развернувшейся во владениях отца Аристарха масштабной стройки меня откровенно поразил: одних только фундаментов под будущие здания здесь было залито уже не менее семи! А уж работа вокруг них кипела так, будто прямо завтра должна была прибыть комиссия из самой Москвы.

Осмотрев несколько свалок со строительным мусором, я подыскал-таки вскоре три составные части для сачка: длинный кусок витой арматуры, трехметровый березовый брус и треугольный лоскут штукатурной сетки. Для соединения их в одно целое требовались тиски и хотя бы простейшие инструменты, поэтому, поблуждав по владениям отца Аристарха еще недолго, я наткнулся в итоге на расположенную в полуподвале Стрельбищенской башни кузницу. Спустившись по гранитным ступеням в просторное, разделенное арочными опорами подземелье, пошел на звук точильного станка.

У небольшого верстака, заваленного гнутыми полосами фигурного железа, работали двое: приземистый седоусый мужчина в круглых очках и атлетически сложенный парень в драном фартуке и засаленной кепке. Дождавшись, пока они закончат возиться с очередной конструкцией, я приблизился и вежливо попросил:

– Уважаемые, не позволите ли мне попользоваться вашими тисками, молотком и плоскогубцами?

Мастеровые переглянулись, а потом дружно, словно мысленно сговорившись, указали пальцами вправо от себя.

– Там тиски на втором верстаке увидишь, – пояснил атлет неожиданно тонким голосом, – а молотки в ящиках найдешь.

Удалившись в указанном направлении, я попал в угловую комнату, где стояли горн, наковальня и длинный верстак, обшитый листовым железом. Поиск нужных мне инструментов много времени не отнял, и с работой я управился довольно быстро. Примотав треугольный черпак к палке толстой проволокой, я взвесил получившееся изделие в руке и совершил им несколько размашистых движений. Два первых пробных замаха обошлись без последствий, а вот на третьем длинный сачок крайне неудачно зацепил стоявшие на кирпичных полках предметы, и те со звоном посыпались на пол.

Мысленно обругав себя за неуклюжесть, я отставил злополучный инструмент в сторону и начал подбирать и ставить на место упавшие предметы, оказавшиеся свинченными попарно тиглями. Неожиданно на поверхности одного из тиглей я заметил засохшую серебристую капельку. Сколупнул ее ногтем, поднес к глазам и подумал: «Неужели серебряная?! Если да, тогда можно, наверное, пролить свет и на появление в окрестностях монастыря серебряных пуль. Кажется, определить серебро химическим путем довольно просто… Ладно, потом вспомню». Спрятав кусочек блестящего металла в карман, я взял сачок и в некотором замешательстве вышел в основное помещение, где сразу наткнулся на насмешливые взгляды слесарей, обращенные к моей корявой поделке.

– Никак, бабочек ловить собрались? – ехидно спросил усатый.

– Ага, ночных, – поддержал я шутку и, поблагодарив обоих за оказанную услугу, двинулся к выходу.

Однако парень-атлет, с метровой длины клещами наперевес, преградил, к моему удивлению, мне дорогу.

– Слыхал, вы в нашем пруду клад отыскали, – продолжил меж тем усатый. – И вроде бы с этой целью аж из самой столицы к нам пожаловали…

Хотя вопросов и не прозвучало, ответов от меня явно ждали.

– Да, я действительно приехал из Москвы, – не стал я отрицать столь безобидного факта. – А вот относительно клада вас, боюсь, ввели в заблуждение. На дне пруда мы обнаружили лишь странные баллоны с неведомым содержимым. Судя по виду, они были сброшены в воду либо во время войны, либо сразу по ее окончании. А если вас еще что-то интересует, обратитесь лучше к отцу Аристарху, ибо очистку пруда затеял именно он.

Железных дел мастера озадаченно переглянулись, и увесистые клещи неохотно перекочевали на наковальню. Путь к двери был свободен, и я не преминул им воспользоваться, хотя эпизод с «допросом» оставил в душе неприятный осадок. Чтобы в дальнейшем сократить нежелательные встречи до минимума, потащил в итоге свой сачок к пруду кружным путем, по самой длинной тропе, зато опушки сада достиг благополучно. Там я внимательно осмотрелся и, убедившись, что рядом никого нет, забросил инструмент в заросли молодых березок. Потом неторопливо побрел к трапезной, поскольку близился вечер, тело ныло, в животе урчало и хотелось только одного: упасть на горизонтальную поверхность с куском мяса в зубах. Как по заказу, в этот момент чуть надтреснуто прозвонил колокол, оповещавший обитателей монастыря об окончании работ и скором ужине. Я невольно прибавил шагу, а у дверей трапезной неожиданно встретил Митяню.

– Ну здравствуй, дружок, – протянул я ему руку. – И где ж ты, интересно, пропадал все последние дни?

– Добренького здоровьица и вам, Александр Григорьевич, – кивнул он в ответ. А потом отвел глаза и, преувеличенно озабоченно потерев шею, продолжил: – Да меня за цементом в Майкоп гоняли. Сегодня вот только вернулся…

– Привез?

– Куда ж я денусь? Прикатил пару машин. Да только этим цементом с городскими властями надо делиться: они ведь машины давали. Четверть груза требуют!

Тут в моем кармане вновь зажужжал мобильник, и я, извинившись, отошел.

– Так нам ждать вас сегодня? – сходу задал мне вопрос Владислав.

– Нет, дружище, ты уж извини. Сегодня я решил заночевать в монастыре. Передавай привет сестре и родителям. До встречи!..

Глава 19. Ночной кошмар

На ночь меня определили в крохотную комнатку, вмещавшую лишь две армейские кровати, вешалку для одежды да полку с церковными книгами. Равнодушно скользнув взглядом по их обтрепанным корешкам, я сбросил грязную одежду прямо на пол, залез под одеяло и закрыл глаза. Картинки дневных воспоминаний быстро перешли в разряд беспокойных снов, терзающих человека, как правило, либо поздней осенью, либо после переутомления. А поскольку разговоры всех последних дней крутились в основном вокруг немецкого захоронения в пруду да найденного в Черногрудине старого оружия, сон мне привиделся, разумеется, соответствующий.

…В мрачном и будто бы припорошенном угольной пылью помещении возле меня топтались люди в полосатых одеждах, а я загружал в устрашающего вида печь подаваемые ими длинные свертки. Это было жутко и одновременно увлекательно, ведь когда вспыхивал очередной сверток, тьма вокруг слегка рассеивалась, и я осознавал, что опасности в непосредственной близости от меня нет.

Потом я каким-то чудом перенесся на съемки телевизионной передачи. За круглым столом восседали хмурые незнакомые мужчины, один из которых по команде человека за операторским пультом взял вскоре лист бумаги и деревянным голосом начал читать: «Советское правительство заявляет о своем протесте против использования газа "Циклон-Б" в экспериментах по умерщвлению людей…» – «Какие, к черту, протесты?! – хотелось крикнуть мне. – Всё давно уже на потоке! Я сам каждую ночь вязанки трупов в крематории сжигаю!» Я напрягал голосовые связки изо всех сил, но почему-то не мог вымолвить ни слова. И в этот момент чья-то рука вдруг крепко сжала мне горло…

От страха я невольно проснулся и, поняв, что это был всего лишь сон, облегченно вздохнул. Однако уже в следующее мгновение волосы на голове вновь встали дыбом: моего горла и впрямь коснулись чьи-то грубые пальцы! Готовясь завопить на весь монастырь, я судорожно втянул в себя литров пять спертого казарменного воздуха, но тут, к счастью, услышал в темноте шепот:

– Вставайте, Александр Григорьевич, уже десять минут шестого!

– Встаю… – сипло выдохнул я.

Вспыхнула лампочка карманного фонарика, и в круге света я увидел виноватую физиономию Толика.

– Простите, что проворонил нужное время, сам чуть не проспал. Слава богу, Клавдия на работу пришла…

– Та, что на кухне работает? – машинально поинтересовался я, нервно натягивая не просохшие за ночь брюки.

– Она самая. Я уже попросил ее кофе вам сварить.

– А себе?

– Да нам не положено, мы чаем обходимся…

Войдя в скудно освещенную столовую, я увидел уже знакомую женщину в белом переднике. Она приветливо поклонилась и указала глазами на придвинутый к газовой плите столик. На нем дымились две тарелки с жареной колбасой, обрамленной зеленым горошком, и стоял кофейник, из носика которого вырывались клубы пара.

– Вы нас прямо балуете, – отвесил я поварихе незатейливый комплимент, начав наперегонки с Толиком поглощать ранний завтрак.

– А чего ж не побаловать-то, – обрадованно всплеснула она руками, – коли только на вас вся надежда наша!..

В считанные минуты покончив с трапезой, мы поблагодарили Клавдию за хлопоты и вышли на улицу. Поскольку к месту работы двигались молча, я прокручивал в голове случайно оброненную кухаркой фразу. Интересно, что она подразумевала под словом «надежда», если я обретаюсь тут без году неделю? «Впрочем, скорее всего просто слышала обрывки чьих-то разговоров, а сути их не поняла», – пришел я к выводу и переметнулся к мыслям о «бидонах»-баллонах, вернее, о их содержимом.

Неожиданно вспомнился недавний сон, а вслед за ним – и виденный в далеком советском прошлом документальный фильм, в котором тоже присутствовали и колючая проволока, и изможденные узники в полосатой «униформе». Название фильма за давностью лет не припомнил, а вот закадровый голос комментатора всплыл вдруг в памяти довольно отчетливо. Суть произносимого им текста сводилась тогда к тому, что для ускорения процесса уничтожения ежедневно прибывающих в концлагеря пленных немцы применяли газ «Циклон-Б».

«Что, если хранящийся в лампообразных емкостях Ziclon-G – прямой потомок газа "Циклон-Б"? – мелькнула в голове страшная догадка. – Ведь если существовал Ziclon-В, логично предположить и существование газов с маркировкой Ziclon-А, Ziclon-C и так далее… А если газ Ziclon-G – вещество стабильное, он мог сохранить свои свойства и до наших дней. Но тогда получается, что с моей помощью Роман Данилович Красновский завладел огромным арсеналом смертоносных газов!»

– Что дальше делать будем? – вернули меня к реальности голос Толика и луч его фонаря, осветивший притулившуюся к плотине помпу.

– Включай машину и начинай размывать глину прямо по центру насыпи, – распорядился я, усилием воли отбросив назойливые мысли о баллонах «на потом». – Ориентируйся на сливной колодец, води струей метрах в четырех от края плотины, не дальше.

Пока напарник запускал двигатель, я на ощупь отыскал в кустах свой сачок и двинулся наперевес с ним к бодро загудевшему агрегату. Спустя минут десять попросил Толика перенаправить струю воды чуть ниже и приступил к «ужению». Постепенно расширяя границы поисков, довольно скоро я почувствовал, что сачок зацепился за что-то очень тяжелое. Сердце мое радостно забилось, рукоять поискового инструмента выгнулась дугой, но наружу проволочная сетка вылезать не желала.

– Бригадир, бросай на хрен свою трубу и бегом ко мне! – позвал я Толика.

В четыре руки нам почти удалось подтащить зацепленный мною предмет к берегу, но тут он застрял окончательно. Времени на раздумья не было, и я, сняв одежду и закинув ее на плотину, снова бросился в грязное месиво. Холодная вода неприятно обожгла босые ноги, но я стиснул зубы, погрузил руки в жижу по плечи, нащупал угловатый предмет и, крепко схватив его, пошел обратно. Выбравшись с помощью Анатолия на сухой берег, осторожно опустил нелегкую ношу на камни.

– Посвети, – шепнул я напарнику, и желтый луч тотчас заскользил по затейливо выгнутой крышке то ли большой металлической шкатулки, то ли маленького ларца.

Толик попробовал приподнять крышку, но та не поддалась. Возможно, была заперта на внутренний замок или попросту забита грязью.

– Может, его об камень грохнуть? – приподнял ларчик Анатолий.

– Сдурел?! – осадил его я. – Это же историческая реликвия!

– А как же мы узнаем, что в нем лежит?

– Не горит, потом выясним, – ответил я, хотя у самого сердце трепетало от нетерпения как заячий хвост. – Спрячь его пока в сливной колодец, а я тем временем продолжу поиски. Вдруг на дне еще что-нибудь подобное отыщется?

И действительно: новые металлические предметы не заставили себя долго ждать. Я безостановочно черпал грязную жижу сачком, а то, что оставалось от ее процеживания сквозь сетку, вытряхивал прямо на плотину. То и дело раздавался звон металла о камни, но одновременно становилось все светлее и светлее, и, следовательно, надлежало торопиться: в любой момент сюда могли пожаловать нежелательные гости.

Монастырский колокол и впрямь объявил вскоре всеобщий подъем. Для завершения поисков у нас с Толиком оставался максимум час, а ведь требовалось еще перекатить помпу обратно к мосткам и привести себя в относительный порядок. Поэтому, скребанув сачком по дну еще пару раз, я снова забросил его в кусты и бросился «знакомиться» с новой добычей. Толик немедленно ко мне присоединился, и мы, точно два чумазых карапуза в песочнице, принялись азартно разгребать руками созданную мной на берегу кучу ила. Когда извлекли из нее все, что было тверже земли, приступили к сортировке: в одну сторону скидывали куски полусгнившей древесины, ржавые гвозди и прочие ненужные примеси, а в другую – все более-менее ценное.

Результатом «улова» оказались: два блюда (овальное и круглое), несколько широких бокалов на длинных ножках, обрывки крупнозвенных цепочек, десятка полтора разноформенных нагрудных крестов, шесть подсвечников, дюжина лампадок, столовые приборы и четыре чарки в виде бочонков. Первое же место среди находок я мысленно отвел довольно увесистому кресту, украшенному синими и розовыми камнями. Все найденные предметы были металлическими, и в глубине души я очень надеялся, что они изготовлены из золота или, на худой конец, из серебра. На всякий случай провел ладонью по уже отброшенной в сторону грязи и вдруг нащупал в ней маленький округлый предмет.

– Что-то еще нашли? – воззрился на мою руку Толик.

– Нет, гвоздик очередной, – состроил я невинные глаза, – похоже, мы с тобой уже подчистую всё выгребли. Поищи-ка, дружище, мешок! Сложим в него добычу и тоже опустим пока в колодец. А то, не ровен час, заявится сейчас сюда кто-нибудь.

Анатолий тотчас направился к бытовке, попутно приглядываясь к валявшемуся всюду строительному мусору, а я, воспользовавшись его уходом, торопливо выхватил из грязи последний обнаруженный в ней предмет и бросил на ладонь. Предмет оказался массивным мужским перстнем с крупным камнем, явно драгоценным. Стоило мне бросить его в карман, как вернулся Толик – с пластиковым мешком из-под удобрений. Безумно торопясь, задыхаясь и тяжело сопя, мы упаковали в него все свои находки, перетянули для верности проволокой и отправили вслед за ларцом в колодец. Потом, не сговариваясь, принялись спешно «заметать следы» недавней деятельности: сбросив лопатами грязь с берега обратно в пруд, навалились на помпу всеми оставшимися в наличии силами и перекатили ее к мосткам.

И вовремя! Ибо не успели мы и дух перевести, как на берег пруда явился отец Аристарх в сопровождении свиты человек из пяти-шести.

– Неужто уже работаете? – подозрительно спросил он и впился в нас глазами так, словно хотел обвинить в крамоле.

– Вы же сами сказали, что работу нужно именно сегодня закончить, – взял я инициативу на себя, – вот мы и встали ни свет, ни заря, хотели…

– И где же следы ваших трудов праведных? – перебил меня настоятель.

Ответить было нечего: в окружающей обстановке ничего со вчерашнего вечера не изменилось.

– Да мы мотор чинили, – пришел на помощь Толик.

– Так он же вчера отлично работал!

– А за ночь в карбюраторе конденсат образовался, – нашелся я, вспомнив не раз слышанные от шоферов байки. – Пока его очистили, пока мотор прогрели…

– Ну а теперь-то в чем заминка? – ехидно поинтересовался выглянувший из-за плеча настоятеля Митяня.

– Вас ждали, – не повелся я на очередную провокацию. – Вдвоем не осилили помпу по мостам перекатить, вот и решили помощи дождаться.

Отец Аристарх просеменил к помпе и осторожно потрогал воздушный фильтр.

– Действительно прогревали, – скупо подтвердил он мои слова. – Ну все, хватит разговоров, пора за дело браться! Время поджимает…

Почему оно «поджимает», если день только начался, я не понял, зато отчетливо осознал, что мой «монастырский подряд» подошел к концу. Тем не менее вместе со всеми навалился на трубчатую станину помпы, а потом почти один в один повторилась вчерашняя история: непрерывно гудел мотор, черными фонтанами вздымалась вверх размочаленная водной струей глина, нещадно палило солнце. Правда, народу у пруда скопилось сегодня не в пример больше, и стоило только попросить подать доску или стакан воды, как все вручалось в мгновение ока.

Из последней, третьей кучи мы извлекли два больших металлических ящика, несколько витиевато изогнутых труб и детали от не известных мне конструкций. В какой-то момент рухнула целая секция второго моста, и пришлось отвлечься от немецкого железа на приколачивание новых страховочных планок. Из-за этого завершить очистку пруда удалось только к пяти вечера.

Зато в громоздящейся на берегу куче наряду со странными конструкциями соседствовали теперь ящики с фарфоровой посудой и несколько десятков очередных цилиндрических баллонов. Вместо надписей на стенках последних красовались теперь лишь пятизначные номера, и, разумеется, именно они были в первую голову отмыты, тщательно протерты и перенесены в бытовку. Все остальное вывезли куда-то в кузове трактора.

По окончании раскопок всех нас пригласили на скромную трапезу. Настоятель к нам не присоединился, а мне на сей раз подали то же, что и остальным: пшенную кашу с тертой репой и жидкий чай с ржаными сухарями. В общем, все в соответствии с нынешней моралью: если ты нужен, тебя кормят куриными ножками и угощают кофе, а когда потребность в тебе иссякла, сойдет и подкрашенная водица.

Глава 20. Неприятности у колодца

Попрощавшись с привратником, я вышел за ворота и сделал глубокий вдох. Пряный вечерний воздух, насыщенный свежестью близкой реки, словно бы снял с души тяжелый камень. С холма открывалась прекрасная панорама на утопавший в яблонях городок, местами уже подсвеченный иллюминацией, и мысли так и рвались окунуться в патриархальную старину. Но лежавший в кармане перстень пересилил: захотелось срочно отмыть его от ила, насладиться первозданным видом и хотя бы навскидку определить примерную стоимость.

Как назло, ни одной водопроводной колонки в пределах видимости не наблюдалось, но тут на улице появилась девчонка лет тринадцати с двумя пустыми ведрами. Плюнув на суеверие, что особа женского пола с пустым ведром – примета плохая, я окликнул ее:

– Подружка-попрыгушка, не подскажешь, где здесь можно водички набрать?

– В конце той улицы, – кивнула она в сторону спускавшихся вниз по склону деревянных домов, – старый колодец есть. Или идите со мной – провожу до новой колонки. Там вода лучше, тиной не пахнет…

В лишних свидетелях я сейчас не нуждался, поэтому, коротко поблагодарив девочку, устремился по покатой брусчатке к колодцу.

Примостившийся на краю неглубокой зеленой впадины, он и впрямь выглядел убого: изборожденный трещинами покосившийся сруб, съехавшая набок крыша, ржавая цепь… Пить воду из такого колодца я вряд ли стал бы, но для моей цели он вполне годился. Вытянув помятое ведро на поверхность, я поставил его на пристроенную к колодцу скамеечку, наклонил и подставил перстень под струйку воды. Вскоре из-под зеленоватой пленки въевшейся грязи блеснула оправа, а потом тускло сверкнули и грани прямоугольного камня. Однако полностью отскоблить грязь ногтями не удавалось, и я стал озираться в поисках более радикального средства очистки.

Отыскав в кустах пустую консервную банку, положил в нее перстень, плеснул сверху толику воды и принялся энергично орудовать внутри жесткой метелкой из сорванной неподалеку полыни. Неожиданно за спиной послышались чьи-то шаги, и, оглянувшись, я увидел двух мужчин и женщину. Они остановились в нескольких шагах от меня и пристально за мной наблюдали. Шестое чувство подсказало, что назревают неприятности, и я, выхватив перстень из банки, быстро обмотал его носовым платком и сунул в карман.

– Вот он где затаился! – злобно прошепелявила вдруг женщина, маленькая и тщедушная. – Надеялся спрятаться от нас, Антихрист! Вон, гляньте, колдовство вершит – заговорами да наговорами воду нашу портит! И метелка заклань-травы в руке зажата!

– Да ты спятила, что ли? – вырвалось у меня, но злополучную консервную банку я на всякий случай отбросил в сторону. – На кой черт мне сдалось вашу воду портить?…

– А ну, мужики, – приказным тоном воскликнула шепелявая предводительница, – всыпьте-ка этому нечестивцу погорячее!

В руках ее спутников (странно похожих друг на друга) волшебным образом нарисовались увесистые штакетины, и оба двинулись ко мне походкой очеловеченных роботов. Я попятился за колодезный сруб, одновременно прокручивая в голове варианты возможных действий. С трех сторон колодец был огражден густыми кустами, а за ними начинался кочковатый спуск к реке. Справа от меня непрерывной полосой тянулись крепкие деревенские частоколы, а слева маячил крутой обрыв заросшего гигантскими лопухами оврага.

Бежать было некуда, и я решил пробиваться вперед. Дабы проверить реакцию противников, сделал для начала обманный выпад навстречу. Длинная палка одного из них тотчас со свистом описала полукруг, и от колодезной стойки полетели щепки. Дело принимало скверный оборот: я понял, что церемониться со мной не будут. Тогда пригнулся, словно защищаясь от удара, оперся обеими руками на край сруба и одним мощным рывком перебросил тело через него как через гимнастического «козла». Но стоявший рядом мужик потерял от неожиданности равновесие и рухнул навзничь мне под ноги, так что я, вместо запланированного в уме стремительного бегства, тупо грохнулся прямо на него. Он утробно хрюкнул и тут же начал дубасить меня по спине огромными кулачищами, в результате чего между нами завязалась обычная русская драка.

Мы катались по земле, яростно пиная и колотя друг друга, а второй мужик и неугомонная тетка осыпали нас градом ударов сверху. Улучив момент, я дотянулся до вредной бабенки ботинком и резким толчком опрокинул ее на землю. Падая, она крайне удачно заехала острым локтем в глаз моему основному противнику, и тот на секунду ослабил хватку. Большего мне и не требовалось. Со всей силы хрястнув его кулаком по челюсти, я вскочил и снова собрался было бежать, но поскользнулся на щедро политой мною же чуть ранее земле у колодца и совершил фальстарт носом по траве. И в ту же секунду на меня обрушился столь мощный удар, что я… потерял сознание.

…Очнулся лежа ничком на металлическом днище неведомого автомобиля, бодро трясшегося по булыжной мостовой. Хотел повернуть голову, но сверлящая боль в шейном отделе позвоночника заставила от этого намерения отказаться. К счастью, выматывающая душу болтанка вскоре закончилась. Лязгнула дверца, и меня с двух сторон подхватили чьи-то сильные руки. Потом куда-то повели. Голова моя бессильно свисала вниз, и смотреть я мог только себе под ноги, но в душе теплилась надежда, что «добрые самаритяне» волокут меня в травмопункт. Однако надеялся я зря: меня доставили в уже знакомый серый кабинет и усадили на знакомый стул.

– Ба, кого я вижу! – раздался столь же знакомый голос. – Господин Землекоп! Я тут, понимаете ли, ночей не сплю – звонка от вас жду, волноваться уже начал, и вдруг получаю от патрульного экипажа сообщение, что вы устроили в Глухом тупике очередную потасовку! То есть, проще говоря, совершили противоправное деяние, наказуемое в соответствии с уголовным кодексом административным арестом как минимум. – Потом устало, как бы давая понять, что участь моя уже решена, подполковник Лукавец обратился к одному из сопровождавших меня конвоиров: – Сержант, обыщите задержанного.

Я угрюмо молчал. Избитое тело нещадно болело и жаждало лишь одного – покоя. Пусть на жестких неудобных нарах, но покоя. Меня же, напротив, рывком подняли со стула, и спустя пять секунд все мое нехитрое имущество уже лежало на столе начальника городского ОВД. Когда меня вернули на место, я привалился к спинке стула так, чтобы боль ощущалась как можно меньше, а хозяин кабинета приступил меж тем к осмотру моих вещей. Вскоре его пальцы добрались до смятого носового платка, а потом и до перстня. Некоторое время Лукавец смотрел на украшение так, словно не верил собственным глазам. Потом торопливо накрыл ладонью, выпроводил подчиненных и, впившись в меня колючим взглядом, спросил:

– Откуда «дровишки»? Только не говорите, что в луже случайно нашли.

Вспомнив события сегодняшнего утра, я невольно улыбнулся:

– Как ни странно, именно в луже и нашел…

– Коли решили упорствовать, придется мне у вас вашу находку изъять, – ехидно ощерился подполковник. Потом достал из ящика стола небольшой пузырек и маленькую щеточку, сбрызнул перстень молочно-белой жидкостью и, не обращая внимания на мое возмущенное сопение, принялся сосредоточенно его шлифовать. А когда закончил, обратился с очередным вопросом: – Как думаете, сколько такая красота может стоить?

– Не знаю, – сухо ответил я, будучи крайне раздосадован столь неприятным поворотом событий, – я не специалист по ювелирным украшениям.

– Не грубите! – резко оборвал меня Лукавец. – Я вам сегодня жизнь, можно сказать, спас, а вы тут недовольство проявляете.

– Хотите сказать, ваши люди не случайно у заброшенного колодца появились?

– А в нашем городе вообще редко что случайно происходит. И за вами тоже, разумеется, приглядывали… Вы ж у нас не только геофизик, но еще и писатель, оказывается! – Подполковник хитро прищурился, и я понял, что время он даром не терял – успел навести обо мне справки. – Личность известная, терять жалко… Сами-то ведь, наверное, даже не догадываетесь, что последние два дня буквально по краю бездны ходите. Однако вернемся к делу. – Он поднес уже насухо вытертый перстень к настольной лампе. – Итак, что мы имеем? Оправа явно серебряная, хотя и не очень высокого качества, а камень, судя по всему, обычный хризолит. Но до чего ж оригинальна и необычна огранка!

– Хризолит? Серебро? – растерянно пробормотал я, поняв, что все мои мечты о скором обогащении пошли прахом.

– Даже не сомневайтесь, – подтвердил Лукавец. – Однако несмотря на простоту и дешевизну материалов, стоимость этого уникального перстня воистину неизмерима. Я узнал его: читал в свое время подробное описание, и оно отчего-то врезалось в память… Хотите послушать историю своей находки? – Я кивнул, и он с видимым удовольствием приступил к рассказу: – Изготовлено было сие украшение примерно семь столетий лет назад и принадлежало легендарному колдуну и врачевателю тех лет Бен-Газиру. Сведений о нем сохранилось, увы, немного, но даже по ним можно понять, что человеком для своей эпохи он был выдающимся. Бен-Газир обосновался здесь во времена Золотой Орды и занимался в основном лечебной и научной деятельностью. Известность его не знала границ, к нему приезжали за снадобьями из Бухары, Персии, других государств… Великий лекарь прожил свыше ста сорока лет, а в конце жизни утверждал даже, что создал эликсир вечной юности.

– Но как человека со столь экзотическим именем могло занести в российскую глубинку? – удивился я.

– Неважно знаете историю родной страны, господин писатель, – не преминул «уколоть» меня подполковник. – А ведь в прежние века территория российского государства разительно отличалась от нынешней. И Энск стоял раньше на так называемой «ничейной» территории, довольно долгое время никому официально не принадлежавшей. А поскольку через город проходила крупная торговая трасса, в нем по тем или иным причинам оседали выходцы из разных стран. Как видим, не миновала сия участь и Бен-Газира…

– Спасибо, что просветили, – невежливо перебил я, – но хотелось бы услышать историю непосредственно перстня.

– Охотно расскажу. Но при условии, что не будете меня перебивать, – строго взглянул на меня Валерий Олегович.

К тому времени я уже сообразил, что лучше все-таки сидеть в приличном кабинете, нежели валяться в грязной камере, поэтому, не раздумывая ни секунды, согласно кивнул.

Глава 21. Легенда о Бен-Газире и его перстне

– Примерно в 1370 году, то есть ближе к концу правления Ивана Грозного, на городской рынок Энска прибыл очередной караван: лошади, верблюды, погонщики-маньчжуры… В общем, все как обычно, только вместо привычных запыленных хламид на некоторых путниках красовались вызывающе богатые накидки и сверкавшие на солнце чалмы. Поначалу новоприбывшие обосновались в караван-сарае, но потом купили себе большой дом близ реки и, подобно прочим иностранцам, открыли на торжище несколько собственных лавок. Торговали преимущественно коврами и восточными сладостями, но вскоре выяснилось, что один из заморских гостей – молодой человек, на удивление быстро освоивший русскую речь, – владеет еще и искусством врачевания.

Полное имя лекаря местным жителям произносить было сложно, вот они и стали называть его сокращенно – Бен-Газир. Уважением он пользовался неслыханным! При встрече люди кланялись ему в пояс загодя. Он тоже вежливо всех приветствовал, не делая никакой разницы между богатыми землевладельцами и простыми смердами. Для тех времен это было удивительно и необычно. Впрочем, вел себя молодой эскулап тоже не совсем обычно: сверкающие в темноте диковинные одежды носил только дома, а по городу разгуливал в традиционном южнорусском платье. Так что если бы не восточная короткая борода да большие выпуклые глаза цвета антрацита, вполне мог бы сойти за местного жителя.

Позднее неподалеку от своего нового дома Бен-Газир воздвиг похожее на пирамиду каменное сооружение, в котором и пережил польское нашествие. К тому времени ему полагалось быть уже почтенным старцем, однако в бороде по-прежнему не было ни сединки. Из-за этого многие горожане стали считать его колдуном. Судачили, что черноглазый араб похищает из окрестных сел молодых девушек и сжигает их по ночам в своем каменном капище. Ну и, конечно, что он умеет летать, находиться в нескольких местах одновременно и убивать одним только взглядом.

Тем не менее, несмотря на подозрения в колдовстве и чернокнижии, при малейшем недомогании местные жители шли к чудодею. Каждый день у ворот его особняка выстраивалась длинная очередь страждущих, среди которых было немало и приезжих. Однако пребывание в очереди отнюдь не гарантировало получения помощи: отбор «счастливчиков», удостоившихся чести быть принятыми лекарем, ежедневно осуществляла хромая девочка. Она поочередно подходила к каждому пациенту, касалась его руки холодной как лед ладошкой и «избранным» вручала серебряную монетку. Те же, кому такого «пропуска» не выпадало, вынуждены были пытать счастья вновь и вновь.

Сведений о жизни и деятельности Бен-Газира во время польской оккупации не сохранилось. Лишь в летописи от 1438 года упоминается вкратце, что «персидский знахарь» с помощью колдовства поднял со смертного одра царского сотника Симона Защепу. А уж о смерти лекаря и вовсе остались только догадки да гипотезы, щедро подкрепленные народными домыслами да досужими вымыслами. Так, согласно одним из них Бен-Газира забрали с городской площади черти, причем якобы при большом скоплении народа. А согласно другим, он тайно покинул город вместе со всеми своими сокровищами. Третья же гипотеза связана как раз с этим перстнем: якобы Бен-Газир, обвиненный в каком-то заговоре, перед взятием под стражу подарил его сыну Салеху. И вроде бы на этом перстне имеется указание, как отыскать сокровища, которые он накопил за десятилетия врачебной деятельности.

Вот, собственно, и все, что мне известно, – закончил рассказ подполковник. Потом устало протянул мне перстень и лупу: – Осмотрите свою находку внимательнее. Может, какие-нибудь знаки обнаружите, чем черт не шутит? В конце концов подобные вещицы абы кому на глаза не попадаются, а вам вот перстень «открылся». Вам, значит, и карты в руки.

Я послушно взял протянутые мне предметы и навел фокус увеличительного стекла на перстень Бен-Газира. Увидел встроенное в основание чешуйчатое колечко и поднимавшиеся из него четыре миниатюрные, круто изогнутые финиковые пальмы. Только вместо фиников на верхушках их покоились змеиные головы. Казалось, что зеленоватый и изрядно поцарапанный камень вложен в пасти четырех ползучих гадов.

– Возможно, – осторожно предположил я, – уже сама форма изделия несет в себе некий скрытый смысл? Жаль, что я не знаю арабского языка. Может быть, фраза «Четыре змеи держат блестящий камень», произнесенная по-арабски, и открыла бы заложенное в перстне иносказание.

– Вряд ли, – возразил Лукавец. – Смысл – величина непостоянная, каждый понимает его по-своему. Вот, например, мой младший сын спросил у меня на днях, кто такой Хрущев, ему это для написания реферата потребовалось. Видели бы вы мое удивление! Вроде еще совсем недавно Никита Сергеевич был в Союзе и царем, и богом коммунистическим, а теперь его фамилия уже мало кому что говорит! Слова эфемерны, Александр Григорьевич, так что разгадку тайны перстня нужно искать в чем-то другом, я уверен.

Довод показался мне более чем убедительным, и я, стараясь скрыть смущение, принялся с удвоенным тщанием осматривать серебряную вещицу со всех сторон. В какой-то момент увеличительное стекло, прозрачный камень перстня и свисавшая из кружки подполковника этикетка от чайного пакетика выстроились в одну линию, и первые буквы в слове «Lipton» резко вдруг увеличились. «Выходит, сам камень тоже исполняет роль своеобразной линзы! – догадался я. – И если обе оптические системы совместить в точке общего фокуса, можно получить что-то вроде примитивного микроскопа!»

Попрактиковавшись в разглядывании лежавших на столе крошек, я перевернул «систему линз» обратной стороной и продолжил эксперименты, а Валерий Олегович тем временем поднялся и, подхватив на ходу чайник, направился к двери. Пока он отсутствовал, я добился некоторого успеха: когда поднес перстень к настольной лампе, на лежавшем под ней белом листе бумаги отразилась вдруг довольно любопытная картинка, образованная явно рукотворными царапинами на внутренней стороне камня. Картинка представляла собой относительно большой рубчатый круг, от которого в четыре стороны отходили постепенно расплывающиеся «дорожки». В центре же самого круга отпечатался квадрат со странными закорючками внутри него.

Воровато обернувшись на входную дверь, я схватил карандаш и, удерживая перстень в потоке света, торопливо обвел контуры высветившейся на бумаге картинки. Потом скомкал листок в шарик и зажал в кулаке. Поскольку под лампой лежала целая стопка бумаги, а я взял только верхний лист, вернувшийся с кипятком хозяин кабинета ничего не заметил. Гостеприимно «сообразив» чай на двоих, он уселся в свое кресло и миролюбиво произнес:

– Ну, уважаемый Александр Григорьевич, я вас рассказом на историческую тему побаловал, а теперь жду ответного отчета о работе в монастыре. Удалось найти что-нибудь на дне пруда?

– Увы, в основном технический мусор, – как можно искреннее ответил я. – Какие-то баллоны, трубы, насосы, обломки ящиков…

– Баллоны как выглядят? – жестом остановил он мое перечисление.

– По длине примерно такие, – развел я руки в стороны. – Просто одни чуть толще, типа бочонков, а другие чуть тоньше… как сосиски.

– Понятно, – делано безразлично кивнул Валерий Олегович. – И никаких военных боеприпасов?

– Ноль! Лично у меня создалось впечатление, что пруд вообще использовался в качестве свалки. Ни снарядов, ни гранат, ни даже патронов на дне обнаружено не было.

– Ясно. Сплошь бесполезные железки… Ржавые, поди?

– Ничего подобного, баллоны выглядят как новенькие! – опрометчиво ляпнул я. И вынужденно продолжил: – Наверное, толстый слой ила защитил их от окисления. Даже надписи сохранились…

– Какие именно?

– Что-то по-немецки написано, слова и цифры, – замялся я. – Не разобрал, к сожалению… Баллоны-то ведь в грязи все были, сами понимаете… Потом, правда, отец Аристарх самолично их водой отмывал, но на берегу, далеко от меня…

– И куда потом все находки отправили? – продолжал «допрос» начальник ОВД.

– Баллоны в бытовку перенесли, а прочий хлам так на берегу пруда и остался. Частично, правда, его в тракторной тележке куда-то отвезли. Видимо, настоятель завтра будет определяться, что с найденным железом делать.

– А перстень вы, значит, среди этих железок откопали? – сменил неожиданно тему разговора Лукавец. – Или он сам в руки прыгнул?

– Скорее уж в ноги, – усмехнулся я.

– Как это?!

– Когда спускали воду из пруда, – пустился я в пояснения, стараясь говорить предельно убедительно, – вместе с ней по неосторожности уплыли и мои джинсы. Сама по себе потеря вроде бы невелика, но поскольку в кармане лежали деньги – несколько тысяч рублей, – я на следующий день предпринял попытку их отыскать. Жалко, в общем, стало утраченных денежек. Понадеялся, что в реку их не унесло, что зацепились за кусты или траву у сливного отверстия в монастырской стене…

– Нашли? – нетерпеливо перебил подполковник.

– Нет, – удрученно вздохнул я. – Зато вместо штанов наткнулся случайно на этот перстень. Босой ногой на него наступил, когда в грязи копался…

– Рядом в этот момент был кто-нибудь? – испытующе воззрился на меня Валерий Олегович.

– Со мной никого не было, но могли из-за кустов подсмотреть, – соврал я, не моргнув и глазом, ибо впутывать в историю Толика не хотелось, а объяснить нападение на мою скромную персону у старого колодца как-то следовало.

– Считаю, что вам пора отсюда уезжать, – хмуро подытожил вдруг подполковник. – Готов даже оказать любезность – прямо сейчас отвезти на станцию. На ночной поезд успеете и через сутки с хвостиком будете уже в столице. Родная обстановка, домашние тапочки, телевизор на тумбочке… И, главное, никаких проблем!

Лукавец явно не шутил и не рисовался: его усталые глаза, с набрякшими синевой мешками под ними, смотрели на меня с неприкрытой жалостью. Но я помнил и о ларце в сливном колодце, и об оставленном в Лисовках чужом магнитометре, и о подаренном мне маузере, и много о чем еще. Расставаться со всем этим за «здорово живешь» меня совершенно не прельщало, поэтому я натужно улыбнулся и спросил:

– Надеюсь, вы не станете выпроваживать меня из города принудительно?

– Понятно, – вздохнул собеседник, – мое предложение вас не устроило. Значит, решили остаться… Что ж, воля ваша. Тогда прислушайтесь хотя бы к дружескому совету: оглядывайтесь почаще, чтобы целым и невредимым домой когда-нибудь вернуться. А теперь можете быть свободны, гражданин… задержанный.

Благодарно поклонившись, я потянулся было за лежавшим на столе перстнем, но подполковник тотчас накрыл его ладонью.

– Останется пока у меня. Как вещественное доказательство, – строго произнес он.

– Тогда, может, расписку черкнете? – заискивающе попросил я.

Лукавец нахмурился, но возражать не стал. Взял из-под лампы два листа бумаги, быстро под копирку что-то написал и протянул мне оба со словами:

– Распишитесь.

Я прочитал: «На временное хранение от гражданина (имярек) принят перстень: камень светло-желтого цвета в оправе из белого металла. Начальник ОВД г. Энска Лукавец В. О.». Расписавшись и искренне поблагодарив подполковника за спасение у старого колодца, я покинул его кабинет и уже без всякого конвоя вышел на улицу.

К ночи духота сгустилась. Над горизонтом полыхали яркие зарницы, то и дело затмевая редкие городские фонари. Почудилось, что подслеповатые, затаившиеся у заборов тени угрожающе сжимаются вокруг меня в кольцо, и я поспешил выскочить на центральную улицу: там все-таки и светлее, и многолюднее. До автобусной остановки добрался без приключений. А там вскоре подъехал и «Пазик», водитель которого, с треском распахнув дверь, гаркнул:

– Кому на Балуевку – загружайтесь!

Вместе с хлынувшей к единственной двери автобуса толпой я просочился в салон, сунул водителю десятку и плюхнулся на ближайшее свободное место. И вот уже завыл мотор, натужно заскрипели рессоры, закачались в такт дорожным ухабам пассажиры… Рассеянно скользя взглядом по темноте за окном, я осмысливал последний разговор с подполковником: «Не слишком ли быстро милейший Валерий Олегович "вычислил", что изъятый у меня перстень принадлежал некогда именно арабскому эскулапу? Неужто милицейский начальник изучает на досуге древние предания?…»

Глава 22. Чудесное спасение и притча о Лукерье

На очередной кочке автобус сильно тряхнуло, и моя мысль, точно в телевизоре, перескочила на другой «канал»: «Если Бен-Газир действительно появился в Энске в 1370-м, ему на тот момент должно было быть не меньше тридцати, ибо иначе он попросту не успел бы набраться медицинского опыта. Значит, во время польского нашествия его возраст приближался к семидесяти годам, а в 1438-м – и ко всем ста. Неудивительно, что при столь завидном долголетии его сочли колдуном. Может, он и впрямь постиг секрет вечной молодости?…»

– Кому у моста выходить – пошевеливайтесь! – вывел меня из состояния задумчивости громкий окрик водителя.

Ошалело вскочив с продавленного сиденья, я вывалился из автобуса. Огляделся. Метрах в двадцати слева полыхал щербатой неоновой вывеской магазин «Аленушка», а справа маячила деревянная будка неясного назначения, на данный момент явно пустующая. Около магазина бесцельно топтались шесть-семь мужиков в длиннополых несовременных рубахах, неуловимо напомнивших мне чем-то тех двух олухов из Глухого тупика. Уж не знаю, кого напомнил этим мужикам я, но стоило автобусу отчалить от остановки, как они словно по команде повернулись в мою сторону и выжидательно на меня уставились. После сегодняшнего «дружеского напутствия» начальника милиции я стал весьма чувствителен к подобного рода встречам, поэтому размашисто зашагал к мосту. «Если рвану бегом, – рассудил я, – могу спровоцировать их на преследование, а если пойду просто быстрым шагом, то, может, все и обойдется».

Когда я поравнялся со стоявшей на пути следования пустой будкой, из-за нее вдруг выкатили, перебирая ногами по земле, два парня на велосипедах. Вели себя они вроде бы не угрожающе, однако дорогу мне тем не менее перекрыли. Но на этом дело не кончилось: вслед за ними из-за той же будки выехал – правда, уже на мопеде – третий парень. Тот самый, что не так давно подстерег меня с приятелями на окраине Лисовок. Не сказать, чтобы я сильно испугался, но внутри словно бы что-то замкнуло, и я невольно напрягся. Исподволь бросил взгляд вправо-влево: всюду простирались не освещенные заросли лозняка, в которых запросто можно было свернуть себе шею.

– Наше вам здравствуйте, – неожиданно дружелюбно произнес парень с мопедом. – А мы уж думали, что вы и сегодня не появитесь. Просто Татьяна за вас беспокоится, вот и попросила нас подежурить у моста…

– Ну, раз вы за мной, – без уговоров пристроился я к нему на заднем сиденье, – тогда вперед!

Мотор мопеда оглушительно выстрелил, и наша двухколесная кавалькада резво покатила к мосту. Не стерпев, я оглянулся. Мужики в длинных рубахах успели передислоцироваться от магазина к будке и теперь застыли возле нее в растерянных позах.

– Вы уж извините нас за тот наезд, – крикнул мне вполоборота мой нечаянный спаситель. – Я ведь не знал, что вы писатель! Думал, к Танюхе клеитесь…

– Да я забыл уже, – успокоил я парнишку, перекричав треск мотора. – А в доме Ниткиных совершенно случайно оказался…

Благополучно добравшись до Лисовок, я дружески расстался с ухажером внучки Федора Богдановича и его друзьями, миновал знакомые ворота и устало присел на лавку в коридоре. Первым примчался Котофей: прыгнул на колени, облизал мой помятый в схватке у колодца нос и, громко урча, начал тереться о щеку. Вышедший вслед за ним хозяин дома помог мне добраться до топчана, а потом появилась и Татьяна, явно уже готовившаяся ко сну. Далее под ее причитания относительно моего плачевного вида состоялась получасовая процедура реанимации, после которой, обмазанный мазями и облепленный пластырями, я наконец уселся за стол. На колени снова тотчас запрыгнул Котофей, вытянулся, свесил одну лапу вниз и утробно замурлыкал.

– Соскучился, бедный, – поставила передо мной Татьяна кружку с чаем. – Вчера тоже полночи колобродил, не хотел без вас укладываться.

– Так некому его было ночью согреть, вот он и беспокоился, – ласково почесал я кота за ушком.

– А где ж заночевал-то? – присел напротив хозяин дома. – Мы ведь с внучкой тоже беспокоились.

– Прямо в монастыре и заночевал, – коротко ответил я. – А сегодня вот довелось в рукопашной схватке поучаствовать. Ни с того ни с сего на меня два мужика с палками напали, а верховодила ими какая-то нервная визгливая дамочка.

– Случаем, не коротенькая такая, – ладонью показал примерный рост тетки Федор Богданович, – и на один бок перекошенная?

– Она самая. Если б не милиция, не уверен, что сидел бы сейчас с вами…

Хозяин сокрушенно покачал головой.

– Ох, Александр, будь я на твоем месте, прямо завтра отсюда уехал бы, если уже не сегодня…

– Не понял. Бежать от пары хулиганов и вздорной тетки? Не дождутся! Лучше уж просветите меня тогда, каких еще опасностей в вашем городе мне следует остерегаться.

– Ну, коли силы остались слушать – слушай. Расскажу о ситуации в городе, что сам знаю, а потом уж вместе покумекаем, как тебе лучше поступить. Одна голова, как говорится, хорошо, а две лучше. – Федор Богданович ненадолго задумался, а затем, облокотившись на стол, приглушенно заговорил: – Когда-то Энск был самым обыкновенным провинциальным городком: размеренная жизнь, скучное социалистическое бытие, минимум перемен. Не сказать, чтобы мы жили хуже других, нет… Просто привыкли считать, что так и надо. Первые изменения произошли вскоре после прихода в Кремль Горбачева, то есть примерно двадцать лет назад. И начались они, как я теперь понимаю, с приезда в наш город женщины лет двадцати пяти с малолетней дочкой. Прибыли они из какого-то далекого сибирского села, а запомнил я их потому, что работал тогда учителем, и эта дама как раз пришла записывать свою девочку в нашу школу. Обе с первой минуты мне почему-то не понравилось. Мало того, что мать явно страдала позвоночником и не могла стоять прямо, так еще и дочь не тянула по знаниям даже на первый класс, а мамаша настаивала пристроить ее сразу во второй. Разговор тогда вышел тяжелый и неприятный, и в итоге мы им в приеме в школу отказали…

– Хм… Не вижу связи между этой парочкой и своими синяками.

– Так я еще и не договорил. А ведь эта кособокая женщина начала вскоре проявлять такие способности, о которых в эпоху СССР и слышать не приходилось! Работать поступила санитаркой в городскую больницу, трудилась истово, по две смены кряду. А чуть позже по Энску пошли разговоры, что за три дня до кончины того или иного пациента она во время обхода торжественно вручает тому кружку с водой и говорит примерно следующее: испей, мол, дорогой, прощальной водицы и приготовься к скорой встрече с Господом Богом. И что самое поразительное, все ее предсказания сбывались! Человек, испивший той воды, послушно призывал родственников для прощания или писал завещание, а в объявленный санитаркой час переставал дышать.

– Так вдруг она в воду отраву добавляла?! Вроде как своеобразную эвтаназию осуществляла, чтоб люди не мучались?

– Проверяли, – отмахнулся Федор Богданович. – Да только ничего кроме хлорки водопроводной не обнаружили. Саму санитарку тоже не слабо тогда потрясли: и главврач, и милиция, и даже районный прокурор для дознания приезжал… Ни к чему не подкопались! Лукерья, а зовут, кстати, эту женщину Лукерьей Тетишкиной, на все вопросы смиренно отвечала, что это-де сам Господь сообщает ей во сне, кому пора отправляться на небеса. И это в те времена, когда наше поколение получило крепкое атеистическое воспитание! Словом, вскоре в больнице началась тихая паника, ибо не только к девяностолетним старухам приходила «смиренная Лукерья», но и к роженицам перед родами, и к молодым мужикам перед полостными операциями, и даже к детям, болевшим гриппом либо краснухой… А потом и вовсе осмелела: больницы ей, видно, мало показалось, так она по домам пошла.

– Что, прямо с кружкой и заявлялась? – поразился я.

– В том-то и дело! Люди слышат звонок в дверь, открывают, а там – Лукерья! В извечном заношенном платочке, в тапочках хоть зимой, хоть летом, на лице ни кровинки, глаза горят дьявольским пламенем, а в правой руке кружечка эмалированная подрагивает. И капельки на порог– кап, кап, кап… Некоторые от ее визита сразу в обморок падали.

– Но неужели никто не мог с бесноватой бабой справиться?!

– А что с ней сделаешь? В прогнозах она никогда не ошиблась. Пробовали даже «помеченных» ею людей в реанимацию помещать, где потом почти весь штат врачей возле них дежурил, пытаясь предотвратить неизбежное, но куда там – тщетные потуги! У меня тогда приятель Жорка Пименов хирургом в больнице работал, так он не выдержал и дома застрелился однажды с досады из охотничьего ружья. А половина больничного персонала и вовсе со страху уволилась…

– Но хоть один человек отказался ту воду пить?!

– И не один! Когда Лукерья первый десяток смертников огласила, ее вообще, бывало, с лестницы спускали. Да только люди те все равно умирали, но уже в страшных мучениях и судорогах.

– То есть те, – уточнил я, – кто ее воду пил, уходили из жизни спокойно, а «отказники» еще и мучились?

– Именно! А позже люди подметили, что после вручения каждому очередному страдальцу воды санитарка была сама не своя: словно бы корежило ее всю, ломало до скрежета зубовного. Стали уже говорить, что берет-де она страдания людские на себя, замаливая тем самым грехи человеческие перед Богом. Словом, произошел в городе своего рода раскол: одни на всех углах славили новоявленную «святую Лукерью», а другие паковали чемоданы и в срочном порядке покидали город. Словно от чумы, помнится, бежали… И вот именно тогда, в конце восьмидесятых, потянулись в наш город так называемые «паломники» или, как мы их называем, «переселенцы». Приезжали, занимали потихоньку брошенные дома и квартиры и брались за любую работу – ничем не брезговали. Местные власти наплыву «переселенцев» не препятствовали, ибо без них многие городские службы вообще обезлюдели бы. А тут вам взамен коренных беглецов-паникеров и новые рабочие руки сразу, и новые налогоплательщики. Прибывали эти паломники в основном семьями и первым делом отправлялись в паспортный стол, причем все как один заявляли об утере во время переезда паспорта.

– Это вам Лукавец рассказал?

– Нет, паломничество еще до него началось. Мне прежний начальник, капитан Крыжов рассказывал. Который, кстати, вскоре после этого был найден мертвым: то ли случайно застрелился, то ли намеренно…

– Капитан? – удивился я. – Невысокое вроде звание для начальника ОВД.

– Да у нас тут испокон веков капитаны и начальствовали. Ничего особенного в нашем захолустье не происходило, а с высокими званиями тут служить не престижно, – пояснил Федор Богданович и продолжил: – В общем, к середине девяностых минимум треть города уже была прочно оккупирована приезжими. А следом грянула и новая напасть – стали исчезать люди. И ладно бы пропадали по одному – такое и прежде случалось: кто утонет по пьяни, кто в расщелину в каменоломнях провалится… А тут горожане целыми семьями начали исчезать! Даже цыгане, жившие здесь веками, пропали! Словно бы собрались в одночасье и, побросав свое барахло, куда-то съехали. Не на шутку перепугавшись, отбыли на исторические родины армяне и грузины, а ведь на них все наше строительство держалось. Азербайджанцы, державшие в городе розничную торговлю, цеплялись за свои места до последнего. И вдруг один их магазин сгорел, потом – второй… Да еще вместе с хозяином и двумя продавцами. Милиция же, наспех проведя следствие, вынесла вердикт, что во всем виновата якобы старая электропроводка. Тут уж не только азербайджанцы, но и представители других, прежде дружественных наций не стали в городе задерживаться: продали дома и квартиры за бесценок и бежали, как таежные белки от верхового огня.

– Но куда же власти смотрели?!

– Так именно тогда, после развала СССР, началась безумная предвыборная свистопляска, и властям стало не до каких-то там узбеков с таджиками – самим бы на хлебных местах удержаться!

– Может, под видом паломников в вашем городе нацистская организация окопалась?

– Я и сам поначалу так думал. Но потом понял, что заблуждался. Ведь если представителей бывших братских республик переселенцы с насиженных мест вроде бы и согнали, то евреев почему-то не тронули. Зато славян, коренных жителей, выдавливали из родных краев не мытьем, так катаньем. Нам вот с Татьяной тоже пришлось из города уехать, хотя теперь я об этом уже не жалею. К тому же с некоторыми горожанами, в том числе с нами, переселенцы обошлись не в пример мягче, чем со многими другими: заранее подыскали нам дома в окрестных деревнях.

– И каков же, по вашему мнению, конечный план этих паломников? Не собираются же они объявить здесь «незалежную» территорию! Ведь до ближайшей границы довольно далеко и за поддержкой к соседнему государству не обратишься…

– К сожалению, их планов я не знаю. Однако вижу, что на сегодняшний день Лиходейка, Монастырщина, Воропаевщина и Гулейка сплошь заселены приезжими.

– А почему, интересно, именно эти районы?

– Да тут все понятно, – вставила реплику Татьяна. – Балуевка – район не престижный: одни лишь теснины да косогоры кругом. В Замостье власть городская обосновалась – ее лишний раз лучше не тревожить. А в Торжище на центральной площади православный храм стоит. Переселенцы его почему-то стороной обходят.

Моему удивлению не было предела, ибо мне они, напротив, показались ревностными христианами, однако я решил сменить несколько наскучившую тему. Спросил:

– Федор Богданович, а не поделитесь ли своим мнением о наверняка известном вам Бен-Газире и его перстне? Уж очень вы замечательный рассказчик!

– Ну, перстень, я думаю, не что иное как миф, – легко включился в новую дискуссию польщенный хозяин, – о Бен-Газире мне известно то же, что и всем, так что лучше поведаю связанную с ними историю начала восьмидесятых прошлого века. Жил тогда в нашем городе любитель старины по фамилии Болтанский, работал в горисполкоме – заведовал канцелярией. Потом в его ведение передали весь городской архив, долгое время ютившийся в подвале особняка купца Арканова и потому состояние имевший крайне запущенное. Исполнительный Болтанский, начав приводить архив в порядок, буквально заболел стариной. Докладные генерал-губернатору, договоры купли-продажи поместий, кляузы обывателей на местного городового и даже любовные письма местных барышень – все вызывало у него живейший интерес и неподдельное любопытство. А поскольку грешил он к тому же тягой к графоманству, то быстро сообразил, что получил доступ к почти неограниченному источнику давно забытых историй, которые можно использовать для новых литературных сюжетов.

– Аж завидно стало, – не сдержал я вздоха.

– Понимаю, – улыбнулся Федор Богданович. – Так вот Болтанский, разбираясь с наследием прошлых веков, наткнулся однажды на собрание старинных пергаментов, которые числились в ведомости как «Собственность помещика Карла Лантовского». Один из пергаментов заинтересовал его особо. Свиток тот был написан арабской вязью, а внизу вместо подписи красовались три кровавых отпечатка чьих-то пальцев. Наш архивист решил, что в данном манускрипте сокрыта величайшая тайна века, и загорелся желанием ее разгадать. Именно тогда он и обратился ко мне – в надежде найти с моей помощью знатока арабского языка. У меня, к сожалению, таких знакомых не было, поэтому я посоветовал ему обратиться в ростовский университет, которым в то время руководил сын сталинского соратника Жданова. На том и расстались. А чуть позже в районной газете была опубликована заметка о господине Болтанском, обнаружившем документ начала 16 века, в котором упоминается-де о волшебном перстне, способном будто бы указать путь к бессмертию. Народ в провинции, как известно, до подобных историй падок, вот с тех пор миф о бесценном перстне Бен-Газира среди жителей Энска и укоренился.

– А что означали кровавые отпечатки?

– Да вовсе они и не кровавыми оказались, – презрительно поморщился бывший учитель. – Просто пальцы автора свитка были испачканы каким-то препаратом серебра, вот отпечатки со временем и проявились, как на фотопленке. А под ними, кстати, потом и подпись обнаружили. Если не ошибаюсь, имя автора звучало как «Бенсан ибн Ингандизи», сокращенное впоследствии до удобоваримого варианта «Бен-Газир». А сам текст манускрипта представлял собой всего лишь распоряжение о разделе имущества между сыновьями. О перстне же упоминалось вскользь, хотя, правда, и с определенным акцентом на его необычные свойства.

– И все-таки уверяю вас, дорогой Федор Богданович, что сей перстень отнюдь не миф, – не удержался я от хвастовства. – Ибо не далее как пару часов назад он лежал у меня в кармане.

– Не может быть! – в один голос воскликнули мои собеседники.

– Может, может, – уподобился я на несколько секунд китайскому болванчику. – Могу даже нарисовать вам, как он выглядит! И, более того… – Выдав в запальчивости многообещающее «более того», я поначалу осекся, но, быстро сообразив, что вряд ли в Энске сыщутся специалисты по арабскому правописанию, снова осмелел: вытащил из кармана заветный листок и бережно расправил его на столе.

Татьяна расторопно подала мне карандаш, и я стал по памяти воспроизводить контуры перстня на бумаге, сопровождая каждый штрих соответствующим пояснением. Покончив с рисунком, сообщил и о сделанном мною в свете настольной лампы открытии, после чего перевернул изрисованный лист обратной стороной вверх и вместе с хозяевами дома впился глазами в изображенные там каракули.

– Этот кружок с четырьмя лапками и есть тень от оправы? – неуверенно поинтересовался Федор Богданович.

– Верно. А в квадрате, судя по всему, по-арабски начертано какое-то слово.

– Уж очень оно короткое, – с сомнением коснулась Татьяна таинственных букв. – А большую тайну вряд ли можно выразить одним-единственным словом.

– Как знать, как знать, – задумчиво проговорил старый учитель, придвигая листок к себе. – А может, тут дело и не в иероглифах вовсе, а в картинке в целом?

– Вполне возможно, – поддержал я его. – Кстати, этот круг с как бы отходящими от него дорожками похож на какое-то сооружение. Есть в вашем городе что-нибудь подобное? Парк или площадь, например…

Федор Данилович отрицательно покачал головой.

– Да у нас всего-то три площади – Торговая, Героев Панфиловцев да Центральная. Торговая больше похожа на треугольник, Панфиловская – квадратная, а Центральная напоминает уменьшенную копию стадиона. Кольцевых дорожных развязок тоже не припомню…

– Помилуйте, да какие ж развязки могли быть в те времена?! Нет, эта круглая штука с лапками, – постучал я по рисунку, – должна была стоять именно в эпоху Бен-Газира. Кстати, а не то ли это пирамидальное капище, которое он себе отстроил?

– Погоди-ка, – вскинул указательный палец вверх Федор Богданович, – я, кажется, вспомнил…

Глава 23. Мемуары старого учителя

– Боюсь, конечно, ввести тебя в заблуждение, – возбужденно потер виски хозяин дома, – поскольку случилось это очень давно и какие-то детали я мог со временем подзабыть. Однако попробую… В общем, Вторая мировая закончилась в наших краях в начале сорок третьего: немцы ушли, а наши так и не пришли – обошли город с севера. Жизнь настала хотя и мирная, но по-прежнему тяжелая, а главное, голодная. Старый деревянный городской мост немцы при отступлении взорвали, а строить новый было некому. Кое-какие продукты подвозили изредка из района Черногрудино на лодках либо санях, а нас у матери было четыре рта – попробуй, прокорми! Словом, промышляли кто чем мог… И вот однажды мой старший брат Гошка примчался откуда-то и таинственно шепнул мне, что знает, мол, где достать масло. А масла, даже постного, мы, заметь, уже с полгода не видели! Конечно же, я не раздумывая отправился с ним на другой конец города. По дороге брат рассказал, что случайно услышал разговор о большом запасе в монастырском соборе лампадного масла. Нам же тогда, по малолетству, было все равно, как оно называется, главное – масло!

Однако монастырские ворота оказались наглухо заперты, в обе стороны от них тянулась непреодолимая стена, и вдобавок всюду, куда ни глянь, из снега торчали таблички с надписями «Ahtung Minen»: это немцы еще с осени заминировали подступы к монастырю. Тогда мы с Гошкой решили зайти с тыла, благо река к тому времени уже замерзла, и по ней можно было передвигаться без опаски. Добравшись до прикрывающей монастырь со стороны реки рощи, мы наткнулись на скрюченные человеческие и собачьи трупы. Испугались, конечно, но голод гнал нас вперед не хуже плетки. На ходу придумав способ, как себя обезопасить, мы срезали длинную орешину – самодельный нож имелся тогда у каждого уважающего себя пацана, – ухватились за один ее конец, а другим стали молотить по земле. Надеялись, что от удара палки мина взорвется вдалеке от нас, и мы останемся целы. Глупость, конечно, но что взять с несовершеннолетних мальчишек?…

Так или иначе, но вскоре мы добрели до небольшой поляны, посреди которой высилось странное на вид сооружение. Мне оно показалось похожим на приземистую остроконечную железную шапку, водруженную на примерно трехметровый в диаметре каменный цилиндр. Обойдя ее кругом и не найдя двери, мы с Гошкой просунули свою орешину в одну из бойниц и попытались коснуться пола. К нашему удивлению, палка ни во что не уперлась: казалось, что за старой кирпичной стеной простирается бездонная пропасть. Тогда двинулись дальше и достигли в итоге монастырской стены с встроенной в нее башенкой без потолка, но с аркой. Увы, ворота в этой башенке тоже оказались заперты, и мы в растерянности стали топтаться внутри арки. Ну и… дотоптались, в общем: я неожиданно провалился сквозь слой заледенелого снега в оказавшуюся под ним дыру. Конечностей, к счастью, не поломал, но из «ловушки» смог выбраться только с помощью брата.

Зато потом мы эту коварную расселину тщательно обследовали и рассмотрели внизу чуть сдвинутую в сторону каменную крышку квадратного люка. С помощью все той же палки-выручалки в несколько приемов расширили щель и увидели уходящую в темноту лестницу.

– Из вмурованных в стену кованых скоб? – перебил я, вспомнив лестницу в сливном колодце.

– Да, а как ты догадался?

– Видел аналогичную на подведомственной отцу Аристарху территории. Но извините, пожалуйста, что перебил, продолжайте.

– Ну, потом я, как самый тощий из нас двоих, спустился в этот люк и оказался в довольно просторном подземном помещении. Когда глаза привыкли к темноте, увидел в нем две решетчатые двери. Первую открыть не удалось, а вторая, хотя и не без труда, со скрежетом все-таки отворилась, и я робко шагнул внутрь. Однако сделав в кромешной темноте всего несколько шагов, споткнулся и упал на какой-то предмет. Ощупал его и заверещал от ужаса: я лежал на трупе человека! Инстинктивно вскочив, шарахнулся головой о стенку так, что из глаз посыпались искры, но потом взял-таки себя в руки: как никак, мне было уже почти двенадцать лет и за войну я успел многого навидаться. Начал обыскивать покойника. Звучит дико, конечно, но из песни слова не выкинешь – что было, то было…

Труп принадлежал убитому немецкому офицеру. Кожаная кобура оказалась пустой, а в карманах френча я нашел часы на цепочке, тонкую пачку каких-то бумаг и сигареты. Когда же ощупывал пол вокруг, наткнулся на продолговатую металлическую коробочку, выпавшую, видно, из рук погибшего. Сунул ее в карман телогрейки и поспешил наверх, к Гошке. Коробочку почему-то решил от него скрыть, а вот найденным часам мы оба порадовались: они оказались золотыми, и на них можно было выменять минимум две курицы! Забыв о лампадном масле, зашагали той же дорогой обратно.

– Однако при чем же здесь перстень? – «переключил» я рассказчика с детских воспоминаний на проблемы сегодняшние. – Вы вроде бы обнаружили какую-то связь между рисунком и… Чем?

– Ох, извини старика, заболтался, – сконфузился Федор Богданович. – Я ведь, собственно, именно о том странном сооружении в роще за монастырем и хотел рассказать. Смотри, на твоем рисунке кольцо не круглое, а как бы зубчатое, так? – Я кивнул. – Вот и то конусовидное здание, если взглянуть на него сверху, было бы похоже на шестеренку! – торжествующе провозгласил он. – А этот квадрат с арабскими буквами похож на торчавшую из него тогда квадратную трубу!

Я тотчас вспомнил толстую печную трубу, виденную недавно с монастырской стены. «Скорее всего старик прав: перстень представляет собой многократно уменьшенную копию именно этого странного объекта», – подумал я. Но поскольку глаза уже неудержимо слипались, я поблагодарил хозяина дома за интересный и познавательный рассказ, поднял с колен самозабвенно урчавшего во сне кота, положил его на плечо и побрел по лестнице на второй этаж.

Вызвавшаяся проводить меня Татьяна проследовала в мансарду вместе со мной и, бережно переложив кота с моего плеча на диван, спросила:

– А где же теперь этот перстень?

– В милиции изъяли, – не без досады признался я. – И, кстати, тот самый деятель, которому мы с тобой балясины для бани возили.

– Почему? – удивилась девушка. – Он вроде мужик нормальный, без закидонов, ведет себя всегда корректно. Если прежний начальник дискотеку только до половины двенадцатого ночи позволял, то Лукавец на подобные мелочи сквозь пальцы смотрит. Со всеми за руку здоровается, всех по именам знает…

– Может, и нормальный, только перстенек изъял и глазом не моргнув. Впрочем, справедливости ради, расписку мне все же выдал. А как давно, кстати, он у вас тут рулит?

– Кажется, в начале двухтысячных руководство принял. Точнее не скажу, поскольку никогда этим не интересовалась, но вот дату исчезновения его предшественника очень хорошо помню: я в тот день на дне рождения у подруги была…

– А как же предшественник умудрился пропасть?!

– Говорят, долго сидел в своем кабинете, писал что-то, а потом вышел, сказал дежурному, что идет за сигаретами и… В общем, больше его не видели. Хотя от милицейского отделения до ближайшего ларька рукой подать, не больше пятидесяти метров. Искали его потом чуть ли не месяц, но безрезультатно: словно сквозь землю провалился.

– И когда, говоришь, это случилось?

– 30 марта 2002 года, аккурат в день рождения Машки.

«Кажется, именно тогда, – припомнил я разговор с Михаилом, – в город из мест заключения вернулся под видом церковного деятеля господин Красновский. Странное, однако, совпадение… Похоже, мне и впрямь пора сматывать отсюда удочки». На этих минорных мыслях я с Татьяной и распрощался, успев заручиться, правда, ее обещанием подбросить меня завтра на мотоцикле до монастыря.

Оставшись один, улегся рядом с котом и составил в уме план дальнейших действий. Во-первых, явиться в монастырь как можно раньше и постараться незаметно вытащить из сливного колодца спрятанные в нем ценности. Во-вторых, доставить их в Лисовки. В-третьих, наведаться в город вторично – навестить Славика и Лукавца. В-четвертых, богатым и счастливым отбыть вечером в столицу…

Разбудил меня негромкий стук в дверь.

– Встаю, встаю, – так же негромко отозвался я и, быстро одевшись, впустил Татьяну.

Она подала мне синюю спецовку.

– Вот, отыскала у деда в мастерской. На случай, если брюки окажутся вдруг велики, прихватила еще и ремень.

Облачившись в старорежимную рабочую униформу и нахлобучив на лоб панаму с надписью «Riсhter system», доставшуюся мне в Москве во время одной из рекламных торговых акций, я взглянул на себя в зеркало и остался доволен: изменился до неузнаваемости.

– Надеюсь, за час обернемся, – самонадеянно отказался я от предложенного Татьяной завтрака. – Лучше, если не трудно, спроворь мне ненужный мешок из-под картошки, только желательно покрепче.

Девушка послушно кивнула и вскоре вручила мне на выбор пару дерюжных мешков. Выбрав один из них, я обернул его под спецовкой вокруг пояса.

– Не хочу привлекать к себе лишнего внимания, – пояснил я свои действия с интересом наблюдавшей за мной девушке. – Как любит говаривать мой знакомый Вадик Драпкин, большие деньги нужно делать тихо.

Глава 24. Вернуть сокровища любой ценой!

Миновав заасфальтированный центр города, наш драндулет понесся по избитой временем брусчатке, словно бы в одночасье перенося из современности в дремучее прошлое. Когда вдали показался монастырь, я предостерегающе положил руку Тане на плечо, и она тотчас сбавила скорость. В итоге к центральному входу мы подъехали, что называется, «на цыпочках».

– Когда войду внутрь, – шепнул я девушке, – выключи двигатель, а минут через двадцать заводи мотоцикл снова и смотри в оба. Как только выйду из ворот – подъезжай, и я на ходу впрыгну в коляску.

Она молча кивнула, как бы благословляя меня на дальнейшие деяния, и я отправился к воротам. К моему удивлению, обе внешние створки оказались, в отличие от предыдущих дней, плотно закрыты. Отступать не хотелось, и я, подняв с земли камень, принялся яростно долбить им по скреплявшему дубовые брусья железу. Когда «слуховое» окошечко наконец распахнулось, из него выглянул недовольный привратник.

– Открывай, Никифорыч, – очень кстати вспомнил я его отчество, – срочное дело!

Страж ворот выпучил глаза так, словно увидел перед собой покойника.

– Дык это… – хрипло выдохнул он, – не велено мне сегодня никого пущать. Уходи, не гомони под дверьми! Грех это!..

Окошко захлопнулось, и вновь наступила тишина. В запальчивости я еще раз замахнулся было камнем, но вовремя одумался: «Если уж ему даны столь категорические указания, то в ответ на мою молотьбу он просто вызовет сюда дюжих молодцов с дубинками, а мне это ни к чему». Осознав незавидное положение, в коем неожиданно оказался, я понуро побрел к мотоциклу.

– Что-то случилось? – взволнованно спросила Татьяна, увидев мою удрученную физиономию.

– Полный облом случился, Танечка, – обессилено прислонился я к запасному колесу на коляске.

– Могу я чем-нибудь помочь?

Я взглянул ей в глаза: бесхитростное и одновременно решительное лицо девушки внушали безусловное доверие. Припомнив русскую пословицу «Одна голова хорошо, а две лучше», вкратце пересказал Татьяне историю обнаружения сокровищ легендарного старца Игнатия, чуть более подробно осветив ее финальную стадию.

– А вам не кажется, что сокровищами давно уже завладел ваш напарник? – задала вопрос девушка, внимательно меня выслушав.

– Толик? Да он вроде порядочным человеком мне показался…

– Ну, если он из «переселенцев», – возразила она, – тогда наверняка сразу после вашего ухода доложил о находках настоятелю. У них ведь тут в монастыре дисциплина покрепче армейской будет! «Переселенцы» – они ж как термиты: по одиночке выглядят вроде бы обычными людьми, а стоит главарю свистнуть – разом превращаются в сплоченный и послушный муравейник.

В голосе Татьяны звучали назидательные учительские нотки, и я подивился мысленно, сколь легко и быстро она из простоватой деревенской девчонки перевоплотилась в умудренную жизнью женщину. Однако спорить с ней стал, сказал примирительно:

– Возможно, ты и права. Но давай посмотрим на ситуацию с другой стороны. Во-первых, – загнул я большой палец, – золото, как известно, действует на людей магически. Так что Толик, будь он хоть трижды «переселенцем», вполне может иметь на клад собственные виды и отнюдь не гореть желанием делиться им со всей братией. Во-вторых, – загнул указательный палец, – он может, конечно, втихую выудить найденные сокровища из тайника, но на волю их вряд ли вынесет, ибо тоже заперт за монастырскими стенами. Тогда что мы имеем? Что я нужен Толику так же, как и он мне. Значит, надо найти способ проникнуть на территорию монастыря. Как тебе такой вариант?

– Непременно желаете проверить все на собственной шкуре? – укоризненно покачала головой Таня. – Но тогда лучше уж проведите разведку поздним вечером, когда стемнеет.

– И то верно, – воспрял я духом. – Заодно и времени на подготовку хватит, а нам, поверь, есть чем заняться. – Впрыгнув в коляску, я как полководец ткнул пальцем в сторону шоссе и скомандовал: – Вперед, Танюша, в город!

«Две головы – это, конечно, хорошо, а четыре тем более здóрово», – рассудил я, решив привлечь к делу и Кошельковых.

Славу и Настю мы застали во дворе: оба энергично выбивали из висевшего на веревке ковра скопившуюся за лето пыль.

– Александр Григорьевич? – чуть растерянно улыбнулся Владислав. – Не узнал, богатым будете.

– Скоро все разбогатеем, – пожал я ему руку, – только поторопиться надо. Знакомьтесь, кстати. Татьяна Ниткина, – представил я свою спутницу, – помогает мне по доброте душевной. Таня, а это – брат и сестра Слава и Настя, вторая бригада моих соратников.

Анастасия, окинув гостью несколько ревнивым взглядом, тем не менее доброжелательно произнесла:

– Милости просим!

Девушки пошли к подъезду, а мы со Славиком, снимая ковер, чуть приотстали. Но вскоре присоединились к девчатам на кухне, заперли дверь и стали похожи на группу нелегалов-революционеров. Вполголоса я изложил Кошельковым все то, что минутами ранее поведал Татьяне, но на этот раз не пожалел для своей речи ни красок, ни посулов: мне было важно пробудить в слушателях здоровый авантюризм и отчасти даже алчность. Как иначе сколотить за короткий срок надежную команду для извлечения из монастырского колодца сокровищ?!

– Там золота минимум на двадцать пять кило! – старательно заинтересовывал я молодых людей. – Вы только представьте себе, сколько денег мы сможем на нем поиметь! Ты, Слава, запросто сможешь построить собственный отдельный дом, Настенька – поступить в любой московский вуз, а Татьяна – воспользоваться услугами любой европейской клиники!

– Что от нас требуется? – деловито осведомился Владислав, первым осознав важность предстоящей операции.

– Мы должны придумать способ незаметного проникновения на территорию монастыря. Ибо с сегодняшнего дня его обитатели почему-то наглухо закрылись от внешнего мира. Штурмом, понятное дело, нам их ворота не взять…

– Но не могут же они вечно взаперти сидеть! – воскликнул юноша. – К тому же им постоянно то продукты, то стройматериалы подвозят. К обеду как пить дать откроются! В крайнем случае завтра.

– К сожалению, лично у меня времени в обрез. Не хотелось бы вас пугать, но против меня явно что-то затевается. Вчера, к примеру, подстерегли в Глухом тупике и так набарабанили по спине, что она до сих пор ноет.

– Это «смиренной» Лукерьи рук дело, – подала голос Татьяна. – А поскольку она с Красновским дружит, значит, посыл от него идет.

– Но с чего бы? – удивился я. – Расстались мы с ним вчера по-доброму, работу свою я выполнил добросовестно. Да и он расплатился по справедливости.

– А я думаю, Татьяна права, – поддержал девушку Владислав. – Отец Аристарх и Лукерья – два сапога пара, это всем известно. Сама бы она на подобное самоуправство не решилась. А напали на вас скорее всего с целью напугать, заставить уехать из города. Но если узнают, что цели своей не достигли, непременно повторят попытку, я уверен.

– Не хотелось бы, – болезненно поморщился я. – Один раз меня спасла наша доблестная милиция, но второй раз она ведь может и не успеть. Поэтому, друзья, добраться до сокровищ нужно уже сегодня.

– Надеюсь, не ночью? – пискнула Анастасия. – А то я ужас как темноты боюсь!

Владислав снисходительно усмехнулся и с видом бывалого искателя приключений начал излагать собственное видение проблемы:

– Поскольку самолета у нас нет, преодолеть монастырскую стену мы можем лишь тремя способами. Первый – подкоп. Знаю я там одно глухое местечко, но, к сожалению, на это уйдет не меньше недели, а времени, как я понял, у нас нет. Значит, подкоп отпадает. Второй способ – пропил задних ворот. Управимся часа за два, а главное, выйдем прямо к пруду. Третий способ самый рисковый, но зато и самый скорый! Нужно лишь сплести веревочную лестницу и перебросить ее через стену. Я недавно подобное в фильме видел: там два грабителя таким макаром кассу брали.

– Мне идея с лестницей нравится, – похвалил я парня, – но ее ведь не просто перекинуть, а еще и закрепить на стене как-то надо. Иначе не взобраться…

– Привяжем к одному ее концу якорь от моторки, – быстро нашелся он. – У меня его, правда, пока нет, но знаю, где взять. Переберемся с помощью лестницы на территорию монастыря, потихоньку вытащим из колодца сокровища, упакуем их в мешок и перебросим за стену. Потом выберемся сами, сядем в мотоцикл и вернемся сюда. А тут уже поделим клад по справедливости.

Все испытующе воззрились на меня, и я понял, что должен прямо сейчас изложить условия раздела «шкуры» пока еще не убитого «медведя». Решение пришло мгновенно. Я рассудил так: если сокровища действительно из чистого золота, то мне и половины «за глаза» хватит, а если какая-нибудь ерунда окажется, то из-за нее и драться не стоит.

– Поскольку клад преподобного Игнатия отыскал именно я и осталось всего лишь транспортировать его из одного места в другое, – объявил я прокурорским голосом, – предлагаю оставить половину ценностей за мной. Вторую же половину вы поровну поделите между собой. Согласны?

Последовавшие вслед за этим восторженные вопли едва не оглушили меня, заставив на мгновение почувствовать себя щедрым и всемогущим графом Монте-Кристо. Однако я призвал сообщников к серьезности, и они принялись наперебой высказывать свои соображения по поводу практического воплощения в жизнь идеи Владислава. Потом Славик умчался за якорем, Татьяна ушла в магазин за веревками и батарейками к фонарю, а меня Анастасия уговорила остаться позавтракать. Когда же спустя примерно час нужные принадлежности были доставлены, мы приступили к изготовлению лестницы, а чуть позже – и к ее испытанию. Для этого привязали свое изделие к перилам балкона и сбросили вниз, а сами гурьбой выбежали на улицу.

Решив показать зеленой молодежи пример, я молодцевато вскочил на нижнюю ступеньку, и вдруг лестница под тяжестью моего тела провисла, намертво зажав ногу в петле, а потом и вовсе скрутилась вокруг собственной оси. Поняв, что лихие пробежки по веревочным лестницам хорошо удаются только в фильмах про разбойников, мы понуро вернулись в квартиру и втащили лестницу обратно.

Неожиданно выход из создавшегося положения нашла Анастасия.

– Я недавно была в детском саду, у меня там подруга работает, – неуверенно проговорила она, – и видела аналогичную конструкцию, по которой дети сновали вверх-вниз без всяких проблем. Просто веревки используются там лишь для подвески, а ступеньки сделаны из дощечек и опираются на веревочные узелки…

– Понял! – радостно вскричал Славик. – Молодец, сеструха! – одобрительно потрепал он Настю по пышной рыжей шевелюре. – Теперь придумать бы, где доски для ступенек взять…

– А помнишь тот лист фанеры, которым мы с тобой для черчения пользовались, когда в школе учились? – снова пришла на выручку Настя. – Мне кажется, из него можно не меньше двадцати дощечек выстругать.

Так мы и поступили. Распилили толстый лист фанеры на части, просверлили в будущих ступеньках дырки, собрали второй вариант лестницы и уже к полудню приступили к очередному испытанию. На сей раз даже на улицу выходить не стали: просто спустили веревочно-фанерную конструкцию с балкона, и Слава смело перекинул ногу через перила. Потом попрыгал на верхней ступеньке и, убедившись в ее надежности, начал спускаться вниз. Мы же, свесив головы и затаив дыхание, следили за ним сверху. Ступив на землю, юноша издал победный вопль, после чего, поплевав на ладони, благополучно проделал обратный путь.

– Совсем другое дело! – гордо воскликнул он, вернувшись на балкон. – Ступеньки слегка пружинят, но спускаться и подниматься по ним несложно.

Вдохновленный примером Славика, я повторил его путь, причем с закрытыми глазами, имитируя движение в темноте. Опыт прошел гладко, и я полностью уверился в успешном исходе ночного вояжа. Потому расслабился и экспериментировать с забрасыванием лестницы на какую-либо высоту, да еще и с прикрепленным к ней якорным крюком поленился. Как потом оказалось, напрасно.

Глава 25. Баня с мэром

Поддавшись всеобщей эйфории, я решил навестить начальника ОВД, чтобы договориться с ним о возврате перстня. В качестве же так называемых «отступных» готов был предложить даже подаренный мне маузер. В конце концов никакой практической ценности пистолет для меня не имел – в отличие от старинного перстня с весьма необычной историей. Поэтому, улучив минутку, шмыгнул в комнату Владислава, взял лежавший на прежнем месте маузер, засунул его за пояс и снова вернулся в кухню. Когда Таня со Славой уложили свернутую лестницу в мешок, посоветовал им бросить туда же и остатки веревки, после чего выманил Владислава в коридор и заговорщически шепнул:

– Мы с Таней сейчас ненадолго отлучимся, а ты пока упакуй все черногрудинские находки в подходящую тару. Вот тебе пятьсот рублей, купи на них приличных размеров мешки и шпагат. Но для начала составь-ка мне, друг, полный список вывезенного из Черногрудина оружия.

С заданием Славик справился быстро, и, спускаясь с Татьяной по лестнице, я уже подсчитывал в уме сумму, которую можно будет попытаться выжать из фондов местного ОВД. Сумма получилась внушительная, и я невольно заулыбался. Правда, когда мы вышли на улицу и я увидел медленно продефилировавший мимо нашего мотоцикла милицейский УАЗ, от моей улыбки и следа не осталось. Тяжело вздохнув, я натянул панаму на глаза и уселся в коляску.

– Куда едем? – задорно газанула Татьяна.

– К центральной аптеке, – коротко скомандовал я.

Народу в аптеке было немного, внимания на меня никто не обращал, поэтому я смело проследовал к спрятавшемуся за выступавшей из стены колонной телефонному аппарату. Снял трубку, поднес ее к уху, но привычного гудка не услышал. Когда же набрал 02, в трубке тотчас раздался приглушенный щелчок. Я вполголоса произнес:

– Землекоп готов доложить о ходе работ.

Тут же последовал второй щелчок, и в трубке раздался бодрый голос Лукавца:

– Что-то срочное? А то я ближайшую пару часов буду занят.

– Мое дело отлагательств не терпит, – сказал я как можно убедительнее. – Жизни жителей вашего города находятся под угрозой!

– Хорошо. Ждите у входа в аптеку, за вами приедут.

– На чем именно? – уточнил я на всякий случай.

– Синие «жигули» третьей модели, номер 657.

Трубка резко онемела, и я, вернув ее на рычаг, быстрым шагом покинул помещение аптеки.

– Голова, что ли, заболела? – поинтересовалась Татьяна.

– Угу, за таблетками бегал, – кивнул я. – Не подскажешь, куда мне теперь эту таблетку спрятать? – с этими словами я приподнял полу спецовки, и при виде торчавшего из-за моего ремня пистолета глаза девушки округлились.

Однако отреагировала она на удивление оперативно: нагнувшись вперед, нажала на не видимую мне скобу и откинула спинку колясочного сиденья. Я оглянулся по сторонам и торопливо втолкнул маузер в образовавшуюся щель.

– Что дальше? – делано невозмутимо поинтересовалась спутница.

– Сейчас подойдет синяя машина, и я сяду в нее. Как только она тронется, следуй за ней на расстоянии, но так, чтобы не выпускать из виду. Запомни место, где я выйду, и припаркуйся где-нибудь неподалеку. Надеюсь, что отлучусь ненадолго, но кто знает, как там события обернутся…

Оставив Татьяну в явно заинтригованном состоянии, я отошел к табачному киоску и стал неспешно прогуливаться по тротуару. Синие «жигули» выскочили со стороны Лиходейки. Седой водитель грамотно притормозил у бордюра, даже не повернув головы в мою сторону, и я без приглашения прыгнул в салон на заднее сиденье. Автомобиль тотчас заурчал и плавно покатил в сторону Замостья. Проехав порядка полутора километров, свернул в одну из боковых улочек и, попетляв еще немного, неожиданно для меня въехал в огороженный каменной стеной парк. Маршрут закончился в просторном бетонном гараже. Двери за нами мгновенно захлопнулись, и водитель впервые за всю дорогу произнес:

– Приехали, сударь. Теперь через правую дверь следуйте до конца коридора.

Понимающе кивнув, я двинулся в указанном направлении, радуясь в душе, что меня уже не провожают, заломив руки за спину. Преодолев недлинный полутемный коридор, уткнулся в дверь, из-за которой веяло теплом и влажным паром. Шагнув за порог, попал в украшенный деревянной резьбой предбанник, бóльшую часть которого занимал массивный сосновый стол, с трех сторон окруженный П-образной скамейкой. Глаза помимо воли устремились на красовавшиеся на нем разносолы: тарелки с нарезанной копченой скумбрией, плошки с солеными огурцами, квашеной капустой и белыми грибами, алюминиевое блюдо с щедро присыпанной зеленым луком и укропом отварной стерлядью, фарфоровые миски с помидорами и всевозможными салатами, розетки с красной икрой и огромными фиолетовыми маслинами и бутылки, бутылки, бутылки…

В этот момент одна из выходивших в предбанник дверей отворилась, и вместе с клубами горячего пара из нее выскочил закутанный в простыню Лукавец.

– А-а, уже прибыли? – небрежно кивнул он мне. – Ну так присаживайтесь, чего столбом встали?

Едва я расположился на скамье, как из-за паровой завесы вынырнули еще две фигуры: статный мужчина лет сорока пяти восточной наружности и роскошная девица, соблазнительные формы которой не в силах была скрыть никакая простыня.

– Разрешите представить вам своего гостя, – обратился к ним подполковник, указав на меня. – Александр Григорьевич, москвич. Называет себя писателем, но в действительности не нацарапал за всю жизнь ни строчки. Работает в столице рядовым приемщиком товаров в одном из магазинов торговой сети «РЕАЛ».

– Чем же он может быть нам интересен? – окинул меня несколько презрительным взглядом мужчина с намотанным на манер чалмы полотенцем на голове.

– Уверяю вас, Эдуард Юсуфович, что по-своему Александр Григорьевич очень даже занятная личность, – осклабился Лукавец. – Во всяком случае до сих пор мало кому из гостей нашего города удавалось за короткий промежуток времени натворить столько противозаконных дел и откопать столько тайн, сколько удалось ему. В каком-то смысле мы даже можем быть польщены тем, что к нам пожаловал своего рода Индиана Джонс.

– Вы что, тоже археолог-любитель? – спросила меня, хихикнув и усевшись напротив, девица.

– Да Индиана Джонс был как раз профессионалом, – буркнул я, сгорая от стыда из-за столь нелестной характеристики. – А я действительно всего лишь любитель. Однако не столь бесталанный, как кое-кому здесь кажется. Догадался, например, почему наш уважаемый Валерий Олегович перевелся на службу именно сюда, в Энск, хотя высокое звание подполковника никоим образом его нынешней должности не соответствует.

Вилка Лукавца, собиравшегося отсыпать грибы в свою тарелку, замерла в воздухе.

– Продолжайте, коль начали, – делано равнодушно выдохнул он.

– Полагаю, ради сбора сведений о своем родственнике Геннадии Константиновиче Лукавце, – выпалил я, желая показать, что тоже не лыком шит. – Или скажете, что вам такой не известен? – Распаренное свекольное лицо начальника ОВД чуть побледнело, и я еще больше расхрабрился: – Ну что же вы примолкли, любезнейший? Я ведь к вам сегодня не осетрину с пивом трескать напросился, а серьезное дело обсудить. Или вы думаете, что если присвоили мне агентурную кличку, то я теперь навеки стал вашим агентом? Ну уж дудки, батенька!

– Геннадий Константинович Лукавец – мой дядя, старший брат отца, – глухо проговорил подполковник. – Во время войны пропал в здешних местах без вести. Однажды знакомый чиновник из министерства обороны приватно поведал мне, что в составе небольшой парашютной группы мой дядя был выброшен в окрестностях Черногрудина для связи с командиром базировавшегося там партизанского отряда. Да, я действительно попросил перевода в Энск, чтобы по возможности проследить его дальнейшую судьбу, но не вижу в своем поступке ничего криминального. Зато здесь я и впрямь вскоре выяснил, что тот партизанский отряд вкупе с примкнувшими к ним парашютистами был выслежен и почти поголовно уничтожен гитлеровской зондеркомандой…

– И это всё? – вложил я в свою реплику весь сарказм, на который был способен. – Да эти факты любой местный пятиклассник из уроков краеведения знает. А мне вот, например, известны даже номер, марка и калибр служебного пистолета вашего дяди!

– Нет, ну вы поглядите, каков проныра! – восторженно хлопнул в ладоши мужчина в чалме.

– Источником сведений не поделитесь? – язвительно спросил Лукавец, явно не желая оставаться в проигрыше.

– Источник по понятным причинам не назову, но девятимиллиметровый маузер под номером 123456 держал в руках буквально сегодня. Знаю даже, что он был выдан вашему дяде 3 января 1943 года со склада Четвертого управления НКВД…

– Александр Григорьевич, – хитро улыбнулся вдруг Лукавец, – а не хотите ли попариться, коли уж волей случая в бане оказались?

– Хотите убедиться, что я не прячу пистолет под одеждой? Нет, не прячу. Более того, готов обменять столь дорогую вашему сердцу реликвию на… – Выдержав должную паузу, я выразительно взглянул на мужчину с девицей: – Прошу прощения, но моя информация сугубо конфиденциальна.

– Аришенька, – понимающе повернулся «джигит» к подруге, – не желаешь ли совершить второй заход в парную?

Девица охотно поднялась, и вскоре парочка скрылась за дверью предбанника.

– Выкладывайте! – поторопил меня подполковник. – У нас пять минут на все про все. Сами видите: обстановка не слишком для разговоров подходящая.

– Буду краток, – заверил я его. – Во-первых, хочу передать вам двадцать два ствола боеспособного оружия и патроны, тротиловые шашки и гранаты в придачу. Всего на триста шестьдесят четыре тысячи двести рублей, но для ровного счета готов округлить сумму до трехсот шестидесяти тысяч.

– А откуда у вас оружие-то?! – непритворно удивился Лукавец.

– Не могу сказать, к сожалению. Но это не главное. Главное, что вы, согласно действующей ныне инструкции, обязаны выкупить данное вооружение у любого частного лица. Так?

– Так, так, – нехотя согласился подполковник. – Только я означенной вами суммой не располагаю: на подобные дела нам выделяют не более тридцати тысяч в год.

– Что ж, раз государство в обмене не заинтересовано, тогда придется сбыть оружие кому-нибудь из горожан, – делано безразлично пожал я плечами, как бы снимая с себя всякую ответственность. – Перейду ко второму вопросу…

– Э-э, что значит – сбыть горожанам? – угрожающе взмахнул вилкой подполковник. – Хотите сказать, что сами уедете, а мне тут потом разбираться с вашим стреляющим «наследством»?

– Но вы же не в состоянии заплатить за него, – изобразил я на лице крайнее недоумение. – Смешно, право слово… Неужели вы не в силах отыскать в городе богатого человека, способного выделить ради спокойствия милиции и прочего населения столь несущественную сумму? В качестве той же благотворительной помощи, например… Неизвестно ведь, в чьи руки оружие попадет, а там одних только пулеметных патронов три ящика! Или соскучились по бандитам типа Ронялы?

– Вашей осведомленности о недавнем прошлом Энска можно позавидовать, – скривился Лукавец. – Но раз уж так переживаете за наше благополучие, не могли бы по дружбе намекнуть, где хранится это оружие? Тогда и насчет перстня легко договоримся…

– На перстень я готов обменять пистолет вашего дяди! – отрезал я. И добавил чуть мягче: – Валерий Олегович, ну мы ж с вами не на базаре в конце концов… К тому же о месте хранения упомянутого оружия я не имею ни малейшего понятия. Сами посудите: ну кто меня, постороннего человека, станет посвящать в такие тайны? В данном случае я выступаю в роли всего лишь своего рода телефона, а телефоны, как известно, решений не принимают. Договоримся о законной сдаче стволов – хорошо, не договоримся – значит, не судьба…

– Интересно, москвичи все такие несговорчивые? – озабоченно потер щеку подполковник.

– А провинциалы все такие недалекие? – не остался я в долгу. – Удивляете, Валерий Олегович… Ну если нет денег в вашем ведомстве, так наверняка найдутся в другом! Вы ж не последний человек в городе! Нажмите на кого-нибудь, посулите неприятности… Поверьте, за вас же переживаю. Случится потом в городе что-нибудь серьезное – с вас же спросят! Почему, дескать, не доглядел, почему не пресек в зародыше?… А тут вы – бах! – и целый арсенал начальству предъявите! Орден на грудь, слава на века и полковничьи погоны на плечи без разговоров…

Скрипнула дверь, и в комнату снова ввалилась распаренная парочка. На какую-то секунду полотняный покров соскользнул с плеча девицы, и я торопливо отвел взгляд от ее женских прелестей.

– Почему вы ничем не угощаетесь? – спросила меня греческая богиня в хитоне, усаживаясь на свое место. – Не нравится или не голодны?

От нее исходил умопомрачительный запах сдобы, и от смущения я невольно закашлялся. Впрочем, недолгая пауза оказалась весьма кстати: подполковник тем временем торопливо поднялся, подхватил джигитистого мужчину под локоть и вывел в ту самую дверь, через которую не так давно явился сюда я. Спазм в горле мигом рассосался, и я с чувством произнес:

– О, не извольте беспокоиться, сударыня! Я заскочил по сугубо серьезным мужским делам, и мне не до угощений.

– Видимо, дела и впрямь серьезные, коль папики решили уединиться, – усмехнулась девушка. Потом царственным жестом стянула с головы полотенце, и волна золотистых волос заструилась по ее шее и обнаженным плечам. Зрелище было настолько фантастическим, что я застыл с распахнутым ртом. Она же, не обращая внимания на мое состояние, наполнила стоявший передо мной бокал пивом. – Давайте выпьем за знакомство, – вскинула на меня красавица огромные глаза, оттененные длиннющими ресницами. За такое знакомство я выпил бы даже керосину, поэтому беспрекословно поднял свой бокал. – Меня Арианой зовут, – представилась она.

– Очень приятно, Ариана. Ну а мое имя вы уже знаете. Только, поверьте, данная мне милицейским начальником характеристика далека от действительности.

– Да я ему и не поверила, – тряхнула роскошной гривой девушка. – Он любит иногда показать свое превосходство… И правильно, что вы слегка его осадили.

Не успели мы допить пиво, как к столу вернулись мужчины. Лица у обоих были сосредоточенными, от былой вальяжности не осталось и следа.

– В общем, Александр, договорим с вами завтра, – вынес вердикт Лукавец. – Позвоните мне так же, как сегодня. Кажется, я нашел решение наших проблем.

– Не, не, не, – отрицательно замотал я головой. – Вы сами вчера убеждали меня уехать из города как можно скорее. Так что мое предложение действительно только до шести вечера сегодняшнего дня. Время, простите, поджимает.

– Ладно, не кипятитесь, – сделал успокаивающий жест мужчина в чалме. – Назовите свои условия сделки.

– Условия просты: часика через два встречаемся в каком-нибудь банке, я получаю озвученную сумму наличными, сообщаю вам место, где можно забрать… э-э… продукцию, и мы разбегаемся, довольные друг другом.

Мужчины переглянулись, и после непродолжительной паузы Лукавец мрачно молвил:

– Хорошо. Жду вашего звонка.

Поняв, что разговор окончен, я откланялся и избавил теплую компанию от своего явно лишнего присутствия. Тем же путем вернулся к поджидавшим меня «жигулям» и, дабы не нарушать традиции, снова уселся на заднее сиденье. Зажужжал мотор, и широкая гаражная дверь немедля поднялась к потолку.

Покидая огороженную территорию, я успел рассмотреть в окно красивый двухэтажный особняк и притулившийся у высоких железных ворот домик охранника. Когда же мы выкатили на улицу, заметил припаркованный неподалеку знакомый мотоцикл. Подавать какие-либо знаки Татьяне я не стал: просто решил выйти на первом же перекрестке.

– Обратно к аптеке везти? – словно прочитал мои мысли шофер.

– Нет, возле церкви притормозите, пожалуйста, – вовремя разглядел я впереди маковку небольшой церквушки.

Автомобиль послушно прижался к обочине, и я, попрощавшись с водителем, неторопливо двинулся к дверям храма. Как и ожидал, вскоре за моей спиной раздался мотоциклетный выхлоп. Легким наклоном головы подав Татьяне знак следовать за мной, я перед входом троекратно перекрестился, поклонился и шагнул в помещение, освещенное лишь лампадками да свечами. Рассмотрев слева от себя столик с разложенными на нем свечками, брошюрками религиозного содержания и прочей церковной мелочью, купил у сморщенной старушки пару дешевых свечей, приблизился к стоявшему поодаль подсвечнику и стал ждать Татьяну. Она присоединилась ко мне буквально спустя полминуты. Я незаметно передал ей свечу и, не поворачивая головы, тихо спросил:

– Машина, на которой я приехал, ушла?

– Да, – шепнула в ответ девушка.

– В чей дом меня возили, знаешь?

– Я не доехала, побоялась. Там ведь тупик, да и «кирпич» вывешен…

– Двухэтажный дом из серого кирпича с изогнутой волной красной крышей и белой башенкой на ней.

– Так это же дом нашего мэра!

– А он – представительный мужчина лет эдак пятидесяти и смахивает то ли на туркмена, то ли на таджика?

– Точно.

– Он женат?

– Дважды. Сейчас – на первой городской красавице. Кстати, на дочери той самой «смиренной» Лукерьи.

– Статная блондинка?

– Ага. В школе серой мышкой была, вечно пряталась на задней парте и на танцах к стене жалась. А по окончании школы уехала куда-то и года через полтора писаной красавицей вернулась. Все аж рты пораскрывали. Откуда что взялось?! Она же на все расспросы отшучивалась: мол, заграничным фитнесом занималась. В общем, и месяца не прошло, как наш мэр завертел перед ней хвостом. Потом по-быстрому развелся с первой супругой и…

– Вы чего тут разболтались? Места другого не нашли? – устыдила нас вынырнувшая из полумрака пожилая женщина. – Чай, не на танцульках…

Дабы избежать дальнейших упреков, мы с Татьяной спешно покинули душное помещение, и уже на улице я спросил:

– А дальше что?

– Знамо что – свадьбу сыграли, – поморщилась Татьяна. – На рыночной площади столы в пять рядов поставили и угощали всех без разбору, баранов и осетров прямо на кострах жарили. Полгорода на их свадьбу слетелось, а вот мать невесты почему-то не соизволила. Так и живут до сих пор без благословения…

– И, заметь, неплохо живут, – усмехнулся я.

– Это верно, денег у них куры не клюют, – вздохнула девушка. И добавила с некоторым оттенком злорадства: – Зато детишек нет!.. Куда нам, кстати, теперь? – спросила она, откидывая носком туфли педаль мотоциклетного стартера.

– К Кошельковым, – лихо запрыгнул я в коляску.

Глава 26. Обмен оружия и «тянем-потянем»

Насти дома не оказалось, и мы со Славиком, оставив Татьяну в гостиной, уединились в его комнате.

– Вот, все упаковал, – гордо доложил он и указал на стоявшие в углу мешки из-под сахара, туго обвязанные бечевкой. – За тарой в продмаг сгонял, шесть мешков вышло. Вы согласовали, куда их тащить надо?

– Нет, место передачи мы с тобой сейчас должны обдумать, – опустился я на стул. – Тебе, кстати, лучше вообще не светиться, ведь я-то уеду, а ты останешься. Так что не стоит, думаю, лишний раз обострять отношения с властями. Согласен? – Владислав кивнул, и я продолжил: – Поэтому предлагаю такой вариант: на встречу я отправлюсь один. Когда получу деньги, позвоню тебе, и ты сообщишь мне место, где вы с Татьяной закопаете к тому времени мешки с оружием. Советую выбрать для тайника один из пляжей – с песком вы быстрее управитесь. Сразу после моего звонка возвращайтесь сюда и ждите меня.

– И волки сыты, и овцы целы, – подытожил Слава. – Что ж, разумно. А где оружие спрятать, я знаю: там народ для хозяйственных нужд песок копает, так что ям готовых уже полно.

– Главное, не забывай смотреть по сторонам, – напутствовал его я. – Не ровен час, увидит кто! Хлопот потом не оберемся…

За последующие десять минут мы нагрузили мотоцикл так, что пружины его амортизаторов сжались до полного исчезновения просветов, и прикручивать к заднему сиденью последний мешок Татьяна категорически запретила.

– Все к лучшему, – успокаивающе похлопал я Славика по плечу. – Поедешь впереди на велосипеде, будешь указывать дорогу. Таня за тобой потихоньку двинется, вроде как каждый сам по себе. Далеко хоть ехать-то?

– Чуть не доезжая Гулейки съезд есть, где раньше баржи причаливали…

– Стоп, стоп, стоп, – перебил я его, – мне точного места знать не следует. Вдруг пытать начнут?

– Пытать?! – испуганно вскричала Таня. – Тогда, может, нам лучше от этих мешков избавиться?

– Я пошутил, Танечка, езжайте спокойно и ни о чем не волнуйтесь.

Затолкав со Славиком оказавшийся лишним «сахарный» контейнер на антресоли и снова пристроив маузер под куртку, я проводил сообщников взглядом, удовлетворенно вздохнул и отправился в аптеку звонить Лукавцу. Шел не спеша, чтобы, с одной стороны, дать Славе и Тане время спрятать оружие как следует, а с другой – чтобы уменьшить риск неожиданной встречи с таинственными «переселенцами». На каждом углу сперва опасливо озирался по сторонам и лишь убедившись в безопасности пути двигался дальше. По мере приближения к центральному шоссе на улицах становилось все многолюднее, но осторожности я не утратил. На одной из последних остановок дождался даже подхода автобуса и, когда он заглотнул в себя скопившуюся там толпу, шустрой мышью пересек дорогу. Заскочив в аптечный тамбур, снял эбонитовую трубку телефона, и после озвучивания условной фразы меня по обыкновению быстро соединили с начальником ОВД.

– В каком отделении Сбербанка встречаемся? – взял я с места в карьер.

– На Торжище. Улица Лобова, 2, – отчеканил собеседник. И вдруг спросил с ехидцей: – А почему, кстати, вы не хотите получить деньги приватно?

– Все финансовые вопросы я должен утрясти в государственном учреждении. Таковы условия моих компаньонов, – сухо отрезал я. – И на вашем месте я бы не волновался. В конце концов это я буду исполнять роль своего рода заложника, а не вы.

– За двадцать минут до места сделки успеете добраться? – посерьезнел Валерий Олегович.

– А что, транспорт за мной не пришлете?

– Нет. Он занят на другом объекте.

– Тогда объясните, как мне лучше сориентироваться.

– От аптеки идите налево. Когда достигнете площади, от магазина с вывеской «Гастроном» еще раз сверните налево. Первый дом за поворотом и окажется нужным вам отделением.

– Не близко однако… Гарантируете, что по пути я не попаду в очередную засаду?

– Гарантирую. Сегодня в городе день особый, так что никто вас и пальцем не тронет…

Хотя день уже клонился к вечеру, на улицах Энска и впрямь было непривычно пусто. Данный факт заставил меня пуститься к месту встречи легкой трусцой, так что добрался я до него довольно быстро. На подходе к Сбербанку внимательно осмотрелся, но ни подполковника, ни хотя бы милицейского УАЗа не увидел. Один лишь охранник топтался у дверей, ретиво заворачивая всех, кто пытался войти внутрь. Меня же почему-то не остановил, и я беспрепятственно шагнул в операционный зал. Настенные часы показывали без пяти шесть, кругом не было ни души. Лишь когда минутная стрелка на часах звонко дернулась и переместилась еще на одно деление, в дальнем углу зала распахнулась неприметная дверца, и из нее выглянул худощавый клерк в белоснежной рубашке.

– Вы Александр Григорьевич? – Я кивнул. – Входите!

Спустя десять секунд вслед за мной в угловую комнату ворвался крупный мужчина с гладко выбритой головой и буквально заполонил собой все свободное пространство.

– Привет, Лёнчик, – поздоровался он с клерком.

– Добрый вечер, Василий Андронович, – почтительно отозвался тот.

– Ты не волнуйся, мы тебя надолго не задержим. Выдай только этому человеку, – мужчина подтолкнул меня вперед, – некоторую сумму наличностью.

– Снять со спецсчета или с двенадцатого депозита? – подтянул к себе клавиатуру Лёнчик.

– Сто двадцать тысяч сними со спецсчета, а сто девяносто спили с коммунальщиков – так натуральней будет выглядеть.

«120 и 190 – это всего лишь 310, а не 360!» – обеспокоенно подсчитал я в уме. Но в этот момент бритоголовый, словно прочитав мои мысли, выудил из барсетки перетянутую резинкой пачку пятисотрублевых купюр и небрежно бросил ее передо мной на стол, как бы давая понять, что волноваться мне не из-за чего. Тем временем клерк закончил манипуляции с компьютером, и принтер выплюнул несколько листков, испещренных цифрами. Василий Андронович быстро на всех расписался, после чего банковский служащий ловко проштемпелевал листки двумя разными печатями и убрал их в ящик стола. Не прошло и двух минут, как в комнату вошла дебелая девица лет тридцати в темной, насквозь пропотевшей блузке и вручила клерку большой белый конверт.

– Извольте получить, Александр Григорьевич, – жестом завзятого фокусника вытряхнул тот из конверта несколько разноцветных пачек.

– А нельзя ли прямо сейчас перевести эти деньги на книжку? – поинтересовался я.

– Увы, уже две минуты седьмого, а начальство строго-настрого запрещает нам работать сверхурочно. Приходите завтра, – профессионально осклабился клерк.

Делать было нечего. Я снял с плеча компактную спортивную сумку, убрал в нее деньги, благодарно кивнул клерку и направился к выходу, взмахом руки пригласив «посланца» Лукавца следовать за мной. Когда мы вдвоем отошли от здания банка примерно на полсотни метров, я достал мобильник и позвонил Владиславу.

– У нас все в ажуре, – доложил он. – Тайник устроили, причем неглубокий…

– Куда ехать? – перебил я разговорчивого юношу.

– Если поедете из Замостья, то сразу после Воропаевщины сворачивайте налево. Потом мимо бывшего склада удобрений – здания из красного кирпича с дырявой крышей – доезжайте до березовой рощи, и прямо за ней начнется Михеев затон. Увидите длинный, изрытый ямами песчаный откос. Мы свою ямку пометили обгоревшей покрышкой от трактора «Беларусь», так что, думаю, найдете быстро…

– Понял. Спасибо, – закончил я разговор и повернулся к Василию Андроновичу: – Все в порядке, груз на месте.

– Тогда поехали, – подвел он меня к поджидавшей поблизости потрепанной «Газели» с водителем и крепким парнем лет тридцати на заднем сиденье.

Я озвучил маршрут, и спустя минут пятнадцать мы достигли высокого песчаного откоса, местами поросшего неопрятным кустарником.

– Здесь? – обернулся ко мне сидевший рядом с водителем Василий Андронович.

– Судя по телефонному описанию – да. Теперь надо найти метку – частично обгоревшую покрышку от трактора…

– Лопату брать? – поинтересовался молчавший всю дорогу парень.

– Бери, – распорядился Василий Андронович.

Все четверо мы вышли из машины и растянулись по изрытой ямами местности своего рода охотничьей цепью. Незаметно для себя я вырвался вперед: видимо, осознавал подспудно, что нужно скорее вернуться в квартиру Кошельковых, чтобы хоть немного отдохнуть перед ночным походом. Разумеется, и косо лежавшую на песке покрышку увидел первым, поэтому тотчас позвал спутников. Они приблизились, и молодой парень, отложив лопату, присел рядом с покрышкой. Потом пристально поводил взглядом вокруг себя и уверенно произнес:

– Двое их было. Молодые, весу мало. Одни следы девушке принадлежат. Лет двадцати… Приехали на тяжело груженом мотоцикле с коляской, а отбыли налегке. Значит, действительно здесь что-то сгрузили… Есть еще, правда, велосипедный след, но это скорее всего кто-то из местных за песком приезжал. – И вдруг остро взглянул на меня: – А растяжку они тут случаем не поставили?

– Мину? – уточнил я.

– Ее самую.

– Не думаю. Но если вы опасаетесь, я могу и сам раскопками заняться.

– И то верно, – охотно поддержал мое предложение Василий Андронович. – А мы лучше отойдем от греха подальше…

Когда троица удалилась от меня метров на сорок, я откатил мерзко пахнувшую креозотом покрышку в сторону и взялся за заступ. К моей радости, Славик не обманул: мешки с оружием были зарыты и впрямь неглубоко. Помахав лопатой над головой, я дал спутникам сигнал возвращаться, и далее раскопки перешли под юрисдикцию Василия Андроновича. Распаковав тюки и переписав их содержимое, посланцы подполковника отпустили меня на все четыре стороны, места в «Газели» уже, конечно, не предложив. Облегченно вздохнув, я зашагал вверх по склону и вскоре добрался до главной городской дороги, где сразу же в полном изумлении остановился, ибо увидел двигавшуюся прямо по проезжей части странную кавалькаду.

Впереди, цепко держа в руках натянутый поперек процессии канат, шествовали почтенные отцы семейств, а за ними, с небольшими интервалами, нестройной толпой топали мужчины и женщины помоложе. При этом каждый «демонстрант» имел отдельную, чуть тоньше, веревку, один конец которой крепился к головному канату, а задние ряды то ли прикидывались, то ли и впрямь сопротивлялись тянущим их вперед мужикам. Замыкавшие же процессию немолодые женщины хлестко подгоняли последних длинными хворостинами. А поскольку все это действо происходило на фоне кровавого закатного солнца, то оно, естественно, произвело на меня поистине ошеломляющее впечатление, и я помимо воли пристроился к хвосту процессии, благо двигалась она в нужном мне направлении.

Какое-то время я шел позади всех, но потом женщины с хворостинами подтолкнули меня вперед: помогай, мол, тянуть канат. Я послушно перебрался в первый ряд, на ходу успев подумать, что теперь лет десять буду рассказывать знакомым об участии в столь необычном провинциальном карнавале. Нас, тянущих за собой всю колонну, было примерно вдвое больше «сопротивленцев», и поначалу забава по «перетягиванию каната» показалась мне легкой, однако довольно скоро я почувствовал неимоверную усталость. Приготовился уж было отцепиться от толпы и сойти на обочину, как вдруг воздух наполнился незнакомым резким цветочным ароматом, и тот словно бы прибавил мне сил. А потом мой разум и вовсе погрузился в липкую розовую пелену…

Краем глаза я как бы издалека отмечал постоянно примыкавших к процессии новых людей, и вскоре стало казаться, что наш неспешный и отчасти мучительный марш превратился в едва ли не победную пробежку. Потом снова пахнуло чем-то острым, и кто-то затянул непонятную песню, которую все хором подхватили. Я тоже невольно подключился – замычал в такт, смутно догадываясь, что песня исполняется на не знакомом мне старославянском языке…

Лишь когда солнце скрылось за частоколом далекого леса и на землю опустился предвещавший скорую ночь сумрак, я очнулся от всецело захватившей меня мистерии. И первым делом разглядел маячившие впереди монастырские стены. «Ничего себе, мы маханули! – поразился я мысленно. – Однако мне пока в монастырь не надо…»

Вокруг меня меж тем началось сущее столпотворение, ибо из широко распахнувшихся монастырских ворот к процессии устремилась толпа возбужденно галдящих обитателей монастыря. Настало время дать деру, но, попытавшись избавиться от каната, я вдруг с ужасом осознал, что мои пальцы как будто насмерть к нему приклеились и что вместе с неуправляемой толпой я начинаю втискиваться в узкую горловину Надвратной башни. По счастью, еще раз дернувшись подобно заглотнувшему крючок карасю, я очень кстати вспомнил совет армейского друга Ашота Габриеляна. «Если руку вдруг сведет, – сказал он мне однажды на привале, – ударь себя по кости на ладонь выше большого пальца. Там точка есть особая – судорога вмиг отпустит».

Сосредоточившись, я оторвал от каната правую руку и изо всех сил рубанул ею по нужной точке на левой. Пальцы и в самом деле тотчас разжались, и далее я, использовав знакомую каждому москвичу тактику лавирования в многолюдном метро, вырвался наконец из тесных объятий беснующейся толпы. Потом, сориентировавшись, кубарем скатился по откосу и уже спустя несколько секунд стоял под сводами каменного моста, перекинутого через защитный ров на подступах к монастырю. Перевел дух, дождался, когда наверху стихнут вопли и захлопнутся ворота, и лишь после этого выбрался из своего убежища. Собрав остатки сил, помчался обратно в город и вскоре уже стучался в дверь Кошельковых.

При виде меня Владислав даже отшатнулся.

– Александр Григорьевич, вас что, кто-то пожевал и выплюнул? – спросил он, уступая мне дорогу в коридор.

– Да сдуру присоединился к какой-то процессии, – устало стянул я и впрямь изрядно помятую куртку, – и аж до самого монастыря волочил потом людей на канате…

– Так это ж вас на ежегодное паломническое радение угораздило попасть! – всплеснул он руками. – И я, как назло, забыл предупредить, что они сегодня девятую луну празднуют… Ну да ладно, хорошо хоть, что вырвались. Давайте тогда срочно перекусим, а то нам ведь скоро на серьезное дело идти…

Юноша энергично потащил меня в кухню, и я не стал противиться: в конце концов местные нравы и обычаи можно будет обсудить и позднее.

Глава 27. Ночной штурм и последующий кошмар

То ли от еды, то ли от избытка впечатлений, но после поглощения теплой творожной запеканки меня неожиданно сморило, и, облокотившись на подоконник, я сперва задремал, а потом и вовсе провалился в бездонный сонный омут.

– Просыпайтесь, – с трудом пробился к моему затуманенному сознанию женский голос, – нам пора-а! – Открыв глаза, я увидел тормошившую меня Татьяну: – Александр, уже без десяти полночь!

– Да-да, пора выдвигаться, – огромным усилием воли поднял я себя на ноги. – Только, Танюш, пристрой пока, пожалуйста, мои игрушки, – протянул я ей телефон и маузер, – и сумку с деньгами в своем мотоцикле…

– Ну где вы там застряли? – донесся из коридора приглушенный шепот Славика, и мы поспешили выскочить вслед за ним на улицу.

Прохладный ночной ветерок быстро провентилировал мои легкие, и, сидя в коляске мчавшегося к неизвестности мотоцикла, я окончательно избавился от опутавшего сознание морока.

Когда из непроглядного мрака навстречу выступила ограда старого кладбища, наш драндулет резко сбавил ход, потом, едва дыша цилиндрами, миновал кладбищенские ворота и осторожно двинулся по заросшей бурьяном центральной аллее. Однако вскоре мы въехали в столь плотные заросли, что Татьяна предпочла нажать на тормоз и выключить зажигание. Второй щелчок – и погасла фара, наш единственный источник света.

Попривыкнув к темноте, мы увидели, что погост озарен призрачным светом, словно бы изливающимся со стен монастыря.

– Похоже, костры ради праздника запалили, – сказал Слава.

– Радение – это не праздник, а своего рода крещение, посвящение в члены общины, – уточнила Татьяна. – С некоторых пор оно в нашем городе ежегодно «переселенцами» проводится…

– А по окончании молитвенной ночи, с первыми лучами солнца, – подхватил Владислав, – типа новые посвященные нарождаются. Так что зря мы, наверно, именно сегодня с кладом старца Игнатия решили связаться…

– Ничего, прорвемся, – утешил я юношу. – Мне вот, наоборот, кажется, что время мы выбрали на редкость удачное, ведь все «радетели» наверняка будут либо в храме, либо у храма тусоваться. – С этими словами я решительно подхватил мешок с самодельной лестницей и потащил его к стене.

Владислав не мешкая двинулся за мной, а Татьяна шепнула нам вслед:

– Возвращайтесь скорей, мальчики, а то мне одной тут страшно!

Признаться, мне тоже было слегка не по себе, но я, подавая пример юному напарнику, упрямо шагал вперед, на ощупь обходя ржавые ограды и попирая ногами полуразрушенные памятники. Обуреваемые жаждой наживы, мы миновали кладбище, перепрыгнули через ручей и, добравшись до фундамента Стрельбищенской башни, начали штурмовать стену. Вот тут-то я и пожалел, что не отрепетировал забрасывание лестницы с крюком на верхотуру заранее: несмотря на то что Слава добросовестно подсвечивал мне фонарем точку прицеливания, закинуть крюк на должную высоту не удавалось, как я ни старался.

– Лестница мешает, – первым догадался Владислав. – Якорь-то сам по себе легкий и поначалу летит вверх быстро. Но как только за ним начинают тащиться веревки с деревяшками, его тяга убывает и он падает вместе с ними обратно. – Передав мне фонарь, юноша тоже сделал несколько неудачных бросков, после чего предложил: – Может, отвяжем якорь от лестницы и присоединим его к одной лишь веревке?

– Попробуй, – согласился я, поскольку другого выхода все равно не было. – А когда зацепишься, привяжем лестницу к свободному концу веревки и подтянем ее кверху.

Конечно, идея была сырой как молодая осинка в весеннем лесу, но время, увы, работало против нас. Поэтому как только железный крюк надежно укрепился на верхушке стены, я подтянул лесенку до нужного уровня, закинул за спину торбу с мешками и прочими грабительскими инструментами и, уняв противную дрожь в коленках, полез наверх. Ведь хотя в разные «бабкины приметы» я и не верил, однако возникшие в самом начале пути непредвиденные трудности, казалось, отчетливо намекали, что дело наше дохлое и лучше всего от него отказаться.

Тем не менее лестница не подвела, и совсем скоро я уже лежал на знакомом каменном гребне. Осмотрелся. Прислушался. Прилегавшая к стене территория была безлюдна, но поодаль светились две группы огней: несколько костров полыхало в районе трапезной, и еще несколько, как назло, в районе пруда. Тут лестница нервно дернулась, и я понял, что Славик спрашивает разрешения присоединиться. Я, конечно же, разрешил, и вскоре он тоже укрепился на стене. Вдвоем мы втащили лестницу наверх и перебросили ее на другую сторону. Затем, на всякий случай перекрестившись, я начал осторожно по ней спускаться.

– Фонарик мой про запас возьмите, – заволновался юноша, – а то вдруг ваш откажет!

Приняв от него теплый пластмассовый цилиндрик, я тем не менее двинулся вниз в темноте, полагаясь в основном на осязание. Спрыгнув с лестницы на землю, опустился на четвереньки и стал пробираться сквозь сад, ощупывая дорожку перед собой ладонями. Достигнув садовой опушки, первым делом увидел четыре высоких масляных светильника, воткнутых по краям плотины. Света они давали хоть и немного, однако задачу мне осложняли изрядно. К тому же со стороны построенных нами некогда мостков доносился треск ломаемого дерева: там явно кто-то хозяйничал.

Поколебавшись, я все же пополз к колодцу, предварительно, правда, «замаскировавшись»: на голову натянул машинально прихваченную из Сбербанка канцелярскую резинку, под нее просунул несколько веточек и травинок, а на плечи накинул один из мешков, получив подобие маскхалата. Для передислокации сознательно выбрал темп черепахи, чтобы неловким движением не вызвать нечаянного шума и не поставить тем самым все предприятие на грань краха. Более того, каждый свой «шаг» вперед старательно согласовывал с ударами по дереву не видимого мне в темноте человека.

Добравшись таким манером до вожделенного колодца, я без промедления «трансформировался» из черепахи в ящерицу, бесшумно скользнул в каменную трубу и лишь на глубине порядка двух метров перевел наконец дух. Потом к одной из скоб-ступенек прикрутил изолентой фонарь Славика, а к другой подвесил заплечный мешок. Сам же осторожно, частями погрузился в противно пахнувшую гниющими водорослями воду и, нащупав заветный ларец ногой, решительно нырнул за ним прямо с головой. Схватил в охапку, вынырнул и, тихо отфыркиваясь от забившейся в нос тины, затолкал в подготовленную тару. Утопленный Толиком мешок с мелочевкой тоже нашел быстро. Вытащил его из воды, соединил с первым оставшейся от изготовления лестницы веревкой и, накинув свободный конец на шею, стал подниматься по скобам вверх. И вдруг рядом с колодцем раздалось чье-то тяжелое шарканье, и мужской голос громко произнес:

– Не пролей!

Бренькнула ручка ведра, забулькала какая-то жидкость, вновь прошуршали шаги. Высунувшись из колодца на полголовы, я увидел две прошествовавшие мимо тени.

– Когда доски понесем? – поинтересовалась ближняя ко мне тень.

– Прямо сейчас и понесем, – пробасила вторая.

«Черт, какие еще доски?! – чертыхнулся я мысленно. – Они тут совсем офонарели, что ли? Ночь на дворе, а они толкутся, строительство какое-то затеяли…» Пришлось спуститься обратно и обратиться в слух, дабы выбрать наиболее подходящий момент для вылазки. Однако к спешной эвакуации я на всякий случай подготовился: привязал веревку особым узлом к верхней скобе так, чтобы можно было развязать ее одним движением и выдернуть сокровища из воды в мгновение ока.

Повисев какое-то время на железных скобах, я почувствовал, что руки затекли, и нехотя вновь погрузился по грудь в опостылевшую прудовую ряску. Время тянулось безнадежно медленно, а активная деятельность наверху меж тем продолжалась: стучал топор, трещало раскалываемое дерево, что-то булькало и лязгало. Более того, к колодцу неожиданно прихлынули новые группы людей, и в голову поневоле закрались самые мрачные предположения. Да и как иначе, если время приближается к двум ночи, а суета возле плотины все нарастает?

Потом до слуха донеслись слова: «Скоро уже…», а вслед за этим светильники у пруда один за другим начали гаснуть, и вскоре наступил полный мрак. Голоса стихли, но люди не разошлись: я слышал и скрип песка под их ногами, и редкое приглушенное покашливание. Когда любопытство взяло верх, я снова чуть приподнялся над обрезом колодца. На том месте, где совсем недавно размещалась «моя» бытовка, спинами ко мне стояли люди, которые, судя по позам, кого-то ждали. Потом с холма, на котором возвышался храм, донеслось дружное скандирование, напомнившее мне армейское приветствие командира ротой пехотинцев.

В группе расположившихся на берегу мужчин тотчас произошло неуловимое движение. Потом чуть слышно щелкнула зажигалка, и через мгновение ярко вспыхнувший факел озарил четырех мужчин в странных одеяниях: двое из них были облачены в черные хламиды, а двое других – в белые. Один из «черных» сжимал в руке веревку с навязанными на ней узлами, а оба «белых» – деревянные крестовины. «Видимо, – подумал я, – готовится финальная часть религиозного местного карнавала. Однако странно, что подобные ритуалы практикуются в православном монастыре…»

Пока я ломал голову над этой дилеммой, со стороны сада к плотине начала извилистой змеей струиться с холма бесшумная, словно бы копошащаяся процессия. Меня охватил буквально первобытный ужас, и лишь благодаря спокойному поведению четверки странно одетых мужчин я удержался от панического возгласа. А «черные» и «белые» разбились меж тем попарно и быстро организовали своеобразную «полосу препятствий» из скрещенных больших светильников и отходящих от них в обе стороны более мелких зажженных факелов. Причем правый фланг этих факелов упирался в садовые заросли, а левый – в берег пруда, и оба они, подобно красным флажкам, направляли ползущую с холма процессию к скрещенным большим светильникам. Когда бесшумное непонятное скопище приблизилось, я увидел, что оно состоит из людей, передвигавшихся на коленях и со сцепленными за головами руками! Некоторые время от времени теряли равновесие и падали прямо лицом в землю, но, торопливо поднявшись, вновь продолжали свой странный «забег».

Наконец первые «ползуны» доковыляли до скрещенных светильников и стали протискиваться меж них, извиваясь по земле червями, а оба «черных» стража хлестко подгоняли их веревками с тугими узлами. Преодолев первое препятствие, «ползуны» попадали в гораздо более опасную ловушку «белых»: те перекатывали у них на пути предварительно подожженные и теперь жарко полыхавшие крестообразные станины…

Зрелище было настолько жестоким и одновременно завораживающим, что я невольно впал в состояние ступора. Очнулся, лишь когда первые из прошедших все испытания направились в мою сторону. Тотчас вспомнив о своем двусмысленном положении, я вновь юркнул в недра каменной трубы. Отвратительные испарения взбаламученной жижи вновь забили мои легкие удушливыми миазмами, и на какое-то время происходящее наверху перестало меня интересовать. Когда же притерпелся к удушающему липкому кошмару, заметил, что за пределами колодца наступила мертвая тишина. Не успел я сему факту порадоваться, как раздался зычный голос отца Аристарха: настоятель известил всех о завершении праздника. Причем, к безмерному моему удивлению, изъяснялся он не на малопонятном церковном диалекте, а на обыденном русском языке.

– Ничего, ничего, – подбадривал он новообращенных, – ожоги и ссадины скоро заживут, а вот навыки борьбы за жизнь навсегда останутся. А бороться нам с вами предстоит еще ох как много! Поэтому, надеюсь, сегодняшнее радение послужит вам на пользу. И хотя по правилам я должен вас сейчас благословить и отпустить на отдых до завтрашних трудов праведных, однако вынужден задержать еще ненадолго. Ибо истинный Бог явил нам сегодня неслыханную милость – уготовил подарок, о котором мы и мечтать не могли! Буквально через несколько минут, – голос настоятеля исполнился еще большего воодушевления, – каждый из вас сможет воочию узреть тайное сокровище, ожидавшее этого момента почти четыреста лет! И, следовательно, сбудутся пророчества, которые привели нас с вами сюда и о которых я вам много раз говорил. Стражи вечности, несите факелы!

Торжествующий гул обрушился на меня подобно цунами, но продлился, по счастью, недолго. А вот вселившееся вместе с этим гулом чувство тревоги обосновалось в душе накрепко. Судя по всему, отец Аристарх имел в виду те самые сокровища, которые находились у меня за спиной. Сердце бешено заколотилось, кровь прилила к вискам, однако выхода из создавшегося положения мозг категорически не подсказывал. Да и какой мог быть выход из каменной щели, окруженной толпой фанатиков-«переселенцев»?!

Меж тем грузные шаги настоятеля раздались уже у самой кромки колодца, и на мою макушку посыпались, как горох, мелкие камушки. Вслед за этим прямо над головой навис яркий факел, и мне в срочном порядке пришлось заслониться от него рукой. Однако в колодец пока никто не заглядывал: настоятель, тыча факелом в темную дыру как в преисподнюю, увлеченно и радостно продолжал просвещать свою паству. Я его речей уже не слышал и не понимал, ибо думал только об одном: как скрыть от посторонних глаз мешки с ценностями? Смекнул: если вниз сейчас заглянут, то увидят лишь скобы железные да мое из трясины торчащее грязное изваяние. Мешков не заметят – они ряской болотной надежно укрыты… И вдруг меня словно током ударило: веревка! Вернее, мой проклятый узел «бантиком» на одной из скоб!

В голове зазвучали колокола погребальные, и я полез наверх – развязывать злосчастный «бантик».

Глава 28. Пойман и обречен

Веревочный бантик располагался всего метрах в двух надо мной, и в другое время преодолеть подобную безделицу мне не составило бы никакого труда. Однако сейчас, когда над головой полыхал огонь, а рыжий бородач толкал речь о «светлом будущем», приходилось соблюдать предельную осторожность, поэтому я пополз вверх тихо-тихо, как ящерица за вожделенной мошкой. Но, видимо, чрезмерная осторожность меня и подвела: когда правая рука уже тянулась к пресловутому узлу, левая нога вдруг предательски со скобы соскользнула, и я спикировал вниз, вызвав всплеск такой силы, с какой разве что трехпудовый сазан способен хвостом по воде шарахнуть.

Желая оттянуть момент позорного фиаско, какое-то время не всплывал, но когда воздух в легких иссяк, поневоле вынырнул. Протер глаза, поднял голову и увидел склонившиеся над кромкой колодца удивленные лица. Поскольку скрываться и далее было бы глупо, я выбрался наружу и покаянно развел руками: вот, мол, он я, берите со всеми потрохами. Стою недвижно, весь в тине, грязен как черт и пахуч до жути. Столпившиеся вокруг люди явно ничего не понимают, всем своим видом выражают немой вопрос: уж не водяной ли, часом, в святое место пожаловал? А вот и сам настоятель подошел, факел дрожащей рукой к лицу моему близит…

– Кто таков, – спрашивает нетвердо и с некоторой даже опаской в голосе, – и как попал сюда?

– Отец Аристарх, так это же я, Александр! – отвечаю, сплюнув прилипшую к губам ряску. – Попал случайно… Нога подвернулась, вот я в колодец и свалился. Когда очухался и выбраться вознамерился, толпа незнакомого народу вдруг подвалила. Испугался. Решил затаиться до времени, дождаться, пока все разойдутся. Не хотелось, видите ли, в столь непотребном виде себя на всеобщее обозрение выставлять…

Настоятель вроде бы все понимает и даже как бы в положение входит. Однако смотрит хотя и сочувственно, но головой покачивает неодобрительно. И щурится открыто скептически. Ох, не нравятся ему, похоже, мои оправдания, наскоро сочиненные да второпях озвученные! Кривится издевательски: ловко, мол, ты, господин писатель, байки заливаешь, да только доверия они не внушают. Но молчит, вслух мысли свои не высказывает, словно выжидает чего-то…

Понятно, чего выжидал: кто-то из его востроглазой паствы усмотрел-таки в колодце мой бантик веревочный! Впрочем, ничего удивительного: при свете такого количества чудесным образом расплодившихся факелов иголку в траве разглядеть можно, не токмо веревку в палец толщиной! И вот уже мешки мои вытащены всем миром наверх, вот брякнули они о плиты каменные у колодца. Вот и с заветного моего ларца мешковина сброшена…

– Не твои ли вещички, любезнейший? – с легкой хитрецой интересуется у меня Роман Данилович.

– Да что вы, уважаемый?! – открещиваюсь торопливо. – Впервые вижу! – Хотел навесить на лицо самое честное выражение, да засохший ил, увы, не позволил.

С другой стороны, никто меня уже и не слушает, никто на меня внимания уже и не обращает – все сосредоточились на мешках колодезных. Вскоре не только ларец резной во всей красе своей обозначился, но и кубки с чашками зазвенели заливисто.

Обернулся воровато назад. Помечтал: «Эх, рвануть бы сейчас отсюда! Да вниз с плотины этой постылой, да по дорожке кирпичной выщербленной, да до лестницы, со стены сброшенной». Поддернул штанину незаметно, попробовал сделать полпрыжка в сторону. Не тут-то было! Прилипли штанины к ногам, ссохлись от жара факелов, еле с места сдвинулся. Да и не удрать мне от такой толпы: пока протискиваться сквозь нее буду, пока разгоняться (а бежать-то в горку придется!), меня раз тридцать успеют под белы рученьки (вернее, под грязные ручищи) подхватить…

Повернулся вновь к отцу Аристарху, а тот уже на коленях стоит и ларец трепетно обнимает. Почти как Иван Грозный голову собственноручно убиенного сына на известной картине. Голос настоятелю явно отказал, ибо он не единожды уже вскидывал руку, как бы призывая коленопреклоненную паству к вниманию, однако всякий раз с губ его слетало лишь неразборчивое мычание. Наконец, гулко прочистив горло, отец Аристарх объявил громогласно:

– Великий день настал, братья мои! Новая, заветная эра для нас наступила! – Стоголовая братия дыхание затаила, слышно, как комар высоко-высоко жужжит. – Слава Господу! – Борода настоятеля дрожит, в глазах отсвет десятков огней пляшет. – Свершил Он чудо невиданное и неслыханное! Ибо не токмо наши отцы, деды и прадеды, но и дюжина предыдущих поколений тщились сыскать клад преподобного Игнатия, а достался он нам с вами. Как истинным последователям веры христианской! Отныне мрак позади остался, впереди же – свет и уверенность в своих силах. За мной, братья! К сияющим вершинам нового мира!.. – С этими словами настоятель вскинул над головой светильник и зашагал вперед подобно Моисею, евреев из Египта некогда вызволявшему.

Братия лавиной хлынула за ним, не забыв захватить с собой мои сокровища, а заодно, разумеется, и меня. В считанные секунды проскочив сквозь сад, мы вывалились на площадь у трапезной, и я снова едва не задохнулся от потрясения: все видимое пространство вмиг озарилось сотнями свечей, вскинутых вверх сотнями рук! Передо мной колыхалось море голов – мужских, женских и детских, – словно бы рвущееся нам навстречу и ревущее что-то нечленораздельное (но вроде бы приветственное), однако при этом как бы стреноженное, то бишь топчущееся на одном месте.

Уловить суть происходящего мне никак отчего-то не удавалось. Я лишь тупо переступал с ноги на ногу, словно бычок, на убой ведомый, ибо в воздухе вновь был разлит знакомый цветочный аромат, постепенно наполнявший душу неземной радостью. И вот уже захотелось вместе со всеми реветь утробно и в невыразимом восторге славить кого-то могущественного и недосягаемого. Чьи-то крепкие руки впереди неожиданно взметнули ларец вверх, по нему с двух самых высоких монастырских башен разом вдарили прожектора, и он засверкал изумрудной огранкой так, что даже глазам больно стало. А вслед за этим все вокруг озарилось волшебным небесным сиянием, и из моей груди вырвался наконец восторженный вопль, слившийся с общим хором в едином экстазе…

Потом в памяти и сознании наступил провал. Сколько он длился, не знаю, но очнулся я в каком-то скверно освещенном помещении. Поскольку слева и справа от меня тянулись взад-вперед бесконечные обшарпанные стены, решил, что нахожусь в коридоре. Запрокинув голову, различил над собой странный, баранкой изогнутый потолок. Потом осознал, что шагаю куда-то по этому коридору в сопровождении незнакомых спутников, с двух сторон подсвечивавших мне дорогу фонарями.

– Куда путь держим? – спрашиваю провожатых и сам дивлюсь непонятной веселости в голосе.

– Пришли уже, – слышу хмурый краткий ответ.

Окружавшие меня тесные стены и впрямь вдруг расступились, а свет фонарей сам по себе поблек и словно бы поверху расползся. Глазам предстали стойки до потолка с множеством ящичков выдвижных, решетчатые стены (почему-то выпуклые), столы с невнятным оборудованием на них, под ногами стекло битое звонко захрустело… Потом двери, двери, двери, и вот передо мной распахнулось странно округлое просторное помещение. В углах мрак затаился, по стенам тени уродливые скачут, на чертей похожие. Сверху сквозь невидимые щели свет призрачный пробивается, благодаря которому и различил я возвышающееся в центре сооружение: то ли камин, то ли печку. И стул рядом стоит – высокий, резной, спинка двуглавым орлом и замысловатыми завитушками украшена, а вот от прежней и, видимо, щедрой позолоты уже мало что осталось…

– Садись, – командует кто-то негромко.

Охотно следую к затейливому стулу и опускаюсь на сиденье, потертой кожей обтянутое. Вижу перед собой две фигуры в балахонах, но лиц разглядеть не могу: свет от их фонарей мне прямо в глаза бьет. Догадываюсь только, что обе фигуры – мужские. В руке одного из незнакомцев отмечаю мельком то ли палку, то ли длинный кусок трубы водопроводной. Второй меж тем ближе подходит, ставит подле меня табурет, а на него – чашку в форме пиалы восточной. Потом вынимает из кармана маленькую бутылочку и что-то в ту пиалу наливает. Жидкость кажется мне чаем горячим: вижу, как в лучике света пар к своду каменному поднимается. И запах вокруг бесподобный разливается… Словно все травы мира тропического в том чае настояны…

Потом опять провал случился необъяснимый. Вроде и не спал вовсе, а разве только ресницами моргнул, однако картинка перед глазами непостижимым образом сменилась. То есть уже не двое напротив толкутся, а трое. И третий кажется мне смутно знакомым: рыжая борода, черное одеяние в пол, крест на груди… В голове меж тем вакуум, как в открытом космосе. Только эта троица о моем вакууме не подозревает: мельтешат, копошатся деловито… «Смешные-то какие!» – подумал я, и губы мои растянулись непроизвольно в улыбке до ушей.

А бородач уже пиалу, паром исходящую, подхватывает и, отвернув от нее голову насколько возможно, несет к печи, что рядом с моим троном жаром пышет. И бросает зачем-то прямо в топку. Пуф-ф! Огонь ревет так, будто бензину наелся, и из поддувала прямо-таки зверем диким на свободу рвется. А рыжебородый в сторону отпрыгивает, как кот перепуганный. Тут уж я и вовсе в безудержном смехе зашелся, аж затрясся весь. А расплывчато выплывающие из тьмы лица серьезны почему-то. Пожалуй, даже злы…

А тут вдруг и конец той самой палки-трубы у меня под носом замелькал. Трубой она оказалась железной. Только сбоку к ней, ближе к руке державшего ее человека, что-то круглое прикручено. Нет, ну смех, да и только! Хохочу, заливаюсь, чуть ли не в конвульсиях уже от смеха бьюсь. А мне тем временем руки к подлокотникам зачем-то прикручивают. Щекотно и смешно одновременно. А потом на колени мне блюдце водружают, и чья-то рука что-то капает в него из крохотного пузырька. Неужто наодеколонить меня решили? Раскрываю рот, чтобы снова заржать от всей души, однако в этот момент меня обволакивает терпкая эфирная субстанция, и рот мой поневоле захлопывается, так и не издав ни смешка…

Словно после долгого сна открываю глаза. Где я, мать честная?! Мрак сплошной и запахи помойные. Бр-р-р! И почему я, черт побери, связан?! Дергаюсь, кручусь, от пут освободиться пытаюсь.

– Ладно, пошли разговеемся, – говорит кто-то в темноте, – а он пока пусть малость очухается… Только дров в топку подбросьте, братья, чтоб отсюда всякую гадость вытянуло…

Слышу звук забрасываемого в печь дерева, потом – звук удаляющихся шагов. Трещит огонь, тьма вокруг плывет и кружится… Меня вдруг начинает сильно мутить. Рот наполняется едкой жидкостью, и я едва успеваю отвернуть голову в сторону, однако противная бурлящая струя все равно обильно орошает мою обмотанную веревками левую руку. Голова раскалывается, горло щиплет от рвотной массы, ощущаю себя попавшим в КПЗ бомжем. От буйного недавнего веселья не осталось и следа. Мозги отказываются работать напрочь…

Сижу, затравленно вглядываясь в темноту. Различаю наконец тщедушный лучик льющегося сверху рассеянного света, а на полу – желтоватые отблески полыхающего в раскрытом горне печи пламени. В пятачке света рассмотрел постепенно пару пыльных щепок, кусок изогнутой железной проволоки, осколки стеклянной тарелки. Последние меня неожиданно заинтересовали: мелькнула мысль любым способом до этих осколков дотянуться. Ноги, по счастью, оказались не связанными, и я начал извиваться на стуле всем телом, пытаясь придвинуться к вожделенной разбитой тарелке как можно ближе. Увы, профессиональным циркачом я не был и должной растяжкой не обладал, однако почувствовал вскоре, что левая рука во время моих телодвижений скользит в путах не в пример лучше, нежели правая. Видимо, излившееся из желудка кислотное содержимое существенно смягчило джутовую веревку.

Обрадовавшись этому открытию, я принялся энергично вращать левое предплечье во все стороны и в итоге освободил сперва его, а потом и правое. Воодушевленный данным обстоятельством, первым делом извлек из кармана второй фонарик (фонарь Славы благополучно исчез) и взглянул на часы: половина шестого утра. Надеяться, что Слава с Таней до сих пор ждут меня на старом кладбище, было по меньшей мере наивно. Следовательно, требовалось срочно придумать, как выбраться отсюда без их помощи…

Глава 29. Откровения настоятеля

Тщательное обследование места заточения с помощью фонаря меня не порадовало. Выяснил, что нахожусь в пыльной и изрядно замусоренной круглой комнате, отдаленно похожей на уже знакомую мне кузницу (во всяком случае здесь тоже имелся целый комплекс печей и горнов, объединенных общим дымоходом). А вот наличие многочисленных обломков старинной мебели давало повод думать, что меня заточили в заброшенном складском помещении. И вход-выход из него я обнаружил только один. Им и воспользовался, вооружившись для храбрости железным прутом наподобие кухонной кочерги.

Направление моему движению задавали хорошо различимые в свете фонаря следы на покрытом толстым слоем пыли полу. Они-то и привели меня вскоре в смутно знакомый сводчатый коридор: показалось, что я проходил по нему совсем недавно. Однако проследовав по этому коридору до упора, я уткнулся в массивную двустворчатую дверь, не отозвавшуюся на удары по ней ни малейшим шевелением. Это было скверно. Я приложил ухо к массивным почерневшим филенкам и затаил дыхание – тихо. Поняв, что сокрушить столь мощную преграду моей хилой кочергой не удастся, вернулся обратно – в надежде отыскать инструмент покрепче.

Поиски неожиданно затянулись: под руку попадалась лишь совершенно несерьезная мелочь вроде мотков проволоки, тонких досок и прочей ерунды, а вот нужных мне лома или кирки, как назло, нигде не наблюдалось. Тогда, отчаявшись, я решил отломить невесть для чего прилепившуюся к боку печи довольно массивную железную трубу. Изучающе поводив по ней лучом фонарика, рассмотрел в нижней части небольшую латунную «шишку». Не придав ей поначалу никакого значения, стал изо всех сил расшатывать саму трубу. Сил у меня после «веселой» ночки было, правда, немного, зато усердия и мобилизующего на отвагу страха – хоть отбавляй.

Проклятая железка долго сопротивлялась, но потом я совершенно случайно нажал на латунную «шишку», и из полого стержня вдруг что-то выскочило и с металлическим звоном грохнулось на пол. Оправившись от первичного испуга, я присел и осторожно коснулся непонятного предмета, напоминавшего по виду широкую обоюдоострую шпагу. Однако поскольку защитной гарды на лезвии не было, я понял, что имею дело не с боевым оружием, а скорее с необычным резаком, предназначенным для каких-то технических целей. Осторожно протер клинок валявшейся поблизости тряпкой, и в отблесках полыхавшего в печи пламени он засверкал так, словно был изготовлен из легендарной дамасской стали.

Столь приятный сюрприз несказанно меня ободрил, и я даже несколько раз воинственно рассек мечом-резаком окружавшую меня темноту. А вот вернуться к неприступной двери в коридоре не успел, ибо снаружи уже послышались чьи-то голоса, сопровождаемые звяканьем железа. Я стремглав кинулся обратно к стулу и застыл на нем бездушным изваянием, предварительно намотав на запястья веревку. Когда же буквально над ухом раздался чей-то тяжелый протяжный вздох, непроизвольно вздрогнул и веки мои сами собой распахнулись. Правда, увидев освещенную печным огнем фигуру отца Аристарха и его усталое, осунувшееся лицо, слегка расслабился.

– Ну что, дружок, очухался? – без всякого выражения поинтересовался он.

– А от чего я должен был очухаться? – ответил я вопросом на вопрос «слабым» голосом.

Настоятель невнятно что-то пробормотал, отступил на пару шагов назад и чем-то щелкнул. В отблесках печного пламени я различил зажатый в его руке предмет – длинную железную палку со странным утолщением вроде округлого полена у нижнего конца. «Что это, интересно, за штуковина и почему они с ней тут все таскаются?» – задумался я, смутно припомнив, что уже видел нечто подобное в руках одного из троицы, суетившейся возле меня каких-то полчаса назад. Настоятель меж тем приволок из темноты с жутким скрежетом какой-то ящик и уселся на него напротив меня, опершись на выставленную перед собой железную «дубинку».

– И с какой стати вы меня здесь держите? – спросил я в лоб.

– Один важный вопрос нам с тобой надо обсудить, дружок, – ответил отец Аристарх после минутной паузы. – Вопрос, так сказать, жизни и смерти…

– И для этого нужно было меня к стулу привязывать?

– Радуйся, что всего лишь связали. Кабы оказался на твоем месте истинный преступник, с ним не в пример строже обошлись бы…

– Вы правы, я не преступник. Так неужели не боитесь наказания за умышленное похищение ни в чем не повинного человека?

– Пустое, – презрительно отмахнулся собеседник, – никто тебя не похищал. От пруда к трапезной ты шел добровольно, и данному факту найдутся не менее ста свидетелей. А потом те же свидетели не моргнув глазом поклянутся, что ты совершенно свободно покинул среди ночи территорию монастыря, никому не сообщив, куда отправился. Впрочем, я, признаться, сильно сомневаюсь, что кто-то в нашем городе будет проводить дотошное расследование…

– А лично я уверен, что меня уже ищут.

– Ну-ну, – снисходительно кивнул настоятель, – блажен, кто верует.

– Кстати, о вере, – сменил я направление не слишком приятной для себя беседы. – Ответьте, Роман Данилович, как вы относитесь к заповедям Христа? Или раз уж всего лишь прикидываетесь верующим, выполнение их считаете делом необязательным? Прискорбно. Полагаю, только отсутствие официального рукоположения мешает вам соблюдать церковные каноны?

– Вера моя покрепче твоей будет! – вмиг помрачнел и посуровел «батюшка». – А что касаемо рясы, – небрежно потрепал он рукав своего длиннополого одеяния, – так это не более чем маскировка.

– Небось, разведчиком в тылу врага себя ощущаете? – съязвил я, желая вывести его из душевного равновесия.

– Верно мыслишь, – без тени улыбки подтвердил он. – В глубоком подполье действовать приходится. А некоторые заезжие личности типа тебя так и норовят копнуть его поглубже, чтобы мне навредить…

– Помилуйте, отец Аристарх, – живо возразил я. – на самом деле у меня и в мыслях такого не было! Более того, от всей вашей катавасии сплошной сумбур в голове, не более… Не проясните ли, кстати, ситуацию хотя бы отчасти? Чтоб я хоть знал, за что мне перед вами ответ держать придется.

– Да может, еще и не придется, – доброжелательно усмехнулся настоятель, – может, сумеем полюбовно договориться. Однако мне тоже нужны от тебя кое-какие разъяснения, дружок… Например, отчего ты столь настойчиво желаешь проникнуть в наши ряды? Зачем, к примеру, затесался вчера в обрядовую процессию? А ночью и вовсе в сливном колодце оказался… Откуда столь пристальный интерес к монастырским делам? Может, на крючок к Лукавцу попался и теперь шпионишь, служишь ему за тридцать серебряников, а? – Подкинув несколько деревяшек в топку, отец Аристарх испытующе воззрился на меня: – Говори, говори, я слушаю…

– Скрывать не стану – с Лукавцом я действительно знаком, – пустился я в объяснения, стараясь не сболтнуть сгоряча лишнего. – Только взаимодействуем мы с ним на сугубо материальной основе и в делах, к монастырю отношения не имеющих.

– А точнее?

– Ну вчера, например, я продал ему несколько мешков старого оружия. И вечером, кстати, ездил с его людьми к Воропаевскому песчаному карьеру – показывал, где то оружие было спрятано. Когда же возвращался обратно, совершенно случайно наткнулся на вашу процессию с канатом…

– А оружие-то где взял?

– В Черногрудинских каменных отвалах, в пещерке неприметной.

– Надо же… А я-то полагал, что там только… – озадаченно произнес собеседник, но тотчас осекся.

– Думали, что там со времен войны одно только серебро осталось? – усмехнулся я понимающе. – Ошибочка вышла, Роман Данилович! Как видите, партизаны там еще и оружие схоронили. Вот я его с помощью своего прибора отыскал, да и реализовал местному начальству. Не пропадать же добру!

– А почему именно Лукавцу?

– Дабы не нарушать рамок закона, – солгал я с самым наивным видом, – ведь органы МВД располагают сейчас специальным фондом для скупки оружия у населения. Да и Лукавец мужиком деловым себя проявил: организовал все четко, без проволочек. Прямо как в кино: утром – деньги, вечером – винтовки…

– Эким ты многостаночником оказался, – осуждающе покачал головой настоятель. – Ну допустим, верю я тебе. А вот как ты все-таки в наш колодец на пруду угодил?

– Что ж, каяться, так каяться, – «сокрушенно» вздохнул я. – В общем, уже после первых замеров дна пруда я обратил внимание на непонятный объект, расположенный близ плотины. Уяснил поначалу лишь одно: что размеры и масса данного объекта гораздо меньше прочих обнаруженных. Дальше – проще: навел справки и выяснил, что с монастырским прудом связана легенда о кладе преподобного Игнатия. Естественно, сразу заподозрил, что у плотины захоронен именно легендарный клад, а не военные боеприпасы. Вот во время работ по расчистке дна и добрался до таинственного объекта…

– Вместе с Анатолием? – ехидно прищурился Роман Данилович, и я понял, что о местонахождении клада он узнал именно от Толика.

– Ну да, одного лишь Толика в свои планы и посвятил. А поскольку утром меня в монастырь не пустили, отправился за своими находками ночью. Кто ж знал, что вы в это время подвалите к пруду целой толпой? Вот если б припозднились хотя б на полчасика, только бы меня с кладом и видели!

– Господь помог, – смиренно изрек Красновский. – А вот за тебя обидно: из-за собственной жадности пострадал, хе-хе. Неужто мало в нашем городе заработал? Один только я тебе сто тысяч отвалил, а уж Лукавец, наверно, еще больше…

– Денег много не бывает, – отрезал я. – К тому же не забывайте, что это у вас тут пять тысяч большими деньгами считаются, а в Москве их даже для сведения концов с концами не хватит. – О том, что мне предстояло делиться еще и с юными помощниками, я благоразумно умолчал. – А на дне вашего пруда я обнаружил – помимо ларца с неведомым мне содержимым – массу ценных старинных вещиц, которые в совокупности наверняка больше чем на миллион потянут! Кстати, что хоть в том ларце-то оказалось? Любопытно просто…

– Охотно удовлетворю твое любопытство, дружок, только для начала тебе придется определиться: либо ты присягаешь мне в верности, либо… отправляешься на небеса.

Голос настоятеля прозвучал столь недвусмысленно угрожающе, что меня тотчас атаковали «мурашки».

– Что еще за присяга? – спросил я, желая оттянуть время.

– Публичная клятва верности, после которой ты должен будешь провести в монастыре не менее трех лет.

– Ни фига себе! – вырвалось у меня. – Клятву-то мне, допустим, дать несложно, но чтобы застрять в этой глуши на целых три года?! Нет уж, увольте. Да и было бы ради чего…

– А ты не торопись с отказом, глупыш, – снисходительно усмехнулся Роман Данилович. – Сам же говоришь, что ничего о нас не знаешь… Так вот если думаешь, что все мои «трудники» – это всего лишь вольнонаемные строители, то ошибаешься. Процентов восемьдесят из них находятся точно в таком же положении, как ты! Просто пока их насчитывается у меня несколько сотен, но скоро счет пойдет на сотни тысяч и даже миллионы! Причем, что самое смешное, благодаря именно твоей неуемной жажде наживы…

– А я-то тут при чем? – искренне изумился я.

Отец Аристарх поерзал на своем ящике, устраиваясь поудобнее, и я понял, что рассказ меня ждет не короткий. Откашлявшись, он начал издалека:

– Поясню. В Средние века в наших краях обосновался незаурядного ума человек. Прибыл то ли из Аравии, то ли с Ближнего Востока – не суть важно. Относительно причин, приведших его именно сюда, существует несколько версий: одни считают, что сей ученый муж сбежал от кровожадного правителя родной страны, другие утверждают, что его бегству поспособствовали излишне строгие богословы тех времен… Однако лично я придерживаюсь третьей версии, согласно которой он прибыл сюда ради особого сырья для своей врачебной деятельности. И, судя по всему, сырье он то отыскал, ибо осел здесь так надолго, что и по сей день в городе его потомки обитают. Благодаря несметным богатствам выстроил у нас тот пришлый врач целый комплекс зданий, в одном из которых мы с тобой, кстати, сейчас и беседуем. Но не это главное. Главное, что наш герой, будучи лекарем от Бога, смог изобрести лекарство… от старости!

– Не может быть! – округлил я глаза, подзадоривая настоятеля. – Да если б такое лекарство и впрямь существовало, его ж сегодня на каждом углу продавали бы!

– Ну, тебе ли не знать, сколь надежно история умеет хранить свои секреты, – многозначительно подмигнул мне Красновский. – Зато известно, что тот врач-изобретатель умудрился прожить то ли до 128, то ли до 136 лет. И это если не брать в расчет подозрений, что умер он не своей смертью, а насильственной…

– Вот я о том и толкую: у вас тут полная неразбериха! Даже с архивными документами разобраться не можете…

– А тебе Ниткин, у которого ты остановился, – подался ко мне отец Аристарх, – не говорил, случаем, что это мы помогли ему дом в Лисовках приобрести?

– Говорил. А заодно поведал, что это именно вы его из города в глухую деревню выселили.

– Не смеши! У него в Гуляевском бараке квартирка крошечная была, а с нашей помощью он вон какие хоромы отхватил! Так что грех ему обижаться. Однако я не о том хотел спросить… Ты заметил, как молодо Ниткин в свои годы выглядит?

– Заметил, конечно. Удивительно выглядит! Ему, поди, за семьдесят уже, а кожа на лице как у юноши натянута, да и энергии хоть отбавляй.

– Вот то-то! Потому мы и с домом ему помогли, что он, сам того не ведая, испытал на себе то старинное омолаживающее средство, о котором я тебе только что говорил… – От этих слов я едва «связанными» руками не всплеснул, да, к счастью, вовремя о веревках вспомнил. Хотя нога все равно невольно дернулась, словно по ней медицинским молоточком долбанули. – Да, да, так оно и сеть, – закивал Роман Данилович, явно радуясь произведенному эффекту. – Тут у нас вообще дела творятся чýдные, не подвластные человеческому пониманию! Ну так что: с нами остаешься и бессмертие обретаешь или заканчиваешь свой век в полном забвении и бесславии? – Железная труба в руках настоятеля плавно переместилась к его коленям, и теперь ее срез был нацелен прямо на меня.

Лучик окрепшего к этому времени верхнего света прочертил по граненой поверхности «трубы» отчетливую полосу, и только теперь я понял, что это не труба, а… оружие. И именно из него, судя по калибру ствола, вылетела серебряная пуля, обнаруженная Славой Кошельковым на старом кладбище. Горло мгновенно сдавил спазм.

– А эта штуковина, часом, не выстрелит? – спросил я осипшим голосом.

– Может, и выстрелит, – расплылся в «доброй» улыбке Красновский. – Да только выстрела все равно никто не услышит. Как тебе, кстати, мое ружьишко-то, а? Отыскали, знаешь ли, при реставрации подземелья в Копилке небольшой арсенал старых самопалов, а мои братушки-ребятушки переделали их частично в такие вот игрушки-хлопушки. Вещица, конечно, простенькая: стреляет сжатым воздухом и не всегда метко. Однако на близком расстоянии действует, поверь, безотказно и сокрушительно.

– А серебряные пули зачем вам понадобились? – лихорадочно оттягивал я неприятный момент. – Неужели в нечистую силу вроде вампиров верите?

– А причем тут пули, да еще и серебряные? – непритворно удивился настоятель.

– Да узнал я случайно, что ваши братушки-ребятушки по старому кладбищу такими палят, – поведал я бесхитростно. – Знаю даже, что Стрельбищенскую башню для сих забав облюбовали. Вы уж накажите их непременно, а то ведь на каждую пульку аж по два серебряных рубля уходит…

– Пустое, – вновь небрежно отмахнулся отец Аристарх, – баловство детское. А что касаемо серебра, дружок, так оно теперь значения не имеет. Мы ведь благодаря тебе отныне такими сокровищами обладаем, что все богатства мира по сравнению с ними – тьфу, пылинка ничтожная! Представь только, сколько люди заплатят нам за возможность продлить свою жизнь вдвое! А если втрое?! Это ведь только все мировые религии обещают глупой пастве воскрешение после смерти да загробную жизнь райскую. А мы теперь и в реальной жизни способны людям все предоставить! Смекаешь, что нас ждет? Водопад золотой!.. – Настоятель вскочил и возбужденно забегал передо мной взад-вперед, легкомысленно размахивая своей «духовушкой» как безобидной палкой.

– А не боитесь разрушить тем самым современную цивилизацию? – решил я охладить его пыл. – Ведь если предложить народу так называемый «эликсир бессмертия», мир рано или поздно с катушек слетит. Да и вам, думаю, не поздоровится: настоящие, не ряженые церковники вас в клочья разорвут. Впрочем, те миллионы страждущих, которые толпами ломанутся сюда со всего света, как только прослышат о чудодейственном снадобье, тоже вас не пощадят: растопчут как… как редиску на грядках, – подобрал я наконец подходящее сравнение.

Однако уловка не удалась: настоятель в очередной раз лишь презрительно поморщился. Потом вдруг понизил голос:

– Глупый, так для того мы город под свой контроль и берем! И общежития ускоренными методами потому возводим! К зиме ведь сюда еще семь тысяч моих сторонников прибудет, а по весне еще три…

– Данилыч, выйди на минутку, – донесся в этот момент из коридора голос Толика.

Отец Аристарх досадливо скривился, однако, бросив мне через плечо: «Скоро вернусь», затрусил к выходу, по инерции все еще размахивая пневматической «палкой».

«Да, судя по всему, тайну ларца и прочих сокровищ выдал Толик, – подумал я, – больше некому. Потому-то хитрый Красновский и устроил ночное представление прямо у колодца: смотрите, дескать, какую милость нам Всевышний по случаю нашего радения явил!.. Ох и дурит же он доверчивую братию! Однако чего ж я тут до сих пор прохлаждаюсь? – сменилась мысль на более актуальную. – Познавательные лекции при желании и в Политехническом музее можно послушать, а сейчас нужно делать отсюда ноги…»

Глава 30. Побег из подземного узилища

Резво соскочив со стула и включив фонарик, я со всех ног помчался к той же двери, в которую удалились мои тюремщики, но они, разумеется, не забыли запереть ее и в этот раз. Тщательно просветив щель между створками, я не столько увидел, сколько догадался, что двери просто подперты извне толстым деревянным брусом. Будь у меня пила, я перепилил бы его вместе с дверью в два счета, но пилы, увы, не было. «Стоп! Зато у меня есть шпага! – молнией сверкнула мысль. – Надо попробовать сдвинуть с ее помощью проклятый брус в сторону…»

Сказано – сделано, и уже спустя полминуты я вовсю шуровал в зазоре между створками стальным лезвием. Дело, конечно, шло медленно, но по миллиметру, по два деревянный брус все же скользил вправо. Потом снаружи что-то глухо брякнуло, и дверь наконец сдалась, распахнулась. Воинственно выставив клинок вперед, я шагнул в коридор, готовясь проткнуть любого, кто встанет на моем пути. Однако быстро смекнул, что даже со «шпагой» смогу представлять опасность максимум для двух-трех, да и то безоружных противников. А если их будет больше? С сожалением вздохнув, я вернулся в место недавнего заточения и пристроил свой булатный клинок в укромном темном уголке. «В конце концов, – успокоил я себя, – доведись мне угодить сюда повторно, буду хоть отчасти, но подстрахован».

Затем что есть мочи помчался по коридору, который, к моему удивлению, вывел меня вскоре к своеобразному перекрестку: в крохотную круглую комнатку с выходом в еще один коридор, наискосок уходящий влево. На миг я растерялся, но потом вспомнил про «опыт» со следами и направил луч фонаря под ноги. Увы, здесь пол хотя и был покрыт толстым слоем кирпичной пыли, однако следов на нем имелось в изобилии и вели они, разумеется, в оба прохода. Впору было подбрасывать монетку, но, как всегда, помог его величество случай. Без особой надежды направив линзу фонаря вверх, я неожиданно различил в центре сводчатого потолка небольшой кирпичный лаз. Попутно высветились и уходившие ввысь по стене ступенчатые скобы. Естественно, в голове тотчас зародилась мысль добраться до люка, ибо в коридорах в любую минуту можно было нарваться на нежелательную встречу.

И тут моя блестящая задумка столкнулась с очередным препятствием: нижняя скоба располагалась на уровне примерно двух с половиной метров, и допрыгнуть до нее мне никак не удавалось. Срочно требовалась какая-нибудь подставка, хотя я и отдавал себе отчет, что она потом даже самому тупому обитателю монастыря подскажет, каким именно путем я удрал. Однако поскольку другого выхода не было, снова сгонял в комнату с печью, к тому времени уже погасшей, схватил первый попавшийся ящик и оставленную на стуле веревку и стрелой вернулся к вертикальной шахте. Поставил ящик на «попа», примерился: теперь вроде бы достаю до нужной скобы без всяких прыжков и ужимок.

Потом один конец веревки я привязал к доскам ящика, другим опоясался сам и, вцепившись в насмерть вмурованную в стену скобу, начал смело карабкаться вверх, а деревянная подставка потянулась вслед за мной. Идея использовать ящик в качестве такого рода хитрости пришла в голову, когда я за ним бегал. Подумал: «Вряд ли кто догадается наверх посмотреть. А если даже и посмотрит, увидит лишь подвешенный к потолку ящик. Вот и пусть потом соображает, как он туда попал». Маневр удался. Утвердившись в центре каменной трубы, я подтащил ящик до максимальной высоты, и он сам, без каких-либо ухищрений с моей стороны заклинился в узком проходе. И вовремя! Ибо внизу уже зашмыгали чьи-то тени, послышались неразборчивые голоса, замельтешили вспышки фонарей. На мое счастье, надолго «тени» подо мной не задержались: удалились вскоре в один из коридоров.

Стараясь не шуметь, я прикрепил свой конец веревки к одной из скоб, а сам поднялся на верхнюю ступеньку и стал на ощупь изучать преграду, в которую уперся головой. Заслонкой оказалась решетчатая металлическая конструкция, придавленная сверху несколькими тяжелыми камнями. Диаметр лаза составлял примерно семьдесят сантиметров, так что просочиться сквозь него смогла бы и более крупная особь, нежели я, поэтому оставалось только приподнять каменно-железную крышку и сдвинуть ее в сторону.

Упершись в решетку обеими руками, я сначала попытался выжать ее вверх как штангист штангу, но она даже не шелохнулась. «Наверное, не меньше ста килограммов весит», – удрученно подумал я, хотя и не считал себя слабаком. И тут, как всегда очень кстати, мне припомнился один эпизод из юношеской поры, когда я ходил в «качалку», устроенную в соседнем подвале двумя предприимчивыми здоровяками. Вернее, вспомнился совет одного из них: «Запомните на всю жизнь, пацаны: даже самые слабые ноги всегда вдвое сильнее рук». Я тотчас подставил под решетку спину и изо всех сил напряг ноги. Металлические прутья пребольно врезались в мои и без того больные ребра, но я лишь удвоил усилия, и в итоге крышка сперва дрогнула, а потом и сползла чуть в сторону. В глаза ударил ослепительный солнечный луч, и на мгновение я зажмурился как от фотовспышки. Когда же более-менее притерпелся, собрал остатки сил и освободил лаз от крышки полностью.

Выбравшись наружу, я вернул заслонку на место легко и тихо, ибо к внешней ее стороне было приделано массивное стальное кольцо. Потом устало опустился на землю и огляделся. Увиденное меня огорошило: вокруг сплошным белокаменным кольцом высились неприступные крепостные стены. Правда, справа и слева в них темнели мощные деревянные ворота, но они явно были закрыты. «Ну вот, из огня да в полымя, – пронеслась сокрушенная мысль. – Будто в мышеловку попал… Стоп, так это же, кажется, тот самый «Кубик», который заинтересовал меня в первый день знакомства с прудом! Уже легче: теперь я хотя бы смогу сориентироваться».

Поскольку я точно помнил, что у одних из ворот видел со стороны пруда хорошо утоптанную тропинку, вывод напросился сам собой: значит, они открываются. А раз никаких запоров извне мне тогда обнаружить не удалось, следовательно, замки установлены изнутри. Приободрившись, я поднялся и поочередно осмотрел створки обоих ворот. Кольцевые ручки на них действительно имелись, однако толку от них оказалось мало: сколько я эти ручки ни крутил и ни дергал, ворота даже не скрипнули. Не помогли и отчаянные удары по плотно склепанным деревянным плахам. Убедившись в бесплодности своих усилий, я решил уподобиться прославленному киношному археологу Индиане Джонсу, который, как известно, успешно подбирал ключики к головоломкам любой степени сложности.

С этой целью тщательно обследовал почти каждый сантиметр ворот и прилегающего к ним пространства. В итоге пришел к выводу, что запорная щеколда скрыта либо под одной из каменных плит под ногами, либо – в дубовых плахах самих ворот. В первую очередь проверил плиты: энергично попрыгал на каждой, но тщетно. «Что ж, тогда перейдем к плану "Б"», – успокоил я себя и стал нажимать пальцем на усыпавшие полотно ворот заклепки, стараясь не пропустить ни одну. До самого верхнего ряда дотянуться, конечно, не смог, но успел к тому времени понять, что дело тут и не в заклепках. В душу невольно закрался страх: неужели мне суждено застрять в этой квадратной башне навеки?! Голод и жажда и без того уже допекали изрядно, так как же я справлюсь с ними, интересно, когда пройдет еще пара-тройка часов?! Неужели придется возвращаться в подземелье и соглашаться с условиями Красновского?!

Напрочь забыв о всегда невозмутимом Индиане Джонсе и по-настоящему запаниковав, я в отчаянии вцепился в железные ручки-кольца и принялся беспорядочно крутить их в разные стороны. Большого прогресса, естественно, не достиг, однако вскоре заметил, что левое кольцо полностью проворачивается вокруг собственной оси. Это придало мне сил, и я сделал порядка десяти оборотов подряд, но кольцо вдруг вновь застыло. Тогда, шепотом поминая богов и чертей одновременно, я взялся за второе кольцо. Здесь дело пошло несколько туже, зато в итоге хитрый механизм уступил-таки моему напору, и спустя каких-то пять секунд я уже ящерицей скользил сквозь образовавшийся в воротах узкий проем за их пределы.

Покинув таинственную безлюдную башню, облегченно вздохнул и огляделся. Выяснил, что вновь оказался на территории монастыря, причем недалеко от пруда. У плотины не было ни души, но рисковать не хотелось, поэтому путь до первых садовых яблонь я проделал ползком. Достигнув островка высокой некошеной травы, затаился в ней и всецело обратился в слух. Вокруг царила тишина: приглушенные расстоянием голоса доносились лишь непосредственно со стороны трапезной. Осмелев, я выбрался из временного укрытия и, пригнувшись, помчался к знакомому участку стены. Сердце тревожно колотилось вплоть до того момента, пока не увидел струившуюся по камню родную лесенку. С души словно свалился чугунный якорь, и на гребень стены я взметнулся подобно бесплотному духу. Торопливо перебросил лестницу на другую сторону и чуть ли не кубарем скатился по ней вниз. При приземлении, правда, поскользнулся и шлепнулся в ручей, однако ничуть не расстроился: в груди бушевала всепоглощающая радость долгожданной свободы.

«Свобода, свобода!..» – бормотал я как заведенный, петляя меж покосившихся крестов старого кладбища. Когда же достиг места вчерашней парковки мотоцикла, увидел привязанный к стволу клена полотняный мешочек. Со всех ног бросился к нему и обнаружил внутри оставленные мне заботливой Татьяной сэндвич с домашней котлетой, пару свежих огурцов, вареное яйцо и пол-литровую бутылку молока. Помимо гостинцев, показавшихся мне воистину царским угощением, нашел также сложенную треугольником записку: «Будем ждать у С. до 9: 00. Если не вернетесь, пойдем на выручку». Словосочетание «на выручку» было зачеркнуто и заменено другим – «в милицию».

– Мне тут только товарища Лукавца не хватало, – недовольно проворчал я и, наскоро перекусив, поспешил в город, дабы упредить необдуманные действия своих юных друзей.

Глава 31. Кто друг, кто враг?

Колокола в городе вроде бы не били, сирены не выли, однако непонятная ранняя суета отчетливо наблюдалась. Казалось, бóльшая часть горожан охвачена тихой паникой. Внимания на меня в связи с этим никто не обращал, что было мне только на руку, ибо мой внешний вид оставлял желать лучшего. Словом, до дома Кошельковых я добрался благополучно, а вот встреча со Славиком, открывшим мне дверь, слегка меня удивила: выглядел он вялым и поникшим и моими приключениями даже не поинтересовался.

– Что случилось? – встревожился я.

– Да Настюха куда-то пропала. Со вчерашнего дня дома так и не объявлялась.

– Может, у кого-нибудь из подружек заночевала?

– Вряд ли. Во всяком случае раньше она себе подобных вольностей не позволяла.

– А родители в курсе?

– Родители? – на лице Владислава отразилась растерянность, смешанная с удивлением. – Черт, как же я о них сам-то не подумал?… Вот что значит – редко видеться и общаться. А предки-то ведь тоже дома не ночевали…

– Вот видишь, – подмигнул я юноше, – значит, не все так страшно. Они, наверное, втроем к каким-нибудь родственникам подались. А тебе либо забыли о том сообщить, либо не смогли с тобой связаться. Телефонная связь у вас часто барахлит?

– Случается… Даже мобильники глохнут. – Явно успокоившись, Слава помог мне избавиться от грязной одежды, после чего засыпал наконец вопросами: – А сами-то вы как? Почему так надолго в монастыре застряли? И откуда на вас столько грязи? А мешки с сокровищами где?…

– Какие, к черту, сокровища?! – устало отмахнулся я. – Еле ноги от монастырской братии унес! Однако подробнее потом расскажу, сейчас хотелось бы душ принять и вещички свои простирнуть…

– Нет проблем, Александр Григорьевич! – гостеприимно распахнул передо мной дверь ванной комнаты Славик.

Замочив одежду в мыльном растворе в огромном тазу, я с наслаждением подверг себя водным процедурам, после чего, постирав и прополоскав вещи, завернулся в большое полотенце и вынес их для просушки на балкон. Затем проследовал на кухню, попросил Владислава приготовить мне кофе, а сам в деталях поведал ему о своих ночных похождениях.

– Значит, на самом деле в пруду было спрятано лекарство от старости, – озабоченно подытожил юноша. – Ну и дела! Теперь наши сектанты вообще с ума сойдут…

– Кажется, уже начали сходить… Пока я сюда добирался, обратил внимание, что многие горожане, несмотря на ранний час, бегают по улицам в крайнем возбуждении, шушукаются о чем-то на перекрестках… Причем особое оживление наблюдается именно в кварталах, прилегающих к монастырю.

– Да уж, теперь у настоятеля отбоя не будет от желающих обессмертиться…

– А ты и в самом деле допускаешь возможность существования такого чудо-препарата? Вдруг это всего лишь миф, церковная выдумка?

– Точно не знаю, но вроде бы отец мне пару раз пытался о чем-то подобном толковать. Просто у меня ж на первом месте всегда футбол, велосипед и… сами, в общем, знаете… Так что я к его словам, в отличие от Настюхи, особо не прислушивался…

И тут меня словно кипятком обожгло: «А ведь за все время общения с Настей и Славой я ни разу не пересекся с их родителями! Может, те избегают встреч со мной преднамеренно? Но почему?!»

– Слав, а ты мне семейные фотоальбомы не покажешь? – обронил я как бы между прочим. – Отчего то захотелось посмотреть на вас с Настей маленьких…

– Один момент, сейчас принесу, – выскочил Славик из кухни.

Не успел я обновить себе кофе, как он уже выложил передо мной на стол несколько черных пакетов из-под фотобумаги.

– Альбомами пока не обзавелись, все недосуг как-то, – произнес юноша виновато, – но фотографий много уже скопилось… Видите, вот это – мой первый велосипед, – пустился он в пояснения, разгребая ворох высыпанных из пакетов карточек. – а это – мой приятель Юрка с его братом Колькой. Тут мы в походе с классом, а здесь на пожарную каланчу лезем… А вот мы всей семьей на рыбалке, уху варим. Между прочим, у нас тогда самый большой сазан аж на четыре кило потянул! Вот здесь, видите, папа с Настюхой рыбу чистят, а мама с ведром воды идет… А меня в кадре нет, я фотографировал…

Склонившегося над выложенными на раскладном столе рыбками усатого мужчину я узнал сразу. Поэтому спросил, уточняя:

– А папа твой кем работает?

– Водителем. Разве я не говорил?

– Прости, запамятовал…

Владислав подавал мне все новые фотоснимки, рассказывал о запечатленных на них людях и объектах, но я его уже не слушал. В памяти, точно в немом кино, всплыла картинка одного из первых дней пребывания в Энске: усатый водитель старого «Урала» подбрасывает меня от монастыря до города, высаживает у каланчи и уезжает, ни словом не обмолвившись, что живет на той самой улице, о которой я его расспрашивал. «Итак, Кошельков-старший подвизается в монастыре, – принялся выстраивать я логическую цепочку. – Поскольку работает на грузовике, значит, тоже поставляет камень из Черногрудина. Тогда, может, именно он и отыскал серебро, пошедшее впоследствии на изготовление странных пуль? А если допустить, что отношения у него с Красновским доверительные… Неужели семья Кошельковых тоже относится к числу "переселенцев"?!»

– Отличные снимки, – похвалил я юношу. – И что, все сам делал?

– Сам! – запунцовел от гордости парень. – Я с детства фотографировать люблю. В фотокружок даже ходил при школе…

– А ты все десять лет в Энске учился?

– Не-ет, – удивленно протянул Слава. – Мы ж сюда только года четыре как переехали… Неужто я и об это вам не говорил?

Тут кухонная дверь предупреждающе скрипнула, и в нее протиснулась явно только что проснувшаяся Татьяна.

– Ой, прошу прощения! – воскликнула она смущенно, заметив, что я сижу за столом в одном полотенце.

– Заходи, заходи, присаживайся, – разрешающе кивнул ей я.

Девушка быстро приготовила и подала нам завтрак, во время которого я вкратце ознакомил с событиями минувшей ночи и ее. Потом они со Славиком стали обмениваться мнениями, а я вновь вернулся к невеселым размышлениям: «Почему все мои усилия не дают должного результата? Правда, продажа оружия прошла вроде бы успешно, но и с ней я, похоже, опростоволосился. Ведь судя по тому, сколь легко городской голова расстался с озвученной мной Лукавцу суммой, он с такой же легкостью мог бы расстаться и с суммой вдвое больше. Черт, а с помощниками-то я до сих пор так ведь и не рассчитался!..»

– Танюш, – бесцеремонно прервал я диалог молодых людей, – принеси, пожалуйста, сумку, которую я тебе вчера доверил. Хочу, друзья, отблагодарить вас за помощь…

Деньги мы поделили быстро, но во время расчетов я невольно вспомнил и о деньгах, оставленных в свое время на хранение Анастасии. Вспомнил и сразу загрустил: странное, мягко говоря, поведение родственников Владислава заставляло подозревать их в причастности к монастырской секте. Да и Татьяна с Федором Богдановичем – друзья ли мне, если пользовались поблажками Красновского? А могу ли я доверять излишне словоохотливому Славику? Кто он мне – друг? враг?…

– Слав, тебе Настя не говорила случаем, куда она мою монастырскую зарплату спрятала? – спросил я напрямик у юного хозяина квартиры.

– Сейчас поищу, – с всегдашней услужливостью умчался Владислав в коридор.

Я взглянул на Татьяну, аккуратно укладывавшую свою «долю» в небольшую напоясную сумочку.

– Никогда таких денег в руках не держала, – смутилась она, перехватив мой взгляд.

– На что собираешься потратить?

– Половину дедушке отдам, а на вторую половину особые виды имею, – хитро стрельнула Татьяна глазами.

– Кстати, раз уж о дедушке разговор зашел… Помнишь, он мне недавно о их с братом походе за маслом в монастырь рассказывал? – Девушка кивнула. – Не знаешь, чем та история закончилась? А то мы с Федором Богдановичем не договорили в тот раз…

Девушка нахмурилась, над бровями ее обозначилась тонкая горизонтальная складочка.

– Знаю, конечно. Он просто не очень любит об этом вспоминать…

– Расскажешь? – умоляюще взглянул я на нее.

– Хорошо, – неуверенно произнесла она, после чего, горько вздохнув, поведала мне весьма печальную историю.

…Возвращаясь из монастыря домой, маленькие Федя и Гоша то и дело натыкались на окоченевшие трупы убитых людей и, конечно же, на всякий случай обыскивали их: времена были тяжелые и голодные, и оба хотели хоть как-то помочь матери, в одиночку растившей четверых детей. В карманах одной из жертв войны они обнаружили две странные трубочки из золотистого металла и небольшую шкатулку. Принесли находки домой, стали рассматривать. В шкатулке нашли несколько старинных женских украшений и свернутый рулончиком кусок отбеленной кожи с непонятными выцветшими письменами, а вот золотистые палочки оказались наглухо запаянными. Они-то и вызвали у мальчишек неподдельный интерес: тайна, как-никак!

Курочить столь красивые вещицы топором или ножовкой им стало жалко, поэтому для начала они решили просто нагреть их. Сунулись было к печи, да мать как раз приготовлением скудного обеда возле нее занималась. В общем, прогнала она их на улицу. Тогда братья отправились в стоявший неподалеку амбар, где у соседа-кузнеца имелся горн, в котором он плавил металл для изготовления подков и прочих нужных горожанам вещей. Угля в амбаре не оказалось, но братья не растерялись: насобирали во дворе щепок, да и разожгли-таки огонь. Потом положили в топку кирпич, а на него – одну из найденных трубочек. Сами на всякий случай отошли в сторону, резонно опасаясь возможного взрыва.

Когда же услышали звук словно бы лопнувшего стекла, любопытство пересилило, и старший, Георгий, приблизился к топке. Увидел, что ближняя к огню часть трубочки раздулась, превратившись в сверкающий шарик, и из образовавшегося в этом шарике отверстия со свистом вылетает светящийся раскаленный газ. Крайне заинтригованный, мальчик сделал еще шаг вперед, и тем самым подписал себе приговор. Ибо уже в следующее мгновение свист газовой струи резко оборвался, а из очага вырвалось зеленое, напоминающее бурлящий шар облако. Мальчишки и моргнуть не успели, как зеленый вихрь увеличился в размерах, а потом, словно горсть монет, рассыпался на отдельные пульсирующие лохмотья. Какая-то неведомая сила подхватила маленького Федора и понесла к выходу, а перед глазами – вплоть до того момента, пока он не вывалился из амбара на грязный снег, – хаотически вспыхивали ярко мерцающие звездочки…

Когда мальчик отдышался, сразу увидел, что брата рядом нет. Разумеется, бросился обратно. Поначалу ничего в амбаре рассмотреть не мог: в воздухе словно бы плавала темно-синяя мука. Тогда Федя, хотя и невелик был годами, догадался, что нужно пригнуться и искать Гошу на полу. И действительно нашел. Однако старший брат лежал ничком и признаков жизни не подавал. Не на шутку перепугавшись, тщедушный Федор попробовал вытащить Георгия на улицу самостоятельно, но силенок не хватило. Вдобавок было трудно дышать: синий мучнистый пепел забивался в нос, глаза, горло… Разрыдавшись от отчаяния и ощущения собственного бессилия, Федя помчался домой. Говорить мешали слезы и жжение в горле, поэтому он просто схватил мать за руку и потянул к выходу. Женщина, почуяв неладное, не сопротивлялась…

Дым из настежь распахнутой двери соседского амбара уже не валил, а Гоша, каким-то чудом выбравшийся наружу, лежал, иссиня-бледный, распластанно на снегу. Мать с Федором кое-как доволочили его до дома и уложили на еще теплую печь, где тот и провел несколько последующих дней. Ничего не ел, только слабым голосом просил воды. Мать долго не могла найти в Энске ни одного врача. Лишь на третий день привела к больному сыну старого фельдшера из Гулейки, но тот ничего толкового не сказал. Решив, что подросток чем-то отравился, посоветовал просто поить его вместо воды молоком, смешанным с толчеными угольками из самовара. Отыскать молоко в разоренном городе было практически невозможно, поэтому бедной женщине пришлось ради спасения сына продать практически все, что еще оставалось в доме.

К весне Гоша поднялся, но движения его стали безнадежно скованными: руки и ноги почти перестали сгибаться в суставах, поэтому передвигаться, да и то с грехом пополам, он мог только с помощью двух самодельных костылей. А осенью он умер. Тихо, во сне…

– В память о старшем брате, – глухо звучал в тишине голос Татьяны, – дедушка до сих пор хранит и ту шкатулку, и оплавленный кусок той самой злосчастной трубки. Вторая трубка бесследно исчезла. Впрочем, он ее и не разыскивал… А вот последствия случившегося в амбаре взрыва отразились и на дедушке. Сначала он стал сильно отставать в физическом развитии от сверстников. Ему даже паспорт долго не выдавали, поскольку внешне он на шестнадцатилетнего парня никак не тянул. А в военкомате его даже на медкомиссию отправлять не стали – сразу выдали «белый билет». И в педагогическое училище он поступил только с третьего раза: члены приемной комиссии прямо в глаза обвиняли его в подделке документов. С годами, правда, этот «недостаток» начал приносить дедушке своего рода дивиденды: если сверстники его постепенно, но неуклонно старели, то он и в сорок лет выглядел как юноша выпускного возраста. Многие, впрочем, стали его из-за этого сторониться. Пустили даже слух, что он в детстве наглотался какой-то гадости. Слух прижился. Ведь всем жителям Энска известно, что в начале довоенных тридцатых годов на территории монастыря работала секретная химическая лаборатория, вроде бы военная… Словом, жизнь у дедушки после того случая пошла, что называется, кувырком. Потому он и не любит о нем вспоминать, – закончила девушка грустно.

Я молчал. В голове моей постепенно начала складываться головоломка, давно не дававшая мне покоя.

Глава 32. Энск в свете истории России

Получалось, что все поведанные мне за последнее время разными людьми истории, на первый взгляд между собой вроде бы не связанные, на самом деле имеют единый логический стержень. И, судя по всему, корни этого стержня тянутся из XVII века, когда в Энск прибыл талантливый ученый, прозванный местными жителями Бен-Газиром. (Впрочем, скорее всего все энские знаменитости – преподобный Игнатий, святой Благодар и восточный кудесник Бенсан ибн Ингазири, – одно и то же лицо, просто наделенное разными поколениями теми именами, которые казались им более благозвучными.) По всей вероятности, в родных краях началась чудовищная охота за препаратом лекаря, вот он и вынужден был бежать, а потом укрыться в ничем не примечательном провинциальном городишке. Иначе с какой бы стати ему было тащить в такую даль всю свою семью?

Почувствовав себя в Энске в полной безопасности, ученый практически с первых дней вернулся к привычной лекарской и фармакологической деятельности. А поскольку российское здравоохранение в те далекие годы оставляло желать лучшего, он довольно быстро приобрел популярность у коренных обитателей, в том числе у представителей местной знати. Однако помимо покровительства власть предержащих врачебное ремесло приносило врачу еще и немалые деньги, легшие в основу легенд о его сказочных богатствах.

Так или иначе, но к моменту нашествия поляков лекарь смог обзавестись не только сетью тайных лабораторий, но и почетным званием святого человека. Отсюда резонно предположить, что нынешний монастырь был заложен на базе одного из созданных им тогда медицинских центров. Возможно даже, что в качестве подопытного материала при проведении экспериментов восточный эскулап использовал собственных пациентов, но это уже не столь важно. В конце концов вся мировая медицина на подобных экспериментах выросла. Главное, что раз уж рядом с его жилищем была возведена неприступная цитадель, значит, цели своей – изобретения лекарства от старости – он достиг.

А вот отношения с оккупантами из «просвещенного» Запада у Бен-Газира явно не заладились. Видимо, между ними возник некий конфликт, из-за которого ученый, опасаясь за сохранность плодов своего труда, был вынужден сбросить запасы препарата в пруд. Но если расстаться с чудо-снадобьем ему удалось, то столь же легко избавиться от ходивших о нем легенд и слухов оказалось не по силам. Наверное, именно это – вкупе с неусыпным контролем польских надсмотрщиков – и привязало врача к Энску крепко-накрепко. А закончилось все тем, что оккупанты, так и не вызнав секрета чудодейственного эликсира, лишили несговорчивого эскулапа жизни. То бишь лишили жизни человека, который научился эту самую жизнь продлевать. Воистину парадоксальна судьба человеческая!

И все-таки, несмотря на столь печальный финал истории, ученики и последователи у восточного мудреца безусловно остались. Просто они, видимо, утратили вместе с наставником и технологию изготовления большинства снадобий, в связи с чем и сменили постепенно врачебную деятельность на религиозную. Изменилось, соответственно, и функциональное назначение выстроенных Бен-Газиром помещений: их стали использовать в качестве сакральных мест для отправления тайных ритуалов.

Потом грянула эпоха Петра Первого, и патриархальная (то есть католическая) церковь подверглась жесточайшим гонениям, ибо новым царем всея Руси дело было задумано неслыханное – превратить одряхлевшую Расею-матушку в империю мирового уровня. А раз так, то с какой стати царь должен терпеть в своем государстве разные тайные верования да подчиняться Риму с Константинополем?

С другой стороны, церковь нужна была монаршей власти как воздух, ибо без нее на думы подотчетного и излишне свободолюбивого населения особо не повлияешь. Тут-то на помощь и пришел патриарх Никон, взявший за образец новой церкви каноны малоизвестной греческой секты и провозгласивший эту самую новую веру не только православной, но и исконно русской. И все бы хорошо, да значительная часть верующих решительно тогда нововведениям воспротивилась. Вот и треснуло доселе единое российское общество пополам. Кроваво треснуло, на несколько столетий вперед. Так называемые «старообрядцы» отчаянно сражались за прежнюю, отцовскую веру, властью ныне попираемую и гонимую, а бездушная государственная машина рожденной на людских костях и слезах новоявленной империи уничтожала их с той же яростной решимостью, как некогда император Нерон истреблял последователей Иисуса. Пока же «староверующие» и «нововерующие» разбирались, чья вера правая, последователи Бен-Газира затаились в окрестностях Энска и с тревогой наблюдали за ходом не на шутку разгоревшейся в России религиозной войны.

Благодаря завидной прозорливости и истинно восточной дальновидности они довольно быстро сообразили, кто именно одержит в этом противостоянии верх, поэтому в срочном порядке окрестились и возвели на территории своей общины православный храм. Ведь главным для них было уцелеть, удержаться на обжитых местах, чтобы рано или поздно возродить утраченный секрет рецепта долголетия, а уж сколькими пальцами креститься, двумя или тремя, интереса для них не представляло.

Со временем адепты тайной веры рассредоточились по всей территории стремительно разраставшейся Российской империи. Но потом к власти пришли жестокосердные коммунисты, которые, сокрушив неустойчивое Временное правительство в Петрограде, начали энергично перекраивать жизнь в стране под новые стандарты. Разумеется, добрались вскоре и до религии. А поскольку конкуренты в виде многочисленных церквей и сект были большевикам не нужны, уже первые сталинские выдвиженцы принялись уничтожать их с присущей им жестокостью.

И вновь раскололось едва сросшееся общество, и вновь потекли реки крови. В этой религиозной войне церковников чаще всего ждала лишь одна участь – смерть. Бедные последователи Бен-Газира, так и не успевшие приблизиться к достижению главной цели, не смогли удержаться на территории монастыря – новые хозяева жизни выгнали их взашей. Спасаясь от преследования большевиков, члены секты вынуждены были рассеяться по необъятным просторам Страны Советов, и, казалось, ничто уже не сможет собрать их вместе.

Однако минуло несколько десятилетий, и представлявшаяся несокрушимой власть коммунистов вдруг рухнула, рассыпавшись, к удивлению всего мира, словно подсохший на солнце куличик из песка. Стрелки на циферблате истории ненадолго замерли, а потом, набирая скорость, полетели в обратную сторону. И их еле слышный щелчок прозвучал кое для кого громче любого набата. Услышали его и последователи Бен-Газира. Поэтому, подобно рассыпанным по стеклу железным гвоздикам, вновь потянулись к «магниту» – Энскому монастырю.

Тотчас, словно по мановению волшебной палочки, нашлись и деньги, и лидеры, готовые денно и нощно собирать по городам и весям «рабочую» паству. Нашелся и бывший хозяйственник, по первому же зову «своих» облачившийся в рясу и с энтузиазмом взявшийся за возрождение разрушенных временем монастырских строений. А среди завербованной «паствы» нашлись, конечно же, и плотники, и каменщики, и шоферы…

И зажил городок Энск странной, неведомой доселе жизнью. Коренные его жители, никак не ожидавшие подобной напасти, властно отжимались чьей-то невидимой рукой все дальше и дальше от монастырских стен. А на территории монастыря закипела меж тем невиданная по размаху работа, ибо объектов для реставрации, судя по всему, хватало с лихвой. Не зря же в разговорах со мной разные люди упоминали о восстановлении то храма, то трапезной, то сельскохозяйственных мастерских, то общежитий… А теперь вот выяснилось, что когда-то в монастырских стенах работала еще и тайная военная лаборатория.

То-то мне фамилия девочки, упомянутая Настей во время нашего с ней кутежа в ресторане, показалась смутно знакомой. Если б я тогда не был уже изрядно под хмельком, наверняка смекнул бы, что одноклассница с редкой фамилией Габер может принадлежать к числу потомков немецких колонистов. Теперь же вот вспомнил, что именно Фриц Габер, великий химик и нобелевский лауреат, изобрел печально знаменитый газ «Циклон-Б», с помощью которого нацисты отправили на тот свет сотни тысяч заключенных. Сам Габер (в действительности – правоверный иудей) умер, согласно официальной версии, в 1934 году, а вот его идеи, воплощенные в странного вида баллонах, покоились до недавнего дня на дне монастырского пруда.

Тогда, получается, благодаря моим стараниям в руки сектантов попал не только ларец с «эликсиром бессмертия», но и целый арсенал смертоносных емкостей? А вдруг с помощью этих баллонов можно отправить к праотцам не только обитателей монастыря, но и жителей Энска на десять километров вокруг? От осознания столь мрачной перспективы мне едва не стало дурно, но, по счастью, одновременно зародилась и мысль провести поиски второй таинственной золотой трубочки, утерянной некогда братьями Ниткиными…

– Не нашел я ваших денег, Александр Григорьевич, – вывел меня из состояния задумчивости виноватый голос вернувшегося на кухню Владислава. – Всю квартиру перерыл, даже в коробки из-под обуви заглянул – нигде нет!

– Ладно, расслабься, – успокоил я его, – твоей вины в том нет. Вот Настя вернется, с нее и спрошу. А пока присядь, хочу с вами обоими посоветоваться… – Вкратце пересказав Славику историю, поведанную мне Татьяной во время его отсутствия, я спросил: – Не желаете ли, молодые люди, поучаствовать в очередных поисках? Шансов отыскать вторую трубку у нас с вами, конечно, мало, но попробовать, думаю, стоит. Чем черт не шутит? – Глаза юноши мгновенно вспыхнули охотничьим азартом, а девушка пока лишь скептически покачивала головой. – Можем же мы, например, предположить, – продолжил я излагать свои доводы, обращаясь теперь в основном к ней, – что вторая трубочка до сих пор лежит в том же амбаре? Допустим, кто-то из мальчишек попросту выронил ее со страху, когда первая взорвалась, а она возьми да и провались в одну из щелей в полу! А? Как вам такая версия?

– Сначала надо выяснить, цел ли тот амбар, – рассудительно молвил Слава. – А то ведь за семьдесят с лишним лет в городе могли столько всего снести и понастроить!..

– Должен быть цел, – неуверенно вступила в дискуссию Татьяна. – В детстве дедушка жил в Гулейке, у самого оврага, а там строительство после войны почти не велось. Боюсь только, что не вспомню уже, где именно тот амбар стоял. Несколько лет назад дедушка возил меня туда, но я запомнила почему-то только огромный пустырь со сгнившими столбами. Кое-какие дома там, правда, остались, но у меня создалось ощущение, что в них давно уже никто не живет…

– Тем лучше! – жизнерадостно воскликнул я, поднимаясь. – Значит, некому будет у нас под ногами путаться. Славик, бери миноискатель и лопату, Танюш, заводи железного коня, и бегом вперед, не будем откладывать! Только дай мне, Слав, что-нибудь накинуть, а то мое шмотье вряд ли успело высохнуть.

Футболка с двумя нагрудными карманами, довольно приличные брюки и неопределенного цвета куртка Кошелькова-старшего пришлись мне впору, так что в квартире мы более не задержались. Поскольку светиться лишний раз в районе монастыря не хотелось, я попросил Таню сделать небольшой крюк, предварительно вновь отдав ей на сбережение все свое имущество – телефон, маузер и деньги.

Вскоре мотоцикл тряс нас уже по колдобинам городской окраины, изобиловавшей сливовыми садами, а спустя еще несколько поворотов вынес к знаменитому исполинскому Воропевскому оврагу. Пока мои спутники спорили, где лучше пристроить «коня», я приблизился к краю обрыва и, придерживаясь за ветку орешника, бросил взгляд вниз. Вид расстилавшейся под ногами бездны потряс меня до глубины души. Когда ко мне присоединился Славик, я поделился с ним своим впечатлением:

– Странно, что это место назвали оврагом. Лично мне оно больше напоминает разломившийся пополам глиняный холм.

– Пожалуй, вы правы, – согласился он. – Между прочим, в прошлом году мы с приятелем исходили его вдоль и поперек. Обилием находок похвастаться не могу, но двадцать копеек серебром и кучу медяков по одной и две копейки все-таки нашли. А уж кованых гвоздей для подков там вообще немерено!

– А как вы на дно спустились? Не отсюда же прыгали?

– Нет, конечно, – засмеялся парень, – если отсюда прыгнуть, костей потом не соберешь. Вон, видите низкое кирпичное здание вдали? – ткнул он пальцем в сторону. – Это все, что осталось от первого в городе кирпичного завода, построенного, как говорят, больше ста лет назад. Именно от этого здания дорога идет прямо ко дну оврага. А если посмотреть на овраг с высоты заводской стены, то кажется, что будто сквозь гору смотришь, и вторая ее половинка за рекой вздымается…

– Действительно, – согласилась не слышно подошедшая к нам Татьяна. – И как это я раньше не замечала?

Я посмотрел в сторону реки и едва рот не открыл от изумления: на противоположном ее берегу возвышалось подобие половинки древнеримского театра! Только сооруженное не из камня, а из земли. Я провел глазами линию от его центра до нижней точки оврага, и та легла прямо на ось разлома.

– Мне кажется, друзья, – озвучил я пришедшее в голову соображение, – что эта впадина в земле образована крупным древним метеоритом. Судите сами! Если предположить, что метеорит летел очень низко, то, наткнувшись на высокий глиняный холм, он попросту разбил его на практически равные две части. Потом пролетел по нисходящей траектории дальше и приземлился на том берегу. Далее многовековые дожди и ветры довершили картину, и теперь мы наблюдаем своего рода чудо природы. Слав, – повернулся я к юноше, – а вам с приятелем, когда вы дно оврага обследовали, не встречались, случаем, необычные куски железа? Они ведь могли осколками того самого метеорита оказаться…

– Точно, припоминаю такие! – шлепнул себя по лбу юноша. – Я еще удивлялся тогда, что на этих тяжелых железных камнях совершенно нет ржавчины!..

– Ну ничего, в другой раз за ними поход совершишь, – успокаивающе похлопал я его по плечу. – А пока нам другим делом надо заняться…

Глава 33. Очередные раскопки и новое знакомство

Ведомые Татьяной, мы приступили к поискам места, на котором много лет назад могла стоять домашняя кузница. Девушка время от времени указывала на разные подходящие по ее мнению точки, но Владислав, проверив их миноискателем, всякий раз отрицательно качал головой. Я меж тем орудовал поблизости лопатой, и вскоре собрал целую коллекцию в основном бесполезных предметов: старые ключи и обломки источенных ножей, армейские пуговицы и медные монеты, ржавые замки и оконные шпингалеты, дужки от очков, свинцовые картечины и даже один патрон от пистолета ТТ.

Ближе к полудню меня захлестнула волна скепсиса и усталости, а спутники, напротив, явно вошли в поисковый раж: каждые пять-десять минут громко и радостно демонстрировали мне то мятый портсигар, то пряжку от офицерского ремня, то прочую дребедень. В итоге, передав Татьяне по ее просьбе лопату, я отправился на прогулку по окрестностям, заодно обдумывая предательски закопошившуюся в мозгах мыслишку: «Вряд ли столь заметный предмет как золотистая трубка смог уцелеть здесь спустя десятилетия. Если уж мы место кузнечного сарая не в состоянии определить, то как тогда сможем отыскать маленькую палочку? У нее и длина-то, небось, не более тридцати сантиметров…»

Неожиданно мне вспомнился момент извлечения из монастырского пруда ларца, облепленного илом, и мысли тотчас переключились на события минувшей ночи: «Если предположить, что в ларце действительно хранилось лекарство, то вряд ли оно само по себе много весит. А вот упаковано, исходя из веса ларца, явно в довольно тяжелый материал. Возможно даже, в золотые контейнеры. А почему бы нет? В конце концов столь уникальный препарат как эликсир бессмертия должен храниться исключительно в упаковке из устойчивого к любым условиям хранения металла, а таковым во все времена служило золото». Увлеченный своими размышлениями, я даже не заметил, что уже брожу по какой-то безымянной улочке вдоль приземистых строений, похожих на длинные конюшни. Очнулся, только когда увидел сухого низкого старичка, подглядывавшего за действиями моих спутников из-за угла одного из строений.

– Добрый день, отец! – окликнул я его.

Старик от неожиданности вздрогнул, явно перепугавшись чуть ли не до смерти, а потом засеменил к пролому в заборе, за которым сплошной стеной высились стволы рябины и черемухи. Двинувшись следом, я даже прибавил шагу, однако настиг его, лишь когда он уже протискивался в узкую щель.

На мгновение старик обернулся и вызывающе спросил:

– Чего надоть?

– Помогите нам, пожалуйста, с местом поисков определиться. Вы ведь наверняка хорошо здешние окрестности знаете…

– А чего ищете-то?

– Старую кузницу или хотя бы то место, где она раньше стояла.

– Так кузню у воды искать надоть, а не абы где, голова твоя садовая! – выразительно постучал себя по лбу старичок. – Вниз идите, к ручью! – С этими словами он шустро скрылся за деревянными штакетинами.

Огорченно вздохнув, я вернулся к спутникам и скомандовал:

– Сворачиваемся! Не там ищем. За мной!

Молодые люди, явно недовольные тем, что я оторвал их от увлекательного процесса землеройства, нехотя двинулись следом. Правда, Владислав тотчас догнал меня и похвастался, протянув вперед грязную ладонь со столь же грязными серебряными монетами на ней:

– Вот, смотрите! Мы с Танюхой на захоронку какого-то местного нумизмата наткнулись, и я в ней американский серебряный доллар 34-го года нашел!

– Молодец! Только давай ты к этой захоронке потом вернешься. А пока помоги мне, будь другом, последнее дело завершить.

– Почему последнее? – обескураженно спросил парень.

– Да время мое вышло. Пора домой возвращаться.

– Нельзя так о себе говорить! – укорила меня присоединившаяся к нам Татьяна. – Можно говорить, что время отпуска вышло, или, например, что время сеанса в кинотеатре закончилось… А о конце своего времени – нельзя! Мама мне, помнится, даже фразу «последний раз» строго-настрого запрещала произносить.

– Это все суеверия, Танюш, – забрал я у нее лопату. – Вряд ли какими-то эфемерными словами можно судьбу изменить. Я ведь фаталист: считаю, что кому суждено сгореть, тот не утонет. Вспомни лучше какие-нибудь особые приметы местоположения нужной нам кузницы. Я тут пообщался недолго с местным дедом Щукарем, так он посоветовал куда-то вниз идти, источник воды искать…

– Точно! – всплеснула руками девушка. – Как же я могла забыть? Там действительно был маленький пруд! Все, теперь вспомнила: он где-то в стороне тех кустов, идемте!

Взглянув в указанном ею направлении, я даже издали различил, что на фоне слегка пожухлой окружающей растительности отчетливо выделяется «оазис» более живого и зеленого кустарника. Значит, рядом с ним и впрямь имеется водный источник.

Пруд, правда, оказался на редкость крохотным и к тому же густо заросшим осокой, так что более напоминал болото или крупную лужу с прозрачно-зеленоватой водой. Совершая обход вокруг этого водоема, я увидел торчавшие из земли огромные тиски, хорошо знакомые всем мальчишкам-школьникам по урокам труда. Не удержавшись, стукнул по ним каблуком, но они даже не шелохнулись. Видимо, весили не менее трех старорежимных пудов.

– Приехали! – объявил я спутникам. – Хоть я тут никогда и не бывал, уверен почему-то, что искомая кузница стояла именно здесь. Ибо такое чудище, – постучал я лезвием лопаты по массивным железным тискам, – далеко от рабочего места не унесешь. Итак, друзья, к орудиям!

На пару с Татьяной мы с помощью длинной доски и лопаты расчертили прилегавшую к пруду площадку на правильные прямоугольники, после чего Славик включил свой допотопный миноискатель. Земля отдавала зарытые в ней «сокровища» на удивление легко, так что примерно за два часа работы мы извлекли из нее столько всевозможного железа, что вполне могли бы засыпать им мотоциклетную коляску с «горкой». Чаще всего, правда, попадались сточенные от долгого ношения конские подковы да затупленные серпы, но встречались находки и гораздо интереснее. Таня, к примеру, нашла почти новое серебряное колечко, очень изящно украсившее ее мизинец, а Славик обнаружил литой латунный крест, горсть разновозрастных медяков и серебряный рубль с мрачным профилем бородатого самодержца Александра III. Рубль покоился в прочном кожаном кошелечке, поэтому сохранился в отличном состоянии.

Однако чем радостнее вскрикивали мои помощники при каждом очередном трофее, тем тоскливее становилось мне. Ибо когда довольно обширная расчерченная площадка была прочесана нами почти уже вдоль и поперек, я понял, что отыскать здесь золотистую заветную трубочку не удастся. Время меж тем близилось к полудню, и солнце успело столь нещадно напечь мою бессонную голову, что я, вновь уступив лопату Тане, устало побрел к стоявшему неподалеку нежилому домику. Отдохнуть в благодатной тени, увы, не довелось: когда в глубине дома отчетливо скрипнула потревоженная кем-то половица, я догадался, что нахожусь здесь не один. Осторожно приподнявшись над частично уцелевшим деревянным наличником, заметил притулившуюся к другому окну знакомую фигуру.

– Хватит прятаться, отец, – негромко, чтобы вновь не напугать любопытного деда, сказал я. – Выходи, мы не кусаемся.

Соглядатай однако подпрыгнул на сей раз так, точно в него угодил разряд молнии, потом подхватил с пола обломок спинки стула и прошипел:

– Посмей только подойди, ирод, вмиг голову отшибу!

– Зачем же столь грозно? – вырос я в полный рост напротив его оконного проема. – Мне моя голова еще пригодится, надеюсь. Вы лучше успокойтесь и выходите, негоже из-за угла подглядывать. Да у нас и секретов-то особых нет. А если вы тоже что-то ищете, то мы с нашим специальным оборудованием вам и помочь сможем. Так что выходите, пока мы ваши края не покинули.

– С какой же целью пожаловали, гости непрошеные? – опустил старикан руку с примитивным оружием.

– Ну, мы не совсем гости, – затруднился я с определением нашего статуса, – скорее по делу приехали. Сам-то я, правда, действительно не местный, а вот спутники мои – ваши земляки. И девушка, между прочим, одному из бывших здешних старожилов, Федору Ниткину, родной внучкой приходится.

– Взаправду, что ль, Федькина? – приблизился старик к окну и приставил ладонь к глазам наподобие козырька. – Эх, жалко, очки дома забыл…

– Она, она, Таней зовут, – подтвердил я. – Я ж как раз у них на время отпуска остановился, за городом…

– Знаю, знаю, в Лисовках они сейчас обретаются. Их там поляки специально поселили, чтоб из виду, так сказать, не упускать…

– Какие еще поляки? – удивленно спросил я, вспрыгнув на подоконник.

– Вижу, ты и впрямь не местный, коль о поляках не слыхивал, – важно произнес дед, явно уже успокоившись и даже изрядно «свободным ушам» обрадовавшись. – Ну так и быть, просвещу тебя, неразумного, – примостился он на подоконнике рядом со мной. – Соберемся мы, бывало, после воскресной обедни всей семьей за столом, и батюшка мой, царствие ему небесное, байками разными нас баловать начинает. И про Никиту Селяниновича сказывал, и про Бову-королевича, и про поляков, в 1608 году в наши края нагрянувших… Только вот если эти поляки-вороги и из Москвы потом, и из Смоленска ушли, то от нас не ушли. Наоборот, собственную слободу в нашем городе основали. И даже православие все как один приняли, хотя испокон веков католиками были! Всё какого-то спасения ждали, молились по ночам да псалмы непонятные пели… Так и жили здесь, пока рыжий Ленин царя в Питере с трона не сковырнул. Вот аккурат в двадцатые годы и разбежались они кто куда, и долго даже духа их у нас тут не было. А как Мишка Меченый к власти в Кремле пришел, так поляки эти вместе с потомками своими опять стали сюда сползаться, точно тати в ночи. Не успели мы оглянуться, как племя Скоропадского сызнова в нашем городе обосновалось!..

Тут в моей голове словно бомба взорвалась. Собственно, мне давно уже не давало покоя спонтанно возникшее едва ли не с первого дня пребывания в городе – и особенно в монастыре! – наблюдение, просто до сих пор я не мог логически его оформить. А теперь мозаика сложилась! Не зря, значит, многие жители Энска, в первую очередь западной его части, были похожи друг на друга рыжей «мастью»! Только если Слава с Настей, к примеру, обладали ярко-рыжими шевелюрами, то у того же Толика и многих других обитателей монастыря рыжина наблюдалась легкая, как бы поверхностная. «Какой же я идиот! – обругал я себя мысленно. – Почему раньше над этой странностью не задумался? Ведь столь характерная общая "примета" свидетельствует о существовании в городе не столько секты, сколько разросшегося за столетия клана! И его члены явно стараются воплотить в жизнь какое-то семейное предание, для чего, видимо, меня из Москвы и вызвали. Чтобы помог им, так сказать, дело с мертвой точки сдвинуть…»

– Слишком уж много годков пролетело, – словно из-под ватного одеяла пробился ко мне голос старика, – теперь ту потерю мне в жисть не вернуть. Как посеял свою удачу в детстве, так, видно, в нищете и помру.

– А что, простите, вы потеряли? – с трудом вернулся я к реальности.

– Так я ж тебе толкую: папаня всем нам, сыновьям своим, счастливые монетки при жизни подарил. Как только каждому из нас двенадцать лет исполнялось, он сразу ту монетку и вручал. И ведь правду отец говорил: кто смог ее сохранить, тот и в жизни преуспел. Вон Димка, старшой братан, выучился, в люди выбился, сейчас в Новосибирске профессором служит. А Иван музыкальным училищем руководит, учеников десятками по всему миру плодит. Один только я невезучим оказался: как посеял свой счастливый рубль, так с тех пор и маюсь: всю жизнь грошовыми заработками перебиваюсь.

– И когда, говорите, вы тот рубль потеряли?

– Да в войну последнюю, будь она неладна. А вот как посеял – по сей день понять не могу! Уж и хранил-то ведь как зеницу ока, в белом мешочке на шее носил, ан нет – запропастился он куда-то бесследно.

– А как выглядела монета, помните?

– А то! Большая, в пол-ладони, и блестящая, – мечтательно закатил глаза старичок. – И надпись вокруг портрета – «Александр III, император и самодержец всероссийский»!

– Кажется, я смогу вернуть вам ваше сокровище, – усмехнулся я непредсказуемой иронии судьбы.

– Так где ж ты ее возьмешь-то, мил человек? – недоверчиво покосился на меня дед.

– Хотите верьте, хотите нет, – развел я руками, – но отыскал-таки в земле ваш рубль мой юный спутник, за работой которого вы с таким интересом сегодня наблюдали. Одно плохо: поскольку нашел его не я, а именно он, придется у него ту монетку либо выкупить, либо на что-то выменять…

– Понимаю, понимаю, завсегда готов, – зачастил дед скороговоркой. – Денег, правда, у меня нет, но много чего другого могу взамен предложить! – хитро прищурился он. – Вы ведь, как я понял, разными старыми предметами интересуетесь, а у меня этого добра навалом! Целых три сундука в подвале скопилось. Мы ж тут, в глубинке, привыкли каждую мелочь хранить, на покупку новых вещей, чай, денег не напасешься. Так что ты уж пособи, мил человек, а я с радостью хоть инструменты дедовские, хоть инвентарь отцовский, хоть детские «сокровища» братцев своих тебе для обмена предоставлю!

– А палочки золотистой у вас, случаем, нет?

– Какой еще такой палочки? – обиженно насупился старик, решив, видимо, что я над ним издеваюсь.

– Похожа на авторучку, только чуть толще, – со всей серьезностью ответил я. – Пропала в этих местах во времена вашей юности, в середине войны примерно…

Растерянность, мгновенно поселившаяся в глазах старика, недвусмысленно дала мне понять, что с надеждой обрести заветную трубку столь легким способом придется расстаться. Однако слово надо было держать, и я отправился к Владиславу на переговоры. Свою просьбу подарить мне рубль с Александром III ничем не мотивировал, но, по счастью, нужды в том и не возникло: юноша, буквально светившийся от обилия находок и общества Татьяны, беспрекословно мне его вручил.

Донельзя довольный, я опустил мешочек с серебряной монетой в карман, вернулся к нетерпеливо поджидавшему меня аборигену, и мы двинулись к нему домой по удивительно грамотно спланированным улочкам.

– Здесь раньше рабочая слобода была, – пояснил старик, словно прочитав мои мысли, – отсюда и такой порядок. А там, где вы раскопки ведете, раньше бараки стояли, их при Советах аккурат перед войной построили. Так сам, небось, видел, что от них осталось. А здесь все по уму сделано, дома еще век простоят!

Я согласно кивнул: советский лозунг «Числом поболе, ценой подешевле» наглядно и безоговорочно проигрывал купеческой основательности кирпичных заводчиков братьев Епифановых.

Тут мы свернули в очередной переулок, и сразу за углом мой провожатый толкнул калитку в заборе. Проследовав за ним, я оказался в довольно уютном, засаженном смородиной и крыжовником палисаднике. Сам дом утопал в зарослях черноплодной рябины, радующей глаз тяжелыми фиолетовыми гроздьями ягод, но к нему мы не пошли: сразу устремились к деревянной косоугольной пирамидке, словно бы растущей из земли. Старик, звякнув ключами, распахнул низкие дверные створки, и я увидел за ними круто уходивший вниз пандус.

Хозяин дома меж тем опытно присел на корточки и ловко съехал на каблуках в темное нутро подвала. Я понял, что подобные упражнения ему не внове, однако его примеру последовал лишь после того как в подвале загорелась лампочка. Подземное помещение меня приятно удивило: просторное, аккуратно оштукатуренное и, главное, совершенно не захламленное: все упомянутые дедом «сокровища» размещались в трех массивных дощатых ларях с крышками. И все-таки мысленно я слегка подосадовал на себя за опрометчивое решение посетить сарай старика, поскольку даже на беглый осмотр содержимого этих трех монстров могло уйти несколько часов, а я ими, увы, не располагал. Поэтому скрепя сердце предложил:

– Отец, давай ограничимся только вон тем, самым старым сундуком. У меня со временем, видишь ли, туго…

Владелец старорежимных раритетов возражать не стал: с некоторым усилием подняв пудовую крышку указанного мной сундука, принялся выкладывать его содержимое на стоявший рядом самодельный столик. Глядя на нескончаемый поток предметов, о существовании и назначении большинства из которых современное человечество давно уж забыло, я невольно сравнил своего нового знакомого с гоголевским Плюшкиным, однако рассматривал его раритеты не без интереса. Да оно и понятно: не в каждом доме такие коллекции отыщутся! Пробитый пулей латунный рукомойник времен Николая II, безмен с клеймом заводчика с говорящей фамилией Прохвостов, сплющенная гильза от 45-миллиметровой пушки, бесформенные пятаки эпохи Екатерины II, миниатюрный серебряный подсвечник, оловянный солдатик без руки в прусской форме, груда старинных часов… Наконец старик, выставив на стол массивную оловянную кружку, украшенную незамысловатой резьбой и косой надписью угловатыми немецкими буквами, облегченно выдохнул:

– Всё! Выбирай, мил человек, на здоровьице!

Я же, поскольку услышал в момент извлечения из сундука этой кружки характерный звук соприкосновения металла с металлом, выбирать не торопился. Встал из-за стола, приблизился к ларю, заглянул внутрь. Не сразу, но различил на дне в углу три небольших прямоугольных предмета. Не поленившись, подцепил один из них, поднес к свету свисавшей с потолка лампочки и порадовался собственной проницательности: на моей ладони лежала пистолетная обойма! Я торопливо достал из сундука две оставшиеся и вернулся со всеми тремя к столу, чтобы рассмотреть их внимательнее.

Успевшие покрыться патиной ржавчины, обоймы принадлежали к разным маркам пистолетов, зато в каждой из них имелось по несколько патронов. Так, в одной из них я обнаружил три патрона, аналогичных найденному мною в самом начале сегодняшних раскопок (они подходили и к старому пистолету ТТ, и к автомату ППШ), а в двух других – семь патронов с калибром несколько большим, то есть принадлежавших явно к пистолетам немецкого производства. Обоймы я отбросил за ненадобностью, а патроны с чувством глубокого удовлетворения отправил в карман. Потом, дабы не обижать старика, выбрал из горы рухляди на столе еще и серебряный подсвечник, после чего торжественно вручил хозяину подвала кожаный мешочек:

– Держи, отец, свой счастливый рубль! Посмотри, он, не он?

Дед, вытащив монету на свет, радостно прижал ее к груди и ощерился в счастливой улыбке.

– Он, он, родимый! Дай бог тебе здоровья, мил человек! Нашлась пропажа моя бесценная! Теперь заживу, ух как заживу!..

Откланявшись, я в три прыжка выбрался по пандусу на улицу: следовало торопиться. Поскольку полдня уже минуло, а поиски вожделенной трубочки по-прежнему находились в стадии замерзания, я решил, что не стоит больше тратить на них драгоценное время. Поэтому, вернувшись к помощникам, объявил:

– Все, молодежь, кончай работу! Возвращаемся в город.

– Сейчас, подождите минутку, – повернулся ко мне увлеченный непонятной суетой возле вмурованных в землю тисков Славик. – Вот только достану последнюю штуковину… Тяжелая, черт!..

Татьяна активно ему помогала, и, приблизившись, я увидел лежавшую на траве чуть поодаль от них груду металлических труб разной длины с плотно заклепанными концами. Очередную такую же, только длинней остальных, и пытался сейчас извлечь из земли Владислав.

– Может, объясните мне, – поинтересовался я, – зачем вам понадобились обломки ржавой водопроводной трубы?

– Они непростые! – загадочно воскликнула Таня и, покинув Славика, поднесла к моему уху одну из уже «оприходованных» труб, после чего несколько раз тряхнула ею. – Слышите? – Я действительно услышал странный звук: сначала внутри что-то прошуршало, а потом тонко звякнуло. – А в этой трубе, – продемонстрировала мне девушка очередной, самый толстый цилиндр, – как будто дробь с места на место пересыпается. Представляете?! Значит, внутри этих труб что-то есть! Не зря же все они были закопаны в одном месте! Возможно, кто-то, заботясь о сохранности дорогих ему мелких вещиц, спрятал их для маскировки в обрезки труб и заклепал потом с двух сторон. Правда ведь, здорово придумано?

– Здорово, не спорю. Только у меня, Танюш, голова уже от жары плавится. Так что предлагаю погрузить все находки в мотоцикл и отправиться всем вместе в Лисовки. Там ведь у Федора Богдановича любые инструменты для вскрытия этих труб найдутся, а я заодно хоть дух немного переведу. Согласна?

Возражений не последовало, и, дождавшись закончившего наконец возню с последней трубой Славика, мы втроем направились к мотоциклу. Пока мои юные друзья упаковывали и загружали трофеи, я вытащил из-за обшивки коляски маузер, оттянул затвор и вставил в магазин только что обретенные патроны. Красивая железка прямо на глазах превратилась в грозное оружие! Я возликовал как мальчишка, ведь известно, что ребячливость в отношении машин и оружия присуща большинству мужчин вплоть до глубокой старости. Исключением я не был, поэтому, видимо, и играл всю дорогу с пистолетом, напрочь забыв и о золотистых трубочках, и о препарате Бен-Газира, и о страшных стальных баллонах…

Глава 34. Утрата маузера и обретение перстня

Заигравшись, не сразу и заметил, что наш железный конь сперва сбавил скорость, а потом и вовсе остановился. Подняв глаза, увидел растянувшуюся во всю ширь шоссе и двигавшуюся нам навстречу толпу из не менее полусотни человек, размахивающих остроконечными флагами. Поначалу решил, что это очередная новомодная процессия во имя сплочения нации или еще чего-нибудь, но вдруг заметил в первых рядах типа, не так давно охаживавшего мои бока дубиной у старого колодца.

– Задний ход, Таня! Срочно! – выпалил мой рот прежде, чем мозги успели оценить ситуацию.

– Нет у меня заднего хода, придется разворачиваться, – нервно огрызнулась девушка, но самообладания при этом не потеряла: энергично вывернув руль влево, включила первую передачу и вдарила по газам.

Толпа будто только этого и ждала: злобно набычившись, бросилась следом. И тогда я, совершенно не думая о последствиях, вскочил, ухватился одной рукой за ветрозащитное стекло коляски, а вторую – с пистолетом – направил на явно недружелюбно настроенных граждан. Ладонь мигом вспотела, но тут развевавшийся на легком ветерке платок Татьяны очень некстати укрыл мое грозное оружие от глаз догонявших нас свирепых мужиков, и я непроизвольно надавил на спуск. Пролежавшие несколько десятилетий в сундуке патроны не подвели: оглушительный выстрел заставил толпу на какое-то время замереть в нерешительности.

Но вскоре один из первых очухавшихся проорал:

– Брось оружие! От нас не сбежишь!

– Подходи ближе, не стесняйся! – крикнул я в ответ. – Так и быть, устрою тебе вместо вечной жизни вечную память!

В этот момент меня сильно качнуло, и второй выстрел прогремел сам собой, без всякого моего на то желания. Однако выяснять, попал я в кого-нибудь или нет, было недосуг, ибо наш отчаянно ревущий железный зверь вдруг снова затормозил. Причем так резко, что я едва не вылетел из коляски. Причиной столь опасного маневра послужил появившийся перед нами невесть откуда тупорылый грузовик, и я с трудом сдержался, чтобы не выпустить в него всю обойму.

Из всей нашей команды лишь Татьяне все еще удавалось сохранять некоторое душевное равновесие. Умудрившись проскочить между грузовиком и обочиной, она на ходу крикнула нам со Славиком, чтоб держались крепче, и круто свернула вправо. Толчок, удар, и вот уже мы, прыгая по кочкам, неслись по добросовестно вспаханному полю. Улучив момент, я оглянулся: проклятый КамАЗ, сопровождаемый разъяренной толпой, мчался за нами.

Поскольку по мощности и проходимости преимущество было на стороне грузовика, дистанция между нами начала быстро сокращаться. Поняв, что гонки по полю закончатся отнюдь не в нашу пользу, я стал лихорадочно искать выход из положения. «Погоня наверняка ведется только за мной, – напросился в голову резонный вывод, – поэтому надо каким-то образом обезопасить ребят, ведь они ни в чем не виноваты… Значит, нужно прыгать! Заодно избавлю мотоцикл от лишних восьмидесяти килограммов, и Татьяна получит тем самым шанс увеличить скорость. А если повезет, и преследователей с толку собью: пусть потом размышляют, куда я подался. Сам же попробую укрыться в лесополосе, что тянется вдоль поля…»

Возможно, план мой и впрямь был хорош, однако я не учел, что земля, даже будучи хорошо вспаханной, все равно остается землей, а не пуховой подушкой. Поэтому, на ходу выпрыгнув из коляски подобно заправскому ковбою, грохнулся спиной оземь так, что от удара аж воздух застрял в трахее. И пока я судорожно, по-рыбьи разевал рот, водитель грузовика успел разгадать мой маневр: развернулся и двинул свою махину прямо на меня. Следом, потрясая кулаками и насыщая воздух проклятьями в мой адрес, мчалась толпа одержимых потомков гетмана Скоропадского.

Решив избавиться хотя бы от одной напасти, я восстановил дыхание, подобрал с земли выпавший при падении маузер и прицелился в крутившееся уже метрах в двадцати от меня колесо грузовика.

Колесо окуталось пыльным смерчем лишь после третьего выстрела. Вслед за этим машина осела набок, и успевший опостылеть звук двигателя наконец заглох. Злорадно порадовавшись данному обстоятельству, я бросился к спасительной лесополосе, но успел сделать не более пяти размашистых прыжков: неожиданный удар по затылку погрузил меня в непроницаемую мглу…

…Когда пришел в себя, ощутил, что меня куда-то волокут за ноги, а голова, точно расстроенное пианино, бренчит по кочкам. Говорить не мог, смысла звучавшего рядом разговора не понимал. Уловил лишь интонации, напомнившие мне команды старшины на армейском плацу. И я охотно уплыл в далекое безусое прошлое, когда самым ужасным наказанием считал получение наряда вне очереди…

Очнувшись вторично, осознал, что меня по-прежнему куда-то волокут, но уже под руки: по кочкам бренчали теперь пятки. Облегчения от перемещения моего тела в привычно-правильное положение отчего-то не чувствовалось: в глазах было темно, в ушах голосили шарманки…

– Как он, живой? – донесся до меня смутно знакомый голос, когда шарманки чуть стихли. – Воды принесите, живо!

Шаги. Хлопнувшая дверь. Снова шаги. Грубый толчок в колено.

– Поласковей нельзя? – на удивление отчетливо выговорил я.

– Надо же, опять живой! – оптимистично воскликнул тот же голос. – Везуч однако… – Разлепив веки, я увидел перед собой улыбавшегося во весь рот подполковника Лукавца. – Ну и славненько, а то уж я переживать начал по поводу вашей безвременной кончины.

– А я ваш маузер потерял, – зачем-то доложил ему я.

– Правильнее будет сказать не «ваш», а «свой», и не «потерял», а «обронил на месте преступления», – посуровел голос Лукавца. – Что подтверждается вашими отпечатками пальцев и на ствольной коробке, и на магазине маузера. Кроме того, на местном автомобиле КамАЗ обнаружены две пробоины от пуль калибра 9 миллиметров, выпущенных именно из этого оружия: одна зафиксирована в скате правого переднего колеса, вторая – в дверце кабины. Так что помимо взыскания материального ущерба вам могут быть предъявлены претензии сразу по трем статьям Уголовного кодекса. А это, если навскидку, от семи до пятнадцати лет строгого режима…

– За что? – вяло трепыхнулся я. – Это была чистой воды самооборона! К тому же вряд ли я кого-нибудь подстрелил – снайпер из меня аховый…

– Если б подстрелили, ехали бы уже сейчас в область с надлежащей охраной.

– От охраны, кстати, не отказываюсь. Более того, прошу ее мне предоставить. В общем, если не прикроете меня парой автоматчиков, я и суток в вашем городе больше не протяну. А обеспечите безопасность, вам же спокойней будет, поверьте.

Подполковника словно пружиной подбросило.

– А разве я не предлагал вам в свое время уехать?! – злобно прошипел он, перегнувшись ко мне через стол. – Так нет, вы же отказались тогда! Вы ж, москвичи, и сами с усами! А теперь помощи просите? Не выйдет! К тому же сейчас кое-какие высокие должностные лица, напротив, требуют вас далеко не отпускать. Почему, кстати? С чего бы это, интересно, им ваша судьба небезразлична вдруг стала? Есть какие-нибудь соображения на этот счет?

– Видимо, – слегка растерялся я от его напора, – с недавних пор я стал представлять для кого-то в городе потенциальную опасность. Возможно также, что у меня просто хотят узнать что-то, но так, чтобы я и сам не догадался, что именно.

– Найденный вами перстень может иметь к этому отношение? – продолжал допытываться Лукавец. – Только овечку бедную из себя не стройте! Вся вакханалия в городе началась как раз после вашего приезда!

– Нет, раньше, – слабо возразил я, – лет этак пятьсот-шестьсот назад. Но что-то мне стало пока не до разговоров, честное сло… – Не договорив, я вдруг обмяк и начал, подобно киселю, стекать со стула.

Упасть мне не позволили: перед тем как в очередной раз потерять сознание, я почувствовал чьи-то подхватившие меня с двух сторон сильные руки.

…Из состояния забытья я выбрался так же внезапно, как и провалился в него. Осмотревшись, понял, что нахожусь в камере предварительного заключения, но лежу на сей раз не на голых досках, а на куцем матрасике. Какое-то время провел недвижно, вспоминая, как и почему сюда попал. Потом услышал за дверью чьи-то возбужденные голоса, сполз с нар и поковылял на звук, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Предосторожность, впрочем, оказалась излишней: страсти по ту сторону двери кипели столь нешуточные, что услышать издаваемые в моей келье шорохи было бы нереально. Вертикальное положение давалось мне с трудом, поэтому я подтянул к двери матрасик, улегся на него и приник к щели между дверью и порогом.

Разговор на повышенных тонах происходил, к сожалению, не непосредственно в коридоре, а где-то за углом, поэтому самих говоривших я не видел и многие их фразы до моих ушей не долетали. Однако и без того было понятно, что один из собеседников что-то требует, а второй не менее решительно ему отказывает, причем оба отнюдь не скупятся на «изысканные» выражения. Перепалка продолжалась около пяти минут, и закончилась примерно таким диалогом: «Я тебя последний раз предупреждаю!» – «Да вы уже задолбали меня своими бреднями!» – «А тебе что, собственной головы не жалко?» – «Передайте ей, пусть она в ж… идет со своими предсказаниями!» – «Не выпустишь этого придурка – пожалеешь!» – «Да пошли бы вы все!..».

После непродолжительной паузы мимо моей щели продефилировали ярко-желтые ботинки, сопровождаемые стучащей об пол черной палкой. Ботинки были мне незнакомы, а вот трость… Кажется, совсем недавно я уже видел подобную. Но где?!

– Савушкин, – зло прогремел вдруг в коридоре бас Лукавца, – задержанного ко мне, быстро!

Догадавшись, что под словом «задержанный» он может подразумевать и меня, я торопливо переместился вместе с матрасиком обратно на нары. И, как оказалось, не зря. Дверь с лязгом растворилась, и дежурный скомандовал:

– Задержанный, подъем! Шевелись!

«Судя по всему, таинственный визитер с тростью пытался принудить начальника милиции к каким-то действиям, – думал я, следуя за конвойным по коридору. – Но вот к каким, интересно?…»

В знакомый кабинет я вошел тяжело, словно в арестантских колодках. Валерий Олегович стоял ко мне спиной – смотрел в окно на серый от пыли южный закат.

– Вынужден с вами расстаться, сударь, – без всякого выражения произнес он, даже не обернувшись. – Дядин маузер останется у меня: будем считать, что вы сдержали свое обещание. Позвольте сдержать и мне свое: ваш перстень лежит на моем столе. Забирайте его и… катитесь ко всем чертям!

Полковник явно чего-то не договаривал, но задумываться на эту тему мне не хотелось. Отпускают, ну и замечательно. Я приблизился к столу: перстень Бен-Газира лежал на том же самом платке, в котором у меня его когда-то изъяли. Вновь закатав украшение в тряпичный шарик, я шагнул к выходу, бросив на прощание:

– Счастливо оставаться. Расписку вашу сожгу, даю слово.

– Советую убраться из города как можно скорее, – глухо прозвучало мне вслед. – Очень надеюсь, что хотя бы несколько часов у вас в запасе еще есть…

– Спасибо за совет, не поминайте лихом! – откозырял я, тоже не оборачиваясь.

Конечно же, бравада моя была напускной. Ведь хотя в душе я и рад был благополучному избавлению от неприятностей с законом, однако отчетливо сознавал, что в здании УВД, пусть даже в камере, находился под определенной защитой. Теперь же, будучи выпровожен на улицу, оказался предоставленным самому себе и прикрыть меня было уже некому. Стоя по ту сторону шлагбаума, разом отгородившего мне вход на подведомственную подполковнику Лукавцу территорию, я судорожно перебирал в уме варианты дальнейших действий. Сначала самым разумным шагом счел незамедлительный отъезд из города. Но тут в памяти всплыли легкомысленно оставленные златовласой Анастасии деньги, и моя уверенность в правильности первого варианта резко пошатнулась. К тому же не помешало бы забрать из дома Кошельковых и причитавшуюся мне часть находок, обнаруженных вместе со Славиком у подножия монастырской стены после слива пруда.

Стоило мне вспомнить о юном напарнике, как я тут же подумал: «Черт, так ведь Славка с Таней до сих пор, наверно, ждут меня в Лисовках! Значит, еду туда».

Глава 35. Снова в плену

Преисполненный решимости во что бы то ни стало добраться до пристани, я вышел на проезжую часть и… остановился как вкопанный. Шагах в десяти напротив стояла, опершись на клюку, местная знаменитость «смиренная Лукерья», воспоминания от единственной встречи с которой у меня остались самые неприятные. На улице было довольно еще светло, так что обознаться я не мог. Женщина смотрела на меня как удав на кролика, и внутренне я подобному отношению к себе взбунтовался. Однако дабы не нажить лишних неприятностей, решил промолчать и продолжить путь. Дрыгнул ногой, чтобы сделать очередной шаг, но… тотчас облился холодным потом: ступня не сдвинулась ни на миллиметр! Впечатление было такое, будто мои подошвы кто-то незаметно смазал клеем «Момент».

Лукерья меж тем криво усмехнулась и, гулко постукивая клюкой по асфальту, направилась ко мне сама. «Трость! – пронзила голову страшная мысль. – Я только что видел почти такую же, лежа под дверью камеры! Но как она могла к ней попасть, если я слышал мужской голос, да и желтые ботинки принадлежали явно мужчине?» Трость, ботинки, трость, ботинки… Кинопленка памяти стремительно понеслась вспять и остановилась ровно в тот момент, когда я шагнул в предбанник домашней бани мэра. Вешалка для халатов, зеркало в резной раме, длинный, уставленный едой стол, обтянутая красной кожей скамья… Вспомнил! Хитро изогнутая трость с металлическим набалдашником висела на вешалке справа от входа. А задники желтых ботинок торчали из встроенного под зеркалом отделения для обуви.

«Поскольку у Лукавца я подобных аксессуаров никогда прежде не видел, да и вряд ли он в таком наряде перед горожанами и подчиненными щеголяет, значит, принадлежать они могут только мэру Энска, – приступил я к выстраиванию очередной логической цепочки. – А раз его жена приходится Лукерье родной дочерью, то вычурная резная трость знаменует, наверно, просто принадлежность к одной семье».

В этот момент скособоченная колдунья приблизилась метров до двух и, выставив клюку вперед наподобие оружия, злобно прошепелявила:

– Улететь решил, голубок, да жадность не пускает? А людская скаредность – это ведь грех смертный, ежели не знаешь! И отмаливать его тебе всю жизнь придется. Так что иди за мной, начнешь служить с малого. Глядишь, и зачтется тебе… – Развернувшись, она энергично двинулась в противоположную нужной мне сторону.

Как ни странно, ноги мои тут же обрели способность двигаться и понеслись вслед за ней. Какое-то время я не отдавал себе отчета в своих действиях, но, к счастью, постепенно морок начал спадать, и я вновь обрел способность мыслить. «Зачем ты тащишься за этой фурией? – спросил я себя. – Тебе ж ее дружки голову оторвут!» Порядком запаниковав, я окинул взглядом улицу. Увидев мирно гулявшую поблизости разношерстную публику, успокоился и резко остановился, для пущей страховки ухватившись за телеграфный столб. К моей непередаваемой радости, ничего страшного не произошло: Лукерья по-прежнему удалялась и звук ее клюки постепенно затихал, а мои ноги, разум и тело подчинялись мне как прежде. Однако только я рванул было обратно, как дорогу мне преградил малолетний велосипедист.

– Не помните меня, дяденька? – спросил он, лихо тормознув.

– Нет… А ты кто? – отшатнулся я, но тотчас вспомнил: это был тот самый чумазый мальчонка, который показывал мне кратчайший путь до монастыря, когда я шел туда впервые. Поэтому спросил уже более дружелюбно: – Тебе чего, малец?

– Вот, просили передать, – протянул он мне небольшой аптечный пузырек.

– Кто просил? – машинально принял я прозрачный флакончик.

– Не знаю, девушка какая-то, – неопределенно пожал плечами пацан, разворачивая велосипед. И крикнул уже на ходу: – Велела, кстати, не открывать!

Проводив мальчишку глазами, я перевел взгляд на склянку. Какая-то маслянистая жидкость лениво плескалась на самом дне, возвышаясь над ним лишь на полсантиметра, а резиновая пробка в горлышке сидела столь плотно, что я невольно улыбнулся: вскрыть нежданный подарок без шила или ножа я не смог бы при всем своем желании. Покрутив пузырек так и этак, я вдруг заметил, что пустое, воздушное пространство меняет при движении жидкости цвет с чуть желтого на сиреневый. Зрелище показалось мне интригующим, и я стал вращать сосуд еще энергичнее. Но тут вдруг пробка вылетела из горлышка подобно пуле, и меня мгновенно окутало гнусно пахнувшее белесое облачко. Стоявший рядом столб ни с того ни с сего потерял равновесие и со всего размаху врезал мне по голове. В глазах сверкнула радужная вспышка, и я провалился в разверзшуюся под ногами бездонную пропасть…

…Первое, что я увидел, когда открыл глаза, были мои собственные ноги, вздымавшиеся вверх подобно двум волосатым телескопам. Удивленно подергав ими, я с горечью осознал, что они крепко к чему-то привязаны. Бьющий из-за спины узкий луч света хорошо освещал лишь грудь – все остальное терялось во мраке. Сильно пахло нашатырем. В голове сладко звенело, как будто я только что вышел из-под наркоза… Рядом кто-то был: я слышал шарканье подошв по полу, приглушенное покашливание, шелест бумажных страниц. Попробовав шевельнуть руками, выяснил, что они привязаны к узкой дощечке за спиной. А завалившийся почему-то в подкладку куртки перстень обосновался, как назло, в районе правой почки и теперь давил на нее крайне болезненно. Силы для оказания мало-мальского сопротивления веревкам отсутствовали напрочь, поэтому я решил незаметно осмотреться. Скосил глаза влево, потом вправо…

Увиденная сцена показалась мне достойной пера живописца. У небольшого круглого стола метрах в пяти от меня деловито суетились трое хороших знакомцев. Лицом ко мне стоял отец Аристарх. Его рыжая борода была зачем-то стянута в нескольких местах резинками и напоминала смешную баранку. Высунув от усердия язык, он пристраивал какую-то блестящую штуковину к большому и тоже блестящему металлическому блюду. Справа от него в рубашке с засученными рукавами сидел городской голова Эдуард Юсуфович. Именно с его стороны доносился шелест перелистываемых страниц не видимой мне книги. А слева от них энергично полировал зажатую между колен металлическую пластину… Славик Кошельков! Это был удар ниже пояса, и я на мгновение зажмурился, не желая верить глазам своим.

– Написано, что «Горло песчаного дракона» должно непременно крепиться к «Чаше благоденствия», а не стоять без опоры, – произнес меж тем, явно продолжая начатый разговор, Эдуард Юсуфович. – Важность этого момента здесь специально подчеркивается!

– Только непонятно, чем его крепить, – недовольно буркнул настоятель. – Ты, парень, все ли нам принес? – строго взглянул он на вмиг съежившегося Владислава.

– Как есть все, честное слово! – начал отчитываться юноша. – Да там, за стеной, мало чего и было. В основном мелочевка разная да вот эти тазы серебряные. Вода, видать, не все из пруда вынесла…

– Тогда глянь-ка вон в том углу, может, сыщешь что-нибудь похожее.

Бывший мой помощник услужливо вскочил со стула и исчез из поля зрения. Я попробовал проследить за его направлением, но резко усилившийся вдруг запах аммиака тотчас вернул мою голову в прежнее положение. Зато сам Слава мое движение заметил.

– Ой, оклемался наш Александр Григорьевич! – радостно воскликнул он, невесть каким образом оказавшись у меня в изголовье. И озабоченно поинтересовался: – Вы как себя чувствуете? Судорог не испытываете?

– А должен? – вопросом на вопрос ответил я, с трудом разлепив будто склеенные вареньем губы.

– Да мы просто боялись, – раздался рядом голос Красновского, – что после порции «Циклона» ты, как и другие, в конвульсиях биться будешь. Но, видать, маловато газа оказалось: так, подергался чуток во время транспортировки сюда…

– Ничего себе маловато! – возмутился я. – Да я словно под наркозом побывал! И, кстати, был бы вам очень признателен, если б вы меня развязали.

– Нам бегать за тобой надоело! – отрезал настоятель. И, не удержавшись, полюбопытствовал: – Не поделишься, как умудрился слинять отсюда в прошлый раз?

– Вам не стыдно, отец Аристарх, блатным жаргоном пользоваться? – ушел я от ответа. – Что это за выражение из уст духовного лица – «слинял»?! Прикидываетесь набожным церковником, а выражаетесь как последний зэк, право слово. Не в местах ли «не столь отдаленных» ваш лексикон таким фольклором обогатился, а? Ох, не миновать вам, чую, повторной отсидки, – смаковал я уже каждое слово в воцарившейся гробовой тишине. – Не спорю, вы, конечно, запросто можете меня здесь прихлопнуть – или замочить, как правильно? – ибо рука у вас на подобные дела набита, я не сомневаюсь. Только вот о местонахождении перстня Бен-Газира тогда не узнаете! – вырвалось у меня в запале.

Первым мгновенно отреагировал Владислав:

– Какой еще перстень? Вы мне о перстне ничего не говорили!

– А ну-ка погоди, парень, – оттеснил его мэр, присев возле меня на корточки и впившись мне прямо в глаза сверлящим взглядом. – Уж не хочешь ли ты сказать, пёс бродячий, что завладел бесценным сокровищем моего легендарного предка Бенсана ибн Ингазири?!

– Мы с вами на брудершафт не пили! – озлобился я. – Поэтому впредь попрошу мне не «тыкать»!

– Ладно, не кипятитесь, – сбавил обороты «джигит», не ожидавший, видимо, подобной отповеди от пленника. – Просто при упоминании о дорогой моему сердцу реликвии мне стало не до выбора выражений… Я, конечно же, наслышан о ваших поисковых успехах, но никак не ожидал, что вы и перстень отыщете. Скажите хоть, как он выглядит, а то прямо не верится…

«Значит, Лукавец не на их стороне, – догадался я, – раз о перстеньке не проговорился. Возможно, Юсуфович чем-то ему пригрозил, вынудив выпустить меня из здания УВД, однако про наши с ним дела тот явно не распространялся. Это радует. Иметь в тылу хотя бы одного верного союзника всегда хорошо. Даже если на словах он постоянно грозит упечь за решетку». Вслух же с видом большого одолжения сказал:

– Освободите от веревок, тогда, может, и расскажу.

Переглянувшись, мэр с настоятелем удалились в один из скрытых от моего взора темных углов, и теперь я слышал только их возбужденно-приглушенную перебранку. Оставшийся возле меня Славик заботливо убрал висевший надо мной клочок ваты, воняющей нашатырем.

– И сколько они, интересно, заплатили тебе за предательство? – процедил я вместо благодарности.

– Я не предатель! – заплескалась в глазах юноши непритворная обида. – Я здесь исключительно ради вас нахожусь!

– Таня где?

– Дома, – успокоил он меня. И торопливо зашептал: – Мы же, когда до Лисовок добрались, сразу те странные трубы пилить с ней начали, и вдруг из первой же золотистая сигарка выпала. Точь-в-точь такая, как вы описывали! Порядка двадцати пяти сантиметров длиной и с обеих сторон запаянная. Только один конец литой, округлый, а другой наподобие конфетного фантика закручен. Но тут, как назло, Танин дедушка в сарай зашел… Короче, как увидел он у меня в руках эту штуку, сразу шум поднял и скандал устроил: опасная, мол, она очень. Когда же я, чтоб его успокоить, небрежно в сторону ее отбросил, он и вовсе с кулаками на меня набросился. Словом, еле ноги я от него унес… Потом Таня меня на мотоцикле догнала и до моста подкинула. Всю дорогу за деда извинялась, – улыбнулся Слава своим мыслям.

– Не тяни! Дальше что было?

– Ну, добравшись до города, неожиданно встретил машину отца. Сел к нему в кабину, разговорились. Потом я сдуру этой трубочкой золотистой похвастался – я ж ее с собой прихватил, когда из Лисовок убегал… Ну а дальше все как снежный ком закрутилось, – вздохнул парень. – Папаня как ее увидел, сразу сюда, в монастырь погнал. Когда к воротам подъехали, я сбежать хотел, а тут вас как раз подвезли – на носилках из чьей-то машины вынесли. Подумал сперва, что вы где-то напились в стельку, но потом решил на всякий случай при вас остаться…

Раздался звук приближающихся шагов, и вскоре в круге света нарисовались лица ненадолго отлучавшихся подельников.

– Ты, милок, не переживай, больно тебе не будет, – утробно пробасил надо мной Красновский.

От сокрушительной звуковой волны я невольно поморщился и, чуть отклонив голову в сторону, вежливо попросил:

– Не шумите, пожалуйста! У меня от вашей гадости голова раскалывается. Что хоть в том злосчастном пузырьке было-то?

– Капелька тех богатств, которые ты сам же из пруда и вытащил, – радостно гоготнул настоятель. – И уж мы так тебе за них благодарны, так благодарны, ну просто слов нет! Ты ведь хотя и мнишь себя писателем, однако даже не догадываешься, наверно, что именно здесь, в этих самых стенах вплоть до 1941 года работал известнейший немецкий химик Фриц Габер! И были те годы его жизни самыми, кстати, плодотворными! Родной-то немчуре одни лишь крохи от его работ достались, а вот сливки должны были отойти нашему военному ведомству. Ибо товарищ Сталин, планируя захват сперва Европы, а потом и всего мира, был крайне заинтересован в единоличном владении самым совершенным по тем временам химическим оружием.

– Насколько мне известно, – решил и я блеснуть эрудицией, – Габер умер в 1934 году. Или он, по-вашему, воскрес ради продолжения работ в Энске?

– Грош цена твоим знаниям, – парировал Красновский. – Так что мотай на ус, пока я добрый! Руководители существовавшей тогда в стране организации «Коминтерн» обладали, да будет тебе известно, воистину неслыханными организационными и финансовыми возможностями. И в условиях нацистского истребления евреев им не составило никакого труда переправить талантливого химика в Красную Россию, чтобы трудоустроить потом по специальности. Версию о безвременной кончине Габера выдумали они же. Для отвода глаз, так сказать…

– И в итоге немецкий химик унаследовал подземную лабораторию средневекового химика Бен-Газира? – всерьез заинтересовался я откровениями настоятеля, забыв на время о не слишком удобной для беседы позе.

– Соображаешь! – одобрительно крякнул Красновский. – Только вот как и в случае с восточным мудрецом, результаты трудов Габера неожиданно… исчезли. Более того, однажды среди ночи он и сам как в воду канул. И, на беду, всем было не до его поисков: войска вермахта стояли тогда уже в десятке километров от старого моста, поэтому в городе полным ходом шла эвакуация…

– Ну, насчет «результатов труда» мне понятно – это те самые баллоны, которые я со дна вашего пруда поднял. А вот группа Особого отдела НКВД была, видимо, отправлена сюда в качестве подкрепления местным партизанам, ориентированным на поиски Габера… – задумчиво проговорил я.

– А что, такое действительно было? – изумленно вытаращился на меня мэр.

– Как не быть, – усмехнулся я, – если из принадлежавшего командиру этой группы маузера я недавно отстреливался на шоссе от ваших дуболомов? Могу, если хотите, и имя его назвать. – Три головы склонились почти синхронно, и я отчеканил: – Геннадий Константинович Лукавец.

Эффекту, произведенному мной на слушателей-зрителей, позавидовал бы любой артист, но насладиться им вдоволь мне не довелось: мозги вдруг буквально вскипели, кровь понеслась по сосудам подобно раскаленной ртути, ступни сотрясла мелкая дрожь, а тело задергалось в конвульсиях, словно к нему прикоснулись оголенным электрическим проводом. Когда судороги стали затихать, я краем глаза отметил, что мое плачевное состояние не очень-то недавних собеседников и обеспокоило. Сбившись чуть поодаль в кружок, двое из них, бойко жестикулируя, что-то обсуждали, а третий ошалело переводил глаза с одного на другого. До слуха донеслись слова «заметет», «сворачивать», «смываться» и, конечно же, многократно повторенная фамилия начальника городской милиции. Я оставался безучастным: пляска мышц и суставов настолько меня измотала, что очередное впадение в беспамятство показалось райской благодатью…

…В себя пришел уже в другом помещении, причем избавленным от веревок и в полном одиночестве. Где-то неподалеку капала вода, и я на пошатывающихся от слабости ногах двинулся на звук. На ощупь нашел умывальник, умылся, осмотрелся. Я находился в узком, похожем на пенал закутке, игравшем, видимо, при монастыре роль душевой комнаты. Приблизился к висевшему на стене зеркалу: увидел грязного, небритого, изможденного мужика с темными кругами под глазами. Решил на подобных мелочах не зацикливаться: важнее было придумать способ побега из очередного плена. Мысли же, как назло, меня не слушались: скакали, точно лягушки в брачный период. Тем не менее я инстинктивно двинулся к двери. Однако едва добрался до порога, как она распахнулась, и глазам вновь предстали знакомые личности. Роман Данилович при виде меня громко расхохотался.

– Нет, вы только взгляните на него, – обратился он к своим приспешникам, – он уже бежать, кажется, надумал!

Те ответили ему дружным хохотом, и я понял, что моей надежде на скорое обретение свободы сбыться не суждено. Голова снова закружилась, но мучители тотчас подхватили меня, и я поплыл на их руках сквозь анфиладу комнат, коридоров и арочных проемов. По увиденному на потолке изображению святого, устремившего к небу два указующих перста, догадался, что меня тащат в трапезную. Невольно вспомнились детские сказки о людоедах, и ужас сковал душу железными клещами.

Однако страхи мои оказались преувеличенными: в итоге меня доставили в уже знакомый подвал с печью и стулом-«троном» возле нее. Я слегка успокоился: значит, меня притащили сюда не для показательной экзекуции, которые, как известно, принято проводить при большом скоплении народа. В этот момент крепко державшие меня руки разжались, и с полуметровой высоты я грохнулся прямо на каменный пол, едва снова не потеряв сознание. Появившийся из темноты Славик участливо оттащил меня к стене, бережно усадил и шепнул:

– Потерпите, Александр Григорьевич, недолго осталось.

– Чего мне хоть ждать-то? – спросил я обессиленно.

– Восхода, – коротко ответил он и торопливо отошел, поскольку дверь подвала вновь распахнулась.

Я повернул голову на звук: второй мой бывший помощник – Толик – шумно катил к центру комнаты снабженный колесиками круглый стол, знакомый мне по комнате, в которой я висел недавно вниз головой. Работы по сборке все той же блестящей конструкции продолжились незамедлительно: Славик с сосредоточенным видом начал подавать Красновскому какие-то детали, а тот – нанизывать их одна на другую. Отполированные до блеска предметы я неожиданно узнал: точно такие же пластины, только грязные, мы с Владиславом нашли в свое время у внешней стороны монастырской стены, и еще несколько аналогичных я потом выудил сачком из прудовой тины. Толик меж тем приблизился ко мне, пристроился, привалившись спиной к стене, рядом, и стал поглядывать на меня сверху вниз с некоторым даже, казалось, уважением. Я отреагировал на его соседство подчеркнуто холодно: приковал взгляд к процессу изготовления странного агрегата.

Когда Слава, словно специально для меня, придвинул светильник максимально близко к конструкции, я рассмотрел довольно необычное сооружение, отдаленно напоминавшее миниатюрную Эйфелеву башню с зачем-то нанизанными на нее полусферическими пластинами и прочими металлическими штучками. Сборка явно подошла к завершению: настоятель, плотоядно облизнувшись, пристроил на вершину «башни» тот самый серебряный молочник, который мы со Славиком отыскали в русле ручья, звонко щелкнул невидимыми запорами и, удовлетворенно вздохнув, отступил от стола на шаг.

– Ну все, – облегченно вздохнул и мэр, – осталось только добавить «Святилище жизни» и закрепить на нем «Перстень небесного света».

– Вот вам «Святилище», – подсуетился Славик, спешно достав из кожаной сумки и протянув Красновскому предмет, похожий на большую, ослепительно засиявшую в свете переносного прожектора сигару.

Тот осторожно ее принял и с некоторым сомнением взглянул на воздвигнутую на столе конструкцию. Потом указал подельщикам на свободное пространство под «молочником» и неуверенно произнес:

– По идее, контейнер со смесью нужно вставить именно сюда. Не понимаю вот только, как он будет нагреваться…

– Делай все согласно манускрипту! – взвился мэр. – Или забыл уже, с каким трудом он нам достался? Надеюсь, о суммах, потраченных мной на экспертизу его подлинности, не надо напоминать? Тогда следуй инструкции и хватит обсуждений!

– Но ведь перстня-то у нас с вами все равно нет, – с жаром возразил настоятель.

– Думаю, он у Александра, – подал неожиданно голос молчавший доселе Толик. Потом пояснил, ткнув в меня пальцем: – Когда мы с ним ночью на плотине работали, он нашел что-то в выуженной из пруда тине и сразу поспешил от меня избавиться – за тарой отправил. Но я все равно видел, как он сунул потом находку в карман. А поскольку та легко в кулаке умещалась, значит, могла и перстеньком оказаться…

Три пары глаз воззрились на меня в ожидании ответа. Усмехнувшись, я демонстративно отвернулся, твердо решив сохранить перстень Бен-Газира в качестве главного своего козыря. Тогда Красновский вышел из-за стола, приблизился и присел напротив меня на корточки.

– Признавайся, милок, не тяни, – вкрадчиво попросил он. – В конце концов это и в твоих интересах…

– Угу, как же, разбежался уже, – съязвил я. – А быть накачанным какой-то гадостью и подвешенным вниз головой – тоже в моих интересах? Как говорят в московских тусовках, я от вас в шоке, Роман Данилович! Вы ради приличия хоть поторговались бы, что ли. Глядишь, и пришли бы к какому-нибудь консенсусу…

– Ты свой консенсус себе оставь! – рявкнул, мигом скинув маску лицемерия, настоятель. – Перстень верни, удачливый ты наш! – Подобрав рясу, он шустро просеменил к столу, потом вернулся с явно старинным фолиантом и ткнул в раскрытую страницу: – Вот этот! Узнаешь его? Отвечай!

Я чуть склонил голову набок. Действительно: выполненный в двух проекциях рисунок было словно скопирован с лежавшего за подкладкой моей куртки перстня, только, разумеется, в увеличенном варианте. А рядом я разглядел картинку, на которой тот же перстень венчал острие сигарообразной трубки.

– Ну, допустим, узнал, – нехотя признался я. – Дальше-то что? С какой стати я должен вам докладывать, где этот перстень сейчас находится?

– Вы что, не понимаете? – подскочил городской голова. – С помощью этого перстня мы сможем собрать «Реаниматора» в точности с книгой! Все остальные его составляющие мы уже нашли, не хватает только перстня!

– А зачем вам реаниматор? – включил я «дурку». – На поликлинику этот подвал не похож, да и не умер здесь пока никто еще вроде…

– Он что, идиот или издевается?! – взвизгнул Юсуфович, повернувшись к Красновскому.

– Просто не в курсе, что «Реаниматором» мы называем свой прибор, – успокоил его тот.

– Ну так объясни ему! – раздраженно захлопнул потрепанный фолиант мэр. – А мы пока сходим чайку попьем в твоей богадельне. И выколоти из этого полуовоща мой перстень во что бы то ни стало!

Рассерженно сопя, он вышел. Вслед за ним по-собачьи услужливо выскользнул и Владислав, на выходе незаметно помахав мне рукой: держитесь, мол. Я проводил обоих равнодушным взглядом, хотя при других обстоятельствах непременно на «полуовоща» обиделся бы. Тем временем настоятель и Толик подхватили меня под руки и отволокли к знакомому стулу, на который и усадили. Руки и ноги, правда, на сей раз не связали – оставили свободными. А вот торс плотно примотали к спинке стула старым пожарным рукавом. Потом подтянули и поставили прямо передо мной стол с переносным прожектором и блестящим «Реаниматором».

– Благодарю, Анатолий, – сказал, тяжело отдуваясь, отец Аристарх. – Пойди теперь, тоже отдохни малость. Знаю ведь, что нынешней ночью тебе даже прикорнуть не довелось, а завтра денек нам тяжелый предстоит, ох, тяжелый…

– А этот как же? – выразительно мотнул бригадир головой в мою сторону.

– Не беспокойся, второй промашки я не допущу. Да и привязали мы с тобой его на совесть, как бы потом и отвязывать вдвоем не пришлось. Ступай, дружок, ступай, подремли хоть немного. Купол-то ведь поднимать ох как нелегко будет! А я пока времечко с гостем своим московским за неспешной беседой скоротаю. – Когда дверь за Толиком захлопнулась, он направил свет прожектора к потолку и проследил за ним долгим многозначительным взглядом. Я тоже попробовал запрокинуть голову, но тотчас услышал «ласковое»: – Не дергайся, а то еще шею свернешь ненароком, и тогда наша задумка прахом пойдет. А ты нужен нам живым и невредимым.

– И для чего же, интересно?

– Для благого дела, счастливчик, – осклабился хозяин монастыря. – Отчасти даже завидую тебе, поверь. Как-никак, первым испытаешь на себе действие и «Реаниматора», и эликсира бессмертия!

– С огромным удовольствием предоставлю столь почетную миссию вам, – недовольно буркнул я, одновременно пытаясь хоть немного ослабить давление шланга на грудь. – Тем более что ни в какие ваши приборы и препараты не верю. Уж если вы даже дозу химического газа не смогли для меня правильно рассчитать, то отчего же, простите за любопытство, в средневековом препарате такая уверенность? А как насчет генетики, анатомии, физических параметров человека, а? У всех людей, равно как и у животных, они ведь разные! Возьмите для примера хотя бы историю братьев Ниткиных. Про завидную молодость бывшего местного учителя вы мне сами в прошлый раз толковали, а вот про смерть брата его, тоже тем препаратом надышавшегося, почему-то умолчали. Так что не выйдет у вас ничего, не обольщайтесь! – Для убедительности я даже сотворил фигу и поводил ею перед глазами настоятеля.

– Не забывайся, охальник! – прикрикнул он на меня. – В Божьем храме находишься! – Потом добавил более миролюбиво: – А поменяться с тобой местами я не смог бы, даже если б захотел. Ибо Совет именно твою персону утвердил. К тому же любые потенциально опасные испытания у нас издавна принято проводить на лицах посторонних. Что же касается братьев Ниткиных, то у них ведь и такого вот устройства не было, – кивнул Красновский на «башню». – Как она тебе, кстати, впечатляет? По мне, так ее придумал настоящий гений! – зазвучали в его голосе восхищенные нотки. – Какое исполнение, какая точность подгонки деталей! И это несмотря на то, что они много лет пролежали в прудовой глине! А додуматься использовать в качестве источника энергии солнце?! И это, заметь, в Средние века!

– Так разве ж солнце сможет проникнуть в эту нору? – насмешливо подначил я его. – Взяли бы уж тогда для замены прожектор киловатта на три, что ли. Или у вас тут даже розеток нет?

– С прожектором опыт не удастся, – словно бы не заметил моей иронии настоятель. – Все должно быть проведено в полном соответствии с манускриптом. А раз там сказано, что именно лучи утреннего солнца должны упасть на серебряное блюдо, значит, так тому и быть!

– Так перстня-то у вас все равно нет, – не унимался я.

– Думаешь, ты один такой умник? – презрительно скривился собеседник. – Мы уже давно замену этому перстню нашли! Рисунок внимательно изучили и поняли, что камень перстня играет всего лишь второстепенную роль – роль своеобразной вспомогательной линзы, фокусирующей лучи точно по центру дна золотой трубочки. А трубку эту, кстати, твоему бывшему приятелю Кошелькову-младшему посчастливилось найти. Для замены же перстня мы загодя собрали целую кучу очков, луп и даже запчастей к микроскопу. Уж хоть одно-то стеклышко, да подойдет для нашей затеи!

– А утреннему солнцу тоже замену нашли?

– Придумали, как выйти из положения, не волнуйся. Законы физики тоже знаем, не дураки. Манускрипт, правда, советует проводить процедуру обретения вечной молодости в конической палатке на вершине холма, ибо там удобнее развернуть прибор к восходящему солнцу. Мы же пошли на небольшую хитрость: решили просто купол утром… снять! Крыша все равно давно уже ремонта требовала, вот мои мастера за четыре дня и перекроили ее – посадили на шарниры. А к внутренней обрешетке прикрутили для верности еще и два больших зеркала. И точку их фокусировки рассчитали: солнечные лучи сосредоточатся именно здесь, – гордо ткнул отец Аристарх в «Реаниматора». – Так что с солнцем у нас проблем не будет, не переживай.

– А что должно произойти, когда система сработает? – простодушно поинтересовался я.

– Переведенный специалистами текст древней книги гласит, – приосанился Красновский, вообразив себя, видимо, университетским лектором, – что солнечный луч, отразившись от серебряного блюда, взметнется к основанию расположенного над блюдом перстня, а потом сфокусируется на нижнем конце золотой трубки. Далее, соответственно, произойдет нагрев находящейся внутри трубки субстанции. Оболочка контейнера начнет расширяться и в конце концов лопнет, выпустив в воздух свое содержимое. И человек, который его вдохнет, обретет вожделенное бессмертие. В манускрипте, правда, об этом сказано излишне витиевато, по-восточному, но смысл примерно таков.

– И что, подопытный человек должен находиться рядом с этой позолоченной трубкой до тех пор, пока из нее вся гадость не выпарится?

– Совершенно верно. Только насчет «позолоченной» ты не прав: трубочка сия из чистого золота изготовлена!

– Советую для начала подвергнуть содержимое трубки тщательному химическому анализу, – сделал я еще одну попытку уклониться от подозрительной процедуры. – А то ведь оно испарится, и вы потом не сможете формулу столь нужного вам средства восстановить.

– Ишь какой заботливый, – хитро прищурился настоятель. – Однако зря стараешься: на тебе мы испытаем лишь один из двух образцов, обнаруженных Владиславом в… Впрочем, слишком уж долгая у этого препарата история: боюсь, не успею до утра пересказать.

– А вы попробуйте, – ободрил я собеседника, – тезисами, так сказать. Все нескучно будет ночь коротать…

– И то верно, – охотно согласился он.

– Только на самое начало истории время не тратьте, – упредил я его следующую фразу, – оно мне в общих чертах уже известно. Примерно до того момента, как Бен-Газир отбыл из Энска под конвоем стрельцов…

– Понятно. Ну тогда слушай… Итак, Салех, старший сын Бен-Газира, ждал возвращения отца несколько лет, хотя и сам в ту пору был уже в весьма преклонном возрасте. Бен-Газир в итоге вернулся, но кардинально переменившимся. Во всяком случае заявил, что заниматься лекарской деятельностью более не будет и сразу уединился в своей подземной лаборатории, где мы с тобой сейчас и находимся. Но вскоре город захватили польские войска, и их предводитель Лех Скоропадский – кстати, дальний предок того самого Павло Скоропадского, которого в 1918 году немцы объявили киевским гетманом, – очень скоро узнал и о восточном мудреце, и о его изобретении. Естественно, заинтересовался. Причем настолько, что даже повел себя на завоеванной территории не только мирно, но и как рачительный хозяин: восстановил разрушенное, запретил своим солдатам грабежи и насилие. А главное – приложил все силы, чтобы сдружиться с легендарным лекарем, благо сыскался и повод – застарелая болезнь желудка.

Однако, к большому его сожалению, отношения их так и не заладились: то ли по причине различия религиозных верований, то ли еще из-за чего. Словом, как ни пытался Скоропадский выведать тайну изобретения арабского лекаря, все его попытки оказывались тщетными. И тогда он принял поистине беспрецедентное решение: добровольно распустил свое войско! То есть объявил польским солдатам, что каждый из них вправе закончить службу и вернуться на родину. А Польша, к слову, была тогда гораздо больше и могуществегнее Московии: ее границы простирались от Балтики до причерноморских степей, от Бранденбурга до Смоленска…

Тем не менее немного шляхтичей воспользовались дарованной свободой – большинство из них остались в Энске вместе с бывшим предводителем. Не столько ради него, конечно, сколько в надежде рано или поздно завладеть препаратом Бен-Газира, о котором тоже давно прослышали. В итоге в городе образовалась, помимо арабской, еще и польская община. Годы шли, времена менялись, одно событие следовало за другим: церковный раскол, войны, восстания, революция, голод, эпидемии… И каждое из этих событий влияло на численность и благополучие общин по-своему: то одна подвергалась гонениям и уходила в подполье, то другая. Но в полном составе город ни разу ни одна из них не покинула: всегда хоть несколько человек, да оставались. И даже если не в самом городе, то в окрестностях непременно.

Наверное, надежда на обретение чудодейственного препарата, секрет которого после смерти Бен-Газира стал считаться утраченным, с годами должна была угаснуть. Ан нет! Хотя и разбросала судьба некоторых членов обеих общин от Португалии до Магадана, однако легенда жила и живет, передаваясь от поколения к поколению. У последователей гетмана Скоропадского процесс посвящения потомков в эту легенду перерос даже со временем в особый ритуал. Впрочем, ты и сам умудрился в последнем таком поучаствовать, – усмехнулся Красновский. – Однако не будем отвлекаться. В очередной раз препарат Бен-Газира дал о себе знать во время немецкой оккупации…

Глава 36. Рассказ о пропавшем коменданте

– Когда почти весь Энск был захвачен фашистами, – продолжил неспешное повествование настоятель, – генерал Пауль Обендорф назначил комендантом города некоего Алоиза Козински. Приказ об этом назначении до сих пор хранится в нашем краеведческом музее, но это так, к слову. Так вот Козински действовал поначалу в рамках непосредственных своих обязанностей: издавал указы о принудительном освобождении жилых помещений, сдаче крупного рогатого скота, запуске в работу мельницы и тому подобные. Однако вскоре переключился исключительно на монастырь и его окрестности, даже резиденцию свою туда перенес.

Сразу вслед за его переездом в монастырских башнях расквартировалась венгерская саперная рота, приступившая по приказу Козински к масштабным раскопкам. Полонское землячество, естественно, всполошилось, резонно заподозрив, что немцу известно об их сокровенной тайне. Подозрения еще более усилились, когда выяснилось, что «немец» отлично говорит по-польски. А уж когда тот, выпив однажды лишку, проговорился, что приходится двоюродным племянником правившему в Киеве во времена Первой мировой войны украинскому гетману, поляков и вовсе охватила паника. Оно и понятно: кому ж хочется, чтобы легендарную реликвию, бдительно охраняемую на протяжении столетий, немцы вдруг нашли и вывезли в Германию?!

Но вскоре из штаба южной группы войск коменданту пришел приказ отыскать на территории монастыря баллоны с крайне необходимым рейху взрывчатым реагентом. В приложенной к приказу ориентировке говорилось, в частности, что баллоны могут быть спрятаны в монастырских подземельях, и настоятельно рекомендовалось при обнаружении оных выставить подле них круглосуточный караул вплоть до прибытия специальной команды из Ростова-на-Дону. Узнав об этом от привлеченных к вывозу выкопанной земли местных жителей, поляки несколько успокоились.

Козински и впрямь вынужден был перебросить на поиски пресловутых баллонов бóльшую часть саперов, которые, по совету все тех же местных жителей, принялись копать траншею у южной стороны трапезной. В те же самые дни в небе над окрестностями Энска были замечены парашютисты, и капитан Алоиз Козински всерьез обеспокоился: их появление грозило либо скорыми крупными диверсиями, либо масштабными налетами партизан. Тогда, вспомнив, что лучшая оборона – нападение, он решил нанести удар первым, тем более что накануне саперы и в самом деле докопались до сводчатого каменного купола какого-то подземного сооружения. Посчитав, что приказ штаба им почти уже выполнен, гауптман Козински отправил все имевшиеся в его распоряжении боевые силы в лесной массив близ Черногрудина.

Большую помощь в исполнении задуманного ему оказало неожиданное подкрепление. Направляясь к фронту, небольшая румынская часть с двумя бронетранспортерами и десятком грузовых машин сбилась из-за сильного снегопада с пути и крайне удачно вышла к посту немецкой охраны ровно за шесть часов до начала операции. Козински тотчас приказал забить трех коров, накормил союзников до отвала, и румынский командир не раздумывая дал согласие на участие в облаве. Помогла замыслу коменданта и погода: аккурат перед началом выдвижения карателей в Черногрудино внезапно усилившийся западный ветер принес обильную низовую пургу. Под прикрытием этой метели сводный отряд примерно из трехсот человек и смог приблизиться к пункту назначения совершенно незаметно.

Эффект внезапности однако испортили румыны: с целью пополнения запасов пропитания они принялись громить сельские дома и хлева, беспорядочно паля по обезумевшим от страха курам и поросятам. Офицеры, правда, быстро призвали их к порядку, но передовое партизанское охранение, базировавшееся в пастушьей будке на опушке леса, уже встрепенулось и отправило гонцов в располагавшийся в полутора километрах лагерь. Там быстро все поняли и спешно собрались в путь, благо лошади были запряжены заранее: тот самый комиссар Лукавец, прибывший в отряд накануне, еще вечером предыдущего дня принял решение передислоцироваться двумястами километрами севернее.

– А мне кажется, – встрял я, устав от слишком затянувшегося собственного молчания, – что партизанского отряда как такового не существовало. По моим сведениям, в черногрудинских лесах скрывалась группа мирных гражданских беженцев. Допускаю, конечно, что имелась среди них и пара-тройка военных, но в массе своей они воевать не умели. И подозреваю, что первыми обнаружили их отнюдь не немцы, а наши же парашютисты-энкаведешники, заброшенные в Энск с целью организации диверсий в тылу врага и снабженные для этого определенным запасом трофейного оружия и взрывчатки. А поскольку я нашел их оружие в непромокаемых прорезиненных мешках и с хорошо сохранившейся смазкой, они, видимо, даже распаковать его не успели…

– Похвальная осведомленность, – улыбнулся в бороду Красновский, – однако подкреплена одними лишь догадками. На самом деле парашютисты прибыли в город с иной целью. Да-да, им, как и Алоизу Козински, было поручено разыскать секретные баллоны с химическим газом! При благоприятном стечении обстоятельств надлежало вывезти эти баллоны из Энска тотчас после предполагаемого скорого отступления немцев, а в случае возникновения опасности – взорвать на месте вместе с оккупантами.

– Почему же не догадались сделать это до того, как немцы город заняли?

– Трудно теперь сказать. Может, и собирались, да накладка какая-нибудь вышла. Сам ведь знаешь, какие дела в стране до войны творились: людей по малейшему подозрению прямо на улицах хватали и на допросы с пристрастием, то бишь с пытками, волокли. Вот и зависли в Энске почти полтонны газов до сегодняшних дней…

– А откуда вы, интересно, столь досконально о событиях тех лет знаете? У меня, признаться, создалось даже впечатление, что вы сами в сорок втором здесь воевали.

– Шутить изволишь? – нарочито серьезно погрозил мне пальцем Красновский. – Да нет, батенька, все гораздо проще. Дед мой той парашютной группой командовал, чтоб ты знал! – (Я тотчас вспомнил прочитанную еще в Москве короткую интернет-заметку об уроженце города Энска – Герое Советского Союза Виталии Михайловиче Красновском, и подумал: «Вот так сюрприз!».) – Ему даже года через полтора, уже после выписки из госпиталя, вручили за ту операцию Звезду Героя! – гордо добавил настоятель.

– За что?! – поразился я. – Баллоны-то ведь их группа так и не вывезла!

– Ну так они ведь и немцам не достались! – парировал собеседник. – Вот и получается, что задание правительства группа выполнила.

– А что, ваш предок причастен к затоплению баллонов в пруду? Тогда почему же их не извлекли со дна сразу после войны, например?

– Не перебивай, если историю до конца услышать хочешь! – повысил голос Роман Данилович. – Ситуация тогда в окрестностях Черногрудина сложилась печальная. В результате проведенной комендантом Энска облавы партизанский отряд и примкнувшая к нему парашютная группа были рассеяны либо уничтожены практически без оказания сопротивления со стороны последних. Более того, четырех парашютистов, в том числе моего деда, немцам удалось взять в плен. На следующий день их должны были отправить на допрос к офицерам СД, но окрыленный успехом Алоиз Козински решил допросить задержанных лично. Так уж получилось, что первым к нему привели именно моего деда. Допрос продолжался всю ночь, причем после первых же десяти минут общения с пленником комендант почему-то выгнал переводчика, даже не объяснив тому причины. А утром, вместо того чтобы отправить пленных в надлежащее ведомство, Козински распорядился доставить их под усиленным конвоем в монастырь и запереть в башне, известной ныне под названием «Копилка».

Далее комендант повел себя еще удивительнее и непонятнее. Для начала категорически запретил кому бы то ни было приближаться к тюрьме-Копилке, взяв «заботы» по обеспечению узников всем необходимым на себя: сам стал носить им в судках и еду, и даже редкий по тем временам кофе. Потом в срочном порядке свернул все землекопные работы и отправил венгров с румынами на фронт. Практически устранившись от выполнения комендантских обязанностей, Козински начал проводить бóльшую часть времени с пленниками. А поскольку обстановка в городе осложнилась массовым прибытием грузовиков с ранеными, он переложил все связанные с ними заботы на плечи своего заместителя – обер-лейтенанта Иоганна Шункеля. И вдруг в один из дней Козински непостижимым образом… исчез.

Первым забил тревогу Шункель, прибывший в резиденцию начальника по какому-то вопросу, но не обнаруживший коменданта в его кабинете. Один из дежуривших у Копилки часовых доложил, что тот провел всю ночь у заключенных. На стук однако никто не отвечал, и тогда не на шутку всполошившийся Шункель приказал запертые изнутри двери взорвать, поскольку вскрыть их другими способами оказалось невозможно. Когда дым от взрыва рассеялся, внутрь запустили поисковую команду, но та вскоре вернулась ни с чем: все три надземных этажа башни были, по словам членов команды, совершенно безлюдны. Тогда обер-лейтенант, прихватив нескольких солдат с фонарями, полез в пролом сам: решил обследовать подвальные помещения Копилки. Довольно скоро они обнаружили на полу первого этажа каменную прямоугольную плиту и, простучав ее, поняли, что под ней находится пустота, возможно, подвал.

Поднять плиту штыками от карабинов не удалось, и на помощь вновь призвали саперов. Следы того взрыва до сих пор, кстати, сохранились и на полу, и на потолке Копилки. Когда образовавшийся пролом в полу расчистили, Шункель спустился вниз по круто уходившей вниз лестнице и оказался в маленькой комнатушке – как он потом выразился, в «мышиной келье», – где с трудом могли разместиться не более двух человек. Однако поскольку пол «кельи» был усеян множеством следов от явно армейских сапог и к тому же оставленных совсем недавно, обер-лейтенант догадался, что беглецы ушли именно этим путем. Оставалось понять, каким образом им удалось ускользнуть и отсюда.

Разгадку головоломки Шункелю подсказал спустившийся вслед за ним солдат: указав на одну из боковых плит с круглым отверстием в центре, сказал, что точно таким же запором снабжена дверь на мельнице его отца. По совету солдата заместитель коменданта приказал найти на территории монастыря инструмент, который можно было бы использовать в качестве рычага, – лом или обломок дюймовой трубы. Пока подчиненные выполняли задание, из-за реки донеслась канонада «сталинского органа». Так немцы называли наши «катюши», – пояснил настоятель. – Их угрожающе нараставший грохот как бы подстегнул Шункеля и его подчиненных, и довольно скоро они добрались до скрытого за боковой плитой узкого лаза.

Мрак внутри царил непроглядный, луч фонаря бил не более чем на три метра, а время и проблема размещения в городе раненых неумолимо поджимали. Поэтому обер-лейтенант был вынужден вернуться в Энск, препоручив поиск коменданта и пленников одному из своих унтер-фельдфебелей. Не дождавшись донесения от последнего до самого вечера, в сопровождении двух мордоворотов из службы полевой жандармерии он вновь отправился в монастырь, но едва их машина достигла ведущего к воротам моста, как навстречу из темноты выпрыгнул невесть где пропадавший весь день Алоиз Козински. Вид у коменданта был плачевный: голова без фуражки, шинель перепачкана глиной, походка петляющая, взгляд как у душевнобольного человека…

Конечно же, полицейские тотчас препроводили капитана в автомобиль, и, к удивлению Шункеля, по салону лимузина распространился вдруг странный цветочный запах, от которого начало двоиться в глазах. Обер-лейтенант спешно распахнул дверь, повернулся к безвольно обмякшему на заднем сиденье начальнику и спросил, где тот пропадал. Комендант отвечал вяло и почему-то по-польски. Тогда Шункель, дабы привести его в чувство, влил ему в рот почти полфляги коньяка. Спиртное подействовало непредсказуемо странно: Козински обвел подчиненных ничего не понимающим взглядом, а потом, словно бы вспомнив что-то важное, выскочил из автомобиля и как ошпаренный помчался к монастырским воротам. Заместитель и полицейские бросились, разумеется, за ним, однако тот на ходу приказал им, уже по-немецки, остаться у ворот и никого из монастыря не выпускать.

Больше капитана Алоиза Козински никто не видел. Ни живым, ни мертвым. Шункель и его спутники посменно наблюдали за воротами всю ночь, а утром, услышав звук прогремевшего за стенами взрыва, бросились на территорию монастыря и присоединились к высыпавшим на улицу прочим обитателям комендантской резиденции. Было еще темно, но полная луна светила ярко, и в ее свете все разглядели вскоре цепочку следов, тянувшуюся от главного собора к низкому кирпичному зданию у колокольни, а от того – к пруду. Осторожно двинулись вдоль этой цепочки. На ледяной поверхности пруда увидели три неровно, явно в спешке вырубленные полыньи, но решили, что те оставлены жившими здесь недавно венграми, которые регулярно набирали из пруда воду для лошадей. Вернулись обратно, к приземистому зданию возле колокольни. И застыли как вкопанные: сквозь чуть приоткрытую дверь изливался странный, светившийся в темноте зеленоватый туман.

Первым от вида необычного зрелища пришел в себя обер-лейтенант: приказал солдатам надеть на всякий случай противогазы и прочесать здание от чердака до подвала. Сам же, забыв о мерах предосторожности, заглянул внутрь без противогаза. Почувствовал легкое першение в горле, но значения этому не придал: просунулся дальше. Легкомысленное «любопытство» закончилась для Иоганна Шункеля падением на обледеневшие ступени крыльца с полным отключением сознания. Очнулся он лишь двое суток спустя, причем от русской речи. Открыв глаза, увидел перед собой человека в папахе со звездой и, наверное, мысленно попрощался с жизнью.

Однако вместо расстрела человек в папахе, оказавшийся подполковником Михаилом Петровичем Гореевым, приказал отвести его в… баню. Там, в жарко натопленном помещении, бывшего заместителя коменданта с истинно азиатской изощренностью отстегали вымоченными в кипятке вениками, время от времени обливая холодной водой. Как ни странно, после подобной «экзекуции» Шункель почувствовал себя бодрым, здоровым и полным сил.

Гореев был непревзойденным мастером выбивания показаний из «языков», но в случае с неожиданно обнаруженными разведкой 144-го стрелкового полка на территории монастыря парализованными немцами решил положиться на интуицию и прибегнуть к другой тактике. И не ошибся, что наглядно продемонстрировал пример с немецким офицером Шункелем.

За время войны подполковник насмотрелся фрицев всякими: живыми и мертвыми, ранеными и здоровыми, контужеными и обмороженными, агрессивными и мертвецки пьяными. Но когда увидел распластавшуюся на снегу возле одного из монастырских строений полуживую компанию, образовавшую к тому же своими телами пятиконечную звезду, весьма сему факту подивился. Первой мелькнула мысль, что немцев кто-то отравил, а потом уже перенес сюда и уложил «звездой». Но зачем?! Загоревшись желанием непременно в столь необычном происшествии разобраться, Гореев приказал поместить пленников в развернутый в Энске полевой госпиталь, а когда очухаются – подвергнуть каждого обязательной санобработке посредством русской бани. Потому-то, собственно, обер-лейтенант Шункель, первым очнувшийся от каталептического сна, и был отправлен на принудительный сеанс «экзорцизма».

Когда тяжело отдувавшегося после непривычной процедуры Иоганна побрили, переодели в чистое белье и усадили за роскошно (по военным меркам) накрытый стол, подполковник продолжил процесс его «обработки». Присоединившись к «гостю», поинтересовался сперва на довольно сносном немецком самочувствием, потом вдоволь «наугощал» чуть разведенным спиртом и лишь после этого приступил к беседе «по душам». Вопросы для начала он задавал самые невинные, и собеседник, разморенный баней, заплетающимся языком подробно поведал и о родительском доме в Силезии, и о сослуживцах, и обо всех русских городах, в которых за время войны побывал. Однако когда Гореев перешел к вопросам о монастыре, Алоиз без тени фальши и лукавства стал лишь удивленно пожимать плечами да недоуменно разводить руками. Подполковник понял, что собеседник ничего не помнит, но не особо огорчился: впереди ведь его ждал допрос других «очевидцев» странного происшествия.

Однако впереди его вновь ждало разочарование: все остальные поочередно очнувшиеся и допрошенные пленники не помнили не только своего пребывания в монастыре, но и… друг друга! Тогда Гореев учинил следственный эксперимент: лично отвез их всех на монастырскую территорию. Увы, немцы с неподдельным интересом пялились и на ворота, и на храм Николая-чудотворца, и на то невзрачное строение, возле которого их нашли, но – не более того. Слегка оживились, лишь когда приблизились в сопровождении бойцов роты НКВД к стоящему неподалеку от трапезной колодцу. Не сговариваясь, подследственные подошли к каменному срубу и свесили головы вниз, точно желая увидеть свои отражения в тускло мерцавшем внизу водном зеркале.

Когда «экскурсия» была закончена, Гореев приказал подчиненным обследовать дно колодца. «Улов» оказался невелик: два помятых ведра, медный кувшинчик с остатками позолоты, моток колючей проволоки да почти сгнивший обод от тележного колеса. Проявив инициативу, солдаты на всякий случай прочесали прилегавшую к колодцу в радиусе тридцати метров территорию и в итоге присовокупили к колодезным находкам несколько противогазов, обойм с патронами и жестяных банок из-под сардин, а также стальной баллон, похожий на громадную электролампу.

Вместе с капитаном Абросимовым, ведавшим в разведке оперативной работой, подполковник приступил к осмотру сваленного в одной из келий найденного хлама, причем Абросимов, как бывший музейный работник, сразу же заинтересовался позолоченным кувшинчиком, а Гореев, понятное дело, стальным баллоном. Видимо, последний случайно нарушил герметизацию запорного клапана, ибо Абросимов услышал вскоре звук падения человеческого тела. Оглянувшись, увидел начальника лежавшим навзничь. Далее, как водится в подобных случаях, вызвал дежурного фельдшера, послал дневального в госпиталь за врачами… Но хотя кутерьма продолжалась до самого утра, привести Гореева в сознание так и не удалось.

А наутро изменилась ситуация на фронте: советские войска двинулись наконец на запад. Поэтому пленных немцев в срочном порядке переправили в какое-то закрытое лечебное учреждение в Подольске, а Гореева – в Ташкент, в один из эвакуированных туда из Москвы ведущих медицинских институтов. История же эта не забылась благодаря бывшему капитану Николаю Павловичу Абросимову: спустя два с половиной года, уволившись из армии по ранению, он вернулся в Энск. Вернулся, по его словам, ради того самого древнего кувшинчика, который он предусмотрительно спрятал в городе в укромном месте. Именно Абросимов, кстати, и основал в Энске краеведческий музей, коим все жители теперь несказанно гордятся. Сам я, начиная со школьных лет, слышал эту историю не менее пяти раз. Только вот даже не подозревал, что буду ее когда-нибудь кому-нибудь пересказывать…

Глава 37. Нежданное спасение и новые мытарства

В подвале стало заметно светлее, и Красновский, бросив озабоченный взгляд на потолок, умолк. Потом нагнулся, покопался в недрах стоявшей у его ног сумки и извлек из нее сверкнувшую гранеными поверхностями компактную видеокамеру.

– Отчет для Совета надо составить, да и для истории хочу сохранить, – подмигнул он мне почти по-свойски. Затем установил камеру на столе напротив меня и, удовлетворенно крякнув, нажал кнопку пуска.

А отраженный от верхних зеркал свет уже резво струился по стене вниз, и казалось, вот-вот достигнет зловеще поблескивавшего «Реаниматора». Следовало срочно определиться: отдать перстенек настоятелю задарма или выторговать себе хоть какое-то послабление. Желания омолодиться у меня не было, да и в эффективность действия препарата я, признаться, не верил: слишком уж долгий «срок хранения» на его долю выпал – запросто мог и «испортиться». А вот потенциального взрыва золотой «сигары» – и, как следствие, пожара! – опасался всерьез. «Черт бы побрал всех этих безумных химиков, древних и современных! – чертыхнулся я мысленно. – Одни неприятности от их изобретений! Эх, привязать бы сейчас Бен-Газира или Габера к моему стулу – вот бы я над ними покуражился!..» Под напором обуявшей меня злости я не удержался и стукнул кулаком по подлокотнику.

– Не дергайся, бесполезно! – посоветовал мне уже двинувшийся к выходу настоятель. – Примерно через часик мы придем, полюбуемся на тебя…

– Стойте! Я готов отдать вам перстень! – сделал я попытку перевести руль фортуны с направления «в ад» на направление «в рай». И добавил без особой надежды: – Может, хоть тогда ваш агрегат сработает нормально, и вам не удастся меня угробить.

– Если перстень далеко отсюда, никто за ним не поедет – времени не осталось, – процедил в ответ Красновский, но все же остановился.

– Он у меня с собой. За подкладкой куртки.

– Точно? – недоверчиво прищурился Роман Данилович.

– Точно, точно. В кармане, видно, дырка образовалась, вот он за подкладку и завалился. Только сами ищите – я связан.

Красновский приблизился, зашел мне за спину, выдернул, напряженно сопя, зажатую дощечкой куртку и бесцеремонно начал шарить по карманам. Спустя минуту издал довольный рык и метнулся к столу. Перевернув перстень камнем вниз, ловко установил его прямо под золотой «сигарой», после чего, даже не взглянув на меня, торопливо покинул подземелье. Хлопнула дверь, погас прожектор. Впрочем, в последнем нужды уже не было: полоска отраженного утреннего света спустилась еще ниже. Наверное, не очень кстати, но мне вдруг вспомнилась однажды подсмотренная на улице сценка.

…Стоя на автобусной остановке, я наблюдал за работой дорожных рабочих, прокладывавших траншею для электрического кабеля (огромная катушка с ним громоздилась неподалеку). Четыре человека трудились без особого напряга, как бы вразвалочку, а вот пятый, совсем еще молодой парнишка, вкалывал на совесть. Был, видно, в бригаде новичком, потому и старался заработать авторитет. В какой-то момент парень решил выбраться из траншеи, но на влажной после недавнего дождя земле неловко поскользнулся и зарылся носом прямо в грязь. Коллеги дружно над ним посмеялись, а потом плотный усатый мужчина (видимо, бригадир) назидательно произнес:

– Запомни, сынок, на всю жизнь: если мышь-землеройка будет копать слишком глубоко, она рискует из собственной ямы никогда не выбраться.

«Вот я и уподобился глупой землеройке, – с грустью подумал я. – Докопался, называется… А в жизни ведь все закономерно, все подчиняется тем или иным законам. Есть законы Кеплера, Ньютона, а есть вот, оказывается, и закон землеройки. Прав все-таки был тот бригадир, когда учил: усердствуй, пацан, но с оглядкой на последствия!»

От невеселых мыслей меня отвлек скрип дверных петель. Я повернул голову на звук и от изумления чуть не вскрикнул. В подвал скользнула… Настя Кошелькова!

– Нет желания поменяться местом со мной? – спросила она, приблизившись.

– Ты… ты как сюда попала?! – растерянно прошептал я. – Уходи, здесь опасно! Видишь, камера на столе стоит? Все на пленку записывается!

– Камера – это ерунда, – стрелой метнулась девушка к столу, походя щекотнув мою щеку волосами.

Только тут я обратил внимание на ее явно взвинченное состояние: глаза неестественно расширены, лицо бледное, рыжие волосы всклокочены как у горгоны Медузы. Она меж тем небрежно сдвинула камеру в сторону, бухнулась зачем-то перед «Реаниматором» на колени и, обхватив круглую столешницу руками, уставилась на торчавшую в центре агрегата золотую трубку, истерично шепча:

– Быстрее! Ну быстрее же!..

– Так ты процедуре омолаживания себя подвергнуть решила? – догадался я. И не сдержал искреннего удивления: – Но зачем?! Тебе ведь еще и двадцати нет!

Обернувшись, Анастасия посмотрела на меня как на полного кретина.

– Ты, Саш, вроде уже взрослый мужик, а в элементарных вещах не рубишь! – воскликнула она запальчиво. – Да сохранить молодость – это ж мечта любой нормальной девушки! Иначе что меня ждет лет в шестьдесят? Дряхлое прозябание и букет старческих болезней? А я этого не хочу! Не хочу, слышишь?!

«Похоже, ее уже не переубедить», – озадаченно подумал я, но все-таки предпринял еще одну попытку:

– Настя, меня здесь, если ты не заметила, насильно держат! Даже вон к стулу привязали, чтоб не сбежал. Не догадываешься, почему? Да потому что эксперимент этот очень опасен!

– Не верю, не верю, не верю! – заталдычила девушка как заведенная. – У меня все получится, получится!..

– Хорошо, успокойся, все у тебя получится, – подыграл я ей как маленькой девочке. И попробовал вызвать жалость к себе: – Помоги только, пожалуйста, мне избавиться от проклятых пут – все тело уже затекло! А потом и я тебе помогу, чем смогу…

Анастасия, увы, на мою просьбу никак не отреагировала: самозабвенно вскинула лицо кверху, откуда с минуты на минуту должен был хлынуть поток солнечного света. «Что же делать? – лихорадочно размышлял я. – Если Настю вразумить не получается, тогда надо собственным спасением озаботиться. Ведь этот прожженный махинатор Красновский, бесстыдно прикрывающийся церковной рясой, и впрямь может насильно заточить меня в своем монастыре на несколько лет. А тут стены звуконепроницаемые – хоть обкричись потом». От подобной перспективы я не на шутку очканул, но зато пришло и спасительное озарение: я решил прибегнуть к примитивной хитрости.

– Сосредоточься и выслушай меня, детка, – по возможности жестко произнес я, и прозвучавшая в голосе сталь действительно заставила девушку оглянуться и воззриться на меня со вниманием. – Доза содержащегося в золотой трубке вещества рассчитана только на одного человека! Сама посуди: если врач пропишет тебе принимать по две таблетки за раз, а ты станешь ограничиваться одной, то выздоровления будешь ждать очень долго. Именно поэтому, кстати, настоятель и его компания меня и покинули. Ради чистоты эксперимента, так сказать. Ибо из одной козлиной шкуры десять шапок, как известно, не сошьешь…

Взгляд Анастасии прямо на глазах обрел некоторую осмысленность. Еще секунда, и она нервно забежала за спинку моего стула и начала, тяжело сопя и едва не всхлипывая от напряжения, освобождать меня от пут. Увы, для распутывания узлов, сотворенных крепкими руками профессионалов, дамских силенок было явно недостаточно, а время «икс» катастрофически приближалось. И тут, по счастью, я вспомнил о припрятанной в прошлый раз сабле.

– Отбой, Настя! – громко скомандовал я. – Вручную тебе с этим шлангом не справиться. Иди к двери, найди в углу справа от косяка саблю и тащи ее сюда. Только будь осторожней, не поранься ненароком!.. – К моей радости, поиск оружия не затянулся, и когда девушка вернулась с крепко зажатым в руках клинком, я принялся руководить собственным спасением: – Аккуратно вставь лезвие между спинкой стула и пожарным рукавом. Вставила? Молодчина! Теперь начинай плавно водить им вверх-вниз. Да-да, именно так, все правильно. Не торопись, две-три минуты у нас с тобой еще есть… Умница! – вскричал я, почувствовав полное избавление от утомивших оков.

Рывком вскочил и подался вперед, намереваясь первым делом отнять у чересчур возбужденной девицы опасное оружие, но… Переоценил свои скромные после долгой обездвиженности силы и грохнулся на пол, попутно задев стол и умудрившись рассечь лоб. Тогда Анастасия, по-прежнему, видимо, считая меня конкурентом, отшвырнула саблю в сторону и, ухватившись обеими руками за воротник моей куртки, волоком потащила меня к дверям. Я же одной рукой успел зацепить эфес клинка, а второй старался ей по мере сил помогать.

Мы уже практически достигли выхода, когда освещенность подвала вдруг возросла втрое, если не впятеро. Машинально оглянувшись, я увидел, что на стол и установленный на нем агрегат излился вертикальный столб солнечного света и «Реаниматор» словно бы заполыхал огнем. Настя, тоже обернувшаяся и увидевшая эту картину, отчаянно вскрикнула и, отпустив мой воротник, опрометью бросилась к еще, наверно, не остывшему после меня стулу. «Не до жиру, быть бы живу», – молнией пронеслась в моей голове мысль, и я, вспомнив навыки далекого голопузого детства, преодолел последние два метра до двери на четвереньках, после чего облегченно вывалился по другую ее сторону.

Оказавшись в коридоре и переведя дух, я потом некоторое время двигался вперед, ориентируясь на свет, бивший из подвала мне в спину. Однако вскоре раздался страшный грохот, от которого буквально содрогнулись стены, и тотчас все окружавшее меня пространство погрузилось в непроницаемый мрак. Дождавшись наступления полной тишины, я принял решение двигаться дальше, ощупывая дорогу перед собой шпагой. А поскольку левая рука действовала почему-то лучше правой, стал простукивать только стену слева от себя, и таким образом путь по темному подземному лабиринту принял ярко выраженный «левый уклон». Нетрудно догадаться, что очень скоро я вообще перестал соображать, где нахожусь, и, как следствие, впал в угрюмое отчаяние. Когда же окончательно выбился из сил, не придумал ничего лучшего, как забиться в какую-то нишу и замереть, всецело положившись на волю случая.

Видимо, я задремал, ибо спустя какое-то время очнулся от внутреннего толчка. Поднес часы к глазам, на ощупь нашел и нажал кнопку подсветки циферблата: без двадцати двенадцать. Это меня удивило: вроде бы совсем недавно встретил рассвет, и вдруг уже полдень? Но поскольку тело повиновалось мне теперь значительно лучше, понял, что действительно отдыхал несколько часов кряду.

В том, что меня до сих пор не нашли, увидел несомненный плюс. Хотя, возможно, после повторного бегства и безусловного срыва ответственного испытания я попросту стал никому не нужен. А может, Красновский приказал законопатить все выходы из подземелья, чтобы наказать меня гарантированным летальным исходом? Последняя мысль придала мне мужества, и я не только выполз из укрытия, но и, выпрямившись во весь рост, гордо расправил плечи. Колени, правда, предательски подрагивали, сердце колотилось явно невпопад, но я тем не менее вновь настырно двинулся вперед.

Безрезультатно проблуждав примерно с полчаса, я наконец понял, что хожу «по кругу», ибо уже три-четыре раза зацепился левой штаниной за торчавшую из стены проволоку, причем на одной и той же высоте – где-то сантиметрах в десяти ниже колена. «А чего ты хотел, – спросил я себя, – если все время держался только левой стороны? – И сам же себе ответил: – Хочешь выбраться из этого чертова лабиринта, попробуй теперь идти только вправо». Так я и сделал.

В относительной правильности очередной своей гениальной идеи я удостоверился буквально через пару минут, когда споткнулся о ранее не встречавшиеся на пути доски и едва не сломал себе шею. Однако поскольку те же самые доски мне более не попадались, я догадался, что смог выбраться в другой коридор. Удвоив осторожность, пошел вдоль него, тыча саблей теперь уже в разные стороны, и довольно скоро лезвие уткнулось во что-то деревянное. Ощупал преграду, попробовал толкнуть. Деревянный забор из почему-то горизонтально прибитых штакетин стоял незыблемо.

Дабы собраться с мыслями, я присел, опершись на него спиной, и от нечего делать проинспектировал карманы куртки. Нашел пару старых магазинных чеков, несколько мятых денежных купюр вперемешку с монетами, расческу, носовой платок и две размочаленные с древесных концов спички, используемые мною при необходимости в качестве зубочисток. Автоматически вспомнился нехитрый армейский способ добывания огня, и я вновь воодушевился. Чтобы зажечь спичку без коробка, мне требовалось стекло, поэтому я немедленно приступил к его поискам, благо на протяжении всего моего путешествия по монастырским подземельям оно хрустело под ногами постоянно. Опустившись на четвереньки, стал осторожно ощупывать пол и вскоре наткнулся на осколок размером в добрых две ладони. Я положил стекло на колени и почистил его рукавом. Потом просунул между зубьями расчески самую мятую и потому самую мягкую купюру, зажал расческу в зубах, чиркнул пару раз спичечной головкой сперва по собственным волосам, а затем – по стеклу.

«Шур-р-р», – вспыхнул огненный шарик, начавший стремительно пожирать остов спасительной спички. Я торопливо поднес хилый огонек к загодя заготовленной расческе и спустя мгновение имел в руках нещадно чадившую «свечку». Окружавший меня мрак нехотя отступил, но, увы, недалеко. Расческа меж тем уменьшалась прямо на глазах, однако подобный исход я мудро предусмотрел. Поэтому не мешкая поднес допотопный источник огня к припасенной во время поисков стекла кучке щепок и в итоге стал обладателем миниатюрного пещерного костра. Он, конечно, светил намного веселее расчески, только вот прихватить его с собой я, к сожалению, не мог. Зато, тупо взглянув на преграду в виде дощатого забора, «родил» очередную гениальную идею.

Не теряя времени, расщепил с помощью сабли пару досок, настругал несколько лучин, связал их в пучок носовым платком и получил в распоряжение почти настоящий факел. С ним и шагнул воинственно к пресловутому препятствию. На сей раз тщательно – уже не на ощупь! – обследовал не только горизонтальные штакетины, но и кирпичную кладку по обе стороны от них. Практически сразу заметил различие: если «правые» кирпичи были уложены чуть криво и имели клеймо в виде равностороннего треугольника, то «левые» лежали ровно, впритык друг к другу, и их боковые грани украшали округлые вензеля.

«Похоже, правые кирпичи кто-то уже выбивал тут до меня, – ревниво подумал я, ибо доселе мнил себя первопроходцем. – А потом кто-то второй приказал стену восстановить, но аналогичных кирпичей на его беду под рукой не оказалось. Однако тогда напрашивается вопрос: кому и зачем понадобилось вновь замуровывать этот лаз?…» Как назло, мой единственный источник света начал вдруг скоропостижно гаснуть, и я вынужден был от своих размышлений отвлечься. Пал на колени, сунул в еле уже чадивший костерок спешно выдернутые из карманов последние купюры (да простят меня руководители Госбанка!), и вдруг заметил, что дым от огня не поднимается к потолку, а отклоняется влево.

– Тяга! – не сдержал я радостного восклицания. – Есть тяга!!!

Сомнений быть не могло: расположенный за деревянной стеной проход сообщался с атмосферой. Значит, нужно пробиться к нему во что бы то ни стало! Я предпринял очередной лобовой натиск, то есть навалился на преграду всем телом, но та лишь чуть скрипнула. Тогда я перешел к атаке на правую кирпичную кладку: постучал по верхнему кирпичу эфесом, потом ковырнул узкую полоску связующего раствора острием. Облегченно вздохнул: раствор оказался не цементом, а чем-то вроде глины. Обмотав середину клинка носовым платком, я принялся энергично выскребать этот засохший раствор из зазоров между кирпичами. На борьбу с двухметровой бутафорской колонной у меня ушло больше часа, зато я получил наконец возможность просунуться в образовавшийся проем.

Увы, впереди тоже царил непроглядный мрак. Тогда я скрутил освободившимся платком несколько длинных щепок, запалил их от своего ставшего ненужным костра и, вскинув примитивный факел над головой, решительно шагнул в неизвестность. Новый коридор оказался более узким, нежели предыдущие, и стены имел уже не кирпичные, а сложенные из грубо отесанных светло-серых камней. Опасаясь в любую минуту лишиться спасительного света, я ускорил шаг и довольно быстро понял, что иду почему-то не вверх, а как бы под гору. Изрядно данному факту подивился, но спустя еще шагов сорок загадка благополучно разрешилась: я вышел к небольшому, диаметром не более полутора метров колодцу, построенному, судя по всему, в незапамятные времена и получавшему подпитку из протекавшей где-то поблизости реки. Только этим объяснялись и нисходящий наклон подземного туннеля, и слабый свет, пробивающийся из дыры в двух метрах ниже каменного колодезного бордюра.

Перегнувшись через край, я различил, что подводящий воду канал имеет прямоугольную форму, причем высота его несколько больше, нежели ширина. Зная, что расстояние между моими оттопыренным большим пальцем и мизинцем составляет ровно двадцать сантиметров (пользовался такой «линейкой» неоднократно), я измерил толщину ближайшего ко мне каменного блока. Затем произвел в уме нехитрые расчеты и быстро выяснил, что высота отверстия канала равна примерно шестидесяти пяти сантиметрам. Собственные габариты мне тоже были известны, так что я успокоился: пролезу! Усевшись на каменный бордюр, я приготовился прыгнуть вниз, но вспомнил вдруг о железном штыре, торчавшем из дна аналогичного колодца у монастырского пруда, и задумался.

С учетом того, что скобы-ступеньки на внутренних стенках здесь отсутствовали, перспектива вырисовывалась мрачная: обратно точно не выбраться! Значит, если не удастся проникнуть через водоток к реке, останется только захлебнуться и утонуть. «Ну и кто тебя, дурака, заставлял ехать в этот проклятый Энск? – запричитал я мысленно. – Сидел бы себе дома, ездил бы по воскресеньям к Михаилу на пиво с сушками… Нет ведь, понесло идиота невесть куда и зачем! Вот и не жалуйся теперь!..» Отругав себя подобным образом, я вернулся к размышлениям о дальнейших действиях. Вариантов у меня, к сожалению, было всего два: либо очертя голову прыгать в колодец ради поисков призрачной реки, либо возвращаться обратно и искать другой выход из подземного лабиринта. Рассчитывать на оставшуюся в единственном экземпляре спичку не приходилось, темнота пугала, и я… прыгнул.

Глубина воды в колодце оказалась больше моего роста, и чтобы удержаться на плаву, пришлось немного побарахтаться. Потом каким-то чудом мне удалось зацепиться за осклизлый край прямоугольной протоки, и я без лишних раздумий в нее втиснулся. Дно вымощенной камнем трубы было покрыто толстым слоем противно скользкого ила, и, извиваясь в нем подобно змее, я призвал на помощь шпагу: стал отталкиваться ею, упираясь острием в малейшие неровности в камне. Однако примерно на полпути к мерцавшему впереди манящему светлому пятну толщина илового слоя увеличилась, чрезвычайно затруднив движение. Проклятый ил накрепко склеил меня с одеждой, и я уже едва мог шевелиться.

Вскоре мое пребывание в трубе и вовсе превратилось в сущую пытку: передвигаясь исключительно ползком, я вынужден был неестественно выворачивать шею, чтобы держать голову над мерзкой грязью. В противном же случае немедленно начинал захлебываться, и от перспективы бездарной кончины в этой гнусной щели меня тотчас охватывал безумный мандраж. И все-таки, скрежеща зубами от злости и напряжения, я продолжал рваться к свету…

Глава 38. Переправа, переправа, берег левый, берег правый

Момент, когда я выполз наконец на свет божий, в памяти отчего-то не отложился. Помню только, что дополз до ближайшей кочки, крепко обнял ее и мгновенно уснул. Пробудившись, добрел до журчавшей рядом реки, вгляделся в свое отражение. Увидел облепленное грязью чучело с окровавленным лицом. Брюки с ремнем и одна кроссовка остались похороненными в толще ила в подземной трубе, зато шпага осталась при мне. Видок, словом, был еще тот! Не хотел бы я с собой таким встретиться…

Искупавшись, выбрался на берег и вновь впал в состояние гнетущего отчаяния. Нет, не о таком завершении поездки в Энск я мечтал, ох не о таком! Как появиться перед людьми без порток? Как вообще выбраться из города? В голове роились вопросы один горше другого, но ответа ни на один из них я не находил. Так прошло минут двадцать или тридцать. Точнее сказать стало теперь невозможно, ибо часы мои тоже нахлебались воды, и я с горечью приплюсовал их к разряду потерь. Солнце меж тем клонилось к закату, и требовалось как можно скорее принять хоть какое-то разумное решение.

Усилием воли настроив соображалку на рабочий лад, я подумал: «Поскольку появление на улицах Энска чревато для меня очередными неприятностями, придется от этой затеи отказаться. Самое главное сейчас – добраться до Лисовок, то бишь до телефона, одежды и денег. Значит, нужно придумать, как переправиться на другой берег. Пеший переход через мост отпадает: я без штанов. До пристани отсюда не очень далеко, но денег на аренду катера у меня нет. К тому же Красновский запросто мог послать к пристани своих людей для моей поимки. Итак, остается только один способ: перебраться через реку вплавь. Однажды я его уже опробовал, авось и в этот раз сдюжу».

Подобрав с земли верную шпагу, я зашагал, припадая на босую ногу, вдоль береговой линии. Шел, пока не достиг устья того самого ручья, который переходил вброд в начале своего пребывания в Энске. Оглядевшись, заметил в прибрежных кустах выброшенную кем-то большую пластиковую канистру. Неожиданно вспомнилось детство: купание в деревенском пруду и игра с мальчишками в самодельные – из бутылок с водой – стрелялки. Тотчас созрела мысль и относительно использования канистры в качестве вспомогательного плавсредства. В конце концов канистра – штука куда более надежная и крепкая, нежели полиэтиленовый пакет, с которым я когда-то преодолевал местную реку.

Канистра оказалась вымазана какой-то черной дрянью, но меня это не смутило: главное, она была целой и, если б не отсутствие пробки, почти герметичной. Впрочем, проблем с ее закупоркой тоже не возникло, ибо опрятностью, как известно, берега наших рек не страдают. Чтобы стать счастливым обладателем пакета из-под кефира, мотка алюминиевой проволоки и нескольких пластиковых бутылок от минералки и пива, мне даже по кустам рыскать не пришлось: все валялось прямо под ногами. Часть бутылок я решил приспособить потом под футболку для обеспечения себе лучшей плавучести, а две – с той же целью прикрепить обрывком электрического провода к рукояти шпаги. Расставаться с не единожды выручавшим меня оружием категорически не хотелось.

Пускаться в путь немедленно я не отважился: решил дождаться момента, когда солнце повиснет над верхушками деревьев. Прикинул, что в таком случае успею достичь противоположного берега до наступления сумерек, тогда как моим возможным преследователям придется действовать уже в темноте. А чтобы занять себя чем-то в оставшееся свободное время, надумал наведаться к давно интересовавшей меня пирамидальной постройке, прятавшейся в лесочке за монастырем. Видимо, я все-таки принадлежал к тем неисправимым авантюристам, которые, покажи им даже не монету, а всего лишь ее оттиск на песке, полезут за ней хоть в пекло.

Поскольку с теперешнего моего места пробираться к цели сквозь заросли ежевики и колючую проволоку не требовалось, я бодро затрусил к роще, ориентируясь на крышу угловой монастырской башни. Обогнул по пути гору камней, миновал джунгли из гигантских лопухов и вышел вскоре к вожделенному строению. Вид его поразил меня своей несхожестью с описанием Федора Богдановича: коническая крыша съехала набок, труба была разворочена точно взрывом. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что рядом никого нет, я подкрался ближе, обошел приземистую башенку по периметру и… понял, что она венчает именно тот подвал, из которого мне дважды удалось сбежать!

Разгадал и задумку настоятеля: подпилить стропила крыши и приделать к некоторым из них трубчатые шарниры, чтобы в любой момент можно было не только сдвинуть шатровую конструкцию в сторону, но и поставить ее вертикально. Проще говоря, создать нечто вроде старинной пивной кружки с откидывающейся крышкой. Поднимать же эту «крышку» надлежало стоявшей неподалеку лебедке: она должна была натянуть трос, перекинутый через сук близ растущего дерева. «Не зря говорят, что все гениальное – просто!» – подумал я с некоторым даже уважением к Красновскому. Одна беда: не предусмотрел он, что древесный сук – изрядно, видимо, «подпиленный» елозившим взад-вперед тросом еще во время испытаний, – в самый решающий момент не выдержит нагрузки и… банально обломится. А вслед за этим грохнется обратно и крыша, разворотив попутно кирпичную трубу.

В принципе, можно было разворачиваться и уходить, но неистребимое любопытство влекло заглянуть в образованный съехавшей с шарниров крышей проем, чтобы, так сказать, «полюбоваться» местом своего недавнего заточения с высоты. На вершину башенки я забрался по тому самому обломившемуся суку дерева. Осторожно свесил голову вниз. Темно, ничего не разобрать! И не столько из-за высоты – пол подземной лаборатории отстоял от меня, полагаю, не более чем на десять метров, – сколько из-за бившего прямо в глаза низкого солнца. Однако в подвальном мраке явно что-то происходило: я отчетливо слышал хруст трескавшегося под чьей-то тяжелой обувью стекла. Голосов при этом не раздавалось, и я пришел к выводу, что внизу бродит кто-то один. Осмелев, решил всунуть голову в проем еще ниже, но вдруг крайне неудачно стукнулся макушкой о ребро перекошенной крыши.

Подавить болезненный стон мне удалось, а вот равновесие я удержал с трудом. Зато, пока потирал больное место, приметил разметавшиеся вокруг осколки зеркал, которые, наверное, были прикреплены к потолочным балкам с целью улучшения освещения «Реаниматора». Разом забыв о боли, я подобрал самый крупный осколок и сфокусировал его над проемом в крыше так, чтобы лучи отражались ровно вниз. Когда солнечный зайчик достиг подвального пола, россыпи стеклянных кристаллов ответили ему сотнями ярких вспышек, осветивших темное доселе пространство. Теперь я хорошо разглядел и знакомую печь, и ставший почти родным стул с высокой спинкой, и опрокинутый круглый стол… Увидел, правда, и изменения: довольно большую лужу крови и множество кровавых следов, пересекавших комнату в разных направлениях. От мысли, что кровь может принадлежать Анастасии, мне едва не стало дурно, но в этот момент снизу раздался сиплый бас:

– Наверху кто-то есть!

Поняв, что мой «пункт наблюдения» рассекречен, я торопливо его покинул и резво припустил обратно. Добравшись до ручья, задерживаться на берегу не стал. Быстро затолкал две 1,5-литровые пластиковые бутылки под одежду, еще две прикрутил к шпаге заранее припасенным проводом и, не забыв прихватить канистру, бросился в воду. Пока не выбрался на стремнину, активно молотил по воде ногами, когда же течение подхватило меня как попавшего в струю пластмассового утенка, расслабился и даже бросил прощальный взгляд на постепенно удалявшиеся монастырские стены. Не увидев ни на них, ни поблизости ни единой живой души, облегченно вздохнул: раз Красновский погони за мной не организовал, значит, мытарства мои закончились.

На всякий случай обозрел ближайшие окрестности еще раз. Ничего подозрительного. Пара рыбаков со спиннингами да пожилая женщина, полощущая на мостках белье. И только вдалеке, почти на середине реки мой озабоченный собственной безопасностью взгляд различил черную, словно бы инородную на волнах точку. Спустя некоторое время я повторил свой маневр с обзором: «точка» значительно увеличилась в размерах. «Похоже, это один из катеров с пристани, – подумал я, приглядевшись. – Странно только, что он направляется не к берегу, а идет вдоль реки. И явно никуда не торопится. Кого-то поджидает? Уж не меня ли, случаем?»

Пережитые страсти еще не отпустили меня окончательно, поэтому в голову вновь полезли нехорошие мысли. Чтобы добраться до берега раньше неторопливо ползущей по водной глади речной посудины, мне следовало поднажать, однако к тому времени я уже успел основательно вымотаться. Если б не канистра-поплавок, давно бы, наверно, кормил на дне местных рыбешек. С другой стороны, назрела необходимость с ней расстаться, ибо в противном случае мне пришлось бы барахтаться в воде до ночи. А нужно еще было преодолеть срединный участок реки, который я резонно считал самым неудобным, ибо именно там наблюдалось наиболее быстрое течение. Поэтому, решительно отбросив канистру в сторону, я зажал, подобно пиратам из голливудских фильмов, шпагу в зубах и начал совершать размашистые гребки руками.

Скорость передвижения в воде действительно увеличилась, однако бездумное подражание кинематографу едва не вышло мне боком. Наверное, киношные корсары сжимают в зубах кинжалы исключительно пластиковые, поскольку удерживать во рту настоящее оружие оказалось делом крайне непростым и опасным: мокрая и довольно тяжелая стальная полоса норовила выскользнуть из зубов буквально при каждом гребке. И ладно бы она просто ушла потом на дно, а то ведь еще и физиономию грозила распороть от уха до уха! Возможно, в конце концов я поступил бы со шпагой так же, как с канистрой, но тут, по счастью, ноги коснулись спасительной отмели.

Казалось, двигатель катера стучит уже прямо за спиной, поэтому я опрометью метнулся в заросли порыжевшего от жары камыша. Переведя дух, осторожно высунулся, взглянул на речную гладь и… мысленно обозвал себя «идиотом». На палубе судна вальяжно отдыхали четверо: двое парней расправлялись за столиком под тентом с бутылкой вина, одна легко одетая девица фотографировала скупо освещенные закатным солнцем башни монастыря, а вторая – беззаботно кормила чаек, бросая им в воду хлебные крошки. Катерок меж тем неспешно пыхтел мимо, и никто из четверых не удостаивал моего укрытия даже взглядом.

Уже не таясь, я вышел из камышей на берег и постучал себя по лбу: «И для чего, спрашивается, ты, болван, торопился, ежесекундно рискуя если не утонуть, то оттяпать себе полголовы?». Тут дверь рубки неожиданно отворилась, и на палубу вышел… Митяня. Хитро воззрившись на меня и догадавшись, что я его узнал, он довольно осклабился и даже небрежно вскинул руку, словно приветствуя. Я же тупо смотрел вслед ему и удалявшемуся вверх по реке катеру, пока оба не скрылись из виду. Когда вышел из состояния оцепенения, почувствовал себя автомобильной покрышкой, из которой выпустили воздух. Лоб запоздало оросился испариной, зато окружающий мир вдруг весело закачался, словно я с похмелья и натощак осушил целый стакан водки. Когда несколько отвыкшие от земной тверди и потому не очень послушные ноги отнесли меня от реки на безопасное с моей точки зрения расстояние, я завалился под первый же куст и блаженно отключился.

Очнулся от холода, ибо стояла уже глубокая ночь. Подчинившись инстинкту, повелевавшему как можно скорее добраться до человеческого жилья, потащился по каким-то буеракам к мерцавшему далеко впереди уличному фонарю. Свои интеллектуальные способности на тот момент я оценил бы, пожалуй, уровнем способностей дошкольника, однако шпагу из рук не выпускал – держался за нее как за мамину юбку. Видимо, долгий голод, химическое отравление и крайнее переутомление сделали меня похожим на сомнамбулу, ибо шел я неуверенно и изрядно пошатываясь. В итоге в какой-то момент споткнулся и пребольно ударился о землю. Решил почему-то, что угодил в волчий капкан, и дико заорал. Причем не столько даже от боли, сколько от страха.

Неожиданно кто-то, явно большой и сильный, приблизился ко мне, крепко ухватил за шиворот и куда-то поволок, недовольно ворча:

– Не дергайся, пьянь несчастная, а то брошу на улице подыхать…

– Я не пьянь, – обиженно проскулил я, трепыхаясь по кочкам бумажным кулем, – просто… обстоятельства… так… сложились…

– Трезвый человек не станет по ночам без штанов шастать! – отрезал незнакомец.

– Мне в Лисовки надо… Вся одежда моя там осталась, – робко попробовал я вернуть себе авторитет.

– Не дури! – раздалось в ответ. – До Лисовок без малого три километра топать, а тебя ишь вон как колотит! Опять где-нибудь свалишься, забулдыга проклятый!..

Возразить я не успел, ибо сильные руки уже втолкнули меня в какое-то помещение, похожее на заброшенный курятник, и дверь гулко захлопнулась снаружи. Отыскав на ощупь пригодную для лежания поверхность, я покорно на ней прикорнул.

Глава 39. Целительная купель

Я полз по раскаленному песку пустыни под невыносимо палящим солнцем, но преследовал меня почему-то серый таежный волк. Очень хотелось пить. Впереди маячили голубые бассейны, прозрачные фонтаны, утяжеленные молочными кокосами пальмы, истекавшие соком березы, однако приблизиться к ним никак не удавалось – они лишь все более удалялись. Жажда чередовалась со страхом, страх – с жаждой. Наверное, волк тоже страдал от жажды: слишком уж тяжело дышал. Но не сдавался – продолжал ползти по пятам. Ему, конечно, было, легче: наверняка ведь чувствовал, что скоро сможет напиться моей крови… Да и страх мой наверняка его подстегивает… Так и есть, он меня настиг! И собирается начать с моего уха!.. «А-а-а!» – завопил я и… проснулся.

В горле полыхал пожар, правую ушную раковину обжигало чье-то горячее дыхание. Я осторожно скосил глаза: рядом нетерпеливо переминался с ноги на ногу огромный… волк. Волосы мои зашевелись от ужаса, и я снова зажмурился. Когда осознал, что волчье сопение носит вполне мирный характер, снова расцепил веки. Сквозь щели дощатых стен сумрачного помещения пробивался блеклый свет, и постепенно я догадался, что нахожусь в каком-то сарае, а «волк» – всего лишь большой домашний пёс.

– Ну что, ушастый, – с трудом шевельнул я пересохшими губами, – обиделся, что я занял твою подстилку? Сейчас освобожу, не волнуйся…

Собака отступила, не позволив мне к ней прикоснуться, но и агрессии, к счастью, не проявила. Я прислушался к своему состоянию: голова горела, горло жгло, в груди клокотал раскаленный утюг. С трудом оторвавшись от дерюжки, на которой очнулся, по-собачьи подполз к дощатой стене и стал ломиться прямо сквозь нее в поисках выхода: казалось, еще секунда – и я запылаю жарким костром вместе с этим сараем и ни в чем не повинной псиной. Позади вдруг хлопнула дверь, и раздался мужской голос:

– Ну и чего ни свет ни заря колотишься?

– На воздух!.. Сгорим сейчас… – пролепетал я в ответ и начал судорожно стаскивать с себя остатки одежды.

– Э-э, брат, да у тебя жар, – озабоченно произнес мужчина, присев возле меня на корточки и потрогав мой лоб. – Ну да потерпи, сейчас остужу…

«Добрый доктор Айболит» помог мне встать, потом взвалил себе на спину и куда-то потащил. Крупный гравий под его уверенной поступью шуршал успокаивающе, сбоку промелькнули тускло светившиеся оконные проемы жилого дома, и я невольно расслабился. Потом ощутил босой ногой деревянные ступеньки и, по-прежнему поддерживаемый спасителем, побрел по ним вниз по длинному бревенчатому коридору. Наконец впереди показался узкий лаз, за которым слышался ласкающий слух плеск вожделенной воды. Собрав остатки сил, я рванул на звук: откинув прикрывавшую лаз толстую дерюгу, скользнул в него и скатился по наклонному пандусу прямо в прохладные водные объятия.

К моему удивлению, вода вокруг меня не закипела. Напротив, довольно скоро я испытал даже что-то вроде озноба. Но покидать уютную влажную берлогу все равно не хотел: так и сидел, погрузившись в воду до подбородка и наслаждаясь медленно обтекавшим меня потоком. Потом вспыхнул свет, и скрипнули доски стоявшей рядом скамьи, на которую присел мой нечаянный спаситель.

– Ну что, Александр, не узнаете меня? – спросил он. – И даже пса моего не признали?

Я поднял на собеседника глаза: лицо вроде бы действительно знакомое. Имя же, хоть убей, не припоминалось. Наконец из глубин воспаленной памяти всплыли смутные образы: крутой глинистый берег, прикрученные цепями к столбам лодки, девочка с серьезным лицом, большая рыже-серая собака…

– Вспомнил! – улыбнулся я собеседнику. – Вы – Ростислав! И, видимо, именно в этой купели свою дочку лечите. Угадал?

– Угадали, – кивнул старый знакомец, тоже приветливо улыбнувшись в ответ. – Вода здесь целебная, и вам поможет.

– Да я, признаться, в чудеса не верю…

– И напрасно, Александр. Верьте, и все будет хорошо. В прошлом году я в этой купели даже двух наркоманов исцелил. Современная безмозглая семейная парочка здесь заблудилась. Хорошо еще, что я вовремя на них наткнулся, а то так и загнулись бы от ломки. Три дня они потом полоскались тут как нутрии. Зато совершенно новыми людьми уехали, теперь уж колоться точно не будут. Так что сидите, Александр, лечитесь. Часика через три приду вас проведать.

– А корочку хлеба прямо сейчас не принесете? – жалобно попросил я. – Давно не ел ничего, проголодался…

– Раз аппетит просыпается, значит, уже на поправку идете, – довольно хмыкнул Ростислав. – Однако есть сейчас нельзя ни в коем случае! Вместо еды принимайте воду из источника: вот, я тут целый тазик для вас приготовил, – он придвинул к бортику таз с водой и плавающим в ней алюминиевым ковшиком. – Как только в желудке засосет, хлебните водички, и враз полегчает. Если вдруг в сон потянет, засуньте руки вон в те колодки и спите спокойно – не утонете. А ежели по-маленькому захотите – не стесняйтесь, дуйте прямо под себя: течение здесь хотя и слабое, но все-таки есть.

После ухода Ростислава я осушил сразу два ковша якобы целебной воды, всунул руки в специально прорубленные в деревянных стенках купели отверстия и погрузился в дрему. Окружавшая меня вода постепенно согрелась, блаженному расслаблению ничто уже более не мешало, и сладостная истома заполнила вскоре каждую клеточку моего измученного организма. В итоге, то просыпаясь от несколько непривычной позы, то вновь засыпая, я не только полностью освоился в «целительной купели» Ростислава, но и стал испытывать от процедуры безусловное удовольствие. А когда состояние сонливости ушло, ощутил даже, к своему удивлению, непривычную легкость, если не воздушность, во всем теле. Недавний жар словно бы по каплям вытек из меня и растворился в воде. Частичная слабость, правда, сохранилась, но она меня уже не пугала.

Хлопнула наружная дверь, и в помещение – одновременно с солнечным светом – ворвался жизнерадостный голос хозяина:

– Как вы, Александр? Живы-здравы?

– Как огурчик, – неожиданно бодро откликнулся я. – Только вот не уверен, что смогу выбраться из этой лохани самостоятельно.

– Это не беда, я помогу.

Ростислав подхватил меня подмышки, выудил из воды как распухшего от комбикорма карася и довел до двери. Таким же буксировочным тандемом мы вывалились потом на улицу, где наше короткое путешествие временно завершилось: Ростислав усадил меня на низкую завалинку и помог принять вертикальное положение.

– Спасибо, – поблагодарил его я.

– Сердце не жмет? – заботливо поинтересовался он. – Если мутит, лучше прилечь.

– Нет-нет, с мотором все в порядке, – демонстративно постучал я себя по грудной клетке. – Да мне и рассиживаться-то, по правде говоря, некогда: пора в Лисовки выбираться. Только пожевать бы чего-нибудь перед дорогой…

– А не вас ли, случаем, монастырские ищут? – спросил неожиданно мой случайный лекарь. – Утром приходили, интересовались…

– Чего хотели?

– Спрашивали, не видел ли я на хуторе чужаков.

– А вы что ответили?

– Сказал, что накануне вечером видел бродившего по берегу полураздетого мужика, а вот куда он потом отправился – и ведать, мол, не ведаю.

– Поверили?

– Не знаю, однако больше допытываться не стали – к соседнему дому с расспросами пошли. Я, Александр, привычки совать нос в чужие дела не имею, но предостеречь на всякий случай хочу: больно уж мрачны они были! Так что если по вашу душу приходили, трудновато вам в Лисовки попасть будет. Дорога-то ведь у нас только одна, да к тому же со всех сторон как на ладони просматривается.

– А если лесом?

– Лесом можно, но чтоб не заблудиться, его хорошо знать нужно. А вы – человек не местный. Тут ведь слева от дороги чаща непроходимая, а справа ежевичные кусты так разрослись, что без мачете вам сквозь них не прорубиться…

Упоминание о мачете вмиг напомнило мне о посеянной где-то шпаге. Беспрепятственно довезти ее до Москвы я вряд ли смог бы, а вот в качестве предмета для обмена на что-нибудь необходимое она вполне сгодиласьбы. Ростислав меж тем пригласил меня в избу, и спустя каких-то пять минут я уже восседал за обеденным столом, пожирая голодными глазами тарелку с хлебом и расписное блюдце с вареными яйцами. Однако, дабы не показаться невежливым, усилием воли перевел взгляд на расположившуюся напротив дочку хозяина. Сидя на высоком стульчике, она… весело болтала ногами! Заметив мой удивленный взгляд, девчушка – уже не бледная, как в первую нашу встречу, а румяная и загорелая, – задорно тряхнула кудряшками и похвасталась:

– А я уже сама по двору передвигаюсь! Правда, папка меня пока на всякий случай за руку держит, но скоро, думаю, отпустит. А потом я ему и по хозяйству помогать буду!

– Охотно верю, – наградил я девочку поощрительной улыбкой.

В этот момент Ростислав поставил на стол кастрюлю и, вооружившись половником, налил всем по щедрой порции молочной лапши. Подобным блюдом меня не потчевали уже лет пятнадцать, но привередничать я не стал. Напротив, в мгновение ока уничтожив полную тарелку белесой массы и не разобрав ни вкуса, ни запаха, столь же скороспело расправился и с двумя добавочными порциями. Кофе в этом доме не водился, поэтому завершать трапезу пришлось чаем с ванильными сухарями. Вдоволь нахлебавшись горячего напитка с добавлением мёда и свежей мяты, я поблагодарил хозяина за гостеприимство:

– Большое спасибо вам, Ростислав, за приют и угощение. Силой я налился почти богатырской! В действенности вашего водолечения убедился, так сказать, на собственной шкуре. Не знаю даже, чем вас отблагодарить…

– Вы про деньги, что ли? – поморщился спаситель. – Да не берите в голову! Вода у нас бесплатная, пища домашняя… Сейчас попробую и с одежонкой помочь. Моим старым военным обмундированием, надеюсь, не побрезгуете? Теперешний-то мой гардероб великоват вам, боюсь, будет, а в молодости я чуток пощуплее был. Вот с тех пор армейская форма и болтается в шкафу без дела.

Капризничать в моем положении было глупо, поэтому я охотно натянул чуть помятые гимнастерку с бриджами, линялую панаму и стоптанные сандалии. Посмотревшись в зеркало, мысленно сравнил себя с отставшим от отряда партизаном и подумал: «Итак, две из трех жизненно важных проблем успешно разрешились: и здоровье удалось восстановить, и приличной экипировкой обзавестись. Остается утрясти сущую мелочь: добраться до Лисовок живым и невредимым. Но поскольку кому-то явно не терпится встретиться со мной снова, время, потребное для достижения этой цели, может растянуться от сорока-пятидесяти минут до нескольких часов. Ну да ладно, лишь бы не до нескольких суток!..»

– Ну как обновки? – вырос за спиной Ростислав.

– В тему! – шутливо козырнул я ему. И добавил уже серьезнее: – Век вашей доброты не забуду. Только подскажите еще, пожалуйста, как мне незаметно прошмыгнуть в Лисовки.

– Катер с переправы отпадает?

– Категорически. Во-первых, все деньги вместе со штанами пропали, а во-вторых… – замялся я в поисках описания второй причины.

– Не объясняйте, я догадываюсь, – пришел на выручку Ростислав. – Но поскольку дорога хорошо просматривается, а в лесу вы непременно заблудитесь, остается только один вариант – река. Отправляться вплавь в одиночку рискованно: вы еще не полностью здоровье восстановили. Право, даже не знаю, чем вам помочь… Есть у меня, конечно, байдарка – сам смастерил! – но и ею рисковать не хочется. Поймите меня правильно, Александр: я без нее в хозяйстве как без рук…

– Да я не в обиде, – успокоил я его. – К тому же к Лисовкам против течения грести надо, а я больше ста метров вряд ли протяну…

– Тут вы, простите, ошибаетесь! – заговорило в хозяине самолюбие аборигена. – Я давно уже подметил: у самой кромки камыша наблюдается полоса очень слабого противотока! Остановил однажды свою байдарку впритык к зарослям, забросил удочку… В общем, все как обычно. И вдруг обратил внимание, что леску сносит не вниз по течению, а вверх!..

– Старинная шпага в качестве залога под вашу байдарку подойдет? – тотчас сориентировался я в ситуации.

– Не понял… – изумленно вытаращился на меня Ростислав.

– Помогите мне найти оружие, которое я потерял вчерашней ночью, и в случае, если я не смогу вдруг вернуть вам вашу лодку, вы в любом антикварном магазине сможете выручить за него сумму, достаточную для покупки яхты. И даже сверху вам с дочкой останется! – Заметив во взгляде собеседника недоверие, я продолжил: – Шпага действительно очень ценная. Возможно, индийской или даже арабской работы, причем ручной. Клинок выполнен в виде извивающейся змеи…

– Показывайте, где вас вчера носило, – выдохнул Ростислав и направился к двери.

…После недолгих поисков я выдернул из зарослей придорожной крапивы влажную от росы саблю и гордо протянул ее спутнику:

– Вот она, моя палочка-выручалочка! Готовы принять в обмен на свое судно?

– Из монастыря спер, как пить дать из монастыря! – восторженно прошептал Ростислав, принимая оружие и от избытка чувств переходя на «ты». – Такие вещи на улице не валяются, я такие только в музее в детстве видел!.. – Любовно протерев стальное лезвие рукавом, добавил: – Готов, Александр! Забирай байдарку хоть сейчас! Надеюсь, без проблем на ней до Лисовок доберешься.

– Постараюсь, – крепко пожал я ему на прощание руку. – В юношестве сплавлялся по таким бурным рекам, что ваша им не чета…

Патриотизм в Ростиславе на сей раз не взыграл, и он любезно проводил меня до своего плавсредства, склеенного, как я быстро определил, из трехслойной фанеры и обтянутого снаружи дешевой прорезиненной клеенкой. Вид байдарка имела неказистый и, что и говорить, не стоила даже десятой доли моего залога. Однако были у нее и неоспоримые достоинства: низкий желто-коричневый корпус, совершенно неразличимый на фоне увядающего камыша, и необычайная легкость – при необходимости я смог бы быстро вытолкнуть ее на берег даже в одиночку.

– Покачайся чуток на месте, пообвыкни, – посоветовал Ростислав, когда я уселся на покрытое поролоном сиденье и вооружился двухлопастным веслом.

Испытания прошли успешно: лодка подчинялась мне беспрекословно. Решив в гостеприимном Чудове более не задерживаться, я приятельски помахал своему спасителю и двинулся по протоке к большой воде. Скрывшись от взгляда провожатого, бдительно осмотрел прилегавшие к моему маршруту окрестности. Ничего подозрительного не заметил, но, наученный горьким опытом, на всякий случай принял дополнительные меры безопасности: «украсил» камышом и байдарку, и себя. Это ведь только в молодежной компании – для красного словца! – «фаталистом» можно назваться, а мудрую народную поговорку «Береженого Бог бережет» никто еще не отменял…

Росшие на окраине Лисовок три мощные березы я заметил издалека. И планка моего настроения сразу взметнулась до заоблачных высот.

Глава 40. Последний заплыв

Увы, грезы о скорой встрече с дружной семьей Ниткиных растаяли столь же быстро, как и нахлынули: метрах в пятидесяти прямо по курсу в воду бултыхнулся с берега какой-то предмет. Разбираться, кому он принадлежит и с какой целью сброшен, я не стал: спешно причалил, врезавшись вглубь камышовых зарослей. Схоронил в них байдарку, а сам медленно выбрался на берег, стараясь не шелестеть сильно увядшей к концу лета травой. Перевел дух, осторожно высунулся из прибрежных кустов, огляделся. Слева все было чисто, а вот справа заметил поднимавшиеся над травяным пологом струйки табачного дыма. Пришлось взять левее и преодолеть небольшую полянку по-пластунски. Крадучись миновав древний как мир амбар, спрыгнул в заваленный мусором придорожный кювет и затаился.

Передо мной расстилалось открытое всем ветрам – а значит и чужим глазам – пространство. И если подручные Красновского все еще не оставили надежды выследить меня, то лучшего места для обзора подходов к дому Ниткиных нельзя было и придумать. Рисковать не хотелось, поэтому я решил дождаться какой-нибудь оказии. Вот мимо просеменила пожилая женщина с козой на поводке… Нет, в качестве прикрытия обе не годятся. Вот пронеслись мальчишки на велосипедах… Мне за ними не угнаться. Вот пролетела легковушка, оставив после себя плотный шлейф рыжеватой пыли… Стоп! Пыль – замечательное прикрытие. Значит, нужно ждать следующей машины.

Терпение мое было вознаграждено с лихвой: вскоре со стороны леса вырулил мощный «Кировец», волокущий за собой на тросе здоровенную бетонную трубу. Пылищу он, конечно же, поднял невообразимую, зато благодаря этому я смог спокойно пересечь дорогу. Не теряя времени, прытко перемахнул через знакомый забор, свалился в неглубокую ямку и на всякий случай снова затаился, прикинувшись сухим деревом. Сердце тревожно колотилось, но вокруг царила умиротворяющая тишина. Убедившись, что кроме меня в яблоневом саду Ниткиных никого больше нет, короткими перебежками достиг мастерской и юркнул внутрь.

Дверь, ведущую из мастерской в дом, хозяева обычно не запирали, но на сей раз она почему-то была на замке, и это меня несколько озадачило. Конечно, оставался еще путь через главный вход, но я по-прежнему остерегался потенциальных наблюдателей. Поэтому ограничился легким стуком в небольшое окно, соединявшее мастерскую с кухней. Ответа не последовало. Постучал сильнее. На подоконнике с обратной стороны окна нарисовалась взъерошенная мордаха Котофея.

– Привет, дружок, – легко побарабанил я пальцами по окну и стянул с головы бесформенную панаму. – Не забыл меня?

Кот довольно облизнулся, наклонил голову и… ловко поддел лапой запиравший раму шпингалет. Мгновение – и он уже довольно урчал на моем плече. Благодарно потрепав умного котяру по загривку и опустив потом на верстак, я не без труда, но все же протиснулся в оконный проем. Прислушался. В доме было на удивление тихо, молчал даже обычно негромко тарахтящий холодильник. Догадавшись, что хозяева просто-напросто отсутствуют, я поднялся по лестнице в «свою» комнатку. Вся моя амуниция была на месте, так что сборы много времени не отняли. Я даже переодеваться не стал, решив отложить эту процедуру до благословенного поезда.

Вспомнив об оставленных Татьяне на хранение деньгах, откинул диванные подушки и обнаружил за ними бумажный сверток, украшенный кокетливым розовым бантиком. Невольно расплылся в улыбке и с грустью подумал: «Жаль, что приходится покидать гостеприимный дом в спешке, даже не попрощавшись с Татьяной и Федором Богдановичем». Решил непременно написать им пространное письмо из Москвы, а пока ограничился короткой запиской со словами благодарности и своим домашним адресом. К записке приложил три тысячи рублей за проживание, завернул их в ту же бумагу, перевязал той же розовой тесемкой и снова убрал под подушки: наверняка ведь Татьяна, заметив отсутствие моих вещей, туда сунется.

Деньги упаковал в полиэтиленовый пакет и засунул в рюкзак, а телефон с почти разряженным аккумулятором проверил сначала на предмет входящих звонков. Насчитал два от Михаила и один – от двоюродной сестры. Правила хорошего тона обязывали немедленно отзвониться и успокоить обоих – жив-здоров, мол, – однако и это занятие я решил отложить до лучших времен: сейчас следовало торопиться.

Приемлемых вариантов дальнейшего маршрута у меня было три: дойти до главного моста и поймать там попутку; двинуться в противоположную сторону и попытаться повторить маршрут, по которому в день приезда меня доставили сюда с вокзала на мотоцикле; предварительно посетить Чудово и вернуть байдарку Ростиславу. Прикинув и так и этак, я все-таки остановился на последнем варианте, хотя время прибытия на железнодорожный вокзал оттягивал сам себе таким образом на неопределенное время.

Почесав на прощание Котофея за ушком, я покинул дом Ниткиных тем же макаром, как и проник в него, а из самой деревни уходил чужими садами и огородами, сделав изрядный крюк. Выйдя на нужную мне дорогу с противоположного конца Лисовок, я немного успокоился: вряд ли меня здесь ждали. К тому же со стороны я наверняка выглядел либо туристом, либо возвращавшимся с военных сборов солдатиком: усталая походка, котомка за спиной, спортивная сумка в руке, солнцезащитная шляпа на бровях… Бдительности однако не потерял: глазел украдкой по сторонам. Впрочем, ничего подозрительного не наблюдалось. Под раскидистой ивой деревенские девчонки плели венки… На доисторическом велосипеде покатил куда-то дед с бидончиком… У поворота к реке грузовик стоит. Сломался, видимо, поскольку у заднего ската двое мужиков топчутся и на что-то попеременно пальцами друг другу указывают…

Поравнявшись с грузовиком, я, не сдержав любопытства, бросил косой взгляд на боковое окно кабины и обомлел: вплотную прижавшись к стеклу, на меня пристально смотрела… Настя! Торчащие из-под бинтовой повязки рыжие волосы, узкое бледное лицо… Сомнений быть не могло: это была она! В голове автоматной очередью пронеслось: «Почему она здесь? Глаза расширились, значит, узнала… Подойти и спросить, куда она дела мои деньги? Но вдруг ее спутники поджидают здесь именно меня и всего лишь прикидываются, что заняты ремонтом?! Нет уж, лучше не рисковать. Насчет денег письменно потом у ее братца осведомлюсь…»

Ноги сами собой задали жару и припустили вперед. За спиной слышались хлопки железных дверец и громкие мужские голоса, но я уже ломился сквозь кусты вниз по склону, молясь об одном: добраться до байдарки раньше, нежели меня настигнут возможные преследователи. К счастью, мои молитвы были небесами услышаны: лодку я отыскал моментально. На ходу забросив в нее свой багаж, я схватил весло и столкнул посудину в воду. Достигнув стремнины, позволил себе оглянуться, но, сколько ни вглядывался в неровную щетину прибрежных кустов, ни малейшего шевеления в них не заметил. И лишь когда почти уже приблизился к хутору Чудово и собрался причаливать, увидел над тянувшейся вдоль реки дорогой высокий и длинный шлейф пыли.

«Значит, решили следовать параллельно моему движению», – догадался я и пригорюнился: при наличии на хвосте моторизованных преследователей о визите к Ростиславу нечего было и думать. С расстройства я даже перестал грести, переложив нудную галерную работу на речное течение. Сам же, как обычно, предался осмыслению сложившейся ситуации: «Кажется, меня угораздило попасть в очередной переплет… Река для игр в прятки явно не годится: Красновский в любой момент может пустить на прочесывание фарватера быстроходные моторки. С другой стороны, оба берега для меня тоже закрыты: левый кишит кровожадными сектантами, а по правому организована автопогоня. Следовательно, не остается ничего другого, как только… поднажать».

Снова ухватившись за весло, я принялся яростно месить им воду, максимально ускоряя движение своего плавсредства. Вот позади остался хутор Чудово… Вот исчезли из поля зрения мрачные башни монастыря… Вот уплыла в небытие городская пристань… Когда же мускулы, переработав остатки адреналина в крови, запросили отдыха, я вновь занялся созерцанием окрестностей. Собственно, жизнь на реке текла так же, как вчера и как, наверно, год и десять лет тому назад: вдоль левого берега сновали утлые рыбацкие лодки, от правого отползал очередной паром. Других изменений – за исключением надвигавшихся с севера дождевых туч – я не заметил. Никто за мной более не гнался, никто ничем не угрожал.

Залюбовавшись зеленоватой от водорослей речной гладью, я неожиданно обратил внимание на скользившие по ней подобно маленьким островкам и кружившиеся в местах водоворотов скопления камышей, оторвавшихся от прибрежных кущ. Зрелище показалось мне занимательным, и я посетовал мысленно, что не замечал таких «островков» раньше. Это, видимо, как в лесу: пришел собирать грибы – не увидишь малину, нацелился на малину – не встретишь на пути ни одного гриба. «А я-то, глупец, веслом машу на всю округу, демаскирую сам себя, – пришло запоздалое сожаление. – А всего-то и надо было – уподобиться безобидному "островку" отмершей растительности и под ее видом незаметно ускользнуть отсюда».

Так я и поступил, предварительно определив для себя своеобразным Рубиконом главный городской мост: отчего-то казалось, что стоит мне только миновать его бетонные сваи, как все неприятности останутся позади. Какое-то время я действительно лежал, откинувшись на корму с подложенной под голову сумкой, и безучастно наблюдал за облаками, но неожиданно сбоку послышался звук моторной лодки. Накатившая волна тряхнула мою байдарку так сильно, что я едва не свергнулся за борт. И почти сразу противный ветер, доселе гонявший тучи далеко в вышине, размашисто хлестнул по воде и начал стремительно сносить меня к левому берегу.

Позабыв об осторожности, я снова взметнул веслом фонтан брызг, а пассажиры сбавившей ход моторки, обогнав меня метров на двести, дружно меж тем повернули головы в мою сторону. Поскольку оба наши судна несло одно и то же течение, дистанция между нами какое-то время оставалась неизменной, но вскоре двигатель моторки снова ожил. Я воспринял это как сигнал к действию и изо всех скопившихся за период недолгого отдыха сил погнал байдарку к не далекому уже мосту. К счастью, река, словно решив пособить мне напоследок, подхватила мой утлый челн мощным течением, усиливаемым порывами ветра, и понесла прямо к потемневшим от влаги мостовым опорам.

Мельком оглянувшись, я увидел, что моторка тоже изменила курс и следует в моем направлении. Сердце снова ушло в пятки: минута-две, и она меня нагонит! А впереди, как назло, вырос заросший невысоким кустарником кривобокий островок, на сей раз настоящий. Я уже начал проворачивать в голове варианты использования его в своих интересах, как вдруг увидел, что из-за островка – мне наперерез – выдвинулся еще и приличных размеров мотобот с густо дымившей старомодной трубой на корме. Ситуация осложнилась: удрать и от одного-то судна было крайне проблематично, а уж от двух… «Идиот! Надо было по суше уходить!» – обругал я себя задним числом, почувствовав, что с каждым гребком весло норовит выскочить из вспотевших от страха ладоней.

Неожиданно моторка, несколько сбавив ход, начала уклоняться влево, и сразу вслед за этим стоявший на палубе баркаса человек в милицейской форме гаркнул в раструб громкоговорителя:

– Водитель транспортного средства под номером АС-143, заглушите мотор и предъявите ваше удостоверение!

«Во менты дают, – усмехнулся я мысленно, – даже на реке не упускают случая штраф содрать!». Но одновременно и порадовался: значит, не по мою душу этот баркас сюда явился. Напротив, оказал мне хорошую услугу, ведь пока он будет заниматься моторкой, я успею обогнуть островок и скрыться из зоны видимости. Напоследок взглянул на недавних преследователей, и сердце болезненно сжалось: один из пассажиров моторки целился в меня из той самой трубы с набалдашником, которую последний раз я видел в руках Красновского. Самого выстрела я не услышал, зато увидел, как пуля, отскочив от поверхности воды, прошила навылет нос моей байдарки. Испугавшись, что второй раз человек с самопалом не промахнется, я – вместо того чтобы рухнуть на дно и затаиться, – принялся изо всех сил грести вперед.

За спиной раздавались грозные окрики «матюгальника» и хлопки, похожие на выстрелы, но я, стараясь не обращать внимания на столь угнетающее звуковое сопровождение, удалялся от места речной «засады» все дальше. Когда миновал хаотически разбросанные по пологому склону домики Замостья и берега приобрели дикий и заброшенный вид, оглянулся: погони не было. Облегченно вздохнув, я позволил себе наконец отдохнуть. Осмотрев пулевые пробоины, успокоился: дееспособности моего суденышка они не угрожали. Решив высадиться на берег в первом же более-менее крупном населенном пункте, я обессиленно откинулся на венчавший верхнее сиденье войлочный валик и бездумно уставился в мутную пелену фиолетовых облаков.

Сон подкрался незаметно, а проснулся я от насквозь пронизывавшего мокрого холода. Плотно обступившие меня унылые сумерки предвещали скорую ночь, а мелкий, но настойчивый дождь заставлял срочно искать пристанище. В довершение всех зол выяснилось, что я лишился весла: видимо, пока пребывал в забытьи, оно соскользнуло в воду. Поначалу попробовал грести руками, но очень скоро от столь неэффективного способа управления байдаркой пришлось отказаться, поскольку когда я наклонялся вперед, нос ее немедленно погружался в воду, и та начинала заливаться в оставленные пулей пробоины. Ситуация осложнялась еще и тем, что речное русло, куда меня занесло течением, представляло собой сплошной частокол камыша, лишь изредка прорезаемый узкими протоками. В итоге, оставив бесплодные попытки выгрести из камышовых зарослей самостоятельно, я снова отдался во власть реки.

Мучительная пытка бездельем, особенно невыносимая на фоне нескольких дней гиперактивной деятельности, закончилась лишь к утру. С первыми лучами солнца моя байдарка приблизилась к премилой деревушке, спускавшейся в речную долину двумя живописными улочками, а потом и окончательно прибилась к небольшой деревянной пристани. Не без сожаления попрощавшись со своей легкой быстроходной помощницей, я навьючил пожитки на спину и двинулся к ближайшему дому. От вчерашней непогоды не осталось и следа, а вот от голода меня изрядно штормило. Выглядел я, конечно же, ужасно – возникни подобный тип у меня на пороге, не задумываясь прогнал бы его взашей, – но в душе теплилась надежда на природную отзывчивость российских селян.

Ожидания меня не обманули: хозяйка первого же дома, в который я постучался, сильно скучавшая, видимо, по недавно уехавшим в город внукам – приближался учебный год! – оказала мне на удивление душевный прием. Предоставила и щедро приправленную салом с зеленью яичницу, и горячую воду для бритья, и даже совершенно новое, пахнувшее ладаном полотенце. В дом, правда, не пригласила: все свои скоромные насущные потребности я удовлетворил во дворе. И хотя от денег моя благодетельница энергично отказывалась, я все-таки всучил ей чуть подмокшую, но вполне платежеспособную пятисотрублевую купюру. Оставил и армейскую форму: авось, внукам, когда подрастут, или еще какому скитальцу пригодится.

До железнодорожной станции, расположенной более чем в пятидесяти километрах от деревни, меня подвез заросший почти до самых глаз густой бородой местный пенсионер. Его старенькой, практически исчезнувшей с российских дорог «Таврии» удалось преодолеть отнюдь не короткое расстояние всего за час. Ожидание поезда на Москву тоже не затянулось, и спустя два с половиной часа я уже сидел в плацкартном вагоне и пил водку с двумя возвращавшимися с заработков белорусами. Водку выставил я, закуску организовали они, и пирушка удалась на славу: беспрерывно звенели стаканы, хрустели малосольные огурцы, клацали челюсти.

Я затеял выпивку с целью хотя бы мало-мальского ослабления все еще не отпускавшего меня внутреннего напряжения, надеясь с помощью дочерна загорелых случайных попутчиков вернуться постепенно в мир нормальных людей и обыденных забот. Однако легче от выпитого почему-то не становилось. Напротив, события последних двух недель то и дело всплывали в памяти и тревожили и без того растревоженную душу, заставляя корить себя за каждый необдуманный поступок, за каждое опрометчиво оброненное слово. Вот и приходилось, изображая живейший интерес к бесконечным рассказам белорусов об их жизни, вновь и вновь наполнять стаканы и произносить тост за тостом.

Первая бутылка закончилась быстро, вторая еще быстрее, а когда опустела третья – я уже и не помню. Просто затянувшееся вымученное бодрствование в какой-то момент плавно опрокинуло меня в цветной бредовый сон, где я вновь встретился с героями моего недолгого отпуска. То отец Аристарх, пристроившись на монастырской колокольне, целился мне в затылок из маузера… То Таня с Настей лихо отплясывали посреди прудовой плотины канкан, а я рвался предупредить их о разверстом поблизости бездонном колодце, но меня не пускали опутавшие тело канаты… То рыжеволосая монастырская братия дружно волокла меня к конторе Сбербанка, на пороге которой куталась в роскошный халат полуголая смиренная Лукерья…

Очнулся я лишь к полудню следующего дня, когда поезд уже подходил к Москве. Белорусы, очумело мотая головами, сидели напротив, с трудом, кажется, вспоминая, кто я такой. Ночные кошмары развеялись, оставив после себя не слишком приятный осадок. Но вместе с Энском была перевернута всего лишь одна из множества страниц захватывающе интересной книги под названием Жизнь, и следовало читать ее дальше. Размашисто шагая по перрону Курского вокзала, я клялся сам себе никогда более поисками кладов не заниматься. Однако чуть позже клятву эту, конечно же, нарушил, так что при случае непременно поведаю вам приключившуюся со мной удивительную историю, наголову превзошедшую все мои смертельно опасные похождения в маленьком южном городке Энске.

16.08.07–18.08.09

Послесловие

Теперь, когда вы, дорогой читатель, дочитали мою книгу до конца, хочу искренне заверить вас, что хотя города Энска на карте России и не существует, практически все описанные в романе события происходили в действительности. А в условно названный город я перенес их для того, чтобы рассказать вам, в какие переделки попадаем иной раз мы, неугомонные и неисправимые кладоискатели.

Кстати, недавно случайно наткнулся в Интернете на статью, в которой утверждалось, что серебряный рубль с портретом Александра III – абсолютно идентичный тому, что я добровольно и практически задаром вручил воропаевскому старику, – был продан недавно на одном из нумизматических аукционов аж за $28 000!!! Досаде моей не было предела, но ничего уже не исправишь: как говорится, снявши голову, по волосам не плачут.

Если вы, дорогой читатель, захотите высказать свое мнение по поводу данной книги или поделиться со мной схожими историями, пишите, я с нетерпением буду ждать ваших писем! Адреса для связи: г. Москва, 127273, Косареву А.Г., До востребования, или: E-mail: k.a.g@inbox.ru.

Александр Косарев, автор книг: «Сокровища Кёнигсберга», «Посланник смерти», «Хроники мёртвого моря», «Тайны львовских подземелий», «Самые знаменитые клады России», «Картонные звёзды», «В поисках сокровищ Бонапарта», «Загадки старинных кладов», «Пропавшие трофеи императора», «Глаз Лобенгулы», «Тайна императорской канцелярии», «Заморские клады и нераскрытые тайны», «Байки старого кладоискателя», «Третий закон землеройки».

Оглавление

Глава 1. Два письма и три загадки

Глава 2. Техника нужна как воздух

Глава 3. Первые препоны

Глава 4. Второй день – второе покушение

Глава 5. Новый компаньон

Глава 6. Нежданное знакомство

Глава 7. Начало славных дел

Глава 8. От древнего оружия к партизанскому золоту

Глава 9. Запрос в Москву и новые легенды

Глава 10. Черногрудинские находки

Глава 11. Радостные вести и третье покушение

Глава 12. Подряд на раскопки

Глава 13. Сливной колодец рядом с тайной

Глава 14. Интерес официальных властей

Глава 15. «Грязная» диверсия

Глава 16. Спокойный вечер

Глава 17. «Серебряное» утро

Глава 18. Первые тайны пруда

Глава 19. Ночной кошмар

Глава 20. Неприятности у колодца

Глава 21. Легенда о Бен-Газире и его перстне

Глава 22. Чудесное спасение и притча о Лукерье

Глава 23. Мемуары старого учителя

Глава 24. Вернуть сокровища любой ценой!

Глава 25. Баня с мэром

Глава 26. Обмен оружия и «тянем-потянем»

Глава 27. Ночной штурм и последующий кошмар

Глава 28. Пойман и обречен

Глава 29. Откровения настоятеля

Глава 30. Побег из подземного узилища

Глава 31. Кто друг, кто враг?

Глава 32. Энск в свете истории России

Глава 33. Очередные раскопки и новое знакомство

Глава 34. Утрата маузера и обретение перстня

Глава 35. Снова в плену

Глава 36. Рассказ о пропавшем коменданте

Глава 37. Нежданное спасение и новые мытарства

Глава 38. Переправа, переправа, берег левый, берег правый

Глава 39. Целительная купель

Глава 40. Последний заплыв

Послесловие Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg