«Пиранья. Черное солнце»

Пиранья. Черное солнце (fb2) - Пиранья. Черное солнце (Пиранья - 16) 802K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Александрович Бушков

Александр Бушков Пиранья. Черное солнце

Гонит царь нас на войну, на чужую сторону, и крови — море…

В. Асмолов

В желтой жаркой Африке не видать идиллии…

В. Высоцкий

Глава первая. Авантюристы

Гостиницу построили в конце прошлого столетия, причем уже тогда она предназначалась для обладателей не особенно толстых кошельков. Годы независимости от проклятых колонизаторов ей не прибавили ни комфорта, ни красоты, очень даже наоборот: стены облуплены так, что кое-где проглядывает голый кирпич и черная электропроводка годов примерно двадцатых, эмаль в ванне облупилась, так что приходится прилагать чудеса акробатики, чтобы не оцарапать задницу, иные выключатели в таком состоянии, что их приходится нажимать деревянной палочкой, чтобы не долбануло током. На фасаде до черта выщерблин от пулеметных очередей и осколков — во времена неразберихи здесь кто только и с кем ни воевал, здание из добротного старого кирпича любой мало-мальски толковый командир моментально приспособит под укрепленный пункт.

Хорошо еще, под потолком небольшой запустелой комнатки, игравшей роль гостиной, крутились два здоровенных четырехлопастных вентилятора — натужно крутились, с хрустом и побрякиванием, но не останавливались, и это малость прибавляло прохлады.

А собственно, чего другого могла ожидать троица бродячих искателей удачи, стесненных в средствах? Именно такого вот пристанища…

Что будет делать классический, типичный, стандартный американец, пустившийся в Африку в зыбкой надежде уцапать за хвост Фортуну? Если ему совершенно нечего делать? Правильно, он, закинувши ноги на стол, будет сосать виски с паршивой местной содовой. Льда, конечно ж, не имелось — здешний холодильник давно испустил дух. А впрочем, искатели удачи и не эстетствуют особенно, они и содовую-то плещут чисто символически, только чтобы напомнить себе: они как-никак белые сагибы.

В общем, американ по имени Билли и американ по имени Зейн традиций далекой родины не рушили: сидели, задрав ноги на тяжеленный неподъемный столик, обосновавшийся тут явно еще до Первой мировой, посасывали виски с малой толикой содовой и за неимением других развлечений лениво прислушивались к долетавшим из соседней комнатушки, служившей спальней, недвусмысленным звукам.

Оттуда раздавались громкие и сладострастные женские стоны, аханья и оханья. Происходи все это в других условиях, можно поклясться, что женщина на седьмом небе от счастья — но условия-то как раз не те…

— Притворяется, стервочка, — с гнусавым техасским акцентом протянул американ по имени Зейн.

— Зато профессионально, — сказал американ по имени Билли. — А профессионализм в любом деле — великая вещь…

— Что там, на улице?

Американ по имени Билли допил виски, подошел к высокому окну и без всякого интереса принялся разглядывать широкую немощеную улицу.

— Да как всегда, — сказал он, не оборачиваясь.

Все то же ленивое коловращение жизни с преобладанием белых физиономий — согласно специфике городка. Совсем неподалеку от гостиницы опять-таки лениво струила воды неширокая, буро-зеленоватая река, неширокий мост на кирпичных опорах, построенный в давние времена, как всегда в эту пору выглядел гораздо оживленнее улицы: по нему то и дело проезжали машины, в массе своей преклонного возраста, проходили люди, чаще всего группами. Причем подавляющее большинство пеших и моторизованных странников двигались на ту сторону — а вот в обратном направлении, на этот берег, мало кто шел или ехал. Босой полицейский в линялом хаки и грязном синем берете, прислонив винтовку к перилам, ни малейшей бдительности не демонстрировал, разве что порой приглядывался к тем, что шли оттуда, из-за границы.

Река похабного цвета как раз и была границей. Неофициальной, конечно: официальная граница суверенной державы, где они сейчас пребывали, лежала километрах в трехстах к югу. А речка была просто-напросто границей меж двумя мирами.

На этой стороне, на левом берегу, еще имелись кое-какие органы государственной власти, полиция, рота правительственных войск и неизбежная местная охранка. За рекой, на правом берегу, этих признаков цивилизации не было и в помине. Вплоть до официальной государственной границы тянулись земли, управлявшиеся по своим законам. Там правили железной рукой племенные вожди, иные с королевскими титулами, там бродили всевозможные вооруженные отряды и отрядики — разномастные партизаны, постаревшие, немногочисленные, но крайне упертые сепаратисты, охотничьи экспедиции богатых любителей экзотики, контрабандисты и просто банды, не заморачивавшиеся и подобием идеологии. И, кроме того, в изрядном количестве болтались ловцы удачи наподобие Билли с Зейном и пребывавшего сейчас в спальне Гэса — искатели золота и алмазов, обладатели «совершенно точных» карт с обозначением мест, где, по уверениям торговцев картами, в неприкосновенности дожидались везунчиков разнообразные клады — зарытые то былыми африканскими королями, то колониальными чиновниками, то обессилевшими старателями. Рассказы о тех, кому повезло, напоминали скорее легенды, сочиненные для бодрости белыми бродягами и черными жуликами — а вот превеликое множество старателей так никогда и не возвращалось из тех беззаконных мест, где поймать пулю было даже проще, чем подцепить какую-нибудь из многочисленных сугубо местных хворей. Богатых господ столичные чиновники, по крайней мере, честно предупреждали, что голову им в тех местах могут открутить в два счета, а их длинноногие крашеные спутницы запросто в случае чего пополнят гаремы местных вождей — но, разумеется, на мелкоту никто не тратил времени и красноречия. Правда, к возвращавшимся охранка приглядывалась зорко: во-первых, этим маршрутом проходило немало шпионов и партизанских агентов, а во-вторых, иного вернувшегося с добычей и не имевшего покровителей бродягу можно было и потрясти. (К чести здешней полиции следует уточнить, что она никогда не отнимала все, кое-что оставляла — прекрасно понимая, что грабить начисто означает резко сократить поток клиентов…)

Хлопнула дверь, в гостиной показался Гэс, неторопливо поддергивавший шорты. Ухмыляясь, возвестил:

— Давай Билли, один ты у нас остался… Часы не снимай — спереть попытается, стервочка…

Американ по имени Билли неторопливо направился в крохотную спальню, где кое-как уместились четыре кровати. Три были застелены, а на четвертой в самой что ни на есть вольной позе, возлежала обнаженная негритянка — хорошо еще, молодая, стройненькая и довольно симпатичная. Лениво пожевывая резинку, она осведомилась:

— Ну, парень, чего хочешь?

— Как все, — сказал Билли. — Большой и чистой любви.

Голенькая прелестница фыркнула:

— Ну тогда снимай штаны и иди сюда, это ты удачно зашел…

Он так и поступил, взгромоздившись на скрипучую кровать. Совершая нехитрые действия под аккомпанемент мнимо искренних сладострастных оханий, техасский американ Билли, он же старший лейтенант доблестного советского военно-морского флота Кирилл Мазур, подумал с некоторой игривостью: «Окажись тут какой замполит, беднягу кондрашка хватила бы. Точно, рухнул бы в обморок, увидев, как разлагаются морально советские офицеры: виски, проститутки, кабацкие драки…»

Вот только, к его счастью, ближайший замполит обретался километрах в пятистах отсюда, по ту сторону границы. А главное, они именно так и должны были себя вести согласно принятой роли: перед тем, как отправиться на ту сторону, разноплеменные авантюристы оттягивались вовсю. Вот троица американов, которые не шляются по кабакам, пьют только кока-колу и обходят проституток десятой дорогой, как раз и привлекла бы моментально самое пристальное внимание шпиков — поскольку зрелище для этих мест небывалое… Поэтому за три дня они обошли кучу кабаков, нигде мимо рта не пронося, а в одном устроили качественную драку, победив компанию из двух шведов, неизбежного под любыми широтами поляка и парочки типов неизвестной национальной принадлежности. Ну а одна шлюха на троих — от честной бедности… Чем опять-таки никого здесь не удивишь.

Совершеннейшей неправдой было бы утверждать, что во время предосудительных забав душа советского офицера протестовала в голос, оттого что приходится совершать действия, решительно противоречащие моральному облику строителя коммунизма. И не протестовала она вовсе, честно говоря — он впервые оказался в постели с натуральной африканской негритянкой, да вдобавок симпатичной и незатасканной. Конечно, частичкой сознания он бдительно прислушивался к окружающему — и отчетливо слышал, как распахнулась входная дверь, кто-то вошел, послышался третий, насквозь знакомый голос. Ага, похоже, конец пришел разгульным бродяжьим развлечениям, труба зовет…

Закончив морально разлагаться, он вышел в гостиную — там, кроме Коли Триколенко по кличке Морской Змей и Викинга сидел за столом его благородие капитан-лейтенант Самарин, поджидая близких знакомых, — Лаврик, и все трое, сдвинув головы, старательно разглядывали разложенную на столе карту — большую, потрепанную, выглядевшую так, словно ее сто раз складывали-разворачивали, с разлохмаченными краями, жирными пятнами и обгорелым уголком.

Кивнув Лаврику, Мазур, не теряя времени, подсел к столу и с выражением живейшего интереса на лице, прямо-таки нешуточной алчности, стал изучать карту. Горы, леса, реки, пунктирные линии, там и сям обозначенные координаты, жирный крестик, изображенный выцветшими красными чернилами. Убедительная была карта, ничего не скажешь.

Девица, уже в коротеньком цветастом платье, объявилась в дверях спальни. Узрев Лаврика, воскликнула без всякого удивления:

— О-йе, еще один! Мне опять ложиться? Тогда еще пара розовых.

— Да нет, — сказал Морской Змей. — У нас тут дела…

— Ну, тогда… — она непринужденно протянула руку.

Морской Змей подал ей оговоренное число «розовых» — большущих местных дензнаков с экзотическими птицами по углам и портретом господина президента в овале, занимавшим едва ли не половину кредитки. Президент — благообразный, с красивыми сединами, при очках в тонкой изящной оправе — как две капли воды походил тут на профессора философии, вообще мирного интеллигента. На самом деле это и был тот сволочной полковник, который много лет назад устроил переворот, сверг Патриса Лумумбу, после чего ухитрился разделаться с сепаратистами на юге и на севере и просидеть в своем кресле чуть ли не пятнадцать лет, что было нехилым рекордом…

— Ты мне раскидай одну на полусотенные, — деловито сказала жрица платной любви. — Портье, бабуин трипперный, обязательно потребует процент, а полсотни ему выше крыши… Ага, спасибо, — она непринужденно заглянула через плечо Мазура. — Так-так-так… И у вас, стало быть, верная карта… Горы Мусамбеди, а река определенно Кумбене… — она расхохоталась. — Да вы, парни, никак топаете искать алмазный клад короля Магомбы?

— Ну, не совсем… — осторожно сказал Морской Змей.

— Ври больше, — фыркнула девица. — Горы Мусамбеди, Кумбене, леса по ту сторону Иронго… В тех местах всегда ищут клад Магомбы. Неизвестно с каких времен, да что-то не нашли… Слушайте, ребята, вы вроде парни ничего. Бросьте это дело, а? Не мог Магомба закопать никакого клада, потому что племянники его зарезали совершенно неожиданно для всех, в том числе и для него самого. И все алмазы они захапали. А таких карт один мой дедушка нарисовал охапку…

— Ты откуда такая умная? — мрачно спросил Мазур.

— А я в школе училась, — гордо объявила она. — И помню про Магомбу. Ничего там нету, а вам наверняка головы поотрывают. Потратьте лучше денежки, что остались, на меня, и езжайте домой.

— Да нет, — серьезно сказал Морской Змей.

— Ну, как знаете, я предупредила… Пока, мальчики! Если что, я всегда там же…

Она хмыкнула, еще раз презрительно покосилась на карту и вышла, постукивая каблучками, колыша бедрами. «Это нормально, — подумал Мазур. — Портье и шлюхи в таких вот местах всегда подрабатывают на полицию и охранку. Еще одна компания, собравшаяся искать алмазный клад незадачливого короля Магомбы… Нормально замотивировано».

Лаврик тем временем прохаживался вдоль стен, держа перед собой обеими руками небольшой японский транзистор. Скрылся в спальне, через пару минут вышел оттуда, кивнул:

— Все в порядке, — сказал он на том же техасском английском. — Никто вас не слушает, и микрофончика эта фея не подсунула.

— Откуда у них тут микрофончики… — проворчал Морской Змей. — Считай, каменный век…

— Я не местных опасаюсь, — серьезно сказал Лаврик. — Могут быть и другие, как раз с микрофончиками. Шпионов здесь, чтоб вы знали, как собак нерезаных. Такое уж местечко… Ну что, развлеклись по полной? Между прочим, а чего это вы поторопились девочку выставить, может, тоже хотел окунуться в бездну порока…

— Делов-то. Мигом вернем.

— Нет, я шучу, — так же серьезно продолжал Лаврик. — Не пойдет. Не по причине моих высоких моральных устоев, а оттого что пора делом заниматься, — он небрежно свернул «верную карту» в трубочку и швырнул ее на продавленный диван в угол. — Всем внимание, ушки на макушке…

Он вытащил из своей легкой брезентовой сумки несколько сложенных вчетверо листов бумаги, выглядевших новехонькими. Тщательно развернул один, разгладил ладонью. Троица сдвинула головы. Это тоже оказалась карта но, во-первых, выполненная типографским способом, а во вторых — контурная: ни единого названия, ни единой точки, обозначавшей бы населенный пункт, ни единого условного значка.

Вооружившись остро заточенным карандашом, Лаврик поставил жирную точку возле извилистой линии, обозначавшей, несомненно, реку:

— Если вы еще не догадались, это та самая дыра, где мы сейчас обретаемся. На тот берег мы не пойдем — в самом деле, дрянные места, а главное, нам там делать совершенно нечего… А двинем мы вот сюда, — он поставил еще одну точку. — Я тут купил лендровер, развалина жуткая, но километров тридцать уж всяко протянет, а нам больше и не надо… Сейчас вы расплатитесь за номер, и мы всей компанией покатим к точке рандеву, — он соединил обе точки тонкой линией. — Места малонаселенные, хороших дорог нет, но бездорожье вполне проходимое. Порой с того берега в те края забредают всякие… элементы, но не часто, да и средство убеждения у меня в машине заховано. Короче, мы прибываем в точку рандеву. Там нас… ну да, я с вами, как же вас одних оставить, еще обидит кто… там нас будет ждать человек с грузовичком. Привезет акваланги, оружие и пару приборчиков.

— Точно, привезет? — без выражения осведомился Морской Змей.

— Это Мануэль, — кратко сообщил Лаврик.

— А… Ну тогда, конечно, привезет…

— Мы экипируемся по полной — к тому времени, если все пройдет гладко, будет уже темно — ныряем в реку и идиллически плывем, как Ихтиандры, — он развернул второй лист, в отличие от первого как раз испещренный цифрами и значками. — Лоция реки, внимательно ознакомитесь. Глубина, как видите, метров пятнадцать, что нам только на руку. Предстоит проплыть километров пять с какими-то копейками. Для таких орлов, как мы — ничего особенно сложного. Весь путь, требуют начальники, придется проделать под водой — откровенно говоря, для пущей подстраховки. Разрешается — хоть и нечасто — подплыть под зеркало, высунуть башку и осмотреться. Но это на этом вот участке. Когда пойдет последний километр, носу на поверхность не казать. Видимость, конечно, по ночному времени крайне ограниченная, ну да не привыкать… Крокодилов нет — там бегемотьи места, а бегемоты, как известно, крокодилов не любят. Бегемоты тоже, конечно, не подарок, но ночью они дрыхнут. Определенный риск присутствует, но когда он отсутствовал? Итак, последний километр крадемся вовсе уж осторожно, потому что, собственно, окажемся уже на территории объекта…

— И что за объект? — с напускным безразличием поинтересовался Морской Змей.

— Это полигон, — сказал Лаврик. — Для испытания всяких технических новинок — а потому, как легко догадаться человеку понимающему, устроили его не местные, а заправляют всем и охраняют тоже не местные. Впрочем, охрана там сплошь и рядом — понятие условное, потому что полигон занимает около десяти тысяч квадратных километров, и наглухо такое пространство ни за что не закроешь. Разумеется, есть мобильные патрули на джипах и броневиках, прикрывающие периметр, насколько возможно. Кое-где есть минные поля, кое-где — проволочные заграждения, но все это занимает очень малый процент периметра и сейчас нас вообще не должно интересовать, поскольку находится достаточно далеко от реки, по которой мы пойдем.

— А сюрпризы на реке? — спросил Морской Змей.

— Никаких, — ответил Лаврик. — Вообще-то по реке иногда курсируют катера, но редко и нерегулярно. Они там, видите ли, выстроили классическую сухопутную систему охраны. Они не первые такую ошибочку допускают. Собственно, место не благоприятствует. Как раз из-за бегемотов. Если поставить поперек реки сеть, гиппопотамчики ее очень быстро снесут к чертовой матери. У них там какие-то свои постоянные маршруты, и все такое… По той же причине минировать реку там, где она входит на территорию полигона — мартышкин труд. Бегемоты же и начнут подрываться, устраивая ложные тревоги. А перебить их всех до одного — задача нелегкая, в свое время не стали возиться, плюнули. Вообще, их ход мыслей можно понять: во-первых, охрану ставили классические сухопутчики, во-вторых, за три года существования полигона никто не пытался попасть туда по реке. Люди серьезные используют спутники и высотные самолеты-разведчики. Люди менее серьезные, такими возможностями не располагающие, внедряют агентуру… впрочем, серьезные внедряют тоже… Одним словом, как совершенно точно известно, визита с реки они там не ждут и никаких мер предосторожности против подобного не применяют… — он весело оглядел присутствующих. — А что это никто не расспрашивает насчет полигона?

Морской Змей хмыкнул:

— Тоже мне, бином Ньютона… Газеты читаем, на политинформациях бываем…

«Действительно, — подумал Мазур. — Для того чтобы догадаться, куда их несет нелегкая, не нужно проходить проверки, собирать тяжелые допуски и совать нос в жутко секретные бумаги. Достаточно почитывать газеты, те их странички, где бичуются происки империализма. Примерно десять тысяч квадратных километров… Такой полигон здесь, в Даире, один-единственный. Место, куда господин президент пустил юаровцев, и они там испытывают ракеты, которыми вознамерились вооружиться. Платят юаровцы не бумажными своими рандами, которые за пределами ЮАР не пользуются ни малейшим спросом и уважением, а золотыми — и президент, что опять-таки прекрасно известно из газет, эту благодать на всякий случай не держит дома, а складирует в Европе, в солидных банках. Естественно, военный объект таких размеров ни за что не скроешь от постороннего глаза, когда на орбите кружит уйма спутников-шпионов, а высоко за облаками летают высотные самолеты-разведчики. В газетах о нем пишут давным-давно. Интересно. Искренне хочется верить, что в их задачу не входит умыкнуть нечто габаритное: юаровцы начали вплотную заниматься ракетной техникой совсем недавно, у них просто не может оказаться интересных разработок, вызвавших бы интерес тех самых серьезных держав…»

— Ну вот, я вижу, все прекрасно понимают, о чем идет речь, — удовлетворенно сказал Лаврик. — Поскольку дружненько молчат… Пойдем дальше. На исходе последнего километра на дне будет «маячок». Я его ни с чем не спутаю, могу вас заверить. Там, где он будет, мы на берег и высадимся. Берег пологий, ни обрывов, ни крутизны, пешочком можно пройти… — он обвел всех серьезным взглядом. — Разумеется, там может оказаться засада. Никто не может гарантировать, что человечка, который должен установить маячок, не взяли и не раскололи. Если будет засада, уходим, не связываясь, — он жестко усмехнулся. — Точнее говоря, попытаемся уйти. Мы тут мальчики взрослые, знаем, сколь качественно можно поставить засаду на группу приплывших по реке аквалангистов. Ну, что делать, Родина требует… В общем, наткнувшись на засаду, будем пытаться уйти. Если все пройдет гладко и торжественной встречи нам не устроят, оставляем в подходящем месте ласты-акваланги и идем на сушу пешим порядком. Пройти нам придется километра два. Сейчас изображу…

Он развернул чистый лист и быстро, уверенно принялся чертить на нем прямоугольники и квадраты. Чем больше их появлялось, тем яснее становилось, что разбросаны они отнюдь не хаотично и больше всего напоминают план то ли города, то ли поселка. Скорее уж поселка — Мазур машинально (как и другие, видно по лицам), считал квадраты с прямоугольниками и, когда их набралось двадцать два, Лаврик отложил карандаш.

— Места пешим прогулкам благоприятствуют, — сказал Лаврик. — Равнина, редколесье, кустарник. Мы огибаем вот эту горушку и прямиком выходим к поселку. Это не главный поселок там, но именно он нас интересует. Конкретно, вот этот домик, — он ткнул карандашом. — Кстати, вот здесь, — он показал на прямоугольник, — размещена тревожная группа числом не менее двух десятков рыл. И это хорошо обученные рыла… Ограды вокруг поселка нет, мин тоже — во всяком случае, ни того, ни другого не было еще четыре дня назад. Если не считать трех домов… вот, вот и вот… все остальные — жилые. Крупных фигур там нет — третьеразрядная мелочь. Но вся штука в том, что обитатель вот этого самого домика имеет обязанность регулярно составлять некие отчеты, за которыми засиживается допоздна, в отличие от остальных обитателей поселка, которые в это время уже дрыхнут… — он усмехнулся, — если, конечно, не трахают секретарш или разных там лаборанток. Вот за этим отчетом мы и идем. Наша задача — тихонечко, как призраки, зайти в гости и взять отчет. Вполне может оказаться, что хозяин отчет уже закончил и спрятал в сейф: он там крутит роман с местной красоткой, которая частенько остается на ночь. Ну, в этом случае мы его без шума убеждаем открыть сейф.

— А если он не захочет? — спросил Морской Змей.

— Я же говорю, будем убеждать, — хмыкнул Лаврик. — Идеально будет, если красоточка окажется у него — у них, согласно кое-каким сведениям, не просто пошлый секс, а чувства. Ну, вот воспылал женатый человек солидных лет к молоденькой прелестнице… Это здорово. Это, друзья мои, уж простите старого циника, просто замечательно, поскольку открывает широкие возможности для убеждения… Я, конечно, моральный урод, да и вы тоже, наша банда способна ужаснуть романтиков, но что поделать, служба такая. Ножик у нежного горлышка юной красотки как-то подталкивает воспылавшего к сотрудничеству…

— Охрана поселка?

— Сначала — про уличное освещение. Сие представлено четырьмя уличными фонарями — тут, тут, здесь и тут… Ночная внешняя охрана состоит из трех парных патрулей с собаками. Ну, для собачек кое-что припасено… В доме у того, кто нас интересует, охранника нет — как, впрочем, и в других домах. У тревожной группы есть несколько собачек — но уже не охранных, а розыскных. Это бы ничего, «антисобакин» найдется, но главная печаль в другом, — он ткнул карандашом. — Вот здесь, в паре километров от поселка — одна из баз мобильных патрулей. Там всегда толчется не менее пары десятков коммандос и с полдюжины броневиков. Точных данных нет, но у поселка с этой базой наверняка есть какая-то экстренная связь на случай тревоги. Если поднимется переполох, и они вступят в игру, нам придется по-настоящему туговато — до реки, как уже говорилось, километра два, а на восток, где лес по-настоящему густой — вообще четыре. Ноженьки против колес в таких условиях не пляшут. И пара вертолетов типа «Ирокез» на базе имеются. А на них вполне могут оказаться приборы ночного видения или детекторы движения. Поэтому от нас требуется стать бесплотными призраками…

— И ничего отвлекающего не устроить? — спросил Морской Змей.

— Увы… — пожал плечами Лаврик. — Нет в этих местах такой возможности. Славно было бы конечно, напади аккурат в это время на базу какие-нибудь партизаны и устрой шумный живописный погромчик… Но в тех местах этого фокуса не проделаешь. Нет в нашем распоряжении этаких вот партизан. А использовать наших для отвлекающего маневра начальство запретило. Обходитесь своими силами, заявило начальство, чай, не дети малые… Да, и вот еще что. В доме у интересующего нас стервеца есть слуга-кафр — ну как же уважающему себя африканеру без слуги-кафра… Означенный слуга должен остаться целехонек, — он усмехнулся. — Ну, не совсем уж… Качественно разбить морду и связать.

«Ах, вот оно что, — подумал Мазур. — Кое-что проясняется…»

Поскольку никто не задал ни единого вопроса, все остальные определенно пришли к тем же выводам, что и он.

— Вот, собственно, и вся вводная, — сказал Лаврик прямо-таки безмятежно. — А теперь прошу задавать вопросы по конкретным деталям и разным подробностям…

Глава вторая. Те, кто хуже татарина

Купленный Лавриком раритет, судя по облику, должен был помнить еще Вторую мировую и свою репутацию совершеннейшей развалюхи принялся усиленно подтверждать, когда они ехали по городу. Дребезжало, звякало и лязгало, такое впечатление, одновременно местах в двадцати, от подвески мало что осталось, и любую неровность они весьма ощутимо чувствовали своими задницами. Коробка передач при переключении оных испускала душераздирающий скрежет, под капотом порой что-то нехорошо взревывало. Однако этот монстр все же ехал без остановок и смог даже выдать километров шестьдесят в час, когда городок кончился и начались безлюдные места, тянувшееся вдоль реки редколесье с попадавшимися там и сям высоченными, в человеческий рост, пучками каких-то желтоватых кустов, жестких, как проволока — их приходилось всякий раз объезжать, чтобы не застрять безнадежно.

Поскольку развалюха была английская, руль был, конечно же, справа — а рядом с Лавриком, зорко следя за окрестностями, помещался Мазур, держа наготове извлеченный из-под заднего сиденья британский же «Стерлинг» — такое впечатление, ровесник машины, однако ухоженный и признанный вполне надежным. Век стрелкового оружия при заботливом уходе может быть очень долгим. Мазур, как и немногие посвященные, прекрасно помнил: когда в соседней Бангале партизаны воевали против португальцев, Советский Союз, что уж греха таить меж своими, через десятые руки поставлял им солидные партии автоматов ППШ, лежавших на складах с Отечественной. И ничего, трещотки исправно служили, пользовались любовью за простоту конструкции и диск на семьдесят патронов…

Большую часть пути они проехали, не встретив ни единой живой души, что четвероногой, что двуногой. Только раз слева, метрах в двухстах, в лесу обнаружилось с полдюжины двуногих, шагавших вереницей, с мешками за спиной и винтовками на плече. Никаких хлопот с ними не было, наоборот — едва заслышав шум мотора, странники припустили вглубь леса так, словно намеревались побить мировой рекорд по бегу. Судя по поведению, это были не партизаны и не диверсанты, а люди гораздо более приличные — какие-нибудь честные контрабандисты или везучие старатели с другого берега реки.

Мазур мельком подумал: хорошо, что им на сей раз выпала Южная Африка, а не Центральная. И жары той нет, и лес не похож на экваториальные джунгли — зеленый ад, сплошное переплетение веток и лиан. Вот только запахи, как везде, были чужие, экзотические. Угодивши в Африку, за пределами городов постоянно пребываешь в этаком липком облаке чужих запахов — здесь и листья, что живые, что гниющие, пахнут совершенно иначе, и трава, и даже земля, и реки…

Справа, на реке, вдруг раздался могучий, истошный, душераздирающий рев — быть может, так в незапамятные времена орали динозавры. Никто из четверых и ухом не повел, имея некоторый опыт африканского житья-бытья. Это не инопланетное чудище ревело и не динозавр из тех, что якобы до сих пор обитают в дебрях — всего-навсего подал голос один из здешних многочисленных бегемотов, вполне возможно, просто так, от нечего делать. Чтобы не забыли, что он тут живет.

Мазур надеялся, что тем, кто планировал операцию, хватило сообразительности выбрать стартовую точку на берегу реки в том месте, где нет поблизости бегемотьих лежбищ. Несмотря на свою мнимую неуклюжесть, бегемот в воде весьма проворен и запросто может перекусить человека пополам. Да и на суше при нужде бегает шустро. Не дай бог напороться на мамашу с детенышем…

Опаньки! Под капотом послышалось нехорошее шипение, и оттуда потянулась струйка пара, распухавшая на глазах, превращавшаяся в облачко. То ли вода в радиаторе вскипела от натуги, то ли накрылся сам радиатор.

Лаврик, восседавший за баранкой с невозмутимым видом, и ухом не повел — он просто-напросто втоптал газ до предела, явно намереваясь побыстрее проехать, сколько удастся. Лендровер, лязгая, гремя, подпрыгивая и исходя паром, петлял меж деревьями из последних сил.

Потом в двигателе что-то громко, мерзко лязгнуло — словно в мясорубку угодил напильник — последние облачка пара рассеялись, мотор замолк, машина проехала по инерции еще несколько метров и остановилась как-то так, что сразу почувствовалось: полные кранты…

— Приехали, — преспокойно объявил Лаврик, первым спрыгивая на землю. — А все-таки не подвел джентльмен, чуток не дотянули…

Он показал вперед — там метрах в трехстах стоял совсем неподалеку от берега грузовик с брезентовых тентом. Он казался брошенным — ни живой души рядом.

— Они? — спросил Морской Змей.

— Они, — присмотревшись, уверенно сказал Лаврик. — Но все равно — ушки на макушке…

— Не дети, — сухо отозвался Морской Змей. — Пошли…

Мазур держал автомат наготове. Остальные трое извлекли старенькие револьверы, какие можно найти в кармане практически у всякого, кто уходит за реку. Полиция по неписаным законам здешних мест к этому не цепляется, если только из них не палят на улице или в кабаке…

Редколесье отлично просматривалось. Если Мануэля с напарником все же удалось вычислить и повязать здешней охранке и возле машины ждет засада, то прятаться она может только в кузове, под тентом — стволы деревьев тонкие, за ними ни за что не укроешься. Вот разве что…

— Кирилл, — тихонько сказал Лаврик. — Справа, кусты… Верхушечки нехорошо раздвинуты…

Не сказав ни слова, Мазур переместился на правый фланг, приготовился при нужде попотчевать здоровенный пучок светло-желтых веток свинцом британского производства. Действительно, справа жесткие ветки остались раздвинутыми, словно там устроился объект размером с человека.

Сотня метров до машины. Полсотни. Двадцать…

Из-за капота появился человек с автоматом в опущенной руке, он двигался нарочито медленно, плавно, явно предусматривая, что по нему могут и пальнуть сгоряча.

Револьверы, впрочем, тут же исчезли в карманах, а «Стерлинг» Мазур опустил. Еще не стемнело, и все моментально узнали Мануэля, кубинского коллегу с той стороны границы — который умер бы, но не согласился, будучи каким-то чудом все же взят в плен, играть роль подсадной утки.

— Сдохла машина? — блеснул он великолепными зубами, вешая автомат на плечо.

— В надлежащем месте сдохла… — отозвался Лаврик. — У тебя там кто? — он кивнул в сторону кустов.

— Хесус, вы его не знаете, — сказал Мануэль. — Мало ли что… Он пока там и посидит. Пойдемте, компаньерос, как это… при-бара-хля-ться…

Вслед за кубинцем они запрыгнули в кузов. Мануэль зажег фонарь, повесил его на одну из поддерживавших тент металлических дуг, они бегло оглянулись — и обнаружили, что оказались в пещере сокровищ Али-Бабы.

Для людей их ремесла именно так и обстояло: акваланги, гидрокостюмы, маски и ласты, оружие. Разумеется, ничто не указывало ни на Советский Союз, ни на какую-нибудь из стран Варшавского договора: автоматы — западногерманские «Хеклер-Кохи» с глушителями, браунинги «Хай Пауэр», опять-таки с глушителями, производятся по лицензии и состоят на вооружении чуть ли не в пятидесяти странах, гранаты французские, ножи португальские, приборы ночного видения, скорее всего, итальянские. Капиталистический интернационал, в общем.

Лаврик первым делом взялся за небольшие футляры в углу. Расстегивая молнии и копаясь в позвякивавшем содержимом, он приговаривал:

— Это мое… Это обратно мое… Это твое, Коля… Твое… Мое…

— Выгружаем, — распорядился Морской Змей. — И облачаемся в темпе.

Когда они выпрыгнули из грузовика, вокруг уже была темнота — здесь темнеет моментально, без красивых закатов, солнце ухает за горизонт, как утюг в воду, и сразу падает мрак.

Ночь безлунная, разбойничья — ну конечно, именно так планировщики и подгадали…

Они привычно облачались в тусклом свете фонаря из кузова. В небе сияла россыпь звезд, от близкой реки тянуло прохладой, стояла совершеннейшая тишина. Еще несколько минут — и к реке неторопливо двинулась вереница затянутых в черное фигур: маски опущены на лица, загубники во рту, все шагают спинами вперед, чуть слышно шлепая ластами по траве.

Остановились в шаге от спокойной, лениво текущей воды. Мануэль торопливо сказал:

— Глубина у берега — более двух метров, мы проверили. Удачи, компаньеро!

На миг вынув загубник, Морской Змей проворчал:

— К черту… К лос дьяблос…

Он оттолкнулся пятками и спиной вперед, без малейшего всплеска, ушел под воду. Мазур пошел вторым.

…Как бывает в подобной обстановке, происходящее казалось чуточку нереальным, очередным сном, не кошмарным, правда, спасибо и на том… Размеренно пошевеливая ластами, Мазур скользил-летел-плыл в совершеннейшей темноте — только отражения звезд скопищем размытых пятнышек лежали на спокойной водной глади. Мешок за спиной ничуть не давил на плечи благодаря располагавшемуся там надутому воздухом пластиковому пузырю, пристроенный на груди небольшой приборчик в водонепроницаемом чехле исправно показывал глубину, расстояние до речного дна и даже до обоих берегов: этот загнивающий Запад, чтоб ему пусто было, ну совершенно погряз в искусном потребительстве, такие приборчики там выпускают для мирных любителей подводного плавания, любой может прийти в магазин и купить их хоть мешок. Разврат прямо-таки, трижды их в качель…

Он плыл метрах в трех за Морским Змеем — ориентируясь на слабо фосфоресцирующие полоски, нанесенные по всей длине ласт командира. У всех имелись такие.

Полоски впереди вдруг задвигались гораздо медленнее, потом стали уходить вверх — командир всплывал. Не пытаясь думать и рассуждать, Мазур, согласно инструкциям, тоже пошел на всплытие. Голова оказалась над водой: темная вода, темные берега, россыпь звезд над головой…

Морской Змей, легкими уверенными гребками удерживаясь на поверхности, оглянулся, выпустил изо рта загубник и, видя, что все остальные тоже вынырнули, негромко сказал:

— Спокойно, ребята, слева абориген…

Мать твою, до чего внушительный попался абориген… Глаза давно привыкли к темноте, и легко можно было рассмотреть слева, метрах в десяти от них, заслонявшую часть звезд длинную и массивную тушу. Бегемот, наполовину погрузившись в воду, пялился на пловцов, громко похрапывая и фыркая — и что это на его языке означало, понять решительно невозможно, никто не озаботился прочитать им краткий курс о гиппопотамовых привычках. Известно, что бегемоты крокодилов терпеть не могут, а мамаша, подобно многим другим звериным мамашам, в лепешку разомнет любого чужака, окажись он поблизости от детеныша…

Бегемот торчал на том же месте. Они, соответственно, тоже. Ситуация более чем хреновейшая: можно, конечно, достать из мешков автоматы — если хватит времени — и чесануть длинными, но этакого дядю быстро не положишь, если начнет биться в воде, раненый, не все от него и увернутся. А ножиком можно ткнуть разве что в глаз, но тут опять-таки задергается, как бешеный…

— Эй, дядя, — негромко произнес Морской Змей. — Мы тебя не трогаем, шел бы ты на хер…

В любом случае бегемот должен был уже уяснить, что они не крокодилы. Единственное зыбкое утешение…

Время ползло невероятно медленно. Наконец огромная толстокожая животина храпнула, ухнула, фыркнула — и, поднимая нешуточную волну, поплыла к берегу. Обошлось. Не теряя времени, Морской Змей взял в рот загубник и нырнул, подавая пример остальным.

…Обусловленный сигнал они увидели еще издали — справа, судя по показаниям эхолота, на самом дне, светилась пронзительно-синяя точка. Когда они подплыли вплотную, разглядели, что фонарик укреплен в старой автомобильной фаре таким образом, чтобы его было видно только тем, кто движется маршрутом, по которому пришла группа.

Они стояли на дне, легкими гребками сопротивляясь медленному течению, норовившему потащить с собой. Потом Морской Змей хлопнул по плечу Викинга, и тот, оттолкнувшись, поплыл к берегу. Не самая веселая работенка ему выпала — идти в разведку. Правда, остальные трое не в лучшем положении — если о них узнали и подготовили встречу, одинаково скверно придется всем. Вылетит пара-тройка катеров с эхолотами и прожекторами, и будет вам старая песенка: прощайте, родные, прощайте, друзья, Гренада, Гренада, Гренада моя…

Сверху раздалось металлическое постукивание: три стука подряд, одиночный, еще три. Пока что Викинг не усмотрел на берегу ничего подозрительного. И они двинулись на берег.

Самое уязвимое место любого водоплавающего десанта, неважно, из батальона морской пехоты он состоит или из малой кучки спецназовцев — высадка на берег. Если накроют огнем — будет уныло. Впрочем, странников наподобие «морских дьяволов» всякий умный человек всегда старается брать живьем, а не валить в первые же секунды огнем на поражение, но оптимизма это не прибавляет, поскольку им категорически запрещено попадать в плен…

В лихорадочном темпе освободились от аквалангов и ласт, увешались оружием, надели спортивные туфли на резиновой подошве, закрепили акваланги и ласты под водой у самого берега, накрыв их капроновыми сетками, вбив в землю острые штыри. Встали на берегу, прислушиваясь и присматриваясь.

Тишина, прохлада — вопреки мнению иных дилетантов, в Африке ночами весьма прохладно, и то и холодно. Усыпанное звездами небо над редколесьем. Идиллия, на первый взгляд.

Однако расслабляться не следовало: их могли попытаться взять на маршруте, в любой точке, желательно подальше от берега — это азбука…

Они двинулись к цели по всем правилам: палец на спусковом крючке, первый и третий развернули стволы влево, второй и четвертый — вправо. Пару раз в кронах над головой сонно вскрикивали и возились неизвестные птицы, один раз от них припустила что есть мочи какая-то хвостатая зверюшка размером с кошку.

Гррр-рррр-рууум!

Без команды, машинально они, присев на полусогнутых, развернулись на восток, где громыхнуло, и качественно. Нет, слишком далеко отсюда, чтобы иметь к ним отношение…

Ага! Там, на востоке, быстро поднималась над горизонтом яркая желтая полоска — строго вертикально, потом, описав дугу, стала уходить к земле. Ага, выхлоп ракеты, ночной пуск, здешние трудятся по-стахановски, даже ночью…

Они преодолели три четверти расстояния до поселка, вдали уже показались белые домики и огни фонарей — и никто до сих пор так и не попытался свести с ними самое тесное знакомство. А вот это уже давало кое-какие основания для оптимизма: неразумно было бы допускать их к самому поселку и пытаться захватить там. Юаровцы черт знает сколько лет воюют с партизанами у себя дома, и опыт накопили изрядный…

Они подошли так близко, что и без бинокля можно было рассмотреть аккуратный ряд сборных щитовых коттеджиков, выкрашенных в белый цвет — с учетом дневной африканской жары.

— Нарядились, — распорядился Морской Змей.

И первым принялся натягивать белый комбинезон с капюшоном — черные гидрокостюмы на фоне белоснежных домиков бросались бы в глаза, как ворона на чистом снегу. Правда, был и опасный момент — вздумай кто-нибудь, маявшийся бессонницей (или помянутые патрули) бросить случайный взгляд в сторону леса, фигуры в белом, почти бегом приближавшиеся к поселку, заметил бы в два счета посреди ночной темени. Но тут уж ничего не поделаешь…

В поселок они заходили с той стороны, где на окраине располагался длинный, раза в три длиннее соседних, домик — казарма тревожной группы. Расчет незамысловатый и верный: здесь патрули наверняка не появляются вовсе. Смешно и глупо двум часовым с собакой ходить дозором там, где разместились два десятка хорошо вооруженных коммандос…

В казарме светятся два окошка из восьми. Зная реалии ремесла (а они везде почти одинаковы) можно предполагать, что ночная смена бодрствует на боевом дежурстве, а остальные спят — но наверняка одетыми-обутыми, так, чтобы по сигналу вмиг повскакать, разобрать оружие и галопом чесать в поисках неприятеля…

Часового у входа нет. Стоят два джипа с пулеметами в задней части кузова — этакие современные тачанки. Казарма, как и остальные дома поселка, на белых сваях, так что меж полом и землей с полметра пустого пространства. Судя по едва уловимому химическому запаху, сваи щедро намазаны какой-то гадостью — чтобы по ним не лазили в гости визитеры наподобие скорпионов или ядовитых пауков, этого добра здесь хватает…

Согнувшись в три погибели, совершенно бесшумно они цепочкой пробежали под высоко расположенными окнами казармы, слыша звяканье посуды, ленивый разговор на непонятном языке — африкаанс, конечно, которого никто из них не знал. Чаи, наверно, гоняют ребятки, скучая на дежурстве. Они, конечно, не разленились, но чуточку все же размякли, как и патрули — за все время существования полигона ни единого налета на него не было, а это всегда чуть расхолаживает караулы…

Улочка, освещенная фонарем. Света в окнах нет. Ага! Все без команды отпрянули за ближайший угол — почти в самом конце улицы, по перпендикулярной к ней, неторопливо прошагали двое с автоматами на плече и собакой на поводке. Собака, судя по силуэту — буль-мастиф, отличный сторож и охранник, породу в свое время именно здесь, в Южной Африке, вывели англичане. Патруль прошел метрах в двухстах — тут и собака не учует, если нет ветра в ее сторону — а погода-то, хвала небесам, стоит безветренная…

Бесшумно, как тени, они двинулись дальше, повернули налево посреди благолепной тишины, и это было, как во сне… Стоп!

Справа на перекрестке показались длинные тени, числом две, и еще одна, гораздо короче — это уличный фонарь светил в спину неторопливо шагавшему патрулю. Если они свернут влево… а они поворачивают!

Четверка мгновенно рухнула наземь и проворно, бесшумно заползла под ближайший домик. Совсем рядом уже слышались уверенные, не такие уж тихие шаги патрульных — они, разумеется, не собирались красться по-кошачьи здесь, у себя дома. Шумное дыхание собаки…

В ту сторону уставились три автоматных ствола. Не окажись другого выхода, троицу придется класть. Затащить под дом, это позволит выиграть какое-то время — вот только хватит ли этого времени, чтобы получить желаемое и уйти? Кто ж знает… Но если собака среагирует, добром не разойтись…

Лаврик, держа пистолет в левой руке, правой нацелился в сторону улицы флаконом-распылителем. Зыбкий, но шанс — если у них там кобель… Легонькое нажатие — и пес унюхает сильнейший аромат течной суки, после чего, как показывает практика, исправной службы от него долго не добьешься. Пока будет беситься, они вполне успеют доползти до противоположной стены, выбраться на соседнюю улочку и смыться. А если там сука? Не прокатит…

Легонькое повизгивание. Лаврик нажал кнопку и щедро опрыскал землю перед собой коварной химией.

Слышно было, как собака шумно втянула носом воздух — но осталась спокойной, только остановилась. Черт, точно, сука… Видны ее лапы, ноги в высоких шнурованных ботинках и мешковатых камуфляжных штанах…

В такие минуты всегда отчего-то кажется, что враг услышит стук твоего колотящегося сердца…

В каком-то метре от них показалась собачья башка — чертова сука заглядывала под дом. Шумно стала нюхать воздух. Там, на улице, послышались тихие, но прекрасно знакомые щелчки — патрульные вмиг сняли автоматы с предохранителей.

Ни рычания, ни оскаленных клыков — еще раз напоследок шумно нюхнув воздух, собака убрала башку и, судя по движениям лап, вознамерилась уйти. Короткий обмен негромкими фразами на непонятном африкаанс — и патрульные двинулись дальше.

Наступил краткий миг мгновенного блаженного расслабления. Мазур, кажется, догадался, почему обошлось — Лаврик в своих догадках оказался совершенно прав. Долгие годы юаровцам досаждали исключительно черные партизаны-повстанцы-диверсанты. Соответственно, служебные собаки дрессировались выявлять не абстрактных «посторонних», а непременно черных. Белые и черные пахнут по-разному. Весьма по-разному. Значит, когда ставили систему безопасности полигона, обошлись без новшеств, привезли сюда собак, выдрессированных по привычной методике. И эта сука (нет, эта прелесть собачья!), унюхав белых людей, нисколечко не встревожилась, любой, который не негр, для нее свой…

Они выбрались с другой стороны, нырнули в переулок. Пройдя еще немного, увидели тот самый дом, аккуратный коттеджик с белым крылечком и острой крышей. Только в одном окне горит свет — определенно ночник. Все так же старательно пригибаясь, они обошли дом и оказались перед задней дверью, распахнутой настежь. Проем закрывала вторая — точнее, попросту густая сетка от мух на легкой раме.

Трое разомкнулись в стороны, приготовив автоматы, а Лаврик совершил самое что ни на есть будничное действие: попросту согнутым указательным пальцем постучал по раме. Определенно выстукивал условный сигнал.

Почти моментально под потолком вспыхнула лампочка, осветив неширокий коридор и стоявшего у самой двери кафра средних лет в защитных шортах и темной майке. При виде столь нестандартных визитеров оный субъект не выказал ни малейшего страха или удивления, наоборот, осклабился со всем радушием. Открыл дверь-сетку и отступил в конец коридора, все так же ухмыляясь.

Мазур видел, как Лаврик изобразил лицом немой вопрос. Лыбясь еще сильнее, кафр сложил большой и указательный пальцы левой руки колечком и потыкал в него указательным пальцем правой. Понять его было немудрено.

— Оформи его, — тихонько сказал Мазуру Морской Змей.

Повесив автомат на плечо, Мазур шагнул вперед и без малейших колебаний припечатал кафру в нос кулаком, разбив его качественно, так что сразу пошла кровь. Кафр перенес это стоически, только охнул, да улыбка пропала. Вмиг столь же качественно подбив черному глаз, Мазур жестом велел ему лечь а пол, снял с пояса моток прочной нейлоновой веревки и быстренько связал по рукам и ногам, засунул в рот кляп, напоследок легонько приложил по затылку краешком приклада — так, чтобы осталась шишка. Картина получилась весьма даже убедительная: верный слуга был врасплох застигнут пришельцами, вырублен, побит и повязан. Будем надеяться, что местная контрразведка иголки под ногти ему загонять не будет…

Морской Змей распоряжался скупыми жестами. Свет в коридоре погасили, все четверо напялили приборы ночного видения, теперь окружающие предметы четко рисовались в характерном зеленоватом сумраке. Викинг остался охранять заднюю дверь на случай других непредвиденных визитов, а Лаврик спокойно повернул ручку и потянул на себя дверь, ведущую в глубь дома. Она открылась совершенно бесшумно: наверняка тот самый кафр озаботился обильно смазать петли.

Коридор с ковровым покрытием, картины на стенах: идиллические пейзажи, несомненно, европейские, ветряные мельницы над каналами, узкие улочки, застроенные старинными домами. Эстетствует хозяин, малость ностальгирует по далекой исторической родине… Справа за аркообразным проемом без двери — определенно столовая… А за этой дверью… Вот он, кабинет, вот он, сейф в углу, на столе ни единой бумажки — аккуратист…

И вот она, дверь, из-под которой пробивается тусклый свет ночника. Секунда неподвижности, выразительный жест Морского Змея — и они по всем правилам вломились в комнату. В спальню, где на широкой кровати вольготно устроилась парочка прелюбодействующих.

Мазур цинично усмехнулся про себя, отметив, что ничему такому они, в общем, не помешали: хозяин всего-то успел лишить предмет своей страсти юбочки да расстегнуть блузку. С похвальной быстротой прекратив это увлекательное занятие, он потянулся к подушке — но Мазур еще быстрее двинул ему левой ногой по запястью и рассчитанным движением приложил автоматным глушителем в ухо.

Ухо — штука нежная, и хороший удар по нему вызывает нешуточную боль, ошарашивающую человека на пару секунд. Использовав именно эти секунды, Мазур сдернул хозяина с постели, выкрутил руку и уложил физией на ковер. Левой приподнял подушку — ну, разумеется, там наличествовал армейский «кольт». Тем временем Лаврик, одним прыжком оказавшись на постели, вывернул девушке руки за спину, зажал рот, на том же англотехасском сообщил:

— Молчи и не дергайся, золотце, иначе глотку перережу…

Она и так не ворохнулась, оцепенев от ужаса.

Хозяин, надежно зафиксированный Мазуром, попробовал трепыхнуться, но это привело лишь к тому, что он уткнулся мордой в ковер, шипя сквозь зубы от боли в вывернутой руке. Крепкий мужик лет пятидесяти с красивой проседью на висках. Предмет его страсти выглядел наполовину моложе — весьма смазливенькая длинноволосая блондинка, вот только глазищи сейчас квадратные от страха.

— Она не понимает по-английски! — прямо-таки с трагическим надрывом воскликнул хозяин.

Сам он говорил по-английски довольно неплохо. Присев рядом с ним на корточки, Морской Змей рассудительно сказал:

— Бывает, чего уж там… Вот и скажи ей на том языке, который она понимает: если не будет орать и дергаться, ничего плохого с ней не случится. А если начнет, мигом спишем в неизбежные потери… Только не ори, нормальным голосом…

Хозяин произнес длинную фразу на африкаанс. Судя по нешуточной тревоге в его голосе, неведомые информаторы были насквозь правы: тут не просто блудоход, тут чувства. Оно и к лучшему, цинично рассуждая с точки зрения ремесла…

Девушку била крупная дрожь, очень может быть, она и не поняла толком, что ей молвил любовник. Ну, по крайней мере, не дергается, хлопот меньше…

— Вы кто такие? — бросил хозяин.

— Что, так трудно узнать? — ухмыльнулся Морской Змей. — Революционный Фронт Освобождения, слепому видно…

— Не валяйте дурака! Что вам нужно?

— Столовое серебро и твой бумажник, — хмыкнул Морской Змей. — Ладно, некогда… Мне от тебя, крошка, нужно только одно, как сказал пират, беззастенчиво подступая к очаровательной пленнице… Парень, может, ты сам в темпе догадаешься? Ты, я слышал, не дурак. Я тебе дам целых полминуты.

Мазур машинально следил за секундной стрелкой часов на руке пленника. Отведенного срока не понадобилось: уже секунд через пятнадцать пленник сказал весьма решительно:

— Сейф я не открою. Попробуете ломать сами — будет сюрприз…

— Ай-яй-яй, надо же… — покачал головой Морской Змей. — Несгибаемый ты парень, я смотрю… — он кивнул Мазуру. — Устрой клиента поудобнее, в кресло, что ли…

Мазур поднял хозяина с пола, распорядился:

— Руки за спину!

Проворно, на совесть связал запястья куском той же веревки, толкнул в кресло и бдительно встал сзади, прижав глушитель браунинга к затылку клиента. Лаврик, дружески улыбаясь хозяину, извлек нож и одним взмахом разрезал лифчик на груди оцепеневшей от ужаса блондинки.

— Расклад объяснять? — недобрым голосом поинтересовался Морской Змей. — Ладно, ты несгибаемый… Посмотрим. Мы, парень, знаешь ли, профессионалы. Если берем задаток, работу выполняем качественно. А если мы ее не выполним, наша репутация получит нешуточную плюху, соответственно, резко упадут наши доходы. Если добавить, что гуманизмом мы не страдаем… Мы обязаны принести бумажки из твоего сейфа, и мы их принесем. Если ты его откроешь быстренько, всего-навсего пролежите связанные с кошечкой до утра, как сейчас валяется ваш черномазый. А утром вас непременно освободят. А если нет — ну, парень, извини, ничего личного, работа такая… Времени у нас чертова уйма. Никто не знает, что мы здесь. Сначала пошалим с твоей красоткой как следует, все трое, потом лишим пары пальчиков или этого милого розового ушка. Если ты и тогда будешь изображать гордую несгибаемость, перережем ей глотку и возьмемся за тебя. Времени до утра навалом. Ну, давай: выкрикни что-нибудь патетическое, типа «Вы не посмеете!» Да посмеем, — протянул он скучным голосом. — Работа такая, не новички… Молчим? — он кивнул Лаврику. — Вали ее, клиент ломается, как школьница перед первым в жизни минетом…

Лаврик, ухмыляясь, вовсе уж цинично, не отводя клинка от нежной шейки, свободной рукой ловко стащил с блондинки расстегнутую блузку, стряхнул остатки лифчика, опрокинул на постель и навалился, стягивая трусики. Девчонка не издала ни звука, только по щекам катились слезы. Мазуру было ее жаль, но эта лирика с работой ничего общего не имела.

Избавив красотку от последней тряпочки, Лаврик скинул балахон и принялся расстегивать гидрокостюм.

— Хватит! — в отчаянии вскрикнул хозяин.

«Он сломался, судя по тону, — удовлетворенно подумал Мазур. — Да здравствует настоящая любовь…»

— Так мы что же, договоримся? — спросил Морской Змей деловито.

— А где гарантии?

— Ну, неужели ты такой дурак? — пожал плечами Морской Змей. — Как ты это себе представляешь? Я тебе расписку должен написать, что никого не трону и не зарежу? Вздор… — он похлопал пленника по плечу. — Просто-напросто нам платят за бумаги. За то, чтобы вас прикончить, никто не платил. Кромсать и насиловать просто так не в нашем стиле, мы профессионалы. Как свидетели вы мне не опасны — нас уже через несколько часов в этой поганой стране не будет при любом обороте дела. Так что, либо веришь на слово, либо начинается черт знает что… Тебе ее, правда, совсем не жалко? Валяй, используй шанс… Даю минуту. Время пошло.

Стояло напряженное молчание. Лаврик нависал над голенькой блондинкой, беззвучно хнычущей, поглаживал ее там и сям. Тридцать секунд, сорок, сорок пять…

— Парень, я тебя умоляю, оставайся несгибаемым, — фыркнул Лаврик, повернувшись к ним. — Мне так хочется ее отодрать с фантазиями…

— Минута, — без выражения произнес Морской Змей.

— Пусть этот скот с нее слезет, — сказал хозяин.

— Я так понимаю, это означает согласие?

— Чтоб вас черти взяли…

— Точно, согласие, — сказал Морской Змей. — Ладно, Джимми, слезь с девчонки… Вон там, я так понимаю, ее халатик? Одень. Девочка пойдет с нами в кабинет.

— Зачем? — вырвалось у хозяина.

— То есть как это — зачем? — поднял брови Морской Змей. — Чтобы ей досталась первая пуля, если ты попробуешь выкинуть какой-нибудь фортель… А как ты думал?

Они ввалились в кабинет всей оравой. Лаврик отвел всхлипывающую девушку в дальний угол и приставил ей дуло к виску. Мазур, освободив руки хозяину, бдительно нависал над ним с ножом наготове, а Морской Змей его подстраховывал, отойдя к двери.

Хозяин, сжав губы, с бледным, потерянным лицом набрал код на верхнем кругляше, потом на нижнем. Потянул дверцу на себя. Заглянув ему через плечо, Мазур убедился, что оружия там нет — только аккуратные стопочки бумаг на двух стальных полочках.

— Так, а теперь складывай все на стол, — распорядился Морской Змей уже держа наготове резиновый мешок.

Когда сейф опустел, он подошел к столу, перебрал схваченные скрепками бумаги с машинописным текстом, одну стопочку изучал подольше — словно и впрямь читал, к великому удивлению Мазура. Кивнул, смел всю груду в мешок. Сказал негромко:

— Колыбельную им спойте.

Мазур среагировал моментально — точным и жестоким ударом отправил хозяина в беспамятство. С девушкой Лаврик поступил чуть гуманнее: отстранившись, пшикнул ей в лицо из баллончика величиной с тюбик губной помады, она моментально закатила глаза, расслабилась, стала сползать по стене, но Лаврик ее галантно подхватил и держал на весу.

Надежно и прочно связать эту парочку было делом пары минут. Обоих отнесли в спальню и уложили на постель. Погасив свет в кабинете, вышли в коридор и, вновь нацепив «ночники», добрались до входной двери, где смирнехонько лежал кафр и, прижавшись к стене, держа автомат дулом вверх, стоял Викинг.

— Полная тишина в окрестностях, — доложил он.

— Рано радоваться… — процедил сквозь зубы Морской Змей. — Пошли.

Теоретически рассуждая, они и сейчас могли, выйдя на улицу, оказаться в лучах внезапно вспыхнувших прожекторов, под прицелом множества стволов — взятые с поличным. Однако ничего не случилось, никто их на улице не ждал. Вот только справа слышались уверенные шаги патрульных и шумное дыхание пса…

— Ну не могут же у них тут быть одни суки… — тихонько пробормотал Лаврик, щедро поливая землю из баллончика.

— Пошли!

Они бегом кинулись меж двух домов, все так же бесшумно. Задержались, услышав сзади какую-то возню. Патрульные зло орали в два голоса, повторяя одни и те же слова, видимо, команды — но пес, скуливший и визжавший в совершеннейшем восторге, им явно не подчинялся, увлекшись приятнейшим для него запахом. Кобель, точно…

— Ходу! — распорядился Морской Змей.

Оказавшись за пределами поселка, они сбросили балахоны, упрятали их в сумки на поясе, и обходя поселок по широкой дуге, придерживая автоматы, вжарили по ночному редколесью.

Ах, как они чесали по местности: вспотевшие, мокрые, как мыши, под гидрокостюмами, но счастливые и чертовски довольные жизнью! Любой тренер олимпийской сборной по бегу, узрев такое зрелище, пожалуй что, прилип бы, как банный лист, суля золотые горы, если они пойдут к нему в команду…

Конечно, это был еще не конец. Им еще предстояло проплыть по бегемотьей реке пять километров в обратном направлении, к тому месту, где ждал Мануэль с грузовиком. Им еще предстояло на рассвете на этом самом грузовике покинуть городок — по мосту, как все приличные искатели удачи, и, проехав сотню километров, (стараясь при этом избегать всех возможных опасностей), подать радиосигнал. И дожидаться вертолета с той стороны — конечно же, не советского, а натурального «Ирокеза» американского производства без опознавательных знаков. Подобных вертолетов и легких самолетиков в тех местах крутилось немало, благо не имелось ни власти, ни пограничников, ни намека на средства ПВО. Но это, если подумать, мелочи, главное сделано…

Связанных обнаружат не раньше, чем начнется рабочий день — а к этому времени они, тьфу-тьфу-тьфу, должны уже катить по «ничейным землям». Чтобы отловить там бандочку наподобие ихней, придется поднять всю даирскую армию вкупе с ВВС и бронетехникой, а это задача для юаровцев непосильная, даже если знать, сколько золота они передали президенту. Нереально. Особенно если вспомнить, что добрых две трети даирской армии сейчас вместе с призванными на помощь бельгийскими десантниками усмиряет нешуточный мятеж в провинции Чаба. У президента масса своих хлопот, тут и мешок золотых рандов не поможет…

Когда они уже надели ласты и готовились пуститься в обратный путь, Мазур все же спросил;

— Коля, ты что, африкаанс знаешь? Отроду за тобой таких талантов не знал…

— Где уж нам, убогим, — фыркнул Морской Змей. — Просто наш всезнайка, — он кивнул на Лаврика, — мне показал пяток строчек печатного текста и велел зрительной памятью запомнить накрепко. Заглавие отчета, реквизиты и все такое… Ну, пошли!

Глава третья. Неизбежная роковая красотка

Хорошо служится, когда отец-командир правильный. Вот как сейчас Морской Змей. Когда группа, как полагается, закончила писание подробных рапортов и вычерчивание схем, Триколенко сложил все это в аккуратную стопочку и объявил спокойно:

— Свободны до отбоя.

Троица, исправно вывернувшись через левое плечо, покинула крохотный кабинетик командира и прямиком отправилась в свою комнату на втором этаже. Где уже ждал Мануэль, спрятавший за тумбочку бутылку рома «Гавана клаб». Ему самому, как он заверил, можно было отписаться и к завтрему.

Дверь на всякий случай заперли изнутри большим старомодным ключом и глотки особенно не надрывали. На бутылке кубинского эликсира помещались рецепты целой кучи коктейлей, которые можно с участием этого рома сотворить, но советские офицеры этакими декадентскими пошлостями всегда пренебрегали — к чему портить отличный продукт? Мануэль, кстати, придерживался той же точки зрения. «Коктейль — это хорошо, когда пойдешь с девочкой гулять по Малекону (набережная в Гаване, излюбленное место гуляний) — заявил он веско. — А на войне коктейли неуместны…»

Разлили грамм по пятьдесят, чокнулись и дернули. Закуривши, накатили еще по пятьдесят. Помаленьку отпускало. Самое скверное в таких вот операциях — даже не опасность, а дикое напряжение нервов, которое лучше всего лечить небольшой дозой спиртного. Главное, чтобы лечение не переросло в пьянку. Вот на легонькое лечение правильный отец-командир как раз и закроет глаза, если соблюдены писаные правила. Прекрасно знает, что они сейчас не в шашки режутся и не политические новости в газетах штудируют. Ручаться можно, Морской Змей и сам сейчас пропустит стопарик-другой за успех дела и отсутствие потерь — в одиночестве, потому что правильному командиру с подчиненными пить не полагается, кроме как за праздничным столом…

— Почитать бы отчет, — мечтательно сказал Мануэль. — Если чертовы буры еще и тактическими ракетами обзаведутся…

— Гуманизм торжествует, абстрактный гуманизм, — невинно щурясь, сказал Лаврик. — Будь моя воля, давно бы на этот чертов полигон налетела нехилая стая неизвестных стратегических бомберов и смешала там все с землей. Пусть бы потом даирцы слали ноты на деревню дедушке…

— Разрядка на дворе, — сказал Мазур. — Детант[1].

— Садись, пять, — фыркнул Лаврик. — За политическую грамотность… Беда только, что буры на детант положили четыре лапки и пятый…

Он удобно разлегся на массивной железной кровати, сохранившейся с колониальных времен, заложил руки за голову и с тоскливой ненавистью принялся созерцать висевшую на стене огромную карту Бангалы, исчерченную разноцветными карандашными линиями и покрытую небрежно намалеванными шариковой ручкой значками — это они сами постарались, чтобы наглядно представлять ситуацию.

А ситуация была такая, что черт ногу сломит. Президент страны и глава правящей Революционно-Трудовой партии, бывший партизанский вожак доктор Агустиньуш всерьез собирался строить социализм по примеру советских друзей и даже предпринимал к этому кое-какие попытки. Беда только, что реально он контролировал не более, а, пожалуй что, и менее двух третей страны. На севере со своими отрядами прочно сидел, держа под седалищем немаленькую территорию, доктор Сабумба, еще один бывший партизанский вожак и лидер собственной партии, как водится, с гордым и красивым названием. Вообще-то он тоже намеревался строить в Бангале социализм — но на какой-то свой манер и уж безусловно с самим собой со своей партией во главе. Горький юмор ситуации заключался еще и в том, что в колониальные времена будущий доктор юриспруденции со швейцарским дипломом изучал тактику партизанской борьбы на некоем мало кому известном интересном военном объекте в Крыму.

Что еще печальнее, это были не какие-то бродячие партизанские шайки, а настоящее государство — с местными органами власти, профсоюзами, Лигой женщин и даже некими аналогами комсомола и пионерии (именовавшимися, конечно, иначе). А поскольку на подвластной несостоявшемуся юристу территории вовсю добывали золото, алмазы и нефть, недостатка в деньгах Сабумба не испытывал. И сколотил неплохо организованную армию чуть ли не в сорок тысяч человек. Юаровские инструкторы, противотанковые и зенитные средства из США, разнообразная помощь от Англии и ФРГ, десятка арабских и африканских государств… Одним словом, серьезная собралась компания.

На юге угнездился еще один доктор, на сей раз философии, с парижским дипломом — как водится, со своей партией, вооруженными отрядами, маскировавшимися под простых бедных наемников юаровским регулярным батальоном. Этот деятель к социализму любых разновидностей никаких симпатий не питал и собирался строить как раз капитализм. Правда, калибром он был помельче сеньора Сабумбы. Но кое-какие золотые рудники тоже подгреб и помощь из-за границы получал. Иногда «швейцарский юрист» и «парижский философ» меж собой грызлись, но воевали в основном против Агустиньуша.

Хватало игроков еще мельче — парочка сепаратистских фронтов, собиравшихся отторгнуть от Бангалы свои провинции и завести там суверенные державы. Несколько сильных племенных вождей со своими ополчениями — одни держали нейтралитет, попросту отбиваясь от любого, кто сунется, другие повоевать кто против «швейцарца» с «французом», кто против соседей, кто против центральной власти. Бродило множество крайне мутных отрядиков, обученных и вооруженных кто китайцами, кто северными корейцами, кто португальцами или англичанами. Из Намибии и Родезии, отрываясь от погони, на бангальскую территорию непринужденно переходили отдохнуть и отсидеться отряды тамошних партизан — как правило, не ставя о своем визите в известность центральные власти — а следом за ними порой, не заворачиваясь бангальским суверенитетом, вторгались родезийские и юаровские коммандос. По лесам и горам болтались шайки так называемых «фузилейрос», аборигенов, когда-то служивших у португальцев в полицаях, агентах охранки, на прочих малопочтенных должностях. Наворотившие столько, что половина из них не попадала ни под какие амнистии, а другая половина имела все основания опасаться кровной мести. Бродили вовсе уж непонятные банды, о которых ни одна разведка не знала, чего они, собственно, от жизни хотят. И, наконец, старатели, авантюристы, шпионы…

Одним словом, если отбросить дипломатические обороты, гадюшник невероятный. Правительственная Народная Гвардия особыми боевыми успехами похвастать не могла, и слишком многое тянул на себе сорокатысячный кубинский контингент. Регулярных советских частей тут не было — одни советники (которым частенько приходилось и участвовать в боях, когда ситуация подопрет).

И уйти отсюда никак невозможно. Во-первых, на одной шибко закрытой политинформации Мазур и его сослуживцы услышали примечательную фразочку: «Превратить Бангалу, в эталон африканского социалистического государства, целиком и полностью ориентирующегося на СССР». Во-вторых — большая геополитика. В рамках глобального противостояния США. А потому на бывших португальских военно-морских базах отстаивались советские эскадры, а на бывших португальских базах ВВС регулярно садились на дозаправку советские красавцы-гиганты «Ту-95», самолеты стратегической разведки, действовавшие в Северном полушарии. И уж на этом фоне мелкими выглядели стычки на южной границе, где советские зенитно-ракетные комплексы кубинско-бангальскими расчетами лупили по вторгавшейся южноафриканской авиации…

Разлили по последней и оприходовали без тостов, потому что последняя всегда идет грустно — запасов-то не было никаких.

— Ну что, компаньерос? — сказал Мануэль. — Съезжу еще за одной? Все равно никого не забрало, только напряжение малость сняли…

Все покосились на Лаврика — как бы и рядового члена группы, но, во-первых, не совсем и рядового, а во-вторых, старшего по званию.

— Через часок, пожалуй, — кивнул Лаврик. — Чтобы поближе к отбою. Вместо снотворного — и в койку… Завтра-то огурчиками надо быть, мало ли что. Я, по секрету, крепко подозреваю, что нас не из-за одного полигона вызвали, что попридержат нас тут…

— Ясно, компаньеро. Через час буду, — Мануэль ухмыльнулся, надел берет и направился к двери. Обернулся, уже взявшись за ручку. — Кирилл, я и забыл совсем… Тебе Рамона привет передавала. Если увижу, от тебя привет передать?

— Обязательно, — сказал Мазур без тени улыбки.

Когда за Мануэлем закрылась дверь, он хмуро уставился на сослуживцев — но обычных жеребячьих шуточек в этот раз отчего-то не последовало. Только Лаврик уставился на него что-то очень уж пытливо. Мазур давненько знал особиста и успел усвоить, что такой вот взгляд может означать порой самые разные грядущие сюрпризы…

Непринужденно взмыв с кровати, потянувшись, Лаврик предложил совершенно безразличным тоном:

— Кирилл, а не погулять ли нам на свежем воздухе? Жара уж спала… Разговор есть.

Ну, точно, будут сюрпризы… Но не откажешь ведь, не станет тащить на улицу ради пустой болтовни…

— Пошли, — сказал Мазур, поднимая со стула свое кепи наподобие натовского, какие здесь все таскали с камуфляжем.

Основная часть советских советников обосновалась на окраине столицы, на бывшей португальской военной базе. Место было удобное — добротные кирпичные казармы и маленькие двухэтажные домики для старших офицеров, немаленький танкодром, на котором без труда разместили и автопарк и кое-какую бронетехнику, на века замощенный плац (на нем уже два раза устраивали некое подобие военного парада, когда из Союза прибывали особо важные персоны). Да вдобавок все это обнесено чуть ли не трехметровой бетонной стеной со спиралями колючей проволоки поверху и многочисленными сторожевыми вышками — в последние годы португальского владычества партизаны норовили чуть ли не каждую ночь подкрасться снаружи и попытаться забросить внутрь что-нибудь взрывчато-зажигательное…

Они вышли в небольшой дворик. Небольшой двухэтажный домик, где разместили их группу, был вдобавок ко всему огорожен высоким забором из листов рифленого железа, так что снаружи виднелась только крыша — и высоченный столб, а на нем красовалась видимая из любого уголка базы антенна — металлическая, длиной в полметра, крайне заковыристых очертаний, со спиралями, загадочными решетками, кольцами и пучками сверкающих штырей. Хреновина эта выглядела крайне загадочно и весьма внушительно.

Это была чистейшей воды бутафория, призванная не только скрыть их подлинные физиономии, но и обеспечить полное равнодушие окружающих. Просто загадочные личности, не подчинявшиеся начальнику гарнизона, непременно вызвали бы живейший интерес и долгие пересуды. Когда же по военному городку заранее был мастерски запущен слух, что за отдельным забором будут квартировать «какие-то шибко секретные связисты», местные, от полковников до последнего желторотого лейтенантика, моментально потеряли к прибывшим всякие интерес. В конце концов, секретные связисты — это банально, чертовски скучно и совершенно неинтересно. В рядах доблестной Советской Армии отыщется немало гораздо более экзотических персонажей…

Часового во внутреннем дворике Морской Змей не ставил — это был бы уже перебор. Они просто-напросто отодвинули щеколду, вышли, плотно притворили за собой вырезанную в железном листе калитку и не спеша зашагали вдоль длинных зданий, огибая плац справа. Немногочисленные встречные смотрели на них, как на пустое место, тем самым демонстрируя легонькое превосходство: мы, знаете ли, сплошь и рядом хлещемся в джунглях со всякой контрой, а эти чаек попивают за отдельным заборчиком, выстукивая секретную морзянку в полной безопасности. Именно такое положение дел группу как нельзя более устраивало — как людей профессионально скромных сверх всякой меры…

— Кирилл, — безмятежным тоном сказал Лаврик. — Я тебе когда-нибудь пакости делал?

— Не припомню, — честно признался Мазур.

— А глупое, обывательское любопытство за мной замечалось когда-нибудь?

— Не припомню, — повторил Мазур насторожившись.

— Вот то-то. А посему давай-ка в интересах дела посплетничаем о бабах. Точнее, об одной конкретной бабе. Рамона к тебе по-прежнему липнет?

— Липнет, — сказал Мазур без особой охоты. — И водопады смотреть звала, и городские достопримечательности показывать, и вообще…

— И смотрит блядски, — уверенно сказал Лаврик. — И подает сигналы, которые мужик твоего возраста и опыта просто обязан понять и отреагировать соответственно… А?

— Ну, — буркнул Мазур.

— И тебе уже совершенно ясно, что если ты ее завалишь, она сопротивляться не будет, наоборот… А?

— Ну, — повторил Мазур неохотно.

— Терпеть не могу загадок, — сказал Лаврик. — Сам знаешь. А тут передо мной в полный рост торчит нешуточная загадка: почему ты ее до сих пор не отодрал?

— Да вот как-то так получилось…

— Давай серьезно, — сказал Лаврик. — Стал бы я к тебе приставать из пошлого любопытства… Что мы имеем? Есть очаровательная молодая девка, на которую слюнки пускает весь местный гарнизон. И есть старший лейтенант Мазур, широко известный в узких кругах как ухарь, при удобном случае готовый завалить приятную красотку. Ты только не изображай оскорбленную невинность, пора бы уяснить, что я всегда все обо всех знаю. Немаловажное уточнение: речь идет не об официантке Светочке, прапорщике Катеньке и беспутной доченьке контр-адмирала Чалмаева. Я не люблю неправильностей, Кирюш. А именно неправильность я сейчас наблюдаю. Дважды за время нашей совместной службы бравый Кы Сы Мазур заваливал девочек в ситуациях, когда для его карьеры это могло кончиться крайне печально, а втык был бы грандиозным. Я про французскую переводчицу в Бургабе, очаровательную мадемуазель Мирей и про Наташеньку Извольскую в Аль-Шаруте. Вот за них, стукни на тебя какая сволочь, ты бы получил по полной программе. Французская подданная из страны, пусть и не являющейся уже членом НАТО, но все равно числящаяся в списке потенциальных противников, и внучка белоэмигранта-врангелевца, чей папаша возглавлял эмигрантский центр, существующий на денежки ЦРУ. Ну да, ни Мирей не работала на французскую разведку, ни Наташа не участвовала в папашиных делах. Но все равно, за такие постельные связи тебе могли всыпать так, что дальше некуда. Каптеркой бы заведовал где-нибудь в Камчатском пограничном отряде, уже без партбилета. И не мог ты этого не понимать. Однако рискнул. Оно и понято: девки были хороши… И я всерьез не понимаю: отчего ты теперь нос воротишь от очаровательной девки, которая усиленно вешается тебе на шею? При том, что ситуация качественно другая: наша красавица Рамона — капитан Революционных вооруженных сил республики Куба, контрразведчица, координатор меж нашими и кубинскими особистами, правая рука генерала Санчеса, второго человека в командовании кубинским корпусом. Проверенный на сто кругов товарищ, верный союзник, брат по оружию, то бишь сестра… Даже если до начальства дойдет, что вы с ней трахаетесь, тебя самое большее матерно пожурят, без всяких выговоров и занесений в личное дело. Ну, максимум влепят выговор из тех, что легко потом снимается. Одним словом, риска никакого. Девка — раскрасавица и сама лезет. А ты нос воротишь. Это неправильно. И я тебя по службе спрашиваю: причина — в чем?

Он говорил тихо и серьезно, остановился, хмуро уставился, нетерпеливо дожидаясь ответа. Мазур зло, тяжко вздохнул.

— Ну? — настойчиво спросил Лаврик.

— Да понимаешь… — Мазур пожал плечами, подбирая слова. — Что-то мне в ней не то… Не нравится мне тут что-то…

— А конкретно?

— У нее глаза холодные, — сказал Мазур. — Улыбается в сорок четыре зуба, глазищами играет, томным голосом намеки делает, а в глазах — ледок… Не нравится мне это. Может, мне просто кажется…

— Не думаю, — тихо и серьезно сказал Лаврик. — В сочетании с кое-какой другой информацией это, знаешь ли, наталкивает…

— А что такое? Или секрет?

Лаврик ухмыльнулся:

— Да какие могут быть от тебя секреты, если ты в этой истории по уши…

— Эй! — сердито сказал Мазур. — Что ты там опять комбинируешь? Ни в какой я не истории. Нет никакой истории. Она липнет, а у меня нет никакого желания. Какая тут история?

— Интересная, — сказал Лаврик. — Во-первых, по достовернейшей информации, наша красотка давно и регулярно трахается с генералом Санчесом. У кубинцев на такие вещи смотрят проще — горячий народ, им в таких случаях и в голову не придет партком собирать и моральное разложение шить. Далее. Согласно тем же достовернейшим источникам, у них там полная сексуальная гармония. Хотя Санчесу за пятьдесят, мужик крепкий. То как зверь она завоет, то заплачет, как дитя… Во-вторых. Примерно месяц назад она вдруг закрутила бурный роман с одним нашим вертолетчиком. Три недели крутила. Только неделю назад, за пять дней до нашего прибытия, парень погиб где-то возле Квеши. Ракетой влепили в вертолет, неизвестно даже кто — там столько разной сволочи шляется… А теперь она, едва успев слезинку сронить, начала обхаживать тебя…

— И что ты хочешь всем этим сказать?

— Что имеет место быть нечто неправильное, — ответил Лаврик. — Чутье, интуиция, называй, как хочешь… Я не понимаю, в чем тут дело, но, голову даю на отсечение, тут есть какой-то потайной смысл… Будь она просто-напросто шлюхой и нимфоманкой, развлекалась бы у себя в штабе. К чему далеко ходить? Там полно темпераментных мужиков, которым только мигни… К тому же, как я уже говорил, у них на эти дела смотрят сквозь пальцы. Но среди своих она и не пыталась развлекаться.

Мазур хмыкнул:

— Может, просто боялась, что Санчес узнает. Мужики в таком возрасте особо ревнивые…

— Так-то оно так… — протянул Лаврик. — Но свои развлечения у нас она нисколечко не скрывала. На базе бывает куча кубинцев, многие не раз видели, как она с тем майором начинала нежничать еще в машине, уж за три недели-то до Санчеса могли дойти слухи… Но она ни малейшей конспирации не соблюдает, ни в прошлый раз, ни теперь. А ведь у кубинцев тоже навалом народу, который обязан генералам подробные сводки строчить о поведении личного состава…

— Ты же говорил, они на такие дела смотрят сквозь пальцы.

— Пальцы пальцами, а сводки сводками… Скройся!

Он схватил Мазура за локоть и моментально утащил за угол. Мимо промчался открытый джип, классический американский «Виллис» с опущенным на капот лобовым стеклом. И управляла им черноволосая красотка в камуфляже, которую оба моментально узнали.

— Вот так, — хмыкнул Лаврик. — Зуб даю, к нам в располагу покатила. И явно для того, чтобы навестить Кы Сы Мазура… — Вариант нимфоманки, я уверен, отпадает, — сказал Лаврик, непринужденно продолжая прерванный разговор. — Я бы рискнул выдвинуть версию, что у нее к тебе интерес, не имеющий ничего общего со здоровой эротикой.

— Но не вербовать же она меня собралась?

— Вряд ли. Кубинцы наших не вербуют.

— Так может, она от кого-то еще…

— Молодец, — сказал Лаврик. — Начинает врастать в операцию. Хочешь сказать, ее кто-то другой завербовал, типа ЦРУ, и она теперь для него старается?

— Ну, примерно… Должно же быть какое-то объяснение этим твоим неправильностям…

— Как рабочая версия годится, — сказал Лаврик раздумчиво. — Но лично мне верится плохо. Завербуй ее ЦРУ или какой другой супостат, она непременно вертелась бы в более интересных с точки зрения вербовщика местах, вокруг более интересных людей, чем самый обычный, рядовой вертолетчик, ни с какими большими секретами не связанный. А она именно на него убила три недели…

Мазур хмыкнул:

— Но я — то получаюсь не вертолетчик, а секретный связист. Персона как раз небезынтересная.

— С одной стороны, оно так… — протянул Лаврик. — А с другой… До сих пор ее поведение никак не походило на поведение завербованного кем-то со стороны агента. Никак не походило. Я же говорю — сплошные неправильности…

— И что прикажешь делать?

— А что я тебе в данной ситуации могу приказать? — спросил Лаврик, глядя на него жестко, без тени улыбки. — Только одно: очаровательную Рамону при первой же возможности — отодрать со всем прилежанием. И посмотрим, что из этого получится. Ты щеки не надувай, не надувай, это именно приказ. Триколенко в курсе, можешь у него подтверждения испросить, если мне не веришь. Случай, кстати, подходящий, она к нам приехала. Вот и топай, если пригласит… смотреть водопады. Нет, насчет водопадов я в шутку. Из города не выезжай и держи ухо востро. Мало ли чем может кончиться насквозь непонятная ситуация… Лучше всего набиться к ней в гости, на их базу, там-то ты будешь в полной безопасности. Ну, что надо отвечать, получив приказ старшего по званию?

— Есть, товарищ капитан-лейтенант, — хмуро ответил Мазур.

— Чего ты хмуришься? Не со страшной старухой тебе предлагают роман крутить.

— Я боевик, — сказал Мазур. — А все эти штучки — не мое ремесло.

— Ну, что же делать, если она не на меня запала, а подавай ей непременно тебя…

— От кубинцев кто-нибудь в курсе?

Лаврик пожал плечами, глядя на него наивно и душевно: — Сложное дело, так сразу и не скажешь…

Это, как Мазур давненько успел усвоить, означало, что ответа не будет.

— Ага, конец… — сказал Лаврик, глядя на улицу.

Там не спеша ехал открытый ГАЗ-66, в передней части кузова лежали какие-то ящики, на них лежала очередная загогулистая антенна, разве что поменьше, в полметра, очередная бутафория, ручаться можно. А сзади, не глядя по сторонам, с привычной скукой людей, повидавших превеликое множество военных городков, сидели восемь гавриков в камуфляже: и Пеший-Леший, и Папа-Кукареку, и прочие прекрасно знакомые Мазуру персонажи.

— Значит, вот так… — сказал он, когда машина проехала.

— Ага, — пожал плечами Лаврик. — Согласно известной америкосовской песенке — ура, ура, вся шайка в сборе… Акция была не одноразовая, нам тут работать и работать, так что настраивайся. Сколько нам тут торчать, знает только высокомудрое начальство, а у него как-то не спросишь…

«Очаровательно, — подумал Мазур с привычной покорностью судьбе. — Учитывая здешний винегрет из заполонивших страну вооруженных группировок, можно ожидать самых заковыристых поручений…»

— Пошли? — сказал Лаврик. — Красотка заждалась.

И они двинулись к калитке, возле которой уже проворно разгружали машину, и стоял пустой джип Рамоны.

— Ты, конечно, можешь не ответить, знаю я твои привычки… — сказал Мазур. — Ну, а насчет того вертолетчика… Выяснили что-нибудь?

— Да никто этим не занимался, — сказал Лаврик задумчиво. — Местные особисты, как иногда бывает, трудолюбиво фиксировали, как славный винтокрылый майор с союзницей по ночам развлекается, будучи прикрываем сослуживцами. Бумажки писали и в стол копили — мало ли что, вдруг пригодится… А потом объявился я, после того, как она начала вокруг тебя виться, усмотрел некоторую неправильность, начал все раскручивать с самого начала. А тут еще Рамона сюрпризец преподнесла… Ладно, коли уж ты в деле, тебе можно, все равно болтать не пойдешь. Санчес хочет, чтобы кто-то из особистов с нашей стороны был офицером-координатором… ну, наподобие Мануэля у нас, только не по линии спецназа, а по линии плаща и кинжала, — он добродушно, открыто улыбнулся. — Рамона эту мыслю Морскому Змею и озвучила, — он ухмыльнулся еще шире и беззаботнее. — Понимаешь, они отчего-то уверены, что особист в нашей теплой компании — не я, а ты… Так почему-то получилось, знаешь ли…

— Ага, — угрюмо сказал Мазур. — Само по себе… Случайно.

— Случайность — это тщательно подготовленная не случайность, — ханжески сказал Лаврик. — Кстати, Санчес по своему служебному положению может знать, кто мы такие на самом деле. Очень даже запросто. Вот только совершенно непонятно, зачем ему это понадобилось, если координация меж соответствующими службами давно работает как часовой механизм? И как увязать все происходящее в один узелок.

— Совершенно ничего не понимаю, — сказал Мазур.

— Веришь или нет, я тоже. Может, это одна из тех операций, где суть знают только дядьки с большущими звездами, а всем остальным, иногда до самого конца, приходится быть пешками. В любом случае, у меня есть свой фронт работ, и я его намерен отрабатывать, благо получил добро от начальства. Ну, а ты… Кто ж тебе виноват, что она именно на тебя глаз положила… — он фыркнул. — Если вдруг окажется, что тянули какую-то пустышку, ущерба и урона все равно никакого, а тебе одно удовольствие…

Глава четвертая. Куба, любовь моя…

Когда они подошли к калитке, разгрузка машины уже заканчивалась. Гаврила и Винни-Бух как раз вынимали из кузова большой опечатанный ящик с большим красным крестом на боку. Обращались они с ним, как с бесценной хрустальной вазой, а доктор Лымарь следил за ними с величайшей заботой. Судя по этой картине, в аптечке, кроме средств от многочисленных здешних хворей и инфекций, находился в немалом количестве самый любимый медикамент советских офицеров, формулу коего наизусть знали даже те, у кого в школе по химии были сплошные двойки.

Все трое были так увлечены разгрузкой, что даже внимания не обратили на Мазура с Лавриком, и те быстренько прошли во двор. У забора лежала бутафорская антенна, над которой стоял Ушан, радист от бога, таращился на нее с самым что ни на есть творческим видом, почесывал в затылке, плавно изображая обеими руками некие загадочные фигуры — явно прикидывал, как разместить эту хрень наиболее эффектно.

У крыльца помещался Морской Змей, откровенно хмурый. А рядом, словно бы для контраста сияя ослепительной улыбкой, стояла Рамона, при виде Мазура вовсе уж просиявшая.

— Компаньеро Кирилл! — воскликнула она весело. — А я за вами. Вы, конечно, еще не знаете, но наше и ваше начальство на нас с вами возложило новые обязанности… — она мельком оглянулась на Морского Змея.

Тот сказал хмуро:

— Вот именно, товарищ старший лейтенант. Вполне возможно, возникнет необходимость координировать какие-то действия с капитаном Родригес, а то и заниматься совместно теми акциями, которых потребует ситуация, — он повернулся к Рамоне. — Разумеется, не в ущерб основным служебным обязанностям. Группа у меня небольшая, каждый человек на счету. Сейчас, правда, затишье…

— Я все понимаю, компаньеро, — улыбчиво заверила капитан Родригес. — Можете быть уверены, на основных обязанностях это не отразится, — она сделала милую гримаску. — Я же не виновата, что наши и ваши генералы именно так решили… Поедемте? Вас хочет видеть генерал Санчес!

Она была очаровательна. Она, пожалуй что, была обворожительна — ни капли негритянской крови, текущей в жилах множества кубинцев, несомненно, прапраправнучка гордых испанских идальго (хотя, быть может, и каких-нибудь простых бочаров) — роскошные черные волосы, огромные карие глаза, подогнанная по фигуре рубашка хаки навыпуск, прикрывавшая кобуру на поясе, идеально отглаженные форменные брючки. Вот только где-то глубоко в глазах стоял тот самый ледок, который Мазура и заставлял держаться от нее подальше. В целях самоуспокоения он попробовал внушить себе, что все объясняется гораздо проще — не какими-то мрачными тайнами, а попросту ее самой специальностью. Военная контрразведка — не баталерка[2]. Лаврик, скажем, умеет делать взгляд невинным, как у месячного щенка, а эта молодая особа не умеет. Вот вам и объяснение.

И тем не менее… После того, как его не так уж и давно обманули и предали — как раз особа женского пола — он что-то очень уж настороженно относился к таким вещам. Надо будет посоветоваться потом с Лымарем — может, это какой-нибудь комплекс помаленьку вызревает, и его еще не поздно изничтожить?

— Я возьму автомат? — спросил он командира.

— Не нужно, — сказала Рамона. — Автомат у меня есть в машине. Вообще, последнюю неделю в столице спокойно… Поедемте?

Она решительно зашагала к калитке. Глянув на Морского Змея, Мазур чуточку развел руками. Тот, морщась, махнул рукой.

Лихо развернувшись, Рамона повела машину к воротам, притормозила на миг, оба показали часовому пропуска — «вездеходы». Джип, оказавшись на улице, свернул влево. Водила она аккуратно, но не без лихости. Впрочем, с точки зрения безопасности как раз было полезно гонять на повышенной скорости — в городе хватает засланных казачков, диверсантов из чертовой кучи антиправительственных группировок, запросто могут полоснуть очередью по одинокой машине хотя бы из той вон рощицы, окраина, места глухие…

Обошлось. Правда, когда они въехали в Лубанду, особого благолепия вокруг не увидели, столица казалась прифронтовым городом — частенько попадаются усиленные пешие патрули, кое-где на перекрестках торчат броневики, справа, на тротуаре, кого-то поставили лицом к стене и обыскивают… Дело, конечно, не в том, что Сабумба, выступая вчера у микрофона собственной мощной радиостанции «Черный петух», пообещал в ближайшее время взять столицу, разобраться со всеми идейными противниками, а «самозваного президента с его приспешниками предать народному суду». Подобное он обещал уже раз пять, но кишка все же тонка. Зато ходили упорные слухи, что юаровцы вознамерились наконец напакостить не по мелочам, а устроить полномасштабное военное вторжение. Чего от них вполне можно ожидать…

До кубинской базы добрались без приключений. Несколько минут торчали у ворот — с базы, поднимая красноватую пыль, выезжала длинная колонна «тридцатьчетверок». Здесь они себя показывали очень даже неплохо, тем более что у оппозиции бронетехники — кот наплакал. Противотанковых средств ей, правда, в избытке подбрасывают добрые иностранные друзья, и тут уж кому как повезет — не только «тридцать четверки» горят, но и гораздо более современные «пятьдесят пятые», получив в борт, кончают печально…

Они долго ехали мимо бесконечной, казалось, шеренги самолетов — советские «Ту-95» и «МиГи» кубинского авиаполка. Эта база тоже была построена португальцами и победителям досталась целехонькой — аэропорт, танкодромы, казармы, целый квартал двухэтажных домиков, прямо-таки близнецов того, в котором разместилась группа Морского Змея.

К одному из них Рамона и свернула. Пропусков оказалось достаточно, чтобы без проблем миновать двух бдительно-хмурых автоматчиков, а потом и офицера, сидевшего за столом в прихожей. В доме стояла тишина, они поднялись на второй этаж, никого не встретив — ну конечно, генерал Санчес, как бывает с персонами его положения, обитал тут единолично.

Рамона уверенно распахнула первую дверь слева, жестом пригласила Мазура. Это определенно была приемная, где за столом с батареей телефонов сидел чернокожий офицер. Чернокожие в кубинском контингенте составляли большинство — в полном соответствии с провозглашенным Фиделем Кастро лозунгом: «Когда-то колонизаторы увезли в рабство из Африки множество предков кубинцев, а теперь их потомки вернулись в Африку, чтобы помочь братьям в борьбе с мировой реакцией». Признать по совести, тут имелась трудно опровергаемая логика…

Обменявшись парой фраз с адъютантом, Рамона сделала гримаску, шепнула Мазуру на приличном русском:

— Придется подождать, у генерала здешний министр обороны…

Они присели поближе к двери кабинета. Присмотревшись к столу адъютанта, Мазур испытал нешуточное для советского офицера потрясение: там, рядом с официальными бумагами, преспокойно, на виду, обложкой вверх лежал свеженький номер журнала «Плейбой» с крайне скупо одетой блондинкой в легкомысленной позе. Мазур откровенно позавидовал порядкам, царившим у союзников с Острова Свободы — как отреагировал бы на этакую литературу советский замполит, и какие это имело бы последствия, догадаться нетрудно…

Довольно скоро дверь кабинета распахнулась (чересчур уж энергично), оттуда быстро вышел знакомый Мазуру по газетным фотографиям министр обороны, здоровяк лет сорока с кудрявой бородкой, в красном берете, отягощенном замысловатой золоченой эмблемой, в белой парадной форме, украшенной полудюжиной местных орденов и советской Красной Звездой. Вид у него был мрачный и даже, пожалуй что, сердитый. Ни на кого не глядя, зло поджимая губы, он размашистыми шагами пересек приемную и стал спускаться по лестнице, преувеличенно громко топая.

Генерал Санчес, стоя в распахнутой двери кабинета, смотрел ему вслед спокойно и где-то даже философски, с видом опытного дипломата — но на губах у него играла едва заметная улыбка.

— Ага, — повернулся он к ним. — Привезли советского товарища, капитан Родригес? Отлично. Пойдемте, компаньерос.

Произнесено это было на довольно приличном русском. Кабинет оказался слишком скромным, к генеральскому столу был приставлен перпендикулярно второй, всего-то рассчитанный на четырех человек — видимо, многолюдные совещания Санчес проводил где-то в другом месте.

Усевшись, Мазур огляделся, как учили, — чтобы и заметить все достойное внимания, и не вертеть при этом головой туда-сюда с видом невоспитанного вахлака[3].

Кубинское знамя в углу, портрет Фиделя над генеральским креслом. Несколько гораздо более интересных увеличенных фотографий в застекленных рамках. Всадник на лошади, на боку деревянная кобура «Хай Пауэра»[4], весьма похожая на маузеровскую, круглый берет, знаменитая бородка — Че Гевара, конечно.

Дарственная надпись в углу. «Т-34» на песчаном пляже, судя по спокойной воде слева, попавшей в кадр, это морской берег — уж не Плайя-Хирон ли? Несколько человек рядом, ага, вот и Санчес среди них, еще с бородой. Знаменитый снимок, когда-то обошедший газеты всего мира — трое совсем молодых бородачей радостно, во весь рот улыбаются, стоя у борта открытого броневика. Фидель, Че и Санчес, повстанцы только что вошли в Гавану…

Сейчас генерал Санчес выглядел донельзя обыденно — крепкий мужик за пятьдесят с красивой проседью на висках, в простой полевой форме без знаков различия и наград. И все равно, Мазур испытывал нешуточный прилив этакой романтической восторженности, с которой ничего не мог поделать. В его далекие пионерские времена этот человек был легендой. Фидель, Че и Санчес. Революционеры, свергшие кровавого диктатора. Барбудос. «Куба, любовь моя, остров зари багровой…» Именно Мазуру (чему многие завидовали) выпало нести портрет Санчеса тогда, на торжественном открытии смены в пионерском лагере. «Слышишь чеканный шаг? Это идут барбудос…» Мазур еще не успел истрепать свой первый пионерский галстук — а этот человек ходил с автоматом по джунглям, воевал с батистовскими карателями, терял боевых друзей, отступал и побеждал, чтобы в конце концов во главе революционных бородачей войти в ликующую Гавану. Легенда…

— Товарищ Жоакиньо вышел с таким видом, словно остался очень недоволен… — произнесла Рамона нейтральным тоном.

Санчес усмехнулся:

— Не то слово, компаньера… Я бы сказал, кипя от злости… — он доверительно улыбнулся Мазуру. — Уж с вами-то, компаньеро Кирилл, можно быть откровенным, я знаю, советские товарищи с этой проблемой тоже сталкивались… Товарищ Жоакиньо, как и некоторые другие руководители, настаивает, чтобы наши войска принимали самое широкое участие в борьбе с местной оппозицией… на что наше руководство никак не может пойти. Позиция Гаваны известна: мы находимся здесь, чтобы при необходимости защитить братскую страну от иностранного вторжения. Со своей внутренней контрреволюцией нашим бангальским друзьям следовало бы более активно справляться самим. Товарищ Ленин не зря говорил: только та революция чего-нибудь да стоит, которая умеет себя защищать. Пример Советского Союза и Кубы это прекрасно доказывает. Увы, не все здесь склонны крепить собственные силы, многим кажется, что сильные старшие братья обязаны постоянно заслонять их широкой спиной… А это идет только во вред революции, вы согласны?

Мазур кивнул, совершенно искренне, поскольку был с этим согласен на все сто.

— Давайте перейдем к конкретным делам? — сказал Санчес. — Капитан Родригес успела ввести вас в курс дела?

— Честно говоря, пока нет, — сказал Мазур. — Я понял только, что предстоит координировать какие-то действия…

— Да, вот именно, — сказал Санчес. — Мы никоим образом не намерены обособляться от советских товарищей и вести какие-то свои игры. Мы с вами — давние, испытанные союзники и должны строить отношения на максимальном доверии. Пусть на Западе страны НАТО шпионят друг за другом и интригуют… У нас совсем другие отношения, не правда ли?

Мазур снова кивнул. Он уже прослужил достаточно долго, чтобы усвоить нехитрую истину: общаясь с генералом (неважно, своим или чужим), следует побольше молчать и кивать и как можно реже разевать рот, и уж тем более не встревать со своими мыслями и идеями… Санчес улыбнулся:

— Как это у вас говорят, компаньеро Кирилл? Сухая ложка рот дерет…

Он открыл высокую дверцу лакированного шкафчика, выставил на стол бутылку рома с незнакомой Мазуру этикеткой, бокалы, блюдца с нарезанными фруктами, конфетами без оберток, копченым мясом. Наполнил рюмки весьма щедро. Пожал плечами:

— Увы, сеньорите Родригес придется довольствоваться кока-колой, по моему глубокому убеждению, молодые девушки пить ром все же не должны, даже если они отлично служат наравне с мужчинами… Ваше здоровье, компаньеро Кирилл!

Судя по легкой гримаске на очаровательном личике помянутой сеньориты, она придерживалась на сей счет совершенно противоположных взглядов — но, конечно же, дисциплинированно промолчала, взяла запотевшую бутылочку.

«Правильный генерал, — подумал Мазур, зажевывая конфеткой великолепный ром. — Отец-командир, можно сказать. Вряд ли такого гостеприимства удалось бы дождаться от своих генералов. А впрочем… Вряд ли Санчес распивает ром со своими подчиненными. Сейчас, как ни крути, имеет место быть международное совещание представителей двух братских армий. И все равно, правильный генерал, другой на его месте мог бы и газировкой ограничиться».

— Ну, а конкретика… — сказал Санчес. — Она не особенно и сложна. Мне хотелось бы, чтобы вы присутствовали при той или иной специальной акции — и, разумеется, представили бы потом надлежащий отчет вашему командованию. Чтобы у нас не было тайн друг от друга…

Мазур кивнул — с дипломатичным, хотелось верить, видом.

Интересные были ощущения — впервые в жизни ему приходилось участвовать в подобном мероприятии, причем в качестве высокой договаривающейся стороны, да вдобавок генерал был не абы какой, а живая легенда…

— У вас будут вопросы? — любезно осведомился Санчес.

— Пожалуй, нет, — ответил Мазур, тщательно взвешивая слова. — Если понадобится какой-то инструктаж, его наверняка дадут в свое время. Вот только основная служба…

— Об этом не беспокойтесь, — заверил Санчес. — Я прекрасно понимаю, что у вас за группа, что мелочами она не занимается… Все учтено и обговорено: будем вас привлекать исключительно в тех случаях, когда это не помешает основной службе. Как, например, сегодня вечером. Меня заверили, что ваша группа будет бездействовать еще два дня, если не дольше… За будущие успехи!

И он второй раз наполнил пузатенькие бокалы — правильный генерал, что уж там… Одно слово — барбудос…

…Как и все остальные, Мазур был в штатском, в полотняных брюках, какие носила чуть ли не вся штатская Лубанда, и просторной рубахе навыпуск, прикрывавшей кобуру на поясе.

Маленький фордовский микроавтобусик со сдвигавшейся набок дверью кузова и непонятной, но определенно гражданской надписью по борту был без окон. Правда, перегородки меж кузовом и сиденьем водителя не имелось, так что можно видеть, что происходит впереди — ровным счетом ничего интересного. Редкие, обшарпанные дома, перемежавшиеся обширными густыми рощицами, восточная окраина столицы.

Он покосился на Рамону — на ее лице присутствовал некоторый охотничий азарт. Остальные двое — кряжистый негр лет сорока и белый помоложе с лихими ухоженными усиками гусарского поручика — сохраняли полнейшую бесстрастность. Мазур нутром чуял в них битых спецов, что угадывалось по массе деталей, неведомых человеку цивильному.

Фургончик стал замедлять ход, прижался к обочине, пропустил пассажирский автобус. Затрещала рация впереди, тот, что сидел рядом с водителем, выслушал пару отрывистых, непонятных Мазуру фраз, обернулся:

— Они приближаются. Полная готовность, компаньерос!

Их обогнал бело-синий «бьюик» далеко не самой последней модели — тот, насчет которого инструктировали.

Дальше все происходило в лихорадочном темпе. Водитель резко прибавил газу, «фордик», явно снабженный форсированным мотором, обошел американский драндулет, как стоячего, вырвавшись вперед, резко развернулся, перекрывая дорогу, затормозил. Негр, держа в правой руке дулом вверх «Скорпион» с глушителем, левой молниеносно распахнул сдвижную дверь на всю ширину, и четверо ринулись из кузова, рассыпаясь веером.

Хромированная решетка радиатора «бьюика» оказалась не далее чем в паре метров. Рамона, закусив губу, выпрямилась, держа обеими руками вороненый «кольт», паля в водителя сквозь стекло, моментально покрывшееся дырками с паутиной трещин.

Мазур и остальные уже летели. Белый распахнул дверцу рядом с водителем. Сидевший там человек, судя по всему, обладавший неплохой реакцией, уже успел выхватить из-под легкого пиджака короткоствольную «кобру» — но Мазур выбил револьвер ногой, ухватив пассажира за запястье, выдернул его наружу, коленом и ребром ладони успокоил на продолжительное время. Слева от него стрекотал «Скорпион», звонко разлетелось стекло — это негр, расставив ноги, оскалясь, поливал очередями двоих на заднем сиденье. Работа была чистая, красивая, но некогда ею любоваться — Мазур и белый, ухватив оглушенного пленника за шкирку, забросили в фургончик, заскочили туда сами, следом запрыгнули Рамона и негр, звонко захлопнувший дверцу — и «фордик» рванул прочь так, что все повалились кто на пол, кто друг на друга. Народ был тренированный, падать умели, так что никто ничего не отбил и другим уши не оттоптал. Бешеная гонка с резкими поворотами вправо-влево, визг покрышек, белый проворно защелкивает наручники на запястьях пленного, пожилого, но крепкого кафра, сует ему в рот кляп. Кафр остается в беспамятстве, мешком болтаясь на рифленом железном полу — физиономия довольно благообразная, по виду и не скажешь, что этот дядя Том, этакий караван-баши, руководит маршрутами, по которым наркотики с контролируемой Сабумбу территории идут в Лубанду, в порт, а оттуда в тайниках кораблей уходят в море…

Потом, удалившись на изрядное расстояние от места акции, оказавшись на центральных улицах, «фордик» сбросил скорость и покатил дисциплинированнейшим образом, соблюдая все правила (в отличие от большинства здешних водителей).

Маршрут закончился на той самой кубинской базе. «Форд» остановился у длинного кирпичного здания с часовым возле крыльца, негр с белым накинули на голову начавшему приходить в себя пленнику плотный мешок из темной ткани и потащили в дом, следом направился тот, что сидел рядом с водителем. Водитель, не оглядываясь на двух оставшихся пассажиров, очевидно, получивший подробные инструкции заранее, тронул машину.

— И что теперь? — не утерпел Мазур.

— Еще немного инструктажа по будущим делам, — сказала Рамона, сиявшая, словно надраенный до блеска штык-нож у карабина солдата почетного караула.

Машина остановилась в том самом квартальчике двухэтажных домов, где когда-то с бесшумными кондиционерами, кубиками льда в бокалах с виски и вымуштрованной черной прислугой благоденствовали португальские полковники. Мазур ждал, что они снова пойдут к Санчесу, но девушка, ловко ухватив его за локоть, развернула к другому домику, пояснив:

— Генерал на то и генерал, чтобы заниматься стратегией. А тактика отныне на меня возложена…

На сей раз в небольшом вестибюле не оказалось стола с офицером (а у входа не было часовых). Они поднялись на второй этаж, Рамона ключом отперла дверь справа, пропустила Мазура вперед:

— Вот тут я и обитаю…

И прихожая, и гостиная, куда Рамона Мазура провела, оказались не особенно и большими, но все равно чувствовалось, что когда-то здесь квартировал отнюдь не лейтенант и даже не майор. С комфортом устроились кубинские контрразведчики… или все дело в тех отношениях, которые связывают Рамону с Санчесом? Если верить Лаврику — а ему, когда речь идет о работе, верить следует безоговорочно…

— Ты не против, если мы сегодняшний успех немного вспрыснем? — спросила Рамона, все еще сиявшая радостной улыбкой. — Мы этого гада три недели выслеживали, дичь крупная, не исключено, что всем будут медали, в том числе и тебе… У тебя наград много?

— Да так, — скромно сказал Мазур. — Найдется парочка…

— Ну, не скромничай. Или тебе ничуть не хочется произвести впечатление на очаровательную девушку? Так что, отметим успех?

— Давай, — сказал Мазур.

Рамона сказала доверительно:

— Санчес, конечно, великий стратег, большой военачальник и живая легенда, но в одном я с ним категорически не согласна: в вопросе о том, можно ли девушкам пить ром. Как ни крамольно это звучит, но в данном случае я категорически не согласна с героем революции. Это у него даже не старорежимная отрыжка, а старинный предрассудок времен «золотых галеонов» и испанской империи на полмира, когда благонравная девица обязана была орошать коралловые губки исключительно лимонадом… Ну, какая из меня благонравная девица, если подумать? В общем, я отлучусь на пару минут, а ты накрывай на стол. Вон там — холодильник, вон там — бар. Действуйте, компаньеро!

Она бросила на диванчик ремень с пистолетной кобурой, повернулась и вышла. Мазур направился к указанным объектам. Уж чему не нужно учить бравого советского офицера, тем более моряка, так это умению быстро сервировать столик для легкой пьянки: непочатая бутылка рома с той же этикеткой, что у Санчеса, закуски-рюмки, стеклянная чеплашка с кубиками льда… Быстренько оформив дастархан, он сел в старомодное кожаное кресло (вся обстановка явно осталась от португальцев) и, не колеблясь, закурил — знал уже, что хозяйка и сама курит.

Прислушался. Откуда-то из глубины квартиры доносился плеск воды — судя по всему, душ. «Вот так, — философски подумал Мазур. — Очень похоже, что сейчас меня и будут совращать». Вот только зачем? Пока что непонятно, какой во всем этом потаенный смысл. И на черта, собственно говоря, военно-морскому особисту, за коего трудами Лаврика и принимают Мазура все заинтересованные лица, участвовать в поимке наркодельца, которого три недели пасли кубинцы? Никто об этом ему, понятно, не говорил, но ведь не первый год служим — наверняка между спецслужбами двух братских стран есть давние соглашения, обстоятельные, всеобъемлющие, есть настоящие координаторы. Меж тем все происходящее, такое впечатление, попахивает этакой художественной самодеятельностью. Но, с другой стороны, Санчес — человек серьезный, по советским меркам — член Политбюро… Ни хрена непонятно…

Послышалось шлепанье босых ног, и появилась Рамона — в коротеньком шелковом халате, несомненно, на голое тело. Тут уж и гадать не приходилось касаемо ближайшего будущего.

Она якобы невзначай задержалась в дверном проеме на пару секунд, чтобы Мазур мог оценить представшее зрелище должным образом. Он оценил. Притолока из темного дерева, словно старинная рама картины, вишневого цвета невесомый халатик, великолепные ноги, изящные руки, распущенные волосы, красивый загар… «Ну вот и на хрена я тебе, пленительная? — подумал он. — Я, конечно, орел боевой, но таких орлов здесь пруд пруди, хоть в колонны строй… Да и генерал наверняка ревнив, как все латиноамериканские мачо, будь они хоть революционеры, хоть реакционеры… Так на хрена?»

Его чуть не прошиб идиотский смех. Все происходящее чертовски напоминало даже не дешевый шпионский роман в мягкой обложке, а пародию на таковой. Если она еще стриптиз танцевать примется, получится вторая серия «Бриллиантовой руки», один в один…

Стриптиз она, слава богу, танцевать не стала, легкой походочкой подошла к столу, мимоходом включив магнитофон — тихо, ненавязчиво зазвучал какой-то итальянский шлягер. Уселась напротив, легкомысленно закинула ногу на ногу, обворожительно улыбнулась:

— А почему бокалы пустые?

— Сейчас исправим, — сказал Мазур, берясь за бутылку.

Наливал ром, вопросительно глядя — но Рамона его не останавливала, поощрительно кивая, пока не набралась хорошая, вполне мужская доза, чуть ли не по краешек. Девушка сделала гримаску:

— Хочешь очередное крамольное признание? Конечно, Советский Союз — наш великий и могучий старший брат, и русский я учила не из-под палки, но все же испанский, прости, гораздо мелодичнее. Мне никогда не удавалось без запинки произнести один из любимых тостов ваших офицеров: вз… виздро…

— Вздрогнули! — с ухмылкой сказал Мазур, поднимая бокал.

— Именно! — улыбнулась Рамона.

И осушила до дна свою рюмку так сноровисто, что вызвала бы нешуточное уважение у любого русского человека, которому довелось бы это зрелище наблюдать. Лихая девочка, чего уж там. С полчаса назад живого человека пристрелила, как муху прихлопнула — и вряд ли намерена по этому поводу комплексовать…

Ее чуточку забрало, сразу видно — все-таки доза была солидная. Раскрасневшись, она разглядывала Мазура с непонятной улыбкой: нога на ногу (какие бедра, дьяболо!), халатик на груди чуть распахнулся, улыбка голливудская, и, если сделать над собой некоторое усилие, можно и подумать, что ледок в глубине огромных карих глаз привиделся…

— Как это говорится у вас… — протянула она. — Еще по чуть-чуть?

— Есть, компаньера капитан, — сказал Мазур, охотно берясь за бутылку.

«Чуть-чуть» в ее представлении оказалось полной рюмкой. С которой Рамона разделалась столь же лихо. И они снова молча смотрели друг на друга под очередные вокальные упражнения итальянского певца.

— Так какой будет инструктаж? — спросил Мазур.

Рамона демонстративно вздохнула:

— Амиго, честное слово, ты изрядно подпортил сложившееся у меня мнение о моряках… Хочешь прямой вопрос? Ты верный муж или искренний поборник советской морали? Мне что, начать стриптиз танцевать, чтобы ты окончательно догадался, что к чему? До тебя так и не доходит, что ты мне чертовски нравишься?

— Хочешь прямой ответ? — сказал Мазур. — Не могу я до конца поверить, что моя ничем не примечательная рожа приглянулась такой красавице…

— А тебе приходилось слышать глубокую философскую истину — что никто не в состоянии понять женщин?

— Ага, — сказал Мазур.

— В том числе и сами женщины… — она встала, выпрямилась в недвусмысленной позе красотки из мужского журнала. — Ну?

Нельзя же до бесконечности изображать идиота… Мазур, шустро отодвинув кресло, встал и подошел к ней вплотную. Изящные руки сомкнулись у него на шее, последовал длиннейший поцелуй, и Рамона, прижимаясь всем телом, шепнула на ухо:

— Отнеси меня в спальню. Так романтичнее…

Он и отнес.

…В расположение Мазура возвращались ранним утром. Рамона с обычной лихостью гнала джип, напевая что-то себе под нос, порой улыбчиво косясь на Мазура, а он, ничуть не лицедействуя, просто-напросто полулежал на сиденье, чрезвычайно довольный жизнью вообще и прошедшей ночью в частности.

До подъема оставалось еще с полчаса, и вокруг стояла совершеннейшая тишина, ясная и прозрачная. Остановив машину у калитки, Рамона ослепительно улыбнулась:

— Ты был великолепен. Правда. Мы подружились?

— Еще бы, — сказал Мазур.

— Пока судьба не разбросает?

— Да.

Рамона наклонилась и поцеловала его в щеку:

— Милый, считай, что ты меня завоевал… Я полетела, скоро начнется совещание, но при первом намеке на удобный случай я тебя найду. Только не надо стоять столбом и смотреть мне вслед, ладно? Это, по-моему, киношные пошлости.

— Не буду, — заверил Мазур. — Ты поосторожнее там…

— Обойдется, — она улыбчиво бросила взгляд за удобно пристроенный меж передними сиденьями автомат. — Аста маньяна!

Джип рванулся с места, визжа покрышками. Не глядя вслед, Мазур распахнул калитку. На лавочке у крыльца сидел Лаврик.

— Ага, — сказал он радостно. — А я тут места себе не нахожу. Честно. Ну, садись и давай в трех словах. Эротика меня, разумеется, не интересует, меня за твоим моральным обликом следить не уполномочивали, наоборот…

Мазур рассказал кратенько — о Санчесе, об операции, в которой ему нежданно-негаданно пришлось участвовать. Лаврик слушал с непроницаемым выражением лица, вопросов почти не задавал, а те, что задал, на взгляд Мазура, вовсе и не имели отношения к делу — но поди пойми Лаврика, когда он в работе…

— Все?

— Все. Дальше только эротика.

— Интересно, — сказал Лаврик тихо, щурясь на поднимающееся над крышами оранжево-розовое солнце. — А вот как ты сам все происшедшее определил бы?

— Чертовски все это странно, — не особенно и раздумывая, сказал Мазур.

— Вот именно, — отрешенно произнес Лаврик. — Странно…

Тихонько скрипнула дверь, показался доктор Лымарь, застегнутый на все пуговицы, умытый и причесанный. Сбежал к ним по ступенькам.

— Гена, — задушевно сказал Лаврик. — У людей тут секреты служебные…

Лымарь пожал плечами:

— Секреты так секреты. Только вообще-то — боевая тревога…

Глава пятая. Граница — понятие условное

Они, все двенадцать, заняли очень выгодную со всех точек зрения позицию — на вершинах двух отлогих холмов, поросших редколесьем, отстоящих друг от друга метров на двести. Некоторую пикантность ситуации придавало то, что холмы эти не менее чем на полкилометра отстояли от бангальской границы, так что их группа хамски нарушила пару-тройку законов. Однако это никого не волновало, ни исполнителей, ни штабных. Во-первых, они пребывали на территории оккупированной ЮАР Намибии — а эту оккупацию не признавала ООН, о чем имелась соответствующая резолюция. Во-вторых, в африканских заварушках к любым государственным границам по давним добрым традициям относятся наплевательски. И, наконец, такая уж им выпала веселая служба, разрешавшая при необходимости чихать на любые границы, где бы они ни пролегали…

Ну, что поделать, если место очень удобное? Позади, в сторону бангальской границы и далее, более чем на километр до границы леса тянется голая саванна с невысокой травой, крайне неподходящая для засады либо оборонительного рубежа. Так что извиняйте, господа буры, вы и сами сюда влезли разбойным образом, чья бы корова мычала…

— Ну, что там? — спросил Морской Змей. Ушан сбросил наушники на шею:

— Из того, что они там тарахтят, ни словечка разобрать не могу, сам знаешь, не учен… Однако ж идет интенсивнейший радиообмен между доброй полудюжиной абонентов, и не так уж далеко. А это наталкивает…

Мазур, как и остальные, прекрасно понимал, на какие мысли это наталкивает: группу, которую они должны здесь встретить, давненько уж гонят, висят на хвосте. Ну, предусмотрен и такой вариант развития событий…

Он оглянулся назад, на бангальскую территорию — но, разумеется, в ночной темноте не смог разглядеть затаившегося там серьезного подкрепления — только темная полоска леса, заслоняющая яркие звезды. Впрочем, он и днем бы ничего не углядел — там все отлично замаскировано…

— Есть сигнал! — вдруг тихонько сообщил Ушан.

И на душе у всех стало невероятно легко. Чертовски неприятное занятие — ждать… Часами, в темноте, в тишине. Когда начинается, нешуточное облегчение испытываешь…

— Готовы! — распорядился Морской Змей.

Мазур передал команду, дважды мигнув фонариком в сторону соседнего холма. Опустил на глаза прибор ночного видения, успевший изрядно натереть лоб. Впереди, в призрачно-зеленоватом свечении, пока что никакого движения не наблюдалось — только равнина, далекий лес, причудливые кроны…

Потом на опушке возникло движение — с полдюжины уродливых силуэтов, карикатурное подобие людей, вылетело из леса и на четвереньках чесануло вдоль опушки. Ветерок донес пронзительные вопли. Ага, они близко. Стайка бабуинов ни за что не станет устраивать ночью такие спринтерские забеги, не окажись поблизости опасного зверя или человека…

Очень быстро меж крайних стволов показались другие силуэты — уже двуногие, передвигавшиеся бегом. Они вереницей выбегали на равнину, держа курс аккурат меж холмами. Мазур машинально их считал: девять… четырнадцать… семнадцать… вроде бы все.

Приближавшихся аккуратно держали на прицеле — мало ли кто мог нагрянуть под видом ожидаемой группы. Далеко-далеко, на пределе слышимости, послышалось размеренное, частое, длинное стрекотание — пулемет, судя по звуку, не перемещавшийся, а занявший стационарную позицию. Ага, они оставили кого-то прикрывать отход, и следует заранее помянуть добрым словом неизвестного пулеметчика — в девяноста девяти случаев из ста, человек, оставленный в такой ситуации прикрывать уходящих, обречен…

Бегущие преодолели уже три четверти расстояния, отделявшего лес от холмов. Далекий пулемет еще строчил. К его треску присоединились гораздо более тихие автоматные очереди, дважды бухнули гранаты. «Кранты мужику, — отстранено подумал Мазур. — Ночью, в лесу, быстренько обойдут и загасят…»

На высоте груди бегущего первым трижды блеснул колючей синей вспышкой сильный фонарик. Условный сигнал был правильный — но и это еще ни о чем не говорило, мало ли что могло произойти…

И тем не менее нужно было действовать по инструкции.

— Пошли, — распорядился Морской Змей.

Мазур и Лаврик, держа автоматы наготове, бегом спустились с пологого склона. Соседний холм тоже покинули двое — по раскладам, это Вакула и Хмурый. Вчетвером они встали посреди широкой прогалины меж двумя холмами, держа на прицеле замедлившую бег вереницу. У Мазура в голове всплыло совершенно постороннее:

Будь зорок, встретив пригорок, не объявляй перекур. Пригорок — всегда пригорок, а бур — неизменно бур…

Правда, ни единого бура среди приближавшихся не имелось, он уже рассмотрел, что там одни кафры. Что опять-таки ничего еще не доказывало: апартеид апартеидом, расизм расизмом, но в юаровской армии есть немаленькое подразделение «Черные мамбы», состоящее сплошь из негров, и это классно подготовленные коммандос, отчего-то не испытывающие понимания к угнетаемым соплеменникам…

Вереница превратилась в плотно сбитую группу, остановившуюся от них в нескольких шагах. Новоприбывшие точно так же держали встречающих на прицеле, шумно дыша, сплевывая наземь.

Лаврик, выйдя на шаг вперед, громко сказал:

— Симба уквонто.

— Сизве, — откликнулся кто-то.

Мазур прислушался, уже видя, что все в порядке — далекая стрельба прекратилась, на смену ей пришел яростный собачий лай. Как и следовало по раскладам: погоня справилась с пулеметчиком и рванула в хорошем темпе…

Тот, что откликнулся на непонятный пароль еще более непонятным отзывом, подошел к Лаврику и стоявшему бок о бок с ним Мазуру в сопровождении невысокого кафра. У него одного британская штормовая винтовка висела за спиной, и он как-то странно прижимал к груди правую руку: правда, на раненого не походил, ни повязки не видно, ни кровь вроде бы не идет… Ага, в кулаке у него что-то зажато…

Тот, что произнес отзыв, придвинулся вплотную и почти шепотом заговорил на приличном русском:

— Компаньерос, ваша задача — доставить товарища в столицу, (они и сами прекрасно знали, в чем их задача, но промолчали, чтобы не разводить ненужной болтовни). Берегите его. Если все же что-то случится — эта вещь, кровь из носу, должна попасть к нашим…

«Ах, вот ты кто, — подумал Мазур. — Такой же кафр, как я балерина».

Кубинец — а кому ж это еще быть? — произнес непонятную фразу, и человек с винтовкой за спиной показал им руку. В кулаке у него зажата кругленькая бельгийская граната (с выдернутой чекой, бля!) и к ней надежно примотан прозрачным скотчем темный цилиндрик величиной с тюбик губной помады.

Он тут же, правда, вставил чеку на место, но усики загибать не стал, лишь чуть-чуть развел. Хорошенький же попутчик попался…

— Компаньерос, уходите быстрее, — деловито добавил кубинец. — Погоня идет серьезная…

Он что-то сказал одному из своих, тот громко скомандовал — и пришедшие развернулись, цепочкой залегли, выставив стволы в ту сторону, где все ближе слышался собачий лай. Следовало бы им сказать, что тут и без них обойдутся, что им бы тоже сломя голову чесать на бангальскую сторону — но давать такие советы они как раз не имели права…

Лаврик негромко свистнул — и с обоих холмов потянулись бесшумно передвигавшиеся люди. Собравшись вместе, они пустились к лесу — но не по прямой, чтобы в случае чего не попасть под раздачу, бежали параллельно линии холмов, все еще по чужой земле.

Собачий лай быстро приближался. Справа послышалось тугое, шелестящее стрекотание, плывущее низко над землей. Они как раз оказались в промежутке меж очередными холмами, и прекрасно видели, как над лесом, откуда шла погоня, возникли два темных силуэта, приближавшиеся с нехорошей быстротой. Два вертолета, широко разомкнувшись, шли по прямой прямо к тому месту, где залегли партизаны.

С каким-то детским удовлетворением Мазур подумал: ну, вы сейчас, ребята, огребете…

На опушке леса, на бангальской стороне, засверкало и загремело даже раньше, чем они ждали, три пары огненных трасс скрестились на вертолетах, правый почти сразу же взорвался ослепительным оранжево-багровым клубком огня, по причудливой траектории ушел к земле, разбрызгавшись высоким костром. Второй дернулся было в сторону, но тут же попал под трассы, задымил, оставляя за собой пронизанную мелкими огненными язычками черную полосу, пошел к земле.

В лесу до поры до времени затаилась тройка старых добрых «ЗСУ-57–2», неплохих для своего времени двуствольных зенитных самоходок. В Союзе их давненько сняли с вооружения, но здесь они, как и многое другое, оказались к месту. Современный истребитель они уже не достали бы, но с вертолетами управлялись прекрасно.

Погоня униматься не собиралась — в лесу ревели моторы, броневики в разных местах показавшиеся меж деревьев, вылетев на равнину, прибавляли газу. Следом появились цепочки бегущих солдат — несколько вырвались далеко вперед, потому что им придавали ускорения азартно несущиеся на длинных поводках собаки.

Лес на бангальской стороне ожил — оттуда показались вереницы бегущих, пригибаясь, кубинских десантников — их там насчитывалось аж две роты. Лихие союзники спешили занять те самые высоты, господствующие над местностью. Ага, вот и первая самоходка выехала на равнину… Броневики у юаровцев неплохие, но пятидесятимиллиметровые автоматические пушки им быстро покажут, что почем…

— Вперед! — рявкнул Морской Змей.

Они кинулись бегом, все так же параллельно линии холмов. В заранее назначенном месте свернули влево и напрямик помчались к далекому лесу. Завязавшегося боя они уже не видели, но развернулся он на полную катушку: многочисленные вспышки раздирают темноту, палят пушки броневиков, грохочут зенитки, перекрывая густую пулеметно-автоматную пальбу, слышны взрывы гранат… «Мать твою так, — подумал Мазур, — это уже не погоня за кучкой партизан и не прием пришедшего с той стороны агента, это натуральная войсковая операция, если прикинуть, сколько с обеих сторон задействовано всего и всякого. Не говоря уж о том, что это — классический пограничный конфликт, причем „наши“ беззастенчиво вторглись на территорию „ихних“, что вообще-то идет вразрез с обычной практикой, с полным запретом для регулярных частей пересекать границу. Что же такое важное ухитрился спереть у буров этот тип, бегущий рядом хоть и тяжело дыша, но сноровисто? Наверняка не эскизы нового парадного мундира, коли уж буры пришли в такую ажитацию».

— Ложись!

Они плюхнулись в невысокую траву.

— Двенадцать десять, — сказал Морской Змей.

Если представить перед глазами циферблат часов, то именно в точке «двенадцать десять» показались две рычащие моторами невысокие тени, покрытые какими-то странными выростами — ага, на обоих броневиках сидит куча народу… Броневики то ли шли им наперерез, то ли хотели выйти тишком на левый фланг противника.

Они были метрах в пятидесяти. В переднем по силуэту без труда угадывался английский «Фокс» — так себе броневичок, с двадцатимиллиметровой пушечкой. А вот следом перла зверина посерьезнее — «Раталь», броня чисто юаровской разработки, и пушечка у него калибром в девяносто…

Нет, все-таки они именно что собирались зайти во фланг — но перли по маршруту, который вскоре должен был пересечься с тем местом, где залегли «морские дьяволы». У Мазура в голове мелькнуло: «Ах, какая несуразица, нас же теперь тринадцать, не самое веселое число…»

И спрятаться негде, не успеешь отползти достаточно быстро в редких зарослях невысокой травы, и на своих двоих не убежишь, положат на равнине, как куропаток…

Очень хорошо, что Морской Змей в таких делах был записным пессимистом — на подобные задания он отправлялся, нагрузившись всем, что только можно было с собой прихватить на плечах…

— Леший, Папа! Сначала бура!

Ручаться можно, что до этой минуты Папа-Кукареку и Пеший-Леший, как любой на их месте, втихомолку проклинали бы свою невезучую судьбу — поскольку именно им выпало, помимо прочего снаряжения, переть на горбу шведские реактивные гранатометы «Карл Густав», да вдобавок не просто «Густавы», а «двойку пятьсот пятьдесят», каковая дура вкупе с тройкой гранат весит поболее двадцати килограммов. Уж наверняка мысленно изошли на маты. Однако сейчас всем поголовно следовало лишь поблагодарить мысленно отца-командира за предусмотрительность…

Нет, не заметили пока, но сближаются под узким углом, до них уже метров двести… Ага! Какая-то сука у башни «Фокса» заорала благим матом, указывая прямехонько в их сторону: заметил-таки. Зоркий Глаз, чтоб тебе… Вот только поздненько, родной ты наш, востроглазенький…

Двойное негромкое буханье, характерный тугой свист, две огненных полосы, метнувшиеся над саванной… Английскому самоходу Папа-Кукареку ухитрился влепить прямо под башню, каковую и сорвало к чертовой матери, окутанный дымом броневик проехал еще пару метров и замер. «Раталь» получил в борт, что тоже было неплохо — и тут же на нем скрестились еще две огненных трассы — и вот тогда он взорвался уже качественно, десант смело с брони, расшвыряло. Тем временем рванул боекомплект на «Фоксе», во все стороны засвистели осколки, люди инстинктивно вжались в землю, прикрыв головы прикладами автоматов — хоть это и не особенно поможет, если прилетит здоровенный обломок…

Потом настала относительная тишина. Впереди, метрах в восьмидесяти, вяло горели раскуроченные останки броневиков — диковатое зрелище на фоне звездного неба. Кто-то там, впереди, вопил истошно, нечеловечески, на одной ноте. А вот выстрелов с той стороны не было.

— Первая тройка — проверить, зачистить!

Викинг, Страшила Мудрый и Джигит бросились туда, пригибаясь. Вторая тройка двинулась следом, чтобы прикрыть при необходимости. Мазур с Лавриком остались на прежнем месте — им следовало пуще глаза беречь этого типа с гранатой, собой прикрывать в случае чего, и все такое. Пеший-Леший и Папа-Кукареку развернули треноги своих шведских «автоген-гюрза», приникли к прицелам — с той стороны могли объявиться еще броневики, а у них оставалось по гранате.

Впереди, у пылающих броневиков, послышалось несколько скупых очередей. После чего всякие вопли прекратились, слышался только слабый треск пламени, тянуло чадом горящей солярки и характерным запашком жареного — к которому все здесь присутствующие уже успели привыкнуть, а потому ни с чьей стороны не последовало никаких интеллигентских штучек вроде вдумчивого блеванья. Хотя неприятно, конечно…

Когда тройки вернулись, Морской Змей распорядился:

— А теперь ноги! Вжарили, как в самоволке на блядки!

И они действительно вжарили — но, разумеется, не беспорядочной толпой, а в строгом порядке, вереницей, прекрасно помня, кому надлежит бдить насчет возможной опасности слева, кому — справа, кому, пребывая в арьергарде, следить, чтобы нечаянный супостат не объявился на хвосте… Кафр не отставал, все так же прижимая правой рукой к груди гранату, винтовка немилосердно колотила его по спине, на что он стоически не обращал внимания — упрямый малый, надо полагать, по жизни упертый…

Достигнув леса и убедившись в полном отсутствии погони, что пешей, что моторизованной, что воздушной, они позволили себе малость отдышаться. Оглянулись на гряду холмов. Бой и не думал утихать: вершины холмов и промежутки меж ними озарялись вспышками, вовсю работали зенитки, пушки броневиков, пулеметы и автоматы, правда, судя по звукам, характер боя изменился: теперь обе стороны расходовали снаряды и патроны экономно, скупо, прекрасно понимая, что запасы не бесконечны, а подвоза не будет. Никак не походило, что юаровцы собираются отступать — видимо, у них был четкий и недвусмысленный приказ…

Слева раздался шум вертолетов, и они инстинктивно метнулись под защиту деревьев. Оказалось, всполошились зря: совсем низко, не выше десятка метров над лесом, прошла к холмам тройка «крокодилов», сиречь «МИ-28». И еще одна, и еще. За холмами взлетело в небо не менее дюжины красных ракет — кубинцы обозначали свой передний край, ясное дело.

Мазур ухмыльнулся. На боестолкновении сейчас будет поставлена жирная точка: девятка «крокодилов» разделает оказавшихся на открытой местности юаровцев, как бог черепаху.

На их же собственной территории, ага. Но заранее можно ручаться: никаких материальных доказательств не будет, убитых — а они наверняка есть — кубинцы унесут с собой, боеприпасы «крокодилов» без должной маркировки, а ежели кто-то вздумает тыкать в нос кучей снарядных гильз от ЗСУ, то смело можно отвечать, что означенная техника давным-давно снята с вооружения Советской Армии, и как гильзы от ее снарядов там оказались — неразрешимая загадка природы, наподобие летающих тарелочек или лох-несского чудовища. Можно к тому же добавить, что официально ЮАР пребывает в международной изоляции, а потому не в состоянии использовать иные международные трибуны для лживых провокационных выпадов в адрес Советского Союза и его отношений с братскими африканскими государствами…

По команде Морского Змея они вереницей втянулись в лес, так и не увидев, как работают «крокодилы» — хотя грохот этой работы до них еще долго доносился.

Минут через десять они вышли к обширной прогалине, где стоял «МИ-8» и приданная ему для охраны пара «крокодилов» — все с кубинскими опознавательными знаками. Их, конечно, встретило бдительное клацанье затворов залегших вокруг винтокрылов кубинских десантников, но формальности с помощью пароля-отзыва уладили быстро. Блаженно расслабившись на железной скамье вертолета, Мазур покосился на темнокожего соседа (тот прикрыл глаза, с бесстрастным лицом привалившись затылком к борту, но в руке по-прежнему стиснута граната с примотанным к ней пенальчиком) и вновь с любопытством подумал: что же этот парень такое интересное спер, что ради него разразилась такая катавасия?

Увы, он слишком хорошо знал: можно до пенсии дослужить, так и не получив ответа на подобные вопросики…

Глава шестая. Абордаж по-бангальски

Обстановка была идиллическая. Безмятежно светило с лазурных небес знойное африканское солнышко, щебетали на все лады экзотические птахи (впрочем, иные орали премерзко), жужжали и зудели разнообразные насекомые, не далее чем в полуметре от Мазура на ветке вольготно устроилась небольшая желто-лазоревая змея, прямо-таки согласно поговорке прикинувшись шлангом — долгая неподвижность Мазура ее успокоила. Поскольку — он точно знал — змея была не из ядовитых, некультурно было бы ее шугать или бить прикладом по роже — в конце концов, она ничем не мешала.

Река с заковыристым местным названием лениво несла свои зеленовато-бурые воды. Слева направо по каким-то своим делам проплыл, оставляя треугольную, разбегавшуюся к берегам волну, некрупный крокодил — как-то меланхолично, не спеша.

Чащоба подступала к самому берегу — так что они разместились буквально в двух шагах от воды, каждый из четырех в своем наблюдательном пункте убрал-отогнул пару-тройку веток, и река перед ними простиралась, как на ладони. Правее, метрах в двухстах, она резко сворачивала вправо — за что именно это место и выбрали.

Мазур глянул на противоположный берег, заросший так же вплотную подступившим к воде лесом. Конечно, он и не рассчитывал разглядеть отсюда Мануэля с его четверкой — да и он бы наверняка их не разглядел, оказавшись в двух шагах, не те мальчики… Зато место, где расположились кубинцы, он знал точно — и выглядело оно со стороны совершенно безобидно, как и то, где они сами укрывались.

В глубине души он самую чуточку волновался — ему впервые предстояло выступать в качестве командира группы. Давно знал, что его решено готовить на командира группы, но не ожидал, что это случится здесь и сейчас. Ощущение, как бы наиболее точно выразиться, весьма даже своеобразное. Оказавшись в роли командира, в иную плоскость переходишь. Отныне именно ты, а не кто другой, всем распоряжаешься, исключительно на тебе лежит вся ответственность за операцию и за людей. Командира и награждают щедрее — но в случае чего и трахают так, как ни одному рядовому члену группы не снилось… Одним словом, кто не служил — тот не поймет…

Самарин, расположившийся в метре левее, на звездочку старше, но это никакого значения не имеет — все равно командовать Мазуру, а Лаврику отведены его загадочные специфические дела. И такие вещи Лаврик, надо отдать ему должное, понимает четко.

Правда, как порой случается (поскольку операция стопроцентно связана с делами Лаврика) он имеет право, когда сочтет нужным… ну, скажем так, посоветовать. Однако этот совет имеет силу приказа. И Мазуру останется этот приказ громко продублировать. Но тут уж ничего не поделаешь, специфика операции, при ином раскладе Лаврик был бы этого права лишен. Так что самолюбие новоявленного командира нисколечко не ущемлено.

Задание вообще-то нехитрое. Когда на реке объявится плавсредство, описанное им точнейшим образом, так что ошибки быть не может, его предстоит самым беззастенчивым образом взять на абордаж. Работа не особенно и ювелирная: поскольку выяснилось, что никакого конкретного субъекта в плен взять не придется (а подобные задачи, между прочим, самые муторные в условиях скоротечного боя). Нет никакого конкретного субъекта, интересовавшего бы начальство. Цель — само суденышко, вернее, его груз. А потому всех, кто вздумает огнестрельно огрызаться, можно без церемоний отправлять в Края Вечной Охоты (или, учитывая местную специфику, на Равнины Великого Нгонго) — хотя пленного, в общем, взять не мешает, но не конкретного, а любого. Тоже не бином Ньютона, легко выполнимо…

Он покосился на Лаврика. Тот, устроившись на толстом корне, прислонившись спиной к ноздреватому стволу, задумчиво созерцал реку. Служи Мазур на пару-тройку годков поменьше, он, точно, поинтересовался бы у Лаврика, что там такое в трюме этой шаланды, какая там кефаль. Но не теперь. Теперь он был малость опытнее, и вдобавок прекрасно понимал: о содержимом трюма может ничегошеньки не знать и сам Лаврик. Товарищ Самарин тоже, знаете ли, не адмирал и даже не каперанг, его, как и Мазура, старшие дядьки в секреты посвящают хорошо, если через раз…

От нечего делать он взглядом проинвентаризовал вверенный ему гарнизон. Викинг расположился на своем месте исключительно грамотно, обеспечив себе широкий сектор обстрела — как и Пеший-Леший, коему в отличие от остальных предстояло палить редко, зато метко — снайперская винтовка от глушителя до затыльника приклада обмотана свободно свисающими тряпочками, как и оптический прицел, снабженный светофильтром, чтобы не бликовал.

Судя по лицам, все находятся в должной степей боевой готовности, а морально-политическое состояние гарнизона сейчас, слава богу, в проверке не нуждается. Вообще, единственный, кто злонамеренно паскудит свой моральный облик — это сам Мазур: посещает на дому гражданку пусть братской, но иностранной державы, алкогольные напитки с ней распивает, интимными отношениями занимается, и даже смотрел совместно с означенной гражданкой насквозь порнографический фильм западногерманского производства с помощью технической новинки, видеомагнитофона. Утешает одно: все это совершается, молвя высокопарно, по приказу Родины, пусть и в лице Лаврика…

Он встрепенулся, заслышав на реке стрекот мотора, но тут же расслабился — судя по звукам, плавсредство было хиленькое, отнюдь не то, которое они подстерегали уже три часа.

Ну да, так и есть: по реке неспешно проплыла длинная моторная лодка — классическое местное каноэ, выдолбленное из цельного ствола, но снабженное обшарпанным стареньким мотором, тарахтевшим, что комбайн. На корме, время от времени лениво поворачивая румпелем, полулежал пожилой жирный кафр в полосатой накидке-коси, курил длинную трубку в совершеннейшей нирване и по сторонам не смотрел. Чуть ли не вся лодка была забита желтыми гроздьями бананов и поросятами со связанными ногами, порой отчаянно визжавшими. В носу сидела негритянка в линялом красном платье и желтом тюрбане, тоже с трубкой во рту, по возрасту годившаяся рулевому в жены.

Картина была будничная, неопасная, но Мазур тем не менее зорко разглядывал лодку и ее пассажиров, пока они не скрылись за поворотом. С одной стороны, могло оказаться, что это мирный пейзанин отправился на ближайшую мелкую ярмарку. С другой, учитывая местные реалии, нельзя исключать, что это разведка, пущенная впереди цели, которую они поджидали, и под накидкой у кормчего упрятана небольшая рация малого радиуса действия, а в лодке заныкан ствол. Подобное случалось, и не только в Африке…

Змея зашевелилась и непринужденно попыталась переползти Мазуру на плечо.

— По-ошла, рептилия… — буркнул он, легонько отпихнув тварюшку дулом автомата. Она, похоже, обиделась и проворно уползла вниз по стволу.

Минут через десять справа послышался совершенно другой звук — ритмичное шлепанье, погромыхиванье-фырканье какого-то движка, чересчур сильного для прозаической лодчонки. Очень походило на то, что они дождались… Мазур видел, как Лаврик хищно напрягся — а остальные встрепенулись без команды.

Звуки по воде разносятся далеко, и потому ждать пришлось долго. Наконец на воде показался… показалась… показалось… Короче говоря, довольно уморительная посудина показалась. Основой для нее, похоже, послужила плоскодонная речная баржа. За кормой вода не бурлит, винта нет — зато по бокам вертятся гребные колеса, размеренно хлюпая по зеленовато-бурой воде широкими плицами. Колеса высокие, потемневшие от времени, смастеренные, очень может быть, еще в те времена, когда Мазура и в проекте не было. На корме помещается рулевой, голый по пояс кафр с головой, повязанной красным платком — что придает ему не пиратский вид, а самый что ни на есть деревенский. Штурвал здоровенный, в пол человеческих роста, тоже потемневший от времени и явно снятый в былые времена с настоящего судна размером побольше. Будочка рулевого представляет из себя деревянный ящик с незастекленными окнами на четыре стороны, крытый пальмовыми листьями, словно заурядная деревенская хижина. Центральную треть судна занимает продолговатый, сколоченный из старых досок домик с окнами-щелями, опять-таки крытый пальмовыми листьями. Кроме рулевого, на палубе ни души. Вместительное суденышко, судя по габаритам, но вид у него такой, словно это чудо речное слямзили прямиком из какой-нибудь кинокомедии. Однако к тем, кто на нем плывет, следует относиться серьезно — коли уж предупредили, что эта компания вооружена и сопротивляться будет по-лютому. «Интересно, кто? — подумал Мазур. — Чьи-нибудь шпионы? Диверсанты? Контрабандисты? Нелегальные старатели? Ну, скоро узнаем…»

Он не мог видеть Мануэля и его людей, но не сомневался, что они тоже заметили плавучее уродство и пребывают в полной боевой готовности. Ждут, когда начнет Мазур, потому что ему начинать, точнее, Лешему…

Помянутый, двигаясь плавно, сноровисто, положил ствол на заранее облюбованный сук и приник к прицелу. Жить рулевому оставалось всего ничего — ну, так уж карта легла… Диспозиция разработана подробно: метров за двадцать до поворота Пеший-Леший снимает рулевого, после чего неуправляемое суденышко с огромной долей вероятности врезается в берег, откуда на него прыгают Мануэль с ребятами — а группа Мазура тем временем их подстраховывает, если из рубки-хижины откроют огонь. Если лайбу все же понесет по течению дальше — и у Мануэля, и у Мазура имеются резиновые лодки с легкими моторами. Надуть их сжатым воздухом из баллонов — секунд пятнадцать, спустить на воду и разместиться — еще максимум минута. Догонят вмиг и пойдут на абордаж — для этого варианта тоже подробная диспозиция разработана…

Мануэль сейчас наверняка приник к биноклю… Мазур поднял к глазам свой, рулевой оказался от него словно бы в двух шагах — рожа равнодушная, скучающая, челюсти размеренно двигаются, наверняка чабаку жует, смолу какого-то дерева, в смеси с некоей высушенной травкой дающую легкое наркотическое опьянение, наподобие листьев коки.

Прошелся взглядом по «хижине», особое внимание уделяя ее окошкам-щелям, абы как выпиленным в старых досках. За ними не видно никакого шевеления, никаких стволов. Тишина и благолепие. Ну, извини, парень, что так получилось, ничего личного…

Мазур плавно переместился на шаг влево и легонько хлопнул по плечу приникшего к прицелу Пешего-Лешего. Ствол винтовки медленно повернулся на пару сантиметров правее, замер, палец потянул спусковой крючок — плавненько, едва уловимо для глаза, словно пустили киноленту в замедленном действии…

Щелчок, словно сломали тоненькую сухую ветку. Содрогнувшись всем телом, рулевой постоял пару секунд, запрокидываясь, пока не уперся стеной в дощатую стену «рубки», руки соскользнули с темных рукояток штурвала, покойник медленно осел на пол, так что виднелась лишь его повязанная красным платком макушка.

Упади он на штурвал, вышло бы хуже, суденышко могло выписать непредусмотренный зигзаг. А так получилось отлично, прямо-таки по расчетам: неуправляемый кораблик шел прежним курсом, то есть прямо на берег, безмятежно дымила торчащая над «хижиной» высокая черная труба, безмятежно шлепали плицы, глухо постукивала и фыркала машина, определенно паровая, до берега метров десять, восемь, пять, всего ничего…

Мазур и его четверка держали палубу под прицелом. Мазур заметил на том берегу, в должном месте, легкое шевеление — Мануэль с ребятами шли на рывок…

Пулеметная очередь, длинная, неожиданная, хлестнула по лесу как раз в том месте, где обозначилось шевеление — и вслед ей тут же заработало не менее трех автоматов.

— Огонь! — успел еще скомандовать Мазур.

А в следующий миг, так и не успев выпустить очереди, отпрянул за дерево, по которому глухо шлепнули пули — теперь уже в их сторону лупило два пулемета с несколькими отрывисто подтявкивающими автоматами. Глянув вправо-влево, он убедился, что никто из его людей не пострадал. Постарался, осторожно высунувшись, оценить обстановку.

Послышался хруст — суденышко уткнулось в берег не носом, а всем левым бортом, ломая колесо на мелководье. Правое колесо вдруг замерло, словно кто-то перебросил рычаг — а так оно, вероятнее всего, и было…

Смешной кораблик отстреливался с обоих бортов, ничуть не заботясь об экономии патронов. Насколько удалось разглядеть, группа Мануэля так и не пошла в атаку (и правильно, их срезали бы в упор всех до одного) — укрываясь за деревьями, вступила в перестрелку. Мазур и его четверка тоже подключились, сосредоточив огонь на «хижине».

Судя по всему, оборонявшиеся так и не могли пока засечь ни одного из нападавших — пули то ударяли далеко справа от Мазура и его людей, то слева, огонь велся яростный, но неприцельный…

Однако кое-что Мазуру крайне не нравилось. У него было достаточно опыта, чтобы быстро сообразить: им противостоит опытный, хорошо владеющий оружием противник, и командир там неплохой, и люди там вышколенные. Полное впечатление, что они столкнулись не с недотепами-контрабандистами и не с обученной кое-как «гвардией» какого-нибудь местного вождя, а с серьезными, прошедшими неплохую подготовку солдатами. Напоролись на кого-то серьезного. Сабумбисты? Южные сепаратисты? Белые наемники? «Леопарды Джилу»? Поди угадай с ходу, коли тут сыщется десятка два группировок с такими вот обученными нездешними инструкторами умельцами…

Пеший-Леший, пригибаясь, подскочил к нему, прокричал на ухо:

— Одного внутри, кажется, снял…

Даже если так, там, внутри, оставалось еще достаточно народу, и огонь они вели беспрестанно. Они так и не смогли точно засечь укрывающегося в чащобе противника, но пули ударяли в стволы и свистели меж ними в опасной близости. Нащупывают. Что характерно, после нехилого обстрела с двух сторон «хижина» должна превратиться в решето, а она выглядит иначе…

— Лаврик, — громко распорядился Мазур, поднося к глазам бинокль. — Засади-ка подлинней в левый угол, возле окошка…

Лаврик кивнул, не оборачиваясь, выпустил очередь на полмагазина. Мазур, не отнимавший от глаз бинокль, тихонько охнул сквозь зубы: он прекрасно видел, как пули ударяли в потемневшие, трухлявые доски — и рикошетили. В больших дырах виднелось что-то тускло поблескивающее, сероватое, ничуть не похожее на дерево…

Эта чертова хижина была выложена изнутри стальными листами, и сталь неплоха, раз автоматные пули почти ее не берут. Да вдобавок огонь ведется очень уж профессионально… Мать твою за ногу, на кого ж это они напоролись? На инструктаже будущий противник представал гораздо более растяпистым и слабым — а на деле вон как обернулось… Они встретили кого-то, едва ли не равного себе…

Но как бы там ни было, а приказа никто не отменял — эту лайбу, кровь из носу, нужно было взять…

Справа, у него на боку, назойливо запищало. Мазур, надежно укрываясь за деревом, вытащил из пришитого к камуфляжному комбезу кармана портативную рацию размером и толщиной с книгу. Выдвинул блестящую антенну, зажал левое ухо, прижав правое к динамику.

— Компаньеро! — кричал Мануэль. — У меня один наповал, один ранен легко, стрелять может. У тебя как?

— Все целы! — прокричал Мазур в микрофон.

— Командуй, амиго!

Мазур несколько секунд молчал. Говоря по совести, его так и подмывало обратиться за советом к Лаврику — но сие унизительно для самолюбия командира, да и вряд ли Самарин сможет посоветовать что-то толковое… Он, кстати, отвернулся, демонстрируя всем видом, что не собирается посягать на Мазуровы права, бьет короткими очередями, пытаясь угодить по амбразурам…

— Будем выполнять приказ! — прокричал Мазур. — Будем брать! Экономьте патроны, постарайтесь подобраться…

— Понял, выполняю!

Паршивая ситуация. Конечно, помощи этим сволочам ждать неоткуда — но две нападающих группы оказались разобщены. Мануэль на одном берегу, Мазур на другом, и ситуацию никак не изменить. Выйти на реку на лодке — верная, бессмысленная гибель, всех перестреляют вмиг. Остается одно: продолжать перестрелку, экономя патроны, вся надежда на Мануэля — авось сумеет, швырнув несколько гранат, все же ворваться на кораблик, как-то там закрепиться…

Тугой шелестящий свист, полоса дыма. Метрах в десяти от Мазура, справа, грохнуло, осколки секанули по деревьям. Так, у них еще и гранатомет имеется… Что ж за твари?

В какофонию ожесточенной пальбы, гремевшую на обоих берегах и на судне, вплелись новые звуки, поначалу тихие, но быстро крепнущие. Приближались они слева, с той стороны, откуда приплыла лайба, и очень быстро Мазур опознал шум вертолетов — не менее двух.

— Прекратить огонь! — распорядился он.

И тут же, с отставанием в какие-то несколько секунд, перестала стрелять группа Мануэля. Мануэль явно рассудил в точности, как Мазур: у ближайшего серьезного супостата, парижского доктора философии, найдется с дюжину вертолетов, подаренных на бедность добрыми зарубежными дядями, тоже, наверное, питавшими слабость к философии. Вертолеты, разумеется, у него, как и у Сабумбу, не военные, гражданские модели «Ирокезов», «Алуэттов» и «Левасеров». Однако любой понимающий человек знает, что на них в два счета можно навесить легкие автоматические пушки, многоствольные пулеметы и ракеты — что давным-давно оба доктора со своими винтокрылыми и проделали. Вообще-то зона влияния Философа кончается далеко отсюда, но мало ли каких сюрпризов от него можно ждать — в особенности, если суденышко принадлежит ему… Вполне возможно, осажденные на кораблике давным-давно орут на весь эфир, прося помощи — Мазура отправили на задание без настоящей серьезной рации и без аппаратуры, фиксирующей радиообмен, и он не задавал по этому поводу вопросов — значит, так надо…

Те, на корабле, тоже перестали стрелять, и стало очень тихо, только шелестящий стрекот приближался с каждой секундой. Эх, что бы стоило дать им в качестве воздушного прикрытия один-единственный «крокодил» — тогда гораздо меньше было бы возни с этим загадочным корабликом. Что-то не продумал стоявший за операцией Лаврик…

Когда Мазур их увидел, от сердца отлегло — на небольшой скорости, метрах в десяти над рекой шли уступом два «крокодила» с опознавательными знаками кубинских ВВС. Вот только как с ними связаться и попросить чуточку подмогнуть? Они явно летят по каким-то своим делам. А у них — ни хорошей рации, ни сигнальных ракет даже, чтобы обозначить себя, как своих, одни игрушки-переговорники…

Вертолеты снизились, повисли над рекой метрах в пяти, так что по зеленовато-бурой воде пошла кругами рябь. Замерли в воздухе, чуть-чуть не достигнув корабля. В прозрачных пузырях кабин виднелись головы в шлемах, пилоты оглядывали лес, вертолеты вдруг разомкнулись, оставаясь на месте — один развернулся носом в ту сторону, где засела группа Мануэля, другой, такое впечатление, целился примерно на то место, где укрылся Мазур со своими…

Он не смог бы описать словами, что чувствовал. Просто-напросто его, как очень и очень многих, прошило предчувствие опасности. Со временем, поднабравшись опыта, такие вещи начинаешь чуять, что бы ни ворчали о мистике иные материалисты…

— Бегом! За мной!

Петляя меж стволами, стараясь передвигаться так, чтобы его не заметили с реки, Мазур кинулся бегом вдоль берега, вверх по течению, в ту сторону, откуда приплыло суденышко. Остановился, пропустил несущихся в хорошем темпе ребят, помчался замыкающим…

И тут вертолет врезал. Из всего бортового, почти что по тому месту, где группа Мазура располагалась с полминуты назад. Свист ракет, тявканье автоматических пушек, непрерывный стук осколков по стволам, словно великанские гвозди забивают…

— Наддай! — рявкнул Мазур.

Они наддали. Разрывы чуточку передвинулись — но не двинулись им вслед. Значит, не заметили, лупят вслепую… неужели по наводке тех, с корабля? Но тогда выходит, что и корабль…

Они остановились примерно через полкилометра, шумно переводя дух. Вертолеты уже не стреляли — ну да, летчики должны понять, что не стоит зря жечь боекомплект, «крокодил» все же мало приспособлен для того, чтобы накрыть прицельным огнем затаившуюся в густой чащобе невеликую кучку людей…

Два немаленьких куска леса, тот, откуда они вовремя убрались и тот, где засел Мануэль, словно великанской косой выкосило: торчали разнокалиберные пни, исхлестанные осколками и пулями деревья повалились беспорядочной кучей, кустарник будто выстрижен — на совесть потрудились винтокрылые, мать их так…

Мазур осторожно пробрался к берегу, к крайним деревьям, залег за стволом, чуточку высунулся, глядя в бинокль, который держал вертикально, вывернув голову. Один из вертолетов висел над самой «хижиной», отчего крышу из пальмовых листьев немилосердно трепало тугой струей воздуха, а кое-где и разметало.

С него выбросили трап, и на палубу проворно спускался штурман. Второй вертолет висел высоко над рекой, порой разворачивая нос вправо-влево, напоминая змею, готовую нанести удар. Ни черта не понятно. Ясно одно: случилось некое трагическое недоразумение.

— Ну, и как ты все это объяснишь? — тихонько спросил он Лаврика.

Тот пожал плечами:

— Сам теряюсь. Агентурная информация была четкая: это корыто перлось от Философа к сепаратистам в Нандолу и везло что-то интересное…

Лицо у него было спокойное, а глаза — честнейшие: что человека, хорошо знакомого с Лавриком, ни в чем не убеждало. Но не вступать же с ним в перепалку, когда не знаешь толком, какие претензии ему предъявить, и есть ли они вообще… Одно ясно: задание они провалили, исходные данные оказались насквозь неправильным и…

— Командуй, — с непроницаемым видом сказал Лаврик.

— А что тут скомандовать? — пожал плечами Мазур. — Сделаем крюк и выйдем к условленной точке рандеву.

Добавил про себя: и будем надеяться, что Мануэлю с его ребятами тоже повезло, есть кому выходить в условленную точку, чтобы сделать оттуда десятикилометровый переход к поджидающему их вертолету…

…Сесть им пока что не предлагали, так что Морской Змей и Мазур с Лавриком остались стоять в положении «вольно» — напротив сидевших за небольшим столом двух генерал-майоров в летней форме. Генерал-майоры представились кратко: «заместитель ГВС (главный военный советник, фактический командующий, находящимся в стране пребывания воинским контингентом) Филатов», «заместитель ГВС Рогов», не озаботившись уточнить своей функции. Впрочем… Тот, кто служит не первый год, легко может сделать для себя некоторые выводы. Филатов, несомненно, стопроцентный строевик, у него лицо такое. А вот Рогов, есть сильные подозрения, не кто иной, как заместитель по политчасти. Опять-таки лицо у него такое, что невольно наталкивает на такую именно догадку. Мазуру вспомнилась фраза из какого-то романа: «Человек с лицом и голосом праздничного оратора». Вот-вот, очень похоже, есть отпечаток ярко выраженной, присущей замполитам идейности…

— Ну, значит, все в сборе, — хитро сказал Филатов ровным голосом. — Командир подразделения, командир действовавшей группы и представитель особого отдела… С кого начать, орлы вы наши боевые? Кому первому вставить фитиля на полметра, вашу мать? — он обвел всех по очереди тяжелым, неприязненным взглядом. — Что-то никто не разевает рот и не трещит о своей экстерриториальности… Ну да, я прекрасно знаю, что ваша шарага…

— Подразделение, товарищ генерал-майор, — бесстрастно вставил Морской Змей.

— Мы с гонором? — усмехнулся уголком рта Филатов. — Ну да, я знаю, что ваше подразделение абсолютно никому здесь не подчиняется, даже гэвээсу. Подчиняется оно исключительно… кому, я запамятовал?..

— Главному штабу Военно-Морского Флота, — тем же бесстрастным тоном сказал Морской Змей.

— Спасибо, что напомнили, а то я запамятовал… — и Филатов неожиданно улыбнулся во весь рот, но без малейшей доброты в глазах. — А хорошо вы устроились, ребятки, ага? Не подчиняетесь тут ровным счетом никому, сами себе хозяева. Захотели погулять — погуляли, захотели пострелять — постреляли, и ни одна живая душа не имеет права спрашивать, с чего это вам вздумалось… Лафа! Мне бы так… А вы, часом не забыли, товарищи офицеры, что военно-морской флот — не какая-то там лейб-кампанская рота, а неотъемлемая часть советских Вооруженных Сил? Не слышу ответа.

— Никак нет, товарищ генерал-майор, — сказал Морской Змей. — Не забыли.

— Ну, значит, не совсем еще пропащие… — ухмыльнулся генерал уже откровенно враждебно.

Мазур прекрасно понимал, что тут много намешано: дело не только в злополучной истории с судном, но и в некоторых чертовски стародавних армейских сложностях. Дело и не в том, что генерал — сухопутчик, а они — флотские. Нет на свете такого генерала, которому нравилось бы, что на подвластной ему территории, во вверенном ему гарнизоне обитает шарага, над которой генерал не имеет ни малейшей власти и ровным счетом ничего приказать не может. Поскольку такое положение установлено заоблачными верхами, оспаривать его генерал не может, ставить палки в колеса не имеет права, ибо чревато — но подсознательно будет испытывать нешуточное раздражение. Тут дай только повод… А повод есть… А повод-то и появился…

— Вы, кажется, сказать что-то хотите? — ухмыльнулся Филатов. — Извольте, капитан-лейтенант…

— Я, собственно, хотел бы знать, в чем причина этого вызова… и такого тона, — отчеканил Морской Змей.

— То есть вы у нас — невинное дитятко? — хмыкнул генерал. — Дитятки невинные, вы ведь не варенье без спросу съели. Вы напали на судно с экипажем из кубинских военнослужащих, совершавших засекреченный рейс, причем один из военнослужащих был вами убит… Мало того: исключительно по вашей инициативе в эту историю была втянута группа кубинского спецназа, в результате боя потерявшая одного человека убитым и двух ранеными… Хорошее вареньице получается. И ведь никто из вас не будет отдуваться… Объясняться с командующим кубинским контингентом придется главному военному советнику… По-хорошему, за такие фокусы погоны обрывать полагается, если не хуже… В такой истории всегда полагается искать виновных, — он перевел тяжелый взгляд на Мазура. — Менее всего виноват, сдается мне, старший лейтенант — ему поставили задачу, он дисциплинированно выполнил.

Мазура так и подмывало ляпнуть: «Вот спасибочки, милостивец!» Но он, конечно, промолчал, как положено в таких случаях, придавая лицу выражение некоторой тупости.

— А вот с вами, товарищи капитан-лейтенанты, обстоит несколько потяжелее, — продолжал генерал. — Командир подразделения санкционировал операцию, а данный товарищ, — он исподлобья уставился на Лаврика, — как раз и был инициатором данной операции по каким-то секретным соображениям, о которых простым смертным и знать нельзя…

— С политической точки зрения дело выглядит весьма… гадостно, — хорошо поставленным, характерно вкрадчивым голосом сказал генерал Рогов. — В результате ваших непродуманных действий погибли двое военнослужащих братской армии и двое ранено. Непростительная оплошность для человека вашего рода занятий, капитан-лейтенант…

Лаврик сказал без выражения:

— Насколько мне известно, товарищ генерал-майор, за время пребывания в стране советских и кубинских… советников из-за разного личного рода несогласованностей четырежды оружие применялось против своих, в результате чего погибли двое советских военнослужащих, двое кубинских и шестеро бангальских…

— Вы считаете, что это вас оправдывает?

— Я просто хочу сказать, что трагические недоразумения неизбежны.

— Вы член партии?

— Разумеется.

— В таком случае, хотел бы напомнить, — так же вкрадчиво сказал Рогов. — На случай, если вы забыли. Существует единое Главное политическое управление Советской Армии и Военно-Морского Флота… Охватывающее, разумеется, и ваш Главный штаб… Вы прекрасно понимаете, что я обязан информировать вышестоящие инстанции о ваших подвигах. Бросающих тень на советско-кубинское сотрудничество, дискредитирующее нашу деятельность в этой стране…

«Этот проинформирует, — подумал Мазур. — Этот раскудрявит так, что мало не покажется…». Решительно вклинился Филатов:

— Позвольте уж попроще… Писать мы будем. Писать придется. Не знаю, как вы там будете решать с вашим начальством, но первыми придется отписываться нам. И первые шишки посыплются на гэвээса и на нас, поскольку командуем здесь мы. И что прикажете делать? Опустить глаза, как нашкодившие школьники, и лепетать: мы, дескать, не при чем, у нас тут, знаете ли, обосновались бравые морские волки, которые никому не подчиняются и творят, что хотят… и как мы в таком случае будем выглядеть? И кем? Поставьте себя на наше место: вы бы стали ныть этаким макаром? Судя по молчанию, вряд ли…

— Чего же вы все-таки от нас хотите, товарищ генерал-майор? — спокойно спросил Морской Змей.

— Хоть чего-то, — сказал Филатов, насупясь. — Хоть какой-то конкретики, которая может сойти за оправдание. Я не имею права лезть в ваши секреты, это азбука. Но хоть что-то я должен буду сказать кубинцам…

— Пожалуй, — кивнул Лаврик. — Кубинцам можно сказать следующее: вся эта трагическая случайность произошла оттого, что по агентурной линии нас неправильно информировали. Может быть, это было сделано неумышленно. Может быть, имела место провокация. Все это чистая правда…

— Другими словами, вы публично расписываетесь в собственной некомпетентности? — с улыбочкой спросил генерал-замполит. — Признаете, что не смогли отличить провокацию от правдивой информации? Это, конечно, не политическое упущение — но это серьезнейшее служебное упущение… Скажу вам откровенно, как коммунист коммунисту — это я тоже намерен отразить должным образом, когда буду составлять докладную…

Лаврик был невозмутим, как статуя. Мазур тоже, в общем, не кипел от злости, хотя и произнес про себя несколько насквозь нецензурных фраз. Он не впервые сталкивался с подобными представителями армейской фауны, так что некоторый опыт имелся…

— Это, конечно, мое личное мнение, но вашему командованию следовало бы тщательнее подходить к отбору офицеров, направляемых в столь сложный регион… — сказал Рогов с самодовольной уверенностью в себе.

— Действия командования обсуждать не приучен, — кратко ответил Лаврик, придавая лицу ту же самую легкую туповатость.

— И совершенно правильно, — буркнул Рогов, заглянул в лежащую перед ним бумажку. — Вы, надеюсь, поняли главное? Ваши действия получат там, — он величаво направил указательный палец в потолок — крайне негативную оценку и с военной, и с политической точки зрения, о чем должен вас честно и открыто предупредить… — он снова глянул в бумажку. — Да и с моральным обликом, как мне докладывают, у вас обстоит не лучшим образом… Старший лейтенант Мазур…

— Да, товарищ генерал-майор?

— Что за шашни вы там разводите с иностранной гражданкой? Я имею в виду капитана Рамону Родригес.

Мазур легонько пожал плечами:

— Мы с ней координируем некоторые совместные действия определенных служб…

— И в койке тоже координируете? — с довольно гаденькой улыбочкой осведомился Рогов. — Когда на ночь исчезаете из расположения части и объявляетесь только поутру? Да еще самым беззастенчивым образом обжимаетесь в машине?

Ох, Мазур бы врезал… От всей души и качественно. Но это — из разряда несбыточных мечтаний…

Рогов наставительно сказал:

— Товарищ старший лейтенант, зарубите себе на носу: конечно, с Республикой Куба мы находимся в союзных, можно сказать даже, братских отношениях. Но это не означает, что эти отношения нужно доводить до совместных кувырканий в койке. Речь, повторяю, идет об иностранной гражданке, — он прищурился: — А ведь вы, насколько мне известно, состоите в законном браке?

Мазур видел, как Филатов украдкой покосился на напарника, как по его лицу пробежала легкая тень недовольства. Но он тут же придал себе самый равнодушный вид: ну понятно, и ему против этакого рожна не попрешь… Он только проворчал:

— В конце концов, главное не в этом…

— Ну разумеется, Вениамин Степанович! — живо подхватил Рогов. — Однако никак нельзя упускать и такие вроде бы мелочи. Моральный облик советского человека, представляющего здесь нашу Родину в столь непростых условиях, должен быть безупречен… Я надеюсь, товарищ старший лейтенант, вы сделали для себя должные выводы?

— Так точно, — угрюмо сказал Мазур. «Умеет работать, сволочь, — подумал он не без некоторого уважения. — Вроде бы и не было посторонних свидетелей их расставания с Рамоной, а вот, поди ж ты…»

— Ну что же… — сказал Филатов, словно подводя итог. — Некоторую ясность мы внесли… И вот вам мой дружеский совет, товарищи офицеры: постарайтесь жить скромнее… Вы поняли?

Рогов добавил:

— Если случится очередное ЧП или… — он многозначительно глянул на Мазура, — или какая-нибудь аморалка… Дела, я обещаю, примут гораздо более жесткий оборот. Напоминаю: при всем вашем нынешнем выгодном положении вы остаетесь частичкой Вооруженных Сил, что является как большой честью, так и большой ответственностью…

Из здания они вышли молча, понурив головы. И довольно долго еще шагали молча по вымощенному булыжником плацу. Потом Лаврик словно скинул с себя тяжелый груз, его походка стала чуть ли не пританцовывающей, и он довольно громко замурлыкал под нос:

— А если что не так — не наше дело, как говорится — Родина велела… Как славно быть ни в чем не виноватым, солдатом, солдатом…

— Самарин, — мрачно сказал Морской Змей.

— Аюшки?

— Вот честно тебе говорю: мне тебя матом послать хочется.

— Чем я такую милость заслужил?

Морской Змей хмуро ответил:

— Какой бы херни эти двое ни наговорили, в одном они правы: в грязную историю ты нас втравил, рыцарь плаща и кинжала. И еще поешь, как шансонетка, того и гляди, плясать начнешь…

— А вот скроемся в располаге за высоким забором — может, и спляшу, — серьезно сказал Лаврик. И продолжал тихо, убедительно: — Тельманыч, не бери в голову. Абсолютно все, что эти два барсука наговорили, можешь засунуть им в задницу… Никто никого не втравливал ни в какую грязную историю. И никакой грязной истории не было. Была проведена операция, которая завершилась успешнейше. Успешнейше, ты понял? Нет, сейчас-то ты ни черта не понимаешь. А вот потом поймешь, иначе я свою парадную фуражку сожру у тебя на глазах…

И улыбнулся весело, дерзко, радостно, мечтательно глядя куда-то вдаль.

Глава седьмая. Ночные скучные дела

Ну вот, сейчас явно предстоит огрести еще и от кубинцев, — думал Мазур, сидя в приемной генерала Санчеса. Вот только почему генерал вызвал его одного, а не всех троих? Или у них свои традиции, и принято вздрючивать конкретного командира, не выясняя, кто его послал и зачем? Вроде бы не должно так быть…

Минут через десять из кабинета вышли трое кубинцев — без знаков различия на пятнистых комбинезонах, но, судя по возрасту и осанке, старшие офицеры, уж такие вещи опытный армеец определяет легко. Едва они вышли из приемной, адъютант, словно имел надлежащие инструкции заранее, любезно сказал:

— Прошу вас, компаньеро.

Мазур вошел не без внутренней робости. Однако Санчес, расставлявший на столе уже знакомый Мазуру по прошлому разу дастархан, вовсе не выглядел сердитым, наоборот, улыбался вполне радушно. Что-то это никак не походило на подготовку к грядущему разносу… Пожав ему руку, Санчес сказал:

— Я слышал, у вас неприятности?

— Идиотская нестыковка получилась, — осторожно сказал Мазур.

— Или провокация, что вероятнее всего, — сказал Санчес. — Мне уже доложили подробно. Здесь столько двойных и тройных агентов, что ничему уже не удивляешься… Вам грозят неприятностями? И отнюдь не ваше непосредственное начальство?

Мазур уклончиво пожал плечами: каким бы легендарным ни был Санчес, друг и ближайший союзник, он все же представляет другую армию. Честь мундира требует не выносить сор из избы. Будь на его месте свой, но принадлежащий, скажем, к сухопутчикам, точно так же следовало бы промолчать…

— Не принимайте все слишком близко к сердцу, — сказал Санчес. — Я встречался с главным военным советником и, думается, сумел ему объяснить, что в сложной работе неизбежны трагические случайности. Так что можете считать, что эта печальная история списана в архив…

Вспомнив физиономию Рогова, исполненную гнусненького охотничьего азарта, Мазур мысленно добавил: списана, да не вся. Замполит преспокойно может накатать телегу по своей линии, в чем ему никто не сможет воспрепятствовать…

Санчес наполнил рюмки:

— Сейчас предстоит выпить за вас, компаньеро Кирилл. Вы не знаете испанского, но все равно, взгляните…

Он подал Мазуру небольшой бланк сугубо официального вида: с кубинским гербом справа, какой-то, несомненно, военной эмблемой слева, замысловатой подписью внизу и двумя печатями, круглой и пятиугольной. Весь текст был напечатан типографским способом, но в свободную строчку, каллиграфическим почерком, черными чернилами (и, разумеется, на латинице) вписаны его имя и фамилия. Коим предшествовали два непонятных слова.

— Командующий только что подписал представление, — пояснил Санчес. — Старший лейтенант Кирилл Мазур представлен к награждению медалью «Гранма» — как и все остальные, участвовавшие в захвате того мерзавца. Важная птица, давно гонялись… Скажу вам по секрету, что еще не было случая, когда Гавана отклоняла бы представления главнокомандующего. Так что вручение медали — вопрос времени. Мои поздравления, компаньеро.

Мазур неловко ерзнул на стуле. Поскольку награда была кубинская, уж, безусловно, не стоило вставать навытяжку и рявкать «Служу Советскому Союзу!» А как полагалось поступать в таких случаях у кубинцев, он представления не имел.

— Сидите, сидите, — сказал Санчес, очевидно, заметив его растерянность. — Стоять навытяжку будете через недельку, когда я вам буду вручать медаль…

Вот теперь настроение у Мазура поднялось. Конечно, щенячьего восторга он не испытывал, но тут у любого его ровесника душа воспарит на седьмое небо: получить славную боевую медаль, названную в честь легендарного корабля, к тому же из рук легендарного генерала…

— Поздравляю! — Санчес поднял рюмку. Разделавшись со своей, Мазур неожиданно бухнул:

— А я когда-то нес ваш портрет. Чуть ли не двадцать лет назад, в пионерском лагере…

— Я, наверное, был еще с бородой? — усмехнулся Санчес.

— Да, как все… — сказал Мазур.

— Вот это и есть самое неприятное в жизни, — доверительно сказал Санчес. — Когда твои портреты вешают во множестве, носят… Не ради этого старались. Как человек, знающий толк в проблеме, могу вам пожелать одного: чтобы вам никогда не пришлось видеть, как ваши портреты вешают или носят. Возможно, это и необходимо с точки зрения агитации и пропаганды, но самому оригиналу это не доставляет ни малейшего удовольствия…

Мазур подумал, что ему такая честь не грозит, учитывая специфику его занятий. Портреты людей его ремесла если и появляются где-нибудь, то исключительно в комнатках боевой славы, в настрого засекреченных зданиях, и, как правило, с неизбежным дополнением в скобках (посмертно). А вот такого как-то категорически не хотелось…

На столе щелкнул динамик и разразился быстрой испанской скороговоркой. Выслушав и кратко что-то ответив, Санчес огорченно развел руками:

— Увы, нам придется убрать бутылку до лучших времен… Прибыла капитан Родригес, у нее срочное дело к вам, какая-то очередная акция… Вы ведь располагаете временем?

— Да, до завтрашнего утра, — сказал Мазур.

— Вот и прекрасно, — он поднялся первым, и Мазур торопливо вскочил. — Удачи, компаньеро!

Рамона ждала его в приемной, нетерпеливо расхаживая из угла в угол, коротко отвечая на длинные фразы расплывшегося в улыбке адъютанта. Мазур не понимал ни словечка, но нетрудно было догадаться, что тут имеет место попытка легкого флирта, безжалостно Рамоной пресекаемого.

При появлении Мазура адъютант моментально увял и принял насквозь служебный вид.

— Привет, — сказала Рамона, нетерпеливо ухватив его за руку. — Пошли, у нас времени мало…

Решительно повлекла его вниз по лестнице, из домика, за угол. Оказавшись вне досягаемости посторонних взглядов, повисла у него не шее и крепко расцеловала.

— У нас времени мало, — хмыкнул Мазур.

— Ночью наверстаем, — сказала она, не задумываясь. — Ладно, пошли, выезжать пора…

— Ты знаешь, а я оружие не взял, — спохватился Мазур. — Никто ведь не предупредил…

— Оружие на сей раз не понадобится, — смешливо покосилась на него Рамона. — Совершенно мирная акция, я бы сказала, рутинная. Ты сумеешь управлять этим динозавром?

Она кивнула на стоявший у крайних домиков английский шестиосный «Бледфорд» с брезентовым тентом: грузовик вряд ли застал Вторую мировую, но возраста, сразу видно, был почтенного.

— Запросто, — сказал Мазур. — Чем мне только ни приходилось управлять… А куда его?

— Садись. По дороге расскажу.

Руль, как и следовало ожидать от «англичанина», оказался справа, но с управлением Мазур справился легко: похож чуточку на отечественный «ЗИЛ-157», только сидеть приходится с непривычной стороны.

— На аэродром, — сказала Рамона. — В самый конец, мимо ваших громадин и наших истребителей, там будет грузовой борт… Санчес уже говорил, что нас всех представили к «Гранме»?

— Ага.

— Представили — значит, дадут, — сказала Рамона, мечтательно щурясь. — Тебе легче, а у меня будет первая награда… ну, мы с тобой, я думаю, как следует отметим это торжественное событие, когда придет время… Ты никогда не видел «Гранмы»? Круглая, на лицевой стороне «Гранма» и изображена, зеленая ленточка с двумя черными полосочками по бокам и красной посередине… Влево.

Мазур повернул влево и включил фары — было уже темно, а фонари горели редко. Часовые попадались гораздо чаще, Мазур знал, что существует еще и довольно широкий пояс внешней охраны — что бы какие-нибудь обормоты не смогли издали обстрелять аэродром из минометов, как это проделывали партизаны в Южном Вьетнаме.

— Собственно, дело совершенно пустяковое, даже неловко тебя и просить, — сказала Рамона и послала ему лукавый взгляд. — Но ты ведь все равно потом пойдешь ко мне, верно?

— Уж это наверняка, — сказал он браво, пытаясь прогнать с глаз всплывшую вдруг рожу товарища замполита с его ухмылочкой.

— Груз из категории секретных, — сказала Рамона. — А потому к перевозке допускаются исключительно люди с особым допуском. Хорхе внезапно свалился, какая-то местная инфекция скрутила, их тут несчитано, сам знаешь… Вот я и решила тебя самую чуточку поэксплуатировать, — она фыркнула. — Говоря по совести, я бы и одна справилась, но эти пилоты — такие мачо… Как ни борется революция с этими старорежимными пережитками, а вас, мужчин, ничем не переделаешь… Нет, конечно, они примут у меня все бумаги, распишутся, где надлежит, свои выдадут — но это будет сопряжено с неизбежной легонькой демонстрацией мужского превосходства — будут якобы украдкой обмениваться многозначительными взглядами, плечами пожимать, задавать кучу лишних вопросов, как будто читать не умеют, и все такое прочее… Не первый раз сталкиваюсь. Потому и предпочитаю, чтобы бумаги им подавал напарник — но вот Хорхе, как назло… Поможешь?

— О чем разговор, — сказал Мазур. — Вот только… Как я с ними общаться-то буду?

— Я буду переводить, только и всего, — сказала Рамона. — Вот такое зрелище безусловно их самолюбие потешит: бравый мужчина руководит, а женщина при нем переводчицей, то есть в подчиненном положении. Приятная глазу картина — женщина на своем месте… — протянула она иронически.

— Понял, — сказал Мазур. — А это никаких уставов не нарушает?

— Никаких, — заверила Рамона. — Сдать груз — принять груз, и все дела. Ты человек свой, обвешанный допусками и пропусками, к нам прикомандированный… Вот, держи бумаги, их тут всего ничего. Я тебе буду подсказывать, где расписываться.

«ИЛ-76» с кубинскими опознавательными знаками стоял в самом конце длиннющей шеренги стратегических разведчиков, истребителей и транспортников, аппарель была откинута, рядом стояли два военных грузовика, и солдаты проворно, почти бегом таскали внутрь небольшие продолговатые ящики.

Самолет окружало не менее взвода автоматчиков, растянувшихся редкой цепочкой.

— Давай вон к тому, — распорядилась Рамона.

Мазур аккуратно остановил грузовик в метре от часового. Тот подошел, не снимая правой руки с висящего на плече автомата, левой поднял фонарик и осветил кабину. И документ Рамоны, и пропуск, выданный Мазуру кубинцами его, сразу видно, вполне удовлетворили. Он произнес длинную фразу, жестикулируя рукой с фонариком.

— Стой здесь, пока не отъедут грузовики, — перевела Рамона. — Потом будет наша очередь.

Ждать пришлось минут десять. Потом солдаты попрыгали в кузова, грузовики отъехали, ближайшие часовые расступились, и Мазур подогнал автоветерана задом, почти вплотную к кромке аппарели. Они вылезли из кабины. По аппарели тут же спустился подтянутый офицер в белоснежном кителе ВВС и лихо сдвинутой чуть набекрень фуражке — тончайшие усики, этакий воздушный гусар. Он с напускной бравадой отдал честь, на что Мазур просто-напросто кивнул, будучи без головного убора, да и вообще в штатском.

Красавчик в высокой фуражке (ухитрившийся вмиг раздеть Рамону взглядом), что-то спросил. Рамона ответила, кивнула Мазуру:

— Предъяви бумаги.

Мазур добросовестно предъявил, все три штуки, явно какие-то стандартные бланки наподобие накладных, с многочисленными подписями, печатями, кое-где вписанными от руки непонятными словами и цифрами. Изучив их, летчик кивнул, улыбнулся Мазуру, не обращая уже на Рамону особого внимания, что-то коротко сказал.

— Можно начинать погрузку, — прокомментировала Рамона.

Обернулась к грузовику и отдала какую-то команду. Через задний борт перемахнули четверо солдат, откинули его, подняли тент. Двое с натугой подхватили длинный, определенно тяжелый ящик.

Работали они шустро, почти бегом занося внутрь и те ящики, что выглядели изрядно тяжелыми, и те, что смотрелись гораздо легче. Мазур с Рамоной стояли поодаль в компании летчика. Повторялась сцена, свидетелем которой Мазур был в приемной: летчик ослепительно улыбаясь и поглаживая усики, сыпал длинными, наверняка цветистыми фразами, а Рамона отвечала коротко — наверняка не грубо, но флирт и тут явно не налаживался.

Летчик достал свои бумаги. По подсказке Рамоны Мазур расписался на двух своих и двух авиаторских, то же сделал и красавчик. Бумаги поделили — Мазур отдал две своих, но получил взамен одну от летуна. Тот с прежней лихостью отдал честь, четко повернулся через левое плечо и скрылся в самолете.

— Ну, видел? — хмыкнула Рамона. — Живое воплощение извечного мужского превосходства…

— Пожалуй, — сказал Мазур.

Она многозначительно улыбнулась:

— Поедем заниматься более приятными делами?

— Поедем, — сказал Мазур….

Прощались на рассвете, около калитки, в ее открытом джипе. Получив длинный сочный поцелуй, Мазур, как и в прошлый раз, не смотрел вслед уносившемуся джипу, но, притворяясь, будто безмятежно курит, профессиональным взглядом окинул окрестности. Поблизости имелось как минимум четыре дома, из окон которых можно даже без бинокля наблюдать за происходящим у калитки, без труда зафиксировав недвусмысленные признаки аморалки. Вряд ли сам Рогов снизойдет до того, чтобы торчать у окна, дожидаясь возвращения Мазура к родным пенатам, но у него наверняка найдутся в подчинении прыткие лейтенанты из той же системы, озабоченные карьерным ростом…

Затоптав окурок, Мазур открыл калитку. Как он и ожидал, на лавочке сидел Лаврик.

— Присаживайся, — сказал он, похлопав по скамейке. — А то, наверное, коленки подкашиваются? Этакая зая любого устряпает. Ты не хмурься, я исключительно из зависти. Ну, как? Ограничилось вульгарной эротикой, или было что-то интересное?

— Было, — сказал Мазур.

Лаврик слушал со своим обычным безучастным видом и не задал ни одного вопроса. Только когда Мазур заявил, что это все, спросил небрежно:

— Сколько было ящиков? Как выглядели? Уж такие-то вещи ты должен был запомнить, учили на совесть…

— Семнадцать ящиков, которые я назвал бы «длинными», — не задумываясь, ответил Мазур. — Длина не менее полутора метров, ширина приблизительно полметра, такая же высота. У меня создалось впечатление, что в них упаковано что-то не легче кирпичей — солдаты их таскали по двое, и видно было, что им тяжело. Четыре ящика — кубические, со стороной примерно в полметра. На каждом из двадцати одного — одна и та же маркировка, явно нанесенная по трафарету. У тебя блокнот с ручкой есть?

— Как же без них…

— Давай. В черном треугольнике черная буква «О», под ней — четыре латинских буквы — видимо, аббревиатура, хотя кто его знает — и три цифры через тире. На тех сторонах, что я не видел, могла быть другая маркировка, но тут уж… Пою только о том, что вижу. В кубических явно было что-то легкое, их хватали по одному, без усилия забрасывали на плечо…

— И не единой бумажки у тебя, конечно, не осталось?

— Конечно, — сказал Мазур. — Она все у меня забрала, не мог же я просить одну на сувенир. Не те это бумажки, чтобы раздавать их как сувениры…

— Да уж… — задумчиво сказал Лаврик. — Значит, девочка выдвинула тебя вперед, потому что не хотела в очередной раз быть объектом снисходительно-насмешливого к себе отношения со стороны горячих латиноамериканских мачо… Какая нервная, впечатлительная девочка, словно она гимназистка, а не капитан спецуры… Тебя такая мотивировка убеждает?

Мазур вспомнил лицо Рамоны, когда она стреляла в водителя той машины — жесткое, совершенно спокойное, губы плотно сжаты, в глазах ледяное безразличие к чужим судьбам… Сказал тихо:

— Не убеждает. Я же помню, с каким лицом она хлопнула того водилу… Девушка с таким складом характера постаралась бы не уходить в сторонку, а жестко поставить на место всяких драных мачо…

— Пожалуй… — сказал Лаврик. — Ну что, будем играть в проницательного Шерлока Холмса и туповатого доктора Уотсона, которому все нужно разжевывать? Или у тебя самого есть кое-какие соображения, как называется то, во что тебя впутали?

— Ну… — сказал Мазур, ощутив нечто вроде тягостной тоски. — Если подумать…

Лаврик цепко глянул на него:

— Соображения у тебя есть, но ты не хочешь их называть вслух. Потому что это поперек души. Потому что это — Куба. — Он тихонько пропел: «Куба, любовь моя, остров зари багровой…» Я прекрасно понимаю, мы с тобой одногодки, одни песни пели, одни портреты носили, только со времен революции, Кирилл, прошло едва ли не двадцать лет, а печальный опыт человечества нас учит: когда революционные штормы стихают и начинается более-менее спокойная жизнь, на поверхность всплывает… разное… Так как бы ты все это назвал?

— Контрабанда, — сказал Мазур, ощущая сильнейшее внутреннее неудобство, тоскливую горечь.

— Вот и я так думаю, — кивнул Лаврик. — Шпионаж в пользу третьих стран исключаем автоматически: во-первых, самолет без посадки идет на Кубу, во-вторых, что-то великоват груз для шпионских материалов. Бывают, конечно, исключения, когда сопрут нечто крупногабаритное — новую ракету с истребителя, центнер документации — но для нашего случая это не годится. Хотя бы оттого, будем циниками, что здесь у нас нет ничего такого, изрядно весящего и объемного, что кубинцы возжелали бы у нас спереть. Да и не спирали они до сих пор у нас ничего… Старая добрая контрабанда. Из Бангалы много чего дорогостоящего можно вывезти… Чем и занимается масса народу — и твоя Рамона тоже, как выяснилось… Неплохо придумано. Весьма. Ты по-испански ни в зуб ногой, ни одной накладной прочитать не мог. А там, очень может быть, черным по белому накалякано, что какой-нибудь сто сорок пятый отдельный секретный батальон связи Советской Армии отправляет кубинским коллегам двести кило секретной спецаппаратуры… Что удостоверено подписью представителя означенного батальона К. Мазура. Вполне возможно, что-то такое есть. Не зря же она тебя вперед выпихнула… Летунам, по большому счету, наплевать, что они везут, особенно военным, не привыкшим задавать лишние вопросы. Были бы документы в порядке… Я так прикидываю, вряд ли это первый случай. Не зря ж она три месяца водилась с тем вертолетчиком. Который, кстати, погиб как-то странно. Я тут посидел с местными… понимаешь, в том районе, где он упал, не должно было быть ничьего ПВО. А те, кто в конце концов добрался до места падения, отчего-то уверены, что взрыв произошел на борту. Может, он, осмотревшись, стал задавать неудобные вопросы… Или просто выработал свой ресурс.

Пытаясь улыбаться весело, Мазур спросил:

— Хочешь сказать, что и для меня предусмотрен некий ресурс?

— А запросто, — серьезно сказал Лаврик. — Может, тебе ресурса отведено даже меньше, чем тому летуну. Он-то был простой летун, а ты, о чем красотке прекрасно известно — хитрый спецназ. Мало ли что тебе в голову придет… Ты этот вариант имей в виду и не расслабляйся.

— Тут расслабляйся не расслабляйся… — поморщился Мазур. — Если она мне ночью сыпанет в вино какую-нибудь гадость, не оставляющую следов, но останавливающую сердце — хрен от такого убережешься…

— Ну, не будем так уж пессимистично, — ухмыльнулся Лаврик. — Что-то мне не верится, что тебя собрались использовать, как одноразовый инструмент. Очень уж перспективная фигура прикрытия. К тому же тебя, в отличие от того вертолетчика, можно крутенько шантажировать…

— Это, интересно, чем? — пожал плечами Мазур. — Тем, что я с ней спал? Глупости, она прекрасно должна понимать, что мне за такие забавы выговор влепят, ну, строгий…

— Да я ж не про то, — щурясь в пространство, сказал Лаврик. — За другие забавы и под военный трибунал попасть можно, что бангальский, что наш…

— Что за херня? — сердито спросил Мазур.

— Да никакая это не херня… — Лаврик извлек из нагрудного кармана несколько фотографий и сунул Мазуру. — Поищи знакомого.

Знакомый отыскался на втором по счету снимке — тот самый пожилой кафр, на которого и была устроена засада, которого брал сам Мазур.

— Узнал, — сказал Мазур.

— А хочешь знать, кто он такой? — скучающим тоном спросил Лаврик. — Никакой не наркобарон и не главарь контрабандистов. Это, чтоб ты знал, майор Алентейру из местной спецслужбы. Как раз и занимался контрабандными тропками — и, видимо, невзначай подошел слишком близко к чему не следовало…

— Шутишь, — севшим голосом произнес Мазур.

— И не думаю, — со вздохом ответил Лаврик. — Мы с ним не пересекались, но, по отзывам, хваткий был дядька, копать умел, и если уж садился на хвост, то не слезал…

— Был?

— Точно пока что ничего неизвестно, — сказал Лаврик. — Но интуиция мне вещует, что — был… Что-то мне не верится, что ему могли развязать язык — с него еще при португальцах в охранке пытались шкуру драть, да без толку. Упертый человек… Когда вы уезжали от того места, ты никаких новых участников не заметил?

Мазур нерешительно сказал:

— Вроде бы, когда отъезжали, сзади появился еще один фургончик…

— Все сходится, — кивнул Лаврик. — Обязан был быть кто-то третий. Потому что общеизвестная версия происшедшего такова: неизвестные супостаты подстерегли в укромном местечке машину майора Алентейру и шарахнули по ней из базуки. Во всяком случае, именно такую картину местная полиция и обнаружила, примчавшись по сигналу бдительных граждан: догорающий остов машины, и в ней четыре трупа в состоянии, неподходящем для опознания. Поодаль, в рощице, нашли и трубу — стеклопластиковый тубус от одноразового «Крокетта», ты эту хреновину должен знать… Неплохая имитация террористического акта. Конечно, была третья машина. Подвезли какого-то жмурика, в темпе загрузили на место майора, шарахнули из «Крокетта» и смылись… Вот этим тебя как раз преотлично можно шантажировать. Дерьмом тебя обмазали качественно. Уважаю, — покрутил он головой. — Профессионалы, бля…

— Ну и что ж теперь делать-то? — спросил Мазур с наигранной бодростью.

— Тебе как раз ничего не надо делать, — сказал Лаврик. — Продолжай в том же духе — тесная дружба, постельные развлечения, выполнение с дурацким видом разных пустяковых поручений. А обо всем остальном дядя Лаврик позаботится. Ему не привыкать в грязи копаться. Вопросов не задавай, ответов все равно не получишь…

— Да понимаю, — угрюмо сказал Мазур.

У него имелись кое-какие свои соображения, но он промолчал — еще и оттого, что не решался произнести такое вслух, очень уж тоскливо было бы тогда жить. У Лаврика наверняка те же самые соображения имеются, быть может, уже давно…

Глава восьмая. Отберите орден у Насера, не подходит к ордену Насер…

Обитатели ближайшего домика (по точным данным Лаврика — десантура, знающая их как военных связистов) проводила троицу откровенно насмешливыми взглядами — Морской Змей, Мазур и Лаврик шагали не в ногу, вразнобой. Троица и ухом не повела. Что поделать, не было в них вбито того автоматизма, что заставляет офицеров сплошь и рядом шагать в ногу, даже когда они вне строя идут куда-то по своим делам. Наоборот, вот это из них старательно выбивали в свое время — кто знает, где и под какими широтами, очень может быть, придется оказаться в роли кучки сугубо штатских субъектов. И вдруг эти субъекты чисто машинально, на рефлексе, идут в ногу… Абзац котенку. Все помнили, на чем провалился мирный ученый и по совместительству агент британской разведки Арминий Вамбери, когда под видом исконно-посконного мусульманина проник в запретную тогда для любого «гяура» Бухару. И язык знал прекрасно, и все обычаи-ухватки, путешествовал себе, никем не заподозренный — но чисто машинально, слушая какой-то местный оркестр, стал отбивать ногой такт. Рядом нашлись люди, знающие, что это чисто европейская привычка, повязали. Ну, выкрутился, правда…

Шагали хмуро. Вряд ли генерал Филатов вызывал их к себе в прежнем составе для того, чтобы поблагодарить за успехи в боевой и политической подготовке. Скорее уж, опять дрючить будет… Словно прочитав его мысли, Морской Змей промолвил задумчиво:

— Объявят, поди, сверху слетевший втык…

— Не помирай прежде смерти, — усмехнулся Лаврик. — Оно конечно, Главное политическое управление и все такое… Однако, друзья мои, слишком много времени прошло. Даже если Рогов откатал телегу сразу после нашего ухода… Нет, все равно. Не верю я, простите за ересь, в столь потрясающую оперативность верхов. Махина медленно крутится. Даже если бы мы, боже упаси, спьяну вломились в кабинет президента республики, слопали у него все запасы виски, а самого обматерили, и то не успели бы с такой оперативностью отреагировать…

— Спасибочки, утешитель, — буркнул Морской Змей, ничуть не повеселев лицом. — Но ведь зачем-то он нас троих опять выдергивает? Роди версию, тебе по службе положено.

— А черт его знает, что ему там в голову взбрело, — пожал плечами Лаврик. — Если уж и далее впадать в ересь… Я гораздо лучше знаю психологию разных экзотических аборигенов, чем родных генералов. С первыми доводилось тесно общаться, а со вторыми — бог миловал…

— Еще один втык, — сказал Мазур. — Углубленный и расширенный.

— А зачем? — спросил Лаврик.

— А кто их знает, — сказал Мазур. — Может, замполиту это нужно для какой отчетности… Ничего умнее просто в голову не приходит, хоть ты тресни…

Когда они прибыли на место, то бишь в приемную Филатова, началось что-то определенно интересное…

В прошлый раз в означенной приемной их минут сорок продержали без всякой нужды, при отсутствии посетителей в кабинете и ждущих очереди тех, кто пришел раньше. Определенно только для того, чтобы лишний раз на них, грешных, потоптаться. Теперь же все получилось как раз наоборот: едва их узревши, адъютант, такое впечатление, просиявши, вскочил из-за стола и быстрее лани рванул в кабинет. Они и оглянуться не успели, как оттуда адъютантом был вежливо, но непреклонно выпровожен осанистый подполковник с толстой папкой под мышкой, выглядевший удивленным до крайнего предела. Тут же, распахнув дверь, вытянувшись в струнку, адъютант отчеканил:

— Проходите, товарищи офицеры!

Троица направилась в кабинет. Четверо пришедших прежде так на них и вытаращились, а один, не утерпев, кинулся к адъютанту, громко поминая о срочности и важности своего дела. Мазур, входивший последним, успел расслышать, как адъютант бесстрастно ответил:

— Срочная оперативная необходимость, товарищ полковник…

И дверь захлопнулась. Ясно было одно: так разносы не обставляются. Даже если Лаврик ошибся, и сверху в самом деле обрушилась грозная бумага касаемо мыслимых и немыслимых кар, все обстояло бы чуточку иначе…

На сей раз в кабинете, кроме Филатова и Рогова, обнаружился еще незнакомый подполковник, длиннолицый и костлявый, хмурый, как туча. Наметанным глазом подметив, что костяшки пальцев у незнакомца заросли ороговевшими мозолями, Мазур начал всерьез подозревать, что подполковник не имеет отношения ни к штабистам, ни к политработникам. Не тот человеческий тип, знаете ли…

Если подполковник был просто хмур, то генерал Филатов — хмурен, как грозовая туча. Что до Рогова, то на этом форменным образом лица не было. Казалось, толкни пальцем — и растечется, как медуза. Вот уж у кого был вид грешника, да непростого, совершившего нечто вовсе уж ужасное: примерно так выглядел бы лейтенант, спьяну заехавший в ухо министру обороны, да еще пославший его по матушке.

Мазур едва не переглянулся с товарищами, но вовремя спохватился и остался стоять по стойке «смирно». Что бы это ни было, но никак не похоже на готовящийся разнос…

А в общем, ко всему нужно относиться философски. Есть вещи незыблемые и вечные: рявкающие генералы, занудные замполиты… Подвергать сомнению основы — смешно и глупо, протестовать — себе дороже, нужно просто постоянно учитывать иные реалии службы, а как идущий в лес надолго охотник учитывает непогоду, снежный буран, болото, медведя…

Оба генерала косились на дверь с явным нетерпением. И не торопились начать разговор. Филатов лишь обронил, не глядя на них:

— Садитесь, товарищи офицеры…

Они сели. Морской Змей первым потянул из кармана сигареты — как всерьез подозревал Мазур, еще и для того, чтобы прозондировать почву. Вполне мог последовать властный рык: «Вас сюда вызвали не раскуривать, а задницу под батоги подставлять!»

Ничего подобного не последовало. Хмурый подполковник пододвинул пепельницу — кроме нее, на столе имелись еще две. И подполковник, и Филатов, нещадно смолили — несмотря на распахнутые окна и работающий под потолком вентилятор, хоть алебарду вешай. А вот Рогов явно некурящий, иначе в том душевном состоянии, в каком он сейчас находился, не только бы до фильтра тянул, но и сам фильтр, похоже, скурил бы, не заметив. Ох, как ему плохо, видно же, гораздо хуже, чем двум остальным…

Адъютант пропустил в кабинет человека в штатском. Все уставились на него с нескрываемой надеждой: и Филатов, и подполковник, а уж Рогов… Однако тут же помрачнели еще больше: вошедший с видом удрученным и угрюмым пожал плечами:

— Ничего нового… как и следовало ожидать.

И уселся к столу с видом человека, имеющего полное право тут быть. Поведя головой в его сторону, Филатов сказал лишь:

— Товарищ Степанов…

Мазур ухмыльнулся, естественно, про себя: а больше никаких разъяснений и не надо. И так ясно: возраст полковничий, но ни следа военной выправки, запросто садится за стол к генералам, отрекомендован лишь по фамилии. Соседушко, ага. Чистые руки, холодная голова и горячее сердце. Чего уж там, задачка не из высшей математики…

— Ну вот, все в сборе, — сказал Филатов, загасив бычок и тут же вытащив новую сигарету. — Да, я не представил… Подполковник Игошин, руководитель группы военных советников… — он обвел морскую троицу едва ли не затравленным взглядом. — Товарищи, я вас вызвал… пригласил… в расчете на содействие… Ситуация щекотливейшая, возможно, мы ее решим, если так можно сказать, в неофициальном порядке…

«Что угодно, но не втык, — подумал Мазур. — Теперь окончательно ясно. Все ж полегче жить…»

— Разрешите, товарищ генерал? — спросил товарищ Степанов все с тем же видом равного. — Несколько часов назад произошло ЧП. Вот в этом примерно районе… — он ткнул тупым концом карандаша в карту, — люди Кирату Мтанга Четвертого захватили советско-бангальскую делегацию, направлявшуюся…

— Партийно-правительственную делегацию, — вырвалось у Рогова чуть ли не со стоном.

— Да, вот именно, — кивнул Степанов, не глядя на него. — В составе группы — инструктор ЦК КПСС, товарищи из Совмина, ЦК ВЛКСМ и профсоюзов, двое бангальских товарищей — из ЦК Народно-Революционной партии и министерства печати… Вы перед прибытием, конечно же, проходили инструктаж? Личность Кирату Мтанга Четвертого вам знакома?

— Знакома, — кратко ответил Морской Змей.

Лаврик кивнул, а за ним и Мазур — кроме инструктажа, Лаврик привез с собой толстенный том, отпечатанный на ротапринте и от остальных в секрете не держал (как сплошь и рядом бывало с другими его бумагами). Частью по обязанности, частью от нечего делать они этот фолиант давно изучили.

Помянутый король был не пешкой, а, пожалуй что, определенно фигурой. Ферзей, если прикинуть, в игре три: власть и два ее наиболее крупных оппонента. Ну, а Кирату Мтанга Четвертый, пораскинув мозгами, будет вроде ладьи…

Королевство его начиналось километрах в ста от столицы и простиралось на территории этак парочки Бельгий. Богатенькое королевство: серебряные и медные рудники, лесозаготовки с ценными породами дерева, подозревается наличие алмазов, но пока точно не установлено. Да и племя довольно многочисленное.

Если вкратце, этот тип, щеголявший вместо короны в леопардовой шкуре, был хитрющим прохвостом, пробы ставить некуда. Против властей — что прежних, что нынешних — он открыто не выступал никогда. Причина в обоих случаях ясна: если у тебя есть немаленькое и небедное хозяйство, не стоит дергаться, сидя всего-то в сотне километров от столицы, где полно боевой авиации, бронетехники и пехоты. В прежние времена он добрых двенадцать лет, с тех пор как унаследовал престол от папаши, ухитрялся балансировать меж португальцами и партизанами, ни к кому открыто не примыкая и ни против кого открыто не выступая — а вооруженных молодцов у него имелось, по здешним мерам, приличное количество. Как-то так умел повернуть дело, что ни раньше, ни теперь не находилось веской причины браться за него всерьез — у кого бы то ни было. И португальцы, и нынешние власти были чертовски заинтересованы, чтобы рудники и лесозаготовки, взятые у короля в концессию, работали исправно. И чтобы фигура наподобие ладьи, если уж ни к одной из сторон не примыкала, то хотя бы держала стойкий нейтралитет.

Хитрый лис прекрасно понимал, что трогать его не будут, пока не выходит за определенные рамки, а потому пошаливал, но по мелочам: то прихватит у слабого соседа лоскут землицы, то, глядя простодушно и открыто, провалит в своем королевстве задуманную властями земельную реформу, то устроит так, что правительственным комиссарам и прочим представителям власти будет откровенно неуютно жить в его владениях постоянно… В столице у него была неслабая агентура, которую местная контрразведка старалась не трогать — поскольку эти ребятки никаким таким шпионажем и уж тем более диверсиями не занимались — а попросту раздобывали то, что требовалось для утоления иных королевских слабостей: виски, баночное пиво и европейскую порнографию всех видов, от журналов до фильмов (Кирату цивилизовался настолько, что устроил у себя личный кинозал), а также, если подворачивался случай, возили к королю в гости белых дамочек невысокой морали (до открытых похищений не доходило, обе стороны, король и власть, соблюдали неписаные правила игры).

Такая вот обстановочка, если вкратце…

— Можно узнать детали? — вежливо осведомился Лаврик.

Степанов, должно быть, знал, какие функции Лаврик исполняет — очень уж понятливо глядя, ответил моментально:

— Там были две легковых машины и грузовичок. Названные товарищи, сопровождающие из местных, представитель от товарища Рогова, взвод бангальских солдат. С ними направлялся еще журналист из АПН, он единственный, кому удалось бежать, от него мы все и узнали…

«Ах, вот оно что, — подумал Мазур. — Знаем мы этих журналистов АПН, товарищ Степанов. Хваткий у вас подчиненный, ничего не скажешь, если единственный ухитрился сбежать…»

Постукивая карандашом по той же точке на карте, Степанов продолжал бесстрастно:

— Их остановили на лесной дороге. Не менее полусотни вооруженных людей с парой пулеметов. Все в камуфляже, со знаками различия королевской гвардии, с участием двух белых. У Кирату есть с дюжину белых сотрудников — по имеющимся данным, не чьи-то агенты, а попросту наемники в поисках заработка. Солдаты не рискнули вступать в бой…

— А что за солдаты? — вклинился Лаврик. — Обычные?

— Нет, конечно. Учитывая состав делегации… «Синие береты».

Лаврик недовольно поморщился:

— Ну, эти могли бы и побарахтаться…

— Вряд ли, — сухо сказал товарищ Степанов. — Ситуация, как я понимаю, с военной точки зрения была безнадежная: бревно поперек дороги, взвод в грузовике под прицелом полусотни стволов, в том числе двух пулеметов… Или вы, — он подчеркнул последнее слово чуть иронически, — все же полезли бы в бой?

— Не знаю, — сказал Лаврик. — Не имея прямого предварительного приказа… Да вдобавок имея дело с относительно безобидным экземпляром вроде Кирату… Не знаю.

— Вот то-то… — сказал Степанов. — Бывают ситуации…

— Вдогонку журналисту стреляли? — деловито спросил Лаврик.

— Исключительно в воздух.

«Точно, хваткий парнишка из АПН, — подумал Мазур. — На бегу успел определить, что вслед палят исключительно в воздух… Кое-какую подготовочку надо иметь…»

— И дальше?

— Журналист вернулся на дорогу немного погодя, когда все утихло. Машины так и оставили на дороге, не пытаясь сжечь или испортить. Он сел в легковушку, рванул в столицу… Ни трупов, ни следов крови. Всех до единого взяли целыми и невредимыми. Это можно утверждать со всей уверенностью. Потом поступили кое-какие сведения, очень скудные… Все живы.

Лаврик спросил тихо и серьезно:

— Получается, старый лис решил наконец дернуться?

— Не похоже, — сказал товарищ Степанов. — Категорически не похоже. До сих пор тревожащей информации не поступало. Все было за то, что он ни на шаг не намерен отступать от своей обычной политики.

— У вас есть соображения? — хмуро поинтересовался Лаврик.

— Не могу подыскать, — сказал товарищ Степанов. — Очередная шалость? Но на прежние не похожа…

— Ничего себе шалость! — взвился Рогов. — Там инструктор ЦК КПСС!

Мазур подумал: а вот Кирату, очень может оказаться, просто-напросто и не знает толком, что такое КПСС и ВЛКСМ, а также их ЦК — своя доля дикарского простодушия, если называть вещи своими именами, в нем присутствует. Чихал он на инструкторов ЦК КПСС и товарищей из Совмина, которые для него всего-навсего городские чиновнички в галстуках, разве что не черные, а белые… В общем, простота хуже воровства…

— Делегация находилась в столице более недели, провела много встреч, — сказал Степанов. — Кирату мог о ней знать через свою агентуру. Газеты писали много, публиковали снимки… Вот, хотя бы, — он положил на стол свернутую пополам газету.

Все трое сдвинули над ней головы. Четверо кафров (двое в мундирах, двое в форме) никого сейчас не интересовали. Двое мужчин и две женщины. Кто из ЦК, а кто из Совмина, понять нельзя: оба характерно вальяжные…

— А из девушек кто есть кто? — спросил Лаврик весьма даже деловито.

Степанов показал карандашом:

— Представитель ЦК ВЛКСМ. Товарищ из профсоюзов.

Снимок был довольно качественный. Представитель Ленинского комсомола оказалась красивой, да что там, весьма эффектной блондинкой с затейливой прической. Товарищ из профсоюзов на вид чуточку попроще — но тоже не уродина, примерно того же возраста, светловолосая, обе с неплохими фигурками, в строгих, но, несомненно, легких костюмах (и никаких мини, разумеется, только коленки открыты).

— Так-так-так… — протянул Лаврик. — Товарищ Степанов, а вы о «французском инциденте» слышали?

— Ну разумеется… — брови у него взлетели. — Вы полагаете?

— А кто ж его знает, кобеля старого… — хмыкнул Лаврик. — Вдруг да обнаглел?

— Что вы имеете в виду? — вскинулся Рогов. Лаврик спокойно и деловито объяснил:

— Инцидент случился с полгода назад. Вы не слышали? Вам бы полагалось по должности…

Некая прыткая французская журналисточка, весьма смазливое создание, сдуру сунулась к Кирату сделать какой-то там репортаж, без всякой охраны, с одним фотографом, он же и водитель. Кирату, как бы культурнее выразиться, три дня пользовался ее благосклонностью, и отнюдь не по обоюдному согласию. Потом отпустил. Но перед этим его придворный фотограф сделал кучу фотографий оной мадемуазели, не обремененной одеждой и в весьма, я бы сказал, смелых позах… Я правильно излагаю, товарищ Степанов?

— Правильно, — хмуро кивнул тот. — Вы полагаете…

— А почему бы и нет? — пожал плечами Лаврик. — Людям, вы прекрасно знаете, свойственно заигрываться, особенно когда мелкие проказы столько лет сходят с рук…

— Мелкие проказы? — взвился Рогов, на которого больно было смотреть. — Что вы хотите сказать?

Лаврик ответил нейтральным, деловитым тоном, без тени улыбки:

— Я хочу сказать, что уверен в одном: товарищам из ЦК и Совмина не угрожают ни сексуальные притязания, ни позирование перед камерой в предосудительном виде. Что касается других членов делегации, я в этом не уверен…

— Да вы знаете, кто у нее отец? — возопил Рогов, тыча пальцем в представителя комсомола.

— Не знаю, — сказал Лаврик. — Боюсь, что и Кирату этого не знает. Боюсь, даже если бы и знал, мог бы не придать этому значения. — Он заговорил другим тоном, скучным, монотонным голосом лектора: — Товарищ генерал-майор, вы прекрасно должны понимать, что многие здешние народности, в том числе и племя Кирату, собственно, пребывают даже не в феодализме, а в состоянии родоплеменных отношений. Многовековая колонизаторская политика… Вы ведь знакомы с соответствующей литературой?

— Конечно… Вы полагаете, у него хватит наглости…

— Я бы не исключал, — сказал Лаврик хладнокровно. — Товарищ Степанов тоже не исключает, не так ли?

— Исключить не могу, — хмуро кивнул Степанов.

Мазур всерьез забеспокоился, что Рогова хватит инфаркт… Генерал сидел, не в силах вымолвить ни словечка, лишь разевал рот, истекая потом…

Прищурясь — уж Мазур-то прекрасно знал этот прищур — Лаврик поинтересовался совершенно бесстрастно:

— Товарищ генерал-майор, кто-то же должен был сопровождать товарища из ЦК по партийной линии…

Глядя на него, как птичка на удава, Рогов выдавил:

— Я отправил с делегацией капитана Печковского… Надежный товарищ, опытный работник…

Лаврик какое-то время молчал, с непроницаемым лицом и тем же прищуром. Краешком глаза Мазур подметил, что и товарищ Степанов, и Филатов, и подполковник взирают на Рогова, как бы это выразиться… Без особой симпатии и уж, безусловно, без всякого сочувствия. Что давало почву для кое-каких выводов. Далеко не все замполиты и штабисты, мягко скажем, люди невеликой храбрости. Но немало среди них и таких, которые в подобных обстоятельствах носа не высунут из столицы, разве что в сопровождении танковой колонны или десантного батальона. Есть такое, что уж там. Не исключено, что именно Рогов обязан был сопровождать товарища из ЦК, но в силу вышеизложенных причин передоверил это какому-то своему капитану. И теперь прекрасно понимает: если с остальных спустят семь шкур, персонально с него и восьмую обдерут…

Честно говоря, он не ощущал никакого сочувствия к этой бабе в погонах: любишь кататься, люби и саночки возить. Рассчитывал обзавестись весомыми и важными строчками в личном деле: в тяжелых и сложных условиях… на передовом крае идеологической борьбы… отлично зарекомендовал… А обернулось хреновенько.

Оставив изничтоженную жертву в покое, Лаврик повернулся к Филатову:

— А что Москва?

Филатов, хмуро понурившийся над столом, все же, в конце концов, поднял глаза и посмотрел, ему в лицо:

— В Москву пока не сообщали. Мы полагаем, что все же существует возможность уладить инцидент оперативно и бескровно. Ситуация деликатнейшая. Главный военный советник беседовал с товарищами из здешнего ЦК партии, и товарищ Рогов тоже. Нас прямо-таки умоляют каким-то образом уладить дело миром. Для них очень важно сохранить существующие отношения с Кирату, очень…

«Ну, разумеется, — подумал Мазур. — Серебро, медь и ценное дерево — экспортные товары, приносящие твердую валюту молодой республике. Вдобавок геологи говорят, что там должны быть и алмазы. Ну, и уж безусловно никому не хочется заполучить еще один очаг напряженности в сотне миль от столицы — таких очагов и без Кирату столько, что тушить замучаешься. Лаврик говорил, что в здешнем руководстве, кроме непременных идеалистов-романтиков, достаточно жестких прагматиков. В конце-то концов, самое жуткое, что может случиться — невезучие блондиночки какое-то время побудут для старого прохвоста игрушками и фотомоделями, не изжарят их и не съедят под пальмовую водочку… А двум ответственным товарищам, партийному и совминовскому, и вовсе ничего не грозит, кроме неприятных переживаний…»

— Уладить дело миром можно, товарищи, по-разному, как нас учит жизненный опыт, — сказал Морской Змей. — Скажем, колонна бронетехники выдвинется на учения аккурат к королевской столице…

Товарищ Степанов хмуро сказал:

— По точным данным, король вместе со всеми захваченными перебрался в Мьясу…

«М-да, ситуация, — подумал Мазур. — Сие осложняет дело. Мьяса, одна из королевских резиденций, расположена, в отличие от всех прочих, не на суше, а на небольшом островке одноименного озера. Куча островков, речушек и заводей, сущие камышовые джунгли, каскад озер, болота… Идеальное убежище».

— Теперь понимаете всю сложность ситуации? — спросил Филатов. — Сухопутные силы задействовать невозможно. На борту наших кораблей есть морская пехота, но командующий эскадрой вряд ли нам ее выделит без прямого приказа из Москвы. Но даже если бы и выделил… Мало чем поможет.

— А вы, товарищ подполковник? — повернулся Морской Змей к Игошину. — Что скажете?

Стиснув переплетенные пальцы, то и дело, уводя взгляд, подполковник сказал:

— У меня нет под командой подразделения. У меня восемнадцать инструкторов, в столице только трое, остальные рассредоточены на большой территории, — он тяжко вздохнул. — Капитан-лейтенант, мы все — сухопутчики. Вариантов тут всего три: либо артиллерийский обстрел острова… — оглянувшись на привскочившего Рогова, — он быстро добавил, — что заведомо исключено. Либо десантирование по тросам с вертолетов, либо высадка десанта на катерах. В обоих случаях противник способен оказать существенное огневое противодействие, кроме того, последствия не предсказуемы… А ваша группа… Вы — единственные на всю страну аквалангисты, способные подобраться к острову незаметно и как-то разрешить вопрос. У кубинцев специалистов такого профиля нет, да и обращаться к ним не вполне правильно…

— Ага, — сказал Морской Змей. — И вы, значит, хотите, чтобы мы…

— Больше просто некому, — угрюмо промолвил Филатов. — Я прекрасно понимаю, что ваша группа — на особом положении, и приказывать вам что-то может только ваш Главный штаб. Даже если мы доложим все Москве немедленно…

Мазур его понимал. Все трое понимали. Пусть даже речь идет об инструкторе ЦК КПСС, дело будет решаться посредством немалой бюрократической махины. Начнутся совещания — неизбежные, черт побери! — вопрос должен будет пропутешествовать по нескольким инстанциям. Главный штаб, в конце концов, отдаст прямой приказ… через сутки? Через двое?

— Я могу вас только просить… — сказал Филатов.

Вот к нему Мазур почувствовал некоторое сочувствие. Подобная просьба таила в себе толику унижения генерал-майора перед капитан-лейтенантом, пусть крохотную. И абсолютно все это понимают…

— Вы же коммунисты, в конце концов! — уже откровенно жалобным, срывающимся голосом воскликнул Филатов.

— Мужики, — сказал подполковник, теребя свои жутковатые пальцы. — Вы же советские офицеры, а? Там наши люди… Девчонки…

Тишина настала гробовая. Морской Змей имел полное право встать и уйти, даже не откозыряв на прощанье — поскольку был без головного убора, да и без погон. И остался бы полностью чист перед командованием. И это понимали абсолютно все, даже, наверное, бледный, как стена, Рогов.

Как-то неловко опустив голову, Морской Змей буркнул:

— Сделаем, что сможем…

Лица присутствующих просветлели, а что до Рогова, тот пребывал прямо-таки в экстазе.

— Товарищ капитан-лейтенант… — пробормотал он (честное слово, с увлажнившимися глазами!). — Как коммунист коммунисту…

Лаврик прервал его вежливым, но непреклонным тоном:

— Вот только один нюанс, товарищ Степанов… Лично для меня что-то тут не до конца складывается. Головоломка есть, а пары важных кусочков, нутром чую, не хватает… Куда, собственно, делегация направлялась?

— В Джили, — сказал Степанов.

Рогов вклинился, явно одержимый жаждой оказаться полезным и нужным:

— Предстояло выполнить важную политическую задачу: вручить орден Трудового Красного Знамени товарищу Лавуте… Ну, и сопутствующие мероприятия…

— Вот оно! — торжествующе возгласил Лаврик.

Товарищ Степанов поморщился:

— Полагаете, это мотив?

— Полагаю, — уверенно сказал Лаврик. — И в более цивилизованных местах всплывают такие мотивы. Только здесь их реализовать проще. Блондинки, орден, предназначавшийся именно что Лавуте… Я с вашими разработками не знаком, но не сомневаюсь, что Кирату его должен люто ненавидеть…

Мазур не в первый раз подавил ухмылку. Лавута — персонаж широко известный (и, как втихомолку говорят меж своими — весьма даже анекдотический).

Еще не так уж давно он был обычным местным королем — точнее, корольком. Королевство небольшенькое, захудалое, племя не особо и многочисленное. Сильные соседи, как здесь меж королями водилось (европейские, впрочем, вели себя когда-то точно так же), без зазрения совести оттяпывали кусочки сельскохозяйственных угодий, а Кирату всерьез нацелился отобрать единственный в державе Лавуты серебряный рудничок, за счет которого экономика Лавуты только и держалась. Столица, учитывая сложность обстановки, в такие мелочи старалась не вмешиваться, озабоченная одним: лишь бы короли ни примкнули к какой-нибудь вооруженной оппозиции…

И тут Лавута бабахнул ход ферзем. Один из его младших сыновей два года учился в Москве, в Университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы — и, как показали события, в отличие от других африканских прынцев не бездельничал, кое-чего нахватался…

Одним словом, в один прекрасный день Лавута приехал в столицу и выложил такое, отчего министр, счастью своему не веря, стал названивать в высшие инстанции по трем телефонам одновременно, себя не помня от радости и энтузиазма.

Оказалось, что Лавута, опираясь на единодушно выраженное мнение своего народа, решил принять самое активное участие в социалистическом строительстве (последние два слова, уверяли очевидцы, он выговаривал без малейшей запинки). А посему он торжественно, на веки вечные, отрекается от королевского титула как пережитка отсталого прошлого, столь же пережиточный Габул Старейшин только что распустил, избрав взамен Народное Собрание, председателем коего опять-таки избран всеобщим голосованием. Готов вступить в партию, принять аграрную реформу, создав у себя социалистический кооператив по совместной обработке земли — ну, и напоследок сообщил, что вместе с ним в партию готовы вступить все совершеннолетние мужчины.

На фоне массовой, что греха таить, идейной отсталости местных королей мимо такого подарка судьбы пройти было решительно невозможно. В партию Лавуту и его народ приняли буквально в тот же день — разве что мягонько намекнули, что раскрепощенная африканская женщина — тоже человек, и следовало бы поактивнее привлекать слабый пол к участию в общественной и партийной жизни. Лавута, удрученно ссылаясь на свою идейную отсталость (тяжкое наследие колонизаторского прошлого, что поделать), обещал учесть советы партийных товарищей и развиваться идейно, чтоб ему с этого места не сойти, чтоб к нему ночью пришел Большой Джулбо и обе ноги откусил.

И завертелось… Циники (как порой принято именовать знающих людей) втихомолку уточняли, что список депутатов Народного Собрания в точности совпадает со списком Габуда Старейшин (поголовно состоявшего из ближайшей королевской родни), а границы сельскохозяйственного кооператива подозрительным образом совпадают до мелочей с границами личных королевских полей, где и прежде подданные трудились сообща, совершенно как в колхозе. Но с точки зрения большой политики, агитации и пропаганды на такие досадные мелочи не стоило обращать внимания. О Лавуте даже напечатала большую статью газета «Правда», там на фотографиях был и Лавута, украсивший себя самым большим значком с изображением В. И. Ленина, какой только отыскался у советских товарищей, и дружно взмахивающие мотыгами на кооперативных полях бывшие королевские подданные, а ныне члены партии, и даже самая настоящая раскрепощенная африканская женщина, гордо державшая (и даже не вверх ногами) изданный на португальском «Капитал» Карла Маркса. Чтобы защитить социалистические преобразования, а также помянутый серебряный рудничок, у Лавуты был расквартирован кубинский батальон с приданной бронетехникой — «и соседи присмирели, нападать уже не смели…».

Довольно быстро иные захудалые корольки, сообразив, что к чему, бросились по стопам Лавуты, отталкивая друг друга локтями. Их, конечно, привечали, но, естественно, чуточку скупее — именно товарищ Лавута прочно занял место образцово-показательного «местного руководителя». Пару недель назад его избрали в ЦК партии и наградили Серебряной Звездой Независимости (по словам тех же циников, намекнув, что Золотую нужно еще заслужить дальнейшей углубленной работой над реформами и над собой). Лавута дал честное партийное слово, что будет расти идеологически, а реформы расширит, углубит, усовершенствует и разовьет…

— И вот что еще, товарищи… — сказал Лаврик. — Бангальские руководители, вы говорите, настаивают, чтобы все прошло в высшей степени дипломатично? Что же, есть соображения…

Мазур покосился на него: лицо Лаврика стало столь одухотворенным, чистым и светлым, что хоть ангела на икону с него пиши. Все старые знакомцы прекрасно знали: именно так Лаврик выглядит, когда его осенит очередная гениальная идея — как правило, крайне полезная для дела.

— А поточнее? — нетерпеливо спросил Филатов.

— Был я в Ленинской комнате — великолепно оформлена, — сказал Лаврик с тем же светлым ликом ангела небесного. — И стенгазеты ваши видел — тоже на уровне. Значит, хороший художник у вас есть, как, собственно, в любой части… Мне срочно нужна легковая, чтобы быстренько съездить в город, там есть подходящая антикварная лавка. И некоторая сумма местных денег понадобится. И еще… — он подошел к Рогову, вкрадчиво осведомился — Товарищ генерал-майор, вы готовы для успеха предприятия пожертвовать кое-чем?

— О чем вы говорите, товарищ капитан-лейтенант! — с превеликим энтузиазмом воскликнул приободрившийся Рогов. — Готов чем угодно…

— Прекрасно, — кивнул Лаврик.

И в мгновение ока, ловко расстегнув булавку, снял с рубашки Рогова висевшую над двумя орденскими планками медаль в честь столетия со дня рождения В. И. Ленина. Рогов так растерялся, что не успел воспрепятствовать или хотя бы удивиться вслух.

— Так надо, — мягко сообщил ему Лаврик, подбрасывая медаль на ладони.

…Мазур плыл вторым, как и остальные, держась на глубине — вряд ли королевские часовые так уж бдительно наблюдали за безмятежно чистой водной гладью, но вода в озере прозрачнейшая, достаточно случайного взгляда… Товарищ Степанов, надо отдать ему должное, умел работать на совесть — перед высадкой они изучили полдюжины снятых с воздуха фотографий королевской резиденции, готовились серьезнейше, как и во времена всех прошлых операций. С учетом специфики этой, конечно…

Задача представала не столь уж головоломной: по площади островок Мьяса равен всего-то навсего иному стадиону, никаких укреплений и оборудованных огневых точек там нет, а строений всего четырнадцать. Озеро расположено едва ли не в центре обширных владений Кирату, а такое расслабляет. Высадку никто не засек — Кирату в жизни не озабочивался и намеком на противовоздушную оборону, к летающим над королевством вертолетам аборигены привыкли — и кто бы подглядывал, когда в совершенно безлюдном месте, примерно в километре от Мьясы, две вертушки снизились метров до пяти, и из них посыпались в камыши аквалангисты… Вряд ли следует ожидать серьезного боя, король достаточно умен, чтобы не ссориться с властями открыто, но, как учит опыт, иногда в подобных заварушках начинается случайная пальба с непредсказуемыми итогами…

«Влетит Кольке, — отрешенно подумал Мазур, скользя над ровным песчаным дном. — Даже если все пройдет гладко, влетит, ну, а если уж будут осложнения… Но что поделать, жизнь сложнее уставов, каковые не могут предусмотреть абсолютно все…»

Плывущий в авангарде Морской Змей сделал условленное движение правой рукой, и думать о постороннем стало некогда, пошла работа. Вереница пловцов разделилась на две шестерки, двинувшиеся в разные стороны: нечетные — налево, четные — направо. Мазур со своей группой ушел вправо.

Дно поднималось, поднималось, бросались прочь стайки разноцветных рыб… А вот и берег. Береговая линия почти на всем протяжении, если не считать гавани, представляла собой крутой обрыв высотой примерно в метр, и на обрыве кое-где произрастали редкие рощицы — но именно такая точка высадки и годилась. Мысль человеческая работает по шаблонам. Как явствует из тех же снимков с воздуха, во время пребывания здесь короля его гвардия охраняет главным образом «гавань» и еще парочку отлогих мест, наиболее удобных для причаливания. Ну, и за воздухом послеживает. В общем-то, начальник охраны короля, конечно же, не дуболом, он справедливо рассчитал, что угрозу представляют те, кто может подплыть на катерах или прилететь на вертолетах — и не будем упрекать его за то, что он не предусмотрел боевых пловцов: таковых до их визита в Бангале просто не бывало, ни при португальцах, ни после…

Он сделал выразительный жест, удерживаясь в вертикальном положении у самого обрыва, так, что маска порой выступала над спокойной водой. Грамотно притопив акваланг и ласты, Хмурый по пояс поднялся над водой, в совершеннейшей тишине вмиг вскарабкался вверх, цепляясь за свисавшие корни деревьев, другой рукой вонзая кинжал в плотную красноватую землю, подтягиваясь бесшумными рывками. Оказавшись наверху, добыл автомат из герметичного пластикового пакета, пригнувшись, скользнул в рощицу.

Прошла примерно минута, показавшаяся вечностью. Мазур прекрасно отдавал себе отчет, что здесь не сыщется спецов, сумевших бы бесшумно взять вышедшего на разведку «морского дьявола», но логика логикой, а чувства чувствами… Как всегда в таких случаях бывает, напряжение ощущалось едва ли не физически, как ливень.

Наконец появившийся наверху Хмурый сделал жест, успокоивший всех. Мазур подал знак. Несколько секунд — и они вшестером стояли в рощице, держа стволы наизготовку, увешанные короткими мотками нейлоновых веревок. Стояла тишина, разве что подавали голос неизвестные птахи. Время известное, самая жара, здесь в эти часы все, кто только имеет такую возможность, укрываются в тени, даже не особо дисциплинированные аборигены часовые.

Показав вправо, Хмурый поднял один палец, потом безымянным постучал по трем пальцам левой — ага, в пределах видимости один-единственный часовой, не далее трехсот метров…

Бесшумно перебегая меж стволами, они двинулись в ту сторону и вскоре узрели часового. Некоторые остатки бдительности тот все же сохранял — не забился куда-нибудь в тенечек, а лениво прохаживался над берегом.

Увидев его впервые, Мазур (как и наверняка остальные) на миг испытал нешуточное удивление, и было от чего: показалось, что они вдруг оказались в далеком прошлом…

Часовой был облачен в полную форму вермахтовского африканского корпуса: песочного цвета легкий френчик с короткими рукавами, такого же цвета шорты, характерное кепи с длинным козырьком, на плече висит классический «МП-40», который как-то повелось именовать «шмайсером», хотя конструктор Шмайссер к этой модели не имеет никакого отношения. Вот только издали видно, что в форму облачен босой чернокожий элемент…

Ну, конечно же, никакой мистики и провалов во времени. Просто-напросто и в этих местах когда-то немцы хлестались с англосаксами, вот только главная драка полыхала гораздо севернее, и о здешней войнушке помаленьку забыли. Но она была. До сих пор порой находят вермахтовские склады-схроны, оборудованные с немецким тщанием: так что оружие, освободив от консервирующей смазки, можно преспокойно пускать в ход, и оно не подведет, как и боеприпасы. Вон, у кафра за ремень на немецкий манер заткнуты две гранаты — «колотушки» с длинными деревянными ручками — неплохие игрушки, вот только запальный шнур чересчур длинный, так, что их порой успевали в ту войну перехватить в полете и запулить обратно. На второй день их пребывания здесь Лаврик раздобыл у знакомых пару бутылок шнапса из такого склада и хлеб в герметичной упаковке: и то, и другое отлично сохранило вкусовые качества, особенно шнапс. При португезах партизаны порой наталкивались на такие склады — а теперь повезло и подданным Кирату…

Не прошло и десяти секунд, как за спиной у лениво шагавшего часового вырос Пеший-Леший — и еще через миг часовой оказался на земле, был проворно связан и украшен надежным кляпом. Доктор Лымарь вертел в руках германскую машинку, разглядывая ее с упоением знатока. Мазур сделал страшную рожу и показал кулак. Доктор изобразил лицом раскаяние, бесшумно положил «машинен пистоле» под дерево, и они двинулись дальше опушкой рощицы. Справа, на расчищенном месте, виднелась королевская резиденция — высокие глинобитные дома странного облика, напоминавшие то ли пулю редкого экзотического образца, то ли наполовину надутое известное резиновое изделие: этакий марсианский городок из фантастического фильма, домики светло-рыжего благодаря здешней глине цвета, круглые окошки хаотически разбросаны там и сям — по их расположению видно, что ни один из домишек не планировалось использовать в качестве огневой точки, строили, как предки столетия назад…

Вскоре они вышли к «гавани». Длинный кусок отлогого берега, тщательно освобожденный от пней. Никаких, ясное дело, пирсов и причалов — в землю вбит рядок кольев, и к ним привязано с полдюжины длинных лодок, выдолбленных из цельных древесных стволов, правда, в отличие от обычных рыбацких борта этих тщательно отшлифованы и пестро окрашены с большим тщанием: экзотические узоры, изображение человеческого глаза на носу. Одна из лодок украшена резной крокодильей головой: ага, личный королевский крейсер…

— Эх, мать… — восхищенно прошептал Лымарь.

Действительно, возле двух часовых, укрывшихся от жары под навесом из корявых кольев и куска мутно-белесого пластика, стоял на треноге повернутый дулом в сторону воды «МГ-42», который иные считают самым красивым пулеметом в мире. Выглядит новехоньким, короб пристегнут, часовые в той же вермахтовской форме, которую не успели толком обносить — склад, надо полагать, обнаружен совсем недавно…

Часовых, сразу видно, разморило, они поклевывали носами — а потому были взяты ударной группой в количестве двух человек, моментально упакованы должным образом и гуманно уложены под навес, куда тут же переместилась и остававшаяся в рощице четверка.

Вот уж чего тут наверняка не имелось, как и ПВО — средств радиоэлектронной борьбы, службы радиоперехвата и прочей роскоши. У охраны Кирату наверняка есть какая-нибудь старенькая военная рация, чтобы поддерживать связь со столицей, но это можно не принимать в расчет. А потому Мазур без всяких опасений извлек из непромокаемого чехла легонький передатчик, выдвинул антенну и моментально установил связь с Морским Змеем. Короткий обмен условными фразами. Выяснилось, что и у Змея все спокойно, по пути упаковано двое. Так что пора действовать.

Тут и предстояло самое трудное — пересечь голое пространство шириной метров в двести, оставшись незамеченными — а ведь они в своих черных гидрокостюмах бросались в глаза, как чернильная клякса на белоснежной скатерти. Ну, вряд ли кто-то в этакую жару пялится в окошко… А если и сыщется такой экземпляр, что делать, придется успокаивать, успеет только выскочить из хижины, а вот заорать ни за что не успеет. Ну, а если начнет палить в окно? Тут-то и загвоздка, дело пойдет непредсказуемо…

— Аллюр!

Недлинной цепочкой, короткими зигзагами они по всем правилам кинулись к крайним хижинам, каковых и достигли очень быстро — без чьих-то испуганных воплей и пальбы навстречу.

Откинув с головы черный капюшон, Мазур встал возле круглого окошечка и прислушался. Остальные рассредоточились у этой же хижины и двух соседних. Внутри хижины определенно кто-то был — судя по скудным и тихим звукам, валялся на циновке, временами лениво ворочаясь. Тянуло потом и табаком. Потом послышались характерные звуки — обитатель хижины определенно откручивал жестяную головку бутылки и наливал в какую-то емкость уж конечно, не молоко — легонько потянуло спиртным.

Мазур с Лавриком обменялись быстрыми взглядами. Им, кажется, с ходу повезло: в хижине явно пребывало некое начальство. Только начальство здесь потребляет импортное спиртное в бутылках с откручивающейся пробкой, и нижние чины без затей берут флягу и глотают из горлышка местное пойло…

И, очень похоже, он там один… Послышался шумный выдох — ага, «аршин» опорожнен, щелкнула зажигалка, потянуло сигаретным дымком.

Вновь короткий обмен взглядами, потом жестами — с Морским Змеем. Мазур с Лавриком бесшумными кошками кинулись вперед, прижались к пыльной и жаркой глиняной стене по обе стороны от ничем не занавешенного, лишенного двери аркообразного входа — и Мазур решительно, громко постучал рукоятью ножа по стене рядом с проемом. И еще раз, погромче.

Послышалось короткое сердитое ворчанье, непонятно на каком языке, судя по звукам, хозяин хижины неторопливо встал и направился к двери, бурча что-то под нос, твердо ставя обутые, несомненно, ноги.

Едва он, щурясь от яркого солнца, высунул наружу физиономию, его молниеносно сграбастали в четыре руки, выдернули наружу, как редиску с грядки. Мазур притиснул добычу к стене, приложив к ее глотке лезвие ножа, Лаврик нырнул в хижину и тут же выскочил назад — ну, точно, больше никого…

Теперь было время присмотреться не спеша, что за птичка им попалась. Белый, в тропической форме вермахта и английских солдатских ботинках, дочерна загорелый, неопределенного возраста, жилистый, сухопарый, с короткими усами. По облику — классический белый наемник, каких здесь немало на службе у всевозможных королей, вождей, атаманов и лидеров вооруженной оппозиции. Даже не трепыхнулся, стоит смирнехонько, пялится без особого испуга, хмуро, исподлобья — как человек, привыкший к тому, что жизнь, особенно здешняя, то и дело подкидывает сюрпризы…

Лаврик подпер его и нижнюю челюсть стволом пистолета с глушителем, чуть нажал, приподняв голову, тихонечко осведомился по-английски:

— Это понятно?

Основным языком общения у здешнего бродячего, прости господи, интернационала служил как раз английский, так что с него и следовало начинать.

— Что ж непонятного… — так же тихо пробурчал по-английски же пленник, рыская взглядом вправо-влево — успел их разглядеть всех, количество, вооружение. Ну что же, волк битый, оценит…

— Особо предупреждать, чтобы не пискнул? — спросил Лаврик с ухмылочкой.

— Не надо, — буркнул пленный.

— Жить хочется?

— Как всем. Вы кто?

— Мы, парень, как говорят янки, работаем на правительство…

— На которое? — хмуро поинтересовался пленник. — Их тут — как шлюх на Пляс Пигаль…

— Неправильно мыслишь, — сказал Лаврик. — Правительство тут одно — в столице. Все остальное — рвань и бестолочь. Уловил?

— Учтем… Вы кто?

— А раскинуть мозгами? — осклабился Лаврик. — По-моему, ты, парень, похож на человека, умудренного жизнью…

Пленник вновь обвел окрестности угрюмым цепким взглядом:

— Аквалангисты… Русские, — сказал он скорее утвердительно. — Кому ж еще… На кубинцев не похожи. Говорил я старому бабуину, что добром не кончится, но он понятия не имеет, что такое «цьека капьеэсэс»…

— А ты?

— Я европеец, — с некоторым даже достоинством сообщил пленник. — Не без образования. Будете высаживать десант?

— А как же еще? — Лаврик чуточку сильнее прижал дуло к челюсти пленника (для которого, как уже определил Мазур, английский был отнюдь не родным). — Что с людьми?

— А что с ними будет… Бабуин все же не дурак, он только ни уха, ни рыла в политических тонкостях… Все живы и здоровы. «Синие беретки» в столице, ваши все здесь.

Глаза Лаврика стали, как две ледышки.

— Ну, а девочек он уже успел обидеть?

— Нет еще, — хмуро ответил не лишенный образования европеец. — Полагает, что спешить некуда. Гурманствует. Кино им крутит — у вас же им такого не покажут… Ты не смотри на меня так, я тут ничего сам не придумываю, мое дело — служба…

— И кем же служим? — спросил Лаврик. — Это вот что?

Он потеребил свободной рукой странное украшение, свисавшее с левого плеча пленника пониже нагрудного кармана — связка из трех кистей, пышных, шерстяных, выкрашенных в зеленый, черный и золотой. К вермахту эта штукенция безусловно не имела ни малейшего отношения.

— Знак различия, — сообщил пленник. — Я у короля, можно сказать, министр обороны.

— Надо же, какая персона… — ухмыльнулся Лаврик. — Сколько часовых выставил, министр?

— Пятерых. Я так понимаю, они все уже… — он возвел глаза к жаркому безоблачному небу.

— Да что ты, — безмятежно сказал Лаврик. — Мы же не звери. Женевскую конвенцию соблюдаем… иногда. Деловые предложения с твоей стороны будут?

— Конечно. Полное содействие в обмен на жизнь.

— А боевой дух?

Пленник вяло усмехнулся:

— За те деньги, что он мне платит, согласен воевать только против здешних макак. С вами воевать не нанимался.

— А заплати он как следует?

— Но пока что речи не было, — настороженно отозвался министр обороны. — Говорю, нанимался только против макак…

— Знаешь, это только прекрасно, что ты не романтик, не идеалист, не идейный человек, — усмехнулся Лаврик. — Проще договориться. Идет, считай, по рукам. Сколько у тебя здесь лбов?

— Двадцать… то есть теперь, я так понимаю, пятнадцать.

— Дислокация?

— Двое у королевского вигвама. Остальные прохлаждаются по домам, посты сменять еще минут через сорок…

— Ну ладно, — сказал Лаврик. — Я тебя особо не предупреждаю, чтобы был паинькой, если хочешь жить, сам все понимаешь, человек опытный… Короче, сейчас пойдем по деревне, ты нам будешь быстренько показывать, в каких хижинах есть люди, и сколько… Потом мы уже без тебя пойдем к королю побеседовать.

— Только сначала свяжете и дадите по морде…

— Да ради бога, — хмыкнул Лаврик. — Хоть раз, хоть два… Сколько там тебе полезнее. Ну, пошли?

Он отодвинулся, убрал от шеи министра обороны лезвие ножа, но бдительно держался за его плечом. Господин министр, тяжко вздохнув, пошел меж хижинами, а за ним бесшумными тенями двинулись черные гидрокостюмы. С Мазура семь потов сошло, как наверняка и с остальных, но тут уж ничего не поделаешь, бывает и хуже…

Все шло гладко — «министр» указывал на хижину и поднимал несколько пальцев, после чего туда врывалось то три человека, то четыре и справлялись моментально. Быстро и почти бесшумно, как вовсе не операция, а прогулка… тьфу, лишь бы не накаркать…

— Вот здесь… ваши. Солдат там нет, только лакей…

Мазур с Лавриком рванули внутрь. В окошки проникало достаточно света, чтобы рассмотреть все внутри. В самом деле, никаких ужасов, никто не то что на цепь не посажен, но и не связан. Товарищ из ЦК и товарищ из Совмина лежали на циновках босые, без пиджаков, в расстегнутых рубашках, с полуразвязанными галстуками. Тут же помещался третий, помоложе, в парадной летней форме с капитанскими погонами. Ага, надежный кадр товарища Рогова…

Ни медицинская помощь, ни даже сочувствие троице определенно не требовались. Судя по храпу, расхристанному виду и витавшему в воздухе густейшему аромату местной пальмовой водки, все трое были попросту пьяны в стельку. Ну что же, Кирату пока что не проявил себя зверем и особенным антисоветчиком, что ему обязательно зачтется…

В углу имелся еще сидевший на корточках старикашка-кафр в пестрой накидке-бубу, сидевший возле трех огромных калебасов — сосудов из сухой тыквы (два плотно закупорены, а третий открыт и распространяет запах пальмовой самогони, которую Мазур, испробовав раз, зарекся брать в рот). Дряхлый с самого начала повел себя правильно — при виде ворвавшихся белых с оружием на изготовку сжался в комочек, всем видом показывая, что он — существо безвредное. Поэтому его связали без единой плюхи. Присмотрелись к троице — ну что ж, она, пребывая в глубоком алкогольном дурмане, не требовала ни помощи, ни участия. Сами проспятся, если что, а опохмелка — вот она, только руку протянуть. Вряд ли первые стаканы они опорожняли так уж добровольно, но потом, надо полагать, втянулись, такова уж человеческая натура в отношении алкоголя…

— Восемнадцать, — вслух сосчитал Лаврик, когда Викинг и Папа-Кукареку, показав оттопыренные большие пальцы, выскользнули из очередной хижины. — Ну что же, господин министр, если тебе верить, остались только те, что в королевском, мать его за ногу, дворце и часовые возле оного…

— Так и есть, — пробурчал пленник.

— Если врешь — вернусь и прирежу.

— Да не вру я… Крайне невыгодно. Вяжите. И не забудьте в морду…

— А вот это — всегда пожалуйста, — обаятельнейше улыбнулся Лаврик и от души дал в глаз господину министру.

Тот полетел с копыт, но двое стоявших ближе ловко его подхватили и потащили вязать в ближайшую хижину. Оставалось, можно сказать, всего ничего…

О своей непосредственной охране Кирату, сразу видно, позаботился — над входом в «королевский дворец» был устроен навес из того же полиэтилена, и под ним дремотно скучали двое со «шмайсерами». Все до единого окошки тщательно занавешены кусками темной материи, слышен стрекот кинопроектора — ага, его величество продолжает развлекать гостей культурной программой, тем лучше…

Часовых сняли в три секунды. Вообще снимать здешних часовых одно удовольствие, и никаких тебе сложностей. Мог бы и белых нанять, не бедный. С белыми наемниками пришлось бы потруднее, хотя, конечно, тоже упаковали бы…

Мазур с Лавриком бесшумно скользнули внутрь с немаленькой королевской хижины, прижались к стене по обе стороны от двери, оценивая обстановку. Белая материя натянута у противоположной стены напротив входа, киноаппарат стрекочет в двух шагах, возле него стоит не похожий на солдата тип, вроде бы белый, трое зрителей расположились на шкурах, устилавших пол, справа батарея бутылок, и возле них сидит на корточках еще один старый хрен в бубу. Ни единого телохранителя, не соврал министр обороны, жить хотелось… Эх, ваше величество, кто ж в вашем положении садится спиной к двери…

Кинопроектор, похоже, был новенький, фильм цветной, не широкоэкранный, правда, но все равно интересно. Два голых мускулистых субъекта вытворяли с голой крашеной блондинкой всякие замысловатые штуки, напрочь противоречащие здоровой советской морали. Его величество возлежал в исполненной достоинства позе, этакий римский патриций. Обе девушки расположились в гораздо более скованных позах — прически порассыпались, обе раздеты до нижнего бельишка, на экран таращатся старательно, должно быть, не хотят прогневить сурового хозяина. Одна пьяно хихикнула, зашептала что-то на ухо соседке — ну да, гостеприимный король и их уже малость накачал…

Поскольку следовало разрешить ситуацию как можно более дипломатично, они особо не окаянствовали — Лаврик попросту шагнул вперед и молодецким ударом ноги сшиб кинопроектор на пол, попутно двинув локтем в ухо киномеханику, а Мазур поднял автомат дулом вверх и засадил в потолок очередь на полмагазина. В конусообразном потолке моментально возникла куча дырок, пропустивших внутрь целую охапку тонких солнечных лучиков. Слышно было, как с окон торопливо отдирают занавеси, и в хижине быстро стало светло. Раздался отчаянный женский визг.

— Спокойно! — рявкнул Лаврик на родном языке. — Советская Армия!

Немая сцена. Старикашка-виночерпий проворно упал ничком и закутался с головой в просторную накидку — сразу видно штатского человека. В углу охал и поскуливал от боли киномеханик — довольно молодой патлатый белый, зажимавший ушибленное ухо ладонью. Он тоже не походил на воителя.

Обе девушки, стоя на шкурах на четвереньках, таращились на визитеров с этакой интересной смесью ужаса и восторга. Судя по личикам, в них-таки немало успели влить. Вид у обеих был, чего уж там, несколько пикантный.

Его величество Кирату оказался крепким орешком: обернувшись к двери и не двигаясь, он все же явно пытался сохранить некую толику монаршего достоинства. Не таким уж оказался бабуин и старым, всего-то лет пятидесяти — и крепок, черт, отъелся на королевских харчах… Сделав пару шагов, Лаврик с ласковой, прямо-таки отеческой укоризной покачал головой:

— Ай-яй-яй… Светлана Федоровна, Руслана Викторовна… Комсомолки, представители советской общественности… в таком виде… такое смотрите…

Блондинку Светлану (товарища из ЦК КПСС) словно разряд тока прошил. Она живенько вскочила на ноги, чуть пошатываясь, по лицу видно, стараясь моментально протрезветь — что было, конечно, непосильной задачей для любого в ее положении. Однако она все же пребывала в лучшем состоянии, чем мужская троица. Сделала пару шагов, поправила бретельки лифчика, попыталась говорить внятно и спокойно:

— Товарищ… простите, на знаю вашего звания…

— Полковник, — не моргнув глазом, сказал Лаврик.

— Товарищ полковник, мы не виноваты, честное слово! Нас взяли в плен, заставили пить, смотреть эту гадость… Вы же понимаете… Этот мерзавец…

— Шучу, Светлана Федоровна, шучу, — мирно сказал Лаврик. — Все мы понимаем. Успокойтесь. Территория занята советскими войсками, противник обезврежен, вы в полной безопасности… Никто вас ни в чем не упрекает, что вы…

Очаровательная комсомолка вдруг закрыла лицо руками и разрыдалась в три ручья. Вторая тоже принялась всхлипывать. Мазур с интересом наблюдал за Лавриком. Тот, однако, не стал изображать своей персоной героя кинофильма — не пытался даже, как это в кино принято, обнимать, гладить по головке и шептать утешительные слова. Повернувшись к Мазуру, спокойно сказал:

— Посмотри-ка на этого мудака. Яркий пример самонаграждения…

Кирату величественно выпрямился во весь рост, сложил руки на груди. Действительно, на его песочного цвета кительке, явно происходившем с того же клада, кроме двух медалей на выцветших ленточках (наверняка португальских, нынешняя власть его ничем не награждала) был приколот новехонький орден Трудового Красного Знамени.

Тем временем вошел Морской Змей. Остальные внутрь не заходили, видимо, получив соответствующий приказ.

— Понятно… — сказал он, в три секунды оценив обстановку. — Я вижу, все нормально, девушки?

Девушки, все еще всхлипывавшие, немного оклемались, сразу видно. Не теряя времени, Мазур, когда Лаврик подтолкнул его в плечо, вразвалочку подошел к королю, быстренько расстегнул булавку ордена и снял его с выглядевшего новехоньким германского френчика. Во время этой процедуры король оставался недвижим, как статуя.

— Хорошо держится, сволочь, — ухмыльнулся Лаврик. Мазур тоже чувствовал некоторое уважение к старому прохвосту. В конце-то концов, Кирату не мог точно знать, оставят его в живых или оформят несчастный случай. И, тем не менее, не из тех, кто умирает ползком. Морской Змей огляделся:

— Девушки, это не ваша ли одежда вон там, в углу? Вы уж себя приведите в надлежащий вид быстренько, у нас времени мало…

Они молча подчинились. Пока обе одевались, Морской Змей стоял, поигрывая пистолетом, глядя на короля с нехорошей улыбочкой. Наклонившись, не сводя с них глаз, король присел на корточки, поднял леопардовую шкуру, выпрямился, набросив ее на левое плечо и на голову.

— Корону напяливает? — хмыкнул Морской Змей.

— Не совсем, — серьезно отозвался Лаврик. — Готовится принять смерть со всем достоинством… Ч-черт! Я и не подумал! А как мы с ним объясняться-то будем? Он из всех иностранных только португальский знает, а у нас ни одного человека… Ага! — он подошел к дверному проему и распорядился: — Леший, сбегай за белым, развяжи и волоки сюда, живенько! — вернувшись, спросил: — Коль, ничего, что я тут раскомандовался?

— Да валяй, — сказал Морской Змей спокойно. — Коли уж кончилась войсковая операция и начались игры.

«Ну, разумеется, — подумал Мазур. — Чтобы командовать здешним воинством, министр обороны непременно должен знать здешний язык — вряд ли его воинство владеет португальским…»

— Вы его расстреляете, товарищ полковник? — спросила Лаврика комсомольская блондинка с нешуточной надеждой.

Профсоюзная блондинка промолчала, но видно было по ее зареванному личику, что ей эта идея тоже страшно нравится.

— Девушки, ну нельзя же быть такими кровожадными, — ухмыльнулся Лаврик. — Он ведь вас не обидел…

— Заставлял смотреть порнографию и пить водку, — отчеканила комсомольская блондинка таким тоном, словно оказалась на собрании, где всерьез прорабатывают серьезно нашкодившего комсомольца.

— Это еще не основания для расстрела, — сказал Лаврик с некоторым сожалением. — Страна сложная, политические расклады запутанные, так что придется чуть помягче, не доводя до крайностей. Оделись? Ступайте с этим товарищем… — он кивнул, бросив по-английски: — Отведи их в пустую хижину, да болтовней занимай пока что…

Едва они избавились от горящих жаждой мщения девушек, появился Пеший-Леший, подталкивая перед собой хмурого министра обороны, у коего под левым глазом уже появился великолепный синяк.

— Ну, вот что, ваше превосходительство, или кто ты там, господин фельдмаршал… — сказал Лаврик деловито. — Местный язык, конечно, знаешь? Молодец. Надбавка за знание языка идет? Ах, непонятно тебе… Ладно, проехали. Становись вот сюда и начинай прилежно переводить. Итак… Ваше королевское величество, в отношении вас никто не питает злых намерений. Не спорю, в гости мы явились довольно невежливо, но один из ваших пленников — член нашего королевского Габула, а одна из девушек — дочь королевского министра. Мы военные, получили приказ и его выполнили. При этом нет ни убитых, ни раненых, так что его величество, думаю, оценит нашу деликатность… — он повернулся к наемнику. — Только, фельдмаршал, переводи так, чтобы он не подумал, будто мы очень уж расшаркиваемся. Уловил нюанс?

— Уловил, — буркнул «фельдмаршал» и довольно бойко затараторил на языке, казавшемся едва ли не сплошным набором согласных.

На лице Кирату не дрогнул ни один мускул. Все так же замерев величественным изваянием, он заговорил.

— Король говорит: он сразу понял, что вы очень деликатные люди…

— Это он, конечно, сволочь, иронизирует? — спросил Лаврик.

— Ну да, — флегматично ответил «фельдмаршал». — Далее, король говорит: слово «пленные» совершенно неуместно. Его величество прекрасно знает, что все эти люди — весьма высокопоставленные особы у себя на родине, и потому пригласил их в гости, где принял с надлежащим почетом и щедрым угощением, в чем вы наверняка успели уже убедиться. Король говорит: он в состоянии предоставить куда больше гостеприимства, чем нищий и убогий Лавута…

— Хлебосольный хозяин, бля… — проворчал Лаврик по-русски. — Теперь спроси: как получилось, что у него на груди оказался предназначавшийся Лавуте орден?

— Король говорит: по его глубокому убеждению, нынешняя власть в столице делает большую ошибку, отмечая наградами не сильных и богатых, а слабых и бедных. Что касается ордена, то не кто иной, как предводитель белого посольства в ходе празднования его приезда убедился, что король гораздо больше заслуживает награды, чем слабый и ничтожный Лавута. И собственноручно прикрепил орден королю на грудь.

«Самое смешное, — подумал Мазур, — что его величество, вполне может оказаться, нисколечко не соврал. Русский человек после третьего литра способен на весьма неожиданные поступки — даже пребывая в высоком звании инструктора ЦК КПСС. А влито в него было немало…»

— Переводи, фельдмаршал, старательно, — сказал Лаврик. — Его величество, к сожалению, поторопился. Поскольку наш Габул Старейшин как раз решил наградить короля гораздо более высшим орденом, нежели тот, что предназначен Лавуте. От имени Союза Советских Социалистических Республик мы и прибыли для вручения. Не наша вина, что пришлось нагрянуть таким вот образом…

Он вытянулся по стойке «смирно», его лицо было вдохновенным, словно вещал с очень высокой трибуны. Морской Змей с Мазуром, уловив политику текущего момента, тоже встали навытяжку. Воцарилась пафосная тишина. Даже побитый киномеханик, до сих пор смирнехонько притулившийся в своем углу, привстал и заинтересованно вытянул шею.

Министр обороны осторожно спросил:

— Можно, я ему переведу попросту — Россия? Про Россию он еще краем уха слышал, а вот про Советский Союз нет…

— Да как хочешь, так и переводи, — сказал Лаврик. — Можешь употребить слова «наше великое королевство». Главное, чтобы он в точности знал, что момент крайне торжественный, а орден и в подметки не годится тому, который везли Лавуте…

Министр обороны заболботал. В глазах невозмутимого короля зажегся живой интерес, непринужденным движением, словно бы случайно, он стянул леопардовую шкуру с головы и перекинул ее через плечо.

Лаврик полез в висевший у пояса пластиковый пакет, сделал два шага вперед и ловко, словно давненько служил именно что в наградном отделе, приколол королю на грудь внушительную регалию. Чуть заметно скосив на нее глаза, король не удержался от легкой самодовольной улыбки. Понять его можно, на фоне этой награды предназначавшийся Лавуте орден (прости, родная партия, за этакие мысли!) и в самом деле смотрелся бледненько.

Регалия представляла собою до блеска начищенную серебряную звезду — здоровенную, с восемью затейливыми лучами. В центре красовалась мастерски припаянная юбилейная медаль, снятая с богатырской груди Рогова, с отпиленным ушком, тоже начищенная до жаркого сияния.

Умел все-таки Лаврик работать… Старинный орден, эту самую звезду, он за невеликие деньги приобрел в антикварной лавке, а гарнизонные умельцы, каких в любом военном коллективе немало сыщется, аккуратненько убрали центральный медальон и присобачили на его место роговскую медаль так, словно испокон веков так и было.

— Переводи, генералиссимус, — продолжал Лаврик. — Личное послание Габула старейшин нашего великого королевства, возвещающее о награждении…

И протянул королю белоснежный бумажный свиток. Тот величественно его принял, развернул и уставился так внимательно и надолго, словно мог прочитать хоть словечко. Художник тоже постарался на славу: вверху многокрасочный герб Советского Союза, текст выписан красивыми буквами, с завитушками и загогулинами, внизу красной тушью изображена большая, с блюдечко, насквозь фантазийная, но внушительно выглядевшая печать…

Косясь на регалию, сворачивая свиток, король воскликнул:

— Ль-енин!

«Надо же, — подумал Мазур с нешуточным удивлением. — Кое-какие азы политической грамотности все же наличествуют…» Лаврик торжественно кивнул.

— Льенин, — сказал король. — Спутник! Гагарин!

— Тьфу ты, — тихонько прокомментировал Морской Змей. — Да его с такой подкованностью в партию принимать можно…

— Не опошляй торжественности момента, — отозвался Лаврик, все еще стоявший навытяжку, со значительным лицом.

Ну, вот все и уладилось самым что ни на есть дипломатическим образом. И партийные товарищи в столице будут довольны таким исходом дела, и королю, сразу видно, приятно. Вряд ли в ближайшие полсотни лет в его королевстве объявится иллюстрированный альбом «Ордена и медали СССР», так что прошло гладко.

А вот «фельдмаршал» оказался не так прост. Процедил сквозь зубы, глядя на Лаврика с несомненным уважением:

— Ловкие вы ребята…

— А ты думал… — сказал Лаврик без улыбки. — Только не вздумай проболтаться, а то под землей найду и чего-нибудь отрежу…

— Да мне то что… Что он там тарахтит?

— Король выражает надежду, что все его верные воины живы…

— Целехоньки, — сказал Лаврик. — Так и передай.

— И предлагает выпить с ним, вообще быть его гостями…

— Не получится, — сказал Лаврик, с явным сожалением косясь на добрую дюжину бутылок с красивыми этикетками. — Скажи, что ли, что нам всю эту неделю боги спиртное запрещают, а мы люди верующие, соблюдаем строго…

В проем просунулся Ушан с рацией на спине, с висящими на груди наушниками:

— Они вот-вот приземлятся. Радости полные штаны…

— Пошли, — сказал Морской Змей.

— Я, с вашего позволения, пока останусь, — ухмыльнулся Лаврик. — Мне тут еще с фельдмаршалом за жизнь побеседовать…

Мазур с Морским Змеем вышли на вольный воздух, под жаркие солнечные лучи. Там и сям меж хижинами, держа автоматы дулами вверх, разместилась большая часть группы. В воздухе нарастал могучий стрекот, и вскоре два транспортных вертолета опустились меж хижинами и тянувшимся вдоль берега лесочком. Винты еще не успели замереть, как двери распахнулись, и наружу чесануло не менее двух десятков вооруженного народа, кто в штатском, кто в летней форме. Как ни удивительно, но всех, бегом кинувшихся к хижинам, далеко опережал несущийся быстрее лани генерал Рогов, без фуражки, с автоматом наперевес, что при его комплекции и сидячем образе жизни было подвигом незаурядным.

Оказавшись возле Морского Змея с Мазуром, тяжело переводя дыхание, фыркая и отдуваясь, Рогов кое-как выговорил:

— Все в порядке?

— Так точно, товарищ генерал-майор, — уставным тоном отрапортовал Морской Змей. — Все целы и невредимы.

— Благодарю за службу… — пропыхтел генерал.

— Служу Советскому Союзу! — рявкнул Морской Змей.

Он едва заметно, страдальчески морщился: Рогов, себя не помня от переполнявших его радостных эмоций, размахивал автоматом, как лейкой, так что постоянно кто-нибудь оказывался на прицеле — а палец-то на спусковом крючке…

— Казарин! — торопливо приказал Морской Змей. — Отведи товарища генерала к товарищам из ЦК и Совмина, пусть убедится…

— Есть! — браво отрапортовал Пеший-Леший, плавным движением уходя от нацелившегося ему прямо в пузо автоматного дула. — Пойдемте, товарищ генерал. Автомат можете убрать, всякое сопротивление подавлено…

И повел Рогова к той хижине, где, судя по совершеннейшей тишине, так и пребывали в алкогольной нирване ответственные товарищи. Морской Змей недовольно уставился на остановившегося поблизости с автоматом за плечом подполковника Игошина: — Ну это уж вы недодумали…

— Да ладно, — ухмыльнулся тот. — Не ссы, флотский. Что я, с елки грохнулся боевой ему выдавать? Учебный, засверленный. Очень уж настаивал, генерал как-никак, пришлось уважить… Ух ты!

Это он увидел доктора Лымаря, шагавшего к ним с германским пулеметом на плече — не утерпел-таки эскулап, свинтил с треноги беззастенчиво…

— Ихтиандр! — воскликнул Игошин с тем же мальчишески-восторженным выражением на лице, что и у доктора. — Меняю на что хочешь!

— Самим мало, — гордо ответствовал Лымарь, посильнее вцепившись в дырчатый кожух ствола.

— Не переживай, подполковник, — хмыкнул Морской Змей. — Мы тут взяли кучу «шмайсеров» и пару «вальтеров», поделимся… Ген! — окликнул он Лымаря. — Что дите малое… А магазин кончится? И ствол перегреется?

— Недооцениваете, товарищ командир, немецкой скрупулезности, — весело откликнулся Лымарь. — Чтобы они заложили на консервацию трещотку без запаса причиндалов? Страшила уже пошарил по хатам — как я и думал, магазинов с дюжину, и запасных стволиков солидная упаковка… Орднунг, натюрлих…

— Ну, тогда другое дело, — серьезно сказал Морской Змей. — Тогда грузите в вертушку, в хозяйстве пригодится. Только поглядывай…

— У меня хрен сопрут, — сказал Лымарь уверенно. — Из рук не выпущу…

Мазур глянул в сторону королевской хижины — его величество, свежий кавалер, стоял в проеме, величественно скрестив руки на груди, свысока наблюдая, как суетятся прилетевшие. Тут же, под стеной, Лаврик задушевно толковал что-то хмурому, но слушавшему не без интереса «фельдмаршалу». «Ага, голубь ты наш наемный, — подумал Мазур не без злорадства, — сейчас тебя, раба божьего, обшитого кожею, похоже, вербанут всерьез и качественно… Лаврик это умеет…»

На душе у него было прямо-таки благостно. Впервые в жизни случилась столь мирная операция: ни единого выстрела, убитых нет, раненых ни единого, фонарь под глазом «фельдмаршала» не в счет, и даже интересные трофеи взяты. Прямо-таки прогулка на пленэре, а не акция военно-морского спецназа, благодать-то…

— Кирилл! — вернул его к реальности голос Морского Змея. — Погрузку снаряжения обеспечь!

— Есть, — отозвался Мазур незамедлительно.

Глава девятая. Таможня не дает добро…

Выскользнув из постели, Рамона в полумраке прошла к окну и распахнула плотные занавески. Когда в комнате посветлело, она еще долго оставалась стоять у подоконника — приподнявшись на цыпочках, чуть разведя поднятые руки, и это было красиво, невероятно. Красотка — спасу нет…

Именно это в который уж раз вызывало у Мазура гнетущую тоску. Она так красива, что ей и не полагается быть тем, что она есть — участница каких-то несомненно темных махинаций. Всегда жалко, когда грязью оказывается перепачканной именно что красавица. Уродину в этой роли гораздо легче переносишь…

Но и это не главное. Печально, что ей нужен не сам Мазур как таковой, а болван, которого можно выставлять впереди себя в тех самых махинациях. Как хотите, а это наносит нешуточный урон мужскому самолюбию: когда оказывается, что пылко отдавались и не тебе вовсе, а исключительно для пользы дела… Такое с ним уже случалось, на Ахатинских островах, но там, по крайней мере, он до последнего момента пребывал в блаженном неведении, искренне полагая, что красавица Мадлен с ним захороводила ради его самого. Теперь он знал все с самого начала. И в сотый раз подумал, что в разведчиках ни за что не продержался бы, не по его натуре. Не смог бы притворяться долго. Он и эти-то несколько дней с трудом продержался. Пару раз Рамона — ведомая наверняка не интриганским чутьем, а чисто женским — вычисляла в нем эту тоску и скованность, о чем говорила вслух. Он отговаривался: мол, впервые в жизни пришлось изменить жене, как-то так вышло, и он до сих пор чувствует жуткую неловкость. Хорошо еще, всякий раз обходилось: Рамона хохотала, называла его возвышенной поэтической натурой и твердила, будто уверена, что он всего-навсего кокетничает: мужчина, по ее глубокому убеждению, несовместим с понятием «верность», на такое он способен по отношению к Родине, к присяге, к друзьям, а вот что касаемо женщин…

Рамона обернулась, грациозно подошла к постели: нагая фея, наяда и дриада, мать твою… Мазур с натугой улыбнулся ей беззаботно. Внутри его всего скрючило от тоски и злости.

— Что-то ты опять насупился, — сказала Рамона, присаживаясь на край безбожно разворошенной постели. — А у нас нет времени, чтобы вернуть тебе хорошее расположение духа…

— Да это я так, — сказал Мазур. — Как только утро начинается, вся романтика улетучивается, служба в голову лезет…

— Бедный службист… — Рамона гибко наклонилась и поцеловала его в щеку. — Совсем не умеешь переключаться…

— Поедем?

Рамона сделала загадочную гримаску:

— А если я тебя привезу на часок позже, чем обычно, тебе ничего не будет?

— Да ничего, — сказал Мазур. — Обойдется.

— Вот и прекрасно… Нет, милый, убери руки, я не это имела в виду… Понимаешь, мне сейчас надо отправить еще один груз. Поможешь? Как в прошлый раз? Очень удачный рейс подвернулся, борт прилетел и разгрузился вчера, через два часа пойдет на Кубу почти пустым…

— О чем разговор, — сказал Мазур насколько мог непринужденно.

— Отлично. Я быстренько сбегаю в душ и поедем…

Он оказался за рулем того же английского ветерана, что и в прошлый раз. Кажется, и четверо солдат в кузове были те же, хотя Мазур и не старался их запоминать. Тот же маршрут — мимо транспортников, истребителей, огромных серебристых красавцев стратегической разведки (разве что их поубавилось более чем наполовину), мимо многочисленных часовых, грузовиков, деловой утренней суеты…

Вот только на сей раз, что-то должно было непременно произойти. Не зря же Лаврик, перехвативший его в коридоре вчера вечером, тихонечко сообщил:

— Если что, не суетись, а лучше сразу падай…

Ох, неспроста…

Все, как и в прошлый раз — опущенная задняя аппарель, ярко освещенное огромное чрево транспортника, окружившая самолет цепочка автоматчиков… Мазур профессиональным взглядом попытался определить приметы того, что может произойти. Все вроде бы как тогда… разве что справа от аппарели стоит крытый брезентом грузовик, и в кабине никого нет… а слева, чуть подальше, помещается оливкового цвета «уазик», фургончик, правая дверца украшена эмблемой военных медиков Революционных Вооруженных Сил Республики Куба… И за рулем тоже никого не видно, а стекла пассажирского салона затемнены… так-так-так…

Рамона и внимания не обратила на эти машины. Сказала преспокойно:

— О, никакой очереди… Давай задом к аппарели.

Мазур так и сделал. Вылез вслед за ней, уже привычно взяв у нее казенные бумаги. Судя по бортовому номеру, самолет был другой, и летчик в белоснежном кителе незнакомый, коренастый мулат. Лихо отдав честь обоим, белозубо улыбаясь, он протянул руку. Мазур подал ему бумаги.

Едва летчик бросил на них беглый взгляд, его широкая улыбка погасла, словно задули свечу. Глядя на Мазура не враждебно, но безусловно службистски, он произнес длинную непонятную фразу. Мазур растерянно пожал плечами: — Но компренде, компаньеро…

Летчик перевел пытливый взгляд на Рамону. Она произнесла несколько фраз — самым непререкаемым тоном. Вот только на летчика ни этот тон, ни предъявленное ею удостоверение не произвели ни малейшего впечатления — он пожал плечами, спокойно произнес несколько слов. Завязался разговор — Рамона настаивала, показывала то на Мазура, то на бумаги, вновь потянулась за удостоверением — но летчик, бесстрастный, невозмутимый, стоял, как стена, отвечал коротко, веско — и, в конце концов Рамона, сразу видно, чуточку растерялась.

Изо всех сил пытаясь казаться невозмутимой, с определенной угрозой произнесла длинную фразу, из которой Мазур понял только «совьетико» и «команданте Санчес». Летчик молча развел руками, словно говоря: «Да дело ваше, ради бога»…

— Что такое? — спросил Мазур с самым идиотским видом.

— Глупости… Неточность в бумагах, сейчас уладим… — Рамона чуточку нервничала.

Летчик что-то сказал, показывая рукой.

Прошипев сквозь зубы что-то, несомненно, матерное, Рамона повернула к нему сердитое личико:

— Формалист чертов… Поставь машину вон туда, к грузовику, а я сейчас все решу…

Мазур так и сделал, взяв с сиденья похожую на пенал рацию.

Рамона отошла на несколько шагов, вытягивая блестящую антенну, заговорила отрывисто, с сердитым видом. Когда ей ответили, усмехнулась, задвинула антенну назад и пошла к грузовику, бросая на летчика торжествующие взгляды. Тот стоял у аппарели с видом совершенно равнодушным.

— Ничего, — сказала Рамона, словно убеждая саму себя. — Сейчас этот формалист получит…

И стояла, нетерпеливо притопывая ногой, глядя в ту сторону, откуда они приехали. Четверо солдат-грузалей равнодушно топтались у заднего борта, автоматчики оцепления почти не шевелились, над горизонтом помаленьку всплывало ослепительное африканское солнце.

Вскоре показался несущийся на приличной скорости автомобиль, оливкового армейского цвета «уазик» с опущенным на капот ветровым стеклом. Рядом с шофером сидел Санчес, а на заднем сиденье возвышался здоровенный широкоплечий мулат, не выпускавший из рук десантный «Калашников» со сложенным прикладом. Рамона просияла.

Почти не глядя на нее, лишь мимоходом забрав у Мазура документы, Санчес уверенной, вальяжной походкой направился к вытянувшемуся, взявшему под козырек летчику.

И повторилась недавняя сцена: Санчес бесстрастно, настойчиво доказывал что-то летчику, а тот, разводя руками, отвечал короткими фразами. На лице генерала появилось нешуточное раздражение, да что там, злость, он говорил свысока, повелительно… но не похоже, чтобы это принесло какие-то результаты.

Летчик что-то сказал — гораздо громче, чем раньше.

Дальше все замелькало.

Над их головами протарахтела длинная автоматная очередь, заставившая всех невольно пригнуться и втянуть головы в плечи. В руке у летчика, как по волшебству, появился пистолет. Тент соседнего грузовика взлетел, явив окружающим пулеметчика и несколько солдат с автоматами, взявших на прицел и Рамону с Мазуром, и солдат у заднего борта. Из «уазика», из распахнувшейся настежь дверцы брызнул народ в камуфляже и с оружием наизготовку (среди них Мазур без особого удивления высмотрел Лаврика).

Резкая команда — и четверо солдат торопливо задрали руки вверх. Судя по их ошарашенным лицам, о подоплеке они ни малейшего понятия не имели.

Мазур тоже поднял руки — неторопливо, с некоторым даже облегчением. Рамона, сузив глаза, как кошка, попыталась опустить ладонь к кобуре — но после персонально ей адресованного окрика все же подняла руки, ее очаровательное личико вмиг осунулось, став безжизненной маской.

Санчес… Санчес держался великолепно. Он стоял величаво, словно памятник самому себе, подняв бровь, свысока смотрел на взявших его на прицел людей из «уазика».

За спиной, совсем близко, треснул пистолетный выстрел. Мазур, не делая резких движений, чуть повернул голову — успевший вскочить в машине и взять автомат наизготовку рослый мулат оседал с аккуратной дырочкой во лбу…

Санчес что-то коротко спросил. Выдвинувшись вперед, невысокий кубинец — белый, с проседью на висках — что-то затараторил, глядя на генерала прямо-таки с лютой ненавистью. Пожав плечами, с тем же бесстрастным выражением, Санчес расстегнул ремень, и кобура с пистолетом глухо стукнула о бетонку. Тот, с проседью, взмахнув автоматом, что-то потребовал. Санчес преспокойно кивнул, с непроницаемым лицом истукана стал медленно поднимать руки, так неуверенно, словно делал это впервые в жизни — как это наверняка и было…

Дальнейшее произошло молниеносно.

Резкий взмах правой руки Санчеса — и из рукава кителя ему в ладонь вывалился короткоствольный револьвер — похоже, «Кольт-кобра», машинально отметил Мазур. К генералу в бешеном броске метнулись сразу несколько человек, включая оскалившегося летчика — но он уже успел упереть дуло под нижнюю челюсть. Негромкий выстрел… Справа и слева выпалили пистолеты, и обе пули, Мазур отчетливо видел со своего места, угодили в генеральскую руку с пистолетом, повыше локтя и в запястье, но секундой позже, чем следовало, уже в мертвую руку… В совершеннейшей тишине Санчес, живая легенда революции, подламывался в коленках, нелепой куклой рушился на бетон…

Уши резанул дикий, отчаянный, чуть ли не звериный вопль. Рамона метнулась в ту сторону, на нее нацелилось несколько стволов и тут же опустилось после резкой команды, ее перехватили камуфляжные, надежно сцапали, едва удерживая, она бешено вырывалась, испуская что-то среднее меж рычанием и рыданием, смертельно бледная, не отводя глаз от мертвеца. Мазур мрачно подумал, что сейчас она настоящая. «Проникнуто неподдельным чувством» — навязчиво вертелась в голове фраза из какого-то романа. На душе было мерзко и пусто.

Пара людей в камуфляже небрежно отодвинутых в сторону стволами автоматов задравших руки солдатиков — сопляки-первогодки, как на подбор, такие ни над чем не задумаются и вопросов задавать не станут — прыгнула в кузов. Тут же там раздался грохот и скрежет.

К Мазуру подошел Лаврик, на ходу пряча в деревянную кобуру «Стечкин», улыбаясь во весь рот. Бок о бок с ним двигался седоватый, тоже ухмыляясь Мазуру с видом старого друга.

— Ну, опускай рученьки, — сказал Лаврик. — Отработал свое…

Мазур опустил руки, не испытывая ровным счетом никаких эмоций и ни о чем не думая. Он смотрел через плечо Лаврика, как трое рослых, в камуфляже, волокут к «уазику» Рамону, едва справляясь с ней, а она отчаянно выворачивает голову назад, к Санчесу, над которым уже вьются стайкой назойливые, здоровенные африканские мухи, слышал, как она кричит — и в душе ничегошеньки не шевельнулось. В голове, как застрявшая пластинка, крутились фразы из одной его любимой книги.

«Значит, твоя профессия уже искалечила тебя».

«Возможно. Но в мире, где столько искалеченных людей, это не особенно бросается в глаза».

Дверца «уазика» захлопнулась за Рамоной, и машина рванула с места, визжа покрышками.

Лаврик положил ему руку на плечо, подтолкнул к заднему борту:

— Пойдем посмотрим, ты как-никак ценный свидетель, тебе необходимо…

Задний борт был уже откинут. Мазур привычно запрыгнул в кузов. Камуфляжников там было уже четверо. Один старательно щелкал фотовспышкой, второй, примостив бумагу на ящике, торопливо заполнял казенного вида бланк, двое просто стояли с ломиками над одним из вскрытых ящиков, самым большим и длинным. Мазур посмотрел, старательно переложенные стружками и комками мятых газет, лежали слоновьи бивни — длинные, мутно-белые, толстые.

Седоватый за его спиной что-то скомандовал — и один, с ломиком, запустил руку в другой распечатанный ящик, кубический, вынул что-то наподобие кулечка, развернул, вытряхнул содержимое себе на ладонь и вытянул руку — фотограф тут же прицелился объективом, засверкала вспышка.

На ладони лежала кучка невзрачных на вид угловатых камешков, похожих на мутно-белесое стекло или кварц. Мазур повернул голову к всезнающему Лаврику. Тот шепотом сказал:

— Не видывал? Алмазы необработанные. А вон в тех мешочках — такая штука, которую иные несознательные курят. Но это не табак, а гораздо хуже…

Седоватый подошел вплотную, протягивая руку:

— Спасибо, компаньеро, вы нам очень помогли…

Мазур на автопилоте пожал широкую сильную ладонь. Более всего ему хотелось оказаться подальше от всего этого.

…В калитку колотили кулаком, как на пожар. Отодвинув щеколду, Мазур моментально успокоился: никакой боевой тревогой и не пахло, там стоял Мануэль, в единственном числе, смотрел на Мазура отрешенно и тоскливо. Потом двинулся мимо него во двор, переставляя ноги механически, словно робот — принюхавшись и присмотревшись, Мазур без труда определил, что соратник из братской страны пьян до остекленения, в матинушку, но тем не менее держится на ногах ровно, не шатается. Бывают такие состояния.

Опустившись на лавочку, Мануэль откинулся назад, прижался к нагревшейся стене спиной и затылком, извлек из внутреннего кармана едва початую бутылку «Гавана клуб» и от души хлебнул из горлышка. Молча протянул бутылку Мазуру. Мазур ее взял, даже не косясь на окна — Морской Змей, когда они вернулись, разрешил ему хлопнуть стакашек после всего пережитого, а он так и не успел позволение претворить в жизнь. Сел рядом, поднял горлышко к губам, отхлебнул приличную дозу. Его ничуточки не забрало — так порой бывает…

Возвращая бутылку, он присмотрелся и понял, что Мануэль плачет — открыто, неумело. Ни единого звука у него не вырвалось, он лишь подергивал ртом, кривился, и по щекам бежали слезы.

— Он был легендой, — сказал Мануэль, глядя перед собой. — У нас в УЧЕБНИКАХ была фотография…

— Фидель, Че и Санчес, — сумрачно сказал Мазур. — Я помню. У нас она тоже была, разве что не в учебниках… Фидель, Че и Санчес.

Уж если у него самого на душе было премерзко — мучительно думать, во что превратилась живая легенда, которой ты восхищался в пионерском детстве — не стоит и думать, что испытывает Мануэль, это ведь его история…

— Это неправильно, — сказал Мануэль, глядя в пространство, ограниченное высоким забором. — Так не должно быть. Легенда революции, символ благородства и чести…

Мазур промолчал. Конечно, это неправильно. Так не должно быть. Однако случается. Когда после революции пройдет немало лет и все успокоится, с иными ее героями происходят поганейшие вещи. Так уже бывало, мой славный Арата…

Он поднял голову, услышав скрип тормозов и деловитый стук в калитку. Мигом подошел, отодвинул щеколду — и посторонился, встав навытяжку. Потому что перед ним стоял адмирал Зимин собственной персоной, он же Дед и Дракон, еще одна живая легенда, только не кубинской революции, а советского военно-морского спецназа. За спиной у адмирала помещался Лаврик с большой сумкой — ага. Дракон явно только что прилетел…

— Пили, старлей? — спросил Дракон бесстрастно.

Врать ему категорически не полагалось, как некогда Сталину.

— Грамм сто рому, — сказал Мазур, исправно держа уставную стойку. — С разрешения и ввиду обстоятельств…

— Больше — ни капли, — сказал адмирал так же бесстрастно. — Вольно.

Он чуть кивнул и пошел прямиком к крыльцу, чуть покосившись на Мануэля, все так же молча плакавшего с бутылкой в руке — но, никак не прокомментировав и не отреагировав, скрылся за дверью. Махнув водителю, чтобы тот отъезжал, Лаврик поставил сумку и тщательно задвинул щеколдку. Лицо у него было хмурое. Мазур глянул вопросительно.

— Боевая тревога, — сказал Лаврик буднично. — Юаровцы поперли через границу, уже не провокация, а натуральное вторжение силами нехилой группировки. Ждали где-то через неделю, а они, стахановцы сраные, подсуетились раньше…

Глава десятая. Чтоб тебе на том свету провалиться на мосту…

Мост был красив по-настоящему: овальные высокие опоры из желтоватого местного камня, полукруглые фермы, заполненные балками так, что они напоминали лучи восходящего солнца… Самый натуральный памятник архитектуры, построенный немцами еще в прошлом веке. Ни один старательно отшлифованный блок из опор не выпал, время на них словно и не подействовало, куда ни посмотри — ни малейшего изъяна, неподдельное германское качество.

Моста было жаль. А вот тех, кто по нему драпал — нисколечко. На лице лежавшего рядом доктора Лымаря читалась откровенная брезгливость, и он поглядывал поверх дырчатого кожуха «МГ» так, словно не прочь был дать длинную очередь, и отнюдь не над головами, а в гущу. Увы, мы сплошь и рядом невольны в своих желаниях…

Продолжался Великий Драп — революционные армейцы бараньим ополоумевшим стадом неслись по мосту, толкая и сшибая с ног друг друга, топча упавших, вопя что-то насквозь непонятное — без головных уборов, без оружия, многие голые по пояс, надо полагать, скинули рубахи с погонами, наивно полагая, что в этом случае преследователи не признают в них правительственное войско. Если кое-где и мелькали персонажи с автоматами, есть стойкие подозрения, что они попросту с перепугу забыли скинуть ремень с плеча или выпустить оружие из рук. Нигде не видно ни одного офицера или партийного комиссара, никого, кто пытался бы остановить бегущих, не говоря уж о том, чтобы заставить их держать оборону. Хотя рубеж обороны идеальный: единственный мост меж высокими обрывистыми берегами на десятки миль вправо-влево, единственный, по которому можно в темпе перебросить технику и живую силу. Этот берег зарос лесом, а противоположный — голый, как бильярдный стол, все как на ладони, займи позицию в лесу… да нет, с одним легким стрелковым долго все равно не продержишься, если буры выдвинут вперед броню и начнут класть снаряды… и, тем не менее, могли бы, сучьи дети, отступать, хоть и бегом, но в организованном порядке, а не драпать, словно ополоумевшее стадо… Защитнички родины и революции, мать вашу…

Брезгливо сплюнув, он перевел взгляд с забитого гомонящей толпой моста на противоположный берег. Обширная равнина, цепочка низких холмов… Если юаровцы будут чрезмерно осторожничать, их разведка пойдет не прямо, будет выдвигаться с флангов. А если видели паническое бегство, вполне могут двинуть напрямик, меж теми вон двумя холмами, где пролегает ведущая к мосту, накатанная за десятилетия дорога, полосой красноватой, утрамбованной сотнями колес и тысячами ног земли тянувшаяся меж двумя холмами. Ну, совершенно по Киплингу, а?

Будь зорок, встретив пригорок, не объявляй перекур.

Пригорок — всегда пригорок, а бур — несомненно бур…

И, коли уж речь зашла об изящной словесности, есть время вспомнить еще одну, гораздо более современную цитату. Уж если Бойцовых Котов бросают затыкать прорыв, то всякому ясно: дело дрянь.

В точности… От моста и до границы на пространстве шириной миль с пятьдесят имелся всего-навсего батальон правительственных войск с парочкой пулеметов — то бишь та самая толпа, что сейчас заполошно неслась по мосту. И было их тут не более двух рот, батальон растаял наполовину — вряд ли в боях, скорее всего, числившиеся зайчиками разбежались по лесам… Кубинские части только выдвигаются на юг, парашютисты президентского полка где-то запропастились, кубинские «МиГи» сюда не дотянут из-за отсутствия аэродромов подскока… впрочем, буры тоже идут без авиации, опасаясь зениток и ракет — которые тоже дислоцированы довольно далеко отсюда. Так что юаровцы прут беспрепятственно. Вряд ли они настолько уж оптимисты, чтобы пытаться с разгону взять столицу, должны понимать, что силенок не хватит — но углубятся далеко…

Мазур лежал меж деревьями ближе всех к мосту, далее располагался доктор Лымарь с трофейным пулеметом, за ним — Пеший-Леший со снайперкой и остальные трое, все внимание уделявшие не противоположному берегу, а собственному правому флангу — буры могли (как Мазур и поступил бы на их месте), справа и слева, на значительном отдалении от моста, переправить через реку небольшие группы спецназа, чтобы те с двух сторон двинулись к памятнику германской колониальной архитектуры, высматривая засаду. Или они, видя Великий Драп, настолько уверены в себе? Передатчик включен, но молчит — значит, и у Морского Змея, залегшего со своей пятеркой по другую сторону дороги, все спокойно, бурские коммандосы на них пока что не вышли, и молчит Мануэль, со своими ребятами засевший у второго моста, милях в пятидесяти к западу — с теми же целями, что и у них. Раз молчит, значит, все у него в порядке, не те ребята, чтобы их застали врасплох…

Ага! Все же — уверены в себе, не на шутку…

На дороге, меж холмами, показался броневик, несущийся к мосту километрах на пятидесяти — безостановочно, нахально, без бинокля уже видно, что позади башни, цепляясь за что попало, расселось с полдюжины кафров. Форма, береты… ну да, «Черные мамбы», которых для вящего спокойствия следует класть издали, не доводя дело до рукопашной…

Метрах в десяти позади уверенно прущего с десантом на броне «фокса» столь же целеустремленно пер набитый «мамбами» джип. Вопли на мосту усилились, бегущие прибавили прыти. На том берегу их осталось всего-то десятка два…

Броневик резко затормозил метрах в двухстах от моста, джип с похвальной быстротой сделал то же самое. Красивая все-таки машина — «фокс»… Он стоял, не шевеля башней, напомнив вдруг Мазуру уэллсовского марсианина, в боевом треножнике, разглядывающего панически бегущую толпу. Потом пулемет загремел длинной очередью, слышно было, как пули шлепают в деревья на приличной высоте. Буры брезговали кого-то убивать, стремились лишь побыстрее очистить мост, чтобы не пришлось катить по жмурикам. Эстеты, бля…

Вопя, беглецы кинулись врассыпную, в лес по обе стороны дороги. Один такой ломился прямехонько в сторону Мазура — и обнаружил группу, конечно, лишь оказавшись от нее в двух шагах. Заверещав от ужаса, боком прыгнул вправо и припустил по густому кустарнику, что твой носорог, только ветки громко хрустели.

Передатчик затрещал и сообщил голосом Морского Змея:

— Внимание, работаем по плану.

— Понял, — ответил Мазур.

И достал другую пластмассовую коробку, быстренько проделал все необходимые манипуляции, так что оставалось лишь опустить вниз рубчатый рычажок. Подпер его большим пальцем, чтобы исключить всякие случайности.

Эстеты в броневике все еще выжидали — пока с трудом поднимутся на ноги и вприпрыжку заковыляют прочь последние полузатоптанные. Ну да, особенной нужды спешить у них нет, всего-навсего разведка… ага, усиленная: меж холмов показались еще два джипа и второй броневик, «раталь», побольше размером и гораздо более вульгарного вида, этакое перевернутое корыто на колесах, снабженное башенкой. Вот эту гниду стоило опасаться всерьез: пушка у него не «двадцатка», как на «фоксе», а гораздо более внушительная, в девяносто миллиметров…

И «раталь», и оба джипа остановились, едва миновав холмы.

Больше никого пока не видно. Группе Морского Змея настоятельно напоминали, что вовсе уж идеальным вариантом было бы взять «языка» и крайне желательно белого, бура. Каковой вполне может оказаться в «фоксе» или в «ратале», не пошлют же они на разведку одних кафров, должен быть белый офицер, но в джипах таковых не видно что-то…

Поехали! «Фокс» двинулся вперед, не сломя голову, но и не опасливо, держа километров тридцать. Джип катил за ним, словно на невидимом поводке. «Раталь» и его моторизованный эскорт, преодолев примерно половину расстояния от холмов до моста, остановились.

Мазур ощутил что-то вроде сочувствия к тем, кто сейчас сидел в двух машинах авангарда. Как военный к военным. Этим выпала самая опасная задача — сунуть голову в дыру в заборе, совершенно не представляя, что там по другую сторону — то ли пусто, то ли готовый сомкнуться на глотке капкан… А капкан есть, ребята, уж не взыщите…

Замерев, он следил за противником. «Фокс» катил уже по мосту, джип в десятке метров сзади, уже можно рассмотреть застывшие в напряжении лица, пялящиеся в обе стороны, пахнуло выхлопной гарью… Вот оно!

«Фокс» уже миновал мост и проехал несколько метров по твердой земле, джип оставался на мосту… Заранее открыв рот, чтобы барабанные перепонки не пострадали — бабах ожидается нешуточный — Мазур большим пальцем отвел рычажок вниз, до упора.

Ахнуло… Все невольно втянули головы в плечи, на миг зажмурясь. С адским грохотом на месте красавца моста вспучилось багрово-черное облако, пронизанное вспышками, взрывная волна шмякнула по деревьям так, что они колыхнулись, словно тростиночки, на головы лежащим посыпался какой-то мелкий мусор и листва. Неприятно толкнуло в уши.

Темное облако вспыхнуло тяжелой тучей меж двумя берегами, укрыв от глаз то, что осталось от моста.

— Пошли! — скомандовал Мазур.

Молниеносными перебежками, петляя от ствола к стволу, они в несколько секунд оказались на опушке, совсем рядом с торчавшим на месте броневиком. Кто-то рядом с ним орал протяжно, на одной ноте — ага, двоих сбросило с броневика взрывной волной, и они чувствительно грянулись оземь, а остальные как-то удержались.

Лымарь плюхнулся на землю, прочно установив на ней сошки, и пулемет исправно загрохотал, сметая с брони десантуру. У Мазура, на короткое время оставшегося без дела, успела мелькнуть в голове шальная мысль: история повторяется, снова в тех же самых местах немецкий пулемет лупит по английскому броневику…

Пулемет умолк, и тут же по ту сторону дороги послышался шелестящий свист реактивного снаряда, над броневиком взлетел дым вперемешку с пылью, он самым нелепым образом осел на правое заднее колесо, которого уже не существовало — Папа-Кукареку, сразу видно, угодил точно, под ступицу… Тонкий и длинный пушечный ствол — а заодно и пулеметный — уставились в небо под таким углом, что никого уже не могли достать на земле, как ни верти башней. Попались, голубчики. Колесо в ошметки, но пожара нет, как и было задумано, а значит, можно не спеша вскрыть эту консервную банку… а как там те?

Мазур, укрываясь за стволом, посмотрел вправо. «Раталь» бабахнул, снаряд, пронзительно провыв, разорвался где-то метрах в ста за спиной, в чащобе. И тут же, разворачиваясь с похвальной быстротой, броневик и оба джипа припустили по дороге к холмам, за которыми и скрылись. Тот берег опустел. Ну конечно, там сидели профессионалы. Взрыв моста еще можно было списать на сработавший самостоятельно подрывной заряд — но они должны были рассмотреть, что «фокса» подбили из гранатомета, сообразить, что на той стороне реки остался противник, не особенно и похожий на драпанувшую пехоту. Разведка, явно без приказа ввязываться в бой не могла, грамотно отступила, узнав то, за чем их и посылали, с трусостью сие не имеет ничего общего…

Темная туча помаленьку оседала, открывая торчавшие над водой не более чем на полметра остатки опор, перекореженные, почти целиком погрузившиеся в воду фермы и балки — глубина тут приличная… Не рассмотреть, что стало с джипом — ну и хрен с ним, что с ним еще могло статься. Времени не так уж и много — неизвестно, далеко ли от реки выславший разведку авангард буров. На этот берег они еще долго не переправятся, даже если прут с собой понтоны и соответствующую машинерию — но огнем (от берега до берега метров сто пятьдесят) могут напакостить изрядно…

Жестом приказав Пешему-Лешему следить за другим берегом, Мазур с Лымарем уже открыто двинулись к скособоченному, затихшему броневику. С той стороны показались Морской Змей и Лаврик: ну конечно, Коля, как и Мазур, оставил свою тройку следить за флангами, всякое может случиться, а на эту жестянку их и четверых хватит…

Мазур поморщился, слушая вопли: двое раненых, уцелевших во всей этой сумятице, орали, как та коза, нечеловеческим голосом. В три секунды прекратив их страдания, оказавшись в тишине, они осторожно приблизились к броневику, встали совсем рядом. Сомнительно что-то, что экипаж окажется настолько геройским, что на самурайский манер рванет внутри связку гранат. Случая не было, чтобы буры и их черномазые вассалы в подобной ситуации устраивали себе харакири. Отстреливаются, бывает, до последнего — это да, но чтобы харакири… Не зафиксировано.

Да и нет у «фокса» бойниц, сквозь которые кто-то из отчаявшихся мог бы пальнуть изнутри. Лючок механика-водителя поднят, ага, но шевеления за ним не заметно. Притаились, стервецы. Убить их никак не могло, покалечить — тоже. Не дети малые, должны быстренько справиться с шоком и сообразить, в сколь скверном положении очутились, то-то и притихли, как мышь под метлой…

Мазур мигнул Лымарю, и тот навел пулемет на помянутый лючок — во избежание эксцессов. Стояла тишина, на том берегу ни малейшего шевеления, внутри броневика тоже, только чадят изуродованные останки обрушившегося в воду моста (а чему там чадить-то, собственно? Однако вечно что-нибудь чадит…), противно воняло жженой резиной.

Громко постучав по броне прикладом автомата, Морской Змей во весь голос выговорил несколько заученных фраз на бурской мове, призывая находящихся внутри не дурковать, а вылезать по-хорошему, пока с ними не поступили плохо. Было разработано несколько вариантов развития событий, в том числе и этот, для каждого запасли небольшой набор соответствующих фраз.

Внутри — едва слышное шевеление. И вновь тишина.

— Мышки-норушки… — поморщился Морской Змей, кивнул Лаврику. — Давай, подыми…

— Чего нашкодить — это мы махом… — сквозь зубы отозвался Лаврик уже на ходу.

Держа на изготовку «Стечкин», встав так, чтобы не попасть под дурную пулю из лючка он большим пальцем выдернул колечко дымовой шашки и ловко забросил ее внутрь. Никакой сверхчеловеческой проницательности: нетрудно было предвидеть, что в данной ситуации разведка будет производиться с участием брони, так что дымовуха найдет применение…

С грохотом захлопнув лючок, он отпрыгнул. Под башенкой и снизу сквозь какие-то узкие щелочки (машина все же не герметичная) тонюсенькими, тоньше спички струйками пополз черный дымок. Но это ничуть не облегчило участь тех, кто засел внутри…

Очень быстро изнутри раздался шум, словно колотились в стиральной машине пустые консервные банки. Очень уж неуютно стало внутри, дышать ну совершенно нечем… Все четверо проворно отступили подальше, держа под прицелом оба люка.

Точно, не камикадзе: и башенный, и второй люк звонко распахнулись, оттуда, живописно окутанные клубами дыма, чихая, ничего толком вокруг не видя, ломанулись затворники. Первого галантно подхватил за шиворот Мазур, рванул вниз, на себя, приложил легонько и свалил мордой вниз, на сухую красноватую землю. Второго принял Лаврик, третьего — Морской Змей, поступив с дорогими гостями точно так же. Из люков валил нашедший выход дым, но четвертого, надо полагать, и не было — ни малейшего шевеления внутри, а затаиться в таких условиях невозможно, тут любой супермен перхать начнет, как худая овца…

— Вот этот нам и надобен… — хмыкнул Лаврик.

Действительно, двое оказались кафрами, а первый слева — белым, с офицерскими причиндалами на погонах. Им перед выходом показали листок с рисунками юаровских знаков различия. Примерно соответствует капитану. Пленные лежали смирнехонько, разве что, выкашливая остатки дыма — сытный народ, лоси, как на подбор, прекрасно понимают, что в их положении дергаться глупо…

Тот берег оставался пустым и тихим. Зато из леса показался Ушан, привычно придерживая на бегу рацию, чтобы не колотила по спине. Кивнул Морскому Змею:

— Жандармы на подходе. Только что связывались. Код правильный, опознаватель прежний…

В лесу стояла тишина — даже если на этот берег и переправились разведчики, то сейчас, видя, чем обернулось дело, они, конечно же, затаились…

— Руки свяжите, — кивнул Морской Змей на белого. — Пора сматываться, кина не будет, кинщик заболел…

Он свистнул, и из леса с двух сторон показались остальные. Дальнейшее происходило быстро и незатейливо — пленному умело связали руки, поставили в середине цепочки, выделив ему Викинга в персональные опекуны, обоих ненужных кафров оставили на месте. Хмурый и Вакула выдвинулись метров на полсотни вперед в качестве дозора и боевого охранения, а следом двинулись остальные, не расслабляясь и держа оружие наготове.

Они не прошли и километра, когда дозорные остановились, подняв автоматы. Почти сразу же Хмурый поднял свободную руку, сделал выразительный жест кому-то пока невидимому и, явно получив успокоивший его ответ, не спеша двинулся вперед, вместе с напарником выйдя на середину дороги.

А там все расслышали негромкие размеренные крики:

— Квум-квум, чей-чей…

Тогда вся цепочка вышла на дорогу, пропуская двигавшихся им навстречу по обочинам цепочки вооруженных людей. Четверо дозорных, по обе стороны дороги, а за ними — казавшиеся нескончаемыми вереницы камуфляжников, бегущих размеренной, отработанной трусцой под ритмичные выкрики командиров:

— Квум-квум, чей-чей…

Ни один и не посмотрел в сторону стоявших посреди дороги «морских дьяволов» — ни к чему им сейчас пустое любопытство. Все поголовно это были кафры, но совсем другие, ничуть не похожие на драпавшую по мосту толпу: спокойные, несуетливые, с равнодушными лицами, молодежи, в общем, и нет, все в годах. Ручной пулемет, и еще, и еще, двое катят безоткатную пушку советского десантного образца, ага, и гранатометы есть…

— Квум-квум, чей-чей…

Мазур подумал, что история порой выкидывает самые затейливые фортели. Во времена его пионерского детства этих людей полагалось не на шутку ненавидеть, поскольку тогда они обитали на родине, в Даире, и воевали под презренными стягами Чомбе, считавшегося в ту пору главным супостатом и воплощением зла на африканском континенте (разумеется, после юаровских и родезийских расистов).

С тех пор прошло чуть ли не пятнадцать лет. И ясно теперь, что Чомбе был не воплощением зла, а всего-навсего одним из многочисленных сепаратистов, пытавшихся отделить от Конго свою провинцию Батанга. Не подарок, но и не черт с рогами… После его гибели и подавления мятежа несколько тысяч так называемых «батангских жандармов», справедливо предполагая, что ничего хорошего их не ждет, перешли границу и осели в Бангале — благо племя, к коему они принадлежали, обитало по обе стороны границы. А здесь, вот парадокс, так уж вышло, что они примкнули к партизанам именно той партии, что сейчас пришла к власти. Да так и остались верными сторонниками. Народ был видывавший виды, битый, вареный в семи щелоках и давно разучившийся драпать от кого бы то ни было.

Ситуация стала чуточку получше. «Жандармов» примерно с батальон, кое-что у них имеется, помимо легкого стрелкового, прикроют не такой уж протяженный участок фронта (не имевшего, впрочем, четко очерченной линии), какое-то время, если на них выйдут, будут всерьез мешать попыткам буров навести переправы. А там, смотришь, и регулярные части подтянутся…

— Вперед! — распорядился Морской Змей.

Цепочкой, быстрым шагом они двинулись в прежнем направлении. Ничего сложного им уже не предстояло — всего-навсего протопать километров десять до реки, погрузиться на катера и несколько часов двигаться на север по паутине речных притоков, чтобы выйти к месту, где ждали вертолеты…

Глава одиннадцатая. Черное солнце

Обустраивать подходящее помещение в суматохе не пришлось — большую комнату на первом этаже давно, как только группа набрала полную численность, приспособили под «зал заседаний», принесли достаточно стульев. Был и столик для командования (до сих пор олицетворявшегося Морским Змеем), и огромная карта Бангалы на стене, и запас бумаги с шариковыми авторучками.

Зимин появился с пустыми руками и ни единой бумажки на столик не выложил — впрочем, как обычно. Не спеша набил трубочку сталинского образца (негласное разрешение дымить и всем дымящим), неторопливо раскурил, спросил буднично:

— Самарин, а где легендарное пенсне?

Лаврик серьезно ответил:

— Место здесь неподходящее. Здесь такие детальки запоминаются, и совершенно не приняты…

— Умничка, — сказал Дракон. — Ну, давайте работать. Кто помнит странный подводный взрыв, случившийся года полтора назад неподалеку от мыса Доброй Надежды?

Мазур видел, что на лицах соседей появилось то же задумчиво-растерянное выражение, что наверняка и у него сейчас на роже написано: что-то такое читали в газетах, на политинформациях слушали, но к ним это, в общем, не имело особого отношения…

— Понятно, — сказал Дракон. — Не нужно быть физиономистом, чтобы прочитать на лицах… В одно ухо влетело, в другое вылетело, да, в общем, и правильно, кто ж тогда знал… Самарин, интересно, а как ты?

Лаврик без всякой торопливости заговорил:

— Вспышку засекли американские спутники… наверняка и наши тоже, и чьи-нибудь еще, но газетная шумиха по всему миру шла, главным образом, основываясь на американских данных. Юаровцев всерьез подозревали, что они провели первое в своей истории испытание ядерного оружия, они отпирались, но им мало кто из понимающих верил… В конце концов, дело как-то смазалось и всем наскучило…

— Ты меня, как всегда, растрогал и умилил, — без улыбки сказал Дракон. — Уважаю профессионализм… А теперь — ушки на макушки. У юаровцев есть атомная бомба, одна-единственная, полностью доведенная до ума. Урановое устройство по мощности примерно равное тому, что сработало в Хиросиме — ну, в данном случае точные цифры и не нужны, нам достаточно знать, что — примерно равное. А самое поганое — то, что эта хрень находится где-то в походном ордере вторгшейся бурской группировки, и транспорт, который ее прет, уже должен был пересечь границу, даже если катится в арьергарде… Кому-то нужно объяснять, для чего я вам тут излагаю секретнейшую информацию?

Ответом — всеобщее молчание. Не дети малые собрались. Прислушавшись к своим ощущениям, Мазур не обнаружил никакой паники — но тягостное удивление присутствовало. Такого на них еще не взваливали — а уж коли рассказывают, значит, и собираются взвалить… Веселенькая задачка…

— Меланхолию с рож убрать, слушать внимательно, — продолжал Дракон. — Совершенно верно: возложена высокая миссия… и на этом с пафосом покончим, погрузимся в скучные будни. Итак, у буров завелась атомная бомба, одна единственная. Кое-что наши труженики невидимого фронта накопали. Естественно, бурские племенные вожди поступили, как испорченный школьник, собравшийся подрочить — глаза боятся, а руки делают… Ручонки блудливые так и зачесались от зуда использовать эту штуку во время вторжения. Вот только где и как? Ракеты-носителя, как они ни лезли из кожи вон, у них пока что нет, окончательно это выяснилось считанные дни назад…

«Ну конечно, все сходится, — подумал Мазур. — Для того и плавали по ту сторону границы. Бумаги из сейфа, конечно же — самый свежий отчет о работе полигона. А о том, что это был именно ракетный полигон, догадались там же, увидев ночной пуск. Ну, а о том, что он юаровский, давным-давно пишут в газетах. Ракетный полигон — не то место, которое в данных географических условиях можно упрятать с глаз не только шпионов, но и просто любопытных, ракеты взлетают шумно, летают громко и далеко. Кому он принадлежит, тоже не удалось долго сохранять в тайне…»

— Теоретически рассуждая, у них есть бомбардировщики, способные донести бомбу на внешней подвеске при минимальной доработке. Вопрос тот же — куда? К столице лететь слишком рискованно, если у тебя одна-единственная бомба — это вам не практически недосягаемые «Б-29» над Японией, огромные шансы на то, что самолет собьют далеко на подлете. А все прочие цели слишком мелкие и весомого выигрыша не дадут. Кто-то у них предложил доставить бомбу на столичный рейд в трюме мирного на вид торгового кораблика под чужим флагом и рвануть, там. Вот это гораздо более практичный вариант: не зная заранее названия судна, невозможно найти бомбу до того, как она рванет, разве что закрыть территориальные воды на какое-то время для всех абсолютно гражданских судов — но это получилась бы нешуточная плюха по экономике, а она и так не особенно процветает… От этого варианта в конце концов отказались сами буры: учитывая невеликую мощность бомбы, нет никаких гарантий, что удалось бы полностью уничтожить желаемые цели: правительство, высшие штабы, кубинское командование и наш военный аппарат, технику и живую силу… Одним словом, помыкавшись и проспорив несколько дней, приняли самый незатейливый и практичный вариант: бомба доставляется на бангальскую территорию и подрывается там в достаточно безлюдном месте. Коли уж военных дивидендов не получается при любом раскладе, остается снять политические: подняв страшный шум по случаю того, что Советы бесчеловечно применили против белых и пушистых юаровцев тактическое ядерное оружие. Доказательства — вот они, налицо: свеженькая радиоактивная проплешина, вдобавок имеется якобы пленный, который на хорошем русском языке рассказывает, что он не кто иной, как советский ядерный специалист при воинском звании. Это больше, чем ничего, к тому же сама по себе такая акция — недурные полевые испытания устройства… — он вздохнул. — На нас этого никто не собирался сначала взваливать. Готовилась группа, как бы это сказать, наших сухопутных коллег по ремеслу. Отлично готовилась, у них было два человека, хорошо владевших бурским, неплохое легендирование — группа родезийских военных наблюдателей при корпусе вторжения. Такие у буров и точно есть, но мало кто знает, сколько вообще наблюдателей и как они выглядят в лицо… — он зло выдохнул сквозь зубы. — Самолет пропал позавчера где-то примерно здесь, — он прошел к карте и ткнул авторучкой, приподнявшись на цыпочки. — В те места частенько забредают махновцы Сабумбу, а портативные зенитные ракеты у них есть уже несколько месяцев, не раз применялись, большей частью успешно… Поиски еще идут, но есть все основания подозревать, что люди погибли — у них были свои рации, останься кто в живых, непременно вышел бы на связь… Готовить новую группу при любом раскладе было бы дольше, чем сориентировать нас. Тут про нас и вспомнили. Приказы, понятное дело, не обсуждаются, а уж когда их дают на таком уровне, полагается, хоть тресни, добиваться успеха. Вопросы на данном этапе будут?

После непродолжительного тяжелого молчания заговорил Лаврик, с деланным равнодушием поинтересовавшийся:

— Очень надеюсь, нам не поручено припереть эту штуку в целости и сохранности?

Дракон фыркнул:

— Будь такой приказ — припер бы, как миленький, никуда не делся бы, верно? Нет. Не поручено. При обсуждении там, — он ткнул пальцем в потолок, — кое-кто такие идеи поначалу высказывал. Припереть в целости сохранности, заклеймить перед всем миром юаровскую военщину с доказательствами в руках… Как бы привлекательно это ни смотрелось, реалисты оказались в перевесе. Очень уж мало шансов доставить в столицу. Из-за здешнего хаоса и полной непредсказуемости. Сегодня намеченные точки и маршруты пусты и необитаемы, а завтра там, как чертик из коробочки, объявится сотня другая каких-нибудь поганцев. Там, где просочится группа спецназа, ни за что не переправить громадный грузовик с тяжеленным грузом. А обеспечить вам достаточно сильное военное прикрытие попросту нереально, еще и потому, что невозможно предсказать точно, где сейчас груз, и где он будет, когда вы на него выйдете. Райончик примерно тысяч в десять квадратных километров — большей частью места необитаемые, бездорожье… даже если не учитывать всех возможных супостатов, вполне может оказаться, что грузовик окажется в непролазных дебрях, или у него вульгарно кончится горючка… И кранты. Поэтому решено: вам следует, захватив искомое, просто-напросто привести эту штуку в негодность. Мы примерно знаем, где будут разыгрываться события. Группа с игрушкой постарается, понятное дело, отдалиться от расположения достаточно далеко, чтобы не подставить собственные войска ни под взрыв, ни под радиоактивные осадки. Примерно вот здесь, потом объясню поточнее, — он обвел авторучкой на карте участок, пессимистически комментируя, равный какой-нибудь Швейцарии. — Есть кое-какие факторы, облегчающие задачу. Охраны не будет слишком много. Тут необходима одна из двух крайностей: либо относительно небольшая группа коммандос, либо стрелковый полк с танковым батальоном. Наверняка будет выбрано первое. А этот райончик как раз очень подходит для нашей задачи. Вот здесь — хребет Билонго с его знаменитыми водопадами. Найдется с дюжину местечек, где грузовик можно утопить на такой глубине, что его не достанут аквалангисты, чьи бы то ни было — технически невозможно. На худой конец, если не удастся дотянуть до водопадов, можно просто-напросто сбросить грузовик в пропасть — там немало достаточно глубоких. Даже если бомба расколется, взрыва, понятно, не будет. Произойдет радиоактивное заражение местности — но на крохотном по сравнению с атомным взрывом пространстве.

Места глухие и безлюдные… Лучше уж так, нежели взрыв в расчетной точке… Хотя предпочтение отдается утоплению… — он широко улыбнулся. — Что приуныли и повесили носы, орлы и соколы? Я вам еще самого приятного не сказал. Там, в расположении юаровцев, есть добрая душа, которая непременно постарается прилепить под грузовик с бомбой радиомаячок. Из кожи вывернется, а прилепит. Ну, конечно, если все же не удастся, у вас будет полное описание машин этой группы, «черного солнышка». Это какая-то поэтически настроенная сволочь у юаровцев так закодировала операцию: «Черное солнце». Маячок будет работать на частотах, которые юаровцами обычно не используются — ну, а у вас, соответственно, будет аппаратура… Радиоэлектронная разведка у группы вторжения практически не поставлена — так, пустячки… И еще один очень интересный фактор, который следует непременно учитывать. По имеющимся данным, у вас будут конкуренты. Ребятки наподобие вас. Самое смешное, со схожими задачами — но отсюда вовсе не вытекает, что они представляют собой друзей. Вовсе даже наоборот… И поэтому для вас встреча с ними ничего приятного не обещает. Усекли?

Криво усмехнувшись, Лаврик продекламировал:

— Зверю холодно зимой, зверю из Америки… А?

— Может быть, — пожал плечами Зимин. — А может, и откуда еще. В любом случае, вам с ними детей не крестить, наоборот…

«Ну да, разумеется, — подумал Мазур. — Не может быть лозунга „Империалисты всех стран, соединяйтесь!“ Не только Советскому Союзу, но и иным его потенциальным противникам, обладателям ядерного оружия, не понравится, когда в „ядерный клуб“ с черного хода пытается проникнуть новый игрок, кем бы он ни был. А бойцы невидимого фронта у всех имеются… как и спецназ. Гримасы капитализма и его звериная сущность, как выразился бы генерал Рогов. И, самое смешное, был бы прав. В пятьдесят шестом, когда британцы с французами и израильтянами начали войну с Египтом, американцы, чтобы морально на них давануть, послали в Средиземное море нехилую эскадру, в составе которой были и авианосцы с ядерным оружием на борту — из чего янки не делали секрета. При тогдашних политических раскладах им было крайне невыгодно, чтобы какая-то третья сила укрепилась на Суэцком канале…»

— Ну что же, — продолжал Дракон невозмутимо. — Первый шок прошел, вижу по лицам. В конце концов, вы не институтки, вполне взрослые мальчики, повидавшие виды. Работенка предстоит тяжелая — так легкую вам и не предлагали никогда. Сейчас я принесу карты, бумаги, в общем, кучу подробных материалов, и работать начнем уже с конкретикой… Встряхнулись, орлы! И морды веселее.

…Выход на дальний маршрут — одно из самых неромантических предприятий. Никаких куперовских индейцев, бесшумно скользящих меж деревьев налегке, с ружьецом да томагавком за поясом. Караван тяжелогруженых ишаков, так оно будет вернее. Боеприпасы, пластиковая взрывчатка, сухой паек, фляги с водой, разные подручные средства, у некоторых еще и аппаратура. При этом все же полагается, словно тому индейцу, передвигаться как можно тише, ну, а снаряжение, конечно, должно быть подогнано так, чтобы ни одного постороннего звука…

Кончилась равнина, заросшая высокой жесткой травой, и цепочка втянулась в лес, двинулась по нему, не вызвав переполоха и у многочисленных крылатых обитателей. Хмурый двигался первым, за ним на некотором расстоянии — Мазур, следом — остальные четверо. Ну, а вторая шестерка еще только выходила к равнине. Расклад способен ужаснуть иного прекраснодушного гуманиста, но все они обитают очень далеко отсюда. Если угодишь на засаду (а она может подстерегать, нельзя считать себя самым совершенным) — то только половиной группы, которая собирает на себя все встречные опасности…

Мазур мимоходом отметил, что пока что все идет отлично. Вторые сутки пути — и никаких эксцессов. Деревню, попавшуюся на пути, грамотно и далеко обошли, а две группы неизвестных вооруженных, затаившись, пропустили мимо. Пусть даже это были вернейшие правительственные войска (на что не похоже) — сейчас они никому не имели права попадаться на глаза, друзей и соратников на этой планете не было, они остались совершенно одни. Группа и цель — а все остальное по другую сторону.

Даже те, кто им помогал на маршруте, представления о них не имели. Где-то в невероятной выси, невидимые, неслышимые, недостижимые с земли, посменно утюжили небеса те самые стратегические разведчики — теперь понятно, почему они после короткого привала не вернулись в Северную Европу, а остались здесь. Вслух это не обсуждалось, но, по некоторым деталям, в игре участвовал и спутник радиоэлектронной разведки, надежно укрывшийся среди превеликого множества «Космосов» — поди, найди тот ножичек…

А там, где в игре спутник, конечно же, участвуют наземные станции слежения и рассредоточенные по океанам красавцы корабли с антеннами космической связи, упрятанными в громадные пластиковые сферы. Очень красивые корабли, если кто видел. В общем, двигавшаяся по безлюдью и бездорожью дюжина «морских дьяволов» была лишь верхушкой огромной пирамиды, предназначенной сейчас исключительно для того, чтобы фиксировать сигнал заработавшего-таки радиомаячка, привязывать его к местности точнейшим образом и передавать данные группе. Вот только, как обычно, присутствуют некоторые нюансы. Все остальные, кроме них, не видели своими глазами окружающего пейзажа и не должны были входить в непосредственное соприкосновение с противником. Кто-то из них летает километрах в десяти над землей, кто-то плавает в далеком море-океане, кто-то вообще пребывает дома, в Союзе. Все исправно выполняют свою работу, не ломая голову над неизвестными им сложностями. Им не приходится гадать, все ли гладко прошло с «маячком», или пытавшегося его прилепить сцапали, в темпе допросили так, что он раскололся, и маячок теперь прицеплен к совершенно левой машине, включенной в развернувшуюся операцию юаровской военной контрразведки. Они прилежно зафиксировали, что маячков работает два — но и над этим не обязаны ломать голову.

А маячков именно что два — они не забивают друг друга, работая на разных диапазонах, но по характеру сигналов ясно, что оба прицеплены к одному и тому же объекту, движущемуся со скоростью под пятьдесят. А это может означать только одно: конкуренты, о которых предупреждали, все же объявились. И у них тоже нашелся свой человек в колонне, проделавший те же манипуляции. Кто это, пирамида, понятно, узнать не в состоянии. И пока что не зафиксировала их передвижения на местности — они, как и группа Морского Змея, держат полное радиомолчание. Не общаются с внешним миром, ни меж собой посредством эфира.

Вообще конкуренты в худшем положении. У них наверняка есть своя пирамида в виде спутников и кораблей радиоразведки (не послало же их княжество Монако), но вот у них заведомо нет такого полезного подспорья, как набитые электроникой «Ту-95» в воздушном пространстве Бангалы, а это нешуточный козырь…

Передатчик, прикрученный поблизости от правой ключицы Мазура, до того издававший лишь легонькое шипенье-потрескивание, вдруг ожил и выдал голосом Морского Змея пару кодовых фраз. Из коих явствовало, что зафиксирован короткий радиообмен — подозрительно близко. Даже если раскинутая над Африкой невидимая паутина и определила, откуда исходит сигнал, Мазуру сейчас, надо полагать, пока что не было необходимости это знать. Ему следовало лишь вывести бдительность на максимум…

Хотя и так — куда уж дальше…

Он не успел подать сигнал, которым должен был вывести бдительность на пресловутый максимум. Шагавший впереди Хмурый вдруг сбился с темпа, словно споткнулся на ровном месте — и стал падать, изламываясь фигурой, в совершеннейшей тишине…

Мазур успел только обеими большими пальцами рук ударить по замкам лямок — и вся поклажа сорвалась с плеч, рухнула наземь, благо там не было ничего такого, что могло от падения непоправимо пострадать. А в следующий миг из кустарника, казавшегося только что мирным и непотревоженным, вымахнула распластанная в броске фигура, сбила с плеча автомат, подшибла ударом под щиколотку, навалилась…

Так молниеносно и хватко, что Мазур пискнуть не успел. Опередила на какие-то секунды — а умелому этого достаточно. Но потом пошло уже не по неизвестной задумке: Мазур, оказавшись на земле, успел отбить левой метнувшееся к горлу запястье с ножом. Оставив пока что в покое левую руку противника, прижимавшую к земле его плечо, перехватил правую, с ножом, вцепился в камуфляж на груди, что есть мочи отталкивая врага от себя. Его собственный нож, размещенный рукояткой вниз, остался в ножнах, закрепленных на левом плече. Не хватало той же пары секунд, чтобы его выхватить, чужой навалился, как бетонная плита, здоровенный такой лось… Поблизости слышались негромкие шумы рукопашной: хрип, тяжелое дыхание, короткие нечленораздельные выдохи, возня…

Всю накопленную силушку Мазур вложил в напряг, отталкивая руку с ножом — и противник повелся на подвох, тоже выложился изо всех сил, напирая… Мгновенно и полностью Мазур напряг убрал, шарахнувшись вправо — и выиграл нужные мгновения, враг не успел переиграть, по инерции, увлекаемый собственным напором, рухнул на то место, где Мазура уже не было, вонзая в землю клинок. Этих мгновений как раз хватило, чтобы Мазур успел большим пальцем отстегнуть застежку, выхватить нож и коротким выпадом всадить его, куда следовало. Так, что второго раза и не требовалось.

Отпихнув оцепеневшее тяжеленное тело, вскочил на ноги, сориентировавшись в происходящем, без малейшего рыцарства метнул нож в широкую спину, обтянутую камуфляжем иного образца, заслонявшую от него кого-то из своих — ага, Вакула, он, получив неожиданную поддержку, добавил спереди, докончив дело…

И все закончилось так же молниеносно, как и началось — это в кино подобные схватки, показанные красиво и завлекательно, затягиваются надолго, а в жизни сплошь и рядом стычка меж двумя малыми группами опытных живорезов и на минуту не затягивается, кто успел, тот и выиграл, ну, а второй, соответственно…

Секунды на то, чтобы осмотреться и оценить итоги. Трое, включая его самого, на ногах, семеро неподвижных, пятеро чужих и Хмурый с Джигитом — такие стычки не только моментально протекают, но не оставляют агонизирующих, либо ты труп, либо жив, и некогда поддаваться чувствам-переживаниям…

Коротко скомандовав, он рухнул наземь, подхватывая автомат.

Прижал большим пальцем клавишу передатчика, выплюнул два коротких слова и навел автомат на лес. Они лежали, ощетинясь стволами на три стороны в ожидании нового подвоха, совсем рядом со щекой Мазура замерла толстая подошва тропического ботинка с чужим, незнакомым рифлением… Потом появились растянувшиеся в цепь, пригнувшиеся остальные шестеро, передвигавшиеся зигзагами-бросками. Они с ходу вломились в лес, словно и не видя лежащих — и Мазур поднял своих, чтобы прикрыть спины своим.

Они вернулись быстро, в темпе прочесав немалый кусок леса — и никого не обнаружили. Только пятеро. Они затаились, свалили Хмурого из какой-то бесшумки и, решив, что уравняли численный состав, попытались взять в ножи. Не получилось. Но, судя по выучке, равный противник…

Мазур мельком глянул на неподвижное, уже наливавшееся восковой бледностью лицо Джигита. И снова не было времени на эмоции и чувства, он сейчас думал совершенно о другом: как замечательно, что у нас нет серьезно раненных, вообще нет раненых, как это здорово, с точки зрения поставленной задачи…

Потратив не более четверти часа на неизбежный осмотр чужих тел, они двинулись дальше по лесу, оставшиеся десять, на сей раз соединясь в единую цепочку. И никаких похорон, конечно, все семеро так и остались на том месте, в траве, все до единого безымянные и никому неизвестные, живые на них наткнутся не скоро, может быть, вообще никогда…

И горевать некогда — это где-то глубоко внутри, а на уме сейчас совершенно другое, лихорадочно раздумываешь над тем, что стало известно. А известно немногое. Эти пятеро, свалившиеся, как снег на голову, не дали при тщательном осмотре ни малейшей зацепки: белые, молодые, тренированные, оружие и экипировка (как и у них самих, впрочем) происходят либо из США, либо из европейских стран НАТО. Ни единой зацепки, позволившей бы привязать эту пятерку к конкретной точке на глобусе. Как в любимой книге: господин Никто, родом Ниоткуда, национальность: без национальности. Поклажи среди них нет — следовательно, либо оставили где-то в тайнике (с часовым или без), либо были лишь частью группы. Скорее всего, второе — как сказал на ходу Морской Змей, пирамида сообщает, что тот короткий радиообмен четко локализован: один из беседовавших пребывал в месте засады, второй находился в десяти с лишним километрах к юго-западу. Куда и следовало поспешать, не жалея сил: там, конечно же, основная группа, которая, не дождавшись доклада от засады, очень скоро, как и надлежит, снимется с места, и ищи ее потом по равнинам и чащобам…

Сомнительно, чтобы эти неизвестные проследили их на маршруте, иначе действовали по-другому. Вероятнее всего, пятерка попросту оседлала самый удобный маршрут подхода к одному из «поворотов», а именно — второму. За ними тоже — государство, неплохие аналитики, которые, работая с тем же примерно материалом, сделали примерно те же выводы…

Морскому Змею и всем остальным достались в наследство материалы аналитической группы, работавшей с теми, кто был сбит над лесом. Хватило времени все как следует просчитать и, поставив себя на место противника, определить четыре точки поворота, те места, где машине с «черным солнышком» удобнее всего будет отбиться в сторону от наступающих войск, углубиться в глухомань и оставить там свой подарочек. Не так уж много сыскалось на пути юаровцев этих точек, наиболее проходимых для грузовика с солидным грузом. Первую точку он уже миновал, до второй еще не добрался. Для пущей надежности далекие неведомые аналитики определили еще пару точек — но они уже гораздо ближе к наметившейся, пусть пунктиром, линии фронта. Линия фронта стала понемногу формироваться: в нескольких местах юаровцы напоролись на заслоны, пусть слабые, импровизированные, они уже не катили невозбранно вперед, а там и сям вступали в навязанные встречные бои, колонна укорачивалась, авангард расходился вправо-влево, образуя протяженные фланги, так что «Черному солнцу», пребывавшему в безопасных тылах, следует вскоре свернуть на одном из «поворотов», подальше от зоны боевых действий…

…Конкуренты, как вменялось, через сорок три минуты, не ушли. Они пытались еще дважды связаться со своей засадой — видимо, такой имели приказ. Они, правда, готовились к выходу — за сборами их и засекли. Морской Змей никакой такой сверхчеловеческой проницательности и суперменской телепатии не проявил: просто он, изучив предварительно местность, наметил несколько точек, где сам развернул бы базовый лагерь — и принялся методично их проверять. На второй и повстречались…

Часовой, ходивший вокруг лагеря, разбитого в густой рощице каких-то экзотических для пришельцев издалека деревьев, был высмотрен с большого расстояния и с помощью скупых выразительных жестов передан под бдительную опеку Пешему-Лешему. В тылу оставались он, Ушан с рацией и Викинг с надлежащей аппаратурой, самые ценные сейчас люди, которых следовало избавить от любых случайностей войны. Остальные семеро неспешно, но неотвратимо принялись сжимать кольцо. Взять пленного было бы неплохо — во время какой-нибудь другой операции. Сейчас пленный оказался бы ни к чему: слишком много с ним возни, а знать точно, какая именно держава прослышала о наполеоновских планах буров и решила принять участие в игре, в общем, вовсе даже и не обязательно. Так что манера поведения выбрана заранее…

Они смыкали кольцо — призраки посреди жаркого африканского дня. Редколесье, равнина, островки высокой травы и каких-то цветов с непривычным ароматом…

Обычный вояка их бы черта с два засек. Однако там, в рощице, были чуточку иные ребята… Часовой встрепенулся, когда до рощицы оставалось метров пятнадцать — и тут же повалился ничком, Пеший-Леший был именно так и проинструктирован. Теперь уже о соблюдении приличий, то бишь затаенности, речь не шла — и они рванулись вперед почти в полный рост, вломились в рощицу почти в полный рост, какое-то расстояние преодолели зигзагами, от ствола к стволу, незамеченными — а потом началась карусель. Пятеро с объемистой поклажей за спиной, примерно столь громоздкой, как и у них, отреагировали ожидаемо: послышалась команда, поклажа полетела наземь, конкуренты изготовились залечь и встретить огнем во все стороны — но на сей раз именно нападающие к своей пользе выиграли нужные секунды. И успели открыть огонь первыми. Классический «огневой мешок» получился, как по недоступным большей части человечества учебникам… Все происходило почти бесшумно, как в ночном кошмаре — едва слышное тарахтение очередей, скрестившихся на застигнутой врасплох пятерке, вылетевшая опять-таки беззвучно ответная пуля, шлепнувшая в дерево, за которым еще секунду назад укрылся Мазур, короткий вскрик, бельгийская осколочная граната, для вящей надежности брошенная Страшилой аккурат посреди распластавшихся тел… Одним словом, молниеносно и сурово… Опять-таки без тени киношной красивости — зато качественно… Беглый осмотр ничего особенно нового и интересного не принес. Та же картина: здоровенные лоси неизвестной национальности, с набором вооружения и снаряжения, лишенным привязки к конкретной географической точке. Рация французская, а вот прибор, несомненно, отслеживающий «маячок» — и вовсе японский…

Короче говоря, многоопытным советским дипломатам совершенно нечего было бы предъявить прогрессивному человечеству в виде доказательства очередных агрессивных замыслов империалистов и поджигателей войны. Не сыщется конкретного империалиста, которого можно торжественно уличить…

Еще до того, как они закончили с осмотром, Викинг доложил о новости, ради которой все и затеяно.

Буры из «Черного солнца» свернули-таки с дороги на втором «повороте». По крайней мере, сигнал свидетельствовал именно об этом, а все остальное теперь можно проверить только собственными глазами…

Глава двенадцатая. Угон машины по-африкански

Сначала сообщение о вертолетах они получили по рации, и только через восемь минут увидели их сами из укрытия на вершине заросшей лесом горы. Три «Алуэтта» в маскировочной раскраске, без опознавательных знаков, с бортовыми пушками и ракетами на пилонах. Они шли метрах в тридцати над землей, уступом, держа постоянную дистанцию — на скорости вполовину меньше максимальной! Шли интересно: вместо того, чтобы забраться на менее уязвимые высоты, срезать дорогу и идти по прямой, летели точнехонько по тому маршруту, каким смогла бы пройти машина, в том числе и тяжело груженный транспорт. Старательно обогнули гору, пусть и не особенно высокую, но протянувшуюся без разрывов примерно километра на два, прошли гораздо ниже затаившихся наблюдателей, сияя прозрачными кругами винтов, двинулись дальше, повернув под углом почти девяносто градусов, опять-таки над подходящей для грузовика местностью.

Морской Змей с Мазуром понимающе переглянулись. Никакой такой особенной загадки: кто-то высокопоставленный у буров с неизбежным для военного человека цинизмом заранее готовился ради успеха ферзя пожертвовать пешками. «Маячок» уже четверть часа торчал на месте километрах в сорока отсюда к юго-востоку. А вертолеты проверяли маршрут, их экипажи, скорее всего, и не подозревали, что выбраны на роль жертвы. Окажись на маршруте серьезно вооруженные правительственные части, по этим шустрым вертушкам непременно поработали бы ракеты или зенитные установки — да что там, при той невысокой скорости и высоте мало кто удержался бы от соблазна засадить по летучим супостатам из пулемета, а то и из десятка-другого автоматов, и, между прочим, имел бы все шансы их достать. Их полагали бы обычной воздушной разведкой, конечно.

Секундные стрелки часов, такое впечатление, прилипли к циферблатам, не говоря уж о минутных. Вертолеты исчезли с глаз, их не было добрую четверть часа, потом на горизонте послышался нарастающий стрекот, и тройка объявилась целехонькой, идущей в обратном направлении с прежней неторопливостью — о чем люди на вершине горы опять-таки были заранее предупреждены…

Еще через девять с лишним минут пришло сообщение, что «маячок» двинулся с места — ну, Викинг и сам это видел у себя на приборе…

Началось. Теперь ничего нельзя остановить или изменить. Они оказались точнехонько на маршруте, могли теперь примерно определить, где именно юаровцы намерены оставить сюрприз: километрах в тридцати отсюда, в том направлении, куда ходили вертолеты, есть крайне подходящая котловина: довольно глубокая и обширная, окруженная горами. Последствия атомного взрыва там смотрелись бы очень эффектно с точки зрения фотографов и кинооператоров, этакая выжженная внутри чаша. Лес на пологих склонах должен быть сметен и превращен в нечто сюрреалистическое. Да, эффектно, что уж там…

Если подумать, пока что в происходящем не было ни малейшей их собственной заслуги. То, что они оказались именно здесь, в нужном месте — заслуга десятков людей, от аналитиков до связистов. Грандиозная шахматная партия, где, как и полагается хорошим игрокам, ставят себя на место противника. Вокруг на сотни километров — не пустыня, где открыты все дороги, а достаточно сложная пересеченка. Юаровцы обязаны были отбиться от воинских колонн и начать самостоятельное путешествие именно что в тех четырех точках поворота, и никак иначе — а повернув на одной, они опять-таки могли ехать не куда душа пожелает, а по немногочисленным определенным маршрутам — и все это с огромной степенью вероятности можно вычислить заранее. Если знать о «Черном солнце», если суметь присобачить «маячок» к грузовику. Так что они сейчас были даже не верхушкой пирамиды — громадного айсберга, как им обычно и полагается, айсбергам, на девять десятых скрытого от глаз.

Разумеется, оставался и самый унылый вариант — то ли сцапав того, кто должен был оставить «маячок» (точнее, двоих), то ли раздобыв сведения иным путем, буры могли устроить вульгарную обманку. Все могло оказаться подставой, пустышкой, а настоящая бомба сейчас катит в кузове где-то в другом месте. Исключать нельзя. Но тут уж абсолютно не вина десяти до зубов вооруженных людей, залегших в лесу на вершине горы. Свою часть работы они выполнили безукоризненно: куда их нацеливали, туда и вышли вовремя, по пути избавившись от конкурентов. От них ровным счетом ничего до этой минуты не зависело, они сами ни за что не могли определить, настоящая цель к ним движется или фальшивая. И они лежали, благодаря затянувшейся надолго паузе успев остыть, отдышаться, отдохнуть от бешеного бега на приличную дистанцию, казенно именовавшегося «форсированным марш-броском». И собрав все силы, «айсберг» с его нешуточными возможностями, больше ничего не мог сделать, теперь работать предстояло им одним, без малейшей поддержки могучей военно-разведывательной машины.

Бинокли поднялись к глазам. Точки на горизонте, перемещавшиеся не особенно быстро, превратились в легко различимые и без труда узнаваемые предметы.

Открытый джип с пулеметом на турели, набитый солдатами. Метрах в ста позади, держась друг от друга метрах в десяти, катят два солидных грузовика, английские тупорылые «бранфорты» — один наглухо закрыт тентом, на другом тента нет вообще, только предназначенные для него металлические распорки, сдвинутые к кабине. В открытом кузове десятка два солдат, ощетинившихся пулеметами. Разумный минимум, как и предугадывали. Вертолеты, конечно же, остались далеко отсюда: даже возьмись они сопровождать невеликий караван до нужного места, все равно ничем бы не смогли помочь, напорись машины на крайне серьезную засаду, вооруженную не одним легким стрелковым. Вот именно, либо пехотный полк с танковым батальоном, либо группа спецназа — вдобавок, чем меньше лишних свидетелей, тем лучше. Буры тоже сейчас прошли «точку невозврата», от них самих ничего не зависит, они ничего не в состоянии изменить, остается катить в назначенную точку и молиться про себя за успех предприятия. Кто они там? Ну да, протестанты по происхождению своему от дедов-прадедов. Полагается ли у протестантов молиться про себя перед выполнением нелегкой задачи? Что-то не вспомнить точно, да и черт с ним, какое это имеет значение, когда ни те, ни другие уже ничего не могут ни остановить, ни переиграть…

— Работаем, — негромко сказал Морской Змей.

И все моментально пришло в движение. Оставив на вершине часть снаряжения, то, что бесполезно в бою, они кинулись вниз по противоположному склону и стали проворно занимать расписанные места. На бегу раздвинув, словно телеантенну, алюминиевый флагшток, вогнав выступы звеньев в пазы, Мазур, чуть осмотревшись, вогнал заостренный конец в неподатливую землю поглубже, установив флаг, потрогал древко — нормально держится, ага… Рядом с ним занимался тем же Вакула. Противника следовало не просто остановить огнем или подрывными зарядами, а для облегчения задачи сперва ошеломить, удивить не на шутку вполне мирным способом, чтобы прошло глаже. Противник мог и не поддаться — а мог и клюнуть…

На открытом месте остались только они трое. Все проделано вовремя — буквально через минуту из-за горы показался джип и, что неудивительно, резко затормозил, сидевшие в нем хватко навели оружие на троицу, но, как и рассчитывалось, с весьма изумленными лицами. Расстояние невелико, видно и выражение лиц, и цвет глаз… А там и оба грузовика объявились — столь же проворно затормозившие.

Удивление на белых и черных мордах не пропало. Их можно понять: недавно вертолеты докладывали, что дорога свободна и окрестности безлюдны, а вот поди ж ты…

Тем, кто сидел в машинах, предстало, мягко говоря, необычное зрелище — для этих мест, имеется в виду…

По правую руку от тех, кто в машинах, располагался флагшток, на коем ввиду безветрия флаг не развевался гордо, а свисал, словно собачий язык в жару — но все равно можно рассмотреть, что это «Юнион Джек», сине-красно-белый штандарт Великобритании. Слева — флагшток пониже, флаг размером поменьше — синий ооновский. А меж флагами, перегораживая дорогу, торчали три британца.

По совести говоря, Мазур с Вакулой смотрелись не особенно и авантажно: британский камуфляж, британские автоматы, которые они на английский манер держали дулами вниз, подняв приклады чуть ли не к подбородку… Нижние чины, в общем. Зато лощеный британский офицер, более знакомый друзьям по кличке Лаврик — элегантный, как рояль: тропическая форма песочного цвета (шорты, рубашка с короткими рукавами, гамаши), майорские погоны с одинокой короной на каждом, высокая фуражка с красным околышем и эмблемой парашютного полка, стек зажат под мышкой, осанка гордая и спесивая, как истинному бритту, особенно в Африке, и положено…

Мазур прекрасно видел со своего места, что те, в кузове замыкающего грузовика, грамотно заняли позицию для кругового обстрела. Однако на них троих было нацелено не менее пяти стволов — что, в общем, явный перебор…

В животе стоял противный холодок. Мазур, поглядывая на сидевших в машинах с туповатым равнодушием старого служаки, прямо-таки физически ощутил, какой он сейчас мягонький и уязвимый для одного-единственного кусочка свинца в медной оболочке. Далеко не самые приятные ощущения…

Тянулись секунды. Тишина. На их месте Мазур тоже не торопился бы палить: нетрудно моментом смести очередями неведомо откуда взявшегося британского майора с двумя несомненными подчиненными — но, поди, угадай с ходу, сколько тут еще может оказаться англичан, неизвестно за каким чертом нагрянувших в эти безлюдные места. Ну, что делать, есть у британских вояк вековая традиция: объявляться в самых разных местах земного шара, словно чертики из коробочки… Должное ошеломляющее воздействие, по рожам видно, оказано…

Ага! Белый рядом с водителем джипа (на погонах офицерские цацки) чуть приподнялся и настороженно, недоверчиво глядя, выпустил длинную фразу на своей ридной мове.

Даже спина Лаврика, и та удивительным образом выражала надменность, спесь, невозмутимость — значит, и физиономия соответствующая. Лаврик в ответ не проговорил — громко процедил сквозь зубы:

— Кто-нибудь здесь говорит по-английски? Я не понимаю, сэр…

— Что вы здесь делаете?

Лаврик невозмутимо отозвался:

— Командую подразделением войск Ее Королевского Величества, согласно мандату ООН занявших район. А вы, сэр, что здесь делаете?

«Отлично, — подумал Мазур. — Втянули в разговор… затягивать долго, конечно, нельзя, отчетливо видно, что в кабине крытого грузовика рядом с водителем и офицером сидит радист с наушниками на бритой налысо башке — и тараторит что-то в микрофон. Без сомнения, докладывает о неожиданной встрече. Вряд ли на том конце радиоволны ему прикажут смести огнем к чертовой матери нежелательный свидетелей — но лишняя огласка тоже ни к чему, неизвестно, что оттуда ему насоветуют…»

— Какое подразделение? Какой мандат? — удивленно вопросил бур.

Лаврик, зажимая стек под мышкой, неторопливо сделал несколько шагов вперед. Парочка стволов бдительно сторожила его движения — но сразу видно, что некоторая оторопелость все же присутствует, нетрудно догадаться, что такая встреча никаким инструктажем не предусмотрена…

— Сэр, насколько я понимаю, вы офицер? — спокойно откликнулся Лаврик. — В таком случае должны понимать, что при данных обстоятельствах не намерен вам сообщать, какое именно подразделение здесь располагается. Главное, думаю, вы и так понимаете. Если будете двигаться в прежнем направлении, очень быстро окажетесь в нашем расположении, что может повлечь досадные инциденты… Простите, я имею честь разговаривать со старшим по званию? Или таковой — не вы? Мне хотелось бы говорить со старшим офицером…

Бур на автопилоте оглянулся в сторону крытого грузовика, где, дураку ясно, пребывал старший — как же военным без старшего, тем более в таком деле? Нельзя затягивать, буры пока что ошарашены необычным, неведомо откуда взявшимся вылощенным британским офицером, ожившей цветной картинкой из военного справочника — но очень скоро они вспомнят, что пора как-то из ситуации выходить…

Никто и не затягивал: Лаврик непринужденно, неторопливо, с видом надменного любопытства направился к джипу. Он успел сделать четыре шага, потом офицер из джипа крикнул, ничуть не растерянно:

— Сэр, оставайтесь на месте!

— Конечно, — безмятежно сказал Лаврик. Остановился и, вынув стек из-под мышки, похлопал им по ладони — и в следующий миг, подав сигнал, рухнул, как подкошенный, не жалея чистенькой формы, перекатился…

И все замелькало. Мазур моментально ушел в сторону, открыв огонь уже в прыжке, над его головой зыкнуло несколько пуль, очередь еще успела пройтись по тому месту, где только что стоял Лаврик, уже рванувший пистолет из-под рубашки. Шелестящий свист, полоска дыма, прилетавшая из леса — и в кузове второго грузовика рванула граната, и несколько очередей прошили сидящих в джипе, Мазур, как ему и поручено, прошелся очередью справа налево по лобовому стеклу кабины второго грузовика, перекатился, выпустил вторую очередь по развороченному кузову, машинально отметил хлопки Лаврикова пистолета, из леса с обеих сторон пошли на отчаянный рывок фигуры в пятнистом… Ожесточенная пальба, крики и дым, разлетается в щепки борт кузова, разрыв ручной гранаты, вдруг обрушившаяся тишина… Еще несколько выстрелов в рамках избавления раненых от страданий — и кольцо сомкнулось вокруг главной цели, крытого грузовика, где в кабине, отсюда видно, не осталось ни одного живого, а вот ветровое стекло ухитрились пулями не попортить. «Ай-яй-яй…» — горько подумал Мазур, отметив краем глаза, что Вакула неподвижно лежит там, где стоял: проиграл противнику буквально пару секунд, и этого хватило… И тут же, выбросив из головы все мысли и эмоции, занял свое место среди окруживших грузовик.

Вот теперь начинался «черный ящик»: неизвестно, сколько их там, как вооружены — но они просто обязаны там быть, пусть и притаились. В боковом тенте есть два овальных пластиковых окошечка, но не рассмотреть, что там, внутри…

Лаврик, перемазанный, как черт, выкрикнул пару заученных фраз, предлагая засевшим внутри вылезать, бросив оружие — но никакой реакции не последовало. Скупые жесты Морского Змея — и четверо с разных сторон кинулись к грузовику, двое вскочили на толстые сдвоенные покрышки, в темпе проделали пару разрезов ножами в выцветшем брезенте и спрыгнули раньше, чем над их головами просвистели пули. Двое, повторив их маневр, прянули к тенту над задним бортом, полоснули его поверху ножами, насколько удалось вытянуть руки — и спрыгнули, уцепившись за нижние края, так что под их весом подрезанный тент не выдержал и с треском оборвался напрочь… Вернее, это Папа-Кукареку грамотно упал, приземлившись на согнутые в коленках ноги, ушел в сторону от обстрела — а Страшила Мудрый обрушился, как мешок, распластался и уже не поднялся, и на спине у него намокал темным рядок пятен…

Мазур вскочил на капот, оттуда перепрыгнул на крышу кабины и, приставив дуло автомата к брезенту, выпустил длинную очередь внутрь, вдоль борта, судя по короткому воплю, кого-то да зацепил. Развернувшись на пузе ногами вперед, спрыгнул на подножку как раз вовремя — над его головой вжикнули пули, в брезенте появилось несколько дырок с опаленными краями.

Но партия была уже выиграна. Внутрь стреляли с трех сторон, особенно удачно те, кто оказался напротив заднего борта. Едва почуяв, что изнутри перестали огрызаться, внутрь запрыгнули двое, послышалось несколько хлопков бесшумок, показался Папа-Кукареку, сделал знак…

Мазур запрыгнул в пахнущую пороховой гарью и кровью полутьму вслед за Морским Змеем и Лавриком. Четыре неподвижных тела на невеликом свободном пространстве вдоль бортов, а посередине…

— Посередине, тщательно укрепленная растяжками и аккуратно отпиленными досками, стояла она, тварь поганая. Она ничуть не походила на авиабомбу, скорее уж напоминала спускаемый аппарат космического корабля: чуть растянутая в высоту полусфера с плоской верхушкой, выкрашенная в черный, кое-где на ней бородавками торчали выступы с половинку апельсина размером и непонятные штуки наподобие окошечек — круглое выпуклое стекло в широкой оправе, непрозрачное, мутное… При мысли о том, что это такое, во рту невольно пересыхало.

Лаврик сделал пару шагов внутрь, наклонился и поднял длинный ящичек с ручкой, увидев на одной стороне нечто напоминавшее замок с пятью покрытыми цифирью кружочками, покривил губы. Достал нож и быстренько сломал застежки на другой стороне — вряд ли эта штука заминирована…

Внутри на двух подставках покоился металлический цилиндр размером с тубус для чертежей — ну да, взрыватель, на нем и кнопочки, и рычажки… Пленные, в общем, и не нужны, им не ставили задачу брать пленных, чтобы не усложнять дело ненужным риском — но эту штуку следовало доставить на базу в целости и сохранности. Полезный трофей.

Поймав себя на том, что жмется в борту подальше от этой штуки, Мазур зло плюнул, вернее, хотел сплюнуть, но слюны не набралось, рот оказался сухим. Шагом ближе, шагом дальше — какая, в сущности, разница? И все равно где-то глубоко засел противный, липкий, ни на что прежнее не похожий страх — он впервые в жизни видел своими глазами атомный заряд и стоял так близко от него, что можно было руку протянуть и коснуться: нет уж, увольте…

Не было стопроцентной гарантии, что это не пустышка, но проверить это в их положении невозможно, остается кропотливо выполнять инструкции…

— Мусор за борт — и все в машину! — распорядился Морской Змей.

Уже через пару минут сидевший за правым английским рулем Мазур гнал грузовик прочь на приличной скорости, тяжелый трехосник, как он ни старался, то и дело подпрыгивал на неровностях — но с бездорожьем ничего не поделаешь… Мотор работал нормально, размеренно урча, судя по показаниям стрелки, бензину хватило бы, чтобы не только добраться до цели, но и вернуться назад до границы — хотя, разумеется, столь идиотское желание никому и в голову прийти не могло. В кузове не только четыре полнехоньких канистры, но, главное, целых три запасных колеса, все случайности предусмотрены.

«Только бы не наскочить на мину, — повторял он про себя. — Даже в безлюдных местах, где частенько неизвестно кто гонялся за неизвестно кем, полно мин, и не только противопехотных, поставленных сплошь и рядом опять-таки неизвестно кем и неизвестно когда, иные еще в те не столь уж давние времена, когда португальцы гонялись за партизанами, а параллельно там и сям громыхало с дюжину местных войнушек. Только бы не наскочить на мину».

При всей их выучке не хватит времени и зоркости разглядеть замаскированную, заросшую травой старую мину из кабины несущегося грузовика…

— Что там? — спросил Морской Змей.

— Ничего пока что тревожного, — сказал сидевший меж ними Ушан с наушниками на голове, придерживавший рацию на коленках. — Никакого перемещения от границы в нашу сторону по земле, никого в воздухе.

Обошлось, кажется. Даже если по ту сторону границы уже поняли, что с караваном приключилось что-то нехорошее, наземная погоня безнадежно опоздает и непременно потеряет след, а воздушная бессмысленна: грузовик прет то по сухой, накаленной солнцем, твердой, как кирпич земле, то по жесткой траве, не оставляя различимой с воздуха колеи, местность лесистая, если наблюдающие за небом из кузова подадут сигнал тревоги, всегда можно успеть зарулить в чащобу, и ищи-свищи, у буров нет ни специальной аппаратуры на вертолетах, ни самолетов электронной разведки в этих местах, и уж тем более спутников. Затея с «Черным солнцем» была изрядной авантюрой, основанной на везении — а оно-то и отказало напрочь, столкнувшись с нешуточными техническими возможностями, с их группой. С группой, поредевшей уже на треть…

Только бы не мина… Только бы не столкнуться с кучей какой-нибудь сволочи: отбиться, может, и отобьются, но если продырявят все колеса… Впрочем, и с правительственными войсками лучше не сталкиваться, и с кубинцами, вообще ни с кем, потому что никому ничего не объяснишь и не докажешь. Гордые одиночки, ага…

Мазур притормозил, они присмотрелись. Справа на поляне торчали три толстых, потемневших от времени и ливней, заостренных кола — а вокруг в беспорядке валялись человеческие кости и черепа. Когда-то давненько тут разместили троих, а потом до них добралось зверье. Африка, чтоб ей провалиться.

— Чего не видел? — без выражения спросил Морской Змей. — Давай, трогай…

Аккуратно выжав сцепление, Мазур дал газ, и вновь понеслись навстречу поросшие лесом склоны, равнины, островки деревьев, заросли высокой жесткой травы, где приходилось напрягать глаза и обливаться холодным потом: лишь бы не попалась достаточно большая, неприметная, пока не налетишь на нее ямина, ухаб, способный подломить оси даже этому мастодонту… Озерко справа сияет чистой голубизной, яркой лазурью… Галопом шарахнулась с дороги крупная четвероногая тварь, похоже, гиена…

В деревню они влетели совершенно неожиданно для себя. Не видели до того ни протоптанных человеком троп, ни посевов — на скорости обогнув горушку, вдруг оказались перед скопищем круглых глинобитных хижин с конусообразными, крытыми какой-то местной соломой крышами. Решив, что объезжать кругом будет слишком долго, Мазур, время от времени сигналя, погнал машину напрямик, меж хижин. Вряд ли в деревне заложены мины, вряд ли тут сыщутся глубокие ямы…

Моментально поднялся хай вселенский. Отчаянно вопя, в стороны кидался стар и млад, обоего пола, а также худые проворные свиньи и не менее худые собачонки. Под колесами хрупнули непонятно чем набитые высокие корзины, притормозив, Мазур объехал полуголую старуху, присевшую посреди дороги, в ужасе прикрывшую руками голову. Прибавил газу. Судя по поведению, аборигены оказались завзятыми пессимистами и не ждали от незваных гостей ничего хорошего, даже не выяснив, кто они такие.

— Справа… — бросил сквозь зубы Мазур.

— Вижу… — откликнулся Морской Змей. Справа, навстречу улепетывавшим пейзанам, очень прытко бежали, высоко вскидывая колени, два худых кафра, из одежды имевших на себе лишь обернутые вокруг талии куски линялой материи, не прикрывавшие колен. Что гораздо хуже, оба еще и с «Калашниковыми». Они остановились, расставив ноги, вскинули автоматы, — целясь на непривычный манер — скособочившись, прижав затыльники прикладов к бедру…

Морской Змей на скорости срезал обоих недлинной очередью. Совершенно некогда доискиваться, кто это такие, то ли закоренелые супостаты, то ли правительственная милиция — главное, эти обормоты собирались стрелять, могли зацепить кого-нибудь в машине или покрышки прострелить…

Миновав деревню, Мазур погнал, пересекая обнаружившиеся утоптанные тропинки и засеянные какой-то здешней сельскохозяйственной экзотикой поля. Попавшаяся навстречу кучка кафров с мотыгами, еще издали углядев грузовик, драпанула в ближайший лесок. А дальше опять потянулось бездорожье, посреди лесов и равнин все чаще попадались высоко взметнувшиеся голые скальные выступы, местность поднималась и поднималась.

Мазур убавил газу. Теперь Морской Змей, держа на коленях расправленную карту, частенько распоряжался, куда сворачивать и в какую сторону ехать. Леса стало гораздо меньше, равнины вообще исчезли, трава редкая, а вместо земли почти сплошной камень. Поскольку самая лучшая карта всех особенностей местности предугадать не может, однажды они въехали в тупик, оказались перед высоченным скальным обрывом, который никак не удалось бы объехать справа или слева. Грузовик метров триста пятился задом, хрустя высокими колесами по каменным осыпям.

— Совсем близко, — сказал Морской Змей.

Хоть он и предупредил, а водопады открылись совершенно неожиданно. Обогнув очередную скалу, Мазур без команды затормозил. Пару секунд сидел, замерев, таращась вокруг, не на шутку пораженный. Что характерно, и Морской Змей какое-то время молчал.

Потом распорядился:

— Глуши мотор, пойдем посмотрим… Мазур спрыгнул наземь, и они неторопливо направились к обрыву. Красота вокруг простиралась такая, что дух захватывало: слева — живописнейшее нагромождение лесистых и голых вершин, справа, не далее чем в полукилометре, с головокружительной высоты падает широкий водопад, образовавший несколько уступов, даже на таком расстоянии слышен глухой шум, больше похожий на рев, полотнища и струи воды, прозрачнейшей, чистейшей, на всем протяжении сверкают радугами, солнце играет в невесомых облачках водяной пыли. Рай для туристов, которых здесь отроду не бывало, тут вообще почти не бывало белых, сотню с лишним лет назад добрался оборванным и оголодавшим двужильный шотландец Мунго Барнс, первым из европейцев узревший эту красотищу…

Они осторожно подошли к самому краю обрыва. Глянули вниз — голова закружилась. Обрыв был глубиной метров в двести, а дальше, в пробитой за миллионы лет неширокой расщелине, текла бурная речка, человеку несведущему способная показаться и неглубокой, но они-то совершенно точно знали, что глубины там метров триста, расщелина и бурная речка тянутся пару километров, а потом река выходит в низину, ставши широкой, медленной, не особенно и глубокой. Лаврик слышал от местных, что якобы тут сотни лет назад утопил свои несметные сокровища, проигрывая войну, какой-то полулегендарный король — чтобы ни себе и не людям. Что ж, даже если это легенда, место выбрано подходящее: что ни сбрось тут на дно, пролежит нетронутым столетиями — хоть сокровища, хоть здоровенный английский грузовик…

Подошел Лаврик, вытягивая шею, заглянул вниз:

— Впечатляет…

Нагнувшись внезапно к земле, он поворошил камешки, выпрямился, держа меж большим и указательным пальцами цилиндрический предмет. Они присмотрелись. Гильзу почти насквозь проела ядовито-зеленая окись, но калибр определить нетрудно. Пожалуй что, именно на этом самом месте стоял Мунго Барнс, исхудавший, оголодавший, заросший бородой по самые глаза и в лютом восторге палил в воздух из револьвера, заряженного еще патронами с бездымным порохом, орал что-то по-гэльски. Он это в своей книге подробно описал, за год до того, как бесследно сгинуть где-то у истоков Нила…

— Да брось ты эту погань, — пожал плечами Морской Змей.

Хмыкнув, Лаврик размахнулся и швырнул гильзу вниз, туда, где неслась покрытая гребешками пены бурная вода.

— Разомкнулись подальше, — деловито сказал Морской Змей, потом свистнул и махнул рукой.

Мотор взревел, грузовик двинулся вперед, набирая скорость. Викинг наполовину высунулся из кабины, ногой притаптывая газ. Морской Змей махнул ему в надлежащий момент, и Викинг проворно соскочил, перекатился, встал на ноги.

Грузовик по инерции проехал вперед, передние колеса зависли над обрывом, невероятно долгий миг машина казалась замершей в воздухе, накренившаяся вперед — а там враз исчезла из виду. Бросившись к обрыву, они таращились вниз. По воде еще бежали круги, тут же исчезнувшие, смятые и разглаженные бурным течением.

По всем расчетам далеких аналитиков радиоактивного заражения местности случиться не должно. Ядерное устройство — штука прочная, трехсотметровый слой воды притормозит идущую ко дну машину, и корпус заряда, скорее всего, не расколется. Бывали прецеденты и поинтереснее: в начале шестидесятых американский самолет, угодивши в воздушные неприятности, аварийно сбросил имевшуюся на борту атомную бомбу над собственной территорией, причем не в глуши, а в устье реки Саванна, густонаселеннейшей местности с большими городами и морскими портами. С тех пор она, по достоверным данным, так и лежит где-то на дне, как ее ни искали, не нашли. Глубина была гораздо меньше, а высота гораздо больше — и ничего, не раскололась, никаких признаков радиации, про бомбу уже давным-давно все как-то и забыли…

Не было ни радости, ни триумфа, одна тоскливая усталость, еще и оттого, что группа поредела на треть. Они двинулись цепочкой вдоль берега — не расслабляясь, в полной боевой готовности, и выдвинутым вперед дозором. Могли объявиться не только местные супостаты, но и очередные конкуренты, припоздавшие к раздаче призов. Им еще предстояло довольно долго пробираться до ближайшей условленной точки, куда смогут прилететь вертолеты — но это, по большому счету, пустяки. Разве что суток двое помучиться неизвестностью, прежде чем станет окончательно ясно, настоящий заряд они сбросили в реку, или имитацию — а впрочем, свою работу, как за ними водилось, они проделали на совесть, и укорять их не за что.

«Теперь, конечно, домой», — с вялой радостью подумал Мазур.

И жестоко ошибся.

Глава тринадцатая. Люди на плотине

Отсюда, с бетонного гребня плотины, открывался потрясающей красоты вид на много километров вокруг: поросшие лесом горы, зелено-рыжие равнины… Вот только никому не до красот. Дела поганые.

И вдобавок к ситуации — совершеннейшее безделье. Не было нужды поджидать противника с пальцем на спусковом крючке, с занятой ими позиции любого диверсанта углядишь за версту, таков уж ландшафт вокруг ГЭС, еще португальцы, когда ее строили, не без оснований озаботились, опасаясь партизан, вырубить лес по обе стороны, на километр в ширину. И ведь помогло, было три попытки рвануть плотину, и ни одна не удалась…

Далеко внизу, справа, у подножия ведущей на плотину лестницы наблюдалась прежняя картина: на солнцепеке сбился в кучу взвод посеревших от страха революционных гвардейцев, наладившихся было драпануть вместе со своим лейтенантом после того, как поступили свежие сводки с фронта. Однако доктор Лымарь в темпе провел сеанс психотерапии и урок мужества — попросту прилег с пулеметом, дал очередь поверх голов и вот уже часа два удерживал на этом месте, временами на чистом русском языке высказывая свое о них неприглядное мнение. Толку от них не было ни малейшего, но тут уж дело пошло на чистый принцип: если ты, сукин кот, приносил присягу по всем правилам, изволь не драпать, а оставайся на позиции до конца, или, по крайней мере, до поступления соответствующего приказа…

Акваланги и снаряжение аккуратно сложены у выкрашенных в черный железных перил — все восемь, хотя потребуются два, а то и один…

Слева, на берегу, обстояло чуточку пристойнее: там с пулеметом на треноге и полудюжиной своих желтоберетников расположился местный майор. Эти, неплохо подготовленные спецназовцы, драпать не собирались, но толку от них — как от козла молока. Как и от группы Морского Змея в виде стреляющей боевой единицы. Если сюда докатится авангард вторжения, с такими скудными силами, да еще на открытом месте, и четверти часа не продержаться, сметут моментально…

Всем хорош был майор, с партизанским опытом, в диверсионные рейды ходил на ту сторону, а вот поди ж ты, прохлопал. Да и его начальство крупно прохлопало: не нужно было сюда посылать классического диверсанта, как раз необученного противодиверсионной тактике…

Мазур сердито посмотрел вправо — туда, где метрах в пяти пониже перил простиралась спокойная гладь водохранилища. На синей прозрачной воде неподвижно лежало множество черных макаронин длиной не более чем в локоть — обрезки электропровода. Веса черной синтетической оболочки хватало, чтобы держать на плаву медные жилки.

Он поморщился, как от зубной боли: надо ж было майору так жидко обосраться… Один из его людей оказался сволочью — и ночью прикончив часового, вытащил припрятанные где-то поблизости акваланг, старательно поработал, искромсав в куски три шнура, ведущих к заложенным у основания плотины подрывным зарядам. Искромсал так, что теперь обрезки не соединить, не хватит времени. На кого конкретно работал, теперь уже не узнаешь: отправившийся в неурочное время проверить посты майор его застукал на выходе из воды и сгоряча прикончил. Впрочем, судя по аквалангу, выучке и ухваткам, покойник работал не на сепаратистов и уж тем более не на «махновцев» — за таким стоит государство…

И мгновенно превратились в бесполезный хлам мощные заряды, установленные еще месяц назад их коллегами по ремеслу с Черноморского флота. Идея была толковая: если юаровцы все же подойдут на опасно близкое расстояние, рвануть плотину — и разлившаяся вода затопит немаленькие районы, захлестнет любую бронетехнику, не говоря уж о живой силе. И вот вам сюрприз. Кто-то неглупый у юаровцев то ли прослышал, то ли просчитал все заранее, хваткая сволочь. Черноморцы, отлично сделав свою работу, давным-давно вернулись в Союз — и во всей стране не сыщется запасного провода в нужном количестве, и любой самолет, посланный в те места, где можно провод отыскать, опоздает…

Ушан, сидевший у бетонного основания перил с наушниками на голове, поднял лицо, процедил с нешуточным удивлением:

— Радио. Держатся…

Стоявшие над ним переглянулись — они-то могли оценить… Километрах в сорока южнее, оседлав самую удобную для передвижения войск дорогу, намертво стояла рота кубинской десантуры, вот уже более получаса, что было поразительно. Конечно, они в лесу, а противник на равнине, и тем не менее рота — это только рота, вооруженная лишь легким стрелковым и двумя гранатометами «Карл Густав». По ним били танковые пушки и реактивные пакеты на шасси «фоксов», на них волна за волной накатывалась броня, сопровождаемая густыми цепями коммандосов из «Черной мамбы», а те, что остались от роты, все еще держались… Потому что оставались единственным подразделением на немаленьком пространстве меж тем лесом и гидростанцией. Фланговый удар юаровских колонн оказался не отвлекающим маневром, а наступлением… На том направлении, где его ожидали в последнюю очередь.

— Опять прется… — досадливо поморщился Лаврик.

Действительно, к ним зигзагом брел белый в грязнющих шортах цвета хаки и некогда синей майке, с раскосмаченными длинными патлами и неухоженной бородищей. В руке он держал откупоренную бутылку виски, к которой то и дело прикладывался.

Он оставался живехонек, потому что никто его ни в чем не подозревал, даже Лаврик с майором, не самые доверчивые здесь люди Многое можно сыграть, только не натуральные многодневный запой — особенно перед теми кто прибыл из мест, где в этом деле знали толк. Запойный инженер-португалец оказался единственным здесь оставшимся из персонала гидростанции, с превеликой радостью эвакуировавшегося на вертолетах. Убивать его было не за что, а морду бить бесполезно — пробовали уже два раза, но он, отлежавшись, упорно возвращался, так что, в конце концов, махнули рукой, не стоило тратить времени…

Из карманов шорт торчали еще две непочатых бутылки — судя по этакому боезапасу, чертов алкаш собирался здесь надолго обосноваться. И точно — уселся неподалеку, вытянув грязные ноги, удобно опершись спиной на бетонную стенку. Отхлебнул и крикнул на скверном английском:

— Парни, скоро начнется кино?

— Бежал бы ты отсюда, — не выдержал Лаврик. — Убьют, идиот…

— Я фаталист, парни! — филином захохотал инженер. — Хоть тресни, а я должен досмотреть это кино до конца…

Послав его вполголоса очень и очень далеко, Лаврик отвернулся.

— Держатся, — сказал Ушан. — Остался примерно взвод, их беспрерывно атакуют…

Он замолчал и опустил глаза, притворившись, что всецело поглощен слушанием эфира. Вопросов не последовало. Все и так все понимали. Взвод продержится считанные минуты, его очень быстро накроют, задавят массой. И двинутся вперед, уже не встречая сопротивления — конечно же, напрямик к плотине, «полетом ворона». Пойдут не спеша, осторожно — но будут здесь максимум через час.

Метрах в двухстах от водохранилища стоял вертолет. Пилоты держали марку — они не вылезали, не болтались бесцельно и нервно вокруг своего винтокрыла, сидели на местах, только из распахнутой дверцы беспрестанно тянулся табачный дым. Вертолет вместит всех, жалких драпальщиков в том числе — вот только кому-то туда ни за что не попасть по чисто техническим причинам.

Расклад прост и заранее известен. Проводов нет, так что подрывная машинка бесполезна. Есть детонаторы, которые можно установить непосредственно на зарядах, уж таким вещам их неплохо учили. Одна загвоздка: это не бомба с часовым механизмом, которую неоткуда взять, это обычные детонаторы для подводного взрыва, без всякого названия, только буквенно-цифровое обозначение — правда, среди своих их прозвали «блямбами», чтобы отличить от «карандашей», «бахалок» и «губной помады». Хорошая штука, предельно надежная, вот только, когда они сами по себе, без подключенного к машинке провода или огнепроводного шнура, срабатывают через считанные секунды. У аквалангиста, который их установит и приведет в действие, не будет ни единого шанса успеть подняться на поверхность. Впрочем… Там нужны двое, одному попросту не успеть установить четыре. По-любому, двое. В этом случае появляется шанс, шансик, но настолько призрачный, что всерьез, и думать о нем не стоит.

И ничего не попишешь, есть приказ: при получении условного сигнала плотину взорвать И никак иначе. Приказ есть приказ. Его выполнять надо, не задумываясь над ценой…

Колька пошлет двоих. Сам Мазур послал бы двоих, да и любой опытный человек, доводись ему командовать в этой ситуации…

Мазур смотрел на неподвижную воду. Страха не было, одна тоскливая отрешенность от всего на свете. Как-то невозможно было уместить в сознании, что на этом все и кончится. Все останется, как было — только без тебя. Если без эмоций вычислять недалекое будущее…

Их здесь восемь, Лымарь не в счет — он неплохой пловец, но все, и он сам, в том числе, прекрасно знают, что в списке умельцев он на самом последнем месте. Его не пошлют. Морской Змей, как командир, не имеет права киношно дурить и лезть в воду — в данном конкретном случае не имеет. Лаврик тоже. Ушан как радист, обязан оставаться. Выполнив нехитрую операцию вычитания, доступную и школяру времен Петра Первого, получаем в остатке четыре. Мазур, Викинг, Пеший-Леший и Папа-Кукареку: компания была небольшая, но очень приличная — пан директор, пан инспектор, аптекарь, золотарь, две курвы и я…

Двоим из четырех лезть в воду. Именно что из четырех — тут уж не до Мазурова звонкого титула заместителя командира группы, перспективного кадра, которого прочат на роль командира. Не тот расклад. Такая плотина одна, а перспективных кадров, которых готовят на командиров группы — гораздо больше. Сам Мазур на Колькином месте выбирал бы не из трех, а именно что из четырех. «А ведь ему потом с этим жить, — подумал Мазур. — Помнить, что именно он выбирал, кому нырять, а кому оставаться. Не будет никаких угрызений совести, с чего бы вдруг? Просто он всю оставшуюся жизнь будет помнить такие решения. Хорошо, что я не командир, мне не приходилось еще этих решений принимать, а может, и не придется…»

Не было страха, только яростное несогласие с тем, что абсолютно все останется, кроме него. Это неправильно: все останется, а тебя не будет…

Ушан поднял голову:

— Нас осталось совсем мало, следующей атакой сомнут… Родина или…

Зажмурясь, оскалясь, он непроизвольно сорвал с головы наушники, помотал лобастой башкой — и все остальные успели расслышать рванувшийся из наушников невероятный треск. Кубинскую рацию, и гадать нечего, накрыло снарядом вместе с радистом… Патриа о муэрте, компаньерос… Муэрте.

— Наушники надень, — спокойным голосом распорядился Морской Змей. — Что ты как…

Ушан послушался. Время словно бы остановилось, замуровав их, словно незадачливую доисторическую муху в янтаре. Даже запойный португез сидел тихонечко, бессмысленно уставясь в пространство. Морской Змей ни на кого не смотрел, он не опустил глаз, он просто ни на кого не смотрел. Он должен был давно принять решение, не терзаясь переживаниями, свойственными героиням сентиментальных романов. Мазур, вот диво, вдруг ощутил еще и не прикрытое любопытство: кто? Именно любопытство, вдобавок ко всему, пусть оно было слабее всех остальных чувств…

Ушан вдруг рывком поднял голову, выбросил руки, сжатые в кулаки, скрестил большие пальцы и торопливо, словно опасаясь, что условленного жеста не поймут, выкрикнул:

— «Замок»! Продублировано трижды. Опять повторяют без перерыва: замок, замок, замок…

— Ну что ты орешь? — чуть поморщило Морской Змей, стоявший с бесстрастным лицом. — Подтверждение дай.

— Есть… — и Ушан забубнил в микрофон. — Приняли подтверждение.

Воцарилась тишина, никто так и не шелохнулся. Колени у Мазура не дрожали, слабость не одолевала, и переживаний не было — не гимназистка, чай. Но все равно с плеч у него словно обрушилась невероятная тяжесть. Столица отменила подрыв в последний момент. Вместо радости пришло любопытство, заслонившее все остальные эмоции: что такого должно было случиться, чтобы передали «Замок»? Не повернули же юаровцы назад, в самом-то деле? От них такого джентльменства не дождешься. Ни кубинцы, ни президентский парашютный полк, да вообще никакие дислоцированные в Бангале части, способные остановить вторжение качественно, сюда не успевают. Но что-то же должно произойти к их выгоде?

Потом на севере раздался ровный гул, долетевший с неба. А там и показались первые самолеты, летевшие на не такой уж большой высоте по правую руку от них, соответственно, над левым берегом, мимо плотины. Транспортники, «ИЛ-76», в безукоризненно точном строю, их становится все больше и больше, передовые уже прошли мимо плотины, а конца-краю все не видно…

Люди на плотине увидели откинутые сзади аппарели, вереницы темных комочков посыпались с них, очень быстро расцветая белыми куполами парашютов. Они обрушились с неба, как ангелы, и опускались, как одуванчики… Прямо над теми местами, где, Мазур помнил, протянулись равнины, идеально приспособленные для высадки десанта. Передовые самолеты, развернувшись влево, уходили к горизонту, к тому месту, откуда прилетели, им на смену шли новые, волна за волной, порой среди одиноких куполов раскрывались целые гроздья — ну конечно, десантные самоходки на платформах, контейнеры с боеприпасами и оружием посерьезнее тарахтелок…

Открывшееся им зрелище было могучим и прекрасным. Гул двигателей заливал все вокруг, бесчисленные парашюты плыли к земле. Судя по их количеству, десантировалась дивизия. Здесь, вообще в Африке, ей попросту неоткуда взяться, значит, летели из Союза, с дозаправкой где-нибудь в Конакри или Браззавиле… Кто-то не побоялся принять жесткое решение…

— Иююху! — заорал португалец, махая бутылкой. — Фатализм, парни! Какое кино!

— Пьянь долбаная… — сплюнул Лаврик, неуловимым образом расслабившийся, как все до одного.

— Конфискуй у него пузырь, — все так же ни на кого не глядя, с застывшим лицом, сказал Морской Змей. — У него много…

— Запросто, то есть, есть! — откликнулся Лаврик, широкими шагами направился в ту сторону.

Опускались последние парашюты. Как одуванчики.

Эпилог

Когда грузовичок остановился метрах в пяти от откинутой аппарели, первым делом они выгрузили две громоздких дурацких антенны — ни к чему полезному не пригодную декорацию. Декорацию эту, тем не менее, надлежало увезти с собой в Союз — дабы сохранить в неприкосновенности легенду о засекреченных связистах, которых здесь вскорости напрочь забудут все их видевшие. Не бросать же их на свалке — это как раз запомнится, а резать на мелкие кусочки и разбрасывать их пригоршнями в мусорные ящики — глупо и нерационально. Проще увезти с собой, благо места в самолете хватает…

Уложив антенны в невысокую жесткую траву, поставили рядом сумки и расположились возле них там, же, в траве: восемь ничем абсолютно не примечательных (если не считать оттягивавших рубахи блях) молодых людей в полотняных цивильных брюках и форменных защитных рубашках без погон. Теперь оставалось только ждать, когда их соизволят пригласить на борт.

Повернув голову, Мазур обнаружил на носу Лаврика легендарное пенсне — ну да, здесь уже объектом массового внимания не станешь можно и расслабиться…

— Хиппуешь, клюшка? — вяло усмехнулся Мазур, вспомнив бородатый анекдот.

— Грущу, — сказал Лаврик без улыбки. — Всем теперь непременно черканут в личном деле: «Успешно проведенная в Африке операция». И чуть что, заварись каша, вспомнят в первую очередь как видных специалистов по африканским делам. Попомни мои слова.

— Типун тебе… — сказал Мазур.

— Такова се ля ви, — пожал плечами Лаврик.

Четверо, шагавшие мимо них в ногу, приостановились. Тот, что был к ним ближе всех, проговорил, не глядя в их сторону, но умышленно громко:

— Учись, Вовка, как нужно устраиваться. Великое дело — связь. Прилетели, поболтали, получили цацки — и назад, нах хаузе. Жизнь-малина…

Десантура, конечно, та самая, с чуточку шалым выражением лиц, какое свойственно людям, вернувшимся живыми и целехонькими из серьезного боя. Они не то чтобы нарывались — постояли чуть и рассчитано медленным шагом направились дальше. Просто-напросто выежнулись малость — и хрен с ними…

И внимания обращать не стоит, не пацаны, чай. Тем более что ребята поработали неплохо: Ковенская воздушно-десантная дивизия, переброшенная из Союза, во встречном бою остановила и разнесла юаровский авангард так, что наступление если и не захлебнулось окончательно, то застопорилось не на шутку. На достаточное время, чтобы туда успели танковые колонны и два кубинских полка. Чего это дивизии стоило, догадаться нетрудно: военные люди прекрасно знают, что стоит за словами «значительные потери». Пусть себе выежовываются…

И цацки, да. У каждого на груди красовалась вычурная и разлапистая Золотая Звезда Независимости. Столь оперативное признание их заслуг с Мазуром случилось впервые в жизни — быстрее даже, чем на одном далеком острове несколько лет назад. Президент Агостиньуш, после разгрома десантниками юаровского авангарда невероятно воспрянувший духом, толкал с трибуны пылкие речи, призывая сограждан единодушно сплотиться для отпора проискам, а также раздавал направо и налево звезды и медали всем, кто хоть что-то успел сделать в эти шальные дни. Кто уж там подсуетился и что написал, толком не известно — но восьмерку, приказав, насколько возможно, придать себе парадный вид, выдернули в президентскую резиденцию, где аналогичные регалии вместе с ними получили и тот майор, и Мануэль, и несколько кубинцев, и подполковник Игошин, и товарищ Степанов, и несколько незнакомых земляков с военной выправкой и без таковой, и, что было вполне ожидаемо, генерал-майор Рогов. Ну, а потом оказалось, что есть удобный борт, и они в темпе бросились собираться, так и не найдя времени регалии отцепить…

— Точно тебе говорю, — повторил Лаврик. — Быть нам теперь специалистами по африканским делам.

— Типун тебе, — без всякого раздражения повторил Мазур.

Он искренне верил в тот момент, что никогда больше не попадет в Африку — где за все время так и не присмотрелся толком к здешней экзотике, вечно маячившей вокруг в самый неподходящий момент.

И крупно ошибался, как потом оказалось.

…Через месяц он все-таки самым официальным образом получил «Гранму»: зеленая ленточка с двумя черными полосочками по бокам и красной посередине, медаль цвета серебра с изображением легендарной яхты… Хорошая была медаль, правильная, и покойничек Санчес тут совершенно не при чем, другие люди на Кубе решали: боевое взаимодействие с воинами Революционных Вооруженных Сил Республики Куба и проявленные при этом…

И все равно, единственная среди наград Мазура, она вызывала сложные, толком не переводимые в слова чувства. Он и ее прицеплял, когда требовалось, но всякий раз, вспоминая все, что было, испытывал это странное чувство, напоминавшее мимоходом обдавший холодный ветерок.

Он тогда еще не умел толком забывать, научился гораздо позже…

Красноярск, декабрь 2011 года

Примечания

1

фр. detente — ослабление напряженности в международной политике, в отношениях между политическими группировками

(обратно)

2

кладовка с имуществом на флоте

(обратно)

3

разг. неповоротливый, неуклюжий и невоспитанный человек

(обратно)

4

разработанный в 1920-е годы Джоном Браунингом пистолет. Разные модели состояли на вооружении в более чем 60 странах мира, в том числе, в наше время

(обратно)

Оглавление

Глава первая. Авантюристы

Глава вторая. Те, кто хуже татарина

Глава третья. Неизбежная роковая красотка

Глава четвертая. Куба, любовь моя…

Глава пятая. Граница — понятие условное

Глава шестая. Абордаж по-бангальски

Глава седьмая. Ночные скучные дела

Глава восьмая. Отберите орден у Насера, не подходит к ордену Насер…

Глава девятая. Таможня не дает добро…

Глава десятая. Чтоб тебе на том свету провалиться на мосту…

Глава одиннадцатая. Черное солнце

Глава двенадцатая. Угон машины по-африкански

Глава тринадцатая. Люди на плотине

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg