«Афганский кегельбан»

Афганский кегельбан (fb2) - Афганский кегельбан (Таран - 8) 1993K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Леонид Игоревич Влодавец

Часть первая ПРИЧУДЫ ОСЕНИ ЗЛАТОЙ…

В ПОДВОРОТНЕ

Сумерки неторопливо затопляли слабо освещенные улицы и переулки мрачноватого северного города. Может, не шибко старого — Москва постарше, но и не юного — Питер на пару веков моложе.

Шел мелкий и гнусный дождь, приползший вместе с низкими тяжелыми тучами и холодным ветром откуда-то с Баренцева моря, незамерзающего, подогретого Гольфстримом и потому не менее слякотного, чем Балтика. Такой дождь осенью может идти сутки, двое, неделю и даже целый месяц подряд — как господь укажет. Никто не дожидается, когда он кончится, а просто раскрывает зонт, опускает на голову капюшон куртки или плаща, а за неимением того или другого поднимает ворот и поплотнее нахлобучивает кепку. И шлепает по лужам туда, куда ему надобно — на работу, в универ, в школу, в больницу или на свидание с любимым человеком. Именно об этой погоде сказано: «Хороший хозяин собаку на улицу не выгонит». Правда, в городских условиях собаку все-таки приходится в любую погоду выгуливать, а заодно и самому под дождь вылезать. Впрочем, встречаются граждане, которые любят в такую погоду прогуливаться без всякой конкретной цели — просто чтоб мозги проветрить. Каждый сходит с ума по-своему.

Так что не стоит утверждать, будто трое граждан, покуривавших в низкой, кособокой, похожей на пещеру подворотне, прятались там от дождя. В подворотне и во дворе, куда эта подворотня вела, стояло несколько забитых под завязку мусорных контейнеров.

Ясно, что запашок подворотни у курильщиков восторга не вызывал. Похоже, что они смолили сигарету за сигаретой именно для того, чтоб хоть малость ослабить тухлый духан. Но не уходили, хотя лучшим способом избавиться от неприятного запаха было покинуть это неуютное место.

Любой добропорядочный гражданин, не имеющий черного пояса по карате или боевого пистолета за пазухой, заметив в глубине подворотни массивные фигуры курящих, освещенные только огоньками сигарет, постарался бы не входить и даже не въезжать в эту подворотню. Имелись основания опасаться, что, войдя туда, выскочишь оттуда, как минимум, без бумажника, а въехав — выйдешь пешком и с разбитой мордой. Не исключалась возможность и вовсе остаться в подворотне — по меньшей мере, до приезда «Скорой» или труповозки. Впрочем, «Скорую» вряд ли кто-нибудь смог бы вызвать своевременно, да и труповозка могла появиться только после обнаружения бренных останков — через месяц, например. Место глухое, неосвещенное. Подворотня выводила со двора на кривой, безлюдный переулок, в котором почти все дома пришли в негодность еще при советской власти. Они были предназначены под снос и выселены. Правда, теперь в них кое-где обитали бомжи, но они не стали бы беспокоить милицию по случаю обнаружения трупа. Себе же дороже…

Правда, с точки зрения граждан, кое-что понимающих в гоп-стопном бизнесе, подворотня являлась местом бесперспективным. Надеяться на то, что во двор свернет шикарный «Мерседес» тысяч за сто баксов или хотя бы драный «жигуль» за двадцать тысяч рублей, мог только круглый идиот. Само собой, ожидать, что через подворотню пройдет дама в собольей шубе и с бриллиантовым колье на шее, мог лишь особо оптимистичный кретин.

Двор, в который вела подворотня, принадлежал полуразвалившемуся двухэтажному дому, постройки 90-х годов позапрошлого, XIX века. В нем и тогда обитали отнюдь не сливки общества. Какой-то фабрикант соорудил тут «казарму» (общагу) для своих работяг. Позже, уже при советской власти, общагу малость подремонтировали и перестроили в коммуналки, большую часть которых успели расселить еще до августовского путча. Демократическое начальство, естественно, сильно захотело сбагрить кому-нибудь эту развалюху. Но таких лохов что-то не находилось. У дома с подворотней в более-менее исправном состоянии находился только фундамент, на котором при большом желании и усердии можно было соорудить какую-нибудь новую постройку, сэкономив на работах нулевого цикла. Однако вряд ли эта экономия смогла бы окупить расходы на разборку руин, даже с учетом каких-то доходов от продажи битого кирпича, гнилых балок, распиленных на дрова, старинных дверных ручек, шпингалетов и водопроводных кранов. К тому же изумленные администраторы выяснили, что в коммуналках еще кое-кто живет, а некоторые из жильцов даже прописаны на этой жилплощади. Наверно, можно было и своими, «мэрскими» силами распорядиться: одиноких дедулек и бабулек определить в дома престарелых, семейным старичкам найти квартирки попроще и подешевле. Но тот, кто придумывал, как приватизировать развалюху, очень хотел, чтоб покупатель расселял коммуналки за свой счет. Экономика должна быть экономной! Само собой, желающих валандаться с коммуналками, ломать дом до фундамента, а потом сооружать все с нуля, не находилось. Начальство, однако, не теряло надежды. Тем более что вот-вот должен был появиться закон о продаже земли. Тогда можно было впарить состоятельным «буратинам» не только развалюху, но и то, на чем она стоит. Поскольку, как известно, земля в городах имеет свойство со временем дорожать, господа буржуи могли польститься на барыши в отдаленной перспективе.

Так или иначе, но осенью 2001 года никто еще не спешил покупать дом с подворотней. За десять лет демократических реформ большая часть бабулек и дедулек преставилась естественным путем, а на их место без особых формальностей заселились бомжи, бомжихи и бомжата. За коммунальные услуги они, естественно, не платили, но зато позволяли сэкономить городские средства, которые пришлось бы потратить на создание специальной ночлежки. Можно было, конечно, отрезать электричество, перекрыть теплоснабжение, отключить водопровод, а то и канализацию, но власть ограничилась тем, что перестала вывозить со двора мусор. Дело в том, что две или три особо упорных старухи продолжали жить в своих коммуналках на совершенно законном основании и даже в дом престарелых уезжать не хотели — требовали квартир, ссылаясь на обещание, сделанное некогда Горбачевым. Насчет того, что все граждане СССР получат отдельные квартиры к 2000 году. Объяснить бабкам, что демократы за экс-президента не отвечают, было очень трудно. А одна из них, бывшая учительница, разменявшая восьмой десяток, еще и докучала то районной управе, то самой мэрии, то газете «Губернские вести» (бывший «Ленинский путь»), то даже до местной ГТРК добиралась. Один сюжет угодил в эфир, и очень не вовремя — перед выборами мэра. Старого мэра свалили, новый обещал разобраться, но руки так и не дошли.

Троица, покуривавшая в подворотне, всех нюансов, связанных с развалюхой, конечно, не знала, но в общих чертах ситуацию понимала и ни на какое случайное явление миллионера не рассчитывала. С другой стороны, эти молодцы выглядели слишком хорошо одетыми и выбритыми, чтоб отбирать жалкие рублишки у бомжей. На бутылку и закуску пацанам хватало, несомненно. Такие хлопцы по мелочам не размениваются.

Тем не менее эти трое в кожаных куртках и надвинутых на лоб кепочках явно кого-то ждали. И не случайного прохожего, а кого-то, кто должен был прийти сюда к определенному времени, только вот отчего-то запаздывал.

— Не придет он, — скептически пробубнил тот, что был пониже остальных. — Я бы лично в такое место хрен пошел, даже если б мне мильон баксов пообещали.

— Да, — согласился другой, выглядевший самым здоровым. — Тут самое оно жмуров прятать. Крысы по двору шастают — с кота ростом. За неделю сожрут и кости обглодают.

— Не бубните, — спокойным тоном произнес третий, в котором угадывался основной этой компании. — Он сам это место назначил, уловили? Хотя мы его культурно приглашали в «Филумену».

— Придурок, блин! — выпустив из ноздрей струю дыма, проворчал здоровый. — Сам позвал, а теперь на попятную? Может, вломить ему за опоздание, а? Как ты на это смотришь?

— Никак. Сенсей сказал, чтоб мы его пальцем не трогали, усек? И даже словами пугать запретил… Если, конечно, он придет один, как обещал.

— А если не один?

— Там посмотрим… — мрачно отозвался основной.

— Ни фига себе заявочки! — удивился невысокий. — За что, е-мое, такие привилегии, а? По-моему, пацан нам бабки должен, я правильно понял? А, Парамон?

— Нет, — процедил основной, — ты ни хрена не понял, и лучше, если ни во что не станешь вникать. Усекаешь, Пинцет? Или еще разжевать требуется?

— Что мне, больше всех надо? — пожал плечами Пинцет. — Просто я думал, как обычно, а тут с наворотами какими-то…

— Я лично тоже вникать не хочу, — пробасил верзила, — но раз клиент необычный, надо было предупредить. А то представляешь, что могло получиться, если б этот мужик подошел, к примеру, в твое отсутствие? Ну, если б ты, допустим, отлить во двор пошел…

— Точно! — подхватил Пинцет. — Подходит мужик, а Сема ему с ходу — в пятак!

— Я никуда отсюда не ушел бы, — все так же сквозь зубы ответил Парамон. — Отлить прямо тут можно — мимо лужи не промахнешься.

Асфальт в середине подворотни был выломан, и в этой яме поблескивала лужа площадью в пару квадратных метров.

— Очень своевременная мысль! — заметил Сема и, расстегнув штаны, добавил в лужу жидкости.

Он уже затягивал «молнию», когда в кармане у Парамона затюлюкал сотовый.

— Мужик идет к вам, — сообщили из телефона. — Через минуту будет. Один.

— Понял, — ответил основной. — Слыхали? Уже вдет наш кадр.

— Не, — сердито покачав головой, буркнул Пинцет, — если б я, допустим, опоздал на полчаса туда, где конкретные люди ждут, то получил бы в рыло, как минимум. А тут, какого-то хрена с горы — не трогать?! Я прав, Парамон, или нет?

— Завязывай, — чуть более жестким голосом, чем прежде, произнес Парамон, — не надо одну и ту же фигню по три раза повторять. Утомляет.

— Понял… — с легким испугом в голосе пробормотал Пинцет, как видно, хорошо знавший нрав основного.

— Еще раз предупреждаю, — сурово объявил Парамон. — Базарю я, вы молчите.

В это время со стороны улицы послышались шаги, а затем в подворотню свернул высокий мужик в темных очках, коричневом плаще, широкополой шляпе а-ля Михаил Боярский, с зонтом в правой руке и с кейсом в левой. Уже в подворотне этот тип нажал кнопку и, сложив зонт, натянул на него черный чехольчик. Потом он неторопливо, но уверенно направился к Парамону и его коллегам. Стало видно, что мужику за сорок, а то и все полста, и что бородой он немного смахивает на Фиделя Кастро или Фридриха Энгельса.

— Прошу прощения, — произнес он тоном президента, немного опоздавшего на пресс-конференцию. — Извините, что заставил вас ждать…

— Ничего, мы не гордые, — ответил Парамон. — Если, конечно, в кейсе у вас деньги.

— В кейсе у меня деньги, — подтвердил бородач. — Миллион долларов ровно. Но прежде мне хотелось бы увидеть то, за что этот миллион должен быть уплачен.

— Увидеть можно, — покладисто сказал основной, — а забрать — только после того, как мы посмотрим и посчитаем, что в кейсе.

— Конечно, — кивнул бородатый. — Показывайте вещь, и я сразу отдам кейс.

Пинцет и Сема торопливо переглянулись. По их разумению, этого пожилого лоха, пришедшего в одиночку на «стрелку» с конкретными пацанами, можно было кинуть как нечего делать. Элементарно! Дать по башке — даже не до смерти, а так, чтоб пять минут отдохнул! — после чего забрать кейс и сделать ноги. Парни поняли друг друга без слов. Но посмотреть, что внутри, конечно, следовало. Вдруг этот «Энгельс» решил им самопал впарить или вообще куклу?

Парамон тем временем полез за пазуху и достал оттуда прозрачную коробочку с компакт-диском. Энгельс, повесив зонт на запястье, вытащил из бокового кармана плаща фонарик-карандаш и осветил коробку с компактом, вынутую Парамоном. Сквозь тонкий плекс хорошо просматривались сиреневые концентрические полоски в правом верхнем секторе диска, надпись: «74 min/650 МВ» по краю левого верхнего сектора, означавшая, что на диск влезает 74 минуты звукозаписи или 650 мегабайт текста. По диаметру слева имелась надпись: «Professional CD-Recordable», а справа, покрупнее — «PHILIPS». Ниже этих надписей, отпечатанных на диске при изготовлении, имелась русская надпись, сделанная от руки специальным красным маркером: «Знакомился» и замысловато неразборчивая закорючка-подпись.

— Да, это тот самый диск, — сказал Энгельс. — Берите кейс, проверяйте и считайте. Код правого замка 345, левого — 249. Прошу!

И с этими словами он подал кейс Парамону, который тут же переправил чемоданчик Пинцету. Тот быстренько накрутил на замках кодовые цифирьки, открыл кейс. Там плотно лежали серо-зеленые пачки новеньких стодолларовых купюр с укрупненными портретами Бенджамина Франклина, заклеенные полосками со штампами Федеральной резервной системы США.

— Красиво смотрятся, — сказал Парамон с легким ехидством, — как будто только что напечатали.

— Напечатали их дня три или четыре назад, — кивнул Энгельс. — Но это не самопал, уверяю вас. Здесь сто пачек, по сто сотенных бумажек в каждой.

— Спасибо за информацию! — осклабился Парамон. — Но мы все-таки посчитаем и проверим.

Лично он не сомневался, что мужик принес нормальные деньги, как и в том, что Сенсей отправил этому типу именно то, что тот просил. Похоже, что Энгельс знаком с Сенсеем давно и они друг другу, в общем и целом, доверяют. Но все-таки, когда Сенсей отправлял Парамона на эту «стрелочку», инструкция была четкая: пересчитать пачки, две или три наугад вскрыть, пересчитать купюры и проверить подлинность детектором. Только после этого можно отдать мужику диск. Что там, на этом диске, записано, Парамон не знал и даже не старался узнать. За туфту миллион не платят — это однозначно. А человеком, слишком много знающим, Парамоша быть не хотел.

Пинцет, присев на корточки, взялся для начала пересчитывать пачки, здоровяк Сема встал на стреме со стороны двора — чтоб отгонять бомжей, могущих проявить лишнее любопытство, а Парамон поглядывал в сторону переулка, не выпуская из поля зрения Энгельса, который без особой нервозности вертел в руках зонт.

— Парамоша, — поинтересовался Пинцет, — а куда деньги из «дипломата» перекладывать?

— Забирайте вместе с кейсом, — сказал Энгельс благодушно. — Он мне пятьсот рублей стоил, лет пять назад. Могу подарить забесплатно.

— Вообще-то, мы такие, что от халявы не откажемся, — улыбнулся Парамон. — Считай быстрее, Пинцет…

Он сказал эти слова, на несколько секунд повернув голову в сторону кореша, который возился около кейса с деньгами. А в двух шагах Энгельс переминался с ноги на ногу и поигрывал зонтиком: держал его левой рукой и постукивал рукояткой по правой.

И вдруг что-то негромко чпокнуло — бутылка шампанского куда звонче хлопает! В тот же миг Парамон ощутил, как что-то не очень сильно стукнуло его в правый висок. И сразу в глазах все потемнело, основной почуял, будто проваливается куда-то в бездну, но понять, что именно случилось, так и не успел.

У Пинцета времени было побольше, но он успел только услышать хлопок, поднять голову от кейса и увидеть, как Парамон валится наземь. В следующий момент он тоже ощутил удар в голову — точно в центр лба. Этот удар отбросил его назад и опрокинул на спину. На его лице застыло удивление — и только. Он тоже не сумел догадаться, что произошло.

Сема сумел, но это его не спасло. На первый хлопок он только обернулся, увидел падающего Парамона и Энгельса, который держал за рукоятку свой зонт и наводил его на Пинцета. Чпок! — зонт выстрелил! Лишь после этого детина цапнул за рукоять свой «ПМ», выдернул его из-за пояса, но снять с предохранителя не успел. Третий хлопок раздался раньше, и Сема рухнул навзничь — пуля 5,45 пронзила его голову насквозь, от виска до виска.

Энгельс невозмутимо вытащил из-за пазухи Парамона компакт и положил его в кейс, поверх долларов. Затем выдернул из кармана убитого сотовый, тоже прибрал. Наконец подхватил кейс и, не сильно торопясь, заспешил прочь…

КТО ЕСТЬ КТО?

Метрах в двухстах от злополучной подворотни, у тротуара улицы Мариинской (бывшей Ивана Бабушкина), на которую выходил переулок, стоял старенький обшарпанный «Москвич» темно-зеленого цвета. За рулем этого реликтового механизма сидел плотный мужичок в рабоче-крестьянской кепочке и китайской нейлоновой куртке. По внешности — типичный провинциальный бомбила, не избалованный избытком клиентов и готовый за 20 рублей везти пассажира туда, куда его московский коллега меньше чем за сотню не поедет. По идее, такому гражданину очень трудно понять, как печально известный господин Гусинский сумел накопить первоначальный капитал, начав с частного извоза. Тем более что при советской власти за трояк можно было доехать до любого района в границах МКАД, и лишь рейс в Домодедово или Шереметьево стоил 10–12 рублей.

Однако если б кто-то из обитателей Мариинской понаблюдал за «Москвичом» подольше и как следует пригляделся, то смог бы заметить, что время от времени этот гражданин ведет какие-то разговоры по сотовому. То есть обладает вещью покамест не самой дешевой, а в провинции к тому же достаточно редкой среди малообеспеченных обывателей. Отсюда следовал довольно скромный вывод, что одежда и тачка «бомбилы» не отражают его реальных доходов.

Именно этот гражданин сорок минут назад привез в переулок тех, кто сейчас отдыхал от жизни в подворотне: Парамона, Сему и Пинцета. После этого его «Москвич» выкатил из переулка, развернулся через осевую и припарковался к тротуару напротив выезда из переулка. Там стояло еще три-четыре тачки примерно того же пролетарского класса. То есть «Москвич» из общего ряда не выделялся и в глаза не бросался. Кроме того, с этой позиции отлично просматривался вход в переулок, близлежащие тротуары и вообще солидный участок улицы. В задачу этого «бомбилы» входило своевременно засечь приезд гражданина, похожего на Энгельса — соответствующую фотку дали, — и сообщить об этом Парамону. Кроме того, следовало уведомить, приехал ли Энгельс один или с ним есть группа сопровождающих. Последнее, в зависимости от числа прибывших, могло повлиять на исход встречи. Если б явилось двое или трое, то Парамон имел бы моральное право замочить «лишних» участников мероприятия и продолжать переговоры с Энгельсом в более резком тоне. Ну а если бы он привез с собой пять-шесть братков, Парамон должен был вести себя вежливо и предупредительно и затянуть разговор минут на пять, чтоб успело подъехать подкрепление, вызванное все тем же «бомбилой».

Но Энгельс, в общем и целом, условий встречи не нарушил. Только опоздал на полчаса. Само по себе это не криминал, тем более что и Парамон вроде бы говорил, что Энгельс может подзадержаться и ради «зеленого лимона» его можно даже час подождать.

Так или иначе, но «бомбила» дождался момента, когда, немного не доезжая до переулка, на противоположной стороне улице притормозил «Запорожец» голубого цвета. Из «иномарки» вылез гражданин в шляпе, с зонтом и кейсом. «Запор» тут же уехал, как видно, Энгельс нанимал частника. А сам клиент проследовал в переулок. Вот тут и последовал звонок Парамоше.

Выстрелы из зонтика, который не только защищал от дождя, но по совместительству работал шестизарядным револьвером калибра 5,45 «ПСМ» с глушителем, до ушей «бомбилы» не долетели. Поэтому об исходе переговоров он даже не догадывался. По личным прикидкам, водила догадывался, что базар не может окончиться очень быстро. Даже если Парамону дано указание кинуть гражданина Энгельса, то надо убедиться, что он пришел с настоящими, а не с самопальными баксами. Или даже с самопальными, но хорошо сработанными, которые можно в дело употребить. Пинцет, приглашенный в качестве эксперта, оснастился инфракрасным детектором, лупой, еще какими-то прибамбасами. Как-никак, он сам какое-то время по самопалу работал и в этом деле кумекал.

Так что «бомбила», спустя десять минут после того, как Энгельс свернул в переулок, и не собирался волноваться. Поэтому, когда затюлюкал сотовый, он отозвался спокойным деловым тоном:

— У аппарата.

— Как дела, Хром? — на связь вышел не кто-нибудь, а сам Сенсей, и «бомбила» напрягся.

— Все нормально. Пришел один, десять минут назад. Беседуют.

— Ладно, — произнес Сенсей, и в телефоне раздались короткие гудки.

Прошло еще десять минут, потом еще двадцать, наконец, минул целый час. Опять зазвонил сотовый.

— Слушаю.

— Парамоша не докладывался? — в голосе Сенсея звучало плохо скрытое беспокойство. Хром порядком удивился вопросу. Неужели Парамоша, если б все уже закончилось, не позвонил бы шефу напрямую, а сперва стал уведомлять своего подчиненного?

— Нет, — ответил Хром. — Наверно, еще не закончили…

— Пора бы, — проворчал Сенсей. — Короче, подожди еще полчаса, а потом позвони Парамону на сотку. Если ответит, выясни, как и что. Если нет — подъезжай к ним поближе. И сразу звони мне.

Хром еще раз удивился. Сенсею куда проще напрямую позвонить Парамону, на хрена такие хитромудрия?! Но говорить это вслух не стал.

Вот эти полчаса Хром провел уже беспокойно. Конечно, если Парамон заставил Пинцета подряд проверять все купюры, то можно и полтора часа провозиться. Но все же такие дела удобнее не в подворотне проделывать. К тому же этот самый бородач в шляпе понимает, что имеет дело с конкретными пацанами. Конечно, он внешне уже в годах, но развалиной не выглядит. Небось даже без «Виагры» бабу отдрючить сумеет. Так что жить ему навряд ли надоело, и привозить самопал в кейсе он не станет. Ну а если все же привез, то решение будет простое и быстрое…

Честно прождав полчаса, Хром набрал номер Парамоши. Пи-и-и… Пи-и-и… Пи-и-и… Сотка явно была включена, но не отвечала. Вот тут-то и пробрал Хрома настоящий страх. Во-первых, потому что стало ясно — что-то стряслось, а во-вторых, потому что согласно приказу Сенсея ему предстояло ехать в этот самый переулок, к той самой подворотне. А темень-то уже сгустилась до ночного уровня. Здесь, на «Мариинской-Марихуанской», какие-то фонари горят, а там в переулке — ни хрена. Кто знает, что там произошло? Может, пока Хром на Энгельса смотрел, с другой стороны подвалило человек пять с автоматами, положили Парамошу и остальных, забрали забесплатно ту фигулину, которая миллион баксов стоит (насчет того, что это компакт, Хрома не уведомляли), а теперь поджидают, не подъедет ли еще кто? Хром категорически не хотел превращаться в решето вместе с «Москвичом», который одолжил у своего дядюшки-пенсионера. Сам-то уже на новый «Пассат» накопил, но Парамон велел сюда что-нибудь дрюшлое взять. Кому этот «Пассат» достанется, если Хрому кранты придут? Ясное дело, Ольке, супруге дорогой, суке гулящей! Они хоть и разбежались, но не в разводе. Запросто отсудит у матери, если братки не заступятся.

Вообще-то, Хром понимал, что ежели Парамошу, Сему и Пинцета действительно почикали, то никто его дожидаться не станет. Ясно, что те, кто помогал Энгельсу — если таковые имелись! — заполучив свою фигулину, по-быстрому слиняли. Сэкономили «лимон» — и все проблемы. На фиг им кого-то еще ждать?! Это чуточку успокаивало, но не особо. А вдруг там менты? Они ведь иногда работают! Повязали в один пучок и Энгельса, и братков. А Пинцет, сука, если его менты тряхнут, может и расколоться насчет Хрома. По крайней мере, такое подозрение имелось.

Тем не менее Хром понимал, что если он не выполнит приказ Сенсея, то ему куда хуже станет, чем при всех остальных раскладах. Пушка у него имелась, причем законная, с разрешением на право ношения и хранения, удостоверение частного охранника в кармане лежало. ОА «Барс» — все честь по чести.

В общем, он переехал «Марихуанскую» и вкатил в переулок. Вот она, подворотня. Фары сразу высветили невеселую картинку…

Ближе всех к машине лежал Парамон. На левом боку с маленькой дыркой в правом виске. Немного подальше валялся Пинцет. В другое время и в другом месте Хром мог бы и заржать — угораздило же кореша помереть в позе бабы, приготовившейся трахаться! Руки раскинуты, согнутые коленки врозь… А во лбу дыра, и из-под затылка кровавого киселя натекло. Нет уж, не до смеха тут! Еще дальше Сема… Тоже с дырой в башке. Полтора часа назад живые-здоровые ехали здесь, рядышком, анекдоты рассказывали. Никто помирать не собирался и никаких дурных предчувствий не имел. А теперь вот они — лежат и не дышат…

Хром набрал телефон Сенсея. Как такое дело сообщить? Нервов не хватит…

— Але, — прогудел в трубке тяжкий бас. Это был не Сенсей, а Федя, его первый зам.

— Федя, — заторопился Хром, — это Хром. Беда у нас, понял? С Парамоном и прочими. Все — влежку. Понял?

— Не глухой, — мрачно пробасил Федя. — Ты где? В самом переулке?

— Прямо на месте. Ты в курсе? Если нет, то у Сенсея спроси!

— В курсе я, в курсе. А Сенсея тут нет, он еще утром в Москву улетел.

— Как в Москву? — изумленно пробормотал Хром. — Я с ним полчаса назад разговаривал! На табло этот номер светился, а не межгород.

— На этом номере сегодня я целый день сижу, и Парамон это знал, между прочим… — пробухтел Федя с некой озадаченностью в голосе.

— Да что я, врать буду? Или я Лехиного голоса не знаю, да?!

— Ты что, не знаешь про то, что бывают телефоны с подменой номеров?

— Знаю, конечно, но голос-то его! Или я с Максимом Галкиным говорил? Так он, по-моему, с Лехой незнаком, чтоб его изображать…

— Ясное дело, — успокаивающе прогудел Федя. — Короче, не загружай бо́шку, не дергайся и не мандражируй бестолку. Не торчи там, гони в контору. Разберемся как-нибудь, кто есть кто.

Нечего и говорить, что Хром с превеликим облегчением выслушал этот ответ, развернулся и, выкатив обратно на Мариинскую, погнал машину за город, на оптовую базу ЗАО «Белая куропатка».

«Москвич-412», ежели кто еще помнит, конечно, не серийный, а специально подготовленный, в семидесятых годах на равных соперничал со всякими там «Пежо» и «Фиатами» в международных ралли. И даже делал их, как котят. Сейчас хрен кто поверит, но «Москвичи» даже в Западной Европе продавали! Немного, правда, но продавали, и вообще-то могли при желании и разворотливости сохранить за собой место на рынке. В период застоя, при Леониде Ильиче и проклятом тоталитаризме. Сейчас, увы, при торжестве демократии и свободном предпринимательстве АЗЛК тихо загибается, если уже вовсе не загнулся. А умные, интеллигентные и шибко уважаемые в нынешнем обществе люди, презрительно поджав губки, то и дело талдычат с телеэкрана о том, что российский автопром никогда не дотянется до мирового уровня. Никогда! Очевидно, в силу общей тупости и сиволапости россиян. Но ведь раньше-то дотягивались!

Хром, конечно, ни фига не помнил об успехах «Москвичей» на супермарафонах Лондон — Сидней и Лондон — Кейптаун — пешком под стол ходил в те времена! — но выжимал из «412-го» все, на что этот автостарикан был способен. Он и по городу пер за девяносто, а выбравшись на шоссе, загнал стрелку за сотню. То ли гаишники прибалдели от удивления, увидев рухлядь, несущуюся с такой скоростью, то ли их просто не попалось по дороге, но никто самодеятельного раллиста не остановил и даже не свистнул вслед. А зря! Может, если б гаишники тормознули Хрома, все сложилось бы по-иному…

Но сложилось так, как сложилось.

Километра за четыре до поворота на грунтовку, где рядом с новеньким рекламным щитом, изображавшим снежно-белую птицу — символ «Белой куропатки», стоял указатель-стрелка с надписью «Оптовая база ЗАО», шоссе круто загибало вправо и уходило на пологий спуск. Дорога, смоченная осенним дождиком, была как намыленная, а резина у дедушки «Москвича» — лысая, как коленка. Не вписался в изгиб Хром, понесло его влево, через осевую — прямо в лоб встречному «КамАЗу». Брям! Дзанг! Дзынь-ля-ля! — такая вот веселая музыка получилась…

На несколько секунд к Хрому, которому раздавило грудную клетку и накрепко зажало железом в смятой машине, вернулось сознание. Сквозь красный туман, застилавший глаза, он увидел две расплывчатые фигуры — это были дальнобойщики с «КамАЗа», и пробормотал то, что почему-то казалось ему сейчас самым важным и значительным:

— Дяде Коле скажите, я нечаянно… Пусть мой «Пассат» взамен «Москвича» заберет… Только чтоб Ольге не отдавал!

Прохрипев последнюю фразу, Хром захлебнулся кровью и перестал дышать…

В КРУГУ СЕМЬИ

На тысячу километров южнее — это если по линейке мерить, а если по шоссе, то все полторы тыщи наберется! — в совсем другом областном центре происходили события, вроде бы ничем и никак с вышеописанными не связанные.

Никто бы не поверил, что чуть больше года назад двухкомнатная квартирка семейства Таранов выглядела как натуральный бомжатник. Что линялые обои лохмами свисали со стен, что потолки имели темно-серый, местами приближавшийся к черному цвет, что не было ни одного стула, на который можно было присесть без риска провалиться, что тараканы кишмя кишели не только на кухне, но и во всех комнатах. Таковы были для этой, отдельно взятой квартиры, последствия бурных событий минувших пятнадцати лет, то есть всяких там «ускорений», «новых мышлений», «преодолений», «обновлений», «гласности», «перестроек-катастроек», реформ-реструктуризаций, демократизаций-деноминаций-дефолтов, в ходе которых родители Юрки Тарана обеднели до крайности, допились до алкоголизма и погибли. Мать умерла от последствий отцовских побоев, а отец — в тюрьме, не отсидев и двух лет из шестилетнего срока за нанесение «тяжких телесных». Вроде бы от цирроза печени, как сообщили Юрке. Он поверил, не стал проверять и вникать. И плакать не стал. Отец для него умер одновременно с матерью.

В более-менее приличный вид Юрка с Надькой сумели привести квартиру еще к минувшему лету. Путем многократных «зачисток» с применением «Комбата» и всяких иных инсектицидов сумели одолеть тараканов, отмыли и побелили потолки, купили кое-что из мебели — короче, квартира стала выглядеть хоть и небогатой, но все же квартирой, а не ночлежкой.

А вот после лета, когда Тарану сподобилось ненадолго съездить в Африку и там немножко, но интенсивно повоевать, стало возможным еще малость дооборудовать квартиру. Юркиной «премии» хватило и на новый большой телик, и на кухонный комбайн, и на видеокамеру. А также на «девятку» с ракушкой. Надьке насчет того, где он такие бабки срубил, Юрка ничего не сообщал. Впрочем, она особо не интересовалась. Ведь не из дома принес, а в дом! Только полюбопытствовала, не придется ли какой-нибудь кредит отдавать и так далее. Таран четко ответил, что не придется, и это Надьку вполне устроило. Особенно кухонный комбайн ее порадовал.

Машина ей тоже пришлась по сердцу. Поскольку теперь Юрка, если его в наряд на сутки не припахивали, в 18.00 отчаливал из части и, почти как гражданский человек, отправлялся домой. Правда, утром приходилось вставать в шесть и катить на службу, но зато весь вечер и ночь можно было в семейном кругу проводить. Конечно, могло случиться так, что кто-нибудь позвонил среди ночи и сказал: «Юрик, ты нам очень нужен срочно!», после чего Тарану пришлось бы по-быстрому рулить за город. Однако с июля и до октября включительно таких звонков не было.

Был, правда, один день, когда Таран прямо-таки ждал, что такой звонок последует. 11 сентября, естественно.

Тогда Юрка приехал домой, ничего не зная о событиях в Нью-Йорке и Вашингтоне. Приехал и жутко удивился, увидев, что Надька, выпучив глаза, смотрит на экран, где дымятся какие-то небоскребы. У Тарана и в мыслях не было, что это в натуре. Он подумал, что идет какой-нибудь очередной фильм-катастрофа, типа «Дня независимости» или «Армагеддона». И удивился он как раз оттого, что мадам Таран, которая всем подобным фильмушкам предпочитала латиноамериканские сериалы, ни с того ни с сего поменяла свои вкусы.

Еще больше он удивился, когда обнаружилось, что у Надюхи глаза мокрые. Увидев, что мужик пришел домой, она чуть ли не повисла у него на шее и начала бормотать:

— Ой, Юрик, неужели война будет?!

Как раз в это время один из небоскребов грохнулся, и как-то странно, не так красиво, как в художественных фильмах. Вот только тут до Тарана дошло, что, похоже, все это происходит на самом деле.

Из сбивчивого рассказа супруги Юрка уловил, что какие-то террористы захватили несколько гражданских самолетов и таранили ими два небоскреба-«близнеца» в Нью-Йорке, а также аж само здание Пентагона в Вашингтоне. Надька с каких-то рыжиков подумала, будто теперь американцы обвинят во всем наших и начнется ядерная война.

Таран насчет этого сильно сомневался и оказался прав. Наш президент чуть ли не самым первым прислал соболезнования и заявил, что будет помогать американцам в борьбе с терроризмом. Однако все-таки ночью ждал звонка, предполагая, что Генрих Птицын, по меньшей мере, устроит «мамонтам» проверку боеготовности. Но звонка не последовало. Несколько дней все еще дожидались «чего-то», но потом успокоились. Стало ясно, что американцы нацелились бомбить Афганистан и ловить там Усаму Бен Ладена, а наши — поставлять боеприпасы Северному альянсу, то есть афганским узбекам и таджикам, но своих солдат «за речку» не посылать.

В общем, в МАМОНТе все шло своим чередом. Милка и Топорик благополучно поженились и ждали прибавления в семействе. Главный Топорище, чтоб супруга не волновалась, был переведен из бойцовской роты в курсантскую и стал там командовать взводом. Птицын велел ему прицепить на погоны по три звездочки, и Топорик изредка хихикал, что ему вот-вот удастся вернуться в майоры. Милку, по причине весьма заметного пуза, из боевого состава тоже вывели и посадили в штаб, писарствовать на компьютере. Конечно, «Зене» это было не очень по сердцу, но куда денешься? Ее Птицын тоже повысил — произвел в прапорщики, чтоб Топорик не сильно нос задирал. Молодые поселились в Шишовке, у Надькиной бабушки Наташи. Топорик после путешествия в Африку тоже обзавелся тачкой, только не «девяткой», а «Нивой», и каждое утро возил Милку на работу.

Тарана Птицын еще летом намеревался отправить в Рязань — учиться. Но Юрка, узнав, что это не приказ, а дело добровольное, всеми силами постарался отбрыкаться. И вовсе не потому, что не хотел получить диплом, а потому, что сильно боялся осрамиться на вступительных экзаменах. Генрих-Птицелов, вообще-то, убеждал, что Тарана и с тройками примут, если он кой-кому позвонит, но Юрка и на тройки мало надеялся. Все-таки он закончил одиннадцатый класс еще в 1998 году, а за истекшие три с лишним года почти все успел позабыть. В общем, ему удалось убедить полковника, что он в течение этого года будет усердно обновлять в своей голове познания по общеобразовательным дисциплинам, а в 2002-м, глядишь, попробует поступить, если обстоятельства позволят. На самом деле Юрке очень хотелось, чтобы Птицын за этот год позабыл о своей идее, потому что домой со службы Таран приезжал крепко вымотанный и садиться за учебники ему было влом. С гораздо большим удовольствием Юрка возился с сынишкой, тем более что Лешка теперь вполне сносно разговаривал и даже вопросы задавал.

Сегодня Таран-младший попросил папу построить такой домик, чтоб в нем можно было жить. Юрка как-то раз укладывал Леху спать и для лучшего усыпления стал рассказывать, как пройдет осень, зима, весна, настанет лето, и они поедут к бабушке в Шишовку. Будут на речку ходить, кушать ягодки, ловить рыбу и так далее. Поскольку предыдущее лето закончилось не так уж и давно, все приятные впечатления у Лешки были еще свежи в памяти. Ну а заодно Юрка пообещал, что летом он построит для сына маленький домик, где тот сможет играть и даже жить. Таранчик-Тараканчик все со вниманием выслушал, сморился и заснул. Но, как видно, все хорошо запомнил. Несколько дней он, правда, помалкивал, а потом вдруг потребовал обещанный домик. И не летом, то есть почти через год, а, как говорят в рекламе, «прямо сейчас».

Вообще-то, насчет того, что построит домик, Таран не врал. Он и впрямь собирался соорудить из досок, фанеры и толя игрушечный домик с дверцей, лавочками и даже столиком. Вроде тех, что на детских площадках ставят. Но только летом, в Шишовке, а не тут, в городе. Просто так сказать: «Отстань!» — у Юрки совести не хватило. Потому что сам в детстве не раз слышал это самое слово от отца и матери. А иногда и пинка получал, если проявлял настырность. Поэтому Таран стал деловым тоном объяснять Лешке, что в данный момент он не может соорудить домик, потому что: во-первых, у него нет подходящих материалов, во-вторых, на улице холодно и льет дождик, а в-третьих, потому что если оставить домик на ночь во дворе, то придут большие и нехорошие мальчишки и сломают его или даже сожгут.

На некоторое время папины аргументы Лешку убедили. На час примерно. Но потом Алексей Юрьевич подошел к большому Тарану, шмыгнул носом и, поглядев на папу снизу вверх, грустно поморгал глазенками и вздохнул:

— Домика не будет, да?

Отчего-то этот полувопрос-полуутверждение произвел на Юрку очень большое впечатление. Так жалко стало этого разочарованного карапуза — сил нет. И почему-то про свои детские обиды вспомнилось. Например, про то, как отец пообещал ему как-то раз, будто они пойдут в цирк. А сам взял и квасить пошел. Потом, правда, сказал, что в следующее воскресенье уж точно пойдут — но и тут не сдержал слова.

В общем, Таран подумал, что если он сейчас повторит все свои логические выкладки, то Леха их выслушает и даже, может быть, не заревет. Но в том, что папа ему когда-нибудь домик построит, пацан разуверится — почти наверняка. И в самом папе — тоже.

Тут Юрке очень кстати попался на глаза большой картонный ящик из-под нового телевизора. Хозяйственная Надька его хотела под чего-нибудь приспособить и потому не выкинула.

Таран решительно сказал Лешке:

— Будет домик!

Ножницами он вырезал в ящике два окошка и дверь, оклеил «стены» обрезками обоев. Снаружи употребил куски тех, что наклеили в прихожей — «под кирпич», а изнутри — тех, что пошли на оклейку большой комнаты. Потом Юрка соорудил крышу, заклеил окна целлофаном, а поверх них еще и наличники из ватмана прилепил. Лешка, конечно, все это время вертелся рядом, спрашивал, для чего то, для чего это, но когда увидел домик в готовом виде, то заорал от восторга:

— Мама! Папа домик сделал!

Надька подошла, глянула. Наверно, хотела рассердиться, потому что насчет коробки у нее какие-то другие планы были. Но увидела, как засияла Лешкина рожица, когда тот заполз в домик и прилип носом к целлофану.

— Во, окошко! — с превеликой гордостью за себя и за папу произнес Тараканчик. Как же немного нужно для счастья в трехлетнем возрасте?!

— Избалуешь ты его, — вздохнула Надька. — Сперва картонный домик вытребовал, потом фанерный захочет, а лет через пятнадцать — настоящий коттедж понадобится.

— Лет через пятнадцать, — с полной уверенностью произнес Юрка, — мы его вместе строить будем!

— Твои бы слова да богу в уши! — вздохнула Надька. Она Юркиной уверенности не разделяла, но очень хотела надеяться, что муж окажется прав. Одновременно ей очень захотелось заглянуть в это жутко далекое будущее и представить себе, какими будут Юрка и Лешка через пятнадцать лет. Лешке уже 18 сравняется, а Юрке — 36. Сын уже вырастет и будет таким же крепкими и здоровенным, каким был папа в этом возрасте — Надька на это очень надеялась. Но и Юрка еще не состарится. Только покрепчает и заматереет. Эх, лишь бы его не увели до этого возраста! Эту самую мысль Надька тут же отогнала от себя. Нет, никуда он от Лешки не сбежит!

Лешка еще час повозился около домика, посадил туда все свои большие игрушки: медведя Мишку, лису Лизавету и поросенка Хрюшу. Новоселье устроил, что ли. Бубнил что-то, лопотал, а потом как-то незаметно заснул прямо в домике. Юрка его перенес в кроватку, раздел и укрыл. А потом еще постоял немного, прислушиваясь, как посапывает малыш. Надька тоже подошла, постояла, а потом они вместе с Юркой ушли из комнаты на кухню и сели пить чай.

— Сегодня Майка заходила, — сообщила Надька. — На свадьбу приглашала. Официально, открыточку оставила. Не как-нибудь — в ресторане гуляют.

— И когда?

— В следующую субботу. Я уж с матерью договорилась, чтоб они с Лешкой посидели.

— Сходим, — сказал Таран, хотя, сказать откровенно, не очень ему на эту свадьбу хотелось.

Майка выходила замуж за Юркиного школьного приятеля — Витьку Полянина. Майка была на год моложе, чем Таран, Надька и Витька. В те времена Полянин ее просто не замечал — больно мелкая. Витька тогда сох по Надьке — аж с седьмого класса, как позже выяснилось. Надька примерно с этого же возраста запала на Тарана, но Юрка этого тоже не замечал, потому что влюбился в девицу из десятого класса — шибко умную и интеллигентную Дашу. Потом эта Даша оказалась жуткой стервой и проституткой, сама влезла в бандитские дела и Юрку втравила. Для нее, правда, все кончилось куда хреновей, чем для Тарана, — бандюки спихнули ее в сернокислотный сток химкомбината, так что от гадюки даже косточек не осталось. Но и Юрка лишь по счастливой случайности остался жив. И в этом деле немалая заслуга Надьки оказалась, которая приютила побитого и ободранного Тарана, дала ему возможность позвонить со своего телефона тогда еще неведомому Генриху Птицыну, который с тех пор Юрке заменил отца.

Кое-как все утряслось. Юрка с Надькой поженились, стали служить в МАМОНТе, завели Алешку. И в общем-целом жили дружно, без скандалов. Но в прошлом году, вернувшись из весьма опасной командировки на Кавказ, Таран застал Надьку с каким-то типом по кличке Зыня. Позже выяснилось, что виновата была не Надька, а некая экстрасенсиха, Полина Нефедова, которая по уши влюбилась в Юрку. Именно она с помощью своих суперспособностей заставила Надьку согрешить с Зыней, а потом устроила для семейства Таранов совершенно невероятное путешествие на заморский остров Хайди. По ходу дела выяснилось, что за Полиной охотятся две мощные международные конторы, пытающиеся завладеть этой чудо-девицей и использовать ее экстрасенсорные способности в своих целях. Тарану пришлось принять в этой борьбе посильное участие, поплавать по затопленным подземным тоннелям и посостязаться с профессиональными боевыми пловцами. Все кончилось хорошо, Полина попала в ту контору, на стороне которой действовал Юрка. Опасную девицу погрузили в какой-то контейнер с автономными системами жизнеобеспечения, больше всего похожий на холодильник, и увезли куда-то под Москву. Почти год Таран о ней ничего не слышал, но этим летом его вдруг вызвал Птицын и повелел отправляться в столицу. Юрку встретили какие-то бойцы, завязали глаза и привезли неизвестно куда. Там, за несколькими бронированными дверями, обнаружилась Полина. И не одна, а с четырехмесячным младенцем по имени Боря. По ее утверждению, сей младенец приходился Алешке младшим братишкой. Сказать, что Юрка от того, что у него на стороне второе семейство появилось, сильно обрадовался, будет несправедливо. Даже при том, что Полина не собиралась с него алименты отсуживать. Но так или иначе он трое суток провел с Полиной и Борькой. В общем, особо не пожалел, хотя и всерьез побаивался своей незаконной супруги. Потому что Полине ничего не стоило, если б захотела, попросту «отключить» Юрке мозг или сердце, а то и сделать его безнадежным импотентом.

Однако Полина при всем своем фантастическом могуществе имела свойство проявлять великодушие. Чтоб у Юрки не было лишних моральных проблем перед Надькой, она обратила внимание на Витьку и Майку. Сперва Надьку уложила в постель к жениху и невесте, а потом и Тарана в эту компанию приспособила. Для начала только силой внушения, с расстояния в несколько сот километров. Причем участники мероприятия, за исключением Юрки, даже не догадывались, с чего эти страсти выплеснулись и вполне нормальные, не очень развращенные ребята вдруг ударились в групповуху 2x2. Этот самый «па-де-катр» продолжался аж с июля до сентября. Все это время Таран испытывал какое-то странное, двойственное чувство. С одной стороны, понимал, что они втянулись в не шибко красивые и даже грязноватые отношения. С другой, беситься вчетвером иной раз было очень приятно. И Юрка уже чуял: они продолжают эту бесильню не потому, что их Полина подзуживает из своего дальнего далека, а потому что привыкли к такому безобразию.

Правда, вот уже несколько недель, как «па-де-катры» прекратились. По инициативе Майки и Витьки, которые собрались заводить ребятенка и не хотели, чтоб возникали разные сомнения. Таран не то чтобы вздохнул с облегчением — если б ему это дело совсем не нравилось, он бы живо бардак прекратил! — но все же испытал то чувство, которое ощущает человек после того, как заканчивается многодневная пьянка, где он участвует не от любви или привязанности к алкоголю, а по необходимости. Вроде бы и понимаешь, что хмель уже не в сладость, но друзей уважить надо…

И вот надо на свадьбу топать к Витьке и Майке. А что такое свадьба, строго говоря? Пьянка с цветами, если преобразовать известную формулу Высоцкого: «Что за свадьба без цветов? Пьянка да и все!» Причем пьют на свадьбах, как правило, много, до такой степени, что языки начинают молоть лишнее. Таран, конечно, человек аккуратный, у него язык всегда под контролем. Но гарантировать, что у Полянина и Майки эти самые языки не отвяжутся, он не мог. Начнут вспоминать — даже если при особо избранной публике! — как им вчетвером весело было… Неприятно. Может, конечно, под хороший хмель оно и проскочит мимо, не задев за живое, но гораздо больше шансов, что заденет. И ежели невзначай крепко дернет, то ручаться за себя Юрка не мог. Мог сойти с тормозов и учинить дебош с последствиями. А последствия могли быть гораздо круче, чем простой залет в отделение. Потому что Юрка — «мамонт», а «мамонтов» не судят и не сажают. Конечно, Птицын мог его в два счета выдернуть из ментуры, если, к примеру, все обойдется парой расквашенных носов и разбитых тарелок. Но ведь мог Юрка потерять контроль и чисто инстинктивно долбануть так, как учили — наповал? Тут все может быть, за труп цена дороже. Не пожалеет Тарана Генрих-Птицелов, если тот подставит МАМОНТ. Однозначно!

Но отправлять туда Надюху в одиночестве тоже не хочется. Сиди потом и думай. Вряд ли, конечно, она к Поляниным в супружескую постель угодит, хотя это было бы еще куда ни шло. Но фиг ее знает, куда ее поведет со злости и от одиночества? Нет, уж лучше вместе…

Именно такими соображениями руководствовался Таран, когда промолвил: «Сходим».

— А мне, знаешь ли, — неожиданно произнесла Надька, — туда чего-то не хочется. Если б заранее не обещала, наверно, не пошла бы…

— Во как! — Юрка сделал удивленное лицо. — И почему же?

Таран был вовсе не тупой, чтоб не догадаться: у его жены точно такие же сомнения, как у него самого. Муж да жена — одна сатана. Но все же он задал этот вопрос, желая, чтоб Надежда высказалась.

Однако ответить Надька не успела, потому что зазвонил телефон.

«ВОТ ТЕБЕ, БАБУШКА, И ЮРЬЕВ ДЕНЬ!»

— Блин, — проворчала Надька и зашаркала шлепанцами к телефону. — Кому не спится в ночь тихую?

Насчет ночи она, конечно, была не права. На часах было всего 21.05. Иногда тетя Тоня, Надькина мамаша то есть, в такую пору звонила, иногда та же Майка или еще кто-то из Надькиных подруг, которых у нее полрайона набиралось. Но могли позвонить и Тарану. Например, для того чтоб отправить его в какую-нибудь командировочку туда, где стреляют или в принципе могут выстрелить.

Но сегодняшний звонок к последней категории не относился.

— Але! — Едва Надька сняла трубку и услышала там какой-то знакомый голос, как на лице ее появилась улыбочка. А Таран сразу понял: нет, это не из МАМОНТа. Уж по крайней мере, не Птицын. Тогда бы у Надьки личико кислое сделалось.

— Здравствуйте, Анна Федоровна! — весело поздоровалась Надька, и теперь все стало совсем ясно. Это Витькина мамаша звонит. Не иначе решила приспособить Надьку к каким-нибудь предсвадебным хлопотам. Так подумалось Юрке, но на сей раз он не угадал.

— Нет, — с некоторым удивлением ответила Надька на вопрос, которого Таран не мог слышать. — Их у нас нет. Майя с утра побывала, приглашение на свадьбу оставила, а Витя вообще не заходил. Но вы не волнуйтесь, время детское еще. Может, в кино пошли или в ресторан. Конечно, если вдруг заглянут, попрошу, чтоб обязательно позвонили. Спокойной ночи.

Повесив трубку, Надежда только головой покачала.

— Запаниковала мамочка. Видишь ли, Витька обещал к восьми приехать, а по сю пору не появился. У Майки его нет, говорят, в шесть часов куда-то уехали. И она, значит, решила у нас поискать.

— Она мать, — солидным тоном пожилого мужчины произнес Таран. — Конечно, волнуется.

— Ой, — хмыкнула Надька, — сынку скоро двадцать два исполнится, а она в девять вечера беспокоится.

— Посмотрим, как ты будешь паниковать, когда Леха до такого возраста дорастет, — заметил Таран. — Тем более что Витек обещался в восемь дома быть. Он, между прочим, не трепло. Если чего-то обещает, то не забывает, как правило.

— Это он раньше был такой, — Надька скорчила рожицу. — Пока с Майкой не загулял. А у нее память девичья — очень слабая. На той неделе взяла у меня три тысячи, с понтом дела, до понедельника. А сейчас уже четверг, между прочим. Все понимаю: расходы, свадьба, то, се. Я ей, когда деньги давала, между прочим, сказала: «Не спеши! Все равно раньше чем после свадьбы не отдашь». Так она, представляешь, чуть ли не кулаком себя в грудь била: «Нет-нет! Я точно отдам в понедельник!» Дескать, Витек должен какие-то бабки получить. Сегодня пришла и хоть бы словом обмолвилась про эти бабки!

— А сама ты, конечно, спросить постеснялась? — прищурился Таран.

— Конечно, — буркнула Надежда, — неудобно все-таки, она же приглашение на свадьбу принесла, а я буду спрашивать: «Ты когда долг отдашь, подруга дорогая?» Ясное дело, закрутилась, завертелась. Но все-таки могла бы вспомнить насчет этих трех тысяч. Дескать, ты была права, Дюша, я тебе их попозже отдам. И все! Нам, между прочим, эти три штучки тоже не лишние.

— Ладно, — произнес Таран с легкой досадой, — готов поверить, что Майка склерозом страдает, хотя он у многих, кто деньги должен, наблюдается. Но Витек-то тут каким боком? Или думаешь, будто забывчивость типа «трипака» половым путем передается? Тогда бы, она, наверно, и нам с тобой передалась…

— Хам ты вредный, — сказала Надька без особой обиды. — Я имела в виду, что Майка Витька под свои обычаи перестроила. Потому что она Поляниным вертит, как хочет. И если они, допустим, куда-то поехали вместе, то уедут не тогда, когда Полянин обещал мамочке, а когда Маечке заблагорассудится. Намается свекруха, помяни мое слово! И Майке, конечно, тоже с Анной Федоровной туго будет.

— У них, по-моему, уже квартира куплена, — припомнил Юрка, — так что сразу сами по себе заживут. Без свекрови, без тещи… Класс!

— Чем тебе твоя теща не нравится?! — Надька скорчила притворно-свирепую рожицу.

— Мне, конкретно, моя теща нравится! — поспешил заявить Таран. — Тетя Тоня — это великая женщина.

— Еще бы! — проворчала Надька. — «Юрика покормила?», «Как у Юрика здоровье?», «Он не сильно на работе устает?». Все про зятя да про зятя — других разговоров нет. Ну про внука еще. А про доченьку родную, между прочим младшенькую, — в самую последнюю очередь вспоминает.

— Не иначе, они с дядей Мишей очень пацана хотели завести, — предположил Юрка, — раз трех баб соорудили. Старшие зятья далеко, сюда приезжают редко, вот тетя Тоня меня за сыночка и держит. Между прочим, я тоже стараюсь, чтоб все путем было. Если чего надо — я всегда помогаю, верно? Или я не прав?!

При этих словах Таран погладил Надькину коленку, очень аппетитно выглядывавшую из-под халата.

— Это как, — прищурила глазик супруга, — дань уважения или приглашение к танцу?

— А как бы тебе хотелось? — поинтересовался Юрка.

И пробрался чуточку повыше — до самых трусиков.

— Мне бы хотелось! — сказала Надька, не конкретизируя чего именно. Таран и так понял, а потому подхватил увесистую дамочку на ручки и понес в направлении спальни.

— Давай здесь остановимся, — предложила Надя, когда Юрка притащил ее в большую комнату. — А то Леха небось еще не разоспался, проснуться может. И вообще, иногда мне кажется, будто он подсматривает…

— Креститься надо, когда кажется, — посоветовал Юрка, но тем не менее уложил свою приятную ношу на диван. Последовали новые указания:

— Свет выключи и шторы задерни!

— Слушаюсь и повинуюсь, — Юрка повернул выключатель и подошел к окну. Как-то непроизвольно он бросил взгляд на плохо освещенный двор. Там стояла машина с зажженными фарами — красный «Фольксваген Гольф». Номера Таран не разглядел, но зато рассмотрел голубовато-лиловую кляксу или цветочек на капоте. Точь-в-точь такой рисунок был на капоте у «Гольфа» Витьки Полянина. Таран даже подумал, что сейчас к ним с Надькой гости заявятся. Однако «Гольф» тронулся с места и уехал со двора, никого не высадив.

— Ну ты что, раздумал, что ли? — нетерпеливо позвала Надька, и Юрка, быстренько отогнав всякие лишние мысли, поспешил к дивану, на ходу освобождаясь от одежды. В доме уже начали топить, окна Надька поспешила заклеить, а температура на улице стояла плюсовая. Соответственно, в квартире было не то что тепло, а даже жарко. Народ, конечно, был не в претензии — лучше маленький Ташкент, чем большая Сибирь, — но, конечно, опасался, что топить перестанут как раз к декабрю, когда начнутся настоящие морозы.

Впрочем, Таран о декабре не думал. Он нежно поглаживал и пощупывал свою благоверную, шепча ей на ушко всякие ласковые словечки. И Надька ему тем же отвечала, учащенно посапывая и дожидаясь самого вкусного. Когда это «вкусное» нырнуло на законное место, очень довольная баба, понизив голос почти до баса, просипела на манер небезызвестного Хрюна Моржова:

— Мощно задвинул, Николаич!

Дальше пошел вполне обычный и размеренный супружеский секс, который не требовал особо бурных переживаний и эмоциональных всплесков. За три года ребята хорошо друг друга изучили, приспособились и выдерживали именно тот ритм, который был приятнее всего обоим.

И вот, когда дело уже близилось к логическому завершению, опять зазвонил телефон.

Надька первой помянула чью-то мать, а Таран — следом за ней.

— Может, не будем трубку брать? — пробормотала Надька.

— Надо было отключить его на фиг… — буркнул Таран.

Телефон настырно не унимался. Юрка зачастил, заторопился и закончил раньше, чем собирался, а Надька вообще не успела.

— Але! — Таран, тяжело дыша, снял трубку и ответил.

— Юра? — Голос был незнакомый, похоже, товарищ не был уверен, что говорит именно с тем, кого заказывал.

— А вам кого нужно? — не слишком вежливо спросил Таран. — В смысле, какого Юру?

— Мне нужен Юрий Таран, — ответил незнакомец.

— Ну, допустим, что это я.

— Очень приятно, если это так. Я отец Полины Нефедовой, помните такую?

— Вообще-то помню, — смутившись, пробормотал Юрка. — Только вашего имени-отчества не знаю. Вашу жену помню, ее Рогнеда Борисовна зовут, а с вами мы, по-моему, не встречались.

— Верно, — подтвердил Нефедов. — Тогда будем знакомы, меня зовут Михаил Алексеевич. Извините, что беспокою вас так поздно, но дело не терпит отлагательств. Вы не против, если я сейчас к вам подъеду? Адрес у меня есть, я на машине, так что большого труда это не составит.

Таран, конечно, ничего против не имел, если, конечно, тот, кто звонил, действительно был господином Нефедовым. Был, конечно, один нюансик. Например, Михаил Алексеевич мог узнать о том, что его дочь родила ему внука Бореньку, и о том, что Таран доводится ему чем-то вроде зятя. Надьке Юрка насчет своего вторичного отцовства ничего не сообщал. Вряд ли она это перенесет совсем спокойно. Одно дело совместное баловство, которое Полина организовала им год с лишним назад, другое — такие вот последствия этого баловства.

— А может, лучше я к вам подъеду? — предложил Таран. — А то у нас тут ребенок спит, в квартире не очень прибрано. Вы где остановились?

— В гостинице «Турист», знаете такую? Пятый этаж, номер 511…

— Знаю, — кивнул Юрка. — В принципе, через четверть часа смогу приехать. Если, конечно, все это действительно не терпит отлагательств. Может, встретимся завтра, после шести вечера?

— Нет, — сказал Нефедов, — завтра я днем уезжаю, а вы, насколько мне известно, с утра идете на службу. А я обязательно должен вам кое-что сообщить. Так что если вы сейчас приедете, то сделаете мне большое одолжение. До встречи!

— Это кто звонил? — сурово спросила Надька, заметив, что Таран начинает одеваться. — Ты куда собрался ехать на ночь глядя? Только не говори, что это из нашей конторы! Я ведь все слышала, ты этого мужика еще в глаза не видел.

— Надь, я ненадолго, — уклончиво сказал Таран. — Самое большее — на час. По-моему, ты уже вроде научилась лишних вопросов не задавать…

— Когда я четко знаю, что тебе Птицын команды дает, тогда — да. А сейчас фиг знает кто позвонил! Ты уверен, что это не подстава?

— Понимаешь, — сказал Таран, — он наш адрес знает. Ты хочешь, чтобы он сюда приехал, да? А вдруг там целая бригада пожаловала? Нет уж, лучше я туда съезжу, в гостиницу «Турист».

— А вдруг они это дело просчитали?! — сердито предположила Надька. — Ты ведь не знаешь, откуда этот тип звонил? Может, по мобильнику из нашего же двора. Выманят тебя из дома и грохнут у подъезда!

— Да ну, ерунда какая! — отмахнулся Юрка, хотя и поежился немного. — Что я, банкир, чтоб меня заказывать?

— А может быть, они нас с Лешкой похитить захотят? Дождутся, пока ты уедешь, и явятся… — развивала свои версии Надька.

— У тебя номер Птицына есть? — сказал Юрка. — Позвони ему, чтоб подстраховал. Если что, я буду в «Туристе», пятый этаж, 511-й номер.

Таран, пока шел базар, уже нарядился в куртку, обулся. Пока Надька соображала, Юрка проскочил к двери и сбежал по лестнице. Во дворе на всякий случай огляделся. Нет, никто, похоже, мочить его не собирался. Юрка благополучно открыл «ракушку», выкатил «девятку» — никакие злоумышленники не появились.

До «Туриста» он добрался гораздо раньше, чем обещал Нефедову, — за десять минут максимум. Машину припарковал на стоянке, зашел в фойе и тут же увидел знакомую физиономию. Ему по-приятельски улыбнулся экс-старшина милиции Муравьев, которого Юрка два года назад спасал из заминированного «зиндана», устроенного неким «Дядей Федором» на заброшенной лесопилке. Муравьев уволился из милиции и теперь работал в ЧОП «Антарес», которое подчинялось системе Птицына и по договору с «Туристом» охраняло гостиницу. Ко всему прочему, Муравьев Иван Сергеевич доводился Тарану очень дальним родственником — четвероюродным дядюшкой.

— Здравствуйте, молодой человек! — поприветствовал Юрку бывший мент. — К кому направляетесь? У нас, между прочим, все посещения до двадцати трех, не позже!

— Мне в 511-й, к Нефедову Михаилу Алексеевичу, — бодро ответил Таран.

— Есть такой… — кивнул Иван Сергеевич, поглядев в какую-то толстую книжулю. — Надо же, в 511-й заселился!

— Это что, особо шикарный «люкс»? — полюбопытствовал Юрка.

— Он у нас несчастливым считается, — сообщил экс-старшина. — Два года назад, и тоже осенью, между прочим, там одного приезжего с Украины порезали.

— Насмерть? — спросил Таран.

— Точно. Притом сделали вид, будто он сам себе горло бритвой располосовал. Номер снаружи заперт на ключ, санузел изнутри заперт на задвижку, а в ванне труп плавает. Вот так, брат, так что ты смотри, осторожней. Мужика этого, с кем встречаешься, хорошо знаешь?

— Вроде бы, — пожал плечами Юрка. — Так я пойду?

— Паспорт покажи, я запишу в книгу посетителей, — скорее предложил, чем повелел четвероюродный дядюшка, но Юрка беспрекословно полез за пазуху. Муравьев добросовестно записал все Тарановы реквизиты, вернул паспорт и сказал: — Проходи!

Таран прошел к лифту и поехал на пятый этаж, пытаясь сообразить, зачем он все-таки мог понадобиться Нефедову. Все, что он ни придумывал, вертелось вокруг Полины и Борьки. Насчет того, откуда новоиспеченный дед знает адрес и телефон своего «зятя», Юрка не задумывался. Ведь при Полининых способностях можно узнать все! Прямо из Юркиного мозга. Даже такая мыслишка зашевелилась: а что, если ее папаня тоже мысли читать умеет или, того хуже, людьми управлять, как его доченька?

Впрочем, лифт шел довольно быстро и вскоре остановился на пятом этаже. Юрка вылез, подошел к столику дежурной по этажу и на всякий случай спросил:

— Извините, как пройти в 511-й?

— Прямо по коридору, с левой стороны, — ответила дежурная.

Все четные номера, начиная с 500-го, располагались справа, все нечетные, начиная с 501-го, — слева, так что систему Таран понял мгновенно и быстренько добрался до нужной двери. Из вежливости, конечно, постучал:

— Можно? Михаил Алексеевич, это Юра Таран.

— Да-да, входите! — отозвался тот самый голос, который Юрка слышал по телефону. — Входите, не заперто…

Таран вошел в полутемный коридорчик, где справа располагалась дверь, ведущая в санузел, а слева — стенной шкаф и вешалка. В самом номере светился только экран телевизора, перед которым просматривалось кресло, где кто-то сидел и вроде бы смотрел на экран. В некотором недоумении Юрка сделал по инерции пару шагов вперед, услышал позади легкий скрип и тихий шорох, но обернуться не успел, потеряв сознание от сильного удара по голове…

КУДА Ж ОН ДЕЛСЯ, ГАД?

В тысяче километров к северу от родного облцентра Юрки Тарана несколько ментовских машин сгрудились в переулке, у въезда в злополучную подворотню, где фары освещали бездыханные тела Парамона, Семы и Пинцета. Чуть в стороне от «уазиков» и «шестерок» с милицейскими эмблемами и мерцающими мигалками стояла черная служебная «Волга» начальника областного УВД генерал-майора Теплова, а поблизости от нее темно-зеленый «БМВ» с номерами областной администрации. В «Волге» скромно покуривал водитель-милиционер, а сам Теплов находился в «БМВ», вокруг которой прохаживались шкафообразные дяди в черных кожанках и надвинутых на глаза кепочках. Было у них что-то общее с теми, кто сейчас вылеживался в подворотне, дожидаясь, пока оперативно-следственная группа завершит осмотр места происшествия. И быть может, кто-то из них, взирая на тела Парамона, Семы и Пинцета, с тоской подумывал, не закончит ли и он свой жизненный путь подобным же образом.

В салоне «БМВ», кроме Теплова, находился временный хозяин иномарки — заместитель начальника службы безопасности ЗАО «Белая куропатка» господин Федор Степанов. То есть тот самый Федя, с которым незадолго до собственной гибели в ДТП общался Хром.

— Значит, ты мне все рассказал? — поглядывая на великана из-под набрякших век, спросил генерал.

— Все, что Леха санкционировал, — дипломатично отозвался Федя, пуская в полуопущенное стекло струю дыма. — Он утром приедет — беседуй с ним еще. Можешь Алпатову к базару подключить.

— Пойми, Федор, — поморгав при упоминании фамилии областной прокурорши, нервно произнес Теплов. — Я ведь ни тебе, ни себе не враг, можешь догадаться. Просто мне надо быть в курсе всей этой истории. Чтоб весь этот следственный процесс поехал в ту сторону, которая не заведет слишком далеко.

— Вась, излишне не суетись! — посоветовал Федя. — То есть не старайся узнать слишком много. А то могут неправильно понять, знаешь ли.

— Господи, — заторопился Теплов, — ты что, думаешь, я идиот и сильно хочу срок мотать, если Алпатова в архиве покопается и мое дело по старой 173-3 на свет божий вынет? Я, брат, об этом и по ночам не забываю…

— Это очень хорошо, товарищ генерал, что вы такой памятливый! — осклабился Федя. — Кстати, не слыхали, прошла у господина Грызлова идея сажать ментов на общих основаниях или нет? Одно время про это даже в газетах сообщения были… Во было б смешно когда-нибудь на одну зону попасть!

— Несерьезно все это, Федор, — поморщился Теплов. — Боюсь, что Сенсей тебя не очень хвалить будет. А без меня, извини, ты вашего «партнера» долбаного не поймаешь. Даже если я тебе все, что сыщики накопают, выложу на блюдечко. Так что пораскинь своими мозгами, дорогой. Башка-то вроде большая, небось шестидесятый размер ушанки носишь.

— Я ушанку, гражданин начальник, не надевал с тех пор, как откинулся, — заметил Федя, — эдак лет десять уже. И по новой учиться, как ее носят, не очень хочу.

— И что, уши не мерзнут? У нас прошлой зимой к минус сорока подходило, неужели и тогда в кепке щеголял?

— Вязаную носил. Но вообще-то у меня и пыжик есть, и ондатра. Даже бобра подарили, только пошить не соберусь никак. Но даже нормального пыжика обозвать «ушанкой» — это профанация.

— И откуда ты такие слова знаешь, Федя? — изумился Теплов.

— А от нас господин Сенин требует повышения культурного уровня, — Федя еще раз оскалил золотые фиксы, — как-никак, до XXI века дожили!

— Ладно, — кивнул Теплов, — это очень приятно слышать. А вот насчет того, что тебе завтра скажет Сенсей, ты все же подумай. А скажет он тебе много не самых лучших слов. Потому что, как мне кажется, завтра он будет очень недоволен тем, как ты тут передо мной партизанку-несознанку разыгрывал.

— Это наши проблемы, — пробухтел Федя менее уверенным тоном.

— Нет, господин Степанов! — покачал головой генерал. — Это наши общие проблемы. Судя по предварительным данным — вскрытие точнее определит! — ваши подчиненные были убиты пять-шесть часов назад. Средняя безопасная скорость автомобиля по нашим дорогам — семьдесят км в час. Стало быть, гражданин, который положил этих троих юношей, мог удалиться на расстояние от 350 до 420 километров. То есть покинул пределы нашей богоспасаемой области и одновременно моей юрисдикции. Прошу вас помнить, что и юрисдикция госпожи Алпатовой ограничивается той же территорией. Логику улавливаете, гражданин Степанов?

— Почти, — кивнул Федя. — То есть вы намекаете, товарищ генерал, что дальше его ловить уже не будете?

— Нет, гражданин Степанов, вы не до конца эту логику прочувствовали! Небось лучше меня понимаете, что даже самый крепкий профессионал не застрахован от разных случайностей. То есть от того, например, что его физиономия какому-нибудь постовому не понравится или какому-то гаишнику его права покажутся липовыми. А у него при себе почти наверняка — крупная сумма денег в инвалюте. Возможно, правда, фальшивых. Потому как рядом с трупом потерпевшего Пинчука Станислава Ивановича, он же Пинцет, обнаружили инфракрасный детектор, да и сам этот гражданин Пинчук имел ходки как за валютные спекуляции, так и за изготовление фальшивых дензнаков. Опять же, не исключено, что при вашем… хм!… деловом партнере случайно пушечка отыщется. Потому что три гильзы от 5,45 «ПСМ» ребята нашли, а самого пистолета нет. Как видно, товарищ свое оружие любит больше, чем надо. Оно и понятно, простой «ПМ» на любом базаре купить можно, а «ПСМ» или «дрель» — увы, они и встречаются пореже, и стоят подороже…

— Короче, — перебил Федя, — я, кажется, усек логику. Ты боишься, что нашего «партнера» возьмут за жопу чужие менты, а потом доберутся сюда?

— Ты меня восхитил, Федор. Я б с удовольствием тебя пригласил к нам на работу, если б у тебя трех ходок за кормой не было.

— Нет, не достоин я! — саркастически вздохнул Федя. — Уж лучше вы к нам переходите, гражданин генерал. Работа, конечно, тоже грязная, но зато не пыльная. А зарплата — малость повыше.

— Подумаю, — ухмыльнулся Теплов. — Но ты уловил, Федя, что промедление смерти подобно? Так что расширь, пожалуйста, мои представления о вашем знакомом.

— Стоит ли? — проворчал Федя. — Если ты говоришь, что он уже на пятьсот верст усвистал…

— Мог усвистать, но мог и остаться. В конце концов, у него тоже голова есть, и он мог насчет всяких там случайностей задуматься. А потому решил не мчаться из города очертя голову, а залечь куда-нибудь, пожить тихонечко. Тем более что от вас он, как мне уже ясно стало, получил какую-то вещичку, которая прилично стоила. Сперва, возможно, думал вам самопал впарить, но, когда уловил, что ваш Пинцет в этом деле рубит, — пошел ва-банк.

— Вась, я не знаю, какая у вас, ментов, дисциплина, но у нас в конторе она железная. И у нас все четко и ясно: сказал лишнее, то есть то, что Леха не санкционировал, — значит, стукнул. А стукач — это уже почти труп, ты, наверно, в курсе дела.

— Резонно, конечно. Хотя я бы сказал, немного по-детски недальновидно. Ты представь себе на минуту, что из-за вашего приятеля вся наша система сыпанется? Если, допустим, этот самый партнер купил у вас детонатор к ядерной бомбе и с ним его сцапают, весело будет? Боюсь, что нет. Небось телевизор смотришь, догадываешься, какой шухер может подняться. Кстати, ты допускаешь, например, что он эту фигню не для себя купил, а для Хаттаба или Бен Ладена? Тут, Федя, уже не областное ЧП, а международное. Стало быть, без Генпрокуратуры, ФСБ и военных не обойдется. Такого могут нарыть, что всех раком поставят…

— Успокойся. — Федя совсем посмурнел и, похоже, наскоро переваривал то, что ему подбросил Теплов. — Бомбы мы ему точно не продавали. Зуб даю! А что конкретно — не знаю. Сенсей все доводил только до Парамона. Вон тот, что ближе к выезду из подворотни лежит. Спроси, если сможешь.

— Но ведь они сюда приехали из «Куропатки», верно? Значит, ты видел, что они несли. Кейс там, чемодан, сумку?

— Ни фига у них не было. Сели на «Москвич», который пригнал Хром, и поехали. Может, в багажнике что-то лежало, но они его не открывали.

— Хром — это тот, что на шоссе разбился? Хромов Валерий Сергеевич?

— Так точно, гражданин начальник. Тоже могли бы допросить, если б концы не отдал.

— Ты так говоришь, Федя, — прищурился Теплов, — что любой другой на моем месте подумал бы, будто это ты концы отрубил… Дело-то житейское. Ребятишки эти у вас не особо ценные — пешечки простые. А чтоб все было шито-крыто, и не таких зачищают.

— Вась, — усмехнулся Степанов, — ты мне никак уже дело шьешь? Может, задержишь по подозрению в причастности? Глядишь, послезавтра в одной камере окажемся…

— Вот это ты зря, Федя. Догадываешься уже, наверно, что неправильные слова сказал. Филю Рыжего помнишь?

— А, этого, с Лавровки?! Был такой.

— Вот именно, «был»! — генерал-майор поднял палец вверх. — Вроде молодой, вполне здоровый парень, сорока еще не было. А вот перенервничал, переволновался — и скончался от инсульта. Суток в камере не просидел…

— Слушай, генерал, — покачал головой Федя, — я что-то не пойму, кто из нас бандит?

— А ты не забивай себе голову, гражданин Степанов. Лучше выжми из памяти все, что знаешь об этой истории. Ни хрена мне, понимаешь ли, не верится, будто ты, первый человек после Сенсея в «Куропатке», — и такой несведущий.

— Это твое право, верить или не верить. Только я больше того, что знаю, сказать не могу. Дождись Сенсея — поспрошай у него. А я рисковать не хочу.

— Ты, между прочим, уже рискуешь, Федя, — в голосе генерала появилось нечто стальное. — Наверно, догадываешься, что этих четырех братков маловато будет, чтоб тебя отмахать. Вон там микроавтобус стоит, видишь? Там восемь собровцев сидит. Очень нехилые ребята. Их одних вполне хватит, чтоб твоих братков уложить мордой в асфальт, а кроме них, тут еще человек двадцать ментов топчется. Насчет пушек, так лучше их вообще не доставать. Помнишь, вы себе из соседней области, еще когда вашей конторой Фрол заворачивал, нового корешка привезли, Рому? Так он, помнится, любил говорить: «Не надо обострять тенденцию парадоксальных иллюзий». Прикол, конечно, не новый, но поучительный.

— Слушай, генерал, — с беспокойством пробормотал Федя, — я, конечно, понимаю, что ты при козырях, но все же насчет Алпатовой у тебя никаких сомнений нет? Или ты уже до того дошел, что на нары готов, да? Ведь стоит мне в любой ИВС попасть — она узнает. Мало того, что меня в два счета выдернет, так ты же на мое место и сядешь. И срок получишь уже по УК-97, статья 290-я часть 3. Материала у нее хватит. Может, даже и на 4-ю часть наберется. А там до двенадцати лет с конфискацией, если помнишь… «Этап на Север — срока огромные…» Я лично за три ходки только восемь отсидел — больше пятерика не получал. И то очень скучно было.

— А кто тебе сказал, Федя, — скривил рот Теплов, — что я тебя повезу в ИВС и вообще стану официально задерживать? Ты просто исчезнешь в компании с этими четырьмя ребятами. Бывают с вашей братвой такие мелкие неприятности. Сенсей, наверно, поволнуется, но если узнает, что ты уже ничего не скажешь, то быстро успокоится. Будь уверен.

Маленькие глазки господина Степанова еще больше сузились. У многих бы сердце екнуло от такого взгляда, наверно, и Теплов малость струхнул, но все же собрался с силами и упредил взрыв:

— По-моему, ты меня придушить собираешься? Не спеши, а?! Мало того, что в решето превратишься раньше времени, так еще и погибнешь без всякой пользы, когда мог бы жить и жить. Может быть, и подняться малость смог бы…

— Не понял… — прогудел Федя, но глаза у него резко потухли.

— Видишь ли, гражданин Степанов, я пока с тобой трепался, кое-что проанализировал. И возникло у меня такое впечатление, что твой шеф, то есть господин Сенин, решил тебя то ли кинуть, то ли слегка так подставить.

— Это ты долго придумывал, Вася? — нахмурился зам Сенсея.

— Нет, не очень. Но могу привести тебе несколько фактиков. Твое личное дело — соглашаться или нет.

— Естественно.

— Факт первый. Сенсей намечает на сегодня какую-то серьезную встречу, где должен произойти обмен «чего-то» на круглую сумму в баксах. А сам уезжает в Москву, оставив тебя на хозяйстве, но при этом ничего толком не объяснив. Если ты, конечно, сказал мне чистую правду. Парамону какому-то все сказал, а тебе ни шиша. Тебе это странным не кажется?

— Да нет, не очень, — пожал плечищами Федя, — Парамон должен был на «стрелку» ехать, а мне на фига лишнее знать?

— А ты не боишься, что Леха завтра вернется и скажет: «Федор, где эти ребята? Куда ты их послал?»

— Как это?

— Да так. Ты же мне несколько минут назад сообщил, что Сенсей с тобой об этом деле толковал с глазу на глаз. Потом велел тебе позвать Парамона и остальных, тебя отпустил, а с ними еще беседовал, и тоже без свидетелей.

— Да, — кивнул Федя, — не отрекаюсь, так и было. Мне Леха сказал, будто мое дело проследить, чтоб они уехали вовремя и вернулись. И чтоб бабки в его сейф положили. Ключ мне оставил. Прямо в кейсе или в сумке, короче, в чем привезут. И сумму не сказал, я эти деньги вообще трогать не должен был. За них конкретно Пинцет отвечал. В смысле, чтоб нам самопала или кукол не втюхали.

— Так вот, Федя, раз никто из вашей конторы, кроме Парамона и остальных усопших, не видел и не слышал, как Сенсей этих четверых инструктировал, то господин Сенин вполне может заявить, будто они поехали по лично твоей инициативе. Ведь ваши братки в «Куропатке» видели, как ты их сегодня отправлял куда-то.

— Вась, я понимаю, что у вас, ментов, есть дурная привычка всех подозревать. Но я-то с Лехой не первый год корешусь. Не надо меня с ним лбами сталкивать, ладно?

— А я и не сталкиваю. Верить шефу — твое право. Но все же у меня лично может иное мнение быть.

— Мне это по фигу — фантазируй что хошь.

— Хорошо, давай еще пофантазирую. Представь себе, что к твоему разлюбезному Сенсею подъехали некие господа, которым захотелось приобрести нечто, имеющее солидную ценность, но не подлежащее продаже. И даже не по законам Российской Федерации, а по неписаному договору господина Сенина с той самой московской «крышей», благодаря которой мы все — и «Куропатка», и «Лавровка», и Наташа Алпатова, и супруги Иванцовы, и я, грешный, до сих пор наслаждаемся благами жизни. Причем весьма возможно, что та сумма, которую собирались привезти в «Куропатку» твои ныне покойные мальчики, — мизер по сравнению с тем, что Леша собирался получить реально. Где-нибудь в энском районе земного шара. А то, что стряслось с Парамоном энд компани, — было просто-напросто загодя запланировано. Все эти четверо: Парамон, Сема, Пинцет и Хром не должны были вернуться живыми. Потому что они — единственные, кто мог бы заявить: да, задачу нам ставил Сенсей, а не Федя. Опять же, «прикинь», как выражаются современные молодые: Леша поехал в Москву не просто так. Его пригласили именно те, с «крыши». И скорее всего он еще за неделю, а то и за две знал, что сегодня будет в столице. Наверняка мог бы назначить эту встречу, например, на завтра или послезавтра. А он назначил ее на сегодня. То есть на тот день, когда в «Куропатке» за главного останешься ты. Иначе говоря, получается, что это ты воспользовался его отсутствием, чтоб провернуть какие-то делишки. Кстати, ты, по-моему, что-то упоминал насчет ключа от Лехиного сейфа? Или я ослышался?

— Ну он мне и раньше этот ключ оставлял… — похоже, что Федя уже начал задумываться над выкладками генерала.

— Правильно. Но ты представь себе на секундочку, что Сенсей на глазах какой-нибудь девочки-секретарши и еще двух-трех человек положил в сейф ту самую вещичку… А теперь представь себе, что ее там завтра не окажется. На кого подумают?

Федя почесал щетинистую щеку.

— По-моему, при таком раскладе любой дурак догадается, что Сенсей меня подставил. Неужто я смотрюсь таким дураком, чтоб взять вещь из сейфа, ключ от которого только у меня? Я ж не камикадзе, верно?

— Мысль верная, — согласился Теплов. — Ну а если представить, что ты, к примеру, этой ночью исчезнешь? Уйдешь вроде бы домой ночевать, а завтра в «Куропатке» не появишься. Вот все и замкнется: продал вещь, получил бабки, свидетелей убрал, исчез из города — и «в Западный Иллинойс, на крупное дело».

— Складно, вообще-то… — вздохнул Федя. — Был у меня по жизни случай. Лет пять тому назад, по-моему, еще при Фроле. Привез нам Сенсей одну девчушку-спортсменку. Черненькая такая, рябая, маленькая, макушка где-то в районе моей подмышки. Викой звали. Но, между прочим, мастер спорта по рукопашному бою. Вообще-то Сенсей ее привез, чтоб она мелких пацанов тренировала, а она приперлась в зал на нашу тренировку, бойцовскую. А там — почти все такие, как я, может, чуток полегче. Вот эта Вика и предложила с кем-то из мужиков спарринг провести. Пацанам смешно стало — в ней, блин, шестьдесят кило, а у нас почти все под сотню. Ну вот… И тут Сенсей, типа того, пошутил. Мол, девушка, у нас все с вами работать боятся, разве что Федя не испугается… А во мне тогда сто двадцать три кило было. А она, представляешь, хоть и сказала, что я тяжеловат, но взяла и вышла. Мне, конечно, неловко, народ ржет, чистая комедь со стороны — «Бой мартышки с медведем» называется. А она как прыгнет, засранка, и четко мне двумя пальцами — под кадык. Ни блока, ни хрена поставить не успел — поймала, сучка. Только мелькнула — и все. Дальше ни фига не помню. Очухался на татами в горизонтальном положении. Пацаны суетятся: «Нашатырю давай!» Другие пульс щупают, третьи, похоже, искусственное дыхание делать собираются… Потом, правда, эта Вика сразу против двоих бойцов вышла и обоих одновременно на удушающие захваты поймала. Одному коленом горло зажала, другому — локтем. Так что мне уже не так стыдно было…

— Извини, Федор, — перебил Теплов, — к чему ты мне это рассказываешь?

— А это к тому, Василий Михайлович, — задумчиво произнес Федя, в первый раз за время разговора назвав генерала по имени-отчеству, — что Сенсей, вообще-то, не такой простой мужик. Это ты прав. Он тогда, блин, клялся и божился, будто не знал, на что эта Вика способна. А мне братва намекала, что он меня нарочно подставил. Потому, дескать, что побаивался, будто я в конторе стану первым после Фрола, а Леху от верха отодвину. Вот и решил меня на посмешище выставить. Дескать, куда ему мужиками командовать, если его баба завалила с одного удара? Между прочим, мне эта Вика объяснила, что если б я в момент удара не стоял на месте, а вперед пошел, то мог бы вообще загнуться. На противоходе вектора сил складываются. Я тогда только хихикал и отшучивался — а теперь мне тот треп по-другому представляется…

— Стало быть, ты уже не считаешь вариант с подставой невероятным? — скромно поинтересовался Теплов.

— Пожалуй, нет, — мрачно кивнул Федя. — Только что теперь делать — это вопрос.

— А не съездить ли нам к Виктору Семеновичу? — предложил генерал. — Может, подскажет, что делать?

НУ ТЫ ПОПАЛ, ЮРИК!

Таран открыл глаза, но до конца не очухался. Перед глазами у него все плыло и туманилось. Он видел отдельные, довольно четкие фрагменты, но общей картины окружающего мира не было. Мелькнула какая-то рука со шприцем, Юрка даже запомнил, что пустым, выдавленным. Потом глаза выхватили из расплывчатого тумана окровавленную финку, лежавшую на паркете. После этого показалась милицейская фуражка: околыш, тулья, лакированный козырек надо лбом, а все остальное — как в запотевшем зеркале. Еще Юрка увидел кровавое пятно на манжете собственной рубашки и браслет наручников, защелкнутых на запястье. Потом веки вдруг обрели страшную тяжесть, глаза сами собой закрылись, и Юрка стал снова погружаться в беспамятство, хотя и ощущал какое-то время, что его держат за локти и не то ведут, не то волокут куда-то. Уши слышали какие-то невнятные голоса, но ни одного слова Юрка разобрать не мог, будто говорили на языке какого-нибудь африканского племени. На какое-то время все ощущения вообще пропали.

Когда Таран вторично пришел в себя, то первым делом почуял холод. Раздетый до трусов, он лежал на каком-то ватном тюфяке, брошенном прямо на щербатый цементный пол. Ни подушки, ни одеяла не было, а температура в этом помещении вряд ли превышала плюс десять градусов. Юркина кожа стала точь-в-точь, как у ощипанного гуся из морозилки — в пупырышках и с лиловым оттенком. А на запястьях сохранились синеватые отпечатки браслеток. Правда, сами наручники отсутствовали. Под потолком, метрах в четырех над Юркиной головой, горела тусклая красновато-желтая лампочка. При таком высоком потолке длина помещения тоже была не больше четырех метров, а в ширину оно и до двух не дотягивало. Когда Таран огляделся, то обнаружил под самым потолком окошко, заделанное решеткой и стальным щитком с мелкими сверлеными дырками. С противоположной стороны, но уже не под потолком, конечно, располагалась стальная дверь, явно запертая снаружи. В ней было устроено окошечко, которое тоже запиралось снаружи, а также «глазок», за которым маячил свет. Таран встал и, ежась от холода, босиком дошел до «глазка», но разглядеть через него ничего не сумел. Как видно, его так устроили, чтоб смотреть только снаружи.

Вернувшись на тюфяк, Юрка разодрал его с торца по шву и влез внутрь, превратив в подобие спального мешка. Так стало немного теплее. Только после этого Таран начал размышлять над тем, как дошел до жизни такой.

Получалось это неважно. Все связные воспоминания обрывались после того момента, когда Юрка вошел в номер и получил удар по башке. Сам удар Таран помнил плохо, но шишка на затылке этот факт подтверждала. Что дальше было? Рука с опустошенным шприцем, окровавленная финка на паркете, ментовская фуражка, кровавое пятно на манжете и браслетка на запястье — вот и все, что удержалось в памяти. Наручники надевали точно — отпечатки остались. Судя по тому, что ментовская фуражка помнилась, значит, Юрку забирали в милицию. За что? Измазанная в крови финка и кровь на рукаве рубашки намекали: он мог кого-то пырнуть. Таран четко помнил, что никакого ножа при себе не имел. Может, выбил у кого-то и сам порезался? Юрка ради такого дела вылез из тюфяка и осмотрел себя. Нет, никаких порезов, больших или маленьких, на теле не было. А вот на предплечье, прямо на вене, нашлись точка, оставленная иглой, и небольшой синячок. Сразу шприц вспомнился. Стало быть, кто-то что-то ему вколол. Зачем?

Мозги ворочались очень туго. Голова, правда, в общем и целом, не болела, но соображала со скрипом. Тем не менее Юрка припомнил все, что предшествовало его появлению в злополучном 511-м номере. Сначала был звонок матери Витьки Полянина, которая беспокоилась по поводу того, что Витька с Майкой где-то запропастились и не вернулись домой в восемь, как обещались. Именно тогда у Юрки в душе какая-то тревога появилась, хотя и впрямь особо волноваться, наверно, не стоило. Затем они с Надькой собрались потрахаться, и, закрывая шторы, Юрка увидел красный «Фольксваген Гольф», очень похожий на полянинский, с «кляксой» на капоте. От этого у Юрки тоже какое-то легкое беспокойство возникло, хотя ничего настораживающего в том, что через двор проехала машина, не наблюдалось. В конце концов это мог быть и сам Полянин. Возможно, они с Майкой собрались было заехать к Таранам, но тут Витька вспомнил про обещание приехать домой к восьми и решил отменить визит. Далее последовал звонок Полининого отца, который помешал супругам в полной мере насладиться сексом. Юрка испугался, что он в присутствии Надьки заведет разговор о Борьке, которому Таран вроде как отцом доводится, и предложил перенести встречу в этот самый «Турист».

Тут уже Надька забеспокоилась и стала проявлять бдительность. Дескать, откуда ты знаешь, кто звонит и откуда? Даже предположила, что Юрку под выстрел выманивают, а потом — насчет того, что собираются в отсутствие Тарана похитить их с Лешкой. Таран ей, кажется, предложил позвонить Птицыну, чтоб тот подстраховал, и назвал место, куда едет. Вплоть до номера. Но Надька, поглядев в окно и увидев, что Юрка благополучно уехал, скорее всего не стала беспокоить полковника. Возможно, если и заволновалась, то только после того, как истек час, который отвел себе Таран на поездку и встречу с Нефедовым. А за час много событий могло произойти…

Нефедов в 511-м номере числился. Он был записан в книге, по которой охранник Муравьев проверял, к кому идет Таран. Муравьев — свой человек. Вряд ли бы стал подставлять Юрку, который его из ямы вытащил и от смерти спас. Конечно, мог явиться кто-то посторонний с паспортом на имя Нефедова Михаила Алексеевича. Узнать адрес и телефон Тарана — не проблема. На базарах — на том же «Тайваньском рынке», например! — продают CD, где полный список всех абонентов города и области. С Нефедовым Юрка никогда не встречался, стало быть, по голосу его узнать не мог, да и по роже — тоже.

Человек, который звонил Таранам и представлялся Нефедовым, в номере присутствовал. Голос, который пригласил его войти в номер, был похож на тот, что звучал в телефонной трубке, и скорее всего принадлежал тому же человеку. Таран вошел, увидел кого-то сидящего в кресле перед включенным телевизором и тут же получил по затылку. Наверно, кто-то прятался в санузле или в стенном шкафу. Пропустил мимо себя Юрку и оглоушил.

Дальше опять стали вспоминаться обрывки: шприц, финка, кровь на манжете, милицейская фуражка. Правда, что увиделось первым, что вторым, а что третьим и четвертым, Таран помнил очень приблизительно. Хотя, наверно, это имело какое-то и даже очень важное значение.

Таран вспомнил, как они с Полиной и Лизкой под конвоем двух вооруженных оторв Гальки и Таньки угодили в заброшенный санаторий, к толстой гадине Дуське. У той был какой-то хитрый порошок под номером 331, который она подмешала в водку и напоила Гальку, Таньку и Полину. Все трое сперва впали в сон или беспамятство, а потом надолго превратились в управляемых кукол. Скажешь: «Сесть!» — садятся, скажешь: «Встать!» — встают. Чуть позже Таран с Милкой сами напоили таким порошком, растворенным в водке, бандюгана Ваню Седого. Так он, подчиняясь Милкиным приказам, бегал на ногах, перебитых автоматной очередью, и боли не чувствовал. А нынешним летом Таран, будучи в Африке, видел двух пацанов, Ваню и Валета, которые представляли собой чистой воды биороботов, выполняющих любые команды. В принципе, если Тарану вкатили в вену что-то похожее, то он запросто мог кого угодно зарезать и после этого ничего не помнить.

И все же эта версия Юрке показалась сомнительной. Полина и обе стервы, хлебнув водяры с порошком, довольно долго спали. Ваня Седой тоже не сразу встал. То есть, прежде чем Таран смог бы воспринять приказ и идти кого-то резать, должно было время пройти. Нет, тут все было по-другому.

Юрка вспомнил о том, что в номере было темно и все освещение шло только от телевизора. Мужик, сидевший в кресле, был виден Тарану только контурно. Он вполне мог быть уже мертвым, когда Юрка вошел. И, кстати, запросто мог быть настоящим Нефедовым. Возможно, что о его приезде даже знал Птицын, а потому, если Надька позвонила ему сразу же после отъезда Тарана, сказав, что Таран уехал в «Турист», чтоб посетить какого-то типа в 511-м номере, Генрих ее успокоил: дескать, не волнуйся, мы этого мужика знаем. Навряд ли Нефедов появился тут, в городе, с какой-то секретной миссией. Скорее всего Полина ему просто переслала какое-нибудь письмишко для Юрки, наверняка не содержавшее никаких тайн того заведения, куда Тарана летом привозили с завязанными глазами. А по почте она не стала его отсылать по очень простой причине. Не хотела, чтоб письмо попало к Надьке. То есть боялась того же, чего и Таран, когда решил встречаться с Нефедовым не дома, а в гостинице.

Наверное, те, которые командовали Птицыным из Москвы, уведомляя его о приезде Нефедова, четко знали о том, что он везет только это письмо, где сообщается только о том, на сколько граммов поправился Боренька, как регулярно он писает и какает, сколько и что кушает, хватает ли у Полины молока, появились ли у младенца зубки и сколько. Наверняка, прежде чем дать ей возможность отправить послание, тамошние спецы процензурировали его вдоль и поперек. Поэтому они волновались не о том, что Нефедов сам лично что-то знает, чего другим не положено, а беспокоились, чтоб Таран невзначай чего-нибудь не сболтнул. То есть порекомендовали ему провести с Юркой беседу на тему, как важно хранить служебную тайну. Но Генрих небось решил не повторять азбучных истин для подчиненного с трехлетним стажем работы в МАМОНТе и не стал теребить Тарана. Скорее всего сообщил Муравьеву, что, мол, такая встреча намечается. Может быть, для того, чтоб вовремя вмешаться, если, допустим, между «тестем» и «зятем» возникнет какой-то конфликт. Но о том, что в это «семейное» дело могут какие-то посторонние люди вмешаться, которые к тому же захотят использовать всю эту историю в своих пакостных целях, Генрих не подумал.

Над тем, какие цели ставили граждане, заманившие Тарана в 511-й номер «Туриста», Юрка пока голову не ломал. Раз его там не пришибли, значит, такая задача не планировалась. А коли так, то Юрка вскорости узнает, что от него хотят похитители. Соответственно, там видно будет, как из всего этого выкручиваться.

Гораздо больше Тарана волновало, откуда эти самые злоумышленники узнали про то, что Нефедов собирается встречаться с отцом своего внука. Вряд ли все получилось случайно. Хотя, конечно, мог Михаил Алексеевич, на свою беду, оказаться в одном купе с нехорошим гражданином и открыл ему душу за рюмкой коньячка. А тот злодей быстро скумекал, просек фишку и составил свой пакостный план. Нет, так дела не делаются. Тем более что ехал Михаил Алексеевич не в поезде, а на машине. Скорее всего информашка к тем, что сейчас упаковали Юрку в эту каталажку, пришла загодя. И прийти к ним она могла — чисто теоретически! — либо из самого МАМОНТа, либо из той таинственной фирмы, которая содержит у себя в стационаре Полину и Борьку, либо от все того же господина Нефедова… Ну ты попал, Юрик!

ЗАСЕДАНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Насчет того, что утечка пошла из МАМОНТа, Таран сильно сомневался. С тех пор, как разоблачили прапорщицу Киру, а после нее — майора Авдеева, предателей в отряде не водилось. Птицын оставил у себя в штабе только трижды и четырежды проверенных людей, да и те знали только свой участок работы, не имея полного представления ни о масштабах, ни о других направлениях деятельности отряда. Во всяком случае, если б кто-то из них взялся информировать чужих о чем-либо, то был бы вычислен почти моментально.

О той конторе, где содержалась Полина, Юрка и вовсе был почти неосведомлен. Однако точно знал, что именно по ее приказу ездил в Африку и «девятку» себе купил на ее деньги. Ясно, что там режим секретности еще жестче. Тем не менее всякое бывает.

И все же главные подозрения Тарана падали на самого папашу Нефедова. Точнее, в чем-либо злонамеренном Юрка его виноватым не считал. Но ведь мог с ним познакомиться какой-нибудь гад? Например, из числа тех, что в прошлом году пытались похитить Полину с острова Хайди? И не случайно познакомиться, а целенаправленно, для того, чтоб подобраться поближе к Полине. Ведь эта, с позволения сказать, девушка при всей своей достаточно симпатичной мордашке и прочем оборудовании может быть употреблена в качестве оружия, которое куда страшнее термоядерной бомбы. Юрка еще 11 сентября вспомнил, как ему больше чем за год до терактов в Нью-Йорке пригрезились самолеты, таранящие небоскребы. Правда, тогда он просто представил себе, что может произойти, если Полина умрет и, по предсказанию неких ученых, выбросит заряд психической энергии. Позже инженер-гвэпщик по имени Глеб сообщил, что этот заряд может вообще вызвать цепную реакцию в стабильных изотопах, отчего Землю разнесет на элементарные частицы. Конечно, до такой хренотени, ежели Глеб не преувеличил, может додуматься только самоубийца, но и удар самолетами по нью-йоркским близнецам нанесли самоубийцы, причем верующие. То есть люди убежденные, что в огне катастрофы сгорят только их бренные тела, а бессмертные души отправятся к Престолу Всевышнего и обретут вечное блаженство. Таран слышал, что все религии самоубийство осуждают, но жертвенность во имя божье и ради торжества веры очень даже одобряют. Что, ежели кому-то из талибов стало известно, что есть на территории бывшего СССР такая девушка? Застрелишь ее, весь мир поганый разлетится, праведные души спасутся, а все кафиры-гяуры пойдут к шайтану. Причем не исключено, что и какой-нибудь гражданин, считающий себя православным или там, католиком, возомнив себя спасителем человечества от всепобеждающей Маммоны, готов сделать что-то похожее.

Впрочем, это все же крайний вариант. Покамест религиозные фанатики составляют относительно небольшую часть населения. А тех, кто готов ради торжества идеалов разнести всю Землю, — и вовсе с гулькин хрен.

Но есть и граждане, которые не хотят ломать всю планету, но запросто сломали бы соседский небоскреб, если там находится офис тех пронырливых и оборотистых ребят, нагло выпихивающих их, невезучих, с хлебного или там нефтяного рынка. Ясно, что возиться с гексогеном, тротилом или пластитом им не захочется — дело стремное и дорогостоящее. Чтоб отмазаться от последствий, придется столько баксов раздать — жуть! Могут, в итоге, концы с концами не сойтись. А тут, представьте, взлетает себе «Боинг-767», пилотируемый штатным пилотом, с милой стюардессой, владеющей приемами карате и кунг-фу, но почему-то летит не туда, куда следует, в Лондон или Париж, а аккурат на 73-й этаж, где размещается офис удачливых конкурентов. Прямо как в анекдоте, который Генрих Птицын прочел в Интернете: «Сотрудница авиакомпании спрашивает у пассажира: „Вам сначала в аэропорт или прямо к рабочему столу?“»

Таран нервно похихикал, ему даже малость потеплее стало от этого висельного юмора. Правда, потом он продолжил размышления уже в более серьезном ключе.

Да, Полина может многое. И самолет в небоскреб вогнать, и танкер — в круизный лайнер, и даже заставить расчет ракетной шахты поверить в то, что получен сигнал на боевое применение. Но, в принципе, это тоже слишком громко и, как говорится, чревато. Намного проще, допустим, заморочить мозги этим самым ребятам с 73-го этажа и заставить их вложить денежки в контору типа «МММ» или «Чары», откуда их потом хрен вернешь. Или подписать крупный контракт с заведомым банкротом, или взять кредит, который хоть лопни, но не сумеешь вернуть. Эффект будет почти такой же, как от попадания самолета, и даже круче, потому что можно внушить этим, с 73-го, ценную идейку отказаться от договора с компанией, страхующей от коммерческих рисков. С помощью все той же Полины можно, не оплачивая промышленных шпионов и всяких там хакеров-кракеров, залезать прямо в мозги конкурентам и отслеживать все их новые идеи, ноу-хау и хау-ноу. Так что охотников приобрести эту взрывоопасную девицу наверняка наберется до фига и больше. Однако есть один нюанс.

Похитить ее, в принципе, возможно. И даже как-то заблокировать ее суперспособности, судя по всему, удавалось. По крайней мере, Юрка помнил, что в прошлом году, когда «джикеи» угнали «холодильник» с Полиной, сама она оттуда вырваться не могла. Даже больше того, «джикеи» настроились на ее волну — это Таран так считал, точно ничего не зная, — и заманивали Юрку в ловушку. Впрочем, сумела бы эта братва сладить с Нефедовой, если б им удалось довести дело до конца, — неизвестно. Ведь до этого она сумела смыться из той самой «московской конторы», где и сигнализация, и компьютеры, и всякие там ГВЭПы таинственные, которые тоже мысли считывать умеют. Судя по тому, что Таран узнал во время летней встречи с Полиной, она и сейчас бы без проблем удрала оттуда. Но у нее теперь «якорь» появился — Борька-карапузик. Для него там все условия созданы, питание, патронажная сестра, доктора и прочее. Наверно, надеются еще одного экстрасенса вырастить. А поскольку на воле за Полиной небось опять начнут охотиться, она посчитала, что от добра добра не ищут. Наверно, ей разрешили обмен корреспонденцией с родителями, может, даже видеописьмами, разумеется, под строгим контролем и с соответствующей цензурой. Бабка с дедом полюбуются на дочь и внука, ухоженных и здоровых, на интерьер, где ничего больничного не просматривается, получат ответы на вопросы, которые в своем видеописьме задавали, и тем утешатся. А может, даже рады будут, что дочка с внуком живут в приличных условиях, которые теперь далеко не всем россиянам доступны.

Ясно, конечно, что им всей правды не сказали. Во всяком случае, соорудили какую-то приемлемую версию и убедили Рогнеду Борисовну с Михаилом Алексеевичем, что Полина не может с ними напрямую видеться. Допустим, по условиям контракта. По которому, между прочим, Полининым родителям могут регулярно денежки капать. Если даже это долларов 500–600 в месяц, то очень даже нехило жить можно. И даже не очень переживать, что некий самец матери-одиночке денег не платит.

Однако «джикеи» или еще какие-нибудь любители экстрасенсорики наверняка о существовании Полининых родителей знали. И «московская контора», если там не дураки сидели, тоже догадывалась, что эти ребята будут искать выход на Полину через ее родителей. Наверняка и телефон на прослушку взяли, и микрофончики в квартире установили и иную контрольную аппаратуру. А также взяли на карандаш всех людей, с которыми Рогнеда Борисовна и Михаил Алексеевич контактируют. Наверно, гораздо проще было бы переместить их куда-нибудь со старой квартиры в Сокольниках, а то и поселить где-нибудь поблизости от Полины, условно говоря, «за проволокой». Но, как представлялось Тарану, Нефедовых оставили в качестве приманки. Пущай «джикеи» и прочие к ним подбираются, а мы их — цап! — и за шкирман. Поэтому в первую голову эти самые московские пацаны присматривались к тем, кто появился поблизости от Нефедовых в недавнее время.

Но, поди-ка, и «джикеи» не лыком шиты. Небось сообразили и насчет того, что бесплатный сыр только в мышеловке бывает, и насчет того, что ежели к Нефедовым пожалует кто-то неизвестный, то тут же попадет на карандаш. Так что могли бы, сознавая стремность мероприятия, вообще не соваться к родителям Полины. Однако сунулись, исходя из того, что те, кто ловушку расставил, уже уверовали в то, что «граница на замке», «птица не пролетит, рыба не проплывет, мышь не проскочит» и вообще все под контролем. По меньшей мере, весь круг знакомых Нефедовых им был известен и признан безопасным. Но отслеживать новые знакомства тех, кто был знаком с Полиниными родителями, «московские» скорее всего не стали. Слишком уж масштабное дело — ведь число контролируемых возросло бы в геометрической прогрессии. Так или иначе, как им представлялось, агент, нацеленный на Нефедовых, должен был выйти на прямой контакт. А «джикеи» или кто там еще, решили обойтись без этого.

Не иначе, они подкатились к какому-нибудь старому знакомому Нефедовых — возможно, еще со студенческих или даже со школьных лет. Причем к такому, который и сам Нефедовых навещал почасту, и Нефедовы у него хоть раз в два месяца, но появлялись.

Само собой, брать мужика или бабу за грудки, приставлять нож к горлу и требовать, чтоб те сообщили им все, что знают о Полине, никто не стал. Все происходило не спеша, тихо и мирно. Какой-нибудь из школьных друзей Нефедовых, Иван Иваныч, допустим, увлекался собиранием марок или нумизматикой. Или однокурсница Рогнеды Борисовны — Марья Петровна, скажем, — занималась в клубе любителей икебаны. А может, все еще проще: Иван Иваныч пивко любил пить в хорошей компании, а Марья Петровна — чаи гонять с вареньем и пирожками, перемывая кости подругам и их мужьям. Вот к ним-то и подкатился некто по заданию «джикеев» или иной международной шушеры. Сперва просто захаживать стал, разговоры вести, а потом как бы невзначай явился в одно время с Нефедовыми. То, се, как жена, как дети — нашел какую-нибудь тему для беседы. Узнал, что у Нефедова дочь с внуком в какое-то спецмедучреждение угодили, посочувствовал — глядишь, и дальше дело пошло. Насчет видеописем мог узнать, если их по почте пересылают, глянул на штамп, какое почтовое отделение отправляло. Уже на шаг ближе к телу. Если курьер посылочки с кассетами привозил — еще проще. Сесть ему на хвост и углядеть, откуда приезжает. Дальше могли другие товарищи работать.

Конечно, Юрка понимал, что мыслит он по-дилетантски и прикидочно, но запретить ему придумывать эту версию никто не мог. В конце концов, сейчас все равно делать нечего, уж лучше придумывать чего-нибудь, чем просто так лежать и мерзнуть в тюфяке.

Итак, эти самые неучтенные ребята по капельке, по крупичке вытягивали нужные сведения о том, где находится Полина, и, может быть, даже добрались до тех, кто с ней непосредственно контачил в тамошнем заведении. После этого родители Полины, как источник, стали уже не нужны. Зато появилась идея использовать их для подставы. И проделали все это при помощи и посредстве того типа или той стервы, что втерлась в доверие к знакомым Нефедовых.

Скорей всего это все-таки был тот мужик, который представлялся Юрке как Михаил Алексеевич. К этому моменту небось Нефедова уже тихо зарезали, а может, еще только собирались. Но к тому моменту, когда Юрка вошел в номер, Нефедов точно был мертв.

Дальше Тарану, как известно, двинули по башке, не дав очухаться, вкололи что-то наркотическое или, по меньшей мере, снотворное, вложили в руку финку, которой резали Нефедова, заляпали кровью рукав. Улики уже вполне серьезные. Потом кто-то из тех, кто обслуживал эту операцию, дал условный сигнал, и появилась «милиция», точнее, сообщники этой братвы. Навряд ли ребята расщедрились, чтоб покупать настоящих ментов, ограничились формой — фуражку Юрка точно запомнил. Остапу Бендеру было достаточно одной фуражки с гербом города Киева, теперь, наверно, этого маловато, зато найти полный комплект — не велика проблема.

Кто-то им, конечно, помогал. Потому что так спокойно выволочь Юрку из гостиницы мимо экс-старшины Муравьева они бы не сумели. Опять же он еще на входе мог спросить, кто вызывал, из какого они райотдела и так далее. А он многих местных ментов в лицо знал, и мог всю операцию испохабить. Навряд ли его вырубили или каким-то образом отвлекли с поста во время несения службы. Не тот мужик. Скорее всего он просто должен был уйти в комнату отдыха охраны — по графику дежурства, так сказать. Так что на его месте непосредственно перед появлением липовых «ментов» стоял кто-то другой. Вот этот другой и мог быть помощником налетчиков. Он, как и Муравьев, был сотрудником «Антареса», то есть имел отношение к системе Птицына. В принципе, именно он мог уведомить этих гадов о том, что в город приезжает Нефедов.

Но все могло быть и по-другому. Парень, сменивший Муравьева на посту, был просто лохом деревянным, который в здешней ментуре не служил и, увидев людей в ментовской форме, попросту посторонился, не задавая лишних вопросов. Впрочем, даже если и задал, то говорить о том, что в 511-м номере убийство, ему не стали. Сказали, что драка или еще какой мелкий шум, кто-то позвонил, идем разбираться. Потом эти ребята выволокли под ручки Тарана, выглядевшего небось, как хорошо ужравшийся гражданин, и впихнули в какую-нибудь тачку.

Вот в этот момент Юрка всерьез задумался о тех целях и сверхзадачах, которые поставили перед собой организаторы этой операции.

Во-первых, его утащили, чтоб узнать побольше о Полине. Если у этих козлов и впрямь есть кто-то в том таинственном заведении, то он мог узнать, что Таран этим летом там побывал. Соответственно, могут узнать и о том, что он — «мамонт», а заодно постараться вытянуть все, что Юрке известно об этом подразделении и чем он занимался в прошедшие три года. Наверно, для этого же подстроили так, что против Тарана оказалась куча улик, связанных с убийством Нефедова. Теперь этим можно его шантажировать. Дескать, ты засветился-замарался и свои от тебя отделаются в два счета. А если начнешь нам помогать, глядишь, выживешь.

Но, возможно, дело не только в этом. И даже скорее всего так. Все было состряпано для того, чтоб подставить не только Юрку, но и МАМОНТ, как организацию. А может быть, для того, чтоб создать компромат на тех, кто ему покровительствует. И тогда, кстати, не исключено, что Юрка не был похищен какими-то «частниками», а угодил к настоящим ментам. То есть на него, возможно, заведут уголовное дело по всей форме, начнут копать все, что можно накопать, и при желании могут очень много всякого нарыть. Где-то могли остаться отпечатки пальцев, где-то кто-то мог его видеть, где-то ко всему этому еще и «ствол» добавился…

Конечно, проще всего уйти в несознанку и ничего не признавать. Но признания могут и не потребовать, а просто скажут: вот твои пальчики, вот твое оружие, а это труп, который ты сделал. Вот это другой, третий, четвертый… Глядишь, и пожизненное. И опять поманят пальчиком: расскажи о своей конторе, побольше и пообстоятельней, тогда, может быть, скостим тебе до пятнашки. Если выживешь, то в 36 лет вернешься еще молодым, но вполне возмужавшим человеком.

Конечно, на эту приманку Тарана не возьмешь. Если он просто подтвердит, что МАМОНТ существует, то ему не жить. Впрочем, ему в любом случае хана настанет: «мамонтов» не судят и не сажают.

И все же Юрка питал надежду, что он попал не к настоящим ментам, а к липовым. Это давало хоть и мизерные, но шансы выжить. Правда, «частники», не связанные законодательством, не будут вести с ним душеспасительные разговоры. Они будут самым прямым образом выбивать из него нужную информацию. Конечно, и менты, бывает, теми же методами пользуются, но все-таки пореже. Опять же там прокуратура, суд, всякие нюансы, типа возможности отказаться на суде от показаний, дескать, их из меня выбили. Неприятность только в том, что до суда Таран не доживет однозначно. Наверняка те менты, которые обеспечивают прикрытие Птицыну, постараются устроить ему что-нибудь скоропостижное.

С «частниками», конечно, придется много чего попробовать, к тому же там, естественно, народ попроще и мораторий на смертную казнь не соблюдает. В самом неудачном случае они сделают из Тарана инвалида первой группы и только после этого пристукнут окончательно. Однако если штурмовать и захватывать РОВД или тем более СИЗО Птицын не рискнет, то «частникам», если вычислит их расположение, вполне может устроить козью морду. Там уже вопросы жизни и смерти Тарана перейдут в его компетенцию. Если поверит в то, что Юрка не раскололся, то оставит его в живых, если нет — увы. Но все же он не станет действовать так, как в том случае, если б Таран попал к казенным людям.

Впрочем, был и еще один, пожалуй, самый благоприятный вариант. Он мог быть вообще не связан ни с Полиной, ни с какой-нибудь глобальной подставой против «мамонтов». Могло быть все проще и глупее. Какие-нибудь ребята, толком не зная, с кем имеют дело, решили взять выкуп, допустим, потому что проигрались в картишки. Сначала, допустим, приняли Нефедова за крутого бизнесмена, зажали в номере, может, даже зарезали, а потом обнаружили, что баксов у него ноль целых хрен десятых… Нашли в записной книжке телефон и стали трезвонить. Нет, это ерунда. Они точно знали про то, что Нефедов — отец Полины, и вообще, товарищ Таран, у вас, похоже, мозги от холода стали сжиматься. Скоро совсем соображать разучитесь…

Между тем время шло, а Юркой никто не интересовался. Холод чувствовался все больше, и, как ни вертелся Таран внутри тюфяка, избавиться от нарастающего окоченения не мог. Вылез, попрыгал, поприседал немного — чуть-чуть согрелся. Залез обратно — через пять минут опять мерзнуть начал. Мелькнула, может быть, дурацкая, но утешающая мысль: взять да и замерзнуть тут на хрен! Не придется с костоломами знакомиться, да и вообще. Остываешь помаленьку, чувствуешь, как тепло становится, засыпаешь — и не просыпаешься. Смерть от холода — самая приятная. Так рассказывают те, кто замерз…

В «РУССКОМ ВЕПРЕ»

Пока Таран в нескольких сотнях километров южнее столицы давал дуба от холодрыги, в нескольких сотнях верст севернее Москвы, в бывшем охотничьем домике здешнего обкома, ныне приватизированном фирмой «Русский вепрь», было очень тепло и уютно. И компания подобралась приятная, теплая.

Радушными хозяевами, разумеется, были владельцы сего райского уголка: супруги Иванцовы, Виктор Семенович и Ольга Михайловна. Виктор Семенович многие годы занимал должность областного прокурора, но вот уже несколько лет как вышел на пенсию. Ольга Михайловна в молодости работала в комсомоле, потом в профсоюзах и в обкоме партии, а после свержения проклятых большевиков занялась бизнесом. Но и общественную деятельность не бросила, стала президентом «Клуба любителей природы», располагавшегося на территории бывшей экологической станции областного университета, в заповеднике поблизости от поселка Лавровка.

Гостями их в этот вечер стали генерал-майор Теплов и Федя Степанов. Правда, в гости они сами напросились, но и Виктор Семенович, и Ольга Михайловна этому визиту были рады. Само собой, что гости приехали не одновременно, а порознь — неудобно будет, если «Волгу» начальника облУВД увидят в одной колонне с «БМВ», принадлежащим «Белой куропатке». И так, возможно, какой-нибудь стукач накатает оперативку, что генерал-майор Теплов вел какие-то разговоры с замначальника охраны оптовой базы «БК», сидя в его иномарке. Само по себе это, конечно, не криминал, но где-нибудь в Москве эта бумажка будет подшита к делу. Так, на будущее, про запас.

Поэтому «Волга» еще некоторое время постояла в переулке у подворотни, и Василий Михайлович получил за это время всю основную информацию, которую собрали опера, эксперты и кинолог. А Федя на «БМВ», немного попетляв по городу и проселочным дорогам — ибо подброшенная ему Тепловым мысль о возможном покушении или похищении прочно засела в его башке, — благополучно добрался до «Русского вепря». Теплов приехал через час после него. За это время Федя уже малость подкрепил силы и успокоил нервы. Грамм 250 принял, но такая доза гражданину Степанову ничуть не мешала сохранять здравый ум и трезвую память. Первые признаки опьянения у него проявлялись только после 750 граммов.

Конечно, Федя изложил общую суть вопроса, поскольку так было уговорено с Тепловым. Но, естественно, до появления Теплова и его выступления, так сказать, с основным докладом Иванцовы никаких советов не давали. Виктор Семеныч, правда, задал несколько скромных вопросов по делу, а Ольга Михайловна в основном потчевала «Феденьку» всякими закусочками, которые и впрямь были, что называется, «пальчики оближешь». Желудок у богатыря был вместительный и всепереваривающий, так что лопал он с удовольствием и похваливал. Опять же, сытость на него действовала успокаивающе, и собственное положение казалось ему не столь уж неприятным как прежде.

К тому моменту, когда появился Теплов, у Феди было вполне благодушное настроение. Хотя он, вообще-то, понимал, что здесь, за этим столом, возможно, будут решаться очень серьезные вопросы.

Настроение у Феди слегка ухудшилось, потому что физиономия генерала, появившегося в столовой, выглядела весьма мрачно.

— А вот и Васенька! — улыбнулась мадам Иванцова. — Присаживайся, присаживайся! В ногах правды нет.

— Боюсь, что ее нигде нет, — сокрушенно покачал головой генерал. — Ни в ногах, ни где-либо еще.

— Вот как! — прищурился Виктор Семенович. — Это что же за пессимизм такой, а? Давай-ка, Вася, прими рюмочку, может, полегчает слегка.

— Не откажусь, — криво усмехнулся Теплов, — самое оно теперь принять. И даже не рюмочку, а стаканчик! Большой граненый, например.

— Нет, ты для начала все-таки рюмочкой ограничься. А то напутаешь чего-нибудь, не дай бог, — усмехнулся Иванцов.

Теплов опрокинул стопку, захрустел ее маринованным огурчиком из разносолов Ольги Михайловны и сжевал ломтик черного хлеба.

— Вам Федя, конечно, объяснил в общих чертах ситуацию? — спросил генерал, в то время как заботливая Ольга Михайловна накладывала ему в тарелку грибной икры.

— В общем, да, — кивнул Иванцов. — Прискорбный, конечно, случай, но что делать — в такое паршивое время живем. Сами виноваты — не уберегли советскую власть, вот теперь и расхлебываем… Ну ладно, оставим ностальгию… Мы ждем твоего сообщения, Василий Михайлович. Что вы там накопали, господа менты, — это первое. И второе: Алпатова кого прислала?

— Морякова, — ответил Теплов. — Повертелся, покрутился и укатил через полчаса.

— Это нормально, — одобрительно покивал Иванцов, — думаю, что, если бы у Наташи было желание проявить самодеятельность, она бы сама объявилась или Черткова отправила. Тот бы, мерзавец, всеми тридцатью двумя зубами в дело вгрызся. Балыбинский выкормыш!

— А разве Наташа еще не отправила его в район? — подняла брови Иванцова. — По-моему, пару недель назад она собиралась его в Сидорово отправить…

— Это я ей отсоветовал, — буркнул Иванцов. — Я в этом Сидорове не один год пахал. И дела там многие остались в архиве. Нет уж, береженого и бог бережет. Пусть лучше здесь сидит, под присмотром… Ладно, Василий, на второй вопрос ты ответил. Теперь излагай ответ на первый. По физиономии видно, что ты сильно расстроился, так что давай, облегчай душу.

— Баллистик прикинул, что все три выстрела были произведены с одной точки, с интервалом в несколько секунд. Оружие — «ПСМ» или «дрель», 5,45, скорее всего с глушителем, потому что в переулке и во дворе, куда ведет подворотня, никто выстрелов не слышал…

— Может, и слышали, но говорить не хотят, — хмыкнул Федя.

— Возможно, — Теплов спорить не стал. — Кинолог вывел свою собачку на эту прикидочную точку, и она взяла след.

— Молодец! — похвалил Иванцов. — Ну и куда пришли?

— Сначала во двор, потом в развалюху, которая в этом дворе стоит. Третий подъезд так называемый. Там уже никого из прописанных жильцов не осталось. Все еще при советской власти выехали. Но, судя по всему, бомжи там постоянно обитают. Большая часть, конечно, смылась, но трех-четырех в состоянии полной ужратости прибрали. От них, конечно, мало толку, они свой день рождения скорее всего не помнят, но решили взять на всякий случай. Но самое любопытное на втором этаже оказалось. Вполне цивильный мужик, в плаще, шляпе, с зонтиком и при кейсе. Но, извиняюсь за жаргон, в жутком кайфе. Шприц нашелся поблизости, пара ампул раздавленных. Что вколол, пока неизвестно. Экспертиза покажет. На вид лет пятьдесят или даже побольше, седобородый, сильно смахивает на товарища Энгельса или Фиделя в современном виде. Хотя явно моложе. Но самое любопытное даже не это…

— А что? — спросил Иванцов.

— В кармане у потерпевшего Парамонова обнаружена вот эта фотография, — Теплов вытащил из бумажника обернутую полиэтиленом карточку. — По-моему, ясно, что это лицо на фото и тот господин, которого мы нашли в ширнутом состоянии, — очень похожи. Парамонов явно получил фото для того, чтоб опознать того, кто явится на встречу.

— Видел я этого типа с Сенсеем, — тяжко вздохнул Федя. — Он в ресторан «Филумена» приходил, туда, где когда-то скобяной магазин был. Его и сейчас те, кто постарше, «Шурупом» называют.

— Ох, Федя! — укоризненно произнес Теплов. — Что ж ты раньше не сказал?

— Откуда я знал, что Парамон пошел именно с ним встречаться? — проворчал Степанов.

— И когда ты его видел с Сенсеем? — спросил Иванцов.

— Дней пять назад. Мы с Лехой заехали туда на обед. Как всегда, взяли кабинет, триста грамм коньячку для аппетита. Вроде уже покушали, мороженое доедали, и тут у Сенсея сотовый зазвонил. Он ответил. Кто-что — не спрашивал, как сейчас помню. Вообще почти не говорил, только слушал, что тот скажет. В конце сказал что-то типа: «Жду через пять минут!» Потом спрятал телефон, повернулся ко мне: «Значит, так. Доедай сладкое и езжай в контору. Я тут задержусь еще на часок. Пришлешь тачку сюда же». Ну, пока я мороженое метал, он мне кое-какие ЦУ выдал по работе. Кое-что пришлось уточнять, как раз минут пять-шесть я еще в кабинете проторчал. Вот этот тип и появился. Его Коля-метрдотель провожал. После этого Сенсей мне глазами показал: «Вали отсюда поживей!» Так что я этого мужика, что на фотке, видел секунд двадцать, не больше.

— Однако запомнил? — прищурился Иванцов.

— Ну у него рожа такая. Да еще и шляпа, как у Боярского. Мне пацаны как раз намедни говорили, будто Боярский ее даже в бане не снимает.

— Не знаю, не в курсе, — поморщился Теплов. — Но все же приятно, что ты этого Энгельса видел. Значит, он точно был знаком с Сенсеем.

— А личность этого самого типа вы не установили? — спросил Иванцов. — Документов при нем никаких не было?

— Нет, как ни удивительно. В кейсе вообще ничего не лежало. В карманах тоже — пустота. Ни бумажника, ни кошелька. Похоже, у него всю наличность выпотрошили, до копейки.

— И, пожалуй, это не бомжи постарались, — задумчиво произнес Виктор Семенович. — Те, наверно, и зонт бы стибрили, и пустой кейс. Оружия, конечно, не нашли?

— Нет, — вздохнул Теплов. — Причем самое интересное, что по некоторым данным его у него просто не было.

— Это как понять?! — поднял брови экс-прокурор.

— Вы помните Селиверстова из городского УРа?

— Приблизительно помню. Некто с феноменальным нюхом, кажется. «Говорящая ищейка».

— Правильно. Не знаю, как что другое, но запах пороха и ружейной смазки он чует прекрасно. Если в кармане или за поясом даже два дня назад был пистолет, Селиверстов это определяет на месте, не дожидаясь химической экспертизы на микрочастицы. Почти стопроцентно все совпадает. Так вот, сегодня он заявил, что легкий запах пороха присутствует на правом рукаве, а вот смазкой не пахнет ни в карманах, ни в других местах.

— Может, у него насморк, у нюхача вашего? — зло хихикнул Федя. — Получается, что у мужика пистолет все время в руке был, так? И он с ним прямо в открытую по улице топал?!

— Смешно, но и этого не было. Порохом пахнет рукав, а не ладонь.

— Очень дельное замечание, — произнес Иванцов. — Из этого следует, что товарищ, похожий на Энгельса, мог вовсе ни в кого не стрелять. Просто-напросто, кто-то дал ему по башке, вколол наркотик, потом снял с него ботинки, плащ и шляпу, нацепил похожие парик и бороду, взял кейс с деньгами и пошел на встречу. Поскольку ни Парамон, ни остальные его в глаза не видели, то и самый примитивный маскарад мог сойти, тем более в полутемной подворотне. Конечно, они его разглядывать не стали, а первым делом бросились проверять подлинность баксов. Ну и потеряли бдительность. Этот господин-двойник, улучив момент, выхватил пушку и положил всех троих за шесть секунд. Потом вынул у Парамона ту вещицу, за которую другой господин собирался хорошие деньги заплатить, — и унес ее, а заодно и кейс. У него было достаточно времени, чтоб переобуть своего закайфованного клиента, напялить на него плащ и шляпу, а потом улетучиться. За истекшие несколько часов он уже далеко усвистать мог. Даже, пожалуй, за кордон, если все загодя просчитал по времени.

— Да, Виктор Семенович, — подивился Теплов, — убедительно у вас получается…

— Это версия, Васенька, — улыбнулся Иванцов, подняв указательный палец. — Всего лишь версия! К тому же меня сейчас гораздо больше интересует, какую именно вещицу и кому конкретно хотел продать Алеша. Знал ли он, что так все сложится, или нет? Федя, как мне уже известно, знать ничего не знает и ведать не ведает…

— Как на духу, Виктор Семенович! Перекреститься могу! — клятвенно подтвердил Степанов, почуяв некую иронию в словах Иванцова. — Все мимо меня текло…

— Верю, верю, Феденька! — успокоил его экс-прокурор. — Не волнуйся, никто тебя не подозревает. Насчет того, что у Алеши какие-то свои, особые планы появились, я тоже пока сомневаюсь. Но если у кого-то голова в этом направлении варить стала — тут я, пожалуй, соглашусь с Васей Тепловым! — тебе, Федор, захотят ямку вырыть. Так что домой тебе, и даже просто в «Куропатку», лучше пока не ездить. Переночуешь здесь, а завтра после того, как Алексей приедет, встретимся здесь, посидим рядком, поговорим ладком. Может, и придем к какому-нибудь, научно выражаясь, консенсусу. Может быть, Василий Михайлович нам сюда привезет господина Энгельса. Одним словом, утро вечера мудренее… Ольгуня, распорядись, пожалуйста, чтоб Феде и его мальчикам приготовили комнаты. А мы еще малость посидим.

— Нет, Виктор Семеныч, — вздохнул Теплов. — Мне, пожалуй, пора. Надо еще в управление заехать, выяснить, очухался этот тип или нет, наверно, лаборатория уже что-нибудь уточнила. Так что извините, поеду я.

— Я тебя провожу, — сказал Иванцов. — Посиди, Федя, я скоро. Кушай, такому организму хорошо питаться надо!

— Конечно, конечно! — послушно кивнул гигант. — Я еще сто грамм приму, не возражаете?

— Хоть двести, нет проблем…

Иванцов и Теплов вышли из столовой и не спеша двинулись по коридору.

— Хорошо, что ты его сюда привез, молодец! — вполголоса произнес Виктор Семенович. — Вовремя, главное. Хороший парень, даже неглупый, в общем, но сам понимаешь — лишний.

— Конечно. Можно, наверно, и без вас вопрос решить, но у меня таких спецов нет. Опять же Паша Луговой не дремлет. От его конторы сегодня тоже машинка приехала, а я их ведомству никаких сообщений не слал.

— Вот это зря. С Павлом Трудомировичем теперь особо сильно дружить надо. При Сталине все ЦК сидело в ЧК, а теперь, фигурально выражаясь, все ЧК сидит в ЦК. Пусть даже и то, и другое теперь по-иному именуется. Лучше лояльность проявить, чем ждать, пока тебя, выражаясь словами Маяковского, «железная лапа» за горло возьмет. Ты со мной согласен?

— Конечно, согласен. Буду стараться.

— Старайся, но не надрывайся, — прищурился Иванцов. — Про свою не реализованную 173 часть 3 помни.

— Ох, и вы туда же, Виктор Семенович! — покачал головой Теплов. — Федя меня сегодня уже доставал с этой статьей.

— Правильно делал. Он же подумал, будто ты его сажать собираешься, — вот и напомнил… Ну ладно, все, проехали это дело. Теперь твоя главная задача — забыть о том, что сегодня ты встречался с Федей. Не было его тут и не могло быть. У тебя много народу с собой?

— Только шофер. Надежный парень.

— Вот и езжай со своим «надежным» побыстрее. Между прочим, Федину «бээмвуху» он почти наверняка узнал, смотри, чтоб не трепанул где-нибудь.

— Я думаю, что не трепанет.

— Твои бы слова да богу в уши. Еще вопросы есть?

— Только один. Может, Энгельсу небольшой передоз устроить?!

— Если ему вкололи то, что я предполагаю, то он еще дня три будет оставаться невменяемым. А там видно будет, по ситуации.

— Чисто как другу, Семеныч, ты знаешь, что и куда ушло?

— Что ушло — знаю, а вот куда — только догадываюсь. Могу только порадовать, если это где-нибудь засветится, то Паша Луговой и его люди, если и не пойдут по этапу, то скорее всего им придется в грузчики идти или в дворники. Ты тоже, вероятней всего, с должности слетишь. Ну а потом, глядишь, дождешься своей статьи, которая от семи до двенадцати с конфискацией. Так что ищи этого двойника, как хлеб ищут, а в промежутках богу молись, чтоб его еще кто-то не сцапал. Ну, с богом, Василий Михайлович!

УТИЛИЗАЦИЯ

«Волга» Теплова, мигнув красными огоньками, выкатила за ворота «Русского вепря», а Виктор Семенович вернулся в столовую, где Федя Степанов уписывал за обе щеки жаркое, запивая его натуральным, без всякого купажа, рубиново-красным «Мукузани». Ольга Михайловна бойко рассказывала гостю о том, что в этом году было неожиданно много рябчиков, и советовала Феде тщательней жевать дичь, чтоб невзначай не проглотить дробинку.

— С комнатами, надеюсь, все уже определилось? — спросил Иванцов у супруги.

— Конечно, — улыбнулась Ольга Михайловна. — Федины мальчики уже заняли их и сейчас ужинают. Я хотела выделить каждому по отдельной, но Федя поскромничал и попросил разместить их в двух.

— Это он небось подумал, будто я с него деньги за постой возьму! — хмыкнул Иванцов.

— Ну а что тут такого? — пожал плечами Федя. — Вы же импортных сюда за валюту селите. Видал я ваши номерочки — пошикарней будут, чем, допустим, в «Береговии». А там люкс — двести баксов в сутки. Что я, бомж, что ли, не могу заплатить? Тыщи баксов у меня при себе нет, но четыреста найдется. Зачем вам убытки терпеть?

— Эх, Федя-Федя! — покачал головой Иванцов. — Вроде бы ты простой русский парень, за кордон почасту не мотаешься, а и тебя рыночная стихия засосала. Неужели ты не понимаешь, что если б мы все здесь, в родной губернии, держались только на деньгах и жили по системе «товар — бабки — товар», то достигли таких успехов? Нет, Феденька, мы постарались сохранить то, что у нас было прежде, в те времена, когда у нас была одна, общая партия, но не было очень больших денег. Человеческие, дружеские и товарищеские отношения! Даже братские, можно сказать.

— Это я помню, Семеныч, — ухмыльнулся Федя, — человек человеку друг, товарищ и брат. В школе учил. Но что-то ни фига с этим по жизни не встречался. Ни при коммуняках, ни тем более сейчас. Сколько братков за эти годы хоронили — а еще не видел ни одного попа, чтоб деньги за отпевание взять отказался. Хотя вроде бы Христос тоже велел ближнего любить как самого себя и торгашей из храма выгнал. И, по-моему, даже велел прощать долги должникам своим. Опять же, если кто и прощал, то не по доброй воле — не помню таких случаев. А вот когда людей за долги убивали — это я повидал. Одних потому, что не расплатились вовремя, а других — потому что не хотели им деньги отдавать.

— Да, да, — печально кивнул Иванцов. — Такое нынче время. Но все же, Федя, и сейчас еще многое в нашем богоспасаемом Отечестве делается так, как делалось раньше, не в службу, а в дружбу. Наверно, ты догадываешься, что моя очаровательная преемница могла бы и тебя, и меня, и Сенсея спровадить намного ближе к Полярному кругу, если б ее второй муженек не занимался когда-то в одной секции с Лешей Сениным. Хотя, в общем и целом, муж Алпатовой далек от наших тем, но дружбе верен. А у меня, грешного, столько хороших друзей в Москве, которые не подбивают балансы — сколько мне от них пришло и сколько от меня им ушло, а просто поддерживают хорошие отношения. По принципу: не плюй в колодец — пригодится воды напиться! Вот на этом, Феденька, стоит, стояла и стоять будет Русская земля!

— Клево! — одобрил Федя, обсосав последнюю косточку. — Только я так думаю, Семеныч, что слово «земля» надо бы заменить на «бюрократия».

— Ну естественно, — поморщился Иванцов. — И тут тебе демшиза мозги заполоскала! Небось все телик смотришь?

— Смотрю, конечно, когда делать нечего. Хотя, по правде сказать, политика мне по фигу. Я лично еще не олигарх и хрен когда им буду. А потому меня все это может заколыхать только тогда, когда нас раскулачивать придут. Но думаю, что не доживу я до этого, скорее где-нибудь в разборках завалят…

— Да что ты, Феденька! Сплюнь! — всплеснула руками Ольга Михайловна. — Тебе, кстати, компотику не налить? Ананасовый, не фабричный, сама готовила, по-особенному…

— «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй!» — осклабился Федя, процитировав Маяковского.

В это самое время в комнату вошел аккуратно причесанный молодой официант в бордовом жилете и белой рубашке с «бабочкой», держа в руках пустой поднос. Он тихо встал за Фединой спиной. Федя и внимания на него не обратил, официанты тут часто появлялись: кушанья приносили, посуду забирали.

— Так я схожу за компотиком! — объявила Ольга Михайловна и торопливо вышла из столовой. Иванцов поглядел на официанта и сказал:

— Ну что ты стоишь, Саша! Забирай посуду…

Тот кивнул и быстрым движением выдернул авторучку, будто собирался счет выписывать. Федя этого не заметил, бедный. Он свое «Мукузани» допивал, а зеркала напротив него не было.

Послышался легкий щелчок, и шприц-иголка, вылетевшая из дула «авторучки», вонзилась в бычью шею господина Степанова. Федя открыл рот, пытаясь вдохнуть, у него округлились и остановились глаза, могучее тело судорожно дернулось, но тут же обмякло.

Официант жестом профессионального медика сдвинул рукав покойного, пощупал пульс и сказал констатирующим голосом:

— Аут. Можно забирать?

— Можно, — кивнул Иванцов, поглядев из-под бровей на невозмутимого паренька. — Как остальные?

— В том же состоянии, — ответил официант. — Уже вниз отнесли. Можно утилизировать.

— Надеюсь, не надо напоминать насчет оружия, сотовых, пейджеров, документов и кредиток?

— Естественно, Виктор Семенович.

Молодчик звонко щелкнул пальцами, и в комнату вошел еще один официант в такой же униформе, а потом появился и третий, вкатив нечто вроде больничной каталки. Парни не без напряга подняли мертвого великана, в котором было уже не 123 кило, как прежде, а все полтораста, и с трудом уложили его на каталку. Затем прикрыли его простынкой и выкатили из столовой.

Иванцов взял со стола большой и широкий бокал и почти до краев налил его водкой.

— За упокой души! — произнес он и перелил бокал в глотку.

Почти неслышно появилась Ольга Михайловна. Разумеется, никакого компота она не принесла, поскольку загодя знала, что должно произойти с Федей. Просто интеллигентная дама не любила подобных зрелищ.

— Зря ты столько хлебнул, Витюша, — укоризненно заметила госпожа Иванцова. — Все-таки тебе не семнадцать лет.

— Думаешь, помру раньше времени? — хмельно хмыкнул Виктор Семенович. — А мне уже пора, голубка моя! В нашей вшивой Федерации мужикам положено жить пятьдесят восемь лет. А мне уже больше.

— Ну и что? Из-за этого надо нарочно губить здоровье?

— А на хрена мне это здоровье, прости господи? Чего я в этой жизни еще не видел, скажи на милость? Какие такие радости она мне приготовит, если я, к примеру, до семидесяти доживу? А?! Скажи, Оля, если знаешь! Только ты мне про Пола Брэгга не рассказывай, ладно? Пей дистиллят, ешь укропчик, и в девяносто лет утонешь, занимаясь серфингом! Ха-ха-ха! Слыхали, матушка! Не знаю, может, какому-нибудь янки это подходит, а мне — нет! Я — русский мужик! Если мне кто-то из лекарей скажет: «Еще одну рюмаху опрокинешь — и сдохнешь!», я возьму и выпью! И не рюмаху, а стакан! Поняла, грымза старая?!

— Витюша, успокойся! — нежно произнесла Ольга Михайловна. — Не сходи с ума, пожалуйста. И вообще, иди-ка отдыхать. Заснешь, проспишь до утра, все стрессы как рукой снимет. Считай, что ты выполнил свой долг. Зачем тебе переживать из-за этого бандюги? Ему самое место там, куда его отправили…

— Все мы этого места не минуем, — буркнул Виктор Семенович. — Сказать, какого, или сама догадаешься?

— Витя, — в голосе Ольги Михайловны зазвучали жесткие нотки, — я тебя убедительно прошу: иди спать! И лучше, если ты сделаешь это немедленно!

Иванцов скрипнул зубами, перелил в бокал все, что еще оставалось в бутылке, и выпил, не закусывая. Потом попытался встать, но его повело вбок, и, если б не супруга, он бы несомненно грохнулся на пол. А Ольга Михайловна, хоть и была раза в полтора легче своего растолстевшего от гиподинамии супруга, сумела его поддержать. И даже больше того, сумела довести захмелевшего пенсионера до спальни. Здесь Иванцов благополучно плюхнулся на кровать поверх покрывала. Заботливая жена стянула с него брюки и ботинки, укрыла пледом и выключила свет.

Ольга Михайловна оставила Иванцова храпеть и отравлять атмосферу перегаром. Спать с этим выживающим из ума придурком она не собиралась. Уже не первый год Виктор Семеныч представлял собой в сексуальном плане абсолютный нуль, а к Иванцовой была вполне применима поговорка: «В пятьдесят пять — баба ягодка опять!» Конечно, чтоб поддерживать в таком возрасте уровень сексапильности, ей приходилось нести кое-какие расходы, начиная с фарфоровых зубов, вставленных еще до дефолта за тысячу баксов, и кончая двумя или тремя подтяжками кожи. Плюс шейпинг, бассейн, диета. Но эти расходы некоторым образом окупались. Во всяком случае, мальчики из обслуги «Вепря», среди которых многим и тридцати не было, не испытывали особого отвращения, когда хозяйка приглашала их в свои личные покои.

Именно туда Иванцова отправилась сейчас, но вовсе не за сексуальными утехами. Ей нужно было серьезно подумать, проанализировать, все взвесить и просчитать. Как ни странно, в халате и шлепанцах у нее это лучше получалось.

Откинувшись на спинку мягкого кресла, Ольга Михайловна попробовала представить себе все, что происходит в котельной «Русского вепря». Хотя, быть может, это зрелище не для слабонервных уже завершилось. Сама Иванцова, разумеется, никогда там не бывала, да и Виктор Семенович не посещал этот домашний крематорий. Но именно ей, а не «главе семейства» пришла в голову эта идея — вполне достойная леди Макбет. Хотя бы Мценского уезда.

Из окна комнаты, где пребывала в размышлениях леди Иванцова, просматривалась небольшая асфальтированная площадка, окруженная деревьями и кустами с остатками пожелтелой листвы. Светильники отражались на мокром асфальте желтыми расплывчатыми пятнами. Посреди площадки маячил большой грузовик «КамАЗ»-фура, в который несколько парней из «Вепря» осторожно загоняли по сходням осиротевший Федин «БМВ». Судьбу этой тачки, не менее печальную, чем судьба ее хозяина, Иванцова тоже примерно знала, хотя никогда не бывала там, куда направлялся «КамАЗ». А направлялся он в соседнюю область, на некий пункт автосервиса, где через пару часов или даже быстрее с иномарки снимут все, что можно снять, а раму и кузов, сплющив до неузнаваемости, отвезут на металлургический завод, где они вне всякой очереди попадут в мартен. То, что снимут с машины, развезут с разными оказиями в дальние концы матушки-России и СНГ, где продадут на авторынках, как запчасти. Такие мероприятия тут, в «Русском вепре», происходили не очень часто, но раза два-три в год — обязательно.

То, что готовилось сейчас, было сущей ерундой по сравнению с тем, что провернул в далеком уже 1995 году Юра Курбатов по кличке Курбаши. Тогда вот тут, на этой площадке, прямо под окнами, можно сказать, «курбашисты» в упор расстреляли пять машин из группировки Вовы Черного. Той ночью Иванцовых в «Вепре» не было, хотя именно светлая головушка Ольги Михайловны намекнула муженьку, что иметь дело с Юрой приятнее, чем с Вовой. Но наутро площадка была девственно чиста. Ни следов крови или гари, ни осколка стекла, ни гильзочки не обнаружилось. При желании, конечно, можно было отыскать пару-тройку пулевых пробоин в стволах деревьев, но и их аккуратно замазали садовой зеленкой. Увы, но и сам Курбаши прожил недолго. Захотел взять Иванцова под себя, пижон! А заодно натравить на него соседнего облпрокурора Грекова. Курбаши погиб не здесь, но мысль о том, что ему пора получить свою пулю, тоже родилась в «Вепре».

А эти два молодца с американскими паспортами, Сноукрофт и Резник, которые снюхались с областным авторитетом Степой и господином Антоном Соловьевым? Как по-настоящему звали этих прохиндеев, один из которых действительно смахивал на англосакса, а второй был стопроцентным одесситом по национальности, Иванцовы так и не узнали, так же как и того, на какой Малой Арнаутской они приобрели свое американское гражданство. Во всяком случае, как стало известно Иванцову, госдеп официально заявил, что паспортов с такими реквизитами он никогда не выдавал, да и после генетического анализа того, что осталось от господ «американцев», сгоревших в джипах, расстрелянных в восьмистах метрах от базы «Белой куропатки», признать их за своих отказался. И эти липовые «янки», и Степа начинали путь к смерти именно с той самой мирной площадочки. Правда, тогда вокруг нее громоздились высокие сугробы. Ох, и переволновалась же тогда Ольга Михайловна! Подвыпивший Иванцов, лобызаясь со Степой, уселся в джип и тоже покатил туда, где ждала засада! Хотя прекрасно знал о том, что задумано сделать! Правда, потом протрезвел и сумел выкрутиться, объявив, что ему надо в туалет. Вылез всего в двухстах метрах от места засады и тем спас свою шкуру.

Да, когда-то он был очень ловок и разворотлив, этот Иванцов. Все выжимал из своего положения, умел заводить знакомства, находить подходы к самым разным людям и ничем не брезговал, если дело касалось выгоды. Ольга многому у него научилась. Хотя, по правде сказать, он всегда считал ее дурой и пустышкой. Правда, красивой и привлекательной, которую можно использовать в тех весьма частых случаях, когда падкие до запретных плодов мужики, облеченные властью, готовы поступиться принципами.

Теперь, конечно, все это в прошлом. Времена, когда Ольга была рыбкой-живцом, уже миновали. А сам Иванцов постарел на глазах. Не тот, не тот теперь стал. Вроде бы никаких особых болезней еще не нажил, но нервами уже не богат. В бога вроде бы по-прежнему не верит, в церкви не бывает, но, похоже, всерьез опасается, что после смерти придется ответить за все. Ольга, наоборот, в церковь ходит, постится, однако уверена, что там, за последней чертой, ничего нет. Ни мук, ни блаженства, ничего иного. И никто не спросит, зачем они с Иванцовым, лично не замарав рук ни одной каплей крови, спровадили в небытие несколько десятков людей. Но если бы этот вопрос все-таки прозвучал и надо было отвечать как на духу, Ольга Михайловна вынуждена была бы сказать довольно примитивную, но откровенную фразу: «Мы хотели жить лучше других». Сначала для этого надо было делать карьеру, потом — деньги. Но деньги бывают большие, а бывают маленькие. Так получилось, что для получения больших денег пришлось ввязываться в дела сперва немного нечистые, потом погрязнее и в конце концов просто грязные. И чем грязнее были дела, тем больше прибыли они приносили. А чем больше прибыль, тем больше вероятность, что кто-то захочет ее отнять. Причем, как правило, этот кто-то обычно тот, кто долго с тобой дружил и сотрудничал, тот, кто знает тебя лучше других. Такие люди могут улыбаться тебе в лицо и готовить смертельный удар, причем внезапный, как гром среди ясного неба. Защититься от этого можно лишь одним — упредить, не дожидаясь, пока удар будет нанесен. Причем иногда упреждающие действия приходилось предпринимать тогда, когда еще далеко не ясно, собирается ли подозреваемый что-либо делать против тебя или нет. Но чутье редко подводило Иванцову. Пожалуй, она лишь один раз запоздала — прошлой зимой.

Ох уж эта Валерия! Точнее, Корнеева Валерия Михайловна, 1968 года рождения, ранее не судимая. Какая исполнительная, обходительная, вежливая девушка была! Занимая скромную должность заведующей Клубом любителей природы, где президентствовала Иванцова, эта милая леди так умело организовала деятельность заведения, превратив его в «комбинат черных бытовых услуг», что не нахвалишься! Но Иванцова нюхом чуяла, что эту девочку надо притормозить, иначе беды не оберешься. Более того, Ольге Михайловне казалось, будто милой шатенке надо не просто сменить работу, а перейти в какую-нибудь неодушевленную материю. Все были против: и сам Иванцов, и Сенсей, и лавровский босс Тема Драч. Правда, Ольге Михайловне удалось настоять на том, чтоб Лерочку переместили из клуба, заменив ее менее активной и головастой, но и менее опасной дамой по фамилии Чернобурова. Однако эту замену планировали провести летом, по крайности, в конце весны, а до того постепенно вводить Чернобурову в курс дела. Иванцова тогда убеждала, что все должно быть внезапно и одномоментно, но ее не послушали. И что вышло? Хитрая бабенка почуяла стрему и попыталась удрать, да не просто так, а прихватив немалые денежки, уничтожив свою потенциальную преемницу, да еще и взорвав одного весьма ценного ученого человека, на которого не только Иванцовы и Сенсей, но и московские покровители питали радужные надежды. Это стоило головы Теме Драчу и еще нескольким полезным людям. Стерву, правда, в конце концов поймали, и она нашла свое место на кладбище, но сколько седых волос прибавилось в крашеной прическе Ольги Михайловны — только бог знает…

Нет, Иванцов определенно сдает. Пожалел этого тупого быка Федю. Сколько их уже зарыто на здешних кладбищах да и по всему бывшему Союзу? Многие тысячи, а может, даже сотни тысяч. Сколько их, здоровых, накачанных, могучих мужиков бесследно исчезло, и никто скорее всего не узнает, куда они подевались из родных мест, где одно упоминание их имени наводило страх на братву. Может, купаются на Копакабане, а может, их рыбы доедают в ближайшем пруду. Что этот Федя вообще умел, кроме как морды бить да стрелять? В общем и целом, от такого особых бед ждать не следует. Про таких в царские времена говорили: «Головой туп, но грудью за Отечество встанет». Однако ради того, чтобы комбинация, которую задумали Иванцовы, Сенсей и Теплов, не развалилась, нужно было, чтобы Федя исчез. Пусть его и разыскивают москвичи-покровители.

Надо думать, этот розыск займет у них много времени. Достаточно, чтоб это продолжалось столько, сколько понадобится Иванцовым на то, чтобы выбраться из этого грязного Совка. Туда, где жизнь куда приятнее и безопаснее… Если есть деньги, конечно.

Да, они ввязались в смертельно опасное дело. Но не могла же Ольга Михайловна упустить такой куш! Не каждый день приходят в руки 300 миллионов долларов!

БУДЕМ ЗНАКОМЫ, ЮРИЙ НИКОЛАЕВИЧ!

Примерно в те же минуты, когда Ольга Михайловна размышляла, Таран находился в полусонном-полубодрствующем состоянии. Временами ему чудилось, будто с ним происходит нечто, похожее на то, что ему довелось минувшим летом испытать в Африке.

Тогда ему и еще пятерым бойцам была поставлена странная задача: в то время, когда остальные будут вдесятером оборонять перевал от целой роты неприятеля, подняться на Гору Злых Духов и принести оттуда… неведомо что. Точнее, у кого-то из шести при произнесении пароля «Диамант» должна была открыться и развернуться некая заархивированная программа, согласно которой нужно будет проводить дальнейшие действия. Ну и что искать пояснялось. А перед этим, на отдыхе в деревушке Муронго, Тарану приснился странный сон, по ходу которого он увидел себя и остальных пятерых стоящими перед неким виртуальным вождем Муронго — реальный вождь был хилым старикашкой, а тот что во сне, амбалом покруче Майка Тайсона. И виртуальный вождь вроде бы объявил, что только Таран знает истину и может сделать некое ДЕЛО. Однако какое именно ДЕЛО надо сделать, вождь не объяснил, поэтому Юрка помалкивал в тряпочку. Тем более что после этого сна ему еще пришлось участвовать в штурме перевала, который позже обороняли уже без его участия.

Там, на Горе Злых Духов, обнаружился кратер-котловина, заполненный водой. Разделавшись по ходу дела с «джикеями», которые, должно быть, за тем же самым приперлись на гору, бойцы под командой местного вояки команданте Васку Луиша начали спускаться вниз. Потом остановились перекурить на каком-то уступе, и вот тут-то Таран и заснул.

Сперва ему показалось, будто он уже проснулся и четко увидел всех своих товарищей, гору, кратер и прочее с одним только отличием от реальности: вода из кратера исчезла, хотя выливаться эти тысячи кубометров должны были не один час. Потом, когда бойцы вроде бы спустились вниз, на сухое дно, случилось еще одно расходящееся с явью событие. Кратер-«стакан» закрыта какая-то крышка и звездное небо куда-то исчезло. Потом у Тарана вскрылась программа «Диамант», и начали происходить какие-то фантастические события. Юрка и остальные сперва влезли в пещеру, которая то превращалась в трубу, то во что-то типа подземного перехода. Там, внутри пещеры, было семь светящихся колец по числу основных цветов спектра: Красное, Оранжевое, Желтое, Зеленое, Голубое, Синее и Фиолетовое. Пока бежали по пещере, все Юркины спутники постепенно исчезали, и через Фиолетовое кольцо проскочил один Таран. В общем, в результате всех этих, будто бы происходивших в натуре, событий Юрка заполучил пять небольших бриллиантов с пятиугольными гранями и один здоровенный, весом в 666 карат.

Сразу после этого финиша Таран очнулся, и выяснилось, что на самом деле все было гораздо проще: Юрка влез в затрофеенный у «джикеев» гидрокостюм и дыхательный аппарат, нырнул в воду, скопившуюся в кратере — там 20 метров глубины было, если не больше! — и вытащил наверх именно те самые бриллианты. Таран о своих подводных поисках не помнил ровным счетом ничего, зато все, что ему привиделось, — очень отчетливо. Остальные пятеро прекрасно помнили то, как Юрка нырял в озеро, но ничего, связанного с пещерой и цветными кольцами, не припоминали. Именно на этом основании: одному может померещиться, а пятерым одно и то же — никогда, Таран в общем и целом поверил в то, что он нырял, а не бегал сквозь цветные кольца. Однако и сейчас, спустя несколько месяцев, Тарана нет-нет да и одолевали сомнения. А что, если это его спутникам померещилось, а то, что видел он, было реальностью?! Ведь буквально через несколько часов после того, как экспедиция спустилась с горы, над кратером появилось что-то похожее на НЛО. И на сей раз его видел не только Таран, но и еще два бойца — Луза и Гребешок.

Так вот, сейчас, когда Юрка уже несколько часов подряд мерз, забравшись внутрь тощего тюфяка, ему время от времени начинало казаться, будто все, что видят его глаза, происходит во сне, а на самом деле он находится где-то совсем в другом месте и делает что-то совсем другое. Опять же, намаявшийся за день Таран и впрямь то и дело засыпал на короткое время, минут на десять-пятнадцать, причем ему начинали мерещиться какие-то видения…

Один раз ему показалось, будто он сидит дома и смотрит телик, где на экране идет какая-то передача про Африку. Типа «Клуба кинопутешествий», кажется. Даже голос Сенкевича вроде бы слышался. Причем из экрана тянуло теплом и даже жарой, а Юрка ощущал холод и как-то непроизвольно придвигался все ближе и ближе к «ящику». Затем в какой-то момент Тарана прямо-таки втянуло в экран, но тут как раз Сенкевич стал показывать сюжет не то про Арктику, не то про Антарктиду, и вместо долгожданной Африки Юрка в одних трусах оказался среди льдов, после чего сразу же проснулся.

Потом ему пригрезилась Надька, стоящая по пояс в воде под тропическим солнышком и манящая его к себе. Таран побежал, но едва его ноги ступили в воду, как оказалось, что в ней плавает лед, а Надька вовсе не Надька, а здоровенный белый медведь с оскаленной зубастой пастью.

Были еще какие-то картинки, которые длились так недолго, что Юрка их даже запомнить не успел. Но вот последняя по времени запомнилась неплохо.

Таран увидел себя в той самой камере, где пребывал наяву, только на том месте, где была дверь, вертикально стоял тот самый контейнер, в котором летом прятали Полину. Тот, что был похож на холодильник. Дверь контейнера открылась, и обнаружилось, что там внутри ледяная глыба, в которую вморожена некая женщина. Чуть позже с той стороны донесся отчетливый голос, явно принадлежавший Полине: «Не бойся, Юрик, это все понарошку!» Таран подбежал к «холодильнику», прикоснулся к ледяной глыбе и тут ощутил не только холод, но и чувствительный пинок в бедро. Вот от этого пинка он и проснулся окончательно, потому что пинок был нанесен не во сне, а наяву.

Юрка разлепил веки и увидел, что «холодильника» с замороженной Полиной в камере нет, но сама камера существует в реальности. Реальными оказались и два верзилы в черных комбезах, вязаных масках с прорезями для глаз, ну и десантных ботинках, конечно, одним из которых Тарана и пнули.

— Встать! — рявкнул один из верзил. — Подъем!

Поскольку Юрка еще не очень врубился, детины сцапали его за плечи и выдернули из тюфяка. Щелк! — и на его запястьях вновь оказались наручники. Затем Тарану нахлобучили на голову мешок из плотной черной ткани, ухватили за локти с обеих сторон и куда-то повели.

Хождение по холодному цементному полу Юрке удовольствия не доставляло, но ворчать он не решился. Ясно, что обувки ему никто не выдаст, а вот пинков могут отвесить сколько угодно.

Впрочем, вели Тарана не столь уж долго. Его втащили в какую-то комнату, где пол уже был деревянный, и, хотя дома Юрка скорее всего признал бы такой пол холодным, сейчас он казался чуть ли не горячим. Кроме того, конвоиры расстегнули браслетку на левой руке.

Однако на этом перемены к лучшему закончились. Тарана прижали голой спиной к жутко холодному и шершавому бетонному столбу, завернули руки за спину и опять защелкнули левую браслетку. Все четыре ребра этого столба так и впились Юрке в тело. Однако, кроме боли, Таран ощутил и какое-то зудящее в памяти воспоминание: точно так же его пристегивали к бетонному столбу братки Жоры Калмыка. Это происходило чуть больше трех лет тому назад, на складе вторсырья. Там вместе с Тараном была Даша. Именно там, на складе, Юрка узнал о ней первую половину горькой правды… Странно, но сейчас Таран больше всего боялся, что если с него снимут мешок, то он увидит у столба прикованную Надьку. Но мешок с головы не сняли, и Юрка еще несколько минут оставался в неведении, есть ли тут еще кто-нибудь, кроме него и конвоиров. То, что конвоиры не ушли, доставив арестанта, Таран чуял по мрачному сопению, которое долетало слева и справа. Затем кто-то появился где-то впереди, поскрипел мебелью — наверно, за стол уселся. Потом оттуда же долетел надсадный кашель, будто тот, кто собирался вести допрос, сам только что из проклятых рудников вернулся. Когда гражданин откашлялся, то хрипло пробасил:

— Мешок с него снимите!

Конвоиры мигом выполнили это распоряжение и очень резко сдернули мешок с Юркиной башки. Будь он более лопоухим, могли и без ушей оставить.

Пока Таран щурился от непривычно яркого света — ему в морду направили пару двухсотваттных ламп с рефлекторами, — но разглядеть толком того, кто сидел за столиком в трех метрах от него, не мог. Однако заметил, что этот тип, как и конвоиры, одет в черный комбез и вязаную шлем-маску.

— Будем знакомы, Юрий Николаевич, — не очень приветливо произнес обладатель баса. — Меня зовут Толян. Это все, что могу сообщить.

— Могли бы и этого не говорить, — заметил Таран. А бас-то знакомый! Только вот слышал его Юрка очень давно. Года три назад, не меньше. Конечно, это не Ваня Седой, не Жора Калмык, вернувшийся с того света, не Пятак и не Микита… Если убрать хриплость, Юрка бы точно определил.

— Не наглей, пацан! — произнес сквозь зубы конвоир слева, отреагировав на Юркину реплику. — А то по губам получишь!

— А что я такого сказал? — непонимающе произнес Таран. — Вы же и правда могли мне вовсе не представляться?

— Правильно, — кивнул Толян, — но тогда бы ты стал называть меня «гражданином следователем» или там «гражданином начальником», а у меня на эти обращения аллергия.

— Сочувствую, — произнес Юрка, и конвоир, стоявший слева, не очень сильно хлопнул его ладонью по губам. Получился двойной удар: вдобавок к плюхе спереди Таран чувствительно тюкнулся затылком о бетонный столб.

— Не вякай! — скорее назидательно, чем свирепо объявил конвоир.

— Да, — сказал Толян, — не стоит говорить всякие лишние слова, а тем более показывать: «Дяденька, я тебя не боюсь!» Нормальный человек, попав в такие обстоятельства, должен бояться. Вообще-то, я очень добрый и мягкий человек, мне глубоко претит заниматься истязаниями, поэтому я предпочитаю, чтоб со мной говорили по-хорошему и четко отвечали на те вопросы, которые я буду задавать. Ты все понял, Юра? Или мне дать ребятам пять минут на отработку ударов по корпусу?

— Понял, конечно, — смиренно кивнул Таран, но в голове уже сидела четкая мысль. Знает он этого типа. Мужик, спрятавший лицо под маской, — это Толя Сидоров по кличке Сидор. Когда-то они с Тараном занимались в одной секции бокса, даже у одного тренера Михаила Егоровича. Правда, Сидоров был на несколько лет постарше Юрки. Когда Юрка только пришел в ДЮСШ, Толя уже готовился за взрослых выступать, а позже не раз приходил в школу на правах любимого и удачливого ученика. Егорыч им гордился: Толя, насколько помнилось Тарану, довольно быстро до КМС дошел. А виделись они уже больше чем три года назад, в июле 1998 года. Тогда Таран познакомился с Иваном Андреевичем Седых, хозяином спортивного центра «Атлет» на Леоновской, 23, и тот пригласил его поработать уборщиком за 500 рублей в месяц, обещая, что даст возможность продолжать тренировки. Толя Сидоров уже работал у господина Седых тренером по боксу, и они с Юркой, в общем и целом, встретились по-дружески. Однако Ваня Седой пригласил Тарана не затем, чтоб он спортзалы убирал, а для того, чтоб набить морду журналисту Крылову, не подставляя свою контору. Вот с этого у Юрки и началась стремная жизнь…

После того как Ваня Седых закончил свою карьеру, «Атлет» перешел под команду Сидора и взял под крышу «Тайваньский» рынок, где содержали свои торговые палатки Витька Полянин и Майка, а Надька подрабатывала продавщицей в ларьке.

У МАМОНТа с «Атлетом» были кое-какие нервные дела. В двух мероприятиях поучаствовал и Таран. Первый случай произошел осенью 1999-го, когда Таран и Милка случайно столкнулись с несколькими «атлетами» на складе автоутиля в заброшенном карьере и троих уложили наповал. Вторая история произошла уже минувшим летом, когда «мамонты» организовали против «атлетов» приличную подставу. Расстреляв охрану, «мамонты» похитили некоего Штыка, подбросив ментам массу улик против «атлетов». Тогда всех, в том числе и Толю, повязали в пучки прямо в баньке у лесного озера. Дошло ли дело до суда, Таран был не в курсе, но, судя по тем сведениям, которые приходили с «Тайваня», рынок уже перешел под другую крышу, а центр «Атлет» вот уже четвертый месяц был закрыт и опечатан.

Итак, «Атлет» закрыт, однако Толя, судя по всему, жив-здоров и находится на воле. Конечно, он считает, что имеет полное моральное право ответить подставой на подставу. Но откуда он узнал про то, что к летней подставе имеет отношение Таран? И почему провел такую хитрую операцию, если на то пошло? А про приезд Нефедова кто ему сообщил?!

Все эти мысли и воспоминания вились в Юркиной голове, как полярная вьюга, а Толя Сидоров тем временем, удовлетворившись тем, что Таран выказал смирение, сделал небольшую паузу. Наверняка для того, чтоб поиграть на нервах у своего «подследственного».

— Значит, ты понял, что надо отвечать на мои вопросы? — повторил Сидор еще раз.

— Да, конечно, — подтвердил Таран.

— Тогда расскажи, пожалуйста, зачем ты ходил в гостиницу «Турист»?

Юрка сильно и искренне удивился. Он ждал вопросов насчет летней истории.

— Мне позвонил один человек… — сказал Таран, будучи на сто процентов уверен, что «атлетам» хорошо известно, кто именно. Поэтому следующий вопрос, заданный Толяном, воспринял как некое издевательство.

— Кто именно?! — быстро спросил Сидоров, перебив Юрку.

— Нефедов Михаил Алексеевич, — с неким недоумением в голосе произнес Таран, хотя имел серьезные основания в этом сомневаться. — А вы разве не знаете?!

— Вопросов не надо! — рявкнул Толя. — Какие у тебя с ним дела?

— Он мне собирался передать письмо из Москвы. От своей дочери.

— А почему она его по почте не послала? — спросил Сидор. Таран еще больше озадачился. На фига Толе Юркины мозги пудрить, если речь идет о расчетах за прежние дела? А может, он действительно ни хрена не знает? Но почему тогда Таран к нему попал?

— Так почему она не послала письмо по почте? — Сидор, видя, что Таран замешкался, придал голосу угрожающие нотки.

— Ну, там такое дело, — засмущался Юрка, — у его дочки от меня ребенок в Москве, а у меня тут, дома, — жена и сын. Наверно, не хотела, чтоб жена случайно прочла. Он, вообще-то, хотел ко мне домой приехать, но я решил, что будет лучше, если я сам к нему в гостиницу приеду. По той же причине. Вот он и сказал, чтоб я приехал в «Турист», на пятый этаж, в 511-й номер.

Конвоиры, стоявшие по бокам от Тарана, переглянулись. Несмотря на то что они были в масках, Юрке почудилось, будто и они в недоумении.

— Когда ты туда отправился, если не секрет?

— Да примерно в полдесятого.

— Так, — произнес Сидор более-менее невозмутимо, — теперь, пожалуйста, все по порядку. Как доехал, куда пошел и что у вас там в номере происходило.

— Ну, доехал я туда на машине. Оставил на стоянке, зашел в гостиницу, поднялся на пятый этаж, постучался в 511-й. Мне сказали: «Проходите, не заперто!» Я зашел, и мне тут же по башке стукнули, дальше ничего не помню. Очухался только у вас.

Почему-то Юрка предполагал, что после этого почти абсолютно откровенного сообщения его начнут дубасить. Слишком уж просто все получалось. Конечно, он не упомянул о том, что разговаривал с охранником Муравьевым, о том, что видел окровавленную финку, милицейскую фуражку и о том, что ему сделали какой-то укол. Но, надо думать, ребята должны быть в курсе.

Но бить Тарана не стали. Сидор еще малость покашлял, а затем спросил:

— Вот ты сказал, что тебе из-за двери ответили, так?

— Да, — подтвердил Юрка.

— А до этого, стало быть, тебе позвонил гражданин Нефедов? Ты уверен, что это был один и тот же голос?!

— Ну! — Таран почуял, что все его аналитические выкладки, сооруженные за время сидения в камере, летят к черту.

ЭТО ФИНИШ!

Толя встал из-за стола и направился к Юрке. «Если нормально врежет, — подумалось Тарану, — пробьет пресс, как нечего делать! Ударчик у него — будь здоров!»

Сидор заслонил спиной беспощадный свет ламп с рефлекторами и спросил:

— Ты вообще-то видел его когда-нибудь, Нефедова этого?

— Не-а, — честно сознался Таран. — Жену его, Рогнеду Борисовну, видел, а самого нет, не доводилось.

— В глаза мне посмотри! — жестко процедил Толя. Таран посмотрел. Конечно, взгляд Сидорова через прорези маски нельзя было назвать теплым и дружеским. Но все же лучше уж такой взгляд, чем лампа с рефлектором.

— Теперь, — почти не разжимая губ, все тем же тоном произнес Сидор, — постарайся четко, очень четко вспомнить, что ты успел увидеть в комнате. Ведь успел, наверно, увидеть хоть что-то?

— Вообще-то, — сказал Юрка, — там темно было, только телевизор светился. Значит, телик стоял почти у самого окна, ближе к правой от меня стене. У этой же правой стены стояла кровать. По-моему, застеленная. В середине комнаты стол был, а между столом и кроватью, ближе к телику, — кресло. Там мужик сидел. Больше ничего не помню. Меня только удивило, что мужик ко мне даже головы не повернул.

— А что на экране шло? — поинтересовался Сидоров.

— Реклама, по-моему, — ответил Юрка. — Я не присматривался особо. В смысле, не успел присмотреться.

Похоже, вопрос был на засыпку, во всяком случае, так показалось Тарану. Небось Толян пытался проверить, насколько долго Юрка в номере пробыл. Но ведь если он всю эту подставу организовывал, на фига ему спрашивать то, что он давно знает?! Или просто хочет Юрку запутать? Зачем? Ему что, в прокуратуру дело сдавать надо?!

— Жутко интересно… — уже не скрывая свою растерянность, пробормотал Сидор. — Значит, говоришь, мужик в кресле сидел и головы к тебе не повернул?

— Да, — подтвердил Таран, — может, он, конечно, и повернул голову, но уже после того, как мне по башке дали.

Сидор еще немного потоптался перед Юркой и вернулся за стол.

— Ты видел того, кто тебя отоварил? — спросил Толян, усевшись на свое место.

— Нет, — помотал головой Юрка, — он сзади подскочил, я не успел обернуться. И вообще понял, что меня стукнули, только тут, у вас, когда шишку на затылке нащупал.

— Ширяешься давно? — неожиданно спросил Сидоров.

Во как! Таран даже обиделся.

— По-моему, гражданин Толян, — произнес Юрка почти нахальным тоном, — у меня сейчас обе руки и даже ноги голые. Наверно, если присмотреться, то можно разглядеть, что меня только один раз укололи, когда к вам сюда притаскивали!

Конвоиры вопросительно поглядели на Сидорова: врезать Тарану за хамство или нет?

— Кокаин нюхаешь? Анашу куришь? — вопросы были дурацкие, и Юрка ответил тоже по-дурацки:

— Проведите экспертизу, если не верите…

Бить и на этот раз не стали. Толян закашлялся на целую минуту. Наверно, он понимал, что Юрка не имеет ничего общего с наркотиками, еще тогда, когда спрашивал насчет ширяния.

— Вот это подстава, ёкалэмэнэ! — сокрушенно покачал головой Толян. — Полный финиш!

Юрка из этических соображений промолчал, хотя ему стало жутко интересно, кто же кого подставил, в конце концов?

Конвоиры нервно переглядывались между собой и на Сидора тоже глядели вопросительно: дескать, командир, только что все было просто и ясно, а теперь мы ни хрена уже не врубаемся…

Толян сунул в рот сигарету. Учитывая, что на нем была маска, курить ему пришлось через прорезь для носа и рта. Вряд ли дым помог ему сосредоточиться или успокоить нервы, но зато вызвал новый приступ кашля. Юрке даже жалко его стало. По идее, Сидору еще не было тридцати, а кхекал он уже почти как туберкулезник.

Конечно, Таран не забывал о том, что Сидор и другие «атлеты» после той, летней подставы, угодили за решетку. Сколько они отсидели, неизвестно, но для того, чтоб поймать тубик, может хватить и недели в СИЗО. Убежать из здешней «крытки» можно только при поддержке охраны, и то лишь при очень солидной оплате. Конечно, мог найтись приличный адвокат или честный следователь, который разобрал все по косточкам и понял, что Сидор со своими ребятами не могли устроить засаду на автомобиль Штыка, ибо к этому часу среди них не было ни одного способного удержать автомат в горизонтальном положении. Однако приличным адвокатам надо прилично платить, а найти следователя, который, загодя зная, что имеет дело с бандюками, станет искать нечто, оправдывающее их по данному эпизоду, можно только за очень большую взятку.

Тем не менее Сидор и, по меньшей мере, два его братка на воле. Но они, похоже, притащили сюда Тарана вовсе не затем, чтоб выпытать у него имена тех, кто летом организовывал подставу против «атлетов». Хотя Таран, по идее, даже не должен был знать о том, что участвует в подставе. Им просто поставили задачу: Штыка взять, охрану ликвидировать. Кроме того, оставили на месте налета труп какого-то типа, пристреленного из пистолета «ТТ», который забрали у одного из убитых охранников Штыка. С понтом дела, дескать, «перестрелка была». Потом они отвезли усыпленного Штыка на восьмую стоянку военного аэродрома и сдали его каким-то незнакомым пацанам, усадившим пленника в самолет. После этого разулись, сложили обувь и оружие со свежим нагаром в «Ниссан Патрол», а затем сели в «уазик» и вернулись на свою базу. Многие из тогдашних действий Юрке были непонятны, и, как дальше, события развивались, он не знал и не должен был знать. Правда, на следующий день, Надька, Полянин и Майка рассказали ему, что «атлетов» арестовали прямо в баньке на озере, где они культурно отдыхали. По местному ТВ показывали. Лишь после этого Таран понял, что закопченные стволы и обувь были подброшены Сидору и К°. Но и то всех нюансов дела ему, конечно, не сообщили. Тем не менее если Сидор каким-то образом узнал, что Юрка участвовал в операции «Штык», то мог попытаться как следует потрясти его. Ну а потом, когда покажется, что все уже вынуто, естественно, замочить. Но ни одного вопроса на эту тему не было!

Пока Толян смолил сигарету, время от времени заходясь кашлем, Таран и его конвоиры нервничали. Что смущало Юрку, известно, а вот отчего охранники почесывались — неясно. У Тарана даже никаких версий на этот счет не было. Кроме той, что они чесотку в тюряге подхватили.

Наконец Сидор бросил тлеющий бычок на пол и растоптал каблуком.

— Ты мне все рассказал? — спросил Толян у Юрки.

— По-моему, все. Вы спрашивали — я отвечал.

— Допустим, — буркнул Сидоров. — Теперь еще ответь. Витьку Полянина знаешь?

— Конечно. В одном классе учились и сейчас дружим, — Таран опять вспомнил о звонке Витькиной матери, которая тревожилась из-за того, что они с Майкой не приехали, как обещали, к восьми вечера. И о том, что «Гольф» с «кляксой» на капоте, как две капли похожий на Витькин, проехал через двор дома, где обитали Тараны. Теперь, похоже, одно с другим связывалось…

— Дружите, значит? — испытующе спросил Сидор. — Крепко?

Это самое «крепко» у него прозвучало с явной иронией. Таран подумал, будто Сидор иронизирует, потому что откуда-то узнал, что Витька с Юркой изредка бабами меняются. Вполне могла Майка кому-нибудь трепануть на рынке, а там у Толяна наверняка «агентура» сохранилась, даже если «Тайвань» уже под другой «крышей» стоит.

— Ну, не деремся, это точно, — ответил Юрка.

— И никаких разногласий по поводу баб у вас нет? — ухмыльнулся Толя.

— По-моему, нету, — произнес Таран, внутренне радуясь, что в первый раз за время допроса хоть что-то угадал.

— Отстегните его, — велел Сидор конвоирам. — И вон туда, за загородку отведите.

Конвоиры отстегнули Юрку от столба, потом опять замкнули браслетки и, взяв под локти, повели куда-то влево. Теперь, когда свет ламп с рефлекторами больше не слепил глаза, Таран сумел чуть лучше разглядеть помещение.

Похоже, тут когда-то был небольшой склад. Но хранили здесь не картошку и не вторсырье, а что-то, требовавшее более деликатного обхождения. Хотя помещение находилось в полуподвале — окна под самым потолком располагались! — пол был дощатый, крашеный и довольно чистый. Раньше, должно быть, все пространство этого склада заполняли ряды сварных стеллажей. Сейчас большую часть их убрали. Во всяком случае, с той стороны, где Тарана допрашивали. А там, куда его увели, стеллажи остались. По меньшей мере, пара. К этим стеллажам привинтили два или три широких листа фанеры, и получилось нечто вроде перегородки.

Конвоиры опять открыли одну браслетку и на сей раз пристегнули Юркины руки к стеллажу. Правда, сразу после этого ему пододвинули табуретку.

— Сиди тихо и не подавай голоса, понял? — строго сказали бойцы. — Сейчас послушаешь, что про тебя друзья наплели…

Юрка опешил. Не может быть! Витька? Наплел?

Конвоиры удалились. Должно быть, пошли за Поляниным.

Таран лихорадочно соображал. Ну, допустим, про то, что они бесильню на четверых организовали, мог и сам Полянин трепануть, особенно в поддатом виде. Но вряд ли Сидора это могло сильно возмутить. Он же бандит, а не борец за общественную нравственность! Даже полиция нравов вроде бы не вмешивается в такие дела. Ясно, что тут нечто более конкретное. Про операцию «Штык» Таран даже Надьке ничего не говорил, так же как про все остальные мероприятия. О том, где Юрка служит и чем его подразделение занимается, ни Полянин, ни Майка не знают. Надька знает, поскольку сама там числится, но в речевом недержании замечена не была. Прекрасно знает, что из-за одного лишнего слова может быть масса неприятностей. Не дура все-таки.

Вскоре послышалась возня, похоже, конвоиры кого-то привели.

— Извини, Витя, что мы тебя разбудили, — с некоторой издевочкой произнес Сидор. — Но у нас, понимаешь ли, возникли кое-какие сомнения насчет того, что ты нам прежде рассказывал. Будь добр, повтори все еще разик.

— С самого начала? — сонно пролепетал Полянин, которого, похоже, поднять-то подняли, а разбудить забыли. Но голос был точно его.

— Именно так. С самого начала.

— В общем, так… — забормотал Витька. — Мы с Майкой собрались пожениться. Заявление подали, теперь уже расписываться пора. Но у нас за прошлый месяц на рынке вышел большой облом. Короче, оптовик нам впарил просроченный товар. Детское питание в банках. Мы-то за дешевизной погнались, решили, что сойдет. Купили на двести пятьдесят тысяч, запросто могли наварить десять процентов, даже если б продавали ниже среднерыночной цены. И разошлось бы побыстрее, чем у других, — это уж точно…

«Ну ты и фрукт, Витюша! — подумалось Тарану. — Конечно, разошлось бы быстрее! А если б этим самым питанием твоего младенца накормили?»

— Ну, мы с Майкой на эти деньги очень рассчитывали, — пробубнил Полянин. — А тут санинспекция наехала, когда ее не ждали. Все ящики забрали, да плюс еще нам пришлось отстегнуть прилично, чтоб ничего не оформляли. Инспекторша вообще орала, что это чистой воды 238-я статья…

— Когда мы рынок крышевали, такого не могло быть, — с ностальгией в голосе перебил Сидор. — Верно, Витя? Отстегнул бы нам, и все бы продал по среднерыночной! Бабки те же… Ну продолжай, продолжай, дорогой!

— А тут еще и Майкино кафе с убытком сошлось. Как говорится, если непруха, то это надолго. В общей сумме мы на триста тысяч «деревянных» в минусе, без малого десять тысяч баксов. В общем, решили одолжиться, — Полянин вздохнул, — пошли по людям. Но ни у кого лишних нет. Как на свадьбу в ресторан — так все друзья до гроба, а как бабки одолжить — фиг! В общем, напоследок пошел я к Тарану…

Юрка навострил уши. Про финансовые затруднения будущей четы Поляниных он слышал в первый раз. Надька ему тоже ничего не сообщала, напротив, вроде бы у Витьки и Майки все было в ажуре.

— Ну он тоже сначала отнекивался… — произнес Полянин, и Таран аж зубами скрипнул от возмущения: ведь не было у него с Витьком никакого разговора про деньги! Но орать, что Полянин врун бесстыжий, Юрка не стал. Ясно, что конвоиры за эту реплику морду начистят, да и вообще, жутко интересно, что этот козел еще наболтал!

— В общем, он мне сначала говорил, что у него денег нет и быть не может, дескать, я рядовой-контрактник, какие у меня бабки. Однако на какие-то шиши он себе «девятку» купил. То ли в Чечню съездил, то ли еще куда-то, но, короче, они с Надькой, по моей прикидке, после лета тысяч десять баксов потратили.

«Во, гад! — подумал Таран, чуя, что у него разум возмущенный закипает. — Я и не думал, что этот сукин кот в мой карман заглядывает! Калькулятор поганый!»

— Короче, когда я ему про это сказал, Юрка стушевался, но подсказал, что если я захочу, то могу за один вечер десять тонн баксов заработать и ничего ему должен не буду, но дело, конечно, стремное. Дескать, надо поехать на химкомбинат в поселке Советский, к воротам номер восемь, они не заперты. Охраны там тоже никакой. «Въедешь, — говорит, — и сразу сворачивай направо. Там четыре пакгауза старых, к ним рельсы подведены, но вагоны туда почти не приходят. Все пакгаузы подняты на сваи и заперты на замки. Тебе нужен самый дальний, у забора. Оставишь машину, заберешься под пакгауз и под самой серединой ищи доску с тремя плюсами, нарисованными белой краской. Она вынимается, и можно влезть в пакгауз. Когда влезешь — увидишь штабель картонных ящиков со стиральным порошком. Обойдешь его справа и зайдешь в проход между штабелем и стеной. От угла пятый, от пола третий ящик — на нем буква X написана. Эта стенка ящика прорезана. Приподнимешь ее, заберешь две коробки с порошком и отвезешь диджею Фине на дискотеку. Само собой, постарайся, чтоб эти коробки у тебя нигде не маячили и передавай только с глазу на глаз.»

— А что надо было Фине сказать?

— «Привет от Гочи!» — бойко ответил Полянин. — Это я помню. В общем, Таран сказал, что Финя передаст две стобаксовые пачки — одну я должен Юрке отдать, другую себе оставить. Я, конечно, сообразил, что это наркотики, причем, похоже, чужие, но уж очень мне эти десять кусков нужны были… В общем, я поехал, без проблем забрал две пачки, отвез Фине, и тот мне двадцать тонн отгрузил. Нормальных, не самопалов…

— Стоп! — остановил Витьку Сидор. — Спасибо, достаточно. Отведите его, пусть досыпает.

Таран весь бурлил и кипел. Если б он не был прикован к стеллажу, то давно уже выскочил и раскровянил бы Полянину морду! Вот сука, а?! Никогда Юрка и в мыслях не мог себе представить такой подлости со стороны этого парня! Они же с первого класса дружили! Сколько раз Таран у Витьки домашние задания сдувал, когда из-за родительских пьянок приходилось идти в школу не сделав уроки! А сколько раз Таран заступался за Полянина во время всяких школьных разборок? Не счесть! Как же Витька все это позабыть сумел?! Может, действительно все из-за Надьки?

Да, Полянин влюбился в нее еще в седьмом классе, а Надька, как ей казалось, совершенно безнадежно любила Тарана, который, в свою очередь, обожал Дашу. Разница была только в том, что Полянин уже с седьмого класса мечтал трахнуть Надьку, а Юрка считал, что у него с Дашей все будет только после свадьбы. Он тогда и не подозревал, что из скромной и интеллигентной Даши вырастет проститутка и порнушница, да и просто подлюка первостатейная.

Вышло так, что судьба свела Юрку с Надькой. Но ведь Полянин, похоже, четко примирился с этим. У него Майка появилась. В конце концов, он свою мечту детства осуществил, то есть поимел Надьку с Юркиного дозволения в обмен на Майку. Поразнообразили секс, да и все — вполне в духе времени. Так многие пары поступают, и семьи от этого не распадаются.

Из-за перегородки опять послышались шаги. Юрка сперва подумал, будто сейчас его опять выведут к столбу и начнут выяснять, согласен ли он с тем, что на него наклепал Витька.

Но Юрка ошибся. Конвоиры привели в помещение Майку.

МАЙКИНА ВЕРСИЯ

— Присаживайтесь, Маечка! — произнес Толян, и послышался звук передвигаемой табуретки. Как видно, допрос Майки он решил проводить, так сказать, по мягкой схеме.

— Спасибо, — поблагодарила будущая Полянина.

— Не за что, — произнес Сидоров. — Мне хочется еще раз услышать от вас то, что вы мне рассказывали несколько часов назад. Все подряд повторять не надо. Насчет того, что у вас с Витей получился небольшой пролет по финансам, я уже в курсе. Теперь меня больше всего интересует, как вы решили выйти из своего «кризиса» и что для этого пришлось делать.

— Ну… Мы решили взять деньги в долг. Только нам никто не хотел одалживать. Все-таки сумма очень большая требовалась. Примерно десять тысяч долларов для ровного счета. Витя решил обратиться к Юрке Тарану. У него этим летом откуда-то деньги появились. Машину купил, вещички кое-какие. В общем, Витя решил, будто он в какой-то крутой бизнес залез. Я, конечно, постаралась Полянина отговорить. Юрка и без того человек очень темный, служит в какой-то военной части вроде бы, а живет дома и на работу ездит, как офицер, на машине, хотя всего лишь рядовой-контрактник. Поэтому я испугалась, что он Витьку втянет во что-нибудь опасное. Но Полянин — он же одержим своим бизнесом. Разве его отговоришь?! Короче говоря, Витя договорился с Юркой, что съездит на химкомбинат в поселок Советский, заберет две упаковки из пакгауза и отвезет диджею Фине. Финя за это заплатит двадцать тысяч. Половину Полянин должен был отвезти Юрке, а половину взять себе…

— Как я понял, — перебил Сидор, — вы эти пачечки забрали без проблем, отвезли Фине и получили двадцать тонн на руки. Одна пачка для ваших личных нужд, другая — для передачи Тарану. Верно?

— Да, именно так, — подтвердила Майка.

— Теперь я очень хочу задать вам вопрос, милая девушка. Вы догадывались, хотя бы приблизительно, что в коробках, которые вы вывезли из пакгауза?

— Конечно, догадывалась! — печально произнесла Майка. — Я же понимала, что стиральный порошок не может так дорого стоить…

— А что, по-вашему, может столько стоить?

— Наркотики, наверно, — ответила Майка.

— Никогда сами не баловались этим делом?

— Что вы!

— И не торговали прежде?

— Нет, конечно.

— Это хорошо. Но тут, значит, решили подзаработать?

— У нас было безвыходное положение, — всхлипнула Майка. — Неужели вам это трудно понять?

— Понять, в общем и целом, можно. Но давайте продолжим. Значит, после того как вы получили от Фини деньги, то сразу поехали к Тарану?

— Ну я же рассказывала уже! — противно проныла Майка. — Да, мы поехали к Тарану. Когда въехали во двор, Юрка нас встретил вместе с каким-то мужиком. Сперва вежливо говорили, а потом этот мужик наставил на Витьку пистолет, а Юрка мне пригрозил ножом. В общем, они отобрали у нас деньги, все двадцать тысяч, сели в Юркину «девятку» и уехали. А мы даже милицию позвать не могли — ведь пришлось бы объяснять, откуда деньги взялись…

— В котором часу это было? — спросил Толян.

— Часов в восемь, наверно. Или в полдевятого.

— А может, еще позже?

— Ой, я на часы не смотрела, честно скажу.

— А зря, надо было помнить. Давайте попробуем восстановить, как говорится, хронологию событий. Это очень важно! Когда вы с Витей поехали в Советский?

— Времени точно не помню. Но уже стемнело, это точно.

— Значит, где-то после шести. До Советского ехать примерно час. Значит, туда вы приехали в семь, не раньше. Сколько там стояли?

— Это я помню, — сказала Майка. — Полчаса. Пока Витька в пакгауз лазил, я в машине сидела и тряслась. Ну и на часы смотрела.

— Таким образом, — тоном профессора, читающего лекцию студентам, произнес Толян, — получается, что выехали вы из химкомбината уже в половине восьмого. Через час, в половине девятого, приехали к Фине. Не думаю, что ваша встреча с господином диджеем заняла меньше получаса. Он наверняка проверил качество вашего «стирального порошка», а вы с Витьком проверяли качество баксов. Верно? А на это может и час уйти. Так что раньше девяти вы от Фини не уехали, это точно.

— Может быть, — немного нервничая, произнесла Майка.

Таран, конечно, уже сообразил, что Майка с Витькой врут не по своей воле. Кто-то им четко продиктовал, что именно врать. Но Сидоров, похоже, тоже почуял это. Правда, Юрке до сих пор неясно было, кто именно затеял подставу. И каким боком тут приклеился Сидор — тоже.

— Сколько от дискотеки до двора, где Юрка живет? — продолжал свое расследование Толя. — Это я, пожалуй, и сам вычислю. Четверть часа, не больше. Стало быть, Таран со своим подельником сели к вам в «Гольф» примерно в 9.15. Так что закончили они свое благополезное дело где-то в полдесятого. Ведь сама же говорила, что они сперва нормально разговаривали, а потом оружием пугать начали. Так что пятнадцать минут можно спокойно приплюсовать. Кстати, вы мужика, который был вместе с Юркой, случайно не запомнили? А то я, между прочим, как-то позабыл спросить, как он выглядит.

— Ой… — явно замялась Майка. — Я так напугалась, что не заметила…

— Что ж так? — удивился Сидор. — Вы, Маечка, говорили, будто они сперва с вами спокойно общались. Стало быть, несколько минут вы могли без особого испуга разглядеть того товарища, который был с вашим другом Юрой. Может, вам наводящие вопросы задать?

— Если можно, пожалуйста, задайте!

— Хорошо. Он был высокий или не очень?

— Высокий, по-моему.

— Выше Тарана или нет?

— Такой же примерно. Но массивнее.

— Одет был во что?

— Куртка на нем была, черная кожаная, такая же кепка, ну и джинсы. А на ногах — зимние кроссовки, — довольно бойко проговорила Майка. Тарану даже подумалось, будто и вопрос о том, что врать о фантастическом «подельнике», Майка с Витькой загодя продумали.

— А возраст не определили? Сколько ему на ваш женский взгляд?

— Где-то за тридцать, но вряд ли сорок исполнилось…

— Лысый?

— По-моему, нет. Впрочем, не знаю, он кепку в машине не снимал.

— Вот как? — в голосе Сидора послышалась издевка. — Вы ничего не попутали, Маечка? Хотите послушать, что на эту тему ваш будущий супруг вещал?

До ушей Тарана долетел шелест перематываемой кассеты. Ого, Сидор даже записывал своих «подследственных» на диктофон! Культура производства, блин. Наконец Толян остановил перемотку и врубил воспроизведение.

— Так, — послышался голос Сидора уже с записи, — опиши-ка мне, Витек, того, кто был вместе с твоим дружком.

— Большой такой, за два метра ростом, — это уже Полянин «вещал». — Лет пятидесяти с лишним, лысоватый, сутулится, но очень мощный. Одет в серый плащ без пояса и коричневые брюки. А под плащом пиджак с галстуком.

— На ногах что было, не приметил?

— Ботинки, кажется. Но это я плохо рассмотрел.

— А на голове что было?

— Шапка вязаная.

— А как же ты лысину рассмотрел?

— Да он, когда влез в машину, шапку снял… — тут Сидор выключил диктофон, и воцарилась зловещая тишина.

Таран одного не понимал: на фига Толе все это скрупулезное следствие? Он ведь не прокурор все-таки, а бандит. На фига разбираться, что да как, если уже ясно, что ему врут? Прижал, отмолотил как следует, а потом перо под ребро — и в аут. Таран, конечно, вроде не врал, но и ему на этом свете жить не обязательно. С точки зрения Сидора, конечно.

— Уточнить кое-что требуется, — произнес Толя довольно спокойным тоном. — Может, очную ставку устроим? Сходите за Тараном, пожалуйста!

— Нет! — завопила Майка, поняв, что капитально влипла. — Не надо! Я всю правду расскажу!

— Ну и расскажи ее при Юре, — Толян перешел на «ты». — Он вашу брехологию слушает уже почти час. Наверно, ему очень стыдно за таких друзей. Откровенно скажу: я бы таких замочил собственноручно. И если Таран такое пожелание выскажет, я лично его поддержу.

Тарана вывели из-за перегородки и усадили на табурет против Майки. Наручники застегивать не стали, да и вовсе сняли браслетки.

— Нормально все слышал, Юрик? — Сидор сузил глаза.

— Да, — сказал Таран, — все слышал.

— Наверно, тоже хочешь узнать, кто твоих друзей купил?

— Вообще-то, не очень, — ответил Юрка, — мне бы одежонку какую-то, а то я дуба врезаю…

— Сейчас принесут, — кивнул Сидор, и один из конвоиров удалился. — А ты пока так послушай, парень здоровый, сразу не простынешь. Ну, мадам, излагай, что на самом деле было!

— Насчет того, что мы с Витькой задолжали, — торопливо забормотала Майка, — это правда. У нас вообще денег не осталось, не то что на свадьбу, а даже на жратву. Я, Юра, на той неделе у твоей Нади брала три тысячи рублей до понедельника, можешь спросить, если не веришь…

— Про это она мне говорила, — сказал Юрка, — я знаю. А вот насчет того, что я Витьке предложил десять тысяч баксов заработать, — это для меня новость.

— На самом деле, — волнуясь, лепетала Майка, — Витьке это предложил некий Веня. Жутко мерзкий тип, не знаю, где они с ним познакомились. Сам он на бандита не похож, но точно с ними связан. Какой-то слюнявый весь. Когда Витя нас знакомил, у меня кожа зачесалась, у Вени этого глаза — будто щупают… Наверно, он сутенер какой-нибудь. В общем, он сказал, что знает место, где лежит какой-то «товар». Кокаин или героин — не знаю. Может, даже ни то и ни другое. Короче, он вроде бы бесхозный. Его, дескать, какие-то братки спрятали, а их посадили за что-то другое. То есть можно взять несколько упаковок и продать по дешевке Фине. Вообще-то у Фини есть постоянные поставщики, но от лишней партии он не откажется. Короче, Витька, обормот, согласился на эту авантюру…

— А ты его, конечно, не смогла отговорить? — припомнив то, что Майка говорила четверть часа назад, осклабился Таран.

— Юрик, я правда его отговаривала! — простонала Майка. — Даже предлагала свадьбу отложить… Я ведь понимала, чем все может кончиться! Но ему все равно не объяснишь, ему эти баксы все на свете затмили!

— Ну хорошо, — спросил Юрка, — я понимаю, что у вас там с финансами крыша поехала. Но извините, при чем тут я? И вообще, на фига вам надо было такую легенду придумывать? Думаете, если вы на меня все свалите, то бандюки вас не припорют?

— Я сам тебе все объясню, — вмешался Толян. — В меру возможности, конечно. Потому что еще сам не во все врубился. Этот Веня — «шестерь» из конторы Коли Моргуна. Слышал о таком?

— Краем уха, — осторожно сказал Таран. То, что Моргун — главный босс над всеми сутенерами и мамочками в здешней области, он знал давно. И о том, что Штык, которого «мамонты» летом похищали, организовав при этом подставу против «атлетов», тоже из этой конторы, был в курсе.

— Так вот, — продолжил Сидор, — сам Моргун где-то за кордоном загорает, а здесь на него пашет Паша Хрящ. Они всех девок на иголку сажают. Клиенты, вестимо, от них в угаре, но бабы через год-полтора попадают либо в дурку, либо на кладбище.

Таран и по этому вопросу имел кое-какие сведения, но решил не показывать своей осведомленности. Из чистой скромности.

— В прошлом году СОБР похватал пацанов из одной конторы, — нехотя сказал Сидор. — И от них действительно осталась незасвеченная нычка с товаром. Один из тех братков пришел, к нам, когда вписывался, рассказал. Как о ней Хрящ узнал — покрыто мраком. Может, от того же кадра, а может, от другого. Короче, мы с ними вошли в напряг. Нынешним летом, как я понял, эти паскуды нас подставили капитально. Сами разобрались с одним своим козлом, а повернули так, будто это наша работа…

Тарана этот вывод очень порадовал, и он не стал вносить уточнений по вопросу о летней подставе. Впрочем, ему стало как-то не по себе от излишней откровенности Сидора. Похоже, тот не собирался отпускать живыми ни Тарана, ни Полянина, ни Майку.

— Короче, менты нас повязали в пучки, упаковали, у них вещдоков до хрена и так далее. Нашли еще эпизоды… В общем, нам наматывалось от пятнашки до пожизненного, хотя мы все ничего не подписывали, не признавались до упора. Спасибо добрым людям, нашли нам нормального адвоката. Баба такая, лет под сорок, Колосова Ирина Михайловна — камня на камне от этого дела не оставила.

Таран постарался сохранить спокойствие, но, мягко говоря, прибалдел. Фамилия, имя и отчество дамы были ему знакомы. Один раз он вытаскивал эту даму из самопального «зиндана» некоего Дяди Федора, а другой раз сопровождал ее в компании с другими «мамонтами» на весьма неприятное деловое свидание. О том, что она еще и адвокат, Юрка не подозревал, но зато прекрасно знал, что Ирина Михайловна тесно связана с конторой Генриха Птицына. Получалось, что Птицын или кто-то над ним стоящий вытащили из тюряги тех, кого сами же туда и спровадили…

— В общем, мы сейчас на воле, — резюмировал Сидор, — некоторые, правда, еще под подпиской, но все уже более-менее утряслось. Конечно, мы уже все просекли насчет этих «хрящей-моргуновых», но разбираться с ними сейчас — без мазы. А вот они, гады, решили нам очередную пакость подкинуть. Ну и тебя в этом деле замарать, поскольку они насчет тебя какие-то сведения имели. Во всяком случае, про твою московскую любовь и ее папашу. Что именно — не знаю, но только разыграли они все классно. Поскольку ты с этим самым Нефедовым не встречался ни разу и голоса его никогда не слышал, они послали своего, подставного, с паспортом на его имя. Этот мужик, судя по всему, у них спалился, и от него все равно надо было избавляться. Отправили его пустым, а потом в гостиницу пара пацанов подъехали с тем же товаром, что в пакгаузах лежал. Подставного тихо зарезали и оставили при нем товар. Потом один из этих типов позвонил тебе. Четко рассчитали, что ты с Нефедовым не захочешь на квартире встречаться. Ты в гостиницу поехал — и влип. Дали по башке, вкололи дозу, замарали рукав в крови — и ментов вызвали. Кстати, было там и письмишко от этой самой Полинки. Ты же ее почерка тоже отродясь не видел, должно быть! А там, в письме, есть фразочки, которые умные менты запросто могут за условные принять. Ну и в карман тебе загрузили две пачки баксов. Представляешь, какая картинка получилась, когда менты приехали? В кресле труп с перерезанным горлом, на полу закайфованный пацан с ножом в руке и пустым шприцем поблизости, а под кроватью — кейс с наркотой.

— А нам с Витькой велели пойти в милицию и рассказать все то, что ты слышал… — пролепетала Майка. — Дескать, если вы расскажете все именно так, то вас не посадят…

— Короче, — заметил Сидоров, — если б не твой дядюшка Муравьев да Надька, которая позвонила, кому нужно, — ты бы в хороший переплет попал и нас затянул…

— И не только вас, — услышал Таран знакомый голос. Юрка обернулся и увидел, что в помещение входит конвоир с охапкой Тарановых шмоток под мышкой и… Генрих Михайлович Птицын.

ДОРОЖНАЯ ВСТРЕЧА

В нескольких сотнях километров к северу, примерно на середине расстояния между областным центром, где проворачивали свои дела господа Иванцовы, и столицей нашей сокращенной Родины, по шоссе в направлении Москвы катила одинокая бордовая «восьмерка».

Как известно, российские шоссе оборудованы для ночной езды не самым лучшим образом. Впрочем, в тех странах, где дороги полностью соответствуют мировым стандартам, водители в основной своей массе тоже предпочитают по ночам спать, а не ездить. Особенно если речь идет о трех часах ночи или четырех часах утра. Хотя бы потому, что об эту пору средний человеческий организм привык отдыхать, а не бодрствовать и уж тем более не выполнять такую сложную работу, как управление автомобилем. Соответственно, ко всем опасностям, которые таят в себе осенью ночные русские дороги, начиная с мокрых листьев или изморози, добавляется прозаическая возможность заснуть за рулем. А есть еще пьяные колхозные трактористы, военные водители-самовольщики, лихачи-байкеры, наконец, бандиты.

В общем, чтобы совершать об эту пору одиночное путешествие на автомобиле, надо обладать не меньшим мужеством, чем при плавании на яхте через Атлантический океан.

Тем не менее у водителя «восьмерки» напарника не было. Никто не смог бы подергать его за рукав, если б он стал клевать носом, никто не смог бы вовремя подсказать ему: «Смотри! Справа какая-то пьянь выворачивает!», наконец, никто не встал бы рядом с ним, вооружившись монтировкой, если б возникла какая-нибудь опасность со стороны двуногих прямоходящих.

Впрочем, водитель носом клевать не собирался. Спать ему не хотелось, и острота реакции у него даже сейчас, в четвертом часу ночи, держалась на нужном уровне. Он смог бы вовремя заметить мотающийся от обочины до обочины трактор с прицепом, углядеть боковым зрением поспешно выворачивающего на шоссе шофера-срочника, которого «деды» среди ночи намылили за пузырем, вовремя притормозить, увидев дикую орду рокеров-байкеров из близлежащего райцентра. Наконец, если б ему села на хвост тачка с бандюганами — правда, на фига бы им «восьмерка» потребовалась?! — то у него нашлось бы кое-что получше монтировки.

Наверно, по пустынному шоссе, даже с учетом листопада и изморози, можно было ехать и побыстрее. Но водитель руководствовался известными русскими пословицами: «Тише едешь, дальше будешь» и «Поспешай медленно!», а также одной итальянской, гласившей: «Кто ходит быстро, тот спешит к смерти». Нельзя сказать, что этому гражданину было вовсе некуда спешить, но и нестись во весь опор покамест не требовалось.

Одет проезжий был так, как подобает бережливому человеку, со средним уровнем дохода, накопившему на новую «восьмерку», но вряд ли способному когда-либо заменить ее хотя бы на «Фольксваген Гольф». Турецкая кожанка на «молнии», джинсы неизвестного производства с липовым лейблом «Леви-Страусс» — тайваньские, в лучшем случае! — теплые кроссовки опять же китайского, но уж точно континентального происхождения. Как говорится, «все то, о чем мы так долго мечтали» в конце семидесятых — начале восьмидесятых годов, и то, что теперь считается банальной дешевкой с паршивой толкучки.

Хотя на вид гражданину было уже далеко за сорок (а может, и за полтинник, если присмотреться!), вряд ли он нарядился во все это из ностальгии по невозвратно ушедшей молодости. Возможно даже, что его прикид не был следствием шибко стесненного финансового положения. Просто именно такая одежда казалась ему наиболее подходящей для этой поездки. В глаза не бросается, но и на полного голодранца не похож.

Дорога шла между двумя почти сплошными стенами леса. Лишь изредка машина проносилась мимо поворотов на лесные проселки и просеки. Трактористов можно было ждать именно оттуда, но они, видать, уже выхлебали все, что положено, и никуда ехать не собирались. Военных на дороге тоже не попадалось — возможно, с горючим были проблемы. А бандиты, как видно, уже десятый сон досматривали.

А вот гаишники-гибэдэдэшники не дремали, службу правили. Около будки стоял один со светящимся жезлом, другой в бронежилете и с автоматом. В окошке гаишного «жигуля-шестерки», приткнувшегося у обочины, мерцал красный огонек сигареты.

Ночной путешественник догадывался, что его остановят. Просто так, чтоб не мотался по ночам. Опять же, подозрительно. Может, угон какой или еще что противозаконное. В общем, водитель не сильно волновался, хотя некоторую настороженность испытывал.

— Инспектор ГИБДД старший лейтенант Макаров! — представился тот, что с жезлом. — Права, пожалуйста, и документы на машину.

— Прошу!

— Сухарев Станислав Аркадьевич, — прочел Макаров, осветив права фонариком, а потом глянув на номер с двумя девятками. — Далеко от Москвы забрались! Не страшно так поздно ехать?

— По-моему, наоборот. Самое спокойное время на трассе.

— Может быть, может быть… — старший лейтенант обошел вокруг машины, поглядел, можно ли к чему-то придраться и стоит ли это делать. — Багажник откройте, пожалуйста.

Тот, что с автоматом, старший сержант, недалеко переваливший за двадцатилетие, смотрел чуть прищурившись, и лицо у него было — суровей некуда. Похоже, он в каком-то качестве побывал в Чечне и был как взведенная пружина. Не иначе, у этого пацана уже бывали случаи, когда такая мирная проверка завершалась перестрелкой. Может, еще там, на Кавказе, а может — уже здесь.

Господин Сухарев послушно открыл багажник, старлей посветил, поглядел, сказал:

— Закрывайте.

Потом настала очередь «бардачка», но и там ничего интересного не нашлось. Даже граненой стопки, которая свидетельствовала бы, что гражданин Сухарев иногда распивает в автомобиле спиртные напитки.

Макаров, задержавшись у передней дверцы, посветил на правое сиденье. Там лежали «дипломат» и зонт в чехле.

— Кейс достаньте, пожалуйста, — будничным тоном произнес гаишник, но Сухарев по едва уловимому оттенку голоса догадался: парень именно здесь жаждет чего-то увидеть.

— Пожалуйста, — Станислав Аркадьевич дотянулся до ручки и взял кейс. — Открыть?

— Да, будьте добры.

Кейс был простой, без кодовых замков, и в нем, к вящему разочарованию гаишника, не лежало ни пистолета, ни толовых шашек, ни килограмма героина, ни даже миллиона долларов. Только прозрачная папка-файл с десятком листов, отпечатанных на принтере, коробка с дискетами, диктофон и пара кассет.

— Шпионажем занимаемся? — пошутил гаишник, углядев сквозь прозрачный пластик файла заголовок статьи: «Ракеты ушли, природа осталась».

— В основном экологией, — сухо сказал Станислав Аркадьевич. — Я журналист.

— Можете закрыть, — разрешил Макаров, которому отчего-то сразу расхотелось шутить. — Проезжайте, гражданин корреспондент, и будьте внимательны на дороге в ночное время!

— Постараюсь, — усаживаясь за руль, ответил Сухарев, и покатил дальше.

Километровые столбы, высвеченные правой фарой, мелькали один за другим. Да еще сосны и елки, стоявшие как почетный караул, почти вплотную друг к другу. Мокрая дорога тускло, по-змеиному, блестела там, куда доставали фары, а когда она уходила за поворот, казалось, будто лес смыкается и машина непременно упрется в тупик.

И вдруг у правой обочины появилась какая-то продолговатая черточка. Сперва Сухареву даже показалось, будто это пень какой-то. Но через несколько секунд этот самый «пень» вскочил на ноги, замахал руками и побежал прямо навстречу машине.

Станислав Аркадьевич сбавил скорость и остановился, метров с полста не доехав до существа, которое, как ему показалось, запросто могло угодить под колеса. Кейс он переложил за спинку переднего сиденья, а зонт — в промежуток между креслами.

Существо, бежавшее к машине, при ближайшем рассмотрении оказалось девицей в нейлоновой спортивной куртке. Сама по себе эта полуночница опасности не представляла, но под ее прикрытием, пока водитель смотрит вправо, откуда-нибудь слева могли выскочить два-три удалых молодца и вытряхнуть водителя из «восьмерки». Поэтому Сухарев первым делом, еще до того, как девица добежала до капота, заблокировал левую дверь на кнопку. Успел он поглядеть и налево, и направо, и в зеркало заднего вида: нет, вроде бы никакой засады в наличии не было.

Девица решительно дернула ручку правой дверцы и буквально впрыгнула в салон.

— Поехали! — сказала она. — Ради бога, скорее! Иначе будет очень опасно!

В ее голосе слышался некий иностранный акцент, хотя, в общем и целом, она выговаривала слова довольно четко. Хотя девица была чернявая и малость похожа на кавказскую уроженку, Сухарев этот акцент не признал за чеченский. Да и одета девица была слишком опрятно, чтобы признать ее за уголовницу, сбежавшую из колонии строгого режима. В общем, Станислав Аркадьевич решил, что не совершит особого преступления, если увезет эту малышку из места, где «будет очень опасно».

«Малышка», строго говоря, была довольно долговязой — под метр восемьдесят. Это она такой казалась с точки зрения Сухарева, у которого росточек был сантиметров на пятнадцать повыше.

— Куда ехать? — скромно поинтересовался автовладелец, пока девица вертела головой по сторонам, явно ожидая каких-то преследователей.

— В город, где есть полиция или милиция… Забыла, как тут правильно! — ответила обладательница акцента.

— Давно в России не бывали? — поинтересовался Станислав Аркадьевич.

— Какая вам разница? Езжайте, пожалуйста!

— Задание понял, — объявил Сухарев голосом робота из любимого фильма своей молодости «Его звали Роберт», и машина покатила дальше. Девица уставилась в окно, пытаясь разглядеть в правое зеркальце, нет ли позади погони. Но позади была только темень, непроглядная и мрачная.

— Так вам в милицию или в полицию? — поинтересовался Сухарев. — Вообще-то, у нас и то, и то теперь есть. Правда, полиция — только по налоговой части.

— Нет, мне надо в милицию, — решительно заявила пассажирка, — и очень быстро!

— А что все-таки с вами стряслось? — полюбопытствовал Станислав Аркадьевич.

— We were kidnapped! — девица неожиданно перешла на английский. — Тьфу! Опять не то сказала! Нас украли, если непонятно.

— Кого украли?

— Меня и отца. Сказали, будут выкуп требовать от фирмы.

— Может, вы представитесь? А то я пока еще не понял, то ли вы иностранка, то ли русская?

— Вообще-то русская, только американка. Можно звать Галей, хотя по паспорту я Хэлайна, а родители меня Хэли называют.

— Погодите, у вас кто родители?

— Те, которые русские — пьяницы и сволочи. Папашу в тюрьму посадили, мать за другого вышла — и тоже за бэстарда. Вместе с этим она пожар устроила, и сгорели оба. Мы со старшей сестрой в детдом попали. Потом приехали мамми и дэдди, меня удочерили, а Лидку оставили.

— Что ж сразу двоих не взяли?

— Лидка дурой оказалась. Взяла да спела им: «Гремя огнем, сверкая блеском стали…» Сказала, что Америку ненавидит. А когда мы прощались, такое мне пожелала, shit! Мол, чтоб русские пустили ракету с бомбой и ты сгорела, предательница! Когда камикадзе ударили по Twins, я это вспомнила!

— Что, думали, война будет?

— Она и началась. Правда, я боялась этого, нуклеар вепонз и антракса. Тоже забыла, как по-русски. У меня, кстати, русский папа был офисер и в этом Афгане воевал. Там и спился, наверно.

— И сколько вы уже в Штатах обитаете?

— Семь лет.

— Но русский, как видно, еще не совсем забыли?

— Нет, я ж уже большая была, когда уезжала. Дэдди хочет, чтоб я после юниверсити тут бизнес делала.

— Так вы сюда по линии бизнеса приехали?

— Нет, я еще секондари не закончила. В смысле, школу. Сейчас мы хотели подарок сделать для бэбиз. Совсем для мелких, которые с мамами в зоне живут. Он увидел в ти-ви и писал в этот ГУЛАГ, то есть ГУИН, ему прислали факс: да, можно! Нас офисер встречал, приехали с дэдди туда, на черной «Волге». Там все нормально, дали детям памперсы, игрушки, в клубе нам консерт женщины сделали. Обратно поехали, на шоссе «Волга» поломалась. Мимо ехал «Чероки», там два парня. Сказали: пересаживайтесь, довезем до гостиницы. Дэдди решил ехать, офисер из ГУИН сказал: нельзя, у него приказ нас сопровождать. А дэдди упрямый, говорит, мы поедем, приказ для вас, а не для нас. Мы сели, отъехали подальше, парни достают пистолеты и говорят: «Не рыпайтесь!» Надели наручники, мешки на голову, увезли в лес. Сперва на машине ехали, потом пешком шли долго. Там сказали: «Нам нужно два миллиона баксов! Пишите письмо, иначе будем бить». Посадили нас в погреб и только там сняли мешки. Дэдди стал писать, он очень боялся, что меня будут насиловать. Он написал, дал им, те говорят: «Хорошо, можете покушать». Вывели нас наверх, а вокруг лес, только один домик стоит. Предупредили: «Здесь кругом болото. Если убежите, то утонете, есть только одна тропа, но мы ее вам не покажем…»

— Извините, что я вас перебиваю, — сказал Сухарев, который левой рукой рулил, а правой держал «Атлас автомобильных дорог», — если ехать прямо по главной дороге, то до ближайшего города — километров пятьдесят. Это уже другая область, и тамошние менты в лучшем случае свяжутся со здешними и скорее всего отвезут вас в здешний облцентр, до которого без малого двести верст. За это время вашему приемному папе может сильно поплохеть.

— Нет, нет! — воскликнула Галя. — Они его не убьют!

— Я тоже надеюсь. По крайней мере, на то, что им деньги сильно нужны. Но для того, чтоб все поняли, что шутки кончились, они ему могут пальцы отрезать или просто избить. Так что я предлагаю вам свернуть направо. Тут всего в десяти километрах райцентр — поселок Саватеево. Райотдел милиции там есть, и территория, кажется, того же района. Кстати, вы место, где вашего отца прячут, хотя бы приблизительно представляете?

— Нет, не очень. Вы же не дали мне все сказать!

— Прошу прощения!

— Так вот, я решила побежать. Все равно, если утонуть, это лучше, чем изнасилуют. Они даже гнаться не стали. Смеялись: «Беги-беги! Когда увязнешь — кричи, вытащим!» А я все равно побежала. Ничего не видела, ничего не запомнила. Там, в болоте, наверху торф, а внизу вода. Все шатается, но ноги не провалились. Потом стало твердо, я побежала через лес, но не знаю куда. Сперва было еще светло, потом стало темнеть. Иду вправо — все лес и лес, иду влево — то же самое. Один раз даже опять к болоту пришла. Потом стало совсем темно. Еще много-много ходила, потом вышла к шоссе. Два часа ждала — ни одной машины. Потом проехали какие-то тракс, не остановились. А потом — вы…

— Не испугались? Ведь это могли быть ваши похитители?

— Это я стала думать после. Но сейчас уже не думаю.

— Вот и хорошо. Значит, поворачиваем на Саватеево.

С этими словами Сухарев свернул направо, проехав мимо указателя, на котором значилось: «п. Саватеево — 10 км».

ОСЛОЖНЕНИЯ

Дорога тут тоже была асфальтовая, но, конечно, поуже, только-только разминуться. К тому же она все время виляла между пологими холмами.

— Извините, — сказала Хэли-Галя, — как вас надо звать?

— Можно Станислав Аркадьевич, а можно — дядя Стас.

— Дядя Стас лучше. А просто Стас — нельзя?

— Нельзя, — ответил Сухарев, — у нас с вами слишком большая разница в возрасте.

— О’кей, дядя Стас. Долго еще до поселка?

— Пять километров. Минут за пять доедем…

— А можно быстрее?

— Лучше не надо, — Станислав Аркадьевич уже увидел впереди световое пятно от фар, брошенное на придорожные кусты еще не выехавшей из-за поворота машиной, — тут кое-какое движение имеется.

Фарами светила «Татра»-лесовоз. Когда она вынеслась из-за поворота, внезапно раздался звучный хлопок. Сухарев мгновенно понял: камера лопнула! И прижал педаль тормоза. Вовремя! Передок «Татры» ерзнул к обочине, перелетел через кювет, звучно лязгнул бампером о толстую елку. Жалобно зазвенели сыплющиеся на капот стекла кабины, а прицеп с бревнами встал поперек дороги — фиг объедешь. «Восьмерку» несло прямо на него!

— Oh, God! — истошно завопила Галя, инстинктивно упершись ногами в «бардачок» и закрыв лицо руками.

Но Сухарев все-таки сумел тормознуть вовремя — «восьмерка» не доюзила до прицепа всего на метр или чуть больше. Чисто инстинктивно заглушив мотор, еще не сообразив, что остался жив, Станислав Аркадьевич трясущимися руками вынул «Яву» из кармана куртки, выдернул сигарету и закурил.

Галя очумело озиралась по сторонам, лязгала зубками. «Бедняжка, — пожалел Сухарев, — столько стрессов за одни сутки! Так и свихнуться недолго!»

Из кабины «Татры», кряхтя и матерясь, вылезли дальнобойщики.

Станислав Аркадьевич открыл дверцу и спросил:

— Живы, ребята?

— Ага, — кривясь от боли, сипло отозвался один, в потертой коричневой кожанке. — Но пару ребер сращивать придется! Ты как, Валентин, без проблем?

— Щеку порезал малость, — сообщил более молодой напарник, — а так ничего! Пластырем заклею. У тебя крепче, Степаныч, хлещет вовсю, зашивать надо.

— Покамест перевяжем. Где аптечка, а?

Валентин вернулся в кабину, стал копошиться, бормоча:

— Фиг знает, куда завалилась…

Сухарев взял из «восьмерки» свою аптечку, подошел к водителям, поглядел.

— Точно, шить придется, — произнес он, разглядывая глубокую рану на лбу у Степаныча. — Почти до кости рассек!

— Дай закурить, корешок! — попросил Степаныч. — Никотин, говорят, свертываемость крови улучшает…

— Докуривай! — Сухарев сунул еще и наполовину не сгоревший бычок в рот водителю, и тот с жадностью затянулся.

— Спасибо, выручил!

— Пошли, забинтую! — предложил Станислав Аркадьевич. — А то твой малый еще полгода искать будет.

— Попробуй, если сумеешь, — Степаныч присел на подножку, а Сухарев, вытащив из аптечки йод, бинт и вату, принялся бинтовать лоб. В это время из «восьмерки» вылезла Галя и тоже подошла к пострадавшим.

— Я могу помочь?

Валентин, все еще рывшийся в изуродованной кабине «Татры», услышав ее голос, встрепенулся, вылез из правой дверцы и, обойдя капот передка, а заодно и покосившуюся елку, приблизился к девице.

— Лена, это ты?! — спросил он с надеждой.

— Вы ошиблись, — недоуменно ответила гражданка США. — Меня зовут Галя.

— А мне тоже голосок знакомым показался! — морщась от йода, заметил Степаныч. — По-моему, этой зимой мы тебя в Москву подвезти собирались. Да оба чуть концы не отдали!

— Всю эту зиму, — возмущенно произнесла Галя, — я жила дома и никуда не выезжала! Кроме того, я даже в Штатах на хичхайк не езжу!

— Не верти головой, земляк, — попросил Сухарев Степаныча, — а то повязка фиговая получится.

— Не, ну ты скажи на милость! — проворчал тот. — Как ты меня обозвала, а?

— У них так автостоп называется, — успокоил Станислав Аркадьевич своего пациента. — А те, которые голосуют, — «хичхайкеры».

— Так она что, в натуре, американка? — удивился Валентин. — И по паспорту?

— И по паспорту, — уверенно подтвердил Станислав Аркадьевич, хотя Галя ему паспорта не предъявляла. Вообще-то вполне можно было предположить, что юная леди самая обычная российская плечевая прошмандовка, обслуживающая на данной трассе дальнобойщиков, а вся история про похищение американских граждан дикой русской мафией — чистой воды вымысел.

— Значит, обмишулился ты, Валька! — прокряхтел Степаныч. — А то я уж думал, блин, что это не девушка, а злой рок!

Валентин, однако, посветил на Галю фонарем и сказал:

— А мне кажется, что вы все-таки Лена!

— Когда кажется, молодой человек, надо креститься! — довольно строгим тоном посоветовал Сухарев. — Не знаю, в чем именно провинилась та девушка, которую вы знаете как Лену, но эту зовут Галя, и она американская гражданка.

— Ну, вообще-то, она ни в чем не провинилась… — стушевался Валентин, — просто с той, которая Лена, мы очень неожиданно расстались…

— Так, — перебил его Станислав Аркадьевич, смазывая йодом мелкие порезы, ссадины и царапины на физиономии Степаныча. — Вам, юноша, тоже следует доврачебную помощь оказать. Потому что пластырь, который вы налепили грязными руками и без антисептики, может стать первым шагом к смерти! Анаэробы столбняка еще никто не упразднял!

— Можно подумать, у вас руки чистые, — проворчал парень. — А вы кто, доктор?

— Частично, — объяснил журналист-эколог. — Я перекисью руки протер, между прочим.

— Уй! Щиплет, с ума сойти!

— Терпи, казак, атаманом будешь! Девушку постесняйся.

— Нет, вы меня не обманываете, а? Она правда иностранка?!

— Правда.

— А вы ей кто?

— Сопровождающий.

— Ты сам-то, Валька, тоже иностранец! — хмыкнул Степаныч, в очередной раз затянувшись халявным бычком. — Узбек, с понтом дела!

— Точно! — кивнул Сухарев. — А я-то думал, кого мне твоя физиономия напоминает? Голос тоже… Ты артисту Сагдуллаеву не родственник? Это тот, который Ромео играл? Ну фильм такой был, про летчиков, «В бой идут одни „старики“»?

— Нет, не родственник, — проворчал Валентин, — просто я большую часть жизни в Узбекистане прожил. А вообще-то я русский, моя фамилия Кузовлев.

— Но по паспорту — узбекский гражданин! — уточнил Степаныч. — Так что ему, между прочим, надо говорить так: «Терпи, басмач, курбаши будешь!»

И захихикал.

— Ты лучше придумай, Степаныч, что дальше делать? — проворчал «узбекскоподданный». — Мотор, похоже, капитально заглох, нам самим ни хрена не выползти. Тягач нужен! Пешком в Саватеево попрем?

— Не хотелось бы, — покачал головой старшой. — Уж больно у меня в ребрах гудит, да и нога левая поскрипывает. Тяжко ковылять будет…

— Я бы вас подвез, — сказал Сухарев. — Только вы уж больно ловко свои дрова поперек дороги поставили — никак не объедешь!

— Объезд-то есть, могу показать, — Степаныч скурил бычок до фильтра и бросил в лужу. — Если просеки еще не совсем раскисли.

— Залезайте! — решительно объявил Станислав Аркадьевич. — Покажете, где ваша просека.

— Чуток погоди, мы вещички прихватим. А то утро не за горами… Народ тут, правда, прежде был не вороватый, однако за последние годы все попортились…

— Бревна-то не боитесь оставлять? — пошутил Сухарев, когда дальнобойщики, прихватив из «Татры» разные мелкие пожитки, подошли к «восьмерке». — Не растащат?

— Здесь, где лесу и так до фига — навряд ли, — усмехнулся Степаныч, отодвигая правое переднее сиденье. — А вот на югах — там не поручился бы… Так, Валька, лезь назад! И вам, госпожа американка, тоже лучше туда сесть. Мне надо будет штурманом поработать, дорогу показывать.

Галя без большой охоты перебралась назад, Степаныч уселся рядом с Сухаревым. «Восьмерка» развернулась и поехала обратно, в сторону Московского шоссе. Валентин все присматривался к американской гражданке.

— Что вы так смотрите? — проворчала Галя. — Я — не Лена, с которой вы знакомы. Это очень понятно или нет?

— Я уже понял, — сказал Валентин, — но вы очень на нее похожи. И голос похож, только она все чисто по-русски выговаривала. Ну, и еще она не такая сердитая.

— Ничего не могу поделать. У меня нет сегодня настроения быть веселой. А вам та Лена очень нравилась, да?

— В общем-то, да, — кивнул Валентин. — Но у нас с ней ничего не было. Просто она мою бабушку спасла от смерти…

— Да? Интересно. Она доктор?

— Нет, она студентка из Москвы. Тут гостила у своих родных. А у меня бабушка пошла гулять с собакой, поскользнулась и упала. Очень сильно ударилась: шейку бедра сломала. Вечер, пустой двор, кто поможет? Да еще могут за пьяную принять и вообще обойдут. А Лена случайно мимо шла, она улицы перепутала, Федотовскую и Федоровскую — адрес нечетко записала. Так она бабушку взвалила на плечи и донесла до дому. Потом позвонила в «Скорую», и бабушку в больницу отвезли… Врачи говорили, что если б бабушка часа два на морозе пролежала, то замерзла бы запросто.

— Приятно, что я похожа на эту хорошую девушку, — иронически произнесла Галя.

Машина подкатила к выезду на шоссе.

— Налево, через осевую сворачивай, — сказал Степаныч, — километра через полтора будет камень с надписью: «Удачи тебе, водитель!» Вот сразу после него — опять через осевую и на просеку.

Меньше чем через минуту фары высветили камень с надписью, и Сухарев свернул туда, где был въезд на узкую, порядком измятую колесами просеку.

— Мы тут точно проедем? — с сомнением вопросил Станислав Аркадьевич. — Вообще-то, у меня не джип…

— Проедем! — обнадежил Степаныч. — Местные тут даже на «Запорожцах» катаются.

— На «Запорожцах» — это понятно, — хмыкнул Сухарев. — Если он завяз, так все просто: взял под мышку и понес…

Валентин хихикнул, а Галя не отреагировала. Наверно, уже забыла у себя в Америке, что такое «Запорожец». Правда, помолчав немного, она неожиданно спросила:

— Дядя Степан, а почему вы сказали, что девушка Лена была злой рок?

— Я, девушка, не Степан, а Николай, — поправил дальнобойщик. — Кузьмин Николай Степаныч. Николай — имя, Степаныч — отчество. Отец у меня был Степан, царствие ему небесное. Это первое. А касательно Лены, то насчет злого рока я сказал потому, что, когда мы зимой взялись ее в Москву подвозить, у меня язва прободнулась. Хорошо, что хирург в Сидоровской райбольнице был не очень пьяный, а только поддавши — вытащил. Но я почти два месяца провалялся. Вышел — как Кощей Бессмертный, жрать ничего нельзя, лекарства дорогие… Думал, что баранку не удержу. Однако ничего, уже к лету оклемался. А с этим гавриком (Кузьмин мотнул головой в сторону Валентина) — еще похлеще вышло. Нашли в снегу еле живым, поблизости какая-то зеленая «девятка» брошенная стоит. А «КамАЗа» с грузом — нету. И девки этой, Лены, тоже нету. Вот такие они, добрые девушки, теперь!

— То есть она была из мафии, да? — спросила Галя.

— Вот этого не сообщила! — саркастически заметил Степаныч. — Но отчиму Валькиному пришлось прилично раскошелиться, это точно! Груза почти на миллион было, да сам «КамАЗ» тоже, не дешевле «Мерседеса-500» стоит.

— У тебя богатый отчим? — заинтересовалась американка.

— Я его деньги не считал, — проворчал Валентин. — Наверно, было чем, раз заплатил.

— А почему он тебя не устроит на другую работу? Трак-драйвер — это опасно и тяжело.

— Не находит нужным! — сердито ответил пасынок миллионера.

— Он тебя взял из детдома? — полюбопытствовала Галя.

— Нет, он просто женился на моей маме. После того, как мой отец в Афгане погиб.

— Да? — в голосе Гали появились сочувственные нотки. — Мой родной отец тоже был в Афгане…

— На чьей стороне, интересно? — совсем сердито спросил Валентин.

— На вашей, на русской! — тоже зло проворчала Галя.

Валентин посмотрел с недоверием.

— А говорила, что американка…

— У меня паспорт американский, — уже более ровным тоном пояснила «Хэлайна». — А сама я — русская, у меня родители были русские. Только родной отец после Афгана много пил, потом чего-то украл и сел в тюрьму. Мать еще раз вышла за пьяницу, они напились и сгорели пьяными, когда мы с сестрой были в школе. Нас отдали в детдом, а через два года меня удочерили и в Штаты увезли.

— А сестра тут осталась? — осененный внезапной догадкой произнес Валентин. — Может, я ее зимой видел?

— Мою сестру звали Лида, а не Лена, — помотала головой Галя. — И мы вообще с ней мало похожи, только цветом волос. Хотя я бы не удивилась, если б она тебя оглушила и угнала трак.

— Да все не так было! — с досадой в голосе сказал Валентин. — Понимаешь, мы с ней, когда Степаныча в ЦРБ выгрузили, решили догонять остальные грузовики. А я номеров-то их не помню, вот и пристроился к чужим, которые совсем в другую сторону ехали…

— Слышь, как тебя? — перебил напарника Степаныч, обращаясь к Сухареву. — Притормози малость, меня затошнило что-то, больно тут ухабисто…

— Нет, дорогой, — покачал головой Станислав Аркадьевич, — похоже, ты себе сотрясение мозга заполучил…

Степаныч, зажимая рот, вылез из кабины, захлопнул дверцу и ушел в кусты. А Валентин заговорил погромче, чтоб заглушить не шибко аппетитные звуки:

— Так вот, короче, мы ехали за этими «КамАЗами». Они стали куда-то направо сворачивать, а в это время спереди по дороге «девятка» неслась как угорелая. Ни с того ни с сего дернулась — слетела с дороги в снег, но не перевернулась, а капитально так зарылась. Все те, что впереди нас ехали, не остановились, но я притормозить решил. Подошел, откопал им дверцу. Оттуда из «девятки» вылезли какие-то двое, на военных летчиков похожи. Я им предложил помочь, дескать, попробую вас тросом вытащить. Они говорят, нет, лучше подбрось нас до аэродрома, у нас вылет через час. Оказалось, что это мужик с бабой. Пошли мы к «КамАЗу», и тут я вдруг отрубился — почему, не знаю. Кольнуло только в шею — и сразу темнота. Очухался только в больнице. Оказывается, какие-то солдаты мимо на грузовике ехали и подумали, будто я на той «девятке» ехал, что в снегу засела. В общем, они меня отвезли в свой госпиталь, и там врачи удивились, что у меня ничего не поломано, только обморожение небольшое и воспаление легких. Ни наркотиков, ничего такого в крови не нашли, но нервов мне помотали — дай боже! Оказывается, эту самую «девятку» угнали с дачи какого-то типа, который наркотиками торговал. А самого его — убили. Во весело, да? У меня же паспорт узбекский — ясное дело, наркокурьер или даже киллер. Тем более, между прочим, что у меня был и в Ташкенте привод в милицию за драку… И «КамАЗ» неизвестно куда пропал, и груз, и Лена эта самая.

— Ну и что, не посадили тебя?

— Нет, разобрались. Конечно, отчим заступился.

— Ого, он тебя даже за границей сумел защитить! — иронически подивилась Галя. — Как его фамилия?

— Рустамов, — пожал плечами Валентин.

— Курбан? — неожиданно спросил Сухарев, до этого с беспокойством посматривавший в ту сторону, куда удалился Степаныч.

— Нет, — помотал головой ташкентец, — его Назар Максумович зовут. Но вообще, у него есть младший брат Курбан. Он спортсмен, мастер спорта по классической борьбе, правда, уже давно не выступает. Кажется, он теперь тренером работает где-то за границей. Но я его уже лет десять не видел.

— Нет, — сказал Станислав Аркадьевич. — Это не тот Курбан Рустамов, которого я знал.

— Это очень распространенная фамилия, — подтвердил Валентин. — И не только в Узбекистане. Рустамовы и в Туркмении есть, и Таджикистане, и в Казахстане, и даже в Азербайджане, кажется. Ну и Курбанов среди них — тоже полно.

Кряхтя и пошатываясь, из кустов вышел Степаныч.

— Ну, — пробормотал он неверным языком, — всего вывернуло. Прав ты, кореш, что-то у меня с головой неладно…

— Ничего, доедем, — сказал Сухарев. — Далеко еще до Саватеева?

— Да отсюда, наверно, верст семь наберется…

ТУДА И ОБРАТНО

Эти самые семь верст — и все лесом! — «восьмерка» проехала за полчаса, но умудрилась нигде не увязнуть. И рессоры остались целы, хотя их вряд ли специально рассчитывали на езду по такой ухабистой дорожке. Степанычу в общем и целом не сильно полегчало, но позывов на рвоту он больше не испытывал.

Когда машина выкатила из леса на окраину поселка, а затем миновала лесопилку, Степаныч даже похихикал:

— Надо было нам, Валька, не на асфальт выезжать, а прямо сюда, на просеку переть! Глядишь, и морды бы целы были, и «Татру» не изуродовали!

— Точно! — поддержал Валентин. — Шину бы точно не пропороли. По-моему, Степаныч, там бутылка битая на асфальте лежала, да? Я заметил, что блестит чего-то, а не усек…

— Я тоже заметил, только вывернуть не сумел, — поморщился Кузьмин то ли от боли, то ли от досады. — Знал бы, какой паскуда эту бутылку об асфальт грохнул, — убил бы на фиг!

— Показывай, Николай, где тут больница, — сказал Сухарев. — Поселок-то большой, оказывается.

— Направо поезжай! — Степаныч, махнул ладонью в сторону ближайшего поворота. — Как раз выедешь… Слушай, а звать-то тебя как? Уж больше часа знакомы, а имени твоего не знаю!

— Стас, — лаконично ответил Сухарев.

— А с какого ты года?

— С сорок пятого.

— Ни фига себе! — подивился дальнобойщик. — Выходит, я тебя на семь лет моложе?! А тебе даже полтинника нипочем не дашь! Думал, что ровесник, а тебе вон, через три года на пенсию! И как тебе удалось, интересно, эдак сохраниться? Тем более что ты вроде бы и куришь еще…

— И даже пью иногда. А ты не слыхал, что, когда одному товарищу объявили, что сорок процентов умерших от рака легких были курильщиками, он жутко испугался и сказал: «Спасибо, что предупредили! А я-то собирался бросить курить!»

Валентин громко захохотал, Галя на него посмотрела с недоумением, а Степаныч опять поморщился и пробормотал:

— Не врубился… Что это анекдот — понял, а в чем хохма — нет. Небось мозги слишком растрясло.

— Тут юмор в том, что шестьдесят процентов умерших от рака легких были некурящие! — с охотой пояснил Валентин. — Выходит, что не курить гораздо опаснее, чем курить.

— Это неправда, — убежденно заявила Галя. — Курить вредно. У нас в школе даже учители не курят.

— Цивилизация! — с заметным презрением в голосе произнес Степаныч. — Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет…

— Вот это, что ли, больница? — спросил Сухарев, заворачивая в промежуток между двумя кирпичными столбами, створки с которых исчезли, должно быть, еще в семнадцатом году.

— Она самая! — подтвердил Степаныч. — Только надо еще малость проехать. Сюда мне рановато еще…

На обитой оцинкованной жестью двери приземистой постройки с окнами на уровне земли был приклеен обернутый полиэтиленом лист ватмана с крупной черной надписью: «МОРГ».

— Приятное учреждение! — хмыкнул Сухарев. — Конечно, все там будем, но лучше попозже. Как тут насчет выдачи трупов? С 9 до 18 или круглосуточно?

Насчет выдачи трупов никакого объявления не имелось, но Галю аж передернуло. Станислав Аркадьевич, бросив косой взгляд на пассажирку, сразу прочел ее мысли: «Ох, лишь бы только выбраться с этой исторической родины! Больше меня сюда никакими коврижками не заманишь!»

Проехав между десятком одно-двухэтажных кирпичных и деревянных строений, «восьмерка» выкатила к зданию побольше, около которого стояла «Скорая», а над дверями значилось: «Приемный покой».

— Сюда, наверно, — сказал Степаныч. — Спасибо вам, ребята, что подвезли. Дальше мы сами как-нибудь.

— Привет Америке! — Валентин, выбравшись из машины, помахал Гале.

— Слышь, Николай, — спохватился Сухарев. — А милиция тут где?

— Вернешься на тот угол, где мы сворачивали, — и направо. Площадь будет, где бывший райком, теперь администрация. Ну, на площади еще раз вправо повернешь, метров сто проедешь — там желтое здание двухэтажное во дворе. Это и есть здешняя ментура. Да, не в службу, а в дружбу. Ты им скажи про аварию, мол, водители в больнице, жертв нет. Заодно пусть тягач поищут, чтоб дорогу освободить. А то скоро молоковозы из сел пойдут, упрутся лбом.

Степаныч, пошатываясь, заковылял в сторону приемного покоя, отказавшись от помощи Валентина.

— Так, — сказал Сухарев, вывернув из больничного двора, — за «03» я уже поработал, теперь придется за «02». В курсе, что это значит?

— Я это помню, «03» — это «Скорая помощь», а «02» — милиция. Еще «01» есть, это файрбрэнд-колл. То есть пожарный вызов.

Степаныч довольно четко описал дорогу до здешнего райотдела. «Восьмерка», проехав по все еще темным и пустынным улицам — еще и пяти утра не сравнялось! — подъехала к зданию райотдела, где светились окна дежурной части. Во дворике стояли «уазик» и «шестерка» с выключенными мигалками и покуривало несколько милиционеров.

— Оу! — тихо вскрикнула Галя, приглядевшись к ментам. — Тот, самый большой! Я его видела! Там, на болоте!

— Ты точно уверена? — Сухарев, уже собравшийся было заезжать во двор райотдела, проехал мимо и остановился у тротуара.

— Да! Это не полисмен! Это бэндит! Он переоделся!

— Ты знаешь, — заметил Станислав Аркадьевич, — бывают случаи, когда милиционеры в банды внедряются. Как Шарапов…

— Я не знаю, кто такой Шарапов, но это бэндит, точно! — возмутилась Галя. — Нельзя сюда идти жаловаться. Надо ехать в большой город! Оу, он смотрит на нас! Поехали, дядя Стас! Он может меня узнать!

Действительно, массивный старшина в кожаной куртке внимательно поглядел в сторону «восьмерки».

— Ладно, — кивнул Станислав Аркадьевич, что-то соображая, и тронул машину с места. — Только я думаю, что нам надо ехать не в облцентр, а в Москву. Потому что очень может быть, что они тут все повязаны.

— А дэдди? — испуганно сверкнула глазами Галя. — Они же его точно убьют!

— Не убьют, — Сухарев попытался придать своему голосу полную убежденность. — Им нужен не труп, а деньги! Правда, если этот мент действительно бандит и если он тебя узнал, то нам надо побыстрее выкатываться отсюда! Вот уж истинно: не было бы счастья, да несчастье помогло!

— Какое тут счастье?! — проворчала Галя.

— А ты представь себе, что если б не произошла авария с лесовозом, то мы могли бы приехать сюда раньше. И во дворе не было бы этого верзилы. Я бы тебя высадил у милиции и поехал в Москву, ровным счетом ни о чем не беспокоясь. Догадываешься, где бы ты оказалась через час?!

— Да-а… — у Гали, должно быть, мурашки по спине побежали.

— Так что уж лучше я тебя отвезу прямо в Москву. Высажу у Спасо-Хауза, и там ты небось будешь в безопасности.

— Но у меня нет паспорта! — сказала Галя. — Бандиты его забрали. Мне могут не поверить…

— Не так уж вас тут много, американцев. Наверняка консульский отдел внес вас в свою базу данных. Поволынят, может быть, немного, но разберутся. И запрос отправят в наше МИД, а заодно и в МВД, чтоб твоего дэдди вытащили.

— А если его увезут в Чечню? — всхлипнула Галя. — Там австралийцам головы отрезали…

— И не только им, — кивнул Сухарев. — А что, среди бандитов были чеченцы?

— Не знаю, — пробормотала Галя. — Я чеченцев только по телевизору видела. Говорили все по-русски — это точно.

«Восьмерка» уже добралась до начала просеки и вкатила в лес. На сей раз Сухарев попробовал ехать быстрее. Несколько раз Галю подбрасывало так, что она едва не стукалась головой о потолок салона.

— Осторожнее! — взмолилась она. — За нами же никто не гонится…

— Этого я еще не знаю, — процедил Станислав Аркадьевич. — Если тот мент действительно бандюган, то нас могут и у выезда на шоссе поджидать…

Он сильно волновался, это чувствовалось.

— Почему у вас не разрешают держать пистолет в машине? — ворчливо сказала Галя.

— А у вас разрешают ездить по городам на танках? — ответил Сухарев вопросом на вопрос, должно быть вспомнив известный старинный монолог Жванецкого про танковую поездку на рынок.

— Не знаю… — захлопала глазками американка. — Но пистолет в машине у нас держать можно. В нашем штате точно можно. Для самообороны и безопасности.

— Так вот, — назидательно заметил Станислав Аркадьевич, — у нас, даже если ехать в танке, полной безопасности не будет. Из гранатомета сожгут.

Галя только вздохнула. Да уж, угораздило ее приехать в эту самую Россию! Небось она и «дэдди» своего мысленно облаяла за то, что тот поперся сюда со своей благотворительностью. Ведь из того, что она прежде рассказала, как и из того, что один из саватеевских ментов оказался оборотнем, можно было заключить, что мог быть сговор не только этого мента с бандитами, но и тех гуиновцев, которые так запросто отпустили своего гостя с какими-то неясными людьми. «Ох, страна моя родная, Черномырдия моя!» Устарело уже, конечно, сие одностишие, но суть не меняется…

И едва Сухарев успел подумать об этом, как откуда-то спереди, из темени, куда не доставал свет подфарников «восьмерки», брызнул яркий свет фар, ослепивших водителя. Станислав Аркадьевич затормозил — и опять вовремя. Через несколько секунд в двух шагах от «восьмерки» возник лобастый черный «Чероки».

Галя истерически завизжала от страха.

А из трех дверей джипа уже выскочило по крутому мальчику в кожанке и вязаной шлем-маске. И не с пустыми руками. У одного «Макаров», у другого — «ТТ», третий вообще со старым «АКМС». И все эти стволы уставились на Сухарева и Галю. Те, что с пистолетами, подскочили к правой дверце, автоматчик — к левой.

— Вышли из машины! Быстро! — рявкнули сразу несколько голосов.

— Сейчас, сейчас, — самым испуганным голосом, на который только был способен, пробормотал Сухарев, краем глаза видя, как те, что справа, распахнув дверь, выдергивают Галю из машины и заворачивают ей руки за спину, должно быть, чтоб надеть наручники.

— Быстрее, козел! — автоматчик тоже дернул дверцу — на сей раз она не была заблокирована! — и, отступив немного (должно быть, опасался, что этот большой мужик может его ногой пнуть!), бряцнул антабкой автомата. — Помочь могу!

— Нет-нет, я выхожу! — почти жалобно произнес Сухарев, опуская ноги наземь прямо с сиденья. — Я просто длинный, мне выбраться трудно… Ради бога, не стреляйте! Умоляю вас!

Похоже, тот, что держал его на прицеле, любил слушать такие мольбы — сверхчеловеком себе казался, супер-пупером. Стрелять он пока и вправду не собирался, но вот врезать этому дядьке сперва ботинком по яйцам, а потом металлическим прикладом по зубам — настроение было. В это время его приятели, повалив отчаянно брыкающуюся Галю наземь, все еще никак не могли защелкнуть браслетки.

Вот тут и произошло то, чего никто из братков не ожидал. Что произошло — увидел только тот, с автоматом. И это стало последним, что он увидел в жизни. Увидел он зонт в чехле, неведомо откуда появившийся в руках Сухарева. Дут! — жлобы, возившиеся с Галей, как раз в это миг сумели-таки замкнуть наручники, но большего сделать уже не сумели.

Даже не глянув на автоматчика, который спиной повалился в кусты с аккуратной дырой во лбу и выпученными от изумления глазами, Сухарев, с неожиданной для своего возраста и комплекции прытью, одним прыжком взлетел на капот «восьмерки» со своим смертоносным зонтом в руке. И уже в следующую секунду — парни не успели даже выдернуть пистолеты, которые им пришлось сунуть за пояс во время борьбы с Галей, как вновь прозвучало: дут! дут! Обладатели масок ничком ткнулись в жухлую траву, придавив своими тушами американку российского производства.

Сухарев отвалил жмуров в стороны, заодно убедившись, что оба гражданина с дырявыми головами уже не представляют никакой угрозы. Наскоро обшарил карманы и, вытащив ключи от наручников, освободил Гале руки. Девушка была без сознания, и, чтоб вывести ее из обморока, Станиславу Аркадьевичу пришлось похлопать леди по щекам. Когда глазки захлопали, Сухарев облегченно вздохнул:

— Ну слава богу! Я уж беспокоился: ну, думаю, придушили сдуру!

— Как вы их?! Вы кто, дядя Стас? Кей-джи-би?

— Скорее, эн-кей-ви-ди! — хмыкнул «журналист-эколог». — Правда, на общественных началах.

— Вы их застрелили? Из чего?

— Никогда не слышала такую поговорку «Раз в год и палка стреляет!»?

— Нет.

— Ну будешь знать теперь. Правда, у меня не палка выстрелила, а зонтик. Машину водишь, американка?

— Да, конечно, у моего дэдди на ранчо тоже есть «Чероки».

— Загони его вон туда, а я пока этих приберу…

Похоже, что Галя все еще была как бы под наркозом. Вроде руки-ноги двигались, но голова еще не восприняла все произошедшее, а душа не прочувствала все до конца. Тем не менее она влезла в джип, завела его и, продавив запаской полуоблетевшие кусты, освободила проезд по просеке и фары погасила. Пока она там возилась, Сухарев отволок в кусты неудачливых налетчиков.

— У них «уоки-токи» говорит! — Галя подбежала к Станиславу Аркадьевичу, держа за петельку маленькую «тамагаву». — Послушайте!

Рация действительно бубнила:

— Таракан, отвечай! Куда подевался? Кума вызывает!

Сухарев забрал у Гали рацию, выключил и уже собрался зашвырнуть ее подальше, как девчонка завизжала:

— Ой! Там еще кто-то едет! Из поселка!

Действительно, между деревьями появился свет фар и слышалось урчание мотора.

— В машину! — приказал Сухарев. — Быстро!

Подбегая к водительской дверце, он зацепился ногой за ремень автомата и, сам того не желая, втащил железяку в кабину. Пригодится! Захлопнул дверцу, газанул. А фары уже выглянули из-за поворота просеки. «Уазик» ментовский! Пожалуй, на такой дорожке ему веселее, чем «восьмерке»! Быстро прет, кургузина! Ясно, это тот самый, которого узнала Галя. Он тоже как-то сумел рассмотреть ее, гаденыш! По рации вызвал из леса тех, с «Чероки», а сам решил сзади зажать. Галю скорее всего отвезут обратно, а вот его, Сухарева, ждет незавидная участь свидетеля, который «слишком много знал». Нет, придется разбираться попросту! И прямо здесь. На шоссе, конечно, можно будет оторваться, но до него еще доехать надо, догоняет этот «козел»!

Бах! — долетело через гул моторов. Пш-ш! — попал, сволочь! С первого раза — точно в покрышку. «Ну я тебе постреляю, мусор!» — Сухарев выпрыгнул из «восьмерки» прежде, чем грохнули еще два выстрела. Пригодился «АКМС», быстро пригодился!

Та-та-та-та! — лобовое стекло «уазика» украсилось здоровенной дырой, окруженной паутиной мелких трещин. Сквозь дыру виднелось залитое кровью лицо. Из задней дверцы выпрыгнул кто-то в кожанке, но не стал стрелять, а дернулся к кустам. Та-та! — Сухарев коротко стреканул. По ногам! Он еще не придумал, зачем это надо, но руки сделали работу раньше, чем мозг все осмыслил и взвесил. Мотор «уазика», в который влетело несколько увесистых 7,62, заглох.

ЖИРТРЕСТ

Сухареву не было времени размышлять и выжидать. Стрельба, тем более автоматная, запросто могла быть услышана. А здешний райотдел, даже если он еще не весь на корню куплен и не одним киднепингом занимается, не то учреждение, с которым Сухарев хотел бы познакомиться. Но куда ехать с дырявой шиной? Пока запаску поставишь, здесь вся ментура будет, да еще и облцентр привезут.

— В «Чероки», быстро! — велел Станислав Аркадьевич.

Галя сразу сорвалась с места и побежала к джипу, а Сухарев вынужден был задержаться. Нажав на какую-то потайную кнопку, он открыл небольшой люк в полу салона между передними и задним сиденьями, выдернул оттуда сверток, запакованный в газетную бумагу и полиэтилен, а затем, поднажав, втиснул его в кейс, расстегнув ремешки, позволявшие почти вдвое увеличивать объем чемоданчика. Захлопнув тайник и прихватив с собой зонт, автомат и кейс, Сухарев тоже подскочил к «Чероки» и уложил свои вещички рядом с Галей. Похоже, господин «эколог» уже собирался сесть сам, но в это самое время Станислава Аркадьевича что-то осенило, и он, бросив Гале на ходу: «За руль!», побежал к шевелившемуся в кустах раненому.

Американка оказалась догадливой: уперлась «бодалкой» «Чероки» в заднюю дверь «восьмерки» и сдвинула ее в сторону, вмяв капотом в кусты.

В это время Сухарев, пыхтя от натуги, подволок к джипу толстого, охающего и матерящегося милиционера в кожанке, у которого на сизой брючине расползалось вишневое пятно. Сопротивляться тот и не пытался, тем более что Станислав Аркадьевич сковал ему руки теми самыми наручниками, которые налетчики пытались надеть на Галю.

— Зачем он нам? — завопила Галя, когда увидела, что Сухарев затаскивает мента в салон джипа.

— Ты же говорила, что он был там, в лесу? Где твоего отца прячут?

— Да… Вы что, хотите туда ехать? — с ужасом произнесла девица.

— Конечно! Или тебе охота, чтоб твоего отчима прикончили?

Галя поморгала глазками, а затем решительно нажала на газ и, объехав «восьмерку», покатила по просеке в сторону шоссе.

— Здорово, Жиртрест! — почти веселым тоном обратился Сухарев к уложенному на пол пленнику. — Как настроение?

— Хреново… — пробормотал толстяк, и это было самое нежное слово из небольшой серии ругани, сопровождавшейся зубовным скрежетом.

— Времени у меня мало, — пояснил Станислав Аркадьевич. — Или ты показываешь, где вы спрятали отчима этой девушки, или я тебя просто выбрасываю из машины, не пристреливая. Если даже в тебе крови, как в кабане, помучаешься недолго. Тем более, как мне сдается, у тебя перебита бедренная кость. Очень приятные ощущения!

Ответом был мат на мате, и Сухарев понял, что этот тип скорее сдохнет, чем захочет помогать добровольно.

— Ну ладно… — произнес Станислав Аркадьевич каким-то неопределенным тоном и воровато оглянулся на Галю, сосредоточившуюся на управлении джипом.

Сухарев крепко сцапал Жиртреста за ворот и уставился ему прямо в глаза. Примерно таким взглядом, каким некогда глядел на своих пациентов психотерапевт Кашпировский, и даже круче. Никаких гипнотических слов Станислав Аркадьевич вещать не стал, но толстяк почти сразу же перестал стонать и материться. Одновременно с этим у него широко открылись и перестали двигаться глаза, да и вообще все лицо словно бы одеревенело. Однако дышать Жиртрест не перестал.

А джип уже подкатил к выезду на шоссе. Машин по-прежнему видно не было, хотя уже заметно посветлело.

— Налево сворачивай! — приказал Сухарев, не оборачиваясь. — Пять километров вперед, и снова налево, на просеку!

Галя немного удивилась, потому что так и не поняла, с чего это ее спаситель такие выводы сделал — ведь Жиртрест ни слова не сказал. Но спрашивать ничего не стала — исполнила все, как просили. Выехав на асфальт, она погнала джип по-американски, за сотню, не меньше, но умудрилась никуда не слететь и, аккуратно сбавив скорость, свернула именно в ту просеку, которую имел в виду Сухарев. До самого поворота Станислав Аркадьевич продолжал держать Жиртреста за ворот и, почти не отрываясь, глядел ему в глаза.

Когда джип снова заплясал на ухабах полузаросшей грунтовки, Галя рискнула спросить:

— А дальше куда?

— Пока прямо, — ответил Сухарев, — я скажу, где сворачивать.

И хотя у Гали так и вертелось на языке спросить: «Откуда вы знаете?», этот вопрос она так и не задала.

Само собой, что по просеке Галя уже не гнала, как сумасшедшая, но тем не менее минут через десять доехала до того места, где Станислав Аркадьевич объявил:

— Направо! Между кустами!

Наверно, летом, когда на кустах была густая листва, а земля покрыта травой и мхом, можно было и не заметить, что за ними скрывается проезжая дорожка. Однако сейчас Галя четко разглядела на раскисшей почве следы шин, уводящие вправо.

— А дальше?

— Примерно через километр слева появится низинка — поляна, плавно переходящая в болото. Вот там и остановишься.

— Но я дороги через болото не помню! — предупредила Галя. — И вообще этих мест не узнаю.

— У нас проводник есть, — усмехнулся Сухарев, мотнув головой в сторону мента, лежавшего на полу и не подававшего, казалось бы, признаков жизни.

— Как же он нас поведет? Он же ходить не может и совсем без сознания…

— Думаю, очухается, когда потребуется! — уверенно заявил Станислав Аркадьевич.

Галя еще раз удивилась, но вопросов задавать не посмела.

Просека действительно стала полого спускаться в низину, и «Чероки» вскоре оказался на краю небольшой полянки, поросшей пожелтелой травой и корявыми березками.

— Стоп! — объявил Сухарев. — Выходим, дальше не проехать.

Галя остановила машину и вылезла. Под ногами сразу зачавкало.

— Вста-ать! — каким-то необычным голосом произнес Станислав Аркадьевич. Жиртрест, до того плашмя лежавший на полу, встрепенулся и сел, как плюшевый мишка. Потом поерзал задницей по полу, растирая штанами лужицу крови, а затем упруго выскочил из салона и встал, будто ему команду «смирно!» подали.

— Вы же говорили, что у него перебито бедро?! — изумилась Галя. — Я не доктор, но с такой раной нельзя ходить!

— У меня и мертвые иногда ходят, — криво усмехнулся Сухарев. — Жиртрест, вперед! Через болото, к избушке!

И мент пошел! Ни слова не возразив, не выругавшись, не застонав, хотя было уже достаточно светло, чтоб Галя могла видеть его мокрую от крови штанину. Но кровь уже не текла струей, как вначале. А ни повязки, ни жгута не было.

— Прямо за ним, след в след! — жестко сказал Сухарев. В левой руке он держал зонт и заметно потяжелевший кейс, а в правой — «АКМС», у которого, по прикидке, сохранилось полмагазина патронов.

Конечно, путешествие через болото оказалось весьма неприятным делом. У Гали кроссовки и без того были сырые, не просохшие после ночной беготни, а тут еще воды добавилось. Сухарев тоже предпочел бы вместо кроссовок болотные сапоги, но их у него в хозяйстве не имелось. Запоздало пришла в голову идея поискать в «Чероки», ведь те бойцы, которых Станислав Аркадьевич пострелял на просеке, возможно, имели обувку для хождения по болоту. Но к этому времени позади осталось уже почти сто метров трясины и впереди показался болотный островок — строго говоря, очень большая кочка, поросшая деревьями.

— Передай ему автомат! — полушепотом велел Сухарев Гале.

— Зачем? — испуганно пробормотала девица.

— Делай, что говорю! — прошипел Станислав Аркадьевич.

Галя спорить не стала, но, передавая автомат Жиртресту, сильно волновалась. А вдруг он возьмет, да и расстреляет их? Правда, Галя догадывалась, что Сухарев не самоубийца, но все же никак не могла припомнить, когда он сумел разрядить оружие…

Однако, когда мент принял автомат из ее рук, Галя начала кое о чем догадываться. Слишком неестественное, неживое лицо было у этого типа. Как у Терминатора или какого иного киборга, которых она по горло насмотрелась по TV и видео. Но когда Сухарев втаскивал Жиртреста в джип, тот визжал и матерился совсем по-человечески. Нет, это, конечно, не Робокоп и даже не Кибермент. Но похоже, что «дядя Стас» его превратил в нечто подобное. Навряд ли он ему в голову микрочип успел поставить, а вот вколоть ему что-нибудь — мог успеть. Галя ведь все время на дорогу смотрела, могла и не заметить…

Вскоре они выбрались на сухое место и, пробравшись сквозь кусты, оказались на маленькой полянке, посреди которой стояла маленькая бревенчатая избушка. Даже шагов с десяти был слышен звучный храп двух или трех глоток.

— Вперед, Жиртрест! В избушку! — Сухарев скомандовал так, как приказывают умной, хорошо дрессированной собаке, а Галю ухватил за рукав и утянул за большой пень.

Жиртрест двинулся к избушке, поднялся на низенькое крылечко и дернул дверь. Дверь не открылась, и тогда детина ударил ее плечом, всей своей солидной массой. Крак! Бряк! Грох! — дверь ввалилась внутрь дома. Жиртрест как танк попер дальше.

Бах! Бах! — сполошно грохнули два пистолетных выстрела, а затем — та-та-та! та-та! — две короткие автоматные очереди. Выходит, у Жиртреста автомат действительно был с патронами?! Галя внутренне ужаснулась и поглядела на «дядю Стаса». Тот зачем-то зажмурил глаза и сидел на корточках, положив наземь кейс и стреляющий зонт. Так длилось минуты две. Затем Станислав Аркадьевич открыл глаза и вскочил на ноги.

— Теперь и нам пора! — Сухарев побежал к избе, потащив за собой Галю.

Галя, конечно, беспокоилась — вдруг их сейчас застрелят, но ничего такого не случилось. Сухарев, перескочив через сорванную с петель дверь, промчавшись через маленькие сени и перепрыгнув через порог другой, настежь распахнутой двери, ворвался в затхлую, провонявшую перегаром и блевотиной комнатушку. На колченогом, плохо оструганном столике тускло горела свечка, установленная в банку из-под шпрот. Около печки, на побелке которой краснели кровавые брызги и щербатины от пуль, лежали двое в майках и тренировочных штанах — по паре пуль каждому досталось. А справа от двери, уронив автомат, валялся Жиртрест. Тоже, кажется, уже бездыханный. Кожанка на груди украсилась двумя дырами.

— Постой пока здесь! — видя, что Галя вот-вот в обморок рухнет от эдакого зрелища, Сухарев вытолкал ее на крыльцо и вернулся в комнату. Жадно хватая ртом воздух, Галя слышала, как он возится там — похоже, открывает крышку подпола. Потом заскрипели ступеньки приставной лесенки. Некоторое время Станислав Аркадьевич копошился внизу, а Галя напряженно прислушивалась, не раздастся ли голос отчима. Но вот снова заскрипели ступеньки, и Сухарев выбрался наружу.

— Что?! — Галя уже догадалась, что произошло непоправимое, и бросилась к Станиславу Аркадьевичу.

— Летальный исход, — вздохнул тот, решив не тянуть кота за хвост. — То ли после твоего побега его слишком сильно избили, то ли связали слишком крепко. Точнее только вскрытие покажет…

Галя закрыла лицо руками, села прямо на грязный пол сеней и зарыдала. Сухарев достал сигареты, чиркнул зажигалкой и закурил.

Несколько минут лесная тишина не нарушалась ничем, кроме Галиных всхлипываний да покашливания Станислава Аркадьевича.

Заметив, что Галя уже не столько плачет, сколько шмыгает носом, Сухарев произнес:

— Паспорта я ваши нашел. Бумажник, сумочку — все вроде бы в целости. Кредитки и кэш, по-моему, тоже.

— Дэмнд Раша! — процедила Галя, в очередной раз шмыгнув носом.

— Слезами горю не поможешь, — вздохнул Сухарев. — Придется нам возвращаться к варианту первому. То есть ехать в Москву и обращаться в ваше посольство. Теперь, с паспортом, там все попроще будет. Только вот добираться сложнее…

— Почему?

— А потому что документов на «Чероки» у меня нет. Бросить его придется. На Московской трассе нас на нем тормознут обязательно… А это может очень плохо кончиться, даже если те, кто остановит, не будут напрямую связаны с этими.

— Так что же, идти пешком, да?

— Попробуем для начала проехать просеками к железной дороге. По моим расчетам, это километров тридцать, не больше. Мимо «железки» не проедешь. А вот куда нас эти просеки выведут — черт его знает. Так что, может быть, еще по шпалам немного пройтись придется, тут станции не так часто стоят, как под Москвой.

— А как же дэдди? — у Гали опять навернулись слезинки. — Он что, останется лежать в подвале?

— Сложный вопрос… — нахмурился Сухарев. — Лопаты нет. Закопать его тут можно только топором, это работа долгая, а сюда, боюсь, через несколько часов менты нагрянуть могут. Ни тебе, ни мне с ними нет резона встречаться. Даже те, кто не был с Жиртрестом повязан, могут сильно обеспокоиться. И до какого уровня это беспокойство дойдет — неизвестно. Запросто могут посчитать, что нас проще мертвыми найти. Опять же на мне после сегодняшнего много статей УК может повиснуть, понятно?

— За зонтик-револьвер?

— И не только за него. Так что будет лучше, если мы свалим побыстрее, а ты потом сюда вернешься с представителями посольства и адвокатами.

Галя решительно утерла носик и сказала:

— Пошли!

И они двинулись к тропке, ведущей через болото. Уже совсем рассвело, и над лесом забрезжило хмурое осеннее утро…

НА НОВОМ МЕСТЕ

Именно в этот момент, в нескольких сотнях километров южнее, Юрка Таран открыл глаза. Сразу после этого он поспешил их закрыть, а потом еще немного поморгал, чтоб убедиться в своем пробуждении. Нет, ничего особо страшного он не увидел: ни чертей с рогами, ни инопланетян со щупальцами, ни скелетов ходячих.

Напротив, все, что его окружало, даже в предутренней полутьме выглядело весьма симпатично и уютно.

Юрка лежал в мягкой постели, на свежем, даже малость хрустящем белье, но… не в своей родной спальне. Ту, маленькую комнатку, меньше десяти квадратных метров площадью, где он прожил большую часть жизни, Юрка ни с чем не перепутал бы. Во всяком случае, поставить там торцом к стене двуспальную кровать нипочем не удалось бы. Спальня в квартире Веретенниковых, где Юрка прожил почти два года, была чуть побольше, но и там кровать стояла вдоль стены. А уж каморка, где Юрка с Надькой жили в МАМОНТе — был такой короткий период! — при раздвинутой диван-кровати почти полностью лишалась свободного пространства. Здесь этого самого пространства, судя по всему, имелось до фига и больше.

Хотя кровать стояла торцом к одной из стен, до противоположной стены надо было еще метра три протопать. А до других, в том числе и до той, в которой просматривалось зашторенное окно, — и того больше. И вообще, спал Таран, судя по всему, не на своей диван-кровати, а на какой-то более просторной, почти квадратной. Она, конечно, несколько уступала тому сексодрому, который стоял в бунгало, куда Тарана затащила Полина, но имела вполне сопоставимые размеры. Площадь спальни явно превосходила не только большую комнату в Юркиной двухкомнатной квартире, но и более просторную столовую в квартире Веретенниковых.

Слева от Юрки что-то сладко посапывало. Даже не приглядываясь, ориентируясь только по этому сопению и знакомо-приятному запаху, Таран не смог ошибиться — он спал под боком у законной супруги. А на некотором расстоянии от большой кровати Юрка разглядел вполне знакомые очертания Надькиного туалетного столика. Но люстры такой у Таранов отродясь не было.

Самочувствие у Юрки вполне подходило под определение «комфортное». То есть ничего нигде не болело, кашлем-насморком он не маялся, хотя, просидев несколько часов в холодной камере у Сидора, вполне мог бы простудиться. Про камеру и допрос Юрка помнил отлично, а вот как сюда переместился — ни хрена. Это являлось единственным обстоятельством, которое сильно беспокоило Тарана. Куда ж его занесло, блин?

Таран, как человек почти непьющий, в прежние времена очень редко переживал ситуации, когда у него отказывала память и он, очутившись неизвестно где, не мог припомнить, как дошел до жизни такой. Один случай был больше трех лет назад, когда прапорщица Кира наврала ему, будто он может сходить на свидание с Надькой за территорию части. Таран поперся, как дурак, и попал в лапы к браткам Дяди Вовы, которые усыпили его хлороформом и увезли на пикапе с надписью «Школьные завтраки». Другой случай произошел прошлым летом, когда Полина заморочила им с Надькой мозги и увезла аж на Малые Антильские острова.

Но все же и в том и в другом случае предыстория этих ситуаций Юрке была более-менее понятна. Точно так же, как и все события, предшествовавшие попаданию Юрки в подвал к Толе Сидорову. Допрос, а вернее, почти дружескую беседу и последующие «заочные ставки» Таран запомнил неплохо. И то, что под конец этого мероприятия появился Птицын — тоже. Даже запомнился один из конвоиров, как раз тот, что шлепнул Юрку по губам, который появился одновременно с полковником и принес Тарану одежду. Но что было дальше — память не сохранила. Вроде бы по голове Юрку больше не били, инъекций никаких не делали, даже тряпку с хлороформом к морде не прижимали. Может, какой-нибудь иголкой издали стрельнули? Например, из авторучки, типа той, которой Тарана вооружали для захвата умной компьютерной девушки Ани Петерсон. Но ведь укол шприц-иголки Юрка наверняка успел бы почувствовать. Однако, как ни напрягал он память, никакого укола припомнить не сумел. Да и вообще, каких-либо странных симптомов, возникших сразу после появления Птицына, Таран не отметил. Сознание отключилось так, как если б работало от электросети. Нажал на кнопку — и погасло, как лампочка, одномоментно. А затем кто-то снова нажал на кнопку, и сознание включилось, заработало.

Больше всего это самое «вкл. — выкл.» смахивало на то, что происходило с Юркой летом прошлого года, когда они с Надькой угодили под воздействие Полины. Тогда она забесплатно и бесконтрольно провезла их аж на трех самолетах, заморочив мозги погранцам, таможенникам и прочему персоналу. Но самое главное — и Тараны при этом мало что запомнили. Юрка, например, и по сей день понятия не имел, как складывалось его путешествие с момента посадки в «Ауди», водителя которой Полина заставила ехать в аэропорт родного облцентра, и до пробуждения в самолете хайдийской авиакомпании. А ведь до этого надо было доехать до областного аэропорта, сесть на старенький «Ту-134», долететь до Москвы, пересесть там на «Ил-62», отправляющийся в Мадрид, и там, в Мадриде, пересесть на хайдийский «Боинг»! Потом, скушав два бутербродика с паштетом и выпив баночку пива, Таран опять отключился и ненадолго пришел в себя только в такси, по дороге в отель. Потом еще раз вырубился и окончательно очухался уже в сверхдорогом бунгало, которое Полина сняла под гарантии некоего дедушки Перальты из веселой страны Колумбия. Весь период, который в памяти не отложился, Юрка провел как бы во сне, но, судя по всему, сам вылезал и садился в автомобили и самолеты, перемещался пешком и так далее. Типа как лунатик. Может, и сейчас что-то похожее приключилось? Полина — она ведь дальнобойная экстрасенсиха. Минувшим летом, сидючи в Москве, два раза выходила на контакт с Юркой, который в Африке орудовал.

Когда Таран помянул Африку, то сразу же вспомнил, как в самом начале рейда по карвальевским тылам оператор Богдан, вооруженный неким спецприбором, называемым ГВЭП, усыпил неприятельский пост на подходах к поселку Лубангу. Часовые, сторожившие тропу, мирно заснули безо всяких инъекций и пропустили мимо себя до зубов вооруженную группу под командой Болта. Стало быть, и его, Тарана, могли таким же макаром обработать… Только вот зачем? И куда его в сонном состоянии спровадили? Причем не одного, а с Надькой. Ведь ее-то у Сидора не было, она дома оставалась, с Лешкой!

Вспомнив о маленьком Таранчике, Юрка на несколько секунд испытал уже не легкое беспокойство, а настоящую тревогу. Но, приглядевшись, обнаружил, что кроватка, где сопит его потомок — по своему обычаю, распинав одеяло! — стоит совсем неподалеку. А рядом с кроваткой — вот чудеса-то! — возвышается тот самый картонный домик, который Юрка соорудил на радость сыну буквально накануне злополучного телефонного звонка. Целый и невредимый!

Таран слез со своего лежбища, подошел к пацану и укрыл его получше, хотя в комнате, вообще-то, было очень тепло.

Ясно, что, обнаружив рядом все свое семейство, Юрка несколько успокоился. Хотя, конечно, повод для волнения все-таки имелся. Строить всякие там выводы и предположения Таран опасался — после того, как потерпел фиаско, когда пытался угадать, как и почему очутился в холодной камере. Наверно, можно было разбудить Надюху и у нее все выяснить, но Юрка решил с этим делом не торопиться.

Для начала он подошел к окну, немного отдернул штору и поглядел. Окно выходило не то в скверик какой-то, не то просто на небольшую лужайку с аккуратно подстриженной травкой — что-то вроде «Канада-грин». Вокруг, правда, стояли уже почти голые кустики акации, подстриженные «кубиком». Да и листьев, желтых и коричневых, смоченных осенним дождиком, на травке лежало много. Еще какие-то лавочки можно было рассмотреть, тоже мокрые, с прилипшей листвой. А между лавочками — столик, похожий на те, за которыми деды во дворах «козла» забивают. По этим приметам Таран как-то чутьем определил, что из России или, по меньшей мере, из СНГ его на сей раз не вывозили.

Вокруг скверика или лужайки довольно густо стояли деревья, через пожелтевшую, поредевшую листву которых метрах в тридцати от лужайки просматривался высокий зеленый забор. А сам Таран находился примерно на уровне третьего этажа хрущевской пятиэтажки. Того, что было совсем рядом со стеной дома, Юрка рассмотреть не мог, потому что широкое окно, вообще-то, выходило на балкон-лоджию. Лоджия выглядела вполне симпатично, отделана лакированным деревом и застеклена. Так что, наверно, можно было открыть дверь, невзирая на дождь с ветром, и выйти в эту лоджию, чтоб поглядеть, как и что, получше, но Таран решил пока воздержаться от этого. Он задернул штору и осторожно, стараясь не шлепать босыми пятками, приоткрыл дверь, располагавшуюся почти напротив кровати.

За дверью обнаружилось нечто вроде небольшого предбанника, а дальше — еще две двери. За одной Таран обнаружил туалет с унитазом, в общем, мало чем отличавшимся от того, что имелся у Юрки дома, а за другой — ванную, заметно попросторнее, чем вся территория совмещенного санузла в Юркиной квартире, и отделанную намного лучше. Туалет Таран использовал по назначению, а около умывальника задержался, чтоб рассмотреть в зеркале физиономию. Синяков не просматривалось, и даже губы, вроде бы пострадавшие от несильной плюхи, похоже, не распухли.

Но вот что удивительно: зеркало, похоже, было то самое, что висело в Юркином санузле, и все принадлежности, типа зубных щеток, мыла и бритв, выставленные на стеклянной полочке, несомненно, прибыли оттуда же. И корзина для грязного белья, и стиральная машина, и Надькин фен, и полотенца — все перебралось сюда. Чудеса!

Таран вернулся в спальню и направился в дверь, которая располагалась ближе к окну. Там обнаружился недлинный коридор. Справа и слева Юрка увидел две распахнутые двери. Заглянув в обе комнаты, Таран убедился, что они довольно просторные, но при этом одна была вовсе пустая, а в другую были временно сложены какие-то нераспакованные вещи из хозяйства Таранов.

В торце коридора Юрка прошел еще через одну дверь и оказался на лестничной площадке. Но не железобетонной, как в родном доме, а аккуратно оклеенной обоями, с паркетом, поверх которого лежали чистенькие и совсем не истоптанные дорожки. Такие же дорожки спускались вниз по лестнице со ступеньками из шлифованного камня и красивыми деревянными перильцами. Дверь, располагавшаяся симметрично той, через которую вышел Юрка, оказалась заперта, и Таран решил спуститься вниз. Мягко ступая по ворсистой дорожке, он дошел сперва до промежуточной площадочки и поглядел с нее в небольшое оконце. Как видно, оконце это выходило на задний двор этого дома, где в отдельном строении располагался гараж, мало чем отличавшийся от тех кирпичных сооружений, что украшают некоторые дворы в российских городах. Только здесь было всего четыре бокса. И на воротах каждого бокса — вот это уже совсем нехарактерно для частных гаражей! — поверх единообразной зеленой армейской краски, по трафарету были выписаны марки и номера машин. Таран с удивлением прочел на одном из боксов номер своей «девятки». Это что же, его сюда не временно, а постоянно вселили?

Следующий марш лестницы вывел Юрку в совсем просторную комнату — практически небольшой зал. С обеденным столом, красивым резным буфетом и даже с камином. А в углу рояль стоял, большущий, почти такой же, как в школьном кабинете музыки. Таран даже вспомнил, что тамошний рояль школьники почему-то называли «кашалотом», возможно, из-за клавиатуры, чем-то похожей на зубы. Ну и сам рояль — черный и блестящий — действительно имел какое-то отдаленное сходство с китообразным…

Вообще-то у Тарана было такое ощущение, будто этот зал принадлежит небольшому, уютному ресторану, а сам ресторан числится при маленькой VIP-гостинице, в которой Тарана поселили, как принято выражаться в России, «за счет английского короля». Правда, никаких постояльцев или обслуги в зале не обнаружилось, но все же Юрка беспокойно огляделся, потому что был в одних трусах. Убедившись, что никого вокруг нет, он наугад свернул в ту дверь, что находилась слева, и очутился в кухне, которая, судя по всему, была вовсе не ресторанной, а, так сказать, индивидуального пользования. То есть такой, где не только еду для «своих» готовят, но и ужинают в тесном семейном кругу. Кухонная мебель Тарану была незнакома — сильно шикарная, а вот один из холодильников — тут их было два — он сразу узнал. Потому что это был именно их с Надькой холодильник, а точнее, тот, что в числе более-менее исправного имущества достался молодым в наследство от Юркиных родителей. Надька в свое время великие труды положила на то, чтоб отмыть и оттереть это чудо советской техники под названием «Юрюзань», которое, как ни странно, все еще работало. А вот второй холодильник, высоченный, импортный, Юрка видел впервые и даже марки его не знал. Вообще-то Таран не очень надеялся, что в «Юрюзани» лежит хоть что-нибудь съестное, но все-таки заглянул наудачу. И обалдел, потому что в нем обнаружилось практически все то, что лежало там вчера вечером. То есть два пакета молока, пачка сливочного масла, любимый Лешкин йогурт с персиками, штук пять яиц, пачка пельменей и полуфабрикат какой-то — не то купаты, не то украинская колбаса.

Во второй холодильник Юрка заглядывать постеснялся, но зато, приоткрыв один из шкафов, обнаружил там кухонный комбайн. Тот самый, приобретенный на «африканские» деньги. А в другом шкафу Юрка увидел прозрачные пластмассовые банки с крупами, на которые Надька прилепила скотчем аккуратные бумажные ярлычки. Естественно, еще на старой квартире. Тоже перевезли, выходит!

Но когда же они все это успели? Конечно, добра у Юрки с Надькой было немного, но все же для того, чтоб все перевезти, меньше одного «КамАЗа» никак не потребовалось бы. А Таран лично никаких грузовиков на нынешнюю ночь не заказывал. Да и вообще, сколько времени и людей на погрузку-выгрузку потребовалось? Опять же, куда отвезли, неясно. Одно дело — если за двадцать километров от города, другое — если подальше… Наконец, соседи по Юркиному подъезду запросто могли бы и милицию вызвать, если б среди ночи кто-то начал вещички выносить.

В это самое время Юрка услышал легкий щелчок где-то наверху, а потом тихий скрип двери. Похоже, открылась та самая запертая дверь, что находилась симметрично входу в апартаменты Таранов.

А потом послышались мягкие шажки: топ-топ-топ! Кто-то спускался по лестнице. Похоже, сверху спускалась какая-то дама. Но явно не Надька, у той походочка поувесистей… Однако и звук этих шагов кого-то напоминает. Юрка уже стал догадываться, кого именно…

Ждать пришлось недолго, и предчувствия Тарана не обманули.

В кухню вошла Полина Михайловна Нефедова, собственной персоной. В коротком байковом халатике, стянутом в талии пояском, немного растрепанная и заспанная.

— Привет! — сказала она, явно не удивившись тому, кого обнаружила на кухне. — Что не спится, ранняя пташка?

— Привет… — пробормотал Таран. — Это твоя работа?!

— Нет, — помотала головой Полина, — не моя. Это приказ большого начальства. Оно решило, что безопаснее перевезти тебя сюда. Вместе с Лешкой и Надькой. Еще дней десять назад решило, но пришлось все это форсировать.

— Погоди, так они меня что, к вам под Москву перевезли? Со всеми прибамбасами?!

— Именно так, — кивнула Полина, доставая из своего огромного холодильника бутылочку с неким детским питанием и вставляя ее в нагреватель. — Борька скоро проснется, жрать захочет…

— Но ведь от нас до Москвы — больше полтыщи километров, — заметил Юрка с недоверием в голосе. — За сто по нашей трассе фиг где поедешь, тем более что листопад, мокрота и изморозь ночью. Но даже держать сто — это минимум пять часов. А надо еще грузить и разгружать, расставлять все и так далее. Фиг поверю, что все это за ночь успели!

— Юрик, — строгим голосом произнесла Полина, — не забивай себе голову деталями, а? Тебя, по-моему, ни грузить, ни разгружать не припахивали. Домик тебе как?

— Прилично, — сказал Юрка. — А платить за него не придется?

— Пока нет. Тюрьмы у нас, слава богу, в основном бесплатные…

— Не понял? — удивился Таран. — Я, конечно, в казенных тюрьмах еще не бывал, но кое-что по телику видел. Что-то не очень похоже, знаешь ли!

— Да, это больше на «новорусский» особнячок смахивает, — кивнула Полина, — однако жить нам всем тут придется за забором и под охраной, а выходить отсюда под конвоем.

— Но уж не так, как ты летом жила! — Таран вспомнил, как его летом на три дня привозили к Полине. Тогда Полина с Борькой обитали в комнате совершенно изолированной от внешнего мира, за двумя бронированными пневматическими дверями.

— Да, может, третий режим и послабление по сравнению с четвертым, но все равно — не свобода.

— Но тогда ты себя повеселей чувствовала, — заметил Таран.

— Конечно, хмыкнула Полина. — Я те три дня чувствовала себя замужней женщиной, у ребенка которой есть папа. А теперь мне тебя привезли вместе с Надькой и Лешкой. Чувствуешь разницу?!

— В общем, чувствую, — согласился Юрка, — хотя ты, по-моему, и раньше знала, что они есть. И Борька у тебя, скажем так, появился без особых согласований…

— Не ехидничай! — проворчала Полина. — Да, я побесилась в свое удовольствие. Но одно дело, когда управляешь всем этим, как в прошлом году, а другое — когда все само собой развивается…

— Не понял… — недоуменно заморгал Таран. — А ты что, сейчас уже не можешь все контролировать?

— Не могу! — мрачно сказала Полина. — В прошлом году я была самой свободной женщиной в мире, а теперь я рабыня, понятно?!

— У тебя что, — спросил Юрка, — все это выключилось?!

— Не выключилось, — вздохнула экс-экстрасенсиха, — а вы-клю-чи-ли! То есть точнее — заблокировали. Все мои способности сохранились, но я ими теперь не распоряжаюсь.

— Как это? — еще больше удивился Таран. — Ведь это же все, как я понял, у тебя в мозгах работает? Не могут же они тебе вовсе мозги отключить!

— Вообще-то, — горько усмехнулась Полина, — отключить мозги они могут. Для этого особо мудрить не надо — дай по голове кувалдой, вот все и выключится. Совсем и навсегда. Только им этого не надо. Наоборот, они этого ужасно боятся.

— Это я слышал, — припомнил Таран. — Типа того, что весь мир из-за этого может с ума сойти. Или даже взорваться.

— Насчет взорваться, — хмыкнула Полина, — это неизвестно. А свихнуться, пожалуй, может. Тем более что в последнее время он и так помаленьку с ума сходит.

— Слушай, — Таран набрался духу и задал вопрос, который его сильно волновал: — А это, что в Америке, ну, 11 сентября… Не ты случайно?! Понимаешь, еще тогда, на Хайди, год назад, мне что-то такое привиделось. В смысле, когда самолеты небоскребы таранят…

— Нет, — сказала Полина, — это не я, это Усама Бен Ладен. По официальным американским источникам. Но в принципе, я могла бы такой финт проделать. Если б меня сильно достали! Но это раньше было, а теперь я вполне безопасна. Примерно как пистолет, который разрядили, поставили на предохранитель и заперли в сейф, оборудованный семью замками и четырьмя системами сигнализации.

— Ну и на фига такой пистолет нужен? — простодушно произнес Юрка. — Пока будешь его доставать из сейфа, сигнализацию отключать и замки отпирать, а потом еще и заряжать — десять раз застрелить успеют!

— Ладно, — сказала Полина, — повышу свой статус до ядерной бомбы, находящейся в частном пользовании. Правда, в отличие от бомбы, меня можно многократно применять. Но все равно — теперь я вещь, а не свободная личность. Говорящая и самоходная, к тому же умеющая сама себя воспроизводить…

— У Борьки-то ничего такого не проявляется? — осторожно спросил Таран.

— Пока нет, кажется, — ответила Полина. — А может, мне просто не говорят ничего. Скорее всего он просто слишком маленький еще. Восьмой месяц только идет…

В это время сверху затопали хорошо знакомые Тарану шаги. Топ! Топ! Топ! — при том, что Надька была примерно в одной весовой категории с Полиной, шагала она потяжелее.

Отчего-то Юрке стало ужас как неловко — будто он тут с Полины трусы снимал. И госпожа Нефедова, кажется, застеснялась, хотя в прошлом году, едва познакомившись с Таранами, с первых минут особого стеснения не испытывала.

В общем, на кухне появилась Надька.

КРАТКИЕ ПОЯСНЕНИЯ

Поначалу Таран ожидал чего-нибудь резкого. Хотя, как известно, Надька была женщиной небезгрешной и к тому, что Таран трахает ее подругу Майку в то время, как ее самое дрючит Полянин, относилась весьма терпимо. Но это там, в родном городе, где все они жили в разных квартирах и бесились для полноты ощущений. А здесь, извините, получается коммуналка. Шикарная, правда, безо всяких кавычек, но коммуналка, где две семьи проживают: полная, то есть папа, мама и сын — короче, Тараны — и неполная, то есть мать-одиночка Полина с Борькой. А если еще учесть, что оба мальца от одного отца, то ситуация становится намного сложнее.

Однако никакого кровопролития-мордобития не развернулось. Мадам Таран, напротив, аж просияла, изобразив свою фирменную «буратинскую» улыбку — «рот до ушей, хоть завязочки пришей». И, судя по всему, вполне искренне, не фальшиво.

— Полинка! — воскликнула Надька, обнимая и целуя в щечку свою «подругу-соперницу». — Вот уж сюрприз так сюрприз! Ты что, тут живешь, да?

— Живу, — кивнула Полина с явной растерянностью на физиономии. Одно дело, когда ты с помощью внушения заставляла эту бабенку участвовать в своих извращенских фантазиях, а другое — когда она по доброй воле тебе на шею вешается…

— И давно? — спросила Тараниха.

— С августа…

Таран после этого еще больше пришел в недоумение. Когда Надька втянула его в падекатр с Поляниным и Майкой, он сильно подозревал, что это проделки Полины. Еще минувшим летом, как утверждал Витек, Майка была вполне скромной девушкой и ни о каких групповухах не помышляла. Правда, тогда, в самом начале всей этой приятной пакости, Полина еще не печалилась по поводу утраты своих суперспособностей, и даже поддерживала с Юркой телепатические контакты, когда он в Африке орудовал. Но, оказывается, ее в этот домишко переселили еще в конце лета. Само собой, что сделать это решились только тогда, когда Полину «поставили на предохранитель». Ведь до этого их с Борькой за двумя бронированными дверями содержали! Конечно, судя по тому, что Полина говорила про «тюрьму», тут тоже охрана стоит и без конвоя никуда не отпускают, но, будь Полина при своих прежних козырях, ее эта охрана не удержала бы нипочем. Еще бы помогла выйти и на ручках донесла туда, куда она попросила бы.

— Слушай, Полинка, — полюбопытствовала Надька, — а куда нас привезли, а? Что это за дом такой?

— Знаешь, Надя, — ответила Полина, — я сама не очень в курсе. Могу сказать, что это недалеко от Москвы. Точнее не знаю.

— А ты сама-то, — удивился Юрка, очень рассчитывавший на то, что его супруга хоть что-нибудь помнит, — не помнишь, что ли, как сюда ехала?

— Ни фига не помню, — ответила Надька с неподдельным недоумением на роже.

— Давай так, — спросил Таран, — припомни хотя бы, что было после того, как я из дому вышел.

— Так… — благоверная слегка почесала лоб. — Значит, когда ты отвалил, еще десяти не было. И сказал, что через час будешь, правильно? В одиннадцать тебя нет, и я, точно в соответствии с твоей инструкцией, звоню Птицыну. Так и так, мол, час назад ушел в гостиницу «Турист» в номер 511-й. Генрих все выслушал и говорит: «Ясно. Жди. Перезвоню или подъеду». Жду еще час, волнуюсь, а телефон не звонит. Валерьянки даже накапала. Еще через полчаса, то есть уже полпервого ночи, слышу во дворе что-то тарахтит. Смотрю в окно, грузовик подъехал и твоя «девятка». «Ну, — думаю, — слава тебе господи, нашелся!» Звонок в дверь — Птицын стоит. «Срочная передислокация! — говорит. — Собирай парнишку, одевай и садись в „девятку“!» Я спрашиваю: «А Юрка где? В машине?!» — «Нет, — отвечает, — он уже на месте!» У меня, само собой, фары на лоб. «Что случилось? — спрашиваю. — Юрка цел?» — «Цел, цел, — говорит, — хотя задницу ему, наверно, надрать бы стоило! Собирайся, скоро увидишься с ним». — «А грузовик зачем?» — интересуюсь. «Вещички ваши заберем, — отвечает. — Не бойся, все заберем, ничего не забудем! И вообще, рядовой Таран, вопросы отставить! Выполняйте!» Чувствуется, что не шутит, а всерьез командует. Ну я Лешку подняла, одела, вынесла. Сажусь в «девятку», а там за рулем какой-то парень незнакомый, не из нашей части, но в камуфляжке. Я Птицыну ключ от квартиры оставила, кое-что мелкое они мне в «девятку» загрузили, а потом Генрих говорит: «Езжайте!» «Девятка» поехала, а грузовик еще во дворе оставался. Как по городу ехали — помню, вроде бы даже начало Московского шоссе припоминаю, а потом — заснула. Наглухо отрубилась! И во сне ничего не видела. Как Лешка у меня с коленок не свалился — ума не приложу. Проснулась только, когда уже здесь оказались, да и то не совсем. Вроде бы Лешку несу на руках, а сама почти что сплю. Потом какая-то баба промелькнула, вроде бы рыжая. Проводила сюда наверх, только я все равно ни фига не запомнила. Даже Лешку донести помогла — с ним бы на руках я запросто могла с лестницы сверзиться. Потом вижу, кровать, а на кровати муженек в обе ноздри задувает. Разделась вроде бы, хотела Лешку пристроить — и опять, будто отключилась. Вот только сейчас проснулась. Гляжу: кроватка стоит, в кроватке Лешка спит, а рядом домик, который ты из коробки сделал. Чудеса!

— Это точно! — покачал головой Юрка, поняв, что каких-либо серьезных уточнений он от Надюхи не дождется.

В этот момент сверху послышался плач младенца. Полина встрепенулась, схватила подогретую бутылочку и побежала наверх.

Надька глянула ей вслед и, посмотрев на слегка смутившегося супруга, спросила без обиняков:

— Твой?

— Кажется… — вздохнул Таран, мысленно радуясь, что Надька сразу сама догадалась и не надо ничего врать.

— Это она, что ли, заставила Генриха «передислокацию» провести?! — немного помрачнев, произнесла Надюха.

— Нет, — мотнул головой Юрка, — похоже, что не она. Вроде бы теперь ей все эти суперспособности заблокировали. Если б она нас опять под свое управление взяла, мы б небось вообще никаких вопросов не задавали и только кипятком писали от восторга.

— Тут ты прав, — кивнула Надька. — А что с тобой было, ты можешь рассказать?

— Не больше тебя, вообще-то, — сказал Юрка.

— А за что тебе надо задницу надрать? — прищурилась Надька. — Это я точно от Птицына слышала, не приснилось!

— Точно не знаю, но, наверно, за то, что я поперся в гостиницу. Там, понимаешь ли, против меня небольшую подставу устроили. Но Птицын помог, выдернул. И устроил этот переезд. Там, дома, всем нам оставаться опасно было. — Таран подумал, что в общем и целом особо не погрешил против истины. А загружать Надьке мозги по поводу пакостей Витьки Полянина — не стоит. И уж тем более высказывать предположения насчет того, что их с Майкой ждет.

— Ладно, — вздохнула Надька. — В общем, жизнь у нас и прежде была стремная, понять можно. Квартирка тут, конечно, классная. Почти что особняк целый… Смотри-ка! Наш холодильник! И комбайн, и кофемолка! А я-то, блин, все переживала, не забудут ли чего… Ты жрать хочешь?

— Вообще-то не отказался бы, — скромно заметил Таран. — Между прочим, в холодильнике кое-какие продукты приехали.

— Правда? — удивилась Надька, открывая дверцу. — Не иначе, они его прямо так, не выгружая, вытащили. И даже яйца не разбили! И в хлебнице половинка черного лежит.

— Там еще в шкафах что-то было, — припомнил Таран. — Даже кофеек, кажется…

— Короче, иди штаны надевай и тапки! — командным голосом приказала Надька. — Понимаю, конечно, что Полинка нам не чужая, но все-таки приличия кое-какие надо соблюдать.

— Есть! — Таран по-американски приложил руку к «пустой голове» и поднялся наверх, в спальню.

Леха хоть и дрых по-прежнему, но опять выполз из-под одеяла, и Юрка снова его укрыл. В углу обнаружился гардероб — тот самый, исторический, из которого Таран в прошлом году выпрыгнул, выбив дверь, когда Зыня собрался Надьку на иглу посадить. А в гардеробе Юрка обнаружил свою одежку. Майку, рубашку и тренировочные. Куртка на плечиках висела — та, в которой он отправлялся на встречу с «Нефедовым». Даже носки нашлись — ничего не забыли вернуть!

Юрка оделся и, сунув ноги в шлепанцы, вновь спустился вниз. Картинка, которую он увидел на кухне, была прямо-таки идиллическая. Надька и Полина, обмениваясь всякими «сюсю масю», будто всю жизнь состояли в нежной дружбе, если не сказать больше, трудились над приготовлением завтрака!

Во женский пол, а?!

Таран, глядя на воркующих голубок, как-то исподволь примерил ситуацию на себя. То есть подумал, сумел бы он так ворковать с мужиком, наверняка зная, допустим, что он сделал Надьке второго ребенка?! Допустим, с Зыней или с Поляниным? Даже абстрагировавшись, выражаясь по-научному, от того, что оба они — увы, по последним данным, и Полянин тоже! — оказались и по жизни паскудами? Нет, скорее всего не сумел бы. Даже если б наоборот, допустим, первый ребенок был от кого-то, а второй — от Тарана, дружеских отношений не получилось бы. Такой невероятный вариант, как то, что Юрка имел бы еще и сексуальные отношения с этим абстрактным мужиком, Таран вообще не рассматривал. А в прошлом году, между прочим, Полинка с Надькой не только с Юркой развлекались, но и друг с другом. Правда, тогда Надька была замороченная, но теперь-то ей вроде никто мозги не пудрит…

Войдя на кухню, Юрка не стал привлекать к себе внимание. Скромно присел за стол и смотрел, как бабоньки кофе заваривают, яичницу с хлебом жарят. А заодно любовался на всякие выпуклости, нет-нет да и очень симпатично обозначавшиеся под халатиками. А что, нельзя?! Из памяти всплыли разные веселые картинки из не шибко давнего прошлого, когда он эти фигурки без суперобложки видел. Даже ладони вроде бы вспомнили, чем эти самые «каштанки» друг от друга на ощупь отличаются. Надька крепенькая, налитая, как яблочко, а Полинка нежная, помягче и поласковей. И обе приятные. Конечно, у Надьки есть уже большой Леха, говорящий и самоходный, к которому Таран уже здорово привык. Но у Полинки тоже свой телепузик растет. Правда, пока еще не углядишь, чем он на Юрку похож — от Лехи-то точно не открестишься! — но фиг его знает, может, когда подрастет, то эти черты проявятся?!

— Долго он у тебя проспит? — поинтересовалась Надька.

— Часика два-три, наверно. Я ему памперсы поменяла. А что?

— Да так… — Надька с Полиной обменялись какими-то шибко секретными взглядиками и полуулыбочками.

— Юрик, Лешечка еще не проснулся? — мадам Таран задала этот вопрос весьма невинным тоном, и Юрка, хотя он свою половину знал как облупленную, тоже изобразил святую наивность.

— Спит покамест, но ворочается. Из-под одеяла выполз, поросенок. Так и сверкает попой. Наверно, часок проспит, не больше.

— Да, — вздохнула Надька, — этот если вскочит, до самого обеда носиться будет. Слушай, а эти пустые комнаты, они что, наши?!

— Те, что с вашей стороны лестницы, — ваши, — кивнула Полина, — а с моей — мои. Можете в одной устроить кабинет, а в другой — детскую. Я лично так и планирую на будущее. Кабинет уже есть, я там книги поставила, стол с компьютером и периферией. А детскую потом оборудую, когда Боренька подрастет.

— А зачем тебе кабинет? — спросил Таран. — Ты что, работаешь, что ли?

— Представь себе, Юрик, — усмехнулась Полина, — работаю и учусь!

— Но ты ведь, по-моему, уже университет закончила, так?

— А толку-то? Кому мой философский диплом нужен? А здесь меня собрались иностранным языкам учить, программированию, еще чему-то. Короче, я теперь не просто лабораторная мышь, а и.о. младшего научного сотрудника. Говорят, что даже защититься есть возможность. Ну а пока моя работа скорее как у лаборантки… — Полина в подробности вдаваться не стала.

— А нас что, тоже к чему-нибудь такому научному приспособят? — полюбопытствовала Надька.

— Вот тут я не в курсе, ребята. И даже гадать не буду.

— Да уж, — хмыкнул Таран, — нужны мы этой науке, как рыбе зонтик!

С этим спорить никто не стал, и все дружно взялись за яичницу с жареным хлебом, куда Полина накрошила для вкуса зеленого лука, укропа и кинзы. И еще какой-то приправы насыпала, но испортить все равно не сумела. Всё слопали с удовольствием.

Кофе с молоком из пакета, стоявшего в таранском холодильнике, тоже ничьих вкусов не оскорбил. Кроме того, он бодрости придал — Таран и Надька все-таки немного не доспали.

— Так ты что, выходит, на работу ходишь? — спросил Юрка, допив чашку.

— Хожу, — кивнула Полина. — Правда, ненадолго. У меня рабочий день с часу до шести. Беру Бореньку, нас сажают в машинку — и везут. А потом привозят сюда. И ни одного шага без сопровождения…

— А что, в магазин тоже с сопровождающим? — спросила Надька.

— В магазин я не хожу. Просто пишешь все, что надо, в пределах двухсот рублей ежедневно, и тебе это приносят. А деньги потом из зарплаты вычитают. А можно просто обеды на дом заказывать — но это дороже выходит.

— Коммунизм какой-то получается! — хмыкнула Надька.

— Вот именно. И с той же степенью свободы. Сиди в зоне, выходи на работу и получай пайку. Правда, более высокого качества, чем в обычной тюряге…

— Все бы тебе брюзжать! — проворчал Таран. — Пятичасовой рабочий день — и шесть тысяч в месяц. Три комнаты на двоих! Ни хрена себе, «зона»?!

— Ты бы с нами экскурсию провела, — предложила Надька, — а то я, например, не помню, что дальше, за этим залом, находится.

— Там находится что-то вроде большой прихожей, — сказала Полина, — если налево пойдешь, то выйдешь во двор. А если прямо, то попадешь во что-то типа спортзала. Он такой же, как этот, только вместо рояля, банкетного стола и камина там тренажеры всякие стоят. А дальше — еще одна лестница на второй этаж. Там еще две квартиры, такие же, как наши. В одной никто не живет, а в другой еще одна девушка, как и я, без мужа, но с двумя девочками-близнецами. Сама рыженькая, а дочки — мулатки. Уже большие — годика по четыре, не меньше. Наверно, это она тебе, Надя, помогала.

— А как ее зовут? — спросила Надька.

— Не знаю, — пожала плечами Полина, — мне как-то без разницы. Она в том же заведении, что и я, состоит, но мы как-то по делу не пересекались.

— Ты что, с ней не общаешься? — полюбопытствовал Таран.

— Нет нужды. У нее в том крыле своя кухня, такая же, как эта. И потом, у нас графики работы разные. Они в шесть часов уходят и примерно в одиннадцать появляются. Так что сейчас их тут нет.

— Но после шести-то вы обе дома?

— Ну и что? У нее своя жизнь — у меня своя… — сказала Полина. — Кроме того, у нас еще домашняя работа есть, и учебные задания надо в течение дня выполнить. Строго говоря, не до болтовни. Да и не поощряется здесь, когда много разговаривают между собой, понятно?

— А что сделать могут? — насторожилась Надька.

— Все, что угодно, — жестко ответила и.о. мнс.

НОВЫЕ ЗНАКОМСТВА

Мадам Таран малость поежилась: что-то жуткое почуяла в словах Полины. Юрка тоже принял Полину всерьез. Эта контора куда покруче МАМОНТа. Ясно ведь, что это они летом «африканское сафари» устроили. А для того, чтоб проворачивать такие дела на международном уровне, нужно много связей, денег и прочего. В том числе нужна и секретность весьма высокая. Ежели что — тут цацкаться не будут. Как говорил Болт, когда они на танкере шли: «Здесь законы панамские — смайнают за борт и будут правы…» Так что лучше и впрямь ничем не интересоваться сверх меры. Тем более что, по большому счету, вчерашняя история — Тарану не в плюс. Можно не сомневаться, что второго раза не простят. А уж куда смайнать — в океан или в топку, — решат быстро.

Захотелось отделаться от всех этих мрачных мыслей. И Таран, сделав немного похабную ухмылочку на морде, дурашливо поинтересовался:

— А трахаться тут как, разрешается?

— Разрешается, — кивнула Полина, чуточку улыбнувшись. — А тебе как бы хотелось: честно исполнять супружеский долг или…

— Да ты на рожу его посмотри, — хмыкнула Надюха, — глаза так и бегают, так и бегают! С одной на другую, с одной на другую!

— А что? — плотоядно шмыгнул носом Юрка. — Когда-то получалось… Может, обновим впечатления?

— Вечером будем обновлять, — прищурилась Полина. — Когда детишек спать положим. А сейчас времени мало, да и ваш мужичок, поди-ка, уже глаза продрал.

— Ладно, — сказал Таран, — как говорят у нас на Тайване, «моя не гордый». Пойду тогда от избытка сил спортом позанимаюсь!

— Сходи-сходи, — ухмыльнулась Надька. — Только учти, дорогой, если ты собрался насчет рыжей осведомиться — плохо тебе станет! Замучаю, как Пол Пот Кампучию!

Таран эту поговорку, появившуюся за пару лет до своего рождения, впервые услышал от Птицына совсем недавно, и в несокращенно-матерном варианте. Как еще может полковник своих подчиненных стращать? Рифма смех вызвала, хотя пришлось вспоминать, а некоторым, как Юрке например, и впервые узнавать про Пол Пота и Кампучию. «Рядовой Таран, — рявкнул Птицелов, — а вы лично знаете, кто такие Пол Пот и Кампучия?» Юрку этот вопрос застал врасплох, и он ляпнул от балды, что это, мол, что-то типа Ромео и Джульетты… Вот тут-то уж и сам Птицын чуть со смеху не лопнул! А потом пять минут матерился, проклиная качество изучения зарубежной истории в нынешней средней школе.

Спортзал действительно не уступал по размерам банкетному. В принципе, если б убрать тренажеры, тут можно было в волейбол, баскетбол и мини-футбол играть. Тем более что и кронштейны, чтоб подвязывать сетку, имелись, и кольца со щитами, и ворота в углу стояли. Тренажеры, как и весь остальной спортинвентарь, были покрыты слоем пыли. Как видно, давненько здесь никто не занимался.

Юрка взялся играться с железяками, от души радуясь, что силушка по жилушкам гуляет. Так увлекся, что даже не заметил, как открылась дверь. Только когда в зале звонко зацокали каблучки, Таран обратил внимание на вошедших.

В зал вошла высокая — чуть пониже самого Юрки! — молодая и очень рыжая дамочка, ведущая за ручки двух симпатичных шоколадных девочек. Тоже для своего возраста довольно высоких. Вряд ли они были старше Алешки больше чем на год или два, но ростом явно повыше. Одеты все трое были очень изящно: мамаша — в приталенную замшевую курточку и черные облегающие брючки из натуральной кожи, а девчушки — в алые нейлоновые полупальтишки с капюшончиками, джинсики и явно не дешевые сапожки.

— Здравствуйте! — довольно приветливо улыбнулась рыжая. — Это вы вчера вселились? Я вашей супруге помогла ребенка наверх донести. Меня зовут Женя, а это мои доченьки: Ксюша и Ксана. Поздоровайтесь с дядей!

— Здраст! — дружно и коротко выкрикнули малышки.

На морде у Тарана появилось какое-то сложное выражение, которое Женя истолковала по-своему.

— Вы не расист случайно? — спросила она. — А то смотрите, как тот тип из кинофильма «Цирк»: «У белой женщины — черный ребенок!»

— Нет, — поспешил успокоить мамочку Таран, — никакой я не расист. Просто удивился, что вы им такие имена дали. Ведь Ксюша и Ксана — это почти одно и то же.

— Вовсе нет, — возразила Женя, — Ксюша — это Ксения, а Ксана — Оксана. Просто хотелось, чтоб у них были похожие имена, раз они так похожи.

На самом деле Юрку удивило вовсе не то, что у девочек почти одинаковые имена, а то, как они поздоровались и как повели себя после этого. Как должны были поздороваться эти четырех-, самое большее — пятилетние чернушечки?! Да вразнобой, стремясь друг дружку перекричать. Опять же, поздоровавшись, малышки наверняка должны были начать вертеться, гримасничать и задавать вопросики: «А как вас зовут? А откуда вы приехали? А у вас дети есть?» — и так далее. А эти гаркнули свое «Здраст!» так слитно, как солдаты «Здравия желаю!» кричат. И, между прочим, после довольно долгой тренировки.

— Ксана и Ксюша, возьмитесь за руки и идите наверх в свою комнату! — распорядилась мамочка. — Рисуйте куколок! Я через пять минут приду.

Что-то неожиданно знакомое послышалось Юрке в этой команде. Но еще больше знакомого было в том, как повели себя девчушки после получения приказа. Встали парой, взялись за руки и в ногу, едва ли не строевым шагом, замаршировали в сторону лестницы! Ни одна не запищала: «Не хочу куколок рисовать!», ни одна не побежала бегом, не стала толкаться и подпрыгивать… Таких детей не бывает!

Но Таран уже знал о существовании по меньшей мере двух взрослых парней, которые ведут себя почти так же.

Ваня и Валет! Биороботы-солдаты! Внешне почти такие же, как Таран, на пару лет постарше, может быть, но начисто лишенные каких-либо человеческих черт. Ни в чем не сомневающиеся, не знающие страха, не жалеющие никого, кто объявлен «чужим», очень редко задающие вопросы и всегда точно выполняющие приказ того, кто определен им в командиры.

— Какие они у вас послушные! — заметил Таран. — Мой бы так просто не послушался.

— Вы знаете, — сказала Женя несколько неожиданные слова, — иногда жутко хочется непослушания!

— Бывает, наверно, — сказал Юрка, — но я вас навряд ли пойму…

— Возможно, — улыбнулась Женя. — Тем не менее я приглашаю вас с супругой попить чаю с тортиком. Вечером, часиков в семь. Можете и эту нелюдимую даму пригласить. Мы с ней поселились здесь почти одновременно, еще летом, два месяца прошло… А даже парой слов не перебросились. Я даже имени ее не знаю.

— И она, кстати, вашего тоже, — заметил Таран.

— Вот и пригласите ее, хоть познакомимся наконец. Кстати, вы мне еще сами не представились…

— Юрий меня зовут, — отчего-то засмущался боец, возможно, от излишне нежного и многообещающего взгляда рыжей леди. — Жену — Надя, а ту, которая «нелюдимая», — Полина.

— Прекрасно, — кивнула Женя. — Можете и своего мальчика взять — пусть поиграет с моими малышками. Ну я пошла! До свидания!

Цок! Цок! Цок! — и Женя скрылась на лестнице.

Наверно, если б Юрка не приметил в ее девочках того поведения, каким отличались Ваня и Валет, то мог бы позволить себе полюбоваться этой изящной походочкой, сопровождавшейся прямо-таки виртуозным покачиванием бедер. «Внушаить!» — сказал бы по этому поводу Хрюн Моржов.

Но Таран подумал совсем о другом.

Итак, если предположить, что эта самая Женя со своими девчушками ходит на работу туда же, куда и Полина с Борькой, то, похоже, это заведение не просто исследует всякие природные и генетические феномены типа Полины, которая заполучила какие-то гены и от древнего кавказского повстанца Ушурмы, и от цыганки Насти, обученной ворожбе ведуньей Марфой, и еще от кого-то. Возможно, что контора еще и выводит новые породы людей, которые будут походить на Валета и Ваню… А что, если из Лешки тоже захотят что-нибудь такое вылепить?! Или, может быть, заставят Полину с Надькой рожать детей с какими-то загодя запланированными мутациями?

Юрка поежился и, с трудом вытряхнув из головы всякие мрачные мысли, покинул спортзал и отправился обратно, в свое крыло.

Однако, когда он проходил через прихожую, в здание вошел человек в черной кожанке на «молнии» и фуражке а-ля Жириновский.

— Ага! — сказал этот человек, и Юрка тут же узнал своего временного командира из Африки по прозвищу Болт. — Вот вы-то, гражданин Таран, мне и нужны. Присаживайся на банкетку и слушай внимательно. Не волнуйся, надолго не задержу.

Таран послушно присел, Болт уселся рядом и сказал:

— Так. Значит, твоя служба в МАМОНТе с сегодняшнего дня успешно завершена. О том, что таковой этап в твоей жизни был — забудь навеки. Иначе говоря, если где-то, когда-то и в какой угодно компании ты или твоя супруга помянете этого доисторического зверя, то я не берусь предсказывать последствия, хотя и знаю, что они будут фатальные. Это первое, но не главное.

Болт закурил сигарету и продолжил:

— Далее. С завтрашнего числа, гражданин Таран, вы зачисляетесь, с испытательным сроком три месяца, на работу в подразделение, которым руковожу я. Сегодняшний день вам дозволяется провести в трудах и заботах по благоустройству жилья, а завтра в восемь тридцать утра за вами сюда придет машина. На борту буду я лично. Отвезу прямо к рабочему месту, ознакомлю с основными условиями работы. После чего можешь сказать: «Нет, мне это не подходит». Если ты такое заявишь, тебе подберут более приятную работу: газоны стричь, снег убирать, мусорные контейнеры вывозить или еще что-нибудь по линии коммунхоза. Зарплата будет среднероссийская, но люди и на такую живут. Если скажешь, что тебе все это годится, — тогда проверим еще раз, годишься ли ты нам. Если выяснится, что не подходишь, — значит, в дворники пойдешь. Ну а если подойдешь — тогда будем продолжать трудиться. Но сразу предупреждаю — простого выхода не будет. Так что думай сейчас и все то время, что у тебя еще осталось.

— Я подумаю… — пробормотал Юрка.

— Правильно, думай. Небось, исходя из истории нашего знакомства, о характере работы ты уже догадываешься. Но все-таки прикинь на досуге: может, все же твое призвание — коммунальное хозяйство. Я бы, если б заново родился, обязательно пошел в садовники или сантехники… Ну все. До восьми тридцати завтра!

Болт притушил бычок, бросил его в урну и пружинисто выскочил за двери, послышался рокот отъезжающей машины.

Юрка заглянул на кухню, но там никого уже не было. Поднялся по лестнице и услышал, как Надька одевает хихикающего и повизгивающего Алешку. Они, похоже, на прогулку собирались.

— И как ты двери не перепутал, папочка? — заметила мадам Таран, когда ее супруг вошел в коридор. — Я-то беспокоилась, чтоб ты не заблудился и к рыжей тетеньке в гости не попал… Полина бедная так на работу и ушла, с тобой не попрощавшись!

Юрка поглядел на часы: время уже час с небольшим! Долго он физкультурой занимался, однако!

— Я завтра с утра тоже пойду на работу, — объявил Юрка. — Точнее, только устраиваться еще. Могут взять с испытательным сроком, а могут вообще не взять.

— И что за работа? — Надька посерьезнела.

— Пока не знаю. Может, для начала дворником предложат потрудиться. Листья сгребать, мусор убирать… — припомнив то, что говорил Болт, сообщил Таран. — Жить-то надо!

— А мне, выходит, тут придется одной сидеть? — надулась супруга.

— Может, и для тебя что-нибудь подберут, — пожал плечами Юрка. — Ну а если и дома сидеть будешь, так не одна. Я с этой рыжей познакомился. Ее Женя зовут, а девчонок — Оксана и Ксения. Серьезные такие и очень послушные. Мамаша ими как солдатиками командует. Опять же она нас всех приглашала чай пить с тортиком.

— Может, только тебя? — прищурилась ехидина.

— Ну она же тебя видела! — развел руками Таран. — Нет, она всех приглашала: и тебя, и Полину, и Лешку. Только про Борьку забыла, потому что он очень маленький.

— Ладно, сходим, — сказала Надька. — А теперь слушай боевой приказ! Пока мы во дворе гуляем, распихай все эти коробки по местам, кроватку и домик перенеси из нашей спальни в детскую. То есть вот в эту пустую комнату. Коврик постелить не забудь. Сейчас-то вроде тепло, а как зимой будет, неизвестно…

СЕНСЕЙ ВЕРНУЛСЯ

— Подъезжаем, господа-товарищи! — откатив дверь купе, прощебетала проводница. — Через десять минут прибываем…

— Бутылочки прибери! — сказал Сенсей, мотнув головой в сторону столика, на котором и под которым стояло штук тридцать единиц пивной и водочной посуды.

— Обязательно! — улыбнулась проводница. — Как выгрузитесь, так и приберу. Анальгинчику не примете?

— Спасибо, обойдемся, — хмыкнул Сенсей, — мы ж не наркоманы какие-нибудь…

Головы ни у него, ни у трех его спутников действительно не болели, хотя водка с пивом далеко не самое подходящее средство от похмельного синдрома.

Конечно, человеку такого уровня, как господин Сенин, вроде бы можно было позволить себе и целый вагон СВ снять, чтоб прокатиться до столицы и обратно. Но, во-первых, Сенсей отличался некоторой прижимистостью в деле расходов на личные нужды, а во-вторых, не хотел привлекать излишнее внимание к своей скромной персоне. Опять-таки, лучше три сопровождающих в четырехместном купе, чем один в двухместном СВ. Даже если весь вагон населить охраной по два человека в отдельных купе, это может дать меньший эффект, чем трое бойцов непосредственно под рукой. Конечно, насчет этого можно было и поспорить, но только не с Сенсеем.

Черный «Мицубиси Паджеро» подогнали прямо к вагону, и Сенсей уселся в салон, пройдя всего пару шагов от подножки.

— Где Федя? — спросил господин Сенин, ручкаясь с подчиненными.

— Не знаю, шеф! — виновато развел руками гражданин по прозвищу Бармалей, который сидел рядом с шофером. — Мы его ждали в «Куропатке», а он ни хрена не приехал. Думали, может, он прямо к поезду подкатит — ан нет! А вообще, я так думаю, боится он с тобой встречаться…

— Не понял? — сурово поднял бровь Сенсей. — Почему боится?!

— Дело вчера одно не связалось. Парамона и остальных в подворотне пошмаляли. Поблизости от «Марихуанской». Ну и Хром, который их подвозил, с грузовиком поцеловался — насмерть.

— Весело встречаете! — процедил Сенсей. — Что-нибудь уже узнали?

— Федя туда, к подворотне, ездил. А нам так доложили, что сам Теплов с ним контачил. Потом Федя звонил в «Куропатку» предупреждал, чтоб его до утра не ждали. С ним четыре пацана были.

— Ну ладно, — кивнул головой Сенсей, — обо всем этом — позже. Жмем в «Куропатку»!

Сенин отвалился на спинку сиденья, прикрыл глаза и задумался.

Нет, Парамоша, Пинцет и Сема не должны были вчера погибнуть. Во всяком случае, Сенсей им такой участи загодя не планировал. Все должно было пройти тихо-мирно и без каких-либо серьезных осложнений. В том смысле, что мужик, похожий на Энгельса, должен был принести пацанам кейс с одним «зеленым лимоном», а взамен получить компакт, который они давеча вместе просматривали в Клубе любителей природы и на котором Энгельс поставил маркером свою визу: «Знакомился» и подпись. Происходило это с глазу на глаз, и о том, что на диске записано, кроме самого Сенсея, не знал никто. Ни в «Куропатке», ни в «Лавровке», ни в Клубе любителей природы. Правда, знал тот, «похожий на Энгельса».

Вообще-то этот тип представился как Винцас Ионо Микутавичус, гражданин вильной и самостийной Летувы. Наверно, для того, чтоб пояснить, отчего у него нешибко чистое русское произношение. Сенсей вовсе не являлся крупным спецом по восточноевропейским языкам и вообще, кроме русского и матерного, никакими языками не владел. Поэтому определить по акценту, что господин Микутавичус вовсе не литовец, а, допустим, латыш, эстонец или даже американец шведского происхождения, Сенсей ни хрена не смог бы. К тому же Сенсею было глубоко по фигу, откуда и за каким лешим этот иностранец прибыл на береговскую землю. Интересовало господина Сенина, по большому счету, только одно: можно с этого импортного снять хорошие баксы или нет?

Ясно, что речь вовсе не шла о том, чтоб завести этого самого предположительного прибалта в подходящие кустики, дать ему по балде и вынуть из кармана бумажник. Так мелко Сенсей даже в юности не работал, тем более что в юности был примерным советским спортсменом, ничуточки не связанным с криминалитетом гоп-стопного направления. Должки случалось вышибать, конечно, но это было уже в годы перестройки и развития кооператорства.

Нет, когда госпожа Иванцова привезла Микутавичуса в Клуб любителей природы и познакомила с господином Сениным, первые наметки Сенсея сводились к трем основным предположениям. Первое: этот тип бескорыстный эколог-любитель, у которого имеются лишние бабки. Он готов из чистой благотворительности вкладывать их в просвещение сиволапых и дубоголовых россиян, дабы они не пилили так много леса и не шмаляли бедных зверюшек. Второе: мужик — честный лох, из которого можно вытянуть инвестиции в экономику области и, ободрав, как липку, отпустить обратно в Европу. Третье: Микутавичус — человек с головой и связями, который поможет «Белой куропатке» найти новый канал сбыта для «товара», от которого АО получало львиную долю своих не облагаемых налогами прибылей.

Вскорости две первые версии отпали. Как ни прискорбно, выяснилось, что Винцас — мужик конкретный и о России знает не так уж мало. Во всяком случае, он явно приехал в эту страну не тратить, а зарабатывать. То есть даже не просто работать по принципу: «Ты — мне, я — тебе», а капитально наваривать. С конкретным надо и разговаривать конкретно. Микутавичус прояснил, что его лично вопросы организации канала для поставок в Европу «стирального порошка» особо не волнуют. В принципе, он мог бы оказать Сенсею кое-какие услуги, если б тот, в свою очередь, помог ему заполучить кое-что, некогда выпускавшееся на здешнем машиностроительном заводе и, говорят, до сих пор не имеющее аналогов в мире.

Сенсей об этом самом, «не имеющем аналогов», уже кое-что слышал. Несколько лет назад, еще во времена, когда «Куропаткой» командовал бесследно испарившийся Фрол, к «не имеющему аналогов» подбирались два хрена с горы, имевшие американские паспорта на имя Сноукрофта и Резника. Как известно, судьба их оказалась жутко печальной. Вместе с областным «смотрящим» по кличке Степа их расстреляли в джипах некие граждане, пожелавшие сохранить инкогнито. Причем, вопреки блатной молве, приписавшей этот подвиг «куропаточникам», ни Фрол, ни Сенсей к этим делам не имели никакого касательства. Во всяком случае, лично насчет себя Сенсей мог зуб дать — не мочил. Фрол тоже скорее всего не стал бы расстреливать джипы в восьмистах метрах от своего заведения. После некоторых размышлений в спокойной обстановке Сенсей пришел к выводу, что работу эту сделали какие-то приезжие чекисты, скосившие под бандитов, а во главе мероприятия стоял тогдашний руководитель ФСБ по области Рындин. Впрочем, Рындина вскоре после этого хватил инсульт, и он никаких комментариев дать уже не мог, ибо пребывал на кладбище. Международного скандала не произошло, ибо госдеп заявил, что граждане, известные, как Сноукрофт и Резник, американского гражданства никогда не имели.

Конечно, Сенсей вполне допускал, что Сноукрофт и Резник раздобыли себе американские паспорта на Малой Арнаутской в Одессе или где-нибудь на Брайтон-Бич в Нью-Йорке. Наверно, есть и другие места, где производство в американские граждане поставлено на поток. У самого Сенсея в Клубе любителей природы тоже липовые ксивы ляпали, правда, американские делать пока не решались. Так что ничего принципиально невозможного в том факте, что американцы могли быть вовсе не американцами, не наблюдалось. Однако Сенсей, в отличие от многих других, склонен был предполагать, что эти проныры, возможно, не сами по себе орудовали, а по контракту с какой-нибудь корпорацией, из тех же самых США. Возможно даже, что их курировала какая-нибудь спецслужба, например ЦРУ. А это такая контора, которая редко признается в чем-либо. Грохнули агентов — проще всего сказать, что, мол, это не наши были, а хрен знает чьи.

Уже в те времена Сенсей заинтересовался, что именно хотели поиметь господа Сноукрофт и Резник. В конце концов, как главный человек в главной ОПГ данной области, ему надо было знать, что тут производится. Но как ни удивительно, едва господин Сенин начал интересоваться делами машиностроительного, как с ним встретился товарищ Луговой Павел Трудомирович, сменивший на боевом посту преставившегося Рындина. Сенсей после этого мероприятия несколько дней ощущал себя человеком, которого подвесили на леске над тысячеметровой пропастью, хотя беседа с Луговым проходила в теплой и дружеской обстановке, причем даже не в УФСБ по области, а в уютной гостиной «Русского вепря».

Павел Трудомирович популярно объяснил господину Сенину, что, несмотря на общую гуманизацию нашей правоохранительной системы, на приближение стандартов нашего правосудия к образцам, принятым в цивилизованных странах, и прочие демократические преобразования, никто из граждан не застрахован от разного рода несчастных случаев, которые, как правило, чаще всего случаются с теми, кто разевает рот на чужие караваи. Луговой посоветовал господину Сенину не заниматься всякого рода самодеятельностью в направлении машзавода и особливо — не искать, что же на этом заводе «не имеет аналогов в мире». Иначе последствия могут оказаться фатальными не только для самого Сенсея, но и для всего АО «Белая куропатка».

Сказать, что Сенсей был жутко пугливым человеком, наверно, нельзя. Обычно люди, которые сильно боятся последствий своей деятельности, как правило, не идут в криминальный бизнес. Но природа все-таки наделила Алексея Сенина некоторой осторожностью. Он хорошо знал, что у такого скромного «тихушника», как Луговой, полные сейфы набиты материалом, из которого можно сшить почти безотказные уголовные дела и на Сенсея, и на Иванцовых, и на Теплова. Алексей догадывался и о том, что в последнее время в эти самые «сейфы Лугового» капают опердонесения на облпрокурора Алпатову. А именно Алпатова являлась основным спасательным средством, на которое рассчитывал Сенсей. Господин Сенин не сомневался, что ежели Луговой захочет «сделать» «Куропатку», то начнет не с Сенсея, а с Наташи. Даже если Алпатову удастся подвести хотя бы под служебное расследование с гадательным исходом и на пару месяцев отстранить от работы, Сенсея можно брать и сажать, а можно для простоты и грохнуть. Так что не стоило относиться несерьезно к дружеским предупреждениям Лугового.

Сенсей им внял и на какое-то время оставил машзавод в покое. По меньшей мере до того, как в облцентре появился Винцас Микутавичус.

Получив от сего господина скромные намеки на возможность сотрудничества, Сенсей на некоторое время оказался в ситуации, которую испытывает вольтижер, скачущий на двух лошадях одновременно, поставив по сапогу на седло каждой. Риск понятен любому, даже ни фига не смыслящему в джигитовке человеку. С одной стороны, можно просто свалиться между лошадей, с другой, если зацепишься одной ногой за сбрую одной, а другой ногой — за сбрую другой, то лошадки тебя могут и пополам разорвать.

С одной стороны, инициатива познакомить Сенсея с Микутавичусом вроде бы исходила от госпожи Иванцовой, а значит, и от самого Иванцова, над которым в некой недосягаемо туманной выси находилась таинственная московская «крыша». Эта самая «крыша» уже не один год определяла все, что творилось в губернии. Ни Луговой, ни Алпатова, ни Теплов не могли игнорировать эту «крышу», и, уж конечно, не мог ее игнорировать Сенсей. Соответственно, выходило, будто «крыша» санкционировала деятельность Микутавичуса и, соответственно, Сенсею дали карт-бланш на сотрудничество с этим бывшим соотечественником.

Однако напрямую Сенину ни Ольга Михайловна, ни Виктор Семенович ничего не говорили. Познакомить познакомили, но как развивать этот контакт, не проинструктировали. Вполне могло быть так, что миссия этого экс-советского гражданина предполагала всего лишь проверить лояльность господина Сенина. Не исключалась и совсем уж серьезная заподлянка, если предположить, что этот самый Винцас Ионо на самом деле представлял не импортные интересы, а ту же контору Паши Лугового.

Итак, получалось две неприятных для Сенсея альтернативы. Первая: сыграть на минимум риска и отказаться от весьма многообещающего сотрудничества с Микутавичусом. Здесь была одна существенная опасность — разочаровать семейство Иванцовых. Навряд ли бы они, если б из-за неумеренной осторожности Сенсея от них уплыл действительно крупный куш, оставили бы это без последствий. Скорее всего господина Сенина отодвинули бы на вторые роли, но при этом все же не стали ликвидировать как класс. Это было, в общем, равносильно более-менее благополучному падению с лошадей, не сопровождающемуся особо серьезными травмами, окромя шишек и синяков. Вторая альтернатива, то есть принятие условий Микутавичуса и участие в розыске и продаже ему «не имеющего аналогов», сулила, с одной стороны, очень большие барыши, с другой — почти гарантированную гибель. И в том случае, если вся эта история затевалась московской «крышей» с целью провести «перебор людишек», и в том, если Паша Луговой решил сыграть свою игру, и в том, если Иванцовы сами обмозговали всю сделку с литовцем, а Сенсея решили подставить, сделав козлом отпущения. Вот это был как раз тот вариант, когда лошади раздирали напополам невезучего джигита.

Сенсей, конечно, решил пойти иным путем. То есть он, как истинный дипломат, не стал говорить твердого «да», так же как и твердого «нет». Сослался на то, что надо как следует подумать. А сам в это время начал протирать вопрос у Иванцовых.

Тут тоже потребовалось дипломатию разводить. Ясно, что ни экс-прокурор, ни его супруга даже в столь тесном кругу не стали бы в открытую говорить: «Знаешь, Алеша, мы тут посоветовались и решили немного подзаработать, а тебя, дурачка, подвести под монастырь». Наверно, супруги сообразили бы, что сорок стволов «Белой куропатки», включая гранатометы «муха» и огнеметы «шмель», могут внести необратимые изменения в планировку «Русского вепря», а заодно несколько сократить Иванцовым срок предстоящей жизни. Вместе с тем Сенсею тоже не стоило говорить: «Подставить хотите? Я вас уже расколол, суки!» После такой недружеской беседы на «Куропатку» непременно наехали бы собровцы и прочие структуры. Как такое проделали с «Лавровкой» во времена Фили Рыжего, Сенсей хорошо помнил. И судьбу Фили, умершего от «инсульта» в СИЗО, тоже помнил.

В общем, Сенсей начал с того, что стал удивляться, зачем, дескать, Ольга Михайловна привезла ему этого Винцаса. Дескать, похоже, товарищ никаких конкретных интересов не проявляет, вроде бы ему ничего тут в области не надо. «Так-таки и не надо?» — прищурился тогда Виктор Семенович. Вот тут Сенсей и сказал, что вроде бы, конечно, Микутавичус насчет машзавода интересовался, но оборонку вроде бы акционировать пока нельзя. «А с чего ты взял, что он насчет акций интересуется? — сказал Иванцов. — Может, он там какую-нибудь „ноу-хау“ купить хочет?» Сенсей, изобразив из себя недогадливого, почесал в затылке и пообещал, что уточнит эту тему.

Потом неожиданно последовало приглашение на рыбалку от Лугового. По некоторым деталям мирной беседы в промежутках между поклевками Сенсей догадался, что Павел Трудомирович либо записал на магнитофон всю беседу Сенина с Иванцовыми, либо они его сами проинформировали от и до. Само собой, что Сенсею было вовсе не все равно, каким образом чекист получил информацию. Если мальчики Лугового негласно записали разговор с прослушки, значит, Трудомирыч копит на Иванцовых компромат. Тогда Сенсею выгоднее показать Луговому, что он в этом деле не участник. Однако мог быть и такой вариант, что Иванцовы сами рассказали Луговому о своем разговоре с Сенсеем и предложили Трудомирычу проверить Лешу на вшивость.

Тут господину Сенину тоже пришлось ходить по острию ножа. То есть, с одной стороны, делать вид, будто он не догадывается о том, что Павел Трудомирович располагает полной информацией, с другой, как бы между делом, по-дружески, кое-что уточнять и добавлять. По меньшей мере это должно было навести Лугового на мысль, что ему лично полезно не только Иванцовым в рот заглядывать, но и Сенсея не забывать — пригодиться может…

На этом воспоминания и размышления господина Сенина временно прервались. «Паджеро» въехал на территорию оптовой базы АО «Белая куропатка».

СОЛИДНЫЕ ГОСТИ

Джип остановился перед офисом заведующего базой, и Сенсей в сопровождении Бармалея и охранников вышел из машины. Только после этого господин Сенин почувствовал некую смутную тревогу, скорее инстинктом, чем разумом ощутив, что в «Куропатке» происходит нечто необычное.

Впрочем, в неведении Сенсей пребывал всего несколько секунд. Одновременно, справа и слева, взревели моторы. Два «КамАЗа» вынеслись на площадку перед офисом, отрезая «Паджеро» путь к воротам. Из кузовов с ревом: «Стоять! Не двигаться!» — выскочило человек двадцать в камуфляже, масках и бронежилетах, с автоматами на изготовку. Одновременно из дверей офиса прямо-таки выпрыгнуло еще с десяток верзил подобного же вида, которые вихрем налетели на Сенсея и его спутников. Прежде чем господин Сенин успел что-либо сообразить, его сшибли с ног на мокрый асфальт, придавили руки к спине и упаковали в браслетки. На спину, притиснув наручники к позвоночнику, уселось килограмм сто живого веса — без учета бронежилета и прочего снаряжения, а к затылку прижался пистолетный ствол.

— Лежать! Не двигаться! Головой не вертеть! — рявкали сзади.

Сказать, что у Сенсея не было четкого представления о том, какие события происходят на базе, значит ничего не сказать. К тому же товарищи, которые его укладывали мордой в асфальт, предварительно крепко дали господину Сенину под дых, так что он еще пару минут думал только о том, чтоб восстановить нормальное дыхание. Что творилось в течение этих минут на площадке, он попросту не замечал, потому что ствол, вдавленный в затылок, заставлял Сенсея смотреть только вниз.

Слух доносил до ушей Алексея только неразборчивую ругань и пыхтение. Бармалей, как видно, неудачно рыпнулся и теперь охал оттого, что его пинали по ребрам. Сенсей догадывался, что выступать не стоит, ибо не считал полезным для здоровья даже простой удар пистолетом по балде, а уж пулю сквозь мозги — и подавно.

Надписей на спинах камуфляжников Сенин прочитать не успел. Парни таких габаритов и ухваток есть и в СОБРе, и в ОМОНе, и в налоговой полиции, и в ФСБ. Примерно такие же мужички были и в самой «Куропатке», но… против лома нет приема.

Судя по всему, тех, кто лежал поблизости, камуфляжники поднимали на ноги, капитально шмонали, а затем, загнув морду книзу, куда-то уводили. Эта возня продолжалась и после того, как Сенсей отошел от удара под дых, а потому уже мог наскоро обмозговать ситуацию.

Неужели и его ждет судьба Фили Рыжего? Но трудно поверить, что кто-то протоптал свою дорожку к Иванцовым и Теплову. В обход Сенсея и «Куропатки» это никому не удалось бы, а в области нет контор, которые могли бы всерьез задуматься о конкуренции с «куропаточниками». Печальный опыт слишком возбухшей «Лавровки» вряд ли успел забыться. А вот насчет своих, «внутрикуропаточных» конкурентов стоит задуматься. И в первую очередь — насчет Феди. На вокзал встречать шефа не приехал, а здесь откуда-то засада взялась. Ведь такая кодла вряд ли могла тихо просочиться! Конечно, воевать с правоохранителями и устраивать из оптовой базы Брестскую крепость никто не стал бы. Но неужели никто не допер, что можно звякнуть по «сотке» и упредить Сенсея?!

Как раз в тот момент, когда Сенин подумал об этом, его подняли на ноги и стали выворачивать карманы. Пистолет зарегистрированный, пейджер, сотовый, бумажник с записной книжкой и калькулятором — все вынули. Потом загнули локти и повели, но не в «воронок» какой-нибудь, а в родной офис. Это Сенсея сильно озадачило.

В кабинете за столом, который до нынешнего дня Сенсей считал своим, восседал лично Павел Трудомирович Луговой. А господина Сенина с нераскованными руками усадили на стул для посетителей.

— Здравствуйте, Алексей Петрович! — вежливо и корректно произнес Луговой. — Извините, что приходится разговаривать с вами в такой обстановке, но увы, поскольку вы, очевидно, в прошлый раз меня неправильно поняли, ничего более комфортного предложить не могу. Надеюсь, что теперь у вас нет настроения делать глупости?

— Нет, — подтвердил Сенсей.

— Побудьте за дверью, — Луговой обратился к верзилам, стоявшим по бокам от Сенсея, и те безмолвно удалились. — Значит, Алеша-сан, — закурив сигарету, начал Луговой, — ты подумал, будто я тебе разрешил торговать государственными секретами на вверенной мне территории? Лицензию за моей подписью случайно предъявить не можешь?

— Пал Трудомирыч, — поморщился Сенсей, — вы извините, конечно, но я лично ни хрена не понимаю. Я всего час как с поезда, из Москвы приехал. Даже домой не заезжал, между прочим, хотя мог бы, наверно. Потому что ребята, которые меня встречали, сообщили мне весьма тревожную весть. Четыре наших сотрудника трагически погибли вчера вечером! Троих застрелили, один на машине разбился. Какой уж тут отдых, верно?! Я мчусь на работу, въезжаю во двор, а тут, извините, ваши люди. Вот видите, во что они мой плащ превратили? Восемь тысяч стоил, между прочим! А теперь что? Рукав оторван, да еще и в луже изваляли. Изъяли личные вещи, деньги и так далее. Между прочим, даже без предъявления каких-либо удостоверений, санкций и прочего. Вы мне поясните, пожалуйста, без обиняков: у нас какой нынче год? 2001-й или 1937-й? Может, вы через часок чрезвычайную тройку ОСО соберете, а через два — в распыл пустите?!

— Леша, — Луговой посмотрел на Сенсея очень неприятным взглядом. — Не фиглярничай, пожалуйста. Небось догадываешься, что неприятностей у тебя может быть гораздо больше, чем от чрезвычайной тройки Особого совещания. Если одна шибко заинтересованная контора до тебя доберется, ты будешь мечтать о том, когда тебя наконец пристрелят. Мечтать как о чем-то несбыточно сладком! А я, как известно, человек казенный, мне никакой романтики не надо, опять же я не из НКВД, а из ФСБ — почувствуй разницу! Но даже по нынешним, демократическим законам судить тебя и сажать никто не собирается. В этом случае я бы с тобой не здесь разговаривал тет-а-тет, а в управлении. Да и то не сам лично, а какому-нибудь сотруднику эту беседу поручил. Так что у нас сейчас тут не допрос, а мирная дружеская беседа…

— Зачем же тогда мутузить, наручники надевать и в луже валять? — проворчал Сенсей. — Пригласили бы в «Филумену» или в «Русский вепрь», посидели бы, поговорили культурно.

— Мы уже там беседовали культурно, — нахмурился чекист. — Но ты меня, как я уже отмечал, неправильно понял. И чтоб привить тебе кое-какое уважение к госвласти, пришлось немного воспитательной работой заняться. А то вы, юноши, за последние десять лет малость подраспустились.

— Ничего, вы за последний год заметно взбодрились, — процедил Сенсей. — Все уже чуют, какая нынче вертикаль власти образовалась…

— Это твое личное мнение. И вообще, я на политические темы беседовать не настроен. Мне надо четко знать всю историю твоего сотрудничества с господином Микутавичусом. И, естественно, все условия этого сотрудничества. Повторяю, чтоб ты меня правильно понял: если начнешь кривляться, отнекиваться и несознанку разыгрывать, то говорить с тобой будут другие люди и в другом месте. Если расскажешь все, о чем я буду спрашивать, то мои ребята покинут твое заведение. И даже никого из братков не прихватим. Можем даже извиниться за беспокойство, если, конечно, ты не вздумаешь подать иск о защите чести и достоинства.

— А если подам? — Сенсей понимал, что наглеть не стоит, но не мог отказать себе в маленьком удовольствии. — Плащ-то мне испохабили все-таки…

— У меня вот в этой папке, — осклабился Луговой, — лежат акты об обнаружении на ваших складах упаковок со стиральным порошком «Tide». Во-первых, он фальсифицированный и произведен без лицензии на химкомбинате в поселке Советский. А во-вторых, внутри некоторых коробок лежат посторонние полиэтиленовые пакетики с высококачественным героином. Можешь догадаться, в какие убытки тебе обойдется этот иск. Маленько подороже, чем честь и достоинство, включая стоимость плаща. А если я обшмонаю базу по полной программе, то найду у тебя и другие интересные вещи. Например, огнеметы «шмель». Продолжать лекцию или приступим к диалогу?

— Давайте приступим, — вздохнул Сенсей. — Хотя в принципе, наверно, можно не залезать глубоко, верно? Вас лично что больше устраивает: шпиона разоблачить или деньги заработать?

— Видишь ли, Алеша-сан, к сожалению, ни то, ни другое. Если б я мечтал срубить с тебя определенную сумму, то все решилось бы гораздо проще, возможно, за столиком в «Филумене» или в «Русском вепре». Но я, к сожалению, имею тут другие интересы. Итак, вопрос первый: что гражданин Микутавичус искал на машиностроительном заводе?

— Проектно-техническую документацию на изделие «Фетиш». Разработано в 1989 году, начать производство предполагалось в 1990-м. Из-за недостатка комплектующих запуск в серию перенесли на третий квартал 1991 года, — нехотя произнес Сенсей. — Соответственно, ни одного изделия целиком не собрали. Затем прибыла комиссия из Москвы, наиболее важные детали и три экземпляра документации вывезли. А четвертый экземпляр то ли позабыли, то ли нарочно оставили в отделе главного конструктора. В сейфе, все честь по чести. Ну а потом начальство поменялось, завод почти сдох, короче, все позабыли про этот экземпляр…

— Это ты от Микутавичуса узнал? А что этот прибор собой представляет, он тебя не просвещал?

— Я не инженер, Павел Трудомирович, а там документов — шесть папок в комплекте. Чертежи, формулы, графики какие-то. Без пол-литра не разобраться, короче. Одно ясно: этот Микутавичус приехал за тем же, за чем приезжали Сноукрофт и Резник, царствие им небесное.

— Приятно слышать, — усмехнулся Трудомирович, — стало быть, они так и не добрались до него… А я-то грешил на покойного Рындина, будто он им эту штуку уже продал. Ладно, это несущественно. Так как вы с ним сговорились?

— Ну, решили, что я найду людей на заводе, которые эти папки сканируют, скопируют на компакт, а потом тихо вынесут в кармашке. К этому делу я Парамона подключил — он раньше на машзаводе вкалывал, людей знает. В общем, нашлась баба, которая за пять кусков «зеленых» все это провернула. При том, что она две тыщи деревянных в месяц получает, мужа не имеет и сына в универе учит — для нее это манна небесная. Потом мы с Винцасом диск поглядели, он сказал, что именно это и хотел. Расписался на диске фломастером и написал что-то типа: «Ознакомился». Короче, чтоб я ему диск не подменил.

— А сколько лично тебе пообещал?

— «Лимон» баксов налом. Он привозит баксы, ребята проверяют, самопал или нет, а потом отдают диск.

— А почему он, интересно, в таком жутком месте «стрелку» назначил? — спросил Луговой.

— Не знаю. Мы поначалу уговаривались в «Филумене» встретиться, в отдельном кабинете. Вроде он был согласен. А потом вдруг позвонил — прямо перед моим отъездом в Москву! — и сказал, что хочет перенести это дело в подворотню. Мол, в ресторане слишком людно.

— Странно, — покачал головой Трудомирович, — неужели не побоялся, что его там почикают и просто заберут бабки?

— Мне это тоже странным показалось, — кивнул Сенсей, — я даже подозревал, что он нас кинуть хочет…

— Как выяснилось, не зря! — осклабился Луговой.

— Ну я совсем-то дураком не был! — обиделся Сенин. — Мои ребята к Микутавичусу приглядывались, знали, что с ним никакой братвы в городе нет, а кто из здешних рискнет с ним корешиться против «Куропатки»?! Опять же, я его предупредил, честно и благородно, что моих ребят будет несколько и ежели с ним еще кто-то на «стрелку» придет, то разговора не будет.

— И он согласился? Не испугался?

— Ну он же мне кое-где за кордоном протекцию пообещал, на фига его кидать в таком разе?

— Значит, ты Парамону и прочим никаких инструкций насчет кинуть не давал? — прищурился Луговой. — Как на духу?!

— Нет, конечно! Я вообще еще толком не знаю, что стряслось, — пожал плечами Сенсей. — Мне Бармалей только о сути доложил, а непосредственно вроде как Федя этим занимался…

— Имеется в виду гражданин Степанов? — уточнил Луговой. — Опять же, приятно слышать. Ни его, ни еще четырех товарищей, которые ездили в переулок на Мариинскую, в наличии нет. Ни здесь, ни дома. И, как выяснилось, они со вчерашнего вечера нигде не появлялись. Хромает у тебя дисциплина, господин Сенин!

— Блин… — проворчал Сенсей. — Может, вы мне, Пал Трудомирыч, глаза откроете — ни фига не врубаюсь.

— Хорошо, — кивнул Луговой, — попробую просветить, если ты мне изложишь, отчего поехал в Москву именно на период тех суток, когда завершалась эта самая стремная сделка.

— Ну это как раз проще всего! — Сенин даже улыбнулся чуточку. — В Москве проездом был мужик, с которым у нас разные мелкие дела на большие суммы. Надо было пересмотреть кое-что. Я и поручил все Феде, не объясняя особо, что и как. Парамону отдал диск, а Феде — только ключ от сейфа, чтоб бабки спрятать, когда Парамоша их привезет. Утром, перед отлетом в Москву.

— Стало быть, Парамон знал, что ты уехал в столицу?

— И Парамон, и Федя.

— На какое время ваша «стрелка» была назначена?

— На восемь вечера. Винцас, кстати, предупредил, что может на полчаса опоздать, и Парамона я об этом тоже уведомил.

— Так и запишем… — хмыкнул Павел Трудомирович, хотя, конечно, никакого протокола не вел. — Теперь, как и обещал, занимаюсь просвещением. Значит, где-то между восемью и девятью вечера граждане, известные тебе, как Парамон, Пинцет и Сема, были убиты пулями калибра 5,45 «ПСМ». У всех — ранения в голову, и каждый получил по одной пуле. Оружия не нашли, предположительно это «ПСМ» или «дрель». Судя по тому, что около гражданина Пинчука, или Пинцета, лежал портативный детектор валют, валили его в тот момент, когда он бабки проверял. Но самого кейса на месте не обнаружено. Как, впрочем, и компакта. Еще у Парамона исчез сотовый. Больше, по мнению Феди, который общался там с товарищем Тепловым, у ваших ребят ничего не пропало. Правда, насчет диска он ничего не сообщил…

— Да он про него просто не знал! — убежденно заявил Сенсей. — Я же говорил вам!

— Пардон, запамятовал! — извинился Луговой. — Теперь еще вопрос. Тебе известен этот человек?

И Трудомирович выложил перед Сенсеем фотокарточку, изображавшую человека в шляпе а-ля Боярский, но похожего не то на Энгельса, не то на Фиделя Кастро.

— Конечно! — пожал плечами Сенсей. — Это Микутавичус и есть. А фотку эту я давал Парамоше, чтоб он не ошибся.

— Ну, это не совсем та фотка, — уточнил Луговой, — ту самую менты забрали, а мы для себя копию сделали. Тем не менее это, по-твоему, именно тот гражданин, с которым ты вел переговоры и которому собирался продать документацию на изделие «Фетиш»?

— Обязательно.

— А ты не можешь мне подсказать, где он может в данный момент находиться?

— Нет, — пробормотал Сенсей, — наверно, удрал куда подальше, если все, как вы говорите…

— А я еще ничего не говорил, — ухмыльнулся Луговой. — Теперь позволю себе предложить кое-какие звукозаписи. У меня, понимаешь ли, есть такая службочка, которая немного слушает эфир. Для начала вот эту послушай.

Павел Трудомирович вынул из кармана кассету и вставил ее в музыкальный центр, стоявший у Сенсея в кабинете. Сперва промотал немного вперед, а потом пустил воспроизведение.

«— Але», — послышался хорошо знакомый Сенсею бас.

«— Федя, это Хром. Беда у нас, понял? С Парамоном и прочими. Все — в лежку. Понял?»

«— Не глухой. Ты где? В самом переулке?»

«— Прямо на месте. Ты в курсе? Если нет, то у Сенсея спроси!»

«— В курсе я, в курсе. А Сенсея тут нет, он еще утром в Москву улетел».

«— Как в Москву? Я с ним полчаса назад разговаривал! На табло этот номер светился, а не межгород».

«— На этом номере сегодня я целый день сижу, и Парамон это знал, между прочим…»

«— Да что я, врать буду? Или я Лехиного голоса не знаю, да?!»

«— Ты что, не знаешь про то, что бывают телефоны с подменой номеров?»

«— Знаю, конечно, но голос-то его! Или я с Максимом Галкиным говорил? Так он, по-моему, с Лехой не знаком, чтоб его изображать…»

«— Ясное дело! Короче, не загружай бошку, не дергайся и не мандражируй бестолку. Не торчи там, гони в контору. Разберемся как-нибудь, кто есть кто».

— Есть комментарии, Алексей Петрович? Или сначала еще одну запись послушаем?

— Давайте послушаем, — пробормотал Сенсей, который никакому Хрому из Москвы не звонил и не собирался.

Луговой невозмутимо перемотал кассету назад, и Сенсей услышал голос Хрома:

«— У аппарата».

«— Как дела, Хром?» — У Сенсея глаза на лоб полезли. Ему доводилось слышать свой голос с магнитофонной ленты. Он казался немного не таким, каким Сенсею слышалась его собственная речь вживую, но лидер «Куропатки» об этом эффекте знал. Голос был его, Сенина Алексея Петровича! Человека, который в тот вечер мирно пил коньячок в одном уютном московском ресторанчике и не помышлял куда-либо звонить! Тем более в родную область.

«— Все нормально, — ответил голос Хрома. — Пришел один, десять минут назад. Беседуют».

«— Ладно», — Сенсей вновь услышал свой голос, и дальше послышались короткие гудки, записавшиеся на кассету. Луговой еще чуть-чуть промотал пленку вперед и прокомментировал:

— А этот звонок был примерно через час после предыдущего…

«— Слушаю», — снова послышался голос Хрома.

«— Парамоша не докладывался?» — Голос был точно его, Сенсея. Что за черт?!

«— Нет, наверно, еще не закончили…»

«— Пора бы! Короче, подожди еще полчаса, а потом позвони Парамону на сотку. Если ответит, выясни, как и что. Если нет — подъезжай к ним поближе. И сразу звони мне».

Луговой пристально поглядел в глаза Сенсею и выдал еще один комментарий:

— Вот после этого ныне покойный Хром позвонил вот сюда, на этот телефончик! — Павел Трудомирович щелкнул ногтем по трубке телефона, стоявшего у Сенсея на столе. — И очень удивился, когда узнал, что ты улетел в Москву еще утром. То есть в девять ноль-ноль. Самолет прибывает в аэропорт Домодедово всего через полтора часа. А в 16.30 идет обратно и в 18.00 прибывает сюда…

— Трудомирыч, — оскорбленно пробормотал Сенсей, — да что ты подумал, в самом деле?!

— Что я подумал — это моя забота. Но вот факт, дорогой товарищ: звонки Хрому были сделаны с «сотки», зарегистрированной на имя Парамонова. Той самой, которую у него похитил убийца.

Сенсею аж кровь в лицо бросилась.

ОЧНАЯ СТАВКА

— Не убивал я их! — вырвалось у Сенина. Почти что в духе Катюши Масловой из романа Льва Толстого «Воскресение»: «Не виновата я!»

Луговой то ли притворно, то ли искренне вздохнул, вроде бы выражая сочувствие разоблаченному шпиону и вредителю.

— Знаешь, Алеша, — сказал он довольно мягким тоном. — Наверно, если б мне надо было тебя в тюрьму посадить, то ничего большего и не потребовалось бы. Ты человек неглупый и уже понял, какая у меня выстроилась версия…

— Нет, не понял, — зло буркнул Сенсей, чуточку собравшись с духом.

— Хорошо, поясню, — терпеливо произнес Луговой. — Я, видишь ли, вовсе не случайно начал эту беседу с замечания насчет того, что ты меня неправильно понял. Может, хоть сейчас все воспримешь так, как положено! Помнишь нашу беседу?

Сенсей помнил. Именно об этой беседе он думал в тот момент, когда его «Паджеро» въезжал в ворота оптовой базы. Но, разозленный и напуганный тем, что «выстроил» Луговой, в очередной раз надерзил Павлу Трудомировичу:

— Память у меня ослабела малость. Может, вы мне запись дадите прослушать?!

— Ты знаешь, — улыбнулся Луговой, — а я тогда, как ни странно, ничего не записывал. И даже на видео нас с тобой никто не снимал. Но все же у меня склероз еще не наступил, и для тебя, страдающего амнезией, я кое-что напомню. Итак, по-моему, все началось с того, что ты мне предложил поучаствовать в сделке с господином Микутавичусом. Дескать, есть возможность немного заработать. И прежде всего снять с Микутавичуса «наружку», которая у меня даром хлеб не ест. «Ладно», — согласился я, поверив на слово, что в этом деле заинтересована мадам Иванцова. Когда мы с тобой предварительно обсуждали намечавшуюся сделку, я тебе сказал, что претендую на двести тысяч баксов. Было такое или нет?

— Было, гражданин начальник! — вздохнул Сенсей. — Продали вы свою генеральскую честь за двести тысяч «зеленых»!

— Извиняюсь, Алеша-сан, я этих денег в глаза не видел! — осклабился Луговой. — А потому офицерская честь осталась при мне. Но мне, между прочим, вести Микутавичуса предлагало не прямое московское начальство с Лубянки, а иные люди, которые очень не хотели, чтоб изделие «Фетиш» куда-то уехало, хотя бы в виде чертежей и формул.

— Так вы меня этой конторой давеча пугали? — хмыкнул Сенсей. — Неужели не боялись, что я там начну насчет ваших претензий показания давать? На пушку брали?!

— Ну, чем я тебя пугал — это мое дело. Догадываешься, что мне отпереться перед этой конторой будет проще, чем тебе с этими речевыми записями. Даже при том, что мы не нашли у тебя ни парамоновского сотового, ни «ствола» 5,45. Все очень четко выкладывается, Алеша. Улетел в Москву, дав ЦУ своим ребятам. Потом тихо прилетел и пришел в подворотню как раз к тому моменту, когда Микутавичус бабки принес. Сам ты Парамона энд компани пошмалял или кому-то из корешков доверил — не знаю, но бабки взял сам — это точно. Потом по телефону заполоскал мозги Хрому. Тот, узнав от Феди, что ты якобы в Москве, погнал в «Куропатку». А Федя, который у тебя — первый подручный, устроил Хрому лобовое столкновение с «КамАЗом». Потом ему позвонили из ментуры. Федя съездил, повстречался с Тепловым, поохал-повздыхал — и укатил в неизвестном направлении. Там ты ему кейс с миллионом передал, билетики на самолет, которые, возможно, в Москве купил. И полетел Федя с четырьмя братками строить новую, светлую жизнь на Кипре…

— А почему же я с ними не улетел, а? — скрипнул зубами Сенсей.

— Да потому что тебе надо было кое-что узнать у гражданина Микутавичуса. Например, то, за каким лешим процветающему в области науки и техники Западу нужен советский проект, к тому же без малого пятнадцатилетней давности. А так же — реальную стоимость того, за что он тебе какой-то жалкий миллион отдать собирался.

— Ну вы и фантазер, Павел Трудомирыч! — неожиданно расхохотался Сенсей. — Ей-богу, даже интересно стало. Значит, по-вашему, я этого самого Микутавичуса затащил в какой-то подвал, подвесил на дыбу и стал ему пузо утюгом гладить? А потом, когда он раскололся, утопил в выгребной яме, сел на тачку и погнал к железной дороге до подходящей станции, чтоб приехать сегодня утром якобы из Москвы?

— В общих чертах, — хмыкнул Луговой, — примерно так. Кроме некоторых нюансов. На дыбу ты Микутавичуса не подвешивал, утюгом не гладил и в выгребной яме не топил.

— А что же я с ним сделал? — захлопал глазами Сенсей.

— Ты ему какую-то химию засандалил, типа пентотала натрия или чего-то более новенького. Воля парализуется, память мобилизуется, человек теряет волю и начинает откровенно рассказывать все, о чем его не спросишь. Юлиана Семенова читал? Продолжение «Семнадцати мгновений», название позабыл. Вот там Мюллер Штирлица именно так допрашивал, кажется. Ну и ты, поди-ка, грамотный. Выспросил все, что надо, и после этого бросил беднягу Винцаса на втором этаже дома-бомжатника. Наверно, передоз ему пытался устроить, чтоб его нашли уже холодненьким и неговорящим. Дескать, сам наширялся и концы отдал. Печальный пример для современной молодежи: вот до чего доводит наркомания! Однако тут-то и вышел у тебя, дорогой товарищ Алексей, полный облом!

— Не понял… — Сенсей был убежден, что его ребят пострелял именно Микутавичус и сразу после этого смылся с драгоценным диском в кармане.

— Сейчас поймешь, — загадочно улыбнулся Луговой и сказал громко, чтоб его услышали за дверью: — Давайте литовскоподданного!

Сенсей понял это так: не иначе, Микутавичуса где-то отловили, и он решил спихнуть все с больной головы на здоровую. Но откуда же все-таки взялись записи тех разговоров с Хромом? Сенсей узнал свой голос, но ведь он точно был тогда в Москве и никудышеньки не звонил!

Бойцы в камуфляже ввели в кабинет Микутавичуса. Если бы души убиенных, то есть Парамона, Пинцета и Семы, каким-то мистическим образом пригласили на опознание, то они хором завопили бы: «Он! Он это, гражданин начальник! Он, сука, нас всех пошмалял из своего зонтика!» Однако ФСБ к вызову духов в качестве свидетелей завсегда относилось скептически, и генерал Луговой тоже. Устраивать спиритический сеанс он не собирался.

— Узнаете ли вы этого человека, Алексей Петрович? — спросил Павел Трудомирович, временно перейдя на официальный тон.

— Узнаю, — вздохнул Сенсей. — Это господин Микутавичус Винцас Ионо.

— А вы, господин Микутавичус?

— Это Алексей Петрович Сенин, — покорно кивнул человек, «похожий на Энгельса», бросив на Сенсея ненавидящий взгляд.

Вот тут, как ни странно, вызванные в качестве свидетелей духи Парамона, Пинцета и Семы могли бы усомниться. Голос у господина Микутавичуса, в котором хорошо прослушивался литовский акцент, был совсем не похож на голос того, кто их расстрелял. Однако сообщить свои сомнения гражданину генералу грешные души, увы, не могли, даже если наблюдали за очной ставкой по телевизору, варясь в адском котле.

— Когда и где вы виделись в предыдущий раз? — спросил Луговой. — Вопрос гражданину Сенину.

— В ресторане «Филумена», позавчера вечером, — быстро ответил Сенсей.

— Это правда, господин Микутавичус?

— Совсем нет, — помотал головой тот. — Мы виделись вчера.

— В котором часу?

— После шести вечера. Алексей позвонил мне на сотовый и сказал, что встречу надо ускорить…

— Простите, — еле сдерживаясь, чтоб не боднуть Микутавичуса в морду: ручки-то скованы! — прошипел Сенсей. — Вы мне сами позвонили, и не в шесть, когда я был уже в Москве, а рано утром, часов в девять. И сами перенесли встречу из «Филумены» в переулок!

— Я вам не звонил, — опять мотнул головой Микутавичус. — Вы мне позвонили в шесть с чем-то и предложили прийти в этот переулок немедленно, утверждая, что иначе все сорвется.

— Да что ты брешешь! — взвился Сенсей, но бойцы, которые привели Микутавичуса, вовремя прижали господина Сенина к стулу.

— Не будем горячиться, — примирительно произнес Луговой, достав из кармана еще одну кассету. — Вот запись телефонного переговора. Звонили с незарегистрированного телефона на гостиничный телефон господина Микутавичуса. Время звонка — 18.06…

«Чертовщина какая-то!» — очумело подумал Алексей, уже догадываясь, что вскоре опять услышит свой собственный голос и фразы, которых вовсе не произносил.

«— Алло!»

«— Винцас, это вы?» — да, это был голос Сенсея. Сумасшествие!

«— Да, я. Рад вас слышать!»

«— Я тоже. Очень боялся вас не застать. Понимаете, нашу встречу сегодня надо либо ускорить, либо отменить совсем и навсегда. Что вас больше устраивает?»

«— Разумеется, ускорить встречу».

«— Тогда я вас буду ждать рядом с домом 34 по Мариинской улице примерно в половине седьмого или чуть позже. От „Береговии“ туда десять минут на машине».

«— Ждите, я буду около этого времени».

Луговой посмотрел на явно растерянного и прибалдевшего Сенсея не то с ехидством, не то с торжеством.

— Теперь, Винцас Ионович, будьте добры повторить в присутствии гражданина Сенина, как проходила ваша встреча.

— Пожалуйста. Я взял «дипломат» с кэшем, поймал частника у гостиницы «Береговия» и около дома 34 увидел Алексея. Он сказал, что на улице слишком людно, и предложил мне пройти в переулок. Мы дошли до какой-то подворотни. Алексей сказал: «Покажи нал». Я стал открывать кейс, и дальше ничего не помню.

Сенсей мрачно поглядел в глаза Микутавичусу. Ненависти там было очень много, но вот никакого беганья глаз, свойственного тем, кто врет напропалую, Алексей не увидел. Нет, Микутавичус был убежден, и на сто процентов убежден, что все было именно так.

— Когда вы пришли в себя? — спросил Луговой.

— Точно не помню. Мне кажется, что я был под воздействием какого-то препарата. В какой-то очень грязной, обшарпанной комнате. Все как в тумане. Алексей был там, спрашивал что-то, я отвечал. Но что именно он спрашивал и что я отвечал — не помню. Потом он, кажется, сделал мне укол. Дальше опять ничего не помню. На этот раз я очнулся в одиночке вашего ведомства. Все, больше ничего сказать не могу. И вообще, я требую адвоката! Показания, как потерпевший, я уже дал. Дальнейшие разговоры — только в присутствии адвоката и литовского консула.

— Учтем, — кивнул Луговой. — Сейчас вас отвезут в управление, оттуда вам дадут возможность позвонить в консульство.

Бойцы увели Микутавичуса, а Сенсей опять оказался наедине с Павлом Трудомировичем.

— Ну и что, Алеша-сан? — постучав уголком кассеты по письменному столу, спросил Луговой. — По-моему, очень убедительные показания. Учитывая твою спортивную подготовку, а также то, что ты лет на десять помоложе господина Микутавичуса, вырубить его ты мог одним точным ударом. И если бы хотел, то вырубил бы насмерть. Но ты не хотел, потому что тебе надо было от него кое-что узнать. И ты узнал. Шприцы вот только зря оставил. Тот, что со следами героина — это, как говорится, «лыко в строку», а вот тот, что с психотропным — это уже не вписывается… И еще одно. В одной из печек мои ребятки нашарили остатки седого парика и бороды. Тоже прокол — сжигать такие вещи надо чисто. Вполне можно допустить, что ты, закончив все мероприятия с Винцасом и ширнув его тем, что ты считал передозировкой, снял с него плащ и шляпу, прицепил парик и бороду. Потом вышел из бомжатника через окно первого этажа, через проходные дворы перебрался на Коммунистическую улицу, там поймал тачку и вылез из нее на Мариинской. Пешком дошел до подворотни. Судя по тому, что твой звонок Хромову был зафиксирован в 19.40, а Хром доложил тебе, что Парамон уже десять минут беседует с «Микутавичусом», ты прибыл туда в полвосьмого вечера. Уже сумерки, морду лица при бороде и парике рассмотреть сложно. Долгих разговоров с Парамоном ты, наверно, не вел. Стреляешь ты, насколько мне известно, пуля в пулю. Забрал диск, кейс, телефончик. И позвонил Хрому, чтоб он раньше времени не заволновался. Потом вернулся в бомжатник, напялил плащ и шляпу на Винцаса и слинял оттуда. А для верности — еще раз звякнул Хрому, чтоб тот подольше посидел в машине. «Подожди еще полчаса…» — а за полчаса ты далеко упилить смог бы.

— Да, мог бы! — буркнул Сенсей. — Если б я в это время был не в Москве, а там, где вы этого козла нашли…

— Алеша-сан, — посуровел Луговой. — Скажи честно: жаба заела, не захотелось двадцать процентов дяде Паше отстегивать, верно? Ну а заодно, после того как из Микутавичуса реальную цену вынул, взбрело в голову, что можно за этот диск миллионов пятьдесят срубить…

— Подстава это! — упрямо проворчал Сенсей. — Не было ничего такого! И по телефону не я говорил!

— А кто? Винокур или действительно Максим Галкин, как Хром предполагал? Несерьезно, Алеша. По-детски как-то! Типа: «Это не я в шкаф за вареньем лазал, а варенье само на полку пролилось!» Понимаешь ведь, что бесполезно отпираться. Ведь всего этого материала было бы вполне достаточно для добротного уголовного дела. Особенно в те далекие годы, когда уголовный процесс, как утверждают некоторые, не носил у нас состязательного характера. Но я-то ни под суд тебя отдавать не хочу, ни той суровой конторе, которая тебя в фарш превратит заживо… Я просто хочу, чтоб ты мне отстегнул то, что мы оговаривали. Двадцать процентов от «лимона» — разве это для тебя деньги?

— Короче, — сказал Сенсей, уже понимая, куда гнет товарищ чекист. — Если я сейчас вам вручу двести кусков налом, вы от меня отстанете?

— Отстану, но только в том случае, если подскажешь, где искать Федю с диском.

— Не знаю я, где Федя! — буквально взвыл Сенсей.

— Ладно, — не стал вступать в пререкания Луговой. — Могу допустить, что он тебя тоже кинул. Но за это, Алеша-сан, придется наплюсовать тебе еще двести.

— И всех ребят освободите?

— А кто же мне показания против тебя давать будет? — ухмыльнулся Трудомирыч. — Ладно, за ребят, гамузом — еще сто.

— А если я вам еще пол-«лимона» отстегну, вы мне этого Микутавичуса отдадите?

— Отдам. Только с тем условием, чтоб он нигде и никогда не всплыл… И упаси тебя бог, Алеша, припрятать его в каком-нибудь загашнике, чтоб потом ежа голой жопой пугать! Тут уж и двумя «лимонами» не отделаешься…

— Классный из вас рэкетмен получился бы! — позавидовал господин Сенин.

— Таковы они, волчьи законы капитализма! — печально вздохнул Луговой. — А мы, как известно, люди служивые: с волками живем — по-волчьи воем…

ПОЛУСТАНОК

Как ни странно, в баке «Чероки» оказалось достаточно горючего, чтоб проехать около тридцати километров по путаной системе просек и проселков и добраться до никем не регулируемого и не охраняемого переезда через железную дорогу. Галя в течение всего пути помалкивала и время от времени начинала хлюпать носом. Как видно, сильно переживала из-за приемного отца. Очевидно, по этой же причине она не стала задавать никаких вопросов Сухареву, хотя, наверно, могла бы спросить, как он смог заставить Жиртреста стрелять по своим приятелям и каким образом этот тип смог ходить с перебитой ногой. Возможно, конечно, что Галя не стала задавать вопросов из опасения узнать что-нибудь лишнее.

Вряд ли Станислав Аркадьевич специально выбрал такую дорогу, тем более что «Атлас автомобильных дорог СССР», изданный в тыща девятьсот лохматом году, даже в момент издания не очень соответствовал реалиям. Тем не менее он не только выехал к этому переезду, но даже сумел пересечь пути. Мотор заглох только после того, как джип удалился от переезда метров на двадцать.

— Все, — сказал Сухарев, — дальше придется по шпалам…

— По-моему, — заметила Галя, — по шпалам идти опасно, можно попасть под поезд.

— Это так говорится, «идти по шпалам», — пояснил Станислав Аркадьевич, — на самом деле мы пойдем вдоль путей.

— Направо или налево? — поинтересовалась американка.

— Наверно, налево, — наскоро сориентировался Сухарев по сторонам света.

Дальше почти с километр шли молча. Сухарев время от времени озабоченно поглядывал на свою одежду. Нет, повезло, нигде в крови не измарался, и Галя тоже, только чуть-чуть глиной попачкалась, когда через болото шли.

— Дядя Стас, — спросила Галя наконец-то. — Вы все-таки кто?

— Я же сказал: НКВД на общественных началах.

— Это шутка, а трупы — нет. И дэдди нет.

— Могло бы и нас с тобой не быть. Очень даже запросто.

— Это да. Но что вы сделали с этим толстым? Он стал как зомби!

— Загипнотизировал, — лаконично ответил Станислав Аркадьевич. — Тебе достаточно? Слышала такую русскую поговорку: «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали!»?

— Слышала. Еще когда с папой и мамой жила. Лидка спросила как-то: «Папа, а за что у тебя орден?», а он ей как раз про Варвару сказал.

— Значит, не такой уж он у тебя «бэстард», — заметил Станислав Аркадьевич. — Ордена в Афгане не всем давали…

— Вы там были? — спросила Галя.

— Нет, — покачал головой Сухарев, — к сожалению, не сподобился. Но хочу верить, что твой отец был хорошим человеком.

— Мне лучше знать, какой он был. Пьяница и дурак!

— Он что, бил вас?

— Нет, не бил. Но когда пил, то сперва пел, хохотал, песни пел всякие неприятным голосом, а потом очень много ворчал и нудно говорил маме, как он ее любит. А ей это было противно. Потому что мама была красивая и высокая, а он — маленький и сморщенный. Он столько раз обещал, что не будет пить, а потом — все сызнова. Мама даже несколько раз его сковородкой била!

— А он что?

— А он только закрывался и прятался от нее. Трус!

— Что, было б лучше, если б он твоей маме сдачи дал?! Я лично, если б меня баба начала сковородкой охаживать, не сдержался бы…

— Я же говорю: трус он. И вор к тому же. Его посадили за то, что из своей части что-то украл и продал.

— И много украл?

— Не знаю, — пожала плечами Галя, — я тогда очень маленькая была. Лидка говорила, что его на два года посадили, наверно, не очень много. Она тогда уже более-менее соображала, в третий класс ходила. А мне еще четырех лет не было. Когда мама за дядю Михаила вышла, мне он сперва понравился. Но потом тоже пить начал. Мама его урезонивать, а он ее по лицу! И ногами тоже!

— Зато не трус, должно быть! — усмехнулся Сухарев.

— Еще какой! — презрительно хмыкнула Галя. — Один раз пришел в гости какой-то здоровенный мужик, типа вас или еще крупнее. И, когда напился, прямо за столом стал маму щупать. Так он, Михаил этот, сидел и глазки в сторону отворачивал. А потом сделал вид, что заснул, и этот дядька увел маму в спальню. Мы с Лидкой все слышали, и Лидка мне объяснила, что они там делают. Потом, когда этот дядька ушел, отчим начал маму бить и обзывать. Противно вспоминать…

— Это ты сама вспомнила, — заметил Станислав Аркадьевич, — за язык тебя не тянули. В общем, на этом основании ты сделала вывод, что все русские сволочи?

— А разве нет?! Бандиты дэдди убили — я даже не знаю, за что. Милиция помогает бандитам — так нагло, в открытую! Нет, если мне отсюда выбраться удастся — я сюда больше никогда и ни за что.

— Хорошая мысль! — вздохнул Сухарев. — Только выбираться будет туговато…

Они прошли вдоль путей километров пять, а то и десять, прежде чем вышли к большой прогалине, на которой стояло маленькое зданьице из белого кирпича с черно-белой вывеской: «СЖД Нямжа». Рядом с этим «вокзалом», больше подходящим под понятие «будка», стояло несколько деревянных одноэтажных домов-бараков, где проживал, должно быть, персонал этого полустанка или разъезда, а также всяких сараюшек и курятников. Размокшая дорога уводила куда-то в лес.

— «Унылая пора, очей очарованье…» — печально процитировал Станислав Аркадьевич. — Интересно, тут хоть что-нибудь останавливается?

— Да уж, — поморщилась Галя. — Что-то сомнительно…

— «Поезд идет — на Чаттанугу — чу-чу!» — пропел Сухарев строчку из песенки, которая небось была популярна в дни его юности. Галя не отреагировала, поскольку у себя в Америке эту песенку не слышала, и вообще ей было не до Чаттануги. Она сейчас бога молила, чтоб сюда подкатил самый дрюшлый поезд, который подвез бы ее до Москвы, откуда, как ей казалось, уже рукой подать до Америки.

Как раз в тот момент, когда они подошли к вокзалу-будке, на крылечко вышла толстая тетка в зеленой телогрейке — в таких когда-то Берлин брали! — черной железнодорожной юбке, в резиновых сапогах и с алым беретом на голове. Дежурная по станции, стало быть. Вышла и закурила «Беломор», а затем, пустив дым из ноздрей малинового носа, произнесла довольно приветливым, хотя и хрипатым голосом:

— Здравствуйте, граждане!

— Здравствуйте, девушка! — вежливо кивнул Сухарев, для которого эта дама, явно перевалившая сороковник, возможно, и смотрелась, как девушка. — Как отсюда в Москву попасть, не подскажете?

— Если пешком, — дежурная кокетливо пустила изо рта кольцо беломорного дыма и изобразила кривую усмешечку, — то правильно идете. Глядишь, через недельку-другую доберетесь…

— А если на поезде? — Станислав Аркадьевич поглядел «девушке» в глаза.

— Это смотря на каком, — неспешно выпустив струю дыма в направлении облаков, сказала дежурная. — На купе СВ наберете?

— Наверно, наберем, — кивнул Сухарев, — пару тыщонок хватит?

— Хватит. На скором поедете, через пару часов.

Галя хотела было уточнить цену на билеты, но вовремя сообразила, что здесь, судя по всему, никакие скорые не останавливаются. Однако дежурная может на пару минут притормозить поезд и подсадить их какой-нибудь знакомой проводнице. Господи, да ей бы хоть с какой переплатой — лишь бы уехать! Правда, все переговоры с теткой-дежурной взял на себя «дядя Стас», он же и деньги платил. Дежурная, разумеется, увидев американский паспорт, широко распахнула свои запухшие глазки, но вслух ничего не сказала.

Два часа, которые они просидели в будке у дежурной, Галя провела, будто приговоренный к смерти, которому сообщили, что, возможно, придет ответ на ходатайство о помиловании. А вот какой ответ — фиг его знает. В том смысле, что могут и помиловать, но могут и отклонить. Сказать, что Галя просто маялась, значит ничего не сказать.

Но скорый пришел почти вовремя, и дежурная — выяснилось, что ее тетя Саша зовут — даже сопроводила пассажиров на шлаковый низенький перрон, точно к месту остановки СВ. И проводница особо выпендриваться не стала, впустила в вагон без проблем.

Конечно, Галя в американских спальных вагонах не ездила — у них, по меньшей мере до 11 сентября, на такие расстояния самолетами летали. Но в СВ ей понравилось. Особенно когда чай принесли, а также два набора всяких продуктов, куда входили печенье, йогурт, плавленый сырок, сахар, булочка, паштет и минеральная вода.

— Ты сколько не ела? — поинтересовался Сухарев, увидев, что юная леди лопает с аппетитом российской беспризорницы.

— Около суток, кажется, — отозвалась Галя.

— Понятно, — сказал Станислав Аркадьевич и пододвинул ей свой набор продуктов. — Съешь это тоже. Мне это все равно что на один зуб. Пойду поищу, может, тут вагон-ресторан имеется. А ты сиди тут, ясно?

Конечно, Сухарев не ощущал особого спокойствия, оставляя Галю в купе, где находился его стреляющий зонтик и кейс, набитый долларами. Но голод не тетка, а йоргуртом да паштетом не насытишься.

Вагон-ресторан нашелся совсем неподалеку. Народу в нем сидело человек пять, не больше. За одним столом сидела парочка, за другим тоже, а за третьим некий хмурый седоватый гражданин, который, однако, почти сразу же обратил внимание на вошедшего и… улыбнулся.

— Привет! — вполголоса сказал он Сухареву. — Вот уж не чаял…

— Я тоже не чаял, — отозвался Станислав Аркадьевич, присаживаясь к столику. — Здравия желаю, товарищ генерал-майор!

— Я думал, ты скажешь что-нибудь вроде: «Привет, Юрка!» — ухмыльнулся седоватый. — Или, скажем, просто: «Здорово, братишка!» А ты вон как, по званию обращаешься! Может, и мне тебя полковником называть?

— Извини, не думал, что тебя это заденет, — сказал Сухарев. — В столицу собрался?

— В столицу проездом, — генерал в штатском налил себе фужер минералки и отхлебнул. — В отпуск меня отправили, в санаторий.

— В самый разгар осеннего призыва?! — удивился Сухарев.

— Ничего, в облвоенкомате есть кому трудиться. А у меня тут, веришь ли, то давление, то аритмия…. В общем, путевочку дали, отдохну малость, а потом, поди-ка, комиссуюсь. Лампасы вырастил, и ладно. Все равно до министра уже не дослужусь, к тому же теперь министр обороны без погон ходит.

— Хотя и генерал-лейтенант ФСБ, насколько я помню, — усмехнулся Станислав Аркадьевич.

— Что заказывать будете? — спросила официантка, подойдя к столику.

Сухарев заказал рыбный салат, борщ и что-то типа шашлыка, а также бутылку коньяку. Перед этим спросил у генерала:

— Тебе не повредит, случаем? С аритмией и так далее?

— А, — махнул рукой тот. — Не каждый день с братом встречаюсь…

Чокнулись, выпили, закусили, Сухарев начал хлебать борщ, а генерал спросил:

— Ты сам-то как, Сережка?

— Нормально, не жалуюсь, — ответил Станислав Аркадьевич и глазом не моргнув, когда его обозвали Сережкой.

— Все кочуешь, стреляешь? — облвоенком процитировал «Белое солнце пустыни».

— Приходится… — кивнул Станислав-Сережка.

— А уняться не пора? Я вот помоложе тебя, а здорово устал от всякой возни. Не хочется просто так пожить, без суеты-маеты?

— Нет, — твердо сказал старший брат, — мне, Юрик, еще рановато. Скорее всего теперь я уже до смерти не остановлюсь.

— Завидую… — покачал головой генерал. — Слушай, мы сколько с тобой не виделись, а?

— Почти четыре года, по-моему. У тебя сын еще в школе учился. А девки только-только в институт поступили.

— Сейчас уже кончили. Одна даже замуж вышла и разродиться успела. Внука принесла! Так что дед я уже, понял? А вторая вся в делах — главбухом в какой-то фирме работает. Зарабатывает раза в три больше меня. Пацан тоже вырос — побольше тебя ростом! — уже на втором курсе.

— В военное училище отправил? — предположил Сухарев.

— Во-первых, сейчас училищ нету, есть военные институты, — поправил военком. — А во-вторых, он у меня умный. В МГУ поступил, на журфак.

— Стало быть, закрылась военная династия Сорокиных? — не то с искренним, не то с ироническим сожалением произнес Сергей-Станислав.

— Ну если у тебя никто не объявился, то именно так.

— У меня никто не объявился. И не объявится, думаю.

— И там? — Юрий Сорокин мотнул головой в неопределенном направлении, но старший брат его неплохо понял.

— Там тоже. Мне не до этого, понимаешь?

— Понимаю… Неужели, Серега, ты на что-то надеешься?

— Не надеяться нельзя. Хотя, конечно, надеяться трудно. Иногда кажется, что все впустую, как в девяносто третьем, например, но иногда думаешь, что все же есть какие-то сдвиги…

— Самообман, по-моему. Ничего и никуда уже не сдвинешь. Знаешь, сколько мне пацанов-офицеров приходится на учет принимать, которые два-три года отслужили и уволились? Жуть. Не верят они в то, что им за защиту Родины хорошие деньги платить будут и они семью на них прокормят. А те, кто постарше, о пенсии думают да о том, как бы дачку с огородиком поставить. Или как в депутаты избраться, а может, в губернаторы…

— Понимаешь, Юрик, — пристально поглядев в глаза младшему брату, произнес Сергей Сорокин, — в России династия Романовых просуществовала 303 с лишним года. Много чего переживала: и дворцовые перевороты, и войны проигранные, и реформы начиная с Петра I и кончая Петром Аркадьевичем Столыпиным, который справился с революцией 1905 года. Уж после той революции, казалось бы все, укрепилась династия на веки вечные. Ан нет, влезли в германскую войну. Сперва — уря-уря! Потом в 1915 году — давай бог ноги! Но ведь и тут выправились, через год Брусилов навалял австро-венграм. Даже Ленин, сидючи в Швейцарии, ничего такого на семнадцатый год не планировал… Народишко охал, маялся, да все терпел с крестом да молитвой!

— А деньги-то от германского штаба Ленин получал?

— Может, и получал, я лично его расписок не видел. Но только запомни, Юрик, что даже если и получал, революцию на три миллиона рейхсмарок, и даже на тридцать три, в России сделать невозможно. Просто-напросто в один прекрасный февральский день в питерские магазины не завезли хлеба… Наверно, и до этого такие случаи бывали, но ничего не происходило. А тут произошло!

— «Умом Россию не понять…» — процитировал Сорокин-младший расхожие слова. — В общем, ты, как я понял, надеешься на этакий случай?

— Скорее не надеюсь, а верю. Верю, что рано или поздно такое стрясется! Пусть даже я до этого сдохну.

— А что потом будет? Ты задумывался над этим?

— Задумывался. Может быть, очень плохо будет. Даже гражданская война и интервенция может случиться. Американцы нас обложили уже сейчас, хотя начальство наше старается быть лояльнее лояльного. С баз в Узбекистане, Таджикистане и Киргизии они смогут разбомбить всю инфраструктуру за Уралом.

— А чем мы помешать сумеем? Тем более если Чубайс за долги ПВО от сети отключит! — невесело пошутил военком.

— Найдем чем! — почти всерьез ответил старший брат.

ИНСТРУКТАЖИ

Таран на славу потрудился, распаковывая всякие вещи и расставляя мебель. Еще хорошо, что Лешка не мешал. После прогулки с мамочкой по свежему воздуху он как следует заправился кашей и опять завалился на боковую. Юрка тоже с удовольствием поспал бы, и даже Надька, наверное, была бы не против. Но как раз об эту пору в их апартаменты пришел какой-то лысоватый и мордатый дядька со строгим и очень начальственным лицом. Таран даже подумал, будто он самый главный в здешних местах, но все оказалось проще.

— Значит, я — заведующий вашим общежитием Усольцев Иван Ильич, — представился мордатый. — Сюда я заходить буду редко. Можно сказать, даже совсем не буду. Примерно через час придут товарищи, оборудуют вам компьютерное место. И компьютер установят. Если этим делом не владеете — обучат по обязательному минимуму.

— А зачем нам компьютер? — полюбопытствовала Надька.

— Для связи прежде всего, в качестве видеотелефона. Ну и для работы, если вам чего-нибудь такое придется делать.

— А если сломается? — спросил Таран.

— Позвоните по обычному телефону 12–08, придут товарищи и отремонтируют. Вы, кстати, все удобства проверили? Вода идет?

— Да, — кивнула Надька. — И свет горит, и плита греет, и батареи…

— Туалет тоже в исправности, — доложил Юрка.

— Нигде не течет, точно?

— Нет пока.

— Значит, ежели что испортится, то либо через компьютер докладывайте, либо через телефон. Допустим, если свет во всем доме отключится. Дом новый, так что могут быть кое-какие недоделки. Ручки там могли позабыть привернуть, лампочки ввинтить. Вот это все — по 12–08, запомнили? Теперь вот еще что. Для вас установлен третий режим. То есть выходить за ворота и за забор можно только с сопровождающими. Стало быть, все покупки делаются только через компьютер. Поскольку вас трое, считая мальчика, то вам положено в день тратить триста рублей ровно. Но можно, допустим, заказать на шестьсот рублей — тогда, конечно, назавтра уже ничего нельзя тратить. Ну а если сразу на тыщу всего закажете — значит, и послезавтра тоже, да плюс от следующего дня сто рублей спишете.

— А если, к примеру, понадобится вещь какую-то купить? — спросила Надька. — Например, обувку для мальчика? А то у нас только сапожки резиновые, зимой-то в них не походишь, а из теплых ботинок он вырос уже…

— Объясняю еще раз, девушка, — нахмурился Иван Ильич. — Несмотря на то что вы тут больше полумесяца не жили, деньги вам положены на весь октябрь с рабочими и нерабочими днями. То есть девять тысяч триста рублей ноль-ноль копеек. Правда, пока безналом. Наличные у нас получают только на втором режиме. Так что если что при себе имеете, то лучше их перевести на счет. Иначе так и будут лежать без пользы. А так их приплюсуют к окладу и сможете чего-нибудь купить.

— Но у нас, между прочим, — взволновалась Надька, — на сберкнижках кое-что было. Там, где мы раньше жили!

— Ничего страшного. Придет тетя из нашей финчасти, примет у вас всю наличность, напишете требования о переводе денег в наш банк. Если положите на расходуемый счет — тоже будете иметь плюс к своим 9300. Если положите на счет НЗ, то есть типа срочного вклада, то будете копить из расчета 5 % годовых. Допустим, до совершеннолетия сыночка или там до свадьбы. Потом, ежели на второй режим выберетесь, то сможете обналичить, завести кредитку и так далее. Ну, детали вам Мелисса Васильевна объяснит. То есть та самая тетя из финчасти. А покамест все по безналу. Будете получать только натуру в пределах указанной суммы. Ну и согласно общеустановленному прейскуранту. Чего там не будет — не заказывайте. Заказываете вечером — в восемь утра привозят и доставляют. И наоборот.

— А спиртное там есть, в этом прейскуранте? — спросил Таран. — Пиво, например?

— Есть, — кивнул Усольцев. — И пиво, и водка, и вино, и все иное, чего наливают. Но если переберешь и бузить начнешь, то можешь неприятности нажить. Например, если спьяну на забор полезешь, током ударит, и крепко. А потом еще охрана добавит и собаки. Во дворе можно прогуливаться только до маленькой чугунной загородки. А к бетонному забору даже подходить — ни-ни! И за малышом следите, чтоб не перелазил через маленькую загородку. Мальца, конечно, стрелять не будут, но по вас, большим, в принципе, на поражение бить разрешается. Все у нас тут серьезно и четко. Будете вести себя нормально, через какое-то время перейдете на второй режим, плохо — значит, на четвертый перейдете или даже на пятый.

— Вы нас насчет этих режимов просветите, — посоветовал Юрка, — чтоб знать на всякий случай.

— Просвещу, хотя и не в деталях, — согласился Усольцев. — Первый режим, говоря по-русски, это свобода. То есть живешь-работаешь как нормальный человек и можешь выходить за пределы внешнего забора. Второй режим — это похуже. По самому поселку ходишь свободно, а за внешний забор дорога закрыта. Вот я лично живу на втором, хотя здесь работаю пятый год. Третий — вот это то, что у вас. То есть ходите по двору, а за забор участка — ни-ни! Четвертый — уже не так. Там вам придется жить в палате типа гостиничного номера и за ее пределы не хаживать. И кормежка уже не по выбору, а по принципу «лопай, что дают». Но, в принципе, неплохая. Как в хорошей больнице или столовке. Ну а пятый режим — это уже настоящая тюрьма, камера-одиночка. Я один раз попал в такую на трое суток — не чаял выбраться.

— И за что вас? — полюбопытствовал Юрка.

— За нее, родимую! — вздохнул Иван Ильич, щелкнув себя указательным пальцем по кадыку. — Принял лишнего, вот и попал. С тех пор — зарекся. Больше ста грамм за один раз не употребляю.

— То-то небось вашей жене в радость! — заметила Надька.

— Да, — еще печальнее вздохнул Усольцев, — только вот она сама у меня на четвертый режим попала. Так что видеться разрешают только раз в неделю. В субботу в два прихожу, а в воскресенье в пять ухожу. Не больно весело! Так что, молодые люди, ведите себя прилично.

И, достав из кейса какую-то толстую книгу, типа гроссбуха, вытянул из кармана шариковую ручку:

— Вот здесь распишитесь, рядом со штампом: «Инструктаж проведен», и в скобочках напишите: «Ю. Н. Таран». Ну и «Н. М. Таран» тоже… А малому подпись не нужна.

Успокоив Тарана с Таранихой тем, что от Лешки подписи не потребовали, Иван Ильич величаво удалился.

Через некоторое время — даже не через час, а поменьше! — около входа в дом остановилась «Газель», и из нее выгрузилось несколько мужиков в одинаковых синих комбезах, которые вытащили из кузова картонные коробки. Кроме собственно компьютера и его прибамбасов, они привезли в разобранном виде специальный стол для компьютера и периферии, а также вертящееся кресло на колесиках. Все это бригада затащила в ту комнату, которую Надежда отвела под кабинет, и принялась за работу.

Специалисты некоторое время практически не обращали внимания на Таранов и ровным счетом ничего у них не спрашивали. Просто собирали стол и кресло, сверлили дырки в стенах, привинчивали розетки, соединяли все кабелями и настраивали всю эту технику, изредка перебрасываясь словами, которые для малограмотных провинциалов, типа Юрки и Надьки, были немногим понятнее китайской грамоты, а некоторые — например, «сидюк» и «писюк» — вообще казались неприличными.

Вскоре на столе утвердились монитор со встроенными звуковыми колонками и телекамерой, «миди-тауэр», клавиатура со встроенной «мышью», обычная «мышь» (про запас, должно быть), цветной лазерный принтер и сканер. В «миди-тауэр», окромя процессора «Pentium IV», быстродействием в 800 мегагерц, оперативной памяти на 128 мегабайт и 20-гигабайтного жесткого диска, были вмонтированы дисководы для простых дискет-трехдюймовок, для пишущего CD и даже для DVD. Таран сразу вспомнил компьютерную девушку Аню Петерсон, которая пару лет назад мечтала о приобретении DVD как о чем-то несбыточном. А тут вот он — и забесплатно.

Напоследок компьютерщики установили на столе подставку для дисков и даже частично загрузили ее компактами. А под «мышь» подложили красивый зеленый коврик с изображением тигриной морды.

— Ну вот, — объявил бригадир. — Все в ажуре. Сразу предупреждаю: в Интернет у нас выхода нет. А если кто шибко умный и захочет его поискать, то сядет на пятый режим, а то и на шестой!

— Насчет пятого, — заметил Таран, — мы уже в курсе, а про то, что еще и шестой есть, — не слыхали.

— Я тоже о нем толком не знаю, — хмыкнул бригадир. — И дай бог и мне, и вам о нем не узнать! Если про пятый слыхали, то можете сами прикинуть, какой может быть шестой.

— Вы нам хоть объясните, как по нему продукты заказывать! — не вытерпела Надька. — А то мы, извиняюсь, глядим на всю эту технику, как баран на новые ворота. А вы про Интернет!

— Насчет заказов, девушка, могу и я объяснить, — сказал бригадир. — Садитесь в кресло!

Надька уселась, и бригадир показал ей кнопку на «миди-тауэре»:

— Жмите!

Тараниха не без робости нажала кнопку, в компьютере что-то загудело и зажужжало. На мониторе появились всякие надписи, потом исчезли, ненадолго мелькнула надпись «Windows Millenium», и наконец возникло изображение красивого, голубовато-сиреневого айсберга, плавающего в океане.

— Так, — продолжил инструктировать бригадир. — Теперь беритесь за «мышку»…

— За какую? — Надежда не очень поняла, за что вообще должна браться, но бригадир подсказал:

— За внешнюю, вот за эту! Встроенная мне как-то меньше нравится. Вот видите, стрелочка на экране. Подвигайте «мышь» по коврику…

Надька послушно поелозила «мышью» по тигриной морде, и стрелка на экране тоже начала двигаться.

— Теперь наведите стрелочку на кнопку «Пуск». Ну, это не настоящая кнопка, а только прямоугольничек такой на экране. Внизу, слева, в самом уголке. Навели? А теперь нажмите левую кнопку «мыши»!

Сразу после этого повыше кнопки столбиком поднялся прямоугольник с надписями.

— Передвиньте стрелочку туда, где написано «Стандартные», — велел бригадир. — Синяя полоска должна быть точно на этой надписи. Жмите!

Справа от первого столбика появился второй.

— Вот, там есть надпись: «Заказы». Стрелку на нее, нажимайте!

В компьютере опять что-то загудело, зажужжало и зашуршало.

— Модем включается автоматически, — пояснил бригадир, — все, вы на линии.

На голубом фоне появилась надпись: «You on line», а также прямоугольник, внутри которого мерцала продолговатая черточка.

— Набирайте 12–08, — подсказал компьютерщик.

Надька осторожно стала нажимать клавиши, а в прямоугольнике — возникать цифры.

— Теперь «кочергу» нажмите… То есть «ENTER».

После нажатия на указанную клавишу — на ней и впрямь была стрелка, напоминающая по форме кочергу! — экран мигнул и возникла большая надпись: «ЗАКАЗЫ», а ниже ее, столбиком, надписи. Таран, поглядев через Надькино плечо, прочитал:

ПРОДУКТЫ

ГОТОВЫЕ БЛЮДА НА ДОМ

ПРОМТОВАРЫ

КНИГИ

ТРАНСПОРТ И СВЯЗЬ

ВЫХОД

— Продукты заказывать собирались? — напомнил бригадир. — Стало быть, наводите стрелочку и жмите «мышку».

Экран опять мигнул, и появилось еще одно «меню» только помельче шрифтом и гораздо более длинное. Таран даже прочитать его до конца не успел. Но усек, что в перечне находились хлебобулочные изделия, мясо и мясопродукты, рыба и рыбопродукты, молочные продукты, кондитерские изделия, напитки и овощи-фрукты. Ну и завершалось все словом «Назад», с помощью которого можно было вернуться в главное меню.

— Вон там, в верхнем углу, — сказал бригадир, — прямоугольник с цифирками. Итоговый кредит и число сегодняшнее. Значит, у вас на сегодня — 9300. Сегодня, в принципе, можете хоть всё потратить, но тогда, извиняюсь, аж до первого ноября — больше ничего не купите.

— Это нам Иван Ильич уже объяснял, — закивала Надька, наводя стрелку на «хлебобулочные изделия».

— Ну тогда все! — сказал бригадир. — Раз уловили — нам тут больше нечего делать. А вообще-то, вам надо с этой машиной хорошо подружиться. Наверняка те, кто вас сюда пригласил, пришлют вам более толкового инструктора. Распишитесь вот здесь за установку компьютера…

И он раскрыл перед Таранами примерно такой же талмуд, в каком они для Ивана Ильича расписывались.

— А если мы его поломаем? — опасливо спросил Юрка. — С нас стоимость взыщут? Это сколько примерно?

— Откровенно сказать, точной стоимости всего я не знаю, — почесал в затылке бригадир. — Где-то около пяти тысяч баксов, может быть. Хотя, вообще-то, компьютеры жутко быстро устаревают и дешевеют. Но вы, ребята, не бойтесь. Конечно, если вы возьмете по кувалде и все расшибете в лепешку — это признают как умышленное уничтожение. А если вирус откуда-нибудь проскочит или еще что-то в обеспечении сорвется — это мимо вас проедет. Ну все, счастливо оставаться!

И мужики пошли к выходу. «Газель» заурчала и укатилась за забор. Но Юрка с Надькой их провожать не пошли. Они уселись около компьютера и стали просматривать электронный прейскурант.

После того как Надька нажала «хлебобулочные изделия», там опять целый список появился, но на сей раз уже с конкретными товарами и весовой расфасовкой. А когда Надька поставила стрелку на «хлеб ржаной», то на экране появилась цветная фотография аппетитной буханочки. Жаль только, запаха не чуялось!

Но, само собой, рассматривать булки, ветчину или колбасу было не очень интересно. Надька быстренько вышла в главное меню, перескочила оттуда в «Промтовары» и стала облизываться на всякие куртки, сапожки, шубки, брючки и так далее. В тех же «Промтоварах» была и мебель, и сантехника, и аудио-видео всякое, включая кассеты, CD и DVD, и оргтехника, и спорттовары, и автомобили даже. Но, конечно, почти ничего из всего этого купить даже на все 9300 рублей было нельзя.

От готовых блюд тоже пришлось отказаться. И даже не от всяких там трюфелей и омаров, к которым полагалось еще и французское вино по 700, минимум 500 рублей бутылка. Даже от вполне российских «комплексов», с куриным салатом, первым, вторым и компотом, которые, помнится, при советской власти пары рублей не стоили, а без салата и вовсе в пределы рубля укладывались, при умножении на три — мелкого ведь тоже надо кормить! — обошлись бы процентов на тридцать дороже, чем то же самое, но приготовленное на своей кухне. Надька все эти калькуляции мигом провела безо всякого компьютера и объявила, что готовыми блюдами они будут пользоваться только по разным торжественным случаям, и то, если таковые будут.

Раздел «Книги», конечно, они просмотрели, но бегло. Надька, как известно, читала только любовные романы, а Юрка, кроме газеты «Спорт-экспресс» (да и то не каждый день!), вообще ничего не читал.

А вот в раздел «Транспорта и связи» они так и не сумели заглянуть. Едва Надька навела стрелку на эту строчку в меню, как компьютер противно пискнул, а в середине экрана открылся красный прямоугольник с сердитой надписью: «Вы пользуетесь правами третьего режима. Указанный раздел для вас недоступен!»

— Ни фига себе! — обиделась Надька. — Ну, транспорт — это еще понятно. Раз нас тут заперли на безвылазно, то ясно, что заказывать билеты на самолет или на поезд мы не должны. Но неужели мы маме с папой позвонить не можем, а? Ведь, между прочим, нас сюда доставили безо всякого предупреждения…

— Не бойся, — успокоил ее Таран, — раз тебя Птицын сюда отправлял, значит, уже придумал, чего соврать, чтоб родители не переживали. Хотя, конечно, я подозреваю, что он толком не знал, куда нас намыливает. То есть знал примерно, но не совсем точно.

В это время на дворе опять зашуршала машина, и Таран решил поглядеть, кого там еще принесло. А Надька, не глядя, и так догадалась:

— Это тетя Мелисса из финчасти…

Угадала. В дом вошла представительная, довольно полная дама, возрастом лет за полста, в больших массивных очках на цепочке. И не одна, а в сопровождении крепкого мужичка, ростом примерно с Тарана, а весом — потяжелее. К левому запястью охранника был пристегнут металлический ящичек с ручкой и прорезью.

— Здравствуйте! — объявила дама. — Меня зовут Мелисса Васильевна. Наверно, вам уже объясняли в общих чертах, как у нас здесь ведутся финансовые дела, так что полный инструктаж я проводить не буду… Значит, о том, что наличные деньги, если они у вас имеются, лучше сдать нам, Иван Ильич вас предупреждал?

— Да, — кивнула Надька.

— Вот и сдавайте. Сразу же и приплюсуем их к вашей октябрьской сумме.

Наличности у Таранов ужас как много оказалось: 3673 рубля 50 копеек. С учетом того, что из карманов вытряхнулось. Мелисса Васильевна все аккуратно пересчитала, записала сию сумму на бумажке, а затем через прорезь загрузила деньги в ящичек, пристегнутый к охраннику.

— Я вашим компьютером воспользуюсь, — объявила она и начала орудовать «мышью» и клавиатурой. Что именно она нажимала, Юрка и Надька не разглядели, но в конце концов на экране возникла кучерявая блондинка, которая, очевидно, тоже видела Мелиссу Васильевну, ибо на телекамере, установленной вверху монитора, засветилась красная лампочка.

— Я вас слушаю, Мелисса Васильевна.

— Ира, прими и суммируй… — велела финансовая тетя, нажимая на кнопки с цифрами и поглядывая на бумажку. Девушка Ира тоже чего-то нажала на своей клавиатуре и доложила:

— Принято. Итоговая сумма: 12 973-50.

— Молодец, спасибо, — Мелисса Васильевна отключилась от Иры и повернулась к Таранам: — Сберкнижками располагаете?

— Да, — подтвердила Надька.

— Именными или на предъявителя?

— На предъявителя, — сказал Юрка, поскольку открывать именной счет ему в свое время запретил Птицын.

— В Москве?

— Нет.

— Хотите перевести их сюда?

— А ничего, если они пока там полежат? — спросила Надька.

— Как хотите, — Мелисса Васильевна немного нахмурилась. — У нас будет 5 % годовых вместо двух, которые вам в родном городе капают. Вклады рублевые или валютные?

— И такие есть… — Надька в уме прикидывала, не гигнутся ли их денежки в этом заведении. Таран тоже соображал головой, но совсем на другую тему.

До него только сейчас стало доходить в полном объеме, что он не просто поменял местожительство, а по сути начал некую, совсем новую, непонятную и даже малость жутковатую жизнь, по сравнению с которой все, что довелось испытать в МАМОНТе, — это цветочки…

ЧУДЕСА

В конце концов Надька решилась передать Мелиссе Васильевне обе сберкнижки, и простую, и валютную, получив взамен расписку, которой, вообще-то, по невысказанному мнению Юрки, была грош цена в базарный день. Заявлять все это в открытую Таран не стал, потому что догадывался: «тут законы панамские». То есть никаких законов, окромя воли какого-нибудь здешнего крутого пахана. В том, что таковой имеется, Юрка не сомневался, как и в том, что здешняя публика возвышается над МАМОНТом, «Антаресом», «Кентавром», «Атлетом» и прочей областной шушерой. И не просто возвышается, а прямо-таки парит в поднебесье, как горный орел. А припомнив и оценив всякие события последних трех лет, Юрка — опять-таки про себя, а не вслух! — сделал очень скромный вывод о том, что и в родной области, и на Кавказе, и на острове Хайди в Карибском море, и в Африке он работал не столько на полковника Птицына, сколько на эту суперкрутую фирму. Выступать, задавать лишние вопросы, качать права человека и упираться — бессмысленно. Удавят — и не заметят. А заодно и Надьке с Лехой плохо будет. Они — блошки и букашки, винтики и шпунтики, от которых легко отделаться и заменить новыми. В общем, надо принимать условия игры и жить по правилам, которые для тебя установили. Даже если это немного противно. Но голодать им тут явно не придется, это точно.

То, что придется работать с Болтом, Тарана, конечно, немного пугало. Этот вояка неопределенного возраста — по седине ему и шестьдесят годов можно было начислить! — во время «африканского сафари» произвел на Юрку сильное впечатление. При том что Таран уже видел много отчаянных и рисковых военных профи, офицеров не по званию, а по призванию: покойного майора Душина, ныне здравствующих Птицына, Ляпунова, Дударева, Додонова, Топорика, наконец, Механика (хотя, как известно, курица — не птица, а прапорщик — не офицер).

Тем не менее все перечисленные товарищи выглядели вполне нормальными людьми, которые, если им приходится воевать, воюют хорошо и отважно, но при этом все же заботятся о собственном здоровье, а также, в меру сил и возможностей, о жизни и здоровье подчиненных.

Болт, в общем, тоже походил на нормального человека, шуточки всякие отпускал, спорил с команданте Луишем на бутылки по поводу того, провалится мост под танком или нет, и фразу про «панамские законы» тоже он придумал. Но при всем этом казалось, будто у него нет не только никакой заботы о том, чтоб его люди не погибли, но и собственное чувство самосохранения начисто отсутствует. Похоже, что для него участие хоть в какой-нибудь войне было своего рода допингом или даже наркотиком. Он подсел на войну, как заядлые компьютерные геймеры подсаживаются на всякие там, выходящие одна за другой игры: «Command & Conquer», «Red Alert», «Red Alert-2», «Tiberian sun» и так далее. Таран сам в компьютерные игры не играл, но знал одного такого фаната — приятеля Ани Петерсон Гену Сметанина. Однако одно дело управлять на мониторе действиями виртуальных юнитов, где не рискуешь ничем, кроме впустую потраченного времени, другое — гонять по горам и джунглям вполне реальных бойцов и самому с ними бегать, выполняя отнюдь не виртуальные «миссии».

Таран помнил, как Болт взялся днем штурмовать перевал, защищаемый вдвое, если не вчетверо превосходящим противником. И взялся делать это еще тогда, когда не появилась верзила-доченька коротышки Механика, которая помогла обзавестись бесхозным «градом», и еще не было известно, что азэвэдовские пилоты с «МиГов» не станут бомбить и расстреливать колонну Болта, а нанесут удар по карвальевским войскам на перевале. Юрка и сейчас, несколько месяцев спустя, был на сто процентов уверен, что если б не эти случайно возникшие обстоятельства, то их бы всех там положили. Но они не потеряли никого, кроме Никиты Ветрова, получившего рану, да и то вроде бы не смертельную. Но еще более невероятные события произошли уже не на глазах Юрки, который отправился вместе с Васку Луишем и еще пятью бойцами добывать сверхчистые алмазы. Как Болт сумел несколько часов продержаться на перевале, имея десять человек и два танка против усиленной роты, и никого не потерять — неизвестно. Там вообще, конечно, какая-то нечистая или, уж во всяком случае, потусторонняя сила вмешалась. Может, покойный вождь племени Муронго, а может, Полина со своей экстрасенсорикой — фиг поймешь! Но Болт, судя по всему, об этом вмешательстве стал думать уже после побоища. А до этого, зная почти наверняка, что погибнет, с полным спокойствием в душе остался воевать и даже не ликовал по поводу того, что все остались живы, а похоже, был разочарован.

Нет, конечно, его надо сравнивать не с компьютерным геймером, а со спортсменом-экстремалом, типа тех, что прыгают на парашютах со скал или небоскребов, перелетают на мотоциклах через ущелья или через несколько десятков автомобилей, наконец, ныряют в море, кишащее акулами. Адреналин, видишь ли, в крови повышают, оттого что переживают такие веселые минутки! Но там они, в общем и целом, рискуют только личными головами, а Болту что своя, что чужая — однохренственно. И заработок его не волнует. Ведь в самом конце рейда, на мосту, который даже не меньший отчаюга Васька Луиш посчитал непригодным для проезда даже на джипах, Болт лично, высадив Механика из-за рычагов, перегнал танк на другую сторону, хотя, наверно, если б думал о деньгах, то не стал бы рисковать — ведь все самое опасное уже фактически кончилось! Но мало того, Болт своей бесшабашностью и остальных зарядил. Гусь, который всю дорогу ныл, что «ниггеры» хотят надуть их, и тот переехал, да еще и песенку дурацкую спел про Сталина и Кейтеля. Но, между прочим, спустя меньше чем через минуту после того, как Гусь благополучно переехал мост, тот ни с того ни с сего лопнул и грохнулся на дно ущелья. И Гусь опять начал Васку Луиша подозревать в заподлянке и нежелании платить призовые за трофейную технику. Но хоть бы одно слово вякнул в адрес Болта!

И в тщеславии Болта не упрекнешь. Ведь он четко знал, что никто и никогда о его подвигах не узнает, независимо от того, останется он живым или погибнет. Орденов, почетных и даже очередных званий ему никто не обещал, и Болт четко знал, что ему нигде бронзового бюста не поставят.

В общем, опять попасть под команду к Болту, на сей раз уже надолго, если не на всю оставшуюся жизнь, Тарану не очень мастило. Но куды денешься…

Топ-топ-топ! — Таран почти сразу же узнал шаги Полины. Она поднималась по лестнице с хихикающим Борькой на руках и что-то агукала своему чадушке. Надька не отреагировала, она снова уселась за компьютер и выбирала, что же заказать на завтрашний день. Юрке высовываться не захотелось, поскольку Надька могла прошипеть что-нибудь: «Засуетился! Пришла ненаглядная! Ишь, не терпится-то как!» Но вместо Юрки на топоток и агуканье Полины из своей комнаты выглянул Лешка. Пробежался по коридору и выскочил на лестничную площадку как раз в тот момент, когда Полина подошла к двери своих апартаментов.

— Маленький! — Леха вытянул пухлый пальчик в сторону сводного братишки. — Телепузик!

Таранчик-Тараканчик эту всеми обруганную передачу еще дома смотрел регулярно. И даже по именам всех телепузиков знал.

Полина в это время безуспешно пыталась заставить Борьку взять в рот пустышку. Ничего необычного в таком поведении семимесячного младенчика не было. Гыгыкал, слюни пускал и глазенками лупал. Но после того, как Борька увидел Алешку, указывающего на него пальцем, его мордашка вдруг посерьезнела. А потом произошло то, чего никто не ожидал, даже сама Полина, по-видимому!

— Я не телепузик! — буквально отчеканил Борька. — Ты сам телепузик!

Полина чуть не выронила этого вундеркинда. Лешка выкатил глазищи, а потом заморгал от изумления. Он, хоть и сам не столь давно говорить начал, все же знал, что такие малыши, как Борька, еще не умеют разговаривать.

Таран и Надька, услышав незнакомый голосок, тоже вышли на площадку. И как раз к тому моменту, когда Борька, еще разок пустив слюни, еще одну речь произнес. Вытянув малюсенький пальчик в сторону Алешки, Борис Юрьевич опять же очень четко объявил:

— Ты — мой брат!

Старшие Тараны тоже рты поразевали, а Полина от волнения пустышку обронила. Лешка тут же попробовал ее поднять, и услышал:

— Это мое!

Дальше — больше. Борька перевел пальчик на Тарана и гордо объявил:

— Мой папа! Хочу к папе на ручки!

— Это мой папа! — возразил Алешка самым свирепым тоном. — А ты — телепузик! Ненастоящий!

Логика трехлетнего человечка была вполне понятна: телепузики на экране разговаривают, ходят и даже бегают, хотя изображают очень маленьких младенцев. То есть таких, которые ничего этого на самом деле делать не умеют. Если же Борька, еще не научившись ходить, взялся разговаривать, значит, он ненастоящий.

Но логика ребятенка, которому еще восьми месяцев от роду не сровнялось, оказалась и вовсе убийственной, хотя ему по возрасту не только говорить не полагалось, но и думать, а уж тем более — делать выводы.

— Я — настоящий! — громко заявил Борька. — И ты — настоящий. Ты мой старший брат. Это — наш папа.

— Сумасшедший дом! — пробормотала Надька с явным страхом в голосе.

— А ты говорила, будто у Борьки ничего такого не проявляется… — почесал в затылке Таран.

— Да у него и не проявлялось ничего до сегодняшнего дня! — воскликнула Полина. — Ой, да возьми ты его на руки, в самом деле! Мне ж надо срочно Ларисе Григорьевне позвонить!

Пришлось Юрке под не шибко ласковым Надюхиным взглядом принимать на руки это чудо-чадо. Лешка с завистью поглядел на мелкого братишку, и Таран, сразу сообразив, что сейчас может подняться рев, взял и старшого на руки.

— Теперь мы оба большие, — объявил Борька и улыбнулся во весь рот, где еще не все молочные зубки прорезались.

— Нет, — возразил Леха. — Это не мы большие, это папа большой.

В это момент Тарану подумалось, что от общения с братцем, рожденным от экстрасенсихи, у Лехи тоже может что-нибудь в мозгах сдвинуться. Хотя, в общем и целом, пока ничего неожиданного от законного сынишки не услышал.

Полина тем временем забежала к себе и стала возиться с компьютером, должно быть устанавливая видеосвязь с этой самой Григорьевной. А потом позвала Тарана:

— Принеси мне моего!

Таран потащил сразу обоих.

— Спасибо, — поблагодарила Полина, забирая Борьку. — А теперь лучше выйдите.

— Я хочу к папе! — проворчал Борька.

— Нельзя! — строго сказала мамаша. — Мы будем говорить с тетей Ларой.

Таран вынес Лешку на площадку между квартирами и сказал:

— Теперь сам топай. Иди в домик играть!

Лешка сразу вспомнил, что у Борьки нет такого домика, как у него, зловредно заржал от сознания своего превосходства и колобком укатился в детскую.

— Ну и ну! — сказала Надька, все еще не оправившись от изумления. — Интересно, она врала, когда говорила, будто в Борьке ничего не проявляется?

— Не знаю, — пожал плечами Таран, — по-моему, нет. Раз она своей начальнице побежала докладывать, значит, наверно, до сих пор не проявлялось.

— Ужас какой! — покачала головой Надька. — А что, если у него и мозги, как у мамы, начнут работать?

Юрка только вздохнул: такое не исключалось! Правда, пока Борька вроде бы только говорил и, похоже, соображал, но, в общем, не больше, чем трехлетний Лешка. Однако кто сможет поручиться, что этот шибко развитой «телепузик» не окажется еще и «телепатиком»?

Снизу вновь послышались шаги.

— Кто это еще? — нахмурилась Надька.

— Ой, это, наверно, Женя! Она же нас всех на чай с тортиком приглашала! Я ведь говорил тебе…

— Точно! А времени-то уже пять минут восьмого… И переодеться не успеем! — воскликнула мадам Таран.

Действительно, по лестнице на второй этаж поднималась рыжая в сопровождении своих вымуштрованных шоколадок. Девчушек даже не слыхать было.

— Сейчас, мы уже идем! — заспешила Надька. — Ничего, что мы так, не при параде?

— Что вы, Наденька! — нежно улыбнулась Женя. — Мы же здесь как в коммуналке — все свои. Пойдемте, пока самовар не остыл.

— А у тебя самовар есть? — переходя на «ты», спросила Тараниха.

— Электрический, конечно, — пояснила рыжая. — Но с ним уютнее, правда?

Полина все еще говорила по телефону, и ее решили не отвлекать. Таран написал записочку: «Полина, мы в правом крыле на кухне, приходи чай пить!» А Лешку позвали с собой. Увидев Ксюшу и Ксану, он очень удивился, рассматривал их всю дорогу и молчал. А потом как выдал:

— А они из чего сделаны? Они настоящие?

— Они настоящие, Алеша, — улыбнулась мамочка мулаток. — Их нельзя кушать! Они не шоколадные.

Леха печально вздохнул, потом сообразил, наверно, что даже если б эти куклы и впрямь были шоколадные, то ему бы все равно столько не съесть, и утешился. Пока переходили из крыла в крыло, девочки шли парой и в ногу, а Лешка, конечно, вприпрыжку бежал и даже песни петь пытался. Но близняшки все равно не обращали на него внимания. Будто шли на смену караула у Вечного огня в Александровском саду.

ВЕЧЕРНЕЕ ЧАЕПИТИЕ

Когда пришли на Женину кухню, то действительно обнаружили на столе самовар, небольшой торт под названием «Рыжик», вазочку с горкой довольно дорогих конфет, другую вазочку с печеньем, а также несколько фарфоровых горшочков с различными сортами варенья. Еще один столик был накрыт для маленьких. Там Женя выставила «Несквик» в гранулах, молоко с шоколадом или какао (неизвестно, чем одно от другого отличается!) и еще какую-то снедь для сладкоежек.

— Они там не ошпарятся? — забеспокоилась Надька.

— Не волнуйся, — успокоила Женя, — шоколад чуть-чуть теплый. Кроме того, у меня девочки очень аккуратные.

— Зато мой неаккуратный! — вздохнула Тараниха. — Чашки тебе не переколотит?

— Они пластмассовые, — улыбнулась рыжая, — я все предусмотрела. Кстати, салфеточки тоже. Ну, прошу к столу!

Надька поглядывала по сторонам, должно быть, сравнивая здешнюю кухню с той, где уже два месяца хозяйничала Полина. Таран тоже поглядел и вообще-то сделал выводы не в пользу г-жи Нефедовой. Хотя Женя, по ее словам, вселилась сюда почти одновременно с Полиной, заботы о чистоте и порядке она проявляла намного больше. Все блестело и сверкало, ни пылинки, ни соринки не замечалось, все, выражаясь по-морскому, «дельные вещи» расставлены, разложены и развешаны на строго отведенные им места, а ничего лишнего на столах, плите и в мойке не валялось. Даже никаких специфически-кухонных запахов не чуялось. То есть запах, конечно, кое-какой присутствовал, но пахло не селедкой, не горелым маслом или салом, не квашеной капустой или кислыми щами, а молотым кофе и какими-то ароматизированными моющими средствами. Наконец, тут не пахло табаком и окурками. Тут уже смущаться надо было самой Надежде, потому что Полина вовсе не курила. Тараны тоже, в принципе, заядлыми курильщиками не являлись, но ежели приходили гости, типа Полянина с Майкой, то покуривали, чтоб поддержать компанию. Однако, несмотря на то что Юрка и Надька сигаретами баловались редко, в кухне той квартиры, где они обитали до вчерашнего вечера, стойко прописался табачный душок. По большей части, как теперь представлялось Тарану, оттого, что окурки клали в консервную банку, а выбрасывать как-то забывали, и они подолгу там вылеживались. Впрочем, к чести Надьки следует заметить, что она в общем и целом порядок поддерживала, причем, пожалуй, не хуже, чем рыжая Женя.

Конечно, подобный порядок не очень характерен для российских домохозяек. Нечто сходное Юрка видел только один раз, когда побывал в московской квартире Ани Петерсон, где тоже выдерживался некий нордический «орднунг». И насколько ему помнилось то посещение, Таран испытывал определенное чувство скованности. Все-таки кухня на Руси — это не просто место для приготовления пищи, а своего рода домашний клуб, где общаются только с домочадцами или особо близкими друзьями, с которыми делятся своими бедами и заботами, у которых совета спрашивают. Наконец, и по сей день на кухнях, если еще не надоело, обсуждают судьбы России, а в крепко поддатом состоянии — и всего человечества. Так или иначе, но на замызганной, не шибко прибранной, но родной кухне россияне чувствуют себя свободно и раскованно с любым собеседником. Особенно, опять же, как следует приняв на грудь. Покойная мать вспоминала, что когда-то, уже после Юркиного появления на свет, один из гостей-выпивох, крепко наквасившись, стал на полном серьезе дискутировать с Леонидом Ильичом Брежневым, которого показывали по телевизору — шел XXVI съезд КПСС. Один молол свое с экрана, другой — свое на кухне, и оба, поди-ка, были очень довольны собой.

Одно время Юрке нравилось подслушивать то, о чем говорили на кухне поддатые родители со своими гостями, хотя его обычно выставляли за дверь. Особо напрягать слух не требовалось — собутыльники орали так, что их было слышно не только в Юркиной комнате, но и во дворе, наверно. Ведь в то время не только Юркины родители и их друзья спорили, а вся страна, можно сказать. Ох, и много же всякой информации пришло к Тарану во время этих пьяных дискуссий! И про антиалкогольную компанию узнал, и про Чернобыль, и про гибель «Нахимова», и про культ личности, и про перестройку с гласностью… Но потом Юрка разлюбил эту кухонную демократию и свободу слова. Во-первых, потому что сам подрос и мог уже свое мнение составить, а не слушать то, что мелют окосевшие придурки, а во-вторых, оттого, что ему осточертели сборища пьяниц, облеванный пол, разбитая посуда и поломанная мебель. Наконец, было еще одно: Таран в общем и целом догадался, что в то время, как его родители булькали и клюкали, болтали пьяными языками, то ругая, то похваливая предержащую власть, трезвые и умные люди, молча и без особого шума, рассовывали по карманам бывшее общенародное достояние. И этим людям было глубоко плевать на всех остальных: кто не успел, тот опоздал! Кто успел, тот заиграл себе заводы, нефтяные и газовые месторождения, корабли, дома, автомобили или хотя бы ларьки. А кто опоздал — остался с голым задом. Се ля ви!

Опять же у Юрки нет-нет да и появлялись всякие буйные мысли. Иногда вполне сходные с теми, что некогда проповедовали разные великие люди. Например, боец Гусь, с которым они летом в Африку ездили. Тот, как известно, был поклонником Гитлера Адольфа Алоизовича и считал, что надо как-нибудь выбрать время и провести на Руси «Большую Зачистку», отправив в концлагеря всех жидов, чурок и ниггеров (в число последних Гусь почему-то записывал еще и цыган). Пусть копают каналы, валят лес и строят дороги, а будут упираться — к стенке. Вообще-то, Тарану и прежде доводилось слышать что-то подобное, но в основном от скинов-пацанов 15–16 лет. А Гусю-то уже за тридцать. Он Приднестровье и Боснию прошел добровольцем, а потом еще на первой Чечне поконтрабасил. Это не пацан, он готов всерьез драться, насмерть, конечно, если рядом с ним будут друзья-единомышленники. Только и счастье, что в МАМОНТе таких единомышленников у него не находилось. То есть иногда изрекаемые Гусем сентенции в общем и целом поддерживали, но… шутя!

Например, Гусь всерьез считал, что главной и трагической ошибкой России стало ее участие во Второй мировой войне на стороне англо-американцев, или, как он любил уточнять, «еврейской империалистической плутократии». Когда Гусю скромно напоминали, что Гитлер на нас первым напал, тот говорил, что Гитлера на СССР исподволь натравили англичане, то есть «это все придумал Черчилль…». Слушатели Гуся при этом дружно подхватывали: «…В восемнадцатом году!» — и начинали ржать. Очутившись в одиночестве, Гусь только сокрушенно крякал и умолкал. Ну что делать, если ты не лидер по жизни?! А вот когда по каким-то причинам у Гуся реальные сторонники находились, например как в африканском селе Муронго, когда все заволновались насчет того, чтоб прогуляться в деревню без оружия и броников, он прямо-таки светился от счастья.

Но Гусь — это так, частный случай. А вообще у Тарана и собственная голова работала. Когда по телику гнали штатовские фильмы, где ихние лихие бойцы десятками и сотнями мочили людей с «Калашниковыми», а пара истребителей сшибала по десятку «МиГов», Юрка уже прекрасно понимал: это не просто фильмушка про войнушку, а, в натуре, американская пропаганда. Чтоб россиянин, глядя на то, как его соотечественников щелкают, как орешки, подсознательно ощущал себя недочеловеком, которому нипочем не устоять против суперменов с супертехникой. И высшее счастье, оказывается, в том, чтоб свалить из поганого экс-Совка в этот самый жутко свободный мир, а там пахать на благо цивилизации мойщиком машин или сортиров. Конечно, никто Юрку не заставлял смотреть такие фильмы. Чего проще: нажми кнопку, переключись на другой канал и слушай там, как важны для России иностранные инвестиции, или о том, как хреново жилось людям при советской власти. Можно еще посмотреть родной сериал про то, как менты бандитов ловят. Мелкоту ловят, а большие и крутые срали на них с высокой колокольни. Возможно, даже не российской, а с чего-то типа Нотр-Дам де Пари…

Иногда от всех этих передачек у Юрки появлялось нехорошее желание чего-нибудь отчудить, снести или взорвать. Пристрелить кого-нибудь тоже хотелось, на худой конец, расколотить телевизор. Однако, когда Таран смотрел телик, его табельное оружие находилось в ружпарке, взрывчатки тоже под рукой не имелось, а «сонька», как-никак, немалых денег стоила, чтоб ее об пол грохать. К тому же судьба предоставляла Юрке счастливую возможность регулярно кого-то убивать и рисковать собственной жизнью. Прогулявшись в Чечню, в Карибский бассейн или в Африку, он возвращался оттуда более-менее умиротворенным и мог некоторое время радоваться жизни, пока она его опять не начинали доставать своими приколами с голубого экрана…

Но сейчас Тарана покамест ничто особо не доставало. Ему очень приятственно было сидеть и попивать чаек на чужой кухне в обществе Жени и Надьки, а заодно поглядывать на то, как ведут себя за маленьким столиком темнокожие близняшки и Алексей Юрьевич Таран.

Конечно, Женя самым радушным образом угощала и потчевала гостей. Тараниха насчет варений вопросы задавала, насчет печенья, которое рыжая сама пекла, наконец, насчет того, как правильно чай заваривать и чего в заварку добавлять для аромата и вкуса. Поэтому Юрке оставалось только все помаленьку пробовать да похваливать. Ну и на детишек любоваться.

Вообще-то Юрку ничуточки не удивило, что Ксюша и Ксана ведут себя за столом столь же дисциплинированно, как и во всем остальном, не визжат, не верещат, не кидаются гранулами «Несквика» и не проливают какао на платьица. Но вот то, как повел себя в обществе экзотических дам Алексей Юрьевич, Тарана просто изумило. Чтобы Лешка просидел хотя бы тридцать секунд спокойно — такого раньше не было! Вполне нормальным поведением считалось, что он ерзает как на иголках, вертится, подпрыгивает, надувает щеки, пускает пузыри, лакает из блюдца, как котенок, пачкает нос и мордашку во всем, что пытается есть или пить. Наконец, сидя за столом и даже у мамы на руках, Таранчик считал себя вправе помычать, похрюкать, повизжать и еще чего-нибудь отчудить.

Но сейчас этот мелкий Таракашка вел себя так, будто всю жизнь воспитывался вместе с Ксюшей и Ксаной. То есть сидел тихо, как мышонок, и с невероятной аккуратностью повторял движения соседок по столу, которые не хватали гранулы горстями и не набивали «Несквиком» полный рот — именно так орудовал Лешка в обычной обстановке! — а брали по одному шарику этого «сладкого керамзита» маленькими пальчиками, неторопливо хрупали его, а потом отпивали глоточек шоколадного молока.

Юрке даже показалось, будто его сынишка тоже превратился в некое подобие этих наглухо зомбированных чернушек. Или, может быть, попал под воздействие каких-нибудь там таинственных ГВЭПов, которые умеют читать мысли, передавать их на расстояние и управлять поведением людей. Может, эта самая Женя уже начала ставить какие-то эксперименты над соседями? У Юрки даже малость башка зачесалась от таких предположений…

Наивная Надюха, похоже, наоборот, не только не волновалась, но и была несказанно рада тому, что ее башибузук, попав в приличное общество, ведет себя вполне пристойно и маме не приходится за него краснеть.

— Налить вам еще? — спросила Женя, обращаясь к детишкам, которые уже выпили все, что было в чашках, и схрупали основную массу «керамзита».

— Нет, мы больше не хотим! — дружно произнесли близняшки, а следом за ними — и Лешка.

— Тогда вставайте из-за стола и идите в спортзал. Научите Алешу играть в мячик!

И опять Юрка удивился, хотя на сей раз именно этого и ожидал: малышки и примкнувший к ним Лешка дружно встали из-за столика и сказали хором:

— Спасибо большое!

Но удивился Таран не столько этому вымуштрованному «спасибо» и даже не тому, что его Лешка попал под действие этого шоколадного коллектива, а совсем другому.

Юрка помнил, что биороботы Валет и Ваня без приказа ни шагу не делали. А получив приказ, выполняли его настолько точно, что даже смешно становилось. Например, когда купались в озерце рядом с деревней Муронго, Васку Луиш дал команду: «Ваня, Валет! Раздеться и в воду!» Тогда эти самые «юные терминаторы» сняли с себя все обмундирование, зашли в воду по щиколотку и встали, как столбы, потому что сочли все пункты приказа выполненными. Луиш приказал им: «Вперед!», и биороботы сперва пошли пешком, а потом с огромной скоростью поплыли через озеро. Помнится, тогда пришлось отдавать команду: «Ваня, Валет, назад!», чтоб они, выполняя предыдущий приказ, не усвистали голышом в джунгли…

По идее, если представить себе, что шоколадные девчушки — это аналоги Вани и Валета, то они должны были сразу же встать и отправиться в спортзал.

Однако они не только сказали «спасибо!», но и убрали все со стола! То есть сделали то, чего им Женя вслух не приказывала. И Таранчик тоже, глядя на старших товарищей, взял со стола свою кружечку и понес ее к мойке! Потом Ксанка подтащила к мойке табурет и стала мыть посуду, а Ксюшка и Лешка — вытирать. Теперь уже и Надька заволновалась — она ведь и близко не подпускала Лешку к таким делам!

— Я помогу им! — сказала Тараниха. — Не промоют они все по-нормальному.

— Все будет в порядке! — успокоила Женя. — Никаких проблем!

Действительно, молодежь ничего не уронила, не наплескала воды на пол и вымыла посуду чисто и аккуратно. Затем дружными усилиями смахнули со столика крошки, замели их веником на совочек и высыпали в специальный маленький контейнер для мусора. Наконец, задвинули столик и стульчики в тот уголок, где ему было отведено место, ополоснули ручки, вытерли и дружно пошли в спортзал.

— Я погляжу, как они там! — сказал Юрка. — Там железяк всяких много, не стукнулись бы случайно…

— Это излишне, — махнула Женя, — ничего с ними не будет. Они будут очень осторожны. И ваш мальчик тоже.

— Но я все-таки посмотрю, — понастырничал Таран.

— Как вам угодно, — усмехнулась Женя.

Когда Юрка пришел в спортзал, то не увидел там ничего необычного. Детишки встали в треугольник и бросали друг другу маленький зеленый мячик. Ксана бросала его Ксюшке, Ксюшка — Лешке, а Лешка — Ксане. В общем, нормальная игра дошкольников. Слабенько бросали мяч по дуге вверх, так что поймать его было легко. Даже у Лешки, который в такую игру, похоже, раньше не играл, и то очень неплохо получалось. На глазах Тарана он всего пару раз упустил мяч. А девчонки, которые были постарше и половчее, — вовсе ни разу. Но ни одна ни другая, увидев Лешкины промахи, не засмеялась, не захихикала. Обе мулаточки вовсе не улыбались. У них были сосредоточенные, даже какие-то суровые мордашки, будто они не просто в мячик играли, а выполняли какую-то ответственную работу. И ни на что не переключали внимание, ни о чем не разговаривали, не визжали и не пищали. Небось даже зэки на сталинских великих стройках и те пошучивали, когда кирпичи вручную выгружали из вагонов и перекидывали друг другу… Лешка, в общем, когда на глазах папаши в первый раз не поймал мяч, какие-то эмоции проявил. Мяч, шлепнувшись на пол, подскочил, звонко запрыгал, покатился куда-то, а Лешка, топоча и хихикая, побежал его догонять. Догнал, показал девчонкам, а те никак не отреагировали. Ни одного смешка не прозвучало! Только Ксана строго сказала:

— Плохо! Не отвлекайся! Продолжаем игру. Бросай мяч мне!

Если б это не было произнесено звонким девчачьим голосочком, то таким тоном могла скомандовать пожилая учительница физкультуры или тренерша, мечтающая сделать из своего ученика чемпиона мира.

Поэтому, когда Лешка вторично уронил мячик, то уже не хихикал, а насупился, словно бы всерьез переживая промах. Причем личико у малого с этого момента стало столь же серьезным и суровым, как у его партнерш по игре. Как будто от результата этой игры зависело, попадет он или не попадет в олимпийскую сборную!

Эта игра продолжалась еще какое-то время, после чего Ксюша посмотрела на свои маленькие электронные часики и громко объявила:

— Пятнадцать минут прошло! Переходим ко второму заданию!

Таран и на сей раз мог бы удивиться. Далеко не каждая четырехлетняя поросюшка умеет определять время по часам и даже просто знает цифры! Но после того, как на твоих глазах восьмимесячный грудничок начал целые фразы произносить и старшему братцу замечания делать — чему удивляться?!

— Показываю! — все тем же тренерским тоном объявила Ксана и стала шлепать рукой о мяч, а мячом — об пол. Так, как делают баскетболисты. При этом Ксана еще и медленно поворачивалась вокруг своей оси, бормоча известное стихотворение Агнии Барто: «Наша Таня громко плачет: уронила в речку мячик!» Если б все это вытворяла не четырехлетняя, а, скажем, восьмилетняя дивчина, то все смотрелось бы намного естественнее.

Завершив полный оборот и снова повернувшись лицом к сестре, Ксана дочитала стишок до конца: «Тише, Танечка, не плачь, не утонет в речке мяч!» Произнеся слово «мяч», Ксана изо всех сил бросила мячом в Ксюшу. Честно сказать, Тарану показалось, будто Ксюшка, даже поймав мяч в руки, не сможет удержалась на ногах. Однако ничего подобного, удержала и даже не пошатнулась. Сразу после этого она принялась повторять то, что перед тем проделывала Ксанка, а следовательно, готовиться к тому, чтоб внезапно швырнуть мяч в Лешку.

Нет, конечно, Юрке вовсе не хотелось, чтоб его Леха вырос маменькиным сынком и трусом, который боится получить мячиком по физиономии. Однако и придурка, получившего в трехлетнем возрасте тяжелую травму головы, ему тоже не хотелось воспитывать. А игра с этими русскоязычными африканками, как казалось старшему Тарану, вполне могла привести к такому развитию событий.

Пока Тарана сомнения снедали: вмешаться или нет, Ксюха уже пульнула в Лешку мячом. Пожалуй, даже сильнее, чем Ксанка. Но тут произошло, с точки зрения молодого папаши, нечто невероятное. Леха не только не был захвачен врасплох, но и прореагировал отлично. Сцапал мяч ручонками не хуже Ксюшки и тут же принялся читать стихотворение про несчастную Танечку, поворачиваясь вокруг себя и стукая мячом об пол. Да так ловко! Так, будто уже несколько месяцев в баскетбольной секции занимался! Но ведь ни дома, ни в садике он ничего похожего не изучал! Он научился всем этим кунштюкам за те несколько минут, что смотрел на чернокожих близняшек!

Сразу после этого Таран-старший ощутил некое успокоение и решил, что может спокойно вернуться к чайному столу.

— Ну как? — с усмешкой спросила Женя. — Убедились в полной безопасности?

— Вроде бы… — пробормотал Таран. — Они такие сильные у вас, я думал, сшибут Лешку мячом! А он, молодец, не только поймал, но и на ногах устоял!

— Орел! — порадовалась Надька и добавила: — Вообще-то, папочка, если тебе наше женское общество наскучило, то можешь нас покинуть. Я не возражаю!

И хитренько подмигнула Юрке. Таран это моргание понял так, что, дескать, я не только против твоего ухода не возражаю, но и против того, чтоб ты в это время Полинку обслужил…

Юрке показалось, что и у Жени на лице какие-то лукавые мыслишки отразились. То ли, пока он в спортзале был, Надюха просветила соседку насчет отношений с Полиной, то ли еще какие занятные темы для бабских разговоров наклюнулись. Тарану в общем и целом это не очень понравилось. Ему лично казалось, что здесь, в этом шибко загадочном месте, надо держать ухо востро и лишний раз не откровенничать с людьми, которых первый день знаешь.

— Ты все-таки присматривай за пацаном, — сказал Юрка сурово и уже стал удаляться, когда услышал вдогонку Надькину фразу, которая показалась Тарану особо ехидной:

— Не волнуйся! Мы через часик придем…

В СВОЕМ РЕПЕРТУАРЕ

Юрка вернулся в свое крыло, поднялся на второй этаж и на некоторое время остановился на площадке между дверьми, размышляя, куда повернуть. Направо — значит, к себе в пустые комнаты, налево — значит, к Полине с Борькой.

Казалось бы, никаких особых препятствий к тому, чтоб свернуть налево, не имелось. Наверняка Надька выставила муженька от Жени исключительно ради того, чтоб тот не слишком заглядывался на эту эффектную даму лисьей расцветки. Потому что Полина для Таранихи — уже вполне свой человек. Можно сказать, подруга по несчастью. Ясно, что уж лучше она, чем еще одна. Опять же, гулять после двух «каштанок» сразу уже не захочется — сил не будет. Возможно, что Надька вовсе не захочет уступать законного на целый час, а явится раньше. Тоже ничего страшного. Им и втроем не тесно будет.

Но все-таки Таран не сразу решился пойти налево (в прямом и переносном смысле). Вовсе не из каких-то соображений морали и не оттого, что вспомнил известную заповедь «не прелюбодействуй».

В смущение его приводил суперспособный младенец Борька. Фиг его знает, что этот мелкий типчик получил в наследство от мамочки и что у него из этого наследства уже прорезалось, окромя связной речи и логического мышления? А то, может быть, пока Юрка чай пить ходил, этот ребятенок уже овладел умением управлять людьми и маму успел раскодировать? Но еще хуже, если на него по ходу дела какой-нибудь фрейдовский комплекс напал, и он соберется защитить честь мамочки тем, что наглухо отключит папаше все способности к деторождению и прочим развлечениям? Во весело-то будет!

И все же Юрка открыл незапертую дверь в Полинины апартаменты. Полина его шаги услышала, вышла навстречу.

— Тихонечко! — прошептала она, приложив палец к губам. — Боренька только что уснул. Проходи в спальню, я дверь запру…

— Боишься, что Надька помешает? — спросил Таран. — Она через час придет, сама обещала.

— У вас парнишка не спит, у Жени этой девчонки бегают, — поворачивая ключ в двери, пояснила Полина. — Самому ведь спокойнее будет…

— Может, тогда уж лучше дождаться, пока Надька Леху спать уложит? — предложил Таран. — И, так сказать, дружным коллективом…

— Вот еще! — проворчала Полина. — Ты с Надькой дома каждый день трахался, а я тебя с июля месяца не видела. Знаешь, как соскучилась?! Как этот день вытерпела — не знаю!

И госпожа Нефедова порывисто прижалась к Юрке всем телом, прильнув к его рту сладковато-влажными губками. Таран провел ладонями по халату и сразу усек, что под ним даже трусиков нет. От ее тела такой жар исходил, будто у Полины температура поднялась градусов до пятидесяти. И хотя еще минуту назад Юрка сильно сомневался, что ему чего-нибудь эдакого захочется, все эти сомнения мигом рассеялись. Тем более когда Полина чуть-чуть выпятила животик и стала плавно поглаживать им Тарановы штаны, где все тамошнее хозяйство поднялось по тревоге и уже стояло в строю с полной выкладкой.

— По-моему, он у тебя еще больше вырос… — тихонько пробормотала Полина Юрке на ухо и еще теснее прижалась к нему. Таран разубеждать партнершу не стал, а, отодвинув носом каштановые кудряшки, поцеловал ее в ушко, а затем, высунув язык, пошатал немного маленькую золотую сережку с зеленым камушком. В это самое время Полинины бесстыжие ручонки добрались до Тарановых тренировочных и выпростали на свет тамошний струмент с прибором. Потом те же мягкие лапки расстегнули нижнюю пуговку на халате. Полы халата как-то сами собой расползлись в стороны, и грозное Таранное орудие уже напрямую соприкоснулось с горячим и чуточку припотевшим животиком Полины. В следующее мгновение экс-экстрасенсиха обняла Юрку за плечи, чуточку подпрыгнула, обхватила его ногами за талию и повисла на нем. Тарану осталось только подхватить на ладони мягкие половинки — они, при общей разогретости бабы, почему-то показались Юрке прохладными! — и осторожненько впихнуть систему куда следует.

— Юрик! — руки и ноги Полины судорожно сжали Тарана.

Своя ноша не тянет! Юрка достаточно уверенно прошел несколько шагов до Полининой кровати, около которой на тумбочке горел красноватый ночничок и лежал любовный романчик в мягкой обложке с изображением традиционной целующейся парочки. Летом, когда Юрку на три дня послали к Полине, Таран не видел у нее такой литературы. На полках тогда стояла в основном русская и зарубежная классика: Толстой, Достоевский, Пушкин, Некрасов, Диккенс, Гюго, Данте и еще кто-то, кого Таран либо вовсе не читал, либо читал в рамках школьного курса. Еще у нее там было множество книг по философии. Если фамилии классиков литературы Юрка, в общем и целом, хотя бы понаслышке знал, то Кант, Гегель, Ницше, Шопенгауэр, Дьюи, Витгенштейн и еще туча всяких философов представляли для Тарана не просто темный лес, а глухую неведомую тайгу. Неужели она все это прочла? Если это и впрямь так, то можно не удивляться, что у нее в башке сдвиги по фазе начались… Лично Юрке казалось, будто у него самого крыша поехала бы еще раньше, после прочтения хотя бы одного из этих талмудов.

А теперь, вишь ты, потянуло Полину на любовные романы. Как Надьку Таран, которая философских факультетов не кончала!

Конечно, Юрка надолго над этими делами не задумывался — не до того было. Просто так, принял к сведению.

Когда они с Полиной, продолжая оставаться «два во плоть едину», улеглись на постель, озаренную красноватым светом, то страсть уже вовсю закипела. Прежде всего у Полины, конечно. Видать, и впрямь у нее тут не было ничего, хотя вроде бы на здешнем третьем режиме вовсе не монастырь и не тюрьма, какие-то люди время от времени тут появляются. Но уж больно ей не терпелось — так жгла, так извивалась и дергалась, что и Таран, который особо не любил торопыжить, очень неплохой темп принял…

В общем, они пары минут не провозились, как все кончилось. Таран, конечно, помнил, что без средств защиты работает, а потому хотел было под финиш спрыгнуть. Но фиг вам, гражданин начальник! Полина накрепко сцепила лодыжки и ладошки — не отпустила.

— Я не понял, — заметил Таран, — ты что, таблетки приняла какие-то или рожать по новой собираешься?

— А почему бы и нет? — сдувая со лба свесившиеся кудряшки, счастливо улыбнулась Полина. — Мне вообще-то это дело понравилось!

— Блин, — сказал Юрка, расслабленно откинувшись на подушку рядом с ней, — как такое дело может нравиться?

— Бесполезно объяснять, — поглаживая свои увесистые груди, особо не уменьшившиеся с тех времен, когда она ими Борьку кормила, усмехнулась Полина. — Это только баба может понять.

— Точно, — согласился Таран, — я помню, как Надька беременная ходила — жуть! То ее тошнит, то в туалет гоняет, то на морде чего-то выползет — хрен поймешь. Пузо огромное, рожа припухшая… Потом шибко подвижный плод оказался — на сохранение положили, чтоб раньше времени не выпрыгнул. Потом отвез в роддом, сутки прошли, а она все не разродится. Стимуляцию ей какую-то делали, еще чего-то. А все ради того, чтоб лишние заботы появились!

— Неужели для тебя Лешка — это только «лишняя забота»? — посерьезнела Полина. — О том, что в этом мальчике твое продолжение, ты никогда не думал?

— Нет, конечно, я его люблю, — ответил Юрка. — И насчет того, что он — продолжение, понимаю. Но заботы он ведь действительно требует. И волнений от него еще до фига будет. Даже когда он дома, с мамашей вроде бы, под присмотром, а все равно тревожно — вдруг споткнется где-нибудь на бегу, с лестницы сверзится. А дальше? В школу ходить будет — в три раза волнений прибавится, потом вырастет, пойдет по жизни — а там, знаешь ли, много всякого! Даже если никакой войны или стрельбы не случится.

— Похоже, ты сам уже малость повзрослел, — вздохнула госпожа Нефедова, — раньше ты о таких проблемах не думал…

— Может, и так, — согласился Таран, — хотя, знаешь, мне отчего-то очень хочется еще немного пацаном побыть. Вот я делал из ящика домик для Лешки и думал: «Отчего я, блин, не додумался такой соорудить, когда сам маленьким был?» И даже завидно стало, когда Леха в этот домик залез и чуть ли не во весь рост встал. Мне-то туда, даже если вчетверо сложиться, не заползти.

— Тебе хорошо, — полушутя позавидовала Полина. — Ты можешь с Лешкой в мальчишеские игры играть. В машинки там, в солдатиков, самолетики всякие клеить или пароходики. И компьютерные игры тоже в основном для мальчишек предназначены. Стратегии всякие, стрелялки, каратешки. А как мне со своим умником общаться, если мне этот мужской мир неинтересен? Мне даже противно, когда я вижу, когда ребятишки пистолетики друг на друга наставляют и кричат: «Пых-пых! Я тебя убил!» Сперва играют в убийство, потом по-настоящему убивают… Они еще не понимают, что значит «убить», а уже морально готовы стрелять. Потому что у вас, мужиков, это уже в генах заложено, с каких-то доисторических времен, когда было все равно, кого завалить и сожрать — мамонта или человека из чужого племени!

— Не трогай мамонтов, а? — хмыкнул Юрка. — Мне лично запретили это животное упоминать. Ну а что касается Борьки, то я лично и от него не отказываюсь. Только непривычно как-то, когда такой микроб, еще ходить не научившись, вовсю языком болтает…

— Все-таки лучше, наверно, если б у меня девочка родилась, — вздохнула Полина. — Я бы с ней шила, вязала, кукольные квартиры обставляла. Сейчас такие Барби шикарные со всякими прибамбасами продаются — аж завидно! Когда я маленькая была, таких игрушек не водилось. Но все равно, мы с мамой платья куклам шили, всяких зверей из лоскутов… Со мной, между прочим, только мама играла.

— А со мной, — вздохнул Таран, — родители вообще не играли. От этого я очень любил в детский сад ходить. Там и игрушек полно было, и весело. Прикинь, мать приходит меня забирать пораньше, когда еще много ребят остается в группе, а я упираюсь, не хочу домой идти! Хотя она тогда еще и не пила, а так, только стограммилась… Кстати, а ты вообще-то с родней видишься?

Юрка не забывал о том роковом звонке, который сутки назад внес столь резкие изменения в его личную жизнь и жизнь всего семейства Таранов. Конечно, то, что ему позже Толя Сидоров объяснил, насчет подставного мужика, который выдавал себя за Полининого отца, Юрка вроде бы принял к сведению, но все же хотелось кое-что уточнить.

— Ну, сюда их не пускают, конечно, — усмехнулась Полина. — Мы через компьютер общаемся. В восемь утра и в восемь вечера. Этакая видеоконференция: папа, мама, дочка и внучек плюс здешняя спецслужба.

— И сегодня тоже общалась?

— Незадолго до твоего прихода. Взгрустнулось чего-то после этого общения. Папа какой-то мрачный был. Наверно, опять сердце прихватило…

Таран, конечно, мог посочувствовать Полине и ее папочке в связи с недомоганием, но зато сильно обрадовался, что г-н Нефедов все-таки появлялся сегодня в 20.00 на экране монитора в живом виде. Если б выяснилось, что Михаил Алексеевич во время сеанса связи отсутствовал, то Юрка стал бы сильно сомневаться. Все же в 511-м номере гостиницы «Турист» кого-то, несомненно, зарезали, и Тарану было бы очень неприятно узнать, что жертвой стал Нефедов.

От этого приятного сообщения Юрке захотелось приласкать Полину.

— Не переживай так… — сказал он, повернувшись на бок и бережно приподнял ладонью ее увесистую и зыбкую грудь. — Давай лучше еще порезвимся, а?

— Нет, — неожиданно ответила Полина, хотя руку от груди отпихивать не стала. — Хорошего понемножку. А то у нас с Надькой дружба расклеится… Она вот-вот прийти должна. Мы с ней утром договорились, что все будет без излишеств.

— Интересно, — проворчал Таран, — это вы, что ли, будете определять, кого мне трахать и сколько раз?!

— А как бы ты хотел, дорогой? — закатила глазки Полина. — Собрался двух обслуживать — рассчитывай силы… Чтоб ни одна голодной не оставалась и вместе с тем — чужую пайку не ела.

— В том году, между прочим, — напомнил Юрка, — когда ты нами управлять могла, то насчет этих пропорций чего-то не думала.

— Вот именно! — Полина подняла вверх пальчик с перламутровым маникюром. — Тогда я могла всем управлять, а сейчас — нет. Значит, надо переходить к договорным отношениям. Конечно, мне сейчас надо больше, потому что я с июля терпела. Но с какой стати Надьку обижать? Ведь ты все-таки ее законный…

— «И хлеба горбушку — и ту пополам!» — Таран вспомнил бодрую песню, которую слышал последний раз, когда в третьем классе учился.

— Ничего не поделаешь! — вздохнула Полина. — Я ж говорю: у нас тут все как при коммунизме. Этакий уютный, чистенький и сытый ГУЛАГ. Трудись как положено и получай пайку. В том числе и по части секса. Это самое главное усовершенствование по сравнению с ГУЛАГом сталинским.

— Ладно, — сказал Таран, чуя, что сейчас эта философичка начнет ему лекцию о правах свободной личности читать. Небось как сама почуяла в себе супервозможности, так ей все права других стали по фигу, что хотела, то и воротила. И право частной собственности дедушки Перальты нарушила, и Надьку ремнем отстегала, и Юрку заморочила. А теперь, когда ее на место поставили и заставили жить по здешним правилам, а не так, как ее левая нога хочет, — о ГУЛАГе заговорила! Да о таком ГУЛАГе, между прочим, две трети всего бывшего СССР и мечтать не смеет! Много ли семей, у которых на троих 9000 рублей в месяц? То есть округленно триста баксов. Ей бы, блин, пожить, как Лизке Матюшиной, которая плесневелые корки из мусорного бака доставала, размачивала в воде из-под крана и ела как тюрю… При полной свободе и демократии!

Юрка, однако, собачиться не стал, слез с кровати и принялся одеваться. Наверно, он очень сердито сопел, потому что Полина, должно быть сообразив, что сказала кое-что не в кассу, сокрушенно вздохнула и спросила:

— Ты что, обиделся?

— Нет, — отозвался Таран, натягивая штаны. — Режим есть режим. Тем более Надьке пора Леху спать укладывать, а не трепаться. Пойду напомню.

— Тогда до завтра. Спокойной ночи!

Полина, накинув халат, проводила Юрку до выхода на площадку и заперла за ним дверь. Дескать, на сегодня прием окончен.

Таран для начала зашел к себе. Никого на месте не оказалось. Спустился вниз, на кухне тоже тихо и пусто. Тогда Юрка потопал в правое крыло. В спортзале темно, никто в мячик не играет. На кухне все убрано и тоже свет не горит. Юрка прислушался: какие-то неясные шумы доносились со второго этажа.

Поднявшись на площадку между квартирами — точно такую же, как в левом крыле, между апартаментами Полины и Таранов, — Юрка в раздумье остановился на минуту. Не знал, куда идти. Наудачу толкнул одну дверь, подергал — заперта. Одна квартира в этом крыле вроде бы пустовала и, в принципе, могла быть под замком — ничего удивительного. Однако когда Юрка подошел ко второй двери, то она тоже оказалась запертой. К тому же к этой двери был приклеен скотчем отпечатанный на принтере листок с надписью «Свободная площадь». То есть, судя по всему, Женя со своими девочками должна была обитать как раз за той, первой дверью.

Конечно, Юрка мог нажать на кнопочку и позвонить. Но поскольку детских голосов из-за двери не слышалось, а времени было уже девять, Тарану подумалось, будто малышня уже заснула и, позвонив, он их разбудит.

Тем не менее какой-то неясный шум из квартиры долетал, и Юрка, хоть и сознавал, что подслушивать нехорошо, все же приложил ухо к замочной скважине. И даже малость оторопел, когда разобрался во всех этих звуках…

Скрип-скрип-скрип! Скрип-скрип-скрип! Скрип-скрип-скрип! Уж кто-кто, а Таран был хорошо осведомлен, какие звуки издает кровать, на которой трахаются. Причем дело, судя по темпу, шло к финишу. Чуть позже Юрка расслышал и всякие специфические «ахи-охи», причем некоторые явно испускала Надька — их Таран вдоволь наслушался. А другие, похоже, издавала Женя!

В прошлом году, когда Таран, сидя в запертом гардеробе, стал свидетелем Надькиного грехопадения с Зыней (его по-настоящему тоже звали Женя), его, конечно, злость разбирала, ревность одолевала и так далее, но вместе с тем — некое нелогичное желание досмотреть мероприятие до конца. Сейчас Юрка испытывал похожее чувство, хотя подсматривать он не мог, а мог только подслушивать.

Но какова Надька, а? Таран чувствовал себя полным идиотом. Законная жена отправила его к любовнице, для того чтоб заняться извращенством с этой рыжей лисичкой! Что на нее нашло, интересно? Конечно, во время прошлогоднего «турне» на Карибы Надька под влиянием Полины на многое пошла и не могла не пойти, потому что была сама себе не хозяйка. Но сейчас-то Полине отключили ее телепатию! Если она, конечно, не врет. Впрочем, может, и не врет. Взялась следить за справедливым распределением секса в доме, ухватила себе «пайку» от Юрки и, после использования, выставила за дверь. Хотя, вообще-то, Таран догадывался, что если б он проявил чуть больше настойчивости, то мог бы и на второй раз ее уболтать. Наконец, Женя — ловка, стерва! С утра Тарану глазки строила, а оказывается, положила эти глазки вовсе не на него, а на Надьку?!

Конечно, Юрка мог бы высадить дверь или, по меньшей мере, так забарабанить в нее, чтоб поломать стервам все мечты о кайфе. Но не стал этого делать. Не захотел детишек пугать. Он тихо спустился вниз, вернулся в свое крыло и отправился в ванную. То ли грехи смыть, то ли просто освежиться перед сном. Действительно, отмывшись, Таран почувствовал себя лучше. А когда улегся в чистую постель, и вовсе перестал думать обо всяких глупостях. Подумаешь, захотелось Надьке попробовать, как баба с бабой может развлекаться! Даже если ей это дело понравилось, вовсе не обязательно, что она в лесбиянки перепишется… Опять же, уж лучше пусть с этой Женькой кайфует, чем с мужиком каким-нибудь. Тут хоть в подоле не принесет, по крайней мере!

С этим утешением в голове Таран и заснул.

ОЧЕРЕДНЫЕ НЕЗАДАЧИ

Меньше чем в полутора километрах от того места, где мирно почивал Юрка Таран, завалившийся спать в начале десятого, в главном здании Центра трансцендентных методов обучения (ЦТМО) еще вовсю продолжался рабочий день. Директор Центра, профессор Баринов, беседовал с начальником службы безопасности своего учреждения господином Комаровым.

— Ну рассказывай, Николаич, что вы за день успели? — мрачновато поглаживая бородищу, спросил профессор. — Судя по твоей лукавой морде, кое-что сдвинулось?

— Вы мне за это деньги платите, как-никак! — улыбнулся начальник СБ ЦТМО. — Стараемся даром хлеб не есть… Значит, так, докладываю по порядку!

— Давай!

— Авантюра на Севере, похоже, провернута не без участия господ Иванцовых и иже с ними.

— Это самый общий вывод. И очень серьезный! Доказывать придется, Володя! Но это позже. Для начала доложи, что конкретно было записано на диске, который должен был попасть к Микутавичусу.

— Проектная документация на изделие «Фетиш», всего и делов-то. То самое, что искали покойные Сноукрофт и Резник года три назад. Не имеющее аналогов в мире вроде бы. Помните?

— Вова, у меня голова не резиновая, чтоб все там держать. И возраст, увы, свое берет… Напомни, пожалуйста, в общих чертах.

— Суть такая. В 1989 году одно солидное московское НИИ разработало некий спутниковый радиоэлектронный комплекс. Скажем так, это и быстродействующее средство закрытой связи, и мощная система радиоперехвата, дистанционного контроля и наблюдения, радиоэлектронной борьбы — все в одном флаконе. Может быть, элементная база у него, по нынешним временам, малость старовата, габариты тоже не самые оптимальные и вообще все сляпано по-русски топорно, но тем не менее очень надежно. Короче говоря, сама эта штука размером с большой чемодан, ну и еще тарелка примерно такого размера, как для приема «НТВ+», только с кое-какими дополнениями.

— И что эта штука может?

— Многое. Во-первых, может влезть в любой закрытый канал связи и не только слушать, о чем тетя Фрося тете Маше рассказывает, но и расшифровывать любые радиосигналы самой малой продолжительности. Во-вторых, сама может передавать сообщения с невероятной скоростью. Би-ип! — и к получателю ушла информация объемом в пятьдесят томов Большой Советской Энциклопедии. Не хило?! В-третьих, как орешки колет все системы защиты информации — и при минимальном труде оператора. В-четвертых, может с больших расстояний контролировать ситуацию на каких-либо интересных объектах. Например, режим работы реактора на АЛЛ системы «Трайдент» и точно знать, открыла она ракетные шахты или просто так пузыри пускает. Наконец, самое важное: изделие может перехватывать управление различными большими системами. На «родном», так сказать, пульте управления фиксируется сбой, потом один за другим все компьютеры заглатывают вирус. Систему — к примеру АЭС, начинают срочно вырубать, а она не вырубается — по меньшей мере до тех пор, пока все электричество не отключат. Этот чудо-чемодан может запросто взять под контроль управляемую ракету противника и отправить ее по обратному адресу. Например, выпустил ихний крейсер или эсминец крылатую ракету «томагавк». Она тихо и мирно летит в сторону, допустим, аэродрома. Но, отлетев метров на двести от корабля, внезапно меняет курс на 180 градусов и возвращается к месту запуска… Весело?! Наконец, можно проникнуть в спутниковую навигационную систему и: «Плывут пароходы — привет Мальчишу! Летят самолеты — привет Мальчишу!» Потому что эти самые пароходы и самолеты получат не свои реальные координаты, а те, которые им, проклятым буржуинам, наш советский Мальчиш-Кибальчиш отправил…

— Пустячок, а приятно! — вздохнул профессор. — И такую штуку собрали втихаря? Как же это Беня прозевал?

— Вы кого имеете в виду, Сергей Сергеевич? — прищурился Комаров.

— Я имел в виду Усаму Бен Ладена! — грозно объявил Баринов. — А вы о каком Бене подумали, гражданин бывший полковник?!

— О том же самом, товарищ бывший генерал-майор! — ухмыльнулся Владимир Николаевич.

— Ладно. Давай посерьезнее, — нахмурился профессор. — Значит, это и есть изделие под кодовым названием «Фетиш», которого домогались ныне покойные Сноукрофт и Резник, а теперь — Микутавичус?

— Нет, — мотнул головой Комаров, — «Фетиш» — это всего лишь небольшой блочок, размером примерно с ноутбук. Но если его поставить на комплекс, то ценность всей системы становится на порядок выше.

— Почему?

— Потому что тогда можно будет парализовать любые системы ПВО и ПРО и даже — хотя этого никто не пробовал пока! — взять под контроль стратегические наступательные системы.

— То есть, грубо говоря, «это был не мой чемоданчик, это был президентский чемоданчик»?

— Можно и так сказать, для простоты, — усмехнулся Комаров. — Это и был, блин, «несимметричный ответ» на рейгановскую программу СОИ. Если бы эту штуку стоимостью в полтора миллиона советских рублей довели до ума и до серийного производства, то все эти «Звездные войны» накрылись бы… хм!.. звездой! А заодно и вообще можно было эту самую Америку…

— Не преувеличивай, Володя! — грустно покачал головой Баринов. — У Политбюро это в планах не стояло. Тем более не исключено, что и у них такие же фигулины проектировались.

— Но все-таки они за ней охотятся?

— Кто они? Микутавичус, как и предыдущие соискатели, работал на «Джемини-Брендан». Частная фирма! Вовсе не гарантировано, что ее услуги оплачивает правительство США или чье-нибудь еще. Вполне возможно, что у американцев подобная же система уже стоит на вооружении, причем наверняка превосходит эту нашу разработку конца 80-х по всем параметрам и, уж конечно, по дизайну. Возможно и то, что какие-либо нехорошие граждане — даже, возможно, не из числа тех, кто очень сильно не любит Америку! — прослышали о том, что такой чудо-прибор имеется, и захотели его приобрести. Допустим, для того чтоб регулировать цены на нью-йоркской фондовой бирже и всегда оставаться в прибыли. Но поскольку к штатовской машине, конечно, трудненько подступиться и специалисты, которые ее обслуживают, по дешевке не продаются, то решили поискать у нас. Дешево и сердито! Ну ладно, это пока предположения. Ты начал с того, что громко сказал: «Авантюру затеяли Иванцовы и иже с ними». Вот теперь нужны серьезные и убедительные доказательства. Потому что в этой дрюшлой губернии Виктор Семенович и Ольга Михайловна — моя надежда и опора, так же, как и те, кого ты подразумеваешь под обозначением «иже с ними».

— Ларевы у вас тоже были «надеждой и опорой», — мягко напомнил Комаров. — Чем кончилось?!

— Против тех были убедительные доказательства — видеозапись капитана Чугаева. Сейчас нужно что-то аналогичное, мой юный друг. Есть у тебя что-то подобное?

— Давайте я по порядку, а? — предложил Владимир Николаевич.

— Само собой, слушаю…

— Начну с того, почему «Фетиш» так и не пошел в серию, хотя его сборку планировали начать в 1990 году, а к началу 1991 года выдать триста единиц продукции. Официальной причиной явилась недопоставка комплектующих от смежников. Причем по трем позициям машиностроительный не получил вообще ничего, хотя предприятие, которое должно было осуществлять поставку, располагало документами о том, что комплектующие отгружены полностью. Позже выяснилось, что все детали отправили в неполностью загруженном железнодорожном вагоне, в который неизвестно кто и неизвестно на какой станции в качестве попутного груза поставил деревянные обрешетки, в которых находились 20-литровые бутыли с концентрированной азотной кислотой. У одной из бутылей оказалась пробка с дефектом, перевозка шла летом, по жаре, и пары кислоты проникли в ящики с деталями «Фетиша». Вагон пригнали получателю кислоты, и тамошние грузчики, которым толком ничего не объяснили, выгрузили на химическом складе своего завод и бутыли, и ящики с чужими комплектующими…

— Что-то ты меня далеко в сторону увел! — нахмурился Сергей Сергеевич. — О том, какой бардак тогда был на наших железных дорогах, я в курсе. Короче, комплектующие посеяли, на изготовление новых полгода выбивали дополнительные средства, перенесли запуск «Фетиша» в серию на третий квартал 1991-го, а в августе все гикнулось. Скажи-ка лучше, тут Иванцовы каким-то боком привязаны? Только быстрее, не разводи тягомотину, ей-богу!

— Конечно! — просиял Комаров. — Иванцов тогда был прокурором Сидоровского района, где располагался тот самый завод, куда вместе с кислотой завезли весьма дорогие и высокотехнологичные комплектующие. Кто их конкретно там обнаружил, сейчас уже неважно, но было заведено дело по факту преступной халатности, которое сперва вела транспортная прокуратура области, а потом по какой-то причине его передали в Сидоровскую районную. И там, в этой райпрокуратуре, дело благополучно рассыпали. Но зато именно с этого момента начинается внезапный взлет Иванцова. Через несколько месяцев он уже стал облпрокурором.

— Это что, доказательство? — скептически прищурился Баринов. — То, что он жулик, коррупционер и сукин сын, мне давно известно. «Да, он сукин сын, но это наш сукин сын!» — как сказал про никарагуанского диктатора Сомосу какой-то американский президент.

— Дело в том, что дефектность деталей, обнаружившаяся на складе Сидоровского завода, была несколько преувеличена. Списали, объявив испорченными, вполне пригодные комплектующие. Куда они делись — неизвестно. Скорее всего их украли, возможно, с целью реализовать драгметаллы. И там следовало заводить дело не о халатности, а о хищении. А можно было и признаки сознательной диверсии обнаружить… Но Иванцов даже халатности не нашел. Поскольку в деле были замешаны люди будущего губернатора.

— Это чем-то подтверждается?

— Подтверждается, хотя, конечно, для нынешнего суда все это — туфта. Но тот факт, что в список граждан, имевших отношение к хищению деталей и срыву запуска «Фетиша» в серию, входит восемь человек, ставших затем сотрудниками обладминистрации, кое о чем говорит.

— Допустим. Что дальше?

— А дальше получилось вот что. Иванцовы создали поблизости от Лавровки Клуб любителей природы, где вдали от шума городского производилось много всего интересного. Об этом вы знаете, но я напомню, что в числе всякого рода «бытовых» услуг, предоставлявшихся этим клубом, была нелегальная связь с любым районом земного шара при помощи спутниковой системы. Так вот, эту связь обеспечивало изделие типа «Фетиша», правда, без нескольких блоков, отсутствие которых сильно сужает сферу применения машины. Однако при желании и необходимости блоки могут быть смонтированы при помощи специалистов с одного тамошнего оборонного заводика, который уже лет десять как числится закрытым. Так же, как была собрана и введена в действие, условно говоря, «первая очередь» «Фетиша». Вот они и нашлись, детальки-то!

— Уже серьезнее! — заметил Баринов. — Но тем не менее неясно, зачем им понадобился Микутавичус.

— Денег никогда не бывает слишком много. Еще несколько лет назад, когда там, в области, оперировали Резник и Сноукрофт, господину Эдуарду Тихонову, он же Степа, за «Фетиш» предлагали десять миллионов. Но и Степа, и Сноукрофт с Резником были уничтожены при нападении на джипы вблизи «Белой куропатки». О том, кто провел этот налет, вам, конечно, хорошо известно.

— Так же, как и о том, кто «поставил на неизвлекаемость» капитана Чугаева.

— Так вот, судя по всему, сейчас диск с «ноу-хау» по «Фетишу» тоже у него. У Сергея Николаевича Сорокина, вашего лучшего ученика.

— Он не мог столковаться с Иванцовым! — уверенно произнес Баринов.

— Ему этого и не потребовалось, — улыбнулся Комаров. — Иванцовы решили подставить Сенсея. Познакомили с Микутавичусом и, ничего конкретно не говоря, сделали вид, что продажа «Фетиша» одобрена. Сенсею пришлось договариваться с Луговым, который пас этого литвина, чтоб тот снял наружку. Ну, Луговой, конечно, «наружку» снял, но прослушку — усилил. А заодно, вестимо, меня уведомил. В принципе, конечно, можно вырубать и Сенсея, и Иванцовых, но я бы предпочел оставить Алешу… Прослушайте запись его сегодняшней беседы с Луговым в «Куропатке». Там же и Микутавичус выступал.

Владимир Николаевич включил диктофон. Баринов терпеливо выслушал все, что записалось на пленку в ходе допроса и «очной ставки» Сенсея с Микутавичусом.

— Кратко: что тут указывает на вмешательство Сорокина?! — проворчал профессор.

— Очень простая вещь. В комнате, где был обнаружен в невменяемом виде Микутавичус, совершенно случайно сняли один отпечаток. Он принадлежит экс-полковнику КГБ Сорокину. Сами можете догадаться, что вряд ли Сергей Николаевич оказался там случайно.

— Вот это уже совсем серьезно!

— Телефонные звонки, о которых шла речь в прослушанной вами записи, в частности звонок Микутавичуса Сенсею в девять утра о переносе места встречи из ресторана «Филумена» в переулок на Мариинской и звонок Сенсея Микутавичусу в 18.06 о срочном изменении места встречи, — несомненно, работа товарища Сорокина. У него отличный прибор для модуляции голосов. Сперва позвонил Сенсею от имени Микутавичуса, потом в обратном порядке. И оба абонента даже понятия не имели, что говорят с каким-то третьим лицом.

— Да, это в стиле Сережи… — вздохнул Баринов. — Значит, он заманил Микутавичуса на встречу, реквизировал у него кейс с долларами, а самого накачал чем-нибудь типа «Зомби-6». Потом прибыл на «стрелку» с Парамоном и без долгих разговоров пошмалял всех…

— Совершенно верно! — кивнул начальник СБ ЦТМО. — Забрал диск и укатил на «восьмерке», зарегистрированной на имя Сухарева Станислава Аркадьевича, по-видимому рассчитывая попасть в столицу. Однако по какой-то причине встрял в разборку с ребятами из савватеевской группировки. Общий ход и последовательность ее мы пока восстановить не можем, но суть такая. В ходе разборки ваш способный ученик замочил то ли пять, то ли шесть савватеевских плюс трех ментов, частично использовав для этого то же оружие калибра 5,45, которым он работал в подворотне. Кроме того, его «восьмерке» прострелили шины, и ему пришлось заиграть чужой «Чероки». «Чероки» этот обнаружили недалеко от железной дороги, целенький, но без бензина. Выяснилось, что гражданин Сухарев сел на скорый поезд в вагон СВ, в компании некой Хэлайны Твиггс, гражданки США. Эту самую гражданку Сухарев-Сорокин, похоже, отбил у савватеевских, а вот ее отчима, Стивена Твиггса, выручить не сумел — бедняга врезал дуба от сердечного приступа…

— Что это еще за Твиггсы такие? — нахмурился Баринов. — Откуда там еще американцы?

— Это благотворители. Решили подарки привезти для детишек, которые обитают в доме ребенка при одной здешней бабской ИТК. А «савватеевские» решили их в залог взять…

— Козлы драные! Отморозки! — Сергей Сергеевич выразился не по-профессорски. — Нет, придется действительно снимать Иванцова. Распустил эту братву до невозможности! Да Степа покойный за такой фокус опетушил бы их всех навеки! Он, конечно, паскуда был, раз Соловьеву против меня помогал, но понятия — блюл!.. Ладно. Значит, как я понял, часиков в пять утра Сережа прибудет на Ярославский вокзал?

— Вы это для проверки моей компетентности спросили? — прищурился Комаров. — Тогда отвечу, что скорее всего он сойдет в Александрове, а оттуда будет добираться на электричке.

— Насчет Александрова ты скорее всего прав, а вот насчет электрички — нет. Скорый придет в Александров во время ночного «окна». Придется пару часов ждать, маячить на станции, а наблюдательные менты и в Александрове попадаются. Стало быть, Сергей постарается поймать попутку. Причем, возможно, и угоном не побрезгует. И если у него это получится, то господин Сорокин может добраться до Савеловской или Ленинградской дороги. А поедет ли он в Москву вообще — аллах ведает…

— Но все же я, с вашего позволения, надеюсь, что он раньше Александрова не выйдет, скажем, в Ярославле или Ростове-Великом. Поэтому попробую встретить в Александрове.

— Про Москву тоже не забудь, — усмехнулся Баринов. — А то перемудрим, а он просто доедет до конечной, прыгнет к первому частнику — и ищи-свищи его! Кстати, зачем он девицу эту с собой тащит? Чисто из альтруизма?! Не очень похоже на Сорокина…

— Насчет того, чтоб он решил ею прикрыться, вы не прикидывали?

— Это тоже не характерно…

— Тогда могу дать информацию к размышлению, — усмехнулся Комаров. — Хэлайна Твиггс на самом деле — Галя Еремина, младшая дочка вашего нынешнего полпреда на острове Хайди. За пять минут до визита к вам получил такую справочку.

— Да, над этим стоит подумать… — потеребил бороду профессор.

НЕПРИЯТНОЕ ДЕЛО

Но подумать ему в этот раз не пришлось. Включился СППК, и на мониторе возникло некое черноусое лицо арабской национальности. Правда, не в бурнусе, а в европейском костюмчике.

— Салам-алейкум, Абдрахман, — нахмурился Баринов, потому что вовсе не ожидал этого явления.

— Неприятное дело, Сергей Сергеевич, — печально произнес Абдрахман практически без акцента. — Гуль-Ахмад, кажется, совсем оборзел. Сказал, что Абу Рустему придется задержаться у него в гостях. И надолго!

— Что просит?

— Три «лимона» «зелени». Ну и прописку в Шардже.

— Что ты ему сказал?

— Пообещал подумать и посоветоваться. Я человек маленький…

— Конкретные сроки он ставил?

— Нет. Просто сказал, что, если мы ему не поможем, у него другие покупатели найдутся. За Абу Рустема и десять «лимонов» дать могут.

— Весело. Ладно, пока тяни время, «да» и «нет» не говори, мы думать будем. И держись поближе к связи, насколько возможно. Уловил?

— Да.

— Все, до связи.

СППК вырубили. Баринов хмуро посмотрел на Владимира Николаевича.

— Ты все понял, полковник?

— Почти. Поторговаться, как я понял, особо не удастся.

— Правильно понял. Через пару недель, если не раньше, там появятся янки. А «джикеи» могут еще раньше возникнуть. Ни тем, ни другим я Кубика отдавать не хочу. Если он попадет к обычным цэрэушникам — это сильно попортит наши отношения с российскими властями. Если к «джикеям» — втрое хуже. Считай, что на Среднем Востоке наши дела накрылись. Гуль-Ахмад, паразит, это знает, вот и выпендривается.

— Может, и правда, отстегнуть ему для простоты и выдернуть в Шарджу? Времени-то в обрез.

— Во-первых, это не так-то просто. Во-вторых, если мы его увезем, то придется забирать не одного, а со всем шалманом. В-третьих, если его пристроить в Эмиратах, то у нас там много лишних расходов появится. Наконец, если ему послать три миллиона налом, он нас просто кинуть может. Может, «джикеи» ему уже пять или десять «лимонов» пообещали и прописку на Гавайях.

— Придется кого-то посылать на силовую работу?

— Вернее всего, что так. Хотя, знаешь ли, это тоже весьма стремное дело.

— Догадываюсь. В этих местах шурави хорошо помнят. И не очень любят.

— Ну, это не самое главное. Батальон мы туда высаживать не станем. И даже взвода, как в «Мазутоленд», не пошлем. Пять-шесть бойцов, не больше. Должны тихо пройти, тихо сработать и уйти, по возможности, тоже тихо. Кого можешь предложить, учитывая, что у нас может быть от силы пять дней на подготовку?

— Это мне понятно. Насчет того, что командовать должен Болт, я уже понял. То, что с ним Ваня и Валет должны отправиться, — это, по-моему, тоже возражений не вызовет. А вот насчет того, где остальных взять, — теряюсь в догадках. ГВЭП будем отправлять?

— Только один, не больше. И чтоб на мощных режимах не работали. Лучше всего, конечно, чтоб оператором поехал Лопухин.

— А не слабоват он для высокогорья?

— Жилистый, выдержит.

— А может, лучше Богдана послать? У него горная подготовка на порядок лучше.

— Вася похладнокровней, а кроме того, специалист повыше классом. Но если тебе кажется, что Богдан надежней, — соглашусь.

— Я еще вот чего опасаюсь, — осторожно заметил Комаров. — Вася — слишком осведомленный человек. Попадется невзначай «джикеям» — вытянут из него до фига и больше. Богдан знает только «от и до», в руководящее ядро ЦТМО не входит.

— Хорошо, уговорил. Васе — отбой, отправляем Богдана. Еще пару надо или хотя бы одного.

— Если по тому же принципу отбирать, то есть «максимум подготовки — минимум лишних знаний», то лучше, чем новенький паренек, которого от Птицына привезли, не придумаешь, — усмехнулся Владимир Николаевич.

— Это что, шутка? — нахмурился Баринов. — Ему сколько лет?

— Двадцать один исполнилось в июле. Когда в Африке орудовали, то именно он вместо Ветрова сработал.

— Это я помню, хотя у нас нынче ничего мистического и трансцендентного не предполагается.

— Но контакт по каналу Полины может пригодиться. А именно с Тараном ваша экстрасенсиха будет охотней всего работать.

— Мысль верная, — погладил бородищу профессор. — Но честно сказать, побаиваюсь я эту деваху. Конечно, вроде бы покамест программа Петерсон держит ее в рамках, но кто знает, что она может выкинуть. Опять же, после того, как она перенапряглась летом, когда с вождем воевала на дистанции в пять тысяч километров, мы с Ларисой Григорьевной седины себе прибавили…

— Тем не менее лучшего средства скрытой связи, чем контакт Полина — Таран, придумать трудно. Получше любого «Фетиша» будет. А паренек, между прочим, вовсе не такой уж сопливый. На Кавказе очень бодро себя показал, на Хайди в подводных пещерах, в Африке тоже нормально работал — в общем, у нас ничего более подходящего сейчас нет.

— Хорошо, — с некоторой ворчливостью в голосе согласился Баринов. — Согласен отправить под твою ответственность. Если из-за него там что-то сорвется — высеку тебя на мраморной доске или даже повещу в картинной галерее. Шестой будет?

— На ваше усмотрение, Сергей Сергеевич. Расположение Гуль-Ахмада — это пещеры. Может, возьмем гражданина Ольгерда?

— Ольгерд — специалист по Кавказу, а не по Гиндукушу. В этих горах он никогда не был и пещер не знает. К тому же там, на месте, есть парень, старый приятель Болта. Еще на той войне был у него проводником и осведомителем. Тоже, конечно, держи ухо востро, потому что он наркоторговец и порядочный жулик, но зато у него деньжата моются через банк Абу Рустема. Этот самый Латиф хорошо соображает, что если с Абу Рустемом какие-нибудь неприятности стрясутся, то он, Латиф, может идти на базар милостыню просить. Так что пока у Латифа другой банкир не появился — он самый надежный человек. И пещеры, где Гуль-Ахмад свою конторку держит, он знает хорошо. Однако, если до него доберутся и ножик к горлу приставят — мать родную продаст…

— А если ему еще и банк взамен абу-рустемовского подыщут — и вовсе пиши пропало! — заметил Комаров.

— Ну, это не так-то просто. В свое время у Латифчика был компаньон в Бендер-Аббасе, это почти точно напротив Шарджи на иранском берегу Персидского залива. У этого компаньона была фирмушка, а у фирмушки — филиал в Шардже. Так денежки и переплывали залив. Латиф на чарсе и героине полтора миллиона баксов нажил, наверно, и компаньон в обиде не был. Однако исламские революционеры в Иране с наркотиками довольно регулярно борются и периодически кого-нибудь шлепают — иначе уважать перестанут. Вот Латифову компаньону и не повезло. Вывели в расход, а имущество в Бендер-Аббасе конфисковали. Само собой, Кубик-Рубик подсуетился и выкупил филиал в Шардже. Ясно, что теперь без него Латиф хрен чего оттуда снимет. А пока Латиф в родном Афгане рассекает в драных штанах и надеется только на то, что его сотрудничество с шурави не припомнят. У него, конечно, есть кое-какие людишки — но это сотни полторы, не больше. А у Гуль-Ахмада — «стволов» восемьсот всегда было. Когда наши его в 1987 году хотели ковырнуть — очень фигово получилось. Но еще хуже было бы, если б Латиф не помог. С его помощью наши Гуль-Ахмаду все-таки наполовину личный состав подсократили. Но все равно, смылся гадский гад. А так, без Латифа, наши могли там крепко нагреться… И не полста человек «двухсотых» иметь, а побольше. Но самое приятное — Гуль-Ахмад Латифа так и не вычислил. Этот бача очень хитрый!

— Таких-то и надо бояться, — вздохнул Владимир Николаевич. — Значит, посылаем пять человек?

— Я бы еще Механика призвал под знамена, — сказал Баринов. — Все-таки, по неофициальным данным, — лучший ниндзя в Российской Федерации. Опять же, он именно в этих местах немало полазил во время оно. Несколько суток в одиночку к своим добирался. Хотя там душманье кишмя кишело. Три дня, кажется, без воды прожил…

— Староват Механик все-таки, — заметил Комаров. — Опять же неизвестно, насколько у него туберкулез зарубцевался. А климат там не шибко комфортный. Опять же он мужичок себе на уме. Ведь теперь, после Ларева и Соньки, чтоб им ни дна ни покрышки, он, как ни крути, на Хайди за старшего остался. Большой человек, дон Харама, сам президент Морено с ним ручкается… А ты его собрался как бы в рядовые разжаловать!

— Ну это ты, господин полковник, выходит, Механика не знаешь. Ему, как и Болту, кстати, жуть как неймется еще поиграться со смертью. Экстремалы-любители, одно слово! А тут еще в Афган, так сказать, по местам боевой славы.

— Механик, Сергей Сергеевич, уж больно взрывать любит. Даже если ему пластит с собой не дать, он взрывчатку из воздуха сделает. А вы вроде предлагали операцию проводить потише.

— Ну, Николаич, ты Олега не считай таким уж анархистом. Да, взрывать он любит и умеет — не отнимешь. Но с головой у него, несмотря на несколько контузий при подрывах на БМР, в общем и целом все в порядке. Кстати, не исключено, что тихо сработать не удастся, и взрывник может очень даже пригодиться. Так что я шестым беру Механика. Конечно, не худо бы, если б вы сумели его младшую дочь к рукам прибрать. Тогда бы он уж точно расстарался!

— А по-моему, даже если нам удастся Галю живой-здоровой взять, то говорить про это Еремину не стоит. Захочет ведь полюбоваться на свою младшенькую. Старшая-то уж больно лихая — оторва и есть.

— Может, ты и прав, — вздохнул Баринов. — Но так или иначе, надо вызывать Механика. Завтра к вечеру он до Москвы доберется, а там видно будет, удастся нам его дочку отловить или нет…

— Можно, я еще одно соображение доложу? — осторожно спросил Комаров. — Только что, можно сказать, в задницу клюнуло.

— Докладывай, — хмыкнул профессор, — умное соображение полезно, даже если оно пришло через задницу.

— Я тут подумал, товарищ генерал-майор, что ваш любимый ученик повезет диск тем людям, которым он в данный момент больше всего нужен, верно? Потому что именно такие люди будут готовы заплатить за него полную стоимость. И даже выше.

— Ты хочешь сказать, Николаич, что он захочет отдать диск Усаме и потащит ноу-хау «Фетиша» в Афганистан?

— А почему бы и нет?

— Первое: в Афгане у него этот диск могут попросту забрать забесплатно, а самого пришить, чтоб под ногами не мешался. У Сорокина нет там ни базы, ни охраны, ни сколько-нибудь надежных друзей. Агенты могут быть, но в очень незначительном количестве. Второе: непосредственно в стране нет материальной базы для производства «Фетиша». Там даже единичный экземпляр не соберешь. Далее, третье. «Фетиш» — такая система, которой вовсе не обязательно орудовать непосредственно на ТВД. Можно развернуть ее где-нибудь на крыше скромной психиатрички доктора Сарториуса в Оклахома-Сити, а крылатые ракеты с крейсеров и подлодок будут вместо Кабула сыпаться на Карачи или возвращаться к месту запуска. Но есть еще и четвертое: Сережа прекрасно знает, что Бен Ладен — бывший, а может, и действующий агент ЦРУ. Не кадровый, конечно, а наемный, условно говоря, «целевого назначения». Сперва реально воевал против наших, а теперь, возможно, имитирует борьбу с Америкой, играет роль подсадной утки для антиамериканских сил.

— У вас точная информация, Сергей Сергеевич? — прищурился Комаров. — Больно уверенно вы этот четвертый пункт разворачиваете!

— Нет у меня точной информации, — усмехнулся Баринов, — но кое-какой — располагаю. Так что, извини, но Сережа не мог сторговаться с «Аль-Каидой». Однако твоя идея о том, что Сорокин может в Афганистане оказаться, все-таки не лишена смысла. Ему будет очень туго слинять из России, даже если ты его не сцапаешь еще в Александрове, и Сергей Николаевич это прекрасно понимает. Тем более что все авиалинии сейчас под усиленным контролем. Сибирскую базу в старых рудниках под Нижнелыжьем мы ликвидировали. Его чеченские контакты после 2000 года обрублены. Старые трюки с проникновением на подлодку, выходящую на боевое дежурство и последующим шлюзованием через торпедный аппарат поблизости от Кубы, с подбором частным катером, яхтой или вертолетом, уже приелись и не пройдут. Но вот проскочить через Каспий в Казахстан или прямо в Туркмению будет полегче. Ну а дальше — Афган. При той катавасии, которая сейчас закручивается, неразберихе и сумасшествии — самое оно проскочить. Во всяком случае, такому парню, как Сорокин. В обстановке полного бардака он чувствует себя как рыба в воде. Тем более что Сережа владеет фарси, дари, пушту, урду и арабским как родными.

— Это плюс к английскому, немецкому, французскому, итальянскому, испанскому и португальскому? — покачал головой Владимир Николаевич. — И как у него башка не треснет?

— Да вот не трескается почему-то! — усмехнулся Баринов. — Но это тебя заботить не должно. Ты должен обеспечить его захват, и желательно еще этой ночью. Иначе придется ловить Сорокина по всему периметру границ России, а далее — всего бывшего Союза. Если не забыл, то их длина составляла 60 тысяч километров — полтора экватора. Вот ты эти полтора экватора и будешь сторожить, если лопухнешься…

— Я извиняюсь, Сергей Сергеевич, вы мне спецтехнику на сегодня прикомандируете?

— Обязательно. Поскольку от услуг Васи Лопухина в Афгане ты отказался, пусть здесь поработает. Но учтите, господа захватчики, у Сорокина может быть в голове такая же штука вмонтирована, как и у Чугаева. Труп любимого ученика меня никак не устроит. Он мне нужен в живом виде, здравом уме и трезвой памяти!

НЕ ДОЕЗЖАЯ АЛЕКСАНДРОВА

Хэлайна Твиггс, она же Галя Еремина, мирно почивала под стук колес в купе СВ. Она, намаявшись за предыдущие сутки, спала без задних ног, хотя могла бы, наверно, озаботиться отсутствием «дяди Стаса».

Действительно, гражданин Сухарев, которого правильнее называть Сергеем Николаевичем Сорокиным, на своей полке отсутствовал. Он находился на другом конце вагона, в купе, которое занимал его младший брат, облвоенком. Братья допивали уже вторую бутылку коньяку, но почему-то не хмелели. То ли оттого, что прихлебывали ароматное зелье мелкими дозами, то ли оттого, что все пары с разговорами улетучивались. Ни о политике, ни о текущей жизни больше не разговаривали. Чего пережевывать одно и то же, когда все уже давно высказано и позиции определены? Хотелось вспоминать общее, свое, давно минувшее и уже безвозвратно утраченное — отца, мать, детство, самих себя, когда они еще были просто Сережкой и Юркой, которые мотались по гарнизонам за отцом-офицером и матерью-командиршей от Камчатки до Калининграда и от Таймыра до Кушки. Повидали и олешков, и верблюдов, и бурых медведей, и белых, и копченой салакой питались, и строганиной, и красную икру ложками ели, и плов голыми руками. Отец у них был пограничник — вот от этого и получилась такая география с кулинарией. И хотя ребятам пришлось несколько школ сменить, учились они неплохо. К тому же для них бодрая песенка «Наш адрес — Советский Союз» была не пустым звуком. Они этот самый Советский Союз воочию повидали. И уж конечно, ни у кого из братьев и в мыслях не было искать счастье «на гражданке». Правда, пограничниками они не стали. Юрий общевойсковое училище во Владикавказе закончил, а старшего не самая прямая дорожка привела в Комитет. С тех пор ни родители, ни младший брат толком не знали, где Серега служит и чем занимается, и даже где живет не знали. Письма, правда, приходили, но на них только «Москва, п/я такой-то», а что за этим «ящиком» скрывается, настоящая Москва или Москва в штате Айдахо — неизвестно. А может, Серега в это время в африканских джунглях парился или в Якутии прохлаждался — и так могло быть. Из писем тоже ничего понять было нельзя: «Жив-здоров, работа нормальная, пока не женился, на праздники приехать не смогу, всем всего наилучшего!» Иногда подлиннее приходило, но суть от этого не менялась. Все это дело понимали — служба есть служба, Сорокин-младший, когда угодил в Афган на два года, насчет своих боевых успехов тоже не распространялся и, даже когда угодил в Ташкентский госпиталь на месяц с лишним, родителей не беспокоил.

Когда отец умер, Юрий Николаевич написал брату уже после похорон, потому что понимал: не приедет. А вот на похороны матери — с тех пор уж без малого двадцать лет прошло! — Сергей приехал без уведомления, как видно, его начальство само обо всем узнало и нашло возможным разрешить. Тогда братья тоже посидели, помянули родителей, поговорили о былом, Сорокин-младший об Афгане и прочем брательнику исповедался, но старший о себе ничего говорить не стал. Только порадовался, что братец женился и троих детей завел, причем последнего — все-таки сына. А про себя сказал, что монахом не живет, конечно, но семьи создавать не собирается. Потом Серый еще на пятнадцать лет пропал и появился на горизонте только тогда, когда Юрий Николаевич уже стал облвоенкомом, оставаясь, правда, покамест в полковничьем чине.

Появился Сорокин-старший не один, а с пятью товарищами. Младший брат дал им ключ от своей дачи в поселке Лесная заимка, и эти ребята провели там несколько дней, исчезнув только после того, как ими заинтересовались правоохранительные органы. Правда, о том, что их было шестеро, младший узнал несколько позже. Так же, как и о том, что Серега давно уже числится в управлении кадров СВР как «без вести пропавший с подозрением на перевербовку противником». И о том, что в октябре 1993-го старший брат оборонял Дом Советов, и о том, что зимой 1995-го он дрался на стороне боевиков в Грозном, Юрия Сорокина просветил начальник УФСБ по области Рындин. Тогда в «Береговии» исподволь затевалась авантюра: областное начальство надумало не больше и не меньше, как самостийную республику из области соорудить. И Рындин в этом деле был не последней скрипкой. Во всяком случае, именно он постарался покрепче взять на крючок и начальника здешнего гарнизона генерала Прокудина, и облвоенкома Сорокина — а последнему велел продолжать встречи с Сергеем. Какова была роль брата и какие у них на самом деле были контакты с Рындиным — младший Сорокин так и не узнал. Однако догадывался, что расстрел четырех джипов, на которых ехали областной авторитет по кличке Степа, а также господа Сноукрофт и Резник, прошел не без ведома братана. И странные нападения на молзавод в селе Лутохино и базу «Белой куропатки», о которых некоторое время судачили в областных верхах, тоже каким-то образом связывались с кратковременным появлением в области старшего Сорокина. Младший в это время ощущал себя висельником, которому уже и петлю на шее затянули, и на табурет поставили. Но нет, все обошлось. Рындина неожиданно инсульт хватил, все идеи насчет самостийности мигом угасли, а Сорокина-старшего и след простыл.

И вот через несколько лет — новая встреча…

Наверно, обоим Сорокиным хотелось исповедаться, хотя оба этих сугубо советских человека не верили ни в загробный мир, ни в посмертное воздаяние. Но один не хотел говорить лишнего, а другой не хотел знать лишнего. И каждый оставался наедине со своими грехами. Наверно, еще и потому, что младший смирился и с двуглавым орлом на тулье фуражки, и с трехцветным флагом на рукаве, будучи убежденным, что служивый человек не должен оспаривать решение предержащей власти, а обязан носить ту форму и те эмблемы, которые утвердило высшее начальство. Что же касается старшего, то для него двуглавый орел был «чернобыльской курицей», а триколор — «белогвардейско-власовской тряпкой». Младшему то и дело приходилось выслушивать плач обезумевших матерей, сыновей которых чья-то пуля или мина достала в Чечне, а старший, помня, как кантемировские танки в упор и безнаказанно громили Белый дом, с яростью, достойной лучшего применения, жег такие же танки на улицах Грозного… Заведись они сейчас всерьез на эту тему — неладно могло бы получиться. Вплоть до: «и восстал брат на брата».

Но все-таки они друг друга хорошо понимали и не хотели лишний раз царапать и без того кровоточащие души. Все-таки в прошлом у них было много веселого, доброго и светлого. Вот и говорили про то, как рыбу ловили, как грибы и орехи собирали, как их чуть-чуть с Камчатки в океан не унесло, как в Туркмении гюрза мимо них ползла, и они сидели не шелохнувшись…

Все это давнее, невозвратное хотелось вспомнить, как бы еще разок пережить, поужасаться чуточку, посмеяться над своими страхами, хоть иной раз и вовсе не шуточными. Потому что понимали: возможно, эта случайная встреча — последняя.

И какое-то маленькое чудо произошло. Матерые, крепкие еще, но уже стареющие мужики, поседелые, немало повидавшие и пережившие, которым на своем веку и под смертью ходить, и калечиться, и убивать доводилось, на какое-то время себя вновь ощутили мальчишками. Старшим и младшим братишками, такими, какими были эдак году в 1955-м, когда Сережке было десять, а Юрке — пять. Отец в наряд заступал, мать — дежурить в санчасть, и оставались пацаны дома одни. А за окном пурга мела, в трубе ветер завывал, и маленькому Юрке жутко становилось. Но у него был старший брат, который тогда казался большим и сильным, храбрым и смелым, который к тому же много всяких книжек читал и умел их своими словами рассказывать. От присутствия старшего брата Юрке становилось спокойнее, рассказы убаюкивали, и засыпал малыш тихим мирным сном. Но назавтра, когда спать собирался, непременно просил досказать ту историю, которую не дослушал.

Как ни странно, и сейчас то же самое произошло. Вторую бутылку усидели, и генерал-майор Сорокин, улегшись на свою полку, помаленьку сморился, почуяв то же успокоение, какое в детстве ощущал от присутствия старшего брата.

— А помнишь, как ты мне «Сказку о Мальчише-Кибальчише» рассказывал? — уже полусонным голосом спросил облвоенком. — Раз пятнадцать, наверно, да? И каждый раз другие концовки придумывал, потому что мне не хотелось, чтоб Мальчиша убили…

— Ага, — кивнул экс-чекист, — точно! Мне тоже хотелось, чтоб он жив остался. И еще мне очень неприятно было, что насчет кары для Плохиша Гайдар ничего не написал. Вот я и придумывал, будто его в болоте утопили или в навозную кучу зарыли…

Вот тут Юрий Николаевич и захрапел, а старший брат, увидев что у него одеяло с ног сползло, укутал генералу пятки. Точь-в-точь, как в детстве.

А Сергей Николаевич, поглядев на припавшего щекой к подушке седоголового братца, вдруг вспомнил давнишний-предавнишний день из прошлого века и даже прошлого тысячелетия, когда в такой же вот осенний день 1950 года отец привез на потертом «Виллисе» маму из роддома. И на руках у нее, завернутый в обрезок синего армейского одеяла, слабенько-слабенько попискивал младенчик — мордашка меньше отцовского кулака была! Вот этот самый, нынешний генерал, счастливый отец двух взрослых дочерей и сына, дед, наконец! Сережка, конечно, долго интересовался, почем таких маленьких продают и в каком магазине, но все-таки главным, что он в тот день запомнил, стали слова отца: «Вот, Сережа, это твой младший брат! Ты должен заботиться о нем и в обиду не давать! Понял? Ты за него в ответе!» И еще вспомнилась Сергею Марья Павловна, суровая и мрачноватая жена старшины заставы Тимофеева. У них оба сына на фронте погибли. Она тогда сказала: «Отважная ты, Антонина (так мать братьев Сорокиных звали)! Еще пацана родила! Ох, лишь бы не к войне!» Хоть Сережке и было всего пять лет, он тогда уже много чего знал и понимал. Ведь как раз война в Корее шла, и все ждали, что вот-вот везде заполыхает! Но Сережка верил, что раз отец у него военный и у него под командой целая застава, то они с братом — под надежной защитой. Это сейчас полковник КГБ мог оценивать, сколько смогла бы продержаться та застава, если б американцы и впрямь десант высадили… А тогда — не сомневался, что отец и его бойцы кого хошь остановят! И отец казался настоящим богатырем, хотя на самом деле и до метра семидесяти ростом не дотягивал. Но ведь он победителем с войны пришел! У него Красная Звезда имелась, Отечественная война II степени, медали за Белград и Будапешт. Тогда ведь к юбилеям не давали — все боевые, заслуженные!

Наверно, Серега не все в эти послевоенные годы разглядел, и жил, может быть, малость получше, чем те, кто безотцовщиной остался, и питался посытнее от казенного котла, но все ж, как ему сейчас казалось, тогда жилось всем хорошо и счастливо. Во всяком случае, верилось, что с каждым годом будет все лучше и лучше. И сбывались эти надежды помаленьку, сбывались! Жили мирно, питались лучше, одевались — тоже.

Белой завистью завидовал Сорокин своим родителям. Не зря прожили! Войну выиграли и живы остались, границу на замке держали и никому от страны кусочка отломить не позволили. Детей вырастили и внуков дождались. Хоть и недолго прожили, а и в том им повезло! Ведь успели же умереть до всех этих «перестроек-катастроек»! Каково бы им сейчас было видеть Юрку с двуглавым орлом на тулье и власовской трехцветкой на рукаве, а Сережку — посылающим гранаты в российские танки?! Во доехали-то!

Сергею Николаевичу захотелось перекурить. Сигареты в его законном купе остались, и, оставив спящего брата отдыхать, Сорокин вернулся туда, где тихонько посапывала русская американочка. Все-таки хоть и конформист Юрка, и карьерист, и вообще Мальчиш-Плохиш по жизни, а все же род Сорокиных его пацан продолжать будет, а не Сергеевичи. Пока старший за кордоном Отечеству служил, младший успел и генералом стать, и детей настрогать. Ведь вот эта самая Галька запросто могла быть внучкой Сергею Николевичу! Внучкой! То есть еще пару-тройку лет — и дожил бы полковник до правнуков! Как раз к шестидесятилетию! А сумел бы до восьмидесяти дотянуть — и праправнуков поглядел бы!

Взяв сигареты, Сорокин вышел в пустой тамбур. Тут было куда прохладнее, чем в купе, и этот холодок стал помаленьку вытягивать хмель. А заодно и убирать из головы разные сентиментальные мысли.

Все, расслабуха кончилась. Мозг заработал как компьютер, просчитывая всевозможные и даже гипотетические варианты. «Восьмерку» с московскими номерами и простреленными шинами он бросил в лесу. То, что она зарегистрирована на Сухарева, могут установить за несколько часов. Старлей Макаров с гаишного поста вспомнит, что видел такого. Дальнобойщики с разбитой «Татры» тоже могут дать нужные комментарии. Гильзы от зонта, оставленные в подворотне, смогут сличить с теми, что остались на просеке. Пули — тоже. «Чероки» найдут у железной дороги, доберутся до полустанка, там еще свидетельница есть. Вагон, место — могут уточнить. Пожалуй, до Москвы доезжать не стоит! Но могут снять и раньше, если, допустим, передадут вперед по линии. Знать бы точно, сколько потребовалось времени на все вычисления?! Где же была предыдущая остановка? Проморгал! Проболтал с Юркой! Ох уж эта ностальгия по прошлому! Так или иначе, но там линейная милиция не беспокоила. Значит, еще не знала… Но на следующей надо линять, точно! Знать бы, что это за станция такая?!

За окном маячили огни какого-то крупного города.

«Похоже, это Ярославль, — прикинул Сергей Николаевич. — Поезд стоит минут двадцать, кажется. Если не пожалуют прямо к вагону, есть шанс. Девчонка пусть спит. Ей ничего ужасного не грозит, тем более что у нее в кармане американский паспорт. Даже если его посчитают поддельным, все равно уведомят генконсульство или даже посольство. Максимум сутки в ИВС — вот что грозит „мисс Хэлайне Твиггс“. А вот мне — пожизненное гарантировано. Если дадут дожить до суда…»

Он смял бычок, вернулся в купе, надел куртку, взял кейс и зонт. Поезд медленно подходил к вокзалу, постукивая на стыках станционных путей. Сорокин, сидя на своем диванчике, нервно поглядывал вперед. Ментовский «уазик» на перроне стоял, но около него всего двое и оба в форме. Похоже, просто так, за порядком следят. А штатская публика в основном самая обычная — поезда ждут: встречают, провожают, сами уезжают. Наметанный глаз разведчика со стажем не находил ничего похожего на оперов в штатском. Ну, может, и впрямь повезло?

Поезд встал. Нет, никто подозрительный к вагону не подошел. Да и вообще никто в СВ садиться не собирался, хотя проводница открыла дверь. Уж больно дороговато из Ярославля в Москву ездить в спальном вагоне!

Сорокин вышел в тамбур, спустился на перрон. Проводница, стоявшая у лесенки, посмотрела на него не без удивления.

— Вы же вроде до Москвы садились? С девушкой?

— Отвергла она меня, — заговорщицким тоном неудачника-ловеласа произнес Сергей Николаевич. — Да и сам понимаю, что староват уже. Зато брата встретил. Выпили малость, поговорили. А тут как раз родной город, мать-старушка… Решил сойти. Братишку тоже звал, но ему нельзя — служба! Как штык в Москве должен быть. А я-то уж пенсионер, мне спешить некуда…

— Понятно, — с легким сочувствием вздохнула проводница, про себя заметив, что она лично такого отменно сохранившегося мужика отвергать бы не стала. За сорок, конечно, но в соку. И добрый, видать, раз не стал девчонке надоедать. Опять же — мать уважает…

Сорокин неторопливо проследовал по перрону, все еще осторожно поглядывая по сторонам. Нет, не ждут, не ждут его здесь! А Ярославль — город удобный. Пассажирская навигация, правда, на Волге уже закрылась, а то можно было бы и до Астрахани махануть малой скоростью. Но поскольку нынче не лето, то поездом придется ехать. В принципе, можно даже во Владивосток, именно здесь, в Ярославле, рельсы на восток поворачивают, ответвляясь от дороги, ведущей на европейский Север России. Сперва будет Кострома, это всего километров шестьдесят отсюда вдоль Волги, дальше на восток — Урал. Ну и далее, как у Твардовского: «…А за Уралом — Зауралье, а за Байкалом — Забайкалье, а там еще иная даль…»

ВОТ ТЕ И МОСКВА!

Когда гражданин Сухарев, он же Сорокин, скрылся в здании вокзала, проводница неожиданно заволновалась. Даже, можно сказать, всполошилась. Это ж все-таки Северная железная дорога, по ней и в Воркуту уехать можно! Ну и из Воркуты, соответственно… А вдруг этот самый, немолодой, но красивый — урка? Правда, те совсем крутые, которые нынче с зоны откидываются, в поездах не воруют — им, говорят, братва может личный «Мерседес» прямо к тюряге подогнать и на этом «Мерседесе» в персональный самолет завезти. То, что мужик паспорт, а не справку предъявлял, ничего не значит — даже если он сбежал с этой самой зоны, ему та же братва даже заграничный выписать может и прямо с нар на Канары отправить. Правда, девка, с которой он садился, вообще американскую ксиву показывала, но проводница импортных паспортов вовсе не видывала, да и английским владела слабовато. Фиг его знает, что там у ней за корочки с орлом? Да и садились они как-то не по-людски. На разъезде каком-то… Откуда там американке взяться? Да и трепалась девка по-русски считай без акцента вовсе… Ох, а не удавил ли ее это тип?! Попросил, может, о чем эдаком, она его, хрыча старого, и впрямь отвергла, а козел этот решил насильно… Маньяков-то нынче пруд пруди!

Но все же проводница не стала звать ментов, а дождалась сигнала к отправлению, влезла в вагон и лишь после этого решила проверить, все ли в порядке.

Когда она подошла к купе, где прежде ехал сошедший пассажир, и прислушалась, то половина ее опасений рассеялась как дым. Из купе долетало тихое посапывание. Жива, стало быть! Но может, этот типчик у нее баксы упер? Ежели она взаправду американка?

И проводница решила постучать в дверь.

Галя открыла не сразу. Во-первых, потому что ее было непросто разбудить, а во-вторых, она обнаружила, что по-прежнему едет в купе одна. Засыпала вроде бы засветло, а сейчас уже глубокая ночь.

— Кто? — спросила Галя, когда стук повторился. — Это вы, дядя Стас?

— Нет, это проводница!

Галя открыла защелку и села на полке, сонно помаргивая.

— Извините, что побеспокоила, девушка, — немного волнуясь: вдруг и правда американка?! — произнесла проводница. — Ваш спутник, не знаю, кем он вам доводится, отчего-то сошел в Ярославле. А билет у него, как и у вас, до Москвы. Вы его хорошо знаете? Если нет, то гляньте: не пропало ли чего?

«Мисс Твиггс» включила настольную лампу и открыла сумочку. Паспорт на месте, кредитки тоже, кэша не убыло. Проводница в кредитках понимала немного, но наличные баксы приметила. Если б ей довелось воровать, то она даже пару сотен зеленых посчитала бы неплохой добычей…

— Тут все о’кей, — сказала Галя. — Куртка тоже осталась, кроссовки, а больше у меня ничего не было. Дядя Стас только свое взял… А зачем он сошел?

— Да, говорит, мать решил навестить. Мол, она у него в Ярославле живет. Только вот говор у него не ярославский…

— А какой? — Галя вообще-то еще не очень проснулась.

— То-то и оно, что невесть какой. Я-то уж по этой линии не первый год катаюсь, да и на других бывала. Запросто могу ярославца или костромича от вологжанина или архангельского отличить. Хотя вроде бы все окают — а по-разному. И москвичей ни с кем ни спутаю, даже с питерскими… Ну да ладно, раз ничего не пропало — еще раз извините, — и проводница покинула купе. — Досыпайте, еще часа четыре до Москвы ехать.

Галя еще немного глазками похлопала, но всерьез задумываться над тем, отчего ее спаситель так неожиданно исчез, не стала — спать хотелось. И, закрыв купе на защелку, американская гражданка снова прикорнула на полке с намерением не просыпаться до самой Москвы.

Что же касается проводницы, то она решила проверить и второго человека, с которым общался досрочно сошедший пассажир. То есть генерала Сорокина.

Здесь ей тоже сразу удалось успокоиться насчет жизни пассажира. Храп облвоенкома можно было услышать, даже не приближаясь к двери. Однако насчет того, что эти пассажиры — братья, имелись сомнения: согласно билету один был Сорокин, а другой — Сухарев. Хотя, конечно, могли являться сыновьями одной матери от разных отцов. Подумав, проводница не стала стучаться — дядька больно важный, военный, два полковника провожали. Еще и обматерит спросонок, а потом нажалуется куда-нибудь.

Время шло, поезд ехал и так помаленьку добрался до Александрова. Отсюда до Москвы всего ничего оставалось, в Сергиев-Посаде этот поезд не останавливался. Да и в Александрове стоять предполагалось минут десять. Тут и вовсе можно было дверь не открывать, потому что, как правило, редко кто собирался на здешнюю платформу высаживаться, и уж тем более — садиться в дорогой вагон, чтоб ехать туда, куда можно на электричке добраться.

Однако на сей раз проводница не угадала. Поезд еще не успел остановиться, как к двери СВ подскочили четверо плечистых молодцов в кожаных куртках.

— Проводник! Открыть дверь! Милиция! — и тот, что был старше, показал через стекло ксиву.

«Так и есть, урку везла! Затаскают теперь!» — тоскливо подумала проводница, костеря себя за то, что не настучала ментам в Ярославле. Но вагонную дверь, конечно, открыла. Двое из этих, плечистых-мордастых, едва не сшибив проводницу с ног, вломились в тамбур, влетели в коридор и, ничего не спрашивая, подскочили к двери того купе, где посапывала Галя. Вытащив пушки, встали по обе стороны от двери, а еще пара со стороны перрона окно страховала. «Неужто еще и стрелять будут? Во влипла!» — напугалась проводница. С перепугу она даже позабыла, что, кроме девки, которая вовсе не выглядела бандиткой, из купе отстреливаться некому.

— Ключ от купе, быстро! — потребовал один из вооруженных.

— Да она на защелку заперлась, — полепетала проводница.

— Она? — несколько опешил кожаный. — А мужик где?

— Вышел, в Ярославле… — у проводницы язык аж присох чуточку.

К ее великому удивлению, оба мордастых почти одновременно заржали и спрятали пистолеты. А тот, что ключ требовал, довольно нежно постучал в дверь и произнес по-английски:

— Miss Halina Twiggs?! Russian police! Please, open the door!

— Милиция, что ли? — послышался сонный голосочек, и опера опять захохотали. — Минуточку…

Галя откатила дверь, и оба кожаных вошли.

— Оперуполномоченный капитан Мурзаев, — представился один из ментов. — Паспорт предъявите, пожалуйста!

Мисс Хэлайна достала синий паспорт с серебряным орлом-стервятником.

— Вам придется пройти с нами, — сказал знаток английского, проглядев документ. — Необходимо кое-что уточнить.

— На все вопросы я буду отвечать только в присутствии адвоката! — объявила Галя согласно американской традиции.

— Пройдемте, — мирно произнес опер, — вполне возможно, что вас ждет приятный сюрприз. Ничего не забыли?

— У меня только сумочка, — пожала плечами Галя.

Бережно поддерживая под ручки, Галю вывели на перрон и довели до черной «Волги» с «мигалкой» на крыше. Один за руль, один рядом с ним, двое по бокам от американки.

Поезд, задержавшийся на несколько минут, пошел дальше, к Москве. А проводница опять сомнениями стала терзаться: ксиву-то нынче не проблема состряпать! Ведь сколько случаев, когда бандюки ментами прикидываются! Ну и рейс, прости господи!

— Я арестована? — спросила Галя.

— Нет, — ответил Мурзаев. — Строго говоря, вы даже не задержаны. Просто нам надо задать вам несколько вопросов по поводу того, как вы провели прошедшие сутки. Ну и немного поговорить о вашем попутчике.

— Если вы меня отвезете в посольство, я могу прямо сейчас все рассказать. Даже без адвоката!

— Давайте не будем торопиться? — предложил Мурзаев. — Через полтора часа мы прибудем на место и там поговорим обстоятельно. К тому же, как я обещал, вас, возможно, ждет приятный сюрприз!

— Покамест, это очень неприятный surprise! — проворчала Галя. — Сейчас четыре часа ночи. Я была уверена, что нормально доеду до Москвы.

— А вот мы — нет, — покачал головой Мурзаев. — У нас есть основания думать, что ваш спутник, с которым вы ехали на поезде от Нямжи, а до этого — на угнанном джипе, является опасным преступником.

— Я догадывалась, — торопливо сказала Галя. — У него был нелегальный зонт-револьвер. Но он меня спас от бэндитов и помог вернуть деньги, паспорт. И вообще ничего плохого не делал.

— Позже все расскажете, сейчас ничего говорить не надо, — посоветовал Мурзаев.

Машина ехала по какой-то лесной бетонке, очень походившей на то шоссе, куда Галя выбежала, спасаясь от бандитов, и где ее подобрал «дядя Стас». Мисс Твиггс в подмосковной географии была не сильна и даже не догадывалась, в какой стороне Москва. Кроме того, она все еще не совсем проснулась. Однако чем дольше ехала «Волга», тем лучше соображали Галины мозги, а значит, все больше появлялось сомнений…

— Мы едем в Москву? — спросила она у Мурзаева.

— Практически да, — кивнул тот, но этот ответ показался Гале очень странным.

— Что значит «практически»?

— Это значит, что место, куда мы едем, находится вблизи Москвы, — терпеливо пояснил Мурзаев. — Не спешите, вскоре все узнаете. И не волнуйтесь, вам ровным счетом ничего не угрожает.

Именно после этого успокоительного заявления Галя по-настоящему проснулась и стала всерьез беспокоиться.

Во-первых, после того как сотрудники ГУИН пересадили их с отчимом в бандитский джип, а савватеевские менты пытались помочь бандитам вернуть беглянку, у законопослушной американки появилось некоторое недоверие к русским правоохранителям. Тем более что Галя вовсе не была специалисткой по ментовским удостоверениям и никогда не видела подлинного. А подделку ей могли показать и самые обычные бандиты. Никто не мог ей дать гарантию, что через некоторое время ее не привезут на то же самое болото или какое-нибудь другое, подмосковное и там передадут тем, от кого она сбежала. Наконец, могло быть и похуже: завезут подальше в лес, а там сделают с ней все, на что фантазии хватит, после чего живой не оставят.

Во-вторых, после того, что произошло на ее глазах, когда «дядя Стас» стрелял и в ментов, и в бандитов, а потом еще и Жиртреста заставил других расстреливать, Галя ощущала себя даже не столько свидетельницей, сколько соучастницей. Правда, она лично никого не убила, но наверняка оставила отпечатки пальцев на баранке «Чероки» и на автомате, когда передавала его загипнотизированному Жиртресту. Так что даже если она угодила к настоящим милиционерам, то придется давать много сложных объяснений. И еще неизвестно, не нарушила ли она какие-то российские законы, о которых понятия не имеет. Хорошо, если ей дадут позвонить в консульство, чтоб там ей адвоката предоставили. А то еще скажешь что-нибудь не то и не так… Хэлайна твердо помнила, что даже в Америке все, что она скажет, может быть использовано против нее. Правда, там она может и вовсе не отвечать на вопросы, а как обстоит дело в России, неизвестно. Может, ее тут пытать будут… Что же делать?

Галя принялась соображать, но никакого выхода не находила. Ясно, что от этих четверых силой не вырваться. Но, может, удастся схитрить?

— Мне надо в дабл! — объявила она решительно. — В туалет то есть.

— Как скажете, — великодушно произнес Мурзаев, и машина притормозила. — Вы надолго?

— Минут на пять-десять, — Гале показалось, что ее сопровождающие ничего не подозревают. Ну не станут же они, в самом деле, подсматривать, что девушка за кустиками делает? А за пять-десять минут Галя далеко убежать сумеет.

Тот, что сидел справа, действительно отодвинулся и позволил ей вылезти. Галя не спеша двинулась к кустикам, рассчитывая, что, как только скроется за остатками листвы, побежит во весь опор. Куда именно побежит, она еще не думала. Лишь бы подальше от этих громил. До утра еще далеко, ночь темная, луны нет, даже если стрелять начнут — не попадут.

Наивная! Оказывается, следом за «Волгой» двигалась еще одна машина. Эта машина тоже притормозила, и из нее вышли две рослые, коротко стриженные девушки в спортивных куртках. Такие спортсменки обычно ядро толкают или штангу поднимают. Но при этом, наверно, и бегают неплохо. Ясно, что капитан Мурзаев все предусмотрел…

Когда Галя, отказавшись от мысли о побеге, вернулась в машину и поехала дальше, настроение у нее сильно упало. Нет, не сбежишь, придется покориться судьбе.

Лесная бетонка кончилась, «Волга» выехала на довольно большое, хотя и почти пустое в этот ранний час шоссе, включила «мигалку» и понеслась со скоростью, близкой к ста километрам в час. Во всяком случае, столько показывал ее спидометр. Галя даже не успевала прочесть то, что было написано на указателях, однако все же сумела углядеть, что ее действительно везут в направлении Москвы.

Это, конечно, особо не утешило, потому что Галя прекрасно понимала, что убить ее могут и в городе. Но все же стало чуточку спокойнее: по крайней мере, этот самый Мурзаев пока не обманывает. Да и вообще, она почему-то очень боялась, что ее отвезут обратно на Север, куда-нибудь в Саватеево. Тут все-таки кое-какие приметы цивилизации заметны, а там — никаких. Закон — тайга, медведь — хозяин. Поговорку эту Галя еще в детдоме, от старшей сестры слышала.

Потом впереди появилось обширное лиловое зарево: Москва приближалась. И по обе стороны от дороги уже маячили и светились какие-то большие дома. Сперва нечастые, потом погуще, а дальше — вообще сплошняком. Они уже ехали по городу.

Наконец и «Волга», и вторая машина, которая шла следом, по «лепестку» въехали на МКАД. Вот тут капитан Мурзаев и сказал только одно короткое слово:

— Пора!

И в тот же момент верзила, сидевший слева, молниеносно обхватил Галю лапищами, намертво прижав ей руки к бокам. А второй, тот, что справа, выдернув из кармана что-то похожее на толстую авторучку, нажал кнопку, и мисс Твиггс ощутила укол в бедро. Сразу после этого ее охватила нарастающая слабость, и все поплыло перед глазами. Она попыталась вскрикнуть от ужаса, но язык уже не слушался ее. Последней в угасающем сознании промелькнула тоскливая мысль: «Вот тебе и Москва…» Потом все померкло, но Галя еще несколько секунд ощущала, будто падает в какую-то бездонную пропасть. Дальше и это ощущение пропало.

Само собой, что Галя уже не услышала фраз, которыми обменялся Мурзаев со своими подчиненными.

— Готова, — доложил тот, кто вколол иголку. — Обмякла.

— Крепко зарядили?

— Часов на десять, наверно.

— Не многовато?

— В самый раз, по-моему, девчонка крепенькая вроде бы.

— Но ты все-таки регулярно контролируй пульс. И если реже сорока — будь добр, тут же докладывай.

— Обязательно!

Через двадцать пять минут, промчавшись по Кольцевой и еще нескольким дорогам, машина въехала в проходную закрытого поселка ЦТМО.

СЮРПРИЗ ТАК СЮРПРИЗ!

Десять часов, которые усыпленной Гале отвели на сон, еще не истекли, когда в кабинет профессора Баринова, сопровождаемый начальником СБ ЦТМО, вошел малорослый, чисто выбритый немолодой господин в отлично пошитом костюме. Сплошная седина аккуратно подстриженных волос неплохо гармонировала со смуглым, почти креольским лицом этого гражданина, мистера или, может быть, сеньора. Даже при многочисленных морщинах и мелких шрамиках на лице этот джентльмен смотрелся весьма привлекательно и даже аристократично. Впрочем, иллюзий насчет того, что этот тип — итальянский принчипе, испанский гранд или какой-нибудь эмигрантский князь, говорящий по-русски с сильным акцентом, никто не питал. Ибо дон Алехо де Харама, как его называли по месту постоянного жительства, хоть и умел шпарить по-испански вовсе без акцента, ибо прошел трехмесячный курс обучения по методике профессора Баринова, все-таки являлся сугубо российским и даже, можно сказать, советским человеком.

— Рад вас видеть, Олег Федорович! — Баринов вышел из-за стола, почтительно склонившись — ибо макушка уважаемого, но невысокого гостя находилась намного ниже, чем уровень профессорской подмышки! — пожал своей огромной дланью маленькую, но крепкую руку «дона Алехо». Вообще-то фамилия его была Еремин, но в ЦТМО мужичка чаще называли Еремой, Механиком или просто Мехом.

— Взаимно! — улыбнулся Механик. — Давненько в столице не бывал, приятно было проехаться.

— В Большой театр сходить не хочешь? Или в Оружейную палату?! — с легкой иронией спросил Баринов.

— Нет, — мотнул головой Еремин, — как я понял, вы меня не отдыхать сюда пригласили? Ну и зачем вам я, скромный труженик-крокодиловод, понадобился? Взорвать небось что-нибудь требуется?!

— Все такой же! — порадовался Сергей Сергеевич. — Веселый, хохмистый, помолодевший. С юмором и оптимизмом.

— Так что взрывать будем? — уже почти всерьез спросил Механик. — Может, Белый дом? Это мы запросто.

— Ты какой имеешь в виду? — прищурившись, хмыкнул Баринов.

— Да оба, в принципе, — пожал плечами Еремин, — правда, на наш взрывчатки надо больше. Замучаешься гексоген подвозить!

— Ладно, — сказал профессор более серьезным тоном, — на сей раз мне Белый дом ничем не мешает. По крайней мере тот, что на Краснопресненской. И тот, что на Пенсильванской, тоже пока не трогай.

— Как скажете… — вздохнул Механик. — А так чего-нибудь шарахнуть хочется — жуть! Смотрел по телику, как «twins» грохнулись, и аж слеза наворачивалась… Ну почему это не я, а?

— Нет, брат, — покачал головой Баринов, — никак не пойму, отчего ты до сих пор еще не в цирке?

— Так отказали! — развел руками Еремин. — Говорят, в лилипуты набор закончен, а до великана мне еще расти и расти.

— Ты как смотришь, чтоб в родной Афганистан съездить? — в упор поглядев на Механика, произнес профессор.

— Интересное предложение! — Олег Федорович погладил подбородок большим и указательным пальцами. — Тоже давно не бывал, но честно сказать — сто лет бы туда не возвращаться! А там что, взорвать кого-нибудь требуется? Вроде, я слышал, туда вот-вот янки высадятся… Может, показать им, как «хаммеры» по воздуху летают? Могу ради этого даже в ислам перейти. Я уже готов морально, двух жен обслуживаю.

— Не боишься, что при обрезании лишнее отрежут? — ухмыльнулся Комаров, до того помалкивавший. — Например, язык или вообще голову?

— Насчет головы — не боюсь, — быстро ответил Механик, — а вот за головку — переживаю. Ну и за язык тоже. Иногда очень полезная штука при работе с женским полом…

— Все, — строго глянув на Олега Федоровича, произнес Баринов. — Приколы — отставить! Бывал в этом районе?

И положил на стол топографическую карту.

— Случалось, — кивнул Механик и привстал, чтоб получше разглядеть. — Гуль-Ахмад там раньше прятался. Его ребята мою БМР из гранатомета сожгли. Могли бы и меня, если б я вовремя до ветру не пошел. А потом наши отошли, а меня в «зеленке» забыли… Во смешно, а?

— И как же ты выкарабкался?

— Черт его знает! — поскреб затылок Мех. — Повезло, наверно. Несколько суток альпинизмом занимался, пока на хорошую сопку не вышел. В смысле, на ту, где наша застава была. Без воды маялся, ни одной слюнки во рту не осталось. А когда на горку вышел, мне пацан один, срочник, остаток из фляги отдал. Ни одно «Каберне» не пил, как эту водичку!

И сразу после этого лицо у Еремина резко помрачнело. Сергей Сергеевич быстро понял, отчего. Бывший старший прапорщик вспомнил, что с пареньком этим, много лет спустя после Афгана, ему пришлось сводить счеты… Такая нынче «се ля ви» в России!

— А в пещеры залезать не приходилось? — спросил Баринов.

— Я там от жары прятался. Змеи, правда, ползали, но зато прохладнее. Но глубоко я не забирался — фонаря-то не было. Опять же, там и «духи» поблизости прятались.

— Понятно. Значит, настроения, чтоб в пещеры лезть, не имеешь?

— Смотря в какой компании… С бестолковыми мне даже в Парк культуры идти неохота.

— А с теми, которые в «Мазутоленд» ездили, пошел бы?

— Не со всеми.

— Болт в качестве командира устроит?

— Нормальный парень, — степенно согласился Механик. — Я бы еще этих пацанов взял… Ну которые типа роботов.

— Ваню и Валета? Уже записаны.

— Богдан устраивает?

— Который из «града» стрелял? Сойдет, полезный.

— А как тебе такой пацан, как Таран?

— Молодой больно, но фартовый. Я бы взял. Тем более если с «джикеями» придется дело иметь…

— А почему ты думаешь, что там «джикеи» появиться могут? — прищурился Баринов. — Протрепался кто-то?

— Никто не протрепался, — невозмутимо произнес Механик. — Просто раз они в Африке появились, то и в Афгане могут высунуться. Какие проблемы?

— Ну-ну. А почему ты считаешь, что Таран именно против них может сгодиться?

— Просто потому, что он их уже замочил штук пять и не боится. А кроме того, кое-какие повадки знает. Опять же, девка эта, которую мы тогда в холодильник положили, ему помогает.

— Ясно мнение. Теперь вот еще. Такое имя, как Латиф, тебе ничего не говорит?

— Видать я его не видал, но кое-что слыхивал. Наркоту в Иран возил, на верблюдах, кажется. Но он, по-моему, на ХАД пахал, такие были предположения.

— И кто до тебя эту информацию довел? — сурово спросил Баринов. — Ты ведь, извиняюсь, ни в ГРУ, ни в КГБ не трудился…

— Правильно, — кивнул Механик. — Только и сапер кое о чем догадаться может. Вот тут, на карте, показано ущельице небольшое. И я сам лично, пока ночью там отсиживался, видел, как штук двадцать верблюдов с грузом и человек сорок «духов» шли в сторону Ирана. Когда я к своим пришел, то предложил в этом ущелье фугасы заложить, ну и пару пехоток. Дескать, пусть дойдут до пехоток, зацепят, шарахнутся назад, а тут мы еще и фугасы включим. Там в одном месте клевый камнепад можно было организовать! А на кого взрывчатки и камней не хватило — покосить из «ПК». Очень славное место для засады! Ну и что? Начальство меня с этой идеей послало на хрен. Дескать, займитесь своими прямыми обязанностями, товарищ прапорщик, и не фига из себя стратега строить. А старлей один, с которым я курил после того, как меня с моим докладом отвергли, сообщил втихаря, что ущелье это специально держат открытым, потому как мужик, который караваны водит, помаленьку стучит, а может, и отступного с каждого верблюда или ишака платит… Вот у него один раз и проскользнуло имя Латиф.

— А ты и запомнил? Это ведь, поди-ка, лет двадцать назад было?!

— Расстроился очень, — вздохнул Механик. — Генералом отчего-то стать захотелось или даже маршалом. Чтоб порядок в войсках навести. Ну а ко всему и о том, чтоб настучать наверх в политотдел, идея возникла. Но потом подумал, что из-за меня этот самый старлей пропасть может, — и не стал.

— А за себя не беспокоился? — с ехидцей спросил профессор.

— He-а. Я ж еще не знал, что там и некоторые генералы в доле…

— А теперь, стало быть, знаешь?

— Наверняка не знаю, но догадываюсь.

Баринов пристально поглядел на Механика, словно бы размышлял, стоит ли отправлять этого «догадливого» на дело, а потом сказал:

— Короче, так. Пойдешь за речку первым замом Болта. Получишь полкило пластита и все прибамбасы. Но старайся громыхать поменьше, понял? Если привезешь полкило обратно — премирую. За каждый израсходованный грамм — десять баксов вычту. Три дня на подготовку — больше ничего не имеем.

— «Торопытьса не нада, торопытьса не нада, — Механик очень клево воспроизвел товарища Саахова из „Кавказской пленницы“, — важно вернуть обществу палнацэнного чэловэка, панимаешь!»

— А про человека тебе какой старлей рассказал? — нахмурился Сергей Сергеевич. — Или опять своими прапорщицкими мозгами допер?

— Я просто классику процитировал, — хмыкнул Механик, — а вы как-то сразу дернулись. Значит, делаю вывод: наша задача выдернуть от Гуль-Ахмада какого-то вашего знакомого и не допустить, чтоб он попал к «джикеям» или обычным штатникам.

— Господи, — иронически покачал головой Баринов. — И куда, е-мое, управление кадров СВР смотрит? Тут готовый суперагент крокодилов разводит, а они ушами хлопают!

— Наверно, — скромно предположил Механик, — им из ЦРУ указивку спустили, чтоб меня не брать. Боятся, что мне надоест с крокодилами возиться и я начну цэрэушников разводить… Как лохов!

— Да здравствует великий и могучий русский язык! — провозгласил профессор в честь каламбурчика, отпущенного Механиком.

— Ура! Ура! Ура! — отозвался Механик вполголоса.

— На сем официальную часть предлагаю закрыть, — объявил Баринов. — Теперь чисто медицинский вопрос: как у тебя со здоровьем, гражданин Еремин?

— Не пью, — поспешно ответил Мех. — Особенно по будням.

— Так, — удовлетворенно кивнул головой профессор. — Значит, сердце у тебя стучит нормально, нервишки не играют, голова не болит?!

— Так точно!

— Последний инфаркт когда перенес?

— Не помню. Вроде бы перенес, — вздохнул Механик, — а вот куда поставил — не помню.

— Память не совсем потерял?

— Нет, только частично…

— А сколько у тебя дочерей было, помнишь?

Механик нахмурился, ему этот вопросик не понравился.

— Не в кассу шутите, гражданин начальник.

— Ты не дергайся, а отвечай четко, с тобой генерал-майор КГБ беседует.

— Ну, две было, — мрачно ответил Мех. — А в наличии одна. Старшая, то есть Лидка. Сейчас она на Хайди осталась… Насчет младшей, Гальки, сведений не имею, знаю только, что ее какие-то штатники удочерили.

— Значит, говоришь, здоровье у тебя в норме? — еще раз переспросил генерал. — Могу я надеяться, что тебя кондратий не хватит, если ты через полчаса младшую увидишь?!

— Это правда? — пробормотал Механик.

— Бутылку ставишь?!

— Даже две!

— Запомнил, Николаич? — Баринов подмигнул Комарову. — Фиг теперь открестится!

— Я пока еще никого не вижу, — заметил Механик с заметным волнением в голосе.

Баринов набрал номер по внутреннему телефону.

— Как там у вас? Проснулась? Ругается? Вот и отлично. Сейчас прибудем.

Положив трубку, профессор-генерал вновь обратился к Механику:

— Значит, так, дон Харама, поскольку ты у нас человек до некоторой степени посторонний, тебе подробностей нашего интерьера видеть не положено. Поэтому не обижайся, но придется тебе на голову надеть мешочек…

— Понял, — кивнул Механик, — дело житейское. Меньше знаешь — спокойней спишь.

Комаров надел на голову Еремину мешочек из непрозрачной черной ткани, а затем, повернув Механика несколько раз вокруг оси, повел его в сторону, противоположную от входной двери. Там в кабинете Баринова находился потайной лифт, позволявший директору ЦТМО перемещаться по своему учреждению скрытно от нежелательных свидетелей…

Примерно через пятнадцать минут после спуска на лифте, пешего перехода по тоннелю, подъема еще на одном лифте и еще одного перехода по довольно длинному коридору Комаров снял с Олега Федоровича мешок.

Оказалось, что Механика привели в некий предбанник, то есть маленькую комнатушку между двумя белыми, больничного типа дверями, где за столиком сидела здоровенная тетка в голубой униформе, которая при входе начальства встала и даже вроде бы приняла строевую стойку.

— Ну как она? — спросил Баринов, мотнув головой в сторону двери, которая находилась прямо перед Механиком. Еремин моргал глазами, привыкая к свету.

— Нормально, — доложила «тетя Мотя», поглядев на маленький монитор. — Сидит, вздыхает. Ругаться перестала.

— Отпирай! — велел профессор, а Механик, пока суд да дело, нервно глянул на экран. Монитор был маленький, черно-белый, толком лицо не рассмотришь. А вдруг ошибка какая-то?

— Заходите, — сказала тетка, отворяя дверь и пропуская в нее Механика.

— Ты иди один, — напутствовал его Баринов. — Не стоит, чтоб она наши морды видела.

Механик вошел. Помещение напоминало добротную госпитальную палату, куда в старопрежние времена не стыдно было бы положить секретаря одного из московских райкомов КПСС. Девица в больничном халатике, сидевшая на кровати, встрепенулась, услышав скрип двери и звук шагов. Захлопала глазками с явным удивлением — должно быть, лицо вошедшего ей показалось знакомым, но кто именно пришел — не поняла. Еще бы! Ведь Гале было только четыре годика, когда Механика посадили. Разве могла она его запомнить? Как-никак, тринадцать лет минуло.

Сходство с Лидой, конечно, Механик сразу заметил. Как и сходство со своей покойной женой. Ростом девахи, конечно, не в него пошли. А вот в мордашках кое-что проглядывает.

— Здравствуйте… — нерешительно произнес Олег Федорович, не рискнув называть юную даму на «ты».

— Здравствуйте! — ответила Галя. — Почему меня похитили из поезда? Я американская гражданка. В чем меня обвиняют и почему нет адвоката?!

Должно быть, ввиду того, что Еремин был одет намного приличнее, чем все, с кем Галя общалась до этого, она приняла его за большого начальника. Или за главного мафиозо, возможно.

— Американская гражданка, стало быть… — вздохнул Механик, которого эти самые слова очень сильно резанули. Хотя он сам, вообще-то, согласно одному из паспортов, числился гражданином Республики Хайди.

— Да, именно так! — запальчиво воскликнула Галя. — И у вас будет масса неприятностей, если мне не предоставят адвоката!

— Понятно, — сказал Еремин. Нет, если внешне девки очень похожи одна на другую, несмотря на пять лет разницы, то по характеру сразу чуется, кто есть who.

— И вообще я не хочу разговаривать с вами! — объявила мисс Твиггс.

— А зря, между прочим, — заметил Механик, срочно припоминая, что могла запомнить эта большая и сердитая с тех давних времен, когда, топая пухленькими ножонками по полу, подбегала к пришедшему со службы папочке и пыталась дотянуться до нижних пуговиц шинели. Лидуська, которая тогда была намного рослее и бойчее, как-то неназойливо оттирала младшую сестричку от родителя, а та с расстроенным личиком все тянула ручонки и пищала: «Я тозе к папе хосю!» — или что-то в этом роде.

Лихорадочное копание в мозгах привело к тому, что Еремин сумел вспомнить лишь один случай, который мог бы, по его разумению, запечатлеться в памяти у малышки.

Произошло это при встрече того самого рокового 1989 года. По мнению Механика, год этот стал роковым не только для него лично, ибо Олега именно в этом году посадили за кражу списанного движка, но и для всей страны. Именно тогда Горбачев вывел все войска из Афгана, расписавшись в том, что проиграл эту войну. Именно тогда созвали I съезд нардепов СССР, на котором высветились все грядущие неприятности. Опять же тогда как из дырявого мешка посыпалось: Карабах, Тбилиси, Фергана…

Но поскольку продажа списанного двигателя принесла Механику кое-какой навар, встречал он этот год вполне прилично, благо начпрод полка сумел добыть для товарищей офицеров и прапорщиков весьма неплохие заказы. С шампанским, водкой, красной рыбой, шпротами и даже с баночкой лососевой икры. Правда, в нагрузку еще какой-то колбасы дали, типа «собачьей радости», которую кот Вася осторожно понюхал и не стал жрать, да еще к тому же поскреб пол лапами, будто дерьмо закапывал. Но это так, мелочи жизни.

В общем, свой последний новогодний праздник в кругу родной семьи Механик надолго запомнил. И на зоне его вспоминал, и в бомжатниках, и во всех иных местах, куда его позже закидывала судьба. Даже на Хайди, в раю земном, и то вспоминал встречу 1989 года, как нечто самое светлое и безвозвратно утраченное. И дело было не в советских деликатесах. Просто настроение тогда у Еремина полностью соответствовало понятию «праздничное», с женой у него на тот момент вроде бы все хорошо складывалось, девчонки не болели — чего еще надо? Даже начальство, которое еще ничего не знало о движке, поощрило к празднику. То ли грамотой, то ли благодарностью — этого Еремин уже не помнил. Конечно, опасения насчет того, что о движке узнают, почему-то не грызли старшего прапорщика. Ведь тот дизель все равно должен был уйти в мартен. А Еремин его восстановил и колхозникам продал. Все польза народному хозяйству! Выговора ожидал, конечно, может быть — досрочного увольнения, но суд, два года… И в мыслях не было!

Так вот, на тот Новый год, который Еремины собирались встречать исключительно в семейном кругу, начали гулять часов с восьми. А в десять уложили девчонок спать и стали какие-то передачи смотреть. Потом без пяти двенадцать Олег начал шампанское открывать. Верхний свет потушили, свечи на столе зажгли, елку включили. Налили бокалы, чтоб чокнуться ими ровно с двенадцатым ударом часов. Вот тут-то, когда куранты уже начали полночь отбивать, послышалось: топ-топ-топ! — и появилась Галочка, в одной ночнушке и босиком. Встала посреди комнаты с открытым ртом — вылитый галчонок! Она ведь до этого ни шампанского пузырящегося не видела, ни свечей горящих — так и обалдела. И хотя, конечно, Механик понимал, что девчушке надо спать, а не встречать Новый год, его аж заворожило то выражения счастья и восторга, которое сияло на Галькиной мордашке. Потом, кажется, мать заругалась на нее, сцапала на руки, унесла спать укладывать, и девчонка довольно долго ревела, не могла успокоиться. Своим ревом она и Лидуську разбудила. Жена, отчаявшись успокоить это «бабье царство», призвала на помощь Олега, и Механик, как ни странно, справился с этой задачей. Он начал на ходу придумывать, будто только что видел сердитого Деда Мороза, который подлетал к окошку и спрашивал, все ли дети спят? И сказал будто бы, что те, кто не спит, подарков не получат. Девки испугались, спрятались под одеяла и довольно быстро заснули. Зато утром, обнаружив подарки с конфетами и куколками, радовались до ужаса…

— У меня к вам, гражданка Еремина, — жутко официальным тоном произнес Механик, — всего один нескромный вопрос: помните ли вы, как и когда впервые встречали Новый год? Ну и кто вас тогда спать укладывал, если можно.

Тут произошло что-то похожее на дежа вю. Эта семнадцатилетняя брюнеточка, ростом метр восемьдесят или даже побольше, неожиданно захлопала ресничками, приоткрыла ротик и уставилась на Олега Федоровича примерно таким же взглядом, каким тринадцать лет назад смотрела на шампанское, свечи и елку.

— Вы хотите сказать, что вы — мой отец? — пробормотала мисс Твиггс, и Механик, у которого язык отчего-то присох к нёбу, смог только утвердительно кивнуть головой.

Часть вторая ВЫЕЗДНАЯ ИГРА

РАЗМЫШЛЕНИЯ В ХУДЖРЕ

— Алла-иль-алла-ла-и! — пронзительный и переливчатый голос муэдзина с невысокого минаретика старенькой мечети, давшей трещину во время сильного землетрясения, произошедшего несколько лет назад, плыл над плоскими крышами окруженного горами кишлака, резонировал в скалах, возвращался усиленным эхом, будто сам Аллах помогал своему служителю призывать правоверных.

— Азан, — прокомментировал Болт, — приглашение к вечернему намазу. Давненько не слыхивал, однако.

— Нам тоже мазаться? — скромно спросил Механик, небось припомнив, как прошлым летом, в «Мазутоленде», перед выступлением из деревни Маконду Болт приказал «произвести вечерний намаз», то есть покрыть физиономии маскировочной краской.

— Позже, — коротко ответил Болт, не улыбнувшись. Похоже, здесь ему хохмить не хотелось.

Таран тоскливо обвел глазами беленые глинобитные стены, тюфяки на полу. Хотелось проснуться и обнаружить себя в той самой комнатке, которую они с Надькой занимали в самые первые дни супружества, в казарме «мамонтов». Или, лучше, в уютной квартире Веретенниковых, где обитали после этого. А еще лучше — в Юркиной родной квартире, конечно, в такой, какой она стала после ремонта.

Но все это — мечты несбыточные. Не сон вокруг — явь поганая. И Юрка вместе с Болтом, Механиком, Ваней, Валетом и Богданом не где-нибудь, а в Афганистане. В том самом таинственном и жутком Афгане, о котором Юрка впервые услышал еще в старшей группе детского сада, а первых солдат в «песчанках» и тогда еще очень непривычных кепи увидел, наверно, года через два после этого.

Все началось пять дней назад, в то самое утро, когда Болт заехал за Тараном и отвез его на работу.

«Повезло тебе, юноша! — сказал Болт. — Обо всем, что я вчера говорил, можешь забыть. Ты зачислен. Пять суток интенсивной подготовки — и работа по профилю. На эти пять суток в отношении нас всех вводится четвертый режим. Так что докладывай супруге о том, что тебя отправляют в командировку на неопределенный срок».

Пять дней они и впрямь интенсивно готовились. Прежде всего лазали по каким-то подземным ходам и норам, взбирались на отвесные стены, ну и немного стреляли, бегали, приемы отрабатывали. А потом всех, одетых в гражданку, посадили в вертолет, затем перегрузили в «Ан-12» и повезли в неизвестном — во всяком случае, для Тарана! — направлении. Самолет ночью приземлился, опять же неведомо где, после чего всех опять перегрузили в «восьмуху», где обнаружились камуфляжная форма, оружие и снаряжение. Когда все переоделись, Болт мрачно объявил, что в данный момент они пересекли границу Исламской Республики Афганистан. У Тарана в этот момент слегка поджилки затряслись, но штаны он все же оставил сухими. Через полтора часа полета «восьмуха» где-то села. Во тьме ночной к вертолету подкатила старая и битая «Тойота», управляемая гражданином в чалме и теплой овчинной шубе. Болт перебросился с шофером парой малопонятных остальному народу фраз и велел садиться в тачку. Вертолет, который пилотировали не то узбеки, не то таджики, сразу после этого утарахтел прочь, а «Тойота», впереди и позади которой просматривались какие-то «газики», благополучно прикатила в кишлак и после пары минут петляния по улочкам выехала сквозь ворота за глинобитный дувал. За этим трехметровым забором стоял довольно большой дом. Его тут называли «кала», то есть «крепость». Болт как-то вскользь заметил, что такую калу, вообще-то, даже при помощи танков раздолбать не так просто.

Кала принадлежала Латифу. Тут обитало его семейство: три жены и штук десять ребятишек, от пятнадцати до десяти лет. Еще пара сыновей более старшего возраста жили где-то в кишлаке своими домами, а пять девок были уже проданы за хороший калым — по-местному, вальвар — в разные селения. Так объяснил публике Болт, который вовсю базланил с Латифом на пушту. Для остальных, окромя, может быть, Механика, эти речи были сплошным «бамбарбил-кергуду», и Таран как-то исподволь порадовался, что в данной экспедиции отсутствуют всякие недоверчивые товарищи, типа Гуся, Агафона и так далее. Иначе небось уже заподозрили бы, что Болт сговаривается с «духом», как продать своих бойцов по сходной цене.

Вообще-то этот Латиф выглядел довольно замурзанным мужичком и рассекал в штанах из мешковины с сохранившейся надписью «v/о Exportkhleb», жилетке из грубо выделанной овчины, блинообразной пуштунке-душманке и камуфляжке. Под камуфляжкой у него был намотан пояс-люнги из ХБ-ткани, а поверх камуфляжки, через плечо, наброшено не то шерстяное одеяло, не то плащ — короче, цадар. Так эту штуку обозвал Болт.

Латиф, не устраивая особо торжественного приема, провел дорогих гостей в худжру — это такая комната для приезжих. Там имелось пять тюфяков с подушками и одеялами. Болт скромно заметил, что спать особо не придется, и распределил народ на дежурства попарно. Попутно Болт объяснил, что Латиф отнюдь не бедный крестьянин, а очень даже богатенький Буратино, который к тому же имеет полтораста «стволов» и весь кишлак у него в долгу. Соответственно, ежели не держать ухо востро, а уповать на одно восточное гостеприимство, то есть шанс проснуться в здешнем зиндане.

Но никто их ночью не тронул и не пытался трогать. Утром в худжру пришел Латиф и опять начал общаться с Болтом. Болт никаких комментариев к своим переговорам не давал, только сообщил, что скоро принесут жрать. Действительно, через несколько минут после ухода Латифа явились некие молчаливые ребята и принесли здоровенное блюдо с пловом, ложки, чайник и пиалы. Расстелили скатерть поверх ковра, расставили посуду и удалились. Гости, конечно, если не считать Болта и Механика, прежде никогда не ели, сидя на полу, но Ваня с Валетом быстро приловчились, ибо у этих биороботов способность к самообучению была здорово развита, и Таран, глядя на них, сумел усесться по-турецки, поджав под себя ноги. Богдан, которому такая поза не больно нравилась, предпочел есть, лежа на животе.

— Учли специфику, — заметил Болт, — ложки дали. Вообще-то у них плов руками едят. Говорят, так вкуснее.

— Возможно, — согласился Механик, — мы, помнится, когда к начальнику здешнего царандоя на обед ездили, тоже мургпулав ладошками кушали.

— Что-что? — переспросил Богдан.

— Мургпулав, — пояснил Механик. — То есть плов из курочки с кишмишем. Вот точно такой же!

— Блин, — проворчал оператор, — уж очень это название на слово «морг» похоже…

— Не порть аппетит, а? — нахмурился Болт. — Кушай спокойно и не мешай другим. Учти, что вечером мы работать идем, так что силы понадобятся.

Откуда-то из-за стен калы донеслось громыхание. Не то орудийные выстрелы, не то разрывы.

— Километров десять отсюда, — прикинул Механик. — Вяло бахают, для обозначки. По-моему, с «Т-55» шмаляют…

— Есть такое дело, — прислушался Болт. — А вот это — миномет 120 миллиметров. Этот, в принципе, и на десять верст кинуть может…

— Уговорились же не портить аппетит! — скромно напомнил Богдан.

В это время снова появился Латиф, а вместе с ним паренек одного возраста с Ваней и Валетом, то есть на пару лет постарше Юрки. Латиф что-то прогортанил, парень поклонился, приложив руку к груди, и они уселись за дастархан. На сей раз Болт перевел то, что сказали местные.

— Вчера Латиф еще раз попытался договориться с Гуль-Ахмадом. Посылал мараку — делегацию такую из старейшин, мулла, конечно, ходил, пир здешний — это типа церковного старосты. Короче говоря, все согласно пуштунвалай. То есть по обычаям здешних племен. Просили отдать того человека, за которым мы сюда приехали. Взамен его Латиф предлагал оставить в заложниках своего старшего сына, Доврона, вот этого, который с ним пришел. Дальше схема такая: Латиф выкупает сына за свои кровные, а наши переводят ему соответствующую сумму плюс десять процентов комиссионных. Не устроило это гражданина Гуль-Ахмада. Сказал, что если клиент попадет к нашим новым друзьям и союзникам, то он получит на порядок выше. Отсюда мораль: если у товарища Гуль-Гуля излишнее головокружение, возможно, от размеров обещанной суммы, то придется назначить ему небольшой курс лечения.

— В виде клистира, — без улыбки произнес Механик. — Ибо сказано в Писании: «Если не доходит через голову, дойдет через жопу!»

— Евангелие от Еремы, — уточнил Болт, — главу и стих запамятовал.

Латиф сохранил полную невозмутимость, возможно, по причине незнания русского языка. Но зато Таран сразу усек, как на физии Доврона, украшенной зачатками бороды и усов, появилось что-то вроде улыбки. Похоже, ему вполне понятен был юморок Механика.

— Выступаем, как стемнеет, — посерьезнел Болт. — Латиф отправляет с нами Доврона. У самого уже годы не те, чуть не помер пару месяцев назад, табибы-лекаря кровь пустили.

— Табибы или талибы? — переспросил Механик. — Извините, товарищ капитан, не расслышал… Кровь-то и талибы могли пустить, и табибы. Это наука не очень хитрая…

— Гражданин Еремин, давайте серьезнее, а? — проворчал Болт. — Факт тот, что товарищ Латиф не в лучшей форме для того, чтоб по горам ползать. Так, Доврон?

— Так, — подтвердил юноша. — Ноги болят, руки ослабли.

— О, да ты российскою мовою розмовляешь, хлопче! — зачем Богдан свой родной украинский вспомнил — неизвестно, но Доврон тут же улыбнулся и отреагировал:

— Так вы хохол, дядьку? Я вашу мову тож розумию!

— И який же афганець не любыть сала?! — развел руками Богдан, процитировав прикол 15-летней давности. — Мабудь, хлопче, ты и горилку пьешь? Або мацапуру?

— Пробовал трохи, — кивнул Доврон. — Только отцу не говорите…

— Когда ж ты успел, интересно? — полюбопытствовал Еремин. — Тебе ведь нет тридцати, верно?

— Двадцать пять, — ответил Доврон.

— Стало быть, когда наши ушли, тебе тринадцать лет было?

— Я после этого десять лет в Союзе жил… То есть сперва в Союзе, потом в России и в Украине. Отец отправил, боялся, что моджахеды убьют. В интернате учился, в Иванове, потом коврами торговал, у Киеве. А в позапрошлом году отец велел обратно ехать. Я старший, надо отцу помогать.

— Святое дело, — кивнул Механик. — Ты бывал там, у Гуль-Ахмада?

— Бывал, да, — кивнул Доврон. — Не очень хороший дядька. Всем говорит, что надо обычаи соблюдать, Аль-Коран читать, ни одного слова без «бисмилла» не скажет, а все делает, как кафир. Извиняюсь, конечно.

— Ничего, — хмыкнул Механик, — у нас тоже поговорка есть, что незваный гость хуже татарина. Это еще со времен Чингисхана идет небось.

— Я слышал, — в свою очередь улыбнулся Доврон. — Когда первый раз в российскую мечеть пришел, очень удивился. Полно народу — а на лицо почти все такие же, как русские. Клянусь, не отличишь. Но мусульмане, иншалла! А имам только немного по-арабски, а в основном по-русски говорит — потому что там и татары, и башкиры, и чеченцы, и азербайджанцы, и дагестанцы, и таджики, и узбеки.

— Пгиезжайте к нам чегез десять лет! — Механик процитировал отрывок из роли Ленина в позабытой пьесе «Кремлевские куранты». — Ну через пятьдесят, по крайней мере. И будет на месте России чисто-конкретно исламская страна. Но говорить все будут по-русски.

— Так, — строго сказал Болт, — вопросы футурологии меня не интересуют. Будем готовиться к работе. Вопрос для уточнения: Доврон, ты только в кишлаке у Гуль-Ахмада бывал или в пещерах тоже?

— И там, и там. Когда я с маракой ходил, мы в кишлаке были. Но Абу Рустема там нет. Они его в пещерах держат. Даже догадываюсь, где. Туда трудно пройти.

— Это, пожалуй, и я догадаюсь, что трудно, — заметил Болт, вынимая из кармана несколько сложенных вчетверо листков бумаги. — Вот примерная схема подхода. Оцени.

И он подал один из листков Доврону. Тот показал его папаше. Латиф вытер жирные от мургпулава руки о свои штаны из мешковины «v/о Exportkhleb», поглядел на листок и, покачав головой, сказал что-то, обращаясь к Болту.

— Серьезное уточнение! — прокомментировал Болт, ибо, кроме него и Доврона, суть сказанного Латифом ни до кого не дошла. — Гуль-Ахмад на этом маршруте два дня назад минное поле поставил. Вот здесь, да?

И карандашом начеркал какие-то дополнения на листке.

— Да, — согласился Доврон. — Там еще старые мины стояли, с той войны. Вообще не пройдешь! Потом приезжали минеры из ООН или еще какие-то, не знаю. Сделали проход, шагов десять в ширину, наверно. Спокойно ходили, а вчера коза подорвалась. Там, где позавчера чисто было. Свежая мина.

Латиф, взяв у Болта карандаш, нарисовал на карте еще что-то, а потом дал устные комментарии.

— Совсем шикарно! — проворчал Болт. — Там на двух сопочках — «ДШК» стоят, а на третьей — «шилка» вкопанная. С «НСПУ», я правильно понял?

— Да, да, — кивнул Доврон. — Ночью стрелять можно.

— И, поди-ка, каждый метр пристреляли?

— Они нормально стреляют, — скромно похвалил Доврон гуль-ахмадовских пулеметчиков и ткнул ногтем в значок на схеме. — Вот тут БТР сгоревший стоит. «Шилка» раздолбала. Его уже после ваших, и даже после Наджиба сожгли. Разборка была!

— Это понятно, — вздохнул Механик. — «Шилка» — самый четкий инструмент для разборок. Даже если на вертолете прилетят — мало не покажется…

— Короче, — Болт озадаченно почесал затылок. — Товарищ Гуль-Ахмад так обложился, что его можно брать только после солидной авиационной и артиллерийской подготовки.

— Как я понял, батенька, — вздохнул Механик, опять изобразив голос вождя пролетарской революции, — товагищ Латиф не гасполагает такими возможностями. Пгидется обгатиться к лучшему ниндзя Госсийской Федегации!

— Это всерьез или кривляешься? — нахмурился Болт.

— Нормальная карта у тебя имеется? — ответил Механик вопросом на вопрос. — Потому что на этом подтирочном материале хрен чего поймешь.

— Карта есть, только масштаб не очень, — Болт полез за пазуху. — Гляди…

Механик развернул карту и сказал:

— Во, теперь уже яснее. Широкий взгляд всегда полезен…

ПРОСКОЛЬЗНУЛ…

— Ну, чем порадуешь, Николаевич? — спросил профессор Баринов, когда начальник СБ ЦТМО закрыл за собой дверь директорского кабинета.

— Радовать особо нечем, — устало ответил Комаров. — Так и не выяснили, куда ваш лучший ученик поехал из Ярославля.

— Здрассте! — воскликнул Сергей Сергеевич. — По-моему, четыре дня назад ты докладывал, что гражданин Сухарев Владислав Аркадьевич взял билет на поезд Москва — Хабаровск до Красноярска. Так или нет?

— Именно так, — вздохнул Владимир Николаевич. — Билет он взял, только вот уехал по этому билету совсем другой товарищ. Наши ребята в известном вам уральском городе зашли в вагон и обнаружили в купе какого-то стопроцентного бомжа, только переодетого в более приличную одежонку. Морда лица этого типа — он себя даже по имени не помнит, но отзывается на кличку Шницель — очень мало похожа на товарища Сухарева дробь Сорокина, однако паспорт и билет на имя Сухарева нашлись именно у него. Проводник клянется и божится, что у него все в ажуре и хрен на абажуре, то есть что садился именно тот гражданин, что на паспортной фотке. Однако на фото в паспорте не Сорокин и даже не Шницель, а вообще неизвестно кто. Причем карточка вклеена наскоро, любой дурак поймет, что липа. Однако проводник аж рыдает, но убежден, что садился именно Сухарев, и, когда наши ему фото предъявили для опознания, узнал именно Сорокина.

— Ну, это как раз очень даже понятно, — усмехнулся Баринов, — Сергей Николаевич, по-моему, даже нас слегка обогнал. Тем более что работает в цитадели капитализма, деньжат завались, лишних взяток платить не надо… Оборудование — суперсовременное, любая база данных — под рукой. В общем, можешь его не искать. Ушел, ускользнул наш компаньеро Умберто.

— Принял к сведению, — со вздохом произнес Комаров, — готов нести ответственность.

— Ни хрена ты не готов, — заметил директор ЦТМО, — понимаешь, гадский гад, что я жутко мягкий и добрый дедушка, который к тому же гордится своим выпускником-пройдохой, который тебя, лоха несусветного, развел по полной программе.

— В смысле? Четвертый неучтенный экземпляр ноу-хау по «Фетишу» уничтожен, так что теперь оттуда уже никто ничего не спишет. А из тех трех, что были в 1991 году вывезены в Москву, два у нас, а третий тоже спален. Так что можем сами запустить его в производство, если захотим, и будем монополистами.

— Если доживем, конечно, — сердито процедил Баринов. — Ты отдаешь себе отчет в том, что такое Сережа Сорокин?

— С трудом, Сергей Сергеевич, — осклабился Комаров. — Но когда вы насчет «доживем» заговорили, то я сильно заволновался.

— Ты представляешь, Николаич, что сейчас этот тип из чистой вредности может продать или просто подарить эту технологию одичавшим фанатикам, которые могут такого натворить в информационной сфере, что все это закончится ядерной войной? Это тебе не фунт изюма, знаешь ли!

— Может, вы преувеличиваете? — прищурился Владимир Николаевич. — В конце концов, у него на руках только диск. Для того, чтоб выпустить «Фетиш», довольно много денег надо, времени и всяких очень дорогих металлов, но самое главное — оборудование и персонал высочайшего класса. Ничего этого в Афганистане нет. Кроме того, там его могут просто грохнуть, ничего не заплатив.

— Как и в некоторых других странах, — заметил Баринов. — Даже в тех, что числятся цивилизованными. Но дело не в этом. Я ведь хотел его взять не ради этого диска. Ноу-хау действительно у нас. Мы уже придумали схему, как и кому заказывать комплектующие, не вызывая особых подозрений, возможно, еще до зимы сумеем собрать несколько экземпляров и оснастить ими наши местные контрольные пункты. Так что «Фетиш» у нас будет независимо от того, найдем мы Сорокина или нет. Но мне нужен был сам Сорокин. Живым и здравствующим, а кроме того, работающим на меня. Более того, это я тебе первому и строго конфиденциально сообщаю: мне очень хотелось, чтоб он взял на себя руководство Центром…

— Я, конечно, извиняюсь, Сергей Сергеевич, — произнес Комаров, — но какой в этом резон — не понимаю. Сорокин, согласно анкетным данным, ненамного моложе вас. Ему почти 57, вам — 64. Насчет здоровья, как мне представляется, вы с ним почти в одной категорий. Хотя я, конечно, не медик, но могу догадаться, что у Сорокина не все в порядке с нервами, потому что образ жизни к тому обязывал. А если с нервами нелады, то и еще десяток болезней отыщется.

— Интеллигентный ты человек, Николаич. Я ведь догадываюсь, что на языке у тебя нечто другое вертелось, — усмехнулся профессор. — И хотел ты сказать что-нибудь вроде: «У тебя что, товарищ генерал, крыша поехала? Неужели тебя, у которого покамест прогрессирующего склероза не наблюдалось, пыльным мешком по голове ударили?» Ведь так?

— Вам виднее, что я подумал, — процедил Владимир Николаевич. — Возможно, вы мои мысли несколько огрубили, но воспроизвели близко к их сути. Человек около тридцати лет приблизительно создает даже не учреждение, а целую систему, даже, как любят выражаться журналюги, «империю». Укрепляет ее кадрами, техникой, организует финансирование, создает периферийные организации, зарабатывает очень большие деньги. Находит общий язык с самыми высшими кругами чиновничества, тузами бизнеса, интеллектуалами, военными, «авторитетами», политиками, наконец. Закордонные фирмы организует, чужие правительства на корню покупает. Вкладывает во все это массу денег, интеллекта, нервов, здоровья — добивается невероятных достижений, на многие годы опережающих общемировой уровень, получает почти неограниченную и беспредельную власть… И вот, находясь в совсем еще приличном физическом состоянии, как говорится, в здравом уме и твердой памяти, ни с того ни с сего решает передать всю эту систему человеку, который противодействовал вам по всему миру, который отвечает за гибель нескольких десятков ваших людей, между прочим. Зачем?! Либо я полный тупица, который ваших сверхзадач не может понять, либо, извиняюсь, у вас просто крыша поехала.

— Мудро, — сказал Баринов. — Но неправильно. Конечно, крыша у меня никуда не поехала, но и никакой особо хитрой сверхзадачи я перед собой не ставлю. Просто мне хочется, чтобы Сережа перестал делать глупости, рисковать жизнью и здоровьем, исполняя то, что может сделать какой-нибудь хорошо подготовленный паренек, вроде Вани или Валета. Ну, на худой конец, такой головорез, как Механик или Болт. Мне же надо, чтоб Сорокин занялся тем, в чем он по-настоящему незаменим.

— Не пойдет он на такую интеграцию, — скептически хмыкнул Комаров. — Во-первых, примет это дело за подставу, а во-вторых, он упертый до невозможности. Советский человек! «Коммунисты, вперед!», «Комсомольцы в плен не сдаются!». Чеку разомкнуть, кольцо в зубы — получи, фашист, гранату!

— Это ты, конечно, прав. Но сейчас, я думаю, он немного отрезвеет. Ведь он человек богатый, между прочим. Он своим ребятам в Оклахоме получше платит, чем я, однако в трубу не вылетел. А под этот шухер с самолетами какие-нибудь друзья могут и до него дотянуться. В ФБР тоже не лаптем щи хлебают. Конечно, он там кого-то оплачивает, и все его вояжи проходят незаметно, тем более что ни к каким терактам на территории Штатов он не причастен. Но вот к вращению его денег — присмотрятся. Кому это надо?

— К нашим деньгам тоже могут приглядеться… — заметил Владимир Николаевич.

— Не-а! — убежденно сказал Баринов и пропел на мотив известной песенки «Цыпленок жареный»: — «Они в офшоре, в Карибском море, поди возьми за просто так!»

— Да, — кивнул Комаров. — Только вот если шейх Абу Рустем попадет не туда, куда нужно…

— Верно, — вздохнул профессор, — это ты прав, «наружник»! Когда связь с Болтом?

— Примерно через полчаса. Придет архивированный импульс на полторы секунды. Потом через полчаса дадим ответ.

— Вот он когда пригодился бы, «Фетиш»-то! — проворчал Сергей Сергеевич.

— И ваш 154-й пригодился бы, — опечалился Комаров. — Но, увы, не судьба была.

— Как раз к вопросу о том, что на посту директора нужен другой человек. Когда 154-й вышел на нерасчетную и сгорел, я был в жуткой ярости. Хотел расстрелять Таньку, Ваську, Богдана и еще с десяток людей, которые в общем и целом не являлись виновниками. Просто попался дефектный носитель. Случайно! И все — пятьдесят миллионов баксов вылетели в трубу. А это даже для нас — деньги. И я поймал себя на том, что мне жалко этих денег, а не людей, вот какая штука. Причем людей, которые пахали как проклятые, чтобы сделать для меня этот 154-й, а я их просто с досады собрался в расход вывести. На полном серьезе! С такими заскоками мне пора сдавать дела, понял, коллега!

— Это уже на исповедь смахивает, — заметил Владимир Николаевич. — Не рукоположен к сему таинству…

— Еще не хватало, исповедаться! Религия — опиум для народа. Покамест мне еще никто не доказал наличие всяких там потусторонних сил.

— Даже Полина?

— А что в ней особенного? Обычная баба, только с отклонениями от нормы. Был бы это дар божий, так небось его не удалось бы блокировать при помощи программы Ани Петерсон.

— Спорить не буду. Но насчет того, чтоб сдавать дела, — семь раз подумайте.

— Подумаю, подумаю… — На лице профессора появилось примерно то выражение, которое вполне могло появиться у Архимеда, сообразившего, что на его тело, погруженное в ванну, действует выталкивающая сила. Правда, орать «Эврика!» Баринов не стал, а просто улыбнулся.

— Николаич, у тебя, оказывается, есть свойство подавать умные идеи! Почти как у пивовара Ивана Таранова из рекламы!

— Это когда он Альберта Эйнштейна пивом угощал, а в результате тот общую теорию относительности создал?

— Так точно. Ты тут помянул Полину. А что, если попробовать поискать Сережу с ее помощью?

— Гениально! — вскричал Комаров, явно подражая мультяшному Эйнштейну из рекламы.

ПОСЛЕ ЗАКАТА

Когда стемнело, Латиф выкатил из глинобитного гаража все ту же мятую «Тойоту», и все россияне плюс Доврон благополучно в нее втиснулись. Болт объяснил публике, что Латиф решил подвезти их до перевала, а дальше проводником будет Доврон.

Так и вышло. Десять километров, на которые, возможно, пришлось бы потратить часа два пешкодралом, проскочили минут за десять. После этого вылезли. Латиф молча поручкался со всеми гражданами и родным сыном, развернул «Тойоту» и погнал обратно в кишлак.

Странно, но после того, как они очутились, так сказать, «на местности», Таран испытал определенное облегчение. В этой самой Латифовой худжре он исподволь ощущал постоянную тревогу. Что стоило, например, товарищу Латифу ради укрепления дружеских связей с Гуль-Ахмадом подсыпать стрихнинчику в тот же мургпулав или в бараний супчик шорву? Про эту шорву Болт целую лекцию прочитал, например, объяснил, что татары ее «шурпой» называют, а молдаване — «чорбой». И припомнил, как, будучи в Приднестровье, узнал, что по-молдавски, как и здесь, врагов тоже называют «душманами». Но вот насчет возможности скушать чего-нибудь вместе с супчиком он ничего не произнес, хотя супчик хлебали без Латифа и Доврона. Неужели был так уверен в том, что этот Латиф не захочет его обмануть? Даже когда в машину садились, Юрку легкий мандраж бил. Хрен знает, не привезут ли их Латиф с Довроном прямо в лапы Гуль-Ахмаду? Фиг успеешь очухаться, если со всех сторон и разом наскочат… И лишь когда «Тойота», с трудом развернувшись на дорожке шириной в четыре верблюда, укатила в темень, Таран почуял себя поуверенней. Теперь все в большей степени зависело от бывалых Болта и Механика, ну и от всех остальных, и Юрки в частности.

— Присели! — полушепотом скомандовал Болт. — Наблюдать на четыре стороны.

Освещенность, прямо скажем, была неважнецкая. Темень обступала со всех сторон, а луна пряталась где-то за дальними горками. Их контуры тощий убывающий месяц — по идее, примерно такой, как на турецком флаге — кое-как подсвечивал. А вот то, что ближе, — худенько виделось. Справа от дороги, если стоять лицом в ту сторону, куда ехали на «Тойоте», вздымалась круча горного склона, а слева с трудом различался каменистый откос. Где-то там, внизу, бурлила и клокотала по дну ущелья речка. На краю этого не очень крутого откоса бойцы и присели.

— Надеть очки! — приказал Болт, передавая один чехол с инфракрасными очками Доврону. — Примерь, Латифыч, нормально сидят?

— Классная штука! — порадовался тот. — Подаришь, а?

— Обязательно, — кивнул Болт, — если все нормально будет.

— Хорошо приехали, — заметил Механик, оглядев окрестности. — С тех сопок, где «ДШК» и «шилка», нас покамест не видят. Но если еще пару поворотов по дороге пройдем, начнем светиться… А так, пожалуй, они даже фар «Тойоты» не видели.

— Отец так нарочно сделал, — прокомментировал Доврон. — У Гуль-Ахмада люди и на самом перевале сидят. Если б мы еще ближе подъехали, они бы заметили, даже если б отец без фар ехал. У них тоже «ПНВ» есть, только похуже. А здесь, где остановились, даже мотора не слышно. Река шумит…

— Есть такое дело, — задумчиво кивнул Механик, еще немного повертев головой. — Короче, дустляр, надо нам помаленьку к этой реке спускаться. Тут вполне полого, даже без веревок можно пройти. Речку по камням перейдем, дождей вроде давно не бывало.

— На том берегу — круто, — предупредил Доврон. — Там без веревки — фигово.

— Там разберемся! — сказал Механик. — Сейчас главное — чтоб Гуль-Ахмад нам еще и здесь мин не насажал…

— Навряд ли, — засомневался Болт. — Дорогу не заминировал, а на откосе мину поставит?

— Насчет того, что дорога не заминирована, — это бабушка надвое сказала. То, что досюда нормально доехали, просто значит, что мины у него ближе к перевалу стоят. Уже в зоне обстрела «шилки» и в секторе наблюдения заставы у перевала. Там, кстати, могут не только нажимные, но и радиоуправляемые поставить. Ну а здесь, на склоне, тоже пару штук могут пристроить. Особенно у камней, по которым можно реку перейти.

— Понял, — уважительно произнес Болт. — Идешь вперед, мы за тобой. Связь по рации или знаками.

— Знаками лучше, — скромно заметил Еремин. — Навряд ли, конечно, они слухача посадили УКВ прослушивать, но береженого и бог бережет.

— Примем к сведению, — кивнул Болт.

— Я пошел! — сообщил Механик, наскоро проверяя свое снаряжение.

— Валет — за Механиком, дистанция двадцать метров. Дальше так: Таран, Доврон, я, Ваня… Богдан, ты свою работу знаешь? Замыкающим пойдешь.

— Так точно. ГВЭП в режиме «Н», обзор сферический. Пока все чисто.

— Мех — вперед, остальные — на месте.

Ядовито-зеленый инфракрасный контур Механика, неторопливо двинувшегося вниз по камням в сторону речки, просматривался гораздо лучше, чем холодные камни. Тарану опять жутковато стало. Их, тепленьких, через инфракрасную оптику тоже хорошо видно. А вот какого-нибудь злого человечка с «СВД», если он укрылся за валунами, просунув между ними ствол, не враз рассмотришь. А если и рассмотришь, то в него даже Ване и Валету попасть будет сложно. Уж во всяком случае, труднее, чем этому типу в тех, кто спускается к речке. Одна надежда — на Богдана с ГВЭПом. Полюбовавшись, как операторы в Африке орудовали, Юрка все надежды на удачный исход дела возлагал только на эту таинственную штуку. Чудо-оружие! И наблюдать можно, и мозги неприятелю морочить, и усыплять безо всяких инъекций, и заставлять подчиняться, а можно и сносить все к чертям одним ударом…

— Валет, пошел! След в след! Помечать маршрут термокаплями! — приказал Болт, на глаз определив, что Механик уже удалился на двадцать метров. Безотказный биоробот направился точно по тем же камням, что и Механик. У него в левой руке был какой-то баллончик с кнопкой, вроде тех, в какие кремы для бритья заряжают или медицинские спреи для быстрой обработки ран. Таран уже знал, что это за штука. Там, внутри баллончика, находилось что-то вроде желе или клея, подогретого термоэлементами градусов до пятидесяти. Валет после каждого шага нажимал на кнопку и прыскал из баллончика на камни. Для человека, лишенного инфракрасных очков, капли этого горячего вещества были незаметны, а вот тот, у кого очки имелись, видел эти излучающие тепло пятнышки. Оставалось только не отклоняться от их линии. Через некоторое время это желе остывало, а потом и вовсе испарялось почти бесследно. Однако на то, чтоб группа из четырех человек могла пройти этим проверенным маршрутом, действия термокапель вполне хватало.

— Таран — вперед!

Юрка двинулся вдоль линии капель. Механик к этому времени очутился уже совсем недалеко от воды. До цепочки валунов, по которым он намеревался перебраться через реку, оставалось метров пять, не больше. И вдруг маленькая фигурка выпрямилась, подняв левую руку вверх. Это означало: «Стой! Укрыться!»

Таран присел между камнями, Валет — тоже. Механик нагнулся, потом встал на колени и начал копошиться. Юрка сразу вспомнил, как он одну за одной снимал мины в затопленных подземельях на острове Хайди. Тогда Таран еще не знал как следует «дона Алехо» и если переживал, то прежде всего за себя. Теперь, после «африканского сафари», этот неунывающий мужичок воспринимался почти как родственник, и Юрка даже, кажется, молился, чтоб все обошлось и поговорка насчет сапера, который раз в жизни ошибается, не сбылась.

То ли эти молитвы дошли, то ли Механик сам справился, но только ничего ужасного не произошло. Еремин вытащил из-под камней какую-то фигулину, смахивающую на ребристый абажур, — «малую итальянку», кажется. Затем Олег Федорович убрал мину в сторону от тропы и продвинулся дальше, к цепочке валунов. После этого помахал ладошкой — «продолжать движение».

Пошли дальше. Механик начал ловко перешагивать с валуна на валун, Валет помечал тропу своим баллончиком, Таран старался не отставать и не приближаться, а вот Доврон, Болт, Ваня и Богдан сильно сократили дистанцию с головной публикой.

Уже добравшись до валуна, ближайшего к противоположному берегу, Механик опять остановился. Сколько ни всматривался Юрка, ничего подозрительного разглядеть не мог, а вот Олег Федорович, потыкав в речную гальку какой-то палочкой, принялся аккуратно разгребать камешки. Опять все волновались, дожидались, чем это кончится.

Но и в этот раз все обошлось благополучно. Механик снял еще одну пластмассовую мину, а затем окончательно перебрался на другой берег. Следом благополучно перешел Валет. Еремин в это время уже вышел к почти отвесной скале, стоявшей метрах в пяти от воды, а затем вернулся назад и осмотрел близлежащий участок берега. На этой «чистой» площадочке постепенно собрались все шестеро.

— Как ты, блин, эти мины разглядел? — подивился Богдан. — Нюхом, что ли, почуял?

— Ты, товарищ оператор, когда-нибудь слышал такую поговорку: «Думать за противника!»?

— Слышал, и не раз. Только вот по минной части, по-моему, это хрен получится. Если б ты мне показал человечка, который эти фигулины тут установил, — да, вся схема уже была бы у меня. А так ума не приложу.

— Зря. Техника портит человека, а человек портит технику, — философски произнес Мех. — Надо элементарно подумать, куда ты будешь ставить ногу для того, чтоб перескочить на камень, который у берега. Человек, который соберется установить мину, если он толковый минер, непременно прикинет эту же самую точку. Остается только поискать мину на этом самом месте. То же самое — на том берегу. Надо примерить то место на берегу, куда станешь перешагивать с крайнего камня. Там тоже должна быть мина. Чисто логический подход.

— Мех, — проворчал Болт, — завязывай читать лекции по инженерной подготовке. Какой дальнейший порядок действий?

— Докладываю: идем вверх на сорок метров вот по этой скале. Сначала посылаем Ваню и Валета, они взбираются туда, на уступ, а потом поднимают всех остальных.

— А что там, извиняюсь, медом намазано, на этом уступе? — буркнул Болт. — Насколько я понял из предварительных разговоров, когда ты себе карту запросил, об этом уступе речи не шло. Ты говорил, что знаешь тропу, по которой мы к пещере подымемся. Даже на карте ее начертил.

— Ну и что? — невозмутимо сказал Механик. — Я здесь, на этом самом месте, последний раз был лет двадцать назад. И тогда, поскольку у меня никакого альпснаряжения не было, пошел по тропе. А это между прочим — почти целый километр вокруг горы. А сейчас глянул на скалу и вспомнил, что когда к этой пещере вышел, то внизу речка была и эти камни. На хрена километр топать, когда надо всего на сорок метров по прямой вертикали влезть?

— Ваня, Валет, подчиняетесь Механику! — объявил Болт.

Вообще-то Таран уже видел нечто подобное прошлым летом. Тогда седенький Механик вместе с этими «юными терминаторами» чуть ли не наперегонки и безо всякой страховки влез на примерно такую же скалу, чтоб подобраться с тылу к карвальевской деревне Муангу. Но тогда дело было под утро, и всякие там трещины-выбоины в скале были хорошо видны. А сейчас-то темень! От инфракрасных очков толку — чуть. Холодные камни они только в общих чертах видят…

Тем не менее, вместо того чтоб приказать Ване и Валету влезть на уступ, Механик, вопреки собственной диспозиции, объявил:

— Ваня, Валет, следовать за мной! Дистанция — полтора метра! — и первым стал карабкаться на скалу.

— Обормот старый! — вполголоса прокомментировал Болт. — Точно говорят: «Маленькая собака — до старости щенок!»

Биороботы полезли вверх точно по тем же выбоинам и щербатинам, что и Механик, свято выдерживая дистанцию в полтора метра. Тарану опять жутковато стало. Если Еремин сорвется, то сядет точно на голову Ване, а потом они вместе снесут со скалы и Валета с бухтой альпинистской веревки через плечо. Если такой завал произойдет невысоко — куда ни шло, но, если повыше чем в десяти метрах от земли, — пиши пропало. Чем выше взбиралась эта троица, тем больше шансов, что, навернувшись со скалы, все хором расшибутся в лепешку.

А тут еще на дороге, со стороны кишлака, где они сегодня дневали, послышалось надсадное урчание мотора.

— Это что за бурбухай? — озабоченно пробормотал Болт. — Я его, блин, не заказывал…

Доврон тоже насторожил уши и сказал успокоенно:

— Мамад поехал. Это его «ПАЗ», другого тут нету. Карима-хаджи с родней на хашар повез. Типа, на субботник.

— В Гуль-Ахмадов кишлак? — полюбопытствовал Болт.

— Не, дальше, — мотнул головой Доврон. — В Мир-Мазар. У Карима-хаджи с тамошним мужиком, Мирджаном, — мухый. Знаешь, что такое?

— Это когда сын одного женится на дочери другого и наоборот?! Чтоб на вальвар не тратиться?

— Так точно, командор. Одни бедные, другие тоже — зачем бабки платить? Мирджан месяц назад сюда приезжал с родней, все помогали Кариму-хаджи дом для Каная и Шафихи строить. Теперь Карим-хаджи в Мир-Мазар подался. Там тоже дом строят.

— А чего они ночью поперлись?

— Надо успеть к рассвету, иншалла. А то, если утром поедешь — раньше полдня не доберешься. Там же весь кишлак вкалывает с утра — неудобно опаздывать.

— Ну и что, Гуль-Ахмадовы ребята их пропустят?

— Да. Мамад уже уплатил пять баранов, так что до самого Мир-Мазара спокойно ездит…

— А как ты думаешь, он не расскажет гуль-ахмадовцам, что кое-кого видел по дороге?

— Ему голова не надоела! — весело оскалился Доврон.

Гул машины слышался то громче, то тише — горная дорога шутки шутила. А фары все еще не показывались.

Между тем Механик с биороботами уже выползли на уступ.

— Короче, мы уже тут, — прохрюкало из рации Болта. — В полутора камэ выше по речке движется «пазик» бурбухайного вида. Пропускаем?

— Именно, — ответил Болт. — Подниматься будем, когда они за утес укатят. Укрыться и не светиться!

— Понял!

Таран, Болт, Богдан и Доврон укрылись за валуны у подножия скалы и поглядывали в ту сторону, откуда должен был появиться «„пазик“ бурбухайного вида». Действительно, через пару минут из-за поворота высветились фары, и появилось некое транспортное средство, в котором только очень наблюдательный человек смог бы узнать старенький российский автобус, предназначенный для обслуживания трасс межколхозного значения.

Во-первых, на крыше и по бортам были пристроены какие-то попоны с рюшечками и колокольчиками. Такие могли украшать, допустим, парадного верблюда какого-нибудь здешнего хана или даже слона индийского раджи. Во-вторых, на крыше, превращенной в огромный багажник, громоздилась куча всяких мешков и тюков, отчего высота бедного «пазика» увеличилась почти в полтора раза. То ли родичи Карима-хаджи какие-то подарки везли для родни Мирджана, то ли хотели попутно с субботником-хашаром кое-какой бизнес в Мир-Мазаре провернуть.

Зря Болт волновался. Фары бурбухайки светили тускловато, и, пожалуй, ни водитель, ни пассажиры не смогли бы заметить даже Механика с биороботами, если б они в этот момент все еще лезли по скале. А уж тех, кто прятался под скалой, — и подавно.

«Пазик» укатил, позванивая своими колокольчиками, как верблюжий караван, а Болт, дождавшись, пока отсветы его фар исчезнут из виду, приказал в рацию:

— Начинаем подъем. Веревку вниз!

— Принято, — доложил Механик, и через несколько секунд со скалы сбросили веревку.

— Богдаша, пойдешь первым! — велел Болт. — Наверху сразу же возобновляешь режим «Н».

— Как учили! — кивнул гвэпщик, обвязываясь веревкой.

Богдана довольно быстро утянули наверх, а Доврон сказал:

— Командор, можно я попробую без веревки, а? Как ваши первые? Я так лазал…

— Нет, — безапелляционно сказал Болт. — Я твоему отцу обещал, что все в порядке будет. А отца надо слушаться. Ты его старший, наследник, стало быть.

— Хорошо, командор, — вздохнул Доврон и, когда веревку сбросили обратно, сам обвязываться не стал, а доверил это дело Болту. Подняли Латифыча нормально, без проблем, и внизу остались только Таран и Болт.

— Капитан поднимается последним, — обвязывая Юрку веревкой, объявил командир.

Особо сложным этот подъем Тарану не показался. Его уверенно тащили наверх, и надо было просто держаться за веревку, переставляя ноги по скале.

Оказавшись на уступе, в лапах Валета и Вани, которые принялись освобождать его от веревки, Юрка почти сразу же увидел пещеру, черную треугольную дыру в человеческий рост высотой, но довольно узкую.

Когда Болт выбрался на уступ, Механик сказал, обращаясь ко всем сразу:

— Вот сюда и полезем, братва. Отказываться уже поздно.

— Это понятно, — кивнул Болт, слегка запыхавшийся при подъеме. — Но ты уверен, что это то, что нам нужно?

— Если б я не был уверен, — сказал Механик, — то хрен бы вас сюда потащил. Вот, смотри!

Олег Федорович пошевелил что-то носком ботинка. Тихий звон никому незнакомым не показался. Болт ненадолго включил фонарик. Здесь на уступе лежало множество позеленелых и уже частично разъеденных временем стреляных гильз: и от 5,45, и от 7,62 образца 1943-го, и 7,62 образца 1908-го.

— Шмаляли отсюда, видишь? — прокомментировал Механик. — Два автоматчика было, не меньше, и пулеметчик с «ПК». Наверно, и гранатометчик имелся с «РПГ», только от них гильз не остается… А вот на скале «зушка» отметилась. Снарядов шесть сюда впендюрила. Наверно, с «газона» 66-го мочила. Но это небось за год или за два до меня было. Когда я сюда пришел, тут уже только гильзы лежали да костяшки какие-то. Похоже, кому-то ладонь оторвало. Самого унесли, а руку после птицы расклевали. Под обрывом тогда два наливника лежало, так что «духи», видать, работу сделали.

— Наливники Гуль-Ахмад танком вытащил, — пояснил Доврон. — Он хозяйственный! У него мужик есть — усто Дзир. Супермастер! Все починил, что надо, сам выковал, выправил. У нас в кишлаке такого нет. Мамад свой «пазик» туда гоняет ремонтировать, и отец свою «Тойоту» у Дзира регулировал.

— Жалко, не доведется встретиться, — заметил Механик, — люблю технически грамотных!

— Так, — сказал Болт. — Как я понял, ты тут пытался доказать, что товарищи моджахеды, постреляв по наливникам, отошли в пещеру. Да?

— Именно, — кивнул Олег Федорович, — и даже дальше…

ПОЛИНА РАБОТАЕТ

В одном из хорошо изолированных и охраняемых спецпомещений ЦТМО, находившемся совсем недалеко от кабинета Баринова, стояло кресло-ложемент, напоминающее те, в которых космонавты стартуют на кораблях «Союз». Наверно, если кто-то посторонний заглянул бы сюда, то подумал бы, что Россия решила запустить в космос еще одну, четвертую (после Терешковой, Савицкой и Кондаковой) женщину-космонавта. Такую иллюзию создавали не только ложемент, но и шлем, похожий на авиационный или космический, а также некий облегающий комбинезон — именно благодаря последнему и определялось, что в ложементе зафиксирована дама. Забрало шлема было наглухо закрыто, и лица сквозь черную пластмассу никто не смог бы разглядеть. К шлему даже кислородный шланг подключили, а также некий солидный кабель в два пальца толщиной. Кабель расходился на множество проводков, которые, как видно, выводили из-под шлема некие импульсы, которые обрабатывались компьютером. Посторонний человек опять же предположил бы, что с космонавтки снимают некую медицинскую телеметрию.

Посторонних, однако, в спецпомещении не присутствовало. Помимо дамы, похожей на космонавтку, тут находилось еще три человека. То есть сам профессор Баринов, начальник СБ ЦТМО Комаров, а так же заведущая 8-м сектором Центра Лариса Григорьевна. Именно Лариса Григорьевна осуществляла медицинский контроль за состоянием «космической» женщины.

— Как она там? — спросил профессор, сидя у своего монитора.

— Без видимых отклонений к худшему, — ответила Лариса Григорьевна. — Пульс несколько замедленный, но ровный. Сон есть сон.

— Хоть это приятно, — проворчал Баринов, откидываясь на спинку кресла.

— Не найдет она его, — зевнул Владимир Николаевич. — Она же Сорокина даже в лицо не видела. А по фотографии только базарные экстрасенсы людей ищут.

— Есть доля истины, — вздохнул Сергей Сергеевич. — И все же эксперимент есть эксперимент. Отрицательный результат — тоже результат.

На монитор перед профессором была выведена электронная карта мира. Никаких обозначений на карте не имелось, только светились линия бывшей границы СССР да белая пятиконечная звездочка, обозначавшая Москву. Точнее, звездочка обозначала поселок ЦТМО, спецпомещение и даже конкретно Полину. От этой точки исходил лучик, вращавшийся вокруг звездочки по часовой стрелке. Ближе к центру луч светился намного ярче, чем на большом удалении. Там он выглядел едва заметной, волосяной или даже прерывистой линией. Впрочем, радиус луча, судя по карте, обрывался где-то за экватором. В уголке монитора мерцала надпись «global-level» — «глобальный уровень».

— Давайте-ка сузим сектор поиска, — предложил Баринов, поглаживая бороду. — До тридцати градусов по азимуту юго-восток. Наибольшая вероятность, что он именно там. И девчушка меньше устанет. Все же она не Ленин, чтоб «в черепе сотней губерний ворочать, людей держать до миллиардов полутора…».

— Вроде бы, Сергей Сергеевич, мы насчет этого сектора еще недавно размышляли, — с легким ехидством заметил Комаров. — И помнится, вы нас убедили, что лучше при максимальном радиусе крутить вектор на все 360.

— Ну ошибся, переоценил мощность этой головенки, — проворчал профессор. — Итак, ось: строго юго-восток, 135 градусов по компасу. Сектор от 120 до 150.

И защелкал клавиатурой, вводя данные в компьютер.

Вновь появилась карта полушарий, только лучик теперь не круги описывал, а метался в узком секторе. Радиус луча заметно удлинился, и сам он стал заметно ярче. Теперь волосяным-прерывистым лучик становился где-то у Новой Зеландии…

Баринов и Комаров впились взглядами в картинку. Несколько раз лучик качнулся впустую, а затем на пути луча вдруг мигнула маленькая красная точечка.

— Есть! — сам себе не веря, пробормотал Баринов. — Сужаю сектор до трех угловых градусов.

— Ну, Полина… — пробормотал Комаров. — Интересно, можно таких девушек на поток поставить, а?

— Это не ко мне, — буркнул Баринов, нажимая на клавиши. — Лариса Григорьевна эту проблему решает.

Сектор, в котором метался луч, стал совсем узким и теперь дотягивался аж до Антарктиды, но профессора сии холодные края уже не интересовали. Красная точка мерцала намного севернее экватора, но заметно южнее бывшей границы СССР.

— Фокусирую, — мрачно сказал Сергей Сергеевич. Границы сектора сошлись в единую линию, соединившую белую звездочку с красной точкой.

— Он уже в Афгане, — вздохнул Владимир Николаевич. — И, похоже, на талибской территории…

— Перевожу на «makro-level», — объявил профессор.

Теперь весь экран заняла карта Афганистана. На ней уже были обозначены Кабул и крупные города, центры провинций-хукуматов — Герат, Кандагар, Мазари-Шариф, Джелалабад и так далее. Звездочка на эту карту уже не попала, но конец луча четко упирался в красную точку, мерцавшую поблизости от Мазари-Шарифа.

— В самом городе, кажется, талибы, — припомнил Комаров, — но северяне от него не очень далеко. Узбеки товарища Дустума.

— Помню его, — нахмурился Баринов. — Усатый такой, рябоватый, на Сталина немного похож или на Саддама Хусейна. Наш коллега Сарвари, помнится, давно хотел его подцепить на чем-нибудь, но не сумел. А когда наши слиняли, Дустум переметнулся к Раббани. Если б не он, Наджиб подольше продержался.

— Неправильно наши поступили, — вздохнул Комаров. — Начали насчет территориальной целостности рассуждать, то да се… А надо было просто туркмен к туркменам присоединить, узбеков — к узбекам, таджиков — к таджикам. Как в 1939-м на Украине и в Белоруссии сделали. Всё бы с наваром остались…

— У тебя не спросили, что с Афганом делать, — проворчал Сергей Сергеевич. — Международник хренов!

— Зато проще было бы, — ухмыльнулся Комаров, — законопатили бы новую границу, кого надо — на Колыму, других — в расход, а третьи, глядишь, добровольно в колхоз вступили…

— Трепло! Не отвлекай всякой фигней, я на «middle-level» перехожу…

После очередного нажатия на клавишу карта укрупнилась, и теперь на ней просматривались только окрестности Мазари-Шарифа. Красная точка находилась вне каких-либо населенных пунктов, и теперь стало заметно, что она понемногу перемещается в южном направлении. Но белая линия, не отрываясь, тянулась за ней хвостом.

— Устойчиво сопровождает! — порадовался профессор. — Скорость перемещения объекта — сорок километров в час. Похоже, на машине едет. Хотя скорость, конечно, маловата…

— Грунтовка, там особо не погоняешь, — прокомментировал Комаров.

— Так, ставим на «micro»… — Сергей Сергеевич азартно нажал на клавишу.

Теперь на мониторе появилось нечто напоминающее кроки местности. В основном на этих «кроках» просматривалась дорога, а на дороге — движущийся автомобиль, отображенный стандартным значком, применяемым на армейских картах. Контуры дороги менялись, а машина с мигающей в ней красной точкой оставалась все время в центре экрана.

— А еще крупнее можно? — поинтересовался Владимир Николаевич.

— Можно, — кивнул Баринов, — надо только чуть-чуть фокусировку поправить, и поставим «nano level». Чтоб посмотреть, на каком месте он сидит…

— Чудеса, ей-богу! — подивился начальник СБ ЦТМО.

— Это еще не все. С нано-уровня можно уже и реальную картинку получать… То есть видеть то, что видит объект. Ну и слышать, вестимо. Можно и мысли считывать, правда, если в звуковой форме воспроизводить, то получится каша. Целесообразнее подключить преобразователь, который будет вести что-то типа протокола, а потом синхронизировать по времени с произнесенными словами.

— Да-а… Техника! — вздохнул Комаров. — При допросах небось незаменимая штука.

— При допросах в девяноста процентах случаев, — усмехнулся Сергей Сергеевич, — гораздо удобнее «Зомби-6» использовать. Но для таких товарищей, как Сорокин — особенно когда они на расстоянии в несколько тысяч километров и вколоть им препарат невозможно, — пожалуй, и впрямь ничего лучше не придумаешь. Правда, одна загвоздка: нужна Полина. Мы эту систему делали с расчетом на ГВЭП-154с, который, в принципе, мог бы круглые сутки работать с объектом. А Полинка — живая. Пять часов отработает — и надо давать отдых. Летом она у нас чуть концы не отдала…

— Сергей Сергеевич, — тревожно доложила Лариса Григорьевна. — У Полины аритмия и скачки артериального давления. Давайте-ка выведем ее, пусть отдохнет.

— Ничего, я думаю, еще минут пять ей не повредят, — отмахнулся Баринов. — Перехожу в нано-уровень!

Но тут внезапно изображение на мониторе пропало. Послышался противный писк компьютера, и на темном экране замигала белая надпись: «Контакт с объектом утрачен!»

— На провод вроде никто не наступал… — пробормотал Комаров. Но в ту же секунду охнула Лариса Григорьевна:

— Пульса и дыхания нет, Сергей Сергеевич! Отключайте немедленно!

— Отключил! — Баринов выскочил из-за своего терминала, подбежал к ложементу и принялся снимать с Полины шлем. — Лариса, готовь адреналин! Николаич, срочно звони в сектор! Реаниматоров вызывай! С разрядником!

— Ничего не понимаю, — бормотала Лариса Григорьевна, лихорадочно выдергивая из коробки одноразовый шприц. — С чего это? Мы ведь еще и близко не подошли к контрольному времени…

— После, после будем разбираться! — Сергей Сергеевич торопливо расстегивал ремешки, фиксирующие Полину в ложементе.

Но в голове, помимо основной мысли, как вытащить Полину с того света, зудела и еще одна: «А что, если это работа Сорокина? Как там, у Ленина: „Всякая революция хоть чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться…“ Точно процитировал или нет? Забыл, забыл, товарищ генерал-майор! А ведь раньше не только все нужные цитаты помнил наизусть, но даже мог точно назвать произведение, том 5-го издания и страницы! Но сейчас это не суть важно. Важно другое: что приключилось с Полиной? Если это просто очередной „сброс“, которые с ней уже неоднократно происходили от перенапряжения, — это ерунда. А вот если это контрудар революционера Сорокина — тогда держись!»

ОТ УСТУПА ДО КЯРИЗА

Когда Таран вошел под своды пещеры, то сразу почувствовал разницу между этой, здешней пещерой, и той кавказской, где ему в прошлом году привелось ползать вместе с родными «мамонтами».

Первое, чем различались пещеры, был запах. Кавказская пахла сырым камнем, мокрым песком, плесенью. И вообще, воздух в ней был влажный, прелый такой. Даже в тех местах, где никаких ручьев и речек не имелось, на камнях конденсировалась влага, и струйки воды стекали на пол по стенкам, а сверху капало. В здешней пещере было сухо и пыльно, несмотря на то что речка находилась совсем близко. Что такое сорок метров по вертикали? Да всего ничего, можно сказать, сталинский десятиэтажный дом. Однако, видать, испарения от речки сюда не доходили.

Перед тем как войти в пещеру, Богдан прощупал ее ГВЭПом и доложил, что за первые триста метров пути можно не волноваться — никого нет. Поэтому решили идти с фонариками, а инфракрасные очки отключить — поберечь питание.

Порядок движения сохранили прежний: впереди Механик, который и здесь насчет мин интересовался, далее Валет, Таран, Доврон, Болт, Ваня и Богдан со своим прибором. Механика отпустили подальше, он метров на десять опережал Валета, остальные шли гуськом, в одном шаге друг от друга.

Первые сто метров, можно сказать, лиха не знали. Шли практически в рост, под ногами больших камней не валялось, от стенки до стенки метра полтора было. И своды выглядели зализанными такими, гладкими, без трещин и выпадающих камней. Наконец, некоторое время ход выглядел почти горизонтальным — уклона ни вверх, ни вниз не ощущалось. И ноги ступали почти бесшумно, потому что на полу пещеры лежал приличный слой пыли. Пыль эта, однако, особо не доставала, до ртов и носов не добиралась, потому что народ шагал аккуратно и не спеша.

Когда эти сто метров остались позади, Механик остановился и подождал остальных. Оказалось, что они вышли на развилку.

— Вот здесь я прятался, — сообщил Еремин. — Даже надпись на стенке оставил.

Он посветил фонариком куда-то вправо, и все увидели надпись: «Еремин Олег, ст. п-щик, ОКСВ в ДРА. 1985 гг.».

— Честно сказать, думал, что и сдохну здесь, — прокомментировал Механик, — вот и решил отметиться. Сил совсем не было.

— Чем ты это выдолбил? — полюбопытствовал Болт, разглядывая корявые буквы. — Штык-ножом? Камень крепкий, не известняк или песчаник…

— Финкой ковырял, — сообщил Еремин. — Была у меня такая неуставная, я ее из напильника скостролил. Автомат в БМР сгорел, пока я до ветру ходил, а финка в сапоге оставалась. Потом, правда, я сразу парой автоматов разжился, когда «духов» поколол…

Доврон, как ни странно, после этого сообщения даже не нахмурился, а посмотрел на Механика с недоверчивым удивлением: как такому маломерку удалось двоих зарезать?

— Ну и что дальше? — спросил Болт. — Куда пойдем? Налево или направо?

— Направо не пойдем, — мотнул головой Механик, — там тупик, завал, если точнее. А налево — будет спуск. Покруче, чем здесь, градусов под тридцать уклон и эдак метров двести. А потом кяриз начинается, арык такой подземный. Начинается он, судя по всему, от этой речки, через которую мы перебирались, потом выходит в долину, уже за перевалом. Как раз в «зеленке», где мою БМР сожгли. Дорога, которая через перевал идет, мимо этой «зеленки» проходит…

— Это все воспоминания, — перебил Болт довольно нервно. — Перед выходом ты мне четко сказал, что отсюда из этой пещеры можно попасть прямо в хозяйство Гуль-Ахмада. Теперь получается, что надо выходить в долину и шлепать через «зеленку». Которая скорее всего просматривается с той сопочки, где «шилка» вкопана. Если она дорогу простреливает, то и до «зеленки» доплюнет. Тем более что она НСПУ оборудована.

— Не надо через «зеленку» шлепать, — возразил Мех. — Кяриз идет под землей, а от него — большой открытый арык. И уже от этого арыка — небольшие канавки, по которым воду к полям разводят. На пшеницу и ячмень.

— Так, — кивнул Доврон. — Только в этом году урожай плохой, воды мало. У нас в кишлаке еще ничего, мы выше по реке. А у Гуль-Ахмада — совсем фигово. Пять фур за рисом в Пакистан гонял. И еще погонит, иначе жрать не хватит до следующего лета.

— Заботится, значит, о родном колхозе? — спросил Богдан.

— Конечно. Он — малик, хан, земля его, вода его, чарс его, мак тоже его. Если рис не давать — все умрут, кто работать будет? Так всегда было. И мой отец тоже так делает.

— Понятно. — Болта вопросы феодально-помещичьих отношений особо не интересовали. — Давайте ближе к теме. Гражданин Механик, вы можете объяснить, как мы все-таки попадем в пещеру, где содержится товарищ Абу Рустем?

— Очень просто. Кяриз дальше идет, и как раз туда, по-моему, где эти пещеры находятся. Там, в пещерах, наверняка есть какой-нибудь кудук, колодец, то есть на случай, если их заблокируют. «Потому что без воды — и ни туды, и ни сюды…»

— Мех, — строго произнес Болт, — эти твои «по-моему» и «наверняка» меня категорически не устраивают.

— Он правильно сказал, — неожиданно заступился за Еремина Доврон. — Кяриз на склон горы выходит, а дальше не идет. Река от этой горы далеко, а в пещерах вода есть. Я сам этот кудук видел, еще давно.

— Но ты уверен, что этот самый кудук подпитывается от кяриза?

— Конечно! Откуда еще?

— Ну фиг с вами, поверю… — проворчал Болт. — Идем дальше!

Механик, как и прежде, возглавил процессию, все остальные потянулись следом. Как и было обещано, левый ход, куда свернула публика, почти сразу же пошел вниз, под уклон. Вначале, правда, этот уклон достигал не более десяти градусов, но потом стал довольно быстро увеличиваться и примерно через сто метров вырос до обещанных Ереминым тридцати. Идти вроде бы стало полегче, ноги сами вниз тащили, но, с другой стороны, создавалось впечатление, что тут и кубарем покатиться можно.

Насчет двухсот метров Механика, наверно, память подвела. Правда, шагомера никто с собой не прихватил, но и на глаз, по приблизительной прикидке, пилить пришлось вдвое больше. Тем не менее слабое журчание воды, которое постепенно становилось все слышнее, доказывало, что они на верном пути.

— Пришли, — сказал Механик. — Вот он, кяриз!

Тарану показалось, будто он здесь уже бывал. Конечно, место, куда их привел Механик, на самом деле очень мало походило на подземную речку, по которой он прошлым летом сплавлялся на катамаране, в компании с Ляпуновым, Топориком, Милкой и Ольгердом. Во-первых, речка тогда была раза в три пошире, во-вторых, текла раз в десять быстрее. А в-третьих, видно было, что здесь не природное, а искусственное сооружение. Фонарики высветили на сводах этого туннеля многочисленные, уже сгладившиеся следы кирок или каких-то иных горнопроходческих орудий. А к воде можно было сойти по трем вытесанным из камня ступеням.

— Как же это проделали? — Юрка не смог удержаться от вопроса. — Без отбойных молотков?

— Да очень просто, — невозмутимо объявил Механик, — согнали десять тысяч рабов, они тюкали-тюкали и наконец протюкали… Это ведь, поди, еще какие-нибудь Тимуриды-Саманиды строили.

Тарану что-то рассказывали про Тимура в шестом классе. И он еще помнил, как историчка объясняла, что герой повести Гайдара-дедушки был скорее всего назван в честь этого великого завоевателя, которого еще именовали Тамерланом, Тимурленгом и просто «Железным Хромцом». Еще Юрка запомнил, что этот товарищ даже до Руси добрался, но почему-то дальше Ельца пройти не смог. Больше про Тимура Таран ничего не знал, но догадывался, что у него могли быть потомки, которые вошли в историю под общим названием «Тимуриды» (не путать с тимуровцами!). Что же касается Саманидов, то Юрка о них вообще понятия не имел, только помнил одну фразу из фильма «Белое солнце пустыни», когда хранитель музея, сообщив товарищу Сухову насчет подземного хода, говорит: «Его прорыли в эпоху Саманидов…» Впрочем, раз тот, киношный, подземный ход прорыли, значит, в принципе, и этот канал продолбить могли. А вот когда это было — фиг знает!

Механик тем временем привязал к веревке увесистый камень и бросил, взбудоражив гладкую, маслянисто блестящую поверхность медленно текущей воды.

— Метр глубины примерно, — определил он на глаз. — Шибко неохота пешком идти, ревматизм зарабатывать. Тем более что у нее температура градусов десять, не больше.

— Понял, — кивнул Болт. — Ваня, Валет! Достать лодки, насос, накачать!

Про то, что в рюкзаках биороботов лежат такие штуки, Таран и не догадывался. Тем не менее бойцы вытащили на свет божий не очень большие свертки, подключили к ниппелям шланги ручных насосов — такими велосипедные шины накачивают — и принялись трудиться. Богдан пощупал тонкую оболочку лодок, сильно смахивающую на тот материал, из которого делают большие цветастые мячи для детей — у Юркиного Лешки такой неделю не продержался! Гвэпщика явно охватило недоверие к этой системе.

— Неужели они четырех человек выдерживают? Со всем снаряжением?

— Проверено, выдерживают! — подтвердил Болт. — И даже садятся неглубоко. Тут другая опасность есть. Если ширина кяриза будет меньше полутора метров — застрять могут.

Когда обе лодки накачали и убедились, что они не стравливают воздух, Механик, Валет, Таран и Доврон забрались в первую, Болт, Ваня и Богдан — во вторую. Хотя течение в кяризе все-таки присутствовало, скорость его показалась Болту слишком малой. Поэтому пришлось использовать весла, напоминающие по форме ракетки для пинг-понга. На головной лодке грести пришлось Валету и Юрке, на замыкающей — Ване и Болту, поскольку Богдан контролировал ГВЭПом, что творится сзади и спереди этого «отряда кораблей». Тарана, однако, назначение в гребцы особо не расстроило. Уж лучше грести на тихой воде, чем нестись с сумасшедшей скоростью в бурлящем потоке, как это было в прошлом году…

С шириной этого подземного водовода пока проблем не имелось, однако головы то и дело приходилось пригибать — по потолку чиркали. Единственным, кого этот вопрос не беспокоил, являлся Механик.

Довольно долго впереди была только темень, которую фонарь Механика пробивал всего на пару десятков метров. Примерно полчаса в свете фонаря виделся все тот же скальный свод с отметинами от кирок. Сколько за это время проплыли — черт его знает, километр или два, но факт тот, что по прошествии этого получаса надувная флотилия оказалась уже не под монолитным сводом, а под сводом, сложенным из камней, скрепленных то ли цементом, то ли просто глиной.

— Поздравляю, господа-товарищи! — объявил Механик. — Теперь над нами не скала, а «зеленка». Метров через триста будет ответвление направо, в открытый арык. Нам туда не надо, тем более что шлюз сейчас закрыт.

Действительно, через некоторое время справа высветился полукруг водоотвода. Когда его миновали, течение стало заметно ускоряться. Должно быть, уклон канала увеличился.

— Можно не подгребать, — объявил Болт. — Рулите только, старайтесь о стенки не тереться, а то дальше вброд придется топать.

Конечно, такой скорости, как в прошлогодней подземной речке, Таран здесь не дождался, но все же теперь действительно «ракетками» можно было не грести.

Богдан, в очередной раз приложившись к косому тубусу ГВЭПа, обеспокоенно произнес:

— Впереди отмечен живой объект! Триста метров вниз по кяризу.

— Гаси фонари! — скомандовал Болт. — Надеть очки!

Свет погасили, очки надели, насторожились, но Механик заметил довольно благодушным тоном:

— Там через триста метров — кудук с куполом должен быть. Ступеньки к воде идут. Скорее всего собачка к воде подошла, попить…

Через минуту-две Богдан подтвердил:

— Точно, собачка! Попила и вышла…

— Как ты это разглядел, а? — удивился Доврон, обращаясь, однако, не к Богдану, а к Механику, сидевшему рядом с ним.

— Я не разглядел, я догадался, — ответил Олег Федорович. — Кто у вас ночью за водой пойдет? Мужик? Нет. Баба? Тоже нет. Ишак в конюшне стоит, овец в кошару загнали. Только собаки и гуляют.

— Между прочим, могла бы загавкать, — заметил Юрка. — Они чужих далеко чуют.

— Видать, эта не почуяла.

Через некоторое время лодки принесло к довольно правильному куполу, судя по всему сплетенному из лозы, употребленной вместо арматуры, а затем обмазанному со всех сторон глиной. С правой стороны в куполе была проделана прямоугольная дыра, находившаяся выше уровня земли. От этой дыры к кяризу спускались несколько каменных ступенек. На несколько секунд пахнуло свежим воздухом, чуть-чуть — кизячным дымком.

— До кишлака Гуль-Ахмада всего метров двести по прямой, — заметил Механик. — А до пещер — километра полтора. Еще пару кудуков проедем. Только вот сомнительно, чтоб он со стороны кяриза ничем не прикрылся…

Болт услышал это на своей лодке и вздохнул:

— Хорошая мысля приходит опосля!

— Это еще не опосля, — отозвался Механик, — просто глядеть надо повнимательней. Засаду они тут вряд ли посадят, а вот минировать могут. Давай-ка для страховки у следующего кудука маленькую остановку сделаем!

— Зачем? — удивился Болт.

— Якорем надо обзавестись… Камень потяжелей к веревке привязать. И лодки свяжем: корму нашей к носу вашей.

— На фига это нужно?

— Я думал, блин, ты сообразительней, товарищ капитан! — проворчал Механик. — Если они тут поперек кяриза растяжку посадят, ты что, пятками тормозить будешь?

— Сам бы мог об этом раньше подумать! — огрызнулся Болт.

— Ничего, я хоть вспомнил, а ты и вовсе не задумался! — буркнул Механик.

— Теперь моли бога, чтоб они эту растяжку до кудука не поставили! — покачал головой Болт.

— Нет, не поставят, — убежденно произнес Доврон. — Когда мы с маракой ходили, там маздуры работали — ил черпали и на поле таскали. Как раз у того кудука.

— Маздуры — это кто? — полюбопытствовал Таран.

— Это типа ваших бомжей, — пояснил Доврон, — или сезонников. Земли мало, урожай плохой, работы в своем кишлаке нет. Мотаются туда-сюда, подрабатывают. Даже в Пакистан и Иран лазят. Некоторые на похороны ходят, искат собирают.

— Чего?

— Искат… Ну, у вас в Москве сидят такие, все рваные, в подземных переходах: «Подайте Христа ради!» Искат — это то, что на похоронах нищим раздают. Я только слово забыл, как ваши называют.

— Милостыня? — предположил Таран.

— Во-во! Вспомнил! — кивнул Доврон.

Опять потянуло свежим воздухом, Болт скомандовал:

— Кудук близко! Приготовиться к швартовке!

— Мореман! — съехидничал Механик, поскольку знал, что Болт, строго говоря, был человек сухопутный.

Через несколько минут лодки причалили к выходу из купола. Точнее, головная лодка подошла к самым ступенькам, Таран и Доврон ухватились за стенки, а лодка Болта придвинулась к ней впритык. Механик быстренько вылез на ступеньки и, держа наготове «АКС-74», бесшумно выбрался через проем на свежий воздух.

Минут через пять Механик вернулся, притащив небольшой валунчик, в котором килограмм двадцать точно было. Автомат висел за спиной.

— Позвольте вручить, товарищ капитан! — торжественно объявил Еремин. — От имени парткома, завкома и родильного дома! Обвязать сами сможете или помочь?

— Обойдемся, — проворчал Болт, приняв каменюку на ладонь вытянутой руки. — Запыхался небось, покуда нес?

— Куда нам, маломеркам, за вашим величеством! — вздохнул Механик, приняв к сведению демонстрацию Болтовой силищи. — Лодки нормально связали?

— Нормально, — сказал Болт, обматывая веревкой валунчик. — Хорошо подобрал, гражданин старший прапорщик, и тяжелый, и не слишком, лодку не утопит…

Когда «якорь» был сооружен и опробован, лодки поплыли дальше во тьму. Без особых приключений добрались до третьего по счету кудука.

— По идее, — прикинул Механик, — следующая остановка наша… Только что-то не хочется мне дальше ехать. Пойду прогуляюсь малость!

— Якорь за борт! — велел Болт, который на сей раз понял Механика с полуслова.

Сцепка из двух лодок остановилась. Якорь держал ее довольно надежно. Механик тем временем вытащил из рюкзака Валета гидрокостюм, а из Ваниного — дыхательный аппарат. Точь-в-точь такой же, в каком Юрке доводилось в прошлом году по затопленным штольням плавать.

— Осторожней там, — заботливо напутствовал Болт Еремина, в то время как последний, надев на морду маску и взяв в рот загубник, делал пробные вдохи-выдохи.

Механик только промычал что-то, зажег лампочку, пристегнутую к макушке резиновым хлястиком, и погрузился в воду.

— А он не зря полез? — засомневался Богдан. — Неужели кто-то будет мины в воду ставить? Навряд ли кто-то додумался Гуль-Ахмаду морские донные предложить? В горно-пустынную местность… И потом, если б даже мины на дне стояли, то они как раз для пешеходов опасны, а не для лодок. Мы бы над ними просто проплыли, и все.

— Насчет морских мин, пожалуй, ты прав, товарищ оператор, — почти неотрывно следя за световым пятном на воде, обозначающим местопребывание Механика, произнес Болт. — А вот насчет остального — не очень.

— Почему?

— Потому что они перемет под водой могут поставить, — ответил за Болта Таран, припомнив свои прошлогодние приключения.

Видимо, это даже для Болта оказалось неожиданным.

— Какой перемет? Здесь вроде рыбаков маловато…

— Приехать могли откуда-нибудь, — хмыкнул Юрка. — И научить.

Световое пятно между тем медленно перемещалось от стенки до стенки. Сначало в одну сторону, потом в другую, но с каждым разом все дальше отплывая от лодок. Когда Механик удалился метров на пятьдесят, он встал в воде во весь рост, поднял руки и, повернувшись лицом к лодкам, сделал ладонями водительский жест: «Давай ближе ко мне!» Якорь подняли, и лодки подошли к Еремину вплотную, после чего опять опустили камень за борт.

— Пока все чисто, — сказал Механик, вынув изо рта загубник и подняв маску на лоб. — Водичка, кстати, довольно прозрачная, не зря эти маздуры ил черпали. Я так полагаю, что они и досюда доходили. Поэтому самое опасное будет там, где ил останется.

— Тут юноша о каких-то переметах говорил, — заметил Болт. — Ты в курсе, как они устроены?

— Юноша знает, о чем говорит, — хмыкнул Механик. — Только здесь, поди-ка, немного по-другому это сделают. Я так полагаю, что леску поперек кяриза протянут, один конец к нагелю, другой — к мине, причем мину могут и в стену вмуровать, и даже прямо над головой. А от лески сделают отводки с крючками, только не вниз, как на обычном перемете, а вверх, для чего насадят на них пробки или даже поплавки настоящие. Под поверхностью воды при такой освещенности их фиг издалека увидишь, а когда зацепишься лодкой — мало не покажется.

— Неужели они эту свою систему на надувные лодки рассчитывали? — недоверчиво произнес Богдан.

— А ты думаешь, они с той пещеры пешком по воде брели, ревматизм наживали? — усмехнулся Механик. — Они знаешь, какие плотики из бурдюков делают? Амударью переплыть можно!

— У-у! — протянул Богдан. — Где та Амударья? Отсюда три лаптя по карте!

— Тем не менее эту технологию и тут знают, — убежденно сказал Механик, глянув на Доврона.

— Я не знаю, честно! — поспешно ответил тот.

— Это неважно, — отмахнулся Болт. — Ты лучше прикинь примерно, сколько нам еще в этой канализации ошиваться?

— Ровно столько, чтоб потом не быть всю жизнь покойником, — витиевато объявил Мех.

ЗА ДВУМЯ ЗАЙЦАМИ?

— Есть пульс! Есть! — воскликнула Лариса Григорьевна. — Кажется, оживает…

— Ну-ну, — погладил бороду Баринов. — Сколько времени натюкало?

— Около четырех минут. Точно не засекала…

— На уровне прежних сбросов. Значит, по идее, через полчаса все должно восстановиться до нормы. А может, она опять шутки шутит? Проимитирует кому, как в прошлом году, а потом возьмет да и смоется…

— Но Аня утверждала, что ее контрсуггестивную программу обойти никак нельзя. Никогда!

— «Никогда не говори „никогда“!» — назидательно подняв вверх указательный палец, произнес Сергей Сергеевич. — Все, что человеком создано, может быть человеком и разрушено. Тем более что Аня Петерсон — всего лишь талантливая, даже, может быть, выдающаяся программистка, а Полина — феномен, существо невероятное и непредсказуемое. Всех ее возможностей мы не знаем, но и то, что только что видели, — это чуду подобно. То, что она с Тараном летом связывалась даже на большем расстоянии, это все-таки объяснимо. Она его хорошо знает, была с ним близка буквально накануне отъезда, наконец, мы сразу могли задать точное направление вектора. А тут совершенно незнакомый человек, ничего, кроме фото, да и то пятилетней давности и не лучшего качества, — а достала! Причем ведь вначале мы круговой поиск вели, что называется, «от тайги до Британских морей»… Немудрено, что она так быстро выдохлась!

— Некоторое время назад вы говорили нечто совсем иное, — скромно напомнила Лариса Григорьевна.

— Мало ли, что я говорил! Тем более что я больше всего беспокоился, не является ли этот сброс работой нашего объекта. Он, знаете ли, тоже кое-что умеет.

— А сейчас вы убеждены, что у нее все восстановится?

— Почти на сто процентов. Потому что если бы Сережа вбросил ей что-то на обратном векторе, то постарался бы начисто ее обезвредить. Совсем.

— Позвольте дилетанту изложить свои предположения? — осторожно произнес Комаров. — Если можно, конечно…

— Излагай. Только не надорви мозги.

— Во-первых, Сорокин может знать о том, что смерть Полины может привести к непредсказуемым последствиям. То есть как минимум к массовому умопомешательству и связанным с этим катастрофам, а как максимум — вообще к концу света. Поскольку цель Сорокина вовсе не Апокалипсис, а обычная Мировая Революция, то он мог отказаться от радикального решения.

— Можно было бы такую версию принять, но насчет того, что Сорокин испугается «непредсказуемых последствий», — не верю. В гипотезу о том, что предсмертный выброс Полины может инициировать цепную реакцию в стабильных элементах, я лично не очень верю, и Сергей Николаевич вряд ли в нее поверит. Он — марксист, а у них практика — критерий истины. Ну а массовое сумасшествие — это кратчайший путь к Мировой Революции!

— По-моему, Сергей Сергеевич, Маркс этого не говорил.

— Это я говорю, профессор Баринов, член КПСС с 1967 года.

— И билет не сдавали?

— Зачем? Сейчас он, как говорится, «есть не просит», а в случае очередных перемен может и пригодиться. Но ты опять меня в сторону увел, Николаич. В общем, делаем предварительный вывод, что Полина просто переутомилась и Сорокин ей не навредил.

— Она в сознании, — скромно доложила Лариса Григорьевна.

Действительно, Полина открыла глаза, обвела ими комнату и произнесла:

— Водички можно?

Лариса Григорьевна тут же достала бутылку с «Аква минерале» и налила Полине стакан. Та жадно выпила, облизала губки и спросила:

— Я опять умирала?

— Ненадолго, — кивнул Баринов. — Как ты себя чувствуешь?

— Как обычно в таких случаях. Сухость во рту и голова тяжелая. Ногам немного холодно…

— Запомнила момент сброса?

— Нечетко. Помню, был переход в нано-уровень, дальше — провал.

— Что увидела непосредственно после перехода?

— Почти ничего не разглядела. Там меньше секунды прошло.

— Никаких воздействий от объекта не ощутила?

— Нет. Если они и были, то я их не успела почувствовать.

— Ладно. Придется тебе пару дней провести на четвертом режиме.

— Вместе с Боренькой?

— Конечно, конечно. Надо будет как следует восстановиться, чтоб можно было продолжать эту работу.

Появились две молчаливые, могучие санатории, которые споро перегрузили Полину на каталку и укатили к лифту. Следом за ними, забрав диск с медицинскими записями сегодняшнего мероприятия, удалилась и Лариса Григорьевна.

— Ну, теперь можно заняться вычислениями, — сказал Сергей Сергеевич, выводя на монитор карту Афганистана. — Вот точка, где оборвался контакт. С этого момента прошло полчаса. Значит, если машина не изменила скорость, они проехали двадцать километров.

— Тут на карте развилка, — заметил Комаров. — Если они прямо едут, то выезжают на мост через горную речку. А дальше можно через пару часов выехать на известное шоссе Кушка — Герат — Кандагар, которое, правда, упирается в завал на Саланге. Да и вообще, не очень надежная дорожка, если все время пилить на автомобиле. А вот если они сворачивают направо, то примерно через час оказываются в кишлаке Мир-Мазар, где вообще-то, по нашим данным, есть площадка для приема вертолетов. Там штаб какого-то соединения талибов, которые работают против подразделений северян, оставшихся в тылу мазари-шарифской группировки Талибана. Хотя, честно сказать, тут ни фронта, ни тыла, конечно, нет. Сплошное Гуляй-Поле… Точнее, «Гуляй-Горы».

— Нельзя с этими ребятами связаться? В смысле, с северянами? Чтоб они зажали этот джип?

— Попробовать можно. Но могу сказать сразу, что напрямую мы с ними не контачим. У Латифа, по-моему, тоже с ними контакта нет. То есть придется через несколько инстанций работать. И времени займет больше двух часов — с гарантией. Так что засаду ставить будет не на кого. Сергей Николаевич уже начнет в Мир-Мазаре чай пить. А утречком, глядишь, прилетит вертолет, и отправится товарищ Сорокин в Кабул, где обнимется с товарищами мулло Омаром и Усамой Бен Ладеном.

— Почему только утречком?

— А потому что ночью тут, в горах, не больно полетаешь. Оборудования для ночных полетов нет, да и летуны у них так себе. Опять же, я думаю, что талибы дадут Сорокину отоспаться.

— Ну-ну, будем надеяться. Вообще-то, на их месте я бы поспешил. Штатники начнут бомбить максимум через неделю.

— А как минимум?

— В принципе, могут хоть завтра.

— Тогда стоит ли мучиться? — хмыкнул Владимир Николаевич. — Даже за неделю они не успеют собрать «Фетиш»…

— Вот в этом я не уверен. Сорокин мог связаться с ними еще загодя. Мы ведь почти пять дней не ведали, где он находится. В принципе, он мог бы им даже все содержимое диска переслать по спутниковой связи, если б не боялся, что американцы этот контакт перехватят. Опять же, ему не хотелось стать «лишним» человеком. Сорокин, конечно, не Онегин и не Печорин, но таким, как его возможные друзья, кафиры нужны исключительно для того, чтобы сооружать то, чего они сами не умеют. А собрать «Фетиш» по готовой схеме, наверно, многие правоверные смогут. Так что Сорокин им все ноу-хау передавать не стал. Но вот сделать, так сказать, «заказ» на все необходимое для сборки он мог. Если учесть, что граница Афгана с Пакистаном — просто линия на карте, которую с обеих сторон контролируют близлежащие племена и всякие там «малиши», то провезти все детали и блоки труда не составит.

— Может, и мы, пока не поздно, лично для себя «Фетиш» соорудим? — осторожно спросил Владимир Николаевич.

— Строго говоря, я уже отдал такое распоряжение, — усмехнулся Баринов. — Еще вчера вечером. Почти сутки назад.

— Значит, когда вы давеча говорили, что он бы очень пригодился, то уже знали, что его собирают?

— Ну не все же тебе сразу выкладывать?! — строго сказал Сергей Сергеевич. — Опять же, сборка идет очень туго. Много чего не хватает, ибо машина-то делалась в 80-х годах, там дополна всякой архаической электроники. Старых деталей никто уже не выпускает, надо подгонять все под новую элементную базу.

— Наверно, у тех ребят, что будут собирать «Фетиш» в Афгане, возникнут точно такие же проблемы.

— Как ни странно, вовсе не обязательно. Там еще полно всяких «родных» деталей образца 1989 года. Ну и двух последующих лет, когда наши много чего успели завезти для Наджиба. Так что им, возможно, и в Пакистан не придется обращаться. Приедет Сережа, и с помощью паяльника, кувалды и растакой-то матери соберет им на базе кунга бывшей советской агитмашины отряда спецпропаганды некую фигулину, от которой янки горючими слезами плакать будут.

— А потом мы? — вздохнул Комаров.

— Все может быть. Поэтому уповать на то, что талибы не смогут этот самый «Фетиш» собрать, я бы не стал.

— Болт не успеет, — догадливо произнес Владимир Николаевич. — Тем более что мы еще не знаем наверняка, поехал ли Сергей Николаевич в Мир-Мазар или в сторону дороги Кушка — Герат — Кандагар. Если история с «Фетишем» имеет много гадательных исходов и вариантов, то с Абу Рустемом все вполне однозначно и предсказуемо.

— То есть ты хочешь намекнуть, что лучше не гоняться за двумя зайцами?

— Именно так.

— Может быть, может быть… — задумчиво поглаживая бородищу, произнес Сергей Сергеевич.

У ПОРОГА ПЕЩЕРЫ

Механик, тяжело дыша, вполз на лодку и пробормотал:

— Очень все весело, господа-товарищи. Сто метров вперед — чисто как в аптеке. Дальше начинаются игрушки. Перемет с поплавками — это прикол номер один. Первую нитку пройти легко. Она больше чем в полуметре под поверхностью воды натянута, и крючки действительно плавают у самой поверхности, только не на пробках, а на нормальных рыбацких поплавках. Может быть, даже советского производства из магазина «Рыболов-спортсмен». То есть срезать эти крючки можно без особых проблем, что я уже и сделал. Горизонтальная леска под натяжением и присоединена к осколочной мине, вделанной в свод. Замаскирована, конечно, но плохо. Наверно, если задеть горизонтальную леску — мало не покажется, но наши лодки пройдут над ней запросто. Дальше еще полста метров без проблем — и вторая нитка. Эта посложнее…

— Чем? — спросил Болт, пока Механик переводил дух.

— Там лески по-хитрому натянуты. В стенку кяриза вбиты гвозди, шляпки обкусаны, и эти концы в колечки загнуты. Одна леска идет так же, как первая, горизонтально, и на ней тоже крючки с поплавками устроены. Мина опять же в потолке, но замаскирована отлично. Глиной замазана, камешками укрыта, леска под обмазку спрятана. Короче, все похоже, за исключением одного. Ниже первой горизонтальной лески, уже в иле, запрятана вторая. И к этой второй тоже отводки с крючками и поплавками привязаны, так что на одном уровне с первым. Шесть крючков от верхней и шесть от нижней — один от одного не отличишь. Ясно, что человек, который первую нитку нормально прошел, опять попробует все крючки попросту срезать, так?

— Наверно, — кивнул Болт. — И что же там за хитрость стояла?

— Один из отводков был на самом деле не к нижней леске привязан, а к пружине замыкателя. Точно все рассчитано! Пока поплавок с крючком наверху — пружинка оттянута миллиметра на три от контактов. Срезал поплавок — пружинка разжимается, контачит, срабатывает пьезоэлемент, типа как в зажигалке, только не газ поджигает, а детонатор. Детонатор пристроили в большую «итальянку» и всю эту систему в ил зарыли, под нижнюю нитку, фиг разберешься с ходу… В общем, через этот рубеж тоже дорога открыта. Я просто крючок срезал, а поплавок оставил.

— И ты уверен, что она не сработает? — недоверчиво спросил Болт.

— Там самое главное, чтоб пружинка на три миллиметра не опустилась, — ухмыльнулся Механик и, посветив на ладонь, показал Болту все, что он, каким-то образом не взлетев, вывинтил из корпуса «итальянки». То есть отдельно пружинку-замыкатель, пьезоэлемент и электродетонатор.

— А дальше? — спросил Болт, беспокойно подсветив циферблат и глянув на часы.

— Дальше? — помрачнел Механик. — Дальше покуда мин не было. Потому что там кяриз опять в скалу уходит, сужается до полутора метров и перегорожен решеткой. До дна. Там еще метров сто галерея — и выход. Пару раз свет промелькнул. Как раз, наверно, пещерный колодец. Дальше, честно сказать, дороги не знаю.

— Я знаю, — отозвался Доврон, — правда, не все.

— По-моему, гражданин Еремин нам еще не объяснил, как он через решетку намерен просачиваться, — заметил Болт. — Думаю, что ему ее страсть как хочется взорвать…

— А вот фиг вы угадали, гражданин начальник! — обиженно сказал Механик. — Во-первых, мне велели все делать тихо, а во-вторых, пластита дали совсем чуть-чуть. Поэтому ничего взрывать я не собираюсь. Есть у меня кое-какой струмент, который позволяет в таких случаях без взрывчатки обходиться…

Лодка Болта подняла якорь, и связка медленно двинулась по маршруту, уже пройденному Ереминым. Довольно быстро добрались до того места, где поперек кяриза была протянута первая леска с крючками.

— Ракетками пока не грести! — строго предупредил Механик. — Не ровен час, зацепите… Вон она, мина-то!

И указал наверх. Свод как свод, только чуть-чуть выпирает один камень. Юрка вынужден был признаться себе, что нипочем бы не обратил внимание на эту выпуклость. И впрямь, что ли, у Механика чутье на мины?! Может, он тоже экстрасенс, типа как Полина?

Когда обе лодки миновали опасное место, Механик на некоторое время разрешил подгребать «ракетками». Как он, блин, ориентировался в этом кяризе, тут ведь пикетных столбиков не имелось? Однако он точно уловил момент, когда надо было снова сушить весла-ракетки. Сколько Таран ни присматривался к своду, он так и не разглядел, где в нем была укрыта мина направленного действия. А уж «итальянку», зарытую в ил, ему бы и вовсе не разглядеть.

Прошли и вторую леску. Вскоре кяриз стал загибать влево, и снова появился каменный свод, испещренный ударами кирок древних строителей. А еще через несколько минут впереди замаячила решетка. Собственно, это была не решетка в прямом смысле слова, а что-то вроде забора из вертикальных кованых прутьев, вверху и внизу склепанных железными горизонтальными полосами шириной в пять сантиметров.

— Отдать якорь! — скомандовал Еремин очень тихо, но внятно. — Не плескать!

Каменюку осторожно опустили за борт, и лодки остановились метрах в четырех от препятствия.

Механик в это время вытащил из своего рюкзачка некий странный инструмент, в котором угадывались черты гидравлического домкрата, только значительно меньших размеров.

— РПГЕ! — гордо объявил шепотом Олег Федорович. — Разжиматель прутьев гидравлический конструкции Еремина. Патента США до сих пор не получил.

— И что, — тоже шепотом полюбопытствовал Болт, — он сможет разжать прутья до такой степени, что мы сквозь дыру на лодке проедем?

— Увы, лодки придется боком протаскивать, — вздохнул Механик. — Так что совсем не замочить ног не удастся. Возможно, что эти сто метров вообще пешком придется пройти. После того, конечно, как я их проконтролирую и осмотрю выход в пещеру.

— Ты-то, между прочим, в гидрокостюме, — заметил Богдан, направив ГВЭП с мерцающим на обрезе ствола слабеньким синеватым сиянием в сторону невидимого пока колодца.

— Могу поменяться, — без улыбки предложил Механик. — Только разминировать тоже тебе придется.

— У каждого своя работа, — строго произнес Болт. — Насчет холодного купания, это не проблема. Там, наверху, может даже очень жарко быть — попотеем еще!

Механик со своим РПГЕ осторожно слез в воду, неторопливо, стараясь не бурлить и не плескать, прошел четыре метра до решетки, а затем, пристроив «лапы» инструмента на прутья решетки, стал не спеша качать ручку. Таран, наблюдая за этими действиями, отчего-то здорово трусил. С одной стороны, ему казалось, будто этот самый механизм конструкции Еремина не сумеет одолеть толстенные — сантиметр в диаметре! — прутья решетки, с другой стороны — опасался, что где-нибудь около решетки находится некая неучтенная Олегом Федоровичем мина, которая сработает в самый неожиданный момент и разнесет обе лодки вместе с экипажами.

Однако ничего такого не случилось. Механик с помощью своего технического средства растянул прутья на такую ширину, что через полученную дыру можно было протащить даже такого крупногабаритного товарища, как Луза, с которым Тарану довелось по Африке кататься, а до того, в прошлом году, лазать по затопленным подземельям острова Хайди. Но здесь Лузы не было, крупнее всех, пожалуй, был Богдан, а он-то запросто пролез бы в проделанный Механиком проход.

Механик вернулся к лодкам, положил свой «РПГЕ» в рюкзачок и предупредил:

— Пока сидите в лодках, старайтесь особо не чихать. Если все чисто — три раза мигаю фонариком. Только после этого вылезаете из лодок и протаскиваете их через дыру.

— Ни пуха… — пожелал Болт, и Механик осторожно пролез через проем в прутьях, взял в рот загубник и погрузился. Опять только световое пятно обозначало, где он находится. Ожидание жутко трепало нервы, тем более что шарахнуть там, впереди, где копошился Механик, могло каждую минуту. Да и то, что где-то всего в ста метрах находятся неприятели, особой радости не придавало. Если даже Доврон испытывал явную нервозность от возможной встречи со своими земляками, многих из которых он и по именам знал, то каково Юрке, который больше всего боялся не погибнуть, а попасть в плен?! Он ведь про моджахедов много всякого наслушался, и про здешних, афганских, и про чеченских… Жуть брала, даже если лишь половина из всех этих россказней была правдой. Конечно, можно было себя успокоить воспоминаниями о кавказской прогулке по пещерам, где их всего пятеро было и не следовало ни чечикам, ни федералам попадаться. Но все-таки тогда ощущалось, что некая «могучая рука Москвы» — не Кремля, конечно, а кого-то иного! — близко, и незримое око за ними присматривает. Даже на Хайди такое ощущалось, а уж в Африке, когда Полина на телепатические контакты выходила — и подавно. Сейчас Таран ничего такого не чуял. Оторванность от всего родного и позабытость-позаброшенность какая-то наехала. Вроде и народ рядом был знакомый, надежный, а тоска так и вертела душу.

Пока Юрка терзался своими грустными мыслями, световое пятно на поверхности неожиданно остановилось. Метрах в пятидесяти от решетки. Не иначе, Механик обнаружил там, под водой, еще какой-то сюрприз. Богдан навел на пятно ГВЭП, покрутил какой-то верньер, будто настраивался на новую волну, а затем тихо доложил:

— Там сеть под водой. Что-то типа рыболовной, мелкоячеистой. Но есть несколько подозрительных проволочек… Похоже, целая система мин. Механик думает, что если это рванет — нас всех тут…

— Не каркай, — свирепо процедил Болт.

Все напряженно ждали. Никто не сомневался в том, что расстояние в полста метров от места возможного взрыва — ничтожное для распространения ударной волны по узкой каменной «трубе» диаметром чуть более полутора метров. К тому же сзади минимум три мины. Детонацию еще никакая Госдума упразднить не может… Так что шансов уцелеть ни у кого не было.

Наконец голова Механика показалась из воды, он встал, сделал, пятясь, три шага, а затем побрел назад. Пролез через дыру в решетке и вновь влез в лодку.

— Короче, — чуть-чуть отдышавшись, произнес Олег Федорович. — В принципе, то, что там установлено, пройти невозможно. Поперек кяриза — капроновая сеть. К ней снизу прицеплены две малые «итальянки», зарытые в ил. Причем, кроме штатных нажимных взрывателей, оборудованы боковыми и донными. Боковые в связке на проволоке — потянешь одну, вторая взлетит. Выше поверхности воды — растяжки на базе «Ф-1». Тоже попарно поставлены, плюс законтрены проволокой с минами. В общем, при любой попытке начать что-то снимать все взлетает на воздух.

— Приятно слышать! — саркастически хмыкнул Болт. — Что прикажете делать дальше? Возвращаться будем?

— Как раз совсэм возвращаться нэ обязатэльно! — Механик, который, как известно, любил звукоподражательство, произнес эту фразу почти так же, как шофер-ветфельдшер из «Кавказской пленницы» в той известной сцене, когда Моргунову, Вицину и Никулину делают прививки от ящура.

— Не понял, — нахмурился Болт. — Ты только что заявил, что всю эту систему пройти невозможно. Или я ослышался, гражданин Еремин?

— Нет, вы не ослышались, товарищ капитан, — вежливо произнес Механик. — Я сказал, что эту систему, в принципе, пройти невозможно. Но, как известно, советский человек отличается от нормального именно тем, что проходит там, где в принципе пройти нельзя. То есть в данном случае по верхней части свода. Или, проще говоря, по потолку. Конечно, дело рискованное, но ведь коммунисты не ищут легких путей!

— Ты, Мех, по-моему, в партии никогда не состоял, — скромно заметил Болт. — В отличие от меня, грешного…

— Я комсоргом роты был! — гордо вспомнил Еремин. — Еще на срочной!

— Ладно, фиг с тобой, — отмахнулся Болт. — Как ты собираешься по потолку ходить, интересно?

— Ходить не собираюсь, — возразил Механик, — а вот пролезть выше сетки можно. Там примерно полметра от свода до верхнего края сетки, то есть горизонтальной нитки, которая присоединена к минной системе. Сперва привяжем веревку к решетке, потом вобьем пару колец с крюками поближе к сетке… В общем, увидите!

— Лишь бы не услышать! — пробормотал Богдан.

— Это конечно, — незлобиво согласился Мех. — Но я после того, как переберусь, проверю все до самого колодца, и только тогда начнем коллективное форсирование…

Тарану замысел Механика показался жуткой авантюрой. Не иначе у этого дедули ум за разум зашел!

Конечно, тут, в этой чертовой трубе, где даже маленький Механик может до сводов рукой дотянуться, даже упав с потолка, насмерть не разобьешься, тем более что полметра воды внизу. Но если пятками зацепишь верхнюю «нитку» — пойдут клочки по закоулочкам! А полметра от свода — это совсем немного…

Механик снял свой дыхательный аппарат и маску, надел инфракрасные очки, а затем опять вылез за борт, прихватив веревку, кольца со шпеньками и молоток. Начал он с того, что накрепко привязал один конец веревки к решетке, как раз в том месте, где вертикальные прутья (правда, уже погнутые Ереминым) были приклепаны к горизонтальной стальной полосе. Специально, чтоб узел вниз не съезжал. Затем Олег Федорович пошел вперед, не включая фонаря, и у Юрки опять сердце екнуло: что он там видит, блин, в инфракрасных очках? Сам Таран тоже в эти очки глядел, но почти ни фига не видел, кроме самого Еремина, который кое-какое тепло даже через гидрокостюм излучал, хотя Юрке казалось, что от всех этих купаний в прохладной водичке и более молодой человек должен был уже давно коньки отбросить и ласты склеить.

Тем не менее Олег Федорович благополучно удалился на те же полста метров от решетки, то есть почти вплотную приблизился к той самой жуткой сетке, которую «в принципе пройти нельзя». Оттуда донесся негромкий стук молотка, который тут же породил новые опасения. Ведь всего ничего до выхода в пещеру, а там небось не один десяток бойцов Гуль-Ахмада службу несет. Один выстрел из подствольника — и всем хана. Сперва их в разодранном состоянии унесет вверх по кяризу метров на сто, а потом эти же самые клочки вновь вниз потянет…

Однако, как видно, стук молотка расходился только в самом кяризе, а в пещеру не добирался. Зашевелилась веревка, привязанная к решетке: видать, Механик слабину выбирал. Потом опять послышался стук молотка. После этого снова веревка задергалась, послышался не очень громкий плюх…

— Он уже на той стороне, — удивленно произнес Богдан, глянув в косой тубус своего прибора.

Рация Болта, стоявшая на приеме, произнесла голосом Механика:

— Ваню и Валета сюда, с дыхательным аппаратом и пятиметровой веревкой.

— Понял, — отозвался Болт. — Ваня, взять дыхательный аппарат — и в распоряжение Механика! Валет, взять пять метров веревки — и туда же.

— Есть! — послушные биороботы пролезли сквозь дыру в решетке и пригнувшись, двинулись по кяризу.

Болт пробормотал с досадой:

— Не так приказ отдал, блин! Надо было упомянуть, чтоб за сетку не шли… Хорошо, если Мех догадается!

И опять Таран сжался, ожидая, что эти балбесы с разгона влетят в сетку и всех на воздух поднимут…

Но Механик догадался. Уже без рации скальные своды донесли его негромкую, но четкую команду:

— Ваня, Валет, — стой! Ваня, привязать аппарат и маску к свободному концу веревки, свисающему с потолка. Валет, подвязать пятиметровую веревку с другой стороны аппарата!

После этого из темноты несколько минут долетали только неясные плески и шорохи, а затем появилось слабенькое световое пятно — Механик опять под воду ушел.

Как ни странно, и на сей раз томительное ожидание взрыва и смерти закончилось тем, что ничего не произошло. Рация прохрюкала вполне спокойным голосом Механика:

— Нахожусь у выхода из кудука. Все чисто. Протаскивайте лодки через дыру и ставьте на якорь по ту сторону решетки.

— Понял, — сказал Болт. — Все снаряжение и оружие — на себя, якорь берет Богдаша, Юрик с Довроном протаскивают первую лодку, мы — вторую…

— Ой, как холодно! — покачал головой Доврон, тем не менее слезая в воду. Таран, оказавшись по бедра в воде, сразу вспомнил, как вчера еще сомневался, когда Болт велел им надевать «вшивнички», то есть шерстяное белье. Днем-то и к тому же на вольном сухом и теплом воздухе это одеяние казалось совершенно излишним. А теперь у Юрки уже никаких сомнений не было — в ХБ его бы с ходу затрясло от такой водички.

В дыру протиснулись нормально и лодку протащили без особых проблем, следом за Тараном и Довроном ту же операцию проделали и Болт с Богданом. Лодки вновь опустили на воду, залезли в них, и вот тут-то на всех напал колотун — в мокром белье не больно погреешься, да еще и сквозняки по кяризу гуляли.

— Сейчас бы хоть сто грамм! — помечтал Богдан.

— Нет, — помотал головой Болт. — У нас НЗ всего 250 и то больше для дезинфекции… Тем более что как раз сейчас греться будем…

— Прошли решетку? — спросил Механик по рации.

— Так точно, — доложил Болт. — Ждем-с!

— Юрку сюда отправляй. И со всеми своими и моими прибамбасами!

У Тарана слегка екнуло в груди, он не ждал, что начнут с него, но упираться не стал, конечно. Пришлось взять не только свой автомат и разгрузку, но и автомат Механика, и его разгрузку да еще и знаменитый рюкзачок со всякими полезными в хозяйстве вещами, который оказался очень даже увесистым. Один РПГЕ небось несколько килограмм весил, да и еще какое-то железо там лежало. Однако, как ни удивительно, ничего внутри не брякало и не лязгало. Как видно, Механик все эти железяки тряпками обложил.

Юрка шел в инфракрасных очках, ориентируясь только на расплывчатые зеленые контуры фигур. Правда, пару раз Механик ненадолго включил фонарик, но только для того, чтоб Юрка понял, кто находится за сеткой, а кто — еще нет. За сеткой находились сам Механик и Валет, а Ваня — по эту сторону. Кроме них, Тарану удалось разглядеть «лимонки»-«Ф-1» с натянутыми как струна проволочками, продетыми через сгиб чеки вместо кольца. Усики, само собой, были разогнуты, а вторая проволочка была намотана вокруг верхушки запала. Чуть-чуть зацепи — чека вылетит, и через четыре секунды — ка-ак…

В общем, Юрка благополучно добрался до Вани и остановился. До сетки, а следовательно, до всего, что взрывалось, было не более полуметра.

— Юрик, отдай Ване мой автомат, — велел Механик. — Потом разгрузку, под конец — рюкзак.

По другую сторону сетки, примерно на том же расстоянии от нее стоял Валет. Он-то и принял от Вани всю амуницию Механика, которую тот тут же забрал у него и напялил на себя. Затем Ваня передал Валету автомат и разгрузку Тарана. Механик и Юркины вещи на себя надел.

— Начинаем перенос Тарана! — объявил Механик таким тоном, каким в советские времена объявляли начало торжественной части заседания по случаю очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. — Внимание, Юра! Сейчас главное — делать все точно, как я скажу, и никак иначе. Сейчас вытяни руки вдоль потолка кяриза и нащупай петлю.

Ваня отодвинулся в сторону, а Юрка, который и без того стоял на полусогнутых, упираясь затылком в свод кяриза, с колотящимся сердцем вытянул руки вперед вдоль свода. Вот оно что! Механик протянул веревку через кольца и связал свободные концы, получилась замкнутая двойная веревка. Узел Механик тоже через кольцо протащил, а на слабине две скользящих петли сделал — для рук и для ног. После того как Таран просунул руки в первую петлю, Валет с другой стороны сетки потянул за веревку, а Ваня, проворно ухватив Юрку за ноги, надел на них вторую петлю. Конечно, проехаться спиной по каменному своду — небольшое удовольствие, да и в позвоночнике сила тяготения малость отозвалась, но зато Таран даже испугаться не успел, как его перетащили за сетку.

Валет с Механиком ослабили петли и выпростали из них Юрку, который ни с того ни с сего подумал, какое облегчение испытывает человек, которого снимают с дыбы. Механик вручил Юрке оружие и снаряжение, а затем приказал:

— Туда, к ступенькам. Слушай в оба уха!

Выход из кудука в пещеру Таран, как ни странно, нашел довольно быстро. На второй снизу ступеньке Механик оставил свой дыхательный аппарат и маску. Четырьмя ступеньками выше был выход в пещеру, прикрытый деревянной дверцей. Здесь Юрка, кое-как протерев автомат более-менее сухим рукавом камуфляжки, занял свою наблюдательную позицию. После перетаскивания поверх сетки он холода уже не чувствовал. Напротив, было ощущение, будто он сто метров на скорость пробежал и вышел из 11 секунд — как минимум.

Тем временем за его спиной продолжалась работа. Юрка почему-то думал, будто следующим перетащат Доврона, но на самом деле через несколько минут к нему присоединился Богдан.

— Ну Механик, ну Кулибин! — добродушно ворчал гвэпщик шепотом. — Там ведь от моих плеч всего сантиметра по три до вертикальных лесок оставалось! Чуешь, хлопче? Ну глаз-алмаз!

Сразу после этого Богдан вытащил из чехла ГВЭП и наставил его на дверь, ведущую в пещеру. Как видно, эта фигулина и сквозь дверь все могла рассмотреть. Богдан деловито поглядел в тубус, потом повернул мерцающее синеватыми искорками дуло в сторону и облегченно вздохнул.

— Пока все чисто… — сообщил он Юрке.

После Богдана переправили Доврона, за ним — Болта, наконец, Ваню. Как все это мероприятие проходило, Таран не видел, и потому некоторое время его голова время от времени задумывалась над тем, как удалось переправить Ваню, которому никто не мог помочь на той стороне сетки, но еще больше — над тем, как преодолел сетку Механик, который вообще все сделал в одиночку.

Однако, так или иначе, все семеро собрались на ступеньках, и даже надувные лодки притащили, правда, спустив из них воздух и уложив в мешки. Якорь-каменюку — и тот не забыли.

— Ну что, — произнес Болт с легким возбуждением, — пора погреться, господа казаки? Толкуй, Доврон, куда топать!

КУРСОМ ДОВРОНА

Доврона колотун бил особо сильно, и всем было ясно, что ему очень хочется куда-нибудь, где тепло по-настоящему. Ясно, что он хоть и жил в России довольно долго, но моржеванием не увлекался. И уж конечно, не считал, что купание в кроссовках и шароварах пойдет ему на пользу. Тем не менее гордости у наследника кишлачного престола было хоть отбавляй, и она не позволяла Доврону ныть и выть, жалуясь на треклятую судьбу и отцовское повеление, которое вынудило его мокнуть и мерзнуть вместе с этими придурками-шурави-руси.

— Я тут давно был, — как бы извиняясь за возможные неточности, сказал Доврон. — А про мины в кяризе вообще не знал.

— Это понятно, — кивнул Болт, — меня интересует только одно: где может находиться Абу Рустем? Ты в курсе, где они обычно заложников держат?

— Командор, — придав голосу некую степенность, произнес Латифыч, — раньше они всех пленных держали далеко от колодца, в зинданах. Там пять больших ям было, их в полу пещеры выдолбили. Давно, еще при Аманулле-хане. Эмир такой был, который друг вашего Ленина. Он потом падишахом стал. А прадед матери Гуль-Ахмада в этих местах был чельяквала. То есть налоги собирал с повинда — это кочевники такие. За то, что они тут, в долине, баранов пасли. Половину — падишаху, половину — себе. Кто не заплатит — били палками или плетками и сажали в яму, пока племя за него деньгами не отдаст или баранами. Потом запретили так делать, кажется. Вот эти ямы и остались. А потом, когда ваши пришли и Гуль-Ахмад начал воевать, он туда шурави сажал. В каждой яме по пять человек сидело. Я маленький был, но их помню. Отец человек пять выменял и русским отдал. А Гуль-Ахмад их в Пешавар продавал, америкосам. Многие сами захотели, говорят…

— Понятное дело, — вздохнул Механик, — чем в яме гнить, так уж лучше в Штаты.

— Так, — прервал Болт, — короче, где эти ямы?

— Погоди, а? — недовольно произнес Доврон. — Не думаю, что они шейха в зиндан посадят. Абу Рустем — очень большой человек. У него нефти много, свой танкер есть большой, яхты, дворец в Шардже. Опять же, он все-таки гость.

— Ни хрена себе, — усмехнулся Богдан, — гость! Позвал в гости, чтоб американцам продать?

— Отец сказал, что Гуль-Ахмада Аллах покарает, иншалла! — нахмурился Доврон. — Он нарушил обычай. Правда, Абу Рустем тоже виноват. Мой отец его предупреждал, чтоб тот не ездил к Гуль-Ахмаду, а он не послушался…

— Интересно, — спросил Механик, — а что ж этот товарищ шейх без охраны был?

— Хм! Охрана! — оскалился Доврон. — Их, арабов, семь человек приехало, а у Гуль-Ахмада — тысяча «стволов». Разоружили как котят, и вот их-то точно могли в зиндан посадить. А самого шейха, наверно, в верхних пещерах держат.

— И как туда пройти? — скромно поинтересовался Болт.

— Где ход, который наверх ведет, знаю, — ответил Доврон, — но в самих верхних пещерах никогда не бывал.

— Богдаша, что твоя машинка показывает?

— Прямо от колодца идет узкий ход, тридцать метров. Освещен двумя электролампами. Людей нет. Дальше, перпендикулярно ему — коридор пошире… Метров сто просматриваю, людей не вижу.

— Там каждый час патруль ходит, — припомнил Доврон. — Двое-трое. Этот коридор, если направо пойти, вниз, к выходу ведет. Там настоящий тоннель, даже «КамАЗы» заезжают. Когда я последний раз здесь был, его человек десять охраняло. Два «ПК», три «РПК», остальные с «АКМ». Еще там дизель-генератор стоит, рядом с ним склад солярки в бочках.

— А если налево пойти?

— Если налево, то на перекресток выйдем. Прямо — лестница в камне вырублена. Вот по ней и можно, наверно, в верхние пещеры подняться. Около нее двое, за мешками с песком и камнями. Это в самом низу, а что дальше — честно скажу: не знаю. Вправо от перекрестка — пещеры для бойцов. Нары, тюфяки, одеяла — короче, чтобы спать. Туда, если надо, тысячу человек спрятать можно. Там же кухня есть, склад продуктов, оружейка, туалет. Но сейчас большая часть людей Гуль-Ахмада в кишлаке живет. Начнут бомбить — сюда уйдут. А пока здесь только караул — тридцать человек, не больше. Кто не сторожит, тоже в тех пещерах отдыхают.

— Уже проще, — сказал Механик. — На тысячу у меня патронов не хватит…

— Не бубни! — проворчал Болт раздраженно. — Дальше, Доврон! А влево от перекрестка что?

— Там как раз зинданы находятся, и их бойцы сторожат. Днем одного оставляют, а ночью — двух. Все, командор, что знал — рассказал.

— Спасибо и на этом. Богдан, все по-прежнему?

— Так точно.

— Продолжай контролировать. Сдается мне, что скоро тут патруль появится.

— Догадываюсь. Какие будут указания? Спать уложить, как в Маламбе?

Таран сразу припомнил летнюю командировку в Африку, когда Богдан с помощью ГВЭПа усыпил карвальевских часовых.

— Нет, — помотал головой Болт, — это не подойдет. Там все логично было: ребята сидели-сидели в укрытии — и заснули. А если эти посреди коридора заснут и на них через час наткнутся — шухер поднимется. Имитацию можешь поставить?

— Могу, конечно, только кем прикинуться? Навряд ли они не всполошатся, если тут небольшое стадо баранов появится?

Доврон посмотрел на Богдана непонимающими глазами, но справляться, свихнулся товарищ или нет, почему-то не стал.

— А сделать так, чтоб нас вообще не увидели, можешь?

— Могу. Только если они на нас случайно наступят — могут быть проблемы.

— Попробуем уступать дорогу, — сказал Механик, подмигнув Доврону, который опять ни хрена не понял.

— Так, — объявил Болт. — Сейчас начнем работать. Порядок движения прежний: Механик, Валет, Таран, Доврон, я, Ваня, Богдан…

— Вижу патруль, — перебил оператор. — Идут трое, по коридору, справа налево.

— В караулку возвращаются, стало быть? — Болт вопросительно поглядел на Доврона.

— Конечно. Караулка там, где пещеры. Сейчас вернутся, лягут спать, а через час другие в обход пойдут.

— Отлично, — произнес Механик, — вот вам и все проблемы. Пропустим их, и будет у нас в запасе час с хвостиком.

— Есть резон, — кивнул Болт. — Если им водички попить не захочется.

— Не захочется, — возразил Доврон. — Эту воду так просто не пьют. Видел ведь, какая грязная? Тиф можно поймать, даже холеру. Вода с полей обратно в кяриз идет, а там много всякой дряни. Каждое утро цистерну воды пожарной мотопомпой накачивают. Шлангами, через японские фильтры какие-то, Гуль-Ахмад их в Пакистане купил. Накачают — шланги и помпу обратно уносят. Воду потом еще кипятят, у них на кухне титан есть большой, литров на двести, еще советский, кажется. Шорву варят, чай, конечно. Каждый боец фляжку зеленого чая носит, зачем им сюда заходить?

— Патруль подходит к углу, — предупредил Богдан.

— Не дышать! — прошипел Болт. — Уже шаги слышно!

Стало так тихо, что даже через журчание воды в кяризе звук шагов действительно хорошо различался. И это при том, что бойцы не в кирзачах топали, а в мягких кроссовках или чарыках.

Богдан, не отрываясь, смотрел в тубус ГВЭПа, контролировал. Минуты текли жуть как медленно. Шаги прошлепали мимо и стали удаляться.

— Ушли! — доложил Богдан.

— Механик — вперед! — прошипел Болт. — Валет — приготовиться…

Механик, вместо того чтоб немедленно выполнить приказ, сначала осторожно пошатал дверцу и убедился, что она не будет слишком громко скрипеть. После этого решительно распахнул, и все увидели узкий — меньше метра шириной, сводчатый ход, освещенный двумя тусклыми лампочками. Только при открытой двери стало слышно отдаленное урчание дизель-генератора.

— Нормально! — сказал Еремин. — Придерживайте дверь, чтоб не хлопала.

Валет придержал дверцу, и Механик с автоматом на изготовку выскользнул из кяриза.

— Два шага дистанция! Валет — пошел! Механик, у большого коридора — притормози.

Юрка команды не ждал, выскочил следом за Валетом. Постепенно все оказались в узком коридорчике, и Богдан аккуратно, не брякнув, закрыл за собой дверцу. На ступенях у воды остались дыхательный аппарат и обе лодки с «якорем»-каменюкой. Бухту веревки, крючья, молоток решили покамест не бросать. Кто знает, куда здешние дорожки заведут…

Пол хода, в который вместе с остальными попал Таран, был шероховатый, неровный, но ни щебенки, ни больших камней на нем не валялось и под ногами ничего не хрустело и не грюкало. Пыли тоже не просматривалось, видать, сюда, внутрь горы, «афганец» не дотягивался. Но все же шагали осторожно, стараясь особо не топать. По низкому — метра два, не больше! — потолку тянулся тонкий черный кабель, от которого питались лампочки, там тоже следы кирок отпечатались. Похоже, здесь прежде был какой-то естественный, довольно извилистый проход, который чуть-чуть подровняли и малость расширили.

Как и договаривались, Механик, подобравшись к выходу в большой коридор, остановился. Богдан повертел ГВЭПом, тихо доложил:

— Патруль дошел до перекрестка, свернул направо. Впереди и сзади все чисто.

— Пошли! — велел Болт. — Механик — по левой стене, Валет — по правой, остальные соответственно. Ваня, пойдешь замыкающим! Прикрывай Богдана сзади!

Механик, а за ним и все прочие очутились в большом коридоре. Собственно, не такой уж он был и большой, если не брать в расчет длину. Конечно, потолок тут, наверно, на полметра повыше, а ширина на метр побольше, но в общем и целом разница невелика. Тут тоже воспользовались тем, что соорудила природа, только, опять же, немного подровняли и подчистили. Кроме того, тут по потолку тянулся толстый кабель, от которого было подведено ответвление в узкий ход, ведущий к кяризу.

— Богдаша, не проворонь! — прямо-таки умоляющим тоном прошипел Болт.

— Все чисто до самого перекрестка, — успокоил оператор. — Можно и побыстрее двигаться… От лестницы нас не увидят. Из боковых штреков — тоже. Может, бегом?

— Отставить! Топоту наделаем! — возразил Болт. — Тише едешь — дальше будешь…

Ощетинившись стволами и стараясь помягче ставить ноги, в том же темпе добрались до перекрестка и остановились в паре метров от входов в боковые ответвления.

Тут запахло жилым духом. Сквознячок из правого штрека вытягивал довольно тугую смесь ароматов топленого бараньего жира, мужицкого пота, прелой овчины и солдатского нужника. Какого-нибудь коренного европейца (то есть не араба, не африканца и не обитателя бывшей соцстраны!) наверняка уже вывернуло бы наизнанку. А слева, с той стороны, где находились зинданы, еще крепче пованивало. Тухлятиной какой-то несло и крысами, кажется.

— Как обстановка, Богдаша? — шепотом спросил Болт.

— Справа, в двадцати метрах по штреку — караулка. Один бодрствует, и человек пятнадцать храпака задают. Слева, у зинданов, — оба не спят. Два зиндана пустые, в одном двое сидят, в остальных — по трое.

— Восемь, стало быть, — наскоро прикинул «командор». — А может, ты ошибся, Доврон Латифыч? Если охраны было семь человек, то кто восьмой? Может, Абу Рустем?

— Сейчас перейду в режим «П», уточним… — кивнул Богдан. — Дело житейское…

Переключил что-то на ГВЭПе и прильнул к тубусу.

— Всем внимательней! — прошипел Болт. — На этом режиме ГВЭП Абу Рустема ищет, а все остальное — не контролирует. Слушать ушами!

Таран припомнил, как в прошлом году коллега Богдана, Глеб, разыскивал на Хайди Полину и брал пеленги через многометровую толщу подземных горизонтов. Так что ничего удивительного вроде бы не было, но все-таки очень загадочная машинка этот самый ГВЭП! Сквозь стены человека видит… Доврон вообще балдеет, но виду не подает. Восточная сдержанность! Опять же, Доврон — сын и наследник важного человека Латифа. Пусть, так сказать, «межколхозного масштаба», но солидного, с международными связями. Надо марку держать, а не охать и ахать, как простой дехканин.

— Есть! — восторженно прошептал Богдан. — В дальнем, третьем от нас зиндане… Там три человека.

— Ну вот, Латифыч, — с легким облегчением произнес Болт, — похоже, что можно обойтись и без верхних пещер… Богдаша, переключайся на сторожей. Где они, блин?

— Оба в двадцати метрах от нас. Сидят на лавочке, насвой жуют и кайф ловят.

— Бай-бай? — спросил Болт.

— Только по одному и не спеша… — ответил Богдан.

Однако в этот момент из правого штрека, то есть со стороны караулки, донеслась какая-то возня, даже вроде бы звуки мордобойных ударов и явно жалобные, хотя и непонятные большинству россиян, вопли на языке пушту. Потом послышалось сразу несколько возбужденных голосов — граждане явно лаялись по какому-то поводу.

— Кто-то в туалет пошел, — прокомментировал Болт, который, как видно, врубился в суть базара. — И спросонок наступил на брюхо коллеге. Тот без разговоров — в рыло. Теперь все проснулись и базланят, разбираются…

— Эти, от зинданов, сюда бегут! — перебил Болта. — Оба! Теперь не усыпишь!

— В стороны! — прошипел Болт. — Ваня, Валет! При появлении чужих…

Наверно, он хотел приказать биороботам, чтоб они бесшумно ликвидировали тюремщиков, но не успел досказать, что надо делать. Эти два моджахеда слишком быстро проскочили двадцать метров по коридорчику. Правда, все успели отскочить от выхода из левого штрека, кто вправо, кто влево, и оба бойца Гуль-Ахмада вылетели на перекресток, никого перед собой не увидев. Они и не собирались кого-либо увидеть в коридоре, не иначе побежали выяснять, что за разборка в караулке. Может, тот, кто получил по роже, доводился братом или сватом кому-то из сторожей зинданов. Стрелять в обидчиков родного человечка сторожа, наверно, не собирались, потому что автоматы надели за спины, стволами вниз. В лучшем случае рассчитывали на поножовщину, а в основном — на кулачное мордобитие. Поэтому, когда оба сторожа выскочили на перекресток и увидели аж шестерых незнакомых граждан, подозрительно похожих на шурави, о которых в здешних местах уже и думать позабыли, даже присутствие Доврона не удержало их от почти истерического взвизга. Да такого, что небось даже у самого выхода из пещер слышно было. Визг этот так и раскатился эхом по всем коридорам. Какая уж теперь скрытность!

Снять автоматы или даже кинжалы выхватить сторожа не успели. Болт самолично исполнил то, что хотел приказать Ване и Валету. Таран еще и не сообразил, что делать, тем более что и у него, и у других автоматы стояли на предохранителях, а «командор», у которого автомат вообще висел за спиной, а пистолет в кобуре — отреагировал. Молниеносно выхватил «НРС» (нож разведчика, стреляющий) и, повернув его рукоятью к врагу, выпустил единственную пулю 5,45 точно в лобешник одному из сторожей. Второй ошалел от неожиданности, и Болт, не теряя времени даром, всадил ему «НРС» под кадык. Тот мгновенно обмяк и прохрипев что-то невнятное, мешком осел на пол.

— Ваня, Валет! — скомандовал Болт. — Блокировать перекресток! Всех чужих — уничтожать! Остальные — за мной!

Все, кроме Вани и Валета, вбежали в левый штрек, ведущий к зинданам. На духан, который оттуда тянул, само собой, никто уже внимания не обращал. Больше всего Таран сейчас боялся, что там есть еще какой-нибудь сторож, который встретит их огнем. В узком коридорчике туго было бы укрыться.

Но Богдан ошибся. Больше никого у зинданов не было. Штрек вывел их в небольшой продолговатый подземный зал, с низким потолком, где тускло светились две неяркие лампочки. Посередине зала зияли чернотой и источали густую вонищу пять глубоких ям, выдолбленных в каменном полу и прикрытых сверху коваными решетками из стальных полос — не иначе, тот же мужик ковал, что в кяризе загородку ставил. Вот это и были те самые зинданы.

А сзади, от перекрестка, уже раскатилось первое «та-та-та». Похоже, это Ваня фигачил из «ПК». Потом — бу-бух! Это Валет фуганул подствольную в направлении караулки. Ответом поначалу были только визг и крики боли, но потом сполошно затарахтело сразу несколько автоматов. Таран, конечно, уже видел, что могут эти самые зомбированные пацаны-биороботы. Но все же знал, что никакие они не киборги и вовсе не железные. То есть убить их можно запросто.

— Богдаша! — рявкнул Болт, у которого, видать, аналогичные мысли в голове завертелись. — Будь готов подстраховать на режиме «Д-О»!

Летом Юрка видел, как Вася Лопухин и Глеб на этом самом режиме разнесли казармы карвальевского батальона, уничтожив человек двести. Неужто Богдан не сможет здешних «духов» унять? Тем более что их всего три десятка, кажется… Стало чуть поспокойней на душе.

Тем временем Механик и Доврон уже подбежали к третьему от выхода зиндану, тому самому, где должен был находиться Абу Рустем. Решетка оказалась запертой на амбарный замок, а потому Механику пришлось отмычку применять. Чик-трак! Еремин со скрежетом выдернул ржавую дужку из ушек решетки и рамы, а затем они с Довроном откинули решетку с ямы. Брям-м! Таран к этому времени окончательно стряхнул с себя остатки растерянности и, увидев рядом со скамеечкой, где незадачливые караульщики насвой жевали, деревянную приставную лестницу, лежащую на боку у стены, подтащил ее к открытому зиндану.

Снизу из ямы раздавались тихие, явно испуганные возгласы, поскольку узники вовсе не догадывались, что их придут освобождать, а вот стрельба, которую Ваня, Валет и их оппоненты устроили в большом коридоре, могла их навести на грустные размышления: никто не поручился бы, что в данный момент не происходит расстрел тех, кто сидел в соседних ямах.

Поэтому даже после того, как Юрка с Довроном опустили лестницу в зиндан, никто вылезать не заторопился.

Подошел Болт и прогортанил несколько фраз, должно быть, на арабском языке. Единственным, что понял Таран было «Абу Рустем». Однако и после этого, кроме каких-то настороженных охов и ахов, реакции не последовало. Доврон прокричал что-то на пушту, но тут сидевшие в яме и вовсе притихли. Наконец, Механик, посветив фонарем вниз, проорал:

— Гражданин Абу Рустем! С вещами, на выход!

ПРОРЫВ

При свете фонаря Механика Таран разглядел внизу трех жутко замурзанных людей, обросших черными бородами, которые щурились от яркого света. Судя по мордам, все трое явно принадлежали к арабской или, в самом общем случае, к какой-либо восточной национальности. Однако после мелкохулиганской фразы Механика один из троих довольно отчетливо пробормотал:

— Наши, что ли?

Какой-то акцент чуть-чуть слышался, но не сильный.

— Ваши, ваши, — подтвердил Механик. — Давай наверх! Красные пришли!

Гражданин в шибко измазанном пиджаке щербато улыбнулся и стал карабкаться по лестнице, время от времени придерживая спадающие штаны. И пиджак на нем висел, как на вешалке.

— Это точно Абу Рустем? — засомневался Доврон. — Я его помню, он в бурнусе был, в темных очках, толстый такой…

— Лучшее средство от ожирения — зиндан! — рекламным тоном объявил Механик. — Тут, поди, трое суток посидишь — пять кило скинешь! Безо всякого гербалайфа…

Тем временем русскоговорящий гражданин, отозвавшийся на Абу Рустема и не побоявшийся вылезать при упоминании о том, что «красные пришли», уже подбирался к верхним ступенькам. Болт, приглядываясь к физиономии условно-досрочно освобождаемого, как видно, мысленно сравнивал ее с тем «фото», что имелось в его личной памяти. Возможно, у него и настоящая карточка где-нибудь имелась, но Болту небось было влом ее доставать.

Таран встревоженно прислушивался к пальбе. Судя по всему, Ваня и Валет по-прежнему работали вдвоем, то «ПК» долбил пятипатронными очередями, то «АКС-74» огрызался короткими, периодически добавляя из подствольника. Им тоже кто-то отвечал, но явно с меньшим азартом, чем прежде.

— Спасибо, братва, — пробормотал гражданин Абу Рустем, когда Механик с Болтом помогли ему выбраться наверх. — Олег, ты меня не помнишь?

— Не-а, — Механик испуганно захлопал глазами, удивившись, откуда товарищ шейх знает его по имени.

— В прошлом году нас Ларев знакомил, на приеме у президента Морено…

Несмотря на то что в данный момент Юрку в первую очередь беспокоило, как биороботы оборону держат, он все же нашел время удивиться. Конечно, Таран помнил, что на острове Хайди Механик изображал шибко богатенького дона Алехо, но позже Юрка решил, что Еремин, судя по всему, какой-то зиц-председатель, а настоящий воротила — Владимир Васильевич Ларев. Теперь выходило, что Олег Федорович и впрямь крутой богатей, раз посещал какие-то президентские приемы и знакомился там с арабскими шейхами. На хрена ж ему в такие стремные дела самому соваться? Адреналина, что ли, не хватает?

— Точно! — наконец-то вспомнил Механик. — Только вроде покойный Ларь тебя Курбаном называл…

— Именно! — Абу Рустем опять оскалил щербатую пасть. — Но здесь не надо так называть, ладно? Хоп?

— Хоп! — ответил Механик, утвердительно кивнув головой.

Из зиндана выбрался второй узник.

— Мой врач, — Абу Рустем похлопал по плечу исхудалого бородача, малость похожего на Бен Ладена. — Сулейман. Тоже по-русски говорит.

— Спасибо, товарищи! — отдуваясь, произнес Сулейман с заметным арабским акцентом.

— Так, — вмешался Болт. — В остальных ямах тоже твои люди сидят?

— Да, — кивнул Абу Рустем, он же Курбан. — Со мной семь человек было.

Механик и Доврон побежали открывать решетки, а Таран дожидался, пока из зиндана вылезет третий зэк, чтоб вытащить лестницу и перенести к другой яме.

— Это Абдулла, мой секретарь, — представил его шейх. — Тоже в Лумумбе учился. Остальные пятеро — охрана.

— Что ж они так плохо охраняли? — полюбопытствовал Болт.

— Они сделали все, что могли, — помрачнел Абу Рустем. — Нас врасплох взяли. Кто же знал, что Гуль-Ахмад — сука проамериканская?

Таран в это время уже тащил лестницу ко второму зиндану, на котором тоже решетку распахнули. При этом ему показалось, что стрелять стали пореже. Неужели кого-то из биороботов все-таки завалили? А что, если сейчас гуль-ахмадовцы сюда ворвутся?

Когда Юрка опускал лестницу во вторую яму, где сидело два человека, то услышал, как за спиной захрюкала рация Болта, стоявшая на приеме, и доложила голосом Вани:

— Огонь из караулки больше не ведется. Противник в количестве двух единиц отошел в сторону лестницы. Пять единиц отошло в нижний конец коридора. Валет пополняет боезапас за счет противника. Визуально наблюдаю шестнадцать убитых и десять раненых, нуждающихся в срочной госпитализации.

Ванину терминологию Таран с лета помнил: «нуждающийся в срочной госпитализации» означало, что гражданин еще дышит, но помрет максимум через пять минут.

Двое бодигардов Абу Рустема — в черных пиджаках и белых, но очень грязных рубашках без галстуков, выбрались из своего заточения гораздо быстрее, чем предыдущие трое. Увидев своего патрона в добром здравии, эти верзилушки рухнули на колени и стали целовать Абу Рустему его грязные и волосатые лапы, униженно лопоча что-то по-арабски. Таран догадался, что секьюрити просят прощения за то, что допустили пленение родного шейха. Заодно небось умоляли, чтоб он их за сию оплошность жестоко выпорол или даже посадил на кол, только бы не увольнял без выходного пособия. Юрка арабского языка не знал, а о том, какими правами пользуются современные шейхи в отношении своего подчиненного персонала, понятия не имел. Так что, ежели чего от себя придумал — простительно.

Точно так же все закончилось и в третьей яме. Трое выбравшихся охранников тоже стали молить шейха о милости и возносить хвалы Аллаху. Таран опять возился с лестницей и не заметил, как первая пара освобожденных отбойщиков куда-то убежала, а потом вновь появилась, притащив с собой восемь автоматов. Потом и остальные убежали, очевидно, получив благословение шейха на сбор трофейных боеприпасов. Таран уже задним числом подумал, что, как видно, Болт загодя предупредил Ваню с Валетом, что это, мол, «свои», а то бы биороботы, которые числили среди своих только людей Болта и Доврона, покосили бы арабов прямо в коридоре.

— Командир, — доложил Богдан, — со стороны выхода из пещеры движется большая группа «духов». Похоже, настучали по рации самому Гуль-Ахмаду, и он всю свою братву в ружье поднял. Опоздали мы малость. Слишком долго возились! Пока они еще не дошли до штрека, ведущего к кяризу. Идут не торопясь, боятся засады. Опять же, когда Ваня и Валет отстреливались и подствольные кидали, то все лампочки в коридоре побили. Почти на протяжении ста метров. Провода целы, генератор тарахтит, а света нет. Так что они ощупью идут.

— Все не предусмотришь, — проворчал Болт. — Сколько их? Хотя бы примерно?

— Пока около сотни просматривается. Думаешь, «Д-О» применить?

— Возможно, придется… Хотя и нежелательно. Абу Рустем — свой человек, Сулейман и Абдулла — тоже. А вот за телохранителей — не ручаюсь. Потом на весь Ближний Восток раззвонят, что видели секретное оружие русских. Росвооружение заказами завалят, а там про нашу хреновину ни сном, ни духом не ведают. Во смеху будет! Ладно, короче: на сколько выстрелов хватит?

— Ориентировочно — на сорок. Но вообще-то, может, и на тридцатом рвануть.

— Приятно слышать. И сколько ты за раз можешь ликвидировать?

— Это как подставятся. Попрут толпой — так и полсотню сразу, а по одному — значит, буду по одному мочить.

— Через ворота не пробиться, — вмешался Абу Рустем. — Гуль-Ахмад хвастался, что у него там одним нажатием кнопки можно все завалить наглухо. Надо уходить через кяриз, вот чего скажу.

— Ты думаешь, они не знают про него? Наверняка все выходы из кудуков перекроют. Опять же, там и по течению плыть туго, к тому же я до сих пор не знаю, какой аллах нас через мины провел…

— Надо в другую сторону, — осклабился русскоговорящий шейх. — По течению. Гуль-Ахмад, когда чарса напыхается, много интересных вещей рассказывает! В общем, я уже послал своих прикрывать ход в кяриз.

— Спасибо, конечно, но ты хоть бы объяснил, куда нас этот кяриз вывезет?

— Километрах в трех повыше Мир-Мазара.

— Где-е? — протянул Болт. — Мы сегодня ночью автобус видели, который с вечера выехал, чтоб к утру в этот Мир-Мазар попасть! Прикинь, сколько это километров, если автобус примерно сорок км в час проезжает?

— Мне это по фигу, юлдаш! — усмехнулся Абу Рустем. — Во-первых, учти, сколько лишних километров автобус по серпантинам проедет, сколько его у Гуль-Ахмада в кишлаке шмонать будут? Ну и еще — сколько раз этот автобус чинить будут. А на самом деле, если в лодках проехаться и на реку выбраться, то можно в Мир-Мазар еще до рассвета успеть.

— На хрена только нам в этот Мир-Мазар? Там нас никто не ждет. Во всяком случае, с распростертыми объятиями…

— В самом кишлаке нам, конечно, делать нечего. Там талибы стоят. Гуль-Ахмад и Латиф им баксы помаленьку отстегивают, и потому их не трогают. Но оттуда можно связаться с Латифом, и он нам вертолет организует.

— Все бы хорошо, только у меня две четырехместные лодки. То есть пятнадцать рыл они заведомо не выдержат…

Неизвестно, что еще хотел сообщить Болт, но тут из коридора вовсю затарахтело. Не иначе Гуль-Ахмадовы «духи» нарвались на телохранителей Абу Рустема.

— Все за мной! — рявкнул Болт, и все, кто находился у зинданов, бегом выскочили в коридор.

Хорошо еще, что кое-какой свет проникал на перекресток из штрека, ведущего к ямам. Иначе Болт, Абу Рустем, Юрка, Доврон и Богдан тут же споткнулись бы о кучу трупов и шлепнулись на пол. Ну и наворочали биороботы! Таран даже порадовался, что всего «великолепия» он не видит — аж ногам был скользко от крови, а духан от нее даже перешиб тухлую вонь зинданов.

На перекрестке никого не было, все люди Абу Рустема, а также Ваня с Валетом, как видно, убежали в сторону выхода.

— Таран, тыл прикрываешь! — как-то мимоходом велел Болт, а сам вместе с Абу Рустемом, Довроном и Богданом заспешил под уклон, в тот конец коридора, где шло мочилово.

Юрка как-то не врубился, надо ли ему бежать следом или отходить не спеша, поглядывая назад. К тому же Таран помнил, что где-то сзади, согласно докладу биоробота Вани, находятся минимум «две единицы» противника.

И тут из темноты Тарана что-то крепко цапнуло за руку. Вроде бы ничего живого близко не наблюдалось, а тут — хвать! Впору было подумать, что какой-нибудь «дух» ожил… Но на самом деле это был всего лишь Механик. Точно, блин, ниндзя, человек-невидимка!

— Тихо, юноша, свои! — прошипел Еремин. — Ты-то мне и нужен! Пошли!

И потянул Юрку вверх по коридору, то есть в сторону лестницы.

— Там два «духа» должны быть, — напомнил Механику Юрка.

— Были, — кивнул Олег Федорович, показывая Тарану хитрую фигулину, похожую и на нож, и на кастет. Щелк! — лезвие убралось, и Механик спрятал свою жуткую штучку в карман.

— Тогда на фига туда вообще лезть? — удивился Таран. — Наши решили через кяриз уходить, по течению…

— Успеем! — жестко ответил Механик. — Там, в верхних пещерах, у Гуль-Ахмада сейф находится. То, что там лежит, не должно попасть к ребятам, которые завтра утром должны были забрать Абу Рустема. Иначе, даже если наши его успешно утащат, «джикеи» могут считать, что не зря катались. Так что не вякай, юноша, слушайся дедушку!

Таран, наверно, мог бы и забухтеть. В конце концов, Болт ему другую задачу поставил. Однако спорить с таким человеком, как Механик, — рискованно. Он ведь не только взрывать и разминировать умеет, но и резать — быстро и бесшумно. Откуда сведения о сейфе поступили в башку товарища Еремина, Юрка тоже не стал спрашивать. Богдан мог с помощью ГВЭПа высосать информацию из любой подвернувшейся головы.

На лестницу Механик и Юрка прошли беспрепятственно, если не считать того, что пришлось перешагнуть через пару трупов тех, которых Еремин уделал своим чудо-кастетом.

Дальше пришлось подниматься метров на десять вверх по винтовым ступенькам, вырубленным в скале, и, надо сказать, очень неудобным. Лично у Тарана все время было ощущение, что он с этой лестницы вот-вот сверзится, поскольку соорудить перила здешние архитекторы, видать, и не помышляли. Механик шел впереди и отреагировать на падение Юрки никак не успел бы. Впрочем, если и успел бы, то удержать 90-килограммового паренька при своих максимум шестидесяти пяти кило не смог бы. А катиться кубарем с оружием и амуницией по каменным ступеням — это еще то удовольствие…

Однако так или иначе, но вскоре Механик с Тараном добрались до горизонтального хода, где горело несколько тусклых лампочек.

Коридор оказался коротким — не больше сорока метров в длину, а по ширине заметно уступал тому нижнему, что вел от главного входа к перекрестку. От этого хода в разные стороны расходилось четыре ответвления — два вправо и два влево.

— Мать честная, — осторожно втянув носом воздух, заметил Механик, — тут где-то на поверхность выход есть. Свежим тянет, сквозит.

— Может, у них тут кондиционер работает? — предположил Юрка.

— Нет, кондишен — он бы шумел, а тут, блин, как в могиле тишина. Даже снизу базара почти не слышно.

«Под базаром» Еремин, как видно, подразумевал стрельбу. Действительно, благодаря каким-то акустическим странностям автоматные очереди сюда доносились как некое слабое тарахтение.

Сперва зашли в ближнее ответвление, ведущее вправо. Здесь обнаружилось помещение с коврами на стенах и деревянными кроватями с пружинными матрасами. На каменном полу тоже были ковры постелены, а на столике стояли телевизор SONY с видаком. На отдельной тумбочке находился радиоприемник — как ни странно, советская «Ригонда» производства рижского завода ВЭФ. На полках тумбочки располагалось несколько книг. Скорее всего это были разные издания Корана, хотя Таран, конечно, заголовков, напечатанных по-арабски, прочесть не мог. Правда, среди этих солидных томов затесалось и задрипанное «Наставление по пулемету Калашникова», естественно, на русском языке.

— Похоже, тут у них общага для комсостава размещалась, — предположил Механик. — А поставлю-ка я тут растяжечку…

Пока он возился, готовя свой маленький сюрприз для здешних обитателей, Таран прошел к ответвлению, ведущему влево. Не пройдя и четырех шагов, Юрка наткнулся на стальную дверь, запертую на замок. Спустя пять минут подошел Олег Федорович и покачал головой.

— Нет, это не сейф. Тут либо склад оружия и боепитания, либо НЗ героина. На случай непредвиденных финансовых затруднений.

Тем не менее Механик замок вскрыл. Все оказалось, как он говорил: в ближнем к двери небольшом помещении находились ящики с боеприпасами, стоявшие на стальных стеллажах, а в дальней от входа просторной комнате на таких же стеллажах лежало великое множество пластиковых пакетов, туго набитых белым порошком. На пакетах можно было разглядеть какие-то хитрые завитки арабской вязи, печати с цифрами 777 и даже нахальные надписи на английском языке: «High quality».

— Не стесняются граждане, — покачал головой Механик, — «Высшего качества», стало быть, колитесь на здоровье, дорогие товарищи и господа. Ежели все это свистнуть и как-нибудь до Нью-Йорка довезти — миллионов десять заработать можно.

— Отрава! — сказал Таран с нескрываемой ненавистью, припомнив, как лучший друг Витька Полянин устроил ему подставу на базе такой же вот дряни.

ИЗ-ПОД САМОГО НОСА

В одном из ящиков с боеприпасами Механик нашел американские фосфорные гранаты. Пару штук он приспособил на растяжки в хранилище. Пока Еремин занимался любимым делом, Таран еще раз прислушался. Пальба продолжалась, хотя и с меньшей интенсивностью, а от лестницы каких-либо шагов и топота пока не доносилось. Юрка пробежал по коридору и заскочил во второе ответвление, ведущее налево. Там тоже стояла железная дверь, и тогда, чтоб не терять времени, Таран направился в другую сторону коридора, в четвертое по общему счету ответвление.

Вот тут, пробежав метров пять и очутившись в просторной, с высоким потолком пещере-комнате довольно правильной прямоугольной формы, Юрка здорово удивился.

Там, посреди этой комнаты, стояло нечто, напоминающее мотоцикл с маленьким, звездообразным, пятицилиндровым авиационным мотором — что-то похожее Таран видел на картинке, изображавшей самолет «По-2» времен Великой Отечественной войны. Двигатель этот, приделанный сзади, был снабжен двухлопастным воздушным винтом. Затем, присмотревшись к содержимому комнаты — ее лучше ангаром называть! — Юрка разглядел, что тут же находится и съемное крыло длиной метра четыре. Таран даже вспомнил, что эта штука с моторчиком называется дельталет, в отличие от дельтаплана, у которого мотора нет.

Вообще-то Юрка знал, что эти аппараты придуманы главным образом для спорта и веселого экстремального туризма. Насчет того, что на дельталетах можно воевать, он уже имел счастье знать, однако ему казалось, будто эта хрупкая фигулина, которую можно сбить из автомата, мало на что пригодна.

Тем не менее этот двухместный дельталет был явно боевой. В отличие от большинства дельталетов, представляющих собой просто одно-два кресла, открыто стоящих на раме впереди мотора и толкающего винта, у этого было что-то вроде короткого фюзеляжа из стеклопластика, напоминающего по форме и цвету огурец. В фюзеляже были устроены две кабины, одна позади другой, причем задняя возвышалась над передней. В передней кабине стоял «ПКТ» с ночным прицелом, электроспуском и двумя запасными патронными коробками. А под брюхом висел блок «НУРС», должно быть снятый с подбитого вертолета. Управляли этим блоком с гашетки, размещенной в ручке управления, а ручка находилась во второй, пилотской кабине.

Таран как-то сразу сообразил, что по винтовой лестнице дельталет не протащить даже в полностью разобранном виде. Стало быть, должен быть еще какой-то выход, пошире. И тут он обратил внимание на маленькую лебедку, отвинченную, должно быть, с какого-нибудь джипа или грузовика. Вообще-то такие лебедки работают от двигателя автомобиля, но здешние умельцы сделали для нее передачу от электромотора. Приглядевшись, куда и как протянут трос, Юрка понял, что с помощью этой лебедки вверх поднимается щит, закрывающий ворота ангара. Пользуясь тем, что электричество еще работало, Таран нажал здоровенную эбонитовую кнопку, мотор заурчал, и дощатый щит, размалеванный серой краской под цвет камней, поднялся к потолку, открыв солидный проем, через который вполне можно было выкатить дельталет, а затем вынести крылья.

В это время вбежал Механик. Как только он увидел летательный аппарат, у него аж глаза загорелись.

— Именем исламской революции, — торжественно объявил Еремин, — данный механизм реквизируется! Взяли!

— Зачем? — недоверчиво спросил Таран. — Ты что, летать на нем умеешь?

— Я все умею! — грозно напыжился Механик, уже разглядев, что дельталет стоит на тормозах. Забравшись в пилотскую кабину, он освободил колеса, вылез, и вместе с Юркой они на руках выкатили аппарат из пещеры.

— Во, как классно! — порадовался Олег Федорович. — Запросто улетим!

Здесь на склоне горы имелось что-то вроде террасы, довольно узкой, но плоской и ровной площадочки длиной около ста метров и шириной не больше двадцати. Причем выезд из «ангара» был прикрыт сбоку невысокой скалой, так что выкаченный на площадку дельталет даже днем было не так-то просто заметить. А сейчас, ночью, и подавно.

Внизу, под горой, видимо, находилось широкое ущелье, которое, возможно, стоило назвать узкой долиной. Разглядеть поконкретней, что и как там в долине происходит, было очень трудно. Но самое главное Юрка увидел.

Где-то там, по долине проходила дорога, ведущая к главному входу в пещеру Гуль-Ахмада. И вот по этой дороге, включив фары, шло с десяток или даже больше автомашин.

— О, проваландались! — досадливо произнес Олег Федорович. — Гуль-Гуль всю братву сюда высвистал! Теперь — давай бог ноги!

В это время неожиданно прорвался голос Болта из рации:

— Мех! Отзовись!

— Я за него, — проворчал Еремин. — Чего надо, блин?

— Тебя ждать или как? Мы сейчас главный тоннель завалим, понял? Так, чтоб ни наверх, ни в кяриз хода не было! Иначе через полчаса тут все гуль-гульское войско соберется!

— Заваливай, — спокойно отозвался Механик, — до встречи, товарищ капитан!

— Если ты насчет преисподней, то я не спешу! Пацана, может, отпустишь?

— На фиг, на фиг! Он мне очень нужен. Все, конец связи!

Механик слегка матернулся и выключил рацию.

— Взяли крыло! — велел он Юрке, и они без особого напряжения сил вытянули из ангара легкую фигулину.

Сразу после этого где-то внизу увесисто грохнуло, гора слегка вздрогнула.

— Чем же они там рвали? — покачал головой Еремин. — Ведь все наше — у меня. Хозяйское небось раздобыли…

— Куда это крыло девать, Федорович? — проворчал Таран, до которого дошло, что такое приятное и уже привычное путешествие на лодках по подземному каналу лично для него и для Механика отменяется.

— Ставим на направляющие, — пропыхтел Олег Федорович. — Закрепляем, ставим расчалки…

Конечно, Таран сильно сомневался, что даже такой великий механик, как Еремин, соберет эту летающую тарахтелку именно так, как нужно. То есть так, чтоб дельталет полетел и желательно — не колом. Иного выхода не было — площадка находилась на высоте в 100–150 метров над долиной, за краем ее начинался почти отвесный обрыв, и слезть оттуда без веревки смогли бы только Механик, Ваня или Валет. Юрка такими способностями не обладал.

— Так, — сказал Механик минут через пятнадцать, когда крыло было установлено и закреплено. — Теперь нам надо сейф искать. Место я уже знаю. Это личные покои гражданина Гуль-Ахмада. Прямо в дальнем торце коридора, напротив выхода к винтовой лестнице. Твоя задача: заправить дельталет горючим и при этом не сжечь его. Уловил, юноша? Через полчасика максимум я вернусь.

Механик показал Юрке, где находится бак для горючего и бочка с бензином, из которой следовало этот бак наполнить, после чего удалился. Таран все прислушивался к пещерной тишине. У него были сильные сомнения, что Болт со товарищи устроили нормальный взрыв и как следует все завалили. А вдруг сейчас люди Гуль-Ахмада уже расчистили коридор и подходят к винтовой лестнице?

И тут, в самый разгар этих тревожных мыслей, коротко бухнуло. Очень близко, в той стороне, куда удалился Механик.

Как раз к этому времени Таран закончил качать бензин из бочки в бак дельталета, завинтил горловину, а потому ни сам бензином не облился, ни аппарат не облил. Но сразу после этого его мандраж усилился. Вдруг Механик на какую-то неучтенную растяжку налетел? И что тогда делать? Самому дельталет поднимать. Мотор, конечно, Юрка, может, и заведет, колеса с тормозов снимет, а вот как рулить этой штукой — хрен поймешь. Какой пилот из Олега Федоровича, Таран только догадывался, но о себе знал точно — из него, Юрки, пилот никакой.

Но Механик появился живой и здоровый, с кейсом в руках, да еще и насвистывая свою любимую: «Гремя огнем, сверкая блеском стали…»

— Все при нас, — сказал Еремин задумчиво. — Теперь быстро лезем в кабины. Ты — в первую, я — во вторую. Прикидывать, потянет ли нас все это вместе со шмотьем, поздно. Через 120 секунд тут все капитально взлетит на воздух. Лучше, если мы взлетим несколько раньше. На дельталете, а не просто так.

— А если мотор не заведется? — заволновался Юрка, ерзая в кресле.

— Заведется! — убежденно заявил Механик. — Куда он, на хрен, денется. Прошу всех пристегнуть ремни и не курить!

Чих! Чих! Чих! — Стартер начал прокручивать винт. Чих! Чих! Чих! Пах! Тр-р-р-р-р! Завертелся! Пи-ип! — это Механик аппарат с тормозов снял. Дельталет покатился по террасе, рев двигателя стал злее — обороты росли. «Хватит их или нет? — подумалось Тарану. — А то вон он, обрыв-то… Если не хватит — кувырнемся!» Потом он вспомнил, что в полтора раза тяжелее, чем Механик, да еще пулемет и патроны в первой кабине. Стало быть, все это хозяйство так и клюнет носом с обрыва!

Однако в трех метрах от обрыва дельталет оторвался от площадки и взлетел!

— «Гремя огнем, сильней, чем были прежде, — заорал Механик от восторга, — пойдут машины в яростный поход! Когда нам даст приказ товарищ Брежнев, и маршал Гречко в бой нас поведет!»

С воздуха было видно скопище людей и машин с включенными фарами у входа в пещеру. Галдежа и проклятий, наверно, много было, но они так высоко не долетали. Впрочем, совсем уж без шума взлететь не удалось. Сперва ударила «шилка» с вершины одной из сопок — бу-бу-бу! — из всех четырех стволов, потом сразу два «ДШК» задолдонили: ду-ду-ду! Наконец десятки автоматов и ручных пулеметов уставились в небо — та-та-та-та! «Шилка» и «ДШК», наверно, одним попаданием могли сбить дельталет, но попасть в эту микробу среди ночи даже с помощью «НСПУ» было непросто. Конечно, сверкание трасс, несущихся с разных сторон, сильно пугало, да и попискивание близко пролетающих пуль было отлично слышно. Впрочем, это продолжалось недолго. Дельталет потерялся из виду на фоне темных скал, накренившись, юркнул в промежуток между двумя утесами, и свист пуль стих.

Тут Таран вспомнил, что Механик обещал взрыв через две минуты и спросил:

— А чего ж твои закладки не сработали? По-моему, сто двадцать секунд прошло уже!

— Мать честная! — с нарочитым испугом воскликнул Механик. — Во память-то стала! Склероз, чистый склероз! Спасибо, что напомнил.

И вытащив из кармана нечто похожее на электронный ключ от машины — Таран этот пультик по Африке помнил! — как бы походя нажал… Жулик старый! Дистанционную мину поставил, а Юрку пугал тем, что у него таймер работает…

Бу-бух! — отдаленный гул взрыва долетел до ушей Тарана через несколько секунд после нажатия кнопки. Дельталет немного тряхнуло.

— Что ж я, дурак, что ли? — злодейски хихикнул Механик, должно быть, безо всякого ГВЭПа догадавшись, о чем думает Юрка. — Запомни, юноша: часовой механизм — это позавчерашний день терроризма!

Юрка заметил, что по склону горы, высвечивая камни и тонкую змейку дороги, вытянулись лучи фар. Не иначе Гуль-Ахмад велел преследовать похищенный дельталет на автомобилях.

Механик тоже разглядел преследователей и объявил:

— Разворачиваюсь на 180, ложусь на боевой! По колонне, длинными — огонь!

«Придурок, блин!» — подумал Таран, поскольку прекрасно знал, что сейчас несколько сот автоматов и ручных пулеметов начнут молотить по дельталету и стеклопластик их нипочем не защитит. Но этому дедуле, который, как видно, еще не навоевался досыта, все по фигу! И никак помешать ему Юрка не мог. Нос дельталета уже развернулся в сторону головной машины. А, была не была! Юрка нажал кнопку электроспуска, и «ПКТ» выплеснул из своей дульной воронки длиннющую очередь трассирующих пуль. Впрочем, наверно, там и бронебойных с зажигательными было до хрена.

Головная машина ерзнула с дороги вправо и покатилась с откоса вниз по каменистому склону горы. Шарах! Видать, долбанулась о камень, что-то вспыхнуло, и дальше автомобиль катился под откос как огненный комок, рассыпая искры и мелкие клочья огня. У второй, как видно, бак взорвался еще на дороге, от пуль, она неуклюже застряла, и в нее с разгону влетела третья. Четвертая вовремя притормозила, но развернуться не смогла…

— За Родину, за Сталина! — заверещал Механик, и тут так ревануло, что у Юрки аж уши заложило. Оказывается, в блоке «НУРС», под пузечком дельталета и сами снаряды были! Как они своими струями не расплавили и не сожгли дельталет — фиг поймешь. Да и Тарану, вообще-то, могли рожу обварить, а то и глаза выжечь.

Тем не менее обошлось. Снаряды достались концевым машинам гуль-ахмадовской колонны. Треск, грохот, визг — вот что долетело до ушей Юрки.

На какое-то время Юрка совершенно обалдел и более-менее отошел только тогда, когда обнаружил, что внизу уже никаких горящих машин не видно, сплошная темень, хотя где-то на востоке уже светлеет.

Отчего-то, то ли от пережитого стресса, то ли еще по какой причине, Тарана повело в сон. Может, движок дельталета тарахтел слишком монотонно, а может, Механик запел лирическую песню: «В далекий край товарищ улетает…» Так или иначе, но Таран на полчаса отрубился.

Несколько первых минут он, наверное, просто спал, а затем начал ощущать то, что чувствовал минувшим летом, когда на контакт с ним выходила Полина.

На сей раз, правда, Таран не очень четко видел фигурку в розовом халатике с цифрами «8-07», но зато слова слышались очень отчетливо и хорошо запоминались:

«Юрик, это я. У меня очень мало времени. Я очень устала и должна отдохнуть, поэтому слушай и запоминай все с первого раза. Сейчас вы перемещаетесь в направлении кишлака Мир-Мазар. Там находится вертолетная площадка. Около восьми утра туда прилетит вертолет с „джикеями“, которые должны были забрать Абу Рустема. На этом же вертолете они собираются вывезти Сорокина. Тебе это имя ничего не говорит, зато его знают Болт и Абу Рустем. У Сорокина при себе компакт-диск с очень ценной информацией. Его надо взять и ни в коем случае не отдавать „джикеям“. Сейчас он в доме Мирджана. Около дома автобус стоит. Точнее Доврон может объяснить, а я уже не могу…»

И фигурка Полины плавно растаяла в темноте, а Таран буквально через несколько минут очнулся от своего сна…

ТОЧКА РАНДЕВУ

Очнулся Юрка не сам по себе, а оттого, что Механик постучал ему по каске.

— Не спи, замерзнешь! — проорал Механик, повторив любимую поговорку Мишки Гребешка. — И вообще, не пугай дедушку, а то меня инфаркт хватит! Четверть часа не могу добудиться, якорный бабай! Я уж думал, тебя «духи» застрелили…

— А разве они стреляли? — похлопал глазами Таран. Что-то он не припоминал трассеров с земли в ответ на ракетно-пулеметный огонь дельталета.

— То-то и оно, что вроде бы не стреляли! — сказал Механик с некоторым удивлением. — Но ведь всего не углядишь — могла ведь какая-нибудь пуля прилететь?

— Могла, — согласился Таран и позволил себе скромно поинтересоваться: — А куда мы летим, Олег Федорович?

— В точку рандеву! — важно ответил Еремин. В детстве нынешний Механик страстно хотел быть моряком и любил употреблять морские термины. Конечно, к своей несбывшейся мечте Олег Федорович относился с иронией и неоднократно заявлял, что старший прапорщик инженерных войск по числу звезд и цвету погон приравнивается к полному, но не толстому адмиралу ВМФ.

Таран даже в детстве моряком быть не собирался, но волею судеб уже пару раз работал за боевого пловца. Кроме того, нынешним летом он трое суток совершал морское путешествие на танкере. Вот там-то ему и довелось услышать этот самый термин «точка рандеву». Именно в этой точке их пересадили с танкера на гидросамолет и отправили на остров Хайди во владения дона Алехо Теодоро, сеньора де Харама — то есть все того же Механика.

Конечно, Юрка сразу понял, что в нынешнем случае под точкой рандеву подразумевается точка встречи с Болтом и его компанией. Однако где она, эта точка? Во-первых, еще неясно, сумел ли Болт хоть кого-нибудь усадить в лодки и увезти по подземному водоводу. Потому как там было очень даже существенное побоище, которые редко без жертв обходятся. Во-вторых, куда этот самый кяриз выходит, Болт знал только со слов гражданина Абу Рустема, а тот, в свою очередь, — со слов «пыханутого» Гуль-Ахмада. Вовсе не обязательно, чтоб Гуль-Ахмад после пары «косяков» чарса рассказал своему гостю чистую правду. Наконец, прислушиваясь к разговору Болта с Абу Рустемом, Юрка понял, что вся надежда на то, что удастся связаться с Латифом и при его помощи вызвать вертолет.

Конечно, надеяться на это можно, поскольку для родного сына-наследника Латиф постарается. А что будет, если Доврона — тьфу-тьфу, чтоб не накаркать! — невзначай застрелят? Конечно, можно не предупреждать несчастного папашу, что сын летит в качестве «двухсотого». Но тогда он, пожалуй, забудет все свои экономические интересы, возьмет большой кинжал и поотрезает головы всем, кроме, может быть, товарища Абу Рустема. Можно, опять же, не привозить неутешному родителю хладный труп чада, а соврать, что, мол, потерялся он, отбился в темноте. Но в этом случае Латиф наверняка всех «гостей» посадит в зиндан — сделав, возможно, исключение для Абу Рустема, Сулеймана и Абдуллы. И сидеть они будут там до тех пор, пока Доврон не найдется живым или мертвым. А поскольку найти его могут только мертвым, то и судьба Болта энд компани будет решена при помощи большого кинжала. Причем мероприятие будет проведено независимо от того, сколько людей Болта вернется живыми. Главное, чтоб любимый Доврончик вернулся. Если он не вернулся — то этим шурави тоже жить незачем.

Именно поэтому Таран прекрасно понимал, почему Механик не направил дельталет в сторону кишлака Латифа, хотя дотуда, возможно, вполне хватило бы горючего. Но Механик на пушту знает только отдельные слова, Таран в этом языке вовсе не бельмеса не рубит, и объяснить Латифу, что они, двое, — это еще не все, что осталось от группы, а следовательно, есть надежда на благополучное возвращение Доврона, будет очень туго. Тем более что их прибытие на похищенном у Гуль-Ахмада дельталете может резко испортить отношения между бандформированиями. Пройти незамеченным оно не сможет, а у Латифа в кишлаке наверняка есть какие-нибудь стукачи, осведомляющие его соседа. Поскольку Гуль-Ахмад имеет явный перевес в живой силе и технике, то получит хороший повод разобраться с младшим партнером по наркобизнесу. Единственный способ — вернуть с извинениями похищенное имущество с приложением отрезанных голов гнусных похитителей. Наверняка Латиф не рискнет отдавать угонщиков живыми, поскольку убежден, что Гуль-Ахмад запросто выпытает у них, кто им помогал при налете на пещеры.

Так что ключевым вопросом являлось наличие Доврона среди живых. Конечно, толстячок Абу Рустем, возможно, имеет какое-то влияние на Латифа, но… Восток — дело тонкое. Там эмоции и обычаи очень часто берут верх над интересами дела. Почти как в России.

— Горючего на пять минут осталось, — проинформировал Механик. — Интересно, как эта штука планирует?

Юрке очень не хотелось проводить эти испытания при своем участии. Горки тут хоть и не очень высокие, это еще не сам Гиндукуш, а всего лишь отроги, но воздух уже не шибко плотный, а дельталет с учетом мотора, пулемета и пустого блока от «НУРСов» намного тяжелее обычного дельтаплана. Да еще и с двумя людьми на борту. Так что скорее всего планировать он будет колом.

А парашюта нет. Хотя прыгать над этим ущельем, имея шанс на камешки приземлиться, — еще то удовольствие.

— Сейчас перетянем через этот перевальчик, — успокоил Юрку Еремин, — и будет река. А там, глядишь, сядем где-нибудь…

«Где-нибудь» — это, конечно, нехилое успокоение. Перед глазами Тарана одна за другой проносились картинки здешних пейзажей — по крайней мере, тех, что он уже видел! — и ничего лучшего, чем вертолетная площадка, откуда их забирал Латиф, он представить себе не мог. Все остальное, на Юркин непросвещенный взгляд, представляло собой местность, специально предназначенную для того, чтоб все рожденные летать превращались в тех, кто может в лучшем случае только ползать, а в худшем — вообще только лежать и тухнуть.

«Перевальчик» кое-как перелетели. За ним оказалась уже воистину долина, а не расширенное ущелье. Пожалуй, километра три в ширину, если не больше. К этому времени чуточку посветлело и стало возможным кое-что разглядеть.

— Вон там, в глубине долины, огоньки, — пробормотал Механик, — километров пять-семь отсюда — это и есть Мир-Мазар. А вон речка, та самая, по которой наши ехать собирались…

Да, речку, текущую по долине, Таран мог разглядеть, а вот места, подходящего для посадки, все еще не видел. Поэтому его очень удивило, что Механик стал помаленьку сбрасывать обороты и снижаться. Вскоре дельталет снизился метров до тридцати и летел максимум со скоростью мопеда. А внизу покамест была только речка, бурлившая на валунах, невысокие, но крутые обрывы, да нагромождения камней, оставшиеся от всяких там селевых потоков. О том, как через все это проберутся лодки, Таран долго не задумывался, его сейчас больше интересовало, гробанутся ли они с Механиком или все-таки сядут.

И вдруг впереди, слева, камни поредели, а затем и вовсе исчезли. Появилась какая-то небольшая и весьма относительно ровная площадка, за которой, однако, проглядывал выступ скалы, похожий на подъем гигантского кирзового сапога. До «сапога» оставалось метров полтораста, когда мотор вовсе остановился и перестал жужжать. Теперь слышался только свист и шелест встречного воздуха на крыле и расчалках дельталета. Механик потянул ручку на себя, нос вместе с Тараном и стволом «ПКТ» задрался вверх, а земля неожиданно оказалась совсем близко. Хруп! Аппарат коснулся каменистой почвы задними колесами, а затем и третьим, передним, прокатился с полсотни метров, подпрыгивая на мелких ухабиках, а потом остановился. Метрах в десяти от сапога.

Некоторое время — минуту, наверно! — Таран все еще не мог поверить, что их полет благополучно завершился. Механик тем временем выбрался из задней кабины, обошел вокруг аппарата и сказал, правда, с некоторым удивлением:

— Нормально сели. Жертв и разрушений нет. Стрелок, как у вас со штанами?

— Не понял… — пробормотал Таран, начиная выбираться из кабины.

— Штаны, спрашиваю, грязные или только мокрые?

— Сухие, — уже сообразив, что имеет в виду гражданин Еремин, ответил Юрка. — Точнее, уже высохли после кяриза.

— Приятно слышать. Я лично тоже не обоссался, хотя хотелось.

И с этими словами Механик оросил каменистую почву довольно мощной струей.

Таран, оглядевшись, решил было сделать Механику комплимент:

— А ловко вы, Федорович, сели. Чуть-чуть позже бы вырубили мотор — и мы бы впаялись…

— Мастерство не пропьешь! — гордо сказал Еремин. — Хотя, если по правде, то мотор у нас сам заглох. По собственной инициативе. Искра — бар, бензин — йок! Очень умный нам дельталет попался, сынок. С большим чувством самосохранения.

И захихикал. Юрке тоже весело стало: конечно, неизвестно, что с ними через час будет или даже через пять минут, но ведь пока-то живы!

Отсмеявшись, Олег Федорович вгляделся в противоположный берег речки.

— Это надо же, а? Ну и машину же нам Гуль-Гуль подарил! Мало того, что при посадке не угробила, да еще и привезла аккурат куда нужно. Видишь, вон там, под скалой, черная дыра? По-моему, наша братва должна оттуда появиться.

— А может, они уже мимо проехали? — забеспокоился Таран. — Мы ж им не сообщали, что на дельталете полетим…

— Навряд ли, — помотал головой Механик. — Здесь самое место, чтоб из реки выбираться. Видишь, воды-то всего сантиметров на двадцать и камней нет, окромя гальки. Будем ждать до света. То есть часик-полтора. А если не появятся, придется на вон ту горку лезть и ховаться в пещерку. Конечно, не такая шикарная, как у Гуль-Гуля, но зато с нормальным ручейком…

— Пить охота, — вздохнул Таран.

— Попей, — Механик отстегнул от разгрузки фляжку, которой Юрка прежде не видел, и, отвинтив крышку, подал Юрке. — Чаек трофейный. С басмача снял. А прямо из речки лучше не пить все-таки. Хоть и проточная вода, хоть и осень, но кяризный сток — рядышком. Обидно будет, на дельталете не грохнувшись, тифок или дезинтерию подцепить!

Юрка приложился к горлышку, сделал пару глотков. Чай был непривычного, чуточку солоноватого вкуса.

— Нормально? — забирая флягу, произнес Механик. — Ничего, сейчас не лето. Вот летом — тут беда. Чем больше пьешь, тем больше хочется. С потом вся жидкость уходит, а сухой остаток — в почках садится. Столько народу отсюда с камнями уехало — ё-мое!

Тарану хотелось вякнуть, что тем, кто отсюда камни в почках увез, еще шибко повезло. Уж, во всяком случае, больше, чем тем, кто отсюда вообще не уехал или уехал в цинке на досрочный дембель. Но решил промолчать. Неизвестно, как этот дедушка-хохмач отреагирует, если Юрка-сопляк будет свои оценки давать.

— А змеи тут есть? — спросил Таран с некоторой озабоченностью.

— Летом — до фига, — кивнул Механик. — Как раз, помню, когда я здесь прошлый раз был, одна приличная гюрза водичку пила. Метра полтора, по-моему, если мне со страху не померещилось. Но сейчас, в октябре, навряд ли еще ползают. Холодновато им. Тут ведь, между прочим, и снег бывает, и заморозки. Такие бураны — похуже Арктики…

Юрка вообще-то сейчас с удовольствием очутился бы в Арктике. Даже при том, что там уже полярная ночь начинается. Зато там, кроме белых медведей да холода, бояться нечего. А здесь, блин, очень неуютно. Небось Механику, когда он здесь воевал, все же не так фигово было: знал, что войска стоят, гарнизоны, а сейчас ближайшие русские где-то за Пянджем небось. Узбеки, наверное, поближе, за Амударьей, если по прямой мерить, только вот можно ли их нынче своими считать?

Все эти мысли Таран при себе оставил. Тем более что вскоре ему припомнилось то, что во сне от Полины пришло. Не забыть бы! Пока летели, Юрка и не вспоминал про сон — не верилось, что долетят и сядут. А теперь надо поскорее вспоминать, пока совсем из головы не вылетело, ведь, может, и впрямь Болт со своими сюда выберется…

Буквально спустя минуту после этого в убаюкивающий шум реки вплелись какие-то посторонние звуки.

— Плывут! — возбужденно прошептал Механик. — Сейчас выскочат!

И точно, сперва одна, а за ней другая лодки вынырнули из-под скалы. Ш-ших! Ш-ших! — течение вынесло их на галечную отмель, и тут же из них стали выскакивать люди. Механика и Юрку они увидели и узнали сразу же, а потому обошлось без обознатушек и стрельбы.

— Морской пехоте от авиации — физкульт-привет! — в очередной раз покривлялся Механик.

— Вот сукин сын, а? — с заметным восхищением в голосе пробормотал Болт, лязгая зубами, ибо, как и все «морские пехотинцы», был мокр, как мышь. — Мех, может, ты подскажешь, чем ты управлять не умеешь, а?

— Космическим кораблем, — доверительно сообщил Еремин. — Подводную лодку, которую «джикеи» у меня на вилле забыли, уже освоил.

Таран прекрасно помнил эту самую лодку, которую видел в затопленных штольнях. Точнее, это был какой-то подводный «таракан», который мог не только плавать, но и ходить по дну на механических ногах.

— Да, живут же люди! — завистливо произнес Болт.

Юрка тем временем приглядывался, кто приехал. Ваня, Валет, Богдан — все чисто свои были на месте. Доврон тоже был жив-здоров, хотя и здорово продрог. Наконец, Абу Рустем, доктор Сулейман и секретарь Абдулла тоже прибыли. Остальные сопровождающие шейха лица, видать, в лодки не поместились.

— Что-то вы в сокращенном составе, господа, — вздохнул Механик.

— Бодигардов прикрывать оставили, — мрачно произнес Абу Рустем. — Иншалла! Они в раю будут, с гуриями… Наверно!

Из этой фразы Таран как-то невзначай понял, что гражданин Абу Рустем, несмотря на свое духовно-аристократическое звание, скорее всего не очень истовый мусульманин. Да и вообще, возможно, не араб по национальности.

— Блин, как же холодно! — произнес Доврон почти без акцента. — Командор, по-моему, как раз надо из НЗ глотнуть. А то заболеем.

— Аллах не против? — скромно поинтересовался Механик.

— Аллах видит: не пьем, а лечимся! — сказал Абу Рустем.

Хотя он немного перефразировал известную русскую поговорку, Таран еще сильнее убедился, что уважаемый шейх скорее всего родом из бывшего СССР.

— Строго по одному глотку! Исключительно для сугреву! — сурово объявил Болт и достал некую черную фляжку с изображением черепа и костей. Впору было подумать, будто там синильная кислота или какой иной цианид, но на самом деле там был чистейший 96 %-ный ректификат. Правда, Болт малость поскромничал насчет объема: во фляжке содержалось минимум пол-литра, а вовсе не 250 грамм, как он утверждал прежде.

— Пробую на себе! — объявил Болт, прикладываясь к фляжке. — Х-хе… Нормально! Допускаю к употреблению!

Фляжка пошла по кругу. Тарану до сих пор не доводилось пить неразбавленный спирт, и он сильно боялся обжечь пищевод, но одним глотком из горла не ограничился. Тем более что на рыло пришлось по 50 граммов спиртяги.

Стало и впрямь немного теплее. Хотя Юрка знал, что ежели не двигаться, то скоро опять мерзнуть начнешь. К тому же он вовремя вспомнил, что не выполнил то, о чем просила Полина.

Болт в это время подошел к Механику и сурово спросил:

— У тебя горючее осталось в этой штуке?

— Ноль целых хрен десятых, — грустно ответил Механик. — Сел уже без единой капли. А что, есть желание полетать?

— Понимаешь, братуха, СППК свой мы кокнули, а УКВ даже до Латифа не дотянется. Был бы бензин, могли бы гонца к Латифу послать — дескать, присылай «вертушку», чтоб с сыном встретиться…

— Да, — покачал головой Механик, — это, брат, солидное осложнение. А скоро рассветет, между прочим. «Шилка» и «ДШК» у них нормально пристреляны, если нас с Юркой пропустили, то только от неожиданности. Опять же, наверно, не сразу поняли, кто летит, поздно стрелять начали. Секунд двадцать мы выиграли, но я тебе скажу — едва не обоссался. Короче, на свету они любую вертушку сшибут, даже «Черную акулу» какую-нибудь, если ее сюда действительно пришлют, а не в кино.

— Весело, весело все… — пробормотал Болт, как видно, напряженно шевеля мозгами.

— Товарищ капитан, — несколько волнуясь и оттого шибко официально произнес Таран. — У меня сообщение есть…

Болт резко поднял голову.

— Опять твоя личная спецсвязь заработала? Ну докладывай…

— Мы сейчас поблизости от кишлака Мир-Мазар, так? Там находится вертолетная площадка. Около восьми утра туда прилетит вертолет с «джикеями», которые должны были забрать Абу Рустема. На этом же вертолете они собираются вывезти Сорокина. Кто это, я не знаю, но должны знать вы и Абу Рустем. У Сорокина при себе компакт-диск с очень ценной информацией. Его надо взять и ни в коем случае не отдавать «джикеям». Сейчас он в доме Мирджана. Ну того, к которому родня на хашар приехала. Там, у его дома «ПАЗ» стоит. Который вы «бурбухаем» обозвали. Точнее Доврон может объяснить… — Юрка почти дословно повторил все, что слышал во сне от Полины.

Болт и Абу Рустем так впились глазами в Тарана, что Юрке стало малость не по себе. Посмотрят так, посмотрят, а потом решат, что юноша для своих лет слишком много знает…

— Это все? — спросил Болт. — Ничего больше не приходило?

— Нет, — помотал головой Таран. — Только это.

Юрка, конечно, сильно опасался, что Болт опять, как это уже было летом на танкере, потребует отдать «средство спецсвязи». Отдавать свою личную башку Таран, конечно, не собирался.

Но Болт, как видно, уже был в курсе, что это за «средство связи». Возможно, что и Абу Рустем тоже. Потому что товарищ шейх не стал удивляться тому, каким макаром к Юрке пришла информация, а озабоченно пробормотал:

— Если Сорокин здесь, это чревато…

— А если его «джикеи» отловят или хотя бы обычные янки, будет совсем хреново.

— Так или иначе, братва, но вертолет нам кстати, — заметил Механик. — Между прочим, по моим швейцарским уже 7.15 местного. Пора выдвигаться, а мы еще решения не приняли.

— Приняли, приняли уже! — раздраженно буркнул Болт. — Начинаем работать…

УТРЕННИЙ КОФЕ В ЦТМО

Кофе пили Сергей Сергеевич, Лариса Григорьевна и Владимир Николаевич, а Полина, расслабленно сидевшая в кресле, только нюхала кофейный аромат. Решили, что ей, перенапрягшейся за сегодняшнюю ночь, лучше не рисковать.

— Молодец, девочка! — в очередной раз похвалил ее Сергей Сергеевич. — То, что ты сделала, — это подвиг. Не боюсь так говорить, но я был убежден, что сегодня ты уже не сможешь включиться. А твоя идея о том, что надо использовать память Гали Ереминой, — это вообще великолепно. Ни мне, ни Комарову ничего подобного это отчего-то не пришло в голову, хотя эта идея плавала на поверхности. Стареем мы, стареем… Мозги ссыхаются, как видно.

— К сожалению, Сергей Сергеевич, я еще не знаю, дошло ли то, что я передавала, до Болта. Он ведь опять не вышел на сеанс связи. И если не выйдет в следующем часу, это…

— Ровно ничего не будет значить! — нахмурился Баринов. — Если их переносной СППК поврежден, они не выйдут на связь вовсе. Но, повторяю, волноваться рано.

— Сергей Сергеевич, Таран и Еремин в момент контакта летели на дельталете, а о том, где находится Болт, у них были самые смутные представления. Не исключено, что Болт, Абу Рустем и все прочие уже…

— Я этого не слышал! — резко сказал профессор. — Хотя, должен признаться, и это для меня вполне приемлемо.

— А если Таран и Еремин разобьются? — понастырничала Полина.

— Все может быть, — буркнул директор ЦТМО. — Вполне возможно, что в данный момент в атмосферу Земли вошел болид, который грохнется прямо сюда и всех нас уничтожит.

— Сплюньте, Сергей Сергеевич! — испуганно всплеснула руками Лариса Григорьевна.

— Тьфу-тьфу-тьфу! — Баринов послушно сплюнул через левое плечо. — Тем не менее вероятность того, что Еремин не сумеет посадить дельталет, на мой взгляд, даже меньше вероятности падения болида. А если они сядут и Таран все, что принял через тебя, толково изложит «дону Хараме», то я уверен, они смогут даже вдвоем провести операцию против Сорокина.

— А вы не слишком оптимистичны, товарищ генерал? — подал голос Комаров.

— Может быть, — кивнул профессор, — но мне еще никто не доложил, что Болт погиб, а дельталет разбился или сбит. Для меня главное сейчас то, что я уже знаю: ребята прошли в пещеру, Абу Рустем освобожден из зиндана, и обе группы перемещаются в направлении Мир-Мазара, где дрыхнет товарищ Сорокин со своим диском. И то, что к Мир-Мазару движется вертолет с «джикеями» из Краснодара…

— По-моему, из Кандагара все-таки! — хихикнула Полина.

— Ну вот, заговариваться стал! — тряхнул головой Баринов. — С вами и вовсе крыша поедет…

— Вообще-то, — осторожно заметила Лариса Григорьевна, — если не спать по тридцать шесть часов, можно и таких последствий дождаться…

У профессора зазвонил сотовый.

— Зуб даю, если это не ваша невестка! — опасливо произнес Владимир Николаевич. — Она меня уже не раз пристрелить обещала…

— Слушаю, Танечка, — Сергей Сергеевич показал Комарову большой палец: мол, не ошибся ты, сукин сын!

Некоторое время профессор выслушивал некие суровые тирады своего заместителя по науке и, по совместительству, невестки.

— Спасибо за информацию, Татьяна Артемьевна, — официальным тоном произнес Баринов. — Может, вас направить куда-нибудь стажироваться по геронтологии, а? Жутко широкие познания проявляете в том, что можно после шестидесяти, а что нельзя.

В телефоне что-то явно раздраженно пискнуло.

— Так, — совсем сурово сказал Сергей Сергеевич уже не профессорским, а генеральским голосом. — Закрыли эту тему, Таня. Спасибо за заботу о свекре, спасибо. Убедилась, что я живой? Слава богу! А к тому, что я в пять утра еще на работе, привыкла даже Марья Николаевна, хотя ей, как законной жене, это, наверно, намного труднее понимать. Да, мое присутствие совершенно необходимо. Теперь вообще перестань пищать и вякать! Слушай меня внимательно. Планерку перенесешь на девять часов. Да, да, конечно, московского времени, а не афганского. Если я к этому моменту еще не освобожусь, проведешь ее сама. Интеллекта хватит?! Вот и прекрасно. Возможно, что Лариса Григорьевна тоже будет отсутствовать, так подумай сама, кого пригласить из ее сектора…

— Конечно же, Пряхину! — подсказала заведующая. — Она полностью в курсе всех дел.

— Лариса рекомендует вместо себя Пряхину. Да, да, именно Элеонору, бывшую 8-01. Особых ЦУ не будет, но главное внимание — на усовершенствованный вариант 154-го «эс» и группу «эф». Строго требуй, строго. Там, по-моему, кое-кому надо премии срезать, а кому-то третий режим на четвертый заменить. Решай своей властью, даю карт-бланш! Все, до девяти меня нет ни для кого, и точка. Сама без пяти девять позвонишь, уточнишь, буду я на планерке или нет. Все, спасибо за внимание.

— Чудный кофе! — похвалила Лариса Григорьевна. — Вы, Владимир Николаевич, изумительно варите.

— Ага, — поддакнула Полина, — так и хочется хоть глоточек выпить, а вы не даете…

— Тебе надо выспаться, деточка, а не взбадриваться. И вообще, пока томографию не сделаем и не убедимся, что у тебя в головушке все нормально, я тебе даже минералку с большим содержанием углекислого газа пить не разрешу. Только оптимально кондиционированную питьевую воду.

— «Я пью, а потом писаю!» — процитировала Полина давнишнюю рекламу.

— Ничего не поделаешь, — улыбнулась зав. 8-м сектором, — физиологию, к сожалению, придумала не я и, увы, даже не профессор Баринов. Наверняка если б он был на месте господа бога, то полностью отказался бы от биологических носителей и перегрузил бы рациональное содержимое человеческих мозгов в компактные суперкомпьютеры, а для транспортировки компьютеров соорудил бы нечто механическое на гусеничном ходу.

— Должен вам заметить, мадам, — ухмыльнулся профессор, — что, если бы не ирония, которую вы вложили в свои сентенции, можно было бы с вами всерьез подискутировать на футурологические темы. Тем более что пока СППК молчит, Полина в релаксации и нам остается только ждать исхода событий. Самое время, чтоб просто так почесать языки.

— Обожаю бессодержательные дискуссии! — порадовалась Лариса Григорьевна.

— Бессодержательных дискуссий не бывает, — Баринов назидательно поднял палец. — Даже если вам лично кажется, что мы толчем воду в ступе. Между прочим, вы, мадам, иронизируя по моему адресу, затронули весьма важную проблему, которую, вероятно, придется всерьез решать в весьма близком будущем.

— Вы это серьезно, Сергей Сергеевич? — изумилась Лариса. — Вы что, действительно считаете, что нам пора пересаживаться в компьютеры?

— Я считаю, что к этому надо всерьез готовиться, — улыбнулся Баринов. — Ибо возможно, что это станет печальной необходимостью. Не знаю, правда, как скоро, но не поручусь, что у нас в запасе все третье тысячелетие.

— Правда? — недоверчиво захлопала глазками Полина.

— Утверждать, конечно, не берусь, — Сергей Сергеевич вздохнул. — Но могу сказать, что при неконтролируемом росте производства и потребления задача ликвидировать сибирские, северные и дальневосточные леса может быть реализована уже в ближайшие двести лет. С юга помогут степи, с севера — тундра. На земле кислорода убавится процентов на двадцать, а то и больше. Так что рано или поздно, но человечество окажется перед непосредственной угрозой гибели как биологический вид.

— И вот тут-то и понадобятся ваши компьютеры на гусеничном ходу? — нахмурилась Лариса Григорьевна.

— Ну, гусеничный ход — это вы сами придумали. Хотя, в принципе, вся ужасно сложная, ненадежная и крайне уязвимая биологическая система от черепа до пяток нужна всего лишь для обеспечения деятельности мозга. Ее уже сейчас вполне можно было бы заменить чем-то электромеханическим. Если б, конечно, можно было как-то состыковать живую ткань с металлом или пластиком. Наверно, можно, в принципе, и этого добиться, хотя, на мой взгляд, это бесперспективное направление, потому что живой мозг все равно будет подвержен законам старения. Радикально покончить с этой проблемой можно, только переведя интеллект на неживую основу. То есть, как справедливо заметила Лариса Григорьевна, перегрузить человеческую память в компьютер. А уж какую ему ходовую часть поставить — это будет зависеть от конкретных задач. Можно шагающую, можно гусеничную или колесную, а можно и на турбовинтовых двигателях с крыльями перемещаться.

— Лихо, — заметил Комаров. — Значит, если гарантийный срок подходит к концу — переписал все со старой машины в новую и продолжай трудиться дальше?

— Так точно, — кивнул Баринов, — до истечения следующего гарантийного срока. Но самое главное даже не в таком «техническом бессмертии». Тут ведь новые возможности открываются. Вот допустим, что сейчас бывает сплошь и рядом: живет ученый человек, занимается какой-то проблемой, думает, ломает голову, что-то записывает, что-то нет, а потом — хлоп! — и помирает. Что записано на бумагу или там на диск компьютера — остается. Другие люди с этим знакомятся, изучают — и глядишь, достигают того результата, о котором мечтал покойный предшественник. Но ведь не все мысли, иной раз даже гениальные, попадают на бумагу или на дискету. Они там, в голове, в мозгу, в каких-то биологических ячейках хранятся. И со смертью человека все это для остального человечества безвозвратно пропадает. Начисто! Вот что обидно и досадно. Кому-то другому приходится проходить весь путь сызнова только для того, чтобы подобраться к тому же самому, о чем некий товарищ еще сто лет назад догадывался!

— Колоссально! — воскликнула Полина с явным сарказмом. — Одно жалко: никому из этих монстров не удастся даже понюхать этот чудесный кофе, сваренный Владимиром Николаевичем!

— Кто про что, а вшивый — про баню… — процедила Лариса Григорьевна.

ЗАХВАТ

Примерно в то время, когда в ЦТМО произносились эти фразы, Болт со своими людьми оказался в непосредственной близости от вертолетной площадки. До окраины кишлака отсюда было километра полтора.

Площадка представляла собой неправильный четырехугольник, площадью метров сто на полтораста, расчищенный от валунов и больших камней и засыпанный утрамбованным гравием. Поблизости от площадки, за четырехметровым каменно-грунтовым валом находилось несколько вкопанных в почву цистерн с авиационным керосином. Поверх вала была натянута маскировочная сетка. Вокруг площадки громоздились валуны, между которыми кое-где проглядывала колючая проволока.

Со стороны кишлака в камнях устроили узкий проезд со шлагбаумом. Около шлагбаума стояла глинобитная будка, обложенная мешками с песком, а рядом с ней — пятиметровая деревянная вышка с небольшим прожектором. Поскольку уже рассвело, часовые прожектор выключили. Около шлагбаума прохаживался талиб с «АК-47», в цадаре, наброшенном на голову и плечи поверх чалмы, овчинной душегрейке без рукавов, утеплявшей суконную гимнастерку, доставшуюся небось еще от армии ДРА, и широких шальварах почти что запорожского образца, заправленных, как ни странно, в советские хромовые сапоги. На верхней площадке вышки, тоже обложенной мешками с песком, маячил еще один талибанский воитель, кутавшийся в овчинную шубу-постин и опустивший клапана серой советской ушанки. Этому товарищу для охраны и обороны поста доверили «ПК» на треноге. В караульной будке вряд ли могло находиться больше пяти человек.

Мир-Мазар тянулся уступами по пологому склону горы. Около одного из домов, рядом с дувалом, маячил знакомый «пазик»-«бурбухай», а также кучковалось человек сто народу.

— Вот дом Мирджана, — сказал Доврон, хотя все уже и так догадались. — Карим-хаджи с родственниками, наверно, уже чай попили и сейчас ждут, когда все Мирджановы родичи соберутся. Тогда всей толпой пойдут на хашар. Наверно, тот мужик, которого вы ждете, с ними не пойдет, да?

— Фиг его знает, — проворчал Болт, — может, пойдет, а может, и нет. Знать бы, где они дом ставить собрались…

— В смысле, где сын Мирджана Самат с дочкой Карима-хаджи Буткый будут жить? — переспросил Доврон. — Это я знаю. Где-то вон там, на горке. Погляди в бинокль, там, наверно, тоже собираются.

— Точно, — подтвердил Болт. — Там тоже человек двадцать дожидается.

— Конечно, — усмехнулся Доврон. — Они высоко живут, им ближе сразу на место прийти. Зачем сперва вниз спускаться?! Не надо.

— Много народа у Мирджана в доме останется?

— Не знаю, — пожал плечами Доврон. — Старуха, наверно, его останется, еще женщины — лепешки печь, обед готовить. Дети останутся. Человек десять.

— А основная масса талибов где?

— На той стороне ущелья. Там сторожат. А здесь тупик, дорог нет. Вот только эти, у площадки. А в самом кишлаке — штаб, там человек тридцать охраны, «уазик» и «чайка».

Таран было удивился: ни фига себе фишка, какой-то комбат — и на «Чайке» раскатывает! Но Болт и Механик сразу просекли, что речь идет вовсе не о лимузине «газовского» производства.

— БРДМ имелась в виду, так?

— Она, — кивнул Доврон. — Но отец ее только «чайкой» называет. По привычке.

И тут до ушей публики долетело мерное, пока не очень громкое, но приближающееся тарахтение вертолета.

— «Восьмуха», как ни странно! — определил Механик на слух, хотя вертолет урчал где-то за сопками и еще на глаза не показался.

— А ты думал, «джикеи» опять на «ирокезе» полетят? Чтоб их первым «стингером» шуранули? Не дураки небось…

— Припозднились, однако, — заметил Еремин, поглядев на свои швейцарские, — время-то уже четверть девятого по здешнему.

— Ничего, самое оно! — сказал Болт. — Богдаша, усыпляй постовых. Мех, бери Тарана и Доврона — фильтруйтесь через «зеленку» к Мирджану. Вон толпа уже двинулась, кажется…

Действительно, участники субботника-хашара с лопатами, кетменями, кирками и прочими инструментами неторопливо двинулись вверх по улице. Как раз в это время с минарета здешней мечети донесся уже знакомый Юрке азан — призыв к утреннему намазу:

— Алла-иль-алла… — или что-то в этом роде, певучее, колоритное, азиатское…

— Ты коврик взял? — шепотом поинтересовался Механик у Доврона, когда они вместе с Юркой пробирались вдоль речки.

— Зачем? — не понял юный мусульманин.

— Намаз все-таки, — с вполне серьезным выражением лица побеспокоился Еремин. — Как же на дело идти, не помолившись?

Доврон на секунду задумался, а потом сказал:

— И так сойдет…

Нет, при всем великом уважении к Еремину временами он Тарана жутко раздражал. Хохмач-любитель! А что, если б Доврон уловил, что Мех издевается, и обиделся? На хрена сейчас обострять все эти национально-религиозные дела?

Тем временем вертолет уже замаячил над Мир-Мазаром, но что-то не собирался садиться. Сделал один круг, пошел на второй. Заметил что-то не то? Непосредственно около площадки никаких тревожных звуков не слышалось. Механик с Юркой и Довроном перебежками проскочили сквозь «зеленку», состоявшую из кустов, полудиких фруктовых и шелковичных деревьев, а также тополей-туграков, почти к самому дувалу. Прислушались.

— Так и есть, одни бабы и дети остались… — прошептал Механик. — Не считая нашего клиента…

Сзади зашуршало, все вскинули автоматы, но увидели Богдана.

— Командир к вам послал, без меня не найдете и не возьмете! — прошипел оператор. — Беда в том, что вертолет еще не сел. То ли просто подстраховываются, то ли что-то приметили. Уже два круга над кишлаком сделал.

— Ну да, — хмыкнул Механик, — а ты, конечно, со своей хреновиной в данном случае бессилен.

— Мех, — сердито ответил Богдан, — у них там, на вертолете, есть такая же фигулина. Помнишь, как мы с Васей в Африке ихние ГВЭПы долбанули? Так вот, если я свой включу с вектором на них, то они меня уделают таким же образом. Всякая палка — о двух концах!

— Окромя той, которой детей делают, — без улыбки сказал Механик. Доврон тихо захихикал — понял юмор.

— Пошел на посадку! — сквозь негустые кроны деревьев Юрка заметил, как вертолет начал снижаться.

А с кишлачной улицы тоже донеслось урчание моторов.

— О-па! — порадовался Механик. — Не иначе, «газик» и БРДМ гостей встречать поехали. Пропускаем их и начинаем работать. Богдаша, где этот хрен?

— В угловой комнате. По прямой пять метров от нас.

— Пробить дувал и стену могешь?

— Могу, только грохоту наделаю… Дувал могу взять на «Д», но дальше придется «О» включать, а как этот режим шарашит — ты знаешь.

Машины, приехавшие встречать «джикеев», промчались мимо дома Мирджана и, оставляя пыльные хвосты, покатили под гору к площадке, над которой уже зависла талибская «восьмуха».

— Так, — сказал Механик, — Латифыч, давай к воротам, побазарь с бабами чуточку. Отвлеки их, а заодно ворота перекрой. Клиенту, если что — по ногам. Но лучше не насмерть! Работай!

Доврон обогнул дом и вышел на улицу, а Богдан навел дуло ГВЭПа на дувал…

Знакомые искорки-блестки бесшумно вспыхнули на окаменелой глине, и в считанные секунды в дувале возникла круглая дыра с оплавленными краями диаметром около метра.

— Вперед! — гаркнул Механик и прямо-таки рыбкой сиганул в дыру, с легким шлепом приземлившись рядом с растущей во дворе шелковицей, еще летом, видать, заляпавшей плоские камни потеками кровавого сока от упавших ягод. Следом в дыру проскочил Таран, а затем проник Богдан.

И тут со стороны вертолетной площадки затарахтели автоматы и пулеметы! Минимум три, а то и четыре «ПК» молотили, «АКС-74», «АКМ», а кроме того, фирменные «джикейские» «AR-18S». Потом фукнуло, грохнуло — кто-то «муху» применил.

Но все это было сущей фигней по сравнению с тем, как шандарахнул ГВЭП на режиме «О». В стене дома мигом образовался пролом шириной в пару квадратных метров, и Механик с визгом — что-то типа «Ки-я!» изобразил! — вломился в комнату.

Похоже, тот человек, которого Полина назвала Сорокиным, до этого самого момента спал и беды не чуял. Но очухался очень быстро. Весь осыпанный известкой и кусочками самана, этот почти двухметровый мощный дядька молниеносно метнулся к автоматическому складному зонтику, лежавшему поблизости от его тюфяка. Механик первый сообразил, что в зонте может быть что-то стреляющее, и, прыжком налетев на стокилограммового верзилу, всеми своими шестьюдесятью кило повис у него на руке, обеими ладонями вцепившись в запястье. От неожиданности Сорокин выронил зонт, но тут же одним рывком отшвырнул Еремина к стене. Поднять оружие Сергей Николаевич не успел, но встретил подскочившего Богдана таким пинком в солнечное сплетение, что оператор охнул и согнулся в три погибели. Бац! — левой снизу в челюсть, Богдан, у которого автомат и ГВЭП висели за спиной, с грохотом и бряканьем полетел на пол. Юрка в этот момент оказался рядом и хотел было двинуть верзилу прикладом, благо тот вроде бы подставился. Однако фиг угадал — этот мужичище с разворота достал Тарана ногой, и автомат полетел в одну сторону, а Юрка — в другую.

Наверно, если б Сорокин успел схватить автомат, то всем троим «захватчикам» пришел бы, выражаясь по-португальски, писдейш. Но тут в комнату, не обращая внимания на визг баб и ребятни, верещавших в разных углах дома, ворвался Доврон. Правда, стрелять по ногам, как инструктировал Механик, Латифыч не решился — побоялся своих изрешетить. Однако именно Доврон, увидев, что супостат потянулся за Юркиным автоматом, отважно прыгнул Сорокину на спину, подцепив его своим автоматом под подбородок. От сильного рывка эксгэбист шатнулся назад и упал навзничь, придавив спиной Доврона. А затем крепко двинул парня локтем под ребра, а потом еще и каблуком по коленке. Бедняга взвыл от боли и отпустил обе руки от автомата, зажимавшего Сорокину горло. Еще секунда — и Сорокин, которому никого не нужно было брать живым, смахнул флажок и пришпилил бы всех к полу. Но тут уже Таран успел подскочить, не растерялся и пнул Сорокина по руке, да так, что автомат улетел в угол комнаты. Сорокин тоже не остался в долгу, и у Юрки искры из глаз посыпались от левого крюка этого тяжеловеса. На пару секунд Таран даже сознание потерял и с гудящей головой пришел в себя уже на полу. Сунувшегося на помощь Богдана Сорокин тоже угостил — прямым в челюсть, даже кости хрупнули. Доврон попытался с разгона боднуть Сорокина головой в живот, но тот сцапал его за шею и крепко чухнул коленом в морду. Собрался и еще разок добавить — запросто мог бы смещение шейных позвонков пацану обеспечить! — но тут свой решающий вклад внес Олег Федорович. Механик с визгом запрыгнул великану на спину, обхватив его обеими ногами и уцепившись левым локтем за шею, гвозданул по голове кастетом. Не шипами, а плашмя, и не для того, чтоб мозги наружу пустить, а для того, чтоб вырубить на некоторое время. Этот удар у Еремина был хорошо отработан. Сорокин, увлекая за собой Механика, будто пальма висящую на ней мартышку, ничком рухнул на пол.

— Быстро кошму сюда! — прорычал Механик, трясущимися руками вытягивая из чехла наручники. — Ноги вяжите быстрее!

Пока Доврон с разбитой мордой — кровь так и струилась из носа — выдергивал ремень из джинсов Сорокина, чтоб связать ему ноги, Таран тащил и расстилал кошму, которую затребовал Механик, а Богдан подбирал разбросанное по углам оружие.

— Как диск выглядел, кто знает? — спросил Механик, оглядывая комнату. — За пазухой у пердилы этого ни хрена не было.

Таран не знал — Полина ему о внешнем виде диска ничего не сообщала. Даже какой конкретно диск — простой CD или DVD, не сказала.

— Вон его чемоданы! — прошамкал Богдан, у которого и впрямь челюсть оказалась сломана. — Берем все чохом — и валим!

— Надо еще знать, куда валить, — пробормотал себе под нос Юрка, чуя, что придется ему пару недель ходить с большим фингалом. Он никогда не считал, что синяки украшают мужчину. Даже те, что получены в боевых операциях.

— А там уже не стреляют, по-моему… — еле ворочая сломанной челюстью, прокряхтел Богдан, когда они с Юркой и Довроном торопливо закатывали Сорокина в кошму и обвязывали обрывком альпинистской веревки, которую прихватил с собой запасливый Механик. Еремин уже вскрыл замки двух «дипломатов», равнодушно оглядел миллион баксов, ноутбук и прочее, вытащив из них только коробку с компактом. Сиреневые концентрические полоски в правом верхнем секторе диска, надпись: «74 min/650 МВ» по краю левого верхнего сектора, означавшая, что на диск влезает 74 минуты звукозаписи или 650 мегабайт текста. По диаметру слева — «Professional CD-Recordable», справа, покрупнее — «PHILIPS». Ниже этих, отпечатанных на диске при изготовлении, имелась русская надпись, сделанная специальным, красным фломастером-маркером: «Знакомился», и размашистая, замысловато-неразборчивая закорючка-подпись.

В это время Сорокин, уже спеленутый кошмой, как младенец, и обвязанный веревкой на манер батона вареной колбасы, застонал и открыл глаза.

— Этот? — рявкнул Механик, сунув упаковку с диском под нос пленнику, и, увидев, как расширились глаза Сорокина от ярости и досады, убежденно добавил:

— Этот самый! Богдаша, Юрик, взяли этого бугая, а мы с Латифычем чемоданчики понесем.

— Куда? — проскрипел Богдан. — Ты уверен, что нам есть куда его тащить? Может, пару очередей — и на фиг его…

Тут с улицы донесся рев мотора, омерзительный скрип тормозов, очередной всплеск визгов баб и детишек, которые на некоторое время, после того как мордобитие кончилось, стали выть потише и не столь пронзительно. Из визга Таран понял только одно слово — «шурави». Сперва даже мелькнула жутковатая мысля, а не попались ли те, кто «работал» на вертолетной площадке, и не притащили ли их сюда? Но уже в следующую секунду Юрка сообразил, что тогда бы бабы орали зло, но торжествующе, а вовсе не испуганно. Буквально через несколько секунд в комнату вломился Болт и заорал:

— Почему чикаемся, господа гильмендские казаки? Вертолет ждет! Живо за мной!

Таран искренне заржал, и даже не оттого, что ему шуточка насчет «гильмендских казаков» понравилась. Все-таки летом они были «лимпопопскими», а это гораздо прикольнее. Нет, просто он почуял, что и нынешняя ситуевина, кажется, может благополучно закончиться. И когда они с Богданом волокли тяжеленного Сорокина, завернутого в кошму, то веса не чуяли — своя ноша не тянет! «Уазик» с пробитым в семи местах ветровым стеклом и забрызганным кровью тентом (должно быть, Болт раздобыл «козла» после побоища на вертолетной площадке) стоял у ворот под охраной Валета, который, как видно, получил приказ всех чужих мочить без предупреждения. Однако гор трупов вокруг него не валялось, только один талиб в серой долгополой рубахе и белых штанах, похожих на советские кальсоны, лежал мордой вниз, выронив автомат. Остальные, мирные дехкане, попрятались за дувалы и вступать в битву не собирались. Тем более что невесть откуда взявшиеся шурави вроде как ничего, кроме потертой кошмы, в которую был завернут Сорокин, брать не собирались. Замурзанный пацаненок лет семи, в красной нейлоновой куртке и калошах на босу ногу, даже рискнул выйти со двора и поглазеть на то, как Сорокина в «уазик» затаривают.

К тому же Механик, который волок «дипломат» с долларами, пару пачек, оказывается, успел себе в карман засунуть.

— Латифыч, — спросил он Доврона, — почем у вас доллар, если на афгани разменять? В смысле, за один бакс сто килограмм афганей или только сто метров?

— Не знаю… — пробормотал тот, пытаясь унять кровь, текущую из носа. — Не в курсе.

— Ладно, — сказал Механик, — думаю, хватит! Эй, бача! Бакшиш надо? Передай мамке или бабке, за беспокойство и на ремонт забора! Компенсация от ново-шурави.

Пацаненок в красной куртке с явным недоверием взял одну пачку баксов из ободранной руки Еремина и тут же задал стрекача в дом.

— Еще добавить? — спросил Олег Федорович, помахав второй пачкой.

— Хватит! — взревел Болт. — Расщедрился, блин, на халяву! Буржуй недорезанный! Садись живее, ё-мое, трепло несчастное!

Со скрипом, но все втиснулись, даже с учетом того, что Сорокин слегка за габарит высовывался. Ехать было недалече, но разглядеть последствия десятиминутной схватки около вертолетной площадки Таран все-таки сумел.

БРДМ горела, пораженная выстрелом «мухи». Около нее лежало несколько трупов в талибском обмундировании, а чуть подальше, почти рядом со шлагбаумом, — еще несколько. Вертолет сипло урчал, медленно вращая главным ротором. А в стороне от него валялось пятеро граждан в черных комбезах, явно не здешней внешности. Трое слишком черных — то есть негров, и два слишком, по-европейски, белых. Судя по всему, их после смерти разоружили и капитально обшмонали.

— Живее, живее, братва! — поторапливал Болт, и Таран с Богданом, надрываясь, затащили в «восьмуху» Сорокина в упаковке, Доврон чемодан с баксами, а Механик — тот, где лежал диск.

В вертолете уже дожидались Абу Рустем, Сулейман, Абдулла и Ваня. Последний, как это ни удивительно, сидел в пилотском кресле и, когда задвинули дверь — Болт, как водится, влез последним, убедившись, что никого не забыли! — вполне уверенно поднял машину и повел ее прочь от Мир-Мазара.

ВСЕ ПУТЕМ?

Конечно, Таран еще не был уверен, что все кончилось хорошо. По крайней мере, он не знал, насколько далеко пролетит вертолет от «шилки» и «ДШК» Гуль-Ахмада. Да и вообще, неизвестно, чем богаты здешние талибы. Пульнут «стингером» — и вся экспедиция закончится. Фиг его знает, возможно, такой результат будет вполне приемлем для тех, кто присылал «джикеев». Тем более что когда Юрка более-менее осмотрелся внутри «восьмухи», то обнаружил, что помимо гражданина Сорокина, упакованного в кошму, на борту «вертушки» едет еще один пассажир, одетый в такой же комбинезон, как те пять бездыханных граждан, оставленных на вертолетной площадке. Ему тоже завернули руки за спину, застегнули браслетки, а ноги капитально скрутили веревкой.

Помимо живого представителя «G & K Company» в салоне вертолета имелся кое-какой груз, не очень напоминавший оборудование по торговле прохладительными напитками. Несколько «AR-18S», увесистые «беретты» в кобурах, ножички, которыми, в принципе, можно и кока-колу открывать, но глотки резать удобнее. Опять же, фонарики, веревка альпинистская, рюкзаки со жратвой и подменным обмундированием. Но самым интересным, вероятно, была фигулина, которую вертел в руках Богдан, должно быть даже позабыв на какое-то время о своей сломанной челюсти. Юрка как-то сразу допер, что это был «джикейский» ГВЭП, а упакованный гражданин, видать, ихний оператор.

Надо сказать, что трофейный «джикей», несмотря на то что рот ему не заклеивали, вел себя очень тихо, не орал, не выражался ни на каком языке и даже не требовал адвоката. Наверно, все же понимал, что сцапавшие его ребята вряд ли готовы обращаться с ним так, как подобает обращаться с бандитом из цивилизованной страны. Тем более что вертолет захватила весьма странная интернациональная компания, в которой три араба (один из которых, возможно, «арап» в чисто российском значении этого слова!), один щирый пуштун, один замоскаленный хохол, а остальные граждане настолько не осведомлены о своей национальности, что предпочитают считать себя русскими. Чего от таких ожидать, гражданин «джикей» не знал, и в этом смысле ему было гораздо фиговей, чем экс-обер-лейтенанту бывшей гэдээровской фольксармее Карлу Бунке, которого в прошлом году на Кавказе сцапали. Карлуша, попавшись «мамонтам», вообще-то, никаких иллюзий насчет жизни не питал и полагал, что ему светит, как минимум, гуманная пуля в затылок, а как максимум — гноение в яме с постепенным отрезанием пальцев, ушей и других полезных частей тела. Поэтому, когда его расковали, посадили за стол, стали угощать шашлыками и поить просяным араком 80-градусной крепости, это был для экс-геноссе приятный сюрприз.

Насчет того, какие приятные сюрпризы ждут «джикея», Таран мог только догадываться. Тем более что он, как и его покойные коллеги, вряд ли действовал тут по поручению правительства США. А следовательно, не мог рассчитывать ни на какую государственную помощь и поддержку. Тем более что он, несмотря на европеоидную внешность, мог оказаться даже не американским или европейским гражданином, а хрен знает каким, может, даже российским или вовсе лицом без гражданства. Ясно, что этот тип мог даже русский язык знать, но, конечно, нипочем не сознался бы в этом, ибо обращение по-русски к тем, кто его сцапал, навряд ли сильно улучшило бы отношение к этому товарищу. Скорее наоборот, это резко увеличило бы его шансы получить по мордасам.

— Н-да, — критически оглядев тех, кто ходил на захват Сорокина, заметил Болт, — мы, вятские — ребята хватские, четверо одного не боимся. Классно он вас отоварил, ничего не скажешь! Хотя по внешности, гражданин Еремин, товарищ постарше вас будет.

— Мастерство не пропьешь, — вздохнул Механик, почесывая солидную шишку на затылке, которую набил, треснувшись головой о стену. — А товарищ, видать, этому мастерству хорошо учился.

Таран ничего не сказал, потому как правый глаз у него заметно сузился, а вся область вокруг него обещала вскорости густо посинеть. Давненько ему, года три уже, таких капитальных фингалов не ставили. Кроме того, еще и на скуле ссадина имелась и сочилась кровью. Фиг ее знает, откуда взялась?

Конечно, Доврон выглядел похуже. Нос у него, правда, уже не кровоточил, зато распухал и синел прямо на глазах. И скулы ободраны были, и щека — в общем, не позавидуешь парню.

Но все это были цветочки по сравнению с Богданом. У него даже внешне форма лица малость изменилась, похоже, оператору требовалось вмешательство челюстно-лицевого хирурга.

— Ничего, — подбодрил его Болт. — До пятой свадьбы заживет.

— Спасибо, — прокряхтел Богдан, — я покамест только третий раз женат.

— Тем более. Ты, Латифьгч, тоже не кручинься, по-моему, нос тебе не поломали. В худшем случае будет благородная римская горбинка. Может, даже за итальянца со временем принимать будут. У вас, кстати, отставной падишах в Италии живет. Может пригодиться.

— Я за другое переживаю, — буркнул Доврон. — Там, у Мирджана в доме, Шафиха меня видела, тетка ее Шайстагый, еще бабы из нашего кишлака. Могут талибам сказать, сдуру, конечно…

— Навряд ли, — успокоил Абу Рустем. — Сообразят небось, что если те пойдут твоему отцу мстить, то весь кишлак раскурочат. А потом, я думаю, в ближайшие дни талибам уже не до вас с отцом будет. И Гуль-Ахмад навряд ли в разборку втянется. Ему после нас надо свою пещеру в порядок приводить. Что с возу упало, то пропало…

Таран еще раз подумал, что товарищ Абу Рустем, несмотря на вполне арабскую внешность и типично шейховские манеры поведения, явно человек свой. Слишком уж хорошо русские пословицы знает.

Пошевелился закутанный в кошму Сорокин, и Болт озабоченно полез во внутренний карман куртки.

— Надо его усыпить поскорее. Говорят, этот тип не то гипнозом, не то еще какими-то фокусами пользуется. Безо всякого ГВЭПа.

— Может, лучше пристрелить для спокойствия? — предложил Механик. — И фраерка этого заокеанского заодно… Меньше народа — больше кислорода…

— Ну ты даешь, — проворчал Богдан, приняв болтовню Механика за чистую монету, — ломались-ломались, чтоб его живым схопить…

— Слушай его больше! — буркнул Болт. — Сам маленький, а язык как помело.

И, вытащив из какой-то плоской коробочки шприц-тюбик, вколол его Сорокину через одежду.

— На двенадцать часов хватит, — пояснил Болт.

Таран отчего-то засомневался. Он сразу вспомнил о Полине и о том, как она даже, будучи в состоянии, похожем на кому, творила всякие лихие дела. Если этот пожилой громила обладает похожими свойствами, то, даже будучи в усыпленном состоянии, может какую-нибудь пакость устроить.

Такой же (по внешнему виду) тюбик вкололи и «джикею». Но, как показалось Юрке, вовсе не потому, что он тоже мог оказаться экстрасенсом. Возможно, что и содержимое тюбика было иное, потому что почти сразу после того, как трофейный тип заснул, Богдан навел на него дуло ГВЭПа. Не иначе решил скачать у него из мозгов всю полезную информацию.

Примерно через час полета, вдоволь попетляв по разным ущельям и ни разу не угодив под чей-либо огонь, «восьмуха» села на зажатую горами площадочку, сильно напоминавшую ту, с которой взлетала. Разница состояла в том, что обстановку на ней контролировали два «ГАЗ-66» со спаренными зенитками в кузовах, а на земле ее сторожили бойцы из Северного альянса. В зеленых камуфляжках, то ли китайского, то ли российского покроя.

То, что «зэсэушки» не стали палить по вертолету, который нес на себе талибанские опознавательные, объяснялось тем, что на подлете к площадочке радиогарнитуру нацепил великий и мудрый, светлейший шейх Абу Рустем и начал что-то говорить тем, кто слышал его внизу. Несмотря на то что Юрка был вовсе не корифей в языкознании и почти ни хрена из переговоров шейха не понял, он мог бы и зуб дать, и даже глаз подбитый за то, что шейх говорил вовсе не по-арабски. Доктор Сулейман и секретарь Абдулла, похоже, слабовато понимали, о чем речь. А вот Болт, напротив, как видно, все понимал. Чуть позже, когда в речи шейха промелькнуло довольно понятное слово «узбекляр», Юрка усек, что Абу Рустем, видать, шпарил по-узбекски, причем владел он этим языком явно не хуже, чем русским.

В общем, так или иначе, но приземлилась «восьмуха» в расположении узбекских подразделений, формально подчинявшихся генералу Рашиду Дустуму, но действовавших почти автономно. Однако дорогого и глубокоуважаемого Абу Рустема в здешних краях знали хорошо. Возможно, что у некоторых здешних ребят, как и у Латифа с Довроном, тоже бабки лежали в Шардже, где делал свой скромный бизнес товарищ шейх.

Так что и самому шейху, и сопровождающим его лицам, за исключением пленников, был оказан весьма теплый прием. Доврону выделили забесплатно спутниковый телефон, чтоб он созвонился с любимым папочкой и доложил об успешном исходе дела. Выяснилось, что Латиф не требует немедленного возвращения сынули, поскольку все со дня на день ждут американских налетов, и гораздо безопаснее переждать их у северян, которых скорее всего бомбить никто не будет.

Разумеется, гостей нормально покормили, дали отдохнуть, обеспечили заправку вертолета, а ближе к вечеру прислали пилота, который помог Ване проделать ночной полет до площадки, на которую не только вертолеты садились, но и небольшие самолеты. Едва выгрузившись из вертолета, все быстренько пересели в зеленый бипланчик «Ан-2», почти такой же, как тот, с которого Юрке пришлось прошлым летом прыгать в чеченские горы. На сей раз, правда, десантироваться не потребовалось, «аннушка» благополучно перевезла всех, и российских, и эмиратских граждан, «за речку». Правда, за какую именно, в смысле, за Пяндж или за Амударью, Юрка так и не усек, только запомнил, что в момент пересечения бывшей советской границы Болт и Механик не самыми лучшими голосами, но, как говорится, с душой, дуэтом завыли тоскливую, незнакомую Юрке песню. Он лично из нее только припев запомнил:

Прощайте, горы, вам видней, Какую цену мы платили, Врага какого не добили, Каких оставили друзей…

Но самое интересное, что через некоторое время к этому дуэту присоединился великий и мудрый шейх Абу Рустем. Причем похоже, что для него это была вовсе не иностранная, а даже очень своя песня. Но Таран, конечно, никаких лишних вопросов задавать не стал. Так оно спокойнее.

Там, в этом самолете, как ни странно, обнаружились сумки с той самой «гражданкой», в которой люди Болта отправлялись из Москвы. Нашлась одежка и для шейха со товарищи. Бурнусов им, правда, не выдали, но кожаные куртки с капюшонами они получили очень даже классные. Ну и вязаные шапки тоже на всякий случай выделили. Что же касается Сорокина и непоименованного «джикея», то их именно в этом самолете загрузили в довольно комфортабельные ящички с надписями: «Медицинское оборудование. Не кантовать!»

Куда полетела «аннушка», никто так и не узнал, потому что пришлось делать еще одну пересадку и перегружаться на «Ан-12». Это был тот же самый борт, на котором они летели из-под Москвы. Таран даже уселся на ту же скамейку, где во время первого рейса выцарапал букву Т. Обратный рейс начинался уже днем, и еще до взлета сподобились увидеть, как садится на здешний аэродром очередной «С-130» «Геркулес» с надписью «US. AIR FORCE» на темно-сером боку. Потом, правда, уже издалека, как заходит еще более крупная, размером с «Руслан», машина. То ли «С-5А», то ли «С-17» — это даже Болт распознать не сумел. Почему-то от этого зрелища у всех, даже у Абу Рустема со товарищи, настроение несколько упало. Несмотря на то что «Ан-12» был уже в воздухе и вероятность того, что какие-нибудь товарищи поинтересуются ящиками с медицинским оборудованием, была равна нулю.

Потом «Ан-12» несколько часов надсадно урчал моторами и крутил винтами, добираясь до какой-то небольшой авиабазы поблизости от стольного града Москвы. Там никто ничего не досматривал и не просматривал. Подъехала санитарная «уазка»-«буханка», в кузов которой аккуратно перегрузили «медицинское оборудование», а также сумели втиснуть всех остальных. Потом «уазка», прокатившись по летному полю, подъехала к вертолетному кругу, где уже крутила винтами очередная «восьмуха». Именно она и привезла всю группу товарищей в ЦТМО.

Там уже все было готово к встрече. Какие-то крупные дяденьки быстренько забрали ящики с «медицинским оборудованием» и увезли их в неизвестном направлении, потому что там, где сел вертолет, вокруг стояли какие-то склады и строения неизвестного назначения, хорошо закрывавшие обзор для таких несведущих товарищей, как Таран.

Затем приехал «Гранд Чероки», на котором опять же неизвестно куда укатили Абу-Рустем, Механик, Сулейман и Абдулла. Наконец, появился «Соболь» с матовыми стеклами, куда уселись Болт, Богдан, Ваня, Валет и Таран.

Первым выгрузили Богдана, потом Ваню и Валета одновременно. Юрка даже мельком, через открытую дверь, ничего не успел приметить. Затем машина въехала во двор дома, откуда Юрка неделю назад уезжал на работу.

— Все, отдыхай, — сказал Болт. — Пару дней, как минимум. Ну а потом видно будет…

«Соболь» с Болтом уехал за ворота, а Юрка направился в дом. Странно, но почему-то, несмотря на то что все опять вроде бы хорошо кончилось, равно как и на обещанный Болтом отдых, настроение у Тарана было пасмурное и грустное. Может, погода такая противная повлияла — мелкий и холодный дождик с ветром, — а может, еще что-нибудь этакое.

Скорее всего, возможно, Юрке как-то исподволь передалась давняя и неизбывная боль и тоска, которую испытывали Болт и Механик. Все-таки не так-то просто на короткое время очутиться там, где все еще ржавеют подбитые наливники и «бээмпэшки», где все еще лежат мины, поставленные двадцать лет назад. Тарана только чуть-чуть обвеяло удушливым, гнойным ветерком той войны, на которой Болт и Механик долгие месяцы жили и почти каждый день могли помереть. А он что, только на экскурсию сходил…

ЯВИЛСЯ — НЕ ЗАПЫЛИЛСЯ

Войдя в дом, Юрка, конечно, не преминул поглядеться в зеркало. Да уж, отоварил его гражданин Сорокин, нечего сказать! Правый глаз капитально заплыл, и вокруг него образовалась некая лилово-фиолетовая область, будто в глазницу Тарану вмонтировали большую черносливину. Ссадина на скуле кое-как присохла и закоростилась, но тоже смотрелась весьма неприятно, особенно после того, как ее зеленкой намазали.

Конечно, Таран мог бы свое дискомфортное состояние преодолеть, если б был твердо убежден, что морду ему набили в бою за правое дело. Само собой, не за правое в смысле политического спектра, а просто за некое справедливое со всех точек зрения. Но в том-то и беда, что Юрка никакого такого твердого убеждения не имел, да и вообще толком не понимал, за кого он и против кого.

Чем проштрафился господин Сорокин и почему Полина велела о нем сообщить Болту, Таран был абсолютно не в курсе. То есть он узнал от Полины, что у Сорокина компакт с какой-то особо ценной информацией, а от Болта и Абу Рустема — то, что будет совсем хреново, если Сорокина отловят «джикеи» или «обычные янки». То есть вроде бы получалось, что этот самый Сорокин, враг и «джикеям», то есть некой частной банде, завязанной на наркотиках, и правительству США, которое вроде бы с наркотиками борется, а теперь еще и терроризм собирается ликвидировать. Опять же ясно, что господин Латиф тоже наркотой торгует и деньги моет через Абу Рустема, услугами которого и нехороший Гуль-Ахмад пользовался, до тех пор пока ему «джикеи» какую-то компенсацию не пообещали. Хрен проссышь такую систему! Ясно, что все они — по большому счету — дерьмо и гадье. Но у них есть бабки, на которые они себе покупают всяких там болтов, механиков и таранов — в общем, не самых плохих ребят, которые в других обстоятельствах могли бы считаться героями! — и заставляют их делать грязные делишки.

Вот от всего этого на душе у Тарана образовалась тошнятина, будто он какого-то самопала напился или вообще помоев. Тем более что он отчетливо сознавал — живым отсюда уже не вырваться. И если Юрка попробует выступать, то ни себе, ни Надьке с Лешкой ничего хорошего не обеспечит.

Тяжко вздохнув, Юрка отошел от зеркала и побрел в свое крыло, намереваясь придавить подушку до утра — шел уже десятый час вечера. Даже жрать особо не хотелось, но Таран все-таки пошел на кухню — пить хотелось. Сверху никаких громких звуков не доносилось, видать, Надька уже уложила Лешку.

Попив минеральной водички, которую он обнаружил в холодильнике, Таран выключил свет на кухне и стал подниматься на площадку. На левой двери, ведущей туда, где обитали Полина и Боренька, обнаружилась наклейка: «Жильцы на четвертом режиме». Дверь была заперта, и Юрка сразу догадался, что Полина, как видно, на время «работы» переехала, а раз она — значит, и ее говорящий вундеркиндик.

В общем, Таран повернул направо, в свои здешние апартаменты. Тут тоже дверь оказалась запертой, но у Юрки имелся ключ.

Первым делом он заглянул в Лешкину комнату. Лешка приятно посапывал в кроватке, картонный домик, который Юрка изготовил, стоял в целости и сохранности. Мир и тишина.

В спальне тоже было тихо, темно и ничего особенного не происходило. По крайней мере, в данный момент. Однако когда Таран уже скинул одежду и собрался улечься на законное место, то обнаружил, что на просторной супружеской постели уже спят два человека. Осторожно включив ночничок — его тусклый свет ничуть не побеспокоил спящих! — Таран увидел милую идиллию. Рядышком с голенькой Надькой, нежно обнимая ее под одеялом обеими руками и прижимаясь крупными грудками к ее гладкой спинке, спала рыжая Женя. Как видно, мамочка суперпослушных мулаток не побоялась оставить их до утра в одиночестве и приползла сюда утешать Надюху. Таран помнил, что у них какие-то шуры-муры начались еще до его командировки, но особой ревности не испытал. В конце концов, Надька тоже человек и понять ее можно. Мужа увезли куда-то и неизвестно насколько. Да и вовсе не ясно, вернется он или нет. Уж лучше пусть с соседкой развлекается, чем с соседом. Хотя соседей-мужиков тут, в этой коммуналке нового типа, еще вроде бы не появлялось.

С другой стороны, припоминая, как эта самая Женя самому Тарану глазки строила, Юрка догадывался, что она не зацикленная лесбиянка, а скорее всего и к мужикам неравнодушна. Поэтому есть маза попросить у нее кое-чего, ради компенсации…

Поэтому Юрка прилег на кровать не с той стороны, где посапывала Надька, а с другой, осторожно прильнув к прохладной попе рыжей красавицы. Она тоже спала совсем голенькой, и если б Таран не прибыл сюда замотанный и усталый, как собака, то его бы это очень возбудило. Опять же, если б Женя сразу проснулась и показала, что чувствует присутствие мужика, то Юрка, наверно, сумел бы преодолеть усталость и повел себя активнее. Но Женя спала без задних ног, Надька тоже, и на Тарана сон накатил, глубокий и, как принято выражаться, «оздоровляющий».

Сколько Юрка проспал, неизвестно. На часы не глядел, но, судя по тому, что за окном по-прежнему стояла тьма, не очень долго.

Строго говоря, проснулся он не совсем, то есть башка еще не очень хорошо работала. Зато проснулся «струмент», который явно чуял бабское соседство. Опять же Юркин нос зарылся в душистые и мягкие волосы близлежащей рыжей. Женя улеглась на животик, вытянув левую руку вдоль тела и плотно сдвинув ножки. Мягкие пальчики осторожно поглаживали то, что у Тарана было в полной боевой и из плавок высовывалось. Заодно эти пальчики эти самые плавки с Юрки стягивали. Неназойливо этак, постепенно.

А потом откуда-то из-под облака ароматных волос высунулся острый и проворный язычок, который нежно прикоснулся к Юркиному носу, плавно проехался до щеки, ласково лизнул подбитый глаз… И послышался едва слышный, игривый шепоток:

— Ты не против?

Ясно, что вопрос был не о том, возражает ли Таран, чтоб ему лицо облизывали. От этой рыжей так и веяло жаром, и присутствие Надьки ее ничуточки не смущало, притом что мадам Таран по-прежнему мирно спала на левом боку, отвернувшись и от Жени, и от Юрки.

— Не против… — пробормотал Таран и сделал спросонок какую-то вялую попытку перевернуть Женю на спину. Однако Женя перехватила его руку и подтянула к своей большой и упругой грудке.

— Нет, я хочу на животике… — промурлыкала рыжая, чуть приподняв голову. — Залезай мне на спинку, киса…

Юрка наполз на партнершу, прижавшись не к спинке, а пышной и гладкой попе, а потом прыткие и ловкие пальчики осторожно помогли «струменту» поглубже впихнуться между половинок…

— Сразу туда? — пробормотал Таран спросонок.

— Туда-туда, мой сладенький, — пропела Женя. — Ты не ошибся…

Никакой особой новизны Юрка не испытал, потому что уже и Надьку, и Майку в это нетрадиционное место имел. Опять же, несмотря на то что все хозяйство нормально работало, голова особо не включалась. Всякие там безусловные рефлексы и инстинкты работали, конечно, а вот башка — почти что спала.

Обе ладони Тарана заползли под Женины сиськи и усердно их ласкали, если не сказать, тискали, ноги жадно обнимали ее сомкнутые и крепко сжатые, но очень нежные бедра. Он жадно сопел и слушал сладкое аханье, которое испускала Женя при каждом толчке. С каждым разом эти стоны все больше разжигали Юрку, он толкался все яростнее и яростнее, а затем замычал от восторга, стиснув Женю в объятиях…

Как видно, сил на это дело Юрка потратил немало, потому что меньше чем через минуту после этого бурного финиша вновь накрепко заснул. Расслабуха так и накатила, Таран на пять часов провалился в такой сон, что его не то что пушкой, а даже атомным взрывом было не добудиться.

Однако Женя не заснула. Она откинулась навзничь на подушке, подогнула колени, прикрыв глаза веками, любовно поглаживала припотевшие груди, чуть-чуть отодвинувшись от Юрки и приблизившись к Надьке, которая, оказывается, уже вовсе не спала.

— Он спит? — заговорщицки прошептала законная супруга.

— Ага-а… — тяжко вздыхая, ответила Женя.

— Хорошо с ним, да? — полюбопытствовала Надька. — Лучше, чем со мной?

— Не спрашивай, а? — произнесла Женя. — Все равно, все уже решено. Я здесь последний день. Может быть, меня завтра или послезавтра вообще не будет, понимаешь? А если все-таки то, что мне вчера сказали, правда, я вернусь сюда нескоро, и вернусь совсем другой.

— И ты уже ничего не можешь изменить? — пробормотала Надька.

— Ничего. Во всяком случае, в лучшую сторону. Умереть могу, конечно, но я жуткая трусиха и не смогу себя убить, это точно. К тому же я уверена, что умереть мне не позволят. Они же и сейчас за нами следят, понимаешь? И если бы захотели, то помешали нам. Но не мешают, значит, все, что здесь происходит, им зачем-то нужно…

— Как страшно! — пробормотала Надька, поглядывая по сторонам, будто пытаясь определить, где стоит телекамера.

— Ничего особенного, — вздохнула Женя, обнимая и привлекая к себе мадам Таран. — Надо просто определить для себя, что тебе больше нужно: свобода или благополучие? Тогда все хорошо и просто. Если тебе по душе свобода, тогда ты можешь сама умереть или постараться, чтоб тебя убили. Если ты хочешь благополучия, сиди смирно и не вякай. А мне хочется и того, и другого, но здесь это невозможно.

— А где возможно? — спросила Надька.

— По-моему, нигде вообще, — вяло поглаживая Тараниху по грудкам, пробормотала Женя. — Нет никаких идеальных сочетаний того и другого. Простой пример: богатый живет в роскоши и сытости, но все время боится разорения или ограбления, бедный с хлеба на квас перебивается, но зато счастлив тем, что у него украсть нечего. И так везде, во всех странах — абсолютно. Мы заперты здесь, в стенах этого жуткого заведения, но зато нам не надо ни в очередях стоять, как при Советах, ни каждую копеечку считать, как сейчас.

— Когда они за тобой приедут? — робко спросила Надька.

— А сколько сейчас времени?

— Пять без малого.

— О, тогда у нас есть еще часик на то, чтобы попрощаться… — мурлыкнула Женя. — «Прощай, мой табор, пою в последний раз!»

И с этими словами, она мягко откинула с ног одеяло.

Если б Таран в этот момент не спал, то пришел бы в ужас, а то и со стыда сгорел бы в одночасье — это точно!

Все у этой самой Жени было женское: прическа, груди, плечи, бедра и ляжки, попа и талия. Только вот на самом главном месте вздымался мощный мужской агрегат, да такой, что ничуть не уступал Юркиному… Опять же он был никакой не синтетический, а самый что ни на есть натуральный. Если б Юрка не держал Женю за сиськи, а попытался под животом пощупать, то, глядишь, давно обнаружил бы, с кем имеет дело. Что бы тогда произошло — аллах ведает. Но Таран и тогда был в полусонном состоянии, и сейчас дрых со спокойной совестью. Причем настолько крепко, что не проснулся даже тогда, когда его благоверная уселась верхом на Женю и пошла раскачиваться во всю ивановскую, сотрясая кровать и почти в голос постанывая от страсти и наслаждения… Не услышал Юрка и обоюдного взрева, которым все закончилось, не почуял, как Надя и Женя в ванную мыться бегали. Все это мимо него прошло.

Проснулся Таран только тогда, когда сквозь шторы уже утренний свет пробивался, а рядом вообще никто не лежал. Надька уже покормила Лешку и собиралась его во дворе выгуливать. Само собой, что Юрка, озаботившись, куда исчезла его супруга, сбегал было в противоположное крыло, но на двери квартиры, где проживала Женя с Ксаной и Ксюшей, обнаружилась точно такая же наклейка, как на апартаментах Полины и Бореньки: «Жильцы на четвертом режиме».

Лишь потом Юрка вышел во двор и застал там Лешку, копошащегося в песочнице, а также грустную-прегрустную Надюху.

Таран, несмотря на то, что ночью пребывал в полусонном состоянии, все же был убежден, что Женино присутствие в их супружеской постели ему не приснилось. Вместе с тем он считал, что Надька тогда спала и о том, чем муж занимался с соседкой, не ведает. Поэтому он поинтересовался скромненько и как бы мимоходом, отчего Ксана и Ксюша гулять не вышли.

— Увезли их, — вздохнула Надька, даже глазик платочком промокнув. — Сегодня в шесть утра. Говорят, что Жене надо операцию какую-то делать, очень сложную. Возможно, их тут целый месяц не будет, а то и дольше. Ой! Где это ты так?!

Только здесь, при солнечном свете, Тараниха увидела Юркин фингал под глазом и ссадину на скуле.

— Да так, — грустно улыбнулся Таран, — споткнулся, упал…

УЧИТЕЛЬ И УЧЕНИК

— А ты постарел, Сережа! — заметил профессор Баринов, поглядев на Сорокина, который сидел перед ним, накрепко зафиксированный в кресле, похожем на зубоврачебное.

— Что делать, — усмехнулся экс-полковник, — вы тоже не помолодели, Сергей Сергеевич. Время над всеми властно.

— Это ты прав, конечно. Как ты думаешь, о чем мне хочется с тобой побеседовать?

— Ума не приложу, господин генерал. Мне лично ни о чем с вами беседовать не хочется. Слишком далеко разошлись наши пути-дорожки.

— Ну, как видишь, иногда есть возможность и повстречаться. Хотя допускаю, что ты этой встречи не очень желал.

— Вот тут вы не правы, Сергей Сергеевич. Иногда даже очень хотел встретиться. Только немного по-иному…

— Ну да, понятно. Тебе бы хотелось, чтоб я находился на твоем теперешнем месте, а ты — на моем.

— Не буду скрывать, что такой расклад меня бы устроил. Но вообще-то, иногда что-то сдвигалось в мозгах, и мне очень хотелось побеседовать с вами по-человечески. Примерно так, как мы когда-то беседовали. В период до заброски.

— Я бы не отказался от такого общения, но теперь, увы, все серьезно изменилось. Но темы для беседы все-таки остались.

— Вряд ли я чем-то могу вам помочь. Наверно, даже ваш оператор ГВЭП, который пытался работать на режиме «С», уже убедился, что из моей головы ничего не удастся вытащить. Старательный парень, аккуратный, даже жалко стало, что я ему челюсть в двух местах сломал… Вообще, Сергей Сергеевич, должен поздравить вас с тем, каких вы себе ребят подобрали. Особенно этот, маломерок седенький. Вот уж от кого не ожидал такой прыти! Если б не он, то всех этих молодцов вам хоронить пришлось бы.

— Догадываюсь, ты слов на ветер не бросаешь… Хотя, вообще говоря, у тебя тоже очень хорошие кадры подобрались. Олег Чугаев, например. Ты его похоронил, поди-ка? А он у меня здесь, на четвертом режиме отдыхает. И весь архив, который он для тебя собирал, — здесь, у меня. Благодаря Чугаеву, между прочим, мне удалось разоблачить очень опасную парочку, готовую меня продать с потрохами, а заодно уделать коллегу Воронкова. Надеюсь, ты плакать по этим людям не будешь?

— Насчет Воронкова, Соледад и Ларева, — кивнул Сорокин, — мне и впрямь плакать незачем. А вот Чугаева — жалко. Если, конечно, вы не блефуете насчет того, что его перевербовали.

— Могу как-нибудь вам очную встречу устроить. В принципе, даже сейчас мог бы его пригласить, если б не боялся, что ты его прямо здесь, у меня в кабинете, уморишь. Он ведь у тебя «на неизвлекаемости» стоял. Правда, тот логический вирус мы сняли. Но ты ведь у нас парень запасливый… Скажешь ключевое словечко — и поминай как звали. Кстати, догадываюсь, что ты и сам себе что-то похожее зарядил. Наверно, на крайний случай. Однако почему-то не воспользовался. То ли жить слишком хочешь, то ли какую-то очередную пакость придумываешь.

— Вы же сами учили, Сергей Сергеевич, что разведчик, даже будучи задержанным с поличным, должен стараться использовать все возможности для нанесения максимального ущерба противнику.

— Приятно, что ты мои наставления не забыл. Хотя должен заметить, к сожалению, рассматриваешь сейчас свою Родину как противника. Вот этому я тебя не учил.

— Какую Родину, господин Баринов? Эрэфию, что ли? Моя Родина — СССР, злодейски умерщвленный врачами-вредителями. Стало быть, теперь я — пролетарий, не имеющий Отечества, но готовый приобрести весь мир, если удастся, конечно.

— У тебя хорошее чувство юмора, — усмехнулся Баринов. — И ради этого надо было убивать людей и тащить талибам секретную разработку бывшего советского ВПК?

— Бандитов я никогда за людей не считал, — хмыкнул Сорокин. — Тем более тех, которые намеревались продать эту разработку американцам. В обход вас, между прочим, господин Баринов! Это вы знаете ей истинную цену, а какие-то балбесы собрались загнать «Фетиш» за один зеленый «лимон»!

— Я в курсе, — кивнул Баринов, — но зачем тащить это в Кабул? Да еще и задаром? Ты что, был убежден, что аллах поможет тамошним ребятам ее наладить? Да черта с два! Более того, скорее всего тебя бы просто пристукнули, а «Фетиш» попал бы в лапы «джикеев». Ведь ты небось видел ихнего гвэпщика, которого наши прихватили с собой. Массу интересного от него узнали. В том числе и о том, как янки используют твою «р-революционность» в своих корыстных целях. Неужели ты до сих пор полагаешь, что CIA и FBI не догадываются о благополезной деятельности клиники Сарториуса?

— Нет, я так не полагаю. Они ищут свою выгоду, а я извлекаю свою. Балансы подбивать — дело историков.

— Скажите на милость! И ты уверен, что окажешься в плюсе?

— Наверно, если б я не надеялся на это, то не ввязывался во все эти дела.

— Замечательно! И с чего это тебя такие радужные надежды посетили? Может, антиглобалисты впечатление произвели? Мировой революцией запахло?

— Возможно. Во всяком случае, я стараюсь поддерживать все, что привносит деформации в тот мировой порядок, в который вы, Сергей Сергеевич, хотите мирно встроиться. И это мне удается достаточно легко, потому что на самом деле это не порядок, а бедлам, ибо Штаты строят его исключительно на своей финансовой и военной мощи. «Все куплю!» — сказало злато. «„Все возьму!“ — сказал булат». О том, что существуют люди, у которых все это может вызывать неприятие, господа забывают, а если не забывают, то игнорируют существование другого мировосприятия как некую бесконечно малую величину. Более того, существует масса людей, и очень значительных, которые, будучи вполне адекватны этому миропорядку, если так можно сказать, «ностальгируют» по «холодной войне». И не от простой скуки, Сергей Сергеевич, им бабки нужны, а кто будет платить за оружие и прочие прибамбасы, если нет нормального врага? Приходится создавать его искусственно. Почему бы им не помочь в таком случае? Вот я и помогаю…

— Так-так! То, что в твоих словах появляется здоровый цинизм прагматика, меня очень обнадеживает, — улыбнулся Баринов. — Честное слово, мне казалось, будто наши позиции слишком далеки друг от друга. Но сейчас я вижу — вовсе нет. Есть база для переговоров и даже — прости меня, господи, за это слово! — консенсуса!

— Пока эта база зиждется на том, что я беседую с вами на правах пленного или подследственного, — прищурился Сорокин. — И у меня, как вам кажется, нет каких-либо шансов выкарабкаться из ваших «дружеских объятий». В конце концов, следователь и подследственный приходят к консенсусу, если в обмен на чистосердечное признание гражданин получает вместо вышки десять лет без права переписки.

— Ну, такой вариант тоже не исключен, — кивнул Баринов. — Хотя лично мне необязательно передавать твое дело в прокуратуру или устраивать тебе экстрадицию в США, а также соблюдать все иные формальности. Наверно, ты в курсе, что ликвидировать тебя мне никто не запретит и не помешает. Только вот делать тебе этого маленького подарка, Сережа, я вовсе не собираюсь. Напротив, я хорошо знаю, чего ты боишься больше всего. Сказать или пожалеть?

— Нет уж, скажите, не жалейте!

— А боишься ты, Сережа, того, что я тебя как-нибудь невзначай вывезу в США и сдам, как говорится, тамошним правоохранителям. Вот тогда-то придет конец не только лично тебе, как мистеру Умберто Сарториусу, но и всему твоему заведению, как фирме. Потому что все, кого ты покупал, вербовал и так далее, в самом лучшем случае разбегутся и залягут на дно, где будут вести себя тише воды и ниже травы, а в худшем — заложат всех-всех-всех и все твое, так сказать, «научно-культурное наследие» попадет в руки американского правительства. Ну и «джикеев», возможно.

— Вот этой последней фразы, насчет «джикеев», вам не стоило говорить. Я думаю, что вы меньше всего хотите, чтобы хоть что-то угодило этим ребятам. А потому ни под каким видом экстрадировать меня не станете. Чего же мне бояться?

— Ну, в общем и целом, логика в твоих рассуждениях есть. Да, мне бы не хотелось запускать «джикеев» в твой огород, хотя, знаешь ли, у меня создалось впечатление, что кое-каких «кротов» они к тебе уже запустили.

— Да, такие ребята есть, — кивнул Сорокин, — но они вычислены и контролируются. Даже те, которые работают не только на «G & K», но и на вас. Информация для всех дозируется и отпускается строго в нужном объеме.

— Допустим, что все именно так, как ты говоришь, но все-таки ты побаиваешься, что я найду общий язык с «джикеями». Когда не можешь одержать решающую победу над несколькими конкурентами, надо найти среди них возможного союзника, объединить силы и одолеть наиболее опасного.

— Не знаю, Сергей Сергеевич, насколько возможно ваше соглашение с «джикеями» против меня, но, по-моему, все, что вы говорили до этого, некая преамбула к предложению мне заключить с вами союз против «джикеев».

— Молодец, — скупо похвалил Баринов. — Рад, что ты такой проницательный и дальновидный, хотя я еще и рта не раскрыл насчет этого самого предложения. Ну ладно. И как ты отнесешься к такому предложению?

— Скептически, — вздохнул Сорокин. — Вы ведь не умеете быть равноправным партнером. В этом соглашении, если вы на него действительно пойдете, будет заложена потенциальная возможность поглощения моей конторы вашей. Пусть неявная, пусть скрытая или тщательно замаскированная, но, так или иначе, сверхзадача будет поставлена именно такая. На таких же условиях, естественно, вы и с «джикеями» будете альянс организовывать, если, конечно, до этого дойдет. Хотя с ними у вас вряд ли получится: у них ведь нет разных сентиментальных воспоминаний, вы не обучали их в своем Центре, как меня когда-то, и соответственно не можете уповать на то, что кто-то из них услышит зов предков, голос крови и так далее. Хотя русских и русскоязычных среди «джикеев» предостаточно. Товарищ Ленин, помнится, говорил, что «нет больших великорусских шовинистов, чем обрусевшие инородцы». Так вот, могу по своему личному опыту трансформировать эту фразу: «Нет больших антирусистов, чем обамериканившиеся русские».

— Ты это и о себе тоже?

— В некоторых аспектах — да. Когда я читаю, что у вашего президента до сих пор — высокий рейтинг, мне кажется, что Россия — это скопище идиотов или, по меньшей мере, лохов. Ее тащат ровно в то же дерьмо, куда тащили до этого, когда у власти был толстый, обрюзглый и неуклюжий — тогда все были недовольны. Теперь во главе поджарый, симпатичный и прыткий — всем нравится. То, что реформы привели к тому, что вам еще лет двадцать придется корячиться, чтоб выйти на уровень 1990 года, — это фигня. Важно, что достигли свободы слова и печати, а в магазинах — полные полки и никаких очередей. Облизывайся, сколько влезет, а купишь, когда ограбишь кого-нибудь. Казалось бы, всем видно, что сейчас Россия уже по пояс в дерьме, и новый президент соглашается: да, да, это плохо! Но тут же утверждает, что реформы надо продолжать и ускорять. То есть идти еще дальше в дерьмо, чтоб оказаться в нем по уши. А рейтинг — высокий! Если это не вранье, у нас дерьмо, а не народ!

— Строгий ты, как я погляжу, — иронически произнес Баринов. — И жестокий, пожалуй. Дай тебе волю — Пол Пота переплюнешь, не то что Сталина.

— Кто такой Пол Пот, я откровенно скажу — не в курсе. У вас, Сергей Сергеевич, он точно не обучался. И вообще, есть кое-какие данные, что он не ультрамаоист, а цэрэушник, специально работавший против Вьетнама, а заодно дискредитировавший коммунизм вообще. А что же касается Иосифа Виссарионыча, то он делал именно то, что тогда, в его время, было необходимо. Лично у меня такое мнение, хотя я только в сорок пятом родился и тридцать седьмого не помню.

— Ну, это уведет нас далеко в сторону, — нахмурился Сергей Сергеевич. — Значит, ты не собираешься со мной сотрудничать и не боишься, что я заключу союз с «джикеями».

— Все верно. Могу еще добавить, что у «джикеев» неплохие аналитики и вашу попытку предложить им союз против меня в два счета просчитают. То есть они либо навяжут вам заведомо невыгодные условия этого союза, когда ваша контора попадет под их плотный контроль и будет делать только то, что им нужно, либо, поскольку вы человек опытный и вряд ли сядете к ним на крючок, откажутся от этого союза, не успев его заключить. Причем сразу после того, как вы начнете с ними переговоры, они могут предложить мне союз против вас.

— Тебе, ультралевому? — прищурился Баринов. — Не слишком ли смело?

— «Джикеи» рассматривают политику только как средство достижения экономического успеха. И расширяют политическую составляющую в своей деятельности только после того, как достигнут некий экономический эффект. Если нет каких-либо дивидендов, политическая активность сужается. Наверно, вы тоже знаете их манеру работать. В конце концов, маленькая дистрибьютерская компания по продаже пива и прохладительных напитков не должна слишком бросаться в глаза и сорить деньгами.

— По-моему, те, кому следует, уже прекрасно знают, какие мощные капиталы за ней стоят, какие услуги можно получить от этой маленькой компании и чем чревато плохое отношение к этой фирмушке.

— Возможно, хотя я бы, Сергей Сергеевич, не переоценивал степень информированности американского правительства, его спецслужб и негосударственных учреждений обо всех аспектах работы «джикеев» или, допустим, «Джемини-Брендан».

— «Джемини-Брендан», которой ты уже не один раз становился поперек дороги, в свое время создавалась именно спецслужбами как прикрытие для агентства промышленного шпионажа. Неудобно же вести слежку в союзных странах? Вот ЦРУ и соорудило для отвода глаз тихую конторку. Неужели ты думаешь, что о ее деятельности в «интеллигентном агентстве» не имеют полной информации?

— Представьте себе, Сергей Сергеевич, уже не имеют! — улыбнулся Сорокин. — Во-первых, они уже давно перешли на полную самоокупаемость, поскольку выполняют заказы частных фирм и берут под контроль и конкурента, против которого «заказывали» «мониторинг», и того, кто эту музыку заказывал. Ну а дальше, как известно, «ласковый теленок двух маток сосет». Чуть-чуть инициативы, чуть-чуть шантажа, чуть-чуть взяток — и деньги капают. А во-вторых, поскольку у ЦРУ сейчас полно возможностей добывать техническую информацию без посредничества подставных фирм, оно сократило финансирование, а соответственно — и требования к этим конторкам, в том числе и «Джемини-Брендан». Ну, раздобыли им пару каких-нибудь ноу-хау в месяц или даже в год — дотации оправданы. А то, что и для кого добывала эта компашка в течение остального времени, где, в каких странах и на какие шиши — это все мимо ведомства. Причем, между прочим, иногда это самое ноу-хау на пять-семь стран сразу расходится и выдается за эксклюзив. Жулье типичное!

— Да, это на них похоже, — кивнул Сергей Сергеевич. — Но знаешь ли, когда ты обо всем этом рассуждал, мне пришла в голову мысль, может, опять-таки не своевременная. Ты давеча рассуждал, что не имеешь никакого желания беседовать со мной. Однако говоришь уже довольно долго, и, похоже, весьма охотно. Тебе не кажется, что мы все-таки можем найти общий язык?

— Очень сомневаюсь. Все же у нас с вами слишком разные цели. Конечно, я все еще вижу перед собой того мудрого наставника, который некогда благословил меня на серьезную работу, которая растянулась на тридцать пять лет, оторвала меня от Родины, научила быть многоликим и донельзя изворотливым. Но тем не менее именно вы, Сергей Сергеевич, воспитали из меня идейного борца. Вы, вы! То есть тот самый человек, который впоследствии эти идеи предал и продал за благополучие своего семейства и возможность продолжать научную деятельность в изменившихся условиях. Вот парадокс-то, не правда ли?

— Элемент парадокса, возможно, и присутствует, тут можно согласиться. Хотя, честно сказать, я не очень уверен в том, что ты не преувеличил, назвавшись «идейным борцом». Ты сам-то, положа руку на сердце, уверен в этом? Во-первых, мне кажется, что ты не сможешь достаточно четко сформулировать ту самую главную и стержневую идею, ради которой ты ведешь всю эту многотрудную и — это особая тема для разговора! — весьма дорогостоящую деятельность. Прости меня, но мне все больше кажется, что борьба за некие абстракции у тебя все больше уступает место борьбе за весьма конкретные денежные знаки. У тебя есть знакомства и связи в рядах итало-американской, латиноамериканской, африканской и даже русско-кавказской мафии. У тебя есть огромные деньги, которые в какой-то части, условно говоря, «работают на революцию», но в значительно большей — просто накручивают тебе прибыль. Ты точно такой же эксплуататор и мироед, как те, против кого ты борешься. И я уже сильно сомневаюсь, что идея осуществления Мировой революции превалирует в твоей деятельности. Ты делаешь бизнес, зарабатываешь деньги, и это главное содержание твоей жизни. Тем более что ты уже давно не веришь, что у тебя что-нибудь получится в плане революционного преобразования общества. По меньшей мере, четко и хорошо знаешь, что «жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе».

— «…Встанут новые борцы!» Кажется, так в песне пелось?

— Да, что-то в этом роде. «И Ленин — такой молодой, и юный Октябрь впереди!» Сережа, тебе не кажется, что нам уже не по возрасту петь комсомольские песенки?!

— По-моему, кроме нас, их уже мало кто помнит. Надо приучать к ним молодежь, — криво усмехнулся Сорокин.

— Увы, но они предпочитают совсем другое. Либо вариации на тему: «Ай лав ю!», либо «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла!». Море пива с островом чипсов и пара «косяков» с травкой — это уже ценности миллионов! Десятков, сотен миллионов к тому же! И всем этим деградантам ты собираешься политграмоту читать? Они тебя пошлют далеко и надолго. Впрочем, это брехня, никаким политпросветом ты заниматься не будешь. Ты просто зазомбируешь несколько сотен пацанов и пошлешь их таранить небоскребы, атомные станции, авианосцы. Устроишь вселенский хаос, всеобщее мордобитие, а там, глядишь, кривая вывезет. Вы политический авантюрист, товарищ Сорокин. И даже троцкизмом от вас попахивает, фигурально выражаясь.

— Вам виднее. Только лучше полный хаос, чем тот мировой бардак, который организован при вашем участии.

— Так, Сережа. Я думаю, что на сегодня нам достаточно. Ты уже потерял интерес к разумному диалогу и начал кривляться. Посиди на пятом режиме, подумай, если есть желание. Завтра продолжим беседу. Если ты, конечно, не соберешься себя отключить.

— Не дождетесь, — процедил Сорокин.

ТРИДЦАТЬ МИНУТ СПУСТЯ

Сергей Сергеевич остановил видеомагнитофон, на котором крутилась кассета с записью. Свой разговор с Сорокиным он решил показать экс-капитану КГБ, ныне «ассоциированному сотруднику ЦТМО» Олегу Чугаеву, который с июля 2001 года пребывал в стенах Центра на четвертом режиме.

— Вот видите, Олег Сергеевич, нам удалось очно встретиться даже с вашим основным шефом, — резюмировал Баринов. — Для этого мне пришлось посылать своих ребят на смертельно опасное задание, и только чудом все обошлось без жертв. Хотя в свое время мы готовили Сорокина к обычной работе по сбору научно-технической информации и даже не предполагали, что из него может получиться боевик. Но вот поди ж ты! Мои молодцы отделались синяками и шишками, одному челюсть он сломал, но тут, как говорится, элемент везения сработал. А вот за время недавнего турне Сорокина в Российской Федерации до десятка людей стали трупами. Только за последние две недели! Наверно, это были не лучшие представители российского народа, но Сергей Николаевич убивал их хладнокровно и безжалостно. Как вы думаете, почему я вам об этом напоминаю именно после просмотра видеозаписи?

— Ума не приложу, — криво усмехнулся Чугаев. — Пытаетесь усовестить, что ли? Мол, гляди, какому негодяю и убийце ты помогал! А я, Сергей Сергеевич, и сам не безгрешен. Все-таки наше ведомство когда-то именовалось «Всероссийская Чрезвычайная Комиссия по борьбе с саботажем, контрреволюцией и спекуляцией». А большая часть российского бизнеса — чистой воды спекуляция. Купи дешевле — продай дороже. Неважно что: турецкие тряпки, квартиры или производственные помещения, нефтяные промыслы или лесоразработки… Так что я изредка тоже кое-кого мочил. Скажу откровенно — не каюсь в этом. И догадываюсь, что Сергею Николаевичу тоже каяться не в чем. Так что не упирайте на совесть — гиблое дело.

— Вы правы, уважаемый Олег Сергеевич! — покачал головой профессор, включая перемотку видеозаписи. — В нашем далеко не самом гуманном деле обращение к совести и впрямь непопулярно. Хотя, помнится, вы, как и товарищ Сорокин, все время заявляли, что ваша идейная убежденность превалирует над материальными интересами и для вас главное — борьба за социальную справедливость. Но в данном случае я не собираюсь вас совестить. Прослушайте еще раз один фрагмент нашей беседы с Сорокиным, и вам, надеюсь, придет в голову более рациональное объяснение моих действий.

Баринов остановил перемотку и включил воспроизведение. Зазвучал его голос в записи:

«— …Хотя, вообще говоря, у тебя тоже очень хорошие кадры подобрались. Олег Чугаев, например. Ты его похоронил, поди-ка? А он у меня здесь, на четвертом режиме отдыхает. И весь архив, который он для тебя собирал, — здесь, у меня. Благодаря Чугаеву, между прочим, мне удалось разоблачить очень опасную парочку, готовую меня продать с потрохами, а заодно уделать коллегу Воронкова. Надеюсь, ты плакать по этим людям не будешь?

— Насчет Воронкова, Соледад и Ларева мне и впрямь плакать незачем. А вот Чугаева — жалко. Если, конечно, вы не блефуете насчет того, что его перевербовали.

— Могу как-нибудь вам очную встречу устроить. В принципе, даже сейчас мог бы его пригласить, если б не боялся, что ты его прямо здесь, у меня в кабинете, уморишь. Он ведь у тебя „на неизвлекаемости“ стоял. Правда, тот логический вирус мы сняли. Но ты ведь у нас парень запасливый… Скажешь ключевое словечко — и поминай как звали. Кстати, догадываюсь, что ты и сам себе что-то похожее зарядил. Наверно, на крайний случай. Однако почему-то не воспользовался. То ли жить слишком хочешь, то ли какую-то очередную пакость придумываешь…»

— Ну и как, Олег Сергеевич, вам еще нужны какие-либо разъяснения? Или вы уже сами догадываетесь, что вашей жизни угрожает опасность? Обратите внимание, как он сказал: «А вот Чугаева — жалко». Простите, но он сказал это так, будто вы уже покойник.

— Сергей Сергеевич, а разве нет? Я уже четвертый месяц проживаю у вас на положении не то привилегированного зэка, не то больного. Вы меня разработали как по нотам, заставив добровольно рассказать то, что нельзя было насильно вытащить из моей памяти. Запугали тем, что уничтожите моих товарищей, что выставите меня предателем перед ними. Я частично сломался, частично вам поверил, потом почуял, что угодил в вашу ловушку, — и стал настоящим предателем. Возможно, если Сорокин действительно заложил мне в голову еще один «логический взрыватель» и приведет его в действие — это будет справедливая кара. А смерти я не боюсь, вы уже знаете.

— Вот поэтому-то я и не хочу покамест допускать между вами каких-либо прямых контактов. Хотя я прекрасно помню, каким шоком для вас было узнать о том «логическом вирусе», которым была «заминирована» ваша память. Ведь ваш «боевой товарищ» со спокойной совестью обрек вас на смерть, потому что догадывался, что, если против вас применить нашу спецтехнику, не поможет даже ваше стоическое терпение. Но вам не сказал об этом, заметьте!

— Это было его право. Ручаюсь, что и вы не всегда и не везде докладываете своим сотрудникам о том, чем загрузили их мозги. Элементарные законы конспирации.

— Безусловно. Однако я лично в данный момент еще не настолько изучил содержимое вашей головы, чтобы позволить Сергею Николаевичу вас полностью отключить. Увы, он может это сделать даже на расстоянии, сидя в своей камере пятого режима, если сумеет более-менее точно определить ваше местонахождение.

— Зачем же вы ему вообще сообщили о том, что я нахожусь у вас?

— А затем, товарищ капитан, чтоб он не рассчитывал на то, что вы примчитесь сюда его освобождать. Это во-первых. А во-вторых, он непременно постарается установить с вами какой-либо контакт. Может быть, даже не станет поначалу своими телепатическими способностями пользоваться. Попробует подкатиться к охранникам, чтоб передали вам маляву. Ну, конечно, при таком раскладе, эта малява сразу придет ко мне, и ответ вы напишете под моим контролем…

— Сергей Сергеевич, вы считаете, что я на такое способен?

— Конечно, я в этом до конца не уверен, но думаю, что по здравом размышлении вы согласитесь. Не будете же вы ждать, когда он окончательно сочтет вас предателем и приведет в действие некий «взрыватель»?

— Замечательный выбор предлагаете, — осклабился Чугаев, — или я буду ославлен, как предатель, или стану таковым на самом деле.

— А чего теперь стесняться? Вы же сами, можно сказать, добровольно сдали мне ваш архив, который собирали с 1991 года. И теперь все шесть ваших агентов — которых вы передо мной засветили, кстати! — ни о чем не догадываясь, живут припеваючи, во всяком случае, намного комфортнее и безопаснее, чем прежде, продолжая заниматься сбором информации. Которая, правда, приходит не совсем в тот адрес, в какой приходила раньше. Но для меня, уверяю вас, она имеет намного большее значение и уж тем более практическую значимость, чем для товарища Сорокина. Ваши ребята теперь не просто за идею работают, а стали получать неплохие деньги и даже не спрашивают, откуда они у вас взялись. У них появился материальный стимул к работе! А это многое меняет.

— Жуткий вы человек, Сергей Сергеевич… — процедил Чугаев.

— Может быть. Но в прошлом году, позвольте напомнить, у вас было потеряно ровно столько же агентов, сколько есть в наличии сейчас. То есть раз в два месяца вы теряли по человеку. Вы их не берегли, Чугаев. Точнее, не могли обеспечить им определенный уровень прикрытия. С июля по октябрь вы еще никого не потеряли, а информационный поток возрос. Почему? Да потому что теперь мои ребята обеспечивают безопасность вашим. И более того, через какое-то время к этой вашей шестерке приплюсуется еще несколько человек. Конечно, после надлежащей проверки и «промывания мозгов», но это будут, я вам гарантирую, точно такие же надежные кадры. Более того, я надеюсь, что при вашей помощи и поддержке мне удастся перетянуть на свою сторону и товарища Сорокина.

— Вы себя не переоцениваете, Сергей Сергеевич? — прищурился капитан. — Даже если я выложусь на сто два процента, Сорокин расколет все эти плутни, как кедровый орешек. Учитывая его суперспособности…

— Видите ли, Олег Сергеевич, — улыбнулся профессор, — я себя стараюсь оценивать адекватно. И именно то, что Сорокин расколет, как вы выражаетесь, «эти плутни», я, безусловно, учитываю в своих планах. Но поскольку он будет заинтересован, чтобы поддерживать с вами контакт, то пойдет на него даже в том случае, если будет загодя знать, что ваша переписка контролируется. Тем более если он узнает, допустим, что у вас появился выход на волю…

— А вы его действительно мне предоставите? — встрепенулся Чугаев.

Баринов улыбнулся:

— Ну если до того дойдет, то, возможно, и предоставлю. Конечно, опять-таки под контролем…

— Словом, я буду тем живцом, на который ловят крупную рыбу?

— Наиболее крупную рыбу я уже поймал. Вы уже просмотрели кассету с ее изображением, — ухмыльнулся Сергей Сергеевич. — И вообще, рыбацкие сравнения тут не очень уместны. Я уже говорил вам, Чугаев, что всерьез хочу с вами сотрудничать и с Сорокиным — тоже. Я хочу придать смысл вашей импульсивной и, прямо скажем, бесперспективной деятельности. По-моему, мы уже говорили об этом. Вы-то, кстати, в глубине души уже перешли на мои позиции, хотя все еще хорохоритесь и изображаете праведный гнев. Соглашусь, что Сорокин покруче вас будет. Но в том-то и фокус, что он, получив достаточно возможностей для деятельности, опять же, сознавая, что я установил над ним плотный контроль, примет эти условия сотрудничества! Безотносительно к разного рода идеологическим химерам.

— Это почему же? Вы не слишком самоуверенны, господин Баринов?

— Ну, во-первых, речь идет не о самоуверенности. Просто я хорошо знаю того, с кем имею дело. Сергей Николаевич — мой ученик, а следовательно, до некоторой степени, я сам. Мы, конечно, из разных, но достаточно близких по духу поколений, оба воспитаны в семьях военных, причем отцы и у меня, и у него принадлежали к ведомству государственной безопасности. Наконец, мы оба работали в ПГУ, причем в одном из самых закрытых его подразделений. Наверно, вы, как человек, работавший в системе «семерки», тоже ощущаете гораздо большую духовную близость к товарищу Комарову, чем ко мне?

— Может быть, — согласился Чугаев. — Во всяком случае, общий язык с ним я нахожу легче. На чисто профессиональной почве, естественно.

— Правильно. Я, между прочим, когда решал вопрос о том, кого назначить на должность начальника СБ ЦТМО, рассматривал несколько кандидатур. Казалось бы, наилучшей из них была кандидатура товарища из бывшей «девятки», но я все-таки остановился на Комарове. Потому что «девятка» — это: «Ох, рано, встает охрана!» Дворцовая гвардия, со склонностью к заглядыванию в рот его величества или преосвященства, к участию в придворных интригах почти такой же, как у французских мушкетеров короля, гвардейцев кардинала в XVII веке или же русских преображенцев XVIII столетии. А мне нужны в хозяйстве не лизоблюды и интриганы, а глаза и уши, те, кто умеет незаметно садиться на хвост и подглядывать за объектом даже в сортире. То есть такие, как вы и Комаров.

— Тем не менее, — заметил Чугаев, — вы пока держите меня здесь и, выражаясь казенным языком, «не используете по профилю прежней работы».

— Ну это как раз не за горами. Хотя, конечно, мы бы с удовольствием предоставили вам такую работу, уже учитывая, что ваши шесть ребят сейчас отлично трудятся. Однако, пока Сорокин находился вне нашего контроля, это, согласитесь, было бы рискованно. Теперь ваши судьбы связаны еще более тесно, чем прежде. Чем быстрее произойдет то, в чем вы сильно усомнились, то есть переход Сорокина от конфронтации к сотрудничеству, тем быстрее решится вопрос о вашем, так сказать, «беспривязном» содержании.

— По-моему, «беспривязное содержание» — это нечто из области животноводства.

— Да, кажется. Но в общем и целом, человек — это все-таки просто высокоорганизованное животное, млекопитающее отряда приматов, с теми или иными интеллектуальными возможностями. Скажу по секрету, что еще не знаю, кому лучше: лосю, вольно бегающему по тайге в тридцатиградусный мороз, или колхозному быку, стоящему на привязи в относительно теплом, хотя и бетонном стойле. Вроде бы лосю, конечно, вольготнее — куда захотел, туда и побежал, какое дерево сумел, то и объел. Но волки — вот они, рядышком. Не от всякой стаи ускачешь, не от всякой копытами и рогами отобьешься. А еще и рыси есть, медведи-шатуны… Соболя даже, бывает, лосей загрызают! Ну а человек с ружьем? Так что эта самая «вольная» жизнь на самом деле сплошной страх. Из-за самок соперничать надо, с другими сохатыми бодаться, и не всякий год всех одолеть удается. Что же касается быка, то цепь и кольцо в носу — это не сахар, конечно, но с другой стороны — пайка сена и комбикорма регулярно. Зато весной — все телки-нетели его!

Профессор жизнелюбиво расхохотался.

— Значит, я еще не заслужил вашего доверия, — проигнорировав рассуждения Баринова о свободе и несвободе, произнес Чугаев. — А почему вы думаете, что я заслужу его именно тогда, когда Сорокин перейдет от конфронтации к сотрудничеству? Да и вообще, с чего вы взяли, что он на это сотрудничество пойдет? Вы ведь все-таки прямого ответа на вопрос не дали.

— Да? А я думал, вы уже догадались, почему. Сергей Николаевич, как мне кажется, дорожит не собой лично и даже не своими товарищами, а своим делом. Не бизнесом, заметьте, а делом. То есть всем комплексом направлений своей многосторонней деятельности, вне зависимости от того, прибыльны они или только убытки приносят. Если его психиатрическая клиника в Оклахоме действительно приносит доход, как и часть исследовательских работ, которые там ведутся, то все остальные направления деятельности — чисто расходные. Кому он только не подбрасывал деньжат! Даже дудаевцам, когда полагал, что Чечню можно превратить в некую опорную базу для антикапиталистической революции в России. И при этом, между прочим, лез сам в пекло — едва не погиб при первой обороне Грозного. В Латинской Америке много копошился: в Перу, Колумбии, на островах Карибского бассейна. Опять же встревал самолично во всякие разборки, хотя при его деньгах в этом ровно никакой нужды не было, а вот голову мог расшибить, безусловно. Сейчас его тоже никто не заставлял ехать в Россию, самолично убивать и рисковать быть убитым. Для этого надо нанимать молодых и бойких, на это у него вполне хватало средств. А уж пробираться в Афганистан, где мы его и сцапали — но могли бы и другие! — ему было совсем противопоказано. Но он полез!

— Я, кажется, начинаю вас понимать, Сергей Сергеевич. Вы убеждены, что Сорокин согласится контачить с вами, если вы дадите ему возможность продолжать свою революционную деятельность?!

— А почему бы и нет? Иногда его затеи лично мне приносили весьма ощутимую выгоду. Вполне допускаю, что, если придать деятельности Сорокина нужное направление, эта выгода будет еще значительнее. Более того, я почти убежден, что он сможет стать во главе моего дела!

— Это что же? — недоуменно спросил Чугаев. — Как в известной вьетнамской сказке: «Победивший Дракона сам становится Драконом»?

— У Шварца тоже на эту тему есть пьеса, и фильм был по ней поставлен. Но сказка ложь, да в ней намек! Большевики боролись против царизма, против монархии, но потом фактически ее восстановили. И служилую «дворянскую» бюрократию восстановили, хотя основную массу дворян в расход вывели. В декабре 1917-го силой с офицеров погоны срывали, а в 1943-м — сами с гордостью надели. Сорокин — из того же теста. Причем, возможно, он рискнет даже на то, на что я, грешный, уже не смогу рискнуть.

— В силу того, что он и сейчас любит под пули лазить?

— Конечно. У меня есть семья: жена, два сына, которых я, увы, как и вас, на четвертом режиме держу, внуки, наконец, подрастают. И я, откровенно говоря, сильно устал от всей этой возни. Хочу уйти на отдых — и доживать там спокойно, покуда не помру. «Пущай теперь другие воюют!» — все-таки «Чапаев» — великий фильм. А у Сорокина ни жены, ни детей — никого, только младший брат с семейством. У него вся отрада — эта возня. Наконец он помоложе все-таки. Он шестой десяток доживает, а я — седьмой. И со здоровьем у него получше, и энергия еще не выдохлась, и ум побойчее. А у меня, опять же, память слабеть стала. Не могу уже, как покойный Ильич I, «в черепе сотней губерний ворочать, людей держать до миллиардов полутора». Тем более что людишек на Земле сильно прибавилось…

— А вы не боитесь, что Сорокин не даст вам умереть спокойно? — прищурился Чугаев. — И вашей семье создаст проблемы?!

— Навряд ли, хотя и придется, возможно, какие-то страховочные меры применять…

ПОСЛЕ ОБЕДА

Лешка, прогулявшись по свежему воздуху и с аппетитом покушав, приятно посапывал в кроватке, не доставляя лишних хлопот папе с мамой, которые тоже решили после обеда в постельку залечь. Правда, не совсем для того, чтобы поспать.

Таран, вообще-то, питал некоторое любопытство в отношении того, чем и как его супруга занималась тут, на этом самом месте в компании рыжей Жени. Но устраивать допрос с пристрастием не собирался. Бабу к бабе ревновать? Что может быть глупее!

Юрка решил этот вопрос вовсе проигнорировать. В конце концов он ведь тоже Женю поимел, хоть и, условно говоря, в нетрадиционной форме. Раз даме нравится, почему бы нет? Но вот Надюхе об этом, наверно, не следует говорить. А то склок потом не оберешься. Так или иначе, но он самым нормальным образом исполнил супружеский долг и теперь, пребывая в приятной расслабухе, дремал, лежа на спине, вяло поглаживая Надьку, преданно уложившую свою каштановую головенку ему на плечо.

— Где тебе глаз-то подбили, а? — заботливая женушка еще разок решила поинтересоваться тем, о чем Тарану не следовало сообщать.

— Я ж отвечал, — зевнул Юрка, — шел-шел, споткнулся, упал, очнулся — фингал…

— Между прочим, — заметила Надька, — наш расходный счет в компьютере увеличился сразу на 90 тысяч рублей. Ты не в курсе, отчего?

— Ты же сама отдала этой финансовой бабке, Мелиссе Васильевне, наши сберкнижки, — припомнил Юрка. — Наверно, перевела все, что у нас там лежало.

— Юрик, там столько и близко не лежало, — усмехнулась Надька. — Это тебе перевели. Как летом, да?

— Ну, можешь считать, что так. По-моему, дальнейшие вопросы исключены, верно?

— Ох, — вздохнула Надька и прижалась к нему потеснее.

— Ладно тебе, — добродушно пробурчал Юрка. — Глаз пройдет, подумаешь, фингал какой-то… Уже желтеть начал. Зато деньжат прибыло. Еще не придумала, куда потратить?

— He-а… Как же я их без тебя тратить буду? — выразила преданность Надежда. — Ты ради них рисковал…

— Так, — строго перебил Таран, — по-моему, подруга, ты здорово от службы отвыкла за время всяких там декретов-последекретов. Одно время ты очень хорошо все понимала и никаких вопросов насчет того, где муж синяками обзавелся, не задавала. Я уж не говорю, что расслабухи в плане морали и так далее имели место. Давай будем собраннее, ладно?

— Будем, — согласилась Надька, погладив Тарана. — Обязательно будем.

После этого не очень походившего на клятву уверения Юрка незаметно задремал и проспал довольно долго. Часов до пяти, по меньшей мере. И спал, как видно, очень крепко. Во всяком случае, он не ощутил, когда и по какому случаю Надежда выскользнула из-под его руки, слезла с кровати и удалилась.

То, что никого в комнатах не оказалось, Юрку не удивило. Не иначе Лешка проснулся и мамочка повела его гулять во двор, чтоб он папочку не разбудил. Поэтому Таран не стал беспокоиться даже тогда, когда не обнаружил свое семейство на первом этаже.

Настоящее волнение наехало на Юрку лишь тогда, когда он, выглянув в окно из зала, где рояль стоял, не увидел своих домочадцев на детской площадке. Правда, и этому он нашел объяснение: Надька с Лешкой могли прогуливаться вокруг дома.

Однако когда Таран, накинув куртку, прошелся по двору, то никого не обнаружил. Всю территорию, по которой можно было беспрепятственно прогуливаться, обошел от и до — Надьки и Лешки не встретил. Наконец ему пришло в голову, будто они уже в дом вернулись, пока он около гаражей их искал. Таран пробежался и по первому, и по второму этажам, но никого не нашел. Пусто! Он остался один в этом большом доме!

Юрка тщательно осмотрел все комнаты, надеясь, что ему хотя бы записку оставили. Мог, например, Лешка простудиться и заболеть?! Мог. Вот и пришлось маме с ним в стационар ехать…

Но никаких записок Таран нигде не нашел. Что ж такое стряслось?!

Юрка уже собирался рискнуть и подойти к воротам, чтоб осведомиться о своем семействе у охраны, но тут зафырчал мотор, и к дому подъехал микроавтобус, из которого вылезли уже знакомый Юрке Иван Ильич Усольцев и еще несколько человек. Юрка только успел отметить, что в числе прибывших молодой мужик, две бабы и ребенок. Все они сразу же пошли в подъезд со своими чемоданами и коляской, а вот Ивана Ильича Юрка успел ухватить за рукав и остановить.

— А, Юрий Николаевич! — улыбнулся заведующий общежитием. — Вот, новых жильцов привез. Прошу любить и жаловать!

— Новые — это, конечно, хорошо, — пробормотал Таран, — только вот я что-то кое-кого из старых отыскать не могу…

— Понятно, понятно, — кивнул Иван Ильич, — наверно, насчет супруги и сына переживаете? На четвертый режим переведены.

— За что? — испуганно вскричал Таран.

— Надо спрашивать не «за что?», а «по какой причине?», — поправил Усольцев.

— Ну и по какой причине? — нервно спросил Юрка.

— Отвечаю: они переведены согласно распоряжению заведующей 8-м сектором. В связи с условиями предстоящей работы.

— И Алешка?

— Да, — кивнул Усольцев, — куда же он от матери денется?

— А почему же меня с ними не переселили? — Таран был готов взять Ивана Ильича за грудки.

— А потому, дорогой товарищ, что ваша работа по другой линии идет, понятно? Будете оставаться здесь вплоть до особого распоряжения. Не волнуйтесь и не переживайте, а идите отдыхать в свое крыло. Тем более что вы, как мне известно, хорошо поработали, — Иван Ильич бросил ядовитый взгляд на Юркины боевые увечья.

Нет, все-таки МАМОНТ дал Юрке нужные навыки выдержки и хладнокровия. Он не двинул Усольцева по роже — хотя ужас как хотелось! — и даже не стал вступать в перебранку, задавать лишние вопросы. Даже насчет того, когда Надьку с Лешкой предположительно могут вернуть. Бесполезно тут и права качать, и спрашивать что-либо! Против лома нет приема!

Юрка, даже не глянув в сторону новых жильцов, которых принялся инструктировать Иван Ильич, побрел в свои апартаменты. Надо же, блин, всех баб от него забрали! Ладно, бог с ними, с Полиной и Женей, они, как говорится, «случайные связи». Однако и законную жену у Юрки отобрали. Да уж, права, конечно, Полина, которая здешнее заведение с ГУЛАГом сравнивала. Условия, конечно, комфортные, жратва — вполне, только вот степень свободы — нулевая.

Поднявшись наверх и плюхнувшись на кровать прямо в одежде — только ботинки снял! — Таран на некоторое время погрузился в размышления, хотя, вообще-то, догадывался, что тут и мыслить-то не очень безопасно. Очень может быть, что основанием для Надькиного перевода на четвертый режим стали вовсе не условия ее работы, а ее относительно безобидное любопытство насчет Юркиных синяков. Задала лишний вопрос — и попала под арест. А может, ей и мысли просветили с помощью ГВЭПа. Таран немного поежился, когда сообразил, что и его мысли прямо сейчас могут считывать. Но почти тут же успокоился: ежели эти мысли прочитают, то и его спровадят на четвертый — к Надьке под бочок, ничего страшного!

Повалявшись эдак с часик, Таран отправился в спортзал. Физические нагрузки, говорят, снимают нервное напряжение.

Там, в спортзале, неожиданно для Юрки, обнаружился один из новых жильцов. Мощный такой парень, в черной футболке и трусах, который делал приседания с очень солидной штангой на плечах. Килограмм шестьдесят на ней точно стояло, но мужик только на Юркиных глазах раз пятнадцать присел и выпрямился, явно без особого напряга. Отчего-то Юрке показалось, что этот парень беспременно должен оказаться его коллегой, и они с ним еще будут встречаться на занятиях у Болта.

— С прибытием вас, — поприветствовал штангиста Таран.

— Привет, — без особого энтузиазма и даже с некоторым подозрением в голосе произнес тот. — Поразмяться пришел?

— Конечно, — кивнул Юрка и для начала взялся за скакалку.

Пока Таран свою прыгучесть тренировал, мужик на это дело смотрел несколько свысока, а вот когда Юрка взялся мешок обрабатывать, заинтересовался:

— Будем знакомы? Меня Егор зовут, а тебя?

— Юра, — ответил Таран благожелательно, — почти тезки, стало быть.

— Да, — кивнул Егор, подвигав своими могучими плечиками, — я тоже слыхал, что Егор и Юрий от одного имени происходят.

Конечно, Егор уже хорошо разглядел и фингал, и ссадину на скуле, но проявил тактичность и не стал справляться, где Таран приобрел эти украшения. Тем более что со второго этажа послышались шаги и странно знакомый голос громко позвал:

— Рысаков! Рысаков, ты нам нужен! Шкаф надо передвинуть!

— Сейчас иду, Марья Кирилловна! — отозвался Егор.

— Может, помочь? — предложил Юрка, пытаясь припомнить, где он слышал этот дамский голосок.

— Помоги, если не лень…

Они поднялись на второй этаж, где на площадке между квартирами дожидалась эта самая Марья Кирилловна. Тарану и физиономия ее показалась знакомой, хотя вряд ли Юрка видел ее больше одного раза.

Наклейка «Свободная площадь» все еще красовалась на двери, но сама дверь была отперта. Марья Кирилловна тоже посмотрела на Тарана пристально, будто вспоминала, где могла его видеть, но только сухо сказала:

— Проходите, ребята!

Таран с Егором прошли в большую спальню, очень похожую на ту, где до недавнего времени жили Полина с Борькой. Тут тоже имелась детская кроватка, но ее хозяин, очень щекастый и пухлый мужичок, ненамного старше Борьки, восседал в просторном манежике и возился там с многочисленными игрушками.

Шкаф, о котором шла речь, требовалось отодвинуть от стены, куда его, по-видимому, поставили вначале, и поставить к стене торцом, чтоб отгородить им кровать от входа. Сложность состояла в том, что этот длинный трехдверный шифоньер уже на две трети загрузили одеждой, и там, внутри шкафа, возилась еще одна дама, коренастая, темноволосая, с заметным пухом над верхней губой. Конечно, она выбралась из шкафа и особо пристально поглядела на Тарана. Само собой, что гражданин с подбитым глазом и ободранной скулой теплых чувств у нее не вызвал.

— О, да нам и помощника привели? — осклабилась усатая. — Чи Егор ты один шкаф не передвинешь?

— Вы ж его уже нагрузить успели! — усмехнулся Егор. — Веса-то прибыло! Приподнимать придется, а то ножки поломаем…

Таран с Егором проявили свою нехилость и, относительно легко оторвав шифоньер от пола, развернули его так, как заказывали.

— Спасибо, — сказала Марья Кирилловна, и Таран как-то сразу понял, что ему пора покинуть данное помещение.

Уже спускаясь по лестнице, Юрка задумался над тем, что за публика вселилась на «свободную площадь». Судя по всему, эта самая Марья у них главная, хотя по возрасту явно моложе всех, не считая, само собой, младенца, которому доводилась мамашей. Следующим по возрастному старшинству вроде бы являлся Егор, который выглядел где-то на двадцать пять или чуть больше. Однако его тут явно держали за «шестерку», и он скорее всего являлся при Марье Кирилловне телохранителем, а не мужем. Что же касается усатой бабы, то ей уже за тридцать было, и она не походила на старшую сестру Марьи, а вместе с тем — и на жену Егора. «Тоже небось прислуга какая-то!» — прикинул Таран и сделал довольно скромный вывод насчет того, что, видать, в это крыло заселили даму не простую, а богатенькую, для которой трехкомнатные апартаменты — конура собачья. Интересно, с каких это рыжиков ей пришлось поменять местожительство?

И тут, довольно неожиданно для себя, Юрка вспомнил, где он видел эту самую Марью Кирилловну. Летом, в Африке! Тогда Механик отправился выяснять, что там за джип в кустах прячется, и привез на нем свою длиннобудылую дочку, какого-то мужика в гражданке, но с пулеметом и вот эту самую бабу с ребятенком. Точно! Баба в жуткий восторг пришла и заорала что-то типа: «Наши! Наши!», будто ее от фашистской оккупации освободили, почти как в кино. Вот поэтому Таран ее и запомнил, несмотря на то что видел всего несколько минут. Васку Луиш заменил Механика за рулем «уазика» и увез Марью, ее ребенка и мужика в деревню Муронго, а Механик, помнится, с дочкой-верзилой и еще какой-то публикой поехали на танке доставлять бесхозный «град».

Таран как-то сразу уловил, что если эта молодая и богатая дама раскатывала по воюющему государству с мужем и ребенком, да еще в компании с такой оторвой, как старшая дочь Механика Еремина, то вряд ли от большой любви к экзотическим приключениям. И скорее всего это семейство туда не на сафари прикатило. Насколько помнилось Юрке, у этой милой компашки на троих взрослых было два пулемета: «ПК» и «М-60», а также не то три, не то четыре автомата. Да еще «глок-19», кажется, который Механик забрал у своей дочурки прежде, чем загнать ее пинками в вертолет Феди Лапы. И вообще, выглядела эта до зубов вооруженная троица так, будто по меньшей мере прорвалась из окружения.

В общем, Юрка подумал, что гораздо лучше будет, если он не станет узнавать эту самую Марью Кирилловну, а ежели она вдруг его узнает, то надо прикинуться шлангом: не был, не состоял, не привлекался — и так далее. Короче, сделать вид, что с ней никогда не встречался. Иначе ежели Таран разлимонится и насчет вспоминать летние приключения, то могут последовать самые крутые неприятности. И Юрка догадывался, что в отношении него дело не ограничится переводом на четвертый или даже на пятый режим. Просто шлепнут — и все. В этой конторе, поди-ка, даже военного трибунала нету. Тут все попросту…

Так что от всех этих стремных выводов Юрка даже шагу прибавил и поскорее перебрался в свое крыло, дав себе зарок не контачить с соседями ни под каким видом. Пусть даже его тоска и одиночество будут глодать до костей.

Поднявшись наверх, в свою комнату, Юрка решил опять завалиться спать.

РАБОЧИЙ ДЕНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

В это самое время профессор Баринов выслушивал рутинный доклад Комарова.

— Механик с младшей дочкой вылетели. Все без замечаний и без проблем. Нашим бортом.

— Приятно слышать, Николаич. Теперь им еще бы долететь без замечаний.

— Обязательно долетят. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно, но думаю, не ошибемся.

— Ну ладно, свободен, если больше ничего нет.

— Нет, пока ничего, — Владимир Николаевич вышел из кабинета, а Сергей Сергеевич занялся просмотром текущих бумаг, которых в ЦТМО, хоть он и не являлся госучреждением, все же плодилось порядочно.

Минут через десять зазвонил внутренний телефон. Связи требовал 8-й сектор.

— Лариса Григорьевна? — еще не услышав голоса, спросил Баринов с иронией. — У вас опять кто-то умирает?

— Нет, Сергей Сергеевич, — отозвалась заведующая. — На сей раз Полина в сознании и добром здравии. Но у нее срочное сообщение для вас лично.

— А вам она его доверять не хочет?

— Нет. Сообщение лично для вас и очень срочное. Мне привести ее или вы к нам подойдете?

— Лучше приведите. У меня в работе толстенная папка документов. Пока идете, смогу еще пару штук просмотреть и подписать.

— Мы выходим.

Профессор действительно успел завизировать несколько различных бумажек, прежде чем в кабинете появились Полина и сопровождающая ее Лариса Григорьевна.

— Здравствуйте, Сергей Сергеевич, — улыбнулась экстрасенсиха.

— Здравствуйте, мадемуазель Нефедова, — по-старорежимному поздоровался профессор, опять же, не без иронии. — Чем вы хотите меня обрадовать?

— Скорее потревожить, мон женераль! — пококетничала Полина. — Но мое сообщение строго конфиденциальное…

— Мне выйти? — спросила догадливая Лариса Григорьевна.

— Подождите в приемной, — кивнул Баринов.

Оставшись с Полиной тет-а-тет, Сергей Сергеевич произнес:

— Ну-с, излагайте свое тревожное сообщение. Вы что, опять раскодировались?

— На сей раз это не я сама. Меня раскодировал тот, кого вы привезли из Афганистана.

— Та-ак… — ирония мигом исчезла с лица Баринова. — Вы в этом уверены?

— На сто процентов. Он сидит у вас в 3-й камере пятого режима, зовут его Сорокин Сергей Николаевич, бывший полковник 1-го ГУ КГБ, ваш бывший курсант из Спеццентра психологической подготовки, как назывался ЦТМО до 1991 года. С 1978 года он работал за границей как разведчик-нелегал. В данное время имеет гражданство США под именем Умберто Сарториус, связан с мафиозными, ультралевыми, террористическими группами по всему миру и содержит психиатрическую клинику в штате Оклахома, где занимается исследованиями, аналогичными вашим, но не в интересах американского правительства, а в своих собственных. Выкрал из России некую радиоэлектронную систему «Фетиш» и собирался передать ее талибам. Продолжать? Или вы уже догадались, что ни от кого другого я не могла получить этой информации?

— Да, да, спасибо, — несколько растерянно пробормотал профессор. — И что, он прямо так вам и представился?

— Нет, — усмехнулась Полина. — Он мне вообще не представлялся. Просто он установил контакт по обратному вектору. Запомнил меня! Я же дважды его доставала: сперва, когда он на машине ехал, а потом, когда он в Мир-Мазаре ночевать устроился. Оба раза ему удавалось меня отключить, потому что у него реакция сумасшедшая и мощность обалденная — не голова, а ваш ГВЭП-154с! Если б не такая большая дистанция, он бы меня уморил наверняка!

— Ну а что же в этот раз помешало? Теперь-то между вами меньше двухсот метров по диагонали было…

— Помешала ему, как ни странно, ваша блокирующая программа, которую поставила Аня Петерсон, — жуть, как мечтаю с ней напрямую познакомиться! Ведь оба предыдущих раза я с ним контактировала, когда эта программа вами снималась. Но вы при этом меня жестко контролировали, ответить ему так, как мне хотелось, я не могла. Вот и приходилось временно помирать…

— Ну а на этот раз? — в глазах Баринова мелькнула тревога.

— На этот раз этот товарищ Сорокин, которого вы, как вам казалось, усыпили, решил найти меня и окончательно обезвредить. Но уперся в Анину программу, ведь через нее не только я не могу во внешний мир чего-либо индуцировать, но и из внешнего мира ничего принять не могу, кроме ключевого слова-пароля. Чтобы кто-то не назвал его случайно, подобрали такое, какое сейчас почти не употребляется — «элоквенция», то есть красноречие. Но эта Анечка милая одним этим паролем не ограничилась. Для прохода второго уровня защиты надо еще четыре слова назвать, причем в одной, строго определенной комбинации. А таких вариантов, согласно комбинаторике, должно быть 4, то есть 24. Но дальше идет третий уровень защиты, одна-единственная комбинация из шести ключевых слов — это уже шесть-факториал, то есть 720 комбинаций. Причем в правильно выбранной комбинации надо убрать третье слово…

— Так что, он сумел все это пройти? — Сергей Сергеевич явно не скрывал изумления. — Не имея компьютера?

— Представьте себе, — хитренько улыбнулась Полина, — прошел! И освободил меня от вашего «заклятья». Правда, как говорится, себе на голову…

— Ты что, убила его? — всполошился профессор.

— Господь с вами, Сергей Сергеич! Разве я похожа на убийцу? Конечно, летом, когда вы столкнули меня с этим страшным дедушкой-вождем из Африки, мне пришлось защищаться, что привело к летальному исходу. Но я этого не хотела, просто камараду Домингуш был очень упертый и дикий, а здоровья-то не хватило… А ваш Сорокин-Сарториус, наверно, позабыл, что, взламывая дверь в чужое жилище, не стоит удивляться, если тебя встретят выстрелом в упор. Вот я и «стрельнула». Конечно, могла бы, наверно, и вовсе его угробить, но вспомнила, что этот тип вам зачем-то нужен живым.

— И что ты с ним сделала? — не утерпел Баринов.

— Перевела, как вы выражаетесь, «в пассивно-аккумулирующее состояние». Вплоть до моего личного распоряжения.

— То есть, — быстро сообразил Сергей Сергеевич, — ты ему установила какую-то кодировку? Причем такую, что снять ее можешь только ты?

— Именно так. А заодно, между прочим, и свою защиту усовершенствовала. Так что придется вашей Анечке мучиться — ужас сколько. И все равно не докопается. Даже при помощи сверхмощного суперкомпьютера. Теперь «дверь», условно говоря, открывается только изнутри, а снаружи — фиг! Только я сама могу начать работать в любое время. И «отпереть» товарища Сорокина могу только я. Кстати, наряду с тем, что вы уже знаете, выгрузила у него из памяти еще кое-какие сведения. Например, о том, что у вас тут еще один молодец содержится, бывший капитан КГБ Олег Сергеевич Чугаев, который с этим Сорокиным когда-то контачил, а теперь вы его перевербовали и вместе с ним — его агентурную сеть. И об архиве, который Чугаев вам передал, имею представление, и еще кое о чем…

— Так, — еле сдерживая негодование, произнес Баринов, — значит, тебе опять захотелось взбрыкнуть? И какие у тебя на сей раз условия? Стать Княгиней Мира? Или хотя бы Владычицей Морскою, как в «Сказке о рыбаке и рыбке»?

— Ну что вы! Я девушка скромная, люблю тишину, покой, а все это ваше Человечество — толпа придурков, которые так и норовят отчебучить что-нибудь. Не желаю миром править, это скучно, неинтересно и пошло к тому же. Опять же, я не семи пядей во лбу, могу при такой работе напортачить чего-нибудь.

— Хватит кривляться! — рявкнул Баринов и тут же внутренне сжался от страха. Леденящего, тяжкого и неведомо откуда возникшего — не дай бог кому-то такой испытать!

— Нравится? — осклабилась Полина. — Страшненько стало, да?! А из окна прыгнуть вам не хочется?

Баринов понял: еще чуть-чуть — и он всецело окажется во власти этой миловидной «каштанки». И уже против собственной воли он встал и сделал два шага к подоконнику…

— Не надо, не надо! Я пошутила! — с притворным испугом воскликнула Полина. — Просто не люблю, когда на меня кричат. Хотите договориться по-хорошему? Садитесь, пожалуйста, Сергей Сергеевич.

Баринов почувствовал — Полина дала ему некоторую самостоятельность, но по-прежнему держит под контролем. Раньше никто не мог подавить контрсуггестию Сергея Сергеевича. Та же Полина прежде не могла этого сделать. А сейчас, выходит, смогла… Теперь ей ничего не стоит превратить профессора в рамолика или устроить ему эпилептический припадок, заставить выброситься из окна, повеситься на брючном ремне или вынуть из сейфа 20-зарядный «стечкин», выйти в приемную и расстрелять свою секретаршу, а потом Ларису Григорьевну и всех, кто прибежит, услышав стрельбу…

— Сергей Сергеевич, да у меня и в мыслях такого нет! — улыбнулась Полина. — Я ни за что не допущу такого ужаса.

— Твои условия? — пробормотал профессор нетвердым языком.

— Первый режим — это раз, — Полина загнула один пальчик на левой руке. — Отдельный коттедж, такой, как у господина Комарова, — это два. Няньку для Бореньки, горничную и повариху — это три, четыре и пять. Машину с шофером — я сама водить не умею — шесть. Ну и Юрочку Тарана — в постоянное пользование. Можно даже вместе с Наденькой и Лешкой. Я от них всех балдею!

— А можно без Нади и Лешки? — почти заискивающе произнес Баринов.

Полина пристально поглядела на профессора, и Сергей Сергеевич почти физически ощутил, как этот дьявол в женском обличье роется у него в мозгу.

— Вот как?! — сказала Полина, нахмурившись после того, как выудила что-то в голове Баринова. — Стало быть, вы собрались превратить Надю в спецсубъекта? И поместить в 8-й сектор? Это вы свели ее с этим ублюдком Женей?

— Не я, — страх опять накатил на Сергея Сергеевича. Так он не боялся даже тогда, когда в 1974 году на Кипре попал под обстрел турецкого тяжелого пулемета. Тогда лже-журналисту Баринову сожгли «Хонду», но самому ему удалось выскочить невредимым и смыться вместе с закладкой, которую надо было во что бы то ни стало вынуть из тайника. За этот маленький рулончик микропленки Сергей Сергеевич получил Красную Звезду и звание полковника.

— А я и не знала, что там тогда война была… — покачала головой Полина, перехватив мысль Баринова, и покачала головой. — Все говорят, что сейчас на Кипре — сущий рай. Как-нибудь съезжу, если захочу.

Последняя фраза должна была дать понять Баринову, что теперь Полина сама себе хозяйка и поедет туда, куда захочет, и тогда, когда захочет.

— Но все-таки, — собравшись с духом, произнес профессор, — ты, помнится, предлагала договориться по-хорошему. То есть ты — мне, я — тебе. Допустим, я выполнил все твои требования. И что я получу взамен?

— Я вполне могла бы сказать: «Шиш с маслом!», и вы бы это проглотили, хихикнула злодейка. — Между прочим, летом мы уже заключали договор или джентльменское соглашение. Я взялась вам помогать за смехотворную цену — попросила на трое суток прислать Тарана. А вы, помнится, обещали, что не будете сочинять новую контрсуггестивную программу. Но после того, как я помогла вам в Африке — рискуя жизнью, между прочим! — вы меня элементарным образом кинули! Единственное послабление — третий режим вместо четвертого, да и то с учетом установки новой программы. Поэтому, если по справедливости, я вам ничего не должна. Но я очень добрая и милосердная по жизни. Если хотите, я помогу вам реализовать вашу нынешнюю идею — перетянуть Сорокина на свою сторону. Хотя, честно скажу, мне не хотелось бы его раскодировать даже на пять минут. Слишком опасный тип!

— С этим успеется… — пробормотал Сергей Сергеевич, мгновенно догадавшись, что Полина может использовать Сорокина против него. — Наверно, не стоит рисковать.

— Очень рада, что вы такой дальновидный, — ухмыльнулась экстрасенсиха. — В таком случае, могу предложить вам нечто иное. Правда, не уверена, что вы посчитаете это равновесной услугой. Дело в том, что в памяти господина Сорокина есть сведения о том, что в одной из западных областей, на озере под названием Широкое, он незадолго до своего отъезда в Афганистан — около недели назад — спрятал некий прибор, который является дальнейшим развитием «Фетиша», но в отличие от последнего существует не в чертежах и схемах, а в натуре, и к тому же оснащен дополнительными устройствами, позволяющими использовать ГВЭП-технологии. Я, к сожалению, не инженер, поэтому не могу разобраться в том, что это за система и как она работает, но вот вашим специалистам, наверно, стоит ею заняться…

— И ты знаешь, как ее найти? — встрепенулся Сергей Сергеевич.

— Конечно, знаю. Правда, сама туда ни за что не поеду. Эта штука лежит посреди озера, на острове, заминированном еще со времен Отечественной войны. А мины, к сожалению, моим внушениям неподвластны…

— Значит, ты предлагаешь отправить туда группу моих людей, которые будут рисковать, а сама будешь, так сказать, «руководить и направлять»?

— А разве этого не достаточно? Прошлым летом вы получили алмазы, сейчас — Сорокина и ноу-хау по «Фетишу»… А, вот что! Вы сейчас жутко страдаете от того, что отправили дедушку Механика на Карибы. Он у вас, оказывается, бывал не только на теплых островах, но и на этом, заминированном островке. Тесен мир, оказывается! Впрочем, у вас есть еще один паренек, Никита Ветров, который тоже лазил на этот остров.

— Ветров еще не совсем оправился от ранения, которое получил летом. К тому же по сравнению с Механиком он дилетант в том, что касается минного дела.

— Ну, кого отправить — это ваши проблемы. Я бы очень не хотела, чтоб туда поехал Юрик, но, наверно, его все-таки придется послать. Потому что установить контакт с кем-то другим мне будет сложнее, даже при том, что расстояние небольшое — всего пятьсот километров по прямой. А уж кого вы пошлете вместе с ним, меня мало волнует. Правда, времени на то, чтоб забрать этот самый «Фетиш-М» с острова, у вас немного… Трое суток, всего-навсего.

И Полина улыбнулась с нескрываемым ехидством.

— Почему? — побагровев, спросил профессор.

— Потому что Сорокин оставил этот аппарат в так называемом «активизированном» состоянии. Что это означает конкретно, я не знаю, опять же в силу технической неграмотности. Но суть в общих чертах до меня дошла. Если в течение трех суток аппарат не получит сигнал «Отбой!», то начнет работать по программе Сорокина. А что он в нее заложил, не знаю. Думаю, что ничего хорошего.

— А хотя бы приблизительно? — настырно спросил Баринов.

— Даже приблизительно не знаю. Только догадываюсь, что эта система должна устроить что-то ужасное. Возможно, вы правы, когда подумали о вмешательстве в управление российскими ядерными силами, хотя я лично не представляю себе, как это можно сделать…

Баринов напряженно шевелил стареющими мозгами. Да, Механик улетел, и раньше чем через пару суток его в Москву не вернешь и к работе не подключишь. А хватит ли тех оставшихся суток на все дела?

— Может и не хватить, — ответила Полина на этот непроизнесенный вопрос. — На данный момент у вас в запасе остается всего 65 часов, то есть на семь часов меньше, чем полные трое суток. Но я еще не получила того, что заказывала…

— Ты не можешь подождать до конца мероприятия, а?

— Нет. Вам очень трудно верить, Сергей Сергеевич. Возможно, что вы за эти трое суток успеете еще какую-нибудь контрсуггестивную гадость придумать. Единственное, чего я могу подождать, так это Юрика. А все остальное — немедленно!

— Ладно, — мрачно пробормотал Баринов, — согласен!

ПОДЪЕМ ПО ТРЕВОГЕ

Сколько Юрке удалось проспать, неизвестно. Во всяком случае, особо выспавшимся он себя не ощущая. Тем более что проснулся он вовсе не сам, а после того, как его крепко тряхнули за плечо.

— Подъем! — голос Болта мог и мертвого в строй поставить.

— Не понял… — пробормотал Таран, хлопая веками. — Вроде обещали отпуск…

— Здесь, юноша, все бывает, — вздохнул Болт, — мне тоже обещали, однако объявили, что дело срочное. После догуляем. Одевайся, сорок пять секунд! Квартиру запри, ключ с собой.

Через пару минут или немногим больше Юрка уже сидел вместе с Болтом в «Соболе», а еще через пять минут «Соболь», попетляв по поселку, въехал в охраняемые ворота какого-то склада или ангара.

Здесь на складе обнаружились еще двое знакомых Тарану лиц — Никита Ветров и Вася Лопухин, а также некая молодая, но явно привыкшая начальствовать дама возрастом лет за тридцать. Даже Болт, судя по всему, малость робел в ее присутствии.

— Здравствуйте, Светлана Алексеевна! — произнес Болт и с превеликой осторожностью пожал небрежно протянутую дамой ручку. — Не ожидал, что вы с нами соберетесь…

— Я не могу отпустить Никиту одного, — сурово произнесла Светлана Алексеевна. — Он еще не совсем в форме. Кроме того, я тоже бывала в этих местах…

Таран на некоторое время задумался, кем эта баба может доводиться Ветрову. На старшую сестрицу явно не походила по внешности, для матери была слишком молода. Конечно, подобную заботу могла и жена проявить, но уж больно стара эта Светлана для Ветрова — поди, ей все тридцать пять уже.

Размышлять, однако, долго не пришлось. Откуда-то из глубины ангара появился некий тип в кожаной куртке, джинсах и темных очках.

— Прошу на посадку! — пригласил он, и публика последовала за ним. В дальнем конце ангара обнаружилась дверь, через которую народ вышел на небольшую, окруженную со всех сторон какими-то ангарами и складами вертолетную площадку. На ней стоял некий легкий импортный вертолет, марки которого Юрка не знал. На борту этой изящной тарахтелки, покрашенной в кремовый цвет, красовалась яркая реклама: «ЗАО „Света и К°“. Хлебобулочные изделия и пицца — круглосуточно». Таран сразу сообразил, что этот самый вертолетик не иначе принадлежит Светлане Алексеевне, как и упомянутое «ЗАО».

Когда все расселись по местам, вертолет завертел лопастями, а затем, поднявшись ровно настолько, чтоб не зацепить какую-нибудь крышу, потянул прочь от поселка ЦТМО.

Пока летели, Юрка вопросов никому не задавал — догадывался, что все равно не ответят. Однако не думать о том, куда его везут, все же не мог. В принципе, конечно, его могли и опять в Африку послать, и обратно в Афганистан отправить. Ну а про Чечню и говорить нечего.

Вообще-то Юрка ожидал, что вертолет приземлится в каком-нибудь аэропорту и всю компанию пересадят в рейсовый самолет, летящий куда подальше. Однако от Шереметьева они явно удалялись. Может, во Внуково собрались? Но «вертушка» и туда, похоже, не собиралась. Юрка в аэронавигации был не силен, но все-таки сообразил, что они летят в западном направлении. Затем, как прикинул Таран, полетели на юг.

В общей сложности мотались в воздухе часа два с небольшим — Юрка точного времени не засекал. Во всяком случае, за время полета успело стемнеть. Наконец вертолет с включенными фарами пошел на снижение и мягко опустился на пожухшую травку небольшого провинциального аэродрома. Примерно такого же, как тот, что имелся в областном центре, где Таран обитал прежде.

Почти сразу же к месту посадки подкатили несколько машин, из которых вылезли плечистые ребятки в кожанках и черных костюмах с галстуками. Светлана Алексеевна и Ветров — его тут аж Никитой Сергеевичем называли, причем на полном серьезе! — сели в черный «Гранд Чероки», а Болта, Тарана и Васю Лопухина погрузили в «Волгу». Еще две машины, как видно, были для поддержки штанов, то есть для сопровождения. Вся эта кавалькада покатила из аэропорта и примерно через полчаса домчалась до поселка Ново-Сосновка (это название Юрка прочел на указателе), а затем въехала в ворота некой шикарной дачи, точнее, загородного двухэтажного особняка с участком примерно в один гектар.

Всех прибывших из Москвы здешние граждане вежливо проводили в домашний кабинет Светланы Алексеевны, где можно было устраивать заседания с приглашением двух десятков человек. Однако на сей раз в кабинете, кроме пятерых «москвичей», осталось лишь еще два человека. Один — мордастый, шрамоватый мужик с тяжеловатым, не то бандитским, не то ментовским взглядом, который, похоже, был старшим над здешними охранниками, а второй — небольшой, но крепенький парень, стриженный под ноль, по возрасту немного постарше Тарана, скорее всего ровесник Ветрову. Еще в аэропорту Юрка приметил, что этот паренек садился за руль «Гранд Чероки» — стало быть, личный шофер хозяев.

Впрочем, когда уселись за стол, стало ясно, что хозяйка тут одна — Светлана Алексеевна. Именно она заняла единственное кресло за начальственным столом, являвшим собой перекладину буквы Т, а Ветров Никита Сергеевич примостился на обычный стул, хоть и ближний к хозяйке, хоть и по правую руку — но уже у ножки Т. Напротив Ветрова сел шрамоватый, а рядом со шрамоватым — Болт. Вася Лопухин сел рядом с Ветровым, а Таран оказался рядом с Болтом, напротив паренька-шофера.

— Рада всех приветствовать у себя дома, — приятно улыбнулась Светлана Алексеевна. — К сожалению, мы сюда приехали работать, а не отдыхать, хотя, как я сообщила уважаемому Кнышу, нам предстоит осенний пикник на озере Широком.

Таран сразу заметил, что стриженый паренек-шофер аж чуточку ерзнул на месте, а в глазах его промелькнул испуг.

— В связи с этим, товарищ Кныш, — строго объявила хозяйка шрамоватому мужику, — ваша главная задача: обеспечить нам покой и безопасность по периметру озера. Чтоб никаких лишних людей там не появилось, во всяком случае, внезапно для нас. Самое главное, чтоб никто из них не перебрался на остров. Я внятно объяснила, Кныш?

— Так точно!

— Тогда идите и готовьте своих бойцов к этой работе. Задача поставлена, более подробной информации давать не собираюсь. Время готовности — завтра 8.00. Все.

Кныш быстро и почти бесшумно удалился.

— Теперь здесь остались только те, кто будет непосредственно работать на острове, — объявила Светлана Алексеевна. — Трое из шестерых: Никита, я и Ежик, — она мотнула головой в сторону «личного шофера», — побывали там несколько лет назад. Первый и единственный раз. Но нам и этого раза хватило, чтоб натерпеться страху. Там, на этом острове, и на дне озера, и вокруг него — немало трупов. Причем уже недавнего времени, а не со времен войны. И сейчас погибнуть там — пара пустяков, потому что на этом острове до сих пор полным-полно мин и другого неразорвавшегося барахла. Однако все, что мне сказали, отправляя сюда, так это то, что мы с Никитой и Ежиком должны показать вам безопасную тропу от берега к бывшим немецким дотам. Что именно вы там будете искать — я не знаю. Но хотела бы знать, потому что рисковать буду так же, как и вы.

— К сожалению, Светлана Алексеевна, — вздохнул Болт, — в нашей конторе очень стерегутся утечек. И взяли моду сообщать обо всем только непосредственно на месте. Так что раньше, чем мы доберемся до этого вашего острова, никто и ничего не узнает.

— Приятно слышать, — насупилась хозяйка. — Хотя, конечно, играть вот так, втемную — скучновато.

— Прошлый раз мы знали, за что рискуем, — заметил Ветров, — но были рады, что просто ноги унесли. Так что стоит помолиться, чтоб и в этот раз все обошлось хотя бы так.

— Не знаю, — покачал головой Болт, — за что вы в прошлый раз на этом острове маялись, но думаю, что если мы задание не выполним, то сильно пожалеем. Видать, дело очень срочное и совершенно безотлагательное. Когда мы вылетали, у нас в запасе оставалось 63 часа. Сейчас — 21.06, то есть осталось 59 часов 54 минуты. Стало быть, к восьми утра, на которые вы назначили готовность Кнышу, останется всего 49 часов.

— Вы хотите сказать, что надо ехать немедленно? — вскинулась Светлана Алексеевна. — В темноте шастать по острову? Благодарю покорно! Это верная смерть.

— Догадываюсь, — вздохнул Болт. — Значит, времени у нас еще меньше. Я, к сожалению, не в курсе, какова нынче протяженность светового дня, но поскольку осеннее равноденствие уже месяц как прошло, от восхода до заката примерно на час больше, чем от заката до восхода. Так что нам надо рассчитывать где-то на 22 часа светлого времени, не больше.

— После того, как мы там осмотримся, — заметил Ветров, — можно будет и в темноте искать, с фонариками. Знать бы только, что…

— Да, — печально кивнул Болт, — но это зависит не от меня.

И очень выразительно посмотрел на Тарана. Внимательная хозяйка тут же глянула в том же направлении, а потом быстро перевела взгляд на Болта, будто спрашивая у него про Юрку: «А это еще что за хрен с горы? Почему такие важные сведения зависят от какого-то сопляка?! Да еще и с фингалом под глазом!»

Таран поежился. Он, конечно, уже догадался, что по замыслу неведомого организатора, который остался в Москве, информацию о том, что именно тут надо искать, передаст Полина. Может быть, в то время, пока он будет спать, раз начало мероприятия до восьми часов утра отложено, а может быть, только после того, как они высадятся на этот самый заминированный остров.

По минам Юрка еще не успел соскучиться и новой встречи не жаждал. Более того, теперь он ее почти панически боялся, этой встречи. Потому что отчетливо ощущал отсутствие Олега Федоровича. И на Хайди прошлым летом, и в Афгане совсем недавно, Механик находил мины там, где их никто не ожидал. Нюхом чуял, что ли? Но ведь другие-то не чуяли. Даже многоопытный Болт, который тоже афганской пыли немало наглотался в свое время. И если там, в кяризе, все обошлось благополучно — то исключительно благодаря Механику. А сейчас что будет? Никита Ветров — умный мужик, много чего знает, повоевал в Чечне от души, то есть с минами имел дело, наверно. Но все-таки он не сапер-профессионал. Конечно, коли он несколько лет назад побывал на острове, то знает безопасные тропинки. Однако же «то, незнамо что» почти наверняка лежит в стороне от этих самых тропинок. То есть надо будет лезть куда-то туда, где мины еще не сняты. Правда, они, эти здешние мины, по шестьдесят лет в земле пролежали, может, и не сработают уже… Надеяться, однако, на это не стоит. Механик — тот поди-ка точно знал, что может сработать, а что нет.

Может, этот самый шофер Ежик — спец по минам? Нет, что-то не похоже. Сразу задергался, когда услышал, куда идти предстоит. Трусит, и наверняка даже больше, чем Юрка, потому что уже видел этот самый остров и донельзя рад был, что живым ноги унес.

Вася Лопухин, как известно, человек научный, дешифратор изобрел какой-то, с помощью ГВЭПа чудеса творить может, но в минах точно не рубит ни хрена.

Ну а про Светлану Алексеевну и думать смешно, будто она чего-то сможет разминировать. Просто поперлась за Ветровым в качестве сестры милосердия, следить, чтоб он не напрягал свою печенку поврежденную и швы на пузе — вот и все. Так что если и придется кому с минами возиться — так это Болту и Тарану. Но Болт — это не Механик, замена хреновая. А Таран покамест, окромя учебных мин, ничего не обезвреживал. Зато под взрывы уже раза три попадал, опыт есть. Правда, все еще жив, как ни странно, да и голова вроде варит, но ведь не может же так везти до бесконечности? Очень даже возможно, что на четвертом взрыве Таран капитально взлетит и, как говорится, «с необратимыми последствиями».

— Ладно, — еще раз поглядев на скромно потупившегося Тарана, сказала Светлана Алексеевна. — Будем ужинать, господа. Я думаю, что в столовой уже накрыто…

Особых разносолов гостям не выставили, но отбивная с гречкой Тарана насытила. Потом их пристроили на ночлег. Юрку в комнате Ежика, где установили раскладушку.

Таран, вообще-то, днем поспал, но все эти переезды-перелеты его малость помотали, и потому заснулось ему неплохо. Ежик с ним заговаривать не пытался, должно быть, в этих краях тоже любопытствовать было не принято. Конечно, Юрке хотелось малость поспрошать про этот самый «таинственный остров», но он не рискнул. Тем более что был убежден: и так все узнает.

В общем, Таран заснул, и довольно крепко, надеясь, что вскорости увидит во сне Полину и получит от нее нужные инструкции.

Полина действительно появилась, но совсем не так, как прежде. В прошлые разы сперва возникало какое-то призрачно-светлое пятно, окруженное непроглядным мраком, потом оно начинало светиться ярче, обретать очертания человеческой фигуры, становиться объемным и так далее. Причем во время африканских контактов Полина просматривалась более четко, а во время командировки в Афган — намного слабее.

На сей раз никакой постепенности не было. Тарану даже показалось, будто он уже проснулся, настолько все ярко и четко увидел. Такое было с ним в Африке, когда он ощущал, будто бегает по трубам с цветными кольцами, а на самом деле нырял за алмазами на глубину в сорок метров. Причем эту самую беготню, происходившую во сне, он помнил так, будто все наяву было, а вот о том, как надевал дыхательный аппарат, нырял и находил алмазы, — ничего.

В самом начале сна Юрка не увидел Полины. Вместо этого он ощутил себя стоящим посреди каких-то полуоблетевших кустов, на ровной площадке, устланной толстым слоем опавших листьев. Посреди этой площадки чернела круглая дыра. Таран подошел к этой дыре и увидел, что это бетонный колодец с поржавелыми скобами, уходящими куда-то вниз.

— Это люк. Через него можно попасть в так называемый дот № 3, — услышал Юрка голос Полины откуда-то «из-за кадра». — Как к нему подойти, знают Ветров, Света-Булочка и Ежик. Я бы могла узнать дорогу от них, но мне не хочется тратить на это время…

В ушах у Тарана что-то отчетливо щелкнуло, в глазах блеснула неяркая вспышка, и сразу же после этого около люка возникла Полина. Совершенно реальная, одетая в розовый халат с надписью «8-й сектор» на спине и номером «8-07» на нагрудном кармане.

— Я могу прыгнуть в этот люк, — предупредила Полина, — и ты здесь, во сне, можешь поступить так же. Но наяву туда лучше спуститься по веревке. Скобы очень шаткие и ненадежные, а там почти четыре метра глубины.

С этими словами Полина шагнула в люк и плавно, как пушинка, опустилась в бетонный колодец. Таран бесстрашно последовал за ней, хотя колодец и вся окружающая обстановка выглядели так, что реальней некуда. Тем не менее он не грохнулся «солдатиком» с четырехметровой высоты на бетон, а начал медленно опускаться вниз.

Там, внизу, царила темень, свет проникал только сверху, через колодец. Однако едва Юркины подметки мягко прикоснулись к полу, как он увидел Полину, окруженную каким-то светящимся ореолом.

— Сейчас у меня начнут глаза светиться, — предупредила Полина. — Не пугайся, пожалуйста.

Действительно, из обоих глаз госпожи Нефедовой вырвались длинные конусообразные лучи света, по яркости не уступавшие тем, что дают шахтерские аккумуляторные лампы. Таран отчетливо соображал: да, это все не наяву, понарошку, но все равно страшновато стало.

Лучи, бьющие из глаз Полины, высветили потрескавшиеся бетонные своды, какие-то ржавые железяки, толстенную распахнутую настежь бронированную дверь, за которой просматривался некий мрачный коридор, наконец еще один люк, на сей раз уже в полу заброшенного дота, откуда веяло холодом, сыростью и жутью.

— Туда лучше спускаться в гидрокостюме, — объявила Полина и направила свои светящиеся глаза вниз. Их лучи осветили ржавые скобы, а внизу маслянисто блеснула черная вода. — Это дренажная труба, — пояснила виртуальная «экскурсоводиха». — Спустившись в нее, надо ползти вправо, если стоишь лицом к скобам, и влево, если стоишь к скобам спиной. Ты видишь то, что видел Сорокин, когда спускался сюда больше недели назад. Но сейчас в трубе будет намного больше воды. Всю ночь лил дождь, и утром он не кончится. Еще раз напомню про гидрокостюмы!

С этими словами Полина вновь сделала шаг и, словно семечко одуванчика, спарашютировала в колодец. Таран последовал за ней уже без всякой робости.

В трубе пахло тухлой водой, но самой воды было всего сантиметра два, не больше. Светящаяся Полина парила в трубе, не касаясь стенок, будто в состоянии невесомости. И делала руками какие-то плавательные движения, позволявшие ей двигаться вперед. Выяснилось, что и Юрка так может — во сне, конечно.

— Там, впереди, — дот № 2, — повернув голову, через плечо сказала Полина. — Сам дот не просто засыпан, а взорван начисто. От него остался только дренажный колодец. Вот в этом колодце и находится то, что вы ищете…

Полина поплыла было дальше, освещая мрак трубы своими глазами-фарами, и Таран тоже собрался за ней, но тут вся эта картинка мгновенно исчезла, а в ухо ворвался резкий голос Болта:

— Подъем!

НАЯВУ

Юрка проснулся, огляделся: нет, до озера он еще в натуре не доехал, а находился в той самой комнатке, где ложился спать. Шофер Ежик уже бельишко начинал со своей койки собирать, а у Тарановой раскладушки стоял Болт в рыбацких бахилах с опущенными вниз отворотами — прямо-таки как у мушкетерских ботфортов! — и в утепленной непромокаемой штормовке с капюшоном. В руках он держал еще две пары бахил и две штормовки.

— Быстро одеваться, товарищи бойцы! — пробасил Болт, обращаясь не только к Тарану, но и к Ежику. — Вручаю экипировку! От щедрот Светланы Алексеевны.

— Этого мало, — неожиданно для себя сказал Юрка. — Гидрокостюмы нужны. На улице дождь идет?

— Так точно, — ответил Болт, внимательно поглядев на Тарана. — То моросит, то хлещет… Опять «диамант» сработал?

— Да, — кивнул Юрка.

— Тогда стоп! Рот на замок, и шагом марш за мной!

— Штаны-то надеть можно? — проворчал Таран.

— Можно, — милостиво разрешил Болт. — Только побыстрее!

Юрка оделся быстро, чуя на своем затылке взгляд явно озадаченного Ежика. Не иначе, тот сильно заинтересовался своим соседом по комнате, который, оказывается, был хранителем каких-то жутких секретов, до которых даже его, личного шофера Светланы Алексеевны, видать, не допускают.

В бахилах Таран себя ощущал каким-то Котом-в-Сапогах, хотя в комплекте с ними ему выдали толстые шерстяные носки, и вообще-то эти самые резиновые «ботфорты» сидели на нем довольно плотно. Опять же в таких сапожищах, пусть и чистых еще, пришлось топать по лестнице с красивыми ковриками, по натертому паркету, в кабинет аж самой хозяйки, Светланы Алексеевны. Неудобно как-то.

Там, в этом кабинете, уже находились Вася Лопухин и Никита Ветров. Тоже одетые в эту самую рыбацкую униформу, да еще и со складными спиннингами на ремешках.

— Конспийация, батенька, конспийация! — Болт, конечно, куда хуже подражал голосу Владимира Ильича, чем Механик, но Таран все же улыбнулся, вспомнив прошлогоднюю «рыбалку по-ленински».

— А вы почему без снастей, гражданин Болт? — спросил Ветров. Юрка удивился. Выходит, что здесь, на природе, при своей крутой бабе, тихий и интеллигентный Никита и впрямь до Никиты Сергеевича поднялся?! Сержантский голос прорезался! Сам Таран, при всей своей нынешней значимости, не стал бы так борзеть. Все-таки Болт — это Болт…

Впрочем, Ветров все же шутил, выпендреж Тарану спросонок почудился. И Болт это понял, он улыбнулся и достал из-под куртки «стечкин»:

— Почему же без снасти? Имеем кое-что… А этот ваш «Инстант фишермен» у вас не стреляет?

— Нет, — мотнул головой Никита, — но вы все же возьмите что-нибудь из удочек. Светлане Алексеевне не хочется, чтоб кто-то подумал, будто она не просто порыбачить приезжала.

Вот тут-то, легка на помине, и появилась хозяйка.

— Вы еще не готовы? — строго вопросила она.

— Госпожа Фомина, у товарища Тарана есть срочная и дельная информация, — несколько церемонно доложил Болт.

Светлана Алексеевна посмотрела на Тарана еще пристальнее, чем вчера, явно сомневаясь в том, что от такого сопляка может прийти срочная, а самое главное — дельная информация. Однако вслух этих сомнений она не высказала. Сухо промолвила:

— Излагайте.

Таран, чуя явную робость перед этой суровой теткой — полковник Птицын по сравнению с ней казался совсем мягким и добрым человеком! — начал:

— Короче, так… Надо подняться с берега к доту № 3. Вы с Никитой и Ежиком эту тропку знаете. Затем надо по веревке спуститься вниз. Потом еще ниже, через дренажный колодец в дренажную трубу и ползти вправо, если стоишь лицом к скобам. Ползти лучше в гидрокостюме, потому что сейчас дождь льет, и в трубе полно воды. А дальше там будет дренажный колодец из взорванного дота № 2. Вот в этом колодце и лежит то, что мы ищем.

— А что мы ищем, можно узнать? — скромно спросил Болт.

— Никак нет, товарищ капитан, — брякнул Юрка, — дальше я не досмотрел, вы меня разбудили…

— Вы это всерьез, господа?! — Светлана Алексеевна поглядела на Тарана как на придурка, а на Болта — вообще уничтожающе. — Это что, серьезная информация? Во сне приснилось! И вы хотите, чтоб мы лезли в это чертово место на основании того, что приснилось во сне этому мальчику?

— Светик, — нежным голосом сказал Ветров, — не нервничай. Не забудь, что Юра все-таки из ЦТМО. И прошлым летом мы вместе были в Африке.

— Уж этого я никогда не забуду! — аж вскипела госпожа Фомина. — Именно от этого балбеса ты заработал осколок подствольной гранаты!

— Светуля, — голос Ветрова зазвучал потверже, — это был несчастный случай. Я сам виноват, слишком рано выбежал вперед. И вообще, там на перевале черт-те что творилось. Рикошетов было — тьма. Юре и самому рикошет по боку пришелся. Спасибо, броник выдержал.

Тарану взгрустнулось. Он, помнится, еще летом думал и гадал, прикидывая, мог ли осколок его гранаты достаться Ветрову. Тогда Никиту вывезли, как говорится, в «состоянии средней тяжести», и Юрка сильно переживал за этого малознакомого парня, хотя и не знал наверняка, по чьей милости Ветров стал «трехсотым». А тот, оказывается, точно припомнил, что и как было, но Тарана не винил.

— Граждане, — заметил Болт, — по-моему, базар не по делу. Что там в Африке было — грех поминать. Тем более что все обошлось благополучно. Сейчас надо думать, как выполнить задачу, которую поставили перед нами. Ясно ведь, что если вы, Светлана Алексеевна, объявите забастовку, то неприятности будут у нас всех и еще у большого количества людей.

— Это я понимаю, — Фомина метнула на Болта свирепый взгляд, — но вы можете, по крайней мере, не издеваться и изложить все четко? Или вы тут кого-то подозреваете, а?

— Никого я не подозреваю, — проворчал Болт, — но изложить ничего не могу. Потому что вся связь идет по спецканалу товарища Тарана Юрия Николаевича. В том, что эта информация заслуживает доверия, я уже несколько раз убеждался. А то, что нам до сих пор не передали, что надо искать, — так еще не вечер…

— Я вот чего боюсь, товарищ капитан, — рискнул вякнуть Таран. — Может, там, откуда передавали (про Полину Юрка не рискнул заикаться), решили, что мы все уже получили, и повторять не станут?..

— Есть такой момент, — вздохнул Болт, — но мне думается, что дренажный колодец не столь просторная штука, чтоб не найти там какой-то вещи. Думаю, что мы сразу догадаемся, за чем нас посылали. Так что давайте закрывать дискуссию, а то уже семь тридцать без малого…

Болт еще что-то хотел сказать, но тут вошел Кныш и доложил:

— Светлана Алексеевна, к воротам «уазик» подъехал с военными номерами. Там мужик какой-то в штатском и с собачкой. Говорит, что он от Генриха из соседней области, передавал привет от Вольдемара. Еще говорит, что вам насчет него звонили…

— Пропусти скорее! — возрадовалась Фомина. — И немедленно проводи сюда! Ой, как хорошо! А я уж боялась, что его не будет…

Таран тоже внутренне возликовал: теперь его опасения насчет путешествия через заминированный остров сильно ослабели. Он сразу догадался, что мужик в штатском от Генриха и с собачкой не может быть не кем иным, как майором Додоновым, человеком, который пару лет назад спас Юрке жизнь, разминировав плейер со взрывчаткой, висевший у Тарана на шее. Просто так снять этот плейер было нельзя — он мог взорваться от натяжения ремешка. Поэтому Додонову пришлось разряжать эту злодейскую хреновину прямо на шее у Юрки. Ошибись майор — и оба пропали бы…

Когда лысоватый, одетый в штатскую курточку и совсем не похожий на офицера Додонов появился в кабинете, держа на руках маленькую и коротконогую собачонку по кличке Чарли, Таран не смог удержать улыбки.

— Здравствуйте! — улыбнулся и майор. — Говорят, вам на рыбалке минер потребовался?

— Да, — кивнула Светлана Алексеевна. — Вы на озере Широком бывали когда-нибудь?

— Не доводилось, — ответил майор, покачав головой. — Хотя в общих чертах о тамошней обстановке наслышан.

— Извините, — спросила Фомина, — Генрих, когда звонил мне, сказал только, что пришлет человека с собакой. Как нам вас называть?

— Называйте меня товарищ Арсений, — без ложной скромности Додонов представился своим подлинным именем. — Я вижу, что среди вас есть тот, кто и фамилию мою знает, но очень прошу ее не обнародовать.

— Вообще-то «товарищ Арсений» — это псевдоним Фрунзе, — припомнил эрудированный в исторических делах Ветров.

— Нет, у меня другая фамилия, — сказал Додонов. — И давайте ничего не уточнять. Давайте лучше о деле. Мне сказали, что вы вообще-то и сами знаете безопасную тропинку? Это точно?

— К сожалению, — вздохнула госпожа Фомина, — безопасной эта тропинка была три года назад, даже больше. К тому же лично я по ней только один раз прошла — сверху вниз. Дело было зимой, снег глубокий лежал, и я шла по топтаным следам. В общем, сами понимаете, что сейчас все совсем по-иному.

— А снизу вверх по ней кто-нибудь ходил? — поинтересовался Арсений.

— Из присутствующих — только я один, — вздохнул Ветров. — Но тоже зимой и по чужим следам. В общем и целом, я эту дорожку помню, даже кое-какие ориентиры, но три года — это три года. Что-то успело вырасти, что-то засохло и сломалось… Опять же, насколько я знаю, бывает, что на склонах мины под землей перемещаются.

— Встречаются такие факты, — кивнул майор. — Так что не зря я Чарли с собой прихватил…

Ровно в 8.00 все уселись в машины. Взяли все, что нужно для рыбалки и пикника на озере: палатки, резиновые лодки, снасти, котелки, чтоб уху варить, мангал для шашлыка, коптильню и так далее. Но и обо всякой специфике не забыли. В «уазике» Додонова, в продолговатом чехле, похожем на те, в каких рыбаки удочки носят, лежали ручка металлоискателя и щупы со стальными штырями, а остальные саперные прибамбасы находились в рыбацкого вида рюкзачке, очень похожем на тот, каким пользовался Механик. Оружие тоже взяли, хотя никакого противника, по идее, на острове быть не могло, окромя духов всяких там убиенных и подорвавшихся. Поэтому автоматов и даже помповых ружей у публики Юрка не приметил. Но все-таки пустыми не поехали. Все, кому предстояло на острове трудиться, получили по «стечкину» с двумя магазинами. А остальные обошлись «макарами», «Иж-71» и «ТТ».

Всего «рыбачить» отправилось больше двадцати человек, на пяти машинах, включая «уазик» Додонова, который затесался со своим суконным рылом в этот «калашный ряд».

Неизвестно, планировалось оно так или нет, но Таран оказался в этом самом «уазике» наедине с Арсением и Чарли.

— Значит, еще раз повторяю, товарищ солдат, — напомнил майор. — Фамилию и звание мои не поминай, о том, что «мамонты» существуют — забудь навеки. О том, что с Птицыным знаком — тоже. Все, не было таких. Кончились, вымерли и так далее.

— Меня предупреждали уже, — сказал Юрка.

— Кто предупреждал? — строго спросил «товарищ Арсений».

— Болт. Ну тот, седой…

— Знаю его, — кивнул майор. — Очень серьезный командир, хотя и шпана порядочная. Ни себя, ни людей не пожалеет, если надо сделать что-то этакое, лихое. Крыша сдвинута на риске. Если его запереть в какую-нибудь мирную-премирную страну, где, как пел Высоцкий, «ни войн, ни катаклизмов, ни бурь», кормить от пуза, поить до усрачки и по восемь баб на день приводить — он от тоски сдохнет или удавится. А вот если ему поставить задачу такого типа, как силами одного взвода с приданным танком взять Берлин или Москву — ему без разницы! — обрадуется до сумасшествия, пойдет и попытается выполнить.

— Это мне известно, — вздохнул Таран. — Он без тормозов. А откуда вы его знаете?

— По Афгану, будь он неладен. Фамилию тебе говорить не буду, а вот кликуху могу прокомментировать…

— А чего ее комментировать? — удивился Юрка. — Болт — он и есть болт…

— Э-э, брат, — хмыкнул майор, — видать, ты в английском не силен!

— Точно, — признался Таран. — В школе кое-как на тройки вытянул…

— Тогда слушай и просвещайся! — назидательно объявил Додонов. — По-русски «болт» обозначает, в общем-то, всего одну вещь: крепежную штуковину с винтовой нарезкой. Головка может быть и полушаровая, и граненая, с прорезью или без прорези — это уже фигня. А вот в английском у того же самого слова «болт» до фига всяких значений. И, как ни странно, эти самые значения — чистой воды материал для характеристики нашего конкретного Болта.

— Как это? — вылупил глаза Юрка.

— А вот так. «Болт», во-первых, это молния. Не та «молния», что стенгазета, а именно электрический разряд большой мощности. Есть такое выражение: «А bolt from the blue» — «гром среди ясного неба». Во-вторых, при абсолютно том же написании, «bolt» — это засов, задвижка, ну и просто болт в русском понимании слова. А еще англичане этим же самым словом называют кусок холста или вязанку хвороста. Нехило, да? А теперь прикинь, Юра, подходит это к нашему Болту. Да на все сто: энергии у него на миллион вольт, вдарит так вдарит! Внезапность любит — истинный «боулт фром зе блу»! Прикажи Болту обороняться — запрется на засов и гайками завинтится… И любую банду сплотит вокруг себя как вязанку хвороста. Накрепко повяжет!

— Это я знаю, — согласился Таран, вспомнив, как в Африке Болт с десятью бойцами и двумя танками оборонял перевал от целой роты.

— А вот еще выражение есть: «bolt upright» — «прямой, как стрела», если на русский перевести. Подходит? Очень даже. Жутко любит простые и прямолинейные решения. Резко, быстро — и в лоб.

И с этим Юрка был полностью согласен: именно так Болт и в Африке орудовал, и в пещерах у Гуль-Ахмада, и на вертолетной площадке у Мир-Мазара.

— Но этим же самым словом обозначается и такая негероическая вещь, как бегство. По-английски «to make a bolt» — дословно «сделать молнию», то же самое, что, по-нашему, «сделать ноги» или «броситься наутек». Подходит это к Болту?

Таран на несколько секунд задумался, но тут же вспомнил, как после удачного налета на карвальевскую авиабазу, когда растерявшиеся было майомбе наконец-то начали более-менее прицельно отвечать, Болт заорал: «Валим отсюда! Все за мной!» — и первым погнал свой командирский «уазик» с аэродрома, приказав танку, которым командовал Гусь, прикрывать отход. Можно не сомневаться: если б кого-то подбили, Болт не стал бы останавливаться.

— А вот в американском диалекте bolt обозначает еще и измену, — продолжил лекцию Додонов. — Например, своим убеждениям, родной партии и тэ пэ. А ведь был тот товарищ, которого мы сейчас знаем, как Болта, когда-то сильно убежденным коммунистом, между прочим. Конечно, не одного его все эти дела поломали, тем более раз сам генсек от своей партии открестился, но все-таки в наемники не каждый подался. Возможно, тут еще одно значение слова «болт» себя проявило. Глагол to bolt, окромя таких значений, как запирать на засов или задвижку, скреплять чего-то болтами, удирать или изменять своей партии, означает еще и глотать не прожевывая. Короче говоря, метать пищу как юный салабон, ожидая, что его вот-вот из-за стола поднимут. Не иначе, поманила его эта деньга проклятая, вот он и рванулся хавать, пока от кормушки не оттерли. Не разжевывая и вкуса особого не чуя — лишь бы насытиться. Хотя, между прочим, тот же to bolt может употребляться в значении просеивать, отсеивать, расследовать, рассматривать. И это Болт тоже делать умеет, помяни мое слово…

Таран не стал выяснять, по какой надобности Додонов так хорошо инглиш выучил, но догадывался, что не с перспективой выехать на ПМЖ. Скорей всего его в свое время готовили для того, чтоб он накануне мировой войны или уже в ходе ее курочил всякие там объекты, ракетные базы, аэродромы, нефтехранилища в какой-нибудь англоязычной стране. И в Афгане дали попрактиковаться, а может — даже в Пакистане. Там ведь тоже во время афганской войны кое-что на воздух взлетело.

Юрка только сказал:

— Противоречивая у вас характеристика на Болта получилась.

— А мы все, люди, народ противоречивый, — усмехнулся майор. — Мир вообще соткан из противоречий, как говорили классики…

ОЗЕРО И ОСТРОВ

Так, за досужей болтовней, и доехали помаленьку. Таран особо по сторонам не глядел, успел заметить только название одного населенного пункта, через который проезжали, — Малинино. Потом свернули с асфальта куда-то в лес, на кривую, малоезжую просеку, еще малость проехали и свернули с просеки направо, где обнаружилась довольно большая прогалина, находившаяся в сухой низине. С трех сторон ее окружали пологие склоны, поросшие молодыми елочками и соснами, а с четвертой, за неширокой полосой деревьев и кустов, синело озеро.

На этой самой поляне и устроили лагерь. Точнее, всем этим стали заниматься люди, которыми командовал Кныш. Они и палатки установили, и костер разожгли, и что-то варить на нем начали, и лодки воздухом накачали. Всего этих лодок было четыре, и все они были примерно тех же габаритов, как те, на которых Тарану довелось по кяризу плавать. Но, конечно, не из того легонького нейлона, а из обычной резины.

В каждую лодку сели по два человека из Кнышевой братвы, которым предстояло имитировать рыбалку. Они должны были встать на якоря в четырех точках вокруг острова, так, чтоб с каждой лодки можно было видеть две соседних, а заодно просматривать озеро и его берега. Конечно, как довелось услышать Юрке, мера эта являлась скорее перестраховочной, чем необходимой, потому что в такую дождливую погоду, тем более в октябре, вероятность повстречать любителей клева практически равна нулю. Хотя вода в озере чистая и кое-какая рыба водится, наплыва рыбаков тут и летом не ощущается. Даже местные жители не рискуют шастать по берегам озера, хотя, возможно, количество взрывоопасных предметов в здешних местах чуть-чуть преувеличено. Возможно, чтоб горожане сюда поменьше ездили. А местные стараются летом с воды ловить, большей частью у того места, где из озера вытекает речка Безымянка, своего рода естественный канал, соединяющий озеро с большой рекой Сноротью. Весной, в половодье, по этой речке можно и на моторке проскочить от самой Снороти, а вот летом, в межень, непременно застрянешь на мели. Да и весельная плоскодонка слишком глубоко сидит для этой Безымянки. Опять же волочь ее против течения — удовольствие еще то. Резиновая удобнее, ее можно прямо к озеру по просекам довезти или даже донести, но такая лодка — по нынешним временам вещь не дешевая, не всякому селянину доступная. Зимой больше шансов кого-то повстречать, потому что можно со льда ловить, а бур и пешня у многих имеются.

После того, как лодки встали на стрему и с них доложили о том, что ни одного лишнего придурка на озере не замечено, накачали пятую лодку, куда поместились Светлана Алексеевна с Никитой, Болт, Таран, Ежик и «товарищ Арсений» с собачкой Чарли и набором инструментов. Тарана с Ежиком припахали грести, тут, слава богу, были нормальные весла, а не «ракетки». Васю Лопухина решили покамест на остров не брать. Он со своим прибором остался в лагере и контролировал округу на режиме «Н», пообещав, что ежели чего заметит, то сразу доложит Болту по рации.

— Мрачноватое место, — заметил Болт, рассматривая заросший смешанным лесом и кустами остров-холм, к которому приближалась лодка, — и тишина такая поганая…

— Проблем немало будет, — вздохнул Додонов, рассматривая остров в маленький бинокль, по размерам чуть больше театрального, но явно намного более сильный. — Листва уже облетела здорово, в несколько слоев лежит, а трава еще не вся полегла…

Чарли, как видно, побаивался воды и тоскливо поскуливал, высунув мордочку из-под куртки хозяина.

— Надо вот туда приставать, к ельнику, — сказал Никита. — Вот здесь, ближе к березе, на льду стоял трактор, а вот там — правее, джипы и трейлер. Так вот, кажется, мы сперва проходили как раз посередине между машиной Клизменштейна и трактором…

— Да… — не очень уверенно согласилась госпожа Фомина, которая с явным трудом припоминала зимнюю поездку 1998 года.

— А мой джип вон там, подальше от берега стоял, — вздохнул Ежик. — Теперь где-то на дне лежит, наверно… Тут глубоко?

— Метров семь, кажется, — сказал Никита. — Хотя кто его мерил?

— Думаю, что нам здешние глубины без разницы, — хмыкнул Болт. — Тонуть мы пока не планируем…

Нос лодки приткнулся к низкому топкому берегу, но вылезать никто не спешил.

— Оказывается, тут еще метров пять до елок, — вздохнул Никита. — А зимой казалось, что они прямо у берега стоят.

— Тогда снега было полно, — напомнила Фомина, — где земля, где лед — не поймешь.

— Вот что, — сказал Додонов, — мы с Чарли сейчас высадимся, а вы покамест давайте назад отсюда. А еще лучше — прокатитесь вокруг острова. Не люблю работать, когда за спиной много народу. Потому что, сдается мне, граждане «проводники», вы здешнюю дорожку и сами ни фига не помните… Да, УКВ оставьте мне для связи. Меня не вызывайте — еще скажете под руку что-нибудь, а свою на приеме держите. Как закончу — сообщу.

— Возьмите, — Светлана Алексеевна отдала рацию майору, и тот вылез из лодки, оказавшись по колено в воде. Но бродни у него аж до бедер доходили, так что ноги Арсений не промочил. За спину он повесил рюкзачок и чехол, а собачонку оставил под курткой.

Таран с Ежиком навалились на весла и стали отгребать от острова. Пока лодка не отошла метров на пятьдесят, Додонов оставался на месте и только посматривал по сторонам. Потом он вынул из чехла ручку миноискателя, из рюкзака — рамку и наушники, собрал всю систему и стал водить рамкой над краем берега. Лишь после этого он сделал пару шагов и, вынув Чарли из-за пазухи, поставил собачку на берег. Чарли сразу же наклонил морду и стал обнюхивать осоку и мокрую почву. А потом, отбежав метра на два от кромки воды, сел и затявкал.

Таран уже знал, что это значит. Что-то там, на берегу, пахло взрывчаткой. И Юрке как-то сразу пришло на ум, что получилось бы, если б некто не повелел Птицыну прикомандировать к этой «экспедиции» Арсения, понадеявшись на то, что Никита, Ежик и их суровая начальница все и так знают… А получился бы тот самый, который подкрадывается незаметно. То есть, как выражался Васька Луиш, «полный писдейш».

— Это выходит, мы тогда прямо через мины топали? — пробормотал Ветров, приглядываясь к тому, как орудует «товарищ Арсений». — Вот уж повезло, блин!

— Нам повезло, — процедила госпожа Фомина, — а Маузер взлетел… Хотя его мне ничуточки не жалко.

— Маузер не там взлетел, а подальше, у коллектора, — уточнил Никита, когда лодка ушла за мысок острова. — Странно…

Что он имел в виду под этим словом, стало ясно через минуту, когда Светлана Алексеевна хлопнула себя по лбу и воскликнула:

— Вот дура! Какая же я дура старая! Мы же той зимой по Немецкой просеке к озеру подъезжали! Не от Малинина, а от Дорошина!

— Точно! — пробормотал Ежик. — Мы же тогда на «Буране» вокруг острова объехали и совсем не там заезжали, где машины стояли… Поэтому и показалось, что место знакомое. А дорожка-то к доту с другой стороны начинается, от другого ельника!

Таран был малый простой и, вообще-то, мог бы хорошо выразиться по адресу этих горе-«проводников», но постеснялся. Баба есть баба, сперва скомандовала, а потом подумала.

— А я-то удивился, что канавы не видно! — вздохнул Ветров. — Как только ты про Маузера помянула, я вспомнил про коллектор и про то, что он в канаву выходит, которая хорошо с озера просматривается… А вот про то, что мы просеки перепутали, — и не подумал!

— Стало быть, надо возвращаться и забирать сапера? Я правильно понял? — поинтересовался Болт.

— Да, да, конечно! — подтвердила госпожа Фомина. — Гребите назад, мальчики!

Но тут неожиданно Ежик голос подал:

— Светлана Алексеевна, а помните, как мы на «Буране» на горку въезжали? Я тогда испугался, что подорвемся, а вы сказали, что там мин нет вовсе. Так и вышло, мы нормально проехали и влетели в какие-то руины. Потом зашли в дверь и добрались по коридору прямо в дот № 3. Правда, там дверь была закрыта, но Саня Поп ее открыл… Но обратно мы ее не закрывали, это точно!

— А ты помнишь, почему мы не вернулись к «Бурану», а пошли по коридору? — проворчала Фомина. — Потому что первая дверь намертво захлопнулась! Не фантазируй, пожалуйста, а греби!

— Давайте все-таки сперва доплывем до того места, где настоящая тропинка начиналась! — предложил Ветров.

— Что ж… — смягчила тон Светлана Алексеевна. — Я думаю, что особой беды не будет, если Арсений там еще пару мин снимет…

Таран хотел сказать, что вообще-то для того, чтоб взлететь на воздух, ему и одной мины может хватить, но испугался накаркать и промолчал.

Еще через несколько минут плавания в прежнем направлении Никита с радостью воскликнул:

— Ну вот он, настоящий-то ельник! Я ведь еще одну примету вспомнил. «Ступеньку»!

Таран сперва не врубился, потому что никаких ступенек не приметил, но тут же получил необходимые пояснения.

— Да, да! — закивала госпожа Фомина. — Вспомнила! Точно! В этом ельнике ближе к коллектору стоят длинные, еще довоенные елки, а около того места, где тропинка начиналась, — короткие, которые после войны наросли. Потому что немцы довоенный ельник на этом месте вырубили. Вот и получилась этакая «ступенька» из деревьев!

Юрка поглядел: да, действительно, что-то похожее на ступеньку в этом ельнике имело место. И еще он приметил канаву, даже небольшой овражек скорее, из которого в озеро текла вода.

— Поплыли обратно, — повелела Светлана Алексеевна, — все равно без сапера высаживаться не стоит.

Обратно грести оказалось потруднее, потому что плыть надо было против течения, которое создавала вытекающая из озера Безымянка. Почти полчаса маялись, пока подошли к тому месту, где оставили Додонова. И очень удивились: ни сапера, ни его собаки на берегу не было. Свежие отпечатки сапог, заполнившиеся грязной водой, тянулись через осоку к елкам. В почву были воткнуты несколько еловых веток, должно быть обозначавшие место безопасного прохода, потому что были выставлены в два ряда. А вне этого прохода в осоке лежали две ржавые металлические мины.

— Покричим? — предложила госпожа Фомина.

— Не стоит, — возразил Болт. — Вдруг он сейчас над миной корпит? Дернется от неожиданности — и пиши пропало.

— А рацию он отключил, — напомнил Ветров, — как раз для того, чтоб не побеспокоили…

— А вдруг там на него напал кто-то? — опасливо произнес Ежик.

— Ты что, Женька! — Ветров назвал парня его настоящим именем. — Кто там на него мог напасть? Дух Сани Попа, что ли?

— С лодки бы заметили, — успокоила Светлана Алексеевна. — Ну если б в лесу или за кустами, то его собачонка такой лай подняла, что мы бы на той стороне острова услышали. Лодка-2, я — Булка, ответь.

— Слушаю вас, Булка, я — Лодка-2. Какие проблемы?

— Куда сапер ушел, видели?

— В елки ушел, с собакой на берегу ветками проход обозначил. По-моему, две или три мины на берегу снял, вам виднее.

— Спасибо, работайте дальше, — сказала Светлана. — До связи!

— А давайте я схожу за ними? — предложил Ежик. — Проход он пометил, наверно, и дальше какие-нибудь знаки оставил.

— Давай! — кивнула госпожа Фомина.

Ежик вылез из лодки и, бурухтя сапожищами, вышел на берег. Потом он бросил опасливый взгляд на мины, вынутые Арсением, и, подойдя к ельнику, сообщил, обернувшись:

— Он тут зарубки на коре сделал. Уголки такие, острием от берега, справа и слева, не ошибешься…

Женька скрылся за деревьями, чуть-чуть потрещал ветками, потом еще пару раз шевельнулись елки, а затем всякие шумы, сопровождающие движение Ежика, перестали долетать до тех, кто оставался в лодке. Потянулись минуты ожидания.

— Полчаса уже ищет! — с явным беспокойством в голосе пробормотала госпожа Фомина. — Можно подумать, что тут тайга сибирская!

— Тайга не тайга, а лес достаточно густой, — заметил Болт. — Опять же, тут, как я понимаю, под ноги смотреть надо…

— Наверно, Ежику-то можно покричать? — спросил Ветров.

На сей раз возражений не было, и Никита, набрав воздуху, громко позвал:

— Женька-а! Ау-у! — а в ответ только эхо. Потом еще раз крикнули — результат тот же.

— Светик, — нежно попросил Ветров, — свяжись-ка с Васей. Пусть он уточнит, где находится товарищ Арсений со своим цуциком, а заодно и Ежика скорректирует.

— Очень верное предложение! — поддержал Болт.

— Хорошо, — согласилась Светлана Алексеевна и позвала в рацию: — Кныш, я — Булка, ответь!

— Слушаю, Кныш, — отозвалась рация.

— Отдай связь Лопухину, уловил?

— Понял. Можете говорить, удаляюсь.

— Лопухин у аппарата, — заявил гвэпщик. — Какие проблемы?

— Уточни местоположение Арсения с собакой. А заодно Ежика.

— Работаю, — лаконично сказал Вася, и несколько минут из рации доносилось только слабое потрескивание. Наконец послышался не то раздосадованный, не то озадаченный голос оператора:

— Объекты не обнаруживаются. Ни Арсения, ни собаки, ни Ежика…

— Как это может быть? — нервно спросила госпожа Фомина.

— Очень просто, — ответил Вася со вздохом. — На поверхности острова их нет. Самый лучший вариант, кстати…

— А под землей? — не отставала Фомина. — То есть внутри сооружений.

— Аппаратом, который есть в наличии, обнаружить не могу, — проворчал Лопухин. — Но возможен и другой вариант…

— Какой?

— Самый неприятный… — пробубнил Вася из рации.

— Будь на связи! — упавшим голосом произнесла Светлана Алексеевна. — Нам надо посовещаться…

— Понял, жду, — ответил гвэпщик, и в лодке воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим шуршанием из динамика. Первым эту тишину нарушил Болт:

— Все очень весело, конечно, но, по-моему, еще не вечер. Я в устройстве Васиной техники не очень разбираюсь, но считаю, что, если он говорит, что сапера и Ежика на поверхности острова нет, значит, это правда. Возможно, что они и вправду вошли в какой-то подземный ход, где их ГВЭП обнаружить не может…

— С этой стороны нет никаких ходов и выходов, — покачал головой Никита. — Кроме помянутого № 3, все доты взорваны начисто еще в 1943 году. Тем более что в этом месте вроде бы и дотов-то не было. Конечно, могли какие-то полости остаться, но там разве что крысы могут пролезть…

— Это небесспорно, — мотнул головой Болт. — За шестьдесят лет без малого уйма дождей пролилась, снеготаяний всяких и так далее. То есть могли какие-то промоины образоваться, пустоты…

Таран, как и всегда, свое мнение высказывать не собирался. Но тем не менее заставил голову немного подумать. Уж больно загадочно все стало, когда Вася Лопухин свое сообщение сделал.

Васе Юрка, естественно, доверял, но при этом прекрасно помнил, как Глеб, оператор примерно такого же ГВЭПа, как у Васи имелся, ползая вместе с Тараном по затопленным подземельям острова Хайди, запросто пеленговал не то работу мозга Полины, не то «джикейский» ГВЭП, которым «прохладители» пытались заманить в ловушку Ларева с электронным ключом от контейнера, где была упакована Полина. Наверно, можно предположить, что тот ГВЭП или само излучение мозга Полины были помощнее, но так или иначе такой прецедент был. То есть само по себе подземелье ГВЭПу не помеха. Значит, дело в другом. Если Лопухин не может найти Додонова и Ежика, значит, их мозги уже ничего не излучают. А такие мозги бывают только у покойников. Поэтому Вася и намекнул, что не исключен «самый неприятный» вариант, хотя был, поди-ка, на сто процентов убежден именно в нем. Просто не захотел с ходу панику поднимать.

РЕШЕНИЕ

Что же могло случиться с Додоновым и Ежиком? Ясно, что мины они не потревожили. Это даже Вася на берегу услышал бы безо всякой аппаратуры. Конечно, тот же Ежик, незадолго перед тем, как пойти на остров, высказал предположение, что на Арсения и его собаку мог кто-то напасть. Но ведь и правда, если Додонова могли в принципе бесшумно снять, то вряд ли бы смогли проделать это с собакой. Она еще загодя почуяла бы чужих, и ее наверняка услышали бы с патрульных лодок. Да и Додонов наверняка насторожился бы, а потому смог бы изготовиться к обороне. Даже если бы он не сумел справиться с нападавшими, то все равно без шума не обошлось бы. Наконец, Вася Лопухин со своим прибором легко мог бы засечь присутствие посторонних на острове. Однако же не засек. Значит, никого там и не было.

Но если Додонов с Чарли и Ежик пропали не от взрыва мины и не от засады, то тут уже какими-то сверхъестественными силами попахивало. А Таран, хоть и не состоял никогда в комсомоле, ни в бога, ни в черта не верил. Даже несмотря на все кунштюки, которые на его глазах выкидывала Полина. Другой бы уж давно поверил, что девушка с нечистой силой связана, а Юрка все-таки считал ее обычной экстрасенсихой. Хотя и побаивался, что она может чего-нибудь страшное отчудить благодаря своей непредсказуемой бабской натуре.

Подумав о Полине, Таран припомнил некоторые факты из ее недавней биографии, в частности о том, как она в прошлом году удрала из ЦТМО. Ведь за ней тогда с помощью ГВЭПов наблюдали, а заметили, что она смылась, только через сутки. Она не на прибор воздействовала, а на человека, который в прибор смотрит. То есть если представить себе, что Полина пробралась на остров и по какой-то причине захотела помешать экспедиции, то запросто смогла бы заполоскать мозги не только всем гражданам, находящимся на озере, но и Васе Лопухину с его ГВЭПом. Но Полина осталась в ЦТМО и, как явствовало из Юркиного сна, собралась помогать Тарану. Правда, так и не объяснила, что они тут ищут.

Вот тут Юрку немного в дрожь бросило. А что, если существует еще какой-то тип, аналогичный Полине?! То есть умеющий все то же, что она, только не так нежно относящийся к Тарану? Допустим, мужик, узнавший о своих суперспособностях и решивший найти себе соответствующую пару, чтоб впоследствии вывести какую-нибудь расу сверхлюдей? После того как Юрка увидел Бореньку, который в восемь месяцев заговорил получше, чем двухлетний Лешка, в доказательстве того, что Полинины суперспособности по наследству передаются, Таран уже не нуждался. А раз так, то этот супермужик может тихо, без шума и пыли, без стрельбы и поножовщины, уморить всех, кто прибыл сюда, на остров. И так, что никто даже не поймет, отчего и почему у того или иного товарища мозг отключился или сердце застопорилось… Само собой, что Тарану, как основному препятствию в достижении Полины, супермужик никаких послаблений не даст — заставит утопиться или повеситься. И Васин ГВЭП ничем не поможет…

В это время тягостное молчание, воцарившееся в лодке после не очень убедительных рассуждений Болта насчет всяких там пустот, образовавшихся на месте бывших дотов, было нарушено Ветровым:

— По-моему, надо послать сразу двоих. Одновременно. Если там что-то есть, то попадется только один, а второй сможет вернуться и сообщить…

Это дало новый толчок мыслям Тарана. Во всяком случае, предложение Никиты увело Юрку от размышлений на тему о злодее-экстрасенсе. Но додуматься до чего-либо Таран не смог, потому что Болт отрицательно покачал головой.

— Никита Сергеевич, — произнес он так уважительно, будто обращался к покойному Хрущеву, — я, конечно, понимаю, что со своим уставом в чужой монастырь не лезут, а в чужую епархию — тем более. То есть признаю, что здесь гражданка Фомина — главный человек и, возможно, даже главнее здешнего губернатора. Но все-таки напомню, что за выполнение задачи отвечаю я. И уж позвольте мне решения принимать.

— Этого никто не оспаривает, — согласилась Светлана Алексеевна. — Никита просто предложил свой вариант.

— А я его отвергаю, — в голосе у Болта появились металлические нотки. — Во-первых, потому, что посылать двоих — это еще не гарантия того, что хотя бы один вернется. Я бы мог вспомнить случаи, когда и пять, и десять человек одновременно пропадало, только это не ко времени. Когда-нибудь мемуары напишу, если до старости доживу. А во-вторых, Светлана Алексеевна, нас сюда прислали для выполнения конкретной задачи, а не для поисков тех, кто по ходу дела потерялся. Поскольку это направление ложное, мы сейчас вернемся на ту тропинку, которая действительно ведет к доту № 3. И пойдем именно туда. А уж потом озаботимся тем, что случилось с Арсением и Ежиком.

— Вы тут что-то о конкретной задаче упомянули? — окрысилась госпожа Фомина. — Но вы даже не знаете, что именно должны найти! А то, что это «нечто» находится в дренажном колодце дота № 2, знаете со слов паренька, которому все во сне приснилось.

— А вот такой он, этот паренек, — развел руками Болт. — Ему сны снятся, а мы благодаря этому задачи выполняем. И потерять его из-за ерунды мне не хочется. Вы с Никитой тоже нужны для того, чтоб тропинку показать. Поэтому мы все сейчас направимся на другую сторону острова.

— Но как мы пройдем без сапера? — засомневался Ветров. — У Арсения миноискатель был, щуп, собака… Вы сможете, если понадобится, разминирование провести?

— Ну попробуем как-нибудь, домашними средствами, — протянул Болт, и Таран подумал, что с таким типом не соскучишься.

Сразу вспомнился разговор с Додоновым в «уазике» насчет английских значений глагола «to bolt»… То ли он все «просеял» в своей башке, то ли, наоборот, решил «слопать не разжевывая»?!

Ветров заменил Ежика на веслах, и на пару с Юркой они погребли от злосчастного места. Светлана Алексеевна все поглядывала назад, надеясь, возможно, что кто-нибудь все-таки выйдет из этого чертова ельника.

Но из ельника так никто и не вышел.

— Могу я послать кого-то из своих на остров? — спросила госпожа Фомина.

— Нет, — лаконично запретил Болт. — Разберемся с основной задачей — тогда пожалуйста.

На этом все дискуссии прекратились. Так, в полном молчании, и доплыли до ельника со «ступенькой». Когда лодка приткнулась к берегу, Болт объявил:

— На горку сперва пойдем мы с Ветровым. Без нашего сигнала на берег не суйтесь. Только в случае явного подрыва. А там все решения будет принимать уже госпожа Фомина.

Спокойно так сказал, без рисовки. Таран опять вспомнил лекцию Додонова насчет значений слова «болт» и подумал, что Болт, он все-таки и есть болт — то есть железяка с нарезкой.

— Проход буду обозначать ветками, через каждые два метра или меньше, — добавил Болт. — И зарубками в форме уголка. Как Арсений. Ну и наземь поглядывайте. Она мокрая, значит, кое-где отпечатки сапог оставим. Пошли, Никита!

И первым слез за борт. Таран успел только подумать, что будет, если там, рядом с берегом, окажется мина. Ведь не только Болт взлетит, но и все остальные… Однако взрыва не произошло, Ветров тоже слез благополучно, и Болт сказал, перед тем как сделать первый шаг:

— Отплывите на всякий пожарный. Куда-нибудь подальше.

Юрка припомнил, что и Додонов примерно так же прощался. Но тот в воду лез аккуратно, миноискателем предварительно водил, а Болт — прямо так, с понтом дела. Как Додонов сказал: «болт апрайт»?

Таран отгребал все дальше от берега, а Светлана Алексеевна не отрываясь смотрела на Ветрова. Хотя и словечка не сказала, даже чего-нибудь типа: «Ты там поосторожнее…» Сглазить боялась, что ли?

А Болт с Ветровым благополучно ушли в ельник, после того как сделали зарубки на коре двух первых елок. Сразу после этого — или так показалось Юрке! — дождь усилился. Даже воду пришлось отчерпывать из лодки. Может, это и хорошо получилось, потому что, пока Таран черпал воду кружкой, не маялся дурью, ожидая, что на берегу грохнет, и времени не замечал. Госпожа Фомина черпать воду не стала — сидела, глядела и переживала. А потом Таран еще и бормотание невнятное услышал. Молилась шепотом госпожа бизнесменша. Да, похоже, она Никиту крепко любит, а не просто за альфонса держит. Такая богатая и крутая баба, наверно, могла бы себе для постели чего получше нанять: и повыше ростом, и поплечистее, а она выбрала хоть и умного, но незаметного такого, тихого. Вот уж точно, чужая душа — потемки!

Сколько времени прошло, Таран не засекал, но явно больше получаса. И Светлана Алексеевна уже носом шмыгала — не от холода и сырости, похоже, хотя по такой погоде самое оно простужаться. Юрка был уже морально готов к тому, что и эти двое пропадут так же бесследно, как и Додонов с Ежиком. Что тогда будет?! Не стоило надеяться, что госпожа Фомина прикажет обратно возвращаться. Сама попрется милого искать и Тарана с собой погонит…

И поэтому когда из-за елок появились Болт и Ветров, Юрка испустил такой вздох облегчения, что его небось даже в лагере, у машин, было слышно.

— Выгружаемся, господа, — объявил Болт, — дорога свободна до самого люка. Мы уже и веревку вниз опустили. Так что готовьтесь, Юрий Николаевич. Забирайте гидрокостюм. Ну и акваланг тоже. А вы, Светлана Алексеевна и Никита Сергеевич, нам тут особо не нужны. Так что езжайте в лагерь, обсушитесь, а потом мы вас вызовем, когда лодка понадобится.

Таран надел рюкзак с принадлежностями для «дайвинга», уже сейчас кожей чуя, как приятно будет натягивать эту самую резину, даже не на голое тело, а на слегка подмокшую одежду.

Ясно, что Ветров и Фомина против того, чтоб в лагерь съездить, возражать не стали. Они уже отчалили от острова, а Болт с Тараном в ельник вошли, когда сквозь шум дождя до ушей Тарана долетела очередная характеристика Болта, произнесенная Никитой:

— С ума сойти! Этот капитан гениален, как Иванушка-дурачок!

— Все гении в чем-то психи, — ответила Светлана, — но не все психи — гении.

— Понимаешь, пока я напрягал память, — сознался Никита, — Болт просто заметил следы от кроссовок того типа, что побывал здесь последним неделю назад или чуть больше. На раскисшей почве они неплохо сохранились. И все! Он провел меня по этим следам, хотя я ни черта не узнавал местность. По сравнению с той зимой все так изменилось…

Голоса с лодки уже перестали слышаться, когда Болт вывел Тарана на поросшую кустами площадку, посреди которой зиял люк. Все выглядело почти так, как во сне, который Тарану передала Полина, только самой Полины, конечно, не наблюдалось. Ну и сила тяжести была вполне нормальная. Так что прыгать вниз, как во сне, Юрка не стал, тем более что в люк спускалась веревка, крепко привязанная к уже почти догола облетевшей, толстенькой, пятиметровой березке.

По этой веревке Таран с Болтом не спеша спустились в дот № 3. Тут тоже все показалось Юрке знакомым, и он сразу нашел второй люк, с крепкими, не совсем проржавевшими скобами, который вел в дренажную трубу. Первое отличие от сна Таран обнаружил тогда, когда посветил в колодец. Конечно, он помнил предупреждение Полины о том, что наяву в дренажной трубе будет намного больше воды, чем во сне, но такого все-таки не ожидал. Вода на полметра затопила сам колодец, собственно трубы, по которой вода не струилась, а неслась с бешеной скоростью, видно не было, а в колодце крутился небольшой водоворот.

— Придется баллоны надевать, — констатировал Болт, глянув вниз.

— Знать бы еще, пролезу я там с ними или нет, — втискиваясь в гидрокостюм, проворчал Юрка, хотя его гораздо больше беспокоило совсем другое — сумеет ли он преодолеть течение и не унесет ли его вода в какие-нибудь тартарары? Конечно, раз вода течет, значит, где-то выливается, но хватит ли в этом случае воздуха в баллонах. Таран сразу вспомнил затопленные штольни на Хайди, когда его отливом тащило. Жуткое дело — чуять, что стихия сильнее тебя!

— Готов? — строго спросил Болт, когда Юрка приобрел вид подводного пловца и обвязался страховочной веревкой. — Правильно, что ласты не надел! Там они, пожалуй, только мешать станут. Теперь слушай о том, что тебе надо найти…

— Так вы в курсе, товарищ капитан? — удивился Юрка.

— Частично. Я только знаю, что там, в колодце дота № 2, есть ниша в бетоне. По идее, там находится какой-то контейнер размером с двадцатилитровый бидон для молока. Вот его-то и надо принести сюда. Осторожней работай, возможно, что там какой-то сюрприз поставлен. В смысле, мина, растяжка и так далее. Если заметишь что-то — сам не рискуй. Возвращайся, рассказывай поподробнее — и сдавай дела. На мину я сам полезу. Даже если ошибешься, перестрахуешься — ругать не буду. Сейчас главное — убедиться, что существует колодец, ниша и контейнер…

— Так вы наверняка не знаете? — оторопел Таран. — Вам тоже все во сне привиделось?

— Так точно, — усмехнулся Болт. — Хотя я ночью и даже утром еще ничего не знал абсолютно. А вот пока в машине ехал, ни с того ни с сего в сон повело. В общем, увидел то, чего тебе не дал досмотреть. Начиная прямо с трубы и кончая колодцем.

— И никому не сказали? — спросил Юрка.

— Зачем спешить? Если наш клиент именно здесь спрятал контейнер, то вряд ли не знал здешних мест, верно? Стало быть, не исключается, что он кого-то из местных знал, в том числе из команды Светы-Булочки. Дальнейшие комментарии нужны, нет? Вот и хорошо. Ну давай, лезь, как говорится, с богом!

Конечно, Тарану захотелось спросить, почему Болт, хотя бы и лишь во сне увидев, как именно выглядит контейнер, все-таки решил послать за ним Юрку, который вовсе ничего не видел, кроме самого начала трубы. И дело вовсе не в том, что Болт помассивнее Юрки и может в трубе застрять. Нет, тут что-то другое…

КОНТЕЙНЕР

— Полезешь по трубе, — напутствовал Болт, — покрепче в стенки ногами упирайся и за трещины, выбоины руками цепляйся. Уловил? Веревки у нас много, метров сто, думаю, что хватит. Связь простая: три раза дернешь веревку — буду ее травить, четыре — выбирать. Если почуешь, что веревка натянулась, считай, что это мой запрос: как дела? Не дернешь три раза — буду считать, что надо выбирать.

Юрка спустился по скобам, встал на дно колодца, оказавшись по пояс в холоднющей, почти ледяной воде, достававшей даже через гидрокостюм и «вшивнички». Сразу почуял силу потока — так и тащило влево, то есть туда, куда не надо. Таран ведь стоял лицом к скобам, стало быть, ему надо было ползти направо.

Сполоснул маску, чтоб не запотевала, опустил на морду, проверил загубник, фонарик, пристегнутый сверху к капюшону гидрокостюма, и — с богом. Сначала опустился на колени, потом нагнулся и сунул голову в трубу… Аж в ушах заклокотало! Нет, конечно, не от давления воды, как тогда, когда он метров на десять погружался, а от течения, которое так и вихрилось вокруг его головы, да и вообще вокруг всего тела. Если б Юрка попытался вытянуть ноги и поплыть, это самое течение запросто унесло бы его в коллектор. Но голова у Тарана кое-что соображала.

Габариты трубы вполне пропускали его даже с баллонами на спине и даже с полуподогнутыми коленями. Кроме того, Таран еще и локти растопыривал. Конечно, то и дело казалось, будто он вот-вот застрянет, однако этого не происходило, и Юрка постепенно, метр за метром все-таки продвигался вверх по трубе, волоча за собой страховочный конец. При этом ему несколько раз приходили в голову весьма здравые мысли о том, что он двигается слишком медленно и воздуха ему не хватит, во всяком случае, на обратный путь. Тем не менее он все же в очередной раз дергал веревку три раза, и Болт вытравливал ему еще малость слабины на дальнейший путь.

В общем, когда фонарик высветил впереди тупик, а над головой обнаружился колодец дота № 2, в котором было на полметра меньше воды, чем в колодце дота № 3, Таран возрадовался. Поднял маску на лоб и поглядел вверх.

Сверху струйками и даже целыми потоками лилась вода. Там метрах в четырех над головой Юрки громоздилась куча обломков бетона и проржавелой арматуры, поверх которых, видимо, еще приличный слой земли нарос. Вода через все это фильтровалась и даже немного свежего воздуха с собой прихватывала, поэтому тут можно было какое-то время обойтись без баллонов. Скобы и тут имелись, почти такие же, как в доте № 3. Таран попробовал пошатать их: убедился, что скобы хоть и поржавели внешне, но держались крепко. Настоящее немецкое качество! То есть в данном случае еще фашистское.

Нишу Юрка увидел почти сразу же. Она находилась примерно на трехметровой высоте в правой стенке колодца, если стоять лицом к скобам. Нишу, похоже, соорудили одновременно с колодцем и забетонировали. Возможно, предполагали в нее взрывчатку закладывать, но, как видно, когда дело дошло до реального взрыва, обошлись без нее.

Внутри ниши действительно просматривался контейнер — и правда, размером с молочную тару на 20 литров. Только в отличие от бидонов, которые обычно бывают просто жестяные, некрашеные, контейнер был покрашен в цвет хаки.

Юрка вскарабкался по скобам до уровня ниши и рассмотрел контейнер получше. Выяснилось, что он и по форме очень похож на бидон, то есть цилиндр переходил в конус, а выше располагалась горловина. Так же, как бидон, контейнер обладал двумя крепко приклепанными ручками. Разница состояла только в устройстве горловины. В обычном бидоне горловину просто затыкают крышкой, а здесь горловина была снабжена резиновой прокладкой и завинчена на два «барашка», наподобие тех, какими судовые иллюминаторы задраивают.

Конечно, памятуя наставления Болта, Таран сперва внимательно осмотрел нишу на предмет наличия всяких подозрительных проволочек. С внешней стороны вроде бы ничего такого не обнаружилось, но черт его знает, что находится под дном этого самого «бидона»? Возможно, что тот товарищ, ради задержания которого Таран фингал под глазом заработал, вовсе не хотел, чтоб его контейнер кому-то постороннему достался. Выдолбил, к примеру, ямку под днищем «бидона» и положил в нее чего-нибудь взрывчатое. Начнешь снимать — а оно ка-ак…

На случай этих сомнений Болт тоже, как известно, дал инструкцию. То есть Юрке надо было спускаться вниз по скобам, дергать четыре раза и выбираться обратно, уступив место более сведущему в таких делах капитану.

Но Таран не стал этого делать. Главным образом потому, что захотел представить себе, а что, собственно, многомудрый Болт сумеет придумать. А заодно вспомнил фразу Механика насчет того, что в минном деле надо думать за противника. То есть за того, кто поставил мину. В данном случае, за того, кто, в принципе, мог поставить, а мог и не поставить.

Ясно, что тот, кто, в принципе, мог поставить мину, вряд ли старался достичь полной неизвлекаемости. То есть ему требовалось, чтоб взлетел лишь тот чужой, кто зачем-либо соберется стащить чужой контейнер. Скорее всего и сам контейнер со всем содержимым должен быть при этом уничтожен, чтоб врагу не достался. Но при этом гражданин Сорокин, не иначе, собирался при случае забрать контейнер. Стало быть, имелся какой-то способ снять его без взрыва, если, конечно, тут на самом деле имелся какой-то «сюрприз».

Сперва Юрка подумал, что где-то поблизости от ниши имеется какой-нибудь «выключатель», замаскированный в потрескавшемся бетоне. Оглядел все четыре стены, но ничего такого не нашел. Кроме того, сообразил, что ничего электрического в таком сыром месте умный человек скорее всего не поставит. А поставит что-нибудь эдакое, ударно-капсюльное, например. Правда, оно тоже может корродировать, но ежели постараться, то его от воды можно защитить, не то что контакты всякие.

И тут у Тарана мнение резко переменилось. Какая главная цель у Сорокина? Иметь возможность забрать контейнер самому и не дать супостатам изъять из него содержимое. А раз так, то зачем маяться дурью и прятать мину под контейнер, где она запросто может испортиться или при неосторожном обращении поднять на воздух самого хозяина? Не лучше ли спрятать «сюрприз» в самом контейнере? Он ведь герметичный, в таком мина не отсыреет… И когда контейнер доставят до места и начнут с него снимать крышку, сработает очень надежно: и супостата разнесет, и все содержимое.

Однако шевелить «бидон» Таран все же не решился — шибко стремно показалось. Еще раз оглядел все вокруг и на сей раз поглядел на «потолок», то есть на завал. Вот тут-то и привлек его внимание торчавший из трещины в бетонной плите загнутый крюком толстый арматурный прут. На ржавчине, которая покрывала прут, Юрка углядел несколько проблесков чистого металла. Это означало, что к этому «крюку» скорее всего не так давно прикасалась человеческая рука с инструментом. То есть арматурный прут приобрел форму крюка, после того как некто его загнул ударами молотка, сбив при этом немного ржавчины.

Юрка сразу понял, что Сорокин, не иначе, с помощью этого крюка или подвешенного на крюк блока, через который была веревка протянута, поднимал контейнер к нише. Ясно ведь, что по мокрым скобам трудно карабкаться, имея одну свободную руку, а в другой держа «бидон». Так что господин-товарищ Сорокин привязал к контейнеру веревку и поднял его до уровня ниши, вернее, чуть ниже. Потом свободный конец веревки привязал к одной из нижних скоб, зафиксировав «бидон» наверху, и, немного раскачав, задвинул бидон в нишу.

Таран уже чуял, что воздуху начинает не хватать. Все-таки тут настоящей вентиляции не было. А потому решил поторопиться. Подергал четыре раза, и Болт послушно вытравил ему несколько метров веревки. Затем Юрка без долгих раздумий отвязался от страховки, продернул свободный конец веревки через ручки контейнера, выбрал слабину и набросил полупетлю на крюк.

Сперва Таран хотел просто спуститься вниз и уже со дна колодца потянуть за веревку, чтобы выдернуть «бидон» из ниши, а потом постепенно опустить его в колодец. Но тут ему подумалось, будто крюк из арматуры не шибко надежная штука и надо сперва проверить, не разогнется ли он от тяжести «бидона». Поэтому Юрка, стоя ногами на скобе и держась левой рукой за другую скобу, решил свободной правой натянуть веревку.

Контейнер оказался довольно увесистым, и Таранова рука сразу почуяла нагрузку. «Бидон» немного накренился, упершись ближним к Юрке краем в шероховатый бетон ниши. Если б Таран еще чуть-чуть сильнее дернул — веревка вытянула бы контейнер из ниши, и он повис бы над колодцем. Но вот тут-то Юрка и услышал сквозь шум льющейся в колодец воды тихий-претихий металлический скрежет…

Казалось бы, ничего такого — можно было подумать, будто это дно контейнера по бетону скрежещет. Однако Таран, к своему счастью, все же смог отличить скрежет металла по бетону от скрежета металла по металлу…

Что именно там скрежещет, Юрка разглядеть не мог — накренившийся вперед «бидон» не позволял заглянуть под днище. Одно утешало — вроде никакого тиканья не слышалось, так что это самое «металлическое» не запустило часовой механизм. Ну и то, что мгновенного взрыва не произошло, тоже очень ободряло.

Юрка осторожно опустил контейнер в прежнее положение, размял кисть правой руки и чуток передохнул. Глотнул из баллона свежего воздуха, а то уже голова побаливать начала. После этого и мыслить стал получше. Сразу как-то сообразил: там, под днищем «бидона», какая-то штука с пружиной и рычагом. Поскольку дальний от Юрки край бидона приподнялся, пружина стала поднимать рычаг, вот он и начал тихо скрежетать по днищу контейнера. А если б Таран совсем выдернул «бидон» из ниши, то рычаг совсем освободился бы и под действием пружины с силой вдарил по какому-нибудь капсюлю…

Леденящая волна страха так и пробежала по Юркиному телу. Но сразу после этого он догадался: если наклонить «бидон» в глубь ниши и прижать рычаг, эта система не сработает.

При Юрке имелся крепкий водолазный нож из толстой закаленной стали. Вот им-то Таран и подрычажил контейнер, приподняв ближний край «бидона», а затем осторожно повернув нож ребром. Получилась щель шириной сантиметра в три, куда Юрка направил свет своего фонарика и сумел-таки разглядеть зловредную фигулину.

Видать, гражданин Сорокин делал свой «сюрприз» из подручных средств. Он действительно выдолбил в нише ямку, глубиной сантиметров восемь, и пристроил туда 400-граммовую тротиловую шашку. А поверх нее установил самую обычную пружинную мышеловку, правда, немного переделанную. В дощечке мышеловки было просверлено отверстие, а в него вставлен укороченный патрон 5,45 «ПСМ». Отверстие с патроном находилось как раз там, куда должна была ударить дужка мышеловки при срабатывании пружины. А в саму дужку изготовитель мины накрепко вклепал короткий и острый шпенек из закаленной стали. Его удар должен был прийтись точно в центр капсюля. Вот этот-то шпенек и заскрежетал по днищу «бидона», предупредив Юрку об опасности. А ведь вполне мог бы Таран не расслышать этого скрежета или не придать ему значения. Вряд ли он уцелел бы после взрыва, даже если б находился не на скобах рядом с нишей, а на дне колодца. Вероятнее всего взрыв, ко всему прочему, еще обрушил бы вниз и тот завал, который перекрывал колодец сверху. Как пел когда-то Высоцкий: «Так заровняет, что не надо хоронить…»

Ну а теперь все стало совсем просто. Таран изловчился и пристегнулся поясным ремнем к близлежащей скобе, освободив себе и левую руку для работы. После этого правой рукой прижал дужку мышеловки, а левой — хорошо, что давно ногти не стриг! — вытянул патрончик-взрыватель. Сорокин даже позаботился о том, чтоб этот 5,45 подольше не корродировал — солидолом его смазал. После извлечения патрона вся система стала безопасней обычной чурки, и Таран просто сбросил ее в колодец. Мышеловка щелкнула в воздухе, бултыхнулась в воду, и течение унесло ее в трубу. Туда же Юрка и шашку отправил от греха подальше.

Затем Таран спустился на дно колодца, потянул за веревку и благополучно выдернул «бидон» из ниши, а потом, осторожно перехватываясь — не хватало по балде этой фигулиной получить, если сорвется! — плавненько опустил контейнер вниз. После этого сдернул веревку с крюка и трижды дернул: выбирай, дядя Болт!

Болт, конечно, потянул, не подозревая, что вытаскивает не Тарана, а то, за чем его посылал. Юрка, впрочем, засиживаться в колодце не собирался: надел маску, взял в рот загубник и поплыл налегке, по течению, изредка подталкивая контейнер в донце.

Обратная дорога, вестимо, получилась куда быстрее, и единственно, чего теперь опасался Таран, так это не прозевать колодец дота № 3. Но все обошлось, и Юрка благополучно выкарабкался из колодца в дот. Тут его ожидал еще один сюрприз, на сей раз приятный. Вместе с Болтом его встречали те, кого он уже в поминание собирался записывать. То есть майор Додонов и шофер Женька-Ежик. Даже Чарли тут вертелся, виляя хвостом и весело тявкая. Бывшие «без вести пропавшие» помогли Болту вытаскивать «бидон».

В доте, конечно, долгого разговора не состоялось, Болту, как видно, в этом неуютном месте уже надоело. Вылезли, вытянули «бидон» и поскорее спустились вниз, туда, где уже стояла лодка с Никитой и Светланой Алексеевной. Вот тут-то Таран и узнал, что приключилось с Арсением и Ежиком.

А приключилось вот что. Додонов с Чарли, после того как лодка уплыла за мыс, вышли на какую-то тропку и стали проверять, нет ли на ней чего-нибудь неприятного. Додонов чуток задержался у какого-то куста, где ему какая-то проволочка померещилась, а Чарли убежал немного вперед. Додонов, убедившись, что «проволока» на самом деле представляла собой сухой стебелек, продолжил путь и через несколько шагов обнаружил Чарли, который лежал на земле, вытянув лапки, и, судя по всему… спал. Встревоженный этим необычным поведением собаки, Арсений подошел к ней, нагнулся, начал тормошить… и вдруг испытал невероятную слабость, после чего, должно быть, потерял сознание. Когда Ежик, отправившись на поиски, дошел до этого места, то увидел Додонова лежащим на земле рядом с собакой. Причем сразу понял, что они живы, потому что у Чарли бока вздымались, а Додонов еще и храпел помаленьку. Женька скорее удивился, чем испугался, но все же хотел заорать во всю глотку для того, чтоб разбудить. И едва рот открыл, как ощутил, что горло перехватило, а затем у него голова закружилась, и Ежик почуял, что земля из-под ног уходит.

Но самое удивительное, что очнулись они вовсе не на том месте, где свалились, а на полянке у люка, ведущего в дот № 3! Как они туда добрались — память не сохранила. Получалось, что они, будто лунатики, протопали почти двести метров по заминированному острову, через лес и кусты, но тем не менее вышли как раз туда, куда требовалось!

— А во сне вы ничего не видали? — полюбопытствовал Юрка.

— Ни фига! — помотал головой Ежик. — Полный отруб получился, со мной такое только после пары пузырей бывало…

— Я тоже ничего не видел, — кивнул Додонов. — Абсолютный провал памяти. А потом — р-раз! — и будто свет включили. Стоим у люка, а Чарли скулит и к ногам жмется, в глаза заглядывает — тоже ничего понять не может…

Таран прекрасно помнил, что с ним в Африке примерно то же и даже покруче получилось, но придержал язык. Однако мысленно кое-какие прикидки сделал. Вспомнил, что его африканские видения, одно из которых какое-то время воспринималось как реальность, были результатом некой телепатической борьбы между Полиной и вождем племени муронго, колдуном Домингушем. Как явствовало из последующих событий, Полина одолела, а дедуля-вождь от натуги преставился. Сегодня Юрка уже предполагал, что в дело вмешался какой-то иной супер-пупер-телепат, который мог помешать Васе Лопухину обнаружить пропавших с помощью ГВЭПа. Возможно, что он хотел помешать Додонову найти дорогу к доту № 3 и для этого усыпил его вместе с собачкой, а потом и Ежика так же обработал. Наверно, он мог и за Тарана с Болтом приняться, но тут в дело вступила Полина и взяла всех под контроль. Хотя, конечно, так оно или не так, Тарану докладывать не станут…

ЭПИЛОГ

Несколько часов спустя, когда уже стемнело, микроавтобус, развозивший с вертолетной площадки ЦТМО участников «рыбалки», проехал через какие-то ворота и остановился, не заглушив мотора. В салоне к этому моменту оставались только Таран и Болт, Никита Ветров и госпожа Фомина вылезли раньше.

— Тебе выходить, — объявил командир, — гуляй, Юра! Надо надеяться, что на этот раз дадут двое суток догулять…

Таран вылез и сразу понял, что его привезли совсем не туда, откуда увозили. К какому-то коттеджу двухэтажному подвезли, с бассейном пустым… Юрка даже хотел вернуться в машину и сказать, что, мол, вы, ребята, что-то перепутали, но микроавтобус уже покатил прочь. Таран малость растерялся, не зная, что делать дальше, но уже через несколько секунд услышал знакомый голосок:

— Юра!

А затем услышал цоканье каблучков по ступенькам. С крыльца коттеджа спускалась Полина в светлом плаще нараспашку. Цок-цок-цок! — и подбежала к Тарану, все еще недоуменно вертевшему головой по сторонам.

— Тебе здесь понравится, — убежденно произнесла госпожа Нефедова. — Нам, как видишь, поменяли жилплощадь… Теперь у нас будет свой индивидуальный дом. Шикарно, да?

— А как же Надька с Лешкой? — пробормотал Юрка.

— Не беспокойся, — улыбнулась Полина, — они тоже здесь…

Оглавление

Часть первая ПРИЧУДЫ ОСЕНИ ЗЛАТОЙ…

  В ПОДВОРОТНЕ

  КТО ЕСТЬ КТО?

  В КРУГУ СЕМЬИ

  «ВОТ ТЕБЕ, БАБУШКА, И ЮРЬЕВ ДЕНЬ!»

  КУДА Ж ОН ДЕЛСЯ, ГАД?

  НУ ТЫ ПОПАЛ, ЮРИК!

  ЗАСЕДАНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

  В «РУССКОМ ВЕПРЕ»

  УТИЛИЗАЦИЯ

  БУДЕМ ЗНАКОМЫ, ЮРИЙ НИКОЛАЕВИЧ!

  ЭТО ФИНИШ!

  МАЙКИНА ВЕРСИЯ

  ДОРОЖНАЯ ВСТРЕЧА

  ОСЛОЖНЕНИЯ

  ТУДА И ОБРАТНО

  ЖИРТРЕСТ

  НА НОВОМ МЕСТЕ

  КРАТКИЕ ПОЯСНЕНИЯ

  НОВЫЕ ЗНАКОМСТВА

  СЕНСЕЙ ВЕРНУЛСЯ

  СОЛИДНЫЕ ГОСТИ

  ОЧНАЯ СТАВКА

  ПОЛУСТАНОК

  ИНСТРУКТАЖИ

  ЧУДЕСА

  ВЕЧЕРНЕЕ ЧАЕПИТИЕ

  В СВОЕМ РЕПЕРТУАРЕ

  ОЧЕРЕДНЫЕ НЕЗАДАЧИ

  НЕПРИЯТНОЕ ДЕЛО

  НЕ ДОЕЗЖАЯ АЛЕКСАНДРОВА

  ВОТ ТЕ И МОСКВА!

  СЮРПРИЗ ТАК СЮРПРИЗ!

Часть вторая ВЫЕЗДНАЯ ИГРА

  РАЗМЫШЛЕНИЯ В ХУДЖРЕ

  ПРОСКОЛЬЗНУЛ…

  ПОСЛЕ ЗАКАТА

  ПОЛИНА РАБОТАЕТ

  ОТ УСТУПА ДО КЯРИЗА

  ЗА ДВУМЯ ЗАЙЦАМИ?

  У ПОРОГА ПЕЩЕРЫ

  КУРСОМ ДОВРОНА

  ПРОРЫВ

  ИЗ-ПОД САМОГО НОСА

  ТОЧКА РАНДЕВУ

  УТРЕННИЙ КОФЕ В ЦТМО

  ЗАХВАТ

  ВСЕ ПУТЕМ?

  ЯВИЛСЯ — НЕ ЗАПЫЛИЛСЯ

  УЧИТЕЛЬ И УЧЕНИК

  ТРИДЦАТЬ МИНУТ СПУСТЯ

  ПОСЛЕ ОБЕДА

  РАБОЧИЙ ДЕНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

  ПОДЪЕМ ПО ТРЕВОГЕ

  НАЯВУ

  ОЗЕРО И ОСТРОВ

  РЕШЕНИЕ

  КОНТЕЙНЕР

ЭПИЛОГ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg