«Ликвидатор»

Ликвидатор (fb2) - Ликвидатор 1508K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Валерий Сергеевич Горшков

Валерий Горшков Ликвидатор

События, описанные в романе, являются исключительно плодом моей фантазии. Любые совпадения фамилий, времени и места действия, а также параллели с имевшими место реальными событиями следует считать случайными.

Глава первая

Отсчёт шёл уже не на часы, а на минуты. А вполне возможно, что и на секунды.

Внешняя охрана неожиданно обнаружила странные передвижения в непосредственной близости от охраняемого объекта. Началось с того, что один из наблюдателей, на мгновение отвлекшийся, чтобы закурить сигарету, поднял глаза и заметил почти неуловимое изменение ландшафта. Он попытался воспроизвести в памяти недавнюю картину и сравнить ее с той, что была сейчас перед ним.

На прилегающей к объекту десятиметровой зоне, на первый взгляд, не было никаких передвижений. Все тот же тщательно перепаханный грунт, очень напоминающий приграничную нейтральную полосу. Там, где заканчивалась контрольная зона, плотной стеной возвышался хвойно-лиственный лес, отделенный от зоны полосой плотных кустов. Наблюдатель – профессионал своего дела, и малейшее движение на контрольной территории не проскочит мимо его когтистого взгляда незамеченным. Он сразу же про себя отметил, что два зелёных куста, растущих возле толстого ствола могучей ели, стали ближе друг к другу на несколько сантиметров, словно один из них был придавлен чем-то тяжёлым.

Не поверив своим глазам, уставшим от шестичасового напряжения, наблюдатель прибёг к помощи бинокля и, спустя секунду, почувствовал, как вдруг взорвалось и бешено застучало его сердце. Из-за зарослей можжевельника в сторону обзорной вышки нагло уставились два стеклянных «глаза». Где-то там, посередине вспаханной контрольной полосы, пересеклись траектории усиленных мощной армейской оптикой взглядов. В какую-то секунду застывшему от неожиданности бойцу показалось, будто он может, без риска ошибиться, определить цвет смотрящих на него сквозь другой бинокль глаз. Пытаясь быстро скрыться, притаившийся человек допустил еще один промах. Он задел куст, который тут же ответил на прикосновение инородного тела трепыханием зелёных веток.

Рука бойца специального подразделения охраны секретного объекта КГБ «Золотой ручей» моментально выхватила из-за пояса чёрную портативную рацию…

* * *

Сигнал тревоги застал меня в оружейной комнате здания взвода охраны. С момента, когда полностью прервалась связь, я ощутил давно забытое чувство страха. Не боится тот, кто никогда не умирает. Я же, несмотря на майорские погоны и богатый боевой опыт Анголы и Афганистана, был самым обычным человеком. Уже шесть лет я не знал ничего подобного, с тех пор, как в последний раз в жизни – хотелось бы в это верить – пересек реку Пяндж. Сегодня все было иначе. Чувствую, как выбрасываются в кровь одна за другой порции адреналина, как начинают напряженно пульсировать виски, а снова взятый в руки автомат Калашникова вызывает лишь воспоминания о давно минувших днях, когда на вытертом до блеска деревянном прикладе мы ставили острым сверкающим клинком маленькие засечки.

– Что случилось, Андрей?.. – Он мог даже не отвечать на мой вопрос. Я уже заранее знал, что невидимый рефери всё-таки ударил в свой дьявольский гонг.

– Товарищ майор, на границе контрольной территории замечен наблюдатель! Ведёт себя очень скрытно, но я всё-таки обнаружил его по отражению «стекляшек».

– Так… – Я ощутил слабое покалывание в кончиках пальцев, сжимающих рацию. – Объявляю общую тревогу!.. По коням, ребята, Даст Бог – отстреляемся…

Я выключаю рацию, засовываю ее за пояс рядом со спутниковым телефоном и с огромным трудом перевожу участившееся дыхание. Ну вот оно, началось… Хотя, если быть объективным, все началось раньше, со звонка по «вертушке» из Главного управления КГБ. Это было ровно час назад, минута в минуту.

– Бобров?

– Да, слушаю. Кто говорит?

– Заместитель начальника Управления генерал-лейтенант Герасимов.

– Здравия желаю, товарищ генерал! – привычно отрапортовал я.

– Как у вас обстановка? – В голосе зама чувствовались тревожные нотки. Генерал явно волновался.

– Полный порядок. Что там, в Москве? – закинул я удочку. Но поклевки не последовало.

– Приказываю принять повышенные меры без опасности, – генерал перешел на командный тон. – Все пропуска отменяются. Персонал Центра, согласно инструкции девять, временно становится невыездным до специального уведомления. По любому постороннему объекту, при попытке приблизиться к охраняемой территории, незамедлительно открывать огонь на поражение. Генерал-майор Крамской с вами?

– Да, он на объекте.

– Я звонил ему, но телефон почему-то не отвечает. – Герасимов на секунду замолчал. Я слышал лишь его тяжелое дыхание, доносящееся с той стороны линии. – Хорошо. Ждите дальнейших указаний от меня или от начальника Главного управления. К нам поступила срочная оперативная информация о том, что возможна попытка проникновения на охраняемую территорию. Скорее всего, это ерунда, но все-таки существует инструкция. Вам все ясно, майор Бобров?

– Так точно.

– Обо всём подозрительном, чего бы оно ни касалось, немедленно сообщайте прямо мне. До свидания.

Я положил трубку на рычаг и откинулся на спинку кресла. Герасимов, наверное, перегрелся там, у себя в кабинете. На моём усталом от дежурства лице появилась легкая улыбка. Несколько минут я прокручивал в голове полученное из Управления приказание, а затем встал, смял оказавшуюся пустой пачку из-под сигарет и вышел из кабинета.

Ровно пять лет я был начальником охраны «Золотого ручья», и за все это время на объекте не случилось ни одного ЧП. И я не видел причин, по которым оно могло бы случиться. Даже если принять во внимание чрезвычайные события, вот уже ровно сутки происходящие в раскалывающейся на куски стране.

Оказалось, ошибался.

* * *

Экспериментальный исследовательский центр располагался прямо посередине прямоугольника «Золотого ручья». Это было отдельно стоящее на территории здание белого цвета, с непрозрачными окнами, автономной системой жизнеобеспечения и сверхстрогой пропускной системой даже для режимного объекта. Полноправными хозяевами «Белого дома», как по аналогии с Домом правительства прозвали его мои ребята, являлись профессор медицины Славгородский и генерал-майор КГБ Крамской. Согласно установкам Крамского, охрана была размещена таким образом, что никто из моего взвода никогда не оказывался по ту сторону контрольного пункта, где все входящие и выходящие неизменно проходили через «саркофаг» – место идентификации работающего в «Белом доме» персонала. Что там с ними вытворяли, я не знаю, известно только, что все без исключения должны были раздеваться догола, оставлять одежду на стенде, где она автоматически проверялась на наличие инородных тел, не разрешенных к вносу и выносу предметов, а сам человек закрывался в похожей на рентгеновский аппарат кабине, где пребывал в течение трех минут. Затем выходил оттуда, принимал душ и следовал дальше – внутрь здания или наружу. Право прохода на объект без процедуры посещения «саркофага» имели только генерал и профессор. Но и им приходилось вставлять в автоматический турникет свою персональную пластиковую карточку.

Дополнительной привилегией «Белого дома» был беспрепятственный и бездосмотровый проезд на территорию и обратно обслуживающего здание черного микроавтобуса «додж». Кто сидел у него за баранкой, что перевозилось внутри – можно было только догадываться. Но судя по внешнему виду, «додж», несомненно, был бронирован. Уж что-что, а отличить обычную консервную банку от спецтехники я могу в считанные секунды.

Чем занимались в «Белом доме»? На сей счет у меня после пяти проведенных в «Золотом ручье» лет сложилось вполне конкретное мнение. Дело в том, что я не имел права доступа в сам Центр, но первое, на что обратил внимание сразу же после назначения на новую должность, это были сами сотрудники Экспериментального исследовательского центра, принадлежащего Главному управлению КГБ и расположенного среди глухого леса, в двух десятках километров от автотрассы Санкт-Петербург – Москва.

Иногда мне казалось, что все они какие-то неживые. Нет, это были самые настоящие люди из мяса и костей, но вот глаза меня настораживали. Вы когда-нибудь видели человека, у которого вместо выбитого глаза стоит протез – бесполезная стеклянная болванка? Несмотря на все старания специалистов-офтальмологов, разница между оригиналом и подделкой замечается практически моментально. Нечто похожее я всегда испытывал, глядя на сотрудников ЭИЦ. Хотя очень может быть, что из-за своей профессиональной подозрительности я слишком предвзято смотрю на вещи. Впрочем, все люди, «завернутые» на привычном деле, выглядят одинаково.

Мои знания об особо секретном объекте ограничивались лишь кругом обязанностей начальника охраны. Я совершенно точно знал, что в здании имелись полностью автономная система жизнеобеспечения, сложная система внутренних коммуникаций и прямая спутниковая связь с ГУ КГБ, а также приписанный к нему и находящийся в крытом ангаре небольшой четырехместный вертолет «Робинсон» американского производства. Им почти никогда не пользовались, за исключением профилактических получасовых полетов один раз в месяц. Тогда на территорию «Золотого ручья» привозили летчика из дислоцированного в пятидесяти километрах к югу авиационного полка. Он проверял состояние «вертушки», заполнял контрольные баки, а затем поднимался в воздух. И все это – в сопровождении двух бойцов из взвода охраны. Все остальное время вертолет тихо спал под сшитым из легкой парашютной ткани пылезащитным чехлом.

И неизвестно сколько еще времени я бы прибывал в неведении относительно истинного предназначения «Золотого ручья», если бы месяца четыре назад совершенно случайно не подслушал разговор Крамского со Славгородским.

Они стояли возле бронированного ЗИЛа генерала и тихо беседовали. И не заметили, как рядом появился я.

– …совсем плохо ему. Что будем делать? – поинтересовался генерал, стряхивая на асфальт пепел сигареты.

– Будем менять код. Как только жареным запахнет, он сразу застрелится. Оружие-то всегда при нём, – деловитым тоном ответил психиатр. – Так-то оно лучше будет.

– И с Минфином нужно поработать, – предложил Крамской. – Позвоню его врачу, пусть настоит на двухдневном отпуске. Сделаете?

– Почему нет? – пожал плечами врач. – Везите. Его тоже на пистолет?

– Об этом нужно подумать, – генерал почесал гладко выбритый подбородок. – У Непейводы нет при себе оружия. – Лицо Крамского несколько оживилось. – Что можешь предложить?

– Не волнуйся, Саша, определим его как родного! – психиатр тихо засмеялся. – Кстати, как насчёт моей просьбы относительно доктора Прохорова из вашего подшефного института? У меня на него все документы готовы, лежат в сейфе. Олег Данилович старый стал, пользы от него почти никакой.

– Вот месяцев через шесть и обсудим. Надо к парню этому получше присмотреться, – уклончиво парировал генерал, но потом добавил: – Ладно… Готовь Олега Даниловича. Хорошую пенсию его семье я гарантирую.

– Спасибо, Саша, – Славгородский благодарно кивнул. – Очень интересный специалист этот Вадим Витальевич… Он мне пригодится… – и тут психиатр заметил меня. Он изменился в лице и осторожно толкнул в бок Крамского: – В чём дело, майор?! Вы что, подслушиваете?!

Генерал отреагировал на слова врача, как разжавшаяся пружина. Нет, он даже не обернулся – он дёрнулся с такой силой, будто его в самую лопатку ужалил скорпион. Лицо Крамского моментально побелело, затем побагровело, а после вновь вернулось в нормальное человеческое состояние. На все это хамелеонство ушло не более пяти секунд, но на такую перемену мимики трудно было не обратить внимание.

– Майор, в чём дело? – почти дословно повторил вопрос Славгородского генерал.

– Товарищ генерал, я хотел поговорить с вами относительно вертолета… – выпалил я первое, что мне пришло на ум. Делать нечего, теперь придётся, доказывать, что ты не верблюд. Я ведь не ставил себе целью специально подслушивать «барские» разговоры.

– Что с вертолётом? – брови Крамского приблизились к переносице. – Проблемы?

– Никак нет. Просто я хотел бы предложить один способ улучшения режимной обстановки на охраняемой территории. – У меня в голове моментально созрела грандиозная, а главное, действительно дельная «отмазка». – Насколько вам известно, каждый месяц для профилактического полета на «вертушке» мы вызываем из авиационного полка чужого человека, летчика-профессионала. Вот я и подумал, а зачем нужно прибегать к услугам постороннего, если всю его работу можно выполнять самостоятельно? Как-никак, я ответственный за режим и должен думать над вопросами доступа на объект как можно меньшего количества людей с разовыми пропусками.

– У вас, майор, есть люди, способные взять на себя такую работу? – Крамской заметно расслабился и таким же успокаивающим взглядом посмотрел на профессора Славгородского: «Все в порядке».

– В учебке ДШБ меня многому научили, в том числе и управлять вертолетами. Правда, с тех пор прошло много времени, и там я летал на других, советских, но думаю, что и с этой американской «стрекозкой» справлюсь без проблем, – уверенно ответил я.

– Ну… хорошо, давайте, – пожав плечами, согласился генерал, бросил на асфальт выкуренную сигарету и раздавил ее носком до блеска начищенного коричневого ботинка. – Только для начала тот офицер из авиаполка должен постажировать вас пару-тройку полетов. – Крамской посмотрел на психиатра. Тот недвусмысленно показывал на часы. Пора было ехать.

– Да, сейчас, – кивнул генерал и ещё раз взглянул на меня. – У вас еще что-то ко мне?

– Никак нет, все. – Я отдал честь и проводил взглядом усаживающегося в бронированный лимузин ЗИЛ Крамского.

– Можете быть свободны, майор, – равнодушно бросил генерал и захлопнул массивную дверцу членовоза. Машина почти неслышно завелась и тронулась с места.

Мало-помалу я начинал понимать, что же на самом деле скрывается за красивым официальным названием объекта «Золотой ручей», почему территория в пять с небольшим гектаров, со всех сторон окруженная распростершимся до самой линии горизонта вековым лесом и соединенная с внешним миром только узкой грунтовой дорогой и спутниковой телефонной связью, так тщательно охраняется и к чему все эти «саркофаги», электронные турникеты с пластиковыми карточками, дезинфекция всяк туда входящего, и почему для обеспечения охраны объекта, о существовании которого, похоже, даже в спецслужбах знали всего несколько избранных сотрудников, необходимы двадцать человек отборных профессиональных «бультерьеров», каждый из которых стоит десяти морских пехотинцев или целого взвода ОМОНа!

Шесть лет назад, когда «Золотой ручей» представлял из себя всего лишь законсервированный на случай военных действий командный пункт Верховного Главнокомандующего, в подчинении предыдущего начальника охраны находилось не более десяти человек обычных солдат войск КГБ, которых ни при каких обстоятельствах нельзя сравнивать с моими нынешними.

Я почувствовал, как голова моя начинает медленно трещать по швам. Обилие поступившей информации и ее постоянное прокручивание в извилинах порядком перегрузило нервы.

«Будем менять код… Как только жареным запахнет, он застрелится… С Минфином нужно поработать… Пусть врач настоит на двухдневном отдыхе… Нет при себе оружия… Ничего, что-нибудь придумаем…»

И это всего-то один-единственный обрывок разговора!

Настало время пересмотреть свое мнение о тихом затерянном местечке с живописной природой и красивым русским названием.

С того дня я стал внимательнее присматриваться ко всему, что касалось Центра. К грязи на покрышках бронированного микроавтобуса, выражению лиц работающих там людей, к частоте визитов генерала, их продолжительности и связи с каким-то конкретным событием. В своем необузданном стремлении узнать настоящую правду я нередко действовал на грани фола, так как не имел необходимого доступа к тщательно скрываемой тайне. Но, в конце концов, мне все-таки удалось составить из отдельных и ничего не обозначающих обрывков информации четкую и ясную картину.

Через несколько месяцев я уже знал: под моей охраной едва ли не самый секретный объект комитета государственной безопасности – лаборатория разработки психотропного оружия.

Когда неожиданный звонок из Москвы растормошил годами устоявшийся быт расположенного вдали от цивилизации секретного объекта, «Золотой ручей» представлял из себя почти неприступную крепость с трехметровым металлическим забором, постоянно находящимся под напряжением в полторы тысячи вольт, четырьмя наблюдательными восьмиметровыми вышками с пуленепробиваемыми стеклами и круглые сутки несущими охрану бойцами отдельного спецподразделения «Тайфун», по сравнению с которыми ребята из «Альфы» казались просто лопоухими щенками. И трудно было поверить, что однажды настанет день, когда какой-то безумец рискнет предпринять хорошо подготовленную и поражающую своей дерзостью попытку вооруженного захвата территории «Золотого ручья».

* * *

Покинув кабинет сразу же после звонка генерала, я спустился на первый этаж в надежде найти в закромах столовой стакан холодного апельсинового сока и пачку сигарет. Но, проходя мимо настежь открытой двери узла связи, я с удивлением обратил внимание на показавшееся странным поведение дежурного. Он отчаянно дергач клавишу отбоя на телефонном аппарате прямой связи с ГУ КГБ, то и дело прикладывал трубку к уху и что-то тихо бормотал себе под нос. Впервые на его памяти линия не работала. Вместо длинного непрерывного гудка была лишь абсолютная, без единого постороннего звука, тишина.

Я остановился в дверях и молча наблюдал за его действиями. Я не верил своим глазам!

Дежурный тем временем оставил в покое «вертушку», быстро взял с базы телефон спутниковой связи и начал лихорадочно давить на все кнопки подряд. Но результат был не многим лучше – сквозь наушник пробивался только отвратительный, режущий слух треск заглушающих помех. Случайности здесь быть просто не могло, потому что не могло быть никогда. Это означало лишь то, что кабель прямой связи с Москвой кем-то перерезан, а в непосредственной близости от «Золотого ручья» работала одна из новейших передвижных установок системы «Капкан». Это было ЧП.

Всего несколько секунд понадобилось сержанту, чтобы оценить внезапно возникшую непредвиденную ситуацию, затем его крепкая рука легла на трубку внутренней связи. Сержант звонил в мой кабинет. В этом уже не было необходимости, так как я моментально, оказался рядом с дежурным. Еще раз молча проверил все линии, вспоминая о том, что всего две минуты назад разговаривал с генералом из Главного управления. Спустя пятнадцать секунд я окончательно убедился в полном отсутствии внешней связи. Как аналоговой и служебной, передающейся по проводам, так и спутниковой, намертво блокированной сильным генератором помех, который не мог находиться дальше, чем в полутора километрах от «Золотого ручья».

«Предсказание» Герасимова начинало сбываться гораздо быстрее, чем я мог себе представить.

– Включай общий сбор! – быстро приказал я сержанту, и он, словно ребенок, уставился на меня непонимающими глазами. Парень не сомневался, что я объявлю общую тревогу. Пришлось объяснить, почему я этого не сделал.

– При объявлении общей тревоги начинают выть ревуны не только во всех помещениях объекта, но и снаружи. Совсем не обязательно раньше времени сообщать о том, что мы уже в курсе. Будем считать, что телефонами мы ещё не пользовались.

Через полторы минуты все бойцы спецподразделения «Тайфун» уже находились в длинном коридоре на первом этаже корпуса охраны, возле оружейной комнаты с арсеналом и помещения дежурного по связи. Тремя предложениями я ввел своих тренированных «доберманов» в курс дела и заметил, как на лицах бойцов словно застыл расплавленный воск – из обычных веселых парней, еще мгновение назад спокойно игравших в шахматы или смотревших телевизор в комнате отдыха (который, кстати, перестал показывать одновременно с началом работы генераторов «Капкана»), они прямо на глазах превращались в тех самых профессионалов, о которых мало говорят и еще меньше пишут в книжках. Среда их обитания – «зона зеро», в которую посторонним вход запрещен.

Я достал из кармана сигарету, позаимствованную у дежурного, сжал ее губами и закурил, несколько раз выпустив через ноздри клубы густого синеватого дыма. Я впервые за пять лет демонстративно нарушал инструкцию. Но, черт побери, какое же все это дерьмо!

– Я не знаю, кто это, – бесстрастно констатировал я, прохаживаясь взад-вперед перед строем. – Все вы в курсе проклятой возни, происходящей сейчас в стране. Мне глубоко наплевать на неё, но охренеть до такой степени, чтобы отключить связь и поставить «заглушку»!..

Сжимающие сигарету пальцы едва заметно дрожали. Мне всегда обидно за бойцов спецподразделений, когда о них говорят, как о безмозглых и бесстрашных зомби, отмороженных настолько, что они не реагируют ни на что, кроме команды «Убивай!». Все это полный бред. И страх на лицах иных из стоящих сейчас передо мной ребят в черной форме ещё раз доказывал истину – не боится тот, кто не живёт. Мы все пока ещё жили.

– Возможно, этим и ограничится, – продолжил я, беспокойно поглядывая на пристегнутую к поясу рацию. – Но мне кажется, что всё-таки нет… – Я сделал глубокую затяжку, на секунду задержал в лёгких едкий сигаретный дым, а потом с силой выдохнул его в сторону строя. – Сейчас всем получить оружие и рассредоточиться по периметру, согласно режима номер один. Саблин…

– Да, товарищ командир, – отозвался светловолосый старлей, мой единственный настоящий друг, вместе с которым несколько лет назад мы поливали свинцом засевших в горном ущелье «воинов ислама». Саша был моим заместителем. В верхнем ящике моего письменного стола уже двое суток лежал подписанный министром приказ о присвоении ему звания «капитан». Второго сентября у Саблина намечался день рождения, и я решил специально поберечь эту долгожданную новость ещё несколько дней.

– Возьми двух человек, пару ручных гранатометов и отправляйся на крышу гаража. Ты понимаешь, о чём я говорю?

Саблин секунду подумал, а потом медленно опустил веки в знак согласия. Если все-таки будет предпринята попытка захвата «Золотого ручья», то теоретически сделать это возможно только двумя способами. Первый – вертолетный десант, что практически не имело шансов на успех, так как мы расстреляли бы всех захватчиков еще до соприкосновения подошв их ботинок с землей. Второй – это мощным тараном или направленным взрывом проломить ограждение в любом месте периметра, а уже затем, под прикрытием техники, проникнуть на территорию. Самым подходящим для этого местом были раздвижные ворота «Золотого ручья», единственная гибкая секция во всем, опоясывавшем площадь в пять гектаров, трехметровом бетонно-металлическом заграждении.

– Вопросы? – Я внимательно оглядел строй, но не нашёл ни одного признака того, что мои слова кто-то не понял. – Если нет, то немедленно в арсенал. Всем брать по три боекомплекта и перевязочный пакет. Через две минуты доклад о готовности от командиров пятерок.

Я дал команду дежурному сержанту отключить сигнализацию, первым прошел в оружейную комнату, взял со стенда свой АКМ, достал из зеленого деревянного ящика две ручные гранаты, прихватил несколько магазинов с патронами и, отойдя в сторону и пропуская стремительно экипировавшихся бойцов, рассовал боекомплект по кармашкам на поясе. Затем повесил автомат на плечо, встал возле входных дверей и внимательно наблюдал, как поспешно превращались в рейнджеров еще совсем недавно непринужденно переставляющие фигуры на шахматной доске или рассказывающие друг другу анекдоты про Петьку и Василия Ивановича плечистые парни. На их лицах я видел решимость и азарт. И я готов был поклясться, что кое-кто из бойцов «Тайфуна» молит Бога о том, чтобы заварушка всё-таки началась. Болезнь, вызывающая жажду войны и получившая название «Афганский синдром», – вот что это было такое. Они уже не могли жить без постоянного чувства опасности. И даже еженедельные пятичасовые тренировки по системе «спецназ», выматывающие до дрожи в коленях и поистине смертельной усталости, были для пораженных этим «вирусом войны» всего лишь жалкой сублимацией, только на время заглушающей намертво засевшую в сознании жажду крови.

И вдруг я услышал слившийся в одну дьявольскую какофонию звук четырех, одновременно пронзительно засигналивших раций. Система экстренного оповещения была замкнута на командирах пятерок и начальнике охраны. Все мы в данный момент находились или в оружейной, или рядом, в коридоре. Я почувствовал, как по моей спине волной пробежал арктический холод.

Я готов был поклясться, что уже знаю, что именно сейчас скажет кто-то из ребят, стоящих на одной из наблюдательных вышек.

– Командир, – я выхватил рацию и включил связь.

– Говорит второй пост, – почти прокричал караульный. Голос его был резким, дыхание – прерывистым. Прорвавшийся из зажатой в моей руке портативной рации, он эхом разнесся по всему помещению оружейной. И я увидел, как мгновенно напряглись мускулы на лицах бойцов. – Товарищ майор, на границе контрольной территории замечен наблюдатель! Ведет себя очень скрытно, но я обнаружил его по отражению «стекляшек»…

– Так… – Я ощутил слабое покалывание в кончиках пальцев, сжимающих рацию. – Объявляю общую тревогу! По коням, ребята. Дай Бог – отстреляемся… – И, сорвав с плеча автомат, я бросился в сторону выхода из серого двухэтажного здания охраны, стоящего в совершенно противоположной от КПП стороне. Согласно схеме номер один, я должен был немедленно встретиться с шефом Экспериментального исследовательского центра генералом Крамским. Об остальном позаботится Саблин.

Дежурный сержант слышал весь разговор с караульным. В следующую секунду над территорией «Золотого ручья» пронзительно взвыл вызывающий мурашки по всему телу ревун сигнала общей тревоги. Со всех окрестных деревьев моментально взлетели птицы, испуганные этим дьявольским звуком. Больше не имело никакого смысла делать вид, будто охрана секретного объекта еще не заметила работу «Капкана», перерезанный кабель и скрывающегося в лесу наблюдателя.

Я так и не успел добежать до здания Центра, когда снова засигналила рация. На этот раз всё было гораздо серьёзней. Сразу двое караульных заметили в лесу передвижение вооруженных людей в камуфляже. Ровно через две секунды двое других, чьи вышки располагались со стороны ворот и КПП, сообщили, что по направлению к «Золотому ручью» на большой скорости движется автомашина «Урал». Она неслась по единственной, ведущей к объекту, грунтовой дороге, поднимая за собой облако черной пыли, и не принадлежала к числу машин, которым был разрешен въезд на территорию объекта. Я тут же включил передачу и что есть силы прокричал, обращаясь к Саблину, который вместе с двумя бойцами из своей пятерки к тому времени уже должен был занять позицию на крыше гаража, находящегося всего в пятнадцати метрах от ворот:

– Саша!!!

– Я в курсе, командир, – спокойно ответил он. – И знаю, что нужно делать. Всё будет в порядке…

– Он не должен выбить ворота!!! Ты меня понял?!! – Я почувствовал, как к горлу подкатывается сдавливающий дыхание ком.

– Я уже держу его на прицеле. Считай до тридцати и наслаждайся фейерверком, – так ответить мог только Саблин.

Когда тяжелый армейский «Урал», несущийся на скорости не менее девяноста километров в час, отделяло от ворот всего двадцать – двадцать пять метров, в его правый бок одновременно ударили сразу два гранатомета типа «Муха». Бензобаки взорвались мгновенно, с оглушительным ревом разметав на десятки метров вокруг покореженные обломки металлического крытого кузова. Загорелось несколько растущих возле дороги деревьев. Машину кинуло в сторону, развернуло поперек дороги, но все еще тянуло вперед. Ни удар двух гранат, ни взрывная сила воспламенившихся топливных баков не смогли полностью погасить инерцию ускорения, уже набранную «Уралом» во время разгона. К тому же масса тяжелого армейского вездехода была слишком внушительна. Словно пылающий огненный дьявол, он с оглушительным грохотом врезался в раздвижные автоматические ворота. Стальной каркас не выдержал – оторвался от бетонных столбов, вывернув наизнанку тридцатисантиметровую арматуру креплений, и двухтонный прямоугольник ворот вместе со всей рамой с мощью парового молота обрушился на землю. «Урал», наткнувшийся на препятствие, с глухим скрежетом перевернулся на бок, пропахал на асфальте пятиметровую борозду и застыл, похожий на только что появившегося из преисподней дьявола. Языки пламени лизали его раскаленное докрасна железо, а высоко в небо, словно смерч, поднимался густой черный дым от кипящих в пламени покрышек. Ворота были выбиты, но взорванный вездеход почти полностью перегородил образовавшуюся дыру. От огня шел нестерпимый жар, смертельный для всего живого. Пройти через КПП было по-прежнему невозможно. Разве что в огнеупорном комбинезоне, но это абсурд.

– Отлично, Саша, молодец! – прокричат я в рацию, все еще не сводя глаз с полыхающего рядом с поваленными воротами вездехода. Я хотел сказать еще что-то, но то, что случилось в следующее мгновение, начисто отняло у меня дар речи.

Увы, «Мухи» были не только у нас.

С интервалом в несколько секунд все четыре наблюдательные вышки «Золотого ручья» были буквально стерты с лица земли выпущенными по ним из гранатометов зарядами. Полыхнув ярким оранжевым пламенем, они разлетелись на тысячи бесформенных обломков, взметнувшихся в воздух, а затем словно адский дождь обрушившихся на землю. Около северо-западной вышки полыхнули старые бочки из-под мазута. И практически везде начала стремительно воспламеняться высушенная палящим августовским солнцем трава. Над «Золотым ручьем» медленно поднимался в небо гигантский клуб дыма.

Мне показалось, что я схожу с ума. Я вдруг осознал, что только что погибли, даже не успев ничего понять, четверо наших ребят. Каждому было не больше двадцати двух… Какая-то неведомая сила сбила меня с ног, уронила на колени и заставила отчаянно закричать, словно попавшего в медвежий капкан волка. На глаза навернулись слезы, а пальцы смертельной хваткой вцепились в траву, царапая ее в бессильной злобе и вырывая с корнем.

Со всех сторон началась оглушительная стрельба. Я поднялся с колен, схватил лежащий на земле автомат и, скрежеща зубами от злости, рванулся в ближайшую от меня сторону, откуда доносился пронзительный треск автоматных очередей. Трое моих бойцов, расположившихся на крыше старого автобуса ЛиАЗ, еще с незапамятных времен стоящего на территории объекта рядом с ограждением, поливали Свинцовым ливнем расположенный напротив забора лес. Оттуда велась точно такая же массированная ответная стрельба.

Я, как вихрь, ворвался внутрь автобуса через вечно открытые заржавевшие двери, вскочил на оборванное донельзя сиденье, схватился руками за края зияющего в крыше отверстия от люка, подтянулся и забрался наверх. ЛиАЗ стоял боком к забору возле четырех толстых сосен, укрывшись за которыми бойцы «Тайфуна» планомерно разряжали магазины в сторону находящихся где-то в лесу «камуфляжных».

Прижимаясь плечом к коричневой, местами уже вырванной пулями коре вековой сосны, я различил мелькнувшие за деревьями тени. Автомат сам собой прыгнул в боевое положение, а указательный палец сильно надавил на курок. АКМ дрогнул, из ствола вырвалось ярко-белое пламя. Я видел, как в двадцати метрах от меня размашисто сыпались к подножиям стволов скошенные пулями зелёные ветки…

Наконец я услышал самый приятный для меня в этот момент звук – где-то в том месте, куда только что я разрядил половину магазина, раздались пронзительные крики, переходящие в надрывный нечеловеческий вопль. Я так давно не стрелял по живым мишеням, что уже начал забывать, какой мощный допинг представляет собой крик поверженного врага! Холодный дьявольский азарт овладел мной. Нащупав в кармашках поясного ремня ручную гранату, я метнул её прямо туда, откуда доносился вой. В следующее мгновение раздался глухой взрыв, в котором на время потонули доносящиеся со всех сторон выстрелы, и мои уши едва не свернулись в улитки от толкнувшей в барабанные перепонки ударной волны. После взрыва гранаты ответная стрельба на нашем участке прекратилась, и, выпустив для верности еще несколько очередей, ребята перестали давить на курки. Где-то за кустами мелькнула неясная тень, а потом наступила тишина.

– Дайте кто-нибудь закурить, мать вашу за ногу! – Я повернулся лицом к стоящему в метре от меня бойцу и перевел учащенное дыхание. – Перерыв!..

Володя Борисович нацепил «Калашникова» на плечо, достал из помятой пачки две сигареты, быстро прикурил от пластмассовой зажигалки и протянул одну мне. Я курил так, словно перенес зверскую антиникотиновую пытку – глубоко, до боли в ребрах, втягивая в легкие горький дым дешевой украинской «Ватры».

– Где ты взял эту гадость?!

– Нормальные сигареты, – прохрипел в ответ Борисович, пожимая плечами.– Из дома прислали!..

– Ну ты даёшь… хохол! – Быстро утолив жажду, я выкинул бычок и осторожно выглянул из-за ствола толстой сосны.

Тихо. В горячке я даже не заметил, когда отзвучал последний выстрел. Слышались лишь треск сгорающего возле КПП «Урала» и приглушенные голоса находящихся на крыше гаража бойцов второй пятерки. Где-то там должен быть Саблин. Я не мог его видеть, так как нас разделяло пустующее здание, построенное, вероятно, еще при царе Горохе и до сих пор не нашедшее применения. «Золотой ручей» появился на секретных воинских картах пятнадцать лет назад, шесть лет назад – пропал, одновременно с передачей законсервированного объекта на попечение «конторы».

Неожиданно засигналила пристегнутая к поясу рация, и я узнал голос генерала Крамского. Начало заварушки застигло его в здании Центра, и генерал явно не горел желанием схватить в руки оружие и броситься на помощь взводу охраны.

– Бобров, ответьте! – настойчиво вызывал кагэбэшник. Когда я включил связь, уже слышались командирские нотки Крамского: – Немедленно жду вас в здании Центра! Слышите, майор?! Немедленно! Это приказ!!!

– Коз-з-ёл… – непроизвольно вырвалось у меня, когда вешал на плечо автомат и спрыгивал с крыши старого ржавого ЛиАЗа. Пока мчался к «Белому дому», связался по рации с командирами пятёрок и узнал о полученных еще тремя нашими ребятами серьёзных ранениях. Убитых не было, если не вспоминать о погибших ужасной смертью, буквально разорванных на куски четырех бойцах, находившихся на наблюдательных вышках во время выстрелов из «Мухи».

С момента обнаружения несущегося к воротам «Золотого ручья» «Урала» и до того, как я влетел в открытые настежь двери Экспериментального исследовательского центра, прошло всего-навсего семь с половиной минут…

* * *

Крамской, с белым от страха лицом, стоял возле электронного турникета и, когда в дверном проеме вдруг выросла моя фигура, вздрогнул от неожиданности. Окинув меня каким-то странным взглядом, генерал махнул рукой, чтобы я следовал за ним, а сам направился наверх, минуя болтающуюся из стороны в сторону хромированную вертушку. Я с удивлением отметил, что сложнейшая пропускная система отключена. Поднявшись по ступенькам на второй этаж, где за все время службы в «Золотом ручье» я никогда не был, мы оказались в узком коридоре, по обе стороны которого я насчитал шесть совершенно одинаковых дверей. Нетерпеливым размашистым жестом открыв одну из них, Крамской пропустил меня внутрь, вошел сам и, захлопнув, запер ее на замок.

Это становилось совсем интересным.

Я очутился в тесной полутемной конуре, площадью не больше шести метров. На единственном источнике дневного света – окне – висели плотно прикрытые черные жалюзи. Возле стены стоял серый, обшарпанный металлический шкаф с выдвижными ящиками, вроде тех, что используются в архивах для хранения картотеки. Как ни странно, но больше в помещении ничего не было. Я удивленно огляделся по сторонам, а потом перевел взгляд с полуистлевших зеленых обоев на стенах на стоящего спиной к двери генерала.

– Зачем вы меня вызвали?! – Я ровным счётом ничего не понимал. Уж не поехала ли крыша у этого бравого чекиста от внезапно начавшейся пальбы?

– То, что я сейчас вам скажу, майор, представляет государственную тайну… – не сводя с меня настороженных глаз, начал Крамской. – Даже больше, чем государственную тайну. Но прежде чем отдать приказ, я хочу, чтобы вы знали. Иначе мои действия могут показаться вам нелогичными,

– Интересно… – Я смотрел на Крамского и удивлялся происшедшей в нем буквально за несколько минут перемене.

Ребята из взвода охраны предпочитали не попадаться ему на глаза, так как Крамской никогда не мог равнодушно пройти мимо, не найдя хотя бы пустякового повода в очередной раз «поучить» бойца. Иногда он так распалялся, что начинал кричать до хрипоты в голосе, его щекастое студенистое лицо моментально краснело, а изо рта вылетали капли слюны. Сейчас же передо мной стоял испуганный мужик в мешковато сидевшем на нем полевом генеральском мундире.

– Вот уже пять с половиной лет профессор Славгородский проводит здесь разработки психотропного оружия, – несколько помедлив, продолжил генерал, нервно вытаскивая из кармана сигареты. – Достигнутые им результаты просто фантастичны. Вы когда-нибудь слышали о кодировании на самоликвидацию? – Крамской внезапно остановился и поднял на меня блуждающие серые зрачки.

– Только в научно-фантастических книжках, – я чуть заметно скривил губы. В моей голове стремительно зрела мысль о том, что после неожиданной «исповеди» генерала для меня уже не существует пути назад. Я становился живым и совершенно не предусмотренным ранее всеми секретными директивами носителем информации. Это плохо пахло.

– В научно-фантастических книжках! – взорвался Крамской. – Это реальность! Во время сеанса гипноза человеку вводят специальный код в виде определённой последовательности слов, записанных на магнитную ленту и произнесенных каким-то одним голосом. В нужный момент звонит телефон, клиент берёт трубку и, услышав сидящие у него глубоко в подсознании слова, тем или иным образом кончает жизнь самоубийством, – генерал жадно затянулся, выпустив через нос две густые струи синеватого дыма. – Те, кто сейчас атакуют объект, – понизив голос, сказал он, – пришли за этой программой. Я знаю…

– Вы знаете, кто они?! – Мои пальцы машинально сжали висящий на плече автомат. Его чёрный стальной ствол ещё хранил остатки тепла.

– Я знаю, зачем они прийти! Этого достаточно! – Крамской неожиданно снова сорвался на крик, представ в своем привычном обличье. – Вся дорого стоящая аппаратура лаборатории ничто без специальной программы. Программа кодировки существует, как положено по инструкции, в единственном экземпляре на несгораемой и некопирующейся дискете и находится в сейфе у Славгородского. Ценой любых усилий надо сохранить программу. Для начала её нужно забрать у Славгородского. Затем – вывезти в безопасное место, – генерал покосился в сторону окна. По всему периметру снова возобновилась ожесточенная перестрелка. – Если хотя бы на минуту представить себе, что попытка захвата увенчается успехом, эти твари проверят каждый карман, каждую ниточку, каждый сантиметр живого или мертвого тела у всех, кто сейчас находится в «Золотом ручье»… А если это не принесет успеха, то разберут по кирпичику каждый дом и перекопают каждый метр земли на площади в пять гектаров!..

– Мне кажется, вы слишком торопитесь, генерал, – резко перебил я. – Еще ни одна тварь не проникла за ограждение. Они вообще ведут себя, словно сонные мухи! После попытки выбить ворота, единственное, на что у них хватает мужества, это…

– Молчать, майор!!! – снова заорал, брызгая слюной, Крамской. – Не считайте их за полных идиотов. Не пройдёт и нескольких минут, как нам преподнесут очередной сюрприз!..

И, чёрт побери, он оказался прав. Практически тут же меня вызвал по рации командир второй пятерки Радич и сообщил, что по направлению к «Золотому ручью» движутся два армейских «бэтээра». Я нахмурился. Дело пахло керосином. У нас в арсенале, никак не рассчитанном на массированную осаду объекта, оставалась всего одна «Муха». Правда, был еще целый ящик ручных гранат РГД, но от этих противопехотных хлопушек мало толку, если речь идет о броневиках.

К своему огромному удивлению я заметил на покрасневшем и потном от напряжения лице Крамского едва уловимую ехидную усмешку. Он что, псих? Или просто неадекватно выражает свое удовлетворение оттого, что оказался прав насчет грядущего «сюрприза» от «камуфляжных»?! Так или иначе, но мне это не понравилось.

Крамской тем временем медленно, выделяя каждое слово, произнёс:

– Так что вот вам мой приказ, майор. Срочно подготовить вертолет, доставить меня вместе с дискетой в условленную точку, а затем вернуться обратно и до конца держать оборону объекта! А я позабочусь, чтобы секретная информация не попала в руки врага. От вас требуется отдать приказы командирам отделений и подготовить вертолет к взлету. Через пять минут я буду в ангаре… Выполняйте!!!

Не дожидаясь моего ответа, он развернулся, открыл дверь, быстрым шагом сбежал по ступенькам на первый этаж, остановился возле неработающего электронного турникета, еще раз окинул меня взглядом, щелкнул указательным пальцем по циферблату наручных часов, кивнул, криво ухмыльнулся и прошел во чрево бункера. Я вышел наружу и короткими перебежками направился в сторону восьмого поста. Именно оттуда доносились звуки ожесточенной перестрелки и восклицания, состоящие на две трети из отборного русского мата. Своих ребят я мог узнать по голосу, каждого из двадцати человек. На этот раз голос принадлежал старшему лейтенанту Саблину.

– Серёжа, Олег!.. К подстанции, быстро-о-о!.. Сукины дети!..

Саблин, а с ним еще двое бойцов, находились на крыше гаражных боксов и, укрывшись за тридцатисантиметровым выступом, окружающим плоскость со всех сторон, палили по засевшим в лесу «камуфляжным». Красный, с зелеными прожилками гранит, которым было облицовано все здание, от соприкосновения с сотнями натыкающихся на него пуль отвратительно гудел – зубы сводило от этого звука.

Заметив меня, поднявшегося на крышу с тыла по приставленной к стене лестнице и крадущегося к ним почти на брюхе, лейтенант моментально оценил ситуацию, вставил в «Калашников» новую упаковку патронов, высунулся из-за укрытия и выпустил в сторону залегших за ближайшими соснами «камуфляжных» полный рожок. Тем временем я успел молниеносным рывком добраться до выступа и, упав на рубероид ничком, перевести дыхание.

– Всё в порядке, командир! – Саблин юркнул обратно, и к своему удивлению я заметил на его раскрасневшемся от смертельного азарта лице подобие улыбки. – Хрен они сунутся ближе, чем на десять метров к забору… С ума сойти, я, русский, стреляю по таким же русским… Вот гады!

Тыльной стороной ладони старший лейтенант обтер мокрый лоб, быстро достал из-за пояса новый рожок, одним движением вставил в автомат и снова высунулся из-за укрытия. Прямо над моим ухом сухо треснула очередь. Она оказалась совсем короткой – спустя две секунды Саша вскрикнул, опустил оружие и снова нырнул за выступ. Между растопыренных пальцев прижатой к его щеке ладони тремя тоненькими струйками неторопливо текла густая алая кровь. Пуля прошла вскользь, сорвав несколько верхних слоев кожи.

– Попали, падлы, – совершенно спокойно констатировал Саблин и, оперевшись на локоть, полез в карман черной форменной куртки за перевязочным пакетом. – Подождите, сейчас я вам рога пообламываю… – разорвав упаковку, он еще раз жестко выматерился.

– Слушай меня, старлей! – Я раскинул ноги, занимая удобное для стрельбы положение. – Генерал приказал мне доставить его подальше отсюда. Попробую рискнуть на «вертушке». Он сильно боится, что нас перестреляют, как клопов, и вбил себе в голову, что должен спасти какую-то секретную хреновину, из-за которой эти ублюдки решились на захват. – Я перевел взгляд чуть левее, заметил возню возле ствола старой кривой ели и выпустил туда десяток пуль. Скошенный, как сорняк, на землю рухнул «камуфляжный». Вряд ли в ближайшее время ему захочется пострелять еще. Трупы не умеют стрелять.

– А он случайно не сказал, что это за ур-р-роды такие? – Саблин кое-как обработал рану и снова схватился за автомат. – Они даже воевать ни хрена не умеют, щенки!!! И, командир… почему ты не послал его в задницу?! Пусть сам выбирается, сука кабинетная!

На вымазанном кровью лице старлея я без малейшего удивления прочел злость.

– Принимай взвод. Когда вернусь, чтобы ни одной посторонней твари не было на территории.

– Пока я жив – так и будет, – лицо Саши исказила зловещая гримаса. – На обратной дороге слетай в гастроном за бутылкой. Будет чем отметить победу!..

Саша демонстративно размашисто перекрестился и снова припал к «Калашникову». В сторону укрывшихся в лесу тварей ударила хлесткая автоматная очередь.

Уходя, я полностью доверял Саблину. Не потому, что он был моим другом. Он знал, что нужно делать…

* * *

Семь лет назад, недалеко от Кандагара, он вместе с пятью солдатами и подполковником из штаба дивизии был атакован полусотней «духов». Бились до последнего, четверо ребят погибли, один – тяжело ранен. Затем ранили и Сашу. От нестерпимой боли он потерял сознание, а когда очнулся, то уже «отдыхал» в контролируемом моджахедами горном кишлаке, привязанный за ноги к вбитому в стену крюку с кольцом и со связанными за спиной руками. Рядом находился подполковник, испуганный и бледный. Во время перестрелки с «духами» он спрятался в горную расщелину и там, дрожа от страха за свою жирную кабинетную задницу, дожидался, пока его не найдут и не захватят «воины ислама». А когда, уже в плену, на глазах у молоденького лейтенанта подполковник принялся спасать свою шкуру – ползать на коленях перед бородатыми джигитами, целовать их обувь и бодро отвечать на все задаваемые ему вопросы, в том числе и секретного содержания, Саша Саблин едва смог себя сдержать, чтобы не завыть от злобы и невозможности повлиять на события. Спасло положение то, что внезапно послышались выстрелы. «Духи», бросив беззащитных русских пленных, поспешили туда, где уже вооруженные русские солдаты из ДШБ вошли в кишлак и теперь поливали стальным огнем все, что могло передвигаться, а следовательно, оказать сопротивление.

Лейтенант Саблин и подполковник Крылов находились в душной глиняной мазанке, по всей видимости, специально приспособленной для содержания пленных. Как только они остались вдвоем, Саша предпринял попытку освободиться от веревок. Занятия акробатикой еще в школьные годы оказались как нельзя кстати. С одиннадцатого раза ему удалось поднять кисти рук до уровня лопаток, выполнить хитрое движение головой, вывернуть суставы на сто восемьдесят градусов и сделать, казалось, невозможное – связанные запястья оказались спереди. Затем зубами Саблин распустил тугие узлы, после, уже без суеты, отвязал от левой ноги толстый капроновый шнур и поднялся с устланного грязной сырой соломой пола. Все это время дрожащий от страха Крылов молча сидел в углу и выпученными, как у жабы, глазами наблюдал за манипуляциями лейтенанта. А когда Саша встал, подполковник расплылся в довольной мине, затем моментально стал серьезным и крикливым тоном приказал:

– Хорошо, солдат! Я доложу вашему командованию о находчивости и профессиональной подготовке подчиненного. А теперь быстрее помогите мне отвязаться.

Саблин стоял в двух метрах от слизняка и с презрением смотрел на него.

– Лейтенант, вы что, не слышали приказа?! Ну… Пожалуйста, освободите меня от этих чёртовых верёвок. Все руки затекли… Совсем уже онемели… – едва не хныкал жирный подполковник.

В этот момент дверь, вышибленная сильным ударом шнурованного спецназовского ботинка, провалилась внутрь мазанки, упала на вонючую солому, и в проеме появился капитан ДШБ с автоматом наперевес. Он моментально оглядел помещение и сразу узнал «своих». Но что-то в глазах стоящего перед связанным подполковником лейтенанта показалось ему странным и до удивления знакомым. И он понял, что именно.

Такие уничтожающие взгляды «дарят» только подонкам и предателям Родины. Капитаном, своим неожиданным появлением предотвратившим неизбежную расправу, был я. Год спустя нас с Сашей отправили в Союз. Меня, с подачи знакомого старшего офицера в Главном управлении, назначили начальником охраны «Золотого ручья», и я добился перевода Саблина ко мне в подчинение. После Афганистана это тихое неприметное местечко казалось настоящим раем.

* * *

С нашей стороны набралось уже трое серьёзно раненых и четверо убитых при взрыве наблюдательных вышек. Но, к сожалению, это был не окончательный расклад. От гаража я бегом бросился в сторону ангара с вертолетом и стал свидетелем еще одной смерти. Автоматная очередь настигла еще одного из парней, занимающих оборону у КПП возле выбитых ворот и пылающего черным дымом «Урала».

Глядя на истерзанного пулями бойца, я почувствовал, как в моей душе закипает отчаянная злость. И в такой момент, когда здесь гибли ребята, я должен был садиться в вертолет и спасать какую-то чертову дискету?!! Я стоял на коленях возле лежащего на земле парня и от бессилия едва не выл.

Денис Волошин последний раз посмотрел своими светло-карими глазами на нависшие над «Золотым ручьем» облака, на его изможденном болью лице чуть заметно дернулись мускулы, зрачки повернулись в мою сторону, с каким-то умоляющим выражением впились мне в глаза, а потом медленно и спокойно закатились.

И именно в этот момент у меня на поясе затрезвонил сотовый телефон. Я схватил трубку и включил линию связи.

– Алло, кто это?!

– Командир? – услышал я незнакомый голос. – Ты ещё не надумал сдаться?.. Очень зря. Потому что единственный для тебя и твоих собак шанс вообще остаться живыми, это послушать моего совета… До сих пор были шутки, но терпение мое лопнуло!!! – по уху резанул яростный крик. – Через две минуты я даю команду «бэтээрам», и тогда вам ж…! Ты меня хорошо понял, орел выщипанный?! Две минуты. Потом – всё!!!

В трубке что-то щелкнуло, и связь пропала. В какой-то момент я понадеялся на чудо, пробежал пальцами по кнопкам, набирая номер Главного управления КГБ, но вместо щелчка соединения снова услышал режущие слух помехи. «Капкан» снова работал. Единственное, что я мог сделать в ответ, это грязно и отчаянно выматериться, пристегивая телефон к поясному ремню. Эта мразь смогла не только лишить нас всей связи, но и засунуть в нее свое поганое жало!

Рядом со мной, казалось, прямо из воздуха, материштизовалась крепкая фигура Крамского. В руке генерала я заметил портативный компьютер-ноутбук, своим внешним видом очень напоминающий обычный «дипломат». Безразличным взглядом он посмотрел сначала на меня, затем на мертвого Волошина, потом снова на меня и наконец заговорил.

– Идемте, майор, у нас очень мало времени. Вы подготовили вертолёт?

Я отрицательно покачал головой и покосился на заляпанную вязкой кровью трубку мобильника. Крамской понял меня без слов.

– Звонили? Кто?!

– Кто-то.

– И?..

– Предлагает прекратить сопротивление и сдаться, – я презрительно сплюнул.

Лицо Крамского налилось кровью, губы задрожали.

– Суки гребаные!!! – взорвался он, выставив вперёд большой, крепко сжатый кукиш. – Вот что им нужно! – Генерал приподнял и тряхнул чемоданчик. – Нечего здесь дурня валять, быстрее к вертолёту. – И Крамской, мертвой хваткой вцепившись в рукав, буквально потащил меня в сторону находящегося в двухстах метрах от нас ангара.

При помощи электронного ключа я открыл автоматические двери, прошел к «вертушке», стянул с нее оранжевый тент и залез в кабину. Следом за мной запрыгнул Крамской. Я быстро осмотрел панель приборов, включил все необходимые для работы системы, запустил двигатель. Широкие лопасти главного винта дернулись, качнулись и начали раскручиваться, быстро набирая обороты. Спустя двадцать пять секунд они вошли в необходимый для взлета режим.

– Готовы? – спросил я у чекиста, внимательно наблюдавшего за моими уверенными действиями и прижимающего к груди хрупкий пластиковый чемоданчик.

– Быстрее, майор, – нетерпеливо бросил Крамской и зачем-то огляделся по сторонам, будто хотел убедиться в отсутствии в чреве четырехместного «Робинсона» посторонних.

С пульта дистанционного управления я включил раздвижной механизм крыши ангара, и она с лёгким гудением разошлась в разные стороны. Шасси вертолёта оторвались от гладкого пола, и «вертушка», легонько качнувшись, поднялась вверх. Мы зависли над крышей, я включил форсаж, развернул вертолет на север и увеличил обороты до максимума.

Если «Робинсон» был бы машиной, то на уходящей под колесами дорожной ленте он непременно оставил бы черные следы от прокрутов… Твари, занявшие позиции вокруг периметра, явно не ожидали такого поворота событий. На минуту оторопев, они принялись отчаянно палить вслед уходящему вдаль вертолету. Я дергал штурвал то в одну, то другую сторону, уходя от прицельного огня и слыша совершенно дикий мат сидящего рядом генерала, который, казалось, был невероятно удивлен тем, что в сторону «Робинсона» летели пули… Он скакал на мягком сиденье как мячик, болтался то вправо, то влево и постоянно цеплялся за все, что подвернется под руку. Расстояние между «стрекозой» и засевшими в лесу «камуфляжными» стремительно увеличивалось. Краем глаза я успел заметить, как выехали из-за елей два зеленых «бэтээра» и остановились метрах в пятидесяти от главных ворот.

Когда я уже посчитал, что «Робинсон» ушел на достаточное расстояние и можно не опасаться летящих вдогонку пуль, два маленьких металлических конуса прошили вертолет с правой стороны. Один попал в топливный бак и двигатель, вызвав серьезные сбои в работе и стремительную утечку горючего, а второй – точно в спину расположенного рядом со мной сиденья. Пуля прошла насквозь, оторвала генералу кусок ребра, край пластиковой обшивки ноутбука и вышла через лобовое стекло на свежий воздух, обрызгав алой горячей кровью всю правую сторону салона.

Крамской так и умер, не успев ничего понять, с широко открытым ртом и выпученными, как у рыбы, глазами. Остывающие руки крепко прижимали к телу перепачканный чемоданчик.

«Вертушка», захромав на одну «ногу», стала болтаться в воздухе как утлая лодочка, подвернувшаяся под цунами. Я уловил запах топлива и дыма, и это было совсем не смешно. Как ни странно, но смерть Крамского не произвела на меня должного впечатления. Наверное, еще и потому, что моей собственной жизни в данной ситуации была грош цена. Внизу – сплошная стена из сосен, ни одной пригодной для посадки поляны, да и о какой посадке может идти речь, если штурвал меня уже почти не слушается, а горючего в баках осталось не больше, чем в пипетке…

Но, как известно, надежда умирает последней. А уж тем более в душе такого отчаянного сорокалетнего парня, как я. Мы с моей шкурой в ситуации еще и похлеще попадали, всякое бывало. Застрявшие в мускулах пули, сломанные кости, отбитые внутренности и содранная полосками кожа – всё это сущая ерунда, в большинстве случаев ничего общего не имеющая со смертью. Самое страшное – её ожидание. Ничто так не утомляет, как задержка поезда, особенно, когда лежишь на рельсах.

Прямо как сейчас, когда я, как сраный веник, болтаюсь в воздухе на однокрылой и одноногой «стрекозе»!

Собрав в узел все свои мысли, я пару секунд активно поработал серым веществом и пришел к однозначному решению – нужно садиться (хотя правильней было бы сказать – бросаться) на «мягкие» кроны высоких сосен и елей. Расстояние до них резко сокращалось, а я отчаянно пытался удержать пикирующую «вертушку» в вертикальном положении. Согласитесь, падать вверх головой гораздо спокойнее, чем наоборот.

Можно сказать, что мне повезло. Мы со «стрекозой» не напоролись с размаху на ствол самой крепкой сосны, а провалились между двумя растущими в десяти метрах друг от друга лесными красавицами. Хотя их ветки и сучки на поверку оказались куда менее гостеприимными, чем я предполагал, ещё барахтаясь в небесной вышине. Хруст ломающегося стекла, ужасная вибрация и сотрясение от рубящих все вокруг лопастей главного винта, плюс к этому – падение спиной вниз, сделали своё дело.

Влепившись затылком в сиденье, а затем ударившись левым виском о стойку, я отключился.

Во время короткого забытья мне померещилось, будто внезапно оживший генерал КГБ, вытирая с губ кровавую пену, лезет ко мне своими переломанными, скрюченными и посиневшими пальцами, пытаясь схватить за горло и вырвать кадык. Я защищаюсь, пытаюсь отстранить от себя назойливого зомби, а когда убеждаюсь в бессмысленности стараний, в полную силу запускаю ему «розетку» из двух растопыренных пальцев прямо в глаза, выдавливая зрачки и добираясь подушечками до трепыхающихся и студенистых мозговых клеток… Слава Богу, я очень скоро очнулся и с первыми проблесками сознания хотел уже было обрадоваться окончанию кошмара, но, как оказалось, слишком поторопился.

Вертолёт завис, запутавшись в мохнатых переломанных ветках, метрах в шести над землей. Внизу лежало трухлявое поваленное дерево, так что прыгнуть и умудриться не сломать при этом обе ноги было под силу только гимнасту-профессионалу. Я лежал на левом боку, сверху на меня навалилось бездыханное тело Крамского. Дверца с моей стороны была широко открыта – удивительно, что я не вывалился и не свернул себе шею во время падения вертолёта.

Список ближайших задач представлялся мне вполне ясно. Для начала нужно благополучно достигнуть земли и не переломать себе кости. Затем как можно быстрее убираться отсюда, так как псы в камуфляже уже натянули поводки и готовы в любую секунду плюнуть в меня кусочком свинца.

Сделать задуманное оказалось гораздо сложнее. Едва я только освободился от тяжеленного трупа генерала, обмотав его болтающимся рядом со мной пристяжным ремнем и отодвинув куда-то за простреленное сиденье, попробовал вырвать у него из рук портативный компьютер, как неожиданно что-то треснуло там, где находился двигатель, и вспыхнул огонь. Я дёрнулся от неожиданности, и тело Крамского обрушилось на меня сверху.

Полёт не занял много времени. Сначала рядом со стволом поваленного дерева упал на бок я. Затем мне на голову свалился чемоданчик. Я поднялся на четвереньки, схватил ноутбук, отполз в сторону и снова провалился в бездонный колодец…

Очнулся я от тошнотворного запаха горящего человеческого тела. В метре от меня пылал упавший сверху вертолет, который подмял под себя останки генерала КГБ Крамского. Каким-то чудом лопасти винта не сломали мне позвоночник. Я приподнялся, мутными глазами оценил окружающую обстановку и пришел к утешительному выводу, что майору Боброву в очередной раз повезло. За прошедшие пятнадцать минут я мог умереть, по меньшей мере, трижды. Но, видимо, срок мой еще не настал, или смерть-старуха просто-напросто промахнулась и утащила с собой под землю верного цепного «добермана» могущественной секретной службы. Ну что же, я не против.

Портативный компьютер, как я и ожидал, оказался испорчен. Зато дискета – в полном порядке. Внезапно я ощутил дрожь в коленках. В этой упакованной в плоский несгораемый контейнер и надежно защищенной от деформации пластине хранилась чрезвычайно ценная информация. Ради неё многие пошли бы на все. Что, впрочем, уже с успехом и осуществлялось. Пока со мной дискета, я могу не переживать за свою жизнь – с одной стороны, и опасаться за неё – с другой. Парадокс. Никто не станет убивать меня (по крайней мере, специально), пока не узнает, где дискета. А как узнает – сразу в расход. Для определенных кругов уже перестал существовать майор Валерий Николаевич Бобров. Есть только гипотетический носитель информации. Со, всеми вытекающими из этого для него последствиями. Вот такое радужное теперь у меня будущее!

Мне понадобилось около двух-трех минут, чтобы плавающая перед глазами картинка более-менее сфокусировалась. Я, пошатываясь и опираясь рукой о ствол сосны, поднялся и быстро, насколько был способен, направился на юго-восток. По моим подсчетам, понадобится не менее пяти часов активных шевелений «поршнями», чтобы добраться до ближайшего шоссе. Там я сяду на какое-нибудь подходящее транспортное средство и попытаюсь как можно быстрее оказаться в Москве. В такой одежде, как черный спецкостюм, изорванный и измазанный кровью, далеко не уйдешь. К тому же – нет денег. И нет связи с «Золотым ручьем». От некогда верой и правдой послужившего мне сотового телефона остались только воспоминания.

Пока я, продираясь сквозь ветки, продвигался в сторону шоссе, голова моя работала в режиме «супер-турбо». Мне было над чем поразмыслить. Первым в длинной череде вопросов был риторический – что делать? О том, что дискета у меня, рано или поздно обязательно узнают в КГБ. Не исключена вероятность, что о том же пронюхают «камуфляжные». Они предприняли попытку захвата объекта с одной целью – завладеть программой кодировки. А внезапно ускользнувший, пусть и недалеко, вертолет, недвусмысленно свидетельствует о предпринятой попытке спасти дискету. Следовательно, по моему следу уже стремительно несется стая голодных собак. Несложно представить, что меня ждет, попади я им в лапы. Даже помолиться не успею.

Если же найти возможность разыскать компетентных людей в спецслужбах и вернуть им утраченный алмаз «Око света», то они, завладев дискетой, не колеблясь поставят меня к ближайшей стенке, дабы ликвидировать лишний источник возможной утечки информации. По воле случая я стал обладателем не предназначенного для посторонних секрета, а это равносильно смертному приговору…

Нет, такой расклад никак не подходит. Я, хоть и выбрал профессию военного, как любой нормальный человек хотел бы пожить на этом свете ещё три-четыре десятка лет. Пиво, женщины и все такое… Я не собираюсь умирать.

Тут надо отметить еще один, чрезвычайно важный момент. Календарь бесстрастно констатировал, что сегодня – девятнадцатое августа тысяча девятьсот девяносто первого года. В стране творилось Что-то непонятное. Я уже знал, что во все более или менее крупные города были введены войска. Нетрудно себе представить, что сейчас творилось во властных структурах и тем более в КГБ. Напавшие на секретный объект, безусловно, владели оперативной информацией на самом высоком уровне. И они знали, что сегодня им никто не помешает осуществить задуманное. Короче, не приходилось сомневаться, что они уже стремительно шли по моему следу.

В таком случае оставался только один выход – уйти до поры до времени на дно и там, окопавшись со всех сторон, ждать удобного момента для окончательного принятия решения. Ближайшие же задачи представлялись более-менее ясно.

Во-первых, нужно добраться до Москвы.

Во-вторых, узнать, как дела в «Золотом ручье». Это – особенно важно!

В-третьих, как можно быстрее уезжать из региона, а ещё лучше – из России. Я даже знал, куда именно.

* * *

Спустя три часа я вышел на трассу, тормознул рефрижератор с молдавским номером и без особых проблем добрался до Москвы. Правда, поволноваться все-таки пришлось, когда на въезде в город я увидел стройные ряды бронетехники и людей в военной форме. Молчаливый водила КамАЗа с «будённовскими» усами оказался хорошим парнем, порылся под своим сиденьем и положил мне на колени видавшую виды джинсовую куртку с бессчетным количеством заплат.

* * *

– Накинь.– Он ещё раз остановил взгляд на исцарапанных и кое-где испачканных кровью бицепсах странного попутчика, втиснутых в черную футболку с короткими рукавами (форменную куртку с майорскими погонами я снял загодя, в лесу), и вздохнул: – Мало ли что…

Дальнобойщик остановил рефрижератор на первом же городском перекрёстке.

– Приехали, братишка. Мне сейчас в одно место заехать надо, одному. Сам понимаешь… – будто извиняясь, сказал «Буденный». – Бывай.

Я спрыгнул на асфальт, начал снимать джинсовку, но не успел. КамАЗ заревел, дернулся и, выпустив густой черный дым из расположенной над кабиной высокой выхлопной трубы, рванул вперед.

До дома я решил идти пешком. По дороге внимательно вслушивался в обрывки разговоров прохожих и вглядывался в лица сидящих на «бэтээрах» и танках солдат. Почти на каждом большом перекрестке стояла военная техника. Я с удивлением замечал улыбки на лицах молодых ребят в форме, которых, помимо их воли, заставили стать устрашающим монстром для простых мирных граждан. Из стволов пулеметов и орудий торчали букеты цветов. Невиданное зрелище! Последний раз я видел такое на экране телевизора в последний день вывода советских войск из Афганистана. Тогда мы, те, кто там когда-то был, не чувствовали себя" победителями. Это была бесславная война, которая так же бесславно и завершилась, не принеся ничего, кроме слез и ноющего сожаления о безмозглой тупости отдавших некогда роковой приказ «отцов народа».

Подойдя к своей пятиэтажке, куда обычно меня привозила и отвозила обратно на службу светло-коричневая «Латвия», я огляделся. Ничего подозрительного. Тихо, стараясь не производить лишнего шума, я поднялся по лестнице на четвертый этаж и позвонил в соседнюю с моей дверь. Из глубины квартиры мягко прошлепали детские шаги. Сережа, сын Павла Дмитриевича, был дома.

– Здрасьте, дядя Валера! – выпалил мальчик. – Папы нет, но он скоро будет. Вам дать ключ?

Уезжая на службу, я всегда оставлял ключи соседям, так как с самого детства имел отвратительную привычку везде оставлять зонтики, перчатки и ключи. Победить этот «порок» не удалось, и приходилось перестраховываться простейшими методами. Второй ключ от квартиры был у моей бывшей жены, которая жила сейчас с новым мужем в другом конце города.

– Да, дай, пожалуйста, – кивнул я в ответ.

Через минуту майор Бобров был уже внутри своей квартиры. Не мешкая переоделся в приличную одежду, собрал самое необходимое в спортивную сумку, положил туда документы и деньги – все, что были, в большой серебряный портсигар спрятал дискету и засунул его между рубашек, повесил сумку на плечо и уже собрался уходить, как неожиданно зазвонил стоящий на журнальном столике телефон.

Наверное, минуту я стоял и думал – брать трубку или нет? Но любопытство все-таки одержало верх.

– Алло? – спокойным, как у развалившегося в кресле перед телевизором шахматного болельщика, голосом, ответил я.

– Это ты, командир?! Молодец, хорошо бегаешь… – Я узнал голос человека, с которым уже имел возможность говорить в «Золотом ручье». Сейчас он просто шипел от бешенства. Его рваное дыхание больше напоминало свист старых кузнечных мехов. – Если хочешь умереть быстро и безболезненно, возьми дискету и спускайся вниз! Там тебя уже ждут. Боюсь, это все, что я могу для тебя сделать. Ты проиграл свою жизнь вчистую, придурок!..

– Что с «Золотым ручьём»? – я не смог сдержаться, чтобы не задать этот вопрос. В ответ услышал лишь отчаянный мат и обещание «свернуть мне башку собственными руками».

– Всё, сука, считай, договорился!!! – И в трубке раздались короткие гудки.

Я бросился к окну и успел заметить, как из двух припаркованных возле моего подъезда машин выскочили сразу несколько вооруженных людей в штатском. Случайные прохожие, моментально почувствовав опасность, в панике бросились в разные стороны. Какая-то женщина громко и пронзительно закричала… И тут я вспомнил очень простой трюк, время от времени применяемый квартирными ворами.

Я быстро покинул квартиру, прихватив с собой сумку, отдал ключ Сережке-соседу, спокойно поднялся по лестнице на последний этаж, слыша гул поднимающегося в шахте лифта и громкий топот ног где-то внизу, там, через чердачное помещение перешел из моего первого в четвертый подъезд, спустился на лифте вниз, зашел в подвальную дверь, выходящую не на улицу, а внутрь подъезда, около входной двери, и спустился вниз, в царство толстых, мокрых, покрытых колючей стекловатой труб канализации и отопления.

Дома в моем дворе стояли, образовывая пятиугольник. Жильцы называли это архитектурное чудо не иначе, как «Пентагон». При этом подвал четвертого подъезда одного дома отделяла от подвала первого подъезда следующего дома только выложенная в этом месте стена из белого кирпича, в правом верхнем углу которой над тянущимися там трубами канализации зияло отверстие полметра в диаметре. Благодаря такому подарку строителей, поленившихся класть кирпичи, стоя враскоряку и упираясь задницей в потолок, я через каких-то три минуты вышел на улицу в совершенно противоположной от своего подъезда стороне «Пентагона». Тут же поймал частного таксиста на раздолбанном «жигулёнке» и попросил его «ехать прямо и очень быстро».

Помня прокол в квартире, я предпринял все возможные меры предосторожности, три раза пересаживаясь из машины в машину, и быстрым темпом направился в противоположный конец города, увозя с собой сверхсекретную информацию, за которой в данный момент охотились могущественные силы.

Тогда я даже не подозревал, что, помимо своей воли, стал главным действующим персонажем тщательно спланированного и почти увенчавшегося успехом грандиозного спектакля.

Глава вторая

Во избежание вполне возможных недоразумений я не поехал на поезде и не полетел на самолете. К тому же мне, честно говоря, было жалко бросать совсем недавно купленную «восьмерку». У меня не было личного гаража, и машина большую часть своей жизни проводила под открытым небом на обдуваемой всеми ветрами платной стоянке недалеко от ВДНХ.

Расплатившись с таксистом, я вышел из потрепанной «Волги» за квартал от места дислокации моего четырехколесного коня и, с огромным удовольствием закурив, не спеша пошел в нужном направлении. Мысли, как и следовало ожидать, ни в какую не хотели выстраиваться в логическую цепочку, а беспорядочно метались внутри моей черепной коробки. Я успел ухватить главную – надо немедленно рвать когти из Москвы, но в остальном… Слишком серьёзная заварилась похлебка, чтобы о ней не думать. Размышляй, Валерий Николаевич, не ленись! А то не успеешь аукнуть, как уже раз и навсегда позабудешь все прелести жизни. Впереди тебя ждут о-о-очень непростые денечки.

Воспользоваться своим автомобилем мне так и не удалось. Любой автомобилист хорошо знает, что самые неприятные поломки всегда происходят в неподходящий для этого момент. Закон подлости, он же – закон бутерброда, неизменно падающего на землю маслом вниз, в очередной раз получил подтверждение. Да еще какое! Мало того, что двигатель совсем еще новой «восьмерки» наотрез отказывался заводиться, так ведь по непонятной причине вышла из строя и пережгла все предохранители электросистема машины, а вдобавок ко всему, еще село левое заднее колесо. На мой немой вопрос, заданный одними глазами подошедшему охраннику, он только пожал плечами и недовольно скривил небритую физиономию.

– Вроде не лазил никто… Я вообще только два часа назад сменился… – Парень с отсутствующим видом обошел вокруг не подающего признаков жизни «чуда» советского автомобилестроения, безразлично осмотрел машину и полез в карман джинсовых штанов за очередной порцией семечек.

– Ладно, придется сегодня на «пешкарусе» передвигаться. – Я, как мог, изобразил на фейсе равнодушную улыбку оглушенного пыльным мешком простофили, лениво захлопнул и закрыл на ключ дверцу «восьмёрки». – Закурить есть?

– Да вроде… – снова пожал плечами переросток и, покопавшись в кармане, вытянул оттуда всю в чёрной пыли от семечек пачку дешевых сигарет без фильтра. – Держи, дядя. – Он протянул её мне.

– «Ватра»?! – Я недовольно поморщился, как будто увидел прямо перед носом вонючую пупырчатую жабу. – Не, я лучше курить брошу, но такую дрянь в рот не возьму.

– Как хочешь, – нисколько не обидевшийся парень затолкал мятую пачку обратно в джинсы и широко зевнул.

– Пока. – Я вышел за высокие металлические ворота. Проблема с транспортом снова встала на первое место.

И тут опять вмешался Его Величество Случай. Хотя кто-то сказал, что случайность есть не что иное, как проявление закономерности. Возможно… Практически не найти человека, который в определенные моменты жизни не думает примерно следующее: «Вот не сказал бы я тогда ей… Вот не сел бы тогда к нему в машину… Вот послушал бы совет друга…» И так – до бесконечности. И все, кого посещают такие, выраженные в сослагательном наклонении воспоминания, совершенно правы! Нет ничего более сильного, более весомого, более определяющего всю дальнейшую жизнь, чем случайные события. Примеров тому сотни, тысячи, миллионы. Любой человек, если захочет, в своей собственной жизни насчитает много кардинально повлиявших на судьбу «мелочей».

Так случилось и со мной. И все благодаря притормозившей рядом со мной чёрной «Волге» с военными номерами и совершенно непрозрачными стеклами. Дверца машины чуть слышно щелкнула, и я увидел появившееся в проеме плечо, а затем и лицо человека в зелёной форменной одежде. Личность мужчины показалась мне знакомой. Я попытался вспомнить, где мог видеть его раньше, но он избавил меня даже от этой, не особо утомительной для серого вещества работы.

– Товарищ Бобров? Валерий Николаевич? – Офицер, как я успел заметить – подполковник, очень любезно улыбнулся и посмотрел на меня ярко-голубыми глазами. – Вы меня не помните?..

– По-моему, помню. Но вот имя… – Я ответил на улыбку довольно кислой миной и почему-то крепко прижал рукой к правому боку спортивную сумку с вещами, деньгами и дискетой покойного генерала Крамского. Что-то во взгляде добродушного на вид пухлячка меня насторожило. Уж не братец ли единоутробный у меня объявился? В том состоянии, в котором я находился с самого утра, можно было невесть что подумать. Для уверенности я слегка пошевелил левым плечом и радостно ощутил знакомую тяжесть крепко пристегнутого к кобуре «стечкина». Единственный мой защитник, страж и воин. С полусотней «желудей» в запасе.

– Мы с вами вместе в ташкентском госпитале лежали, после ранения. Я тогда в командировке был, так случайно, прямо на улице, хулиганы подстрелили. А вы, по-моему, из Афгана, – освежил мою засорившуюся всякими прочими событиями последних семи лет память подполковник. – Только тогда я капитаном был, как и вы.

«Их контора что, слежку за мной установила? – пришла мне в голову совершенно глупая мысль. – Или в доверие втирается?»

Но, черт побери, я действительно узнал его!

– Капитан… нет, простите, подполковник Березовский? – осторожно спросил я, всё ещё цепляясь за спокойно висящую на моем плече сумку «Адидас» – видавший виды «трофей» московской Олимпиады-80.

– Точно! – обрадовался как ребенок крепкий светловолосый мужчина. – Думал, забыли. Вам куда? Если по пути, то могу подбросить. – Подполковник кивнул в сторону широкого мягкого сиденья, обтянутого вишневым бархатом.

– А куда вы едете? – Где-то в глубине души я почувствовал, что через секунду услышу нужный, очень нужный мне именно сейчас адрес.

– Вообще-то далеко. У меня через… – подполковник вскинул мощную руку и посмотрел на дорогие, в крупном золотом корпусе, часы, – семь часов важное совещание в Ленинграде. Вот прямо туда и направляюсь.

– Вы просто не поверите, но сейчас я собирался ехать на вокзал за билетом и через три часа уже отчаливать в город на Неве! – Мне с большим трудом удалось сдержать то чувство внутреннего ликования, которое неожиданно проснулось внутри. Наверное, не что похожее испытывает азартный игрок, когда в один прекрасный момент по воле Его Величества Случая выигрывает самый главный и самый дорогой Приз.

– Правда?! Так замечательно, садитесь рядом со мной, и поехали. Хоть не скучно будет отсиживать мягкое место несколько часов подряд, А то, понимаешь, в кабинете целыми днями сидишь, а потом ещё в машине трястись… Давайте, Валерий Николаевич, не стесняйтесь. Думаю, нам будет интересно поговорить, ведь сколько лет не виделись! – Березовский жестом пригласил меня в салон «Волги» и даже отодвинулся дальше.

Кто ещё находился в машине, я знать не мог. Тёмные стёкла наглухо перекрывали видимость. Но, ёлки-палки, черт побери, где за такое короткое время они могли специально для меня откопать этого добродушного кабинетного пухлячка, едва знакомого со мной по совместному лечению в далеком южном госпитале? Чушь собачья, обычное совпадение.

– По-моему, лет пять прошло, – бросил я, обрушивая все свои восемьдесят два килограмма на тёплый бархат заднего сиденья приписанной к штабу округа «Волги», одновременно придирчиво осматривая скрытое за тонированными стеклами пространство. Кроме водителя, угрюмого лейтенанта, в машине никого не было. Я мысленно погладил себя по голове. Ура, ура, ура! Вдвоем с подполковником – прямо в Ленинград. На служебном автомобиле. Что может быть лучше? Только ковёр-самолёт, в придачу с шапкой-невидимкой.

– Олег, поехали прямо и без остановок, – отдал приказ подполковник Березовский, и черная «Волга» плавно тронулась с места, стремительно набирая скорость. Одной из привилегий автомобилей штаба было право не останавливаться по требованию ГАИ. А следовательно, для машин с соответствующими номерами не существовало никаких правил движения. Через десять минут мы уже пересекали границу города. Я молча проводил взглядом быстро промелькнувшую по правой стороне высокую белую табличку с перечёркнутой надписью: «Москва».

– Ну что же вы, Валерий Николаевич, замолчали? – подполковник с интересом посмотрел на меня. – Рассказывайте, где вы, что вы… Хотите коньячку? – Глаза Березовского заметно просияли, а губы вытянулись в трубочку.

– Хочу, – охотно отозвался я, решив, что после всего случившегося сегодня мне совершенно не помешают пятьдесят граммов благородного напитка.

– А вот и коньячок, – подполковник открыл пухлый коричневый портфель, и на его широком скуластом лице я заметил довольную мину. – Молдавский, пять звездочек! Сейчас такого уже не продают. Разве что у нас, да в Совете министров, – и Березовский громко рассмеялся. Жизнь казалась ему радостной и беззаботной. Как у Христа за пазухой.

– А вы, товарищ подполковник, где сейчас обитаете? – спросил я, подставляя маленький пластмассовый стаканчик под горлышко фляжки из нержавеющей стали. – Всё там же?

– Валерий Николаевич, – Березовский поморщился, – не надо званий и регалий, называйте меня просто Семен Романович, договорились?.. Вот и замечательно!

Я отхлебнул из стаканчика маленький глоток коньяку и почувствовал, как огненная жидкость медленно воспламенила мои совершенно пустые внутренности. Ведь с самого утра у меня во рту даже маковой росинки не было. Так почему не воспользоваться гостеприимством неожиданного попутчика? Глядя на его щеки, можно было с уверенностью сказать, такой не выдержит и двух часов, чтобы не положить в рот очередной бутерброд с лососиной или кусочком карбонада.

Подполковник, будто услышав мои слова, неожиданно предложил разделить с ним «скромный дорожный паек». Насколько он действительно оказался «скромным», на этом лучше не останавливаться. Совсем скоро я стал всерьез опасаться за способность моего желудка справиться с таким объемом пищи.

– А что мы все про меня, да про меня, вы-то как? Служите? В каком звании, должности? Дети, жена? – как на допросе начал допытываться Березовский.

– Служу. В должности начальника охраны одного объекта… Так, ничего особенного. Звание у меня майор, семья и жена были, но сейчас уже нет. Я свободен, словно ветер, – поставил я точку в скорострельной «исповеди» и достал сигарету. – У вас в машине можно курить?

Мы ещё много о чем успели поговорить со словоохотливым подполковником. Я узнал о его удачной женитьбе на дочери комитетского генерала много лет назад, о двух его дочках, как две капли воды похожих на сварливую мамашу и в настоящее время заканчивающих восьмой класс, послушном и добром псе по кличке Пистон, чью породу не смог определить даже опытный кинолог, личных пристрастиях относительно еды, женщин и напитков, и обо всем остальном, о чем можно узнать от желающего кому-то выговориться человека. Я же ограничился общими формулировками типа: «нормально», «ничего», «могло быть и лучше» и тому подобными.

Мне вообще не очень нравится, когда начинают расспрашивать о личной жизни и пристрастиях. Может быть оттого, что личной жизни, как таковой, у меня уже довольно давно не было, а все мои предпочтения определялись наличием того или иного в данный момент. Если на твоем столе в солдатской палатке стоит алюминиевая миска с кашей на комбижире, то бесполезно мечтать о красной и черной икре. Примерно так я и рассуждал во всех жизненных ситуациях. Лучше гривенник сегодня, чем червонец завтра. Моя бывшая жена частенько поговаривала, мол, солдафоны – это такие люди, которые к реальной человеческой жизни совершенно не приспособлены, так как не могут жить без гарантированной пайки на завтрак, обед и ужин, подъемов в шесть утра и трехэтажного мата, к тому же одержимы желанием всегда и всеми – а особенно семьей – командовать, и при этом всегда готовы, подобно хорошо натасканной собаке, сорваться по приказу начальника в драку. А как тогда быть с театром, посещениями музеев, ресторанов и дражайших подруг-пустомелек? Этого Марина понять никак не могла и не хотела. Зато сейчас, с новым мужем, который регулярно целует её в попочку и моет женушке нежные тонкие пальчики в тазике с оливковым маслом, а в свободное от постоянного ухаживания время еще и умудряется быть членом правления крупного банка, она чувствует себя как любимая роза в саду у маньяка-садовода. Именно о такой жизни она и мечтала все свои двадцать восемь лет.

Конечно, об этих своих мыслях я не рассказывал Березовскому. Спокойно дождался, пока черная «Волга» не пересекла границу города-героя Ленинграда и на первом же перекрестке вышел, успев, однако, пообещать подполковнику, что обязательно встречусь с ним в десять часов возле Казанского собора на Невском проспекте. Машина напоследок умудрилась окатить меня грязью из лужи, но я не обиделся и неторопливо пошел по направлению к ближайшей станции метрополитена.

Конечной точкой моего маршрута не был, однако, город на Неве, я стремился в независимую ныне Эстонскую Республику, в курортный городок под названием Пярну. Там, по крайней мере мне очень хотелось в это верить, все еще жила моя первая любовь Рамона, с которой я познакомился много лет назад во время летнего отдыха на берегу ласкового Балтийского моря.

Удивительно, но мне, тогда уже ветерану афганской войны, тридцатитрехлетнему капитану десантно-штурмового батальона, до встречи с этой девушкой чувство любви, о которой судачит как минимум восемьдесят процентов людишек, было совершенно незнакомо. Женщины были, как у всякого нормального мужика, но вот чтобы хотелось видеть ее рядом с собой каждый день, на протяжении многих лет, вместе воспитывать детей, вместе ходить в кино, в театр и в гости… Нет, такого не было. До того дня, пока совершенно случайно я не забрел на так называемый дикий пляж.

В общем, он и не был никаким официально обозначенным на местности куском прибрежного песка, просто в полукилометре от обычного курортно-санаторного пляжа города Пярну уже давно нашли себе пристанище группы раскрепощенных местных жителей, любивших предаваться солнечным ваннам в костюме Адама и Евы. Влекомый обычным человеческим любопытством, я встал прямо посередине загорающих вокруг меня граждан и стал ошалело вертеть головой, непроизвольно останавливая взгляд на самых выдающихся образцах женской половины человечества. И дождался.

Жирная, как свиноматка, и, конечно же, полностью голая дамочка неопределенного возраста, совершенно не стесняясь своих отвисших, как уши спаниеля, грудей, на непонятном мне языке начала громко вопить и показывать в мою сторону указательным пальцем. Эстонский я к тому времени както не удосужился выучить, но и без этого прекрасно понял, что попал в дурацкое положение. Абсолютное большинство загорающих на диком пляже привыкли не обращать, по крайней мере слишком навязчиво, внимание на лежащих вокруг граждан. И появление неискушенного в нудизме мужика в бело-голубой десантной майке и сшитых из «серпасто-молотка-стого» флага шортах никак не могло остаться незамеченным. Я был словно волк в овчарне. Правда, «овцы», один-раз обратившие внимание на дикие крики выжившей из ума «фотомодели» с десятком вторых подбородков, снова лениво уткнулись в расстеленные на горячем песке полотенца и покрывала. Строгая ревнительница правила «не обращать внимание» продолжала истошно вопить и никак не хотела опускать нагло уставившийся в мою сторону палец. Мне ничего не оставалось, как побрести обратно в направлении общественного пляжа. Но тут, совсем неожиданно, чья-то нежная рука тронула меня за локоть. Я почувствовал, как по моему мускулистому и узловатому торсу пробежала едва ощутимая волна мурашек.

Передо мной стояла девушка с вызывающим зависть бронзово-шоколадным загаром и длинными белыми волосами. Ее очаровательную, словно две маленькие дыньки, грудь ненавязчиво подчеркивал салатного цвета купальник. Она сняла солнечные очки и, щурясь от яркого света, весело спросила:

– Вы здесь новенький, да?

Я обратил внимание на небольшой, очень приятный на слух акцент. Потом долго вспоминал, где мог слышать его раньше, и наконец вспомнил некогда всеми любимую передачу «Телевизионные знакомства», завоевавшую огромную популярность не столько содержанием, сколько необъяснимым впечатлением «заграничности» из-за сильного эстонского акцента ее ведущего.

– Да, совсем новенький. – Я неловко пожал плечами и позволил себе заглянуть в глубокие, как морская бездна, глаза незнакомки.

– Здесь все загорают голыми, – просветила меня девушка и вдруг провела своей маленькой влажной ладошкой по моей бугристой руке. – Какой вы сильный… – как будто завороженная, медленно протянула она. – Вы десантник?

– Что-то вроде того. – Я уклонился от дискуссии на эту тему, хотя испытал известное удовольствие от комплимента. Мужчины – это взрослые дети и очень любят, когда женщины восхищаются их силой, умом, способностями или темпераментом. Вот на такую приманку мы регулярно и попадаемся в умело расставленные слабой половиной ласковые сети!

– Хотите, я расскажу вам про правила этого пляжа? – Девушка слегка прищурилась и, закрывшись от полуденного солнца приставленной к челке ладошкой, приглашающе посмотрела на меня. – Если, конечно, вы думаете здесь загорать.

– А почему ты сама в купальнике? – во мне проснулся хулиган и повеса, одной из привычек которого было всегда и везде задавать бестактные вопросы.

– Потому что здесь кругом люди, а у меня на спине… – девушка слегка замялась, дотронувшись рукой до правой нижней округлости, скрытой за салатного цвета тканью, – небольшой шрам. В детстве я лазила за вишнями на дерево, и вдруг сук обломился. Вот и приходится загорать за дюнами или в купальнике.

Я был поражен непринужденностью и раскованностью девушки, не побоявшейся заговорить с совершенно незнакомым мужчиной и так спокойно отвечающей на, мягко говоря, не совсем обыденные вопросы. Мне не удалось сдержать улыбку. А она восприняла это как согласие с моей стороны и тут же взяла меня за руку.

– Вас как зовут?

– Валерий…

– Валера, угостите меня «кока-колой», а то очень пить хочется! – Шоколадная красавица потянула меня в сторону виднеющегося вдали пляжного кафе, откуда доносились приглушаемые шелестом накатывающихся на янтарный песок волн звуки музыки. – Меня зовут Района. У вас в России, наверное, нет таких имён, правда?

– А почему ты решила, что я из России, а не из какой-нибудь там… Литвы? – поинтересовался я.

Но она не ответила, а только громко рассмеялась и еще сильнее сжала мой локоть. Только спустя несколько дней, лежа вместе со мной в раскачивающемся под звездами гамаке в саду своего дома, моя загорелая красавица открыла мне эту «тайну».

– Знаешь анекдот про Штирлица?

– Знаю. А какой?

– А такой! – Рамона нежно поцеловала меня в небритую щеку. – Штандартенфюрер Штирлиц шёл по центральной улице Берлина и никак не мог понять, что же так сильно выдавало в нём русского разведчика – то ли надвинутая прямо на глаза шапка-ушанка с огромной красной звездой, то ли волочившийся сзади парашют! – И обитательница гостеприимного курорта, словно маленькая девочка, крепко прижалась к моей широкой груди.

Словом, влюбился я в эту двадцатилетнюю красавицу с первого же дня знакомства. Но, увы, отпуск мой был не резиновый. Три" недели на нудистском пляже, два десятка страстных и полных сверкающих созвездиями ночей, несколько сотен пылких признаний в любви – все это неизбежно подошло к концу. Билет на автобус до Таллина и на поезд до Москвы уже заняли свое место в недрах моего безразмерного бумажника. Оставалось провести последнюю ночь вместе с Рамоной.

Мы молча стояли на уходящем далеко в море причале для прогулочных яхт и никак не могли найти подходящие для расставания слова. Все, что нас окружало, очень смахивало на финальную сцену из высококлассной голливудской мелодрамы. Вечер, море, покачивающиеся на легких волнах яхты, садящееся за горизонт солнце. И двое пылких влюбленных, не решающихся начать серьезный разговор…

Ох уж эти курортные романы! Сколько про них писали писатели, сколько фильмов снимали режиссеры и сколько душещипательных историй рассказывают друг дружке сентиментальные женщины! Они будоражат кровь и так же неожиданно, как и начались, заканчиваются. За редким исключением. И в тот момент я, уставший от разухабистой офицерской жизни мужчина, надеялся, что именно нам с Рамоной удастся попасть в число немногих счастливчиков, которые, встретившись однажды под ласковым пляжным солнцем, больше уже никогда не расстанутся. Однако на мое предложение уехать вместе со мной в Москву или, по крайней мере, приехать ко мне позже, загорелая красавица лишь отрицательно покачала головой.

– Я не смогу жить в России, – печально произнесла Рамона, поправляя растрепавшуюся от вечернего бриза и выгоревшую за лето светлую челку. – Русские – это совсем другие люди, практически ни чем не похожие на эстонцев.

– Но ведь со мной ты этого не замечала!..

– Валерочка, ты – не все. Я несколько раз была в Москве и Ленинграде, и каждый раз мне хотелось как можно быстрее убежать из этих грохочущих и кишащих народом мегаполисов, где у большинства людей, ты уж не обижайся, нет ни малейшего понятия о культуре. Я представляю, насколько трудно там живётся по-настоящему образованным и воспитанным людям.

Эти слова двадцатилетней девушки, произнесенные еще во время правления потенциального «политического покойника» Константина Устиновича, честно говоря, задели мое самолюбие и неосознанную гордость за «великий русский народ». Так мы и расстались, без каких бы то ни было обещаний и клятв в вечной любви. Ту ночь я провел у себя в гостинице, где за весь отпуск ночевал едва ли три-четыре раза, и все никак не мог заснуть, поражаясь отношению молодой эстонки к русским и иже с ними. На следующее утро я, как бы между прочим, по дороге на автовокзал прошел мимо небольшого, утопающего в зелени домика Районы, где она жила вместе с бабушкой и где я провел, наверно, самые счастливые минуты и часы своей жизни.

Загорелая светловолосая девушка спокойно и размеренно поливала из прозрачного синтетического шланга многочисленные клумбы с цветами. Разлетающаяся на миллионы мелких брызг струя воды в этот утренний час напоминала внезапно ожившую радугу… Я постоял несколько минут в тени растущей возле дома плакучей ивы, посмотрел на Району все еще влюбленным взглядом, а потом быстрым шагом направился в сторону уже принимающего пассажиров междугородного автобуса.

Спустя неделю после своего приезда в Москву, на одной из вечеринок, куда меня пригласили друзья-офицеры, я познакомился с Мариной. Не знаю, что тогда руководило мной, но уже через три дня я сделал ей предложение, а перед ноябрьскими праздниками она стала моей официальной женой. После проведенного в объятиях Рамоны отпуска я уже просто не представлял себя без постоянно находящейся рядом женщины. Мне нужно было ежедневно ощущать ее присутствие в доме, без которого жизнь вдруг стала казаться серой и невыносимо скучной. Впрочем, Марина осточертела мне уже через полгода, и я без малейшего сожаления отправил ее к сдувающему с нее пылинки очередному воздыхателю. А от Рамоны я получал на каждый день рождения открытки с пожеланиями счастья, здоровья и успехов в личной жизни. Так продолжалось два года, затем все оборвалось. И вот ровно месяц назад я снова обнаружил в своем почтовом ящике красочную почтовую карточку с теперь уже заграничными, эстонскими марками… И так же, как раньше, ни малейшего намека на что-то более значительное – обычные поздравления. Но каким-то шестым чувством я понял – она меня ждёт…

Спустя час после того, как «Волга» Березовского высадила меня возле ближайшей станции метро, я уже сидел в автобусе Санкт-Петербург – Таллин и думал о предстоящей через несколько часов встрече.

Равномерный гул двигателя и накопившаяся усталость сделали свое дело – автобус еще не успел выехать за пределы Ленинграда, а я уже спал, не обращая никакого внимания на сидящего рядом со мной мужика с белым, как поросенок, бультерьером на коленях.

Позади у меня был самый трудный и самый сумасшедший день в моей жизни.

Глава третья

Сразу же, как только я сошёл с автобуса в самом центре Пярну, бросилось в глаза поразительное запустение и неизвестно куда исчезнувший лоск некогда популярного курорта. Несмотря на то, что еще не закончился отведенный лету срок и яркое солнце располагало к проведению свободного времени именно на пляже, загорающих почти не было. Пляж находился всего в нескольких десятках шагов от остановки автобуса Таллин – Пярну, так что я первым делом поспешил именно к морю.

Что я надеялся там увидеть? Такие же, как семь лет назад, жизнерадостные лица отдыхающих? Или толстую эстонку, кричащую во всю глотку при виде случайно оказавшегося в обители нудистов мужчины в красньк шортах и десантной майке? А может быть, я хотел, чтобы меня, прямо как раньше, коснулась своей горячей ладошкой незнакомая светловолосая девушка? Ни на один из задаваемых самому себе вопросов я не мог найти точного ответа. Но ноги сами несли меня на место нашей первой встречи с Рамоной.

Конечно, её там не было. Там вообще никого не было, если не считать мальчишек, гоняющих полусдувшийся футбольный мяч. Я аккуратно смахнул со вкопанной в песок скамейки крупицы песка и сел, внезапно почувствовав свинцовую тяжесть в ногах. Сильный ветер с моря обдувал мне лицо и трепал короткие волосы, уже кое-где просвечивающие неизвестно когда высыпавшим серебром седины. Я уже не тот, что семь лет назад… Конечно, сорок – это не шестьдесят и даже не пятьдесят, но тогда, сразу после Афганистана, я чувствовал себя более молодым, более энергичным. Как поется в популярной песне: «А годы летят, наши годы, как птицы, летят…» Позади война, служба Родине и любовь. А впереди?.. Если б знать! Судя по последним событиям – ничего хорошего. По крайней мере, если я не приложу для этого все свои силы, без остатка.

Я подошел к знакомому дому, все так же, как и раньше, утопающему в зеленых кронах деревьев, и в нерешительности остановился перед калиткой, за которой тянулась к дому выложенная красивой декоративной плиткой узенькая дорожка. Я стоял, переполняемый внезапно нахлынувшими чувствами, и на какое-то время даже забыл обо всех, казавшихся дурным сном, событиях последних двух суток. Я, как завороженный, смотрел на выцветший и постаревший от времени, солнца, снега и дождя гамак, на котором мы вместе с Рамоной лежали под сверкающим яркими звездами ночным небом и думали о том, что, оказывается, совсем не правы те, кто считает, что нет в жизни настоящего счастья.

Неизвестно, сколько я так простоял бы в оцепенении, не решаясь толкнуть калитку и сделать всего один-единственный шаг навстречу своей судьбе, если бы не почувствовал, что кто-то тихо остановился за моей спиной. Одолеваемый смутным предчувствием и волнением, внезапно охватившими все мое существо, я обернулся.

Это была она. Прямо на меня смотрели глубокие, как море, и голубые, как небо, глаза. За семь лет она почти не изменилась. Только мелкие, как черточки, морщинки пролегли возле уголков губ и под глазами. Только строже и тверже стали черты лица. Только короче – волосы и солидней – прическа. А в остальном передо мной стояла, казалось, та же двадцатилетняя девчонка, гордая и веселая одновременно. Та, которую я когда-то любил просто до одурения.

– Здравствуй, капитан, – улыбка промелькнула и погасла на лице Рамоны. Я сразу же заметил, что акцент у нее стал более сильным и резким. Вероятно, за прошедшие годы она мало практиковалась в русском. – Я почему-то думала, что ты приедешь именно сегодня… – Похоже, она несколько смутилась, потому что сразу же отвела глаза в сторону.

– Правда?

– Даже не знаю, почему…

– Ты все такая же красивая и такая же молодая, как раньше. Хотя, это же я старею, а ты ещё только взрослеешь. Тебе ведь всего двадцать… пять, – умышленно соврал я, – а мне уже сорок.

– А ты все такой же врунишка, как и был, – прикинулся, будто не помнишь, сколько мне лет! – с шутливым укором ответила Рамона. – Ладно, чего стоишь, забыл, как открывается?

– Нет.

– Тогда двигай! – И она подтолкнула меня в сторону калитки. Впрочем, калитка – это не совсем правильно. Калиткой называется то, что открывают в заборе деревенского дома в Рязанской области. Здесь же – маленькая дверца в аккуратном, выкованном опытным кузнецом металлическом заборе, где вместо вертикальных и горизонтальных прутьев причудливые цветы и даже птицы. Папа Рамоны, много лет назад построивший этот дом, отличался определенным вкусом, который выражался практически во всем. Когда' я впервые пересек порог этого дома, то несколько минут ошарашенно озирался на лепные гипсовые украшения под потолком и на развешанные вдоль стен картины эстонских и финских художников. Потом ничего, привык.

В доме все было так же, как и семь лет назад, за исключением, может быть, незначительных мелочей типа новой мебели в кухне и гостиной, новых обоев на стенах, новых ковров на полу и огромного мраморного дога, лениво поджидающего хозяйку возле входных дверей. Так, ерунда, по сравнению с «Последним днем Помпеи», Ноевым ковчегом и Ниагарским водопадом. В остальном все, как и прежде.

– Ну что же, узнаю молодость свою! – продекламировал я, осторожно покосившись на принявшего боевую стойку дога. С детства недолюбливаю собак и ничего не могу с собой сделать. Единственная псина, которая вызывала во мне положительные эмоции, – это была подаренная мне на день рождения в далёком детстве плюшевая шавка, привезенная кем-то из знакомых моих родителей из Греции. Вот кого я действительно обожая, так это ее. Пока друзья на дне рождения не оторвали ей хвост и левое ухо. Пришлось пристрелить, а если точнее – сжечь в печке. Такая вот трагическая история дружбы между человеком и четвероногим другом.

– Не бойся, он не кусается, – выдала сакраментальную фразу Рамона. – Проходи в комнату, только обувь снимай – там ковры.

«Большое спасибо за предупреждение, а то у меня самого, знаете ли, что-то со зрением плохо!»

Я зашёл в знакомую комнату и сразу же без приглашения плюхнулся на мягкий велюровый диван. Рамона вошла следом за мной и села рядом. Какое-то время молча изучала мое лицо, а затем, с видом радушной хозяйки, предложила кофе.

– Давай, я не против, – кивнул я, вдруг почувствовав себя уютно и спокойно, как дома. «Женщина моей мечты», – внезапно пронеслось у меня в голове, но я тотчас отогнал эту неуместную мысль. Хватит уже, намечтался.

– Ты надолго? – послышался из кухни голос Рамоны, и вскоре она предстала перед моим взором с двумя чашками дымящегося ароматного напитка. Поставила их на столик-бар, придвинула его ближе ко мне и снова села рядом, едва касаясь своим маленьким плечиком моего. – Надолго приехал? – повторила она свой вопрос и улыбнулась.

Неужели, если я сейчас скажу, что навсегда, она даже не станет возражать?

– А как ты хочешь?

– Не знаю, – Рамона смущенно отвела взгляд. – Как я могу знать…

– Вот и я не знаю. – Я взял со столика чашку и, обжигаясь, отпил глоток. Моя давняя знакомая осталась верна себе – пьёт только настоящий чёрный, не какой-то там растворимый порошок, сделанный предприимчивыми европейцами из залежалого корма для крупного рогатого скота. Впрочем, в их представлении именно такого напитка мы, русские, только и заслуживаем.

– Расскажи, как хоть у тебя дела, что делаешь, где работаешь? – спросила Рамона и вдруг осеклась, поняв всю абсурдность своих слов. Где может работать офицер Советской Армии? И что он там такое-этакое может делать? – Я хотела сказать, как служба… – поправилась моя первая и единственная любовь. – Наверное, ты уже генерал?

– Ага, адмирал! – почему-то возмутился я, поставив на стол чашку. – Куда уж нам, неказистым и непородистым, до таких высот! Майор я, начальник охраны одного замечательного загородного объекта, где в ворота время от времени врезаются горящие армейские грузовики.

– Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, – неуверенно перебила меня Рамона. – Извини, но в последнее время я довольно мало говорю по-русски, может, потому мне плохо ясно…

– Это совершенно ни при чем, солнце мое, я сам ещё не всё понимаю, – тяжело вздохнул я. – Может быть, попозже и расскажу тебе что-нибудь из этой сумасшедшей истории, но только не сейчас, ладно?

– Ну хорошо, потом так потом. А почему ты не спрашиваешь, как у меня дела?

– А я и так вижу, что хорошо, – я широким жестом обвел комнату, имея в виду полностью замененную мебель, да и не только её. Здесь все поменялось. Может быть, за исключением самой хозяйки.

– Ты ошибаешься, не моя это мебель, и даже Гарик не мой.

– Кто не твой? – переспросил я.

– Пёс. Все здесь куплено моим мужем. – Района посмотрела мне в глаза: – Бывшим.

– Подожди, подожди! – Я, как оратор, призывающий к тишине слишком расшумевшийся зал, поднял руку. – Ты вышла замуж пять лет назад и развелась… месяца два-три назад, не раньше. Так?

– Нет, не так! Ты решил пойти примитивным путём и просчитать сроки моего замужества по датам, когда я перестала посылать тебе поздравительные открытки и когда, после перерыва в пять лет, снова её отправила. Но ты не учел, что… Впрочем, тебе не понять женской психологии.

– Куда уж нам, дефективным!

– Не умничай. Если тебе действительно интересно, то я почти три года ждала, что ты приедешь. Если женщина не напоминает о себе, это еще не значит, что она о тебе забыла. Просто сначала умер папа, затем я заболела воспалением легких и полтора месяца пролежала в больнице, а потом… Потом познакомилась с Айном.

– С кем познакомилась? – нарочно переспросил я, прекрасно понимая, что речь идёт о бывшем муже Рамоны.

– Айн – мой бывший муж! – сердито ответила она, моментально поменяв непосредственное выражение лица на строгую маску. – Я не виновата, что ты не знаешь эстонских имен. Если бы я сказала «Ваня», тебе стало бы легче?

– Не обижайся, солнышко, но я действительно не сплю со справочником эстонских мужских имен под подушкой. И, честное слово, проклинаю тот день, когда мы так глупо расстались, после твоих откровений насчёт жителей Москвы и Ленинграда. Ведь я раньше просто не обращал на это внимания, но потом, год за годом, все больше убеждался в правдивости твоих слов. Культура ушла в подполье.

– Как же много тебе понадобилось времени, что бы понять все это. Тогда ты не мог видеть свое лицо, а я его видела! Знаешь, кого оно напоминало?

– Нет.

– Красноармейца на плакате «А ты записался добровольцем?»… Что, смешно?! Неужели я была не права, когда говорила, что в Пярну жить лучше, чем в Москве? Или когда говорила, что привыкла жить среди культурных людей, а не среди понаехавших во все ваши крупные города грязных «пролетариев» из окрестных деревень?.. Опять смешно?! – Рамона неожиданно смягчилась, прижалась ко мне и тихо спросила: – Ты был женат?

– Был. Полгода.

– А почему развёлся?

– Потому что где-то в глубине души всё ещё любил тебя. Ведь это было через год после нашего расставания.

– Это ты сейчас так говоришь…

– Нет.

– Ещё скажи, что ты меня до сих пор любишь!

Я ухмыльнулся и промолчал. Действительно, как бы это прозвучало после семилетней разлуки и получаса с момента встречи? Даже если это правда.

– Мой муж был членом Народного Фронта. Сейчас работает в совместном предприятии с финнами, занимающемся нефтью. – Рамона встала с дивана, подошла к секции и достала из одного из ящиков несколько обрывков цветных фотографий, затем протянула их мне. – Однажды вечером мы поспорили, а в итоге он достал мой альбом с фотографиями и стал вырывать оттуда всё, где мы снимались вместе с тобой. Он постоянно меня попрекал тем, что я была твоей любовницей…

Рамона замолчала, еще раз пристально посмотрела мне в глаза и, увидев, что я нисколько не разозлился, крепко прижалась к моей груди и продолжила:

– Тогда я стала кричать на него, затем просить, чтобы он не рвал наши с тобой фотографии, а потом он меня ударил в лицо и сказал, что лично отрежет тебе ухо, когда встретит.

– Чего?!!

– Успокойся. – Рамона погладила меня по голове. – В тот вечер я выгнала его из дома и сказала, что больше никогда не пущу обратно. Через неделю он позвонил, сказал, что приедёт забрать вещи и что больше ему ничего не надо. Он всё оставил мне. А спустя месяц я получила повестку на развод. Вот и всё.

– Давно это было?

– Полгода назад.

– Чем ты сейчас занимаешься? Работаешь?

– Смотря что ты называешь работой, – Рамона хитро прищурилась.

– Ладно, это твоё дело. – Я откинулся на мяг кую спинку дивана и стал не спеша пить кофе.

Некоторое время мы сидели молча, потом Рамона не выдержала:

– Так тебе интересно, чем я занимаюсь, или нет? – обиженно спросила она, оттолкнув меня от себя. Вот так всегда – то прижимаемся, то отталкиваем друг друга! И все, руководствуясь не разумом, а сиюминутными эмоциями. Глупо.

– Конечно интересно! – Я снова прижал её к себе, на этот раз гораздо сильнее.

– Я пишу книги, – моя красавица произнесла это тихо, как бы извиняясь.

– О чём?

– Угадай!

– Откуда мне знать?.. – я пожал плечами, взял со столика чашку с остывшим кофе и выпил. – Детективы, наверное. Сейчас все новые писатели детективы пишут.

– У меня есть перевод на русский, и пока ты не прочитаешь, я тебя не отпущу. – Моя королева ласково провела ладошкой по моей небритой щеке.

– А сколько у тебя книг? – неожиданно у меня в голове промелькнула интересная мысль.

«Сейчас скажет: пока только одна, но впереди ещё двадцать…»

– Пока одна, – уголки губ Рамоны чуть заметно натянулись. – Но надеюсь, что не последняя.

– Скажи, ты действительно хотела меня видеть, когда посылала открытку?

– Да, хотела. И очень хорошо, что ты меня правильно понял.

Рамона была действительно довольна. Это без труда читалось на её загорелом и милом личике. Я же помрачнел и старался не смотреть ей в глаза. Но потом всё-таки не выдержал и рассказал почти всё, что случилось со мной за последние два дня, опуская только подробности, важные лично для меня и совершенно бесполезные для восприятия Рамоной сложившейся ситуации.

– Значит, если бы не все это, ты даже не подумал ко мне приехать? – обиженно спросила она.

В данной ситуации ее больше всего волновала не моя подвешенная в воздухе судьба, а мое к ней отношение. Впрочем, так часто бывает у женщин. Ведь в их жизни эмоциям, как правило, отдается первое место. Но разве можно винить женщину за то, что она женщина? Конечно нет. И я, как мог, попытался разрядить появившееся после моего рассказа напряжение.

– Ты не права, солнышко, я действительно обрадовался, когда нашел в почтовом ящике неожиданную весточку от тебя. Но так случилось, что событие это совпало с навалившимися на меня неприятностями, и пришлось воспользоваться твоим «закамуфлированным» приглашением в целях собственной безопасности. Ну посуди сама – разве плохо, если можно одновременно решить две проблемы?

– Наверно, нет… – Рамона пожала плечами, встала с дивана и подошла к окну, за которым пышной зелёной голограммой раскинулся аккуратный и ухоженный садик. – Хочешь еще кофе? Или чего-нибудь выпить? Должны же мы, в конце концов, отметить нашу встречу! – Она направилась к встроенному в стену мини-бару и достала оттуда бутылку замечательного сухого вина «Рислинг».

Вопреки своим правилам не злоупотреблять алкоголем, в тот вечер я капитально набрался, медленно, но верно осушая запасы спиртного из бара Рамоны. Понятно, мне нужно было снять напряжение, расслабиться. Рамона не слишком охотно поддерживала меня, делая глоток вина там, где я успевал пропустить внутрь три рюмки коньяку. Мы говорили обо всем, нарочно не останавливая внимание на личных отношениях, так как любой, пусть даже самый маленький, шаг навстречу друг другу гораздо более весом, чем долгие разговоры на эту тему. Его мы уже сделали и испытывали от этого вполне объяснимое чувство эйфории, но главной темой нашего разговора стала, как и следовало ожидать, моя недавняя «эпопея» с дискетой. Не знаю, зачем я тогда решился рассказать Рамоне всю правду, но мне действительно стало легче. Вероятно, подсознательно мне хотелось получить от нее совет – что же мне делать дальше?

– Ты можешь показать мне её? – тихо спросила Рамона, прикоснувшись ко мне мягкой ладонью.

– Дискета в сумке, в портсигаре, – небрежно отмахнулся я, наливая в рюмку очередную порцию коньяка. – Только ты не сможешь её просмотреть.

– Почему не смогу? – брови Рамоны удивлённо взметнулись вверх. – У меня наверху, в кабинете, есть компьютер. Ведь не думаешь же ты, что я работаю на обычной пишущей машинке?

– Ты меня не поняла. Дискета в несгораемом контейнере, который к тому же очень устойчив против деформации. А как его открыть – было известно только генералу Крамскому и «психу» Славгородскому из «Золотого ручья». И еще неизвестно – может, этот контейнер при попытке его открыть рванет так, что ни от тебя, ни от меня, ни даже от твоего чудесного дома не останется и горстки пепла! Но даже не в этом суть. Информация на сто процентов закодирована, и чтобы её раскодировать, нужно быть как минимум одним из тех умельцев, что при помощи домашнего компьютера умудряются взламывать системы защиты крупных банков и переводить на свои счета миллионы долларов. Ты можешь такое провернуть?

Рамона отрицательно покачала головой.

– Вот и я нет. Так к чему тогда все разговоры? – Я залпом осушил очередную рюмку и вновь потянулся за бутылкой, не обращая внимание на, мягко говоря, не одобряющий взгляд Рамоны.

– Но я всё равно хочу взглянуть на дискету, – спокойно произнесла она и вышла из комнаты в прихожую, где я оставил свои вещи. Вернулась уже не одна – до этого дремавший около входных дверей мраморный дог по кличке Гарик весело, как щенок, прыгал возле ног Рамоны. Вот только собаки мне еще и не хватало!

– Гарик, лежать! – скомандовала хозяйка, и пёс послушно опустился на ковер. Уж всяко лучше, чем на подстилочке перед дверьми. Хитрый, ничего не скажешь.

– Он так и спит, где захочет? – поинтересовался я, ощутив на себе гипнотический взгляд собаки, с одной стороны, убедительно изображающей из себя сонное царство, а с другой – внимательно, сквозь чуть приоткрытые веки наблюдающей за каждым мо им движением.

– А что, ты боишься? – рассмеялась Района и с видом заботливой мамочки погладила меня по голове. – Не бойся, на кровать я его не пускаю. И вообще – в спальню…

«Что, простите? Я ослышался, или как? Мне уже открыто намекают, что в первую же ночь я удостоюсь чести почивать на хозяйском ложе?»

– Ну тогда совсем другое дело! – Я сильно прижал к себе Рамону и впервые после разлуки прикоснулся губами к ее гладкой и мягкой коже на шее. От неё пахло дорогими французскими духами и кремом для загара.

Так как Района не пыталась высвободиться из моих объятий, я уже собрался добраться до ее уха, а потом – до губ, но мерзкий пес опять всё испортил. Он вдруг зарычал, вскочил и стал оглушительно лаять, шаг за шагом приближаясь к дерзко посягнувшему на хозяйку чужаку, то есть ко мне. Но стоило Районе спокойно бросить: «Гарик, на место», – как здоровенная псина тут же поджала хвост и трусцой убежала в прихожую. Хорошо, что хоть слушается, а то вообще была бы труба.

– Принесла дискету?

– Конечно.

– Тогда давай посмотрим повнимательней, ради чего угробили уже как минимум пятерых человек…

И я открыл серебряный портсигар. Плоский предмет, очень напоминающий допотопную промокашку для печатей, только гораздо более тяжелый, лежал на столике-баре. Поверхность контейнера, где – хотелось в это верить – находилась дискета, была совершенно гладкой. Заисключением вытисненных на одной из торцевых сторон цифр «482». Что они означали, можно было только гадать. И совершенно невозможно было понять, с какой стороны и при помощи чего он вскрывался. Отчетливо виднелась линия соприкосновения двух одинаковых половинок, но определить, каким образом они крепились друг к другу, представлялось неразрешимой задачей. Достаточно было пару минут повертеть контейнер в руках, чтобы однозначно решить – своими силами вскрыть его невозможно. А значит, добраться до дискеты могут лишь немногие, посвященные в тайну люди. Одного из таких людей я знал – это был профессор Славгородский из «Золотого ручья».

– Надо спрятать её, – безапелляционно предложил я.– И лучше всего, если ты не будешь знать о её место нахождении. Подержи собаку, а я схожу осмотрюсь.

– Думаешь найти подходящее место в саду? – с интересом спросила Рамона.

– Или в доме, или еще где-то… Я ещё не решил. Посиди пока здесь, минут тридцать-сорок.

– Может, лучше завтра, когда трезвый будешь?

– А кто тебе сказал, что я пьян?

– Сама вижу, не нужно мне ничего говорить. Посмотри на свои глаза в зеркало, – и моя красавица отмахнулась от меня, как от назойливой зелёной мухи. – Делай что хочешь, мне все равно.

– Собачку-то подержишь?

– И не собираюсь, сам выкручивайся. Цапнет за одно место, очень хорошо!

Рамона демонстративно вытянулась на велюровом диване и стала очень похожа на висящий у меня дома на стене плакат Саманты Фокс. А точнее – на изображенную на нем фотографию. Семь лет назад, пораженный удивительным сходством Рамоны с популярной английской певицей, я даже какое-то время называл девушку Самантой, пока она в ультимативной форме не запретила так к ней обращаться. Пришлось уступить. Когда я вернулся после проведенного в Пярну отпуска обратно в Москву, то про себя начал называть висящую на стене в гостиной девушку не иначе, как Рамоной. Ничего не поделаешь – сила привычки!

– Значит, не хочешь помочь беглому дезертиру, да? – Я склонился над лежащей, словно фотомодель, Рамоной и ощутил на своем лице её горячее дыхание.

– Пьяному – нет, – категорически ответила она. – Дай мне вина!

– А ещё чего?

– Больше ничего. Хочешь идти – иди, а ко мне не приставай.

– А то что будет?

– А ты попробуй, сам увидишь!

И я попробовал. Оказывается, ничего плохого мне не грозило. Даже наоборот – очень понравилось. Особенно оказавшийся слишком скрипучим диван и громкие всхлипы страстной молодой женщины. Надо признать, что прошедшие со дня нашей первой встречи семь лет и две недели пошли Рамоне только на пользу.

Вечером мы пошли в ресторан, и Рамона накормила меня каким-то эстонским национальным блюдом с креветками, после которого мне снова захотелось смять её в своих объятиях. Но сделать это оказалось не так легко, потому что сразу после ресторана она потащила меня к какой-то своей подруге, которой, как оказалось, уже успела рассказать о капитане десантно-штурмового батальона, очень любившем когда-то кататься на водных лыжах за несущимся впереди катером.

Но вряд ли только об этом рассказывала Рамона своей подруге, поскольку та засыпала меня вопросами такого содержания, что иногда мне всерьез приходилось взвешивать каждое слово, прежде чем дать ответ. Неужели я в то далекое лето успел столько всего наговорить, в том числе и о некоторых подробностях моего «афганского отпуска»? Например, как мы вместе с лейтенантом Саблиным меняли БТР на водку или как по причине лютой злобы ко всему «борющемуся за независимость» народу южного соседа не смогли довести до расположения части одного из известных командиров моджахедов, сделав ему «испанский воротник»? Воистину, любовь развязывает язык получше боли!

Когда мы ушли от подруги, мне все-таки удалось затащить Рамону на пустынный пляж, где на хранящем дневное тепло песке я показал своей единственной любимой женщине, что за минувшие годы я отнюдь не стал более холодным и невосприимчивым к женской ласке. А потом мы долго купались в теплых водах Балтийского моря, плавали наперегонки до буйков, и я нарочно проигрывал Рамоне в скорости, доводя ее до радостного визга после одержанной в заплыве «победы», а в довершение всего – поймал небольшую медузу и засунул красавице в купальник. Что тут началось! Я уже на полном серьёзе стал молить Бога, чтобы неторопливые и рассудительные эстонцы не вызвали полицию, заслышав в вечерних сумерках нечеловеческие вопли, доносящиеся со стороны пляжа.

Но всё обошлось, и я, отделавшись несильной оплеухой, вынужден был почти километр нести Рамону на руках до самого дома. За этот титанический труд моя радушная хозяйка сварила мне кофе и сделала пару бутербродов с копчёной треской. Ночь была бурной и бесконечной. Я уснул только тогда, когда над горизонтом появились первые оранжевые лучи солнца. Рамона почти не спала и с самого утра ушла в кабинет, где долго работала на компьютере. Краем уха, сквозь полудрему, я услышал пробивающийся откуда-то издалека – вероятно, с территории соседнего дома – голос диктора российского радио. Он сообщал, что мятеж подавлен и президент Союза вернулся в Москву. А также о том, что в ближайшие дни будет обнародован Указ о предоставлении долгожданной независимости трем прибалтийским республикам – Литве, Латвии и Эстонии.

* * *

Проснулся окончательно я только в половине двенадцатого, вновь ощутив близость женского тела. Лениво потянулся, зевнул и заспанным голосом поинтересовался, сколько уже натикало на часах.

– Пора вставать, – произнес нежный ангельский голосок. – Ты еще не проснулся? – уже сердито поинтересовалась Рамона спустя несколько секунд.

– Проснулся.

– Тогда готовься к походу в магазин. Надеюсь, у тебя нет бюджетного кризиса?

– М-м-м…– повертел я головой, из которой окончательно улетучились остатки сновидений.

– Вот и замечательно. А я пока поваляюсь в постели, на твоем теплом местечке! – И она несильно, но настойчиво толкнула меня в бок, сгоняя с мягкой кровати с водяным матрацем.

Магазинов в Пярну много, так что далеко ходить не пришлось. Я наскоро набрал всего самого необходимого и не спеша направился обратно. Сколько меня не было рядом с Рамоной? Может, пятнадцать-двадцать минут…

Я с наслаждением выкурил сигарету, раздавил ее носком ботинка и вошел в дом, неся в обеих руках полиэтиленовые пакеты с покупками. Поднялся по ступенькам, ногой толкнул дверь и зашел внутрь. И сразу почувствовал, что здесь все изменилось. Шестое чувство включило громкий и пронзительный сигнал тревоги. Испытанные в переделках профессионалы очень часто обладают вымуштрованной и проверенной в делах интуицией, подчас безошибочно определяя укрывшегося на местности врага или время начала атаки противника. Но в этот раз чувство опасности сработало у меня слишком поздно.

Что-то тупое и тяжелое с размаху «погладило» меня по голове. Говорят, что после сильного удара у человека начинает что-то плавать перед глазами, появляются звездочки и тому подобная ерунда. Не знаю, как у кого, но тогда я не испытал подобного блаженства. Я отключился мгновенно, никуда не проваливаясь и ничего не видя перед глазами. Я не успел даже почувствовать боли. Просто рухнул, как мешок цемента, вместе со своими пакетами.

А вот очнулся уже именно от боли. Чья-то тяжёлая нога в начищенном ботинке наступила мне на руку. Да так, что начала разрываться кожа и едва не затрещали тонкие кости пальцев.

– А-а-а! – непроизвольно выкрикнул я, инстинктивно пытаясь вытянуть придавленную к полу кисть, чем ещё больше увеличил резкую, пронизывающую всё тело боль.

– Очухался, Рэмбо? – донеслось из-за спины. – Соловей, отпусти его.

– Так это ж левая! – отозвался сверху тяжёлый бас, и каблук дорогого ботинка нехотя отпустил мою клешню, напоследок придавив её с удвоенной силой.

– А-а, с-сука!.. – что есть силы выкрикнул я, за что получил удар ногой в спину, снова припечатавший моё лицо к коврику для вытирания обуви.

– Между прочим, товарищ майор, зря вы делаете резкие движения, – опять услышал я властный и спокойный голос. – Если не станете прикидываться идиотом, а согласитесь переговорить со мной, то больше никто не будет делать больно ни вам, ни вашей замечательной подруге.

– Чего надо? – процедил я сквозь зубы. – По-моему, ты ошибся адресом…

– А вас не удивляет, Валерий Николаевич, что мне известно ваше звание? Хотите, расскажу всю вашу жизнь с момента пересечения границы с дружественным Афганистаном? – ехидно предложил собеседник. – Или назову номер служебного телефона в «Золотом ручье»? Который уже, кстати, вам не принадлежит. Обязанности начальника охраны сейчас возложены на капитана Саблина, вашего, если не ошибаюсь, друга. Еще что-нибудь интересует? Спрашивайте, не стесняйтесь. У нас есть время на разговоры.

– Дайте встать с пола. – Для начала я решил не усложнять обстановку, а как можно более точно сориентироваться в возникшей ситуации.

– Вставайте, ради Бога, – разрешил невидимый собеседник. – И вытрите, пожалуйста, сметану с лица, а то вы очень мне напоминаете персонаж американского фильма, которому в рожу запустили торт.

Только сейчас я заметил, что купленная мной кисломолочная продукция растеклась по полу бесформенной лужей. Остальные продукты разлетелись в радиусе метра вокруг меня. Кое-какие из них, например, шоколадное масло, уже были раздавлены «костылями» стоящего рядом Соловья. Ничего не скажешь, подходящая кликуха для двухметрового мордоворота!

– Тебе же сказали русским языком: поднимайся на ножки, козел! – Он снова пнул меня ботинком, и на этот раз «главный» не стал его бранить или призывать к спокойствию. Воспитывают… Ну хорошо, посмотрим, что будет дальше. И не дай Бог вам, ублюдки, допустить промашку – живого места на вас не оставлю!

Я поднялся сначала на колени, затем на ноги. Я им нужен, и просто так никто не станет вышибать из моего бренного тела бессмертную душу. По крайней мере, пока не получит то, что хочет. А хотят они… Впрочем, это даже идиоту понятно.

После того как я принял вертикальное положение, наконец-то появились перед глазами звездочки. В компании с кривыми зеркалами, делающими окружающие предметы уродливыми и размазанными. И плюс ко всему, начала болеть принявшая приличный удар голова. Я едва удержался на ногах, успев опереться уцелевшей рукой о стену. Вторая же, подобно измочаленной плетке, безвольно болталась вдоль туловища.

Передо мной стояли два удивительно похожих друг на друга мужчины. Близнецы. С одинаковыми прическами, костюмами и даже выражением лица. И оба – с пистолетами, направленными в мою грудь. Синхронные движения близнецов неожиданно вызвали у меня сильный приступ рвоты, и я уже не мог его контролировать. Вчерашний ужин присоединился к размазанной по полу сметане.

– Тьфу ты, мать твою! – громко выругался Соловей и, сплюнув, покосился на «главного». Вернее – на «главных». Так как в этот момент для меня их было двое. Непонятно лишь, почему громила – один? Вероятно оттого, что если бы его раздвоить, он не поместился бы в поле зрения.

Близнецы между тем стали потихоньку сближаться. Вот соединились их руки, далее – туловища, и только голов всё ещё было две. Но потом и они непонятным способом срослись, завершив тем самым прямо на моих глазах создание нового человека. Которого я смог наконец рассмотреть более внимательно. Это был немолодой уже, лет сорока восьми – пятидесяти, мужчина в чёрном строгом костюме и с безукоризненным «каталожным» лицом. Как из модного журнала. Взгляд его очень напоминал взгляд большого начальника. Сзади него я заметил сидящую в глубине комнаты и совершенно побелевшую от страха Рамону, которую зорко охранял еще один бугай, так же облаченный в черный дорогой костюм. Я обернулся и придирчиво осмотрел стоящего позади меня Соловья. Совершенно ничего не выражающая рожа, и тоже одет в черный костюм. Неужели я попал к гангстерам, в Чикаго тридцатых годов?! Сейчас узнаем, что за комья с горы.

– Что вам от меня надо? – спросил я довольно наглым тоном, не позволительным для находящегося в моём положении человека.

– Не знаешь… – покачал головой «главный» и, кивнув Соловью, спрятал пистолет в наплечную кобуру. – Ну-ну! – Он прошелся несколько шагов в одну и в другую сторону, а затем резко обернулся, обнажив все свои керамические зубы. – Дискету, конечно! Которую ты взял у генерала. И не придуривайся лучше, всё равно не поможет. Мне все про тебя известно, начиная с детского горшка и заканчивая подбитым вертолётом, так что своим упрямством ты только усложняешь себе жизнь. Зачем тебе вещь, которой ты не можешь воспользоваться?.. Молчишь! Правильно делаешь, потому что нечего сказать. А я не очень хочу читать тебе нотации. Просто ты отдаешь мне контейнер с дискетой, а взамен получаешь жизнь, свою и вот её, – мужчина кивнул в сторону Рамоны.

– У меня нет никакой дискеты, – почти натурально я придал своему лицу выражение удивления. – Генерал попросил меня отвезти его вместе с чемоданом в какое-то, только ему одному известное место, но вертолёт подбили, и я едва не свернул себе шею. Меня сейчас наверняка разыскивают как изменника Родины, и все из-за того, что я единственный мог управлять этой американской «стрекозой»! Надо было оставаться на территории и положить на все проблемы вашего генерала большой и толстый член!

– Во-первых, генерал не наш, а во-вторых, в ноутбуке был контейнер с дискетой, который пропал. Кроме тебя там никого не было.

– За исключением псов в камуфляже, учинивших перестрелку в самом центре страны. У них и спрашивайте свой контейнер. Я только свою шкуру спасал, мне не до дискет было! Тем более что едва я выпрыгнул, как «вертушка» свалилась прямо на труп генерала. Я что, в огонь лазил?! – мне приходилось почти кричать, чтобы убедить незваных гостей в своей непричастности к их темным махинациям. Но «главный» только улыбался, а Соловей даже несколько раз фыркнул, показывая всем своим видом, что не верит ни одному моему слову.

– Ещё хоть раз скажешь неправду… – «главный» подошёл ко мне вплотную и погрозил толстым пальцем прямо перед моим носом, – твоей красивой девочке сделают совсем больно. Но сначала она посмотрит, как ты будешь плеваться пеной, как эпилептик, оттого что тебе в рот засунут электрический провод от утюга! Не пробовал такое? По-моему, давно пора.

– Я всё вам сказал, больше нечего. – Мне пришлось мобилизовать весь остаток воли, чтобы ни одним движением мускулов не выдать охватившего меня страха. Завтракать электрическим током не входило в мои радужные планы на сегодня.

– Альберт, поищи провод и ближайшую розетку, – равнодушно приказал кому-то «главный». – Валерий Николаевич оказался куда большим кретином, чем я о нем думал ещё двадцать минут назад.

Оказалось, что помимо Соловья и громилы, неотступно «пасущего» Рамону, здесь находился ещё один представитель их «организации», небольшого роста, с рыжими вьющимися волосами и носом-рубильником он напоминал римского инквизитора. И тоже был одет в чёрный деловой костюм. Просто инкубатор какой-то.

Расторопный Альберт между тем довольно быстро сориентировался в доме, нашёл в ближайшей комнате удлинитель, оголил один его конец, аккуратно освободив от изоляции при помощи ножниц, растянул два металлических уса больше чем на полметра в стороны и дал знак Соловью, который тут же заехал мне «кувалдой» прямо по кровоточащему месту на голове, уже испытавшему силу и вес его кулака. Я охнул и снова провалился в черный колодец, успев утащить с собой в бездну лишь обрывок отчаянного крика Рамоны.

– Эй, жмурик! – первые слова, услышанные мной после пробуждения, не вселяли никакого оптимизма. Я уже не сомневался, что скажи я им местонахождение дискеты, головорезы все равно оторвали бы мне сначала руки, затем ноги, а потом – проломили бы череп. Но это в случае, если разбирались бы они со мной одним. Но рядом Рамона, вынужденная теперь расплачиваться за вновь вспыхнувшие ко мне чувства и предоставленный кров. Несправедливо.

«Думай, майор, соображай! Ищи выход!» Как только я открыл глаза, настроение моё моментально сошло на нет. Я крепко привязан к стулу, раздет догола, если не считать носков и порванной рубашки без пуговиц. Один отвод оголённого на конце провода держит в волосатой рыжей лапе садюга Альбертик, а второй закреплён на мне… чуть ниже паха. Сволочи!

Я почувствовал, как тело начинает трясти, будто ток уже включен.

– Где дискета? – спросил «главный», и его лицо расплылось в гадкой улыбочке. Он достал из карма на пиджака деревянную трубку, кожаный мешочек с табаком и не спеша стал набивать им допотопный курительный прибор. Пижон хренов. Сигареты его не устраивают. Попадаются же еще на свете такие показушники.

– Куда вы дели Району?! – рявкнул я, неожиданно обнаружив ее отсутствие на прежнем месте. Не было и одного из громил.

– Волнуешься? – «Трубочник» с надеждой заглянул мне в глаза. – Скажи мне, где контейнер генерала Крамского, и я сразу отпущу тебя и твою белобрысую шлюху. Рот у нее хороший, рабочий… Ты ведь должен это знать, правда, майор без штанов? – И он громко расхохотался. Альберт и Соловей его поддержали.

Надо признаться честно и без бравады – чувствовал я себя полным кретином. Рамону увели неизвестно куда, а я, герой, сижу привязанный к стулу, с опутанным электропроводом концом! Тут есть только два выхода – молчать, как Зоя Космодемьянская, и позволить медленно и мучительно изжарить себя на электрическом стуле, или – рассказать всё и…

– Приведите её! – рявкнул я что было силы. – Иначе никакого разговора не будет.

Громилы переглянулись, «главный» кивнул, и Соловей направился к ведущей на второй этаж лестнице. Он сделал буквально три шага, как до меня донесся сверху крик Рамоны. Я чисто машинально дернулся, едва не опрокинув стул вместе с собой, а Соловей бросился бегом по ступенькам. Заволновались и двое оставшихся. «Главный» нервно поднес к трубке две зажженные спички, раскурил, свистя воздухом, и выругался.

– Маньяк, в рот ему ноги! Не может просто так на баб смотреть…

Я ещё раз, опять по инерции, дернулся и сразу же кулак с рыжими, как кляксы, веснушками въехал мне в челюсть.

– Сиди, падла, – сквозь зубы процедил Альберт, нагнувшись к моему уху. – А то разом гланды вырву.

– То-то я смотрю – тебе уже вырвали, картавишь! – не сдержался я.

– Ах ты-ы… – зашипел от ярости рыжий и уже размахнулся для очередного удара, но на его запястье легли пальцы «главного».

– Поаккуратней! Зачем он мне мертвый и без дискеты? Всему своё время, успеешь ещё, – он выпустил в лицо Альберта мутный клуб синеватого дыма. – Вон, и дамочку уже ведут… Сейчас разговор будет.

Рамона в сопровождении Соловья и другого мордоворота спускалась по винтовой лестнице. Она дрожащей ладошкой размазывала по лицу слезы и искала глазами меня. Наконец наши взгляды пересеклись. Секунды хватило на то, чтобы я несколько расслабился. Все в порядке, Соловей успел вовремя. Взглянув на второго «гангстера», я с удовлетворением отметил распухающую ссадину у него под левым глазом. В их «организации» все-таки следили за порядком.

Соловей подошёл к «главному», хотел что-то сказать, но тот небрежным движением руки заставил его замолчать.

– После будем решать, что с ним делать,– он мотнул головой в сторону получившего в глаз коллеги. – Надо с Валерием Николаевичем закончить и ехать обратно. Давай, Альберт, за работу.

Я даже не успел сжать зубы, чтобы не прикусить язык во время конвульсий, как рыжий инквизитор вставил сетевую вилку в розетку и свободным концом провода полоснул меня по спине…

Огненный вихрь вошел в мое тело и разорвался внутри. Сразу мириады молний пронеслись от спины до паха, от мозга до пальцев ног, сокращая до железной плотности мышцы и выбивая остатки сопротивления из умных, но бессильных перед адским пламенем нервных клеток…

– А-а-а-а-ш-ш-ш-ш!.. – из моей груди с шипением и слюной вырывался воздух, выдавливаемый дыхательными мышцами через сведенную электрическим спазмом глотку. Руки и ноги наполнились такой титанической силой, что не прекрати Альберт свою пытку, я мог бы разорвать связывающие меня веревки, и без того не отличающиеся особой прочностью, а потому намотанные мне на запястья и щиколотки множеством неровных рядов.

– Не останавливайся надолго, – приказал рыжему «главный», стоя лицом к окну и спиной ко мне, плюющемуся пеной и трясущемуся, как от одновременного укуса ста пауков-тарантулов. – Дал глоток воздуха – и снова прикладывай… Чтобы не расслаблялся.

Альберт был послушным мальчиком и строго следовал советам старшего, в результате чего я начисто потерял счет времени и вообще перестал что-либо соображать. Охваченный пламенем мозг из сложного биологического компьютера вдруг превратился в глупую одноклеточную амебу с примитивными рефлексами и одной единственной мыслью – выжить! Любой ценой.

При любой другой пытке, кроме электрической, даже самая невыносимая боль – от каленого железа, выплеснутой на кожу кислоты или заворачиваемых в кости шурупов – не затрагивает мозг напрямую, только посредством сложных нервно-периферийных связей. Их можно блокировать, потеряв сознание или отключившись от восприятия чувствительных рецепторов, чему меня еще много лет назад учили матерые инструкторы десантно-штурмового батальона. В Афганистане такая наука как нельзя более пригодилась тем из ребят, кто попадал в плен к «духам» и нередко принимал мучительную смерть. Некоторые осваивали науку отключения восприятия до такой степени, что молча, с белым как мел лицом, переносили выкалывание глаз или вырывание пальцев.

Но электрошок совсем другое дело. В данном случае мозг подвергается такому же воздействию, как и весь остальной организм. А если принять во внимание более сложную структуру нервных клеток, то и в несколько раз большему. Изо всех его сложнейших функций реально продолжает работать только одна – на выживание. Её невозможно контролировать силой воли и разума. Потому что электрошок уничтожает и то и другое.

И я сломался. На очередном сеансе «альбертотерапий».

– Все врешь! Мы были на месте падения вертолёта ещё до появления военных. Он упал на труп Крамского, когда в чемодане уже не было контейнера с дискетой! Его взял ты, упрямый идиот!.. – «Главный» нервно грыз конец трубки и уже не надеялся получить от меня хоть какую-нибудь информацию о секретной программе, как вдруг из моей глотки сами собой вырвались, разбавленные урчанием пены и шипением воздуха, слова:

– И-ш-ш-р-р-р… С-у-у-м-м-м-к-а-а-а… С-у-у-у-м-к-к-к-к-а-а!!!

– Что-о?! – словно подброшенный пружиной, обернулся «главный», и его едва не вытошнило при виде пузырящейся у меня на губах пены и посиневшей кожи. – Сто-о-п!!! Прекрати-и-ть!!!

Альберт убрал провод от моего тела, а Соловей, то ли от страха, то ли для перестраховки, сразу же выдернул сетевую вилку.

– Повтори, что ты сейчас сказал! – кричал «главный», наклонившись надо мной. – Сумка? Какая сумка? – Он повернулся и впился звериным взглядом в сидящую на диване Рамону. Но она ничего не слышала, а только тихо раскачивалась из стороны в сторону в беззвучной истерике, закрыв мокрое от слёз лицо руками.

– Сумка… коридор… там… – Мои губы едва шевелились. Я уже не соображал, что делаю. Я лишь понимал – ток отключен… отключен… Значит, у меня есть шанс… ещё немного пожить…

Громилы бросились к коридор, ведущий от входной двери к сауне. Там по правой стороне был гардероб – совсем маленькая комнатка, полтора на два метра. На верхней полке, рядом с пылесосом, лежала моя спортивная сумка «Адидас» со спрятанной, если так можно сказать, дискетой покойника Крамского. Из-за нее я едва не расстался с жизнью уже в четвёртый раз за трое суток. Такого не было даже во время «южного фестиваля с моджахедами». Там в среднем приходилась одна возможность на день. Растём!

– Нашли! Вот контейнер! – В комнате снова появились Соловей с Альбертом.

Инквизитор протянул «главному» мой серебряный портсигар и впервые за время нашего знакомства обратился к нему по имени:

– Ян Францевич, точно она?

– Безусловно. Спасибо, Альберт, за работу. Скажешь командиру – пусть разрешит тебе отпуск.

– Да я пока не собираюсь… – пожал плечами рыжий.

– Тогда скажешь, чтобы не разрешил! – Ян Францевич заметно повеселел и, перестав наконец любоваться дискетой в серебристом гладком контейнере, подошёл ко мне и с уважением взглянул в мои глаза, всё ещё красные и мутные.

– Знаете, Валерий Николаевич, а я изменил о вас мнение. Вы не идиот – вы хорошо вымуштрованный, хотя и непонятно кому преданный, сторожевой пес. Ума не приложу, ради чего такие жертвы? Не проще было сразу отдать её нам? – «Главный» взвесил в руке металлическую коробочку. – А ведь могли не выдержать, умереть от разрыва сердца. Вер но, Альберт?

Инквизитор расплылся в ухмылке и кивнул:

– Живучий, гад…

– Но вы предпочли унести с собой в могилу информацию, совершенно случайно – я подчеркиваю, – случайно оказавшуюся в вашем распоряжении. Хотя оставался шанс, примерно пятьдесят на пятьдесят, что мы перевернем весь дом и найдём-таки контейнер с дискетой.

– Издеваешься… падла… – прошипел я, облизывая распухшие и посиневшие губы.

– Нисколько, товарищ майор Бобров, я над вами не издеваюсь, – тоном профессора продекламировал Ян Францевич, вытряхивая из трубки прогоревший табак в стоящую на журнальном столике пепельницу. – Сколько молено, вы сопротивлялись. Потом мозг, почувствовав опасность прекратить свое существование, перестал слушаться хозяина и решил спасти себя сам. Не более того. Так что вашей вины здесь нет ни капли. Я ведь – психиатр, Валерий Николаевич, и очень хороший психиатр, знаю все тонкости воздействия электротока на нервы. И вынужден признать, что вы – единственный, кого я видел, кто смог исчерпать до дна источник разума. За ним уже только бездна, увы, человеку неподвластная.

«Главный» замолчал, присел напротив всё ещё находящейся в беззвучной истерике Районы и с минуту наблюдал за ней. Затем перевёл взгляд на меня, голого и подавленного.

– Отвяжите его, пусть оденется и приведёт себя в порядок, – приказал громилам Ян Францевич.

Затем он встал, положил свои пальцы на шею Ра-моне, еще раз оглядел меня, странно улыбнулся и надавил пальцами на ее белую кожу, чуть ниже уха… В то же мгновение Рамона вскрикнула, оторвала руки от лица, жадно вдохнула несколько раз ртом воздух и вдруг громко разрыдалась. Ян Францевич вывел ее из состояния шоковой депрессии, и я больше не сомневался – он действительно психиатр. В окружении отъявленных головорезов.

«Кто же он такой?! И на кого работает?!»

– Вы тоже приведите себя в подобающий для красивой женщины вид. – «Главный» теперь вёл себя как совершенно нормальный – не чета трем другим подонкам – человек. В какой-то миг я даже подумал, что именно теперь он стал самим собой, сорвав с лица вынужденно натянутую маску безжалостного убийцы. И ещё я понял главное – он не собирается нас убивать. Для этого совсем не обязательно, чтобы мы прилично выглядели. Хотя… Открытое двойное убийство или, к примеру, автомобильная катастрофа, несчастный случай на воде или, чем черт не шутит, пожар – совсем другое. Здесь не станут искать виновных. Главное, чтобы потом опытные эксперты-криминалисты установили – смерть произошла в результате несчастного случая. А небольшие повреждения на телах покойников могли быть получены накануне, где угодно – от пьяной драки до банального падения с крутой винтовой лестницы, каковая как раз имелась в доме Рамоны.

Я умывался, одевался под зорким присмотром Соловья и все еще не мог окончательно для себя определить, зачем бандитам понадобился весь этот маскарад? Я очень надеялся, что не для жуткого смертельного фарса. Если б знать точно их замыслы, то можно было попробовать оказать сопротивление с шансами один из ста на спасение. Левая рука слушалась меня плохо и не могла принести пользы, тело чудовищно ныло, все еще продолжались конвульсии свихнувшихся после электротерапии измученных мышц. Но я был развязан!

«Эх, знал бы прикуп – не работал, жил бы в Сочи!» – вспомнилась мне старая как мир воровская поговорка. Да, если знать…

– Эй, извращенец! – окликнул Ян Францевич мордоворота со ссадиной под левым глазом. – Иди, подгони машину к дому.

Тот послушно покинул помещение и скрылся за дверью.

– Что вы собираетесь с нами делать? – спросил я у «главного».

Тот ответил сразу и без лишних слов:

– Взять с собой. Нам нужны вы, а дамочка… Так сказать, на всякий случай. Ведь вы, Валерий Николаевич, не хотите, чтобы ей было плохо?

– У всего есть разумные пределы.

– Совершенно с вами согласен. Но, уверяю вас, никто больше не станет привязывать к вашему члену электрический провод. И трогать руками без особой на то надобности дорогую вам женщину.

– Чего же тогда вы от меня хотите, черт побери?! Чтобы я работал с секретной дискетой или добровольно сдался КГБ?

– Совсем не обязательно. Имейте терпение, товарищ майор, всё узнаете в своё время…

Когда мы с Рамоной под конвоем «гангстеров» в черных кортюмах шли от входной двери дома к стоящей возле ворот бежевой «Мазде-626», я вдруг вспомнил о псе. За последний час Гарик ни разу не попался мне на глаза.

– Солнышко, где твоя собака? – спросил я у Рамоны, прижавшейся ко мне, как маленькая девчушка к своему папе.

Она ничего не ответила, уткнулась мне в плечо и заплакала.

Бедная моя, какие неприятности свалились на твою голову из-за непутевого вояки, в одночасье потерявшего все, что у него было.

«Господи, ну скажи мне, зачем я научился управлять вертолетом?!»

– Шавка была нервная, кусалась, пришлось с ней разобраться, – загоготал шедший за нами Соловей.

– Смотри, свиное твое рыло, чтобы с тобой потом не разобрались.

– Поговори еще, чмо! – буркнул битюг и кулаком тут же въехал мне между лопаток. Я едва удержался на ногах. – Чего встал, как обосраный?! – рявкнул ублюдок. – Шевели поршнями…

И тут не сдержалась Рамона, впервые с момента вторжения в её дом четверых бандитов.

– Это твой папа плохо шевелил поршнями! Вот и заделал себе мордожопого дауна…

Соловей, вероятно, вышел бы из себя, если бы не заметил появившегося из приоткрывшейся задней дверцы «мазды» Яна Францевича.

– Быстрее садитесь, не на прогулке! – крикнул он. – Соловей с этими двумя – назад, Альберт – за руль, а ты, извращенец… – он повернулся в сторону водителя, – полезай в багажник. Для тебя нет места. Ты вообще мне не нужен, чувырло озабоченное.

– Но…

– Я сказал – в багажник!!! Или хочешь с командиром объясняться?

«Гангстер» с начинающим синеть фингалом нехотя вылез из машины, злобно покосился на нас с Рамоной, открыл крышку багажника и враскоряку залез внутрь и сам захлопнул за собой «дверь».

На наших с Рамоной изможденных лицах впервые после вторжения появилось подобие улыбки. Мы молча сели на заднее сиденье машины, рядом втиснулся Соловей. Альберт занял место лежащего в багажнике коллеги.

– На базу, к командиру, – приказал Ян Францевич и снова начал набивать деревянную трубку крепким табаком из кожаного мешочка.

* * *

Мы ехали по ровной и почти пустынной трассе в сторону Чудского озера. За всю дорогу никто не проронил ни слова, и только на подъезде к поселку с названием Мустве «главный» бросил, обращаясь к Альберту:

– Здесь направо и до конца.

– Так вы же сказали… – начал было уточнять инквизитор, но осекся, заметив, как нахмурились седые брови Яна Францевича.

«Мазда» свернула на неприметную лесную дорогу, и через пять минут я заметил впереди залитое солнцем зеркало озера. Я в общих чертах знал эти места, так как время от времени друзья-рыболовы вытаскивали меня на «Чудо» ловить сигов на блесну. Расстояние их не пугало, все они были при деньгах, должностях и машинах.

На самом берегу озера, на высоком обрыве стоял трехэтажный особняк из желтого кирпича, добротный и в меру респектабельный. Сразу чувствовалось, что возводился он не особенно жаждущим «светиться на публику» и несомненно обеспеченным человеком, не стремящимся, как некоторые новые богачи, чтобы дом их был способен с расстояния а несколько километров убивать своей неприкрытой роскошью завистливых коллег и случайных прохожих. Посторонних здесь явно не было, подтверждением чему служили небольшие металлические ворота еще на лесной дороге, проехать через которые могли только свои, так как на высоком столбе рядом с ними был установлен зоркий глаз камеры видеонаблюдения.

Некто невидимый открыл нам ворота секунд через тридцать после того, как бежевая «мазда» притормозила рядом с ними. Мы проехали еще сотню метров, остановились перед главным входом в особняк. Справа от него асфальтированная дорожка круто вела вниз, пропадая за массивными железными воротами, под стать дому выкрашенными в тёмно-жёлтый цвет.

«Главный» достал из кармана небольшую чёрную коробочку. Это оказался пульт дистанционного управления воротами подземного гаража. Они плавно поднялись вверх, и машина въехала внутрь просторного помещения. Ян Францевич, тоже с пульта, включил внутреннее освещение гаража. Он был пуст, если не считать припаркованной в дальнем конце красной «восьмёрки». С противоположной стороны гаража тоже находились ворота, а внутрь самого дома вела одна маленькая дверь на левой стене. Окон не было.

– Приехали, выходим, – буркнул. Соловей, вылезая первым.

На дверце с моей стороны предусмотрительно были сняты все ручки, так что открыть её можно было только снаружи. Пришлось пропустить вперед Району, а самому выходить последним. Одновременно со мной, не без помощи Альберта, из багажника «мазды» вывалился «извращенец».

– Альберт, Соловей, отведите их в комнату для желанных гостей, – в рифму выдал «главный». – Я схожу к «пастухам», спрошу, как дела. Двигайтесь! – Он подтолкнул Соловья в спину, а сам вышел через открытые ворота, не забыв, однако, при проходе включить с пульта механизм их опускания. Металлическая ширма с равномерным гудением электродвигателей стала закрываться, перекрывая пробивающуюся снаружи полосу света.

– В дверь, вверх по лестнице, на третий этаж, – скомандовал Альберт, для убедительности достав из наплечной кобуры «Макаров» и направив его в мою сторону.– Возьми девочку под ручку, а то ещё споткнётся и упадёт, а у нас докторов здесь нету, – и он тихо, как двоечник на задней парте, засмеялся.

– Сам смотри под ноги, Мойша, а то сломаешь свой красивый носик и станешь похожим на русского! – дерзко ответила Рамона.

Мне оставалось только поражаться внезапной перемене в ее мягком и добродушном характере. Чем еще женщина может задеть мужика, тем более, если он гораздо массивней и сильнее ее? Только словом. Но в отличие от очень смахивающего на дешевого рэкетира Соловья, Альберт только усмехнулся, проглотив брошенные в его адрес слова, и равнодушно парировал:

– Помолчи лучше, бикса, не то… – Он не нашёл подходящих угроз и ограничился обычным плевком себе под ноги, на оклеенный дорогим импортным покрытием бетонный пол гаража.

Мы поднялись на третий этаж, но мне не удалось даже краем глаза осмотреть особняк, так как и на первом и втором этажах ведущие в жилые помещения двери были прикрыты. На третьем же этаже расположение комнат очень напоминало гостиницу – длинный коридор в форме буквы «Г», с расположенными по обеим сторонам шестью дверьми. Одна из них, самая широкая и не похожая на комнатную, вероятней всего, вела вниз, на вторую лестницу.

– Сюда заходите, – идущий впереди Соловей достал из кармана пиджака ключ, открыл самую последнюю – люрцевую – дверь коридора и жестом велел нам с Рамоной пройти внутрь. Как только мы выполнили его приказ, он тут же закрыл её и запер врезной замок. Мы оказались в ловушке.

«Комната для гостей» очень походила на номер в гостинице среднего класса, даже можно сказать, она была несколько лучше. Две аккуратно застеленные кровати, стол с мягкими стульями, большое настенное зеркало, телевизор, телефон, ковер на полу и даже ванная комната с душем и санузлом. Только вот массивная металлическая решетка на окне как-то не очень вписывалась в окружающий «ансамбль».

Первым делом я сразу же снял трубку телефона, но, как и следовало ожидать, гудков не услышал. Полная тишина.

– О-очень интересно… – буркнул я и стал обшаривать комнату, в надежде отыскать хоть что-нибудь «этакое». Увы, все здесь было вполне обычным, без признаков специального назначения. Комната эта напоминала мне автофургоны, у которых выхлопная труба заканчивается не снаружи, а внутри крытого кузова. Такие штучки очень любили солдаты Третьего рейха в годы второй мировой войны. Хотя, если следовать здравому смыслу, убить нас они могли и в Пярну. Совсем не обязательно для такой ерунды везти нас на другой конец независимой Эстонской Республики за сто с лишним километров. А на садистов-маньяков похитившие нас «гангстеры» явно не были похожи, даже мордожопый, как обозвала его Рамона, Соловей. Хороша птичка, сто пятьдесят килограммов веса! Я еще заставлю его спеть для меня, за мной не заржавеет. Только вот очень интересно, зачем я им понадобился? Скорее всего, кто-то из их «главных», может, сам Ян Францевич, всерьез думает, что я что-то знаю особенное, раз пять лет был начальником охраны «Золотого ручья».

Если они в курсе разработок профессора Славгородского, то это – на все двести процентов – не обычные городские бандиты, уверен в этом. Но каким образом они узнали про секретную программу на дискете у генерала Крамского?! А как смогли оказаться на месте падения вертолета раньше «камуфляжников»?! Надеюсь, в ближайшее время хоть что-нибудь прояснится… И, судя по всему, разговор мне предстоит серьёзный.

Рамона, едва оказавшись в комнате, тут же, не задумываясь, направилась в душ. Похитители позволили ей собрать кое-какие вещи, помещающиеся в дамскую сумочку. Что само по себе чрезвычайно удивительно. Они что, собираются держать нас здесь неделю? Или две?

Моя спортивная сумка с вещами осталась в Пярну. Там же остались и все мои деньги. Впрочем, я сильно сомневался, что в ближайшее время они нам понадобятся! Такие люди не предъявляют счетов за проживание в номерах с решётками на окнах, даже если посетитель что-нибудь тут испортит из жуткой нелюбви к хозяевам апартаментов.

Я очень боялся, что Рамона, по моей вине втянутая в эту историю, будет ругать меня, плакать, говорить, как она ошиблась, посылая мне поздравительную открытку на день рождения, но, к счастью, получилось совсем не так. Она предпочитала не разговаривать про погибшего пса Гарика, про пытку, учиненную бандитами прямо у нее на глазах, про «извращенца», едва не изнасиловавшего её, и про все прочие беды, вошедшие в её дом сразу же после моего появления там.

Едва она вышла из душа, как сразу же прилегла на одну из кроватей и тихо попросила, чтобы я лег с ней рядом. Потом нежно прижалась ко мне, поцеловала в щеку и довольно быстро уснула. Ее организм выбрал для истерзанной нервной системы самую лучшую разгрузку – сон. Жаль, я не мог вслед за ней последовать в царство грёз, а не мешало бы. Я лежал, боясь пошевелиться и потревожить её, и думал, думал, думал о том, что же уготовила мне судьба на этот раз?

Сотни различных вариантов развития ситуации прокручивались у меня в голове, но самым лучшим исходом по-прежнему оставалась моя смерть. Я не мог сделать для них больше, чем уже сделал, – отдал им дискету с секретной программой кодирования человеческой психики. Удобная вещь, не правда ли?

Наконец мысли мои стали более размытыми, формулировки – нетвердыми, и я незаметно погрузился в состояние глубокой дремы. Это нельзя было назвать сном, так как я отчетливо различал все окружающие меня звуки, чуть уловимое шевеление, Рамоны, о чем-то вполголоса разговаривающей во сне, как гулко отозвались по скрытому за дверью коридору чьи-то шаги, как они замерли возле вставленного в дверь – чтобы наблюдать за комнатой – глазка, а после минутной паузы вернулись обратно к лестнице. И наконец я услышал, как к фасадной части особняка подъехала машина. Спустя десять минут в двери щелкнул замок, и громкий голос Альберта разорвал застывшую тишину:

– Хватит спать, воин! Подъём…

– Что ты хочешь от меня? – Я сел на кровати и сделал презрительное выражение лица.

Рамона тоже проснулась, протирала глаза и поправляла волосы. Ох, женщины, не знаю, что должно произойти, чтоб и они перестали в первую очередь думать о том, как они выглядят.

– Она останется здесь. Ты, – Альберт ткнул пальцем в мою сторону, – пойдешь со мной. Быстрее шевелись!

Я не стал спорить или сопротивляться, смысла в таких действиях не было никакого, зашнуровал кроссовки и направился вслед за Альбертом. Около двери стоял еще один, незнакомый мне, верзила, он пошел следом за мной.

Мы спустились на первый этаж, и там меня завели в просторную большую комнату, размерами напоминающую холл гостиницы. Обставлена она была со вкусом, выполненной под старину мебелью из дуба и ясеня, кожаными диванами и креслами, а возле стены находился самый настоящий бар с копошащимся за стойкой парнем в белой рубашке.

Моего собеседника я заметил не сразу. Он сидел ко мне спиной в высоком кресле, и пока меня не подвели к нему практически вплотную и не развернули в обратную сторону, я просто физически не мог его видеть.

– А-а, Валерий Николаевич! Садитесь, чувствуйте себя как дома, но не забывайте, что вы в гостях, – обратился ко мне худенький мужичонка, такой маленький, что я даже удивился. Наверное, рост у него был от силы метр шестьдесят, к тому же весил этот человечек едва ли не вдвое меньше меня. Но держался он настолько уверенно, что я почему-то чувствовал себя не вполне комфортно, глядя ему в глаза. Куда проще было разговаривать с Соловьем или Альбертом. Я молча повиновался, сел в кресло напротив, мельком заметив лежащую на столике рядом с хозяином пачку «Мальборо».

– Хотите сигарету? – Мужичок перехватил мой взгляд и расплылся в улыбке. – Не стесняйтесь, мы долго будем говорить, так что жеманство тут ни к чему. Может, выпить хотите?

– Хочу, Сто грамм водки и сигарету. – Я решил не отказываться. К чему показуха, если действительно хочется выпить и закурить?

– «Смирнов» или «Абсолют»? Сигареты какие? У меня здесь целый бар, так что выбирайте.

– Водку любую нашу, а сигареты… Пожалуй, «Кэмел».

Я вольготно развалился в кресле и с интересом разглядывал висящие на стенах картины. Кое-какие из них мне, как показалось, были уже знакомы.

– Интересуетесь живописью, Валерий Николаевич?! – Брови собеседника удивленно взметнулись. – Картины – моя слабость. Вот эта, например, – он указал на висящую между двух больших окон миниатюру в золоченой рамке, – Рубенс, «Возмездие праведника». Еще в прошлом году на аукционе Сотби за нее давали всего миллион двести тридцать. А совсем недавно мне один шведский банкир предложил ровно два миллиона долларов. Каково, а? – и человечек покачал головой. – Искусство – великая сила… А вот и ваши сто граммов.

Ко мне подошёл парень с «бабочкой», он принёс на серебряном подносе почти игрушечный графинчик, наполовину заполненный прозрачной жидкостью, и такую же маленькую стопочку. Рядом стоял стакан лимонного сока и лежала пачка «Кэмела».

– А пепел куда? – буркнул я.

Парень кивнул, отошел, а затем вернулся, пододвинул ближе ко мне столик, поставил на него водку, сок и положил рядом «мои» сигареты, пепельницу с зажигалкой, забрал оказавшуюся пустой пачку «Мальборо» и удалился.

– Выпейте, выпейте, – подбодрил хозяин, наблюдая, как я откупорил графин и налил себе полную рюмку. – Вы уж извините моих идиотов за столь некорректное поведение, но сами посудите – вы вряд ли приняли бы предложение посетить моё скромное жилище, совершенно не представляя, с кем имеете дело. К тому же я должен был быть на сто процентов уверен, что дискета генерала находится именно у вас… Да вы не отвлекайтесь, пейте! Слушайте меня краем уха и пейте. И сигареты курите… Поговорить есть о чем. Наверное, вы уже не раз спрашивали себя: «Что же это за головорезы такие, похитившие меня и мою очаровательную даму столь наглым образом?» Правильно, на вашем месте я тоже задавал бы себе этот вопрос. Знаете, Валерий Николаевич, я даже не знаю, что вам ответить… Есть небольшая группа людей, человек семь-восемь, которые не вполне согласны с мнением, что страной должны руководить тупоголовые старики, засевшие в Кремле. Но ситуация такова, что реальная власть в настоящее время делится примерно семьдесят на тридцать между ними и нами. Мы сильно проигрываем и очень хотим, чтобы в ближайшие пять-семь лет ситуация, как минимум, выровнялась. У нас, как вы понимаете, есть только личная охрана и нет вооруженной до зубов армии, на которую опирается любая власть. Но силовые методы – это не решение вопроса. Людей много десятков лет держали под дулом автомата, а пришел один-единственный резидент Запада и за пять лет развалил всё! Вот где реальная сила и реальная власть! У нас есть несколько десятков человек на самом верху, но даже все они, вместе взятые, не делают чего-то мало-мальски серьезного. Так, помогают решать отдельные вопросы правовой помощи попавшим в беду товарищам и финансовой подпитки структуры, но на этом помощь с их стороны и заканчивается. А старикашки продолжают бездарно проматывать богатства страны, оказывать поддержку каким-то папуасам Ямайки, решившим построить социализм на двадцати квадратных километрах территории острова… Мало ли какие ещё глупости придут им на ум!

– Что вы от меня хотите? – Я выпил уже вторую подряд рюмку водки и с удовольствием прикуривал крепкую сигарету «Кэмела».

– Ну кое-что вы уже для нас сделали. Я имею в виду эрзац-дискету.

– Какую дискету?!

– Славгородский оказался гораздо хитрее, чем я о нём думал, – прищурился мужичок и сделал бармену знак, чтобы тот принес выпить. – Он подсунул Крамскому фальшивку!..

– Что-о-о?! – мне показалось, что я ослышался. Неужели, правда? Выходит, я рисковал жизнью из-за никому не нужной магнитной пластинки стоимостью в один доллар?! Вот так дела…

– Увы, это правда. Предвидя возможные осложнения, профессор изготовил точную копию контейнера, где хранилась программа кодировки, и в критический момент всучил её Крамскому. Вынужден признать, что он провел нас, как совершеннейших дилетантов. Потеряй он дискету, все многолетние труды моментально были бы спущены в унитаз. Зато сейчас он может спокойно продолжать работать. И так же, как раньше, господа политики будут думать, что проходят курс восстановления утраченных сил, а на самом деле спецслужбы по-прежнему будут манипулировать ими по своему усмотрению. Кстати, вас, наверное, все время занимает одна мыслишка… Так, Валерий Николаевич?

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Неужели вы, хотя бы на минуту, не задумывались, что же это за люди такие, которые предприняли удивительную по дерзости попытку вооруженного захвата «Золотого ручья»? Если вам всё ещё интересно узнать правду, то…

– Сделайте одолжение, – я непроизвольно подался вперед, не сводя глаз с этого маленького, но, несомненно, очень влиятельного человека. Да, такие, как он, должны знать правду.

– А не было никакой попытки захвата! – сидящий напротив меня человек чуть улыбнулся и медленно покачал головой. – Всё это был спектакль… Как только вертолёт пропал из поля видимости, возле территории объекта, который, надо отметить, так мужественно защищали ваши парни, не раздалось больше ни одного выстрела. Через тридцать минут они покинули «Золотой ручей», прочесали все окрестности в радиусе двух километров и не обнаружили не только ни одного убитого, ни вообще каких-нибудь более или менее серьезных улик, позволяющих идентифицировать нападавших. Никто не знает, кто они такие были, Валерий Николаевич. Никто…

Я откинулся на спинку кресла и ощутил, как начал дергаться нерв на правой щеке.

– Как вы уже, наверное, догадались, – между тем продолжал собеседник, – Крамской работал на нас. Он был большой фигурой, но все-таки не имел доступа к дискете с программой кодировки. Дискета постоянно хранилась в электронном сейфе Славгородского, и лишь изредка ее отвозили в Москву, на очередной «сеанс». Тогда на протяжении всего маршрута выставлялась такая охрана, что ни о каком захвате не могло быть и речи… К тому же инструкция гласила, что при реальной опасности попадания программы в руки врагов она должна быть немедленно уничтожена. Но мы очень хотели получить ее!.. И тогда был разработан план, о котором вы уже знаете. Сначала «Золотой ручей» полностью отрезали от внешнего мира. Я имею в виду связь, – уточнил человечек. – Затем следует максимально приближенная к реальности имитация попытки захвата секретного объекта. Вот почему мы вынуждены были применить «Мухи» и уничтожить наблюдательные вышки. Ну а дальше, когда становится совсем жарко, и появляются «бэтээры», Крамской врывается к профессору и настаивает на немедленной эвакуации дискеты с программой. Но, видимо, даже перед лицом возможной смерти Славгородскому стало жалко расставаться со своим любимым детищем… Так или иначе, но профессор имел у себя заранее изготовленную в точном соответствии с оригиналом копию контейнера, в котором обычно хранилась дискета, и без лишних колебаний отдал её генералу.

– А как насчёт подбитого вертолёта? Он тоже входил в ваш гениальный план?! – не выдержал я.

– Увы, нет, – отрицательно покачал головой собеседник и нахмурился, став похожим на мятую губку. – Ваши парни должны были видеть, что вслед вертолёту стреляют. Конечно, в дальнейшем судьба Крамского была предопределена. Но мы не думали, что это случится благодаря шальной пуле. Что же касается вас, Валерий Николаевич, то ещёе до начала операции мы знали про вас все. Именно вам отводилась роль «проводника» генерала. Так что не ломайте себе голову ненужными раздумьями вроде тех, как мы оказались в Пярну.

Человечек встал с кресла, медленно подошел к окну, выходящему на сверкающее в солнечных лучах озеро, и глубоко вздохнул.

– Вот так-то… Что скажете, товарищ майор, удивил я вас? Конечно удивил… – утвердительно кивнул он и отпил небольшой глоток из принесенного официантом бокала.

– Кто вы; такие?! – я уже не мог сдерживать себя и обрушил на него сразу кучу волнующих меня вопросов. Они играют со мной в открытую, так почему мне нужно корчить из себя идиота и притворяться партизаном Шмелевым?

Хозяин дома отошел от окна и снова сел в кресло.

– Вы спрашиваете, кто я, или – кто мы? – с усмешкой переспросил он, выпуская в мою сторону струйку сигаретного дыма и наклоняясь вперед, что бы поставить на столик бокал и стряхнуть в пепельницу пепел.

– Хотелось бы узнать и то, и другое. – Я старался не смотреть в глаза хозяину дома, взгляд мой блуждал по развешанным на стенах картинам. На этот раз я узнал еще одну, несколько лет назад я видел её в Русском музее Ленинграда. Копию. Оригинал же находился, я не сомневался в этом, в пяти-шести метрах от меня. В особняке на берегу Чудского озера. Забавно.

– Хорошо, если вам очень хочется…

– Да, очень. Хочу знать, кого благодарить за электротерапию и столь деликатное приглашение в гости! – мне очень хотелось нахамить ему, так как после сообщения о том, что я четыре раза мог умереть из-за жалкой «пустышки», я просто клокотал от ярости. Если разобраться, то плевать я хотел и на секретную программу, и на Крамского, и на все остальное. Но почему я должен сидеть здесь, перед этим недомерком, чьи ублюдки ещё совсем недавно вышибали из меня душу и хотели изнасиловать Рамону, пить его водку и курить его сигареты?!.

– Меня зовут Владимир Адольфович… – начал хозяин дома.

«Ага, скажи еще, что фамилия у тебя – Гитлер! Вот я посмеюсь…»

– …Персиков. Хотя имя моё ничего вам, Валерий Николаевич, не скажет. Как любили говорить некоторые товарищи – не был, не состоял, не участвовал. А вот насчет нас вы наверняка имеете некоторое представление. Правда, штампованное, обывательское. Хотя на самом деле мы не что иное, как теневая власть. И только. Но нас почему-то упорно называют совсем не подходящим итальянским словом – мафия!!!

Персиков ненадолго замолчал, как бы обдумывая дальнейшие слова, затем встал, прошелся по комнате и неожиданно рассмеялся.

– Вы знаете, я однажды спросил своего помощника Яна Францевича, а он у нас большой любитель детективов, какой у нас самый популярный автор? Он принёс мне книгу про нашу структуру, говорит, почитай… Я больше ста страниц не выдержал! Всё, от и до, сплошная ерунда! Все почему-то упорно думают, что мафия – это карманные воры, уличные преступники и прочая шушера. И особенно, если группа людей с уголовным прошлым нашла возможность заработать хорошие, по меркам простых граждан, деньги. Все, сразу прилепляется ярлык «мафиозника». Но это же смешно, честное слово! В нашей структуре тысячи человек и у девяноста девяти процентов никогда не было судимостей. Даже у таких, как Соловей. И рэкет – его тоже называют мафией! Не буду опровергать это суждение, но процентов на восемьдесят оно тоже не соответствует действительности. Какая-то часть доходов от обирания новоявленных бизнесменов поступает, но она, как правило, не попадает в главную распределительную систему, а используется на подкупы милиции, чиновников и прочих жирных котов, ответственных за решение более или менее глобальных вопросов. Вот только отсюда начинается настоящая сфера интересов нашей структуры. Нефть, газ, лес, металлы, драгоценные камни и, безусловно, золото. Но не на уровне ограбления или обложения «налогами» ювелирных магазинов, а, как минимум, на уровне крупных производителей и добытчиков. И цену на презренный металл на восемьдесят процентов устанавливаем мы, а не государство… Хотя подчас чиновники из соответствующих ведомств даже не догадываются об этом. Просто иногда товара становится очень много, и цена на него стремительно падает, а иногда добыча резко сокращается, и цена, соответственно, идет вверх. А они в своих отчетах объясняют это совсем далекими от реальных причинами… Но, как я уже говорил, не все наверху идиоты, и официальная власть тоже нуждается в источнике обогащения. На сегодняшний момент они контролируют примерно в два с половиной раза больше приносящих серьезные деньги источников, чем мы. Они производят оружие – мы только продаем. Они добывают уран – мы только начинаем осваивать рынки его сбыта на Востоке. Они легально производят и продают наркотические вещества – мы довольствуемся лишь малой долей. Хотя есть сферы, где мы бесспорные лидеры. И не только золото. Мы, естественно, стремимся к большему контролю за экономикой. Потому-то и начинаем тратить очень большие деньги на проекты, способные сделать нас хозяевами человеческой воли. Подчини себе волю влиятельного чиновника – и уже не понадобится тратить деньги на его подкуп. И не нужно внедрять своих людей во властные структуры. Не нужно стрелять и свергать правительства. Ничего не нужно!!! В наших руках тогда будет власть. Но для решения такой задачи требуется одно условие…

Персиков, как опытный оратор, выдержал паузу и продолжил:

– Мы хотим, чтобы технология подчинения человеческого разума была полностью сосредоточена в наших руках. На все сто процентов! Иначе спецслужбы смогут предпринять действенные контрмеры и нейтрализовать все наши старания. Как было в Италии, где государство чуть не потеряло контроль над страной, но вовремя нашло способы задушить в зародыше все усилия Коза Ностры в этом направлении… Хотя там утечка информации была очень небольшая. Вообще, идея подчинения себе разума вассалов стара как мир. Для этих целей еще Александр Македонский держал целую свиту колдунов и так называемых медиумов. Серьезные же разработки начались сразу после второй мировой войны в Америке, Франции и у нас, в Союзе. У нас работают на сегодняшний день два таких центра, один – сугубо военный, в Мурманской области, недалеко от базы ядерных подводных лодок Гремиха, а второй, как вы уже, наверно, поняли, в «Золотом ручье»… Там, на севере, разработки застопорились на уровне передвижных установок, вызывающих у находящихся в зоне действия прибора людей неосознанные желания, внешне кажущиеся вполне нормальными. Например, на мирном митинге пожилые ветераны вдруг начинают кидать булыжники в милицейский кордон. Кстати, именно во время так называемого переворота в Москве находились две таких установки. Но все равно это детский лепет по сравнению с тем, что представляет для нас настоящий интерес. Мы неоднократно пытались проникнуть в Центр Славгородского, но… но… До последнего времени все наши попытки оканчивались безрезультатно.

Персиков заметил, как я ухмыльнулся, и на его лице тоже появилось подобие улыбки.

– Да, Валерий Николаевич, и по вашей «вине» тоже! Охрана, надо отметить, была поставлена на должный уровень. Муха не проскочит. Но совсем недавно, месяцев пять назад, мы все-таки нашли брешь во вроде бы неприступной крепости.

– Крамской… – непроизвольно сорвалась у меня с языка фамилия покойного генерала.

– Именно. Я не стану сейчас подробно объяснять, каким образом нам удалось с ним договориться, это и не столь важно теперь, когда его не стало, но дискету профессора Славгородского он должен был передать именно нам… Должен был он, передали вы, – какая разница? Главное, это итог, а он оказался весьма и весьма неприятным. Более того, до банальности смешным. Генерал не раз уверял меня, что дубликата записанная на дискету программа не имеет, так как она составлена таким образом, что не подлежит перезаписи. И что вышло? Дубликата действительно нет, но он даже не понадобился! Хитрый профессоришка всучил нам обычную «куклу»!.. – Персиков даже цокнул с досады языком. – Хотите посмотреть, что было записано на вашей дискете? – Он от души рассмеялся. – Ждите меня здесь… – Он кивнул парню за стойкой, чтобы тот присмотрел за мной, и вышел из комнаты. Тут же в дверном проёме появилась противная рожа Соловья. Он молча прислонился к косяку и не сводил с меня глаз.

Хозяин особняка вернулся очень быстро, неся в руке точно такой же портативный компьютер-ноутбук, какой был и у генерала. Персиков поставил его на стол возле окна и подозвал меня.

– Вы любите развлечения, Валерий Николаевич? – Он открыл чемоданчик, активизировал компьютер, достал из кармана пиджака мой контейнер, чиркнул по одной из его граней небольшой пластиковой карточкой и извлек самую обычную дискету с объёмом памяти чуть меньше полутора мегабайт. Затем вставил её в дисковод и с усмешкой посмотрел на меня: – Можете поразвлечься!

На цветном мониторе появилась заставка одной из самых популярных компьютерных игр – «Си-Ди Мэн», где очаровательный зубастый колобок бегает по лабиринту и пожирает мохнатых пауков, стремясь за пять отведенных жизней трижды очистить от них огражденную высоким каменным забором территорию. Если у него все получается, то на втором уровне придется сражаться с акулами в безбрежных просторах неизвестного компьютерного океана. Что дальше, я не знал, так как выше второго уровня – увы! – никогда не поднимался…

– Ай да профессор! Аи да сукин сын… – Мужичонка снова цокнул языком, перефразировав известное высказывание господина Пушкина. – Знаете эту игрушку?

Я не ответил, а прямо на глазах Персикова за пять минут пробился на второй уровень. Он внимательно наблюдал за мной, время от времени хмуря брови, отчего лоб у него покрывался сетью глубоких поперечных морщин. Он думал. Вероятно, о том, что ему дальше со мной делать.

– Хватит, – резко остановил он меня. – Выключайте компьютер и присаживайтесь. Может быть, ещё хотите водки?

– Хочу, – я пожал плечами. Может быть, в последний раз мне предлагают выпить.

Персиков не ответил, а только проконтролировал, как я выключил ноутбук, и жестом показал на кожаное кресло. Сам сел напротив и щёлкнул пальцами. Спустя минуту официант принес на подносе графинчик с водкой для меня и бокал с вином для хозяина. Мы одновременно закурили, и Владимир Адольфович продолжил наш прерванный из-за игры разговор.

– Сейчас ситуация заметно осложнилась. Найти второго такого человека, как Крамской, практически нереально. Более того, мне известно, что спецслужбы уже проводят форсированную разработку принципиально нового вида психотропного оружия, ни в какое сравнение не идущего с простой программой самоликвидации. Так вот, Валерий Николаевич, в настоящий момент вы – единственная наша реальная ниточка… Конечно, незаменимых людей нет, но всё же – кое-какие полезные мелочи вы знаете. Например, о структуре охраны «Золотого ручья». Нам может пригодиться такая информация… Поймите, если мы не ликвидировали вас сразу после полного контроля над дискетой, значит, не собираемся делать это и в будущем. Ведь не зря я рассказал вам то, о чем знают лишь немногие, может быть, человек пятьдесят по всему Союзу. Я хочу предложить вам работать на нас!

– Очень интересно, – я поставил полную рюмку обратно на столик и с интересом посмотрел в глаза Персикову. – А если я откажусь, то меня в ближайшее время занесут в списки пропавших без вести?

– Не только вас, но и Району, Марину, возможно, еще несколько человек. Мы всегда стремились к тому, чтобы нужный нам человек сознавал всю меру ответственности при принятии им того или иного важного для нас решения. Но одновременно мы прекрасно осознаем, что только разумное сочетание кнута и пряника может убедить людей сознательно, я подчеркиваю – сознательно, с нами сотрудничать. Для начала я обещаю устроить так, что все будут уверены, что вы погибли, и никому не придет в голову вас искать. Ведь вы же беглец, дезертир, не забыли? Ну а в плане материальном я предложу для начала тридцать тысяч долларов в месяц, или – тысячу долларов за каждый рабочий день. Но это – для начала! Все зависит только от вас. Наши условия – в течение года вы живете в карантине, участвуете в акциях, гарантирующих, что в будущем вам не захочется говорить лишнее посторонним людям, иначе придется рассказать и про себя, а деньги все это время будут переводиться на ваш счет в западном банке. Ну, скажем, в Бельгии.

– Ещё интереснее. – Я почувствовал, как бешенно у меня заколотилось сердце, и сделал глубокий вдох-выдох. Затем закурил сигарету и жадно затянулся. Мне только что предложили работать на мафию!!! Разве мог я представить себе ещё три дня назад, что такое вообще возможно? Самое отвратительное, что я не могу отказаться! Ладно, послушаю, что он ещё скажет. – Где я должен буду жить, и что означает «карантин»? Как с родственниками и Рамоной, в случае моего согласия?

– Здесь нет проблем. У нас есть большая база, где – я пока говорить не стану, там имеется всё необходимое для жизни. Жить будете на всем готовом, никаких забот. Выезд в город – один раз в месяц, группами по три человека. Об операциях сообщается за сутки… Да, на каждый выход выдаётся две тысячи долларов, на мелкие расходы. За сутки ребята оттягиваются, словно были на воле месяц! Через год руководство даёт своё заключение и в восьми случаях из десяти разрешается свободное поселение в пределах оговоренной территории, с полной свободой передвижения, создания семьи, производством детей и прочего. Все заработанные вами за предыдущий период деньги поступают в ваше распоряжение, плюс – новый оклад, в зависимости от должности. Насчет вас, Валерий Николаевич, у меня уже есть конкретные планы, так что работать будете под моим чутким руководством, ну и зарабатывать соответственно. Допускаю возможность, что, исходя из обстоятельств, срок вашего пребывания на базе будет сокращен. Вы нужны мне! Впереди нас ждет серьезная работа!

– Вы не ответили, как будет с моими родственниками и с Рамоной? – Мне пришлось ещё раз задать Персикову самый важный для меня вопрос. От ответа на него зависело мое решение.

– А вы уверены, что хотите продолжать с ней встречаться? Ну ладно, ладно. Ваша бывшая жена и прочие родственники получат известие о трагической гибели майора Боброва. Вас, разумеется, похоронят со всеми положенными воинскими почестями и закопают в могилу на глазах у рыдающей родни. – Персиков внимательно следил за моей реакцией на его слова. – С этим, полагаю, ясно. Ну а дамочка… Сможете забрать ее к себе, как только вам разрешат свободное проживание. Не думаю, что Пярну выберут для него, так что придется решать. Разумеется, пока вы будете находиться на базе, её никто не будет навещать. Если она сама не захочет завести себе другого жеребца!..

И Владимир Адольфович громко рассмеялся. Затем успокоился, откашлялся в носовой платок и встал.

– Идите, подумайте над моим предложением, только одна просьба: не надо говорить женщинам лишнее, они такие впечатлительные. Завтра встретимся снова, а сейчас мне пора ехать. Организация нуждается в чутком руководстве, ничего не поделаешь.

Хозяин особняка кивнул стоящему за стойкой парню. Тот нажал встроенную кнопку, и спустя десять секунд за мной явились Альберт и Соловей. Едва я вернулся в «комнату для гостей», как Рамона сразу же кинулась мне на шею.

– Я так волновалась. Тебя не было целый час. – Она прижалась губами к моей обросшей щетиной щеке. – В ванной есть электробритва, не хочешь проверить её работу?

Упоминание об электричестве вызвало у меня чувство, очень похожее на тошноту. Вероятно, я еще долго буду обходить стороной сетевые розетки!

– Что тебе там говорили? – с надеждой спросила Рамона. – Они нас отпустят? Или… нет?

– Конечно, солнышко, скоро ты поедешь домой, – я старался не смотреть ей в глаза, но она насильно развернула моё лицо в свою сторону.

– Ты скрываешь от меня что-то, да? Тебе нельзя говорить?

Я молча кивнул.

– А ты?! – взгляд Рамоны вдруг стал холодным и колючим, как чертополох. Она начала плакать.

– Я останусь здесь, скорее всего. Они предложили мне работу в структуре.

– Какая ещё структура? Они же бандиты, сволочи! – сорвалась на крик моя ненаглядная девчонка. Мне пришлось обмануть её, так как говорить правду я не мог и не хотел. Кому приятно говорить любимой женщине, что загнан в угол и вынужден согласиться работать на мафию?! Правда, есть такие самки, которые гордятся принадлежностью своих кобелей к криминальным и мафиозным группам, но таких я не принимаю в расчёт. Они вообще не достойны человеческого к ним отношения.

У меня только два пути – смерть или согласие с предложением Персикова, навсегда закрывающим мне дорогу в мир обычных, нормальных и не погрязших в крови людей. На кон поставлены жизни дорогих мне людей, переступить через которых я не могу и не имею морального права. Мораль! Там, куда меня так настойчиво «приглашают», отсутствует такое понятие. Но это – там. А близкие мне люди остаются в обычном мире. Они не должны даже догадываться, какой ценой выкуплены их жизни. Мне действительно лучше умереть публично, официально, у всех на виду. Ибо там, за чертой, нет места бывшему командиру взвода ДШБ, награжденному двумя боевыми наградами – орденами Красной Звезды… И для всех, кроме меня самого, в эту минуту я умер.

– Они не бандиты, солнышко, ты ошибаешься.

– А кто? – Рамона растерла катившиеся по горячим щекам слезы.

– Специальная команда КГБ. Больше я ничего не могу тебе рассказать. Ты, кажется, что-то говорила насчёт бритвы? – сменил я тему разговора и слегка отстранил от себя Рамону.

– Да… она в ванной. На полочке. Скажи, нам когда-нибудь принесут поесть?

– Думаю, принесут. Ведь я согласился на них работать. – Я поцеловал застывшую в нерешительности женщину и направился в ванную. Что действительно мне сейчас необходимо, так это холодный душ…

Насчёт ужина я оказался прав. Через полчаса нам принесли вполне прилично приготовленный шашлык и салат из помидоров с огурцами. На третье – яблочный сок. Я набрался наглости и попросил для меня двести граммов водки, а для Рамоны – десертное столовое вино, лучше массандровское. Мне доставляло удовольствие наблюдать, как Соловей кривил свою жирную рожу при каждом моем слове. Но совсем скоро он принес все, что я просил, даже шоколадку с орехами для Рамоны. Видно, Персиков действительно очень во мне заинтересован! Только вот для каких целей? Ладно, поживем – увидим, а сейчас нужно пользоваться его «гостеприимством» на полную катушку. Не для меня, так хоть для любимой женщины. Ей и так досталось выше крыши. Пусть хоть немного расслабится.

– Можешь быть свободен, халдей, – бросил я на прощание уходящему мордовороту, успев, однако, заметить, как сверкнули в темноте коридора его оскаленные в злобной гримасе зубы. Пусть побесится, ему полезно. Может, похудеет, бедолага.

Вечер мы с Рамоной провели замечательно. Ели принесенный ужин, пили сок и водку (она – исключительно вино) и даже смотрели телевизор, где в очередной раз повторяли кинокомедию «Здравствуйте, я ваша тётя!». Я вообще люблю все фильмы с Калягиным, молодец мужик, настоящий профессионал.

– А когда ты вернёшься? – с заметной тревогой поинтересовалась Рамона.

– Понимаешь… Примерно год я должен проходить курс подготовки, но зато потом мне разрешат жить совершенно спокойно, как обычному человеку. Будут платить очень хорошие деньги. Но я должен поменять имя и фамилию.

– Зачем?

– Наверно, так нужно для работы. Все мои знакомые будут знать, что я умер. Кроме тебя. Но ведь ты никому не скажешь?

Она отрицательно покачала головой.

– А потом я заберу тебя к себе.

– Ну это я уже слышала! – моментально оживилась Рамона, и на ее личике наконец-то промелькнула улыбка. – Семь лет назад. И помнишь, что я тебе тогда ответила?

– Помню. Но мы не поедем жить в Россию. Мы купим дом на побережье Средиземного моря, где-нибудь на Кипре, и туда-то ты поедешь обязательно! – Я обнял ее и сразу же повалил на одну из кроватей.

– Ой!.. Там же глазок в двери, – прошептала Рамона мне на ухо.

– Ну разве это проблема? Дай мне помаду…

На наше счастье, ни Соловей, ни Альберт, ни кто-то другой нас уже не беспокоили. Не знаю, почему, но я чувствовал себя заметно лучше, чем до разговора с хозяином особняка. Судьба моя и Рамоны уже более или менее прояснились. Я старался не думать о предстоящей работе на мафию, тем более что единственной возможностью что-либо изменить была моя, а со мной и еще нескольких людей, смерть. А когда нет возможности что-либо изменить, приходится смиряться. Хотя в глубине души я уже рении, что при первом же удобном случае постараюсь вырваться из когтистых лап Персикова.

Ночью, когда Рамона мирно посапывала, укрывшись простыней, я подошел к окну и долго наблюдал, как сверкает сквозь зарешеченное пространство отраженная в ряби огромного Чудского озера голубая луна. Я неотрывно смотрел на нее, и вдруг мне захотелось, впервые за многие годы, завыть, подобно волку, и зарыдать, словно только что появившемуся на свет младенцу, осознавшему, в какой жестокий и чудовищный мир он попал, едва пальцы акушера перерезали соединяющую с мамой тоненькую пуповину.

Глава четвёртая

На следующее утро я дал согласие работать на мафию. Рамону отвезли домой, как и обещал Персиков, а меня в этот же вечер доставили вертолетом на базу. Её точного месторасположения я не знал, но находилась она где-то в Карпатах, так как летели мы совсем недолго, а оказались в горах. Так или иначе, но самостоятельно выбраться отсюда было совершенно нереально, поэтому я предпочитал не забивать себе голову ненужными мыслями.

Небольшой военный вертолёт приземлился на совершенно пустынной взлётной полосе, вокруг были только лес и горы. До сих пор удивляюсь, как в такой глуши смогли отыскать подходящее место и провести столь грандиозное строительство. Покрытие полосы совсем не напоминало заброшенный армией запасной аэродром, а сооружалось специально, несколько лет назад. Видно, «теневая власть» решила обосноваться здесь надолго и всерьёз.

От места высадки меня на камуфлированном военном УАЗе долго везли по лесным тропам, дорогам и просто по пересеченной местности. Делалось все это с одной-единственной целью – чтобы я ни в коем случае не запомнил дорогу. Для обычного человека лес – это просто чаща деревьев, но я точно заметил, что мы несколько раз проезжали по одним и тем же местам. В конце концов, остановились у подножия высокой, густо поросшей елями горы. Дальше все напоминало фантастический фильм.

Водитель джипа нажал одну из расположенных на панели кнопок, и совершенно обычная на вид скала вдруг ожила, превратившись в автоматические ворота, и медленно, словно спящий дракон, начала отползать в сторону. Я ожидал увидеть темноту подземелья и был поражен, когда во чреве туннеля сверкнули яркие белые лампы дневного света. Мы въехали внутрь. Там нас встретили два безликих, облаченных в камуфляж парня, они о чем-то коротко переговорили с одним из двоих моих охранников и пропустили «уазик» дальше. Метров через тридцать были еще одни ворота, но без людей. На нас холодным взглядом смотрел неморгающий глаз камеры видеонаблюдения. Водитель достал и поднял вверх какую-то пластиковую карточку, железные ворота почти бесшумно открылись и пропустили нас на базу.

Мне, в мою бытность командиром взвода ДШБ, не раз приходилось бывать на подземных оборонных заводах, производящих обогащенный уран и лазерное оружие. Один из них располагался в Казахстане, другой – «радиоактивный» – в нескольких десятках километрах от Нижнего Тагила. Работали там, вопреки представлениям обывателей, не приговорённые к смертной казни уголовники, а рабочие-контрактники, получающие в месяц от полутора до пяти тысяч тогда еще крепких рублей. Но ни я, да и никто другой, им не завидовали. В погоне за большой деньгой рабочие в течение двух-трех месяцев из молодых сильных мужчин превращались в жалких и больных всеми существующими болезнями инвалидов. Наиболее частой из них являлось малокровие, следствие радиоактивного облучения.

Что меня тогда поражало, так это не только сознательное решение людей заработать несколько тысяч в обмен на жизнь, но сами условия труда, по сравнению с которыми даже каторжники могли чувствовать себя отдыхающими на престижном курорте.

Здесь, на базе подготовки боевиков мафии, картина была совсем иная. Везде царили идеальная чистота и порядок. Боевики на постах больше походили на восковые фигуры, чем на людей, выполняя возложенные на них функции с автоматизмом, возведенным в степень. Как я потом узнал, за каждым боевиком был закреплен свой участок, а придирчивые инструктора постоянно спрашивали с них за малейшее нарушение. И наоборот, если вверенная территория содержалась в порядке, вверенный объект четко работал согласно внутреннему распорядку, то боевику полагалась премия, автоматически зачисляемая на личный банковский счёт.

Но не только подготовкой головорезов для кровавых операций занимались во чреве гранитного монстра. Здесь же располагались главный командный пост, компьютерный центр, завод по производству стопроцентно идущего на экспорт в Европу героина и центр психотропного оружия, только недавно организованный высшим руководством.

Как я и предполагал, меня не стали, словно сопляка, таскать на занятия по военной подготовке. С первого же раза я со средним результатом девяносто семь баллов сдал несложный экзамен по стрельбе из пистолета, автомата, снайперской винтовки, зачет по рукопашному бою, вождению автомобилей всех категорий, навыкам диверсионно-тактической подготовки и организации глухой обороны в условиях замкнутого помещения.

Затем меня несколько раз проверили на детекторе лжи, задавая всевозможные взаимоисключающие вопросы, но я уже знал, как нужно себя вести на таком «сеансе». Детектор, гениальное изобретение американцев, основан на изменениях электрических и магнитных полей человека при ответе им на различные вопроса. Его можно легко обмануть, имея крепкие нервы и необходимую подготовку. Ее, к счастью, проходили все бойцы взвода охраны «Золотого ручья», КГБ не мог себе позволить допустить к охране секретного объекта не вывернутых ранее наизнанку людей.

Помимо всего прочего я прошел полное медицинское освидетельствование, к моему неподдельному удивлению обнаружившее у меня небольшую гипертрофию левого сердечного желудочка. Правда, врач меня успокоил, сказав, что это не более чем последствие сильного перенапряжения в последние дни. Когда я рассказал ему о пытке электротоком, он заново переписал мою карту и поставил диагноз: «Практически здоров».

Первые полтора месяца пребывания на базе я жил в одной комнате с громадным гуцулом по имени Иванко. Он все время молчал, приходя, сразу ложился спать, а утром вставал, умывался и уходил. Только однажды он разговаривал во сне, постоянно повторяя непонятные для меня слова на своем родном языке, отдаленно напоминающем смесь польского и украинского.

Через семь недель приехал Персиков и сразу же пригласил меня к себе. Мы встретились в апартаментах руководства, очень напоминающих бункер, с тяжелыми стальными дверьми и полной системой автономного жизнеобеспечения. Он сидел во главе длинного директорского стола, уставший и помятый, что меня несколько удивило. Вероятно, за последний месяц «работа» отняла у одного из заправил «теневой власти» слишком много жизненной энергии.

Заметив моё появление, Владимир Адольфович приободрился, нашел в себе силы растянуть тонкие губы в подобие улыбки и молча указал на стул рядом с собой. Когда я, одетый в черную, как у морпеха, робу, присел на мягкую бархатную обивку, Персиков достал сигареты, предложил мне, а потом без предисловий перешел к делу.

– Вы показали хорошие результаты, Валерий Николаевич. Мне доложили, что нет смысла дальше продолжать военную подготовку.

Я усмехнулся. Решили поучить отца трахаться!

– Как я уже говорил, у меня на ваш счет есть конкретные планы. Думаю, вы не откажетесь от моего предложения за три месяца ознакомиться с обязанностями начальника. – Персиков жадно затянулся.

– Какого начальника? – с изумлением переспросил я.

– Я хочу предложить вам работу начальника охраны базы. В вашем подчинении будут сорок пять парней, хорошо обученных профессионалов, с которыми, в отличие от армии, не надо будет тратить нервы. В настоящий момент вы – единственный у нас человек необходимого уровня квалификации. Хороших специалистов много, и в охране в том числе, но на должность начальника охраны базы они явно не тянут… Вам будет предоставлен персональный кабинет с компьютерным оборудованием, мониторами, дублирующими операторские, переносная рация для связи с пятью младшими командирами, отдельная комната с телевизором, радио, аудио– и видеомагнитофонами, практически свободное передвижение по всей базе с правом посещения бассейна, теннисных кортов, тренажерного зала, библиотеки – в любое время суток, а также один раз в неделю вы сможете воспользоваться услугами наших девочек…

Заметив, что я нахмурил брови, Персиков уточнил:

– Не волнуйтесь, каждый раз будут новые. Со всеми, так сказать, гарантиями! Ваш оклад остается прежним – тридцать тысяч долларов – до тех пор, пока вы окончательно не войдете в курс дела и не отработаете два месяца испытательного срока на месте начальника охраны. Словом, я предлагаю вам всё то, чем вы занимались до недавнего времени, только с куда меньшими хлопотами, большим комфортом, несравненно большей зарплатой и, если хотите, возможностью не участвовать в акциях, предусмотренных первоначальным планом. Обстоятельства сложились несколько иначе, нынешний начальник охраны очень сильно провинился, и мы решили его уволить, как только он введет вас в курс дела…

– В чём заключается его вина? – поинтересовался я, без надежды на ответ со стороны Владимира Адольфовича.

Но он с готовностью сообщил:

– Саркисов попросил отпустить его из структуры. В таких случаях мы делаем вид, что согласны, находим человеку замену и тихо, без суеты, увольняем его… Посмертно.

Персиков говорил так непринужденно, будто вел разговор не о человеческой жизни, а о замене износившихся ботинок на новые. Он явно хотел как можно скорее закончить наш разговор.

– Когда я смогу жить вне бункера? Или моя работа включает в себя пожизненное заточение в этой земляной норе?

– Нет, вы сможете жить самостоятельно. Как только примете руководство базой, отработаете два месяца, а затем ещё два будете готовить себе смену. Дело в том, что мы увольняем обоих начальников охраны. – Персиков поморщился. – Чёрт знает что! Как только введете в курс обязанностей преемника, вам определят регион проживания либо в России, либо в соседних республиках, что, впрочем, маловероятно. Жить будете в собственном доме, с охраной из двух человек. Месяц там – месяц здесь. Сможете свободно распоряжаться своими деньгами. Впрочем, до этого еще далеко. У вас есть ко мне вопросы?

– Да. Как дела в «Золотом ручье»? Меня всё ещё ищут?

– Разумеется! Квартиру опечатали, личное дело отправили в Службу безопасности. Но пусть вас это не беспокоит. Скоро вы умрете. Для них, – и Персиков ткнул пальцем куда-то за стену, имея в виду скрывающийся за пределами базы мир простых, не посвященных в дьявольские игры людей.

– Каким образом?

– Авария, обыкновенная автомобильная авария. Похороны, венки, все по полной программе. Когда будете выходить отсюда, получите новые документы. Еще вопросы? – Владимир Адольфович уже хотел встать из-за стола, но своими последующими словами я намертво пригвоздил его к креслу.

– Если вас интересует Центр Славгородского, то я вчера вспомнил одну интересную деталь, которая вполне может помочь проникнуть туда и быть в курсе всех разработок. Может быть, даже удастся похитить дискету с программой, – забросил я самую яркую блесну, и поклевка крупного хищника последовала мгновенно.

– Что?! – Персиков снял очки и положил их на стол. – Говорите, я слушаю.

– Но в обмен на эту информацию я хочу получить возможность съездить в Пярну, на недельку.

– Даже разговора быть не может! – вскипел мафиози.– Только через полгода, не раньше. Я не знаю, насколько ценной может оказаться информация, что бы отпустить вас с базы!..

– Она такая и есть.

– Я могу снова прибегнуть к электрическому току… Но не стану делать этого, потому что хочу иметь начальником охраны базы не озлобленного пса, а преданного сотрудника, с перспективой дальнейшего роста, – ответил Персиков. – Говорите, и если я сочту, что вы сообщили действительно ценные сведения, то дам вам трое суток подышать морским воздухом и насладиться общением с вашей дамочкой. Но только в сопровождении охраны.

– Правильней сказать – конвоиров…

– Я слушаю.

– За несколько месяцев до попытки переворота я слышал разговор Славгородского с Крамским, случайно. Славгородский говорил, что хочет взять нового сотрудника, некоего ученого Прохорова из «подшефного института». Вам это о чем-нибудь говорит?

– Разумеется! Продолжайте.

Мне показалось, что в следующую секунду Персиков начнет грызть ногти, так он воспрянул духом после моих слов.

– Славгородский планировал заняться этим ориентировочно в октябре. Если его планы не изменились, что вполне реально, и если Прохоров на месте и удастся его отыскать, то можно попробовать внедрить в Центр своего человека.

– Отлично, Валерий Николаевич, отлично! – Мафиози поднялся и хлопнул меня по плечу. – Сейчас же дам команду пробивать Прохорова. Я думаю, Славгородский имел в виду именно те два режимных института в Саратове, где ученые тоже занимаются психотропными делами. Так, на начальном уровне. И если есть на свете этот… Прохоров, то именно там! Жаль, вы не вспомнили про него раньше… Если он уже в «Золотом ручье»… Ну а если нет, то тогда вы имеете реальный шанс увидеть свою подружку! Я сообщу вам о результате в любом случае. Сегодня можете отдыхать, а завтра – я уже дал команду – переберетесь в новые апартаменты и начнете перенимать премудрости несения службы у Саркисова. Его искать не нужно, он сам к вам подойдёт сегодня вечером. Все, до свидания. – И Персиков жестом дал мне понять, что разговор окончен.

Я покинул командирский бункер, и два молодца в камуфляже довели меня до «конуры», где предстояло провести последнюю ночь.

Вместо гуцула Иванко на соседней кровати в высоких шнурованных ботинках лежал совсем другой парень, в таком же, как я, черном одеянии. Услышав мои шаги, он обернулся, и я почувствовал, что мускулы мои наливаются силой.

Это был рыжий Альберт.

– Ты?! – удивленно пробурчал он, вставая со скрипучих металлических пружин. – Здесь?! Я думал, тебя уже давно пустили в расход.

– Как видишь, ошибся, идиот. А ты, наверное, плохо себя вел, раз отправили на базу.

– Не твоего ума дело! – вспылил рыжий. – Скажешь ещё одно слово, поц, размажу по стенке!

– Ошибаешься, Мойша, это я буду тебя мазать! – И я что есть силы заехал Альберту кулаком в пах. – Проводки, говоришь, сука?! Электричество?! Сейчас ты будешь ползать на коленях и целовать мне подошвы, умоляя о пощаде. Ну! Я не слышу тебя!!!

Рыжий корчился на полу и протяжно выл. Для полного счастья я саданул ему ногой в лицо. Вот теперь порядок.

– И встать, когда с тобой разговаривает начальник охраны!!!

Эти мои слова повергли Альберта в жуткое уныние. Он поднялся с пола, несмело отряхнул форму и затравленно посмотрел на стоящего перед ним разъяренного мужика. На меня.

– Ты – начальник?

– Я – начальник. И не «ты», а «вы», понял, недоносок?!

Он молчал, не решаясь так конкретно признать свою капитуляцию.

– Оглох, рыжий конь, или онемел? Я спрашиваю – тебе все ясно?

– Всё, – Альберт вздохнул и стал внимательно изучать налипшие на своих «шузах» сухие комья грязи.

– Отдыхай пока. – Я прошел в умывальник, Ополоснул вспотевшее лицо струей холодной воды, а когда вернулся, то заметил появившихся в комнате двух «псов», недавно водивших меня на аудиенцию к Персикову. Один из них легонько тронул меня за плечо.

– Ты действительно теперь будешь заместо Артака?

В каждой комнате стояли камера с микрофоном, и битюги не могли не заметить моей потасовки с рыжим. Видно, их тоже удивила информация о моем неожиданном назначении на должность их командира. Ребята решили проверить ее по горячим следам.

– Завтра начинаю принимать дела. Артак ваш переводится на новое место, – со своими будущими бойцами я сразу решил установить доверительные, насколько было возможно, отношения. – Начиная с шести утра вы подчиняетесь мне точно так же, как и Саркисрву. Надеюсь, поладим?

– Какие базары, конечно! – Моментально сориентировавшись, что пора начинать прогибаться перед новым командиром, один из парней тут же ощерился в золотозубой улыбке: – Я – Павел, а он – Тимур, – и охранник протянул мне волосатую лапу.

Я ограничился кивком и попросил найти Сарки-сова. Пусть зайдёт.

– Он в спортзале. Пошли, сходим, – пожал плечами Павел.

Я не стал спорить и направился вслед за парнями к лифту. Спорткомплекс находился двумя этажами выше, на самом высоком – четвёртом – уровне базы. Внизу были апартаменты Персикова и иже с ним, а также центр разработки психотропного оружия. На втором этаже размещались жилые помещения, автостоянка, выход из бункера, склады и мед-часть. На третьем – учебные классы, системы жизнеобеспечения: электрогенераторы, водяные насосы и фильтры, вспомогательные вентиляторы нагнетания воздуха, кухня, несколько служебных кабинетов, в том числе и начальника охраны, и еще что-то. А на четвертом уровне, помимо бассейна, тренажерного и гимнастического залов, бани и теннисных кортов, имелся запасной выход на вершину каменистого холма, во чреве которого размещались база, а также закрытая площадка для вертолета с автоматическим перекрытием вверху, с высота птичьего полета сливающимся с общим карпатским ландшафтом. Всего этого я пока не знал. Мы вошли в лифт, поднялись на два этажа и, пройдя по длинному коридору, оказались в гимнастическом зале.

Здесь разминались несколько человек, среди которых я сразу приметил крепкого смуглого армянина, отрабатывающего «маваши» по большому брезентовому мешку с песком. На теле его бугрились сильные мышцы, проступали крупные мокрые капли и пульсировали вены. Измятый стокилограммовый мешок сотрясался под хлесткими разящими ударами опытного бойца, и я, с интересом наблюдая за единоборством Саркисова с «грушей», пришел к выводу, что очень хотел бы сейчас оказаться на месте спарринг-партнера начальника охраны. Это был серьёзный соперник.

Но гораздо больше я удивился, когда вгляделся в лица двух боксёров, отчаянно молотивших друг друга на расположенном в дальнем конце ринге. Их физиономии на две трети были скрыты шлемами, но всё-таки я смог в одном из них узнать… Яна Францевича. Того самого, под чутким руководством которого в Пярну на меня набросились Соловей с Альбертом. А его соперником был не кто иной, как Владимир Адольфович Персиков! Оба вполне прилично работали кулаками. Оказывается и психиатр-инквизитор, и один из «крестных отцов теневой власти» регулярно практиковались в облагороженном мордобое под названием бокс.

Они тоже заметили меня. Стоящий за канатами бугай протянул Персикову сухое полотенце. Тот зубами распустил веревки на перчатках, скинул их на ринг, снял защитный шлем и кивнул мне, пальцем ткнув в сторону Артака.

– Валерий Николаевич, присоединяйтесь. Составьте компанию начальнику охраны, а то он скоро разорвёт на части несчастную «машку».

– Ничего, я уже выдохся, – отрицательно покачал головой Артак и, напоследок засадив «машке» хороший «дау-кик», подошел ко мне. – Вы – Бобров? – Саркисов вопросительно взглянул на меня и несколькими жадными глотками допил остатки воды из прозрачной пластмассовой бутылки. Затем жестом приказал убираться вон пришедшим вместе со мной охранникам: – Все свободны. Ваши «хвосты» больше ему не нужны, он теперь новый командир. Верно говорю, ара?

– Вернее не бывает. Меня зовут Валерий.

– Ну а моё имя ты знаешь. Пошли в бассейн, поныряем с вышки. – Артак по-приятельски обнял меня за плечи. – А потом попьем пивка холодного у меня в конуре, о делах поговорим. У меня, ара, день рождения сегодня.

Честно признаться, я уже почти два месяца хотел сделать то, что мне сейчас предложил этот компанейский на вид кавказец. Я знал, что старшие командиры пользуются ощутимыми привилегиями, и это еще больше усиливало желание хоть как-то скрасить серость и однообразие последних семи недель заточения в каменном мешке. Поэтому я без церемоний принял приглашение Саркисова.

– Только у меня вид не пляжный, – намекнул я на отсутствие неких принадлежностей одежды.

На что смуглокожий Артак громко рассмеялся и хлопнул меня по плечу, причем так, что я едва устоял на ногах.

– Сразу видно, ара, что ты еще «чайник»! У нас нет женщин сегодня, да даже если бы и были – тебе разве можно стесняться? Ведь ты мужчина, – последнее слово Саркисов произнес с чувством великой гордости за свою принадлежность к сильной половине человечества. – В бассейне не был ещё, да?

Я покачал головой.

– Сейчас будешь! Вперед! – И Артак первым вышел из зала, на прощание лениво кивнув в сторону снова принявшихся за мордобой начальников. А я ещё раз удивился, насколько мои представления о заправилах «теневой власти» оказались далеки от реальности.

Мы миновали несколько дверей, и наконец мой проводник дернул на себя одну из них.

Бассейн был самый обычный, со спокойно колыхающейся зеленоватой водой, двухметровой вышкой, подвезенным на уровне полутора метров над поверхностью баскетбольным кольцом и чуть ощущаемым запахом хлорки. Он имел метров двадцать в длину и десять в ширину. Кроме трех, сидящих за пластиковым белым столиком возле раздевалки, боевиков, больше никого не было.

Парни заметили Саркисова и начали приглашать его вместе выпить пива. Артак сказал что-то насчет детского времени и пообещал через десять минут прогнать молодцев по комнатам. Но спустя три минуты они исчезли сами, прихватив уже наполовину опустевшую упаковку баночного пива. Слово начальника охраны было законом даже для таких наглых мордоворотов, как они.

– Это парни из первой колонны, только что с задания вернулись, вот и наливаются, – ответил на мой немой вопрос Саркисов, вещая на крючки в раздевалке мокрую после тренировки одежду.

– Я почти ничего здесь не знаю, кроме нескольких комнат на втором этаже и главного кабинета внизу, ты мне подробней рассказывай. – Я стянул робу и повесил ее рядом с одеждой Артака. – Что такое первая колонна?

– Убийцы,– Саркисов будто выплюнул это страшное слово и, почесав волосатую грудь, пошёл к вышке.

А я ощутил неприятный холодок, волной пробежавший по спине. Кавказец еще раз напомнил мне о том, где я сейчас нахожусь и кем мне придется командовать уже в ближайшее время. Безжалостными скотами, для которых жизнь человека стоит меньше, чем пустая банка из-под немецкого пива.

Чтобы как-то отвлечься от нахлынувших эмоций, я пошел следом за Артаком, забрался по ступенькам на вышку, задержал дыхание и прыгнул вниз, сильно оттолкнувшись ногами от холодного кафельного пола. Бурлящая масса воды в ту же секунду с головы до ног окутала мое тело, но очень скоро вытолкнула меня назад и даже умудрилась самым наглым образом проникнуть в носоглотку, вызвав отвратительное ощущение горечи на языке.

– Вах, ара, совсем плавать разучился! – это было первое, что я услышал после того, как смог откашляться.

Артак звонко смеялся, лежа на спине в двух метрах от меня и шевеля торчащими из воды кончиками пальцев ног. Я, как мог, отшутился, сказав что-то про отца-каменщика и маму-шпалоукладчицу, в результате чего Саркисов вообще потерял способность нормально разговаривать, только хохотал как безумный.

После бассейна и душа Артак пригласил меня в свою комнату, где я действительно смог по достоинству оценить условия жизни начальника охраны. Здесь было все, что мог пожелать вынужденный жить в изоляции от внешнего мира человек. Даже спутниковое телевидение и холодильник, доверху забитый красочными упаковками с импортным продовольствием и банками с пивом. Гостеприимный хозяин накрыл на стол и разлил ледяное пиво по стеклянным кружкам с изображением белого медведя – символом известного сорта благородного янтарного напитка.

– Я хочу выпить за то, чтобы в нашем мире всегда торжествовала справедливость! – Саркисов произнёс эти довольно-таки странные для данной ситуации слова и залпом влил в себя содержимое зажатой в руке кружки. Затем рукавом чёрной форменной куртки вытер губы и добавил: – И если человек осознал, пусть даже слишком поздно, что совершил ошибку, чтобы он обязательно ее исправил. Даже ценой собственной жизни…

На следующий день я переехал в соседнюю с ним комнату, получил инструкции о моих новых правах и обязанностях от Персикова и принялся за освоение вверенной мне структуры охраны базы. Артак вводил меня в курс дела, показывал схемы помещений, знакомил с распорядком несения караула бойцами, с расположением всех комнат, узлов связи и слежения, вентиляционных шахт, электросетей и даже канализации. Я на память должен был знать всех живущих и приезжающих на смену бойцов и командиров, номера приписанных к базе и посещающих ее автомобилей, систему пропуска по кодовым пластиковым карточкам и – до мельчайших подробностей! – пять квадратных километров примыкающей к базе со всех сторон территории. Так как все вышеупомянутое очень напоминало мои обязанности начальника охраны «Золотого ручья», я запоминал нужную информацию гораздо быстрее, чем предполагал Персиков.

Когда я, спустя почти два месяца, спросил у Артака, на каком месте в мафиозном табеле о рангах находится Персиков и кто еще входит в клан, то он, всегда веселый и общительный, отрезал:

– Я бы не советовал тебе, ара, лезть в такие дела. Ты кто такой? Обычный сторожевой пес! Вот и охраняй вверенное имущество, как этого от тебя требуют… Одно знаю: здесь, на базе, и там, на свободе, – он твой царь и бог. Любое его приказание – закон, за несоблюдение которого незамедлительно следует смерть. Он страшный человек, ара, страшный! И лучше тебе поменьше с ним встречаться. Работай, зарабатывай деньги и не суйся, куда не положено. Тогда все будет нормально. Я здесь три года и хорошо понял три вещи – не знать, не замечать и не слышать ничего, что тебя не касается. Тогда есть шанс дожить до старости. А иначе…

* * *

Когда я окончательно принял место Саркисова и напоследок намекнул ему о готовящейся в отношении кое-кого ликвидации, за что Артак обнял меня и назвал братом, на базе неожиданно появился Соловей. Он тоже, как и рыжий Альберт, попал в охрану. Но не рядовым сотрудником, а командиром отделения, отвечающего за внешнее сообщение, то есть несущего караул у главного въезда на базу. Он оказался менее удивлен моим присутствием здесь и нахождением на месте своего начальника. Но какая-то жаба его все же грызла, так как на одной из тренировок по карате он подошел ко мне и предложил спарринг – под пристальным взглядом имеющего на меня зуб Альберта, у которого, как мне потом сказали бойцы, после моего удара в пах стали наблюдаться явные признаки импотенции…

Вокруг стояло не менее десяти боевиков, и все они слышали, как Соловей намеренно громким голосом вызвал меня на поединок. Отказаться было невозможно – с таким трудом наработанный авторитет моментально превратился бы в размазанный по полу плевок.

И уже не важно, что Соловей специально выбрал подходящий момент, когда я устал после часовой тренировки, а он едва разогрелся и сейчас его мускульная энергия, подогреваемая личными амбициями, ждет стремительной разрядки. По его холодным волчьим глазам я понял, что мне предстоит жестокий бой, бой до тех пор, пока один из нас уже не сможет его продолжить, пока не будет окончательно повержен. И я принял вызов. Мы забинтовали кисти, туго перетянув их эластичными бинтами, и по сигналу одного из боевиков начался поединок. Соловей, словно стальной таран, бросился на меня, сразу же пробил блок и сильным локтевым ударом сбил мне дыхание. Я едва не потерял сознание, успел отступить на три шага назад и упреждающе выкинуть левую ногу, остановив очередной наскок соперника. Но затем снова пропустил, на этот раз – прямой – в голову. Шейные позвонки неприятно заскрипели, и я ощутил, как от ушей до пяток меня прошила острая режущая боль.

Я даже вскрикнул. Но снова удержался на ногах. Зрители одобрительно загудели, а чей-то голос, мне показалось, посоветовал Соловью раскроить мне череп. Это было уже слишком! Я вдруг осознал, какие последствия ожидают меня в случае поражения. И не столько в плане реальной возможности получить физическое увечье, сколько в моральном. Начальник охраны станет для подчиненных посмешищем, пустым местом, только и умеющим, что открывать пасть и изрыгать глупые приказы, не подкрепленные реальной силой. А у этого контингента физическое превосходство всегда имеет серьёзный вес.

И тогда я завёлся. Отбив очередной штурм – Соловей метил ногой в печень, я рубящим ударом ноги в голень скосил нападавшего на татами, послав вдогонку левый боковой в челюсть. Мордоворот оказался стойким и почти сразу вскочил, однако боль в ноге – а я знаю, какая это боль! – заставляла его кривить рожу и подпрыгивать. Затем я провел свой любимый, в ключицу. Одна рука Соловья тут же безвольно повисла вдоль туловища. Вокруг послышалось недовольное бурчание. Но мне уже было все равно, я решил до конца наказать зарвавшегося битюга, публично продемонстрировав, кто есть кто. Тем более что здесь не спортивная арена, где есть ограничения в выборе и дозировке ударов.

Я выбил Соловью шесть зубов, сломал три ребра и ключицу, а победную точку поставил, повалив его на татами и ударом пятки сломав четыре пальца на левой руке. Это ему в отместку за трехнедельное лечение после знакомства моей левой кисти с каблуком его ботинка в Пярну. После такого, запрещенного даже по понятиям безжалостных боевиков мафии, приема сразу пять или шесть человек навалились на меня со всех сторон и оттащили от закатившего глаза и еле шевелящего разбитыми в кровь губами Соловья. Кто-то из толпы, я не успел заметить, кто именно, воспользовался моментом и сильно ударил меня в бедро, вероятно, метя в пах. Я не сомневался, что это была проделка рыжего Альберта, но не мог конкретно настоять на обвинении в его адрес, поэтому сделал вид, будто ничего не произошло.

Минуты через две, убедившись, что я пришел в более или менее спокойное состояние, меня отпустили, а наказанного за излишнюю самоуверенность Соловья потащили в медчасть, где док незамедлительно наложил на него несколько швов и с ног до головы упаковал в гипс. На нем все заживало, как на собаке, так что спустя два месяца он уже чувствовал себя вполне здоровым, правда, ему трижды пришлось выпрашивать однодневную «экскурсию» в ближайший город для посещения зубопротезного кабинета. Там шепелявому боевику вставили недостающие зубы, и Соловей снова стал похож на обычного ресторанного вышибалу с толстой красной рожей и звериным оскалом. Зато он стал послушным и исполнительным, едва только слышал команду от начальника охраны базы. Меня же за неосторожное поведение на тренировке, повлёкшее временную «нетрудоспособность» боевика, оштрафовали на десять тысяч долларов, и все, чем я был очень доволен, так как смог наконец-таки воплотить в реальность неотступно преследовавшее меня со времени знакомства со «структурой» желание – сполна рассчитаться со своими мучителями. Правда, потом я вспомнил про ещё одного – «извращенца», но он почему-то не удосужился посетить своих товарищей на базе мафии в Карпатских горах. А жаль…

Глава пятая

В тот вечер старший научный сотрудник режимного закрытого института вышел с работы чуть раньше обычного. Он очень торопился в ясли за дочкой, так как вечером сестра Маши Светлана согласилась посидеть с девочкой, пока супруги Прохоровы впервые после многолетнего перерыва будут наслаждаться театральной постановкой заезжего столичного «Ленкома». Они загодя взяли билеты на «Юнону и Авось» и три дня пребывали в трепетном ожидании вечера пятницы. Старший научный сотрудник отпросился с работы на час раньше и неторопливо направлялся в сторону расположенного в двух кварталах от института детского дошкольного учреждения.

* * *

Вадим Витальевич толкнул металлическую калитку забора и прошел на территорию яслей, растянув губы в улыбке и пытаясь глазами отыскать в веселой суматохе бегающих детишек свою дочурку. Это у него не получилось, и он подошел к воспитательнице.

– Добрый вечер, Римма Петровна! – Прохоров, отличавшийся несколько старомодными манерами, учтиво снял шляпу. Всем своим видом он очень походил на сошедшего с обложки журнала двадцатилетней давности интеллигента. Знакомые относились к нему с легкой иронией, хотя и считали умным и интересным в общении человеком.

– Здравствуйте, Вадим Витальевич, – старушка добродушно кивнула. – Сейчас посмотрю, где там ваша Дашенька… Что-то вы сегодня рано пожаловали.

– Мы с женой в театр идем, – не без гордости пояснил старший научный сотрудник и демонстративно извлек из потертого бумажника билеты. – На Караченцева и других артистов из Москвы!

– Хорошо, хорошо, – понимающе закивала Римма Петровна, поднимаясь со скамейки и оглядываясь по сторонам. – Куда же она запропастилась?

Воспитательница обошла всю территорию игровой площадки и даже спросила у детишек, не видел ли кто Дашу Прохорову? Нет, отвечали они, не видели. В дошкольном возрасте детям не очень интересно наблюдать за своими товарищами. Гораздо интересней найти в зеленой траве перевернутого на спину жука, упавшего с березы, или осколок прозрачного бутылочного стекла. А ещё лучше – проверить, как жук ползает по гладкой стеклянной поверхности и сможет ли он без посторонней помощи снова встать на ноги. Именно этим и были увлечены два карапуза Саша и Егор, когда настала их очередь сказать, не видели ли они Дашу Прохорову. Егор недовольно оторвался от увлекательного занятия, посмотрел на старушку-воспитательницу и сказал:

– Видели. Даска около забола стояла, с дядей каким-то лазговаливала.

– Он ей кафету дал! Соколадную… – прогнусавил Саша и вдруг крикнул: – Смогли, пелеваливается на ноги!

Ребята снова увлеклись созерцанием благополучно увенчавшихся попыток черного жука принять подобающее для передвижения положение. Наблюдение за насекомым, копошащимся на осколке бутылки, интересовало мальчишек куда больше, чем неожиданное исчезновение Даши.

– Господи Боже мой, что же за наваждение такое! – запричитала моментально побелевшая Римма Петровна, сцепив морщинистые пальцы рук в замок. – А не могла она сама через железный забор перелезть? Вы, папаша, еще здесь посмотрите, а я пойду к директору, скажу ему… Ой, Господи милостивый…

И пожилая воспитательница засеменила в сторону здания яслей-сада. А Прохоров по второму разу начал обшаривать территорию игровой площадки, заглядывая в каждый тёмный уголок, в каждый находящийся в беседке деревянный ящик для игрушек, в каждый куст сирени, которых на площадке росло очень много.

«И действительно, не ушла же она сама домой? Наверное, спряталась где-нибудь и ждет, когда её хватятся и начнут искать. Сейчас отыщется!» – успокаивал себя Вадим Витальевич, нарочно не желая думать о неизвестном мужчине, ни с того ни с сего решившем угостить его дочку шоколадной конфетой. Мало ли, кому чего захочется…

Но Дашеньки нигде не было, и Прохоров почувствовал, как все сильнее и сильнее начинает биться его сердце и как все холоднее становится где-то под диафрагмой. Он был готов заплакать от ощущения тревоги и безысходности, как вдруг чья-то сильная рука легла ему на плечо. Он резко обернулся, едва не вскрикнув от неожиданности. Перед ним стоял среднего роста мужчина в черных джинсах и такой же джинсовой куртке. Незнакомец секунду внимательно изучал глаза Вадима Витальевича, в которых без труда можно было прочитать страх и смятение, а затем низким спокойным голосом заговорил:

– Вы – Прохоров?

– Я! А вы кто? – Вадим Витальевич попятился.

– Я знаю, где ваша дочка. Идите за мной.

Не дожидаясь ответа, незнакомец развернулся и быстро зашагал в сторону калитки. Взволнованный отец бросился за ним следом. Он хотел схватить мужчину за рукав и потребовать от него немедленных объяснений, но тот шел слишком быстро и вот уже свернул за угол ближайшего дома. Затем, не обращая внимания на причитания суетящегося рядом Прохорова, зашел в подъезд.

Вадим Витальевич ровным счетом ничего не понимал, но старался ни на шаг не отставать от загадочного и молчаливого мужчины, каким-то непонятным образом знающего местонахождение его пропавшей дочери. Больше всего Прохорова раздражало, что незнакомец явно пытается увлечь его как можно дальше от яслей, где сейчас, наверное, все воспитательницы и нянечки во главе с директором ищут не только потерявшуюся Дашеньку, но и ее отца.

Прохоров едва удержал пристегнутую к тугой пружине входную дверь подъезда, за которой только что скрылся незнакомец, и забежал внутрь. Тут же чьи-то невидимые руки крепко обхватили его сзади и плотно прижали к лицу мокрую и отвратительно пахнущую тряпку. Кажется, это был обычный носовой платок.

Вадим Витальевич попытался вырваться, но неожиданно перед его глазами сумрак изгаженного кошками и алкоголиками подъезда расплылся в яркое белое пятно. К горлу подкрался комок, глаза заволокла неясная дымка, и старший научный сотрудник Прохоров провалился в сладкую и бездонную пропасть. Очнулся Вадим Витальевич на заднем сиденье неизвестного автомобиля, не спеша катившего по затерявшейся среди городских трущоб второстепенной улочке. Слева и справа от него сидели незнакомые мужики, спереди, помимо водителя, ещё один, лица которого Прохорову рассмотреть не удавалось, он видел только внимательно следящие за ним карие глаза, отражённые в зеркале заднего вида. Мужчина заметил, что лицо Вадима Витальевича приняло более-менее осмысленный вид, и заговорил.

– Как себя чувствуете, господин Прохоров? Или вы предпочитаете, чтобы вас называли товарищ старший научный сотрудник? – с заметным сарказмом спросил незнакомец.

– Кто вы такие?! Где Дашенька?!! – Прохоров попытался дёрнуться, но две крепкие, как сталь, руки, тотчас пресекли эту попытку.

– Ваша девочка у нас. И от благоразумия ее отца зависит, вернется ли она к нему веселой и здоровой.

«Похитили мою Золушку, чтобы требовать с меня, нищего, выкуп! – пронеслась в голове инженера мысль. – Пойду на все их условия, лишь бы вернули мне Дашеньку живой и как можно скорее!!!»

– Что вы от меня хотите?! – Вадим Витальевич почувствовал, как из глаз его бурным потоком хлынули слёзы. Они текли по ресницам, скатывались попылающим щекам и попадали на губы, оставляя на них давно забытый привкус боли и отчаяния. Привкус обрушившейся беды.

– Да не волнуйтесь вы так! – «успокоил» его сидящий впереди человек. – От вас не потребуется никаких материальных и даже физических затрат. Мы просто хотим, чтобы вы кое в чем нам помогли. Это касается ваших профессиональных интересов.

– И тогда вы отдадите мне Дашеньку?! – с надеждой спросил Прохоров и затих в ожидании.

– Разумеется. Причем если услуга ваша нам потребуется не так скоро, то дочку вы можете забрать уже через два часа.

– Я согласен, говорите свои условия! Все, что в моих силах… – оживился Вадим Витальевич и даже перестал плакать.

Чёрная «восьмёрка» ещё около часа кружила по окраинам Саратова, нарочно выбирая немноголюдные и разбитые улицы. За совершенно непрозрачными снаружи стеклами шел длинный и удивительный разговор, в основном монолог, редко перебиваемый несмелыми вопросами собеседника. Наконец беседа подошла к концу, и автомашина остановилась, не выключая двигателя, возле старой полуразвалившейся церквушки, некогда отобранной у прихожан и превращенной в склад заготконторы по сбору старого тряпья.

– Но мы прекрасно понимаем, Вадим Витальевич, что нельзя от человека требовать что-либо, ничего не обещая взамен. Поэтому наша структура предлагает вам, начиная с сегодняшнего дня и до завершения дела, на что может понадобиться несколько лет, ежемесячное вознаграждение… – не знакомец на переднем сиденье задумался. – Сколько вы сейчас получаете в своём институте?

Прохоров, слегка сконфузившись, ответил. Сумма и впрямь была мизерной.

– Как можно жить с женой и ребенком на такиегроши? – ужаснулся мужчина. – Хорошо, начиная с сегодняшнего дня вы не будете ни в чем нуждаться, но я не хочу, чтобы посторонние, в том числе и жена, заметили перемену в вашем поведении. Скажите ей, мол, подняли зарплату в два с половиной раза, как хорошему специалисту. И дождитесь перевода. Потом получите новые инструкции. А реально я предлагаю вам, Вадим Витальевич, до момента вашего перевода на новое место десять тысяч долларов в месяц. Устраивает?

Прохоров даже зажмурился, настолько неправдоподобно высокой оказалась оценка его труда со стороны неизвестной «структуры». И это при том, что ничего, выходящего за рамки его обычной работы, даже не придется делать! И Дашеньку отдадут уже через час, а то и раньше!

– Да, спасибо! – не своим голосом выдавил он, даже не веря, что такое вообще возможно.

– Как только узнаете о переводе, сразу же начинайте ходить на работу в галстуке.

– Но я никогда не носил галстуков!.. С тех пор, как закончил институт…

– Ничего страшного, купите, – отмахнулся собеседник. – Вот деньги, – и он протянул, не глядя, через плечо толстую пачку российских рублей. – Здесь сумма, равная двум тысячам долларов. Остальное через четыре недели. Вы все поняли насчёт денег? – строго спросил мужчина.

– Да, спасибо, да. – Дрожащей рукой Прохоров взял деньги, не зная, что с ними делать.

Внимательные карие глаза в зеркале заднего вида нахмурились.

– Спрячьте! Хотите, чтобы ударили по голове в первой же подворотне?

– Извините, извините… – Вадим Витальевич торопливо сунул деньга во внутренний карман видавшего виды серого пиджака. – Где я могу найти Дашеньку?

– А теперь слушайте меня внимательно. Нам, как вы понимаете, нужны гарантии. Поэтому мы дали вашей дочери специальный препарат, который ввели в обычную конфету…

– Ч-ч-что?!! – снова дернулся Прохоров, но сидящие по сторонам «шкафы» вдавили его в сиденье.

– Не надо так психовать! – разозлился неизвестный собеседник. – Он совершенно безболезнен и безвкусен, к тому же его невозможно определить по анализу крови или любому другому. Ваша дочка будет нормально себя чувствовать, если один раз в неделю ей давать таблетку противоядия, которая будет регулярно появляться в вашем почтовом ящике, в упаковке.

– А если вдруг…

– В таком случае через десять дней девочка перестанет ходить, через две недели – разговаривать и есть, а через месяц умрет! И никакие врачи не помогут… Препарат неизвестен обычной науке и создан специально для подобных целей нашими фармацевтами. Ему нет аналогов. Зато если мы находим общий язык с интересным вам человеком, то рано или поздно даем ему маленькую ампулу. Один укол – и больше ни препарата, ни еженедельного приема таблеток. Очень удобно, не так ли, Вадим Витальевич? – По растянувшимся в зеркале глазным щелям Прохоров понял, что собеседник его улыбается.

– По-моему, у меня уже нет выбора… – прошептал инженер. – Если всё будет нормально, а это я вам могу прямо сейчас обещать, то когда вы дадите мне ампулу?

– Как только вы получите приглашение на новое место работы. Ведь не собираемся же мы посвящать вашу жену во всякие там обязательные приёмы таблеток! – хмыкнул незнакомец. – Ничего не бойтесь, живите, как жили, тратьте деньги. И не забывайте про галстук… – Собеседник ненадолго замолчал и потом добавил: – А дочка ваша в этом дворе, идите, забирайте. До свидания, Вадим Витальевич. Выпустите его!..

– До свидания… – севшим голосом произнес Прохоров. – Пожалуйста, не забывайте вовремя присылать таблетки…

Один из парней, сидящих рядом, вышел из машины и пропустил инженера. Вадим Витальевич услышал, как сзади хлопнула дверь, взревел двигатель и провернулись на асфальте резиновые покрышки «восьмерки». Прохоров вбежал во двор ближайшего дома.

Дашенька сидела на скамейке и причесывала красивую темноволосую куклу. Рядом с ней стоял и молча курил какой-то неприметный парень. Заметив появившегося из арки Прохорова, он что-то быстро сказал девочке, развернулся и торопливо скрылся в подъезде. Вадим Витальевич подошёл к Дашеньке, опустился на корточки и заплакал, гладя дочку по золотистым кудряшкам, не в силах налюбоваться на её милое, доверчивое личико.

– Дядя тебя не обижал? – дрожащим голосом спросил отец и поднял девочку на руки.

Даша отрицательно покачала головой и вдруг звонко рассмеялась, вытянув перед лицом папы зажатую в руке дорогущую импортную куклу.

– Дядя подарил, да, доченька?

Она радостно кивнула и сказала:

– А где мама? Мама дома? Мы поедем домой?

– Конечно, Дюймовочка, конечно.

И Прохоров пошел по направлению к соседней с двором, оживленной и шумной улице. Там он сел вместе 'с Даше^й в «зеленоглазое» такси и уже спустя десять минут был дома. Жена, нетерпеливо поглядывающая на часы, встретила мужа с затаенной тревогой. Раньше он почти никогда не опаздывал.

– Вадим, до начала спектакля всего четверть часа, а нам ехать на двух транспортах! Что случилось?

– Ничего, – Прохоров непринужденно пожалплечами. – В институте задержался. Мне ведь сегодня зарплату повысили! В два раза. – И он нежно поцеловал удивленную жену в щеку. – А насчёт театра не беспокойся, внизу ждет такси. Сейчас быстро завезем Дашеньку к твоей сестре и успеем как раз к началу. – И он снова прижался горячими губами к Машиной щеке.

С этого вечера у старшего научного сотрудника закрытого ведомственного института началась совсем другая жизнь.

Примерно в это же время за две тысячи километров от Саратова – в столице – тоже происходили интересные события. С платной автостоянки, расположенной недалеко от ВДНХ, была угнана автомашина, принадлежащая неизвестно куда пропавшему майору Боброву. Он уже длительное время не появлялся, машиной не пользовался и, соответственно, не вносил деньги за ее хранение к великому неудовольствию администрации стоянки. Его безуспешно пытались найти по телефону и даже посылали одного из сторожей к нему домой. Но последний вернулся разочарованный и удивленный и сообщил, что квартира Валерия Николаевича опечатана. Причем в домоуправлении сказали, что за ним также числится долг по квартплате. Следовательно, хозяин проветривающейся возле ВДНХ автомашины сгинул в неизвестном направлении. Тогда хозяева стоянки решили – каждый день начислять на долг Боброва большие штрафные проценты. Таким образом сумма долга через несколько месяцев имеет шанс почти сравняться со стоимостью «восьмерки», а затем можно через суд отсудить ее у сильно задолжавшего владельца.

Но однажды ночью, когда дежурил племянник хозяина стоянки, автомобиль угнали. Впрочем, слово «дежурил» здесь не очень подходит. Гораздо вернее было бы сказать – спал мертвецки пьяным сном. А когда ненадолго продрал глаза, то различил мутные очертания незнакомца, одетого в форму майора. Лицо бедолага-студент рассмотреть не успел, так как моментально получил удар в голову, после которого отключился как минимум на час. А когда проснулся, то обнаружил, что исчезла «законсервированная» начальством машина Боброва. Позвонить в милицию сразу же не получилось – телефонный шнур предусмотрительно обрезали. И пришлось пьяному сторожу на полусогнутых ногах выписывать кренделя по направлению к ближайшему отделению, расположенному в нескольких кварталах от стоянки. Там его внимательно выслушал дежурный, только с пятой попытки уловивший смысл появления начинающего алконавта, и сразу же отправил на место дежурный наряд. А самого студента поместил в «сушилку», где тот и пребывал до утра в компании таких же, как сам, любителей «принять для сугрева». А наутро его ждала страшная новость – приехавший за племянником дядя, владелец стоянки, с досадой сообщил, что угнанная машина спустя полчаса после отъезда со стоянки врезалась в светофор, загорелась и в течение нескольких минут сгорела почти дотла. Коварные планы завладеть автомобилем задолжавшего клиента растаяли как дым.

После этого происшествия в дело включились сразу две группы компетентных органов. Одна занималась фактом угона и последовавшей за ним аварии, а вторая – принадлежащая к неким не афишируемым структурам – пыталась установить личность погибшего угонщика, втайне надеясь, что им окажется именно разыскиваемый майор Бобров. Результаты экспертизы сильно обгоревшего трупа, найденного в машине, дали практически однозначный ответ – погибшим человеком является хозяин автомобиля, бывший начальник охраны «Золотого ручья» майор Валерий Николаевич Бобров. Помимо того, что мужчина был одет в майорскую форму, у него была обнаружена такая же группа крови, к тому же по внешним характеристикам – рост, вес и т. д. – погибший полностью соответствовал личности разыскиваемого. Положительное заключение дали также и стоматологи – все ранее занесенные в личную карту Боброва пломбы имели место у погибшего. Это вам не хухры-мухры, а самая главная улика! Дело закрыли, и труп погибшего офицера передали его близким для захоронения, вместе с цинковым гробом.

На похоронах присутствовали многочисленные родственники покойного, его друзья и сослуживцы. Говорили памятные речи, огласили неизвестно откуда появившийся приказ о посмертном присвоении очередного воинского звания и письмо соболезнования от ведомства, где проходил службу Валерий Николаевич. Больше всех убивалась бывшая жена Боброва Марина, пришедшая на похороны в сопровождении нового мужа, одного из самых богатых людей Москвы. Банкир стойко принял причитания супруги по первому мужу, а затем извинился перед присутствующими, посадил Марину на широкое сиденье «пятисотого» «мерседеса» и увез прочь с кладбища.

Только одна женщина из всех, принимавших участие в похоронах трагически погибшего военного, была спокойна и не разделяла всеобщего горя. Она приехала издалека, специально приглашенная одним из его друзей, знавшим о пылкой любви ветерана войны в Афганистане и молоденькой девушки, встретившихся однажды летом на берегу Балтийского моря. Этим человеком был нынешний начальник охраны «Золотого ручья» капитан Саблин. Без особой надежды на какой-то результат, он отправил по известному адресу сообщение о гибели Валерия Николаевича. А спустя два дня ему принесли телеграмму. Гостья из-за границы прилетала сегодня вечером. Надо было непременно ее встретить, так как она совершенно не ориентировалась в Москве, и к тому же, как потом выяснилось, очень плохо говорила по-русски. Эту женщину звали Рамона.

Глава шестая

Старший научный сотрудник закрытого НИИ Саратова Вадим Витальевич Прохоров спустя пять недель после встречи с некими, в ультимативной форме предложившими сотрудничество господами, был неожиданно вызван в кабинет директора института. Когда инженер вошёл в просторный кабинет шефа, то сразу же обратил внимание на незнакомого мужчину, одетого в дорогой зелёный костюм и сидевшего возле окна. Впрочем, он сразу догадался, что мужчина пришёл за ним. И следующие слова шефа только подтвердили догадку.

– А-а, Прохоров! Заходи, дорогой, садись. Чаю с булочкой хочешь? – предложил Дедовской.

– Нет, спасибо, Сергей Борисович, не хочется. Мне бы минералки. – Взгляд Прохорова наткнулся на стоящую перед директором маленькую стеклянную бутылочку с синей этикеткой.

– Бери, – согласно кивнул Дедовской и молча наблюдал, как надежда всего института сдирает жестяную пробку и наливает пузырящийся напиток в стакан.

Когда Прохоров оторвал губы от стакана, директор придал своему лицу соответствующее моменту выражение и торжественно сказал:

– Вадим, я рад тебе сообщить, что твоей разработкой заинтересовались очень серьезные люди. – Взгляд Сергея Борисовича непроизвольно упал на гостя в зелёном костюме. – Вот передо мной официальное письмо о твоем переводе в один из подмосковных центров, специализирующихся на психотропных. Как раз то, о чем ты мечтал. – Дедовской продемонстрировал Вадиму Витальевичу документ с большой гербовой печатью и спрятал его в прозрачную папку. – Но, как ты понимаешь, я не очень хотел бы тебя отпускать. Так что окончательное решение за тобой. Без твоего согласия никто не может тебя насильно перевести на другую работу. Думаю, тебе интересно будет познакомиться с профессором Славгородским, возглавляющим центр, где ты, воз можно, будешь работать.

Дедовской протянул руку в сторону гостя. Мужчина в зеленом костюме встал, так же как и Прохоров, они сделали, полшага навстречу друг другу и обменялись рукопожатиями.

– Вадим Витальевич, – слегка поклонился инженер. – Радиотехник.

– Профессор Славгородский, – представился гость из «Золотого ручья». – Давайте присядем, думаю, нам есть о чем поговорить. – Профессор улыбнулся и первым опустился на один из стоящих вдоль стены кабинета мягких стульев. Рядом примостился Прохоров.

– Как вам уже сказал господин директор, мы внимательно изучили ваши разработки и очень заинтересованы в том, чтобы пригласить вас к нам в Центр. Насколько мне известно, Вадим Витальевич, в настоящее время вы испытываете некоторые затруднения и в плане проживания в коммунальной квартире, и в плане недостаточного для учёного такого уровня поощрения вашего труда.

– Что правда, то правда, – согласился Прохоров, вспомнив о полученных накануне от своих новых «хозяев» трех пухлых пачках ассигнаций, по курсу равных восьми тысячам долларам США. В доме инженера уже месяц как не переводились красная рыба, свежие фрукты, мясные деликатесы и хорошие вина. Все вышеназванное покупалось по баснословно высоким ценам на рынке.

– Вот я и хотел бы предложить вам вместе с семьей переехать в ближнее Подмосковье, в отдельную двухкомнатную квартиру улучшенной планировки. Ну а заодно начать на практике осуществлять свои замыслы в компании единомышленников. Уверен, вам понравится работать в моем коллективе! – блеснул белоснежными искусственными зубами Славгородский. – Что же касается заработной платы, то я обещаю вам ровно в три раза более высокую, чем получаете здесь, в Саратове, – последнюю фразу профессор произнес с видом раздающего рождественские подарки благодетеля.

А Прохоров только мысленно рассмеялся. Он вкусил всю прелесть обладания большими деньгами, и даже недавнее похищение дочери уже не казалось ему чем-то сверхчудовищным. Он мысленно оправдывал завербовавших его людей, рассуждая примерно так:

«По-хорошему, я ни за что в жизни не связался бы с такими людьми. Просто я всю свою жизнь опирался на старые догмы о служении Родине и народу, на поверку оказавшимися гнилыми и несостоятельными! Этой самой Родине гораздо выгодней задурить голову человека всякими псевдопатриотическими лозунгами, чем платить соизмеримую с его трудом зарплату. Как хорошо, что я вовремя прозрел!..»

– Ваше предложение звучит весьма заманчиво, – ответил Прохоров внимательно наблюдающему за его реакцией на сделанное предложение профессору. – Да, я нуждаюсь в деньгах и нормальных условиях жизни. Но… – он заметил, как мгновенно напряглись мускулы на лице Славгородского, – если честно, у меня нет денег даже на переезд на новое место. Ведь нужно заказывать контейнер, оформлять множество документов о выписке-прописке и всякое такое. А как не раз говорила мне моя жена, у научных работников руки не из того места растут!

Славгородский натянуто рассмеялся, на лице же Дедовского появилась презрительная гримаса: «И когда только недотепа Прохоров смог стать таким практичным и предусмотрительным? Чувствует, что профессор его с потрохами покупает, так старается выжать из него по полной схеме… Вообще он стал какой-то странный в последнее время. Даже потолстел, чего не припомню за все пятнадцать лет его работы. Что-то здесь не так…»

– Вадим Витальевич, все это такая ерунда! – Профессор достал из нагрудного кармана носовой платок и высморкался, громко свистя бронхами. – Я все организую. Вам только нужно подписать трудовой договор, а дальше пусть вашу многоуважаемую жену ничего не беспокоит. В будущем все проблемы подобного рода будут решать специалисты, достаточно только написать письменную заявку.

– Неужели? – Прохоров без разрешения директора института извлек из пачки сигарету и закурил, не обращая внимания на покрасневшее от раздражения лицо властного управителя. Дедовской очень любил, когда все сотрудники института пляшут под его дудочку, а тут такая неслыханная наглость! И ведь прекрасно знает, стервец, что хозяин просторного кабинета на дух не переносит табачный дым, так как является астматиком со стажем.

– Всё до невозможности просто. – Славгородский поднял стоящий рядом с ним «дипломат» и достал оттуда два белых листа с напечатанным текстом и уже проставленными печатями. – Берите авторучку и подписывайте… – Он протянул Вадиму Витальевичу золотой «паркер».

Прохоров нашел глазами одиноко стоящую на подоконнике тарелочку от недавно выброшенного завядшего цветка в горшке, сделал две глубокие затяжки, раздавил сигарету и взял из рук Славгородского один экземпляр договора. Внимательно прочитал его и вернул хозяину.

– Не подходит.

– Что? Что именно вас не устраивает? – забеспокоился профессор, а директор института аж заёрзал на своем кожаном кресле, вот до какой степени его раздражали происходящие прямо на глазах перемены в некогда тихом и сереньком сотруднике. Сразу же после открытия алгоритма он стал циничным и самолюбивым, как кинозвезда. Противно! Скорей бы его вышвырнуть!.

– Здесь написано, что договор всего на три года. А потом? Квартиру отберут, переведут в какое-нибудь захолустье, так или нет? – Прохоров прекрасно знал, что это не так, но ему хотелось, чтобы заезжий профессор начал его уговаривать и обещать золотые горы. Прохоров очень хотел признания своих бесспорно выдающихся открытий в области психотропных систем. С недавних пор он понял, что вправе сам ставить условия и не мог отказать себе в таком удовольствии.

– Здесь всё гораздо проще, – отмахнулся Славгородский – Квартира записывается на ваше имя. А насчёт договора… Если я решу, что специалист мне полезен для дальнейшей работы, то он будет работать в моём Центре и после окончания срока договора.

Профессор сделал особое ударение на словах «я» и «моём», поэтому Прохоров решил не перегибать палку, а молча взял у Славгородского «паркер» стоимостью две тысячи долларов и поставил свою подпись на обоих экземплярах документа.

Пока он скрипел золотым пером по бумаге, в кабинете директора института повисла полная тишина. Только едва слышно жужжала бьющаяся о стекло за массивными красными шторами глупая муха.

Несколько дней назад она соблазнилась доносившимся из открытой форточки запахом лежавших на столе Дедовского свежих булочек, обсыпанных сахарной пудрой, залетела в кабинет и наелась досыта, но когда решила убраться восвояси, оказалось, что форточку закрыли. Теперь ее ждала неминуемая смерть – либо медленная, в попытках пробиться на свободу через прозрачное, но такое крепкое стекло, либо мгновенная – от удара мухобойкой.

Старший научный сотрудник закрытого НИИ не знал, что, начиная со дня похищения маленькой Даши, его собственная жизнь стала зеркальным отражением судьбы попавшей в кабинет Дедовского мухи. Ведь он только прикоснулся к заветной кормушке. В дальнейшем, как и муха, он влезет в нее руками и ногами. А когда осознает всю глубину затянувшей его бездны, будет уже слишком поздно…

– С этим закончили. – Славгородский аккуратно спрятал в чемоданчик подписанные инженером листы, но тут же достал оттуда еще два. – И такие вот, будьте добры…

– А эти зачем? – Прохоров, быстро пробежал глазами текст и непроизвольно тяжело вздохнул. Перед ним лежала подписка о неразглашении государственной тайны.

– Какие-то проблемы, Вадим Витальевич? Или мне показалось? – прищурился Славгородский, и в глазах его появилась усмешка.

– Или, – Прохоров быстро поставил ещё две подписи и вопросительно посмотрел на профессора. – Ну и когда мне начинать сворачиваться?

– А прямо сейчас, – ответил тот, защелкнул замки «дипломата» и торжествующе повернулся к Дедовскому: – Кто оказался прав, Сергей Борисович, я или мыши?

– Не знал, что вызываю у вас такие ассоциации, – насупился директор института.

– Да я так просто, к слову. Не обижайтесь, дорогой, не обижайтесь. Всё в порядке. Просто у меня хорошее настроение…

Профессор встал, поправил на груди пиджак, надел спрятанные в боковом кармане очки-хамелеоны и положил тяжелую руку на плечо Прохорову.

– Сегодня скажете своей дорогой супруге, чтобы начала потихоньку собирать вещи и закруглять всякие там делишки. Пусть особенно не торопится, на всё про всё я даю вам целых две недели. Да, чуть не забыл… – Гость задумчиво поскреб уже успевшую отрасти щетину. – Скажите, Вадим Витальевич, у вас новая мебель дома, или её уже пора… сами понимаете… заменить?

– Какое это имеет значение?

– Дело в том, что предоставляемая вам новая квартира уже на две трети обставлена всем самым необходимым, включая автоматическую стиральную машину и центрифугу для утилизации мусора. Нет, правда, таких вещей, как телевизор, пылесос, шторы на окнах и… Со дня переселения всё содержимое квартиры является вашей собственностью, так что если то, что сейчас стоит у вас в комнате, не новее трёхлетней эксплуатации, я рекомендовал бы не заниматься лишней транспортировкой. Соберите лишь одежду, личные вещи, бытовую технику, если таковая имеется, и прочие семейные мелочи. Чтобы весь скарб вошёл в обычный двухтонный автомобильный контейнер. Он будет около вашего дома ровно через две недели, день в день, в десять часов утра. Вещи повезёт грузовик, а сами поедете на микроавтобусе «Латвия». С собой возьмите только деньги и документы, всё остальное – в контейнер. Здесь, в институте, ничего улаживать не нужно, всё уже обговорено, необходимые документы о вашем переводе придут в «Золотой ручей» без нашего с вами участия. Так я говорю, господин Дедовской?

Директор согласно кивнул и буркнул что-то нечленораздельное.

– Тогда всё, счастливо.

Славгородский по очереди попрощался за руку с Прохоровым и директором института, взглянул на часы и величественной походкой прошествовал через кабинет и скрылся за дверью.

В помещении повисла секундная пауза.

– Я не нужен? – первым спросил Прохоров, уже поворачиваясь к выходу.

– Идите работайте, Вадим Витальевич, – смотря в давно немытое окно, равнодушно бросил Дедовской и в задумчивости облокотился на массивный дубовый стол. Директор наблюдал за терзаемыми осенним ветром ветками березы и за эдаким, всё ещё не сорванным, желто-коричневым листком в форме сердца. Осень заканчивалась… Ещё две недели, и, возможно, выпадет первый снег. Нагрянут морозы. А за ними, совсем скоро, Новый год. Тысяча девять сот девяносто второй от Рождества Христова.

На следующий день старший научный сотрудник пришел на работу в совершенно новом твидовом пиджаке, черных брюках, белой рубашке с красным галстуком и сверкающих, вишневого цвета, ботинках. Начиная с этого дня он уже почти не работал, а только бесцельно слонялся по институту, несколько раз за день по полчаса просиживал в институтском кафе, попивая кофе со сливками и не особо желая вступать в беседы с коллегами. На все вопросы Прохоров отвечал односложно: «Да», «Нет», «Возможно», «Перевожусь», «Две недели» и тому подобное. Сотрудники НИИ сильно ему не докучали, знали – у парня чемоданное настроение. Мысленно он уже там, на новом месте, с новыми зарплатой и квартирой и новыми, несоизмеримо большими возможностями продолжать исследования по известной теме. Но в одном мнение коллег было единым – после открытия алгоритма Прохоров зазнался, стал смотреть на всех свысока.

На четвертый день после подписания документов Прохоров возвращался после работы домой, привычно зашел в свой подъезд и вдруг услышал, как сзади кто-то негромко чихнул. Он обернулся и заметил стоящего возле почтовых ящиков мужчину в тех же самых черных джинсах и той же, только теперь уже с белой меховой подкладкой, черной джинсовой куртке.

Мужчина легонько кивнул и тихо спросил:

– Всё в порядке? Один?

– Да. – Вадим Витальевич ощутил уже почти забытое чувство страха.

– Приезжал профессор? – Мужчина покосился на торчащий из расстёгнутой кожаной куртки Прохорова узел галстука. Уже четвёртый день он видел этот условный знак.

– Приезжал. Через десять дней, семнадцатого утром, отчаливаю в «Золотой ручей». Новый адрес проживания пока не знаю, не говорили. Документы на перевод оформляют, договор и документ о неразглашении я уже подписал.

– Хорошо. Мы тебя сами отыщем, не беспокойся. Возьми деньги и таблетку. – Гонец достал из-за пазухи две пухлые пачки денег, перетянутые резинками, и небольшую коробочку. – На следующей неделе, как и договаривались, получишь ампулу с противоядием. Зарплату тебе новую определили в двадцать тысяч в месяц. Доволен?

– Спасибо… Какие дальнейшие инструкции? Что мне делать? – Прохоров поспешно затолкал деньги в куртку, а таблетку положил в карман брюк. – Как связываться будем?

– Много задаешь вопросов. Всё узнаешь из письма. Его получишь уже на новом месте. За тобой постоянно будут смотреть. Знай это. Работай спокойно месяц, три, год – сколько нужно. Для связи с нами получишь портативную рацию, настроенную только на одну волну. Сигнал с нее идет кодированный, не прослушают. Внешне она как карманное радио, с антенной и несколькими местными диапазонами. Никто ничего не заподозрит. Слушай дома, бери его на природу, куда угодно, только не в Центр. Как включить связь, узнаешь из письма. Глупостей, надеюсь, не станешь делать? – взглядом волка окинул Прохорова представитель «структуры».

– Что вы, нет конечно! Только… как деньги от вас получать буду? – не удержался от мучившего его вопроса Вадим Витальевич и тут же заметил, как в полумраке вечернего подъезда, освещенного лишь одной тусклой и грязной лампочкой под потолком, сверкнули в понимающей ухмылке фиксы собеседника.

– Молодец, правильно мыслишь! – одобрительно закивал мужчина. – Вопрос несложный, всё узнаешь из письма. Только читай его сразу же, как найдёшь.

– Почему? – ничего глупее Прохоров спросить не мог, но вопрос сорвался с. языка сам собой.

Гонец мафии только негромко выругался и, не прощаясь, вышел из подъезда, громко хлопнув дверью. Вадим Витальевич еще с минуту в задумчивости стоял возле закутка с висящими на обшарпанной стене почтовыми ящиками, а затем медленно поднялся по лестнице на третий этаж. Последние перед отъездом дни тянулись ужасно медленно. Вадим Витальевич уже не ходил в институт, сказавшись больным, целыми днями бродил по Саратову, мысленно прощался с городом своего детства, который покидал одному Богу известно на какой период. Как минимум на несколько лет, а вполне возможно, что и навсегда. Он зашел к каждому из своих знакомых, сообщил о скором отъезде и обещал приезжать в отпуск. Но мысленно Прохорову нестерпимо хотелось как можно быстрее покинуть периферию и уехать в западном направлении, где, по его твердому мнению, и была настоящая жизнь. В Саратове оставалась только двоюродная сестра Маши, все остальные родственники или проживали в самых разных уголках страны, или уже умерли. В том числе и родители обоих супругов Прохоровых. Так что Вадим Витальевич пребывал в незыблемой уверенности, что возвращаться обратно его уже никогда не потянет. Уехать, скорей уехать!

В назначенный день у подъезда дома по улице Социалистическая остановился военный, выкрашенный в традиционный зеленый цвет бортовой грузовик ГАЗ-66. Рядом с ним стояла светло-коричневая «Латвия» с водителем и двумя дюжими молодцами в свободной гражданской одежде, под которой опытный глаз профессионала смог бы без труда определить спрятанное в кобуре оружие.

Молодцы в течение сорока пяти минут, при чисто номинальной помощи самого хозяина, загрузили в металлический контейнер все пожитки Прохоровых, еще раз поинтересовались у супруги инженера, все ли взяли, а затем пригласили отъезжающих занять удобные им места в салоне микроавтобуса. Путь предстоит неблизкий, так что можно устраиваться любым способом. Хоть на голове, лишь бы удобно.

Водитель грузовика ловко вскочил на край кузова, закрыл контейнер, спрыгнув вниз, поднял и закрепил борт, потом сел в кабину, и грузовик сорвался с места. Следом пристроилась «Латвия». Затем, уже за городом, микроавтобус обогнал идущий на скорости девяносто километров в час ГАЗ-66, посигналил и резво умчался вперед.

Огни Москвы засверкали на горизонте уже поздним вечером, когда утомленные ездой Мария и Дашенька мирно спали на широком заднем сиденье. Прохоров же не спал, а прилип щекой к холодному стеклу и как завороженный смотрел вперед. Он представлял, что въезжает на стройном белом коне в золотые ворота, за которыми открывается совсем иная, непохожая на прежнюю, жизнь. Обеспеченная, беззаботная, сытая и красивая, с признанием его бесспорных заслуг в создании основополагающих принципов психотропного оружия. Оружия, по скрытой в нем силе, на несколько порядков более мощного, чем самая разрушительная межконтинентальная баллистическая ракета.

«Наверно, также чувствовал себя Эйнштейн, когда осознал исключительность своего открытия и то, что на всей Земле он такой ОДИН!» – как вихрь, пронеслось в мозгу у Прохорова, едва «Латвия» пересекла черту города и оставила позади дорожный указатель с крупными белыми буквами: «Москва».

Квартира, где семье инженера-радиотехника предстояло жить все последующие годы, оказалась такой, как и представляй себе Вадим Витальевич. После тесной, коммуналки отдельные двухкомнатные апартаменты – да это настоящие царские хоромы! Особенно рады были жена и дочка. Мария со знанием дела осмотрела в квартире каждую мелочь, а Дашенька принялась бегать по комнатам. Сам глава семьи придирчиво оценил обстановку и неожиданно обратился к одному из молодцев, сопровождавших их в дороге:

– Профессор говорил, что квартира будет новая. Но мне кажется, что кто-то здесь уже жил до нас.

– Да, это правда, – согласился высокий светловолосый парень с аккуратной армейской причёской.– Наш бывший начальник охраны, Валерий Николаевич, погиб в автомобильной катастрофе месяц назад. Кое-что из вещей, совсем мало, забрала его бывшая жена, остальное осталось здесь. Потом, специально для вас, сделали косметический ремонт и привезли немного мебели. Думаю, остальное сами купите со временем, – парень добродушно улыбнулся, посмотрев на золотоволосую Дашеньку. – Ключи, три комплекта, в дверях, располагайтесь. А нам пора ехать.

– Конечно, конечно, – Прохоров торопливо пожал протянутую руку. – А какой тут номер? – Он покосился на стоящий на полочке в коридоре радиотелефон.

– Не знаю, его меняли. Спросите у профессора. Завтра в восемь тридцать за вами придет машина. До свидания. – Охранник открыл входную дверь и вышел. Вадим Витальевич услышал, как быстро сбежали вниз торопливые шаги, и посмотрел на наручные часы. Без четверти три ночи. А спать совершенно не хочется.

– Вы давайте как-нибудь устраивайтесь, поздно уже, – сердито сказал он жене и дочери. – Завтра привезут шмотки, тогда будем думать, что куда, а сейчас пора спать. Я пройдусь перед сном…

– Вадим, не ходи! – попыталась остановить мужа Мария, но Прохоров не слушал.

Он быстро отцепил от вставленной в замок связки один ключ, остальные положил рядом с телефоном, вышел на лестничную клетку и запер снаружи дверь. Ему чертовски захотелось пройтись по ночной Москве, вдохнуть полной грудью чуть более терпкий, по сравнению с Саратовом, холодный воздух, затем сесть в такси и поехать на Красную площадь. «Ночью, – думал Прохоров, – в свете мощных прожекторов Кремль должен быть удивительно красив…»

Он вышел на улицу, ещё издали заметил зеленый огонек приближающейся «Волги», остановил ее, согласился с названной таксистом баснословно высокой суммой и поехал к Андреевскому спуску. Там попросил шофёра заехать за ним на это же место через час, сам же несколько минут постоял на набережной, наблюдая за отражёнными в чёрной воде Москва-реки городскими огнями, а потом не спеша пошел на Красную площадь.

Едва Прохоров поднялся по вымощенной булыжником мостовой, как куранты на Спасской башне Кремля начали бить три часа. Патрульные милиционеры, о чем-то лениво переговаривающиеся по рации, проходя мимо застывшего, как изваяние, мужчины, настороженно покосились в его сторону. «Вроде не пьяный…» И ушли дальше. А Вадим Витальевич за отпущенное ему время сделал «круг почета», дошел до музея Ленина, до очень красивой церквушки, названия которой не знал, а затем, по противоположной от Мавзолея стороне, медленно вернулся обратно к собору Василия Блаженного и дальше – на набережную реки.

Спустя десять минут примчался таксист, очень обрадовавшийся, что нашел клиента на условленном месте, любезно открыл дверцу, впустил Прохорова и всю дорогу до дома без остановки болтал о чем-то своем. Вадим Витальевич не слушал его. Он снова, как и в «Латвии», прислонившись щекой к стеклу, смотрел на огни ночного города и думал. О Саратове, оставшемся где-то далеко, новом месте работы, где ему предстоит продвигаться дальше к цели создания совершенного оружия, о мафии, так прочно втянувшей его в свои сети, и о неизвестном бывшем начальнике охраны Центра, который всего четыре недели назад погиб в автомобильной катастрофе…

* * *

На следующее утро, в половине девятого, за новым сотрудником Экспериментального исследовательского центра пришла машина. Когда Прохоров спустился вниз и забрался в салон «Латвии», то увидел там шестерых мужчин, одним из которых был сам Славгородский, и молодую девушку. Профессор сразу же предложил место рядом с собой, подождал, пока Вадим Витальевич усядется, и обратился ко всем присутствующим:

– Друзья! Разрешите представить вам моего нового помощника, о котором я уже не раз говорил, первооткрывателя алгоритма, ещё до вчерашнего дня ведущего научного сотрудника Саратовского НИИ радиотехники, Прохорова Вадима Витальевича. Сегодня он приступает к работе вместе с нами, – и Славгородский обнял сидящего рядом «новичка» за плечо, публично демонстрируя, как к тому следует относиться.

Сразу же несколько рук протянулись к Прохорову, мужчины наперебой представлялись, но он от волнения никого не запомнил, за исключением чернявого и бородатого Геннадия Ожогина, очень напоминавшего цыгана Будулая из известного фильма.

Прохоров обратил внимание на молча сидящую напротив высокую и стройную девушку, до сих пор не проронившую ни слова и не выказывавшую желания познакомиться с новым коллегой. Она была чем-то опечалена, и это легко читалось на ее бледноватом, но достаточно милом личике. Красивые каштановые волосы, зеленые глаза и тонкая, чуть розоватая кожа вызвали у Прохорова чувство желания, чему он поначалу даже несколько смутился. Он не помнил, когда в последний раз испытывал нечто похожее. Жена Вадима Витальевича уже несколько лет довольствовалась двумя-тремя интимными моментами с мужем в месяц, как правило, заканчивающимися после первого акта близости. Секс у старшего научного сотрудника был не на первом, не на втором и даже не на третьем месте в жизни. «Пьедестал почета» занимала трудовая деятельность. Далее – дочка Дашенька. На этом приоритеты заканчивались, и начиналась рутина. И вот Прохоров впервые за много лет ощутил сладостное чувство тяги к женщине. Она находилась на расстоянии метра от него, и Вадим Витальевич с огромным трудом подавил в себе желание прикоснуться к ней, ощутить нежность и теплую влажность её кожи.

«Интересно, как йоги могут регулировать частоту ударов своего сердца?» – подумал инженер, непроизвольно приложив к левой стороне груди руку. В следующую секунду он неожиданно услышал свой собственный голос, но только доносившийся с расстояния в несколько километров:

– А как вас зовут? Меня – Вадим.

Девушка отвлеклась от каких-то явно мрачных мыслей и впервые взглянула на сидящего напротив мужчину. Стройный, среднего роста, аккуратно выбрит, короткая стрижка жестких, как проволока, пепельных волос, на вид лет тридцать семь. Может, сорок. Глаза… На глазах она более внимательно остановила свой взгляд и нашла их весьма привлекательными. Сейчас они были блестящими, сияющими и очень-очень добрыми. Она любила доброту, так как именно ее не хватало Наташе для ощущения гармонии с безжалостным миром, окружающим со всех сторон.

Она нашла в себе силы улыбнуться.

– Наташа. Вы наш новый коллега? – Она как будто только сейчас проснулась и не слышала сказанных ранее Славгородским слов. Впрочем, так оно действительно и было.

– Да, еще вчера утром я был в Саратове. А вечером, когда нас привезли, знаете, что сделал? – и глаза Прохорова засияли еще ярче.

– Что? – Наташа заметно оживилась и даже несколько подалась вперёд. Сидящий напротив мужчина ей импонировал. От него шла непонятная, но зато очень хорошо ощущаемая волна положительной энергии.

– В три часа ночи я поймал такси, доехал до Андреевского спуска, пошёл гулять по Красной площади в полном одиночестве, если, конечно, не считать патрульных милиционеров, слушал бой курантов на Спасской башне. А потом целый час гулял по ночной столице и смотрел на огни…

Прохоров даже сам удивился, насколько художественно смог описать свою вчерашнюю прогулку. Но он уже перестал контролировать себя и с готовностью самоубийцы упал в бездонный омут зеленых Наташиных глаз и мечтал лишь об одном – провалиться как можно глубже.

– Я всю жизнь живу в Москве, но мне и в голову не приходило, что можно ночью поехать на Красную площадь, – на заметно порозовевших щеках девушки появились ямочки от улыбки. – Кто-то, оказывается, даже находит в этом какую-то романтику… Вы впервые в Москве, да?

– Был однажды, ещё во время учебы в институте. Но уже всё забыл. Теперь есть шанс наверстать. Как вы думаете? – Он, не отрываясь, смотрел на Наташу и нисколько не смущался, что она делает тоже самое.

– Если у вас такая склонность к романтическим ночным прогулкам, то наверняка наверстаете. Москва не Саратов, здесь можно десять лет подряд ходить и ни разу не пройти по одной и той же улице, – заметила девушка. Она открыла лежащую на коленях сумочку, достала оттуда желтую упаковку жевательной резинки «Вригли» и спросила: – Вадим, хотите резиночку? Это фруктовая.

Прохоров даже растерялся: «Господи, она со всеми так себя ведет или… только со мной, сейчас?!» Он осторожно, даже можно сказать – бережно, вытащил одну пластинку, развернул приятно пахнущую фольгу и положил в рот сладкую жевачку. Аромат апельсина тотчас наполнил салон микроавтобуса. Тут же со всех сторон послышались дружеские просьбы, и к Наташе потянулись сразу несколько мужских рук. Она покачала головой, раздала просителям три оставшиеся пластинки и, скомкав в кулачке упаковку, положила её в сумочку.

– Извините, – виновато насупился Прохоров. – Вот и делай после этого хорошие дела…

– Что вы, Вадим! – Наташа ласково рассмеялась. – Какая ерунда! Все в порядке.

– Если вы согласитесь со мной, что я должен вам точно такую же пачку резинок, то тогда действительно всё будет в порядке, – надежда закралась в душу Прохорова. Он вдруг понял, что в настоящий момент сама судьба пишет историю его жизни.

– Ну если вы так настаиваете. Хорошо, Вадим, вы мне должны одну упаковку «Вригли»! – пожала плечами Наташа. Она тоже подумала о том, что проказница судьба имеет обыкновение после черных периодов в жизни человека преподносить ему маленькие сюрпризы. Только вчера она наконец-то получила долгожданный развод с мужем, а уже сегодня знакомится с таким замечательным человеком, как Вадим.

«Мне кажется, что я ему нравлюсь, – не без удовлетворения подумала Наташа. – И он мне – тоже… Как интересно!»

– Вот вы только что сказали, что в Москве можно десять лет гулять и ни разу не…

– Я помню, – кивнула девушка. Женская интуиция уже подсказывала ей, какие слова она сейчас услышит. И она хотела их услышать.

– Так я вот подумал… – Прохоров запнулся. – Подумал, что довольно скучно будет все время гулять одному. Может быть… В общем, я приглашаю вас вместе провести время, – ему показалось, что он не сказал, а с трудом выдавил эти главные слова. – Обещаю любую программу, на выбор.

– Надо же! – как-то неожиданно грустно произнесла Наташа и опустила глаза. – Вы только пятнадцать минут назад сели в автобус, а уже приглашаете меня на свидание.

Если бы Вадим и Наташа могли в этот момент внимательно вглядеться в лица остальных сидящих в «Латвии» пассажиров, то наверняка заметили бы на них крайнюю степень удивления. Такого форсированного развития ситуации не ожидал никто. Особенно если учесть, что трое из пяти мужчин – в том числе и сам профессор, – в разное время уже предпринимали попытки в той или иной форме сблизиться с Наташей Рудаковой, однако как ни старались и какие золотые горы ни обещали, всегда наталкивались на вежливый, но категорический отказ.

– Хотите честно? – не выдержал Прохоров, внезапно ощутивший, что земля выскальзывает у него из-под ног. – Едва я зашел в автобус, как сразу понял, что если сегодня же не приглашу вас на свидание, то больше не сделаю этого никогда! И буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

– Все мужчины одинаковые, – улыбка снова появилась на красивом лице девушки. – Клянутся в любви с первого взгляда, а потом думают, как бы поделикатней удрать к другой. Мой бывший муж тоже обещал мне многое, а в результате…

– И все-таки я хочу пригласить вас вместе погулять по ночному городу, – настойчиво вставил Прохоров. – Но, видит Бог, не будет никакой трагедии, если вы скажете «нет».

Наташа ответила не сразу. Она ещё раз внимательно прислушалась к своему внутреннему голосу, спрашивая у него разрешения начать всё с начала. И, к своему удивлению, внутренний голос очень отчетливо сказал: «Хорошо, я согласен». Хотя раньше всегда находил как минимум несколько убедительных доводов против кандидатуры очередного претендента на руку и сердце девушки.

– Ладно. – У Наташи как будто упал с груди тяжёлый, мешающий нормально дышать камень. Она глубоко вздохнула, непроизвольно обвела взглядом тщательно скрывающих свое любопытство коллег по работе и приняла окончательное решение: – Мой номер телефона – сто тридцать семь, двадцать два, двадцать пять. Запомните?

– Конечно! Спасибо… Я сегодня же вечером позвоню, хорошо?

– Хорошо. Только именно на сегодня не рассчитывайте. Как-нибудь на днях.

В «Латвии» воцарилась тишина. Рабочий день начинался с сенсации. Впервые за три года работы в Центре Наташа Рудакова согласилась на свидание. Причем – сделала это публично, перед всеми коллегами! И этот, новый, тоже оказался парнем не промах. Раз – и в короли. Невероятно. Но больше всех ощущал себя заведенным неожиданным происшествием профессор Славгородский. Он как раз недавно предпринял попытку пригласить очаровательную сотрудницу на один высокий прием в качестве своей спутницы и получил отказ. Более того, Наташа назвала его «дедушкой». И это притом, что в свои пятьдесят два он выглядел как минимум на два года моложе!.. И вдруг новый сотрудник, им же, профессором, приглашенный, едва появившись в Москве, лишает своего шефа последней надежды устроить личную жизнь? Какое свинство!

Не в силах совладать с самим собой, Славгородский перешел в психическую атаку.

– Вадим Витальевич, а что вы скажете супруге, когда попытаетесь улизнуть из дома на ночь глядя? – Профессор хотел представить свои слова как обычную шутку и придал физиономии выражение лица монаха с двадцатилетним стажем.

Прохоров, застигнутый врасплох ловкой подначкой Славгородского, смерил обидчика взглядом загнанного в клетку тигра: «Какого черта старый осел лезет в чужие дела? Ну кто его просил встревать со своими идиотскими вопросами? Сейчас Наташа спросит меня, действительно ли я женат, а потом, к радости всех присутствующих, скажет, что гулять с женатыми мужчинами не в ее правилах…»

Но Наташа думала совсем иначе. Она нисколько не удивилась неожиданному вопросу профессора, догадываясь, почему он был задан, – она презрительно посмотрела в его рыбьи глазки и громко сказала:

– А мне всегда казалось, Григорий Романович, что сотрудники Центра не обязаны посвящать руководство в свою личную жизнь. Оказывается, я ошибалась. Что ж, прошу прощения, господин профессор психиатрии! Отныне в конце каждого месяца буду класть на ваш стол отчёт о проделанной работе. Вот вчера, например, я наконец-то развелась с мужем. – Наташа смотрела на Славгородского, как на размазанный по асфальту плевок. Хотя даже такое определение не вполне соответствовало всей глубине выражаемых ею по отношению к ревнивцу чувств. Зарвавшийся психиатр вынужден был признать сокрушительное поражение.

– Не надо так волноваться, я совсем не хотел обижать вас, – ретировался ревнивец. – Конечно, ваша и Вадима Витальевича личная жизнь меня совсем не касается. Можете не только встречаться, Наташенька, но даже пожениться. Мне без разницы! – снова взорвался Славгородский. И окончательно понял, какими нелепыми выглядят со стороны его реплики.

Больше он не проронил ни единого слова в отношении личной жизни сотрудников. И не только в данный момент, но и на протяжении последующих месяцев. Профессор умел извлекать уроки из сделанных ошибок и не повторять их в будущем. Все-таки он был асом современной психиатрии, а грош цена психиатру, не могущему совладать даже с самим собой.

– Вы действительно женаты? – не слишком укоризненно поинтересовалась Наташа и почему-то потупилась.

– Да, уже четырнадцать лет. И дочка у меня есть, Дашенька. Ей скоро три года. Извините…

– Надеюсь, Вадим, ваше предложение остаётся в силе?

Брови Прохорова резко взметнулись вверх, глаза округлились.

«Неужели Наташу не смутила глупая, но явно целенаправленная выходка Славгородского?»

– Так вы всё ещё согласны… – больше себе, чем ей, сказал он и непроизвольно дотронулся до её пальцев. Наташа не отстранилась.

– Всё нормально. Не забудьте номер телефона. – Девушка одарила его такой очаровательной улыбкой, что у Вадима Витальевича исчезли последние сомнения: «Она понимает, она все понимает!»

Микроавтобус свернул с широкого загородного шоссе на узкую асфальтовую ленту, петляющую среди растущих вдоль самой дороги сосен и елей. Через пятнадцать минут впереди появились въездные ворота «Золотого ручья». «Латвия» остановилась перед нанесенной на дорогу широкой белой полосой с надписью: «СТОП». Из расположенного за воротами КПП вышли и направились в сторону автобуса два крепких охранника с короткоствольными автоматами, оба одетые в черную форму с красными погонами. Как успел заметить Прохоров, они были старшинами. Один встал перед воротами, второй подошел к автобусу, открыл дверцу в пассажирский салон и осмотрел пассажиров.

– Доброе утро, Игорь, – бодро поздоровался Славгородский. – Здесь, как всегда, только свои. Да, познакомься, – профессор повернулся к сидящему рядом Прохорову, – Вадим Витальевич, наш новый сотрудник. Он есть у вас в приказе.

– Выйдите, пожалуйста. – Охранник строго посмотрел на незнакомого мужчину в твидовом пиджаке и длинной черной кожаной куртке. – Это необходимо.

Прохоров встретился глазами с Наташей, и она, чуть растянув уголки тонких накрашенных губ, согласно опустила веки. Инженер встал, одернул куртку и вышел из салона.

«Какой замечательный воздух, – подумал он, полной грудью вдохнув ни с чем не сравнимый запах леса. – И какое великолепное место для работы. Не то, что в Саратове».

– За мной, пожалуйста. – Охранник пошел по направлению к одноэтажному зданию из красного кирпича.

Прохоров направился за ним, с интересом отметив про себя, что прилегающая к забору территория была тщательно перепахана. Так же, как нейтральная полоса государственной границы. От миновали металлическую дверь с глазком и вошли в помещении КПП.

– Ваши фамилия, имя, отчество? – сидящий за столом лейтенант цепким взглядом оглядел вошедшего незнакомца с головы до ног.

– Прохоров Вадим Витальевич.

– Откуда прибыли?

– Из Саратовского радиотехнического оборонного НИИ.

– Положите ваши пальцы вот сюда, – лейтенант указал на странный плоский прибор, лежащий перед ним и подключенный к стоящему рядом компьютеру.

Прохоров растопырил пальцы правой руки и, прикоснувшись к теплой, похожей на матовое стекло, пластине, перевел взгляд на монитор. На нем тотчас проявились отпечатки его пальцев и загорелась синяя надпись: «Идентификация завершена».

– Спасибо. – Лейтенант достал из ящика стола небольшую пластиковую карточку и протянул её новому сотруднику Экспериментального исследовательского центра. – Можете возвращаться в автобус, Вадим Витальевич. Поздравляю с назначением на должность начальника радиотехнического отдела.

Глава седьмая

Мне пришлось изрядно поработать, чтобы на базе мафии установить настоящий, можно даже сказать – армейский порядок. Контингент здесь был подобран хоть и достаточно профессионально, однако вряд ли бойцов взвода охраны набирали по конкурсу в институте благородных девиц. У каждого из сорока парней лежало на душе как минимум несколько смертных грехов. Поэтому, даже с учетом того, что лагерную «школу» прошли очень немногие, плохое воспитание в детстве сказывалось на каждом шагу. Мои подчиненные, как и говорил Персиков, оказались более исполнительными, чем солдаты, но зато у них никто не мог отбить характерной для наемника манеры поведения. Кто знает, тот поймет, о чем речь. Этих ребят ни с кем не спутаешь. Еще в Афганистане я научился на глаз определять охотников за долларами. По манере ведения боя и тем более по лицам. Холодные, хитрые. Безразличные ко всему, что не имеет запаха денег. Те, кто воюют за идею, за свою землю, так не выглядят. В обращении с боевиками мафии я использовал все свои полномочия – снимал деньги за малейшее нарушение, бил в зубы непокорным, натравливал на зарвавшегося всех остальных, и это было самым страшным для него наказанием. Так что по истечении трех месяцев моего пребывания на базе порядок стал почти железный.

В один из дней меня снова вызвал к себе Персиков.

– Не скрою, Валерий Николаевич, я доволен вашей работой. Поэтому принимаю решение увеличить вам содержание до сорока пяти тысяч долларов в месяц.

– Замечательно. Но я, понимаете ли, вижу деньги эти только на своем личном файле в компьютере. По мне хоть сорок пять, хоть сто, разница небольшая. – Я без приглашения уселся на стул рядом с боссом и довольно нагло взглянул ему в глаза. – Я здесь полгода. И небо вижу только на экране телевизора. За редким исключением.

– Понимаю, к чему клоните, – кивнул Персиков. – Помните Прохорова?

– Разумеется, – мне понравилась смена темы. Ведь есть же такое понятие, как шестое чувство. Вот именно оно тогда и включилось.

– Всё вышло без сучка и задоринки, даже удивительно, как легко! – сообщил мафиози. Похоже, он действительно не ожидал такого благоприятного результата от моей мимолетной информации. – Этот инженер сразу заглотил наживку, задрал нос и в конце концов все же получил приглашение в Центр Славгородского. Сейчас, с самого утра до шести вечера, он под землей, а потом вместе с любовницей едет гулять по московским ресторанам и покупать ей очередную золотую побрякушку. Купец хренов! Правду говорят, что люди от денег дуреют. Этот Прохоров свихнулся напрочь, можете мне верить. Хотя и о главном – за какие заслуги ему платят – тоже не забывает. Теперь мы полностью в курсе всех разработок Славгородского. А они, после прихода нашего вундеркинда, стали стремительно продвигаться вперёд… Вот такие дела, Валерий Николаевич.– Персиков умышленно выдержал паузу, желая испытать моё терпение, встал, прошелся по кабинету, зачем-то подёргал ручку двери запасного выхода, сел к компьютеру, пару минут щелкал клавишами без определённой цели, но после все-таки вернулся на место и, смотря на меня, развалившегося перед ним, как у тёщи на именинах, заявил: – Выдержка у вас хорошая. Ладно, не буду больше мучить! Собирайтесь в отпуск, завтра утром прилетит вертолёт. Он доставит вас почти до Львова, а дальше сами доберётесь. Куда думаете навострить лыжи, дорогой мой? В столицу или…

– Ага, туда и думаю. Или. – Я облегчённо вздохнул, но продолжал сидеть. Не все вопросы ещё улажены. Хитрая лиса никак не хочет оставить свои идиотские проверки на прочность нервов. Экспериментатор, мать твою за ногу!

– Ещё что-нибудь хотели узнать? – с невинным видом спросил Владимир Адольфович.

– Мне интересно, не поменяли ли вы своего мнения обо мне, как о не совсем благонадежном элементе в вашей системе безопасности. Я хочу проводить свой отпуск без постоянной оглядки на плетущихся за спиной кретинов. Правда, если вы хотите испортить мне отдых… – Я демонстративно пожал плечами и запустил руки в глубокие карманы штанов цвета хаки. Мне все-таки удалось выпросить для себя отличный от чёрных мундиров боевиков макинтош. Теперь меня узнавали издали. Очень полезно для поддержания порядка среди подчинённых.

– То есть вы хотите ехать без сопровождения? Нет, дорогой, забудьте об этом. Даже я не могу позволить себе такую роскошь.– Персиков развёл руки.– Не забывайте, Валерий Николаевич, мы пока не у власти. Через три года, возможно, настанут более благоприятные времена, но пока лучше не рисковать понапрасну. Как считаете, я прав?

– Пункт первый устава – начальник всегда прав. Пункт второй – если начальник не прав, смотри пункт первый. Все верно, или я перепутал?

Персикову определенно пришлась по душе шутка, и он даже удостоил меня чести ощутить на плече его морщинистую, но достаточно крепкую кисть. Как-никак босс регулярно разминался на боксерском ринге и даже добивался успехов. В его возрасте редкое, надо сказать, явление.

– Вы поедете с двумя ребятами из своего взвода. Но предупреждаю, на время отпуска они не выполняют внутренний распорядок базы и не подчиняются начальнику охраны, – весьма строго и конкретно выразился Персиков, подкрепив свое сообщение легким стуком костяшек кулака о крышку стола. – Учитывая особую полезность переданной информации о Прохорове и прекрасную организацию охраны, я даю вам не краткосрочный уик-энд, а полноценный, в тридцать суток, отпуск. Начиная с сегодняшнего дня ваш испытательный срок закончился. В течение следующего месяца вам будет определен регион проживания, куплен дом на ваше новое имя и назначена личная охрана. Я уже дал указания насчет денег, так что завтра вечером и навсегда ваш личный счет в бельгийском банке целиком в вашем распоряжении. На сегодняшнее утро там двести пятьдесят тысяч долларов, с учетом переведенных на отпуск премиальных. Вы начинаете работать по схеме месяц через месяц. Насколько мне известно, Рысько достаточно подготовлен для самостоятельного руководства охраной?

– Вполне, – согласился я. Донат Рысько – один из командиров отделений охраны, рекомендованный на должность моего заместителя. Сообразительный малый, бывший спортсмен-пятиборец. Один из немногих боевиков, вызывающий у меня положительные эмоции своим тонким чувством юмора и нормальными взглядами на жизнь. Каким образом он попал на базу, я не интересовался. – Интересно было бы узнать, – продолжал я, – каким именем меня теперь должна называть в постели моя любимая женщина? Дик? Джек? Джон? Или Иван?

– Не придуривайтесь! – Персиков начал раздражаться. – Вы не в цирке!

– Прошу прощения, босс, я просто рад долгожданному отдыху от погребения заживо в этих очаровательных стенах. – Я был действительно рад. Но вытягиваться в струнку перед этим хмырем не хотелось. Он слишком рано решил, что майор Бобров уже душой и телом в его распоряжении. Ошибочка, мистер, я просто жду удобного часа!

– Возьмите. – Персиков бросил на стол большой белый конверт, который извлек из одного из ящиков. – Внимательно прочитайте и оставьте у себя.

Я разорвал бумажный прямоугольник, и у меня в руках оказалось два паспорта: один – обычный, а второй – паспорт моряка, несколько удостоверений, водительские права и сложенный вчетверо жёлтый лист машинописного формата. Я развернул его и быстро пробежал глазами текст. Это была легенда. Согласно ей, я до недавнего времени работал первым помощником капитана на рыболовецком сейнере «Пальмира», приписанном к порту Находка. Сам – из Комсомольска-на-Амуре, воспитывался в детском доме номер три. Затем окончил мореходное училище и Морскую академию. Разведен. Детей нет. Бывшая жена проживает в Петропавловске-Камчатском… Далее шли совсем несущественные, на первый взгляд, подробности.

– Очень любопытно, – я взглянул на Персикова. – А этот Сергей Сергеевич Полковников действительно существует?

– Существовал, так будет правильней, – Персиков нахмурил брови. – И у него нет ни одного родственника или знакомого западней Урала. Всю жизнь провёл в морях, женился почти случайно, во время отпуска, а когда вернулся, то благоверной уже и след простыл. Так и развели без её присутствия, спустя год. Квартиры своей никогда не имел, жил в общаге, недалеко от рыбного порта. Словом, человек-невидимка. Но зато заработал очень приличные деньги, списался на берег и уехал поближе к цивилизации, начинать новую жизнь. Вот и доездился… Команда сейнера «Пальмира» сейчас со всеми потрохами продалась в рабство филиппинцам, и, судя по всему, судно тоже скоро перейдёт в полное владение узкоглазых.

– Что так?

– Перестройка. – Я давно не слышал, чтобы человек с таким презрением произносил это заскорузлое словечко из лексикона кремлевского демагога. – Все квоты на лов рыбы продали китайцам и японцам, а сами с голой жопой!.. Вы, Бобров, молодец!

– Насчёт чего? – мне стало интересно.

– Да насчет всего. Даже у первой колонны авторитет завоевали.

– Я не стремился к симпатиям этих недоделков. – Как только я вспоминал, что совсем рядом обитает элитное подразделение мафии по ликвидации, мне становилось противно.

Они существовали по особому распорядку даже здесь, на базе, Поступал заказ из определенной точки на территории Союза, и здесь, исходя из желаемого способа ликвидации потенциальной жертвы, подбирали спеца, готовили и отправляли на задание. А потом – снова на базу. В милицейских сводках есть такое понятие: «наемный убийца-гастролер». Получает заказ, выполняет работу, отчаливает восвояси. Концы в воду. Но невдомек ментам, что девяносто девять наемников из ста приезжают и уезжают из одного и того же места – секретной базы мафии в Карпатских горах. Это теперь даже не в России! Вот и свидетельствует статистика о почти абсолютной нераскрываемости заказных убийств. За исключением абсурдных случаев, когда сами менты шьют мокруху совсем неповинному человеку. А так – за шесть месяцев пребывания на базе, с августа по март, первая колонна только дважды пополнялась новыми рекрутами. Как-то раз киллер был убит телохранителями жертвы – успели закинуть гранату в салон проезжавшей машины, из которой стреляли по боссу, а в другой раз, по нелепой случайности, ликвидатор нарвался на наряд ОМОНа и был повязан за незаконное ношение оружия. Потом его нашли мертвым прямо в СИЗО. Здесь всегда перестраховываются. Но внимание первой колонны к моей персоне меня все-таки удивило. Хотя трудно ожидать нераспространения информации в замкнутом пространстве, пусть даже это была база мафии.

– Знаете, как вас окрестили эти головорезы? – спросил Персиков.

– Не знаю.

– Бык, – с какой-то непонятной иронией сказал он и рассмеялся. – Так называют базарных бритоголовых бандитов, знаете? На них держится вся пирамида современного рэкета.

– Кто придумал, известно? – нарочито строго поинтересовался я, на что Персиков засмеялся ещё веселее.

– Успокойтесь, пусть называют как хотят! Радоваться должны, ведь просто так клички не дают. Вас уважают даже отъявленные негодяи, разве не этого мечтает достигнуть любой командир?.. То-то! – Персиков подошел к встроенному в стену бару, достал оттуда две бутылочки пива «Бавария», тут же откупорил их, сгреб между пальцев пару стаканов и поставил все это на стол. – Угощайтесь. Знаю, любите именно эту марку.

Интересно, откуда он все и про всех знает? Конечно, от стукачей. Даже здесь – тем более здесь! – их хватает.

– Сегодня вам принесут список, там одежда, обувь, одеколон, бритвы, еще что-то – выберете необходимое в дорогу. Дадут десять тысяч долларов. Не обольщайтесь, они сняты с вашего личного счета. Вертолёт прибудет на полосу в семь сорок пять. Сегодня я вызову Рысько, сообщу ему о заступлении. – Персиков ткнул меня пальцем в грудь: – Если у него будут вопросы к вам, а они обязательно будут, то знаешь, что нужно делать. Пей пиво, а то огорчишь меня! – Он сам вылил содержимое бутылки в объёмистый стакан.

Надо же, большой босс по совместительству устроился моим халдеем! Растем, товарищ майор, растем. То ли еще будет… А за отпуск спасибо. И за двести пятьдесят… нет, двести шестьдесят тысяч долларов – тем более…

И тут я почувствовал, что привычный ход моих мыслей начал меняться. Под воздействием времени и обстоятельств, вынудивших меня работать на мафию, из-за полугодового пребывания в компании боевиков, из-за необходимости действовать жесткими методами убеждения и ещё – от неожиданно свалившихся фантастических сумм в твердой валюте. Я поймал себя на мысли, что нахожу оправдания для продолжения работы на мафию! Если при первой встрече с этим, внешне вполне нормальным, но по сути жестоким и беспощадным человеком, я согласился, на сотрудничество с одной единственной целью – когда выдастся возможность, открутить ему голову и уйти из «структуры», имея в распоряжении губительную для них информацию. Я думал сразу же связаться с силовыми ведомствами и уже их руками рассчитаться с мафией. А что сейчас? Вполне удовлетворился расправой, чисто формальной, над Альбертом, банальным избиением Соловья, а с Яном Францевичем Коганом, работающим на мафию разработчиком психотропного оружия, элементарно здороваюсь за руку! Притом, что именно эта скотина руководила похищением нас с Рамоной и пыткой меня электротоком.

Сейчас все изменилось. И когда Персиков сообщил о предоставлении отпуска, я первым делом подумал не о том, что наконец-то обрету долгожданную свободу, разорвав в клочья так называемую личную охрану, а о том, как встречусь с Рамоной, как мы вместе будем тратить деньги, и как тридцать вечеров подряд я буду засыпать рядом с ней! Мне стало не по себе от осознания радикальных перемен, происшедших в мозгу бывшего майора десантно-штурмового батальона за истекшие полгода. Я решил для начала вырваться с базы, а уже потом окончательно привести в порядок свои мысли относительно дальнейшей работы на мафию. Тем более что времени у меня будет достаточно – целый месяц.

* * *

Сигнал, отправленный с наружной, замаскированной под сухую сосну антенны, добрался до спутника за считанные секунды, так же стремительно ворвался в телефонную сеть, пробежал по проводам и достиг радиотелефона, стоящего на туалетном столике возле кровати Рамоны. В этот самый момент она как раз лежала и читала журнал «Космополитен».

Услышав звонок, молодая писательница лениво протянула руку, не глядя, сняла трубку и приложила ее к уху.'

– Да?..

– Алло, Кремль? Владимира Ильича будьте добры. – Конечно, это был я. Я всегда так начинал разговор.

– Его нет, он в Швейцарии. – Рамона бросила журнал и радостно села на широкой кровати.

– С кем имею честь говорить, сударыня? Уж не Надежда ли Константиновна у аппарата?

– Она самая. Здравствуйте, Феликс Эдмундович! Я уже просто заждалась вас… – вполне серьёзно сказала Рамона и одарила меня телефонным поцелуем. – Какие новости?

– Завтра утром я буду свободен, словно птица. – Мне было очень приятно снова слышать её голос. Тем более сообщать такую долгожданную для нас обоих новость. – Жди. Скоро буду.

– Правда?! – Мне показалось, я ощутил, как радостно стали булькать волны внутри водяного матраса, на котором, надо полагать, сейчас лежала моя любимая девочка. Матрасик, скажу я, был что надо! Кто хоть раз спал, а уж тем более занимался сексом на таком чуде спального дизайна, тот понимает. Нет лучшей кровати, чем водная.

– Готовься к встрече дорогого гостя, выгоняй из-под одеяла любовников и убирай дом! – отчеканил я. – Приеду – проверю! Приказ ясен?

– Так точно, товарищ подполковник, – отрапортовала Рамона. – Когда ждать?..

Она не смогла выдержать до конца игривый тон и последние слова произнесла нежно и ласково.

– А почему подполковник? – Я впервые услышал о «посмертном» присвоении майору Боброву очередного воинского звания.

– А потому. Мне так больше нравится! – Рамона решила не болтать по телефону о серьезных вещах. – Когда до меня доберешься?

– Дня через два. – Я был уверен, что в Пярну буду раньше, но решил не загадывать заранее. Мне хотелось въехать в город на белом коне. – Всё, солнышко, заканчиваю. Жди меня, и я вернусь, только очень жди! – Слова из песни пришлись как нельзя кстати.

Рамона ответила коротким:

– Слушаюсь! – И на этом разговор завершился.

– Красивая? – спросил дежурный узла связи, до этого молча сидевший рядом и прослушивающий разговор через наушники.

– Очень, – ответил я и, подмигнув парню, направился к выходу.

Вечером ко мне в комнату за консультацией пришёл Донат Рысько. Мы проговорили минут сорок, потом я выгнал его, принял душ, свистнул ближайшего охранника и сказал, чтобы пригласил ко мне кладовщика вещевого склада. Кладовщик шел долго, наверное, целый час, за что чуть не получил подзатыльник. Мой метод убеждения действовал даже на тех, кто не подчинялся мне согласно правилам внутреннего распорядка. Я выбрал пару десятков предметов из списка, а потом сам лично пошел вместе с кладовщиком в его закрома подбирать приличную одежду. Всё-таки в отпуск еду, а не бутылки собирать – там, на воле, лоск нужен.

Я выбрал самый модный костюм зеленого цвета, три белых рубашки, три разных галстука, остроносые ботинки с утеплителем – все же не май месяц, а только март – и длинное кашемировое пальто, тоже темно-зеленое, под цвет костюма. Затем набрал всякой мелочи типа расчесок и различных видов одеколона и понес все это в свои апартаменты, порекомендовав кладовщику принести мой заказ не позже чем через пятнадцать минут, если он не хочет нарваться на неприятности. На что кладовщик только озлобленно оскалился.

Я включил утюг и собрался привести в божеский вид одну из рубашек, когда дверь комнаты открылась и вошел Персиков. Он понаблюдал с усмешкой благодетеля за моими приготовлениями и сказал:

– В семь сорок пять.

Хлопнул дверью и пошел дальше по коридору. Проверка на местах. Обычное явление. Спустя какое-то время он вернулся, положил передо мной две банковские упаковки пятидесятидоллоровых купюр и добавил:

– С тобой поедут Альберт и Самурай.

Посмотрел, как я отреагирую на это сообщение (никак я не отреагировал) и вышел.

Альберт – это ерунда. Он не доставит лишних заморочек. А вот второй… Самурая совсем недавно перевели во внутреннюю охрану из первой колонны, и я знал его только поверхностно. Но все-таки кое-какая информация о нем у меня имелась. А именно – этот полукореец, полубурят говорил только тогда, когда его о чем-то спрашивали. Стрелял ничуть не хуже, а даже наверняка лучше, чем я или кто-либо еще из охраны базы. В совершенстве владел джиу-джитсу и тайским боксом. Мог три минуты находиться под водой без воздуха. Спал на деревянной доске, без одеяла и подушки. Откуда он, я не знал, но однажды в спортзале слышал разговор его бывших «коллег» по структуре. Один из них шепотом говорил, что Самурай – представитель дружественной организации из Сингапура, направленный в нашу мафию вроде бы как для стажировки, а на самом деле для выяснения силы и возможностей контролирующей территорию бывшего Союза теневой власти. Самурай через каждые два месяца менял подразделение, вникая в вопросы их функционирования и взаимодействия с центральной властью мафии. Говорил он с небольшим восточным акцентом, но в целом вполне прилично. Ни с кем не общался, никому не звонил. Два раза в неделю – в среду и пятницу – два часа проводил в бункере Персикова. О чем там шла беседа, естественно, никому не было известно.

Вот такая информация была у меня на боевика по прозвищу Самурай. Никто не знал его имени, все называли по кличке. Он не противился и имени своего не сообщал.

Имея такие данные на человека, приставленного ко мне на целый месяц, я решил повнимательнее приглядеться к нему. Ясно, что в процессе «охраны» моей драгоценной персоны он будет играть первую скрипку. И, само собой разумеется, регулярно докладывать на базу о моем поведении «на воле». В результате чего господин Персиков будет делать выводы. Далеко идущие…

Я привёл в порядок костюм, рубашку, галстук, пальто, с которым с непривычки пришлось порядком повозиться, сложил необходимые вещи в сумку и, развалившись на кровати, стал смотреть спутниковое телевидение. Как раз в это самое время транслировали матч за звание чемпиона мира по боксу среди профессионалов – между моим любимцем Длсорджем Форменом и ещё каким-то негритосом, фамилии которого я не расслышал. Это всё равно было не важно, так как нового чемпиона из претендента не вышло ни на грамм. Уже в третьем раунде он решил, что спать на ринге очень даже можно, и уснул так сильно, что ни судья, ни врач не смогли его разбудить как минимум две минуты. Потом бедолага все-таки продрал глаза, непонимающим взглядом оглядел стоящих вокруг людей и, я был в этом совершенно уверен, если бы мог говорить, то наверняка спросил бы у них: «Где я?..» Но дар речи к нему еще не вернулся, так что пришлось бедняге опереться на массивные плечи врача и тренера и, с трудом передвигая ватные ноги, отправиться досыпать в раздевалку. А невозмутимый старина Джордж смотрел на это представление ясными карими глазами и, казалось, скучал. Весь его чемпионский вид выражал только одну мысль: «Ну вот, опять студента какого-то приволокли. Совсем скучно становится на профессиональном ринге без серьезных соперников. Пойти, что ли, выпить пивка?..»

Я от души порадовался за маэстро Формена, пожелал ему новых побед над лопоухими щенками и, не раздеваясь, улегся спать. Чтобы как можно скорее наступило завтра. И оно, естественно, наступило. Слоном на ухо. Проснулся я оттого, что один из парней охраны тормошил меня за плечо и что-то громко кричал. Я лениво потянулся, сел на кровати, зевнул, едва не вывихнуй челюсть, и наконец спросил:

– Какого чёрта?

– Половина седьмого. Пора собирать манатки, начальник. – Парень вел себя не совсем деликатно, но я не обижался. Просто вечером забыл завести свой электрический будильник и проспал время подъёма. Вертолёт должен быть на полосе через час пятнадцать.

– Чёрт! – Я вскочил, словно была объявлена боевая тревога, сказал охраннику, чтобы сообщил – буду через пять минут, а сам, быстро умывшись, начал второпях надевать гражданскую одежду, от которой за шесть с лишним месяцев несколько отвык. Спустя шесть минут я появился возле входа в гараж. Меня ждали. Альберт и Самурай почти не отличались от меня по внешнему виду и при первом взгляде очень могли сойти за «новых русских». Если не смотреть на рожи. В руке у каждого из моих принудительных спутников был чемодан с личными вещами.

– Кто-нибудь знает, на какие деньги будут жить мои дорогие телохранители? – крикнул я. – Эй, ребята, босс не говорил, кто должен обеспечить вам проживание и питание во время моего отпуска?

– Тебе разве не сказали? – удивился Альберт. – Ты, и никто другой. Но – за наш счет. Мы будем жить в замечательном двухэтажном доме недалеко от моря! – язвительно затянул Альберт, повернувшись к Самураю. Но Самурай только безразлично взглянул на напарника и усмехнулся. Альберт не унимался: – Я там уже был, правда, начальник?

Я подумал, что рыжий явно пришел в экстаз, когда узнал, что не является моим подчиненным во время отпуска, а наоборот – должен всячески пасти меня и докладывать на базу об имевших место неосторожных высказываниях и, не дай Бог, попытках связаться с силовыми структурами с целью заложить всех с потрохами.

– Послушай, Мойша, не пора ли тебе заткнуть клоаку? – Я подошел к нему вплотную, так что почувствовал его тяжелое дыхание. – Или мало я вас, сволочей, учил соблюдать вежливость по отношению к командиру? Мой отпуск ровно тридцать дней, а потом мы вместе снова будем здесь – ты и я. Так что стучи себе спокойно, пока стучится, а злить меня не советую. А то сначала будет больно, а потом… – закончить я не успел.

Самурай тихо свистнул, подождал, пока я не повернусь в его сторону, а потом медленно, сверля меня острым холодным взглядом, покачал головой.

– Не трогай его. Он не будет больше так говорить. – Самурай ткнул рыжего в грудь крепким, как стек, указательным пальцем, отчего тот охнул и стал конвульсивно откашливаться, пытаясь восстановить дыхание. – Правда, напарник?

Альберт прошипел, как гадюка, с ненавистью глядя то на меня, то на Самурая:

– Правда…

– Тогда пошли в джип. – Я кивнул узкоглазому и первым вошел в открытые двери гаража.

До взлётной полосы мы ехали на том же самом камуфлированном «уазике», который когда-то доставил меня на базу. Только на этот раз до пункта назначения машина доехала за двенадцать минут, а не за час, как раньше. Уже не было необходимости пудрить мозги начальнику охраны, которому по должности необходимо было знать каждый куст на пять километров вокруг скалистого холма, в котором размещалась база. Вертолёт уже ждал нас. Мы быстро взбежали по низкому трапу из трех ступенек, второй пилот закрыл дверь и дал команду на взлёт. Тотчас пронзительно взвыли двигатель и редуктор, и лопасти винта стали стремительно набирать обороты. Через пару минут шасси плавно оторвались от гладкого покрытия взлетной полосы, и мы поднялись в воздух. Я сел ближе к иллюминатору и с любопытством смотрел на заснеженный лес, простирающийся до самого горизонта, на скалистые Карпаты, в этот утренний час светящиеся оранжевыми отблесками поднимающегося из-за горизонта солнца, и мне отчетливо вспомнился мой полёт на маленькой пластиковой «стрекозе», завершившийся в результате такими переменами в жизни майора Боброва. Такой уж я человек, мне всегда требуется ощущать себя уверенным в завтрашнем дне. И когда представился шанс перевестись на не особо пыльную и хорошо оплачиваемую службу в «Золотой ручей», я не долго думал. Афганистан сидел в печёнках, хотелось покоя, размеренности и осознания железной стены за спиной. Пять лет я наслаждался покоем, но вот в одночасье всё встало с ног на голову. И теперь я работаю на людей, одно упоминание о которых когда-то вызывало во мне чувство плохо скрываемого презрения. В моей судьбе наступил период, следом за которым неизменно должен был последовать Апокалипсис. Я чувствовал. И точкой отсчета моего обратного пути должен стать именно день сегодняшний. Но я не хочу уйти просто так. Я жажду забрать с собой как можно больше голов этого проклятого чудовища, своими когтистыми лапами охватившего всю страну, все города, всех; Многие еще наивно верят, будто мафия где-то там, за высокой стеной. Нет, она совсем рядом, она уже давно и незримо управляет нами, как марионетками, она не убивает нас только потому, что своим присутствием на земле мы делаем ее еще богаче, ещё могущественней, ещё сильнее…

– Я сяду недалеко от Львова, на спортивном аэродроме! – прервал мои мысли громкий оклик пилота, обращавшегося к нам всем. – Там выйдете на трассу и увидите красные «Жигули», номер «а35-78ЛИВ». Это наши. Дальше разберетесь сами! – Он обернулся и окинул троицу «бизнесменов», облаченных в модные импортные шмотки, оценивающим взглядом. Затем отвернулся, поправил наушники и стал кого-то вызывать по рации. Понять, кого именно, не представлялось возможным, так как треск в салоне вертолета стоял оглушительный.

Я непроизвольно посмотрел на свою охрану и с удовольствием отметил кислые, похожие на выжатый лимон, физиономии. Страдающему жестоким похмельем Альберту было особенно худо. Замечательно. Если им плохо, значит мне – хорошо. Хотя оглушающий рёв действовал, безусловно, и на меня, но я предпочитал не обращать на него внимания. Мысленно я находился уже далеко отсюда, на побережье Балтийского моря.

Казалось, прошла вечность, прежде чем шасси вертолёта коснулись щербатого покрытия старого досаафовского аэродрома, отделенного от скоростного шоссе только узкой лесозащитной полосой и полуразвалившимися строениями бывших авиационных мастерских.

– Орёл. – Самурай смерил начинающего приходить в себя Альберта хитрым взглядом. – Вставай, пора освежиться! – Он поднял и вложил в руку рыжего стоящий рядом чемодан и сильно подтолкнул в спину, одновременно открывая дверь вертолёта. – Прыгай вниз!

Мы сошли на покрытую слоем тающего снега землю и огляделись по сторонам. Самурай сразу же заметил стоящую на обочине шоссе красную машину и указал на неё:

– Вон они, ждут. Пошли, – и, не прощаясь с пилотами, первым направился через все поле по направлению к дороге. Следом пошел я. Рыжий замыкал наше шествие по белому заснеженному ковру спортивного аэродрома.

В припаркованной на обочине шоссе машине сидели двое мужчин, совсем не похожих на уголовников или боевиков. Они заметили нас ещё тогда, когда мы друг за другом поднимались по узкой протоптанной тропинке вверх по боковому склону дороги. Тот, что сидел за рулем, вышел из машины, оглядел нас и спросил:

– Кто из вас Валерий?

– Я Валерий. – Я вышел вперед. – А вы, надо полагать, от Владимира Адольфовича… – Я достал из кармана пачку сигарет «Лаки Страйк» и закурил. – Какие у вас распоряжения относительно нас?

– До Львова довезем, – пожал плечами мужчина. – Дальше сами. Куда едете-то?

– В Прибалтику. – Я подумал, что не стоит в подробностях рассказывать о своих планах каждой шестёрке. – У вас в городе есть места, где можно быстро купить машину?

– Смотря какую и смотря за сколько. Если подешевле, то надо ждать воскресенья. Ну а если деньги есть, то можно уже через два часа быть при колёсах и номерах. Хочешь взять тачку прямо сегодня?

– Хочу. Лучше, если «семёрку» или «восьмёрку». Новую.

– Сколько имеешь? – с явным интересом спросил мужик. Вероятно, у него были во Львове связи по автомобильным делам.

Мне не хотелось торговаться, благо денег было достаточно и на месяц отпуска, и на покупку «колёс».

– Сколько нужно, лучше скажи. Я шесть месяцев не ходил по магазинам. Но предупреждаю, вздумаешь срубить слишком много, узнаю, вернусь и заставлю компенсировать стоимость машины в тройном размере.

Вероятно, мой категоричный тон убедил его. Он подумал с минуту и сказал:

– Шесть тысяч зелёных за «восьмёрку» устроит?

– Поехали. – Я кивнул и сел вперед, нарочно не обратив внимания на второго встречающего. Тот сидел сзади и с хмурым видом таращился в окно. В отношении взаимного интереса наши позиции очень совпадали.

В отличие от моей спортивной полупустой сумки, Самурай и Альберт набрали целые чемоданы всяких шмоток и вынуждены были загрузить их в багажник «Жигулей». А потом втиснуть свои задницы рядом со вторым представителем местного «филиала». Водила сел за руль, запустил двигатель, прогрел его и, включив левый поворот, выехал на шоссе. Вскоре мы уже неслись по направлению к столице Западной Украины. Львов встретил нас мокрым снегопадом и слякотью. Автомобильные щетки не успевали очищать лобовое стекло от налипающих хлопьев сырого весеннего снега, сразу после падения превращающегося в мерзкое серое месиво, медленно стекающее на кузов. Видимость была аховая, машины еле тащились, включив для безопасности ближний свет фар. Кто-то уже успел воспользоваться подарком природы и помять задний бампер впереди идущего автомобиля. Образовалась пробка. Все стоящие сзади машины стали нетерпеливо сигналить, превратив привычный шум улицы в пронзительную какофонию. Я посмотрел на часы. Ровно десять.

– Сколько нужно на оформление документов? – Я повернулся к сидящему слева от меня водиле.

– Час, – самодовольно ответил он и ощерился в улыбке: – Всё схвачено, не беспокойся!

Мы свернули на небольшую, почти пустынную улицу, и водила добавил газу. Мотор радостно заурчал, и старенькие «Жигули» без труда разогнались до ста километров за каких-то двадцать секунд. Я удивленно вскинул брови и спросил:

– У тебя случайно не танковый движок под капотом?

Мужик снова расплылся в улыбке:

– Будем знакомы. Меня зовут Колесник, я самый первый человек в этом городе по части автомобилей! – гордо представился он. – Правда, старый?

– Правда, – лениво отозвался его дружок с заднего сиденья, придавленный к левой дверце толстой задницей рыжего.

– Темняк крутишь? – Я затушил в пепельнице окурок сигареты, опустил стекло и чуть высунулся наружу. Снегопад незаметно стих. Мне в лицо ударил сильный, уже по-весеннему тёплый ветер. В этот самый момент мы как раз проезжали пост ГАИ.

– И темняк, – согласился Колесник. – И новье. Я всё кручу. Рынок, магазины…

Прямо перед нами взлетела вверх полосатая палочка милиционера. Мой сосед тихо выругался, включил правый поворот и подъехал к тротуару.

– Сержант Радченко, – козырнул мокрый от налипшего снега сотрудник ГАИ в серо-синей ментовской плащ-палатке. – Почему нарушаем, товарищ водитель?

– Неужели? – Колесник сделал невинные глаза. – А что именно нарушаем, товарищ старшина?

– Ехали со скоростью девяносто с лишним километров и не знаете, что нарушали! Вот отберу сейчас права, поедете за ними в управление. Там разберутся, как вас наказывать, – начал традиционный монолог мент. – Так будем штраф платить, или как? – даже с двух метров, отделяющих меня от сержанта я заметил хищный блеск его бегающих глаз: «Попался, голубчик, теперь не уйдёшь!..»

– Какие разговоры, старшина, конечно штраф! – Колесник достал бумажник, привычно отсчитал три ассигнации и протянул в окно. – Возьмите.

Сержант опытным взглядом оценил предлагаемую сумму, счел ее достаточной, затолкал куда-то под плащ-палатку и для полной уверенности спросил:

– Квитанцию нужно? Подождите десять минут, выпишу,

– Оставь, старшина, мне некогда, – отмахнулся Колесник и повернул в замке зажигания ключ.

Мент пожал плечами, отошел на два шага от дверцы и сказал:

– Ну ладно, счастливого пути. – Он вновь махнул своей волшебной палочкой, на сей раз перед носом проезжавшего мимо «жигулёнка», и на его усатой роже опять появилось выражение поймавшего добычу мохнатого жирного паука.

Колесник проводил его насмешливым взглядом, включил первую передачу, и наша машина резво сорвалась с места. Лишним будет говорить, что следующий равносторонний перекресток мы снова проехали на скорости девяносто девять километров в час.

* * *

Когда я уже собрался спросить местного автомобильного заправилу, куда мы, собственно говоря, направляемся, так как состоящий исключительно из деревянных ветхих строений ландшафт меня не особо воодушевлял, он резко крутанул руль вправо, и машина въехала в глухой двор с грязно-желтыми обшарпанными стенами и высоким каменным забором с трех сторон. 'Единственной достопримечательностью данного архитектурного чуда были массивные стальные ворота: Колесник вышел, достал из куртки длинный ключ с рифленой бородкой, вставил его в замочную скважину и четыре раза повернул против часовой стрелки. Затем надавил на ручку, приоткрыл дверь и зашел внутрь.

– Мы что, приехали? – спросил я у сидящего сзади мужика, на что тот отрицательно покачал головой.

– Это склад. Колесник за доками зашел. Машина здесь рядом, на стоянке. Две минуты ехать.

Действительно, спустя каких-то тридцать секунд Колесник вышел, снова запер дверь. На этот раз я заметил, как шевельнулась его рука в кармане брюк. Вроде бы мелочь, но не для меня. Он только что с пульта включил сигнализацию. Предусмотрительный мужик, без сомнения. Прекрасно знает, что в таком захолустном дворике ни одна собака не услышит, как будут выламывать вместе с металлическим косяком его стальную дверку. Гораздо дешевле поставить сигнализацию с выходом на.ментовский пульт и ревуном, способным привести в состояние шока далее видавших виды подвальных котов, привыкших за свою горемычную жизнь ко всевозможным превратностям судьбы.

Мы быстро покинули это навевающее нерадужные мысли местечко и выехали на вполне приличную улицу, где, проехав не больше километра, остановились возле обтянутого стальной сеткой квадрата, размером почти с футбольное поле. Это была платная стоянка.

– Вы можете оставаться здесь, – обернулся Колесник к сидящим сзади. – Мы быстро. Тачку посмотрим, и обратно.

Но он ещё не знал всех тонкостей моего отпуска, поэтому наивно предполагал, что кто-нибудь из двух моих сопровождающих не увяжется за нами следом. Самурай что-то тихо сказал Альберту, получил утвердительный кивок в ответ и вышел из машины.

Колесник посмотрел на меня с недоумением относительно узкоглазого спутника: «Он что, по-русски не понимает? Этот… чурка».

– Охрана, – пояснил я, на что Колесник только покачал головой и направился в сторону въездных ворот.

Мы миновали будку, из которой на нас, расплывшись в почтительной улыбке, адресованной, конечно, в первую очередь местному автомобильному воротиле, смотрели два мужчины, опухших от сна и алкоголя. Они даже не удосужились выйти на улицу. Доверие абсолютное.

Колесник несколько оторвался от нас с Самураем и уже стоял возле белой «восьмёрки». Я подошёл ближе, сразу отметив наличие полиэтиленовой пленки на сиденьях – значит, автомобиль действительно новый, – и попросил хозяина открыть дверцу. Он не заставил просить себя дважды, ловко ткнул миниатюрным ключиком в замок, потянул за ручку и сказал:

– Вообще-то я для себя брал. Но раз такое дело, – он пожал плечами, – уступлю недорого, Владимир Адольфович много хорошего для меня сделал, я это помню и всегда благодарить буду. Вы – от него, значит, делая что-либо для вас, я делаю и для него. – Колесник закончил монолог, протянул мне ключи от машины и демонстративно вздохнул, показывая, с каким сожалением он отдаёт сию технику в руки представителей дорогого ему человека.

Я бегло осмотрел салон, остался весьма доволен, попробовал запустить двигатель. Несмотря на слякотную мерзкую погоду, в которую большинство автомобилей или вообще отказываются заводиться или делают это весьма неохотно, мотор «восьмерки» загудел после первого же поворота ключа и продолжал работать как часы, не выказывая ни малейших попыток сбросить обороты и заглохнуть,

– Движок – один и семь, инжектор, – тараторил Колесник. – По спецзаказу. Магнитофон – цифровик «Блаупункт». Электроподогрев сидений. Машина – зверь!

Я открыл капот и багажник, бегло осмотрел и захлопнул. Как раз то, что мне нужно, Отдал ключи Колеснику и сказал:

– Я даю тебе свои документы. Через какое время машина будет стоять на транзитных номерах?

– Я же сказал, через час максимум, – он посмотрел на часы. – Со мной поедешь, или вас отвезти куда-нибудь, пока я буду оформлять её на твоё имя?

– Куда-нибудь. Например, в хороший ресторан. Есть такие?

Он только усмехнулся.

– Ладно, давай паспорт. Я сразу отсюда поеду в ГАИ, к начальнику, а он, – Колесник кивнул в сторону своей машины, имея в виду напарника, – отвезёт вас в «Асторию». Там только иностранцы да валютчицы обитают, «шелухи» не бывает. В самый раз. Только с тебя предоплата. Сам понимаешь, Адольфыч – Адольфычем, а дела – делами.

Я вынул из кармана пиджака доллары, отсчитал шесть тысяч и отдал Колеснику.

– Надеюсь…

– Замётано! Будьте в «Астории». – Он сел в машину и захлопнул за собой дверцу, а я, и следом за мной Самурай, пошёл обратно.

Я объяснил «коллеге» местного автомагната ситуацию, он без лишнего трепа сел за руль и повез нас в ресторан.

Глава восьмая

Ресторан был практически пуст, если не считать трех накрашенных, как матрешки, девиц за барной стойкой, компании одетых в цивильные костюмы немцев и группы разухабистых поляков. Я не знаю польского, но все же понял, что ребята отмечают удачную сделку с местными бизнесменами по продаже им какого-то барахла из Европы. На безграничных просторах бывшей Страны Советов тогда только начиналась великая вакханалия ограбления, с успехом развернутая в последующие годы.

Давненько я не был в ресторанах. А в таком – вообще никогда. Поэтому, ощущая приятно оттягивающую карман пачку валюты, набросился на меню с энтузиазмом первопроходца. Примерно то же самое проделал и рыжий Альберт. Самурай и Михаил – так звали дружка Колесника – оказались более скромными и ограничились порцией шурпы, жаренным на решетке беконом и салатом из креветок с майонезом. На третье все мы, кроме Михаила, который был за рулем, заказали предложенный официантом фирменный коктейль «Карпатский сон», который действительно весьма стабильно забурлил в голове, вызывая у морально неустойчивого Альберта различные сексуальные фантазии. Мне же просто стало приятно и легко. А на корейца алкоголь, казалось, вообще не подействовал. Правильно дали ему кличку, правильно. От себя я бы добавил ещё одно слово – «отмороженный». Отмороженный Самурай. Теперь – как с листа… Когда официант в очередной раз подошел к нашему столику и спросил, хотим ли мы еще чего-нибудь, я сразу клюнул подбородком.

– Хотели. Четыре отдельных счёта.

Он даже застыл на секунду.

– Простите? Вы сказали… каждый платит за себя?

– Совершенно верно. Каждый – за себя.

Официант грустно опустил голову, пробормотал что-то вроде «конечно, конечно» и побрел к своему рабочему столику у стенки, где плотно уселся за калькулятор. Можно было понять его заметно потухший взгляд. Если бы ему пришлось выписывать счет сразу четверым, то вполне реально снять солидный гешефт, То, что произошло потом, больше всего напоминало сюжет из первоклассного голливудского боевика. Только я успел положить в карман перетянутую резинкой пачку новеньких долларовых купюр, как в зале наступила гробовая тишина, через несколько мгновений разорванная в клочья сразу несколькими яростными выкриками.

– Всем оставаться на местах!!! Руки на стол и не шевелиться!!! С-и-и-де-е-ть, су-у-у-ка!!!

Попытавшаяся незаметно ускользнуть за стойку бара проститутка застыла возле стеллажа с разноцветными бутылками. Поляки и немцы замерли, превратившись в восковые фигуры с ничего не выража-ющими«серыми лицами. Только кто-то из пьяных поляков попытался высказать возмущение, крикнув на ломаном русском:

– Ты… совок!.. Я твою маму…

По залу рассредоточились рослые парни, в черных масках и классически подогнанном камуфляже. На плече у каждого из них висел короткоствольный израильский автомат «узи». На ногах – высокие шнурованные ботинки на мягкой подошве. На рукавах – черная нашивка с изображением оскалившейся пятнистой рыси. Омоновцы…

В ответ на слова поляка один из бойцов сделал молниеносное движение ногой, и наглец тотчас сполз под стол, хрюкая и выплевывая изо рта зубы вместе с кровавой пеной. Этого было вполне достаточно для предотвращения последующих попыток сопротивления со стороны собравшегося в «Астории» контингента. По крайней мере так считали омоновцы.

Краем глаза я заметил, как напрягся Самурай. Рыжий Альберт тоже сообразил, что дело – дрянь. Омоновцев в зале было человек восемь–десять, и как минимум столько же наверняка находилось где-нибудь неподалеку, готовых в случае чего поспешить на помощь своим. Шансов уйти из ресторана у нас не было.

Я заметил, как из-за спин «черных масок» вышел крепкий, чуть лысоватый мужчина с каменным лицом и ледяными глазами. Он был одет в штатское – черный костюм, белая рубашка с галстуком и темные ботинки. Остановившись возле входных дверей, он встретился со мной глазами и сделал несколько шагов к нашему столу.

– Гражданин Бобров Валерий Николаевич? – Он, как монолит, застыл в метре от меня. – Я полковник Федеральной Службы Безопасности Жаров. Вы арестованы. Сдайте оружие.

И в этот момент я всё понял. Но не стал играть в собственные ворота, а принял навязанную мне игру.

– Вы ошиблись. Моя фамилия Полковников. Я моряк рыболовецкого флота, первый помощник капитана сейнера «Пальмира».

«Каменный» поморщился, как от зубной боли.

– Если судить по фальшивому паспорту, то, может быть, вы и Полковников. Но это отмазка для домоуправления или участкового милиционера. Я не намерен вступать с вами в полемику и предлагаю добровольно сдать оружие и следовать за мной. – Он окинул взглядом Самурая и Альберта: – Вас, Ли Май, и вас, Эйхман, это тоже касается. Оружие на стол. – И мужчина жестом подозвал к себе двух омоновцев, мигом нас окруживших. – Как видите, я хорошо осведомлен о вас и ваших героических делах. Так что попрошу без фокусов! Наденьте на них наручники!..

Нужно было немедленно действовать, не позволяя этим ребятам застегнуть на моих запястьях блестящие стальные «браслеты».

– Послушайте, полковник, вы действительно ошиблись. – Я намеренно скрестил руки на груди. – Может быть, устраним это вопиющее недоразумение прямо на месте, без лишних эксцессов? Вот мой паспорт…– Я полез во внутренний карман пиджака, но тотчас услышал громкий крик над самым ухом, от которого отвратительно зазвенели барабанные перепонки.

– Не двигаться!!! Руки!!! – Прямо передо мной вырос здоровенный, метра два ростом, омоновец.

В следующую секунду я что есть силы ударил его головой в живот, специально взяв чуть правее, чтобы не задеть «узи», правой рукой провел кистевой удар в пах, кошачьим движением вцепился ему в форму, развернул загибающееся вперед тело лицом наружу и, успев в долю секунды встретиться глазами с Самураем, что есть силы швырнул громилу влево, в сторону стеклянной витрины ресторана, до которой было около полутора метров.

Я успел еще услышать отчаянные крики, лязг приводящегося в боевое положения оружия, чей-то сдавленный стон, грохот опрокидываемого стола и наконец треск автоматных очередей. Затем раздался звон разбитого стекла, я всей тяжестью тела обрушился на мокрый и скользкий асфальт, вскрикнул от боли, но правая моя рука уже автоматически скользнула за отворот пиджака и коснулась холодной стали плотно влитого в кобуру «стечкина». Я оттолкнул от себя распростертое– среди осколков витрины тело омоновца и, испытывая сильное головокружение и ноющую боль в поврежденном плече, поднялся сначала на одно колено, затем на другое, после – на не очень твердо соприкасающиеся с землей ноги. И сразу же прижался спиной к холодной стене ресторана, пытаясь удержать в груди вырывающееся наружу сердце,

На всё это я потратил не более четырёх секунд. В ресторане шла отчаянная борьба. Как я мог предоложить, ни Самурай, ни Альберт не горели желанием завести близкое знакомство со спецподразделением милиции, это я заметил по их вспыхнувшим и тотчас погасшим глазам, когда Жаров произнес их фамилии. Ли Май и Эйхман. Для них такой поворот событий означал только одно – смертный приговор. По крайней мере для Самурая, успевшего навести страха даже на первую колонну. После моего поступка у них просто не оставалось другого выхода, кроме как оказать омоновцам отчаянное сопротивление. Если сзади только глубокая яма с воткнутым в нее частоколом, а впереди – плотная стена вооруженных до зубов охотников, то зверь всегда бросается вперед. Таков природный инстинкт, ибо только в этом случае у него есть шанс спастись, зачастую практически равный нулю. Но все же…

Скорее почувствовав, чем услышав опасное для меня передвижение внутри ресторана, я вскинул перед собой руку с крепко зажатым пистолетом и спустя мгновение всадил две пули в неосторожно выпрыгнувших из разбитой витрины омоновцев. Они взмахнули руками, скользнули замечательными подошвами своих шнурованных «хагенов» по мокрому от падающего снега асфальту, последний раз в жизни глотнули свежий весенний ветер и рухнули на тротуар. Со всех сторон слышались пронзительные крики прохожих, спешно удаляющийся стук каблуков, рев набирающих скорость автомобилей, чьи водители стали невольными свидетелями кровавой бойни в самом центре Львова. Они спешили как можно быстрее покинуть место, где рисковали в любую секунду получить шальную пулю и безвременно закончить свою ни в чем неповинную жизнь. Обидно умирать ни за что.

Я успел заметить, как из двух припаркованных прямо напротив входа в «Асторию» микроавтобусов и одной чёрной «Волги», хлопнув дверцами, вывалились несколько ребят в чёрных масках, которые сами по себе уже наводили необъяснимый ужас на неискушенных в крутых разборках обывателей. Зато каждый из них четко усвоил: это – свои! И я не удивился, когда, стремительно свернув за угол, вдогонку услышал пронзительный крик обезумевшей от увиденного тётушки:

– Он там, там!.. За углом!.. У него пистолет!..

Но матёрые профессионалы уже давно просчитали все возможные варианты развития ситуации. Я пробежал не более пятнадцати метров как сзади взвизгнули тормоза, раздался скрежет пошедшей юзом по мокрому асфальту резины, и в мою сжимающую «стечкин» руку и в левую ногу одновременно вошли, влетели, вгрызлись две пули. Пистолет выпал у меня из руки, сразу провалившись в решетку канализационного коллектора, а нога неловко подвернулась, отчего я сначала завис в свободном полете, а спустя мгновение обрушился всеми своими семьюдесятью восемью килограммами на холодный и мокрый тротуар. От удара головой о поребрик у меня перед глазами замелькали разноцветные искры. Но не успел я посочувствовать самому себе насчет простреленных конечностей, как мою и без того вывихнутую шею крепко придавило чье-то, вероятно, сделанное из легированной стали, колено.

– Не двигайся, падла!!! Леж-а-а-т-ть… Давайте «браслеты»… – И моя несчастная рука вместе со здоровой была резко заломлена назад. Лязгнули замкнувшиеся в кольца наручники. Шею давить коленом перестали, зато в самый позвоночник больно упёрся ствол автомата. Вот и все. Первое отделение концерта по заявкам глухонемых радиослушателей прошу считать закрытым… Занавес.

– Вставай! – властно скомандовал кто-то у меня за спиной. – Не на пляже.

– Я осторожно перевернулся на бок и посмотрел вверх. Перед носом у меня были три пары шнурованных «хагенов».

– Да как же я?..

– Быстро! – рявкнул омоновец, больно пнул меня в грудь, и я, как выброшенный на берег карась, начал беспомощно хлопать ртом и шевелить губами, пытаясь насытить свой организм столь сейчас нужным кислородом.

Получалось, прямо скажем, с трудом. Через раз. Но зато, случайно скользнув взглядом по лодыжке, я, к удивлению, не обнаружил на ней мокрого следа от крови, которая, если следовать логике, уже должна была вовсю сочиться из простреленной ноги. Очень интересно! Рук, заломленных назад и крепко скованных наручниками, я видеть не мог, поэтому просто вслепую попробовал пошевелить пальцами. Шевелились! Правда, причиняя невыносимую боль, но и этого уже было достаточно, чтобы понять – кости целы.

Стоящий рядом омоновец сразу обратил внимание на мою возню, глаза его в прорезях черной облегающей маски слегка прищурились. Не иначе как улыбается?!

– Не бойся, резиновые, – хмыкнул он. – Пули, говорю, резиновые!.. Повезло тебе, ур-р-род. А вот дружкам твоим жопа!

– Встать, падла!!! – Стоящий рядом с ним битюг, по-моему, не очень разделял желание товарища вступить со мной в какие-либо объяснения. Он резко нагнулся, схватил меня за шиворот и рванул вверх. Спустя секунду я стоял вертикально, но всё ещё не был в силах полностью опереться на правую ногу. Хотя в любом случае – даже сильный ушиб от рези новой пули гораздо предпочтительней ранения от пули настоящей.

В спину снова упёрся ствол автомата, чья-то сильная рука подхватила меня с одной стороны и потащила обратно за угол, к входу в ресторан. Там уже собралась небольшая толпа, плотно обступившая место, где я вместе с громилой вывалился через витрину «Астории». Осколки на тротуаре ещё валялись, но вот ни выпавшего вместе со мной парня, ни тех двоих, что я подстрелил, уже не было. Наверное, успели загрузить в микроавтобус и увезти восвояси – из двух «рафиков» на месте только один. «Волга» по-прежнему была здесь. Рядом с ней прохаживался полковник Жаров. Он с удовлетворением окинул меня взглядом, повязанного его орлами по рукам и ногам, с разбитым в кровь лицом, застегнутыми в «браслеты» руками, одна из которых почти не работала, и вдобавок еще сильно хромающего на одну ногу. Действительно, было бы по меньшей мере странно, если б я смог в одиночку смыться от десятка бойцов ОМОНа. Хотя, надо реально смотреть на вещи, шанс у меня все-таки был! Но сплыл.

– В машину его, – буркнул Жаров, кивнув на -микроавтобус. – Вы, – он ткнул волосатой лапой в стоящих рядом с ним бойцов, – дождетесь ментов и все им объясните. Никаких протоколов и никаких вызовов, если возникнут вопросы – пусть звонят мне… Поехали.– Полковник запрыгнул на переднее сиденье рядом с водилой, тоже одетым в штатское, и громко хлопнул дверью. Вряд ли он ожидал такого сопротивления со стороны застигнутых врасплох во время обеда трех сотрудников «теневой власти».

Меня затолкали в автобус, в котором сиденья располагались не поперек кузова, а вдоль затемненных окон, очень грубо кинули задницей на потертый кожзаменитель, прижали с двух сторон автоматами и, вероятно для порядка, пару раз съездили кулаком в челюсть. К стекающим из разодранной щеки и лба темным струйкам крови добавилась еще одна, появившаяся из уголка рта. Я умудрился неосторожно прикусить язык. Но зубы уцелели. Опять повезло.

Сидящий за баранкой боец завел двигатель, воткнул передачу, и «рафик» бодро сорвался с места. В это самое мгновение я вдруг вспомнил про Колесника, шесть тысяч долларов и белую «восьмёрку». Да, неувязочка вышла. Если он уже приезжал к ресторану, то сам всё видел. Ну а если нет – всё равно разберётся, что к чему. Не так часто ОМОН проводит задержания прямо в центре города, на глазах у одуревших от испуга граждан. Хотя сильно сомневаюсь, что хоть одно информационное агентство, газета или телевидение смогут докопаться, что же на самом деле случилось в «Астории».

Как я и предполагал, мы довольно быстро выбрались из Львова и скоренько покатили по какой-то очень прямой и не особенно ухабистой дороге. Всё правильно, сматываемся. Интересно, как там себя чувствуют Самурай и рыжий? Вряд ли они сейчас могут похвастаться гораздо лучшим, чем я, самочувствием. О том, каких дров они успели наломать в ресторане, можно только догадываться. Но понятно, что немалых. Один кореец чего стоит! А если ему дать время выхватить оружие? А если позволить достать кого-нибудь рукой или ногой?

Микроавтобус остановился. Где-то впереди долго звенел звонок, потом простучали железные колеса товарняка. Переезд. Звонок пропал, и мы снова тронулись с места. Убивать меня они не собирались, это очевидно. Насчет моих «приятелей» – не знаю. Всё может быть. Хотя сам захват выглядел, по меньшей мере, странно, если не сказать больше. Взять хотя бы…

– Эй, жмурик! – ствол автомата больно надавил на рёбра. – Ты чего такой резвый? Пистолетиком, тварь, балуешься, да?!

Я промолчал. Что-то говорить мне с вами, ребята, не особенно интересно.

– Оглох, что ли?! Падла… – И мне в бровь снова влетел крепкий, сжатый до белизны в костяшках кулак.

Ну конечно, давайте теперь поразачекаемся! Вы здесь хозяева, а я кто? Так, пустое место. Был человек – нет человека. Одним больше – одним меньше, какая разница? Только ничего вы со мной не сделаете, псы поганые, потому что нужен я вам! Не вам самим, конечно, а начальству вашему, которое только и ждет, чтобы предстал я пред их светлые очи, замученный, покалеченный и сломленный. А значит – готовый ради спасения шкуры долго и ласково трепать языком, благо без костей он, язычок. Только вот что я вам скажу, камуфляжные вы мои, – ни хрена вы от меня не услышите! Хоть бейте меня, хоть режьте. Так как правила игры, в которой вы меня так настойчиво пригласили участвовать, мне уже на девяносто девять с половиной процентов известны и тщательнейшим образом заучены. Следовательно, проиграете с сухим счетом! Без малейшей надежды хотя бы на одно очко в свою пользу. Правда, убить меня вы все-таки можете, не получив в итоге искомого, но здесь уже не мое дело, так как от меня совершенно не зависит. А говорить с вами все равно не стану.

Я уже начал уставать от езды, когда машина свернула с ровного и почти идеально прямого шоссе куда-то в сторону. Сразу же начало потряхивать на ухабах, натруженно загудели рессоры, обиженные, что их ни с того ни с сего вдруг заставили поработать на износ, и вскоре «рафик» остановился.

Меня подняли и вытолкали из салона. Шевелился я, наверно, недостаточно быстро, потому что кто-то сзади пнул меня ногой в… сами понимаете. Как в школе на перемене. Вокруг был высокий забор с натянутой поверх него колючей проволокой. Массивные трехметровые ворота, контрольно-пропускной пункт – серая деревянная будка с растянутой пружиной на дверях, аккуратно прибранная территория с тающими на солнце серыми кучами собранного за зиму снега, желтое четырехэтажное здание, очень похожее на воинскую часть, закрытые гаражные боксы, почти полные мусорные контейнеры в дальнем углу, две собаки, лениво развалившиеся возле своих перекосившихся будок и посаженные на цепи, уныло растущая прямо посередине плаца высокая береза. Типичная в/ч со своим, установленным Генеральным штабом, номером. Только покинутая военными и отданная под расположение моих радушных нынешних хозяев, так почтительно и деликатно обращавшихся со мной по дороге.

– Вперёд! – до моих ушей долетела очередная команда, и я, уже кое-как справляясь без посторонней помощи, поковылял к входу в здание.

Конвоировали меня только два омоновца, остальные четверо, ехавшие в нашем микроавтобусе, стояли возле будки у ворот и курили. Уехавший от «Астории» раньше «рафик» уже стоял здесь, так же как и «Волга» полковника Жарова. Вся весёлая компания снова в сборе.

Один из парней в чёрной маске предусмотрительно прошел вперёд и открыл двери, пропустив в здание скованного наручниками «мафиози» и держащего его под прицелом коллегу по оружию. Едва я очутился в полумраке внутреннего помещения, как в лицо мне пахнуло сыростью и навечно устоявшимся в этих стенах запахом казармы. Одна лестница шла вверх, вторая вниз, в подвал. Именно туда меня и повели.

Мы спустились на восемнадцать ступенек. За моей спиной с лязгом и скрипом давно не смазанных петель захлопнулась металлическая дверь. Впереди, перпендикулярно ко входу, маленький трехметровый проход от двери упирался в коридор, тускло освещённый висящей в черном пластмассовом патроне под потолком лампочкой,

– Налево! – В позвоночник снова уперся холодный ствол «узи».

Мы очутились в типичном армейском карцере, куда сажают провинившихся солдат в отдалённых от центральных населенных пунктов, где имеется благоустроенная «губа», частях. Здесь были четыре камеры с вмонтированными в стальные двери круглыми стеклянными глазками, выходящие друг напротив друга по обе стороны коридора. В самую дальнюю завели меня. Один из конвоиров встал в дверях с направленным прямо мне в затылок автоматом, а второй развернул меня лицом к сырой, облупившейся от старости стене, снял наручники и грубо – а как же иначе! – толкнул вперед, вмазав лбом в отслаивающуюся синюю краску на стене. Затем оба вышли и захлопнули за собой дверь. В замке глухо заскрежетал ключ.

Я оказался заточенным в четырех каменных стенах. Чудом пробившийся сквозь неимоверно грязное зарешеченное окошко под потолком луч солнца несмело упал на мое окровавленное лицо. В камере не было ни деревянных нар, ни раковины, ни даже параши. Только закопченный потолок с паутиной и шелушащиеся от сырости стены со стекающими по ним холодными каплями конденсата. Я тяжело опустился на грязный цементный пол, прислонился спиной к стенке и вытянул ноги. Разбитое лицо и разорванная изнутри щека, опухшие и покрасневшие от поражения резиновой пулей кисть и щиколотка – всё это нестерпимо ныло. Мой дорогой импортный костюм превратился в половую тряпку, белая рубашка и галстук обильно пропитались потом, грязью и стекающей с лица кровью, новые «командирские» часы разбились и сильно поцарапали кожу.

Аккуратно, стараясь не причинять боль, я потёр запястья, на которых остались кровоточащие вмятины от наручников. Я облизал их языком, ощутив во рту соленый привкус крови, как мог, протер слипающиеся от саднящего лба веки и, подтянув колени и опустив на них подбородок, закрыл глаза.

Совершенно непроизвольно я прислушался к доносящимся со всех сторон звукам и смог различить еле слышный человеческий стон. Он доносился не из соседней камеры, а откуда-то издалека. Затем я отчетливо услышал голоса двух переговаривающихся друг с другом мужчин. Разобрать слова было невозможно, но один из них что-то отчаянно пытался доказать второму. Тот не соглашался, постоянно перебивая его резкими, категоричными репликами. Так продолжалось минут пять, потом снова все стихло. И опять послышались стоны. На этот раз стонали гораздо громче. Время от времени стоны переходили в заунывный вой и даже в слабый, обессиленный крик.

У меня по коже побежали мурашки.

Мои мысли лихорадочно крутились, завязывались в клубок, в узел, но не смогли привести меня ни к какому логическому решению. Неужели тогда, в ресторане, когда этот лысый мужик в костюме представился и приказал сдать оружие… неужели я… ошибся? Сейчас я уже не уверен в правоте своего тогдашнего решения, вынудившего предпринять незамедлительные действия. А еще я убил двух спецназовцев… Убил ли? Ведь не было крови на асфальте, ничего там не было! Но с другой стороны, с такого близкого расстояния «стечкин» пробивает даже бронежилет. Хотя и здесь возможны варианты. Новые, кевларовые, могут и выдержать… Но все равно, без сломанных ребер и серьезных ушибов – куда более серьезных, чем оставили на моем теле резиновые пули, – здесь не обойтись. Значит, двоих я всё-таки из строя вывел. Не считая громилу, которого использовал как таран для витрины. Еще неизвестно, как он там упал. Мог и шею себе свернуть…

Неожиданно я услышал шаги. Несколько человек шли по коридору, остановились перед камерой, где находился я. Раздался щелчок открываемого замка. Но не моего, а в двери напротив. Потом очень непонятный шуршащий звук, как будто кого-то за ноги тащили по полу. После – глухой стук тяжело падающего на бетон тела, и снова щелчок, на этот раз троекратный, закрываемого замка. Дверь захлопнулась, но люди не уходили. Они тихо о чём-то шептались. Потом раздался громкий басистый возглас.

– Да пусть он хоть сгниет там заживо, какое мне дело! Пидор пархатый…

И два мужика зашлись отвратительным, как карканье вороны, смехом. В стеклянном глазке двери появилась чья-то противная рожа, внимательно похлопала прижатым к стеклу «окуляром» и исчезла.

– Мочить, падлу, мочить… – донеслось до моего уха. Шаги направились прочь, и спустя десять секунд где-то далеко с лязгом закрылась ведущая в подвал стальная дверь.

Это они про меня? Если да, то я себе не завидую. Замечательный у меня отпуск получился. Просто Канарские острова! И пальмы, и бананы, и папуасы. И двести шестьдесят тысяч долларов на счете в бельгийском банке. Все сразу и выше крыши.

Хотя вполне может быть, что мое недавнее предположение все же подтвердится. В этом случае видимое поражение обернется большой победой. Остается только ждать.

Я подвинулся в дальний угол камеры, как расплавленный свинец в фигурную форму, влился в это узкое пространство, облокотился головой о стену и закрыл глаза. Сон – вот лучший способ успокоить нервы и хоть как-то скрасить тягостное ожидание грядущих событий.

Мне действительно удалось уснуть. Хотя трудно в полной мере назвать сном ту неглубокую дрему, едва окутавшую сознание, в которую я провалился. Впрочем, любой звук, доносившийся из помещений карцера или сквозь толстые стены с улицы, я слышал, подсознательно анализировал и, в очередной раз придя к заключению, что он не несет в себе потенциальной опасности для меня, продолжал спать. Сколько времени я пребывал в таком состоянии – одному Богу известно, но когда все-таки открыл глаза, то уже не обнаружил пробивающегося сквозь окошко под потолком тонкого светового луча и понял, что наступила ночь. И как оказалось, сигналом к пробуждению снова стала моя чуткая, работающая на манер «третьего глаза» интуиция.

Через несколько секунд после пробуждения я услышал, как загрохотала дверь, соединяющая помещения карцера с внешним миром, как гулко отозвался каменный пол коридора на прикосновение нескольких пар ног в тяжелых ботинках, как пока неведомая для меня процессия молча направилась к камере, где находился я, и как с противным лязгом открылась стальная дверь, пропустившая во мрак сырого помещения поток тусклого света. В камеру вошел уже знакомый мне мужчина в штатском, представившийся в ресторане как полковник Жаров. Вместе с ним, с «узи» наперевес, омоновец, уже без черной маски. Второй стоял в коридоре и тоже смотрел на меня, пытающегося подняться на ноги и привести в рабочее состояние затекшие от сидения на холодном камне конечности. Полковник подошел ко мне, беглым взглядом оценил мое состояние и, думая, вероятно, о чем-то своем, ехидно улыбнулся:

– Как себя чувствуете, гражданин Бобров?

Я поднялся на ноги, держась за мокрую стену, и скривил губы:

– Моя фамилия Полковников, Сергей Сергеевич…

– Ну… хорошо, пошли, побеседуем… гражданин м-м… Полковников! – Мужчина в штатском посмотрел на омоновца, тот схватил меня за плечо и поволок к выходу.

Далеко идти нам не пришлось, ибо конечной целью путешествия стала одна из соседних камер. Когда меня втолкнули туда два мордоворота, я сразу же отметил про себя ее разительное сходство с кабинетом для допросов. Старый, видавший ещё нашествие Тамерлана дубовый стол, два стула вдоль стены, два – по обе стороны стола. Как я и предполагал, на один из них посадили меня, на второй сел Жаров. Омоновцы встали у меня за спиной.

– Итак, Валерий Николаевич, я вижу, что вы не очень желаете идти с нами на диалог. А зря! – Мой собеседник перегнулся через стол, и его потное лицо нависло в двадцати сантиметрах от моего. – Вы совершили о-о-чень большую ошибку, когда согласились на предложение этого предателя Крамского и полетели с ним для передачи дискеты мафии. Липовой, замечу, дискеты! – Жаров оживился. – Профессор предполагал, что генерал играет в чужие ворота, и заранее приготовил ему самую обыкновенную «куклу». А вы со своим дружком попались на такую нехитрую приманку, как ставрида на голый крючок. А знаете, в чем ваша самая главная ошибка? В том, что вы не пошли с нами на контакт сразу же после падения вертолета и гибели Крамского, а предпочли вместо этого предложить свои услуги мафиозным организациям, желающим захватить власть в стране! К счастью, мы достаточно хорошо информированы, и в более широких масштабах, чем ваши нынешние хозяева, владеем ситуацией.

Я сделал отстраняющий жест рукой и покачал головой из стороны в сторону.

– Вы, конечно, извините, гражданин полковник, но я до сих пор считаю, что меня перепутали с кем-то другим. Я моряк, до недавнего времени первый помощник капитана на сейнере «Пальмира», нашем сейнере, хотя и приписанном к зарубежному порту. Неделю назад или чуть более того, точно не помню, – я щёлкнул себя по горлу, давая понять, что некоторое время находился в состоянии «штопора», – я списался на берег, забрал с собой все заработанные за двадцать лет деньги и отправился поближе к цивилизации, устраивать свою жизнь. Мне ведь, гражданин полковник, уже сорок в этом году, а еще, как говорится, ни кола, ни двора. Пора жениться и всё прочее. А тут вы со своими глупыми шуточками…

– А почему решили бежать? А пистолет? И, в конце-то концов, где ваши документы?! Что вы мне голову морочите, Бобров?! – рассвирепел полковник. – Хорошо, я подожду, пока вы ответите на заданные вопросы, а потом… Отвечайте! – рявкнул Жаров так сильно, что мне на лицо упали капельки вылетевшей из его рта слюны.

– Пожалуйста, – я пожал плечами. – Бежал, потому что у меня был пистолет. Сами понимаете, ничего хорошего за ношение оружия без разрешения ожидать не мог. Купил я его двадцать минут назад у тех ребят, что сидели рядом, за столиком в ресторане. Один из них, по-моему, работает где-то в охране, вот и решил задвинуть ствол. А мне не помешает! Полные карманы денег, а сами знаете, время сейчас какое… А документы я незадолго до посещения ресторана отдал одному дельцу, чтобы тот оформил на мое имя транзитные номера и документы на машину. Я утром «восьмерку» у него купил, белую, и собирался вечером уже ехать дальше, куда-нибудь к морю… Даже денег ему дал! А из-за вашей выходки сейчас потерял и машину, и шесть тысяч долларов! Кто мне теперь их вернёт?!

– В ресторане, значит, купили… Ну-ну! – Жаров выдвинул единственный ящик стола и достал оттуда завернутый в носовой платок «стечкин». Мой «стечкин», который после попадания в руку резиновой пули я уронил в решетку канализационного коллектора. Он положил его передо мной, отвратительно осклабился и сделал некий жест, очень напоминающий начальническое «пусть войдёт». Один из охранников вышел и вернулся спустя пять-семь минут. Но не один…

Когда я услышал стук открываемой металлической двери, то невольно поднял глаза и… застыл, словно гранитный памятник на своей собственной могиле. Передо мной стояло нечто, с разбитым в лохмотья лицом, в дьявольски изорванной одежде, неспособное что-либо соображать и самостоятельно, без помощи охранника, держаться на ногах. С ужасом я заметил, что вместо левого глаза у него была лишь покрытая грязной коростой слезящаяся щель. Глаз был выбит…

Этим несчастным оказался рыжий Альберт. Каким-то невероятным усилием воли ему удалось наконец все же узнать меня. Едва его единственный уцелевший глаз, беспомощно шарящий по комнате, остановился на мне, как он на мгновение принял осмысленное выражение. И этим фактом незамедлительно воспользовался Жаров.

– Ты его знаешь?! – проорал он, встав из-за стола и вплотную приблизившись к Альберту. Калека что-то тихо промычал и едва заметно кивнул. – Кто это?! – ещё громче и резче спросил полковник. В этот миг он сильно напоминал эсэсовского палача с закатанными по локти рукавами и звериным лицом.

– Бобо… бров… Нач… аль… ник охраны… базы…

– Какой базы?! – Лицо Жарова стало краснеть прямо на глазах.

– Мафии… В Кар… патах…

Альберт прикрыл веко, из его рта потекла струйка крови, и он безвольно свесил голову, потеряв, вероятно, в который уже раз за последние часы, сознание. Полковник снова сел за стол и выжидательно посмотрел на меня. Я молчал.

– Ещё вопросы будут, Валерий Николаевич, или перейдем к делу? – наконец заговорил он.

– Вы считаете слова этого несчастного парня, избитого и покалеченного вами только за то, что он продал мне пистолет, правдой?! Да он сейчас маму родную не узнает.

Жаров окончательно разъярился. Он вскочил из-за стола, едва его не опрокинув, и заорал, брызгая во все стороны слюной.

– Возьмите этого… этого… ублюдка и бейте до тех пор, пока не сдохнет! А после того, как сдохнет, бейте еще два часа! У меня даже мертвые говорят правду, а не только такие упертые скользкие гниды, как это говно! – Но, вопреки моим предположениям, он имел в виду совсем не меня, а Альберта, так как короткий и толстый, как сарделька, палец, слегка зависнув возле моего носа, вдруг уставился именно на него, с трудом удерживаемого в вертикальном положении мощным двухметровым омоновцем.

Но не успела ещё охрана уволочь впавшего в забытье рыжего, более напоминающего непрожаренный стейк, чем человека, как полковник поменял свое решение.

– Стойте! Борис, давай прямо здесь. Пусть гражданин Бобров-Полковников посмотрит, какая его ожидает участь, если он не захочет говорить правду о последних семи месяцах своего пребывания на карпатской базе. Помнишь, как вы работали китайца? Вот давай в таком же духе. Только помедленней, чтобы развлечение не закончилось слишком быстро.

Жаров был явно доволен своей выдумкой. Верзила Борис отреагировал на слова командира только тем, что поднял взор к потолку, где возле болтающейся прямо на электропроводе лампочки был прочно вцементирован металлический крюк, служивший для крепежа более приличного осветительного прибора, чем простой пластмассовый патрон. Второй охранник взгляд Бориса понял без лишних слов, вышел и вернулся уже с мотком тонкой стальной проволоки.

Альберт только начал приходить в себя, как ему тут же крепко стянули за спиной запястья, протянули проволоку через крюк в потолке так, чтобы поднять руки как можно выше, но чтобы ноги жертвы все еще касались пола. Он никак на это не отреагировал, потому что вообще «потерялся» и уже не мог адекватно воспринимать происходящее вокруг, хотя совсем скоро его лишенные доступа крови кисти стали сначала красными, потом – синими. Ещё полчаса в таком состоянии, и они превратятся, подобно изуродованному ранее глазу, в отработанный материал. Только вот вопрос: проживет ли сам хозяин эти тридцать минут?

– Начинайте, – небрежно бросил Жаров, и четыре массивных кулака с набитыми до нечувствительности «кентусами» тотчас вгрызлись в и без того истёрзанное донельзя тело.

Я напрягся так сильно, что каждой клеткой своего организма стал ощущать ускоряющийся с каждой секундой пульс. Мне было глубоко плевать на Альберта, но своими глазами наблюдать пытку не хотелось. Но едва я попробовал опустить взгляд, как это сразу заметил полковник. Он, до сих пор стоящий прямо напротив меня у двери и с плохо скрываемым удовольствием наблюдающий за выбиванием остатков жизни из пленника, сразу посуровел, подбежал ко мне и схватил за подбородок.

– Смотреть, смотреть, я сказал! Пока не будешь говорить…

– Я согласен. – Мне показалось, что моим голосом воспользовался кто-то другой. Но теперь уже не важно. Главное – сказано.

– Прекратите, – остановил «мясников» Жаров и внимательно заглянул мне в глаза, прерывисто дыша прямо в лицо. Я даже ощутил, как противно пахнет у него изо рта. Мразь! – Рассказывай все, что знаешь про базу в Карпатах. – Полковник снова сел за стол, а одетые в камуфляж ироды заняли свои места у меня за спиной.

Альберт, истекая кровью из вновь открывшихся ран, с которых пудовые кулаки содрали едва образовавшуюся корочку, продолжал висеть. Он был еще жив, но одной ногой уже прочно стоял в могиле.

– Что вы хотите знать? – я умышленно тянул время.

– Всё! – отсёк Жаров. – Начиная с момента твоего первого контакта с мафией. Имена, адреса, планы, местонахождение базы на карте, количество боевиков, вооружения и прочих материальных ценностей, там сосредоточенных. А еще…– Он на секунду задумался.

«Ну и кретин этот липовый полковник, – подумал я, – всерьёз рассчитывает, что сейчас услышит и без того ему прекрасно знакомые факты из жизни “теневой власти”, на службе у которой сам состоит со всеми потрохами. Я, мудило ты конское, расколол твоих ублюдков еще в ресторане, когда заметил не снятые с предохранителей автоматы и топорную организацию захвата. ОМОН никогда так не работает! И резиновые пули не применяет. Боже, какой придурок все это придумал?! Конечно, я был на сто процентов уверен, что Персиков захочет лишний раз удостовериться в моей “благонадёжности”. Но он сильно прокололся, когда рассчитывал взять меня на испуг. Думал, не станет Бобров стрелять в бойцов спецподразделения милиции. И правильно думал – в настоящих не стал бы. А в тупорылых мордоворотов – с удовольствием! Надо же, своего собственного пса Альбертика не пожалели, чтобы уличить меня в желании сдать его контору официальным властям. Ладно, сыграем в “дурочку”… Сам напросился».

– Понял. – Я согласно кивнул головой. – Только вот помочь не могу ничем, потому что не знаю ни имен, ни фамилий, ни базы, ни того, что там прячет мафия. Я – Полковников Сергей Сергеевич, мне сорок лет, еду… ехал с Дальнего Востока в Ригу. И хоть бейте меня, хоть режьте, хоть наркотики вкалывайте – ничего вам сказать не могу! А этого, – я показал на вздыбленного боевика, – можете мочить, согласен. Из-за его поганого пистолета я вынужден теперь сидеть тут с вами и доказывать, что я не ишак! И еще знаете что? – Я специально выдержал эффектную двухсекундную паузу. – Пошли вы все в жопу!!!

Лже-Жаров аж вытянулся от такой наглости. И настолько разозлился, что схватил лежащий в столе «стечкин», молниеносно снял с предохранителя и выпустил все оставшиеся в нём патроны в подвешенного на стальной проволоке Альберта. Хотя… нет. Я знаю, сколько их там было – сам заряжал. И если не ошибаюсь, то один «желудь» он все-таки оставил. Для меня. Теперь совсем интересно… Он решился на последний ход!

– Так, падла, да?!! – в ярости взревел он, обрызгав слюнями все ближайшие окрестности. – Ну всё, жмурик, доигрался! – Он с трудом перевел дыхание. – Тащите его к стенке!

«Мясники» бесцеремонно сорвали меня со стула, с гулким стуком упавшего на холодный и сырой каменный пол, дотащили до ближайшей стены и воткнули в нее лицом. Да так сильно, что хрустнул носовой хрящ. Целый поток крови пробежал по моим губам, скатился по подбородку и впитался в дорогую, импортную, некогда белую рубашку.

– Нет, лицом ко мне! – завизжал командир, проверяя наличие в обойме ещё одного патрона. – Пусть обмочится от страха, паскуда!..

Меня схватили за шиворот и развернули на сто восемьдесят градусов. Один из гадов не удержался и коротким кистевым ударом заставил меня влипнуть в штукатурку и оглохнуть на правое ухо. Какая непростительная наглость с его стороны…

– Слушай сюда, скотина! – Прямо мне в лоб смотрело дуло одного из самых смертоносных пистолетов мира. – У тебя есть только три секунды…

– Хорошо, я согласен. Но при одном условии. Трахни себя в задницу!!! – и я демонстративно рассмеялся.

Вероятно, любой нормальный человек, увидевший меня в этот момент, решил бы, что парень окончательно рехнулся. Или просто полный псих, так как даже перед лицом неминуемой смерти не намерен раскрывать спрятанные в самых дальних уголках мозга-самоубийцы ценные знания.

Я же просто и цинично блефовал, уверенный в своей победе. И, как выяснилось уже через мгновение, не ошибся.

«Полковник Жаров» нажал спусковой крючок «стечкина», и во внезапно установившейся тишине комнаты раздался звонкий звук вхолостую ударившего бойка. В обойме больше не было ни одного патрона. Он догадывался, что я, как настоящий профессионал, буду автоматически считать выстрелы, и поэтому предусмотрительно вытащил из обоймы один «желудь». Признаюсь, на это я не рассчитывал. Я просто думал, что он выстрелит мимо. Старые стены подвала, отсыревшие за долгие годы, не позволили бы пуле срикошетить. Она бы неминуемо застряла на глубине в нескольких сантиметрах от входного отверстия.

– Хватит… – «Полковник» опустил пистолет, сел, бросил «стечкин» на стол.

Я по-прежнему стоял у стены, подпираемый двумя автоматами боевиков. Но командир поднял руку и сделал отстраняющий жест, будто прогнал назойливую муху.

Боевики молча переглянулись, а потом один из них осторожно спросил:

– Не понял, хозяин…

– Вон! – крикнул «Жаров», лицо его исказила презрительная гримаса: «Боже, какие идиоты…»

Когда облаченные в камуфляж псы покинули помещение, он посмотрел на меня, тяжело вздохнул, достал из кармана чистый носовой платок и вытер им крупные капли пота на основательно просвечивающих залысинах.

– Садитесь, Валерий Николаевич…

Я, изображая на побелевшем (хочется верить, что старый театральный прием у меня получился) лице крайнюю степень удивления, несмело отделился от стены, поднял опрокинутый стул и сел, выжидая начала конструктивного диалога.

– Приношу вам свои извинения за столь циничную подставку, но руководство дало мне распоряжение любой ценой проверить благонадёжность начальника охраны нашей самой крупной базы. Не скрою, такой процедуре в том или ином виде подвергаются все, вновь принимаемые в структуру сотрудники, если им предлагаются серьезные и ответственные места в иерархии. В вашем ведении серьезная информация и очень крупные материальные ценности. Соответственно, и проверка должна была проводиться на самом высоком уровне. – Его слова звучали более чем убедительно, если учесть, что всего в полутора метрах от стола висел мертвый Альберт. – Я очень рад, что вы проявили себя исключительно с лучшей стороны, хотя, что здесь греха таить, три организма все-таки вывели из строя. Если бы не бронежилеты…

Я по-прежнему не менял выражение лица, решив играть свою роль до конца, то есть до тех пор, пока не получу абсолютные доказательства имевшей место провокации.

– Вы снова говорите загадками, гражданин начальник. – Я покачал головой. – По-моему, один из нас срочно нуждается в серьёзной помощи психиатра.

– Оставьте! – «Жаров» устало махнул рукой, потом немного подумал, достал из кармана пиджака сотовый телефон и быстро нажал несколько кнопок. В комнате было так тихо, что я отчетливо слышал не только протяжные гудки вызова абонента, но и щелчок соединения с линией.

– Алло? Владимира Адольфовича. С четырнадцатой базы.

Было заметно, как он нервничает.

– Это Олег, – заговорил «полковник» после не долгой паузы. – Мы закончили… Нет… В высшей степени бесцеремонно… Одному просто разбил «копилку», а двое других едва не зажмурились… Здесь… Да, Рыжего… Рядом со мной болтается! – Толстяк осклабился. – Хорошо, так и сделаю. Даю его. – Он протянул мне телефон.

– Да.

– Приветствую, Валерий Николаевич! – Я услышал голос Персикова. – Рад сообщить, что вы с достоинством прошли проверку на вшивость. Теперь я нисколько в вас не сомневаюсь. Новую одежду, медицинскую помощь и машину вы получите немедленно. Вас отвезут в гостиницу, там отдохнете, выспитесь, а завтра можете спокойно ехать в Пярну и целый месяц наслаждаться обществом вашей очаровательной дамочки. Дата возвращения остается прежней – в назначенное время вас будут ждать во Львове. Да, за свою новенькую «восьмерку» не волнуйтесь, она уже во дворе базы, в десяти метрах от вас! – Персиков хмыкнул. – Поедете без охраны. Альберт получил то, что ему давно полагалось, а кореец… уже несколько часов на базе. Отдыхайте. И – передайте трубочку Олегу.

Они перекинулись парой слов, затем «полковник» спрятал телефон в карман пиджака и сказал:

– Пойдёмте наверх. Примите душ, поедите, вас посмотрит врач… Хотя, по-моему, кроме дезинфицирующего раствора и йода ничего не понадобится!

Он первым покинул помещение. А я остановился на пороге, обернулся и на миг задержал взгляд на трупе боевика. Мне вдруг показалось, что губы его слегка вздрогнули, будто он начинал приходить в себя после сильного болевого шока, вызванного многочасовым избиением и девятью смертоносными, застрявшими в теле пулями.

– Бред, – я не смог удержаться, чтобы не произнести это слово вслух.

Повернулся и быстро, насколько позволяло самочувствие, пошёл по направлению к выходу из старого армейского карцера.

* * *

Мы поднялись по ступенькам до второго этажа и очутились в просторной светлой комнате, судя по оборудованию – медпункте. Тотчас из соседней двери показалась красивая брюнетка с зелеными глазами и одарила меня прелестной улыбкой.

Я осмотрелся по сторонам. «Полковник Жаров» уже смотался, оставив меня наедине с женщиной в белом халате.

– Вам, несомненно, нужно сходить в душ, – выдала она свое компетентное заключение. – Потом аккуратно, чтобы не повредить ранки, оботритесь полотенцем и, не одеваясь, подходите ко мне.

– Прямо так сразу? – впервые за последние сутки я заставил себя улыбнуться. – А потом так и ходить голым? Мне нужна одежда.

– Вы пока идите в душ, – брюнетка указала на дверь, из которой только что появилась, – а я приготовлю одежду. – Она осмотрела висящий на мне, словно половая тряпка, зеленый костюм и ободранные донельзя ботинки. – Все на свалку! Какой размер одежды и обуви?

– Костюм – пятьдесят два, обувь – сорок три, – я напряг память и вспомнил еще кое-что. – Мне так же жизненно необходимы две банки холодного немецкого пива. Можно обойтись без врачебной помощи, но без пива… – я развёл руки.

– Когда будете завтракать, там спросите. А у меня медпункт. – Брюнетка ещё раз ткнула пальцем в сторону второй двери, где надлежало искать душ, и вышла, оставив меня совершенно одного…

Под бьющие сверху тоненькие струйки тёплой воды я забрался с огромным удовольствием. Правда, тут же ноющей болью напомнили о себе и руки, и ноги, и лицо, но по сравнению с процедурой очищения от засохшей крови и прочей налипшей на тело дряни – песка, грязи и пота – это было сущей мелочью. Рядом с краном, на пластмассовой подставочке, лежали тюбики с травяным шампунем и жидким розовым мылом, поролоновая губка. Вряд ли этой уютной душевой кабинкой пользуются боевики. Ну, может быть, не считая любимого жеребца зеленоглазой брюнетки. Или – жеребцов. Откуда я могу знать такие интимные подробности?

Я не смог отказать себе в удовольствии простоять под тугими струями воды целых пятнадцать минут. До тех пор, пока штора не отдернулась и не показалось милое личико брюнетки. Она, бьюсь об заклад, не только с врачебным интересом осмотрела мое мокрое тело, несколько раз провела по нему рукой в требующих дезинфекции, йода и пластыря местах, а потом сказала:

– Вытирайтесь и ложитесь, – а сама подошла к стеклянному шкафчику со всевозможными пузырьками, открыла его и задумалась, какой бы такой штуковиной намазать этого здорового мужика?

Я тем временем обтерся, обмотал широкое полотенце вокруг бёдер и, покинув душ, улегся спиной вверх на обтянутую полиэтиленом кушетку. Начинающие подсыхать ссадины стали отвратительно чесаться…

Спустя полчаса, весь с головы до ног обмазанный и обклеенный бактерицидным пластырем, одетый в новые, но ужасно лоховские рубашку, костюм и ботинки, которые намеревался заменить в первом же приличном магазине, я сидел за столиком в кафе, где, как я понял, набивали свою утробу местные «омоновцы». Мне принесли горячий борщ, чуть подогретый люля-кебаб с рисом и красным соусом и две банки холодного пива «Бавария». Совсем неплохо, если учесть, что пятнадцать часов я провел без еды и отдыха. Я не спеша поел, выпил пиво, сразу почувствовав блаженную негу во всем организме, затем коротко переговорил с Олегом – «полковником», который напомнил, что моя белая «восьмёрка» со старым другом Колесником за баранкой ждёт меня за высоким металлическим забором его опорной базы номер четырнадцать, чтобы незамедлительно отвезти в гостиницу.

– Не напрягайся, – отказался я от гостиничных апартаментов. – Как только доберусь до машины – сразу уеду из этой грёбаной Западной Украины. Не понравилось мне ваше национальное гостеприимство.

– Как хочешь, – пожал плечами Олег. – Приказ Персикова. Номер в гостинице «Турист» на твое имя уже оплачен. Хочешь – уезжай, хочешь – нет. Мне до фени. Пойдём, провожу…

Мы вышли из здания и направились к въездным воротам. Я в последний раз окинул взглядом территорию, так замечательно меня приютившую в последние сутки, и, с превеликим удовольствием толкнув плечом одного из стоящих в узком проходе КПП боевиков, вышел наружу.

И сразу увидел Колесника. Он, вжавшись в водительское сиденье «Жигулей», дремал и даже не шелохнулся, когда я тихо открыл соседнюю дверцу и сел. Пришлось шлепнуть его ладонью по плечу. Колесник вздрогнул, широко, как пучеглазая жаба, открыл глаза, подпрыгнул и достал головой до крыши. Потом все-таки сообразил посмотреть направо.

– У-у, чёрт, напугал… – сказал он таким тоном, которым обычно поминают нечистого и сразу же крестятся. – Так и заикой можно остаться.

– Документы. – Я протянул руку.

Колесник непонимающе поморгал, вероятно, ещё не до конца проснувшись, затем понял, что от него требуется, и полез в карман.

Получив техпаспорт на «восьмёрку» и мой собственный, я коротко бросил: «Вылезай!» и первым вышел из машины, Мы поменялись местами, я повернул в замке зажигания ключ и завел мотор.

– Довезу тебя до города, если скажешь, как туда ехать.

– Э-э, да тебя что, в спальном мешке сюда везли, друг?! – рассмеялся он, но, заметив на моём лице выражение крайнего презрения к его драгоценной персоне, замолчал. – Сто тридцать километров до Львова, – он пожал плечами. – Прямо и налево. Долго налево. Там кругом указатели!

Когда мы выехали на шоссе, я попросил у него сигарету.

– Персиков снял на моё имя номер в «Туристе».

– Ну и что?

– Мне этот номер не нужен. – Я надавил на кнопку прикуривателя. До Колесника дошло через двадцать секунд.

– Слушай, так я могу?! Если тебе не надо, а всё равно оплачено! Возьму девочек, водки… – Он заискивающе посмотрел на меня. – Давай заедем, скажешь администратору, что я за тебя, а?

– Две минуты. Мне некогда.

– Конечно, конечно! Слушай, а может, и ты с нами?! Такой сейшен организуем – мама родная!

– У меня в этом городе уже был сейшен. Век не забуду…

Я предупредил администратора гостиницы, что Колесник вместо меня будет пьянствовать «в номерах» в течение ближайших суток, а сам, сделав только небольшой перерыв на посещение междугородного телефонного узла, развернул машину строго на север и помчал к границе с Белоруссией.

Рамоны всё равно не было дома. Придется нагрянуть сюрпризом. Мое, будто сошедшее с полотна обдолбанного художника, лицо произведет на неё неизгладимое впечатление.

За прошедшее с момента переворота время жизнь в стране здорово изменилась. По дороге до маленького провинциального эстонского городка Пярну мне пришлось пересекать четыре, теперь уже государственные, границы, на каждой из которых неизменно дышащие перегаром пограничники по полчаса сличали мою собственную физиономию с той фотографией, что была прилеплена рядом с фамилией Полковников, а бравые таможенники, у которых жажда взятки была написана жирными буквами прямо на лбу, готовы были разобрать автомобиль до последнего винтика, лишь бы в очередной раз предотвратить попытку нелегального вывоза с их исторической Родины двухсот граммов соленого прибалтийского сыра. Но с автотуристом из Западной Украины их ждал конкретный облом. Не повезло, бывает.

В Пярну я въехал уже поздно вечером. В отличие от Львова, здесь снег еще даже не начинал таять. Высокие сугробы были повсюду. Но даже они не могли скрыть под своей толщей очарования тихого, уснувшего до очередного пляжного сезона курорта. В тот день я впервые отметил про себя, что мне очень давно не хватало этого города с его уютными кафе, маленькими, почти игрушечными магазинчиками, никуда не спешащими прохожими и, конечно, морем, скованным сейчас метровым слоем ледяных торосов.

В доме Рамоны горел свет. Если я еще не забыл расположение комнат, то вполне может быть, что она сидела у компьютера и писала свой очередной бестселлер. Я припарковал машину прямо возле ворот, привычным движением открыл калитку и направился через укрытый пушистыми шапками снега сад к заветным трем ступенькам. Снег, отраженный голубым сияндем появившейся на чистом небе луны, тихо хрустел под ногами. Проезжая через Ригу, я все-таки сменил одежду и купил новые туфли. Сейчас я был очень похож на банкира. Только вот физиономия явно не вписывалась в общую картину. Ладно, до свадьбы заживет.

Я поднялся по ступенькам под изящный черепичный козырек у входа и надавил кнопку звонка. Спустя минуту послышались мягкие торопливые шаги, сбегавшие по лестнице со второго этажа дома. И… собачий лай. Какой-то удивительный – я раньше не слышал ничего подобного. Шаги остановились у двери.

– Кто там? – настороженно, но достаточно дерзко спросила Рамона.

Я набрал полную грудь холодного морозного воздуха и почти по слогам произнёс тщательно заученную фразу.

– Хозяйка, не сдадите комнату бездомному майору Советской Армии? – Эти семь с половиной слов я произнёс на «чистом» эстонском, едва не сломав свой несчастный язык. Господи, кто только придумал такое ужасное, словно к зубам прилипла ириска, тягучее произношение? Несчастные эстонцы!

Через пять секунд две горячие нежные ручки обвили мою шею, а чуть влажные мягкие губы намертво прилипли к моим, истерзанным и разбитым.

– Я тебя люблю, – шепотом произнесла Рамона мне в самое ухо и тихо, как будто боясь потревожить сон спящих в соседних коттеджах соседей, засмеялась. Затем слегка отстранилась, осмотрела мой смазанный портрет и укоризненно покачала головой: «Что мне с тобой делать, негодный мальчишка? Опять подрался». И все?! Я, понимаете, ожидал бури эмоций, а тут… Что ни говори, а северный темперамент сказывался во всем. Ну ничего, сейчас мы тебя разогреем!

Я снова услышал этот странный лай и вдруг ощутил, как что-то мягкое и гладкое трется мне о ноги и тихо попискивает.

– Познакомься, это Гарик. – Рамона наклонилась, и у неё на руках оказался щенок мраморного дога. Он был как две капли воды похож на того… погибшего. Только в пять раз меньше. И в десять раз – смешнее. – А это, Гарик, тот самый дядя, которого, начиная с сегодняшнего дня, ты будешь регулярно цапать за ноги, а утром стаскивать с него одеяло! – Рамона неожиданно протянула его мне.

Оказавшись у меня на руках, Гарик со знанием дела обнюхал доселе незнакомое, вдоль и поперек обклеенное лейкопластырем лицо, чихнул и вдруг быстро и точно лизнул меня в нос.

– Это значит, что можно войти, – перевела с собачьего Рамона, схватила меня за рукав и быстро втянула в дом вместе с огромным клубом морозного зимнего пара.

Глава девятая

Ровно год и триста миллионов долларов были потрачены на решение ключевого вопроса схемы. Оставалось самое главное – механизм восприятия мозгом «куклы» кодированного сигнала, поступающего с излучателя передвижной станции. И, как нередко бывает в научных разработках, самый последний шаг на пути к вершине оказался практически невозможным. Можно было при помощи сложнейшей и дорогостоящей аппаратуры преобразовать импульсы, поступающие от оператора, в единый сигнал, но человеческий мозг не мог самостоятельно их расшифровать, использовав, как сигнал к действию. Единственное, что чувствовали подопытные, в качестве которых использовали приговоренных к смертной казни заключенных и психически больных, – это невыносимую головную боль, рвоту, ощущение неосознанного страха, заставляющего даже самых отъявленных головорезов забиваться в угол, словно тараканов, и утробно выть, а также, при длительном воздействии излучателя, наступал неминуемый паралич центральной нервной системы, после которого в первую очередь переставали работать сердце и легкие. Наступала смерть…

Всё это заставляло Прохорова и его коллег трудиться с раннего утра до глубокой ночи, ни на. минуту не прекращая попыток разгадать тайну черного гигантского ящика Под названием человеческий мозг. Так продолжалось около года, после чего не менее половины сотрудников Центра, в прошлом – неисправимые оптимисты, то и дело стали сходиться во мнении, что разработки зашли в тупик. С подопытным можно делать все что угодно, даже заставить его покончить жизнь самоубийством, применив программу кодировки, но превратить в послушного робота с двусторонней зрительно-слуховой связью, увы, нереально.

Наступил глубокий кризис. Люди перестали ощущать полезность своей работы, более напоминающей мышиную возню. И именно в этот момент в голову Прохорова пришла до умопомрачения неожиданная и на первый взгляд совершенно абсурдная идея.

И Вадим Витальевич понял, что не зря копнул эту интересную тему. Он постарался хоть как-то обосновать некоторые из своих предложений по продолжению разработок и, когда кризис в Центре достиг апогея, преподнес их Славгородскому, к великому удивлению последнего.

Около четырех часов провели за закрытыми дверьми директор Экспериментального исследовательского центра и Прохоров. Вадим Витальевич медленно и доходчиво объяснял Славгородскому, чего именно он от него хочет. А хотел инженер-радиотехник совсем немного – снаряжения специальной морской экспедиции, месяца этак на три-четыре, которой предстояло бы бороздить просторы той самой части мирового океана, где, по преданию, затонула великая цивилизация Атлантида. Древние легенды, а также вполне достоверные свидетельства об исчезновении в районе Бермудского треугольника транспортных и прочих судов, военных и пассажирских самолетов, менее всего интересовали целеустремленного учёного. Ему нужны были только дельфины.

– Так вы хотите, если я правильно вас понял, провести исследования механизма телепатической связи, при помощи которого дельфины общаются, даже находясь в десятках километров друг от друга? – не без интереса спросил профессор, поудобней устраиваясь в кресле. С каждой последующей минутой разговора предложение Прохорова увлекало его все больше и больше. Как вообще ему в голову пришла такая нестандартная идея?

– Не совсем так. Помимо телепатической связи, они обладают способностью переговариваться при помощи специальных звуковых сигналов, причём за две секунды успевают передать поразительное количество информации. Их мозг способен сначала закодировать и сжать весь этот объем, а потом без всякого труда разложить его на составляющие. Не это ли то самое, к чему мы стремимся в своих разработках?

– Так-то оно так, – Славгородский поскреб подбородок и вопросительно посмотрел на Прохорова. – Но где гарантия, что доступное им может быть доступно и человеку?

– А не может быть такой гарантии, – с готовностью отозвался Вадим. – Но очевидно одно – это последний шанс найти брешь в биологической защите природы от проникновения в ее сокровенные тайны. Я очень много информации перелопатил за последние восемь недель, Григорий Романович. Дельфин по строению мозга гораздо ближе человеку, чем обезьяна. А известно, что мозг – и только мозг – отвечает за телепатию и прочие сложнейшие психологические отношения живых существ между собой. Однажды я даже наткнулся на научную работу двадцатилетней давности, где открыто утверждалась возможность бессловесного контакта между человеком и дельфином, – во время войны один английский минный тральщик при помощи способностей своего боцмана разговаривать с дельфинами творил просто-таки чудеса!

– Мало ли чего напишут, – отмахнулся Славгородский, хотя на его лице' отчетливо читалась заинтересованность. – Здесь, Вадим Витальевич, вопрос стоит таким образом: нам могут выделить очень большие средства, скажем даже – любые, если заказчик будет иметь гарантию на получение положительного результата. А результат мы им гарантировать не можем.

– Но ведь до сих пор нас финансировали едва ли не лучше, чем космические разработки! А сейчас что? Закрома прохудились, или система уже не заинтересована в получении оружия двадцать первого века? – Вадим даже встал со стула и начал прохаживаться взад-вперед по просторному кабинету Славгородского.

– Если хотите мое мнение, то мне действительно кажется весьма любопытной ваша теория о дельфинах, – произнес профессор. – Но не я решаю финансовую сторону дела. Здесь ведь нужно вкладывать несколько миллионов долларов, фрахтовать подходящее судно, приглашать специалистов по дельфинам, оснащать судно дорогостоящей аппаратурой, – Славгородский последовательно загибал пальцы. – А потом… Кого из сотрудников вы хотите взять с собой? – неожиданно спросил он.

– Биолога, еще одного радиотехника, компьютерщика. – Прохоров отвечал без малейших раздумий. – Вот список пофамильно.

Вадим достал из кармана чуть помятый листок бумаги, сложенный вчетверо, и положил перед профессором. Тот внимательно пробежал его глазами и спросил:

– Но если я дам вам всех этих людей, в том числе и Будулая, кто будет продолжать работать здесь, в Центре?

– Не знаю. Это не моя забота. К тому же мало шансов, что в ближайший год здесь вообще разработают что-нибудь более стоящее, чем уже сделано. Мы выжали максимум из имевшегося в распоряжении материала. Нужна свежая струя, иначе… Впрочем, зачем я все это говорю, вы и так прекрасно меня понимаете. – Вадим достал сигарету и закурил. – Когда можно ждать ответ?..

* * *

В течение месяца после получения Центром необходимой суммы в несколько миллионов долларов была полностью подготовлена экспедиция в район Бермудского треугольника, для которой выбрали военное научное судно «Пеликан», принадлежащее Северному флоту. На территории мурманской в/ч 20368 оно было загнано в сухой док, быстро оборудовано всем необходимым, включая батискаф для глубоководного погружения, совершенно новую систему навигации, специальные приспособления для отлова дельфинов, палубный бассейн и многое другое. Обычно на подобное мероприятие уходит не менее полугода. На сей раз все работы завершились за семь недель. А затем «Пеликан» отправился в Балтийск, где ему надлежало принять на борт команду исследователей из одиннадцати человек. Шестеро из них были специально откомандированы из Москвы. Остальные – сотрудники гражданских научных ведомств – незадолго до экспедиции вдруг получили выгодные коммерческие предложения от некоей немецкой фирмы и сочли абсурдом от них отказываться. Тем более что непосредственное начальство приглашенных вдруг проявило завидное понимание, которого так недоставало в повседневной работе…

Тем временем на военном научном судне «Пеликан» пришлось заменить двоих внезапно заболевших членов команды – радиста и одного из мотористов машинного отделения – двумя другими, рекомендованными командиром мурманской военной базы контр-адмиралом Шпарковым. Причем произошло все так быстро и внешне незаметно, что даже главный «куратор» проекта ничего об этом не знал, так как не получил своевременного оповещения об изменениях в ранее утвержденном списке команды.

Уговорить бравого кэпа в необходимости маленькой рокировки не составило никакого труда. Всю работу Шпарков проделал совершенно бесплатно, только ради благополучия кое-кого из близких родственников и из страха, что его недавние махинации с продажей пятидесяти тонн мельхиора норвежцам вдруг станут известны Главкому ВМФ России.

Глава десятая

Балтийск встретил участников экспедиции порывистым ветром и проливным дождём. Тяжёлые свинцовые тучи висели прямо над головой, изредка пронзаемые белыми стрелами молний. Прохожих на улицах почти не было, а те, кого дела заставили все же покинуть уютную теплоту жилища, старались как можно быстрее туда вернуться, отчего передвигались почти бегом. Проезжающие машины оставляли на асфальте четкий отпечаток протектора, который через секунду уже размывался падающей на город с неба многотонной массой холодной воды.

После вынужденного ухода Балтийского флота из стратегически выгодных портов трех прибалтийских государств часть кораблей и подводных лодок перебазировались на север – в Санкт-Петербург, а другая на юг – в Балтийск. Для пятимиллионного Питера пополнение из нескольких сот боевых единиц прошло почти незамеченным, ну а Балтийск с его населением в тридцать тысяч человек ощутил прибавление весьма отчетливо. И на плавучих, и на бетонных пирсах крупнейшей военно-морской базы России на Балтике все места для швартовки были заняты. Многочисленным СКР, МПК, МРК со звонкими, сразу запоминающимися названиями, нередко приходилось швартоваться даже в несколько рядов – одно судно стояло непосредственно бортом к пирсу, а далее борт к борту еще два или три соизмеримых по водоизмещению корабля. Когда Прохоров впервые взглянул на всю эту сосредоточенную на небольшом куске береговой линии военную мощь, то нашел, что Балтийск очень напоминает железного, ощетинившегося мачтами и стволами орудий морского ежа. Ядовитого морского ежа, перед которым отступили бы даже такие океанские флибустьеры, как мурены, акулы и осьминоги. Если бы смогли выжить в холодных, грязных и пропахших насквозь нефтью водах Балтийского моря.

«Пеликан» стоял в самом конце длинного, уходящего далеко в море понтонного причала. Он не был похож на другие корабли армады хотя бы тем, что корпус его и палубные надстройки были свежеокрашены в белый, а не традиционный для военных судов серый цвет. Вообще, складывалось впечатление, что это небольшое по размерам, но очень привлекательное на вид судно только неделю назад спущено со стапелей Николаевского или Североморского судостроительного завода. Каждая хромированная деталь блестела даже в такую скверную пасмурную погоду, каждый канат, который можно было заметить при беглом осмотре, был совершенно новым, и даже тяжелый толстый брезент, прикрывающий укрепленный на юте батискаф, тоже ни разу не использовался. Курирующее экспедицию ведомство решило не мелочиться, готовя корабль, в течение пятнадцати лет уже интенсивно бороздивший соленые воды, к очередному походу в Атлантический океан.

Шестеро москвичей вышли из широкой боковой двери микроавтобуса и быстро, чтобы окончательно не промокнуть под холодным небесным водопадом, друг за другом поднялись на палубу судна по спущенному на пристань трапу. Там, под навесом возле ближайшей надстройки, их уже встречали несколько человек из команды «Пеликана». Здесь были капитан корабля в звании капитана второго ранга, штурман, боцман, радист и непринужденно покуривавший неподалеку машинист машинного отделения в промасленной синей робе и традиционной для военных моряков тельняшке под ней. Он, казалось, не обращал на гостей никакого внимания, а внимательно наблюдал за сидящей на леере чайкой, занятой чисткой своих совершенно мокрых перьев.

– Ну и погодка тут у вас! – шедший впереди всех Славгородский быстро заскочил под крышу, отряхнулся и протянул влажную ладонь кэпу. – Наконец-то добрались… У-ф-ф!

– Здесь это бывает, – ответил капитан, подо ждал, пока остальные члены экспедиции окажутся рядом, а затем сказал: – Сейчас я покажу вам каюты, определитесь там, что к чему, – его взгляд не произвольно упал на Наташу, и капитан едва заметно улыбнулся: – А девушке нужно отдельную, я так полагаю?

– Совсем даже не обязательно, – Наташа взяла под руку Прохорова и демонстративно положила голову ему на плечо.

– Раз так, совсем другое дело. – Кэп ещё раз улыбнулся, кивнул стоящему рядом боцману и указал рукой на металлическую, овальной формы дверь, расположенную в нескольких метрах от мощной лебёдки. – Проходите вниз, боцман покажет свободные каюты. Они совершенно одинаковы, так что нет особой разницы, какую занимать. Впрочем, смотрите сами. – Он развел руки. – Хозяин – барин. Я над вами не командую. Так, Григорий Романович? – Он дружески посмотрел на Славгородского,

– Точно так, командую здесь я. По крайней мере, этими пятью господами.

– Значит, профессор, мы с вами не конкуренты! Тем лучше, будем заниматься каждый своим делом. А сейчас идите за боцманом, только осторожно, лестницы здесь крутые, не упадите, – и капитан снова посмотрел на Наташу.

Взгляд этот не остался для Прохорова незамеченным. Он что-то тихо пробубнил себе под нос, покачал головой, обнял Наташу за плечи и повел ее в сторону двери.

Боцман скатился по узкой железной лестнице на один уровень вниз и ждал, пока неуклюже и медленно гражданские интеллигенты преодолеют полтора десятка за многие годы отполированных ботинками матросов ступеней. Когда, кряхтя и чертыхаясь, последним сошёл непревзойдённый компьютерщик Ожогин по кличке Будулай, боцман прошёл вперёд и остановился в дальнем конце длинного коридора. По обе стороны находились выкрашенные синей краской двери кают.

– Располагайтесь, господа ученые, будьте как дома. – Он открыл ближайшую дверь и указал рукой в образовавшийся проем: – Душ и туалет в каждом номере, ещё один есть на нижней палубе. Но он вряд ли вам понадобится, это для матросов и механиков. Постельное белье меняем раз в неделю, буду предупреждать заранее. В каютах есть селектор и общая связь по кораблю, в экстренных случаях можно ею воспользоваться. Все общие команды – как то: прием пищи и прочее – сообщаются по всем помещениям судна, поэтому морской закон гласит, что не следует отключать общую связь, даже если она вам спать мешает. Что еще?.. Согласно плану экспедиции, мы будем болтаться по морям довольно долго, так что устраивайтесь поудобнее, с комфортом. – Боцман улыбнулся. – Распределитесь по каютам, потом подойдите ко мне, скажите номер, я выдам ключ. Зовут меня Евгений Гаврилко, я боцман. Если кто еще не запомнил. Мои хоромы в том конце палубы, что понадобится или не ясно – подходите, спрашивайте, не стесняйтесь. Матросы вас беспокоить не будут, работайте спокойно. По-моему, всё пока… Я буду у себя, приходите за ключами, – еще раз напомнил боцман, тридцатилетний мужчина с обветрившимся лицом и светлыми волосами, включая брови и ресницы. Он очень походил на скандинава, только вот ростом был всего метр семьдесят, а так – вылитый представитель северных европейских народов. Он еще раз кивнул в сторону открытой двери и направился к себе.

Дождь барабанил по стальному корпусу и палубным надстройкам «Пеликана» все сильнее. Стекло иллюминатора в каюте, где расположились Наташа и Вадим, стало совершенно непрозрачным от обилия разбивающихся об него холодных капель. Вдруг громыхнул раскат грома, гулко отозвался вибрацией всего корпуса «Пеликан». Военная база Балтийского флота находилась в самом центре бушующего циклона. Согласно прогнозу погоды, прояснение должно было наступить не раньше следующего утра, на которое как раз и было назначено отплытие научного судна в длительную экспедицию в район Бермудского треугольника.

Вернувшись обратно в каюту после трехчасового совещания команды в кают-компании, Прохоров долго не мог заснуть, несмотря на то что постоянно барабанящие по корпусу надстройки и металлической палубе капли дождя очень, способствовали приятным сновидениям. Он уже знал, что радист и один из мотористов – тот, который находился на палубе в момент их приезда, – являются людьми мафии. И он должен время от времени сообщать им специфические детали происходящих на борту «Пеликана» исследований по интересующей теме, чтобы они были немедленно отправлены хозяевам.

Но не это сейчас волновало Вадима Витальевича, а нечто другое.

Трудно поверить, что в такое автономное длительное плавание Служба безопасности не послала как минимум несколько своих людей, как это уже сделала мафия. Они тоже находятся среди членов команды или… среди контрактников, что, впрочем, менее вероятно. И там, в далекой от Бермудов Москве, будут пристально следить за каждым его шагом, каждым словом…

Вадим снова посмотрел на мирно спящую Наташу, нежно, чтобы не разбудить, поцеловал её в горячую и чуть влажную щёку, поднял повыше свою подушку, повернулся на другой бок, закрыл глаза и почти сразу же провалился в сон. Ему снилось, что он разговаривает с дельфинами, причём совершенно не открывая рта. Примерно так же, как боцман с одного из английских минных тральщиков во время второй мировой войны.

* * *

Утром тучи над Балтийском стали понемногу рассеиваться и появились первые проблески восходящего на востоке солнца. Дождь прекратился. Над военной базой и городом повисла необычная, если принять во внимание вчерашнее буйство стихии, тишина. В какие-то мгновения казалось, что все вокруг вымерло, и только редкие машины, с шумом проносящиеся по еще мокрому асфальту, нарушали покой раннего воскресного утра… Проснулся Прохоров оттого, что неожиданно ощутил дуновение ворвавшегося в каюту свежего морского воздуха. Он полуоткрыл глаза, все еще пребывая в состоянии легкой дремы, и сразу заметил стоящую в одной ночной сорочке возле открытого иллюминатора Наташу. Она молча всматривалась вдаль, наблюдая, как где-то на линии горизонта едва заметно двигается маленький силуэт рыболовного сейнера.

Утро действительно было великолепным. Совершенно пустынное море с разорванным над ним оранжево-серым небом, легкие волны, блики на кажущейся почти черной воде, оставляемые пробивающимися сквозь мглу лучами встающего солнца, и одинокий корабль, больше похожий на мираж, в том самом месте, где, как говорили древние индусы, небо сходится с водой. Наташа услышала шевеление и обернулась. На ее лице, спокойном и задумчивом, появилась улыбка.

– Ты уже проснулся? – Она спросила так тихо, что Прохоров не услышал произнесённые женщиной слова, а скорее прочитал их по губам.

– М-м… – Он приподнялся на кровати, хотел было встать, но тут же вспомнил, что на нём нет совершенно ничего, если не считать густой, растительности на груди и ногах, и начал оглядывать каюту в поисках поспешно брошенной куда-то вечером одежды. Наташа правильно поняла его взгляд и на этот раз продемонстрировала одну из имеющихся в арсенале каждой дамы самых обворожительных улыбок, на которые можно ловить мужчин как щуку на карася, и подошла к кровати.

– Ты просто как ребёнок. – Она нагнулась, обхватила шею Вадима руками и прижалась к его груди.

– С чего ты взяла? – Он недоуменно пожал плечами. – Может, ты сомневаешься в моих мужских качествах? – Вадим подозрительно посмотрел на Наташу.

И снова встретился с улыбкой из арсенала обольстительниц. Только на этот раз она ясно выражала мысли и желания хозяйки. Такую улыбку просто нельзя воспринять по-другому, особенно, если видишь, как кончик розового язычка медленно облизывает нежные, чуть припухлые губки…

Неизвестно, слышали в то утро что-нибудь необычное размеренно посапывающие за тонкой перегородкой Гончаров и Славгородский, но вот стоящий в одиночестве на палубе капитан «Пеликана» сразу же определил расположение помещения, откуда доносились очень знакомые ему по интимному личному опыту звуки. А так как кэп в данный момент находился в вынужденной разлуке с дорогой супругой, то он, тяжело вздохнув, предпочел докурить традиционную утреннюю сигарету на противоположном борту судна, где палубная надстройка наглухо перекрывала вылетающие из открытого иллюминатора стоны, всхлипы и скрипы…

К десяти часам утра, когда согласно расписанию «Пеликан» должен был покинуть Балтийск и направиться на запад, в сторону пролива Ла-Манш, на палубе собралась почти вся команда, за исключением капитана, штурмана, мотористов и кока, занятых выполнением своих основных обязанностей. Кок домывал посуду после завтрака, мотористы запускали и прогревали дизель, а капитан вместе со штурманом находились в штурманской рубке. Наконец двое матросов отдали швартовы, за кормой судна вскипел зелено-коричневый бурун, с обильными пятнами мазута воды, и научно-исследовательский корабль «Пеликан» под радостные и возбужденные голоса пассажиров отошел от плавучей пристани самой крупной военной базы Балтийского флота.

Мотористы поддали газку, и мощная дизельная машина раскрутила кормовой винт почти до максимальных оборотов. Ветер был весьма умеренным, небо продолжало проясняться, вокруг расстилалась безбрежная морская даль – волны, отливающие всеми дветами радуги, уже не казавшиеся мутными, как чернила. Прямо над палубной надстройкой кружили крикливые чайки, изредка «бомбардируя» плечи зазевавшегося на палубе пассажира. Оранжевый батискаф, укрытый до поры до времени брезентовым чехлом, словно стальной осьминог возвышался на кормовой части «Пеликана» и терпеливо ждал своего часа.

Глава одиннадцатая

Как и было намечено, «Пеликан» бросил якорь в южной части Бермудского треугольника, в том месте, где, по преданию, затонула несколько миллионов лет назад великая цивилизация Атлантиды. Якорь уткнулся в песчаное дно на глубине около пятидесяти пяти метров, и это было самое мелководное место в радиусе многих десятков миль. Проведенная эхограмма показала, что прямо под кораблем, на дне, находится какой-то предмет весьма внушительных размеров. Это вполне мог быть просто скалистый риф, но, что так же не менее вероятно, предмет мог являться и затонувшим много лет назад кораблем.

«Пеликан» прибыл на место в половине одиннадцатого вечера, когда крутом была полная темнота, если не считать зависшей над головой белой луны и миллионов мерцающих далеким голубоватым светом звёзд.

Прохоров и Наташа, прижавшись друг к другу, смотрели на серебряную звездную россыпь у них над головами. Легкий ночной ветер с запахом водорослей Саргассова моря трепал их волосы, проникал в легкие, а колышущийся на ребристой поверхности океана свет полной луны вызывал удивительные фантазии и грезы. В этот момент Прохорову вдруг захотелось рассказать Наташе все, чем он так долго не мог поделиться ни с одним человеком в мире. Он неожиданно почувствовал, как бетонная плотина, возведенная им внутри себя два года назад, в день похищения Дашеньки, дала течь и со стремительной скоростью начала крошиться и рушиться! Он не мог больше сдерживать себя, он должен был выговориться, вывернуть наизнанку душу, ослабить тот тутой узел, что душил его каждый день, каждый час, каждую минуту.

– Наташа, я должен тебе кое-что рассказать… – начал Прохоров, но слова вдруг застряли у него в глотке, как будто прилипли к густо вымазанному черным дегтем языку. Вадим только беспомощно открывал рот, не в силах произнести больше ни слова.

Каким-то шестым чувством Прохоров внезапно ощутил близкое присутствие опасности. Чисто машинально он перегнулся через предохранительное заграждение, вглядываясь в почти непроглядную черноту расположенной в восьми метрах внизу палубы. Прямо под ними, облокотившись на металлический борт корабля, стоял и курил радист. Несомненно, он слышал каждое их слово. И услышал бы гораздо больше, если бы не животный страх, неожиданно охвативший Вадима. В это мгновение Прохоров почувствовал себя так, будто на полной скорости мчавшийся товарный состав, под завязку груженный тротилом, вдруг прямо перед ним, прикованным к бетонной стене, круто свернул и помчался дальше по другой, параллельно проложенной колее.

– Ты что-то сказал? – Наташа отвлеклась от созерцания ночного океана и взглянула на Прохорова. Он только покачал головой.

– Если я ещё раз скажу, что люблю тебя больше всех на свете, ты поверишь? – Вадим снова прижал ее к себе и нежно поцеловал в лоб, с трудом переводя дыхание и с ужасом думая о возможных последствиях его едва не прозвучавшей исповеди. Он знал, что больше никогда уже не сможет решиться на нечто подобное. Никогда.

– Может, пойдём в каюту, а то что-то прохладно? – Наташа слегка прищурилась, и в её смотрящих на Прохорова глазах отразились две большие белые луны. Вряд ли она замерзла. Температура была выше двадцати градусов. Впрочем, Вадим уже успел достаточно хорошо изучить Наташин характер, чтобы безошибочно разбираться в её желаниях. Сегодня ночью они, безусловно, совпадали с его собственными. Главное – это поплотнее закрыть иллюминатор…

* * *

На следующее утро было назначено первое погружение батискафа, имеющее целью установку на разных глубинах в радиусе ста метров звуковых приёмопередатчиков для записи переговоров дельфинов.

К моменту его спуска на палубе судна собрались все участники экспедиции. Мощная грузовая стрела сняла аппарат с места его крепления на корме и медленно, стараясь не раскачивать из стороны в сторону, перенесла за борт судна. Лебедка, сантиметр за сантиметром, стравливала стальной пятидесятимиллиметровый трос, опуская аппарат к поверхности океана. Наконец он коснулся воды, погрузился в нее на треть, на какое-то время замер, а затем, когда включился направленный вертикально вверх прожектор, а вместе с ним и еще два – спереди и сзади, начал со скоростью шесть метров в минуту погружаться на дно.

Прохоров включил первую видеокамеру, передающую изображение на корабль, где оно автоматически записывалось на кассету, оценил внутреннее освещение батискафа в виде одинокой желтой лампочки возле расположенного вверху люка, а потом, так же как Славгородский, прильнул к толстому прозрачному плексигласу, вместо обычного стекла перекрывающему отверстие иллюминатора.

Маленькие пузырьки воздуха поднимались вверх, к месту, откуда только что начал свое погружение «Кит» (так команда называла батискаф). Спустя пару минут появились рыбы, очень смахивающие на стаю мелких пресноводных окуней – такие же полосатые и колючие, только несколько другой цветовой окраски. Наружный микрофон уловил далекий крик дельфина…

– Вы не спускались раньше под воду? – неожиданно спросил Сергей, переключив аппарат поглощения углекислого газа на максимальную мощность.– Хотя бы с аквалангом? – неизвестно, к кому из учёных он обращался. Наверное, к обоим сразу.

– Я – нет, – сразу ответил профессор, не отрываясь от круглого иллюминатора. – Никогда. Но мне нравится.

– А мне приходилось плавать с аквалангом и даже заниматься подводной охотой. На Волге, возле Саратова. Могу даже сказать, что получал от этого удовольствие. Кстати, «мокрый» комбинезон и кислородные баллоны у меня дома в целости и сохранности. Может, слетаем по-быстрому? – Прохоров чувствовал себя просто великолепно.

– Как-нибудь в другой раз, – усмехнулся шутке Вадима штурман и перевел свет переднего прожектора на несколько градусов ниже,

Тотчас в его фокусе появилась отвратительная, вытянутая, как у угря, и зубастая, как у щуки, рыбья морда. Ее маленькие злые глаза-пуговицы без какого-либо страха смотрели на незнакомый предмет, неожиданно спустившийся откуда-то сверху, да еще ослепляющий обитательницу сумрачных глубин ярким светом прожектора. Тварь, ни капли не стесняясь, вынырнула из темноты и вплотную приблизилась к иллюминатору, с любопытством заглядывая внутрь. Цвет ее бесчешуйчатой шкуры был темно-коричневым, с редкими желтыми точками в районе живота. Змеевидное тело, острые, подобные отточенным гвоздям, зубы. Такая «гадюка» могла запросто оторвать руку, если бы кто-нибудь решился прикоснуться к ней. Но ни одному из находящихся в батискафе мужчин эта идея как-то не пришла в голову.

– Мурена. – Сергей легонько щёлкнул указательным пальцем по плексигласу, на что змеевидная тварь сразу же ответила судорожным броском и смыканием открытой пасти. Она явно не имела ничего против, чтобы позавтракать пальцем штурмана, но, ударившись мордой о стекло иллюминатора, вынуждена была сконфуженно ретироваться.

«Кит» продолжал опускаться, слегка покачиваясь и ощетинившись тремя яркими белыми лучами. Красная стрелка на приборе глубины заблудилась где-то между цифрами тридцать и сорок. Солнечный свет, такой яркий над зеленой поверхностью океана, почти не проникал в эти мрачные глубины. То и дело мимо иллюминаторов проплывали диковинные рыбы, раскрашенные преимущественно в темные тона, похожие на сгусток плазмы полупрозрачные медузы и целые колонии океанического планктона – любимого и единственного лакомства китов, огромных, но совершенно безобидных для остальных водных обитателей. Прохоров всегда удивлялся, как такое гигантское, животное может питаться почти невесомыми простейшими организмами, не способными даже самостоятельно передвигаться.

– Скоро будем на месте, – сообщил штурман и в очередной раз посмотрел на вращающийся экран РЛС. Очертания лежащего на дне океана предмета напоминали что-то до удивления знакомое. Славгородский присоединился к Сергею и тоже внимательно наблюдал, как после прохождения лучом правого верхнего края экрана на нем оставалась очень примечательная, с четко очерченными границами, отметина.

– Неужели это… – профессор вдруг замолчал, чуть заметно покачав головой. – Даже не верится, честное слово!

– Сейчас посмотрим. Уже приехали, – пробормотал одними губами штурман, и спустя секунду направленный почти вертикально вниз луч переднего прожектора достиг идеально гладкого песчаного дна.

– По-моему, оно где-то здесь. – Сергей со знанием дела повернул похожую на компьютерный джойстик ручку перемещения прожектора и направил её градусов на двадцать пять вправо.

В тот момент, когда нижняя часть батискафа, взметнув вверх клубы мелкого серого песка, мягко коснулась океанского дна, луч прожектора вырвал из темноты силуэт наполовину погруженного в песок, лежащего совершенно ровно и сверкающего своими металлическими боками в мощном свете галогеновой лампы, самолёта. Он был почти как новый. Только расчерченное паутиной мелких трещин стекло кабины пилотов не позволяло заглянуть внутрь. Но зато отчетливо были видны обломанный руль высоты и нарисованный на фюзеляже опознавательный знак французской военной авиации. Самолет, несомненно, был сбит, летя на небольшой высоте, и нашел свое последнее пристанище на ровном песчаном дне Атлантики в годы второй мировой войны.

– Мама моя! – Славгородский, как завороженный, смотрел на открывшуюся его изумленному взгляду глубоководную могилу.

Прохоров и Сергей тоже молча всматривались в лежащий в двадцати метрах от батискафа французский бомбардировщик. Камера подводной съемки передавала изображение на «Пеликан». Несомненно, там тоже стояла гробовая тишина. Фантастическое, но вместе с тем совершенно реальное зрелище потрясало.

Первым заговорил штурман. Он включил связь с радиорубкой корабля и вызвал капитана.

– Всё в порядке, – через десять секунд раздалось в динамике. – Мы видим его, хорошо видим, – после паузы продолжил кэп. – Попробуйте подплыть ближе. Главное – это номер борта и наличие вооружения. Если сможете, загляните в кабину.

– В таком случае не обойтись без механической руки. Надо выбивать стекло, так ничего не видно, – сказал Славгородский; пригнувшись к микрофону, вмонтированному в приборную панель.

– Ничего страшного, – отозвался капитан.– Вернёмся, сообщим французам о находке, пусть сами поднимают. Но раз уж мы оказались рядом, надо выяснить самое основное. Возможно, там сохранились останки пилотов. В любом случае стоит попробовать. Подойдите ближе и выдавите стекло. – Капитан отключился.

– Вот вам и дельфины, – пробормотал штурман и, активизировав электромоторы, направил батискаф к самолёту.

– Одно другому не мешает, – непринужденно пожал плечами Прохоров и посмотрел на профессора. – Правда, шеф?

– Закончим с летуном, займемся делом, – согласно кивнул Славгородский. – Время есть. Подумаешь, двадцать минут просидим в этой скорлупе. – Он легонько хлопнул Вадима по плечу и даже подмигнул ему. Происходящее, несомненно, занимало его.

Батискаф приблизился к бомбардировщику на расстояние менее трех метров и сейчас находился прямо перед изрешеченной пулями кабиной. Плотные, как морщины, нити трещин не позволяли разглядеть, что скрывалось за стеклом.

Сергей зафиксировал нужное положение прожектора и переключил рычаг управления на приведение в действие механической руки глубоководного аппарата. Она медленно вытянулась с верхней части батискафа, достигла кабины бомбардировщика и аккуратно надавила на стекло. Серьезной нагрузки не потребовалось – стекло рассыпалось от малейшего прикосновения. И трое находящихся в темно-синем стальном «Ките» мужчин увидели пристегнутые ремнями к истлевшим от соленой воды и времени креслам скелеты. Их было двое. На белых, начисто отшлифованных океаном костях угадывались остатки форменной одежды и даже наручные часы. На шее у одного из мертвецов висела витая серебряная цепочка с католическим крестом. Один скелет завалился на переборку, второй, натянув ремень, приник к приборной доске. Когда штурман при помощи механической руки выдавил стекло кабины, череп одного из летчиков отделился от позвоночника и плавно, будто погруженный в масло, упал на серое дно океана, рядом с торчащим из песка бесформенным куском вулканической породы.

– Твою мать, – тихо выругался Сергей и включил связь с кораблём. – Капитан, я вижу бортовой номер. На задней переборке кабины – трафарет.

В динамике что-то щёлкнуло, и раздался голос Дорофеева.

– Я тоже вижу. Давай для уверенности продиктую… – Кэп назвал семизначный номер бомбардировщика, на что штурман ответил утвердительно.

Самолёт идентифицирован, остальное – проблема французского правительства. Этот «борт» наверняка считается пропавшим без вести. Теперь есть возможность поднять самолёт и захоронить останки погибших пилотов. И здесь совершенно ни при чём Бермудский треугольник с его тайнами. Просто была война, которая закончилась уже пятьдесят лет назад…

Батискаф еще раз проплыл вокруг фюзеляжа, после чего штурман дал окончательное заключение относительно отсутствия на борту самолета неиспользованного боезапаса. Несмотря на полувековое пребывание в соленых водах Атлантики, бомбардировщик сохранился вполне прилично и при использовании специальной техники без особенных проблем мог быть поднят на поверхность и переправлен во Францию.

Покончив с внеплановой задержкой, экипаж батискафа приступил к своей основной задаче – установке шести приемопередатчиков для записи звуковых сигналов, издаваемых дельфинами. Аппаратура позволяла различать их в радиусе двух километров от места установки прибора. Спустя два часа батискаф завершил работу, и его подняли на борт «Пеликана».

Глава двенадцатая

Эксперимент с треском провалился. Едва был включен прибор обратной кодировки, как все находящиеся в радиусе действия подводных приемопередатчиков дельфины просто сошли с ума. Они вели себя так, будто их мозги живьём засунули в микроволновую печку и включили ее на максимальное излучение. Они не понимали тот ужасный вопль на неизвестном языке, в который превратил их мысли созданный Прохоровым прибор.

Все наблюдающие за экспериментом члены экспедиции недоумевали, не зная, где кроется ошибка. И только Вадим знал, в чём дело. Не разработанный для человеческой психики алгоритм стал виновником творящегося в океане кошмара, а его ещё пока неизвестный, но глобальный просчёт. В чём он заключается, придётся вычислять как можно скорее, пока не лопнуло терпение Славгородского и он не отдал распоряжение о сворачивании работ.

Но Прохоров был далёк от мысли об ошибочности теории, возлагающей основные функции эксперимента на ретранслятор. Этот прибор несомненно нужен. Но – он должен быть правильно подключён!

Славгородский дал приказ отключить аппаратуру, уничтожающе взглянул на Прохорова, прошипел слова негодования и скрылся у себя в каюте. Он уже жалел, что уговорил себя снарядить дорогостоящую и совершенно бесполезную экспедицию. За без малого два месяца работы не продвинулись ни на шаг!

После отключения передатчиков дельфины спешно ретировались из опасной зоны, где их едва не сделали законченными психами. Микрофоны бесстрастно свидетельствовали о полном отсутствии в радиусе двух километров от «Пеликана» млекопитающих обитателей Атлантики.

Вадим же спокойно извлек из общей схемы небольшую, размером с пачку сигарет, коробочку, и отправился с ней в радиотехническую мастерскую. На этот раз он взял с собой Наташу. Её познания в биологии могли дать необходимую сейчас информацию к размышлению…

Было около трёх часов ночи, когда в дверь каюты, где жили Лещинский и Ожогин, тихо постучали. Будулай неохотно слез с койки, включил свет и, подойдя в одних трусах к двери, спросил:

– Кто там ещё? Не спится вам…

– Гена, это Вадим, – раздался из коридора голос Прохорова. – Ты очень нужен. Прямо сейчас.

Будулай повернул ключ в замке и открыл дверь. И тут же спрятался за неё, оставив в проёме только бородатое лицо с чёрными кучерявыми волосами. Он действительно как две капли воды смахивал на цыгана из популярной мелодрамы.

– Извини нас, что разбудили. – Наташа стояла рядом с Прохоровым и смущенно отводила глаза. – Гена, мы, кажется, обнаружили что-то очень важное. Надо срочно прогнать это через компьютерную программу, которую ты сделал на основе алгоритма Вадима. И если всё сойдётся…

По взгляду Наташи Ожогин окончательно убедился, что дело действительно неотложное. Он тоже был азартным человеком и не заставил себя просить дважды. Спустя минуту они уже шли по освещенному дежурным светом коридору в направлении напичканного компьютерами рабочего помещения Будулая.

Надо заметить, что по профессиональным навыкам программиста, мастера по сборке и ремонту, а также опытного пользователя Будулаю просто не было равных. Он мог выжать из процессоров и периферийных систем все, до последней капли. Причем с закрытыми глазами.

Когда Гена читал статьи криминальной хроники о злоумышленниках-хакерах, при помощи домашнего компьютера проникающих в компьютерные сети крупнейших международных банков, взламывающих систему защиты и переводящих на свои счета миллионы долларов, то снисходительно улыбался. Ожогин мог обчистить до нуля все банки мира, потратив на каждый не более трех дней и запутав следы так, чтобы не ждать неизбежной в этом случае встречи с Интерполом. Но, как и множество до самозабвения увлеченных своим делом-профессионалов, он никогда бы этого не сделал. Ему вполне хватало сознания, что он может это сделать в любое удобное время. Гордость за себя с лихвой заменяла Ожогину все деньги мира.

– А где Лещинский? – спросил Прохоров, когда они поднимались по крутой металлической лестнице на палубу, чтобы пройти в рабочие помещения, расположенные на первом этаже надстройки. – Его не было к каюте.

– Видео смотрит в кают-компании, – и Будулай сделал хорошо всем понятный жест, щелкнув указательным пальцем по горлу. Константин Константинович третий день праздновал свой день рождения. Славгородский просто сходил с ума, не понимая, откуда у старика появляются одна за другой полные бутылки армянского коньяка «Арарат». – Не знаешь, что ли? Шеф опять грозился его уволить. – Гена усмехнулся и покачал головой: – Деятель…

Когда Прохоров, Наташа и Ожогин наконец добрались до компьютерного центра, зашли внутрь и включили базовый компьютер, Вадим протянул Будулаю написанные на бумаге формулы, под которыми был от руки набросан рисунок схемы обратной кодировки радиосигнала. Геннадий с минуту внимательно изучал его, а потом расплылся в улыбке, вероятно, уже просчитав все в своем гениальном аналитическом уме.

– Слушай, ты хоть сам представляешь, что натворил?! Ты… замкнул цепь! Ты сделал это, мать твою так! Ну, Прохоров, ну голова… – Будулай нашёл нужный файл, загнал туда всю информацию с листка, начертил схему рекодировки, а потом пропустил полученные данные через специальную программу.

Даже одному из самых совершенных компьютеров мира понадобилось около минуты, чтобы выдать окончательный результат. Он оказался стопроцентным.

– Вот и всё. – Прохоров достал из кармана брюк чистый носовой платок, вытер им крупные капли пота, проступившие на лбу и над верхней губой, сунул платок обратно и тяжело опустился на вращающееся кресло. – Вот и всё, дорогие мои. Не слышу оваций и поздравлений.

Будулай, всё ещё не веря своим глазам, молча и сильно стиснул своей могучей клешней руку Прохорова и снова уставился на монитор. Результат был слишком очевидным, чтобы вызывать сомнения в его правдивости. Машина не могла ошибиться. Она безапелляционно констатировала факт. Прохоров сумел замкнуть схему передачи мозгового импульса на расстоянии при помощи спецоборудования, декодера, радиосигнала и вшитого в объект ретранслятора. Теперь оставалось только провести эксперимент на стационарном стенде, с участием «куклы» и оператора. А стенд имелся лишь в Экспериментальном исследовательском центре, в «Золотом ручье», и нигде больше. По крайней мере, именно так считал компьютерный гений Ожогин.

– Вадим, ты самый замечательный человек, которого я когда-либо встречала за свою жизнь, – прощебетала Наташа, подошла сзади и обвила шею Прохорова тонкими загорелыми руками. – Я люблю тебя.

– Я тоже. – Прохоров вдруг посерьезнел, он резко встал, достал из стоящей на столе прозрачной пластмассовой коробки форматированную дискету, вставил её в дисковод главного компьютера и вызвал операцию переноса файла.

– Что ты делаешь, эй! – со скоростью процессора отреагировал Ожогин. Он положил ладонь на манипулирующую «мышью» руку Прохорова. – Инструкции не знаешь?

Но когда Будулай встретился взглядом со сверкающими глазами Вадима, рука его непроизвольно ослабла. Он впервые видел на лице коллеги звериную злость. Если бы Ожогин продолжал настаивать на своем, то, вполне вероятно, Прохоров разорвал бы его на молекулы. Это было полной неожиданностью.

– Вадим, ты с ума сошёл? – испуганно спросила Наташа, наблюдая за движением индикатора на мониторе.

Он уже показывал шестьдесят процентов заполнения. Еще минута, и секретный файл перекочует с жесткого диска памяти на флопи-дискету. В отличие от операции копирования, оставляющей информацию на ее источнике, перенос файла автоматически стирал его из основной базы данных, переводя на портативный носитель. А это было категорически запрещено секретной инструкцией, под которой стояли подписи всех без исключения членов экспедиции, в том числе и Прохорова. Неповиновение грозило обернуться разборками с курирующей разработки Службой безопасности.

– Ну и что? – Прохоров снова улыбался и как ни в чём не бывало пожал плечами. – И куда я, по-вашему, денусь с корабля вместе с этой дискетой? Поплыву на надувном матрасе обратно в Балтийск? Сейчас вы оба очень напоминаете мне прапорщика, которому приказали заглушить танк, а он начал его перекрикивать. Я просто хочу сделать сюрприз нашему шефу, уже разочаровавшемуся в проекте, и своему коллеге Мишке. Пусть учится, пока я жив! – и Прохоров громко рассмеялся. Сейчас он снова был самим собой.

Ожогин расслабился, сел на кресло, молча наблюдая, как завершилась операция переноса файла, как Прохоров вытащил из дисковода маленький черный квадратик и спрятал его в нагрудный карман рубашки. Действительно, что Вадим может сделать с информацией, кроме как удивить ею коллег по работе? Ничего.

Будулай глубоко ошибался…

– Ты собрался куда-то? – настороженно спросила Наташа, заметив, как Прохоров подошел к входной двери, ведущей в коридор.

– Да. Пойду подышать свежим воздухом. Я чувствую, что мои извилины вот-вот спляшут ламбаду. – Вадим и впрямь выглядел измученным. За последние двое суток он очень много работал и всего два часа спал.

– Я с тобой. – Наташа сделала шаг навстречу Прохорову, но тот отрицательно покачал головой.

– Не волнуйся, через десять минут я буду в нашей каюте. – Он весело подмигнул ей. – Мне просто нужно побыть одному. Только что я сделал самую важную работу в своей жизни, понимаешь? – Вадим ласково посмотрел на любимую женщину и, прижавшись к ее щеке губами, нежно поцеловал. – Не знаю, может, на обратном пути разбужу шефа. А может, и нет. Тогда после завтрака соберемся здесь, и я продемонстрирую ему новый компьютерный мультик! Старик будет доволен. – Прохоров уже собрался выходить, как вдруг обернулся и добавил: – Кстати, работа закончена. Заберем передатчики из воды и – по коням, в матушку-столицу. Так что собирайте манатки!

Дверь за ним плавно прикрылась, неторопливые шаги, смягченные тонкой ковровой дорожкой, направились в сторону выхода на палубу.

* * *

Вадим незаметно, как ночная тень, проскользнул через овальную металлическую дверь, отделяющую коридор от палубы, и оказался снаружи… В лицо ударил ночной океанский воздух. Прохоров на секунду остановился, вдохнул полной грудью, ощутив ни с чем не сравнимый аромат соленой океанской воды, водорослей и, видимо, прилетевший сюда с расположенных в нескольких десятках миль Бермудских островов пьянящий дух диковинных тропических цветов. Затем, стараясь не попасться на глаза возможному шальному романтику, решившему постоять ночью на темной палубе «Пеликана», прошел вдоль надстройки и поднялся по узкой наружной металлической лестнице, ведущей в радиорубку и на капитанский мостик. И там, и там горел свет. Вадим прокрался на корточках к мостику, вжался в переборку и аккуратно заглянул внутрь ярко освещенного помещения. Кроме штурмана там никого не было. Он сидел за расположенным в центре помещения столом и лениво раскладывал на нем потертые и замусоленные карты. Оказывается, штурман был любителем пасьянса.

Прохоров быстро развернулся, тремя шагами преодолел расстояние, отделяющее его от радиорубки, и тихо постучал в дверь. Два длинных удара, один короткий. Это был условный знак. Радист Игорь, находившийся внутри, понял, что пришел Прохоров. Дверь бесшумно открылась, и Вадим проскользнул в радиорубку.

– Надо связаться с базой. – Он с трудом перевёл дыхание и вопросительно посмотрел на радиста. – У тебя ведь скоро сеанс связи с шефом?

– Через… две минуты, – взглянув на висящие на стене электронные часы, Игорь заметно насторожился. – А что произошло, что-то серьезное?

– Думаю, да. Я только что замкнул цепь! – Глаза Вадима сияли, как две голубые жемчужины. – Я окончил эксперимент! Понимаешь?! – Прохоров пододвинул ближе к себе стоящее недалеко от него мягкое рабочее кресло на колесиках и опустился на сиденье, положив руки на пластмассовые подлокотники. Он торжествующе наблюдал, как по лбу радиста начали ползти одна за другой три глубокие морщины. До Игоря, наконец, дошел истинный смысл слов Вадима.

– То есть ты хочешь сказать, что создал оружие? Окончательно?

– Если в общих чертах, то да. Скажем, я уже отремонтировал машину, но еще не успел ее покрасить. Сколько на это потребуется времени?.. Вот ровно через столько и начнёт работать психотропный излучатель. Думаю, шеф останется доволен моей работой. Надо будет попросить у него премию!

– Ладно, дам тебе возможность лично передать радостное известие, – засмеялся радист, радуясь скорому завершению экспедиции. Дома были рестораны, девочки, катания на роскошных автомобилях, а здесь… Скукотища!

Близилось время связи с базой. Игорь встал со своего места, пересек тесную рубку, открыл дверь и на всякий случай оглядел пустынную палубу судна. Никого. Он вернулся к столу, надел наушники и начал вызывать базу. Через минуту получил разрешение говорить по спутниковой связи и, кивнув Прохорову, включил телефонную станцию.

– Привет, шеф! У нас все в порядке… Нет, я лучше дам трубку гению, он сам все расскажет. – Игорь усмехнулся и протянул телефон Прохорову. Сам же подключился к линии и мог слышать содержание разговора через наушники. Прикрепленный к ним микрофон давал возможность разговаривать.

– Здравствуйте. Хочу сообщить хорошие новости. Я двадцать минут назад закончил создание прибора… Да, практически полностью. Спасибо… Нет, всё в порядке… Ещё не знает… Думаю сообщить ему утром. Дискета у меня в кармане. – Прохоров похлопал себя по плоской груди. – Думаю, через неделю максимум. Плюс одиннадцать дней… Хорошо, сделаю… До свидания. – Вадим Витальевич положил телефон обратно на рычаг и вальяжно развалился в кресле, вытянув ноги едва ли не через все помещение.

– Шеф, на борту всё спокойно, – продолжил разговор радист. – Даже удивительно. Пока ни один из людей СБ себя не обнаружил. Может, их вообще здесь нет? Два месяца прошло, а тихо, как в колодце… Борис? Порядок, куда он денется. Пашет, как электрический веник, в машинном отделении вместе со своим напарником.

Радист хотел было рассмеяться, но вовремя подавил в себе это безрассудное желание. Поначалу, связываясь по ночам с человеком мафии, он говорил исключительно тихо, чуть ли не шепотом, но по мере того, как время шло, а ситуация на «Пеликане» продолжала напоминать мышиную возню, Игорь окончательно уверовал в отсутствии на корабле завуалированных сотрудников Службы безопасности. Единственным человеком, с кем он по-прежнему держался настороже, был кэп Дорофеев. Штатный радист «Пеликана» приходился Дорофееву племянником и вдруг за день до отплытия неожиданно заболел, так же как и второй механик, и на его место приказом контр-адмирала Шпаркова назначили Игоря. Возможно, именно этим и определялось отношение капитана к радисту. Хотя может быть и иначе.

Прохоров достал из кармана рубашки, того самого, где лежала дискета, пачку сигарет «Кэмел», протянул продолжающему разговор радисту, но тот отрицательно замотал головой. Вадим пожал плечами, щелкнул по дну пачки указательным пальцем, выбив несколько сигарет, зажал одну из них губами, вытащил и поднес к ее концу дорогую американскую зажигалку «Зиппо», подарок Наташи на день рождения. Нажал на золотую кнопку… и от удивления выронил сигарету на пол. Радист поспешно прервал разговор и рывком повернулся в сторону двери.

В проеме стояла Наташа. Она как-то странно взглянула сначала на Прохорова, затем на радиста, потом перевела взгляд на лежащую возле ножки кресла сигарету и всё ещё горящее жёлто-синим цветом пламя бензиновой зажигалки. Затем машинально провела ладонью по волосам, будто приглаживая растрепавшуюся на ветру чёлку, и тихо спросила:

– Вадик, что ты здесь делаешь?

– Я… так, зашёл… поболтать…

Игорь недвусмысленно взглянул на Прохорова, тот сразу пришёл в себя, изобразил на испуганной физиономии жалкое подобие радостной улыбки, подошел к Наташе и обнял её за плечи.

– Пойдем в каюту, девочка моя, пойдём…

Он едва ли не силой развернул её на сто восемьдесят градусов, ухватил за руку и потянул вниз по лестнице. Дверь радиорубки тут же захлопнулась, и в замке дважды повернулся ключ.

– Ты что, следишь за мной? – Прохоров быстро шёл впереди, не оборачиваясь и не наблюдая за реакцией Наташи на его слова. – Я же сказал тебе, что хочу немного отдохнуть. А тут заметил, что в рубке свет горит, вот и зашел. Штурмана я плохо знаю, да к тому же он слишком увлекся своим пасьянсом… – Вадим Витальевич распахнул тяжелую, ведущую к жилым каютам членов экспедиции дверь, расположенную в носовой части палубной надстройки, и прошел внутрь, увлекая за собой Наташу. Десять ступенек вниз, несколько шагов по коридору, и они уже стояли перед дверью каюты номер пять. Прохоров торопливо достал ключ, открыл и вошел, включив свет. Взгляд его непроизвольно упал на иллюминатор, сразу же превратившийся в зеркало. Наташа, немного поколебавшись, перешагнула порог и закрыла за собой дверь.

– Налей мне выпить, – попросила она Вадима, слегка дотронувшись до его спины. Позавчера вечером они открыли, чуть пригубив перед сном, бутылку сухого вина, которая сейчас стояла в настенном шкафчике, рядом с Наташиной косметикой и электробритвой Прохорова.

Вадим Витальевич сразу же почувствовал облегчение, кивнул, не оборачиваясь, и повернулся чуть вправо, открывая створки встроенного в стену шкафа. Он достал бутылку «Рислинга», два высоких бокала на витых ножках, разломанную на стеклянном дымчатом блюдце плитку шоколада с орехами и поставил все это на стол.

– В конце концов, сегодня мне совершенно расхотелось спать, – заключил он, разливая вино в бокалы. – И мы обязательно должны отпраздновать наш успех. Это же надо! – Он старался выглядеть как можно более бодрым, поднял, взяв за ножки, бокалы, и повернулся, намереваясь улыбкой окончательно успокоить Наташу, в глазах которой, когда он последний раз в них заглядывал, застыла печать недоверия.

Но обернувшись, Прохоров едва не выронил, как это уже случилось с сигаретой, наполненные сухим «Рислингом» бокалы из французского стекла. Его натянутые нервы зазвенели, как струны на гитаре сумасшедшего музыканта.

Прямо ему в лицо смотрел зажатый в дрожащей руке Наташи пистолет. Это был «браунинг» самой последней модели сорок пятого калибра. Одного выстрела из этой игрушки было вполне достаточно, чтобы сквозь дыру в корпусе «Пеликана» тотчас засвистел ночной океанский ветер. При стрельбе из такого оружия с расстояния двух метров шансы Прохорова остаться живым равнялись одному против миллиона.

– Что это значит? – Вадим Витальевич с трудом шевелил моментально пересохшими губами. Взгляд его был полон страха и отчаяния. – Наташа, я…

– Лучше бы тебе помолчать, Вадим. Я всё слышала. Какое же ты ничтожество! Надеюсь, тебе будет интересно узнать, что я являюсь сотрудником Службы безопасности. Ты удивлен, милый? Я бы на твоем месте тоже была удивлена.

– Наташа… – Вадим Витальевич, застывший по середине каюты с поднятыми перед собой бокалами с вином, внезапно почувствовал, как у него из-под ног с огромной скоростью вырвалась и стремительно полетела вниз твёрдая опора. Он не верил тому, что видел, тому, что только что услышал, и всё, происшедшее в последние три минуты, казалось ему каким-то чудовищным, кошмарным сном. Вот сейчас он откроет глаза, обернется и увидит, как обычно, сладко спящую рядом Наташу – близкого, любимого человека. Но секунды летели, а он всё не просыпался. Господи, неужели всё это происходит на самом деле?!

– Тебе страшно, Вадим? – Ледяной голос доносился откуда-то с расстояния в несколько километров, причем сопровождался пронзительным, намертво засевшим в барабанных перепонках свистом, словно с неба падала сброшенная с тяжёлого бомбардировщика бомба-убийца. К горлу Прохорова медленно поднялся пылающий тошнотворный ком. – Тебе есть чего бояться… Ты – предатель! – Глаза Наташи превратились в яркие раскалённые угли. – Стой на месте и даже не пытайся пошевелиться. Надеюсь, ты понимаешь своим гениальным умом, что оружие не доверяют тому, кому запрещено его применять.

Прохоров уже несколько отошел от первоначального оцепенения и начинал лихорадочно искать выход из создавшейся ситуации. Он ожидал чего угодно, только не того, что Наташа, его любимая Наташа, окажется подсадной уткой, специально подстеленной под него предусмотрительными спецами из СБ! Как же ловко она изображала из себя миленького ангелочка, пряча от посторонних глаз смертоносный ствол сорок пятого калибра… А он, лопух, недооценил своих официальных хозяев и теперь вынужден расплачиваться за ротозейство. Хотя… Ведь не станет же она стрелять в него прямо сейчас, здесь, среди ночи!

Но тут взгляд Вадима Витальевича упал на пистолет, и он снова ощутил подкативший к горлу спазм, вот-вот готовый прорваться наружу вместе с содержимым сжавшегося, как заживо содранная и разложенная на палящем тропическом солнце человеческая кожа, желудка.

Только сейчас Прохоров разглядел накрученный на ствол «браунинга» глушитель. Однако она все предусмотрела заранее! Звук вБютрела не услышат даже в соседней каюте, за тонкой переборкой из двух листов алюминия и сантиметровой прокладки из пенопласта… Что же делать? Вот так стоять и молча ждать, пока не подоспеет подмога? Вряд ли она одна на корабле, наверняка есть еще как минимум один «коллега», и тоже с оружием… Надо срочно искать выход, иначе – смерть. Не сейчас, так потом. Не на «Пеликане», так в подвале одного из тайных казематов СБ. Не от спецов, так от мафии. Результат один. Сырая и мокрая земляная яма где-нибудь на окраине кладбища… Навсегда. Венки, речи, траурные ленты… Прохоров на секунду представил себе мрачную картину: гроб с его мертвым телом опускают в могилу четыре дюжих молодца из Службы безопасности с преисполненными фальшивой скорби рожами, в то время как другие представители этой организации выражают соболезнование вдове трагически погибшего ученого. Вдруг один из ремней, удерживающих гроб, обрывается, и он глухо, с высоты полутора метров, летит на дно свежевырытой ямы с торчащими по обе ее стороны, похожими на руки самого дьявола, обрывками корней деревьев…

– Наташа, не надо так шутить, – тихо попросил Прохоров и сделал один, совсем маленький шаг вперёд, но сразу заметил, как напрягся тонкий женский пальчик с накрашенным ярким фиолетовым лаком ногтём, надавливающий на спусковой крючок «браунинга».

Вадим Витальевич тотчас вернул ногу на прежнее место, лицо его стало серым и жалобным.

– Что ты от меня хочешь, сука? – прошипел он сквозь зубы. – Ты два года раздвигала передо мной ноги и делала минет только за то, что тебе платили жалкие гроши в кассе твоей секретной конторы! Ты, мерзкая дрянь, говорила мне слова любви, а сама думала о спрятанном под подушкой пистолете! Дешёвая ментовская шлюха! – Прохоров уже не сдерживал себя. Он с нескрываемой неприязнью смотрел на Наташу, а затем смачно и наигранно сплюнул прямо на мохнатый ворсистый ковёр на полу каюты.

И тут, совершенно неожиданно, заметил одинокую, торопливо сбегающую по ее белой как мел щеке слезу. Что это? Тонкий трюк профессиональной «подстилки» или реальность, вызванная душевной болью оскорбленной женщины?

Ответ дала сама Наташа:

– Какое же ты, Вадим, всё-таки ничтожество. Ты даже не способен отличить актёрскую игру от настоящего чувства. – Палец с фиолетовым ногтем, лежавший на спусковом крючке, напрягся еще больше. – И пусть ты оказался работающим на мафию подонком, пусть ты нелюдь, согласный передать страшное оружие в руки жаждущих власти ублюдков, я все же хочу, чтобы ты знал… Я действительно любила тебя, но ты, продажный, ничтожный, жадный мерзавец, все испортил!..

Наташа готова была разрыдаться, слезы одна за другой сбегали из её больших глаз, оставляя на бледных щеках тёмные следы размазанной туши для ресниц. Её тонкая, изящная ручка, судорожно сжимающая тяжёлый «браунинг», дрожала все сильнее. Она прямо на глазах впадала в глубокую, словно океанская впадина, истерику.

И Прохоров понял, что у него появился шанс.

Он не нашел ничего лучшего, как резко выплеснуть вино из обоих бокалов в лицо Наташе. Этим ему удалось выиграть ровно секунду. На какое-то время Наташа растерялась, а Прохоров стремительно бросился вперед, буквально на лету хватая женщину за запястье сжимающей пистолет руки, уводя её в сторону и вверх, а другой сильно толкнул Натащу в грудь. Она вскрикнула, потеряла равновесие, в падении попыталась схватиться свободной рукой за край стоящего рядом стула, как будто он мог помешать ей упасть на пол, а затем ударилась затылком о металлический дверной косяк и сползла вниз. В ту же секунду ее палец чисто машинально нажал на спусковой крючок «браунинга».

Раздался глухой хлопок, чем-то отдаленно напоминающий звук, с которым пробка вылетает из бутылки с шампанским. Пуля ушла в переборку, отделяющую каюту номер пять от каюты номер семь, где жили Славгородский и помощник Вадима, Михаил Гончаров. Входное отверстие чернело на десять сантиметров выше привинченной к полу койки, примерно на уровне груди, если представить себе спящего на ней, как обычно – лицом к борту, человека. Расположение пятой и седьмой кают было абсолютно симметричным, а это означало только одно – одна из двух коек в соседней каюте находилась точно там же, где такая же стояла в каюте Вадима и Наташи. Часы показывали около половины четвертого ночи. Трудно себе представить, чтобы в такое время профессор или Михаил решили прогуляться по кораблю.

От внезапного предположения у Прохорова похолодело внутри. Кто спал на ближней к простреленной переборке кровати, он не знал…

Вадим Витальевич притих, напряженно вслушиваясь в звенящую в ушах тишину, нарушаемую лишь едва уловимым шумом океанских волн, и ничего не услышал. Он взглянул на лежащую с закатившимися глазами Наташу, вынул из ее обмякшей руки тяжелый «браунинг», засунул его за ремень на брюках и прикрыл сверху надетой навыпуск рубашкой. Осторожно просунул руки ее под мышки, постарался приподнять и прислонить к стене. Проверил пульс и место, которым Наташа ударилась об острый угол дверного косяка. Пульс был устойчивый, рана не слишком глубокая. Возможно, даже не понадобится вмешательство врача.

Прохоров огляделся, ища в каюте подходящий вместо верёвки материал, затем быстро достал объёмистый дорожный чемодан с Наташиными вещами, извлёк оттуда две пары капроновых чулок и крепко стянул ими руки и ноги все еще пребывающей в беспамятстве женщины. Потом с огромным трудом перенес ее на кровать, подложив под голову чистое полотенце. Этого было вполне достаточно, чтобы вытекающая из раны кровь успела свернуться, не запачкав постельное бельё.

Прохоров ещё раз внимательно оглядел каюту, поднял с ковра чудом не разбившиеся бокалы, поставил их на стол рядом с бутылкой «Рислинга», причесался перед висящим у входа зеркалом, открыл дверь каюты, выглянул. Убедившись, что в коридоре никого нет, быстро вышел и запер за собой дверь, положив ключ в карман.

Спустя минуту он уже стучался условным сигналом в дверь радиорубки. Как только Игорь впустил его, Вадим Витальевич начал торопливо, но обстоятельно рассказывать об инциденте в каюте. Не забыл и про дыру, оставленную в переборке пулей сорок пятого калибра. Радист побледнел, сел на стул и, пристально глядя на Прохорова, закусил губу.

– Значит, так тому и быть, – после секундного молчания сказал он и стал быстро отбивать позывной. Ответили почти сразу и дали разрешение говорить по спутниковой связи. Игорь надел наушники, жестом показав Прохорову, чтобы тот взял трубку. На связи был сам шеф.

– Мастер, у нас ЧП, – ледяным голосом произнёс радист. – Нас раскололи. Пока об этом знает только сучка нашего друга, оказавшаяся сотрудницей СБ, но она надежно изолирована в каюте.

– Что?!! Так…

Персиков быстро взял себя в руки, примерно десять-пятнадцать секунд молчал, обдумывая ситуацию, в которой оказались агенты его структуры на «Пеликане», а потом задал еще несколько уточняющих вопросов, получив на каждый из них быстрые и исчерпывающие ответы. Не узнал он только о выстреле из «браунинга», о котором Игорь и Вадим Витальевич решили до поры до времени не рассказывать. Тем более что еще неизвестно, какие он имел последствия… Прохоров даже не хотел думать, что на той кровати спал профессор Славгородский. Это была бы невосполнимая потеря в смысле безвозвратно потерянной информации, известной только директору Экспериментального-исследовательского центра и, что тоже вероятно, не более чем паре человек из Службы безопасности. Но до Москвы далеко, а профессор был совсем рядом. Со всеми его тайнами.

– Слушайте меня внимательно! У вас в распоряжении не более двадцати – тридцати минут, чтобы полностью захватить корабль, – снова заговорил шеф. Возможно, осознание огромной ответственности за происходящие на «Пеликане» события помогли ему не потерять драгоценные минуты, в течение которых необходимо было принять серьёзное решение. – Поднимайте моториста. На нем захват машины и изолирование стармеха. Прохоров, слышишь меня?

– Слышу. – Вадим Витальевич ощутил, как затрепыхалось его сердце, словно пойманная опытным птицеловом куропатка.

– Пора размять мускулы. Ты должен любой ценой, не поднимая шума, добраться до второй рации, находящейся в каюте капитана, и превратить её в бесполезный хлам. Если для этого понадобится ликвидировать десять человек, сделай это. Но помни, что у Дорофеева есть табельный пистолет.

– У меня он тоже есть. Правда, трофейный, – кисло усмехнулся Прохоров и провёл рукой по спрятанному за поясом «браунингу».

– Далее. Капсула, надеюсь, в полном порядке?.. Хорошо. Славгородский должен сказать всё… Всё, что знает! Особенно меня интересует… – и Персиков сообщил самые важные детали, которые он хотел бы узнать и которые предстояло вытянуть из не слишком разговорчивого профессора. – Потом, когда закончишь с ним, необходимо взять контроль над штурманской рубкой. Вахтенному предстоит поработать на нас. Ровно через час к вам пришвартуется океанская яхта, которая стоит у ближайшего из островов Бермудского архипелага. К тому времени всех членов команды и ученых следует под любым предлогом созвать в кают-компанию и надёжно там изолировать. Судно должно идти полным ходом на северо-северо-восток, навстречу яхте. Радист остаётся в рубке и никуда оттуда не выходит, даже если в двери будут въезжать на танке. Оружие держать снятым с предохранителя и не слишком долго думать, если придется стрелять по живым мишеням… Помните – меня интересуют только дискета кодировки, которая наверняка находится где-то у профессора в похожем на портсигар контейнере, новейшая информация, которая сейчас у Прохорова, и та, что пока содержится в голове Славгородского, но скоро должна будет ее покинуть, – даже через телефон было слышно, как Персиков усмехнулся. – Всё, что касается лично вас… Когда подойдёт яхта, ни во что не вмешивайтесь, все втроём переходите на её борт. Об остальном позаботятся.

– А как быть с оборудованием? – спросил Прохоров. – Здесь его на пару миллионов. Кое-что обязательно пригодится.

– Хорошо, десять минут на демонтаж самого ценного. Я предупрежу капитана яхты, он даст двух человек в помощь. А сейчас начинайте. Я буду выходить, на связь каждые пять минут. Все, удачи.– На том конце линии спутниковой связи положили трубку.

Радист сразу же вызвал по внутреннему селектору механика, в двух словах обрисовал сложившуюся обстановку и передал приказ шефа. Борис не стал переспрашивать дважды, сказал лишь, что стармех – это не проблема вообще, «на всё про всё две минуты», и что после его изоляции он сразу идет в штурманскую рубку «обсудить насущные проблемы с вахтенным» и все последующее время будет находиться там, возле радиста. Если что, он вполне способен управлять кораблем самостоятельно.

Прохоров подумал, что не хотел бы оказаться на месте штурмана. Борис не пощадит моряка, если тот откажется безоговорочно выполнить его требования…

Вадим Витальевич спешно покинул рубку радиста и направился вниз, в коридор на первом этаже надстройки, где в компьютерном центре вполне ещё мог находиться Гена Ожогин. Будулай не входил в сферу интересов шефа. А значит, жить ему оставалось недолго. Прохоров не испытывал никаких угрызений совести, готовясь совершить первое в своей жизни хладнокровное убийство.

Глава тринадцатая

Между тем Будулая уже давно не было в том помещении, куда так стремительно направлялся Вадим. Буквально спустя три минуты после того, как вслед за Прохоровым ушла Наташа, он покинул компьютерный центр «Пеликана» и решил немедленно разбудить профессора и рассказать ему о неожиданном завершении работ по созданию рабочей схемы психотропного излучателя.

Ожогин вышел на палубу, осмотрелся и, к своему удивлению, не обнаружил ни Прохорова, ещё пять минут назад так сильно рвавшегося на свежий воздух, ни ушедшую вслед за ним Рудакову. Следуя логике, в данный момент они могли находиться либо здесь, либо в своей каюте, либо в каюте Славгородского, если Наташе удалось убедить своего друга в мальчишестве его поступка.

И бородатый компьютерный спец по прозвищу Будулай направился к жилому отсеку. Но случайно наткнулся на совершенно незаметный в темноте, торчащий из палубы прямо возле носовой части надстройки красный пожарный кран. Впрочем, если принять во внимание практически полностью сгустившиеся сумерки, ещё не тронутые заревом рассвета на востоке, а также отсутствие на небе луны и звезд ввиду сильной облачности, то не имело особого значения, каким именно цветом выкрасили любую из множества находящихся на палубе научно-исследовательского судна деталей и механизмов, будь то пожарный кран или лебедка для намотки каната.

Ожогин получил сильный ушиб голени, упал, затем поднялся, сел, прислонившись спиной к надстройке возле входной двери на камбуз, и несколько минут растирал ногу. Когда же он все-таки смог подняться и, ковыляя, направиться к лестнице, ведущей вниз, драма в каюте номер пять уже завершилась, и агент, мафии Прохоров разговаривал со своим шефом по спутниковому телефону из радиорубки и получал указания о немедленном захвате корабля.

Но Будулай не знал этого. Он спустился вниз, на секунду задумался, стоя перед каютой Славгородского и Гончарова, а потом несколько раз настойчиво постучал в дверь. Изнутри послышалось недовольное бурчание, шевеление постельного белья, как будто кто-то вставал с кровати, потом в замке повернулся ключ и на пороге появился Славгородский. Его глаза еще не привыкли к свету, ворвавшемуся из коридора в погруженную во мрак каюту, и профессор прикрывался от него прижатой ко лбу ладонью. На нём были белая майка и смешные, почти до колен, цветные трусы. Случайно взгляд Ожогина упал на ноги стоящего перед ним полусонного мужчины, и он с ужасом заметил на них множество розовых отвратительных шрамов. Вот почему профессор не загорал вместе со всеми по дороге до Бермудов, а постоянно носил белые хлопчатобумажные брюки. «Интересно, что повлекло за собой столь отвратительные для постороннего глаза последствия?» – машинально подумал Будулай.

– Какого чёрта вы ломитесь ко мне среди ночи?! – рявкнул профессор достаточно громко, чтобы разбудить полкорабля. – Вы, Ожогин, выглядите как фарш, дважды пропущенный через мясорубку! Почему морщитесь?

– Ударился ногой, на палубе. Григорий Романович, здесь такое дело…

Будулай торопливо рассказал профессору о неожиданном завершении работ, а также об очень странном поведении Прохорова. Едва Славгородский услышал о факте копирования секретного файла, лицо его сразу же приобрело землистый оттенок, а губы крепко сжались в идеально ровную линию.

– Так, значит? Пошутить решил, идиот? Где он?!

– Не знаю, – растерянно развел руки Геннадий. – На палубе его нет. Наверно, в каюте.

Славгородский, не мешкая, подошёл к соседней двери, облицованной, как и все прочие, «под дерево» красивым коричневым шпоном, и постучал. Ответа не последовало. Профессор нахмурился, вопросительно взглянул на Ожогина. И тут из-за двери послышался тихий стон. Мужчины непонимающе переглянулись, а затем Григорий Романович еще раз сильно дернул за ручку. Дверь .загудела, но не поддалась. Профессор прислонился к ней ухом и поднял вверх руку.

– Тихо! Там, по-моему… кто-то стонет… Женщина… Боже, это же Наташа!

Славгородский резко повернулся к Ожогину:

– Иди к боцману, пусть даст запасной ключ! Скорее… Чёрт, опять начинается старая история. – Руководитель экспедиции проводил взглядом хромающего Геннадия и непроизвольно вспомнил о покойном генерале Крамском, сбитом вертолете и пропавшем начальнике охраны «Золотого ручья» майоре Боброве. Славгородский слишком долго работал в секретном ведомстве, чтобы верить в случайности. Как же, сюрприз он решил сделать, поганец!.. А ведь даже не подумал бы на него никогда в жизни… Бедная Наташа, она, наверно, вычислила Прохорова, а этот… Сволочь. Интересно, где он сейчас?.. Михаил!.. Надо разбудить Михаила!..

Профессор бросился в свою каюту, лихорадочно нащупал на стене выключатель, зажёг свет и, подойдя к кровати, на которой, укрывшись с головой, спал Гончаров, сильно тряхнул того за плечо.

– Миша, вставай! Скорее! На борту корабля ЧП! – И тут глаза Славгородского вылезли из орбит, как у больного базедовой болезнью, во рту пересохло, а сердце сжалось до размеров выжатого лимона.

Григорий Романович судорожно схватился за грудь и, охнув, повалился в мягкое кресло, чудом оказавшееся как раз сзади него. Он продолжал находиться в сознании, только сильно морщился, с огромным трудом хватая воздух посиневшими губами, и неотрывно, словно завороженный, смотрел на кровать, где по-прежнему лежал Михаил Гончаров.

На лице Михаила навечно застыла радостная улыбка. Видимо, в момент смерти двадцатидевятилетний Миша, у которого дома оставались жена и четырехлетний сын, видел во сне что-то очень хорошее, что заставило его улыбнуться. Навсегда… Точно посередине его груди зияла дыра с развороченными наизнанку краями и запекшейся вокруг кровью, оставленная застрявшей где-то внутри тела пулей сорок пятого калибра. У Гончарова оказалась на редкость крепкая кость. Она-то и стала последней преградой, погасившей убойную силу пули. Славгород-ский почти сразу, как только осознал, что Михаил мертв, обнаружил едва заметную дырочку на висящем на стене ковре. Стрелять могли только из каюты, откуда сейчас доносились сдавленные стоны Наташи Рудаковой. Сделать это мог только один человек… Прохоров!

Профессор услышал, как к открытой двери его каюты быстро приблизились торопливые, чуть приглушенные тонкой ковровой дорожкой шаги. В проеме появился боцман.

– Мёртв? – не вдаваясь в лишние подробности, спросил он профессора.

Славгородский кивнул, взгляд его несколько оживился, он протер глаза, будто прогоняя остатки внезапно навалившегося кошмара, и направился к выходу.

– Там Наташа, её заперли, – сказал Григорий Романович, заметив в руке Евгения запасной ключ от пятой каюты. – Она стонет. Гад какой, что он с ней сделал?!

– Прохоров? Где он? – спросил боцман, уже поворачивая ключ в замке.

– Во всяком случае в каюте мы его вряд ли найдем, – покачал головой Славгородский.

Дверь каюты распахнулась, боцман нащупал выключатель, и под потолком вспыхнул светильник. Наташа лежала на кровати со связанными руками и ногами и заклеенным толстой полоской клейкой ленты ртом. Глаза её были широко открыты, в них появилась надежда. Профессор обратил внимание на испачканное кровью полотенце, лежащее у женщины под головой. Очевидно, она была ранена.

– Наташенька, девочка моя! – Славгородский бросился к ней, принялся лихорадочно развязывать тугие капроновые узлы, но боцман только покачал головой и отстранил профессора.

– Так вы, Григорий Романович, будете до завтрашнего вечера ковыряться. Не проще ли… – И Евгений тремя движениями острого выкидного ножа перерезал связывающие Наташу капроновые чулки.

Она попробовала встать, но тут же застонала и снова опустилась на подушку. Славгородский содрал с ее побелевших губ пластырь. Женщина с трудом открыла глаза, обвела взглядом стоящего рядом с кроватью боцмана и склонившегося над ней профессора, а потом, едва шевеля отказывающимися слушаться губами, прошептала:

– Вадим… Он… шпион. – Она поморщилась от боли, и из её глаз покатились слёзы. – Радист тоже… У него дискета… И пистолет… Скорее! – Наташа громко застонала и потеряла сознание.

Лицо профессора налилось кровью.

– Гад, мразь!.. – Он лихорадочно искал, какое бы ещё слово бросить в адрес Прохорова, но мысли его спутались, и изо рта вырвалось только змеиное шипение. Кулаки сжались, и Славгородский тяжёлым взглядом посмотрел сначала на боцмана, потом на стоящего позади него Ожогина. – Надо найти его и раздавить, как таракана, как гниду ползучую!

– Григорий Романович, быстро идите к капитану и сообщите ему о Прохорове. Пусть свяжется со Службой безопасности. У него есть рация и оружие. Закройтесь в каюте и никуда из нее не выходите, что бы ни случилось. – Евгений обернулся к Будулаю: – Ты останешься с Наташей. Дверь закрыть изнутри. Я иду в радиорубку. Быстрее, профессор! – Боцман неожиданно сунул руку за пояс и вытащил пистолет. Поймав на себе удивлённые взгляды Славгородского и Ожогина, пояснил: – Я работаю на наших друзей, профессор. Теперь вы знаете…

Он снял с предохранителя «стечкин» и быстро вышел из каюты. Славгородский последовал за ним. Будулай проводил их испуганным взглядом, запер дверь и уселся на кровать рядом с Наташей, которая начинала понемногу приходить в сознание. Совсем неожиданно для самого себя высокий бородатый мужчина зарыдал, словно ребенок. Слезы градом лились из его больших карих глаз, он неуклюже растирал их по лицу и тщетно пытался вспомнить, когда последний раз в жизни ему приходилось плакать.

* * *

Поднявшись по лестнице, выходящей на палубу со стороны левого борта, Славгородский поспешил в каюту капитана, а боцман, оглядываясь по сторонам и прижимаясь к переборке, направился в носовую часть судна, откуда начиналась лестница, ведущая на третий уровень надстройки, туда, где рядом друг с другом находились капитанский мостик и радиорубка.

Евгений посмотрел вверх – в обоих помещениях, как и следовало ожидать, горел свет. Он на секунду остановился, перевел дыхание, провел ладонью левой руки по гладкой вороненой стали пистолета и тут краем глаза уловил едва заметное шевеление у надстройки, как будто кто-то вышел со стороны правого борта и тоже направился к ведущей наверх лестнице. Так оно и оказалось. В четырех шагах от боцмана стоял Борис, моторист из машинного отделения. Он оцепенело смотрел то на Евгения, то на направленное ему точно в переносицу дуло пистолета и молчал. Первым заговорил Боцман. Он узнал моториста, опустил «стечкин» и тихо сказал:

– Не бойся, я просто принял тебя за другого.

– За кого другого? – настороженно спросил Борис, наконец справившись с оцепенением и подойдя почти вплотную к Евгению. – За куропатку? Или медведя? Ты что, решил поохотиться здесь, на палубе, в половине четвертого ночи? – Борис демонстративно покрутил указательным пальцем у виска. – Псих…

– Помолчи! – резко перебил его боцман. – Только что Прохоров избил и связал в пятой каюте Наташу, застрелил своего помощника Гончарова, а сам пропал. Ты его не видел?

– Чего он сделал?! – Брови моториста удивлённо взметнулись. – Убил?

– Да, убил. Он шпион. И радист, – Евгений кивнул в сторону светящегося над головой окна радиорубки, – с ним заодно. Теперь ты понял? Быстро иди к своему старшему и предупреди его. За машину вы отвечаете, все должно быть очень оперативно. Не исключено, что у них есть сообщники на каком-нибудь судне, которое тащится за нами с самого начала экспедиции. Ты меня хорошо понял?.. Тогда бегом в машинное отделение. – И, не дожидаясь ответа, боцман стал подниматься по круто идущей вверх железной лестнице.

Он уже сделал не менее восьми шагов, когда его слух вдруг уловил странный звук, как будто кто-то тихо чихнул, прикрываясь ладонью. В следящую секунду что-то тяжёлое ударило Евгения под левую лопатку, раскаленная молния пронзила тело, в ушах с неимоверной скоростью стал нарастать пронзительный свист, руки отчаянно вцепились в металлические поручни лестницы, а потом все внезапно исчезло, словно киномеханик нажал на кнопку и остановил фильм. Какое-то время Евгений ещё стоял, глядя невидящими глазами в бездну спустившейся на Атлантический океан ночи, а потом плавно, словно в замедленной съемке, повалился назад. Ноги его отделились от ступеней, руки неестественно поднялись вверх, пальцы правой руки разжались, выпуская оружие, и боцман тяжело обрушился на палубу рядом с молча стоящим Борисом.

Моторист подошел, направил ствол своего пистолета в голову распластавшегося мужчины и еще раз нажал на спуск. Затем поднял выроненный Евгением «стечкин», засунул за пояс, второй пистолет положил в карман, схватил боцмана за ноги, отволок к борту, одной рукой взялся за воротник рубашки, второй за ремень и без видимого труда приподнял восьмидесятикилограммовый труп и перекинул через борт. Несмотря на то, что на эту сторону выходили окна трех кают, никто не придал значения глухому, словно накатившаяся на борт волна, всплеску.

Покинув рубку радиста, Прохоров сразу же направился в компьютерный центр, но Ожогина там не было. Вадим Витальевич быстро развернулся и побежал в сторону носовой части судна, где размещались каюты, не заметив стоящего около борта и провожающего его взглядом Бориса. Там он тихо прокрался по коридору, остановился перед каютой номер семь и медленно надавил на ручку.

Дверь открылась, и Прохоров увидел лежащего на спине Гончарова с дыркой посередине груди, оставленной «браунингом» сорок пятого калибра. Значит, все-таки Михаил, а не профессор!.. Это было просто подарком судьбы.

Прохоров вышел, закрыв за собой дверь, хотел было сразу же зайти в соседнюю каюту и проверить, как там Наташа, но счел это лишним и со всех ног побежал в каюту капитана Дорофеева. По расчету Вадима, именно там должны были находиться сейчас Ожогин и Славгородский.

Дверь в каюту кэпа оказалась запертой, но за ней Прохоров отчетливо различил тихий голос профессора. Медлить было нельзя. Вадим Витальевич направил пистолет на замок, отошел за дверной косяк и выстрелил. Путь был свободен. Он рывком распахнул дверь и увидел застывшего посередине просторной каюты Славгородского и сидящего перед рацией кэпа. Тот еще не успел связаться с людьми из СБ, это было очевидно даже при беглом взгляде. Нечасто приходилось капитану второго ранга Дорофееву прибегать к помощи стоящей в его каюте запасной рации, предназначенной для экстренной связи…

– Ты?!! – увидев ворвавшегося Прохорова, прорычал Славгородский. Он крепко сжал кулаки и бросился на ненавистного ему человека. Перед глазами у профессора все еще стояли лицо Наташи и окровавленное полотенце под её головой. К тому же он был уверен, что именно Прохоров убил Мишу Гончарова. Капитан тоже не мешкал, а схватил лежащий перед ним на столе табельный пистолет.

Но Вадим Витальевич, с некоторых пор вообще потерявший чувство опасности, опередил обоих. Он молниеносно вскинул руку с «браунингом» и всадил пулю прямо между глаз капитану, а потом быстро повернулся к бросившемуся на него профессору и изо всех сил ударил его рукояткой пистолета по голове. Удар получился не совсем точный, рука соскользнула, оставив на щеке Славгородского рваную рану. Профессор по инерции подался вперёд, вскрикнув и обезумевшим взглядом посмотрев на Прохорова. Вадим Витальевич сделал шаг вправо, примерился, в доли секунды успел сообразить, что не стоит бить по голове человека, которому еще предстоит поработать мозгами, быстро переложил пистолет в левую руку и ударил Славгородского кулаком в живот. Тот охнул, грузно повалился на колени, содрогаясь в конвульсиях и пытаясь схватить посиневшими губами хоть один глоток воздуха.

Вадим Витальевич подошел к лежащему навзничь Дорофееву, посмотрел в его стекленеющие глаза, в которых навсегда застыло выражение отчаяния, поднял с ковра пистолет, засунул в карман, взял со стола тонкий электрический провод-удлинитель, оторвал вилку на одном конце и розетку на другом, вернулся к Славгородскому, пинком под зад опрокинул его на пол, сел сверху и принялся связывать сначала руки, а потом – ноги.

Связав профессора, Прохоров порылся в карманах висящего на стуле форменного кителя капитана, нашел там носовой платок, но тот оказался слишком маленьким, чтобы пригодиться на роль кляпа. Пришлось прибегнуть к помощи небольшого махрового полотенца, которое обнаружилось возле умывальника. Оглядев лежащего Славгородского и придя к выводу, что тот очень смешно выглядит с торчащим из приоткрытого рта оранжевым уголком полотенца длиной в пятнадцать сантиметров, Вадим усмехнулся и пнул его ногой в живот.

– Просто красавец! Видел бы ты сейчас свою рожу. Что? Не слышу!

Славгородский мычал и вертелся, насколько это ему позволяли скрученные за спиной руки и привязанные к ним ноги.

– Понимаю, тебе не до смеха. Но ты сильно не расстраивайся, я ещё навещу тебя в самое ближайшее время, и тогда ты мне расскажешь интересную сказку. А сейчас, извини, некогда, у меня дама одна в запертой каюте. Ты ведь не хочешь, чтобы с ней что-нибудь случилось? Кстати, а может быть, вы уже навещали её? Говори!

Жестокий удар носком ботинка в почку заставил профессора взвыть, а затем лихорадочно закивать головой, дескать, да, навещали.

– А где Ожогин? В каюте, с Наташей?

Славгородский снова кивнул. Ему, наверно, не очень нравилось, когда его бьют ногами.

Прохоров схватил профессора за шиворот и потащил к находящейся в нескольких метрах от каюты боцманской подсобке. Там затолкал его в кучу всякого хлама, приказал сидеть тихо, пообещал скоро вернуться, на всякий случай повесил на дверь ржавый висячий замок, который нашел на одном из стеллажей вместе со связкой ключей, и, не теряя времени, направился к каюте номер пять. По дороге Вадим Витальевич поймал себя на мысли, что он вполне освоился с ролью боевика и даже начал получать от этого определенное удовольствие. Хватило лишь тридцати минут, двух трупов и трех выстрелов из «браунинга» сорок пятого калибра…

Ожогин и Наташа находились в каюте. Дверь была заперта, запасной ключ, принесённый боцманом, торчал в замке с внутренней стороны. Открыть ее снаружи не представлялось возможным. Но угроза незамедлительно применить оружие, если дверь не откроется через пять секунд, заставила Будулая впустить самого нежеланного гостя. Вероятно, окажись на месте Прохорова сам рогатый дьявол, Гена воспринял бы его визит гораздо более дружелюбно. Сейчас он стоял возле кровати, на которой лежала Наташа, и с ужасом смотрел на ехидно ухмыляющегося Вадима, закуривающего сигарету и не сводящего глаз с еще не так давно горячо обожаемой женщины.

– Как себя чувствуешь, дорогая? – спросил Прохоров. – Ты сама виновата во всем. Я знаю, что ты сейчас обо мне думаешь, но это уже не важно. Тебе следовало не наводить на меня сразу этот дурацкий пистолет, а сесть и обстоятельно поговорить на, не скрою, очень важную для нас обоих тему. И когда я рассказал бы тебе несколько существенных деталей из моей жизни, ты, уверен, восприняла бы все совсем иначе. Но ты предпочла псевдопатриотизм своему личному, такому близкому и такому реальному счастью…

– Да замолчи же, придурок! – Ожогин поморщился и сплюнул прямо на ковер – Противно даже слушать тебя. Что ты еще хочешь от нее?! Не видишь, человеку нужен врач!

– Если кое-кто в эту же секунду не замолчит, то, боюсь, придется незамедлительно устроить сквозняк в его большой, бородатой и очень умной голове. Достаточно умной, чтобы в ней еще остался врождённый инстинкт самосохранения.

Вадим Витальевич бросил в лицо Будулаю сгоревшую спичку и вдруг неожиданно опустил пистолет вниз и нажал на курок. Еще один глухой хлопок, похожий на звук открывающейся бутылки с шампанским, и Ожогин, словно подкошенный, повалился на пол, схватившись за простреленную голень. Прохоров уже вошел во вкус и не хотел так скоро выходить из образа грозного вершителя человеческих судеб – судьи, прокурора, адвоката и палача в одном лице. Когда пришвартуется яхта с боевиками, тогда он снова станет обычным учёным, тихим и несколько тормознутым, каким его и представляли себе раньше все окружающие. Но до тех пор ещё есть время и патроны. Ему ведь теперь очень, очень нравится стрелять!

– И не вздумай орать, людей разбудишь, – предупредил Вадим Витальевич Будулая, у которого глаза уже вылезли из орбит, а рот открылся на всю ширину в беззвучном вопле.

Прохоров мысленно похвалил себя за то, что еще в Москве положил в чемодан с вещами несколько упаковок широкого бактерицидного пластыря. Одну он использовал по назначению, когда натер пятку, вторая пригодилась для «обеззвучивания» Наташи, последнюю он намеревался использовать точно таким же образом, но уже для Гены Ожогина. И делать это нужно было как можно быстрее, пока Будулай не вышел из состояния первоначального шока и не завопил на весь корабль.

– Покорнейше прошу меня извинить, но это просто необходимо, – с этими словами Прохоров ударил ногой в живот и без того скрючившегося на полу каюты Ожогина, отчего компьютерщик вообще потерял человеческий облик, стал гнусаво шипеть, прямо на глазах покрываясь пурпурными пятнами.

Прохоров уже привычным движением разорвал упаковку и налепил ему на рот здоровенный кусок широкого пластыря, а затем связал ему руки за спиной его же собственным брючным ремнем, после чего проделал точно такую же процедуру с Наташей, но уже при помощи еще одной пары извлеченных из ее чемодана капроновых чулок. При малейшей попытке приподнять голову с подушки у Наташи сразу темнело в глазах, но стонать и говорить она могла, хоть и тихо, поэтому Вадиму Витальевичу пришлось скомкать два чистых носовых платка и использовать их вместо кляпа.

– Вот и славненько. – Прохоров оценил проделанную работу, повернулся к входной двери, достал из замка ключ, вышел в коридор и запер её за собой. Теперь оба ключа находились у него в кармане.

На палубе он встретил моториста Бориса. Судя по его виду, тот уже сделал все возможное, чтобы шеф не смог придраться ни к единой мелочи. Тем же мог похвастать и Прохоров. Совместными усилиями они ликвидировали обоих сотрудников СБ (боцмана и капитана), изолировали Ожогина, Славгородского и Рудакову, единственных, кто знал о существовании на «Пеликане» агентов мафии, а также установили полный контроль над машиной, ликвидировав оказавшегося чересчур прытким стармеха. Итак, убиты были уже трое из команды «Пеликана» – капитан, боцман и стармех. Остальные члены команды и ученые либо спали, либо, как Константин Константинович Лещинский, пьянствовали в одиночестве в кают-компании. Оставалось лишь завершить захват судна, взяв под контроль стоящего на капитанском мостике вахтенного и, созвав всех остальных'по внутренней общей связи в кают-компанию якобы для срочного сообщения, просто-напросто задраить снаружи единственный выход.

Прохоров и Борис поднялись наверх, на третий ярус надстройки, где спустя тридцать секунд моторист при помощи «стечкина» без проблем смог убедить вахтенного матроса в целесообразности исполнения приказов «нового капитана», а Вадим Витальевич направился в радиорубку, где сообщил радисту хорошие новости насчет успешной изоляции и ликвидации неугодных и любопытных, а потом попросил объявить на корабле общий сбор через три минуты, после чего направился вниз, в кают-компанию.

Лещинский сидел в мягком кресле и стеклянными глазами наблюдал за развратом, творящимся на экране телевизора. На столе перед ним стояли пустая бутылка «Арарата», тарелка с измятыми фантиками из-под конфет и пятидесятиграммовая стопка, где еще покоились остатки благородного напитка. Лещинский сфокусировал зрение на появившемся в проходе Прохорове, сделал кислую мину, пробурчал себе под нос что-то нечленораздельное и снова уставился в телевизор, держа в левой руке пульт дистанционного управления видеомагнитофоном. Старому мастеру показалась слишком пресноватой картина выполняемого перед видеокамерой секса, и он решил «добавить перчика», включив ускоренное воспроизведение… Оказалось гораздо смешнее. Актёры занимались сексом со скоростью сто двадцать толчков в минуту;

Лицо Лещинского медленно расплылось в ехидной улыбке.

– Как кролики, мать их так… – хмыкнул он и закрыл глаза, явно намереваясь отойти ко сну прямо в кресле. Но это у него не получилось, так как в динамиках общей связи по кораблю загремел голос радиста, трижды подряд повторивший приказание капитана всем без исключения, кроме мотористов и вахтенного, срочно собраться в кают-компании.

Полусонные «лунатики» появились на лестнице, спускающейся в каюту, уже через две минуты. Продирая слипающиеся глаза, они спрашивали друг друга о причине ночного аврала. Прохоров вежливо кивал каждому вновь приходящему, сообщая, что после сбора всей команды и ученых должен доложить капитану. Причина ночного «сейшена» ему, как и всем, пока еще не известна.

Когда через шесть минут приполз последний сонный «пассажир», старший группы ихтиологов, Прохоров поднялся по ступенькам железной лестницы, сел возле единственного выхода из кают-компании и сказал:

– Внимание. Слушайте меня и не задавайте лишних вопросов! Сейчас все вы останетесь здесь, я вас закрою и уйду…

– Да ты что, охренел, дружок?! – рявкнул самый здоровый мужик на корабле, кок Володя, и вскочил с дивана, – В чём дело, почему капитан собрал людей здесь, а сам где-то шастает?! Что за шуточки?..

– Может быть, помолчишь, а? – поморщился Прохоров, вытаскивая из-за пояса пистолет. – Ко всем остальным это тоже относится!

В кают-компании мгновенно воцарилась гробовая тишина. Все без исключения присутствовавшие уставились на крепко зажатый в руке Прохорова «браунинг». Аргумент был достаточно веским, чтобы принимать его во внимание.

– Вот так-то гораздо лучше, – усмехнулся Вадим Витальевич. – Ставлю всех в известность, что корабль захвачен. Капитан, боцман и стармех попытались оказать сопротивление… И знаете, где они сейчас?.. Гуляют по райскому саду. Если кто желает последовать их примеру, милости просим. Немедленное исполнение гарантирую! Нет желающих? Как хотите… – Вадим резко развернулся, вышел из кают-компании и закрыл за собой дверь. Несколько раз гулко скрипнула наружная задрайка, а потом раздался громкий смех, больше напоминающий карканье вороны. Кому именно он принадлежал, было не трудно догадаться… И означал этот смех то, что в процедуре захвата «Пеликана» поставлена большая жирная точка.

Покончив с этим, Прохоров быстро забежал на третий ярус надстройки, сообщил Борису и Игорю об успешном завершении операции, а потом спустился обратно на палубу и не спеша пошел в боцманскую подсобку, на ходу обдумывая во всех деталях предстоящую ему роль римского инквизитора. Славгородскому предстояло рассказать очень многое и к тому же успеть уложиться за шесть минут, так как по истечении именно этого срока введенный внутримышечно скополамин, который гораздо чаще называют «сывороткой правды», у девяносто семи человек из ста вызывает Необратимые изменения психики, делая их по сути полными идиотами до конца жизни. О таком прискорбном факте Прохорова предупредили еще в Москве, когда в одном из частных зубоврачебных кабинетов вместо правого верхнего резца вставили ничем не отличающуюся от него по виду капсулу с дозой этого концентрированного препарата. Верховные деятели мафии решили, что добиться от профессора исчерпывающей информации будет достаточно трудно, если на всё про всё отпущено только несколько минут. И с тех самых пор Вадим Витальевич Прохоров постоянно имел при себе один из самых совершенных контейнеров стоимостью в несколько тысяч долларов. А перед самым «круизом» он специально прихватил с собой одноразовый шприц.

Славгородский лежал там же, где и пятнадцать минут назад. Едва появился Прохоров, Григорий Романович отчаянно замычал, испепеляя своего мучителя взглядом сверкающих глаз. В руке у Вадима профессор с ужасом увидел пластмассовый шприц с небольшим количеством какой-то мутной жидкости. Славгородскому не потребовалось много времени, чтобы догадаться о цели очередного визита «доктора Прохорова». Он, подобно призраку ада Люциферу, пришел за его душой.

Осознав полную невозможность изменить что-либо в свою пользу, профессор сразу осунулся, лицо его приобрело мертвенно-бледный оттенок.

– Что-то вы неважно выглядите, больной! – прогнусавил облизывающийся и возбужденный Вадим Витальевич. – Надо сделать вам маленький укольчик для бодрости.

Он наклонился, разорвал одну из брючин Славгородского в районе бедра, на мгновение задержал в воздухе готовую к внедрению иглу, с интересом свихнувшегося патологоанатома посмотрел в затуманенные зрачки Григория Романовича и тихо спросил:

– А почему не интересуетесь, какое именно лекарство прописал вам доктор? Вам все равно? И правильно, голубчик, очень правильно! Пациент должен быть послушным, ведь доктор всегда желает ему только добра! – с этими словами Прохоров вонзил шприц в исполосованную отвратительными шрамами ногу профессора.

Медленно, с наслаждением, надавил на поршень. Выдернул иглу и отшвырнул шприц в кучу сваленного в углу боцманской подсобки хлама. Не отрывая взгляда, наблюдал, как через три секунды глаза Славгородского увлажнились, заблестели. Осторожно, чтобы не вырвать скомканный в глотке язык, вытащил изо рта профессора оранжевое махровое полотенце. Славгородский закашлялся, пустил обильную слюну, затем вдруг зарычал, словно в него вселился дух бенгальского тигра, и взглядом преданного животного посмотрел на сидящего на мотке капронового каната Прохорова.

– Как себя чувствуете, Григорий Романович? – спросил Прохоров, доставая из кармана небольшой блокнот в кожаном переплете и шариковую авторучку. – Можете говорить?

– Да, могу, – покорно кивнул Славгородский. Его безумные зрачки, как привязанные, уставились прямо перед собой. Они смотрели на Прохорова, но не видели его.

– Хорошо. Для начала ответьте, где сейчас находится дискета с программой кодировки на самоликвидацию?

– Она… Она… в сейфе. – Славгородский говорил настолько тихо, что Вадиму приходилось напрягать слух.

– Конкретней, пожалуйста. В каком сейфе? Где? – Прохоров открыл блокнот и приготовился записывать.

– В каюте капитана. Здесь.

– Шифр знаете?

– GWS, поворот ручки направо до щелчка, SXM, поворот налево до щелчка, затем цифры – 997034. Ключ не нужен.

– Хорошо, очень хорошо. Дальше. Как активизировать самоликвидатор бункера в «Золотом ручье».

– Работает от пейджингового сигнала. Нужно позвонить на станцию, сказать номер абонента и комбинацию из восемнадцати цифр и букв. Через пять минут после активации взрывного устройства оно срабатывает. Отключить его можно сигналом-блокиратором, тоже от пейджинговой связи.

– Вы знаете обе комбинации? Кто ещё их знает?

– Знают двое, я и начальник четвертого отдела СБ. Абонент 47033. Комбинация на активацию следующая – DD 455 001 WJ 832 FG 999. На блокировку – то же самое, но в обратном порядке.

– Отлично! – Прохоров торопливо записывал в блокнот строку за строкой. – Едем дальше… Кодовые сигналы, которые должны получить ваши бывшие пациенты, чтобы покончить жизнь самоубийством. Назовите фамилии. Начнем с Горбатого…

И Вадим Витальевич снова взялся за ручку. Ровные ряды строчек медленно, но верно покрывали одну за другой чистые страницы блокнота. Прохоров то и дело поглядывал на наручные электронные часы, на которых включил секундомер сразу же после извлечения иглы из бедра Славгородского. До отметки критического времени оставалось три с половиной минуты…

Вадим закончил писать, когда импровизированная стрелка из жидких кристаллов завершала шестой круг по циферблату. Профессор заметно сдал, речь его становилась все медлительнее, слова – бессвязнее, глаза – тусклее. Прохоров положил блокнот в карман, облокотился о колено, подперев щеку ладонью, и с любопытством наблюдал за превращением разумного человеческого существа в глупое бестолковое создание, способное только есть, спать и нести всякую околесицу. По крайней мере, именно о таких последствиях применения скополамина его предупреждал связник.

Неожиданно взгляд новоявленного инквизитора снова упал на исчерченную шрамами ногу Славгородского.

– Профессор, что у вас с ногами? Откуда такие отвратительные рубцы?

Григорий Романович медленно поднял взгляд на Прохорова, несколько долгих секунд вникал в смысл вопроса, а потом противным гортанным голосом ответил, с трудом соединяя слова в логическую цепочку.

– Ноги… Они всё ещё болят… Дети… мёртвые дети…

– Что вы такое несете, какие мертвые?! – раздражённо спросил Вадим Витальевич. – Говорите яснее! Что у вас с ногами?

– Это авария… автомобиль… Тридцать лет назад… Я был пьян… Мёртвые дети… Я убил их… Они стояли у стены дома, в которую я врезался… Ужас…

– Вы их раздавили?! Да как же вас не расстреляли сразу после этого?! В те-то годы!..

Но Славгородский уже не слышал Вадима Витальевича. Изо рта у него снова хлынула слюна, тело задрожало, связанные руки несколько раз дернулись, а потом ослабли. Григорий Романович потерял сознание. Очнувшись, профессор не сможет вспомнить, кто он, как его зовут и что он здесь делает.

Прохоров переложил пистолет в правую руку и направил ствол прямо в затылок сжавшемуся в позе эмбриона Славгородскому.

– Так ты, голубчик, убийца! – процедил он сквозь зубы. – Удивил меня, честное слово! Интересно было бы узнать, кто тебя от «вышки» отмазал. Да, видно, не судьба… И хоть ты не заслужил, я тебе помогу. Пусть твоя душа скажет мне спасибо, что освобождаю её из тела психически больного старика.

Глухого звука выстрела никто не услышал. Серое вещество, брызнувшее во все стороны, медленно стекало по грязным стенкам боцманской подсобки, оставляя на них мокрый водянистый след. Прохоров смачно выругался, отряхнул с одежды капли профессорских мозгов и быстро вышел в коридор.

Когда он поднялся на капитанский мостик, на горизонте уже показался силуэт роскошной океанской яхты, носившей красивое имя «Орион». Захваченный тремя бандитами «Пеликан» со скоростью пятнадцать узлов шёл ей навстречу. Спустя тридцать минут суда пришвартовались друг к другу, перекинули через борта трап, и восемь вооруженных боевиков тотчас оказались на палубе военного научно-исследовательского корабля. Кроме установки взрывчатки в трюме и спешного демонтажа дорогостоящего оборудования работы у них не нашлось. Через четверть часа боевики вернулись на яхту вместе с тремя людьми из команды «Пеликана», отдали концы, убрали трап и отчалили.

Прохоров стоял у кормовых лееров «Ориона», нервно курил, стряхивая в воду пепел, и ежесекундно поглядывал на отдаляющийся «Пеликан». Там оставалась не только некогда любимая им Наташа, но и все его тридцать с лишним лет, прожитые на грешной земле. Прежний Вадим Витальевич Прохоров остался где-то далеко в прошлом. Новый, с неясной судьбой и тягостными душевными терзаниями, стоял сейчас, оперевшись на борт дорогой белоснежной яхты, стремительно летящей по голубой поверхности океана, и не знал, радоваться ему или плакать.

Из такого состояния Прохорова вырвал лишь последовавший через несколько минут взрыв, адским пламенем взметнувшийся около самой линии горизонта, а потом, когда звуковая волна преодолела отделяющие яхту от «Пеликана» две с половиной мили, Вадиму даже показалось, что он отчетливо услышал донесшийся до него сквозь грохот разорвавшихся десятков пластиковых мин последний предсмертный крик Наташи…

У Прохорова помутилось в глазах, он пошатнулся, выронил из правой руки сигарету, другой крепко схватился за левую сторону груди, занывшую от внезапной боли, на какое-то время застыл, все еще продолжая глядеть на место гибели «Пеликана», а потом медленно опустился на до блеска вымытую палубу. Тридцатисемилетний учёный Прохоров умер от обширного инфаркта всего на несколько секунд позже погибшей при взрыве «Пеликана» Наташи. Бермудский же треугольник в этот роковой день пополнил свой черный список еще двадцатью пятью человеческими жизнями и одним кораблем. Как знать, может, и все прочие смерти не имели никакого отношения к сверхъестественным силам, находящимся за чертой здравого смысла и установившегося за века привычного порядка вещей… По крайней мере про лежащий на дне океана бомбардировщик французских ВВС это можно сказать с полной уверенностью.

Глава четырнадцатая

Я выкинул из головы мысли насчет побега из мафиозной структуры. Закончились всевозможные проверки и испытательные сроки, и Персиков, вызвав меня в очередной раз в свой бункер, сообщил, что отныне я наделен полномочиями разрабатывать систему защиты и внутренний режим базы, а не только исполнять написанные кем-то до меня инструкции. В течение очередного месячного отпуска я должен разработать и представить ему на утверждение полный план модернизации всей системы безопасности базы, а также список необходимого дополнительного оборудования и работ, для выполнения которых людей предоставят незамедлительно. А еще Владимир Адольфович сообщил мне об очередном повышении моей зарплаты – до шестидесяти тысяч долларов в месяц и о том, что меня собираются ввести в совет «структуры» по обороне и разработке стратегических военных операций. А в конце разговора Персиков выдал самую главную новость – на мое имя куплен шикарный особняк в Юрмале.

На следующий день я уже летел самолетом в Таллин, а набросанный мной буквально за одну ночь план модернизации структуры охраны базы уже лежал на столе у Персикова. С некоторыми, совершенно не имеющими отношения к безопасности деталями, о которых большой босс даже не догадается. Я просто решил немного поразвлечься, не подозревая, что такая мелочь, как дополнительно установленная в одном из помещений скрытая камера явится виновницей сокрушительного удара по глобальным планам структуры. Когда я вносил ее в схему модернизации, то моим единственным желанием было хоть как-то добавить себе развлечений, которые в замкнутом пространстве базы отнюдь не радовали разнообразием.

Согласно плану, который Персиков – я это знал – подпишет не глядя, скрытая камера с выводом прямо на стоящие в комнате начальника охраны видеомагнитофон и телевизор (неслыханная наглость с моей стороны!), монтировалась в вентиляционном отверстии одного из кабинетов бункера, где, по моему предположению, время от времени Владимир Адольфович встречался со своими стукачами, о существовании которых доподлинно знал только я, он да сами соглядатаи, регулярно доносившие боссу о нарушениях дисциплины и неосторожных высказываниях боевиков и сотрудников лаборатории психотропных разработок.

Главным для меня было другое: кто-то из стукачей работает против меня. А я всегда был азартным человеком и в этой ситуации просто горел желанием поскорее припереть мудака к стенке. Помочь в получении неоспоримого компромата против стукача могла только камера. Я, нисколько не сомневаясь, что к моменту моего возвращения она уже будет установлена, внес ее в список «модернизаций» и сразу же забыл о ней. Сейчас меня гораздо больше волновала предстоящая встреча с любимой женщиной на берегу Рижского залива. Лето в этом году выдалось шикарное, курортный сезон в самом разгаре, к тому же теперь у меня был свой собственный дом в трех минутах ходьбы от побережья. Плюс – полный комфорт во всем. Что еще нужно человеку для полноценного отпуска в тридцать суток? Свобода!

И я считал минуты до посадки самолета в таллинском аэропорту, где меня уже ждала Рамона. Накануне вечером я позвонил ей с базы, сказав, чтобы собирала чемодан, садилась на мою «восьмерку», постоянно обитающую в ее гараже, и ехала встречать долгожданного гостя. Во время моего последнего отпуска я купил ей портативный компьютер – книжку-ноутбук, так что детективы она теперь может сочинять не только дома. Если честно, то мне действительно нравилось ее профессиональное увлечение литературой. Что-что, а писать она умела. Произведения Рамоны, не обремененной совковым воспитанием, по стилю напоминали американца Картера Брауна, которого я считал самым занимательным автором триллеров. Я'молил Бога, чтобы когда-нибудь Рамона смогла добиться хоть половины успеха, который сопутствует этому всемирно признанному монстру пишущей машинки.

Едва я спустился по трапу самолета, как увидел ее. Она стояла возле здания аэропорта и пристально вглядывалась в трудно различимые с расстояния двухсот метров лица прилетевших последним рейсом. Она тоже сразу заметила меня и, не дожидаясь, когда пассажиров подвезет до здания аэровокзала специальный автобус, бросилась бежать через взлетное поле к самолету.

Подбежав, она бросилась мне на шею. Я тоже по ней соскучился, но даже не мог себе представить, что у нее это чувство было на два порядка сильнее!

– Здравствуй, солнышко. – Я пригладил ее растрепавшиеся светлые волосы и крепко поцеловал. – Соскучилась?

Она молча кивнула головой, шмыгнув носом. Того и гляди расплачется. Невероятно! Может, что-то случилось?

– Что-то случилось, малышка? Ты вся такая странная…

– Нет, ничего. Я просто очень рада тебя видеть.

– А-а-а… – Поднял с земли чемодан, обнял ее за плечи, и мы медленно пошли в сторону здания аэропорта.

Мимо нас, в противоположном направлении, чинно проследовала пожилая эстонская пара в белых шортах. Вероятно, они тоже кого-то встречали. Посмотрев на нас с улыбкой, старушка что-то вполголоса сказала мужу. Он улыбнулся ей в ответ и молча кивнул в знак согласия. Старички говорили на своем родном языке, из которого я знал только одну фразу, несмотря на настойчивые попытки Рамоны хоть как-то поправить положение. А поэтому попросил ее перевести. Она смутилась, но потом все же перевела:

– Женщина назвала нас замечательной парой и сказала, что мы очень подходим друг другу. Она подумала, что мы с тобой муж и жена.

– А что, разве не так? – высоко подняв брови, спросил я.

– Нет, не так. К сожалению, – ответила Рамона и сразу же сменила тему разговора: – Твоя машина на стоянке. Я сделала все, как ты просил.

Мы миновали здание аэровокзала и вышли через главный вход к расположенной рядом платной стоянке, где я сразу заметил «восьмерку». Она, как всегда, была идеально вымыта и сверкала на солнце.

– Ты поведешь? – Рамона протянула ключи.

Я помотал головой:

– Нет, что-то не хочется. Если тебе не трудно… – я улыбнулся, получил улыбку в ответ и через минуту уже сидел на правом сиденье рядом с Рамоной, а мой вместительный чемодан лежал в багажнике.

– Может, ты все-таки скажешь, куда мы едем? – Моя красавица обиженно надула свои замечательные губки-бантики. Как я мог не ответить? Да и не входило в мои планы все тридцать дней отпуска провести рядом с таллинским аэропортом.

– Сначала в Ригу, потом – в Юрмалу.

– Куда?! – Она, вероятно, подумала, что я спятил. Или перепутал местные названия. Такое случается с россиянами. Но я еще раз повторил сказанное.

– А что мы там будем делать?

– За хорошие успехи в боевой и политической подготовке фирма презентовала мне дом на берегу моря с двумя автомобилями, четырьмя охранниками и полным комплектом прислуги. Без-воз-мезд-но!

– То есть как… На время отпуска?

– Нет, я же сказал, презентовала. Насовсем. Дом, который раньше принадлежал коммунистам республиканского уровня, теперь моя частная собственность. И машины – тоже. Правда, вот собственностью на людей пока похвастать не могу. Всё-таки двадцатый век на дворе. Но обязательно что-нибудь придумаю. Хочешь, завтра на воротах будет стоять негр, а еду готовить китаец?

– Ты с ума сошел. – Рамоиа удивленно покачала головой.

– Совсем даже нет, дорогая. Я просто очень хорошо работаю.

– Ты уже там был, в этом доме? – осторожно спросила она, заводя двигатель «восьмёрки».

– Нет, но у меня есть адрес. И еще: очень прошу тебя, при посторонних называй меня Виктор. Виктор Михайлович Иванов. Запомнила?

– А что же мне еще остается? Только и делаю, что выполняю твои указания, господин мафиози.

Я понимаю, что она это сказала в шутку, так, между прочим. Но от этих слов у меня внутри все словно оборвалось. Даже на какое-то мгновение появилась шальная мысль, что она уже давно, еще в том громадном доме на берегу Чудского озера, когда я впервые встретился с Персиковым, обо всем догадалась. Но потом я подумал, что этого не может быть. Я уже слишком хорошо знал характер любимой женщины. Если Рамона что-то хочет спросить, она не откладывает это до завтра, а уж тем более «до лучших времен». Она, конечно, до сих пор считала, что я работаю сотрудником секретной российской службы. В ее глазах я был кем-то вроде агента Купера из «Твин Пикса».

– Не надо меня так называть. Никогда, – сказал я.

– Хорошо, господин резидент, больше не буду! – Она виновато потупилась. – Так мы действительно едем в Юрмалу на целый месяц? Но с кем я оставлю Гарика?

– Чёрт… Делать нечего, придется заехать к тебе в городишко и взять его с собой. Тем более что ты наверняка вспомнишь, что забыла взять из гардероба что-нибудь очень нужное.

– Конечно! Я ведь не думала, что уеду из дома на четыре недели! – Как я и предполагал, с собой у неё не было ничего, кроме небольшой спортивной сумки. – И попросила соседку покормить собаку только два дня. Я думала, мы останемся ненадолго здесь, в Таллине, снимем номер в гостинице…

– Не продолжай. Дорогу до Пярну знаешь?

– Знаю. – Рамона снова надула губки, включила первую передачу и выехала со стоянки.

Но я знал, что больше минуты она не выдержит этого театра одного актера. И оказался прав.

– А где твои четверо охранников? – спросилаона, когда машина выехала на оживленную трассу. – В чемодане?

– Зачем? В Юрмале, охраняют мой… наш дом…

Рамона удивлённо вскинула брови: «Неужели?»

– …два наших автомобиля и четверых слуг, включая повара.

– Ну тогда ладно. – И моя красавица ещё сильнее надавила на педаль газа. Через минуту стрелка спидометра переползла за отметку сто пятьдесят километров в час.

Я тихо присвистнул.

– Однако!

До вечера мы успели съездить в Пярну, забрать собаку, которая, увидев меня, чуть не сошла с ума от счастья, исхлестав мне ноги жестким, словно хлыст Чингисхана, хвостом, собрали не менее большой, чем уже стоял в багажнике «восьмерки», чемодан, на что ушло всего два часа времени, полтора часа провалялись в спальне, а также умудрились проколоть заднее колесо, причем прямо возле ворот дома. Мне выпала уникальная возможность испробовать себя в роли автослесаря-баллонщика.

До Юрмалы, находящейся в соседнем государстве, было всего несколько часов езды по хорошей дороге. Она извилистой плавной лентой бежала вдоль живописного, берега Балтийского моря, сворачивала на Рижский залив, пересекала границу с Латвией и, продолжая петлять, вела через Ригу прямо в курортную Юрмалу, где мне впервые в жизни предстояло вживаться в образ так называемого «нового русского» со всеми его запросами, привычками и причудами.

Когда моя «восьмерка» подкатила к высокой белой стене, увитой причудливыми узорами декоративного австралийского винограда, сначала я подумал, что ошибся. То, что находилось за стеной, ни в коей мере не походило на мои самые смелые предположения. Я решил, что не стоит впадать в экстаз, а сразу же повел машину к воротам и, подъехав, нажал на сигнал. Рамона открыла глаза, прикрываясь ладошкой, зевнула, посмотрела на величественное строение, перед которым мы остановились, и изумленно округлила глаза.

– Ты не ошибся? – спросила она, протирая веки.

Я обернулся. Ни заднем сиденье молча сидел пес Гарик и тоже с удивлением смотрел на массивные металлические ворота, выкрашенные в идеально белый цвет. Даже в машине он почувствовал пробивающийся из-за стены запах барбекю.

– Сейчас проверим.

Ворота, имеющие автоматический привод, медленно открылись, я включил первую передачу и въехал на утопающую в зелени и цветах территорию. Проезжая, заметил установленную над воротами, под солнцезащитным козырьком, видеокамеру. Вот почему в створках не бьшо дверцы или дежурившего возле ворот негра в ливрее, вымуштрованного при чьем-либо появлении незамедлительно спрашивать: «Кто там?» В гости сюда приезжали на собственных машинах.

– По-моему, мы приехали, дорогая! – сказал я, направляя машину по ровной асфальтированной дорожке к подземному гаражу вслед за пошедшим впереди охранником.

Гараж был открыт, внутри ярко горели лампы дневного света. Мы с Рамоной сразу же увидели две роскошные немецкие машины, явно ожидающие нашего появления, чтобы наглядно продемонстрировать хозяевам все свои неоспоримые преимущества по сравнению с «тазиком» производства Тольятти.

Одна машина – «Мерседес-300» черного цвета, с тонированными стеклами и низкопрофильной резиной – была в очень хорошем состоянии, хотя ей явно уже пришлось покатать по дорогам Европы несколько лет. Зато второй автомобиль – «фольксваген-пассат» цвета спелой вишни – был совершенно новым и приковал мой взгляд не менее сильно, чем впервые увиденные некогда ноги красавицы Рамоны на диком пляже в Пярну. Честное слово, и на то, и на другое вполне можно было полюбоваться. А я всю свою жизнь неровно дышал по отношению к красивым женщинам и роскошным автомобилям.

– Мне нравится! – прощебетала моя любовь и, нагнувшись, поцеловала меня в щеку.

Я заглушил двигатель, не доставая из замка зажигания ключи, вышел, подождал, когда Рамона выпустит.из машины Гарика, потом повернулся к охраннику, за спиной которого уже маячил второй, в точно таком же костюме, и тоном большого босса сказал:

– Чемоданы в багажнике. Куда идти?

– Доброе утро, – кивнул он. – Меня зовут Костя, а это, – он показал на второго здоровяка, – Илмар. Проходите к главному входу, там вас ждут. А мы отнесём наверх чемоданы.

– Пошли, дорогая.

Рамона взяла меня под руку, в другой руке держа поводок с догом, и мы не спеша, словно всю жизнь прожили в этом доме, направились в сторону главного входа.

Его трудно было не заметить. Широкая, метров восемь, лестница с двумя гранитными колоннами по бокам и красной черепичной крышей, ведущая к стеклянным дверям, казавшимся, на первый взгляд, хрупкими – толкни и рассыплются, – а на самом деле сделанными из тридцатимиллиметрового небьющегося стекла. У входа стояли еще два охранника, две домработницы, повар-кавказец лет пятидесяти и мастер. Все заискивающе улыбались.

– Здравствуйте, господа, – я слабо кивнул. – Будем знакомиться! Меня зовут Виктор Михайлович, это – моя супруга, Рамона. Отчества не говорю, потому что вы все равно его не выговорите. А это наш малыш Гарик, – я потрепал пса по шее, – очень дружелюбный. Если не злить…

В следующую минуту я узнал, что мастера зовут Георгий, повара – Резо, домработниц – Мария и Ева, а охранников – Вилис и Валерий. Моим тёзкой был темноглазый блондин небольшого роста, по его бугристым плечам и торсу без труда угадывалась брутальная сила, заключенная в этом двадцатипятилетнем парне. У него было умное лицо, что вообще большая редкость у сотрудников частной охраны. Он приглянулся мне с первого взгляда, и я решил, что сделаю его номером первым. Вторым я бы поставил Константина. А двое других, с «отмороженными» лицами и стрижеными головами, были в моем понимании не более чем халдеями, могущими пригодиться только в критической ситуации в качестве зубастых цепных собак. Но я очень надеялся, что такого случая им не представится.

– Ну что же, показывайте апартаменты, – я слегка подтолкнул в плечо одну из домработниц, которая сразу же закивала и побежала вверх по ступенькам, услужливо открывая перед нами большие стеклянные двери в алюминиевом каркасе. Со своим чуть вздернутым носиком и неизменно снисходительной улыбкой на губах Рамона выглядела настоящей графиней. И только голубые глаза сияли неописуемой радостью.

По сравнению с её двухэтажным коттеджем, которому позавидовала бы добрая половина «новых русских», мой юрмальский дом казался сказочным дворцом. Мы поднялись по лестнице и прошли внутрь, следуя за расторопной домработницей Евой, симпатичной высокой латышкой лет тридцати пяти. Своими плавными жестами она очень напоминала профессионального экскурсовода. Посмотрите налево – это спальня, посмотрите направо – это каминный зал…

На всю экскурсию по дому ушло почти тридцать минут. Как оказалось, он имел общую площадь более чем пятьсот квадратных метров, одиннадцать комнат, включая три спальни и детскую, каминный зал, сауну, четырехметровый бассейн, бильярдную и комнату для занятий спортом, напичканную немыслимым количеством тренажеров. Здесь вполне можно было взрастить нового чемпиона мира по культуризму и новую «Мисс Вселенная».

Затем мы покинули дом и направились осматривать территорию. Там я обнаружил небольшой домик для охраны, состоящий из рабочего помещения с пультом сигнализации и мониторами слежения, двух спален, душа и общей комнаты, а также теннисный корт с пропускающим влагу покрытием, становящимся пригодным для игры уже через десять минут после полива водой из шланга.

Если ко всему названному прибавить шикарную мебель в доме, дивный ухоженный сад вокруг, то станет понятно нахлынувшее на нас с Рамоной чувство эйфории. Я все никак не мог поверить, что дом принадлежит мне. Мне казалось, что я случайно оказался во владениях какого-нибудь шейха и через минуту меня вытолкают отсюда в шею бритоголовые орангутанги в дорогих костюмах. Мне понадобилось несколько дней, чтобы полностью ощутить себя хозяином.

Вживаться в образ преуспевающего предпринимателя я начал на следующее утро. Посадил Рамону в «мерседес» вместе с Валерием и Константином – я уже дал им прозвища «Номер один» и «Номер два» – и поехал на знаменитый юрмальский Бродвей – улицу Йомас, где в ювелирном магазине приобрел серьги и кольцо с бриллиантами, общим весом в десять карат, прикупил кое-чего из дорогих спиртных напитков на вечер, потом мы с Рамоной основательно проредили коллекцию одного из дорогих ателье мод, а в довершении всего я, незаметно для «супруги», договорился с хозяйкой магазина цветов о том, чтобы одетый в нарядную латышскую национальную одежду мальчик ровно в девять вечера стоял возле ворот моего дома с огромной, почти в его рост, корзиной цветов. Вероятно, в этот день пожилая госпожа отработала только на одном моем заказе всю месячную прибыль своего маленького магазина.

Потом мы заехали домой, распорядились насчет вечернего мероприятия на двоих в каминном зале и решили прокатиться к самой крайней точке Латвии – мысу Колка, до которого от Юрмалы около ста пятидесяти километров.

Мы прихватили пляжные принадлежности, засунули на заднее сиденье Гарика, посадили первого и второго номера на «фольксваген-пассат», на котором я сам намеревался вдоволь поездить завтра, и отправились в дорогу. Сто пятьдесят километров мы пролетели всего за час с небольшим, включив на обоих автомобилях дальний свет фар и не останавливаясь на попадающихся по дороге многочисленных постах дорожной полиции. Дело в том, что охранник Валерий, единственный среди всех остальных, кто знал, что я – человек «структуры», предупредил меня, что и на «мерседесе», и на «фольксвагене» стоят номера юрмальской мэрии. Я имею полное право не обращать ни малейшего внимания на дорожную полицию и даже, если перед машиной взметнется полосатый жезл какого-то наглеца-недоумка, показать ему из тонированного окна проносящегося мимо автомобиля фигуру под названием «фак ю». Что я с успехом и исполнил во время поездки в Колку.

В назначенный час мальчик в национальной одежде принес Рамоне корзину с цветами. Как я и предполагал, моя красавица расцеловала меня, а потом, прямо на глазах у изумленной Евы, утащила за собой в спальню на втором этаже. Потом мы вернулись в каминный зал, где уже был накрыт стол на двоих, и я, набравшись смелости, решил приступить к обсуждению главного вопроса, о котором непрерывно думал весь последний месяц.

– Скажи, ты не слишком удивилась, когда я представил тебя как свою супругу?

– Нет, – Рамона слегка пожала плечами. – Всё-таки это звучит лучше, чем если бы ты назвал меня своей любовницей. А что? – Она хитро прищурилась, глаза ее внимательно наблюдали за моей реакцией.

– Ничего, – отозвался я непринужденно. – Просто интересно, хочешь ли ты за меня замуж?

Она рассмеялась:

– Если это предложение, то оно самое примитивное из всех, что я получала за всю свою жизнь. – Рамона посчитала сказанную фразу слишком обидной и постаралась незамедлительно исправить ситуацию: – Вам, товарищ майор Бобров, еще долго придётся, отвыкать от прямолинейного солдатского решения важных проблем. Даже не знаю, как меня угораздило влюбиться в такого ужасного солдафона?

– Не называй меня майором. Я – Иванов, Виктор Михайлович. Просил же!

– Извини… Я просто забыла… Ведь для меня ты всегда был, есть и останешься…

– Ладно, ничего страшного, – перебил я и, протянув через стол руку, сжал слегка влажную ладонь Рамоны. – Я ведь могу и по-другому сказать, смысл от этого не меняется.

– Ты о чём?

– О свадьбе. Выходи за меня замуж. Мы будем жить в этом замечательном каменном замке, любить друг друга до самой смерти и нарожаем целую кучу очаровательных и послушных эстонско-русских детей. Ты будешь одеваться как кинозвезда и писать самые популярные в мире детективы. А ещё будешь гордиться своим умным, в меру упитанным и в меру богатым старичком-супругом. Что скажешь? Правда, заманчивая перспектива?

– Правда. Но ты забыл самое главное.

– Что именно?

– Хочу ли я выходить за тебя замуж.

– Что?!

– Спроси меня, – Рамона смотрела мне в глаза с удивительно серьезным выражением, от которого я даже растерялся. Господи, что у нее на уме?

– Ну если ты так хочешь… Ты выйдешь за меня замуж?

– Нет. И хочешь знать – почему? Я отвечу. Я не смогу стать хорошей женой сотрудника секретной российской спецслужбы, месяцами пропадающего неизвестно где, зарабатывающего сумасшедшие деньги за неизвестную мне работу и трижды в год меняющего имена и фамилии, Какую из них прикажешь взять мне после нашей свадьбы? Боброва, Полковникова, а может быть, Иванова? Валера, пойми, ты просишь меня о невозможном!

– Но почему, черт побери?! Что тебе мешает обвенчаться со мной в церкви, где я спокойно могу назваться своим настоящим именем? Ты будешь моей женой перед Богом, разве этого мало?

– У нас даже религии с тобой разные… – тихо произнесла Рамона и улыбнулась. – Что творится с миром, а? Несколько лет назад люди женились, даже не думая о таких вещах.

– Да уж, действительно, – моё хорошее настроение пропало так же быстро, как тепло зажжённой на Северном полюсе маленькой деревянной спички.

– Не обижайся, прошу тебя. – Рамона встала из-за стола, подошла ко мне сзади, наклонилась и нежно обняла. – Ты ведь знаешь, как сильно я люблю тебя. Но ведь я обычная женщина, и мне тоже хочется банального семейного счастья. Я просто не вынесу, если каждый день буду знать, что с тобой в любой момент может случиться что-то нехорошее. И не пытайся меня разубедить, что мне не нужно бояться. Такие деньги, как ты получаешь, и такие дома, как этот дворец, просто так не дают. Неужели ты, сильный мужчина, не можешь хотя бы раз признать, что я, твоя слабая женщина, права?!

– Могу. Ты права, солнце мое. Моя работа действительно сопряжена с некоторыми опасностями. Чуть-чуть.

– Я же говорила! А ты мне – нет, нет! Теперь-то понимаешь, почему я не могу выйти за тебя замуж?

– А при каких условиях ты согласилась бы это сделать? – осторожно спросил я.

Рамона удивленно вскинула брови. Такое выражение я видел на лице своей учительницы, когда в очередной раз обещал ей выучить домашнее задание.

– Ты ни-ког-да этого не сделаешь, – с грустью сказала она и, оторвавшись от моего плеча, снова села за стол напротив.

– И все же. Может, ты плохо меня знаешь.

– Ну ладно! – Она вытянула правую руку, а левой принялась планомерно загибать растопыренные на ней пальцы, не отрывая прокурорского взгляда от моих глаз. – Во-первых, ты должен уволиться со службы и никогда больше не надевать военную и прочую подобную ей форму. Во-вторых, ты не должен пропадать месяцами, а всегда быть рядом, вместе со мной и детьми. И, в-третьих, все это ты должен сделать не позднее чем через полгода. Я долго думала о нас с тобой и вчера пришла к однозначному решению: так больше жить невозможно. И я как раз хотела сказать тебе об этом. Очень хорошо, что ты не заставил меня начинать разговор первой. И если ты действительно хочешь быть со мной, то сделаешь, о чём я прошу. Если же нет… Как ни трудно мне будет, но я всё-таки найду в себе силы уйти от тебя и никогда, слышишь, никогда уже с тобой не буду встречаться, даже если в конце концов к тебе всё-таки придет запоздалое прозрение!

– Ладно, пусть будет по-твоему, – я пожал плечами, натыкая на вилку кусочек розового лососевого филе. – В конце концов, ты дала мне шесть месяцев. И я обещаю, что сделаю все возможное, чтобы выполнить два из выдвинутых трех условий. Я говорю о том, чтобы постоянно быть вместе с семьей уже через полгода. Но на счет увольнения из «структуры»… – Я несколько замялся. – Все гораздо сложнее, чем тебе кажется. Даже если я завтра же сообщу о своём решении уйти на «гражданку», сильно сомневаюсь, отпустят ли меня вообще, и уж тем более в течение каких-то шести месяцев. Наверно, ты просто не понимаешь, в какой серьезной организации я служу.

– Наверно, не понимаю. Но я и не хочу ничего понимать. Шесть месяцев, дорогой, а на большее у меня элементарно не хватит нервов и терпения. При всём том, что я люблю тебя ничуть не меньше, чем много лет назад. – Рамона внимательно посмотрела, как я с нескрываемым удовольствием начинаю поглощать ужин, и покачала головой: – Ты меня не слышишь…

– Ошибаешься, солнышко!– промычал я, шаря глазами по соблазнительным яствам, расставленным по столу, и выбирая, чем бы еще полакомиться. – Просто чертовски голоден.

Больше мы не касались этой темы. Ни в этот вечер, ни на протяжении всего моего отпуска. Мы купались в заливе, загорали на пустынном пляже, до которого приходилось ехать на машине, ходили по магазинам, несколько раз ездили в Ригу погулять по Старому городу, а по вечерам растягивались в подвешенном в саду гамаке и наслаждались созерцанием ночного неба, густо усеянного серебряной звёздной пылью. Я откровенно тащился от того, что богат, счастлив и почти на все сто доволен жизнью.

* * *

– Хочешь, сядем в машину и прокатимся? – Я нежно поцеловал Рамону в щеку. – Тебе обязательно нужно вдохнуть свежего морского воздуха.

Она молча кивнула и, подойдя ко мне вплотную, сильно прижалась к моему плечу.

Чёрный «Мерседес-300» со скоростью сто десять километров в час мчался по пустынному прибрежному пляжу, то и дело задевая правыми колёсами и превращая в кучу брызг накатывающиеся на песок волны. Яркие галогеновые фары разрывали далеко впереди уже опустившиеся на Рижский залив сумерки, время от времени выхватывая из темноты стремительно взлетающие в небо силуэты чаек и альбатросов. Машина быстро уносилась вдоль побережья на северо-запад, вслед опускающемуся за верхушки сосен солнечному ярко-оранжевому диску. Все четыре стекла в «мерседесе» были опущены, и в салоне пронзительно свистел ветер.

Когда мы проехали по берегу моря не менее тридцати километров, Рамона наклонилась ко мне, провела маленькой ладошкой по моей груди и, прижавшись губами к самому уху, тихо сказала:

– Останови, пожалуйста…

«Мерседес» пролетел ещё не менее двухсот метров по мокрому, утрамбованному волнами песку, оставив на нем два глубоких тормозных следа, и остановился. Двигатель продолжал тихо, почти неслышно урчать, а фары освещали совершенно пустой пляж на километр перед машиной. Юрмала уже кончилась. Кончились и вытянувшиеся вдоль побережья курортные строения. Слева от нас, там, где заканчивался песок, круто поднимался вверх обрыв с вековыми соснами, шумящими от ветра кронами, а справа глухо накатывались на берег черные, с белыми гребнями пены высокие волны. Теплый от нагретого за день солнечными лучами песка и моря воздух был наполнен ни с чем не сравнимым ароматом сосновой смолы и выброшенных на берег водорослей. Казалось, что во всем мире мы сейчас остались только вдвоем – я и Рамона. «Фольксваген» с охраной предусмотрительно остановился на расстоянии трехсот метров сзади и погасил фары. Для нас его просто не существовало.

Она почти незаметно нажала кнопку автоматического опускания передних сидений, обвила мне шею тонкими горячими руками и крепко прильнула к моим губам.

– Я хочу тебя!.. Ну иди же ко мне, ты… зверь!

Глава пятнадцатая

Отпуск закончился. За два дня до его окончания неожиданно позвонил с базы Персиков и сообщил, что мне надлежит явиться в условленное место, где меня заберет вертолет, уже послезавтра, то есть на сутки раньше.

На следующее утро я загрузил в «восьмерку» три чемодана. Один – мой, два других – Рамоны. В первом она везла вещи, которые месяц назад взяла из дома, во втором – то, что я ей купил за прошедшие четыре недели. В основном это была одежда, обувь, косметика и прочая ерунда, приблизительно на пятнадцать тысяч долларов.

Я выдал обслуге по двести долларов премиальных, предупредил, чтобы ровно через месяц, к моему следующему приезду, всё было в лучшем виде, помахал ручкой и выехал за ворота…

Я видел этих восьмерых людей последний раз в жизни. Не потому, что все они разом вдруг скончались от сенной лихорадки, нет. Просто в ближайшие десять–пятнадцать лет посещение Юрмалы не входило в круг моих новых служебных обязанностей. Тогда я этого ещё не знал. Моя голова на протяжении всей дороги до Пярну была занята несколько другими мыслями. Это заметила и Рамона. Когда мы миновали латвийско-эстонскую границу, она спросила:

– Ты почти не разговариваешь последние три часа. О чём-то думаешь?

– Думаю, – согласно кивнул я, включая сигнал левого поворота и выворачивая на встречную полосу, имея вполне конкретное намерение обогнать еле тащившийся туристский автобус «неоплан» с немецкими номерами. Когда «восьмерка» снова вернулась на правую сторону дороги, я пояснил: – Думаю над твоим ультиматумом. Трудную ты поставила передо мной задачу. Я бы даже сказал – почти невыполнимую…

– Вот видишь – почти! Значит, ты всё-таки допускаешь возможность ухода со службы? – обрадованно воскликнула Рамона, одновременно хитро прищурив глазки.

– Теоретически – да. Но вот практически… – Я несколько раз цокнул языком и нахмурился. – К тому же где еще мне будут платить такие деньги? Я уже слишком привык жить, не думая о завтрашнем дне.

– Но ты же мужчина!

Я так и не понял, что имела в виду Рамона. Наверно, то, что я должен уметь заработать при любой ситуации. Что ж, если так, то я с ней полностью согласен.

Самым любимым моим анекдотом был про грузинского экскурсовода. Когда одна русская женщина, впервые приехавшая на Кавказ, во время посещения зоопарка спросила экскурсовода – видного, хорошо одетого мужчину, – кем является очень смешной дикий кабанчик, мужчиной или женщиной, то кавказец цокнул языком, покачал головой и сказал: «Запомни, дэвушка, мужчина – это тот, у кого есть деньги! А это, – он высокомерно показал на кабанчика, – самэц…»

В этот момент я вдруг вспомнил про два миллиона долларов, которые спокойно лежали на моем счету в бельгийском банке.

Всю оставшуюся дорогу до Пярну мы с Рамоной говорили много, но ни о чем конкретно. Так, дорожная болтовня. Когда я подруливал к утопающему в зелени дому, Гарик, несомненно почувствовавший близость родных стен, радостно залаял, толкая огромной пятнистой мордой сидящую впереди Рамону. Она обернулась и потрепала его по уху.

– Всё, малыш, приехали. Мы снова дома…

Ничего себе «малыш», килограммов тридцать пять!

Я весь отпуск старался не показывать, как до чертиков надоела мне эта псина. Боялся обидеть Рамону. Этот, второй, хоть и походил на первого Гарика как две капли воды, все же отличался весьма мерзким характером. Больше всего мне не нравилась его дурная привычка постоянно ревновать свою хозяйку к ее двуногому кавалеру, а также каждое утро прибегать в спальню и стаскивать с нас одеяло.

Я отдал Рамоне ключи и документы от «тазика» восьмой модели, с тоской вспомнив об оставленном в Юрмале «мерседесе», сказал, что позвоню с работы, как только доберусь до места. Остановил такси, забросил на заднее сиденье чемодан, послал любимой женщине и ее мерзопакостному псу воздушный поцелуй и сорвался с места вместе с облаком дорожной пыли.

В назначенный час я уже подлетал на вертолете к известной мне посадочной площадке в недрах Карпатских гор. Когда шасси коснулись гладкого серого покрытия, к вертолету подъехал камуфлированный джип. В нем сидели двое. Одного боевика я не знал, вероятно, он прибыл с последним пополнением, а вторым был мой старый знакомый Соловей. Выглядел он сумрачным и настороженным. Когда я уселся на заднее сиденье, он обернулся ко мне и сказал:

– У нас здесь сплошные ЧП, командир. Вчера ночью был пожар, в одном из помещений первой колонны…

– По пьянке?

– Вроде того. Они вернулись с задания, «положили» какого-то очень важного дядю в Москве, а босс как раз находился в отлучке. Словом, напились, подрались и подпалили примерно пятьдесят метров помещений в общей сложности. – Соловей махнул рукой. – Один обгорел так, что просто труба. Док говорит – пятьдесят процентов поверхности кожи как корова языком слизала. А то и больше. В любом другом случае этого парня уже давно спустили бы в утилизатор вместе с мусором, но здесь совсем другое дело. Знаешь Короля?.. Он и есть тот бедолага. Босс сказал, что оторвет доку яйца, если тот не поставит инструктора на ноги. Вот так.

– Понятно, – я кивнул головой и полез в карман за сигаретами.

Мне было знакомо это имя – Король. Главный инструктор по ликвидации, он учил наемных киллеров поражать мишень из всех возможных в природе позиций с первого выстрела. Раньше, как и я, Король, служил в армии, в звании подполковника. До попадания на базу я однажды встречался с ним в одной из воинских частей недалеко от Ташкента. Тогда он был инструктором у снайперов спецназа. Мы были знакомы лично, я просто знал его в лицо и знал, что он настоящий профессиональный убийца, безжалостный и жестокий. Не знаю почему, но, услышав о том, что он внезапно превратился в цыпленка табака, я испытал удовольствие.

– А вторая проблема?

– Разве я говорил, что есть вторая? – удивленно поднял брови Соловей.

– Я ошибся?

– Да, правда… Поэтому-то босс и вызвал тебя раньше времени. Дело в том, что сегодня вечером на базе будет большой сходняк «бугров» со всей России и, как я предполагаю, не только. Толковище! – с придыханием протянул боевик, будто говорил не о съезде мафиозных авторитетов, а о длинных и загорелых женских ногах. – Поговаривают, будем менять место дислокации поближе к матушке-столице!

– Кто поговаривает? – Я вдруг снова вспомнил о стукачах и внесенной мной в схему модернизации базы скрытой камере для их отлова. – Конкретно!

– Да так, слышал… – замялся Соловей, пожимая плечами. – А ты? Босс ничего не говорил?

– О таких вещах сообщают в последнюю секунду. Не говорил. Кстати, не знаешь, он подписал мою схему модернизации?

Соловей наморщил лоб, будто пытаясь вспомнить что-то, не очень для него существенное.

– Ползали там какие-то умельцы с проводами и всякой ерундой. Целую неделю. А что, новую сигнализацию устанавливали?

– Ага. Пожарную, – усмехнулся я, выпуская изо рта густую струю сигаретного дыма.

– Странно… – скривил рожу боевик, словно его насильно накормили лимоном. – Что же она тогда не сработала?

– А её не было в помещениях первой колонны, – безразлично отозвался я. Меня сейчас больше интересовала установленная в одном из рабочих кабинетов бункера скрытая камера. Если все прошло нормально, она еще сослужит хорошую службу. Как я и предполагал, Персиков вряд ли стал читать положенную ему на стол схему, просто подписал её, не глядя.

Джип миновал последний поворот, выскочил из леса к подножию скалистого холма и остановился возле въезда в туннель. Невидимая камера засекла машину и сидящих в ней людей, а затем на приборной доске джипа загорелась красная лампочка. Въезд разрешен.

Мы тронулись с места и скрылись во чреве туннеля. Вторые ворота пропустили нас столь же быстро. И только за ними я почувствовал едва уловимый запах гари. Учитывая отдаленность от главного выезда с базы помещений первой колонны, можно было предположить, какой хипеш был здесь прошедшей ночью. Но тут я вспомнил о Короле, и на моем лице появилось выражение полного удовлетворения. Хорошо, что во время пожара здесь не было меня.

Джип въехал в помещение стоянки автотранспорта и остановился на отведенном ему месте в правом крыле. Я взял чемодан и направился в сторону лифта, но неожиданно натолкнулся на самого Владимира Адольфовича. Вероятно, «большой босс» решил встретиться со мной незамедлительно. Он молча кивнул в сторону длинного, освещенного лампами дневного света прохода, подождал, пока я не поравняюсь с ним, а потом спросил:

– О пожаре, конечно, знаешь? Чёрт бы его побрал!..

Впервые за все время знакомства с этим человеком я вдруг услышал вырвавшиеся из его рта потоки сквернословия. Когда же Персиков наконец закончил ругаться, то сообщил еще одну новость – с сегодняшнего дня запрещено употребление алкоголя и контакты с девчонками. В последний раз одна сука принесла к нам на базу гонорею…

Еженедельные посещения базы проститутками, которых специально привозили из, львовского борделя, ставшие уже традицией и одним из основных стимулов для вынужденных прозябать в замкнутом пространстве боевиков, всегда доставляли хлопоты. Начать хотя бы с того, что ни одна девчонка не должна была знать, что ее везут на случку с голодными головорезами мафии. Они были твердо уверены, что армейское начальство просто регулярно устраивает расслабуху для работающих на некоей секретной территории солдат-контрактников. За свои вояжи они не получали денег, а для владельцев интим-клуба это был своего рода бартер взамен на рэкетирскую крышу. К тому же всех проституток предупреждали самым серьезным образом, что не стоит рассказывать никому о поездках в «армейский гарнизон». До сих пор все проходило вполне гладко, не считая попыток некоторых бандитов склонить девочек к прямо-таки ненормальным извращениям. Но случай, о котором сообщил Персиков, был первым за несколько лет, в течение которых «организмы», как их презрительно называли боевики, навещали базу.

Лично я так ни разу и не принял участия в случках с дешевками, хотя, как любой нормальный мужик, тоже испытывал естественную потребность в сексе. Одна мысль, что где-то далеко, у самого моря, меня ждет любимая женщина с голубыми бездонными глазами, нежной загорелой кожей и пахнущими фиалками волосами, заставляла меня смотреть на приезжающих мочалок совсем другими глазами. Поэтому сообщение о запрете на «кувыркания» я воспринял совершенно равнодушно. Меня интересовало другое.

– Говорят, будем переезжать поближе к Москве?

– Неизвестно ещё, – буркнул на ходу босс. – Может быть. Сейчас этот вопрос прорабатывается.

Мы подошли к лифту, и Персиков нажал кнопку.

– Вечером, в девятнадцать часов, должен быть обеспечен режим особой охраны. Я, конечно, доверяю твоему… м-м… заму,– не найдя подходящего определения для Рысько, Владимир Адольфович усмехнулся.– Но тебе, Валерий Николаевич, все-таки больше. Я обещал тебе тридцать суток отпуска? Так?

– Вроде… – Я зашел в кабину вслед за боссом и включил подъемный механизм. Двери сомкнулись, лифт плавно пошел вверх, и через три секунды кабина находилась уже на другом, более высоком уровне.

– Остались ещё сутки. Сегодня чтоб все было в лучшем виде, а завтра наверстаешь. До шести часов вечера тебя никто беспокоить не будет. Сходи в спортзал, в бассейн. – Персиков развёл руки. – Сейчас переоденься, найди Дреевского и поставь человек пятнадцать снаружи. Только не очень далеко, так как специально на сегодня я отозвал всех свободных людей из первой колонны, и они уже с самого утра находятся на местах. Вся дорога от вертолетной площадки до базы поделена на сектора и простреливается. Это на случай крайней необходимости. Но не помешает усилить охрану ещё несколькими боевиками. Дело предстоит очень серьёзное, ждём больших людей.

– Сколько их будет, и как они будут прибывать? – машинально спросил я, но потом поправился: – Вернее, как – понятно, но вот группами или по одиночке и с какими интервалами, это мне нужно знать, чтобы контролировать ситуацию.

– Ты не кипятись. Вряд ли кому-то захочется, кроме меня, конечно, встретить их в этих девственных местах. Но я, ты понимаешь, просто обязан предпринять необходимые превентивные меры без опасности. Слишком высокие будут гости. Можно сказать, вся элита «структуры» и еще несколько человек, кто совсем скоро займет в ней место, а также пара-тройка посторонних, чье присутствие на встрече обязательно ввиду важности обсуждающихся вопросов. Они будут прибывать в четыре захода, на четырёх разных вертолетах, с четырёх разных направлений. Вертолеты привезут автомобили с тонированными стеклами, где будут находиться участники встречи. Вертолет приземляется, машина тут же покидает его и самостоятельно двигается к базе. В этот момент осуществляется свободный въезд, без какой бы то ни было остановки перед всеми воротами туннеля. В то же самое время первый вертолёт поднимается и улетает, а на площадку, ориентировочно через пятнадцать минут, садится следующий. После окончания встречи я лично отдам соответствующую команду, и все будет так же, но с точностью до наоборот… Как видите, Валерий Николаевич, ничего сложного. Все продумано задолго до сегодняшнего дня на самом высоком уровне и одобрено всеми участниками встречи. Твоя группа будет контролировать движение автомобилей на прилегающих к базе трехстах метрах дороги – на всей площади склона и вдоль всей протяженности туннеля.

– Пока понятно. Если что, разберусь на месте.

Мы остановились возле двери в мои «апартаменты».

Персиков кивнул, хотел было уже двинуться дальше по коридору, но я остановил его:

– Кстати, Владимир Адольфович…

– Да? – Босс обернулся и внимательно посмотрел на меня,

– Тот план, что я составил перед отпуском, с ним все в порядке?

– Что?.. А-а, да, все нормально. Я дал команду установить новое оборудование. По-моему, позавчера закончили. Несколько камер наблюдения, новые датчики на передвижение и прочие причиндалы, влетевшие в копеечку. Загляните на центральный пульт, проверьте их работу. И обязательно сходите посмотреть на Короля и пепелище… Только недолго, пора готовить встречу гостей.

– Понял, выполняю. – Я кивнул, проводил Персикова взглядом, отпер ключом входную дверь и прошёл в свою комнату, одновременно обнаружив сорванную нитку в правом верхнем углу двери. У меня, несомненно, побывали гости.

Только те ли это гости, которых я ждал? Для осуществления контроля над комнатой начальника охраны, тем более пустой, не обязательно входить внутрь. Вполне достаточно дежурному оператору на центральном пульте слежения включить изображение на мониторе, передаваемое встроенной над дверью с внутренней стороны вращающейся камерой. Исключение составлял лишь бункер. В остальном же девяносто четыре процента помещений контролировались таким же образом, и мои апартаменты не были исключением. Но на практике возможность слежения за комнатами руководящего состава не использовалась. По крайней мере, открыто.

Но я, безусловно, ждал гостей. Ими должны были быть техники, подключающие к моему видеомагнитофону троекратно запутанный в схеме кабель, ведущий от камеры в одной из комнат бункера непосредственно к моему портативному, с восьмимиллиметровой пленкой аппарату и никуда больше, в том числе и на центральный пульт. И если всё получилось так, как я задумал, то он должен быть на месте… Ну, стукачи, берегитесь! Я нагнулся, внимательно осмотрел заднюю сторону телевизора, но не нашел там ничего нового. Та же картина предстала моему взгляду и при осмотре видеомагнитофона. И лишь «пройдя по кабелю», я обнаружил подсоединенные к нему возле самой двери, под плинтусами, ярко-красные проводки. Техники не стали городить огород, зная о наличии в каждом приличном телевизоре – а у меня в комнате стоял четырнадцатидюймовый «Сони» – тюнера входящих программ. Через один кабель можно без проблем смотреть несколько сотен программ. Главное – правильно подключить. В мастерстве работавших на базе техников я не сомневался. Тем более что у них никогда не вызовет подозрений прямой кабель, ведущий в комнату начальника охраны, а не к центральному пульту, как делалось обычно. Как раз то, что мне и нужно!

Я быстро переоделся в чёрную робу и направился в помещение центрального пульта видеонаблюдения. Там дежурил хорошо мне знакомый боевик Валентин, в пору своей молодости успевший получить радиотехническое образование. Открыв дверь, я увидел, что он смотрит голливудский боевик по одному из главных мониторов. Остальные, тоже подключенные, показывали привычную картину нескольких, самых важных и требующих, согласно инструкции внутренней службы охраны, постоянного контроля помещений. Здесь были две «картинки» туннеля, оружейный склад, склад «особых грузов», три помещения лаборатории психотропных разработок, несколько основных коридоров и запасной, расположенный на самом верхнем уровне базы, выход из этого подземного монстра. Остальные несколько десятков камер тоже работали двадцать четыре часа в сутки, но не были постоянно подключены к мониторам на центральном пульте, они, по мере либо необходимости, либо согласно графику планового включения, выбирались самим дежурным. К таким камерам относилась и та, что была установлена в моей комнате. Но не она сейчас интересовала меня.

– Привет, мужик, – сказал я, подходя к Валентину.

Он поспешно выключил американский боевик и вернул на экран монитора изображение одного из помещений, должное быть постоянно воспроизведенным. Он знал, что нарушил распорядок несения службы и сейчас, глядя на появившегося рядом и изловившего его с поличным начальника охраны, ждал неминуемого наказания. Я же выдержал многозначительную паузу, посмотрел на Валентина, затем перевел взгляд на монитор, затем – снова взглянул на дежурного и неодобрительно скривил губы.

На лице Валентина без труда читалось смятение. Дело в том, что в зависимости от тяжести проступка любой из боевиков, за исключением разве что меня, мог быть наказан либо денежным штрафом, либо – карцером. А так как дежурство на пульте видеонаблюдения считалось одним из самых ответственных, то Валентину, вздумай я на него капнуть, грозило и то и другое. Он с таким ужасом смотрел на меня, что не знай я его как облупленного, никогда бы не поверил, что передо мной один из самых отъявленных головорезов во всем подразделении охраны. Он, несомненно, в душе уже смирился с неминуемой потерей двадцати пяти процентов месячного содержания и двумя сутками в сыром и темном карцере на одной воде. Но я решил, что наживать сейчас лишнего врага мне вовсе ни к чему.

– Ладно, расслабься. – Я небрежно махнул рукой и, услышав вздох облегчения, сел рядом на свободный стул. – Из того, что я предложил боссу перед отпуском, все установили?

– До последнего винтика, – с готовностью кивнул боевик и пробежался пальцами по клавиатуре рабочего компьютера.

Он нашёл нужный файл, и через несколько секунд на экране нарисовалась вся схема, в точности совпадающая с набросанной мною на бумаге тридцать дней назад. Камера в одной из комнат нижнего уровня была подключена, кабель от нее вел прямо в комнату начальника охраны. Это была первая и единственная камера во всех помещениях бункера. Я сильно рисковал, внося ее в план модернизации, но, как и.думал, Персиков, не вникая, просто отдал техникам мое «произведение» и дал приказ выполнить все предписанные мною работы. А на следующий день после моего отъезда – я именно на это и ставил – он на несколько дней покинул базу. Когда же Владимир Адольфович вернулся, мой сменщик, в тандеме с главным техником, доложили ему об исполнении. Установить камеру даже в одном из помещений бункера сложности не представляло. Главному технику было достаточно предъявить в секретный отдел, ведающий электронными кодами всех дверей на базе, подписанный боссом план, и секретчик незамедлительно впустил техников в запрещенное для доступа посторонних помещение и разрешил провести там установку дополнительного оборудования. Точно так же он впустил их и в мою комнату. Все произошло в точности до запятой.

Я не стал надолго задерживаться у центрального пульта наблюдения, решил посетить место недавнего пожара и медицинский пункт, где сейчас пребывал на грани жизни и смерти убийца-инструктор Король. Как я выяснил уже через пять минут, от огня были приведены в полную негодность две жилые и одна учебная комнаты, где киллеры из первой колонны проходили курс теоретического обучения премудростям ликвидации. Там я застал двух мастеров-строителей, уже принявшихся приводить в порядок выгоревшие до черноты помещения. Оба они были мне знакомы, так как являлись штатными строительными работниками, осуществлявшими текущий ремонт и поддержание в надлежащем внешнем виде помещений базы. Они-то и поведали мне истинную причину происшедшего.

Вчера после обеда двое наемных убийц – основной и дублер – вернулись из Москвы, где без сучка и задоринки отправили на тот свет одного крупного чиновника Министерства обороны, никак не желавшего быть сговорчивым и дружить со «структурой». Фотографию «мишени» ликвидаторы получили непосредственно перед выполнением задания, и один из киллеров с удивлением узнал на предъявленной ему фотографии отца своего лучшего друга. Оказалось, они были знакомы с детства, и киллер очень хорошо относился к нему, несмотря на то что последние несколько лет они не встречались – сын этого военного, друг киллера, погиб во время межнациональной резни в Карабахе.

Отец друга через некоторое время получил очередное офицерское звание, повышение по службе и пропал из поля видимости, а приятель сына из спортсмена-стрелка, призера мировых соревнований по стендовой стрельбе, превратился в одного из двадцати пяти «профессионалов смерти», постоянно дислоцирующихся на базе и совершающих вояжи по разным городам не только России и ближайших республик, но и в более далёкие экзотические страны. Например, в Таиланд, где совсем недавно он ликвидировал некоего иностранного посла, каким-то образом мешающего осуществлению крупных коммерческих проектов «структуры» в восточно-азиатском регионе.

Киллер блестяще выполнил задание, вернулся на базу и тут-то его и прихватила жесточайшая психологическая депрессия. Нервное напряжение последних дней, когда он сначала узнал, что ему предстоит хладнокровно убить близкого человека, а потом – убил его с первого же выстрела из снайперской винтовки Драгунова, потребовало разрядки, каковая приняла форму жуткой пьянки, в которой помимо самого киллера участвовали его дублер, тоже принимавший косвенное участие в выполнении задания, а также монстр-инструктор Король, ни с того ни с сего решивший «наступить на пробку», хотя ранее он крайне редко прикасался к алкоголю.

Напившись, киллер и дублер сначала подрались, потом – помирились, после, на полусогнутых, все-таки добрались до своих постелей, а сам инструктор решил продолжить возлияние в помещении учебного класса, где и уснул с зажатой между пальцев сигаретой. По крайней мере, именно такая версия рассматривалась в качестве основной. В дальнейшем начался пожар, замкнуло электропроводку, и пламя вспыхнуло в соседних помещениях.

Самым интересным во всей этой истории был тот факт, что по иронии судьбы именно эти три выгоревших помещения оказались единственными на базе, где не была установлена противопожарная сигнализация. Тревога была объявлена только тогда, когда дым добрался до ближайшего датчика пожарной безопасности, и в каждом коридоре базы истошно взвыла сирена.

Почти насмерть угоревшего Короля немедленно поместили в медчасть. Но док отнюдь не гарантировал, что инструктор выживет, тем более в условиях небольшого медпункта. Поэтому сегодня, после окончания совещания «больших боссов», на одном из вертолетов Короля должны были отправить в элитный госпиталь, где уже– все договорено, и прямо с машины он попадет на операционный стол. Об этом я узнал уже у самого дока, когда после посещения места пожара зашел в медчасть. Док, молодой двадцативосьмилетний парень, выглядел растерянным. И это понятно – с таким серьезным случаем поражения огнем ему пришлось столкнуться впервые с момента окончания Военно-медицинской академии.

Сам же инструктор по убийству представлял собой, мягко говоря, зрелище, не слишком радующее глаз. Достаточно только представить обмотанную с головы до ног бинтами и стерильными простынями мумию, всю в кроваво-коричневых пятнах крови и антисептического препарата против ожогов, распространяющую по всей палате неприятнейший запах паленой кожи и сгоревшего волоса. Нормальному человеку находиться в одной палате с таким потенциальным жмуриком более минуты совершенно невозможно. На это был способен только трудяга-док, сам когда-то выбравший себе такую специальность. Он сидел рядом с потерпевшим почти неотлучно и молил Бога, чтобы Король не завернул копыта еще до того, как его перегрузят на вертолет и поднимут в небо. В глубине души док уже считал Короля трупом. Но он также знал и о желании Персикова вернуть своего любимца обратно в строй любыми силами и не считаясь ни с какими затратами, так что предпочитал не огорчать босса мрачными прогнозами. Чем черт не шутит… Может, еще и выкарабкается. Шанс – не более чем один из ста.

– Не переживай, всё будет нормально! – Я шлёпнул парня по спине и направился обратно в свою комнату, на ходу поглядывая на развешанные в каждом коридоре электронные часы с неприятными зелеными цифрами. В моем распоряжении есть еще минут пятнадцать, а потом я должен объявлять сбор и направляться наружу, устанавливать посты охранения на склоне холма и в прилегающем к въезду в туннель леске.

Я убедился, что в настоящий момент дежурный на пульте наблюдения не просматривает мою комнату, удостоверился, что предложенная мною схема реализована полностью и портативная камера не имеет выхода на главный пульт, выяснил ситуацию с пожаром и навестил головешку-Короля. Теперь было самое время запереть дверь изнутри, включить мой «Сони» и лично удостовериться в исправной работе «левой» камеры.

Так я и сделал. А потом еще развернул телевизионную подставку на сорок пять градусов по направлению к глазу телекамеры, предательски моргающему красным огоньком круглые сутки, – теперь дежурный не смог бы с полной уверенностью сказать, что именно в данный момент смотрит начальник внутренней охраны.

Потом я с непринужденным видом развалился на кровати прямо в высоких шнурованных ботинках с «танковым» протектором, взял в руку пульт дистанционного управления и, включив автоматическую настройку, стал ждать появления на экране нужного мне изображения одной из комнат бункера.

И оно, как всегда, появилось совсем неожиданно. Но более всего меня удивило не это. Благодаря какой-то непонятной оплошности, техники установили скрытую камеру не в том помещении, которое я внёс в схему, а в соседнем! Вероятно, я не достаточно четко обозначил место установки.

Перед моими глазами сейчас был господин Персиков собственной персоной, он сидел в комнате для совещаний один за продолговатым, янтарного цвета столом из карельской березы, вокруг которого стояли двенадцать обитых коричневым бархатом стульев с резными спинками, и молча изучал какие-то документы, веером разложенные на столе. Рядом, на соседнем стуле, покоился хорошо знакомый мне несгораемый «дипломат», иногда виденный мною в руке у босса и всякий раз – пристегнутым к запястью стальным наручником. На столе, сгруппированные по четыре, стояли пузатые бутылочки с немецкой минералкой, небольшие пластмассовые стаканчики, перед каждым из стульев лежали чистый лист бумаги, авторучка и хрустальная пепельница. Сомнений не было – именно в этом помещении и будет проходить совещание самых больших людей «структуры».

Трудно передать словами, какое странное чувство вдруг овладело мной, едва я понял, что благодаря нелепой случайности смогу стать единственным, кроме самих участников, человеком, которому представится возможность окунуться в святая святых мафиозной структуры, в ее Тайный Совет! Более того, я смогу узнать внешность и имена истинных руководителей, лица которых не увидит больше никто, так как от вертолета и до автомобильного въезда в сам бункер они ни разу не покинут бронированные лимузины с тонированными стеклами. Интересно, удивлюсь ли я, узнав в ком-то из будущих гостей хорошо известных в том, официальном, мире людей?

Но тут я вспомнил что ровно через пять минут мне необходимо покинуть свою комнату, прихватить полтора десятка отборных боевиков и в течение нескольких часов самым тщательным образом обеспечивать безопасность мафиозной элиты, контролируя каждый квадратный метр прилегающей к «подземному городу» территории. Необходимо… если только не прибегнуть к хитрости. А видит Бог, я уже не хотел лишать себя возможности на несколько десятков минут стать невидимым и практически неуловимым соглядатаем. Ведь у меня же есть видеомагнитофон с портативными кассетами с восьмимиллиметровой пленкой! Но увы, если я включу запись непосредственно перед своим уходом, то кассета закончится как раз к началу совещания. Что же делать?..

Таймер, конечно таймер! Я просто запрограммирую видеомагнитофон на планируемое время прибытия гостей, и он начнет осуществлять запись в строго обозначенное время. До смешного просто, об этом мог бы догадаться любой пятиклассник, имеющий дома видео. Только вот… компактная видеокассета не рассчитана на три часа, как формат VHS, а лишь на полтора. Хотя и это уже немало.

Неожиданно я вздрогнул, услышав громкий стук в дверь. Но сразу же расслабился, когда до моих ушей донесся хрипловатый баритон Соловья, командира одного из отделений.

– Шеф, пора выступать! Время! – И он ещё раз сильно грохнул кулаком по металлической облицовке двери.

– Собирай команду. Ровно через пять минут я буду у первых ворот. Экипировка по схеме два, с полным боекомплектом и приборами оптического наблюдения. А теперь иди и не мешай мне «пугать медведя»!

Я услышал, как Соловей рассмеялся и как гулкие в пустынном пространстве коридора шаги стихли где-то в районе дальнего лифта. Пронесло.

Я нашел видеокассету с самой дерьмовой записью, вставил ее в видеомагнитофон, установил на таймере ориентировочное время, на пятнадцать минут позже планового прибытия последнего вертолета, выключил изображение, достал из холодильника банку холодного пива, выпил ее в один заход, зашвырнул в корзину для мусора и, закрыв за собой дверь, направился в оружейную комнату.

Спустя четыре с половиной минуты я уже находился около первых, внутренних, ворот туннеля и внешне ничем не отличался от наемника-одиночки, приготовившегося занять недельную круговую оборону против целой армии «воинов ислама». Разве что базуки у меня с собой не было, а все остальное я не поленился захватить. Неожиданно появился Персиков. Он оценил экипировку бойцов, одобрительно улыбнулся, сказал что-то вроде «ничего страшного, просто необходимые меры предосторожности» и отправился восвояси. А мы, небольшая, но вполне способная захватить какое-нибудь «карманное» африканское государство армия, выступили на задание.

Спустя тридцать минут все боевики подразделения внутренней охраны уже заняли определенные мной точки на местности, рассредоточившись в радиусе трехсот пятидесяти метров, и постоянно находились в контакте со мной через портативные рации малого радиуса действия. А я расположился на самом верху холма, недалеко от запасного выхода с базы, ближе к закрытому камуфлированной решёткой отверстию вентиляционного коллектора. Лежал, думал и время от времени бросал оценивающие взгляды на прикрепленную к поясу чёрную бухту капронового шнура длиной двадцать пять метров.

Глава шестнадцатая

Первый вертолёт приземлился на площадку строго по графику, минута в минуту. Это был тяжёлый грузовой армейский вертолёт, он сразу же опустил заднюю платформу, одновременно служащую трапом для въезда и выезда автомашин, спустя минуту изрыгнул из своего металлического чрева чёрный бронированный ЗИЛ – лимузин, который сразу же набрал скорость и помчался по дороге в сторону въездного туннеля на базу. «Вертушка» постояла с минуту, а затем взмыла в небо и скоро пропала за ближайшим зеленым холмом.

Ровно через десять минут с противоположной стороны послышался треск лопастей, рассекающих воздух, а потом появилась в поле зрения вторая «стрекоза», несколько меньше предыдущей, но тоже спокойно вмещавшая в своем брюхе автомашину с очередным мафиозным авторитетом. Это оказалась сверкающая на солнце БМВ-730 тёмно-зелёного цвета, с тонированными стеклами. Она, окутанная облаком пыли, долетела до туннеля и пропала в нем еще быстрее, чем правительственный членовоз несколькими минутами раньше. А доставивший ее вертолет исчез так же стремительно, как и появился.

В течение следующих двадцати минут еще два вертолета привезли и выпустили из зеленой металлической скорлупы серебристый «Мерседес-600» и вишнёвого цвета «ягуар», которые вслед за своими предшественниками умчались в туннель.

Ни одним из более чем полусотни боевиков, держащих под контролем все четыре стороны света в радиусе полутора километров, не было замечено ничего подозрительного. Да и вряд ли таковое могло появиться в этом забытом Богом месте, куда не вела ни одна сухопутная дорога, а до ближайшего населенного пункта было едва ли не сто километров. Во все стороны от «подземного города» простирались густо поросшие деревьями и изрезанные оврагами Карпаты.

Я проводил взглядом последнюю скрывшуюся в туннеле автомашину и дал по рации команду своим боевикам:

– Внимания не снижать, по-прежнему готовность номер один.

Но мои мысли были уже заняты другим.

Я горел желанием незаметно для всех проникнуть в свою комнату, включить воспроизведение передаваемого скрытой видеокамерой изображения, и не по прошествии нескольких часов – в записи, а в режиме «живого», реального времени стать тайным свидетелем сверхсекретного совещания главных заправил мафии.

Примерно двадцать минут я колебался, взвешивая свои шансы на успех, прикидывал возможные способы проникновения на базу, которых насчитал ровно два, возможные варианты отхода, просчитать которые заранее было просто нереально, и, наконец, принял решение, положившись не на естественный для каждого живого существа инстинкт самосохранения, а на отшлифованную и вымуштрованную с годами интуицию профессионального бойца спецназа…

Это было больше, чем просто жажда приключений. Это был неосознанный, неконтролируемый миг предвидения, который, спустя ровно двадцать четыре часа, помог мне снова вернуться в мир, пять лет назад с такой бесцеремонностью отторгнувший попавшего в крутой водоворот событий майора войск специального назначения Валерия Боброва… Но тогда я этого не знал, тогда я просто действовал, положившись на удачу.

Система безопасности базы была мне хорошо известна. Несколько хуже я знал канализационные и вентиляционные коммуникации и емкости утилизатора. Но точно знал главное – в вентиляционном коллекторе, возле которого я сейчас лежал, не было сигнализации. Путь вниз, если кому-нибудь вдруг пришла бы в голову совершенно безумная идея его преодолеть, наглухо перекрывал массивный, диаметром два с половиной метра, металлический вентилятор, который непрерывно вращался. Скорость его была настолько высока, что попади в этот смертоносный жернов кусок камня, он был бы немедленно перемолот в порошок. В ста пятидесяти метрах от первого коллектора, ближе к дальней от туннеля стороне холма, находился такой же, но осуществляющий прямо противоположную функцию – вытягивания пробежавшего по системе вентиляции базы воздуха. Там тоже был вентилятор и тоже вращался со скоростью авиационного пропеллера. Сверху оба коллектора прикрывались закамуфлированной решеткой, которая не давала возможности определить с высоты птичьего полета наличие выходных отверстий вентиляционной системы, что недвусмысленно указало бы на наличие в недрах холма подземных спецпомещений.

Другой возможностью проникнуть на базу не через «главные ворота» был запасной аварийный выход, находящийся в пятидесяти метрах левее от моего нынешнего местонахождения. Он был тщательнейшим образом замаскирован под огромный, размером не меньше пятитонного автомобильного контейнера, гранитный валун. Но самом же деле камень был не так тяжел, как казалось с первого взгляда, он крепился на подвижных полозьях и при необходимости отодвигался в сторону, обнажая стальную четырёхметровую плиту, в свою очередь отодвигающуюся и открывающую под собой две раздельных вертикальных шахты. Одна из них шла с самого первого, нижнего уровня базы, и внутри к ней были приварены скобы. Двадцатиметровый «обезьяний марафон» предстоял всякому, кто рискнул бы покинуть базу таким способом.

Вторая шахта была снабжена лифтом с боковым цепным приводом и предназначалась для срочной эвакуации командного состава и, естественно, «драгоценных» боссов. Она вела прямиком в бункер и на всем маршруте подъема имела только одну остановку – как раз неподалеку от моей комнаты, чтобы в случае необходимости улепетывающие «бугры» могли прихватить с собой кое-кого из своих любимцев. Согласно инструкции, лифт сейчас должен был находиться в нижней точке шахты.

Ко всему прочему следует добавить, чТо воспользоваться аварийным выходом можно было не только изнутри, но и снаружи. В пятнадцати метрах от гранитного валуна имелся скрытый пульт управления, замаскированный под поваленное дерево. В нем, стоило лишь повернуть против часовой стрелки один из сучков, открывалась герметичная стальная дверца, под которой находилась панель с кнопками и индикатором. Сразу же загоралась красная лампочка, и на индикаторе начинался отсчет времени. Если за двадцать секунд не был введен нейтрализующий код, то при появлении на индикаторе нулевого обозначения на всей базе незамедлительно включалась тревога, и система аварийного выхода моментально блокировалась. Код был известен лишь трем людям на всей базе – Персикову, шефу лаборатории психотропных разработок Когану и мне. У каждого он был индивидуальный. Камеры же слежения за обеими шахтами работали непрерывно, и дежурный на центральном пульте видеонаблюдения мог сразу же заметить, если бы кто-то попытался подняться или спуститься по запасному выходу.

Учитывая всё это, сама мысль незаметно проникнуть и, тем более, покинуть базу представлялась совершенно безумной. И все же я надеялся, что возможно. Но только не для меня. Дело в том, что в свое время, когда мне в руки впервые попали план коммуникаций и схема расположения «узлов безопасности» – видеокамер, датчиков на передвижение, механических блокирующих средств, – я сразу обратил внимание на следующий интересный парадокс.

Сами по себе воздушные коллекторы с их вращающимися вентиляторами, не пропускающими внутрь даже дождевые капли, и электрошоковыми механизмами, установленными тремя метрами ниже шахты аварийного выхода – с камерами видеонаблюдения в кабине лифта – все они по отдельности казались неприступными. Но стоило повнимательней присмотреться ко всему этому хозяйству, и ты понимал, что не так страшен чёрт, как его малюют.

Согласно элементарным инженерным нормам подземных помещений, коими, безусловно, являлись обе шахты аварийного выхода, лифтовая и подъемная, они нуждались в принудительной вентиляции, чтобы в них не образовывались сырость и прочие разрушительные явления. И вполне естественно, что вентиляция там была. Вдувающий коллектор имел отверстие в нижней части шахты со скобами, чуть выше нижней камеры, расположенной непосредственно у входа в помещения базы, а втягивающий открывался в верхней части шахты лифта. Между двумя же шахтами, разделенными только тонкой переборкой, было ещё одно отверстие, призванное объединить воздушные пространства обеих шахт. Таким образом, вдуваемый в одну из шахт воздух проходил через смежное отверстие и втягивался уже из помещения соседней шахты.

Согласно инженерным нормам, всё выглядело безупречно. Но если думать о безопасности – полнейший прокол! Именно его я заметил, внимательно изучая схему внутренних коммуникаций базы ещё несколько лет назад. Но предпочёл оставить этот секрет у себя в голове, а не предавать гласности. Почему я так сделал, до сих пор не понимаю. Но теперь это пригодилось.

С момента въезда в туннель последней машины прошло уже двадцать две минуты. Я включил рацию и передал Соловью:

– Если что, командуй. Я буду рядом, на связи.

Через десять секунд он ответил:

– Командир, что ты ел сегодня за завтраком? Кислую капусту?

Я пообещал свернуть ему башку, и он стал более покладистым, сказал, что я могу не волноваться, все будет в лучшем виде. Если что, то свяжется со мной по рации.

Спустя три минуты я уже вводил в компьютер, блокирующий включение общей тревоги, код. Огромный гранитный валун плавно откатился в сторону. Следом за ним,в противоположном направлении отошла стальная пятидесятимиллиметровая плита, открывая шахту лифта с боковым цепным приводом, который сейчас находился где-то внизу, а также прикрытую сверху люком шахту для обычного передвижения людей вверх-вниз по железным скобам. Ею пользовались лишь раз в три месяца, когда на базе объявлялась очередная учебная тревога. Если открыть люк, то в шахте непременно зажжется свет. Поэтому я не стал этого делать.

Я положил на землю не нужный сейчас «узи», снял с пояса бухту капронового шнура, привязал один его конец к проушине вверху шахты лифта и сбросил вниз весь моток. Затем достал из кармана специальную альпинистскую застежку, пристегнул ее к шнуру, крепко обхватил обеими руками и плавно сполз вниз, повиснув над отвесным двадцатиметровым колодцем. Тут же мне в голову пришла совершенно нелепая мысль: что будет со мной, если я сорвусь и, пролетев короткие три секунды, рухну на крышу спокойно стоящего где-то внизу лифта? Мокрое место, вот что будет! Лучше об этом не думать…

Я медленно начал стравливать веревку, опускаясь все ниже и ниже к тому месту, где находилось перекрытое решеткой отверстие между двумя шахтами. Я постоянно прислушивался к гудению вентиляции и наконец ощутил, находясь в полной темноте, как мне в лицо ударил теплый воздушный поток, наполненный запахом пыли, сырости и многочисленных жилых помещений. Ещё во время последней учебной тревоги я успел заметить, что решетка, перекрывающая вентиляционное отверстие между двумя шахтами, не прикручена, что весьма усложнило бы дело, а подвешена в верхней части на петлях и свободно открывается.

Я подтянулся, толкнул ее ногами, зацепился каблуками за край отверстия и стал, извиваясь всем телом, вползать внутрь соседней шахты, одновременно пытаясь нащупать там ближайшую ко мне скобу. Наконец носок одного ботинка упёрся в железный прут. Я втиснулся в гораздо более узкую, чем соседняя, лифтовая, шахту. Держась левой рукой за спусковой карабин, быстро освободил правую, пытаясь переместить тяжесть тела вперед, но тут моя нога соскочила со скобы, и я повис, изогнувшись буквой «S», Это продолжалось какую-то секунду, но и её вполне хватило, чтобы по моей спине штормовой волной пробежал арктический холод. И всё-таки мне удалось выкарабкаться из этой ситуации, благополучно перелезть в узкую – не более полутора метров в диаметре – трубу и спуститься вниз, перебирая руками и ногами, словно верхолаз или пожарник. Наконец я снова ощутил поток пробивающегося сквозь отверстие в стене воздуха и понял, что достиг промежуточной цели.

Передо мной находился вход в замкнутую систему вентиляции базы, по которому можно было добраться практически до любого из её помещений. Ширина воздушного коллектора вполне позволяла передвигаться по нему на четвереньках или, в особенно узких местах, по-пластунски. Здесь можно было не опасаться сигнализации или видеокамер. В одном из многочисленных карманов у меня лежал фонарик-карандаш, я достал его и осветил пространство перед собой. Оставалось верить, что я не страдаю склерозом и еще помню, по какому маршруту следует двигаться извилистыми воздушными коридорами, чтобы безошибочно добраться до решетки в потолке моей комнаты.

Я поднял решётку, пролез в освещаемую фонарем горизонтальную нишу и тут в подвешенной на груди рации неожиданно раздался знакомый и такой громкий в узком замкнутом пространстве коллектора голос Соловья.

– Командир, ты ещё живой? Или послать за доктором?

Не прошло и пяти минут, как я последний раз говорил с этим наглым типом, а ему уже стало скучно! Наверно, забыл, несмышленыш, как нужно вести себя с начальником охраны. Пора напомнить.

– Слушай сюда, мужик. Если ещё хоть раз вякнешь без веской на то причины, то по возвращении с задания тебя ждёт внеплановая тренировка в спортзале. Хочешь повторить урок?

– Ладно, командир, у меня всё в порядке. Просто…

– Ещё раз вызовешь меня просто так – получишь в табло! Всем находиться на установленных мной точках и смотреть в оба. Всё!..

Я взглянул на часы. Совещание «больших боссов» в бункере уже началось. Ровно десять минут назад видеомагнитофон начал записывать передаваемое скрытой камерой изображение вместе со звуком. Пока они раскачаются и перейдут к серьезным делам, я, скорее всего, уже буду на месте.

Оказалось, что память моя еще вполне способна справляться с такими ерундовыми задачами, как нахождение нужных поворотов, подъемов и спусков в причудливо изогнутом алюминиевом трубопроводе. Пару раз приходилось туго, однажды я даже прополз на целый коридор дальше, чем нужно, но как бы там ни было, через пятнадцать минут уже откручивал последний из двух винтов, мешавших мне снять тонкую жестяную крышку и, повиснув на руках, спрыгнуть прямо на стол в собственной комнате.

Я не стал включать свет, а сразу приступил к делу. Спустя несколько секунд на цветном экране «Сони» вспыхнуло четкое изображение уже известной мне комнаты. Одного взгляда на собравшихся там, за длинным, янтарного цвета столом из карельской березы, людей в строгих деловых костюмах было достаточно, чтобы возбужденный до. крайности организм немедленно выбросил в кровь приличную дозу адреналина.

Я был готов поклясться жизнью, что из десяти присутствующих на секретном совещании мафиозных авторитетов, я прекрасно знал семерых. Да ещё как! Персиков – само собой. Далее: двое были депутатами Думы, и их лоснящиеся физиономии не сходили с экранов телевизоров. Ещё один – президентом крупного московского банка. Другой – председателем одного из фондов. Следующий – известным предпринимателем из «ближнего зарубежья». Ну и, наконец, присутствие среди собравшихся этого, хорошо знакомого мне человека, явилось для меня просто ошеломляющей неожиданностью!

– Здравствуйте, товарищ генерал… – процедил я сквозь зубы, чуть не раздавив в машинально сжавшейся ладони пульт дистанционного управления телевизором. – Вот и свиделись…

Остальных троих я не знал. Но их лица говорили сами за себя. У меня сложилось впечатление, что передо мной сидят герои популярного голливудского фильма «Крёстный отец».

Я нажал на одну из кнопок пульта и включил минимальную громкость динамиков.

Совет мафиозных авторитетов как раз заканчивал обсуждение вопроса о покупке «структурой» контрольных пакетов акций шести немецких и трех латвийских банков. Было также принято решение «опустить» кое-кого из крупных, но, к сожалению, несговорчивых бизнесменов на все имеющиеся в их распоряжении активы. Это выгодное предложение, внесенное одним из «крестных отцов», остальные поддержали практически единогласно.

Ну а дальше я понял, что успел как раз вовремя. Встал председатель фонда – детского, сволочь, – и начал рассказывать совершенно немыслимые вещи, мол, на какие сладкие суммы обогатился его фонд благодаря осуществленным за последнее время махинациям. Мафиозный «папа» все говорил и говорил… Про оружие, наркотики, горючее, деньги, товары, нефть и многое-многое другое. Я ощутил, как бешено начинает стучать мое сердце. Наконец он стал сообщать о традиционных «упаковках» для провоза наркоты и награбленного золота. Председатель детского фонда говорил о «грузе 200». О гробах. Его использовали американские солдаты во Вьетнаме, его – я знал об этом совершенно точно – применяли и советские военные чины в Афганистане, его используют и сейчас во всех, без исключения, «горячих точках». Все, кому не лень. И «наши», и не «наши»… Господи!!!

Наконец он закончил. Его доклад не вызвал ни у кого из присутствующих никаких дополнительных вопросов, Все и так было предельно ясно – структура продолжает фундаментально и уверенно обогащаться.

Но мне вдруг показалось, что все эти люди, вальяжно рассевшиеся вокруг овального стола, находятся в состоянии ожидания. Они ждали чего-то особенного, ради чего всех их сорвали с мест и затащили в эту крысиную нору.

И вот поднялся мой старый знакомый… Он спокойно пригладил начинающие лысеть, черные как смоль волосы, медленно обвел взглядом всех присутствующих. В какой-то момент его зоркие и холодные, как у ястреба, глаза остановились как раз на том месте комнаты, где находился внимательно наблюдающий за всеми ними стеклянный зрачок скрытой видеокамеры, и я впервые ощутил на себе всю силу и тяжесть этого дьявольского взгляда. Казалось, губы генерала чуть скривились в надменной усмешке, глаза едва заметно прищурились, а каменное лицо-маска приобрело выражение властного торжества. Вот, мол, ты и попался, дружок! Как же больно теперь тебе будет, как же больно!..

Но, естественно, все это было игрой моего до крайности возбужденного воображения. Генерал отвернулся от камеры, тихо прокашлялся и не спеша начал докладывать об окончании всех подготовительных работ для начала грандиозной операции под кодовым названием «Кукла». Операции полного и окончательного захвата власти в стране.

Он рассказал обо всем, начиная с момента перехода контроля над секретными психотропными разработками под его негласную юрисдикцию, экспедиции к Бермудскому треугольнику научного судна «Пеликан» и заканчивая его осознанным решением сотрудничать в этой области со структурой, в которой он видит в будущем реальные силу и власть.

Затем Персиков рассказал о ходе работ над созданием психотропного оружия индивидуального действия со стороны структуры, не забыв при этом упомянуть блестящую вербовку агента Прохорова, так не вовремя скончавшегося от сердечного приступа, о его гениальной разработке ретранслятора-декодера, о создании учёным Коганом первого рабочего аппарата и, наконец, об успешном завершении промежуточной операции «Сеть», в результате которой пятеро очень больших и влиятельных людей теперь носили под сердцем сложнейший микроретранслятор.

После этого снова заговорил генерал и рассказал всем присутствующим о рабочих испытаниях первого в мире психотропного оружия индивидуального воздействия. Потом он достал из своего черного «дипломата» видеокассету, вставил ее в находящуюся в дальнем углу комнаты широкоэкранную видеодвойку и в течение десяти минут демонстрировал собравшимся кадры предварительных испытаний. Каждый эпизод генерал обстоятельно комментировал, объясняя, где в данный момент находилась установка с «кукловодом» и как обеспечивалась ее работа и охрана.

Наконец он выключил телевизор, убрал видеокассету обратно в «дипломат», обвел тяжелым взглядом сидящих вокруг стола мужчин и сказал, медленно и отчетливо произнося каждое слово:

– Ровно через пятьдесят восемь часов начнется новое время. С этого момента мы, согласно ранее разработанному плану, приступаем к началу нового этапа в осуществлении операции «Кукла». Отныне операторами будет контролироваться каждый шаг, каждый взгляд, каждое слово тех людей, которых вы только что видели на кассете… По предварительным расчётам и согласно плановым мероприятиям, структуре потребуется не более трех месяцев, чтобы иметь контроль над девяноста процентами национального достояния!..

Один из «крестных отцов» так внимательно слушал доклад генерала, что даже начал теребить собственный галстук. Когда тот закончил, мафиози, поднялся и, наконец справившись с нахлынувшим на него чувством ликования, осторожно, но вместе с тем очень конкретно спросил:

– Всё это очень хорошо. И мы все, – он обвел рукой собравшихся, – действительно счастливы, что в свое время не прогадали, решив выделять из общей суммы дохода немалую часть средств на работы по созданию психотропного оружия. Теперь совсем близок час, когда нам уже не понадобится прибегать к подкупу, уговорам и прочим методам убеждения при желании взять контроль над какой-либо областью деятельности-бизнеса или государственных структур. Но, как любил говорить один мой знакомый адвокат, ныне покойный, все это слишком хорошо и красиво, чтобы быть правдой! Скажите, какие независящие от нас обстоятельства могут, хотя бы чисто теоретически, помешать осуществлению операции?

В комнате воцарилась напряженная тишина. Все, в том числе и сам Персиков, с нетерпением ждали ответа генерала. Тот впервые с. момента начала обсуждения главной проблемы встречи позволил себе улыбнуться и, покачав головой, развёл руки.

– Ну разве что кто-нибудь из присутствующих сообщит об этом в Совет безопасности или ФСБ. Думаю, такой поворот событий исключается? – Генерал посмотрел поочередно в лицо каждого из авторитетов и нашел там полное понимание заключённой в сказанных им словах иронии. – Ну а раз так, значит, уже ничто не сможет помешать нам начать осуществление самого тихого в мировой истории плана захвата власти через… – он взглянул на висящие на стене помещения электронные часы, – пятьдесят семь часов и сорок пять минут. С чем вас всех и поздравляю!

В этот момент я услышал тихий щёлчок. На видеокассете закончилась плёнка. Уже не было смысла вставлять новую кассету. Теперь я знал главное, ради чего на подземной базе собрались десять самых влиятельных людей «структуры».

Глава семнадцатая

С точки зрения здравого смысла мне следовало забыть об увиденном, стереть от греха подальше запись на видеокассете и спокойно продолжать трудиться на благо мафии, готовой вот-вот прибрать к рукам всю полноту власти в России. Меня, безусловно, ожидали радужные перспективы скорого назначения на должность координатора структуры по Латвии, о чем уже упоминал Персиков и о чем недвусмысленно говорил факт передачи в моё полное распоряжение дорогих автомобилей и бывшего правительственного особняка в самом центре Юрмалы.

Я уже имел на банковском счету более двух миллионов долларов и мог жить не возможностями, как абсолютное большинство людей, а желаниями.

В таких случаях, если верить демагогам, принято вспоминать про некий абстрактный долг перед Родиной и прочую, загружающую мозги своей нелепостью, ерунду. Но, честное слово, на все это мне было плевать с самой высокой московской колокольни! Просто я знал, что весь остаток жизни буду ощущать себя подонком, если сейчас не найду в себе смелости и не воспользуюсь предоставившейся мне уникальной возможностью подложить мафии, уже и без того имеющей в стране, как минимум, половину всей реальной власти, крупную свинью. Ведь разве тогда, в роскошном желтом особняке на берегу Чудского озера, я не думал о том, что для сохранения жизни Рамоны, моих близких и, разумеется, своей собственной, лишь на время соглашусь на сотрудничество с этой криминальной структурой, помпезно именующей себя итальянским словом «мафия», соглашусь лишь для того, чтобы в будущем сполна рассчитаться с ней за незабываемую пытку электротоком в Пярну, когда я выпускал изо рта пену и рычал, словно попавший в капкан волк, и за едва не удавшуюся попытку извращенца изнасиловать мою любимую женщину, и за кровавую проверку на вшивость во Львове, и за необходимость пережить свои собственные «бутафорские» похороны, и за то, что принужден постоянно врать Рамоне, что работаю на одну из российских спецслужб, и, наконец, за то, что все эти годы медленно, но планомерно растаптывал тяжелыми армейскими ботинками свое загнанное и униженное чувство собственного достоинства? Мне, как цепному псу, просто бросили кусок пожирнее. А грядущие назначения, формально записанные на мое имя материальные ценности и фиктивная свобода – не более чем блеф, тщательно выверенный и ловко продуманный…

Все эти мысли пронеслись у меня в голове за одну секунду, прошедшую после щелчка видеомагнитофона, известившего об окончании записи. Ещё через две секунды я уже четко и в мельчайших деталях знал, что сейчас мне предстоит сделать. Времени на раскачку, увы, не оставалось.

Для начала я связался по рации с Соловьем и сообщил ему о своей вынужденной отлучке, подтвердив, что нахожусь в нескольких сотнях метров от базы и обязательно вернусь к моменту снятия боевиков с охраны. Он снова тыкнул, сообщат, что «на горизонте все нормально», и опять поинтересовался состоянием моего здоровья. Ничего, пусть пока посмеётся…

Потом я быстро снял камуфляж, освободят карманы от лишнего груза типа фонарика и сигнальной ракеты, достал из магнитофона видеокассету, прочно прикрепил ее липкой лентой в районе грудной клетки, именуемом «фанерой», оборвал под корень ведущий от скрытой камеры кабель и спрятал конец. Снова оделся, натянув на самые брови зелёную форменную кепку с козырьком, из всего оружия оставил себе лишь нож с выкидным лезвием и ручную гранату, тщательно прикрутил на место крышку вентиляционного отверстия, в последний раз придирчиво осмотрел комнату, открыл ключом дверь, вышел в коридор, снова запер ее и направился к центральному пульту наблюдения.

Я хорошо знал расположение видеокамер и ракурс их кадра и специально шел таким образом, чтобы как можно чаще демонстрировать объективу свою спину, а не лицо. Согласно графику дежурства, на пульте еще в течение получаса должен находиться Валентин. Он мой должник и вряд ли станет дергаться; увидев внутри базы по всем прикидкам обязанного быть снаружи начальника охраны. На это я и рассчитывал. К тому же, когда спустя три минуты я проскользнул в помещение центрального пульта видеонаблюдения, Валентин, оказывается, снова наслаждался американским боевиком. Неудивительно, что он заметил мое появление только тогда, когда я положил ему на плечо руку. Он тут же попытался дернуться, прекрасно осознавая, что ему грозит за второе подряд нарушение распорядка несения дежурства, но я снова успокоил его.

– Смотри, не отвлекайся… – снисходительно разрешил я и, не спрашивая разрешения, влез в главный компьютер базы.

Как я и предполагал, боевик не сделал даже слабой попытки помешать моим запретным действиям. Более того, он с нескрываемым удовольствием опять прилип глазами к экрану. А я спокойно вошел в систему управления внешним компьютером и дал ему команду закрыть аварийный выход. Через полминуты на мониторе вспыхнула надпись: «Операция завершена». Вот и замечательно. Теперь – в медчасть, к доку! Времени у меня оставалось совсем мало.

Когда я уходил, Валентин даже не обернулся.

До медчасти было рукой подать. Я шёл, уже не обращая внимания на видеокамеры, и на ходу обдумывал то, что сейчас скажу доку. Он был хорошим парнем и однажды даже рассказал мне, как полтора года назад неожиданно встретил приятеля, с которым когда-то вместе учился в Военно-медицинской академии. Приятель пригласил его в ресторан «вспомнить курсантские годы», а потом, как бы между прочим, сообщил, что можно устроиться по специальности на одну отдаленную военную базу, по контракту на год, с окладом в три тысячи долларов в месяц. Но эта военная часть, говорил приятель, является особо секретной, так что в течение всего срока не будет возможности ее покинуть.

Док, в то время получавший жалкие гроши в окружном госпитале, счел предложение выгодным, так как после окончания контракта мог наконец-то купить себе квартиру, о которой мечтал с того самого момента, как окончил академию. У него никогда не было своего дома. Первые шестнадцать лет жизни он прожил в детском доме, после – общага медучилища, армейские казармы, общежитие госпиталя… И парень согласился. Заботливый друг скоренько оформил перевод, и спустя каких-то пару месяцев док уже подлетал к нашей крысиной норе в зеленой «скорлупе» вертолёта. И в тот же день понял, куда именно он попал.

Док не был боевиком, его не посвящали в какие бы то ни было секреты и на него, согласно сложившимся негласным правилам мафиозного «устава», не распространялось «посмертное» увольнение из «структуры». Он был контрактником. И я знал это совершенно точно – около месяца назад Персиков пообещал ему, что примерно через пять или шесть недель его наконец-то отпустят, так как уже подписан контракт с новым, молодым и несемейным, военврачом. Я рассчитывал убедить дока, чтобы он мне помог. Почему-то мне казалось, что парень не откажется.

Открыв дверь медчасти, я понял: что-то случилось. Док сидел за столом, обхватив голову руками, и раскачивался взад-вперёд. Услышав звук шагов, он обернулся, и я увидел, каким мертвенно-белым стало его лицо. С момента нашей последней встречи не прошло и четырех часов. Что же такое могло произойти?

– Он умер… умер, гад.

Тут мне все стало ясно. Парень достал из ящика стола стеклянный пузырек со спиртом и, плеснув граммов пятьдесят в стакан, разбавил их водой из графина.

– Босс мне голову оторвёт, когда узнает… – Он залпом осушил стакан и сник ещё больше.

– Не оторвёт. Если сделаешь то, что я тебе скажу.

Во взгляде парня промелькнула тень надежды,

обильно разбавленная появившимся одновременно с ней недоверием. Он исподлобья посмотрел на меня и тихо спросил:

– А что нужно сделать?

– Ты никому не скажешь, что Король скончался.

– Разве это возможно? Он же мертвый! – Док снова потянулся за графином. Ещё пара порций, и он будет не в состоянии осознать смысл происходящего.

– Ты действительно хочешь, чтобы все закончи лось для тебя благополучно?

Вместо ответа парень только кивнул.

– И хочешь вернуться живым и здоровым в мир нормальных людей?

– Что?! – Док вздрогнул, осознав дьявольский смысл заданного ему вопроса, и со страхом посмотрел мне в глаза.

Я решил открыть карты. В конце концов, если мне не удастся убедить этого несчастного в необходимости помочь и мне, и себе, то можно будет считать, что мой план незаметного исчезновения с базы провалился. Я пошел ва-банк.

– Тогда слушай меня, дружок, внимательно,– на всякий случай я перешел на шепот. – Как ты думаешь, кто я на самом деле?

– Не знаю… – Док отрицательно помотал головой.

– Я – сотрудник российской разведки. Ты первый и последний, кому я об этом говорю. И доподлинно известно, что, вне зависимости от того, умер Король или жив, тебя уже никогда не отпустят обратно, в нормальную человеческую жизнь. Или ты будешь продолжать работать на мафию, или тебя просто не станет. – Я выдержал многозначительную паузу, а затем продолжил: – Но можешь считать, что заново родился, так как обстоятельства складываются для тебя в высшей степени благоприятно.

– Да уж… – Он еще не до конца осознал смысл моих слов и по-прежнему смотрел на меня как загнанный в угол беспомощный щенок.

– Ситуация сложилась таким образом, что мне нужно срочно возвращаться к нашим. Дело в том, что я узнал очень ценную информацию, которая должна быть известна спецслужбам России не позднее чем через сутки-полтора. Иначе страну ждет катастрофа! Понимаешь меня или нет?!

Док закивал головой, проглотил застрявшую в горле слюну.

– Смерть инструктора случилась как раз вовремя. По крайней мере теперь мне не придется убивать его собственными руками… Если сделаешь все, как я скажу, то мы оба не только останемся живыми и здоровыми, но и окажем этим тварям, – я кивнул в сторону двери, – такую медвежью услугу, после которой они будут харкать кровью!.

– Хорошо, я согласен, – тихо, но довольно уверенно проговорил док. Он был замечательный парень. – Каким образом мы сможем незаметно… – Вдруг лицо его озарилось догадкой, мертвенно-бледные щеки запылали: – Неужели вы… вместо Короля?!

– Именно так. Я сниму камуфляж, ты отмотаешь с мертвеца бинты и тряпки, завернешь меня в них точно так же, как был завернут он, а когда придёт время, – я взглянул на часы, – тогда мы вместе с тобой полетим в одном из вертолетов в военный госпиталь, где обгоревшего пациента уже ждут не дождутся. Впрочем, в место назначения мы не попадем. Ведь не считаешь же ты, милый друг, что мне необходима помощь специалиста по ожогам?

Наконец-то на лице дока появилось подобие улыбки. Значит, все будет хорошо. Просто не может не быть.

– Мы будем захватывать вертолет? Каким образом? У меня нет оружия…

– Положись на профессионала, малыш. Ведь я ещё моджахедам головы откручивал, так неужели не справлюсь с двумя-тремя двухметровыми мордоворотами, к тому же совершенно не ожидающими нападения со стороны завернутой в пропитанные кровью и ещё Бог весть какой гадостью «пеленки» полуживой мумии? К тому же у меня не совсем пустые руки. Плюс – твоя поддержка, в случае чего. Уже не так мало… А теперь давай, приступай к делу! У нас осталось не более получаса, чтобы ни одна живая душа не догадалась о подмене настоящего, но мёртвого Короля, на не настоящего, но совершенно здорового майора!

– Вы майор? – удивленно спросил док, пряча пузырёк со спиртом обратно в стол. – Военный?! А какие войска? Ах да… – Он утвердительно кивнул и уже направился было в соседнее помещение, где лежал завёрнутый в бинты инструктор по ликвидации, но обернулся и, нахмурив лоб, отчего на нём сразу же появились три глубокие морщины, спросил то ли у меня, то ли у себя самого: – Но куда я дену этого мертвеца?.. Ведь не оставлять же его здесь.

– А, собственно говоря, почему бы нет? Кроме тебя кто-нибудь заходит в медчасть?

Док отрицательно покачал головой.

– Вот и замечательно. Раньше чем через два дня вонять он не начнёт. А через сутки мы уже будем сидеть в кабинете моего командира, сообщать сверхсекретные сведения и чувствовать себя как у Христа за пазухой. Какие вопросы? Положи его в шкаф для белья и закрой чем-нибудь, вот и вся проблема.

Я знал, что говорю доку неправду, но другого выхода просто не видел. Не был я уверен и в том, что мы действительно сможем пробиться в один из высоких кабинетов. По крайней мере, так быстро, как я с легкостью пообещал этому молодому парню.

– Давай док, действуй. И не забудь закрыть дверь!

Когда в наружной двери повернулся ключ, а док скрылся за дверью лазарета, я взял один из стульев, подвинул его к стоящему у дальней стены стеклянному шкафу с медикаментами, забрался на обивку с ногами, пару секунд понаблюдал за предательски моргающей красным светодиодом камерой видеонаблюдения, а потом быстро схватил и буквально с корнем оторвал всё, обеспечивающие её круглосуточную работу, провода. Вот теперь полный порадокс.

Минут через пятнадцать дверь лазарета открылась, и док, неприятно поморщившись, сказал:

– Заходи, чувствуй себя как…– но он не нашёл подходящего для ситуации слова, а поэтому просто махнул рукой в сторону полуоткрытой двери, из-за которой довольно отвратительно пахло антисептической противоожоговой мазью и обгорелой кожей.

Король, по всей видимости, уже находился там, куда я и присоветовал его засунуть. Слава Богу, мне не случилось лицезреть все прелести обгоревшего на пятьдесят процентов мертвеца. Док избавил меня от этой пытки. Но зато заставил лечь на ту же самую кушетку, где он совсем недавно пеленал мумию инструктора по ликвидации. Я даже не пикнул, хотя сразу же после появления в комнате у меня в горле застрял какой-то холодный комок, вот-вот готовый вырваться наружу вместе с содержимым желудка. Я просто снял всю одежду, оставшись совершенно голым, если не считать приклеенной к груди кассеты, растянулся в горизонтальном положении и, стиснув зубы, около десяти минут терпел, выполняя нехитрые команды парня, пока он с тщательностью молодой мамаши заворачивал меня в только что снятые с околевшего жмурила бинты и повязки. В довершение всего док заставил меня перекатиться с кушетки на стоявшую вплотную к ней медицинскую каталку. Как я понял, именно на ней мне и предстояло отправиться в путь.

– Ну как я выгляжу в роли свежезапеченного Тутанхамона? – пробубнил некто, кому противно воняющие и пропитавшиеся запекшийся кровью вперемешку с лохмотьями кожи бинты, в три слоя, обёрнутые вокруг всего тела, почти не позволяли говорить членораздельно. Если кому-то постороннему сейчас случилось наблюдать эту картину, он наверняка бы свихнулся. Ни один нормальный человек не может произнести ни слова в таком положении, находясь одной ногой – точно, а второй – не меньше чем на половину в сырой кладбищенской яме. Но я говорил.

– Нормально выглядишь, командир, в самый раз. – Док оценивающе посмотрел на лежащий перед ним свёрток и удовлетворенно кивнул. – Только не вздумай подавать признаков жизни, даже если тебя случайно уронят с вертолёта. Договорились?

– Ладно, малыш, не беспокойся… У меня к тебе просьба, совсем небольшая… – Я в очередной раз подавил подступивший к горлу приступ тошноты. Бинты пахли отвратительно. – У меня в поясном кармашке формы лежит ручная граната. Положи её в свой докторский чемоданчик. На всякий случай. Я очень надеюсь, что она не пригодится, но всё же не будь лентяем. Ты ведь берешь с собой чемоданчик?

– Беру. – Док вышел в соседнюю комнату и вернулся с черным кожаным кейсом. Потом нашёл в скомканном на полу камуфляже гранату и, аккуратно завернув её в чистую тряпочную салфетку, положил внутрь какой-то жестяной коробочки и убрал в чемоданчик. После этого спрятал форму в бельевой шкаф, где, судя по всему, уже находилось кое-что весьма отталкивающее, и стал переодеваться, снимая белье, уже испачканный кровью при осуществлении недавней манипуляции с бинтами медицинский халат и влезая в новый, голубого цвета комплект – короткий халат и брюки.

Именно в этот момент я услышал, как хлопнула входная дверь. Док так напрягся, что у него на лбу проступила пульсирующая вена. А я прикрыл обмазанные мазью веки – единственную незабинтован-ную окончательно часть тела – и прикинулся наполовину обгоревшим инструктором ликвидации по прозвищу Король.

Голос, нарушивший гробовую тишину медчасти, безусловно, принадлежал господину Персикову, решившему самолично навестить трагически пострадавшего после попойки мастера заказных убийств перед его грядущей отправкой в госпиталь.

– Ну как он? – Торопливые шаги проследовали в лазарет и остановились прямо перед каталкой. Я даже ощутил на своем лице горячее, прерывистое дыхание. В произнесенных Персиковым словах чувствовалась надежда. «Ишь ты, заботливый какой, сволочь!»

– Немного лучше, – обнадеживающе отозвался док. – Только надо поторапливаться…

– Вы полетите последним вертолетом, вместе с несколькими из наших гостей. Когда вертолёт сядет, вас будет ждать «скорая». Прямиком поедете прямо в госпиталь. Я уже обо всем договорился. Как только передашь инструктора врачам, сразу же поедешь обратно к вертолёту.

– На той же «скорой»? – Судя по отдалявшемуся голосу, док направился к шкафу с лекарствами. Так оно и оказалось – ровно через три секунды я услышал слабое дребезжание открываемой стеклянной дверцы.

– Нет, будет другая машина! – как ножом, отсёк Персиков. Он сделал небольшую паузу, а потом довольно сердито спросил: – Чего ты там накладываешь в чемодан? Зачем тебе ампулы?

– Мне действительно незачем. А вот ему, – вероятно, он имел в виду меня, – вполне могут пригодиться. Это обезболивающее. Два часа назад я уже сделал ему один укол, и, можете убедиться сами, он впервые за последние сутки смог уснуть.

Док, конечно, был мастером своего дела, но я даже не догадывался, что он еще и хороший актер. По крайней мере, говорил он достаточно убедительно.

– Хорошо, делай как знаешь, – расслабился Персиков. – Я не доктор, чтобы давать тебе советы. Но предупреждаю, если он умрёт по дороге в госпиталь…

Больше я ничего не услышал, так как последние высказанные боссом звуки, словно под тяжелым стальным прессом, превратились в змеиное шипение.

– Сделаю всё возможное, – снова совершенно спокойно парировал док. – Он держится молодцом, ваш инструктор. Другой на его месте уже давно бы сдался, ан нет! У этого мужика поистине феноменальная сопротивляемость организма. И хоть не благодарное это дело – давать прогнозы, я все же рискнул бы предположить, что с ним всё будет в порядке…

Чёрт бы его побрал, этого дока! Я уже по-настоящему начал сомневаться в правильности выбранной им когда-то профессии. Мэтры из Щукинского училища наверняка вырвали бы остатки своих основательно поредевших и седых шевелюр, случись им узнать, какой потрясающий талант утерян ими безвозвратно. Впрочем…

– Правда, раньше чем через три-четыре месяца он вряд ли сможет приступить к работе. – С настоящим, если бы я не был уверен в обратном, сожалением док продолжал обрабатывать Персикова, который сам был вполне приличным психологом, однако речь парня, безусловно, произвела на него впечатление.

Босс вздохнул и с надеждой в голосе произнёс:

– Ну это не беда. Главное, чтобы встал на ноги, а там уже не проблема…

Я услышал, как скрипнул стул. Не иначе, как Владимир Адольфович решил нас покинуть? Ужасная потеря.

– Вы уже собрались?

– Да, готов, – спокойно ответил док.

– Ждите. Минут через несколько за вами зайдут, помогут довезти нашего больного до автобуса, а потом посадят в вертолет. Полетите с серьезными людьми, так что делай выводы. – Персиков еще секунду постоял, вероятно, внимательно рассматривая напоследок одного из своих самых ценных холуев, которого по стечению обстоятельств инкогнито заменял я, а потом быстро направился к выходу из медчасти. . Когда хлопнула дверь, я рискнул открыть глаза и покрутить зрачками в разные стороны.

Док сидел на кушетке, держал в руках черный кожаный чемоданчик и с отсутствующим видом смотрел прямо на меня.

– Всё в порядке?

– Вроде да, – просвистел я сквозь бинты. – Спасибо, док.

– За что? – Его брови удивленно взметнулись вверх.

– За всё.

Буквально через полминуты снова хлопнула входная дверь, и по выложенному кафелем полу медчасти громко застучали сразу две пары тяжелых армейских ботинок. Пришли провожатые. Я опять закрыл глаза и прикинулся мумией. Док обменялся с боевиками парой слов, каталку со мной подхватили, и я поехал, изредка вздрагивая, когда маленькие колёсики с резиновой окантовкой проезжали по неровностям многочисленных коридоров.

Наконец я почувствовал запах выхлопных газов и услышал отраженный высокими сводами гул работающего дизельного движка микроавтобуса. Мы добрались до гаража. Хлопнула, открываясь, задняя дверца «бусцка», каталку снова подхватили и по неизвестной мне наклонной поверхности затолкали внутрь кузова.

– Осторожнее, вы! – это док подал свой голос. – Не дрова везёте.

Он запрыгнул в автобус рядом со мной, дверца захлопнулась, плавно включилась коробка переключения передач, и синий «форд-транзит», а это, несомненно, был именно он, тронулся в путь. Спустя пару минут док легонько толкнул меня в плечо.

– Не уснул, командир?

– Что случилось? – Я открыл глаза и увидел нависающее прямо надо мной лицо парня. Казалось, он был чем-то встревожен.

– Да так, мысли всякие в голову лезут… Конечно, глупо об этом говорить именно сейчас, но выходит, что я совершенно «за так» отработал на этих мерзавцев почти полтора года, – в голосе дока проскочила нотка сожаления. – Что за жизнь… Знаешь, ведь я хотел… – Парень вдруг замолчал, выдавил на лице улыбку и громко вздохнул. – Ладно, какие наши годы! Успею ещё. Обязательно успею.

– Сколько у тебя выходило за отработанный срок?

– Примерно сорок тысяч. Что теперь вспоминать?..

– Не бойся, главное, добраться живыми, а там решим все твои проблемы! Обещаю.

– И то верно. Главное – добраться…

«Форд» выехал на идеально ровную взлетно-посадочную площадку и остановился. Мы простояли несколько минут, прежде чем откуда-то издалека послышался звук вертолета, который с каждой секундой становился все громче и громче. Наконец «вертушка» приземлилась, и пилот выключил двигатель. Почти сразу же щёлкнула, открываясь, задняя дверца микроавтобуса, док накоротке обменялся с водилой и ещё одним боевиком парой предложений относительно предстоящего размещения каталки с больным внутри вертолета, затем тележку снова подхватили чьи-то сильные руки и выкатили из кузова. Даже сквозь троекратно обмотанные вокруг всего моего голого тела бинты и накрывающую почти с головой простыню я сразу же ощутил, как в легкие стремительно ворвался свежий лесной воздух. Если бы не ужасный запах, исходящий от «бывших в употреблении» повязок, было бы совсем замечательно.

Меня быстро провезли по площадке и вкатили внутрь вертолета. Одновременно я услышал приближающийся издалека гул несущегося на высокой скорости автомобиля. Он въехал на площадку сразу же после того, как каталку со мной разместили у дальней, недалеко от входа в кабину пилотов, переборки. Автомобиль быстро развернулся – это нетрудно определить на слух – и стал задним ходом въезжать в открытую пасть полугрузового вертолёта. Он остановился так близко от меня, что я даже отчетливо ощутил пробравшийся сквозь бинты запах выхлопных газов. Мафиозные авторитеты даже здесь не упустили возможности выделиться среди всеобщей серой массы автомобилистов. Машина, несомненно, была заправлена только недавно появившимся в Европе высококачественным бензином с ароматическими добавками. В данном случае это был запах лимона. Как-никак, а всё-таки приятней, чем вызывающая дурноту окись углерода.

Я услышал, как хлопнула одна из дверей стоящего в метре от каталки автомобиля, наступила пауза, во время которой кто-то, несомненно, разглядывал лежащую под простыней «мумию», затем два человека о чем-то тихо переговорили между собой и дверь снова захлопнулась. Кем бы из девяти мной уже виденных гостей ни были находящиеся сейчас в машине люди, они не особенно горели желанием вступать в разговор с доком и вообще – выходить из машины. Кто мы для них такие, чтобы удостаивать нас чести общаться с несомненными авторитетами структуры? Никто. Особенно – я.

Вот и замечательно. Как раз то, что нужно.

Пилот запустил двигатель, допасти главного винта медленно повернулись еще и еще раз, через несколько секунд набрали необходимую для взлета интенсивность вращения, и вертолет плавно оторвался от гладкого покрытия взлетно-посадочной площадки. Я не мог видеть, в каком именно направлении мы полетели, набрав высоту. Приходилось лежать и ждать, пока док не сообщит мне хоть какую-нибудь информацию.

Наконец он склонился над каталкой, делая вид, что проверяет самочувствие вверенного ему тяжелобольного, и, стоя спиной к заднему стеклу автомобиля, тихо сказал:

– По-моему, мы направляемся на северо-восток от базы. Командир, открой глаза, сейчас можно.

Я продрал слипшиеся от мази веки, некоторое время хлопал глазами, а потом кивнул в знак того, что вник в суть сказанных доком слов.

– Что будем делать дальше? – Он совершенно не выглядел растерянным, и мне это нравилось. С таким парнем можно делать дела.

– Дверь в кабину пилотов закрыта? – Я лежал головой к ней и не имел глаз на затылке, чтобы самому посмотреть. Док утвердительно кивнул, открывая саквояж.

– У меня здесь есть кое-что, – он достал и показал мне ампулы, – из спецкомплекта лаборатории. Через десять секунд после инъекции отключает не меньше, чем на четыре-пять часов. Рискнем?

– Вообще-то у меня был несколько другой план… – прогудел я сквозь бинты. – Но раз такое дело, можно попробовать. Ты случайно не заметил, кто сидит в тачке?

Я ещё некоторое время назад увидел, скосив глаза в сторону, что отправившаяся вместе с нами в короткое воздушное путешествие машина не что иное, как серебристого цвета «Мерседес-600». Стекла, и это вполне понятно, были совершенно непрозрачные.

– Случайно заметил. – Док был просто неподражаем в своей почти натуральной непосредственности. – Там водитель, здоровенный амбал, и трое лощеных типов в чёрных костюмах. Думаю, для начала нужно применить к пареньку тяжелую анестезию. – Он поискал глазами вокруг и остановил свой взгляд на куске железной арматуры, спокойно лежащем в противоположном углу у переборки, отделяющей грузовое помещение от кабины пилотов. Я проследил за его взглядом.

– Допустим. А что потом?

– Потом я попрошу господ в дорогих костюмах выйти, встать лицом к стене и по очереди воткну им иглу в мягкое место. Для всех троих хватит одного полного шприца с содержимым двух ампул.

– А я, надо полагать, в это же самое время должен буду шокировать собравшуюся в турне публику своим неожиданным воскрешением. Подниму над головой зажатую гранату и буду во все горло кричать, что мне терять нечего, я, мол, и так уже тридцать минут назад умер от полученных вчера ночью ожогов… Док, кто из нас кого совратил сбежать с базы? Я что-то забыл. Может, напомнишь?

Вместо ответа он порылся в чемоданчике и достал оттуда небольшой пистолет со сверкающими хромом боками.

– Зажигалка. Правда похож на настоящий? – Губы дока скривились в усмешке. – Не думаю, что господа хладнокровно воспримут ситуацию, когда увидят вдруг восставшую мумию с пистолетом в руке. Заметь, направленным им точно в лобешник.

Док улыбнулся ещё шире, затем, словно паяц, тотчас придал лицу растерянное выражение, вложил пистолет мне в руку, а сам быстро скрылся в кабине пилотов, потом, буквально сразу же, вышел назад, незаметно наклонился и прямо на ходу засунул кусок металлической арматуры в рукав халата. Сделал три уверениях шага по направлению к левой передней дверце «мерседеса» и довольно нагло постучал по непрозрачному тонированному стеклу. Так стучат только в двух случаях. Когда одновременно со стуком громко кричат: «Откройте, милиция!» или когда хотят просить о помощи. Док знал, что делал.

Ровно через две секунды тихо, почти неслышно, зажужжал электромотор автоматического стеклоподъемника, и я услышал прорвавшийся сквозь узкую щель в чреве «мерседеса» голос водителя. Он был, мягко говоря, не очень довольным.

– Что ещё?! Пациент умер? – без малейшей тени сожаления буркнул амбал. Какое чудовищное пренебрежение к моей персоне!

– Извините меня, пожалуйста, но я уже спрашивал пилотов. Они не могут мне помочь, так как заняты управлением вертолета… – затараторил док, одновременно делая шаг назад, якобы для того, что бы дать возможность спокойно открыться дверце автомобиля.

В этот момент я в очередной раз поразился бесспорным способностям парня к лицедейству. Он был замечательный актер. Водила-охранник попался на такой нехитрый трюк, словно глупый пучеглазый окунь на щучью блесну. Дверца «мерседеса» тотчас открылась, и я смог по достоинству оценить габариты доселе невидимого мне сквозь черные стекла человека. Несмотря на то, что док сам был не маленьким, этот парень возвышался над ним по меньшей мере на двадцать сантиметров.

– Больной пришел в себя, ему срочно нужно сделать анестезию, иначе он просто сойдет с ума от боли. Ведь у него более чем пятьдесят процентов ожогов! – Док кивнул в сторону каталки и как бы потеснился, повернувшись боком и пропуская вперед громилу. Я тем временем принялся утробно стонать таким отвратительным голосом, что, случись мне самому услышать нечто подобное в два часа ночи на кладбище, непременно скончался бы от разрыва сердца.

– А чем я могу помочь? – растерялся охранник, одновременно направляясь в мою сторону. – Я же…

Договорить он не успел. Едва громила оказался в зоне «слепого пятна» – возле левого заднего фонаря машины, где он уже пропадал из поля зрения сидящих на заднем сиденье «мерседеса» «крестных отцов», конечно же, не ставших выворачивать наизнанку шею, – ему на голову быстро, словно тень от пролетевшей где-то высоко птицы, обрушилась внезапно выскользнувшая из рукава дока арматура. Не издав ни единого звука, громила на секунду застыл, словно каменное изваяние, а потом ноги его подкосились. Он так и рухнул бы мешком на металлический пол вертолета, не успей док подхватить его под мышки и, сгибаясь под тяжестью тела, медленно опустить рядом с багажником. Затем он поднял глаза, в которых без малейшего труда читался азарт вступившего в смертельную игру профессионала, и посмотрел на меня. Хватило лишь мимолетного взгляда, чтобы наши дальнейшие действия приобрели не меньшую синхронность, чем у бултыхающихся в воде девочек с зажатыми прищепкой носами.

Одновременно, он – с одной стороны, я – с другой, мы с доком распахнули задние дверцы «мерседеса». У меня в руке был пистолет-зажигалка, у моего напарника – стальная арматура. Я, словно египетский фараон после мясорубки, весь, с головы до ног, обмотан окровавленными и пропитанными вонючей коричневой мазью бинтами, док – в голубом медицинском наряде из брюк, халата и шапочки.

Мы застали трёх мафиозных авторитетов, что называется, врасплох. У них был такой жалкий и бледный вид, что на какое-то время они просто примерзли к мягкому широкому сиденью и напрочь потеряли дар речи.

– Быстро, но аккуратно – из машины! – прошипела сквозь бинты внезапно ожившая и очень страшная мумия, направив в глаз ближайшему «крёстному папе» ствол зажигалки.

Док же, удостоверившись, что ближайший к нему пассажир «мерседеса» так поражен и растерян, что готов беспрекословно выполнить любое приказание, просто приложил указательный палец левой руки к губам, потряс в правой арматуру, а затем вцепился «отцу» в воротник и без единого звука выволок его из машины.

Одновременно с ним салон автомобиля покинул и другой авторитет, не моргающим взглядом наблюдавший за передвижением хромированного пистолетного ствола у себя перед носом. Когда же настала очередь третьего мафиози вылезать, он, до сих пор неподвижно сидящий посередине широкого сиденья, даже на секунду растерялся, в какую из сторон ему следует выйти. Но, вероятно, посчитав меня куда более страшным и опасным, чем док, стремительно метнулся в правую дверцу, где незамедлительно получил по голове ручкой пистолета и кульком свалился на пол. Один пусть пока отдохнет.

Я даже глазом не успел моргнуть, как док открыл свой черный саквояж и принялся «заправлять машину», как любят поговаривать российские наркоманы. Быстро обыскав все еще не окончательно врубившихся в ситуацию «авторитетов», я нашел у одного из них пистолет и, с превеликим удовольствием, сжал в правой руке настоящее оружие, отдав зажигалку доку. Теперь я действительно был вооружен.

– Стоять тихо и не двигаться! – весьма убедительно скомандовал мой «коллега» и воткнул в зад одного из двух мафиози тонкую и чрезвычайно острую иглу.

Тот только промычал, на секунду скривив губы в недовольной гримасе, а после глазки его замутились, ноги подкосились и «авторитет» плавно, словно всю жизнь танцевал в балете, растянулся на вибрирующем полу вертолета.

Одновременно с его отходом к многочасовому сну я заметил, как растерянное выражение на лице второго «крестного отца», стоящего рядом, вдруг сменилось отчаянной яростью, он быстро сжал кулаки и полной грудью вдохнул воздух, чтобы спустя мгновение с разворота обрушить один из них на голову стоящего сзади дока. Возможно, «папа» понял, как их накололи с бутафорским пистолетом, а может, он просто отошел от первоначального шока. Так или иначе, но доку грозила хорошая «пилюля», и я не нашел ничего лучше, чем, в стремительном броске настигнув стоящего в двух с половиной метрах от меня «авторитета», сильно ударить его кулаком в спину. Он, естественно, не ожидал такого поворота событий, сконцентрировав всё своё внимание на грядущем нападении на парня в голубом медицинском наряде, поэтому незамедлительно влип носом в переборку и сполз вниз, оставив после себя размазанный след выплеснувшейся из носа и растертой по переборке крови. Несколько капель даже попало на расположенный рядом иллюминатор.

– Надо же, как ты его… – с совершенно равнодушным видом процедил док, нагнулся и сделал не надолго отключившемуся мафиози маленький успокаивающий укольчик.

Затем он подошёл к полуоткрытой дверце «мерседеса», где по-прежнему лежал в позе пластилина третий, нокаутированный мной ранее «папа», и, напевая себе под нос что-то вроде «спи, моя радость, усни», окончательно опустошил содержимое зажатого в руке одноразового шприца.

– Пока всё, командир. – Док убрал шприц обратно в саквояж и вопросительно посмотрел на меня, словно ожидая получить дальнейшие инструкции.

Я почесал голову, окинул многозначительным взглядом лежащих на полу лощеных мужчин в дорогих черных костюмах, идеально белых рубашках и галстуках по тысяче долларов каждый, а затем опять поднял глаза на дока. Он всё, конечно же, понял.

Для начала мы тщательно, но быстро, обшарили карманы «крестных отцов», где обнаружили три тысячи долларов налом, две кредитные карточки «Виза-голд», два блокнота с записями, три авторучки, три носовых платка и пару золотых запонок с рубинами. И хоть мародерство не входило в наши планы, мы все-таки оставили себе по одной кредитке, а вдобавок я снял с руки одного из «авторитетов» государственного масштаба золотые часы «Ролекс». Не потому, что в душе всю жизнь являлся потенциальным уличным грабителем. Если на руке «папы» были бы дешевые котлы под названием «Полет», я все равно взял бы их. Мне просто жизненно необходимо постоянно держать под контролем время, вот и всё. Будь я в пустыне Гоби, обязательно воспользовался бы солнечными часами, воткнув в бархан первую попавшуюся палку.

– Ну что, док, вот и вопрос с задолженностью по зарплате утрясли? – я нашел в себе силы улыбнуться.

– Такие ребята ведь кое-что имеют, не правда ли?

Ключи от машины торчали в замке зажигания, так что открыть багажник не составило никакого труда.

– Самую малость, – кивнул парень и, с удивительной легкостью взвалив на плечо первого попавшегося мафиози, забросил его внутрь. То же самое мы проделали со вторым. И с третьим.

А потом нам обоим одновременно пришла в голову гениальная запоздалая мысль, и мы вытащили двух «отцов» обратно. Третий, чей костюм и нос были перепачканы кровью, нас совершенно не интересовал.

Прежде чем переодеться, я запрыгнул на водительское место, завел двигатель, совершенно неслышимый из-за гула вращающихся где-то над головой лопастей главного винта, и включил заднюю передачу. Док предварительно отогнал несколько в сторону медицинскую каталку. Я медленно отпустил педаль сцепления, и объемистый багажник «мерседеса» наглухо придавил дверь, соединяющую грузовой отсек с кабиной пилотов. Потом мы быстро переоделись в весьма приличную одежду, отчего сразу же стали похожи на банкиров. Правда, в случае со мной противный запах мази после ожогов несколько скрадывал общее впечатление респектабельности, но выбора все равно не было.

Покончив с собственным одеванием, мы дружно принялись за радикальное преображение лежащих на полу в одних трусах «авторитетов» теневой власти. В результате нехитрых, но кропотливых манипуляций один из них стал «Тутанхамоном», а второй – перевозящим его в госпиталь доктором. «Больного» мы, как и положено, поместили на каталку и укрыли простыней, а «доктора» посадили рядом, старательно придав ему вид смертельно уставшего за последнее время и решившего поспать человека. А для полной убедительности док достал из саквояжа двухсотграммовый пузырек со спиртом, предназначенный для дезинфекции, и старательно влил его содержимое в рот «врача». Теперь всё окончательно встало на место. Ни ровно сопящая «мумия», ни мертвецки пьяный доктор не смогут вызвать каких-либо подозрений у поджидающих их прибытия в условленном месте посадки вертолета врачей «скорой помощи». Тем более что они не знали в лицо ни одного, ни второго.

Док был вынужден констатировать перелом основания черепа у громилы-охранника, но ни один из нас даже словом не обмолвился о необходимости оказания ему медицинской помощи. Мы просто закинули его, не забыв обыскать и забрать ещё один пистолет, в объёмистый багажник серебристого «Мерседеса-600», рядом с «папой», а потом захлопнули крышку. Док тщательно стер с переборки и иллюминатора следы крови, а я отогнал машину на полтора метра, необходимые для свободного открывания двери в кабину пилотов. Как будто ничего и не было…

Когда я в очередной раз сел на водительское кресло роскошной машины, то с великим удовлетворением обнаружил подключенный к гнезду прикуривателя шнур питания спутникового телефона. Трубку же я нашел в «бардачке», что само по себе было весьма любопытно. Но вдаваться в подробности, тем более ничего не меняющие, не было времени. Я нажал кнопку включения линии и с облегчением услышал раздавшийся в трубке длинный непрерывный гудок. Теперь у нас появилась связь. Правда, воспользоваться ею можно будет только после приземления, так как из-за сильных помех вести разговор, находясь в летящем вертолете, было весьма проблематично.

– Как ты думаешь, они знают в лицо пассажиров машины? – спросил я у дока, кивнув в сторону кабины пилотов.

– Скорее всего, нет. Хочешь проверить? – Брови парня удивленно взметнулись вверх. – Раз плюнуть! – Он уже собрался направиться в кабину, но я остановил его, крепко сжав пальцами рукав его пиджака.

– А что, если знают? Сколько, по-твоему, понадобится пилоту времени, чтобы нажать на кнопку?! Нам нельзя рисковать. Сделаем лучше так…

И я объяснил доку нехитрый, но достаточно эффективный план наших действий после приземления «вертушки» в месте, о котором мы не знали ровным счетом ничего. Но так как вертолет направлялся, практически не меняя курса, на северо-восток от базы, я все же имел на сей счет некоторые предположения. Впоследствии, как выяснилось, они полностью подтвердились.

Глава восемнадцатая

Мы сидели на передних сиденьях «мерседеса» и с учащенным сердцебиением ждали, когда «вертушка» начнет снижаться. Док время от времени кидал оценивающие взгляды на своего спящего «коллегу», вероятно, опасаясь, как бы тот не слетел со скамейки и не растянулся на полу в момент, когда вертолет подпрыгивал на очередной воздушной яме. Но переодетый врачом «крестный папа» вел себя очень хорошо и продолжал крепко спать, совершенно не реагируя на шум винтов и прочие внешние раздражители. А незадолго до момента, когда вертолет начал резко снижать высоту, до наших с доком ушей долетел конкретный, с металлическими нотками, храп.

Я вышел из машины и прильнул к стеклу иллюминатора.

Мы приземлялись прямо в центре города, на футбольном поле стадиона, освещенном двумя мощными прожекторами. Внизу нас уже ждали карета «скорой помощи» и две сверкающие иномарки – новая модель «форда-скорпио» и «инфинитив». Несомненно, их предназначением было эскортирование благополучно прибывших с совещания «крестных отцов». Только, и это казалось мне наиболее логичным, двое из должных находиться в «мерседесе» трех «авторитетов», скорее всего, должны были пересесть именно в эти автомобили. Но, увы, они не могли это сделать. По крайней мере, самостоятельно. В серебристом «шестисотом» сидели я и док и готовились к встрече с неприятностями. Если только нам не удастся реализовать небольшой план, можно заранее звонить в церковь и заказывать отходную.

Шасси «вертушки» плавно коснулись зеленого ковра стадиона, шум винтов стал медленно, но уверенно стихать, и вот задняя стенка грузового помещения, одновременно служащая трапом для въезда-выезда, начала опускаться. Когда в полутемное нутро вертолета стремительно ворвался яркий голубой свет висевшей на ночном небосклоне полной луны, у меня начали дрожать руки. Никогда раньше не замечал за собой ничего подобного. Но выматывающее напряжение последних нескольких часов дало о себе знать самым неожиданным образом.

Стрелки золотого «Ролекса» показывали половину второго ночи. Задняя стенка уже практически опустилась. Я глубоко вдохнул, посмотрел на дока, чьё лицо очень напомнило мне один из экспонатов московского музея восковых фигур, и повернул ключ в замке зажигания. Двигатель «мерседеса» тихо загудел. Я включил дальний свет фар и несколько приспустил стекло на двери рядом с собой. Тяжелый трап коснулся аккуратно подстриженной травы стадиона и остановился. Я впервые в жизни перекрестился, воткнул первую передачу и, стараясь хоть как-то унять все усиливающуюся дрожь в руках, тихо выругался и нажал на педаль акселератора.

– Всё в порядке, командир, все в полном порядке… – прошипел док, крепко сжимая пальцами рукоятку «стечкина». – Главное, чтобы они поверили…

Мы плавно съехали с покатого железного трапа. Я по локоть высунул руку в черном пиджаке в прореху на треть приспущенного стекла и спокойно, но достаточно настойчиво сделал знак, чтобы автомобили следовали за нами. Краем глаза заметил, как от «скорой помощи» по направлению к вертолету быстро устремились четверо людей в белых халатах, к тому же несущих с собой носилки. Уж не думают ли они, что прибывший для оказания экстренной помощи больной лежит на холодном металлическом полу грузового отсека?

«Скорпион» и «инфинитив» тем временем совершенно спокойно поморгали фарами своему «шестисотому» собрату и, следуя полученным указаниям, поехали вслед за ним по направлению к выезду со стадиона.

– Похоже, все о'кей. – Док перевел дыхание и с некоторым облегчением посмотрел на меня. – Где мы, кстати, вообще находимся? Что это за город?

– Брест. – Я круто повернул руль вправо, проезжая в высокую арку между трибунами. – До Москвы около тысячи километров. Может быть, девятьсот.

– Это значит не менее десяти часов езды. Многовато!

– Нормально. Отвяжемся от провожатых – я предупрежу кого нужно. Возможно, нам навстречу вышлют группу. Пока же возьми телефон и положи его в карман вместе с зарядным устройством. Неизвестно, в какой момент придется выпрыгивать из машины.

– Ты хорошо знаешь этот город?

Док повернулся назад и настороженно рассматривал двигающиеся за нами вслед «скорпион», он ехал первым, и «инфинитив».

– Я имею в виду нужное именно для нас место?

– Не так чтобы очень, но… – договорить я не успел, потому что в руке у дока затрезвонил спутниковый телефон. Парень так резко дернулся от неожиданности, что чуть не выронил его из рук.

– Что будем делать?! – Он в надежде посмотрел на меня.

– Разговаривать. – Я взял у дока трубку и под ключился к линии: – Да?

На том конце линии ответил спокойный мужской голос:

– Володя? У вас всё в порядке?

– Да.

– А к чему такая спешка?

– С нами человек с базы, нужно завезти его. Здесь недалеко.

В ответ раздался ехидный смешок:

– С каких это пор мы стали заниматься частным извозом? Дай мне хозяина…

– Он занят. Сказал, чтобы…

– Что у тебя с голосом? – вдруг совсем неожиданно спросил мой неизвестный собеседник.

– Не знаю. Наверно, простудился. Хозяин говорит, чтобы оставили нас в покое. Говорит, сами доедем.

– Что ещё за глупость! – Голос пропал, и несколько секунд в трубке не было ни звука.

Вероятно, неизвестный собеседник передавал мои странные слова находящимся рядом с ним людям. А я почувствовал, как смерть уже наигрывает на моем позвоночнике «Лунную сонату» Бетховена.

– Слышишь меня? – Неизвестный объявился снова как раз в тот момент, когда я уже потерял всякую надежду снова его услышать. – Куда нужно отвозить вашего человека?

– Он не знает улицу, но знает, как туда ехать.

– Ладно, мы будем рядом. – После этих слов я ощутил, как огромный булыжник вдруг свалился с шеи. – Привет там братьям Сташкевичам от меня. – И связь отключилась.

Когда я отдавал трубку покачивающему головой из стороны в Сторону доку, то обратил внимание на мокрые следы, оставленные на пластмассе моей ладонью. Я словно разгрузил вагон угля.

– Он передал привет братьям Сташкевичам? – переспросил док. – Уж не тем ли, что сейчас полным ходом направляются в госпиталь на машине «скорой помощи»? А я еще в «вертушке» обратил внимание, что они как-то странно похожи друг на друга, – парень снова покачал головой. – Представляешь, что будет, когда врачи обнаружат вместо обгоревшего инструктора одного из них? – Док замолчал, о чем-то напряжённо думая, а потом наконец решился открыть мне свою маленькую тайну: – Пышные будут похороны у этих братьев, а, командир?

– Ты это о чем? – Я вдруг начал догадываться, куда клонит мой «коллега». – Не хочешь ли ты сказать, что…

– Я вколол им рецетинад. Человек уснул, проспал часов шесть, а потом вдруг умер. Ужасная трагедия.

– Ты случайно в Бухенвальде не стажировался, док? – Я иронично скривил губы, со скоростью сто километров в час направляя машину по пустынным ночным улицам к известному мне еще двадцать лет назад длинному проходному двору, соединяющему не менее двадцати четырех домов и шесть сквозных дворов-колодцев. – За два часа – четыре жмурика! Хотя… может, ты и правильно поступил…

«Скорпион» и «инфинитив» по-прежнему шли сзади нас, на расстоянии около двадцати пяти метров. Не такой большой отрыв, если учесть задуманное нами мероприятие. Я несколько увеличил скорость, когда свернул на нужную улицу.

– Телефон взял?

– Да. – Док открыл саквояж и достал оттуда ручную гранату. – Как договаривались?

– Как договаривались. Приготовься!

Я резко свернул в темный, словно канализационная труба, проходной двор и сразу же вывернул в расположенный по правую руку первый двор-колодец, почти неосвещенный выходящими на него многочисленными окнами. Таких чудес архитектуры достаточно много в Санкт-Петербурге, но в Бресте я знал только одно подобное творение. Пустынное и мрачное, особенно в два часа ночи. Висящая прямо над косыми облезлыми крышами полная луна заливала его тусклым голубоватым светом. Очень подходящее место, чтобы хотя бы раз произвести здесь самый настоящий фейерверк.

Это была последняя мысль, которая пришла мне в голову. В следующую секунду я сильно надавил на тормоз. «Мерседес» дернулся, едва не зарывшись носом в асфальт, и остановился, недовольно урча двигателем. Одновременно распахнулись две передние дверцы, из них, словно пули, выскочили неясные тени и со скоростью, достойной олимпийских чемпионов, устремились в зияющую черноту ближайшей арки. А в том самом месте, откуда серебристый «шестисоточник» только что въехал во двор, уже появился яркий свет фар идущего следом за ним «форда-скорпио»…

Дальше все произошло практически мгновенно. Сначала я, изо всех сил надрывающий сухожилия и спешащий за отпущенные мне шесть секунд как можно дальше убежать от автомобиля, почувствовал сильный толчок в спину, одновременно с раскатом грома. За спиной что-то ошеломляюще громко ухнуло, узкие своды арки озарились ярким оранжевым заревом, в уши словно забили раскаленные пробки, и в ту же секунду холодный асфальт у меня под ногами вдруг взбесился, ожил, встал на дыбы и сильно ударил в лицо. Потом на спину, словно я лежал в контейнере для отходов стеклозавода, мелкой крошкой осыпались десятки осколков. Сильно запахло бензином с примесью лимона и горящей резиной. Где-то далеко сзади раздавались отчаянные крики, смешавшиеся с треском вспыхнувшего посередине узкого двора пятиметрового огненного факела; кто-то, по-моему ребенок, отчаянно плакал…

Я поднялся на ноги, встряхнул головой, в которой до сих пор призывно били трехтонные колокола, и осмотрелся. Док стоял на коленях в метре от меня и растирал кровоточащую ссадину на лбу. Глупо было спрашивать, каким именно образом он ее заработал. В его правой руке все ещё был зажат чёрный кожаный саквояж. Я подошёл к нему и помог встать на ноги.

Затем мы снова побежали, петляя по темным подворотням и ныряя в многочисленные арки целого лабиринта проходных дворов. До тех пор, пока не оказались на освещенной редкими, расположенными в сотне метров друг от друга фонарями улице. Только здесь мы смогли остановиться, перевести дыхание и внимательно осмотреть самих себя. К счастью, ни мы, ни наши великолепные костюмы практически не пострадали. Кроме расцарапанного лба дока и маленькой, совсем незаметной дырочки у меня на правом колене, повреждений не наблюдалось. Я нащупал в нагрудном кармане пиджака чистый платок и протянул его парню.

– Всё нормально?

– Да вроде… А у вас, командир?

– Слушай, перестань называть меня командиром! – Я аж сплюнул от досады. – Я – Валерий. И скажи наконец свое настоящее имя! А то все «док», «док»…

– Рома. Марков. Старший лейтенант медицинской службы.

– Вот и хорошо. Рома, а теперь нам пора связаться с друзьями и срочно убираться из города. – Я уже заметил появившийся вдали зеленый глазок ночного такси и, выйдя прямо на середину пустынной улицы, отчаянно замахал руками.

Старенькая «копейка», скрипя стертыми тормозными колодками, остановилась. Я сразу же махнул рукой доку и нагнулся над приспущенным стеклом со стороны водителя.

– Шеф, свободен?

– Смотря куда нужно ехать, – безразлично пожал плечами матерый частный извозчик. – Может случиться, что и занят…

– Заработать хочешь? – Я уже открывал заднюю дверцу и залезал на продавленное сиденье из кожзаменителя, накрытое каким-то покрывалом. С другой стороны садился док. Таксист недоверчиво покосился на двух растрепанных мужиков в чёрных костюмах и белых накрахмаленных рубашках, а потом тяжело вздохнул и буркнул:

– Ну?..

– Тогда поехали в Москву. – Я натянуто улыбнулся, наблюдая, как вытягивается вперёд небритое неделю лицо «банковщика». Наконец он несколько пришёл в себя к моему удивлению, спросил предельно ясно и понятно:

– Сколько?

– Сколько нужно? Только не надо считать в больших «зайчиках», а то я с ума сдвинусь? И давай, езжай-ка побыстрее отсюда…

– Пятьсот. Долларов. И никакой таможни. Долетим, словно ласточка, за семь часов. – Видать по всему, он был мужик тертый и не раз получал подобные неожиданные предложения. Ориентировался мгновенно. Старенькие «Жигули» уже сорвались с места и ринулись в темноту ночных улиц Бреста.

А я как раз в этот момент подумал о пистолетах, лежащих в наших с доком карманах. И о полном отсутствии документов у нас обоих. Интересно, почему шеф сразу упомянул насчет таможни?

– Если всё действительно так, как ты говоришь, – я настороженно взглянул на таксиста через зеркало заднего вида, – тогда едем. И закрой на минуту уши, мне нужно позвонить по телефону.

– Обижаешь, дядя, – покачал головой мужик. – Я в этой тачке такое видел, что тебе в жизни не снилось. Говори спокойно. Меня здесь нет.

Док тихонько толкнул меня в плечо. На его лице светилась почти детская, непринужденная улыбка. Вероятно, Рому сильно рассмешили слова таксиста насчет «тебе и не снилось». Знал бы этот труженик баранки, что нам пришлось увидеть и испытать только за последние четыре часа!

– Будешь звонить прямо отсюда? – поинтересовался док, доставая из кармана трубку спутникового телефона и незаметно кивая на сидящего впереди водилу.

– Да, – я взял у него сотовый, хотел уже набрать на клавиатуре знакомую до оскомины комбинацию, но пальцы словно перестали слушаться.

Я вдруг вспомнил, что для всего мира, расположенного по ту сторону Зазеркалья, я уже несколько лет считаюсь мёртвым. У меня даже есть своя собственная могила с венками и памятником. И вдруг, среди ночи, в телефонной трубке появляется знакомый когда-то голос… Как здесь не свихнуться? И как поверить, что говорящий с тобой человек является тем самым, внезапно воскресшим мертвецом, чей гроб ты сам опускал в кладбищенскую яму на длинных похоронных полотенцах? А потом каждый год в день его трагической гибели приносил на могилу живые цветы и выпивал за него рюмку водки?

Здесь было о чем подумать.

Наконец я решился. Набрал необходимый код для вызова московского абонента, пробежал негнущимися пальцами по цифрам моего последнего «прижизненного» служебного номера телефона и стал напряженно ждать соединения.

Я звонил начальнику охраны «Золотого ручья» майору Александру Саблину. Никому другому я так не верил, как ему, и никому, кроме него, не смог бы доверить свою жизнь с такой легкостью и уверенностью, что все в конце концов закончится для меня благополучно. К тому же я был обязан думать и о судьбе дока. Ведь только благодаря ему мы сумели вырваться с базы и до сих пор умудрились остаться в живых. Он оказался замечательным парнем…

Когда через долгие сорок пять секунд посланный спутником сигнал достиг российской столицы и проник в её аналоговую телефонную сеть, а я внезапно услышал сначала щёлчок и протяжные длинные гудки, а потом и звук соединения с абонентом, по моей взмокшей спине ледяной волной пробежал арктический холод.

– Начальник охраны Саблин, слушаю вас. Алло! Алло! Говорите, черт вас возьми!

– Здравия желаю, товарищ майор. – Я едва нашёл в себе силы пошевелить губами. Они пересохли и совершенно не хотели двигаться. В груди, словно паровой молот, глухо стучало сердце. Мне даже казалось, будто звук этот слышен на расстоянии сотни метров от стремительно летящего по пустынным улицам Бреста зеленоглазого такси.

– Здравствуйте. Извините, не узнаю вас по голосу… – недовольно ответил Саша, вероятно, до этого дремавший на знакомом мне кожаном диване прямо в кабинете начальника охраны. – Кто это?

– Только ничему не удивляйся. Ты действительно сейчас не можешь меня узнать по голосу лишь потому, что тебе мешает чувство здравого смысла… К тому же я допускаю возможность прослушивания твоего телефона.

– Ничего не понимаю, – недовольно пробурчал Саблин. – Кто это?..

– Ты просто вспомни Афганистан и ту глиняную хибару, где я застал тебя вместе с подполковником Крыловым. Ты тогда едва не учинил над ним смертоубийство. Хорошо, я успел вовремя… Знаю, Саша, тебе даже страшно поверить в то, что ты сейчас думаешь, но это так. Я сейчас говорю с тобой по спутниковому телефону, находясь почти за тысячу километров от Москвы.

– Нет… Бред какой-то… Мы же тебя…

– Слава Богу, узнал… Извини, но просто не могу все тебе рассказать прямо сейчас, как-нибудь потом обязательно встретимся и поговорим. А сейчас мне срочно нужна твоя помощь. Ты хорошо слышишь?

– Да…

– У тебя есть кто-нибудь знакомый в самом верху СБ? Кто мог бы со мной встретиться прямо сейчас. Очень срочно, Саша! Потом ты все узнаешь, а сейчас дорога каждая минута.

– Есть, конечно есть…

– Ни слова больше. Ты можешь сейчас же связаться с ним, вкратце рассказать, кто я, и попросить немедленно выехать со мной на встречу? Вопрос государственной важности. И запомни главное – информация не должна просочиться ни в каком виде! Иначе все зря.

– Без проблем. Где ты сейчас? – Саблин уже справился с первоначальным шоком и говорил вполне уверенно. – Я тоже приеду! С ума сойти…

– Созвонись с ним, пусть будет готов выехать уже через пятнадцать минут. И жди моего звонка. Всё будет хорошо, товарищ командир, если ты не подкачаешь. Давай, Саша, действуй! После поговорим…

Я отключил связь и с трудом перевел дыхание. В машине стояла гробовая тишина, если не считать гула работающего на высоких оборотах двигателя стареньких, но достаточно резвых «Жигулей». Вероятно, водила уже не станет говорить, что мне что-то там не снилось.

– Ну что, шеф, не передумал еще ехать в Москву? – Я вытер выступивший на лбу пот тыльной стороной ладони.

– За пятьсот баксов?! Никогда в жизни! Даже если мне придётся нести тачку на своей собственной спине, – вполне доходчиво изложил свою позицию бывалый таксист. А потом добавил: – Я же говорил, что меня здесь нет.

– Нам действительно не мешало бы проехать мимо таможни. У нас, знаешь ли, нет с собой документов, но зато есть деньги. К тому же вряд ли тебе придётся ехать до самой столицы. Надеюсь, где-нибудь за Смоленском нас уже будут ждать.

– Всё равно пятьсот баксов, – твёрдо отозвался мужик, до предела вжимая педаль газа. – Как договаривались. За меньшее не поеду!

Мы с доком переглянулись. На лицах обоих была широкая улыбка. Мы даже не рассчитывали, что нам так повезёт. Первый же попавшийся таксист готов был ехать по окольным медвежьим тропам хоть до Владивостока, лишь бы ему хорошо заплатили. А уж за три тысячи долларов, что док нашёл в кармане одного из братьев Сташкевичей, этот труженик баранки, не моргнув глазом ни на секунду, исколесит всю Россию, сверху вниз и справа налево…

Мы мчались со скоростью около ста тридцати километров в час, когда я спросил у таксиста, что за двигатель стоит под капотом его изрядно потрёпанного средства передвижения.

– Хороший двигатель. – Водила зажмурился, как кавказец на московском рынке, расхваливая перед толстой зазевавшейся тёткой переспелую дыню. – Очень хороший…

Вообще-то я ждал более конкретного ответа. Тем временем секунды неумолимо ползли вперед, и стрелки золотого «Ролекса» бесстрастно свидетельствовали, что с момента окончания моего первого разговора с Саблиным прошло пятнадцать минут. Пятнадцать долгих, томительных минут ожидания. Удалось ли Саше убедить своего знакомого сотрудника спецслужбы внять просьбам скончавшегося несколько лет назад человека и немедленно, в третьем часу ночи, выехать для встречи с ним на белорусскую границу?

Я снова набрал знакомый номер телефона. Начальник охраны «Золотого ручья» снял трубку после первого же гудка.

– Это я.

– Все в порядке! Договорился! – почти прокричал Саблин. – Когда они там узнали, что ты жив, то чуть с ума не сошли…

– Я думаю…

– Значит, слушай меня внимательно, – в голосе друга я с удивлением отметил начальственные нотки, которых не слышал раньше. Впрочем, раньше Саша был всего лишь старлеем, а сейчас уже майор. – Где ты находишься?

– Ты не забыл про «кнопку»? – Я прекрасно знал, что СБ держала на постоянном прослушивании все номера телефонов в «Золотом ручье».

– Ну и что?! А разве не с ними ты сейчас собрался встречаться? – Саша коротко хмыкнул, и я был вынужден согласиться. Стоило ли теперь думать о конспирации, когда пятнадцать минут назад своим неожиданным воскрешением майор Бобров поднял на ноги не менее целого отдела ФСБ?

– Ты прав. Я сейчас в западной части Белоруссии, двадцать минут назад выехал из Бреста и полным ходом направляюсь к границе с Россией. У меня – хороший водитель. – Я встретился глазами взеркале заднего вида с таксистом и заметил промелькнувшую на его обветренном лице улыбку. – Он говорит, что может объехать пограничный и таможенный пункты. Но, я думаю, будет гораздо лучше, если твои друзья сообщат, в каком именно месте я смогу беспрепятственно пересечь оба КПП. Договоришься?

– Никаких проблем. Сколько вас и какая марка машины? Желательно ещё и номер.

– Трое. Водила не в счёт, он человек посторонний. Его надо будет отпустить сразу же, без лишних вопросов. Со мной еще один парень, который тоже может много чего рассказать.

Я заметил изумление на лице дока. Вероятно, он не считал себя носителем какой бы то ни было важной информации. Затем я взглянул на таксиста и спросил номер его машины.

– Запоминай – «кЗЗ-67МН», бежевого цвета. «Жигули» первой модели.

– Хорошо, сейчас свяжусь с ними и буду ждать твоего звонка. – Саблин повесил трубку.

– Значит, ты меня надул? – без обиды поинтересовался док, доставая из саквояжа сигареты и зажигалку. – Насчет сотрудника спецслужбы…

– Пять лет назад я был начальником охраны секретного центра, в котором занимались довольно-таки интересными разработками. Потом, по воле случая, должен был согласиться работать на «структуру».

– Уж не о тех ли ты говоришь разработках, которыми занимается лаборатория Когана?

– Именно. Если хочешь знать, именно с меня всё по-настоящему и началось. – Я тяжело вздохнул и взял из протянутой мне Романом пачки «Мальборо» сигарету. – Поэтому я должен всё и закончить…

– Теперь ясно, – пожал плечами док, и пистолет-зажигалка в его руке разродился высоким голубым пламенем. – Так бы сразу и сказал.

– Извини.

– Ладно, ерунда…

Док ответил с такой непринужденностью и простотой, словно не было четверых, «сделанных» им в вертолёте, мертвецов и взорванного «шестисотого» «мерседеса». Мы мчались по шоссе со скоростью около ста тридцати километров в час, совершенно не представляя, что нас ждет впереди, но очень надеялись найти там покой.

Глава девятнадцатая

Когда я снова набрал номер телефона Саб-лина, то услышал прерывистые гудки. То же самое было и через пять, и через десять минут… И тут я впервые с момента, как решился на побег, вспомнил о Рамоне. Ведь она была единственным человеком, о котором – и Персиков это знал! – сбежавший рекрут будет тревожиться в первую очередь. А я, увлеченный чем угодно, но только не мыслями о любимой женщине, начисто позабыл о ней! Какая непростительная оплошность!

Я торопливо затолкал в пепельницу окурок и принялся набирать номер. Примерно минуту я ждал соединения, затем – ещё пять минут – слушал продолжительные гудки. Боже, какой я идиот! Кретин!! Остолоп!!! Как я мог забыть о ней?!!

Док, вероятно, заметил, как изменилось выражение моего лица, потому что тронул за плечо и спросил:

– Что случилось?

– Ничего особенного, – сквозь зубы процедил я. – Просто перед тобой сейчас сидит самый большой мудак, какие только бывают на свете. – И я вкратце рассказал ему о Рамоне.

– Может, ты напрасно волнуешься? Мало ли куда она могла выйти из дома…

– В три часа ночи?! – парировал я, и совсем неожиданно у меня перед глазами предстала во всей красе страшная картина измены. Я вдруг понял, что ещё может означать ночное отсутствие моей красавицы. Вероятно, у нас с доком существовала какая-то телепатическая связь, потому что он подумал о том же самом.

– Во всяком случае, это лучше, чем попасть в лапы к «структуре», храня верность. – Не знаю, что именно хотел сказать этими словами Рома, но если он ставил перед собой цель успокоить меня, сделать так, чтобы я перестал волноваться, то ни хрена у него не получилось! Я так углубился в свои мрачные мысли, что чуть не забыл о Саблине и грядущей встрече с сотрудником ФСБ. Когда я в очередной раз набрал номер телефона «Золотого ручья», Саша уже ждал звонка.

– Всё улажено! – сообщил он. – На пограничном пункте Макаровское вас будут ждать сотрудники областного отдела СБ. Они отвезут вас в Москву на своём транспорте. Когда приедете, готовьтесь – сразу же попадете на ковёр к Самому…

– Напугали бабу членом…

– Мое дело – предупредить, а там сам думай.

– Хорошо, Саша, тогда – до встречи.

– До встречи! Слушай, чуть не забыл…

– Да?

– Не забудь расплатиться с таксистом!

Я улыбнулся, отключил связь и, следуя рекомендации старого друга, попросил дока рассчитаться с нашим «быстроходным» водителем, с учётом премиальных за скорость. Когда Роман протянул мужику «штуку», тот едва не выпустил из рук руль. Оказалось, что машина способна прибавить еще пару-тройку километров в час к уже и без того сверхвысокой для насквозь проржавевшего двадцатилетнего «жигуленка» скорости. До самой границы мы ехали почти без остановок, только дважды тормознув у бензоколонки и в очередной раз заправив почти полностью опустевший бак. Оказалось, что на предельных оборотах наше «такси» обладает особенностью поглощать бензин с утроенным аппетитом – двадцать пять литров на сто километров. Аккурат как большегрузный КамАЗ с прицепом.

Когда после четырехчасового гоночного марафона фары машины высветили раскрашенный «зеброй» пограничный шлагбаум белорусско-российской границы, я снова попытался дозвониться до Пярну. Но и в этот раз мой слух уловил только отчетливо доносящиеся с того конца линии длинные заунывные гудки, очень напоминавшие погребальный звон колоколов… Честное слово, в тот момент я был готов отдать все на свете, остаться совершенно голым и нищим, лишь бы хоть на секунду услышать нежный и ласковый голос самого дорогого для меня на свете человека.

– Останови здесь, дружище. – Я положил руку на плечо сидящего впереди таксиста. – Спасибо тебе, выручил. Ты даже не представляешь, какое большое дело помог сделать.

– Да ладно! – Мужик поскрёб давно небритый подбородок и покачал головой. – Вы более чем достаточно заплатили, чтобы я работал, как слон, и был нем, как рыба. Счастливо вам разобраться со своими большими делами, пинкертоны…

Мы с доком вышли из машины и направились в сторону КПП, где нас уже поджидала целая делегация, состоящая из сотрудников ФСБ и нескольких бойцов ОМОНа. Таксист развернулся на пятачке, посигналил напоследок и рванул обратно в Брест. За несколько часов езды он отработал свою двухмесячную норму и, вероятно, был счастлив.

* * *

На белорусском пограничном пункте нас никто даже не окликнул. Дежурные пограничники молча стояли возле своей будки, провожая цепкими взглядами неторопливо шагающих мимо них мужчин в черных костюмах. В руке одного из них покачивался небольшой кожаный саквояж. Оба выглядели усталыми и измученными, хотя держались достаточно уверенно.

Возле КПП России уже выстроился целый кордон. Впереди стояли двое крепких плечистых мужчин, одетых, как и мы, в деловые костюмы. Чуть позади, с автоматами наперевес, несколько омоновцев в зелёном камуфляже и черных беретах. Не менее пятнадцати пар глаз наблюдали за нашим неторопливым приближением.

– А не закурить ли нам сигаретку, док? – предложил я, хлопнув парня по спине и облегченно улыбнувшись. – Заслужили, как думаешь?

– Почему нет? – Рома пожал плечами, открыл саквояж, не спеша достал оттуда пачку «Мальборо», где оставалось ровно две сигареты, и одну протянул мне. Вторую взял сам. Когда же он вытащил из кармана сверкнувший в предрассветных лучах солнца пистолет-зажигалку, руки омоновцев машинально сжали автоматы.

Я мысленно улыбнулся и, наклонившись к голубому пламени, жадно затянулся ароматным американским табаком.

– Да поставь ты чемоданчик на землю! Постоим, покурим спокойно…

Док сделал, как я сказал, и, с трудом сдерживая смех, искоса посмотрел в сторону столпившихся в десяти метрах от нас и искренне недоумевающих сотрудников секретного ведомства и милиционеров в бронежилетах: «Почему эти двое вдруг решили остановиться посередине нейтральной полосы и демонстративно устроить перекур?» – вероятно, так они думали, но стояли молча и ждали целых три минуты, пока мы с доком не соизволили выкинуть и растоптать каблуками бычки, а затем направиться в их сторону. Когда я поравнялся с двумя сотрудниками ФСБ, один из них тихо кашлянул и холодным металлическим голосом задал первый вопрос:

– Валерий Николаевич Бобров?

Маленькие, чуть прищуренные глазки внимательно изучали мое лицо, словно сравнивая с лежащей во внутреннем карман пиджака фотографией пятилетней давности.

– Да, это я.

– А ваша фамилия? – заговорил второй «спец», адресовав свой вопрос доку и глядя на зажатый в его руке саквояж.

– Роман Марков. Старший лейтенант медицинской службы. Теперь, вероятно, уже бывший.

– Разберёмся, – снова заговорил первый, которого я про себя уже окрестил подполковником. Потом оказалось – ошибся. Это был знакомый Саши Саблина, генерал-майор ФСБ Шестаков, по совместительству приходящийся моему другу тестем. – Оружие имеется?

Мы молча отдали оба «стечкина».

– Поедете с нами, – буркнул, разворачиваясь, второй и жестом приказал омоновцам приступать к выполнению своих обязанностей.

Нас быстро обыскали, у дока забрали саквояж с лекарствами, у меня – спутниковый телефон «Но-киа» и приклеенную к груди компактную видеокассету. Деньги и кредитные карточки «Виза-голд» оставили. Это было хорошим знаком, и я несколько приободрился. Значит, не посадят в камеру «для выяснения формальностей», а, как и предупреждал Саблин, сразу отведут к Самому. Только вот кто он, этот Сам?

– Когда мы будем в Москве? – спросил я, ощутив прикоснувшуюся к запястьям холодную сталь и услышав за спиной щелчок закрывающегося замка наручников.

«Подполковник» обернулся, внимательно посмотрел мне в лицо, мысленно взвешивая, стоит ли отвечать на вопрос, а потом довольно небрежно сказал:

– Через пять часов. В одиннадцать тридцать вас ждёт заместитель директора СБ. Подумайте, о чём будете ему говорить.

Рядом с будкой пограничников стояли две черные «Волги», милицейский «уазик» и бежевый микроавтобус «Латвия». Нас с доком посадили на задние сиденья легковушек, подперли с боков – вероятно, чтобы мы не упали по дороге – двумя плечистыми парнями в черных беретах, и кортеж тронулся в путь. В одной машине со мной ехал генерал Шестаков. Сначала он молча смотрел на проносящиеся мимо деревья и выкошенные поля, а потом все-таки не выдержал и обернулся.

– Значит, это вы тогда сбежали из «Золотого ручья» на вертолете вместе с генералом Крамским? – Глаза у него блестели, словно он только что засадил сотку-другую.

– Не сбежал, а выполнял приказание старшего по званию, – мне не очень хотелось отвечать на столь бестактно поставленный вопрос, но в душе я уже приготовился к тому, что именно таким образом, а не иначе, со мной и будут обращаться в ближайшие дни. – Я знал, что спасаю секретную информацию, хранящуюся на дискете.

– Которая на поверку оказалась «липовой», так? Знаю, знаю… И про похороны с посмертным присвоением звания подполковника, и про дом в Юрмале, и ещё кое-что!..

Вероятно, я действительно выглядел удивленным, потому что Шестаков несколько раз кивнул головой, как бы в подтверждение без труда читающегося на моем лице немого вопроса.

– Думаете, в бирюльки играем? Не нужно так думать. Мы работаем! Правда, не всегда так, как хотелось бы. Информации – море, а вот реализовать количество в качество… С этим проблема. – Шестаков вздохнул и отвернулся.

Когда я через некоторое время пожаловался на затекшие руки, мне застегнули наручники спереди, но все же не сняли. И генерал, и бойцы ОМОНа прекрасно понимали – я не стану делать глупости, если сам попросил о встрече со спецслужбами. Но существовала инструкция. Поэтому всю дорогу до Москвы мне пришлось провести в «браслетах». Я сидел и думал о «вскользь» сказанных Шестаковым словах насчет дома в Юрмале. Выходит, меня рассекретили уже давно, а я даже не догадывался об этом. Но почему тогда не взяли?

А что, если в одном из просторных кабинетов на Лубянке я неожиданно встречусь лицом к лицу с господином Персиковым, который посмеется от души над таким идиотом, как я, а потом… Потом меня либо подведут под «вышку» на «честном» судебном процессе, либо я пополню число сотен тысяч «без вести пропавших» граждан. Как говорил кто-то из моих знакомых: «А счастье было так близко, так возможно…»

Я снова вспомнил о том, что в Пярну никто так и не подошел к телефону, и чуть не завыл от злости и отчаяния. Неужели все зря?! Нет, нет и ещё раз – нет! Такого просто не может быть!

Дорога до Москвы пролетела довольно быстро. За эти несколько часов я столько всего передумал, прокрутил в голове столько различных вариантов развития ситуации, что в конце концов почувствовал невыносимую головную боль, а глаза у меня, как бывает при длительной работе за компьютером, стали слезиться. Мой мозг уже отказывался просчитывать возможные ситуации, но я настойчиво и планомерно продолжал его насиловать. Я просто не мог не думать о том, что ждет меня в самое ближайшее время.

Тем временем мы миновали центральную часть столицы и по небольшой односторонней дороге внедрялись куда-то в глубь старых районов с построенными еще при царе Горохе домишками. Наконец колонна из двух «Волг», милицейского «уазика» и микроавтобуса свернула в просторный глухой двор и остановилась.

Ребята из ОМОНа вытянули меня из машины и повели к выкрашенной серой краской металлической двери. Затем один из них нажал на расположенный возле неё звонок, и минуты через две нас впустили внутрь. Я сразу же вспомнил проверку на вшивость, учиненную мне Персиковым. Ни тогда, ни сейчас помещения не отличались особым шармом, а просто и бесстрастно свидетельствовали каждому вошедшему, куда именно занесла его судьба…

Я насчитал не менее восьми камер, пока меня быстро вели вперед по длинному, на удивление ярко освещенному коридору куда-то в его дальний конец. Там оказалась ещё одна железная дверь, пройдя через которую, мы очутились на уходящей вверх лестнице.

Мы поднялись на третий, последний, этаж дома и вошли в еще один коридор, но уже с мягкой и чистой ковровой дорожкой под ногами, одинаковыми, как близнецы, лакированными дверьми и расставленными возле широких окон декоративными пальмами в деревянных кадках. Потом один из бойцов легонько толкнул меня автоматом в бок, второй открыл находящуюся слева дверь, и я очутился в просторной комнате. Взглянув на сидящего за массивным письменным столом человека в форме, я невольно сглотнул слюну. Это был сам директор ФСБ, генерал-полковник Старков.

Он поднял на меня взгляд, махнул рукой в сторону ближайшего к нему стула и снова обратился к разложенным на столе документам. Я пересек кабинет и сел, внимательно глядя за периодически поднимающимися и опускающимися бровями Старкова, которого, безусловно, очень занимала находящаяся в документах информация. Но вот он, наконец, отодвинул в сторону последний лист бумаги и пристально посмотрел на меня, как бы пытаясь составить впечатление о человеке, с которым предстоит длинная и серьезная беседа.

На это ему понадобилось не больше двух секунд. Потом генерал откинулся на широкую спинку черного кожаного кресла, скрестил на груди руки и сказал, не тратя драгоценное время на ненужные приветствия:

– Итак, Валерий Николаевич, я вас слушаю. Расскажите мне всё с того самого момента, как Крамской попросил вас воспользоваться вертолётом для спасения от «мятежников» секретной информации государственной важности. Ведь так оно и было?

– Так точно.

– Хорошо. Тогда, пожалуйста, начните с этого момента и вспомните все, вплоть до минуты, когда вы встретились с нашими людьми. – Старков заметил, что я то и дело кидаю жадные взгляды на лежащую на столе пачку сигарет и, встретившись со мной глазами, кивнул.

Когда легкий, чуть пьянящий никотиновый дым в третий раз окутал мои легкие, я перевел взгляд на широкое, выходящее внутрь двора окно с успокаивающими нервы зелеными шторами, несколько секунд понаблюдал за проплывающими по хмурому утреннему небу облаками, а потом, ещё раз глубоко затянувшись, начал свой рассказ…

Порой, по мере углубления в события минувших лет, мне казалось, будто я разговариваю сам с собой и что в этой просторной тридцатиметровой комнате больше никого нет. Генерал молча слушал, время от времени кивая головой и делая какие-то пометки на чистом листе бумаги, лежащем перед ним на столе. Не знаю, что было причиной того, что в течение полутора часов Старков ни разу не перебил меня, не задал ни одного уточняющего вопроса. Может быть, дело было в том, что я старался излагать события строго в хронологическом порядке, специально останавливаясь более подробно на существенных моментах и лишь вскользь упоминая о ничего не решающих мелочах.

* * *

Я курил одну сигарету за другой и наполнял стеклянную пепельницу горой окурков. Когда пачка опустела, Старков молча открыл один из ящиков стола и достал оттуда другую. Он смотрел на меня, жадно втягивающего дым, и, казалось, этот седой, тысячу раз наученный жизнью человек в форме генерал-полковника понимает, что именно руководило мной в той или иной ситуации, и даже сочувствует мне, в один прекрасный момент осознавшему, что стою на самом краю пропасти, за которой начинается бездуховное бессмысленное существование, как у тех бритоголовых бандитов, что тысячами раскатывают сейчас по улицам больших и малых городов в сверкающих иномарках с двухсотграммовыми золотыми цепями на шеях.

И только случай, позволивший мне при помощи интуиции профессионального диверсанта стать обладателем самой большой и наиболее тщательно оберегаемой тайны «теневой власти», дал реальный шанс снова вернуться в мир нормальных, живущих по человеческим законам людей.

Я воспользовался им на все сто. Я рассказал все, что знал и о чем догадывался, и теперь, затаив дыхание, ждал решения своей судьбы и думал о Рамоне… Во всем мире для меня существовала только она одна. Только ради нее я решился на то, что мне все-таки удалось сделать в течение прошедшей ночи. Когда я закончил свой рассказ, Старков тяжело, словно вместе со мной только что вернулся из другого, параллельного, мира, встал из-за стола и медленно подошел к окну. Он открыл его, подставив лицо прохладному утреннему ветру, сложил за спиной руки и долго, наверное, не менее пятнадцати минут, стоял так, напряженно всматриваясь вдаль. Я был уверен, что мысли директора ФСБ находились сейчас где-то очень далеко от Москвы, от суеты повседневных дел и содержания лежащих на столе секретных документов. Вероятно, он размышлял о том, как сам поступил бы в той или иной ситуации, в которых оказывался я. Когда Старков снова повернулся ко мне лицом, я уже не заметил в его глазах того цепкого взгляда, которым он разглядывал меня всего полтора часа назад. Он медленно подошел к столу, опустился в кресло и потянулся за трубкой одного из восьми стоящих на столе телефонов.

– Через тридцать минут у меня должны быть Зверев и Малютин. Всё. – Он положил трубку на место и, обращаясь уже ко мне, сказал: – Ваша жена не могла никуда уехать?

Меня искренне поразило, как генерал назвал Ра-мону. Этой своей умышленной «неточностью» Старков сразу же завоевал мое полное и безоговорочное к себе расположение. Теперь я был полностью уверен – он действительно понял меня! И я готов был говорить с ним не как с директором самого могущественного в России секретного ведомства, а как со старым другом, к которому пришел за помощью.

– Я расстался с ней чуть более полутора суток назад. И я бы знал, если бы она куда-нибудь собиралась.

– Сколько, по вашему мнению, прошло времени с момента, как на базе объявили тревогу, и до вашего звонка в Пярну? – Генерал снова взялся за трубку одного из телефонов.

– Часа четыре, не больше.

Старков нахмурился, достал из папки чистый лист бумаги и протянул его мне вместе с авторучкой.

– Напишите её фамилию, имя, отчество, адрес и номер телефона, а также координаты других мест, где может быть ваша жена…

После того как я закончил писать, генерал, нажав кнопку, вызвал охрану, а сам снова взялся за телефонную трубку.

За мной пришли два бойца и отвели в расположенную этажом ниже комнату, очень похожую на номер в недорогой гостинице, но с металлической дверью и решеткой на окне. Я растянулся на кровати и закрыл глаза. Меня не покидала мысль о судьбе моего неожиданного союзника, дока. Что ждет его впереди? Ведь он даже не догадывался, в какую именно «воинскую часть» его рекомендовал приятель-сокурсник, когда подписывал контракт. Вряд ли этого молодого парня можно в чем-то обвинить. Разве что в убийстве нескольких паразитов, по которым и без того плакал курок автомата Калашникова… Мои мысли мало-помалу затуманились, стали более расплывчатыми, и я забылся глубоким сном без каких-либо сновидений. Когда же всё-таки продрал глаза, за окном уже садилось солнце, а золотой «Ролекс» на запястье показывал половину восьмого вечера. Я проспал не менее пяти часов, но никто ни разу не побеспокоил меня. Зато на столе стоял накрытый чистой матерчатой салфеткой поднос с уже успевшей остыть едой. Не Бог весть что, но есть можно. Особенно если учесть, что последний раз я питался примерно сутки назад. Быстро ополоснувшись в душе, я вытерся висевшим на спинке кровати полотенцем, оделся и с волчьим аппетитом набросился на еду.

Спустя пять минут тарелки опустели, и я решил проверить, работает ли стоящий на тумбочке возле стола телефон. Оказалось, это была прямая связь с охраной. На мой вполне естественный в данной ситуации вопрос: «Сколько мне еще здесь находиться?», охранник коротко и ясно ответил, что, мол, пока не выйду, и повесил трубку.

Делать было нечего. Я достал из кармана захваченные с разрешения Старкова сигареты и закурил, размышляя о том, какие именно действия принимаются сейчас ФСБ для нейтрализации плана захвата власти в стране мафиозной структурой.

Но, и это вполне естественно, больше всего я думал о Рамоне. И в глубине души все еще надеялся, что моя красавица не попала в руки безжалостных головорезов Персикова, а просто решила съездить на пару дней к кому-нибудь в гости. Я даже был готов к тому, что мне предстоит узнать о появившемся у нее любовнике – каком-нибудь высоком светловолосом эстонце, – лишь бы не произошло самого страшного и непоправимого. Док, молодой двадцативосьмилетний док прав – лучше уж измена, чем смерть. Хотя об этом тоже не очень-то приятно думать. Особенно когда речь идет о любимой женщине.

Следующие два дня я провел в той же комнате. Угрюмый охранник, трижды в день приносивший немудреную еду, на все мои попытки узнать, как со мной собираются поступить в дальнейшем, отделывался дежурными фразами, вроде «пока насчет вас никаких распоряжений не поступало». Я злился, но не показывал вида, прекрасно сознавая, что никто не станет держать меня взаперти вечно. В самое ближайшее время меня снова пригласят в кабинет Старкова.

Так оно и вышло. На утро третьего дня, часов в семь, за мной пришли двое бойцов в камуфляже и отвели в уже знакомый кабинет директора ФСБ на третьем этаже. Генерал-полковник сидел за столом и разглядывал пачку цветных фотоснимков. Заметив мое появление, Старков коротко буркнул: «Садитесь!» – и взялся за телефон.

– Пригласите Красавицкого, – это было все, что он сказал. Затем, положив трубку на рычаг, взглянул на меня, помятого, небритого и непричесанного, и протянул пачку сигарет с зажигалкой. – Курите, Валерий Николаевич.

Данные мне ранее генералом сигареты закончились уже сутки назад, поэтому я с нескрываемым удовольствием щелкнул зажигалкой и вдохнул в себя чуть горьковатый дым «Кэмела». Шеф ФСБ дал мне только несколько секунд, чтобы утолить никотиновый голод, а потом скрестил на груди руки и сказал спокойно и, как мне тогда показалось, несколько задумчиво:

– Мы проверили изложенные вами факты и нашли их полностью соответствующими действительности. Более того – благодаря вашим оперативным сведениям два часа назад поставлена последняя точка в пресечении проекта «Кукла». Уже объявлено официально об отстранении пятерых должностных лиц, в том числе и руководителя четвертого отдела СБ…

– Что с ним теперь будет? – Я редко перебил собеседника, но в данной ситуации не смог себя сдержать.

– Что-то будет. – Старков едва заметно усмехнулся и продолжил: – Исходя из всего вышеперечисленного, принято решение не привлекать вас к ответственности ввиду чрезвычайной важности сообщенных вами сведений. Но мы учли также и тот факт, что, вполне вероятно, найдётся немало людей, которые желали бы отомстить вам за принесенный организованным мафиозным структурам катастрофический ущерб. К тому же… – генерал сделал паузу, – подполковник Валерий Николаевич Бобров официально считается погибшим в автомобильной катастрофе и похоронен на одном из московских кладбищ более чем четыре года назад. Если же он вдруг «воскреснет», то может возникнуть ненужная шумиха. Ведь известно, что официально вы служили на одной из офицерских командных должностей в правительственной охране. Сразу пойдут разговоры о спецслужбах и тому подобное. – Шеф ФСБ взял сигарету и закурил. – С другой стороны, человек не может существовать без имени, места жительства, социального статуса и источника доходов. Кстати, о доходах. – Старков хитро прищурился и пристально посмотрел на меня, покусывая верхнюю губу: – На вашем счету в бельгийском банке очень приличные сбережения. Сумму знаете?

– Что-то около двух миллионов. – Я действительно не знал точную цифру.

– Один миллион восемьсот девяносто одна тысяча пятьсот два доллара Соединенных Штатов Америки. Вы, Валерий Николаевич, оказывается, настоящий российский миллионер. У вас, говорят, даже есть кредитная карточка «Виза-годд»?

– Я взял её у одного из братьев Сташкевичей вместе с костюмчиком и часами, – я достал из кармана кредитку, а потом снял и положил на стол генерала инкрустированный бриллиантами золотой «Ро-лекс».– Нб, надеюсь, вы не считаете меня вором? Если бы у него был другой костюм и другие часы, я бы…

– Нет, конечно нет, – перебил Старков. Он покрутил в руках «Ролекс» стоимостью не менее десяти тысяч долларов, чуть заметно цокнул языком, покачал головой и вернул их мне. – Можете носить их и считать своим боевым трофеем. А вот деньги с вашего банковского счета будут конфискованы. Надеюсь, понимаете, по какой причине? Это «тёмные» деньги. То же самое относится и к кредитной карточке Сташкевича. Кстати, ваш друг уже вернул нам свою.

– Как он?

– Нормально. Надеюсь, скоро вы его увидите, – Старков открыл ящик стола, смахнул туда пластиковую карточку и достал чистый лист бумаги. – Валерий Николаевич, вы мне доверяете?

– Да, – я говорил чистую правду. Этот седоволосый генерал не вызывал во мне ни малейшего чувства беспокойства.

– Тогда поставьте здесь свою подпись. Я имею в виду ту, которая фигурирует как подпись владельца банковского счета в Бельгии, – уточнил генерал. – И вопрос с миллионами можно считать закрытым. Через несколько часов все деньги будут сняты со счета и переведены в федеральный бюджет.

Он протянул мне лист и авторучку, я размашисто поставил в нижней части листа нужную закорючку. Прощайте, миллионы! Как ни странно, я не испытывал по этому поводу каких бы то ни было сожалений.

– С одним делом, можно считать, разобрались, – Старков положил лист в папку. – Теперь, что касается вашей жены…

Я едва не подпрыгнул на стуле. С огромным трудом взяв себя в руки, я достал из пачки сигарету и крепко сжал ее губами. Неужели они нашли её? Мое сердце стучало, как метроном, а дыхание напоминало свист измученных кузнечных мехов. Ну что он тянет с ответом?! Может быть, не хочет сообщать мне плохую новость?..

От такой ужасной мысли по всему телу пробежал озноб, лоб покрылся крупными каплями холодного пота. Я смотрел, не отрываясь, в глаза генерала. С момента, как он закончил говорить, прошло не более двух секунд, но я уже устал ждать.

– Мы нашли её. – Спокойный голос шефа ФСБ прозвучал для меня словно колокол. – Она жива и невредима. Очень скоро вы сможете её увидеть. В тот момент, когда вы ей звонили, ее действительно не было дома. И не только в Пярну, но и вообще в Эстонии. Она находилась буквально в пяти шагах от Кремля, в гостинице «Россия».

– Зачем? – Я действительно удивился, так как во время нашей последней встречи Рамона даже словом не обмолвилась о том, что собирается съездить в Москву.

– Очень просто, – пожал плечами генерал и улыбнулся. – Если не ошибаюсь, она у вас пишет детективы. А в Москву приехала, чтобы заключить договор на издание своей новой книги.

– Где она сейчас?! – Я вскочил, сделал шаг навстречу Старкову. Едва сдержался, чтобы не схватить директора Федеральной службы безопасности за руку.

– Не волнуйтесь, сядьте. Никуда от вас не денется ваша замечательная супруга. Думаю, минут через десять она появится в этом кабинете. По крайней мере, у нас еще есть время закончить до её прихода разговор относительно будущего майора Боброва. Садитесь, прошу вас. – Генерал жестом указал на стул и подождал, пока я выполню его просьбу. – Не буду скрывать, мы не заинтересованы в воскрешении из мертвых бывшего начальника охраны «Золотого ручья». Но ведь и спрятать вас от всего мира мы тоже не имеем права. Вы же человек! Спрашивается – что делать, а? – Как будто желая спросить у меня совета, Старков некоторое время наблюдал за выражением моего лица. – С учётом возможного желания мафиозных структур рассчитаться с вами за содеянное?.. – добавил он. – Но выход всё-таки есть. А точнее – предложение. Нам хорошо известна ваша, Валерий Николаевич, квалификация как военного специалиста и исполнительного командира. Вам можно доверить серьезную работу, и вы обязательно ее выполните…

– Не нужно преувеличивать мои возможности, – перебил я генерала. – К тому же возраст… Не мальчик уже! Скоро сорок пять. Я, в конце концов, хочу иметь нормальную семью, жену, детей, а в выходные ходить в кино и на рыбалку.

– Ни того, ни другого, ни третьего у вас никто. не отнимает, Валерий Николаевич! Я хочу предложить вам работу, о которой по меньшей мере половина моих сотрудников даже не мечтает. – Генерал развёл руки в стороны и покачал головой. – Вы готовы меня выслушать или по-прежнему будете перебивать? – На этот раз в голосе генерала послышалось раздражение. Ну и действительно, немного найдётся людей, позволяющих себе разговаривать с директором ФСБ в таком тоне, какой позволил себе я. Пора завязывать.

– Извините.

– Ничего страшного, – отмахнулся Старков. – Так вот… Я хочу предложить вам отправиться вместе с женой на Кипр, в Ларнаку, и заменить там нашего резидента, которого мы переводим на другую работу. В вашем распоряжении будет небольшой отель на берегу Средиземного моря, вы станете его полноправным владельцем. Чем плохо – триста шестьдесят пять дней в году ходить в шортах, есть мандарины и кататься на водном мотоцикле? Отель на пятьдесят человек в курортной зоне приносит до ста сорока – ста пятидесяти тысяч долларов чистого дохода в год, так что на денежные затруднения жаловаться не придётся. Что же касается жены, детей и рыбалки, то всё это целиком в вашей власти! Здесь нет и не может быть никаких ограничений. Но, как вы прекрасно понимаете, иногда вам придется кое-что делать и для нас. Совсем немного, но вполне достаточно, что бы со всей ответственностью отнестись к назначению на эту, прямо скажем, заманчивую работенку. Вот, в сущности, и всё. Что касается документов и прочих формальностей, пусть это вас не беспокоит. С вашей женой мы уже обо всем переговорили, она согласна. – Генерал встал, вышел из-за стола, подошёл к окну и сложил за спиной руки. Он ждал моего ответа.

– Быстро вы всё решаете, – начал я и не договорил, мое внимание привлекли разложенные веером на столе цветные фотографии. – Скажите, что будет с базой в Карпатах? – спросил я, разглядывая ближайший ко мне снимок.

– Уже заметили? – спросил генерал, продолжая смотреть в окно, а потом небрежно бросил через плечо: – Возьмите…

Я не знаю, что произошло на базе, но, выражаясь языком моего друга Саши Саблина, «она имела бледный вид». Фотографии бесстрастно свидетельствовали о происшедшем там грандиозном погроме. Внутренние помещения представляли собой полуразрушенное пепелище с невероятным количеством мусора, выломанными дверьми и покрытыми черной гарью стенами. Кое-где лежали трупы боевиков. Со всех сторон свисали обрывки разорванных проводов от систем электропитания и видеонаблюдения. Это было внутри. Снаружи, если не считать рухнувших от взрывной волны сводов главного туннеля, подмявших под себя какой-то автомобиль военного типа, все было так же, как и четыре дня назад.

Я отложил в сторону снимки и изумленно посмотрел на Старкова. Он по-прежнему стоял ко мне спиной. Наконец, возможно ощутив на себе мой пристальный взгляд, директор ФСБ обернулся.

– Похоже на диверсию. – Я кивнул в сторону фотографий.

– Похоже на тридцать два сработавших одновременно заряда, – уточнил генерал-полковник, отошёл от окна и сел на стул рядом со мной. – Вот так, Валерий Николаевич, замечательно работала ваша служба охраны, что позволила заминировать все основные помещения базы прямо у себя на глазах. Хотя… я припоминаю, что в это самое время лично вы находились в отпуске. В Юрмале. Значит, прозевал ваш заместитель, как его…

– Кто он был? – Я не мог не задать столь очевидный вопрос. – Кто из боевиков работал на вас? И как ему удалось незаметно организовать взрывную сеть?

– А ведь вы его о-о-очень хорошо знаете, я бы даже сказал – лучше, чем все остальные! – Старков был явно доволен. Он потер ладони, искоса взглянул на меня, а потом сменил тему разговора: – Давайте вернёмся к вам, Валерий Николаевич. Ну так как насчёт Кипра? Заманчиво, правда?

– Вполне, – я пожал плечами и потянулся за сигаретой. – Тем более если жена согласна… – В моей правой руке вспыхнуло желтое пламя зажигалки. – Но вот только об одном вы, товарищ генерал-полковник, забыли. – Я трижды глубоко затянулся и посмотрел прямо в зеленые глаза Старкова. – О том, что…

В этот момент в дверь кабинета тихо постучали, затем она отворилась, и я заметил дока. Это был он и не он. Я впервые видел его в идеально сидящей на нем новенькой форме капитана СБ. Так вот кто такой этот невидимый диверсант, сначала незаметно заминировавший, а потом поднявший на воздух всю базу, вместе с боевиками!

– Заходите, Красавицкий,– генерал жестом пригласил дока пройти в кабинет, но тот только молча кивнул куда-то в сторону коридора, давая понять, что пришёл не один.

– Давай, давай, заходи, не делай мне здесь сквозняк! – крикнул Старков, а сам, лукаво прищурившись, смотрел на меня. Спустя секунду я услышал чуть приглушенные ковровым покрытием шаги, и у меня к горлу подступил комок. Господи, неужели?..

– Здравия желаю, товарищ генерал-полковник! Майор…

– Заходи, заходи! Мы тебя уже заждались, честное слово! – В этот момент седой генерал вовсе не походил на директора одного из самых могущественных в России секретных ведомств. Он как-то смягчился, расслабился и, сев на свое место за столом, откинулся на широкую спинку высокого кожаного кресла. Только его глаза – цепкие, внимательные – оставались живыми и никак не сочетались с внешним обликом пожилого, уставшего от жизни человека.

– Саша?.. – Я чисто машинально встал со стула и тремя большими шагами пересек просторный кабинет. – Чёрт бы меня побрал!

– Здравствуй, командир. – Саблин, высокий и сильный, крепко сжал протянутую мной руку. – Вот и встретились… Через четыре с лишним года после твоих похорон. – Не ограничившись рукопожатием, мы обнялись, а потом начальник охраны «Золотого ручья», слегка отстранившись, сказал: – Ну давай, встречай невесту…

Я резко повернулся в сторону входной двери.

Прислонившись к стене, там стояла Рамона. В облегающем голубом платье, подчеркивающем все прелести ее тоненькой изящной фигурки, она была просто прекрасна. Рамона нервно теребила в руках маленькую белую сумочку и с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться. Боже, как же много всего произошло с момента нашей последней встречи! Целая жизнь!

Я подошел к любимой женщине и, чуть наклонившись, нежно прижался своей, трое суток небритой щекой к ее гладкой загорелой коже. И сразу же ощутил ни с чем не сравнимый запах подаренных мной Районе всего неделю назад французских духов «Клима».

– Ты моя маленькая проказница. – Я ласково поцеловал её в самую мочку уха. – Где ты была, когда я звонил тебе? В Москве? И что же ты здесь делала?

– Встречала тебя, – не моргнув глазом, нашлась Рамона.

– Ну и как тебе нравится предложение господина генерала о бессрочном отдыхе под пальмами? По-моему, вы и без меня уже неплохо обо всем договорились…

– А ты? Разве ты не договорился? – Рамона с надеждой взглянула на меня, я немедленно утонул в этом бездонном голубом океане.

– И не думай об этом. Я никуда не хочу ехать. Даже если мне предложат посмертно заменить самого султана Брунея.

Глава двадцатая

В этот год лето выдалось особенно жарким. Солнце вот уже одиннадцать недель подряд палило просто нещадно, и столбик термометра не опускался ниже тридцати пяти градусов даже ночью. Примерно в это же время в большинстве восточно-европейских стран на небе висели огромные грозовые тучи и без конца лил дождь. И неудивительно, что сорок из пятидесяти мест, имеющихся в моем маленьком отеле на берегу Средиземного моря, были заняты туристами из Польши, Прибалтики и России. Большинство из них впервые покинули границы своей страны и пребывали сейчас в состоянии, близком к экстазу.

Я сидел под солнцезащитным козырьком возле бассейна и отрешенно наблюдал, как где-то на самой линии горизонта медленно проплывает большая океанская яхта. Рядом со мной, на белом пластмассовом столике, стоял уже успевший нагреться коктейль из мандаринового сока с водкой и лежал не подававший целых два часа ни звука маленький радиотелефон «Нокиа». Уже ровно неделю я постоянно ношу его с собой.

Из всех, в данный момент отдыхающих в отеле туристов, сейчас остались только двое. Остальные или уехали на экскурсию, или, взяв напрокат открытый джип, укатили в столицу острова, Никосию, где, в отличие от сонной и жаркой Ларнаки, кипела «настоящая» жизнь с многочисленными клубами, ресторанами, шикарными дорогими магазинами и тысячами автомобилей. И все это, несмотря на суету и взмывающие в небо многоэтажные «коробки» из стекла и бетона, просто утопало в зелени. Когда-то я удивлялся, видя спокойно растущие в самом центре города мандарины, лимоны и апельсины. Когда это было?..

Я достал из кармана шорт чистый носовой платок и вытер выступившие на лбу капельки пота. От жары не спасали ни солнечный навес над головой, ни приятная прохлада кондиционера, пробивающаяся сквозь открытые стеклянные двери отеля, рядом с которыми я сидел. Но в этом году удивляла не только жара. В конце концов, это все-таки Кипр, а не Москва и даже не Сочи. Средиземное море было на удивление соленым. Неизвестно, с чем связано такое явление, но все отдыхающие уже испытали его на себе. В первый же день после приезда они шли купаться на пляж, но потом возвращались, мылись под душем и все оставшиеся до окончания тура дни предпочитали принимать водные процедуры не в Средиземном море, а в расположенном прямо перед отелем двадцатипятиметровом открытом бассейне, где вода была не только идеально чистой и совершенно пресной, но и на несколько градусов холоднее, что тоже немаловажно, учитывая показания термометра. Сейчас бассейн был практически пуст, если не считать парочки – пятидесятилетнего российского бизнесмена с молодой подругой. Бизнесмена звали Андрей Лифшиц, он владел нефтеперерабатывающим заводом где-то в Сибири. Незадолго до его приезда я уже знал о нем больше, чем он сам…

Я взял в руку бокал с теплым коктейлем, грустно подумав о том, что мне не только лень сходить в бар, чтобы заменить его на более холодный, но даже и пить его. И тут зазвонил лежащий на столике радиотелефон. Я, словно ястреб, мигом схватил его и, включив линию, приложил к уху.

– Алло, хозяин! Это я, Карим! – Я узнал голос врача, работающего у меня в медпункте. Вот уже целую неделю он почти безвылазно дежурил в одной из лучших клиник Никосии.

– Ну?!

– Поздравляю вас, наконец-то все позади! – Грек, похоже, был взволнован не меньше, чем я. Кому понравится шесть дней сидеть взаперти, пока другие наслаждаются замечательной погодой? – Алло, вы слышите меня?!

– Говори быстрее!!! – Я с такой силой сжал хрупкий телефон, что он заскрипел. – Кто?..

– У вас сын, хозяин! Сын! Ровно четыре килограмма, настоящий богатырь! – Карим не скрывал нахлынувших на него эмоций. – Госпожа Рамона чувствует себя хорошо и передаёт вам привет! Спрашивает, когда сможете навестить её и мальчика?.. Алло, хозяин, вы слышите меня? Алло!.. Алло!..

Я сидел, держа в одной руке телефон, в другой – теплый мандариновый коктейль, смотрел на проплывающую на горизонте белую океанскую яхту и впервые за последние десять лет, с момента вывода войск из Афганистана, чувствовал, как по моим обветренным от морского воздуха щекам медленно скатываются одна за другой большие соленые капли…

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвёртая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg