«Заговор»

Заговор (fb2) - Заговор (пер. Евгения Иосифовна Митькина) 1373K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Май Цзя

Май Цзя Заговор

Предисловие

Май Цзя (род. 1964) – известный китайский писатель. Его настоящее имя – Цзян Бэньху. Сейчас он возглавляет Союз писателей провинции Чжэцзян. Перу Май Цзя принадлежат несколько романов и рассказов, номинировавшихся и получавших призы различных литературных конкурсов, но знаменитым его сделал именно роман «Заговор».

В 2008 году этот роман получил самую престижную награду Китая в области литературы – премию Мао Дуня, ее вручают раз в несколько лет. Из более чем двухсот романов было отобрано всего четыре финалиста, среди них был и «Заговор». Три других произведения рассказывали истории из сельской жизни, и объявление победителем шпионского романа стало для всех неожиданностью.

«Заговор» посвящен людям, наделенным особыми талантами и работающим в специальном подразделении органов государственной безопасности. Действие происходит в середине XX века. Роман состоит из трех частей, в каждой из них рассказываются истории от лица разных людей, и все они объединены собравшим эти повествования журналистом. Три части романа раскрывают три принципиально разных метода работы разведки. В один узел сплетаются прослушивание радиопередач и семейные неурядицы, дешифровка кодов и любовь, математический гений и страсть. Работники спецслужб предстают перед читателем с необычной стороны. Автор показывает истинную жизнь этих бойцов невидимого фронта.

Произведение отличают запутанная интрига и тонкий психологизм. Захватывающий роман, написанный легко и с большой долей юмора, был хорошо встречен читателями.

Роман пользовался такой популярностью, что его решили экранизировать. В 2005 году на его основе был создан сорокасерийный телевизионный сериал. В 2007 году на Тринадцатом шанхайском кинофестивале Май Цзя получил приз за лучший адаптированный сценарий. В 2012 году на экраны вышел фильм «Слушающий ветер» (английское название «Молчаливая война»), основанный на первой части романа «Заговор». В этой картине снимались звезды китайского кинематографа Тони Леунг и Чжоу Сюнь. Фильм также пользовался успехом и всколыхнул очередную волну интереса к роману.

Следует упомянуть, что «Заговор» переиздавался несколько раз, в связи с чем его структура претерпевала изменения. В первоначальном варианте роман делился на три части, вторая и третья части состояли из двух глав. Позднее, когда на экраны вышел сериал, автор поменял местами главы и почти в два раза сократил содержание самой длинной, второй части. Однако в третьем издании Май Цзя вернул тексту первоначальную структуру, отказавшись лишь от последней главы третьей части: по его мнению, эта часть выбивалась из общей концепции романа и стилистически, и композиционно, и по содержанию (впоследствии Май Цзя преобразовал эту часть в самостоятельное произведение).

В настоящем издании приводится именно эта, итоговая версия, предложенная для перевода самим автором.

Е. Митькина

ПРОЛОГ

01

Иногда бывает, что жизнь странным образом меняется, как будто огонь внезапно натолкнулся на воду или, наоборот, вода столкнулась с огнем, когда человек, которого ты не видел несколько десятков лет, вдруг случайно встречается тебе на улице или же незнакомец неожиданно становится лучшим другом. Я верю, что в жизни каждого бывали такие моменты. И в моей тоже. Откровенно говоря, эта книга – результат такой неожиданной, случайной встречи.

02

Эта неожиданная встреча была очень интересной.

Случилось это двенадцать лет назад. В то время я был юнцом неполных тридцати лет, в организации занимался простой работой и никогда не выполнял поручений, связанных с полетами на самолете. Но однажды мой начальник отправился в Пекин с докладом еще более высокому начальнику. Содержание доклада было написано черным по белому, мой руководитель всю дорогу его повторял, старательно запоминая, и заучил его практически наизусть, так что мне не требовалось его запоминать. Но уже накануне встречи большой начальник изменил тему того, о чем хотел бы услышать в докладе, мой руководитель растерялся и велел мне прилететь и на месте помочь подготовить материалы. Так мне впервые выпала честь лететь на самолете. Как писал какой-то поэт, «с помощью Неба» я менее чем за два часа добрался до Пекина. Ранг моего начальника был все-таки не очень высок, поэтому он лично прибыл в аэропорт, чтобы встретить меня, естественно, это было сделано не только из приличий, но и потому, что он хотел «поскорее ввести меня в курс дела». Однако только я вышел из аэропорта и уже должен был встретить начальника, как два товарища из органов безопасности нагло встряли между нами и без разъяснений потребовали, чтобы я «прошел с ними». Я спросил, в чем дело. Они ответили:

– Пройдемте с нами и узнаете.

Говоря это, они подталкивали меня идти с ними, а мой начальник разволновался даже сильнее, чем я сам. По дороге он беспрестанно спрашивал меня, что случилось, но разве ж я знал? Я был почти уверен, что произошло таинственное «похищение» или же просто ошибка. Я несколько раз повторил «господам» свое имя, что иероглиф Май – как в слове «пшеница» майцзы и Цзя – как в слове «семья» цзятин. Родители выбрали мне такое имя из скромности, вероятно, в надежде, что и я буду скромным. Потому что мое имя Май Цзя связано с полем, пашней, крестьянством, оно очень простое.

«Господа» не испытывали к моему имени никакого интереса. Они ответили:

– Нам нужны именно вы, никакой ошибки.

Звучало это странно, но резон в их словах был, потому что меня им описали в подробностях, какая уж тут ошибка? Вызвали их, чтобы меня забрали, два человека, с которыми я сидел рядом в самолете и чью беседу подслушал. До меня постоянно доносился их говорок, благодаря которому я словно вернулся в свой далекий родной край. И, заслышав их такой знакомый говор, я сам завел с ними разговор. Кто же мог знать, что этим я навлеку на себя неприятности и два товарища из органов безопасности задержат меня, словно злодея?

Они были сотрудниками отдела безопасности аэропорта. Имели ли они право задерживать меня – это другой вопрос, более глубокий, но, кажется, совсем не важный. Главным было то, как мне выбраться оттуда. Они отвели меня и моего начальника в свой офис, который состоял из двух комнат – внутренней и внешней. Внешняя комната была небольшая, когда мы вчетвером в нее вошли, она стала казаться еще меньше. Когда все уселись, полицейские начали допрашивать меня: имя и фамилия, организация, в которой работаю, семейное положение, политические взгляды, социальные связи и т. д. Казалось, что мой статус в одно мгновение стал подозрительным. К счастью, мой начальник тоже тут присутствовал, он снова и снова «твердо и авторитетно» подтверждал, что я не лицо без определенных занятий, а государственный кадровый работник, «строго соблюдающий закон и дисциплину». Поэтому допрос закончился, можно сказать, довольно быстро.

После этого полицейские сменили тему. Все их вопросы сконцентрировались на том, «что я видел или слышал в самолете», и я даже не знал, с чего начать. Так как я впервые имел честь лететь на самолете, то увиденного и услышанного было много, мелкого и незначительного, впечатления были хаотичны. Откуда я мог знать, о чем следовало говорить? После моих просьб полицейские стали спрашивать меня более направленно. На самом деле их волновал один вопрос: что я слышал из разговора «земляков»? Только тут я осознал, что случайно встретившиеся мне земляки, вероятно, являются необычными людьми и мой нынешний непривычный опыт имеет непосредственное отношение к тому, что я услышал и, главное, понял из их тайного разговора. Они думали, что их «птичий язык» местного наречия никто не поймет, и, словно в безлюдной местности, смело обсуждали свои секреты, не предполагая, что рядом есть уши, которые слушают и слышат абсолютно все.

Тогда они забеспокоились.

В тот момент они и решили, что называется, «начать чинить хлев, когда овцы уже пропали»1 – исправить все, пока еще не поздно.

Однако, говоря по правде, я не услышал в их речи ничего необычного. Они не сразу начали говорить на нашем местном наречии, да и я не сразу распознал в них земляков. К тому же это был мой первый полет на самолете. Но, после того как прошло первое любопытство, я понял, что вокруг нет ничего интересного. Поэтому, когда самолет взлетел, я почувствовал, что делать нечего, посидел как дурак и, естественно, надел наушники и начал смотреть кино. Только сняв наушники, я услышал их разговор – и словно родителей встретил, сразу же придвинулся к ним. Откуда же я мог знать, что они обсуждают? Такие мои слова походили на увертки, но говорю как есть: в моих словах не было лжи.

На самом деле, подумайте, если бы у меня были недобрые намерения, разве полез бы я к ним с дружескими чувствами? И к тому же, раз уж я к ним обратился, стал бы я это делать после того, как они разговаривали уже длительное время? И еще – поскольку я к ним обратился сразу, как услышал их говор, то мог ли услышать начало и конец их разговора? Хотя и говорят, что устные показания не принимаются в качестве доказательства, но, если рассуждать спокойно, нельзя сказать, что мое утверждение – «не слышал, о чем они говорят» – не заслуживает всестороннего рассмотрения. Моя преданная заинтересованность не пропала зря, я удостоился славословий со стороны своего начальника. Полицейские уже собирались заканчивать, они склонились друг к другу головами и пошептались. Один из них сходил во внутреннюю комнату, а когда вышел, был готов отпустить меня. Однако я должен был гарантировать следующее: так как дело касалось государственной тайны, я не должен распространяться ни о чем, что слышал, иначе за последствия отвечаю сам. Я, естественно, на все согласился и наконец «покончил с этим».

03

На самом деле, как можно «покончить с этим»?

В последующие дни это событие постоянно маячило в воспоминаниях, словно призрак, рождая ощущение таинственности и страха, от которого волосы вставали дыбом. Я не представлял, что за люди эти земляки, обладавшие таким загадочным авторитетом и тайнами, что ни одной фразы не стоило слушать? Я, можно сказать, повидал на своем веку, но с таким не то что не сталкивался, а, честно говоря, боялся увидеть. Выйдя из полиции, я первым делом достал из кармана визитки, оставленные мне двумя земляками, разорвал их и выкинул в урну. В урну аэропорта. Не стоит и говорить, что визитки наверняка были фальшивые, поэтому можно сказать, что они и так были мусором. Я так хотел их выкинуть потому, что это был не просто акт выкидывания мусора. Я надеялся таким образом превратить в мусор все неприятности, доставленные мне земляками, чтобы они катились ко всем чертям! Для меня это было важно, потому что я был обычным человеком, больше всего боявшимся пересудов и скандалов.

Но у меня было предчувствие, что они еще будут искать меня.

Как и следовало ожидать, вскоре после того, как я вернулся из Пекина, раздался звонок от этих двух земляков (я-то им оставил настоящий адрес и телефон). Они по очереди приветствовали меня, давали мне объяснения, приносили свои извинения, утешали и вежливо пригласили меня к себе. Надо сказать, что их учреждение находилось рядом с уездным городом нашего района, вероятно в горах. Я еще до этого слышал, что в том уезде есть крупная, очень загадочная организация, находившаяся в ущелье. После того как они там обосновались, больше никто в то место не ходил и даже жившие в горах крестьяне целыми семьями переехали. Именно поэтому никто не мог сказать, что же это за организация. Мнений было много: кто-то говорил, что они разрабатывают ядерное оружие, другие – что это походный дворец главы центрального правительства, еще судачили, что там располагаются органы государственной безопасности, – не было единого мнения. Когда тебя приглашают в такое таинственное место, есть от чего прийти в волнение. И хотя я еще не совсем оправился от пережитого страха, но все еще был взбудоражен. Однако время шло, а я все медлил, видимо, по-прежнему еще боялся.

Позже, во время празднования Дня образования КНР2, за мной приехали на машине со словами, что меня пригласили на обед. Я спросил:

– Кто пригласил?

Приехавший человек ответил:

– Наш директор.

– А кто ваш директор?

– Съездите и узнаете.

Точно так же говорили и полицейские из аэропорта. Я сразу же почувствовал, что это, вероятнее всего, те два земляка. Я поехал, и оказалось, что это действительно так. Кроме того, там были еще люди, говорившие на нашем наречии, – мужчины и женщины, молодые и старые, человек семь-восемь. Это была встреча земляков, которая проводилась каждый год вот уже лет пять или шесть. Отличие было в том, что в этом году к собранию присоединился я.

К этому моменту, можно сказать, сформировалась первопричина этой книги, дальнейшие события произошли со временем.

04

В данной истории рассказывается история особого подразделения 701.

Число «семь» удивительное, по своему характеру оно, скорее всего, черное. Черный – совершенно точно некрасивый цвет, но и не вульгарный. Он тяжелый, таинственный, цвет нападения, гнева, независимости, тайн и фантазий. Насколько мне известно, во многих странах в названиях организаций, выполняющих особые миссии, есть цифра «семь», например: Седьмое подразделение Директората военной разведки Великобритании MI-7, седьмой отдел Министерства госбезопасности бывшей ГДР, седьмой советник президента Франции, Седьмое управление КГБ СССР, японский Отряд 731, Седьмой флот США и т. д. Что касается Китая, то в нем есть особое подразделение 701. Это была разведывательная служба, созданная по образцу советского седьмого управления КГБ. Его характер и задачи были «особыми». При нем было три «особых» отдела – отдел радиоперехвата, отдел дешифровки, оперативный отдел.

Отдел радиоперехвата занимался техническим обеспечением, отдел дешифровки – расшифровыванием тайных кодов, а оперативный отдел, естественно, отвечал за оперативные действия, осуществление разведывательной деятельности. Радиоперехват означает слушать «звуки за горизонтом» – бесшумные звуки, голоса тайн; дешифровка – это расшифровывание кодов и книг без иероглифов, толкование непонятных записей; оперативная работа – это маскировка, проникновение в «логово тигров», открытые столкновения. Внутри этой системы людей, занимающихся радиоперехватом, обычно называют «слушающие ветер», тех, кто работает над дешифровкой, – «смотрящие на ветер», а оперативных работников – «ловцы ветра». Говоря по существу, люди, занятые в разведке, все контактируют с «ветром», разве что методы отличаются у разных отделов.

Один из тех двух моих земляков был первым начальником тогдашнего особого подразделения 701 по фамилии Цянь. Все сослуживцы в лицо звали его «директор Цянь», а за спиной – «босс Цянь». Другой земляк – опытный сотрудник оперативного отдела по фамилии Люй, в молодости он занимался в Нанкине подпольной работой для партии, его кличка была Старый Батат3, намекавшая на его подпольную деятельность. Они оба были революционерами, участвовавшими в Освобождении4. Возраст обоих приближался к шестидесяти. Можно считать, что в подразделении 701 они были самыми ценными сотрудниками, словно «единственный оставшийся на дереве плод». Позже мои отношения с двумя земляками постепенно углублялись, так что я потихоньку превратился в особого гостя отдела 701 и мог ездить в горы «прогуляться».

Гора называлась Учжишань – «Гора пяти пальцев». Название говорило само за себя: она выглядела словно пять пальцев, вытянувшихся на земле, и, естественно, между ними пролегали ущелья. Первое ущелье было ближе всего к уездному городу – в двух-трех километрах; вышел из-за горы, и сразу город, это был маленький горный городок рядом с речкой. Это ущелье было и самым широким. Подразделение 701 изначально построили именно здесь, на его территории была больница, школа, магазины, рестораны, гостиница, стадион и т. п. Это было как бы общество в миниатюре, много сотрудников, приезжать туда было удобно. Так как я писал эту книгу, то часто приезжал сюда брать интервью и в каждый приезд останавливался в ведомственной гостинице на несколько дней. Через какое-то время многие уже стали узнавать меня, а так как я все время носил солнечные очки (с двадцати трех лет меня преследовала светочувствительность правого глаза, и даже при свете обычных ламп накаливания следовало носить солнечные очки), люди называли меня «репортер в черных очках».

Что касается остальных трех ущелий, то чем дальше они были от города, тем становились уже, и если говорить о трудности попадания туда, то она была тоже выше. Мне посчастливилось три раза попасть во второе ущелье и два раза – в третье, а вот в последнем, четвертом, я так и не был. Говорят, там была территория отдела дешифровки, самое таинственное место в горах. Оперативный отдел располагался во втором ущелье справа, а также там был тренировочный центр подразделения 701. Это подотдел, построенный в ущелье слева. Оба отдела напоминали два крыла, раскинувшиеся в горах, они были словно открытые створки дверей, только левая створка была заметно больше правой. По слухам, в оперативном отделе народу было мало, в основном они все работали «вне офиса».

В третьем ущелье также находились две организации – отдел радиоперехвата и бюро подразделения 701. Они располагались не так, как оперативный отдел и тренировочный центр, а были обращены лицом друг к другу, делились как бы на переднее и заднее. В переднем находилось бюро, а в заднем – отдел радиоперехвата, а между ними – общая территория, места общественного пользования, такие как спортплощадка, столовая, туалеты.

Так как крестьяне не могли попасть в горы, то никто не делал ничего в горах, и год за годом деревья и травы здесь разрастались все пышнее, ходили стада животных и летали птицы, их можно было увидеть, проезжая мимо на машине. Дорога представляла собой горный серпантин, черный асфальт смотрелся неплохо, разве что дорога была слишком узкая и извилистая, прямо испытание мастерства водителя. Говорили, что существует тоннель напрямую сквозь горы и можно быстро добраться из отдела в отдел. Когда я второй раз был в отделе радиоперехвата, то спросил директора Цяня, нельзя ли мне проехать по этому тоннелю. Старик бросил на меня такой взгляд, словно с просьбой я переборщил, и никак не прореагировал.

Может, так оно и было.

Однако, говоря по правде, в процессе общения с людьми из подразделения 701 я четко ощущал, что у них были ко мне сложные чувства: с одной стороны, они боялись того, чтобы я с ними сближался, но в душе надеялись на это сближение. Трудно представить, как я завершил бы эту книгу, если бы у них был только страх. Точно не закончил бы.

Хорошо, что была надежда.

А еще хорошо, что каждый год был особый день – «день снятия секретности».

05

Должен сказать, что особый характер подразделения 701 проявлялся в разных аспектах, иногда он был такой «особенный», что и представить трудно. Например, раз в году у них был специальный день, который люди, находившиеся внутри этой системы, называли «день снятия секретности».

Мы знали, что конечная цель работы подразделения 701 – это безопасность государства, но строго секретный характер самой профессии заставил их утратить даже самую базовую личную свободу. Они не могли свободно получать и отправлять письма, вся корреспонденция проверялась, и только после проверки можно было ее либо отослать, либо передать адресату для чтения. То есть получат ли твое письмо, зависело от того, что ты там написал, если твои слова казались подозрительными, то адресату было не суждено прочитать это письмо. Допустим даже, что он и смог бы сделать это, но лишь один раз, потому что вся корреспонденция сдавалась после прочтения в архив, ее нельзя было хранить у себя. Вдобавок, если ему посчастливилось все-таки получить письмо (вероятность этого была крайне мала, если только его не связывали родственные узы с автором письма), то он удивлялся бы, почему оно написано с использованием копировальной бумаги. На самом деле ничего странного, просто в организации должна была оставаться копия письма. В эпоху, когда еще не было копировальной техники, для того чтобы изготовить копию документа, без сомнения, лучшим приспособлением была копирка. Еще более немыслимым был тот факт, что, даже покидая подразделение, следовало отдавать все письменные материалы, включавшие и личные дневниковые записи. Они также сдавались на хранение в архив до тех пор, пока полностью не рассеется секретность вокруг них, и только тогда их можно будет вернуть владельцу.

Тот особый день был у них «днем снятия секретности».

То был день, когда наружу выходили тайны прошлых времен.

Такой день не всегда существовал. Впервые его объявили в тысяча девятьсот девяносто четвертом году, а именно на третий год после моей встречи с двумя земляками. Это был год, когда директор Цянь покинул занимаемую должность и когда у меня появилась мысль написать эту книгу. Отсюда видно, что я принял такое решение не под влиянием случайной встречи с земляками, а из-за того, что стал свидетелем беспрецедентного «дня снятия секретности» в подразделении 701. Благодаря этому дню у меня появилась возможность попасть туда, в горы, в то самое ущелье. И благодаря этому дню ныне рассекреченные сотрудники подразделения 701 смогли дать мне интервью.

Не стоит и говорить о том, что без «дня снятия секретности» не стоило бы надеяться написать эту книгу.

06

Не важно, какой у меня был статус. Как я уже говорил, местные звали меня «репортер в черных очках». Мое имя – Май Цзя, это я тоже уже упоминал. А также писал о том, что в жизни часто случаются внезапные встречи с какими-либо людьми или событиями. Я думаю, что некоторые встречи – всего лишь часть обычной жизни, своего рода форма, пережитой опыт, они интересны, но не более и не приносят в твою жизнь ничего особенного. Но некоторые встречи основательно меняют тебя. Сейчас я с горечью осознаю, что та встреча с земляками была как раз второго типа, она полностью изменила меня. Сейчас я считаю писательское творчество радостью – ради славы, трудностей, родителей, детей и всего остального. Я не считаю это положительным моментом, но у меня не было иного выхода. Это – моя судьба, которую я не выбирал.

Что касается этой книги, то мне кажется, она неплохая, в ней есть тайны, загадки, чувственные желания, классические и современные мотивы, а также горечь и безысходность судьбы. К сожалению, директор Цянь, который больше всех поддерживал мое стремление написать эту книгу, уже скончался и не увидел ее выхода в свет. Его смерть дала мне ощущение нереальности жизни. Она похожа на любовь – сегодня все прекрасно, а завтра уже все кончено, «курица улетела, а яйца разбились», ты остаешься ни с чем, жизнь превращается в смерть, любовь – в ненависть, всё – в ничто. Если издание этой книги может принести успокоение его душе, то это было бы самым большим моим желанием.

Эта книга посвящается директору Цяню и всем сотрудникам подразделения 701!

Часть первая СЛУШАЮЩИЙ ВЕТЕР

С дарованным директором пропуском за пазухой в моем тайном путешествии я встречал доброе и почтительное отношение, почти на всех этапах я мог делать все, что угодно, а люди смотрели на меня другими глазами. И только удача, бесчувственная и нерациональная, игнорировала меня. Да, у меня был волшебный пропуск, но не было волшебной удачи.

Глава 1. СЛЕПОЙ А БИН

Историю слепого А Бина рассказал мне один из моих двух земляков – директор Цянь, это было первое, что я услышал про подразделение 701. Директор Цянь был еще директором, когда рассказывал мне эту историю. То есть он был все еще «засекреченным сотрудником», до того как покинул свою должность. И, кроме того, в то время еще не существовало «дня снятия секретности», и даже сейчас его нет в списках рассекреченных. Согласно установленной практике, с руководящего звена секретность снималась спустя десять лет после того, как они уходили со своего поста, и если так считать, то лишь в следующем году настанет время рассекретить его. Поэтому я знаю о нем крайне мало, а то, что знаю, боюсь исказить. И это не вопрос смелости, а проблема элементарных знаний. Если человек путается в простейших сведениях, то это не называется смелостью, это – глупость.

Почему же тогда он осмелился до снятия секретности рассказать историю А Бина? По моему представлению, он к тому времени уже знал, что скоро будет утвержден «день снятия секретности», а А Бин будет в числе первых на рассекречивание. Фактически так и было. Когда говорят «талантливый и смелый» – это про него, он занимал высокую должность и смотрел далеко вперед. В то время он стоял над всеми в подразделении 701, и то, что он первым узнавал разные тайны, было нормально. Но, по моему мнению, это не было решающей причиной, по которой он столь поспешно рассказал мне историю А Бина, возможно, ее и не было вовсе. Вероятных причин было две: во-первых, он лично был в курсе всей истории и, естественно, был самым авторитетным рассказчиком, во-вторых, мне кажется, у него было нехорошее предчувствие по поводу продолжительности своей жизни, он боялся, что внезапно попрощается и уйдет, поэтому у него и появился план «рассказать все пораньше». В итоге он и правда ушел неожиданно: вечером все еще было нормально, разговаривал по телефону, вспоминал прошлые дела, а потом лег спать, закрыл глаза и уже больше не просыпался. Сейчас, когда я рассказываю эту историю, у меня возникает чувство, что я общаюсь с его духом.

Ниже я привожу запись устного рассказа реальной истории, поведанной стариком.

01

Мои покойные родители, бывшая и нынешняя жены, трое дочерей и зять – никто не знал, что я работал в спецподразделении 701. Это был мой секрет. Но прежде всего это была государственная тайна. У любой страны есть свои тайны, есть секретные организации, секретное оружие, секретное… Я хочу сказать, что есть много секретов. Трудно представить, как жила бы страна, у которой нет тайн. Возможно, ее и не было бы, как не было бы айсберга без его скрытой, подводной части. Иногда я думаю, что несправедливо иметь тайну от своих родных на протяжении нескольких десятков лет, а то и всей жизни, но без этого наша страна, скорее всего, перестала бы существовать или же как минимум была бы такая опасность. Так пусть уж будет несправедливость.

Тайна – это не что-то постыдное. За всю свою засекреченную жизнь я не совершил ни одного неприглядного поступка. Мое подразделение, как вы знаете, это не какая-нибудь террористическая организация, а важная разведывательная служба, отвечавшая главным образом за радиоперехват и дешифровку. Следует отметить, что любая страна и армия имеют подобные органы, поэтому их тайное существование на самом деле известно всем. По-настоящему секретным было их географическое положение, личный состав, методы работы, трудности и успехи. Все это, хоть убей, не расскажу, потому что оно намного важнее моей жизни.

В нашем подразделении 701 таких людей, как А Бин, занимавшихся радиоперехватом, называли «слушающими ветер». Они зарабатывали на жизнь ушами, уши – это их оружие, их кусок хлеба и их история. Разумеется, будучи специальным органом, занимающимся прослушиванием и радиоперехватом, подразделение 701 собрало множество людей, обладавших особыми слуховыми способностями, они могли слышать и распознавать тончайшие нюансы, недоступные уху обычного человека. Поэтому их уши часто с уважением называли «уши попутного ветра». Он следовали за ветром – куда он дул, туда и поворачивались, от них не ускользал ни один звук, они знали все. Однако в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году наши «уши попутного ветра» друг за другом закрыл противник и они все превратились в глухих.

Дело было так. Весной того года внезапно на пятьдесят два часа замолчали радиосистемы всех высших органов Советской армии, за прослушивание которых мы отвечали. В таких огромных границах в течение столь длительного времени все без исключения многочисленные радиостанции хранили молчание. Это произошло впервые в истории всемирной радиосвязи. Если этого потребовала военная стратегия, то такой план был неслыханным, чем называть это военной стратегией, лучше сказать просто – сумасшествие. Сами посудите, за эти пятьдесят два часа сколько важнейших событий могло произойти? Да все что угодно! Поэтому такой ход противника был совершенным безумием!

Однако на этот раз результатом их безумия стала победа, в безмолвии прошли 52 часа, и ничего не случилось. Это была первая их победа, можно сказать, большая удача. Была еще вторая победа, в которой растворились наши кровные деньги. В течение этих пятидесяти двух часов они полностью сменили частоты, позывные и время связи на оборудовании разных армейских подразделений. Что это означало? Это значило, что с таким трудом собранные за десять с лишним лет все наработки для радиоперехвата, весь накопленный опыт и методы пошли прахом, превратившись в ноль. Таким образом, они откинули нас далеко назад, в одно мгновение весь наш кадровый состав, технологии, оборудование стали бесполезными, говоря нашим профессиональным языком, подразделение 701 «ослепло».

Представьте, насколько это было страшно в ту эпоху, когда в любой момент могла разразиться война!

02

Об этом событии доложили в вышестоящие инстанции, в итоге нам передали слова начальства: «Мы не любим воевать, но еще больше не любим пассивно терпеть удары».

Суть была предельно ясна: данную ситуацию следовало изменить.

Однако совершенно очевидно, что за короткое время подразделение 701 не смогло бы изменить положение, и, так как другого выхода не было, Генштаб был вынужден задействовать спецагентов, а именно привлечь сотрудников оперативного отдела. Однако риск таких разведданных был слишком велик, к тому же полученные таким образом сведения были ограниченны, это был вынужденный шаг. Чтобы полностью переломить ситуацию, сотрудникам, занимавшимся радиоперехватом, требовалось отыскать пропавшие радиостанции противника, другого выхода не было. Для этого подразделение 701 временно учредило специальную канцелярию, ответственную за поиски одаренных сотрудников. Возглавил работу канцелярии лично главный начальник подразделения 701 директор Те, непосредственное руководство осуществлял начальник отдела радиоперехвата У, в подчинении у которого было семь человек. Одним из них был я, в то время я выполнял обязанности начальника второго управления отдела радиоперехвата.

С помощью штаб-квартиры мы получили от дружественной организации двадцать восемь талантливых специалистов, обладавших определенной известностью среди тех, кто занимался радиоперехватом. Из них была составлена «группа спецопераций», каждый день в бескрайнем море радиочастот они искали пропавшие радиостанции. Мы прилагали двойные усилия, однако результат не радовал и даже вызывал тревогу. Группа спецопераций, а также изначально служившие в подразделении 701 сотрудники отдела радиоперехвата двадцать четыре часа в сутки трудились в поте лица, но в течение недели смогли уловить звуки вражеских радиостанций всего лишь на сорока пяти частотах, и то они в мгновение ока исчезали.

Следует сказать, что армейские радиостанции отличаются от гражданских. Последние используют неизменные частоты, а частоты военных радиостанций меняются как минимум трижды в день: утром одна, днем другая, ночью, третья – три дня составляют цикл. Таким образом, самая простая военная радиостанция пользовалась самое малое девятью частотами (три дня по три раза). Обычно у них было от пятнадцати до двадцати одной частоты, а на отдельных особых радиостанциях цикл смены частот мог достигать месяца или даже года, а то они и вообще были бессрочными, их каналы не повторялись ни разу.

Насколько нам было известно, у противника насчитывалось более ста действующих радиостанций. Другими словами, нам надо было обнаружить звуки их ста радиостанций, чтобы более-менее всесторонне изучить положение в стане врага, чтобы высшее руководство смогло выработать правильный стратегический план. Если исходить из того, что обычная радиостанция использовала восемнадцать частот, то получалось, восемнадцать умножить на сто равно одна тысяча восемьсот частот нам надо было обнаружить. А сейчас прошла неделя, а мы нашли лишь сорок пять, что составляло всего два с половиной процента от необходимого количества. Если смотреть по этой ситуации, то нам потребовалось бы двадцать пять недель, то есть приблизительно полгода, чтобы восстановить привычный порядок радиоперехвата. А лимит времени, ограниченный для нас штаб-квартирой, составлял только три месяца.

Очевидно, мы столкнулись с суровой реальностью!

03

Звучит странно, но в одной организации он был крупным начальником, а я – мелким, мы должны были пересекаться, но этого не произошло, и это удивительно. Я имею в виду, что никогда раньше не встречался с нашим директором Те, лишь изредка случайно сталкивались пару раз, здоровались кивком головы и все. У меня было впечатление, что он высок ростом, крепкого телосложения, выглядел представительно, но с людьми обращался безразлично, с каменным лицом, был всегда серьезен, словно ушедший на покой воин. Все в нашем подразделении боялись его, опасались, что он может однажды взорваться, поэтому ему придумали кличку «Мина», что значило, что лучше его не трогать. В тот день я как раз разговаривал по телефону, когда он в крайнем возмущении ворвался в мой кабинет, без лишних слов подошел ко мне, вырвал трубку из рук и начал ругаться:

– Я уже полчаса вам звоню, а у вас все занято! Отвечайте: кому вы звоните? Если не по работе, то я сниму вас с должности!

Хорошо, что наш начальник У смог подтвердить, что звонил я по делу, да еще и связывался с сотрудниками отдела радиоперехвата, меня нельзя было ни в чем упрекнуть, иначе моя должность уплыла бы на небо. Из этого видно, что его прозвище Мина соответствовало действительности.

Успокоившись, начальник (директор Те) высказал сомнения в том, правильно ли мы подбираем талантливых сотрудников, он считал, что мы ищем лишь в определенном кругу, уже привлекли или сейчас привлекаем всего лишь выдающихся работников радиоперехвата, а подразделению 701 требуются люди с выдающимися слуховыми способностями, возможно гении. Он предложил хорошенько подумать, выйти за пределы нашего узкого круга, поискать среди людей, не связанных с разведкой, необходимые таланты.

Вопрос был в том, где их искать.

В определенном смысле это было сложнее, чем найти пропавшие радиостанции.

После такой необоснованной претензии казалось, что он совсем утратил разум. На самом деле это было не так. На самом деле он уже разузнал про одного человека, фамилия которого была Ло, когда-то он был настройщиком музыкальных инструментов в оркестре ЦК Гоминьдана, он настраивал пианино для самой Сун Мэйлин5, которая высоко его ценила и даже подарила свиток с каллиграфически написанными ею лично иероглифами «Треухий Ло». До Освобождения6 в Нанкине имя Ло было тесно связано с именем мадам Чан7, ходили даже сплетни об их романе. А после Освобождения он сменил имя на Ло Шань, переехал в Шанхай и сейчас работал преподавателем в Шанхайской консерватории. Перед уходом директор оставил начальнику нашего управления координаты для связи с этим человеком и специальный пропуск, лично подписанный главой штаб-квартиры (одним известным руководителем), и потребовал немедленно послать людей, чтобы «пригласить» Ло Шаня в подразделение 701.

Я несколько лет работал в Шанхае, все там хорошо знал. Возможно, именно поэтому начальник возложил эту обязанность на меня.

04

С выданным директором пропуском за пазухой в моем тайном путешествии я встречал доброе и почтительное отношение, почти на всех этапах я мог делать все, что угодно, а люди смотрели на меня другими глазами. И только удача, бесчувственная и нерациональная, игнорировала меня. Да, у меня был волшебный пропуск, но не было волшебной удачи. Менее чем за полмесяца до моего прибытия в Шанхай человек, которого мне надо было привезти, Ло Шань, или Треухий Ло, этот негодяй, из-за любовной связи был заключен под стражу одним большим чиновником, чье имя было широко известно в музыкальных кругах Шанхая, – Ло обрюхатил его дочь!

Я подумал, что если дело обстоит именно так, то, возможно, мой особый пропуск поможет изменить ситуацию. Проблема была в том, что за этим подлецом тянулся длинный шлейф Треухого Ло, и сейчас, естественно, это тоже всплыло. Старые и новые счета – похоже, он был уверен, что ему уже не выбраться, поэтому, чтобы обмануть судьбу, он выпрыгнул с третьего этажа тюрьмы.

Он родился в рубашке – не разбился насмерть, но почти ничем не отличался от мертвеца. Я сходил к нему в больницу. Кроме речи, во всем остальном это был ни на что не годный инвалид. По недержанию экскрементов было видно, что у него, вероятно, поврежден спинной мозг, не говоря уж о переломах ног и рук.

Я провел у его постели полчаса, обсуждая две вещи. Во-первых, я сказал ему, что раньше я мог изменить его судьбу, но сейчас это невозможно, так как из-за слишком тяжелых ран он больше не может быть нам полезен. А во-вторых, я расспросил его, нет ли среди его знакомых и друзей людей с таким же хорошим слухом, как у него.

Он все выслушал молча, не двигаясь, словно труп, и только когда я собрался уходить и начал с ним прощаться, он вдруг выкрикнул:

– Начальник! – а потом сказал мне: – Перейдите реку Хуанпу, дойдите до нефтеперерабатывающего завода, там будет приток Хуанпу, идите вдоль по нему вниз примерно пять ли8, там будет деревня Луцзяянь, где находится тот, кто вам нужен.

Я спросил, как его зовут. Мужчина это или женщина?

Он ответил, что это мужчина, но, как зовут, он и сам не знает, затем пояснил:

– Это неважно, приедете, спросите любого – его все знают.

05

Расположенная на берегу реки деревня Луцзяянь казалась древнее Шанхая, дома в ней все были двухэтажными, с кирпичными крышами, а дороги – выложены одинаково сверкающими каменными плитами и булыжником. Было уже два часа пополудни, я шел по дорожке из каменных плит, ведущей из порта, и вскоре увидел возвышающийся, словно подмостки, оголовок колодца, из которого в тот самый момент две женщины набирали воду для стирки. Я сбивчиво и неуверенно начал объяснять им, кого ищу, они же, казалось, сразу поняли, о ком идет речь. Та, что постарше, сказала:

– Того, кого вы ищете, зовут А Бин, у него очень острый слух, вполне вероятно, что он слышит, о чем мы с вами разговариваем. Сейчас он наверняка в Храме предков, идите туда и найдете его.

Она махнула рукой, показав мне направление. Я подумал, что она указывает на серый дом, находившийся прямо перед нами, но оказалось, что нет. Она снова показала рукой в том направлении:

– Смотрите! Вон то здание с двумя колоннами! Перед ним еще велорикша стоит!

Она указывала на восьмиугольный дом в конце переулка, до него было метров сто. Так далеко, а он может услышать, что мы говорим! Разве это человек? Это же прямо-таки новое американское прослушивающее устройство CR-60!

Внезапно это показалось мне загадочным.

Храм предков – древний и богатый религиозный центр деревни Луцзяянь, украшенный загнутыми углами крыши, а на колоннах вырезаны попарно драконы и фениксы, львы и тигры. Их сделали в древности для красоты, а сейчас они являются свидетелями жизненных бурь. Глядя на виднеющиеся повсюду пятна, нетрудно было представить, что храм давно уже нуждается в ремонте, но в нем царил прежний дух, не вызывая ощущения упадка, просто в храме было слишком много посторонних, создававших хаос. Среди них были старики, женщины с детьми и некоторые инвалиды. Было видно, что храм превратился в общественное место, где собираются все бездельники деревни.

Я походил во внешнем зале храма, а потом вошел в главный зал, где за одним столом играли в «ладья – конь – пушка» – это вид китайских шахмат сянци, а за другим – в классические шахматы. Хотя я был одет просто и говорил на шанхайском диалекте на уровне достаточном, чтобы сойти за местного, тем не менее мое появление вызвало у них интерес. Я ходил по храму, поглядывал на них, силясь угадать, кто же из них А Бин. Но ощущения были обманчивы. Тут слонялся одиннадцати-двенадцатилетний пацан с перебинтованной рукой, он обнаружил, что у меня на руке часы, и с любопытством ходил за мной хвостом, пытаясь разузнать все. Я снял их и дал ему посмотреть, а потом спросил, здесь ли А Бин. Тот ответил, что А Бин здесь, снаружи, и повел меня за собой, из любопытства спрашивая меня:

– А зачем вам А Бин?

– Говорят, у него очень острый слух, это верно?

– Вы и этого не знаете? Вы точно не из нашей деревни!

Когда я кивнул, мальчишка таинственно произнес:

– Вы ему не говорите, что вы не местный, посмотрим, сможет ли он это распознать. – Улыбнувшись, он добавил: – Только я думаю, что он сможет!

Он вышел во внешний храм, глянул по сторонам и повел меня к слепому, а потом громко сказал:

– А Бин, сейчас тебя проверим! Угадай, из чьей он семьи?

Этого слепого я заприметил, когда вошел в храм: он сидел на низенькой скамейке, с костылем в руке и глупой улыбкой на губах. Судя по всему, он не только слепой, но еще и идиот. Я и представить себе не мог, что человек, которого так рекомендовал мне Ло Шань, окажется таким – слепым и глупым. В этот момент, когда слепой услышал слова мальчика о проверке, как будто это было то, на что он давно надеялся, слепой тут же убрал глупую улыбку и стал внимательно ждать, когда я начну говорить. Этим он ввел меня в замешательство, я не знал, что делать, и растерялся.

– Говорите! Да, вы! Говорите скорее! – торопил меня пацан.

– Что говорить-то?

– Да что хотите!

Я помедлил, мальчик испуганно снова поторопил меня:

– Скорее! Скажите же что-нибудь скорее!

Мне показалось это неправильным – как будто мы сговорились обмануть слепого человека, поэтому медленно сказал:

– Здравствуйте… А Бин! Говорят, что ваш слух… очень острый… Я приехал, чтобы…

Я не договорил, как А Бин махнул руками со словами:

– Не наш! Он не из нашей деревни! – говорил он глухим голосом, который словно раздавался из ящика.

Говоря по правде, это не было для меня доказательством его удивительного слуха, ведь шанхайское наречие все-таки не было для меня родным, и хоть говорил я в общем так же, как и местные жители, но все-таки были небольшие отличия. Я даже подумал, что я сам, если бы закрыл глаза, вероятно, услышал бы, что А Бин и любой другой житель Луцзяянь являются жителями не самого Шанхая, а деревни. Это одно и то же. Неужели это и есть все его способности? Как раз когда я находился в сомнении, мальчик усугубил ситуацию, доставив мне неприятности. Как я заметил, он был шаловливый пацан и решил пошутить над А Бином – сказать ему, что он ошибся:

– Ха-ха-ха, А Бин, ты ошибся, он из нашей деревни!

– Невозможно!

– Почему? Он – мой дядя, работающий в Пекине.

– Невозможно! – сейчас А Бин отрицал с еще большей решимостью, да еще и начал сердиться, с каждой секундой все сильнее, заскрежетал зубами и в итоге, как сумасшедший, забился в припадке: – Невозможно! Никак невозможно! Ты – врун! Обманщик! Обманщик! Ты… ты… все из твоей семьи… Все – обманщики!!! Все нехорошие люди! Все – обманщики! Вруны! Вруны!

Он ругался и ругался, его лицо побледнело и посерело, он бился в конвульсиях, словно в припадке эпилепсии.

Нас окружили подошедшие люди, один пожилой мужчина, выглядевший как городской житель, принялся успокаивать его, как утихомиривают маленьких детей. А одна женщина сделала вид, что сейчас даст пощечину пацану, а сама подала ему знак извиниться перед А Бином, что тот и выполнил без особого желания. Только таким образом А Бина с трудом успокоили.

Для меня все это было слишком странным. Если только что я смотрел на него как на идиота, то сейчас он сделал идиота из меня. Всего за несколько минут я увидел, что он похож и на ребенка, и на сумасшедшего, что он смешной и жалкий, бесцеремонный и ранимый.

Это было одновременно нелепо и загадочно.

06

Наш мир иногда бывает очень мал. Тот пожилой мужчина, который походил на городского жителя, оказывается, был сослуживцем Ло Шаня, несколько лет назад он уволился и вернулся на родину. Не стоит и говорить, что именно благодаря ему Ло Шань познакомился с А Бином.

Он рассказал мне, что А Бин – странный человек. Он родился умственно неполноценным, в три года еще не ходил, а в пять не умел говорить «мама». Однажды, когда ему было пять лет, у него поднялась температура, в забытьи он провел три дня и три ночи, а когда очнулся, вдруг открыл рот и заговорил, вот только зрение пропало, и никакие средства не смогли его вернуть. Самым странным было то, что, хоть он и был слепым, казалось, что знает он гораздо больше, чем зрячие жители деревни. Он знал о набеге саранчи на посевы, о том, как глубокой ночью в деревню проник вор, у чьей жены есть любовник, и даже ведал, фундамент какого из домов оседает в месте, невидимом для глаза. Все это из-за того, что у него был острый и тонкий, удивительный слух. Если в деревне что-то происходило, даже если никто не видел, А Бин первым узнавал об этом благодаря своему слуху. Некоторые говорили, что это потому, что он слушает ветер, при малейшем дуновении звуки вместе с ветром слетаются к нему в уши. А другие считали, что каждая пора у него на теле – это уши, потому что они обнаружили, что даже если он закрывал уши, то все равно слышал намного лучше, чем другие. Можно утверждать, что уши у А Бина были необычные, и хотя он был слеп на оба глаза, благодаря ушам мог распознавать все на слух.

Пожилой мужчина сказал, что из-за удивительного слуха А Бина он прекрасно подходит для работы настройщика музыкальных инструментов, поэтому он и познакомил Ло Шаня с ним, чтобы тот взял его в ученики и дал возможность заработать на чашку риса. Но Ло Шань, увидев А Бина (слепого и неумного), решительно отказался от этой идеи, хотя и мать А Бина, и односельчане упрашивали его. Старик считал Ло Шаня эгоистичным, узнав о его судьбе (я ему рассказал), он не злорадствовал, но и не показал ни печали, ни сочувствия.

Пока я разговаривал со стариком, кто-то с ребенком на руках подошел, чтобы тоже «проверить» А Бина. Малышу было чуть больше года, и он еще не разговаривал, а мог сказать лишь «дядя», «тетя» и все. По его одежде было видно, что он не из этой деревни, да и слова он произносил на нормативном китайском9. Пришедший поставил ребенка на ноги и попросил сказать «Дядя А Бин!», а А Бину предложил разгадать, чей это ребенок. После того как малыш, как попугай, повторил «Дядя А Бин!», он ухватился за костыль слепого и залепетал что-то, пытаясь его отобрать, чтобы поиграть. В этот момент А Бин, ни секунды не колеблясь, сказал:

– Это ребенок Гуань Линя. Мальчик. Я не ошибаюсь. Гуань Линь уехал уже девять лет, два месяца и двенадцать дней назад, служит в Фучжоу, за время службы он приезжал четыре раза, в последний раз был в позапрошлом году на праздник Дуаньу10 вместе со своей женой. Она говорила со мной, я помню, что она была северянка. Голос этого ребенка похож на материнский – такой же чистый и немного твердый.

Хотя голос его звучал по-прежнему глухо, но он больше не нервничал, не заикался, казалось, что он читает текст наизусть или как будто говорит робот, словно слова сами полились из него, стоило только открыть рот.

Старик рассказал мне, что Луцзяянь – деревня, известная на несколько десятков ли вокруг, у них больше трехсот дворов, взрослых и детей насчитывается около двух тысяч человек, и в деревне у них нет никого, кто мог бы запомнить имена и фамилии всех проживающих в ней. И лишь А Бин, неважно, кто перед ним – взрослый человек или ребенок, деревенский или живущий в городе, если только ты из этой местности или твои родители живут или жили здесь, мог, перебросившись с тобой парой фраз, определить по голосу, из чьей ты семьи, кто твой отец, сколько сестер-братьев, какой ты по счету среди детей, что у вас происходило в семье и так далее. Так или иначе, он прекрасно разбирался в важных и не очень, хороших и плохих делах любой семьи без исключений, а ошибки были крайне редки. Давешний ребенок на самом деле жил в гарнизоне и сейчас первый раз приехал в деревню, но А Бин услышал о нем все.

Я был крайне поражен!

Я подумал, что этот слепой и глуповатый А Бин – удивительная личность. Он обладает поразительным слухом и потрясающей памятью, несомненно, он – тот, кого я ищу. В деревне не было телефона, и тем же вечером я поспешил в город, чтобы позвонить начальнику и доложить об А Бине и о ситуации с Ло Шанем. Тот, кого мы искали, оказался негодным, а тот, кто нам нужен – слепой и умственно неполноценный. Мой начальник все колебался, в итоге передал трубку директору. Тот выслушал доклад и сказал мне:

– Есть такая поговорка: «Из десяти талантов девять – глупы, а из десяти глупцов один – талант». Судя по твоим словам, этот человек, вероятно, как раз-таки тот самый один талант среди глупцов. Привози его!

07

На следующее утро я снова отправился в Луцзяянь. Подумав о вчерашних мучениях в дороге и о том, что сегодня мне предстоит еще везти слепого, я специально арендовал яхту.

Яхта ждала меня в порту.

Я второй раз ступил на землю деревни Луцзяянь, в которой дома словно наползали друг на друга.

Недалеко от Храма предков располагался дом с внутренним двориком и галереей, перед воротами которого было семь ступеней, внутри жили по меньшей мере семь или восемь семей. Жители деревни рассказали мне, что однажды тридцать лет назад здесь останавливался некий отряд, они пришли глубокой ночью и ушли на рассвете, и никто не знал, к какому войску они относились. Но все были в курсе того, что один из них обидел или обманул дочку портного. Через десять месяцев она, будучи не замужем, стала несчастной матерью. Сегодня, спустя тридцать лет, из-за одной из раскрытых дверей по-прежнему доносился стрекот работающей швейной машинки, и в этой комнате мать А Бина встретила меня. Она была, по общему мнению, лучшей портнихой деревни и самой несчастной из женщин: всю жизнь живя со своим слепым и глуповатым сыном, она никогда не смеялась по-настоящему. На ее лице, выражавшем печаль и безысходность, я прочел все удары и невзгоды, которые судьба денно и нощно обрушивает на одного человека. Ей не было и пятидесяти, но мне она показалась семидесятилетней старухой. Благодаря своему мастерству, передающемуся из поколения в поколение, они с сыном могли не беспокоиться по поводу одежды и еды, но и только.

Сначала она думала, что я пришел к ней, чтобы сшить одежду, и только когда я сказал, что приехал к А Бину, поняла, что я не из этой деревни. Потому что все в деревне знали, что в первой половине дня А Бина не может быть дома. Из-за слишком хорошего слуха каждую ночь, когда вся деревня погружалась в сон, А Бин испытывал мучения из-за «звуков тишины» и не мог уснуть. Чтобы выспаться, он уходил в тутовую рощу за околицей и в деревню возвращался лишь к полудню. Старик, присматривавший за тутовой рощей, был двоюродным братом матери А Бина, он каждый раз подготавливал связку тутовых веток, чтобы А Бин отнес их домой. Это был хворост, на котором они с матерью готовили еду, и единственный посильный труд ей в помощь. В тот день я неожиданно позвал его, и в спешке он забыл взять хворост. Через час он вместе со мной поднялся на борт яхты, и когда мы только отчалили, он, словно внезапно вспомнив что-то, в крайнем возбуждении начал кричать в сторону причала:

– Мама! Я сегодня забыл… забыл принести тебе хворост… Что, что делать?..

Яхта была еще близко от берега, я успел вытащить двадцать юаней, засунул их в портсигар и бросил его на берег.

А Бин, услышав, что я сделал, был тронут до слез и произнес:

– Вы – хороший человек.

После этого я понял, что А Бин не глуп, он просто не такой, как все.

Говоря по правде, в тот день пришло несколько десятков молодых и старых мужчин и женщин, они провожали нас с А Бином до самого причала. Увидев, что яхта отходит, они наконец поверили, что я их не обманываю, а правда увожу с собой А Бина (чтобы сделать из него настройщика музыкальных инструментов). Я думаю, они считали, что я такой же умственно отсталый, как и он, либо же большой подлец. В деревне люди поговаривали, что если кости какого-то человека высушить и растолочь для приготовления лекарства, то им можно будет лечить похожих людей. Другими словами, если из костей А Бина сделать лекарство, то можно вылечить толпу таких же, как он, глупцов и превратить их в умных людей. А я, возможно, как раз и есть тот подлец, который собирается использовать кости А Бина.

Как бы там ни было, думаю, что жители деревни даже и не догадывались, что А Бин, которого они считали дураком, станет потрясающим героем.

08

Хотя и директор Те, и мой начальник У знали о врожденном дефекте А Бина и были морально подготовлены, однако, когда он лично предстал перед ними, они были расстроены.

Из-за тяжелого пути А Бин не сомкнул глаз. Да и как он мог уснуть под гомон людей? Одежда выглядела грязной и пребывала в беспорядке, мышцы лица словно парализовало из-за нервного возбуждения, к тому же его искалеченные глаза и в обычное время выглядели уродливыми. В тот момент вид А Бина действительно был ужасен. Он казался столь неряшливым, мрачным и странным, насколько это возможно.

Прямо смотреть невозможно!

Что касается меня, то я больше всего боялся, что его чудесный слух после прибытия в подразделение 701 уже не будет таким острым. Поэтому я его заранее несколько раз предупредил: в нужный момент – когда появятся начальники – обязательно надо «показать им свой талант». Потом оказалось, что я перемудрил с этим своим указанием, потому что А Бин, считавший меня хорошим человеком и безропотно слушавший, после таких моих слов потом при любом удобном случае не забывал «показывать талант». В результате, когда кто-то приходил и начинал разговор, неважно, с ним ли, он полагал, что люди «испытывают» его. Поэтому невозможно было поддерживать нормальный разговор, было слышно лишь, как он направо и налево «сдает экзамен»:

– Вы – пожилой человек, как минимум лет шестидесяти, вероятно, каждый день выпиваете…

– Вы – заядлый курильщик, даже голос кажется закопченным…

– А вы – все тот же пожилой человек…

– Хм… А вы довольно молоды, самое большее – тридцать лет, но язык коротковат…

– А вы, кажется, тренировали горло: ваш голос летает, словно воздушный змей…

– О, а вы тот самый курильщик…

Во время разговора раздался лай двух собак. А Бин тут же замолчал, он старательно и изо всех сил напряженно вслушивался, казалось, что его уши незаметно шевелятся. Вскоре он глуповато рассмеялся:

– Осмелюсь предположить, что эти две собаки – суки, одна из них старая, по меньшей мере лет семь-восемь, а другая – ее дочь, ей нет еще и двух лет.

Собак держал директор ведомственной гостиницы для охраны, сейчас он стоял рядом с начальником, тот повернулся и спросил:

– Это правда?

– И да и нет, маленький – кобель.

А Бин покраснел, вышел из себя и закричал:

– Это невозможно! Никак невозможно! Вы… обманываете меня! Вы… плохой человек! Шу… шутите надо мной, потому что я слепой! Вы… что вы за человек! Вы… вы плохой! – Он задыхался от злости и выглядел так, как тогда в Луцзяянь.

Я тут же подошел к нему и начал успокаивать, одновременно ругая директора гостиницы, в итоге кое-как успокоил слепого. После этого я подал знак, и все вышли на улицу. Директор шел и ворчал, что та собака с момента рождения у него перед глазами, что же он, не различит, сука это или кобель? Но когда мы вышли и увидели этих двух собак, директор остолбенел. Оказалось, что той, о которой он говорил, во дворе не было! Из двух собак лишь одна была из его гостиницы, а вторая – из столовой! И она оказалась сукой, из одного помета с гостиничной!

От этих слов директора все опешили.

После этого начальник похлопал меня по плечу со словами:

– Судя по всему, ты привез к нам настоящее сокровище! – Он обернулся и приказным тоном сказал директору: – Организуйте ему проживание и питание как кадровому сотруднику и найдите ему темные очки. Я зайду вечером.

09

Тем же вечером начальник отдела лично привел других начальников, они принесли с собой двадцать магнитофонов и коды азбуки Морзе, затем расположились в конференц-зале, чтобы устроить А Бину профессиональное испытание слуха. Способ был такой: сначала ему дали прослушать сигнал и время для его запоминания, а затем – двадцать разных сигналов для распознавания, чтобы А Бин узнал среди них тот самый, первый сигнал. Как будто перед А Бином сидели двадцать человек примерно одного возраста и с похожим произношением, например, все – молодые люди двадцати лет из одной местности, потом просили Чжана заговорить с А Бином, а затем все двадцать человек, включая Чжана, по очереди обращались к нему, и надо было посмотреть, сможет ли он вычленить из этой толпы Чжана.

Естественно, если бы все эти двадцать человек были китайцами, говорящими по-китайски, я был бы стопроцентно уверен в А Бине. Но сейчас ситуация отличалась, потому что он ничего не смыслил в азбуке Морзе, может, даже и не слышал о ней, как если бы те двадцать человек были иностранцами. По моему мнению, сложность задания была велика. К тому же в реальности проблема была еще сложнее и запутаннее, ведь, как ни крути, на иностранном языке говорили люди, а звуки, издаваемые людьми, естественно, имеют много общего. С собаками то же самое. В деревне Луцзяянь А Бин узнавал о появлении вора по изменившемуся лаю. Таким образом, он очень хорошо разбирался в оттенках лая. А электрические волны для него были запредельными, он их и представить не мог, не говоря уж о том, чтобы иметь с ними дело. Поэтому я довольно пессимистично смотрел на сегодняшние испытания и полагал, что они несколько выходят за рамки.

Но А Бин действительно был волшебником!

Возможно, жизнь необычных людей складывается как раз из необычных и удивительных вещей, которые нам кажутся абсурдными, и мы боимся, что они не смогут выполнить что-либо фантастическое. Это словно нищий боится, что богач не сможет купить у него драгоценность, а на самом деле полон пустых страхов. В то же время это становится непосредственным доказательством того, что сейчас ты не являешься и в будущем вряд ли станешь необычным или богатым человеком.

Процесс испытания был сложным, но результат прост: А Бин победил! Это была полная и безоговорочная победа, а не победа в одном раунде или в трех из пяти. И не в пяти из пяти, а в десяти из десяти. В процессе проверки А Бин непрерывно курил, а кроме этого, у него не было никакой необычной опоры или магии.

Условия испытания были сложные, но нельзя не сказать следующее. Возможно, вы знаете, что азбука Морзе – это международный телеграфный язык. Открытые коды и шифровки все передаются с ее помощью, каждая запись переводилась в телеграфный код, состоявший из нескольких групп, а каждая группа образовывалась из четырех арабских цифр. Учитывая то, что А Бин ничего не знал о телеграфных кодах, во время первого испытания ему сначала дали прослушать код из десяти групп. Времени на это выделили полминуты. Это было так называемое «прослушивание образца», если за это время его не запомнить, то потом невозможно будет распознать среди разных других сигналов. После прослушивания сотрудники в хаотичном порядке по очереди начали включать восемь магнитофонов, из которых шли восемь разных сигналов по десять групп кодов. А Бин прослушал их, отрицательно качая головой. Девятым была та запись, которую он только что прослушал, код также состоял из десяти групп, но уже на четвертой А Бин решительно затушил окурок со словами:

– Это он!

И правда, это был тот самый код.

А Бин победил в первом раунде.

Следующий раунд по порядку проведения и содержанию был похож на предыдущий, сократилось лишь количество групп в коде. Например, код образца во втором раунде состоял из девяти групп, в следующем сократился еще на один, и так к десятому разу остался лишь код из одной группы. Естественно, вместе с сокращением количества групп в коде образца уменьшалось и время прослушивания, что увеличивало сложность для распознавания. Но для А Бина, казалось, это было совсем не трудно, а просто. С первого и до последнего раунда ничто не вызвало у него затруднения, не говоря уж о совершении ошибок. Их не было. Самым коротким получился пятый раунд. Едва прослушав первую группу кода, он хлопнул в ладоши и крикнул:

– Всё! Это он!

В тот вечер все присутствовавшие при этом почувствовали ни с чем не сравнимое ошеломление и воодушевление!

10

Единой мечтой всех сотрудников подразделения 701 было стремление к победе.

Учитывая уже имеющийся выдающийся талант А Бина, наш начальник У предложил главному начальнику сразу перевести А Бина на настоящую работу по радиоперехвату, и это предложение было одобрено всеми присутствующими. Оно поддерживалось весомыми причинами, из которых главными были три.

Первое. Хотя А Бин не знал кода Морзе, вечерние события показали, что это не имеет значения, он все равно мог отбросить фальшивые и выбрать единственно верный код, отобрать один из ста. И если сначала надо его учить азбуке Морзе, а лишь потом сажать за радиоаппарат вести реальное прослушивание, то это уже не будет талант А Бин.

Второе. В системе связи какой-либо страны или армии, как бы она ни менялась, всегда будут присутствовать, в большей или меньшей степени, определенные характерные особенности и общие свойства. Сейчас мы уже обнаружили пятьдесят с лишним частот противника (за несколько дней прибавилось каких-то несколько жалких частот), можно сказать, что мы уже обладали определенным количеством образцов. И хотя звуки этих частот не полностью совпадают со звуками неизвестных вражеских радиостанций, но даже обычный человек смог бы услышать эти отличия, а уж А Бин, который различает кровное родство двух собак, а также их половую принадлежность, обязательно сможет, мы могли быть в этом совершенно уверены, найти среди различий по мельчайшим деталям общие свойства и совпадения.

Третье. То, что А Бин не умеет управляться с прослушивающим аппаратом, вообще не является проблемой. Мы могли выделить ему в помощь одного или даже нескольких лучших сотрудников отдела радиоперехвата, которые могли бы решить конкретные проблемы, возникающие в реальной работе. Фактически у А Бина самое удивительное – это его уши, их и надо было использовать.

Из всех заинтересованных лиц я единственный был против. Но начальник У и другие сторонники говорили так убедительно, что даже меня чуть не убедили в своей правоте. Но из осторожности я все-таки высказал свои контраргументы. Я сказал:

– Вероятно, я лучше всех понимаю А Бина. Кто он? Он – гений, странный человек. В чем его гениальность и странность? Нетрудно было заметить, что он кажется то гениальным, то умственно отсталым, и эти две его ипостаси хорошо заметны и неоспоримы. Я полагаю, что отсутствие нормального интеллекта и способности к умозаключениям – это основная особенность его слабоумия. В обычной жизни его метод и результат распознавания вещей просты, к тому же опознанные им вещи не меняются и не вызывают сомнений. Поэтому его вера в себя велика. Но в то же время он очень хрупок, нестабилен, не выдерживает ни малейших сомнений или слов против. Если у вас с ним произойдет противостояние, то, кроме рева, приносящего страдания ему же самому, у него нет другого пространства для сопротивления или маневра. Вы это все прочувствовали сегодня, а я в этом убедился за те несколько дней, что мы контактировали. Пожалуйста, поверьте моим ощущениям, хрупкость А Бина и его талант – выдающиеся, ни с чем не сравнимые, он похож на прозрачную, сверкающую стеклянную посуду, которая не выдержит никакого удара и может разбиться, если ее толкнуть. Это первое, что я хотел сказать.

Во-вторых, судя по тому, как А Бин себя зарекомендовал, у нас есть все основания полагать, что если сейчас его посадить за аппарат радиоперехвата, то это вряд ли повлияет на развитие его таланта. У него нетрадиционный подход, если он возьмется за дело, то, возможно, одержит удивительную победу, к тому же вероятность этого велика. Но я полагаю, что просто «возможно» и даже «большая вероятность» – это не то, что нужно. Нам нужны сто процентов! Потому что если что-то пойдет не так, то поражение будет тоже стопроцентным. Как вы только что говорили, мы не можем относиться к А Бину как к обычному человеку. Если бы он был обычным, да еще и с таким талантом, а у нас присутствует стремление победить, нам следовало бы вот так слепо дать ему попробовать. Если бы все получилось, отлично. Не получилось, можно продолжить его тренировать, а потом снова взяться за дело. Проблема в том, что он – не обычный человек, мы не можем дать ему попробовать, рисковать, потому что если что-то пойдет не так, то у А Бина начнет испытывать ужас и отвращение к радиоперехвату, и его невозможно будет ликвидировать. Возможно, что, услышав радиопозывные, он будет издавать свой рык, начнет дрожать и будет вести себя как сумасшедший. И, таким образом, его талант, талантливая сторона станет для нашего подразделения 701 непригодна. Кто может со стопроцентной уверенностью сказать, что, если его посадить за аппарат, он своим нетрадиционным способом в кратчайшие сроки выявит вражеские радиостанции? Кто может сказать, на сколько дней хватит его терпения? На один день? На два? А может быть, на полдня или даже на два часа? Поэтому я предлагаю все-таки немного подождать, дать ему время потренироваться, позволить ему участвовать в реальных операциях только в условиях стопроцентной уверенности…

Мой голос – его отзвуки – тихо плавал по залу собрания, все молча ждали решения начальника. Он встал под пристальными взглядами окружающих, медленно подошел ко мне, потом размеренно сказал:

– Я вам верю, вверяю его вам! С этого момента вы можете использовать любое оборудование и людские ресурсы нашего подразделения 701, лишь бы это шло на пользу его обучению.

– Сколько времени вы мне даете?

– А сколько нужно?

Я задумался:

– Полмесяца.

Стиснув зубы, начальник ответил:

– У нас нет этого времени, даю вам неделю! Через неделю вы должны привести его в аппаратную, и чтоб не было ни одной ошибки. Говоря вашими же словами, «на сто процентов без риска»!

11

Одна неделя – это семь дней.

Семь дней – это сто шестьдесят восемь часов.

Если вычесть время, необходимое для сна, сколько останется? Когда я учился радиоперехвату, то мы занимались восемь месяцев, это более двух тысяч часов занятий, большинство наших сотрудников тренировались в таком же режиме. Была у нас одна северянка по фамилии Линь, поначалу она была просто операционисткой в штабе перехвата, но через месяц работы запомнила голоса всех сотрудников подразделения 701. С таким талантом следует работать в отделе радиоперехвата. За три месяца до нашего выпуска она стала членом нашей группы. Инструкторы не верили, что она сможет закончить вместе с нами вовремя, но ко времени окончания ее успехи были намного лучше, чем у остальных обучающихся, в особенности скорость записи кода Морзе (это был наш основной предмет) намного превосходила результаты других и достигала двухсот двадцати четырех знаков в минуту, что было в два раза выше среднего результата нашей группы. Через год на соревнованиях по коду Морзе она стала абсолютной чемпионкой с результатом двести шестьдесят один знак в минуту, и в системе ее уважительно называли «Гениальный полководец императорского войска».

Я это к тому говорю, что ни при каких условиях за неделю невозможно выучить мастера радиоперехвата, и пусть даже талант А Бина в десять раз превосходит «полководца Линь», все равно недели совершенно недостаточно. Но я не мог добавить времени, да и никто не мог. Поэтому я подумал, что единственным выходом будет «схалтурить». Не ставить себе целью сделать из него отвечающего всем стандартам специалиста, а в эти кратчайшие сроки влить в него как можно больше необходимых вещей, например код Морзе как минимум. Он должен его понимать, а кроме того, он должен непрерывно слушать сигналы уже найденных вражеских радиостанций и различать их особенности и знать отличия. Первое – общие знания, второе – ощущения, и то и другое должно быть в наличии, тогда для него не будет непонятной работа за перехватывающим устройством. Это единственный выход. И даже так семь дней – это было впритык.

Один день.

Два дня.

Три дня.

Во второй половине четвертого дня я явился в кабинет начальства с докладом о том, как продвигается обучение А Бина. Я сказал, что уровень, которого сейчас достиг А Бин, в каких-то аспектах уже не ниже, чем у Линь. Начальник попросил меня повторить только что сказанное.

– Убедитесь воочию, – сказал я, – вам следует вместе с директором пойти взглянуть.

Начальник схватил телефонную трубку и сразу же доложил директору. Тот выслушал, но решил, что ослышался, и попросил начальника повторить еще раз. Тот еще раз передал ему мое предложение пойти и самим взглянуть:

– Убедитесь воочию! Если у вас есть время, можно сходить и самим посмотреть.

12

Все тот же зал собраний, что и несколько дней назад.

Если кто-нибудь когда-нибудь спросит, где обучался А Бин, ответом будет: вот этот невзрачный зал.

Чтобы у начальника и директора не было никаких сомнений и подозрений, я выключил все магнитофоны и предложил начальнику самому выбрать код как минимум из восьми групп цифр. Потом я попросил телеграфиста передать сообщение, состоящее из выбранных начальником кодов, со скоростью сто знаков в минуту.

– Тук-тук-так, тук-тук-тук-так-так, тук-тук-тук-так…

После того как он закончил набивать код, мы все уставились на А Бина, который сидел с бесстрастным лицом, казалось, что он спит.

Начальник в растерянности взглянул на меня, потом на А Бина, его губы дрогнули, словно он хотел что-то сказать. Я поспешно подал знак молчать. И в этот момент А Бин, как будто встревоженный моим безмолвным жестом, очнулся, вздохнул и звонким голосом продекламировал код из восьми групп.

Тридцать две цифры.

Не упустил ни одной группы.

Не ошибся ни в одном знаке.

Все точно, как в изначальном сообщении!

Обычно писать код получается намного медленнее, чем его слушать, так как надо записывать и одновременно слушать, не успевая при этом записывать, поэтому часть надо запоминать, в нашей профессии это называется «сжатие информационных данных». Во время соревнования первоклассных радистов, записывающих коды, на самом деле они состязаются в том, у кого лучше техника «сжатия информационных данных». Кто может запомнить больше, тот и побеждает. Я помню, что тогда на соревнованиях Линь могла запомнить восемь групп. Хотя из-за разной скорости обе стороны не могли быть полностью одинаковы, но из увиденного нетрудно было сделать вывод, какого уровня достиг уже А Бин в освоении кода Морзе. В общем, хотя время, отпущенное на обучение, еще не дошло до половины, А Бин уже в совершенстве освоил все, что надо было выучить, и сделал это идеально. Настолько идеально, что казалось нереальным.

Через час я вместе с А Бином пришел во двор организации, в небольшом европейском здании политаппарата должна была проводиться церемония приведения к присяге А Бина, добровольно вступающего в особое подразделение 701. Сама церемония была торжественной, а для него еще и загадочной. Перед лицом всех этих «требований» и «обещаний» А Бин решил, что его в ближайшем будущем отправят на затянутое пороховым дымом поле боя, возбуждение смешалось в его душе с ужасом, которые достигли наивысшей степени. В конце начальник отдела, отвечавшего за присягу, спросил его, есть ли у него какие-либо требования к организации, и А Бин «мужественно» выдвинул два.

Первое – если он больше не сможет вернуться домой (в Луцзяянь), пусть организация надлежащим образом решит вопрос «доставки хвороста» его матери.

Второе – если он погибнет (сражаясь на поле боя), ни в коем случае не отрезать его уши для исследования.

И смех и грех!

Но это, будучи требованием волонтера подразделения 701, составляло часть церемонии, организация должна была дать ему торжественное обещание и сделать соответствующую запись в протокол.

После присяги стороны должны были подписать три документа. Учитывая тот факт, что А Бин не умел писать, было решено, что он поставит отпечаток пальца, а я за него распишусь. Только в этот момент я вспомнил, что надо спросить его настоящее имя и фамилию. Ответ был: «Нету».

– Меня зовут А Бин, – сказал он, – нет другого имени.

Но я точно знал: невозможно, чтобы его реальным именем было А Бин, потому что это было имя известного слепца, того, который играл на эрху11, «словно плакал», и который известен мелодией «Луна над источником»12. Благодаря ему имя А Бин стало нарицательным для всех слепых и никак не могло быть чьим-нибудь реальным именем.

Не стоит и говорить, что это тоже был и смех и грех! В итоге мы придумали ему временное имя Лу Цзябин, так как фамилия его матери была Лу, а название родной деревни Луцзяянь. Сразу же вписали это имя в три секретных документа, которые следовало передать в вышестоящие органы и сдать в архив.

13

Ранним утром следующего дня, когда чуть забрезжил рассвет, я повел А Бина в святая святых нашего отдела радиоперехвата, находившегося за высоким забором. Перед воротами висели две таблички – большая и маленькая, на которых было написано: «Такой-то Институт изучения оружия сухопутных войск», «Военный пункт: без пропуска не входить».

Естественно, это все было для прикрытия.

Честно говоря, это была территория, недоступная для глаз людей и для прохода, даже некоторые сотрудники внутренних служб нашего подразделения 701, такие, как охранники, врачи, водители, повара, даже и думать не могли, чтобы попасть сюда. Здесь все было так же, как и вчера. Это место было вне пространства и времени. Оно было покрыто тайной и абсолютной секретностью. Каждый, кто попадал сюда, навсегда становился частью этой тайны и секретности, принадлежал стране и народу и уже никогда не мог существовать как отдельная личность.

Все описанное ниже выдумано, но, пожалуйста, не вините меня за это. Я не могу рассказать вам ни о чем – ни о самом здании, растениях, сооружениях, оборудовании, ни даже о птицах в небе и насекомых на земле. Потому что любое слово будет исследоваться, изучаться при ярком свете софитов. Другими словами, любое слово об этом месте может выдать меня. Вы можете наказать меня, даже запугивать смертью или красивыми речами завлекать меня – ничто не в силах заставить меня открыть мой запечатанный молчанием рот. Потому что я давал клятву, потому что это единственное убеждение в моей жизни.

Не слышно выстрелов.

Нет запаха пороха.

А Бин спросил меня, где мы находимся.

Я ответил, что это поле боя без порохового дыма…

На самом деле полем боя была аппаратная с деревянным полом и огромными окнами. При входе надо было снимать обувь, потому что аппаратура была дорогой и хрупкой, намного чище человека и к тому же не переносила пыли. Когда мы вошли, я устроил А Бина на диване. Справа от него сидел самый компетентный сотрудник отдела радиоперехвата – начальник отдела по фамилии Чэнь, слева стоял чайный столик с чашкой чая на нем, пачкой сигарет, коробком спичек и пепельницей. Я представил начальника Чэня А Бину и сказал:

– А Бин, начиная с этого момента он – твоя рука, надеюсь, вы сработаетесь.

Согласно оговоренному заранее плану, Чэнь подал А Бину сигарету, поднес зажженную спичку и угодливо сказал, что он очень рад быть его помощником. Из этого А Бин сделал вывод, что Чэнь, как и я, – хороший человек. Для развития его таланта это было очень важно. Рядом с людьми, которые ему не нравились, А Бин волновался и дрожал, мог легко прийти в бешенство, и в такие моменты его интеллект уменьшался стремительными темпами. Мне этого не хотелось, к тому же я опасался, что, раз снизившись, интеллект уже никогда не восстановится, как сгоревшая вольфрамовая нить. От такого удивительного человека, как А Бин, мы всегда можем ожидать, что с ним могут произойти самые удивительные и абсурдные вещи. Поэтому, говоря по правде, его талант было трудно использовать. От момента его обнаружения и до настоящего момента в том, что он сейчас радостно сидел перед аппаратом, была моя заслуга и удача.

После того как они немного поговорили, рука начальника Чэня осторожно легла на ручку-переключателя частот. Он сделал легкое вращательное движение пальцами, и ручка повернулась, и тут же лавиной налетели крепко спавшие до этого на просторах радиоокеана звуки электромагнитных волн, радиостанций, свист, песни и разный шум. А Бин, выпрямившись, сидел на диване и курил, с не меняющимся выражением лица вслушивался в этот гам, указательный и средний пальцы его правой руки периодически постукивали по подлокотнику дивана.

– Можно сделать побыстрее? Слишком медленно!

– Все равно медленно! Еще быстрее!

– Можно еще быстрее…

Когда его требование не было выполнено так, как он хотел, А Бин, казалось, разволновался, вскочил и попросил, чтобы его пустили за аппарат продемонстрировать, как надо. Он покрутил ручку несколько раз, задав нужную скорость вращения, чтобы начальник Чэнь крутил ее именно так. В этот момент я и Чэнь были ошеломлены, потому что заданная им скорость в пять раз превышала обычную! При такой скорости наши уши уже не могли уловить никаких звуков радиосигналов, они все сливались в мгновенно меняющиеся «так» или «тук». Другими словами, они превращались в одинаковый шум. Если привести некорректный пример, то можно сказать, что поиск радиостанций среди радиосигналов – это словно поиск чего бы то ни было в магнитофонной записи, потому что то, что ты ищешь, перемешано с другим таким же, и даже если поставить запись на нормальной скорости, не факт, что ты легко найдешь то, что нужно. А сейчас нашелся человек, который требует нажать на кнопку «быстрая перемотка» для ускорения процесса. Естественно, таким образом, потерянное время было сэкономлено, все образы в мгновение ока обратились в тени, где же искать то, что надо?

Это безобразие!

Начальник Чэнь в растерянности посмотрел на меня.

Я подумал, что уж лучше пусть он творит безобразие, чем гневается. У безобразий бывает конец, к тому же мы это считаем таковым, а он, возможно, нет. Тогда Чэнь начал крутить ручку с заданной А Бином скоростью. В одно мгновение все звуки, которые я слышал, слились в странный шум, при этих звуках душа приходила в смятение, и я был весь как на иголках. Но А Бин все так же спокойно сидел на диване, по-прежнему курил и с неизменным выражением лица прислушивался к звукам, постукивая пальцами правой руки по подлокотнику.

Десять минут.

Двадцать минут.

Полчаса прошло.

Внезапно А Бин крикнул:

– Стоп! – потом велел Чэню: – Чуть-чуть назад, вот этот звук, дайте еще послушаю… Помедленнее… Да, это он, сохраните его, отрегулируйте звук…

Начальник Чэнь отрегулировал его до максимально возможного.

А Бин послушал, затем с пониманием кивнул головой:

– Ошибки нет, это он! – Он посмеялся и произнес: – А это посложнее того, как я определял радиостанции в радиоприемнике!

На этой радиочастоте как раз передавали сообщение. Нам трудно было сразу определить, вражеская ли это радиостанция, которую мы искали, поэтому мы сначала записали сообщение, чтобы отнести в отдел дешифровки. Начальник Чэнь записал первую страницу и отдал ее мне, а сам продолжил делать записи. С этой бумагой я помчался в отдел дешифровки, чтобы они как можно скорее определили, пропавшая ли это вражеская станция. Они позвонили, когда я вернулся. Положив трубку, я бросился к А Бину и, не в состоянии сдержать радость, обнял его и громко сказал:

– А Бин! Ты – потрясающий!

После этого я обнаружил, что по щекам текут слезы.

14

Люди постарше с моей родины помнят, как «японские черти»13, встретив в Нанкине сопротивление и потеряв немало людей, предприняли ряд ответных мер, таких, как знаменитая Нанкинская резня14 и т. п. Когда они пришли в наш уезд, то продолжали свою месть: жгли, грабили, убивали, насиловали – все, что можно было сделать плохого, они сделали. Моей семье повезло, потому что отец был прекрасно осведомлен и успел отправить меня с мамой и двумя сестрами в деревню под городом Уси, где мы и прожили больше года. Наша деревня находилась на берегу озера Тайху, народ здесь занимался в основном рыболовством. С наступлением зимы рыба пряталась на дно озера, поэтому рыболовы часто возвращались с пустыми руками. И только мой дядя никогда не приходил с пустыми руками, в его корзине всегда лежали немыслимо огромные рыбины и другие свежие продукты. Причиной этого был особый трюк дяди при зимней ловле рыбы: он по хаотичным пузырькам на поверхности воды мог понять, какие исходят от рыб, впавших в зимнюю спячку, а какие нет. Затем он бросал сеть туда, где были «пузырьки рыб», и те оказывались в ловушке.

То, как А Бин искал вражеские радиостанции, напомнило мне этот прием. Он не только мог из множества пузырьков выделить те, которые были «рыбьими», но и умел по пузырькам определить, какая именно это рыба. Другими словами, он не только знал, что под пузырьками есть рыба, но и то, карп ли это, карась или какой другой вид.

Без сомнения, А Бин был на голову выше моего дяди.

Как я уже говорил, единой мечтой всех сотрудников подразделения 701 было стремление к победе. До прихода А Бина в аппаратную никто не знал, как ее одержать, однако с момента его появления там все словно прозрели. В тот день А Бин провел в аппаратной восемнадцать часов, выкурил четыре пачки сигарет, нашел три вражеские радиостанции на пятидесяти одной частоте. Он находил примерно по три частоты в час, и это было равноценно общему результату усилий всех сотрудников отдела радиоперехвата за десять с лишним дней.

Какой восхитительный душевный подъем, как трудно поверить в происходящее!

То, что происходило потом, нетрудно представить. Каждый день А Бин приходил в аппаратную, освежал в памяти свои записи, и в самый плодотворный день – это был восемнадцатый день его работы – он обнаружил пять радиостанций и восемьдесят две частоты. Самое странное заключалось в том, что с того момента количество найденных радиостанций стало сокращаться с каждым днем и на двадцать пятый день результат оказался нулевым. На следующий день ничего не изменилось, А Бин трудился все утро, но ничего не нашел. После обеда он отказался идти в аппаратную, так как считал, что все каналы уже обнаружены.

Неужели это так?

На стене висела таблица статистики прогресса, в глаза сразу бросался тот факт, что на тот момент мы уже обнаружили и взяли под контроль восемьдесят шесть вражеских радиостанций с общим количеством одна тысяча пятьсот шестнадцать каналов. Из них А Бин нашел семьдесят три станции с тысячей тремястами девятью частотами, найденное им число радиостанций составляло восемьдесят шесть процентов и каналов – восемьдесят семь процентов от общего количества. Но, согласно имеющимся у нас данным, существовало еще как минимум двенадцать не раскрытых нами станций, которые к тому же относились к системе высшего руководства вражеской армии.

С одной стороны, имелись документы, в которых не было ни малейшего сомнения и которые утверждали, что есть еще вражеские радиостанции, а с другой стороны, был уверенный в себе и заслуживающий абсолютного доверия А Бин, утверждавший, что все станции найдены. Как могла сложиться такая ситуация? Начальник отдела собрал всех специалистов на совещание, они долго обсуждали и анализировали, после чего пришли к единому мнению, что имеется только одна вероятность: не обнаруженные радиостанции, несомненно, в корне отличаются от уже найденных, иначе А Бин не опустил бы руки.

Но в чем же это отличие?

Никто не мог ответить.

Совещание завершилось безрезультатно.

15

На следующий день я не повел А Бина в аппаратную, а попросил автомобиль, чтобы вывезти его развеяться. Конечно, лучше было бы попасть в тутовник, о чем я думал изначально, но после долгих поисков я повез его во фруктовый сад. Я не буду писать вам, где он находится, потому что после выхода книги кто-нибудь сможет понять, где находится наше подразделение 701 – на юге или на севере? На юго-востоке или северо-западе? Там, во фруктовом саду, мы дышали свежим воздухом и болтали. А Бин радовался, словно ребенок, я же напоминал обеспокоенного отца. Перед тем как уехать оттуда, я рассказал А Бину историю о том, как мой дядя ловил рыбу. Последнюю часть истории я выдумал, она была сказочной, но А Бин слушал как зачарованный, принимая ее за правду.

Я сказал:

– Однажды зимой мой дядя, как обычно, отправился на озеро ловить рыбу, но несколько дней подряд ему не удавалось увидеть «пузырьки рыб». Из этого мой дядя сделал вывод, что вся крупная рыба уже была поймана им, поэтому он вернулся домой, и его семья стала питаться сушеной рыбой. Но однажды его внук пошел играть на озеро и увидел целую стаю рыб, резвившихся на мелководье у берега. Значит, в озере еще было много рыбы, просто они стали более хитрыми, они понимали, что если продолжать жить на дне, то рано или поздно дядя их выловит, поэтому рыбы уплыли со дна озера, выплыли из глубоких вод и обосновались на прибрежном мелководье. И хотя там было прохладно, но пространства хватало, не нужно было дышать изо всех сил, чтобы выжить. А если не дышать изо всех сил, то и пузырьки не будут образовываться и дядя их не найдет.

Так я дал А Бину понять, что причиной, по которой мы еще не нашли двенадцать радиостанций, является то, что они, «как и хитрые рыбы», спрятались, и спрятались в таком месте, о котором мы и не думаем. Где же? Сейчас есть только один способ обнаружить их, но это будет не просто. Я спросил А Бина, хочет ли он попробовать. Он ответил:

– Поехали!

То есть он хотел попробовать.

На обратном пути я специально нашел почту и отправил маме А Бина сто юаней. Я сказал ему, что это не мои личные деньги, а деньги многих сотрудников подразделения 701, они, как и я, все надеются, что он поскорее отыщет эти радиостанции. Я верил, что эти мои слова и действия имели смысл, потому что А Бин был примерным сыном, ценившим дружеское отношение, и он всегда старался отблагодарить за добро.

Когда мы вернулись в горы, я из принес архива восемь огромных ящиков записей – это были материалы по тем двенадцати радиостанциям, которые мы до сих пор не смогли обнаружить. Я поставил их перед А Бином:

– Сейчас твоя задача – слушать эти записи. Снова и снова тщательно прослушивать. Но что надо слушать? Не особенности звуков, а то, как телеграфист передает сигналы. Я уверен, что ты сможешь распознать, сколько этих телеграфистов и какими характерными особенностями обладает каждый из них.

Я размышлял так: раз мы решили, что двенадцать радиостанций противника высшего уровня коренным образом отличаются от остальных, это означает, что мы не можем для их поиска использовать старый, привычный способ, который мы вывели на основании качества звука аппаратуры противника. Следует найти проложенный ими совершенно новый путь. И если А Бин распознает характерные особенности стиля телеграфистов, то это можно будет считать лучшим решением.

Так-то оно так, но всем понятно, что сделать это труднее, чем подняться в небо.

Естественно, теоретически, когда телеграфисты рукой набивают сообщения, это похоже на то, как мы говорим с помощью рта: у разных людей разное произношение и все немного отличаются друг от друга. Но на самом деле эта разница микроскопическая, очень трудно отличить одного от другого. Можно сказать так: в мире нет более простого кода, чем морзянка, этот язык образован лишь двумя звуками – «тук» и «так». Из-за ее чрезмерной простоты, хотя азбука Морзе и является профессиональным языком и нужно пройти особое обучение, ею может овладеть и обычный человек. Все находятся на одном уровне, трудно сформировать отличие, и даже если отличие будет, то оно будет такое незначительное, что на примитивном уровне ощущаться не будет. За почти пять лет работы в отделе радиоперехвата я могу расслышать лишь, что телеграфист набивает сообщения как по маслу и использует малоупотребимые движения, например: часто пять «тук» подряд набивают как шесть – «тук-тук-тук-тук-тук-тук». В коде Морзе нет знаков из шести «тук», это отдельный знак, к счастью, он не вызывает никакой двусмысленности, обычно сразу ясно, что это «пять». Именно так я «познакомился» с таким телеграфистом: каждый раз, услышав шесть «туков», я понимал, что это он заступил на смену.

Однако необычных телеграфистов было мало, особенно на радиостанциях высокого уровня таких «хитрецов» давно уже выгнали. Поэтому хотя я так и говорил, но в душе понимал, что отделить по стилю набивания кода телеграфистов одного от другого сложнее, чем подняться в небо. И даже зная все самые высокие и низкие тайны мира, все равно не сможешь это сделать.

Но А Бин твердо решил продолжать творить чудеса. На следующий день, когда я еще спал, мне позвонил директор гостиницы и сказал, что меня зовет к себе начальник Чэнь. Когда я прибыл, Чэнь протянул мне несколько листов бумаги со словами:

– А Бин уже прослушал восемь ящиков записей (естественно, поверхностно, но разве ему надо тщательно вслушиваться?), результат – на этих листах, взгляните!

Пока я читал, он все охал:

– Прямо невозможно поверить! Да он просто волшебник, этот А Бин! Осмелюсь сказать, что не пройдет и нескольких дней, как мы найдем все радиостанции противника!

Говоря по правде, то, что я увидел, вдохновило меня. А Бин не только услышал на записях из восьми ящиков, что телеграфистов было семьдесят девять человек, но еще и сделал «комментарии» по поводу стиля каждого из них. Например:

№ 1. Когда 3/7 идут подряд, любит передавать их вместе.

№ 2. Когда идут друг за другом 5/4, часто ошибается, приходится исправлять.

№ 3. Когда передает цифру 1, сигнал особенно короткий.

№ 4. Самый умелый и быстрый.

№ 15. В момент прощания часто использует малоупотребимые знаки, любит вместо GB15 передавать GP.

И т. д. и т. п.

В общем, с первого по семьдесят девятый номер ни один не был забыт, у каждого А Бин выделил уникальные особенности. Мы не могли подтвердить, правильными ли они были, но одно можно утверждать точно: на двенадцати радиостанциях работали семьдесят девять радистов, этим цифрам можно было верить. Потому что обычно радиостанции работают сутки напролет, и как минимум требуется шесть радистов. Шесть умножить на двенадцать (радиостанций) равно семьдесят два. К ним еще надо прибавить тех, кто временно подменяет сотрудников во время отпуска. Поэтому если в определенный период времени работали семьдесят девять радистов, то это вполне рациональная цифра, отвечающая действительности. А Бин ничего этого не знал, что отметало вероятность угадывания с его стороны.

Закончив чтение, я сказал А Бину:

– Сейчас пойдем завтракать, а после завтрака, А Бин, мы вернемся в аппаратную и отыщем всех этих радистов!

Когда я сказал «отыщем всех этих радистов», я хотел, чтобы он понял, что сейчас наш поиск будет кардинально отличаться от предыдущего: тогда мы «различали качество звучания», сейчас будем выискивать «особый почерк». Но, что бы мы ни делали, мы просто шли к одной цели разными путями, мы искали вражеские радиостанции.

16

Все знали, что в прошлый раз А Бин использовал «метод скоростной перемотки» для успешного обнаружения вражеских радиостанций. Этим он потряс всех, но сейчас этот метод был неприемлем. Потому что «почерк радиста» и «качество звука» – это две совершенно разные вещи. Второе не зависит от скорости перемотки, а в первом случае, если увеличить скорость, то целый код будет не ухватить, не говоря уже о «почерке радиста», поэтому сейчас надо было медленно вращать ручку переключения каналов. Но от медленной скорости А Бин не получал никакого удовольствия, он попросил поставить еще один аппарат, чтобы слушать одновременно.

И двух ему было мало.

И трех недостаточно.

Таким образом, все добавляли новые аппараты и радистов, пока их не стало шесть, только тогда А Бин был почти доволен. В этот момент А Бин был тесно окружен аппаратурой и радистами, со всех сторон доносился треск аппаратов и радиоволн, звуки вразнобой то замолкали, то становились все громче, со всех сторон они охватывали его. А Бин по-прежнему неподвижно сидел на диване, тихо курил и слушал. Он оставался абсолютно спокоен. В девять пятнадцать он внезапно вскочил, обернулся и сказал радисту, который сидел у него за спиной:

– Ты нашел! Послушайте: этот человек постоянно делает акцент на цифру «ноль», это радист номер тридцать три. Ошибки нет. Это он!

Противник как раз передавал сообщение.

Радиограмма была записана, и, хотя это была ее завершающая часть, для дешифровщиков и этого было достаточно, чтобы расшифровать и сделать вывод, что это действительно вражеская радиостанция высшего уровня.

Однако, если бы не было этого свидетельства, никто не смог бы поверить, что это и есть радиостанция, которую мы искали, потому что ее сигнал был таким некачественным и несовременным, что любой услышавший его мог без малейшего колебания сказать, что он исходит из оборудования десятилетней давности, а то и вообще прошлого века. От такой аппаратуры уже все давно отказались, можно сказать, что ни одна страна, даже самая бедная, уже давно не использует такую древность. Кто же им пользуется? Любители радио или соответствующие ассоциации, частные организации бедных стран, например отряды спасения на море, морские компании, рыболовецкие компании, охрана леса, зоопарки открытого типа, турфирмы и др. Именно поэтому сотрудники отдела радиоперехвата обычно, услышав такой сигнал, не придают ему значения и быстро прокручивают. А сейчас вдруг оказалось, что эта аппаратура используется для связи высшего уровня. Какой по-настоящему коварный план, целью которого было парализовать отдел радиоперехвата, чтобы тот всегда ходил рядом, но проходил мимо! Это походило на то, как люди специально кладут рядом с тобой то, что ты хотел бы украсть, ты ищешь везде – справа, слева, сверху, снизу, только не догадываешься посмотреть рядом с собой. Суть одна: все строят дьявольские планы, славящиеся своим безумием, смелостью и абсурдностью.

Но А Бин был на голову выше этих дьяволов. Когда их планы были раскрыты, словно распахнулись двери организации, остальное было вопросом ближайшего будущего.

Через три дня стали известны пятнадцать радиостанций (к изначальным прибавилось еще три).

Через десять дней сто семь тайных военных радиостанций на тысяче восьмиста шестидесяти одной частоте были нами выявлены и взяты под контроль.

17

Без малейшего труда А Бин разрешил опаснейшую для подразделения 701 и безопасности всей страны ситуацию. То, что он сделал всего за месяц, было намного, намного больше всего того, что сделали все сотрудники отдела радиоперехвата в совокупности. Поэтому ему причитались уважение и почитание всех сотрудников подразделения 701, а также должны были достаться вся слава и медали. Можно сказать, что если бы работа нашего подразделения не была засекречена, то А Бин стал бы героем, которого знает каждый человек, его загадочная и яркая история рассказывалась бы без устали с восхищением и воодушевлением. Но из-за особого характера нашей работы о нем знали кроме нескольких человек из моего отдела разве что жители деревни Луцзяянь. Однако какое это имело значение? Для А Бина по-настоящему всегда имели значение лишь две вещи: первое – «вопрос доставки хвороста» матери, он об этом постоянно говорил, второе – «вопрос авторитета» его ушей. Никто и ни при каких обстоятельствах не имел права сомневаться в его способностях.

Не стоит и говорить, что эти два вопроса давно уже перестали быть проблемой.

Успешно завершив важное дело, А Бин вел спокойную и неспешную жизнь, иногда коллеги из соседних отделов просили его помочь «решить проблемы», а остальное время он проводил в ущелье. Организация выделила ему в помощь специального сотрудника, который раньше обслуживал начальника нашего управления, отвечал за его проживание, питание и безопасность. Каждый день после завтрака этот человек приводил А Бина к дверям здания за высокой стеной, а потом дежурный отводил его в аппаратную. Там его работой было сидеть и ждать. Если у кого возникала опасная ситуация, он должен был ее решить. Но такое случалось не часто. Обычно он занимался изучением азбуки слепых и прослушиванием радиопередач. Однако в целом он не мог долго сидеть на одном месте, после обеда он не любил оставаться в аппаратной, а выходил во двор, чтобы скоротать время. Чаще всего он ходил к охранникам, сидел на спортплощадке, слушал, как молодые солдаты занимаются спортом, поют, состязаются в боевых искусствах, ссорятся, а иногда даже играл с ними в свою старую игру «проверка слуха». В то время благодаря тому, что я нашел А Бина и так умело его натренировал, меня в виде исключения выдвинули на должность заместителя начальника отдела радиоперехвата, а отдел охраны также входил в зону моей ответственности. Здесь все прислушивались к моему доброму совету: нельзя относиться к А Бину без уважения и шутить с ним вольные шутки.

В действительности мой совет был излишним: у нас в отделе, да и во всем подразделении 701, нет никого, кто не относился бы к А Бину с величайшим почтением – как к главному начальнику, и никто не посмел бы шутить с ним. Я с легкостью заметил одну вещь: где бы ни появлялся А Бин, все, кто его видел, останавливались, отдавали честь глазами, в случае необходимости уступали дорогу и улыбались ему, хотя он и не мог увидеть всего этого. В истории нашего отдела радиоперехвата никогда не существовало человека, который пользовался бы таким же уважением, да и, наверное, больше не будет.

18

Дни в горном ущелье медленно текли своей чередой.

Пришла зима. А Бина увезли в больницу с острым приступом аппендицита. Больница располагалась в первом ущелье на подведомственной территории, от нас было далековато, но на машине можно было быстро добраться. Я часто именно так ездил навещать его. Однажды, когда я вошел, увидел, как медсестра Линь Сяофан делает ему перевязку. Я знал ее, она была родом из деревни, и ее брат раньше служил в нашем подразделении в отделе охраны, но во время тренировки с боевыми патронами получил ранение и безвременно погиб на боевом посту. Ее позвали в подразделение 701 в виде исключения, как сестру павшего героя, после чего послали на учебу в школу подготовки медсестер, а потом сразу взяли на должность медсестры в нашей больнице. Так как она была сестрой героя, то и ее требования к самой себе были весьма высоки, а к подразделению 701 она относилась с какой-то простой деревенской благодарностью за оказанное благодеяние. Я смотрел на то, как она внимательно и сердечно обращается с А Бином, и меня внезапно посетила одна странная мысль, о которой я тут же доложил начальнику отдела. Тот сказал, что моя идея неплоха, но кадровый состав больницы мы контролировать не можем, надо спросить главврача, посмотреть, что он скажет. Тогда я пошел к главному начальнику и изложил ему свою мысль.

Тот выслушал и ответил мне напрямую:

– Да, мысль неплоха! Вместо того чтобы нанимать ему обслуживающий персонал, лучше помочь ему создать семью. Дело хорошее, только не знаю, сможешь ли ты ему посодействовать.

Я спросил:

– А если нет? Могу я говорить от имени организации?

Начальник не ответил мне прямо, лишь, как бы рассуждая про себя, пробормотал:

– Если бы у меня была дочь и она понравилась А Бину, то я как отец выдал бы ее за него замуж.

Я тоже так думал. В определенном смысле А Бин заново создал подразделение 701, и у нас не было причин отказывать ему в том, в чем он испытывал потребность. Таким образом, я все продумал. Если бы у Линь Сяофан были какие-то сомнения или страхи, то я от имени организации повлиял бы на ее волю и способствовал бы этому браку. Это сейчас кажется таким глупым и смешным. А тогда, как минимум в нашем подразделении 701, это не было чем-то из ряда вон выходящим. Честно говоря, моя бывшая жена тоже была подобрана мне организацией, а потом наши чувства друг к другу стали крепкими. Она слишком рано серьезно заболела, и перед смертью рассказала мне о своей двоюродной сестре, которая стала моей нынешней женой. Это я к чему говорю? А к тому, что в то время в нашем подразделении 701 мы относились к браку как к части революции и профессиональных занятий, и такое убеждение придавало сладости нашей жизни и беспримерно искренней любви.

Будучи сотрудником местного подразделения, Линь Сяофан не имела понятия о характере работы А Бина, она думала, что все его почести из-за того, что он изобрел какое-то секретное оружие для защиты государства. Но это не стало препятствием для замечательного брака, который я устроил. По правде говоря, Линь Сяофан выслушала меня и согласилась сразу, не колеблясь ни секунды. Она сказала, что если бы ее брат был жив, он точно одобрил бы ее брак с великим героем, создавшим секретное оружие на благо Родины. А что касается его изъяна – слепоты, то поэтому она и хочет выйти за него замуж: герою нужны ее любовь и забота.

Вдохновленный твердой решимостью и душевным благородством Лянь Сяофан, я отправился к А Бину и поведал ему свою идею. Осмелюсь сказать, что это был первый раз в жизни А Бина, когда он не поверил своим ушам, мне пришлось повторить то, что только что сказал. Когда я закончил говорить, услышал, как А Бин разговаривает сам с собой:

– Кто захочет замуж за слепого? У нас в Луцзяянь только слепые выходят замуж за слепых. А когда двое слепых в семье – это же двойная слепота!

Когда я твердо ответил, что Сяофан действительно хочет за него замуж, А Бин попытался скрыть рвущееся из глубины души волнение и воодушевление. Ему это не удалось, и он все переспрашивал меня:

– Это правда?

– Правда.

– Правда?

– Правда!

И так несколько раз.

Во время празднования Праздника весны – китайского Нового года – в актовом зале подразделения 701 состоялась торжественная церемония регистрации брака А Бин и Линь Сяофан. Все сотрудники – от главного начальника директора Те до повара – пришли сердечно их поздравить, разнообразные подарки заполнили всю сцену, в итоге пришлось выделить небольшой грузовичок, чтобы перевезти их в новый дом молодоженов (в первом ущелье), и там они заполнили собой все пространство. Их домом стало маленькое двухэтажное строение, в котором раньше жили я и начальник У. Чтобы позволить А Бину жить вместе с «человеком, которому он больше всех доверяет», начальник У уступил им дом. Можно сказать, что в отношении этого брака, в котором все-таки что-то было, если смотреть с позиций сегодняшнего дня, все в подразделении 701 были преисполнены невыразимой радости и удовлетворения. Казалось, что все считают, что А Бин столько сделал для подразделения, а теперь и подразделение может помочь ему, и, чтобы это брак стал идеальным, все с удовольствием отдавали им свою теплоту и любовь.

19

Как мой визит в Луцзяянь изменил жизнь А Бина, так и успешно устроенная мною свадьба второй раз изменила его жизнь и судьбу. Честно говоря, Линь Сяофан вовсе не была красавицей, и в общении с людьми она не была особенно мудрой, но обладала большим сердцем и терпением. Все заметили, что благодаря ее каждодневной заботе без жалоб и сожалений одежда А Бина стала более аккуратной и опрятной и лицо – чище и энергичнее. В это время он пребывал на седьмом небе от счастья. Через два года А Бин стал счастливым отцом.

Принимая во внимание особые обстоятельства, организация в соответствии с просьбой Сяофан предоставила ей особый двухгодичный отпуск и позволила уехать в дом к родителям, чтобы родить и растить ребенка. Зарплату за этот период ей выплачивали немалую и к тому же прибавили по десять юаней ежемесячно – на расходы на ребенка.

Вскоре после того, как Сяофан вернулась домой, на почту подразделения 701 пришло сообщение: «У нас родился сын. Со мной и ребенком все в порядке. Сяофан».

Я жил рядом с А Бином и почти каждый день ходил навещать его. Парень, который был приставлен, чтобы помогать ему, сказал мне, да я и сам заметил, что с того дня, как А Бин получил телеграмму от Сяофан, он начал из использованных пустых пачек из-под сигарет складывать голубей. Из одной пачки выходил один голубь, он ставил их на стол, в изголовье кровати – везде, куда можно было поставить. Их стало так много, что уже некуда было ставить. Тогда парень-помощник стал вешать их на красных нитях на перила лестницы, на стены, потолок – всюду, куда можно было повесить. Когда Сяофан с сыном вернулись в подразделение, у них по всему дому, во всех комнатах были развешаны разноцветные голуби, кто-то подсчитал – их было пятьсот сорок три штуки. Таким образом, на пятьсот сорок третий день после рождения сына А Бин впервые встретил его. Мальчик был красавцем, особенно радовали его ясные глаза.

Я отчетливо помню, что в тот день, когда Сяофан вернулась, я лично наготовил целый стол еды для их встречи. Вероятно, из-за радости от долгожданной встречи с сыном вечером, когда я позвал их ужинать, оказалось, что у А Бина ужасно разболелась голова, поэтому он уже уснул, приняв лекарство. Было немного жаль, что на этом банкете его нет, но малыш принес всем много неожиданной радости и улыбок.

На следующий день я встал как обычно, совершил небольшую прогулку. Увидев за соседней дверью какое-то движение, постучал к ним и спросил Сяофан, как голова у А Бина. Она ответила, что уже хорошо, он ушел работать, ушел посреди ночи, сказав, что у него срочное дело. Значит, его вызвали в аппаратную помочь предотвратить очередную опасность. Такое и раньше случалось, в этом не было ничего необычного. Когда я уже повернулся, чтобы уйти, Сяофан внезапно словно вспомнила что-то, попросила меня подождать и принесла сумку, сказав, что А Бин просил передать ее мне. Я поинтересовался, что это. Сяофан ответила, что это ей поручил А Бин – рабочие тайны, смотреть нельзя, поэтому она не знает, что внутри.

Вернувшись домой, я открыл сумку, сначала вскрыл слой байковой ткани, потом – холщовой, а под ним была огромная папка с обложкой из крафт-бумаги. Внутри оказалось письмо и магнитофон. Таких сумок, куда можно было положить магнитофон, в то время было немного, во всем подразделении 701, вероятно, только у него и была, ее подарил один из вышестоящих начальников. Я вскрыл письмо – внутри лежало несколько сотен юаней. Я изумился, и у меня возникло нехорошее предчувствие. Я осмотрел магнитофон, в него была вставлена кассета. Тогда я нажал кнопку «Пуск». Сначала были слышны какие-то всхлипы, а потом – плачущий голос А Бина:

– (Всхлип…) Я не вижу, но хорошо слышу… (Всхлип…) Сын не мой, а аптекаря, того парня из Шаньдуна… (Всхлип…) Моя жена родила от чужого семени (бастарда)… Мне остается только умереть… (Всхлип…) У нас в Луцзяянь всегда так: если жена рожает от другого, муж умирает, умирает!.. (Всхлип…) Сяофан – плохой человек… (Всхлип…) Ты – хороший, передай деньги моей матери… (Всхлип…)

О боже!

Как я мог дослушать до конца?! Я срочно вызвал машину, вскочил в нее и помчался на работу через тоннель для экстренных случаев. Через десять с лишним минут я выломал дверь в кабинет А Бина (в аппаратную) и увидел его, свернувшегося на полу. В руке он сжимал оголенный штепсель. Его тело сгорело от проклятого электрического тока.

А Бин!

А Бин!

А Бин!

Его уши уже больше не могли слышать звуки этого мира…

20

А Бин умер.

С помощью магнитофона он передал мне послание: его жена родила от другого мужчины, сын – незаконнорожденный, поэтому он покончил жизнь самоубийством.

Смерть А Бина потрясла и глубоко опечалила сотрудников подразделения 701. Но они не были возмущены, потому что я обманул их.

Да, я обманул организацию. Что я сделал? Я не передал ту запись. А без нее кто мог знать, что А Бин покончил с собой? В надгробных речах говорилось: «Смерть по причине неосторожного обращения с электричеством». Когда такое «неосторожное действие» происходит со слепым человеком, это не вызывает сомнений. Таким образом, великий при жизни А Бин и после смерти был окружен почетом.

Поверьте мне, в моих действиях не было никакого личного интереса, я думал исключительно о самом А Бине и даже обо всей организации. Говоря по правде, когда мы ездили куда-нибудь на собрания, заседания и т. п., люди часто не называли нас сотрудниками подразделения 701, а говорили, что мы – «из организации, где служит А Бин». Это говорит о том, что его известность в рамках системы была велика, и весть о самоубийстве разнеслась бы с огромной скоростью. И если бы все об этом узнали, то это было бы бедой и потерей лица для А Бина и подразделения 701. И для сохранения чести я взял на себя смелость спрятать «посмертное письмо» А Бина.

Но потом я все думал и думал и решил, что организация должна все-таки знать, иначе я не мог бы никак «отомстить» за смерть А Бина. Рассказать-то легко – дать начальнику послушать запись, и все. Естественно, чтобы избежать расследования за свою ошибку, я придумал историю о том, что якобы «только что нашел эту пленку». Так начальник отдела стал вторым человеком, узнавшим истинную причину смерти А Бина.

Начальник У передал пленку директору Те, который стал третьим, узнавшим об этом.

Спустя столько лет я как будто по-прежнему слышу – как наяву – рев, который издал директор Те, прослушав «посмертное письмо» А Бина:

– Пусть убираются отсюда! Оба пусть выметаются! Прямо сейчас!!! Сейчас же уведомьте их, чтоб завтра их ноги здесь не было! Пусть убираются к себе! Если я их увижу, расстреляю!!!

Осмелюсь утверждать, что если бы это произошло в военное время, когда все на поясе носили оружие, то те двое уже давно бы были изрешечены пулями. Но сейчас этого не случилось, да и не могло случиться. Почему? Да потому, что траурный митинг уже прошел, история А Бина уже была создана, и чем пересматривать дело, лучше смириться с ошибкой. И так снова возник вопрос: раз А Бин погиб от неосторожного обращения с электричеством, то как можно выгонять его жену? Это невозможно. Я и представить не мог, что моя забота об А Бине и подразделении 701 выльется в невозможность наказать тех, кто был виновен в этом. Это было возмездие за мои действия.

Однако это не касалось шаньдунца-аптекаря. Этого подлеца я на следующий день, словно пса, затащил в машину и выкинул на вокзале. Чтобы сохранить тайну гибели А Бина, мы не могли прямо назвать его виновником трагедии. И поэтому, когда я высадил его на вокзале, он с ощущением своей правоты еще и потребовал у меня ответа, на каком основании его уволили. Разве у меня было желание с ним, мать его, общаться? Я без лишних слов вытащил пистолет из-за пояса охранника, вставил в него патроны и, тыкая ему в лицо, выругался:

– Я так тебе скажу: если ты еще тут хоть слово вякнешь, я тебя расстреляю!

Он, мать его, так перепугался, что не осмелился больше открывать рот и послушно убрался отсюда.

21

Вы и не догадаетесь, что произошло дальше.

Однажды вечером, вскоре после того, как выгнали шаньдунца, когда я только вернулся домой, ко мне пришла Линь Сяофан. Она как меня увидела, тут же упала на колени и с плачем поведала мне о том, что я не мог представить и во что не мог поверить. Она сказала, что А Бин был импотентом: «А Бин, словно ребенок, считал», что стоит только вместе женой полежать в одной кровати, обнимать ее и целовать, и сможешь стать отцом, а у его мамы появятся внуки:

– Вы же знаете, он был почтительным сыном. Он так мечтал стать отцом, чтобы его мама поскорее стала бабушкой. Через год он понял, что я еще не беременна, и решил, что у меня проблемы со здоровьем, стал часто кричать на меня, перестал вместе со мной спать, и еще говорил, что выгонит меня и возьмет себе новую жену. Я боялась, что он бросит меня, ведь если бы это случилось, как я смогла бы оставаться в подразделении 701? Разве была бы я тогда достойна памяти моего брата? И тогда я… я…

Потом она поклялась мне, что, после того как узнала о своей беременности, больше не давала шаньдунцу прикасаться к себе.

Не знаю почему, хотя я и поверил ее слезам и даже тому, что ее слова, возможно, правдивы, она меня не растрогала, возможно, и капли сострадания не вызвала. Из-за стены раздался плач ребенка, я устало поднялся, холодно и грубо велел ей покинуть мой дом.

Уходя, Линь Сяофан сказала:

– Я знаю, я должна искупить свою вину перед А Бином. Я это сделаю, поверьте мне.

На следующий день люди видели, как она вместе с ребенком покидает подразделение 701, но никто не видел, чтобы она вернулась, и никто не знал, куда же она отправилась. А однажды осенью я поехал в командировку в Шанхай и заодно заехал в Луцзяянь, чтобы навестить мать А Бина. И только тогда я узнал, что, покинув подразделение 701, Линь Сяофан приехала в Луцзяянь и все это время жила с матерью А Бина. Самым странным было то, что я не увидел ее ребенка, а когда спросил ее об этом, она ответила, не вдаваясь в подробности, что он недостоин быть здесь. Из ее слов и действий было видно, что она считает это место своим домом, а мать А Бина похвасталась, что Сяофан – лучшая невестка в Луцзяянь, и все говорят, что ей повезло.

В тысяча девятьсот восемьдесят третьем году мать А Бина умерла от болезни сердца, вызванной диабетом. В деревне рассказывали, что после похорон Линь Сяофан покинула Луцзяянь, сказав всем, что возвращается в то подразделение, где служил А Бин. Но мы знали, что это неправда. Куда она отправилась? Говоря по правде, мы до сих пор этого не знаем. Поначалу кто-то говорил, что она вернулась к себе домой, а кто-то – что она уехала в Шаньдун. Но позже подтвердилось, что все это слухи, и тогда появились новые версии. Одни говорили, что, уехав из Луцзяянь, Сяофан бросилась в реку Хуанпу, а другие – что видели ее на улицах Шанхая… Одним словом, по моему мнению, вопрос о месте ее проживания был еще более загадочным и странным, чем удивительный слух А Бина.

Часть вторая СМОТРЯЩИЕ НА ВЕТЕР

Я помню, как Андронов говорил мне, что фон Нейман сейчас самый выдающийся дешифровщик, у него два мозга – один мыслит по-западному, другой – по-восточному… Во всем мире лишь он один может расшифровывать как восточные, так и западные коды. Он собрал вокруг себя учеников с востока, чтобы глубоко понять таинственную мудрость Востока. Поэтому некоторые говорили, что его ум намного сложнее, чем у Эйнштейна, еще более непостижимый.

Глава 2. АНГЕЛ С ПРОБЛЕМАМИ

Она была ангелом, но не была совершенна.

Скажем, она была ангелом с проблемами.

Она – Хуан Ии, пятая начальница европейского направления отдела дешифровки особого подразделения 701.

О ней ходило не меньше слухов, чем о слепом А Бине. Люди по-разному и с разными чувствами пересказывали их, исходя из своих представлений о добре и зле, своих знаний и опыта. Их истории были настолько захватывающими, что у меня возник порыв написать о ней, единственной женщине – начальнице отдела дешифровки. Однако я не осмеливался взяться за перо, потому что мне все никак не удавалось встретиться с тем, кто знал ее лучше всех – с директором Анем, который был таким же человеком, как и директор Цянь из предыдущей истории, рассказавший мне про А Бина.

Директор Ань был четвертым директором особого подразделения 701, он обладал огромным опытом и квалификацией и являлся одним из девяти основателей этого подразделения, которых именовали «Девять благородных мужей». В настоящее время большинство из них уже ушли в мир иной, директор Ань – единственный, кто еще жив, ему уже далеко за восемьдесят. Однако он еще довольно крепок: когда мы обменялись рукопожатиями, я почувствовал силу в его руке, да и голос его звучал уверенно и энергично, вот только было тяжело понимать его говор уроженца Сянси16. Он вышел на пенсию в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году, после чего поселился в захолустном городке на севере, который не был его родиной и не был местом работы, это место выбрал для него его внук, которому не было и года. Говорят, что директор Ань – человек странный. Когда пришел срок выходить на пенсию, он не поехал в Пекин, Шанхай или другой крупный город, а попросил у организации помочь ему поселиться в каком-нибудь никому не известном городке. Неважно где, главное, чтобы это было незнакомое место! Это поставило начальство в тупик, ведь Китай такой огромный, и незнакомых ему мест великое множество. Как же определить, куда его послать? В итоге он сам решил: дал годовалому внуку монетку, чтобы тот кинул ее на карту Китая. Куда монетка упадет, там он и найдет пристанище. Была в этом кармическая предопределенность. И вот так он все эти годы жил как птица, оторвавшаяся от своей стаи, практически прервав все контакты с особым подразделением 701, а за давностью лет было нелегко найти его и встретиться.

Впоследствии, естественно, я его нашел, но можно представить, каким сложным делом оказалось заставить его говорить. Вне всяких сомнений, его решение удалиться и оборвать все контакты было связано с желанием молчать, и я мог это понять. Но не мог принять. В конце концов мое великое терпение и искренность одержали победу над его упорством, но победа эта была не полная, а лишь частичная. Он согласился рассказать о Хуан Ии, но заставил меня на бумаге подписать обещание не упоминать в книге ничего, связанного с его историей. А история эта произошла на самом деле, я уже слышал ее в подразделении 701 и верю: если ее опубликовать, то это будет самая интересная часть моей книги. Но сейчас мы скрепили договор подписями, и эта история – табу для меня, тайна за семью печатями, которую надо держать в строгом секрете, и больше я не буду затрагивать эту тему. Даже намекать не буду. А еще он потребовал от меня, чтобы я описал историю Хуан Ии так, как рассказывает именно он, и это также закреплено на бумаге. Поэтому мне остается только рассказать его версию событий.

Однако, говоря по правде, рассказывал он не так хорошо, как мои земляки. Вероятно, из-за возраста говорил он очень медленно, и я потратил на его рассказ почти в два раза больше сил, чем на историю А Бина, с трудом привел в надлежащий вид, и все равно осталось много мест, которыми я недоволен. Тем не менее выбора у меня нет, ведь добавлять что-либо я не могу и переделывать не имею права, могу только удалять лишнее и вносить стилистические исправления.

Таким образом, рассказ получился такой.

01

Моя история начинается в Москве. Я – дитя революции, вырос в Москве, прибыл туда в тысяча девятьсот тридцать первом году, когда мне было всего четыре года, а на Родину вернулся лишь в двадцать лет, в тысяча девятьсот сорок седьмом году. В Москве я изучал радиотехнику, поэтому по прибытии в Китай организация отправила меня в подразделение 701. Вначале я занимался самым основным – радиоперехватом, а потом, из-за того что я прекрасно говорил по-русски, я какое-то время занимался сбором и переработкой данных. В тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году меня с женой Сяо Юй направили в Москву. Сяо Юй работала в посольстве, а я изучал методы дешифровки в закрытом отделении криптографии при мехмате МГУ. Это изменило мою судьбу. Все мои ошибки и достижения, победы и поражения, удачи и неудачи – все они были связаны с дешифровкой. Даже сейчас то, что я выпал из поля зрения людей и живу здесь затворником, следствие этого. Мой руководитель Андронов часто говорил: это не профессия, это – заговор, всем заговорам заговор! Человек, который долго занимается этим таинственным и тайным, требующим высокого интеллекта делом, страдает физически и морально. Напряжение накапливается постепенно, день за днем, оказывая незаметное влияние, а в итоге ты уже не можешь вести нормальную жизнь.

По логике вещей, я должен был закончить обучение в июле тысяча девятьсот шестидесятого года, но еще в марте я внезапно получил извещение от организации о необходимости немедленно вернуться на родину. Извещение доставил товарищ под кодовым именем Самолет. Это была женщина родом из Чанчуня, высокого роста, с лицом красного цвета, как у спортсменов-пловцов, это был цвет здоровья. Она была моей начальницей в период пребывания в Москве, когда я номинально был студентом, а на самом деле имел секретный статус – говоря начистоту, был шпионом, занимался сбором информации о методах Советского Союза по дешифровке военных секретов США. Моим научным руководителем был Лев Андронов, всемирно известный математик, вместе с тем он был знаменитым дешифровщиком, доставлявшим массу проблем американцам. Наша организация сделала так, чтобы меня распределили к нему, с тем чтобы я использовал его положение и собрал данные о военном состоянии стран Запада. За три года, что мы провели бок о бок, наша дружба день ото дня становилась все крепче, он не только был моим учителем, наставником, он стал мне как родной отец. Я позднее изменил имя на Ань Цзайтянь17 именно из уважения к нему и в память о нем. Узнав о том, что мне надо возвращаться, я сожалел, что придется расставаться с ним, а также что мое обучение еще не закончилось. Не получив из-за внезапного отъезда диплома, который уже был практически в моих руках, я испытывал огромное сожаление.

То, что произошло позднее, – не просто сожаление. Когда я уже оформил в университете все необходимые документы, накануне моего отъезда на поезде я получил еще одну горестную весть – моя жена Сяо Юй погибла в автокатастрофе. Машина, на которой она ехала, столкнулась с грузовиком и упала в пропасть, все, кто был в тот момент в автомобиле, погибли. Не говоря о том, что все люди погибли, даже их тела нельзя было увидеть. Мне сказали, что машина, упав в пропасть, загорелась и все тела обгорели до такого состояния, что невозможно было определить, кто есть кто. В итоге в больнице провели химический анализ, чтобы идентифицировать погибших. Когда я увидел Сяо Юй, она уже была в черной урне.

Урна с прахом!

С урной Сяо Юй я покинул Москву. Я и сейчас помню, что в тот день внезапно пошел снег, он лежал на вокзале сугробами, на душе у меня было так же мрачно и холодно, как и на улице. Поезд, груженный прибывшими из Китая яблоками и свининой, стоял у платформы. Представители русской и китайской сторон разгружали и принимали товар. Все эти вещи шли в уплату долга китайской стороны. Как и говорили, у советской стороны были строгие требования к качеству товара, на платформе стояло несколько специальных блоков для измерения разгруженных яблок. Размер их определялся по науке и по шаблону – не нужны были слишком большие и слишком маленькие. Свинину также проверяли тщательно – если попадались куски со шрамами или рубцами, их тоже откладывали.

В то время отношения между Китаем и СССР были довольно непростыми. Мой багаж тоже был подвергнут тщательной проверке на станции. Мой наставник Андронов, увидев это, еще раз попытался уговорить меня не уезжать. В те дни он постоянно пытался это сделать. Как раз накануне мы долго разговаривали ночью, он проанализировал перспективы отношений между нашими странами и мое возможное будущее. Он полагал, что возвращение – это худший выбор для меня. Он словно предвидел, что отношения между Китаем и СССР ухудшатся, и подозревал, что, вернувшись на родину, я займусь дешифровкой советских сообщений, чем запятнаю нашу крепкую дружбу. Он надеялся, что я останусь, закончу учебу, может быть, даже смогу защитить кандидатскую, сосредоточусь на научных знаниях и не буду вовлечен в дешифровальную деятельность. Мой руководитель сказал:

– Это идеологический вопрос. Если говорить точнее, то он не имеет никакого отношения к науке, мой собственный опыт должен стать тебе уроком. У меня уже нет дороги назад, но ты точно можешь не идти по моим стопам, можешь стать просто ученым.

Но я знал, что это невозможно. Можно сказать, что я от рождения был «человеком идеологии». Я уже говорил, что я – дитя революции, партия воспитала меня, и когда партия и страна нуждаются во мне, я не могу иметь собственных желаний и делать свой собственный выбор.

После проверки багажа наставник спросил, знаю ли я, кто этим занимался. Я ответил:

– Не знаю.

– КГБ.

Я думаю, он уже догадывался о моем тайном статусе, но изобразил удивление:

– Разве это возможно?

Он рассмеялся:

– Друг мой, думаю, ты можешь быть честен со мной, ведь кроме должности младшего научного сотрудника института изучения криптографии Китайской академии наук у тебя же есть еще и другая должность?

– Господин Андронов, почему вы вдруг заговорили об этом?

– Потому что в последнее время я ощутил, что у тебя много тайн.

– Господин, у меня нет тайн от вас.

– Друг, ты не говоришь правду.

Указав на урну с прахом, он спросил, как умерла моя жена Сяо Юй. Он сказал, что не верит, что это была случайная автокатастрофа. Я поклялся, что все было именно так. Что же все-таки произошло, я и сам не знал, однако это все, что я мог ответить, несмотря на мое к нему доверие. В конце он торжественно попросил меня запомнить его слова: если после возвращения на родину от меня потребуют заниматься расшифровкой секретов его страны, я ни в коем случае не должен соглашаться.

– Я так говорю, во-первых, потому что не могу этого принять, исходя из наших дружеских отношений, а во-вторых, потому что сейчас твоих навыков недостаточно, чтобы добиться успеха.

– Вот именно поэтому я еще вернусь и продолжу учебу.

Он покачал головой:

– Нет шансов. Так же, как у наших стран нет шансов вернуться к тем отношениям, которые были раньше. И мы больше не сможем быть в отношениях «учитель – ученик», поэтому останемся друзьями!

Его лицо стало печальным, он обнял меня и произнес:

– Садись в поезд! Счастливой тебе дороги!

На том мы и расстались.

Я вошел в вагон, и вскоре в дверь купе постучали. Вошедшим оказалась товарищ Самолет, в руках она держала черный чемодан. У меня был такой же, он стоял под столиком. Она поставила свой чемодан рядом с моим, назвала мне код от своего и, уходя, прихватила мой – абсолютно такой же. Я не знал, что у нее в чемодане, но понимал, что содержимое было важнее моей жизни. Если по дороге произойдет непредвиденная ситуация, мне прежде всего надо заботиться не о своей жизни, а о сохранности того, что в чемодане.

Спасибо, господин Андронов, за пожелания, в дороге все будет хорошо!

02

В первый же день после моего возвращения в Пекин ко мне в гостиницу пришел какой-то человек, чтобы забрать чемодан, который дала мне товарищ Самолет. На второй день заместитель начальника оперативного отдела штаб-квартиры принял меня. Фамилия его была Те, ему было за пятьдесят, он был наполовину седой, из-за чего выглядел старым. Однако голос у него был зычный, говорил он прямо и твердо, как генерал. Когда-то он занимал пост первого директора подразделения 701, из-за его характера подчиненные за глаза называли его Мина. Два года назад он покинул подразделение 701 и перевелся в штаб-квартиру, где занял более высокую должность – заместителя начальника отдела, занимавшегося оперативной работой. Его секретарем был молодой человек по фамилии Ли, владевший русским языком, до моего отъезда в Москву мы несколько месяцев работали вместе. Так как времени было не так много, наше знакомство было поверхностным, но, когда мы встретились после этих нескольких лет, наши отношения стали более теплыми. Накануне моей встречи с начальником Те он приходил ко мне в гостиницу поболтать, расспрашивал меня о жизни, рассказал новости отдела и был очень приветлив. Он поведал, что из-за моего возвращения у начальника Те изошли ожесточенные споры с другими руководителями.

– Возможно, вы не в курсе, в эти годы мы расшифровали коды высшего военного руководства вражеских сил – Америки, Великобритании и Тайваня. В этом деле материалы, которые вы доставали, сыграли важную роль. Поэтому в организации очень положительно оценивают ваш труд. И некоторые были не согласны с вашим возвращением, они полагали, что вы слишком хорошо справляетесь там, жалко, если вернетесь.

– Сейчас ситуация сложная для работы, очень много ограничений, не то что раньше.

– Да, настоящее не сравнить с прошлым.

Затем он спросил меня о перспективах российско-китайских отношений. Я ответил: не очень хорошие. Он сказал:

– Действительно, не очень хорошие. Естественно, мы считаем так же, но найдутся люди, которые, наоборот, скажут, что перспективы прекрасные. Не знаю, обратили ли вы внимание, в гонконгских газетах пишут, что Чан Кайши18 собирается отпраздновать свой юбилей в Нанкине.

– Да пусть говорит что хочет, это всего лишь слова, лишь лясы точит.

– Два года назад он лишь болтал, а сейчас – сказал-сделал, все уже по-другому. Ты жил за границей, не в курсе, что происходит в стране, сейчас для нас самый сложный период. В стране каждый год происходят стихийные бедствия, на международной арене отношения с СССР стали сложными, и на границе с Индией напряженная обстановка. Можно сказать, «и в стране печали, и за границей проблемы». Твои проблемы вдохновляют других, которые желают воспользоваться ситуацией, «бросают камни на упавшего в колодец», добивая лежачего. Чан Кайши питает именно такие радужные планы, планы низкого человека.

– Десять лет назад, когда разразилась Корейская война, он ведь тоже воодушевился и каждый день посылал самолеты бомбить приморские города, а также направил туда огромное количество шпионов, чтобы действовать и снаружи и изнутри, и провести контрнаступление на Китай? А что в итоге? «Курица улетела, яйца разбились», он остался ни с чем, потерял тот капитал, что имел.

– История повторяется. В отличие от того, что было десять лет назад, изменились крикливые лозунги, раньше это был призыв «Нанесем контрудар по Китаю», теперь – «Вернем Китаю былую славу». Поэтому они сменили «золотой код» на шифр «Возродим былую славу № 1».

Я знал, что «золотой код» – это тайный шифр связи Тайваня и шпионов в КНР, шифр самого высокого уровня, созданный специально для этих целей американским специалистом. Срок его службы – двадцать лет, сейчас его используют всего лет десять. Лишь года два назад у нас стало немного получаться его расшифровывать, но процесс этот был такой медленный, что у них еще не было необходимости его менять. Если его поменяли, это означает, что они действительно собираются воевать.

Я спросил:

– Кто занимается расшифровкой?

– Ваше родное подразделение – 701.

Значит, подразделение 701 снова столкнулось с серьезным испытанием. Десять лет назад они не слышали, а теперь не видят. Я спросил Ли, кто сейчас глава подразделения. Он ответил: Ло. Я знал ее, это была выдающаяся женщина. Когда я работал в отделе радиоперехвата, она была начальницей. Насколько мне было известно, она не умела расшифровывать коды. Ли рассмеялся:

– Да, она занималась радиоперехватом, ничего не понимает в дешифровке. Но ничего страшного в этом нет, главное, чтобы вы умели, ведь сейчас вы – замглавы подразделения 701 и начальник группы расшифровки кода «Возродим былую славу № 1».

Услышав это, я остолбенел:

– Я же не так много знаю, как же я могу брать на себя такую огромную задачу?!

– Все уже решено. Вчера документы были отправлены, я только вас информирую. После обеда начальник Те встретится с вами, сейчас у него совещание.

Он искренне поздравил меня с повышением сразу на три ранга. Теперь я – самый молодой замглавы подразделения в нашей системе. Казалось, я был без сознания, так и пребывал в оцепенении до тех пор, пока он не встал, чтобы уходить. Тогда я начал поспешно просить, чтобы организация пересмотрела свое решение, вряд ли я справлюсь. Я сказал, что это совсем не то же самое, что после легкой борьбы загнать утку на насест, они требуют невозможного.

Он без обиняков ответил:

– Если есть какие-то вопросы, выскажите их начальнику Те. Бесполезно говорить это мне. Но и разговор с начальником Те тоже вряд ли что-то изменит.

И действительно, когда я после обеда встретился с начальником Те, он прямо мне сказал, что у меня нет возможности отказаться.

– И не надо больше даже думать об этом! – поучал он меня звонким голосом. – Никаких сомнений! Просто радостно заступаете на должность! Прямо сейчас входите в роль! Нашей организации пришлось проявить жесткость, чтобы отозвать вас от Андронова. У вас нет возможности обсуждать это решение. Это во-первых. Во-вторых, ваша задача крайне важная, повторюсь, нашей организации пришлось проявить жесткость, чтобы отозвать вас от Андронова. Это говорит о том, что расшифровать шифр «Возродим былую славу № 1» намного важнее, чем любой другой. Это наша самая насущная задача. Первоочередная задача. Почему так срочно и так важно – это понятно. У старины Чана19 есть прекрасные мечты, к тому же он предпринимает и реальные действия. Вы, должно быть, знаете: в прошлом году Тайвань закупил у Америки современного вооружения на сумму один миллиард семьсот миллионов долларов. Один за другим проводятся военные маневры под лозунгом «Вернем Китаю былую славу», в Китай направляются целые партии шпионов, а сейчас поменяли шифр, и все в таком роде, и этим не ограничиваются. И все это говорит о том, что сейчас их призывы – это не просто слова. Они готовятся к крупным действиям. С другой стороны, допустим, что они только лишь говорят, но отправлено столько шпионов, и неясно, что они хотят, что говорят, что делают прямо у нас под носом. Мы ничего не знаем, не понимаем, мы не в курсе. Мы лишь вслепую тут нарушаем какие-то планы, там распускаем клевету, куда ж это годится? Это никуда не годится! Поэтому этот код «Возродим былую славу № 1» необходимо расшифровать, это наша первоочередная задача! В-третьих, если есть какие-то требования или проблемы, говорите, все в организации, включая и лично меня, приложат все усилия, чтобы помочь. Я понимаю, что, несомненно, возникнут огромные трудности. Я слышал, как начальник Лю говорил, что этот код – высочайшего уровня, самый продвинутый из тех, что использовал Гоминьдан до сегодняшнего дня. Его срок – тридцать лет. То, что такой высокоуровневый код отдали спецслужбам, а не военным и не высшим руководителям, уже само по себе говорит о том, что шпионская сеть играет необычную роль в операции «Возродим былую славу». Вы только что вернулись, поэтому еще ничего не знаете об этом коде, не знаете, с какими столкнетесь проблемами, и еще не понимаете, какие требования выдвигать. Ничего страшного, начальник Лю в курсе. Когда мы закончим, я передам вам код. Хорошенько вникните, подумайте, а потом составьте план действий, включая трудности и требования, и подайте в виде доклада, а я сразу же дам вам ответ. Как вы смотрите на это?

А что я мог сказать? Естественно, только одно: «Хорошо!» Что касается этого дела – работы и моего личного будущего, для меня это было полной неожиданностью, а вот в том, что касается моей жены Сяо Юй, я испытал потрясение, я был ошеломлен. Начальник Те сказал, что завтра в МИДе будет проходить панихида по моей жене, на которой он будет присутствовать в качестве учителя Сяо Юй.

Я спросил:

– Что это значит?

В ответ он тоже задал мне вопрос:

– Разве вы не чувствовали, что Сяо Юй оказывает вам действительную помощь? Смогли бы вы так успешно переправлять товарищу Самолету все эти разведданные, которые собрали, работая с Андроновым?

Естественно, не смог бы. Я же был студентом, редко имел возможность показываться на людях, тем более встречаться с женщиной намного старше меня. В действительности большинство добытых сведений я передавал товарищу Самолет через Сяо Юй. Она занималась секретарской работой в посольстве, а Самолет была родственницей начальника ее отдела, у них были хорошие отношения, они часто виделись, поэтому легко можно было передать материалы. Однако я всегда полагал, что Сяо Юй не в курсе моей истинной должности и уж тем более не знает о наших секретных связях с товарищем Самолет. Оказалось, что это не такой уж великий секрет! Начальник Те рассказал мне, что Сяо Юй все знала и сама давно была моей коллегой, но скрывала это от меня, чтобы облегчить давление на меня, ну и в рабочих интересах. В определенном смысле ее статус был даже выше моего! И именно поэтому начальник Те от имени руководства ее отдела принял участие в панихиде, ведь она была нашей коллегой, а работа в МИДе – это было лишь на словах, маска, прикрытие.

Для меня это стало настоящим потрясением. Я тут же подумал о том, что в смерти Сяо Юй, несомненно, есть скрываемые факты. Начальник Те сказал:

– Если говорить об умалчиваемых подробностях, то это не только причина смерти…

Действительно, «умалчиваемых подробностей» было столько, что я даже не знаю, с чего начать. На самом деле с того момента, как я познакомился с Сяо Юй, все, кажется, уже было предрешено. Это был действительно тайный мир, в котором отношения мужа и жены служили придатком рабочих отношений, прикрытием, частью мер по защите безопасности. И именно с целью прикрытия МИД провел гражданскую панихиду, в ведомственной газете была соответствующая статья, как будто им не терпелось всем рассказать, что во время работы за рубежом Сяо Юй «попала в смертельное ДТП» и «погибла при исполнении служебных обязанностей». Но и этого оказалось недостаточно. После панихиды начальник Те забрал у меня урну с прахом жены, а когда я заступил на должность в подразделении 701, то обнаружил, что урна прибыла в мою комнату раньше меня: образцовое обиталище души, перед которым дымились благовония, сквозь дым от которых на меня с фотографии смотрела Сяо Юй, словно нас разделял долгий и сложный путь.

Я понимал, что это было сделано, чтобы показать всем: Сяо Юй ушла. Как именно? Конечно же, «попала в смертельное ДТП». А если урна с ее прахом будет стоять в комнате, то эта новость быстро распространится и постепенно об этом узнают все в подразделении 701. Люди в нашей системе поднаторели в создании такого рода прикрытий.

03

Вернусь к моему рассказу. Когда мы встречались с начальником Те, на встрече присутствовал еще один человек – начальник отдела Лю.

Если секретарь Ли был как тело для Те – был у него на побегушках, подавал чай и воду, помогал заниматься повседневными делами, то начальник Лю был его мозгом, он был мудр, обладал даром предвидения, мог давать дельные советы и разрабатывать планы, обладал большой целеустремленностью и решительностью. Начальник Лю был одним из первых дешифровщиков нового Китая. Находившийся в его ведомстве отдел контролировал всю работу нижестоящих подразделений по дешифровке. Вскоре после того, как я вернулся с панихиды по Сяо Юй, начальник отдела Лю пришел ко мне в гостиницу. Он был предельно вежлив, называл меня «замглавы Ань», что было непривычно. Поначалу мы просто болтали, обсуждали общих знакомых, коллег, а потом разговор вышел на шифры и коды: его нынешняя работа вскоре станет и моей работой. Говоря о коде «Возродим былую славу № 1», он вдруг спросил меня:

– Заместитель Ань, скажите, когда вы учились в СССР, не слышали ли об одном ученом-математике?

– О ком именно?

– Елена Скинская.

– Естественно, слышал!

Она очень известная в СССР женщина, имеющая выдающиеся достижения в области математики, но как человек очень заносчивая и надменная. Говорят, однажды ее пригласил на обед Сталин, а она отказала, потому что хотела посмотреть футбольный матч. Конечно, Сталин ей этого не простил, и в результате ей пришлось бежать в Америку.

Лю спросил:

– А вам известно, чем она занималась после приезда в США?

– Да, она помогала американцам создавать шифры.

– Судя по всему, вы действительно много про нее знаете. Она ведь была однокурсницей вашего учителя Андронова, у них хорошие отношения.

– Да, Андронов часто упоминал ее имя. Вы наверняка знаете, что, уже будучи в Америке, она разработала для американских военных код, известный под именем «Беда века». Говорят, что это один из самых труднейших кодов, существующих сейчас. Но американцы все-таки не осмелились использовать его, потому что она ведь была родом из Советского Союза.

Лю сказал, что знает об этом, и спросил меня:

– А вы в курсе, что потом стало с этим кодом?

– Нет, не знаю.

– А я знаю. – И он передал мне папку с кучей материалов. – Код, который нам сейчас надо взломать, – «Возродим былую славу № 1» – это и есть разработанный Еленой Скинской код «Беда века».

Я не верил своим ушам!

Однако все обстояло именно так. Говоря словами начальника Лю, американцы побоялись использовать этот код, но просто так отказываться от него им было жаль, тогда они перепродали его на Тайвань, а Гоминьдан купил его, словно сокровище. Папка выскользнула у меня из рук… У меня возникла физиологическая реакция на услышанное: в глазах потемнело, ноги подкосились, казалось, что кровь потекла в обратном направлении… Тем же вечером я написал доклад начальнику Те, в котором особо подчеркнул, что код этот – высококлассный математический шифр, один из лучших в мире, а не просто цифровой код. По моему мнению, с нашими нынешними силами взломать его невозможно, чтобы сделать это, надо привлечь людей со стороны, и не просто обычных людей – надо найти выдающегося математика. Одновременно с этим я снова заявил, что это слишком трудная для меня задача, и снова предложил пересмотреть мою кандидатуру на должность начальника группы, отвечающей за взлом кода «Возродим былую славу № 1».

На следующий день после обеда передо мной появился секретарь Ли, за ним стоял начальник Те. Он вошел в мою комнату и, улыбнувшись, произнес:

– Судя по всему, вы лучше всех понимаете Скинскую.

– Она училась на одном курсе с моим учителем Андроновым.

– Теперь вы понимаете, почему я остановил свой выбор именно на вашей кандидатуре?

– Но у меня недостаточно способностей для этой должности, я не математик…

Начальник Те прервал меня:

– Вы уже подошли. Способность вовремя предоставить реальный, выполнимый проект – это показатель соответствия служебному положению. Честно скажу вам, меня давно уже предостерегали специалисты, что нашими нынешними силами не взломать этот код, поэтому поиск людей – необходимость. Скажите, кого вы хотите перевести к вам в отдел? Мы – потомки Цзу Чунчжи20, у нас нет нехватки в выдающихся математиках. А если есть, то отправляйтесь на поиски, приглашайте их. Если у вас не получится, я попробую пригласить их, у меня не выйдет, я найду того, кто справится. В общем, не надо боятся, что не сумеете пригласить, бойтесь, что не найдете, не сможете найти.

Как я, по правде говоря, пойду искать? Я же был всего лишь солдатом Восьмой народно-освободительной армии, потом переквалифицировался, у меня не было никакой теоретической базы, я был дешифровщиком, изучавшим это искусство с наставником. Я плохо разбирался в состоянии математической науки в Китае. Поставь передо мной шеренгу математиков, я не буду знать, кого выбрать.

Начальник Те выслушал меня и высказал свое мнение:

– То, что вы говорите о затруднениях, – это хорошо, но нельзя позволять затруднениям испугать вас. Я знаю, что в Америке все, занимающиеся криптографией, очень высоко оценивают этот код, но у нас есть благоприятные условия для его взлома, потому что Скинская – из Советского Союза, в ее коде наверняка присутствуют моменты, которые свойственны советской школе шифрования. За последние годы мы в разной степени контактировали и с учеными-криптографами, и с математиками из СССР, а раз были контакты, значит, есть понимание, и в этом наше преимущество. Во-вторых, вы столько проучились рядом с ее однокурсником Андроновым, и вряд ли не будет результата. Поэтому, я думаю, вы можете так не бояться трудностей, а если боитесь, то все равно выход один – встретиться с ними лицом к лицу, отступать нельзя! Это первое, о чем я собирался сказать.

Во-вторых, он потребовал от меня немедленно приступить к действию, завербовать кого надо и закупить что надо, нельзя терять ни минуты. Начинать надо сейчас, сначала – найти нужных специалистов, потом вернуться в подразделение 701 и развернуть работу, нельзя ждать, нельзя медлить.

В-третьих, начальник Те дал название этой операции. Он сказал:

– Код, который мы должны расшифровать, называется «Возродим былую славу № 1», а нашу операцию мы назовем «Лучший из лучших»21, если вы не хотите быть начальником группы, ничего, тогда я займу эту должность, а вы будете моим замом. Это – моя единственная уступка вам, но если вы опять будете говорить о трудностях и соберетесь бросить работу, то уж не обессудьте, я уже не буду так вежлив!

Это был его ультиматум.

У меня не было другого выбора, но я не знал, с чего начать. К счастью, был еще начальник Лю, который являлся выпускником-отличником математического факультета Университета Цинхуа22 и давно уже общался с учеными-криптографами, поэтому он сразу же подсказал мне кандидата. Этого человека звали Ху Хайбо, он недавно вернулся из Америки, несколько лет назад его завербовали для дешифровки секретные службы военно-морского флота. Он отличился на этой работе, расшифровав за короткое время несколько иностранных кодов высокого уровня. Все вращавшиеся в этих кругах изумлялись этому. Начальник Лю сказал:

– Он, несомненно, самая подходящая кандидатура, но, боюсь, маловероятно перетащить его к нам, разве что начальник Те сам возьмется за это дело.

Я доложил об этом начальнику Те, тот сразу же, ни минуты не колеблясь, лично отправился к соответствующему начальнику из ВМФ. Ху Хайбо в тот момент был в Пекине, но прибыл на следующий же день. Ему было сорок с лишним лет, на нем была синяя форма капитана первого ранга, он носил очки, имел пышную шевелюру, говорил медленно, и на вид был умным, интеллигентным человеком. Когда я подошел, начальники Те и Лю уже разговаривали с ним, было похоже, что они уговаривают его перевестись к нам, но капитан Ху уже отказался. Когда начальник Те представил нас друг другу, он, словно собираясь разрубить этот гордиев узел, решительно сказал:

– Давайте так: пока не будем говорить о переводе, думаю, это будет трудно сделать. Даже если вы согласитесь, не факт, что это будет возможно. Предлагаю компромисс: мы несколько месяцев попользуемся вашими услугами, а с вашим начальством я договорюсь, хорошо?

Капитан подумал, а потом искренне и немного растерянно произнес:

– Товарищ начальник, не то чтобы я не хотел, но… Как бы вам сказать… Код Скинской я не смогу взломать. Она создала код советского образца, а я никогда не соприкасался с такого рода кодами, не говоря уж об их изучении, так что, даже если я переведусь к вам, помочь ничем не смогу.

Начальник Те ответил:

– Никто не соприкасался с советскими кодами, ведь отношения между нашими странами такие прекрасные, по крайней мере были раньше, зачем нам было взламывать их коды? К тому же никто и представить себе не мог, что код Скинской в итоге окажется на Тайване!

Капитан Ху сказал:

– Да уж, раньше они всегда использовали американские коды.

– Поэтому это будет впервые, такого никогда не было, мы как будто заново сотворим мир! Вот почему операция носит название «Лучший из лучших»23. Однако, по моему мнению, все коды мира в чем-то похожи. Вы взломали столько кодов, никто не сравнится с вами в том, что касается опыта и навыков. И я все же надеюсь, что вы протянете нам руку помощи.

Капитан улыбнулся, качая головой:

– Товарищ начальник, вы не правы. Все как раз наоборот, все коды абсолютно не похожи друг на друга, советский и американский – это совершенно не одно и то же. Один – очень сложный, стремится создать глубокие затруднения, техническая составляющая в нем особенно велика. А второй стремится к тому, чтобы завести в тупик, он одерживает победу благодаря загадочности и хитроумности. Можно сказать, что они отличаются, как небо и земля. Один летит в небо, второй зарывается в землю. Между ними такая огромная разница. И это – результат продуманных действий ученых обеих стран, разрабатывающих коды. Они специально стремились к различиям, и чем их больше, тем лучше. И потом, в мире криптографов есть одно неписаное правило: тот, кто взламывает американские коды, не занимается кодами советскими, потому что не может этого делать. У каждого есть свои плюсы и минусы, таков уж человек, если силен в одном, в другом зачастую бывает слаб, и чем сильнее в одной сфере, тем слабее в другой. Вот и я так же, вы считаете меня сильным, но у меня нет достоинств, чтобы взломать «Возродим былую славу № 1», есть только слабые стороны. Возможно даже, что любой найденный вами математик будет сильнее меня.

Начальник Те указал на меня:

– Он ищет повсюду, но новичку придется начинать все в одиночку, я в душе не уверен, поэтому специально обратился к вам. Думал, что ваш приход прибавит уверенности. Я и не предполагал, что в этом деле столько всего скрыто.

Капитан ответил:

– Если найдете подходящего человека, то не будет играть роли то, что он новичок. Взлом кода можно сравнить с отношениями мужчины и женщины. Если ты много раз вступал в любовные отношения, не факт, что и на этот раз получится. Тут самое главное – чувство, предопределение и чуткость.

Он предположил, что не лишним будет сходить в НИИ Академии наук КНР и попробовать поискать там. В последние годы немало математиков вернулось из-за границы, и большинство работает именно там. Он сказал:

– Хотя не каждый сможет заниматься этим, но без математика тут точно не обойтись. Там людей много, есть из кого выбрать. Я могу предоставить вам материалы для отбора, они помогут вам подобрать подходящую кандидатуру.

Материалы были у него на работе, поэтому начальник Те велел мне пойти вместе с капитаном Ху забрать их. Мы все вместе вышли на улицу, и, пока ждали машину, он вдруг вспомнил одного человека и обернулся к начальнику Те:

– Если вы сможете найти ее, то она, скорее всего, именно тот человек, который вам нужен.

Он рассказал, что она работала раньше в американском центре Рэнд24 и, насколько ему известно, уже расшифровывала советские коды. Начальник Те широко открыл глаза и спросил: как же ее найти? Капитан ответил, что несколько лет назад он столкнулся с ней в Харбинском военно-промышленном университете, тогда это была молодая и красивая девушка, но потом она покинула университет, и где она сейчас, он не знает.

– Как ее зовут? – спросил начальник Те.

– Хуан Си.

– У нас есть имя, фамилия, место работы, разве же не найдем?

Начальник Те тут же дал мне указание разделить силы. Одна часть сотрудников под руководством начальника Лю отправится в Харбинский военно-промышленный университет искать женщину по имени Хуан Си, а вторая, под моим руководством, – в НИИ математики при Академии наук.

04

НИИ математики при Академии наук располагался в северной части района Хайдянь25, его двор казался вымершим. В тот же день после обеда я съездил в организацию, где работал капитан Ху, чтобы забрать документы, а на обратном пути как раз проезжал мимо и под видом просто прохожего проскользнул внутрь. Как только я прошел ворота, сразу же увидел статую Цзу Чунчжи, сверкавшую на солнце. Вдалеке какой-то юноша смотрел на солнце, словно пытался рассчитать, на какой высоте оно находится. Когда я уходил, встретил старика в очках для близоруких с толстыми линзами, он собирал только что высыпавшуюся из корзинки картошку. Одна укатилась в канализацию, но старик не сдавался: словно величайшее сокровище, он достал ее и положил в корзину. Судя по всему, моя страна сейчас в таком бедственном положении, о котором я не догадывался.

В тот же день вечером я заселился в институтскую гостиницу под именем Ян Сяоган. Для того времени гостиница была довольно высокого уровня, ведь в нее часто селили иностранных специалистов. За столом у двери сидел охранник, который, казалось, знает всех, кто входит и выходит. Когда я зарегистрировался на у стойки регистрации, увидел, что в холле сидят и беседуют двое иностранцев – мужчина и женщина. Я не понимал, о чем они говорят, но они точно были не из Советского Союза.

Примерно три часа назад секретарю местного парткома Вану позвонил руководитель Академии наук и сообщил, что я скоро «удостою их визитом». Он сказал:

– Как только он прибудет, немедленно сообщи мне. – Перед тем как повесить трубку, руководитель дал наставление: – У него особая миссия, вы должны гарантировать его безопасность.

Поэтому секретарь парткома, положив трубку, сразу же помчался в гостиницу и сел в только что отремонтированном холле, со страхом и трепетом ожидая моего появления. Периодически он, несмотря на дождь, выходил на улицу и всматривался вдаль, предполагая, что я прибуду в срок. Можно сказать, что он ждал меня и тщательно обдумывал, что именно он скажет во время моего «визита». Но когда я действительно появился, он всего лишь пару раз взглянул на меня, даже поздороваться не подошел, не говоря уж о «теплом приеме».

Причин такой негостеприимности было, как я думаю, две: во-первых, в тот момент шел дождь, было темно, и я, словно дезертир, скрывающийся от армии, вбежал в гостиницу. Выражение моего лица и одежда указывали на мрачное и взволнованное состояние, я никак не походил на «важную персону». А во-вторых, регистрируясь у стойки регистрации, я использовал ненастоящее имя – Ян Сяоган. Я обратил внимание на то, что сначала секретарь парткома отреагировал на мое появление: когда я вошел в холл, он внимательно и настороженно осмотрел меня, даже походил рядом, словно разведчик. Когда я пошел регистрироваться, он последовал за мной и для отвода глаз завел разговор с сотрудником за стойкой. Плохой был из него разведчик! Но когда я достал рекомендательное письмо, написанное на самой простой бумаге и свидетельствовавшее о том, что я всего лишь простой преподаватель некоего южного вуза по имени Ян Сяоган, он внезапно утратил ко мне интерес и сразу же отошел от меня. Я спиной чувствовал, как удаляются его тяжелые шаги. Закончив регистрацию, я отправился наверх и видел, что секретарь нервно прохаживается у двери. Его встревоженный взгляд то и дело устремлялся в дождливую темноту, словно я еще в пути и в любой момент могу материализоваться из этой темноты.

Говоря по правде, я и не думал, что из-за моей старой привычки пожилой секретарь парткома будет понапрасну нервничать больше часа. Я имею в виду свою привычку регистрироваться под чужим именем, но это иногда была насущная необходимость. При мне всегда было несколько незаполненных рекомендательных писем, мой выбор имени и статуса определялся личными предпочтениями и часто был случаен. Вот смотрите, в этот раз при заселении я засунул руку в рюкзак и нащупал какое-то письмо – у меня было много одинаковых по размеру и качеству бумаги. Сначала я вытащил рекомендательное письмо от правительства некой северной провинции на имя начальника отдела Синь Сяофэна, но подумал, что эта должность не очень подходит моему нынешнему виду – как мокрая курица, тогда я нащупал в рюкзаке другое письмо, это было письмо на имя Ян Сяогана. Нет нужды говорить, что и Синь Сяофэн, и Ян Сяоган – это не мои настоящие имена. Настоящее было Ань Цзайтянь, а положение – заместитель главы подразделения 701, кодовое имя – А705, что означало «пятый по старшинству в подразделении 701». Если говорить о количестве моих личин, то я не уступаю старым аферистам, можно сказать, что из списка в сто фамилий26 для своих фальшивых имен я использовал половину. Только в этот раз по пути на родину в течение восьми дней я употребил шесть имен – Ли Сяньцзинь, Чэнь Дунмин, Дай Сунмин, Лю Юйтан и др. Они в определенной степени отражают, сколько событий пришлось пережить за это путешествие и присущую мне осторожность. Осторожность, а не трусость. Осторожность и трусость, как и спокойное безразличие и подавленность, кажутся внешне похожими, но по сути отличаются, как небо и земля.

Секретарь Ван уже заказал для меня комнату – номер триста один. Это был сьют27, в котором находилась огромная деревянная кровать с классической узорной резьбой, на ней высились шелковые одеяла и подушки, москитная сетка была сделана из нейлона, тонкого и прозрачного, словно крылышки цикады. В номере также был раздельный санузел. Внешняя комната была просторной, со всем необходимым: здесь стоял уютный диван, модный телефон, вешалка, настольная лампа, чайный столик и чайные принадлежности, пепельница и другие предметы обихода, а под потолком вентилятор. Этаж был самый верхний, а местоположение – конец коридора, поэтому здесь не только было тихо, но и обеспечивалась конфиденциальность, и было чувство безопасности. Именно такой номер и был мне нужен, ведь я служил в особом подразделении 701. Но он был зарегистрирован на имя Ань Цзайтяня, а не Ян Сяогана. Ян Сяоган мог проживать лишь в обычном номере, которых было много, выбор был большой, в соответствии с моими пожеланиями мне достался номер двести один, находившийся под номером триста один. Это тоже был сьют в конце коридора, и хотя предметов обихода тут было меньше, но в целом он отвечал моим требованиям. Поэтому, после того как вошел, я решил остаться в нем.

Так как я всю дорогу бежал под дождем, то немного устал, поэтому после заселения я быстро помылся, лег и очень быстро заснул неспокойным сном. Однако оглушительный раскат грома разбудил меня. Я услышал, как что-то без остановки стучит по оконной раме. Не понимая, что происходит, я подошел к окну посмотреть. Оказалось, что справа от окна растет финиковая пальма высотой примерно с гостиницу. Было лето – пора цветения, ветви пышно разрослись, и одна из них доставала до моего окна и при помощи ветра нагло стучала в окно. Я выглянул наружу. Одно ответвление от пальмы росло прямо в стену под моим окном, и если бы его конец вовремя не спилили, вполне возможно, что он пробил бы стену и оказался прямо в комнате. А из-за того, что конец отпилили, само ответвление выглядело особенно толстым и прочным, оно словно образовывало мостик и заканчивалось прямо под моим окном. Физически сильный и не боящийся высоты человек мог бы подобраться к моей комнате, разбить окно и влезть внутрь.

Куда это годится?

Никуда не годится!

Поэтому я спустился и потребовал другой номер.

На стойке регистрации не согласились поменять номер. Я на ходу придумал несколько причин, по которым мне это необходимо, но их посчитали совершенно безосновательными и отказали мне. Так как я не испытывал страха, то и голос мой от волнения становился все громче. Но сотрудник гостиницы вообще не испугался, он украдкой поглядывал на находившегося за моей спиной секретаря парткома и с презрительным молчанием игнорировал меня. В отчаянии я, совершенно не похожий на человека, наделенного тайной властью, стал запугивать его:

– Я – гость секретаря Вана, посодействуйте, пожалуйста. Хорошо?

В этот момент секретарь Ван как раз стоял рядом, он был утомлен длительным ожиданием и, услышав мои слова, отреагировал немного нервно, но вежливо спросил:

– Я секретарь Ван, позвольте спросить: а вы кто?

– Я из подразделения 701.

– Ваша фамилия Ань?

– Да, меня зовут Ань Цзяйтянь.

Он ахнул, мгновенно подскочил ко мне и крепко пожал руку. Сила его рукопожатия и внешний вид давали понять, что он хочет как можно скорее что-то рассказать, я не знал, что именно, но понимал, что некоторые вещи нельзя рассказывать здесь, это может доставить мне неудобство. Поэтому я очень умело перевел рукопожатие в теплые объятия и, когда моя голова оказалась у его плеча, тихо произнес:

– Здесь неудобно говорить, отведите меня в мою комнату.

05

Естественно, это был номер триста один.

Войдя в комнату, я первым делом подошел к окну, чтобы посмотреть на ту ветку финиковой пальмы. Она раскачивалась на ветру, и звук, который она издавала, напоминал морской прилив. Казалось, ветвь пытается ударить меня, но никак не достает, за метр-два до меня она отскакивала обратно. Я подумал, что кошка, возможно, смогла бы допрыгнуть, но из людей лишь у Ши Цяня из «Речных заводей»28 была такая способность. Я верил в то, что я осторожный человек, но я также верил, что каждый сотрудник подразделения 701 должен был быть осторожным. Потому что, как говорил глава штаб-квартиры, «один сотрудник нашего подразделения стоит любого полевого командира».

И действительно, в то время радиостанция JOC каждый день вела трансляции для наших сотрудников в надежде на то, что мы перебежим на их сторону. За каждого предлагали определенную сумму, самая большая стоимость превышала несколько сотен тысяч долларов, самая низкая – несколько тысяч. Например, я, конечно, не стоил десятков тысяч, но моя цена была больше десяти. То есть тот, кто переправит меня в некую страну, получит эту сумму. Несомненно, на такие деньги всегда найдутся желающие рискнуть. Говоря по правде, во время командировок у меня всегда на душе было неспокойно, я подозревал всех и вся. Может, потому что я многое повидал, может, потому что ситуация была такая… Кстати, о ситуации – все знали, что положение серьезное, продолжает ухудшаться и неизвестно, до чего в итоге дойдет дело. Если подумать, ведь и правда, раньше никто не мог и представить, что наш былой «старший брат» СССР превратится в нашего противника, что две наших страны поссорятся и станут врагами, «меч будет вытащен из ножен и натянуты стрелы», ситуация будет крайне напряженной, что мы будем вести открытую и закулисную борьбу. А еще с каждым днем усиливающееся напряжение в Тайваньском проливе, Чан Кайши строит планы по «возрождению былой славы Китая»… В такой ситуации я четко ощущал, как уменьшается моя смелость, я становлюсь все более подозрительным и осторожным. Да, осторожным. Осторожным, а не трусливым. Но в моей осторожности была скрыта и трусость. Моя новая комната была намного лучше предыдущей, говорят, что в соседних номерах специально разместили двух охранников. Мне понравилось это ощущение. Ощущение безопасности. Судя по всему, товарищ секретарь парткома – не «ученый, который ничего не понимает в реальной жизни», как я про него слышал.

Высокого роста, с грузным телом, видной наружности, в отглаженном френче, со звонким голосом и необычной манерой держаться – таков был секретарь парткома Ван. Видимо, по этой причине я не узнал его, когда увидел в холле гостиницы. Он производил впечатление либо помощника начальника, либо просто начальника. У него даже не было очков, он совершенно не походил на сложившийся у меня в голове образ руководителя научно-исследовательской организации.

Но очень скоро я обнаружил, что он обладает присущими научному сотруднику качествами – дотошностью и упорством. Например, во все время нашей беседы он постоянно непроизвольно посматривал на часы, что говорило о том, что у него сильно развито чувство времени. Когда я выдвигал какую-то идею, он не сразу высказывал свое мнение, сначала все тщательно обдумывал и лишь тогда давал ответ. Перед разговором он даже потребовал мои документы, чтобы убедиться, что я и есть Ань Цзайтянь из подразделения 701. Но, даже посмотрев документы, он все равно не успокоился и продолжал задавать разные вопросы. Он сказал:

– Прошу прощения за откровенность, но в уведомлении, которое я получил, сказано, что вы приедете на джипе.

– Вас должны были уведомить о номере джипа.

– Да. Но почему вы приехали не на нем?

– Машина застряла по дороге.

В действительности я для сохранения своего инкогнито попросил водителя высадить меня у ворот и не дал ему въехать на территорию НИИ. Всего каких-то несколько сотен метров. Кто ж знал, что погода так испортится, и внезапно пойдет сильный дождь, поставив меня в затруднительное положение? Было совершенно очевидно, что Ван не поверил моим словам про застрявшую машину, но он не знал, как лучше спросить, поэтому промолчал. Чтобы завоевать его доверие, я решил позвонить тому вышестоящему начальнику, который присылал уведомление. На самом деле я был рядом с этим начальником, когда он днем звонил секретарю Вану. Я передал ему трубку. Он слушал слова начальника, и на лице его постепенно появилась улыбка. Положив трубку, он крепко пожал мне руку со словами:

– Простите за невнимание! – Потом с почтением усадил меня на диван, зажег сигарету, налил чай.

Я сел и сразу перешел к делу:

– Я приехал, чтобы найти у вас нужного мне человека.

– Какого человека?

Я задумался, открыл свой рюкзак со словами:

– Взгляните сами.

Сначала я достал конверт из бычьей шкуры форматом в одну восьмую листа, затем – маленькую бутылочку, напоминавшую чернильницу, потом – маленькую кисть, и все это выложил на чайный столик. Вслед за этим я вытащил из конверта кипу документов, среди которых был лист бумаги, который выглядел случайно затесавшимся среди важных документов. Я предельно внимательно рассмотрел его, а затем положил на столик и предложил Вану взглянуть на него. С шутливой интонацией я произнес:

– Видите? Тут написано, какой именно человек мне нужен.

Он поднес лист близко к глазам, потом взглянул на него с расстояния, оглядел справа и слева, брал его в руки и клал обратно, но ничего не видел.

– Это же чистый лист бумаги. Я ничего на нем не вижу.

Наконец с невольным подозрением он посмотрел на меня.

Это и правда был белый лист. Только он немного отличался от обычных листов бумаги. Он был толще, казалось, что его накрахмалили, от этого поверхность выглядела шероховатой.

– Не волнуйтесь. Все, что вам нужно знать, написано здесь, на этом листе.

Говоря это, я открыл бутылочку, взял кисть, обмакнул ее в жидкость и начал производить манипуляции с листком. Но я не писал ничего, я его закрашивал – легонько и осторожно, словно писал картину. Хотя я и говорю, что я закрашивал лист, на самом деле никакого цвета не было, даже появился какой-то белый дымок. Раздалось шипение, будто лист бумаги раскален, вода касалась его и тут же испарялась. Ван был изумлен:

– Что вы делаете?

– Взгляните, только смотрите внимательно.

Пока я говорил, на бумаге отчетливо проступали иероглифы, черта за чертой, как будто их выводила невидимая рука. Порядок черт был нарушен, но в итоге появились целые иероглифы, первым был иероглиф «данный», потом еще один, и еще, и еще, и так постепенно появлялись иероглиф за иероглифом, словно магическое письмо…

Это был документ, специально сделанный невидимым.

Для чего это было сделано? Естественно, ради сохранения секретности и безопасности. Таким образом, если бы со мной в дороге приключилась беда, например, я потерял бы что-нибудь по неосторожности, то, получив этот документ, никто сразу не смог бы раскрыть мой тайный статус и важную, совершенно секретную цель моей нынешней миссии. Задача эта заключалась в том, чтобы здесь, в главном месте проведения математических исследований, найти для нашего подразделения 701 лучшие кадры и осуществить взлом кода «Возродим былую славу № 1».

Взлом кода другой страны уже сам по себе является заговором, темной аферой, это скрытая война между странами или правительственными организациями не на жизнь, а на смерть. В то время ситуация с Тайванем была уже достаточно напряженной, война могла вспыхнуть в любой момент, и взлом кода «Возродим былую славу № 1» был актуальной задачей и самым главным секретом государства, нельзя было допустить никаких непредвиденных ситуаций. Если любой шелест ветра вдруг приоткроет завесу тайны, для нас это неизбежно создаст неблагоприятные условия в разных сферах и даже может повлиять на успех или поражение операции и контроперации «Возродим былую славу № 1». Это был вопрос безопасности нового Китая. По сути, это задание нельзя было провалить. Говоря более грубо, если дело провалится, то нельзя допустить, чтобы это произошло по моей вине, а то вся моя жизнь будет окончена. Исходя из этих соображений и собственного беспокойства, я перед отъездом осторожно обработал бумагу белым порошком, для того чтобы текст стал невидимым.

Невидимый порошок под химическим воздействием перекиси водорода превращается в белый дымок и исчезает, словно снег под лучами солнца. Когда маскировка спала, моя тайная задача оказалась написанной черным по белому на этом листе бумаги, яркие и торжественные иероглифы, казалось, смотрели в лицо товарищу Вану. Тот внезапно стал серьезен и, когда я закончил, спросил, сколько человек мне надо. Я поднял палец:

– Только один.

– Только один? – с сомнением спросил он. – Тогда… Есть какие-нибудь особые требования?

– Во-первых, это должен быть специалист, который обладает выдающимися успехами в математических исследованиях.

Он вытащил блокнот и стал записывать, бормоча про себя:

– Это должен быть математик. Первое.

– Тогда второе, – я подхватил его слова. – Этот человек должен уметь говорить по-русски, лучше всего, если он учился в Советском Союзе. В-третьих, нужно, чтобы это был абсолютно надежный в политическом плане человек. Лучше, если возраста он будет не слишком большого – молодой или средних лет, и хорош – о, если холостяк.

– Это все?

– Это все.

– Четыре требования. А нужен только один человек.

– Все верно. Это четыре основных требования, а первые три – главные. В общем, наш принцип: не надо много людей, чем меньше, тем лучше, а если найдется один, идеальный, то этого уже достаточно. Это не военная тактика «людскими волнами» – чем больше народу, тем сильнее. Здесь один математик должен попытаться взломать лабиринт, тщательно созданный другим математиком. И не важно, тот ли этот человек, кто создает этот лабиринт, или тот, кто его взламывает, – необходимо отобрать одного из ста, самого достойного. Вот такой человек нам как раз и нужен. Но я надеюсь, что вы предоставите нескольких кандидатов.

– Сколько примерно нужно?

– А что, разве у вас их много?

– Ну, десять с лишним наберется.

– Тогда давайте я с ними встречусь.

– Когда?

– Как можно скорее.

– Самое быстрое – завтра.

– Тогда организуйте как можно скорее.

Может, оттого, что я был слишком строг, или оттого, что он был чрезмерно напряжен, в общем, наша беседа была слишком деловой, не было никаких лишних слов, легкости, церемоний, никакого юмора, в результате, когда он уходил, мы даже не попрощались.

06

Утром следующего дня, поднявшись после завтрака в свою комнату, я увидел, что из соседнего номера охранников выходят два человека. Один из них был секретарь Ван, а другой был мне незнаком. Ван представил его, и я понял, что это один из тех, кто прибыл на собеседование. Он был кандидатом математических наук, в прошлом году вернулся из Советского Союза, и он был первым, с кем я встретился. После этого в мою комнату постоянно входили и выходили, люди, и к вечеру я провел интервью с двенадцатью кандидатами (из них было две женщины). Из них лишь половина провела в моем номере более пяти минут. Другими словами, их пребывание тут было очень коротким. Например, того, пришедшего первым кандидата математических наук, вернувшегося из СССР. Позже секретарь Ван сказал, что, по его мнению, это самая подходящая кандидатура, поэтому он лично привел его. Но в действительности, когда вошел он со мной в номер, я, не сказав ни слова, осмотрел его и попросил уйти.

Почему?

Секретарь Ван в недоумении расспрашивал меня почему.

Дело было так: когда мы вошли в номер, я специально молча напустил на себя надменный, презрительный вид.

На самом деле я проверял его психологические качества. Возможно, он даже не осознавал, что, когда я изображал молчаливое высокомерие, на его лице застыла радушная и заискивающая улыбка. Он был чрезмерно внимателен ко мне: когда я захотел закурить, он тут же подскочил и помог прикурить, по собственной инициативе заварил мне чай, и все в таком духе. Я подумал, что такой человек больше подходит для работы с людьми, а не для дешифровки в полнейшем молчании и одиночестве. Андронов любил говорить, что взламывание кодов – это беседа с мертвецом. Тебе не надо вслушиваться в слова или всматриваться в лицо собеседника и не надо быть к нему внимательным, ты должен всеми средствами вслушиваться в биение сердца мертвеца.

Да, взламывая код, ты слышишь биение сердца мертвеца!

Какое биение сердца у мертвого? Это парадокс. Расшифровка кода – это уже само по себе огромный парадокс. Почему считается, что взлом кодов самая жестокая и абсурдная профессия в мире? Потому что в нормальных условиях никакой код невозможно взломать в период его ограниченного действия, и это нормально, а вот его взлом – это уже ненормально. «Небесные тайны нельзя открывать», а твоя профессия – именно вскрытие тайн, из-за этого твоя судьба становится жестокой и абсурдной. Это означает, что у наших дешифровщиков должны быть такие отличные психологические качества, такие, как абсолютное хладнокровие – абсолютное хладнокровие перед лицом абсолютной жестокости и абсурда. То есть если человек, сталкиваясь с усердно изображаемым высокомерием, приходит в замешательство и, забыв о своем положении, раболепно пытается угодить, подстроиться, то можно представить, насколько он слаб и безволен. Как же я в таком человеке увижу перспективу? Следует иметь в виду, что свет, который мы ищем, – тонкий, словно паутинка, к тому же сверкает недолго, как молния. Вероятно, мы должны быть хладнокровными, словно мертвецы, не падать духом перед хаосом и бедами, и так день за днем, ночь за ночью, и только тогда возможно случайно натолкнуться на него.

Естественно, написание кодов – это особая наука, и для нее необходимыми и важными условиями являются выдающиеся математические способности и хорошие психологические качества. Это как два крыла – одно невозможно без другого. В определенном смысле я не мог быть уверенным, что мои суждения о математических способностях соискателей были абсолютно научными и логичными, возможно, я судил о них предвзято и неоправданно сурово. Но я могу утверждать одно: моя интуиция насчет их психологических качеств меня не подводила. Я руководствовался принципом разборчивости: иногда лучше вообще обойтись без людей, чем выбрать несоответствующих, нельзя ничего делать для видимости, когда людей много, это не обязательно хорошо, и, наоборот, если мало народу – не факт, что это плохо. Поэтому я, упрямо следуя своим принципам отбора, сначала отобрал шестерых из двенадцати, а потом устроил для них письменный экзамен.

Содержанием этого экзамена стали материалы для отбора из документов капитана Ху. Это были две математические задачи, созданные на основе уже расшифрованных кодов среднего уровня. Конечно же, это были не полные коды, но в определенной степени они отражали математические способности кандидатов и степень их понимания процесса дешифровки. В нынешних условиях это был единственный эффективный метод испытать их. Я решил сначала дать им одну задачу и два часа времени на ее решение. Это был экзамен «с открытой книгой», то есть можно было пользоваться любыми материалами, единственное условие – выполнить задание абсолютно самостоятельно. Чтобы показать свою искренность и выразить благодарность, я предоставил экзаменующимся и наблюдающим за ними питание из расчета два юаня на человека, а еще я выдал каждому по три юаня в качестве некоторой компенсации. Я выдал секретарю Вану сто юаней и талоны, по которым можно было в любом продовольственном пункте или мясном магазине купить десять цзиней29 риса и столько же свинины. Я заметил, что Ван остолбенел, уставившись на толстую пачку денег и два, непонятно, настоящих или фальшивых, талона. Он был смущен такой внезапной щедростью. В те годы у многих были проблемы с едой.

Дисциплина на экзамене была отличная, результаты тоже удовлетворительные, победили трое, жаль лишь, что те двое, которых так активно рекомендовал секретарь Ван, сдали пустые листы ответов. После обеда я огласил ему имена трех победителей и попросил договориться о встрече. Ван организовал встречу в его кабинете. Я дал им вторую экзаменационную задачу, чтобы они решили ее самостоятельно. В этот раз я специально не стал централизованно организовывать общий экзамен, потому что хотел проверить их моральные качества: смогут ли они при отсутствии контроля и ограничений так же придерживаться дисциплины? Не стоит и говорить о том, что нужный мне человек должен был быть среди них. Я явственно ощущал разочарование в моем выборе, исходившее от товарища Вана, возможно, причиной этому было то, что я не выбрал ни одного из тех, кого рекомендовал он. Но тут уж ничего не поделать, кто-то любит зелень, а кто-то редьку, я не могу составлять свое меню из продуктов, которые нравятся ему. Это как с банкетом, который он устроил в мою честь. Он много раз уговаривал меня выпить с ним вина, и каждый раз я решительно отказывался. Не пить ни капли вина вне дома – это была моя привычка, выработанная годами.

Так называемый банкет – всего лишь большее, чем обычно, количество людей во время еды; это все были местные институтские руководители и известные люди. Так как людей было много, разговоров тоже, время еды тянулось бесконечно долго. После окончания мы через холл направились на улицу. Внезапно я заметил, что на диванчике для гостей сидят несколько человек, среди которых находилась девушка, неотрывно глядевшая прямо на меня. Взгляд у нее был смелый и горящий. Она немного напоминала ветреную красотку. На вид ей было тридцать, может быть, чуть больше, губы накрашены ярко-красной помадой, на ней была «ленинка»30 в черно-белую полоску, на голове – белый платок, выглядела она по-заграничному, модно и соблазнительно, словно актриса, играющая роль шпионки в кино. В какой-то момент мне даже показалось, что она двусмысленно улыбнулась мне. Я не мог поверить, что это правда, уж лучше бы это была иллюзия. Даже если это был обман чувств, я все равно почувствовал обжигающий страх и больше не посмел коситься в ее сторону.

С этого момента все стало странным и запутанным. Через какое-то время, проводив секретаря Вана и его товарищей, по пути обратно я увидел эту самую женщину прямо у двери в мою комнату. При виде меня на ее лице опять появилась та же самая очаровательная улыбка. Она застала меня врасплох, я не знал, как реагировать. Чтобы скрыть неловкость, я спросил ее с осуждением в голосе:

– Что вы делаете?

– Жду вас, – моментально ответила она. У нее был приятный голос и улыбка.

– Зачем?

– Вы ведь ищете людей, вот я и пришла на разведку. Или вы не рады? – говорила она уверенно и смело.

– Чем вы занимаетесь? – холодно спросил я.

– Угадайте! – Она простодушно склонила голову набок.

Я грубо ответил:

– Не собираюсь!

Она немного смешалась, но вскоре снова улыбнулась.

– Вы такой злющий, словно я недобитый гоминьдановец! – засмеялась она. – Я не гоминьдановская шпионка, а патриотичная интеллигентка! Я только что из Америки, вернулась, чтобы служить родине в благодарность за возможность получить образование. Меня сам премьер Чжоу31 принимал!

Я слушал ее словно в оцепенении, не понимая, что происходит.

Она постучала в мою дверь и непринужденно сказала:

– Откройте и пригласите меня войти.

Моя рука уже потянулась к карману, чтобы вытащить ключи, но вдруг я остановился. Я спросил себя: ведь я ее вообще не знаю, разве годится приглашать ее в номер ни с того ни с сего? Ответ был отрицательным. Поэтому я пригласил ее пройти вниз в холл. Казалось, она была не слишком довольна, когда мы спустились вниз, и попросила отвести ее в дом для специалистов, так как там есть кофейня, где принимают иностранных гостей.

– Но я не иностранный гость, – ответил я.

– Мы можем прикинуться иностранными гостями! – Она бегло произнесла несколько фраз на каком-то непонятном мне языке.

Я еще думал, идти или нет, как она достала банкноту в десять юаней:

– Вас девушка приглашает, разве вам не стыдно мне отказывать?

Я подумал: почему она такая ненастоящая, как будто из книжки, разговаривает заносчиво, неприятно манерничает, словно играет на публику? В итоге я все-таки пошел с ней, но по дороге сказал сам себе: есть в ней что-то предвещающее неприятности, лучше держись от нее подальше, уходи при первой же возможности. Она словно поняла, о чем я думаю, и, утешая, произнесла:

– Не надо подходить ко мне со старомодными взглядами, иначе я покажусь вам каким-то странным существом. Я не странная, а всего лишь независима в своих суждениях и поступках. Они здесь все как по шаблону сделанные, абсолютно одинаковые, а я выделяюсь из толпы, поэтому вам стоит познакомиться со мной.

В темноте мне показалось, что и голос ее какой-то искусственный, и в речи постоянно проскальзывают иностранные слова, у меня от нее появлялись мурашки. Я задавался вопросом: что же она за человек?

07

Ее звали Хуан Ии, она, как и говорила, была патриотичной интеллигенткой, до возвращения на родину работала под руководством известного математика Джона фон Неймана32, так что ее также можно было считать известной особой. Я помню, как Андронов говорил мне, что фон Нейман сейчас самый выдающийся дешифровщик, у него два мозга – один мыслит по-западному, другой – по-восточному… Во всем мире лишь он один может расшифровывать как восточные, так и западные коды. Он собрал вокруг себя учеников с востока, чтобы глубоко понять таинственную мудрость Востока. Поэтому некоторые говорили, что его ум намного сложнее, чем у Эйнштейна33, еще более непостижимый.

Про счастливый случай, который свел Хуан Ии и доктора Неймана, знали многие, чему способствовала ее уникальная способность считать на счетах, которая была наследственной. В городе Тайюань уезда Индэ провинции Гуандун в родовом храме семьи Хуан висит табличка с подписью самой вдовствующей императрицы Цыси34 – «Первые счеты двух провинций Гуандуна и Гуанси». Имелся в виду дедушка Хуан Ии. В последние годы жизни старик поддерживал Сунь Ятсена35, и даже какое-то время заведовал приходом и расходом денежных средств временного правительства36. Из этого потомки сделали вывод, что он был «бухгалтером Сунь Ятсена». Хуан Ии с трех лет занималась с дедом – училась считать на счетах. К тринадцати годам, когда она отправилась в среднюю школу Гуанчжоу, ее скорость расчетов с помощью счетов не намного отличалась от скорости расчетов пожилого деда. Незадолго до смерти старик подарил ей свою драгоценность – счеты из слоновой кости, которые стоили тысячу золотых монет, в результате чего у других потомков глаза полопались от зависти.

Оставшиеся в наследство от деда счеты действительно были редчайшими, размером они были с половину пачки из-под сигарет, напоминали изделия из яшмы и умещались в сложенных ладонях, а их удивительный материал и мастерство исполнения были изумительными. Они были вырезаны из цельной слоновой кости, и то, как они были выполнены, было исключительно выдающимся, в мире им не было равных. К тому же сто пять костяшек сверху были покрыты золотым напылением, они сияли и сверкали, приятно холодили руку. Они нравились всем. Можно сказать, что налюбоваться этими уникальными счетами было невозможно. Они были выполнены в такой тончайшей технике и так искусно, что их можно было назвать не счетами, а драгоценностью, которой стоит лишь любоваться, а использовать нельзя, ведь костяшки были такими маленькими, словно горошинки. Простые люди не умели ими пользоваться, им приходилось передвигать костяшки кончиком ногтя.

Однако Хуан Ии именно с их помощью смогла померяться силами с лучшими мастерами. Поначалу она пользовалась своими ногтями, а потом – искусственным, похожим на тот, с помощью которого играют на пипе37. Ее мастерство было прежним, она с легкостью владела ими. Малюсенькие костяшки она передвигала со скоростью урагана, казалось, что «вздымается песок и передвигаются камни». Ощущение было такое же, как и при взгляде на актера на ходулях, передвигающегося со скоростью ветра. В этом заключалось ее мастерство и ее гордость. В любом месте и в любое время она носила при себе эту драгоценность. В печальные и радостные моменты, нужно это было или нет, она доставала счеты и разогревалась, иногда – чтобы продемонстрировать свое умение, иногда – чтобы покрасоваться. У нее вошло в привычку выставлять свои умения напоказ, это происходило на подсознательном уровне. Благодаря такому таланту к ней всегда было приковано внимание, она врезалась в память.

В тысяча девятьсот сорок втором году за выдающиеся достижения народное правительство направило Хуан Ии в Массачусетский технологический институт38 получать степень доктора математических наук. Однажды известный профессор Джон фон Нейман приехал прочитать им курс лекций. Вероятно, чтобы привлечь внимание выдающегося математика, Хуан Ии во время лекций и в перерывах доставала свои счеты, надевала искусственный, ярко-красный ноготь и начинала стучать костяшками, моментально приковывая к себе взгляд профессора, который смотрел на ее манипуляции, словно завороженный. Через год на защите докторской диссертации она еще раз столкнулась с этим великим математиком, и он сказал ей:

– Мой секретарь только что ушел от меня, если ваша сегодняшняя защита тронет меня так же, как и ваше владение счетами, то я приглашаю вас к себе в помощницы.

В итоге она и правда стала помощницей профессора Неймана и, таким образом, в мгновение ока превратилась в заметную фигуру в международных математических кругах. После образования Нового Китая шесть министерств и академий, включавших Министерство кадров, иностранных дел, образования, Академию наук КНР, опубликовали открытое письмо с призывом ко всем патриотам, находящимся за рубежом, вернуться на родину и помогать в строительстве нового государства. Письмо было подписано премьером Чжоу Эньлаем, в нем были указаны имена двадцати одного ученого, среди которых была и Хуан Ии. Таким образом, она вернулась домой и стала самой молодой женщиной-профессором в возрасте всего двадцати шести лет. Потом она еще ездила на восемь месяцев в СССР в качестве приглашенного ученого и привезла оттуда новое прозвище – Волжская Рыбка, скрытый смысл которого мало кто знал.

Естественно, все это я постепенно узнал потом, а в тот вечер мы пришли в кафе, немного посидели и разошлись, практически ничего не сказав друг другу. Мне удалось улизнуть от нее. Кофейня была маленькая, переделанная из бывшей аудитории, хозяйка – женщина средних лет, похожая на уроженку Синьцзяна39, но на самом деле она была родом из Казахстана. Говорят, мужем ее был советский специалист, приехавший сюда на работу, а она открыла это кафе специально для специалистов из СССР, но сейчас большая часть из них уже уехала, включая и ее мужа, а она осталась. По словам Хуан Ии, у нее сейчас были отношения с одним местным, она осталась из-за него, а не ради кофейни. После отъезда большого количества специалистов дела этой кофейни шли все хуже и хуже – когда мы вошли, там был всего один посетитель непонятной национальности, но точно иностранец. У него была большая борода во все лицо, как у Карла Маркса. Словно завороженный, он слушал мелодию «Дружба будет длиться, пока существуют Небо и Земля», которая доносилась из проигрывателя. Когда мелодия закончилась, он на ужасном китайском попросил хозяйку поставить ее еще раз. Так как кофейня была пуста, она казалась огромной, и, возможно, именно из-за этого, когда снова полилась музыка, Хуан Ии пришла в голову мысль пригласить меня танцевать.

Конечно же, я был против:

– Я не танцую!

– Не умеете? Я вас научу!

Она решительно настаивала на своем, а я так же решительно отказывался. Мне это казалось нелепым – танцевать в кофейне, да еще и с незнакомой женщиной. Я даже и думать-то о таком не смел, не говоря уж о том, чтобы осуществить. Но в Хуан Ии словно бес вселился: увидев, что я ни в какую не соглашаюсь, уж не знаю, может, для того, чтобы отомстить мне, пошла к тому бородачу. Тот радостно поднялся, да еще и поблагодарил меня, будто я даровал ему такую замечательную возможность. Перед тем как начать танцевать, Хуан Ии сказала что-то по-русски хозяйке, та рассмеялась, вышла из-за стойки и присела за мой столик. Она вполне сносно говорила по-китайски, если не учитывать ее некрасивый акцент, смысл был понятен. Она спросила меня, являюсь ли я бойфрендом Кармен.

– А кто такая Кармен? – спросил я.

Хозяйка указала на Хуан Ии:

– Она.

– Разве ее не Хуан Ии зовут?

– Да, судя по всему, ты не ее бойфренд! – рассмеялась хозяйка.

Потом она объяснила мне, что Хуан Ии – это ее настоящее имя, а Кармен – прозвище, здесь ее все так называют. Я спросил, почему именно Кармен.

– Тебе она не кажется обаятельной? Такой же обаятельной, как Кармен.

Говоря по правде, в тот момент я не знал, что Кармен – это литературный персонаж, но если судить о ее обаянии, то мой ответ однозначный: нет! Абсолютно нет! Я подумал: это разве обаяние? Да она же просто психопатка! Ненормальная! Сумасшедшая!

Глядя на этих двух противных людей, которые вились рядом со мной, словно мухи, я всем телом ощущал дискомфорт, поэтому вскоре ушел по-английски, не прощаясь.

На следующее утро я отправился к секретарю Вану, чтобы посмотреть личные дела трех отобранных мной кандидатов и заодно расспросить о Хуан Ии. Ван вкратце рассказал мне о ней, и я почувствовал его уважение к ее математическим способностям и научно-исследовательскому духу. В настоящее время существует две исследовательские темы, к которым приковано мировое внимание, одна из которых – возглавляемая ею тема «Численное дифференцирование и нормальное распределение». Вот только в его голосе слышался легкий намек на критику ее «ничем не скованного поведения».

– Я считаю, что она – классический образец человека, у которого развит большой мозг, но не развит мозжечок. У таких людей очень высокий коэффициент умственного развития, но у них слабо развита способность к самоконтролю, они не в состоянии контролировать свои мысли и действия, они говорят и ведут себя слишком независимо, слишком свободно, ничего не стесняясь. И поэтому часто подвергаются осуждению. Некоторые говорят, что в ней слишком много буржуазного.

Глядя на меня, секретарь Ван добавил:

– Но разве есть в мире стопроцентно совершенные люди? У всех есть недостатки. Она много лет провела в Америке, естественно, подвергалась идеологическому влиянию, мы, с одной стороны, должны ее перевоспитывать, а с другой стороны, нам следует понять ее! Я понимаю ее, поэтому часто прошу не «ходить в чужой монастырь со своим уставом». Ее проблема, по сути, в том, что она не делает этого или делает недостаточно, не пытаясь влиться в коллектив. Но я верю, что со временем у нее получится.

Я подумал: раз она такая способная, почему же он ее мне не рекомендовали? Когда я спросил об этом секретаря Вана, он рассмеялся:

– Вы же уже с ней познакомились, как вы полагаете, она подошла бы? Она же, говоря вашими словами, «не в своем уме»!

И то верно, разве сможем мы использовать ее? Она, самое большее, всего лишь «муха, обладающая мышлением».

Выходя из кабинета секретаря, я все пытался выкинуть Хуан Ии из головы, но это оказалось не так-то легко. Ее образ, звук голоса, слова, танцевальные движения, словно назойливая муха, постоянно кружились перед глазами. Говоря по правде, неплохой отзыв Вана пробудил во мне интерес к ней. Я полагал, что такие люди обычно являются головной болью для начальника, а тут все не так, что говорит о ее феноменальных способностях в профессиональном плане. На вид сумасшедшая, она была полна талантов. То, что мне казалось неприятным, другие могли счесть милым. Например, та хозяйка кафе… Судя по всему, Хуан Ии не была просто сумасшедшей, такую женщину не оставишь без внимания. Мне даже захотелось получше ее узнать, но я подумал о том, что вчера вечером поставил ее в неловкое положение (тем, что ушел, не попрощавшись), и если сейчас пойду к ней по собственной инициативе, то может так случиться, что она посмеется надо мной. Еще я подумал о том, что такая, как она, будет выглядеть инородно у нас там, все-таки это особая организация с сильной дисциплиной, твердым укладом жизни и установленным образом мышления. От таких мыслей ее образ слегка потускнел.

Зажав в руке дела кандидатов, я вернулся в гостиницу и, открыв дверь в комнату, обнаружил на полу два конверта. Я сразу понял, что это наверняка их листы с ответами. Вчера я снова задал им запутанные задачи, собираясь определить, кого в итоге выберу, по их ошибкам, скорости, а также простоте решения. Сейчас двое уже принесли свои варианты ответов. Я уселся и начал их просматривать – оба варианта были верны, что меня очень порадовало. Я ведь только что размышлял о том, как же мне выбрать победителя, если все трое не сдадут решения вовремя или сдадут, но неправильные. А сейчас, как видно, у меня есть выбор уже из двух кандидатов. Их варианты решений показали, что, хотя у них обоих есть свой собственный стиль и сильные стороны, по ощущениям и по степени легкости трудно было выделить кого-то одного и определить, кто лучше, а кто хуже. То есть я мог выбрать любого их них по своему усмотрению, и итоговый выбор зависел теперь от их личных дел. Поэтому я приготовился как следует изучить их и определить это. В этот момент я услышал, как кто-то стучит в дверь. Открыв ее, я обнаружил Хуан Ии.

Она стояла и смотрела на меня все с той же загадочной улыбкой.

– Вы что-то хотели? – спросил я.

– Естественно! – ответила она. – Но успокойтесь, я не собираюсь приглашать вас танцевать!

– И какое у вас дело?

– Можно я войду? – Не дожидаясь моего разрешения, она вошла, на ходу произнося это. – Я пришла на собеседование. Вы же не запретите мне войти?

– На какое собеседование? – Я прикинулся, будто не понимаю, о чем речь.

– Вы же приехали набирать талантливых сотрудников? – Она смотрела на меня широко открытыми глазами.

– Да. – Я не собирался вступать с ней в разговоры, а хотел лишь избавиться. – Но я уже нашел нужного человека, моя работа на этом закончена.

– А, то есть я опоздала?

– Да.

– Вы еще так и не сказали мне, как вас зовут.

– Моя фамилия Ань. Ань Цзайтянь.

– Товарищ Ань, где вы работаете?

– Как и вы, в одном НИИ.

Она снова спросила:

– А зачем вы набираете людей?

Не вдаваясь в детали, я ответил:

– Чтобы они делали то, что может сделать математик, и выполнить свой долг гражданина.

– Хватит уже говорить так надменно, господин Ань!

– Здесь нет господ, есть только товарищ.

– Это тоже надменная фраза! – Она громко рассмеялась.

В этот момент порыв ветра взметнул верхнюю страницу решения одного из кандидатов, и стала видна задача. Хуан Ии совершенно очевидно заинтересовалась знаками в ней; бросив на нее взгляд, она спросила:

– Это вы сделали?

– Не я, а тот, кто мне нужен.

– Это задача для того, кто вам нужен?

– Да.

– Я могу взглянуть?

Не получив моего разрешения, она взяла лист в руки.

Я холодно улыбнулся:

– Это не решишь просто с помощью смелости, наглости и улыбок.

Она ответила невпопад, словно размышляла вслух, очутилась где-то в полном одиночестве:

– Это математическая игра… Тема специально усложнена… Тот, кто ее придумал, несомненно, имеет психические отклонения…

Словно лунатик, она подплыла к стулу, уселась, выпрямив спину, и начала бессознательно шевелить губами, как в полусне. Я испугался такой внезапной перемене – от сияющей улыбки до нынешнего пугающего состояния отстраненности, казалось, не было никакого перехода, ни начала, ни связки. Как будто в ней был какой-то волшебный переключатель, который мог по ее желанию менять состояние. Через некоторое время она, внезапно очнувшись, подняла голову и сказала:

– Я могу решить эту задачу, но надо немного времени. Можно забрать с собой? Или решать здесь?

Я разрешил ей забрать задание с собой, да еще и вторую задачу дал в придачу. Взяв их, она удалилась, словно во сне, в этот момент она выглядела совершенно не так, как когда только пришла ко мне.

Я проводил ее до дверей. Она шла как сомнамбула, и, глядя на нее, я почувствовал, что и сам становлюсь сомнамбулой.

Я и правда стал грезить наяву.

08

Примерно через полчаса я услышал в коридоре ее шаги, приближавшиеся к моей двери, но перед ней звук шагов затих, а стука не последовало. Я увидел, как под дверь просунули какие-то бумаги. Я поднял их – это был лист ответа и какая-то записка. Самое интересное, что наверху записки был изображен мой портрет в виде милого персонажа комиксов, он как будто служил обращением, внизу под ним было написано:

«Я за двадцать семь минут вышла из первого лабиринта, придуманного вами. Уверена, что получу за него максимальный балл. Я также посмотрела второй лабиринт, если бы было время, то я выбралась бы и из него. Но у меня сейчас нет времени, мне надо идти на занятия. Попутно замечу, что, исходя из моих знаний о коллегах, вовремя решить первое задание могли лишь Се Синго, Чжан Синь и У Гупин, а второе – только Се и У, а Чжан Синь наверняка сдал пустой лист. Ха-ха, приятно было познакомиться!»

Уверен, в этот момент мои глаза широко распахнулись от изумления, потому что все написанное ею было правдой! Выполнившими оба задания действительно были лишь Се и У! Я невольно глубоко задумался над ее запиской, в голове зазвучал голос Андронова: «Большинство кодов взламываются вольно или невольно, и большинство талантливых дешифровщиков находятся так же – намеренно или нет».

И правда, я и подумать не мог, что за столь короткое время, которое уходит на курение двух сигарет, она решит первую задачу. Это просто немыслимо! Я возбужденно мерил ногами комнату, периодически выглядывал в окно, ожидая, что она поскорее закончит занятия и вернется сюда. Выглянув в очередной раз, я увидел ее с папкой для лекций, она вышагивала грудью вперед, словно гордая принцесса. В сумасшедшем волнении я смотрел на нее. Внезапно она, как будто почувствовав это, подняла голову и посмотрела на мое окно. Наши взгляды встретились, казалось, она удивилась и обрадовалась и тут же послала мне воздушный поцелуй.

Мда, что за человек… Не знаю, как описать ее, как? Но в тот момент я уже понимал, что, каким бы человеком она ни была, главное, чтобы в политическом плане не было вопросов, я добьюсь для нее смягчения требований. Иными словами, когда Хуан Ии так легко и просто справилась с моей задачей, я так же легко и просто внес ее в список кандидатов, поэтому я надеялся, что она как можно скорее решит вторую задачу. Время приближалось к полудню. Я подумал, что стоит выделить ей номер, чтобы она успела до двух часов.

Однако она ответила:

– В этом нет нужды.

– В смысле – нет нужды? Раз вы прибыли ко мне на собеседование, то должны в соответствии с моими требованиями выполнять поставленные задачи.

– Тогда ответьте, для чего вы набираете людей.

– Не спрашивайте об этом. Если подойдете, то вы и так сами все узнаете, в противном случае не узнаете никогда.

– Это нечестно. Я не знаю, что буду делать, как же понять, хочу ли я делать это?

– Ничего не поделать. На самом деле, это тоже часть испытания, в вас должен быть революционный дух, вы должны ставить интересы государства превыше всего и с готовностью выполнять все, что надо.

– Судя по всему, мой революционный дух пока недостаточно высок.

– Тогда вам остается только отказаться. – Я взял бумаги с ответами двух кандидатов и помахал ими. – Как вы и говорили, эти двое справились с обеими задачами, а вы пока только с одной. Если я вас сейчас выберу и вы станете их конкуренткой, это будет несправедливо по отношению к ним.

Она ответила:

– Скажу вам честно, я очень хорошо знаю этих двоих. Если вы нанимаете их, чтобы они работали самостоятельно и совершили что-то потрясающее, то выбор ваш неверен. Особенно это касается Се Синго.

– Почему?

– Я очень хорошо его знаю. Он силен в научных изысканиях, подходит к ним аккуратно и кропотливо, он – классический пример человека, обладающего терпением. Но творческая жилка в нем отсутствует. Если вам нужно проводить исследования, тогда он – лучший партнер. Если вы изложите ему общую идею, он шаг за шагом выдаст красивое решение, к которому невозможно будет придраться, сделает даже лучше, чем вы ожидали. Но если вам надо, чтобы он в одиночку что-то сам разрабатывал, то в этом он не силен, ему недостает мужества и способностей для этого.

– Вы сотрудничали?

Она снова вернулась к своему легкомысленному и интригующему тону:

– Вы о каком сотрудничестве спрашиваете? О работе? Или о чем-то другом? Я вам так скажу: мы сотрудничали в разных сферах. По работе мы сейчас в одной рабочей группе, а что до другого, то это мое личное дело, а что именно – додумайте сами. – Тут у нее на губах заиграла нехорошая улыбка.

С некоторой неприязнью к такому ее тону я холодно сказал:

– Мне неинтересно ваше сотрудничество в других сферах, а вот что мне действительно интересно, так это почему вы говорите мне гадости о нем.

– Вы не услышали, как я его хвалила? Я говорю правду.

– Но вы не думали, что это не так, что ваши такие слова могут отразиться на том, возьму ли я его на работу? Боюсь, что это и есть ваша цель, потому что вы в ваших исследованиях нуждаетесь в нем, поэтому боитесь, что я его переманю к себе.

Она громко рассмеялась:

– Вы меряете благородного мужа мерой низкого человека, смотрите на меня свысока! Скажу по правде, я как раз надеюсь, что он уйдет… Эх, скажу как есть: мы раньше были вместе, а теперь нет, вот так вот. Вы, должно быть, можете представить, каково работать рядом людям, которые когда-то встречались, а теперь разошлись. И хотя мы не стали врагами, все равно остались какие-то нерешенные разногласия. Кому же захочется каждый день мешаться другому? Хоть с опущенной, хоть с поднятой головой ходи – все равно встретитесь. Если он вам понравился, то забирайте его к себе. Если вы хотите, чтобы он был вашим или чьим-то еще помощником, то он – лучший напарник! Он все делает с большой ответственностью, отдает все силы работе. Но если он вам нужен, чтобы в одиночку совершить что-то небывалое, то только затрудните его, у него и правда нет таких способностей.

Снаружи раздался звук шагов. Хуан Ии, прислушавшись, сказала:

– Не иначе как наш секретарь Ван идет, чтобы пригласить вас на обед. Я ухожу, вы ведь все равно меня не позовете обедать.

Я напомнил ей:

– Так вы будете участвовать в собеседовании?

Она рассмеялась:

– Нет, увольте!

И ушла.

Шаги, оказалось, принадлежали не секретарю Вану, а повару из столовой. Он пришел, чтобы позвать меня спуститься вниз и пообедать. После обеда я пригласил к себе Се Синго и У Гупина. Их личные дела я уже просмотрел, теперь хотел пообщаться напрямую. Однако меня самого удивило, что говорил я с ними в основном о Хуан Ии, как будто на уме у меня была лишь она одна, она была как рыбья кость в горле, мне хотелось выговориться. Из этого можно сделать вывод, что Хуан Ии таким своим «ничем не скованным поведением» вызвала мой сильнейший интерес и любопытство. Говоря с двумя кандидатами о ней, я на самом деле хотел разузнать правду о ней. Из их слов у меня сложилось такое впечатление: Хуан Ии, которую увидел я, была настоящей, но при этом это было еще не все, не все ее грани. В их глазах она была еще более талантливой, строптивой, бесстыжей, порочной и загадочной. Говоря словами Се Синго, с которым у нее были отношения, в ней сочетаются ангел и демон, она – наполовину ангел, наполовину демон.

Следует отметить, что у меня сложилось такое же впечатление, они всего лишь подтвердили его. То было необычное ощущение, оно дразнило меня. Я четко понимал, что яркие формулировки и различные доказательства, приведенные двумя кандидатами, не только не укротили мое любопытство по отношению к Хуан Ии, но еще больше подогрели его, добавив ощущение ее чрезмерного присутствия в моей душе. А когда я стал сравнивать ее с ними, то почувствовал, что в ней больше порока и темперамента, они – домашние, а она – дикая. Да, у меня было такое чувство, и оно было сильным, таким сильным, что хотелось выговориться, излить его кому-нибудь.

В этот момент я уже четко осознавал, что мне нужны не они, а Хуан Ии! Потому что в мире криптографии все знают, что коды антинаучны, античеловечны. Антинаука – это тоже своего рода наука, поэтому для разработки и взлома кодов также требуются мудрость, знания, навыки, опыт и талант. Но еще для разработки или для взлома нужно «злое сердце», потому что они еще и античеловечны. По сути, коды – это обман, сокрытие, это тайный заговор. На войне не возбраняются хитрости, коды – это оружие, тайное оружие, самая большая хитрость на свете. В этом мире, полном коварства, предательства, зла и жестокости, строптивый, немного порочный и дикий человек, возможно, сможет легче выжить, чем другие… Подумав об этом, я схватил телефон и сообщил секретарю Вану, что хочу с ним увидеться.

Во второй половине дня я направился к Вану.

Его кабинет находился на третьем этаже; когда я поднимался по лестнице, столкнулся лицом к лицу с одной женщиной. Почему я ее запомнил? Потому что, когда она проходила мимо, я заметил, что она плачет, одной рукой прикрывая рот, другой – грудь. Голова ее была низко опущена, ее фигура выражала горе и безысходность. Позже от секретаря Вана я узнал, что она вышла из его кабинета, поэтому и он был не в настроении, он не был так вежлив, как раньше, когда мы встречались. Он спросил, что мне нужно, и я прямо ответил: хочу взглянуть на личное дело Хуан Ии.

– Хуан Ии? Да зачем она вам? Вы… – с выражением удивления и презрения на лице пробормотал Ван. От бывшей осторожности и беспокойства не осталось и следа. – Вас ведь не сбили с толку те хорошие слова, которые я о ней сказал?

Я покачал головой.

Секретарь продолжал:

– Вы тогда не сказали, что собираетесь выбрать ее, поэтому я и подобрал добрые слова в ее адрес. Но раз вы хотите взять ее, то, скажу вам, моя позиция тверда: она не подходит, совершенно не подходит. – Увидев, что я не отвечаю, он добавил: – Конечно, у нее есть свои достоинства, она умная, у нее широкий кругозор, она обладает выдающимися профессиональными способностями, может достигнуть успеха в работе и способна работать в одиночку, но… Некоторые слова трудно произнести вслух, однако поверьте мне: она – проблемный человек, не подходит вам.

Я спросил, что это за проблемы, но Ван ответил, что это ее личная тайна, ему неудобно это обсуждать. Я ответил, что для нашего подразделения 701 не существует никаких «личных тайн». Действительно, говорить с нами о личных тайнах по меньшей мере неумно, это прямо-таки проявление неуважения к нам. Потому что мы и есть самая большая тайна. К тому же у кого могут быть секреты перед нами? У частных лиц? У других государств? Мы живем тем, что раскрываем чужие тайны, мы и сами стали тайной для других. Нам не по нраву такое ощущение, мы хотели его как-то смягчить, поэтому лучшим выходом стало то, что слово «тайна» исчезло из нашего лексикона. Мы его выковыряли. Выковыряли, словно неприятный прыщ.

Секретарь Ван увидел, что моя позиция тверда, и рассмеялся:

– Я могу вам сказать, но только вам одному. – Он снова улыбнулся. – Так же, как и о вас известно только мне одному.

Я молча ждал продолжения.

Секретарь сказал:

– На самом деле, если бы вы пришли раньше на пару минут, то узнали бы, в чем состоит ее, товарища Хуан Ии, проблема. За минуту до вашего прихода от меня со слезами вышла женщина.

– Я внизу столкнулся с ней. Это была женщина средних лет в белом свитере?

– Да-да, она.

– Я видел, что она плакала. Из-за чего?

– А вы спросите товарища Хуан Ии, она лучше всех расскажет, ведь именно она соблазнила мужа той женщины.

Перед глазами возник ее волнующий взгляд, улыбка, смех… Я задал глупый вопрос:

– Вы проверяли? Кто кого соблазнил?

– Это и без проверок понятно. Она соблазнила мужа той женщины.

– Как вы можете быть так уверены без проверки?

– Вы не в курсе, а я слишком хорошо ее знаю.

С этими словами он достал из ящика несколько писем, я бегло пролистал их. Это все были жалобы. Часть – анонимные, другие – подписанные, но все они были на одну тему: Хуан Ии разлагается в идеологическом плане, ведет беспорядочную половую жизнь. В некоторых письмах четко указывалось, с кем, когда и где. Просматривая письма, я спросил Вана, кто все эти люди. Он ответил, что разные: кто-то работает в их организации, а кто-то – со стороны.

Я произнес:

– Откуда столько? Это же невозможно!

– Да, в обычных случаях невозможно, но с ней всякое может быть. Не буду от вас скрывать, я спрашивал ее об этих людях в надежде, что она опровергнет написанное, ну, или как-то будет оправдываться, но так и не услышал от нее таких слов. Не услышал… – Вздохнув, он продолжил: – По правде говоря, это нехорошо влияет на людей и вызывает большой резонанс. Практически на каждом заседании руководства кто-нибудь встает и предлагает наказать ее или уволить. Но, к ее счастью, у нее есть на руках карт-бланш – то, что ее пригласил вернуться на родину сам премьер Чжоу Эньлай. В противном случае ее давно бы уже с треском выгнали. Ох уж эта Хуан Ии… Обычно люди, что называется, «поют песни тех гор, куда приезжают», а она, вернувшись в Китай, все еще поет западные песни. Ну куда это годится? У нас ведь совершенно разные нормы морали. Разве можно так себя вести?

Я спросил:

– У нее есть семья?

– Какой мужчина выдержит ее?

– Может, выйдет замуж и все наладится?

– Вы думаете, что она не была замужем? Да она дважды была замужем и дважды разводилась!

– Это было раньше или сейчас?

– И раньше, и сейчас. Как нам известно, она была замужем в Америке, муж ее был химик из Фуцзяни. Они разошлись перед ее возвращением на родину. А вернувшись, она сошлась с оператором Чанчуньской киностудии, но вскоре после свадьбы они развелись, потому что у нее был роман с другим мужчиной.

– А, тот другой, не женился на ней после ее развода?

– Женился? Да кто на такой женится-то? Она сама мне говорила, что иллюзий по поводу брака у нее нет. Потому что никто не хочет, по правде, жениться на ней, все эти мужчины лишь хотят хорошо провести с ней время, и все. Поэтому она сознательно катится по наклонной, ведет себя еще более распущенно. По правде говоря, у нас же здесь научное заведение, поэтому мы мыслим более широко, многие жили за границей, поэтому в какой-то мере можем смириться с ее поведением. А вот смогла бы она иметь такое же положение в других организациях? Ее бы уже давно вырвали, как ядовитый сорняк. И скажите мне: вам нужен такой человек в организации? Я советую вам не брать ее, в этом нет никакой необходимости. Ответственно заявляю: товарищи Се Синго и У Гупин не отстают от нее в профессиональном плане, они могут делать то же, что и она. Их идеологическая подготовка и образ жизни не вызывают никаких нареканий, если выберете их, они будут добросовестно работать, а если выберете ее, то вполне возможно, что она еще не успеет закончить порученное, как ее натура себя проявит. А в таком случае разве ваша организация не примет меры? И тогда она не сможет продолжать начатое дело. Таким образом вы навредите и ей и себе. Зачем?

Откуда секретарь Ван мог знать, что чем больше он говорил, тем сильнее становилась моя решимость выбрать именно Хуан Ии? Потому что я понимал: в мире кодов и шифров, наполненном коварством, вероломством, пороком и жестокостью, выжить способен лишь человек дерзкий, строптивый и немного испорченный. И еще я подумал, что, хотя в нашем подразделении 701 люди и не таких свободных взглядов, если она взломает код «Возродим былую славу № 1», ей простят многое. Поэтому, хотя Ван говорил горькую правду из самых лучших побуждений, но от своих планов я не отказался и все равно потребовал дать мне ее личное дело.

Секретарь Ван разочарованно спросил:

– Вы правда собираетесь взять именно ее?

Я успокоил его:

– Сначала мне надо посмотреть ее дело, а потом уже приму решение.

Но на самом деле я уже принял решение: если нет никаких других проблем, то я беру ее!

09

Только я вошел в комнату, вернувшись от Вана, как в дверь постучали. На пороге стояла Хуан Ии. Она была без куртки, темно-синий свитер обтягивал ее фигуру, показывая все ее изгибы, он обтягивал грудь, казалось, что там выросли две маленькие головы. Мой взгляд ненароком натолкнулся на них и отскочил, словно меня ударили током. Я произнес:

– А я как раз искал вас.

– Я уже второй раз прихожу.

– Зачем вы меня искали?

Она протянула листок бумаги:

– Вот, сдаю экзаменационную работу.

Оказывается, сказав «Нет, увольте», она отправилась домой, чтобы решить задачу. Я сразу же посмотрел ее решение и результат – все было абсолютно верным. Душа возрадовалась, и я удивленно воскликнул:

– Доктор Хуан!

Она сказала:

– Не надо так меня называть. Сейчас я всего лишь студентка, которая сдает вам экзамен.

– Ну и как вам кажется, как вы сдали?

– Я не могла ошибиться.

– Недаром вы – доктор!

Она снова прервала меня:

– Говорю же вам, не зовите меня доктор! Какой доктор? Знаете, как я отношусь к званию доктора?

– Как?

– Днем – доктор, а ночью – нет.

– В каком смысле?

– В том самом. Доктор – тоже человек. И по вечерам также ищет утех и наслаждений.

Произнеся это, она захохотала, сложившись пополам от смеха. В этот момент мой взгляд опять случайно упал на ее грудь – такая большая, она соблазнительно выпирала из-под одежды. Я подумал, что секретарь Ван говорил правду. Будет ли правильным брать ее на работу? Эта мысль промелькнула, и тут же я прогнал ее. Я подумал, что вопрос не в том, подходит она или нет, проблема в том, где искать такую, как она, ведь и с фонарями не сыскать.

Отсмеявшись, она с серьезным видом спросила:

– Вы только что сказали, что искали меня. Зачем?

Я тоже с серьезным видом ответил:

– Хочу задать несколько вопросов, надеюсь, вы ответите правду.

Она кокетливо сказала:

– Только не задавайте трудных вопросов.

– Вопросы не трудные, но отвечайте честно.

– Это легко, говорите, задавайте вопросы.

– Вопрос первый: вы когда-нибудь раньше занимались дешифровкой кодов?

– Занималась.

– Хотели бы продолжить?

– Нет.

– Почему?

– Потому что это работа не для человека, а для нечистой силы.

– А вы знаете, кто я такой?

– Немного. Вы ведь из секретной организации, так?

– Так. Хотите работать у нас?

– Не хочу. Особенно в секретной организации.

– Почему особенно не хотите работать в секретной организации?

– Разве это место для такого человека, как я?

– А какой вы человек?

– От природы люблю свободу и романтическую жизнь, боюсь любых ограничений, люблю, когда меня ничто не сковывает.

– А зачем же вы тогда пришли ко мне на собеседование? – сердясь, спросил я с укоризной.

Она рассмеялась:

– Вы и правда думали, что я пришла на собеседование, чтобы устроиться к вам на работу? Я же даже не знаю, что у вас за организация. Как это возможно? – Когда она отсмеялась, лицо ее стало серьезным. – Честно говоря, я пришла на собеседование, чтобы познакомиться с вами. Все эти дни коллеги только и говорят, что о вас, мне стало любопытно, вот я и пришла.

Я и сердился, и был втайне рад. Сердился на ее неуважение и циничность, а радовался тому, что раз так, значит, то, что я увидел, было правдой: никто не помогал ей справиться с заданиями. Она действовала непреднамеренно, и я совершенно случайно столкнулся с ней. Найденное случайно зачастую оказывается тем, что надо, и сможет пройти проверку.

Вернусь к моему рассказу. Утром я созванивался с капитаном Ху, надеялся, что он приедет и мы вместе посмотрим работы Се и У, чтобы я наконец мог определить, кого беру на работу (Тогда я еще не обдумывал кандидатуру Хуан.)

И как раз в этот момент он приехал. Войдя в номер, капитан Ху посмотрел на Хуан Ии, бросился к ней, крепко пожал ее руку и в восторге закричал:

– Хуан Си! Ты не помнишь меня? Я – Ху Хайбо! – Он обернулся и взволнованно обратился ко мне: – Вот! Она – та, которую я рекомендовал вам найти! Это – Хуан Си!

Позже я узнал, что после развода с оператором ей было очень плохо, она даже подумывала о самоубийстве, поэтому наша организация отправила ее на год в Советский Союз в качестве приглашенного ученого, чтобы она развеялась немного. Вероятно, чтобы полностью покончить с прошлым, она перед поездкой сменила имя. Видимо, чтобы сжечь за собой все мосты, после работы в СССР она не вернулась в Харбинский военно-промышленный университет, а приехала сюда, в Пекин.

В общем, это и была Хуан Си.

Ну что тут можно еще сказать? Нам нужна она!

Тогда я сказал Хуан Ии:

– Официально уведомляю вас о том, что вы приняты на работу. Мы сейчас же займемся оформлением документов для перевода.

– Вы шутите? – со смехом спросила она.

– Я не шучу. Это правда, нам нужен такой специалист, как вы!

– Нет! – Она повысила голос. – Я нужна вам, но вы мне – нет!

Капитан Ху начал ее уговаривать все обсудить, не принимать поспешных решений. Она попыталась успокоиться, подошла к окну и, стоя спиной, тихо сказала:

– Нет, я не поеду с вами. Вы ничего не знаете обо мне. Я… Я плохой человек…

Я ответил:

– Я знаю о вас. И верю, что сможете совершить что-то значимое на службе в нашей организации.

Она снова взвилась и крикнула:

– Но я не хочу! Я не поеду с вами!

– Сейчас уже ничего не поделать.

Она бросилась ко мне с угрожающим видом:

– Я вам не подчиняюсь! – И собралась уходить.

Я спросил, куда она направляется. Она ответила:

– К начальству! Я не поеду с вами!

Капитан Ху сказал:

– Ваше начальство тоже слушается его.

Она уставилась на меня и внезапно сквозь зубы осуждающе спросила:

– Да кто вы такой? Ненавижу вас!

Когда капитан Ху уговорил ее сесть, я сказал:

– Судя по всему, вы действительно ничего о нас не знаете. А хотели бы узнать? Я думаю, что так как я вас все равно уже нанял, то могу сказать правду. Я – заместитель главы особого подразделения 701, сейчас у меня в руках самые высочайшие полномочия, если я кого-то выбрал, то нельзя отказаться, можно лишь последовать за мной.

– А если не поеду с вами?

– Это невозможно.

– Я прошу вас!

– Я не разрешаю.

Помолчав немного, я приступил к обработке:

– Товарищ Хуан, вы сами говорили, да я это и так знаю, что вы – патриотически настроенная интеллигентка. И если безопасность страны требует именно вас, вы же не откажете, а то, чем вы будете заниматься напрямую, касается безопасности государства. Это дело святое! Я надеюсь, в вас не взыграет чувство противоречия, вы справитесь со своим настроением и поедете со мной.

Она была решительна и непреклонна, никак, ни в какую не соглашалась. В итоге капитан Ху придумал план, как уговорить ее, обмануть:

– Он же всего лишь руководитель невысокого ранга, не надо с ним ругаться, это бесполезно. Я предлагаю вам поехать с ним, а там уже поговорить с более высоким начальством и обозначить свою позицию. Вот это будет иметь смысл.

Этот прием сработал, и она согласилась поехать со мной.

Одновременно с этим капитан научил меня, как начальник Те должен разговаривать с ней:

– Когда начальник Те встретится с ней, пусть он не ведет с ней идеологическую пропаганду, не читает наставления. Все это для нее не имеет значения.

А что же лучше сказать? Капитан Ху продолжил:

– Кто наступает первым – берет инициативу в свои руки. Надо ей сказать: вы должны приехать, это обязательное условие, и оно не обсуждается. А на этой основе обсуждать можно ее условия. Так вы покажете не только свое уважение к ней, но и проявите свой авторитет.

– А если она будет морочить нам голову? Выдвинет условия, которые мы не сможем удовлетворить? Что тогда?

– А что она может попросить такого, что вам не под силу? К тому же это само по себе уже тактика. Сначала вы окажете на нее психологическое давление, чтобы она поняла вашу решимость и узнала силу и авторитет.

Я подумал, что он прав, и отвел Хуан Ии к начальнику Те. Пока они беседовали, запершись в кабинете, я в волнении мерил шагами коридор. Я знал, что начальник всегда действует быстро и решительно, разговаривает четко и громко и выглядит очень авторитетно, но в душе у меня все равно не было уверенности. То, что оказывало впечатление на нас, произведет ли впечатление на Хуан Ии? Она, словно маленькая сумасшедшая лошадка, привыкла вольно пастись в степи, если она захочет скандалить, она будет скандалить, она никогда не попадала в такую ситуацию. Я не знал, сможет ли начальник Те оказать на нее психологическое давление так, как подсказал капитан Ху. От волнения у меня сильно стучало сердце.

Через полчаса дверь распахнулась, вышел довольный начальник Те и хлопнул меня по плечу:

– Отлично! Она работает на тебя! Завтра же забираешь ее.

Я остолбенел. Не знаю, что там ей сказал начальник Те, но она теперь работает на меня. Это было что-то немыслимое. В то же время я почувствовал невообразимую радость, которая, словно кровь, потекла по сосудам от сердца через все тело обратно к сердцу.

Начальник Те увидел, что я радуюсь, как идиот, подошел и на ухо прошептал:

– У нее есть одно условие.

– Какое?

– Когда она взломает код «Возродим былую славу № 1», то уйдет, да еще заберет с собой одного человека.

– Кого?

Начальник Те с удивлением посмотрел на меня:

– Это ее личная тайна, как я могу знать?

Мой рот растянулся в улыбке:

– Если она поможет нам взломать код, пусть забирает не только человека, но и горы!

На следующее утро я уехал вместе с Хуан Ии. С собой я взял также ящик, который передал мне начальник Те, – большой и тяжелый железный ящик, из которого наружу торчала красная нить. Что в нем было, начальник не сказал, но я, глядя на высовывающийся фитиль зажигательной бомбы, понимал уровень секретности. Это было что-то совершенно секретное, несомненно, имевшее отношение к коду «Возродим былую славу № 1», ни в коем случае нельзя было допускать ошибку. Другими словами, если в пути я столкнусь с непредвиденными обстоятельствами, первое, что я должен сделать, – это не спасать свою жизнь, а поджечь фитиль, чтобы все секреты, хранившиеся в ящике, в мгновение ока превратились в прах…

10

Молодой человек, как вам кажется, то, что я говорю, – годится?

Однако я уже выдохся, я устал, завтра продолжим разговор…

11

Ты пока не торопи меня с рассказом, взгляни сначала на эти фотографии.

На этих фотографиях – я молодой, вот эта – особенно четкая. Таким я был в молодости, вполне представительный, да? Некоторые говорили, что нос у меня хорош – высокая переносица, узкие крылья. Мужчина, которому можно доверять. Другие твердили, что у меня красивый рот с большими, четко очерченными губами, выдающие твердый, спокойный характер. А кому-то нравился мой лоб – правильной формы, со светлым междубровием; видно было, что это лоб мужчины с большим потенциалом. Взгляни теперь на это фото – какой я высокий и большой; поговаривали, что у меня телосложение настоящего мужчины, что женщины любят таких, как я, – молчаливых, серьезных, крепких, представительных, с блестящим будущим и обладающих силой духа. Но, по правде говоря, в молодости меня не любила ни одна женщина, мне было трудно завязывать отношения; я пробовал три раза и не преуспел, в итоге мне помогла организация. Я это к тому говорю, что хотя в глазах других людей я выглядел как настоящий мачо, но когда я встретил Хуан Ии, мне было уже далеко за сорок, у меня была жена и дети, и женщины не представляли для меня тайны. Я имею в виду, что, несмотря на то что она, словно цветок, распустилась рядом и говорила странно, но соблазнительно, меня это не волновало и не ввергало в панику, я не обращал внимания.

Нужно сказать, что дорога до подразделения 701 прошла без приключений, проблема возникла, лишь когда мы спешили на поезд.

В то время поездов было не так много, как сейчас. К тому же наше подразделение находилось в захолустном городке, как говорят, размером «не больше пули». До того как наша организация перебралась сюда, здесь и вокзала-то не было, поезда с грохотом пролетали мимо и никогда тут не останавливались. Поезда – это тебе не машины, поезда заносчивы и не остановятся, лишь завидев человека. Тут, правда, надо смотреть, что за человек. Что касается нас, сотрудников подразделения 701, поезда всегда следовали туда, куда и мы; где не было путей, их прокладывали, где не было платформы, ее возводили. Таким образом, на этом клочке земли благодаря нашему появлению поезда послушно стали останавливаться. Но из Пекина был лишь один поезд в день, к тому же останавливался он на очень короткое время, всего на три минуты. Его время отправления было ровно в одиннадцать часов дня. Из-за того что Хуан Ии не хотела ехать со мной, переживала это очень эмоционально и постоянно чинила какие-то препятствия – то какие-то дела доделывала, с кем-то хотела повидаться, она так затянула время, что мы в одиннадцать только влетели на платформу. Еще раз подчеркну, поезд – это не автомобиль, который можно остановить по желанию. Поезд глуп, и, как я ни кричал, он все равно тупо ехал вперед и не остановился. Я смотрел, как медленно, вагон за вагоном, проплывает мимо состав, наполненный огромным количеством людей, а затем он покинул платформу. Я так разозлился, что готов был вытащить рельсы из железнодорожного полотна!

Если упустишь поезд, то в обычной ситуации мы поехали бы на следующем, то есть пришлось бы задержаться еще на один день. Ключевым был вопрос не времени, а безопасности, моей безопасности и тех тайн, которые были при мне. За мою безопасность отвечала одна цепочка, я не знаю, как именно, но знаю, что точно они то были рядом, то далеко, иногда они были повсюду. В каком-то смысле они знали о моем месторасположении лучше меня самого. Я еще не прибыл, а они уже знали, во сколько я приду, я и не собирался уходить, а они были в курсе, когда это случится. Однако у меня есть основания полагать, что в тот день в одиннадцать часов, когда поезд, на который я должен был сесть, отходил от платформы, они с чувством выполненного долга уже вернулись домой и забыли обо мне. От таких мыслей у меня невольно на душе заскребли кошки. Когда человек паникует, то волей-неволей совершает импульсивные поступки. Я сам нашел службу безопасности на вокзале, показал свое удостоверение и потребовал, чтобы они позвонили по одному телефонному номеру. Я и сам не совсем точно знал, чей это номер, но знал, что если возникнет какая-то непредвиденная ситуация, требующая срочного вмешательства, то нужно по нему позвонить. Не успел я и пары фраз сказать, чтобы полностью описать ситуацию, как собеседник на том конце провода отдал мне два приказа.

Во-первых, ждать там, где я сейчас нахожусь.

Во-вторых, сейчас нам организуют отъезд.

Через десять минут начальник вокзала появился передо мной.

Через полчаса он лично отвел нас в вагон первого класса экспресса со словами, что этот поезд специально для нас остановится на полминуты в нашем захолустном местечке. Я был поражен такой неожиданной честью и сразу подумал о том таинственном телефонном номере. Я действительно был не в курсе, что это за номер, и не знаю об этом и по сей день. Но чувствую и имею все основания считать, что это номер кого-то обладающего огромной властью. Может быть, кого-то из Чжуннаньхая40, а может, откуда-нибудь из еще более засекреченного места.

Не стоит и говорить о том, что этот звонок не только избавил меня от возможного тревожного ожидания, но и позволил мне вполне насладиться комфортом и спокойствием путешествия. Я и раньше ездил в мягких вагонах, но всегда в толпе незнакомых людей, но вот как сейчас, в отдельном купе, – это было впервые. Здесь были только я и Хуан Ии. Создавалось ощущение, что это был филиал подразделения 701, где мы могли без всяких запретов обсуждать рабочие дела. Если бы захотели объясниться в любви, то это тоже было бы возможно, не надо было прятаться, поджав хвост. Это были особые условия, подтолкнувшие Хуан Ии в ее вольной манере излить мне свои чувства.

Она сказала:

– Вы вот так насильно перевели меня в вашу организацию. Это ведь не потому, что я вам понравилась и вы хотите, чтобы я испытывала к вам чувства?

Честно говоря, за эти несколько дней я уже привык к ее манере говорить все что вздумается, не считаясь с мнением окружающих, и к манере вести себя, больше не пугался, поэтому спокойно ответил:

– Кем ты меня считаешь? У моей дочери уже бойфренд есть!

– Даже если есть семья, человек все равно может испытывать чувства.

– Разве это не будет аморально?

– Это не аморально, а романтично! Разве у вас никогда в жизни не было романтики?

– В крайне трудные военные годы мы опирались на оптимистический дух революционного романтизма и одну за другой одерживали победы над трудностями и опасностями.

– В итоге освободили весь Китай, – подхватила она, – чтобы у нас, эмигрировавших за границу патриотично настроенных интеллигентов, была своя страна, свой дом.

– Да, – ответил я.

– Но у меня сейчас нет дома.

– Будет.

– Вы меня утешаете?

– Нет.

– Но я чувствую отчаяние.

– Почему?

– Потому что тот, кто мне нравится, не любит меня.

– И кто же вам нравится?

– Вы!

Вслед за этим она сказала, что в гостиницу ко мне она пришла потому, что в тот день после обеда она шла со спортплощадки и увидела в окне меня, и, хотя расстояние было далеким, ей глубоко запали в душу моя красота и серьезный вид.

– Я уверена, что вы тоже смотрели на меня.

– Нет, – соврал я, – я вас увидел впервые, когда вы пришли ко мне.

– О, и что вы почувствовали, когда увидели меня? Какое было первое впечатление?

– Вы немного отличаетесь от других.

– Не возникло никаких тайных желаний?

– Нет.

– Я вам не нравлюсь?

– Нет.

– Вы боитесь, что я вам понравлюсь?

– Возможно.

– Вы – трус! Зря только носите личину настоящего мужчины.

– Возможно.

– Но мне-то вы все-таки нравитесь. Возьмите меня за руку, пожалуйста!

Естественно, я ей отказал.

Но проблема была не в этом, а в том, о чем обычно молчат. Меня раз за разом поражало то, что такие слова легко и непринужденно, без смущения и раздумий, откровенно и без околичностей слетали с ее губ, словно это было что-то обычное, нормальная просьба. Раньше я только слышал, но теперь испытал на себе это головокружение и напряжение, как будто погружаешься в пучину. Я отчетливо понял, что она – ангел в обличии демона. Да, как бы там ни было, у нее была и ангельская сторона, она была необыкновенно красива, и в то же время ее интеллект, личность, положение также были выше и значительнее, чем у других людей. Такие женщины являются незаурядными, словно вышедшими из снов и иллюзий. Как бы ты ни искал их, не найдешь, на них можно натолкнуться лишь случайно. Однако я чувствовал, что в ней таится и дух нечистой силы, это была любвеобильная колдунья – обжигающая своей красотой, обворожительная, сумасшедшая, смелая, острая на язык, с необузданным нравом, эгоистичная и непосредственная, не признающая ни человеческих законов, ни велений неба, без стыда и совести. Незаурядная личность – колдунья – красавица – любвеобильная – умная – необузданная – тук-тук – тук-тук. По мере приближения поезда к подразделению 701 все сильнее становились мои опасения, ведь я привез не математика, который взламывает коды и шифры, а «ядовитую траву», подвергшуюся тлетворному влиянию западного буржуазного мышления.

12

Человек, которого я нашел, в каком-то смысле становился частью меня. Ее успехи в будущем будут частью моего успеха, ее плохое поведение тоже станет частью моего образа. Исходя из своей извечной осторожности и плюс к этому из опасений за нестандартные высказывания и действия Хуан Ии, я, вернувшись в подразделение, не стал расписывать начальнику ее волшебные таланты и различные предпосылки для успешного взлома кода. Например, я умолчал о том, что она была помощницей Неймана, жила в Москве, рассказал только в общих чертах, что она – математик, очень свободная по характеру, даже немного своенравная и, должно быть, подойдет для работы по дешифровке кодов.

В этом был мой замысел: не надо, чтобы у людей было много завышенных ожиданий, следует быть сдержаннее, вести себя тише, и тогда в случае положительных результатов проявится эффект неожиданности, будет ощущение удивительной победы.

Но сотрудники подразделения 701, казалось, не могли больше ждать. На следующий день после моего прибытия начальница Ло созвала всех посвященных на встречу со мной. Среди пришедших был заместитель начальницы и по совместительству глава отдела дешифровки Чэнь Эрху, начальник отдела математических вычислений Цзян, начальник аналитического отдела Цзинь и другие – в общем, все они были профессионалами. Собрание только называлось «встречей», на самом деле это была мобилизация. Мы не только прямо там принесли присягу, поставили свои подписи и вскрыли таинственный железный ящик (внутри находился шифровальный аппарат, разработанный Скинской, три монографии Скинской по теории чисел, а также черный кожаный чемоданчик со списками всех офицеров трех видов войск Гоминьдана и всех служащих отделов безопасности и полиции на местах), но и объявили о создании особой группы, главой которой назначили меня. В помощь мне выделили десять первоклассных специалистов по математическим расчетам и пять аналитиков. Начальники Цзян и Цзинь сами вызвались вступить в ряды особой группы, что я, естественно, горячо приветствовал. Я также пригласил и заместителя Чэня, но тот не хотел участвовать, а я не стал настаивать. Он в общих чертах рассказал мне обо всех сотрудниках своего отдела дешифровки, предложил мне встретиться с ними и познакомиться, и если мне кто-то понравится, то он его сразу же отпустит. Я согласился. И тут без спросу встряла Хуан Ии:

– А если нам понравитесь вы?

Чэнь холодно ответил:

– Как начальство решит.

Собрание продолжалось, но я явственно ощущал некоторую неприязнь Чэня к Хуан Ии. Я чувствовал, что проблема именно в ней, не следовало ей сразу же разговаривать в таком тоне, тем более с Чэнем, надо было быть скромнее и осторожнее, он ведь не только начальник, но и один из лучших мастеров дешифровки. По меньшей мере он был до ее приезда и будет после ее отъезда абсолютным авторитетом в области дешифрования нашего подразделения. Но в словаре Хуан Ии, скорее всего, не было слова «скромность». И в этом была ее проблема.

После собрания я собирался отвести Хуан Ии в отделы математических вычислений и дешифровки, а также в аналитический отдел, так сказать, для ознакомления. Но она выглядела слегка утомленной, ей не хотелось никуда идти, она лишь попросила меня прогуляться с ней во дворе. Мне пришлось бродить с ней повсюду, можно считать, что я показал ей обстановку. Я обнаружил, что, куда бы мы ни пришли, везде нас встречали любопытные взгляды. Нас рассматривали словно диковинку, как будто окружающие узнали какую-то тайну. У нее было прекрасное настроение, то туда посмотрит, то об этом спросит, увидит красивый цветок – сорвет, заметит маленькую птичку – побежит за ней. Так мы вышли за пределы строго охраняемой территории в жилой район и в итоге дошли до дворика отдела охраны. Посреди двора росла огромная магнолия, усыпанная еще не раскрывшимися бутонами белых цветов. Увидев эти бутоны и цветы, Хуан Ии взволнованно вскрикнула. Под деревом располагался цементный стол для пинг-понга, на котором в тот момент играли в китайские шахматы солдаты. При виде нас они все подняли головы и уставились на Хуан Ии. Начальник охраны Юань заметил, что ей понравилась магнолия, и приказал одному из солдат залезть на дерево и сорвать для нее один цветок. Солдат уже было собрался лезть вверх, но Хуан Ии остановила его. Глядя на эндшпиль на шахматной доске, она спросила, кто из них играет лучше всех. Все указали на секретаря Сяо Чжана. Хуан Ии произнесла, обращаясь к начальнику Юаню:

– Я не хочу получать награду, не заслужив ее. Давайте я сыграю партию с вашим лучшим игроком. Если он проиграет, тогда вы пошлете кого-нибудь сорвать цветок для меня, хорошо? А если проиграю я, то придется самой лезть.

Начальник, конечно же, согласился.

После этого Хуан Ии подошла к столу, высокомерно отложила в сторону ладью, коня и пушку, да еще и предложила Сяо Чжану ходить первому. Солдаты ошеломленно смотрели на нее, но больше всего их изумило то, что играла она быстро, так проворно переставляя на доске фигуры, что рябило в глазах, казалось, что она действует без раздумий, и в два счета обыграла Сяо Чжана. И только тогда один из солдат залез на дерево и сорвал для нее большой цветок магнолии.

С цветком в руках Хуан Ии вместе со мной радостно покинула отдел охраны, всю дорогу на нее смотрели: разглядывали и цветок, и девушку, напоминавшую цветок. На полдороге Хуан Ии увидела человека с пиалой в руках, остановилась и спросила, закончил ли я работу и могу ли с ней вместе поесть. Я посмотрел на нее – ну как в таком виде идти в столовую? Я предложил сначала отнести цветок домой и переодеться. Однако, когда она, переодевшись, вернулась и пришла в столовую, обжигающие взгляды устремились к ней. В чем дело? Оказалось, она надела свитер с очень глубоким вырезом, на ней не было пальто, на белой блузке две верхние пуговицы не были застегнуты, оголяя ее белоснежную кожу, и даже была немного видна ложбинка на груди. И губы она накрасила ярко-красной помадой. Я-то отправлял ее переодеться, думая, что она наденет что-нибудь попроще, поскромнее, кто же знал, что она… оденется, словно шпионка. Когда она появилась среди людей, все были ошарашены. Все взгляды были прикованы к ней и, естественно, ко мне. В них отчетливо читалось: кого ты привез?! И если большинство задавали этот вопрос лишь глазами, заместитель Чэнь позднее задал мне этот вопрос в лицо.

Я встретился с ним в его кабинете. Кроме кабинета, у заместителя Чэня была еще специальная комната для дешифровки – она примыкала к кабинету с южной стороны. Мы с Хуан Ии сначала пришли в кабинет, но, так как там никого не было, мы зашли в комнату дешифровки. Чэнь вышел, услышав стук, увидел Хуан Ии и, словно столкнувшись с демоном, захлопнул дверь и провел нас в кабинет. Я слышал, что он суеверен и никогда не позволяет женщинам входить в его комнату дешифровки. На самом деле у дешифровщиков есть множество труднообъяснимых примет, потому что в этой работе кроме необходимых знаний, опыта, мудрости и таланта требуется также удача, которая находится далеко за звездами. Удача – это что-то мистическое и чудесное, и, чтобы ухватить ее, нам тоже надо было поверить в мистику.

Войдя в кабинет, Чэнь сразу напрямую спросил меня:

– Вы пришли за сотрудниками?

Хуан Ии опередила меня:

– Можно и так сказать.

Заместителю Чэню совершенно явно не понравилось, что «шумный гость заглушает хозяина», с легкой антипатией он достал список имен и передал его ей:

– Здесь все сотрудники, смотрите сами, может выбрать в помощники кого угодно – одного или двух человек.

Хуан Ии полистала список и произнесла:

– Список ни о чем не говорит, тут одни имена.

– А что вам еще нужно? Может, вы хотите, чтобы я позвал всех сотрудников, чтобы вы их выбирали по одному?

– Не нужно.

Она подошла к столу Чэня и внимательно посмотрела на общую фотографию под стеклом:

– Здесь все ваши сотрудники?

– Почти.

Хуан Ии тщательно изучила фотографию, затем указала на пожилого человека в очках:

– Кто он? Дешифровщик?

– Этот человек вам не нужен.

Хуан Ии с любопытством спросила:

– Почему?

Заместитель Чэнь дал мне знак, чтобы я ответил. Я сказал, что этот товарищ сейчас плохо себя чувствует, поэтому не может нормально работать. На самом же деле у него была шизофрения, он сошел с ума.

Кто мог знать, что Хуан Ии сразу все поймет.

– Он что, сошел с ума?

Я спросил:

– Откуда вы знаете?

– Догадалась. Вы посмотрите на его взгляд – такой меланхоличный, такие люди всегда стоят в одном шаге от безумия.

– Раньше он был одним из самых выдающихся дешифровальщиков в нашем подразделении.

– Такие люди также стоят и в одном шаге от гениальности.

– Он сошел с ума во время проведения дешифровки, слишком напрягал мозг, и он не выдержал и порвался, словно натянутая струна.

– Прямо как Нэш.

– Как кто?

– Известный математик, работавший в области теории игр, – Джон Нэш. Он тоже сошел с ума из-за кодов41.

В этот момент внезапно заговорил Чэнь:

– На самом деле, вы – тоже сумасшедшая. – Он помолчал и продолжил: – Мы все сумасшедшие.

Одной этой фразой он ввел Хуан Ии в ступор.

В действительности я понимал, что хотел сказать заместитель Чэнь. В вопросах, касавшихся дешифровки кодов, он всегда имел свою независимую позицию. Он считал, что мы поспешно решили взломать код «Возродим былую славу № 1», это было необоснованно, абсурдно, всего лишь фантазия и решение сумасшедших. О своих причинах так думать он рассказал вчера, когда приходил ко мне, а сейчас он собирался изложить их Хуан Ии.

Он сказал:

– Во-первых, всем известно, что «Возродим былую славу № 1» – это один из самых редких в мире кодов высокого уровня. Срок его действия – более десяти лет. Другими словами, за эти десять лет в обычной ситуации любому будет крайне трудно взломать его. Какая была основная причина для принятия решения о его взломе? Потому что мы хотим перехватить инициативу в напряженном тайваньском вопросе. Но сколько продлятся эти напряженные отношения? Год? Два? А может быть, десять? Или двадцать лет? Я полагаю, самое большее – год-два. Таким образом, чтобы этот код был значим для нас, надо взломать его в кратчайшие сроки, самое большее – за год-два. За это время мы, возможно, даже не приблизимся к его разгадке. Вы сейчас клянетесь и божитесь, но, честно говоря, мне кажется, что вы сошли с ума, помешались, несете чушь, «словно дурень, который пытается толковать сны», совершаете глупость. А не верите – поживем – увидим!

Чэнь всегда был такой – обычно молчит, а как начнет говорить, так в самую точку, не будет ходить кругами, не будет ничего скрывать, будет бескомпромиссным. Обычно он загоняет всех в тупик, ставит в неловкое положение.

На самом деле то, о чем он говорил, мы тоже понимали, но это было решение, принятое наверху. Что мы могли сделать, кроме как покориться? Когда я это озвучил, Чэнь парировал:

– Да, это было решение, принятое наверху, все верно. Но раз уж мы понимаем, что решение это неправильное, зачем тогда усердствуем? Зачем мобилизуем всех? Да еще и специально математика разыскали! Естественно, мы приветствуем приезд математика, но я должен сказать, что «хорошая сталь должна использоваться для изготовления лезвия», специалист должен быть на своем месте, надо направить ее на взлом других шифров, а что касается «Возродим былую славу № 1», пусть какие-нибудь другие два сотрудника изображают для вышестоящих органов видимость действий.

Как может начальник отдела говорить такое? Если его услышит вышестоящее начальство, то тут же уволит! Но я знал, что он не особо дорожит этой должностью. Отдел дешифровки – это профессиональное подразделение, в котором самое важное – это способность взламывать коды. А он был некоронованным королем своего королевства.

Я выслушал мнение Чэня, но мне лень было вступать с ним в спор. Кто бы мог подумать, что спор затеет Хуан Ии:

– По вашим словам получается, что мы совершенно точно не сможем взломать «Возродим былую славу № 1»?

Чэнь ответил:

– Уж точно не за короткий срок.

– Не факт, – словно бросившись на амбразуру, твердо и решительно сказала Хуан Ии. – Все коды – это ведь всего-навсего сложная математическая задача, разве это так страшно?

От ее слов мы с заместителем Чэнем опешили, через какое-то время он с уважением произнес:

– Отлично! Тогда действуйте!

– Нет, и вы должны действовать, – ответила она.

Потом, повернувшись ко мне, Хуан Ии произнесла почти по слогам:

– Заместитель Ань, я надеюсь, начальник отдела Чэнь примет активное участие в работе нашей дешифровальной группы.

Договорила и ушла, хлопнув дверью, и я не мог ее остановить.

Чэнь был ветераном отдела дешифровки, он проработал тут начальником более десяти лет, а сейчас был еще и заместителем главы нашего подразделения 701, просто еще не приступил к работе, так как был начальником отдела дешифровки. Она же хочет, чтобы он был ее помощником в нашей группе, куда же это годится? Когда я вышел, чтобы обсудить с ней этот момент, она упорствовала и настаивала на участии заместителя Чэня.

– Мне не нужен помощник, мне нужен соперник– конкурент! – сказала она решительно и со всем своим красноречием бросилась объяснять мне, зачем ей нужен Чэнь: – Потому что мы с вами не знаем, как дешифровщики в Китае взламывают коды, потому что они никогда не взламывали по-настоящему высококлассный код, и в каком-то смысле вероятность того, что они смогут это сделать, действительно почти нулевая. Я хочу сказать, что если мы поймем их ход мысли во время дешифровки, то ясно увидим, в каком направлении не стоит двигаться, так как там тупик.

Тут я вспомнил похожие слова Андронова: взлом кодов – это не одиночная игра, для нее требуется козел отпущения. Если другой попадет в ловушку, то тогда ты с легкостью сможешь избежать той же участи.

С невольным страхом я взглянул на нее, пораженный ее «опасным» усердием. Но я был не в силах отказать ей, потому что в ее словах было рациональное зерно. Сейчас взлом «Возродим былую славу № 1» стал самой насущной задачей и основной целью, и не важно, какие средства будут использоваться в процессе, следует действовать без оглядки на то, враг перед тобой или свой. Это и есть работа дешифровщика, темная профессия, полная заговоров и коварства.

Хотя я и был несколько недоволен таким требованием Хуан Ии, но все-таки отправился к начальнице Ло с рапортом. А она внезапно радостно согласилась и сразу же позвонила Чэню, вызвала его и при мне приказала явиться в мою группу. Я думал, Чэнь вскочит и будет протестовать. Кто мог подумать, что он, помолчав, скажет:

– Раз, начальница Ло, и вы придерживаетесь этого мнения, хотите, чтобы я принял участие в работе группы, разве я могу не согласиться? Даже если я и не согласен, мне придется это сделать. Но позвольте сразу сказать неприятные для вас слова: я не питаю никаких надежд на взлом «Возродим былую славу № 1», я не уверен в себе и не уверен в специалисте, которого вы пригласили, она невежественная и заносчивая. Исходя из моего опыта, такие люди обычно не способны к взлому кодов.

Я ответил, что она во время своего пребывания в Америке взламывала советские коды.

Чэнь ответил:

– Это всего лишь слухи. Честно говоря, я не верю им. А почему? Потому что, во-первых, действительно занимавшийся взломов кодов человек будет держать это в строжайшей секретности. Во-вторых, действительно занимавшийся взломов кодов человек не будет так высокомерно заявлять, что взлом кодов – это всего лишь сложная математическая задача. Что такое взлом кодов? Как говорил ваш учитель Андронов, это напоминает попытки нащупать пульс у мертвеца. Как и мертвец, мы должны очистить сердце и умерить желания, не боясь ни славы, ни бесчестья. Но вы посмотрите на нее… Хотя мы с ней только познакомились, и я пока плохо ее знаю, но по ее взгляду видно, что ее переполняют страсти, она легкомысленный и импульсивный человек. Я не знаю, овладели вы какими-то навыками, работая рядом с Андроновым, или нет, но мне кажется, что от вас зависит, сумеем ли мы взломать «Возродим былую славу № 1», поэтому я согласен стать вашим помощником и сотрудничать с вами.

Мне оставалось лишь честно ответить:

– Я в Советском Союзе не изучал взлом кодов, я занимался другими делами. Мы только что обсуждали с начальницей Ло, что вы должны стать главой нашей дешифровальной группы и отвечать за взлом кодов.

С мукой в голосе Чэнь громко произнес:

– Заместитель Ань, вы же меня в огненную пучину толкаете! Мне же уже полсотни лет, не вовлекайте меня в это!

Я рассмеялся:

– Начальник Чэнь, во что я вас вовлекаю? Если вы говорите о взломе «Возродим былую славу № 1», то это – высочайшая честь, я вам «добавляю новые узоры на парчовое одеяние», чтобы еще больше прославить вас.

Чэнь саркастически улыбнулся, это была горькая улыбка.

13

Тем же вечером, когда я прибирался в комнате, в дверь постучала Хуан Ии. Она сразу же углядела среди кучи вещей, привезенных из Советского Союза, совместную с Андроновым фотографию, и узнала его. Естественно, речь зашла об Андронове и Скинской. Хуан Ии сказала:

– Андрон умел взламывать американские коды, а «Возродим былую славу № 1» разработала Скинская, он относится к группе советских кодов. Те методы, которые вы освоили, не сработают на нем.

Я кивнул:

– Вы знаете, что Скинская разработала код под названием «Беда века»?

– Знаю. Это был код специально для американской армии.

– Американцы для того и взяли код Скинской, что хотели обойти возможность его взлома Андроновым.

– Да, это так! Потому что Андронов взломал не один американский код, американцы боялись его. А Скинская – однокурсница Андронова, они были в хороших отношениях и хорошо понимали друг друга. Поэтому, если попросить Скинскую разработать код, то она точно придумает способ обойти Андронова.

– С определенной точки зрения, когда в свое время американцы пригласили Скинскую создать «Беду века», они как раз и хотели обойти интеллект Андронова. Только у нее была такая возможность и способность, потому что лишь она одна знает, что Андронов умеет лучше всего, а что – хуже.

– Можно представить, что в свой код «Беда века» она зашифровала тайные знаки, которые направлены именно против Андронова. Поэтому если попросить Андронова взломать «Беду века», то он точно опростоволосится и не сможет этого сделать. – Хуан Ии, посмеиваясь, смотрела на меня. – И если просить ученика Андронова, то это – тупик.

Я знал, что под «учеником Андронова» она подразумевает меня, но мысли мои были заняты другим, я помолчал немного и произнес:

– На самом деле, «Возродим былую славу № 1» – это и есть «Беда века».

Ее глаза широко распахнулись:

– Что вы сказали?!

Я повторил. Она помрачнела:

– Как это возможно?

Я спокойно ответил:

– Это факт. В верхах США обдумали происхождение Скинской и из соображений осторожности не осмелились использовать «Беду века», в результате продали код Тайваню, а там название изменили на «Возродим былую славу № 1».

Она встала:

– Вы не шутите?

Я покачал головой:

– Разве я могу шутить в таком важном деле?

Внезапно она закричала:

– Да как же вы могли согласиться на эту работу? Вы вообще не рассчитываете свои силы! Ясно же, что перспектив никаких, а вы все равно рветесь вперед! Кем вы себя возомнили? Думаете, что сможете совершить чудо?

Я терпеливо разъяснил ей, что, во-первых, в Китае сначала об этом не знали, а во-вторых, те, кто знал об этом, не понимали всех тонкостей, стоящих за этим. Она от злости ходила кругами по комнате и приговаривала:

– Глупость какая! Чушь! Вас позвали возглавить взлом «Беды века», это же все равно что «брать чайник, который не кипит»42, сыпать соль на рану!

Я тихо сказал:

– Не меня позвали, а вас.

Она прокричала в ответ:

– Но мне нужен помощник! Разве вы сможете мне помочь? Ведь этот код был могилой, вырытой специально для вашего учителя Андронова, а вы с вашей помощью только мешать будете. Если бы я знала заранее, то ни за что не поехала бы с вами!

Я засмеялся:

– Именно поэтому я сказал вам об этом, когда вы уже приехали сюда. На самом деле, то, что я изучал взлом кодов у Андронова, было всего лишь прикрытием. Только представьте, я ведь даже высшую математику особо не изучал, как бы я мог совершенствоваться в этом направлении?

– А чем же вы тогда там занимались?

– Используя занимаемое положение, собирал материалы, необходимые для наших дешифровщиков.

Она вытаращила на меня глаза:

– Это ведь шпионская деятельность?

Я промолчал.

Она произнесла раздраженно:

– Вы – дьявол.

– А вы – ангел.

– Вы погубите меня.

– Нет. Если я и дьявол, то я дьявол, который восхищается вами. Когда я только вернулся и узнал, что должен отвечать за эту работу, то подумал, что наша организация ошиблась с выбором человека, но когда я нашел вас, то поверил, что я – лучший выбор. Ведь, будь на моем месте кто-то другой, я уверен, что, появись вы перед ним, он бы вас не нанял. Никто бы не восхищался вами так, как я. Возможно, это передалось мне от Андронова. Чтобы восхищаться вами, нужен ум и смелость и еще… опыт жизни за рубежом. А у меня все это есть.

В тот вечер я много говорил с Хуан Ии, мы понимали друг друга с полуслова. Я позволил ей узнать кое-какие мои секреты, но я полагаю, что она поняла и свою нелегкую задачу. Я надеялся, что эта тяжелая ноша сделает ее немного серьезнее и она с рвением вольется в работу по взламыванию кода. Однако на следующее утро Хуан Ии прогуляла первое собрание дешифровальной группы. Мы немного подождали, но, увидев, что время идет, а ее все нет, начали без нее.

Целью собрания было определить наши обязанности внутри группы и связи между сотрудниками: Чэнь Эрху стал заместителем руководителя особой оперативной группы и по совместительству главой дешифровальной группы, Лао Ян – его помощником. У Хуан Ии тоже была помощница – молодая девушка по имени Сяо Чжа. Кроме того, у нашей группы был секретарь, Сяо Фэй, он был кем-то вроде заведующего кабинетом, отвечал за передачу указов от вышестоящего начальства и за подачу рапортов и докладов, а также за другие повседневные дела, например встречи и проводы. Их всех я лично отобрал в политорганах, у них у всех политическое сознание было на высоте, они были профессионалами в своем деле и легко устанавливали контакты. Особенно Сяо Чжа – дитя революции, как и я, она выросла в подразделении 701, была простой девушкой с сильным стремлением к росту. Я считал, что она лучше всего подходит на роль помощницы Хуан Ии.

Хуан Ии не появилась и после собрания. Я послал Сяо Чжа на поиски – узнать, чем же она занята. В итоге Сяо Чжа обнаружила, что внимание Хуан Ии привлекла белка, и она бегала по лесу, играя с ней! Сяо Чжа позвала ее. Я из окна смотрел на нее, как она идет в своей красной накидке в русском стиле, глядя по сторонам, словно турист на экскурсии, и почувствовал, как в душе невольно шевельнулся гнев. Я не выдержал и отчитал ее:

– Все уже с работы идут, а вы только пришли! Поздновато сейчас начинать работу, вы не находите?

Она ответила, что у нее были дела, и добавила, что отпросилась у меня, а записку с просьбой об отгуле засунула мне в щель двери. Я сказал:

– Когда в следующий раз захотите взять отгул, скажите об этом Сяо Чжа, она ваша помощница.

Когда Хуан Ии узнала, что Сяо Чжа – дитя революции, то бесцеремонно спросила:

– Почему все вокруг меня – дети революции? Может, потому что я сама недостаточно революционно настроена? Поэтому ко мне по возможности приставляют детей революции, чтобы они наставляли меня, изменили меня? Но я не изменюсь, вы ведь понимаете это?

Я ответил:

– Никто никого менять не собирается. Но и настроение никому портить не надо. Сегодня вы пропустили наше первое собрание специальной группы, пожалуйста, больше так не делайте.

– Ну и вы тогда больше так не делайте, а, вернувшись домой, посмотрите под дверь: вдруг там лежит от меня записка с просьбой об отгуле?

Я пристально посмотрел на нее:

– Судя по всему, мне надо создать определенный порядок действий, чтобы вы точно понимали, кто я такой и что должны делать вы.

Она рассмеялась:

– Не сердитесь, простите меня, я все поняла. Сегодня у меня действительно были дела, вы посмотрите, я вчера в четыре часа ночи еще не спала, делала вот это. – С этими словами она вытащила несколько листов бумаги и отдала их мне.

Я взял их и спросил:

– Что это?

– Это письмо, которое я написала от вашего имени. Естественно, что манера изложения у меня не такая, как у вас, вам надо будет переписать по-своему, но суть именно такая. Короче говоря, я надеюсь, что вы сможете получить от Андронова личную информацию о Скинской, например, какого математика она уважает больше всех, какие у нее привычки, из какой она семьи, ее семейное положение и так далее. Понимание этого не навредит нашим попыткам взломать ее код.

– Такое письмо будет слишком бесцеремонным, фамильярным.

– А какой тогда еще, по вашему мнению, есть способ? Если у вас есть другой способ узнать всю эту информацию, так это даже и лучше.

Я положил письмо в ящик и холодно ответил:

– Я подумаю, а сейчас пойдемте со мной.

Я договорил и пошел, специально не сказал ей, куда мы идем.

Она догнала меня и спросила:

– Куда вы меня ведете?

– Придем – узнаете.

Я отвел ее в отдел к начальнику Цзиню, в аналитический отдел. Работа аналитиков – это анализ конкретных шифровок. Потом они дают анализ слов и выражений, встречающихся в них. Поэтому некоторые в шутку называли их работу «препарированием трупа». Потому что нерасшифрованный код – все равно что труп, а то, чем они занимаются, – это «препарирование» трупа, они его вскрывают и анализируют, что находится внутри. Говоря словами Андронова, отношения аналитиков и дешифровщиков похожи на связь между словами и статьей: чтобы написать статью, вам надо сначала узнать как можно больше слов. Аналитики учат словам, а дешифровщики узнают смысл. Их этого видна важность аналитиков в процессе дешифровки.

Когда мы вошли в аналитический отдел, начальник Цзинь вместе с другими сотрудниками как раз занимался «препарированием трупа» очередной шифровки, на ней уже были написаны найденные ими слова – «НОАК», «Возродим былую славу», «маневры»… Таким образом, ими было «препарировано» двадцать семь шифровок, но оставалось еще около тысячи. Болтая с начальником Цзинем, я сказал, что Хуан Ии была профессором, занимала довольно высокий пост и зарплата у нее была выше, чем у меня. Цзинь был поражен; невольно уставившись на нее, он спросил:

– Сколько вам лет?

Хуан Ии ответила:

– Уже совершеннолетняя.

– Вы выглядите очень молодо.

Хуан Ии рассмеялась:

– Да? А знаете почему?

Начальник Цзинь только собирался ответить, как она перебила его, не дав даже открыть рот:

– Это мой секрет! Не скажу!

Сказав это, она развернулась и вышла, оставив начальника Цзиня в недоумении. Он не понимал, что происходит.

Когда я вышел, она подошла ко мне и загадочно сказала:

– Хотите узнать, почему я так молодо выгляжу? Вам я могу сказать!

Я покосился на нее:

– Можно и не говорить.

– А я все-таки скажу! Это потому, что в моем сердце живет любовь. Вы ведь знаете, женщине для увлажнения кожи нужна любовь, иначе она стареет, а если есть любовь, то нет.

– Сейчас вам следует любить код, который надо взломать, а то если этого не произойдет, ваши черные волосы станут седыми.

– Это так срочно? Сейчас же обработали всего лишь двадцать семь «трупов». Вы же заставляете меня полюбить его, этот код, это все равно что требовать, чтобы я закрутила роман с несовершеннолетним, а это огромная ошибка, серьезный проступок.

Она вся была в этом – говорит какую-то нелепицу, в которой кроется рациональное зерно. Я помню, что и Андронов иногда говорил так же: чем поспешно взламывать коды высокой сложности, лучше хорошенько над ними поразмыслить, сосредоточенно обдумать.

– Вы можете говорить серьезнее? Хватит постоянно над всем посмеиваться и странно разговаривать, особенно с теми, кто ниже по положению. Когда что-то говорите, думайте о том, какое впечатление произведут ваши слова, и поменьше с ними шутите.

Она ответила:

– А я как раз и хочу через шутки донести до них мысль, что я – человек простой и общительный.

– Нужно быть загадочной и недоступной, а не общительной и простой.

– Это глупая логика.

– Запомните, слушайте меня и не ошибетесь. Вы не знаете меры в общении с ними, а в результате они считают вас глупой, с придурью.

– Сами вы с придурью! Приставили ко мне помощницу женского пола, а в поговорке же говорится, что, «когда мужчина с женщиной работают вместе, дело спорится». Здесь столько мужчин вокруг, а вы мне подобрали в помощницы девушку! Я поняла вашу хитрость: вы хотите, чтобы я почувствовала себя старше, устыдилась и перестала плести интриги.

– С сегодняшнего дня прекратите такие разговоры, тут нет мужчин и женщин.

– Ну, раз так, то и между нами нет разницы полов, значит, и нет конфуцианского запрета на касание рук.

С этими словами она приблизилась ко мне, взяла за руку с самым нежным видом. От испуга я выдернул руку и вскочил. Глядя на меня, она расхохоталась, и эхо от ее смеха разнеслось по ущелью. Мне же хотелось провалиться под землю.

14

Насколько мне было известно, начальник Чэнь никогда не обедал. Не потому что у него были проблемы с желудком, а потому что он хотел, чтобы разум оставался чистым. Когда человек голоден, его мыслительные способности более активны, а как поешь, сразу хочется спать. Еще в древности говорили: «Сытое брюхо к ученью глухо», смысл был именно такой. Таким был начальник Чэнь, Чэнь Эрху, для него профессия была смыслом жизни, и поэтому во время взлома очередного кода он работал до полного изнеможения. Мне хотелось бы, чтобы и у Хуан Ии был такой же настрой. Другими словами, я опасался, что у нее нет такой решимости, что она не готова сжечь все мосты и не отступать. Как говорил Андронов, Бог, создавая людей, всем отмерил по справедливости: у умного человека часто отсутствуют усердие и энтузиазм, мудрый человек стремится уйти в отшельники, а люди с взрывным характером не обладают терпением. Например, Эйнштейн – результат отсутствия сосредоточенности Бога: Он все дал ему, забыв про справедливость. Глядя на Хуан Ии, я видел талант, высокий интеллект, необычайные способности к математике. Такие люди от рождения уже представляют опасность для кодов и шифров, но в ее характере отсутствует уважение ко всему, и это огромный недостаток, если надо совершить что-то грандиозное.

И если я еще мог мириться и понять ее недостатки, то Чэнь не выносил их и не испытывал такого желания. Поэтому поначалу они были не в ладах, постоянно сталкивались на ровном месте, часто не сходились во мнениях. Об этом я позднее узнал от Сяо Чжа. В тот день, как только Хуан Ии пришла на работу, Сяо Чжа сразу дала ей несколько «препарированных» шифровок со словами, что это прислали из аналитического отдела; нужно, чтобы она срочно просмотрела, а потом отдала начальнику Чэню. Хуан Ии пролистала их и швырнула обратно, сказав Сяо Чжа отнести их Чэню сейчас.

Сяо Чжа изумленно уставилась на Хуан Ии:

– Вы их не посмотрите?

– А какой смысл смотреть их сейчас? Вот наберется их определенное количество, тогда и посмотрю.

С этими словами она взяла газету и начала читать. Кто мог подумать, что Чэнь примчится сразу, как получит шифровки? Хуан Ии открыла дверь, увидела его на пороге, но не пригласила войти, так в дверях и спросила:

– Эй, стойте, что вы хотите? Я выйду, и мы поговорим.

Она вышла и смеясь сказала:

– К вам в отдел дешифровки могут входить только мужчины, а ко мне в кабинет могут входить только женщины. Если есть какое-то дело, пройдемте в кабинет Сяо Чжа.

Чэнь остолбенел, его лицо потемнело, но он молча последовал за ней. В кабинете он помахал перед ней бумагами:

– Вы их прочитали?

– Пролистала.

– Это первоисточник, их надо как следует изучить.

– Я изучила.

– Вы же только что сказали, что всего лишь пролистали?

Она ответила, все так же улыбаясь во весь рот:

– Начальник Чэнь, я понимаю, что вы это говорите для моего блага и должны показывать свою власть начальника отдела.

– Не власть, а ответственность. Вот, это вам, все-таки изучите внимательно.

Однако Хуан Ии не взяла шифровки:

– Незачем, Лао Чэнь, вам надо – вы и изучайте, а у меня сейчас время для чтения газет. Не буду я это изучать.

Чэнь повысил голос:

– Я требую, чтобы вы их прочитали, ясно? Товарищ Хуан Ии, мы с вами сейчас связаны одной веревкой, плывем в одной лодке, будем вместе делить славу и бесчестье. Я надеюсь, мы будем работать в духе полного единства и сплоченности, не надо уже с самого начала подставлять друг другу подножки.

Она улыбнулась:

– Лао Чэнь, я скажу одну вещь, которая вам, наверное, не понравится. Дешифровка кодов напоминает написание личного дневника. Много ты пишешь, мало, хорошо или плохо – это твое личное дело, и можешь не испытывать ненужных волнений. Честно говоря, я буду с вами работать в духе единства, но не буду действовать сплоченно, потому что не умею этого.

Чэнь застыл в оцепенении и, как будто чем-то подавился, долго не мог вымолвить ни слова. Естественно, он пришел ко мне, чтобы высказать обвинения в ее адрес. А что я мог сказать в ответ? Конечно, я делал ставку на Хуан Ии и был расстроен, когда выслушивал укоры Чэня, но ничем этого не выдал. Я успокоил коллегу, сказав, что она же подписала документ начальника Те о готовности нести наказание за невыполнение приказов, и то, что она согласилась приехать, говорит о том, что у нее точно есть свои методы, просто надо дать ей время. Время покажет, что она за человек, на что способна, что хочет и так далее. Так или иначе, нам надо сглаживать острые углы.

К счастью, мне не пришлось долго ждать, и вскоре Хуан Ии начала проявлять свои способности.

Тем утром вышел рапорт о разборке того шифровального аппарата, который мы доставили из штаб-квартиры. Я тут же приказал Сяо Фэю отнести его начальнику Цзяну для проведения скорейших вычислений, результат которых должен быть представлен в виде доклада. После обеда я несколько раз ходил к ним в отдел, но результата не было, я волновался и спросил Цзяна, будет ли результат до конца рабочего дня. Тот ответил, что сегодня точно не получится из-за слишком большого объема вычислений, даже если работать сверхурочно, все равно результат будет только завтра. Пришлось мне проявить терпение. Я попросил их потрудиться и завтра утром обязательно выдать результат.

На следующее утро начальник Цзян, работавший всю ночь напролет, представил мне доклад в трех экземплярах – толстую кипу бумаг. Я пролистал их, потом поспешил отдать два экземпляра Сяо Фэю, приказав ему отнести их Чэню и Хуан Ии, чтобы они как можно скорее посмотрели, после чего мы проведем собрание.

Доклад был длинным, наполненным сложными и запутанными данными, я читал его медленно, а вот Хуан Ии быстро закончила чтение и поспешно примчалась ко мне. Увидев у меня в руках доклад, она сердито сказала:

– Не читайте, не читайте! Нечего там читать. Скинская – просто воровка!

Я предложил ей сесть и спокойно поговорить. Одновременно с этим я попросил Сяо Фэя сходить и позвать Чэня, чтобы тот тоже послушал, что она скажет. Сидя на стуле, она порывалась говорить, но я дал ей понять, что надо подождать Чэня, она намек не считала и начала ругаться:

– Не о чем даже и говорить! Это же скандал для дешифровщиков всего мира! Я сейчас могу точно сказать, что причиной, по которой американцы не воспользовались «Бедой века», а продали ее Тайваню, было то, что они тоже обнаружили безобразие, подстроенное Скинской, и засомневались в ней. А если в личности разработчика кода есть сомнения, кто же осмелится использовать такой код? К тому же у нее из задницы торчит длиннющий советский хвост!

И я, и пришедший на половине ее речи начальник Чэнь не могли уловить смысл, поэтому тупо уставились на нее. Она пояснила:

– На самом деле то, что я хочу сказать, просто: вы оба занимаетесь дешифровкой уже давно и, конечно же, знаете знаменитый код, использовавшийся немцами во время Второй мировой войны, – «Энигма».

– Вы имеете в виду шифровальный аппарат «Энигма»?

– Да.

Начальник Чэнь сказал:

– «Энигма». Я знаю. Это ведь первый в мире прикладной шифровальный аппарат повышенной сложности.

– Да, в мире криптографии его назвали «Энигмой», потому что так назывался сам код, а после создания аппарата он получил то же название, что и код. По сути, это одно и то же. Одно и то же.

Я с улыбкой сказал Чэню:

– Прямо как вы: вас зовут Чэнь Эрху, а на службе все называют начальник Чэнь, а на самом деле это один и тот же человек.

Хуан Ии добавила:

– Да. В то время этот код не был самым сложным, но на его основе сделали механизм, появился первый в мире шифровальный аппарат. До этого все подобные аппараты были лишь слегка усложненными, теоретически не поддерживаемыми шифровальными технологиями. Можно еще сказать, что до того момента никто не мог превратить код в аппарат. «Энигма» стала первой, поэтому она официально считается важной вехой в истории криптографии. Вы поверите, если я скажу, что коммерческий шифровальный аппарат, разработанный Скинской, создан по образу «Энигмы»? Наверняка не поверите. Потому что слишком велика слава «Энигмы», и многие изучают ее, и если собираешься что-то украсть, то нельзя красть то, что так бросается в глаза, ведь правда же? Однако я могу с уверенностью сказать, что этот аппарат копирует «Энигму», хотя и в несколько измененном варианте. Но это все, как говорится, «смена отвара, но не лекарств, из которых отвар состоит» – лишь видимость перемен. Например, шестеренки поменяли на шкивы, частей стало не двадцать шесть, а тридцать четыре, механизм действует не непрерывно, а приводится в действие – вот и все отличия. Теоретическая и техническая составляющие совершенно такие же. Приведу аналогию: это как если бы автор перевода опубликовал бы его под своим именем, выдал за свое собственное…

Это открытие поразило нас. Говоря словами Хуан Ии, этого было достаточно, чтобы сказать, что Скинская – нахальная хулиганка. От контакта с таким человеком, у которого размыты границы морали и научного подхода, размываются и наши собственные границы.

Выйдя после ужина прогуляться, мы с Хуан Ии занялись анализом причин, побудивших Скинскую присвоить себе чужой код.

Мы полагали, что она украла не какой-либо другой код, а именно «Энигму». Это было тщательно спланировано, это не был безумный поступок и не из-за безвыходной ситуации, ведь она была хитрой и обладала исключительной уверенностью, порожденной опытом и знаниями.

Украсть «Энигму» – это все равно что украсть рекламный щит на городской улице или портрет Мао Цзэдуна с главных ворот на площади Тяньаньмэнь43: даже если будешь воровать в открытую, полиция ни за что не догадается, что это кража. Скинская – известный в мире криптографии человек, кто ж из обычных людей мог бы подумать, что она будет красть, воровать? Просто представьте, насколько велик будет процент успеха в случае, если человек, на которого никто не подумал бы, что он может украсть, своровал бы вещь, про которую никто не подумает, что ее можно украсть? На самом деле в этом и заключается мудрость. Естественно, это мудрость опытного вора. Если бы мы сегодня не увидели этих данных и нашей задачей было бы взломать этот код, то такие действия Скинской заморочили бы нам голову, мы бы ломали ее над ним, не подозревая, что отгадка кроется в учебнике, прямо у нас под носом!

Хуан Ии сказала:

– Все будут смеяться над ее действиями.

На что я ответил:

– Но цели она достигла. Код – это прикладная технология, если его нельзя разгадать, значит, это удачный код. В каком-то смысле у вас нет права смеяться над ней.

– Судя по всему, мы можем с ней померяться хулиганскими действиями.

Я спросил: как это? Она настаивала, чтобы я все-таки отправил письмо Андронову, чтобы узнать всю подноготную Скинской. Я знал, что Андронов – человек очень смекалистый и осторожный, и боялся, что достичь нашей цели будет сложно, поэтому все медлил с отправкой письма. Но, судя по нынешней ситуации, не было иного способа подобраться поближе к Скинской, похоже, что остается все-таки попробовать этот вариант.

Тем же вечером я по плану Хуан Ии написал письмо Андронову.

Содержание, на первый взгляд, было обычным, естественным, но все формулировки были тщательно продуманы. Точный текст я сейчас уже и не помню, смысл был примерно таким: я после возвращения на родину был занят похоронами супруги Сяо Юй, поэтому давно ему не писал, за что прошу прощения. Сейчас я работаю в новом учреждении, это институт криптографии, здесь я буду передавать знания, когда-то полученные у него, еще большему количеству учеников. Кроме собственно информации о кодах я буду преподавать еще и историю криптографии, в особенности историю советской криптографии, я буду говорить и о нем, и о других известных советских криптографах. После упоминания его имени я поместил длинный список советских специалистов в этой области, среди них, естественно, я вставил и имя Скинской. Я написал, что у меня не хватает материалов для занятий и что я надеюсь, что он по мере возможности пришлет мне какую-нибудь личную информацию об этих специалистах. В общем, я нарезал круги, чтобы завладеть данными на Скинскую.

Письмо я отправил, но даже и не надеялся получить ответ.

15

Я полагал, что раз Хуан Ии разобралась в том, что код Скинской – это бесстыжее воровство кода «Энигма», плагиат, то она, воспользовавшись этой победой, бросится на дешифровку «Возродим былую славу № 1». Кто ж знал, что она опять станет вести себя, как прежде, – странно, словно сумасшедшая? Сегодня она в парке кормит белочек печеньем, завтра бежит в службу охраны играть в шахматы, и даже мастерская плотника стала местом ее развлечений, куда она частенько наведывалась. Вернувшись в кабинет, она плотно закрывала двери, ни с кем не общалась, не читала сводки, не интересовалась сведениями о противнике. Глядя на то, как она бездельничает, Чэнь часто сетовал при мне:

– Посмотрите, взгляните на нее, ну на что это годится?

Это действительно никуда не годилось.

В тот день я отправился к ней в общежитие, собираясь поговорить об этом. Войдя в дверь, я замер на месте. Угадайте, чем она занималась? Гадала на картах самой себе! Кажется, гадала на удачу в любви, гадала и смеялась. С невозмутимым лицом я спросил, что она делает. Она очень серьезно спросила в ответ:

– Говорят, ваша супруга умерла, это правда?

Я, постепенно приходя в раздражение, спросил:

– А разве это к вам имеет отношение?

С полным сознанием своей правоты она ответила:

– Естественно, имеет отношение, вы же видите, что я делаю – гадаю, и хочу погадать, будет ли между нами любовь.

Я рыкнул на нее:

– Между нами будет только код!

Она рассмеялась:

– Любая любовь – это код, который нам надо взломать. Я уже взломала ваш любовный код, это – я.

Вернувшись домой в тот вечер, я перенес «обиталище души» Сяо Юй – урну с ее прахом, подставку для курения благовоний, подсвечник – из кабинета в гостиную. Я хотел попросить Сяо Юй передать Хуан Ии, что между нами нет никакого «любовного кода», и хотя Сяо Юй ушла, в моем сердце нет места другой женщине. Я и не думал, что это станет ее оружием «любовного наступления» на меня. Однажды вечером она пришла ко мне и впервые увидела все эти вещи, связанные с Сяо Юй. Справившись с волнением, она воскурила фимиам и, обращаясь к портрету Сяо Юй, со слезами на глазах рассказала ей все, что было у нее на душе. Она постоянно называла мою жену «старшая сестра» и просила, чтобы та дала с небес ей свое разрешение любить меня, да еще и помогла ей – сделала так, чтобы я принял ее любовь:

– Старшая сестра, я ведь правда люблю его! И само Небо, и ваша душа на Небе тому свидетели! Ради него я покинула любимую работу и переехала из огромного Пекина в эту захолустную горную глушь. Я люблю не только его кудрявые волосы и черную щетину, но и каждый тончайший волосок на теле…

Я не мог больше это слушать, потянул ее за руку, заставляя подняться, и прикрикнул:

– Вы прекратите уже когда-нибудь?!

Она же, воспользовавшись удобным моментом, бросилась мне на грудь, укусила за подбородок, пытаясь добраться до губ. Я оттолкнул ее и сбежал, словно это не моя комната и я совершил тут преступление. Подобно потерявшая свой дом собака, я бродил снаружи, не осмеливаясь вернуться и в раздражении ожидая, когда же она уйдет. В вечерней темноте у меня в очередной раз возникло сильное подозрение, что я привез не ангела, а дьявола.

После этого случая я несколько дней не общался с ней, пока ко мне не пришел раздраженный Чэнь с жалобой на то, что Хуан Ии целыми днями в своем кабинете чем-то стучит и не дает ему спокойно предаваться размышлениям:

– Развлекается, ну и пусть развлекается – белок пусть в лесу кормит, с охранниками в шахматы играет, но не надо шуметь в отделе дешифровки! Тук-тук-тук, тук-тук-тук! Другие что, не работают?! – Лицо Чэня выражало сильнейший гнев.

Я сначала даже не поверил, что ее любовь к развлечениям настолько не знает никаких границ. В итоге мы с Чэнем пришли в его кабинет и я действительно услышал, что в соседнем кабинете Хуан Ии время от времени раздается стук, как будто там работает какой-то плотник. Я вспылил и постучал в дверь ее кабинета, но она не открывала. Я ударил по двери рукой:

– Хуан Ии, открывайте! У меня к вам разговор!

Я услышал, как она, стуча каблучками, подбежала к двери, распахнула ее и, высунув наружу разгневанное лицо, сердито закричала:

– Вы что делаете? Вы же со мной не общаетесь! Так чего кричите тут?!

И с треском захлопнула дверь, не дав мне шанса хоть что-то сказать. Вид у нее был такой, будто это не она мешает людям работать, а ее оторвали от важного дела. Я ужасно разозлился и даже хотел выбить дверь ногой, но сдержался.

– Вот видите! Ну как работать с ней вместе? – тяжело вздохнул Чэнь. – Вы пригласили эту «бодхисатву», а она помочь не может и только доставляет вам не удобства. Вот и скажите: возможно ли в такой ситуации взломать этот код? Не буду от вас скрывать, за столько дней я не нащупал ни одной ниточки, ничего.

Я успокоил его:

– Ничего страшного, это нормально. Сейчас мы только начинаем осваивать этот код, потом будет легче.

Андронов любил говорить, что сейчас коды – это не лабиринты, а черные дыры. В лабиринт ты входишь, но не можешь выйти. И даже если весь код ты разгадать не в силах, часть шифрограмм ты в состоянии взломать, потому что не важно, откуда ты входишь, впереди есть путь, который ты можешь пройти. А в черную дыру ты не можешь войти, но если вошел, то уже знаешь, что делать. Главная проблема – это найти вход, и это сложнее, чем искать выход в запутанном лабиринте.

Слова Чэня о том, что у него нет никаких зацепок, отвечали моим ожиданиям. Я знал, что Хуан Ии настаивала на его участии в дешифровке, потому что он был своего рода «козлом отпущения», подобно отрядам, осуществляющим прорыв, или саперам во время войны, которых посылают на смерть, чтобы своей плотью и кровью они расчистили путь и преграды и ликвидировали все западни и ловушки для основных сил. Можно ли надеяться, что они возьмут вершину и завоюют победу? Но проблема была не в этом, а в том, что Чэнь был уважаемым специалистом-дешифровщиком в нашем подразделении 701, но от начала и до конца не догадывался о той роли, которую играет в нашей группе дешифровки. И даже потом, когда Хуан Ии чудесным образом взломала код «Возродим былую славу № 1», он все равно пребывал в неведении. Несколько десятков лет я именно по этой причине испытывал стыд перед ним. Но это я забегаю вперед, давайте я продолжу историю Хуан Ии.

Однажды начальница Ло лично принесла мне секретный документ от заместителя Те, на нем стояла особая пометка «Лично в руки». Начальница Ло полагала, что это наверняка материалы о коде «Возродим былую славу № 1», но она ошибалась. Что это было? Я позже расскажу. В то время до Ло дошли какие-то слухи о Хуан Ии, да к тому же в тот день она увидела, что все на своих рабочих местах и не хватает лишь Хуан Ии. Обращаясь ко мне, она сказала:

– До меня дошли некоторые нехорошие слухи о том, что у нее не слишком хорошее отношение к работе.

Я ответил:

– Это не совсем так. У каждого человека свой стиль работы. Она на вид кажется не слишком… старательной, но если послушать ее соображения, то видно, что она работает добросовестно.

Начальница Ло указала на пустой кабинет Хуан Ии:

– Это разве добросовестная работа? Неизвестно где ходит в рабочее время.

– Некоторые вещи она… берет на дом.

Ло взглянула на меня и улыбнулась:

– Судя по всему, вы все время ее оправдываете. Нет ли тут каких-то чувств с вашей стороны?

Я категорически отверг это предположение.

Ло произнесла:

– Да если бы и были, это не ошибка, это сейчас в вашей власти. Эх, и вам надо все-таки подумать о похоронах Сяо Юй, нельзя тянуть, человек после смерти должен обрести покой в земле.

– Откуда же сейчас взять время? Вот взломаем «Возродим былую славу № 1», и я все организую.

Начальница Ло подумала и сказала:

– Да, хорошо. А что касается Хуан Ии, вам все-таки надо поговорить с ней, чтобы она осознала ту ношу, что лежит сейчас на ее плечах. Пусть она полностью сконцентрирует свои усилия и больше не будет… Я слышала, она относится с большим неуважением к заместителю Чэню? Это нехорошо, вы обязательно должны придумать, как их примирить, нельзя допустить, чтоб коллеги презирали друг друга, и уж тем более не должно быть междоусобиц.

Слова начальницы Ло напомнили мне о решении серьезно поговорить с Хуан Ии, и главное, нужно, чтобы она правильно поняла меня и не погружалась в болото личных отношений, ведь это повлияет на взлом кода «Возродим былую славу № 1». Я только так подумал, а она, казалось, почувствовала это. Вернувшись тем же вечером домой, я увидел на ручке двери матерчатую сумку, в которой лежала бутылка вина, книга, письмо, игральные карты и записка. Я развернул записку, в ней было написано: «Здесь четыре секретных послания, расшифруйте их в соответствии с порядковыми номерами, у вас на это полчаса».

И без подписи было понятно, что это проделки Хуан Ии! И хотя я удивился, но занес сумку в комнату, вытащил то, что лежало внутри, разложил на столе и начал расшифровку ее «секретных посланий».

Сначала я изучил бутылку. Оказалось, что в ней не вино, а записка толщиной в два пальца. Я вытащил ее, но на ней была какая-то ерунда: слова по-китайски, по-английски, по-русски, и еще какие-то рисунки, совершенно непонятные, словно это священные письмена какие-то. Я тщательно обдумал все, что было в записке. Интуиция подсказывала, что это какой-то «римский шифр»44, а бутылка – это цилиндр для кодировки. Тогда я начал разными способами наматывать записку на бутылку. И когда я обернул ее вокруг бутылки по спирали, на «священных письменах» совершенно отчетливо проступил текст: «Прекрасное вино – как я – такое же ароматное. Код „Возродим былую славу № 1» так же важен – такой же важный, как и вы».

Я невольно покачал головой и рассмеялся. Ну где еще в мире есть такая женщина – сравнивает себя с вином, да еще и говорит, что такая же ароматная!

Затем я открыл конверт, он был пустой, но на нем самом были непонятные записи на русском языке. Я сразу же понял, в чем дело, и получил законченную фразу на русском языке: «Русский язык сложный, очень запутанный, созданный русскими код так же запутан?»

Потом я взял книгу, это была «Как закалялась сталь» Н. А. Островского. Внутри была страница, полностью исписанная цифрами. Я снова сразу же разгадал «тайный код», пролистал книгу страницу за страницей, в итоге сложил полученные буквы, и получилось следующее: «Тоня так же любит Павку, как Павка любит революцию!»

Запрятанное в карточной колоде скрытое послание я раскусил еще быстрее: когда я составил колоду в определенном порядке, то на боковой стороне появились слова: «Почему же ваш Андронов медлит с ответным письмом?»

Я невольно глубоко задумался: действительно, я отослал письмо более месяца назад, но до сих пор не получил ответа. Интересно почему. И еще: те четыре загадки, которые придумала для меня Хуан Ии, – неужели она так ломала голову над их составлением только ради развлечения? Что она задумала? И чем она занималась целыми днями в мастерской, чем она так стучала? Если догадка Чэня верна и это просто ее странные игры, то вряд ли она вела бы себя так загадочно. А если это не игра, то что она там делает? Взлом кода – это умственный труд высокой интенсивности, не стоит превращать кабинет в лавку и постоянно там шуметь и стучать.

Пока меня одолевали эти сумбурные рассуждения, в дверь постучала Хуан Ии. Войдя, она сразу спросила, разгадал ли я ее тайные послания. Я сказал, указывая на четыре послания, что у нее слишком много лишней энергии, а она невежливо возразила:

– Вы слишком прагматичны! Даже если это игра, то что предосудительного в том, что человек, занимающийся взломом кодов, поиграет в такие игры? Такие игры свидетельствуют о том, что он живет в мире шифров и кодов.

Я попросил ее перейти к сути дела. Какова была истинная цель загадывания мне этих четырех загадок? Она сказала, что эти четыре послания представляют четыре типа кодов разных эпох: бутылка – это простейший код, конверт – код простой замены, книга – код подстановки, карточная колода – цифровой код; сейчас мы называем эти коды кодами начального уровня.

– Но, – объясняла она, – коды среднего уровня или современные, высшего уровня все равно вращаются вокруг этих четырех, образованы с использованием лишь сложного сложения и вычитания. Например, «Энигма». Теоретически в основе его технологии лежит цифровой и подстановочный коды. Путем их сложения получился новый код, но по сути это был все тот же цифровой код.

Я понял, что она хочет сказать:

– И только когда величина этого соединения дойдет до таких размеров, когда уже невозможно проводить вычисления, тогда она станет цифровым кодом.

– Верно. А теперь скажите, сколько существует путей, порождающих такие огромные, с трудом поддающиеся исчислению величины?

– Не иначе как несколько. Первый – соединение кодов суперогромных величин и величин среднего размера. Второй – соединение цифрового кода суперогромных величин и кода простой замены. Третий – соединение цифрового кода суперогромных величин и кода подстановки. Четвертый – соединение цифрового кода суперогромных величин с кодом подстановки и простой замены. Это основные типы. Обычно простейший код не может возникнуть в цифровом.

– Точно! И раз мы уверены, что «Возродим былую славу № 1» – это цифровой код, то я хочу спросить вас: исходя из того, что мы знаем о Скинской, какой, по вашему мнению, она использовала способ в коде, который разрабатывала двадцать лет назад? Не надо размышлять, говорите, как подсказывает вам интуиция.

– Первый! Соединение кодов суперогромных величин и величин среднего размера. Если вы дадите мне второй шанс, то я выберу…

Она сразу же прервала меня:

– Второго шанса не будет.

Я спросил:

– А что выбрали вы?

Она задумчиво произнесла:

– Честно говоря, интуиция меня сейчас подводит, это моя головная боль. У меня раньше все было в порядке с интуицией, а сейчас нет никаких чувств.

– Это хулиганская выходка Скинской, укравшей код «Энигма», повлияла на ваши ощущения.

Она задала вопрос:

– Как вам кажется, она и в этот раз похулиганила?

– Я только что сказал, что если бы был второй шанс…

Она ответила категорически:

– Нет! Второго раза не будет. Во втором разе нет смысла. – Она помолчала и продолжила: – Как бы мне хотелось, чтобы сейчас предо мной стоял не ученик Андронова, а он сам собственной персоной. Если бы Андронов сделал такой выбор, я решительно исключила бы такую возможность. Как вы думаете, почему Андронов не отвечает вам?

– Я не знаю.

Потом она предложила мне прогуляться, а по дороге домой пригласила к ней в гости. Я ответил, мол, не стоит, уже поздно, надо отдохнуть. А она возразила, что еще рано, всего лишь девять вечера, пойдемте. Я подумал, что она ведь сегодня целый вечер обсуждала со мной коды, надо оказать ей любезность. Я даже подумал, что она собирается продолжить обсуждать коды. Поэтому, хотя я и чувствовал, что не подобает так делать, все-таки пошел с ней.

Я впервые оказался в ее комнате. Обставлена она была уютно и изысканно, но в то же время ярко. Висевшая над кроватью афиша с американской актрисой Мэрилин Монро произвела на меня впечатление: эта красавица стояла выпятив зад и опираясь руками о колени и, подняв голову, смотрела прямо на тебя. Пухлые губы были слегка приоткрыты, все ее тело было наполнено желанием!

Я не выдержал и подумал: «Какой человек, такой и кумир!» Хуан Ии как вошла в комнату, тут же занялась делами – поставила чай, открыла печенье, даже вытащила пачку хороших сигарет, которые в то время было трудно достать. Она сказала, что купила их специально для меня; протянула одну и предложила закурить, сказав, что ей нравится, когда от меня пахнет табаком. Я зажег спичку, затянулся, а потом, выпустив струйку дыма, спросил:

– Как вы думаете, не надо ли еще раз написать Андронову?

Она тут же закричала:

– О боже! Ну не надоело вам? Сегодня столько уже говорили о работе, давайте поговорим о чем-нибудь, с работой не связанном!

Я спросил о чем. Она, с интересом глядя на меня, попросила, чтобы я рассказал историю о том, как был шпионом, и про мою жену Сяо Юй. Я вкратце поведал ей о своей деятельности в Советском Союзе, а что касается Сяо Юй, то я упомянул лишь какие-то детали из нашей жизни, не проговорился о ее истинном статусе и тайне. Это дисциплина, ни в коем случае нельзя говорить об этом.

Внезапно Хуан Ии спросила меня:

– В кино все шпионы любвеобильные и романтичные, у них постоянно меняются женщины, а женщины часто занимаются шпионажем, используя свою красоту. У вас был такой опыт?

– У меня же была Сяо Юй, это невозможно!

– Ваши отношения были открытыми?

– Даже если бы и да, то все равно нельзя.

– Но ведь по рабочей надобности же!

– Нет такой работы! А если есть, то это разложение и деградация!

– Это называется не разложение, а романтика! Неужели у вас в жизни никогда не было романтики?

– Я уже вам говорил, что в крайне трудные военные годы мы опирались на оптимистический дух революционного романтизма и одну за другой одерживали победы над трудностями и опасностями.

Она взяла меня за руку:

– Почему вы всегда такой железный и прямой, такой бескорыстный и у вас нет никаких желаний? Вы не знаете, что чем больше вы так со мной общаетесь, тем труднее мне избавиться от своей любви к вам. Вы понимаете, как я люблю вас?

Я медленно вытащил свою руку и собрался встать и уйти.

Она не препятствовала, лишь, неподвижно сидя на том же месте, тихо сказала:

– Вы только что говорили, чтобы я дала вам второй шанс попробовать угадать. На самом деле, даже если вы не скажете, я знаю, что вы выбрали бы: выйти за пределы этих четырех возможностей, нарушить общепринятые нормы и использовать даже древний, первоначальный код!

Я невольно испытал уважение к ее острой проницательности:

– Верно. Потому что Скинская, говоря вашими словами, не знает никаких границ. Она вполне могла бы выйти за пределы общепринятых норм и использовать странные методы.

Хуан Ии сказала:

– Я тоже так думаю. Это повлияло на мою интуицию, потому что с ней я ни в чем не уверена. Тем не менее не важно, сделала она так или нет, я уже начала так делать, можно сказать, что она дала мне толчок.

Я не удержался от вопроса:

– Что вы сделали?

– Я разработала математический код. Четыре тайных послания представляют собой четыре разные техники кодирования, вы сейчас вернетесь домой и сложите вместе те послания. И тогда получите тот код, который я разработала, объединив разные типы кодирования. Этим кодом написаны слова, которые я больше всего на свете хотела бы сказать вам. Вернетесь и прочитаете. Дам подсказку: ключ к коду – «четыре», цифра четыре.

Вернувшись домой, я сложил вместе четыре разгаданные фразы, в соответствии с ее подсказкой выделил каждый четвертый иероглиф. Внезапно в глаза ударили четыре приторно-слащавых слова.

Это была фраза: «Я очень люблю вас!»

16

На следующий день, только я пришел на работу, Хуан Ии пожаловала в мой кабинет с вопросом, разгадал ли я ту фразу, которую она хотела мне сказать. Я специально напустил на себя невозмутимый вид и пристально посмотрел на нее:

– Я думаю, это фраза, которую вы не должны говорить! Если вы хотите продолжить ее обсуждать, то попрошу покинуть мой кабинет, у меня нет свободного времени говорить об этом.

Она ехидно ответила:

– Это говорит о том, что вы совершенно не поняли, что я хотела вам сказать!

Лишь спустя долгое время я узнал, что на самом деле она хотела так выразить свои догадки и предположения по поводу кода «Возродим былую славу № 1». Эта фраза «Я очень люблю вас!» обладала одной удивительной особенностью: все слова в ней можно переставлять в разном порядке, например: «Я люблю вас очень», «Очень люблю вас я», «Люблю вас очень я», но смысл от этого не менялся. Это необычный язык, и Хуан Ии предположила, что код «Возродим былую славу № 1» тоже такой – можно менять местами его части, словно кости домино, до бесконечности. Или, другими словами, начало и конец созданы искусственно, они подвижны и могут меняться. Теперь понятно, почему она постоянно стучала у себя в кабинете, это она возилась с этим «набором костей домино».

Я совершенно случайно раскрыл этот ее секрет. В тот день у меня почему-то разболтался один гвоздь у раковины и я пошел в мастерскую к плотнику, чтобы заменить его. В этот момент мастер Чжан как раз сверлил отверстия в одной доске, а рядом лежали несколько чертежей, сделанных от руки, на них был изображен план чего-то, похожего на пишущую машинку, и обозначены размеры. Почерк показался мне знакомым – как у Хуан Ии. Это вызвало мое любопытство, и я спросил у мастера, что он такое делает. Тот ответил, что это его попросила научный сотрудник Хуан, а для чего, он и сам не знает. Когда я уже собирался уходить, то заметил в углу разные предметы – круглые, конусообразные, а еще похожие на бутылки и мячи для боулинга, и снова спросил мастера Чжана, для чего это. Он опять сказал, что это научный сотрудник Хуан раньше просила его сделать, но сейчас они уже ей не нужны, вот и принесла ему, чтобы их уничтожить. Глядя на эти вещи, я почувствовал возрастающее удивление: зачем Хуан Ии делает эти непонятные и странные штуки? Она постоянно стучит в своем кабинете – неужели возится с ними? В тот момент я еще не связал воедино эти штуки и взлом «Возродим былую славу № 1». И лишь потом, выслушав ее соображения, я был поражен ее удивительным ходом мысли и смелым предположением. Я непроизвольно ахнул от восхищения, все-таки обычный человек – это обычный человек, а гений – это и есть гений! К нему надо привыкнуть.

В тот день, выйдя из мастерской, я в ближайшей роще наткнулся на Хуан Ии. Вопреки моим представлениям, она не кормила там белок, а стояла под деревом и о чем-то болтала с сумасшедшим, который целыми днями там бродил. Сумасшедший смотрел на крону деревьев или же на небо, было непонятно, говорит он с ней или нет, он был погружен в свой собственный мир и что-то бормотал под нос. Это был тот самый человек, о котором Хуан Ии говорила с начальником Чэнем в первый раз у него в кабинете, тот сумасшедший. Его звали Цзян Нань, когда-то он был таким же известным дешифровщиком, как и Чэнь, а потом сошел с ума из-за «золотого кода». Из-за того что ему пришлось хранить слишком много тайн, покинуть подразделение 701 он не мог, и даже повидаться с родными не было возможности. Вот и застрял он тут, в горах, и целыми днями бродил в этой роще, где друзьями ему были молчаливые деревья и травы и белки, которые не умели говорить, а еще с ним был его мир, в котором не было логики, но присутствовали красочные, яркие иллюзии. Каждый раз, когда он встречал незнакомца, первым подходил, останавливал его и говорил: «Я взломал „золотой код»! Это самый сложный код, используемый Гоминьданом, никто не мог его взломать, а мне удалось!..» Человек, которого он останавливал, вежливо кивал: «Да-да, вы взломали, вы самый выдающийся человек!» И тогда он радовался, раскидывал руки, словно крылья, и бежал по дороге с криком: «Я взломал „золотой код»! Я самый выдающийся человек! Я самый выдающийся человек!» От такой картины щемило сердце.

В этот раз я подошел, ничего не говоря, дал Цзян Наню сигарету и вежливо уговорил его уйти. Потом я спросил Хуан Ии, о чем они говорили. Она ответила, что интересовалась, как он нашел ключ к «золотому коду». В ответ я рассмеялся:

– Могли и у меня спросить! Все равно ведь он несет чепуху, и я тоже так могу.

Она внезапно заговорила совсем о другом:

– Я видела, как вы вышли из мастерской. Это вы, как низкий человек, обо мне справки наводите?

Я честно ответил: нет, действительно случайно столкнулся с ее тайной и надеюсь, что она расскажет мне, в чем этот секрет. И только тогда она заговорила о своей теории «домино». Это была новая идея, у меня сразу же возникла куча вопросов. Она сказала:

– Хорошо, но это я уже обдумала и так, и так, а сейчас у меня есть новая мысль. Позавчера ночью мне приснилось, что вся моя рука покрыта осами, что они жалили ее, а затем улетели. После них остались лишь маленькие дырки, моя рука напоминала решето с кучей отверстий, в каждом из которых были видны арабские цифры…

В обычной жизни большинство людей не верят в сны, но для нас, дешифровщиков, сны – это тайный путь, которым атлет под названием «мудрость» завоевывает победу. В истории взломов кодов немало людей, получивших подсказку из снов и сразу же добившихся успеха. Хуан Ии взволнованно сказала мне, что этот сон обратил ее внимание на то, что ключом к коду «Возродим былую славу № 1», возможно, является простейший, но в то же время современный аппарат для шифрования. Образно говоря, он состоит из девяти вставленных друг в друга решет, построенных по принципу домино. Каждое решето разделено перегородками на девять уровней, на каждом уровне триста шестьдесят пять дырок, то есть в таком комплекте решет всего девять умножить на девять умножить на триста шестьдесят пять равно двадцать девять тысяч пятьсот шестьдесят пять дырок. Получаемые каждый день шифрограммы соответствуют одной дырке, то есть одна шифровка может быть расшифрована только с помощью определенной дырочки. Как только эта шифровка находит нужную дырочку, то все шифровки этого дня могут быть расшифрованы. Если мы представим, что цифры в шифровках – это зерна, мы просеем их через наше решето, просеем не один раз, и теоретически какое-нибудь зерно просочится вниз через отверстие, а потом туда упадут все похожие зерна (как шифровки одного дня). Это и есть эффект домино. Разница лишь в том, что в обычном домино если толкнуть одну костяшку, то посыплются все остальные, но это первое движение совершается человеком, а по плану Хуан Ии первое движение совершает решето. Другими словами, это не длинный, как хвост дракона, ряд выстроившихся костяшек домино, а круглый и плоский. Кажется, что этот «длинный хвост» уже сжат, объединился в единое целое, и если только «что-то» пройдет через «какую-то дырку», то тогда этот «длинный хвост» безостановочно начнет пропускать всех остальных, словно давшее течь ведро воды, через дырку в котором хлынул поток.

От услышанного я разволновался и попросил ее скорее продолжить рассказ. Хуан Ии обиженно произнесла:

– Оказывается, вы нетерпеливый человек! Хорошо бы, если бы вы так торопились в наших отношениях!

Вот она снова начала! Уже столько раз ей отказал, а она все никак не оставит эту мысль. Она потребовала, чтобы я сел с ней рядом, только тогда у меня появится право слушать ее рассказ дальше. Очередное безобразие! К счастью, в этот момент мы уже вошли в рощу, вокруг не было ни души, да и я устал, можно и с ней рядом посидеть. Я полагал, что только я сяду, как она снова выдвинет какие-нибудь требования, поэтому, перед тем как сесть, тоже потребовал, чтобы, сев, она во всем слушалась меня. Она согласилась, и только тогда мы уселись, она начала говорить. Она сказала, что усложнение кода и ключа к нему – это современная тенденция на пути их развития, но сложность эта ограничена возможностями самой беспроводной связи, особенно дальней по расстоянию и с множеством вышек радиосвязи – ключ в таком случае обычно спрятан в самих шифровках:

– Взять, к примеру, «Энигму». Вы знаете, что является ключом к такому коду высшего уровня?

– Нечетные дни – первые три группы кодов, четные – последние три группы.

– Да, и это было скрыто в сообщениях. Почему же обязательно использовались именно сообщения?

– Потому что они проходили через много станций, а тем более дело было во время войны, менялись радиоточки, менялись люди. Если сделать по-другому, например, создать специальную таблицу ключей, то при внезапной смерти человека, у которого находится таблица, сообщение было бы парализовано.

– Именно так. «Возродим былую славу № 1» – код, разработанный Скинской для американских военных, а Америка начиная со Второй мировой войны занимается военной экспансией. Их войска повсюду, они рассыпаны по свету, и сетей множество, можно сказать, что это предопределило невозможность создания отдельной таблицы ключей к коду.

– Угу, если бы существовала специальная таблица ключей к коду, то он не подходил бы тогда для шпионской сети, используемой Гоминьданом.

– Верно, Гоминьдан использует код «Возродим былую славу № 1» в качестве средства связи Тайваня и агентов в материковом Китае. И это еще придает уверенности в том, что этот код неотделим от самих шифрованных сообщений. Потому что агенты действуют разрозненно, действия сотрудников очень ограничены, и если код не будет содержаться в шифровках, то это может привести к параличу связи.

– Угу.

– Поэтому я уверена, что ключ к «Возродим былую славу № 1» скрыт в шифровках. Но каким образом? Если, как в «Энигме», нечетные дни обозначают такие-то группы кодов, а четные – другие, вряд ли это приняли Скинская или американские военные, которые ее наняли. Она наверняка смогла в условиях ограничений, от которых невозможно избавиться, найти новый проект ключей к коду – более подвижный, изменчивый. А потом я еще вспомнила те математические положения, которые в ранние годы изобрела Скинская, например «принцип тени». Его еще называют «принцип пропускания света» или «принцип сот». Суть этого принципа – через постоянную установку в виде сот с помощью мобильного источника света можно отделить черное от белого или свет от тени. У меня сейчас нет под рукой аппарата, чтобы вам продемонстрировать.

– Я могу представить. Например, над нами была бы крыша в виде пчелиных сот, тогда свет проникал бы через дыры отдельными лучами.

– Да, и какая польза от этого? Если вы сможете поддерживать такую же скорость перемещения, что и лучи солнца, то будете всегда оставаться в тени. Это имеет огромное значение для наших дальнейших разработок космических технологий.

Я боялся, что в своих рассуждениях она далеко отойдет от нашей изначальной темы, поэтому напомнил:

– Давайте все-таки поговорим о наших ключах к коду.

– Я как раз сейчас делаю модель аппарата ключей к коду. Вот закончу, покажу, и вы все поймете.

Мои глаза невольно округлились:

– То есть вы постоянно стучите в своем кабинете, потому что делаете аппарат для декодировки из этих штуковин, похожих на бутылки и шары для боулинга?

– Да, а вы думали, чем я там занимаюсь?

Я смущенно ответил:

– А начальник Чэнь даже считает, что вы там в какие-то странные игры играете.

Она хмыкнула:

– Что вы за люди? На все смотрите «через цветные очки», искажающие восприятие!

Я поспешил извиниться со словами, что неправильно ее понял. А она в ответ тихо рассмеялась и кокетливо сказала, что для нее главное – чтобы я правильно понял ее любовь, а до другого ей нет дела. Говоря это, она взяла меня за руку. Хорошо, что я заранее обговорил, что она должна действовать, как я сказал, а то она сейчас точно вела бы себя неподобающе.

После ухода Хуан Ии я все еще оставался в роще и бродил там вокруг огромного дерева, как сумасшедший Цзян Нань. Я смотрел на крону дерева и на небо над ней и вспоминал те дырки, которые сверлил плотник в доске. Я словно увидел свет, просачивающийся через эти дырки, а вместе с этим светом просачивалась и разгадка кода «Возродим былую славу № 1». В тот момент я подумал, что сумасшедший Цзян Нань целыми днями ходил вокруг дерева и что-то бормотал себе под нос из-за той иллюзорной радости от взлома «золотого кода». И я отчетливо почувствовал такую же сумасшедшую иллюзорную радость.

17

Примерно неделю спустя аппарат, который придумала Хуан Ии, был воплощен в жизнь плотником. Я созвал всех членов нашей особой оперативной группы на совещание, чтобы услышать ее пояснения.

Аппарат на самом деле был несложный, по форме и функциям он напоминал прибор для измерения роста, которые можно встретить на улицах города; рейка на линейке также могла свободно перемещаться. Разница была в том, что у аппарата рейка эта представляла собой доску с кучей дырок, как пчелиные соты. Высотой он был примерно тридцать сантиметров, а шириной как книжная страница. Внизу располагался прямоугольный поднос, по четырем сторонам – желоба, в которые можно было поместить бумаги с шифровками.

Хуан Ии показывала нам, как он действует, и одновременно поясняла происходящее:

– Это аппарат для взлома кода, который я представляла себе. Посмотрите, это рейка, на ней множество похожих на соты дырок. В столбе выемка, в которой тридцать одно деление – по одному на каждый день месяца. На рейке имеется шкив, она может свободно перемещаться вверх-вниз – на тридцать одно деление. На верху рейки источник света, а вот здесь внизу вогнутая поверхность – это место для шифровок, их можно закрепить внизу. Вот этот поднос можно увеличивать и уменьшать – тоже на тридцать одну клетку, одна клетка – один день. Сейчас представьте, что вслед за движением рейки по делениям вверх и вниз и за увеличением-уменьшением подноса будут постоянно двигаться пятна света, проникающего через эти дырки. И если высветившиеся цифры, объединенные в одну группу, представить в качестве ключа для расшифровки сообщений какого-то дня, то вы можете посчитать, насколько огромен этот ключ для дешифровки – триста шестьдесят пять. Триста шестьдесят пять дней ключ не будет повторяться! А если мы немного поработаем с источником света, например добавим еще одну рейку, тогда получится два раза по триста шестьдесят пять вариантов. И, действуя таким образом, можно получить разные коды на несколько лет вперед! По моему мнению, на сегодняшний день там как минимум девять реек…

Начальник Чэнь встал и прервал ее:

– Сяо Хуан, можно я скажу так: если бы существовал такой аппарат для ключей к кодам, то это было бы замечательно, но, насколько мне известно, в мире сейчас нет специального оборудования для ключей хоть к одному коду. А вы слышали когда-нибудь о таком?

Хуан Ии ответила:

– А вы слышали о том, кто украл портрет Мао Цзэдуна с площади Тяньаньмэнь?

Я засмеялся:

– На это способна только Скинская.

Хуан Ии сказала:

– Точно! Как сказал заместитель Ань, я сейчас все больше и больше убеждаюсь в том, что хотя Скинская и украла технологию кода «Энигма», но это было не полное воровство; она слишком умная и необыкновенная, полна коварства и любит выходить за общепринятые нормы.

Чэнь произнес:

– Но, Сяо Хуан, вы думали о том, что ключ к коду – это не основа самого кода? Это всего лишь несколько цифр, приложение к коду, «защищает от благородных людей, но не от воров». Вы думаете, Скинская потратила столько времени на это?

Хуан Ии ответила:

– А почему нет? Во-первых, много времени на это не надо, это вот такая же простая установка, вон даже наш мастер-плотник создал что-то похожее. Во-вторых, ценность того, что этот аппарат делает, велика, ведь можно несколько лет не повторять ключи к кодам. А это очень, очень сложно! Даже если бы они сделали подобную таблицу ключей, то она заняла бы всю стену! К тому же я практически уверена, что они не стали бы специально делать такую таблицу, потому что это нереально – могли быть последствия в процессе применения, так как трудно ее использовать во время фактических контактов. А без таблицы, если ключ поместить в саму шифровку, ограничений было бы слишком много, получились бы какие-нибудь первые две группы кодов, первые три группы, последние две группы, последние три группы, средняя одна, три группы и так далее. Невозможно сделать такую огромную таблицу. В-третьих, принцип работы такого аппарата придуман самой Скинской. Вы, возможно, гадаете, почему я думаю, что Скинская могла разработать такой аппарат? Потому что у нее еще в ранние годы была такая математическая задумка. В-четвертых, я увидела во многих ее трудах и в некоторых действиях, что она не самый глубокий человек, она – не «черная дыра»; но она странная, хитрая, непостоянная, переменчивая, словно хамелеон, умеет ввести в заблуждение. Так как она не отличается глубиной, то придуманный ею код по степени трудности и глубине, скорее всего, не слишком далеко ушел. А так как возможность усложнить сам код ограничена, то ей пришлось восполнить это вспомогательными средствами, например увеличив запутанность ключей к коду.

Чэнь спросил меня:

– Заместитель Ань, а вы что думаете? Существует ли такая вероятность, что был специально разработан аппарат для ключей к кодам?

Я не ответил ему, а спросил Хуан Ии:

– Сейчас я полагаю, что ваше предположение правильно. У противника действительно есть такой аппарат. Значит, следующим нашим шагом должно быть создание копии. Но эта копия тоже будет лишь догадкой; им было легко создавать такой аппарат, но вот повторить его будет трудно – нельзя допустить расхождения в размерах, высоте, габаритах. Малейшая ошибка приведет к огромному провалу. Естественно, я понимаю, что это лишь копирование цифровых данных. Так каков сейчас объем вычислений по этим данным?

Она протянула мне папку:

– Я тут написала формулы для вычислений и объем вычислений.

Я взял папку, она была наполнена толстой пачкой листов, исписанных формулами и цифрами. Формулы все были сложные, а цифры огромные, от них рябило в глазах. Я сказал:

– Ого, да тут огромный объем вычислений!

Она ответила:

– Естественно, огромный! Рейка, поднос, источник света – это все подвижные детали, могут передвигаться вверх-вниз, вправо-влево, да еще и количество реек может меняться. Естественно, объем вычислений будет не маленьким!

Я передал папку начальнику отдела математических вычислений Цзяну:

– Взгляните, сколько на это уйдет времени?

Тот посмотрел и дал ответ:

– Если все наши люди будут работать в три смены, то все равно понадобится не меньше месяца.

Даже Хуан Ии вскрикнула от изумления:

– Ого! Так долго?!

– Да, наши условия работы и людские ресурсы именно таковы.

Она сказала:

– Вот было бы замечательно, если бы у нас была вычислительная машина.

Чэнь спросил:

– Ну, а если догадка неверна? То это будет напрасная трата ресурсов!

Смелые слова Чэня ошеломили всех, люди стали переглядываться, а потом все взгляды, включая и Хуан Ии, сошлись на мне в ожидании, что я приму решение. Говоря по правде, в тот момент я не был готов с легкостью сказать итоговое слово: это же колоссальный объем вычислений, для которого требуется столько времени и людских ресурсов! А вдруг это неверная догадка? Ущерб будет слишком велик! Но я подумал, что взлом кодов – это изначально поиск одного верного решения из тысяч, не может быть такого, чтобы сразу угадать. Не забравшись в логово тигра, не поймаешь тигренка. Если не провести эти вычисления, как тогда узнать, что они неверные? Поэтому я поразмышлял немного, а потом решительно хлопнул рукой по столу:

– Если эта догадка верна, это будет означать, что дверь к коду «Возродим былую славу № 1» будет открыта. Месяц борьбы с этим искушением стоит того!

Вы можете представить, как прошел следующий месяц. Все помыслы и взгляды сотрудников нашей особой группы были сконцентрированы на отделе вычислений. Хотя мы работали в кабинетах, но мысли были в другом месте, все были как в тумане, представляя, как там стучат счеты, словно бобы на раскаленной сковородке. В то время я, всегда спокойный и основательный, стал проявлять нетерпение, каждый день по нескольку раз подходил к окну и, словно в оцепенении, смотрел на безмолвные дома, в которых сотрудники занимались вычислениями. С такой же надеждой смотрит человек, упавший в воду и выплывший на необитаемый остров, на появившийся вдали корабль, который спасет его.

Естественно, больше всех мучилась Хуан Ии. Она не могла ни спать, ни думать о еде и каждый день бегала в отдел вычислений, чтобы узнать результаты. Она пребывала в таком напряжении, что почти перестала смеяться, иногда я пытался ее развеселить, но она не реагировала, лишь слегка дергались уголки рта. Она напоминала лунатика, у которого душа рассталась с телом. Глядя, как она худеет с каждым днем, я был тронут и испытывал стыд. Однажды мы вместе поднимались по лестнице, и вдруг ноги у нее ослабли и она осела на пол. Я подхватил ее, помог подняться и, поддерживая, отвел к себе в кабинет. Я уговаривал ее отдохнуть, не придавать такое огромное значение результатам вычислений. Она уставилась на меня, зарыдала, а потом, словно во время ссоры, закричала:

– Я разве могу не придавать этому такое значение? Это первая догадка, которую я высказала после приезда в подразделение 701! И если Чэнь прав и я ошиблась, я же стану для всех посмешищем, у людей от хохота коренные зубы повыпадают!

В тот день у меня впервые возник порыв прижать ее к груди, обнять, успокоить. Естественно, я сразу же осознал, что это нелепо. Благодаря шпионской работе и любви к Сяо Юй, мой разум был крепче стали, в любое время и в любом месте мой мозг непоколебимо защищал меня. Я знал, что в мире нет совершенства и мы всегда должны быть готовы к боли и мучениям.

На двадцать девятый день вычисления вошли в заключительную стадию. Все сотрудники нашей особой группы столпились в отделе вычислений, ожидая результата. Бумаги, исписанные цифрами, высились уже на два-три чи45, а люди все подносили новые данные. Прямо как на фондовом рынке, непрерывно доносилось: «1234567890, 0187654321, 2345678901»…

После того как все данные были собраны вместе, начальник Цзян начал производить единые вычисления. Когда он под пристальными взглядами всех сотрудников сел за длинные и огромные счеты, мое и Хуан Ии напряжение достигло своего пика. Взоры всех были прикованы к его рукам, безотрывно следя за их быстрыми движениями. В огромной комнате стояла мертвая тишина, слышен был лишь стук костяшек счетов. Хотя это был очень тихий звук, но он словно, удары гири, отдавался в наших сердцах.

В конце концов пальцы начальника Цзяна задрожали, словно от удара током, повисли в воздухе, а под его застывшими пальцами еще оставались несколько костяшек на средней спице! А это означало, что результат вычислений – «иррациональное число», неделимое. Другими словами, догадка Хуан Ии была неверной!

Начальник Цзян перепугался и застыл на месте, не осмеливаясь доложить о результате.

В отделе вычислений вдруг повисла мертвая тишина, в воздухе витало такое напряжение, что, казалось, вот-вот произойдет взрыв.

Увидев это, Хуан Ии потеряла контроль:

– Это невозможно! Вы ошиблись!

Я уже отошел от первоначального шока и поспешил утешить ее, но она внезапно, словно сумасшедшая, рванулась вперед, схватила счеты и со всей силы швырнула их на пол, а затем зарыдала и вылетела из комнаты.

Костяшки прыгали и перекатывались у моих ног.

Это предположение, которое свело нас всех с ума и на реализацию которого были брошены все силы, закончилось таким поражением.

Тем вечером я второй раз отправился в общежитие к Хуан Ии. Я собирался ее успокаивать и не думал, что она уже успокоилась сама, настроение стабилизировалось, и она лежала на диване, листая зарубежный развлекательный журнал. Увидев меня, она села и с раскаянием произнесла:

– Простите меня! Я… такая глупая!

– Ничего, вас можно понять. Если бы вы не разбили те счеты, возможно, я разбил бы их сам!

Услышав мои слова, она моментально обрадовалась:

– Правда? А то я боялась, что вы на меня сердитесь, потому что поставила вас в неловкое положение.

– В неловкое положение нас поставила Скинская.

От злости она аж заскрежетала зубами:

– Вот же дьяволица! Я считала… что в этот раз схватила ее, и подумать не могла, что промахнулась!

– Я тоже подумать не мог о таком результате. Я тоже считал, что ваши шансы на успех очень велики.

– Поэтому вы приняли такое решение, мобилизовали всех и поддержали меня? А в результате стали посмешищем…

– Никто не смеется. Это взлом кода, а не ловля рыбы сетью. В этот раз объем вычислений был большой, и коллеги приложили необычайные усилия, поэтому, можно представить, и разочарование было тоже необычайным. Но, я думаю, они понимают, потому что Цзян Нань каждый день ходит у них под окнами. Они видят и думают, что, хотя взламывая код, мы не находимся под палящим солнцем или проливным дождем, но мы также приносим жертву, иногда даже жизнь.

Она была тронута:

– Я… я не знаю, что сказать… Вы такой хороший! Спасибо вам!

Я рассмеялся:

– Ваша похвала – честь для меня!

А она серьезно произнесла:

– Я правду говорю! Я преклоняюсь перед вами! Вы не боитесь ни славы, ни позора. Умеете и брать, и отпускать. А я не такая, я не могу…

Я успокоил ее:

– Вы тоже не впадайте в уныние, это не поражение. Это всего лишь неудача, которой трудно избежать, занимаясь взломом кодов. Мы же не загадки отгадываем, когда можно разом добиться успеха, если посетит блестящая идея.

Ее глаза сверкнули, она легонько положила руки мне на плечи:

– Я знаю, вы не беспокойтесь, я не буду унывать. Перед отъездом из Пекина я сходила поклониться памятнику Цзу Чунчжи, да еще и желание загадала, я верю, что его дух поможет мне.

Я взял ее руки, намереваясь снять их с плеч, но она воспользовалась моментом, придержала меня и серьезно произнесла:

– Цзайтянь, я знаю, что вы не осмеливаетесь любить меня, поэтому я все время стараюсь забыть вас, выгнать из своего сердца, но не получается! Скажите: что мне делать?

Я поспешно высвободил руки и собрался прощаться. Она не протестовала, а лишь попросила посидеть еще немного. Однако я опасался, что она примется за старое, и решил уйти. Она недовольно проводила меня до двери, беспомощно глядя на меня, как будто хотела что-то сказать, но не решалась, и от ее горестного вида стало тяжело на сердце.

Я чувствовал, что, если она продолжит уговаривать меня остаться, я не смогу сопротивляться, поэтому я был еще более непреклонен. По дороге назад я вспоминал слова, сказанные когда-то Андроновым: до того как код взломан, только глупец может считать, что взлом кода ему под силу. Это не земля, а код – не картошка, которую посадишь, и, если усердно будешь над ней трудиться, точно настанет день урожая. Я непроизвольно горестно вздохнул оттого, что взлом кода – это такое дьявольское и страшное дело, и в итоге всю ночь не сомкнул глаз.

18

Спустя несколько дней, как-то ночью, когда я уже собирался идти мыться в ванную, раздался стук в дверь. Я в недоумении пошел ее открывать – на пороге стояла Хуан Ии. Я был бесконечно поражен:

– Так поздно, а вы еще не отдыхаете? Что случилось?

Она молча уставилась на меня. Я заметил, что ее волосы растрепаны, выглядит она ужасно, в тусклом свете лампы кажется совсем бледной, вид больной. Я испугался, что она заболела, немедленно провел в комнату и спросил:

– Что с вами? Почему у вас такой ужасный вид? Вы заболели?

Вдруг она упала в мои объятья, как будто все ее тело разом утратило мышцы и кости. Глаза ее были закрыты, она не издавала ни звука, казалось, что потеряла сознание.

Я быстро подвел ее к стулу, усадил, потом позвал по имени, потрогал лоб, я суетился, не зная, что предпринять. Когда же я решил отпустить ее и пойти позвонить, она внезапно открыла глаза и покачала головой:

– Все в порядке, не звоните!

А потом молча с любовью посмотрела на меня.

Я спросил:

– Вы только что упали в обморок. В чем дело?

Хуан Ии кивнула. Выглядела она измотанной как физически, так и морально:

– Я слишком устала… очень устала… Вы… и еще «Возродим былую славу № 1»… я устала из-за вас… – С этими словами она сжала мою руку, намереваясь ее поцеловать.

Я хотел выдернуть руку:

– Да что с вами такое?

Она все так же крепко сжимала мою руку, неотрывно глядя на меня, лишь спустя какое-то время она сказала:

– Цзайтянь, поверьте, нам всем нужна помощь Неба. Помните, я говорила, что молилась перед памятником Цзу Чунчжи перед отъездом из Пекина?

Я ответил:

– Естественно, помню.

Ее голос был преисполнен скорби и отчаяния:

– Но я человек, которого бросил мужчина, разве удостоит Небо меня своей благосклонностью? Цзайтянь, вы надеетесь, что я разгадаю код «Возродим былую славу № 1»?

У меня было предчувствие, что она опять примется за свое, поэтому, вытаскивая руку, смеясь сказал:

– Чушь! Я больше всех надеюсь, что вы взломаете этот код!

Она изо всех сил вцепилась мне в руку:

– Так давайте любить друг друга! Цзайтянь, мне нужна ваша помощь. Небо свидетель, как я люблю вас! Небо же видит, что вы меня не любите, как же оно будет любить меня? Правда, Цзайтянь… в этот раз… поражение… Цзайтянь, помогите мне! Любите меня, и это будет лучшая помощь для меня!..

– Ии, ну что вы… опять за старое!..

– От этого зависит, сможем ли мы взломать код «Возродим былую славу № 1»!..

Я прервал ее:

– Это не аргумент!

Я изо всех сил выдернул руку и оттолкнул ее. И, словно дезертир, попросил пощады:

– Ии, прошу вас, перестаньте ставить меня в неловкое положение.

Она подошла и снова схватила меня за руку:

– Почему вы не любите меня? Цзайтянь, я люблю вас, правда люблю… Я знаю, что и вы любите меня!..

Я ужасно разозлился, взглянул на урну с прахом Сяо Юй и, не сдержавшись, подтащил Хуан Ии к двери и указал на дверь:

– Уходите! Сейчас же уходите!

Она была застигнута врасплох:

– Цзайтянь, я правда не знаю, что сказать…

– Ничего не говорите, просто немедленно уходите!

– Я не уйду! – Она всем телом бросилась на меня. – Цзайтянь, любите меня, обнимите меня!

Я внезапно для нее оттолкнул ее и отступил на шаг назад:

– Не подходите! И уходите скорее!

Она замерла, глядя на меня мокрыми глазами, в которых хотя и плескалась обида, но которые, тем не менее, горели, и произнесла:

– Цзайтянь, я правда не знаю, что вам сказать… Я понимаю, что не должна была приходить к вам в такое время и выпрашивать любовь. Надо подождать, когда мы взломаем «Возродим былую славу № 1»… Но, Цзайтянь, это поражение нанесло мне серьезный удар. Бог мне не помогает, и духи не на моей стороне… Я постоянно спрашиваю себя: почему? Почему Небо не помогает мне? Да потому, что у меня нет вашей любви… Человек, которого никто не любит, не получит и любовь Неба… Цзайтянь, поверьте мне, я люблю вас, мне нужна ваша любовь…

Я подошел к столику, где стояло все, связанное с памятью Сяо Юй, и указал на урну с ее прахом:

– Хуан Ии, пожалуйста, отнеситесь ко мне с уважением, не надо при моей жене упоминать слово «любовь». У вас нет права любить меня, у меня же есть жена!

– Но Сяо Юй уже умерла, я верю… она поймет нас.

– Это для вас она умерла, а для меня она останется живой навсегда… Уходите скорее, относитесь ко мне с уважением!

– А почему тогда вы не относитесь с уважением ко мне? Цзайтянь, обнимите меня, вы нужны мне, я люблю вас, прошу вас…

Я не мог больше это терпеть и повысил на нее голос:

– Замолчите! Между нами нет любви! У вас нет права любить меня! Пожалуйста, уходите! Скорее уходите!

А она уселась на диван:

– Я не уйду!

– Если не уйдете вы, то уйду я!

С этими словами я направился к двери и уже у выхода не выдержал и обернулся к ней:

– Вам не кажется, что вы ведете себя дико? Разве так любят?

Она уставилась на меня и в изнеможении откинулась назад.

Тем вечером она пробыла у меня более часа, и лишь потом ушла, двигаясь медленно и нерешительно. Она не смотрела по сторонам, шла, глядя прямо перед собой, как сомнамбула. Только после того, как ее силуэт растворился в коридоре, я потихоньку вернулся домой.

На столике в комнате лежала записка с одной фразой: «Ань Цзайтянь, я ненавижу вас!» Я поспешил взять спички и сжечь ее, отвернувшись от фотографии Сяо Юй.

На следующее утро я долго сидел в столовой, но Хуан Ии так и не пришла. Я невольно забеспокоился. Когда я растерянно оглядывался по сторонам, ко мне подошел начальник тренировочного центра по фамилии Ван и спросил:

– А что вчера случилось с вашей новой сотрудницей-математиком?

Я удивился, почему он, человек из находящегося далеко от нашего отдела тренировочного центра, внезапно задает такой вопрос, и прохладно ответил:

– А что с ней?

Он ответил, что, когда возвращался вчера из гостиницы, было уже почти два часа ночи, лил сильный дождь, а Хуан Ии, словно потерянная, бродила под дождем, вся промокшая до нитки, и как он ее ни уговаривал вернуться домой, она не соглашалась.

Я знал, в чем дело, поспешно положил себе еды и стал быстро и с шумом засасывать ее в себя, чтобы поскорее доесть и пойти спросить Сяо Чжа, все ли в порядке с Хуан Ии. Я и не думал, что начальник Ван, набрав еды в тарелку, подсядет ко мне, и вид у него был такой, как будто он хочет что-то разузнать. И чего я уж точно не мог предположить, так это то, что именно он, начальник Ван, создаст самые большие проблемы для нас в дешифровке кода «Возродим былую славу № 1»! Да еще и чуть не погубит меня и Хуан Ии! Если бы в тот момент я мог заглянуть в будущее, я бы без жалости в сердце выгнал его из-за стола. Но я не пророк и не обладал даром предвидения. В тот момент я просто терпеть не мог, когда кто-то начинал разнюхивать что-то про наши внутренние дела, а особенно про те, которые касались Хуан Ии, я раздражался при одном упоминании о ней. Поэтому, когда начальник Ван подошел и собрался что-то спросить, я лишь холодно посмотрел на него, сделал пару глотков и ушел.

В кабинете я тоже не нашел Хуан Ии, спросил у Сяо Чжа, занимавшейся в тот момент уборкой, но она сказал, что та еще не приходила. Через час я снова пошел спросить, Сяо Чжа ответила:

– Еще не приходила.

Я слегка рассерженно отругал ее:

– Вы же помощница исследовательницы Хуан, если увидели, что ее нет на работе, почему не пошли, не узнали, в чем дело? Идите к ней и узнайте!

Сяо Чжа обиженно сказала:

– Я ходила к ней и звала ее, но в комнате никого не было. Я не знаю, где она.

Я застыл, в голове тут же пронеслись ужасные картины. Эта ужасная догадка напугала меня, я разволновался и вместе с Сяо Чжа отправился на поиски. Сначала мы пошли к Хуан Ии домой, стучали изо всех сил, кричали, орали, но изнутри не доносилось ни звука. Однако у меня было предчувствие, что она в комнате. Поэтому я позаимствовал у соседа инструменты и открыл дверь. Хуан Ии с высокой температурой лежала на кровати, она была без сознания. Мы сразу же позвонили в больницу, чтобы они поскорее прислали машину и отвезли ее к себе лечиться.

После осмотра врач сказал, что это не что-то серьезное, а простуда в тяжелой форме. И только тогда я успокоился.

19

Молодой человек, уже время позднее, завтра продолжим.

Эх-эх-эх… Время заставит вас забыть многое, но есть вещи, которые забудешь, только когда умрешь. Все, что я говорю, я хотел бы забыть, но не получается…

20

Я уже говорил, что любил лишь трижды, и все безуспешно, и в итоге наша организация помогла мне устроить брак. Говоря по правде, у меня небольшой опыт в общении с женщинами, особенно с такими «своевольными и приставучими», как Хуан Ии. Я был беспомощным и не знал, что делать. Но у меня было оружие – мое упрямство. Многого я достиг именно благодаря своему упрямству или упрямому стремлению к цели. Я верил, что с его помощью смогу решить мою проблему с Хуан Ии, урегулировать отношения между личными чувствами и государственными интересами.

На сегодняшний день вряд ли это была самая крупная ошибка в моей жизни, даже если не ошибка, то как минимум проступок. Но в то время и в тех обстоятельствах разве мог я не совершить «ошибку»? Я только и мог, что совершить ее! Это похоже на парадокс, но взлом кодов – это само по себе уже парадокс. У нас в подразделении 701 было множество людей, которые, как и я, жили в таких противоречиях! Я не знаю, в этом наше величие или трагедия.

Не будем отступать от темы, все-таки вернусь к моему рассказу!

На второй день после обеда я направился в больницу навестить Хуан Ии, а она уже выписалась! Все-таки это простуда, приходит быстро и уходит так же. Прокапали лекарство, и оно сразу же помогло. Выйдя из больницы, я медлил, не зная, стоит ли идти к ней домой, но потом принял решение, как руководитель, принести ей немного фруктов, навестить ее. Я не знаю, она действительно ненавидела меня или специально напустила на себя холодный вид, но была равнодушна и говорила ехидно. Я спросил, выздоровела ли она. Хуан Ии покосилась на меня:

– Выздоровела или нет, к вам-то это какое имеет отношение? Вы же только обрадуетесь, если такой низкий человек, как я, помрет!

От такого язвительного ответа я замер посреди комнаты, не зная, что ответить. Увидев, что я молчу, она разволновалась и закричала:

– Ну скажите хоть что-нибудь!

Я ответил: что я могу сказать, видя ее в таком состоянии? Выздоравливайте, а я пошел. Тут она снова разозлилась, начала ругать меня, мол, сразу поняла, что я не просто так пришел к ней. Я остановился:

– Ии, я из чистых побуждений пришел навестить вас!

Она холодно улыбнулась:

– Наверняка пришел посмотреть, какое я посмешище!

Я откашлялся и отчитал ее:

– Вы можете сказать что-нибудь нормальное?

Увидев, что я разгневан, она смягчилась, предложила присесть и сыграть с ней в шахматы. Играть мне не хотелось, потому что я для нее неподходящий соперник. Ей было все равно. Она принесла доску, с одной стороны – черные фигуры, с другой – белые, и она начала играть за меня, бормоча себе под нос, словно сумасшедшая:

– Угу, я думаю, вы пойдете так… Если идете сюда, то я – туда… Следующим ходом, зная ваш уровень, вы точно пойдете туда… Ужасный ход, но ничего не поделать, таков ваш уровень…

В итоге мне все-таки пришлось отобрать у нее шахматы и сыграть с ней.

Играли, играли, вся доска была в ее слезах, снова ее старая болезнь одолела ее! Она опять начала укорять меня, почему я ее не люблю.

Я сказал:

– Давайте не будем говорить об этом, ладно?

– А я буду! Я хочу, чтобы вы мне сказали, почему не любите меня!

– Потому что мое сердце уже занято.

Она уставилась на меня:

– Кем?! Той… женщиной на фотографии?

Я кивнул.

Она спросила:

– Вам не кажется это нелепым?

– Мне кажется… что, пока ее прах еще не в земле, нелепо и дико «искать счастье на стороне».

Она холодно улыбнулась:

– Хм… Она уже умерла, а вы все не хороните ее, поклоняетесь ей, словно сокровищу. Неужели вы считаете, что это проявление уважения к умершей?

– Я жду определенного дня.

– Какого дня? Годовщины смерти? Дня рождения? А может быть, дня создания Народно-освободительной армии? Или дня образования государства?

– Нет.

– Неужели хотите дождаться, когда мы взломаем код «Возродим былую славу № 1»?

– Верно!

Внезапно ее глаза странно заблестели, она долго смотрела на меня, а затем спросила:

– Вы имеете в виду… что, если мы взломаем «Возродим былую славу № 1», вы сможете полюбить меня?

Я горько улыбнулся:

– Почему вы целыми днями думаете только о любви, неужели она так важна?

Она же ответила риторическим вопросом:

– А разве есть что-то важнее любви?

– Естественно! Для меня сейчас самое важное – это взломать код «Возродим былую славу № 1». Важнее всех вещей, вместе взятых. Если говорить о любви, то это – самая большая любовь, конкретное воплощение любви к стране, партии, народу и социализму.

– Но ведь наша страна, народ, партия и социализм вовсе не говорят, что вы должны любить только их, что у вас не может быть другой любви.

– Другая любовь должна подчиняться этой любви. Сейчас я хочу только взломать этот код, нет никаких других помыслов.

– И я хочу взломать «Возродим былую славу № 1»! Более того, я уверена, что если вы согласитесь с одним моим требованием, то я смогу это сделать.

– Если только это не вопрос любви между нами, все остальные требования я могу исполнить.

– Сейчас у меня нет никаких требований, и если я не смогу взломать «Возродим былую славу № 1», то никаких требований выдвигать и не буду. Но если мне удастся это сделать, вы должны мне кое-что пообещать?

– Что?

– Жениться на мне! Возьмите меня в жены!

Как вам сказать? По правде говоря, это не было каким-то чрезмерным требованием. Когда слепой А Бин совершил подвиг для нашего подразделения 701, организация помогла ему найти жену. А если Хуан Ии взломает «Возродим былую славу № 1», то ее подвиг будет еще больше. И в этот момент мы должны были согласиться на любое ее требование, главное, чтобы это не было противозаконно. А тем более я… Если она взломает этот код, то я напрямую извлеку из этого выгоду, поэтому ни с общественной, ни с личной точки зрения у меня не было оснований отказывать ей. Если бы не было особых тайных обстоятельств, я бы, не колеблясь, согласился с ее требованием. Даже если бы я не любил ее, все равно взял бы ее в жены. А как я мог не любить ее? Она была такая красивая, талантливая, кокетливая, какой мужчина не дрогнул бы? Я осмелюсь сказать, что любой мужчина полюбил бы ее. А если говорить, что у нее есть некоторые проблемы с поведением, так это потому, что она нравится слишком многим и соблазн велик, плюс к этому длительное пребывание за рубежом, где отношения между мужчинами и женщинами довольно свободные. Для жены это, конечно, минус, но я уверен, что для мужчин ее плюсы намного перевешивали этот минус. Я даже могу так сказать: если бы она взломала «Возродим былую славу № 1», даже если бы у нее не было всех этих достоинств и была бы проблема с поведением, я все равно согласился бы жениться на ней и посвятил бы себя жизни с героем, как Линь Сяофан.

Но я… не мог!

Почему?

Потому что Сяо Юй не умерла!

Вы не в курсе, это же был обман. Огромный обман, тщательно спланированный и реализованный штаб-квартирой, целью которого было предоставление Сяо Юй возможности после моего отъезда заниматься шпионской работой под абсолютно секретным прикрытием. После «смерти» она сменила имя и фамилию, переехала из Москвы в Петербург и вместо официальной работы в посольстве занялась нелегальной торговлей оружием. Вместе с товарищем Самолет, рискуя жизнью, погрузилась в мир шпионажа.

В то время никто, кроме отдельных начальников из штаб-квартиры, не знал этой тайны, включая и начальницу Ло, и даже я поначалу был не в курсе. Откуда я узнал? Начальник Те рассказал мне. Возможно, он в Пекине услышал про то, как Хуан Ии преследует меня, и специально прислал секретное сообщение, в котором рассказал мне истинное положение дел. Помните, тогда начальница Ло лично принесла мне это сообщение? Я был потрясен до глубины души, в то же время я понял, почему начальство так настаивало, чтобы я так торжественно, напоказ отвез «урну с прахом» на родину, почему в МИДе провели такую торжественную панихиду (даже в их краткой сводке фигурировало упоминание об этом), а потом еще настояли, чтобы я дома соорудил место памяти, так называемое «обиталище души»… Это все было нужно для того, чтобы как можно дальше распространить «весть о смерти». Нам нужно было, чтобы как можно большее количество народу узнало, что я потерял жену, в каком-то смысле это было «условием» спокойной жизни Сяо Юй. Потому что чем больше людей знало бы истину, тем большую опасность это представляло бы для нее.

Но в тот момент у меня не было иного выхода, Хуан Ии приперла меня к стенке, мне оставалось два варианта: первое – согласиться на ее условие и, после того как она взломает код «Возродим былую славу № 1», жениться на ней, второе – рассказать ей правду, чтобы она сама отказалась от своих притязаний. Я выбрал второе, потому что понимал, что первое невозможно, это принесло бы ей невыносимые страдания. Это как двойной обман, ей было бы в два раза больнее, я не мог этого допустить из жалости. В итоге, после того как она поклялась жизнью перед портретом Мао Цзэдуна хранить тайну и никогда никому о ней не рассказывать, я подробно, во всех деталях рассказал ей, что происходит на самом деле. Она была напугана этой ужасной новостью, обессиленно смотрела на меня и молчала. Потом ее словно прорвало, она зарыдала во весь голос и, закрыв обеими руками заплаканное лицо, натыкаясь на предметы, вышла из комнаты. Как я ее ни звал и ни шел за ней, она не обращала внимания.

Тем вечером я долго бродил около ее дома, и только когда свет в ее окне погас и не было ничего необычного, только тогда я пошел домой. Можно представить, какой это был для нее удар, но она больше не будет строить иллюзий на мой счет. Единственное, чего я не понимал – как она справится с этой ситуацией? Не покинет ли в гневе подразделение 701? Она все делает решительно, не обдумывая последствий. Я действительно беспокоился, что она совершит что-нибудь, поддавшись порыву, а в итоге пострадает и она сама, и организация. Поэтому я всю ночь сочинял ей письмо, а потом просунул его ей под дверь в надежде, что она правильно отреагирует на произошедшее.

Не знаю, из-за письма или по какой другой причине, на следующий день я увидел, что она вовремя пришла на работу, и вдруг испытал радость, смешанную с легким испугом. Однако я отчетливо почувствовал, что она изменилась – она больше не была такой жизнерадостной, как прежде, стала молчаливой, безучастной, в особенности в отношении ко мне, взгляд ее был холоден как лед, от этого я терялся и чувствовал волнение.

Однажды после обеда я созвал небольшое совещание, посвящено оно было недавнему провалу Хуан Ии, разбору всех ошибок и поиску новых путей. Хуан Ии все время молчала, не произнесла ни слова. Мое выступление сводилось к двум основным пунктам. Во-первых, коэффициент аналитической работы, это мерило успешной работы, и он с первоначальных двух процентов поднялся до пяти. Эти скорость и размах отрадны. Но если рассматривать с точки зрения дешифровки, то, хотя этот показатель взлетел так высоко за короткое время, его ценность пока не высока. Что это значит? Мы сейчас проанализировали разные иероглифы – слова, цифры… Но количество незнакомых ключевых слов и выражений, имеющих определенную цель, все-таки невелико, большая часть из них это условные наименования военных частей, их номера, имена людей, даты и тому подобное. Я приблизительно подсчитал, что такие слова составляют примерно восемьдесят семь процентов от общего числа проанализированного. Это означало, что наши аналитические выкладки однобоки, «цветы распускаются не везде», не все стороны охвачены, а это не самая лучшая ситуация для взлома кода. При удачном положении дел коэффициент аналитической работы может и не быть очень высоким, но он должен охватывать все стороны, чтобы по всему объему были пробиты бреши, у нас сейчас они были сконцентрированы примерно в одном месте, а остальные места – «неживые».

Во-вторых, у меня было одно, но, возможно, жесткое требование. Я хотел, чтобы коллеги из аналитического отдела взяли уже поданные наверх на рассмотрение отчеты о проделанной работе и заново провели анализ. Я исходил из следующих соображений: данные из-за рубежа мы получаем лишь спустя десять дней или полмесяца, возможно, некоторые зацепки, требовавшие немедленной реакции, из-за этого потеряны, и если сейчас проанализировать старые отчеты с учетом новых данных из-за рубежа за те дни, то, возможно, мы сможем обнаружить что-то новое.

Факты потом подтвердили, что я был прав в своих рассуждениях. Качество анализа шифровок стало на порядок выше. Выгоду от этого напрямую получил начальник Чэнь, через пару дней он примчался ко мне в радостном возбуждении и с замечательной новостью: он полностью расшифровал одно тайное сообщение! В нем было сказано: «Старый волк уже в пути, обязательно жди на старом месте, провожать будет банан».

В этом состоял талант Чэня: основываясь на своих знаниях о противнике и накопленном за долгие годы богатейшем собрании подробнейших материалов, он мог «возвести здание на пустом месте». Словно писатель, которому неведомы правила сочинения, вполне может писать книги. Двадцать лет назад, когда шифровальные технологии еще не были цифровыми и не существовало автоматической обработки данных, расшифровка всего нескольких шифровок была дороже золота, она могла вызвать эффект домино и тем самым приводила к краху всего кода.

Я снова созвал совещание, чтобы обсудить расшифрованное Чэнем сообщение. Однако казалось, что Хуан Ии не принимает всерьез успех коллеги. Она сказала:

– Прежде всего я хочу поздравить начальника Чэня с первым прорывом. Он впервые смог полностью расшифровать сообщение, говорят, заинтересованные стороны подтверждают правильность расшифровки. Однако товарищ Чэнь считает, что это огромный успех в нашей работе, да еще и вносит реальные предложения для следующих шагов, но я бы не осмелилась им слепо следовать. По моему мнению, это просто шифрограмма и она не имеет особого значения для взлома «Возродим былую славу № 1». Это всего лишь «один волосок с девяти быков»46, капля в море! Надеяться по одному волоску получить всего быка – очевидно, что это нереально. Не стоит быть излишне оптимистичными, и уж тем более не стоит с легкостью принимать решения, которые уведут нашу дешифровальную работу на неверный путь.

Чэнь не сдержался и возразил ей:

– Вы говорите, что это лишь волосок быка. Но раньше мы и по нескольким волоскам находили всего быка!

Хуан Ии парировала:

– Это было раньше. В то время коды разрабатывались вручную, за первым кодом шел второй, третий, четвертый и так далее, такая возможность существовала. А сейчас процесс разработки кодов полностью математизирован, и, если вы хотите охватить все, зная что-то одно, надо в корне изучить математические принципы, формулы и порядок. Иначе один так и будет один, а два так и будет два, и не стоит надеяться, что один превратится в два, а два – в три. Поэтому я предлагаю товарищу Чэню не сходить с ума.

Чэнь пристально посмотрел на нее и попросил указать новый путь, но она опустила руку со словами, что ей нечего добавить.

– Вот поэтому я и говорю, что вам не стоит заниматься пока неактуальными, далекими задачами, – невежливо произнес Чэнь, – следует основательно взяться за имеющиеся материалы и разведданные контактов, начать с конкретных шифровок, каждое расшифрованное сообщение – это успех! Я верю, что, когда накопится достаточное количество, произойдет и качественный скачок.

Хуан Ии ответила:

– Естественно, если вы также расшифруете более тысячи сообщений, то большое дело завершится огромным успехом. Однако, когда у нас накопится достаточное количество, у этого кода, возможно, уже закончится срок действия, он окажется непригодным, перестанет действовать. Как я только что говорила, мы не должны сейчас надеяться на то, что сообщение – это курица, которая сразу же снесет яйца, что можно будет по части судить о целом, это невозможно. Сообщение – это петух, который не может нести яйца, и в феникса он тоже превратиться не может. Но вы представьте, товарищ Чэнь, если в неделю вы будете расшифровывать по одному сообщению, сколько времени у вас уйдет на то, чтобы расшифровать более тысячи?

Чэнь разозлился:

– Это в любом случае лучше, чем ваши неразумные действия!

Хуан Ии тоже повысила голос:

– Это какие неразумные действия?

Я почувствовал запах пороха, срочно вклинился между ними, чтобы помирить. Хуан Ии все с таким же упрямым видом холодно произнесла:

– Лао Чэнь, не буду скрывать, то, чем вы сейчас занимаетесь, раньше называлось «взлом кода», а сейчас это просто аналитическая работа высокого уровня, только и всего.

Чэнь был ошеломлен:

– Что вы сказали? Я занимаюсь аналитической работой? Тогда почему столько аналитиков не смогли до сих пор расшифровать ни одного сообщения? Вы ведь тоже каждый день читаете их отчеты, мало того, что расшифрована лишь часть от тысяч, так еще и часто перепутаны.

Хуан Ии ответила:

– Ну, вот поэтому они просто аналитики, а вы – аналитик высокого уровня.

От злости Чэнь подскочил на стуле и свирепо уставился на нее:

– Хм, благодарю за честные слова, я тоже хочу сказать вам кое-что в открытую!

Хуан Ии сказала:

– Пожалуйста, говорите! Я вас слушаю с превеликим почтением!

Чэнь, скрежеща зубами, процедил:

– Если вы сможете взломать «Возродим былую славу № 1», то…

Хуан Ии с интересом посмотрела на него:

– То что?

Чэнь посмотрел на нее и вытянул ладони:

– Тогда я вот на этих руках, не используя никаких приспособлений, пожарю для вас рыбу!

Хуан Ии рассмеялась:

– Хорошо, я подожду, эта рыба, вероятно, будет вкуснейшая, да еще, вполне возможно, пропитается ароматом вашей кожи!

Это так рассердило Чэня, что он развернулся и ушел. После собрания он пришел ко мне в кабинет и с порога начал в гневе сетовать и упрекать за ошибки Хуан Ии. А когда я вставил пару слов в ее защиту, Чэнь еще больше расстроился и стал обвинять уже меня:

– Не то чтобы я вас упрекал, но вы иногда чрезмерно верите людям и потакаете им, это не очень хорошо. Взять, к примеру, этот раз, я не знаю, что и думать. Заниматься для взлома кода поиском ключей к нему – это же совершенно обратный порядок действий, а вы, тем не менее, поддержали ее. Вы смотрите на нее, как на какого-то небожителя, а в итоге превратились в клоуна, посмешище!

– Что значит «обратный порядок действий»? Это был новый путь.

– Какой новый путь? Факты подтверждают, что это – тупик. Хм, я занимаюсь взломом кодов уже более двадцати лет и ни разу не слышал о том, чтобы кто-то сначала подбирал ключи к коду. Ключ – это что? Это лишь то, что открывает дверь комнаты; и даже если вы сначала получите ключ, войдете, а нужное вам лежит, запертое в сейфе. И если вы не можете открыть сейф, то какой прок от того, что вы попали в комнату? И наоборот. Если взломать сейф, даже без ключа мы можем влезть в окно…

Я молча покачал головой, глядя на Чэня. Судя по всему, он и правда постарел и не в курсе, что сейчас, вслед за развитием западных технологий электронно-вычислительных машин, в разработке кодов и их взломе произошли революционные перемены. Сейчас коды и ключи к ним представляют собой единое целое и неотделимы друг от друга. Это похоже на то, как в результате применения новейшей технологии сплавов из алюминия и железа получается совершенно новый материал. Разве можно их произвольно разделять?

Именно тогда, после разговора с Чэнем, у меня зародилась идея поехать в Советский Союз. Раз Андронов мне не пишет, то разве я не могу поехать и навестить его лично?

21

Моя идея вскоре получила одобрение начальства из штаб-квартиры. Начальник Те дал четкое указание: как только разберетесь со всеми домашними делами, скорее езжайте и скорее возвращайтесь! Накануне отъезда я решил навестить Хуан Ии и поговорить с ней. Я нашел ее в роще, где она кормила печеньем белок. Она с того момента, как узнала тайну «гибели» Сяо Юй, относилась ко мне холодно и равнодушно. При виде меня она сделала вид, что не заметила, и направилась вглубь рощи. Мне пришлось окликнуть ее. Она остановилась под деревом, подождала, пока я подойду, и язвительно спросила:

– Вы пришли заняться идеологической работой? Боитесь, что я покончу с собой? Или что решу бросить работу? – Не дав мне сказать и слово, она продолжила: – Не беспокойтесь, хотя в моей жизни не было таких сложностей и не могу сказать, что все постигла в этой жизни, но кое-что понимаю. Поэтому вам не стоит волноваться на мой счет, я не собираюсь кончать жизнь самоубийством, не хочу провиниться перед Небом и родителями, и не собираюсь бросать работу, не хочу быть виноватой перед партией и народом, перед начальниками Те и Ло и перед вами, заместитель Ань. Я теперь буду прилежно работать, будьте уверены!

Вдруг я сказал ей:

– Завтра я еду в Москву!

Она в изумлении уставилась на меня и спросила, не повидаться ли с Андроновым я еду. Я ответил – да. Она выразила сомнение:

– Ведь он даже ответное письмо не прислал, разве захочет увидеться лично?

Я ответил, что захочет. Если я приеду к нему лично, то он обязательно захочет встретиться со мной. Но она все равно считала, что, когда я так внезапно приеду, Андронов даже если и придет на встречу, то необязательно скажет что-нибудь, такие люди очень тонко все чувствуют. Я ответил, что нашел неплохое объяснение для поездки туда: выполнить ритуал «призывания души» Сяо Юй! Душа Сяо Юй осталась там, она умерла, и нет ей упокоения, нужно «призвать» ее душу. Поверит он в это или нет – не важно, главное, что повод убедительный. А к ней я пришел, чтобы попросить совета, о чем лучше всего расспросить учителя.

Этот вопрос, кажется, затронул какие-то струны ее души, она сразу же заинтересовалась:

– Отлично, я тогда вечером вам все опишу!

Я ответил, что вечером будет поздно, я уезжаю завтра рано утром, да и к тому же такие вещи лучше не записывать, самое лучшее, если она сейчас подумает и все мне скажет.

Она поразмыслила и произнесла:

– Больше всего мне хотелось бы знать общее понимание Андроновым методов кодирования Скинской. Кроме странных и необычных методов, способна ли она дойти до верхней точки сложности? Потому что если не способна, то из «четырех путей», о которых мы с вами говорили, я смогу исключить один: «Возродим былую славу № 1» не является соединением кодов суперогромных величин и величин среднего размера. Крайне важно узнать это! Потому что если «Возродим былую славу № 1» именно такой код, то для нас это крайне невыгодно, объем вычислений будет огромен, а наши возможности для этого средние, не выдерживают конкуренции. В таком случае мы и за год, и за два не взломаем этот код.

Закончив, она спросила, надолго ли я еду в Москву. Я ответил, что мне хотелось бы приехать, в тот же день встретиться с Андроновым, получить необходимую информацию и сразу же поехать обратно.

– Такое впечатление, что вы держитесь из последних сил.

– Главное, чтобы вы держались, тогда и я смогу.

– Спасибо за то, что верите в меня. Я завтра не приду вас провожать, поэтому желаю счастливого пути!

Договорив, она развернулась и пошла вглубь рощи.

Глядя на ее сиротливую, одинокую фигурку, я почувствовал невыразимую тяжесть на сердце и печаль, как будто больше никогда ее не увижу.

На следующий день я вместе с начальником охраны Юанем прибыл в уездный город, сел на свистящий поезд и с пересадками поехал в Москву. Это уже моя третья поездка туда, но каждый раз она была неудачной, постоянно случалось что-нибудь непредвиденное. Судя по всему, Москва – это несчастливое место в моей жизни. Я с такой решимостью отправился в это путешествие, а в итоге даже голоса Андронова не услышал, не говоря уж о встрече. Я каждый день бродил по улицам и переулкам Москвы, словно шпион, пытаясь узнать о местопребывании Андронова, но сведения поступали противоречивые: кто-то говорил, что он под домашним арестом КГБ, кто-то – что он сбежал во Францию, другие говорили, что он умер… и так далее и тому подобное. Такое впечатление, что однажды ночью холодный сибирский ветер унес его куда-то, и с тех пор он исчез…

Спустя месяц я, упав духом, вернулся в подразделение 701.

После того как я раздал все привезенные из Советского Союза сувениры сотрудникам нашей особой группы, Хуан Ии и начальник Чэнь, наступая друг другу на пятки, пришли в мой кабинет с вопросами, как прошла поездка и есть ли какие-нибудь успехи. Я покачал головой и ответил, что с Андроновым я не встретился, а потом рассказал им об исчезновении Андронова. Хуан Ии выслушала и заволновалась. Уставившись на меня, она спросила:

– То есть вы хотите сказать, что вернулись с пустыми руками?

Я ответил, что не совсем, и достал материалы о Скинской, собранные в Москве. А еще письма, которые Скинская писала Андронову после ее отъезда в США, – их я случайно обнаружил у одного из его учеников. А еще, когда я был проездом в Пекине, начальник Те передал мне материалы о недавней подрывной деятельности агентов Гоминьдана на территории Китая. Это все я отдал Хуан Ии и Чэню, чтобы они по очереди изучили их. А еще я рассказал им о том, что нам раньше вообще не было известно: когда Скинская училась в средней школе, ее изнасиловали несколько белогвардейцев! Чэнь, казалось, был сбит с толку:

– А как эта информация поможет нам взломать код?

Я ответил:

– Конечно поможет! Это важно для анализа ее личности. Такая травма, полученная в юности, сильно влияет на человека и на все, что он делает в последующие годы! И, проанализировав эту информацию, нетрудно понять, почему она украла код «Энигма» и отказалась прийти на банкет к Сталину. Люди со здоровой психикой не сделают такого, а ее душа была травмирована, поэтому и поступала она ненормально, из чувства противоречия. Весь ее злодейский ум и дьявольские приемы, возможно, уходили корнями в это переживание.

С этими словами я извлек из груды материалов фотографию Скинской. С фотографии на нас смотрела угрюмая немолодая женщина с сигаретой во рту. Ее вид напугал Чэня и Хуан Ии. Чэнь произнес:

– Почему у нее такой злодейский вид?!

Хуан Ии сказал:

– У меня появилось одно ощущение.

Мы спросили, что за ощущение, она ответила, пристально глядя на фотографию Скинской:

– Я вижу тут не женщину, а черную дыру. Черную дыру, в которой водятся ядовитые змеи и летучие мыши-вампиры!

И она попросила меня отдать ей эту фотографию. Я согласился.

В этот момент позвонила начальница Ло, узнавшая, что я вернулся, и пригласила к себе с отчетом, поэтому мы закончили нашу беседу. Вечером Ло устроила в ведомственной гостинице прием по случаю моего возвращения. После окончания я в ночи направился в свой кабинет и увидел, что у Хуан Ии в кабинете все еще горит свет. Тогда я зашел к ней и увидел, что она сидит, выпрямившись, за столом, и неотрывно всматривается в фотографию Скинской, которую держала в руках.

Я спросил, что это она делает. Она ответила, что «контактирует на глубинном уровне» со Скинской. Я поинтересовался, удалось ли ей получить таким образом какую-нибудь информацию, и она сказала, что узнала многое. Я вспомнил, что специально для нее привез из Москвы маленький подарок, и пригласил пройти в мой кабинет. Это была очень красивая русская матрешка, Хуан Ии она понравилась.

– Эта матрешка составляет пару к той, что у меня дома, – принцесса и принц!

– Я видел у вас дома «принца» и специально привез ему пару.

Она восхитилась красотой «принцессы», а потом внезапно подняла на меня глаза:

– А почему это вы так добры со мной?

– Что значит «так добр»? Это же не составило мне никаких усилий, да и к тому же было недорого.

Она взглянула на меня и расстроенно пробормотала себе под нос:

– Я вас не понимаю… Вы слишком непонятный…

Я уверенно ответил:

– Не понимаете меня – это ничего, главное, чтобы вы поняли код «Возродим былую славу № 1»!

Я спросил ее: по ее мнению, верно ли то, что я сказал днем? Что изнасилование в юности оказало огромное влияние на то, что у Скинской в итоге сформировался такой неприятный характер. Хуан Ии согласилась и сказала, что этого достаточно, чтобы понять, что Скинская ненормальная.

Я уточнил:

– Такой ненормальный человек может приложить усилия и перестать быть ненормальным?

– Это вряд ли. И даже если захочет, лисий хвост не утаить. Вот, например, я – я могу какое-то время притворяться безразличной, но смогу ли притворяться всю жизнь? Сейчас почти все здесь иначе смотрят на меня. Почему? Да именно потому, что трудно скрыть лисий хвост. На самом деле, это и вас тоже касается. Легче сдвинуть горы и реки, чем изменить характер человека…

– Вы должны помнить, что, когда вы дали мне один шанс выбрать тот способ, которым, возможно, воспользовалась Скинская, я выбрал первый – полученный путем соединения цифровых кодов. Знаете, почему я сделал именно такой выбор? Я тогда подумал, что Скинская уже похулиганила, позаигрывала с дешифровщиками, и когда ей пришлось снова придумывать код, она отдала все свои силы, чтобы создать наисложнейший код, который, с одной стороны, показал бы ее талант, а с другой – стал бы свидетельством того, что она раньше совершала свои хулиганские действия не из-за отсутствия способностей, а специально, намеренно насмехаясь над всеми дешифровщиками.

Она в изумлении посмотрела на меня, требуя продолжения. Я сказал:

– Сейчас мы можем быть уверены, что она ненормальная, и мы только что говорили, что, даже если бы она захотела быть нормальной, это вряд ли было бы возможно. Другими словами, если бы она хотела создать нормальный суперсложный код, то при всем желании не смогла бы, потому что ее природные склонности трудно вернуть в нормальные рамки. И даже если бы нее был непревзойденный талант создать нормальный, усложненный код, натуру-то не скроешь!

Она спросила, прощупывая почву:

– Вы говорите, что «Возродим былую славу № 1» не создан из двух математических кодов?

Я кивнул.

Она посмотрела на потолок и произнесла:

– Если это действительно так, то в нормальной ситуации «Возродим былую славу № 1» мог появиться только одним путем – соединением цифрового кода и кода подстановки.

– А почему это не могло быть соединением цифрового кода и кода простой замены?

– Потому что Чэнь идет таким путем. И уже не может продолжать в том же духе, потому что впереди – тупик.

– А вы? По какому пути идете вы?

– Мне идти некуда.

– Вы же только что сказали, что есть только один путь.

– Я же говорю: «в нормальной ситуации».

Я приготовился внимательно слушать, а она вдруг замолчала, заставляя меня прислушаться к тому, что происходит за дверью. В коридоре кто-то ходил туда-сюда, казалось, этот человек нервничает. Я засмеялся:

– Наверняка это начальник Чэнь! Скорее всего, он что-то новое обнаружил и теперь хочет сообщить мне.

– Тогда позовите его.

– Нет, сначала я хочу выслушать вашу точку зрения.

Она прочистила горло и продолжила:

– Надо полагать, вы еще не забыли, как я тогда принесла вам четыре тайных сообщения, из которых в итоге сложилось еще одно. В нем было сказано: «Я очень люблю вас».

– Мне стало не по себе:

– Почему вы опять поднимаете эту тему?

Вы боитесь слушать? Тогда я и говорить не буду. Тем более уже есть кое-кто, кто мечтает с вами побеседовать.

Сказала и поднялась, собираясь уходить. Я поспешно остановил ее и попросил продолжать. Презрительно глядя на меня, она продолжила:

– Успокойтесь, я больше не буду с вами говорить о нежных чувствах. Это уже в прошлом, страница перевернута. Сейчас я прошу вас подумать над этой фразой, что ее отличает? Я прочитаю вслух, и вы поймете, какая у нее специфика. Я очень люблю вас – очень я люблю вас – я люблю вас очень – вас я очень люблю. Эти четыре слова можно читать в каком угодно порядке, но смысл не изменится!

Я удивленно посмотрел на нее. Перед глазами внезапно будто промелькнул луч света, и я словно увидел изумительный, причудливый мир.

– Это первое, что мне пришло в голову про код «Возродим былую славу № 1», – продолжала она. – Это не обычный код, но и не самый сложный. Но он искусно сделан, непредсказуем, парадоксален, любопытен, умен, мудр, словно увлекательный фокус. Фокусы не сложны, но, как и коды, сбивают людей с толку. Вполне вероятно, что Скинская создала код-фокус, чтобы посмеяться над всем криптографическим сообществом.

– Да, такие люди, как Скинская, обладающие странным талантом, любят играть в такие игры.

– Верно, и это тоже причина, по которой я сделала такое предположение.

Я сам не заметил, как радостное возбуждение охватило меня, и, потирая руки, произнес:

– Интересно, действительно очень интересно!

Однако Хуан Ии выглядела не слишком уверенной:

– Я очень жалею о том провале с предположением о существовании аппарата ключей к коду. Поэтому и не уверена, верна ли моя догадка, и выдвинула новую – «соединение двух математических кодов». Я подумала: Скинская такая известная, и у нее такие сильные математические способности; создавая обычный код, она точно пойдет по пути, который продемонстрирует ее математический талант и достигнутый уровень. Но, честно говоря, я довольно долго пытаюсь идти по этому пути, и ничего, вероятно, следует остановиться. Вы ведь тоже считаете, что Скинская вряд ли именно таким способом создала «Возродим былую славу № 1»?

Я кивнул.

Она продолжила:

– У меня правда есть предчувствие, что Скинская, вполне вероятно, нашла свой, оригинальный путь и использовала при создании «Возродим былую славу № 1» технологию простейшего кода. И хотя я потерпела поражение, это предчувствие полностью не покинуло меня. – Она протяжно вздохнула. – Возможно, мне следует вернуться на старый путь.

В тот день мы так с ней разговаривали, приходя во все более приподнятое состояние, сходясь во мнениях, и незаметно для себя проговорили несколько часов. Мы без утайки выкладывали друг другу все догадки и только лишь промелькнувшие идеи, это было так замечательно! Но, разговаривая с Хуан Ии, я слышал, как шаги Чэня в коридоре то затихали, то снова возвращались, совершенно очевидно, что он был весь как на иголках. В тот момент я не осознавал значения его беспокойных шагов, а когда понял, было уже поздно.

22

Тем вечером после ухода Хуан Ии я еще задержался на какое-то время в своем кабинете, разбирая документы и письма, накопившиеся за время моего пребывания в Советском Союзе, и только потом отправился домой. Когда я вошел во двор, сразу же наткнулся на Чэня, который, судя по всему, ждал меня тут. Я думал, что он хочет со мной поговорить о новой идее, как взломать «Возродим былую славу № 1», поэтому сказал, что немного устал и лучше поговорить завтра. Чэнь растерянно молчал. И так, молча, мы шли с ним вперед. Увидев свет в окне Хуан Ии, я непроизвольно тяжело вздохнул:

– Она сегодня в восемь вечера еще была на работе, и сейчас, вы посмотрите, уже так поздно, а она еще не спит, вероятно, все еще работает.

Я не ожидал, что Чэнь фыркнет и с презрением скажет:

– Скорее всего, ждет, когда все заснут, чтобы спокойно уйти.

– Уйти? Куда?!

– В тренировочный центр.

– Зачем ей в тренировочный центр?

– А вы не знаете?

Я спросил, в чем дело. Чэнь ответил: дело в начальнике Ване из тренировочного центра.

– А какие у них дела?

Чэнь уже было хотел сказать, но промолчал.

– Что случилось? Лао Чэнь, скажите!

– Вам никто не рассказывал?

– Если бы рассказывал, разве стал бы я вас спрашивать?

– Тогда спросите других, мне неловко говорить об этом.

Я вспылил:

– Сейчас я вас спрашиваю! Если вы молчите, кого мне спросить?!

Ему ничего не оставалось, как рассказать:

– Ну а что еще может быть? – Он помолчал. – Говорят, она сейчас часто по ночам ходит в тренировочный центр и возвращается только под утро.

От отдела дешифровки до тренировочного центра – две горные гряды. Если идти по дороге, то это примерно семь-восемь ли, а если срезать и идти по тропинке, то все равно пять или шесть ли, то есть на дорогу уйдет более часа. Согласно правилам, сотрудники отдела дешифровки могут посещать тренировочный центр, а люди, работающие в центре, не имели права входить на нашу территорию. То есть если между ними что-то там происходит, то выход для них был только один: Хуан Ии должна была ходить к нему. Но я все-таки не мог поверить, ведь, во-первых, начальник Ван был женат, я полагал, что он не осмелится на такое, а во-вторых, Хуан Ии такая молодая и красивая, как он мог ей понравиться?

Слова – это не аргумент, и догадки не в счет. Чтобы узнать правду, лучше всего обратиться к самому начальнику Вану.

Ван хоть и был чиновником невысокого ранга, но все равно руководитель, и я, хоть и носил звание заместителя главы директора подразделения, тоже был просто руководителем, не решавшим крупные дела всей организации. Поэтому, для того чтобы допросить Вана, мне надо было попросить начальницу Ло. Услышав мой доклад, она была поражена еще больше меня и сразу же по телефону вызвала Вана к себе. Кто бы мог подумать, что этот гребаный Ван не станет даже спорить и прибегать к каким-либо уловкам, а сразу сознается и расскажет все в подробностях!

Оказывается, у них действительно был роман, причем завязался он, когда я ездил в Советский Союз! Этот скотина Ван обнаглел и посмел распутничать! Да еще и не с простой женщиной, а с той, которую мы с таким трудом нашли и перевели к нам в отдел, чтобы она помогла организации совершить прорыв в важном деле! Начальница Ло была просто в ярости и не испытывала сочувствия, слушая его просьбы о пощаде. Она в тот же день созвала совещание всех руководителей, чтобы решить, как его наказать. На собрании Ло сказала, что уже доложила в штаб-квартиру о случившемся, оттуда ответили, чтобы мы сначала предложили наш вариант наказания, а там потом рассмотрят. Ее мнение было таково: наказать по всей строгости, как можно быстрее, не слушая никаких объяснений, безжалостно и беспощадно.

– Это беззаконие в высшей степени! Руководитель администрации, у которого стаж партийной работы уже более двадцати лет, настолько опустился, где это видано?! – возмущалась она.

Занимавшийся администрированием и контролем заместитель Чжун спросил начальника политотдела, как раньше разбирались с подобными случаями. Ло ответила:

– Не надо смотреть на то, что было раньше. Этот случай особенный. Ведь он не просто втихую предавался любовным утехам, он покусился на специалиста, которого мы с таким трудом нашли и перевели к нам, чтобы она помогла организации совершить прорыв в важном деле. А это очень ответственно! Потому что неправильное решение самым серьезным образом отразится на своевременном выполнении всей операции!

Заместитель Чжун произнес:

– Значит, «тройное наказание»! Уволить, выгнать из партии и снять с занимаемых постов, пусть возвращается домой!

Чэнь сказал:

– «Тройное наказание» – слишком суровое решение, надо все-таки оставить ему хоть какой-то путь отступления.

Ло спросила: какой путь отступления? Чэнь ответил: оставить на занимаемом посту. Поначалу Ло была абсолютно не согласна, а потом пошла на уступки: решили оставить ему его общественную должность и отправить на задний склон горы на ферму Линшань свиней разводить. Затем она спросила мое мнение. Я был согласен с ее решением, но попросил, чтобы, наказывая Вана, не втягивали в это Хуан Ии. Ко мне тут же присоединился Чэнь:

– Да, надо сохранить доброе имя Хуан Ии, в противном случае это повлияет на ее работу.

Начальница Ло согласилась и дала указание начальнику политотдела оформить сказанное в виде документа, представить его для отчета в штаб-квартиру, чтобы поскорее получить результат и отправить ублюдка Вана на ферму.

Приказ о наказании пришел быстро и в виде директивного документа центрального органа власти был направлен во все отделы.

Формулировки там были обтекаемые, в нем говорилось, что у Вана «дурные моральные качества, оказывающие крайне негативное влияние», и больше не упоминались никакие обстоятельства.

Однако Хуан Ии вовсе не была благодарна. В тот же день, когда вышел приказ, она вихрем ворвалась ко мне в кабинет и потребовала объяснений, почему Вана так наказали. Я не знал, каким образом излить свой гнев и ярость, поэтому не хотел, чтобы она приходила ко мне, да еще с таким заносчивым и высокомерным видом. А тут я моментально вспылил и, обвиняя, закричал на нее:

– Да как у вас хватает наглости являться ко мне?

– А что я?

– Вы прекрасно знаете, о чем я!

– Я не знаю! – Ее голос был почти таким же громким, как мой. – В приказе не сказано, за что вы так наказали Вана, написано лишь, что у него «дурные моральные качества, оказывающие крайне негативное влияние». Что имеется в виду? Я не понимаю. Если имеются в виду наши с ним отношения, то хочу вам сказать, что к нему это не относится, это была моя инициатива. Раз хотите кого-то наказать, то наказывайте меня, а не его.

– Вы думаете, мы вас послушаем?

– Не меня, прислушайтесь к фактам, ведь, наказывая кого-то, надо следовать фактам, ведь так? А факты именно таковы!

– Да, факты таковы, что мы самыми невероятными усилиями нашли вас и перевели сюда не для того, чтобы вы натворили бед, а чтобы взвалили на себя тяжелую ношу и совершили подвиг.

Она ответила, презрительно скривив рот:

– Я вам сразу говорила, что я – плохой человек…

Я начал бранить ее:

– Вы совсем дура или как? Он же женатый мужчина, какую пользу это принесло бы?

Она холодно улыбнулась:

– Какую пользу? Такую пользу, которую дают все мужчины.

– Мужчин много, почему вы не можете как следует заняться поисками?

Она задала встречный вопрос:

– Вы думаете, я не искала? Вон, я нашла вас, а разве я нужна вам?

От возмущения я не нашелся, что ответить, и приказал ей убираться.

Она, опустив голову, сказала:

– Это мое личное дело, но… Это же факт… Я… обязательно признаюсь…

– Да, отрицать вы не сможете!

Она изменилась в лице, но все-таки тихо произнесла:

– Я думаю… вы не должны так наказывать его…

Я спросил:

– Почему?

– Это уж слишком серьезное наказание.

Я холодно усмехнулся:

– Да? Вы все-таки пытаетесь замолвить за него словечко. Судя по всему, вы любите его до умопомрачения!

Она помолчала, потом произнесла:

– Я понимаю, что бы я ни говорила сейчас, все бесполезно, вы не поверите. Но, Цзайтянь, я прошу вас, будьте другом, я умоляю вас, не надо его наказывать!

Я криво усмехнулся:

– Чтобы вы могли продолжать любить друг друга?

– Нет, если бы я просила вас ради этого, то это было бы просто смешно.

– А вам не кажется, что вы сейчас выглядите смешно?

– Я хочу очистить совесть, а это не смешно. Я догадалась, что такие туманные формулировки в приказе сделаны для того, чтобы защитить меня, но от этого у меня тяжело на душе. Я превратилась в человека, который не способен отвечать за свои поступки, который всеми силами пытается избавиться от проблем и жить сегодняшним днем, я не могу этого вынести.

Я решительно сказал:

– Не можете, а придется вынести.

– Но…

– Никаких «но»! Больше не говорите про это. Вы свободны, можете идти.

Она не двинулась с места, в оцепенении сидя на стуле, и вдруг воскликнула:

– Ань Цзайтянь, я вас ненавижу!

– Я знаю, потому что вы надеялись, что я спасу вашего возлюбленного, но я не хочу. Я лучше спасу собаку, чем его, он хуже собак и свиней!

Она долго смотрела на меня и вдруг разразилась слезами, плакала и ругала меня:

– Вы бессовестный человек! Сами боитесь посмотреть в лицо той, которая вам нравится… Это все из-за вас! Вы – главный виновник произошедшего! Из-за вас я сейчас в таком состоянии… Ненавижу вас, Ань Цзайтянь, ненавижу!

Я вскочил и сурово прикрикнул на нее:

– Вам не надоело?

Она задрожала от страха. Более спокойным голосом я произнес:

– Уходите!

Она сделала пару шагов и остановилась, вытирая слезы, спросила:

– Вам известно, где он сейчас?

– Вы все-таки хотите поехать к нему?

– Он уехал вот так, ни с того ни с сего, он же будет меня ненавидеть…

– А вы все надеетесь, что он будет любить вас?

Она побледнела и горько улыбнулась:

– Хм… Любовь… А где она, любовь?.. Любовь превратилась в ненависть… Я не хочу, чтобы люди думали, что я бесчувственный человек. Он вот так уехал, наверняка думает, что… что это я выдала его… Пожалуйста, скажите мне, где он.

Приходя в раздражение, я ответил:

– Он там, где ему самое место!

С этими словами я отвернулся от нее, не желая продолжать разговор. Она подождала минутку, с ненавистью сверля мне спину взглядом, и с глазами, полными слез, ушла.

Только она вышла, как пришел Сяо Фэй с письмом. Он сказал, что это Ван передал мне через начальника охраны Юаня, когда его отвозили на свиноферму на заднем склоне горы. Услышав, от кого письмо, я почувствовал, как кольнуло в сердце, и поспешно махнул рукой Сяо Фэю, чтобы тот вышел, а сам вскрыл конверт и начал читать. Угадайте, что этот ублюдок написал? Содержание было такое: «Ань Цзайтянь, я знаю, что вы меня ненавидите, потому что я посмел тронуть вашу женщину. Но знаете что? Я ненавижу вас еще больше, потому что для нее я был лишь игрушкой, замещающей вас. Я заплатил за то, что полюбил человека, которого нельзя любить. А вы, я верю, настанет такой день, заплатите за то, что не любили ту, которую должны были любить!»

Я аж заскрежетал зубами от злости, дочитав письмо, разорвал его на мелкие клочки и выбросил в корзину для мусора. Я думал, что на этом все и кончится, ведь я сказал все, что следует сказать, к тому же в крайне категорической форме. Как бы там ни было, Хуан Ии было бы неудобно приходить ко мне, чтобы ходатайствовать за Вана. Я и не предполагал, что она не смирилась и решила использовать свой козырь – уход с работы, чтобы шантажировать меня!

Когда я вечером вернулся домой, она постучала в мою дверь и серьезно заявила из-за двери:

– Откройте дверь, Ань Цзяйтянь, я пришла не для того, чтобы объясняться в любви! Я пришла обсудить серьезное дело!

Я открыл и пригласил ее войти. Она вошла и, не глядя по сторонам, сразу уселась на диван. Казалось, что она вот-вот заплачет, эмоции бурлили и в любой момент могли вылиться наружу. Я как можно радушнее сказал:

– Давайте я налью вам воды!

Она холодно ответила:

– Не нужно. Сядьте, я хочу с вами обсудить несколько моментов. Договорю и уйду.

Я сел и приготовился слушать. Первое, что она сказала: какие бы ошибки она ни совершила, я должен ее простить. Второе: мы должны заново пересмотреть дело Вана и проявить снисхождение, не надо действовать с такой жестокостью и отсылать его на свиноферму. Она пояснила:

– Я на этом настаиваю не потому, что люблю его, а потому что, мне кажется, ваше решение несправедливо. Это все равно что он страдает вместо меня, я не могу этого вынести. Я не хочу быть в долгу перед кем-либо. И не хочу, чтобы меня считали бессердечной.

Я ответил:

– Это невозможно. Решение о наказании уже принято, приказ издан.

– Даже приговоренному к смерти, стоящему на эшафоте, можно изменить наказание.

– Кроме вас, сейчас никто не проявит к нему сочувствие, никто, включая и меня.

Она посмотрела на меня и, понизив голос, произнесла:

– Если вы все еще хотите, чтобы я взломала код «Возродим былую славу № 1», то прошу отнестись с уважением к моему мнению и дать ему еще один шанс.

– Вы хотите сказать, что если мы не прислушаемся к вашему мнению, то вы не будете заниматься взломом кода?

– Я не смогу этого сделать.

Я так разозлился, что вскочил и, указывая на нее пальцем, гневно закричал:

– Хуан Ии, не надо тут устраивать игру слов! Сейчас я могу честно сказать, что Вана наказали за связь с вами. А вас не тронули только потому, что приняли во внимание то, что вы должны взломать «Возродим былую славу № 1». Но если вы сейчас из-за этих событий не собираетесь этого делать, тогда ладно, я завтра же позвоню начальнику Те и попрошу, чтобы в штаб-квартире издали абсолютно такой же приказ, только поменяли бы имя на ваше, Хуан Ии, а потом вы вместе с ним отправитесь на задний склон горы свиней разводить!

Я все больше распалялся и в итоге смял документ в комок и швырнул ей в лицо.

– Вы кем себя возомнили? Вы здесь уже так давно, ни черта еще не сделали, а уже проявляете свой гонор! Я никогда таких не видел и не желаю видеть! Убирайтесь!

Она не уходила, но и не признавала себя виноватой, лишь молча сидела на диване. Я вышел наружу, сделал круг вокруг дома, вернулся, а она все так же сидела и даже позу не поменяла. Мой гнев еще не остыл, при виде нее я снова начал ругаться:

– Я вас попросил уйти, а вы все еще тут. Вы что, собрались устроить мне тут сидячую забастовку? Или голодовку?

Внезапно по ее щекам потекли слезы, но в голосе не было рыданий, говорила она медленно, выговаривая каждое слово:

– Это правда моя вина… Это я… Я сама… Вы скажите начальству, чтобы не наказывали его, пожалуйста, я умоляю вас!

Глядя на ее медленно стекающие слезы, я почувствовал, как гнев постепенно уходит, и тихо спросил:

– Вы правда хотите его спасти?

Она серьезно кивнула:

– Он действительно ни в чем не виноват…

– Сейчас говорить, что он ни в чем не виноват, бесполезно, а вот спасти его еще можно.

Она сразу же с воодушевлением уставилась на меня:

– Каким образом?

Я разжег в ней любопытство:

– Это зависит от вас.

Она была умна и сразу разгадала мою мысль:

– Зависит от того, взломаю я код «Возродим былую славу № 1» или нет?

– Верно! Если вы за короткое время его взломаете, то станете выдающейся героиней. И тогда сможете уж точно помочь ему, это я могу обещать.

– Короткое время, о котором вы говорите, – это сколько?

– Как можно скорее.

– Год. Подойдет?

– Подойдет!

Услышав это, она решительно произнесла:

– Хорошо, пожалуйста, запомните ваши слова. Вы дали мне один год!

Договорив, она повернулась и ушла, не оглядываясь.

23

Андронов часто говорил, что импульсивность – это злой демон. Импульсивные люди зачастую бывают очень доверчивы. Я по характеру человек импульсивный, хотя выгляжу обычно хладнокровным и невозмутимым. В тот день, слушая слова, сказанные Хуан Ии, и глядя на ее удаляющийся силуэт, я почувствовал волнение в душе и подумал: если так ее заставить всей душой и телом отдаться взлому «Возродим былую славу № 1», то далекая удача, возможно, снизойдет на нее. Я уже говорил, и это знают все, занимающиеся дешифровальной работой, что для взлома кода кроме знаний, опыта и таланта необходима далекая, находящаяся где-то за звездами удача. Удача – это что-то мистическое, но для Хуан Ии, возможно, она скрывается в ее усердии. У нее были действительно феноменальные способности, и никто не мог с ней сравниться ни по технике работы, ни по математическому таланту. И если такой человек все свое внимание сосредоточит на взломе «Возродим былую славу № 1», то, несомненно, углубится намного дальше других. А удача как раз и кроется в самом дальнем уголке. И для того, кто не способен добраться до этого уголка, удача дерзко, словно небесный скакун по воздуху, скроется в темноте, и, чтобы ухватить ее, нужна, опять-таки, удача, нужно, чтобы из могил предков тоненькими нитями призрачной дымки выплыли духи умерших. Но для того, кто способен достичь глубин, удача хотя и находится на краю света, но она в то же время и близко, прямо перед глазами, ходит мимо, летает рядом: и, если ты не ухватишься за нее, вполне вероятно, она сама придет в руки. Мы часто говорим: «Счастье пришло – не отделаешься и не спрячешься», имеется в виду именно это. «Возродим былую славу № 1» – код высокого уровня, но и Хуан Ии – человек незаурядный, она была помощницей самого Джона фон Неймана и была в курсе самых сокровенных математических тайн.

Другие не понимают этого, но я понимаю.

Вот почему, в то время как начальник Чэнь и другие сотрудники не питали особых надежд на то, что Хуан Ии взломает код, я по-прежнему возлагал на нее великие надежды. Следует сказать, что чаяния эти были тайными, поскольку я никогда не рассказывал в нашей организации о ее самых выдающихся талантах. Я уже упоминал, что в этом и состоял мой план.

Не стоит и говорить, что я больше всех в подразделении 701 мечтал, что она взломает код «Возродим былую славу № 1». Я даже думал, что в случае, если она все-таки сумеет это сделать, то и у нее, и у меня будут прекрасные перспективы на будущее. Потому что и Чэнь, и начальница Ло уже вступили в тот возраст, когда пора отправляться на пенсию. И в такой ситуации, если Хуан Ии взломает «Возродим былую славу № 1», без всякого сомнения, она станет новым начальником отдела дешифровки. А я, вполне возможно, займу место начальницы Ло. Это была моя тайна и моя судьба.

И сейчас моя судьба была не только в моих руках, но и в руках Хуан Ии.

Однако новость, касавшаяся Хуан Ии, которую передали мне Чэнь и Сяо Чжа, повергла меня в пессимизм. Однажды утром, когда я завтракал в столовой, ко мне взволнованно подбежала Сяо Чжа. Она рассказала, что кто-то видел, как Хуан Ии вышла на рассвете из дома. На ней было длинное пальто, брюки и кеды, на голове – соломенная шляпа, за спиной армейский рюкзачок, а в руке – термос для чая. Казалось, что она собралась в дальнюю дорогу. Куда она могла пойти? Я не смел даже предполагать. Взяв с собой Сяо Чжа, я поспешил к часовым у главных ворот. Те сказали, что сегодня не видели Хуан Ии. Тогда мы помчались к задним воротам, и там часовые рассказали, что примерно час назад они видели, как она выходила через эти ворота. Сяо Чжа спросила, куда же она пошла, но часовые были не в курсе. Я задал вопрос, в каком направлении она пошла. Те указали на горную дорожку со словами: «Это туда, она ушла по той тропе».

Я поднял голову, посмотрел на крутой и извилистый путь среди гор и невольно замер от удивления. Думаю, в тот момент на мне лица не было, это ведь была дорога на свиноферму на заднем склоне горы. Поэтому мне даже не пришлось гадать, куда отправилась Хуан Ии и зачем. Когда я глядел на эту змеящуюся и теряющуюся в горном лесу тропинку, у меня появилось смутное предчувствие катастрофы.

В тот день мое отвратительное настроение достигло пика, я целый день ничего не делал, просто не мог делать. Единственное, что я мог, – это сидеть в оцепенении в своей комнате. В итоге я не выдержал и пошел бродить в горы. Ходил-ходил, пока не столкнулся с безумным Цзян Нанем. Он прижимал к груди раненого серого голубя и, всматриваясь в небо, бормотал:

– Ну, привет! Я знаю, что ты принес мне код… Все говорят, что я сошел с ума, что не могу взломать код… Хм… Откуда им знать, что я каждый день помогаю им взламывать коды, утром – один, вечером – другой… Вот так, я – гений дешифровки! Все создатели кодов приходят в ужас при одном упоминании моего имени!

Я слушал его молча. Его слова невольно напомнили мне Хуан Ии, к горлу подступили слезы.

И только под вечер вернулась, еле переставляя ноги от усталости, Хуан Ии. Я, скрытый листвой деревьев, наблюдал за ней. От ее изможденного вида струны моего терпения лопнули, словно помешанный, я начал топтать кусты, которые росли рядом, до тех пор пока не затоптал их все, и только тогда отправился домой, переполненный злостью. Но, вернувшись, я не мог усидеть на месте, сердце словно сдавило нечто, что вот-вот взорвется. Не в силах терпеть это, я отправился к Хуан Ии. Она открыла дверь и воскликнула:

– Ой, что это с вами?! На вас лица нет! Вы приболели?

Я ответил, что у меня болит сердце. Она хихикнула и в шутку сказала:

– У вас болит сердце и вы пришли с этим ко мне? Адресом не ошиблись? Однако вы, одинокий мужчина, пришли к кому? Ко мне! Ну, ко мне, так ко мне, все равно я тоже одинокая, мы – два сапога пара, одно и то же.

Я язвительно произнес:

– Это вы-то одинокая?

Она ответила:

– Почему вы сегодня какой-то странный?

– Вы попали под горячую руку. Мне некуда излить накопившийся гнев.

Она изумленно уставилась на меня:

– Что с вами? Чем я вас задела?

Помрачнев, я спросил, где она была сегодня. Она застыла в ошеломлении:

– Сегодня же воскресенье! Какая вам разница? В горы ходила, разве это запрещено?

– Конечно нет. Проблема в том, что вы не просто ходили в горы, а ходили встречаться с человеком.

Твердо глядя мне в глаза, она ответила:

– С каким человеком? На горе живет горный дух, с ним я и встречалась!

Я криво усмехнулся:

– Я и думаю, что он – злой горный дух, иначе как он мог так вас зачаровать? Это же уму непостижимо – весь день от заката до рассвета идти через горный хребет пять-шесть часов! Проделать такой тяжелый путь, да еще и с риском быть укушенной ядовитой змеей, и все это ради чего? Ради деградировавшего и развращенного элемента с крайне низкими моральными качествами!

Она опешила:

– А вы хорошо информированы! Я всегда готова взять ответственность за свои поступки. Да, я действительно хотела повидаться с ним, и что? Нельзя? Он же не преступник, да даже преступников можно навещать в тюрьме!

– Еще рано вам навещать его!

– А мне захотелось! Это мое дело, вас не касается!

– Тогда позвольте спросить, кем вы себя считаете? Известный математик, интеллигентная женщина, о которой проявляет дружескую заботу партия и страна, и связалась с развратником, да еще и не считает это позором, а, наоборот, считает это почетным для себя! Что за нелепость!

– Нелепостей вокруг очень много, вокруг вас их тоже полно!

Я знал, на что она намекает – на Сяо Юй, ведь она еще жива, а ей при жизни уже устроили «обиталище души». Но это нужно для революции! После того как я это сказал, она тут же ответила:

– А у меня тоже революционная потребность, моему телу надо, чтобы меня любили, и только тогда меня посетит вдохновение!

– Это не любовь, это погибель!

Она гневно взглянула на меня:

– Моя прежняя любовь к вам – это было бедствие, она ужасно извела меня, измучила.

Я помолчал, а потом серьезно сказал:

– Хуан Ии, я еще раз повторю: я надеюсь, что вы расстанетесь с ним!

Она, ни секунды не думая, упрямо ответила:

– Нет!

Я аж задрожал от гнева, трясущимися руками вытащил сигарету. Она не разрешила мне курить в комнате, но я не послушал и закурил. Она выхватила сигарету у меня изо рта, швырнула ее на пол и растоптала. Я не выдержал, вскочил и, злобно глядя на нее, прорычал:

– Хуан Ии, ответьте мне: что вы делаете?

Она, не показывая и виду, что испугалась, ответила:

– А как вы думаете?

– Вы будете взламывать код «Возродим былую славу № 1»?

– Буду! Почему нет? Не буду от вас скрывать, я сейчас более, чем прежде, хочу это сделать, и знаете почему? Потому что я хочу стать, говоря вашими словами, «выдающейся героиней», чтобы и другому помочь, и самой себе.

– Вы постоянно меняете свое решение, разве с таким настроем можно взломать код? Вы считаете, что «Возродим былую славу № 1» – это лишь сложная математическая задача? Играючи можно взломать? Мы из кожи вон лезли, чтобы перевести вас сюда, вы для нас – бесценное сокровище, вам предоставили высокую зарплату, прекрасный соцпакет, и обычно, если у вас есть какие-то просчеты или неправильные действия, то мы закрываем на это глаза, по возможности пытаемся понять вас, простить. Мы, насколько это возможно, создаем для вас максимально комфортные условия. Цель всего этого – чтобы вы всеми силами и всем сердцем погрузились в работу. А вы что делаете? Вы снова и снова, раз за разом ввязываетесь в неприятности. Сегодня ругаетесь с людьми, завтра показываете свой характер, бросаете все и уходите с работы. Разве так вершат великие дела? Вы же повидали мир и должны понимать больше других истину, скрытую в поговорке: «Когда Небо дает высочайшее повеление, надо трудиться до полного физического и морального изнеможения». Для нашей задачи требуется, чтобы вы вложили всю свою душу, ломали голову, глубоко и всесторонне все обдумывая. А вы? Вкладывали душу? Вы полагаете, что вы – небожительница? Подуете, и надежды превратятся в реальность?

Она хихикнула:

– Вы столько прописных истин только что сказали… Зачем? Я хоть и не небожительница, но и не ребенок, все эти истины понимаю. Единственное, чего я не понимаю, так это – на каком основании вы так нападаете на меня? Ну, повидалась я с ним, и что? Я сделала это в воскресенье, а не в рабочее время, в воскресенье я могу делать что захочу, и у вас нет права мешать мне!

– Но это неблагоприятно сказывается на вашей работе, вы не можете сосредоточиться, и у меня есть право вмешиваться!

– А я считаю, что это не влияет на мою работу, даже, наоборот, способствует ей.

Я даже поперхнулся и не нашелся что ответить, выпученными глазами уставившись на нее.

Она продолжила:

– Не надо так на меня смотреть, Ань Цзайтянь. Не надо судить о поведении других, исходя из своих представлений. В народе говорят: «В толпе из ста человек кого только нет». Естественно, я не такая, как вы. Вы можете ради осуществления мечты отринуть все на свете, можете заглушать желания, можете не выходить из дома, трудиться денно и нощно. А если я буду поступать так же, то у меня ничего не получится, потому что это ваш метод, а не мой. Путей, ведущих на небо, множество, а не один-единственный. У котов свои пути, у собак – свои. Вы идите по своему широкому тракту, а я пойду по своему мостику из одного бревна, никто никому не мешает. Так на каком основании вы тут машете руками и раздаете указания?

Я в крайнем негодовании посмотрел на нее, потом через какое-то время скрипя зубами сказал:

– Хорошо, тогда ходите туда. Можете хоть каждый день ходить!

Она, казалось, чувствовала себя легко и непринужденно.

– Зачем мне туда ходить каждый день? Я буду ходить по воскресеньям.

– Вы ведь хотите быть с ним? Если каждый день к нему ходить, то разве это не будет идеальный вариант?

– Мне надо работать. Надо взломать код. Вы ведь говорили, что если я его взломаю, то стану «выдающейся героиней» и смогу его спасти? Тогда мы сможем пожениться и покинуть это место, начать жизнь с чистого листа, и больше не надо будет вести эту непонятную жизнь, в которой все перепуталось – и люди не люди, и демоны не демоны.

Я вытаращил на нее глаза: я и не думал, что она настолько одержима этой навязчивой идеей! Я возмущенно поднялся и покинул ее квартиру, потому что еще немного, и я мог бы взорваться от злости…

24

Ничего не поделаешь, мне пришлось подать рапорт начальнице Ло о том, что Хуан Ии тайно ходила на задний склон горы навещать Вана. Услышав это, она пришла в ярость:

– Ну куда это годится?! Разве это не отразится на ее работе?

И сразу же вынесла решение: пусть заместитель Чжун, занимающийся административной работой, пошлет людей, чтобы выгнать Вана обратно в его родную провинцию Цзянсу, пусть едет домой.

Это была еще одна моя вина перед Хуан Ии! Если бы Ван остался и Хуан Ии однажды взломала «Возродим былую славу № 1», возможно, в их отношениях наступил бы тот самый благословенный день воссоединения. А теперь Ван поедет домой, где целыми днями будет с женой и детьми, и вероятность счастливого «воссоединения» сильно снизится. Но дело уже было сделано.

Вернусь к моему рассказу. Ван уже уехал, а Хуан Ии по-прежнему пребывала в неведении. В воскресенье она накупила разных подарков, надела свою соломенную шляпу, на руку повесила армейский термос и отправилась на задний склон горы. Я не препятствовал ей и не рассказал правду, пусть идет. Я подумал: «Когда „ткнешься носом в золу», останешься ни с чем, тогда и выкинешь из головы напрасные надежды!»

Но и в четыре часа дня она еще не вернулась назад, а я в этот момент увидел, как сгущаются за окном тучи и как качаются туда-сюда под порывами ветра деревья за окном. Скоро начнется ливень! Я забеспокоился: вдруг с ней что-то случилось? Сразу же вызвал джип и отправился на задний склон искать ее. Когда мы выехали за ворота подразделения 701, начали падать капли дождя диаметром с медную монету. Они стучали по крыше машины так, что она вся наполнилась этим грохотом.

Когда мы добрались до въезда в долину на заднем склоне, джип остановился, так как кончилась дорога. Мы с водителем надели дождевики, выскочили из машины и под проливным дождем зашагали по крутой и опасной извилистой тропинке в направлении свинофермы. И когда все так же, под ливнем, мы перешли через две горные вершины, наконец-таки увидели Хуан Ии – в белоснежном тумане, там, где небо сливается с землей, она брела, спотыкаясь и падая, словно пьяница. Соломенной шляпы на голове не было, она промокла до нитки. Она падала, с трудом поднималась, поднималась и снова падала. Казалось, что она превратилась в человека, чья душа покинула тело, осталась лишь пустая оболочка, скитающаяся под безжалостным дождем.

Я громко закричал, бросился вперед и обнял ее. Она открыла глаза и туманным взглядом посмотрела на меня; ее губы дрогнули, как будто она хотела что-то сказать, но в итоге не смогла вымолвить ни слова и упала в обморок. На лбу у нее была рана, кровь из которой, смешиваясь с дождевой водой, запачкала ее всю с головы до ног. Моя душа была словно объята пламенем, обнимая ее, я крикнул:

– Хуан Ии, очнись! Ии, очнись!

От крика во рту пересохло, к горлу подступили слезы, а она так и не приходила в себя.

Она очнулась лишь в больнице, когда ей зашили рану, сделали укол и поставили капельницу. Стоя у ее больничной кровати и указывая на ее забинтованный лоб, я шутливо произнес:

– Вам наложили два шва, теперь через рану открыта дорога к Небу, это значит, что вам будет благоволить удача!

Хуан Ии бросила на меня холодный взгляд и отвернулась. Я знал, что она сейчас ненавидит меня, но все равно, отбросив стыд, продолжал ее смешить:

– Ии, а вы знаете, кто героически принес вас с гор?

Она мрачно хмыкнула, отвернулась в другую сторону, повернувшись ко мне задом, и закрыла глаза.

Внезапно на душе стало тоскливо, я сел на краешек кровати и, глядя на шумящий за окном мелкий дождик, сказал:

– Ии, когда я сегодня нес вас в горах, то всю дорогу мне хотелось заплакать. Знаете почему? Мне вдруг показалось, что я несу не вас, а свою дочь… Ей в этом году исполняется девять, но я никогда вот так не носил ее на спине, а мне хотелось бы это сделать, исполнить свой отцовский долг. Ии, это – невидимый глазу фронт, линия жизни, гарантирующая безопасность партии и всего государства. И раз мы выбрали этот путь, значит, выбрали жизнь революционеров, то есть отныне все личные интересы, желания, мечты более не важны, все должно быть подчинено нуждам революции! Революция предполагает жертву, предполагает дисциплину, это значит – не должно быть более эгоизма, надо забыть о нем. Только когда отдельные «маленькие Я» вольются в революционное «большое Я», только тогда оно вспыхнет ярким светом и отдаст больше тепла.

Она открыла глаза и попросила не говорить с ней о «великих истинах». А я ответил, что мы тут как раз и говорим о «великих истинах». С негодованием она громко сказала:

– Перестаньте все говорить «мы и вы»! Такое впечатление, что я тут чужая!

Я опешил, а она тем временем продолжала:

– Я – как дерево, долго росла здесь, и теперь можно сказать, что я – дерево подразделения 701. И не надо мне больше разъяснять прописные истины! Скажу вам как есть: код «Возродим былую славу № 1» я обязательно взломаю, но не ради вас. Вы считаете «Возродим былую славу № 1» своим – своей мечтой, своим будущим, но на самом деле «Возродим былую славу № 1» не ваш, а мой, он является доказательством того, какой вы гадкий и отвратительный. Поэтому, как бы вы ни причиняли мне страдания, я не отступлюсь и продолжу работу над ним. Я знаю, о чем вы сейчас думаете: вы совершили плохой поступок и боитесь, что я все брошу и уйду, поэтому и пришли – чтобы присмотреть за мной. В этом нет необходимости. Уходите, я устала, мне нужно отдохнуть, чтобы как можно скорее залечить раны и вернуться к работе.

Я открыл рот, собираясь что-то сказать, но она перебила меня:

– Не надо ничего говорить, берегите силы, уходите. Что должны были, вы уже сделали, и что не должны – тоже. А мне остается только то, что следует сделать, и я приложу к этому все усилия, можете быть спокойны.

– Я спокоен…

Она с холодной усмешкой снова перебила меня:

– Вы можете успокоиться, но жить спокойно не сможете, потому что и в общении с людьми, и в работе у вас нет жалости в сердце, вы слишком жестокий!

Я хотел было объяснить ей, но она печально оборвала меня на полуслове:

– Не надо ничего говорить, занимайтесь своими делами, а я буду говорить то, что считаю нужным, не надо объяснений. Я все сказала, вы можете идти.

Мне не оставалось ничего иного, кроме как удрученно выйти из палаты.

В тот вечер после возвращения домой я сел посреди комнаты и долго в молчании смотрел на «посмертную» фотографию Сяо Юй. Я задумался: не слишком ли несправедливо я поступил по отношению к Хуан Ии? Сяо Юй смотрела на меня с фотографии искренним взглядом, в котором скрывалась тайна, известная лишь нам двоим. Я обнимал ее портрет, и сердце мое было разбито.

Единственное, что меня утешило, так это то, что с того дня Хуан Ии словно подменили. Все свои помыслы она сосредоточила только на работе. А больше всего меня изумило то, что она обрезала свои длинные волосы и сделала модную в то время у спортсменов короткую стрижку. Я не мог не восторгаться, когда однажды утром увидел ее в спортивной одежде на пробежке. Мне было понятно, что этот жест – стрижка – символ, которым она выражает свою решимость, что она собрала все силы, чтобы начать атаку на код «Возродим былую славу № 1».

И действительно, на очередном собрании спустя всего пару недель она выдвинула смелое предположение. После всех своих изысканий она все-таки пришла к мысли, что «Возродим былую славу № 1» является кодом, в котором объединились все техники кодирования – простейший и цифровой код, код простой замены и подстановки. Он разноплановый, неоднородный, искусно сделан, но совсем не обязательно слишком трудный. Однако Чэнь был не согласен с ее мнением, он сказал: не вернемся ли мы таким образом на старый путь? В прошлый раз расчеты уже доказали, что это тупик! На это Хуан Ии парировала тем, что она скорректировала «старый путь», и хотя расчеты действительно показали, что в ее проекте были недоработки, это не было окончательным доказательством того, что это тупик. На самом деле существуют два обстоятельства, которые привели к тому, что ее догадка не была подтверждена.

Я спросил:

– Какие два обстоятельства?

Она ответила: один – то, что ее догадка по поводу ключей к коду была неверна. Можно сказать, что общее направление было выбрано правильно, а проблема была лишь в его части. Она сейчас твердо уверена, что общее направление верное, а проблема была в одном или двух небольших звеньях. А второе обстоятельство – она была полностью права в отношении аппарата для ключей к коду, но проблема была в самом коде «Возродим былую славу № 1». Он и есть проблема.

Чэнь спросил:

– Что вы хотите сказать? Что значит «он и есть проблема»?

Она пояснила:

– Во всех кодах мира бывают ошибки. Так же, как, когда мы пишем статью, всегда встречаются неправильно написанные слова. Если их немного, то и частота ошибок невелика и входит в диапазон референсных значений. В прошлом своем проекте я исходила из того, что код «Возродим былую славу № 1» – соответствующий нормам код, в котором частота ошибок не выходит за рамки стандартного. Ну а если в самом коде множество ошибок и их количество превышает стандарт, то естественно, что расчеты не подтвердили мой проект.

Я поинтересовался:

– То есть вы хотите сказать, что подозреваете, что в коде «Возродим былую славу № 1» количество ошибок больше нормы?

Она покачала головой:

– Следует сказать, что вероятность этого очень мала, поэтому сейчас я хочу лишь проверить систему ключей к кодам, надеюсь как можно скорее найти, в чем проблема, а потом заново написать программу и внести частичные коррективы.

– А если результаты проверки подтвердят, что в вашей системе ключей нет ошибок?

– Тогда я буду думать, что в самом коде заложена ошибка, и погрешность превышает норму.

Чэнь сказал:

– Как ни крути, а вы все-таки не верите результатам расчетов, верите лишь себе.

– Я верю в свой общий ход мысли, но сомневаюсь в процессе, для этого мне и нужно подтверждение, чтобы все скорректировать и создать новый проект.

– И когда вы сможете представить этот новый, скорректированный проект?

– Сложно сказать. Самое быстрое – это, наверное, очень скоро, а самое медленное – это никогда, возможно, результата не будет никогда.

Чэнь покачал головой:

– То есть у вас нет четкого плана.

– Все коды взламывались без четкого плана.

Чэнь отрицательно мотал головой и смотрел на меня. Я произнес:

– Это действительно так.

Совершенно очевидно, что я не собирался помогать Чэню.

После этого Хуан Ии либо вообще не приходила на работу, либо наглухо закрывалась в одиночку в своем кабинете, обед и ужин ей приносила туда Сяо Чжа. В квартире у нее свет зачастую горел до трех-четырех часов ночи, а иногда и до самого рассвета. Я понимал, что своим умом и смелым расчетом она конкурирует с коварной и вероломной Скинской, ведет с ней смертельную схватку. И схватка эта – яростное сражение, в ходе которого «мелькают мечи и сверкают кинжалы», а также льются реки крови.

Я невольно вспомнил слова, которые часто повторял Андронов: взлом кода – это как если бы мужчина родил ребенка или женщина отрастила бороду – дело невозможное в обычной ситуации. Но мы превращаем невозможное в возможное. И нет никакого другого способа, кроме как запереться в комнате. Время поджаривает тебя, ты варишься в страданиях, все кости зажариваются и трескаются, мозг переваривается и вспухает, душа улетает и раскалывается. И если ты не переваришь свой мозг, душа не покинет тело и у тебя не будет именно такого настроя, то взлом кода – это будет лишь фантазия, пустые слова.

В те дни я частенько стоял около дома Хуан Ии, глядя на свет в ее окнах, мысленно желал ей удачи. Я желал ей однажды преподнести нам настоящий сюрприз, испечь «торт», который станет для всех неожиданностью.

Однажды вечером выглядевшая крайне устало Хуан Ии пришла ко мне, я поспешил предложить ей сесть, спросил, как она. Она уселась и ответила:

– Никак. Семьдесят четыре тысячи двести одиннадцать формул… Я проверила уже более двадцати тысяч. Но пока так и не нашла, в чем проблема…

Я подумал и произнес:

– А почему вы думаете, что в ваши расчеты закралась какая-то ошибка? Почему не предполагаете, что ошиблась Скинская?

– В соответствии с моим предположением, «Возродим былую славу № 1» побеждает не своей сложностью, поэтому степень количества ошибок не должна быть слишком большой, тем более, что это код Скинской. К тому же в Америке сейчас у разных ведомств есть в наличии вычислительные машины, поэтому проверить точность кода не представляет большого труда, и его наверняка проверяли. Если бы в расчетных формулах была найдена ошибка, они бы, наверное, не продали этот код на Тайвань.

Я глубоко задумался, а потом сказал:

– Есть одна проблема, не знаю, думали ли вы о ней.

– Какая проблема?

– «Возродим былую славу № 1» был разработан Скинской специально для американской армии, по их мерке. Но сейчас адресат, тот, кто будет носить сшитую по этой мерке одежду, сменился. Другой человек, и одежда, возможно, приходится не впору, не подходит. И ее поэтому нужно исправить, так или нет?

– Да, такие исправления не слишком сложны, Скинская с удовольствием их сделала бы.

– Обычно так и поступают. Если специально для тебя сшили одежду, а ты ее отдал мне, и мне не подошло, то просят портного немного подправить, и тот с удовольствием соглашается. Но Скинская – человек особенный, со странностями, она переполнена ненавистью, и она точно будет крайне недовольна, если кто-то выскажет сомнение в ней. По ее мнению, отношения США и Тайваня не равноправные, это две резко отличающиеся страны: одна большая, другая маленькая, одна богатая, другая бедная, одна уважаемая, другая презираемая. И изначально одежда была пошита на благородную принцессу, а теперь отдана прислуге. И если прислуга попросит ее подогнать по фигуре, как вы думаете, Скинская пойдет на это? Скорее всего, нет.

Она изумленно уставилась на меня и внезапно разволновалась:

– Я поняла, что вы хотите сказать! Тайваньцы не смогли уговорить ее и в итоге исправили код самостоятельно, что в результате привело к увеличению количества ошибок, и они превысили установленный уровень!

Я ответил: да, это вполне вероятно. Она ликовала:

– Вероятность этого очень велика! И как я до этого не додумалась? А еще вы… почему вы раньше не сказали?! Сказали бы раньше, я начала бы свою проверку сначала с самого кода.

Договорив, она подскочила и стремительно вышла, забыв даже попрощаться.

Сказать по правде, я и сам не думал, что мое случайное предположение, до которого мог додуматься кто угодно, обрадует ее так, словно она откопала клад. В тот же день она занялась проверкой кода, сразу же обнаружила корень проблемы и, таким образом, сдвинула дешифровальную работу с мертвой точки, на которой мы топтались уже так давно. А потом остался самый трудный этап – цепь математических расчетов, направленных на раскрытие кода в целом.

Можно себе представить, что было дальше. Хуан Ии практически переселилась к себе в кабинет, и днем и ночью сидела там взаперти, самозабвенно работала, сражалась с кодом, отказавшись от сна и забыв о еде. Иногда Сяо Чжа стучала в дверь с напоминанием о необходимости поесть, и ей приходилось стучать довольно долго, пока Хуан Ии не обращала на нее внимание.

Однажды я столкнулся с ней, когда она выходила из уборной. Ее изможденный вид не на шутку напугал меня: она сильно похудела, глаза были красные, брови нахмурены, а волосы растрепались и напоминали солому. Я собирался что-то сказать, но она шикнула на меня и торопливо удалилась. Я понимал, что она боится, как бы я не прервал ее мыслительный процесс. В те дни вся работа сотрудников нашей особой группы вращалась вокруг Хуан Ии. Я не только сходил к начальнице Ло и попросил обеспечить ей усиленное питание, но и каждый день лично наведывался в столовую и подбирал для нее полезную еду. Сяо Чжа и Сяо Фэй отвечали за передачу цифровых данных: Сяо Чжа приносила их из кабинета Хуан Ии и передавала Сяо Фэю, а тот относил в отдел математических расчетов; после всех необходимых вычислений результаты снова передавались Хуан Ии. В итоге даже начальник Чэнь, который постоянно с ней конфликтовал, включился в процесс передачи данных и вместе с Сяо Чжа и Сяо Фэем бегал между нашими кабинетами и отделом расчетов. Часто бывало, что после таких пробежек он потел и задыхался. Однажды он пришел ко мне в кабинет и, говоря о высокой интенсивности работы Хуан Ии, искренне сказал:

– Надеюсь, она как можно скорее взломает этот проклятый код, завершит эту дьявольскую работу. В противном случае ее организм не выдержит!

На четырнадцатый день начальница Ло пришла ко мне с вопросом:

– Ну как? Есть какие-нибудь новости?

Я покачал головой:

– В последние дни никто, кроме Сяо Чжа, не видел ее, она закрылась от нас.

– Вероятно, боится отвлечься.

Я кивнул:

– Именно так. Сейчас ее ход мыслей похож на волосок – прозрачный и хрупкий, любым ветром его можно сдуть, и тогда беда!

Начальница Ло спросила:

– А как по вашим ощущениям?

– Я не знаю, трудно сказать…

Начальница вздохнула:

– Эх, она удивительный человек. Раньше я все беспокоилась, что она недобросовестно работает, а сейчас она работает, не щадя жизни, постоянно вредит своему организму.

Я ответил:

– Ничего не поделаешь, она такой человек. Если чем-то увлеклась, то больше ничего не замечает.

Ло пристально посмотрела на меня:

– Надеюсь, что она достигнет успеха, а после этого вы наконец сможете похоронить Сяо Юй, чтобы она обрела вечный покой. И давление на меня тогда тоже ослабится. Вы ведь не в курсе, штаб-квартира уже получила несколько писем с жалобами на меня и на всех нас, что мы беспринципно покрываем ее.

Я подумал и серьезно сказал:

– Я уверен, что она достигнет успеха.

– Хорошо, я верю вам!

25

И вот, наконец, настал тот день, которого мы все ждали с таким нетерпением!

Мне казалось, что мы долго-долго брели по пустыне, все в крови, и даже капельки влаги на волосах мгновенно высушивал ветер. И вот, когда уже достигли полного упадка сил и нам казалось, что жизнь вот-вот оборвется, мы внезапно увидели вдали лазурный чистый родник. Над ним поднимался влажный пар, казалось, он проникает во все клеточки тела, это было так приятно, комфортно. Это был приятный сюрприз, и мы дрожали от радости.

То была дрожь нашей жизни, наших душ.

Перед великой победой не было никаких предзнаменований, ничто не предвещало ее приход, она явилась внезапно, застав нас врасплох. И именно поэтому мы так изумились и возрадовались…

Шло очередное заседание, которое мы проводили каждый понедельник. Сяо Чжа нас заранее предупредила, что сегодня придет Хуан Ии. Поэтому мы все ожидали ее в конференц-зале. Однако она запаздывала. Я поспешил от ее имени успокоить собравшихся, что она сегодня легла спать только в шесть утра, просто надо чуть-чуть подождать. Начальник Чэнь предложил начинать без нее, а когда она проснется, тогда созовем еще одно совещание. Сяо Чжа попросила еще немножко подождать, потому что Хуан Ии, перед тем как лечь спать, оставила записку, в которой выражала желание непременно участвовать; вероятно, она собирается что-то сказать нам всем.

Начальник аналитического отдела Цзинь высказал предположение:

– Может, дело уже сделано и великая победа одержана?

Ему ответил Цзян из отдела расчетов:

– Вполне возможно, ведь наша исследовательница Хуан – женщина удивительная, думаю, в этот раз у нее все получится.

Я рассмеялся:

– Но тогда, Лао Чэнь, вы рук лишитесь!

Чэнь сказал:

– Ну лишусь, и ладно. Если взломаем код, то я могу и жизнь отдать.

Все невольно засмеялись.

Честно говоря, эти разговоры были лишь всеобщей мечтой, надеждой. Мы и предположить не могли, что Хуан Ии, эта удивительная, загадочная женщина, которая постоянно ставила нас в затруднительное положение и вызывала наше неудовольствие, в ближайшем будущем превратит наши мечты в реальность! Пока мы так шутили и смеялись, в конференц-зал вошла взволнованная Хуан Ии. Она положила на стол толстенную пачку бумаг и обратилась ко всем присутствующим:

– Извините, что заставила вас ждать так долго, но у меня есть для вас замечательная новость: сегодня ночью в четыре часа я наконец вывела заключение обо всей цепочке математических расчетов. Пока это всего лишь на бумаге, а верно оно или нет, получилось или нет – для этого нужна поддержка отдела расчетов. Я уже написала список всех необходимых расчетов, их объем также довольно велик. Лао Цзян, надеюсь, в этот раз вы проделаете эту работу не впустую!

Начальник Цзян произнес в ответ:

– В прошлый раз работа была тоже проделана не впустую, факты же подтвердили правильность ваших предположений!

Хуан Ии отдала мне всю кипу записей, я взглянул на них и отдал Цзяну:

– Потрудитесь еще раз, победа или поражение зависит от этого.

Один день…

Второй день…

Третий день…

Не останавливаясь ни днем ни ночью, продолжались напряженные расчеты, их объем постепенно становился все меньше и меньше, и это приближало нас к цели. И на девятый день они вышли на финишную прямую. Видавшая виды Хуан Ии невольно пришла в состояние нервного возбуждения, периодически складывала руки на груди и тихонько молилась. Когда последние цифровые данные были переданы, начальник Цзян снова лично взялся за итоговые расчеты. Внезапно Хуан Ии громко сказала, обращаясь к нему:

– Подождите, пожалуйста! Начальник Цзян, позвольте мне!

Все невольно обернулись посмотреть на нее, а она повела себя странно – вышла из комнаты, а затем принесла из уборной тазик с водой и начала прямо при всех мыть руки. Она их мыла и мыла, словно хотела намыть золото. В комнате стояло гробовое молчание, все взгляды были прикованы к ее рукам. Лица у всех были напряженные, но в то же время торжественные и благоговейные.

Наконец она вынула тщательно вымытые руки из воды и, держа их перед собой, как врач, который должен войти в операционную, дала им обсохнуть. Она посмотрела на нас, потом – на руки и поцеловала их со словами:

– Вы должны сегодня отстоять мою честь!

И только после этого Хуан Ии медленно поднялась к столу расчетов. Я, задрав голову, глубоко дышал, глядя, как она торжественно кладет обе руки на счеты. В тот момент, когда они коснулись блестящих и гладких костяшек, они как будто ожили и начали проворно и уверенно двигаться, словно летать по ним. Стук костяшек оглушал, как гром. Я не выдержал, тихо вышел из комнаты и стоял в коридоре, прислонившись головой к стене, и молился в ожидании результатов расчетов.

Всего-то каких-то десять с лишним минут, а я словно побывал на границе жизни и смерти, то холодный, то горячий пот выступал на лбу, на ладонях и пятках – из каждой поры на поверхности тела. Страх измотал меня до предела. Но вдруг все закончилось, из комнаты донесся громкий крик, потрясший небо и всколыхнувший землю:

– А-а-а-а-а, сошлось!!!

– Это успех!!!

– Мы добились успеха!!!

Я открыл глаза, из них внезапно полились слезы, затуманив взгляд. Нетвердой походкой я вошел в комнату, и все бросились обнимать меня и Хуан Ии. Я плакал от радости…

26

Заслуга Хуан Ии во взломе кода «Возродим былую славу № 1» была поистине велика, это трудно описать кратко. Скажу лишь, что с того момента, как она взломала этот код, все находившиеся в тот момент в Китае агенты США и Чан Кайши были один за другим выявлены и попали в руки правосудия. В те времена поговаривали, что Чан Кайши поначалу заносчиво и вызывающе провозглашал: «Вернем Китаю былую славу!» – и даже бросался безумными словами, говоря, что справит свой юбилей в Нанкине. А в итоге он так и не осмелился предпринять такие отчаянные шаги, и произошло это именно из-за того, что мы взломали код «Возродим былую славу № 1», вырвали его глаза и уши, шпионившие в Китае. И тем самым мы не только нанесли удар по распоясавшейся шпионской деятельности, но и гарантировали безопасность страны.

Вскоре из штаб-квартиры пришел приказ о награждении: весь коллектив специальной группы по взлому кода «Возродим былую славу № 1» получает награду второй степени, а Хуан Ии и я – награду первой степени. И хотя наша деятельность была совершенно секретная, тем не менее во дворе было организовано внутреннее торжество по случаю победы, на которое прибыл и сам начальник Те из штаб-квартиры. Был организован фейерверк, и всю территорию украсили огромными красными цветами. Празднество прошло в торжественной обстановке. И, естественно, в фокусе всеобщего внимания оказалась Хуан Ии, человек, взломавший код, наш гордый феникс. Когда она поднималась на сцену за наградой, мы встретили ее приветственными криками и махали ей руками. Она улыбнулась нам, радуясь исполнению желания, словно ясная луна, сияющая высоко с небес. Мы чувствовали безграничное уважение и смотрели на нее с надеждой.

После торжества начальник Те подошел к Хуан Ии и сказал:

– Сяо Хуан, вы – редкий талант, у меня есть одна мысль, я хочу, чтобы вы ее обдумали.

Она сразу же уловила, что он имеет в виду:

– Судя по всему, начальник не собирается выполнять данное тогда обещание?

Те кивнул:

– Да, и я надеюсь, вы останетесь и займете место Чэня. Он – бык-вожак, в работе он мастер своего дела, но требовать от него быть начальником – это значит требовать невозможного, все равно что пытаться утку загнать на насест. Я знаю, что он давно уже не хочет тянуть эту лямку, а мечтает сосредоточиться на взломе кодов. А сейчас вы совершили такой подвиг, думаю, он тем более не захочет больше быть начальником отдела. Он… Я знаю, о чем он думает, он хочет посоревноваться с вами! Такой он человек, не признает поражений, идет до конца, не щадя жизни. Ну как? Оставайтесь! Будете молодым начальником отдела!

Не думая ни секунды, Хуан Ии помотала головой:

– Нет, мне надо уехать.

Начальник Те рассмеялся:

– Все еще хотите увезти с собой одного человека?

Она задумалась и пробормотала:

– Ладно, не буду его забирать с собой.

Те продолжал улыбаться:

– Нет, раз у нас был уговор, я не могу нарушить слово. Забирайте!

– Проблема в том, что это невозможно.

– Почему?

– Он женат.

– О, тогда скажите мне, кто этот человек.

Она заколебалась, потом прошептала начальнику Те что-то на ухо, тот выслушал, ошеломленно замер и машинально повернулся и посмотрел на меня. Я в этот момент стоял недалеко от них и разговаривал с начальницей Ло, как вдруг увидел свирепый взгляд Те. Затем он снова обернулся к Хуан Ии и, посмеиваясь, произнес:

– Ну, тогда поступим, как договаривались. Если он будет согласен, то забирайте его, а если нет, то это уж меня не касается!

Вот что значит опытный сотрудник спецслужб: ни при каких обстоятельствах не покажет своего смущения, его веселый смех скрывал смятение. Нет никакого сомнения, что начальник Те даже не догадывался, что Хуан Ии хочет взять с собой меня, и он знал, что Сяо Юй жива, поэтому увезти меня нельзя, и он коварно переключил ее на меня, отдав мне инициативу.

Услышав его слова, Хуан Ии сердито бросила фразу:

– Товарищ начальник, ничего смешного тут нет, вам следует плакать по мне.

Сказала и, не оглядываясь, ушла прочь.

Начальник Те смотрел ей вслед и тут осознал, что я рассказал ей тайну Сяо Юй. Когда я лично подтвердил его догадку, он обругал меня на чем свет стоит. Действительно, это было дело государственной важности, о нем нельзя было никому рассказывать. Чтобы избавиться от навязчивых приставаний Хуан Ии, мне пришлось открыть ей этот страшный секрет, за что я должен был понести наказание. Я уже давно думал о том, что если бы я не поведал ей эту тайну, то она не связалась бы с Ваном. Ван говорил правду в своем письме: он стал всего лишь «игрушкой, замещающей меня». Это была ее реакция после разочарования, ее месть, так она срывала свой гнев; и в итоге «огонь уничтожил и камни, и яшму», были наказаны и правые и виноватые, это нанесло огромный вред им обоим.

Как бы там ни было, спектакль под названием «гибель Сяо Юй» должен был продолжаться, мне следовало отвезти «урну с прахом» на ее родину, чтобы «похоронить» ее. Накануне моего отъезда Хуан Ии вечером пришла ко мне. Она сказала, что, когда я вернусь, ее уже точно здесь не будет. Она возвращается в Пекин, поэтому заранее зашла попрощаться. Я попытался уговорить ее не уезжать, остаться и занять место Чэня. Она же без лишних слов достала матрешку, которую я когда-то подарил ей:

– Остаться должна не я, а она.

И ушла, не попрощавшись.

Я смотрел, как она равнодушно уходит, и чувствовал, что в душе образовалась пустота. Я был раздавлен. Долго-долго я без движения сидел на чемодане…

27

Молодой человек, бывает такая любовь, которая может измотать даже больше, чем ненависть. Я вчера не спал всю ночь, не мог заснуть, потому что то, о чем я дальше буду рассказывать, мучительно.

Оно измучило меня.

Я должен принять эти муки, это моя судьба… Вернувшись в Шанхай, я пробыл там целый месяц, это заняло так много времени, потому что я на самом деле хотел избежать встречи с Хуан Ии. Я правда этого боялся, боялся, что она опять будет смотреть на меня взглядом, исполненным искренней любви и в то же время лютой ненависти. Чем больше она так делала, тем труднее мне было выносить это, поэтому я предпочел подольше задержаться в Шанхае, только чтобы с ней еще раз не встречаться. Мы, словно две падающие звезды, пронеслись в небе рядом, лишь слегка коснувшись друг друга, а чувства, которые зародились в душе, и печаль – все это унес ветер. Я и не предполагал, что, вернувшись, услышу новость: Хуан Ии вовсе не уехала! Она прислушалась к вышестоящим органам и заменила Чэня на посту начальника отдела дешифровки. А Чэнь снял с себя также полномочия заместителя начальника подразделения и стал обычным дешифровщиком и теперь не обращает внимания на то, что происходит вокруг. Вероятно, для него это самый лучший выбор и больше всего ему подходит.

Потом Чэнь достиг значительных успехов в деле взлома кодов, думаю, что это было в большой степени связано с тем толчком, который он получил благодаря Хуан Ии. Но это то, о чем я думаю сейчас.

Услышав о том, что Хуан Ии не уехала, я и испугался, и обрадовался и тем же вечером не выдержал и пошел навестить ее. Она встретила меня не холодно, но и не тепло; небольшой подарок, который я привез из Шанхая, – местные лакомства – она отказалась брать:

– Оставьте! Лучше кому-нибудь другому подарите!

Я изумился:

– Ии, что с вами?

Она ответила:

– Заместитель Ань, больше так меня не называйте. Можете звать Хуан Ии или начальница отдела Хуан, так что не зовите меня больше по имени.

Я растерянно смотрел на нее. А она ровным тоном произнесла:

– Давайте отныне придерживаться нормальных отношений начальника и подчиненной, а кроме этого – больше ничего.

Я помолчал и, посмотрев на нее, сказал:

– Вы ненавидите меня.

Она покачала головой:

– Нет, просто я думаю, так будет лучше.

Я сказал, глядя ей в глаза:

– Говорят, вы сильно болели?

Она, отводя глаза, тихо произнесла:

– Полмесяца лежала в больнице.

Я спросил, чем она болела, а она ответила, что ничем серьезным, просто истощение организма, не могла встать с постели, кружилась голова. Я сказал, что она слишком устала. А она горько усмехнулась:

– Да, устала. Я очень устала. У вас еще ко мне какое-то дело? Если нет, то на этом закончим.

Это был намек на то, что мне следует уходить.

Но я не сдвинулся с места:

– А это уже тоже не просто отношения начальника и подчиненной, вы же меня прогоняете.

Она засмеялась, это был горький смех, в котором звучала тоска.

– А зачем вам оставаться? Уходите, все вопросы будем решать в кабинете на работе.

Я помешкал и спросил:

– Почему вы не вернулись в Пекин?

Она холодно ответила:

– Думаете, я могла уехать?

– Вам ведь начальник Те разрешил, кто мог вам воспрепятствовать?

– Хорошо, давайте считать, что я сама не захотела.

– То, что вы остались, – это правильное решение.

Она вздохнула и, смеясь сквозь слезы, произнесла:

– В этом нет ничего такого, верно? Человек, который даже не знает, ради чего живет, ничем не отличается от собаки или кошки. А здесь я хотя бы являюсь собакой, которая имеет какие-то заслуги, которую уважают. Может быть, именно в этом причина, по которой я не уехала. Но точно не из-за вас и не из-за какого-то другого мужчины, ради себя самой, ясно? Теперь вам понятно?

Я недоуменно посмотрел на нее: она была безразличной и надменной, от нее веяло холодом, я чувствовал, что эта Хуан Ии мне незнакома. В прошлом у меня было сильное желание, чтобы она изменилась, но сейчас, когда она и правда изменилась, я испытал разочарование, сердце ныло и болело. Однако настоящая боль, пронизывающая до мозга костей, ждала меня впереди.

На следующий день я узнал от начальницы Ло, что Хуан Ии осталась вовсе не по своей воле. Это начальник Те издал приказ, запрещавший ей покидать подразделение 701. Но ведь у них же был договор, почему он не дал согласие на ее отъезд? Мне это казалось странным. Ло сказала:

– Начальник Те каким-то образом оказался в курсе, что Хуан Ии в процессе работы совершенно случайно узнала совершенно секретную информацию, и если ее отпустить, то это может нанести непоправимый вред нашей деятельности. Поэтому пришлось обойтись с ней так несправедливо.

Я поинтересоваться, какую информацию она узнала. Но Ло тоже была не в курсе.

– Раз это нечто, чего даже я не знаю, значит, это действительно что-то очень важное, – с полной уверенностью произнесла она.

Что же могло быть этим «чем-то очень важным»? Я сразу же подумал о тайне «гибели» Сяо Юй. Уже потом начальник Те четко сказал мне, что моя догадка верна! Согласно положениям о хранении информации, Хуан Ии могла покинуть систему только после того, как с дела Сяо Юй будет снят гриф «Совершенно секретно».

О боже! Оказывается, я – главный виновник ее бед!

Мне рассказали, что она пыталась выразить протест путем голодовки и именно поэтому попала в больницу. Я мог себе представить, что ей пришлось сделать этот выбор в условиях, когда выбора не было. Это был сокрушительный удар для нее, в результате ей даже не хотелось говорить об этом со мной, обвинять меня, она хотела лишь отделаться от меня. Уверен, она ненавидела меня. Ненависть в высшей степени – молчалива, полна отчаяния, вас просто вносят в «черный список» и больше не питают надежд на ваш счет.

И действительно, начиная с того момента Хуан Ии больше никогда по собственной инициативе не общалась со мной наедине, кроме как по служебной надобности. Я понимал, что это она так меня наказывает и это часть моей судьбы. А раз это судьба, то мне остается только принять ее… Дни шли чередой, и, хотя мы с Хуан Ии с утра до вечера работали бок о бок, мы стали друг другу словно чужие. Бывало, что мы сталкивались на улице, но прикидывались, что не заметили, молча проходили мимо.

Такая ситуация сохранялась примерно год. Однажды во второй половине дня Хуан Ии внезапно сама пришла ко мне с требованием, чтобы вмешалась наша организация и помогла ей решить проблему с одним человеком. Я спросил, с кем именно. Она замолчала, погрузившись в свои мысли, долго стояла с опущенной головой и лишь потом ответила:

– Чжан Гоцин из отдела информации.

Я не знал, что и думать. Что там такое с Чжан Гоцином, что она сама пришла просить помочь? Она сказала:

– Его жена и ребенок высланы отсюда домой.

Я был в курсе, но не понимал, чего она хочет, и спросил ее. Она ответила:

– Помните, вы обещали мне, что если я взломаю «Возродим былую славу № 1», то смогу спасти одного человека?

– Ну да, вернуть Вана на работу. И я все это время не понимал, почему вы больше не заговаривали об этом.

Она хмыкнула:

– Из-за того что начальник Те заставил меня остаться, я жить не хотела, мне было совсем не до того. К тому же вы вернули его домой, и теперь ему приходится смотреть в лицо жене и ребенку, словно он преступник, пытается загладить свою вину. Разве он осмелится быть со мной?

Это было правдой, я много раз ранил ее. Но когда я собрался выразить свое сожаление и раскаяние, она нетерпеливо оборвала меня:

– Довольно, давайте не будем говорить об этом. Поговорим о другом. Я хочу, чтобы вы вернули свой долг, но спасли не Вана, а Чжан Гоцина. Ради меня помогите ему вернуть родных обратно в подразделение 701.

Я все никак не мог понять, что связывает ее с Чжан Гоцином.

Чжан Гоцина в нашем подразделении знали все, раньше он был сотрудником секретно-шифровального отдела, и все важные секретные документы проходили через его руки. Его жена работала медсестрой терапевтического отделения в нашей больнице, она была родом из Цзяодуна47 – рослая, крупная и со взрывным характером. Поговаривали, что Чжан Гоцин побаивается ее, потому что, когда они ссорились, жена часто распускала руки и бросала в него всем, что попадало под руку. Однажды она запустила в него больничными ножницами. Сверкая на солнце, они пролетели по комнате и вонзились в плечо Чжана. После этого все узнали, что он боится своей супруги. Но, кроме того, говорили, что она очень любит его, дома ему ничего не приходится делать, она моет ему ноги и стрижет ногти на ногах. Она всегда всем рассказывала, какой замечательный у нее муж, как она его любит, что она без него не может и ей даже не спится, если его нет дома. Однако Чжан Гоцину пришлось на время ее оставить, потому что по работе он постоянно ездил в штаб-квартиру в командировки. Однажды, три года назад, он вернулся из одной такой командировки; обычно он всегда сначала отправлялся на работу, запирал секретные документы в сейф и лишь потом возвращался домой. Но в тот вечер поезд опоздал на несколько часов и в подразделение 701 Чжан прибыл уже далеко за полночь. И если бы он сначала отправился на работу, а потом только домой, то пришлось бы провозиться еще как минимум час. Ему этого не хотелось, поэтому он сначала пошел домой. Он и не предполагал, какие немыслимые последствия будет иметь это его решение.

Допустим даже, что он на следующее утро встал бы пораньше и вернул документы в сейф на работе, тогда тоже ничего не произошло бы. Но, когда он проснулся утром, жена напомнила ему, что сегодня воскресенье, то есть можно поспать подольше. И он провалялся в постели довольно долго, когда он встал, на часах было уже больше десяти. В доме было пусто, жена и ребенок куда-то ушли. Насчет того, что жены не было дома, можно предположить, где она была, ведь было воскресенье – день, когда все семьи выезжают на машине, принадлежащей подразделению, в ближайший поселок закупать продукты. Это происходило один раз в неделю, и если пропустить, то тогда на ближайшей неделе будут проблемы с овощами и предметами первой необходимости, например дровами, рисом, маслом или солью. Обычно жена Чжана не брала с собой ребенка, ведь муж был дома и мог за ним присмотреть. Но в этот раз она, вероятно, решила дать ему спокойно отоспаться и забрала ребенка с собой. У них был сын семи лет, он только пошел в начальную школу, и раньше отец всегда привозил ему что-нибудь из поездок. А тут отец вернулся так поздно, и, когда мальчик встал, он не знал, что ему привезли, поэтому решил порыться в сумке отца в поисках подарка. Мать ушла в столовую за пампушками на завтрак, отец крепко спал, ощущение было, что дома никого нет, и тогда он открыл отцовский портфель и сразу же нашел свой подарок – бумажный пакет со сладостями и коробочку печенья. Он развернул леденец, засунул в рот и продолжил поиски. Мальчик нашел еще один пакет, в котором лежали секретные документы. Сами документы его не заинтересовали, но ему понравилась бумага – такая белоснежная, сияющая. Он машинально протянул руку ее потрогать, на ощупь она была твердая и гладкая, прямо-таки замечательный материал, чтобы делать бумажные самолетики!..

В этот момент злой рок навис над головой Чжан Гоцина. Его сын увидел, что бумаг в пакете множество, целая толстая пачка, если он вытащит один листок, никто же не заметит. Тогда он «по-умному» вытащил из середины один документ и переложил в свой портфель.

Спустя два часа Чжан Гоцин проснулся и заметил, что его сумка расстегнута. Он был опытным сотрудником секретного отдела, за годы выработавшееся профессиональное чутье заставило его крайне внимательно проверить все документы. Если бы он не посмотрел, то и не заметил бы, но, пролистав их, он ужаснулся: одного документа не хватало! Он был практически на сто процентов уверен, что это сделал его сын, и помчался на поиски. Он искал во дворе, расспрашивал соседей, но мальчика нигде не было. Кто-то подсказал, что он, вероятно, поехал вместе с матерью в поселок. И вот эта «вероятность» перепугала его, потому что если документ действительно в руках ребенка, то крайне важно, покидал ли он пределы двора, ведь от этого документ меняет свои свойства. И позднее именно этот факт разрушил семью Чжан Гоцина!

Расскажу вкратце. Когда Чжан увидел сына, тот как раз возвращался с матерью из поселка, а в руке сжимал сделанный из секретного документа самолетик. Как мальчик сказал потом, из-за того что бумага была довольно большая – форматом в одну шестнадцатую листа, он ее разорвал на две половины, таким образом, из одного листа получилось два самолетика. Когда мать ушла за покупками, он остался в автобусе под предлогом того, что будет делать домашнее задание, а сам вместе с другим мальчиком из того же двора стал играть в самолетики. Документ, который он вытащил, состоял из четырех листов, соответственно, дети, разделив каждый лист пополам, сделали восемь самолетиков. Когда они вернулись, у каждого в руках было всего по одному самолетику. А остальные или залетели на крышу, или улетели в толпу, еще часть отобрали деревенские пацаны. Когда Чжан и мальчики пришли обратно на стоянку, нашли четыре, и это уже было неплохо. Но ущерб от потери ненайденных двух, самолетиков был примерно такой же как от потери двух настоящих самолетов. Все наше подразделение 701 было напугано, нагнеталась атмосфера страха. Наказания было не избежать, и оно точно должно было быть суровым.

В результате жену Чжан Гоцина уволили с работы и вместе с сыном отослали домой, на их родину. А поскольку сам Чжан Гоцин являлся носителем секретной информации самого высокого порядка, его не могли выпустить, поэтому он, к счастью, сохранил работу, его только понизили – перевели на должность начальника информационного отдела. Его административный разряд с двадцать первого упал до самого низшего – двадцать третьего. Люди говорили, что наказание для его жены было слишком суровым. Так как не могли должным образом наказать его самого, то начальство сурово обошлось с его женой. Она пострадала за мужа и сына, это естественно, справедливо и логично, обижаться не на что, и начальство, конечно же, не станет пересматривать ее дело. Кто бы мог подумать, что Хуан Ии потребует именно это! Я спросил почему. Она ответила туманно:

– За ошибку семилетнего ребенка вся семья из трех человек должна страдать всю жизнь. Я считаю, это несправедливо, и мне их жалко.

– Вана тоже жалко.

Я действительно надеялся, что она «выкупит» именно Вана. Во-первых, потому, что все-таки финал его карьеры связан с ней, во-вторых, потому, что я ей обещал. Она же искусно приперла меня к стенке:

– То есть вы хотите сказать, что вы решите дела и Вана, и Чжан Гоцина? Это было бы лучше всего!

– Я хотел сказать, что сначала надо бы решить дело с Ваном.

– Если надо выбирать из них двоих, то помогите сначала Чжан Гоцину.

– Почему?

– Ни почему!

Следует отметить, что все без слов знали, почему Хуан Ии хочет спасти начальника Вана, а вот почему хочет оказать благодеяние Чжану, не понимал никто. Из-за этого непонимания мне пришлось расспросить подчиненных, в чем дело, и в итоге я снова раскопал «мину»: оказывается, у них тоже были отношения! По слухам, это получилось случайно: однажды в воскресенье Чжан одолжил у знакомых двадцать юаней, добавил еще пять своих, чтобы послать нуждающимся жене и ребенку, он заполнил бланк перевода и уже собирался было подойти к стойке, чтобы передать деньги, как вдруг сзади кто-то налетел, выхватил деньги и сбежал. Чжан Гоцин помчался за вором, но того и след простыл. Как парализованный, Чжан опустился на землю и громко зарыдал, размазывая по лицу слезы, и в этот момент на него наткнулись проходившие в тот момент мимо Хуан Ии и Сяо Чжа. Увидев, что взрослый мужчина рыдает от горя, как ребенок, Хуан Ии почувствовала сострадание, тут же наскребла по карманам все, что было, и еще у Сяо Чжа одолжила несколько юаней, а затем вручила эти двадцать пять юаней Чжану, чтобы тот отослал домой. Мужчина оцепенел, глядя на деньги в руке Хуан Ии. Это был период, который в истории Китая называют «Три горьких года»48. Повсюду люди умирали от голода, на двадцать пять юаней можно было бы купить несколько сотен цзиней49 риса, их хватило бы его жене с ребенком на целых полгода.

После этого Чжан Гоцин часто ходил помогать Хуан Ии – подметал пол, носил воду, заклеивал окна, делал уборку, а потом даже стал чуть ли не силой забирать стирать ее блузки и штаны. И вот так, постепенно между ними зародились чувства и они сошлись. Узнав об этой «мине», я не стал, как в прошлый раз с Ваном, сразу же докладывать начальству, сначала решил пообщаться с Хуан Ии. Я хотел, чтобы она поняла одну простую вещь: сейчас мало кто знает о ее отношениях с Чжаном, но если, согласно ее требованию, начальство прикажет вернуть его жену и ребенка, то, вполне вероятно, все узнают правду и это навредит ее светлому образу.

– К тому же, – предупредил я ее, – вы тоже не можете продолжать всегда оставаться не замужем.

– Как так? – Она смотрела на меня.

– Если вам и правда нравится Чжан Гоцин, то нельзя оказывать ему такую помощь.

– Вы хотите сказать, что надо сделать так, чтобы он сначала развелся, а потом женился на мне?

– Да.

– Это нереально! И невозможно! Я хорошо его знаю. Заставить его развестись – это все равно что лишить его жизни. Он не настолько смел, да и не должен этого делать, это не его судьба.

– Раз так, то вы не можете ему помогать.

Она поинтересовалась, почему это. Я ответил, что сейчас у нее есть все условия и организация уже подбирает ей хорошего мужа, а если сделать так, как она хочет, то это будет равно афишированию ее связи с Чжаном и отрицательно скажется на поиске мужа для нее. Короче говоря, я считал, что ее не должна заботить судьба Чжан Гоцина, не потому что не может, а потому что этого не следует делать. Если она влезет в это, то шила в мешке не утаишь и для нее это будет один лишь только вред и никакой пользы.

То, что я говорил, было истинной правдой. Она глубоко задумалась, но в итоге ее решение все-таки разочаровало меня.

– Я обещала Чжан Гоцину и не могу нарушить слова. К тому же кого интересуют наши отношения? Ведь он все равно не может стать моим мужем. А если бы смог, то мы очень скоро развелись бы.

– Что значит, кого интересует? Всех мужчин интересует!

– Ну, тогда я всю жизнь проживу одна.

– Наша организация сейчас усиленно вам ищет мужа, но нужно и ваше содействие. Не надо предавать огласке ваши дела с Чжаном!

– Можно скрыть на время, но не навсегда. Ладно, давайте не будем напрасно тратить время, я все равно буду следить за ходом дела Чжан Гоцина. А что касается остального, то пусть будет так, как суждено! У меня нет ни ума, ни терпения, сделав какой-то маленький шаг, продумывать на восемь поколений вперед. Сейчас я ни о чем не думаю, кроме как о том, чтобы помочь Чжану. Во-первых, я ему обещала, а во-вторых, вы же прекрасно знаете Чжана, он кристально честный человек, честнее не бывает. Если я ему не помогу, на кого тогда он сможет положиться? Сможет он со своей честностью решить проблему? А если ее не решить, то будет ли он счастлив всю оставшуюся жизнь? Поэтому я точно буду продолжать вмешиваться в его дело. И если вы отстранитесь, то я найду того, кто поможет.

Она так сказала, что мне оставалось только согласиться и помочь. Я знал, что если я этого не сделаю, то найдется тот, кто сделает, а это значит, что я обижу ее, сам же напрошусь на неприятности. В то время кто из руководителей не хотел встретиться с ней? Каждый хотел! Она вполне могла воспользоваться случаем и подать рапорт вышестоящему начальству. Для нее это было незначительным делом, а для меня – делом, которое могло изменить судьбу. Есть такая поговорка: «Одно слово стоит девяти священных треножников». Что она означает? В то время таким и было слово Хуан Ии – ее слова имели большой вес. Я не был настолько глуп, чтобы сильно обижать ее, ведь она с легкостью могла навредить мне. Поэтому, видя, с каким упорством она хочет помочь Чжану, да еще просит одновременно решить и дело Вана, я предпочел помочь ей реализовать «самый лучший» вариант, для чего специально съездил в штаб-квартиру и сразу решил оба дела одновременно.

По правде говоря, начальство в то время крайне серьезно рассматривало любые ее просьбы и стремилось по возможности удовлетворять их. К примеру, дела Чжан Гоцина и Вана могли быть решены внутри организации; если она попросила бы за них обоих, то проблема была бы решена, не было ничего сложного.

28

Наше подразделение 701 было закрытой организацией, именно из-за этого не было контактов с внешним миром и все новости вмиг разлетались по всем отделам. Так, Чжан Гочин и начальник Ван – не было никого, кто не знал бы их. И когда Хуан Ии спасла их обоих, это стало новостью номер один, в мгновение ока об этом узнали все. Таким образом, если бы жена Чжан Гоцина вернулась и заново обосновалась в подразделении 701, то, так как и у стен есть уши, рано или поздно «дело, задуманное у восточного окна, было бы раскрыто»50, тайное стало бы явным. Поэтому, чтобы сохранить «секретность», мы организовали для жены Чжана работу в поселковой народной больнице, все так же в качестве медсестры. Ван больше не вернулся в тренировочный центр, вероятно, он полагал, что для него это «потеря лица», и предпочел уехать в далекие края – в один из самых периферийных отделов нашего подразделения.

После того как жена Чжана вернулась, ее тень постоянно преследовала меня: я боялся, что она узнает всю правду и устроит большой скандал. От сотрудников больницы я слышал, что она – женщина сварливая. В народе говорят, что на земле существует два самых отвратительных типа людей: сварливая женщина и подобострастный мужчина. Я и правда опасался, что, если до нее дойдут сведения об истинном положении дел, она так разойдется, что жизни не будет никому, это повлияет на репутацию Хуан Ии и отразится на дешифровальной работе. На работу некоторых людей если что-то оказывает влияние, то и ладно, не страшно, по крайней мере можно не бояться, но когда дело касается Хуан Ии, то тут я боюсь. Она сейчас занимает пост начальника отдела, она главный человек, организующий всю работу по взлому кодов, и еще она является образцом для всего подразделения 701. Если что-то случится, то это отразится на всех, поэтому ее защита была приоритетной. Если говорить о защите, то безопасность, здоровье, питание – все это было легко. Сложность представляла жена Чжан Гоцина, ведь, узнав правду, она закатила бы скандал.

Прошел один месяц…

Прошел второй месяц…

От жены Чжан Гоцина не было слышно ничего – никаких неблагоприятных известий. То есть то, чего я боялся, не произошло. И если что и досаждало мне, так это то, что поиски мужа для Хуан Ии продвинулись не слишком далеко. Легко сказать, что можно найти подходящего для ее нынешнего статуса человека, но на самом деле мужчин подходящего возраста было немного, а уж людей соответствующего культурного уровня и уверенных в себе – и того меньше.

Почему нужен был человек, уверенный в себе? Потому что те, кого я встречал до этого, поначалу были полны энтузиазма, но, увидев, какая Хуан Ии красавица, да еще услышав про ее заслуги, быстро сникали, как будто чувствовали свое неизбежное поражение, и предпочитали заранее сдаться. Потом появился один – командир полка соседней военной части. Казалось, он отвечает обоим условиям. Переговоры шли более месяца, потом они встречались три раза, но четвертого не последовало. Наш человек отправился спросить о причине. Командир полка ответил, что у этой женщины совершенно отсутствует самоуважение, они и встречались-то всего три раза, еще ничего не было понятно про их отношения, как вдруг она сама полезла к нему обниматься, да еще и средь бела дня! На что это вообще похоже? Судя по всему, его напугала раскованность Хуан Ии. Был еще один человек, которым Хуан Ии заинтересовалась, – университетский профессор из провинциального центра. Несколько лет назад его причислили к правым, и поэтому жена с ним развелась. Возраст у него с Хуан Ии был примерно одинаковый, профессор также какое-то время учился за границей, у них было немало общего, их влекло друг к другу, казалось, что это была любовь с первого взгляда. Профессору нельзя было отказать в смелости, он уже во вторую встречу остался у Хуан Ии на ночь. Так прошло несколько недель, Хуан Ии пришла ко мне со словами: «Он тот, кто нужен!» И попросила нас оформить их отношения.

А в результате в процессе оформления их отношения пришлось прекратить.

Оказалось, что отец профессора был гоминьдановским чиновником высокого уровня, еще у него было семь или восемь братьев и сестер, часть из которых жила на Тайване, часть – в Гонконге, а остальные – в Америке. А у нас в подразделении 701 в целях сохранения секретности запрещалось заключать браки с людьми, у которых были родственники за границей. Это правило в нашей системе было обязательным, как закон, и никто не смел им пренебрегать. Даже глава штаб-квартиры, не говоря уж о нас всех. Так на браке Хуан Ии был поставлен крест.

Насколько мне было известно, в течение полугода до возвращения жены Чжан Гоцина у Хуан Ии практически не было никаких контактов с ним. Но потом, непонятно, по какой причине, может быть, потому что поиски мужа были не слишком успешны, они снова начали встречаться. Однажды я своими глазами видел, как Чжан Гоцин под утро выходил из квартиры Хуан Ии, и перепугался до полусмерти, предчувствуя беду. Я подумал, что все мы живем в одном дворе, и если так будет продолжаться, рано или поздно правда выйдет наружу. Поэтому я лично отправился к главе поселка и попросил местное правительство помочь и выделить жене Чжан Гоцина комнату при больнице. Тогда их семья обоснуется в поселке и жене Чжана не придется ездить к нам в ущелье, они будут разделены, и вероятность прокола будет намного ниже. Большую часть времени Чжан будет после работы возвращаться из ущелья домой, но иногда станет оставаться на ночь у Хуан Ии. Ради этого я несколько раз наведывался к ним домой, а заодно сказал жене Чжана, что у него сейчас важное задание, поэтому иногда ему придется задерживаться на работе на всю ночь, она должна оказать ему поддержку и тому подобное. Одним словом, для того чтобы помочь им сохранить тайну их отношений, мне пришлось использовать свою смекалку и власть, совершить немало абсурдных вещей. В каком-то смысле все подразделение 701 превратилось в их пособников. Честно говоря, об их связи знали даже собаки в нашем ущелье, только жена Чжан Гоцина ни о чем не догадывалась. Значит, слухи сдерживались крепко. Это было немыслимо и стало возможным только благодаря тому, что все понимали без слов, что надо делать, и активно подыгрывали.

Конечно же, я понимал, что этот план временный, а основной – все-таки найти ей среди огромного количества людей «его», чтобы у Хуан Ии появилась семья и нормальный, официально оформленный статус. Поэтому мы, с одной стороны, всеми силами скрывали правду, а с другой стороны, прилагали усилия для поиска подходящей кандидатуры, которая ей понравилась бы. Ох как это было трудно! Но, как бы ни было трудно, искать-то все равно надо было. Потому что это не было личным делом Хуан Ии, это было делом подразделения 701, это был политический вопрос.

Дни пролетели быстро, и наступила следующая весна. Однажды во второй половине дня Хуан Ии примчалась ко мне в кабинет и с порога заявила:

– Я хочу выйти замуж за Чжан Гоцина!

Я опешил, не зная, что сказать. Опомнившись через какое-то время, отреагировал глупым образом:

– В смысле?

– В том самом! Я хочу выйти замуж за Чжан Гоцина!

– Вы ведь сейчас не шутите, да?

– Нет.

– Это странно! Почему у вас вообще вдруг возникла такая мысль?

– Я не могу выносить, что он каждый день возвращается домой к жене.

– Дело только в этом? Давайте я скажу Чжан Гоцину, чтобы он поменьше ездил домой. Зачем жениться-то?

– Нет, я хочу замуж, – она произнесла это спокойно и решительно. Было видно, что эта мысль – результат глубоких размышлений.

Я упрекнул ее:

– Знала бы, где упадешь, – соломки подстелила бы, верно? Зачем его семью вернули назад?

Она прервала меня:

– Сейчас – это сейчас, а тогда – это тогда! Так или иначе, я хочу выйти за него замуж! Прикажите ему развестись!

Звучит нелепо: если ей так хочется за него замуж, то зачем прибежала ко мне, а не к нему? Как будто это мой приказ ей. И еще, ни днем раньше, ни днем позже – почему именно сейчас у нее возникла эта идея? Она же вредит и себе, и другим, да и всех нас заставила впустую приложить столько усилий! Однако нелепость нелепостью, но не вмешаться я не мог. И тогда я пришел к Чжан Гоцину, чтобы поговорить начистоту, чтобы и он наконец высказал свою позицию по этому поводу.

Чжан Гоцин ответил напрямую: как скажет начальство.

Если как скажет начальство, то это означает развод.

Значит, развод.

Там он развелся, тут женился, оба очень волновались, все делали не особо внимательно, не скрывались, словно двое совсем молодых людей, еще не видевших ничего в своей жизни. Свадебная церемония была довольно простая, сотрудники их отделов, я и еще несколько начальников управлений собрались все вместе в ведомственной столовой, где было организовано скромное угощение на двух столах. После окончания все отправились в брачные покои, посидели, поели конфеты, затем начались традиционные подшучивания над новобрачными, теперь Небо и земля были им свидетелями. И в тот момент, когда гости шутили, Хуан Ии внезапно начало тошнить и все присутствующие поняли, что она беременна!

И вот тогда стало очевидно, почему она настаивала на такой срочной женитьбе. Но никто и не догадывался, что под этой внешне вполне понятной причиной кроется огромная, мистическая тайна. Оказывается, хоть Хуан Ии и была два раза замужем и мужчин у нее наверняка было огромное множество, но, несмотря на такое количество мужчин, на протяжении столь длительного времени она никогда не беременела и выкидышей не было. Это был ее первый раз! Даже для самой Хуан Ии это оставалось загадкой: почему из всех мужчин только Чжан Гоцин «сотворил мир», совершил небывалое? Такое впечатление, что на ее детородных органах висел таинственный замок, который смог открыть только Чжан Гоцин!

Это и правда была загадка для всех. Настолько непонятная, что ее можно было описать только одним словом «судьба», и только так это можно было принять. А раз это судьба, то это предначертано Небом, уникальная ситуация, и нет никакого выбора. Так чего тогда медлить и колебаться? Вот поэтому она так решительно и даже деспотично настаивала на свадьбе с Чжаном, словно была предназначена ему.

Она нашла своего суженого, а теперь еще и ждала ребенка – прекраснее не бывает. Мы все за нее радовались. Однажды Чжан Гоцин пришел ко мне с просьбой предоставить машину, потому что Хуан Ии плохо себя чувствует и надо ехать в больницу. Больница находилась рядом с тренировочным центром, в нескольких десятках ли от района проживания семей. Раньше, когда у Хуан Ии был роман с Ваном, она ходила туда пешком, но сейчас не было ни такого настроения, ни того здоровья, нужна была машина для передвижения.

Вернувшись из больницы, Хуан Ии прямиком прошла в мой кабинет и, увидев меня, бросила загадочную фразу:

– Теперь можете радоваться!

Я не понял:

– Чему?

– Я снова могу отдать свою жизнь вам.

Оказалось, что в больнице ей поставили диагноз – обычная простуда. Врач прекрасно знал, какое лекарство может быстро вылечить ее, но ни грамма ей не дал, потому что это средство могло навредить ребенку. Хуан Ии прикинула на пальцах, что с того момента, как она забеременела, уже два раза по несколько дней использовала это лекарство. Доктор принес ей упаковку и зачитал слова из инструкции: «Нельзя принимать беременным», и сам еще раз об этом сказал, и от его слов она затрепетала от ужаса, испытывая раскаяние.

Врачи всегда предупреждают пациентов, что будущая мать должна быть крайне осторожна при приеме лекарств. Обдумав все за и против, Хуан Ии решила избавиться от этого ребенка, а потом завести другого. Боюсь, что именно это решение неотвратимо привело ее на путь, с которого не возвращаются. Спустя несколько дней, когда я смотрел на ее остывшее тело в морге, мои ноги стали как ватные и я чуть не упал на колени перед ее трупом.

В тот момент я хотел наорать на этого врача, который так запугал ее, потому что тогда и прозвучал похоронный звон, предвещавший ее гибель!

29

Она умерла не на операционном столе, а уже после операции.

И не в палате, а в туалете.

Я потом был в том туалете. Там было два отхожих места, разделенных деревянной доской, и дверь на пружине, которую можно было открывать и на себя, и от себя. Одно место вышло из строя, и на двери было объявление: «Засорилась канализация, использование запрещено». Для удобства больных здесь был установлен обычный унитаз. А второй унитаз был напольный. Говорят, что пружина на двери каждой из кабинок уже давно никуда не годилась. Дверь можно было открыть, но невозможно закрыть, и всем было все равно. И только когда месяц назад должен был прийти кто-то от начальства с проверкой, наконец-то старую пружину заменили на новую. Сейчас дверь можно было открывать во все стороны свободно, потому что пружина новая, крепкая – потянешь за нее, войдешь, и не надо закрывать, она сама устремится к тебе и ударит по заднице, отчего некоторые пугались.

Речь идет не о больнице подразделения 701, а о той, что находилась в поселке. В нашей ведомственной больнице не было отделения акушерства и гинекологии, по всем акушерским делам и для принятия родов надо было обращаться в поселковую больницу. Поэтому мы установили с ними дружеские отношения, для того чтобы наши сотрудницы имели льготы во время лечения. В тот день, когда Хуан Ии поехала в эту больницу избавляться от ребенка, ей выделили специального сотрудника. Можно даже не упоминать о том, что ей было предоставлено льготное обслуживание, ее сразу же приняли, тихая операционная была в идеальном состоянии, оперировал ее самый опытный врач и операция прошла успешно. После операции ее положили в одноместную палату, чтобы она смогла отдохнуть, да еще и дали попить подслащенную воду. Не к чему было придраться. Может быть, это Бог специально перед ее уходом дал ей прочувствовать прелесть человеческой жизни.

Через час, после того как Хуан Ии отдохнула, скребущая боль рассеялась и к ней вернулись силы. Она, увидев, что уже довольно поздно, попросила Чжан Гоцина собрать вещи, чтобы уйти, а сама пошла в туалет. Ушла и больше не вернулась. Когда все почувствовали, что ее отсутствие странным образом затянулось, отправились за ней в туалет и обнаружили ее полусидящей на полу. Она была уже без сознания и не приходила в себя. Сначала думали, что это обычный обморок, но пульс ее становился все слабее, и стало понятно, что это не просто потеря сознания. На самом деле ей нельзя было помочь, у нее было внутричерепное кровоизлияние!

Когда она упала, то ударилась затылком о стык водопроводной трубы в углу стены, в результате чего и возникло внутричерепное кровоизлияние. Доктор сказал, что такие ранения лечатся, только если пациент находится в крупной больнице Пекина или Шанхая и врачи своевременно сделают операцию. А здесь нет ни таких людских ресурсов, ни необходимого оборудования. Ее лицо становилось все бледнее, пульс все реже, а тело – все холоднее… Все хотели прекратить это, предпринимали всевозможные меры, суетились вокруг нее, но все было бесполезно. Такие болезни лечат в крупных больницах, а у нас даже обычный диагноз не могли поставить правильно, что уж говорить о реанимации! На самом деле даже диагноз «внутричерепное кровоизлияние» был поставлен уже постфактум. Странность заключалась в том, что, хотя кровоизлияние произошло от удара, самого места удара видно не было, не возникло никаких ран или гематом – лишь небольшая царапина на коже, которая пряталась под волосами, и обнаружить ее было нелегко. Можно было подумать, что кожа у нее на голове выкована из железа, а вот содержимое черепной коробки – из соевого творога тофу.

Так покинула нас гений дешифровки, которая внесла такой значительный вклад в работу по взлому кодов. Ее смерть стала для всех нас небывалым потрясением. Мы испытывали скорбь и сожаление. Я тогда думал, что если бы ее смерть была вызвана чьей-нибудь ошибкой, то я, как бы там ни было, разорвал бы этого человека на мелкие кусочки, да еще и потоптался бы на них с целью раздавить, расплющить так, чтобы было непонятно, где кровь, где плоть. Но такого человека не было. Абсолютно все, с кем она виделась и общалась в тот день, были добры к ней, с ней обращались вежливо, словно с главой организации, радушно заботились о ней, операция выполнялась с максимальной осторожностью, когда произошло несчастье, все пытались провести реанимацию. Ну, а что до сожалений о нехватке знаний о том, как это делать, то тут нельзя винить людей. Если кого и можно было обвинить, так это начальство больницы за то, что они вовремя не починили унитаз. Если подумать: почему Хуан Ии потеряла сознание в туалете? Это случалось и раньше, плюс к этому ей только-только сделали операцию, организм был ослаблен. Сидеть на корточках в туалете было для нее целым испытанием, и при вставании в глазах потемнело, и она упала.

Смерть Хуан Ии, без сомнений, вызвала трудности в деле дешифровки кодов, которые трудно себе представить. Мы все испытывали непередаваемое давление. С того момента, как она предала огласке их отношения с Чжан Гоцином, люди часто в лицо называли ее «ангелом», а за глаза после «ангела» добавляли еще: «с проблемами». «Ангел с проблемами». Но, говоря по правде, в том, что касается работы, проблем у нее не было. Тут она была настоящим ангелом. Ангелом, который прекрасно разбирается во всех тайнах кодов. По моему мнению, если взять всех наших дешифровальщиков вместе, они не одолеют одну Хуан Ии. Я говорю о способностях и таланте взламывать коды. Что касается ее заслуг, то потом были люди, которые все-таки превзошли ее. Ведь она занимала свою должность слишком недолго, всего два года, даже и трех лет не проработала. Однако, с определенной стороны, ее вклад был самым большим. Потому что из-за ее появления, из-за того, как удивительно она показала себя, из-за яркого следа, оставленного ею, сотрудники отдела дешифровки больше не смели зазнаваться, показывать свое пренебрежение к другим, а лишь вели свою борьбу, стиснув зубы. Она, словно загадочный яркий луч света, промелькнула и исчезла, но отблеск этого света навеки запечатлелся в душах всех, кто ее знал. Она оставалась в разговорах, в памяти людей из поколения в поколение, превратившись в недостижимую цель, который вдохновлял потомков самозабвенно погружаться дальше и глубже в темноту.

Взлом кодов – это сражение в темноте. Это все равно, что пытаться услышать биение сердца у мертвеца. Человек, умирая, не может воскреснуть, а вот смерть Хуан Ии воскресила брак Чжан Гоцина и его бывшей жены.

И когда я говорю об этом, воскресает и ненависть в моем сердце. Не хочу много говорить об этих двоих, особенно о жене Чжан Гоцина – этой сварливой бабе! Проклятая! Я хотел бы разорвать ее на мелкие куски! Я расскажу вам, ведь это она погубила Хуан Ии!

Дело было так: в тот момент никто и не догадывался, что есть кто-то, виновный в смерти Хуан Ии. Мы все думали, что это трагическая случайность, поэтому не провели никакого расследования, а эта проклятая сварливая баба легко избежала обвинений, да еще и снова начала счастливую замужнюю жизнь, «склеив разбитое зеркало». Так прошел год, затем еще один. На третий год осенью неизвестно по какой причине по нашему району прокатился ужасный слух о том, что Хуан Ии была убита женой Чжан Гоцина. Кто-то говорил, что та воспользовалась своим служебным положением и потихоньку вколола Хуан Ии какой-то яд, другие говорили о том, что она спряталась в туалете и марлей удушила ее. А еще поговаривали, что она убила Хуан Ии ударом палки по голове. Одним словом, было много версий и разнообразных, диковинных вариантов того, как было совершено убийство, какие-то были запутанные, какие-то – смехотворные. Я выслушал их и вынес свое суждение: все это пустая болтовня и вздор, потому что все знали, что Хуан Ии и жена Чжан Гоцина были соперницами, и слухи строились именно на этом факте, и вполне вероятно, что под ними не было никакой реальной подоплеки.

Но однажды я наткнулся в коридоре на Чжан Гоцина, он растерялся, словно увидел привидение, и у меня сразу же появились подозрения и сомнения.

Потом я попросил заведующего канцелярией вызвать Чжан Гоцина, для чего, я и сам не знал. Я и не предполагал, что, когда он войдет и увидит меня, сразу испугается, заплачет и начнет жалобно причитать:

– Заместитель Ань, арестуйте ее, это она погубила Хуан Ии!..

Потом я допросил эту гребаную жену Чжан Гоцина и узнал следующее: в тот день она как раз сидела на корточках над унитазом, когда вошла Хуан Ии. Услышав, что кто-то вошел, она поздоровалась, и Хуан Ии ей вежливо ответила. Хотя они и встречались мельком, можно сказать, что были знакомы, но распознать голос не могли, поэтому по простому приветствию не поняли, с кем общаются. Можно представить, что если бы Хуан Ии поняла, кто это, то она тут же ушла бы и смогла бы избежать беды. Но это всего лишь предположение. А на самом деле она никуда не ушла, и поэтому они, как говорится, «сошлись на узкой тропинке». По словам этой гребаной ведьмы, когда она вышла из туалета и увидела, что за дверью стоит Хуан Ии, в душе моментально вспыхнул пожар и она стала поливать ее самыми отборными ругательствами. Хуан Ии не стала ругаться в ответ, лишь попросила выражаться прилично, а затем проскользнула в туалет. Однако жена Чжана на этом не остановилась, она по-прежнему стояла в дверях, загораживая собой проем и продолжая ругаться неприличными словами.

Объективно говоря, виновницей можно было считать Хуан Ии, а ее соперницу – пострадавшей стороной. Жена Чжана чувствовала обиду, и вполне можно понять, что, увидев счастливую разлучницу, она сразу же начала ругаться. Хуан Ии вела себя сдержанно, не возражала и даже прикрыла глаза, позволяя той высказать все, что накопилось. Вдоволь наругавшись, жена Чжана собралась уходить. По собственным словам этой проклятой бабы, увидев перед уходом, что Хуан Ии стоит с закрытыми глазами, она захотела отвесить ей пару оплеух, но подумала и все-таки не осмелилась, побоявшись обострить ситуацию. Она уже совсем было собралась уходить, но тут толкнувшая ее дверь на пружине навела ее на мысль отомстить Хуан Ии с помощью этой двери, выместить скопившуюся на сердце ненависть. Поэтому она специально оттянула дверь до упора, чтобы сила удара была максимальной, а потом внезапно отпустила руку, и дверь с огромной силой отскочила назад. У Хуан Ии глаза были закрыты, и, естественно, она не могла увернуться и была застигнута врасплох. От удара она потеряла равновесие и упала назад, ударившись затылком о стык водопроводной трубы…

Эта гадина, увидев, что Хуан Ии упала на пол, почувствовала свое превосходство и, довольная собой, ушла. Она и не догадывалась, что из-за нее Хуан Ии оказалась на грани жизни и смерти и ее жизнь стремительно подходит к черному концу. Но и сама она тоже начала падать в пропасть, только вот процесс этот, из-за того что она удачно «зацепилась за дерево», растянулся на целых три года. Ей пришлось заплатить за это высокую цену, такую, что и после смерти она теперь не найдет покоя: Чжан Гоцин сел в тюрьму, так как был причастен к преступлению, их малолетний сын потерял обоих родителей, остался без поддержки в жизни. Говорили, что если бы она не молчала эти три года, а сразу после произошедшего повинилась и сдалась бы властям, то ее не приговорили бы к смертной казни, а Чжан Гоцин не сел бы в тюрьму. И тогда у ее сына был хотя бы отец, который присматривал бы за ним. Но это все лишь догадки. А факты таковы, что она спокойно жила три года, сам Чжан Гоцин уже был ни на что не похож, и, хотя никто не думал, что он является главным виновником, нельзя было исключить подозрение, что он покрывает преступницу. Этого было достаточно, чтобы он узнал, что такое «окна с решеткой». Тем не менее Чжан Гоцин – человек, заслуживающий жалости…

Объективно говоря, жена его тоже несчастная женщина, но я не могу испытывать к ней сочувствие!

30

Напоследок мне хочется отклониться от темы и поговорить о том, что не имеет отношения к Хуан Ии. Я не собирался об этом рассказывать, но я уже упоминал Сяо Юй, так что заодно расскажу и ней. В нашей профессии любое огромное горе и сильные страдания приходится молча прятать в глубине сердца. Но когда в душе заноза, это тяжело терпеть. Я уже несколько десятков лет терплю боль, связанную с Сяо Юй. Сейчас я воспользуюсь этим шансом, выскажусь и облегчу свою душу, сниму с нее камень.

Почти все в этой жизни предопределено судьбой. Вскоре после безвременной кончины Хуан Ии начальник Те по телефону приказал мне срочно явиться в Пекин. Зачем? Этого он не сказал, да я и не спрашивал. Такова была у нас дисциплина: если начальство не говорит, то вам лучше и не интересоваться. Во время встречи Те поставил передо мной деревянный черный ящик. Что это было? Вы правильно угадали – это была урна с прахом. Но вы ни за что не догадаетесь, что это была урна с прахом Сяо Юй!

На этот раз это была правда, а не заговор, призванный вводить всех в заблуждение. Самым нелепым было то, что Сяо Юй и правда погибла в автокатастрофе! Причины ее до сих пор не ясны. Кто-то говорил, что, из-за того что потеплело, дорога была скользкой от растаявшего снега, лежавшего повсюду. Сяо Юй была за рулем и, видимо, по неосторожности попала в аварию. Но большинство было уверено в том, что КГБ узнало о ее настоящем статусе и эта авария была их рук делом. На самом деле то, как она умерла, не очень важно. Главным было то, что ее тайная работа еще не была рассекречена, и, хотя она умерла по-настоящему, нельзя было об этом никому говорить, потому что для всех она «умерла» ранее. Начальник Те потребовал, чтобы я строго хранил эту тайну, забрал урну с прахом Сяо Юй и похоронил по-тихому.

В то время я, говоря по правде, испытывал небывалую ненависть и разочарование в своей работе. Я ненавидел ее бессердечность и жестокость и этим же был разочарован. Позднее я вернулся в наше подразделение 701 и однажды глубокой ночью похоронил прах Сяо Юй рядом с могилой Хуан Ии. Я и сам не понимал, почему так поступил. Просто мне казалось, что они обе должны быть рядом. Две сестры, сражавшиеся на одной линии фронта. В этом нет ничего неуместного. К тому же обе они были одинокими душами, а теперь в загробной жизни пусть у каждой из них будет подруга, может быть, хоть там они не будут одиноки?

Они больше не одиноки, а я? Я должен продолжать жить. Помню, однажды вечером я просидел на могиле Хуан Ии и Сяо Юй, проливая слезы, до самого рассвета. На дворе был то ли апрель, то ли май, деревья и трава зазеленели, распустились новые цветы, повсюду ощущался аромат цветов и запах травы, усиливающиеся от ночной росы. Но в этот весенний день я ощущал лишь запах смерти, напоминающий гниющую траву. Если говорить начистоту, то оставшуюся часть жизни я живу только ради работы, у меня нет чувств, нет души, мои чувства и душа окончательно умерли тем весенним днем.

Я живу, будучи мертвым в душе, не знаю, сила ли моя в этом или слабость. Но сейчас я могу быть спокоен, ведь жить мне осталось в лучшем случае всего пару лет, а потом я отправлюсь к Сяо Юй и Хуан Ии. Есть одна фраза, не знаю, слышали ли вы ее: «Есть пути, ведущие в рай». Я ее понимаю так: все мои надежды, вся любовь могут реализоваться лишь на небе, в раю. Другие, возможно, не верят в рай, а я верю. И хотя я атеист, но я все равно верю в существование рая. Это Андронов заставил меня в него поверить. Однажды он сказал мне: «Как жили бы люди, если бы не было рая на небе?» Куда отправляется душа человека? Взять, к примеру, меня, Сяо Юй и Хуан Ии – если не возлагать надежды на то, что на небе есть рай, то что нам делать? Как утешить других? И как утешить самих себя?

Есть пути, ведущие в рай… Как хорошо сказано…

Глава 3. ТЕНЬ ЧЭНЬ ЭРХУ

Лао Чэня уже нет, он скончался весной тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года, покинул нас семнадцать лет назад. Обычные сотрудники через столько лет после смерти имели надежду быть включенными в ежегодный список рассекреченных сотрудников подразделения 701. Однако Чэнь не был обычным сотрудником. Он стал свидетелем того, как с нуля создавался отдел дешифровки, как он рос и развивался. Чэнь был начальником нескольких отделов и заместителем директора подразделения. Все большие и маленькие тайны, правдивые и выдуманные истории – вся подноготная отдела дешифровки были частью его большого и богатого опыта, его истории. Без преувеличения можно сказать, что если бы его рассекретили, то и большая часть тайн его отдела выплыла бы наружу. Скорее всего, именно поэтому год за годом его имя оказывалось, что называется, «позади имени Сунь Шаня»51. И именно из-за того, что его имя было засекречено, все мое тщательное расследование, касающееся его, зашло в тупик.

Тупик неожиданно возник в день, когда рассекречивали документы в подразделении 701, – двадцать пятого октября две тысячи второго года.

Тогда мне, по счастливой случайности, удалось стать свидетелем того, как проходит этот день: начиная с восьми часов утра к архивному столу один за другим приходили люди. Они предъявляли дежурному уведомление, забирали какие-то вещи и уходили. Процесс ничем не отличался от получения посылки на почте, только лишь отношения обеих сторон были более дружелюбными и теплыми, и ничего более. Среди подходивших по одному людей я заметил человека, опиравшегося на палку. Он был еще не старым мужчиной примерно пятидесяти лет, вообще-то, это лучший возраст для работы. Однако два года назад у него начались серьезные проблемы с глазами, и однажды ночью мир вокруг него превратился в непроглядную тьму. И хотя его лечили всеми возможными способами, глаза по-прежнему застилала белая пелена и при ходьбе ему приходилось опираться на палку. Что уж тут говорить о какой-либо работе! Так он и покинул подразделение 701 – сквозь эту пелену. Если говорить о его уходе, то оставил он тут намного больше, чем унес с собой, – свою молодость, талант, дружбу, любовь, а также все полученные и отправленные письма за эти двенадцать лет, дневники, материалы и тому подобное – что-то навсегда, что-то, возможно, на время. Например, все эти письма и дневники – сегодня их все можно забрать, потому что он попал в список рассекреченных.

Уже потом я узнал, что это был ученик Чэнь Эрху и звали его Ши Гогуан. Больше всего меня вдохновило то, что среди полученных им тогда секретных документов я обнаружил немало связанных с Чэнь Эрху писем и дневников. Из этого нам было нетрудно предположить, что не за горами тот день, когда будет рассекречен Чэнь. Но, пока этот день еще не наступил, мы можем узнать его лишь косвенно, основываясь на этих тайных документов, как раз имеющих отношение к делам Чэнь Эрху.

Не стоит и говорить о том, что увиденное нами вряд ли будет абсолютно полной и наглядной картиной его жизни, вероятно, это будет похоже на ее слабую тень. Поэтому эта глава так и называется – «Тень Чэнь Эрху». Можно сказать, что я «подобрал» ее, и здесь мне хотелось бы поблагодарить ученика Чэнь Эрху, Ши Гогуана, за великодушную помощь и от всего сердца пожелать ему скорейшего выздоровления.

И хотя это всего лишь «тень», мы все можем глубоко прочувствовать, что обладатель этой тени – человек незаурядный. Будучи дешифровщиком, он совсем не походил на тот образ, который обрисовал директор Ань, и был полон бодрости и энергии. На основе сказанного Анем у меня сложился определенный образ Чэня – неясный, мрачный. Возможно, Ань очень хотел более ярко показать Хуан Ии и ради этого намеренно ослабил сияние Чэнь Эрху. Вероятно, были и другие причины, я не в курсе. Могу четко сказать одно: когда я прочитал рассекреченные документы Ши Гогуана, я проникся благоговейным почтением к Чэнь Эрху.

Ниже изложены рассекреченные документы, предоставленные Ши Гогуаном. Предлагаю вам с ними ознакомиться.

1. Страницы дневника

25 марта52

Общежитие. Ночь. Дождь.

Сегодня мне позвонили. Это был сын моего наставника. Сначала, услышав в трубке слабый голос, я подумал, что говорит девушка, и спросил, кто это. Он ответил: Чэнь Сыбин. Я порылся в памяти, но так и не вспомнил это имя, и только тогда он сказал, что его отец – Чэнь Эрху.

Чэнь Эрху был моим наставником.

Звонок сына наставника в какой-то степени удивил меня. Во-первых, сам звонок поступил неожиданно и завершился так же внезапно. Чэнь Сыбин лишь сказал, что отправил мне письмо, и спросил, получил ли я его. Я ответил, что не получал. Тогда он начал прощаться. Я подумал, что ему не очень удобно звонить по междугороднему телефону, и спросил его номер, чтобы перезвонить ему. Он ответил, что не нужно, он сам со мной свяжется. И повесил трубку. Во-вторых, слушая его голос, я почувствовал, что у него плохое настроение, да и его вопросы о письме показались мне немного странными, у меня появилось какое-то слабое, смутно различимое подозрение. Говоря по правде, хотя у меня с его отцом и их семьей были самые тесные связи, но с самим Чэнь Сыбином я был не очень хорошо знаком. Он вырос в городе, в семье бабушки по материнской линии, и очень редко приезжал в ущелье (первое ущелье). Когда он поступил в университет, во время зимних и летних каникул я иногда видел его на волейбольном поле. Чэнь Сыбин был довольно высоким и прыгал хорошо, поэтому на площадке всегда был в центре внимания. Из-за его отца мы были предельно вежливы при каждой встрече, порой даже останавливались поболтать. Чэнь Сыбин был очень говорливый и во время разговора еще и совершал различные движения – пожимал плечами, размахивал руками, словно экспрессивный иностранец. А если он стоял на месте, то всегда немного наклонялся, перенося центр тяжести на одну пятку, отчего людям он казался независимым и ни на что не обращавшим внимание. По манере речи и поведения, я видел, что он отличается от отца: он был приветливым, оптимистичным юношей, в котором воплотились многие черты, свойственные современной молодежи, а его отец был одиноким стариком, отличавшийся неразговорчивостью и холодным и твердым характером. Меня удивляла такая разница в характерах отца и сына, но, поразмыслив, я пришел к выводу, что в этом нет ничего необычного – для отца и сына совершенно нормально быть как полностью противоположными по характеру, так и похожими. Однако в целом я не слишком хорошо знал Чэнь Сыбина. Раньше какое-то время даже не был в курсе, как его зовут, помню только, что называл его Абин. Естественно, это было его детское, уменьшительное имя, и только сегодня я узнал, что его по-настоящему звали Чэнь Сыбин. Что же в том письме, которое он прислал мне? Я сказал самому себе: не надо сейчас об этом думать, завтра получишь и прочитаешь.

26 марта

Кабинет. Ночь. Все еще идет дождь.

Может быть, затянувшийся дождь повлиял на обычную пересылку корреспонденции? Письма я и сегодня не получил, а Абин снова позвонил. У него, несомненно, было какое-то крайне важное дело ко мне, но, так как письма я так и не получил, он не смог спросить. Судя по голосу, сегодня настроение у него было получше, и говорил он больше, чем вчера, – сказал мне и где работает, и какой у него номер телефона. Теперь я знаю, что он закончил аспирантуру и его распределили на работу в издательство одного южного городка, полагаю, что на должность редактора. Но в этом я не уверен, и он по телефону ничего не сказал. Если же судить по полученной им специальности и по тому, что распределили его в издательство, он наверняка должен быть редактором. Он изучал современную европейскую литературу, и раз его распределили в издательство, то если не на должность редактора, то на какую еще? Я не могу представить.

В том городке я бывал один раз, место очень красивое, все улицы утопают в цветах, выглядит все романтично. Среди цветов преобладают изысканно-белые цветы на вишневых деревьях, по обеим сторонам каждой из основных улиц города были посажены либо большие, либо маленькие китайские или иностранные вишневые деревья. Сейчас все наполнено ароматом весны, и это самый прекрасный сезон цветения. Я могу представить, как выглядит тот городок в данную минуту: сияющие белые цветы вишни-сакуры – словно снежинки в небе или плывущие по небу облака, воздух наполнен резким благоуханием распускающихся цветов. Мне кажется, что я даже чувствую этот аромат.

Я знаю об этом городе знаю кое-что, почерпнутое из исторических книг. Говорят, сто лет назад там произошло сильное землетрясение, жертв было очень много, возможно, несколько сотен тысяч. А пятьдесят лет назад тут произошло знаменитое длительное сражение, о жертвах которого в книгах по истории также было сказано – «не счесть». Поэтому я часто думаю, что там под землей лежит несколько тонн трупов. Их нельзя упоминать вместе с цветами сакуры, но почему-то я подумал о них одновременно. Ну, подумал и подумал, разве слишком много думать – это ошибка? Это своего рода болезнь, но ни в коем случае не ошибка. А раз так, то можно в своих рассуждениях пойти и еще дальше, я так полагаю. На самом деле, я понимаю, что думаю об этом, чтобы отвлечься от чего-то другого, потому что в душе у меня царит смятение, полный хаос.

27 марта

Общежитие. Ночь. Ясно.

Наконец-таки я получил письмо Абина. И хотя эти два дня я только и размышлял, о чем он все-таки хочет мне рассказать, я и предположить не мог, что в письме он сообщит о смерти моего наставника Чэнь Эрху! Он умер второго марта, почти месяц назад. В письме говорилось, что учитель перед смертью высказывал желание увидеться со мной, начальник управления Ван пытался со мной связаться по телефону, но я в тот момент был в отпуске на родине, поэтому связаться не удалось. Ничего не поделать. Наставник оставил мне предсмертное послание и несколько раз настоятельно просил Абина обязательно отдать мне, и вот сейчас тот переслал мне письмо своего отца.

Послание было написано на одном листе формата А4, иероглифы еще хуже, чем у ребенка, кривые, неровные. Большие – слишком большие, маленькие – чересчур маленькие, все черты неровные. Я знал, как выглядит почерк учителя, и, глядя на эти ни на что не похожие иероглифы, можно было представить, насколько он был слаб в последние дни болезни – рука не могла удержать ручку, он задыхался. Я смотрел и видел учителя при смерти; внезапно на сердце стало тяжело, руки невольно задрожали… Я все-таки в первый раз в жизни получил предсмертное послание. Я и не думал, что оно так потрясет меня. Я чувствовал страх, глядя на него. Каждый иероглиф бросался в глаза, убийственный, словно острый нож, направленный мне в сердце.

В письме было написано следующее: «Сяо Ши, судя по всему, я умираю. Перед смертью я хотел бы еще раз предостеречь тебя: то дело – ты ведь знаешь, как оно важно для меня, прошу сохранить его в тайне при любых обстоятельствах. Никогда никому не разглашать.

Чэнь Эрху, 1 марта 1987 года».

Что за дело, о котором он говорит в своем предсмертном письме?

Это наводило на размышления. И, несомненно, оно вызвало и глубокие раздумья Абина. Поэтому он и звонил мне, зная, что я получил письмо, – хотел спросить, что это за дело. Он непрестанно названивал мне именно потому, что хотел задать этот вопрос. Он сказал, что раз отец считал это таким важным, то он, как его сын, инстинктивно хотел бы знать, что это, и надеется, что я ему расскажу. Я прекрасно понимал его чувства, но и ему следовало понять меня. В письме черным по белому дано совершенно ясное указание: «сохранить его в тайне при любых обстоятельствах. Никогда никому не разглашать». И нет никаких пояснений, типа «кроме сына» или еще кого-то другого. Я должен закрыть рот на замок и хранить тайну от всех без исключений. Такова была последняя воля покойного, и это мое последнее обещание ему.

На самом деле, даже если бы не было особого указания от покойного, я бы и так ничего не рассказал бы, потому что это касалось государственной тайны. Наше подразделение было особым, можно сказать, что оно все представляло собой тайну. Тайна – это его имидж, задача, жизнь, прошлое, настоящее и будущее, то есть абсолютно все. А мой наставник, отец Чэнь Сыбина Чэнь Эрху, был сердцем нашей организации, так сказать, тайной тайн. Разве я мог рассказать хоть кому-то со стороны? Ни его сыну, ни самому Небесному императору. В действительности я знал, что под словами «никому не разглашать» имелись в виду не люди со стороны, типа его сына, а собственно сотрудники нашего подразделения. Да, свои сотрудники, мои коллеги. Никому, кроме меня, не было известно, что речь шла не о какой-то тайне отдела дешифровки, а о личной тайне самого Чэнь Эрху. Это был секрет от организации, от отдела дешифровки и от подразделения 701. Да, именно так. В подразделении 701 он не был простым сотрудником, его имя было всем известно, потому что если сложить его заслуги за всю жизнь, то их, вполне вероятно, будет больше, чем у всех сотрудников подразделения 701, вместе взятых! И эти заслуги наделяли его таким сияющим ореолом, что даже после его смерти никто не мог бы забыть его, его помнят и почитают. Я уверен, что панихида по моему учителю наверняка была самой торжественной и коллеги из подразделения 701, несомненно, проливали слезы, вспоминая о нем. И это отношение базировалось на их незнании «того дела». Сейчас я – единственный, кто знает о нем, и вполне могу понять, почему учитель перед смертью еще раз со всей серьезностью просил меня никому ничего не говорить. Фактически он и раньше разными способами много раз просил меня об этом. То есть, даже если бы и не было этого предсмертного послания, я все равно никому не сказал бы. Никому, включая и его сына. Да он и был не в том положении, чтобы просить меня об этом.

Конечно же, я подумал о том, что Абину тяжело будет пережить мой отказ, так тяжело, будто я положил на его сердце камень. Возможно, с этого момента и он, и другие родственники учителя будут думать невесть что об этом послании, которое сейчас находилось у меня в руках, беспокоиться и затаят на меня обиду. Эта предсмертная записка как будто накрыла их туманом, тенью, они не смогут понять, почему покойный оставил такое странное и крайне важное послание человеку, не входящему в круг семьи. Какую тайну он скрывал? Что он совершил при жизни? Не скрывается ли за этой тайной какая-то угроза дня них? Не возникнут ли потом проблемы? И так далее и тому подобное. У них появятся и сомнения, и беспокойства, и ожидания, и страх. Я практически уверен, что они будут не в состоянии отделаться от этих мыслей. Думаю, что хотя в письме всего несколько слов, но они наверняка станут пережевывать их по сто раз, обдумывать заложенный в них смысл, попытаются угадать, о чем речь. Они точно напридумывают всякого, далекого от действительности. Уверен, они только и мечтают расшифровать это распространяющее аромат тайны послание и раскрыть тайну. А когда все будет напрасно, волей-неволей они начнут беспокоиться насчет меня, попытаются принять какие-то меры предосторожности. Они начнут строить догадки на мой счет, будут относиться с подозрением и даже враждебно. Внезапно я подумал: «Как жаль, что я не смог попрощаться с учителем. Ни в коем случае нельзя было не попрощаться…» Думаю, что если бы мы встретились перед его кончиной, то об этом послании знал бы я один, а сейчас оно побывало в руках многих, прежде чем дошло до меня. И хотя они мне его и отдали, но с большой неохотой, просьба Абина лучше всего проиллюстрировала это. Хотя отец четко сказал: никому не рассказывать, он все равно решил нарушить его волю, полагаясь на везение. И это не простота, это наглость. Более того, у меня есть предчувствие, что в ближайшие несколько дней мне либо напишут, либо позвонят с такой же просьбой – по-простому или с наглой прямотой. Абину я мог отказать, не колеблясь, но, скорее всего, это будет не так просто сделать в ответ на будущее письмо или телефонный звонок. И это письмо или звонок, неизвестные письмо или звонок, я уверен, поступят от его старшей сестры.

По правде говоря, лучше бы это было письмо, а не звонок.

28 марта

Общежитие. Ночь. Ветрено.

Письма или звонка, о которых я беспокоился, пока нет. Но это не значит, что все в порядке. Я знаю, что никуда не денешься от этого дела. И по многочисленным звонкам Абина, и по его вчерашней интонации было понятно, что он просто так не отступится. А раз не отступится, то точно подключит сестру. Его сестру зовут Чэнь Сысы. Она высокая, с черной родинкой на подбородке, отчего ее белая кожа кажется еще белее. У меня на родине про людей с родинками говорят: «Мужчина должен показывать свою родинку, женщина – прятать». То есть мужчина должен свою родинку подчеркивать, и чем больше она бросается в глаза, тем счастливее он будет, а у женщин – наоборот. Так что родинка Чэнь Сысы выросла не на том месте. Ну, или она означает, что ее владелица – человек несчастный. Счастье – штука загадочная, трудно сказать, у кого есть, у кого нет. Я не могу сказать, что совсем не понимаю Чэнь Сысы. Как и ее отец, она человек замкнутый, неразговорчивый, скупой на слова. У нее на лице часто играет скромная, можно даже сказать сконфуженная, улыбка. По правде говоря, раньше меня очень трогала ее молчаливость и застенчивость, пока ее отец не разглядел, что Чэнь Сысы мне нравится. Как наставник, Чэнь Эрху относился ко мне лучше, чем просто хорошо, в каком-то смысле можно сказать, что я был ему как сын. Стаж его военной службы был больше, чем мой возраст. Он обращался со мной, как со своими детьми. Однажды учитель спросил, есть ли у меня девушка, я ответил: нет, тогда он сказал, что познакомит меня кое с кем. И этим кое-кем оказалась Чэнь Сысы. Если говорить о времени, то мы встречались примерно полгода, а если о, так сказать, «содержании», то мы совершили лишь два похода в кино и один раз – в парк. Именно в парке она и предложила все-таки вернуться к тому, что было раньше. Так мы и поступили. Я хочу сказать, что между нами не возникло никакой напряженности из-за того, что любовь не сложилась. Вовсе нет. Мы общались, как и раньше, наши разговоры вращались вокруг ее отца, до тех пор, пока я не уехал.

Я покинул подразделение 701 летом тысяча девятьсот восемьдесят третьего года и прибыл сюда. Здесь находился его филиал, он был важен, все более и более приобретал значение, так что некоторые говорили, что это второе подразделение 701. Почему мы сюда переехали? Во-первых, по служебной надобности, а во-вторых, мне и самому это было необходимо. Потому что я в тот момент уже женился и это место было расположено в два раза ближе к месту проживания моей супруги, чем штаб-квартира. И хотя многие с неохотой переезжали сюда, я был одним из немногих, кто сам попросил о переводе, причиной я указал близость к дому. Я помню, как накануне моего отъезда из ущелья учитель подарил мне на память тетрадь, на титульном листе были написаны такие слова напутствия: «Ты и я, мы оба живем в окружении тайн, некоторые из них нам нужно всеми силами раскрывать, а другие мы должны изо всех сил скрывать. В нашей профессии требуется удача. От всей души надеюсь, что вас ждет успех!»

С того времени учитель всегда словно был рядом со мной в виде этой записной книжки. Я думаю, одной из причин, по которой он подарил ее мне и написал эти слова, было очередное напоминание о том, что следует держать за зубами правду о «том самом деле». Другими словами, это было особое настойчивое предупреждение после моего отъезда, сделанное учителем. Оно было сделано более тонко, чем прямо написанное предсмертное письмо. Но, какое бы оно ни было, прямое или завуалированное, я чувствовал, какое давление на него оказывало «то дело». Оно принесло ему великую славу, но и стало поводом для опасений: вдруг я вольно или невольно раскрою всем правду? И я могу понять, почему он раз за разом в той или иной форме, используя любую возможность, напоминал мне об этом. Однако, по моему мнению, отправка предсмертного послания – это был его просчет. Прежде всего потому, что он уже достаточно меня предупреждал, не стоило снова подчеркивать это. Затем способ, которым он это сделал – предсмертное письмо, крайне неудачный, вызывающий подозрения и выдающий его с головой. Говоря по правде, это изначально было только наше с ним дело, о нем никто не знал, и никого оно не волновало. А что теперь? Сколько теперь будет таких Чэнь Сыбинов? Это послание вскрыло защитную оболочку этой тайны, что было крайне неблагоприятно для ее хранения. Я не знаю, сколько людей его прочитало, но уверен в том, что все, кто это уже сделал, будут, подобно Чэнь Сыбину, пытаться раскопать ту тайну, которую я скрываю, испытывая мою преданность учителю. Сейчас я больше всего беспокоюсь о Чэнь Сысы, уверен, она, как и ее брат, выдвинет необоснованное требование. Жду ее письма или звонка, как неотвратимого нападения.

2 апреля

Общежитие. Ночь. Ясно.

Письмо Чэнь Сысы пришло не так быстро, как я ожидал. Тем не менее оно все-таки пришло, такое тяжелое, что сразу было понятно: это не простое письмо. Вполне возможно, что оно было наполнено кирками, мотыгами и лопатами, для того чтобы вырыть мой секрет. Я довольно долго сжимал его в руках, не осмеливаясь вскрыть конверт. Естественно, письмо нельзя было не прочитать, просто я хотел как следует морально подготовиться. Чтобы добавить самому себе защитных сил и уверенности в том, что я выдержу это испытание, я поставил на стол портрет учителя и его предсмертное послание. И когда я буду читать письмо, одновременно смогу в любой момент видеть его наставления.

И так я приступил к чтению письма моей бывшей возлюбленной Чэнь Сысы. Когда я закончил, то внезапно осознал, что мое прежнее беспокойство было излишним, ни в одном месте она не поднимала вопрос предсмертного послания, словно знала, что я боюсь именно этого, поэтому специально не затрагивала эту тему. Я даже заподозрил, что она вообще не в курсе того, что учитель оставил мне предсмертную записку. Тогда я позвонил Чэнь Сыбину, и оказалось, что это правда. Абин сказал, что его отец потребовал никому не говорить о том, что он оставляет мне это послание. Никому, включая его сестру. И это стало прекрасной причиной окончательно отказать ему. Я сказал:

– Учитель так поступил, потому что помнил о моих отношениях с Чэнь Сысы, он боялся, что я не выдержу ее расспросов, поэтому он специально скрыл от нее это.

После моих слов Абин словно все понял, он лишь вздохнул:

– Вот оно как! – И повесил трубку.

Я уверен, что он больше никогда не будет расспрашивать меня о том деле. Так даже лучше. Правда, лучше.

Я и не предполагал, что Сысы напишет такое длинное письмо – исписанные мелкими почерком восемнадцать страниц формата А4, словно и не письмо это вовсе. Судя по разной высоте иероглифов и прерывающимся фразам, она писала его как минимум в течение нескольких дней. В конце стояла подпись и дата – 25 марта – тот день, когда мне в первый раз позвонил Абин. Содержание письма больше напоминало не письмо, а рукопись романа, там проявлялись и чувства, и история, оно волновало до глубины души, и невозможно было оторваться от чтения.

2. Письмо53

День первый.

…Высокая красная стена с проволочной сеткой наверху, тяжелые черные железные двери были всегда закрыты, открывалась лишь одна створка маленькой двери размером в оконную раму. Перед входом ходил вооруженный дежурный и проверял документы у всех проходящих людей. В детстве я частенько вместе с соседскими ребятишками тайком перебиралась через горы и наблюдала за тем, как наши родители один за другим проходят через эту маленькую дверь и скрываются за ней. Мы втайне мечтали пробраться туда и посмотреть, что там, но никому из нас это не удавалось. Не понимаю, почему нам не разрешали. Когда я подросла, то узнала, что отец состоял на секретной службе, и поэтому то, что находилось за красной стеной, было также секретным местом, никто не мог туда попасть без специального разрешения.

Из-за режима секретности мы до сих пор не в курсе, каков был характер и содержание отцовской работы, однако, судя по тому, какое повышенное внимание уделяла ей организация, уверена, что профессия отца была священной и благородной и, возможно, крайне трудной, требующей от него полного погружения и отдачи. Когда мама была жива, она часто ворчала и требовала от отца поскорее выйти на пенсию, потому что он постоянно пропадал за красной стеной, здоровье его ухудшалось год от года, он становился старее. Поэтому я часто думала о том, когда же отец уже сможет не работать, освободиться от красной стены, стать обычным человеком и вести нормальную жизнь. На второй год после того, как ты перевелся отсюда54, для отца наконец наступил такой день. Ему уже было шестьдесят пять, ему уже давно пора было на пенсию.

Не стоит и упоминать о той радости, которую мы испытали, когда отец в конце концов зажил спокойной жизнью обычного пенсионера, наслаждаясь тихим счастьем. Возможно, ты не в курсе, что, хотя отец постоянно работал и мало внимания уделял дому и нам, наши чувства к нему были глубокими и искренними. Мы никогда не высказывали упреков, что его слишком мало в нашей жизни, наоборот, мы понимали его, поддерживали и уважали. Мы верили, что отец будет в старости жить счастливо, потому что считали, что ему надо компенсировать то, что отсутствовало в его жизни. У него должна быть спокойная старость, в которой было бы все, о чем он мечтает. Чтобы ему было чем заняться, когда он выйдет на пенсию, мы посадили цветы и стали разводить рыб и птиц. Когда наступали праздники или выходные дни, мы обязательно брали его к родственникам или гулять в парке. В то время Абин еще не учился в аспирантуре и девушки у него еще не было, и я просила его, раз он ничем не занят, побольше побыть с отцом, что он и делал: когда выдавалось свободное время, он сидел с отцом, разговаривал с ним, сопровождал на прогулке. Абин с детства воспитывался в семье бабушки, а потом служил в армии и учился в других местах, поэтому его отношения с отцом были довольно сухие, отстраненные. Поначалу я даже боялась, что они не смогут нормально общаться, а потом поняла, что зря опасалась. Они очень хорошо поладили, намного лучше, чем я ожидала. Думаю, как раз из-за того, что они никогда так не контактировали, сейчас у них всегда было о чем поговорить, они напоминали старых, давно не видевшихся друзей. Только они садились, как тут же возникала какая-нибудь интереснейшая тема для разговора. Таким образом, поначалу отец вел насыщенную и счастливую жизнь, из-за чего мы испытывали искреннюю радость.

Но ты не поверишь, что спустя совсем короткое время, может быть всего через месяц с небольшим, отец пресытился всем этим: и на цветы ему смотреть не хотелось, и птицы разонравились, и с Абином все вопросы уже обсудили. У него как будто поменялся характер, он стал более грубым, часто ныл безо всякой причины, обижался и обвинял всех и вся. Казалось, что все в доме заставляло его испытывать усталость, волнение и беспокойство. Что бы мы ни делали, все вызывало у него раздражение, он мрачнел уже от самого нашего появления рядом, он начинал махать руками, прогоняя нас. Какое-то время ему было ужасно тяжело, каждый день он проводил в тоске, запершись в своей комнате, и, словно заключенный, расхаживал по ней туда-сюда. Мы были в растерянности. Следует отметить, что отец не был человеком, у которого постоянно менялось настроение, перепады которого трудно было бы предсказать, он никогда не придирался к нам и к жизни не предъявлял невыполнимых требований. Но сейчас он полностью изменился, стал привередливым, суровым, деспотичным, грубым и странным. Однажды я что-то сказала, а он в гневе вылетел на балкон, схватил клетку и выпустил птицу на свободу, а потом один за другим разбил горшки с цветами. Еще месяц назад он любил все это, а сейчас говорил, что нет. Игрушки ему быстро наскучивали, словно он был маленьким ребенком. Но разве ж он ребенок? Каждое утро он вставал очень рано, но никуда не ходил, ничего не делал и ничего не говорил, с утра до вечера пребывал в унынии, вздыхал, ругался, сидел в оцепенении, как будто вдоволь натерпелся мучений.

Однажды я видела, как он простоял на балконе довольно долгое время; несколько раз я подходила, предлагала пойти прогуляться, но он каждый раз грубо отказывался. Я спросила, о чем он думает, что его печалит и что мы можем сделать. Он не издавал ни звука, мрачно и неподвижно стоял там, словно одеревенел. Зимнее солнце тихо освещало его, и его седые волосы, казалось, лучились серебром. Я смотрела на него через окно, мне казалось, я знаю, какое у него в этот момент было выражение лица. Это выражение было мне хорошо известно: на лбу залегли глубокие морщины, застывший взгляд из впавших глазниц, казалось, они в любой момент могут выкатиться оттуда и беззвучно упасть на землю. Но если внимательно присмотреться к этому похожему на маску лицу, заглянуть под эту внешнюю безжизненность, то можно было увидеть, что внутри прячется замешательство, беспокойство, надежда и отчаяние.

Это выражение на лице отца было и незнакомым, и знакомым одновременно, оно часто повергало меня в недоумение. Поначалу, когда отец отказывался идти в клуб для стариков, я полагала, что ему не нравится там атмосфера, поэтому мы приглашали его старых боевых товарищей к нам домой. Но он был все так же холоден и равнодушен, не проявлял радушия, и частенько после пары его слов и взглядов гости уходили из-за такого прохладного приема. Правда, у отца не было друзей. Перед его смертью к нему приходили лишь его коллеги-начальники из-за красной стены и некоторые наши родственники, больше никого. Ты – единственный, кого ему хотелось видеть в час кончины. Возможно, ты был его единственным другом. Я уж никак не могла представить, что у него на работе были такие отношения с людьми. Что? Слава? Или характер? Или работа? Что сделало его таким одиноким, без друзей и возлюбленных, ты можешь ответить? Ладно, лучше не говори мне. Давай я расскажу, почему отец не мог, как другие пожилые люди, спокойно и радостно проводить свои последние годы.

Однажды, когда уже стемнело, отец все еще не вернулся к ужину. Мы повсюду искали его, а нашли у красной стены. Он одиноко сидел перед большой железной дверью, рядом все было усыпано пеплом сигарет и окурками. По словам дежурного, он просидел тут всю вторую половину дня. Отец показал свой пропуск, понял, что за стену его не пропустят, поэтому уселся перед дверью. Казалось, что ему от этого было спокойнее – сидеть, смотреть. Никак он не мог выкинуть из головы эту красную стену! И работу, которую он выполнял за ней! Я думаю, в этом и кроется ответ, почему он не мог жить спокойно. Ты знаешь, отец постоянно думал о ней, все его помыслы были сконцентрированы на его загадочной и таинственной работе, он безоговорочно посвятил себя ей целиком, он настолько серьезно к ней относился, что это походило на помешательство. Он был одержим тем, что происходило за стеной, и давно уже полностью отгородился от внешнего мира, к тому же его специфическая профессия требовала отшельнической жизни, замкнутости и изоляции, мир и люди снаружи, в его глазах, на самом деле давно уже потеряли четкие очертания и исчезли. А когда он распрощался с тем своим миром, вышел из-за стены, то все, что он видел, слышал или ощущал, казалось ему не имеющим к нему отношения, словно это призраки какого-то далекого прошлого. Потому он и чувствовал скуку, пустоту, однообразие, не мог это вынести и приблизиться к ним тоже не мог. Это отношение к жизни трудоголика, посвятившего всего себя работе, – по его мнению, повседневность ничтожная, излишняя, унылая. Я вспоминаю слова генерала Джорджа Смита Паттона55 о том, что настоящий солдат должен быть сражен последней пулей в последнем сражении мира. Печаль отца, скорее всего, как раз и была из-за того, что он не упал за стеной, сраженный той самой пулей.

Эх, отец… Была ли у тебя счастливая старость? Сегодня, когда я решила рассказать твоему единственному другу об обстоятельствах твоей жизни в последние годы, вдруг почувствовала, что это мучительно. Я только начала письмо, а мне уже трудно продолжать, сердце болит. Как бы мне хотелось все забыть, мои чувства не в состоянии вынести эти воспоминания. Но я – твоя дочь, и я хочу, чтобы твой друг понял тебя, узнал тебя, по-настоящему понял и узнал. И только как следует узнав о твоих последних годах, можно действительно понять всю твою жизнь. Какой горькой была твоя старость…

День второй.

С того момента, как он пресытился разведением цветов и трав, прошло примерно два месяца, отец все так же ничего не делал, пребывая в унынии. Он часто сидел, скрючившись, на диване, курил и кашлял. Не знаю почему, но в тот период времени его здоровье особенно пошатнулось, постоянно напоминала о себе его хроническая болезнь гипертония, давление становилось все выше, однажды даже поднялось до двухсот, а обычно держалось на ста шестидесяти, что было очень утомительно. К этому прибавился еще и трахеит, он кашлял так, что сотрясалось все вокруг, но это, несомненно, было связано с тем, что он слишком много курил. У него и так-то была ужасная страсть к курению, он в день выкуривал минимум по две пачки, а в те дни из-за скуки делал это еще чаще, одна сигарета исчезала моментально. Мы пытались уговорить его курить поменьше, а он отвечал, что тратит на это свои деньги, а не наши, и мы прямо-таки не знали, что ему на это отвечать. Говорят, он несколько раз обращался к главе его бывшей организации с просьбой восстановить его в должности и позволить вернуться к работе, но согласия не добился. Наверное, он этими своими просьбами надоел начальству, потому что однажды начальник управления Ван пришел ко мне и попросил, чтобы мы что-нибудь придумали и как-то наладили жизнь отца. О Боже! Он считал, мы этого не хотели?! Мы и думали, и все усилия прилагали, но все было бесполезным.

Наступила зима. Однажды вечером после ужина отец так же уселся на диван и начал курить. Дым вырывался из его рта и ноздрей, словно воздух его души, он заполнял собой комнату, усугубляя гнетущую атмосферу. Он окутал и нас, мы почувствовали волнение, как будто что-то сделали не так и вызвали вспышку гнева у отца. Абин включил телевизор в надежде, что показывают программу, которая нравилась отцу. В это время там как раз шел курс лекций про китайские облавные шашки56, черные и белые фигуры, как жуки, расползлись по доске. Ведущие – мужчина и женщина – рассказывали и одновременно показывали, как играть. Человек несведущий точно запутался бы. Абин обожал облавные шашки. Увидев эту программу, он инстинктивно уставился в экран. Мне тоже стало интересно (Абин научил меня играть), но разве понравится это отцу? И я попросила Абина переключить канал. Он вопросительно взглянул на отца, тот сидел прищурив глаза, с выражением скуки на лице, тогда Абин спросил, будет ли он смотреть, но отец не обращал внимания. Но когда Абин переключил канал, отец заявил, что хочет смотреть то, что только что было, казалось, он до этого не слышал вопроса сына. Тот переключил канал обратно, отец спросил, что это за шашки. Брат ответил и вкратце рассказал основные сведения об облавных шашках. Отец выслушал, ничего не сказал, лишь продолжал смотреть передачу и спокойно досмотрел ее до самого конца.

На следующий день в то же время отец снова сел смотреть цикл лекций, и даже казалось, что ему это пришлось по вкусу, он сосредоточенно вглядывался в экран и что-то обдумывал. Я спросила, понимает ли он, о чем там рассказывают, а он предложил сыграть одну партию. От неожиданности я даже не сразу отреагировала. Я играла так себе, но, для того чтобы справиться с отцом, который то ли понимает, как играть, то ли нет, этого должно было хватить с излишком. В начале игры Абин встал рядом с отцом, чтобы, если что, подсказать ему. Поначалу отец охотно принимал его помощь, но после того, как Абин показал несколько приемов, запретил ему это делать со словами, что справится сам. И хотя он играл медленно, подолгу обдумывая каждый ход, каждый его шаг отходил от общепринятых норм, в его ходах отсутствовала связность, и казалось, что он потерпит сокрушительное поражение. Однако, когда я дошла до середины доски, мы с Абином замерли в изумлении: ситуация, которая только что казалась непонятно какой, внезапно обрела выразительность. Это было странное расположение фигур, но отец начал давить на меня, запутывать, мне даже пришлось тоже замедлить темп, размышляя над каждым ходом. Вскоре я обнаружила, что перехватить инициативу обратно получается с великим трудом, отец шаг за шагом окружал меня без каких-либо прорех, в итоге я не знала, куда поставить шашку. Отец, с одной стороны, перекрыл мне кислород, откусывал мои позиции, перерезал их, блокировал. И хотя делал он это с трудом, скованно, но непреклонно и непоколебимо. А с другой стороны, казалось, что у отца есть заранее намеченный план, который он претворяет в жизнь; он старался его скрыть и делал это настолько искусно, что в итоге я оказалась окружена со всех сторон. Ситуация на доске постоянно менялась, черные и белые шашки смешивались между собой, из них складывался особый узор, мне становилось все сложнее и сложнее перехватывать преимущество, каждый ход вызывал массу сомнений. В конце игры стало очевидно, что преимущество на стороне отца, но, возможно, он так хотел победить, собирался захватить один из моих незанятых пунктов, что в результате потерял несколько своих. Он использовал всяческие уловки, нападал со всех сторон, пытаясь вернуть выигрышное положение и спасти ситуацию, но все-таки не обладал такой силой. Первая партия завершилась, отец проиграл мне.

Но второй раз он обыграл меня.

Потом мы сыграли еще три партии, и отец каждый раз обыгрывал меня со все возрастающей легкостью, а в последней партии я даже до центра доски не смогла дойти. Потом Абин взялся за дело, они сыграли семь партий подряд, результат был такой же, как и у меня, – Абин смог выиграть только первую, а последующие шесть проиграл. Представляете, отец, который еще пару дней назад вообще не знал, что такое облавные шашки, в мгновение ока оставил нас с Абином в дураках. То, как он играл, поразило нас.

На следующий день Абин отправился к себе на работу и пригласил мастера игры в шашки, который был на уровень выше самого Абина, поэтому, когда они играли, он всегда просил фору в два хода, только тогда они могли меряться силами. Был солнечный день после прошедшего накануне снегопада, который пришел внезапно и быстро завершился, а мир неожиданно стал простым – нежно-белым. Следует сказать, что это действительно был лучший день для игры в шашки дома. Во время первой партии отец начал играть не слишком хорошо – не прошло и двадцати ходов, как он убрал шашки и признал поражение. Не знаю, разбираешься ли ты в шашках. Тот, кто понимает, знает, что признание поражения в самом начале игры – это непривычный образ действий. В древности было такое выражение: «По девятой шашке узнают победу или поражение». Оно пришло из одной истории. Когда-то жил известный игрок в шашки по имени Чжао Цяо. Он исходил вдоль и поперек все горы и перешел все реки, обошел всю страну в поисках достойного противника, чтобы выявить, кто лучший. В итоге на берегу реки Вэй у подножия Фениксовой горы он встретил девушку с длинными волосами. Ее муж был в армии, жила она небогато, поэтому ей приходилось зарабатывать на жизнь, играя в шашки на улице. Они сели друг напротив друга и начали схватку. Не успел Чжао выставить девятую шашку, как девушка поднялась и признала поражение, сказав, что она все равно проиграет. Чжао не поверил, а дядя девушки разъяснил, что хотя вся партия будет идти по всем правилам, плавно течь без остановки, как ни крути, результат один – проигрыш. Чжао выслушал и не мог не преклониться перед умом девушки, он попросил ее стать его наставницей. То есть и отец смог за несколько ходов понять, какой будет результат. И это говорит о том, насколько он мог видеть вглубь вещей и представлять всю партию в целом. Поэтому я тогда и подумала, что наш гость обязательно проиграет отцу, потому что, говоря по существу, мастерство игры в шашки заключается в способности видеть на несколько шагов вперед. И действительно, отец выиграл все следующие пять партий. Гость нам не поверил, когда мы сказали, что отец только вчера вечером в передаче увидел, как играть в шашки.

Могу сказать, что способности отца к шашкам были удивительными. Возможно, он с первого взгляда был увлечен ими, влюбился в них. Между ними установилось естественное молчаливое согласие. Их появление спасло отца и оказало нам огромную услугу. Впоследствии в течение длительного времени отец был увлечен шашками, он читал о них книги, искал тех, с кем можно поиграть, жизнь наполнилась смыслом, и он воспрял духом! Кто бы мог подумать, что эта проблема, с которой мы никак не могли справиться, несмотря на все усилия, всего за одну ночь решится просто и легко, подобно тому, как легко бамбук расщепляется от одного прикосновения ножа!

Сначала отец играл с любителями шашек с нашего двора, потом начал часто наведываться в клуб своей организации, где собирались игроки в го. Уровень у них был разный – и высокий, и низкий, отец играл с ними со всеми поочередно, кого встречал, с тем и играл, и каждый раз выигрывал. В итоге за месяц с лишним среди всех игравших с ним не было ни одного, кто не признал бы поражение. Естественно, клуб – это не то место, где скрываются настоящие мастера, потому что настоящие мастера, конечно же, не будут играть в клубе. Что им там делать? Они устают от клубных банкетов, поэтому предпочитают жить спокойно и не высовывать нос из дома. Прошел всего месяц, и отец стал таким мастером, который не любит ходить в клуб. Клуб закалил его, сделал его манеру игры еще свободнее и тоньше, но уровень игроков тут был слишком обычен, отец уже не мог найти человека, с которым можно было бы играть на равных. А какой смысл в партии без достойного соперника? Такая победа не приносила отцу удовольствия, поэтому у него пропало желание ходить в клуб. Тогда отец начал выходить из дома, общаться и меряться силами с игроками из города, но к лету все тамошние мастера также потерпели поражение от руки отца. Таким образом, всего за полгода отец, не знавший, что такое шашки, стремительно превратился во всеми признанного мастера, стал самым лучшим игроком!

С того времени Абин, я и мой нынешний муж (его зовут Сяо Люй) часто ходили на рынок и искали соперников для отца. Потом приглашали их к нам домой, чтобы они играли с отцом, удовлетворяя его пристрастие к шашкам. И хотя такой поиск игроков был слишком трудоемким и хлопотным делом, но, глядя на то, как горят глаза отца, мы и сами не переставали радоваться. Поначалу искать противников для отца было затруднительно, мы просили знакомых помочь в этом деле, уровень найденных игроков заметно отличался. Некоторые хотя и были довольно известны, но оказались ограниченными, словно лягушка на дне колодца, на самом деле не обладали какими-либо выдающимися способностями, поэтому отец сердился, когда мы приглашали таких людей. Потому что они были посредственностями и не могли составить конкуренцию отцу. Потом Абин через своего друга познакомился с одним человеком. Его отец был руководителем комитета по делам физкультуры и спорта, и по его рекомендации мы завели связи в Ассоциации игроков го нашего города. И отныне мы изучали предоставленные ассоциацией сведения об игроках и, основываясь на их уровне, приглашали к нам – от тех, кто играл на низком уровне, постепенно переходили в сильным мастерам.

В Ассоциации состояли примерно тридцать-сорок игроков, они представляли самый высокий уровень мастерства в нашем городе. Среди них был мастер пятого дана – городской чемпион. Все эти люди прошли огонь и воду, у них был свой стиль и убийственные приемы, они таили смертельную опасность. А отец был всего лишь очень умным, но все же новичком. Можно представить, что он поначалу не был им равным соперником. На соревновании он был разбит, словно яйцо, ударившееся о камень. Но самым странным и почти немыслимым было то, что, стоило только лучшим игрокам начать партию с моим отцом, очень скоро отец нагонял, поднимался до их уровня, а затем превосходил, намного превосходил их!

Я хочу сказать, что, столкнувшись с мастером, отец сначала проигрывал несколько партий, но проходило совсем немного времени, и отец превращал свои поражения в победы и становился непобедимым соперником. Казалось, что мастерство отца растет не по дням, а по часам. Один и тот же мастер, еще вчера выигрывавший у него, на следующий день терпел поражение за поражением. Честно говоря, к нам приходило столько мастеров игры в шашки го, но ни один не мог стать достойным противником и продержаться больше недели. Сначала они выигрывали партию за партией, заявляя о своем превосходстве, а потом все без исключения терпели поражение от рук отца. Он был словно загадочный убийца, в конце концов наносивший поражение абсолютно всем соперникам. Для него это было как теорема в математике – исключений быть не могло. Позднее отец говорил, что, садясь играть с новым противником, он больше всего боялся не того, что проиграет, а что этот новый противник сразу же сдастся. Он тоже был в курсе, насколько трудно нам давались поиски компаньонов для игры в го. И если найденный с таким трудом человек сразу же проигрывал, то не только мы были удручены, но и он сам чувствовал досаду. Отцу нужны были острые ощущения, он мечтал о том, что напротив будет сидеть сильный противник, которому он бросит вызов, сразится и покорит, и для этого ему придется приложить все силы и умения. Он терпеть не мог те партии, где не надо было сражаться насмерть, которые не держали в напряжении, так же как ему приелась банальная жизнь.

Помню один вечер во время праздника Середины осени57. Я читала книгу, сидя на балконе, отец играл в гостиной с тем самым мастером пятого дана. Партию за партией, с полудня и до самого вечера. В процессе этого я время от времени слышала их простые диалоги, когда они начинали или заканчивали партию. По этим немногословным беседам я сделала вывод, что отец снова постоянно выигрывает. Я периодически заходила к ним, чтобы долить воды в чайник. Лицо отца было безмятежным, он пил чай из пиалы с крышечкой, курил сигареты и выглядел довольным. А вот мастер игры в го и не курил, и чай не пил, не сводил глаз с доски, было видно, что он не собирается сдаваться, сражается из последних сил, стиснув зубы. Иногда он поднимал руку, чтобы переставить шашку. Рука осторожно зависала в воздухе, будто в ней была зажата не шашка, а бомба, и он колебался и не мог решить, ставить ее или нет, а если ставить, то куда. Его мучительные раздумья бросались в глаза, все мышцы на лице были натянутыми, затвердевшими, словно мыслительная работа – это напряжение тела. По сравнению с ним казалось, что отец справляется с легкостью, он был спокоен, уравновешен и беззаботен, он играл не сосредоточенно, словно мысли его витали где-то далеко. Потом я услышала, что они складывают шашки, и мастер произнес:

– Когда будем играть в следующий раз?

Отец в ответ решительно отказался:

– На этом остановимся. Потому что если так и дальше пойдет, то мне придется давать вам фору, а я не играю партии, где надо давать фору.

Он всегда так невежливо отказывал тем, кто терпел от него поражения, многим было трудно это принять, что уж говорить о купавшемся в славе чемпионе. Перед уходом он бросил мне одну фразу, сказал, что отец гений игры в шашки го, что он обыграет всех. «Слышите, – произнес он, – всех обыграет! Но вы подумайте, кто в этом городе сможет быть его соперником? Никто!»

Нет никого!

Хм, мне всегда отец казался непонятным, загадочным, удивительным и глубоким. Возможно, ты спросишь, правда ли это. Я отвечу: да, правда, все правда. Но я и сама волей-неволей ставлю под сомнение истинность этого, ведь это было слишком необычно.

День третий.

<…>

День уже клонится к вечеру, а трое моих коллег еще не пришли на работу. Возможно, они и не придут. Льет дождь, и это причина, по которой они не придут. Такая причина в качестве объяснений тоже работает, по крайней мере у нас тут. Но я вспоминаю отца – что было для него уважительной причиной не ходить на работу? Не могу вспомнить ни одного раза, когда он не пошел бы за красную стену, ни единого дня. Даже если мы упрашивали: «Папа, возьми сегодня отгул, ты нужен маме» – или какие-то дела дома требовали его присутствия целый день или полдня. Тогда отец останавливался и, стоя там, начинал размышлять. Ты стоишь и умоляющим взглядом смотришь на него, надеясь, что твой взгляд заставит его остаться. Но отец не смотрел на тебя, он специально отводил глаза, смотрел на часы или на небо и никак не мог решить – уйти или остаться. И каждый раз, когда ты думал, что уж сегодня-то он останется, бросался вперед, хватал шляпу, которую он собирался надеть, чтобы повесить ее обратно на вешалку, отец, словно вдруг принимал решение, забирал у тебя шляпу и решительно говорил:

– Нет, мне все-таки надо идти.

И так было всегда.

Причины, по которым отец отказывал нам, всегда были простыми, но весомыми, а вот предлоги, под которыми мы пытались оставить его дома, были хотя и многочисленными, но совершенно бесполезными. И даже когда мама серьезно заболела, и в тот день, когда она покинула нас навсегда, он не остался, чтобы провести с ней целый день. Моя мама умерла от болезни; ты, наверное, не знал об этом, это было за год до твоего появления здесь.

На самом деле, как я вспоминаю, симптомы маминой болезни проявились довольно рано. Я помню, весной того года у нее внезапно заболел живот. И мы тогда не обратили на это внимания, да и мать тоже не придавала значения, полагая, что это просто болезнь желудка. Когда начинались боли, она пила сладкую кипяченую воду и принимала пару болеутоляющих таблеток. Боль проходила, она забывала об этом и шла на работу, как обычно. Насколько мне известно, мама раньше работала в организации провинциального уровня и после того, как вышла замуж за отца, перевелась в это учреждение, но не в подразделение 701, а в другой отдел, который находился в десяти с лишним ли. Каждый день надо было ехать и туда, и обратно на велосипеде, отвозить нас обоих в школу, готовить нам, мыть посуду, десять лет пролетели как один день. Честно говоря, в моей памяти сохранилось то, что наша семья поддерживалась именно благодаря матери. Отец же никогда не интересовался делами семьи. Тебе ведь известно, что район, где мы жили, был всего в четырех-пяти ли от красной стены, максимум в получасе ходьбы, но отец редко возвращался домой, самое большее – раз в месяц, да и то приходил поздно вечером, а утром уже спешил обратно. Я помню, как однажды вечером – отец давно уже не был дома – мы ужинали в столовой, и уши у матери словно обрели глаза. Отец был в нескольких десятках метров от дома, мы ничего не чувствовали, а мама моментально расслышала и сказала нам:

– Ваш отец вернулся!

Она отложила пиалу и палочки и пошла на кухню, готовясь встречать отца. Мы решили, что она просто слишком давно его ждет, соскучилась, вот у нее и возникла галлюцинация. Но когда она вышла из кухни с тазиком воды для умывания, мы действительно услышали тяжелую поступь отца…

Дома отец постоянно молчал с холодным выражением лица, он не походил ни на мужа, ни на отца. Он никогда не садился с нами поговорить, обращался к нам в приказном тоне, коротко и ясно, спорить было нельзя. Поэтому, когда он появлялся в доме, атмосфера сразу же становилась напряженной, мы ходили на цыпочках, говорили шепотом, опасаясь задеть отца. Если это случалось, он сердился, выходил из себя, и мать, вторя ему, тоже выговаривала нам. Выбирая между нами и им, она всегда была на его стороне. Вот скажи, не странно ли это? Могу сказать, что он был самым счастливым мужем на земле, он получал от брака многое. Вся жизнь матери без остатка принадлежала ему. Как будто отец посвятил свою жизнь тому, что происходило за красной стеной, а мать – ему, который был поглощен жизнью за стеной!

Я все никак не могу найти подходящего объяснения всему в жизни и тому, что происходит вокруг. Взять, к примеру, мать. Казалось, что она от рождения принадлежит ему. Но вышла она за него замуж не потому, что любила его или он любил ее, а из-за «революционной необходимости». Мать рассказывала, что раньше в организации, где работал отец, супругов подыскивала сама организация, проверяя политическую базу, социальную, семью, нынешнюю жизнь и прошлую и так далее. Так мать и просватали за отца, ей на тот момент было всего двадцать два года, а ему уже за тридцать. А еще мама говорила, что до свадьбы видела отца всего лишь один раз и они даже и парой слов не перекинулись. Представляю, как был смущен тогда отец, скорее всего, он даже не осмеливался поднять голову и взглянуть на нее. Он терялся, когда приходилось выходить за красную стену. Казалось, он был не из этого мира, не из мира людей, а пришел из дистиллятора, откуда-то извне, из какого-то тайного уголка. И если его выталкивали из-за стены в нормальную жизнь, выставляли на солнце, он превращался в рыбу, выкинутую на берег. Можно представить, насколько ему было неловко и затруднительно в этой ситуации. Удивительно, но мать вышла за него через месяц после знакомства.

Мама доверяла организации даже больше, чем своим собственным родителям. Я слышала, что бабушка – ее мама – была против этой свадьбы, но дед был согласен. Он был старым красноармейцем, с самого детства остался сиротой, в четырнадцать лет примкнул к революционному движению, партия воспитала его, дала образование, возможность создать семью и жить счастливой жизнью. Он не только сам был благодарен партии и организации, но и требовал от детей того же: чтобы партия и организация были для них ближе, чем даже собственные родители. Поэтому мама с самого детства доверяла организации, и если они ей сказали, что отец такой замечательный, то она верила, а если говорили, что отец в том-то необыкновенный, она ни секунды не сомневалась. Одним словом, свадьба моих отца и матери была не по любви, а исходила из революционной необходимости. Можно сказать, что мать восприняла свое замужество как политическую задачу. Надо отдать всю свою жизнь? Хорошо, ни слова не скажу.

Боли в животе обострились к маю (тысяча девятьсот семьдесят третьего года), боль была такой, что мать, покрываясь потом, падала в обморок и долго не могла прийти в себя. Абин в то время служил в армии, а я, будучи представителем образованной молодежи, работала в селе58, которое хотя и было не слишком далеко – в соседнем уезде, но все равно дорога туда-обратно составляла примерно сто ли. Поэтому я редко, раз в месяц, бывала дома, приезжала и на следующий день уже уезжала обратно и о болезни матери даже не знала. И отец тоже был не в курсе. Нельзя сказать, что он не знал, что мать болеет, он и своей собственной болезни не заметил бы. А тем более мать скрывала от него. Подумай только, мать всю жизнь заботилась о нас, а в тот момент, когда настала наша очередь заботиться о ней, мы все не выполнили свой долг. Что касается самой мамы, она была так поглощена заботой о нашей семье, о нас троих, разве в этих хлопотах у нее было время позаботиться о самой себе? Мы занимали все ее сердце, и там уже не оставалось места на саму себя. Моя мама, которая выросла в семье старого революционера и с детства считала партию и организацию более близкими, чем родителей, она отдала нам всю свою материнскую любовь, всю любовь мира, но она никогда не любила саму себя. Эх, мама, мама, как же ты устала от нашей необычной семьи! Ты тяжело заболела, но все равно скрывала от нас, лгала нам. Из-за болезни ты испытывала угрызения совести, как будто была виновата перед нами. Эх, мама, теперь я понимаю, что вы с отцом были одного поля ягоды, вы оба были самоотверженными людьми. Погрузившись в свои идеалы и мечты, вы отдавали свою кровь – каплю за каплей – до самого конца и только так чувствовали удовлетворение!

Но вам не известно, да и никому не известно, какое безграничное сожаление и стыд испытывали мы.

Болезнь матери в итоге заметила я. В тот день я вернулась домой вечером, было уже темно, и свет не горел, было черным-черно. Я включила свет и увидела, что дверь в комнату матери открыта, но она не выходит встретить меня, как делала это всегда. Я позвала ее, ответа не последовало, но в комнате было какое-то движение. Тогда я пошла туда, включила свет и обнаружила, что мать сидит на корточках на полу, уткнувшись головой в край кровати. На искаженном болью и страданием лице пролегли две дорожки от слез, волосы были растрепаны. Я бросилась к ней, она, словно ребенок, вцепилась в меня и внезапно заплакала. «Мама, что случилось?» – спрашивала я. Она, рыдая, ответила, что больше не может, и попросила отвезти ее в больницу. В глаза бросались блестевшие в свете лампы слезы и пот. Я никогда не видела, чтобы мать так горько плакала. Ее скрючившееся тело было вялым, словно покрытые инеем листья, в тусклом свете лампы напоминало смятую одежду… На следующий день врач сказал, что у матери рак печени в последней стадии и спасти ее не удастся.

По правде говоря, я пишу это, и сердце мое разрывается от горя, это так печально! Не хотела рассказывать об этом, но сейчас на душе стало чуть полегче. Я думаю, как бы там ни было, мать была частью отца, так же как жилой квартал был частью всего подразделения. Мама была его женой, боевым товарищем, посвятившей ему всю свою жизнь. И когда я буду совершать обряд перед гробом отца, зажгу одну ароматную свечу в память о ее душе и заплачу…

День четвертый.

Ночь накрыла уже весь двор, и ее дыхание и звуки проникают в комнату через чугунную решетку на окне. Мягкий свет лампы освещает это письмо и то, что я хочу сказать тебе. Когда я сосредоточенно смотрю на бумагу, то вдруг невольно представляю себе доску для шашек и руки отца, словно в тумане то появляющиеся, то исчезающие. Я снова вижу, как отец играет в шашки.

Но кто сможет сыграть с ним?

На следующий год59 отец оказался в безвыходном положении – мы больше не могли найти для него противника, чтобы удовлетворить его страстное желание играть в шашки. Из-за того что его имя стало известно, периодически на пороге возникали нежданные гости, специально приезжавшие сразиться с отцом. Но, как мы и предсказывали, каждый раз их приезд не приносил искомой радости, наоборот – отец начинал сердиться. Ему не хотелось играть с людьми, у которых слишком обычный уровень, и давать фору он тоже не любил. Но чье мастерство могло сравниться с его? Не было таких людей. Год с лишним отец был с головой погружен в изучение техники игры, он уже знал досконально все, и к тому же он часто тренировался с разными специалистами из разных мест, изучал их стиль, поднаторел. Его мастерство достигло наивысшей точки, совершенства, по крайней мере в нашем городе.

Без достойных соперников, без возможности играть в шашки жизнь отца опять наполнилась скукой, это было опасно. Мы опять начали придумывать, к какой сфере можно вызвать интерес отца – плаванье, каллиграфия, живопись, цигун60, тайцзицюань61… Но отец был ко всему этому холоден, не проявлял интереса, и мы совсем пали духом. Однажды к нам в район приехал специалист по цигуну и начал учить людей тайцзицюаню. Я стала настаивать на том, чтобы отец тоже сходил. Я каждый день пыталась его вытащить, подталкивала его, и только через неделю моих уговоров он сдался. Тридцать с лишним стариков и старушек овладели этим искусством, даже у меня, хотя и была всего на двух занятиях, начало что-то получаться, а отец ходил каждый день, но даже основные техники никак не мог освоить. Тело его как будто не слушалось, казалось, выполнив одно движение, он забывал, что следует делать дальше. Это могло довести до белого каления, но и было смешно. Отсутствие способностей, которое он показал тут, и его уму непостижимый интеллект и сообразительность в шашках словно принадлежали двум разным людям. Это было абсурдно: с одной стороны, отец превосходил остальных людей, был наделен уникальным талантом, а с другой стороны, был бестолковым и несообразительным. В какой-то степени он казался человеком, который попал в плен к одной идее и не был в состоянии выбраться самостоятельно. И чем меньше было для него ограничений, тем легче ему было, в определенном смысле, приблизиться к цели. Я все думаю: почему отцу удалось так проявить себя в шашках? Он от природы был так талантлив? Или была какая-то другая причина?

Исходя из собственного жизненного опыта, я уверена, что шашки – это спорт, который испытывает ум человека, открывает его, они полностью отличаются от шахмат, военных шашек и других подобных игр. Если сравнить шашки и шахматы, в шахматах больше игровой, развлекательной составляющей, а шашки – они сложнее и глубже.

Убийственная сила шашек не имеет уровней, каждая шашка может стать как генералом, так и воином, все зависит от того, какой ты делаешь ход и где ее располагаешь, и от того, каково твое мастерство игрока. А в китайских шахматах все не так. Роли – ладья, конь, пушка – уже все распределены, ладья летит на всем скаку, пушка стреляет через фигуру, конь скачет прямо и по диагонали, слон – по диагонали через поле, а пешка преодолевает реку посреди игрового поля и идет вперед, не отступая. И вот эти изначальные отличия, ограничения приводят к тому, что искусство шахмат в целом проще, не так глубоко. А в шашках все было по-другому. Если в шахматах возможность использовать свои интеллектуальные способности была ограничена, то шашки были безграничным вызовом им. Сами по себе костяшки беспомощны, их сила зависит от положения на доске, в определенном месте они обретают определенную силу. Поэтому в шашках ты должен обладать умением объединять, структурировать, находить для шашек наилучшее место, прилагать усилия для соединения их. В процессе этого их сила крепнет, и только так они могут выжить. Однако вариантов соединения разных шашек великое множество, нет какой-то единой модели, ну или, можно сказать, существует великое множество этих моделей. И в этом отсутствии границ кроется загадка, соблазн, пространство для воображения и возможность показать свой ум. Победа или поражение в шашках не зависит от коварной случайности. Эта игра – захватывающая психологическая схватка и противостояние соперников, в ней меряются силами два твердых характера. И лавровый венок победителя достается хладнокровным и сосредоточенным гениям – знатокам тончайшей психологии. Для них воображение, сообразительность, терпение, а также изобретательность играют такую же роль, как и для математиков, поэтов или музыкантов. Удивительный талант, проявленный отцом в шашках, его уникальная и непостижимая способность одерживать победы, а также независимый характер и эксцентричность, дававшие о себе знать в очевидном нежелании общаться с людьми и играть с теми, кого уже победил, – все это приводило в недоумение не только нас, но и тех, приходивших гуськом друг за другом, игроков, им тоже это казалось странным и абсурдным.

Совершенно очевидно, что объяснять отцовский шашечный гений одной лишь случайностью и везением было бы неправильно. Но что же все-таки пробудило в нем этот необычный талант? Естественно, я думаю, это как-то связано с таинственной красной стеной. Я хочу сказать, что это самое загадочное место на земле из тех, что я когда-либо видела. Столько лет уже прошло, а она все время стоит у меня перед глазами, она никогда не обращала на меня внимание и не позволяла мне заглянуть за нее. Снаружи это была высокая стена с высоким уровнем защиты, а то, что находилось внутри, скрыто от глаз людских и недоступно для понимания. Я не знаю и никогда не смогу узнать, какую именно секретную работу выполнял отец там, за стеной, но уверена, что она, несомненно, каким-то образом связана с шашками. Другими словами, шашки, вполне возможно, были частью его работы, предполагалось, что они – часть профессиональной карьеры. Пока он их не касался, то ничего и не было, а только коснулся, то сразу же увлекся, причем так, как до этого увлекался лишь своей собственной профессией, словно он не мог не поддаться этому чувству. Это профессиональная болезнь, когда теряешь контроль над собой…

День пятый.

Отец был удивительным игроком в шашки, его талант развивался быстрее, чем желания, и к осени следующего года он уже не мог найти достойного противника. Тем не менее он частенько сидел за столом, на котором были разложены шашки, в ожидании идеального соперника. Он считал, что в нашем городе, где проживают несколько сотен человек, должны найтись несколько уникальных мастеров из криминального мира, они просто прячутся по углам, и, возможно, однажды они учуют, что он, таинственный шахматист, скрывается тут, и придут за ним. Шел месяц за месяцем, все приезжали и приезжали мастера, прослышавшие про таланты отца, но среди них не было ни одного, кого можно было бы считать достойным игроком. Они ведь даже приезжали не для того, чтобы сразиться, а чтобы поучиться, и в его присутствии вели себя скромно и осмотрительно.

Обычно, когда приезжал новый человек, которого отец не знал и с которым еще не играл, он сиял от радости. Но после одной-двух партий лицо отца каменело, и своим красноречивым молчанием он давал понять, что недоволен. Если уровень пришедшего был слишком слаб, отец даже мог прочитать ему нотацию с таким разгневанным видом, что человек сгорал от стыда. Глядя на мрачных уходящих гостей, я понимала, что в будущем их будет все меньше и меньше и также будет сокращаться вероятность найти для отца достойного противника. По крайней мере, не в этом городе. Тогда мы с Абином посовещались и решили, что он поедет учиться в аспирантуру в провинциальный центр. Я думала, что, когда Абин поступит, мы всей семьей переедем туда же вслед за ним, Сяо Люй тоже будет этому рад, поскольку его родители жили там. Но, честно говоря, я думала в тот момент вовсе не о Сяо Люе, а о том, что там отец, возможно, найдет того, с кем может нормально играть в шашки, ведь в провинциальном центре игроков должно быть великое множество. Фактически Абин только тогда подумал о том, чтобы поступать в аспирантуру. И весной следующего года он выдержал необходимые экзамены, а отцу уже как будто и незачем было туда ехать.

Дело было так. Однажды после обеда к нам пришел очередной посетитель, чтобы сыграть с отцом. Они сыграли пять партий, но отец не выиграл ни одной. Такого не случалось ни разу с того момента, как отец впервые дотронулся до шашек. Сначала мы решили, что пришедший прекрасно играет, поэтому не придали этому значения, а даже порадовались, что теперь отец будет получать искомое удовольствие. Но после этого он подряд проиграл нескольким другим гостям. Как начинал проигрывать, так проигрывал все партии, он терпел поражения во всех партиях, не было ни намека на прежнее величие. Эти люди потом рассказывали всем, что обыграли отца. Те, кто когда-то играл с отцом, не в силах были поверить, даже звонили нам и просили подтвердить. После нашего утвердительного ответа они удивлялись, потому что знали, что у тех победителей был довольно слабый уровень. Таким образом, многие захотели прийти и снова сыграть с отцом; среди них были те, кого он раньше обыгрывал. Но сейчас отец проигрывал всем без исключения, даже мне и Абину, прямо как будто разучился играть. Его прежнее загадочное мастерство, укреплявшееся после каждой игры, сейчас таким же загадочным образом испарилось за одну ночь, он проигрывал каждому, кто садился играть с ним.

В чем же было дело?

Постепенно мы обнаружили одну проблему: когда отец играл в шашки, он как будто не верил своим глазам. Он часто вместо явно выигрышного хода ставил костяшку на странное место – хочешь смейся, хочешь плачь! Доходило до того, что мы пытались специально подыгрывать ему, но даже так у него не получалось выиграть. А еще странным было то, что отец, казалось, стал равнодушен к выигрышам и поражениям. При проигрыше он больше не сердился, как раньше, был по-прежнему весел, словно одержал победу. Нам это показалось странным, но, глядя на то, что он чувствует себя лучше и даже стал намного веселее, чем раньше, более открытым, мы даже и не подумали ни о чем плохом. И так продолжалось до того дня, когда Абин вернулся домой, а отец принял его за тебя, назвал по имени, начал обнимать, словно сошел с ума. Мы неустанно повторяли ему, что это не ты, что это – Абин, но он не верил, прямо как сумасшедший. Вот тут мы насторожились и решили отвести его в больницу. Самое интересное, что, когда Абин сходил в свою комнату, переоделся и снова вышел к отцу, тот словно очнулся и больше уже не путал вас двоих. Следует отметить, что это был первый раз, когда мы обнаружили, что отец болен. И болезнь эта странная. Такая, о какой ты никогда и не подумаешь. В больнице врач решил, что это простое старческое слабоумие, сказал, чтобы мы с Абином следили за отцом, чтобы он больше отдыхал, нельзя позволять ему заниматься слишком напряженной умственной деятельностью и так далее. Таким образом, мы в основном избавились от любителей шашек, которые приходили поиграть с отцом, а еще нашли лекарство для смягчения умственного переутомления. Я боялась, что без шашек отцу будет тяжело находиться дома в одиночестве. Дело с обучением Абина в аспирантуре было уже практически улажено, на его работе теперь относились к нему с особым уважением, поэтому я попросила его взять небольшой отпуск, чтобы присмотреть за отцом. Каждый раз, возвращаясь домой, я заставала их сидящими за столом и играющими в шашки. Я спрашивала, выиграл ли сегодня отец, но Абин качал головой, отвечая, что отец играет все хуже и хуже; даже если специально попытаться ему проиграть, это невозможно, так же как раньше было невозможно у него выиграть.

Из-за ухудшающихся способностей играть в шашки я подумала, что его старческая болезнь снова проявится. И действительно, однажды утром, когда едва рассвело, а мы с Абином еще спали, нас разбудил встревоженный голос отца. Я вышла первая, отец принял меня за маму, спросил, где мы находимся. Я ответила, что это наш дом, он же не поверил и собрался уходить, но в этот момент вышел Абин. Отец вдруг задрожал от испуга, начал перед ним извиняться за то, что они – он с женой – ошиблись дверью, и просил этого «незнакомца» простить их. Тогда мы снова отвели отца в больницу и настояли на том, чтобы его положили на обследование. Однако тем же вечером отец сбежал, мы пытались его уговорить, отвести его обратно, но все без толку. Отец считал, что не болен. И доктор после всех проверок тоже сказал, что у отца нет никаких болезней, что рассудок у него ясный и больше никакой спутанности сознания не будет.

Но мы-то знали, что с психикой у отца не все в порядке, просто проявлялось это странным образом. Казалось, что это не у него рецидив, а весь окружающий мир играет с ним в прятки. Однажды мы с ним пошли гулять, дошли до дороги у дома и увидели там забытый каким-то ребенком красный мячик. Когда мы возвращались обратно, мячик лежал на прежнем месте, отец пристально посмотрел на него, развернулся и пошел прочь. Я спросила, куда он направляется, он ответил: домой.

– Но наш дом здесь, – сказала я.

Он в ответ указал на мячик и привел тысячу аргументов, суть которых сводилась к тому, что у нашего дома такие вещи валяться не могут, а если так, то его наличие здесь призвано сбить людей с толку, а вещи, которые сбивают с толку, не могут быть неизменными и так далее, и тому подобное. Я почувствовала, что вязну в его объяснениях, как в тумане. Поняв, как важен для него этот мяч, я незаметно для него пнула его в темное место. Отец увидел, что мяча нет, убедился в его отсутствии и только тогда, ворча, вернулся домой. В то время он часто вот так ворчал что-то себе под нос, а что именно, мы с Абином не понимали. Казалось, что он читает наизусть какой-то стих и в то же время как будто поучает кого-то. Но в тот день я разобрала, что он бормочет. Это были вот такие слова:

«Ты – точно не ты.

Я – точно не я.

Стол – это совершенно точно не стол.

Доска – это совершенно точно не доска.

День – это совершенно точно не день.

Ночь – это совершенно точно не ночь…»

Что это такое? И на стих не похоже, и на песню тоже, и даже частушкой не может быть. Почему же отец постоянно повторял эти слова? Это было странно, и, вернувшись домой, я спросила отца, что это означает. Отец недоуменно уставился на меня и спросил, что я имею в виду. Я проговорила вслух те слова, которые он только что бормотал. Отец неожиданно уставился на меня круглыми глазами, словно спрашивая, где я это услышала. Как будто это что-то, что нельзя произносить вслух. Я рассказала ему, он еще больше побледнел от страха и несколько раз попросил меня забыть об этом, а также заявил, что он такого не говорил, казалось, что он выдал какую-то важную тайну. Видя его страх, я догадалась, что это что-то связанное с красной стеной…

День шестой.

Красная стена!

Красная стена!

Какие же секреты ты скрываешь?

Почему из-за тебя люди становятся такими напряженными и странными?

Я все время думаю, что и удивительный талант, открывшийся у отца в старости, и его болезнь – все это, несомненно, связано с красной стеной, Другими словами, все это было проявлением его профессионального заболевания, последствиями его профессии. Потому что ее загадочный характер превратил и его болезнь во что-то загадочное, непонятное, во что-то такое, о чем никто и подумать не может.

Кто кашу заварил, тот ее и расхлебывать должен. Я подумала, что раз болезнь отца связана с его работой, то люди из-за стены должны знать, как с таким справляться. Поэтому я встретилась с начальником управления Ваном, он несколько раз бывал у нас в доме; мне показалось, что он проявляет заботу об отце. Выслушав обстоятельства болезни отца, Ван долго молчал, не произнося ни слова, но он не был поражен и не проявлял сочувствия, он смотрел, словно не понимая. Затем он спросил, где сейчас отец. Я ответила: дома. Тогда он велел секретарю отнести ему две пачки сигарет и сам отправился домой вместе со мной. Входная дверь была раскрыта нараспашку, а отца не было дома. Тогда я спросила дядюшку, сидевшего у ворот. Тот ответил, что отец совершенно точно не мог выйти со двора, потому что еще полчаса назад он видел отца и тот был во дворе. Мы обыскали весь двор, но не нашли даже его тени, как будто отец улетел по небу.

Угадай, где мы его в итоге нашли? В коридоре здания, стоявшего напротив нашего! Когда мы его обнаружили, он пытался открыть чужую дверь нашими ключами. Ну скажи, абсурд же? Даже дверь свою не признал! Мы отвели его домой. Но не успели мы войти, как он отступил назад и решительно заявил, что это не наш дом. Я не знала, что с ним делать. Начальник Ван придумал, как быть. Он попросил меня вывести отца, а потом через какое-то время он позвал нас снова зайти. Я увидела кое-какие изменения в комнате, когда мы вернулись. Например, исчезла накидка на диване, цветы, стоявшие на обеденном столе, переехали на чайный столик, кое-какие предметы тоже изменили местоположение. Отец же, увидев это, признал, что это его дом.

Вот скажи, разве это не странно? Очень странно!

В тот день начальник Ван научил меня, как справляться с такими приступами слабоумия. Он сказал, что, если это снова произойдет, просто надо переставить некоторые вещи на другие места, как это только что сделал он. Сказать по правде, я сначала не поверила, но потом, испробовав несколько раз, увидела, что этот прием крайне эффективен. Например, отец часто принимал меня и Абина за кого-то другого, но стоило нам сменить одежду или прическу, как он снова признавал нас, словно очнувшись ото сна. И в других ситуациях было то же самое, то есть стоило нам начать так же действовать, исходя из обстановки, как отец приходил в себя. А потом мы еще случайно нашли «панацею»: если только в доме работал телевизор или бормотало радио, отец не выказывал признаков этой своей болезни «дом – не мой дом». Может быть, это происходило из-за того, что картинка в телевизоре и истории на радио постоянно менялись. С этим открытием у нас сразу поубавилось хлопот, по крайней мере, возвращение домой перестало быть проблемой. Тем не менее новые вопросы сыпались один за другим. Например, сегодня он не узнавал кого-то, завтра понял какую-то фразу с точностью до наоборот, в общем, то так, то эдак, он постоянно попадал в различные странные ситуации. Ты только представь, в такой ситуации люди из-за стены могли бы его понять, а вот что думали о нем те, кто жил по эту сторону стены? В конце концов многие во дворе стали говорить, что отец – псих, и начали сторониться его.

Ты подумай, кто посмел бы выпускать на улицу человека одного, с такой болезнью, которая могла проявиться в любой момент? А если бы он вышел на улицу, кто знает, что могло бы произойти? Да все что угодно! Поэтому впоследствии, когда отец куда-то уходил, мы следовали за ним и возвращались вместе с ним. Он словно ребенок – только отвернешься, терялся из виду, и приходилось искать по всему двору. Конечно же, когда Абин был дома, это не представляло проблем. Но во второй половине года Абин отправился на учебу в провинциальный центр. Я уже говорила, что мы собирались воспользоваться этим и все вместе переехать туда, чтобы у отца были соперники по игре в шашки. Но сейчас это было уже не актуально, а кроме того, невозможно. Куда мог ехать отец в таком состоянии? Ему оставалось лишь жить в этом дворе! Здесь все знали друг друга и неожиданные неприятности, свалившиеся на отца, могли понять и простить, а также здесь было безопасно. А если бы мы поехали в другой город, никого там не зная, было бы странно, если бы ничего не произошло! Однако Абин уехал, и дома осталась одна я. Если работать, то я не смогла бы присматривать за отцом. Если присматривать за отцом, то я не смогу работать. Что же делать? Мне оставалось только снова пойти к начальнику Вану. Но и он прикидывал и так, и эдак, но ничего не мог придумать, кроме одного – отправить отца в больницу.

Я знала, что отец не захочет в больницу, но начальник Ван сказал, что так решили в организации, даже если не хочет, все равно придется захотеть. В отношении решений организации отец никогда не ставил никаких условий. Благодаря усилиям Вана отца отправили не в страшную психиатрическую лечебницу, а в санаторий Линшань. Я была довольна – обстановка, условия, атмосфера и даже расстояние до дома было намного лучше того, что я ожидала, душа радовалась. Я и не предполагала, что эта радость через три дня обернется сожалением и раскаянием. Глубочайшим раскаянием!

В тот день раздался тревожный звонок из санатория: с отцом беда! Мы с Ваном поспешили туда, чтобы «уладить дело», но, когда прибыли на место, подходя к зданию, где жил отец, услышали, как он кричит что есть мочи, срывая голос. Мы бросились вверх и увидели, что его дверь заперта на замок, а он, словно несправедливо обвиненный преступник, орет во все горло. Я спросила, что случилось. Отец ответил, что он и сам не понимает, зачем его держат взаперти уже несколько часов, даже не покормив обедом, хотя уже вторая половина дня. Начальник Ван повел меня к местному руководителю; изначально он собирался обрушиться на него с обвинениями, но после объяснения всех обстоятельств нам нечего было сказать. Оказалось, что в санатории работала молоденькая медсестра по фамилии Ши, поэтому все звали ее Сяо Ши. Ты ведь знаешь, что меня дома родные называют Сяо Сы. Сяо Ши, Сяо Сы – на слух звучит почти одинаково. Вероятно, это и вызвало у отца приступ спутанности сознания: он принял Сяо Ши за меня. Когда она утром пришла убирать у него в комнате, он был с ней излишне радушным. Она рассердилась и ушла. Отец бросился вдогонку с криками, чем основательно напугал ее. Вот поэтому они и заперли отца как «хулигана». Мы стали объяснять, в чем дело, но сотрудники санатория с чувством собственной правоты начали осуждать нас: раз такая ситуация, то нам не следовало привозить его сюда, у них тут санаторий, а не психушка! Нельзя сказать, что они были полностью неправы, это действительно была наша ошибка. Но больше всего меня разозлило то, что некоторые стали говорить о том, что мы должны принести извинения Сяо Ши, да еще и выплатить ей компенсацию за «моральный ущерб». Я в тот момент подумала, что отец тоже испытывает «моральный ущерб», но к кому нам обращаться за компенсацией?

Так и закончилась наша эпопея с санаторием. Так все было хорошо продумано, но прошло три дня – и больше туда нам уже не было хода, поэтому отец вернулся домой. Вернуться-то он вернулся, но я по-прежнему пребывала в растерянности, не понимая, как сделать так, чтобы отец спокойно прожил остаток жизни. А уж про счастье я даже и думать не смела, главное – благополучие и спокойствие, и мы тогда были бы довольны. Мне предлагали отправить отца в психиатрическую клинику, но я была решительно не согласна. Это ведь все равно что выкинуть его, вычеркнуть из нашей жизни. Я думала, что и бог с ней, с работой, отца я никуда не сплавлю! Это был вопрос не здравого смысла, а чувств, и вот они-то не позволяли мне сделать такой выбор.

Однако вскоре после того, как отец вернулся из санатория, придя домой с работы, я обнаружила, что на устах отца играет улыбка. Не дожидаясь моих расспросов, он с возбужденным видом сказал, что организация снова дала ему работу и он отправится за красную стену!

Весь день он упивался этим радостным известием.

Честно говоря, мы раньше все время ждали, ждали, что отец как можно раньше приедет обратно к нам из-за красной стены. Кто ж мог подумать, что сейчас он снова туда вернется? От этого мне было грустно на душе. Мне так этого не хотелось! Когда начальник Ван спросил мое мнение, я так и ответила: «Нет, я этого не перенесу». Я сказала, что готова уволиться с работы, чтобы ухаживать за отцом, ну и пусть он меня ругает на чем свет стоит. Постфактум я думаю, что, во-первых, у меня не было права протестовать, тем более, что это было впустую. А во-вторых, ну, уволилась бы я, проводила каждую минуту с отцом, ну и что из этого? Болезнь отца никуда бы не делась, он все так же страдал, а я не могла сделать его счастливым. Мы не могли, а кто мог? На самом деле это было написано на лице отца в тот день. Ты и представить себе не можешь, в каком приподнятом настроении он провел тот день! Он два часа разговаривал по междугороднему телефону с Абином, но весь разговор крутился вокруг одной фразы: у папы снова есть задание, папа опять будет работать!

На следующий день отец и правда собрался «на работу». Я четко помню, что это был зимний день тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, дул пронизывающий ледяной ветер, по дорогам текла талая вода. Я проводила отца до входа в наш двор и посадила на автобус, шедший к красной стене. Автобус тронулся, и, когда я глядела ему вслед, в голове всплыла другая картина: как отец, не оглядываясь, заходит в маленькую дверцу, прорезанную в большой железной двери в красной стене.

Эх, отец!

Эх, красная стена!

И таким образом на восемьсот двадцать седьмой день после своего ухода отец снова вернулся в ее объятия.

Поначалу я все беспокоилась, что у отца снова будет приступ спутанности сознания, ведь кто знает, что могло произойти без моей заботы. К тому же я волновалась за его физическое состояние, все-таки он отдыхал столько времени, выдержит ли он возвращение к работе? А если нет, то что тогда делать? Одним словом, отец в этот раз, уезжая за красную стену, забрал с собой и все мои помыслы. И днем и ночью душа была в смятении, я не могла спать, все забывала, словно во сне, у меня постоянно было предчувствие, что что-то нехорошее должно произойти. Так прошла одна неделя, за ней – еще одна. Потом прошел целый месяц, и ничего не случилось. И не только не случилось ничего плохого, более того, все было замечательно! Каждый раз, когда отец приезжал домой, он выглядел довольным и полным сил. И я испытывала радость, видя его здоровым, веселым, получающим наслаждение от жизни. Эх, я прямо-таки не могла поверить, что не только его психика окрепла после возвращения за стену, но и физическое состояние становилось все лучше, и та странная болезнь больше не давала о себе знать. Без нее было так хорошо, как будто ее никогда и не было! Красная стена, словно магический заслон, отсекла прежнюю жизнь отца, полную грехов, полностью отрезала ее. Говоря словами начальника Вана, отец вернулся за стену, словно рыба – в воду!

Да, отец снова ожил!

Сейчас я часто думаю с печальной самонадеянностью, что измениться может Вселенная, но не отец. Судьба отца – быть за стеной. Все его помыслы всегда были привязаны к тому, что происходит за ней. И захочешь их выкорчевать, а не получится. А если вырвешь их с корнем, он увянет и умрет. Загадочная красная стена – это почва для жизни отца и место его смерти. В итоге он там и умер… Эх… Когда я пишу эти строки о смерти отца, руки мои дрожат, я не верю, что его больше нет, я не хочу, чтобы он умирал! Не хочу! Я хочу, чтобы отец не умер! Хочу, чтобы он жил!

Отец!

Отец!

Отец!

Где ты?

День седьмой.

<…>

У меня нет сил продолжать, расскажу кратко.

Это было воскресенье – день, когда отец должен был вернуться домой. После возвращения за стену он обычно приезжал только по воскресеньям, проводил дома ночь и на следующее утро уезжал обратно. Если он не мог приехать, то всегда сообщал мне об этом по телефону. В тот день он не звонил, и я начала готовиться к его приезду. В три часа, как обычно, я отправилась на рынок закупать продукты и купила для отца трех больших карасей, потому что он любил повторять, что курица полезна для ног, а рыба – для головы. Он обожал рыбу, ел ее всю жизнь, и она ему все не приедалась. Домой я вернулась в четыре, а в четыре тридцать уже собралась было доставать сковородку и начинать готовить, как внезапно раздался звонок. Мне сказали, что у отца случился сердечный приступ, сейчас он находится в реанимации и мне необходимо срочно приехать. Сначала они сказали, что он в ведомственной больнице на территории казарм, но, когда я туда примчалась, доктор сказал, что его уже перевели в городскую больницу. Это означало, что положение крайне серьезное, я заплакала, услышав это. Это были слезы страха. Когда я нетвердой походкой добралась до городской больницы, врач сказал, что у отца уже была остановка сердца, но они вернули его к жизни. Я не знала, радоваться или печалиться, стоя перед кроватью отца. Он молча улыбнулся мне. Пять дней спустя, в двадцать один ноль три, снова улыбнулся мне, прощаясь навсегда…

3. Два письма

1) Для Чэнь Сысы

Я только что поднялся на крышу и почтил память твоего отца, обратившись лицом на юго-запад, туда, где находится могила твоего отца – моего учителя. Я простоял там довольно долго. Уверен, что если душа учителя на Небе, то он слышал те слова прощания, которые я говорил. Я говорил много, очень много. Молчать было невозможно. Словно одержимый, я снова и снова выкрикивал его имя, снова и снова произносил слова искренней любви, признательности и пожелания счастья. Я так выложился, что, казалось, тело стало невесомым и могло улететь. Ощущение было, будто все кости раздроблены, но боли нет, есть лишь текучая безмятежность, спокойствие.

Сейчас я сижу за письменным столом и собираюсь писать тебе это письмо.

Я чувствую, что и тебе напишу много, очень много, но не знаю, когда ты сможешь прочитать это письмо. Несомненно, тебе придется ждать его довольно долго. Может быть, несколько лет, а может быть, больше десяти лет, а возможно, и несколько десятков лет. Я не знаю. Знаю только, что это не произойдет, пока статус твоего отца не будет рассекречен. Другими словами, я сейчас пишу письмо, которое можно будет отправить неизвестно когда. Но даже если так, я все равно напишу, а потом отправлю. Не потому что я не руководствуюсь доводами рассудка, как раз наоборот. Я верю, что тайна твоего отца будет рассекречена в один прекрасный день, разве что не знаю, когда этот день наступит. Тайна всегда является таковой относительно времени. Полвека назад американцы решили убрать главного преступника, на котором лежала ответственность за события в Перл-Харбор62, – Ямамото Исороку63. И это была страшная тайна. Но сейчас про эту тайну сняли фильм, и теперь об этом все известно. Время открывает завесу над всеми тайнами. В определенном смысле в мире есть неразрешимые тайны, но нет тайн, которые нельзя было бы рассекретить. Если так подумать, то у меня есть причины радоваться за тебя. Я знаю, ты надеешься, что я расскажу тебе, почему у твоего отца в последние годы его жизни было столько странных событий, почему он так страдал и печалился. В этом письме я расскажу тебе все, только, когда получишь его, не вини меня за то, что пришлось столько ждать. Для отправки такого письма следует набраться терпения, как требуется терпение для того, чтобы вскрыть старый нарыв.

Возможно, ты уже слышала, что наше подразделение 701 занимается разработкой современного секретного оружия. В действительности это неправда. А что же на самом деле? На самом деле это была разведывательная организация, отвечавшая за прослушивание, радиоперехват и дешифровку сообщений из некоторых стран. Следует сказать, что такие организации есть в каждом государстве мира и сейчас, и в прошлом, и в больших странах, и в маленьких. Поэтому тайное существование этих организаций на самом деле известно всем. Это очевидный факт. Мы часто говорим: «Знание врага и знание себя помогает пройти невредимым через сотню битв». Под «знанием врага» как раз и понимается сбор разведданных. Они являются точкой опоры во время войны. Как сказал один физик: «Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю64». При наличии точных разведданных любая армия может выиграть любую войну. А добыть разведданные можно лишь одним способом – украсть, своровать, другого пути нет. Засылать спецагента в стан врага и передавать сведения – это один способ воровства. Сидя дома, перехватывать каналы связи противника – другой способ. Если их сравнивать, можно сказать, что второй способ получения информации более безопасен и более эффективен. Для противостояния прослушиванию возникли технологии кодирования, а вслед за ними и технологии дешифровки. Твой отец как раз этим и занимался – дешифровкой.

Это было сердце функционирования подразделения 701. Самый его центр.

Дешифровка – это противоположность созданию кодов, образно говоря, в обоих случаях это – игра в прятки. Создатель кода занимается тем, что прячет, а дешифровщик – находит. И в укрывании есть свои тайны, и в поисках есть свои ключи к разгадке. Пройдя «боевое крещение» двумя мировыми войнами, оба быстрыми темпами превратились в своего рода науку, собравшую вокруг себя множество самых лучших математиков со всего мира. Некоторые говорят, что дешифровка – это процесс тщательного обдумывания одним гением того, что происходит в душе другого гения. Это мужская схватка самого высочайшего порядка. Другими словами, те, кто занимается этой работой, являются самыми лучшими кадрами из математических кругов. Известные математические институты и учебные заведения каждое лето приглашают таинственных посетителей, обладающих, кажется, высочайшими полномочиями. Они приезжают, забирают целые пачки личных дел лучших студентов, затем досконально просматривают, а потом увозят с собой одного-двух самых выдающихся учеников. Сорок лет назад так с факультета математики одного университета увезли некоего студента, это и был твой отец. Тридцать лет назад из учебного заведения, где когда-то учился твой отец, также увезли еще одного человека, это был я. Никто, включая и нас самих, не знал, чем мы будем заниматься, и только несколько месяцев спустя и он, и я поняли, что заниматься мы будем дешифровкой!

Если бы я мог сам выбирать свою судьбу, то, честно говоря, не выбрал бы дешифровку. Это наука одиноких, сумрачная наука, она деформирует и душит человечность. Я отчетливо помню, как тем вечером, когда меня забрал из института «вышестоящий человек», мы несколько десятков часов ехали на поезде, а потом в ночи поезд внезапно остановился на какой-то непонятной станции. Не было видно ни какого-нибудь поселка, ни гостиницы, казалось, мы прибыли в какое-то заброшенное место. Затем мы загрузились в джип без номерных знаков. Человек, который сопровождал меня, заботливо предложил выпить воды. Черт знает, что было подмешано в воду, но, выпив, я тут же провалился в сон, а когда очнулся, мы были уже в безлюдном гарнизоне. Это была тайная база для тренировки дешифровщиков. Вместе со мной проходили подготовку пятеро человек, среди них была одна девушка. Сначала в течение первого месяца мы тренировали способность «забывать», стирать из памяти свое прошлое. Затем еще месяц проходило обучение правилам секретности. А в третий месяц началась профессиональная подготовка. Вот так, в обстановке таинственности и в напряжении, прошли первые полгода, а потом нас с завязанными глазами вывезли оттуда. Я и сейчас не знаю, где находится то место. Даже по сторонам света не мог ориентироваться. Знаю только, что это было в лесу. В не тронутом человеком лесу.

В последние три месяца профессиональной подготовки к нам часто приезжали разные дешифровщики, для того чтобы провести занятия, в основном они рассказывали общие сведения о дешифровке и делились своим опытом. Однажды один товарищ, отвечавший за нашу базу, сказал, что сегодня к нам приедет высококлассный специалист, в организации его называют «Бык в квадрате». Почему именно так? Потому что он обладал упрямым, как у быка, характером и был таким же высокомерным. Норов и смелость – как у быка. Он обладал небывалым упрямством и героическим духом, с которым можно сдвинуть горы и повернуть реки вспять. Но из-за этого у него был странный характер, поэтому мы должны были сидеть и как следует слушать урок, нельзя было допустить, чтобы он обиделся и рассердился. Когда этот человек пришел, нам он и правда показался странным. Он должен был учить и делиться опытом, а он, как вошел, не глядя на нас, прошел к кафедре, сел и молча закурил, как будто рядом никого нет. Мы, затаив дыхание, смотрели на него. Шло время, по комнате струился сигаретный дым, так прошло целых десять минут. Постепенно мы начали шевелиться, кто-то сухо кашлянул пару раз и словно пробудил его. Он поднял голову, обвел нас взглядом, затем поднялся, обошел вокруг нас и снова вернулся к кафедре. Мимоходом он прихватил мел и спросил нас:

– Что это?

Он спрашивал нас одного за другим и получал один и тот же ответ:

– Это мел.

Затем он зажал мел в кулаке и начал декламировать:

– Если это точно мел, то это говорит о том, что вы – не дешифровщики. Это не должен быть мел. Много лет назад я, как и вы сейчас, сидел в этой же комнате, внимательно внимая наставлениям старшего товарища, мастера дешифровки. Он так и говорил: «В мире кодов нет того, что можно увидеть невооруженным взглядом. То, что вы видите, совершенно точно в результате окажется чем-то другим. Ты – точно не ты, я – точно не я, стол – это совершенно точно не стол, доска – это совершенно точно не доска, сегодня – это совершенно точно не сегодня, солнце – это совершенно точно не солнце». И так все в мире. Самое сложное часто оказывается самым простым. Я думаю, это все, что я должен вам сказать. Сегодняшний урок на этом закончен.

После этого, не говоря ни слова, он покинул аудиторию, а мы остались сидеть в недоумении, не зная, что делать дальше. Однако именно из-за этой «странности» мы никак не могли забыть этот урок, не могли забыть каждое его движение, каждое слово. Когда впоследствии я соприкоснулся с миром кодов и дешифровок, обнаружил и убеждался все сильнее, что одной фразой он раскрыл всю суть и кодов, и дешифровщиков, лучше и не скажешь. Кто-то сказал, что занятие расшифровкой – это смутная наука для одиночек, кроме необходимых знаний, опыта, талантов нужна еще удача, которая находится далеко за звездами. Удача – такая штука, которую невозможно ни заслужить, ни вымолить, все зависит от судьбы и происходит так, как суждено. Поэтому тебе следует научиться молча выносить удары судьбы, сдерживая ропот, научиться терпеливо ждать, даже если сгораешь от нетерпения, все равно нужно ждать, и если за время ожидания высохнет море и сгниют камни, все равно нужно ждать. Но все эти слова не сравнятся с его странным молчанием, потому что именно оно запомнилось навсегда, как говорится, «выгравировалось на костях и запечатлелось в сердце». Своими такими простыми и исчерпывающими словами он упростил и придал образности сложным для понимания вещам. Он сделал видимым то, что скрыто от глаз, заставил нас увидеть и пощупать это.

Это был человек, который прекрасно разбирался во всех сокровенных тайнах, скрытых в кодах.

Этот человек – твой отец!

Полмесяца спустя меня распределили в подразделение 701 в отдел дешифровки, под руководством твоего отца начался мой долгий путь дешифровщика. Я уже писал, что если бы мне дали возможность выбирать, то я ни за что не выбрал бы эту профессию. Но в ситуации отсутствия выбора моим самым большим везением стала возможность учиться у твоего отца, с утра до вечера быть вместе с ним. Честно говоря, я никогда не встречал таких людей, которые, как он, обладали бы таким же чутьем в отношении кодов. Казалось, что у него с кодами какая-то духовная связь, как у сына с матерью, многие вещи они чувствуют на интуитивном уровне, потому что связаны кровью и дыханием. И в этом заключалась его редкая, удивительная способность приближаться к кодам. Обладал он и другим уникальным качеством – крайне волевым и твердым характером. Чем более безнадежным казалось дело, тем более несгибаемым в своей воле к победе становился он. Он обладал в равной степени и умом, и непокорным нравом, они сочетались в нем и были в два раза мощнее, чем у любого обычного человека. Наблюдая за его мощным, но в то же время спокойным интеллектом, ты одновременно испытывал подъем, вдохновение, но и ощущал свою слабость и бессилие.

Помню как однажды, когда я только-только прибыл за красную стену и меня временно разместили в комнате твоего отца, на стенах я увидел черные крестики, выстроившиеся в ряды, словно это было какое-то стихотворение. Выглядело это примерно так:

X X X X

X X X X

X X X X X X

X X X X X X

X X X X X X

X X X X X X

X X X X X X

По яркости следов от чернил можно было определить, что это было нарисовано совсем недавно.

Я спросил, что это, а твой отец ответил, что это код. Код, который имеет отношение к взламыванию кодов. Он предложил мне попробовать расшифровать его. Видя, что я не нахожу слов, он напомнил мне, что когда-то я уже слышал, как он произносит зашифрованные там слова. И тут я вспомнил и все понял! Потому что в аудитории он тогда произнес именно эти строчки. Я быстро соотнес строки с крестиками и распознал, что к чему относится. Вот эти строки:

Ты – точно не ты, я – точно не я, стол – это совершенно точно не стол, доска – это совершенно точно не доска, сегодня – это совершенно точно не сегодня, солнце – это совершенно точно не солнце.

Эти несколько строчек, после того как он на том уроке произнес их, мы, студенты, часто повторяли как присказку. И я даже и не думал, что они являются молчаливыми спутниками его жизни. Впоследствии я узнал, что твой отец каждый день перед сном и по утрам несколько раз декламировал эти фразы, казалось, что он читает молитву. Иногда, когда у него выдавались свободные минуты, он заново писал их на стене, поэтому краски всегда оставались яркими. По наставлению твоего отца я тоже стал так делать – исписал все стены, вечером, перед тем как идти спать, и утром, сразу после пробуждения, несколько раз повторял эти фразы. С течением времени я осознал, насколько они важны для человека, занимающегося дешифровкой.

Если кто-нибудь спросит, какой именно человек подходит для того, чтобы создавать коды, ответом будет: сумасшедший. Ты можешь представить, что если кто-нибудь создаст код, взяв за основу ход мыслей сумасшедшего, то есть полное отсутствие логики в ходе размышлений, то взломать такой код будет не под силу никому. Почему нынешние коды стало возможным дешифровать? Да потому, что их создатели – не настоящие сумасшедшие, они всего лишь притворяются, поэтому не могут достичь нужного уровня иррациональности. Все, в чем есть рациональное зерно, следует определенным правилам. Можно сказать, существует дверь, через которую можно войти, и аппарат, который можно включить, чтобы он заработал. Так кто же больше всего подходит для того, чтобы взламывать коды? Естественно, что тоже сумасшедший. Потому что дешифровка производится, исходя из кода. В действительности, если говорить по существу, создание или же взлом кода – это занятия сродни действиям сумасшедших. Чем ближе ты к сумасшедшему, тем дальше от логики обычных людей, тем труднее им понять то, что ты создаешь, ухватить его суть. Точно то же самое и с дешифровкой. Чем ближе ты по образу мышления к сумасшедшему, тем легче можешь понять психологию создателя кода, тем больше вероятность, что ты его сможешь взломать. Поэтому, чем нормальнее человек, тем труднее ему приблизиться к тайне кода, потому что его легко сбить с пути тем, что лежит на поверхности. Настоящая суть кода прячется под его поверхностью, на сто восемь тысяч ли65 в глубину и вдаль, и если ты не в состоянии освободиться от давления внешнего фактора, то тебе нелегко будет открыть свой разум, а это имеет крайне важное значение для взлома кода.

Приведу пример – две строчки:

Ты – точно не ты, я – точно не я.

Сейчас мы можем допустить, что здесь заключены два тайных смысла.

Первый

X X X X

X X X X

Второй:

В небе – одна звезда, на земле – один человек.

Подумай, который легче всего угадать?

Естественно, первый! Его положительный момент заключается в том, что его поверхность пуста, пространство для воображения не связано никакими ограничениями.

А вот второй тип… Ты точно знаешь, что слова эти призваны запутать, ввести в заблуждение, и поэтому в процессе вскрытия этой ложной вывески значение этих слов, лежащих на поверхности, в той или иной степени, так или иначе будут мешать твоему воображению, ставить для него ограничения. Все усилия твоего отца были направлены на то, чтобы достичь вот этого первого состояния и перед лицом изменчивых, разнообразных внешних проявлений текста сознательно или бессознательно избавиться от него, отбросить его. И чем глубже и обширнее процесс вот этого бессознательного, тем больше вероятность свободного расширения пространства для воображения. В противном случае оно будет ограничено.

На самом деле разница между выдающимся дешифровщиком и обычным заключается в соотношении между бессознательным и осознанным. Естественно, обычный человек, поступающий осознанно, не сможет полностью отключить разум и действовать неосознанно, он будет в состоянии лишь по возможности приблизиться к нему. Но и это «сближение» не будет бесконечным, потому что «струны осознанности» такие же тонкие, как легкая паутинка, могут порваться от легкого ветерка, и тогда все, конец, можно сойти с ума. Поэтому и говорят, что профессия дешифровщика абсурдная и жестокая. С одной стороны, она требует от тебя прикидываться безумным, чтобы как можно ближе подойти к миру сумасшедшего, создавшего код, а с другой стороны, ты должен обладать сообразительностью ученого и четко видеть эту тонкую, критическую грань между миром нормальных людей и миром сумасшедших. Эту грань пересекать нельзя ни в коем случае, иначе для тебя все будет кончено, сгоришь быстро, словно вольфрамовая нить66. Она горит особенно ярко перед тем, как погаснуть навсегда. И лучший дешифровщик – это вольфрамовая нить в момент сгорания, в любой момент он может отдать свою жизнь.

Твой отец был общепризнанным гением дешифровки. С редким для простого человека упорством на протяжении многих лет он последовательно и не теряя ни секунды поддерживал себя в этом самом лучшем для дешифровщика состоянии – состоянии вольфрамовой нити в момент сгорания. Уже само по себе это было сумасшедшим риском! Только сумасшедший посмел бы проявить такое бесстрашие! И это принесло ему почет и уважение со стороны лучших дешифровщиков, но, с другой стороны, подвергло опасности попасть в ловушку и сгореть в любую секунду, превратиться в настоящего сумасшедшего. Вот теперь ты, наверное, поймешь, почему твой отец в последние годы заболел этой, по твоему мнению, «странной» болезнью. Это то, что с ним неизбежно должно было случиться, так что ничего странного в этом нет. Для меня удивительным стал тот факт, что он, вопреки всему, не оказался сломлен такой судьбой, а, как нить накаливания, погорел, почти потух, а потом вдруг снова разгорелся в полумраке.

И это просто чудо!

Однако для твоего отца, жизнь которого была полна чудес, одним чудом больше даже и не считается удивительным.

А что касается внезапно развившегося таланта твоего отца играть в шашки, то это тем паче не странно. С профессиональной точки зрения судьбы людей, занимающихся дешифровкой кодов, естественным образом связаны с шашками и подобными играми, потому что искусство кодировки по сути такая же арифметическая игра, как и мастерство в шашках, они очень похожи между собой, как две тыквы на одной плети. Когда дешифровщик уходит с работы, для того чтобы наслаждаться освободившимся временем, он, само собой, увлекается шашками. Ведь это – другая форма его профессии, это – то пристанище, которое он для себя подготовил уже в тот момент, когда делал свой выбор. Конечно же, по сравнению с наитруднейшими кодами крошечные тайны шашек, механизм их действия кажутся слишком простыми, проще некуда.

Поэтому-то мастерство твоего отца выросло так стремительно, что он выигрывал у всех. Это как если бы мы использовали огромные профессиональные вычислительные машины в качестве домашних компьютеров – все равно что курицу резать тесаком для быков, стрелять из пушки по воробьям, результат будет стопроцентный!

Как ты и писала в своем письме, и странности твоего отца в последние годы жизни, и его болезнь – все это было неразрывно связано с его таинственной работой за красной стеной. Другими словами, это была его судьба, которую нельзя было изменить уже с того момента, как он начал заниматься этой специфической деятельностью. В мире столько разных профессий, и работа дешифровщиков, без всяких сомнений, самая загадочная и абсурдная из них, но она же заставляет тех, кто ею занимается, страдать. С одной стороны, эта профессия собирает самых талантливых людей со всего мира, а с другой стороны, из-за нее эти выдающиеся люди вынуждены делать то, что под силу лишь безумцам. И днем и ночью они погружены в этот абсурд, выраженный фразой учителя «Ты – точно не ты, я – точно не я». То, над чем они размышляют и ломают головы, всегда остается в тени, по ту сторону окна, где-то впереди, в самом конце жизни…

2) Для Чэнь Сыбина

Посылаю тебе такое же письмо, как и твоей сестре Чэнь Сысы. Я подумал, что даже если не напишу тебе, Сысы, прочитав свое письмо, даст тебе его посмотреть. Поэтому, когда я писал ей, специально подложил копировальную бумагу, чтобы сделать три копии, одна из которых предназначена тебе (другая должна остаться в архиве организации). Ты можешь сначала прочитать то, что я написал твоей сестре, тогда ты поймешь, с самого начала поймешь, почему ты получил его только сегодня (кто знает, какой тогда будет день?). Потому что я в том письме говорю о работе твоего отца, то есть о том, что еще не рассекречено. Ожидание рассекречивания похоже на ожидание своего последнего часа. Мы уверены, что этот день где-то впереди, в будущем, но точно не знаем, когда он наступит. Это известно только Небу.

Возможно, читая письмо, предназначенное для Сысы, ты уже обнаружил, что я написал его за полгода до этого. Почему же я медлил с этим письмом до сегодняшнего дня? На самом деле, хотя я точно знаю, как ты мечтаешь, чтобы я рассказал тебе о «том деле», о котором отец упомянул в предсмертном послании, я также знаю, что ни в коем случае не могу удовлетворить это твое любопытство. Поэтому я все время думал, что не напишу такого письма, но кто бы мог представить, что в этом деле произойдет поворот, которого я никак не мог предвидеть. Именно благодаря этому у тебя появилось право на информацию о «том деле».

Дело было так: два дня назад к нам с проверкой нашей работы прибыл начальник Ван из штаб-квартиры. При встрече со мной он начал говорить о твоем отце, причем рассказал многое, чего я не знал, в том числе он упомянул и о «том деле». В тот момент я опешил от неожиданности, потому что это был наш с твоим отцом секрет. Откуда о нем мог знать начальник Ван? Оказывается, твой отец на следующий день после письма мне, то есть прямо перед смертью, собрав последние силы, «открыл душу» организации и рассказал о «том деле» все, как есть. Так как оно затрагивало рабочие тайны отдела дешифровки, ваша семья не могла присутствовать при этих откровениях, потому вы были не в курсе. Единственный, кто был при этом, это начальник Ван. По его словам, когда твой отец закончил рассказ, он словно закончил все свои земные дела, собрался уходить, так что у вас практически не оставалось возможности попрощаться с ним в последний раз. Эх, учитель, зачем же вы рассказали? Вам не следовало делать этого. Почему вы не поверили мне? Эх, учитель, послушайте, что я вам скажу, то, что вы думали и говорили, все это не было фактами. И мне очень горько от того, что вы рассказали. У меня правда тяжело на душе… Абин, я действительно хочу рассказать тебе о «том деле». Во-первых, раз твой отец уже сам все рассказал, его послание мне превратилось просто в клочок бумажки и мне больше нет необходимости молчать, стиснув зубы. Во-вторых, то, что рассказал твой отец, – это не то, что было в действительности, и я просто обязан поведать правду.

Абин, прочитав письмо, адресованное твоей сестре, ты уже знаешь, что твой отец занимался дешифровкой кодов. Это загадочное и темное дело уже измучило до бесчувствия многих талантливейших людей. По сравнению с ними твой отец просто счастливчик. В схватке между ним и кодом до смерти был замучан не он сам, а код. За всю свою жизнь он взломал семь кодов среднего уровня, три – высшего и приравненных к высшему, а такое редко встречается в мире дешифровщиков. Я полагаю, что если бы существовала Нобелевская премия за расшифровку кодов, очевидно, что твой отец получил бы ее и, возможно, даже дважды.

Я попал в подразделение 701 летом тысяча девятьсот семьдесят третьего года, на тот момент твой отец уже взломал один код, приравненный к кодам высочайшего уровня, и шесть кодов среднего уровня, поэтому он весь был увешан орденами. Однако новая задача – взлом «Пустыни-1» – давила на него, он был похож на заключенного, прикованного к одному месту. «Пустыня-1» (другое его название – «Огонь») – это был код высшего уровня мирового порядка, использовавшийся высшими чинами всех трех родов войск некой страны в шестидесятых годах (прошлого века). В самом начале многие военные эксперты-наблюдатели предсказывали, что в ближайшие двадцать лет никто не сможет его взломать. В том, что взломать невозможно, нет ничего необычного, странным было бы, если бы кто-нибудь его взломал. Твой отец три года работал над ним, но даже близко не подошел к разгадке, и это говорило о том, что слова о невозможности взлома не были просто запугиванием. Я до сих пор помню, что твой отец в первом же разговоре сказал, что сейчас занимается дешифровкой дьявольского кода, и если я боюсь вступать в схватку с дьяволом, то лучше с ним не работать. Спустя десять лет я даже немножко пожалел, что не послушал его тогда, потому что за это время нам пришлось приложить вдвое больше усилий, чем обычно. И во сне мы строили догадки о тайнах, которые скрывал «Огонь», но тайное так и оставалось запертым за семью печатями. К тому же наше с твоим отцом положение было разным. У него в загашнике хранилось множество славных побед, плодами которых он мог пользоваться до конца жизни, и даже одно поражение не стерло бы того факта, что он все равно был победителем по жизни. Я же был на тот момент просто пешкой, только поступил на службу и десять лет провел, участвуя в крупной игре, это и правда кажется немного неуместным и безрассудным. Очевидно, что если бы мы проиграли, то я проиграл бы всю свою будущую карьеру. Однако рассуждать об этом спустя десять лет, несомненно, уже поздно. Говоря словами твоего отца, «это не мудрое действие, это – глупый предлог». Твой отец ободрял меня, и в результате мои беспокойства по поводу собственной судьбы превратились в ожесточенную решимость и честолюбие. Однажды я тихонько перетащил свою постель в отдел дешифровки. Твой отец увидел это и бросил мне ключ от своей спальни, чтобы я перенес и его кровать тоже.

Значит, мы собирались «разбить котлы и потопить лодки»67, то есть стоять насмерть, поставить на карту все, вступив в последнюю схватку!

И вот так мы ели вместе и жили бок о бок, не расставаясь ни на минуту. Твой отец верил, что глубокой ночью человек впадает в особое состояние – он становится наполовину человеком, наполовину духом, внешне человек, а сообразительность как у дьявола. Поэтому именно в такое время обостряется интуиция и появляется вдохновение. И за долгие годы у него выработалась привычка рано ложиться спать и очень рано вставать. Вечером он засыпал примерно в восемь, а в час-два ночи уже просыпался, сначала отправлялся на небольшую прогулку и затем садился за работу. Таким образом, время отдыха у нас не совпадало: я работал, когда он спал, а он работал, когда спал я. Вскоре я обнаружил, что твой отец разговаривает во сне.

Слова во сне – это все-таки сонный бред, какое-то бормотание, похожее на лепет ребенка, когда трудно разобрать, что он там говорит. Но время от времени это удавалось, и понятные слова, как я заметил, все имели отношение к коду «Пустыня-1», что свидетельствовало о том, что даже во сне твой отец продолжал думать над этой проблемой. Иногда то, что он бормотал, было вполне отчетливым, даже понятнее, чем произнесенное вслух днем. Более того, сказанные им во сне странные мысли, на самом деле были полезными. Например, один раз я услышал, что он зовет меня, а потом, прерываясь, высказал довольно абсурдные идеи относительно кода, причем говорил он все по делу, с хорошей доказательной базой, словно читал мне лекцию. Когда он закончил, я почувствовал, что идеи эти хотя и были в высшей степени странными, но в них было что-то необычайно увлекательное. Приведу такое сравнение: предположим, что разгадка кода «Огонь» – это некое сокровище, спрятанное где-то далеко. Прежде чем идти искать его, мы должны определиться: ехать по суше, или по морю, или вообще выбрать какой-то другой путь. В тот момент картина, открывавшаяся перед нами, была такова: вокруг нас лежали камни, которые невозможно было охватить взором, и никакой воды видно не было, поэтому водный путь исключался. Что до пути по суше, мы уже попробовали несколько дорог, в результате зашли в тупик и не знали, как выйти из этого положения. И вот в этой ситуации, когда водного пути вообще не видно, а сухопутным не пройти, твой отец во сне вдруг говорит мне: под этой грудой камней скрыта подземная река, мы можем попробовать использовать ее. Эта идея показалась мне крайне странной, но в то же время ценной, можно было попытаться. Даже если бы это было ошибкой, я добавил бы себе баллов в глазах твоего отца. Поэтому на следующий день, когда я убедился, что он не помнит ничего из того, что говорил ночью, я выдал его слова за свои, высказал их ему, словно это была моя идея, и моментально заслужил признание твоего отца.

Пожалуйста, запомни, что все странные и запутанные события, произошедшие позже, берут начало в этом моем «плагиате» идеи твоего отца.

А потом ни я, никто другой не могли и подумать, что, когда мы попытаемся использовать эту идею, в это и правда трудно поверить, под каменной пустыней действительно оказалась река, которая могла привести нас к тому месту, которое мы так упорно искали. И тогда мы собрались, чтобы отправиться в путь. О, это же немыслимо! То, к чему мы за десять с лишним лет невероятных усилий не смогли прикоснуться, по странному стечению обстоятельств, пришло к нам таким образом.

Это был ключевой шаг во взломе «Пустыни-1», он был уже половиной успеха. В дальнейшем возникло еще две преграды, которые невозможно было избежать: во-первых, надо было решить, где мы высадимся на берег, а во-вторых, высадившись, понять, должны ли мы искать внутри или снаружи. Естественно, все, что я пишу сейчас, это лишь пример. Любое сравнение никуда не годится. Но как я могу еще сказать, если не вот так? Честно говоря, если не найти метафору, а говорить как есть, ты не поймешь, да еще и никогда не сможешь прочитать это объяснение. Я имею в виду, что если бы я рассказал тебе весь процесс взлома кода полностью и со всей достоверностью, то это письмо вряд ли было бы рассекречено до конца твоей жизни.

Возвращаясь к сказанному, если бы были решены две проблемы, о которых я написал ранее, процесс взлома, несомненно, сильно ускорился бы, это могло бы даже произойти в мгновение ока. Но как пройти эти две преграды? Я снова возложил надежды на решение на слова, сказанные твоим отцом во сне. Абсурд, да? Да, но лучшего способа я не мог придумать. С того момента я начал записывать, что говорил во сне твой отец. Я записывал все, что можно было разобрать, даже если казалось, что оно не связано с кодом. А потом раздумывал и размышлял над этими записями в надежде на вдохновение. По правде говоря, я уже не верил, что это произойдет, потому что это было бы волшебство; один раз – неожиданная милость, но разве осмелишься просить о ней несколько раз? Я даже фантазировать и то не смел.

Но судьба, видимо, решила продолжать показывать мне чудеса: каждый раз, когда нам надо было принять важное решение, твой отец во сне всегда очень кстати показывал мне путь, направлял меня, давал вдохновение, придавал мне сил выиграть сражение военной хитростью и вручал волшебное средство, чтобы я самым непостижимым способом приблизился к разгадке «Пустыни-1». Я почувствовал, что невольно постепенно превращаюсь в твоего отца, я стал таким же молчаливым, странным. Иногда, глядя на муху, которая вылетела вслед за мной из столовой и летала перед носом, я внезапно ощущал к ней дружеские чувства, а ее навязчивое жужжание я воспринимал как рассказ о тайнах того, что творится в небесной выси.

И, таким образом, однажды спустя два года мы взломали этот код. Это казалось нереальным. Мы вписали новую, потрясающую страницу во всемирную историю взлома кодов. Я сейчас думаю, что если бы я с самого начала жил в одной комнате с твоим отцом и мог постоянно слушать его речи во сне, то мы еще раньше взломали бы код. А если бы я мог разобрать все его слова, то время взлома передвинулось бы на более раннее. Я даже думаю, что расшифровка «Пустыни-1», хотя и была одним из сложнейших дел в истории, для того, кто смог бы понять все сонные слова твоего отца, это показалось бы ерундой. Все, кто занят в нашей профессии, знают, что все коды мира взламывались случайно, при странных обстоятельствах, самым непостижимым образом, когда никто не мог и предсказать, что это произойдет. В этом и горе дешифровщика, и его чудесное умение. Но наш этот неожиданный способ, боюсь, стал загадочным рекордсменом в нашем и так таинственном мире дешифровки.

Победа была в то же время и поражением.

Только мы выбрались из этой запутанной истории с «Пустыней-1», как перед нами встал новый вопрос: кому следует надеть на голову прекрасную корону? Найти ответ казалось не намного проще самого взлома кода. Прежде всего, трудность представляли наши с твоим отцом честность и совесть. Мы поочередно подчеркивали перед начальством, что заслуга принадлежит другому, и искренне просили наград и почестей друг для друга. Я хочу сказать, что мы не пытались присвоить себе чужие заслуги, причинять ущерб другому ради собственной выгоды, не лицемерили самым бесстыжим образом. В этом я абсолютно доверял твоему отцу и верил себе. Я говорил уже, что, когда в первый раз услышал слова твоего отца, сказанные во сне, и они дали мне подсказку, я не рассказал правду об этом твоему отцу, и сделал это из честолюбия. Но потом дело было не только в этом: я стал опасаться, что, если расскажу всю правду, это может повлиять на то, что твой отец говорит во сне. Это было вполне вероятно, ведь он разговаривал во сне бессознательно, но, расскажи я всю правду, это бессознательное могло превратиться в сознательное, случайное – в специальное. В некоторых вещах нельзя проявлять настойчивость, потому что все может обернуться совершенно непредсказуемым образом. Именно исходя из такого беспокойства, я все никак не осмеливался рассказать твоему отцу правду о его приступах сомнилоквии. Однако заранее продумал, что если мы вдруг все-таки взломаем код, то я обязательно открою ему истинное положение дел. Поэтому, когда твой отец начал горячо поздравлять меня после взлома кода «Пустыня-1», я во всех мельчайших подробностях рассказал ему обо всем. Я сделал это специально, чтобы он мог спокойно принять плоды своей заслуженной победы. И это подтверждает, что я молчал не из-за того, чтобы присвоить себе чужие заслуги.

Но твой отец мне не поверил. Не поверил даже тогда, когда я показал ему тетрадку, куда записывал все, что он говорил во сне. Одним словом, он не поверил ни единому моему объяснению. Он решил, что я таким образом его успокаиваю, что я уступаю ему пальму первенства из уважения. Конечно, в это трудно было поверить, правда выглядела намного более выдуманной, чем ложь, человек, обладающий здравым смыслом, в такое не поверит. В последующие дни я пожалел о том, что не записал сонные слова твоего отца на магнитофон, ведь в таком случае не требовалось бы никаких объяснений. Записать на магнитофон проще простого, и отец твой так думал, он полагал, что если бы рассказанное мной действительно было, то я обязательно сделал бы магнитофонные записи. Но я не догадался. Ситуация поменялась, кто ж знал, что наступит тот день, когда мы будем уступать другу лавры победы? Но эта ситуация все же лучше той, когда люди пытаются присвоить заслуги другого. Вот скажи, разве нет?

Нет, дело было не таким простым.

Когда дело вышло на уровень организации, начальства, отправки материалов высшему руководству, оно постепенно стало все более и более запутанным. Просматривая документы, подготовленные для отправки наверх, твой отец заметил, что в самом ключевом месте нет моего имени, и сразу же внес необходимые изменения – свое имя обвел в кружок и зачеркнул, а затем вставил мое имя. Потом материалы просматривал я, увидев кружок вокруг имени твоего отца, я его стер, а свое имя замазал. Из-за этого начальство вызвало нас для разговора, мы опять начали вежливо отказываться от почестей в пользу другого, и тогда был сделан новый вариант документов. В этот раз там было написано, что благодарность объявляется нам обоим, и стояли оба имени – мое и твоего отца, имя твоего отца было впереди. Он, просматривая материалы, переставил порядок имен, свое поставил позади моего, а я снова, ни секунды не колеблясь, вычеркнул свое имя. Скорее всего, высшее руководство, глядя на мои такие решительные действия, посчитало, что твой отец так меня продвигает, потому что испытывает ко мне дружеские чувства и отеческие чувства учителя к ученику. Другими словами, хотя мы с твоим отцом одинаково просили друг за друга, у начальства были все основания верить, что моя просьба – истинная, а твоего отца – нет, что он просто ищет способ оказать мне благодеяние. По мнению организации, разве можно было идти на такое кумовство в получении высокой и славной награды? Ведь в этом случае народ заподозрит, что «товарищи наверху» нарушают служебные обязанности. Поэтому, хотя документы исправляли несколько раз, в итоге они вернулись в свое изначальное состояние – в ключевом месте моего имени в них не было.

У меня не было ощущения несправедливости или какой-то неудовлетворенности таким окончанием дела, не высказывал я и обиды. Я полагал, что оно решилось так, как и должно было, и искренне, от всего сердца радовался за твоего отца. Однако для твоего отца это стало тяжелым психологическим бременем. Ему все казалось, что он присвоил мою славу, украл ее, что он виноват передо мной. Поначалу он все пытался как-то изменить ситуацию, даже обращался к двум руководителям с просьбой пересмотреть приказ о награждении, чтобы разделить со мной славу. Но это легче сказать, чем сделать. Скажу попросту: если вышестоящее начальство признает, что в приказе ошибка, с этого момента они будут на ней настаивать, тем более они считают, что не совершают ошибок. Я не роптал, это лучшее доказательство того, что в приказе о награждении не было ошибки. И эта мысль, без сомнения, была правильной. А то, что правильно, должно выполняться, о нем следует рассказывать всем, прославляя и дальше. Поэтому слава, словно прилив, волна за волной обрушилась на твоего отца, словно ураган, пронеслась по всем подразделениям – высшим и низшим, она добралась до всех уголков, до которых могла долететь.

Вопреки ожиданиям, из-за этого паника в душе твоего отца нарастала. Можно сказать, что сначала его беспокойство было вызвано сочувствием ко мне, поэтому он всеми силами пытался загладить эту несправедливость. Однако потом в его беспокойстве произошли качественные изменения – он стал мрачен, храня в сердце тяжелую тайну, как будто у меня в руках была зацепка, и если вдруг я потеряю душевное равновесие, то расскажу все обстоятельства. Не стоит и говорить о том, что я поставил его в затруднительное положение, ведь тогда и он, и вышестоящее начальство станет посмешищем для всех. В итоге мы действительно перемудрили, твой отец со всех сторон считал себя низким человеком: по его мнению, он был в долгу передо мной, а также он боялся, что если правда выйдет наружу, то плохо будет всем. И хотя я приложил массу усилий и даже перед ним показательно сжег все свои записи о его словах, сказанных во сне (без сомнения, это было самое мощное оружие, которое и поставило его в такое трудное положение), но все равно не смог полностью излечить его от беспокойства и тревоги. Естественно, теоретически говоря, сожжение оригинала не означало, что где-то не хранится тайная копия, и что могли гарантировать мои устные заверения? Я не говорю, что твой отец настолько не доверял мне, просто он был твердо уверен, что вся эта ситуация нанесла мне серьезную обиду. А раз так, то, возможно, мои чувства к нему изменились, и я даже испытываю к нему вражду, и нас ждет «смертельная схватка», и все в таком духе. В итоге он всеми возможными способами стремился компенсировать мне моральный ущерб, постоянно пытался меня подбадривать, напоминал и даже умолял не упоминать о «том деле», «проглотить» его, чтобы оно переварилось у меня в животе. И даже перед смертью он так же настойчиво упрашивал меня.

Ну что тут еще скажешь? Наша честность и совесть сыграли отрицательную роль. Под воздействием совести все запуталось и пришло в смятение. Я искренне сожалею, что не записывал его слова во сне на магнитофон. Если вернуться в прошлое, знай я заранее, что все так получится, разве стал бы я отказываться от славы? Но, как я уже говорил, то было тогда, а сейчас уже все по-другому. В то время я действовал, руководствуясь уважением к фактам, а также своим уважением и любовью к твоему отцу. Почему я отказывался от почестей? Потому что я слишком уважал и любил его, мне было стыдно присваивать себе его заслуги. Кто же мог знать, как все обернется? И это тоже вызывает во мне чувство стыда.

Однако я должен сказать, что все это, абсолютно все натворили не мы с твоим отцом, а те недобрые и неискренние люди, уделявшие слишком большое внимание тому, что происходит «в миру». Иногда мне казалось, что для твоего отца взлом кодов был не так страшен, он больше боялся того, что лежит вне кодов. Так, он не мог вести нормальную, здоровую жизнь вне стены. Выйти из-за стены и дешифровать внешнюю жизнь, мысли людей, их слова и поступки – вот это было для него настоящее мучение, представляло трудность и вызывало беспокойство. А что касается настоящих кодов, то, как мне кажется, ни один не вызывал в нем чувства тревоги. Тебе ведь известно, что твой отец в итоге опять вернулся за красную стену. На самом деле он опять занялся дешифровкой, на сей раз это был код «Пустыня-2», другое его название «Жара», это запасной вариант для кода «Огонь». И, поскольку он был запасным вариантом, спустя практически двадцать лет после начала использования «Огня», в целом можно сказать, что от него почти полностью отказались. И даже если бы противник узнал, что мы взломали «Огонь», они все равно не стали бы его использовать. Потому что в то время они уже в ближайшем будущем собирались начать разрабатывать новый код «Солнечный свет 111». И в этой ситуации, если бы они узнали, что мы уже дешифровали «Огонь», и приняли бы решение сменить код, то не выбрали бы «Жару», потому что «Огонь» и «Жара» – коды одного поколения. И так как старший брат уже взломан, разве можно надеяться на то, что младший избежит той же участи? Таким образом, в то время практически отсутствовала возможность использования этого кода и ценность его взлома равнялась нулю. Но почему же твоего отца попросили все же взломать его? Говоря словами начальника Вана, для того чтобы найти ему дело, которым он мог бы заниматься. Ты и сам в курсе, в каком состоянии тогда был твой отец. Если бы так продолжалось и раньше, то его здоровье ухудшалось бы и в результате уже ничего было бы не исправить. Начальник Ван сказал мне, что он правда опасался, что болезнь твоего отца перейдет в стадию, когда ее уже нельзя будет вылечить. Поэтому он и придумал этот план – устроил его обратно на работу – взламывать «Жару». Целью этого было заставить твоего отца погрузиться с головой в процесс дешифровки, чтобы его не одолел демон болезни. Другими словами, в организации решили лечить его с помощью кодов, убрать вероятность приступов болезни, чтобы он мог в добром здравии встретить спокойную старость. Но человек предполагает, а Бог располагает. Кто мог предположить, что радость от взлома «Жары» вызовет у него сердечный приступ и заберет его жизнь? От возвращения твоего отца за стену до взлома «Жары» прошло всего сто с лишним дней. Естественно, такой скорости способствовал опыт уже проведенного ранее взлома «Огня», но, с другой стороны, это свидетельствовало о том, что твой отец – великий мастер дешифровки.

Эх, жизнь ради кодов и смерть из-за кода – возможно, это было единственным подходящим вариантом для твоего отца. Темным пятном же в этом было то, что он до самой смерти не смог взломать свой собственный код – «то самое дело». Отгадка крылась в том, о чем я говорил, но он в это никогда не верил. Поэтому я сейчас надеюсь, что душа твоего отца на Небе видит это мое письмо к тебе, и, возможно, сейчас он все-таки поверит мне. И, может быть, теперь его душа не будет терзаться стыдом, для которого нет никакого основания. Но, как бы там ни было, ни в коем случае не давай Сысы читать это письмо, потому что тогда она обнаружит, что в жизни вашего отца была еще одна печаль, и это принесет ей еще больше страданий…

Часть третья ЛОВЕЦ ВЕТРА

Проснувшись рано утром, такое счастье обнаружить, что ты жив! Каждое наше действие, вполне вероятно, может стать последним. Дело, которым мы занимаемся, самое загадочное и жестокое на земле. Любой несвоевременный чих может заставить нас поплатиться головой. Смерть не страшна, потому что мы уже давно не принимаем жизнь во внимание…

Глава 4. ДУША ЗУИ ФУ

Второе ущелье делилось на западную и восточную части. Восточная с первого взгляда напоминала учреждение – там располагались административные здания, общежития, стадион, повсюду сновали люди и слышны были разные звуки. Это было царство Вана – тренировочный центр. А вот западная часть ничем не напоминала учреждение, небольшие, стоявшие далеко друг от друга домики скрывались среди густых зарослей деревьев, здесь не было видно людей и стояла гробовая тишина. Однако тишина эта была наполнена не праздностью и спокойствием, она была суровая и строгая. Когда я в первый раз оказался здесь, увидел этот глухой, безлюдный уголок, я и подумать не мог, что именно здесь находится оперативный отдел. Я был уверен, что отдел 701 принимает здесь высокое начальство.

– Если никого нет, то как же проводится оперативная работа? – спрашивал я.

Ответ был: если сотрудники сидят здесь, в офисах, то разве это может быть оперативным отделом?

Как говорится, не в бровь, а в глаз.

Человек, который дал мне этот ответ, был моим земляком, занимавшимся агентурной работой, звали его Лао Люй, а люди называли его Старый Батат.

Лао Люй был молчалив, возможно, из-за многолетней подпольной работы. Он не курил. Рассказывали, что в семидесятые годы, когда наша страна «противостояла Америке и поддерживала Вьетнам», он «работал» во Вьетнаме, собирал агентурные сведения. Однажды в холле одной гостинцы он закурил сигарету, предложенную некой дамой, в результате чего потерял сознание и чуть не лишился жизни. С тех пор Лао Люй больше не курил и не пил. На работе он всегда одевался в строгий костюм, на шее – фотоаппарат, на запястье – часы и цепочка, на голове – шляпа по сезону, в нагрудном кармане – две ручки. Он напоминал туриста, который время от времени ездит в путешествия. Были ли все эти вещи оружием или просто инструментами для сбора агентурных сведений, не могу сказать точно. Я спрашивал Лао Люя, он отвечал: нет, но разве могу я верить его словам? Ведь он же старый разведчик, «старый батат». Истина – перед глазами, а не на словах.

У Лао Люя был интересный фотоальбом. Во-первых, он выглядел старомодным: его обложкой служила грубая ткань, сотканная вручную, а страницы представляли собой ужасно пожелтевшие листы бумаги, переплетенные пеньковой нитью. Казалось, он весь выполнен кустарным способом. Во-вторых, он был странным. Хоть и назывался он фотоальбомом, но внутри по большей части были не фотографии, а разные записки и вырезки из газет. На титульном листе была приклеена половина картонки с пачки сигарет, на которой виднелись написанные от руки слова:

«Проснувшись рано утром, такое счастье обнаружить, что ты жив! Каждое наше действие, вполне вероятно, будет последним. Дело, которым мы занимаемся, – самое загадочное и жестокое в мире. Любой несвоевременный чих может заставить нас поплатиться головой. Смерть не страшна, потому что мы давно уже не принимаем в расчет нашу жизнь. Как ты? Со мной все в порядке».

Лао Люй рассказал мне, что, когда он только начал заниматься разведывательной деятельность, это написал ему во время первого контакта вышестоящий агент (он был поэтом), когда они сидели в повозке рикши. Можно сказать, что это была «передача опыта» от «старого батата» «юному батату». И это был первый «сувенир» в его профессиональной карьере. Было это осенью тысяча девятьсот сорок седьмого года, он учился на третьем курсе факультета западных языков Нанкинского центрального университета. С того времени к нему периодически попадали такого рода сувениры. Лао Люй рассказал, что практически после любой разведработы, в которой он принимал участие, – до и после Освобождения, внутри страны или за рубежом, в крупных или небольших, известных и тайных операциях – оставались некоторые «свидетельства», и в его фотоальбоме были собраны именно они. Если говорить конкретно, то там были двадцать восемь фотографий, одиннадцать записок, семь вырезок из газет, пять рисунков, а также несколько странных предметов. Например, стальная монета с отверстием посередине, иностранный конверт, несколько чеков и визитных карточек. Под каждой из вещей было написано простое пояснение.

Среди множества вещей одна фотография приковала к себе мое внимание. На ней был изображен труп юноши, рука человека, находившегося за кадром, была протянута к его нагрудному карману, как будто собиралась ограбить его. Лао Люй пояснил: покойника не «грабят», наоборот, ему «отдают» – «отдают банковское требование погасить платеж». А эта «страшная рука» принадлежит ему самому, это он требует, чтобы покойник «погасил платеж». На слух это кажется невообразимым, недоступным для понимания. Под фотографией рукой Лао Люя было написано: «Меня зовут Зуи Фу, больше не называйте меня Хо Хай Зыонг».

Лао Люй рассказал мне, что этот вьетнамец Зуи Фу, которого все постоянно называли Хо Хай Зыонг, при жизни был ему незнаком, но после его смерти они начали «сотрудничество», которое стало «шедевром», за который он до сих пор чувствует бесконечную гордость. Однако он признал, что это не была его собственная идея, он взял за образец знаменитую операцию «Мясной фарш»68 времен Второй мировой войны. Она была спланирована и реализована двумя английскими разведчиками – Ивеном Монтегю и Чарльзом Колмондели. Главную роль сыграл труп Глиндауэра Майкла. Время действия – последний апрельский день тысяча девятьсот сорок третьего года. Место действия – побережье Испании, недалеко от порта Уэльва. Там был выловлен труп Майкла, который превратился в труп майора королевской морской пехоты Уильяма Мартина. С этого момента этот персонаж «ожил», стал «самым таинственным подчиненным» Монтегю и Колмондели и в итоге превосходно справился с задачей, которую не могли выполнить живые люди. Лао Люй сказал, что история его «сотрудничества» с вьетнамцем Зуи Фу – это была копия операции «Мясной фарш», в ней не было ничего нового, даже «удивительный финал» совпадал.

Операция «Мясной фарш», спланированная Монтегю и Колмондели, и «та операция», которую претворил в жизнь Лао Лю, были удивительными и выдающимися, поэтому осталось бесчисленное множество документальных свидетельств, у меня на руках документы, в которых несколько сотен иероглифов. В тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году я вместе с писателями Литературной академии Ба Цзиня прибыл во Вьетнам. Я специально съездил в Лакшон – место, где жил Зуи Фу, и записей о том, что я там видел и слышал, также великое множество. В общем, материалов, для того чтобы рассказать эту историю, у меня предостаточно. Можно сказать, что не было того, чего я не знал бы о времени и месте действия, подоплеке, главных и второстепенных персонажах, об основных и сопутствующих событиях. Я беспокоился об одном: уже столько людей в разных вариантах рассказывали эту историю, и если я не придумаю что-то новое, а буду следовать по чужим стопам и рассказывать то, что известно всем, то смысла в этом особого нет. Другими словами, я хотел найти новый и особый способ рассказать эту старую историю. Результатом этих поисков стал рассказ от имени души Зуи Фу. Честно говоря, вдохновила меня та надпись в альбоме Лао Люя: «Меня зовут Зуи Фу, больше не называйте меня Хо Хай Зыонг».

Слова души – это «звуки из-за горизонта», прислушайтесь, вот они уже становятся слышны…

01

Меня зовут Зуи Фу.

Я повторю еще раз: меня зовут Зуи Фу.

Я так дорожу этим именем именно потому, что вы постоянно зовете меня Хо Хай Зыонг. Вы не знаете, что это не мое имя, не прозвище и не псевдоним. Это имя другого человека. Я никогда о нем не слышал (и, естественно, с ним не общался), я и представить не мог, что между нами может возникнуть хоть какая-то связь. Но тридцать лет назад из-за неожиданного поворота судьбы меня по ошибке приняли за него, а самое ужасное состоит в том, что за эти тридцать лет эта ошибка так и не была исправлена, поэтому я постоянно страдаю из-за несправедливых обвинений. Кто-то любит «Хо Хай Зыонга», кто-то его ненавидит. Честно говоря, на протяжении этого длительного периода я постоянно жаловался людям на эту ошибку, но, боюсь, мои жалобы не слышал никто. Крайне трудно голосу из одного мира быть услышанным в другом. Легче уж создать иллюзию или каплей воды зажечь огонь. Бог создал для меня такие затруднения то ли для того, чтобы испытать мое терпение, то ли для того, чтобы дать мне что-то понять, я не знаю. На самом деле понять Его замысел также крайне трудно. Бог иногда что-то проясняет для нас, но чаще все становится еще более непонятным. С этим ничего не поделаешь, у нас здесь мы тоже ничего не можем сделать.

Нет необходимости столько говорить о Боге, давайте я расскажу мою историю.

Я родился в семье портного в небольшом городке Лакшон на северо-востоке Вьетнама в тысяча девятьсот сорок шестом году. Наш дом стоял у дороги, по всем стенам были развешаны разнообразные костюмы, в воздухе постоянно витали клубы пара, казалось, что ты находишься в предбаннике. Здесь я родился, это был мой дом. Мои первые воспоминания сопровождались звуком шипения, который издает утюг во время глажки одежды. Когда мне было десять, моя семья переехала из двухкомнатного домика на северной улице в двухэтажный, сияющий неоновыми огнями дом на оживленной южной улице. Прямоугольные камни придавали дому исключительно строгий и крепкий вид. Я думаю, этого достаточно, чтобы показать, что профессия портного принесла отцу неплохой доход. И тем не менее он не хотел, чтобы мы – я и моя сестра Зуи На – пошли по его стопам и провели всю жизнь с ножницами и линейкой. Он нам неоднократно повторял:

– Я уже сшил одежды и на вас, и даже на ваших детей и внуков, поэтому вы должны заняться чем-то еще.

Позднее моя сестра Зуи На отправилась работать в Коулун69, а я поступил в Ханойский университет. Перед моим отъездом в Ханой отец подарил мне изысканную маленькую записную книжку китайского производства. На золотой бархатной обложке был вышит четырехлапый дракон, а на титульном листе было написано: «Когда стихнет музыка и умолкнут легенды, городские здания продолжат петь песню».

Вероятно, именно эта фраза определила мою судьбу – я собирался стать архитектором. Однако зимой тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года, когда я вернулся домой на каникулы, будучи уже на последнем курсе университета, внезапная пневмония навсегда приковала меня к родному поселку. В то время в наших краях такая болезнь могла лишить жизни, но, хотя я не умер, жить приходилось учиться заново, целых три года я не мог вести нормальную жизнь. Целые дни я проводил в больнице и дома, постоянно принимал лекарства, постоянно испытывал беспокойство и скорбел о своей судьбе. Несомненно, пока я был болен, пришлось забыть и об университете, и о планах стать архитектором. На самом деле мне надо было всего лишь доучиться один семестр, чтобы получить специальность. Когда я был уже практически здоров, отец уговаривал меня сделать это, но у меня уже пропал интерес. Пневмония изменила меня, я вдруг заинтересовался работой отца, наполненной водяным паром. Кроме того, отец был уже стар и достаточно мудр, чтобы отойти в сторону и давать наставления мне, а не работать самому. Так я постепенно превратился в подобие своего отца, стал забывать свою болезнь и начал работать, окутанный влажными парами, я ощущал полноту жизни и испытывал радость. Так продолжалось до тех пор, пока небо не заполонили американские самолеты, а вся молодежь поселка не отправилась на фронт под звуки барабанов правительства и рыдания родственников. Вот тогда я почувствовал иной зов.

02

Ля Киет уехал.

Лям Куок Тхан уехал.

Однажды мама сказала, что Лао Там из дома номер тридцать два тоже уехал.

А на другой день мы получили с южного фронта фотографию Зуи На в военной форме.

Вот так, начиная с лета тысяча девятьсот семидесятого года, мои друзья и многие знакомые были призваны на фронт.

Будучи человеком, много лет терзаемым жестокой болезнью, я мог не идти в армию, а если бы и пошел, у военных были бы основания не брать меня в свои ряды. Весной тысяча девятьсот семьдесят второго года военно-морской корпус набирал людей в нашем поселке, результат моего похода на призывной пункт был таков. Офицер посмотрел записи в графе «Болезни» и дружелюбно похлопал меня по плечу:

– В следующий раз, парень, война только началась.

По правде сказать, в тот момент я уже практически полностью восстановился и даже забыл болезненный опыт. Мне казалось немного неправильным, что старая, давнишняя болезнь определяет мою судьбу, к тому же я уже выздоровел. В глубине души я был недоволен происходящим, ведь болезнь уже и так отняла у меня многое, я не хотел, чтобы она забрала у меня еще что-то. К счастью, «война только началась», и шанс у меня был. Осенью того же года целых три отряда набирали солдат в нашем поселке, среди них был и тот, который приходил сюда весной. Ни секунды не раздумывая, я отправился на знакомый уже призывной пункт. Я усвоил прошлый урок и ничего не написал в графу «Болезни». Я полагал, что теперь меня точно возьмут, но принимавший офицер (другой, не тот, что был в прошлый раз), увидев, как я задыхаюсь после семи отжиманий, вежливо отказал мне:

– Мне кажется, тебе лучше пойти в сухопутные войска, они возьмут тебя.

Ничего другого не оставалось, пришлось идти на призывной пункт сухопутных войск. У них не было особых требований, со мной поговорили всего пару минут и сразу радостно выдали форму без нашивок. Естественно, я сильно сожалел о том, что не могу надеть синюю военно-морскую форму. Но делать было нечего, пневмония и легкая работа портного не могли сделать меня здоровым и крепким. Кроме того, из-за постоянного воздействия влажного пара мое лицо стало бледным и нежным, создавая ощущение слабости. Я понимал, что, если бы не война, такой человек, как я, никогда не смог бы попасть в армию. Мне это удалось, как сказал председатель Хошимин, выступая на радио: «Война дала многим опыт, о котором они даже и не думали».

Двадцать шестого сентября тысяча девятьсот семьдесят второго года я и еще восемь юношей из нашего поселка на армейском грузовике покинули Лакшон.

Машина медленно ехала по узкому проходу между рядами провожающих, у меня не было ощущения, что я уезжаю на фронт и, возможно, больше не вернусь домой.

03

О жизни в армии я, по возможности, не буду говорить, потому что, с одной стороны, и говорить-то нечего, а с другой – то, о чем можно рассказать, не представляет для меня интереса. Я хочу сказать, что пережитое во время службы было неприятным, я видел столько нерадостных и даже печальных вещей. Во-первых, я стал не офицером, а всего лишь старшим солдатом. Насколько мне было известно, в то время выпускник Ханойского университета мог стать заместителем командира роты или самим командиром роты. Самые бесталанные могли занять пост по меньшей мере командира взвода. Хотя у меня не было диплома об окончании университета, но ведь это же всего-навсего бумага, только такого свидетельства у меня и не было, а все нужные курсы я изучил, поэтому считал, что можно было бы назначить меня как минимум командиром взвода. Но армейское начальство настаивало на важности диплома и не пошло мне навстречу. Один крестьянин из окрестностей Ханоя (говорили, что он внук какого-то командира корпуса) сказал:

– Да-да, проблема в том, что у тебя нет диплома об окончании вуза, и на государственной службе в правительственных учреждениях ты не состоял до вступления в армию. В такой ситуации ты можешь быть только солдатом первого ранга. То, что ты стал старшим солдатом, это уже привилегия.

Естественно, для меня не было чести в такой привилегии.

Однако я подумал: солдат – значит, солдат, в конце концов, я пошел в армию не ради карьеры и не из-за слов председателя Хошимина по радио. В общем, мой мотив был туманнее и сложнее, чем у многих, я даже и сам не мог сказать, зачем я пошел служить. Иногда мне казалось, что мне просто надоели постоянно снующие в небе над поселком американские самолеты, пугающие людей. А иногда я считал, что не поэтому, вернее, не совсем поэтому. Что касается других причин, я не мог точно сказать, возможно… или… Говорю же, и сам не знаю, правда не знаю. Но есть одно, в чем я точно уверен: с того момента, как я пошел в армию, я и не думал, что могу не попасть на фронт. Честно говоря, такие желания в то время были несуразными, вероятно, это была причина, о которой я не думал. Кроме того, я упорно полагал, что военную форму надевают, чтобы попасть на фронт. Только так, когда участвуешь в конкретных боевых действиях, эта форма приносит моральное удовлетворение и становится идеальной. Поэтому, когда хромоногий начальник лагеря А Ан перевел меня из лагеря для новобранцев на находящийся всего в нескольких километрах от Ханоя склад обмундирования номер двести три и торжественно объявил мне, что отныне моей задачей является помогать ему охранять большие и малые ворота этого склада, я не мог радоваться этому и даже впал в тоску.

Кроме А Ана у меня были еще два боевых друга: один – Дыонг, которому осколком артиллерийского снаряда оторвало половину челюсти, а другой – звонко лаявший пес пестрого окраса. Разве я стал солдатом, чтобы подтвердить свою физическую неполноценность, и не достоин воевать на фронте, а могу лишь только быть с этими людьми? Внезапно у меня появилось ощущение, что меня предали, и чувство стыда из-за того, что меня обманули. Форма на мне, казалось, не была выдана, а я ее словно украл, завладел обманом.

Откровенно говоря, я хотя и не был силен физически, но не был лишен смелости, если смелостью считать отсутствие страха перед чем-либо. Я так говорю не для того, чтобы похвастаться своим мужеством и отсутствием страха смерти, но я действительно ничего не боялся во время своей службы в армии. В лагере для новобранцев нас учил стрелять только что вернувшийся с фронта командир роты, которого все звали «одноглазый дракон», так как у него действительно был лишь один глаз, а второй выбило пушкой – глаз упал в Меконг и был съеден окунем (а может, это был другой вид рыбы). Он никогда не рассказывал нам о пережитом, это случилось лишь однажды, когда я попросил. Однако он говорил, говорил и вдруг закрыл единственный глаз и задрожал всем телом, было видно, что его пугает его собственное прошлое. А я совсем не чувствовал страха. Мне казалось, что рассказанное им не намного страшнее тех мучений, которые я испытывал из-за пневмонии. Болезнь ранила мою душу, но в то же время закалила ее. Если среди новобранцев в тот момент и был кто-нибудь, кто боялся идти на фронт, то это точно был не я. Я все время мечтал отправиться на передовую, принять участие в каком-нибудь знаменитом сражении, чтобы проверить свою смелость и веру. Я боялся, что на фронте какие-нибудь неизвестные мне ранее страхи напугают меня, меня станут презирать и я буду страдать. Но я и представить не мог, что страдать буду по другому поводу – что меня не отправили на фронт.

Поле военных действий расширялось, американские самолеты все чаще появлялись в небе над Ханоем, иногда сбрасывая бомбы. Мы сразу же чувствовали сильный запах пороха, долетавший из города. А Ан беспокоился, что если так пойдет, то Ханой окажется на передовой, а я втайне мечтал, чтобы этот день поскорее наступил. Я знал, что стал унылым и даже злым из-за крайнего разочарования и ожиданий. Однако Небо знает: я не проклинал Ханой, я проклинал свою собственную несчастную судьбу. Из-за участившихся визитов на склад за обмундированием офицеров, ответственных за снабжение, я понял, что все больше и больше людей спешат на фронт. Можно сказать, что каждая вещь, которой я занимался, – одежда, шапки, ремни, перчатки и даже шнурки от ботинок – попадала на фронт; если чего-то не хватало, то это сразу же досылалось на передовую. В каком-то смысле я своими руками и потом тоже присутствовал в бесчисленном количестве сражений. Но что это могло мне доказать? Только то, что я лично не был на фронте. А Ан часто хвалил меня:

– Эх, Зуи Фу, ты не понимаешь, как тебе повезло!

Возможно.

Но если бы я мог выбирать, то не нужно мне было такое «везение». Разве ж это везение – проводить все дни с двумя никчемными инвалидами и ничем не примечательной собакой? Конечно, в словах А Ана был резон, передовая – это не развлечение или не что-то прибыльное. И если я мечтаю попасть туда из честолюбия и корысти, то это просто глупо. А Ан предостерегал меня:

– Пули, летающие над полем брани, в любой момент могут отнять у тебя всё, включая и твою единственную жизнь.

Естественно, я знал это.

Но он не знал, что я стремлюсь на фронт не из корыстных или честолюбивых побуждений и не из-за того, что мне надоела жизнь и я хочу встретить смерть. Нет. Я видел, что все, кто пришел вместе со мной, уже на передовой, а меня оставили одного в этом проклятом месте; люди думают, что я трус и поэтому отсиживаюсь тут. Боже, никто не знает, насколько мне тут одиноко и тяжело, как я мечтаю покинуть хромоногого начальника склада А Ана и жалкого Дыонга!

04

Я знаю, вы, люди, – необыкновенные, по меньшей мере, вы совершили для самих себя много необыкновенного, и я верю, что рано или поздно сделаете то, что еще не сделано, а то, о чем вам еще неизвестно, тоже рано или поздно узнаете. Я прожил среди людей двадцать семь лет, я постиг их величие и восхищался уверенностью в себе, но видел также и ошибки, совершенные из-за величия и чрезмерной самоуверенности, можно сказать, это плохие привычки. Например, в реальной жизни вы откладываете на потом все, что возможно. И я, когда был человеком, так делал. Возможно даже, что у меня привычка откладывать была развита больше, чем у других. Два дела подтверждают, что я поступал именно так.

Первое – это история с женитьбой.

Второе – мой поход на фронт.

Понимаете, это то, к чему я стремился, но из-за… Как бы вам сказать? Если бы я понимал, что моя жизнь не безгранична, то, вероятно, реализовал бы эти два стремления в течение моей ограниченной жизни. Но я не понимал этого. Я хочу сказать, что не понимал, насколько коротка окажется моя жизнь. Если говорить точнее – насколько она хрупкая. Когда я был при смерти, А Ан, роняя слезы, плакал и ругал меня:

– Ё… твою мать! Ты все на фронт хотел попасть, а теперь какой-то вонючий пот забирает твою жизнь! Ты… Зуи Фу, никчемный ты, мать твою, человек, Зуи Фу!

Сказать по правде, я раньше никогда не видел, чтоб мужчина так плакал. А Ан, глупый хромой, почему ты так плачешь из-за меня? Разве ты не знаешь, что человеку перед смертью не хочется видеть слезы других людей? Так еще тяжелее умирать. А Ан, где ты сейчас? Я скучаю по тебе!

А Ан не был человеком, который нравится с первого взгляда. Он был самоуверенным, говорил громко и сурово, что совсем не сочеталось с его хромой ногой. Но он дружил со временем, которое его не предавало. Постепенно стирались его неприятные черты, и ты уже не мог не любить его. Я правда в итоге сильно полюбил его. И сейчас люблю, хотя ему и не следовало проливать столько слез перед моей кончиной. Но с этим ничего не поделать, кто ж виноват, что я умирал у него на глазах? Думаю, что, если бы он умирал передо мной, я бы тоже так плакал. Потому что любил его и потому что тогда еще не понимал, что умирающему неприятно смотреть на слезы окружающих. Я понял это, лишь когда умер.

А Ан сказал правду: меня действительно погубил вонючий пот. Уже почти полвека прошло, а я до сих пор помню, какой был день, была зима. Опять зима! Вы должны знать, что десять лет назад именно зимой я подхватил пневмонию и чуть не умер. Я не мог и подумать, что десять лет спустя в это же время года, обуреваемое жаждой убийства, будет звучать погребальный звон для меня.

В тот день вечером я, как обычно, завернулся в одеяло, обняв радиоприемник. Одиночество выработало у меня привычку слушать радио, без него я не мог заснуть. Из-за того что я всегда искал радиостанции с дикторами-женщинами, А Ан подшучивал надо мной, что я обнимаю не приемник, а воображаемую женщину. Может, и так, но… Я не знаю, я не понимал женщин и не понимал свои чувства к ним. Иногда мечтал о них, а иногда нет. Ладно, давайте не будем о женщинах. О них потом будет разговор. Сейчас расскажу, что было, когда я закутался в одеяло. Я почувствовал, что что-то не так – кружилась голова, сердце как будто заледенело. Когда я сказал об этом А Ану, он произнес:

– Хм, если зимой мыться в такой холодной воде, кто же будет чувствовать тепло? Мне тоже холодно.

– Но мне кажется, у меня температура!

А Ан подошел, потрогал мой лоб:

– Да, вроде есть небольшая, но ничего страшного, вероятно, просто устал. Выключай скорее радио и засыпай. Поспишь, и все пройдет.

Я тоже так думал, поэтому выключил радио и заснул.

На следующий день в полдень А Ан проснулся и спросил меня о самочувствии. Мне казалось, что все тело горит, мне хотелось сказать ему об этом, но я уже не мог вымолвить ни слова. Вскоре я услышал, как А Ан кричит:

– Б…дь! Почему ты, ё… твою мать, горячий, как раскаленные угли, Зуи Фу?! Просыпайся, Зуи Фу! Открой глаза, посмотри на меня, я А Ан!

Реальность любит повторения, меняется лишь чуть-чуть пространство и время. Я открыл глаза и увидел, словно в тумане, трех А Анов, двигающихся перед глазами. Ощущения были совершенно такие же, как и десять лет назад, когда пневмония атаковала меня.

05

Когда человек находится без сознания, время для него не существует. Когда я очнулся, то не понимал, сколько прошло времени и где я. Светлое окно и ветки, видневшиеся за ним, напомнили мне, что я не там, где был. Девушка в марлевой повязке обрадовалась моему пробуждению; слушая ее голос, я чувствовал, что вернулся на родину. Она сказал, что мы находимся в главном армейском госпитале в Ханое и я тут уже два дня. Снимая повязку, девушка сказала:

– Я видела ваши документы, вы из Лакшона, а я из Зуифо.

Место, о котором она говорила, находилось менее чем в десяти километрах от моего дома. Там располагался знаменитый зоопарк, в Лакшоне не было ни одного ребенка, который не бывал там. До войны у меня там работал двоюродный брат, но, когда я назвал его имя, девушка неожиданно расплакалась. Стало понятно, что она его знает и что он наверняка погиб на войне. Так и было, два месяца назад мой кузен пал на поле брани в горах Капаи. Оказывается, они прибыли в расположение военной части на одном грузовике, так и познакомились. Война превращала ранее незнакомых людей в друзей. Я стал другом девушки, звали ее Нгок.

Благодаря Нгок я получал самое лучшее лечение в госпитале. Доктор Бучерс каждые два дня заходил проведать меня и постоянно придумывал для меня новые варианты лечения. Он был главврачом госпиталя. Каждый день множество раненных ожидали, что он их спасет, они все прибыли с передовой и были увешаны орденами и медалями. И то, что я, просто больной пневмонией, смог получать такое лечение, несомненно, заслуга Нгок.

Кроме заботы о моем здоровье, Нгок беспокоилась о том, что я один. Так как у меня была болезнь легких, никто не осмеливался лежать со мной в одной палате. В одиночестве я был заперт во временной палате, устроенной в каморке рядом с котельной. Холодной зимой здесь было особенно жарко, но этот жар не мог разогнать мое одиночество. Единственным человеком, кому это было под силу, была Нгок. Она часто заходила просто поболтать, дни сменяли друг друга, а мы все говорили и говорили о Лакшоне и Зуифо.

Однажды после обеда Нгок привела А Ана, который привез письмо Зуи На из Тхапфука. Сестра писала, что вышла замуж, ее муж – пулеметчик и служит в Тхапфуке, поэтому и она перевелась туда же. Она не писала об артобстрелах, лишь упомянула: «По сравнению с моим прежним местом службы здесь настоящая передовая».

Я каждый день слушал радио и знал о критической ситуации в районе Тхапфук, но я не мог осуждать выбор Зуи На. В войну люди думают не так, как в мирное время. К тому же Зуи На отправилась туда по личным причинам – чтобы быть рядом с мужем. К письму сестра приложила фотографию, на которой были изображены она и муж-пулеметчик. Они стояли на мощной подставке для пулемета, казалось, что они прицеливаются в американский самолет, находящийся за пределами фото, – несомненно, это был именно американский самолет. Когда я показал фото Нгок, она рассмеялась:

– А я-то подумала, что это письмо от твоей жены! Кто это на фото?

Я ответил, что это моя сестра.

– А твоя жена? – нетерпеливо спросила Нгок.

За меня ответил А Ан, он строго сказал:

– Жена? У него есть жена? Жена должна быть, а у него даже девушки нет! Ведь так, Зуи Фу?

Это была тяжелая для меня тема.

Но А Ан не замолкал, повернувшись к Нгок, он противным голосом произнес:

– Нгок, знаешь, а ведь наш Зуи Фу все еще девственник!

Я действительно говорил ему это, и это было правдой. Но я не знал, что он мне не поверил, ему это показалось смешным, и он постоянно меня этим подкалывал. Проклятый А Ан! Никогда нельзя полагаться на то, что он сохранит твой секрет в тайне, ведь он болтливее попугая!

Очевидно, Нгок засмущалась от такой темы, но лишь на некоторое время. Очень быстро она пробормотала, обращаясь к А Ану:

– Да… Я понимаю, что вы хотите сказать, А Ан… Вы говорите… У Зуи Фу столько разных дел… которые он должен сделать, поэтому нужно продолжать жить.

Потом однажды Нгок напрямую спросила меня, правду ли сказал А Ан.

Я не ответил напрямую, а задал ей вопрос в ответ:

– А ты думаешь, это неправда?

06

Говоря по правде, мой характер и моя болезнь определили то, что у меня не было девушки. Была одна, которая вроде бы симпатизировала мне, но я и имени ее сейчас вспомнить не могу. Это не потому, что я бесчувственный бобыль, просто между нами не было совсем ничего, если что-то и было, то всего лишь возможность чего-то. Я имею в виду, что между нами могло возникнуть что-то. Но из-за моей трусости в результате ничего не произошло. Я не знаю, как она оказалась в Лакшоне, но она точно была не из нашего поселка. Как говорил мой отец, нет ни одной девушки в Лакшоне, которую он не знал бы. Естественно, что он, как минимум, узнавал их одежду, ведь она была сшита им самим.

Однажды она в темных солнечных очках появилась на рынке, который находился рядом с нашим домом, выбрала ткань и попросила отца сшить ей рубашку. Отец же передал этот заказ мне. Только потом я узнал, что едва она вошла в дверь, по ее одежде он понял, что она не из Лакшона. Вероятно, именно поэтому отец отдал ее заказ мне. Это была практически первая рубашка, которую я сшил сам. И отец, и заказчица были довольны. Девушка радостно заплатила мне и ушла, а я смотрел ей вслед и чувствовал удовлетворение на душе. На следующий день она пришла с рубашкой в руках и смеясь сказал, что у этой рубашки есть одна проблема. Я спросил, что за проблема. Она надела ее и показала мне. Я по-прежнему не понимал, в чем проблема. Она поводила руками, указала на рукава и сказала с улыбкой:

– Получается, что это ваш неповторимый, новаторский дизайн! Посмотрите, неужели ваши рукава находятся в этом месте?

Только тут я понял, что перепутал рукава местами. Мне стало стыдно. А отцу было еще более стыдно, и он вылил этот стыд в слова порицания. К счастью, та, которая должна была меня порицать, этого не делала, она даже не понимала, почему отец так рассвирепел. Она сказал ему:

– Ой, почему вы так гневаетесь? Разве это нельзя исправить? Мне всего лишь нужно, чтоб ее перешили, я не хочу, чтобы из-за меня кто-то печалился.

Я не знаю, почему у нее был такой замечательный характер, видимо от природы. Она лучший клиент из всех, кого я когда-либо встречал. Я перешивал ее рубашку и думал, как отблагодарить за прощение. В итоге я написал записку и положил ее в карман рубашки. Через пару дней она прислала мне ответную записку, в которой приглашала встретиться в кафе у Южных ворот.

Мы встретились, но в кафе не было мест, поэтому мы пошли прогуляться на природе. В тот день на ней была та самая, сшитая мной рубашка. Она сказала, что это ее любимая вещь и она часто вспоминает, что ее сшил я. Я почувствовал ее доброе отношение, но не понимал почему. Потом мы еще встречались два раза. Во второй раз мы пошли в кино, в темноте она взяла меня за руку и не отпускала до самого окончания кинофильма. Это был волшебный вечер, но я не мог и представить, что по возвращении отец пристально расспросит меня и предупредит:

– Кем бы она ни была, на этом все закончено, мы должны заботиться о твоем здоровье!

Отец все правильно говорил, в то время я еще не был полностью здоров, рановато было думать о любви и чувствах. Проблема заключалась в том, куда мне идти искать любовь, когда я выздоровею. Отец, что ли, поможет мне ее найти? Говоря по правде, до встречи с Нгок эта безымянная девушка была единственной, от кого у меня остались прекрасные воспоминания и о которой я тосковал. Я не знал, куда она потом отправилась, она исчезла, как растворяется воздух, я представлял, что она где-то существует, но не мог найти ее.

Рассказывая все это, я, вероятно, показал свою печаль, поэтому Нгок, успокаивая меня, впервые взяла за руку и серьезно сказала:

– Зуи Фу, я верю, что она где-то ждет тебя. Надеюсь, ты сможешь найти ее, найти свою любовь…

Нгок обладала добрым сердцем и умела сопереживать, и ее отзывчивость – самое дорогое мое воспоминание о людях.

07

На войне люди часто теряют своих родственников, но это не означает, что боль от потери становится меньше, чем в мирное время. Семнадцатого января тысяча девятьсот семьдесят третьего года боевые товарищи Зуи На (в том числе и ее муж) сбили американский бомбардировщик, который упал на землю, оставляя за собой густой черный дым. Он упал прямо на телеграф, где работала Зуи На. Думаю, что, даже если бы она в этот момент превратилась в муравья, все равно не смогла бы выжить.

Известие о гибели Зуи На, несомненно, крайне отрицательно сказалось на моем выздоровлении. В тот же день ночью на меня снова обрушился страшный жар и больше уже не покидал меня. Спустя несколько дней доктор Бучерс зашел меня проведать, молча постоял у моей койки, развернулся и ушел. Я понял, что это объявление о моей смерти.

Ночью того же дня Нгок также подтвердила это. Ее объявление было уникальным, никто бы до такого не додумался, и я не мог себе такого и представить. Ночью, когда сознание мое еще было отдельно от тела, я вдруг почувствовал холод на своем лице. Открыв глаза, я увидел, что Нгок стоит на коленях перед моей койкой и с любовью смотрит на меня. Я никогда не видел такого взгляда и подумал, что она собирается сказать мне то, о чем умолчал доктор Бучерс. Я сжал ее руку:

– Нгок, ничего не говори, я все знаю… Доктор Бучерс все мне рассказал…

– Да, доктор Бучерс говорит, что сейчас каждая клеточка твоего тела борется с дьяволом болезни. И это хорошо! – Она с силой сжала мою руку. – Жар – это хорошо, он говорит о том, что твои клетки еще чувствительны и сильны, ты обязательно поправишься!

Я закрыл глаза, так как мне нечего было ей ответить. В темноте я почувствовал, как Нгок положила мою руку на что-то мягкое и произнесла:

– Зуи Фу, это твое, тебе нравится?

Я открыл глаза и увидел, что ее белый халат расстегнут и видна серебристо-белая плоть, а моя рука лежит на ее большой груди – белоснежной и мягкой. Я решил, что все это происходит со мной во сне, но Нгок ответила, что это не сон:

– Зуи Фу, я верю, что ты женишься на мне, когда поправишься, ведь так? Поэтому я хочу… заранее… провести с тобой ночь, ты ведь не возражаешь?

Я уставился на нее широко открытыми глазами.

Она спокойно встала, скинула халат и тихонько проскользнула ко мне под одеяло.

Осмелюсь сказать, что на ней не было ничего, кроме белого халатика.

О Боже! Я и представить не мог, что она таким изумительным способом объявит о моей смерти.

В ту ночь, видимо, за короткий срок я познал, что такое женщина и что такое смерть.

Через три дня я покинул этот мир – без сожалений, лишь наполненный безграничным счастьем и благодарностью.

Спасибо тебе, Нгок, и прощай!

08

Сейчас я расскажу о том, что было уже после моей смерти.

Говорят, что люди, больные одной болезнью, уходят из жизни примерно в одно и то же время. Так, сердечники умирают утром, больные легочными болезнями – в полночь. Точное время моей смерти – двадцать восьмое января тысяча девятьсот семьдесят третьего года, в два тридцать восемь ночи (я не отступил от общего правила). Рядом со мной в этот момент были Нгок, А Ан и доктор Бучерс. В отличие от Нгок, А Ан не был морально готов к моей смерти, поэтому для него удар и боль от потери были огромными, последнее, что увидели мои глаза, перед тем как закрыться навсегда, это были потоки его слез.

Я всегда думал, что человеку после смерти не о чем рассказывать, на самом деле это не так. В действительности моя история, все самое интересное началось уже после моей смерти. Смерть словно выключатель – выключив огни моей жизни, она одновременно оставила в полной темноте мой вечный образ «постоянно больного труса». Можно сказать так: когда я был трупом, мне нечего было стыдиться. После того как я попал в морг, произошли положительные изменения в моем отношении к себе, говоря по правде, тут было мало таких трупов, как мой, – практически целых. Я обнаружил, что по сравнению с другими покойниками мой труп просто идеален, на нем не было никаких шрамов, и он не выглядел таким старым, что невозможно смотреть. Я думаю, когда директор Люй смотрел на мой труп, он почувствовал именно это.

Директор Люй пришел в морг чуть позже, во второй половине дня, его сопровождал доктор Бучерс. Я не был знаком с директором, только из его разговора с доктором я узнал, что его фамилия Люй, он китаец и прибыл во Вьетнам помогать сражаться с Америкой. Они медленно шли, осматривая трупы, останавливаясь перед каждым из них и обмениваясь непонятными фразами ни к селу ни к городу. Я вообще не понимал, о чем они говорят, понял лишь, что они кого-то ищут. Когда они остановились напротив меня, я почувствовал нескрываемую радость директора Люя.

– О, кто это?

Доктор Бучерс вкратце рассказал мою историю, и директор Люй воскликнул:

– Он именно тот, кто мне нужен!

Через какое-то время в морг вошел старик, стащил меня со стола, перевалил на ручную тележку и перевез в соседнюю комнату, которая напоминала парикмахерскую. Старик причесал меня, надел чистую больничную одежду. Из этих манипуляций я понял, что меня кремируют и я превращусь в пепел. Единственное, чего я не понял, так это почему меня не одели в военную форму, неужели я для них всего лишь больной? В этот момент я почувствовал сильную печаль.

Из морга меня загрузили в джип директора Люя, на сиденье уже валялись какие-то лекарства, поэтому мне пришлось лежать на полу. Они не подумали о том, как я удержусь, поэтому, когда машину пару раз тряхнуло, я покатился по полу, а потом – бум! – на меня упала коробка с лекарствами, упавшая с сиденья. Люй услышал звук, оглянулся, но ничего не увидел, ему было все равно, что там со мной. В этом отличие человека от трупа. Если ты живой, пусть даже это и твое последнее мгновенье, никто не осмелится обращаться так с тобой. А если ты покойник, пусть даже и секунду назад умерший, то можно с тобой обходиться как угодно. В этом заключена некая истина: в мире так называемая «человечность» предназначена только живым людям, а сталкиваясь с умершим, люди ощущают, как сбрасывают ее с себя, теряют то, что делает их людьми, и сами превращаются в труп.

Машина то ехала, то останавливалась, ее периодически потряхивало. Видневшееся в окно небо постепенно становилось темнее. Я не знал, куда меня везет директор Люй, но понял, что место это находится где-то далеко, может, даже не в Ханое. Потому что мы уже проехали шумные городские улицы и сейчас мчались по бесконечной дороге, это говорило о том, что мы выехали за пределы Ханоя.

Неужели в таком огромном Ханое не было ни одного крематория?

Что за человек этот директор Люй?

Почему госпиталь отдал меня ему?

Куда он все-таки меня везет?

Пока мы ехали, эти вопросы крутились у меня в голове.

Машина наконец остановилась. Воздух вокруг был морской, откуда-то доносились звуки радиоприемника. К нам навстречу бросился молодой человек в форме китайского ВМФ и почтительно открыл дверь директору Люю. Вероятно, он был офицером. Узнав, что он из провинции Цзянсу, и не расслышав его имени, я стал его звать – «человек из Цзянсу», сокращенно – просто Су.

Совершенно очевидно, что это не был крематорий. Что же это за место? Позднее я узнал, что это был порт номер двести один, который временно предоставил Вьетнаму Китай. Зачем меня сюда привезли? Чем дальше, тем меньше я понимал.

Директор Люй вышел из машины, открыл заднюю дверь и сказал, указывая на мои ноги:

– Это он. Даю тебе максимум час. Через час жду тебя на подлодке «Янцзы»!

Су достал меня из машины и отнес в светлую комнату, здесь он обработал меня с ног до головы, не оставив без внимания даже волосы в носу и зубной камень. На это у него ушло полчаса. Я думаю, что лишь тела военных высокого ранга или каких-нибудь именитых деятелей получали такой уход.

Ситуация становилась все более странной.

Но самое удивительное было потом. Закончив приготовления, Су приступил к одежде. Он надел на меня трусы, наколенники, нижнее белье, кальсоны, носки, костюм; каждая вещь – слой за слоем, внутри и снаружи – была деталью офицерской формы. Быть военным моряком – это моя давнишняя мечта, кто мог подумать, что она осуществится таким образом? Еще более странным было то, что Су зачем-то надел мне на шею платиновую цепочку с крестиком (вероятно, амулет какой-то), а на руку – дорогие часы (французского производства). Меня упаковали слишком дорого, что-то не похоже, что меня отправят в крематорий. Если бы я не был мертвым, то в таком виде мог отправиться на банкет высокого уровня.

Естественно, ни в каком банкете я не участвовал, после переодевания меня отнесли на подлодку «Янцзы». Директор Люй выразил глубокое удовлетворение результатами работы Су. Он ходил вокруг меня и приговаривал:

– Неплохо! То, что мне и было нужно! Очень хорошо, он похож на сына профессора!

Мой отец самое большее успешный владелец небольшого бизнеса, когда это он успел стать профессором? Только когда дошло уже до этого момента, я понял, что они, судя по всему, хотят подменить мной какого-то профессорского сына. Видимо, тот перед смертью служил на этой подводной лодке (наверняка занимался переводом) и был еще несчастнее меня – после гибели даже тела не нашли, а сейчас профессор хочет попрощаться с сыном, вот им и пришлось найти меня на замену. Тогда получается, что я внешне похож на этого профессорского сына. Надо же, чего только не бывает на свете!

Пока я так размышлял, директор Люй и Су тихо вышли из каюты. Я подумал, что профессор вот-вот придет и они, вероятно, пошли на причал встречать его. Это место находилось не близко от Ханоя. Профессор, невзирая на смертельную опасность, проделал такой дальний путь, чтобы увидеть сына и место, где тот воевал. Вот уж правда – бедные наши родители… То, что он решил приехать вечером, – это было правильное решение, потому что в такое время американские самолеты обычно не появлялись. Уважаемый профессор, хотя я и не ваш сын, но, как и он, в этот момент люблю вас и желаю вам благополучия!

Однако все произошло не так, как я полагал. После ухода директора Люя и Су подлодка потихоньку начала погружение в воду, медленно покачиваясь на волнах, словно огромная рыба. Я подумал, что профессор, вероятно, не в Ханое. А где же тогда? Видно, где-то далеко. Все знают, что в то время и в тех обстоятельствах подлодки просто так не отправлялись в путь. Чтобы один профессор смог взглянуть на своего сына (да к тому же не настоящего), целая подводная лодка подвергается опасности, из этого видно, что профессор этот – не обычный человек. Может быть, он очень известный крупный деятель.

Подлодка тихо покачивалась на волнах, унося меня неизвестно куда.

Я, никогда не бывавший на подлодках, и не представлял, какое это прекрасное ощущение, могу даже сказать, что кажется, как будто ты в колыбели. Я словно вновь вернулся в пеленки и, как в тумане, встретил мой первый сон с момента смерти. Ни один живой человек не помнит свой первый миг – первый увиденный цвет, первый услышанный звук, первый сон. Но для умершего все первые разы случаются, когда он их ждет, поэтому они оседают в памяти. Я не только помню, как заснул первый раз, я также помню и как первый раз проснулся. Я расскажу вам, как это было: кто-то ворвался в каюту, задел стоявшую у двери вешалку, звук ее падения разбудил меня. Этот человек был мне незнаком, он выглядел как матрос. Войдя, он, не сказав ни слова, стащил меня с кровати и потащил наружу – к полукруглой двери люка. Через какое-то время я услышал голос директора Люя:

– Принесите морскую карту.

В этот момент я его увидел, он пришел из коридора.

Су (тот, который меня причесывал и одевал) передал карту директору. Видимо, из-за того что подлодку качало, они сели на корточки и разложили карту на моем теле.

– Где мы сейчас находимся? – спросил директор У Су.

– Вот тут, – Су указал на карту, – отмель Байцзявань, мы в десяти милях от нее.

– Каковы сейчас ветер и волны? – снова задал вопрос Люй.

– Идеальные! Исходя из расчета силы волн и направления ветра, его уже перед рассветом вынесет на отмель.

Директор Люй взглянул на часы и отдал приказ матросу:

– Действуйте!

Матрос открыл люк и энергично вытолкнул меня наружу.

Я и подумать не мог, что все кончится именно так.

09

Моя история постепенно движется к концу.

Как я уже говорил, тридцать лет назад из-за неожиданного поворота судьбы меня по ошибке приняли за другого человека. А самое ужасное состоит в том, что за эти тридцать лет эта ошибка так и не была исправлена: до сих пор кто-то любит «Хо Хай Зыонга», кто-то его ненавидит. Я думаю, никто не хотел бы такой судьбы, это несправедливо, поэтому я так спешу рассказать об этом, чтобы прояснить свое отношение к Хо Хай Зыонгу.

Когда волны, как и предсказывал директор Люй, вынесли меня на песчаную отмель Байцзявань, меня быстро обнаружили два местных рыбака. Я всегда подозревал, что они были не рыбаки, а сотрудники китайских спецслужб. Почему? Потому что, когда они нашли мое тело, то не проявили ни малейшего интереса к ценностям, которые были при мне, для них важны были высокие «интересы американской армии», поэтому о своей находке они тут же доложили американским властям, расквартированным в том районе.

Мой статус (офицер ВМФ Вьетнама) привлек особое внимание со стороны американских властей, группа следователей быстро прибыла на место обнаружения, мой труп отнесли в находившееся неподалеку учреждение, где обыскали с головы до ног. Я понимал, что они наверняка хотят получить разведданные, но ведь я был всего лишь сотрудником склада амуниции, работавшим в тылу, какие у меня могли быть полезные для них сведения? Но, судя по тому, что они нашли при мне, я ошибался.

При мне они обнаружили:

1) офицерский билет, свидетельствовавший о том, что погибший – Хо Хай Зыонг, офицер особого отдела штаба ВМФ Вьетнама;

2) фотографию прекрасной девушки по имени Туэт Нян и два ее письма с любовными признаниями;

3) письмо из дома, из которого следовало, что отец покойного – профессор, имеющий большое политическое влияние;

4) банковское требование о погашении платежа, свидетельствовавшее о том, что покойный – представитель «золотой молодежи», склонный к расточительству;

5) секретное письмо. Отправитель – второе лицо в некоей воинской части сухопутных войск Вьетнама, а получатель – начальник воинской части ВМФ Вьетнама. В письме упоминалось о планах сухопутных войск начать наступление на американскую армию с четвертой линии обороны и была высказана просьба о поддержке со стороны военно-морских сил. В то же время в письме говорилось, что для прикрытия на седьмой линии обороны будут проведены маневры.

А я и не знал, что у меня столько вещей, в числе которых и «совершенно секретные военные сведения», стоившие дороже золота. Никто не знал, знал только я, я догадывался, что все это – план директора Люя. В этот момент все мои сомнения рассеялись как дым, я выполнил «задачу», возложенную на меня директором Люем, а дальнейшее зависит о того, поверит ли американское начальство. Естественно, я надеялся, что оно поверит, но мои надежды для них – просто чушь собачья, заклятье, а достигнет ли мое заклятье результата, теперь знает лишь Небо.

В отличие от сведений, которые были при мне, тело мое не представляло интереса. Однако, вероятно, из-за моих «заслуг» в предоставлении важных данных американцы не выкинули труп в море, как я полагал, а похоронили меня на кладбище. Оно находилось на берегу моря, поэтому шум прилива каждый день не дает мне покоя. Единственный плюс в том, что я каждый день могу смотреть в сторону моей родины. Когда человек живет на родине, то он, возможно, не ощущает, насколько это место ему дорого, он понимает это, стоит только уехать. Моя могила в глухом месте, и я все беспокоюсь о том, как американцы распорядились предоставленными мной сведениями.

Примерно полмесяца спустя рядом с моей заброшенной могилой запахло розами. Я открыл глаза и увидел, что перед моей могилой стоит девушка в длинной ветровке, а в руках у нее букет роз. Мне она была незнакома, я вообще никого не знал в этом богом забытом месте, поэтому я решил, что она ошиблась могилой. На этом кладбище с начала войны каждый день появлялись новые могилы, кроме того, было много могил неизвестных солдат, поэтому она вполне могла ошибиться.

Но когда она заговорила, я сильно разволновался, потому что говорила она о том, о чем я постоянно думал. Она рассказала, что американцы ничего не заподозрили в сведениях, которые нашли при мне, и сразу же перекинули большую часть войск с седьмой линии обороны на четвертую. Однако только они закончили переброску войск, как наши войска начали молниеносную атаку на седьмую линию обороны и одержали победу. В конце она добавила:

– Уважаемый офицер Хо Хай Зыонг, директор Люй попросил меня от имени китайской армии выразить вам уважение! Вы совершили выдающийся подвиг для своей страны, ваша страна и ваш народ никогда вас не забудут!

Я ответил:

– Я не Хо Хай Зыонг, меня зовут Зуи Фу! Зуи Фу!

Но как она могла услышать мои слова?

Кто вообще может меня услышать?

Сделать так, чтобы голос из одного мира был услышан в другом, – это сложно, очень сложно! Бог создал для меня такие затруднения то ли для того, чтобы испытать мое терпение, то ли для того, чтобы дать мне что-то понять, я не знаю. На самом деле, как я уже говорил, понять Его замысел также крайне трудно. Бог иногда что-то проясняет для нас, но чаще все становится еще более непонятным. С этим ничего не поделаешь, у нас здесь мы тоже ничего не можем сделать.

Боже, когда люди услышат эти мои слова?..

1

Идиоматическое выражение, отсылающее к эпохе Воюющих царств. В то время в княжестве Чу правил Сян-ван (? -263 гг. до н. э.). Вместо того чтобы заниматься делами страны, заботиться о положении государства, он предавался всевозможным наслаждениям. Советник Чжуан Синь пытался увещевать его, но Сян-ван ничего не хотел слышать, и Чжуан Синь удалился в княжество Чжао. Через пять месяцев княжество Цинь напало на его родину и захватило столицу, а Сян-ван вынужден был бежать. В этот момент Сян-ван вспомнил честные слова преданного чиновника. Он послал гонца, чтобы вернуть Чжуан Синя. Когда тот прибыл, Сян-ван спросил, есть ли возможность спасти ситуацию. Чжуан Синь ответил: «Когда увидел зайца, еще не поздно обернуться с приказаниями к своей собаке. Когда пропала овца, вовсе не поздно починить загон» – и подсказал Сян-вану, как поступить. В результате княжество Чу сумело собрать силы и дать отпор Цинь. – Здесь и далее, если не указано иное, примеч. пер.

(обратно)

2

1 октября 1949 года Цзэдун на площади Тяньаньмэнь торжественно провозгласили образование Китайской Народной Республики. Позднее, 2 декабря, было издано постановление о том, что 1 октября отныне объявляется национальным праздником.

(обратно)

3

Игра слов. Слово «батат» по-китайски дигуа, что созвучно слову дися – «подпольный».

(обратно)

4

Борьба Китайской коммунистической армии с гоминьдановским правительством, продолжавшаяся еще три года после окончания войны с Японией (1946–1949).

(обратно)

5

Сун Мэйлин (1897–2003) – супруга Чан Кайши, главы партии Гоминьдан в 1930-1960-х годах.

(обратно)

6

1949 год.

(обратно)

7

Имеется в виду Сун Мэйлин.

(обратно)

8

Ли – китайская мера длины, равная примерно 0,5 км.

(обратно)

9

Нормативный китайский язык (или путунхуа) – официальный язык в Китайской Народной Республике, что закреплено в Конституции КНР. Он основан на пекинском диалекте.

(обратно)

10

Праздник Дуаньу (Праздник «двойной пятерки», праздник драконьих лодок) – традиционный китайский праздник. Отмечается в пятый день пятого месяца по лунному календарю. Происхождение праздника связано с именем великого поэта древности Цюй Юаня (340? -278 гг. до н. э.), который считается одним из первых (и даже родоначальником) авторской поэзии. Цюй Юань занимал высокий пост советника при князе Хуай-ване. Однако он пал жертвой придворных интриг, был оклеветан и удален из столицы в северные районы. Издалека он с горестью наблюдал за тем, как страна терпит поражение от Цинь, с печалью узнал весть о гибели Хуай-вана в циньском плену. Вскоре и столица Чу была захвачена врагами. Цюй Юань, остро переживавший происходящее, не в силах пережить позор и желая своей смертью привлечь внимание к положению в стране, покончил с собой, бросившись в воды реки Мило. Произошло это в пятый день пятого месяца по лунному календарю. По легенде, люди, узнав о случившемся, пришли на берег реки. Рыбаки на лодках пытались найти его тело, а люди на берегу бросали в реку рис и другие продукты, чтобы рыбы отвлеклись и не трогали тело поэта. С тех пор в Китае существует традиция в этот день устраивать гонки на драконьих лодках и есть цзунцзы, которые готовятся в основном на пару из рисовой начинки (клейкого риса) и заворачиваются в листья тростника или бамбука.

(обратно)

11

Эрху – старинный китайский двухструнный смычковый инструмент.

(обратно)

12

Мелодия, написанная специально для исполнения на эрху. Ее автор – известный слепой музыкант Хуа Яньцзюнь по прозвищу А Бин (1893–1950). Обычно он исполнял свои безымянные мелодии на улице за деньги. Когда один профессор китайской консерватории решил записать их на магнитофон, то было решено одной из мелодий дать именно такое название, потому что А Бин любил играть свои мелодии у источника в городе Уси.

(обратно)

13

Этнофолизм, обозначающий японцев, сохранившийся со Второй мировой войны.

(обратно)

14

Трагические события в ходе войны Японии и Китая. В декабре 1937 года японская армия вошла в Нанкин, где устроила массовую резню, продолжавшуюся практически шесть недель. Согласно документам, обнародованным одной из благотворительных организаций, которая работала в то время в Нанкине, а также конфискованным у японских солдат записям, по приблизительным оценкам во время декабрьских событий в Нанкине было убито более двухсот тысяч мирных жителей (некоторые историки говорят о пятистах тысячах).

(обратно)

15

GB – Good bye! – До свидания! (англ.)

(обратно)

16

Сянси-Туцзя-Мяоский автономный округ в провинции Хунань, КНР.

(обратно)

17

Фамилия «Ань» – это первый иероглиф из китайской транскрипции фамилии «Андронов».

(обратно)

18

Чан Кайши (1887–1975) – политический деятель, возглавлявший партию Гоминьдан с 1925 года после смерти Сунь Ятсена, маршал и генералиссимус. Был президентом Китайской Республики. После поражения Гоминьдана в 1949 году бежал на остров Тайвань, где возглавил правительство.

(обратно)

19

Имеется в виду Чан Кайши.

(обратно)

20

Цзу Чунчжи (429–500) – китайский математик и астроном.

(обратно)

21

Тяньцзы ихао дословно переводится «Небо № 1», это выражение в китайском языке употребляется в значении «лучший из лучших, не имеющий себе равных».

(обратно)

22

Университет Цинхуа – один из ведущих университетов КНР, расположен в Пекине.

(обратно)

23

Игра слов. По-китайски выражение «сотворить мир» дословно переводится «создать небо и землю», а название операции, как было сказано выше, переводится как «Небо № 1», «первое небо».

(обратно)

24

Рэнд (RAND) – аббревиатура от англ. Research and Development (Исследования и разработка). Это некоммерческий центр стратегических исследований, расположенный в Санта-Монике, США.

(обратно)

25

Северо-западный район Пекина. Здесь располагается большое количество вузов, поэтому иногда его называют «университетским районом».

(обратно)

26

Список «Сто фамилий» (Бай цзя син) – рифмованный список всех китайских фамилий. Создан в начале эпохи Северная Сун (960-1279) неизвестным автором. Использовался для заучивания иероглифов. Изначально в него входили 411 фамилий, в настоящее время – 504.

(обратно)

27

Сьют – номер в гостинице с улучшенной планировкой. Обычно состоит из двух или более комнат.

(обратно)

28

«Речные заводи» – китайский классический роман XIV века, автором которого является Ши Найань (1296–1372). В романе описываются подвиги и приключения 108 «благородных разбойников» – повстанцев лагеря Ляншаньбо. Одним из этих героев был Ши Цянь – вор, прозванный «Блохой на барабане» за его выдающиеся воровские способности.

(обратно)

29

Цзинь – китайская мера веса, равная примерно 0,5 кг.

(обратно)

30

«Ленинка» – одежда, распространенная в Китае в 1940-1950-е годы, обычно синего цвета, с воротником, поясом и пуговицами в два ряда.

(обратно)

31

Премьер Чжоу – имеется в виду Чжоу Эньлай (1898–1976), первый премьер Госсовета КНР.

(обратно)

32

Джон фон Нейман (1903–1957) – венгро-американский математик, сделавший важный вклад в создание математической основы квантовой механики, теорию множеств, информатику и другие отрасли науки.

(обратно)

33

Альберт Эйнштейн (1879–1955) – физик-теоретик, лауреат Нобелевской премии по физике 1921 года. Автор сотен научных работ. Разработал несколько физических теорий, наиболее известная – теория относительности.

(обратно)

34

Цыси (1835–1908) – вдовствующая императрица с 1891 по 1908 год.

(обратно)

35

Сунь Ятсен (1866–1925) – революционер, основатель партии Гоминьдан. В 1940 году посмертно получил титул «отца нации».

(обратно)

36

Временное правительство – во время Синьхайской революции в 1911 году после восстания в Учане на юге страны было создано временное правительство, президентом был выбран Сунь Ятсен и принята временная конституция.

(обратно)

37

Пипа – четырехструнный щипковый музыкальный инструмент, напоминает лютню.

(обратно)

38

Университет, расположенный в Кембридже, штат Массачусетс, США. Один из самых престижных технических высших учебных заведений не только в США, но и во всем мире.

(обратно)

39

Синьцзян – Синьцзян-Уйгурский автономный район Китая, находится на северо-западе страны. Историческое название – Восточный Туркестан. Граничит с Монголией, Россией, Казахстаном, Киргизией, Таджикистаном и Афганистаном.

(обратно)

40

Чжуннаньхай – резиденция высшего китайского руководства, находится в Пекине.

(обратно)

41

Джон Форбс Нэш (1928–2015) – американский математик, работавший в области теории игр и дифференциальной геометрии. В 1994 году получил Нобелевскую премию по экономике за анализ равновесия в теории некооперативных игр, в 2015 году – высшую награду по математике, Абелевскую премию, за вклад в теорию нелинейных дифференциальных уравнений. Примерно в 30 лет у него впервые проявились симптомы шизофрении. Несколько раз он лежал в психиатрических клиниках. Его биография стала основой художественного фильма «Игры разума», получившего четыре «Оскара».

(обратно)

42

Выражение, пришедшее из притчи о владельце чайной, который, чтобы отвадить не платившего ему посетителя, заваривал ему чай холодной водой.

(обратно)

43

Главная площадь столицы Китая Пекина. Названа в честь ворот Тяньаньмэнь («Ворота Небесного спокойствия»), которые находятся на севере площади и отделяют ее от Запретного города – главного дворцового комплекса, в котором жили китайские императоры с XV по начало XX века. На воротах Тяньаньмэнь уже несколько десятилетий висит огромный портрет Мао Цзэдуна. Во время торжественных церемоний и мероприятий на ворота Тяньаньмэнь поднимаются первые лица государства, главы иностранных государств и высокие гости.

(обратно)

44

«Римский шифр», или «шифр Цезаря» – один из самых известных методов шифрования. Это вид шифра подстановки, в котором каждый символ в тексте заменяется символом, находящимся на некотором постоянном числе позиций левее или правее него в алфавите. Шифр назван в честь римского императора Гая Юлия Цезаря (100-44 гг. до н. э.), использовавшего его для секретной переписки со своими генералами.

(обратно)

45

Чи – китайская мера длины, примерно равная 0,33 см.

(обратно)

46

Идиоматическое выражение, в основе которого лежит история, связанная с именем Сыма Цяня (145-86 гг. до н. э.), автора знаменитых «Исторических записок». Он осмелился защищать двух полководцев, обвинявшихся в провале кампании против кочевников-хунну. Обвинителем выступал сам император. В результате Сыма Цянь был приговорен к смертной казни. Но, согласно закону, можно было в качестве альтернативы выбрать откуп или кастрацию. Не имея денег, Сыма Цянь выбрал второе. Его физические и моральные мучения были столь велики, что он собирался покончить с жизнью, однако осознал, что важные вельможи не заметят этого, его смерть будет не более чем «потеря одного волоска из шерсти девяти быков».

(обратно)

47

Цзяодун – район на востоке провинции Шаньдун.

(обратно)

48

Период с 1959 по 1961 годы; другое название – «Три года стихийных бедствий».

(обратно)

49

Цзинь – мера веса, равная 0,5 кг.

(обратно)

50

Согласно легенде, китайский государственный деятель Цинь Гуй (1090–1150), сидя с женой у восточного окна, решил участь полководца-патриота Юэ Фэя (1103–1141). И хотя он тщательно скрывал этот факт, о его злодеянии в итоге стало известно всем.

(обратно)

51

В период династии Сун (960-1279) жил юноша по имени Сунь Шань. Много лет он усердно занимался и однажды вместе со своим товарищем отправился принять участие в государственных экзаменах. В результате Сунь Шань занял последнее место среди сдавших экзамены, а его товарищ провалился. После экзаменов Сунь Шань вернулся на родину первым. Когда его все поздравляли, отец товарища спросил его, сдал ли экзамены его сын. Улыбнувшись, Сунь Шань сочинил две строчки стихотворения: «Я, Сунь Шань, занял последнее место, а ваш сын – за Сунь Шанем». Он имел в виду, что был последним в списке, а его приятель не попал в список, то есть не сдал экзамены.

(обратно)

52

Имеется в виду 25 марта 1987 года. Далее по аналогии. – Примеч. авт.

(обратно)

53

Данное письмо слегка сокращено. По манере изложения кажется, что во временной порядок действий что-то добавлено. Возможно, не соответствует действительности. – Примеч. авт.

(обратно)

54

Судя по моим подсчетам, имеется в виду 1984 год. – Примеч. авт.

(обратно)

55

Джордж Смит Паттон (1885–1945) – один из генералов американской армии во времена Второй мировой войны.

(обратно)

56

Облавные шашки (вэйци или го) – логическая настольная игра, придуманная в Древнем Китае.

(обратно)

57

Праздник Середины осени отмечается на пятнадцатый день восьмого месяца по лунному календарю, то есть приходится примерно на середину сентября. Так как этот день – день полнолуния, то традиционным в этот вечер считается любование луной и поедание так называемых «лунных пряников» – юэбинов. Этот праздник обычно отмечают всей семьей.

(обратно)

58

«Образованная молодежь» (чжицин) – начиная с 1950-х годов и до окончания Великой культурной революции многие получившие высшее образование молодые люди добровольно или принудительно отправлялись в деревню в рамках проводившейся в те годы кампании «Ввысь в горы, вниз в села». Как сказал Мао Цзэдун, «образованная молодежь должна отправиться в деревню и подвергнуться перевоспитанию под руководством бедняков и середняков».

(обратно)

59

Имеется в виду 1985 год. – Примеч. авт.

(обратно)

60

Цигун – комплекс дыхательных и двигательных упражнений, которые выполняются в основном с оздоровительными целями.

(обратно)

61

Тайцзицюань («Кулак Великого предела») – разновидность боевого искусства ушу.

(обратно)

62

Перл-Харбор (Жемчужная гавань) – гавань на острове Оаху на Гавайях, где находится база тихоокеанского флота военно-морских сил США. 7 декабря 1941 года японская армия напала на Перл-Харбор, это послужило поводом для США вступить во Вторую мировую войну. В настоящее время на месте затонувшего во время японской атаки линкора «Аризона» создан мемориал. Также в Перл-Харборе находится на вечной стоянке линкор «Миссури», на борту которого 2 сентября 1945 года был подписан акт о капитуляции Японии.

(обратно)

63

Ямомото Исороку (1884–1943) – адмирал флота Японии, главнокомандующий Объединенным флотом Японской империи во время Второй мировой войны. Был инициатором плана нападения на Перл-Харбор.

(обратно)

64

Знаменитая фраза великого физика и математика классической античности Архимеда Сиракузского (287–212 гг. до н. э.).

(обратно)

65

Образно в значении «очень далеко».

(обратно)

66

Вольфрамовая нить, нить накаливания – используется в электрических лампочках. Без герметичной колбы, либо наполненной инертным газом, либо вакуумной с откачанным воздухом, вольфрамовая нить накаливания сгорает за считанные секунды.

(обратно)

67

Идиоматическое выражение. В 207 году до н. э. знаменитый генерал княжества Чу Сян Юй (232–202 гг. до н. э.), чтобы отомстить за смерть своего дяди Сян Ляна (? -208 гг. до н. э.), возглавил войско в двадцать тысяч солдат. Они переправились через реку, и Сян Юй приказал потопить все лодки, разбить котлы и всю посуду, а с собой взять лишь продовольствие, которого хватит всего на три дня. Сделано это было для того, чтобы показать солдатам, что нет пути назад, они должны быть готовы умереть. В результате армия Сян Юя разгромила войска княжества Цинь.

(обратно)

68

«Мясной фарш» – операция, проведенная британской разведкой во время Второй мировой войны. Целью операции было убедить высшее германское начальство в том, что союзная армия планирует вторгнуться в Грецию и Сардинию, в то время как истинной целью была Сицилия. Разработкой занимались офицеры британской разведки Ивен Монтегю и Чарльз Колмондели. Они подготовили «утопленника» – тело лондонского безработного-самоубийцы Глиндауэра Майкла, одетого в мундир майора Королевской морской пехоты Великобритании. Тело было выловлено у берегов Испании. К руке утопленника был пристегнут сейф, в котором лежали «секретные» документы, в них говорилось о том, что союзные силы собираются вторгнуться в Грецию. Германия отреагировала незамедлительно, ее войска были переброшены из Италии в Грецию, на Сардинию и Корсику. В результате войска союзников провели наступательную операцию, в ходе которой захватили Сицилию.

(обратно)

69

Коулун – район в Гонконге.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

ПРОЛОГ

Часть первая СЛУШАЮЩИЙ ВЕТЕР

  Глава 1. СЛЕПОЙ А БИН

Часть вторая СМОТРЯЩИЕ НА ВЕТЕР

  Глава 2. АНГЕЛ С ПРОБЛЕМАМИ

  Глава 3. ТЕНЬ ЧЭНЬ ЭРХУ

Часть третья ЛОВЕЦ ВЕТРА

  Глава 4. ДУША ЗУИ ФУ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg