«Кровавая баня Крупнера»

Кровавая баня Крупнера (fb2) - Кровавая баня Крупнера 443K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Юрий Фёдорович Гаврюченков

Юрий Гаврюченков КРОВАВАЯ БАНЯ КРУПНЕРА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Он медленно выходил из тупого наркотического оцепенения. Постепенно возвращался контроль над мыслями и движениями. Он все увереннее ощущал реальный мир. Сознание прояснялось.

Впервые за много недель он смог уверенно думать. Вот оно в чем дело, его не покормили. За время пребывания здесь он познакомился с четырьмя блюдами: гречкой, сечкой, рожками и картошкой. Все это с рыбой или мясом. Вареное. Судя по тому, насколько это было безвкусно, он являлся не единственным потребителем казенной пищи. На одного человека невозможно готовить так плохо. И на двоих. И на пятерых. Он познакомился с такой кухней, когда служил в армии, и мог утверждать, что готовили в одном котле сразу не менее чем на двадцать человек. Но не важно. Главное, что он тут не один, а значит, вряд ли за ним ведется постоянное наблюдение, хотя камера под потолком время от времени двигалась. Только она могла ему помешать; он снова почувствовал свои силы и не хотел возвращаться в торазиновый рай.

Он встал с койки и огляделся. Заработало периферийное зрение, координация движений также приходила в норму. Он взмахнул руками, выполняя тао Белого Журавля. Пусть видят, если хотят. Больше они его живым не получат.

Завершив тао, он почувствовал себя лучше. Не сразу, с некоторой задержкой, включилось внутреннее зрение. Закрыв глаза, он ощутил присутствие окружающих вещей. Затем вернулись и другие способности. Стало легко.

1

Лужнов остановил машину, почти упершись бампером в створки ворот. Он вышел, было тихо, только в верхушках сосен шумел ветер и где-то впереди приглушенно лаяли в два голоса собаки. Лужнов надавил кнопку звонка, прошло секунд тридцать, и в одной из створок открылся глазок. Лужнов назвал себя.

— Вас сейчас встретят, — глазок задвинулся, и охранник так же бесшумно исчез.

Лужнов вернулся в машину и стал ждать.

Ждать пришлось недолго. За оградой что-то лязгнуло, и ворота стали открываться. Лужнов запустил двигатель и медленно въехал на широкую песчаную дорожку санатория. Навстречу уже шел молодой человек в очках и белом халате. Лужнов открыл ему дверцу, и молодой человек залез в салон.

— Прямо и первый поворот направо, — сказал он. — Машину поставьте на стоянке справа. Здравствуйте, меня зовут Олег.

— Здравствуйте, — кивнул ему Лужнов. Он повернул в указанном направлении и припарковался на пустой площадке.

— Одно из немногих мест в России, где машину можно не закрывать, — сказал молодой человек. Лужнов снова кивнул, оценив его юмор.

Они зашагали рядом. Лужнов смотрел под ноги. Прилегающая территория была очень живописна, но он не обращал внимания, силясь понять, зачем П. В. понадобилось поднимать именно его и гнать в такую глушь, будто с неполадкой не мог справиться инженер или даже техник. Они зашли через главный вход, и сопровождавший засуетился, выписывая разовый пропуск. Пришлось отдать водительские права, получив взамен корешок бланка, впрочем, не ксерокопированного, а настоящей типографской печати. Лужнов разглядывал его, не совсем вникая в цель своей миссии.

Они поднялись на лифте на второй этаж, и Олег (так, кажется, звали сопровождающего?) постучал в дверь, облицованную под красное дерево.

— Войдите, — громко сказали с той стороны. Молодой человек повернул ручку, Лужнов вошел, и дверь тут же закрылась, оставив его наедине с хозяином кабинета.

— Здравствуйте, — сказал Лужнов, доставая удостоверение.

Он раскрыл корочку, и хозяин быстро глянул, видимо, считывая имя-отчество. Лужнова в лицо здесь мало кто помнил.

— Городецкий Александр Максимович, — представился он. — Э… Петр Владимирович просил позвонить, когда вы появитесь.

Лужнов подошел к столу.

— Какой городской? — спросил он.

— Вот этот, пожалуйста, — сказал Городецкий. — Вы будете говорить по ЗАСу.

«Вот это да! — подумал, удивляясь, Лужнов. — Что это П. В. выдумал?» Контрольный звонок по высокочастотной связи — это было уже слишком серьезно, хотя П. В., возможно, хотел дать указания.

Он набрал номер. Слышно было плохо, и Лужнов слегка прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться и не терять нить разговора.

— Доброе утро, Петр Владимирович, — поздоровался он, по старой привычке подумав, что утро добрым не бывает. — Это Лужнов.

— Доброе утро. Вы прибыли?

— Так точно.

— Городецкий вас введет в курс дела. Все обсуждения только в его комнате, для всех остальных вы — техник по наладке аппаратуры, вы приехали из Управления выяснить причины сбоя. Остальное Городецкий вам объяснит.

— Понял, Петр Владимирович, — сухо ответил Лужнов. Он не стал задавать лишних вопросов при постороннем, хотя ему очень хотелось высказать все, что он думает по этому поводу, в связи с ранней и срочной поездкой в отдаленную курортную зону.

— Приступайте, — отозвался генерал. — Я жду ваш рапорт в конце дня.

— Понял, — ответил Лужнов, но в телефоне уже пошли сигналы отбоя. Он положил трубку и посмотрел на Городецкого. Александр Максимович стоял рядом, сложив руки на животе, и не мигая смотрел на него.

— Я вас слушаю, — сказал Лужнов, выпрямляясь. Городецкий еще секунду смотрел молча, потом раскрыл большие пухлые губы, полускрытые седыми усами.

— Крупнер убежал, — произнес он.

Наступила тишина. Лужнов лихорадочно припоминал, кто такой Крупнер, а Городецкий молча ждал, когда тот переварит его сообщение. Наконец Лужнов вспомнил напряженно сощурился.

— Во сколько это случилось? — спросил он.

Взгляд Городецкого изменился, теперь он смотрел строго, словно укоряя за что-то.

— Это мы и сами хотели бы выяснить. Охрана обнаружила его отсутствие в половине седьмого, когда изволила взглянуть на монитор.

— Но, а… сигнализация? Должны же быть срабатывания. У вас журнал учета срабатываний ТСУО ведется?

— У нас ЗДЕСЬ порядок, — жестко сказал Городецкий, — а вот ваша сигнализация не сработала вообще…

— Этого не может быть, — перебил его Лужнов. Ему вовсе не хотелось подставлять жопу начальству из-за того, что кто-то в пультовой прохлопал ушами. В рапорте виновниками ЧП должны быть указаны сотрудники Исследовательского центра, а вовсе не работники «управы». Бумажка — самый надёжный щит для задницы офицера.

— Тем не менее. Поэтому вы здесь. Вы, как я понимаю, не являетесь штатным инженером по средствам охраны.?

— Это неважно, — ответил Лужнов. — Давайте лучше займемся делам.

— С чего вы хотите начать?

— С охраны. Где у вас караульное помещение и пультовая?

Они спустились вниз и быстро зашагали на выход, но у самой вахты Городецкий свернул и, буркнув что-то в усы, указал на выкрашенную белой эмалью дверь слева. Они остановились.

Городецкий быстро пробежал пальцами по клавиатуре кодового замка.

— Заходите сюда, — сказал он.

За дверью был коридор. Они прошли по нему, свернули за угол и оказались перед такой же белой дверью. Городецкий снова набрал код, и они вошли в небольшую комнату. Лужнов уже догадался, что они в помещении охраны, второй выход из которого вел, вероятно, во внешнюю часть вестибюля. Занавеска справа отдернулась, и на них едва не наскочил высокий загорелый мужчина в камуфляже.

— Этот товарищ со мной, — сказал Городецкий. Тут его хорошо знали. Мужчина кивнул и снял трубку местного телефона.

— Городецкий и посетитель, — сказал он и отдернул пошире занавеску.

Их встретили начальник караула, начальник охраны и заместитель начальника Первого отдела. С последним Лужнов встречался в Управлении, но тот не подал виду, что удивлен. Городецкий и представил его как инженера по системам сигнализации.

— С чего начнем? — спросил начальник охраны.

— С пультовой, раз уж мы здесь, — сказал Лужнов.

В пультовой, обитой коричневым полипреном, прочно впитавшим в себя запах дешевых сигарет, был установлен стандартный пульт «ОНАР-200», за которым сидел дежурный, на стене висели четыре блока «Рубин-3» и два монитора со спаренными восьмиканальными пультами к каждому.

— Какие тут у вас системы сигнализации? — спросил Лужнов. — Разумеется, меня интересуют те, что были включены во время побега.

— У нас все были включены, — немного резко отозвался начальник охраны.

— Как же вы его тогда проглядели? — ядовито спросил Лужнов, но, так как начальник охраны на это не отреагировал, вопрос получился скорее риторическим.

— Из объектовой сигнализации — магнитный датчик на двери — «Конус», контролирующий пространство коридора, еще один «Конус» в вестибюле, концевик на решетке и датчик на наружной двери.

— Это все?

— Из объектовой — да. Из периметровой: «Герб» на контрольно-следовой полосе и «Клен» между решетками ограждения.

«Неплохо они тут устроились, — подумал Лужнов, — неплохо, но примитивно».

— А собаки у вас есть? — спросил он. — Я слышал собачий лай.

— Есть. Одна пара на смену. Мы выпускаем их с двадцати трех до семи утра, они контролируют территорию от ворот до главного входа.

— Дайте мне посмотреть журнал учета срабатываний. Начальник караула поднял с пульта потрепанный гроссбух и протянул Лужнову. Лужнов открыл его, долистал до страницы с последними записями и принялся вчитываться, стараясь вникнуть в смысл написанного.

— Когда вы ставите на сигнализацию коридор? — спросил он.

— В двадцать два ноль-ноль, после вечернего обхода, — четко ответил начальник караула.

Лужнов поднял глаза, пробежался по лицам и поймал на себе любопытствующий взгляд представителя Первого отдела. Тот был обеспокоен, он не понимал, почему Лужнов здесь и для чего изображает простого инженера, он полагал, что Крупнер — крупная птица, и теперь раздумывал, как этот побег отразится на его положении. Он плохо представлял, на что способен был Крупнер. Лужнов опустил глаза и снова вчитался в графу «Причина срабатывания». Так… Дата — 16.06. Время — 22.00. «Конус-в»… Причина… Проверка. Показания счетчика. 3730. Это «Конус». Больше тут ничего не проверяется. Интересно. «Конус-в» — это, надо полагать, вестибюль. «Конус-к1», «Конус-к2», что это такое?

— Что это такое? — спросил Лужнов, протягивая журнал начальнику охраны.

— Ка-один — коридор на первом этаже, ка-два — на втором.

— Ага, хорошо. — Лужнов углубился в журнал. 16.06. 22.00. «Конус-к2». Проверка. 2436. 22.00. «Конус-к1». Проверка. 2549. И все. Утро, ага, вот они обнаружили: 17.06. 06.21. «Конус-в». Заметались. Выход оперативной группы. 3731. 06.22. Кд1 — надо полагать, дверь коридора первого этажа. Выход оперативной группы. Показания счетчика 5524. 06.22. Kp1 — решетка. Выход оперативной группы. 5427. 06.22. «Конус-к1». Выход оперативной группы. Буквы скачут. Почерк нарушен: волнуется. Показания счетчика 2550. 06.23. Выход оперативной группы. 06.48. Зашли в комнату. И по нашему поводу все. Далее 07.30. Кд2. Вскрыто. Ну, это, надо полагать, начало ежедневных мероприятий. М-да, очень интересно.

— Очень интересно, — сказал он вслух. — Значит, чтобы покинуть коридор, где размещены палаты, надо пройти через холл?

— Не обязательно, — ответил начальник охраны. — Из крыла можно выбраться через запасной выход, но он опечатан и давно не вскрывался.

— Вы проверяли печати после совершения побега?

— Печати целы, — ответил начальник охраны, и тут Лужнов почувствовал на себе любопытные взгляды — с чего бы простому инженеру интересоваться печатями? Его дело сигнализация. «Твое дело — сигнализация, — приказал себе Лужнов, — вот ею и занимайся».

— Хорошо, — сказал он. — Я бы хотел проверить «Конус» и сигнализацию на дверях.

Они вышли из караульного помещения и через несколько минут были в левом крыле здания, где содержались «режимные пациенты». Серый блок «Конуса» висел на наружной стене выхода. Обычный емкостный «Конус-ЗМ». Лужнов потянул на себя оба тумблера, включающие прибор и звуковой сигнал, и шагнул в глубь коридора. Тут же послышался тонкий гудок. Лужнов замер, потом снова начал двигаться — медленно, медленно, чуть быстрее. Гудок. Аппарат работает нормально. Он оглядел потолок и стены. Белые корпуса излучателей висели, где им положено, и создавали электромагнитное поле. Его изменение в пределах закрытого пространства контролируемого помещения любым физическим телом, движущимся со скоростью более 30 см в секунду, вызывало срабатывание.

— Где палата Крупнера? — спросил Лужнов.

— В самом конце направо, — ответил Городецкий.

В самом конце — было метров тридцать. Чтобы преодолеть это расстояние и не поднять на ноги всю охрану, требовалось минуты две-три. Впрочем, если ползти, то можно быстрее. Но ведь еще были две двери и решетка. Лужнов выключил «Конус» и закрыл дверь.

— Пусть поставят на сигнализацию.

Начальник караула снял трубку местного телефона и набрал номер.

— Поставь дверь первого этажа, — сказал он. Лужнов открыл дверь, и начальник охраны протянул ему трубку. В трубке пищало, видимо, дежурный поднес ее вплотную к пульту. Лужнов кивнул.

— Решетку.

— Поставь решетку.

Лужнов распахнул решетку и снова послушал писк. То же самое повторилось с дверью в палату Крупнера. Палата произвела на Лужнова неприятное впечатление, она была похожа на очень чистую камеру, но при этом наполнена нездоровой затхлостью. Однако сигнализация нареканий не вызывала.

Потом они прошли по территории. Начальник караула приказал принести портативную радиостанцию, чтобы инженер мог послушать срабатывание «Клена» и ритм собственных шагов, которые фиксировал «Герб». Все было в порядке, однако Крупнер убежал.

Чтобы поддержать легенду специалиста по ТСУО, Лужнов зашел в караул и долго и придирчиво изучал работу видеокамер. Потом он вернулся в кабинет Городецкого, Александр Максимович куда-то позвонил, и им принесли кофе. Кофе оказался хороший. Прихлебывая из чашки, Лужнов размышлял над сложившейся ситуацией. Он не был посвящен в результаты всех экспериментов, но понимал, что его знания о способностях беглого пациента невелики, особенно в области результатов последнего этапа исследований.

— На чем вы его держали? — спросил он.

— На торазине. На лучшем импортном американском торазине, — Городецкий отпил кофе и поставил чашечку на стол.

Человек, заглушенный торазином, ухитряется миновать все рубежи сигнализации, открывает двери, сохраняя датчик в начальном положении, как-то удерживает от срабатывания «Герб» и избегает внимания сторожевых собак. Лужнов знал, что это невозможно. Но тем не менее Крупнер исчез.

— Вчера вечером на кухне произошла авария, — вдруг сказал Городецкий, нарушив размышления Лужнова, — вышел из строя паровой котел, и пациенты остались без ужина. Торазин им тоже не дали, тут недосмотр дежурного врача, обычно это делалось вместе с раздачей пищи, но он решил, что если ужина не будет, то и с лекарством можно не затрудняться.

— Ах вот как? — Лужнов встрепенулся в кресле и поднял голову. — Значит, побег произошел все-таки по вашей оплошности!

— Наш виновный будет строго наказан, — Городецкий внимательно посмотрел на Лужнова, — но и вашей вины здесь немало…

— Нашей вины здесь нет, — ответил Лужнов, довольный, что удается грамотно обставиться. — Моей-то уж точно, по крайней мере. Охрана находится в ведении Первого отдела, да и сигнализацию устанавливал не я. Она, кстати, исправна. Надо будет более тщательно осмотреть комнату Крупнера, вдруг там есть потайной выход.

— Глупости, — возмутился Городецкий, — никакого потайного выхода там нет. Впрочем, это уже неважно.

Лужнов стряхнул с себя расслабление, образовавшееся от мягкого кресла, и встал.

— Да нет, — сказал он. — Это-то как раз важнее всего.

2

Крупнер сбежал. Пьяный, слегка очухавшийся от торазина, он ушел, не оставив никакого следа. Исчез, словно его и не было. С самого начала экспериментов Лужнов больше всего опасался именно его и еще двоих спецпациентов. Но из тех двоих один умер, а второй так изуродовал себя, что вряд ли мог теперь представлять какую-либо угрозу сотрудникам Исследовательского центра. Оставался Крупнер; как самый сильный, он и под наблюдением был очень опасен, а теперь, на свободе, не сдерживаемый ремнями, дверями и психотропными препаратами, мог создать невероятные проблемы. Он скрылся, едва обретя ясную голову, и теперь, по мере возвращения к нормальной жизни, его способности будут только расти. Лужнову стало не по себе.

Препарат СС-91 был получен доктором химических наук Агаповым, тогда еще кандидатом, и стал темой очень удачной диссертации. Полное кодовое название его было «Сенсорный стимулятор, серия 91», которая по случайному совпадению была изготовлена в 1991 году.

Препарат действительно повышал сенсорные возможности людей, но действовал весьма избирательно. Кто-то получил способность к нектолопии, у кого-то слуховой диапазон расширился до 12 октав, а к одному слепому из заключенных практически полностью вернулось зрение. Разумеется, первые опыты проводились сначала на осужденных, но результаты все равно были какими-то односторонними. И тогда младшему научному сотруднику, работавшему в лаборатории Агапова, пришла в голову идея использовать людей, от природы обладающих экстрасенсорными способностями. Фамилия МНС была Максимов, и свой первый вклад в благородное дело науки он совершил, сдав своего школьного друга, исследования которого помогли Агапову закончить диссертацию. Звали экстрасенса Вячеслав Сергеевич Крупнер.

Министерство обороны было заинтересовано в продолжении изучения свойств СС-91, и под руководство генерал-лейтенанта Яшенцева, курировавшего эту тему, был выделен бывший ведомственный санаторий с прилегающими к нему территориями. Туда переместили «пациентов», оснастили оборудованием, охраной, и испытания сенсорного стимулятора повелись ускоренными темпами. Его предполагалось использовать для обработки военнослужащих спецподразделений с целью повышения их боеспособности.

После переезда в санаторий Лужнова, занимавшего до этого должность начальника охраны, перевели на другую работу, и о дальнейшей деятельности Агапова ему приходилось слышать уже мельком, хотя он до сих пор находился в подчинении Яшенцева. И вдруг это ЧП.

Лужнов знал о достоинствах Крупнера. Он занимался ушу, каким-то внутренним стилем, и повышал от рождения высокий сенсорный порог. Лужнов видел его довольно часто, потому что Крупнер был приметной фигурой в исследованиях. Суть экспериментов сводилась к постоянному увеличению дозы СС и последующему тестированию для выявления открывшихся способностей. Лужнову довелось наблюдать «эффект зависания», когда наблюдаемый стоял на натянутой полоске бумаги и передвигался по поверхности воды, удерживаемый силой поверхностного натяжения, а также «ускоренное передвижение». Почему Крупнер не убежал тогда, Лужнов не понимал, видимо, что-то удерживало его, во всяком случае в тестах он участвовал почти добровольно.

Но зато он убежал теперь.

При Лужнове Крупнеру еще не давали торазин. Видимо, эта практика началась после какого-нибудь конфликта или секретного циркуляра сверху, предписывающего в целях безопасности держать свободных от «работы» в полурастительном состоянии. Или… черт знает, что там у них произошло. Тот псих, что изуродовал себя, просто сошел с ума. Но это была оплошность охраны и внутреннее ЧП, пусть крупное, но не вышедшее за стены Исследовательского центра. В бытность Лужнова начальником охраны утечек секретных сведений не происходило.

Он поставил машину на спецстоянку и вошел в здание управления. Яшенцев ждал его с полным докладом. В свои шестьдесят два он был абсолютно седой и, как заметил Лужнов, войдя в кабинет, сильно измотан. Видимо, побег Крупнера грозил весьма существенными неприятностями, и, чтобы поддержать свое положение, надо было много работать. Яшенцев всегда умел оставаться жестким. Жестким он был и сейчас.

Лужнов с подробностями изложил результаты загородной поездки и, закончив, стал ждать, что скажет П. В. Тот молчал, думал, и Лужнов мог только догадываться, какая работа сейчас идет в его голове. Куда мог податься Крупнер, оказавшись за территорией Исследовательского центра? Дома, у родственников, у знакомых, о которых только было известно, ждут в засаде оперативники или ведут наблюдение сотрудники «наружки». За вокзалами и гостиницами, вероятно, тоже следят, да и в редакциях газет кто-то есть, там уже, наверное, знают, что может явиться сумасшедший. Крупнер обложен, и податься ему явно некуда. Только как же он убежал?

Лужнов заворочался в кресле, Яшенцев поймал его взгляд и неожиданно спросил:

— Вам знакома фамилия Максимов?

— Протеже Агапова? — сказал Лужнов. — Я о нем слышал.

— Он сейчас начальник лаборатории, — сказал Яшенцев, — и он бывший знакомый Крупнера.

Лужнов промолчал, и Яшенцев добавил:

— Максимов, Агапов и Розанов с сегодняшнего дня под вашим контролем. Они вам будут отзваниваться каждый вечер в двадцать ноль-ноль, или вы должны разыскать их, если звонков не будет.

— Понял, — сказал Лужнов.

Наступила пауза. Яшенцев молчал, его лицо медленно оплывало, старело прямо на глазах — он расслаблялся, и Лужнов понял, как П. В. устал, он, наверное, был на нервах все это время, да и потом ему достанется немало, он жалел П. В., и тот это понимал — они все-таки порядочно поработали вместе; наконец Яшенцев сказал:

— И еще, берегите себя. Не исключено, что Крупнер вернется. Вероятность этого около двадцати процентов, если его не поймают, или он не прикончит себя сам, или с ним что-нибудь не случится.

— Сыскари его возьмут, — сказал Лужнов, чтобы как-нибудь успокоить генерала, — Крупнер не иголка, найдется.

— Вашими бы устами… — сказал Яшенцев и отпустил Лужнова.

3

Это началось спустя 85 дней, когда Лужнову не отзвонился Максимов. Лужнов сидел весь вечер на телефоне, пытаясь выяснить, к кому мог пойти подопечный, но того нигде не было. Лужнов рассердился. Обычно исполнительный Максимов, с которым никогда не было проблем, в отличие от рассеянного Агапова и норовистого Розанова, вдруг исчез. Впрочем, мало ли что могло быть у этого человека. Например, он поехал к кому-нибудь в гости или пригласил женщину и забыл «звякнуть». Мало ли что, но Лужнов доложил об этом генералу и в соответствии с инструкцией дождался, когда за ним заедут оперативники, после чего отправился к Максимову домой. У него были ключи от квартиры, и он хотел если не напугать, то во всяком случае своим неожиданным вторжением слегка наказать мальчишку, чтобы таких инцидентов больше не повторялось.

В квартире было тихо, и Лужнов надеялся, что Максимов там, но просто спит или заболел, но он не спал. Он сидел в кресле, откинув голову назад, изо рта его торчало что-то, и Лужнов понял, когда увидел развороченную грудную клетку, что это сердце. Рядом с левой рукой лежал язык. Им словно кисточкой было написано на стене одно слово. Оно было выведено красным и размещалось чуть выше головы.

Лужнову стало страшно. Ибо слово это было

ПРЕДАТЕЛЬ!

* * *

Яшенцев встретил известие без особой радости. Он предполагал, что Крупнер вернется, но в душе надеялся на предсказанные аналитиками 80 %, что беглец погибнет, утихнет, заляжет на дно и будет наслаждаться свободой. Но оказалось все не так. Крупнер стал мстить, и деятельность, с которой он начал, не предвещала ничего хорошего… Парень совсем тронулся, впрочем, наркотики и жажда мести, так что это немудрено. Все причастные к работе со спецпациентами были предупреждены, а Яшенцеву выделили охрану из числа личного состава отряда «Цунами».

Лужнов сидел в своем кабинете и размышлял, кто будет следующим. Кого Крупнер поставил на очередь и есть ли у него таковая. Он очень мало думал о себе — ведь он был всего лишь начальником охраны и с исследуемым в контакт не входил, Лужнов думал об Агапове и Розанове. Розанов вообще был великим энтузиастом эксперимента, он показал себя активным исследователем свойств СС-91, защитил кандидатскую и три месяца назад стал начальником отдела. Он не считался с потерями, ставя впереди научный интерес, и ради пороговых показателей охотно шел на человеческие жертвы. На его совести было трое подопытных, одна женщина, его чуть было не отстранили, но он отделался выговором, зато результаты позволили защитить диссертацию. Розанову было тридцать пять, он был напористый и активный. В Исследовательском центре его не любили.

Агапов. Агапов был человек от науки, безумно любил химию и занимался исключительно ею. Он также был энтузиастом, но энтузиазм его зиждился исключительно на результатах исследований, безо всякого карьерного стимулирования, и было даже удивительно, почему он стал директором, а не был съеден в борьбе за кресло, тем более что администратор он был никакой. Всей организаторской работой в центре заведовал Городецкий, у которого за плечами был большой опыт начальника хозяйственной части. Вместе они являли превосходно действующий механизм, и Лужнов почему-то с горечью подумал, что этому механизму, вероятно, придется вскоре распасться. Невозможно предсказать, что в следующий момент выкинет Крупнер, тем более что он стал совсем сумасшедшим. Лужнов решил съездить в «санаторий», навестить своих оставшихся подопечных, посмотреть и просто поговорить.

Он выехал в десять утра, встав пораньше и плотно позавтракав перед дорогой. Яшенцев оформил ему пропуск, по которому он мог беспрепятственно въезжать на территорию Исследовательского центра и даже выписывать разовые пропуска для сопровождаемых лиц. День обещал быть хорошим, и Лужнов гнал по шоссе, щурясь от яркого солнца, делающего асфальт впереди серебристо-белым и блестящим.

Агапов ждал его в своем кабинете. Он был по-прежнему достаточно худощавым, но стал солиднее. Респектабельность ему придавал отлично сидящий темно-серый костюм и аккуратная прическа, отчасти большие квадратные очки в черной оправе, которыми он заменил свои светлые стальные. Он был чем-то расстроен и — от Лужнова не ускользнуло — даже слегка напуган.

— Здравствуйте, Александр Парфенович, — поприветствовал он Агапова, входя в кабинет. Агапов поздоровался с ним, но Лужнову не понравилось, как скованно держится вдруг директор. Словно несет стакан, полный воды, или боится наступить в лужу.

— Как у вас дела? — поинтересовался Лужнов и встретил пристальный взгляд Агапова. Глаза у него были серые и очень умные.

— У нас сегодня ЧП, — сказал он. — Вы, вероятно, еще не знаете, я докладывал Яшенцеву в девять, а на дорогу нужно, как минимум, два часа.

— Да, — ответил Лужнов.

— Утром, где-то около девяти, одного из сотрудников облили кислотой.

— Кто он? — быстро спросил Лужнов.

— Ларин, младший научный сотрудник. Его буквально залили концентрированной солянкой из десятилитровой бутыли с ног до головы. Охрана никого не нашла. К тому же на этаже были люди, но никто не видел, чтобы из комнаты кто-то выходил.

— Крупнер? — в упор спросил Лужнов.

— Я думаю, да, — ответил Агапов. — Если бы из лаборатории кто-то вышел, его бы непременно заметили. Пострадавший сразу начал кричать, да и в комнату вошли быстро.

— А не мог убийца спрятаться за дверью, а потом исчезнуть в толпе?

— Для того чтобы облить человека из такой неудобной посудины, надо быть одетым в костюм химзащиты. А его, как известно, быстро не снимешь.

— Кто такой был этот Ларин?

— Он работал с Крупнером в последнее время. Вас, надо полагать, это интересует? — спросил Агапов.

— Да, именно это, — кивнул Лужнов, — Мне все-таки хочется установить, чем руководствуется Крупнер, выбирая себе жертву. Аналитики, конечно, сделают это лучше, но время сейчас слишком дорого, чтобы впустую его тратить.

— Думаю, он будет начинать с самых близких и последних контактеров, постепенно раздвигая круг, а со временем доберется до администрации.

«В том числе и до старой», — подумал Лужнов, но вслух не сказал.

— У вас остались какие-нибудь материалы по Крупнеру? — спросил он.

— Я все передал Яшенцеву, — ответил Агапов. — Он, кстати, просил вас позвонить, когда вы приедете к нам.

Закончив с Агаповым, Лужнов отправился к Розанову. Розанов был более нервным; видимо, причастность к близким кругам напрягала его. По приказу Яшенцева руководство получило оружие, и Розанов с гордостью продемонстрировал Лужнову ПМ, который носил в брючном кармане, уже замасленном, с большим пятном. Разговор с Розановым оказался недолгим. Он был весь в работе, даже случившееся утром не сильно повлияло на него. После обеда намечалась серия тестов, и Лужнов без всякого сожаления покинул лабораторию. Он забрал машину со стоянки и выехал на дорогу, окруженную высокими рыжими соснами. Ему было о чем подумать.

4

Последние четыреста метров Крупнер пробежал легкой трусцой. Свернув с дорожки, он перешел на шаг и вступил в большой песчаный круг, где размещались спортивные снаряды. На самой площадке народу было немного — пожилой полноватый мужчина отжимался на брусьях, и какой-то атлет крутил подъем переворотом на турнике, — но за ней находилось небольшое вытоптанное поле, с трех сторон окруженное кустами, и там Крупнер заметил очень знакомые фигуры. Он приблизился к ним. Люди обернулись…

— Слава? — Его узнали сразу, хотя он не появлялся здесь уже года два. Почти все были в сборе: Антон, Волосатый и еще какой-то парень лет четырнадцати, очень на него похожий. — Давно тебя не было.

— Мы уже решили, что ты бросил.

— Нет, — Крупнер улыбнулся, чувствуя, как наворачиваются слезы, и моргнул, — я работал, надо было уехать. Но я вернулся. А вы как?

— Мы все так же, — ответил Волосатый. — Монгол только свалил к себе в Казахстан-…

Все было попрежнему, все как раньше, только он стал другим.

— Ну, я теперь тут буду каждый день, — сказал Крупнер. — А вы чем сейчас занимаетесь?

— Мы на оружие перешли, — сказал Антон. — Прогрессируем. А ты как?

— Я тоже занимался, — ответил Крупнер. — И кое-чему научился.

— Мы сейчас работаем с сань-цзе-гунь. Ох и сильная штука! Хочешь попробовать?

— Потом. Я теперь практикую уходы и контратаки. Могу кое-что показать.

— Давай. — Антон был азартен и завелся с полоборота. В спарринге ему всегда не хватало осмотрительности, но в драке он легко побеждал даже троих-четверых противников, главным образом, из-за своего необузданного натиска.

— Один против двух, — предложил Крупнер, заметив в траве второй трехзвенный цеп.

Антон и Волосатый подобрали свое оружие, разойдясь по разные стороны площадки, чтобы, атакуя, не зацепить друг друга. Крупнер вышел на середину и принял стойку мабу в классическом ее исполнении, держа кулаки на бедрах и контролируя поведение противников боковым зрением, Он уже чувствовал во всем теле нарастающую легкость — обычное состояние перед тестами, — и, даже когда противники двинулись на сближение, размахивая цепами, он не стал торопиться, потому что заранее знал, чем это закончится. Он был быстрее и мог просчитать различные варианты исхода боя.

Антон приблизился раньше. Он крутил сань-цзе-гунь над головой, желая оплести плечи и повалить. Крупнер скользнул вниз, развернулся на правой ноге и провел подсечку. Антон упал. Волосатый использовал ту же тактику, он опустил цеп, рассчитывая сбить противника с ног, но Крупнер быстро перешагнул через него, обхватил за плечи и, используя силу движения, развернул и отбросил в сторону. Волосатый откатился по инерции метра на три и быстро вскочил, не выпуская оружия из рук. Антон снова пошел в атаку. Теперь он держал цеп за среднее звено, крайние вращались, как два пропеллера. Он разошелся всерьез — если бы в эту мясорубку попала чья-то рука, она была бы мгновенно сломана. Сзади приближался Волосатый. Они уже достаточно слаженно работали в паре, и противостоять им обычному человеку было весьма тяжело. Но у Крупнера была фора — он знал, что такое СС-91.

Использовав ускоренное перемещение, он отскочил назад, выхватил у Волосатого оружие и бросил его в Антона. Оба цепа сплелись вместе, и это дало время, чтобы приблизиться к противнику и опрокинуть его на спину.

Волосатый стоял, моргая, ничего не понимая, как все это произошло.

— Где ты всему этому научился? — наконец спросил он.

Антон кряхтя поднимался с земли.

— Я много тренировался, — просто ответил Крупнер и показал на парня, который с интересом наблюдал за происходящим. — А это кто?

— Это мой брат, — сказал Волосатый. — Он с нами с прошлого года. Серега, это Слава, ты про него знаешь, он — мастер. Хочешь у него учиться?

Парень окончательно смутился, и тогда Крупнер сам подошел к нему.

— Ну что, будем учиться?

— Будем, — ответил Серега и посмотрел ему в глаза.

«Я вернулся, — подумал Крупнер, — и все будет так, как раньше».

— Начнем с искусства «легких шагов». Ты знаешь, что это такое?

Парень неуверенно кивнул.

— Если будешь усиленно тренироваться, то сможешь, как Бодхидхарма, переплывать реку на тростниковом стебле. Смотри. — Крупнер поднял сань-цзе-гунь, воткнул концы двух крайних звеньев в землю, добившись, чтобы цеп стоял сам, без посторонней помощи, затем глубоко вдохнул и с толчком ног направил энергию вверх.

С места, почти без движения, он оторвался от земли и оказался на среднем звене. Волосатый тихо крякнул. Крупнер осторожно переместил правую ногу вперед и вдруг с прыжком развернулся на 180 градусов. Цеп неподвижно стоял в самом неестественном для него положении, словно врытый своими концами в землю, а на нем легко балансировал человек, который, по всем нормальным подсчетам, должен был весить, как минимум, килограммов семьдесят пять.

Крупнер спрыгнул на землю, повесил сань-цзе-гунь на шею и улыбнулся.

— Учись, — сказал он. — Ты еще молодой, и у тебя многое получится.

— Спасибо, — ответил парень, — а вы правда будете меня учить?

— Конечно, — сказал Крупнер. Кунг-фу было дверью, через которую он мог уйти в прошлое, а ему ничего больше не хотелось, кроме как вернуться туда. Там было спокойно. Там он принадлежал сам себе.

— Давайте вечером ко мне затусуемся, — предложил Антон. — Сколько мы уже не собирались?

Волосатый не ответил, он как-то подозрительно глядел в дальний конец спортплощадки. Крупнер проследил за его взглядом и увидел три черные «Волги», из которых проворно вылезали крепкие ребята с уставными прическами и в серых костюмах. Крупнер все понял.

— Это за мной, — сказал он. — Прощайте.

— Что случилось? — спросил Антон.

— Меня ищут. — Медлить было нельзя, потому что из-за кустов к ним тоже приближались. — Я ухожу.

— Внимание, Крупнер, стоять, — раздался усиленный мегафоном голос. Говорил полноватый мужчина, которого Крупнер видел на брусьях, сейчас он вылезал через заднюю дверь. — Стоять, бежать некуда, ты окружен!

Крупнер прыгнул в кусты. Перед ним тут же выросли два крепких оперативника, но он сбил их одинаковыми цуи и бросился бежать.

— Огонь! — заорал мегафон.

Сзади послышалось пронзительное «Кай!» и короткий хлопок очереди.

«Волкодавы» только и ждали команды на открытие огня. Крупнер догадывался, что его захотят убить, но теперь он это знал точно. Если его и не убьют, то схватят и доставят в Исследовательский центр. Но скорее всего, убьют, и этого допускать нельзя. Из-за кустов показались фигуры бойцов. Крупнер повернул назад.

Он прошел сквозь них, убив трех ближайших короткими ударами, и оказался на площадке. Стрелять перестали, боялись попасть по своим. На земле, скованные наручниками, лежали Волосатый и брат. Антону наручники были уже не нужны. Там же были четверо в серых костюмах и мужчина с мегафоном. Проявляя немалую сообразительность, они сразу же попадали на землю и открыли кинжальный огонь. Крупнер видел пули, летящие ему навстречу. На таком подъеме он не был уже давно, со времен предпоследнего теста. Он увернулся, сместился в сторону мужчины с мегафоном, ударив ногой по стволу ближайшего автомата. «Волкодав» напротив оказался на директрисе огня, и его голова разлетелась в стороны, прежде чем стрелявший убрал палец со спускового крючка. Из кустов ответили встречным огнем. Крупнер двигался к мужчине с мегафоном, у которого не было оружия. Он медленно и неуклюже падал. Пули прошили его с двух сторон, вырвав из боков и спины клочья мяса. Крупнер бросился на землю до того, как очередь пересекла его тело. Он чувствовал всех живых бойцов — их было пятнадцать, и они скопились в разных концах площадки, плохо видя друг друга из-за кустов и не совсем понимая, что происходит в центре. Огонь снова прекратился. Крупнер выбрал группу, которая была справа, и устремился к ней.

* * *

Яшенцев уже вернулся домой, когда ему позвонили и сказали, что Крупнер появился, в парке, где обычно занимался спортом. Яшенцев приказал брать наверняка, используя оружие. Он приказал также держать его в курсе дела. Голос в трубке ответил, что группа захвата уже выехала…

Крупнер сидел на земле, держа на коленях голову Волосатого. Живых на площадке осталось двое. У Волосатого было четыре касательных ранения спины и ягодиц, но ни одно не было серьезным. Сергею тяжелая 9-мм пуля попала в голову — в темя — и вышла из груди. Он погиб почти сразу. Крупнер пытался лечить Волосатого, который был без сознания. Для начала удалось остановить кровь. Крупнер поднял голову — приближалось мяуканье сирен, на выстрелы съезжалась милиция. Встреча с ней не входила в его планы. Он поднялся и, закинув Волосатого на плечо, побежал в лес. Парк большой, он оставит его где-нибудь в глухом уголке, к вечеру тот придет в себя. Он не хотел впутывать друзей в это дело, он пришел, чтобы обрести душевный покой.

Крупнер уложил Волосатого на ворох сухих листьев и освободил его руки от наручников. «Я хотел, чтобы вы от меня отстали, — подумал он, — я даже не требовал компенсации за отнятую свободу. Я доволен тем, что у вас приобрел, мне нужен был мир. А вы навязали войну. Вы убили моих друзей, видимо, вы по-другому не можете. Что ж, давайте воевать».

И война началась.

* * *

Рабочий день закончился, но Розанов решил задержаться, чтобы доработать необходимые бумаги, — пора было сдавать квартальный отчет, а у него, как это обычно бывает при напряженной работе, отсутствовали даже наброски проекта.

Его стол находился прямо напротив двери, и когда она открылась, Розанову было достаточно поднять голову, чтобы увидеть вошедшего. Это был Крупнер. Розанов сразу узнал его, потому что готовился к встрече. Крупнер закрыл за собой дверь и теперь стоял, буравя ненавидящим взглядом.

Рот Розанова наполнился слюной. Он проглотил ее и потянул на себя верхний ящик, где лежал пистолет. От двери до стола было метра четыре. Розанов схватил ПМ, левой рукой сдвинул предохранитель и нажал на спуск. Пуля ударила в стену. Курок у «Макарова» был взведен, и Розанов мог поклясться, что рука у него не дрожала. Тем не менее он промахнулся. На миг ему показалось, что Крупнер слегка отклонил голову и тут же вернул на место, дав пуле пролететь. Он выстрелил еще раз. Пуля попала в дверь, проделав дыру, похожую на круглое темное пятно. Крупнер шагнул вперед. Розанов быстро, раз за разом давил на курок, уже не целясь, пистолет дергался в его руке, впрочем, не попадал он по другой причине. Розанов знал, что Крупнер владеет «ускоренным перемещением», он сам описывал этот эффект, и сейчас наблюдал за ним без особого удовольствия. Крупнер замечал вспышку, видел пулю и успевал реагировать, убирая тело с предполагаемой траектории полета. Когда кончилась обойма, он подошел к замершему от страха Розанову и остановился, уперевшись в стол. Их взгляды встретились.

— Я тоже садист, — дрожащим от ярости голосом произнес Крупнер.

Он наклонился, выбросил вперед руку и коротко ударил Розанова в горло. Хлестнула кровь. Крупнер вытащил из пальцев Розанова пистолет и вколотил его рукояткой вперед в страшную рваную рану. Затем отошел к двери и посмотрел на результат. Розанов сидел, привалившись к спинке стула. Он был уже мертв.

— Прекрасно, — одобрил Крупнер.

* * *

Яшенцев вызвал Лужнова к себе в девять утра. В половине десятого, вооруженный до зубов (табельный «Макаров» и АКСУ), он уже мчался в санаторий охранять Агапова. Более дурацкой миссии он и представить не мог. Лужнову самому был нужен телохранитель, но ни ему, ни директору Исследовательского центра личная охрана положена не была. Расправа с Розановым потрясла даже видавшего виды Яшенцева. Поведение Крупнера не вписывалось в предложенную аналитиками схему, потому что в нем не было никакой последовательности, вероятно, тут свою роль сыграли психотропы, но нельзя было исключать и влияние тестов. Яшенцев склонялся к последнему варианту: неизвестно, до какого предела довели подопытного регулярные вливания СС, тем более что его свойства не изучены до конца. И никто не знал, кому быть следующей жертвой.

В главном корпусе на вахте стоял уже парный пост. Там долго изучали пропуск Лужнова, сравнивая фотографию с оригиналом. Лужнов терпеливо ждал, в душе искренне желая послать все подальше и вернуться в город. Он не был уверен, что от Крупнера спасет какая-нибудь охрана, — тот, если решил разделаться, разделается обязательно. Лужнов уважал сильного противника, а Крупнер оказался; достаточно сообразительным и ловким парнем.

Наконец проверка закончилась и его пропустили.

— Доброе утро, Александр Парфенович, — сказал Лужнов, заходя в кабинет. Там сидел начальник Первого отдела, который при его появлении встал и направился к двери. Видимо, до приезда Лужнова ответственность за жизнь директора лежала на нем.

— Здравствуйте, — сказал он, проходя мимо.

Сидевший за столом Агапов вяло кивнул. Вид у него был помятый. Лужнов догадался, что П. В. запретил администрации выходить за пределы Исследовательского центра. Ночевал Агапов на кушетке в своей комнате, дверь в которую находилась справа за спиной.

— Кофе будете? — спросил Агапов.

Пустая чашка стояла рядом, но было видно, что еще порция не помешает.

— Да, спасибо, но секретарь вышла, — предупредил Лужнов, но Агапов надавил кнопку селектора и сделал распоряжение насчет завтрака.

— У вас тут буфет со скольки работает? — поинтересовался Лужнов. Раньше в институте он открывался с двенадцати, а есть хотелось сейчас.

— Теперь круглосуточно, — апатично ответил Агапов. — Мы перешли…

Лужнов замер, и у него пропал аппетит. Незаконченная фраза могла означать только одно: случилось что-то такое, после чего весь персонал Исследовательского центра перевели в режим военного положения и о чем Яшенцев по каким-то причинам утром не стал ему говорить. Это было очень серьезно.

— И что? — хрипло спросил Лужнов, потому что в горле у него пересохло.

— Вы не в курсе, — сказал Агапов. — Полчаса назад центр перевели в первый режим. Городецкого убили, у Яшенцева инфаркт. До особого распоряжения командование переходит к начальнику управления. На охрану объекта выделен отряд «Цунами». Скоро он будет здесь.

Вошла секретарь. Она несла кофе.

5

Яшенцев видел Городецкого утром, тот заходил по вопросам снабжения. Проинструктировав Лужнова, Петр Владимирович посетил туалет, где был порядка десяти минут, а когда вернулся, все было уже по-другому.

Дверь в кабинет была заперта. Яшенцев всегда запирал ее, когда выходил, и подозрений это не вызвало. Первое, что он увидел, была люстра, стоящая на столе, обрезанные провода торчали, словно засохшие ветки. Под потолком был подвешен стул для посетителей, на нем восседал Городецкий, обнимая руками живот, в котором покоилась его голова. Он плавно раскачивался из стороны в сторону, и кровь тоненькой струйкой стекала на пол, оставляя сложный извилистый след. Все произошло в одну минуту, но даже не вид замдиректора, беременного собственной головой, и не то, что это произошло в здании управления, а само ощущение присутствия невидимого убийцы, страх от уверенности, что он где-то рядом, заставил Яшенцева вцепиться в дверную ручку от острой боли в левой стороне груди. Его заметили почти сразу. Это был начфин, его тут же вырвало, когда он увидел происходящее внутри кабинета, однако он добрался до телефона внутренней связи и вызвал врача. Яшенцева спасли, но, когда он открыл глаза на подушке госпиталя, добрый доктор порекомендовал ему уйти на пенсию.

С этого момента все завертелось по-настоящему.

* * *

Лужнов стоял у окна и смотрел, как на территорию Исследовательского центра въезжают машины подразделения «Цунами». Их было семь: три «Урала», доставившие основную массу бойцов, и четыре бронированных словно инкассаторские машины «УАЗ-469», предназначенные, вероятно, для патрулирования. «Человек восемьдесят, — прикинул Лужнов, — остальных распределили по управлению». Он не без удовольствия наблюдал за слаженными действиями специалистов. Большинство из них были прапорщиками, хотя попадались и сержанты-сверхсрочники, и младшие офицеры. Вооружены они были автоматами «Абакан» и «Вал», стрелково-гранатометными комплексами «Гроза» и прочими новенькими секретными штучками.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал Агапов.

Лужнов по инструкции сунул руку за борт пиджака и расстегнул клапан заплечной кобуры.

Вошедший оказался высоким плотным человеком с коричневой звездочкой на камуфлированном погоне. Это был майор Шламов — командир «Цунами». Он узнал Лужнова, который кивнул ему, и кратко изложил оперативную обстановку директору центра. По большому счету это была чистой воды формальность: с введением военного положения отряд специального назначения «Цунами» заступал на охрану и оборону объекта, действовал по штатному расписанию и подчинялся непосредственно заместителю начальника управления. Но вежливость оставалась вежливостью.

Агапов извинился и удалился в свою комнату.

— В принципе вы можете ехать, — сказал Шламов, стараясь не обидеть Лужнова, тот все-таки был старше его по званию, да и по сроку службы, — сейчас я выделю двоих, которые будут ходить за товарищем.

Шламов кивнул на дверь, за которой скрылся директор.

— Не стоит, — ответил Лужнов. За окном группа людей в форме охраны центра покинула здание главного корпуса, загрузилась в автобус на стоянке и выехала за ворота. — Я лучше останусь. Меня может сменить только мой непосредственный начальник, в данном случае начальник управления. К тому же со мной Александр Парфенович будет чувствовать себя спокойнее.

— Как хотите, — пожал плечами Шламов. — Я буду в караульном помещении.

Он ушел, а Лужнов остался, размышляя, зачем ему это нужно. Разумеется, Крупнер наделал шуму, как-то исхитрившись сотворить такое действо в управлении. Паника, которую он поднял, продержится не более двух-трех дней, но эти три дня не спать и даже нормально не поесть! Возраст уже не тот, чтобы удалось как-то более или менее прилично отдохнуть на кожаном диванчике, но поди ж ты — встрепенулся, как старый конь, заслышав звук боевой трубы! Лужнов мрачно усмехнулся. Старый конь! Ни поесть, ни поспать. Да и П. В. жалко, хороший был мужик, столько лет вместе проработали, а теперь с новым начальником придется отправляться на пенсию. И чего тут остался? Никакими подвигами существующего положения не спасти. Как командир Яшенцев кончился. Теперь и старому коню придется пойти на удобрение. На пенсию не хотелось: что делать старику без привычного дела — играть в шашки да плевать в потолок? Этот его день — как офицера, — скорее всего, последний.

«Именно так, — подумал Лужнов, — и я буднего тянуть».

* * *

Он пересек ограждение, воспользовавшись шестом для прыжков в высоту. Его передвижение произвело возмущение электромагнитного контура и вызвало срабатывание сигнализации в карауле. Оперативный дежурный пульта сообщил об этом начальнику караула, который связался с патрульной машиной и приказал осмотреть участок А12 и прилегающие к нему сектора. УАЗ вплотную подъехал к внутреннему ограждению, из него вышли двое — старший сержант и прапорщик. Они прошли метров сто вдоль колючей проволоки и вернулись назад, не заметив ничего подозрительного. Об этом начальник патруля сообщил в караульное помещение, и дежурный сделал запись в журнале, занеся в графу «Причина срабатывания» — «самосрабатывание». С момента смены караула такое происходило дважды, и оба раза рассматривалось как сбой системы, потому что никаких видимых причин для этого не было.

Крупнер лежал на земле, спрятавшись за беседкой. Он выжидал, когда уедет патрульная машина, он не хотел, чтобы его увидели раньше времени. Когда она наконец скрылась, он встал и направился к главному корпусу. Наступали сумерки, краткий переход от дня к ночи.

Шест для прыжков он позаимствовал в спортивной школе. Была перемена, Крупнер зашел в спортзал, выбрал из трех лежащих вдоль стены шестов поновее, закинул на плечо и невозмутимо вышел на улицу. Это была четвертая школа, которую он посетил. Учителя физкультуры в тот момент рядом не было, а никому другому и в голову не пришло остановить незнакомого человека, потому что похищение шестов было делом достаточно редким. Крупнер был абсолютно спокоен. Он заранее рассчитал свои действия и теперь претворял их в жизнь, уверенный, что у него все получится. У метро он купил газету бесплатных объявлений и договорился с водителем грузовой машины о поездке за город. В карманах Городецкого, которые он на всякий случай обыскал, прежде чем подвесить замдиректора к крюку Для люстры, нашлось сто пятьдесят тысяч. Водитель захотел восемьдесят, и с оплатой проблем не стало. Они встретились у того же метро, Крупнер закинул шест в кузов, и машина устремилась по Северному шоссе в курортную зону, где располагался «санаторий». Крупнер без труда преодолел трехметровый забор и два ряда колючей проволоки, пролетев над ними. Шест упал с наружной стороны забора и, подпрыгнув несколько раз, скрылся в густой траве. Муравейник тихо спал — его обитатели еще не знали, что к ним подкрался огонь.

На проходной дежурил омоновец. Крупнер решил, что это омоновец, он ничего не знал об отряде специального назначения «Цунами», страж покинул вахтерскую будку и стоял напротив турникета, ожидая, что Крупнер покажет ему свой пропуск, но пропуска у Крупнера не было. Он прошел через турникет, для пущей убедительности засунув руку в задний карман джинсов, рассеянно пытаясь что-то там найти. За спиной у охранника прошли два техника в синих халатах, они направлялись к лифтам, и охранник отвлекся. Крупнер отключил его ударом в висок.

С этого момента время стало работать против него. Оно и раньше-то было не в его пользу, но теперь, когда до сигнала тревоги оставались считанные минуты, действовать надо было предельно быстро. Крупнер завернул вправо и понесся вверх по лестнице. Он достиг второго этажа, сбавил темп и ровным шагом вышел в коридор. Теперь оставалось найти халат. Крупнер хотел замаскироваться.

В Исследовательском центре рабочий день подходил к концу, и можно было спуститься в подвал, где располагался штаб гражданской обороны, но многие предпочитали оставаться в лабораториях, где все был знакомо и привычно, нежели изнывать от скуки на деревянных нарах в тесном подземном каземате.

Увидев в дальнем конце коридора чью-то фигуру, Крупнер свернул к ближайшей двери и вошел в лабораторию. У стены стояла треногая вешалка с халатами. Крупнер снял один и начал одеваться.

— Молодой человек. — Крупнер обернулся и увидел в углу сидящего за столом человека, которого поначалу не заметил.

— Слушаю вас, — сухо ответил Крупнер, застегивая последние пуговицы.

— Это ваш халат? — Человек поднялся из-за стола и направился к нему. Он был тучен и носил густую бородку. — Вы откуда вообще такой? Я вас не знаю.

Крупнер окинул взглядом комнату. Посередине стояли в ряд два длинных стола, на которых было полно всяких незнакомых приборов, один из них напоминал сложные электронные часы. Человек в этой комнате был один, других во всяком случае Крупнер не заметил, он сердился и выражал недовольство по поводу хамской выходки неизвестного сотрудника.

— А в чем, собственно, дело? — бесстрастно осведомился Крупнер. — По какому праву вы задаете мне вопросы?

Мужчина приблизился вплотную и остановился. Они были одного роста и теперь в упор буравили друг друга глазами. Борода оказалась немытой и сильно воняла потом.

— Это что, ваш халат? — спросил он, тяжело дыша. — Кто вам разрешил его брать?

Тут динамик над их головами ожил, из него донесся резкий вой.

— Внимание, — послышался громкий металлический голос. — Воздушная тревога! Воздушная тревога! Немедленно прекратить все работы, отключить электрические приборы, всем спуститься в штаб гражданской обороны. Воздушная тревога! Воздушная тревога…

— Это мой халат, — сказал Крупнер, — Пошли в подвал.

— Ч-черт! — Мужчина метнулся к столу и достал из ящика ключи.

Крупнер не стал его ждать и выскочил в коридор. Объявили тревогу, скоро начнется суматоха, и надо торопиться, чтобы успеть вовремя.

На лестнице было полно народу. Все спешили вниз, зная, что просто так подобные сигналы не подаются, и ожидая чего-то весьма неприятного. Научные сотрудники были наслышаны о грозящей опасности, что делало их чрезвычайно дисциплинированными. Крупнер с трудом протискивался вперед, прижимаясь к стене. Ему был нужен третий этаж, где помещались лаборатории розановского отдела. Он был там один раз и знал номер комнаты — 322. В ней хранились рабочие запасы препарата СС-91.

Дверь в комнату 322 была приоткрыта. Крупнер заскочил туда и увидел девушку, сосредоточенно выдергивавшую вилки из гнезд удлинителя. Услышав, что кто-то вошел, она обернулась. Крупнер узнал ее — Ниночка — лаборантка, которая до появления другого лаборанта, Ларина, делала ему уколы. Она тоже узнала его и испугалась.

— Тихо, — приказал Крупнер, и приоткрывшийся для крика рот закрылся. — Мне нужен ключ от сейфа.

— Вы меня убьёте? — вполголоса произнесла она.

— Мне нужен ключ от сейфа, только ключ. — Крупнер шёл к ней, а она отступала, пока не забилась в угол. — Где он?

— Ключ у Дениса Владимировича, — прошептала Ниночка, с ужасом глядя на него.

— Не ври, — Крупнер помнил несколько реплик Розанова, из которых в свое время уяснил, что ключи лаборанты носят с собой. Каждый имел доступ к тому, чем пользовался, — это существенно упрощало механизм работы. Другое дело, что пациентов колола не Ниночка, а неизвестный Денис Владимирович, хотя, если она называла его по отчеству, вряд ли это был лаборант типа Ларина. — Ключ должен быть у тебя.

Он медленно вытянул руку. Указательный палец смотрел Ниночке в правый глаз. Она пронзительно закричала.

— Молчи. — Крупнер зажал ей рот ладонью. Девчонка отчаянно сопротивлялась, и после того, как она его укусила, Крупнер не выдержал и ударил ее в сплетение. Сопротивление прекратилось.

— Открой сейф, — потребовал он. Ниночка сидела на столе, восстанавливая дыхание. Щеки были мокрые от слез.

— Да, — кивнула она и встала на ноги. Связка ключей лежала в столе, в верхнем ящике. Голос из динамика все гремел, призывая выключать электроприборы и спускаться в штаб. Наконец Ниночка справилась с ключами и распахнула обе дверцы.

— Пожалуйста, — сердито сказала она. — Это вам нужно?

В сейфе, который являлся по сути большим железным шкафом, лежали пачки одноразовых шприцев и коробка с ампулами СС.

— Именно, — ответил Крупнер, — спасибо.

Ниночка осторожно обошла его и бегом бросилась к двери. Оказавшись в коридоре, она помчалась на лестничную площадку, и там с ней случилась истерика. Крупнер в это время приготовил шприцы и, методично отламывая головки ампул, наполнил их сенсорным стимулятором: по пять миллилитров в каждый. Это было втрое больше, чем давали ему на последних тестах, и можно было только догадываться, какое действие произведет такая инъекция. Тут все было индивидуально. Крупнер уложил шприцы в карман и вышел из комнаты.

— Воздушная тревога! — вещал записанный на пленку голос. — Немедленно прекратить все работы, отключить электрические приборы…

Наступала ночь.

* * *

Когда с вахты позвонили сотрудники и сказали, что там лежит без сознания постовой, начальник караула немедленно доложил об этом Шламову. Шламов приказал объявить воздушную тревогу, чтобы собрать персонал Исследовательского центра в одном месте и зачистить здание. Он приказал вывести патрульную машину и совершить объезд внешней части ограждения, потому что связал это со срабатыванием участка А12. Он не исключал диверсии со стороны работников ИЦ, но, когда нашли прыжковый шест, стало ясно, что на территорию проник кто-то чужой, и им вполне мог быть сбежавший ранее пациент Крупнер. Шламов доложил обо всем заместителю начальника управления и получил приказ действовать по инструкции. Что он и собирался сделать. Личный состав был ознакомлен с фотографией спецпациента, они знали, кого искать. В качестве меры задержания разрешалось его «стреножить».

Услышав сигнал тревоги, Агапов побледнел, а Лужнов отложил на тарелку недоеденный бутерброд.

— Крупнер вернулся, — констатировал он, — теперь он здесь.

— Вы останетесь со мной, Алексей Анатольевич? — осторожно спросил Агапов.

— Конечно, Александр Парфенович, — спокойно ответил Лужнов и положил руку на АКСУ. — Куда мы денемся с подводной лодки?

Они остались в кабинете, прислушиваясь к звукам за дверью. Оба были обречены ждать.

* * *

Через пятнадцать минут в здании не осталось ни одного сотрудника центра. Все они укрылись в бункере за двойными сейфовыми дверями из многослойной стали, а опустевшие этажи заняли бойцы. «Цунами». Они прочесывали корпус, двигаясь группами, внимательно осматривая на своем пути незапертые комнаты.

Крупнер осторожно приблизился к генераторной… Он не знал, находится ли дверь под сигнализацией, но подозревал, что находится. К тому же она была закрыта на замок. Генераторы являлись важной составляющей частью автономности Исследовательского центра на случай войны, рядом находился заглубленный резервуар с соляркой ёмкостью в пятьдесят тонн. Все это надо было как-то вывести из строя, чтобы наверняка оставить противника в темноте. Конечно, у спецназа есть приборы ночного видения, но они не могут дать полную картину окружающего мира. Темнота была его помощницей, и он хотел заручиться полной ее поддержкой.

Еще раз, осмотрев дверь, Крупнер подошел к силовому щиту. За поворотом находился вход в штаб ГО, и он чувствовал присутствие большого количества людей, которые ждут, мучаются от дискомфорта и боятся. Щит был закрыт решеткой, запертой на висячий замок.

Крупнер просунул в дужку ломик, найденный в углу, и с усилием повернул его против часовой стрелки. Замок щелкнул и открылся.

* * *

Когда погас свет, Шламов приказал включить аварийное освещение. Под потолком караульного помещения вспыхнули тусклые лампочки, работающие от аккумуляторов, зазвенели звонки, затрещали зуммеры сигнализации, сообщая о том, что их снова вернули к жизни и на какое-то время был ослаблен контроль. Шламов знал, что аккумуляторов хватит максимум часа на два, и надо запускать генераторы, если выяснится, что никаким другим способом электричество не добыть. Четверо человек ушли в цокольный этаж, горя желанием уничтожить негодяя, который лишил их спокойной жизни.

Крупнер услышал шаги и спрятался за сварочный аппарат, стоящий на тележке. Мимо прошли четверо солдат, светя перед собой фонарями. Его они не заметили. Крупнер догадывался, куда они идут, — в генераторную. Им было по пути. Крупнер встал и пошел за ними.

* * *

Свет отключили в двадцать три сорок. Агапов немедленно встал с кресла, прошел в приемную и запер наружную дверь. Лужнов наблюдал за его перемещением, едва различая в полумраке окружающие предметы. Теперь в их распоряжении остались три комнаты: приемная, кабинет директора и собственно боковая комнатка Агапова. Все двери были оснащены замками. Лужнов представлял, как они запирают их, отступая все дальше и дальше. Он взял в руки автомат, снял с предохранителя и передернул затвор.

— Что вы там делаете, Алексей Анатольевич? — поинтересовался Агапов.

— То же, что и вы, — ответил Лужнов. — Готовлюсь к предстоящему сражению.

Он защелкнул на место флажок предохранителя и положил АКСУ на стол.

Агапов вернулся в кабинет и сел в свое кресло.

— Сейчас они дадут свет, — сказал он. Лужнов снял трубку телефона. Телефон молчал.

— Связи тоже нет, — сообщил он. — Мне это очень не нравится.

— Думаете, это Крупнер? — спросил Агапов, чтобы поддержать разговор, хотя ему все было очевидно.

— Думаю, что он.

* * *

Шедший первым открыл дверь в генераторную, и тут Крупнер сделал рывок. Меньше чем за секунду он преодолел разделявшие их три метра и с ходу ударил заднего ладошкой в основание шеи. Остальные еще не успели среагировать, когда он нанес ближайшему удар подъемом стопы в висок. Двоих он выключил, но двое еще остались. ни мгновенно направили на него оружие. Крупнер прыгнул под ноги стоящему справа, попав спиной под колени, от упал, оцарапав щеку прапорской звездочкой на погоне. Четвертый, младший сержант, отскочил в сторону, хаотично светя фонарем и не зная, куда стрелять. Прапорщик тяжело дышал и боролся. Он забыл об оружии, перейдя на рукопашный бой и пытаясь выколоть противнику глаза. Крупнер убрал голову и пальцем ткнул в горло. Прикрываясь обмякшим телом, Крупнер завладел автоматом и выпустил очередь в младшего сержанта. Тот упал, корчась от боли, и замер, подтянув колени к животу. Прапорщик начал приходить в себя. Крупнер отбросил его, встал и почти в упор разнес ему голову. Стало тихо, только еле слышно дышали двое, находящиеся без сознания. Крупнер запустил руку в карман и вынул два шприца.

Из подвала донеслись приглушенные выстрелы. Агапов вздрогнул.

— Ну вот, кажется, Крупнера нашли, — сказал он.

— Или он их, — заметил Лужнов, подумав.

* * *

Он ввел им СС-91 подкожно и выпрямился, прислушиваясь к нестройному топоту шагов. Времени оставалось мало. Через узкие окна под потолком пробивалось немного вечернего сумеречного света, и он различал массивные кожухи силовых агрегатов. Крупнер был немного знаком с их устройством — его дядя работал в дизельной котельной, он иногда брал племянника с собой на работу. Где-то здесь должен быть насос, качающий соляру из хранилища, где-то у стены. Крупнер подобрал фонарь, посветил и увидел знакомый предмет. Насос был полуавтоматическим и мог приводиться в действие вручную. Он откачал немного и отсоединил шланг, предоставив соляре литься на пол самотеком, затем открыл емкость с бензином для запуска генераторов и вылил ее содержимое на пол. Шаги приближались. Крупнер достал из кармана спички и отступил к выходу. Там он зажег одну, сунул в коробок и кинул его в натекшую лужицу бензина. Бензин вспыхнул. Крупнера обдало жаром, и он проворно вылетел за дверь.

Они вытащили своих товарищей из огня до того, как те успели получить сильные ожоги. Младший сержант и прапорщик были убиты, а двое других постепенно приходили в себя. Неизвестный скрылся. Огонь погасили, но запустить генераторы оказалось невозможно. Силовой щит был раскурочен напрочь. Длинный стальной ломик — орудие вандализма — валялся рядом. Бойцы «Цунами» старательно шмонали здание, безуспешно пытаясь найти диверсанта, а в директорском кабинете ежились от страха Лужнов и Агапов.

* * *

Старший сержант Балаев сидел на кушетке в караульном помещении, обхватив руками больную голову. С ним творилось что-то неладное. То ли от удара повредилось что-то в мозгу, то ли еще что, но ему было явно неудобно в хлопчатобумажной форме. Одежда давила его, кожа болезненно отзывалась на все прикосновения. Состояние дискомфорта усиливалось присутствием прапорщика Мартынова, которого за высокий рост называли Шланг. Шланг стоял рядом и презирал. Балаев не мог прочесть его мысли, но настроение, казалось, проникало сквозь истончившуюся кожу. И когда терпеть надоело, он встал и без размаха ударил Мартынова в зубы.

Крупнер отбежал по боковой лестнице и поднялся на третий этаж. Запах гари сюда еще не донесло, и он позволил себе немного отдышаться. Бегать он разучился. Неизвестно, какой эффект даст подкожная инъекция СС-91 на «цунамовцев», но в том, что его действие не будет кратковременным и не останется без последствий, Крупнер был уверен. От такой дозы должен был наступить серьезный сдвиг. Он постарается ввести стимулятор как можно большему числу людей, чтобы эта история стала скандалом. Неплохо было бы добавить СС в вентиляционную систему штаба гражданской обороны. Препарат неплохо всасывался слизистой оболочкой носоглотки, и его действие ощутили бы на себе все сотрудники Исследовательского центра, но где находятся воздуховоды и как функционирует система, Крупнер представлял слабо.

Кто-то шел сзади. Крупнер отскочил за дверь лестничного входа и прижался к стене. Идущий пользовался прибором ночного видения. Крупнер уловил инфракрасное излучение и попятился в глубь коридора.

Старший лейтенант Крыжин ощутил присутствие постороннего интуитивно, не прислушиваясь к дыханию и шагам. За годы службы в отряде специального назначения у него выработалось шестое чувство, позволяющее безошибочно определять, кто находится за стеной: свой, чужой. Он приготовил оружие и поднялся на этаж.

На улице стемнело. Крыжин не пользовался фонарем — прибор «Ворон» позволял видеть тепловой контур человека, застывшего в коридоре. Секунду они безмолвно оценивали друг друга, затем Крыжин скомандовал:

— Лечь на пол!

Человек медленно двинулся к нему. «Он меня видит!» — подумал Крыжин и, обороняясь, нажал на спуск. «Макаров» выплюнул гильзу. Пуля ушла в пол, а человек, отпрянув в сторону, продолжал идти навстречу.

— Стоять! — заорал Крыжин, целясь в грудь и голову. Пороховые выбросы ослепляли его, прибор ночного видения засветился, и остаток обоймы Крыжин выпустил вслепую. Когда он сорвал очки, человек уже был рядом. Крыжин отпрыгнул, приготовившись к рукопашной схватке. На выстрелы со всего здания сбегались коллеги. Скоро они будут здесь, и до этого момента противника надо было задержать. Крыжин выхватил из чехла остро заточенную пехотную лопатку и прокрутил перед собой заградительную восьмерку.

— Не спеши, — сказал человек.

* * *

Ручку двери подергали, затем в нее постучали.

— Открывайте! — крикнул кто-то снаружи. Агапов встал, но Лужнов жестом остановил его.

— Я лучше сам открою, Александр Парфенович, — сказал он, беря автомат на изготовку. Он повернул ключ в замке, и в лицо ему ударил свет сразу трех фонарей.

— Вы кто? — спросил невидимый за ослепляющим светом человек.

Лужнов показал удостоверение.

— Здесь директор, — сказал он.

— Капитан Скляр, — представился человек. — Мы должны осмотреть помещение.

Лужнов отступил, и в приемной сразу стало светло. Вошедших было восемь, каждый пользовался фонарем, что как-то обнадеживало и вселяло некоторую уверенность. Они осмотрели все три комнаты, извинились и вышли.

— Вам было бы лучше спуститься вниз, — заметил напоследок капитан.

— Нет, я лучше останусь здесь, — ответил Агапов. Он представил себе свой холодный кабинет в бункере ГО с фанерным столом, жестким стулом и пружинной койкой, накрытой отсыревшим матрасом. Его передернуло. — Не вижу необходимости.

— Мы будем проверять каждые полчаса, — сказал капитан.

Лужнов проводил «цунамовцев» и запер за ними дверь.

* * *

Крыжина обнаружили лежащим на полу в коридоре. Рядом валялся расстрелянный пистолет. Крыжин был жив, только оглушен. Тут же весь третий этаж силами пятидесяти человек буквально перевернули вверх дном, проверяя каждую щель, но неизвестный исчез, будто был призраком.

Крыжина осторожно перенесли вниз и поместили на кушетку в комнате отдыхающей смены. Рядом, пристегнутый к батарее наручниками, находился старший сержант Балаев. Его здорово помяли, пока успокаивали, и теперь он мрачно сидел, понимая, что все думают, будто у него съехала крыша. К Крыжину тут же подошел врач и взял за левую руку. Пульс показался ему странным.

— Не понимаю, — удивился он.

Крыжин открыл глаза.

* * *

Крупнер передвинулся вправо по продольной балке и потянул на себя алюминиевую панель. Панель отошла, открыв путь вниз. Крупнер мягко спрыгнул в образовавшееся отверстие и огляделся. Никого. Подвесные панели отставали от потолка на полметра. При некоторой сноровке там можно было ползать.

Крупнер скользнул вдоль стены и бесшумно спустился по лестнице. Второй этаж. Кабинет директора где-то рядом. Он чувствовал присутствие Агапова и горел желанием отомстить. Пусть-ка попробует на себе действие адского зелья. Пережидая зачистку, Крупнер сделал себе инъекцию в полмиллилитра, повысив зрение, обоняние и слух. Правда, боль в левой руке, дважды задетой пулями, резко обострилась, но от нее можно было избавиться, что он и старался проделать. Неприятные ощущения выходили наружу, с каждым выдохом стекая с кончиков пальцев поврежденной руки густыми вязкими каплями негативной энергии. Наконец боль ушла. Крупнер крался по коридору, вслушиваясь в отдаленный стук шагов. Спецназовцы спустились вниз, сосредоточившись на территории, в караульном по-мещении и штабе ГО, оставив на этаже парный патруль, но он в данный момент находился в дальнем крыле здания.

Ощущение, что Агапов где-то рядом, усилилось. Крупнер всмотрелся в дверь и различил табличку «Приемная». Административная система во всех ведомствах была одинакова, и в учреждении подобного ранга роскошь иметь приемную с секретарем мог позволить себе только директор. Крупнер осторожно потянул на себя ручку. Дверь оказалось запертой, но за ней кто-то был. Кто-то и Агапов.

И тогда Крупнер постучал.

* * *

— Очень частый пульс, — сказал врач. Он был капитаном медслужбы, облаченным в белый халат. — Похоже, что его отравили.

— А, черт, — процедил Шламов.

Он стоял рядом, засунув большие пальцы за ремень, и был очень раздражен. Какая-то сволочь методично выводит из строя ребят. Двоих он убил. И это его бойцов! Голыми руками! Это не укладывалось в голове. Тем не менее, такой человек существовал. Шламов мог только предположить, что ранее спецпациент был диверсантом. С таким будет нелегко справиться, еще труднее взять живым. Но сделать это необходимо, потому что в противном случае могут и от должности отстранить — в главке это делалось быстро, — хотя и за то, что уже есть, его в Управлении, хвалить не будут. Выговор обеспечен, но ребята оцепили Исследовательский центр, они обыскивают этажи, они носом землю рыть будут, но найдут этого подонка. Шламов был в этом уверен. Он знал своих бойцов.

— Похоже на нервно-паралитическое ОВ, — продолжал врач. — Надо ему ввести антидот.

Он отломил кончик ампулы и стал наполнять шприц.

Крыжин смотрел на них и слышал их мысли. Мысли его устрашали. На какое-то мгновение ему показалось, что он вернулся в детство и стал маленьким и беззащитным. Он не мог ничего сказать, не мог двинуться, чтобы не нарушить покой в голове. Обострившееся восприятие требовало покоя, но шприц нес смерть, и он неотвратимо приближался. Крыжин смотрел на сверкающую иглу, и из глаз его текли слезы.

— Стойте! — вдруг крикнул Балаев, рванувшись со своего лежака. Браслет звякнул, и его отбросило назад. — Вы его так убьете!

Врач и Шламов повернулись к нему.

— Почему? — спросил капитан.

— Ему нельзя вводить антидот, это его убьет.

— Откуда вы знаете?

— Я слышу его мысли.

— Еще один сумасшедший, — пробурчал Шламов. Врач недоуменно поглядывал на них обоих. — Делайте то, что считаете нужным.

Крыжнн вздрогнул, когда в его вену вонзилась игла.

* * *

В дверь постучали. Лужнов включил подсветку и посмотрел на часы. С момента ухода патруля прошло двадцать пять минут, вероятно, это они, кому тут еще быть. Агапов направился к двери.

— Александр Парфенович! — крикнул Лужнов.

— Не беспокойтесь, я сам. У нас все в порядке. — Агапов открыл дверь, ожидая увидеть свет, но за дверью было темно. И тут ему в плечо с маху ударил кулак. Агапов почувствовал укол, он дернулся, но его крепко держали.

Это тебе от меня, — яростно выдохнул в лицо невидимым. — Я — Крупнер!

Агапова толкнули, и он тяжело упал на спину. Он еще ничего не понимал, ошеломленный внезапным нападением и напуганный страшной фамилией, которую назвал человек из темноты. Лужнов выскочил в приемную, по дороге опрокинув два стула и ударившись бедром об угол стола.

— Крупнер, — прошептал ошеломленный Агапов. Лужнов подскочил к двери, запер ее на замок и стал помогать Агапову подняться.

— Что он с вами сделал?

— Он ударил меня и, кажется, что-то вколол. — Агапов поморщился. Падая, он ушиб себе спину.

— Я вызову Шламова, — Лужнов хотел подойти к телефонам, но вспомнил, что они не работают.

— Подождите. — Агапов склонился в кресле, держась за плечо. Из ранки вышло немного крови, и к ней прилипла рубашка. — Кажется, я знаю, что он мне ввел.

Лужнов вскинул голову, ориентируясь скорее на звук, потому что на улице совсем стемнело.

— Это СС-91, и похоже, его слишком много.

В свое время Агапов пользовался СС, корректируя себе зрение, но когда двое спецпациентов одновременно сошли с ума, прекратил эти попытки и больше к ним не возвращался. Однако теперь он стал прекрасно видеть. И видеть в темноте! Агапов удивленно повертел головой, оглядывая кабинет. Учащенно билось сердце. Какую же дозу он ему ввел? Агапов стал вспоминать забытые ощущения внутренней силы, когда в дверь постучали. Очень громко. Лужнов громко встал и громко пошел, ничего не видя в темноте. Он лязгнул предохранителем и выпустил оглушительную очередь прямо в дверь. За дверью заорали. Кто-то громко упал. Лужнов выругался. Агапов чувствовал его страх и понял, что он убил не того. Внизу под ними все пришло в движение, много людей побежали по лестнице на этаж. Они гремели железом и тяжело дышали. Сердце колотилось все сильнее и сильнее, люди приближались, и они казались Агапову огромными. Их было много.

Лужнов слишком поздно понял, что это патруль. Он думал, что вернулся Крупнер, которому с первого раза не удалось уничтожить директора, и теперь пришел, что-бы убить их обоих. Он сильно перепугался. Снизу уже бежали, а он стоял перед дверью и думал, каким теперь выглядит дураком.

Команда, возглавляемая Шламовым, взлетела на этаж, высветив фонарями рваную дверь и два тела, лежащие рядом. Их срезали одной очередью, подонок взялся за оружие, и он явно находился с той стороны.

Не сбавляя скорости бега, Шламов с пояса нажал на курок. Пистолет-пулемет «Кедр» выметнул длинную струю огня. К нему присоединились «Абаканы» мчащихся сзади бойцов, куроча петли, ломая косяк, вспарывая дерматиновую обивку. Под мощным ударом кованого сапога обе створки влетели внутрь, открывшись в обратную сторону, одна слетела с петель, встала на угол и упала на лежащего в приемной человека. При свете фонаря Шламов узнал его. Он остановился, а остальные вломились в директорский кабинет, сбивая стулья, молча, с яростным сопением, и вдруг кто-то крикнул: «Врача!»

В своем кресле, хрипя, корчился Агапов. Не выдержав мощного напряжения, аорта лопнула, и сердце остановилось.

«Твою мать!» — только и подумал Шламов.

* * *

В троллейбусе Крупнер заметил женщину, одетую, несмотря на теплый день, в черное пальто и зимние сапоги. В руках она держала скрипичный футляр. Крупнер почувствовал ее скованность и потребность в поддержке. Он осторожно внушил ей ощущение тепла. Женщина переменила позу, она расслабилась и стала смотреть в окно, полностью отрешенная от внешнего мира. Крупнер закрыл глаза, сосредоточившись на выполнении своей задачи. Ее энергетика была очень слабая, каналы были закрыты, и он стал их прокачивать. Концентрация достигла предела. Крупнер выдохнул и ощутил усталость, явившуюся следствием полной отдачи сил.

Когда он открыл глаза, то увидел, что женщина улыбается.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Старший лейтенант Калямов находился в наружном наблюдении за «объектом № 9» — квартирой Аллы Сауловны Герштейн, давней знакомой Крупнера, к которой тот при отсутствии иного убежища мог направиться. Калямов имел задание вести наблюдение за объектом, а при появлении фигуранта — уничтожить его.

Крупнер шел к Алле в надежде отсидеться хотя бы несколько дней. Жизнь беглеца быстро измотала его. Он вошел в дом, и страшный удар по голове погрузил его в темноту.

Калямов умел вести себя чрезвычайно скрытно, и обнаружить его даже человеку с таким обостренным восприятием, как у Крупнера, было тяжело. Калямов выстрелил ему в затылок из пистолета Марголина с глушителем, осторожно приблизился и произвел контрольный выстрел в голову. Специальная модификация «марголина» с укороченным стволом, разработанная для боевых операций, стреляла пулями калибра 5,6 мм, скорость которых на выходе снижалась ПБС. Поэтому необходим был второй выстрел. Далее по инструкции Калямову следовало удалиться от места наблюдения и вызвать «скорую помощь», после чего доложить о выполнении начальству. Что он и сделал, в точности соблюдая предписание.

Крупнеру показалось, что он попал в ад. Унылая серая равнина, озаряемая вспышками пламени, была накрыта низким черным сводом, с которого капала расплавленная смола. В замешательстве он попробовал оглядеться, но тут на него накинулась стая отвратительных визжащих чертей, против которых он был бессилен, и принялась его драть и кусать. Потом кто-то воткнул ему в голову крюк и потащил к огромному медному котлу, под которым ревел огонь. Выворачиваясь от боли, Крупнер воспринял пытку как должное.

«Сейчас бросят вариться», — подумал он, но черти придумали пытку пострашнее. Через дыру в голове они вырвали мозг и залили расплавленный свинец, который, как понял Крупнер, будет кипеть вечно. Крупнер не верил в Творца и не стал обращаться к Нему, как делали почти все, попавшие в ад. Преисполненный гордыни, он решил молча терпеть, пока не кончится наказание, и за это ему была уготована более страшная участь. Его вернули назад.

Крупнер задвигался на ступенях и обхватил руками свою несчастную голову. Он приоткрыл глаза и увидел серый бетонный пол. Попытался встать, и это у него получилось. В черепной коробке кипел адский свинец, это был целый мир боли. Огромный и необъятный, он в силу непостижимой величины своей превосходил окружающий мир и был намного реальнее его. Крупнер начал спускаться по ступеням, держась за виски. Он добрел до соседнего дома и, повинуясь инстинкту самосохранения, поднялся на чердак. Постепенно он начал осознавать себя без мозга. Это было новое для него состояние, когда прошлое перестало существовать. Будущего тоже не было, а только настоящее, в котором он жил. Крупнер мучился, положив голову на колени, потому что бездействие было хуже всего. Он не хотел находиться в состоянии, полном боли, но и сделать что-либо без посторонней помощи не мог.

Мысль пришла позже, когда исчезла опасность. Единственное средство, могущее принести облегчение, находилось там, где он его принимал. Это было подсознательное ощущение, вызванное соматической реакцией организма. Там были какие-то люди, но он мог взять ЭТО и сам. В голове кипела адская боль, и перспектив избавиться от нее человек, лишенный мозга, не видел.

* * *

Крупнер подошел вплотную к воротам. Инстинкт, подсказавший место, указал также и на самый безопасный способ проникновения.

Главный въезд на территорию Исследовательского центра при всей видимой неуязвимости был самым незащищенным местом в системе охраны объекта. Если периметр забора, оборудованного сигнализацией, в случае тревоги немедленно просматривался видеокамерами, прослушивался сейсмодатчиками и на отдельном участке простреливался автоматической башенной пулеметной установкой — недавним нововведением, — то центральная подъездная дорожка привлекала меньше внимания именно по причине постоянной загруженности, а на монитор, включающийся при открывании ворот, давно не обращали внимания.

Охранник, находившийся в будке у ворот, опешил от неожиданности, когда рядом с ним спрыгнул человек. Крупнер вскрикнул — толчок приземления врезался в мозг раскаленным ледорубом — и, пошатываясь, бросился к потенциальному источнику опасности. Охранник дернулся к красной кнопке «Тревога», но Крупнер достал ногой по височной впадине. Он чувствовал, что не может допускать осечек, и бил насмерть. Выйдя из будки, он спокойно направился к главному корпусу. Куда он идет и что это за место, Крупнер не вспомнил, но знал, что хочет что-то взять. Это ЧТО-ТО лежало наверху, если войти… И Крупнер вошел. Человек, мешавший движению на проходной, не сумел его остановить и пал на посту, сраженный ударом в висок. Крупнер повернул направо и пошел вверх по лестнице. Он уже не помнил, что сделал, — прошлого не существовало.

Крупнер поднялся на третий этаж. Комнату 322 он нашел по месторасположению в пространстве, не глядя на номер. Непонятные значки все равно ничего не сказали бы ему. Рабочий день в Исследовательском центре заканчивался, и из сотрудников пятой лаборатории оставались лишь замначлаба Белов и лаборантка Ниночка, которую он собирался проводить домой. В настоящий момент Белов выскочил на рюмку чая в четвертую лабораторию и даже не закрыл дверь.

Крупнер вошел в комнату 322, ощущая полное отсутствие опасности. Лаборантку, вылетевшую ему навстречу, он не узнал, зато Ниночка, решившая отругать Белова за опоздание, узнала Крупнера сразу и отпрянула, но уйти ей он не дал. Схватив Ниночку за плечо, Крупнер грубо дернул ее назад, приставил два пальца к основанию затылка и рванул на себя голову, вцепившись под надбровные дуги.

В пустой комнате громко прозвучал треск ломающейся шеи. Крупнер непроизвольно поморщился — звук неприятно отдался в пылающей голове — и подхватил обмякшее тело, осторожно опустив на пол. В таком состоянии лаборантка была не опасна. Крупнер выдвинул верхний ящик стола, достал ключи и открыл сейф. Он отломил кончик ампулы, наполнил шприц на один миллилитр, выдавил воздух и удивительно точным движением воткнул иглу, попав в середину вены. Сделав инъекцию, он отбросил шприц и стал набивать карманы блестящими ампулами из коробки. Ампулы громко звенели в его руках и сверкали при свете ламп. Кто-то громко шел по коридору. Крупнер отскочил к двери, чувствуя во всем теле легкость. Этот кто-то шел мимо. Боль усилилась, но голова становилась пустой и невесомой. Это было хорошо. Глаза стали различать мелкие детали на столах с оборудованием. В коридоре сделалась тишина, хотя за стенами комнат и во всем здании находились и двигались люди. Бежать надо было сейчас, и Крупнер выскочил из лаборатории.

2

Полковник Грановский смерил тяжелым взглядом начальника охраны ИЦ Шламова и старшего оперативно-розыскной группы Нечипоренко, отвечавшего за проведение операции «Паутинка». Сыскари облажались. Восемь часов назад полковник Бабин, непосредственный начальник Нечипоренко, доложил о ликвидации особо опасного преступника Крупнера Вячеслава Сергеевича, а теперь выясняется, что Крупнер совершил налет на Центр и убил трех человек. Майор Шламов, в прошлом командир отряда специального назначения «Цунами», проваливший захват Крупнера и допустивший убийство директора Центра доктора химических наук полковника Агапова, был наказан еще вечером за состояние несения службы личным составом караула и понимал, что его карьера стремительно падает… и падает. Была ночь. Половина первого. Освободившийся от оперативной возни по ЧП Грановский с полной оттяжкой проводил «разбор полетов», не считаясь с достоинством и честью товарищей офицеров.

— Ну, работнички, — Грановский врезал кулаком по крышке стола. — Ты, Шламов, даже в охранники не годишься. Тебе бы на вахту встать, на «Красную нить». Какого хрена, мать твою за ногу, ты в начальниках сидишь? Командира отряда профукал, хрена опять в начальники полез?!!

Шламов молчал, понимая, что путь в вахтеры открыт, а капитан Нечипоренко имел неосторожность кашлянуть, потому что в горле давно першило. Грановский воспринял это как несогласие и обратил свое внимание на него.

— А ты чего кряхтишь? Только и знаете, что дезу гнать. Какого хрена было рапортовать, если сами ни в чем не уверены? Один охрана, другой безопасность, а толку от обоих — хрен!

Полковник Грановский, назначенный новым куратором программы исследования СС-91, кипятился вовсю. Его предшественник, Яшенцев, был временно отстранен от дел по состоянию здоровья, и до сих пор финансовую ведомость ему приносили в госпиталь — так доконал его Крупнер. К тому же Грановский вот-вот должен был произвестись в генералы, а теперь с появлением убийцы-психопата безоблачное будущее омрачали суровые грозовые тучи. Поэтому полковник начал сам метать молнии, чтобы не допустить на свою голову ураган взысканий.

— Все, работнички, еще один пролет, и считайте, что вы доигрались.

С этим напутствием Грановский выпроводил их из кабинета.

Шламов и Нечипоренко были сокурсниками по Рязанскому высшему командному училищу Воздушно-десантных войск, но затем дороги их разошлись. Нечипоренко принял приглашение перейти на работу в Комитет государственной безопасности, а Шламов продолжил путь офицера войск спецназначения и неплохо проявил себя в Анголе, а также при выполнении некоторых деликатных миссий в разрешении внутриполитических конфликтов на территории бывшего Советского Союза. Его заслуги были отмечены переводом в Главк, где Шламов возглавил сначала группу, а затем весь элитный отряд «Цунами». Однако фортуна отвернулась от него, и по немыслимому стечению обстоятельств престижная должность была потеряна, но на этом превратности судьбы, похоже, не кончались.

Выйдя из управления, товарищи по несчастью сели в машину гэбиста и медленно двинулись по ночному городу. Спустя несколько минут «шестерка» подъехала к краю тротуара.

— Надо позвонить. — Нечипоренко увидел телефонный автомат. — Что там насчет жмура.

— Я с тобой, — Шламов составил ему компанию, против чего Нечипоренко не возражал, ему было все равно.

Вытащив из кармана пару жетонов, один из которых аппарат тотчас же съел, Нечипоренко стал дозваниваться Калямову, который должен был произвести опознание. В трубке послышались, мелодичные сигналы вызова. Нечипоренко тоскливо выругался.

— Какого хрена, — сказал он стоящему рядом Шламову, — у моего подчиненного есть труба, потому что он якобы нуждается в оперативной связи, а у меня нет. Сучья должность и вообще жизнь сучья!

— Ага, — согласился Шламов, ибо и свою теперешнюю должность подарком не считал. Куртку он оставил в машине и зябко поеживался на ветру — в их телефонной будке были выбиты все стекла. Рядом висели роскошные кабинки таксофонов, работающих по кредитным картам, но такая штука ни у Нечипоренко, ни тем более у Шламова не водилась.

— Алло, алло, — гэбист оживился и прикрыл пальцем второе ухо, чтобы лучше слышать. — Калямов, это Нечипоренко. Что там у тебя? Да. Как? «Работал»? Блин, а какого хрена, мать твою за ногу, ты «работал»? Смотреть надо было лучше. Куда ты смотрел? Да. Ну, мы еще пообщаемся.

Они вернулись в машину, и Нечипоренко уныло поведал рассказ Калямова. Его дела обстояли еще хуже. Приехавшая через два часа «скорая помощь» обнаружила у дома мертвого бомжа, которого и забрала в морг. Отчет Калямова и Нечипоренко лег на стол полковника Бабина, а тот поспешил доложить Грановскому. В это время Крупнер приближался к воротам Исследовательского центра. То, что это был он, не вызывало сомнений: характерный почерк — оба охранника убиты ударом в висок, отпечатки пальцев на дверной ручке, столе, сейфе, ампуле и шприце говорили о том, что ошибка исключена. Крупнер пришел и ушел, оставив несколько трупов, расправившись с лаборанткой, делавшей ему уколы, и забрав почти 100 мл СС-91. Картина получалась унылая.

— Слушай, а давай выпьем, — предложил Нечипоренко, останавливаясь у ларька. Шламов кивнул. Капитан выскочил из машины и вскоре вернулся с двумя бутылками водки и палкой полукопченой колбасы.

— Поехали ко мне, — предложил Шламов.

— Давай, а то моя гнида житья не даст. — Нечипоренко завел мотор. — Поехали.

* * *

— Ну, поехали.

— Будем!

Грязная лампочка без плафона тускло светила на кухне бывшего командира спецподразделения «Цунами». Сам Шламов, чокнувшись с Нечипоренко, опрокинул содержимое стакана в рот. К концу подходила уже вторая бутылка. После неудачной операции по захвату Крупнера в Исследовательском центре, где Шламов по ошибке собственноручно застрелил старого заслуженного «волкодава» подполковника Лужнова, майора понизили в должности и назначили начальником охраны. Спасибо, что не посадили или не отправили куда-нибудь на северо-восток, моржей сторожить. После должностных пертурбаций Шламов стал много пить, и этот вечер не был исключением.

— Эх, блин, да, — Шламов тоскливо кинул в пасть кусок колбасы, — херовы дела, Витька.

— Сожрут нас эти гады, — согласился Нечипоренко. — Тебя — Грановский, а меня — мой начальничек. Кажется, попали мы с тобой в опалу.

Дела у Нечипоренко тоже шли не Бог весть как. И он лихорадочно выдумывал планы спасения, во-первых, чтобы подняться в материальном плане, во-вторых, чтобы сохранить удостоверение сотрудника контрразведки и выйти из категории «дежурной жопы». Этому мешал его начальник, попортивший немало крови, и Нечипоренко в сотый раз подумывал, как бы его сменить.

— Да, блин, послал Бог начальника, — словно прочитав его мысли, сказал Шламов. — Вот Яшенцев был мужик! А Грановский, волчара, жизни теперь не даст. Как таких пидоров на генеральские должности сажают?

— Как раз таких и сажают, — сокрушенно вздохнул Нечипоренко и вдруг пьяно хихикнул. Только в голове, накачанной алкоголем, мог возникнуть такой абсурдный, на первый взгляд, но тем не менее вполне реальный план. Оригинальный, дерзкий, но выполнимый.

— Крупнер, — сказал Нечипоренко.

— Что Крупнер? — услышав ненавистную фамилию, встрепенулся Шламов.

— Крупнер же вернулся, понимаешь?

— Ну…

— По второму кругу.

— Не понимаю.

— Вот, смотри. — Нечипоренко придвинулся поближе к Шламову. — Крупнер мочил всех, кого считал причастным к опытам над ним. Он убил Ларина — лаборанта, Розанова — начальника отдела рефлексологии, Агапова — директора Центра и создателя СС-91. Он убил Городецкого — заместителя директора, и сделал это в кабинете Яшенцева, но самого Яшенцева не видел. Теперь Яшенцева нет, на его месте Грановский, понимаешь? Крупнер снова может вернуться, чтобы расправиться с теми, с кем не успел в первый заход. Он уже начал — грохнул девочку из пятой лаборатории. У него есть прямой резон заняться начальником группы поиска — Бабиным, по приказу которого Крупнера должны ликвидировать, что Калямов и сделал, только не добил.

— Ну, может, — согласился Шламов, — Грановского, суку, не мешало бы замочить. Он жизни теперь не даст.

— Так что мешает Крупнеру придти и сделать это? — победно откинулся на спинку стула Нечипоренко.

— Хрен его знает, а что? — Шламов не догонял тактических построений коллеги.

— Ну вот я и спрашиваю, что? Да ничего не мешает, и мотивы все есть.

— А он-то пойдет? Может быть, ему нужен был только СС, а девчонку положил, чтоб не шумела.

— Если это не сделает он, то сделаем мы, — напрямую выложил Нечипоренко. — В нашем положении с нашим теперешним начальством мы больше ничего не приобретем, а только потеряем.

— Предлагаешь сработать под Крупнера? — прищурился Шламов, приняв предложение как рабочее и начиная прикидывать способ реализации. — А легко! Только нам нужен живой Крупнер.

— Алиби?

— Ага. Зачищаем этих пидоров, на следующий день ты встаешь в наружку, я привожу Крупнера, и ты его мочишь, а потом докладываешь, что он проявился.

— Нет проблем!

— Но это все теории, — вдруг посерьезнел Шламов. Интуитивно он понимал, что это не пустые слова и не провокация, но все равно держался с опаской. — Так что тс-с!

— Тс-с, — согласился Нечппоренко, разливая по соточке. — Давай за Крупнера.

— Поехали.

— Будем!

Крупнер, за которого в этот момент пили офицеры, сидел в позе лотоса на уже знакомом чердаке и смотрел в стену перед собой. Его вытаращенные глаза с сузившимися от невыносимой боли зрачками были наглядным поучением грешникам о грядущих муках в аду. Но Крупнер терпел. К боли, оказалось, можно привыкнуть, главное было не двигаться. Немалую роль сыграл «сенсорный стимулятор», облегчив состояние новыми ощущениями, позволяющими отвлечься. У ног Крупнера в пыли валялся шприц — он сделал еще инъекцию. Теперь его восприятие было подобно висящему в воздухе шару. Он был вне пространства и вне времени. Существу без мозга это позволялось.

* * *

— Что-то типа такого? — Шламов в очередной раз врезал по груше и отошел назад.

— Приблизительно, — критически заметил Нечипоренко.

С момента памятного разговора прошла неделя. За это время гэбист извлек из архива и компьютерной базы данных все, касающееся Крупнера, и товарищи по несчастью приступили к изучению его привычек вплоть до самых незначительных нюансов, старательно отрабатываемых Шламовым, — ведь именно ему надлежало быть исполнителем. Ростом они были схожи и даже размер обуви имели одинаковый. Плюс ко всему Шламов обладал соответствующей физической подготовкой и был натаскан для выполнения диверсионных операций. Освоив крупнеровскую технику передвижений, он приступил к отработке ударов, в первую очередь характерного удара в висок. Тренировки проходили дома у Шламова — так было удобнее и безопаснее.

— Ну-ка, держи.

Нечипоренко встал, поплотнее уперевшись ногами в пол, и вытянул перед собой короткую березовую доску сантиметра два толщиной. Шламов коротко выдохнул и уверенным сильным ударом разбил ее пополам.

— Нормально, — усмехнулся он. — Кости черепа сломать куда легче.

Нечипоренко отвел взгляд. В такие минуты он побаивался майора, словно тот ненароком мог использовать его вместо груши.

— Хороший удар, — поспешно одобрил он. — Можно браться за дело.

— Сначала нам нужен Крупнер, — напомнил Шламов, — Живой Крупнер.

— Да-а, — протянул Нечипоренко. Добывать Крупнера входило в его обязанности. — Его ищут.

— Вот когда найдут, тогда и приступим. — Шламов взял полотенце и вытер потную грудь. — Ладно, держи еще одну доску.

Нечипоренко подавил вздох и побрел в угол, где горой лежали обрезки.

3

Старший лейтенант Калямов не был прямым подчиненным Бабина. Он работал на подполковника Енчукова, но, будучи задействован в составе оперативно-розыскной группы, временно подчинялся ее командиру — капитану Нечипоренко. На последнего Калямову было плевать, но неудача с ликвидацией Крупнера сильно задела его самолюбие. Теперь он желал завершить свое дело и приказ капитана воспринял как подарок судьбы.

Последние два дня он рыскал вокруг дома, где впервые увидел Крупнера. Чутье подсказывало ему, что тот где-то рядом. Вполне вероятно, что он мог скрываться в квартире Аллы Герштейн. В качестве места, откуда удобно было вести наблюдение, Калямов выбрал чердак соседнего жилого массива. Он поднялся по грязной лестнице, открыл низкую ржавую дверь… и увидел Крупнера.

Калямов был наслышан о гибели группы захвата и расправе с отрядом специального назначения «Цунами».

Мысленно он записал себя в покойники и обнажил ствол, чтобы как можно дороже продать свою жизнь, но Крупнер и не собирался нападать. Он неподвижно сидел у стены и более всего напоминал восковую статую Будды, вылепленную скульптором-сионистом. Калямов осторожно приблизился. «Выжидает? Ну и выдержка!» — промелькнуло у него в голове, хотя знал, что в случае надобности он вел бы себя точно так же.

— Хай! — крикнул он.

Крупнер не отреагировал. Его остекленевшие глаза уставились в противоположную стену, словно изучая что-то, понятное лишь ему одному. О том, что он жив, свидетельствовали редкие движения грудной клетки. Крупнер был словно в коме, но не в коме, нет… Тому, кто хотел жить, не следовало заблуждаться на этот счет. Калямов заметил это и попятился. Помимо пустых ампул, шприца и банки с водой, вокруг были раскиданы рыже-черные меховые клочья. По-видимому, Крупнер поймал кота и съел его, причем съел сырым и с костями. Так что временами он вел очень активный образ жизни, и чекисту не хотелось пасть жертвой этой активности.

Калямов не мог предположить, к каким последствиям приводит ранение в голову, но видел, что здесь что-то не так. После безрезультатной попытки заговорить Калямов помахал рукой перед лицом. Крупнер глядел сквозь него и в своем мире существовал совершенно один. Еще через полчаса психотерапевтической деятельности Калямов осмелел и достал из кармана наручники.

— Ну-ка, пипл а стрейндж, — сказал он, продолжая держать ствол в направлении крупнеровского живота, — давай сменим место медитации.

Крупнер не ответил, и Калямов расценил это как согласие.

* * *

— Как ты думаешь, он будет молчать? — спросил осторожный Шламов.

— Должен, — ответил Нечипоренко, имея в виду Калямова. — К тому же его скоро откомандируют на новое задание, буквально через несколько дней. Я уточнял, куда-то на Север. А отчитываться по розыску он должен только передо мной.

— Ну хорошо, — решил Шламов. — Подождем, когда уедет, и начнем.

Компаньоны сидели на даче тещи Нечипоренко, которая перед началом учебного сезона у внуков свалила в город. Тут же в подвале с соблюдением всех мер предосторожности содержался Крупнер. Он был прикован длинной цепью к вмурованному в стену кольцу, рядом стояла миска с едой и запас «сенсорного стимулятора», который на всякий случай решили пленнику сохранить. Крупнер почти не двигался, и Нечипоренко был немало потрясен, когда Калямов сообщил, что взял Крупнера живым. Вид самого Крупнера не оставил равнодушным даже Шламова, в памяти которого еще свежи были воспоминания о кошмарной ночи в Исследовательском центре. «Довела химия! — мелькнула первая мысль, затем в нем проснулось сожаление: — Досталось же ему». Крупнер выглядел неважнецки: бледный, иссохший, волосы сзади слиплись в почерневшую корку, и глаза — эта квинтэссенция муки — свидетельствовали о том, что в нем мало осталось от спортсмена-убийцы. Вячеслав Сергеевич был абсолютно инертен и не реагировал на внешние раздражители. К водворению в подвал он отнесся спокойно, словно внешнего мира вообще не существовало. Временами он начинал двигаться, чтобы сделать инъекцию или поесть. Если еды рядом не было, он не просил. Испражнялся он под себя, и это доставляло Нечипоренко мало радости, когда он думал о предстоящей уборке. И еще он думал, как поведет себя теща, обнаружив прикованного Будду в качестве сюрприза от зятя, если ей вдруг взбрендит появиться на даче. Нечипоренко твердо решил не допустить ее визита.

При помощи знакомого из канцелярии Енчукова Нечипоренко узнал дату отправки Калямова — 20 октября. Все было бы не так плохо, имей гэбист доступ к информации лично, но такой возможностью капитан не обладал и поэтому довольствовался сведениями из вторых рук.

«Генеральную репетицию» наметили на 24-е число. Объектом исполнения выбрали заместителя начальника пятой лаборатории Белова — лицо, идеально подходящее по всем параметрам. Белов непосредственно работал с Крупнером, и у того были все мотивы для мести.

Шламов ждал конца рабочего дня. Меньше свидетелей, да и Центр можно будет покинуть, не вызывая подозрений. Когда часы над его головой начали показывать половину шестого, Шламов поднялся на третий этаж. У дверей комнат 322 и 323 он остановился. Белов был в одной из них, но в какой? Если откроет кто-то из сотрудников, операцию придется отложить. Шламов прислушался. За дверью 322 было тихо, а в 323, похоже, кто-то был. Начальник охраны нажал кнопку звонка.

— Гриша? — дверь отворил Белов.

Он ждал кого-то другого, скорее всего начальника четвертой лаборатории, с которым частенько кирял. Шламов работал недавно и не знал всех по именам.

— Нет, это я, — сказал он, бесцеремонно вторгаясь в комнату. Белов уступил дорогу.

— Что-нибудь случилось?

Шламов внимательно осмотрел помещение. Вроде никого. Но дополнительная предосторожность не помешает.

— Нет, ничего. В соседнюю комнату внутренняя дверь есть?

— Здесь нету, — Белову не понравилось настороженное спокойствие начальника охраны. Он почему-то испугался и решил эту машину не злить. — Вот две другие сообщаются. Когда здесь был санаторий, там помещался номер-люкс.

— Понятно, — кивнул Шламов. — А в той комнате у вас кто?

— Сейчас никого, но у меня есть ключи…

Закончить Белов не успел. Набитый кулак майора врезался в височную впадину и убил его на месте. Белов отлетел к стене, опрокинув стеллаж с оборудованием. Получилось много шума, в пустом здании это было слишком заметно.

С окаменевшим лицом Шламов выскочил за дверь, затворив ее ногой. В коридоре никто не показывался. Двигаясь крайне тихо, Шламов вернулся в свой кабинет и посидел там для порядка еще минут сорок. Тревога не поднялась. Шламов собрал свою сумку и пошел домой.

* * *

Несмотря на поздний час, полковник Грановский оставался в кабинете, стараясь не поддаваться панике. Крупнер совершил новое убийство. На этот раз жертвой стал зам. нач. пятой лаборатории Белов, которого Крупнер «навестил» прямо в Исследовательском центре. По-видимому, он нашел какие-то новые проходы в ИЦ, потому что охрана ничего подозрительного не заметила. Или сам Крупнер открыл новый способ перемещения. Грановский был хорошо осведомлен о сверхчеловеческих возможностях «спецпациентов», появлявшихся под воздействием СС-91, и мог догадываться, чего достиг Крупнер, имея запас препарата и проводя собственный «СС-курс». Воображение у полковника было богатое. Грановский без особенного удовольствия представлял невидимого и неуязвимого маньяка, тем более что срыв испытаний, который вот-вот должен был наступить, стоит Центру лишиться последних специалистов, грозил отстранением от должности, а выходить на пенсию в звании полковника Грановский не хотел. Он хотел стать генерал-майором и окончить свои дни в должности. Ему нравилась служба и даваемая ею власть.

Оперативники, занимавшиеся розыском Крупнера, хранили олимпийское спокойствие. Хотя Нечипоренко и разводил руками, доказывая полную некомпетентность, вменить убийство Белова ему в вину было нельзя. Грановский решил разобраться во всем сам и использовал максимум влияния, чтобы ускорить получение данных экспертизы. Из заключения экспертов следовало, в частности, что Крупнер поменял обувь. Это означало, что у него есть место, где может хранить вещи и, скорее всего, спать. Возможно, что это квартира, не учтенная сыскарями, или результат их разгильдяйства. Так или иначе оперативники где-то прокололись, и это позволяет убийце разгуливать на свободе. А возможно, он просто водит всех за нос. Ругательства у Грановского кончились, вдобавок разболелась язва. Он был бессилен что-либо поделать.

4

Калямов прослушал очередной инструктаж и теперь бесцельно болтался по управлению. Его командировка откладывалась, но начальство заботливо составило план занятий, включавший в себя стрельбы, рукопашный бой и оперативное ознакомление с изменением обстановки в регионе, куда он должен отправиться со дня на день. Калямов был доволен собой: последнее задание он выполнил с блеском — нашел и взял опасного убийцу-рецидивиста, пусть даже раненного в голову и заглушенного наркотиками до состояния зомби. Главное — сам факт, которым можно было гордиться.

— Привет, Славик!

— А, привет, — невысокий щупленький коллега, также входивший в оперативно-розыскную группу, принимавшую участие в реализации «Паутинки», остановился пожать Калямову руку.

— Чего такой озабоченный?

— Ты вовремя ушел, — заметил Славик, — нас опять трахают во все дыхательные и пихательные. Крупнер нового жмурика нарисовал, представляешь, какой гад, прямо в институте! Ну, нас теперь и имеют все кому не лень. Пока, я побежал.

Растерянный Калямов проводил Славика взглядом. Он ничего не понимал. Как же так, ведь он лично передал Крупнера капитану Нечипоренко? Неужели опять убежал, или…

Или его отпустили.

Калямов злобно прищурился. В нем снова заиграла кровь «волкодава».

* * *

— Все отлично, — сообщил Нечипоренко, когда Шламов залез в салон, и машина тронулась. — Эксперты считают, что это сделал Крупнер. Сработано исключительно чисто.

— Нормально, — кивнул Шламов, — не подкопаешься.

— Как обстановка в управе?

— Никто не понимает, как Крупнер попал в здание, но меня особенно не мурыжат.

— А неособенно?

— Грановский пару раз вызывал. Наехал, конечно. По-моему, его пора мочить, пока он что-нибудь не придумал.

— «Что-нибудь» — это что?

— Например, не взял охрану из «Цунами». Ему это положено.

— Это сильно усложнит дело?

— В принципе нет, но это МОИ ребята.

— Они больше не твои, — тон Нечипоренко внезапно сделался резок. — Не будь идеалистом, Серега. Им прикажи тебя по стенке размазать — размажут не задумываясь. Они уже против тебя. И против нас. А мы против них.

— А с твоим когда? — перебил его Шламов.

— Сначала Грановский, — ответил Нечипоренко, — не будем отступать от плана. С Бабиным будет легче — его никто охранять не станет.

— Ты, кстати, этого кормил?

— Да хрен с ним, потерпит разок. Меньше срать будет.

— Нет, надо покормить, а то экспертиза усомнится в его физическом соответствии действию.

— Да он же супермен, — отмахнулся Нечипоренко. — Хотя ты прав. Хрен с ним, прокатишься?

— Боишься один?

Нечипоренко рассмеялся.

— Вдвоем надежнее. Пистолет с собой?

— Он у меня на постоянке.

Красная «шестерка» стремительно уходила в пригородную зону.

Следовавший за ними на своей синей «ВАЗ-21013» Калямов просто выпадал в осадок от прослушивания разговора. Машину Нечипоренко он снабдил радиомикрофоном еще прошлой ночью и теперь мотался за ней по городу, стараясь не попадаться на глаза и держась в радиусе устойчивого приема. Диалог мог стать настоящей бомбой. Если его подать как диверсионно-террористическую деятельность, то можно существенно приподняться в глазах начальства. По роду оперативной деятельности Калямов был «кротом» — агентом, внедряемым в неформальные группировки, но успешно работал и в среде коллег. Он всегда был не прочь при случае услужить начальству, и за это ему прощались кое-какие грехи. А грехи у Калямова были.

* * *

Крупнер имел все основания радоваться месту, в которое он попал. В отличие от чердака здесь не дуло, было тихо, темно и присутствовала еда — достаточно было протянуть руку. Тут имелись все условия для самоуглубленной бессознательной медитации, и Крупнер пользовался ими. Он постигал тысячи истин, которые не мог выразить, потому что у него не было слов. Но их и не требовалось выражать. Истины складывались в простую и ясную картину мира. Крупнер старался постичь ее целиком, это у него постепенно получалось.

Нечипоренко открыл крышку люка и зажег в подвале свет. Оттуда сразу пахнуло ароматом авгиевых конюшен. Пленник был на месте. Нечипоренко спустился, чтобы забрать миску, и застыл в изумлении. Крупнер неподвижно висел над полом сантиметрах в пятнадцати-двадцати. Он левитировал.

— О, Господи, — выдохнул Нечипоренко.

— Что там у тебя такое? — насторожился Шламов, доставая «макаров».

— Ты только посмотри! — Нечипоренко схватил миску и выкарабкался наружу.

— Чего?

— Да нет, посмотри сам.

Нечипоренко удалился на кухню, а Шламов внимательнее пригляделся к пленнику. Ничего особенного, разве чуть выше стал, или только так кажется? Сверху было плохо заметно. Нечипоренко вернулся, поставил миску на место и проворно выбрался из подвала.

— Тьфу, гадость. Глаза б мои не видели!

Ему было противно и страшно. Из-за этого теперь весь дом стал неприятным местом, словно он держал в подвале что-то отвратительное и страшное, например, большую ядовитую змею. Бранясь и отплевываясь, Нечипоренко сел в машину, и они укатили.

Калямов не стал их провожать, на ночной трассе он был очень заметен. К тому же не мешало без помех выяснить, кого они держат в доме. Калямов подозревал, что Крупнера. Но каким образом им удалось сговориться? Ответ на этот вопрос Калямов и хотел поискать.

Висячий замок на наружной двери он открыл при помощи гвоздя, однако дверь с веранды в жилую часть дома запиралась на врезной, и с ним пришлось повозиться. Калямов не справился и был вынужден поискать другие пути в дом. Впрочем, они нашлись быстро. Углядев внушительную щель между крышей и стеной, чекист взобрался по торцам бревен сруба и оказался на чердаке. Оттуда на кухню вел свободный проход.

«Он где-то здесь», — подумал Калямов, зажигая фонарь, прихваченный из машины.

Крупнера он в доме не обнаружил и совсем отчаялся найти, когда заметил вход в подвал. Калямов потянул за кольцо и посветил вниз. Крупнер зажмурился от яркого света и прикрыл ладонью глаза. При этом он не переставал размеренно жевать. Калямов спустился и обнаружил его сидящим в луже, происхождение которой не вызывало сомнений.

Морщась от зловония, он наблюдал, как привыкший к свету Крупнер взял рукой новую порцию каши и кинул в рот. Вокруг пояса он был обмотан цепью, другой конец которой крепился к кольцу на стене.

— С какой целью они тебя тут держат, пипл а стрейндж? — спросил Калямов, но ответа не получил.

Еще раз окинув взглядом подвал, он выбрался наружу и привел замки в первоначальный вид. Затем сел в машину, размышляя, каким образом подельникам удалось заставить Крупнера работать на себя. Не за порцию же каши? Тогда что? Может быть, наркотики, без которых Крупнер дня прожить не мог. Кололи же ему в Центре всякую гадость. Как его там, СС-91. Может быть, он вызывает привыкание? Во всяком случае интересная новость. Крупнер у них, и они его используют. Кто следующий, Грановский? На него Калямову было плевать. Вот допустить смерть Бабина было бы большой ошибкой, а Грановский…

Именно эту карту он и решил разыграть.

* * *

На следующий день Калямов попросил отгул и был отпущен. Драгоценного времени он терять зря не стал и, договорившись с парой приятелей попользоваться их машинами, плотно сел на хвост Нечипоренко. До шести вечера ничего примечательного не случилось, а потом произошла встреча с Шламовым. С этого момента Калямов полностью превратился в слух, и не зря: Грановского наметили порешить сегодня.

Все разговоры велись настолько открытым текстом, что можно было не сомневаться — подельники уверены в своей безопасности. Да и с чего волноваться? Нечипоренко нигде не засвечивался, чтобы приставлять к нему наблюдение и брать на прослушивание машину. К тому же гэбист полагал, что единственный опасный человек давно убыл в служебную командировку и помешать не сможет. Фонограмма переговоров была настолько откровенна, что не вызвала бы сомнения даже у районного судьи, вздумай Калямов к нему обратиться. Но это было ни к чему. Он спокойно пас их по городу, от случая к случаю меняя машины, припаркованные по маршруту. Он ждал, когда примутся за Грановского, чтобы начать действовать. Наступил вечер. Заговорщики посидели у Шламова и около часа ночи отправились на дело.

Калямов спрятал «Опель» за мусорной площадкой, откуда хорошо просматривался щламовский парадняк, и подождал, пока «шестерка» выедет со двора. Он не хотел быть замеченным раньше времени и старался держаться поодаль. Но его ждал облом. Карбюратор, уже преподносивший сюрпризы, на этот раз вообще отказался функционировать. Калямов откинул капот и, яростно матерясь, уставился внутрь буржуйского механизма. «Опель-Рекорд», купленный на германской свалке, был ведро ведром, но так основательно подводил впервые. Калямов открыл багажник и достал чемоданчик с ключами.

— Зараза, — сказал он машине.

«Опель» не ответил. Не потому что игнорировал Калямова. Просто он не умел разговаривать.

* * *

Когда Шламов появился на лестничной площадке, худшие его опасения сбылись. Он готовился к такому обороту, но только сейчас понял, что иного выхода у него нет. Шламов как никто другой знал штатное расписание «Цунами». Человека, стоящего у двери, он тоже знал. Второй должен был находиться в квартире и меняться с ним каждые два часа.

— Привет, Босов, — сказал он, уверенно идя вперед. — Павел Борисович предупреждал насчет меня?

— Здравия… здравствуйте, — поприветствовал сержант своего бывшего командира. Его появление, пусть даже в столь поздний час, не вызвало у Босова опасения — он полностью доверял майору. — Нет, не предупредил, но я сейчас уточню.

— Кто с тобой в паре? — спросил Шламов.

— Прапорщик Мартынов.

— А, Шланг!

— Да, Шланг. — Босов засмеялся, он был рад, что командир вспомнил кличку Мартынова.

Включить рацию Шламов ему не дал… Он выждал, когда Босов расслабится, только в этом случае можно было рассчитывать на успех — реакция у его бойцов всегда находилась на высоте. Быстро скользнув вперед, он ткнул сержанта пальцем под ребра, заблокировал встречный коленом в пах и добавил ребром ладони под ухо. Подхватив падающего сержанта, он тихо свистнул. Тут же на площадке возник Нечипоренко. Шламов передал ему воина, примерился и ударил кулаком в висок. Голова Босова мотнулась в сторону, Нечипоренко едва удержался на ногах. Работа мясника была сделана. Шламов сорвал с трупа берет и надел на себя.

— Помогай, — шепнул он, расстегивая портупею.

Прапорщик Мартынов пил чай на кухне полковника Грановского. Сам полковник мирно спал, приняв на грудь двести граммов коньяку. Жена и внучки на время переехали к зятю. Дедушка Павел отдыхал.

Мартынов услышал за дверью какую-то возню, но перед тем, как встать, педантично осушил стакан. В глазке он увидел искаженную линзой голову в берете и зеленое камуфлированное плечо. Вероятно, Босов от скуки разминается. Разговаривать с ним через дверь Мартынов не стал, он уважал начальство и не хотел тревожить полковника. Пусть лучше спит. Шланг посмотрел на часы. Без восьми минут два, скоро на смену. Он был большой аккуратист и старался в точности соблюдать инструкции. В два так в два. Он поправил ремень и, переступая голенастыми ногами, вернулся на кухню.

Стрелки на часах подошли к двум пополуночи. Мартынов зевнул, повесил на шею пистолет-пулемет «Кипарис», отщелкнул замки и открыл дверь. Там ждал Шламов. Последним чувством Мартынова, покидающего этот мир, было изумление, смешанное со страхом. «Проверка?!» — подумал он, прежде чем заученным движением Шламов сократил численность отряда «Цунами» еще на одного человека.

* * *

Крупнер мыслил. Он витал на необъятных просторах Истины, которая становилась ему понятной. Наслаждаясь великолепием познания, достигнуть которого можно было лишь безграничной мощью его разума, Крупнер понял, что сможет увидеть картину мира. Это было в его силах, требовалось сделать лишь шаг…

Шламов уже не таясь вошел в комнату, где спал Грановский, и грубо поднял его за плечо.

— Что такое? — Полковник был рассержен непонятным вторжением в его сон.

— Привет от Крупнера, — сказал Шламов, примерился и убил ударом в висок.

«Эх, „Кипарис“ — хорошая штука, жаль, забрать нельзя,» — подумал он проходя мимо Шланга.

— Ну как? — спросил Нечипоренко.

— Порядок.

Ревя и лязгая, Калямов подвалил к дому Грановского. Проклятый карбюратор то ли замерз, то ли еще что, но по дороге приходилось не раз останавливаться, чтобы продуть жиклер ножным насосом. В машинах Калямов разбирался не очень, но, насколько хватало понятия, карбюратор надо было чистить и регулировать. Последнее не входило в его компетенцию, а с первым кое-как справлялся при помощи хитрых манипуляций. В результате, когда он приехал в начале третьего, знакомой красной «шестерки» не обнаружил.

«Что же делать?» — удрученно подумал Калямов и, поскольку объект наблюдения уже потерял, решил подняться к Грановскому. Там его ждал сюрприз. В углу на лестнице валялся полураздетый мертвец, дверь в квартиру была нараспашку, и ее подпирал второй, одетый по всей форме, но все равно дохлый. В саму квартиру соваться не было резона. Калямов поспешно залез в салон «Опеля» и отъехал подальше. В голове был сумбур. По времени не укладывалось, чтобы Нечипоренко успел забрать с дачи Крупнера и привезти сюда. Сам же он, прикованный цепью, явиться не мог. Значит, сработали сами? Под Крупнера, которого грохнут по завершении кампании. Именно так. Но в сложившейся ситуации еще можно было кое-что сделать.

Освещая фарами крыльцо нечипоренковской дачи, Калямов въехал во двор. Замок он выломал монтировкой, а внутреннюю дверь просто вынес — косяк оказался хлипким. Распахнув люк подвала, он зажег свет и спустился туда. Крупнер с любопытством смотрел на него. Регенерация поврежденного участка мозга еще не закончилась, но многие функции уже восстановились, и Крупнеру казалось, будто ему удалось охватить взглядом и постичь картину Мира. Теперь он хотел донести свое знание до других, поделиться хотя бы вот с этим человеком…

Калямов посмотрел на цепь. Она выглядела как-то странно, он тронул ее ногой и открыл рот. Цепи больше не было. На полу лежали абсолютно целые звенья без следов надпила, но тем не менее каким-то непонятным образом разъединенные между собой. Здесь творились какие-то странные вещи, но разбираться времени у чекиста не было. Он вытащил табельный «макаров» и опустил рукоять на темя Крупнера. Тот молча повалился вперед. Теперь его надо доставить Енчукову. Вкупе с записью прослушки он является идеальным доказательством против Шламова и Нечипоренко. Калямов взвалил тело на плечо, вынес из дома и затолкал в багажник машины. Сев за руль, погнал в сторону города. «Все, — подумал он. — Отыгрались, ребята». Калямов пошел ва-банк. Он знал, что не ошибается, и упорно гнул свою линию. Он чувствовал себя в отличной форме и мог переиграть самого черта.

На пустынной дороге «Опель» разогнался до ста километров, что для такого ведра было совсем неплохо. Калямов увидел машину ГАИ и мента, махающего жезлом, но в запале послал инспектора в баню и продолжил свой путь. Менты заранее ожидали, что их проигнорируют. Минут через десять Калямов заметил приближающиеся огни, а еще через минуту новенькая «шестерка» с форсированным двигателем начала подрезать его, прижимая к обочине.

— «Опель» номер двадцать четыре тридцать, остановиться. «Опель», Двадцать четыре тридцать, приказываю остановиться!

— Ну, хрен с вами, — недовольно пробурчал Калямов, нажимая на тормоз. Он свернул на обочину, гаишники встали перед ним и вышли из машины.

— Федеральная служба контрразведки, — Калямов тоже выбрался из салона и достал удостоверение, но красная корочка не произвела на патруль никакого впечатления. Высокий бритый человек, летящий ночью на иномарке, очень походил на бандита, а кровь на одежде стала последним штрихом к портрету конченого уголовника.

— Откройте багажник, — потребовал лейтенант.

— Не гони. Читай лучше, что в удостоверении написано.

— Почему вы не остановились по первому требованию инспектора дорожно-патрульной службы? — отчеканил правильный гаишник.

— Ребята, я вообще-то на работе… — попытался разрулить ситуацию Калямов, но безуспешно.

— Поднимите руки, — скомандовал второй, помоложе, направляя на него автомат.

«Щенок. Ссыт, аж дрожит, так и выстрелить может,» — прикинул чекист начинающую накаляться обстановку, но руки поднял.

— Вы мешаете выполнению приказа, — сказал он.

— Разберемся, — ответил старший наряда. — Что у вас в багажнике?

— Это мое дело, — огрызнулся Калямов. — Я при исполнении.

— Мы тоже при исполнении, — лейтенант решил пойти на принцип. Он вынул ключ из замка зажигания «Опеля» и обошел машину.

— Ребята, у вас будут неприятности.

— Посмотрим, у кого они будут, — невозмутимо ответствовал лейтенант. — Останавливаться надо сразу, правила для всех одни.

— Это вам даром не пройдет, — прошипел Калямов.

— Руки в гору, — напомнил молодой мент.

Старший тем временем открыл багажник и присвистнул.

— Еть-колотить, вот это да!

— Чего там? — спросил молодой.

— Труп, — удовлетворенно откликнулся лейтенант.

«Козлы!» — подумал Калямов, предчувствуя долгую и неприятную разборку. Блистательной авантюры не получалось, но тут дело пошло совсем наперекосяк.

— Руки! Руки! — завопил молодой, играя автоматом. В милиции он работал всего полгода и до смерти перепугался. Калямов понял, что сейчас он начнет стрелять. При задержании вооруженного преступника действия сотрудника милиции не выйдут за рамки самообороны. Картина получалась гнилая.

— Руки на капот! — скомандовал лейтенант, доставая ПМ.

Калямов подчинился. Гаишник приставил ствол к затылку чекиста и вытащил наручники.

— Пошли вы все! — тихо шепнул Калямов и стремительно развернулся.

Ментенок нажал на спуск. Автоматная очередь отбросила Калямова вместе со старшим наряда, которым он теперь прикрывался как щитом. Придерживая лейтенанта за шею, Калямов вырвал ПМ и выстрелил молодому в голову. Тот дернулся, в свете фар мелькнули брызги крови и осколки зубов. «В рот попал», — понял Калямов и выпустил еще одну пулю. Палец мента заклинило на спусковом крючке. Он упал, посылая длинную-длинную очередь в асфальт, в лес, в звездное небо, пока не кончился весь рожок. Он судорожно подергивался, бряцая стволом по дороге.

— Идиоты, — выдохнул Калямов и бережно опустил лейтенанта.

Тот был мертв — пули из АКСУ, выпущенные практически в упор, прошили бронежилет, и одна попала в сердце. Его напарник все еще бился в агонии. Калямов забрал удостоверение, вытер платком «макаров» и вложил в ладонь лейтенанту. Пусть гаишное начальство обращает больше внимания на совместимость подчиненных при комплектации патруля. Разборка между ментами останется на их совести.

Чекист сдал назад, чтобы не следить около трупов, и вырулил на шоссе. Он торопился в город.

* * *

— Здравия желаю, товарищ полковник!

Полковник Енчуков окинул взглядом бодрое лицо Калямова.

— Здравствуй. Как погулял вчера?

— Спасибо, товарищ полковник. Узнал одну интересную новость.

— Очень интересную?

Пока Калямов излагал свою сенсацию, они опустились на служебную стоянку, и старший лейтенант откинул крышку багажника.

Там никого не было.

5

Несмотря на обилие дел, полковник Бабин сидел, запершись в своем кабинете, и, насупясь, буравил взглядом магнитофон. Тяжелая челюсть ходила взад и вперед, а кулаки побелели от напряжения. Он только что в третий раз прослушал запись разговора и теперь высчитывал, провокация это или дружеский жест. Один из голосов был очень похож на голос Нечипоренко, тот же тембр и лексика, но вот слова… Падла! Бабин перемотал на начало и включил воспроизведение.

«— …его надо мочить, пока он что-нибудь не придумал.

— Что-нибудь — это что?

— Например, не взял охрану из „Цунами“. Ему это положено.

— Это сильно усложнит дело?

— В принципе нет, но это мои ребята. Помехи.

— …против нас. А мы против них.

— А с твоим когда?

— Сначала Грановский, не будем отступать от плана. С Бабиным будет легче — его никто охранять не станет».

Полковник треснул по кнопке «Стоп».

— Сволочь! — выругался он.

Последняя реплика в разговоре принадлежала Нечипоренко. Вот сука! Неужели все-таки он? Бабин и раньше недолюбливал капитана, считая его плохим исполнителем и еще худшим командиром, но такого не ожидал. Вот сученок! Никогда не думал, что он может решиться на такое. Гад! Грановский уже убит. Неужели это их работа? Бабин злобно оскалился. Или… Мысли вращались по кругу: Енчуков воду мутит, чего он хочет? Нечипоренко ему чем-то помешал, или он копает глубже — я ему помещал? Чем же я мог ему помешать? Ну-ка, гипотетически. Бабин глубко вздохнул, укрощая взбунтовавшуюся нервную систему, и начал прикидывать, где он мог перейти Енчукову дорогу. Лето 94-го, вильнюсская группировка? Нет, бред, интересы полковника затронуты там не были. 1993 год, совместная разработка с Региональным Управлением Дальневосточного края? Тоже вряд ли, да и Енчуков внакладе тогда не остался, переиграл даже, можно считать. Заслуга изъятия наркотиков принадлежала его людям. Память Бабина была достаточно цепкая, чтобы хранить в себе все нюансы кропотливой и небезопасной работы. Он вспомнил фамилию Калямов. В прошлом году на дальневосточной разработке тоже был Калямов, он тогда сработал в паре с Мироновичем, подчиненным Бабина, и благодаря идиоту, возглавлявшему проведение операции на месте, они едва не ухлопали друг друга. Нет, ветер дует не оттуда. Что-то где-то позже. Полковник взглянул на магнитофон. Или он прав? Если это и монтаж, то очень искусный. Нет, Енчуков не будет возиться со звукозаписью, не в его это стиле. Он бы показал что-нибудь более существенное: следы, вещдоки — что-то, что можно потрогать руками, а не голос, происхождение которого вызывает сомнения. Хотя с чего бы ему устраивать слежку за чужими людьми? Инициатива Калямова? Шустрый парень этот Калямов. Спасибо за заботу, Енчуков. А теперь по дружбе помоги еще немного, раз уж такое дело.

Бабин вызвал лейтенанта Брянцева, молодого человека с явным талантом к наружному наблюдению.

* * *

Приказ продолжать «вести» Нечипоренко заметно приободрил Калямова. Конфуз с исчезновением Крупнера заставил было приуныть, но магнитофонная запись сделала свое дело. Енчуков вызвал его и сообщил, что он временно переходит в подчинение к полковнику Бабину и должен продолжать следить за Нечипоренко и слушать его разговоры. Звукозапись он будет передавать Бабину лично, разумеется, ставя в известность своего непосредственного начальника. Калямов посетил инструктаж полковника и приступил к работе.

* * *

Заместителя начальника охраны Исследовательского центра Молоканова встретил в коридоре начальник Первого отдела майор Ершов. Прилюдно гэбист никогда не жаловал его своим вниманием, но тем не менее все сотрудники знали, что Молоканов является штатным осведомителем, и держались с ним подчеркнуто отчужденно. Это сделало Молоканова замкнутым и нелюдимым, тем более что ему не везло в личной жизни, а на продвижении по службе он давно поставил крест: Первому отделу было выгодно иметь его именно на этой должности, чтобы проверять на благонадежность уже провинившихся, которых ставили на место начальника охраны. В Управлении это была контрольная должность, и, зарекомендовав себя с положительной стороны, можно было рассчитывать на новое повышение. Вот почему необходим был надежный информатор. Так что Молоканов в какой-то мере являлся незаменимым работником, и в Особом отделе его по-своему ценили.

— Здравствуйте, Валентин Николаевич, — поприветствовал его Ершов.

— Здравствуйте, — пробурчал Молоканов.

— Зайдите, пожалуйста, ко мне.

— Ладно.

Спустя двадцать минут Молоканов проскользнул в конец коридора, где помещались комнаты Первого отдела, и, отметив, что за ним никто не следит, поскребся в последнюю дверь. Майор Ершов усадил его в кресло, где обычно проводил беседы с секретными сотрудниками, а сам занял свое место за письменным столом.

— Итак, Валентин Николаевич, — сотворив самую приветственную мину, начал он, — что вы можете сообщить мне о своем непосредственном начальнике, товарище Шламове?

— А чего, — угрюмо сказал Молоканов, — пока ничего особенного.

— Ну а все-таки?

Молоканов глянул в блестящее лицо особиста, и ему захотелось туда плюнуть. С Ершовым он вел себя нарочито вызывающе, всем своим видом показывая, как ему надоела «общественная нагрузка». Ершов это отлично понимал, но профессиональная привычка утираться позволяла без труда переносить подобные выходки.

— Пить вроде стал в последнее время. Не на работе, конечно, а так, вид утром такой, как будто с бодуна человек.

Молоканов помолчал.

— А еще?

— Да вроде ничего больше такого…

Ершов испытующе посмотрел на него. Сегодня утром ИЦ посетил полковник Бабин из управления. Он посоветовал обратить пристальное внимание на нового начальника охраны, подключив все каналы информации. Ершов чувствовал, что неприятности, начавшиеся после побега Крупнера, не закончились, и грядет что-то неладное. Роковыми для начальника Первого отдела могли стать две вещи; теракт в отношении директора. Исследовательского центра и похищение шифровального устройства. Первое уже состоялось, и выговор в приказе он получил. Теперь достаточно было небольшого пролета, чтобы вылететь по служебному несоответствию, а этого Ершов хотел меньше всего. Поэтому он бросился изо всех сил задабривать свое начальство, так что пыль из-под копыт летела.

— Какие-нибудь нюансы в поведении, нервозность, скажем, были?

«Гондон ты штопаный, — злобно подумал Молоканов. — Ты бы лучше спросил, как я себя чувствую». Вчера он снова посетил знакомого сексопатолога, который наконец с прискорбием поведал, что настоящей импотенции практически не бывает, так, один случай к десяти, что нужно бросить курить, почаще бывать на воздухе, заниматься активными видами спорта и надеяться только на лучшее…

— Хм, — Молоканов надолго замолчал, потом потер щеку и мотнул головой. — Нет.

— Вспомните, как он вел себя двадцать четвертого октября и после.

— Двадцать четвертого? — Молоканов увязал число с убийством Белова и решил, что шеф крепко вляпался. Тогда можно немного переиграть, чтобы в случае его ареста не попасть под подозрение в укрывательстве. Нечего его выгораживать.

— Ну… двадцать четвертого он, по-моему, нервничал, взвинченный был какой-то, что ли…

— Так, хорошо, — оживился Ершов. Он услышал то, что хотел услышать, и рад был в это поверить. — Ты вспоминай, вспоминай.

Приободрившись, он, как всегда, перешел на «ты».

— Да, явно, — продолжил Молканов, глядя в пол. Первое вранье выползло, как затычка, остальное пошло легче. Так бывает с человеком, которого прослабило после долгого запора. — Нервный был какой-то. Сам не свой потом ходил. Не то чтобы мандраж, но нервный. По-моему.

— Ну, ладно. — Ершов хлопнул ладошкой по столу и пододвинул Молоканову пару чистых листов и шариковую ручку. — Напиши теперь все это поподробнее и добавь, что сочтешь нужным.

Пока он писал, Ершов прикидывал, кого и как лучше задействовать, чтобы охват получился как можно более широким и надежным. Нехорошо, когда информаторы гонят дезу, поэтому их нужно контролировать. Помимо Молоканова, в охране у него еще был инженер-электронщик, специалист по сигнализации. Вечно пьяный, он удерживался на работе исключительно по причине протекции начальника Первого отдела. В обязанности инженера входил стук на Молоканова и начальника охраны, а также на коллективы третьей, шестой и седьмой лабораторий, в которых регулярно выходили из строя то высокоскоростная центрифуга, то другое оборудование, в устройстве которого биохимики разбирались мало, но очень хорошо понимал инженер, и где в награду он регулярно заправлялся спиртом.

Из рядовых сотрудников был лишь контролер первого класса Шевцов, он же старший лаборант пятой лаборатории, по совместительству подрабатывающий вахтером. Этот исправно доносил на всех коллег сразу и поэтому облагался особенно высокой нагрузкой. Привилегий он за это не получал никаких, поскольку работал за страх. Однажды пойманный еще в застойные годы с самиздатовской книжкой Гроссмана, он был запуган до такой степени, что подспудная боязнь осталась на всю жизнь. К счастью, стучать у него уже вошло в привычку, иначе Ершову пришлось бы туго без столь ценного сотрудника. Так что кадры в его распоряжении были.

Молоканов закончил, расписался и толкнул лист обратно. Шариковую ручку он рассеянно засунул в нагрудный карман.

— Теперь, — торжественно начал Ершов, — я поручаю вам внимательно следить за ним. Будьте особо бдительны…

— Я в отпуск хочу, — заявил Молоканов.

В свете летних событий он вынужден был сидеть на рабочем месте и усиленно качать информацию, так что отдых, всегда совпадавший с отпусками основного контингента сотрудников, не состоялся.

— Будет вам отпуск, — умильно улыбнулся Ершов. — Я поговорю с кадрами. И отгулов несколько за хорошую работу вам устрою. Мне сейчас нужна информация по Шламову. Куда ходил, с кем говорил. ЧТО говорил. Если понадобится, получите у меня «закладки».

— Ясно. Понял, не дурак, — хмуро ответил Молоканов. Работать с подслушивающими устройствами ему приходилось уже не раз. — Я могу идти?

— Да, идите. И еще, дайте, пожалуйста, ручку, мне тут кое-что отметить надо.

Молоканов вытащил ручку и, увидев довольную ухмылку особиста, едва сдержался, чтобы не кинуть ее в гэбешную рожу.

* * *

Синий «ВАЗ-21013» домчал Калямова до нечипоренковской дачи, где остывала «шестерка» хозяина. Калямов старался не удаляться более чем на 400 метров, чтобы не выходить из зоны устойчивого приема. По дороге он заметил белый «ВАЗ-2108», который тоже шел за ним. Или за Нечипоренко. Он вместе с Шламовым отправился кормить Крупнера, и им будет приятно узнать, что одной обузой стало меньше. Калямов хмыкнул, сожалея, что не засунул «жучка» в дом. Было бы интересно послушать. Калямов не сомневался, что разговор там идет на чистой «латыни».

Уже на подъезде к даче Нечипоренко почуял что-то неладное. Его опасения оправдались, когда он увидел взломанный замок и выбитую внутреннюю дверь. Шламов бросился к люку и витиевато выругался. Нечипоренко стало дурно — Крупнер исчез, но исчез не сам по себе: очевидно было, что дачу взломали снаружи, значит, за ним пришли. Калямов перед отправкой на Север проинформировал своего начальника, а тот принял меры по факту убийства полковника Грановского. Значит, в отношении заговорщиков уже заведено оперативное дело. Предсказуемый финал. С самого начала было ясно, что их план никуда не годится. Теперь надо думать, как создать надежное алиби. Хорошо, что с Бабиным ничего не случилось. Хорошо. Интересно, он в курсе? И в курсе чего именно? Как их начали слушать и когда? В том, что его «пасут», Нечипоренко не сомневался. Но как? Он лихорадочно обшарил одежду, ища «закладку» типа «Игла». В одежде ничего, слава Богу, не нашлось. Теперь надо обыскать машину. Тщательно все обшарить детектором на предмет радиомикрофонов, включая квартиру. Шламова тоже надо «почистить». Хорошо, что до Бабина не добрались. Но когда они начали, когда?

Шламов напомнил о себе короткой репликой:

— Иди-ка сюда, Витька.

Нечипоренко спустился в подвал и сел на корточки рядом со Шламовым.

— Ты когда-нибудь такое видел? — Шламов протянул горсть овальных железных колец. Приглядевшись, Нечипоренко понял, что это звенья одной цепи, непонятным образом разъединенные.

— Чем это можно сделать?

— Не знаю. — Нечипоренко потрогал кольцо. Оно было грязным, но исключительно целым.

— Я такой штуки не знаю. Наверное, новая разработка.

От спертого воздуха перегруженная нервная система гэбиста чуть не дала сбой. Он покачнулся, теряя сознание, и судорожно глотнул. Выражение «новая разработка» породило ассоциацию с огромным механизмом госбезопасности, раскрученным на полную мощь. Глупости, конечно, Шламов сболтнул, не подумав, но если представить (теоретически — о, Господи, как мне плохо! — только теоретически), что сюда явились специалисты с новым прибором, который и существует-то наверняка в единичных экземплярах экспериментальной партии, то можно сделать лишь единственный логичный вывод: Бабин не только подозревает, а просто уверен в его причастности к убийству Грановского. Значит, жить остается считанные дни. Нечипоренко затошнило, и он опустился на колени.

— Ты чего, Витька? — Шламов взял его за плечо.

— Все, — пробормотал Нечипоренко сдавленным голосом. — Пис… сец.

Чтобы так организовать дело, привлекая спецтехнику, требовалась особая убежденность, что Крупнер находится здесь. Но ампулы, почему они не забрали ампулы? На полу осталось несколько целых ампул с «сенсорным стимулятором». Вряд ли бы их оставили просто так. Да и замок на входной двери сорван. Имея такой прибор, можно было, не канителясь, разложить его на составные детали. Это было нелогично. Но Крупнера нет, и цепь…

— Что же тут происходит? — выдавил Нечипоренко.

— Ты о чем? — спросил Шламов.

Они поднялись наверх, и Нечипоренко изложил свою версию происшедшего, не забыв упомянуть о левитации Крупнера в день последнего посещения. Шламов задумался. Его мозг, привыкший решать оперативные задачи, оценил обстановку по-своему. Что если Крупнер сам разъединил цепь? О препарате СС-91 он уже наслушался от своих подчиненных. «Сенсорный стимулятор» мог творить чудеса, почему же Крупнер, у которого к нему выработалась зависимость и который колол себя лошадиными дозами, не мог обрести каких-нибудь новых способностей? После памятной бойни в Исследовательском центре, когда Крупнер в одиночку противостоял трем группам «Цунами» и вышел победителем, Шламов готов был поверить во что угодно. Крупнера явно недооценивали, и было ошибкой разрешать ему вмазываться СС-91 в подвале. А сломанные замки? Это могли сделать и дачные грабители.

Такова была одна из его версий, имевших право на жизнеспособность. Вариаций было много, начиная с того, что за Крупнером пришли, заканчивая тем, что он спугнул воров, ничего не укравших в доме, и подменил цепь набором разрозненных колец. Старую цепь Шламов помнил хорошо — звенья были очень толстые, их сложно было разогнуть, а потом сложить вновь. Но где-нибудь могло найтись слабое место, например у стенного кольца, чем и воспользовался Крупнер, а затем решил поразвлечься и подкинул головоломку. Мог? Мог!

Привыкший к экстремальным ситуациям, Шламов держался достаточно бодро, но на Нечипоренко было жалко смотреть. Он совсем скис и, скукожившись на табуретке, уставился неподвижным взглядом в дальний угол кухни.

— Э, Витька, ты чего? — желая приободрить, Шламов толкнул его в плечо.

Гэбист перевел на него пустые глаза.

— Надо завести аксолотлей, — бесцветным голосом произнес он.

— Чего?!

Мысли Нечипоренко вращались по кругу. «Что же так не везет? — думал он. — Попал. Надо же так влететь! Неужели пасут? Неужели вычислили? Алиби, нужно абсолютное алиби. Хорошо, что до Бабина не добрались. Пока Бабин цел, все можно исправить. Переиграть. Слить Шламова, например. Грохнуть его, прямо сейчас, а потом написать отчет о проведении операции по выявлению диверсанта. Только бы все обошлось. Буду спокойно жить с женой. Дети. Заведу аксолотлей в аквариуме. В отпуск — к теще на дачу. Вкалывать, вкалывать, вкалывать! Только жить. Я хочу жить. Что же так не везет?!»

Кое-как наладив замки, они сели в машину и выехали на трассу. Нечипоренко рассеянно рулил, не обращая внимания на встречные и попутные машины, так что даже Шламов с железными нервами перепугался.

— Э, Витька, — сказал он, — останови, пока не вляпались. Я сам поведу.

— Аксолотли, — произнес Нечипоренко. Голова его была занята насущными проблемами.

— Ну ладно. — Шламов положил руку на руль и осторожно направил машину к обочине. Нечипоренко послушно сбросил скорость.

Следовавший за ними Калямов раздраженно промчался мимо. Неужели его засекли? Чайник на белой «восьмере» тоже свернул на обочину. Вероятно, это была еще одна «наружка», то ли за Шламовым, то ли дублирующая его. Калямов обматерил лопуха последними словами. Какого хрена эта бездарь суется, если ничего не шарит по специальности? Теперь вся работа пошла насмарку. Ведомые для того и остановились, чтобы проверить, есть ли за ними «хвост», и сбить его, если таковой существует. Калямов завернул на боковую проселочную дорожку, выключил фары и стал ждать.

Нечипоренко, пребывавший в расстроенных чувствах, казалось, находился в ступоре, но тем не менее не терял профессиональных навыков. Он обратил внимание на «ВАЗ-2108», о чем тут же сообщил Шламову. Майор, пересевший за руль, регулировал положение кресла и зеркал, одновременно следя за стоявшей в некотором отдалении машиной. Нечипоренко также оживился, страх подстегнул его. Подозрения оказались верны: их пасут, причем пасут явно в открытую. Это уже пахло жареным, и надо было разрешать сложившуюся проблему. Он поделился своими соображениями со Шламовым, который высказался в пользу энергичных действий. Подобное решение, типичное для него, было не самым лучшим, но они больше не выбирали. На данный момент душевный настрой не располагал к перипатетическим размышлениям.

Шламов рванул с прогазовкой. Задние колеса прокрутились на месте, выбросив порцию гравия. «Шестерка» вылетела на шоссе и понеслась, наращивая скорость. Преследователь тоже задергался и, поскольку движок у «восьмерки» был помощнее, быстро восстановил дистанцию. Красная «шестерка» уверенно шла на обгон попутных машин, а преследователю ничего не оставалось, как повторять их маневры, постепенно приближаясь, чтобы совсем не потерять из виду. Шламов догнал финский трейлер и перешел на третью скорость, вдавив в пол педаль газа. Движок протестующе взвыл, и финн, шедший 90 км/ч, только покачал головой, отметив в левом зеркале очередных сумасшедших русских. «Восьмерка» теперь плотно висела на хвосте и тоже вырулила за ними, чтобы не потерять, — трейлер был длинный и имел прицеп, чтобы обогнать такую махину, требовалось время и свободная встречная полоса. Шламов заметил приближающиеся огни.

— Давай, придурок, — процедил он сквозь зубы.

Калямов заметил проехавшие мимо красные «Жигули» шестой модели и вырулил за ними. Машина двигалась не очень быстро, и он скоро ее догнал, а догнав, понял, что обознался.

Шламов нажал на тормоз. «Шестерка» завиляла на обледеневшей дороге, серебристый бок трейлера медленно поплыл вперед. «Восьмерка» сзади тоже заметалась — направо было не уйти, там уже двигались «Москвич» и «Газель», место оставалось только слева, а скорость была еще приличной, чтобы обойти этого психа. Водитель был молодой парень, и он рискнул.

«ЗИЛ-131», двадцать минут назад выехавший из ворот воинской части, был не новой, но еще достаточно прочной машиной. За рулем сидел младший сержант второго года службы, который, увидев вылетевшего из-за пригорка камикадзе, понял, что сбросить скорость уже не успеет, и молвил лишь одно короткое слово:

— Блядь!

Шламову удалось втиснуться между трейлером и передком «Москвича». Момент был выбран как нельзя более удачно: на узкой дороге трем идущим в шеренгу машинам, две из которых крупногабаритные грузовики, разъехаться крайне непросто. В неверном сумеречном свете «восьмерка», словно белая торпеда, скользнула по диагонали налево и скрылась за корпусом встречного грузовика. «ЗИЛ» чуть вильнул в сторону, послышался громкий удар. В зеркало Шламов увидел мелькнувшее над краем канавы заднее левое крыло и блестящий колпак колеса.

— Все, — сказал он, — оторвались.

Нечипоренко обернулся и кивнул.

— А теперь поехали. — Шламов включил поворотник и быстро обошел трейлер. «Москвич» сзади негодующе загудел и замигал, видимо, призывая вернуться к месту аварии и честно во всем сознаться, но Шламов оторвал руки от руля и врезал изо всех сил по локтю правой, взметнув к потолку могучий кулак.

— А вот это видел, козел!

Нечипоренко истерично расхохотался. Накопившееся нервное напряжение требовало выхода.

— Здорово ты его, — выдавил сквозь приступы смеха гэбист. — Как он улетел, а?!

— Козел, — повторил Шламов, но уже в отношении неудачного преследователя. — Тоже мне «наружка», говно он, а не «наружка»!

— Мудак, купился, на такую лажу купился!

— А вот хрен им всем. — Шламов повторил неприличный жест. — Вот они у нас где все. Все нормально будет, Витька!

Калямов услышал пробивающиеся из динамика голоса и уменьшил ход своей тачки. Качество приема улучшилось, видимо, его догоняли. Значит, опять повезло. Он включил диктофон и торжествующе захлопнул бардачок.

Шламов обогнал синюю «копейку», уже где-то виденную ранее, но особого внимания на это не обратил. Сейчас они катили домой, успешно оторвавшись от «хвоста», можно было расслабиться и потрепаться.

— С Бабиным придется пока завязать, — сказал Нечипоренко. — Видишь, что творится из-за Грановского.

— Херня, Витька, все уляжется. — Осторожный Шламов и сам понимал, что пока следует поутихнуть, но происшествие немного взбодрило. На новой работе он застоялся, и временами требовался выход энергии.

— Вот когда уляжется, а пока отложим.

— Нет проблем, твое дело, — пожал плечами Шламов. — Я своего начальника сменил и еще сменю, если надо будет. Я этим пидорам перевод в охрану никогда не забуду.

— Да ладно тебе, — заметил Нечипоренко. — Охрана — еще не самое страшное.

Тема эта между друзьями муссировалась давно, и каждый раз ее обсуждение доставляло обоим какое-то болезненное удовольствие.

— За что, главное, гады?!

— Главк — дело такое, сам знаешь.

— Знаю, но все равно. Обидно, Витька. Ну прозевал я этого козла, да, завалил Лужкова. Вот этого жалко, неплохой, говорят, мужик был. Но все равно, из отряда-то зачем?

— Ну, здесь тебе не Африка. Радуйся, что при Управлении оставили, могли и на китайскую границу послать. Значит, еще не совсем потерянный. Исправляйся, пока можешь.

— Да вот где я их исправления видел! — кулак Шламова чуть не пробил потолок. — Все равно под нас уже роют.

— Рыть роют, но пока ничего конкретного, — Нечипоренко хихикнул, вспомнив недавнее приключение. — А чисто мы «наружку» отсекли!

— Ага, — Шламов довольно хмыкнул. Воспоминание доставило удовольствие и ему. — Вот здесь к нам не подкопаться, он сам в кювет ушел.

— Ну!

Калямов уже заметил исчезновение белой ВАЗ-2108 и теперь понял причину. Он двигался за ними, держа перед собой буфер из двух легковушек и одного микроавтобуса «тойота», за которым «копейку» не было видно, и на лице его, озаренном красным отсветом габаритных огней, застыла довольная усмешка.

* * *

Начальнику 6 отдела

Управления медицинских исследований ФСК РФ

генерал-лейтенанту ЯШЕНЦЕВУ П. В.

от начальника I отдела Филиала № 2

Института мозга человека РАН

майора ЕРШОВА Д. Ф.

4 ноября 1994 г.

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА

Относительно Вашего запроса о первичных результатах проверки причастности ШЛАМОВА Сергея Пантелеевича, занимающего должность начальника охраны Филиала № 2 ИМЧ РАН, к гибели БЕЛОВА К. С., занимавшего должность заместителя начальника лаборатории № 5, могу сообщить следующее:

1. 24 октября 1994 г. ШЛАМОВ С. П. находился на своем рабочем месте с 9 часов 30 минут по 18 часов 40 минут, о чем свидетельствуют показания контролера ШЕВЦОВА Л. М., находившегося в указанное время на дежурстве на проходной № 1.

2. В указанный день с 16 часов до 18 часов 40 минут ШЛАМОВ С. П. в контакт с сотрудниками Филиала № 2 не вступал, предположительно находился в своем кабинете.

3. 25 и 26 октября с. г. ШЛАМОВ С. П. находился в подавленном состоянии, был угнетен и испытывал потребность в общении. По косвенным признакам, употреблял накануне спиртные напитки. Сведения о гибели БЕЛОВА К. С. воспринимал с видимым недоумением.

Не отрицаю возможность причастности ШЛАМОВА С. П. к гибели ЗНЛ БЕЛОВА К. С., настаиваю на проведении служебного расследования.

Начальник I отд. м-р (ЕРШОВ Д Ф.)

* * *

— Ну, поправляйся, Игорь.

— Спасибо, Николай Анатольевич, послезавтра буду на работе.

— Давай, дел еще много.

Бабин покинул дом Брянцева и сел в свою служебную «Волгу». Сведения, полученные от Енчукова, полностью подтвердились. Заговорщики посетили дачу, а на обратном пути, заметив слежку, постарались от нее избавиться. Брянцев спасся чудом, отделавшись множеством ушибов и порезов, но ничего не сломав. От машины остался ком смятого железа, а молодого сотрудника спасло только то, что он не был пристегнут. Удар буквально вынес его через лобовое стекло, в противном случае останки пришлось бы вырезать автогеном. Запись переговоров, сделанная Калямовым, подтвердила намерения злоумышленников. «Порадовало» также то, что его, Бабина, ликвидацию милостиво решили отложить до лучших времен. Полковник был в бешенстве. У него не было прямых улик, а блефовать с косвенными доказательствами он не решался. Впрочем, и той информации, что у него есть, достаточно, чтобы преподнести подарок Яшенцеву, вновь приступившему к своим обязанностям. Ему будет небезынтересно узнать обстоятельства гибели своего заместителя. Возможно, он посодействует зачистке Нечипоренко — самому мараться об этого урода Бабину решительно не хотелось, пусть лучше эта блудливая овца покинет рабочий коллектив как жертва несчастного случая.

Соорудив подборку «сенсационных» звукозаписей и отчетов начальника Первого отдела ИЦ, Бабин навестил генерал-лейтенанта.

6

— То есть ты уверен в этом, да?

— Да, — ответил Молоканов, упершись взглядом в пол.

— Отлично! — Ершов хлопнул ладошкой по бумаге, лежащей перед ним, и продолжил уточнения: — Значит, не в себе немножко был. И перегаром от него пахло?

— Ну… вроде бы пахло, — подтвердил Молоканов, изучая ножку стола.

Если бы его сейчас спросили, откуда он это знает, сексот бы ответил, что ему сообщил майор Ершов.

— Ты в этом уверен?

— Да, уверен. — Молоканову до смерти надоели эти допросы и вся «общественная нагрузка» в целом, поэтому он часто гнал любую дезу, чтобы особист поскорее отвязался, хотя прекрасно знал, что его вранье могло погубить или во всяком случае сильно испортить жизнь любому сотруднику, которому «посчастливилось» попасть под подозрение «компетентных органов». В данном случае этим несчастным оказался Шламов.

— Ну ладно. — Ершов пододвинул Молоканову бумагу и ручку. — Теперь изложите это на бумаге.

Молоканов подсел к столу и принялся строчить донос. Спустя два часа в Управление ушла докладная на имя Яшенцева. Ершов был рад возвращению генерала и старался не потерять его доброго расположения.

* * *

Выходные Нечипоренко провел в кругу семьи. Жена, задерганная женщина, потерявшая уважение к своему мужу-неудачнику, что нисколько не добавляло теплоты в их отношения, была очень удивлена его поведением. Вместо того чтобы напиться и вырубиться из поганой действительности, муж наслаждался семейной жизнью. В субботу он весь день играл с детьми, что случалось крайне редко, а на воскресенье был намечен поход на птичий рынок — покупать аксолотлей и большой аквариум для них. Дети были в восторге.

Ночь принесла немало приятных сюрпризов. Впервые за много лет им было так хорошо.

Шламову не спалось. Его не покидало беспокойство — чувство, которое он впервые испытал в Анголе: странное ощущение, когда под тебя роют свои же. Это не понравилось ему и даже заставило воздержаться от выпивки. В такие моменты Шламов предпочитал иметь ясную голову и прислушиваться к своему внутреннему голосу, который часто подсказывал, что делать. Иначе он был бы давно уже мертв. Шламов долго лежал в постели, вглядываясь в темноту и скрипя зубами, потом поднялся и зажег свет.

Из-за шкафа он достал прямоугольный брезентовый сверток, в котором оказалась пехотная лопатка — классическое оружие советского спецназа. Клинок, произведенный в начале 50-х годов, был массивным и прочным, а заточка не уступала по остроте выправленной бритве. Через отверстие в первой трети черенка была пропущена петля из нейлонового шнура, надеваемая на руку, чтобы в бою МСЛ невозможно было выбить. Шламов подкинул лопатку в руке и усмехнулся. Он вспомнил разрушенный землетрясением Ереван и толпы мародеров, вскрывающих руины. Он тоже был там в составе Вооруженных Сил, посланных для поддержания порядка. Тогда еще старший лейтенант, он командовал взводом срочников. В его обязанности входило пресекать все попытки мародерства, что он и делал с чувством гордости от выполненного долга. Обычно «крыс», застигнутых на месте преступления, ставили к стенке, но иногда, если поблизости находились спасатели-иностранцы или женщины из медперсонала, стрелять не рекомендовалось, и они использовали спецсредство, не дающее шума…

Шламов развернул лист рекламной газеты, по воскресеньям опускаемой в его почтовый ящик, подбросил и коротко рубанул с плеча. Послышался негромкий свист. Рассеченные половинки, кружась, упали на пол. Шламов любовно сдул невидимые ворсинки с лезвия и уложил оружие в сумку. Теперь он везде будет носить лопатку с собой.

* * *

После праздников Яшенцев снова встретился с Бабиным, чтобы оговорить некоторые детали. Он не хотел использовать своих людей, потому что кроме погибшего Лужнова никому не доверял. Операция требовала строгой секретности, а Яшенцев вовсе не был уверен в том, что Шламову не станет известно о планах относительно его персоны. Все-таки майор был на короткой ноге с заместителем начальника Управления, который, встав на должность, приблизил его к себе, поэтому за конфиденциальность поданных наверх сведений поручиться было нельзя.

Яшенцев хотел поставить на прослушивание квартиру Шламова. Ему требовалось знать все, о чем беседуют злоумышленники. Полковник Бабин предложил использовать лейтенанта Брянцева, уже задействованного для слежки за начальником охраны, и поскольку привлекать новых сотрудников необходимости не было, Яшенцев согласился.

В среду днем Брянцев вскрыл замок шламовской квартиры отмычкой из штатного набора и безбоязненно вошел, зная, что хозяин в данный момент находится далеко и приедет не скоро. При себе он имел сумку с инструментами и два подслушивающих устройства. Квартира была однокомнатная, больше офицеру-холостяку не дали, так что и «жука» требовалось всего два: один на кухню, второй — в комнату. «Кухонный» вариант представлял собой большую мембрану с приставкой-адаптером, питающейся от электросети. Брянцев разобрал розетку, установленную рядом с обеденным столом, и вмонтировал «закладку». Включив радио, он достал сканнер и прошел в комнату. По пути он заметил, что его ботинки слегка прилипают к полу, но не обратил на это внимания. Музыка ловилась замечательно. Брянцев выключил радио, собрал инструменты и вернулся в комнату. Здесь, как он и предполагал, с розетками оказалось сложнее; одна была за шкафом, а вторая — у входа в комнату. Она была обращена к капитальной стене, и прослушивание могло вестись только в пределах комнаты, не перекрывая пространство прихожей. Жилье Шламова вообще было не подарком: телефон отсутствовал, а значит, отсутствовала возможность слушать через телефонный аппарат, неважно, через мембрану микрофонов или резонирующую поверхность звонка; напротив дома был лес — установить остронаправленный микрофон или лазерный сканнер, считывающий информацию по вибрации оконного стекла, также нереально, а спецмашину с аудиооборудованием Брянцеву никто бы не дал. Оставалось действовать по обстоятельствам, к чему лейтенант был привычен.

Брянцев достал из чехла переточенный из скальпеля резак с обмотанной синей изоляционной лентой рукоятью и вывел на обоях аккуратный кружок. Поддев кончиком лезвия, он отделил бумажку, обнажив слой газетной подложки, наклеенной на стену, снял газету и спрятал резачок в чехол. Накернив бетон, он достал из сумки дрель и начал высверливать ровное глубокое отверстие. Вручную делать это было весьма трудоемким занятием, но электродрель издавала слишком много шума. Когда работа была завершена, Брянцев порядочно взмок. Он тщательно выдул цементную пыль, положил дрель в сумку и извлек из бокового кармашка тонкий металлический цилиндрик с палец длиной. Он отвинтил заднюю крышечку и снарядил устройство партией плоских батареек, используемых в повседневной жизни для кварцевых и электронных часов. Теперь радиомикрофон был готов к работе. Лейтенант проверил его при помощи сканнера и вложил в отверстие, которое заклеил бумажными кружками в обратной последовательности: газета, обои. Кружки были несколько больше дыры и надежно закрыли ее. Рисунок обоев совместился со всеми штрихами узора, и даже вблизи не было видно, что структура бумаги нарушена.

Слегка увлажнив под краном носовой платок, Брянцев собрал цементный порошок со стены, пола и плинтуса, после чего начал обозревать вокруг, чтобы уничтожить все возможные приметы своей жизнедеятельности. Если наблюдаемый что-то заподозрит — все его труды могут пропасть даром. А лейтенант не хотел, чтобы так получилось. За инцидент на шоссе у него были со Шламовым свои счеты.

В прихожей Брянцева ждал неприятный сюрприз: весь линолеумный пол покрывали многочисленные отпечатки рифленого протектора его ботинок. Гэбист опустился на корточки и потрогал след пальцем. Похоже на пластилин. Где он его подхватил? Брянцев внимательно осмотрел пол и беззвучно выругался: маленькие шарики черного пластилина, почти незаметные, несколько уцелевших лежало в углу, остальные он раздавил. Выходит, Шламов знал или предполагал, что в его отсутствие могут прийти, и принял меры. Очень изобретательно! Брянцева такому ухищрению не учили. Он огляделся и заметил на паркете несколько пластилиновых пятен. Вот с этими будет сложнее: восковая основа прочно въестся меж древесных волокон нового паркета, полностью отскоблить пятна будет практически невозможно.

Лейтенант сел на пол, снял ботинки и занялся удалением следов. Шламов оказался очень хитер, но ничего! Брянцев верил а свои силы, он был молод и очень самонадеян. Он еще верил, что с сильным противником интересно играть.

Выскребание пола заняло четыре часа. Было уже шесть вечера, когда он зачистил последнее пятно и отступил к входной двери. Вроде чисто. Даже линолеум почти не поцарапан. Но ограничиться одной уборкой было мало, следовало вернуть все на свои места. Он спешно припоминал ближайший «Детский мир» или любой другой магазин, где можно обзавестись похожим по цвету пластилином, но новостройки располагались вдали от подобных заведений. Вздохнув, чекист поспешил удалиться — конец рабочего дня в Исследовательском центре наступил, и времени до прихода хозяина квартиры оставалось в обрез.

Спустя полтора часа он вернулся с добычей и, распаковав в прихожей коробку, задумался. А вдруг Шламов разбрасывал шарики по какой-то определенной системе? Брянцев представил расположение следов, но их было слишком много — он успел несколько раз пройтись взад-вперед по коридору и изрядно натоптал. Впрочем, примерное расположение восстановить можно. Он размял пластилин и, отщипывая по крохотному кусочку, раскидал в те места, где они могли изначально находиться. Получилось, на его взгляд, недурно. Брянцев с облегчением оглядел видимое из прихожей пространство, проверяя, ничего ли он не забыл, и устало вздохнул. Адская работа, но выполнена великолепно. Нет, наблюдение, что бы там ни говорили, это настоящее искусство! И этот день послужит ему уроком в приобретении высокого Мастерства. Никто не узнает, чего ему стоила сегодняшняя операция, но произведена она на уровне, достойном настоящего профессионала!

Улыбнувшись, Брянцев открыл дверь, и тут же удар лопаткой раскроил ему череп.

Шламов влетел в квартиру, толкая перед собой тело, буквально держа на вытянутой руке. Он ожидал стычки с несколькими противниками, стычки короткой и жестокой, боя на поражение, в результате которого должен будет остаться кто-то один, и даже немного разочаровался, никого больше не обнаружив. Держа наготове МСЛ, он заглянул на кухню, в туалет и ванную, но посетитель оказался один. Пошарив у него по карманам, Шламов нашел удостоверение сотрудника Федеральной службы контрразведки на имя Брянцева Игоря Алексеевича и пистолет Макарова в оперативной кобуре под мышкой. Принадлежность парня к Большому дому его нисколько не удивила. Появление таких «гостей» было уже неизбежным, только в каком качестве? Открывал ли он дверь, чувствуя себя хозяином положения, так сказать, для затравки дружеской беседы: «Добро пожаловать, Сергей Пантелеевич, я уж вас заждался, надо поговорить»; либо покидал квартиру, сделав свое дело? Какое? Нет, тут ответ однозначен. Шламов внимательно оглядел пол в прихожей. Пластилина он размазал немерено, но, присмотревшись, различил лишь свои следы. Он подумал немного и заглянул в сумку гэбиста. Черный кусок в коробке оказался неполным, а завернутое в бумажку лезвие безопасной бритвы «Спутник» носило на себе его следы. Значит, СВОЕ дело товарищ Брянцев сделал, и от этой мысли сразу стало неуютно. Шламов подошел к окну. Неизвестно, что он там хотел увидеть — машину с ведомственными номерами или пеших наблюдателей с рациями в руках. Слушают ли квартиру сейчас? Впрочем, никаких членораздельных звуков пока не производилось. Шламов злобно прищурился.

«Вот так, гады, — подумал он, стиснув край подоконника, — побороться со мной решили. Ну ладно, поборемся!»

Прикинув, что сам он вряд ли сможет отыскать «закладки», Шламов решил навестить друга и коллегу по «благому начинанию». Все равно его следует как можно скорее поставить в известность.

Нечипоренко уже пятый день не контактировал со своим подельником, и его настроение постепенно стало улучшаться. На выходных он расслабился, хотя и понимал, что от видимого бездействия положение не изменится, но на душе стало намного легче.

Шламов напомнил о себе, явившись непосредственно домой. Вид у него был мрачный, и Нечипоренко понял, что опять что-то произошло.

— Привет, — сказал Шламов, — есть некоторые проблемы. Я по телефону не стал, сам знаешь.

— Да, — ответил Нечипоренко. — Что?

— У меня квартира, похоже, стоит на прослушивании.

— С чего ты это решил?

— Есть причины, — лаконично сказал Шламов. — Поехали, я тебе кое-что покажу.

Нечипоренко быстро собрался, и они сели в машину. Всю дорогу они молчали. Накануне гэбист отыскал в салоне «жука», и не было уверенности, что их не «пасут» каким-либо иным, более изощренным методом.

В квартире капитан извлек из внутреннего кармана пиджака небольшой приборчик в кожаном футляре, имитирующем толстое портмоне. Это был детектор, регистрирующий наличие подслушивающих устройств. Включив его, Нечипоренко медленно пошел вдоль стены, то поднимая, то опуская прибор. Световая шкала — ряд красных светодиодов — начала прыгать.

— Угу, — промычал гэбист и поднес детектор к розетке. Индикатор загорелся на полную мощность. Прибор функционировал, посылая сигнал и принимая радиоизлучение передатчика. Нечипоренко кивнул и показал на розетку пальцем.

Обесточив на всякий случай квартиру, они сняли первую «закладку». Нечипоренко продолжил обход и через семь минут обнаружил вторую. Теперь, когда ясно было, где искать, Шламов без труда разглядел на обоях края разреза. В ярости он ткнул пальцем в центр кружка и, сопя, вытащил серый цилиндр. Нечипоренко отвинтил крышечку и вытряхнул на ладонь батарейки.

— Ну вот, все, — произнес он, убирая причиндалы в карман. — Теперь можно разговаривать. Показывай, что там у тебя.

— Туда, — показал Шламов.

Нечипоренко стало дурно. В ванне лежал труп молодого мужчины, на голове которого зияла страшная рубленая рана. Лицо было покрыто сгустками засохшей крови и мозговой ткани. Еще некоторая часть мозгов вылезла через щель и присохла к сливному отверстию студенистыми красно-серыми комочками.

— О, Господи, — прошептал Нечипоренко, хватаясь за раковину.

Он не удержался, и его стошнило.

Шламов с пренебрежением наблюдал за слабостью коллеги, и когда тому полегчало, пустил холодную воду. Нечипоренко жадно хлебнул и прополоскал рот. Шламов спросил:

— Тебе фамилия Брянцев ничего не говорит?

— Игорь Алексеевич? — Уловив утвердительный кивок, Нечипоренко снова глянул на труп. — Так это он?.. Ты его… О…

— А что мне было делать? — возразил Шламов. — Я прихожу домой, а мне дверь навстречу открывается.

— Очень плохо. — Нечипоренко вышел из ванной и, словно зомби, поплелся на кухню. — Это было неправильно.

— А как правильно? — поинтересовался Шламов.

— Дать уйти. Дать ему уйти! — заорал Нечипоренко. — Ты, кретин, ты думаешь, теперь нам это все сойдет с рук?! Да тут уже прямая засветка! Ты вообще думаешь, когда делаешь что-нибудь?!!

Шламов молча перенес эту тираду.

— И что ты предлагаешь? — ровным голосом спросил он.

— Не знаю пока. — Нечипоренко положил локти на стол и обхватил голову руками. — А есть предложения?

— Вывезти за город, пока его никто не хватился.

— Ты думаешь, его уже не ищут?

— Пока времени не так много прошло, — прикинул Шламов.

— Тогда нам нужно торопиться. Кстати, как ты его из дома собираешься выносить?

— По частям.

Наступила пауза. Лицо Нечипоренко скривилось, и он едва удержался, чтобы не сплюнуть.

— Фу, извращенец, — выдавил он наконец. — Ну и живодер же ты, Серега!

— У тебя есть способ получше?

— Нет, — Нечипоренко перебрал в уме все возможные варианты. — Ладно, только я в этом участия принимать не стану. Делай все сам.

— Слабак ты, Витька, — усмехнулся Шламов. Он выдвинул ящик кухонного стола и достал широкий мясницкий нож. — Давай, дуй за полиэтиленом.

— Куда? — не понял Нечипоренко.

— За полиэтиленовыми пакетами. Купи штук двадцать. Ближайшие ларьки у метро.

Нечипоренко встал. Ноги у него подгибались.

— На, держи ключи. Дверь сам откроешь, я буду занят.

Нечипоренко вышел на лестницу и там наконец сплюнул.

Оставшись один, Шламов закрылся в ванной и приступил к делу. Время работало против него. Надо было отъехать от дома, пока задержка сотрудника не вызвала беспокойства у начальства и на розыски не отправилась оперативная группа. Быть прихваченным с парой мешков мертвечины на выходе из парадного: «Здравствуйте, мы из… Кронштадта. Что у вас в мешке? Ого!»

Для начала требовалось разобраться с одеждой. Шламов развязал шнурки на ботинках, разул труп и стянул брюки, их он бросил на пол. Носки и трусы тоже были чистые, а все остальное оказалось изрядно перепачкано кровью. Ранение в голову — вещь всегда очень грязная. Пиджак, рубашку и майку он срезал, распоров рукава и выдернув из-под тела. Лохмотья отправились в таз.

Теперь пришла очередь разделывать самого товарища Брянцева, что было для Шламова не в новинку: Северная Осетия научила его справляться с такими трудностями, как незаметная ликвидация трупа. Шламов пустил воду и начал с левой руки, расчленяя по суставам — локтевому и плечевому. Крови он давал стечь, затем обмывал и бросал в раковину. К моменту возвращения Нечипоренко раковина уже была полная.

Нечипоренко запер за собой дверь и, услышав шум воды, понял, что майор возится в ванной. Он решил известить о своем приходе и неосмотрительно вошел. То, что он увидел, заставило его закашляться и торопливо прикрыть рот рукой.

— Э, только не здесь. — Шламов бросил нож и впихнул Нечипоренко в туалет. Гэбист едва успел нагнуться над унитазом, как его вырвало.

— Че-то ты, Витька, совсем расклеился, — Шламов поднял пачку рассыпавшихся по полу пакетов, развернул один и начал укладывать короткие волосатые обрубки, покрытые розовыми каплями.

Отдышавшись, Нечипоренко покинул туалет и, стараясь не глядеть в сторону ванной, удалился на кухню. Он сел на табуретку и, положив перед собой пачку сигарет, стал жадно дымить, слушая плеск воды за стеной. Это продолжалось бесконечно долго, и он с облегчением обернулся, когда за спиной возник Шламов.

— Ну, все?

— Нет еще, — Шламов достал брусок. — Нож подточить надо. Быстро тупится, зараза.

Нечипоренко прикурил от хабарика новую сигарету, наблюдая, как майор спецназа водит ножом по наждаку.

«Все у него легко и просто, — подумал гэбист, глубоко затягиваясь. — Ему не привыкать. Поточит, и дальше резать. Если надо будет, он и меня…»

От этой мысли он поперхнулся табачным дымом и закашлялся. Шламов наточил нож и удалился продолжать свое дело.

«А ведь и я его, — вдруг подумал Нечипоренко, — если понадобится…»

Он запустил руку под пиджак и снял с предохранителя ПМ, в ствол которого уже был дослан патрон.

Взломав грудную клетку, Шламов разложил внутренности по пакетам, и дальше резка пошла как по маслу. Через сорок минут он закончил, тщательно умылся и переоделся в чистое.

— Выносим, — сказал он ожидающему на кухне Нечипоренко.

Взяв каждый по четыре пакета, они спустились и быстро загрузили в багажник. Пока Нечипоренко прогревал мотор, Шламов сходил за оставшимися мешками.

— Побороться со мной решили? — пробормотал он, выходя из парадного. — Давайте, поборемся.

На миг ему показалось, что сейчас со всех сторон подойдут люди в штатных пиджаках и вцепятся ему в локти. Но этого не случилось. Если за ними и наблюдали, то очень скрытно. Шламов сел в машину, и они тронулись в путь.

Стоял холодный ноябрьский вечер. Подельники заехали по проселку далеко в лес, загрузились и пошли, пока не уперлись в овраг, густо заросший кустами. Туда они вывалили содержимое пакетов, которые забрали с собой, и поспешили к машине, благо в лесу оба ориентировались отлично.

Было без четверти полночь. Отъехав немного, они сожгли мешки, после чего двинулись к дому — Шламову еще требовалось привести квартиру в порядок, а Нечипоренко не хотел зря беспокоить жену.

Закончив уборку, Шламов лег спать и утром встал без будильника ровно в шесть — выработалась привычка. За ночь он хорошо отдохнул.

7

Исчезновение Брянцева поначалу не вызвало у Яшенцева беспокойства. Он позвонил Бабину, но его не оказалось на месте, и более разыскивать не стал — без того было много дел. Исследовательский центр переживал не лучшие времена. Уничтожение ведущих специалистов приостановило работу над главной темой, и решено было сократить количество научных отделов до двух — рефлексологии и психодинамики, а освободившиеся площади третьего этажа и техэтажа передать в ведение вновь образованного сверхсекретного отдела, именуемого «Психометодологическая лаборатория», в деятельность которого Яшенцева пока не сочли нужным посвятить. Из чего можно было предположить, что ему готовится замена. Стало ясно, что «сенсорники» больше не располагают приоритетной темой, да и финансирование на будущий год значительно срезали. Новый директор Исследовательского центра пришел вместе с новым отделом, так что старый коллектив обречен на медленное вымирание.

На следующее утро Бабин позвонил сам, поинтересовался, доложил ли лейтенант о своих успехах. Получив отрицательный ответ, он заверил генерала, что разберется, и быстро повесил трубку. Полковнику очень не нравилось все, связанное с этой историей. Противники были крайне опасны, потому что один являлся диверсантом высокого класса, а второй был непосредственным начальником и располагал большим объемом конфиденциальной информации. К тому же явное стремление к «обрубанию хвостов» вызвало самые худшие подозрения. Один раз Брянцеву повезло, а что если… Бабин связался с Ершовым и выяснил, что Шламов покинул ИЦ в 17.30, как и положено сотруднику его ранга. Значит, дома он был не ранее 18.00–19.20. Брянцев, который пришел производить установку к 14 часам, должен был давно оттуда уйти. Странно. Нечипоренко почти весь день был на виду и сидеть в засаде, поджидая незваных гостей, следовательно, тоже не мог. Неужели есть кто-то третий? Но кто? Старый знакомый Шламова, кто-нибудь из ветеранов в отставке, решивший подсобить другу? Может быть. Возможно все, даже то, что невозможно, — эту истину полковник, сделавший карьеру на сыске, усвоил прочно. Он даже предположил, что в квартире мог сидеть Крупнер, неведомым образом привлеченный к сотрудничеству. Не стоило также отвергать и те варианты, что Брянцева на обратном пути сбила машина или прирезали пьяные хулиганы, спрятав труп в подвале, где он может храниться годами, либо сбросив в канализационный люк. Бабин уже выслал человека проверить поступивших в морг жмуриков, но ответа пока не получил. Калямов, съездивший проверить работу «закладок», доложил, что ни одна не функционирует, а в квартире он обнаружил грубо вскрытое гнездо для подслушивающего устройства и следы тщательно замытой крови в стыках линолеумных плиток прихожей.

Вывод из этого следовал весьма печальный: раненого или убитого лейтенанта, застигнутого дома самим Шламовым либо кем-то из его людей, вывезли за город, где и прикопали, перед смертью подвергнув пыткам (со спецназовскими приемчиками форсированного допроса полковник был немного знаком), о чем свидетельствовало обнаружение «закладки». Следовательно, Шламов уже знает о планах полковника, и ему известно, что о нем тоже кое-что известно. Хотя Брянцев ни во что конкретно посвящен не был, догадаться по отдельным деталям для Шламова не составляло труда. А способности своего противника Бабин не был склонен преуменьшать.

Полковник немедленно посетил Яшенцева, который в этот момент оказался свободен, и поделился своими опасениями. Генерал был чем-то озабочен и даже, как показалось Бабину, опечален. Выслушав версию полковника, он высказался достаточно категорично:

— У вас еще есть надобность в Нечипоренко?

— Никак нет, товарищ генерал-лейтенант, — четко ответил Бабин, предвкушая следующую фразу. Его расчет оказался точен.

Настроение у Яшенцева было препоганое. Хотя, как стало известно, снимать его с должности не собирались, неприятный осадок от вчерашнего дня остался. Завтра надо было ехать принимать дела по новому отделу, он оставался на своем месте, а значит, оставались и все навалившиеся проблемы. В том числе и эти говнюки, затеявшие детские игры в бирюльки. Убили молодого парня, суки! Яшенцев знал Шламова как протеже замначальника Управления, но не предполагал, что тот опустится до такой низости. Он не хотел оставлять этих уродов за своей спиной, хотя ему лично они ничем не грозили, но могли создать немало поводов для волнений каким-нибудь очередным ЧП в Центре. И Яшенцев решил разобраться с ними раз и навсегда. «Навсегда» было самым подходящим словом.

— Кадры надо чистить, — произнес он, пристально глядя в глаза Бабину. Тот сидел в кресле напротив и внимательно ловил каждое слово. — Нечего всякую погань разводить. Сами справитесь?

— Не хотелось бы кого-то посвящать, — искательно улыбнулся Бабин. — Хорошо, если бы вы помогли.

— Ладно, — снисходительно проворчал Яшенцев. — Выделю двоих, хорошие исполнители. Введете их в курс дела сами, всё ясно?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант! — Бабин поднялся и щелкнул каблуками, чего не делал очень давно.

Задействуя своих подчиненных, Яшенцев отчасти страховался от провокации со стороны Бабина, но так как он вводил «чистильщиков» в курс дела и временно брал их под свое командование, вся ответственность за проведение операции ложилась на него. У Яшенцева были заботы поважнее — исследования «Психометодологической лаборатории» оказались весьма перспективной темой управления сознанием человека электронными средствами, на которую выделялись немалые средства. От Яшенцева требовалось обеспечить безопасность проводимых в Центре работ, чтобы не повторилась летняя ситуация с Крупнером. В противном случае дело могло принять самый плачевный оборот с самым печальным для генерала исходом, чего он всеми силами старался не допустить. Одним из мелких штрихов было устранение дестабилизирующего элемента в лице опального майора Шламова. В настоящий момент он находился в подчинении Яшенцева, но перевод на периферию мог быть расценен заместителем начальника Управления как преднамеренное оскорбление и повлек бы за собой сведение счетов, и поэтому исключался. Генерал не желал иметь в своем хозяйстве новых ЧП и решил разрубить гордиев узел, тем более что для этого был заинтересованный организатор.

К концу рабочего дня в кабинет Бабина постучались двое: невысокий крепыш майор и огромный звероподобный капитан, похожий на андроида.

— Разрешите войти? — сказали они.

* * *

Вечер Нечипоренко провел в кругу семьи. Сосед-газосварщик сооорудил из металлического уголка большую конструкцию — остов аквариума, оставалось наклеить стеклянные стенки, для чего на рынке был куплен специальный герметик. Стекло по размеру вырезал тот же сосед, который был любителем рыбок, и вместе со стеклом подарил старый компрессор. В этом особой надобности не было, потому что будущие обитатели водного жилья — аксолотли, как выяснилось, всплывают время от времени на поверхность глотнуть атмосферного воздуха. Самих аксолотлей намечалось купить в ближайшее воскресенье, до которого оставалось два дня. К двенадцати ночи аквариум был построен, и довольные дети пошли спать, а капитан с женой уединились на кухне, отдохнуть от праведных трудов.

Это был последний спокойный день в его жизни.

Еще на работе Шламов ощутил острую опасность, и чем ближе подъезжал к городу, тем больше это чувство усиливалось. Майор всегда доверял ему — он слишком часто бывал в экстремальных ситуациях, чтобы пренебрегать интуицией, а интуиция говорила, что за ним началась охота.

Нетрудно было вычислить, где скрывается засада: «чистильщики» вряд ли станут ждать его на крыше со снайперской винтовкой — слишком трудоемкий и ненадежный способ. Специалисты будут работать на близком расстоянии — в доме или из машины у входа, но для них у Шламова имелись кое-какие домашние заготовки. Он прикинул, где могут быть расположены наблюдатели, оповещающие исполнителей о его приближении, обошел дом с обратной стороны, чтобы держаться вне поля зрения, прошел под арку и заскочил в угловое парадное. Шламовский дом представлял собой большой девятиэтажный массив, тянущийся огромной буквой «Г» вдоль проспекта, имеющий выходы во двор, загроможденный наспех построенными гаражами, газовой распределительной станцией и контейнерной площадкой для мусорных бачков. Майор поднялся на крышу, перешел на свою лестницу и начал осторожно спускаться, ни одним звуком не выдавая своего присутствия. Конечно, его могли ждать и в квартире, но за вероятность этого нельзя было поручиться на все сто процентов.

Интуиция не подвела: исполнители — а их было двое — стояли у лестничного окна, глядя вниз, чтобы не пропустить клиента. Сумку Шламов оставил на крыше и был налегке. В карманах камуфлированной куртки он носил брянцевский ПМ и австрийский «глок-17», привезенный из Осетии.

Парочка у окна заметила его почти сразу и мгновенно открыла огонь. Это были настоящие мастера, но и противник оказался не дилетантом. Звериный нюх и наработанные до абсолютного автоматизма движения определили дальнейший исход боя. Вместо того чтобы спрятаться за лестничный выступ, как это сделал бы другой, менее подготовленный человек, Шламов рванулся вперед, демонстрируя чудеса искусства скоростного качания маятника в самом сложном его исполнении — вразножку, положив первую пулю из «глока» в правое плечо высокому громиле, а вторую — в грудь коренастому, стоящему в углу. Громила метнулся в мертвую зону под лестницей, а его напарник приткнулся к стене, и Шламов понял, что одного он свалил. Быстро нажимая на курок, он заставил «макаров» выплюнуть шквал огня, за две секунды выпустив всю обойму, чтобы задействовать фактор нервозности, и скатился по лестнице, ловя стволом «глока» появление участка тела в открывающейся щели. Громила не успел уйти, хотя тоже воевал на автомате — «по ушам» ему попало здорово: пээмовские пули попадали в стену рядом с его головой, обдавая облачками меловой пыли. Шламов упредил его уход, отключив правую руку в плечевом суставе, и, по мере расширения директрисы огня, поочередно всадил пули в живот, грудь и голову. Громила рухнул на полпути к лифту, выронив из левой руки запасной «вальтер ПП». Наступила тишина. Вся стычка заняла ровно восемь секунд.

Шламов подобрал оружие: для подобных операций используются «левые» стволы, появление которых отследить практически невозможно, а следовательно, их можно безбоязненно применять для своих целей. Он выскочил на крышу и проделал весь путь в обратном порядке, так и не замеченный постом наружного наблюдения. Единственно, где он мог наследить, — остались гильзы брянцевского «макарова», но доказать, что стрелял лично Шламов… Майор злобно усмехнулся и похлопал по сумке. Там ждала своей очереди пехотная лопатка.

Дальнейший путь до вокзала, оттуда на пригородной электричке и пешком от станции до Исследовательского центра занял у майора полтора часа. Оперативный дежурный пульта не поверил своим глазам, увидев на мониторе транслируемого видеокамерой с главного входа начальника охраны.

— Проверка, — сказал Шламов, переступая порог караульного помещения. — Будем изучать состояние несения службы личным составом.

Смена приуныла. Пятница была укороченным рабочим днем, научные сотрудники свалили пораньше, и охрана собиралась расслабиться перед выходными, но с появлением начальника пьянка откладывалась. А начальник собирался сидеть тут до упора. Шламов рассчитал очень точно. Всем известный сексот Молоканов ушел домой до него, а в этой смене вычисленных им стукачей не наблюдалось. Если особисты и будут копать, его подчиненные подтвердят, что 11 ноября он весь день был на работе и даже остался на ночь. Возможно, ненадолго отлучался. Скажем, на станцию. Это было алиби.

Посидев для порядка в карауле около часа, Шламов поднялся в свой кабинет и завалился спать на кушетку. Звонить Нечипоренко из здания, где все разговоры прослушиваются и записываются дежурной сменой Первого отдела, он, естественно, не стал, и гэбист провел ночь спокойно. До последней минуты он так ничего и не узнал.

* * *

Старший лейтенант Миронович, выставленный Бабиным в обеспечение, услышал пальбу и подумал, что для одного человека стреляли слишком много. Не дождавшись исполнителей, которых должен был забрать, Миронович произвел вылазку к дому, чтобы узнать, в чем там дело. Спустя час Бабин, лично посетивший место событий, доложил Яшенцеву, что зачистка Шламова не состоялась. Яшенцев приказал узнать местонахождение Нечипоренко, не ставя последнего в известность о том, что им интересуются, а сам набрал домашний номер Ершова и сделал аналогичный запрос по Шламову. То, что «чистильщиков» грохнул сам Шламов, сомнений почти не вызывало, за исключением одной версии, за которую Яшенцев по стариковской въедливости продолжал цепляться. Наличие «третьего участника», величины X, но теперь уже явно не Крупнера. Такое мог сотворить только профессиональный специалист по скоротечным огневым контактам, проще говоря, кто-то из коллег Шламова либо он сам.

Начальник Первого отдела не стал долго церемониться и позвонил в Исследовательский центр. Трубку взял оперативный дежурный пульта и на вопрос, когда ушел начальник охраны, ответил, что тот никуда не уходил, а продолжает оставаться в здании. Ершов набрал его номер. Минут пять он болтал со Шламовым, памятуя о наставлении Яшенцева не вызывать подозрений и прикинувшись посему пьяным, а затем доложил генералу о выполнении. Яшенцев был огорчен и обеспокоен. Маловероятная версия получила весомые доказательства, и число заговорщиков тут же возросло в полтора раза. Теперь было отчего призадуматься: неизвестное лицо явно офицер спецназа, ввязавшийся в заведомо бесперспективный криминал. Таким отморозком мог быть только отъявленный псих, какой-нибудь вышедший (или убежавший) из тюрьмы либо из сумасшедшего дома. То есть исключительно опасный деклассированный элемент. И он мог вполне угрожать Яшенцеву.

Беды и напасти навалились на генерала со всех сторон. Отзвонившийся Бабин с сообщением, что капитан Нечипоренко находится в кругу семьи, был немедленно вызван на совещание. Оно состоялось за полночь и завершилось к утру. Было решено принять меры по локализации террористической группы, для начала ликвидировав Нечипоренко, чтобы предотвратить угрозу для жизни полковника, в покушении на которого капитан был лично заинтересован, и выставить усиленное наблюдение за Шламовым с целью выявления контактера X.

После убийства своих сотрудников Яшенцев мог действовать только официальным путем. Он подготовил доклад для начальника 6-го отдела Управления медицинских исследований о работе по выявлению диверсионной организации, застопорившей деятельность Филиала № 2, в состав которой входит начальник охраны Исследовательского центра майор Шламов, снятый по служебному несоответствию с должности командира отряда «Цунами», старший оперативно-розыскной группы капитан Нечипоренко и неизвестный экстремист, личность которого не установлена. В ходе наблюдения за явочной квартирой были убиты двое и без вести пропал один сотрудник. Ввиду исключительной опасности террористов их задержание до идентификации третьего участника решено не производить. Крупнера Яшенцев включать в этот список повременил, хотя он прекрасно подходил в качестве члена группы, и его злой умысел объяснял мотивировку происшедшего. В этом случае потребовалось бы его найти, а это пока не представлялось возможным.

Одновременно Яшенцев послал двух человек на розыск возможных кандидатур из числа сослуживцев Шламова, начиная с Рязанского училища. Генерал был уверен, что не тянет пустышку, и, понимая, что такое расследование — дело долгое, все же надеялся на фактор случайности. Заниматься Нечипоренко он предоставил Бабину, намекнув, что чем быстрее тот разберется с ним — тем лучше, а сам стал просчитывать дальнейшие ходы, чтобы получить от сложившейся ситуации максимальную выгоду. Ставить в известность начальника 6-го отдела Яшенцев собирался не ранее девяти утра, а до этого могло произойти все что угодно.

* * *

Ночью подморозило, и теперь трава была седая от инея. Крупнер подошел к забору, осторожно забрался на гребень и огляделся. От главного корпуса его отделял широкий газон с проплешинами на месте бывшего бадминтонного корта. Сегодня была суббота, выходной день, и на территории было тихо. Крупнер выбрал самый оптимальный, на его взгляд, способ проникновения — через заднюю сторону хоздвора. Идти через главный вход в нерабочее время — лучший способ привлечь к себе внимание, поэтому он решил использовать скрытное передвижение. Он прыгнул по широкой дуге, пролетев над колючей проволокой «Клена», и приземлился, чувствуя, что потревожил скрытый в земле датчик. Он видел впереди темно-зеленую башню автоматической пулеметной установки, но не знал, что это такое, и двигался наискось, пересекая полосу отчуждения, разделенную на сектора обстрела. Его путь лежал напрямик к серому бетонному кубу, торчащему из-под земли в центре поля, — это была вентиляционная шахта бомбоубежища и запасной выход из штаба гражданской обороны. Исключительно эмпирическим путем Крупнер вычислил, каким образом он может попасть в здание, минуя охранные системы. Время для размышлений у него было. Последние две недели он провел у своего друга, Волосатого, который в свое время был обязан ему жизнью. Последствия ранения в голову иногда давали о себе знать, но в целом здоровье болееменее нормализовалось, чему способствовало постижение духа ушу. Ушу пригодилось и сейчас. «Искусство легких шагов», при котором нагрузка на почву поверхности ступни не превышала сорока килограммов, позволило добраться до вентиляционного колодца, не включив ни один сейсмодатчик, активизирующий башенную пулеметную установку. БПУ функционировала совершенно самостоятельно, что оказалось небезопасным для сторожевых собак, но зато полностью исключало проникновение с задней стороны территории посторонних лиц. В караульном помещении находился лишь извещатель режима работы установки, а рубильник, отключающий питание, был заперт за железной дверью распределительного щита, доступ к которому имел один инженер-наладчик. Такая система полностью снимала моральную ответственность с оперативного дежурного пульта и казалась ее создателям надежной.

Бетонный куб имел крашеную жестяную крышу и четыре закрытых жалюзи окошка, по одному с каждой стороны. Крупнер присел на корточки и запустил пальцы между «ресничек». Как он и думал, рама изнутри запиралась на замок и была снабжена концевиком, рычаг которого при открывании рамы замыкал цепь и подавал сигнал тревоги в караульное помещение. Но это препятствие легко можно было обойти. Не каждому такой способ был под силу, но, имея свободное время, Крупнер полагал, что справится.

Оперативный дежурный Клюев резался на пульте «ОНАР-200» с двумя свободными контролерами в подкидного дурака. В честь выходного в здании помимо охраны находились только работники кухни, врач и спецпациенты. Был еще, правда, начальник охраны, который с вечера так и не появлялся, что не помешало ближе к ночи надраться всему личному составу караула, а начкар вместе с врачом продолжали квасить, благо у доктора остался резервный запас спирта.

С самого начала партии козыри невзлюбили Клюева и упрямо шли в руки партнеров. На кону уже стоял ящик пива, которым проигравший должен был похмелить всех остальных, как только закончится смена и они доберутся до станции. Клюев не мог отбиться и, в основном, брал, утешая себя пошлой мыслью, что невезение в картах гарантирует фарт в любви. С последним, если реально подойти к этой проблеме, Клюеву также не светило, и оставалось надеяться лишь на чудо.

В довершение неприятностей под конец игры за спиной громко зазуммерил «Рубин» и включился монитор — где-то опять сработала сигнализация. Думать при таком шуме было решительно невозможно. Клюев, сложив толстую пачку карт, встал и выключил то и другое. Обратно врубать канал «Рубина» он не стал, чтобы под сдачу спокойно записать в журнал все срабатывания, которых у разрегулированной системы охраны за ночь накопилось немало.

— Ходи, — сказал Клюев, вернувшись на место и расправив широкий веер швали.

— Выхожу, — объявил партнер и кинул козырного туза.

Крупнер методично выламывал пластины своими крепкими набитыми пальцами и бросал железяки в траву. Жалюзи изготовлялись методом машинной сварки, и шов, грубый и толстый снаружи, держал «реснички» исключительно на соплях. Вряд ли кому-то еще пришел бы в голову столь нахальный способ проникновения, но интуиция подсказывала Крупнеру, что в настоящий момент именно наглость — второе счастье. Когда образовалась щель, достаточная, чтобы пропустить человека, Крупнер втиснулся в нее и ухватился за скобы, ведущие на дно шахты. Ширина стенок колодца была сто двадцать сантиметров, и места хватало. У самого пола имелась ржавая железная дверца, ведущая в штаб ГО, которая изнутри запиралась системой стальных засовов. Снаружи ее было не открыть, но Крупнеру и не требовалось проникать в убежище. Над дверью и сбоку от нее имелись два забранных частой решеткой вентиляционных выхода. Именно они могли послужить лазейками в здание Исследовательского центра. Крупнер выбрал боковой, потому что другой мог вести только в штаб, а этот был рабочим и предназначался для вентиляции подсобных помещений цокольного этажа.

Крупнер просунул пальцы между прутьев и потянул решетку на себя. Она также была сварная, но уже ручным способом. Никаких охранных датчиков за ней не находилось. С расположением воздухозаборных штреков Крупнер уже был немного знаком. Именно через них он совершил первый побег, но в эту часть комплекса еще не забирался.

Упершись ногами в стену, Крупнер сконцентрировался и вырвал преграду, отпрыгнув на пол. Прислонив раму к стене, он втиснулся в образовавшееся отверстие и, извиваясь, как змея, быстро пополз вперед. Целью его была Сила.

* * *

Последний месяц осени приближался к середине, но снег еще не выпал. По случаю ночных заморозков утрецо выдалось свежее, и Калямов, выпуская изо рта облачка пара, мерз в наружном наблюдении за домом капитана Нечипоренко. Можно было вернуться в машину, но там нестерпимо воняло гуммозным перегаром, от которого чекиста с похмелья еще больше тошнило. Калямов глубоко вдыхал и выдыхал, стараясь изгнать из организма пары алкоголя, пританцовывая на месте и время от времени прихлебывая из пакета освежающий апельсиновый сок. Он был прохладным и нес в себе потрясающее количество фруктозы и витаминов, сведения о которых имелись на стенках пакета, но читать их почему-то не хотелось. Ополовинив литровую емкость, Калямов почувствовал, что на душе заметно полегчало.

Сегодня намечалась работа. Хорошая, активная работа, требующая расчетно-аналитических способностей, которую Калямов так любил. Требовалось устранить человека на местности в условиях города, сымитировав несчастный случай. Делом это было нелегким, особенно с бодуна. В пятницу Калямов отдохнул, решив, что в выходные Енчуков его дергать не станет, а Бабину он больше не нужен. Расчет оказался неточен, и полковник все-таки его вытащил, разумеется, с согласия прямого начальства. Дела у Бабина шли, судя по всему, неважнецки, но задание Калямову понравилось. В душе он был «волкодавом», хотя основная работа предусматривала совсем иной подход, и такие случаи давали ему оттянуться. Клиент пока спал, его никто не тревожил, а Калямов активно пробуждался к общественной жизни, выполняя за кустами между помойкой и детской площадкой полный комплекс шведской гимнастики.

После завтрака Нечипоренко увидел, что жена засобиралась в магазин, и решил сходить туда сам. У нее еще была стирка, да и других забот хватало, поэтому он решил сделать ей хоть что-то приятное.

Нечипоренко взял сумки и вышел на улицу. Универсам был через дорогу, к нему вела протоптанная народная тропа, на пересечении с проезжей частью помеченная знаком пешеходного перехода. Там все обычно и перебегали, пользуясь промежутком в потоке машин, возникающим во время красного сигнала светофора на перекрестках, до которых было метров по сто.

Выбрав момент, Нечипоренко перешел дорогу до середины и остановился у разделительной полосы, пропуская поток встречного транспорта. Рядом с ним оказался высокий крепкий мужчина с наглыми глазами, блестевшими, словно холодные льдинки. Нечипоренко не обратил на него внимания, мысли его были в завтрашнем дне — он уже бродил с детьми по рынку. Задумавшись, он даже не заметил, как все машины проехали, продолжая стоять, пока его спутник не двинулся вперед, и только тогда шагнул за ним.

— Стой! — крикнул парень.

Нечипоренко обернулся, а мужчина быстро перебежал дорогу.

«Какого черта!» — подумал Нечипоренко и пошел было вперед, но визг тормозов заставил повернуть голову. Он словно пробудился ото сна и увидел, как навстречу несется красная «Нива», виляя на обледеневшей дороге.

«Надо завести аксолотлей», — мелькнуло в мозгу, прежде чем в бок врезалась массивная металлическая дуга, закрывающая радиатор.

Его отшвырнуло к краю тротуара и, уже мертвого, переехало правыми колесами. Аварию видели многие прохожие, и все, кто записался свидетелями, впоследствии утверждали, что виновник бросился под машину сам.

Калямов доложил Бабину о выполнении задания и получил приказ оставаться дома. Видимо, намечалось еще что-то. Калямову было плевать что. Он прекрасно все обделал, кровь снова заиграла в нем, и он был как огурчик. Хотя как огурчик — зеленый и холодный — был скорее все-таки клиент.

«Номер один, — подумал Калямов, чувствуя приятное возбуждение, которое всегда накатывало после удачной работы. — Номером два будет Шламов».

Что ж, справится и с ним. Нечипоренко он слепил безо всякого рукоприкладства, на одной психике, задействовав фактор отвлечения. Со Шламовым надо будет придумать что-то похитрее, он парень битый и с ним на шару не прокатит. Но в этом сориентируемся по ситуации. Взял же он Крупнера, которого не смог победить «Цунами»!

Похмельная вялость давно улетучилась, и Калямов чувствовал себя крутым «волкодавом» даже без дозы эфедрона — свои собственные гормоны радости, эндорфины, немереными количествами шли в его мозг. Он любил свою работу именно за моменты счастья, порождаемые правильным использованием данного ему государством узаконенного права превосходства над некоторыми людьми.

Пока Калямов кайфовал на своем диване, Крупнер выбрался на уровень третьего этажа, проползая по горизонтальным трубам и поднимаясь по скобам вертикальных шахт — ведомственный санаторий строили на совесть. Он вытащил алюминиевую потолочную панель и спрыгнул на пол. Коридор был пуст. Вся жизнь сосредоточилась внизу, где находились кухня и караульное помещение, а здесь царили тишина и покой. Коридор за время его отсутствия несколько изменился: появилась старая мебель, видно, вытащенная из комнат; части демонтированного оборудования, рамы стеллажей, обтрепанные стенды и хаотичное нагромождение тумбочек, в центре которого, как драгоценный камень в оправе, красовался подержанный эксикатор. Крупнер нашел дверь с номером 322 и достал из кармана заранее припасенную металлическую пластинку. Он старательно затолкал ее в щель над дверью, рассчитывая удержать от срабатывания магнитный датчик, и врезал коленом в замок. Дверь распахнулась, хрустнув разломившимся косяком. Крупнер затолкал пластину в щель дверной коробки и вошел в комнату.

Под ним, девятью метрами ниже и чуть левее, заработала сирена, и на «ОНАР-200» зеленый светодиод под табличкой «К.322» погас и загорелся красный, а комбинация огней на горизонтальной плоскости пульта известила, что был не обрыв, не выход датчика из строя, не короткое замыкание, а именно вскрытие, преднамеренное и злоумышленное. Однако на умный прибор никто не обратил внимания.

— Беру, — сказал Клюев, в который раз не сумевший отбиться.

— Выключи пульт, — заметил его партнер справа.

Клюев ткнул пальцем в кнопку, и вой прекратился.

— Это туда же, — партнер слева подкинул две семерки, давно висевшие на руках балластом.

— Смотри, под тебя же пойдут, — предостерег его Клюев, на что подкинувший многозначительно хмыкнул. На руках у него были козырной валет, король и туз, а в колоде оставалось всего две карты.

Крупнер не узнал комнату. В ней все было не так. Исчез старый письменный стол, вместо него появились два лабораторных с кучей новенького немецкого оборудования, исчезли прежние шкафы, а главное, исчез металлический сейф, в котором хранились запасы СС-91. Крупнер пришел именно за ним. Он хотел забрать все, обеспечив себя на долгие годы. Он хотел показать Волосатому новый путь познания мира, открыть дремлющие возможности организма, научить, как стать совершеннее. То, чего он достиг сам, на словах передать не получилось, и тогда стало ясно, что без «сенсорного стимулятора» не обойтись. Крупнер разочарованно оглядел комнату. Выход был однозначен: найти кого-то из сотрудников и все разузнать.

* * *

Несмотря на случившееся накануне, Шламов хорошо выспался и почувствовал себя отдохнувшим.

«Вот где надо жить, — подумал он, выходя в туалет. — Тишина, благодать. Никаких пианино, плачущих детей, звона посуды, трахающихся над ухом соседей. И ездить никуда не надо. Курорт!»

Шламов был не первым, кто отметил оздоровляющее действие санатория. Многие научные сотрудники в период напряженной работы типа синтеза или тестирования с параллельной обработкой результатов предпочитали ночевать в лабораториях и высыпались лучше, чем дома. Курорт, он и был курорт.

Майор потянулся и сладко зевнул, но зевок его оборвался. Шламов замер, и на долю секунды ему показалось, что он галлюцинирует.

У поворота на лестницу, метрах в десяти от него, спокойно стоял человек, обознаться в котором было невозможно. Шламов почувствовал горячее покалывание в кончиках пальцев — редкое состояние, случающееся в ожидании боя, когда в кровь выбрасывается мощная доза адреналина. Он прикинул все наличные возможности: он был без оружия, ближайший пистолет лежал на столе в кабинете, а приоткрытая дверь находилась в метре за спиной. Голыми руками он вряд ли мог что-нибудь сделать. Шламов не умел драться, специфика службы не предусматривала рукопашный бой с противником. Он умел убивать — быстро, скрытно, с первого удара, но в знании приемов обороны и стратегии боя имелись значительные пробелы. К тому же человек, стоящий напротив, был непобедимым противником, что уже неоднократно доказывал.

Потому что этот человек был Крупнер.

Спустившись на второй этаж, Крупнер увидел незнакомца, который почему-то сильно перепугался. Страх, по непонятной причине, исходил из оценки личности самого Крупнера. Его это удивило. Человека он не помнил, однако Крупнера явно узнали, но как? Крупнер решил успокоить его и заговорил мягким приветливым тоном:

— Здравствуйте, вы не подскажете, куда переехала лаборатория из комнаты триста двадцать два?

«Отвлекает, — подумал Шламов, — даст расслабиться, а потом атакует.» — И ответил первое, что пришло в голову:

— Не знаю. Теперь там новый отдел.

Но Крупнер и не собирался атаковать. Заметив, что его присутствие пугает человека еще больше, он решил удалиться и, чтобы закончить разговор, спросил:

— Даже приблизительно не знаете?

— Нет. Совершенно не в курсе, — ответил начальник охраны, соображая, чем бы его отвлечь — на мгновение, больше не надо.

— Хорошо, спасибо, — поблагодарил Крупнер и удалился.

Сзади хлопнула дверь. Крупнер из любопытства выглянул в коридор, но там было уже пусто.

«Что это с ним?» — подумал он. Человек кого-то напоминал, но все потуги вспомнить приводили к появлению боли в задней части головы. Какие-то неясные образы и голоса проплывали словно за туманной дымкой. Не припоминается, ну и Бог с ним!

Разочарованный Крупнер направился в обратный путь.

В это время Шламов, сорвав трубку аппарата местной связи, заорал что было мочи:

— Караул в ружье! Крупнер в здании!

Подошедший к телефону начальник караула отдернул трубку от уха, словно она его укусила, и недовольно поморщился.

— Что, брат, похмелье? — участливо спросил доктор.

— Ух, аспид, — начкар повесил трубку. — Чего-то с утра чудит, а чего, сам не знает.

— Что это он у вас заночевал?

— А кто его знает. Делать, видно, больше нечего. Может, жена дома выпить не дает. Но он набрался. Здорово. Представляешь, караул в ружье приказал поднять. Как в армии. Автоматчик чертов…

— О-о, — с профессиональным пониманием заметил врач, — да у него «белочка». Дошел к утру, значит.

— Да не иначе. — Начальник караула откусил чесночинку и смачно выдохнул. — Ох и крепок, прям зверь!

— Фитонциды, — просветил его врач. — Отличная профилактика. Два-три зубчика в день, и никакой тебе простуды, ни гриппа.

— А я от простуды лучше стакан водки с перцем засажу, — поделился своим рецептом начкар, — или в баньке попарюсь. Обожаю парную!

— Только не в сауну, — заметил доктор. — Недавние исследования показали, что сухой пар вреден.

— Да не, русскую баню, да чтоб по-черному топилась, — рассмеялся начкар, — а потом водочки…

— С перцем, — поддержал его доктор. — Только смотри, так мотор сдаст.

— Если в меру, то нормально. Все надо потреблять в меру, — философски заключил начальник караула, — а то вон, — он кивнул на телефон, — нашему уже Крупнер мерещится. Допился до чертиков.

— Это у него «белочка», — кивнул врач. Он хорошо помнил спецпациента Крупнера.

Держа в правой руке «стечкин», а в левой «вальтер ПП», Шламов мизинцем набрал код на цифровом щитке. Электрический замок загудел, и дверь приоткрылась. Шламов влетел в караульное помещение, приготовившись отдавать приказания построенному личному составу, и был взбешен, увидев царящий вместо этого бардак.

— Е…!!!

Картежники, разместившиеся в пультовой, повскакали, встревоженные раскатами командирского мата. Они ничего не знали о команде, которая не вышла за пределы комнаты начкара. Шламов ворвался туда, прервав дискуссию о целебных настойках на спирту, до предела разъяренный запахом водочных паров.

— Пидор!

Начальник караула, растерянно вскочивший навстречу, был сбит увесистым шламовским кулаком. В последний момент майор смягчил удар, но и того, что осталось, хватило, чтобы вмиг собрать все имеющиеся в комнате стулья. Доктор едва увернулся от пролетавшего собутыльника и с ужасом понял, что начальник охраны совершенно трезв, а значит, и заявление о Крупнере не плод алкогольных фантазий. Доктор имел все основания опасаться спецпациентов, и это известие не доставило особой радости.

Учинив расправу, Шламов вернулся в комнату бодрствующей смены.

— Получать оружие, — заревел он, надвинувшись на помощника начальника караула, — всем автоматы. Крупнер в здании!

Через три минуты вооруженный личный состав был построен, и Шламов приготовился начать инструктаж, как в пультовой заревела сирена. Оперативный дежурный глянул на монитор и увидел на главном входе группу людей — со станции пришли сменщики.

— Новая смена, — доложил он.

— Насрать! — отрезал Шламов. — Слушать сюда. В здании находится особо опасный преступник Вячеслав Крупнер. Ввиду непредсказуемости его действий приказываю открывать огонь на поражение. Никакой стрельбы по конечностям, только от живота и в живот. Внимание, слушай мою команду. Патрон в патронник дослать!

Послышался разнобойный лязг. Напуганный сброд кое-как протрезвел и понял, что все действительно серьезно. Некоторые, правда, еще сомневались, считая это бредом пьяного вояки, но все как один жалели, что командира заклинило не на двадцать минут позже. Новая смена уже пришла, какого хрена им отдуваться? Но вид у Шламова был настолько грозен, что никому и в голову не пришло высказывать недовольство.

— Действовать согласно боевому расчету. Наряд первого поста — со мной. — Шламов повернулся к помначкару. — Командуйте.

Дверь со стороны вестибюля открылась, и в пультовую начала входить новая смена. Они были немало удивлены, увидев в соседней комнате вооруженных людей, а дежурный пульта в качестве комментария выразительно покрутил пальцем у виска.

— Наряд, за мной! — рыкнул Шламов и выскочил в холл, доставая на ходу из-за пояса «стечкин». За ним потрусили вахтеры с автоматами наперевес.

— Что у вас тут творится? — поинтересовался новый начальник караула.

— Да хрен его знает, — ответил ПНК.

Из коридора показался начкар, утирая рукавом кровь, сочащуюся из разбитой губы.

Новый начальник караула присвистнул.

— Так, мужики, — сказал помначкар, — давайте идите тусуйтесь по зданию, а то видите, — и он повторил жест пультовика.

Охранники, чертыхаясь, разбрелись по коридорам И Ц, а новый наряд стал принимать смену.

* * *

Яшенцев получил сообщение Шламова о появлении на территории Исследовательского центра Крупнера почти сразу после доклада Бабина. Генерал понял, что случай выдался очень удобный и его упускать нельзя. Черт с ним, с третьим неизвестным. Без Шламова от него особенного вреда не будет. Своего начальника он в известность уже поставил, и теперь, пока все можно списать на убийцу-психопата, времени лучше не терять. Целесообразность произведения максимальной зачистки без следственной процедуры, откровенно компрометирующей зам. нач. Управления, была налицо. Яшенцев позвонил Бабину и приказал срочно явиться вместе с исполнителем.

Через сорок минут генеральское служебное «Вольво-940» выехало с ведомственной стоянки. За рулем сидел Калямов, а на заднем сиденье Яшенцев с Бабиным. Инструктаж проводился в пути. Бабину досталась роль старшего оперативно-розыскной группы, а Калямову — техника по ТСУО. зачистку Шламова требовалось произвести с максимальной осторожностью, чтобы она выглядела как несчастный случай или, еще лучше, злой умысел психопата Крупнера. Выяснив, что Нечипоренко отправился в мир иной исключительно безукоризненно, Яшенцев послал свой рапорт начальнику 6-го отдела, идентифицировав «участника X», согласно сведениям, поступившим из надежного источника, как Крупнера Вячеслава Сергеевича, прибывшего в филиал № 2 для разборки со Шламовым, причину которой, учитывая психологическую неустойчивость бывшего спецпациента, объяснить пока сложно. О гибели Нечипоренко будет извещено гораздо позже, она должна всплыть сама собой.

Поиск в здании успеха не дал, но на территории Шламов кое-что обнаружил. Сбитый иней на полосе отчуждения свидетельствовал о передвижении объекта. Конечно, возникали сомнения относительно исправности системы контроля БПУ, но проверять ее работоспособность Шламов не решился. Вернувшись в караул, он изучил журнал учета и увидел запись о срабатывании участка А10 периметровой сигнализации «Клен». Время соответствовало появлению Крупнера, принимая во внимание промежуток, требуемый для проникновения. К моменту приезда начальства он успел приготовить доклад, проветрить караульное помещение и отпустить старую смену, чтобы не болтались под ногами, хотя у него кулаки чесались набить кое-кому морду. Но он решил отложить это удовольствие на потом.

Яшенцев прибыл в сопровождении двух подозрительных личностей. Если сам генерал и сопровождавший его мужчина средних лет были одеты в штатское — одинакового покроя костюмчики, сшитые по спецзаказу для высшего офицерского состава, то третий, самый молодой, представленный как инженер-наладчик, нарядился в какой-то неформальный прикид, имел выбритые виски и своими повадками походил на панка. Они уединились в комнате начальника караула, где Шламов подробно изложил свою встречу с Крупнером, а также предполагаемые пути проникновения нарушителя в здание ИЦ. Последнее очень заинтересовало старшего оперативно-розыскной группы, который пожелал осмотреть участок А10. Инженер, полистав техописание, сказал, что проведет тестирование извещателей башенной пулеметной установки, возможно, давших в определенный момент сбой. На том и порешили. Яшенцев поднялся в кабинет начальника охраны, чтобы позвонить в Управление по ЗАСу, инженер вскрыл распределительный щит и отрубил БПУ, а Шламов с опером вышли на территорию, оснастившись малогабаритной радиостанцией Р-148 для поддержания связи с караулом.

Приближаясь к полосе отчуждения, Шламов предупредительно пропустил вперед проверяльщика и с облегчением вздохнул, когда тот добрался до ограждения. Ничего не случилось, но все равно под прицелом БПУ майор чувствовал себя неуютно. Опер крайне заинтересовался работой «Клена» и устроил пару срабатываний, сообщив по рации инженеру. «Клен» нареканий не вызвал, и опер пошел дальше.

— Участок «А десять» в порядке, — сообщил он в микрофон.

— Понял, вас понял, — пропел Калямов и включил соответствующую видеокамеру. Теперь он мог за ними наблюдать. Фигурки двигались к надолбу вентиляционной шахты.

— Какие у вас тут камеры куда? — поинтересовался Калямов у оперативного дежурного пульта — молодого угрюмого парня лет двадцати.

ОДП немного оживился и пояснил, что из шестнадцати возможных видеокамер, на которые рассчитаны два восьмиканальных пульта управления, работают всего тринадцать — восемь в здании и пять на территории, и еще одна должна включаться сама при срабатывании БПУ. Закончив объяснять, он приготовился ответить на следующие вопросы, но инженер проигнорировал его присутствие, углубившись в какие-то бумаги с шапками «Регламент ТО-2». Их содержание парень не понимал и посему презирал. Не дождавшись адекватной реакции инженера, он вышел на порог пультовой и стал смотреть телевизор в комнате бодрствующей смены. Калямов искоса глянул в его сторону и, отметив, что все путем, спросил:

— Что-нибудь интересное?

Не удостоив его ответом, парень кинул на него пренебрежительный взгляд, пробурчал «угу» и ушел из пультовой совсем, чтобы как-то скомпенсировать невежливость инженера. Звук телевизора заметно прибавился. Калямов впился взглядом в монитор.

— Ого, — сказал Бабин, садясь на корточки перед выломанным окошком.

Он поднял одну из «ресничек» жалюзи и многозначительно кивнул в сторону забора. Иней уже растаял, но тронутая морозом трава пожухла и не успела распрямиться там, где Крупнер ее помял.

— Да, — сказал Шламов. — Я тоже думаю, что оттуда.

— А что, дежурный ваш ничего не видел? Шламов пожал плечами.

— Ладно, — сказал Бабин. — Идите к башне, посмотрите, будет ли меня видно оттуда.

Шламов направился к БПУ, еще не совсем понимая, чего хочет проверяльщик, и, когда он прошел полдороги, Бабин нажал кнопку вызова.

Услышав писк рации, который служил условленным сигналом, Калямов подскочил к щиту и двинул вверх рукоятку рубильника, включающего питание автоматической системы. Тут же осветился правый монитор, на нем проступили контуры опорных столбов «Клена» и верхний край забора, над которым блистало небо, а четко посередине был виден мерцающий силуэт человека. Силуэт двигался, и вместе с ним двигалась камера, укрепленная над стволом пулемета. В объективе медленно проплывала колючая проволока и трава.

Шламов услышал, как мягко взвыли сервомоторы, и заметил, что темно-зеленая башня поворачивается, держа его на прицеле.

«Зачем? — подумал он, и колени у него подкосились. — Они что, включили установку?»

У него пересохло во рту.

— Выключите БПУ, — заорал он. — Выключите БПУ!

Кроме Бабина, спрятавшегося за вентиляционным кубом, его никто не услышал. Земля вздрогнула от длинной очереди КПВТ. Крупнокалиберные гильзы со звоном посыпались в коллектор, в воздухе повис серый дым.

От вспышек выстрелов монитор стал ослепительно-белым и блестящим, края изображения дергались. КПВТ старательно поливал сектор вторжения, обрабатывая каждый сантиметр, чтобы не оставить нарушителю никаких шансов. Когда короб на 50 патронов калибра 14, 5 мм опустел и дым рассеялся, стала видна картина бойни: земля была перепахана, словно по ней прошлись плугом; то тут, то там валялись оторванные конечности, куски мяса и окровавленной одежды. Калямов ухмыльнулся. Начальник охраны Исследовательского центра майор Шламов зачистился так, словно его и на свете не было. В карауле никто ничего не слышал: второй канал станционного извещателя ТОЛ 10/100, помеченный краткой надписью «БПУ», был отключен еще до того, как Калямов полез в щит, а специальное устройство оповещения, ухающее в такт стрельбе, наладчики установили последовательно ТОЛу, и оно вырубилось вместе с тумблером № 2. Калямов мягко скользнул к щиту и выключил установку. Погасив мониторы, он нажал кнопку вызова Р-148. Из соседней комнаты появился мрачный дежурный, досмотревший конец викторины, и плюхнулся в кресло перед пультом.

— Можно возвращаться, — сказал Калямов в микрофон переговорного устройства.

Дежурный повертелся в кресле и извлек ветхий зачитанный журнал. В дверь караульного помещения забарабанили.

— Где генерал? — крикнул запыхавшийся Бабин. Особенно изображать волнение ему не пришлось — край сектора обстрела проходил рядом с его будкой, и полковник чуть не наложил в штаны. — Кто-нибудь включал установку?

— Нет. — Калямов недоуменно переглянулся с дежурным. Парень побледнел, он помнил, что ушли двое, а вернулся один. Ему стало не по себе.

— Звони.

— Какой телефон у начальника охраны? — спросил Калямов.

— Пятьсот восемьдесят три, — ответил озабоченный дежурный. Случилось что-то очень нехорошее, когда он выходил. Только бы инженер его не выдал!

Калямов снял трубку местного аппарата и передал ее Бабину. Тот коротко доложил о случившемся.

Яшенцев ждал этого звонка. Он слышал приглушенные выстрелы, но продолжал сомневаться. Он сомневался, даже когда шел в караул.

— Как это получилось? — накинулся он на «инженера».

«Надежно и с гарантией,» — чуть было не вырвалось у Бабина, но полковник вовремя прикусил язык.

— Самопроизвольное включение установки, товарищ генерал-лейтенант, — отозвался Калямов. — Перемкнуло где-то.

— Уроды! — заорал генерал и прибавил еще немало нелицеприятных слов, звучавших как похвала. — Уволю, специалисты хреновы!

— Виноват, товарищ генерал-лейтенант, — отрапортовал Калямов. — Разберемся.

Сопровождаемые начальником караула, они вышли на поле и издали изучили останки.

— Удовлетворительно, — пробурчал Яшенцев и добавил, обращаясь почему-то к начкару: — Соберите останки, а установку снять!

А Бабину приказал:

— От вас подробный рапорт о случившемся. Проведите расследование. Пусть всю эту кибернетику разберут и выяснят.

— Есть! — четко ответил Бабин.

* * *

В понедельник на стол начальнику 6-го отдела Управления медицинских исследований лег отчет о субботнем инциденте. В дополнение к предыдущему рапорту Яшенцев сообщал, что установил личность неизвестного экстремиста — им оказался Крупнер Вячеслав Сергеевич. Будучи психически ненормальным, он находился на излечении в клинике Института мозга человека, откуда в июне этого года совершил побег. Он создал террористическую организацию, поставив перед собой бредовую задачу отомстить филиалу № 2 ИМЧ РАН, который представляет как самостоятельное живое существо, а сотрудников как симбиотические организмы. В качестве подтверждения приводилось заключение наблюдающего врача. Обладая природными гипнотическими способностями, Крупнер сумел привлечь к диверсионной деятельности Шламова С. П. и Нечипоренко В. А., а затем уничтожил их, руководствуясь соображениями невыясненного характера, предположительно, узнав о ведущемся за ними наблюдении и опасаясь, что они выведут на его след. В связи с особой опасностью Крупнера В. С. Яшенцев запросил дополнительные силы и средства для проведения широкомасштабной поисковой операции.

8

Несимпатичная и толстая лаборантка Краснова была по жизни обделена мужским вниманием и поэтому часто меняла работу в надежде отыскать на новом месте подходящего жениха.

В понедельник утром она вскрывала новую лабораторию, недавно переехавшую на второй этаж, когда к ней подошел высокий мужчина, совершенно не похожий на рыхлых и жиреющих научных сотрудников.

— Здравствуйте, — сказал он, обаятельно улыбнувшись. — Вы мне не поможете?

— Конечно, — ответила Краснова, — а что вы хотите?

— Я здесь недавно…

«Тоже новичок, — подумала Краснова, — как и я».

— …бывшего розановского отдела. Комната триста двадцать два. Не подскажете? Кстати, меня зовут Слава.

— А меня Лена.

— Очень приятно.

— Это здесь, — растаяла от умиления Краснова. Мужчина располагал к себе. От него, казалось, исходили волны тепла. — Проходите, пожалуйста. Еще никто не пришел. Я как ранняя птичка. А вы кого ищете?

— Спасибо, уже нашел, — ответил Крупнер, в глубине комнаты увидев знакомый сейф.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

— Доктор Тернов, прошу вас принять премию из рук Его Величества короля Швеции!

Председатель Нобелевского комитета почтительно протянул королю плоскую красную коробку с медалью и большой красный же диплом. Оркестр, разместившийся вверху на галерее, грянул туш, когда Карл XVI Густав торжественно вручил заслуженную награду академику Тернову.

— Ты опять во сне улыбался.

Тернов открыл глаза, и сверкающее великолепие городского концертного зала Стокгольма, парадная сцена, застеленная роскошным голубым паласом, ряды зрителей во фраках, члены королевской семьи — все они мгновенно исчезли, растворились, уступив место тусклому люминесцентному фонарю за окном и серым прямоугольникам книжных полок. Тернов смежил веки, понимая бессмысленность этой попытки, но сон не вернулся. За последние два года это снилось уже в пятый раз — пора бы задуматься, нет ли какой скрытой патологии, например невроза, но видение церемонии было столь приятно, что анализировать не хотелось.

— Спи, — сказал он. — Сколько времени?

— Пятый час, — пробормотала жена.

Она обняла его, и Тернов почувствовал, как по плечу растекаются складки ее подбородка. Ощущение было привычным — как-никак почти тридцать лет вместе. Регина, однокурсница по Университету, старый надежный друг, но, к счастью, не коллега. Конкурентов Тернов не терпел, он их «поедал» в безжалостной борьбе за место под солнцем — это позволило ему высоко забраться по служебной лестнице, чему немало способствовало обеспечение крепких тылов. Жена шумно вздохнула, и Тернов нежно погладил ее мягкое плечо.

Погода в последние дни устоялась, и артрит не беспокоил его. «Счастье, это когда несчастья нет,» — вспомнил он афоризм. Порой бывает нужно так немного — чтобы не болели суставы. Тернов попытался заснуть, но сон не шел. Бессонница. Не так уж он и стар, пятьдесят шесть лет не возраст для ученого, но организм не желает этого признавать. Так в борьбе с телом и существует разум. Большая часть жизни позади, и сделано за этот период достаточно много. «Но! — подумал Валерий Игнатьевич: — а) я еще член-корр; в) директор только филиала института; с)…» В пункте «с» профессор открыто не признавался даже самому себе. В 1992 году ему удалось попасть в Стокгольм на церемонию вручения премий, с тех пор микроб честолюбия окончательно поразил еще не до конца изъеденную душу. Он считал, что достаточно сделал для того, чтобы попасть в число избранных, и в последние месяцы эта идея стала навязчивой: блеск золотой медали с профилем Альфреда Нобеля и слава, слава. А потом, может быть, и председательство в Нобелевском комитете.

Тернов заворочался. Голова жены сползла по плечу и уткнулась в подушку. Тернов сжал кулак; суставы, оккупированные солевыми отложениями, хрустели и щелкали. Мысли снова вернулись к премии. Чтобы попасть в номинанты, необходимо заручиться поддержкой номинаторов, составляющих списки и отстаивающих твою кандидатуру на обсуждении и голосовании, а для этого надо иметь несомненные заслуги. Но, при беспристрастном взгляде на свою научную деятельность, профессор осознавал, что не может претендовать на исключительность, хотя и сделано немало. А нужно еще больше, нужен некий качественный скачок, шансов совершить который на шестом десятке крайне мало, а если смотреть трезво, то и вообще нет. Но что-то сделать нужно. И даже не для того, чтобы стать нобелевским лауреатом, а хотя бы действительным членом Российской академии наук. Член-корреспондент — это как бы полуакадемик, место которого в табели о рангах четко определяется, стоит попасть в больницу Академии наук или на совещание к президенту РАН. Весь вопрос в том, пройдет ли он на следующих выборах, будет ли его фамилия в списках кандидатов на очередную вакансию или нет. А успех кампании целиком зависел от расположения начальства. В ходе голосования и даже на определенном этапе подготовки к нему кандидаты в академики четко делятся на две категории: «шансонетки» — не имеющие шансов быть избранными, и «проходимцы» — очевидность прохождения которых не вызывает сомнений. А для второй категории требовались немалые организаторские способности. Но тут профессор Тернов не сомневался в своем успехе. Он был исключительным проходимцем.

* * *

Мокрые темные сосны глухо шумели ветвями на весеннем ветру. Семагин глубоко вдохнул аромат хвои и подошел к калиточке в одной из створок ворот. Он нажал кнопку звонка.

— Вы к кому? — поинтересовался с той стороны охранник.

— Ах да. — Семагин достал из кармана новенький пропуск, развернул и подержал перед глазком.

Лязгнул засов. Охранник приоткрыл калитку и впустил полковника, внимательно оглядывая его. Этого сотрудника он видел впервые. Обычно новенькие прибывали с сопровождающим, и постоянный пропуск им выписывали в отделе кадров, являвшемся по совместительству бюро пропусков. Охранник этого человека не помнил. Возможно, привели в прошлую смену. После реорганизации Исследовательского центра появилось много новеньких. Только в охране все осталось без перемен, а это его вполне устраивало— Страж запер калитку и поспешил под защиту стен караульной будки — территория ИЦ исправно продувалась ветром, и он не хотел простудиться.

Семагин прошел по центральной аллее к главному корпусу ИЦ. Дорожка аккуратно очищалась от снега и представляла собой утрамбованную наледь, покрытую кашей из песка и талой воды. По бокам лежали толстые ноздреватые сугробы. Семагин вошел в вестибюль и направился в отдел кадров, расположенный перед вахтой.

Он постучал.

— Да-да, — откликнулись дуэтом женщины. Семагин зашел и увидел двух дам, перебиравших тряпки на письменном столе. Одна была высокая, в красной блузке, вторая — пониже и пополнее, в толстом белом свитере. Отвлеченные от своего занятия, они недовольно уставились на посетителя.

— Добрый день, — по привычке улыбнулся Семагин. Женщины заулыбались в ответ. — Могу я видеть Зинаиду Владимировну?

— Вы насчет работы? — шаблонным тоном поинтересовалась высокая. — Я Зинаида Владимировна. Вы с кем пришли?

— Александр Семенович, — представился Семагин, доставая удостоверение. При виде багровой корочки дамы насторожились. Одетая в свитер сгребла в хрустящий мешок шмотки и, пробормотав: «Я потом забегу», выскользнула из кабинета.

— Я насчет работы, — сказал Семагин, ханжески улыбаясь.

— Чем могу быть полезна?

— Меня интересуют сотрудники, попадающие под сокращение. Я бы хотел посмотреть их дела и побеседовать.

— Да, я в курсе, — кивнула начальница отдела кадров. Ее известили. Она открыла шкаф и достала стопку папок из тонкого коричневого картона. — Вот, присаживайтесь за тот столик, пожалуйста.

Семагин удобно устроился за пустующим конторским столом, открыл первую папку и принялся за дело.

Бывший руководитель программы «Ландскнехт» полковник Семагин заново создавал свою команду. После осеннего скандала, когда его попытались подставить менты, Александру Семеновичу пришлось попереживать. К счастью, у него оказалась пара хороших знакомых в нужных местах. Один помог избавиться от опасного свидетеля — капитана Колыванова, который знал много лишнего о Семагине. Прежде чем раненого «чистильщика» стали допрашивать, в капельницу ему была введена такая доза ЛСД-25, что ни о каких показаниях и речи быть не могло. Воздействие диэтиламида лизергиновой кислоты привело к необратимым изменениям в мозгу, и в состоянии полной невменяемости капитан отправился в специальную психиатрическую лечебницу для уголовных преступников.

Вторым знакомым оказался генерал-лейтенант Яшенцев, курировавший по линии ФСК деятельность филиала № 2 Института мозга человека, которому в тот момент катастрофически не хватало надежных соратников. Использовав свое влияние, Яшенцев уладил вопрос с дальнейшим трудоустройством опального полковника, взяв к себе в отдел. Семагин крепко сидел у него на крючке: компромата, чтобы в момент стереть его в порошок, у генерала было предостаточно. Яшенцев же, в свою очередь, мог не сомневаться в его надежности. В свете происшествий в подконтрольном ему учреждении генерал-лейтенант переживал острый некомплект кадров для оперативной работы. Поэтому он поручил Семагину подыскать пару единиц и взять их под свое командование.

Александр Семенович не спеша листал содержимое папок. Из всех личных дел он пока отобрал одно: Панин Игорь Васильевич, младший научный сотрудник третьей лаборатории отдела психодинамики. Молод, 1968 года рождения. Старший лейтенант госбезопасности, психиатр, подает надежды. Хорошо. За что же его так? Попал под сокращение. Неприятно, но что поделать, бывает. Плачущий да найдет свое утешение. Отложим его в сторону, изучим внимательнее и займемся позднее. Дальше.

Дальше ничего интересного не было. Не брать же, в самом деле, биохимика, да еще с такой анкетой, что страшно становится. Семагин подровнял стопку папок и открыл личное дело Панина.

— Зинаида Владимировна, — позвал он.

Кадровичка подняла голову.

— Я бы хотел пообщаться вот с этим товарищем. Остальное можете забрать, благодарю.

Зинаида Владимировна вернула папки в сейф.

— Обождите, минутку, — она заперла сейф и вышла.

В ожидании Панина Семагин внимательно просматривал его автобиографию и анкету. Все ничего, и фотография ему понравилась, но главную оценку даст личный контакт. В выборе помощников важно не ошибиться. От этого зависит очень многое.

Дверь осторожно приоткрылась, и в комнату заглянула знакомая дама в белом свитере. Увидев Семагина одного, она сказала «ой!» и скрылась. Послышалось затихающее шуршание мешка. Через пару минут кадровичка ввела молодого человека в потертом мышиного цвета пиджаке и бежевых брюках, забрызганных снизу грязью.

— Я вас оставлю, — сказала она. — Это Александр Семенович, он хочет с вами побеседовать. Я буду по телефону пятьсот одиннадцать.

Зинаида Владимировна еще раз проверила сейф, убрала в стол какую-то бумагу и удалилась. Панин и Семагин секунду пристально изучали друг друга.

— Добрый день, присаживайтесь, — указал на стул Семагин, широко улыбаясь. Этот нехитрый прием предназначался для преодоления у собеседника неосознанного страха перед незнакомым человеком и помогал завязать доверительную беседу. Другое дело, что улыбка не всегда получалась достаточно искренней и превращалась в фальшивую мину, раздражавшую оппонента. Полковник замечал этот недостаток и всю жизнь с ним боролся.

— Здравствуйте, — Панин подсел к столу.

— Меня зовут Александр Семенович, — повторил Семагин, — а вас Игорь Васильевич, и вы попадаете под сокращение штатов.

— Я уже поставлен в известность, — заметил Панин.

— Чем думаете заняться после увольнения?

— А что вы хотите предложить?

«Норовистый, — подумал Семагин. — Расслабился в институте. Ничего, почувствует власть — быстро встанет на место. Из всего этого сброда только один и пригоден болееменее…»

— Перейти на оперативную работу, — сказал он вслух. — Вам нравилась ваша научная деятельность?

— Она и сейчас мне нравится.

— Вы сможете к ней вернуться, когда появятся вакансии. Если захотите, конечно. Полагаю, что как психолога вас заинтересует поведение человека в необычных и даже экстремальных ситуациях. Так что вы можете и не захотеть возвращаться.

— Похоже, у меня нет большого выбора, — поднял брови Панин.

— Почему же, выбор у вас есть, вы ведь еще сотрудник нашей конторы. Правда, в другом месте может оказаться скучновато, и выбора уж точно не будет. По крайней мере, вернуться в науку вам вряд ли разрешат.

— Ну что с вами поделать! — вздохнул Панин. — А вы, я так понял, занимаетесь контролем и безопасностью Исследовательского центра?

— Что-то вроде, — согласился Семагин. — Так что вы будете при филиале.

— Тогда я тем более готов. — Лицо Панина посветлело.

— Наберите пятьсот одиннадцать, — сказал Семагин. — Нам может понадобиться Зинаида Владимировна.

Он улыбнулся, расслабив лоб и подняв уголки рта, и, судя по тому, как расцвел в ответ Панин, гримаса удалась.

* * *

Серый рассвет занимался над парком. Одинокая белка в серой зимней шубке проскакала по мокрой земле и взлетела на верхушку сосны, сорвав по пути тоненькую пластинку коры. Пробегавший мимо Крупнер поймал кору двумя пальцами и тут же отбросил. Он не ел кору, она потребовалась ему для проверки реакции. Белка вцепилась когтями в ствол и проводила взглядом двоих целеустремленных мужчин.

Крупнер и Волосатый прибегали на спортплощадку к шести утра. До семи они занимались ушу, постигая в предрассветный час благотворной Истины свет. Оба всю зиму вмазывались СС-91, и Волосатый, ранее считавший Крупнера человеком не от мира сего, стал понимать друга. «Сенсорный стимулятор», добытый Крупнером в ИЦ, позволил Волосатому повысить достижения в технике Багуа-чжан и Шаолинь-цюань. Теперь он хотел изучить тао Байхэ-цюань, которым владел Крупнер, и продвинуться далеко вперед в области экстрасенсорики. Волосатый был романтиком и после знакомства с СС-91 поставил перед собой задачу переделать в лучшую сторону весь мир. Он считал, что ему повезло на тридцатый год жизни, и наметил трехлетнюю программу самосовершенствования, по реализации которой он в возрасте Христа явится людям, чтобы повести их за собой к Свету и Добру. А пока они с Крупнером организовали маленькую общину вроде хипповской, благо Волосатый жил в квартире один.

Когда они вышли на площадку, небо с восточной стороны посветлело.

— Ос-с, — выдохнул Волосатый, снимая с шеи сань-цзе-гунь. Он почти не расставался с любимой игрушкой, везде и всюду таская ее с собой. Волосатый считал, что, находясь с ним, трехзвенный цеп пропитывается его энергией и становится частью тела, а это поможет овладеть оружием еще лучше.

Крупнер попрыгал на месте. Он даже не запыхался — бежали они трусцой. Поутру вредны сильные нагрузки. Утро — время для души, тело тренировать лучше днем. Он затаил дыхание и прислушался. Парк был наполнен тысячами мелких звуков, а за его пределами — шумом просыпающегося города.

Волосатый встал рядом, и они синхронно подняли и опустили руки, начиная комплекс Тайцзи Цюань из 37 форм.

Постепенно площадка наполнялась утренними спортсменами. Появились уже знакомые завсегдатаи — старик-инфарктник, азербайджанец-боксер и еще один поклонник ушу — реаниматолог, у которого сегодня был выходной. Завершив комплекс, Крупнер и Волосатый поздоровались с ними и, немного поразмявшись на брусьях, перешли к парной форме Тайцзи — Туй Шоу. Постепенно плавные движения убыстрялись, пока взмахи рук не превратились в едва различимое глазом мелькание. Волосатый осваивал крупнеровскую технику, порожденную «эффектом ускоренного передвижения». Зиму Крупнер потратил на создание собственного стиля, задумки, которого появились у него еще при тестировании в Исследовательском центре. Большинство технических приемов было основано на новых способностях, проявляющихся посредством СС-91. Силы, дремавшие в человеческом организме, бурно просыпались под воздействием «сенсорного стимулятора», что заставляло Крупнера задумываться об открытии своей школы, если будет возможность наладить стабильную поставку или производство СС-91– Насколько ему было известно, «эффектом зависания» в мировой истории спорта владели считанные единицы мастеров, получивших эту способность после десятков лет кропотливых тренировок. СС-реципиент же достигал аналогичного результата в течение нескольких недель. Это давало повод поразмыслить о новых горизонтах совершенствования человеческой природы и переходе в иное качественное состояние Homo sapiens — Homo superior. И, наблюдая за Волосатым, Крупнер думал, что все здесь зависит и от самого человека. Получивший силу начинает по-иному осознавать свою миссию в этой жизни. Не только удовлетворение трех основных потребностей: питания, размножения и выживания, но и стремление к неким новым ценностям, открывающимся после насыщения оборонительного инстинкта, когда личность осознает себя неуязвимой для внешнего воздействия агрессивной окружающей среды. Для себя Крупнер еще не мог сформулировать, какие же именно ценности должен обрести Homo superior, но Волосатый был ближе к разрешению этой загадки. Во всяком случае, Крупнеру так казалось. История с ранением в голову не могла пройти бесследно, и он до сих пор не избавился от ощущения собственной уязвимости, неприемлемого, по мнению Волосатого, для истинного сверхчеловека. Сам он, несмотря на летнюю историю с «волкодавами», обернувшуюся трагедией для его брата и Антона и едва не стоившую жизни ему самому, оставался идеалистом, непоколебимо верившим в гуманизм человеческой природы, а влияние Крупнера только утвердило его на этой стезе.

Но сам Крупнер, познавший предательство друга и неумолимую жестокость государственного аппарата, был несколько иного мнения. Он разочаровался в гуманизме.

2

Мягко завывая мотором, темно-вишневая служебная «Волга» тридцать четвертой модели проехала по центральной подъездной дорожке и остановилась у главного входа. Валерий Игнатьевич Тернов важно покинул салон и потянул на себя дверь главного входа. Он прошел мимо вахты, вежливо кивнув контролеру на угодливое «доброе утро!». Контролера звали Шевцов. Директор запомнил, потому что случайно узнал, как этот человек гармонично совмещает научную работу со службой в охране. «Слизняк», — в очередной раз подумал Валерий Игнатьевич и тут же выкинул его из головы.

Как обычно бывало до его прихода, дверь в приемную оказалась открыта, и секретарь-референт сидела на своем месте, ожидая начальника. Анастасия Алексеевна, сухощавая дама пятидесяти лет, почти идеально соответствовала занимаемой должности. Будучи всегда под рукой, она каким-то таинственным образом находилась в курсе всех институтских событий, в информационном плане превосходя даже зама по общим вопросам и начальника Первого отдела вместе взятых. Кроме того, она заранее знала, что понадобится в тот или иной момент ее директору, и была железным стражем его покоя от рудиментарных телефонных говорунов.

Заслышав знакомые шаги (а слух Анастасии Алексеевны, как отметил Тернов, был почти абсолютным), она по-куриному наклонила голову и увидела выплывающую из-за ступенек фигуру начальника. Приемная находилась напротив парадной лестницы, что в представительском плане было весьма удобно — члены комиссий и иностранцы могли достигнуть конечной цели самым кратчайшим путем, не замечая изнанок жизни филиала. Разумеется, никаких иностранцев в секретном Исследовательском центре пока не было и быть не могло, но Тернов очень надеялся, что таковые непременно появятся. В его планы не входило оставаться всю жизнь безвестным управляющим закрытого почтового ящика. Когда он возник на пороге, секретарь немедленно встала и чуть поклонилась.

— Доброе утро, Валерий Игнатьевич!

— Здравствуйте, — ответствовал Тернов, отворяя дверь в кабинет.

Как всегда, рабочее место сияло чистотой. Ковер был тщательно вычищен, а паркет вымыт и успел высохнуть. В окна, смотревшие на юго-восток, светило яркое солнце. Тернов прошествовал к столу, положил на него большой черный портфель, преподнесенный коллегами к 50-летнему юбилею, когда он был начальником отдела в Институте мозга, открыл и выложил две папки — одну из красного кожзаменителя, другую обычную, картонную. На красной было оттиснуто «40 лет Победы», и в ней помещались обычные рабочие документы: письмо из Москвы, копия телефакса из Минска и рукописный черновик телефакса в Минск же; а на картонной не было ничего, она была новая и пустая, Регина купила ее вчера в магазине канцелярских товаров. Именно ее содержимым, точнее, заполнением этой папки, Тернов и предполагал заняться в самое ближайшее время.

— Валерий Игнатьевич.

Тернов повернул голову. Стоящая на пороге Анастасия Алексеевна являла собой образец секретаря ведомственного п/я: строгая серая кофта, длинная черная юбка и черные туфли; прическа аккуратнейшая — волосок к волоску. Тернову захотелось поморщиться от внезапно накатившего осознания того факта, что он засажен в свободонепроницаемый мешок каменной секретности, о стены которого можно биться до бесконечности и даже расшибить себе лоб. Но он сдержался и напустил заинтересованный вид.

— Да?

— Шифротелеграмма поступила. Вас просили забрать.

Шифрованные сообщения, принимаемые в Первом отделе, имел право получать только директор Исследовательского центра либо лицо, его замещающее. Для этого надо было топать в Первый отдел, но в настоящий момент Тернову было не лень: телеграммы приходили достаточно редко, и он мог догадываться с большой долей вероятности, чему она посвящена. Решение из Москвы. Да или нет.

— Спасибо, — сказал он. — Я зайду.

Прислонив портфель к тумбе стола, Тернов покинул кабинет и направился в дальний конец коридора, где помещались комнаты Первого отдела. Там он постучался в предпоследнюю дверь.

— Ах, доброе утро, — поприветствовала директора Маргарита Сергеевна — видавшая виды дама со снулым лицом и цепким настороженным взглядом. Она была капитаном госбезопасности и занимала должность секретаря начальника Первого отдела.

— Доброе утро, — ответил Тернов. — Что мне тут пришло?

— Сейчас, подождите, — она повернулась к обитой железом двери и постучала. К зарешеченному окошку с той стороны подошел гэбэшный охранник.

— Открой, Леша, тут директор пришел.

Дверь приоткрылась. Тернов в сопровождении Маргариты Сергеевны шагнул в комнату, где была установлена прослушивающая техника АТС и сидела пара операторов. В смежной справа находилась засекречивающая аппаратура телефонной связи, а слева была установлена массивная сейфовая дверь, какую не встретишь даже в квартире современного нувориша — достижение отечественной режимки, — за которой помещалась святая святых Первого отдела и всего филиала № 2 в целом: шифровальное устройство, кодовая книга и дежурный шифровальщик со всеми прочими атрибутами. Охранник Леша внимательно оглядел Тернова с ног до головы, затем снял трубку прямого телефона и произнес:

— Миша, к тебе директор.

— Проходите, — сказала Маргарита Сергеевна.

Тернов подошел к железной двери, Леша встал рядом и нажал на звонок. Внутри залязгало, и охранник натужно потянул на себя ручку.

— Входите, — разрешил он.

Тернов проскользнул в щель, и дверь тут же грохнула за ним, автоматически запираясь на замок. Шифровальщик — невысокий чернявый мужичок — положил на стол конверт и открыл журнал регистрации.

— Распишитесь, пожалуйста.

Тернов расписался за прием сообщения, открыл конверт и достал лист плотной бумаги. Как он и ожидал, телеграмма была из Москвы. Уведомление гласило:

Тернову.

Согласно п.3 Приказа № 28/3 начальника Управления медицинских исследований результаты работ по теме «Экстра сенс» могут защищаться патентом Роспатента, а также публиковаться в открытой печати без указания специфики экспериментальной базы.

Начальник УМИ Г. Ю. Гусев.

«Замечательно,» — подумал Тернов. Ему показалось, что в комнате, хотя она и была без окон, стало светлее. Регина не зря купила папку. Тернов облегченно вздохнул и убрал листок во внутренний карман.

Шифровальщик, пыхтя, отодвинул дверь. Тернов вышел в коридорчик и был заботливо препровожден Лешей в наружную комнату.

— Вам телетайп поступил, — доверительно сообщила Маргарита Сергеевна и протянула полоску бумаги.

Несмотря на возраст, особистка умела быть интимно-обаятельной. Она нравилась Тернову. Он хотел бы иметь такого секретаря, но госбезопасность дорожила своими кадрами. Валерий Игнатьевич пробежал глазами текст.

МОСКВА 169785/3188 29 03 95 =

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ АКСОН ТЕРНОВУ =

ТЕМА «ЭКСТРА СЕНС»: РЕЖИМ «ООО» ОТМЕНЕН=

2-1/420 ЛИМИТ ЗЕРНОВ=

— Спасибо, — сказал он.

— И вот еще, распишитесь, пожалуйста. — Маргарита Сергеевна придвинула гроссбух.

Тернов поставил автограф, любезно кивнул и возвратился в свой кабинет— Он сдал полученные бумажки Анастасии Алексеевне, чтобы в канцелярии на них поставили входящий номер и занесли в соответствующую графу учетной книги, а потом убрали в архив, где они будут пылиться до окончания положенного срока хранения, после чего их сожгут вместе с прочими бюрократическими экскрементами. Скоро к ним присоединится письмо из Управления, являющееся основным регламентирующим документом, в частности, для Первого отдела. Оно будет неоспоримым свидетельством снятия завесы секретности по СС-91. Вот тогда и можно будет праздновать победу. Но, чтобы насладиться этим событием и получить определенную пользу, требовалось провести некоторую подготовительную работу.

Директора переполняла кипучая деловая энергия. Его очень порадовал телетайп. Если Зернов, далеко не последний человек в министерстве, решил известить его лично, фактически продублировав официальное уведомление, значит, в Москве весьма заинтересованы в успешной деятельности «Психометодологической лаборатории», которую предпочли «сенсорному стимулятору», утратившему первостепенную важность. Это существенно приободрило Тернова. Рассекречивание темы СС давало зеленый свет дальнейшим планам. Валерий Игнатьевич задумал увеличить свои заслуги в деле развития отечественной науки, прибрав к рукам ставшие бесхозными результаты исследований СС-91. Он считал, что имеет на это все права. Тернов был научным руководителем Агапова и входил в число соавторов на закрытом авторском свидетельстве. Теперь, когда запреты на публикацию были сняты, Валерий Игнатьевич решил обнародовать «свои» замечательные достижения, справедливо полагая, что мертвым слава уже ни к чему. Оставался, правда, один небольшой нюанс: для написания статьи требовалось ознакомиться с экспериментальными данными, монополизированными старшим научным сотрудником Бегуновым.

Григорий Дмитриевич Бегунов, также один из соавторов, был начальником четвертой лаборатории, занимавшейся получением «сенсорного стимулятора». Человек дела, скромный труженик науки, он, как и Агапов, сделал карьеру лишь благодаря золотому дождю, которым Министерство обороны осыпало разработчиков СС. Государственная тема финансировалась щедро. После гибели коллег он исхитрился собрать у себя большую часть розановских бумаг и весь архив Агапова, который жена покойного без всякой задней мысли доверила давнему товарищу мужа. Бегунов сделал это на всякий случай. Он был слишком принципиален, чтобы оставить плоды многолетнего труда на растерзание шакалам, коих, как он не без основания полагал, обнаружится в достатке, едва появится возможность добраться до лакомого куска. И он не ошибся. Узнав, что в санаторий перебирается со своей командой знаменитая акула Тернов, он постарался «подмести» все крохи розановской деятельности, после чего отдел рефлексологии стал практически стерилен для пытливого изыскателя со стороны.

Память усопших для Григория Дмитриевича была свята.

* * *

— Завтра к восьми, как обычно? — спросил водитель.

— Да, — кивнул Тернов. — Спокойной ночи.

Впрочем, ложиться спать было еще рано. Приличное расстояние от работы — полтора часа быстрой езды в один конец — успело надоесть профессору, поэтому он заканчивал в восемнадцать ноль-ноль, чтобы к половине восьмого прибыть на ужин. Тернов зашел в прихожую и сразу же понял, что дома что-то произошло.

— Андрюша приехал, — сообщила Регина Самойловна, выйдя из кухни с большой салатницей.

— И не один? — предположил Валерий Игнатьевич, покосившись на две пары больших грязных ботинок.

— Да, с приятелем.

Тернов повесил на плечики пальто и прицепил на вешалку. Чувства, которые он испытывал, были двойственны. С одной стороны, как отец он был рад возвращению сына, с другой, как отец же, недоволен его поведением. Андрей был единственным ребенком, и поэтому все педагогические неудачи, допущенные в его воспитании, нельзя было исправить на следующем отпрыске. А неудач, как считал Тернов, оказалось предостаточно.

До определенного возраста Андрей рос в точном соответствии идеалам научного работника, коими исчерпывались представления четы Терновых о мире. Закончив школу с серебряной медалью, Андрей поступил на химический факультет ЛГУ, и быть бы ему доктором наук, не начни он по молодости лет увлекаться силовыми видами спорта. Самбо, культуризм и дикая японская борьба каратэ, которой он обучился в подпольной секции, совсем сбили парня с правильного пути. Молодой организм брал свое, и Тернов с тревогой следил за снижением успеваемости. Постепенно обстановка в семье начала накаляться. Наставительные беседы отца и увещевания матери вконец озлобили Андрея и заставили принять решение не в их пользу. Тернов-младший забрал из Университета документы и устремился на поиски романтики в Нагорный Карабах, благо обстановка там полностью соответствовала самореализации творческой личности в роли пушечного мяса.

Однако Андрею повезло и он выжил, не в последнюю очередь благодаря умению думать и действовать самостоятельно — важному качеству наемника, которое отличает его от недолговечного солдата срочной службы. За Нагорным Карабахом последовали Фергана, Приднестровье, Хорватия, где Тернов-младший ухитрился повоевать на стороне мусульман, потому что там больше платили, затем он возвратился на полыхавший огнем Кавказ, примкнув к агонизирующим силам Звиада Гамсахурдиа, после чего наступила очередь Чечни. В перерывах между кампаниями он отдыхал, щедро тратя заработанные на крови деньги преимущественно на курортах Прибалтики, наезжая время от времени домой. Каждый такой визит сопровождался обильной пьянкой, если он был с кем-то из товарищей, либо короткой грызней на вечные темы отцов и детей, после которых Андрей вылетал отводить душу в очередную горячую точку.

Его появление не предвещало ничего хорошего. Со смешанным чувством радости и страха Валерий Игнатьевич прошел в комнату.

— О-о-о, папа! — Андрей пошатываясь выбрался из-за стола и стиснул отца в объятиях. Тернов с кислой миной похлопал сына по плечу и незаметно вздохнул.

— Ну как ты, сынок? — спросил он, достав из кармана платок и протирая очки.

— Живой, как видишь. — В первые минуты Андрей был искренне рад встрече с родителями, пока ему не портили настроение. — Знакомься, папа, это мой, так сказать, боевой товарищ. — Широким жестом Андрей указал на сидящего на диване мужчину лет тридцати, который хотя и успел изрядно выпить, держался немного скованно. — Его зовут… Питон. Нет, — Андрей явно забыл имя своего друга. — Э… Арнольд…

Оба товарища заржали. Видимо, как понял Тернов, успевший немного познакомиться с психологией наемников, это тоже была кличка. Дружок, тоже забывший свое имя или по каким-то причинам скрывавший его, молчал, и Андрей тужился, размышляя, как бы его представить отцу.

— «Арнольд» я только для лабасов, — напомнил Питон.

— Женя, — пришла на выручку Регина Самойловна. — Так ведь?

— Точно! — заржал Андрей. — Его зовут Женя. А вот это мой отец. Так ведь?

Они снова заржали. Тернов надел очки и пожал Питону-Жене руку.

— Садись, папа, к столу, — предложил Андрей, — выпьем. Мам, и ты тоже садись. Сейчас я еще одну бутылку принесу.

Он вернулся из кухни с запотевшей бутылкой «Куранта», плеснул себе в стакан остатки и убрал пустую посудину. Тернов положил себе винегрет и куриное крылышко. Андрей разлил холодную водку.

— Папа, скажи нам какой-нибудь тост.

Тернов поднялся, воздев стограммовый стаканчик. Он вдруг почувствовал, сколько лет осталось за его спиной. Сын повзрослел и уже не был самоуглубленным юношей, мечтавшим о великой и чистой Науке. Тернов подумал, что он, наверное, зря прожил жизнь, если не сумел воспитать себе достойную замену. А потом он вспомнил, что сегодня был очень удачный день, и от этого стало весело.

— Сынок, — начал он, — ты, наверное, ждешь от меня поучений…

Андрей и Регина смотрели на него, и Тернов понял, что именно поучения, даже в виде тоста, они и ждут, ибо ничего другого никогда не получали, а посему заранее приуныли. И он решил свернуть с наезженной колеи.

— Так вот, больше не дождешься. Ты не маленький, и тебе не нужно напоминать прописные истины. У меня был сегодня хороший день: по работе, и ты вернулся. Пусть таких дней в нашей жизни будет как можно больше.

Над столом пронесся вздох облегчения— Женя-Питон ничего не понял, Регина уловила какой-то хитрый педагогический подвох, а Андрей подумал, что отец наконец-то исправился.

Тернов выпил и закусил. Следующий тост Регина Самойловна произнесла лично — она любила застольные речи, а Тернов подумал, что напиться сегодня не помешает. Как всегда, от водки голова здорово отупела и захотелось поспорить — неважно о чем, лишь бы навязать оппоненту свою точку зрения. Так всегда бывало на ученом совете и за столом, и удовольствие приносил не конечный результат, а сам процесс. Третью выпили уже просто так, и Тернов поинтересовался, чем же именно занимался сын в эту экспедицию.

— Стреляли, — на манер Саида вставил Женя, и друзья заржали — видимо, это был какой-то им одним известный прикол.

— Все как обычно, — сказал Андрей.

— Воевал?!

— Нет, папа, — терпеливо разъяснил сын. — Я же говорил, мы не воюем, мы работаем. Это мой способ добывать деньги. Ты двигаешь вперед отечественную науку, токарь, допустим, вкалывает на станке. Он тоже специалист. Вот и мы с Питоном специалисты. Только специальность у нас своя. Если обществу требуются рабочие руки для разрешения политических конфликтов — на рынке труда образуется свободная ниша, которая будет заполнена. Рынок труда предусматривает все профессии. У токаря она своя, у пекаря своя, вот и у нас — своя. Каждому свое. Тут Ницше был прав. Правда, Питон, Ницше прав?

— Угу, — прогудел наемник. Он привык прикрывать друга.

— Ясно, — резюмировал Валерий Игнатьевич. — За кого теперь сражался?

— За белых аль за красных? — продолжил Андрей. — Питон, за кого мы сражались, за белых или за красных?

— За голубых, — нашелся пьяный Питон.

— Вот Питон говорит, что за голубых. Еще у нас парнишка был из Красноярска, так он домой писал, что в «Гринписе» работает. В рядах «зеленых» защищает недра земли от добычи нефти. Диалектика!

Тернов понял, что его старательно уводят от главной темы, но поспорить очень хотелось, и он взял быка за рога.

— А Родину тебе никогда не хотелось защищать? Стал бы кадровым военным…

— И что потом, — скорчил иезуитскую мину Андрей, — на Луну? Немцев за Вторую мировую до сих пор судят, хотя они только выполняли приказ. А где гарантии, что с нашими офицерами потом так не будет? Сменится правительство, и пожалуйста: вчера ты был родины герой, а сегодня — палач и предатель. И никакие ссылки на вышестоящее командование тебя не спасут. Убивал — значит, виновен, и точка!

— Так ведь ты и сейчас… воюешь.

— За деньги, — уточнил Андрей. — Чтобы не было потом мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Мы сейчас за день зарабатываем больше, чем Питон в армии за месяц. Я маме, кстати, десять тысяч зеленых дал на хозяйство. Где бы я их в армии достал? Вот Питон — бывший офицер, а что он на службе видел кроме комнаты в общаге? Нет, работать на государство невыгодно.

— А как же Родина? — вопросил Тернов.

— Какая Родина — двенадцать с половиной метров с раздельным санузлом и телефоном?

— За это смешно умирать, — вставил Питон.

— Как вы не понимаете, — возмутился Валерий Игнатьевич. — Родина — это место, где вы живете!

— Вот именно, — утвердительно проговорил Андрей. — Где мы живем. Умному человеку недостойно отдать жизнь за санузел.

— Не за санузел, а вообще — за родную землю сражаться.

— Поясню еще раз. У меня родной земли отродясь не было, только жилплощадь. Несколько десятков квадратных метров, и то не на земле, а в воздухе: снизу четыре слоя соседей, сверху четыре слоя соседей; и у всех у них эти квадратные метры, что ли, родная земля? Это чистейшей воды надувательство!

— Это наша родина, сынок!

— Вот именно, — подхватил Андрей. — Я поначалу много об этом думал. Как почетно и сладостно умереть за отечество! А потом понял, что каждый человек живет ради себя. Каждый! Во всяком случае, должен жить, чтобы достичь чего-то путного. А знаешь, папа, Родина — это не то место, где мы родились, а те люди, которые нас окружают. Вот за тебя, за маму я бы сражался, да. Но сражаться за унитаз… У нас даже земли-то своей нет, чтобы ее оборонять, как крестьянину, а отдать свою жизнь за интересы правительства только потому, что одному кабинетному уроду было лень дать другому по морде? Нет уж, извини, но на такую идиотскую аферу меня никто не сподвигнет. Мы же для них пешки, о нас никто и не вспомнит. Сколько русских в Чечне положили — ты думаешь, кому-то, кто их туда посылал, есть до этих ребят дело? Солдаты для них стадо. А знаешь почему? Потому что они тупо идут, как стадо, хотя и знают, что их гонят на бойню.

— Кто овцой станет, того волк съест, — заметил бывший офицер Питон.

Валерий Игнатьевич понуро слушал замечания друзей.

— Вот именно, — сказал Андрей. — И пока они идут, их будут гнать в мясорубку без счета. Кто везет, на том и едут. Правительство тоже состоит на отдельных людей, и каждый из них заботится прежде всего о своих интересах, а всем в целом наплевать на интересы остальных. И с твоим мнением считаться не будут до тех пор, пока ты, его не научишься отстаивать. Но для этого надо выйти из толпы.

«Выйти из толпы, чтобы не умереть за двенадцать метров в многоэтажной коробке, а то и просто так», — подумал Валерий Игнатьевич. Спорить ему расхотелось, он чувствовал, что залез не в свою область.

— Ну ладно вам спорить, — вмешалась Регина Самойловна. — Устроили тут диссидентский клуб какой-то. Давайте чаю попьем и спать.

Тернов скукожился на диване и не мигая уставился в стол. Он почему-то вспомнил особистку, и от этого стало грустно.

— А ты-то как, папа, — спросил Андрей, — директорствуешь?

Тернов поджал губы.

«Вот именно, — подумал он. — Занимаю должность директора».

Тема «Психометодологической лаборатории» показалась ему незначительной и слабой, хотя в министерстве считали по-иному.

— Ты что, пап?

— Директорствую, — обронил Тернов. Друзья недоуменно переглянулись. — Ты что, обиделся?

Водка вогнала Тернова в дремотное состояние. Он медленно поднял глаза.

— Нет, сынок. — Валерий Игнатьевич подождал, пока удастся ухватить за хвостик ответ. — Просто пока ты молодой, тебе кажется, что ты можешь выходить из своего стада, а потом получается, что оно все равно тянет тебя за собой.

Андрей цинично хмыкнул.

— Смерти бояться — на свете не жить.

«Интеллигенция не размножается, — глядя на сына, понял Тернов. — Она обречена на вымирание, потому что естественная воспроизводимость у нее имеет отрицательное значение. И вот тому хороший пример. А ведь это мой единственный ребенок, и других детей больше не будет. Мы все вымрем. — Мысли всплывали, словно из океанских глубин, проецируясь на экране тускнеющего сознания. — Один-два ребенка в семье, потому что интеллигенты не плодятся, как кролики. Кто-то из этих детей сопьется, сядет в тюрьму по собственной глупости или станет вот таким искателем приключений, коих много теперь, а кто-то попытается продолжить род, но в силу различных причин это у него не получится. Потом, глядишь, через полвека никого из деятелей науки и в помине нет. Правда, придут другие. Этим русская земля богата.»

— Папочка, ты совсем спишь. — Регина Самойловна потрясла его за плечо и бодро, словно и не пила, сказала: — Ну-ка, мальчики, перенесите его в спальню, я сейчас кровать постелю.

— Не надо, — пробурчал Тернов, — я сам. Он решил не возражать против депортации и, полный достоинства, шагнул навстречу постели.

3

Все утро небо было затянуто белесыми облаками, но во второй половине дня распогодилось. Крупнер и Волосатый, захватив деревянное оружие, отправились в парк. Волосатый отрабатывал технику сан-цзе-гунь, параллельно осваивая «ускоренное передвижение». Перед выходом он сделал инъекцию СС-91 и теперь был способен творить чудеса. Крупнер на тренировках обходился без стимулятора — он уже достиг своего физического предела и мог подключать резервы по своему усмотрению. Друзья дошли до своей площадки и повесили куртки на куст. Крупнер был вооружен боккеном — деревянным мечом в форме японской катаны. Это было самое приличное оружие из коллекции Волосатого. Сегодня оно предназначалось для нанесения колющих ударов. Волосатый решил попрактиковаться в защите — в жизни, как он считал, все может пригодиться.

— Начнем, — сказал Крупнер.

Волосатый взял цеп за крайние звенья и небрежно парировал первые выпады. Легко, как казалось ему, но для постороннего наблюдателя — совершенно невероятно. Крупнер усмехнулся, он вспомнил себя на первых тестах. Волосатый еще не овладел «ускоренным передвижением». До некоторых пор он будет считать себя всемогущим, пока не поймет, что всему есть предел. «Сенсорный стимулятор», как рассудил Крупнер, повышал все функции жизнеобеспечения в комплексе, ускоряя прохождение импульсов по нервным волокнам, восстанавливая ослабленное зрение или слух и открывая скрытые возможности здорового организма. Последнее было весьма тонкой материей, вероятно, многое зависело от врожденной предрасположенности человека и разовой дозы СС. Имея лишь собственный опыт, Крупнер не мог делать каких-либо фундаментальных выводов. Он планировал изучить воздействие препарата более досконально, поэкспериментировав с Волосатым, и открыть нечто вроде секты, где ученики могли бы постигать величие человеческой природы на собственном опыте. Волосатый был того же мнения, и в свободное время друзья переоборудовали квартиру, сделав ее более пригодной для предстоящих собраний. Впрочем, начало было положено — знакомые Волосатого из прихиппованных с охотой повадились на новый флэт, где можно было пообщаться с весьма неординарными людьми. Волосатый и сам был склонен к хипповому образу жизни, но окончательно эту философию так и не постиг. Теперь он стал отходить от нее, готовясь стать лидером нового движения, для чего последние несколько месяцев штудировал классиков марксизма, создавая собственное учение о мире Человека Совершенного. Крупнер охотно уступил роль пастыря и пророка, он рассудил, что удобнее держаться в тени.

— Отлично, — сказал Волосатый, глаза его возбужденно блестели. — Теперь я буду контратаковать.

— О'кей, — Крупнер понял, что Волосатый вошел во вкус. Он почувствовал силу, и теперь придется быть осторожнее. — Давай!

Движение меча было стремительным и точным, но прежде чем его конец ткнулся в солнечное сплетение, Волосатый отвел его скрещенными палками и попытался поразить Крупнера в голову правым звеном цепа, действуя им как дубинкой. Крупнер закрылся, подняв боккен рукояткой вверх, и увернулся от тычка левым звеном в ребра. Он провел рубящий удар Волосатому в шею, но тот парировал средним звеном и попытался сделать подсечку. Крупнер отпрыгнул, пырнув острием боккена в живот. Волосатый с разворота снес удар средним звеном в сторону и выбросил правую ногу назад, едва не задев бедро. Крупнер успел увернуться — пятка ощутимо чиркнула по штанам — и подхватил голень противника. Почувствовав зацеп, Волосатый извернулся каким-то совершенно невозможным движением и левой ногой описал дугу, целя Крупнеру в голову и используя держащую руку в качестве опоры. Вторая рука Крупнера быйа занята мечом, и он успел только поставить блок, чтобы смягчить удар. Подошва болезненно проехала по лицу. Крупнер присел, выпустив ногу, и вскинул боккен, защищаясь от следующего удара. Сань-цзе-гунь разрубил буковый меч пополам. Крупнер развернулся, выбросив правую ногу в полушпагат, и перенес на нее центр тяжести, уйдя с линии атаки. Следующий удар цепа пришелся по земле. Крупнера забрызгало грязью. Он вскочил, держа в каждой руке по обломку. Их можно было использовать как парное оружие. Волосатый перехватил сань-цзе-гунь за первые два звена, описывая третьим восьмерки. Крупнер отпрыгнул назад, разрывая дистанцию. Волосатый пошел в атаку, но движения его замедлялись — действие препарата заканчивалось. Крупнер встретил рассекающий удар скрещенными палками, наклонив голову и рванувшись навстречу. Звено перегнулось сочленением через блок и хлестнуло по затылку. В то же мгновение нога Крупнера метнулась вперед, и Волосатый отлетел на несколько шагов, выпустив сань-цзе-гунь и ловя губами воздух. Крупнер отбросил обломки боккена и подошел к нему.

— Живой?

— Ох… вроде бы, — прохрипел Волосатый, восстанавливая дыхание.

— Случается, — Крупнер присел на пенек.

Волосатый постепенно реанимировался.

— А неплохо, — воскликнул он, бодро попрыгав на месте. — Мне понравилось.

— Я бы даже сказал, занимательно, — вставил Крупнер.

— Да, все вокруг словно бы замирает, один ты движешься.

— Теперь мы будем практиковать это чаще. Потом ты привыкнешь и сможешь ускоряться по мере необходимости уже без СС. Тем более что он кончается.

— М-да, — погрустнел Волосатый, — надо его как-то добыть. Или самим сделать. Из чего его, кстати, делают?

— Сложно сказать, я не химик.

— Но ты же там был!

— Ну и что?

— Может быть, нам найти того, кто это делает?

Крупнер покачал головой.

— И что дальше? Ну, допустим, мы даже узнаем технологию и закупим все необходимые ингредиенты. Ладно. А кто нам его изготовит? Я не химик, ты — тоже. Что у нас получится — черт его знает. По крайней мере я не думаю, что нам удастся узнать во всех деталях способ получения и тем более достать реактивы. Не говоря уж об оборудовании.

— А если поговорить с каким-нибудь химиком?

— О чем?

— Чтобы он сварил по нашей технологии.

— У тебя есть знакомый химик?

— Нет, но можно поспрашивать.

— У кого?

— У ребят.

— И что ты им скажешь?

— Придумаем что-нибудь.

Крупнер пожал плечами.

— Маловероятно, — сказал он. — Боюсь, что придется снова посетить Исследовательский центр.

— Так долго продолжаться не может. — Волосатый нетерпеливо поерзал на пне. — Ну, еще раз, ну два. Дальше они примут меры. Будут хранить где-нибудь так, чтобы не достать. А если мы хотим создать свое общество, нам потребуется очень много «сенсорного стимулятора».

— Тогда что-нибудь и придумаем. — Крупнер понимал, что Волосатый прав, но как получить СС-91 без помощи специалиста, не знал.

— А может, его подкупить?

— Кого? — не понял Крупнер.

— Химика.

— В смысле?

— Ну… найти в Исследовательском центре того, кто СС получает, и договориться, чтобы он нам его продавал. Ну как?

— Откуда мы возьмем деньги? — полюбопытствовал Крупнер.

— Скинемся. Соберем взносы с членов общества. В конечном итоге, для них все делается.

— А если не соберем? — спросил Крупнер.

— То есть как? — Такая абсурдная мысль, что члены общества откажутся платить взносы или у них не наберется нужной суммы, даже не могла прийти Волосатому в голову. — Соберем!

— А если химик откажется?

Волосатый замолк. Сомнения, которые высказывал его друг, казались ему надуманными. Крупнер тоже выжидал.

— Да не может такого быть! — возмутился Волосатый. — Не так уж им много платят, чтобы отказываться от денег. Наука сейчас бедствует, а у химика наверняка есть семья. Возьмет!

«Как же ты слаб! — подумал Крупнер, наблюдая, как Волосатый хватается за соломинку. — Впрочем, как и большинство „гуру“!»

— Нам надо готовиться к вылазке, — решительно сказал он. — Будем надеяться, что ты овладеешь ускоренным передвижением раньше, чем закончится препарат.

— Хорошо бы, — вздохнул Волосатый. — А когда ты почувствовал, что можешь обходиться без него?

— Когда убежал, — сказал Крупнер. — Просто попробовал, и получилось.

— Будем тренироваться, — резюмировал Волосатый. — Слушай, Слава, давай освободим спецпациентов.

— Зачем? — удивился Крупнер.

— Как зачем? — удивился в свою очередь Волосатый. — Они же в плену.

— Мы все в плену, — смиренно рассудил Крупнер. — В плену наших предрассудков и навязанных нам чужих мнений.

— Да ты что. — Волосатый даже привстал. — Тебе не хотелось, чтобы тебя освободили?

— Нет, — честно признался Крупнер. — Там сначала было очень интересно, а потом меня держали под какой-то бодягой, так что даже и мыслей никаких не было.

— Ты не прав, — заявил Волосатый. — Их надо освободить. И потом, это отличная отмазка. Пусть решат, что это и была наша главная цель.

— И что мы с ними будем делать? — спросил Крупнер. — Они же как овощи, придется их на себе таскать. Кроме того, там есть настоящие психи, которым место в изоляторе.

— Психов мы оставим на месте, — Волосатый был воодушевлен благородной идеей и не хотел отступать. — Вытащим только нормальных, а заодно под шумок стянем СС.

— Много возни, — заметил Крупнер. — Препарат надо брать тихо, без лишней суеты. И то еще неизвестно, получится или нет.

— Почему нет?

— Во-первых, стимулятора может не быть, во-вторых, там еще имеется охрана, в-третьих, может не найтись ключей. Сейф тогда чем, зубами грызть?

— По-моему, ты все усложняешь, — поморщился Волосатый.

— Отнюдь. В предыдущие разы мне просто везло. В этот может и не повезти.

— Ты чересчур пессимистичен.

— Нисколько. Наоборот, я трезво оцениваю ситуацию и вижу, что она гораздо сложнее, чем ты себе представляешь.

— Ерунда, — отмахнулся Волосатый. — Вдвоем мы управимся быстрее. Потом, можно купить пластиковой взрывчатки, тогда и ключи не понадобятся.

— Ампулы перебьются, — заметил Крупнер.

— Можно сделать небольшой заряд.

— Замечательно. Ты умеешь обращаться со взрывчаткой?

— Ерунда. Пластиковая взрывчатка спокойная, как пластилин. Чего с ней обращаться: вставил детонатор да шнур поджег.

— И ты знаешь, где ее купить?

— Можно узнать.

— У кого?

— Поговорить с ребятами, — неопределенно предположил Волосатый.

— И у тебя есть на нее деньги?

— А! — Волосатый взмахнул руками.

— Так вот, наверное, надо сначала узнать, купить, а потом строить дальнейшие планы на этот счет.

— Ты циник, — заключил Волосатый.

— В определенной степени, — Крупнер демонстративно потрогал затылок. Под волосами прощупывались две вмятины в том месте, куда вошли пули. — Странно, что ты циником не стал.

— Потому и не стал, — сказал Волосатый, — хотя у меня оснований для этого не меньше, чем у тебя. Просто я смотрю на мир по-иному. Я заглядываю в будущее и вижу…

«Фигу», — подумал Крупнер.

— …перспективу, а ты зацикливаешься на деталях, начинаешь считать их непреодолимым препятствием и в результате возводишь из них стену, через которую сам же не можешь перепрыгнуть.

— Я просто не строю воздушных замков. — Крупнер почесал голову. — Поэтому у меня все получается.

— А могло получаться гораздо больше, если бы ты смотрел не под ноги, а за горизонт.

— Это как? — поинтересовался Крупнер.

— Не разводи демагогии, — отмахнулся Волосатый.

Так они и жили.

* * *

— Анастасия Алексеевна, — произнес Тернов в селектор, — вызовите, пожалуйста, начальника Четвертой лаборатории.

Он любовно обозрел пустую картонную папку, которой сегодня предстояло наполниться великолепным рабочим материалом для серьезной научной статьи. Тернов предвкушал, как он открывает свежий номер «Медикал ревью» и видит знакомый заголовок. Разумеется, статья, посвященная свойствам СС-91, будет подписана только его именем. Агапов, Розанов и Максимов претензий уже не предъявят. Не предъявит их и Бегунов, если вообще узнает о публикации.

В дверь постучали.

— Да-да, — крикнул Тернов.

— Здравствуйте, — Григорий Дмитриевич Бегунов, облаченный в помятый лаборантский халат, вошел в кабинет. Хотя отдел рефлексологии и простаивал, четвертая лаборатория продолжала производить «сенсорный стимулятор», создавая запас для предстоящих тестов. Сейчас у Бегунова шел синтез, и поскольку штаты были значительно сокращены, рабочих рук не хватало. Григорий Дмитриевич был недоволен, что его оторвали от дела.

— Садитесь, пожалуйста. — Тернов решил вести вежливо-благодушную тактику, видя, что Бегунов раздражен. Такая деликатная вещь, как изъятие плодов чужого труда, нахрапом не решалась.

«Что он резину тянет?» — сердито подумал Бегунов.

— Слушаю вас, — сказал он.

— Мне нужны материалы по «Экстра сенсу», — промурлыкал Тернов. Солнце дробилось в его реденьких волосах над лысиной и создавало подобие нимба.

— Хорошо, Валерий Игнатьевич, — быстро кивнул Бегунов. — Я вам представлю отчет.

— Нет, Григорий Дмитриевич, отчет мне не нужен, — намекнул Тернов. — Другие материалы.

— Вы хотите лабораторный журнал?

— Нет.

— А какие? — Бегунов ждал этого вопроса. Когда-нибудь эта беседа должна была состояться.

— Все материалы.

— Я вас не понимаю, — притворно удивился Бегунов. — Вы о чем, Валерий Игнатьевич?

— Я о материалах, — почти пропел Тернов, соединяя кончики пальцев, — которые вы храните.

— Вы можете журнал опечатать, — сказал Бегунов. — И вообще, знаете, Валерий Игнатьевич, у меня процесс как бы идет…

Выражение безмятежного благодушия исчезло с лица Тернова. Он расплел пальцы и придвинулся к столу.

— Григорий Дмитриевич, — с металлической ноткой в голосе начал он, — вы присвоили себе научный архив, в котором находятся сведения государственной важности. На каком основании, спрашивается?

— На основании того, что авторы, которым принадлежит разработка, заметно сократились в количестве, — не растерялся Бегунов.

— Но ведь это не ваша собственность. К тому же эти сведения составляют государственную тайну.

— Главная тайна вот здесь, — указательный палец Бегунова коснулся лба. — Если я захочу продать секреты, архивы для этой цели мне не понадобятся.

— Может быть, дорогой Григорий Дмитриевич, — приторным тоном произнес Тернов, — вы и правы. Но только материальные носители информации заговорят без вашего желания, а их, в случае вашей небрежности, могут похитить. Где вы бумаги храните?

— В надежном месте, — усмехнулся Бегунов.

«Не надо так было начинать», — подумал Валерий Игнатьевич и взял себя в руки.

— А все-таки?

— Это тайна, — Бегунов решил открыто пойти на конфликт. В любом случае упрямство вышло бы ему боком. — Зачем они вам?

— Кажется, я здесь директор, — напомнил Тернов, — и не обязан перед вами отчитываться. И по той же причине мне следует знать, чем занимаются в подконтрольной мне организации.

— Я вам представлю отчет, — кротко сказал Бегунов. — Там будет сказано о деятельности моей лаборатории. Если то же самое сделают по всему отделу, вы сможете составить общую картину.

— И все же я предпочел бы ознакомиться с теми материалами, которые вы держите у себя, — не менее спокойно произнес Тернов. Несмотря на довольно сдержанный тон собеседников, атмосфера, нагнетаемая в кабинете, напоминала затишье в центре тайфуна.

— Нет, — тихо, но твердо отрезал Бегунов.

— Вам не кажется, что это напоминает хищение?

— Скорее сохранение.

— Для кого, для потомков?

— Не для, а от.

— Григорий Дмитриевич, — укоризненно протянул Тернов, он решил переменить тактику, — мы ведь, кажется, соавторы, если мне не изменяет память.

Бегунов внимательно смотрел ему в глаза.

«Только не отводить, — подумал Тернов, делая над собой усилие, — только не отводить».

— Я могу разрешить вам написать статью, — предложил он.

— А что, тему уже рассекретили? — спросил Бегунов.

Директор занервничал.

— Под моим руководством мы можем ее опубликовать, — сказал он.

— Да? — вскинулся Бегунов. — А чья фамилия будет стоять первой: по алфавиту али как?

Тернов покраснел.

— Да как вы смеете! — закричал он. — Я с самого начала был научным руководителем этой темы. Вы тогда еще в лаборантах ходили… — Тут он понял, что сболтнул лишнее, и замолк.

— Прекрасно, — рассмеялся Бегунов. — Вы меня радуете, Валерий Игнатьевич. Теперь я знаю, что могу справиться с этой проблемой один. Тема, как я понял, не является больше закрытой. Спасибо, что поставили в известность. Так вот, Валерий Игнатьевич, открытие девяносто первой серии принадлежит только мне и Агапову. Ваше участие я склонен рассматривать не более как паразитическое. И если статья выйдет в свет, то под ней будут стоять две подписи: Александра Парфеновича и моя. В порядке уменьшения заслуг и в алфавитном порядке. А теперь я удаляюсь, у меня работа.

Он встал и вышел, а Тернов только посмотрел ему вслед.

«Здорово же я директорствую, — подумал он, — если какой-то завлаб…»

Тут он вздохнул и почувствовал, как пересохло во рту. Он налил полный стакан воды и залпом осушил его. Взгляд упал на укоризненно открытую папку.

«Директорствую, — решил Тернов и злобно толкнул ящик стола. Он задвинулся с громким стуком. — И член-корреспондентствую. С такими организаторскими способностями не быть тебе академиком!»

Он встал и прошелся по кабинету. Тернов весь кипел от ярости. Такого отпора он не ожидал. Он мог предполагать, что Бегунов поломается, будет канючить о соавторстве или хотя бы ссылке на него. Теперь все перевернулось с ног на голову. Имея на руках материалы, Бегунову не составит труда написать статью и задвинуть ее в мало-мальски научный журнал, не обязательно академический. Еще меньше Тернову хотелось получить сенсационное разоблачение где-нибудь в «Химии и жизни», состряпать которое этому правдолюбцу ничего не стоит. Тернов сел за стол и начал думать, какие меры принять.

Можно упредить, напечатав краткое сообщение. Такая заметка, если ее протолкнуть, выйдет в кратчайшие сроки — месяц-два. Главное «застолбить приоритет», а дальше… Что делать дальше, Валерий Игнатьевич не знал. Бегунов сам бумаги не отдаст. И как с ним быть? Устроить проверку по лаборатории, помочь следователю найти «хищение» и подвести строптивого завлаба под статью? Этот способ Тернов перенял из ВНИИОЧБ, где таким образом успешно устраняли неугодных администрации. Заставить Бегунова написать заявление по собственному или вообще посадить. С другой стороны, кто будет работать? Будучи сам по специальности химиком-органиком, директор знал, какими тонкостями может обладать технология получения продукта. Без специалиста, знающего технологию, работа может вообще застопориться, а для освоения придется открывать все секреты заново. На это могут уйти месяцы, если не годы, а Бегунов наверняка был ведущим специалистом.

Тернов с удовольствием развалил бы остатки агаповской шаращки, но в производстве «сенсорного стимулятора» были заинтересованы многие силовые ведомства, и под «Экстра сенса» намечался приличный заказ от Министерства обороны. Несмотря на бурлившую ненависть, Тернов понимал, что лишаться такого источника финансирования ему нельзя. СС-91 худо-бедно кормил весь Исследовательский центр, включая его собственную «Психометодологическую лабораторию», которую пока нельзя было назвать прибыльным предприятием. Если даже в Управлении и были заинтересованы в успехах ПМЛ, достаточного количества денег на нее не выделяли, а строгий режим не позволял продать что-либо из ее наработок. Так или иначе, но «Экстра сенса» пока не следовало хоронить. И в то же время Бегунова следовало наказать.

Промучившись над этой проблемой весь остаток дня и ничего не придумав, Тернов в пять часов отправился домой.

Прибыл он очень расстроенный. Буркнув Регине что-то невразумительное, Валерий Игнатьевич прошествовал в кабинет, одновременно служивший спальней. Там он понял, что дома ничем не лучше.

— Скучаешь, па?

Андрей был навеселе. Впрочем, из этого состояния он в периоды затишья не выходил, чем изрядно огорчал родителей. Однако сейчас Тернов не чувствовал обычного по этому поводу раздражения, его даже не покоробило фамильярное обращение сына. Он был слишком озабочен, чтобы отвлекаться на такие мелочи.

— А ты все веселишься? — злобно спросил он.

— А чего нам грустить, — Андрей, заинтригованный необычной реакцией родителя, опустился на стул. С переходом на новое место работы отец сильно изменился. — Ты-то что не весел, опечалился чему?

— Да, есть проблемы, — отрывисто сказал Тернов.

— Большие? — участливо поинтересовался Андрей. — Может, помочь чем?

— Чем ты мне поможешь, — обронил Валерий Игнатьевич. Но посмотрел на сына. Тот внимательно слушал. Такое проявление заботы, несвойственное ему, смягчило сердце Тернова. Обычно все свои горести он изливал Регине, которая иногда помогала советом, но в настоящий момент под руку подвернулся сын, и Тернов поплакался ему.

— Вот такие дела, сынок, — закончил он.

— Чего же ты печалишься? — возмутился Андрей. — Нашел проблему!

«Ну да, тебе сейчас море по колено», — подумал Тернов.

— Сейчас мы тебе ее решим, — заверил Андрей. — Питон!

В дверях бесшумно возникла фигура наемника.

— Чего? Здравствуйте, — он заметил Тернова.

— Есть работенка, — сказал Андрей. — На папу наезжают, могут быть неприятности.

— Надо помочь, — согласился Питон. Дело это было само собой разумеющееся.

— Документы надо забрать, да, папа?

Валерий Игнатьевич не сразу решился раскрыть рот. Он вдруг понял, что в его руках оказалось мощное оружие, которое он может пустить в ход по своему усмотрению. Ответственность за принятие решения была слишком велика.

— Надо подумать, — выдавил он.

— А чего там думать, — пожал плечами Андрей. — Давай адрес, говори, что делать. Отцу не помочь, да, Питон?

— Без проблем.

Тернов почувствовал себя маленьким Джоном Коннором, которому в пользование попал Терминатор.

«Без проблем, — подумал он и услышал, как за спиной хлопнула дверка ловушки. — Верно?»

* * *

Григорий Дмитриевич Бегунов успел на последнюю электричку и торопился домой, благо, метро было всего в двух остановках. Денек выдался напряженный: с доработкой едва не остался на ночь, и директор скучать не дал. Тернов обязан был проявить свою акулью сущность — вот чего ждал все это время Григорий Дмитриевич. Что ж, директор получил отповедь, достойную такого паразита. Вверх рвется, академиком хочет стать. Бегунов помнил высказывание на этот счет одного из членов РАН: «Академик — это бочка с дерьмом, которое время от времени помешивают». Бегунов не собирался опрометью мчаться в редакцию, но в принципе напечатать статью о девяносто первой серии было надо. Хотя бы в память о своих коллегах. Он вошел в парадное и мгновенно был скручен.

Андрей и Питон ждали субчика уже пятый час. Безделье им порядком наскучило, и они не упустили случая поразмяться, тем более что дело было плевое — поймать научного сотрудника, забрать ключи от квартиры и заставить сказать, где находятся бумаги. Двух-трех ударов, считал Андрей, будет довольно. Однако Питон прихватил на всякий случай напильник. Сослуживцы по батальону охраны пусковых установок стратегических ракет малой дальности, базирующихся на границе дружественной Китайской Народной Республики, научили его маленьким хитростям форсированного допроса. Китайские пытки, будучи опробованы на практике в Чечне, подтвердили свою эффективность. Теперь Питон был на сто процентов уверен, что сумеет развязать пленному язык.

— Он, гад буду, он, — шепнул Андрей, угадав каким-то шестым чувством нужного человека. Разумеется, отец описал как мог внешность Бегунова, но разглядеть в темноте детали лица было практически невозможно. — Пошли вниз.

Друзья спустились со второго этажа, из лестничного окна которого вели наблюдение. Андрей достал из кармана рулончик пластыря, оторвал небольшую полоску и приклеил уголком на ладонь.

— Готов? — одними губами спросил он.

Питон кивнул. Человек открыл дверь в парадное, и тут же на его рот легла лапа Андрея, залепив губы пластырем, второй рукой он скрутил кисть, а Питон врезал в солнечное сплетение. Человек потерял дыхание и способность сопротивляться. В кромешной тьме после освещенной фонарями улицы он ничего не видел. Ему дали согнуться, связали за спиной руки, повалили и быстро связали ноги.

Выйдя на место, друзья заранее изучили все достопримечательности засады и, к великой радости, обнаружили незапертый вход в подвал. Разумеется, там была наварена решетка, на которой висел замок, но, повертев его в своих могучих пальцах, Питон резюмировал, что дужка изготовлена на редкость плохо. Они выбросили замок в кучу мусора, полазили по подвалу и вышли на исходную.

Спеленатого словно куклу Бегунова оттащили в подвал и обшарили в поисках паспорта или любого другого документа, удостоверяющего личность. Паспорта не нашли, но обнаружили пропуск с фотографией.

— Бегунов Григорий Дмитриевич, — прочел Андрей. Он сунул пропуск в карман и уставился немигающим взглядом на Бегунова. Тот сидел на колченогом стульчике у стены, освещенный тусклой сорокаваттной лампочкой. Ноздри Андрея хищно раздулись, он коротко зарычал и вдруг набросился на Бегунова, нанося удары куда попало. Тот застонал и начал заваливаться, Питон подхватил его за шиворот и усадил на место. Андрей внимательно наблюдал за поведением подопечного. Решив, что нужный эффект достигнут, он сорвал с его губ пластырь и, вздернув за подбородок, прошипел:

— Говори, где архив по девяносто первой серии?

— За что? — простонал Бегунов.

— Ты не понял? — Андрей врезал ему по скуле. — Я тебя убью!

— Я… не знаю, о чем вы, — промямлил Бегунов. Кровь обильно текла из носа и брызгала при каждом слове с губ. — Пожалуйста, не бейте меня.

— Знаешь, врешь!

— Не вру, я правда не знаю, — Григорий Дмитриевич тянул время, надеясь что-нибудь придумать и рассчитывая, что бандитов кто-нибудь спугнет. Отправлять их в квартиру, где были жена и старики, он не мог себе позволить даже под страхом смерти.

— Дай-ка я попробую, — заявил Питон, доставая из заднего кармана напильник. — Придержи его.

Андрей охотно уступил ему место и взялся за плечи Бегунова. Питон всунул ему в рот напильник и сделал несколько энергичных движений. Бегунов истошно заорал. Питон дал ему в лоб, чтобы не тревожить соседей сверху, и брезгливо обтер о бегуновское пальто белое крошево зубной эмали. Григорий Дмитриевич прислонился к стене, закатив глаза. Питон резко сжал ему ногтями реанимационную точку под носом, Бегунов дернулся и пришел в себя.

— Ну, — вкрадчиво спросил Питон, — где бумаги? Бегунов заплакал. Питон поднес к его лицу напильник.

— Повторить?

— Не, — Бегунов мотнул головой, — умал… ай!.. умаяю… дома, они дома, в секретере.

Питон вскинул глаза на Андрея.

— Ну, все?

— Как выглядят документы?

— Белые картонные папки, — Григорий Дмитриевич приспособился говорить неповрежденной стороной рта. Боль была адская, но он терпел, чтобы не злить палачей. Он уже больше ни о чем не думал, кроме того, как избежать мучений.

Андрей достал из кармана тонкий капроновый шнурок. Он надел кожаные перчатки, чтобы не попортить руки, захлестнул шею Бегунова и стал душить. Складки кожи скрыли глубоко врезавшуюся нить. Лицо Бегунова покраснело, он слабо задергался, но Питон навалился ему на плечи, не давая упасть. Изо рта Григория Дмитриевича поползла окровавленная слюна, лицо посинело, а белки глаз покрылись красными точками. В воздухе ощутимо запахло мочой. Друзья молча держали тело, наконец Андрей кивнул Питону:

— Посмотри пульс.

Наемник хладнокровно наложил палец на горло, пытаясь уловить хотя бы слабые признаки жизни.

— Готов, — констатировал он.

Андрей сдернул шнур, и обмякшее Тело Бегунова повалилось на пол. Питон нагнулся и достал из кармана ключи.

— Стук-стук, — он покачал на пальце колечко, ключи зазвенели, — я твой друг.

Андрей несколько раз провел руками по стене.

— Слюни пустил, коз-зел! — стена стала розовой, а перчатки покрылись кровью. — Погнали.

Они взлетели на четвертый этаж. Питон быстро открыл дверь.

— Стук-стук… — завороженно пробормотал он.

— Гри… — жена Бегунова не успела ничего понять и тем более разобрать чьих-то лиц. Она запомнила лишь черную молнию, влетевшую в дверной проем. Мощнейший питоновский апперкот швырнул ее на стену, и Елизавета Давыдовна потеряла сознание.

Родители сидели в комнате и смотрели телевизор. Ими занялся Андрей, лихо разметав двумя ударами ног. Дополнительно уделять им внимание он не стал, справедливо посчитав, что глубокий нокаут обеспечен обоим. Друзья разошлись по комнатам, изучая все имеющиеся шкафы. Наконец Андрей нашел то, что нужно.

— Давай сумку, — крикнул он.

Питон вынырнул из коридора, неся баул и какую-то шкатулку.

— Открывай.

Андрей быстро переложил имеющиеся в секретере бумаги, вытряхнул до кучи содержимое шкатулки и разворошил книги на полке. В качестве маскировки они решили сымитировать ограбление. Питон раскидал по полу белье из шкафа и с чувством выполненного долга друзья покинули квартиру.

* * *

Тернов собирался ложиться спать, когда возвратились его посланцы. С довольным видом Андрей протянул объемистую и очень тяжелую сумку.

— Добыли, — доложил он отцу.

Тернов заволновался.

— А Бегунов?

— Забудь о нем, — махнул рукой Андрей. — Такой больше в списках не значится.

Он повернулся и пошел в свою комнату.

Валерий Игнатьевич оторопело поднял баул и отнес его в кабинет. В нем оказался, конечно, не весь архив Агапова и даже очень небольшая часть рабочих заметок Розанова, но для журнальной статьи материала хватало с избытком. Тернов провозился с ним до трех ночи, и только когда глаза сами стали закрываться, решился пойти спать.

Утром он встал с ощущением чего-то важного, а когда вспомнил, что произошло накануне, на душе стало тревожно. Бегунов убит? К таким резким переменам профессор Тернов подготовлен не был. Что значит «в списках не значится»? Смерть человека была для него значительным событием, и Валерий Игнатьевич не мог в это поверить. Бегунов убит! И сделал это, возможно, его сын, которого он лично туда послал. Кошмар какой-то. Пока Тернов умывался и приводил себя в порядок, чувство тревоги росло. Регина приготовила завтрак, но, сев за стол, Валерий Игнатьевич обнаружил, что у него пропал аппетит. Он нехотя пожевал котлетку и, не доев, в один присест выхлебал стакан горячего чая.

— Что-то случилось, папочка? — спросила жена.

— Нет, ничего, все в порядке. — Тернов рассеянно встал. — Спасибо, дорогая.

Он посмотрел на часы, было без четверти восемь. Автомобиля еще не было. Директор стал нервно прохаживаться перед крыльцом взад и вперед. Внутри росло беспокойство и какая-то обреченность. Тернов сдавил в кулаке ручку портфеля. Впереди показалась «Волга», и он пошел навстречу.

— Доброе утро, Валерий Игнатьевич, — сказал водитель.

— Опаздываете, — бросил Тернов.

— Виноват, — водитель удивился, но вида не подал.

«Что на него нашло? — подумал он. — Жена, что ли, не дала?» — Больше никаких предположений в шоферской голове не родилось, и до Исследовательского центра доехали молча.

В машине Тернов немного успокоился и, входя в здание, собрал волю в кулак. Он педантично развернул пропуск перед вахтером, поздоровался с кем-то из сотрудников, вежливо поприветствовал секретаря, однако, оказавшись в кабинете, Тернов заметил, что руки у него дрожат. Он разложил на столе принесенные из дома бумаги и попытался включиться в работу, но голова была забита совершенно посторонними мыслями. Бегунов. Где он и что с ним? Тернов отложил ручку и побарабанил пальцами по столу. В дверь постучали. Директор мгновенно сгреб агаповский материал и скинул его в ящик.

— Войдите! — крикнул он.

— Валерий Игнатьевич, — секретарь открыла фирменную папку с золотым тиснением «На подпись», — вот, приказ завизируйте, пожалуйста.

Тернов впился глазами в лист, совершенно не видя текста, и, подождав положенное время, поставил подпись на каждом экземпляре.

— Еще что? — безжизненным тоном спросил он.

— Все, спасибо, — Анастасия Алексеевна наконец соблаговолила удалиться.

Оставшись один, Тернов с облегчением вздохнул. Он достал свои бумаги и тупо уставился в них. Какие глупости! Чего он боится: секретаря, которая мгновенно опознает по фрагментам материала рабочую тему неизвестной ей лаборатории девяносто первого года, сопоставит ее с проводившимися в центре исследованиями, вникнет в коллизии вчерашнего дня (допустим, разговор она слышала весь) и на основе этого сделает неопровержимый вывод о том, что… Тернов напряженно рассмеялся. Паниковать нельзя. Так и до паранойи дойти недолго. Зачем напраслину разводить? Надо выяснить у Андрея, что же, собственно, произошло, а потом только строить логические выводы. Именно логические, основанные на рассуждениях объективных, а не на эмоциональных.

Однако обработку материала Тернов на сегодня прекратил. Он вытянул ящик, в котором хищно топорщилась открытая папка, скормил бумаги в ее жадный зев и завязал тесемочки двойным бантом.

Заперев ящик, он подумал, что задвинул папку слишком глубоко.

* * *

Домой Валерии Игнатьевич приехал в половине восьмого. Весь день он старательно готовился к разговору, обдумывая основные тезисы и вопросы, и даже набросал небольшой планчик, который потом засунул в машинку для уничтожения мусора.

Сын с приятелем сидели в своей комнате. Они пили. Тернов поморщился. Сам он не курил, а в комнате стоял такой смрад, что хоть топор вешай.

— А, здрасст, па, — протянул Андрей. — Как твое ничего?

— Мне интересно узнать, что вы сделали с Бегуновым, — начал Тернов, чувствуя, что теряется, а заготовленная речь вылетает из головы прочь. Он не был готов к такому началу. Возможно, в другой обстановке он бы смог удержать себя в руках, но сейчас две пары глаз действовали на него почти гипнотически, подавляя волю. — Оставаясь в неведении, я…

— Убили, — прервал его Питон.

Тернов постарался выдержать паузу и спросил, проявляя осведомленность, которой он так гордился:

— Это я понял. Другой вопрос, как вы это сделали? — его собственное хладнокровие показалось ему достойным уважения. — Видел вас при этом кто-нибудь?

— Ну, ты обижаешь, па, — укоризненно заметил Андрей. — Совсем уж за мальчуганов нас держишь. Твой этот… ничего не скажет, а его родню мы по стенкам размазали. Они тоже ничего не скажут. Ты не сомневайся, все чисто.

— Какую родню? — переспросил Тернов.

— Ну, родственников. Жену там, и родителей вроде.

— Вы и их убили?!

— Отключили, — успокоил его Андрей. — Вряд ли они нас запомнили, а если и запомнили, то что? Скоро нас уже здесь не будет. Мы воевать поедем. Да, Питон?

— Угу, — сказал Питон.

— А… как вы его убили? — полюбопытствовал Тернов, ощущая себя канатоходцем.

— Интересно?

Сумеречный взгляд питоньих глаз заставил затаить дыхание. Тернов понял, что сейчас ему откроется истина, узнать которую он в принципе не хочет. И Валерий Игнатьевич снова услышал, как за спиной захлопнулась дверца, только теперь был еще и лязг множества засовов. Бегство от действительности заканчивалось. Если до этого вопроса он был для себя самого лишь формально причастен к преступлению, то теперь становился прямым соучастником. Признание себя убийцей существенно отягчало душу.

— Сначала мы связали его пластырем, чтобы он не мог сопротивляться, потом избили, чтобы он стал разговорчивее, но когда это не помогло, я спилил ему зубы напильником. Тогда он заговорил. А потом мы задушили его веревкой.

Тернов проглотил слюну. Ему казалось, что все это снится.

— Грязная работа, папа, — заметил Андрей, — но кто-то должен ее делать. Ты двигаешь Большую Науку, а мы помогаем тебе бороться за выживание. Каждому свое. Верно, па?

— Да, — пролепетал Тернов. Теперь он не мог не согласиться.

4

На работе надо заниматься работой. Тернов сделал необходимые выписки в блокнот и перевернул лист. Профессор, доктор химических наук писал статью — картина, будь она представлена постороннему взору, могла бы сойти за идиллическую. Ничто не нарушало его напряженного труда. В душе Тернова также царило спокойствие.

Валерий Игнатьевич быстро смирился с необходимостью жертв в борьбе за место под солнцем и даже стал гордиться могуществом вершителя чужих судеб. Вчера похоронили Бегунова. Директор как официальное лицо присутствовал на траурной церемонии и с облегчением выслушал многократно повторенную потом версию о нападении грабителей. Скорее всего наркоманов, а может быть, даже гастролеров из других городов, вероятно, «черных». О документах упомянуто не было ни полсловом. Теперь Тернов мог не опасаться, что, напечатав статью, он попадет под подозрение в убийстве Григория Дмитриевича. Никто не узнал, что Бегунов не передал ему бумаги, а Елизавете Давыдовне было не до архива, исчезновения части которого она в устроенном налетчиками бардаке не заметила. Ее родители попали в больницу, так что хватало забот поважнее. Операция прошла очень чисто, и совесть Валерия Игнатьевича, дремавшая в те периоды, когда ему ничто не угрожало, могла быть спокойна. Фотография невинно убиенного завлаба красовалась на стенде в вестибюле главного корпуса, а его рабочий стол занял давно мечтавший о повышении другой научный сотрудник.

Жизнь не стояла на месте.

Тернов посмотрел на часы, вот-вот должен был появиться особист. С Семагиным его познакомил главный кагэбешник Исследовательского центра генерал Яшенцев. Он представил полковника как своего заместителя по оперативной работе и порекомендовал обращаться в экстренных случаях напрямую к нему. Поначалу Тернов не придал этому значения, расценив как предупреждение о возможном нападении сумасшедшего спецпациента, который в прошлом году терроризировал ИЦ, но вскоре Семагин сам навестил директора и поинтересовался о возможности использования статуса филиала Института мозга как лечебного учреждения. Тернов сказал, что в принципе так оно и есть, потому что в «санатории» присутствует определенный контингент «пациентов», и попросил уточнить, в какой именно области предполагается вверенное ему заведение задействовать. Семагин долго ходил вокруг да около, не давая четких формулировок, но в конце концов стало ясно, что ему требуется перевести и взять под контроль заключенного из специального изолятора для невменяемых. Задача эта была непростая, и Тернов обещал подумать.

Теперь пришла пора соглашаться. Дело это было действительно непростое, но все же осуществимое — Исследовательский центр мог привлекать пациентов психиатрических клиник для изучения новых лекарственных препаратов. Однако долг платежом красен: Тернов рассчитывал предложить Семагину оказать встречную услугу.

Валерия Игнатьевича беспокоил Питон.

Каждый новый день в обществе наемников прибавлял Тернову душевных страданий. Опасения, что друзья вот-вот сопьются и отмочат какую-нибудь непоправимую глупость, росли, а ощущение домашнего уюта — уменьшалось. Регина также была не в восторге от гостя, хотя и не знала о последнем приключении боевых товарищей. Тернову же Питон стал казаться чем-то вроде живого воплощения дьявола, источающего невидимую ауру зла. Источником этого предрассудка стало признание Питона, сделавшее его кем-то вроде свидетеля преступления Валерия Игнатьевича. Все это умножало скорбь доктора наук, и он решил избавиться от Питона.

Телефон прямой связи издал тихую трель.

— Валерий Игнатьевич, к вам товарищ пришел, — известила секретарь.

— Пусть войдет.

— Здравствуйте, — Семагин бодро подошел к столу и энергично пожал директору руку. Лицо его сияло.

— Присаживайтесь, пожалуйста! — радушно предложил Тернов.

— Спасибо!

— Как добрались?

— Благодарю вас, прекрасно. — Семагину не доставляло удовольствия мотаться на электричке черт знает куда, но дело того стоило. — Надеюсь, у вас тоже все в порядке?

— Разумеется, — согласился Тернов. — Та маленькая проблема, о которой вы упоминали в прошлый раз, может быть решена.

— Прекрасно, — понимающе кивнул Семагин. — Что от меня потребуется?

— Петр Владимирович упомянул, что вы занимаетесь оперативной работой, — Тернов перелистнул блокнот и накрыл ладонью половинку фотографии. Другую часть, на которой был изображен его сын, он предусмотрительно сжег. — У меня тоже есть некоторая проблема.

— Нет нерешаемых проблем, — заметил Семагин.

— Разумеется, нет. Тем более что для вас она не сложнее, чем ваша для меня.

— Чем я могу вам помочь?

Тернов многозначительно оглянулся на телефон и выдернул его из сети. Семагин с заговорщицким видом достал прихваченный на случай серьезных переговоров приборчик.

— Генератор белого шума, — объяснил он, нажав на кнопку. — Прослушивание и запись через ретранслятор невозможны, создает абсолютные помехи.

Генератор был настоящим, только без батареек.

— Я бы хотел избавиться от него, — ощутив надежное прикрытие технического достижения человеческого гения, Тернов выложил на стол, словно козырную карту, фото Питона.

— Вот как, — изумленно поднял брови Семагин. Он не предполагал такого откровенного финта, а если бы предполагал, то обязательно вставил батарейки в генератор. Разговор оказался неожиданно серьезным.

— Равноценный обмен, я полагаю, — сказал Тернов. Он уже начал привыкать к роли властителя душ.

— Каким именно методом вы предлагаете разрешить данную задачу? — поинтересовался для порядка полковник.

— Радикальным.

Семагин подумал.

— А, скажем, перемена места жительства данного фигуранта вас устроит?

— Боюсь, что нет, — покачал головой Тернов. — Меня устроит только вышеназванный вариант.

— Хм, — Семагин потер подбородок. — Когда вы сможете перевести моего человека?

* * *

«Похмелья не будет» — гласила реклама, и это была ложь. Похмелье было, и очень сильное. Андрей глушил по-черному третий день подряд и наконец почувствовал, что должен остановиться. Иначе — каюк. Следующие сутки он жрал кофе с аспирином, не похмеляясь, и, проснувшись сегодня днем, ощутил себя здоровым. Но здоровым было тело, болела душа, а это было во много раз хуже.

Поняв, что он не может больше торчать дома, Андрей оделся и отправился прогуляться куда глаза глядят. Ноги вынесли его к парку. Он углубился в лес, еще не просохший после зимы.

Несколько дней назад убили Питона. Какой-то подонок выпустил четыре пули в спину, когда Женька заходил в парадняк. Кто, зачем? Андрей терялся в догадках. Он почти не сомневался, что тут замешаны мутные питоновские дела. Повстречался с кем-нибудь из тех, кого год назад освобождал, и где-то недоглядел. На войне всякое бывает. А война теперь не имеет границ.

Погруженный в свои размышления, Андрей не заметил, как вышел на окруженную кустами поляну, а когда разглядел, что на ней происходит, остановился как вкопанный. На поляне дрались двое мужчин. Движения их были стремительны и неуловимы. Неподалеку на снарядах занималось еще несколько человек, не обращая на бойцов внимания. Очевидно, зрелище было им не в новинку. Андрей присел на корточки под деревом и стал наблюдать. Стиль боя не был похож на известное ему каратэ. Скорее он относился к разновидности кунг-фу, которым оба спортсмена неплохо владели. Один носил густую бороду и длинные волосы до плеч, перехваченные хайратником, а другой имел короткую стрижку и обладал семитскими чертами лица. Схватка шла на огромной скорости, и неравнодушный к состязаниям Андрей следил за ней со все возрастающим интересом. Наконец бой завершился — бородатый допустил тактическую ошибку и был сбит на землю. Противники поклонились друг другу и отошли в сторонку, не замечая зрителя.

«Где вы столько силы берете?» — удивился Андрей. Бойцы, похоже, ничуть не устали, видимо, дыхалка у них была отменная. Такая подготовка не могла не вызвать уважения. Андрей встал и не спеша подвалил к ним.

— Привет, — сказал он. — Я тут посмотрел, как вы занимаетесь. Кунг-фу?

— Багуа-чжан, — ответил бородатый.

— Меня вообще Андреем зовут.

— Володя, — бородатый протянул руку.

— Слава, — представился его напарник.

— Вы давно занимаетесь? — спросил Андрей.

— Да, — бородатый посмотрел на Славу. — Сколько уже?

— Смотря чем, — уточнил тот.

— Багуа, — пояснил Володя и повернулся к Андрею. — Да лет пять, наверное. Слава вообще давно занимается — с семьдесят восьмого года. Он — мастер.

— Ну, до мастерства нам всем еще далеко, — усмехнулся Слава, — но кое-какие шаги вперед делаем.

Крупнер не собирался вступать в дискуссию с Андреем. Он теперь относился с опаской в равной степени ко всем незнакомым людям, хотя дух этого человека не нес враждебности, а находился в смятении. Незнакомец не был розыскником, но с какой стати перед ним раскрываться? Волосатый, в силу врожденной коммуникабельности, был не прочь почесать языком. Крупнер занял выжидательную позицию. Любопытные всегда находились, и гораздо удобнее было удовлетворить их интерес, зачастую весьма мимолетный, чем постоянно менять место занятий.

— Я с самбо начал, — сообщил Андрей. — Потом, как и все, каратэ, а когда воевать пошел — в рукопашном бою поднатаскался.

— В горячих точках? — поинтересовался Волосатый.

— Там.

Крупнер и Волосатый деликатно промолчали, понимая, однако, что этим их знакомство не ограничится. Особенно остро чувствовал это Крупнер, и он не ошибся.

— Вы часто тут занимаетесь? — спросил Андрей.

Крупнер хотел его вежливо отшить, но Волосатый уже открыл рот:

— Каждый день, — объяснил он. — Утром и во второй половине дня, если дождя нет.

— Можно к вам присоединиться? Давайте вместе поработаем, вы мне покажете что-то свое, я вам — свое.

— А почему нет, — Волосатый снова опередил Крупнера. — Присоединяйся.

— Ну, ништяк, ребята, — приободрился Андрей. — Сегодня я немножко не в форме, перепил накануне слегка. Был повод — друга похоронил. Вместе воевали, ну и все такое. А завтра обязательно приду. Вы утром во сколько начинаете?

— В шесть, — сказал Крупнер.

— Ну вы даете! — удивился Андрей. — Я, наверное, тогда днем буду приходить.

«Как будет угодно, — недовольно подумал Крупнер. — Сосновка круглые сутки открыта».

— Подскакивай часам к двум, — предложил Волосатый. — Мы примерно так же появляемся. Когда чуть раньше, когда позже…

— Идет, — обрадовался Андрей, поняв, что его зачислили в компанию. — До завтра!

— Пока, — сказал Крупнер.

— Счастливо, — кивнул Волосатый.

Андрей отсалютовал и двинулся в обратный путь. Питона, конечно, жаль, славный был товарищ, но жизнь на этом не кончается— Он успел привыкнуть к тому, что друзья — это ненадолго, что жизнь может оборваться в любой момент и горевать по каждому просто некогда. Он обязательно найдет гадину, которая убила Питона, а пока надо было купить хороший спортивный костюм.

* * *

Белый «рафик» медицинской помощи въехал в ворота Исследовательского центра и остановился у входа в главный корпус. Из машины вышел врач и вразвалочку подошел к вахте.

— Мы тут вам больного привезли, — обратился он к охраннику, перекидывая спичку из одного угла рта в другой. — Позовите кого-нибудь, чтобы приняли.

— Да, конечно, — контролер был извещен, что сегодня привезут спецпациента. — Подождите минуточку, к вам подойдут.

Врач ждал у проходной, пока к нему не вышел высокий представительный армянин в белом халате — Георгий Аветисович Козарян, старший научный сотрудник «Психометодологической лаборатории».

— Здравствуйте, — сказал он. — Привезли?

— Здравствуйте, — сказал врач. — Пойдемте смотреть.

— Пазавите начальника, пажалуйста, — обратился Георгий Аветисович к контролеру.

— Сейчас, — пискнул вахтер. Он всегда заискивал перед армянином. В его поведении Козарян с чувством некоторой брезгливости уже давно разобрал отчетливую гомосексуальную мотивацию.

Подошел начальник караула.

— Одно место в вашем отэле падгатовьте, пажалуйста, — пошутил Георгий Аветисович. — Мы заказывали.

С начальником караула он еще мог шутить, а вот с его подчиненным опасался.

— Понял, — кивнул начкар, доставая из кармана связку ключей на шнурке.

— И пусть санитаров пропустят.

— Угу, — начальник караула повернулся к охраннику. — Дай дежурного. Алло. Сними решетку с сигнализации, запускать будем.

Козарян и врач подошли к машине и открыли задние двери. Два могучих санитара выволокли затянутого в смирительную рубашку человека. Человек был счастлив. Обратив пустые глаза в пространство, он что-то беззвучно напевал.

— Красавец, — заметил врач. — Обследовать будете?

— Лечить будем, — брезгливый Козарян поморщился.

— Вот история болезни, — врач протянул журнал. — А вот тут распишитесь за прием.

— Колыванов Виктор Гаврилович, — прочел вслух Козарян. — Давайте ручку, распишус за получение цэнного груза.

— Повели, — скомандовал врач, бросив журнал в машину.

Козарян предупредительно придержал дверь, когда санитары буквально внесли немаленького, но усохшего на больничной диете «чистильщика». Начальник караула ждал их у открытой решетки.

— Сюда, — он отворил дверь в камеру. Санитары погрузили Колыванова на койку и быстро сдернули смирительную рубашку, которая была больничным имуществом. Начкар выпустил их на волю и захлопнул дверь. Замок автоматически закрылся. Он запер решетку и снял трубку висевшего на стене телефона.

— Ставь седьмую дверь и решетку, — приказал он. Оперативный дежурный пульта нажал кнопки «ОНАРа». Появление зеленых огней показало, что дверь камеры и заградительная решетка в коридор поставлены на сигнализацию.

Козарян попрощался с врачом. Машина проехала по центральной аллее и выкатила за ворота.

— Ненавижу эту черную сволоту, — сказал врач, тщательно обтирая ладонь о халат.

— У вас невроз навязчивых состояний, — хмыкнул один из санитаров.

Санитары загоготали, потом другой с некоторой опаской заметил:

— А мне здесь не понравилось, если честно. Место какое-то нехорошее. Что тут, клиника?

— Ты не знаешь? — удивился врач. — Это филиал Института мозга человека, закрытая военная шарашка. Тут, если хочешь знать, такие вещи творятся…

Первый санитар присвистнул.

— Так вот, значит, где это. Здорово они в глушь забрались.

— А что тут такое? — спросил второй санитар.

— Опыты на людях ставят, — сказал врач. — Вырабатывают способы электронной коррекции личности. Оружие делают.

— Психотронное оружие, слыхал? — спросил первый санитар.

— Зомби всякие, — поддержал его врач. Второй санитар работал у них недавно, поэтому возник повод пошутить, пользуясь его неосведомленностью. — Этому дружку, что мы привезли, трепанацию сделают, крышку черепной коробки снимут и будут в мозг электроды втыкать.

— Ну! — утвердительно кивнул первый санитар, — натыркают электродов и ток пустят. Импульсы будут проходить, подавать команды реципиенту, а он будет дергаться, как паяц на ниточках. Ну, а потом хана ему. Нового привезут.

Второй санитар сплюнул.

— Вот гадючник развели. Сразу мне это место не понравилось, если честно.

* * *

— Анастасия Алексеевна, Семагин не появлялся?

— Еще нет, Валерий Игнатьевич, — ответила секретарь. — Как придет, сразу сообщу.

— Спасибо, — сказал Тернов.

Профессор ждал прихода гэбиста с большим нетерпением. Он волновался — и было отчего. Вчера вдова Бегунова позвонила ему домой и высказала все, что думает. Тернов был потрясен ее осведомленностью. В день их последнего разговора Григорий Дмитриевич быстренько выплеснул эмоции, побеседовав по телефону с женой. Вероятно, в их семье было так принято, но Тернов об этом и знать не мог, так что теперь ему было отчего запаниковать.

Он посмотрел на часы. Электричка уже прибыла на станцию, и Семагин должен вот-вот появиться. Валерий Игнатьевич очень хотел посоветоваться с особистом. Он рассчитывал на его помощь. Елизавета Давыдовна сказала, что обвиняет его, Тернова, в похищении бумаг мужа, пропажа которых обнаружилась после его похорон. Она сообщила, что не знает, когда это случилось — на поминках или… И добавила, что обязательно поделится своими подозрениями со следователем.

Вот это уж было совсем ни к чему.

Страж государственной безопасности возник точно в положенное время. Как всегда, на лице его застыло выражение вежливой заинтересованности.

— Здравствуйте, — уверенно, как в своем кабинете, Семагин прикрыл дверь и уселся на стул, не дожидаясь приглашения. Он считал, что формальности сейчас ни к чему. Директор попросил его прийти. Не вызвал, не пригласил, а именно попросил. Значит, он был сильно заинтересован в их встрече, поэтому можно было не церемониться. Семагнн хотел выторговать максимум условий для скорейшего возвращения в строй Колыванова. Ему был необходим дополнительный оперативный сотрудник.

— У меня есть проблема, — без предисловий начал Тернов. — Она касается нас обоих.

— Слушаю вас внимательно, — полковник демонстративно привел в действие генератор белого шума. Теперь уже по-настоящему. Он не любил часто пользоваться этим приборчиком, чтобы не облысеть, но в данный момент безопасность была важнее волос.

— Меня подозревают, — начал директор.

«Многообещающе», — подумал Семагин.

— Подробнее, пожалуйста.

— Э-э, видите ли, погиб один научный сотрудник. — Тернов помялся. — Что-то с ним случилось, хулиганы… или его ограбили. Но днем у меня была с ним беседа и получился конфликт, а его жена подозревает, что это я был причиной его гибели, и собирается пойти к следователю. Вы понимаете?

— Вам-то что волноваться? — невозмутимо произнес Семагин. — Не вы же его ограбили. Вызовет вас следователь, снимет показания. Вы в это время где были?

— Дома.

— Кто вас видел?

— Жена.

— Не густо. Алиби слабоватое.

— И сын еще… с другом.

— С тем самым?

— Э…

Вопрос был выпущен, будто пуля. Полковник быстро все понял. Просчитать ситуацию ему не составило труда.

— С каким? — в голосе Тернова прозвучала фальшь.

Он догадался, к чему клонит Семагин, но иного пути, кроме как признаться, у него уже не было. В его интересах было быть предельно откровенным со своим подельником.

— С тем самым, — выдавил директор.

— У нее есть какие-то доказательства… вашей заинтересованности? — Семагин говорил, как адвокат, убежденный в вине подзащитного, но все равно отстаивающий его права.

— Телефонный разговор с мужем, — и Тернов подробно пересказал аргументы Елизаветы Давыдовны.

— То есть ничего, кроме предположений, — уточнил Семагин. — Вам это ничем не грозит, если, конечно, вы не явитесь с повинной.

— Что значит с повинной?! — возмутился професор. Если он хоть как-то будет замешан в этой грязной истории, то не видать ему действительного членства в Академии наук как своих ушей. Валерий Игнатьевич был с такой участью категорически не согласен. — Вы что, меня под статью хотите подвести?!

— Надеюсь, до этого не дойдет, — сказал Семагин, он понимал, что Тернову ни при каком раскладе не переиграть следователя. Директор расколется на первом же допросе, а заодно сдаст и его, чего ни в коем случае нельзя было допускать. Тернов еще был нужен, потому что от него напрямую зависел Колыванов, а вот Бегунова никому не была нужна.

— Успокойтесь, ничего не будет, — заключил Семагин после небольшого раздумья. — А как поживает мой пациент?

— Хотите взглянуть? — повеселел Тернов.

— На обратном пути, — сказал Семагин. — Говорят, вы можете поставить на ноги любого психически неполноценного человека?

— Кто говорит? — удивился Тернов. Работы «Психометодологической лаборатории» оставались пока в секрете. — Болтун — находка для шпиона.

— Мой непосредственный начальник, генерал-лейтенант Яшенцев, — усмехнулся Семагин.

— Ах, — с деланным облегчением вздохнул Тернов. — Ну, если Петр Владимирович, тогда не страшно. Я полагаю, вас интересует этот ваш…

— Колыванов, — напомнил Семагин. — Я хочу, чтобы его вернули в строй.

— Это возможно, — заметил Тернов, — если у меня будет все в порядке.

— Будет в порядке, — согласился гэбист. С Терновым приходилось считаться. — Я бы хотел подробнее узнать об этой даме.

— Конечно. — У Тернова словно камень с души свалился. — Конечно.

* * *

— Как вам удается так быстро двигаться? — Андрей поднялся с земли, отряхиваясь от хвои и листьев.

— Длительные тренировки, — ответил Крупнер. — Бег тренируется только бегом, плавание — плаванием, а быстрота движений — скоростной подготовкой.

Постепенно он привык к присутствию на занятиях Андрея. Человеком тот оказался неплохим, к тому же знал много тактических приемов, полезных при штурме здания. Волосатый проявил к ним повышенный интерес, и Андрей охотно делился, взамен получая крупнеровские прикладные разработки на базе техники Шаолинь-цюань. Волосатый также делал успехи в освоении «ускоренного передвижения» без дополнительной стимуляции и нарабатывал собственные приемы, главным образом с применением сань-цзе-гунь. Андрей ничего не знал об СС-91 и считая достижения друзей заслугой исключительно физических упражнений. Крупнер не стремился его в этом разубеждать.

— И, разумеется, многократные повторения тао.

— Эти тао — чисто оздоровительные, — заявил Андрей. — И пользы от них ноль. В бою нужны простые короткие приемы. Дать так, чтобы сразу наповал.

— От тао тоже есть польза, — возразил Волосатый. — Ты оттачиваешь движения, доводишь до автоматизма, чтобы потом применить не задумываясь.

— Это гимнастика, — покачал головой Андрей. — В реальной схватке требуется нечто конкретное. Окинавское каратэ было очень неплохое. Я им занимался. Нам ката по минимуму давали, в основном ориентировали на реальный бой. На войне здорово пригодилось. А формальные упражнения хороши здесь, на гражданке. На Окинаве раньше как было: крестьяне дрались, чтобы защищаться голыми руками против вооруженного противника. Там длинных поединков не было. Принцип иккэн-хиссацу: ударил — убил. Вот и сейчас надо так же. А тао, энергетика, я считаю, ни к чему. На войне махать руками некогда.

— Ну, это кому что нравится, — заметил Волосатый.

— В общем-то, да, — согласился Андрей. — Каждому свое. Кому нравится энергетика — пусть занимается, но тут только к старости можно чего-то добиться, а жить нужно сейчас и сегодня. Так ведь?

— Н-ну… да, — пожал плечами Волосатый, сраженный набором аргументов.

Крупнер наблюдал за ними, скептически усмехаясь.

— По-моему, ты путаешь причину и следствие, — сказал он наконец Андрею, при этом обращаясь главным образом к Волосатому, в душе которого дали всходы сорняки сомнения. — Ты рассматриваешь прикладной аспект как изначальный, хотя боевое искусство лишь небольшая часть любого философского направления: буддизма. даосизма или ислама. Неотъемлемая часть, но небольшая. Обретение навыков самозащиты — это метод совершенствования духа, такой же, как живопись или поэзия, и столь же необходимый для его закалки. Многие школы используют единоборства для привлечения учеников, которые через это приходят к духовным ценностям, более высоким, нежели махание кулаками. Существуют древние воинские системы, ориентированные на скорейшее уничтожение противника, но даже они не обходятся без философской подготовки и базируются на прочном религиозном фундаменте. А современные боевые системы, такой основы не имеющие, ведут в тупик. В результате человек, усердно постигающий три удара кулаком и пять ударов ногой, но при этом не имеющий ничего в голове, останавливается в своем развитии и быстро проигрывает сопернику, осмысливающему связь любого движения с цветом, запахом или точкой силы своего внутреннего органа. Одно увлечение чисто внешними атрибутами не приведет к совершенству.

— Практика показывает иное, — без особой уверенности заявил Андрей.

Он признавал авторитет Славы в вопросах боевых искусств, хотя личный опыт подчас убеждал в обратном. Впрочем, здесь — это не там, рассудил он и успокоился, утвердившись в решении получить те знания, которые он считал нужными, и избежать бесполезных, только мешающих в бою. Воевать приходится не с мастерами кунг-фу, да и применять приемы случается крайне редко. Появление огнестрельного оружия уменьшило значимость искусства борьбы на поле боя и сделало ненужными большинство приемов, кроме самых простейших. Пулю, в отличие от стрелы, руками не поймать, да и сближаться на расстояние удара почти не приходится. Незачем штурмовать дом, если его можно обстрелять из гранатомета. И все же Андрей чувствовал, что Слава был прав, но ему была не нужна эта правда.

— Каждому свое, — сказал он.

— У тебя тоже неплохо получается, — утешил его Волосатый. — Кстати, покажешь еще раз «вход в дверь»?

— А что вы собрались штурмовать? — не без иронии поинтересовался Андрей.

Крупнер послал убийственный взгляд в сторону Волосатого, но тот его не заметил.

— Есть тут один Исследовательский центр… — многозначительно заметил он.

* * *

На третьем этаже Исследовательского центра царило обычное рабочее оживление. Семагин сидел на стуле в комнате 322 и наблюдал за своим подопечным.

С того момента, как Елизавета Давыдовна Бегунова воссоединилась с мужем, а произошло это прямо на его могиле, на кладбище, за Колыванова взялись нейрофизиологи «Психометодологической лаборатории». Тернов привел Семагина в помещение, где производился психосемантический анализ, и познакомил с Георгием Аветисовичем Козаряном, которому было поручено лечение «режимного больного». Несмотря на то, что Валерий Игнатьевич стал большим начальником, в лаборатории его встретили очень тепло, без всякой настороженности. Все-таки старые сотрудники, да и Тернов держался не как директор, а как коллега, заглянувший проведать сослуживцев. Он попросил Козаряна ознакомить Александра Семеновича с методикой, а сам удалился, чтобы не мешать.

Семагин сидел и смотрел. Колыванов был зафиксирован в специальном кресле, имеющем зажимы для конечностей, к голове были прикреплены электроды, соединенные с ЭЭГ, и надеты наушники. На мониторе перед ним с огромной скоростью мелькали слова и картинки. Как объяснил Козарян, электрические потенциалы мозга регистрируются энцефалографом с последующей обработкой данных компьютером для получения картины неосознаваемой психической деятельности, из которой впоследствии будет составлена фабула — ключевые слова, воздействующие на подсознание. Текст внушения будет закодирован в музыке и записан на кассету, при помощи которой «чистильщика» можно будет запускать в работу или заблокировать. Полному восстановлению личности, т. е. возвращению в нормальное человеческое состояние, заглушенный ЛСД Колыванов не поддавался. На подготовительном этапе его с применением химиотерапии пытались «вытащить» назад, но не удалось. Даже воздействие сверхвысокочастотного излучения, портативный генератор которого находился на оснащении ПМЛ, не дало положительных результатов. Зачистка свидетеля удалась Семагину на совесть.

Согласно выработанной Терновым и Козаряном программе, Колыванову намечалось индуктировать дремлющие в подсознании профессиональные навыки и попытаться возродить аналитические способности. Насколько эффективными в данном случае окажутся методы ПМЛ, никто не знал, но Георгий Аветисович уверял, что положительный результат обязательно будет. Семагин на это сильно рассчитывал. Его личный киллер — мальчик тринадцати лет, прошедший подготовку у военспецов ГРУ, которого полковник не без труда выкупил у следователя по особо важным делам, — снова угодил за решетку, и с оперативными сотрудниками опять возникла напряженка.

— Скора будет как новенький, — похлопал больного по плечу Козарян, лицо его светилось от удовольствия. — Мы еще возьмем «сенсорный стимулятор» у рефлексологов и вылечим савсэм. Будет как зайчик прыгать и «кьйа» кричать!

Семагин поморщился. Развязность армянина его раздражала.

5

Начало рабочего дня для Тернова ознаменовалось получением пакета из редакции «Медицинского вестника». Это был приятный сюрприз. Тернов заперся в кабинете, вскрыл конверт и вытряхнул на стол его содержимое.

В разгар лета, когда большинство сотрудников ушло в отпуск, Валерий Игнатьевич тоже начал подумывать об отдыхе. Все складывалось как нельзя лучше. Страсти, кипевшие вокруг семьи Бегуновых, исчезли вместе с семьей; зарплату персонал ИЦ получал с завидной регулярностью, благо деятельность четвертой лаборатории не застопорилась, и заказ Министерства обороны был выполнен, а деньги за него перечислены; сын, похоже, оставил милитаристские идеи и начал задумываться о создании собственного предприятия. Будет ли это частная охранная фирма или клуб боевых искусств, он пока не решил, но в любом случае, как считала Регина, Андрей взялся за ум. Признаки этого были налицо — он бросил пить и начал по целым дням заниматься спортом, а остальное время тратил на изучение философской литературы. Он мог позволить себе такой образ жизни — с войны он привез более пятидесяти тысяч долларов. Словом, Валерию Игнатьевичу было отчего сохранять безмятежность.

Он нацепил очки и любовно проглядел присланные из редакции гранки статьи «Эффективность воздействия синтетического аналога адренокортикотропного гормона (АКТГ 4–7), или как стать суперменом». Название Валерий Игнатьевич выдумал сам и очень этим гордился. Статья могла претендовать на открытие. После получения из министерства разрешения на рассекречивание результатов по СС-91 Тернов отослал свою компиляцию в «Медицинский вестник», деликатно переименовав спецпациентов в добровольцев, и стал ждать результатов. Теперь честолюбие ученого увлекало его все дальше. Следующая статья о новейших достижениях «добровольцев», написанная в соавторстве с начальником отдела рефлексологии, охотно пошедшим навстречу директору, должна была отправиться в «Медикал ревью». Поймав себя на том, что мурлыкает вслух какую-то мелодию, Валерий Игнатьевич довольно рассмеялся. Будущее расцвело для него самыми яркими красками.

* * *

Открытый грузовик ГАЗ-51 остановился впритирку к забору недалеко от ворот Исследовательского центра. Крупнер и Волосатый перелезли с крыши кабины через ограждение и спрыгнули вниз. Волосатый тут же рванулся к караульной будке и ударил охранника цепом по голове, а Крупнер помчался к главному корпусу. Друзья выбрали дневное время для проведения своей акции, когда нападения точно никто не ждет, а значит, не будут к нему готовы. Грузовик, на котором предполагалось увезти «пациентов», быстро отыскался на станции. Связанный водитель лежал в кузове. Согласно намеченному плану, Крупнер должен был прорваться к запасам «сенсорного стимулятора», пока Волосатый отвлекает охрану, после чего они вместе освободят пленных.

Если бы кто посмотрел в окно на центральную аллею, он был бы немало удивлен видом санитара, точно к финишной ленточке рвущегося к дверной ручке главного входа. Далеко не каждому рефлексологу филиала № 2 доводилось наблюдать столь продолжительный «эффект ускоренного передвижения». Крупнер влетел на проходную, выдернул контролера из «аквариума» вахты и впечатал его лбом в стену. Проходивший мимо техник только с изумлением открыл рот, когда мимо него проскользнул человек-болид, устремляясь по лестнице вверх. Техник медленно сложился пополам от страшного удара в живот и завалился на пол.

Крупнер замедлил перемещение, чтобы не выдохнуться раньше времени— Он пробежал по коридору второго этажа и увидел искомую дверь.

Скучающие лаборанты отдела рефлексологии пили чай. Работой их в последнее время не загружали, отдел, лишившись специалистов, простаивал, и праздному персоналу оставалось точить лясы до положенных 17 часов 12 минут, согласно графику. Появление незнакомого мужчины внесло оживление.

— Где ключ от сейфа? — быстро спросил Крупнер.

Лаборанты, две женщины и мужчина лет сорока, недоуменно уставились на него.

— Ну? — Крупнер двинулся к ним, стараясь закрывать спиной выход.

В глазах мужчины проступило выражение панического ужаса. Он работал со спецпациентами, в отличие от женщин, давно и узнал вошедшего.

— Это Крупнер! — заорал он и с поразительным проворством отпрыгнул от стола, оставив женщин на произвол судьбы.

Чтобы они не разбежались, Крупнер ткнул мужчину пальцами в подреберье и, подскочив к столу, схватил дам за плечи и рывком усадил на место.

— Мне нужен ключ, — Крупнер дернул подбородком в сторону металлического шкафа. — Где он?

— Сейчас, сейчас, — заторопилась одна из лаборанток, копаясь в кармане халата. Другая с ужасом смотрела на мужчину, который застыл посреди комнаты, не в силах сдвинуться с места от нервного шока. Крупнер выхватил из рук ключи и открыл сейф.

Коробки занимали целую полку, не иначе как создали запас для предстоящих тестов. Крупнер скинул небольшой нейлоновый ранец и принялся набивать его упаковками. Ампулы бренчали, но ни одна не разбилась. Закончив, Крупнер помахал дамам ручкой и выскочил из лаборатории.

Тем временем Волосатый, которого случайно увидели в монитор, встретил высланную наперехват группу из трех человек.

— Стой, стрелять буду! — крикнул старший смены второго поста и с удовольствием шмальнул в воздух из «макарова».

Волосатый остановился и положил на землю сань-цзе-гунь. Охранники осторожно приблизились.

— Это не Крупнер, — уверенно сказал один. — Ты кто такой?

— Некрупнер, — Волосатый развел руками. — Вы же видите.

— Разберемся, — старший смены достал наручники. — Лапы вперед.

Пистолет он засунул в карман, за что Волосатый был ему весьма благодарен. Охранники окружили его. Волосатый вытянул руки, словно предлагая надеть на них браслеты, на что старший купился, а караульный слева приблизился, думая, вероятно, подстраховать. Браслеты уже коснулись кожи, когда Волосатый быстро сместился влево, схватил охранника за кисть с пистолетом, другой рукой за шею и, развернув на триста шестьдесят градусов, толкнул на командира. Третий караульный опешил, он побоялся стрелять в живого человека. Волосатый зачерпнул горсть песка с дорожки и бросил ему в глаза. Выстрел запоздал на секунду. Волосатый успел распластаться у самой земли и воткнул пятку в мочевой пузырь незадачливого стрелка. Тот отлетел на метр, а Волосатый подхватил цеп и обрушил град ударов на поднимающуюся парочку.

Из окон караульного помещения это было хорошо видно.

— Караул, в ружье! — скомандовал начкар, мельком подумав, что надо было позвонить в Первый отдел.

В вестибюле главного корпуса Волосатый услышал рев сирены, который, впрочем, быстро смолк, а также топот и лязг внутри караульного помещения. По крайней мере он считал, что это оно. На плане, начерченном Славой, караулка помещалась слева в конце коридора, за вахтой. На вахте тоже кто-то был, но он не представлял опасности. Новый контролер был ни жив ни мертв от страха. Единственным его желанием было оказаться подальше отсюда. Волосатый не стал его трогать и побежал по коридору, чтобы перехитрить тех, кто выйдет на усиление проходной.

В его задачу входило нейтрализовать как можно большее число охранников, чтобы без помех освободить заключенных. Волосатый замер у двери. В караульном помещении суетились, но рано или поздно должны были перейти к организованным действиям. И они перешли.

Первого выскочившего охранника Волосатый ударил ладошкой в подбородок. На встречном движении удар получился приличный. Охранник взбрыкнул ногами и рухнул на пол, освободив проход и заклинив дзерь. Волосатый ворвался в пультовую, врезал коленом в пах стоящему на пути и ткнул в глаз концом цепа оперативному дежурному, который не успел даже встать с кресла. Из комнаты бодрствующей смены появился еще один караульный с автоматом, но применить оружие не успел — Волосатый отвел ствол скрещенными звеньями сань-цзе-гуня и локтем сломал ему переносицу. Выпавший «калашников» был отброшен ногой под пульт. Волосатый влетел в «бодрячку».

— Я сдаюсь! — пожилой охранник поднял руки, оставив на столе автомат.

— У кого ключи от камер? — спросил Волосатый, схватив его за грудки.

— Все у начальника, — затараторил охранник. — Я — что? Я — контролер. Мне ничего не дают. Все у начальника…

Почувствовав движение за спиной, Волосатый резко обернулся. Из комнаты отдыхающей смены появился еще один охранник, ненамного моложе предыдущего. Он нацелил АКМ в живот Волосатого, но стрелять не торопился. Юность, когда можно было совершать необдуманные поступки, давно закончилась, и охранник хотел только одного — наиболее достойным образом выйти из сложившейся ситуации. Стрелять ему не хотелось: во-первых, чтобы не брать грех на душу, а во-вторых, чтобы не получить срок за превышение пределов самообороны. Однако сделать что-то было надо. И он сказал:

— Сдавайся.

Волосатый помотал головой. Он чувствовал настроения обоих стариков и понимал, что охраннику капитулировать в присутствии коллеги крайне неудобно, но и стрелять он не будет— Что ж, поражение в бою — не признак слабости.

Сань-цзе-гунь мелькнул в воздухе и со страшной силой обрушился на ствол, зацепив мушку и выбив АКМ на пол. Пнув подошвой караульного в грудь, отчего тот исчез в спальне, Волосатый повернулся к старцу, который поспешно вздернул ладони.

— Я сдаюсь, — напомнил он.

— Иди туда. — Волосатый втолкнул его в комнату отдыхающей смены и закрыл дверь. — Выйдешь, убью.

— Понял-понял.

Волосатый вернулся в пультовую, где тройка охранников под присмотром Крупнера потирала ушибленные места, смирно сидя в углу. Крупнер держал в руках автомат.

— Встали, — сказал он, открывая дверь в оружейную комнату— Пошли.

Заперев охрану, Крупнер позвенел ключами.

— Ну что, революционер, — спросил он, — откроем тюрьмы?

— Откроем, — осклабился Волосатый.

— Тогда бери «калаш». Все революционные атрибуты должны быть в наличии.

Друзья пробежали мимо вахты, где притаился напуганный контролер, и оказались в левом крыле здания. Крупнер распахнул наружную дверь и услышал, как в караульном помещении запищала сигнализация пульта.

— Ну что, амнистия? — Крупнер открыл внутреннюю решетку.

— Амнистия! — заорал Волосатый. Друзья ворвались в коридор и стали отпирать одну за другой двери камер. — Свобода, мужики!

* * *

Когда на станционном извещателе «Гамма-2М», находящемся в Первом отделе, загорелась лампочка под табличкой «Руж. парк», майор Ершов спокойно выключил зуммер и стал ждать звонка из караульного помещения, предположив, что произошел обычный сбой сигнализации. Такое иногда случалось. Охрана находилась под юрисдикцией Первого отдела, и в кабинете висел блок «Гаммы», дублирующий контроль за такими важными объектами, как комната для хранения оружия, склад изотопов и образовавшееся с появлением «Психометодологической лаборатории» помещение технического контроля. О точном предназначении последнего Ершову было мало известно, но по некоторым деталям майор вычислил, что там находилось электронное оборудование, в частности СВЧ-генератор: все, кто там работал, имели магнитоустойчивые часы либо вообще часов не носили.

Не дождавшись доклада от начальника караула, майор сам позвонил в охрану. Оперативный дежурный пульта сбивчиво доложил, что на Исследовательский центр кто-то напал, но начальник подойти не может, поскольку занят выдачей оружия. Возможно, добавил дежурный, это опять Крупнер.

Последующие действия Ершова полностью соответствовали инструкции. Он приказал шифровальщику загерметизироваться и не впускать никого, кроме самого Ершова, доложил в Управление о поступившем сигнале, позвонил Тернову и приказал оставаться на месте. Одного своего охранника Ершов направил вниз разобраться, что там случилось. Через минуту начальник Первого отдела заступил на охрану и оборону директора ИЦ. В Управлении Яшенцев сказал, что в случае гибели Тернова особисту будет лучше умереть вместе с ним. Ершов не обиделся, он знал, что так оно и есть.

* * *

— Выходите, мужики, все выходите. Свобода!

Лежащие на койках люди лениво шевелили головами, глядя на Волосатого тупым осоловевшим взглядом. Как Крупнер и догадывался, спецпациенты были заглушены гуманитарным американским торазином, исключающим возможность побега. Всего «режимных больных» оказалось девять. Что делать с ними, Волосатый не знал.

— Господи, что же это, Слава? — Волосатый подскочил к койке и попытался приподнять лежащего на ней человека. — Давай его вытащим.

— Надо сматываться, — сказал Крупнер. Вид пациентов окончательно убедил его в нецелесообразности этой попытки.

— Нет, — Волосатый взвалил человека на плечо. — Мы их освободим. Бери еще одного.

— У нас ничего не выйдет, — возразил Крупнер. — Ты что думаешь, нам дадут всех вынести? Да мы и до ворот не дойдем.

— Мы не можем их так оставить, — Волосатый подхватил сань-цзе-гунь и поудобнее пристроил человека. Человек ничего не соображал и пытался двигаться. — Ну не стой!

С этими словами Волосатый побежал по коридору, постепенно набирая скорость. Крупнер пошел за ним, держа наготове АКМ. Он чувствовал приближение опасности и не был намерен терять друга.

Волосатый не оглядываясь выскочил в холл, и тут же мощный удар в плечо развернул его и сбил на пол. Крупнер услышал выстрел и увидел за мраморным ограждением парадной лестницы притаившегося человека. Он не был охранником, от него шла аура уверенной четкой агрессии. Заметив Крупнера, он нырнул за перила и стал медленно отступать вверх. Между первым и вторым этажами была небольшая площадочка, на которой лестница раздваивалась. Крупнер чувствовал, что человек не намерен принимать бой, а уйдет налево, чтобы окончательно укрыться от пуль и убежать. Свой вклад в дело обороны ИД он сделал, завалив террориста, и не собирается понапрасну рисковать своей головой. Вероятно, это был сотрудник Особого отдела. Крупнер дал очередь поверх перил и рванулся к лестнице, ориентируясь по звуку шагов противника. Тот действительно отступал по левому пролету. Крупнер взлетел на площадочку и увидел крупного коротко стриженного мужчину, направившего на него пистолет. Крупнер дернулся вправо-влево, две пули срикошетили от мраморной облицовки, оставив на ней широкие выбоины. Крупнер нажал на спуск. После армии он впервые стрелял из автомата. Человека толкнуло назад, он выронил «макаров» и медленно пополз по ступеням вниз. Теперь он был не опасен. Крупнер спустился к Волосатому. Тот стоял на коленях перед трупом спецпациента. Пуля попала несчастному точно в сердце.

— Пойдем, — сказал Крупнер. — Ему уже ничем не поможешь.

Притаившийся на вахте охранник с интересом наблюдал за ними.

— Я только хотел как лучше, — пробормотал Волосатый.

— Революция никогда не была благом, — сказал Крупнер. — И не надо больше никого спасать.

По бороде Волосатого текли слезы. Он плакал.

* * *

В первый раз Семагин видел Яшенцева таким взволнованным. Генерал приказал явиться к нему немедленно, а когда полковник переступил порог кабинета, понял, что нервы у старика разгулялись не на шутку.

— Теракт в филиале, — устало бросил он Семагину вместо приветствия. — Опять Крупнер.

Лицо генерала посерело и осунулось, щеки обвисли. Он был стар, ему пора было на пенсию по состоянию здоровья, но он не хотел.

Семагин отлично понимал, что творится в душе Петра Владимировича. Он не знал Крупнера лично, но судя по тому, что случилось в прошлом году, человеком он был опасным. Переходя в подотдел, Семагин рассчитывал на более спокойную работу, он не думал, что Крупнер появится снова, но он появился, и теперь надо было принимать самые крайние меры, чтобы такого больше не повторилось. Семагин не был посвящен в детали поисковой операции 94-го года и был уверен, что справится с этой задачей лучше своих предшественников. На служебной машине Ященцева они выехали в Исследовательский центр и прибыли туда, когда охрана уже оклемалась.

На этот раз нападавших было двое. В одном несколько человек опознали Крупнера, который похитил неприкосновенный запас стимулятора. Семагин сделал в записной книжке пометку, чтобы потом выяснить, откуда Крупнеру могло быть известно об НЗ, созданном по приказу директора всего пару месяцев назад. Не исключено, что у него были свои информаторы среди персонала ИЦ.

В охране, к счастью, потерь не было. Семагин побеседовал с начальником караула и контролерами, которые в один голос утверждали, что не видели нападавших до того момента, как получали по голове. Глядя на их растерянные лица, Семагин готов был поверить, но то обстоятельство, что все были вооружены, подвергало сомнению их правоту. Никакой человек в здравом уме не полезет с голыми руками на автомат. Впрочем, именно сумасшедший из-за своей безрассудной храбрости может вытворять вещи, недоступные нормальному человеку: история об охране Исследовательского центра отрядом «Цунами» оставалась в памяти у сотрудников Управления. Семагин был прекрасно осведомлен о свойствах препарата СС и теперь мог убедиться, к чему приводит бесконтрольное применение этого средства. Вводимый в организм регулярно, СС-91 должен был снижать естественную выработку гормонов, что приводило к зависимости от производителя препарата. Следовательно, Крупнер будет и в дальнейшем предпринимать попытки добыть «сенсорный стимулятор», используя для этого скорее всего проверенный силовой метод. А это ничего хорошего за собой не влечет— Ни для Крупнера, ни для Яшенцева. Семагин предчувствовал хорошую трепку за то, что грабитель до сих пор не пойман. Вдобавок этим психам зачем-то понадобилось освобождать «режимных больных». Их переговоры слышали несколько человек, речь шла о какой-то революции. Судя по всему, нападавшие находились под воздействием наркотических веществ или алкоголя. Это объясняло их отчаянные поступки. Картина складывалась крайне печальная, тем более что в завязавшейся перестрелке был тяжело ранен охранник из Первого отдела и кем-то, вероятнее всего террористами, убит пациент. Вполне возможно, что обдолбанные наркотиками бандиты вытащили его и расстреляли просто для развлечения. Но это были первичные версии Семагина. Фактически же имели место налет на ИЦ и похищение СС-91.

Закончив с охраной, Семагин поднялся к директору. Тернова трясло. Ранее он считал, что все случившиеся разборки не имеют к нему никакого отношения, оставаясь достоянием прежнего коллектива, но теперь стало ясно, что одной местью дело не ограничится.

— Александр Семенович, — пролепетал он, увидев Семагина, — это… это невероятно?

— Мы постараемся вам помочь, — уверил его полковник, делая упор на слово «мы». — Возможно, мне понадобится оперативный сотрудник. Как он у вас?

— А, Колыванов, — оживился директор. — Он в полном порядке. Проконсультируйтесь у Козаряна. По-моему, лечение закончено.

— Очень хорошо, — сказал Семагин. — Крупнер обязательно будет найден.

— Я очень на это надеюсь. — У Тернова не было оснований не доверять гэбисту, ибо опыт сотрудничества показывал, что обещания свои тот выполняет.

— Где Яшенцев?

— В Первом отделе, — сказал директор.

— Как туда пройти?

— В конце коридора, комната двести тридцать пять. В самом конце, вы увидите.

— Спасибо, — ответил Семагин. — Я еще зайду.

Генерал-лейтенант Яшенцев пришел в кабинет начальника Первого отдела, чтобы позвонить по ЗАСу. Ершов дожидался в соседнем помещении. Семагин зашел без стука. Яшенцев, не отрывая трубки от уха, указал на стул, продолжая напряженно вслушиваться в то, что ему говорили. А говорили ему, судя по его лицу, мало приятного.

— Так точно, — глухо произнес он. — Есть.

Семагин замер. Начальник Управления устраивал Яшенцеву разнос.

— Есть, — сказал генерал и повесил трубку.

В воздухе запахло нехилой грозой, а полковник ощутил себя громоотводом. Яшенцев больше не был усталым стариком, ему сказали что-то такое, от чего он весь подтянулся и стал напоминать крепко сжатый кулак.

— Ну вот, Александр Семенович, — подвел итог генерал. — У нас есть неделя, чтобы найти Крупнера.

— Значит, найдем, — ответил Семагин, чувствуя, как внутри все похолодело. Неделя, и все — после этого Яшенцев будет отправлен на пенсию, если не сможет представить живого или мертвого Крупнера. Для Семагина же это означало не только конец карьеры, а нечто куда более серьезное. Напоследок генерал приложит максимум усилий, чтобы виновника его отставки — Семагина — закопали как можно глубже, а это он мог. Поэтому Крупнера следовало отыскать хоть из-под земли, а отыскав, для верности убить.

— Не буду терять время, — Александр Семенович поднялся.

— Удачи вам, — напутствовал его Яшенцев и, когда за Семагиным закрылась дверь, обхватил голову руками.

Он был уверен, что эта неделя ничего не решит.

* * *

Первым делом Семагин отправился в «Психометодологическую лабораторию». Козаряна он нашел в комнате 322. Георгий Аветисович что-то писал, а кучка техников резалась на компьютере в покер. Семагин поразился их беззаботности, они напоминали детей, оставшихся дома без присмотра.

— Кого я вижу, — обрадовался Козарян. — Хотите, покажу вашего пациента?

— Не хочу, — отказался Семагин. — Я бы хотел знать, он к работе готов?

— Вполне, — заверил его Козарян. — Фабулу мы записали, можете в любой день забирать.

— Хорошо, — сказал Семагин, — спасибо. А какова его надежность?

— Надежность? — переспросил Георгий Аветисович. — Смотря что вы имеете в виду. В обычном понимании он уже не человек. Моделированная личность имеет достаточно фрагментарное строение, но поставленную задачу он выполнит безукоризненно от и до. В отдельных случаях потребуется корректировка, совет. Действуя совершенно автономно, он может в экстремальных условиях проявить неадекватность оценки ситуации, инспирированную инстинктом самосохранения, который у него в настоящий момент принял несколько гипертрофированные формы. Каждое существо стремится выжить, а ваш Колыванов сейчас именно существо.

— Он хоть разговорную речь понимает?

— Отчасти. Кардинально на выбор решения влияет только указание в виде наложенного на фабулу приказа. Посторонняя речь воспринимается им в качестве информации для последующего анализа и экстраполяции с целью оптимизации аналогового алгоритма.

— То есть постороннему человеку переубедить его не удастся?

— Только если он будет знать код.

— Значит, по телефону я смогу контролировать его действия?

— По любым аудиальным и визуальным средствам связи. Читать он еще не разучился.

— Это обнадеживает, — хмыкнул Семагин. — Грамотные люди нам нужны.

— Я слышал, у вас там внизу неприятности, — поинтересовался армянин. — Большие, да?

— Некоторые, — неопределенно ответил Семагин.

— Говорят, Крупнер приходил, — полюбопытствовал Козарян. — Вы его знали?

— Нет, — ответил полковник, — но очень хочу познакомиться.

— Ха-ха, — изрек Козарян. Ему было наплевать на чужие беды. — Я вам так сочувствую.

— Да, конечно, — кивнул Семагин. — Я вас в ближайшее время навещу, Георгий Аветисович.

— На этой неделе или на следующей?

— Постараюсь на этой, — заверил его Семагин. Ему и самому этого хотелось. — Очень постараюсь.

* * *

— Хали-гали Кришна, — сказал Волосатый, запрокидывая голову. Он аккуратно сдавил кончик пипетки и глубоко втянул носом капельку СС-91.

— Нам может быть небезопасно оставаться здесь, — заметил Крупнер. Он сидел на ковре, скрестив ноги и упокоив на бедрах раскрытые ладони.

— Ерунда, — поморщился Волосатый. — Кто здесь будет искать?

— Я чувствую опасность, — сказал Крупнер. — Нам лучше отсюда уйти.

Его действительно не оставляло беспокойство. Интуиция требовала немедленно сняться с места и уйти от греха подальше. Не ровен час, придут, что тогда делать?

— Да брось ты, — беспечно заявил Волосатый. — Кому мы нужны? Если тебя всю зиму искали и не нашли, почему обязательно должны заявиться прямо сейчас?

— Ты зря их недооцениваешь, — предостерег его Крупнер. — У них там тоже не дураки работают. Помнишь, как нас с Антоном вычислили?

Волосатый пожал плечами. Память на плохое у него была поразительно короткой. Он быстро оправился от потрясения после гибели пациента и к вечеру уже пребывал в хорошем настроении. Их акция по большому счету оказалась успешной: техника «ускоренного передвижения» и работы сань-цзе-гунем были на высоте, а «сенсорного стимулятора» захватили столько, что хватит просветить не одну заблудшую душу. Словом, Волосатому было отчего радоваться, и он радовался.

Крупнера же не покидало чувство тревоги. Оно росло, и когда достигло критической величины, он вскинул руку, призывая товарища сохранять спокойствие. Спустя мгновение раздался звонок.

— Т-с! — прошипел Крупнер, жестом сдерживая порыв Волосатого подойти к дверям— Глаза его яростно сверкнули: «Сиди и молчи!»

Послышалась серия нетерпеливых звонков. Незваным гостям очень хотелось, чтобы им немедленно открыли дверь. Последний звонок длился без перерыва почти полминуты, затем несколько раз стукнули кулаком и, выждав еще некоторое время, удалились.

— Вот так аресты и происходят, — выдохнул Крулнер, настороженно прислушиваясь. — Теперь ты понял, что нам лучше уйти?

— Ты думаешь, это были ОНИ?

— Уверен.

Друзья разговаривали шепотом, хотя все, кто мог подслушать, давно ушли.

— К кому пойдем?

— А к кому лучше?

— Ты уверен, что они вернутся?

Крупнер закрыл глаза и наклонил голову.

— Не сегодня, — глухо, словно в себя, произнес он. — Потом. Позже.

— Потом, когда?

Но Крупнер уже стряхнул оцепенение.

— Не знаю, — сказал он. — Чувствую, что пока нам ничего не грозит. Это озарение, проблеск. Думаю, нам все же лучше смотаться. Возможно, даже уехать из города.

Волосатый настороженно покосился на него. Он не испытывал моментов предвидения и не всегда верил Крупнеру.

— Может быть, и так, — сказал он. — Но не будем торопиться. Уехать всегда успеем.

— Не всегда, — печально заметил Крупнер. — Вовремя смыться — это большая удача, а удача — редкая вещь.

По спине Волосатого пробежал холодок.

— И что же? — спросил он.

— Надеюсь, нам повезет, — заключил Крупнер.

Главная их беда заключалась в том, что при обилии знакомых друзьям было некуда пойти.

* * *

Ночь Семагин провел плохо, честно говоря, не спал совсем. До четырех он мотался по адресам, навещая те, где мог оказаться Крупнер. Это дело было совершенно безнадежным. В трех местах ему не открыли, в одном из-за дверей откровенно послали подальше, а поверхностный досмотр остальных квартир, куда его впустили, испугавшись удостоверения, ничего не дал. О Крупнере там не слыхали с прошлой осени, когда к нему внезапно проявили повышенный интерес то ли уголовный розыск, то ли военные. Словом, наобщавшись с обывателями, сытый по горло совками, Семагин залез в постель и до утра крутился под одеялом, но задремать так и не удалось. Беспокоили его сроки. Недели на поиски человека, которого не могли найти почти год, было слишком мало. И это при том, что подручных шиш, а из технических средств — генеральский «Вольво». Сейчас как никогда были позарез необходимы дополнительные глаза и уши. С утра он начал обзванивать всех, кто мог бы ему помочь, но после опалы таких знакомых осталось совсем немного. Параллельно с ним работала оперативно-следственная группа, но фактически он вел поиск один. Александр Семенович загрустил. Поделиться своими проблемами ему было не с кем, потому что никому не нужны стали его горести и печали. Сказалась усталость, но полковник уже свыкся с мыслью, что об отдыхе до поры до времени придется забыть. Крупнер был проклятием Яшенцева, а теперь это проклятие обрушилось и на него.

Напоследок он позвонил Тернову. Валерий Игнатьевич был на своем месте и обещал содействие, но чем он мог помочь? Впрочем, на него Семагин и не рассчитывал.

* * *

Андрей прибежал на спортплощадку задолго до появления друзей. Чтобы успокоиться, он сделал пятьдесят отжиманий на брусьях, но это не помогло. Он волновался. Ему срочно нужны были спортсмены, к ним имелась масса вопросов. Вчера отец вернулся ни жив ни мертв и сообщил, что на институт было совершено нападение, а его самого чуть не убили. Памятуя обмолвки, сделанные Володей, Андрей засомневался, был ли его базар пустым трепом. Могли ли ребята совершить вооруженное ограбление? Слава — тот вполне мог, да и Волосатый тоже.

Прождав впустую три с половиной часа, Андрей, злой как черт, отправился в обратный путь. Его подозрения стали перерастать в уверенность. То-то их сейчас нет, затихарились где-нибудь, ждут, пока все утихнет. Или вообще дернули из города, если только их не застрелила охрана. Но трупах отец ничего не сказал. Надо все разузнать, выяснить по возможности наиболее полную картину и тогда на основе этого предпринимать какие-то шаги— Отца он в обиду не даст. В принципе Володя со Славой парни неплохие, но отец говорил, что те, кто вчера напал на институт, в прошлом году убили директора и еще несколько человек. Где гарантии, что теперь не убьют его? Несмотря на прошлые размолвки, Андрей своего отца любил и был готов защищать всеми возможными средствами. Кое-что у него было: из Чечни он привез небольшой арсенал. Осталось дождаться отца и разузнать все по порядку.

Вечером, когда появился Тернов-старший, Андрей дал ему спокойно поесть, а после ужина пошел за ним в кабинет.

— Как дела на работе, папа? — спросил он с искренним участием.

— Плохо, сынок, — за день Тернов утомился: возни со следователем и Первым отделом хватило бы на троих.

— Что, убили кого-нибудь? — как бы невзначай поинтересовался Андрей.

— Убили? Да, убили. — Валерий Игнатьевич щелкнул суставами — артритные пальцы болели. — Одного пациента — неизвестно за что. Говорят, особист застрелил.

— А этот… кто за тобой охотится?

— Крупнер? — Тернов неопределенно взмахнул рукой. — Он ненормальный. Видишь ли, Андрюша, я тебе по секрету только скажу: филиал института, который я сейчас возглавляю, работает с пациентами психбольниц. Один такой убежал в прошлом году и стал терроризировать Центр. Он в буквальном смысле уничтожил несколько человек. Потом он утих, но по весне опять взялся за свое. Весной и осенью люди с нарушениями психической деятельности проявляют особенную активность, Как, впрочем, и все остальные люди, только у особей с развитой патологией и проявления не вписываются в рамки общепринятых норм. Этот Крупнер Вячеслав Сергеевич — настоящий психопат. Он обучался какому-то восточному единоборству и очень опасен. Охрана говорит, что вчера был он, только не один. Нашел еще какого-то ненормального. К счастью, наше местное КГБ взяло дело под свой контроль, так что теперь ни одна мышь не проскользнет.

— Как, ты сказал, Крупнера зовут? — насторожился Андрей.

— Вячеслав, э-э… Сергеевич.

— Знаешь что, папа, — Андрей посуровел. Закладывать кого бы то ни было он, в принципе, не привык, но тут дело могло обернуться непоправимой бедой, и он наконец решился. — Я тут тренировался с одним Славой, с ним был еще один парень, с бородой…

— С бородой? — встрепенулся Тернов.

— Ты знаешь?

— Да, был бородатый. Я сейчас позвоню, ты рассказывай дальше.

— В общем, этот бородатый, его звали Володя, он обронил, что собирается напасть на какой-то Исследовательский центр. Это твой Центр, папа?

— Мой, мы его так называем. А что еще говорили эти ребята?

— Больше ничего особенного. Владимир случайно обмолвился об Исследовательском центре, но мы вместе отрабатывали приемы для атаки здания, а Слава, который с ним, мастерски владеет кунг-фу. Стилем Багуа-чжан и Шаолинь-цюань.

— Это они, — покрывшись от волнения потом, пробормотал Тернов. — Я сейчас позвоню.

Он схватился за телефон и стал набирать номер Семагина. По вопросам, касающимся ЧП, он должен был в первую очередь связываться с ним. Гэбист ответил хмуро и заспанно. Он думал подремать, потому что предстояло работать всю ночь. Полковник составлял план оперативно-розыскных мероприятии и счел нужным отдохнуть.

— Это Тернов, — представился Валерии Игнатьевич. — Кажется, мой, сын видел Крупнера. Он мне только что сказал.

— Когда, где? — Семагин мгновенно включился в работу.

— Когда, где? — Тернов прикрыл микрофон ладонью и пристально посмотрел на Андрея.

— В Сосновке, мы вместе занимались. Ну, где-то часа в два обычно.

— Говорит, днем в два часа, в парке Сосновка. Знаете такой?

— Знаю, — напрягся Семагин, будто сеттер, учуявший добычу. — В какой день: вчера, сегодня, неделю назад?

— Когда ты его видел? — переспросил Тернов у сына.

— Последний раз позавчера, — сказал Андрей. — Вчера они не пришли, сегодня тоже.

— Позавчера, говорит. Вчера и сегодня не было.

— Как он узнал, что это Крупнер?

— Он представился как Слава, — ответил Тернов. — Так, Андрюша? — И, получив утвердительный кивок, продолжил: — А его товарища звали Владимир.

— Владимир? — Запах добычи усилился, у Семагина потекла слюна, как у павловской собачки. Многое начинало сходиться, теперь он был почти уверен, что Тернов-младшнй видел настоящего Крупнера, и даже мог с уверенностью предполагать, у кого он до сих пор жил. А ведь он туда заходил, только никто не открыл. У Семагина загорелись глаза, его буквально распирало изнутри: такое ощущение бывает при игре, когда на руки пошла масть.

«Пруха, — вдруг пришло ему на ум, — пруха!»

— Да, Владимир. — Тернов снова прикрыл микрофон. — Правда ведь, Владимир?

— Да, — согласился Андрей.

— Не закрывайте вы все время трубку, — попросил Семагин.

— Хорошо, — смутился Тернов. — Не буду.

— Мне бы хотелось знать точно, где именно Крупнер встречался с вашим сыном. Дайте ему трубку.

Валерий Игнатьевич передал телефон Андрею, и Семагин повторил вопрос.

— Как бы вам получше объяснить, — начал Андрей. — Там есть такая полянка у спортивной площадки.

— Где железные снаряды стоят? — уточнил прекрасно знавший парк Семагин.

— Именно.

— И вы встречались с ними обычно… Во сколько?

— В два. В четырнадцать часов.

— Когда последний раз?

— Позавчера.

— Как выглядел Слава?

Андрей как мог подробно описал внешность нового знакомого. Семагин поблагодарил Андрея и поспешил порадовать Яшенцева. Петр Владимирович был слегка пьян, видимо, успокаивал нервы. Доклад его приободрил, и он приказал немедленно форсировать поиск. Семагин заверил, что займется этим немедленно, однако он понимал, что ранее четырнадцати ноль-ноль вряд ли стоит на что-либо рассчитывать. Разумеется, он навестит квартиру крупнеровского подельника вместе с оперативной группой, имеющей постановление на обыск, чтобы беспрепятственно взломать в случае надобности дверь, но это вряд ли что-нибудь даст. Опыт предшественников показывал, что Крупнер может изощренно скрываться, менять место жительства, но тренироваться он приходит обязательно в одно и то же место, словно что-то тянет его туда.

Именно на эту особенность фигуранта и сделал ставку Семагин.

* * *

Подъехав утром к крыльцу главного корпуса, Тернов не без удивления обнаружил на служебной стоянке новенький «Вольво-940» с ведомственным номерным знаком. В салоне курил водитель.

Опять кто-то из шишек пожаловал, подумал Тернов и, поднявшись к себе, в приемной обнаружил Семагина. Он также приехал недавно и еще не успел заскучать.

— Здравствуйте, Валерий Игнатьевич, — встал гэбист навстречу директору.

Они уединились в кабинете.

— Мне нужен Колыванов, я хочу его забрать, — о вчерашнем разговоре не было сказано ни слова, но Тернов с какой-то обреченностью понял, что именно он явился причиной изъятия спецпациента. С такой деловитостью берут в руки нож, чтобы зарезать свинью. Профессору стало не по себе.

— Конечно, — заторопился он. — Я вас провожу.

Они прошли во владение Козаряна. Георгий Аветисович тоже только что явился и даже не успел снять плащ. По лицу Семагнна он сразу понял, с чем тот пришел.

— Доброе утро, Валерий Игнатьевич, Александр Семенович! — Козарян широко улыбнулся. — Пациента забирать будете, да?

— Буду.

— Сейчас сделаем. Олег, подними больного, пожалуйста.

Лаборант, еще не успевший запустить игровую программу, выключил компьютер и удалился с недовольным видом.

— Вы тут все Александру Семеновичу расскажите, — попросил Тернов. — Проинструктируйте его как следует.

— Конечно, Валерий Игнатьевич, — вежливо, но по-дружески заверил его Козарян. — Конечно, все сделаем, можете на меня положиться.

Тернов напоследок окинул суетливым взглядом Семагина и ушел.

— Насовсем решили забрать? — спросил Георгий Аветисович.

— Как получится, — не вдаваясь в подробности, ответил Семагин.

В хитрых глазах Козаряна промелькнул неподдельный интерес. Он догадывался, зачем готовят человека для Конторы, но врожденное любопытство простиралось дальше: он хотел узнать, какая конкретная цель будет поставлена его пациенту; с таким чувством смотрят приключенческий фильм. Да и с чисто научной точки зрения было занимательно узнать назначение собственноручно закодированного им зомби. Когда у подопытного кролика могут вырасти зубы длиной в метр, это всегда интересно.

Подталкивая в спину, лаборант ввел в комнату Колыванова и усадил на стул.

— Теперь он ваш, — Козарян похлопал «чистильщика» по плечу, словно тот был не человеком, а бездумным животным. Возможно, он был по-своему прав. Глаза Колыванова, пустые, как у жвачной скотины, были устремлены в пространство.

Семагин от этого зрелища даже смутился.

— И как с ним… работать? — спросил он.

Козарян открыл железный шкаф и достал с полки кассету.

— Вот здесь, — он потряс коробкой, — записана фабула методом наложения на музыку. Проигрываете запись этому, — он кивком указал на капитана, — он активируется. Затем сообщаете код и диктуете задание. Вторая часть кода является пометкой окончания приказа и сигналом к действию. Возвращение в латентное состояние достигается проигрыванием обратной стороны кассеты. Запись сделана таким образом, что вам ее надо только перевернуть на другую сторону. Будьте внимательны при отдаче приказа, избегайте слов с приставкой «не», чтобы не получить обратный результат. Он теперь не поймёт, чего ему не надо делать. Лучше сразу говорите, что надо. Советую заранее составить текст. Он будет выполнять задание дотошно, до мелочей, смотрите ничего не напутайте.

Он протянул Семагину коробку. Полковник машинально открыл ее и увидел строчку арабских цифр, записанных на наклейке. Числовые группы на сторонах «А» и «В» существенно различались.

«Вот вам и „Артишок“,» — подумал Семагин. Вживую сталкиваться с подобными программами ему пока не приходилось. Он закрыл кассету и положил ее в карман.

— Как его забирать? — спросил он, опустив определение потому, что тот, кого он до недавнего времени рассматривал, ошибочно и скорее по инерции, как личность, духовно превратился в лишенную индивидуальности аморфную субстанцию. Козарян понял его и улыбнулся.

— Возьмите под руку и ведите.

Семагин достал наручники.

— Зачем кандалы? — поморщился Георгий Аветисович. — Он безобидный.

Полковник испытующе посмотрел на него, подумал и снова поверил. Специалист знал, о ком говорил. Или, скорее, о чем. Семагин спустил Колыванова вниз и усадил рядом с собой на заднее сиденье.

— В Управление, — сказал он шоферу.

Колыванов был козырной картой Семагина. Полковник обстоятельно изложил план оперативной разработки Яшенцеву, в которой «чистильщику» отводилась ведущая роль. К двум часам пополудни он должен прийти на спортплощадку с целью ликвидации Крупнера. Генерал выразил сомнение, что фигурант вообще появится там в ближайшее время, и попросил Семагина обосновать свое убеждение. Полковник не мог привести никаких доводов, кроме интуитивных догадок, но Яшенцев поверил на слово. Он знал, что шестое чувство бывает надежнее всяких умозаключений, да и плана получше не мог предложить. Поэтому он не стал возражать и выдал Семагину оружие из своих запасов: чистый ствол, припасенный для подобного рода акции. В случае неудачи вычислить концы будет невозможно, а Колыванов ничего вразумительного не скажет. Уничтожение Крупнера было давней мечтой генерала, достаточно сладкой, чтобы пойти на риск.

Семагин отвел капитана к себе в кабинет и положил перед ним фотографию Крупнера. Он обошел стол, не сводя с «чистильщика» глаз, нащупал магнитофон, достал из него кассету, потом вытащил из кармана козаряновскую коробку; на его лице появилось выражение недоверия. Полковник откинул крышечку и прочел выписанный на наклейке цифровой ряд: 4 42 16 11 08 6.

«Пять из шести кратны двум и одно простое число, — подумал он. — Что бы это значило?» Семагин запомнил ряд и вставил кассету в магнитофон. Колыванов неподвижно сидел на стуле, вперив взгляд в пространство. Активация сейчас произойдет, а ему и невдомек, — это было настолько ненормально, что даже стало жутковато. Колыванов вдруг показался чем-то вроде железного человека, выкованного Гефестом для охраны кузницы, в которой горел священный огонь. Впрочем, это не остановило Прометея. Полковник помедлил, затем убрал палец с кнопки, полез за ключами и открыл сейф. С верхней полки он достал портупею, вытащил «макаров» и передернул затворную планку. Пистолет он положил в карман. Теперь, когда его можно было остановить, железный человек казался не так опасен. Семагнн включил воспроизведение.

Музыка произвела на Колыванова живительное действие, словно стакан водки на впавшего в прострацию алкоголика. Он задвигался, в глазах на секунду появился осмысленный блеск и тут же исчез, сменившись гипнотическим трансом.

— Четыре, сорок два, шестнадцать, одиннадцать, ноль восемь, шесть, — нараспев произнес Семагин.

Колыванов застыл, но теперь это было уже совершенно другое состояние. Теперь он прислушивался.

— Виктор Гаврилович, как вы себя чувствуете? — спросил полковник.

— Вы обращаетесь ко мне? — голос Колыванова был ровным и бесцветным. Полковник вздрогнул, контакт был установлен.

— Да, к вам, — сказал он, и тут ему в голову пришла более изощренная идея. — Кем вы себя чувствуете?

— Мое состояние в порядке, я хочу в туалет, — механически ответил капитан на первый вопрос и тут же на второй: — Скорректируйте формулировку.

— Как вас зовут?

— Вы имеете в виду автоидентификацию?

— Да, идентифицируйтесь, пожалуйста.

— Шестнадцать-одиннадцать.

«О Господи, — содрогнулся полковник. — Надо же так обработать!»

Знакомый с криптографией, он понял, что 16–11 является зашифрованным определением личности для самого Колыванова во избежание декодировки команды управления от случайного индуктора; первые группы — 4 и 42– что-то вроде закодированного сигнала предупреждения, образующие вместе со второй парой команду готовности, а третья пара — вводная. Цифры — это указание принуждения, а числа содержат формулировку приказа.

Теперь 16–11 готов был внимать.

Полковник глубоко выдохнул и четко продиктовал задание.

— Вы поняли?

— Принято, — подтвердил «чистильщик».

Семагин открыл магнитофон, просмотрел ряд на этикетке «В» и вставил кассету обратной стороной.

— Четыре, пятьдесят, шестнадцать, одиннадцать, пятнадцать, два, — проговорил он.

Колыванов поднялся, готовый к автономному действию.

— Укажите, где туалет, — попросил он.

* * *

Сегодня они осмелились прийти сюда днем. Друзья нашли приют у крупнеровской подруги, которая проявила сострадание к одиноким мужчинам. Утром они заглянули домой и обнаружили заклеенную полосками бумаги дверь. Квартира была опечатана, скорее всего проводили обыск, так как косяк был порядочно раскурочен и замок почти не держал. Ничего хорошего в этом, естественно, не было, и подельники направились в парк — отвести душу.

Крупнер чувствовал, что у них начинается новый период жизни. Грядут большие перемены, которые не оставят тут камня на камне, но что именно произойдет, с уверенностью сказать не мог. Что-то должно было измениться, резко и бесповоротно. Тао принесли успокоение. Само место, где они занимались, излучало теплую ласковую энергию, и Крупнер постарался слиться с нею; превратившись в бесплотный неосязаемый поток. То же чувство охватило и Волосатого, словно он перешагивал через край, за которым не было ничего, кроме бездны: лебединый танец идущего в пустоту. Синхронно они исполнили тао Белого Журавля — Байхэ-цюань, а потом их расслабленное состояние нарушил звук шагов приближающегося Андрея.

— Вот вы где, — без предисловия начал он. — Нам надо поговорить.

— Здравствуй, — улыбнулся Крупнер. — Конечно. О чем?

— Что ты говорил насчет Исследовательского центра? — надвинулся на Волосатого Андрей.

— А что ты узнал? — не таясь спросил Крупнер. Все равно скоро многое переменится, так что лучше ничего не скрывать.

— Вы на него наехали?

— Да, — признался Крупнер. Лицо Андрея побагровело.

— На хрена?! — изменившимся от волнения голосом заорал он. Идя разбираться, он прихватил пистолет и был настроен довести дело до конца. Если налетчики окажутся неправы, он их грохнет. Против пули не поможет никакое кунг-фу.

— Мы хотели освободить заключенных, — спокойно объяснил Волосатый.

— Каких?! — Андрей осекся, вспомнив разговор с отцом.

Крупнер чувствовал его настороженность, она сковывала плечи и заставляла каменеть голову. Медленно он качнул энергию вперед и вверх, вытесняя напряжение. Но надо было говорить еще и еще, чтобы скованность не вернулась.

— В этом так называемом Исследовательском центре над людьми проводят опыты, — мягко сказал Крупнер. — Я был одним из таких спецпациентов, но мне удалось бежать.

— Так это ты Крупнер? — Андрей с интересом посмотрел на него.

— Я, — согласился тот. — Ты обо мне знаешь?

— Отец мне сказал, что ты сумасшедший.

— А кто твой отец?

— Директор Исследовательского центра.

— Ого! — сказал Волосатый.

— Мы вчера о вас говорили, — продолжил Андрей, сбавив обороты. — Отец мне все рассказал.

Тогда ты все знаешь, — заметил Крупнер.

— Мне бы хотелось услышать кое-что от вас.

— Спрашивай, — бесхитростно предложил Волосатый.

* * *

Разноцветный мир был наполнен запахами и звуками. Колыванов двигался по заданному маршруту, подсознательно впитывая все до мельчайших деталей, которые могли нести в себе полезную информацию. Он четко представлял себе, как сделает следующий шаг, но дальше свои действия не планировал. Промежуточный этап до занятия исходной позиции не включал в себя отступления от базового алгоритма, если только не возникнет ситуация, препятствующая поставленной задаче.

«Чистильщик» шел в лесопарк, вооруженный автоматом А-91, тремя запасными магазинами и прибором бесшумной и беспламенной стрельбы. Двадцати зарядные рожки были снаряжены патронами повышенной пробивной способности СП-5 с сердечником из термоупрочненной стали, на случай, если фигуранта придется доставать через преграду, например сквозь дверцу машины или внутреннее перекрытие здания. Девяти миллиметровая пуля, со ста метров пробивающая сантиметровый стальной лист, могла творить чудеса даже при навинченном глушителе. Помимо оружия, капитан был оснащен радиотелефоном. По нему можно было связаться с Семагиным для получения дополнительных указаний, если в них возникнет необходимость.

Колыванов знал и любил свое дело. Даже сейчас, когда его пустое сознание механически просеивали картину окружающего мира, та часть, которую невозможно было изменить никаким воздействием, называемая душой, пребывала в приятном возбуждении. Работа доставляла «чистильщику» творческое наслаждение, к которому он, как и всякий хороший специалист в своей области, упорно стремился.

Колыванов свернул с дорожки и прошел напрямик к спортплощадке, на которой стояли трое. Сквозь кусты он разглядел знакомое по фотографии лицо. Колыванов достал автомат. Согласно приказу, он должен был убить всех, кто находился рядом с фигурантом, максимальное количество объектов не ограничивалось. В голове его возникли загадочные слова: «мир трансмутации». Они были первыми с тех пор, как у него отобрали память. Капитан улыбнулся, слова будили что-то ранее знакомое и приятное. Он достал из внутреннего кармана куртки длинный глушитель и прикрутил его на ствол.

Чувство опасности пришло внезапно, словно удар бичом. Крупнер повернул голову и увидел полускрытую ветками фигуру человека, направляющего на них автомат. Для «ускоренного передвижения» Крупнер был не в форме, и убить нападающего не представлялось возможным. К тому же Вячеслав был не один и не мог рисковать, подставляя друзей под огонь. На то, чтобы оценить обстановку, потребовались доли секунды.

— Падай, падай! — заорал Крупнер, сделал Андрею подножку и навалился сверху, прижав его к земле.

Краем глаза он увидел, как с кустов посыпались веточки, листья, и почувствовал, что совсем рядом прошла прямая твердая струя.

— Ты чего? — Андрей попытался отпихнуть его, но Крупнер уже вскочил и прыгнул в сторону, подальше от ребят, отвлекая на себя внимание целящегося.

Следующая очередь едва не разрезала его пополам. Крупнер успел увернуться, отделавшись глубокой царапиной поперек спины. Оглушительно ударил выстрел, затем еще. Человек за кустами исчез. Крупнер увидел лежащего на животе Андрея, сжимающего в вытянутых руках потертый черный пистолет, сочащийся сероватым дымом.

— Кто это был? — спросил Волосатый, не поднимаясь с земли.

Только сейчас Крупнер обратил внимание, что на спортивной площадке раздаются испуганные крики и заходится плачем раненый ребенок.

— Какая разница, — выцедил сквозь зубы Андрей, — давайте-ка мотать отсюда.

Колыванов спрятался за дерево, обшаривая глазами площадку и часто дыша. Он едва успел отступить, спасая свою жизнь, но при этом упустил фигурантов. Они исчезли, словно провалились сквозь землю. «Чистильщик» принял к сведению факт наличия у одного из них огнестрельного самозарядного оружия, который станет определяющим в выборе последующей тактики. Он не собирался вступать с ними в перестрелку — собственная безопасность была прежде всего, но теперь ему требовалось согласовать свои дальнейшие действия с начальством. Колыванов достал радиотелефон и нажал кнопку вызова. Автоматически набрался домашний номер Семагина, однако к аппарату никто не подходил. Александр Семенович не мог подойти — он только что встретился со своим личным киллером, но уже не в качестве начальника, а в качестве его жертвы, и в настоящий момент лежал в комнате на полу с мясницким ножом в груди. Переход в мир иной требовал слишком большой сосредоточенности, чтобы отвлекаться на земные звонки.

Капитан убрал телефон, снял с автомата ПБС и спрятал оружие под куртку. Заложенная в него программа предусматривала полностью автономный режим, когда он должен был сам вырабатывать стратегию поведения на основе имеющихся данных и составлять алгоритм тактических действий. В пустых глазах Колыванова вспыхнул огонек осмысления. Он поднял голову, словно собака, обнаружившая добычу верхним чутьем, и принюхался. Ноздри его несколько раз сузились. Это было чисто рефлекторное действие, символизирующее поиск решения. «Чистильщик» обладал максимально полным объемом информации по фигуранту, на основе которой сделал соответствующие выводы. Просчитав с учетом специфики поведения Крупнера возможные варианты развития событий, он пришел к выводу, который на первый взгляд мог показаться крайне неразумным, однако это наиболее полно соответствовало задаче.

Мир построен на парадоксах. Колыванов, чья голова теперь сочетала невозможное для нормального человека двойное мышление с учетом и одновременно отсутствием инвариантности «человеческого фактора», не мог представить истинной мотивации поступков Крупнера и его друзей, но тем не менее не ошибся. Впрочем, было это к лучшему или наоборот, сказать трудно.

* * *

— Сволочи, — скрипнул зубами Андрей.

— Они в выборе средств ни перед чем не остановятся, — Крупнер пощупал затылок. — Тот стрелок был послан за нами.

— Простите, ребята, — виновато произнес Андрей, — гад я. Я про вас сгоряча наболтал, а отец кому-то брякнул.

— Ничего, — смиренно успокоил его Крупнер. — Главное, что ты сам понял, как такие дела делаются.

— Понял, — сказал Андрей. — Теперь я все понял. Про вас, про Питона… Я понятливый. Ну, папа, зря ты так.

Они шли дворами к терновскому дому. Андрей срочно хотел встретиться с отцом. Теперь, когда он догадался, кто мог застрелить Питона, ему приспичило немедленно устроить разборку, чтобы выяснить все до конца, а потом собрать вещи и уехать. Война звала его в свой пламенный мир. Андрей отпер входную дверь.

— Сынок, — спросила Регина Самойловна, — кто это с тобой?

— Папа дома?

— На работу же уехал, — удивилась мать.

— Точно, блин! — Андрей хлопнул себя по бедру. Он забыл, что отец в это время обычно бывает в институте. — Я сейчас, вы подождите, — сказал он друзьям.

Он быстро прошел в свою комнату и достал из угла картонную коробку, в которой хранил трофеи: килограммовый брикет пластита, упаковку детонаторов, мешочек с патронами для «браунинга» и моток огнепроводного шнура. Из-под дивана он вытянул за ремень покрытую пылью трубу РПГ-22. Всего этого, он считал, хватит, чтобы разнести вдребезги отцовскую шарашку. Андрей достал скомканный мешок и уложил туда свое барахло.

— А вот теперь погнали, — сказал он, возвращаясь к друзьям. — Навестим отца на службе.

— Ты к папе собрался? — почувствовав неладное, забеспокоилась Регина Самойловна.

— Точно, — ответил Андрей и спросил у Крупнера: — Ты знаешь, как туда ехать?

— Да уж не заблудимся, — усмехнулся тот.

— Ну, тогда двинули, — заключил Андрей, и вся троица выкатилась на улицу.

— Нам все равно по дороге, — сказал Волосатый. — Давайте зайдем домой.

— Зачем? — спросил Крупнер.

— Возьмем сань-цзе-гунь.

Крупнер вздохнул.

— Что возьмем? — переспросил Андрей.

— Сань-цзе-гунь, — уточнил Волосатый.

— А это что такое?

— Это его любимая игрушка, — разъяснил Крупнер. — Палочка-выручалочка, он без нее не может.

— Амулет, что ли? — не понял Андрей.

— Трехзвенный цеп, ты его в Сосновке видел — просветил Волосатый.

Крупнер многозначительно промолчал.

— Тебе что, оружия мало? — Андрей тряхнул мешок. Теперь, когда он вышел на тропу мести, ему не хотелось тратить время на проволочки.

— Осторожнее, — предостерегающе заметил Крупнер, — а то взлетим все к чертовой матери.

— Не взлетим, — успокоил его Андрей. — «Пластилин» — штука спокойная. Так зачем тебе этот твой, как его?

— Что он, помешает, что ли? — обиделся Волосатый. — Слава, он что, лишним когда-нибудь был?

— Ладно, — примиряюще сказал Крупнер. — Зайдем, зайдем. — И добавил, повернувшись к Андрею: — Не лишать же ребенка удовольствия.

— Эх, чем бы дитя ни тешилось… — вздохнул Андрей.

* * *

Георгий Аветисович Козарян взял половину отгула, чтобы до вечера успеть привести себя и квартиру в порядок. Он хотел погасить конфликт между двумя дамами сердца, возможно, расставшись с обеими сразу, чтобы завести третью: лаборантка из седьмой лаборатории отдела психодинамики давно строила ему глазки. Козарян был любвеобилен, как кролик, и это создавало ему в жизни массу проблем, которые он так же походя разрешал. Впрочем, именно женщины были основой козаряновского благосостояния. Где бы он ни был, вокруг него всегда крутилось множество поклонниц, а кое-кто из почитательниц обладал хорошими связями. А как бы он иначе попал в этот институт на приличный оклад, даже несмотря на то, что был высококлассным специалистом? Связи решают все.

Насвистывая песенку Челентано и отчаянно при этом фальшивя, Козарян прошел через турникет и ступил в яркий прямоугольник, который солнце через стеклянные двери нарисовало на бетонном полу.

— Георгий Аветисович? — Охранник догнал его. Козаряна нисколько не удивило, что вахтер назвал его по имени. Он считал, что охрана знает все обо всех, но вот выражение лица контролера почему-то его заинтересовало. И озадачило.

— Георгий Аветисович, — повторил охранник. — Я… Мы давно уже с вами знакомы. Ваше имя-отчество я из временного пропуска узнал, еще когда у вас был временный пропуск, — и сразу запомнил. Георгий Аветисович, я вас так часто вижу, когда вы проходите через проходную, знаете. — Он искательно заглянул в глаза армянину и выпалил: — Я думаю о вас!

— Фу, — с отвращением сказал Козарян.

— Вы мне не верите, — с тоской в голосе заметил охранник. — Я люблю вас — это правда, чистая правда!

— Уйди отсюда! — отмахнулся Козарян и повернулся, чтобы уйти.

— Я вас люблю, — безнадежно пробормотал контролер первого класса, плечи его горестно поникли, и он побрел на вахту нести дежурство.

А Козарян отправился по своим козаряновским делам. Душу его переполняло отвращение. Он не давал воли чувствам, но возмущение его не знало границ. У него было здорово подпорчено настроение.

Эта история обязательно стала бы скандалом, если бы у Исследовательского центра был хотя бы завтрашний день.

6

Трое мужчин, останавливающих машину, не внушали доверия водителям, а везти их куда-то к черту на рога, пусть даже за хорошие деньги, и вовсе охотников было мало, поэтому Андрей, Крупнер и Волосатый проторчали у трассы битый час, пока им наконец не улыбнулась удача.

— Садитесь. — Андрей открыл дверцу и лихо забросил баул на заднее сиденье.

Крупнер поежился. Взрывчатка, а особенно гранатомет, представлялись ему не предназначенными для жонглирования вещами.

— Ты бы поосторожнее, — напомнил он.

— Пустяки, — улыбнулся Андрей. — Ну, поехали.

«Чистильщик» ждал их у парадного, но троица внезапно изменила решение и вместо того, чтобы пойти в квартиру, где бы он их благополучно прихлопнул, вышла на людный проспект и стала тормозить транспорт на другой стороне улицы. Колыванову это не понравилось, однако эмоций у него не было, и он просто отменил этот вариант и стал искать другой. Поскольку очередное покушение у него сорвалось, он, следуя алгоритму действий в нештатной обстановке, отзвонился Семагину, но тот уже был мертв и трубку не брал. Тогда «чистильщик» выработал альтернативный вариант и, не переставая вести наблюдение за фигурантами, начал подыскивать себе средство передвижения. Если не удается убрать их здесь, надо ехать за ними и уничтожить где-нибудь в другом месте. Здесь расстояние было слишком велико для успешной стрельбы.

Наконец наступил момент, когда ему повезло. Бежевый картонный «Трабант» остановился неподалеку, а его водитель стал выгружать из багажника какие-то сумки и корзины. Колыванов заметил, что фигурантов подобрал грязно-коричневый «Сааб-900», явно колымивший на бензин и запчасти, и поспешил к намеченному автомобилю.

— Вам что? — успел произнести владелец «Трабанта», увидев подошедшего к нему высокого худощавого мужчину. Последним, что он увидел, были мертвые глаза «чистильщика», потому что девяти миллиметровая пуля, пройдя газозаборные коллекторы ПБС, пробила насквозь его нижнюю челюсть, верхнее нёбо и мозг, вылетела через темя и попала на крышу дома в конце соседнего квартала. После чего «Трабант» уехал, увозя на заднем сиденье остывающий труп, оставив нелепо покинутые без присмотра корзины и прочий багаж, впрочем, быстро нашедший новых хозяев, а гильза стала достоянием местного мальчишки, который потом долго гордился своей находкой.

Подельники не подозревали, что обзавелись эскортом. Они проехали мимо четырех постов ГАИ, и два раза их остановили, но ограничились лишь проверкой документов у водителя, даже не обследовал содержимое большой сумки, хотя могли найти там немало интересного. Но так уж ребятам повезло, а еще больше повезло водителю «Сааба». Они беспрепятственно добрались до Исследовательского центра, расплатились и вышли. «Сааб» уехал, оставив их одних. Погода была отличная, на небе ни облачка, лишь ветер шумел в верхушках сосен, словно волнами моря, набегающими на галечный пляж. Приятели расслабились. Им сразу расхотелось нападать и производить какие-либо насильственные действия. Даже Андрей задумался. Он решил сначала поговорить по-хорошему.

— Как тут с охраной связаться? — спросил он у Крупнера. — Пусть сообщат отцу, что я здесь, а он нас пропустит.

— Ты так думаешь? — с сомнением спросил Крупнер и пожал плечами. — Вот звонок.

— Поговори, — предложил Андрей. — Я здесь в первый раз.

Волосатый хихикнул. Он очень надеялся, что в караул заступила другая смена, он попытался прикинуть, они ли сейчас на дежурстве, но быстро отбросил это бесполезное занятие, потому что не знал графика: сутки через трое или два через два.

— Нет ничего проще, — сказал Крупнер, делая шаг к забору. Они с Волосатым переглянулись, а затем он нажал кнопку у калитки и подпихнул к глазку стушевавшегося Андрея.

— Вы к кому? — охранник заглянул в глазок.

— К Тернову Валерию Игнатьевичу, — произнес Андрей. — К директору.

— Вам назначено? — спросил охранник. Обычно списки визитеров находились на посту, но сегодня никаких гостей не намечалось. — Как вас представить?

— Тернов Андрей Валерьевич.

— Хорошо, сообщу.

Прошло несколько минут, друзья ждали со все возрастающим беспокойством. Впрочем, у каждого беспокойство было свое: Андрей волновался, что те, кто стрелял в них в парке, находятся в здании и теперь ломают голову, как их убрать; Волосатому казалось, что его опознали, он ждал, что сейчас забегает охрана, примчится вооруженный наряд и вообще будет много суеты; а Крупнер ощущал опасность, но опасность эта шла не из Исследовательского центра — она приближалась почему-то со стороны города. Ему было непонятно, что это значит, и он заволновался.

Наконец лязгнул засов и калитка открылась.

— Заходите, — позвал охранник. — Прямо по дорожке, потом спросите на вахте. Директор вас ждет.

* * *

Колыванову не повезло на последнем участке пути. Он уже понял, куда направляется «Сааб» — в лечебницу. Фигуранты были как-то связаны с этим учреждением, возможно, они там работали. Мотор тянул плохо, он всю дорогу отставал, просто чудо, как он не потерял их, выручало то, что перегруженная колымага тоже не торопилась. Стрелка указателя топлива скакала где-то на нуле, и Колыванов не был уверен, что доедет. Впрочем, выбора у него не оставалось. Не доедет — будет ловить другую машину. И так далее, пока не выполнит приказ. Провалить задание Колыванов не имел права — он был запрограммирован на результат, поэтому мотивации не требовалось и не существовало.

До развилки он доехал нормально, а у самого поворота, в кустах, притаился контрольный милицейский пост, на котором для развлечения тормознули достижение социалистического автомобилестроения Германской Демократической Республики. Колыванов остановился. Он счел целесообразным вести бой на открытом месте, пусть даже с превосходящими по количеству силами противника, но зато с возможностью надежной ликвидации систем оповещения и связи. Гаишников было трое: один сидел в дежурке за пультом и принимал пищу, второй — толстый майор, приехавший на своей патрульной «шестерке» перекинуться парой слов с коллегами и попить чайку, копался в багажнике государственного транспортного средства, а третий, прыщавый старлей с длинным угреватым носом и большим кадыком, махал на обочине жезлом, приманивая, как ему показалось, игрушку, а на самом деле — верную смерть.

«Чистильщик» свернул с дороги и затормозил, потудобнее обхватив пластиковую рукоять.

— Старший лейтенант Птицын, будьте добры, ваши документы, пожалуйста.

В ответ из окна высунулся длинный черный цилиндр с отверстием посередине. Пуля, выпущенная в сердце, свалила старлея с ног. Колыванов открыл дверцу и вышел, передвинув предохранитель в положение «автоматический огонь». Майор поднял голову и замер. Колыванов заметил его, но не он интересовал в данный момент «чистильщика». Тот, кто сидел у пульта и мог поднять тревогу, представлял для него опасность. Колыванов любил делать все чисто. Ему не была нужна огласка.

Отомкнув приклад, капитан вскинул автомат и выпустил очередь, подведя срез мушки под нижний края головы дежурного. Пули проделали два аккуратных отверстия от носа к затылку и от скулы к боковой части темени, уловив ментозавра с недоеденным бутербродом во рту наповал. Комнатку слегка забрызгало кровью в назидание личному составу, а из микрофона, висевшего на вделанном в пульт крючке, по-прежнему доносилось хриплое бормотание, на некоторое время оставшееся без ответа.

Майор проворно отскочил за машину, доставая из кобуры ПМ, «Чистильщик» не дал ему возможности выстрелить, первой очередью прижав к земле— ИДПС присел за крыло, избежав вредно воздействия А-91. Второй очередью Колыванов исполосовал служебный автомобиль, целясь в заднее крыло, и отпустил курок, когда в магазине кончились патроны. Одновременно с этим из-за бампера откинулась седоватая голова и откатилась фуражка, описав неширокую дугу, словно возвратившись после небольшой прогулки к хозяину.

Колыванов перехватил автомат за цевье и тут же отдернул руку — раскалившаяся газоотводная трубка обожгла пальцы. Приладившись поудобнее, он сменил рожок, дослал патрон в казенник и поставил на предохранитель. Сделав свое дело, он оттащил трупы под прикрытое КПМ, чтобы бдительные граждане не сразу подняли тревогу. Впрочем, таковых очень долго не нашлось — лезть к дохлым ментам дураков было мало. Так до приезда патруля и умирал майор — самый старший и самый живой в этом царстве мертвых. А Колыванов сел в свою иномарку и укатил.

Он задержался всего на восемь минут.

* * *

— Знакомься, папа, — произнес Андрей. — Это Вячеслав Сергеевич Крупнер.

Профессор Тернов побледнел. Он ждал их, жена сообщила, что сын с друзьями собрался навестить его, но не думал, что это окажутся столь известные личности.

«Бородатый!» — было первой его мыслью, когда троица, сопровождаемая секретарем, появилась у него в кабинете. Анастасия Алексеевна сразу же вышла, но присутствие сына не принесло Валерию Игнатьевичу покоя. Когда он узнал, кто был третий незнакомец, настроение испортилось окончательно. Он заметно приуныл.

— Итак, вы Крупнер? — спросил он нерешительно и вдруг неожиданно для себя протянул руку.

— А вы новый директор, — заметил тот и двинулся навстречу. — Очень приятно.

Их ладони встретились в крепком рукопожатии. Будь этот эпизод заснят на пленку, он бы стал знаменательным документом в истории филиала № 2 ИМЧ РАН.

Если бы только у Филиала была дальнейшая история.

— Володя, — представился бородатый.

«Вот так дела, — подумал Тернов, — охрану бы сюда», — но его отвлек сын.

— Я приехал по делу, — начал он. — Ты понимаешь, что мы здесь не для того, чтобы познакомиться. Мы пошли на риск потому, что больше не было выхода. В нас сегодня стреляли. Да, папа, стреляли, — уточнил Андрей, перехватив испуганный взгляд отца. — И я допускаю мысль, что это напрямую связано с нашим вчерашним разговором по телефону. С твоим, я уж не знаю кем, но, видимо, особистом. Я не ошибся?

— Он не… Да, — выдавил Тернов, сбившись. Под давящим взглядом сына он не смог выкручиваться.

— Ты Питона убрал? Он тебе мешал, да? — срывающимся голосом произнес Андрей.

Крупнер почувствовал скованность директора и подтолкнул.

— Да, — кивнул Тернов, которому вмиг стало тепло, и он сломался. — Это было невыносимо. Когда убийца живет рядом с тобой, под одной крышей, он постоянно напоминает о преступлении, поэтому всегда хочется от него избавиться. Я думаю, ты меня понимаешь.

Андрей помолчал.

— Может быть, и пойму, — наконец сказал он, — но не прощу. Мы с тобой теперь совершенно чужие, папа. Совершенно чужие.

Дрожащими руками Валерий Игнатьевич снял и протер очки.

— Ты уедешь? — спросил он.

— Скорее всего, — кивнул Андрей. — Мне незачем здесь оставаться. Скажи, как найти твоего контрразведчика. Мне надо вернуть ему один должок. За Питона.

— Не надо, сынок, — попросил Тернов. — Лучше уезжай.

Андрей криво усмехнулся.

— Есть еще такое понятие, как дружба, — сказал он.

* * *

Колыванов подошел к калитке, позвонил и стал ждать.

— Вы к кому? — спросил охранник.

— Сюда должны были прийти трое, вы их впускали?

— Да, — ответил страж.

— Тогда откройте дверь.

— У вас есть пропуск?

Колыванов понял, что препираться с охранником — пустая трата времени. Он вытащил из-под куртки автомат и прострочил калитку. Из-за ворот послышались крики, звук падения тела и длинный мучительный стон. Колыванов отошел подальше и с разбега вскарабкался на ворота. Оказавшись на другой стороне, он побежал по центральной аллее к знакомому зданию главного корпуса.

Они спустились по парадной лестнице прямо к вахте. В качестве исключения Тернов решил их проводить лично, напустив на себя официозный вид, но на самом деле ему хотелось уберечь сына от неприятностей. Где-то по зданию бродил следователь, да и охрана могла вспомнить приметы небезызвестного спецпациента. Валерий Игнатьевич хотел сыну только добра. Пусть уезжает куда хочет. В любой горячей точке ему будет безопасней, чем в тылу. Они уже приблизились к турникету, когда входная дверь распахнулась, и в вестибюль вошел высокий человек в коричневой кожаной куртке. В правой руке он держал неизвестное Тернову оружие с длиннющим толстым стволом.

«Не может быть!» — мелькнуло в голове у Крупнера, когда он увидел человека из парка. Ближе всех к нему был Волосатый, Крупнер толкнул его в сторону, а сам бросился с кувырком в другую. Негромко хлопнула приглушенная ПБС очередь. Колыванов стрелял в фигуранта, но тот внезапно исчез, и все пули достались двоим, идущим сзади. Терновы — отец и сын — повалились на пол.

— Я здесь, я здесь! — заорал Крупнер, отвлекая на себя внимание, и побежал в конец коридора, — к лестнице. Он знал все хитрости переходов и мог до бесконечности гонять киллера по лабиринту «санатория». Колыванов вошел в режим преследования цели.

* * *

Тернову не было больно, просто в животе стало очень жарко и навалилась небывалая слабость. Он лежал на спине, виновато улыбаясь и глядя на сына, который метался над ним, держась за окровавленное плечо.

— Папа, папа! Ты меня слышишь? — кричал Андрей. Волосатый держал Тернова за руку, в которой постепенно затухал пульс. Стрелявший погнался за Славой, а к ним со всех сторон сбегались люди.

— Врач есть? — Андрей обвел круглыми от страха глазами растерянные лица сотрудников. — Где у вас медсанчасть?!

Тернов смотрел на расплывающийся силуэт сына, и улыбка на губах постепенно бледнела. Лужа крови под ним была просто огромной, не помогали тампоны из рубашки, которыми Андрей пытался заткнуть дырки. Дырок было много — в директора попали четыре пули и, не задерживаясь, вышли насквозь. Печень, крупные кровеносные сосуды были разорваны.

— Пульс нитевидный, — констатировал Волосатый.

— Эй, папа! — испуганно заорал Андрей. — Ты давай не подыхай, слышишь? Ты того, держись!

— Пульс не прощупывается…

По лицу Андрея струился пот. Первую помощь он как мог оказал, а больше ничего не умел. Он понимал, что отца может спасти только немедленное переливание крови, но где ее взять? Поэтому ему ничего больше не оставалось, как прощаться.

* * *

Крупнер взлетел на третий этаж, подпрыгнул и ухватился за потолочную панель, притянув кверху ноги. Алюминий гнулся под его пальцами, вцепившимися в вентиляционные дырочки, еще немного — и панель бы рухнула, но тут с лестницы показался Колыванов. Он преследовал фигуранта, стараясь не потерять из виду, но в здании, изобилующем поворотами, это становилось затруднительно. Крупнер обрушился на него из-под потолка, сбив с ног и отшвырнув автомат. Без оружия «чистильщик» был для него не опасен.

Словно оживший муляж, Колыванов встал на ноги. Крупнер сдержал удар, буквально застыв в воздухе — он почувствовал вдруг такое отсутствие всяческого движения в душе этого странного человека, что замер, внимательно изучая противника.

— Ты кто? — спросил он.

Преследователь молчал, и Крупнеру показалось, что перед ним стоит мертвая кукла, манекен: его разум был пуст. Крупнер попытался качнуть, дав энергетический посыл, но человек не принял его. Он был заблокирован настолько, что становилось жутко. По большому счету это существо мало походило на человека, и Крупнер медленно отступил.

— Тебя нет смысла даже убивать, — произнес он. — Ты и так мертв.

Он подобрал автомат и пошел вниз. Туда, где он был еще нужен.

* * *

— Что тут происходит? — спросил начальник караула, протиснувшись через толпу к центру круга.

— Директора застрелили, — шепнул техник, сделав страшные глаза.

— ?!!!

Начкар рванулся вперед и едва не споткнулся о ногу в черной модельной туфле. Еще не веря, он уставился на труп Тернова, из волосатого живота которого торчали окровавленные лоскуты ткани. Рядом плакал какой-то молодой человек.

Начкар ошеломленно посмотрел на врача, который понуро развел руками.

«Все, аллее, — подумал он. — Если меня просто уволят — можно считать, что повезло».

Смерть товарища в бою и смерть отца были вещами разными. Скорбь была настолько глубока, что даже почти не ощущалась. Затмевая ее, откуда-то из глубины поднималась горячая ярко-красная волна ярости. Когда Андрей отнял от лица ладони, Волосатого передернуло от его взгляда.

— Там, в подвале, есть дверь с табличкой «Генераторная», — вкрадчиво сказал незаметно подошедший Крупнер, тронув его за плечо. — Рядом, за стеной, находится цистерна с горючим.

Андрей покорно кивнул. Ярость наконец нашла выход. Он притянул к себе мешок и вынул массивный ком ПВВ-4.

— Иди, — подтолкнул его Крупнер.

— Ты что делаешь? — спросил его Волосатый. Они пробрались к выходу и вышли из здания.

— Я делаю все как надо, — ответил Крупнер, запуская руку в мешок, который зацепил по дороге. — ТАКОЕ дальше продолжаться не может.

— Ты с ума сошел, а люди?

— Люди уйдут. Взрыв не причинит им вреда, а соляру еще надо уметь поджечь.

— А где этот… — вспомнил Волосатый. — Ты его убил?

— Его еще до нас убили, — загадочно ответил Крупнер.

Они отошли к забору со стороны хоздвора. Раньше этот участок простреливался БПУ, но после инцидента со Шламовым пулемет сняли, оставив темно-зеленую башню. Теперь в ней приютилась одинокая видеокамера, включающаяся от срабатывания сейсмодатчика «Герб», закопанного на подходе к внутренней стороне ограждения. В настоящий момент она исправно передавала изображение друзей на монитор в караульном помещении, но у охраны, которая совместно с Первым отделом сейчас стояла на ушах, хватало забот поважнее.

Андрей аккуратно всунул конец бикфордова шнура в детонатор и осторожно обжал зубами трубочку вокруг него. Вмял взрыватель в пластик и прилепил комок у стены. Он размотал шнур, отходя задом к выломанной двери в генераторную, чиркнул зажигалкой, прогрел и поджег порох. А затем что было силы помчался наружу.

Оказывается, неплохую войну можно устроить и здесь. Андрей это запомнил.

Два с половиной метра шнура горят чуть больше четырех минут. За это время Тернов-младший успел убежать далеко.

Ударной волной Волосатого чуть было не сбило с ног. Земля под ним дернулась, будто стукнули по чашке с желе. В воздухе стало расползаться облако пыли.

Друзья стояли с противоположной генераторной стороны здания, а когда обошли кругом, увидели, какие повреждения понес санаторий. Стена главного корпуса треснула по всей длине, из подвальных окошек цокольного этажа валил дым. Бризантная взрывчатка только разрушила цистерну, затопив цокольный этаж, в котором, к счастью, не оказалось рабочего персонала. Люди, напуганные взрывом, густой волной выливались наружу.

Крупнер вытащил РПГ-22 и кинул пустой мешок под ноги.

— Что ты задумал? — испуганно спросил Волосатый Крупнер раздвинул трубу и положил ее на плечо.

— Я тебя закрываю, — сказал он, обращаясь к филиалу № 2.

Реактивная граната попала в подвальное окошко и там взорвалась. Из окон повалил густой дым.

— Может быть, так и надо, — пробормотал Волосатый.

Они стояли и смотрели, как разбегаются люди, а жадный огонь пожирает обломки. Дым от пожара, загоняемый ветром в лес, смешивался с облаком пыли, поднятой колонной грузовиков: первая и вторая группы отряда специального назначения «Цунами», высланные для охраны Исследовательского центра предусмотрительным Яшенцевым, с опозданием прибыли к месту назначения. Друзья не замечали машин, и только когда бампер головного «Урала» вынес створки ворот, а в образовавшийся проем и с гребня забора посыпались солдаты, Волосатый испуганно обернулся, а Крупнер машинально поднес руку к голове и пощупал затылок.

Он был уверен в одном — в камеру свою он уже никогда не вернется!

7

Пробраться через внешние сторожевые посты солдат-срочников не составило труда. Несмотря на раннее утро, солнце припекало даже в лесу. Впрочем, климатические трудности не являются обузой тренированному организму. А Крупнер тренировался вовсю. Сегодня он решил попрактиковаться в особенно сложном деле. До сих пор все задумки ему удавались.

Крупнер успешно преодолел первый рубеж заграждения и вплотную приблизился к даче Президента…

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  1

  2

  3

  4

  5

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg