«Надгробие для карателя»

Надгробие для карателя (fb2) - Надгробие для карателя 1306K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Васильевич Самаров

Сергей Васильевич Самаров Надгробие для карателя Роман

Пролог

Сразу после серпантина на подъеме дорога словно прорывалась через красно-бурые скалы на узком перевале и круто бросалась вниз. Впрочем, ненадолго, через сорок метров следовал поворот под углом в девяносто градусов, и начинался ровный, хотя и такой же короткий, участок дороги, и потому сразу после перевала разгоняться под уклон было невозможно.

На повороте стояли такие же красно-бурые скалы. Только если на самом перевале они были высотой больше двухсот метров и имели солидное основание, то на повороте скалы были ниже и едва держались за почву — солидного собственного веса не имели, чтобы почву продавить и прочнее в ней закрепиться. При этом были готовы в недалеком будущем свалиться в пропасть даже при легком толчке.

Пропасть начиналась сразу за поворотом, была глубиной метров тридцать и никому не обещала мягкого приземления при падении. Так, не вписавшись в поворот, несколько лет назад в пропасть упал грузовик с людьми в кузове. Тот грузовик своротил с места две неустойчивые скалы на краю дороги и перевалился через другие, более широкие, и потому крепкие, которые просто расшатал.

Упал и загорелся. После падения с такой высоты люди выбраться из кузова, естественно, не смогли, если вообще не вывалились из кузова до момента приземления. Сейчас даже их останков видно не было. Может, следственные органы или родственники вывезли, может, время людей похоронило, поскольку доступа к месту не было, и добираться до них своими силами даже родственникам было сложно. Туда можно было только по скалам спуститься, используя альпинистское снаряжение и имея подготовку скалолаза.

…Небольшая автоколонна, натужно ревя сильными двигателями, миновав серпантин, взобралась на перевал. Колонна состояла из двух тентованных грузовиков и бронетранспортера сопровождения. На «броне» БМП ехало отделение бойцов спецназа «Росгвардии» во главе со старшим прапорщиком. В первом грузовике рядом с водителем сидел старший сержант «Росгвардии» в залихватски надетом краповом берете. Почти половина бойцов на бронетранспортере тоже носила такие береты. Во втором грузовике рядом с водителем ехал старший прапорщик, держа на коленях папку с накладными, — кладовщик со склада.

Выстрела гранатомета никто не слышал — ни водители машин, ни росгвардейцы на «броне» бронетранспортера. Почувствовали удар и увидели последовавший за ним взрыв в лобовой части БТРа. Взрывом сразу убило двух гвардейцев, что сидели перед башней, в том числе и старшего прапорщика.

Второй взрыв был похож на первый. На этот раз он случился в самой башне, но росгвардейцы не пострадали, поскольку на этой стороне БТРа никого не было.

Бронетранспортер замер на месте, видимо, первый взрыв поразил механика-водителя. Двигатель заглох. Еще не разобравшись в ситуации, бойцы «Росгвардии» начали спрыгивать на дорогу. И в это время, поторапливая их и тут же свалив несколько человек, заговорили автоматы и два ручных пулемета, отличающиеся длиной очередей и своеобразным звуком выстрелов (хотя калибр у ручного пулемета и автомата один и тот же, и даже имеется возможность использовать в пулемете автоматные магазины, у пулемета все же длиннее ствол, что существенно влияет на звук).

Кажется, только тогда росгвардейцы сообразили, что попали в засаду. Отстреливаться они начали сразу, еще не поняв, куда следует стрелять, потому что нападавшие из укрытий не высовывались, а определить по звуку, откуда стреляют, было сложно.

Первые очереди раздались, когда солдаты прыгали с брони. Они бросались вниз и искали себе укрытие среди окружающих их скал. Среди таких скал найти укрытие было несложно.

Почти сразу и одновременно между двух скал с обеих сторон от бронетранспортера, куда пытались спрятаться по нескольку человек, раздались взрывы. Осколки разлетелись в разные стороны, рикошетя от камней, и посекли не только бойцов-росгвардейцев, но даже сам бронетранспортер, не нанеся ему, впрочем, серьезного ущерба, но сильно оцарапав довольно еще свежую краску.

Тут же, словно отреагировав на взрывы противопехотных мин, а вовсе не на попадание в башню гранаты несколькими секундами раньше, в башне сдетонировал боекомплект. Возможно, после попадания в башню гранаты там начался пожар и боекомплект среагировал на него. Но точно определить никто не смог, да никто и не собирался этого делать. Бойцам было совсем не до того…

Трое росгвардейцев, что пытались спрятаться за БТРом и вести огонь оттуда, выскочили после взрыва на открытое место прямо под автоматные очереди. Еще несколько очередей остановили передовую машину, которая попыталась было прорваться. В водителя одновременно угодило сразу несколько пуль, пробив голову, грудь и горло. Машина ткнулась в красно-бурые камни, отгораживающие дорогу от пропасти, заглохла и остановилась, перекрыв проезд второй машине.

Та остановилась, не имея возможности маневра.

В первом грузовике водитель уронил прострелянную голову на руки, сжимающие руль. Сидящий рядом с ним старший сержант успел выскочить из кабины, присесть на одно колено и из этого положения, прикрываясь высоким колесом грузовика, дать из-под машины подряд четыре очереди. Он один, видимо, знал, куда стреляет, потому что очереди его были короткими и прицельными. Потом старший сержант сначала упал на оба колена, потом закатился под машину, и непонятно было, пули его туда загнали или он сам туда нырнул. Одна нога старшего сержанта, неестественно вывернутая носком внутрь, торчала из-под колеса. Но сам он больше не стрелял, хотя автомат из рук не выпустил.

Все убитые обычно цепко держатся за оружие. Как держались за него до момента, когда их настигла смерть. А смерть, когда хватает жертву в свои липкие лапы, обязательно сводит мышцы жестокой судорогой.

Бандиты покинули свои укрытия среди скал только тогда, когда стрельба полностью стихла. Их было одиннадцать человек, в большинстве своем немолодые, длиннобородые. Возможно, это длинные бороды делали их лица старше, чем они были в реальности.

Шли спокойно и без суеты. Однако, даже перебив солдат, они еще по инерции держались настороженно. Посматривали на тех, в кого стреляли и кого взрывали. На ходу добили двух росгвардейцев, раненных осколками мин, что взорвались между камнями по бокам от БТРа. Помощь им оказывать все равно было некому, да и не привыкли моджахеды помощь кому-то оказывать. Пристрелить раненого — это и соблюдение собственной безопасности, и одновременно акт милосердия. Не заставлять же человека умирать здесь, на горной дороге, без помощи. А помощь оказать некому, да и некогда.

Между тем еще оставалась вторая машина, пока не тронутая пулями. И в ней сидели водитель и старший прапорщик внутренних войск, еще не аттестованный в «Росгвардию». Двигатель машины был выключен.

Солдат-водитель испуганными глазами смотрел на приближающихся бандитов. Автомат лежал у него на коленях, правая рука на рукоятке, а указательный палец на спусковом крючке. Дверца кабины была по-прежнему закрыта. Старший прапорщик рядом с водителем смотрел мутными глазами перед собой, словно все происходящее его совершенно не касалось. Веки старшего прапорщика часто и испуганно дрожали. У него тоже был автомат, но он зажал его между колен и даже с предохранителя снять не успел. И пистолет из кобуры не вытащил, хотя на ближней дистанции пистолет, как оружие, может оказаться эффективнее автомата.

Бандиты остановились перед машиной. Поговорили о чем-то на своем языке, которого водитель не знал. Потом один из них, не опасаясь, подошел к кабине, открыл дверцу, но посмотрел не на водителя с автоматом, а на старшего прапорщика, который повернул в его сторону бледное лицо.

— А с этим мальчишкой что делать? — спросил бандит.

— Убейте его. Он предаст меня…

— Сдаст или предаст? Это разные вещи… — усмехнулся бандит. — Предал пока только ты. И его, и всех остальных. И нас предашь при случае. Но тебе было хорошо заплачено за предательство. Ты не в обиде?

— Нет-нет, спасибо… — торопливо ответил старший прапорщик, словно его обвинили в неблагодарности.

— А деньги где держишь?

— Домой отослал. Жене на карту перевел…

— Врешь, — хохотнул бандит. — Они у тебя под матрасом лежат. Такие деньги ни один банкомат не примет. Они на принтере напечатаны…

Старший прапорщик растерялся. На самом деле он только еще собирался перевести деньги, но пока не перевел. А сказал, так потому что боялся, что деньги отнимут.

— Ну, так убей своего водителя, — приказал бандит, чисто произнося русские слова. Видно было, что он — человек образованный. — Иначе он тебя и в самом деле сдаст. Хотя мне на это плевать. Ты — отработанный материал. И больше нам не нужен.

— А думаешь ты так напрасно. Я еще сгожусь, — сказал старший прапорщик и для чего-то вынул накладные и помахал ими перед лицом. Потом тут же попытался поднять свой автомат, чтобы разобраться с водителем, которому смотрел в затылок, но ствол автомата водителя в это же время смотрел в грудь бандиту.

Водитель, мальчишка девятнадцати лет, хотя, конечно, был очень испуган и очень хотел жить, все же дал короткую очередь прямо в бороду бандиту. Старший прапорщик схватил солдата за локоть, отводя автоматный ствол в сторону. Но дело было уже сделано.

Бандиты тут же изрешетили автоматными очередями и кабину, и водителя, а заодно и старшего прапорщика, как отработанный материал, о котором только что говорил убитый бандит. Возиться с отработанным материалом никому не хотелось.

Трое бандитов поспешили к тому, что лежал на дороге рядом с кабиной, отброшенный очередью на спину, но он был уже мертв. Важно ступая, подошел к убитому эмир — Рамиз Омаханович Гадисов.

— Магутдин слишком сильно верил в свое бессмертие здесь, на земле, и потому ничего не боялся, — сказал он, считая, что может читать нравоучения не только по своему положению, но и по возрасту — у него в бороде было больше седых волос, чем у других. — У нас сегодня тяжелый день. Мы потеряли троих. Так нельзя! Себя следует беречь. Ваша жизнь не вам лично принадлежит, она принадлежит общему делу! Это касается всех без исключения. Жизнью можно жертвовать, когда спасаешь братьев, но не ради пустой бравады, не ради игры в риск! Иначе это превращается в бахвальство.

В этой засаде действительно были убиты три моджахеда. Двоих успел подстрелить старший сержант из-под машины, пока в него самого не попала пуля. Стрелял в старшего сержанта сам эмир, он посчитал лишним лезть под машину и проверять, убит старший сержант или только ранен. Лишним посчитали это и моджахеды, старающиеся во всем повторять действия Гадисова.

А сержант лежал, зажимая рукой рану на горле, и слушал разговор, который велся почему-то на русском языке, стараясь не пропустить ни слова. На русском бандиты общаются часто, потому что обычно они представляют разные народы Дагестана, говорящие на различных языках. И русский язык в этом случае вполне подходит для общения. Правда, часто бандиты, попав в плен, вдруг забывают его и предпочитают общаться со следователями через переводчика. Но здесь, в горах, им переводчик не требовался.

— Да, эмир. Ничего не бояться — это, я думаю, хорошо. А вот забывать об осторожности не надо никогда, — вторил Рамизу Омахановичу самый молодой из бандитов, у которого борода была жидкой и сильно кучерявилась. Сказал, и тут же дал очередь по лежащему в стороне солдату. — Он рукой пошевелил. Наверное, в неудобной позе лежал. И слушал, что мы говорим. Я вообще не люблю тех, кто подслушивает и в замочную скважину подсматривает. А потом «стучит» в полицию. Этот обязательно бы на нас «настучал». А мне не нужно, чтобы меня видели среди твоих людей.

— Да, Батал, еще моя бабушка, покойная, хорошо говорила, что лучше выстрелить, перезарядить ружье, выстрелить еще раз, чем светить фонариком в темноту и спрашивать: «Кто там?» Здесь была почти такая же ситуация. Все! Дорога в нашу сторону перекрыта. Грузовик снизу вверх БТР не протолкнет. Выехать отсюда мы не сможем. Придется опять на себе груз тащить. Разгружайте вторую машину. Я посмотрю, что в первой, — распорядился эмир и двинулся к кузову первой машины, чтобы заглянуть под брезент. — Ты, Батал, главное, свой лук не потеряй. И гранаты к нему…

Батал Габибов работал мастером отдела главного механика на ремонтно-механическом заводе, который когда-то принадлежал районному отделению «Сельхозтехники», а сейчас стал частной собственностью бывшего заместителя главы района. Сам по себе умелец и изобретатель, получивший высшее образование, Батал имел возможность давать личные заказы своим рабочим под видом производственных.

Так, он умудрился воплотить собственное изобретение — гранату, которая пробивала броню бронетранспортера и бронированных автомобилей, хотя была бессильна против танка. И никакая активная динамическая защита не могла противостоять такой гранате потому, что та не имела сопла, излучающего тепло.

Но самое интересное было в том, что для использования этой гранаты не требовалось применять гранатомет. Граната крепилась вместо наконечника на стрелу лука. Конечно, полет такой стрелы был совсем иным, чем обычной стрелы — почти в четыре раза короче. Но Батал специально тренировался с незаряженными гранатами, заменяя вес взрывчатого вещества простым песком. Вес на вес. В результате оба нападения на автоколонны, что провел джамаат Гадисова, не обошлись без спортивного лука Батала. И гранаты ложились точно в цель.

Но Батал Габибов не имел пока возможности жить в горах вместе с другими моджахедами — дома лежала парализованная мать. Он продолжал жить в поселке, не раскрывая себя, и добывал сведения, необходимые эмиру Рамизу Омахановичу. Со временем он собирался присоединиться к джамаату…

* * *

Все, что нашлось в грузовиках, забирать необходимости не было. И даже уничтожать это не стоило, потому что уничтожение сравнительно небольшого количества непригодных для джамаата боеприпасов и взрывчатых веществ в размерах государства было незначительным штрихом, малозаметным для противников его джамаата и других джамаатов, что живут сейчас в горах, — так рассуждал эмир Рамиз Омаханович Гадисов. — А взрыв на дороге наверняка уничтожит саму дорогу. И когда еще ее смогут восстановить…

Дорога эта была время от времени необходима самому джамаату, поскольку только по ней могли перевозить в этот горный район республики то, что было необходимо не только жителям района, но и самому Гадисову и его людям. А он имел при этом возможность иногда узнавать о прохождении по дороге транспорта и пополнял свои запасы. И планировал делать то же самое и дальше.

Так, в прошлый свой рейд, он сумел запастись продовольствием на целый год вперед, хотя те два грузовика сопровождались тогда двумя машинами с вооруженной автоматами полицией. Машины с полицией он расстрелял с удовольствием. Расстрелял, а потом поджег. «Уазики», естественно, взорвались, безжалостно разбросав по округе трупы полицейских.

Тогда дорога только слегка пострадала. Взрывы были небольшой силы. Сейчас, когда в грузовиках остались боеприпасы в количестве, которое моджахеды не могли взвалить на свои плечи, эмир не решался поджечь машины. Не захотел усложнять себе жизнь. Что еще по дороге повезут, может попасть к нему в руки, не стоит рубить сук, на котором сидишь.

Пока шла разгрузка, эмир внимательно изучил накладные и понял, что хотел сказать старший прапорщик, когда размахивал ими. Джамаату необходим был запас патронов. Большой запас, чтобы не пришлось экономить в серьезных операциях. Патроны в районный отдел полиции должны были везти в этой автоколонне. Но их не было ни в первом, ни во втором грузовике. Запоздала централизованная циркулярная поставка. То есть груз не был доставлен на склады республиканского МВД, которое из-за этого не имело возможности снабдить патронами районные отделы.

Не значились патроны и в накладных документах старшего прапорщика. Что его застрелили, было не жалко. Придет на его место другой кладовщик, с которым можно будет провести соответствующую работу, чтобы он стал информатором за сравнительно небольшую сумму в фальшивых долларах. А этот уже знал со слов Магутдина Лачинова, что доллары фальшивые, и потому работать с ним было уже невозможно.

Магутдин, конечно, поторопился сказать это. Но он говорил, зная, что кладовщика в живых все равно не оставят. И не мог при этом знать, что в этой автоколонне патроны не повезут. А нужда в патронах была серьезная. Еще не критическая, тем не менее заставляющая всерьез задуматься.

Если при нападении на первую автоколонну эмир Гадисов приказывал экономить патроны, то в этот раз дал приказ патронов не жалеть. Поторопился.

В какой-то степени пополнить запас можно было за счет убитых солдат. У них точно такие же автоматы, как у моджахедов. Только один эмир во всем джамаате один стреляет из старого, уже снятого с вооружения «АК-47», а у других — автоматы «АК-74»[1]. Добыть патроны для своего автомата эмир, честно говоря, и не рассчитывал. Но ему самому приходилось стрелять редко. А вот моджахедам патроны очень даже нужны. А в недалеком будущем, как планировал Рамиз Омаханович, они понадобятся еще больше. Но это недалекое будущее отодвигалось, скорее всего, на следующее лето, может быть, на конец весны, когда можно будет спокойно жить где-нибудь в лесу в центральной части России и доказывать русским, что напрасно они влезли в Сирию.

С такими планами и отправили оттуда, из Сирии, джамаат Гадисова домой. И он сумеет воплотить в жизнь эти планы…

* * *

Перед отправкой моего взвода в командировку на Северный Кавказ я слышал, как разговаривали три солдата. Они радовались этой командировке потому, что там, на Кавказе, занятия будут проводиться редко, только при подготовке к отдельной операции, а спать там будут разрешать в два раза больше, чем в батальоне (в сводном отряде спецназа ГРУ на Северном Кавказе солдаты спят по восемь часов — отдыхают, как это называется официально, потому что день и ночь в командировке не различают).

— Почти как на «гражданке»!

Это, по разговорам, знали все в батальоне, хотя я мог бы возразить, что временами спать вообще удается только в вертолете при перелете с одной операции на другую. Когда вибрируют металлические стены вертолета и дико тарахтит над головой двигатель. То есть выспаться бывает крайне трудно, особенно с непривычки, в первое время. Потом, уже на истощении, уснуть порой удается даже в кузове грузовика.

Занятия, что ведутся с бойцами в батальоне, идут им только на пользу и повышают боевую подготовку. Однако, чтобы от этого избавиться, бойцы взвода готовы были бегом бежать в «горячую точку». Рисковать жизнью в постоянных боях им казалось более приятным делом, чем бегать, ползать, лазить, стрелять, выставлять мины и снимать чужие и выполнять еще целую кучу специальных упражнений, многие из которых нравились далеко не всем. Что поделаешь, где-то далеко, как кажется, всегда живется лучше — так уж человек устроен.

Тем не менее, имея опыт двух предыдущих командировок, в которых из состава взвода принимали участие только отдельные солдаты-контрактники и сержантский состав, в перелете до Каспийска, где расположен аэропорт Уйташ имени дважды Героя Советского Союза Ахмет-Хана Султана, хотя официально он и называется аэропортом Махачкалы, я приказал солдатам отсыпаться, поскольку никто не знал, когда нам удастся отдохнуть в следующий раз. Обстановка на Северном Кавказе непредсказуемая. Одна за другой возвращаются с Ближнего Востока местные банды, где их даже сирийцы и иракцы бьют преимущественно старым советским оружием и лишь изредка современным российским.

На что бандиты надеются, возвращаясь в Россию? Или просто возвращаются, чтобы сдохнуть дома и быть похороненными в общей могиле без указания, кто там лежит, — как закон и предлагает хоронить террористов.

— С корабля на бал? — спросил кто-то из солдат после моего приказа в самолете.

— Всякое бывает… На всякий случай лучше быть бодрым.

В Уйташе нас встречали, как обычно, грузовики, которые проехали по окраине Махачкалы и доставили нас в военный городок, где и базировался сводный отряд спецназа ГРУ в регионе Северного Кавказа.

Нас встретил дежурный офицер, показал казарму, где нам предстояло жить полгода. Я произвел распределение по кубрикам, хотя особого распределения и не требовалось — каждый кубрик отводился одному из отделений, вне зависимости от того, какой у отделения численный состав, а он у всех отделений разный.

Дежурный офицер остался присмотреть, как взвод расположится, забрал у меня продовольственные аттестаты и прочие взводные командировочные документы, которые он, по приказу начальника штаба, должен был оформить, как обычно бывает, в соответствующих отделах, а меня отправил на доклад к начальнику штаба майору Аспарухову.

Евгений Павлович Аспарухов, насколько я знал, уже в третий раз приехал в отряд в командировку. В первый раз он здесь командовал разведротой, во второй раз был уже начальником штаба, и тогда наши пути пересеклись — я тоже приехал сюда со взводом, и вот теперь майор приехал в третий раз, как и я.

Я по-прежнему командую взводом, хотя за время, что мы не виделись, я из лейтенанта перешел в старшие лейтенанты, а Аспарухов остался начальником штаба сводного отряда. Он свою майорскую звездочку получил накануне второй командировки и стать подполковником должен еще не скоро.

Командиру отряда, с которым я еще не знаком, начальник штаба представит меня лично, но так уж повелось в сводном отряде, что мелкие подразделения типа отдельного взвода курирует всегда начальник штаба, а деятельностью двух разведывательных рот, что входят в отряд, руководит сам командир.

Где расположен кабинет начальника штаба, я помнил хорошо и потому сразу прошел туда, постучал в дверь и, после приглашения, шагнул за порог.

— Товарищ майор, старший лейтенант Захаров со взводом прибыл в ваше распоряжение. Взвод устраивается в казарме…

Небольшого роста, крепко сбитый, хотя я не рискнул бы назвать его широкоплечим, улыбчивый майор Аспарухов встал из-за стола, крепко, но не до боли пожал мне руку и жестом пригласил присесть, сразу отмахнувшись от уставного доклада, как обычно и бывает в подразделениях спецназа ГРУ, где в большинстве случаев не любят уставной официоз.

— Добрались без происшествий?

— Так точно, товарищ майор. Все в порядке.

— Настроение боевое?

— Так точно.

— Я как увидел приказ по ротации отряда, обрадовался, когда твою фамилию встретил. Включайся в работу. Сейчас зайди на узел связи, тебе КРУС «Стрелец»[2] на отрядную волну настроят, а оттуда сразу в оперативный отдел за заданием. Отдыхать будешь, когда к себе в батальон вернешься. Если солдаты в казарме устроились, а дежурный оформил документы, отсылай их сразу на склады получать «сухой паек», боекомплект, и еще я приказал выделить твоему взводу два автоматических гранатомета Барышева с четырьмя комплектами гранат. Кто пользовался, говорят, штука удобная. Я сам не пользовался, сказать ничего не могу. Там, на складах, трактор с тележкой выделят, чтобы до казармы все необходимое доставить. Сейчас за складом трактор с трактористом на постоянной основе закреплены. Ты только солдат отправь, чтобы тележку загрузить. И сержанта, чтобы получил, что полагается. Где склады искать, тебе рассказывать не надо. Они никуда не переезжали. Удачи, старлей!

* * *

Первое задание было простым и не требовало дополнительной подготовки и получения разведданных. Уже вторые сутки на границе с Грузией какая-то банда пытается прорваться через границу, но граница пограничниками перекрыта. Было пресечено три попытки прорыва, и все три раза банда пыталась прорваться в одно и то же ущелье.

С грузинскими пограничниками связь поддерживалась. Они сообщили, что банда не ушла и в данный момент ищет слабые места в системе заслонов. Сами грузинские пограничники атаковать банду не решаются. Сил у них немного, а переход осуществляется в Панкисском ущелье, где компактно проживают кистинцы[3], не очень жалующие пограничников. Пограничникам рекомендовано к кистинцам не соваться во избежание межнациональных и межрелигиозных инцидентов, поскольку народ это горячий и непредсказуемый. Конфликт с ними может вылиться в большую неприятность…

Но долго держать заслон на одном участке границы — значит оголить другие участки, которые тоже требуют внимания.

По согласованию с пограничниками отрядом спецназа ГРУ была разработана операция по ослаблению одного из возможных проходов в ущелье, кстати, самого сложного по профилю, чтобы дать бандитам прорваться. Ущелье, в которое их пропустят, будет перекрыто спецназом ГРУ. А когда бандиты вступят в бой со спецназом, пограничники, сконцентрировав ударный кулак, смогут ударить банде в спину и уничтожить ее. Операция была довольно простой в исполнении, и все опасения сводилось к одному — не уничтожить друг друга двум отрядам федеральных сил.

Кроме того, для уничтожения банды планировалось задействовать боевые вертолеты отряда спецназа ГРУ. Насколько я знал, раньше отряд располагал тремя «Ночными охотниками» Ми-28Н и двумя ракетоносцами Ми-8АМТШ, оснащенными полным комплектом вооружения от «летающего танка» Ми-24. Правда, потом говорили, что один из Ми-8 должны сменить на Ка-52 «Аллигатор». Не добавить «Аллигатор», а именно сменить, поскольку заасфальтированный плац военного городка, переоборудованный под вертолетодром, не позволял держать здесь одновременно больше пяти вертолетов. Посторонние аппараты могли совершить посадку, но тут же улетали, а вот стоянки для шестого вертолета не было. Просто места для него не хватало. Но сменили боевую машину или нет, я точно информирован не был, да и, по большому счету, нам было бы достаточно поддержки одного вертолета. Любого, какой выделят. И потому мой вопрос в оперативном отделе отряда получил такой ответ:

— Что будет свободно к тому моменту, то и пошлем… Вертолеты у нас никогда не простаивают… — Ответ был одновременно и ничего не значащим, и исчерпывающим.

Радовало то, что само предполагаемое место боя не было высокогорным, то есть дышать там можно было спокойно без кислородных приборов. А это автоматически значило, что любой боевой вертолет на такой высоте работать сможет, сцепление винтов с воздухом проблем не вызовет, как случается порой в высокогорье.

Из оперативного отдела, перекачав в свой планшетник все необходимые для операции карты, я отправился в казарму, где сразу объявлять взводу боевую тревогу не стал. Но без задержки отправил своего опытного замкомвзвода старшего сержанта Мишу Игумнова с тремя солдатами на склады для получения всего, что полагается для вылета на боевую операцию.

Расчет был произведен, как обычно, в оперативном отделе с запасом на крайний случай. Обычно запас составлял дневную норму высокогорного питания, хотя застревать в каких-то случаях приходилось и на три дня, и на неделю. Тогда доставка питания и пополнение боекомплекта производились с помощью вертолета. И это было, конечно, правильным решением, потому что суточный сухой паек не только немало весит, он еще и объемен. И таскать на своих плечах по горам лишнюю тяжесть бойцам не хочется. Мне, честно говоря, тоже. Да и зачем, если могут доставить!

Взвод без моей команды или команды старшего сержанта Игумнова спать не укладывался. И без того, как я справедливо считал, бойцы выспались в грузопассажирском военно-транспортном самолете за два с лишним часа полета. Дополнительный отдых, я знал это по себе, только расслабляет и делает мышцы вялыми, а суставы лишает гибкости.

И потому я объявил боевую тревогу только тогда, когда услышал, как на территории, приближаясь, тарахтит трактор, тащит все необходимое для предстоящей операции. Как обычно, в отсутствие замкомвзвода командные функции взял на себя командир первого отделения сержант Леша Луховской, которому я дал знак.

Он построил взвод. После чего сам провел предварительную проверку. Сначала приказал всем включиться в общевзводную систему связи и проверил ее наличие с каждым индивидуально. Потом прошелся перед строем в одну и в другую сторону, как это делаю обычно я, кого-то из солдат заставил попрыгать в полной экипировке, прислушиваясь, не гремит ли что в амуниции или в рюкзаке. У некоторых пальцем, не опасаясь обрезаться, проверил остроту малых саперных лопаток. Только после этого доложил мне по уже подключенной системе связи:

— Товарищ старший лейтенант, взвод к выполнению боевой задачи готов.

— Выводи взвод на улицу. Там Игумнов везет сухой паек и боекомплект, — распорядился я, но сам сразу не вышел, оставив время взводу на «заправку».

Казарму я покинул только тогда, когда услышал звук двигателя грузовика, что был выделен нам в качестве транспортного средства. Грузовик был тентированным и встал так, что тент прикрывал строй от сильного бокового ветра. Подумалось, что, если ветер не стихнет, то даже всепогодный вертолет «Ночной охотник» может не прилететь нам в помощь — все будет зависеть от настроения вертолетчиков. Но тогда придется самим проявлять активность по уничтожению противника. Пограничники нам в этом помогут. С их стороны обещали выставить сильный отряд, хотя точную его численность не сообщили.

Едва мы выехали с территории военного городка, как меня затребовал на связь начальник штаба сводного отряда майор Аспарухов.

— Старший лейтенант Захаров, слушаю вас, товарищ майор.

— Выехали, как мне сказали?

— Так точно. Только что. Еще ворота в зеркало видны.

— Как только займешь и оборудуешь позицию, отметь на карте и перебрось мне данные. Я отправлю погранцам, чтобы они выступали. Расчет времени, как считаешь, проведен правильно?

— Правильно. Хотя есть возражения. Не учтено, что бандиты будут идти с осторожностью. Они будут опасаться, что мы заманиваем их в засаду. То есть прочитают наши планы. Обязаны прочитать.

— Но все равно ведь пойдут? — Начальник штаба спрашивал меня так, словно я был бандитский эмир.

— Я не думаю, что они откажутся от запланированного. Иначе зачем им тогда вообще в эту сторону через несколько границ двигаться. Но упорство в выборе направления меня слегка смущает… Есть опасения, что именно в это ущелье они рвутся неспроста, иначе могли бы в любую сторону сдвинуться и там подыскать место, где перейти границу. Таких мест — пруд пруди…

— Может, у них там, в этом самом ущелье, схрон? Так, кстати, и пограничники думают.

— Все может быть. Утверждать не буду. Не буду отрицать и упрямство эмира банды — здесь запланировал, здесь и пойду! Я с таким уже встречался. Обычная человеческая глупая уверенность во вседозволенности. Хозяевами жизни себя хотят считать. Такие, как правило, быстро голову теряют. Раньше их больше было, сейчас меньше — почти всех перебили, мало кого уму-разуму научили. И здесь, и на Ближнем Востоке такие первыми гибнут. Но мое предположение — не факт. А может, кстати, и так статься, что в этом ущелье у них назначена встреча с другой бандой. Они подозревают наличие засады, тем не менее идут, потому что рассчитывают на удар засаде в спину со стороны другой банды, которая раньше границу перешла. Может быть, это даже встреча с частью своей же банды. Еще допускаю, что между бандами осуществляется связь. Скорее всего, телефонная. Рацию не используют. Не любят они с рациями работать. И координируют свои действия, синхронизируя направление удара. Возможно, вторая банда изначально двигалась туда, стремясь ударить в спину пограничникам, чтобы обеспечить прорыв. Такое тоже уже было…

— Было, — согласился майор Аспарухов, оценивая мое знакомство с кавказскими сводками.

— А потом они скоординируют свои действия и ударят по моему взводу с двух сторон.

— Да, это серьезный вопрос, — задумался начальник штаба. — Вот, кстати, и опробуешь автоматические гранатометы.

— Отзыв на него писать?

— Обойдемся. Он у нас не производится. Только конструктор — наш, российский. А сам гранатомет — белорусское оружие. Только стреляет нашими гранатами ВОГ-17, хотя, возможно, и их в Беларуси производят. Нет, отзыв не требуется. Разве что на гранаты. Но они давно известны — еще советские. Что касается телефонной связи между бандами… Я тебе с вертолетом пришлю «глушилку». Она автоматическая. Может дистанционно включаться. Выставляется с парашютом. Найдешь ее по куполу и переключишь на ручное управление. Там обозначено на английском — сбоку есть кнопка «мануал». Разберешься, короче… Но имей в виду, у тебя самого тогда связь внутри взвода нарушится. Ты просто пользуйся отдельными моментами. Дал взводу команду, включил «глушилку». Нужно новую команду дать, выключил. Сориентируешься?

— Сориентируюсь, товарищ майор. Высылайте. Противник не будет знать, когда я включаю, когда выключаю. А постоянно держать трубку включенной они не могут. Им подзаряжать ее надо.

— Если возникнут сложности с поиском «глушилки», у тебя будет прямая связь с командиром вертолета. Мы ему выделим шлем и КРУС. Он тебе подскажет.

На выезде из поселка дорога была разбита основательно. Наверное, и наша бронетехника помогла в этом. Но ремонтировать дорогу, кажется, никто не собирался. Впрочем, это была характерная особенность российских дорог.

Грузовик сбросил скорость, а майор Аспарухов в это время завершил разговор:

— Не забудь мне на планшетник карту сбросить, обязательно с точными отметками. У меня все. Конец связи?

— Не забуду. Конец связи, товарищ майор.

* * *

Горной дорогой мы ехали без малого три часа. Потом оказались в неширокой долине, посреди которой тянулась гравийная дорога, хорошо когда-то укатанная и практически лишенная свежих следов. Так редко здесь показывался автомобильный транспорт.

Добрались до отсыпного съезда с дороги, отмеченного на карте, спустились к горному отрогу и поехали в обратную сторону, миновали два ущелья и въехали в третье.

Но здесь не было возможности далеко продвинуться. Вернее, возможность-то была, но водитель не хотел рвать резину на острых камнях, кроме того, карта, что была у него в навигаторе, показывала, что дальше будет негде развернуться.

— Тормози, — решил я. — Будем высаживаться. Дальше своим ходом.

Честно говоря, в моем решении не было жалости к автомобильной резине и неудобствам солдата-водителя. Сам я, помнится, однажды встречал товарища в аэропорту областного центра. Поставил машину на парковку и ушел в здание аэропорта. За время моего отсутствия приехало еще множество машин, и мою буквально заперли со всех сторон. Разворачивался я по паре миллиметров в одну и в другую сторону, но все же сумел протиснуться между чужими машинами и выехать, чтобы не ждать, когда мне освободят проезд.

Но там была обстановка менее ответственная и совсем не боевая. А во время боевой операции водителю-солдату потребовалось бы проявить больше старания и сообразительности. Я посчитал, что бойцам моего взвода, отдыхавшим уже достаточно долго, следует взбодриться, чуть-чуть устать, чтобы войти в боевое настроение. И потому я предпочел пеший марш.

Старший сержант Игумнов командовал высадкой, завершена она была классически — солдаты не в строй встали, а сразу рассыпались веером вокруг грузовика, ощерившись автоматами в готовности принять бой сию же секунду.

Но противника пока не было. Я в бинокль с тепловизором осмотрел окрестности. «Свечения» биологически-активных объектов бинокль не обнаружил. Одновременно со мной все три снайпера взвода смотрели в свои оптические прицелы с тепловизионными предобъективными насадками Infratech ИТ 310 ТПН. Каждый из снайперов взял для контроля одну из сторон, оставив ближнюю, самую безопасную стену мне, поскольку бинокль имел менее сильную матрицу тепловизора, чем предобъективные насадки.

Винтовки снайперов были мощные, крупнокалиберные. Две из них относились к категории дальнобойных, третья — винтовка «Выхлоп» — имела только прицел, сравнимый с ними, но стрелять могла прицельно на дальность до восьмисот метров, имела тяжелую стальную пулю калибра двенадцать и семь десятых миллиметра. Обладала и важным преимуществом — глушителем. Для этой винтовки был создан специальный укороченный патрон, из которого пуля летела с дозвуковой скоростью, но, благодаря своей конфигурации и собственной тяжести, способна была пробивать любой бронежилет. На прицелы снайперов я всегда надеялся. Но в этот раз я для чего-то еще и снайперов проконтролировал. И только после этого позвал по связи старшего сержанта Игумнова:

— Миша! Тремя колоннами — вперед!

Игумнову повторять команду не нужно. Взвод тоже ее слышал и сразу, бегом выполнил построение в три колонны по отделениям.

Двигались мы вперед тремя самостоятельными маршрутами. Первое и третье отделения — в тени вертикальных стен, второе отделение во главе со мной — посередине ущелья.

Я пристроил на мягкой повязке, которую специально надевал себе на шею, свой планшетник и включил навигатор, который точно показывал мое местоположение. Другая, собственная программа планшетника определяла местоположение каждого бойца взвода и накладывала изображение на карту местности, совершала в автоматическом режиме привязку объекта. При этом отдельные датчики, входящие в систему оснастки «Ратник», при необходимости передавали мне информацию о самочувствии каждого из солдат. Для этого следовало только активизировать еще одну программу, работающую всегда в фоновом режиме. Нажатие пальца на любую из красных точек, которыми выглядели на мониторе бойцы, выдавало мне необходимую информацию о каждом из них.

Другое дело, что я не врач и не обладаю знаниями о нормах пульса и давления в различные моменты физических нагрузок и не могу этими данными воспользоваться. Только в случае ранения кого-то из солдат могу нажатием определенной кнопки на своем «Стрельце» вызвать помощь. Но пока, слава богу, она никому не требовалась.

На карте были отмечены две пещеры, находящиеся одна против другой. Одна из них, правая, выглядела как три больших соединенных между собой неглубоких грота, тогда как левая имела несколько горизонтов и уходила глубоко вниз. Обе пещеры находились в первой четверти ущелья — от входа в одну до входа в другую требовалось только пересечь ущелье и пройти два десятка метров. Как раз тогда, когда мы вышли к двум противостоящим устьям[4], меня по связи вызвал командир первого отделения сержант Луховской.

— Товарищ старший лейтенант. Здесь два окурка лежат. Почти свежие. Несколько часов назад брошены. Кто-то здесь стоял и курил. Долго стоял. Может быть, это один человек был, две сигареты выкурил. При этом сначала в одну сторону смотрел, потом в другую. Пепел на камни насыпан. Между камней, то есть. Но его туда, похоже, ветерком задуло. Ветер с верховьев идет. Сдается мне, пещера обитаема.

Я сразу среагировал:

— Снайперы! Устье левой пещеры взять под прицел, — на всякий случай принял и другие меры: — Игумнов, контролируй правую пещеру.

Поскольку второе отделение шло со мной, мой замкомвзвода двинулся во главе третьего отделения. Я увидел, как это отделение, идущее немного впереди, восприняло команду старшего сержанта, данную по старинке, без звука, растопыренными и выброшенными вперед пальцами одной руки.

Отделение сразу рассыпалось среди камней, наставив стволы автоматов на черное пятно устья. Оно было высоко от поверхности, и забираться туда было трудно. Для устройства жизни и быта на постоянной основе это место явно не годилось так, как левая пещера.

Если бы там кто-то проживал постоянно, были бы проведены какие-то меры по благоустройству. Например, в камнях была бы высечена лесенка или какое-то ее подобие. Или просто лесенка была бы выложена из камней. Иногда в таких условиях можно было встретить деревянную приставную лестницу. За две предыдущие командировки мне четырежды приходилось работать против бандитов, живущих в пещерах. И всегда входы были благоустроены.

— Снайперы, видно что-нибудь?

— «Свечения» нет, — один за другим доложили все трое.

Но я помнил, что сам предложил начальнику штаба сводного отряда вариант, согласно которому банда, ищущая проход через границу, должна в этом ущелье встретиться с другой бандой, перешедшей границу раньше. И кто-то, скорее всего эта вторая банда, мог ударить засаде, которую я готов был выставить, в спину. Чтобы предотвратить это, прикинув варианты, я дал команду огнеметчику ефрейтору Васильчикову, что потел под грузом рюкзака с двумя огнеметными тубами:

— Стас, ты не устал заряды таскать? Обстреляй пещеру. Выжги там все, что можно.

Я знал, что у Васильчикова в запасе всего две термобарические гранаты. Обычный комплект на рейд. Но хватит ли двух выстрелов, чтобы выжечь пещеру, я не знал. Все зависело от размеров самой пещеры. Карта показывала размеры, которые огнемет «Шмель-М» мог поразить двумя «выстрелами». Однако практика подсказывала, что бандиты жилые пещеры модернизируют, создают дополнительные входы и выходы и существенно расширяют площадь. Моя карта была еще советских времен. За прошедшие годы все могло сильно измениться. Но терять время на исследование пещеры и нанесение исправлений на карту у меня возможности не было. Следовало торопиться и выходить на основную позицию — пограничники же ждут моего сообщения о готовности. Тем более идти нам предстояло еще не меньше четырех часов в хорошем темпе.

Был, конечно, еще и второй вариант — пустить в каждое пещерное устье по одной гранате, но это вообще не давало гарантии, что мощности всесжигающего термобарического заряда хватит на то, чтобы дойти до каждого уголка. Конечно, не было гарантии, что и двух гранат хватит на левую пещеру, но, по крайней мере, кислород там выгорит, скорее всего, в значительной степени, и одно уже это могло уничтожить банду за счет создания резко пониженного атмосферного давления, несовместимого с жизнью. Обычный эффект последствий термобарического взрыва. Если, конечно, банда там скрывается. Тем более перед левой пещерой было найдено два окурка. Это давало надежду, что моджахеды там.

Стас Васильчиков обрадовался. Я знаю, что он не большой любитель гранаты на себе таскать. Слышал от него не раз, что неплохо было бы ему выделить кого-то во второй номер огнеметного расчета, но лишних бойцов у меня не было.

Он поспешил к устью пещеры, прикрываемый снайперами и бойцами первого отделения, которые, не дожидаясь команды, заняли места среди камней, готовые дать очередь в случае опасности. Тепловизионные насадки на прицелы снайперов позволили бы определить приближающегося противника за несколько секунд до его появления.

Ефрейтор заглянул внутрь. Видимо, там было не слишком светло, и потому он опустил на глаза очки ночного видения, присмотрелся, прижался глазом к резиновому наглазнику оптического прицела.

Сразу после выстрела огнеметчик присел. И сделал это вовремя, потому что из пещеры вырвалось целое облако горячей пыли и дыма. Вырвалось и пролетело у Стаса над головой. А сам Васильчиков тем временем уже ставил ударно-спусковой механизм вместе с прицельным приспособлением на другой контейнер с гранатой.

Следующий выстрел, прозвучавший сразу после того, как прошло облако, был произведен под другим углом. Видимо, в пещере имелось несколько боковых ответвлений. Но спрятался огнеметчик и в этот раз не напрасно. Внутри пещеры произошел сильный взрыв, из устья вылетело не просто облако дыма и пыли, но и множество камней и пламя. Видимо, взорвался бандитский оружейный склад, и наверняка обрушился свод пещеры. Пыли было очень много.

— Стас! Как успехи? — поинтересовался я, находясь от устья в тридцати шагах.

— Еще бы одну гранату[5]… Две боковые галереи выжег, осталась третья. Правда, вторая и третья, как я понял по тому, откуда дым шел, соединены, но не знаю, какая там площадь[6]. По крайней мере, кислород там везде выгорит. Это гарантированно. А взорвались, я думаю, боеприпасы. Сдетонировали от температуры и давления.

Я заглянул в карту. Два прохода даже на карте были соединены внутренней перемычкой. Значит, термобарическая смесь должна была проникнуть во все три галереи.

— Что было, то и выполнил, — сказал я. — Если кто в живых и остался, пусть благодарит твоих родителей, что родили тебя с такими узкими плечами, на которых лишняя граната не умещается. Игумнов, у правой пещеры ничего подозрительного не нашел?

Все-таки внутривзводная связь — удобная вещь. В первой моей командировке на Северный Кавказ мы еще не имели оснастки «Ратник» и обходились знаками. Но уже во второй сумели по достоинству оценить новинку. А сейчас это стало уже привычным делом.

— Ничего не нашли. Похоже, здесь место необитаемое, — отозвался Игумнов. — Могу пару бойцов взять и внутрь забраться, проверить. Это недолго. За десять минут управимся.

Я посмотрел на часы.

— Отставить. Продвигаемся вперед. Погранцы ждут нашего прибытия. Мы и без того уже на десять минут задержались. Выше темп! Будем наверстывать.

Я еще был верен старым привычкам и вместо голосовой команды простым жестом послал взвод вперед, в прежнем направлении, и лично возглавил второе отделение.

Однако, чем дальше мы отходили, тем сильнее меня мучили сомнения. Большинство современных бандитов пришли с Ближнего Востока, где в Сирии и в Ираке успели достаточно повоевать, покуролесить — приобрести немалый опыт. А опытные вояки не оставят случайно два окурка рядом с входом в свою обитаемую пещеру. У меня создалось ощущение обманутого человека. Интуиция не давала покоя и вызывала ощущение опасности. Подумалось, что меня провели как последнего лоха, показав место, куда я приказал потратить гранаты, а бандиты в это время прятались в пещере напротив. Я в своей уверенности не разрешил старшему сержанту Игумнову обследовать те три грота справа. И это автоматически означало, что мне теперь стоит ждать удара в спину от второй банды.

Но опыт участия в боевых действиях тем и хорош, что учит не мучить себя ощущением вины, а искать выход из сложного положения.

Я пальцем продвинул карту на мониторе своего планшетника, нашел место, приблизительно определенное в оперативном отделе штаба как пригодное для засады, и решил, что засаду следует сделать чуть-чуть раньше. В заранее определенном месте трудно увидеть, что будет происходить в тылу. Видно, по крайней мере, недалеко. А если не дойти до этого места пару километров, то там сразу после отмеченного на карте старого кладбища есть участок, где чуть выше и засаду устроить не грех, и за спиной останется прямой участок ущелья примерно в пятьсот метров длиной.

Это давало гарантию безопасности от неожиданного появления бандитов за спиной. Все-таки пятисотметровая дистанция дает возможность подготовиться к встрече с противником и хотя бы один автоматический гранатомет перевести в другую сторону.

Один из выделенных на взвод двух автоматических гранатометов Барышева я выдал второму номеру штатного гранатометного расчета рядовому Коле Николкину за его широкие плечи, которые, если Коля боком не повернется, в дверной проем не проходят.

Николкин основную свою работу выполнять не отказался. На одном плече он нес рюкзак с тремя выстрелами для РПГ-7, на другом — автоматический гранатомет Барышева, а в руке держал коробку с патронной лентой.

Этот гранатомет считается универсальным, он может стрелять как со стандартными магазинами, в которых помещается по пять гранат ВОГ-17 калибра тридцать миллиметров, так и с помощью ленты. Старший сержант Игумнов выбрал на складе один гранатомет с лентой, второй с целой металлической коробкой магазинов, чтобы опробовать и тот, и другой способ стрельбы. Ему я и вручил второй гранатомет для пробы.

Я знал, что лента с гранатами удобнее для автоматической стрельбы, когда стрелять приходится по большой площади, перекрывая возможность передвижения, а магазины лучше всего использовать при прицельной стрельбе одиночными выстрелами. А если гранатомет Барышева позволяет стрелять и так и так, почему бы не использовать обе возможности…

Еще перед посадкой в машину я предупредил обоих новоиспеченных гранатометчиков что слышал об этих гранатометах, не стоящих на вооружении в Российской армии, но время от времени попадающих в руки бойцов. Примерно после восьмидесятого подряд выстрела гранатомет имеет свойство делать недосыл гранаты и задержку, вследствие чего случаются осечки. Происходит это из-за чрезмерно тугого механизма экстракции. Но послать в противника восемьдесят гранат — это уже примета продолжительного боя больших подразделений, а отнюдь не взвода. Значит, в наших условиях применять такое оружие выгодно и удобно.

Миновав старое кладбище и повернув вместе с ущельем за крупную скалу, мы, даже чуть раньше, чем я предполагал, добрались до места, которое я выбрал для засады. Видимо, сказалось то, что после задержки в пещере мы увеличили темп, кроме того, шли не боевым, а привычным тренировочным темпом. Такой темп всегда более высокий, чем боевой. Иначе и быть не должно. Только тот, кто не щадит себя на тренировках, может легко преодолевать боевые нагрузки. А в боевой обстановке к физическим нагрузкам добавляются еще и психологические, которые в процессе тренировок отработать бывает невозможно. Конечно, в тренировочном процессе присутствует эмоциональность, иначе называемая спортивной составляющей, которая существенно помогает, но она психологию бойца никак не воспитывает и не дополняет. А психология в боевой обстановке решает многое.

Засаду мы выставили по всем правилам — с двух сторон ущелья располагались завалы крупных камней, за которыми можно было легко спрятаться. Правда, в последнее время все чаще у бандитов стали появляться современные тепловизионные приборы, в основном американского производства. Трудно говорить конкретно, поставляют американцы эти приборы напрямую боевикам ИГИЛ или бандиты захватывают их у противника, которому американская сторона осуществляет официальные поставки. Но факт остается фактом, и все чаще мы встречаемся и с прицелами, имеющими тепловизор, и с тепловизионными биноклями противника. Так, мой тепловизионный бинокль есть не что иное, как трофей, который я захватил у убитого бандитского эмира еще в первой своей командировке на Северный Кавказ. Сейчас, если у банды есть тепловизоры, они, возможно, смогут определить нашу засаду раньше, чем мы сами себя открыто продемонстрируем. Но это была не самая большая беда.

Бойцы взвода носят костюмы оснастки «Ратник», а ткань, из которой эти костюмы сшиты, не пропускает наружу тепло тела. Открытыми остаются только руки, которые можно закрыть перчатками, и лицо, которое при необходимости скрывается маской-подшлемником. Тогда тепловизор определяет лишь небольшие точки — глаза и кожу вокруг глаз, остающиеся открытыми. Кто-то, кто уже встречался с подобным, может определить, что тепло исходит от людей, хотя большинство примет такое «свечение» за стайку мелких птиц или крыс.

А сзади бандитов будут подгонять пограничники. Моджахеды в любом случае вынуждены будут идти на нас. Даже раскрыв наше присутствие, вынуждены будут организовывать прорыв. Нам же никак нельзя допустить атаку в спину.

Я приказал всем бойцам использовать маскировочные принадлежности, хотя носить в кавказскую жару маски-подшлемники и перчатки никто из солдат не любит. Но, любишь ты или не любишь, когда вопрос стоит о сохранении жизни, выискивать себе комфортные условия не стоит.

Проверив со своим тепловизионным биноклем состояние маскировки взвода, я нанес на планшетник точку засады и отослал карту с отметками начальнику штаба сводного отряда. Майор Аспарухов почти сразу же прислал подтверждение получения.

Осталось дождаться, когда подсуетятся с перемещением постов пограничники, что даст возможность бандитам пойти на прорыв.

Глава первая

Самый распространенный способ определения момента встречи с противником и плана его действий — это умение поставить себя на место бандитского эмира. Я попробовал себя поставить, как делал обычно.

Для начала я просчитал время, необходимое майору Аспарухову, чтобы отправить пограничникам скрин с картой, потом на время попытался мысленно заменить собой офицеров оперативного отдела погранотряда, которые высчитают оптимальный ход, позволяющий запустить бандитов в ловушку.

Для этого лично я не стал бы показывать, как в одном месте снимают заслон и перебрасывают его в другое место. Я бы просто продемонстрировал прибытие дополнительных сил в другие места. А уж там пусть бандиты доступными им методами проверяют, откуда пришло усиление заслона. Бандиты тоже не глупые и знают, что дополнительных сил в погранотряде нет. Вероятно, у них и своя разведка существует, и осведомители на нашей стороне имеются, которые предупредили бы о прилете подкрепления. Если не предупредили, значит, идет внутреннее переформирование заслонов. Люди снимаются с самых сложных для перехода границы участков и направляются на наиболее опасные, которые считаются вероятными точками прорыва.

Кажется, что-то подобное предлагал и майор Аспарухов. Но его предположения тоже должны на чем-то основываться. Вероятно, во время переговоров и обсуждения вариантов погранцы высказали предложения нашему начальнику штаба и офицерам оперативного отдела. Более того, майор Аспарухов, кажется, даже упоминал, что операция разрабатывалась в нашем оперативном отделе. А это значило, что оперативный отдел погранотряда будет опираться на данные своих коллег из военной разведки.

Я представил, как разрабатывают план в оперативном отделе погранотряда, где обычно сидят два, от силы три старших лейтенанта погранвойск, обязанных проявлять скорость мышления и использовать заранее подготовленные на все случаи жизни заготовки. Из оперативного отдела разработки ушли к командиру погранотряда, который сразу, только вникнув в суть, дал «добро» и соответствующую команду. И пограничники начали выполнять.

Я перебирал события по минутам, время от времени бросая взгляд на карту и представляя перемещение бойцов.

Вопрос в том, как поведет себя в этом случае эмир банды. Он ведь может решить дожидаться ночи, чтобы совершить ночную попытку прорыва. Я бы на месте эмира подумал о том, что именно к ночи пограничники и ждут бандитов. И начал бы прорыв раньше, в светлое время, и, что очень важно в данной ситуации, неожиданно. Хотя и не исключаю варианта, что на мое решение повлияло то, что мне лично очень не хотелось надолго застревать здесь. То есть я сам не хотел ждать ночи и делился мысленно своим планом с пришлым эмиром.

Эмир, вне всяких сомнений, имеет богатый боевой опыт, иначе он не стал бы эмиром. К сожалению, нам не известно, что это за человек, как его зовут, чем он прославился и на что он способен. Он, вне всякого сомнения, достаточно повоевал на Ближнем Востоке, а до того, возможно, и в горах Дагестана успел проявить себя и как-то отметиться. И он может принять решение о дневном прорыве, как я и предположил. Тогда ждать нам осталось недолго.

А ожидание в засаде — это и есть тот самый психологический фактор, который в бойцах невозможно воспитать. Можно научить солдата стрелять, бегать, прыгать, ползать, драться в рукопашном бою, ставить и снимать мины. Но его психологическая устойчивость тренировке поддается с великим трудом. И за полгода, которые солдаты срочной службы прослужили до этой командировки, создать в человеке крепкий психологический фундамент просто невозможно.

По большому счету, психологическая устойчивость — она или есть в человеке, или ее нет. Создать ее заново, сделать, как это называется, «с нуля», можно, скорее всего, только через пару десятков лет. Хотя то, что в бойце заложено, можно подкорректировать. Только на это потребуется точно больше года.

Тем не менее с тех времен, как в российской армии срочная служба продолжается только год, складывается странная, даже парадоксальная ситуация. В частности, в спецназе ГРУ. Далеко не каждый призыв через полгода подготовки выезжает в боевую командировку. Обычно командировка происходит один раз в два, а то и в три года. И солдаты, которым не довелось участвовать в боевых действиях, тем не менее, не имея боевого опыта, проходят более серьезную подготовку, чем те, которые через полгода отправились на Северный Кавказ. Особенно это касается психологической устойчивости. И, как результат, у нас в стране сначала появился «афганский синдром», потом появился аналог — «кавказский синдром». И эти так называемые «синдромы» государство списывает на обстоятельства. Но сами-то обстоятельства государство же и формирует.

* * *

Майор Аспарухов вызвал меня на связь:

— Докладывай, Павел Степанович, как обстановка?

— Готов к встрече банды. Жду действий пограничников и, как следствие, прорыв банды в ущелье.

— Банда уже прорвалась. Мне только что сообщили. Их подгоняют погранцы. Буквально по каблукам стреляют. Значит, жди. Наш оперативный отдел считает, что до тебя банда доберется при такой скорости за час. От силы, за час с четвертью. Будь готов встретить.

— Мы готовы. Относительно наличия у бандитов тепловизионных приборов погранцам ничего не известно?

— Отдельного сообщения на эту тему не было. Но я смотрел по карте. Бандиты могли определить перемещение погранцов только с помощью тепловизора. Так что, вполне возможно, что-то у них имеется. А у тебя с этим что, проблемы могут возникнуть?

— Особых сложностей не вижу. Бойцы в масках и в перчатках.

— Относительно второй банды не думал? Встречающей… Я вполне допускаю такой вариант развития событий. Это ты правильно просчитал. Бандитам первой банды было проще уйти в соседнее ущелье, но они туда не пошли. Они только в твое рвались. И это неспроста.

— Я не только думал, но и, возможно, принял превентивные меры.

— Не понимаю, почему «возможно»?

Я рассказал Евгению Павловичу о двух сигаретах, пепле между камнями, о двух выстрелах из огнемета «Шмель-М» в левую пещеру и о сильном взрыве внутри ее.

— По силе взрыва можно предположить, что там находился бандитский склад с боеприпасами. Такой взрыв, вероятно, приведет к обвалу свода. Резкое падение давления из-за выгоревшего кислорода должно способствовать этому эффекту. Если это была пещера встречающей банды и она в момент атаки находилась там, то банды уже не существует. Но точно я это утверждать не могу, потому и «возможно».

— А правую пещеру не проверил? — правильно, на мой взгляд, отреагировал начальник штаба. Я и сам бы, наверное, отреагировал точно так же.

— Никак нет. Мой замкомвзвода рвался посмотреть, но я не разрешил. Там подъем к устью неудобный. Долго забираться. Я опасался потерять время. Потом только подумал, что пещера не обязательно должна быть местом постоянного проживания, а может служить и разовым укрытием. Опасения, как обычно, потом, товарищ майор, пришли. По мере обдумывания. Но у нас было только два «выстрела» для огнемета, и потому приходилось выбирать. Или левую уничтожить полностью, или навести шум в правой и левой без серьезного урона.

— Понятно. Я допускаю дополнительно еще один вариант, что в пещере взорвался схрон, к которому и прорываются бандиты через границу. По мнению пограничников, они отстреливаются слабо. Или потому, что спешат оторваться, или потому, что берегут патроны.

— А что с вертолетом, товарищ майор?

— Диспетчер нашего авиаотряда обещает, что один вертолет через сорок минут вернется для заправки и пополнения боекомплекта. Его и планирую отправить. Где он был, там уже вопрос решен. Там больше авиация не нужна. Вертолет и «глушилку» тебе сбросит. Это у вертолетчиков уже отработанный прием. Правда, обычно сбрасывают не в помощь подразделениям, а просто саму по себе, чтобы лишить банду связи. А сейчас ты на себя управление возьми. Там все просто. Интуитивно разберешься. Тебе всего две кнопки следует знать: «The beginning of the work» — начало работы и «The end of work» — конец работы. Справишься, думаю, без проблем.

— Справлюсь, товарищ майор, не сомневайтесь. Такие надписи даже я переведу.

— Тогда — будь готов, у меня все. Конец связи.

— Конец связи, — подтвердил я.

* * *

Вертолет прилетел раньше, чем появились бандиты.

— Старлей! Я борт «семьсот одиннадцать», командир экипажа «Ночного охотника». Где твои подопечные? Кого приказано уничтожить?

— Сам их жду, товарищ…

Я попытался познакомиться с пилотом, но он снова спокойно назвал только свой позывной:

— Борт «семьсот одиннадцать». Можешь так меня называть. По званию я подполковник. Можешь обращаться по званию. Я сбрасываю тебе «глушилку». Пока не видно банды, можешь забрать ее спокойно.

От вертолета тут же что-то отделилось, и через несколько секунд начал раскрываться сравнительно небольшой, чуть больше вытяжного, парашютный купол. Раскрывался методом «принудиловки»[7].

«Глушилка» оказалась чуть больше обыкновенного кейса и внешне на него походила. Приземление произошло недалеко от меня. Я даже не стал обращаться к солдатам, чтобы принесли мне груз, а сбегал за ним на середину ущелья сам. От парашюта отстегнуть технику оказалось не так-то просто. Попробовав и так и сяк, я убедился, что крепежные замки не работают, достал сначала не слишком острый штык-нож «шмель» от оснастки «Ратник», который плохо справлялся с парашютным шелком, потом, не желая терять время, вытащил малую саперную лопатку и обрубил стропы.

Только после этого крепление расстегнулось. Видимо, секрет состоял в том, что в момент натяжения замки не срабатывают. А ветер натягивал небольшой купол и тащил его по камням. Хорошо, что сам кейс между камнями застрял. Так он и попал мне в руки.

Покинув середину ущелья и забравшись в камни, где сидел раньше, я открыл нестандартный по размерам груз. Хорошо, что замки открывались без проблем и срубать их малой саперной лопаткой не потребовалось, а то лопатка моя заточена так остро, что лезвие при ударе о металл может повредиться.

Оказалось, что кейс был только фирменной упаковкой. Внутри, интегрированная в корпус кейса, имелась транспортировочная упаковка, где рядом с самим прибором располагался простейший ЗИП и такие же простейшие инструменты: отвертка, гаечный ключ и ключ-шестигранник. Здесь же было упаковано и зарядное устройство для подзарядки аккумулятора самой «глушилки», а также пульт дистанционного управления прибором.

Я управлять «глушилкой» дистанционно не собирался, как не планировал заниматься ремонтом или техническим обслуживанием прибора. Прибор, как я понял, был уже включен, о чем говорил горящий зеленый диод и утопленная в нижнее положение продолговатая кнопка с надписью: «The beginning of the work». Видимо, включили прибор прямо перед тем, как сбросить с парашютом. Для проверки я попробовал вызвать «Ночной охотник» и сообщить ему о получении «глушилки».

— Борт «семьсот одиннадцать», борт «семьсот одиннадцать»… Как слышите, прием? Борт «семьсот одиннадцать»… Товарищ подполковник, слышите меня?

Ответом была тишина. Тогда я нажал на кнопку с надписью «The end of work». Зеленая лампочка погасла, кнопка с надписью «The beginning of the work» со щелчком вышла вверх, а новая кнопка утопилась.

— Борт «семьсот одиннадцать»…

— Слышу тебя, старлей. Получил посылку?

— Так точно, товарищ подполковник. Совершаю апробацию.

— Я понял, что ты с управлением разобрался. Только в дебри не лезь, а то ты нам курс можешь сбить. И не только курс, прицел удерживать сможем только вручную. Только двумя кнопками пользуйся. Кстати, я вижу бандитов. Они вдоль правой от себя стены идут. Считаю… Тринадцать человек. Отставить. Четырнадцатый догнал остальных. Сейчас встречу их очередью из пушки, потом и НУРСами[8] полью. Погранцов бы не задеть, но они еще, кажется, далековато.

Пока подполковник с веселыми комментариями прицеливался, я снова включил «глушилку» и одновременно сделал знак старшему сержанту Игумнову, приглашая приблизиться. Старший сержант находился недалеко от меня, под той же стеной ущелья, он сразу побежал в мою сторону, прыгая с камня на камень.

Тут и тридцатимиллиметровая автоматическая пушка «Ночного охотника» загрохотала в небе. Когда вертолет атакует на равнине или просто в чистом поле, звук разлетается в разные стороны и не кажется таким звучным, не заставляет вибрировать барабанные перепонки. А здесь, в ущелье, стены которого поднимались пусть и не выше вертолета, но по крайней мере, наравне с ним, звук сначала падал вниз, а потом раскатывался по камням во все стороны — в верховья ущелья и вниз, откуда мы пришли.

Пушка грохотала, иногда между ее выстрелами пробивался шепелявый голос пулемета. А потом и НУРСы ударили. А следом за НУРСами несколько раз увесисто грохнули ФАБы[9], способные вызвать в горах обвал и похоронить бандитов под обломками скал. Или путь им перекрыть.

Старший сержант подошел ближе, снял шлем и посмотрел в небо, зажатое с двух сторон каменными стенами, отчего казалось, что в такт выстрелам пушки и взрывам ракет колышутся облака. Игумнов даже не морщился и не смотрел за спину, где в верховьях ущелья поднималось мощное пыле-дымовое облако.

— «Глушилка» работает. Связь «вырубает», — объяснил я вызов замкомвзвода. — Возьми ВРГБ, займи позицию с тыла. Смотри, если кто-то выйдет со стороны старого кладбища, живой или покойник — без разницы, сразу начинай обстрел. Близко не подпускай. И сам осторожнее. Да, возьми с собой снайпера. У бандитов тоже может быть снайпер. Его уничтожить надо до того, как он нам в спину стрелять начнет.

— Понял, товарищ старший лейтенант.

— Работай!

Игумнов сделал знак своему земляку сержанту Соколянскому, когда-то тоже жившему в деревне в окрестностях забайкальской Кяхты, первому взводному снайперу, вооруженному сверхточной и сверхдальнобойной винтовкой СВЛК-14С Twilight «Сумрак» калибра 10,3 × 77 миллиметра[10].

Позицию замкомвзвода и сержант выбрали недалеко от меня. Залегли за камнями. И уже вскоре ущелье огласилось солидным звуком выстрела. Отсутствие связи не позволяло узнать, что увидел и в кого стрелял снайпер.

Я обернулся и поднял бинокль. Без тепловизора я, возможно, ничего и не смог бы увидеть. Но тепловизор сначала показал мне сильное свечение за камнем (обычно такое сильное свечение означает большое наличие крови), потом, отключив тепловизор, в простой бинокль я увидел, что с этого камня свисает стволом вперед снайперская винтовка Драгунова. Сам камень действительно сильно залит кровью, и на нем лежит бессильная рука.

Значит, вторая банда была реальной и имела в своих рядах снайпера. Никто из бандитов не пытался выйти из-за поворота, чтобы своему снайперу оказать помощь. Но бандиты были рядом с ним и уже, должно быть, понимали, что пуля такого крупного калибра не оставляет раненых. А что пуля крупнокалиберная, видно сразу.

Я отключил на время «глушилку», надеясь, что бандиты момент отключения не улавливают, и вызвал на связь старшего сержанта Игумнова.

— Миша! Пару гранат за спину их снайперу отправь. Там за скалой еще кто-то наверняка прячется. Если только за могилы не залегли. Осколками должно достать.

— Понял, работаю.

Я не услышал первых выстрелов автоматического гранатомета, поскольку впереди по ущелью снова начали рваться ракеты, выпущенные с вертолета. Но сами взрывы гранат старшего сержанта были видны. Два грибовидных столбика дыма и пыли поднялись почти там, где лежало тело убитого снайпера. Следующие три выстрела я услышал. Игумнов правильно понял меня. Для него «пара гранат» означала пробный обстрел. И он пробно выпустил всю обойму, которую сразу же начал менять.

— Старлей, с бандой, похоже, покончено, — сообщил мне борт «семьсот одиннадцать». — Я ракетами их подавил. У них там куча «стингеров» или каких-то похожих ПЗРК была. Но в походном положении, в ящиках и в упаковке. Пока распаковывали, я их вместе с их ПЗРК спалил. Выстрелить не успели. Уже вижу, кстати, погранцов. Они подтягиваются к месту уничтожения банды. Что там у тебя?

— У нас, товарищ подполковник, все в порядке. Ведем бой.

— В кого стреляешь?

— Сзади, товарищ подполковник, еще одна банда подошла. Видимо, двигалась навстречу первой. Пока уничтожили только их снайпера. Если сможете, подавите и их. Все воздух в округе чище станет.

— У меня только в пушке два десятка снарядов осталось и в пулемете столько же патронов. А ракеты кончились. Все. Даже противотанковые отстрелял. И ФАБы сбросил. Я попробую банду просто припугнуть и рассеять остатком боеприпасов, а ты уж добьешь… Все, я лечу.

Я видел, как из-за поворота ущелья показался вертолет «Ночной охотник». Борт «семьсот одиннадцать» летел на опасной высоте, рискуя зацепиться лопастями за скалы, сказочными башенками торчащие из стен ущелья. Но командир экипажа был, видимо, пилотом опытным, и на поворотах, где расстояние от стены до стены обычно бывает наименьшим, закладывал крутые виражи, пролетая чуть ли не боком.

Точно такие же фигуры высшего пилотажа «семьсот одиннадцатый» выделывал там, где из стен выпирали скалы. Нужно было обладать очень высокой реакцией и быстротой мышления, чтобы реагировать на такие препятствия в полете, и подполковник, похоже, всем этим обладал. При этом он умудрялся еще и стрелять, причем стрелять довольно точно, о чем говорило скоротечное уничтожение пришедшей из-за границы банды.

Возможно, я чересчур стремился преувеличить боевые качества первого пилота «Ночного охотника». Ведь в вертолете находится еще и второй пилот, который тоже может стрелять, когда первый ведет машину по сложному профилю ущелья. Или же наоборот: второй пилот занят управлением и маневрированием, а первый пилот стреляет. А то, что подполковник говорит: «Я ракетами их подавил», — ничего, по сути дела, не значит. Он ведь и у меня спрашивает не что происходит со взводом, а: «Что там у тебя? В кого стреляешь?», хотя понимает, что стреляют солдаты взвода. Просто так принято в армии, что с командиром ассоциируются и его подчиненные. Но разговор всегда идет о первом, ответственном лице.

«Ночной охотник» пролетел над нами. Его мощный тепловизор, видимо, сразу выцепил убитого снайпера, как «светящийся» объект. И туда, в скалу и за поворот, и под саму скалу, в углубление, нам с нашей позиции невидимое, но, должно быть, хорошо различимое сверху, были направлены несколько мощных очередей скорострельной пушки и пулемета.

Старший сержант Игумнов вовремя сориентировался, успел поставить новый магазин в свой гранатомет и отстрелял его одной очередью. Стрелял он за поворот, вплотную к угловой скале, чтобы осколки разлетались в стороны и поражали тех, кто мог там быть. Поддерживал так плотность огня, заменяя вертолет. Но сам вертолет больше не стрелял. Видимо, весь боекомплект был израсходован на первую банду.

Старший сержант Игумнов сказал по связи:

— Еще одного свалил, товарищ старший лейтенант. Вывалился бандит из-за скалы на тропу. Хорошо, наверное, быть убитым на кладбище. Нести недалеко.

— Главное, чтобы наших убитых там не было, — предупредил я.

«Ночной охотник» удалялся. Дальше вниз ущелье расширялось. Но это дальше. Пока же нам было видно, как красиво тяжелая летающая машина маневрировала и скоро скрылась за поворотом.

— Борт «семьсот одиннадцать», что там с бандой?

— Не знаю, старлей. Мы быстро над ними пролетели, а профиль ущелья там сложный, внимательно рассмотреть было невозможно. Вроде бы тепловизор показывал какое-то «свечение» в районе старого кладбища. Но я затрудняюсь сказать, живые там или убитые. По крайней мере, уверен, что это не старые могилы так «светятся». Я бы не постеснялся и могилы обстрелять, если бы там кто-то прятался. Но у меня боекомплект закончился. Даже если сейчас вернусь, от меня толку будет мало. Если помощь будет необходима, я смогу вернуться минут через сорок. Сообщай своему начальнику штаба. Он с нашим диспетчером свяжется. А пока я полетел на вертолетодром. От меня пользы здесь, повторяю, никакой…

Пользу он, конечно, мог оказать и как вертолет-разведчик, но я, не избалованный помощью авиации, постеснялся попросить подполковника о такой для него нехарактерной помощи. А банду предстояло уничтожить моему взводу. Поскольку с перешедшей границу бандой было покончено даже до того, как я успел бандитов увидеть, у меня уже не было необходимости держать «глушилку» включенной. Я закрыл кейс, зная, что «глушилка» уже отключена, нашел глазами сержанта Луховского, командира первого отделения.

— Алексей, — протянул я ему кейс. — Доверь кому-нибудь из своих аккуратных парней. Это тонкая электроника, лучше не ронять и не бить, даже о бандитские головы. Нужно будет вернуть ее в штаб.

— Понял, товарищ старший лейтенант. Сам понесу.

— Значит, не понял. Сам ты будешь отделением командовать и в бой его можешь повести. Ниже нас еще одна банда. А «глушилку» кому-нибудь доверь. Внушение, хотя все и без того мои слова слышали, можешь повторить.

— Понял. — Сержант принял кейс из моих рук и направился к одному из солдат-контрактников. Впрочем, все первое отделение состояло из контрактников. Солдаты срочной службы у меня во взводе были только во втором и третьем отделениях, за ними, кроме командиров отделений, всегда присматривал старший сержант Игумнов. Наушники донесли до меня, как Луховской повторял солдату мое распоряжение об осторожном обращении с прибором. И от себя добавил:

— Эта штука диких денег стоит. Разобьешь, за всю жизнь не расплатишься. Аккуратно таскай, о камни не задевай.

Сколько «глушилка» стоила, даже я не знал. И меня никто не предупреждал об обязательном возврате прибора. Это была уже моя личная инициатива. Но я поправлять сержанта не стал — к армейскому имуществу все же следует относиться бережно.

Глава вторая

Связь прервалась внезапно, словно пуля ударила в голову эмира Гази Джабирова, и он перестал говорить. Бывало с ним такое и раньше. Не пуля в голову его била, а мысли, которые в этой голове из-за ее пустоты могут и заблудиться. Говорит что-то, говорит, потом теряет нить разговора и долго лихорадочно соображает, что хотел сказать. И глаза при этом бывают испуганными, словно он босой ногой на змею наступил.

Но это при очном разговоре. А тут беседовали через трубку. Эмир Рамиз Гадисов еще целую минуту старательно повторял имя собеседника, звал Гази, надеясь услышать хотя бы стон. Но в трубке была тишина. И тишина эта казалась зловещей, не сулящей ничего хорошего.

Но главное Гадисов сообщить успел — в верхнюю сторону ущелья, навстречу джамаату эмира Гази Джабирова пролетел «Ночной охотник». Пролетел, не заметив джамаат самого Гадисова, который, по звуку определив приближение «охотника», попрятался под нависающими над землей скалами. Под скалами даже тепловизор никого не увидит, если не дышать глубоко.

Но джамаат Гази был вовремя предупрежден. Время в запасе было. И можно было подготовить «Стингеры» для поражения тяжелой низкоскоростной и низко летящей цели. Уж чего-чего, а «Стингеров» у эмира Гази хватало. Он для того и послан был сюда, в это ущелье, чтобы доставить груз «Стингеров» эмиру Рамизу, который планировал использовать эти ПЗРК[11] против гражданских самолетов в самой России. Чтобы и там люди боялись летать. Чтобы пешком ходили. Даже из города в город, за сотни километров.

Гази Джабиров когда-то был простым моджахедом в джамаате у Рамиза Омахановича. Он так бы и остался простым, ничем не выдающимся, и даже, на взгляд самого Гадисова, пустоголовым, в сравнении с другими бойцами, моджахедом, умеющим только отлично стрелять из автомата навскидку — быстро и без промаха, хотя и не всегда вовремя, если бы Гази не повезло в Сирии.

В тот раз Рамиз Омаханович послал Гази в разведку вместе с двумя другими моджахедами, надежными и опытными бойцами джамаата, в глубине души надеясь, что Гази из разведки не вернется, потому что он уже надоел эмиру своей несообразительностью и непроходимой глупостью.

Тогда в Сирии, а было это еще до начала российского участия в решении сирийского вопроса, единой и четкой линии фронта не существовало, и легко было угодить вместо своих позиций на позиции противника, потому что никто не знал точно, где кто располагается.

И надо же было им троим зачем-то выйти к дороге, по которой ехали две легковые автомашины. Вообще-то эмир их послал совсем в другую сторону. Но они попали на дорогу, и эти машины обстреляли. Завязался бой. В результате боя в живых осталось только трое — Гази Джабиров и два сирийца, что ехали под охраной в одной из машин. Один из них был лива[12], второй вообще ферик[13] — знатная добыча.

Немолодые генералы везли при себе в пухлых портфелях важные штабные документы и карты с данными дислокации. Захват и доставка в штаб таких пленников вообще-то считается подвигом. Наверное, по большому счету, это и было подвигом. Но подвигом случайным, как понимал эмир Гадисов. А за подвиги людей награждают, не разбираясь, случайный это подвиг или продуманный, спланированный. И к Рамизу Омахановичу обратились с вопросом, как наградить Гази.

Рамиз Омаханович воспользовался ситуацией. Объявил нападение на машины спонтанно спланированной акцией и предложил чуть не со слезами на глазах, якобы в ущерб своему джамаату, повысить Джабирова в должности и дать ему под командование джамаат, где недавно по подозрению в связях с сирийскими спецслужбами был казнен эмир. Тот джамаат считался малоуправляемым и ненадежным. Но Гадисов уверял свое командование, что Гази справится.

К удивлению Рамиза Омахановича, уже через пару месяцев джамаат Гази Джабирова стал одним из лучших по дисциплине и по отношению к службе. И прослыл надежным. Новоиспеченный эмир ввел жесткий порядок, самолично застрелил пару вольнолюбивых моджахедов и установил свою диктатуру, добиться которой прежнему эмиру никак не удавалось.

А уже позже, несколько лет спустя, когда дела одновременно и в Сирии, и в Ираке пошли стремительно вниз, словно обрушились, сначала джамаат Гадисова отправили в Россию, потом решили усилить его, снабдив ПЗРК «Стингер», доставить которые должен был бывший моджахед джамаата Гази Джабиров. И не просто доставить, а всем своим джамаатом влиться в джамаат Гадисова, существенно усилив его.

Командирам сверху всегда кажется, что количество обязательно перейдет в качество. Но этот философский закон не всегда работает в боевой обстановке, это хорошо понимал Рамиз Омаханович. Большому неповоротливому джамаату и спрятаться труднее, и содержать себя труднее, начиная от простого питания и кончая возможностью пополнения боекомплекта, без которого в горах делать нечего. Да и найти такой джамаат федералам будет намного легче. Чем больше людей, тем больше следов.

У самого Гадисова вертелась в голове идея-фикс — преобразовать свой джамаат по примеру тех джамаатов, которые действуют здесь, в родных местах, и никуда не уезжали. Для этого нужно было, чтобы все моджахеды осели в округе, даже семьями обзавелись, у кого еще нет семьи, и внешне выглядели как мирные жители. И по команде в нужный момент стремительно собирались в ударный кулак, наносили удар и расходились по домам.

Мысль об этом пришла в голову эмира, когда он связался с Баталом Габибовым, младшим братом погибшего в Сирии Абдурагима Габибова, заместителя самого Рамиза Омахановича. Парень оказался незаменимым помощником. И в то же время выглядел образцовым мирным жителем. Авторитетным и образованным человеком, мастером ОГМ на заводе, где Батала, несмотря на молодой еще возраст, уважали и начальство, и подчиненные.

Если бы весь джамаат сумел вот так осесть в местных селах и городах, было бы невозможно, как считал Гадисов, против него бороться. Ну, если бы и не все осели — пусть человек пять во главе с самим эмиром составляли ударное постоянно действующее ядро, — и продолжали жить в горах. Это было бы нормально и позволяло бы постоянно беспокоить местные власти, держать в напряжении и население, и федеральные силы.

Но командование там, в Сирии, смотрело на вещи иначе. Оно не знакомо было с местной обстановкой, и все соображения командования были чисто гипотетическими, умозрительными, оторванными от реального мира. И потому было принято решение об усилении джамаата силами второго джамаата. Ладно бы еще просто доставили и передали Гадисову ПЗРК «Стингер», а сам джамаат Гази Джабирова действовал бы самостоятельно, выполнял бы собственные задачи. С таким решением трудно было бы не согласиться, тем более что надежды на то, чтобы добыть здесь, в Дагестане, ПЗРК российского производства, не было.

Рамизу Омахановичу дали для связи координаты вороватого старшего прапорщика со складов вооружений. Моджахеды использовали его только один раз, но не получили желаемого результата. Кроме того, при атаке на колонну джамаат потерял троих опытных бойцов. На складах, где служил старший прапорщик, не было ПЗРК. По крайней мере, не было на тех складах, к которым он имел доступ.

А в ПЗРК джамаат Гадисова очень нуждался, поскольку его работа в России планировалась именно с помощью ПЗРК. Более того, все бойцы джамаата, как и сам эмир, перед отправкой прошли обучение по пользованию «Стингерами» и старыми советскими ПЗРК «Стрела-2», что стояли на вооружении в Сирии и были захвачены на армейских складах.

Может быть, и моджахеды джамаата Гази Джабирова прошли это же обучение… Так, по крайней мере, должно было быть, если бы ими решено было усилить джамаат Гадисова. Хотя это вовсе не обязательное условие.

Согласно официальной документации, помимо оператора-наводчика ПЗРК «Стингер» с ним должен работать и второй номер, который переносит сами ракеты класса «земля — воздух», а в некоторых модификациях ПЗРК — это второй оператор с переносной радиолокационной станцией.

Но если учесть условия, в которых моджахедам придется работать в России, то этой паре в придачу обязательно следует выделять два, а то и три человека огневой поддержки, так называемого охранения, необходимого для обеспечения производства выстрела и благополучного ухода с места стрельбы. Охранение в случае опасности обязано принять на себя удар, завязать бой, чтобы позволить операторам со «Стингером» благополучно удалиться в безопасное место. Здесь допускается даже гибель охранения, которое примет на себя удар.

Эмир Гадисов предполагал, что в отдельных операциях он может использовать моджахедов эмира Гази Джабирова, как и самого эмира, именно так — в охранении операторов, которых они заменить не в состоянии. Хотя «Стингер» тем и хорош, что принцип его действия сводится к простейшей формуле: выстрелил и выбросил. Нет необходимости в высокой квалификации оператора-наводчика. То есть справиться с ПЗРК мог всякий, кто держал в руках автомат.

Это с более сложными системами типа российской «Вербы» надо повозиться. Одно отключение системы опознавания летательных аппаратов «свой — чужой» требует специальных знаний. Моджахедам эмира Гадисова эти знания тоже давали. Но добыть себе «Вербу» у них не получилось.

Более того, джамаат уже испытывал недостачу в простых патронах. Хотя слегка и пополнил запас во время недавнего нападения на автоколонну с двумя грузовиками «Росгвардии». Но тогда в грузовиках не оказалось патронов. Хотя был большой запас тротила и пластита с соответствующими типу взрывчатых веществ взрывателями.

Но большая часть этого запаса погибла в пещере, когда спецназ ГРУ выжег пещеру огнеметом. Взрыватели, видимо, сдетонировали, и от них сдетонировали взрывчатые вещества. Хорошо еще, что сам эмир Гадисов сообразил, что при переходе через ущелье, если такой переход состоится, бойцы спецназа обязательно проверят хотя бы одну пещеру. Эту пещеру эмир дополнительно обозначил как жилую, приказав подбросить рядом с входом пару свежих окурков. Хитрость сработала. Спецназ сам не полез в пещеру, чем командир взвода вызывал уважение у эмира, но «прожег» ее огнеметом, который в Сирии, как раньше в Афганистане, звали чаще всего «шайтан-трубой», что больше соответствовало ментальным представлениям моджахедов.

В противоположную пещеру, видимо, зная, что она представляет собой всего три больших грота, спецназ даже не заглянул. Но джамаата не было и там. Еще в Сирии моджахеды джамаата научились хорошо копать подземные ходы и убежища. Они сумели вырыть такое убежище и в стене ущелья. Причем опыт позволил им хорошо замаскировать вход. Так хорошо, что даже опытные в таких делах спецназовцы, сами большие мастера маскировки, не сумели его обнаружить.

Так они позволили джамаату избежать неравного боя. А Рамиз Омаханович рассчитал правильно, что у российского спецназа нет такого опыта поиска и обнаружения подземных ходов и убежищ, как у сирийского спецназа. Да что говорить о российском спецназе, если в Сирии даже специально обученные отряды поисковиков без необходимых электронных приспособлений часто ничего не замечают, чуть не на голову моджахедам наступая. И это обученные люди, встречающиеся с подземными сооружениями постоянно!

Слегка расстроило эмира Гадисова только то, что он не перенес часть взрывчатых веществ в правую пещеру. Была ведь такая мысль. Но эмир посчитал, что если спецназовцы в одну пещеру сунутся, то и вторую обязательно обследуют. И пожертвовал запасом взрывчатых веществ. Получалось, что три его моджахеда понапрасну сложили головы на перевале, когда джамаат устроил засаду на автоколонну, перевозящую груз «сто»[14]. Двое из них были убиты в бою, когда из-под машины стрелял сержант, что сидел в машине рядом с первым водителем. Он сразу под машину нырнул, где его не было видно из-за камней и колес грузовика, за которыми он прятался, и успел дать две прицельные очереди, пока сам эмир его не увидел и не застрелил. Увидел вовремя, когда сержант высунулся, чтобы дать третью очередь. И брал на прицел самого эмира. Даже глаза их встретились. Но эмир успел нажать на спусковой крючок первым.

А потом совершенно нелепо погиб Магутдин Лачинов, ставший после гибели Абдурагима Габибова заместителем эмира. Магутдин не верил, что его могут убить. И всегда бравировал этим, считая, что его слова могут воплотиться в жизнь. И в самом деле, когда обстановка у джамаата случалась сложная, когда пули валили одного моджахеда за другим, Магутдин мог позволить себе в полный рост прогуливаться по полю боя и не кланяться пулям, которые только несколько раз рвали на нем одежду, но самого его не трогали. Магутдин любил говорить, что пули его уважают. Бравирование довело его до того, что он получил очередь в голову.

А до чего доведет джамаат Гази Джабирова его собственная несообразительность? И сможет ли джамаат выпутаться из этой истории?..

* * *

Рамиз Омаханович убрал в карман свою старенькую простую, но очень надежную трубку, имеющую мощный «долгоиграющий» аккумулятор. Он не любил новомодные смартфоны, считая их ненадежными, и предпочитал видавшую виды «Нокия», с которой не расставался уже больше десяти лет.

Вертолет пролетел. Вот-вот начнется атака с земли — с двух сторон, поскольку сам Гази признался, что ему в пятки стреляют пограничники, которых он, казалось, перехитрил и прорвался. Хотя, по большому счету, перехитрили, скорее всего, его самого — дали прорваться, чтобы запереть в ущелье и уничтожить.

С другой стороны джамаат неумного эмира должен атаковать спецназ, который Гадисов видел собственными глазами. Он видел, как спецназ спешил не опоздать к моменту уничтожения Джабирова и его людей. А тут еще и с воздуха — с третьей стороны — на джамаат Джабирова ударит «летающий танк».

Рамизу Омахановичу, по большому счету, было наплевать и на самого эмира Джабирова и на его моджахедов. Погибнут, ну и пусть погибнут. Это не те соратники, на могиле которых сама собой наворачивается непрошеная слеза. Но у этого джамаата находится груз, который должен быть доставлен Рамизу Омахановичу. Его груз, который он уже мысленно считал своей собственностью. И даже в душе возмущался — с какой это стати федералы нападают на его груз! Эмир готов был это рассматривать как грабеж со стороны государства, с которым он борется. И это вызывало у него еще большее неприятие этого государства.

Автоматной стрельбы с верховьев ущелья слышно не было, хотя Гази со своими людьми уже должен был быть не так далеко. Звуки стрельбы распространяются по ущелью стремительно, от края до края. Однако то ли спецназ с пограничниками ждут друг друга, то ли они вместе дожидаются бомбо-штурмовой удар вертолета. Но никто пока не предпринимал атаки на джамаат Джабирова. В верховьях ущелья стояла такая же тишина, какая недавно была в телефонной трубке. И была в этой тишине какая-то невнятная угроза.

Но почему молчала трубка? В этом таилась неприятная загадка, разрешить которую эмир Гадисов не мог.

— Вперед! Продвигаемся за спецназом! Преследуем! — Для наглядности эмир команду еще и рукой подтвердил. — Салман, ты идешь последним, выставляешь за спиной «итальянок»[15]. Назад, если тем же путем двинемся, первым пойдешь, будешь показывать, где поставил. Чтобы самим к Аллаху не отправиться раньше времени.

Эмир еще не решил, этим ли путем будет возвращаться джамаат. На всякий случай у него был подготовлен и другой путь, уже опробованный несколько раз.

— Сколько у тебя этих штук?

— Шесть, — ответил сапер джамаата Салман Тагиров.

— Пять выставь. Одну оставь про запас. Через сотню шагов выставляй по одной…

Салман сбросил с плеч рюкзак и вытащил одну из трех мин, которые нес. Еще три мины были в рюкзаке его помощника. Но освобождать от лишних четырех килограммов плечи помощника сапер не спешил, предпочитая освободить только свои. Эмир знал, что здесь сказывается не нежелание испытывать физическую нагрузку. Просто саперу, которому приходится пальцами вести тонкую опасную работу, не рекомендуется таскать тяжести, чтобы пальцы не дрожали и не теряли чувствительности.

Первую мину Салман стал устанавливать на самом удобном для прохода месте, учитывая при этом, что передвигаться противник будет не в колонну по одному, а в несколько колонн. Делал все с умом: мину ставил сбоку от прохода, а не по центру. Чтобы поражающие элементы снесли с тропы тех, кто будет по ней передвигаться. «Растяжку» сапер сделал хитрую. Он не просто протягивал проволоку над поверхностью, как можно было бы сделать в траве. Салман укладывал ее в землю поперек тропы, присыпал пылью и прихлопывал старательно ладонью, а кое-где и камнями приваливал. Впрочем, недостаточно тяжелыми, чтобы они не заблокировали растяжку.

В одном месте — на самой тропе — он сделал под проводом глубокий прокоп, выбрал плоский камень, на руке прикинул его вес, который должен был быть меньше шести килограммов, потому что усилие на «растяжку» должно превышать шесть килограммов или быть равным этому весу. Салман давно уже научился определять на глазок вес камня с точностью до пятидесяти граммов. Этим камнем он прикрыл проволоку, натянутую над углублением. Если на камень кто-то наступит, то добавит вес своего тела к весу камня, что наверняка будет больше шести килограммов даже в случае, если пройдет трехлетний ребенок; центральный штырь взрывателя, расположенный на крышке мины, сместится, мина подпрыгнет, потом взорвется и размажет по камням тех, кто оказался поблизости.

Так выставляли мины афганские моджахеды. Те самые мины, что сделали инвалидами многих молодых парней. Рамиз Омаханович Гадисов очень хотел значительно увеличить их число в России.

Подобный метод установки мин нашел широкое применение как среди джамаатов Северного Кавказа, так и на Ближнем Востоке. По крайней мере, в Сирии большинство саперов с одной и с другой стороны ставят мины точно так же. Наверное, и в Ираке используется этот же метод, но Гадисов в Ираке не воевал и потому не мог говорить об этом определенно. Хотя, если посмотреть внимательнее, окажется, что там воюют точно такие же эмиры и точно такие же моджахеды, как и в Сирии. Если в Ираке основные боевые позиции против правительственных войск занимают ИГИЛ и «Джебхат ан-Нусра», то и там все должно повторяться. Все эти люди представляют одну военную школу.

И теперь выходцы этой школы пришли на Северный Кавказ. Или же, правильнее будет говорить, вернулись туда, откуда ушли малограмотными в военном деле. А вернулись уже, по сути дела, пройдя ближневосточный военный «университет», опытными вояками, способными доставить противнику множество неприятностей.

Рамиз Омаханович был один из них. Он уже доставил федералам кучу неприятностей, хотя сами федералы еще не знали, что это именно он. Но все еще было впереди. Если удастся захватить хотя бы часть того, что намеревался доставить ему Гази Джабиров, то новых неприятностей властям избежать не удастся.

Однако неприятность пришла к моджахедам сама, и пришла она непосредственно тогда, когда эмир Гадисов думал, как доставить неприятности другим. Словно какое-то зеркальное отражение, искривленное в пространстве и направленное в обратную сторону.

Эта неприятность выражалась в звуках. Автоматной стрельбы по-прежнему слышно не было, зато заговорила пушка вертолета. С этими вертолетами Рамиз Омаханович еще в Сирии встречался. Правда, в самой сирийской армии их нет, но они есть у российских военно-космических сил, которые активно включились в сирийскую войну.

Эмир Гадисов уже наблюдал «Ночных охотников» днем, когда они жгли танки ИГИЛ. Правда, тогда вертолетов было несколько, но стреляли они противотанковыми ракетами, которые свистят не менее грозно, чем взрываются. Однако тогда вокруг была пустыня, звуки разлетались в разные стороны и потому не так сильно звучали. Здесь же била только пушка и стрелял пулемет, но звук был такой, что казалось, огонь ведет целый вертолетный полк.

Эмир хорошо знал, на что способны горные ущелья, запирающие звуки между стенами и прокатывающие их в двух направлениях — вверх и вниз. Причем вверх идет меньшая часть, а основная устремляется вниз, в сторону джамаата.

Потом начали бить НУРСы. Шипящие звуки заполнили ущелье. Впечатление складывалось такое, что осыпаются со склонов камни. Но это был звуковой обман.

Рамиз Омаханович все ждал, когда же звуки вертолетного обстрела прекратятся и раздастся один мощный взрыв. Это значило бы, что люди из джамаата эмира Гази Джабирова разобрались со «Стингером», послали его ракету точно в цель и подбили этот наглый вертолет, считающий себя неуязвимым. Но этого не происходило.

А потом все стихло. Тишина пришла тогда, когда джамаат добрался до крутого поворота ущелья, где под стеной раскинулось небольшое старое кладбище с двумя десятками могил. Знаковое место для джамаата. Одна из могил, самая высокая, имела памятник с христианским крестом, на остальных были изображены мусульманские полумесяцы.

Рамиз Омаханович слышал от кого-то, что кладбище это существует со времен последней войны и похоронены здесь советские солдаты. А фашисты своих убитых отсюда вывезли и похоронили отдельно. Правда, не слишком далеко, потому что нести пришлось множество тел.

Это кладбище имело для джамаата и собственное значение. Карта показывала, что в соседнем ущелье прямо напротив кладбища находится большая пещера. По приказанию эмира банда потратила шесть с половиной дней на то, чтобы из-под христианского памятника вырыть проход в эту пещеру. Именно здесь, если удастся, эмир думал вывести джамаат Гази Джабирова в соседнее ущелье, чтобы пограничники потеряли его след. Найти проход в соседнее ущелье, не зная о его существовании, практически невозможно. Для этого потребуется все могилы перекопать. И только знающий человек сделает то, что нужно.

Здесь ущелье как раз поворачивало, и преследователи-пограничники на время потеряли бы из виду уходящий от них отряд. Несколько прицельных очередей из двух пулеметов, что были в джамаате, заставили бы погранцов надолго «забуксовать» на месте. А потом они вообще не смогли бы никого увидеть.

Как обычно в таких местах, на поворотах, в целях безопасности всего джамаата, Гадисов жестом послал вперед своего снайпера Малика Насухова, который имел на винтовке СВД французский прицел с тепловизором. Обычно Малик выходил первым, занимал позицию, просматривал все пространство впереди и, если была необходимость, посылал в цель пулю. Так всегда было в Сирии, хотя в России снайперу стрелять еще не доводилось.

Малик был аккуратным человеком и образцовым моджахедом. К своим обязанностям снайпера он относился с уважением и мерами безопасности никогда не пренебрегал. Он и в этот раз без задержки, не подставляя себя под выстрел, стремительно проскочил от одного камня к другому, за которым и занял позицию, потому что оттуда ему было лучше видно. Винтовка легла на камень, резиновый наглазник прицела прижался к глазнице… И тут что-то громко ухнуло как раз в той стороне, куда нацелился снайпер.

Эмир глянул на своего снайпера, ожидая от него сообщений. Но ничего не услышал, зато увидел, что у Малика нет половины головы. Видимо, его уже караулил снайпер спецназа с дальнобойной крупнокалиберной винтовкой. Другая винтовка такого сделать бы не смогла.

— Не высовываться! — крикнул Гадисов, видя, как двое моджахедов собираются подскочить к снайперу, чтобы унести его за скалу. — Снайпер спецназа работает!

К снайперам, как к своим, так и чужим, в джамаате всегда относились трепетно. Так, Малик Насухов пользовался почетом и уважением, хотя и не имел среди моджахедов близких друзей.

— Уходим? — спросил Салман Тагиров, словно подгоняя эмира. Он, кстати, успел установить только три мины из запланированных пяти. И все три из своего рюкзака, который теперь тряпкой висел за спиной. А его помощник свой рюкзак еще и с плеч не снимал.

— Куда? — с вызовом ответил Рамиз Омаханович. — Под пушку и пулемет вертолета? Здесь под землю лезем. Зарываемся.

Раздалось еще несколько взрывов ракет. Видимо, «Ночному охотнику» потребовалось подняться выше и развернуться, чтобы начать новую атаку. А встречных «Стингеров» так и не было.

Видимо, грохот атаки НУРСами помешал услышать звуки другой стрельбы. Но неподалеку от уже убитого снайпера с земли поднялись один за другим два столбика с грибовидной пылевой шапкой, и мелкие осколки застучали по камням, как дождь по крыше из металлочерепицы.

И тут же упал санинструктор джамаата Насух Омаров. Осколок угодил ему прямо в висок. Слишком близко от Насуха разорвалась граната.

Оставшиеся моджахеды уже начали копать себе под скалой убежище.

Два осколка не слишком сильно ударили эмира в бронежилет, прямо в грудь, и застряли в обшивке. Но ударили настолько слабо, что, не будь на нем бронежилета, они только кожу поцарапали бы.

— Уходим под землю… Сразу маскировку делать… Убитых не трогать. Ни оружие, ни документы не забирать. Они от нас внимание отвлекут. Это их последняя миссия для общего блага, — быстро сориентировавшись в ситуации, дал команду Гадисов, прислушиваясь к приближающемуся гулу вертолетного двигателя.

«Ночной охотник», видимо, уже закончил уничтожение джамаата Джабирова, так и не получив в свое брюхо ракету из «Стингера».

Автоматическая пушка вместе с пулеметом дали несколько длинных очередей под угловую скалу, где было самое большое углубление в земле, такое большое, что там могли укрыться сразу несколько человек. Эмир сначала думал туда забраться, но потом понял, что оттуда будет плохой обзор, и не полез под скалу. И хорошо, что не полез. Автоматическая пушка, как и всякая пушка, не умеет оставлять раненых…

Глава третья

У меня было два пути дальнейших действий. Преследовать банду, что так неосторожно зашла нам за спину, или дождаться пограничников, чтобы определить, нужна ли им какая-то помощь, а вовсе не для того, чтобы совместными усилиями разбираться с бандой.

Конкретного приказа на дальнейшие мероприятия от своего командования я не получал. Видимо, в оперативном отделе сильно торопились, чтобы отправить мой взвод, и потому не учли некоторые мелочи.

При этом я не имел данных разведки, не знал, что это за банда у меня за спиной, какой у нее численный состав и какое она имеет вооружение. Без данных разведки что-то предпринимать было неразумно и даже опасно.

Судя по тому, что нам удалось уничтожить снайпера банды, а потом накрыть гранатами как минимум еще одного бандита, ее состав по численности был небольшим. Иначе бандиты сами полезли бы в бой, надеясь уничтожить взвод спецназа ГРУ, что для них было бы значительной победой.

Обычно бандиты сильно переоценивают свои возможности, недооценивают выучку и вооружение спецназа и лезут в бой даже при численном равенстве, что приводит, как правило, к их уничтожению. И даже значительное преимущество в численности еще не может быть гарантией успеха для бандитов. В прошлую командировку я со своим взводом был атакован сразу тремя бандами общей численностью около семидесяти человек. И уничтожил их всех. Мой взвод уничтожил. И даже пленных не было.

Сам бы я выбрал, если бы у меня было такое право, преследование банды, даже в том случае, если бы бандитов оказалось вдвое больше, чем нас. И все предпринял бы для дальнейшего ее уничтожения, и только после этого можно было бы планировать возвращение на базу. А все потому, что потом банду все равно кому-то придется искать и уничтожать — мне или другому подразделению, но за короткий период разрыва между первой нечаянной встречей и следующей — спланированной, банда может совершить еще несколько характерных для себя «черных дел». И потому лучше атаковать сразу, когда бандиты рядом, связать их маневренность и, если понадобится, вызвать подкрепление.

Тем не менее дисциплинированность армейского офицера сыграла свою роль, и я вызвал на связь начальника штаба майора Аспарухова.

Дежурный офицер узла связи был мне не знаком, он вообще обо мне еще не слышал и потому долго допытывался, кто я такой и зачем мне нужен начальник штаба, хотя спрашивал, честно говоря, корректно, якобы не зная, как майору доложить о том, кто его спрашивает.

Но докладывать-то собирался я, а не дежурный по узлу связи. И потому я позволил себе резкий тон, хотя, судя по голосу, разговаривал явно со старшим офицером. Но я торопился, а дежурный был слишком нерасторопным.

Утром, когда мой КРУС «Стрелец» настраивали на связь, дежурный офицер был другой. С тем я успел познакомиться, и тот майор не отличался излишним любопытством, которое в военной разведке вообще не приветствуется. Просто делал свое дело, и все. Но я очень торопился, если разрешат, начать преследование и потому позволил себе лишнее. Однако не больше, чем слегка. Но даже это привело к положительному результату — меня соединили с майором Аспаруховым.

Я доложил, объявив, что участия в уничтожении банды, перешедшей границу, не принимал, а все совершил наш «Ночной охотник» борт «семьсот одиннадцать», за которым территорию подчищали уже подоспевшие на место пограничники. Результатов подчистки я не знаю, но автоматных очередей сверху слышно не было, значит, никого не добивали, и продолжения боя тоже не последовало. Доложил и о коротком первичном контакте с бандой преследования. О потерях, которые банда понесла. И поинтересовался необходимостью атаки на эту банду.

— А там была банда? Ты видел? — спросил меня Евгений Павлович. — Может, просто два-три человека встречающих, которые должны были проводить главную банду, возможно, в ту самую пещеру, которую ты выжег… У нас был аналогичный случай два месяца назад. Банда перешла границу, три человека ее встретили, причем один из встречающих на нас работал, отвели на заранее подготовленное место в тупиковом ущелье. Сами ушли, а мы банду уничтожили. Парой вертолетов. Сейчас нашего человека там не было, но встречающих могло быть всего ничего… Если так, то это новая тактика прибывающих банд, и ее следует иметь в виду. Так что, видел банду?

— Не могу утверждать точно, товарищ майор. По крайней мере, видел, что у убитых оружие никто не забрал. А снайперские винтовки у здешних бандитов имеют высокую цену.

— Да. Обычно, если есть возможность, оружие и документы они стараются забрать. А возможность была?

— Трудно сказать конкретно. Ведь бандиты не знают, в какие моменты за ними следит наш снайпер. Они могут и не высунуться.

— Могут… Тем не менее как нам с тобой быть? Думаю, сам сориентируешься на месте. Ты уже глянул на снайпера и второго убитого? Вблизи…

— Не успел еще, товарищ майор.

— Посмотри. Это, как я понимаю, не далеко, в пределах выстрела снайпера. Если что заподозришь, иди на преследование. Упускать банду ни в коем случае нельзя. Кстати, в пещеру, которую ты выжег, в течение часа отправится следственная бригада ФСБ в сопровождении группы спецназа ФСБ. Их очень заинтересовал взрыв внутри пещеры. Тут было какое-то нападение на автоколонну, где было похищено значительное количество взрывчатки и взрывателей. Там из охраны в живых остался только старший сержант «Росгвардии», который прикинулся убитым, а потом дал показания. Вот ФСБ и заинтересовалось. Соскребут с камней остатки, проведут экспертизу. Если это и есть похищенное, то дело можно считать наполовину закрытым. Если это что-то другое, то следует ждать террористических акций с применением тех самых взрывчатых веществ. То есть антитеррористический комитет имеет право объявить в республике режим антитеррористической операции. Это дает дополнительные возможности для поиска. Но похищение взрывчатки — дело серьезное. А уж СВУ[16] бандиты делать умеют — полное меню и предусмотреть невозможно. Если убедишься, что основную банду встречали малым составом у тебя за спиной, дождись погранцов — они будут вниз по ущелью спускаться, и возвращайся вместе с их вертолетами. У них будет место. Вертолеты к моменту выхода из ущелья будут ждать за «воротами». Короче говоря, даю тебе полный карт-бланш. Дерзай! Уверен, что не подведешь…

Такое напутствие начальника штаба настраивало на подходящие действия. В первую очередь мне следовало как можно быстрее узнать, кто заходил нам за спину. С одной стороны, банда преследования, если она была, должна была бы открыть огонь на поражение. А здесь даже снайпер не выстрелил. Может, просто не успел, и сержант Соколянский его опередил?

— Соколянский! — позвал я по связи.

— Я, товарищ старший лейтенант.

— Ты мне вот что скажи… Бандитского снайпера ты опередил с выстрелом или он только наблюдать собирался?

— Трудно сказать. Я его увидел, как только он из-за поворота выпрыгнул. Не вышел, а именно выпрыгнул. Сначала за один камень, потом за другой. Я сразу попытался его на прицел взять. А как взял, так и выстрелил…

— Понятно… Больше никого увидеть не удалось?

— Никак нет.

Это объяснение сержанта Соколянского ровным счетом ничего не прояснило. По-прежнему оставалось загадкой, была ли здесь банда. Но я решение уже принял.

— Снайперы, держите скалу под прицелом. Страхуете взвод.

Я выждал несколько секунд, необходимых снайперам, чтобы занять позицию, после чего поднялся и махнул рукой:

— Вперед!

* * *

До скалы на повороте ущелья мы дошли быстро, почти добежали, хотя с быстрого шага на бег и не переходили. Это была не та дистанция, на которой можно потерять время. Я сразу посмотрел на убитых. Снайпера, понятно, уничтожил снайпер, снеся ему пулей полголовы. Второго бандита убило осколком гранаты ВОГ-17, что вошел в голову — височная кость самая слабая во всем черепе и легко пробивается. Других тел поблизости видно не было. Не было видно даже следов крови на камнях.

Кивнув старшему сержанту Игумнову на бандитскую снайперскую винтовку, приказывая этим кивком не оставлять подобное ценное оружие в горах без присмотра, что сразу и было выполнено, я хотел было пройти ко второму убитому и заглянуть в сумку, что висела у него на боку. Но в это время взводный сапер ефрейтор Талалаев позвал меня по связи:

— Товарищ старший лейтенант, мина…

— СВУ? — спросил я в ответ, не приближаясь, как в этом случае и требует инструкция.

— Никак нет. Противопехотная. «Итальянка». Жуткая штучка… По силе поражения только нашей «Ведьме»[17] уступает. У МОН-100 — четыреста осколков, у МОН-200 — девятьсот, у «Итальянки» — тысяча, и только у «Ведьмы» — две тысячи четыреста. «Итальянка» на сорок сантиметров от земли выпрыгивает, а «Ведьма» на восемьдесят.

— Понятно. Обработай ее.

Я все же повернул на бок убитого бандита и осмотрел его сумку. Это была типичная сумка санинструктора, который обязан носить с собой только бинты, обеззараживающие препараты и обезболивающие средства. Но держать на два-три человека санинструктора с таким запасом перевязочных материалов — глупо.

Получается, санинструктор был послан, чтобы оказать помощь бандитам второй банды, которая границу только-только перешла. Это был вариант, но утверждать категорически, что присутствие санинструктора говорит о том, что нас преследовала солидная по составу банда, было преждевременно.

Хорошо было бы связь с отрядом погранцов иметь и запросить у них наличие первоначально раненных среди бандитов уничтоженной банды, переходившей границу. Но разве после того, как вертолет обработал банду пушками и пулеметами, а в дополнение ракетами и фугасами, там можно понять, кто раньше, кто позже был ранен? Банду просто размазали по скалам.

Но все же содержимое рюкзака санинструктора я изучил, как и содержимое рюкзака снайпера. Но ни у того, ни у другого не нашел никаких инструментов сапера, даже простейших плоскогубцев и кусачек, что каждый сапер всегда с собой имеет. А вот это уже говорило о том, что в группе преследования был как минимум еще один человек — сапер. Мы раньше прошли этим маршрутом, и мин обнаружено не было. А теперь первая мина появилась. Возможно, и не последняя. Но сапер обычно бывает в большой банде. Из этого уже можно было делать определенный вывод.

— Талалаев, как мина установлена? Хитро?

— Обычно, товарищ старший лейтенант. Банальная хитрость для дураков. Растяжка в сторону. Протянута под камнями. На один из камней кто-то наступит, всех накроет, — ефрейтор уже перекусил провод «растяжки», с помощью ключа-шестигранника снял блокиратор взрывателя и начал аккуратно и неторопливо вывинчивать сам взрыватель из мины.

Я между тем в бинокль с тепловизором просматривал ущелье внизу, вплоть до не слишком далекого следующего поворота. До него один или несколько бандитов могли успеть добраться после отхода «Ночного охотника». Но могли и не успеть. Карта ущелья в мониторе моего планшетника показывала, что таких коротких перегонов идет подряд четыре, и только потом появляется довольно продолжительный прямой участок, который позволит нам увидеть беглецов, если они есть.

— Талалаев! Ты завершил?

— Так точно, товарищ старший лейтенант. Отработал.

— Выходи вперед! Идешь направляющим. По возможности в высоком темпе. И внимательно под ноги смотри. Где одна мина, там могут оказаться и две, и три…

Повторять ефрейтору команду необходимости не было. Он пошел первым, за ним, на пятиметровой дистанции безопасности — я, за мной двинулось сначала первое отделение, за первым — второе, и дальше пошло третье. Замыкающим, как обычно, когда командир впереди, шел замкомвзвода старший сержант Игумнов. До ближайшего поворота мы дошли стремительно, там вперед выдвинулся снайпер сержант Соколянский, залег за камнем и прильнул к прицелу. Наблюдение вел не больше минуты. Наконец доложил:

— Чисто.

Мы двинулись в прежнем порядке, сохраняя тот же высокий темп погони. Поговорка гласит: хуже всего на свете — ждать и догонять. Но в спецназе эта поговорка не всегда и не со всеми работает. Спецназ приучен подолгу ждать противника в засаде и догонять недобитого противника тоже умеет.

Мин пока больше не встречалось. Но после следующего поворота меня вызвал на связь начальник штаба сводного отряда майор Аспарухов. Я ответил без задержки, ожидая новостей от пограничников, которые могли связаться со мной только через нашего начальника штаба. Система связи спецназа ГРУ не предоставлялась смежникам, только — вертолетчикам, которые были приписаны к сводному отряду спецназа ГРУ и являлись его отдельной составной частью. И работали не с кем-то со стороны, а с нашими подразделениями.

Вести от пограничников должны были прийти в случае обострения ситуации — другого варианта я не видел. А обострение принесло бы с собой сопутствующие звуки.

Похоже, у начальника штаба возникли какие-то вопросы.

— Старший лейтенант Захаров. Слушаю вас, товарищ майор, — я не очень понимал, что Аспарухов хочет спросить, поскольку мы только недавно с ним разговаривали. А вести прямой репортаж о погоне я не обучен. Значит, предположил я, должно быть что-то от пограничников.

— Павел Степанович, куда провалился, почему не докладываешь? Что там у тебя происходит? Какое решение принял? Какие действия произвел?

Вопросов было одновременно столько, что я не знал, с какого начать ответ. Но решил рассказывать все по порядку. И рассказал — об осмотре трупов, о санитарной сумке с перевязочным материалом на большую банду, о найденной «итальянке», о том, что мы пошли в преследование и пытаемся догнать бандитов.

— Я понял. Правильно действуешь. А сейчас вот что… Следственная бригада ФСБ в сопровождении группы спецназа уже, видимо, подлетает к месту. Я сейчас свяжусь с руководителем бригады, пусть их спецназ выставит заслон. И ты прямо на этот заслон бандитов выгонишь. В данном случае не будем считаться, кому победу отдадут. Надо уничтожать противника.

Вообще-то я давно уже привык к сообщениям сначала в сводках по региону, а потом и в прессе о том, что спецназом полиции или спецназом ФСБ при поддержке спецназа ГРУ была уничтожена такая-то банда. Премию за уничтожение, естественно, никто не дает, а кто какую часть работы выполнил — об этом не говорится.

Все это мне сильно напоминает штурм Дворца президента Амина в Кабуле, то есть эпизод, с которого, по сути дела, и началась Афганская война. Об этом даже целые книги пишут, рассказывая, как три с небольшим десятка офицеров КГБ под шквальным огнем захватили президентский Дворец, охраняемый двумя батальонами отборной гвардии и несколькими вкопанными в землю перед входом танками. И только иногда упоминают, что штурм проводился при поддержке двух мусульманских батальонов, занимавшихся раньше охраной Советского посольства и Торгпредства. И редко кто упомянет, что эти два батальона были составлены из бойцов спецназа ГРУ мусульманского вероисповедания, в основном выходцев из республик Северного Кавказа и Средней Азии.

Так должно было получиться, как я понимал, и в нашем случае. Сначала уничтожение одной банды припишут пограничникам, хотя уничтожил ее вертолет спецназа ГРУ, уничтожение другой банды припишут спецназу ФСБ, на который мы банду должны выгнать. Впрочем, все эти сообщения никогда погоды не делали. И пограничники, и бойцы спецназа ФСБ, которому пограничники подчиняются, и тем более мы сами знаем, что происходит в действительности. В нашем случае, что еще только будет происходить. А репутация у спецназа ГРУ все равно останется весомой.

— Понял, товарищ майор. Уничтожим совместными действиями, — дал я гарантию.

— Докладывай обо всех делах.

— По их завершении, товарищ майор, — пообещал я. — А не то я сами дела завершить не смогу — отвлекусь…

— Да, конечно, по завершении, — согласился начальник штаба. — Но сразу по завершении все же докладывай, время не тяни. А то меня спрашивают, а я не знаю, что отвечать. У меня все. Конец связи.

— У меня тоже все. Конец связи.

Закончив разговор, я включился во внутреннюю связь взвода и услышал конец разговора двух бойцов:

— Да если бы они здесь были, давно бы их уже догнали. Не умеют бандиты так шустро ноги переставлять…

— Умеют они ноги переставлять, — не согласился я, на правах командира бесцеремонно вмешиваясь в разговор солдат. — Кто был в прошлой командировке, помнит, что мы одну бунду гнали-гнали, и только по другую сторону Аргуна, уже в чеченских горах, смогли настичь, когда их с другой стороны чеченская полиция подперла. Со страха в организме у каждого по ведру сил добавляется… Пробуждается дополнительная энергия…

— Тогда, получается, товарищ старший лейтенант, что пугаться иногда бывает полезно? — спросил старший сержант Игумнов.

Я пожал плечами, хотя знал, что наушники бойцов на мое пожатие никак не отреагируют. И потому добавил уже словами:

— А кто его знает! Одни так говорят, другие иначе. Я думаю, все от человека зависит, от его личных качеств. Страх всем свойственен. Только один умеет его преодолеть, а другой позволяет страху себя победить. В этом, на мой взгляд, вся разница. Но это долгий разговор. Не будем сбивать дыхание, надеюсь, в этот раз нам до Аргуна бежать не придется. Вперед! Ефрейтор Талалаев — направляющий…

Следующая мина нашлась в самом узком месте ущелья. Я, глядя в монитор планшетника, даже предупредил сапера:

— Если бы меня спросили, я бы порекомендовал бандитам в этом проходе мину поставить. Игорь… Талалаев, смотри внимательнее…

— Они вас послушались, товарищ старший лейтенант. Вот она, родимая… Столько границ перешла, чтобы сюда попасть…

— Опять «итальянка»?

— Она самая. Только сами итальянцы, кажется, от их выпуска уже отказались. Ее сейчас в США делают. Там она называется M18 Claymore. Так нам инструктор объяснял. Слово «Claymore» переводится, кажется, как «старинный палаш». Осколки, кстати, в самом деле, как палаш рубят, не зашьешь потом.

— Знаю, — согласился я. — Видел однажды, как менты на такую хреновину нарвались. Вывозили их вертолетом порубленных, как после кавалерийского наскока. А ведь их тогда еще машина спасла. Они по другую сторону грузовика стояли, метрах в десяти от мины. Понизу им ударило, по ногам. Спасло еще то, что мина подпрыгивает. Большая часть осколков на машину пришлась. И только отдельные под машиной пролетели. Некоторые вообще от дороги срикошетили. Там же поражающие элементы — шарики. Они хорошо рикошетят. Ладно, Талалаев, обезвреживай иностранку.

— А что, товарищ старший лейтенант, менты в той операции на руках скакали? — спросил рядовой срочной службы Осипов. По голосу я понял, что именно в его разговор с кем-то я вмешался незадолго до этого.

— Почему? — не понял я.

— Ну как, вы же сказали, что их порубило, как после кавалерийского наскока. Кавалеристы-то сверху рубят, а им ноги порубило. Значит, на руках стояли.

Осипов вообще любил к словам придраться. Это он так свою грамотность показывал. Рядовой перед армией закончил три курса филологического факультета университета, откуда его отчислили по какой-то причине. Как сам говорил, не ту специальность выбрал. Родители в свое время настояли, чтобы он по их стопам пошел. А ему другое по душе. Парень пошел служить в армию, как и большинство наших срочников, сам попросился в спецназ.

Я в ответ на его слова только улыбнулся.

— А ты что, Слава, не знал, что у ментов так положено? Все с ног на голову ставить. Вот попал бы служить в ментовку, научился бы, как они, ходить…

— Товарищ старший лейтенант, «итальянка» обезврежена, — объявил ефрейтор Талалаев. — Можем продолжать марш.

Но только мы двинулись, как откуда-то из-за спины раздался мощный взрыв, а за ним второй, и сразу последовала активная автоматная стрельба.

— На кого погранцы нарвались? — спросил я сам себя и тут же вызвал на связь майора Аспарухова. Начальник штаба не отвечал долго. Дежурный офицер узла связи сообщил, что начальник штаба разговаривает по сотовому телефону:

— Руками на меня замахал. Видимо, разговор важный.

Будь я рядовым Осиповым, я обязательно спросил бы, сколько рук у майора Аспарухова. Если он в одной держит трубку сотового телефона, а машет на связиста не свободной рукой, а руками, то рук у майора должно быть как минимум три. Но я не рядовой Осипов и потому просто попросил соединить меня с Аспаруховым, когда тот освободится.

— Обязательно, — пообещал дежурный офицер.

Майор Аспарухов освободился буквально через две минуты. И сразу же вышел на связь со мной.

— Что там у тебя случилось, Павел Степанович?

— У меня, товарищ майор, ничего. Только за спиной стреляют. Но там, кроме погранцов, никого быть не должно… Не друг в друга же они лупят…

— А ты бандитов за спиной оставить не мог?

— Все возможно… Если хорошо спрятались, мы могли и мимо пройти. Но нас бы тоже атаковали. Нас меньше, чем погранцов.

— Мне только что звонили из погранотряда. Командир сообщил, что их группа была атакована в районе заброшенного кладбища. Ведет бой. Бандиты из-под земли вылезли. Вы это место проходили?

— Так точно. Мы там первую мину сняли. Никого не было.

— Значит, откуда-то появились. Бандиты у вас там, похоже, как грибы из-под земли растут.

— Значит, надо уничтожить грибницу, — сделал я вывод.

Глава четвертая

— Разворот на сто восемьдесят! — дал я команду. — Возвращаемся к кладбищу. Бегом! Там без нас погранцов уничтожают. Спасать будем.

Не дожидаясь реакции взвода, хотя реакция могла быть только однозначной — командир никогда не выносит вопрос на голосование, командир приказывает, — я побежал первым. Обогнал даже сапера ефрейтора Талалаева, но ему сейчас не обязательно было возглавлять колонну, он только что просматривал эти места при спуске по ущелью, и это давало определенную гарантию безопасности при подъеме. По крайней мере, в районе пары-тройки ближайших поворотов. А что дальше — предстояло смотреть и слушать.

Наверху, где-то в районе кладбища, изначально прозвучала пара взрывов, и по их звуку я определил, что взрываются противопехотные мины. Но мину-то Талалаев там снял. Значит, мина поставлена заново! И даже не одна. И это означало, что мины могут встретиться и нам.

— Талалаев! Рядом с первой, снятой, другие мины быть могли?

— Могло быть все, товарищ старший лейтенант. Могли их замаскировать так, что только собака найдет по запаху. Могли у нас за спиной заново поставить. Я слышал взрывы. Судя по сдвоенному звуку — это «итальянка».

Такой невозмутимый, без конкретики ответ сапера, скажу прямо, меня не воодушевлял.

Признаться, я, как и все мои сослуживцы — офицеры спецназа, случалось, даже бравировал, говоря, что попадают в засады или менты, или еще какие недотепы. Попадают и гибнут. Дескать, со спецназом ГРУ такого не случается. Но это была только бравада.

К сожалению, и со спецназом ГРУ это тоже порой случалось, но наши бойцы проявляют свою тренированность и всегда удачно выкручиваются из самых сложных ситуаций. В основном за счет своей реакции и правильного поведения.

На занятиях обязательные действия каждого бойца в случае попадания подразделения в засаду оттачиваются от первого до последнего движения. И он умеет правильно с «брони» спрыгнуть, чтобы не угодить под гусеницы БМП или под колеса БТРа, и уже в прыжке дает первую очередь, пока еще не прицельную, приземляется, толкается двумя ногами, переворачивается, перемещаясь в относительно безопасное место. Во время прыжка смотрит, куда он будет прыгать, и знает, что там его ждет. Во время второго прыжка дает следующую очередь — уже прицельную, потому что за это время боец найдет, куда стрелять, он обучен отыскивать взглядом цель. Целью должно стать все, что движется и может представлять угрозу.

Реакция бойца может активироваться за считаные доли секунды. И это все вопросы не природных качеств организма, а только отработанная и предельно отточенная техника поведения, проверенная во многих боевых ситуациях.

При этом отрабатываются даже такие варианты, когда пуля попадет в бронежилет или в шлем. Защитное оснащение в этом случае обычно срабатывает, но удар пули бывает настолько сильным, что бойца может сбить, скажем, с брони. Мы обучаем солдат не сопротивляться удару пули — это чревато возможностью застыть на месте и получить вторую пулю, а то и не одну, а действовать по принципу дзюдо.

Куда тебя направляет активная сила, туда и совершай движение. Но при этом не теряй ориентации в пространстве. Но не просто падай туда, куда тебя сбивает, а превращай падение в направленный прыжок со всеми вытекающими из этого последствиями, как если бы сам прыгал, без помощи пули. И послать в цель свою очередь не забывай. Даже если она будет не прицельной, она заставит противника голову в плечи вжать, вместо того чтобы снова в тебя стрелять. Вжатая в плечи голова — уже не боевое положение. Такая поза и прицелиться не позволяет, и вообще бывает вызвана испугом, а испуг чреват потерей контроля за ситуацией и лишает даже временного контроля.

А что противник? Это только со стороны кажется, что стрелять из засады просто. В действительности не всегда бывает так, как должно было по замыслу. Стрелять-то требуется прицельно, иначе засада свой смысл теряет. А о какой прицельности можно говорить, когда бойцы спецназа разлетаются в разные стороны, как осколки от гранаты. И попробуй, поймай их в прицел во время прыжка или кувырка, да еще когда спецназ сам стреляет в ответ. Пусть и не прицельно, но кому легче будет, если в него попадет не прицельная, а шальная очередь! Вот для того мы и учим солдат выполнять эти приемы — чтобы избежать потерь.

Причем сам процесс обучения построен на твердых принципах. Умереть может каждый — это общеизвестно. Некоторые умирают даже героями. По крайней мере, считается так. Но их смерть, по большому счету, не является героической по простой причине — они погибли, не победив. А у нас важнее героизма ставится победа. Если ты победишь бандита, он уже не сможет убить ни тебя, ни твоего соседа, ни твоих родителей, ни родителей твоего соседа. Победить требуется в любом случае. Именно — победить, а не погибнуть самому, даже с самыми чистыми и высокими помыслами.

Эти принципы прочно вбиваются солдатам в голову, и они стремятся себя обезопасить. А когда люди гибнут в схватках, будь то менты или пограничники, или еще кто, я, как офицер, всегда думаю о том, что это только солдаты, жизнь которых их матери доверили офицерам. И эти солдаты могли бы попасть служить, скажем, не в погранвойска, а в спецназ ГРУ, ко мне во взвод. И тогда бы я нес за них персональную ответственность. Я бы обучал их воевать и побеждать, а не умирать.

Гибель солдата в спецназе ГРУ — это вообще нонсенс. У меня за годы моей службы такого ни разу не случалось. Раненые бывали. Я сам был несколько раз легко ранен. Но это только издержки службы. Гораздо чаще, чем ранения, у нас случаются травмы. И это вообще явление, можно сказать, обязательное. Но если бы мы обращали внимание на травмы, полученные на тренировочных занятиях, то весь спецназ ГРУ давно бы уже стоило перевести в инвалидную команду. Но к травмам легкого характера, таким как синяки и ушибы, мы приучаем солдат относиться легко, как и к виду собственной крови.

Два поворота ущелья я преодолел стремительно, хотя бежать приходилось снизу вверх — в этом месте ущелье было особенно крутым. К этому времени перестрелка в районе кладбища стала стихать.

По опыту знаю, что это означает переход к статичному противостоянию. Когда обе стороны нашли себе надежные укрытия и только обмениваются редкими очередями, как отплевываются. Или же одна из сторон оставила позицию и отступила.

Бандитам отступать было, как я понимаю, некуда. Иначе они побежали бы в нашу сторону и нарвались бы на наши очереди. Более того, они понимали, что снизу их мы подпираем. А попадать в плотное окружение, когда пули могут достать тебя с любой стороны, когда ни один камень не может служить надежной защитой, никому не нравится.

Можно было предположить, что бандиты отступать не намереваются. Иначе они и не нападали бы. А пограничников было слишком много, чтобы отступать. Изначально в преследование первой банды вышло больше четырех десятков бойцов. Конечно, попав в засаду, они могли понести потери, но, даже потеряв больше четверти состава, погранцы бы только уравнялись численностью с моим взводом. Да, возможно, и с бандитами тоже. Но — только лишь возможно.

В реальности представить себе наличие такой крупной банды здесь было сложно. Она была бы, без всяких сомнений, обнаружена моим взводом при прохождении мимо кладбища. Да и раньше была бы обнаружена — большие банды всегда на виду у властей района и силовых структур. Им сложнее прятаться, сложнее обеспечивать себя всем необходимым, заметно любое их действие — от нападения до попытки ухода от ответственности. Может пройти мимо внимания местных властей простое убийство, связанное с ограблением. Сейчас это не настолько редкое явление, чтобы поднялась большая буча. И маленькая банда, если прячется в горах и не имеет при этом источников снабжения, вполне может промышлять мелкими грабежами, чтобы элементарно выжить. Одиночная машина на дороге, стоящий особняком дом — все это может стать объектом атаки.

А большая банда просто обязана проявить себя крупными операциями…

* * *

После второго поворота я остановился и жестом — обращенной за спину раскрытой ладонью — приказал то же самое сделать взводу.

— Талалаев! Вперед! Снайпер — в прикрытие.

Сержант Соколянский, хорошо знающий свои обязанности первого взводного снайпера, с поднятой винтовкой выступил чуть в сторону, откуда ущелье просматривалось до следующего поворота, и внимательно оглядел пространство через тепловизор.

Второй и третий снайперы на всякий случай подстраховывали сержанта и смотрели в свои прицелы. Общая работа у них была организована четко, каждый выполнял то, что ему полагалось. Первый взводный снайпер имел винтовку, которая официально предназначалась для охоты на снайперов противника. На такую охоту с сержантом в паре всегда выходил второй или третий снайпер взвода. Любой из них был готов вызвать огонь противника на себя, чтобы напарник мог спокойно отработать свою задачу.

— Чисто, — доложил Соколянский.

После этого он пропустил вперед сапера. И так до следующего поворота.

Но уже через пятнадцать метров от поворота сапер повторил мой недавний жест и остановил взвод.

— Я здесь раньше проходил. Вот мой след. Тогда мины не было.

— Опять «итальянка»? — спросил старший сержант Игумнов, голосом показывая удивление.

— Она самая… Не подходите. Рядом могут быть другие. Взрыватель нажимного действия. Раньше были с натяжным… Наверное, кончились. Или торопятся. Нажимной ставить быстрее. Смотрите себе под ноги внимательнее. Шагать только по большим устойчивым камням. Чтобы камень был больше одиннадцати кило[18]…

Это, в принципе, знали все бойцы взвода. Правда, в зависимости от типа взрывателя и типа мины менялся вес камня. У каждого взрывателя собственная сила нажатия. Бойцов обучали этому на занятиях по минному делу.

Однако, чтобы обезвредить мину с таким взрывателем, уже нет необходимости аккуратно обрезать провод растяжки. Здесь достаточно убрать верхний один или несколько камней, что прикрывают большую кнопку нажатия и саму мину, после чего необходимо с предельной аккуратностью вывинтить шестигранным ключом стопор взрывателя, а потом и сам взрыватель. И миной можно костер топить… В костре никогда не возникает температуры, необходимой для детонации взрывчатого вещества.

Радует и тот факт, что мина Valmara 59 не имеет элемента неизвлекаемости, как некоторые современные мины, взрывающиеся уже при попытке их дезактивации.

А что касается мин-ловушек, которые часто использовали в Афганистане «духи», то бандиты нашего Северного Кавказа о них, похоже, и не слышали. По крайней мере, я ни разу не встречался с тем, когда при извлечении одной мины взрывалась другая, подложенная под первую.

Кроме того, для установки мины-ловушки требуется повышенная осторожность и, как непременный атрибут осторожности, — свободное время. В нашей ситуации бандитам не дано было ни спокойствия, ни свободного времени. Ни один уважающий себя сапер не будет второпях устанавливать мину-ловушку. Значит, здесь подобного нам опасаться не стоило.

Я, на всякий случай, даже спросил сапера:

— Талалаев! Ловушки не боишься?

Я знал, что каждый сапер имеет в своем рюкзаке тонкий металлический штырь, которым прокалывают землю под миной, и если мина-ловушка установлена, то штырь ее обязательно нащупает. Но сейчас Талалаев даже из рюкзака штырь не вытаскивал. Но работал уверенно.

— Для ее установки как минимум сорок минут требуется. Элементарно не успели бы…

Меня это радовало. И не потому, что я еще помнил кое-что с занятий, что проводил для офицеров инструктор по минно-взрывному делу, а потому, что это минно-взрывное дело профессионально знал взводный сапер. Но ефрейтору контрактной службы, то есть профессиональному военному, надлежит быть и сапером профессиональным.

Мина была быстро обезврежена. Мы двинулись дальше. Там, вверху, уже полностью прекратили стрелять. Но чем там дело закончилось, было пока неизвестно. Чем оно закончилось, я понял вскоре.

О чем-то можно было догадаться только тогда, когда из-за следующего поворота вышли четверо пограничников. Один из них был в офицерской фуражке, имеющей тулью, как популярные некогда на Кавказе кепки-«аэродромы». Не знаю, как самолет, но вертолет вполне мог бы на такой фуражке уместиться. Мода такая в армии пошла! На месте бандитов меня бы обязательно привлекла такая цель.

Бойцы были в стандартных армейских металлических касках, какие раньше полагалось носить и спецназу ГРУ. Правда, носили их в основном пристегнутыми на спине к нижней части бронежилета и защищали не голову, а то, что ниже спины.

Бандитов между моим взводом и пограничниками не было. И куда они исчезли, не мог понять даже офицер-пограничник, что смотрел на нас с удивлением и непониманием.

Я до этого бежал, стараясь наклоняться как можно ниже, как и мои бойцы, но при появлении пограничников встал в полный рост на середине тропы и приветственно поднял руку, как поднимал ее, наверное, гордый вождь индейцев где-нибудь на американских равнинах.

Пограничники приближались. Они должны были знать о нашем присутствии, но вели себя неуверенно и настороженно. За спиной у офицера один из пограничников нес ручной пулемет, ствол которого был направлен в нашу сторону, как и два других ствола — автомата и снайперской винтовки Драгунова.

А еще дальше, за ними, не слишком умело занимали позицию другие солдаты-пограничники. В такой позиции одна очередь из гранатомета АРГБ сразу уменьшила бы личный состав отряда наполовину. Хорошо, что бандиты таких гранатометов не имеют. Иначе до нас добралось бы гораздо меньше пограничников.

Я неторопливо, слегка вразвалочку, двинулся навстречу пограничникам. Своим бойцам идти за собой запретил. Остановился только тогда, когда между нами осталось четыре шага. Козырнул и представился первым, хотя не видел погоны офицера погранслужбы, прикрытые бронежилетом и «разгрузкой»[19]:

— Старший лейтенант Захаров, командир взвода спецназа ГРУ.

— Капитан Куролесов, начальник разведки погранотряда. Куда же вы, старший лейтенант, пропали? После атаки вертолета мы ждали, что вы с нами соединитесь, — посетовал капитан, глядя на меня, как на провинившегося школьника.

— А в чем смысл такого соединения, товарищ капитан? — откровенно не понял я, демонстрируя невозмутимость.

Капитан не нашел что ответить, просто пожал плечами и пробурчал:

— Одно дело как-никак делали…

— Там все просто было, как в кино… Когда мы шли на соединение с вами, у нас в тылу появилась банда. Мы уничтожили двоих бандитов — вы должны были видеть их тела в районе кладбища, а остальных мы даже не видели. Никто больше не высунулся. Пошли в преследование, но догнать, к сожалению, не сумели. А потом услышали звуки боя на вашей позиции и получили от своего начальника штаба приказ возвращаться к вам в помощь. Но вы, кажется, и сами справились. Бандиты уничтожены?

Капитан от досады даже каблуком топнул:

— Только один убит. Остальные — как сквозь землю провалились. Они атаковали нас как раз в районе старого кладбища. Мы шли по тропе и нарвались на две мины, потеряли при этом семь человек — вся группа разведки полегла. Мины ставят убойные. Бойцов просто в окрошку изрубило. После чего бандиты атаковали наш передовой отряд носильщиков, что шли сразу за группой разведки. Сумели отбить часть груза и унести с собой. Потом завязался позиционный бой.

— Сколько было бандитов? — привычно поинтересовался я, привыкший к тому, что у нас в спецназе ГРУ даже сержант-контрактник, пару раз сходив в бой, умеет по звуку определить количество стрелков. Впрочем, своих бойцов мы обучаем этому целенаправленно еще на бригадном стрельбище.

Но начальника разведки погранотряда этому, видимо, не учили. У него другие функции. Так я понял его неуверенное пожатие плечами.

— Трудно навскидку сказать…

— А стреляли из чего?

— Два ручных пулемета. Остальные — автоматчики. Снайпера, кажется, не было…

— Их снайпера наш снайпер уничтожил. Винтовка снайпера у нас.

— Я ждал вашего прибытия, — продолжал капитан, — чтобы вы атаковали их с другой стороны, но тут бандиты куда-то исчезли. Я все лично осматривал, каждый, можно сказать, камешек руками ощупал, но ничего найти не сумел. Или они под землю ушли, или в воздухе вместе с грузом растворились — третьего не дано. Просто «карлсоны» какие-то с пропеллером на спине. Где только эти уроды летать научились? А что же ваш вертолет вторую банду не разбомбил? С первой он ловко расправился. Нам после него и делать было нечего.

— На первую банду весь боезапас истратил, чтобы вам проще было. По второй только пару очередей дал из пушек и пулеметов и улетел пополнять БК[20] и топливо.

— Надо было хотя бы попугать пушкой. — Капитану легко было говорить со стороны. А что было делать мне, если вертолет командиру взвода не подчиняется. Может только под хорошее настроение вежливую просьбу удовлетворить…

— Экипаж вертолета не входит в мое подчинение, — ответил я почти грубо, но смягчил слова следующей фразой. — А что за груз у вас был?

— Тот, что у первой банды отбили. То, что они сюда доставляли. Не знаю уж, для себя или для кого-то. По количеству — для большущей банды. Хотя, может быть, все это должно быть распределено между несколькими бандами. Ящики с ПЗРК «Стингер» и ракеты для них. По две ракеты на каждый ПЗРК.

— Серьезный груз, — покачал я головой, чувствуя, как у меня еще сильнее портится настроение. — С таким грузом выпускать их было нельзя. Видимо, первая банда доставляла этот груз второй банде для проведения террористических актов против гражданских самолетов. Теперь стоит ждать больших неприятностей или объявлять массовую охоту на бандитов со «Стингерами». Они же, стопроцентно, не против военных самолетов и вертолетов думают их применять. А гражданские никакой защиты от ПЗРК не имеют. Да и экипажи там не обучены. На взлете и на посадке гражданские самолеты особенно уязвимы. Но куда, в самом-то деле, вторая банда могла уйти? Пойдемте вместе искать. Только прикажите своим солдатам не наставлять на меня оружие. Я подозреваю, что уставы пограничных войск, как и уставы вооруженных сил, запрещают наставлять на людей даже незаряженное оружие. А у ваших бойцов оно заряжено. И даже предохранитель у снайпера снят. У меня в таких случаях создается ощущение, будто в меня прицеливаются. Если вам нетрудно, капитан, попросите своих бойцов соблюдать уставы.

Капитан обернулся вполоборота и только бровями пошевелил. Все три ствола моментально устремились в небо — буквально взлетели, как для торжественного салюта. Начальник разведки погранотряда, похоже, умел объяснить бойцам, что такое дисциплина, и они старательно ловили каждый его взгляд. Видимо, взгляд был суров не только тогда, когда обращался в мою сторону.

Капитан тут же двинулся в обратный путь. Мне только и оставалось, что идти за ним. Но знак своему взводу я дал все же визуальный. И заметил, как взвод волной поднялся из-за камней и двинулся меня догонять. Пограничники, что лежали в цепи на повороте ущелья, при нашем приближении поднялись. Залегли они все с оружием, готовые к новой перестрелке, но после того, как поднялись, они дружно взялись попарно за ящики, которые были не слишком и тяжелыми, судя по тому, как их несли солдаты-пограничники. Хотя легкими их тоже назвать было трудно, так как на каждый ящик требовалось по два носильщика.

— Сколько всего было «Стингеров»? — спросил я у капитана.

— Двенадцать. И по две ракеты на каждый ПЗРК, — ответил он, не оборачиваясь.

— Четыре ящика, значит, унесли? — предположил я.

— Три. Один разбит при бомбардировке вертолетом. Полностью уничтожен. Восстановлению не подлежит. Как еще ракеты не взорвались, удивляюсь! Но, если бы и взорвались, тоже было бы неплохо. Мы были еще далеко, а бандитов пришлось бы меньше расстреливать. У вертолета остались бы заряды на вторую банду. Мы с разбитых ракет, кстати, боеголовки сняли. Бросать или взрывать их здесь посчитали опасным. Бросишь — мало ли кому в руки попадут. Те же бандиты могут за ними вернуться. А взрывать… Тоже решили, что не стоит. Подумали, что мощный взрыв может камнепад вызвать и накрыть нас. Но после взрыва мы увидели, что стены крепкие. Можно было бы не возиться и взорвать.

Я молчал и только в даль всматривался. Это был тот самый участок, завершающийся старым кладбищем, в районе которого бандиты странным образом то исчезали, то появлялись. А за поворотом лежал прямой участок ущелья, где мой взвод изначально и устраивал засаду. Но высказать логичное предположение по поводу исчезновения банды расстояние не позволяло.

До старого кладбища оставалось около сотни метров…

* * *

— Талалаев! — позвал я ефрейтора. — Работать!

Ефрейтор быстро сообразил, что от него требуется, обогнал нас и пошел первым, внимательно всматриваясь в тропу под ногами.

— Сапер, — ответил я на вопросительный взгляд капитана.

— Мы же уже этим путем проходили, тоже сапера впереди пускали.

— Лишним не будет, — ответил я, выключил микрофон и добавил: — А бойцы всегда должны в напряжении находиться. Напряжение помогает солдатам боевую форму поддерживать. Я так, товарищ капитан, считаю.

— Усталость имеет свойство накапливаться, — не согласился со мной Куролесов.

— У нас командировка на полгода. Такой срок нервная система выдерживает, даже если каждый день в бой ходить. Врачи проверяли предел психических возможностей многократно и дали нам свои рекомендации. Раньше командировки были на три месяца. Посчитали, что это хуже. За три месяца только-только в боевое состояние входишь.

Пограничник не возразил, и я, высказав то, что не желал говорить своим солдатам, опять включил микрофон.

Наконец мы подошли к кладбищу. Я посмотрел на памятники. Начал с самого крайнего, на котором рядом с полумесяцем красовалась красная советская звезда. Краска на звезде облупилась и была неровно подмазана кисточкой без предварительной очистки и грунтовки.

В первый раз мы прошли мимо кладбища, не посмотрев на него. Во второй раз вообще торопились. А сейчас я даже надписи и даты на всех памятниках прочитал. Оказалось, здесь погибли советские солдаты, остановившие в ущелье роту гитлеровских егерей-диверсантов. Всего на небольшом кладбище было одиннадцать могил.

— Никогда не думал, что фашисты так далеко на Кавказ углубились, — проговорил я.

— Они рвались к азербайджанской нефти, — объяснил мне капитан Куролесов. — Здесь шла целая рота фашистских диверсантов. Поднимались по ущелью. И всего одно отделение наших пограничников во главе с командиром заставы — их перебросили с иранской границы — устроило на роту немцев засаду. Погибли все, но дрались до конца. Кучу фашистов положили. Ждали подкрепление. Но оно опоздало. Однако немцев повернули, своих убитых они унесли, но не слишком далеко. На плоскогорье есть немецкое кладбище. Двадцать три могилы. Наши пограничники драться умеют.

— За могилами кто-то ухаживает, — заметил я, обратив внимание на выцветшие бумажные цветы на каменных плитах.

— Мы раз в год прилетаем вертолетом, — объяснил капитан. — Для солдат это наглядный пример самоотверженности. Посадку совершаем на плато, день сюда идем, день здесь, день обратно. Здесь раньше были простые земляные холмики. В советское время, где-то в середине шестидесятых годов, поставили металлические памятники. Уже мы сменили их на каменные. Года четыре назад, кажется, когда я еще в погранотряде не служил…

— Игумнов, стенку простучи, — показал я старшему сержанту на каменно-земляную стену хребта.

— Что искать? — спросил замкомвзвода.

— Возможно, есть проход.

Старший сержант знаками подозвал еще троих солдат, и все вместе они начали прикладами простукивать стену.

— Я сам искал, — признался капитан Куролесов. — только не простукивал. Но пусть теперь и спецназ поищет. Может, у ваших солдат глаз острее, чем у пограничника.

Я прошел к могиле, украшенной православным крестом. Крест был относительно новый, медный, не подверженный ржавчине. Видимо, он заменил на памятнике красную звезду, которая проржавела.

— Это командир заставы, — подсказал Куролесов.

— У командира взвода спецназа глаз острее, — сказал я в тон предыдущим словам капитана и показал на надгробную плиту на могиле командира заставы. Плита из красного нешлифованного гранита была уложена на короб-периметр из такого же гранита. Но между плитой и коробом виднелись травинки. Трава росла снаружи и не могла сама забраться между плотно подогнанными камнями. Обычно трава лезет из любой щели к солнцу, но никогда не лезет в щель. Когда ставили плиту на место, нечаянно прижали травинки. Всего-то один пучок, но я обратил на это внимание.

— Есть! — резко согласился со мной начальник разведки погранотряда. — Глаз у вас острее, соглашусь…

— Попробуем поднять? — предложил я. — Вдвоем.

— Она же тяжеленная. Спины сорвем. Только группой.

— Какой группой они изнутри закрывать могли? Максимум два человека.

Я присел на корточки и стал осматривать камни рядом с могилой.

— Так и есть. Плита здесь лежала какое-то время. Но маскировке их в Сирии тоже научили, как и подземные ходы рыть… Плиту не забыли сверху пылью посыпать, как будто давно ее никто не трогал. Игумнов! Отставить стену! Ищи, где-то поблизости должна быть земля ссыпана. Наверное, камнями заложили.

Я показал капитану, за какую сторону плиты ему взяться, а сам взялся за противоположную. Но капитан, до того как плиту поднять, подозвал отделение своих солдат. Те задачу сразу поняли и наставили на могилу автоматные стволы.

«Не лишняя предосторожность», — мысленно согласился я. И в этом согласии было мое признание собственной небрежности в данном вопросе.

Мы с капитаном довольно легко подняли плиту и переложили ее в другое место. Нам открылся вход в подземелье, состоящий из двух ям — одна в другой. Гроба в могиле не было…

Глава пятая

— Товарищ старший лейтенант, — обратился по связи старший сержант Игумнов. — Нашли землю. Они ее под стену ссыпали. Мягкая еще. А сверху пыльными камнями завалили. Естественный вид. И по цвету не отличишь — только на ощупь. Рядом слежавшаяся, плотная, а эта рыхлая, относительно свежая.

— Теперь это уже не важно. За мной! — дал я команду и первым спрыгнул в яму, глубиной метра в полтора. Поскольку пограничники стояли рядом, они первыми устремились за мной, окружив яму со всех сторон. Но солдат-пограничников опередил капитан, проникшийся ко мне уважением за наблюдательность.

Прежде чем спрыгнуть во вторую яму, меньшую, откуда, собственно говоря, и начинался подземный ход, я вытащил из рюкзака очки ночного видения и пристроил их на шлем, чтобы потом, по мере необходимости, опустить на глаза, и позвал своего сапера:

— Талалаев! Идешь первым.

Ефрейтор тут же, растолкав погранцов, спрыгнул ко мне, лег на землю в тесноте первой ямы и свесил голову и руки во вторую.

— На ногу мне, товарищ старший лейтенант, наступите, — попросил ефрейтор создать «противовес». Я выполнил требование.

Талалаев свесился с края. Руки как раз доходили до земли, которую сапер осторожно, без резких движений начал перебирать пальцами, пытаясь отыскать взрывчатку.

Но ничего опасного он не нашел, после чего приготовил тактический фонарь, сняв его с автомата, и опустил ноги во вторую яму. Дно ямы уходило вниз под уклон, в сам проход, который здесь был узким, но недавно, видимо, расширялся в верхней своей части, потому что следы лопаты видно было отчетливо — лопата срубала угол. Догадаться, для чего это делалось, было нетрудно. Бандитам было необходимо протащить здесь ящики со «Стингерами». Наверное, проще было бы сами «Стингеры» и ракеты к ним из ящиков вытащить. Тогда бы и копать не пришлось. Но ящики деть было некуда. Они могли указать след. А этого бандитам не хотелось.

Это, кстати, навело меня на интересную мысль.

— Капитан, всех своих с собой не берите. Оставьте на кладбище ящики и человек пять-шесть, а то и десять для охраны. На всякий случай ящики можно заминировать. Вы говорили, у вас есть сапер…

— Да, таскать их под землей глупо, — согласился Куролесов.

Я наблюдал за тем, как работает сапер моего взвода. Ефрейтор не делал движения, не посветив впереди фонарем, — в яме было недостаточно света. Несколько раз вообще светил не под ноги, а вперед, что-то для себя определяя. Но, когда он полез, сначала ногами вперед, я сразу двинулся за ним. Подземная галерея уходила вниз круто и была небольшого профиля, но это был только вход. Дальше, внизу, галерея становилась уже настолько высокой, что там можно было спокойно идти, только слегка пригибая голову. Мне пришлось поправить на шлеме очки ночного видения, чтобы они не цеплялись за потолок.

Когда ефрейтор Талалаев в очередной раз посветил вперед, я, уже встав за его спиной, проследил за лучом, и увидел, что он упирается в мокрую и блестящую каменную стену, до которой было не больше двадцати метров. И это при том, что стены самой галереи в месте, где мы шли, выглядели сухими.

Но долго рассматривать каменную стену-преграду впереди ефрейтор мне не дал. Он перевел луч фонаря себе под ноги, чтобы выполнять свою работу сапера, и я противиться этому не мог. Тем более на моем автомате имелся собственный тактический фонарь, и даже более мощный, чем простой армейский, как у Талалаева.

Я покупал этот фонарь в охотничьем магазине на собственные деньги, и меня предупредили, что он имеет уникальные преимущества. Например, он бьет точкой света в глаза зверю так, что тот на некоторое время теряет способность видеть. Это же относится и к человеку. Я проверял луч своего фонаря на бандитах ночью. Действие как раз такое, как и говорил продавец. К тому же точка луча бьет на добрую сотню метров дальше стандартного армейского.

При сравнении в условиях полигона я удивил своим фонарем других офицеров, не проявивших сначала интереса к моей покупке, тем более что на ней красовалась надпись «Мade in China». К продукции Китая у российского военного отношение точно такое же, как у гражданского россиянина. Воспитали у нас недоверие к китайским товарам, хотя в последние годы они уверенно выходят на качественно новый уровень.

Мой тактический фонарь стал тому наглядным подтверждением. И касается это не только фонарей. Я сам решился на эту покупку потому, что езжу на китайском автомобиле и много про «китайцев» слышал. Тем не менее я-то хорошо знаю, что моя китайская машина превосходит большинство российских, по крайней мере, те, на которых мне доводилось ездить.

Примерно та же история и с матрицами для тепловизоров. У пользователей прочно засело в голове, что лучшими матрицами являются матрицы, произведенные в США и Франции. Но китайские матрицы, как говорят пользователи тепловизионных прицелов и биноклей, и я в их числе, уже превосходят европейские и не уступают американским. Да и наши отечественные приближаются к тому же уровню, хотя пока еще только приближаются, но еще не достигли.

…Ефрейтор продвигался вперед уверенно. Так, мы скоро достигли той самой каменной сырой стены и, только оказавшись рядом, определили, что это мощный каменный столб неправильной округлой формы, что перегораживает путь. Галерея обходила его сбоку и снова выходила на прежнее направление. Бандиты умели строить подземные переходы и выдерживать под землей выбранное направление. Этого у них было не отнять. Наверное, сказывался сирийский опыт.

Там, в обходной галерее, нам встретился первый сюрприз.

Ефрейтор Талалаев молча светил на него фонарем. Я тоже молчал. Где-то за моим плечом раздался голос капитана Куролесова:

— Ящик… Из-под «Стингера». Проход закрыли…

— Не трогать руками! — громко, потому что пограничники не были включены в систему внутривзводной связи, сказал Талалаев. — От крышки под ящик растяжка тянется… Под ящиком, похоже, граната или мина заложена…

Я посветил в щель между ящиком и крышкой. Внутри ящик был засыпан землей. Проносить ящики в таких крутых поворотах было сложно. Бандитам пришлось опять поработать лопатами, чтобы снести часть стены. Из одного ящика содержимое, видимо, было передано на руки, а землю засыпали в ящик, чтобы увеличить его тяжесть.

Ящик мешал проходу. Можно было, конечно, протиснуться сбоку или пройти прямо по ящику, но желание отодвинуть сам ящик в сторону и поставить его как-то иначе, чтобы проходу не мешал, возникало. Даже щель была оставлена не случайно. Чтобы она образовалась, пришлось на ящике одну петлю отломить. И только для того, чтобы преследователи видели, что ящик засыпан землей. Тогда могло появиться желание поднять крышку, землю высыпать и делать с ящиком любые манипуляции.

Растяжка была установлена на дальней от нас стороне ящика. Можно было только удивиться, как Талалаев сумел определить ее. Он первым, как и положено, продвинулся вперед, к самой растяжке, вытащил из кармана моток скотча, достал из-под ящика гранату «Ф-1» и скотчем в несколько слоев прямо поверх проволоки растяжки примотал к ребристому корпусу отжимной рычаг, таким образом, обезопасив гранату.

После чего за ефрейтором прошли сначала мы, командир взвода и начальник разведки погранотряда, а за нами вперемешку бойцы моего взвода и пограничники.

После подземной колонны галерея пошла идеально прямо, как показывал луч моего тактического фонаря. Я посмотрел в свой планшетник, проверяя направление и просматривая в автоматическом режиме заносимый в память маршрут. Наше местоположение тоже отмечалось автоматически, при включении навигатора карта сползла в сторону, показывая полный масштаб. Иначе я раньше увидел бы, куда ведет эта подземная галерея.

— И что это за хреновина? — спросил я сам себя, не сразу разобравшись в обозначении.

Капитан Куролесов смотрел в монитор через мое плечо, пользуясь своим ростом, но он тоже, видимо, мало что понял. Еще перед входом в ущелье я включил совмещение двух карт — топографической и карты спутниковой съемки. Топографическая в данном режиме только накладывалась на спутниковую карту в полупрозрачном режиме, показывая условные обозначения, высоты и прочее. В какой-то степени это совмещение карт было удобным, но в данном случае оно только мешало.

Начальник разведки погранотряда вообще к таким картам не привык и промычал за моим плечом:

— Ничего не понимаю.

Чтобы лучше разобраться, я отключил спутниковую карту и оставшуюся топографическую сдвинул так, что стрелка, указывающая место, где мы в данный момент находимся, ушла к самому краю монитора и даже частично за него. И только тогда все стало понятно.

— Пещеры! — первым определил капитан Куролесов.

— Пещеры, — спокойно подтвердил я. — В них мы метров через сорок и окажемся. Однако здесь очень большие подземные гроты. Я так думаю, что луч моего фонарика высветил половину грота… И если бандиты сейчас там, они нас уже ждут! Фонарь их предупредил…

— Они могли бы поставить пулемет и всех нас попросту скосить, — возразил капитан. — Нам и спрятаться здесь можно только друг за друга.

— Могли бы. Но еще, возможно, не успели на позицию выйти. Соколянский!

— Я, товарищ старший лейтенант, — отозвался первый снайпер взвода.

— Все втроем, поочередно, контролируете дальний выход из галереи. При опасности стрелять сразу.

— Понял, — ответил снайпер. Точно так же среагировали и двое других снайперов.

Не прошло и пяти секунд, как нам всем резко заложило уши от грохота. Захотелось на пол галереи упасть и уши руками зажать. И даже шлемы с наушниками, что были на мне и на бойцах моего взвода, мало спасали. Звук пришел в наушники через микрофоны. Но все же плотно прилегающие наушники как-то сберегли нам барабанные перепонки.

Но что же тогда говорить о пограничниках, у которых на голове были только металлические каски, хотя и с трикотажными подшлемниками? А с капитана Куролесова сразу свалилась его широченная фуражка.

— Что там? — спросил я, стараясь сохранить спокойствие.

— Пулеметчик. Был… — объяснил сержант Соколянский.

— Продолжать контроль!

— Предупреждать надо! — проворчал начальник разведки погранотряда, поднял свою фуражку и стал сбивать с нее пыль раскрытой ладонью. После чего обернулся к идущим следом бойцам. — Никто с перепугу в штаны не наложил?

Солдаты ответили смехом. Смеялись, как я понял, больше над капитаном, чем над его словами. Но, может быть, мне это показалось. При этом мне самому было вовсе не до смеха.

Я первым сообразил и рванулся вперед, к выходу из галереи. Расстояние позволяло быстро преодолеть опасное простреливаемое по прямой место. При этом я опасался не появления нового пулеметчика — он сразу стал бы добычей снайперов, я опасался, что после выстрела снайпера бандиты просто уйдут. Если бы мы знали, куда они ушли, все было бы нормально — догнать бандитов с физической подготовкой моего взвода можно было бы без проблем, но карта на планшетнике показывала наличие пяти галерей, веером расходящихся в разные стороны, и четыре из них — тупиковые.

Уже во время перебежки я решил, что мы, если не застанем бандитов в большом гроте, уйдем в ту галерею, что прямиком ведет в соседнее ущелье. А с группой пограничников придется расстаться. Их необходимо будет оставить в гроте. Не потому даже, что они будут нам мешать. Просто на случай, если бандиты начнут хитрить и по-лисьи путать следы. Лиса часто возвращается туда, где началось ее преследование охотниками. Сами охотники редко туда возвращаются, считая, что и лиса не рискнет вернуться, что она испугана преследованием. А лиса между тем достаточно хладнокровное существо, которое трудно бывает взять на испуг. В этом лиса сильно похожа на представителей кавказских народов. Как правило, это смелые и хладнокровные люди, обладающие быстротой мышления, позволяющей им совершать нетривиальные поступки. Именно такие люди нам и противостояли, и потому, хорошо понимая их, я видел варианты такими, какими их могли видеть сами бандиты.

На бегу я перехватил автомат и опустил со шлема на глаза очки ночного видения. И сделал это вовремя, потому что выход был уже рядом. Мне стоило значительных усилий замедлить движение и не упасть, поскольку сзади меня подталкивали бегущие следом капитан с ефрейтором. Но и падать здесь было невысоко. Максимум два метра с небольшим. Однако удалось удержаться.

Я улегся на край, свесил голову и посмотрел вниз. Под «окном» выхода лежали один на другом два ящика из-под «Стингеров». Там же валялось в неестественной позе — было сбито сверху и отброшено пулей тело человека без головы. Зрелище не самое приятное, если учесть, что пуля голову не пробила, а разорвала. На груди убитого бандита лежал ручной пулемет. А под ним старая, наспех сколоченная лестница-трап, состоящая из простой доски с набитыми поперек маленькими узкими досками. Откуда бандиты ее притащили, было загадкой. Может быть, прямо здесь, в пещере, и нашли, судя по почерневшей от времени плесневелой древесине.

Но пулеметчик лестницей не пользовался. Стрелять по нас он намеревался, стоя на ящиках. Но не успел, просто не учел того, что у нас есть снайперы, а у снайперов — винтовки, оснащенные прицелами с тепловизором.

Но стычки со всей группой преследования бандиты явно избегали. Это могло говорить, в числе многих причин, и о том, что самих бандитов мало, а их эмир не желает рисковать своими людьми. Тем более теперь, когда банда вооружена ПЗРК «Стингер». Применить «Стингеры» против нас они, естественно, не могли. «Стингер», как и наш отечественный наиболее распространенный в войсках ПЗРК «Стрела-2», принятый на вооружение еще в далеком шестьдесят седьмом году, когда я еще не родился, и официально давно снятый с вооружения, но еще не ушедший полностью на запасные склады, не предусматривает возможности стрельбы по наземным или надводным целям. Он для других задач создавался, хотя, слышал я, случаи применения ПЗРК по наземным целям имели место. К тому же стрельба ракетой в пещере может оказаться чреватой последствиями для бандитов точно такими же, как для нас. Обвал свода никому не обещает легкой смерти.

Быстро посмотрев за край «окна», я поднял на шлем очки ночного видения и поднес к глазам бинокль с тепловизором. При этом выставил градацию наименьшего приближения, чтобы поле обзора было большим. Я дважды осмотрел пещеру в одну и в другую сторону, но никого обнаружить не сумел. Сильно «светилось» только тело убитого бандитского пулеметчика. Осмотрел я и входы в галереи, но нигде «свечения» не обнаружил. Бандиты убежали вместе со своей добычей — «грузом сто». Мне подумалось, что ради этого груза они вообще вернулись и специально ждали пограничников, чтобы захватить хотя бы часть того, что доставляла им другая банда из-за границы.

— Разреши, старлей… — капитан Куролесов, не дожидаясь моего согласия, сам снял у меня со шлема очки ночного видения и, аккуратно отложив в сторону свою знаменитую фуражку, надел их. Я скорее почувствовал, чем увидел, как начальник разведки погранотряда покачал головой при виде тела пулеметчика.

— Из какого «громобоя» ваш снайпер стреляет? У него что, противотанковая пушка с собой?

В начале Второй мировой войны сорокапятимиллиметровые безоткатные противотанковые орудия пользовались большой популярностью. Но до наших времен они не дожили. Они, кажется, даже до конца войны не дожили. Качество танковой брони в то время было таким, что она пробивалась из противотанкового ружья калибра «двенадцать и семь миллиметра». Тогда и отпала надобность в этих пушках.

— Сверхдальнобойная и сверхточная винтовка «Сумрак», калибра «десять и три миллиметра», — ответил я почти с гордостью. Гордиться было чем: не каждый снайпер спецназа ГРУ владеет такой винтовкой. А уж в погранвойсках таких и подавно не было. Эту винтовку официально на вооружение не принимали, и в части спецназа поступали только штучные экземпляры.

— Впечатляет не только точностью, но и звуком… — капитан демонстративно поковырял пальцем в ухе, словно недавний грохот оттуда выковыривая. Я этого не увидел, но понял по движениям.

— Спускаемся в грот, — распорядился я, не спрашивая согласия старшего по званию. Но Куролесов, кажется, и не возражал против того, чтобы я командовал, признавая мое преимущество боевого офицера спецназа военной разведки. Профиль его основной службы был несколько иным, и ведению боевых действий он не был обучен, хотя наверняка знал некоторые основы. Например, умел отдавать внятные команды. И, судя по его фуражке, отлично умел ходить строевым шагом.

По большому счету, он имел право со мной не соглашаться, предлагая свой вариант действий. Но беда была не в том, что капитан мог вмешаться в мои команды. Беда была в том, что его подчиненные не входили в систему внутривзводной связи и потому меня не слышали.

Так все произошло и в этот раз. Я спрыгнул на ящики, за мной спрыгнул сапер ефрейтор Талалаев, который сразу осмотрел под светом фонаря ящики и то, что было вокруг. А за ефрейтором сразу спустились сначала три снайпера, что стали просматривать грот в свои прицелы, а потом и все остальные бойцы взвода. Последним из взвода покинул галерею, как ему и полагается, старший сержант Игумнов.

Солдаты-пограничники стояли на краю, не слыша команды, которую привыкли воспринимать от своих командиров. Наконец капитан Куролесов эту команду дал, бойцы быстро перебрались из тесноты галереи в просторную темноту грота. Куролесов спрыгнул последним.

— Капитан, — позвал я. Он подошел на голос, даже не споткнувшись о камни. — Для дальнейших действий предлагаю отрядам разделиться. Бандиты могут сюда вернуться. Ваша группа ждет здесь, а мы пойдем в преследование.

— В какую галерею? — насмешливо спросил начальник разведки погранотряда. Он, видимо, думал так же, как и я, пытаясь предположить возможное передвижение банды.

Я показал карту на планшетнике. Уже только топографическую, которая позволяла одинаково ориентироваться и мне, и капитану погранвойск. Свет монитора в темноте резал глаза, но и подсвечивал пространство вокруг.

— В соседнее ущелье ведет только одна галерея. У бандитов всего два варианта действий — уходить в ущелье или прятаться в другой галерее, чтобы потом атаковать вашу группу с тем, чтобы по опробованному ходу вернуться к старому кладбищу. Они еще, как я полагаю, не знают, что при спуске к «воротам» их будет ждать группа спецназа ФСБ. Так что это вариант реальный, и вам следует быть в постоянном напряжении — ждать атаки. Задача психологически не легкая, но я на вас надеюсь.

— Согласен, — капитан Куролесов, в знак согласия и одновременно прощаясь и желая мне удачи, протянул руку для рукопожатия. Я пожал ее почти радостно, потому что ожидал от капитана упрямства, нежелания сидеть в темноте и ждать противника, который, еще неизвестно, появится или не появится здесь. И именно для того умышленно заявил о сложности задачи пограничников, хотя действительно ждать — будет атака или не будет — психологически сложно.

— У вас как связь со своим штабом осуществляется?

— Есть рация. Но чаще по телефону, — Куролесов вытащил трубку, посмотрел. — Даже здесь есть связь.

— Номер свой скажите. Если что, я позвоню.

Он назвал свой номер. Я легко запомнил. После чего капитан попросил мой номер, который и забил в память трубки.

— Если нас атакуют, я тоже позвоню. Ударите сзади.

— Договорились.

После этого я дал команду:

— Взвод! За мной! Талалаев впереди, — и нацепил на глаза очки ночного видения, чтобы не споткнуться.

Мы направились к входу в галерею…

* * *

Эта галерея была центральной из пяти, и ошибиться было трудно. Тем более навигатор в мониторе моего планшетника указывал направление движения. Вход в нее был на одном уровне с полом самого грота, и потому лазить и ползать не пришлось.

Ефрейтор Талалаев шел впереди, когда мне пришла в голову мысль:

— Игорь, как сам думаешь, почему бандиты в той галерее ни одной мины не выставили? И под ящиками на выходе тоже не было…

— Трудно правильно просчитать. Но у них или мины кончились, или время. Мы же по пятам шли. А «итальянку» поставить непросто.

— Тем не менее растяжку из гранаты они поставили… Хватило времени…

— Значит, товарищ старший лейтенант, кончились мины, — согласился ефрейтор. — Да и гранат у них, думаю, запас небольшой. Там, в галерее, можно было бы и две, и три гранаты установить. Осколки от стен будут рикошетить. Да и завал может от мощного взрыва образоваться. Значит, и гранаты им приходится экономить.

— А из ракеты от «Стингера» можно СВУ сделать? — не унимался я. — Хотя бы фугас…

— А вот для этого уже потребуется время и спокойная обстановка. Мне так, товарищ старший лейтенант, кажется. Сам я не пробовал и уверенно сказать не могу.

— Ладно. Идем дальше. Ты, в дополнение к минам, еще посматривай на следы — проходили они здесь или нет. Это важный вопрос.

— Если будут следы, значит, прошли. А следов не будет, это еще не факт, что не проходили, — логично рассудил Талалаев.

— Резонно, — согласился я. — Всем внимательно смотреть под ноги. Искать следы.

Конечно, пользоваться для поиска следов очками ночного видения — не лучший из вариантов. Но пользоваться тактическими фонарями я не разрешил. Свет любого тактического фонаря, вне зависимости от того, где он включен, в первых рядах взвода или в арьергарде, в состоянии вызвать стрельбу на поражение по всем бойцам взвода. Узость галереи и отсутствие укрытий не позволяли бы вести равноценный бой. В таких схватках побеждает, как правило, тот, кто начинает раньше стрелять. Хотя наши ночные прицелы являлись в этой ситуации преимуществом, но ночные прицелы у нас были только у снайперов, а они втроем не имели возможности вести из своих крупнокалиберных винтовок автоматический огонь. Равноценного противостояния с бандитами не получилось бы.

Но чем-то при таком переходе жертвовать приходилось? Я посчитал, что лучше пожертвовать удобством, чем жизнью солдат. Если мы не найдем следа, мы не потеряем возможности его найти. А если мы потеряем жизни, то и след искать будет некому.

Галерея, ведущая к выходу, была самой длинной из всех пяти галерей с этой стороны грота, и вдвое длиннее той, что вела со старого кладбища в грот. Шли мы быстро. Без пограничников это получалось гораздо лучше. Там темп невольно замедлялся, но все равно, как я видел, бойцы-пограничники дышали в конце короткого маршрута тяжело и шумно.

Наверное, в погранвойсках иное отношение к курению. Что-то я не слышал, что пограничникам вне нарядов по охране границы не рекомендуется курить. Официально и у нас ограничений по этому вопросу не существует. Но сама жизнь в бригадах спецназа способствует тому, что даже самые заядлые курильщики бросают курить. У нас такие ежедневные нагрузки, что курящему человеку просто невозможно их выдержать. Проще отказаться от сигарет. А легкие на тренировках очищаются быстро. Более того, при наборе на службу в спецназ даже еще в военкоматах кандидатов спрашивают о пристрастии к сигаретам, и многих отчисляют из-за этого уже на первом этапе проверки.

Офицеры курящие встречаются, но редко, поскольку каждый командир считается образцом для подражания со стороны бойцов, и он старается быть таким. Да и физическую форму офицер обязан иметь более высокую, чем его подчиненные солдаты.

Когда мы вышли в ущелье, я невольно посмотрел на часы. Время пролетело как-то совсем незаметно. Уже день близился к концу. Ощутимым, словно бы весомым, стал подступающий сумрак. В горах темнота обычно вступает в свои права быстро. Вечер не бывает заметен. Только что был день, и вот он резко перешел в ночь, как только солнце скрылось за дальним высоким хребтом на западе. Точно так же ночь, почти минуя утро, переходит в день, когда солнце выныривает из-за хребта на востоке.

Глава шестая

Трудно сказать, что заставило эмира Рамиза Омахановича Гадисова вместо того, чтобы в высоком темпе уйти тем же путем, которым он пришел, забраться в новую, недавно вырытую галерею, пропустить мимо себя взвод спецназа ГРУ, или, как их звали обычно в джамаате, взвод «летучих мышей»[21], но после этого атаковать колонну пограничников, которой достался груз джамаата Гази Джабирова. Тот самый груз, который был предназначен для самого Гадисова и его людей. Скорее всего, именно груз и заставил пропустить мимо себя численно небольшой взвод ГРУ и атаковать более крупное подразделение пограничников.

Сам эмир забрался под могильную плиту и подложил под краешек небольшой плоский камень, чтобы оставалась щель. Щель была достаточно широкая и позволяла много видеть. Так, эмир видел, как спецназ осматривал убитых моджахедов, как забрал снайперскую винтовку с французским оптическим прицелом — эту винтовку было особенно жалко, но она отвлекала внимание от всего джамаата, и потому эмир жалость в себе подавил; видел, как забрали у убитых документы, видел, как потрошили сумку санинструктора, беззастенчиво высыпая на камни перевязочные материалы, словно не понимали, что в этих материалах заключен вопрос чьей-то жизни и смерти, и как нашли и сняли мину.

Последнее особенно не понравилось эмиру Гадисову. Мина была установлена не для того, чтобы ее нашли, а для того, чтобы «летучие мыши» на ней подорвались. Но он сдержал свое возмущение, хотя автомат в его руке задрожал, показывая нервное, почти психическое напряжение человека.

Спецназ ушел вниз по ущелью. Ушел торопливо. Видимо, «летучие мыши» были уверены, что и джамаат удалился в ту же сторону.

Как только последний спецназовец скрылся за поворотом, плита с могилы была снята, и весь джамаат в считаные минуты оказался на поверхности земли. В принципе, это было недолго, потому что в джамаате осталось всего семь бойцов. Но все они умели обращаться с оружием, и потому эмир без сомнений послал сапера Салмана Тагирова выставлять новые мины для противника. Одну он приказал поставить ниже. Если на звук боя спецназ рискнет вернуться — второпях на мину налететь проще простого. А чтобы снять мину, тоже время потребуется. Да, если и обнаружат, дальше все равно пойдут с осторожностью.

Выставить две оставшиеся эмир решил на пути пограничников. Здесь и двух мин, поставленных в линию, хватит. Одна взорвется от другой — так много раз уже ставил свои взрывные устройства сапер. Эмир думал, что пограничники сразу пойдут в сторону границы, где их сможет забрать вертолет погранслужбы. Он рассчитывал зайти пограничникам в тыл, обстрелять их, уничтожить несколько человек, вызвать на себя преследование и отступить, заманивая отряд на мины, которые к тому моменту должен будет выставить сапер. После взрыва атаковать всеми оставшимися силами, отбить несколько ящиков груза, а потом отступить, отстреливаясь, и уйти под землей в пещеру соседнего ущелья.

Рамиз Омаханович даже послал троих бойцов — пулеметчика и двух автоматчиков — в сторону отряда пограничников. Но они вернулись очень скоро и бегом.

— Эмир, погранцы сюда идут. В нашу сторону!

— Вас видели?

— Это исключено. Что делать будем?

— Засаду будем делать! — сердито ответил Гадисов на глупый вопрос. Его всегда раздражали не вовремя заданные вопросы. А если вопрос был еще и глупым, эмир вообще бесился. И это было заметно со стороны. — Как идут? В каком порядке? Посмотрели? Я для чего вас вперед отправлял!

— Впереди разведка. Наверное, отделение, не меньше. Семь человек. За ними носильщики с ящиками. Потом основные силы. Всего, вместе с носильщиками, мы насчитали тридцать девять человек. Не так уж и много, если учесть растянутость колонны.

Так даже лучше. Не нужно никого выманивать на себя. Пограничники сами шли в засаду, будучи уверены, что на этой стороне они могут встретить только «летучих мышей». И потому не осторожничали.

Джамаат умело занял позицию среди камней. Причем трое вместе с пулеметчиком должны были отсекать огнем основные силы пограничников, и потому эмир выставил их дальше основной группы. Остальные должны перехватить груз у носильщиков.

Себя эмир поставил во вторую группу, потому что никогда не чурался физической нагрузки. Эта вторая группа должна была добить разведку пограничников, если после взрыва двух противопехотных мин кто-то останется в живых, на что надежды, по сути дела, не было. Подпрыгивающие мины тем и хороши, что устраивают своими осколками мясорубку, от которой мало кто может уберечься.

Все получилось так, как эмир Гадисов и планировал. У него обычно всегда все получалось. Наверное, потому, что планировал хорошо и грамотно. Рассчитывал обычно правильно, совмещая точную науку и гуманитарную — математику с психологией.

Пограничники шли неровной змейкой-колонной, не соблюдая интервалы. Моджахеды передовой группы правильно определили специализацию впереди идущих. Это, вне всякого сомнения, были разведчики. Но впереди не было сапера, а именно его следовало ставить ведущим.

Это эмир Гадисов определил по тому, что сапер обычно смотрит большей частью себе под ноги, а разведчики по сторонам. Но разведчики пограничников вели себя слишком расслабленно, чтобы что-то заметить. Они слишком полагались на то, что спецназ рядом, и надеялись, что идут по следам взвода спецназа, следовательно, мин на пути быть не должно, как не должны им встретиться и автоматные очереди джамаата.

Около тел убитых снайпера и санинструктора разведчики ненадолго задержались, обменялись мнениями и двинули дальше. Прямо на первую мину.

«Наивные, — думал Рамиз Омаханович, — считают, что против них дураки необученные действуют».

С таким отношением к себе и своему джамаату эмир Гадисов встречался не впервые. И еще в Сирии доказал ошибочность этого мнения, показал и приобретенное знание военной теории, и настоящую военную хитрость, оказываясь каждый раз там, где его не ждали, и, не проявляя показного героизма, нанося противнику максимально возможный урон. Здесь, как понимал Гадисов, предстояло нечто похожее.

Две мины взорвались одна за другой. Пограничники наступили на нужный камень, активировали одну мину, которая подпрыгнула на положенную высоту и рассыпала смертоносные осколки. Одновременно с ней, от сотрясения почвы, сработал детонатор второй мины и завершил то, что не завершила первая.

Разведка пограничников, по сути дела, перестала существовать. По крайней мере, перестала существовать в том виде, в котором существовала до этого. Беспечные бойцы, шедшие вниз по ущелью и строившие планы на дальнейшую жизнь, уже никогда эти планы воплотить не смогут. Если в отдельных фрагментах их тел еще сохранилась пульсация жизни, то это ненадолго…

Возникла пауза, в которой тишина по-настоящему звенела напряжением и ожиданием дальнейшего развития событий.

— Огонь! — скомандовал эмир Гадисов, но сам уже понимал, что слишком долго он прятался от осколков за камнем и слегка опоздал со своей командой. Точно так же опоздали с началом стрельбы и его моджахеды, которые ждали команды. Носильщики-пограничники должны были успеть бросить ящики, которые несли, и схватиться за автоматы.

Но когда эмир поднял голову, то увидел, что носильщики не просто бросили ящики, а начали перебегать из авангарда к основной группе, где тоже к обострению событий оказались не готовы. Несколько очередей, посланных вдогонку бегущим солдатам, только добавили им прыти; одного, правда, сбили с ног, но выручил бронежилет: солдат тут же поднялся и побежал дальше. Уже не так быстро — неуклюже, словно хромая на одну ногу. Бежать ему было, видимо, больно.

Рамиз Омаханович прекрасно знал, что пуля при попадании в бронежилет тело чаще всего не задевает, но, бывает, ломает одно или несколько ребер. Ему самому однажды досталась такая неприцельная очередь из окопа курдских ополченцев. Тогда, сделав после боя рентгеновский снимок, Гадисов узнал, что у него сломаны два ребра, а два соседние — очень сильно ушиблены. Гипс на грудную клетку, понятно, никогда не накладывают, за исключением травмы позвоночника. Но гипс ведь никогда и не лечил переломы. Он только предохраняет кости от повторного воздействия на них, позволяя им срастись без искривлений. От госпитализации Гадисов тогда категорично отказался. Он предпочитал ходить, гонять по телу кровь для быстрейшего заживления костной ткани, морщась от каждого неосторожного движения. Не лежать же на кровати, опасаясь вызвать нечаянным жестом боль. Характер не позволял ему быть раненым.

Шприц-тюбики с промедолом, что дал ему тогда врач, быстро кончились. Приходилось терпеть, стараясь никому не показать свои ощущения. А они были не из приятных: сделать глубокий вдох тогда было невозможно, а уж кашель вообще вызывал потерю сознания. Как назло, именно тогда эмира угораздило простыть.

Такого ощущения Рамиз Омаханович сейчас даже этому солдатику-пограничнику не желал. Хотя у него самого ребра болели спереди, а у солдата должны были болеть со спины.

Однако эти почти гуманные мысли не мешали эмиру Гадисову придерживаться задуманного и вовремя дать команду:

— Забрать сначала у убитых магазины с патронами, потом три ящика! Больше не унесем! За мной!

Эта команда прозвучала после того, как «заговорили» два автомата и ручной пулемет Калашникова. Причем «заговорили» характерно, как во время боя. То есть били длинными неприцельными очередями, не давая пограничникам поднять голову. И это несмотря на то, что патронов в джамаате оставалось мало.

Понятно, больше пугали, чем стреляли прицельно. Так всегда осуществляется прикрытие. А прикрытие было необходимо для того, чтобы группа эмира имела возможность передвигаться к грузу и обратно, уже с грузом, в относительной безопасности.

Когда моджахеды бежали к ящикам, они и сами успевали стрелять. Быстро вытащили из «разгрузок» подорвавшихся на минах пограничников запасные магазины, руки испачкали в крови, но это значения не имело. Торопились. Хотя пробежать полсотни метров для сильных мужчин — не проблема. Никто и задохнуться не успел. Ящики поставили один на другой, взяли, понесли. Оказалось, нести сразу три ящика тяжело и, главное, неудобно. Сняли один ящик. Двое схватили его и побежали.

Эмир с сапером Салманом Тагировым тащил сразу два ящика. Первая пара уже отнесла свой до входа в подземелье и быстро прибежала на помощь, хотя эмир такого приказания не давал. Но все в джамаате привыкли помогать друг другу по мере необходимости.

Теперь нести стало легче, побежали быстрее. А в ответ уже звучали автоматные очереди пограничников. Пока еще неприцельные. Кто-то на долю секунды высовывался из-за камня, не успев ничего увидеть толком, стрелял и снова прятался. А другой перебегал от камня к камню, выискивая себе укрытие понадежнее. При этом старался и под ноги себе смотреть, чтобы не споткнуться, и очередь дать, тоже не прицельную — просто в сторону противника.

Пограничники перегруппировывались и попытались зайти сбоку под защитой крупных камней, что лежали вдоль противоположной стены. Руководил ими, видимо, опытный командир. И это уже было неприятно, потому что с новой позиции им могло быть видно кладбище, а это совсем не входило в планы Рамиза Омахановича. И потому он свистнул, призывая своих помощников с ближней к пограничникам позиции. Те моментально прекратили стрельбу и стали, петляя, перебегать за скалу, к старому кладбищу.

Сам эмир и трое его моджахедов, уже не жалея патронов, стали стрелять в сторону пограничников, чтобы те не смогли проводить огнем отходивших с ближней позиции. Когда трое моджахедов с дальней позиции приблизились, пулеметчик почему-то поднялся, бравируя своей отвагой, в этот момент пуля, скорее всего, шальная, попала ему в голову — прямо в бритый затылок. Пулеметчик упал, а его пулемет каким-то невообразимым образом, словно сам вдруг подпрыгнул и лег ремнем на шею соседу-автоматчику.

— Вот пулемет нового хозяина сам нашел! — хмуро заметил эмир.

Таким образом, он свое решение высказал.

А на гибель штатного пулеметчика никак не отреагировал. Тот был опытным бойцом, много лет воевал в джамаате, но расслабился в самый последний момент. За один шаг до укрытия выпрямился, когда выпрямляться было еще нельзя ни в коем случае. За это и поплатился. Но объяснять моджахедам, как важно не позволять себе расслабляться даже в последний момент, Рамиз Омаханович не стал. Пусть они сами подумают об этом, пусть поймут, что секундное расслабление одного тяжелым бременем ложится на плечи других.

Их теперь вместе с эмиром осталось только шесть. Плюс Батал Габибов, что пока сидит в своем селе, но готов присоединиться к джамаату по первому звонку эмира. Вызывать его все равно придется. Батал, как ни крути, все-таки закончил механический факультет политехнического института и хорошо разбирается в любой технике, и даже любит с техникой работать.

А, имея на руках «Стингеры», надо уметь работать с техникой. Придется просчитывать много вещей, которые раньше никак не касались ни самого эмира, ни его бойцов. Например, придется изучать систему работы аэропорта, который Гадисов сам выберет для проведения учебного пуска пары ракет. Для начала это будет, как уже сам для себя определил Рамиз Омаханович, небольшой пассажирский самолетик местных авиалиний. На таком надо будет «Стингер» опробовать. А уж потом искать способы отстрела больших пассажирских самолетов в Центральной России, куда всем предстоит перебраться.

Устраивать такой отстрел в своей республике, в Дагестане, Гадисов не желал. Но совсем рядом есть области, входящие в Кавказский регион, где живут преимущественно русские — Ставропольский и Краснодарский края, Ростовская и Волгоградская, Астраханская области. Это все сферы влияния его джамаата, как сам для себя определил Рамиз Омаханович. У него в распоряжении три «Стингера» и шесть ракет. Стрелять будет необходимо так, чтобы каждая ракета соответствовала одному сбитому гражданскому самолету. Он, конечно, и военные самолеты и вертолеты сбивал бы с удовольствием. Но они, как правило, имеют систему защиты, умеют уходить от удара ракеты, отстреливают тепловые ловушки и ставят помехи для лазерного луча наведения, направляя его в другую сторону. Для того эмира и направили из Сирии в Россию, чтобы посеять здесь страх. А страх придет только тогда, когда все вокруг перестанут ощущать свою безопасность…

* * *

Движение через подземный ход и в этот раз не вызывало никаких сложностей. Только теперь эмир уже не стал подкладывать под край плиты камушек, чтобы оставить себе щель для наблюдения. В прошлый раз спецназовцы проходили стороной, а в этот раз пограничники должны будут кладбище основательно обыскать — так говорила логика. Если джамаат был здесь и исчез, не уходя вниз по ущелью, то куда же он пропал? Поиски неизбежны…

Рамиз Омаханович трижды заставлял моджахедов, сразу после подготовки подземной галереи спускаться через могилу в подземный ход, а сам оставался снаружи и потом внимательно просматривал каждую могилу, хотя точно знал, где следует искать, и не находил существенных различий между другими могилами и той, в которой скрывался вход. Найти это место можно было разве что с собакой. Но у пограничников, которые имеют собачьи питомники в каждом погранотряде, с собой собак не было. А чтобы собак разводили и обучали в спецназе ГРУ — такого Гадисов даже не слышал, хотя и допускал подобную вероятность.

Строился тоннель нелегко. Почва здесь была такая, что не везде ее можно было взять лопатой. Многие места приходилось долбить заступом. Но моджахеды еще в Сирии научились делать подземные галереи, можно сказать, в совершенстве. Им эти навыки очень пригодились.

У себя в джамаате эмир Гадисов не держал людей, которые подолгу рассматривают сорванные мозоли на своих ладонях. На руках настоящего воина и мозолей-то не бывает. Правда, когда строился тоннель, в составе джамаата было двенадцать человек. Сейчас уже в два раза меньше.

После прохождения первой трети маршрута им встретился каменный столб. Тогда, когда строили переход, долго думали, как миновать камень. Очень уж не хотелось его долбить. Думали, с какой стороны копать, рассматривались даже варианты прохода снизу и сверху. Потом попробовали с одной стороны, и все пошло как надо. Только тогда сообразили, что это просто каменный столб, который за века своего стояния среди других камней, более толстых и не имеющих сужающегося основания, просто вдавился клином в почву.

Тогда столб обошли благополучно. Сейчас же, когда несли три объемных ящика с армейской маркировкой, сначала тоже застряли, но потом ящики разгрузили, срубили земляной угол, два ящика пронесли, а третий, тоже к тому моменту разгруженный, решено было оставить в проходе. Это придумал сапер джамаата Салман Тагиров, и эмир поддержал его.

Сапер самолично забросал землю, срубленную с угла, в ящик, оторвал одну петлю, чтобы крышка болталась, и щель под светом фонаря показывала, что внутри земля, которую нужно извлечь, чтобы освободить проход, оттащить ящик в сторону и поставить к стене «на попа».

А с противоположного края ящика Салман соорудил растяжку с мощной гранатой «Ф-1», которая должна была взорваться, когда кто-то поднимет крышку, за которую крепились провода. Эта предосторожность выставлялась на случай, если будет организовано преследование джамаата, но всерьез думать о том, что кто-то найдет вход через могилу, эмиру не хотелось. Вход слишком хорошо был замаскирован. Правда, при рытье подземного перехода было вынуто много земли. И вначале думали высыпать ее под скалы, нависающие над землей округлыми наплывами.

Так поступили с первыми пятью мешками. Потом решили, что рассыпать землю можно будет и позже, время тогда еще позволяло не торопиться. И просто ссыпали землю горкой под стеной. А когда тоннель или, как более красиво он называется у спелеологов, подземная галерея дошла до настоящей пещеры и вышла почти на три метра выше уровня пола, Рамиз Омаханович приказал в мешках таскать землю через галерею и ссыпать под выход. А потом эту уже мягкую землю завалили камнями. Так уровень пола подняли почти на метр.

И в завершение, чтобы удобнее было пользоваться проходом в дальнейшем, эмир Гадисов распорядился там же, под входом, установить два оставшихся ящика из-под «Стингеров» и ракет. Для устойчивости ящики заложили камнями.

Рамиз Омаханович еще и сам не знал, придется ли ему воспользоваться этой подземной галереей или надо будет бросить ее. Но Салман Тагиров подсказал:

— Эмир, когда мы снова разживемся минами, я заложу одну в верхний ящик. Мы будем знать об этом, и сами, когда потребуется, будем прыгать в сторону. А если кто-то будет нас преследовать, то Аллах быстро заберет его к себе после первого же прыжка. Посторонний не будет знать, что прыгать нужно в сторону.

— Дело говоришь, — согласился Гадисов, уверенный в том, что минами джамаат обязательно разживется. Даже там, в Сирии, сколько раз бывало, джамаат нес большие потери и, казалось, уже прекратил свое существование. Но эмир всегда набирал себе новых людей, учил уму-разуму и делал их настоящими бойцами, способными драться даже с серьезным, хорошо обученным противником. И драться не только в Сирии.

Причем Рамиз Омаханович брал к себе в джамаат преимущественно своих земляков — выходцев из Дагестана, которые все прибывали и прибывали, давая возможность выбора. А выходцы из других стран, если и попадали в джамаат, долго там не задерживались. Они или гибли, или переходили служить другому эмиру. Естественно, с согласия самого Гадисова.

Вот потому Рамиз Омаханович не терял бодрости духа, понеся такие потери за тот месяц, что он пробыл на родной земле. Один человек уже готов пополнить его джамаат. Найдутся и другие. Так всегда было.

Но он при этом прекрасно понимал и всю сложность своего нынешнего положения, сиюминутную, как считал эмир, сложность. И не испытывал эйфории от того, что оставил в дураках и «летучих мышей», и пограничников. В большом гроте пещеры он думал было устроить себе временное убежище. В соседнем гроте, попасть в который можно было только через ущелье, у него был даже организован продуктовый склад.

Но эмир понимал, что в пещерах искать его будут в первую очередь, и потому продумывал, как «растворить» джамаат в окрестных селах, чтобы собирать моджахедов при необходимости максимально быстро. Беда была только в том, что все они, остававшиеся еще в живых, были жителями разных районов. А появление в селе чужого человека всегда привлекает внимание.

Конечно, проще в городе. Или где-то в Центральной России. Там много земляков, к которым при случае можно обратиться за помощью. Но все эти вопросы следовало сначала тщательно продумать, и только потом решаться на какие-то конкретные действия. И вообще не слишком хорошая это примета: заглядывать в далекое будущее, когда не решены текущие задачи.

Эмир вместе с моджахедами находился в большом гроте, когда темноту вдруг прорезал луч фонаря. Простой фонарик так мощно светить не мог, и Рамиз Омаханович абсолютно точно определил, что светит тактический фонарь. Он видел, что на автоматах пограничников таких фонарей не было. А в руках тактические фонари носят редко. Конечно, была вероятность того, что тактический фонарь оказался в рюкзаке у офицера отряда пограничников. Но эмир Гадисов видел тактические фонари под стволами автоматов «летучих мышей».

Сразу пришла в голову мысль, что спецназ ГРУ мог вернуться на шум боя, объединиться с пограничниками, и вместе они могли найти вход в подземную галерею. Луч света вырывался как раз из этой галереи. А это значило, что преследователи уже близко. Они не подошли к выходу и не видят еще моджахедов и эмира. Это можно было определить по толщине луча. Но скоро будут уже здесь!

Все эти мысли пронеслись в голове Рамиза Омахановича за долю секунды. Он всегда отличался быстротой мышления и принятия решений. Принял решение и сейчас.

Луч фонаря видели все.

— К бою, — шепотом отдал команду эмир, одновременно надевая свои американские очки ночного видения, которые три года назад снял с пленного офицера самообороны курдского отряда. У других тоже имелись такие же или подобные очки, хотя более низкого качества. — Пулеметчик! Шабкат! В галерею. Прострели ее всю, не жалей патронов. А потом — на выход. Мы тебя дождемся у первого поворота. Догоняй…

Пулеметчик был новоиспеченный, тем не менее в боях проверенный. Шабкат Эльдаров держал пулемет в руках, уперев приклад в камень. Он тоже надел на голову очки, но на глаза их опустил уже на ходу, когда молча двинулся к галерее. И даже не вздохнул, хотя оставаться здесь, в пещере, одному против тех, кто идет сюда с фонарями, наверное, никому бы не захотелось.

— Все! На выход. К центральной галерее, — команды Рамиза Омахановича звучали коротко, твердо и предельно ясно.

И в то же время очень уверенно, словно эмир даже мысли не допускал о том, что для него самого и его подчиненных моджахедов возможны какие-то крупные неприятности. И его уверенность передавалась моджахедам как персональное, лично к ним обращенное слово. — «Стингеры» и ракеты к ним, естественно, забрали… У пограничников еще много осталось. Пусть с «летучими мышами» из своих запасов делятся.

Остатки джамаата быстро оказались у центральной галереи. Даже раньше, чем пулеметчик на своей точке, хотя до новой галереи, ведущей со старого кладбища, было на несколько шагов ближе.

Двигались стремительно, но никто не суетился. Рамиз Омаханович пропустил всех вперед, сам последним поднялся в галерею. И уже сделал шаг, когда вздрогнул от сильного грохота. Он резко обернулся, потому что ожидал услышать не этот грохот, а длинную пулеметную очередь. Тем не менее грохот этот он, кажется, узнал. После такого грохота снесло голову снайперу джамаата там, в ущелье у старого кладбища. Тогда эхо выстрела долго гуляло в стенах ущелья.

Сейчас эхо точно так же прокатилось по подземному ходу, ворвалось в большой грот, где пробежало по стенам и растворилось в воздухе. Пулеметчика Шабката Эльдарова эмиру помогли заметить очки ночного видения, хотя у входа в галерею никого не было. Он лежал внизу, на каменистом полу грота. Лежал без движений, вниз головой, если можно было так сказать, потому что половины головы у Эльдарова уже не было. А это значило, что в него стрелял снайпер, имеющий крупнокалиберную снайперскую винтовку с ночным прицелом, скорее всего, даже с тепловизором. Это еще раз подтвердило мнение эмира, что пограничники объединились с «летучими мышами»…

Глава седьмая

Я привычно возглавлял взвод, как всегда делал во время преследования, и задавал соответствующий моменту необходимый высокий темп. Предельно высокий. Такой темп подходил как раз для преследования и не использовался при других обстоятельствах. Этот темп взвод умел держать, потому что в нашем батальоне каждый взвод раз в десять дней проводил пятидесятикилометровые марш-броски, а раз в неделю марш-броски на дистанцию в тридцать километров. Последний, еженедельный, как раз и был темповым. Я лично не знаю в российской армии ни одного подразделения, кроме других подразделений спецназа ГРУ, кто сумел бы так быстро передвигаться, сохраняя стремительность на такой большой дистанции.

Хотя высокий темп мы взяли не сразу, сначала пришлось поползать на коленях, выискивая направление движения бандитов.

Говоря честно, и в подземной галерее, когда мы стремились к выходу в соседнее ущелье, высокий темп был вызван желанием нагнать банду прямо там, под землей, и там же ее и оставить.

Однако не получилось. То ли бандиты вышли из грота намного раньше нас, оставив своего пулеметчика прикрывать общий отход, то есть изначально послав его на верную гибель, то ли они умели ходить очень быстро, что для бандитов вообще-то нонсенс, то ли они вообще двинулись не в эту галерею, и сейчас ждали момента, чтобы атаковать пограничников прямо там, в гроте.

Эта последняя мысль чуть было не заставила меня вернуться назад. Но я удержал себя, считая, что там, если что-то и произойдет, большая группа пограничников сумеет выдержать бой, да и капитан Куролесов, как обещал, мне позвонит, если вдруг понадобится помощь. Но сам факт, что мы никого не догнали, сильно бил по моему самолюбию. На самолюбие я обращать внимание не привык, но в этом случае одновременный удар наносился и по делу, которое я еще не сумел выполнить.

Короче говоря, догнать бандитов в галерее не удалось. Сразу после выхода я заглянул в монитор своего планшетника и серьезно задумался, что и вызвало задержку движения. Карта показывала, что у бандитов было на выбор четыре варианта.

Первые два являлись простейшими и самыми вероятными — они могли пойти вверх или вниз по ущелью, и я уже здесь мог легко ошибиться, отправившись не туда, куда следует.

Еще два варианта ставили передо мной довольно сложную задачу. В глубине того самого хребта, который мы только что покинули, существовало еще два грота — один выше, второй ниже центрального. Но, естественно, выше и ниже не относительно уровня моря, а выше и ниже по ущелью. И бандиты вполне могли устроиться на время в каком-то из этих гротов, выставить наблюдателя, дождаться нашего ухода и посвистывать в свое удовольствие. Искать их там — пустая трата времени. Скорее всего, раньше, чем к середине ночи, я завершить такое подземное обследование не сумею.

Я остановил взвод. И объяснил новую задачу.

Светлого времени суток осталось не более получаса. Следует с большим старанием, «неторопливо торопясь», с соблюдением полной внимательности, искать следы. В горах давно не было дождей, которые обычно пыль активно смывают, превращая ее в мутную грязь. И пыль лежит на дне практически повсеместно. Следы на пыльной почве отпечатываются достаточно хорошо. Особенно легко оставить след второпях. А бандиты сильно торопились. Обязаны были торопиться. Значит, надо искать. Я объяснил направления. На приемоиндикаторы[22] командиров отделений и своего замкомвзвода я сразу отправил копии карты с возможными маршрутами движения банды, превратив, таким образом, отделения в отдельные боевые единицы.

Поиски начались сразу. Старший сержант Игумнов возглавил второе отделение, разделил его на две части, одну часть во главе с командиром отделения отправил к входу в нижний грот, а сам со второй группой пошел выше по ущелью, исследовать вход в верхний грот. Я вместе с третьим отделением должен был искать следы на дне ущелья в нижней стороне. Первое отделение ушло осматривать верхний путь.

— Предельная внимательность! — настаивал я по связи. — Как в бою во время общей перестрелки. Все видеть! Ничего не упустить. И чужие следы не затаптывать…

Я включился в работу, сначала оставив третье отделение дожидаться меня, а потом отослав вниз по ущелью, приказав осматривать каждую пядь земли. Сам тем временем занялся другим.

Дело в том, что выход из устья пещеры, как я вовремя вспомнил, изобиловал песком. Не сам выход то есть, а земля под ним. Не тем речным светлым песком, что лежит на российских пляжах, вне зависимости от его оттенка, от светло-желтого до густо-желтого, почти коричневатого в местах, где его касается вода, а красноватым, глинистым жестким и пластичным местным песком. На таком песке след бывает устойчивым, отчетливым и долго держится.

Бандиты выпрыгивали из подземной галереи с высоты сантиметров шестьдесят. И должны были оставить следы. Беда была в том, что полоса песка не превышала полуметра, и легко было предположить, что они просто перепрыгивали песчаную полосу. Так было даже спрыгивать удобнее, потому что каждый прыжок предполагает собой изначальный толчок вперед. А для того, чтобы попасть ногами на песок, требовалось подпрыгнуть вверх.

Если бы нашелся хотя бы один след, не принадлежащий одинаковым подошвам берцев моих бойцов, это уже значило бы, что банда не ушла в одну из тупиковых галерей грота, и пограничникам нечего опасаться внезапного появления банды.

Полоса песка проходила в тени, хотя полный сумрак до нее еще не дошел. Тем не менее мне пришлось включить тактический фонарь, максимально расширив точку свечения, и осматривать песок при таком именно свете. Осматривал я тщательно, участок за участком, максимально склонившись. Смотрел и справа от входа в галерею, и слева, и по центру. И только после того, как я ничего не нашел, мне в голову пришла мысль, что песок здесь не специально насыпали. Он сам откуда-то постепенно ссыпался. И, скорее всего, он должен был ссыпаться из устья галереи.

Я тут же встал во весь рост и посветил в устье. Вот там я и нашел множество следов. Конечно, большинство из них носили знакомый характер и были одинаковыми по рисунку. Это покидали подземную галерею мои солдаты. Но они затаптывали чужие, как я понял, бандитские следы. И это сразу сняло «гору» с моих плеч. Из восьми вариантов, которыми бандиты могли воспользоваться, четыре, таким образом, отпадали.

Из главного грота шли пять галерей. Я опасался, что бандиты затаились в какой-то из четырех тупиковых. Теперь поиск сужался до четырех вариантов: два грота, устья которых выходят в это ущелье, и два пути бегства — вверх и вниз по ущелью.

— Товарищ старший лейтенант, есть след. Отчетливый. Даже слишком, я бы сказал, отчетливый, — донесли до меня наушники сообщение старшего сержанта Игумнова.

— Понял. Бегу смотреть, — отозвался я.

Я не потому поспешил, что мало доверял старшему сержанту. Он боец опытный и следопыт отменный. К его мнению следовало прислушиваться. Но Игумнов не видел тех следов, что заметил я. Чтобы не засорять себе память, я просто сделал планшетником фотографию следов на краю устья галереи. И только после этого побежал наверх, к входу в грот.

В саму галерею солдаты заходить не стали. Только собрались перед входом. По большому счету, встали толпой, удобной для классического расстреливания и уничтожения, если бы не два бойца, которых предусмотрительный старший сержант выставил в дозор. Они смотрели по сторонам, готовые стрелять на любое движение.

Здесь, у этого устья, точно так же, как и у среднего, была насыпана полоска красного глинистого песка. И на этом песке отчетливо виделся в свете нескольких наставленных на него ярких лучей тактических фонарей след башмака, причем след, не характерный для армейских берцев.

Но меня след смутил вовсе не потому, что старший сержант предупредил меня, что след «даже слишком отчетливый». Просто я представил себе, зачем человек поставил сюда ногу так плотно. Так плотно стоять он мог только в одном случае — если подавал что-то тяжелое наверх, тому, кто уже поднялся в галерею. Но и в этом случае должны были отпечататься две ноги. Кроме того, тот, кто принимал тяжелый груз, например, «Стингер» и две ракеты к нему, тоже должен был оставить свои следы.

Я посветил своим фонарем на край входа. Там был точно такой же песок, но следа я не нашел. Вывод напрашивался сам собой: бандиты умышленно оставили след, чтобы ввести нас в заблуждение. Я заглянул в монитор планшетника, вывел на экран фотографию с наполовину затоптанными бандитскими следами. Сомнений не было. Здесь был след однотипной подошвы.

— Посмотри глубже, — направил я старшего сержанта Игумнова в галерею. Он легко запрыгнул туда и, подсвечивая под ноги фонариком, прошел метров десять.

— Нога человека здесь не ступала давненько. Есть следы, но старые. Возраст определить не могу, но точно — больше недели. Свежих не просматривается…

— Уходим. Здесь делать нечего, — принял я решение.

У нас оставалось еще три варианта пути. По какому из них пошли бандиты?..

* * *

Пока бойцы взвода были заняты поиском следов, я позвонил капитану Куролесову. Начальник разведки погранотряда ответить сразу не смог, номер был занят. Ответил, когда я позвонил во второй раз, через минуту. Так быстро ответил, что подумалось, будто он держал трубку в руках. Значит, с кем-то разговаривал, и сигнал «занято» нельзя отнести к простому сбою в системе сотовой связи. С кем он мог разговаривать?

Только со своим командованием, сделал я вывод. Куролесов же предупреждал меня, что связь с командованием погранотряда может поддерживать и по рации, и по сотовому телефону.

— Что командование говорит, товарищ капитан? — поинтересовался я.

— Если подслушиваете, значит, знаете, — таким образом Куролесов показал, что обратил внимание на мою наблюдательность и на умение делать выводы. — Командование одобрило наше решение о разделении. И приказало мне ждать противника. Вдруг да вылезет. Если вылезет, приказано его уничтожить. Я готов. Все четыре галереи мои солдаты держат под прицелом.

— Можно давать отбой, — объявил я и объяснил почему.

— Согласен, — мне показалось, будто я увидел, как где-то в далекой темноте кивнула фуражка-«аэродром» капитана. — Буду тогда выходить на старое кладбище? Я послал туда бойца с сообщением, приказал ждать на месте и, на всякий случай, держать выход под прицелом. Три человека постоянно должны в яме находиться и в тепловизор просматривать все, что возможно. Ящики со «Стингерами» заминировали. Если из подземного хода начнется атака, сразу их взрывать не будут. Только если бандиты прорвутся.

— Все правильно, товарищ капитан, — согласился я. — Только у нас сейчас свои проблемы. Целых три варианта, по которым бандиты могут проследовать. Один из них самый маловероятный — это вариант, при котором они двинули в сторону границы, чтобы спрятаться у кистинцев.

— Да, это маловероятный вариант. Зачем тогда они старались захватывать «Стингеры»? Чтобы уйти с ними туда, откуда их через границу протащили? Не вижу логики в таком поведении банды.

— В этом случае сработать может не логическое мышление, а простое чувство самосохранения. Их крепко прижали, «волкодавы» уцепились за хвост. Выход — или погибнуть, или убежать с тем, чтобы позже вернуться отдохнувшими.

— Но вы же сами говорите, что у них еще два варианта остается. Во втором гроте отсидеться и уйти вниз по ущелью в глубину долины, в сторону населенных территорий.

— Второй вариант вероятен, я думаю, только в том случае, если там, в селах долины, у них есть сообщник, который сможет их спрятать. Например, в своем сарае или даже в доме. Как версия, могут спрятать и в служебном помещении. Но, при всей маловероятности варианта с переходом границы, я полностью его со счетов сбрасывать не хочу, и потому прошу вас, товарищ капитан, связаться снова с командованием погранотряда.

— Я связь поддерживаю напрямую с командованием управления погранвойск республики. Там наша операция на контроле. Потому и вынужден разговаривать через трубку. С погранотрядом у нас прямая связь посредством рации, но радист вместе с рацией и шифровальщик с ним остались на старом кладбище рядом с ящиками. Это дела, однако, не меняет. Я готов связаться с более высокой инстанцией, а она уже передаст свой приказ в погранотряд. У них прямая линия связи отлажена. Общаются по телефону ЗАС[23]. Устроит вас такой вариант?

— Абсолютно. Требуется срочно перекрыть границу на участке ущелья, в котором я в настоящее время нахожусь, и остановить банду, если она попытается уйти в Грузию. Ответ мне сообщить не забудьте. У меня все, товарищ капитан. Извините, меня вызывают по прямой линии. Видимо, начальник штаба отряда. Конец связи.

— Конец связи, — подтвердил Куролесов, а я, убрав трубку, нажал нужные кнопки на своем коммуникаторе и соединился с майором Аспаруховым.

— Куда опять пропал, Павел Степанович? Почему не докладываешь?

— Докладывать, как я понимаю, товарищ майор, следует о конкретных действиях или успехах. А мы пока в поиске.

— Как алкоголик, проснувшись, пытается найти деньги на опохмелку?

— Примерно так, товарищ майор. Так же лихорадочно ищем.

— Докладывай обстановку.

Я доложил все по-армейски коротко, без эмоций, но с подробностями, не упуская деталей, чтобы не возникло вопросов. Не забыл и о своем разговоре с капитаном Куролесовым, и о своей просьбе перекрыть ущелья.

— Это ты хорошо придумал. А главное, что просьба будет не от нас исходить. Когда их начальник разведки просит, это погранцами воспринимается более спокойно. Ладно. Еще одна подробность из следственного отдела ФСБ пришла. Нападение на колонну совершалось со странным оружием. На месте были найдены остатки двух спортивных стрел от лука. Стрелы обожжены взрывом, но не уничтожены полностью. Они сделаны из прочного огнестойкого пластика. Есть подозрение, что с помощью лука бандиты доставляли гранаты до транспортных средств. Вместо гранатомета, которого у них в наличии, очевидно, нет. Следаки спрашивают: против тебя банда лук не применяла?

— Никак нет, товарищ майор. А что, есть доказательства, что банда та же самая?

— Остатки взрывчатых веществ из пещеры, которую ты опалил, отправлены на экспертизу. Результаты, возможно, будут через несколько часов, хотя, скорее всего, только к утру.

— Засада спецназа ФСБ в ущелье останется?

— Пока оставлена на месте. Следственная бригада работу закончила. Улетела. У тебя вопросы есть?

— Никак нет. Хорошо бы вертолет отправить на поиск банды. Пусть хотя бы над ущельем пролетит.

— Над бандой со «Стингерами». У «Стингера» практически стопроцентная вероятность попадания в вертолет. Правда, у вертолета есть защита, но я не знаю, как это будет выглядеть в ущелье, в тесноте… Да какая разница! Все равно все вертолеты в разгоне. Сейчас, командир говорит, и снять неоткуда. Но у меня все. Будут новости, сообщу. Конец связи?

— Конец связи, товарищ майор.

Я переключился на внутривзводную систему и услышал, как объединившееся второе отделение во главе со старшим сержантом Игумновым обследует вход во вторую галерею.

— Сколько шагов прошел? — спросил старший сержант.

— Двадцать семь, — ответил ему кто-то из солдат, видимо, направленный в саму галерею на поиски следов.

— И ничего?

— Ничего даже похожего на свежий след. Есть только очень-очень старые следы калош. Кто-то давным-давно здесь шастал. Может быть, даже не нынешним летом.

— Все. Возвращайся.

— Что там, Игумнов? — спросил я.

— Чисто, товарищ старший лейтенант. Ничего похожего на проход. Ни в самой галерее, ни рядом — ни одного следа. Похоже, даже не приближались.

— Понял. Завершить поиск. Спускайтесь на нижний уровень. Луховской! — позвал я сержанта, который со своим отделением обследовал начало пути в сторону границы с Грузией и пока молчал. — Что у тебя?

— Глухо, как в пещере. Ничего похожего на проход группы. Хотя там, где есть пылевые участки, всегда имеется обход стороной по камням.

— Сколько уже обследовал?

— Порядка сорока пяти — пятидесяти метров. Чисто.

В это время мне позвонил капитан Куролесов. Я ответил сразу, поскольку трубку, как обычно, в этот раз под бронежилет не убирал.

— Слушаю, товарищ капитан. Есть новости?

— Все из той же серии. Я позвонил в управление погранвойск. Обещали отдать приказ нашему погранотряду. Помимо того, в дело Хушетский погранотряд включится. Это наши соседи. У них имеются резервные силы. Значит, перед вами уже только две задачи.

— Одна. Идем в преследование вниз. В гроты они не входили. Ни в тот, ни в другой.

— Понял. Удачи, старлей! Мы снимаемся с места и выходим к старому кладбищу.

— До встречи, товарищ капитан. Конец связи.

— Конец связи.

Я убрал трубку. Теперь уже под бронежилет, там ей безопаснее находиться, и снова вызвал командира первого отделения:

— Луховской! Снимай бойцов с задачи. Догоняйте основную группу. Игумнов, возглавляй преследование. Я догоню. Предельная осторожность и высокий темп. Ефрейтор Талалаев идет впереди.

* * *

Ночная темнота уже повисла прочно, но яркие и мохнатые в горах звезды светили настолько ярко, что давали возможность идти без очков ночного видения. Более того, когда я догнал передовую группу, идущую двумя колоннами, я сразу сменил старшего сержанта и дал новую команду:

— Мы много времени на поиски следов потеряли. Переходим на легкий бег. Шаги не синхронизировать!

Синхронизация шагов — опасное явление. Когда большое подразделение идет, например, по мосту через реку, и при этом синхронизирует шаг, то мост может не выдержать ритма одновременного шага и рухнуть. В нашем случае, в условиях ночных гор, синхронизация шага станет источником звука, который задолго до нашего приближения предупредит противника, что мы уже рядом.

Легкий бег подразумевает и легкое касание земли. Это при забеге на короткую дистанцию требуются значительные усилия и мощный толчок. Но там на этот толчок уходит так много сил, что за пределами дистанции бегущий часто падает без сил, не имея возможности даже стоять.

При легком беге нагрузка совсем иная, что позволяет бежать длительное время, лишь время от времени переходя на быстрый шаг, который нагружает в основном другие группы мышц, а мышцы, занятые при беге, отдыхают.

Свет звезд позволял бежать, не спотыкаясь.

Но и о безопасности я тоже не забывал. Уже при приближении к первому повороту, который еще не определялся визуально, но просматривался на мониторе планшетника, я вызвал в передовую группу всех троих снайперов.

— Пространство за поворотом — зона вашей ответственности. За каждым, повторяю, за каждым поворотом. Работайте! Ефрейтор Талалаев — с вами.

Снайперы добавили темп и оторвались от основной группы. И уже меньше чем через минуту поочередно доложили:

— Впереди — чисто.

Благодаря этим мерам мы имели возможность не останавливаться перед поворотами, сбивая дыхание. Так мы забежали за ближайший поворот, на участок, где было совсем светло, потому что этот кусок ущелья полностью, от начала до конца, до следующего поворота, освещался луной. Мы бежали как бежали и даже видели впереди бегущих снайперов и сапера, что осматривали дорогу перед следующим поворотом…

Глава восьмая

Уж что-что, а хитрости эмиру Гадисову было не занимать. Она всегда жила в голове. Войдя последним в галерею и убедившись, что его пулеметчик убит выстрелом снайпера, Рамиз Омаханович очень быстро оказался во главе остатков своего некогда сильного и умелого джамаата и задал такой темп, что едва ли кто из спецназа и тем более из пограничников смог бы его догнать.

Такие быстрые переходы он практиковал еще в Сирии, и командование высоко ценило джамаат Гадисова за умение стремительно выходить туда, где его не ждали, наносить молниеносный смертельный удар и так же быстро уходить в безопасное место. Это была фирменная тактика проведения боевых операций.

Помимо этого, Рамиз Омаханович был еще и умным человеком, склонным к анализу ситуации. Он оценил способность объединенных сил преследователей искать следы, которые он старался не оставлять. Стараться-то старался, тем не менее они каким-то образом нашли подземную галерею и пустились по ней в преследование. Даже будучи преследуемым, Гадисов никогда не впадал в панику и всегда работал ясной головой, оценивая шансы на разное развитие событий.

Так, он прекрасно понимал, что в данном случае спецназу, точно так же как и пограничникам, нужен не сам Рамиз Омаханович Гадисов, о существовании которого они, возможно, только догадываются, сколько груз, который он сумел захватить. Три «Стингера» и шесть ракет. А это, как ни крути, серьезная сила, способная отнять сотни человеческих жизней!

Редко кто предпочитает путешествовать на поезде, в основном из-за боязни воздушных перелетов. При этом эмир отдавал себе отчет в том, что не все люди в России могут себе позволить летать самолетами. Для этого следует иметь определенные средства. Все-таки авиационный билет намного дороже железнодорожного.

А у кого есть деньги, тот летает. Помимо всего прочего, авиапассажиры часто еще имеют и определенный вес в обществе — депутаты, банкиры, чиновники. И потому удар по гражданским воздушным судам будет для России болезненным. Именно для таких вот болезненных ударов эмир и вернулся в Россию.

Конечно, он мог бы бросить «Стингеры» и ракеты к ним, и тогда появлялась бы малая доля вероятности, что преследовать его не будут, довольствуясь находкой.

Рамиз Омаханович прекрасно понимал, что никто обвинять его в утере «Стингеров» и ракет не стал бы, как никто не посылал его отбить три ПЗРК у пограничников. Это была его инициатива и его личная заслуга. Он не испугался, не убежал, но хладнокровно переждал самый опасный момент, нанес свой знаменитый молниеносный удар и только после этого предпочел не вести неравный бой, а попросту уйти от преследования вместе со «Стингерами» и с ракетами, за которые он готов был драться до последнего.

И при этом эмир анализировал сложившуюся ситуацию. Он понимал, что спецназовцы и пограничники обязательно должны задуматься, куда вдруг исчез окруженный, не имеющий никаких шансов на спасение джамаат.

Как вообще преследователи догадались, что должен существовать подземный ход? Ответ на этот вопрос мог быть предельно простым. Видимо, у кого-то из офицеров есть при себе карта, где обозначено не только ущелье со старым кладбищем, но и соседние ущелья. Скорее всего, у командира взвода спецназа. А это, судя по численности, именно взвод. И этот взвод уже выжег одну пещеру, где находился склад недавно добытых в засаде на перевале взрывчатых веществ — тротила и пластита.

Ориентировался спецназ, естественно, по карте. Тогда на той же карте, если там обозначены соседние ущелья, обязательно должна быть обозначена и пещера в соседнем ущелье. Та самая пещера, в которую по приказу эмира его моджахеды прорыли подземный ход из могилы. Именно потому они стали осматривать и простукивать стены. И нашли, что искали. Если есть пещера в соседнем ущелье, тем более относительно недалеко от ущелья со старым кладбищем, то джамаат обязательно пророет в нее подземный ход, решат спецназовцы и пограничники. Без пещеры рыть подземный ход просто в соседнее ущелье слишком долго и трудно. На это могло уйти несколько месяцев.

Но это означало, что спецназ понимает пристрастие эмира Гадисова к подземным ходам и пещерам. Вот это-то и натолкнуло Рамиза Омахановича на очередную хитрость. Ведь рядом с устьем пещеры в соседнем ущелье расположены еще два устья, через галерею ведущие в большие гроты, не имеющие соединения с главным гротом, который Гадисов соединил с ущельем, где располагалось старое кладбище.

И, если мысли преследователей подтолкнуть, они будут искать джамаат в тех гротах и попусту растратят свое драгоценное время. А время в преследовании всегда может быть только драгоценным.

В одном из гротов, в том, что расположен выше по ущелью, располагается большой склад с продовольствием. Это то, что Рамиз Омаханович вместе с джамаатом добыл в первой засаде на перевале. Этого продовольствия могло хватить на целую осень, зиму и весну даже для втрое большего джамаата, чем тот, что был у Гадисова. Продовольствием в этом случае можно пожертвовать. Жертвовать можно многим. Нельзя только жертвовать «Стингерами» и ракетами к ним. Но задержать спецназ и пограничников следовало. Иначе они могут догнать джамаат…

* * *

План действий созрел сам собой. Рамиз Омаханович даже не затруднялся, ломая голову в сложной и опасной ситуации. Решение само пришло на ум. Честно говоря, он еще там, в большом гроте, когда посылал пулеметчика к галерее, придумал один из вариантов, но тут же отверг его.

Вариант состоял в том, чтобы уйти в тупиковую галерею, отсидеться там какое-то непродолжительное время, а потом выбраться и ударить в спину тем, кто подвернется, будь то хоть спецназ, хоть пограничники. Ударить в спину и тут же стремительно уйти тем же подземным ходом к старому кладбищу, то есть вернуться на свою изначальную позицию, чтобы потом спуститься по ущелью и уйти без помех куда глаза глядят.

Но даже скоротечный анализ подсказывал возможные сложности. Пограничники, скорее всего, не потащили бы с собой в подземную галерею ящики со «Стингерами» и ракетами к ним. Но и просто так, без присмотра, их на старом кладбище они не бросят. Они наверняка оставят сильную вооруженную охрану в полтора-два десятка бойцов. Это казалось не страшным Гадисову. Но если между группами осталась связь, пусть даже сотовая, которая здесь есть даже под хребтом, о чем сообщала собственная трубка, то пограничники с этой стороны, не уничтоженные полностью, потому что их слишком много для маленького джамаата, свяжутся с теми, кто остался на кладбище.

И там джамаат встретят горячими автоматными стволами прямо в подземном ходе, где даже спрятаться нельзя. Галерея слишком прямая и полностью простреливается на двух участках — до подземной каменной колонны и после нее. Любой тепловизор легко покажет, когда там начнется движение.

Такие действия могут привести к гибели всего джамаата. Рамиз Омаханович полностью отверг их. Он всегда мыслил быстро. Эмир не оценивал промежуточные варианты — это как-то само собой получалось, он сразу видел конечный результат. И этот конечный результат его категорично не устраивал.

Тогда он и принял решение уходить в соседнее ущелье. Это было проще, во многом даже предсказуемо, потому что естественная, природная галерея отличалась от искусственной, вырытой руками моджахедов, тем, что не была прямой. И там, где поворот следовал за поворотом, была исключена возможность сквозного прострела. Это тоже осознавалось сразу. На уровне инстинкта.

А уже в пути, при стремительном переходе, когда очки ночного видения давали возможность не спотыкаться о неровности пола, ничто не мешало эмиру сообразить, как направить преследователей по ложному следу. Уж это-то он умел делать всегда.

Необходимо было только настоящий след оставить. Тот, мимо которого ни один следопыт не пройдет. Какие следопыты служат в спецназе, Рамиз Омаханович не знал. Но о следопытах в погранвойсках он слышал еще с детства, со времен Советского Союза. Тогда пограничники были в большом почете. И даже при том, что Дагестан тогда не был приграничной республикой — приграничными считались тогда республики Южного Кавказа — Грузия, Армения и Азербайджан, о пограничниках слышали, наверное, все, в том числе и на Кавказе.

Тогда Гадисов верил в абсолютные способности следопытов из погранвойск. Остатки этой веры жили в нем и по сей день, угрожая неприятностями и новыми опасностями.

Но сейчас и сам Рамиз Омаханович умел обманывать следопытов. Надеялся обмануть и в данном случае. И потому, остановив джамаат у выхода из подземной галереи, пошел к устью следующей галереи. И там умышленно оставил отчетливый отпечаток своей ноги. Для того чтобы подошва отпечаталась более зримо, Рамиз Омаханович даже на одну ногу встал, перенеся на нее вес своего тела.

Его это нога или еще чья-то, для преследователей значения не имело. Они будут считать, что кто-то в галерею вошел. Будут считать, что весь джамаат вошел туда. И будут продвигаться вперед тихо и аккуратно, делая по короткому сторожкому шагу, чтобы ни на что не наступить и не разрушить хрупкую тишину подземелья. И через короткие промежутки времени будут в тепловизор просматривать пространство впереди. А это еще одна задержка. И каждую секунду преследователи будут ожидать, что навстречу им в любом месте галереи могут прозвучать автоматные очереди, и это тоже будет существенно тормозить их передвижение. Бежать бегом и красться, опасаясь получить пулю, — это разные вещи. Времени преследователи потеряют много. Но ничего в гроте не найдут, кроме склада с продуктами питания, а это предметы неодушевленные.

Тогда они постараются и второй грот исследовать, совершенно пустой. Просто для того, чтобы убедиться в отсутствии джамаата у себя за спиной. И на этом еще время потеряют. А потом будут думать, куда ушел джамаат, — вверх или вниз по ущелью. А джамаат к тому времени будет уже далеко…

Эмир Гадисов выбрал, естественно, направление внутрь Дагестана, но ни в коем случае не в сторону границы. Какой ему был смысл снова границу переходить и прятаться? Не для того он прибыл в Россию. Спасаться бегством от преследования федералов — зазорного в этом Рамиз Омаханович ничего не видел, но считал, что так поступать можно только в крайней, безвыходной ситуации.

Он в Россию прибыл налегке, без груза, который затрудняет переход границы, может быть, даже больше, чем сами пограничники, имеющие на охране своих рубежей только малочисленные наряды. Границу перешел тихо, оставшись незамеченным, и очень быстро — прямо за спиной у пограничного наряда. Так было изначально задумано: сначала джамаат переходит границу без груза, обосновывается, готовит места для складов и проживания, а потом ему уже груз доставляют. И людей присылают. Хотя людей он себе предпочитал набирать сам. Хотя здесь, в России, выбор был не таким богатым, как в Сирии, тем не менее Гадисов не сомневался, что моджахедами джамаат и здесь обрастет.

Оставив за спиной и пограничников, и «летучих мышей», джамаат темп передвижения снижать не стал, только перевел дыхание за те пару минут, что эмир был занят выставлением ложного следа, и двинулся сразу вниз, к «воротам» ущелья.

Рамиз Омаханович тем временем, прямо на ходу, не останавливаясь, вытащил трубку и стал звонить в райцентр Баталу Габибову с вопросом, сможет ли тот хотя бы на ночь где-то приютить джамаат. По расчетам эмира, джамаат должен был добраться до села через четыре часа быстрого хода. Батал звонку обрадовался и предложил остаток ночи отсидеться джамаату у него в сарае.

— Извините, эмир, я бы позвал вас в дом, и жена не была бы против. Но опасаюсь, что дети могут лишнее сболтнуть. Лучше в сарае… Сейчас даже ночью не холодно. А места там хватит на всех.

— Нас уже мало. Только шесть человек осталось.

— А остальные? — переспросил Батал, и Рамизу Омахановичу показалось, что он испугался. Это эмиру не понравилось. Он хорошо знал, до чего может довести человека испуг. Когда все получается хорошо, тогда с тобой множество друзей и все они верные и преданные. Но в трудную минуту оказывается, что одни из них боятся, другие не желают ничем рисковать и делают вид, что тебя не знают. А с тобой оказываются те, от кого такого и не ожидал.

И потому Гадисов, смягчая отношение к трудной ситуации, ответил уклончиво:

— Им сейчас поставлена особая задача. Они не с нами.

— Ну, шестерых-то я смогу и в доме расположить. В одной комнате все поместитесь. В крайнем случае, что-нибудь придумаем. Приходите. — Батал, кажется, успокоился. — С окраины села позвоните, я на микроавтобусе вас встречу и привезу, чтобы никто не видел. Шесть человек в салоне даже лежа без проблем поместятся.

— На каком микроавтобусе? — не понял эмир.

— «Газель». Только вчера купил.

— Договорились. Это лучше, чем через все село идти. Хотя в это время люди еще спят, но мало ли кто в окно случайно выглянет. Будет уже светло. Вы же не в горах живете…

— Да. Так будет лучше. Я трубку под рукой буду держать. Звоните.

— Да, часа через четыре, не раньше. Успеешь выспаться.

Рамиз Омаханович умел просчитывать темп передвижения так, чтобы он соответствовал расстоянию, которое предстоит преодолеть, и времени в пути. И чтобы никто на маршруте не задохнулся, не упал без сил. Это выходило как-то само собой, без особых усилий со стороны эмира.

И сейчас получалось, что темп можно было бы еще чуть-чуть увеличить, что тут же и было сделано. Сам эмир шел последним, и, пока естественный свет позволял, он следил за тем, чтобы не осталось следов.

Но стемнело быстро. И тогда уже в очках ночного видения следы рассматривать не удавалось, как, наверное, не удастся это сделать и преследователям. Смотреть на окружающий мир в очках при ярком свете звезд и луны, которая на отдельных участках ущелья светила прямо в затылок, было сложно. Даже вообще без очков идти было легче.

Рамиз Омаханович очки снял и только тогда увидел, что большинство его моджахедов тоже идет без очков. Но фонарями никто без разрешения не пользовался. Даже самыми слабыми фонариками-зажигалками, которые были у всех в джамаате. Целую коробку зажигалок с фонариками джамаат захватил вместе с грузом продуктов. И хотя в джамаате не было курящих, Рамиз Омаханович приказал каждому моджахеду взять себе по зажигалке. Остальные сбросили в пропасть, чтобы не тащить в пещеру лишний груз. Он и без того был немалым.

Для легкого освещения эти китайские зажигалки годились. Такой свет издали вообще увидеть проблематично, а тут еще и ущелье не дает прямого просмотра на большую дистанцию. Значит, можно было не опасаться снайпера спецназа, хотя тот, как уже видел эмир Гадисов, стрелял из крупнокалиберной винтовки, а такая винтовка обычно считается дальнобойной. При этом у дальнобойной винтовки и прицел соответствующий, обычно позволяющий стрелять на дистанцию больше двух километров. Будь ущелье прямым, спецназ, возможно, и сумел бы своей винтовкой воспользоваться. Но преимущества в этот раз были на стороне джамаата. Снайпера пока опасаться не приходилось.

Рамиз Омаханович не знал, как умеет ходить спецназ, хотя что-то слышал об этом, его джамаат передвигался настолько стремительно, что не верилось, будто кто-то еще сможет идти так же быстро. И потому вопрос казался эмиру решенным. Джамаат уже сумел выйти из-под удара значительно превосходящих по численности сил. С потерями, но все-таки выйти…

Моджахеды проходили поворот за поворотом, а преследования видно не было. Это успокаивало. Возможно, это позволяло и темп снизить, чтобы никого не «загонять», потому что все бойцы имеют разные способности к быстрому передвижению. Кому это передвижение давалось трудно, приходилось идти на силе духа и упорстве. Но Рамиз Омаханович сбавлять темп не желал. Всегда лучше иметь запас, чем постоянно ожидать выстрела снайпера в спину.

Время шло, а этот выстрел так и не прозвучал. Конечно, очки ночного видения не позволяли рассмотреть ущелье у себя за спиной. Дальше десятка метров ничего не было видно. Но эмир Гадисов был уверен, что, если бы спецназ или пограничники смогли выйти на расстояние выстрела, они выстрелили бы обязательно. Снайпер послал бы свою убийственную смертоносную пулю, способную насквозь пробить пару человек в бронежилетах, если они идут друг за другом, да и третьего, скорее всего, такая пуля задеть в состоянии. И еще эти пули не оставляют раненых, что, с одной стороны, хорошо, потому что возиться с раненым в условиях гор сложно, и чаще всего невозможно бывает его выходить. При этих мыслях Рамиз Омаханович гордо расправлял плечи, будучи уверен, что его никогда такая пуля не настигнет. Ни эта, ни другая.

За все время командования джамаатом, если брать период, когда он свой первый состав собрал еще здесь, в Дагестане, куда впоследствии и вернулся, эмир Гадисов потерял более пятидесяти человек. Но сам он ни разу даже ранен не был. Несколько раз бронежилет спасал. Однажды пуля угодила в деревянный приклад его автомата. Но пуля приклад не пробила, так навсегда и осталась в нем. Наверное, она была на излете и потеряла уже большую часть своей убойной силы и скорости. Но даже бронежилета она не коснулась, хотя, казалось бы, должна была приклад пробить. Эмир видел в этом высший промысел, который бережет его для новых больших и важных дел. Эту истину Гадисов постиг уже давно: кто что себе предрекает, то с ним и происходит.

И он к таким делам стремился.

При этом никто не смог бы упрекнуть Рамиза Омахановича, что он излишне берег себя, и потому рядом с ним погибали другие, а он оставался невредимым. Гадисов никогда не прятался ни от боя, как делают некоторые эмиры, посылая вперед моджахедов, сами отсиживаясь в пещерах или в блиндажах, ни от физического труда — когда он давал приказ копать подземную галерею, то всегда первым брал в руки лопату или заступ, чтобы показать пример. За это его в джамаате уважали и даже любили.

Рамиз Омаханович чувствовал это, хотя слов таких, понятно, ни от кого не слышал. Но больше всего моджахеды его ценили за умение вывернуться из любой, самой сложной ситуации. Как он выворачивался сейчас, забравшись сначала в дебри, по-простому называемые окружением, сумев извлечь из этого выгоду в виде трех «Стингеров» и шести ракет к ним и снова обманув противника. Джамаат уходил от преследования организованно, не испытывая страха, какой бывает при бегстве. А все потому, что Рамиз Омаханович умел даже бегство организовать так, что оно выглядело как отступление, причем отступление почти победное…

* * *

Ущелье закончилось. Преследователи не догнали джамаат…

Это дало возможность проявить привычную осторожность и не выскочить за крайние скалы «ворот», а рассмотреть пространство в бинокль. Правда, бинокль не обладал функцией ночного видения. Но другого в джамаате не было. А свет звезд и луны на равнине казался достаточно ярким, чтобы увидеть все крупные предметы. Это могли бы быть бронетранспортеры или боевые машины пехоты, перекрывающие выход.

Но ничего похожего увидеть, к счастью, не удалось. И эмир Гадисов, впервые за время перехода, подсветив себе фонариком-зажигалкой, посмотрел в карту, повернув ее по очертанию хребта. И показал направление рукой:

— Вперед!

Джамаат ждал команды. Никто не снял с плеч рюкзак, чтобы отдохнула спина. Все понимали: предстоит еще длинный путь, только после его завершения можно будет вздохнуть с облегчением. А сам Гадисов внимательно смотрел под ноги. Но почва была такая жесткая и высушенная летним кавказским солнцем, что следов на ней не оставалось. Вариантов определения направления поиска по следу не существовало.

Пошли сразу в том же привычном темпе, в котором передвигались раньше. Но, когда было пройдено около сотни метров, до слуха эмира Гадисова донесся звук тяжелых дизельных двигателей.

Он шел со стороны других ущелий и продвигался к тому, которое джамаат только что покинул. Преследователи опоздали. Они, видимо, передали в свой штаб о возможности передвижения джамаата и подтянули бронетехнику, чтобы перекрыть пути отхода. Однако было уже поздно. Джамаат эмира Гадисова и в этот раз успешно миновал опасную зону и вышел победителем.

Вполуха слушая двигатели, бойцы пошли дальше. Через час эмир во второй раз сверился с картой, снова подсвечивая себе фонариком-зажигалкой. Теперь он уже не опасался делать это, потому что не видел преследования. Даже если спецназ, пограничники или кто-то еще решился вести поиск в гротах и пошел в сторону выхода из ущелья, он отстал безнадежно. А выйдя из ущелья, просто не знал, в какую сторону вести преследование. Следов на земле не было. Джамаата тоже не видно.

Сверка с картой, теперь уже с помощью компаса, показывала, что идут они верно, хотя и петляют, предпочитая обходить по низинкам холмы и пригорки, а не взбираться на крутые склоны, хотя местами и на склоны взбираться приходилось.

Еще через час новая сверка с картой показала правильность выбранного пути, который вывел бы к перекату, где можно было на другой берег переправиться, не намочив штаны выше колен. А потом по второму перекату, расположенному на полтора километра ниже по течению, предстояло вернуться на нужный берег и проверить, нет ли преследования. А дальше уже можно было идти напрямую по течению берегом реки. К реке они выходили в любом случае, двигаясь на север. А ориентироваться помогали звезды. Потом от реки будет отходить прямой канал. По его берегу до окраины села всего-то два километра. А оттуда уже можно будет позвонить Баталу Габибову, и он подъедет, чтобы забрать джамаат.

Все так и шло. Без пятнадцати минут четыре, как показала трубка эмира Гадисова, заменяющая ему часы, он позвонил. Батал ответил сразу, но скорее собственному сну, чем эмиру:

— Все понял. Выезжаю…

— И куда поедешь? — усмехнулся Рамиз Омаханович. — Сразу в Махачкалу? Или прямиком в Москву рванешь?

Последовала недолгая пауза.

— Куда ехать, эмир? — Батал, кажется, только-только начал просыпаться.

Гадисов в двух словах объяснил.

— Понял. Еду.

Он подъехал вскоре. Машина была новенькая, вся блестела черным лаком. Батал открыл дверцу салона.

— Лучше ложиться между сиденьями, — предложил Габибов.

— Может, просто на сиденья сесть и наклониться, когда будем через село проезжать, — решил Рамиз Омаханович.

Хозяин машины только плечами пожал:

— Как хотите, эмир.

Джамаат поместился в микроавтобусе без проблем. Но только «Газель» тронулась, как раздалось что-то, похожее то ли на взрыв, то ли на выстрел. Эмир среагировал сразу, выскочил наружу, залег за ближайшим кустом и повел по сторонам стволом автомата. Его моджахеды тоже выскочили и заняли боевую позицию.

И только Батал Габибов ходил вокруг машины и бил себя то по коленям, то по голове длинными руками, беспрестанно взмахивая ими, как курица крыльями, не имея возможности взлететь.

Выстрелов слышно не было. Эмир успокоился так же быстро, как и среагировал на звук.

— Что случилось? — спросил он Батала, не вставая из-за куста.

— Колесо лопнуло! Новая же совсем резина. И диск новый, легкосплавный, поставил. Весь диск рассыпался… На камень наехал, диск — в осколки. А мне говорили, что диск — для внедорожника, я подумал, что крепким должен быть.

— Что делать?

— Запаску буду ставить. Но это недолго.

Непредвиденная задержка не понравилась эмиру Гадисову, но возразить ему было нечего. Никогда не имея собственного автомобиля, он не знал, как спускает колесо, если машина наезжает на гвоздь, и не предполагал, когда оно может лопнуть. Да еще так, что диск колеса развалится. Сам Батал тоже был водитель-новичок и тоже не знал многих автомобильных тонкостей…

Глава девятая

Я сразу взял предельно допустимый темп преследования. Даже для бега на длинные дистанции по дорожке стадиона такой темп был, может быть, высоковатым и мог утомить бойцов раньше времени. Но я не собирался сразу, с разбега, посылать их в бой. Пока требовалось только догнать бандитов. Что и случилось после очередного поворота.

Два снайпера доложили, что все спокойно, а третий, младший сержант Сережа Арнаутов, которого все во взводе звали просто Сереня, промолчал. Я всегда не любил неполные доклады. И потому спросил:

— Арнаутов! Есть собственное мнение?

— Сомневаюсь я, товарищ старший лейтенант. Я первым залег, в прицел посмотрел на три секунды раньше других. Может, мне показалось…

— Что тебе показалось, Сереня?

— Показалось, что «светилось» что-то. И свечение за поворот ушло.

Я глянул на карту на мониторе планшетника. Следующий перегон от поворота до поворота был долгим. Можно было успеть увидеть точно.

— Снайперы! Все вперед! До поворота. Талалаев — впереди снайперов!

Звезды показали отчетливо, как все четверо резко сорвались с места и побежали. А я еще ходу добавил, как легкоатлет на финишной прямой. Хотя это вовсе не был финиш. До финиша осталось еще долго, как я понимал. Более того, у меня возникла интересная мысль.

Если эмир так уверенно вел свою банду в конкретном направлении, значит, он знал, куда идет. То есть где-то у него были сообщники, и этих сообщников требовалось обнаружить. Пока позволяло ночное время, нужно организовать слежку за бандитами. Возможно, часть банды ждала их где-то в другом месте, и в мою задачу входило определение этого места. Может быть, у второй половины тоже были ПЗРК, такие же или другие. И потому, когда сапер и снайперы добежали первыми до следующего поворота, я не удержался и спросил по связи, хотя сам через десяток с небольшим секунд мог бы все увидеть, так меня снедало нетерпение:

— Ну, что там?

— Есть банда, товарищ старший лейтенант! Догнали мы их. Можно стрелять. Их всего-то шесть человек, — сообщил сержант Соколянский. Троих сразу «положим», половина останется, постараемся их до поворота не допустить.

— Отставить стрельбу! Ведем только плотное преследование и наблюдение. Нам важно знать, куда они идут. Это, возможно, подскажет, где они хотели применить «Стингеры». Себя никоим образом не обнаруживать. Соблюдать осторожность во всем. Талалаев, под ноги смотри внимательно.

Я со взводом уже оказался у поворота, а банде еще предстояло преодолеть почти четверть пути до следующего. Мы залегли и дальше так же бегом двинулись, когда последний из бандитов за скалой скрылся.

Банда тоже передвигалась быстро. Даже непривычно быстро. Обычно бандиты предпочитают более размеренное передвижение, и потому в начале пути меня глодало опасение, что мы двинулись в неверном направлении. Но теперь, когда я сам бандитские спины увидел, я без сомнений вызвал на связь начальника штаба сводного отряда майора Аспарухова.

Дежурный офицер узла связи, которого я, похоже, разбудил, недовольно сообщил, что майор отправился в казарменный корпус отдыхать.

— И шлем с КРУСом с собой не взял? — поинтересовался я недоверчиво, потому что это очень не походило на Аспарухова.

— Взял, кажется… — неуверенно ответил дежурный. — Сейчас, попробую соединить. Может, и ответит.

Я, в отличие от дежурного, не сомневался, что начальник штаба ответит сразу, как только ему сообщат, кто вызывает. Так и получилось.

— Слушаю тебя, Павел Степанович. Я тебя ждал, ждал и отдыхать отправился. Понял, что новостей пока никаких. А теперь, наверное, появились. Докладывай обстановку, потом и я тебе кое-что расскажу.

— Нашли мы банду. Почти догнали. Даже имели возможность уничтожить, но торопиться я не стал.

Я кратко изложил положение вещей. И свои соображения относительно существования второй части той же банды.

— А не упустишь их вместе с ПЗРК? — настороженно спросил Евгений Павлович. — Подобное преследование — это опасное дело.

— Мы всегда имеем возможность догнать их и уничтожить, товарищ майор. Но если есть вторая часть банды и если она тоже ПЗРК вооружена, то уничтожение первой половины остальных не остановит, а только озлобит. И они будут атаковать гражданские самолеты.

— Я понял тебя, Павел Степанович. И с тобой полностью согласен. По такому случаю наш разговор заканчиваем. Я сейчас свяжусь с дежурным ФСБ. Они там такую штуку придумали, хотят послать пару БТРов и одну БМП, чтобы выход из ущелья перекрыть на случай, если ты банду на выход погонишь. Пусть дают отбой, если смогут. Но у них должна быть стандартная система связи с бронетехникой. Думаю, смогут их вернуть. А то сорвут твои планы.

— Да, товарищ майор. Это было бы очень плохо. Вы еще мне какие-то новости хотели рассказать?

— Да, относительно банды. Банду эту возглавляет очень хитрый и умный эмир. Некто Рамиз Омаханович Гадисов. Удачно воевал в Сирии. Человек достаточно рисковый, склонен к хладнокровным и часто парадоксальным действиям. Весьма активен. Любит нестандартные решения. Доставлял много хлопот сирийским войскам. Потом, по данным сирийской разведки, вместе со всей бандой проходил курс обучения по работе с ПЗРК «Стингер». И груз ПЗРК, что отправлялся через границу, был адресован именно банде Гадисова. Плохо, что три «Стингера» он все же сумел отбить у пограничников. Но я с тобой согласен, что может существовать и вторая часть банды, и у нее может быть некоторое количество «Стингеров». Если банда проходила специальное обучение, они вполне могли и сами нести ПЗРК через границу. Значит, бронеколонну ФСБ следует любым способом тормозить. Буду связываться. У меня все. Конец связи.

— Предупредите ФСБ. Обязательно. Конец связи, товарищ майор.

Да, появление у «ворот» ущелья бронетехники ФСБ может свести на нет все наши усилия. В случае если выход из ущелья будет перекрыт, нам пришлось бы этих шестерых бандитов просто уничтожить, если раньше их не уничтожит своими пулеметами и убийственными скорострельными пушками бронетехника.

Срыв наших планов не будет еще поражением, но будет чреват тем, что часть банды окажется нам неподконтрольной. Я даже допускал, что в той, второй части, может находиться и сам эмир Гадисов, который послал навстречу другой банде только часть своих бойцов под командованием какого-нибудь опытного помощника. Хотя, судя по тому, что сообщил мне о Гадисове наш начальник штаба, он, скорее всего, сам должен был пойти за «Стингерами». И решиться на такую смелую вылазку против большого отряда пограничников, чтобы три ПЗРК отбить, тоже не каждый сможет. Это привилегия хитрого и дерзкого эмира.

Таким образом, ФСБ своими кардинальными размашистыми действиями может только ухудшить общую ситуацию. Тем не менее мы обязаны будем ударить по банде с тыла. Бронетехника все равно ездит быстрее, чем передвигаются бандиты. «Стингеры» против бронетранспортеров и боевых машин пехоты бессильны. Они не предназначены для настильной стрельбы[24]. Как не предназначены для стрельбы прямой наводкой, которая схожа с настильной стрельбой. Обуславливается это тем, что наводка боеголовки ракеты осуществляется в автоматическом режиме на источник тепла, а выхлопная труба того же бронетранспортера при взгляде анфас всегда прикрыта корпусом, и потому точная наводка осуществиться не может. А это значит, что опасаться вооружения банды бронетехнике не стоит. Только самим бандитам следует опасаться скорострельных пушек и пулеметов.

А вот нам, возможно, опасность от «Стингеров» грозит. Я вовремя вспомнил, что современный вариант ПЗРК «Стингер» оснащается тепловизионным прицелом AN/PAS-18, который крепится на контейнер самого ПЗРК. И снять его можно без проблем. Это создавало для нас новые неудобства — нас могли обнаружить. И потому я дал приказ по связи:

— Всем бойцам надеть перчатки и маски-подшлемники. У бандитов есть тепловизоры.

Приказ, как я видел, был выполнен на бегу и без разговоров. Бойцы взвода умеют понимать необходимость любого приказа командира и не ждать объяснений. Тем более приказа такого категоричного. А я тем временем дал отдельный приказ передовой группе, от которой взвод отставал метров на двадцать:

— Снайперы! Присмотритесь, используют ли бандиты ночные прицелы от «Стингеров», чтобы определить нас.

— Не видел пока, — отозвался сержант Соколянский.

Следом за ним такое же сообщение пришло от второго и третьего взводных снайперов. Вообще-то взводу обычно полагается только один снайпер. Официально, согласно взводной документации, так и бывает. Но чаще случается, что взвод добывает где-то трофейную винтовку или, что реже, получает на складе дополнительную, чаще всего на испытания, которая и после испытаний остается во взводе в качестве штатной. А вместе с винтовкой во взвод приходит, как правило, боец контрактной службы, окончивший школу снайпинга. Опыт боевых действий новый снайпер получает уже в процессе участия взвода в операциях. Но вовсе не все снайперы, как и не все взводы спецназа ГРУ, проходят «обкатку» в боевых условиях Северного Кавказа или еще где-то.

Как-то так сложилось на практике, что и командиры взводов далеко не все получают приказ о командировке в «горячую точку». Кому повезло один раз, обычно «везет» и дальше. Боевой опыт в сводном отряде спецназа ГРУ в регионе Северного Кавказа очень ценится. И так уж сложилось, что одни и те же офицеры с разным составом взвода или роты прибывают в сводный отряд через определенный промежуток времени. Уже после первой командировки офицер, считается, имеет боевой опыт, как солдаты и сержанты контрактной службы его взвода. А обкатку проходят только «призывники».

Такова практика…

* * *

Мы преследовали банду, передвигаясь практически вплотную, на дистанции автоматной стрельбы, от поворота до поворота. Но не выходили на открытое пространство, пока последний из бандитов не скроется за очередным поворотом. Обычная, надо сказать, отработанная манера скрытного преследования.

Так мы миновали ущелье.

Бандиты вышли на открытое пространство без существенной задержки. Бронетехники ФСБ там не было. Мы двинулись за бандой. И только тогда с восточной стороны послышался звук двигателей.

Это породило новую проблему. Появилась опасность, что операторы-наводчики бронетехники ФСБ не разберутся и обстреляют нас, приняв за бандитов. Остановив взвод, я послал на высокие скалы рядом с «воротами» двух снайперов с тепловизионными приборами, чтобы отследили направление, в котором двинулась банда. Выпускать ее из зоны контроля было нельзя.

— Следить внимательно! И не отпускать их. Оттуда, сверху, будете наше преследование корректировать, — отдал я приказ. — Потом догоните.

А сам тем временем срочно связался с начальником штаба:

— Срочно! Срочно! — прикрикнул я на неторопливого и сонного дежурного офицера узла связи. — Это вопрос многих жизней. Срочно! Если у меня из-за вас погибнет хоть один солдат, я сам по возвращении вас расстреляю. Обещаю серьезно…

Дежурный сообразил, что я не шучу, и быстро добрался до майора Аспарухова.

— Да, слушаю тебя, Павел Степанович. Докладывай…

Я обрисовал ситуацию и свои опасения относительно бронетехники ФСБ.

— Понял. Я уже связывался. Обещали отозвать приказ. Сейчас еще раз позвоню.

Взводу оставалось только дожидаться, пока звук двигателей начнет удаляться.

— Соколянский! Что там у банды?

— Уходят в холмы. Путь выбирают по низинам. Если мы напрямую за ними двинем, то легко догоним и обгоним. И сверху контролировать будем.

— Прицелы со «Стингеров» они не снимали?

— Нет. Не видно. Наверное, аккумуляторы у прицелов не заряжены[25]. Я где-то читал про такую ситуацию, когда в войска «Стингеры» прибыли, а пользоваться ими возможности не было, потому что негде было аккумуляторы прицелов подзарядить. Это, кажется, в иракской армии произошло.

— Возможно, — согласился я. — Продолжай наблюдение.

Не прошло и минуты, как сержант Соколянский доложил:

— Товарищ старший лейтенант, бронетехника разворачивается. Уходят…

— Понял. Спасибо. Башни у них в какую сторону смотрят?

— От нас. Уезжают стволами вперед.

— Мы выходим. Координируй направление. Второго снайпера — ко мне.

Второй наблюдатель там, на скалах, был уже не нужен. Соколянский всегда считался парнем сообразительным и вполне мог один справиться с задачей.

Солдаты взвода не стали после долгого преследования ложиться на холодную землю, а просто ходили рядом со мной, восстанавливая дыхание. Но остыть мышцам не дали. И потому в преследование побежали так же легко, как и раньше.

Мы еще успели увидеть отъезжающие бронетранспортеры и боевую машину пехоты, но они на нас никак не отреагировали. Может быть, даже не заметили. Хотя я допускаю, что им был дан приказ нас не замечать, чтобы не привлекать внимания со стороны. Если бы бронетехника остановилась, чтобы экипажи могли поговорить с нами, это могло бы привести к неприятностям. Вдруг бандиты оставили наблюдателя! Впрочем, наблюдателя определили бы наши снайперы, и младший сержант Арнаутов воспользовался бы тем, что имеет винтовку с глушителем. Его «Выхлоп» негромко «хлопнул» бы, и наблюдатель уже никогда не догнал бы банду.

Но я был далек от того, чтобы принижать возможности бандитов. Если есть что-то у нас, то вполне может оказаться и у них. Если нам есть чем укрыться от тепловизионных прицелов, то и у бандитов могут быть такие же возможности. Конечно, не у всех, как в нашем случае, могут оказаться костюмы, не выпускающие наружу тепло. Об этом говорил сам факт недавнего наблюдения за бандой. Но один костюм может найтись. Или даже просто плащ с туго застегивающимся воротником, какие используют в американском, в китайском и в японском спецназе, да, кажется, все войска НАТО сейчас переходят на такие плащи.

На мой взгляд, костюм удобнее, хотя плащ намного дешевле в производстве. Под плащом приходится прятать руки и оружие, и при необходимости стрельбы в любом случае боец себя откроет, за что и получит пулю. Наш костюм этого не допускает.

— Товарищ старший лейтенант, минут на семь левее идите… — подсказал со скалы сержант Соколянский.

— Понял. Продолжай корректировку!

— Вот так. Теперь прямо. Значит, на семь минут правее и прямо… Они заходят сейчас между холмами, я вижу только двух последних. Хорошо бы Арнаутова послать на холм, чтобы перехватил наблюдение и координировал вас.

— На какой из холмов? — спросил, уточняя, младший сержант.

— На правый от тебя.

— Понял. Разрешите, товарищ старший лейтенант?

— Гони! — согласился я.

Младший сержант побежал стремительно.

— Соколянский, как только Сереня пост займет и сообщит, сразу снимайся и догоняй нас. Мы ждать не будем. Не заблудись.

— Рад бы заблудиться, да не умею, — отшутился сержант.

Арнаутов побежал по склону быстро. Взвод по движению моей руки легким бегом последовал за ним. Но недалеко от вершины я новым жестом отправил бойцов пройти по окружности, чтобы не «светиться» на фоне звезд под чьим-то случайным взглядом, а младший сержант забежал в каменную чашу на вершине и там устроился со своей винтовкой.

— Товарищ старший лейтенант, я на месте. Вижу банду. Шесть человек, как было раньше. Никто не отстал. Для бандитов идут хорошо. Ноги переставляют быстро. Контролирую их передвижение. Соколянский! Можешь сниматься.

— Понял, бегу, — отозвался сержант, и уже через минуту я, оглянувшись через плечо и даже бинокль с тепловизором не поднимая к глазам, при свете звезд и луны увидел Соколянского, пересекающего ровное открытое пространство перед «воротами» ущелья.

Я со взводом последовал вокруг вершины холма, повернул за камни и потерял снайпера из виду. Да и не мог я постоянно бежать спиной вперед… Но Соколянский в любом случае — я не сомневался — сможет догнать взвод и соединиться с ним и за счет своей физической подготовки, и за счет системы внутривзводной связи. Ему нетрудно будет получить подсказку, если нам придется свернуть в сторону.

И такой момент наступил уже вскоре.

— Товарищ старший лейтенант, там у них один человек карту себе фонариком подсвечивал, после чего банда взяла левее. Это штурман. Он, похоже, всеми командует. Не берусь точно определить, эмир это или кто-то из его помощников, но он в банде не последнее лицо. Вам, чтобы за бандой двигаться, и не отставать, и при этом себя не обнаружить, необходимо на соседний левый холм перебираться. Да и мне следом за вами. Они вот-вот выйдут из сектора моего обзора. Соколянский!

— Я уже выдвигаюсь вперед, — отозвался сержант, выходя из-за моей спины. Умудрился уже догнать нас, но дышал при этом достаточно ровно, словно и не преодолевал крутой подъем. Сказывалась тренированность. А для снайпера, да и вообще для любого бойца спецназа, ровное дыхание — одна из важнейших составляющих успешной стрельбы. Когда грудь колышется, когда перебивается дыхание, невозможно точно навести прицел и сделать эффективный выстрел или дать очередь. Не случайно всем, не только снайперам, перед моментом выстрела рекомендуется задерживать дыхание. — Куда мне лучше всего пройти?

— Я бы тебе посоветовал на правый холм. Это на случай, если они круто вправо возьмут. Чтобы из-под наблюдения не вышли… Если влево свернут, их уже взвод будет контролировать.

— Разрешите, товарищ старший лейтенант? — обратился ко мне Соколянский.

— Работайте парой. Без вопросов. Как в ущелье. Лусачев с нами пойдет. Будет нашими «глазами».

Младший сержант Лусачев, третий снайпер взвода, был вооружен винтовкой 6С8 «Корд», имеющей среди отечественных винтовок наибольшую убойную силу на дистанции до полутора километров. Пуля калибра «двенадцать и семь миллиметра», выпущенная из «Корда», при попадании в тело человека просто разрывает его на две части. Никакой бронежилет при этом спасти не сможет. А на дистанции до километра такая пуля пробивает броню любого бронеавтомобиля, хотя, естественно, не справляется с танковой броней.

Предобъективная тепловизионная насадка на оптическом прицеле позволяет снайперу быть одинаково опасным для врага и днем и ночью и делает его незаменимым в качестве наблюдателя в ночное время.

В ущелье они шли все вместе и с ними, обеспечивая безопасность, шел взводный сапер ефрейтор Талалаев. Сапер смотрел под ноги, а снайперы — вперед. Там они тоже друг друга подменяли, но у меня разрешения не спрашивали, поскольку я шел со взводом позади.

Получив приказ на самостоятельную работу, сержант Соколянский снова добавил темп и быстро удалился, спускаясь с нашего холма с тем, чтобы подняться на соседний правый, а я со взводом двинулся на спуск к левому холму.

Так мы преодолевали один холм за другим, высотку за высоткой, пока местность не стала более ровной. Но обзора нам это не добавило, поскольку на равнине чувствовалось приближение реки, кругом шумели заросли кустов тальника, разбавленные проплешинами полян, заросших высокой травой. Однако кусты в данном случае не прятали бандитов от нас, поскольку были не способны бороться с чутким зрением тепловизора, а нас от бандитов прятали, так как они по какой-то причине тепловизионные прицелы «Стингеров» не использовали.

Как мне уже объяснил майор Аспарухов, вся банда эмира Гадисова прошла обучение по работе со «Стингерами». Следовательно, о наличии тепловизионного прицела они знали. Но, видимо, предположение сержанта Соколянского о разряженных аккумуляторах прицелов было верным и единственным понятным объяснением.

Во избежание неприятностей, когда уже начало светать, я попробовал позвонить на трубку начальнику разведки погранотряда, но безуспешно. Связи с ним не было. В горах это нормальное явление. Там никогда не знаешь, где связь найдешь, где потеряешь.

И тогда я связался с майором Аспаруховым. Начальник штаба, несмотря на ранний час, оказался в своем кабинете, как сообщил мне дежурный офицер узла связи. После моих недавних резких слов в его адрес дежурный стремился выглядеть мягким и не задавал лишних вопросов.

— Товарищ майор. Просьба технического характера…

— Выкладывай. Но вертолет даже не проси. Пилоты вторые сутки без отдыха летают.

— У меня просьба попроще. Можно как-то связаться с капитаном Куролесовым и попросить его проверить, работают ли тепловизоры на прицелах «Стингеров»? Опасаюсь, что они смогут нас обнаружить.

— Нет проблем. Это все?

— Все, товарищ майор.

— Обстановку доложи…

Я кратко изложил, как проходит преследование.

— Тогда конец связи? Как узнаю, выйду на тебя сразу.

— Конец связи, товарищ майор.

Глава десятая

Рассвет пришел, хотя и не такой стремительный, как в горах, но быстрый и незаметный. Может быть, просто в пылу погони, когда нет времени обращать внимание на красоты природы, я не заметил, как рассвело.

Дальние предгорья уже не так изобиловали холмами и высотами, как ближние. Но и степи здесь тоже не было. Степь лежала намного севернее, куда мы добежать, честно говоря, даже не планировали, как, наверное, и бандиты эмира Гадисова.

Вообще-то севернее нас лежала Чечня, а дальше уже Моздок, имеющий собственную бригаду военной разведки, непонятно — возвращенную в систему ГРУ или подчиняющуюся разведуправлению штаба военного округа. Но все события, происходящие в том регионе, находятся в сфере влияния Моздокской бригады, и бойцы бригады были в них, как правило, задействованы.

Мы в те края суемся редко. Хотя, по логике вещей, Моздок, находящийся на территории Северной Осетии, тоже входит в регион Северного Кавказа и должен быть нашей зоной влияния, то есть зоной влияния сводного отряда спецназа ГРУ в регионе Северного Кавказа, чтобы избежать путаницы в разделении границ сферы влияния. Но у нас как-то такие отношения с Моздокской бригадой складываются, что мы традиционно друг другу приходим на помощь и даже подменяем временами друг друга. Иначе невозможно, мы же одно дело делаем и называемся одинаково — «спецназ военной разведки».

Было бы неплохо, если бы так же складывались отношения и со спецназом ФСБ и МВД, но не получается. Не всегда, но время от времени возникают межведомственные барьеры, перепрыгнуть через которые с разбегу не удается. Обычно требуется согласование на высоком уровне, достигнуть которого оперативно бывает иногда нереально.

В светлое время суток преимущества тепловизионных приборов наблюдения сказывались точно так же, как в ночное. Они не видели помехи в густых кустах.

А тут вовремя со мной связался майор Аспарухов:

— Павел Степанович, можешь работать спокойно. Капитан Куролесов по твоей просьбе проверил все прицелы, что имелись в наличии — восемь штук. Только у одного аккумулятор дает едва заметный сигнал, но на полноценный поиск сигнала в любом случае заряда не хватает. Но в каждый комплект входит зарядное устройство. Трудно предположить, что банде достались три полноценных аккумулятора. Вероятность ничтожна. Даже если есть какой-то, не полностью севший, то его тоже для поиска не хватит. Тем не менее ты, Павел Степанович, на рожон не лезь. Считай, что у бандитов есть тепловизоры. Перестраховывайся…

— Понял, товарищ майор. Отработаем.

— Мне вот только что доложили, что на вертолетодром пришел отоспавшийся экипаж. Тебе вертолет не нужен?

— В моей операции вертолет банду только спугнет. Я уж лучше своими силами обойдусь. Своими ногами, руками и стволами.

— Добро. Действуй! Конец связи.

— Конец связи, товарищ майор.

Мы шли, как и раньше. Неудобство дневного контроля сводилось к тому, что мы не имели возможности наблюдать за противником издали, оставаясь невидимыми; вынуждены были максимально приблизиться к банде. Кусты, конечно, не в состоянии полностью укрыть от тепловизионного прицела, тем не менее чем больше расстояние от прицельной линзы до объекта наблюдения, тем больше на пути прибора возникает препятствий в виде веток. Но прибор способен смотреть только сквозь листья и тонкие ветви. Ветки потолще в какой-то момент могут стать сплошной деревянной преградой, хотя части этой преграды и будут находиться на разном удалении, тем не менее такая возможность предусматривалась. Это, конечно, в идеале. Я лично не слышал, чтобы такое когда-то происходило. Тем не менее наши взводные снайперы просили сократить дистанцию, и взвод не слишком легко, но просьбу эту выполнял.

Нельзя было не заметить, как ходко идут бандиты. И, кажется, не устают.

Это вообще показалось мне чем-то новым в практике. Обычно банды не умеют так стремительно передвигаться. И, если в горах, а особенно на холмах, где приходилось чередовать спуски с крутыми подъемами, мы еще ощущали свое преимущество в скорости, то на равнине это преимущество свелось к минимуму. Тем не менее оно существовало.

Но мне думалось, что бандиты идут уже на последнем издыхании, тратя все последние силы, тогда как мы могли еще значительно добавить в скорости. И это были не умозрительные заключения командира взвода спецназа. Это был вывод, вытекающий из наблюдений за бандитами. Бинокль позволял весьма относительно рассматривать их лица. Да и то лишь тогда, когда бандиты оборачивались или останавливались, чтобы дыхание перевести. Их затылки не говорили ни о чем. Но искривленные усталостью рты давали красноречивую подсказку. У моих бойцов на лицах такого страдания не было. И взгляды у бойцов были сосредоточенные и серьезные. Они знали, что им предстоит сделать, и знали, ради чего они так быстро идут.

Я все чаще заглядывал в свой планшетник. Навигатор говорил, что мы приближаемся к реке. Как бандиты думают пересекать ее — этот вопрос оставался открытым. Ниже по течению было два переката, где вполне можно было реку перейти по мелководью. Еще ниже по течению располагался мост. Правда, по мосту осуществлялось не слишком напряженное, тем не менее относительно плотное автомобильное движение. И идти там, мне казалось, бандиты не захотят. Под мостом тоже был перекат. Там тоже была возможность перейти на другой берег. Вопрос заключался в том, что бандиты могут найти на другом берегу? Где их будут ждать? Но шли они к реке целенаправленно, что и наводило на мысль о переправе.

Тут я кстати вспомнил случай, произошедший со спецназом МВД несколькими годами ранее примерно в этом же районе. Тогда отряд спецназа тоже преследовал небольшую банду, которую не удалось уничтожить полностью. Тогда бандиты переправились через реку в одном месте. Спецназ МВД дождался, когда бандиты удалятся, и сам пошел на переправу. А бандиты, оставив на новом берегу небольшой заслон, в это время уже переправлялись в обратную сторону парой километров ниже по течению. Удачно переправились и ударили по спецназу МВД прямо в момент переправы, когда все менты были на виду и спрятаться им было негде. Некуда было даже уплыть, поскольку перекат был широким, и плыть по нему было невозможно из-за мелководья. В итоге весь отряд спецназа МВД был уничтожен.

Наверное, нам не зря рассылались сводки обо всех боевых действиях, что велись на Северном Кавказе даже в наше отсутствие. Мы имели возможность коллегиально и вместе с солдатами разобрать каждый бой, определить ошибки той или иной стороны и мысленно провести противодействия.

Так и сейчас. Вспомнив тот случай и убедившись, что бандиты движутся к перекату, надеясь по нему перейти реку, я принял решение, которое могло быть не одобрено моим командованием, реши я доложить ему о прекращении прямого преследования. Я сориентировался по карте и направился через кусты вдоль русла реки ниже по течению к следующему перекату.

Конечно, я рисковал потерять банду из виду. Тем не менее я считал, что бандиты тоже изучают опыт проведения боевых действий друг друга. Хотя бы по устным рассказам, если у них не существует централизованной рассылки. Кроме того, местность на другом берегу реки была достаточно открытой и каменистой, и там было сложно устроить долговременное убежище даже для численно небольшой банды. Из этого я делал вывод, что там наших шестерых бандитов ждать не должны. Значит, они решат вернуться на этот берег.

Взвод занял позицию в кустах у второго переката.

Я сидел с биноклем в руках. Ждать пришлось минут двадцать. По истечении этого времени из прибрежных кустов на той стороне реки вышли двое, посмотрели на нашу сторону и двинулись вперед. Каждый нес в специальном транспортировочном рюкзаке по две ракеты к «Стингеру».

Одного из бандитов я узнал в лицо. Во время преследования среди холмов он несколько раз оборачивался, и я запомнил его.

На наш берег оба вступили с автоматами наперевес, готовые стрелять на любое постороннее присутствие или движение. Вылети сейчас птица из камышей, и, я уверен, раздались бы две нервные очереди. Попасть от пояса в летящую птицу практически невозможно, и потому птицу они только испугали бы, не больше. Но, возможно, испугали бы и своих собратьев по банде, и те затаились бы, ожидая разрешения ситуации.

Однако птица не вылетела, никто не стрелял ни от пояса, ни с плеча. И потому, как только первые двое сели на камни, чтобы отжать нижнюю часть мокрых штанов, появились еще четверо. Вся банда в полном составе переходила реку. Когда четверо завершили переход и тоже уселись на камни, один из пришедших послал двух первых к верхнему перекату, видимо, посмотреть, нет ли там преследователей.

Все было правильно. Как я и просчитал. Только вот посланы были только двое бандитов. Значит, банда вступать в бой не собиралась. А тот, что послал двоих, сел их дожидаться.

Я вызвал на связь майора Аспарухова.

— Товарищ майор. Только один вопрос. Мне нужна фотография эмира Гадисова. Если он здесь, то, возможно, нет смысла искать его встречи с другими бандитами. Если его нет, то эта встреча обязательно должна состояться и мы будем продолжать следить.

— Не буду обещать. Обращусь в ФСБ и в МВД. Они, возможно, смогут добыть из старых архивов. Хотя предполагаю, что фотография будет старая. Гадисов в молодости получал срок по восемьдесят девятой

статье[26]. Если сажали, фотография обязательно должна быть. Но старая. Короче говоря, добуду, что смогу.

Двое бандитских разведчиков еще не успели вернуться, как легкая вибрация планшетника сообщила о том, что пришло сообщение. Начальник штаба прислал фотографию молодого парня с описанием антропологических данных, дату и место рождения. Рост сто шестьдесят восемь сантиметров, костюм сорок восьмого размера, обувь сорок третьего размера. Гадисов на фотографии был в возрасте, от силы, лет двадцати с небольшим, имел густую шевелюру, хотя на фотографии стрижка была короткая.

Тот человек, что командовал в банде, роста был примерно такого же, хотя костюм, мне показалось, носил как минимум пятьдесят второго размера. И был абсолютно лысым. Голова была не просто коротко подстрижена и выбрита, но на передней ее части отражалось солнце, то есть это была его родная лысина, не выбритая, а естественная, с гладкой кожей, без щетины, которая лезла сединой за ушами.

Возраст вполне подходил под внешность. При этом я отдавал себе отчет, что за двадцать с лишним лет Гадисов вполне мог раздаться телом и полысеть. Среди мужчин Кавказа лысина — не эксклюзив.

Мне фотография ничего не дала. По чертам лица идентифицировать его можно, скорее всего, только рассмотрев вблизи, то есть уже убитого. Я прочитал и приписку майора Аспарухова. Начальнику штаба сводного отряда пообещали в ФСБ запросить фотографию в службе безопасности Сирии. Оттуда уже обещали ее прислать, но пока тянут по привычной восточной неторопливости.

Я сразу отстучал одним пальцем ответ, что по этой фотографии провести идентификацию личности бандита возможным не представляется. Отправил текст и стал ждать. Естественно, не фотографии из Сирии, которая неизвестно когда придет, если вообще придет, я ждал возвращения бандитских разведчиков, которые, на мой взгляд, непростительно задерживались. Другие бандиты, заметил я, тоже начали волноваться. Но, подумалось мне, если бы бандиты попали в какую-то переделку, типа встречи с ментами, наверняка была бы стрельба…

Наконец разведчики пришли. Что им высказывали те, кто оставался ждать, мне было не слышно. Да и понять я смог бы только мат, который наверняка звучал, потому что бандиты разговаривают на своем языке, а матерятся на русском, причем иногда совершенно без акцента, как наш дворник-таджик в городке ДОС[27].

Чистит зимой снег на дорожках, разговаривает сам с собой по-таджикски, а матерится при этом по-русски и старается делать это намеренно громко, когда видит кого-то идущим по улице. Особенно громко его мат звучал всегда при виде женщин с детьми. Потом как-то командир роты из нашего батальона взялся отучить дворника от мата. Тот оказался учеником понятливым и после первой же беседы, едва выйдя на работу с отбитыми ребрами, больше не матерился.

Мы с бандитами на Северном Кавказе обычно поступаем более жестко. Они после наших бесед не только по-русски не матерятся, они даже на своем языке уже не разговаривают. Надо признать, школа у нас хорошая. Любого научить в состоянии.

Но еще не подошло время учить конкретно этих бандитов. По моему мнению, следовало подождать еще несколько часов.

А пока пришлось подождать еще полчаса, пока бандиты перекусят. Они не торопились. Костер не разводили за неимением дров, а из кустарника невозможно соорудить даже подобие костерка. Все прогорит сразу и угли оставит такие, что на них даже картошку испечь невозможно.

Бандиты завтракали жадно. Наверное, потому, что минувшим днем им не дали возможности поесть. Постоянно кто-то в них стрелял и куда-то загонял. Они резали мясо большими ножами. Наверное, такими же, какими перерезали горло мирным сирийским жителям.

Я хорошо знал, что такие ножи непригодны для боя, но после выхода американской киноэпопеи про Рембо подобные ножи стали называть боевыми, и многие, исключая спецназ, предпочли вооружиться такими же. Эти ножи, по большому счету, пригодны только для того, чтобы прорубать себе дорогу в кустах, если не боишься оставить за собой след, вскрывать консервные банки и колоть дрова для костра. В рукопашной схватке, пока противник замахнется таким ножом, а им удар обязательно нужно наносить с замахом из-за тяжести самого лезвия, я успею своим боевым обоюдоострым ножом нанести удара два-три, режущих и поражающих, предпочтительно в горло или в лицо, потому что тело обычно закрыто бронежилетом.

Обычно эффективными бывают режущие удары по сухожилиям руки, на тебя замахивающейся. Но применяются они тогда, когда противника следует захватить живьем. Этот нож, который я считаю своим боевым ножом, я ношу в ножнах на запястье левой руки, рукояткой вниз — так нож выхватывать удобнее.

Есть у меня еще штык-нож «Шмель» из комплекта «Ратник», которым я практически не пользуюсь как раз из-за его тяжести. И потому не трачу время на его заточку. Но свой боевой нож я затачивать не доверяю никому, даже специальным станкам, предпочитая вручную обрабатывать мягкую сталь сначала абразивным бруском, потом алмазным и в заключение тонким керамическим. И никогда не позволю себе использовать этот нож за обедом. Такое действие, я считаю, оскорбляет сталь, из-за этого она может подвести в ответственный момент.

Наконец бандитский завтрак был закончен. После чего они набрали из реки воду во фляги, при этом и сами напились так, что я пожалел их — быстро идти, выпив столько воды, сложно, фляги подвесили на спину ниже бронежилета и натянули на плечи лямки своих фирменных рюкзаков с американскими ПЗРК.

Бандиты продолжили марш, а мы продолжили преследование с максимально дальней дистанцией наблюдения…

* * *

Я продолжал пользоваться навигатором своего планшетника. Как только мы двинулись в путь, мне на планшетник пришел запрос от начальника штаба с требованием разрешить ему читать данные моего гаджета. Такое не всегда происходит, потому что это слегка похоже на недоверие к командиру взвода, но отказать в законном требовании начальнику штаба я не имел права и потому подтвердил разрешение нажатием сенсорной кнопки. Таким образом, наш маршрут стал контролироваться из штаба.

С одной стороны, это хорошо, потому что позволяет надеяться, что бандиты со «Стингерами» никуда не уйдут. Их всегда остановят дополнительными силами, которые майор Аспарухов должен в этом случае держать «под ружьем».

Такое может понадобиться, и подобное уже случалось, когда в похожей ситуации бандиты захватили грузовой автомобиль на дороге и дальше двинулись на нем. И пока спецназ группы преследования останавливал одну за другой легковые машины, поскольку грузовиков на дороге больше не было, высаживал пассажиров под угрозой применения оружия, чтобы иметь возможность преследовать банду, сами бандиты сумели укатить далеко, но нарвались на патруль ГИБДД, который сумел прострелить грузовику два передних колеса, в результате чего потерялось полностью управление грузовиком.

Трем инспекторам ГИБДД пришлось выдержать сложный бой со значительно превосходящими силами противника, пока не подоспел на легковых машинах спецназ ГРУ и не взял управление боем на себя. Автоматными пулями, кстати, были повреждены три легковые машины, и возмещение ущерба по ремонту было потом возложено на сводный отряд спецназа ГРУ.

Но в той ситуации просто повезло, что банду сумели задержать на дороге инспекторы ГИБДД. Не окажись на месте этой машины и этого патруля, банда смогла бы уйти, грузовик бросить и спрятаться, чтобы уцелеть как боевая единица и пролить еще много крови невинных людей.

Если бы тогда имелась возможность контролировать ситуацию, то «повязать» бандитов было бы проще. Известно было бы место, где бандиты сели на грузовик, и направление, в котором они двинулись. А горная дорога традиционно имеет минимум вариантов для того, чтобы с нее свернуть и уехать в неизвестном направлении.

Однако в нашей ситуации действуют не просто бандиты, а бандиты, вооруженные «Стингерами» и прошедшие специальное обучение по работе с этими мощными американскими ПЗРК. Значит, они многократно опаснее, их вообще ни в коем случае упускать нельзя. Должно быть, это соображение и заставило майора Аспарухова затребовать возможность контроля.

С другой стороны, меня и мой взвод по-настоящему беспокоит недоверие к нашим силам и нашим профессиональным навыкам. Но я постарался не обращать на это внимание. Мало ли кто и когда не верил в меня и в мои возможности? Такое случалось многократно. Но я же не сломался. Я выстоял и сумел доказать, чего я стою.

А взводу о контроле со стороны штаба я попросту не сообщил. Ни к чему солдатам знать об этом. Во-первых, может взыграть обида и они полезут доказывать свою состоятельность тогда, когда лезть будет нельзя, а, наоборот, нужно будет соблюдать крайнюю осторожность. Во-вторых, известие о контроле ситуации со стороны командования может кого-то попросту «расхолодить». Все равно, дескать, бандитов поймают. Не мы, так другие. И бойцы будут действовать не в полную силу, начнут беречь себя. Это тоже вариант неприятный.

Таким образом, я считал, что действия начальника штаба сводного отряда были неправильными. Более того, я даже понимал, почему майор Аспарухов не захотел сообщить об этом в разговоре через систему связи, а обошелся строчкой в сообщении через планшетник. Такой способ общения не давал мне возможности возразить. А ответить на возражения майору было сложно. Может быть, с него самого требовали осуществления полного контроля. «Стингеры», естественно, стали причиной большого шума.

Но это никак не повлияло на наши дальнейшие действия. Мы как вели преследование, стараясь остаться невидимыми, так и продолжали его вести. Только у меня на душе остался неприятный осадок. Создавалось впечатление, что начальник штаба не доверяет мне. Но я всегда умел владеть собой и контролировать свои эмоции. Продолжал контролировать их и сейчас.

Кусты по берегу реки были более высокими, чем на равнине. Но в высоких кустах крона обычно растет поверху — к солнцу тянется, оставляя низ ствола почти голым. С одной стороны, это позволяет нам лучше осуществлять визуальный контроль, с другой стороны, и бандиты, если вдруг вспомнят и воспользуются тепловизором, смогут нас заметить.

Но пока их тепловизоры спали блаженным детским сном. А наши работали, расходуя энергию аккумуляторов. Аккумуляторы винтовочных прицелов вообще не слишком емкие. А постоянный контроль за переходом бандитов их сильно разряжал. Но до конца дня заряда должно было хватить. Если преследование затянется, придется просить, чтобы нам доставили аккумуляторы вертолетом. Хотя это тоже не самый лучший вариант. Вертолет обычно бывает слышно издалека. И потому следовало поискать иной способ доставки. Но пока этого не требовалось. Тем не менее в целях экономии заряда аккумуляторов на прицелах я приказал не использовать одновременно не только все три, но даже две винтовки. Снайперы осуществляли контроль поочередно, работая по десять минут.

Мы шли берегом реки. Не сами, естественно, шли, а следовали маршрутом банды. А путь банды лежал к каналу, вытекающему из реки. Таких каналов когда-то, еще при советской власти, в республике было прорыто множество. Сельское хозяйство поднимали. Как вода из каналов расходуется сейчас, я не знал, — просто никогда не интересовался. Но считаю, что вода нужна всем и всегда. Как банда намеревалась переплывать канал, я пока не догадывался.

Оказалось, она и не думала этого делать, а, не доходя до канала, срезала путь и двинулась вдоль искусственного русла, где росли точно такие же кусты, как и по берегам реки. Почва здесь была пористая, она впитывала воду и питала корни кустов, отчего те росли так густо, что затрудняли проход. Свободно можно было передвигаться только по самому берегу канала, где на полосу щебня были уложены бетонные плиты. Но полоса щебня была на пару метров шире самих плит. И потому можно было идти и по щебню, вплотную к зарослям кустов.

Банда передвигалась открыто по бетонным плитам. Мы предпочитали держаться к кустам ближе, где наш камуфляж сливался с зеленью. Но отпускать бандитов далеко я не рискнул. Тем более уже знал, куда они направляются.

Впереди было большое село, центр целого района. Должно быть, там была назначена встреча со второй половиной банды. Но большое село — это всегда множество мирных жителей, которых бандиты могут взять в заложники. Так они обычно и поступают, пытаясь спасти свои жизни, прикрываясь женщинами и детьми.

Передо мной стояла дилемма. Или дождаться момента соединения банды, проследить по возможности за тем, где она базируется, и вызвать дополнительные силы для осуществления полноценной атаки, или атаковать на окраине села, подальше от жилых домов, своими силами в момент соединения банды.

Прикинув варианты, я выбрал второй, как наименее опасный для местных жителей…

Эпилог

Бандиты дошли до пешеходного подвесного мостика, перекинутого через канал, но переходить на другой берег не стали.

Я посмотрел на карту. Дальше был автомобильный мост через канал, но он лежал в середине села, через которое канал и проходил, снабжая водой жителей обоих берегов. На другом конце села, как показывала карта спутниковой съемки, произведенной под углом к поверхности, располагался целый микрорайон, состоящий из пятиэтажек, скорее всего, панельных.

Само село представляло собой в основном частный сектор. В домах частного сектора второй половине банды было удобнее спрятаться. И я не предполагал, что бандиты двинутся через все село к пятиэтажным домам. Да и такой переход был бы рискованным мероприятием. Мало ли кто встанет по своей надобности до наступления утра и выглянет в окно. А потом позвонит в полицию. Бандиты не настолько самоуверенны и безрассудны, чтобы так рисковать. Вступать в бой, даже объединенными силами, они не рискнут. У них, судя по поведению, смелости хватает, но выше смелости они ставят свою задачу — использовать ПЗРК «Стингер» по назначению.

Мы продолжали слежение, спрятавшись в кустах. Но банда в село не вошла. Бандиты расселись у дороги, свесив ноги в кювет. Тот человек, что пользовался картой на маршруте, вытащил трубку и позвонил. Я догадался, что он кому-то сообщает о своем прибытии и вызывает своих сообщников.

Завершив разговор, бандит убрал трубку и сел рядом с другими бандитами. Из этого следовало, что сюда должны подойти остальные.

Бандиты ждали. И нам тоже предстояло дождаться соединения двух частей и только после этого атаковать.

Но к началу атаки следовало подготовиться. Я открыл на планшетнике крупную топографическую карту, которая показала мне разницу высот на окраине села. Подозвав к себе всех троих снайперов, я разделил между ними господствующие высоты, снайперы перенесли на свои приемоиндикаторы отметки с моей карты и тут же отправились по местам. И уже вскоре доложили мне поочередно, что заняли позицию. Самая дальняя из них досталась, естественно, сержанту Соколянскому, обладателю сверхдальнобойной и сверхточной винтовки «Сумрак». А на ближайшей высоте нашел себе место младший сержант Арнаутов, чья винтовка «Выхлоп» имела худшие из трех показатели по дальности стрельбы, зато имела мощный и эффективный глушитель. Взвод я по отделениям отослал в заросли кустов, чтобы по возможности создать кольцо и отрезать бандитов от села, не позволив им напасть на мирных жителей.

В это время на связь вышел майор Аспарухов и поинтересовался ситуацией:

— Если время позволяет, доложи…

Время мне позволяло. Я доложил.

— Там, в райцентре, сильный состав райотдела полиции. Если считаешь необходимым, я с ними свяжусь. Как можно задействовать полицию? Твое мнение?

— Мое мнение, товарищ майор, однозначное. Полиции лучше в бой не лезть и не мешать. Пусть выставят заслон поперек дороги, чтобы бандиты в глубь села уйти не смогли и не взяли заложников. И там пусть сидят. Не высовываются. Да. Еще такой момент, товарищ майор. Если кто-то будет выходить из села, например, вторая часть банды, пусть пропустят, не вступая в бой. Мы здесь всех встретим. Можно, товарищ майор, дать ментам номер моей трубки. Если что, пусть звонят, спрашивают. Я отвечу. У меня все. Конец связи.

— Конец связи. — В голосе Аспарухова послышалось сожаление. И я его понимал. Он, в прошлом сам боевой офицер, хотел бы оказаться на моем месте, хотел участвовать в схватке с бандитами. И завидовал мне, которому такая возможность предоставлена. Но я отдавал себе полный отчет в том, что не вечно мне оставаться старшим лейтенантом и командовать взводом. Через какое-то время, возможно, даже, не в своем батальоне, я буду командовать ротой, а что будет потом, мне неизвестно. Возможно, останусь на командной должности, возможно, и даже скорее всего, буду переведен на штабную работу. И точно так же, как майор Аспарухов, буду нервничать, переживать за других исполнителей, за других командиров взводов и рот, и так же буду мысленно рваться в бой, будучи в уверенности, что смогу командовать лучше, чем какой-то там командир взвода.

* * *

— Что ты возишься! Можно побыстрее? — прикрикнул Рамиз Омаханович на Батала, который катил запасное колесо, чтобы поставить его взамен лопнувшего. — Пора проснуться. Мы всю ночь не спали, всю ночь шли.

Это походило на упрек, на который эмир вообще-то никогда не был щедрым.

Хозяин микроавтобуса долго возился, сначала отвинчивая запасное колесо, которое у него крепилось на специальном кронштейне сзади под днищем, потом долго его вытаскивал из-под машины и только сейчас покатил к месту.

— Помог бы кто, — Габибов, хотя было еще не жарко, вытер рукавом пот со лба. Эмир посмотрел на своих моджахедов, ждущих его команды, и сделал знак саперу джамаата Салману Тагирову.

— Ты с техникой дружишь, помоги ему.

«Газель» сиротливо стояла на дороге с задранным на домкрате носом. Габибов с Тагировым вдвоем приподняли колесо и только с третьей попытки надели его на шпильки. У того и у другого были слишком слабые руки, чтобы удерживать колесо на весу и поставить его точно. Эмир Гадисов со стороны наблюдал за этим действием. Наконец Батал стал закручивать гайки. Эмир подошел к нему.

— Ты решил, где нас устроишь?

— В своем доме. Жена уже комнату готовит. Дети вас не увидят. Эта комната обычно закрыта.

— Что за комната такая в доме, что всегда закрыта? Лишняя, что ли?

— Там раньше моя мама жила. Она в прошлом году умерла. Все ждала, когда Абдурагим вернется. А как мы сообщение получили, так на следующий день и умерла. Не дождалась. С тех пор комната закрыта. Дети привыкли, что их туда не пускают. А вас, эмир, думаю, не испугает комната, в которой человек умер.

— Мы сегодня ночью через могилу в подземный ход забирались. И ничего, ни одного привидения не встретили. Только пограничников и «летучих мышей» в дураках оставили. Пусть они привидений боятся.

Батал крепко, до скрипа, завинтил последнюю гайку, проверил остальные, опустил с тихим свистом домкрат и открыл дверцу салона.

— Садитесь. Теперь, думаю, неприятностей не будет.

Он поднял тяжелый домкрат на плечо, собираясь отнести его к задним дверцам машины, за которыми, под сиденьями заднего ряда, хранил инструмент. Поднял баллонный ключ и понес инструмент, чтобы убрать.

Но неприятность пришла с другой стороны, откуда ни сам эмир, ни его моджахеды ее не ждали. Батал зашел за машину, и эмиру, стоявшему перед сдвижной дверцей в салон, видно было только одну распахнутую заднюю дверцу. Он не смотрел в ту сторону, но услышал, как только заскрипели петли дверцы, как что-то с тупым звуком в нее ударило.

Гадисов резко повел автоматным стволом и увидел, как из-за машины вывалилась половина человеческого тела, разорванного где-то ниже груди. Лица видно не было, но одежда не позволяла сомневаться. Это была часть Батала…

Эмир быстро глянул на своих моджахедов, до которых только что, как и до него самого, донесся звук выстрела крупнокалиберной снайперской винтовки. Пуля летела быстрее звука, который цеплялся за кусты.

Раздался звук еще одного выстрела. И тут же упали сразу два моджахеда. И только тогда Рамиз Омаханович сообразил, что колесо в машине лопнуло не само по себе, оно было пробито крупнокалиберной пулей. И эта же пуля раздробила легкосплавный колесный диск…

* * *

Звонок с незнакомого местного номера раздался очень скоро. Наверное, майор Аспарухов только-только успел передать его, как его тут же начали набирать. Но я, предложив начальнику штаба дать мой номер местным ментам, трубку из кармана под бронежилетом вытащил заранее. И потому ответил сразу:

— Старший лейтенант Захаров. Слушаю вас.

— Дежурный по районному отделу полиции майор Джафаров, — представился звонивший. — Мне, старлей, только что дали твой номер. Я уже послал вызов всем нашим спецназовцам. Они еще дома. Вызов прошел циркулярно на все трубки, как тревожный сигнал. И машина за ними уже вышла. Где твой взвод сейчас находится и где бандиты?

Я объяснил, не удивляясь, что дежурный по райотделу разговаривает со мной на «ты». Так разговаривают все старшие по званию с младшими по званию, хотя у ментов звания и не военные, а служебные, а это совсем другое дело. Но всем на свете ментам, независимо от места рождения и происхождения, свойственно быть хамоватыми. И потому я предпочел не обращать на это внимания. Но, чтобы менты на шею не садились, я ответил той же монетой:

— Что ты хочешь, товарищ майор?

— Хочу послать БТР со спецназом тебе в помощь.

— А тебе наш начальник штаба ничего не говорил?

— Говорил. Но он далеко и не знает местной обстановки.

— Так вот. Я не далеко. И повторяю то, что сказал наш начальник штаба. Во-первых, бандиты сразу сожгут твой БТР. Долбанут из «Стингера» — мало не покажется. И люди выскочить не успеют. «Стингер» уложит и тех, кто будет «на броне», — воспользовался я тем, что ментовскому майору не известны характеристики ПЗРК, как не известно и то, что «Стингер» не может стрелять по наземным целям. — А потом твой спецназ, если кто-то каким-то чудом уцелеет, попадет под наш плотный обстрел. Почти три десятка стволов создадут такую плотность огня, что голову поднять не удастся… Так что, товарищ майор, лучше вспомни, что тебе советовал наш начальник штаба, и выполняй. Так с тебя по крайней мере погоны за гибель людей не снимут… А с бандитами мы сами справимся.

Тут из-за поворота выехал микроавтобус «Газель» и остановился рядом с бандитами.

— Подожди-ка, майор… Сейчас вопрос будет.

Я положил трубку на землю и поднял бинокль. Это позволило мне рассмотреть номер микроавтобуса. И определить ситуацию там, впереди, на дороге. Микроавтобус приехал за бандитами. Это было абсолютно точно. Бандиты сразу полезли в салон. Отпускать его было нельзя. И я принял решение.

— Сереня! Арнаутов, тебе машину должно быть хорошо видно. Ты сбоку находишься. Не дай им уехать, отстрели колесо, что ли…

— Понял, товарищ старший лейтенант. Работаю.

Я смотрел в бинокль и хорошо видел, как, едва машина тронулась, у нее разорвалось колесо. Ошметками полетела в стороны резина, на куски разлетелся красивый легкосплавный диск. Мне еще не доводилось, кстати, видеть «Газель» с такими колесами. Это, видимо, работал менталитет Кавказа.

Убедившись, что выстрел не был определен и вообще лопнувшее колесо не было воспринято как следствие выстрела, я снова взялся за трубку, в которую что-то без остановки говорил дежурный по райотделу, не интересуясь тем, слушаю я его или нет.

— Скажи-ка мне, майор, кому принадлежит микроавтобус «Газель» с регистрационным номером… — Я назвал номер. — Выясни у гаишников. Машина вроде бы местная.

— Знаю я эту машину. Машина моего соседа. Только вчера, кажется, купил. При чем здесь он? Хороший молодой парень — Батал Габибов. Я с его старшим братом Абдурагимом когда-то вместе в школе учился. Потом Абдурагим уехал в Саудовскую Аравию в исламском университете учиться и там пропал куда-то. Никто не знает, что с ним случилось. А что тебе эта машина, старлей?

— Эта машина только что, на моих глазах, приехала за бандитами, чтобы увезти их в село.

— Не может такого быть! — воскликнул майор уверенно. — Батал — хороший парень, он не может к бандитам иметь отношения. Он работает на механическом заводе мастером в отделе главного механика. Все парня уважают, никто про него слова плохого не скажет.

— Я же не утверждаю, что за рулем хозяин машины, — дал я майору возможность успокоиться. — Тем не менее машина именно эта, если ты, майор, ничего с номером не напутал.

— Значит, кто-то обманул наивного мальчишку. Попросил машину, не сказав, зачем она нужна…

— Допускаю, — согласился я. — Но мы, чтобы бандиты не уехали, вынуждены были прострелить переднее колесо. Сейчас водитель ставит запаску.

— Бедный Батал! — посетовал дежурный по райотделу. — Мало того, что обманули, еще и машину ему изуродуют. Можно было бы и в заднее колесо стрелять. Все повреждений меньше.

— Нельзя в заднее, — не согласился я. — Задние колеса у «Газели» сдвоенные. Одно пробьешь, на втором уедет.

— Не знаю. Я не водитель, — признался майор. — Кстати, наша машина возвращается. Спецназовцев собирала.

— Вот и отправь их улицу перекрыть. Где-нибудь в середине села.

— Я понял, — согласился майор кислым голосом. Он, похоже, очень рвался проявить себя, отправляя свой спецназ нам в помощь. Но я-то хорошо знаю, чем такие ситуации заканчиваются. Помощь в этом случае бывает нужна не нам, а ментам. И нам приходится их выручать.

— У меня все. Конец связи, — сказал я и отключился от разговора, чтобы снова поднять бинокль и рассмотреть, что на дороге делается.

Ситуация требовала повышенного внимания. Я увидел, что выстрел в колесо вопрос не решил. Водитель, как бы его ни звали, поставит запаску, и микроавтобус уедет и увезет бандитов. Следовало решать, что делать дальше, — пешком отслеживать уехавшую машину или атаковать бандитов и уничтожить их на месте, не позволив въехать в село.

Я выбрал второе, поскольку надежды оперативно найти банду в селе у меня не было. Тот же Батал Габибов, если он дал кому-то машину, скажет, кому именно. Но где гарантия, что тот человек повез бандитов к себе домой? Он может где-то остановиться, посадить в «Газель» еще несколько человек из банды и выехать из села. А мы бы уже не имели возможности преследовать их.

Бандитов могут высадить в любом месте, и они уйдут в горы, где залягут на дно. А потом выплывут с выстрелом из ПЗРК «Стингер» по гражданскому самолету.

Допустить такого развития событий я не мог. И потому принял решение уничтожить большинство бандитов. Хотя бы одного требовалось взять в плен, чтобы узнать, есть ли еще бандиты в селе. Допросить пленного по законам военного времени я сумею. Обычно боль и вид собственной крови развязывает людям язык.

— Валера! Лусачев! — позвал я третьего снайпера взвода с самой убийственной в Российских вооруженных силах винтовкой.

— Слушаю, товарищ старший лейтенант.

— Машину отпускать нельзя. Возьми на себя водителя.

— Понял. Работаю.

— Соколянский!

— Я, товарищ старший лейтенант, — отозвался сержант.

— Сразу после выстрела Лусачева включайся в работу. На твоей ответственности бандиты на обочине. Взвод поможет их уничтожить. Постарайся сделать так, чтобы хоть кого-то оставить в живых. Сумеешь?

— Сумею. Я как раз на прицеле двоих держу. Один за другим стоят. Первому пуля ногу оторвет, второго, надеюсь, только покалечит. Валера, работай, я за тобой!

— А я, товарищ старший лейтенант? — с наигранной обидой в голосе сказал младший сержант Арнаутов. — Меня-то забыли.

— Ты, Сереня, сделай так, чтобы бандитами некому было командовать. Видишь того типа у машины? Он — твой. Но очередь соблюдай.

Бинокль позволил мне увидеть такую картину. Водитель нес на плече большой пневматический домкрат. Хотел положить его под заднее сиденье. Пуля младшего сержанта Лусачева не позволила ему это сделать. Водитель был разорван пулей на две части, домкрат упал на распахнутую дверцу, а половина водителя легла рядом с машиной.

Тут же упали вскочившие было на ноги два бандита на обочине. Соколянский стрелял предельно точно. Я не видел результат его выстрела, но попал он бандитам по ногам. Это можно было определить по тому, как они падали. И почти сразу за этим упал рядом с машиной человек, который всеми командовал. Его ударило о машину и отшвырнуло на дорогу. Упал он уже без головы.

Выстрела Арнаутова слышно не было. Глушитель «Выхлопа» свое дело сделал отлично. Тут же с разных сторон заговорили автоматы бойцов взвода и срезали с обочины троих оставшихся бандитов.

Я встал и поспешил вперед. Мне еще следовало допросить раненного в ногу бандита. Одна крупнокалиберная пуля на двоих — для кого-то это покажется нонсенсом. Но для снайперов спецназа ГРУ это обычная практика. Их даже специально обучают таким выстрелам. Для первого противника пуля, естественно, окажется смертельной. Бывает, что и второго убивает, но чаще просто калечит. Особенно если выстрел направить в ноги.

Я надеялся найти бандита-калеку живым…

Примечания

1

«АК-47» имеет калибр 7,62 мм, а «АК-74» — калибр 5,45 мм.

(обратно)

2

КРУС «Стрелец» — комплекс разведки, управления и связи «Стрелец», важная технологическая составляющая часть экипировки «Ратник».

(обратно)

3

Кистинцы — этнические чеченцы, исторически проживающие в Грузии, носящие грузинские фамилии, но разговаривающие на вайнахском языке своих предков и исповедующие ислам суннитского толка.

(обратно)

4

Устье пещеры — вход в пещеру.

(обратно)

5

Упаковка (вьюк), переносимая одним бойцом-огнеметчиком, всегда несет только два заряда.

(обратно)

6

Термобарическая граната в закрытых помещениях выжигает все на площади до восьмидесяти квадратных метров.

(обратно)

7

«Принудиловка» — термин из лексикона спецназа ГРУ и спецназа ВДВ, которые только и выполняют прыжки с парашютом со сверхмалых высот. При таком прыжке вместо вытяжного парашюта через трос и закрепленный на самолете или вертолете карабин вытягивается сразу основной купол. При этом отсутствует запасной парашют. Удар, происходящий при торможении падения раскрытым куполом, считается «издержками производства», его требуется просто перетерпеть. Не следует путать с принудительным раскрытием парашюта при прыжках начинающих парашютистов. У начинающих всегда бывает принудительное раскрытие парашюта, но только вытяжного. На сверхмалых высотах вытяжной парашют отсутствует. Совершаются такие прыжки для того, чтобы выбрасываемая группа разведчиков осталась незамеченной или же при осуществлении непосредственного контакта с противником, чтобы десант не был расстрелян в воздухе.

(обратно)

8

НУРС — неуправляемый реактивный снаряд.

(обратно)

9

ФАБ — фугасная авиационная бомба.

(обратно)

10

В международном стандарте эти патроны классифицируются как специальные снайперские высокоточные дальнобойные патроны калибра.408 Cheyenne Tactical. Разработаны и выпускаются в США. В настоящее время опытные партии производятся и в России. Предполагается, что максимальная дальность стрельбы этим патроном достигает трех километров (практическую дальность полета пули ограничивают возможности оптических прицелов). Давление в стволе при выстреле этим патроном достигает 440 мегапаскалей, а энергия пули на вылете из ствола составляет 11 600 джоулей.

Винтовка «Сумрак» снабжена мощной штатной оптикой.

(обратно)

11

ПЗРК — переносной зенитный ракетный комплекс.

(обратно)

12

Лива — воинское звание в сирийской армии, генерал-майор.

(обратно)

13

Ферик — воинское звание в сирийской армии, генерал-лейтенант.

(обратно)

14

Груз «сто» — в армейской кодировке перевозок так обозначается перевозка боеприпасов.

(обратно)

15

«Итальянка» — противопехотная выпрыгивающая мина кругового поражения Valmara 59 итальянского производства. Была разработана фирмой Valsella Meccanotecnica SpA. Свое происхождение ведет от немецкой выпрыгивающей мины времен. Взрыватель срабатывает от нажима или «» (металлической проволоки, соединенной с центральным штырем на крышке мины). При срабатывании взрывателя воспламеняется пороховой замедлитель, который по трубке поджигает. Последний выбрасывает на высоту около сорока сантиметров боевой снаряд мины. Поражение наносится готовыми убойными элементами (тысяча шариков). В радиусе двадцати пяти — тридцати метров зона поражения считается сплошной, а вообще шарики разлетаются на триста метров. Мина широко применялась американскими войсками во Вьетнамской войне, позже моджахедами во время Афганской войны, и еще позже во множестве локальных конфликтов. Считается, что взвод, попавший под взрыв этой мины, можно потом собрать в один рюкзак. Мина до сих пор стоит на вооружении ряда армий стран, не подписавших заключительный акт Конвенции о запрещении противопехотных мин.

(обратно)

16

СВУ — самодельное взрывное устройство.

(обратно)

17

«Ведьма» (арм. жаргон) — выпрыгивающая мина кругового поражения ОЗМ-72. Была принята на вооружение в СССР в 1973 году. В настоящее время все еще находится на вооружении в российской армии и проявляет себя как самая надежная и самая мощная из всех существующих в современном военном мире противопехотных мин.

(обратно)

18

Взрыватель нажимного действия у мины Valmara 59 активируется от нажатия, усилием в десять килограммов восемьсот граммов.

(обратно)

19

Первому, согласно уставу, полагается представляться младшему по званию.

(обратно)

20

БК — боекомплект.

(обратно)

21

На эмблеме спецназа ГРУ изображена летучая мышь на фоне земного шара. Отсюда и прозвище рода войск.

(обратно)

22

Приемоиндикатор командира отделения — упрощенный аналог командирского планшетника. Вообще-то, по идее, планируется весь личный солдатский состав спецназа ГРУ снабдить приемоиндикаторами. Во многих подразделениях это осуществлено, и солдаты уже так к ним привыкли, что не понимают, как раньше обходились без такого электронного устройства. Но в реальности, в большинстве своем, приемоиндикаторами снабжают только младший командный состав. У армии просто не хватает средств на повсеместное их внедрение.

(обратно)

23

ЗАС — засекречивающая аппаратура связи. Работает как в телефонном, так и в телеграфном режиме.

(обратно)

24

Настильная стрельба — чаще всего стрельба артиллерии по отлогой траектории, не превышающей угол более двадцати градусов.

(обратно)

25

Аккумуляторы прицела AN/PAS-18 для ПЗРК «Стингер» имеют аккумуляторы, работающие от шести до двенадцати часов, в зависимости от нагрузки. После транспортировки аккумуляторы требуют обязательной подзарядки или замены заряженными устройствами.

(обратно)

26

Статья 89 УК СССР предусматривала наказание за хищение социалистической собственности и считалась более строгой в сравнении, скажем, со статьей 158, по которой наказывали за хищение частной собственности.

(обратно)

27

ДОС — дома офицерского состава.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg