Сергей Зверев Объект 623
Люди, которые ищут преступника, редко рассуждают логично. Они думают только о том, чтобы наказать.
Майн Рид. Всадник без головыСолнце опускалось за гору Каурус, изрытую трещинами, сколами и коронованную развалинами генуэзской крепости. Блики заходящего светила рассыпались по поверхности бухты, играли в воде золотистыми красками. Местечко поражало своей природной красотой. Бухта шириной в двести метров волнообразно вгрызалась в Крымский полуостров, напоминая норвежский фьорд. В древности в этом районе проходил геологический разлом меридианного направления. С обеих сторон ее поджимали обрывистые скалы, а в самой оконечности, с западной части, подпирала каменистая гора Каурус, похожая на тушу спящего бегемота. В том месте, где обрывалась бухта, до самой вершины плато громоздились живописные скалы, а напротив горы, на восточном склоне залива, расположился небольшой, унылый и неухоженный поселок Пыштовка, по ряду причин отказавшийся от участи центра массового паломничества туристов. Невзрачные домишки сползали с каменистых террас к обломкам бетонной набережной. Зеленели сады, устремлялись в небо маковки кипарисов и долговязых пирамидальных тополей. Ближе к вершине подрастала этажность зданий, но от этого они не делались представительнее и наряднее — поселок городского типа Севастопольского района Крымской области переживал не лучшие времена.
На восточном берегу бухты было достаточно людно. У дощатого причала стояли несколько лодок и проржавевший прогулочный катер с украинским флажком над рубкой. Кучка «транзитных» туристов жалась к обломкам некогда приличной набережной и рассеянно внимала экскурсоводу. А тот живописал красоты Калабановской бухты, демонстрировал развалины генуэзской крепости и сетовал на решительную невозможность к ней приблизиться (кому охота тащиться в такую даль?). Экскурсовод смеялся: здесь все целебное — солнце, воздух и вода и даже грязь, которую в округе можно наблюдать с избытком. Туристы уже загружались в свой катер. Девчонка-старшеклассница в забавных шортиках делала последние снимки на цифровую «мыльницу». Пейзажи ей надоели, она снимала все подряд: обшарпанный причал, парочку «автомобилеподобных механизмов» на парковке, облупленные крыши, относительно приличное строение местного филиала головного севастопольского банка (какой-то «прощай-финанс»). Запечатлела местных пацанов, сидящих с кислыми минами на парапете, сложную бетонную конструкцию, сползающую в воду, рыбаков с удочками, оккупировавших каменистое побережье за парапетом. Сняла бородатого мужчину в мятой панамке и куцей штормовке — тот угрюмо смотрел на поплавок, покосился на «корреспондентку» и укоризненно покачал головой. Вытащил снасть из воды, вздохнул и принялся менять обглоданную наживку. С катера девчонку нетерпеливо окликнули — она опомнилась, засеменила к причалу, прыгнула на палубу и принялась смиренно выслушивать нарекания упитанной молодящейся женщины. Катер издал протяжный гудок, потащился задним ходом от причала и через минуту уже рассекал застывшие воды бухты, в которых никогда, даже в самый сильный шторм, не бывает волнения…
Октябрь в этот год выдался на радость. Мягкий, безветренный, с щадящим температурным фоном. Погодка на загляденье. Бултых! — один из пацанов, оседлавших парапет, свалился в воду. То ли собственная инициатива, то ли кто-то из товарищей помог. Послышались жиденькие смешки. Ныряльщик вынырнул, отфыркался, с невозмутимой миной поплыл вразмашку к сложной бетонной горке и вскоре уже выбирался на берег. Бородатый мужчина в панамке и штормовке снова неодобрительно качнул головой — никаких условий, и так ничего не клюет! Он сменил позу — пристроил удочку в пластиковую рогатину, сел на камень, вынул жестянку с крючками и грузилами и принялся в ней что-то выискивать. Мужчина выглядел не очень эстетично — какой-то помятый, неухоженный. Из-под панамки свисали спутанные седые волосы, борода торчала клочьями. Штормовка, застегнутая на все пуговицы, производила жалкое впечатление — в двадцать первом веке ее, похоже, ни разу не стирали. Рядом с мужчиной обреталась облезлая сумка-тележка, из нее торчали кусок целлофановой пленки и край садка для еще не пойманной рыбы.
Смотреть на неподвижный поплавок человеку надоело — у морских обитателей сегодня напрочь отсутствовал аппетит. Он покосился по сторонам — справа на камнях рыбачили еще двое, такие же буки и неудачники. С набережной доносился вялый смех. Со стороны поселка спускались по разбитой улочке трое мужчин — до них еще было далеко. Взгляд мужчины переместился на гору Каурус — с места, где он сидел, развалины крепости (фактически горка неинтересных булыжников) почти не просматривались. Мутнеющий солнечный диск закатывался за вершину. Взгляд рыбака сместился ниже — к подножию горы, где на узкой полосе у бухты жалось несколько строений с плоскими крышами и пустыми оконными глазницами — в них никто не жил, и смотрелись они жутковато. Он покосился влево — со стороны моря показалась лодочка с единственным человеком на борту, он лениво перебирал веслами. Черное море отсюда не просматривалось ни под каким углом — при входе в бухту скалистый берег делал несколько крутых поворотов. Снова взгляд переполз на гору. Напротив места, где он сидел, возвышались бетонные надолбы — остатки некогда внушительного причала. В нижней части горы зияло отверстие — что-то вроде пещеры. Его окружали каменные террасы, ступенчатые бетонные конструкции, изъеденные трещинами и заросшие стелющимся кустарником. Мужчина украдкой усмехнулся — умели «древние» строить, ни за что не догадаешься, что перед тобой ворота в чудо фортификационного искусства…
Солнце спряталось за гору, и подул ветерок. Приметы осени все же ощущались. Рыбак поежился — что-то стало холодать… Как бы невзначай посмотрел через плечо. Мужики, расположившиеся по соседству, уже сматывали удочки. Потянулась по домам местная юная поросль. Трое мужчин уже спустились с возвышенности, стояли кучкой на дальней стороне причала и давали прикурить друг другу. «Печально здесь, — отметил мужчина, — исконная украинская лень, помноженная на тотальное безденежье. А ведь такую Мекку могли отгрохать для туристов. Чего тут только не было в приснопамятные времена — и дворец графа Николая Апраксина, и дача актрисы Соколовой. А что осталось? Облезлая церковноприходская школа да одноклассное земское училище, заросшее бурьяном. А ведь когда-то Калабановская бухта считалась прибежищем лестригонов — великанов-людоедов из греческой мифологии, отмечались в ней тавры, скифы, римляне, греки, генуэзцы… и что осталось в итоге? Как гунны разрушили, так до сих пор в себя прийти не могут…»
Ожило переговорное устройство в ухе, замаскированное клочками волос. Завибрировал крохотный микрофон, спрятанный в бороде — будь он неладен, этот безвкусный шпионский роман… Абонентка, жаждущая общения, кокетливо покашливала.
— Алло, дорогой, ты где? — прощебетал сексуальный женский голосок.
— Очнулась, нате вам, — недовольно проворчал рыбак. — Давненько вас что-то не слышно, Лидия Максимовна, мы уж волноваться начали, переживать, где вы да как вы… «Не лежите ли в канаве с перерезанным горлом», — подумал он, но озвучивать не стал.
— Да, товарищ майор, я умею очаровательно молчать, — пропела колокольчиком старший лейтенант женского пола и тихо засмеялась. — Кстати, повторяю свой первоначальный вопрос, Глеб Андреевич, ты где, дорогой?
— Рыбачу напротив объекта, — проворчал рыболов.
— Ага, в таком случае я тебя вижу — поскольку стою высоко на горе, у здания местного банка, вокруг которого уже загораются фонарики, и вся бухта у меня как на ладони. Как дела, товарищ майор? Вы очень плохо выглядите в этой глупой панаме.
— Никак, — буркнул рыбак, косясь на приближающуюся с запада одинокую лодочку.
— Я тоже пока не родила, — охотно сообщила коллега Лидия Баклицкая. — Посочувствуй, командир, я уже три часа тупо брожу по этому богом забытому поселку — накрасилась, причесалась, исправила природные недостатки. Кушаю мороженое, пью газировку за рупь двадцать — вся такая интересная, позитивная. Тоска смертная, — фыркнула Лида. — Мне и так весь день сонно…
— Опять вчера легла спать сегодня? — посочувствовал мужчина.
— Точно, — хихикнула собеседница.
— Дружила с кем-то?
— Глупости, — фыркнула подчиненная. — Ночью дружбой не займешься, командир. Ты в курсе, что я замуж собралась?
— Да уж обмыли злые языки твои косточки… — Он невольно улыбнулся.
— Но ведь местным хахалям не объяснишь! — Она манерно начала возмущаться: — Совсем недавно один из тутошних «чебуреков» — он приклеился ко мне в кафе — упорно предлагал заняться сексом. И так подкатывал, и эдак. Мол, давай согрешим, не пожалеешь, ты приезжая, увезешь из нашего поселка самые приятные воспоминания, а потом еще и подругам будешь меня рекомендовать тоскливыми зимними вечерами. Мол, отпразднуем завершение курортного сезона. Я устала объяснять товарищу, что больше не могу — во всяком случае, сегодня. И так объясняла, и по-другому. Бесполезно, Глеб. Я всё перепробовала, но ничего не помогало. Привязался как банный лист. Проще было согласиться на его требования, чем объяснить, почему я не хочу.
— Надеюсь, он жив? — усмехнулся рыбак.
— Я тоже надеюсь, — драматично вздохнула коллега. — В пыльном садике, куда он меня отвел, его здоровому сну до утра ничто не помешает.
— Поосторожнее там, — предупредил мужчина. — По моим наблюдениям, в поселке и в бухте не все ладно. Витает здесь некое напряжение — похоже, наши командиры были в чем-то правы. Шатаются подозрительные личности, высматривают чужаков. Не к добру тихо. У входа в объект отсутствует охрана из украинских военнослужащих — а по идее, их тут должно быть не меньше дюжины.
— Охрана есть, Глеб, — немного подумав, сказала Лида. — Но эти люди без формы. Мне их сверху отчасти видно. Они сидят за бетонными обглодышами под террасой и контролируют «входные врата», а также все, что может через них проплыть. Отсюда не вижу, есть ли у них оружие — я же не орлица, чтобы все видеть. Но, думаю, есть. Остается лишь предположить, куда подевались украинские военнослужащие…
— Сколько их?
— По-моему, четверо. Убедительные парни, одеты в штатское. Два брюнета, два блондина. — Женщина не удержалась, громко зевнула. — Ладно, Глеб, не умеешь развеселить — так хоть расстрой чем-нибудь. Что тут у нас происходит?
— А я знаю? — отозвался рыболов. — Ты бы не торчала на горе истуканом, товарищ старший лейтенант. Не хочешь бродить по городку — так сядь в машину и не отсвечивай. Оставайся на связи. Как стемнеет, будем брать.
— Кого брать? — встрепенулась Лида.
— Это я к слову. Жди сигнала. Чуть шумну, хватай мешок с амуницией, надеваешь шапку-невидимку и кривой дорожкой — вниз. Ты в курсе, где наш третий друг? Такое ощущение, что он забил на службу или потерял переговорное устройство. «Или тоже лежит в канаве с перерезанным горлом», — подумал мужчина, но опять не стал говорить. Он чувствовал растущее раздражение — какой бракованный ему сегодня достался спецназ!
— Не могу знать, товарищ командир, — хмыкнула Лида. — Но на твоем месте я бы за Бориса не стала волноваться. Он, конечно, разгильдяй и бабник, но к службе относится серьезно. Ладно, командир, не буду вредничать, еще услышимся. А что касается подозрительных личностей вокруг тебя, то, окажись я на твоем месте, непременно обратила бы внимание на человека в лодочке, плывущей по бухте, и троих сомнительных мужчин, которые закончили перекуривать и в данный момент направляются в твою сторону. Будь острожен, Глеб Андреевич. Не возражаешь, если я минутку еще тут побуду?
Он чертыхнулся сквозь зубы, потянулся к удочке, вытащил по традиции обглоданного червяка. Пристроил удило на камнях и заковылял, припадая на правую ногу, к банке с червями. Опустившись на колени, он стал насаживать на крючок извивающееся тельце. Сверху выразительно кашлянули. Он поднял голову, стараясь не делать резких движений. Лида Баклицкая была права — троица выглядела сомнительно и никоим образом не тянула на местных. Мужикам было основательно за тридцать. А одному из них — плечистому, рослому, с порослью рыжеватых волос на угловатом черепе — как бы даже не за сорок. Славянские физиономии — мрачноватые, блеклые, абсолютно не переводимые. Джинсы, немаркие рубахи навыпуск (можно погадать, что под ними), а у одного из-под рубахи и расстегнутой жилетки выступала массивная золотая цепь, что было довольно странно, поскольку впечатления ярко выраженного криминального элемента тип не производил. В физиономию прочно въелось если не магистерское, то хотя бы обычное высшее образование.
Он был за старшего в компании. Трое прошли по короткому причалу, спустились с набережной и зависли у рыбака над душой. Двое поглядывали по сторонам, а любитель «большого» золота как-то скептически созерцал понурую фигуру в штормовке. Рыбак напрягся. Ладно, «пластику лица» он им сообразит, но это означает лишь проваленное задание и ничего другого. На набережной у Пыштовки становилось тихо и безлюдно. Только кто-то еще посмеивался у лодочной «парковки» в дальнем углу причала. Водитель битого «жигуленка» пытался завести мотор, помогая себе крепким словом. Бренчала цепь — существо невнятного со спины пола устраняло неисправность на китайском велосипеде. На берегу, помимо рыбака, никого не осталось. Мужчина с золотой цепью что-то негромко бросил рыжеватому здоровяку. Тот кивнул с невозмутимым видом, спрыгнул с камня и вразвалочку направился к рыбаку, который зачем-то начал насаживать на крючок второго червя — видимо, чтобы первому было не скучно. «Эх, мужики, мужики, — раздраженно думал рыболов, подмечая, что и двое других начали движение вниз, — вы даже не подозреваете, что сейчас ваши зубы и десны находятся под угрозой, как и выполнение моего задания…»
Здоровяк остановился в паре метров от воды, сплюнул сквозь пробоину в зубах, покосился на тележку, на ее обладателя, который со старческим кряхтением выпрямлял спину.
— Что, мужик, старость не радость? — ухмыльнулся здоровяк. Он был едва ли старше своего собеседника. В его речи не прослушивался ни украинский, ни южнорусский говор.
— Не говори, сынок… — прошепелявил рыбак, старательно проговаривая фрикативное «г». — Спина совсем уже покоя не дает…
— Клюет? — кивнул здоровяк на удочку, которую рыбак снова порывался забросить в воду.
— Нема сегодня рыбы, сынок, нема… Словно вымерла, подлая…
— Сам-то местный? — Громила покосился на товарищей, которые встали в стороне и делали вид, что к происходящему никак не относятся.
— А як же ж, — охотно отозвался рыбак, кивая на южную сторону поселка. — Оттуда я, с Востряковской стороны… Лет двадцать, почитай, безвылазно в Пыштовке обитаем, на улице Тюленина, дом у нас со старухой у самого синего моря… А вы откуда, парни, будете? Вроде не видал я вас тут раньше…
Здоровяк проигнорировал вопрос, приблизился к раскрытой сумке-тележке, хмуро уставился на скомканную клеенку и проржавевший проволочный садок. Нагнулся, вынул садок, запустил руку внутрь и принялся ворошить груду тряпья, мотки лески, дырявые резиновые сапоги. Рыбак напрягся, он был на грани провала, самое время бить и сматываться, пока не началось самое страшное…
— Эй, парень, ты чего это в моих вещах роешься? — забубнил он обиженно, но без особой злобы. — Чего тебе там надо? Воришка, что ли?
— Заткнись, папаша, — пробурчал крепыш. — Чего это ты так напрягся, а? А это что у нас такое? — С ухмылкой он выудил из тележки бутылку уже початой и заткнутой винной пробкой примитивной местной горилки, подбросил ее в руке и иронично уставился на рыбака. Теперь он понял, почему тот так напрягся.
— Не трожь… — взмолился рыбак. — Христом богом заклинаю, не трожь…
— Что это? — повторил здоровяк, переглядываясь с оживившимися товарищами.
— Ну, так это… — стушевался рыбак. — Как ее… бутылка с зажигательной смесью…
Здоровяк гоготнул, хмыкнули и те, что стояли поодаль.
— Ладно, не трусь, дядя, потребляй свою отраву, глядишь — подохнешь быстрее. — Мордоворот швырнул бутылку обратно в сумку, встал и брезгливо вытер руки о штаны. Копаться дальше в чужих вещах он не стал, резонно догадываясь, что может выудить такое, отчего его попросту вырвет.
— Ты что, дядя, сам с собой разговаривал? — спросил, оборвав смешок и уставившись исподлобья, обладатель золотой цепи.
— Чего это? — не понял рыбак.
— Когда мы подходили, ты сам с собой разговаривал. — Мужчина вынул из нагрудного кармана сигаретную пачку с угрозами о вреде здоровью и, не спуская глаз с рыбака, выбил сигарету. И снова все напряглось в груди, зачесался кулак.
— А с кем мне еще разговаривать? — проворчал мужчина, делая сморщенное лицо и горячо надеясь, что сумерки — достаточный повод, чтобы не увидеть микрофонное устройство в бороде. — Нет же никого… Вот вы пришли, теперь с вами разговариваю… Слушайте, люди, чего-то я вас не совсем уразумеваю, ходите тут, в чужих вещах ковыряетесь…
— Ладно, пошли. — Любитель суровых мужских украшений выбросил сигарету. Побрел наверх, остальные потянулись за ним. — Мужик, шуруй домой, нечего тут сидеть, все равно не клюет. Сделай так, чтобы через пятнадцать минут и духу твоего тут не было.
— А чего это?.. — простодушно затянул рыбак.
— Милиция, — проворчал сквозь зубы взбирающийся последним здоровяк. — Бандитов ловим. В общем, исчезни и не гунди.
Ага, конечно, так он и поверил. Очень похоже на украинскую милицию, пусть они тут все и считают себя русскими… Он почувствовал огромное облегчение. Забросил удочку, покосившись на троицу, неторопливо уходящую в южном направлении. Завелась, наконец, машина — потащилась вверх по улице, надсадно урча и стреляя ядовитым выхлопом. Забренчало, затренькало за спиной — и мимо рыбака по тропе над обрывом проволоклась нескладная девица в чудовищных шортах «колокольчиком» — сутулая, в несуразных круглых очках, с дурацкими косичками и потрепанной книгой, торчащей из рюкзачка за спиной. Девица явно не тургеневская, хотя из той же области. Она вела велосипед, держа его за руль, установить цепь девица не смогла, та безжизненно висела, тащась по пыли. Девушка печально посмотрела на одинокого рыбака, пришла к выводу, что это не тот «механик», что требуется ей в данную минуту, тяжело вздохнула, поправила очки и потащилась дальше — за троицей парней, тающих в дымке.
Вновь оживился коммуникатор в ухе. На этот раз вместо кокетливого женского покашливания звучало «суровое» мужское сопение.
— Борька? — разозлился рыбак, одновременно испытывая раздражение и облегчение.
— Кто здесь? — картинно изумился подчиненный. — Командир, ты ли это?
— Караванов, кончай придуриваться. Детский сад тут развели… Почему на связь не выходил?
— Занят был. Кстати, командир, я все видел.
— Что ты видел?
— Во-первых, я в курсе, что ты нашел занятие, интереснее, чем секс, — стало быть, рыбалку. Во-вторых, я наблюдал за твоими терками с тремя парнями, которые, хоть ты тресни, не тянут на местных. Они уже, кстати, на южной стороне поселка. Вот, гляжу, поднимаются медленно в гору…
— Ты где?
— Подними глаза, Глеб Андреевич, я как раз напротив тебя, проплываю мимо в лодочке. Тельняшка, борзый вид, все дела. Обратил внимание? Извини, я не буду махать тебе рукой и предпочту держаться от тебя подальше, ну тебя на фиг…
Рыбак всмотрелся. Утлая лодчонка, в которой находился один человек, была практически напротив него. Какой-то оборванец в засаленной тельняшке работал веслами, отдаляясь от берега, — видимо, не хотел проплывать мимо черной пещеры под горой, чтобы не вызывать подозрение у затаившейся под террасой стражи. Лодочка пошла наискосок через бухту — направляясь к дальнему углу изогнутого буквой «г» причала.
Он чуть не рассмеялся — старший лейтенант Борис Караванов в своем репертуаре.
— Ты где лодку добыл, пропащий?
— Знаешь, командир, в отличие от некоторых угрюмых солдафонов я очень коммуникабельный человек. Не украл, не выиграл в карты, просто договорился с одним добрым местным жителем. Если ты считаешь, что я тут груши околачивал антисанитарным способом, то будешь в корне неправ. Во-первых, я осмотрел второй выход с объекта, который расположен здесь же, но с другой стороны. Потрясающе, командир, никогда не догадаешься, что у тебя под носом проход в пустое тело горы. Умели строить наши деды и отцы. Там до сих пор присутствует армированная сетка, которую просто так не отдерешь, и уже с пятнадцати метров не видно никакой пещеры. Во-вторых, я выбрался из бухты и забрался на гору Каурус, что требовало терпения и альпинистских навыков. По счастью, и то и другое у меня есть…
— Зачем, Борька? Умные в гору не ходят. Ты как-то нетрадиционно ориентируешься…
— Спасибо, Глеб Андреевич. Вы так добры. Это просто личная инициатива, не взыщите. Держу пари, что, кроме входа и выхода для подводных лодок, в горе имеются как минимум несколько ходов для пеших людей. При Советском Союзе здесь трудился персонал не в одну сотню человек — они ведь внутрь горы попадали не посредством телепортации, нет?
— Ты нашел хоть один из этих ходов?
— Нет, — простодушно отозвался Борис. — Но отрицательный результат — тоже результат, хотя и уступает положительному. Зато я могу с уверенностью сказать, что на вершине горы посторонних нет, помимо нескольких хищных птиц, вьющихся кругами вокруг развалин недоразумения, именуемого здесь генуэзской крепостью. А теперь к делу. — Голос Борьки сделался серьезным. Было странно наблюдать шута горохового в лодке, который с блаженной физиономией уже пересек половину бухты и приближался к пирсу, заставленному лодочками. — Выход с объекта в море — то бишь выпускные врата — контролируется группой неизвестных, вооруженных предположительно «Кипарисами». Люди одеты в гражданское, это не желторотые юнцы из так называемой армии незалежной Украины, что по идее должны охранять объект. Солдаты пропали, это очень странно, если не сказать большего. Нынешняя стража глаза не мозолит, сидят тихо, но я их разглядел. Держу пари, Глеб Андреевич, на объекте что-то затевается, и как бы даже не сегодняшней ночью. Теперь то, что касается впускных врат…
— Там несколько аналогичных парней, — проворчал Глеб. — Укрылись за бетонными вывертышами и позировать не спешат. Их Лида разглядела со скалы над поселком. С моей позиции их не видно.
— Точно. — Борька, кажется, огорчился, что не только он добывает информацию. — Как у нее дела?
— Скучает.
Борька гоготнул.
— Так, у тебя всё? — глянув на часы, спросил Глеб.
— Ну, если тебя это заинтересует… — Караванов меланхолично вздохнул. — Четыре часа назад, когда вы все меня покинули, бог голода дернул меня зайти перекусить в одно из местных заведений. А мама в детстве, между прочим, предупреждала — никогда не разговаривай с незнакомцами и не ешь шаурмы! Ну, с первым ладно, а вот со вторым… В общем, все печально, товарищ майор. Я убью этих поваров-отравителей! Еле добежал до туалета! Знаешь, командир, одна из самых изуверских казней в мире — казнь на керамическом стуле! И ведь не будешь права качать — нельзя нам тут шуметь… В общем, через час мне стало легче, и я отправился в путь. Но пока еще действие ядовитой шаурмы не закончилось, и временами меня начинает будоражить. — Лодочка побежала резвее и вскоре пропала за кучкой аналогичных, прижавшихся к причалу. — Так что в будущем отнесись ко мне снисходительно и сильно не загружай. Ладно, Глеб Андреевич, — заторопился Борька, — обойдемся без литературных подробностей, звони в любой момент, но только не в ближайшие десять минут… Кстати, командир, — вспомнил Караванов, — я имею право на один телефонный звонок?
— Нет, — отрезал Глеб, отключил связь и принялся проглатывать смешинку.
Темнеет на юге мигом, и через несколько минут окрестности бухты заволокла сплошная мгла. Скалы превратились в нелюдимых монстров, зависших над водой. Потемнела бухта — еще недавно нарядная и живописная. Рыбак в штормовке, сдвинув на затылок надоевшую панамку, собирал свои пожитки, укладывал в тележку драный складной стульчик, всовывал элементы сборной удочки. На обломках набережной не осталось ни одной живой души, но он был вынужден изображать человека, у которого проблемы с опорно-двигательной системой. Он мучительно долго, кряхтя и постанывая, взбирался на обрыв, волоча за собой тележку, отдохнул на ровном месте, восстанавливая дыхание. Сильно припадая на правую ногу, поволок тележку вдоль бухты. Он не оглядывался. Слева вздымался в гору поселок, в домах загорались огни. Он проигнорировал две улочки, выходящие к бухте, дотащился до третьей — за ней поселок обрывался, — обогнул пышный куст магнолии, растущий на углу, и поволокся по дощатому тротуару, мимо утопающих в зелени домиков. Он по-прежнему не оборачивался. Пару минут спустя он свернул в ближайший переулочек, но дальше не пошел — прислонил тележку к столбу электропередач и высунул нос на улицу. Несколько минут он стоял неподвижно, слившись с кустом. Окончательно стемнело. За рыбаком никто не шел. Убедившись, что на данном историческом этапе его хромая личность никому не интересна, мужчина сложил ручку у тележки, вынул из нее удочку, сунул под куст. Посмотрел по сторонам, взял тележку на руки, пристроив под мышкой (она была не такая уж тяжелая), и заскользил обратно, прижимаясь к придорожным кустам.
Через некоторое время фигура, сливающаяся с темнотой, выбралась из магнолии — давно отцветшей и желтеющей, — переметнулась через тропу и стала спускаться к бухте. Гора Каурус сместилась вправо, но она была еще здесь — довлела над местностью своей облезлой «гиппопотамовой» тушей. Берег в этом квадрате был сильно изрезан, громоздились глыбы известняка. Сжимая сумку под мышкой, он спустился в крохотный заливчик, огороженный обломками скальных пород, пристроил ношу у полоски стоячей воды. В этом месте и произошло перевоплощение хромоного рыбака в работника отдела специальной разведки Черноморского флота России майора Глеба Дымова — мужчину в полном расцвете сил, еще недавно — заместителя командира 102-го отряда по борьбе с подводными диверсионными силами и средствами. Укрывшись под козырьком массивной скалы, он выкладывал ненужный садок, обрывки клеенки, тряпки, резиновые сапоги, бутылку горилки (боже упаси когда-нибудь попробовать!) — вытряхнул все лишнее, призванное заморочить голову человеку с «санкцией на обыск». Затем он начал извлекать и раскладывать все то, что имело ценность: ребризер — компактный дыхательный аппарат, включающий баллон, редуктор и маску с загубником; пару фонарей, сложенный гидрокостюм из вспененной резины с длинными рукавами и штанинами, специальную резиновую обувь — подходящую и для воды, и для суши, пояс с ножнами и кобурой. В ножнах покоился внушительный «Катран» — специальный нож боевого пловца, в кобуре — не менее специальный СПП — пятизарядный пистолет для подводной стрельбы. Он снова прислушался — тишина в округе царила нерушимая. Только где-то наверху, в глубине поселка, играла музыка, и безымянная, но очень голосистая женщина истошными визгами атаковала мужчину. На облачение ушло минуты полторы — процедура отработанная и отшлифованная. Баллон заправлен, все отлажено, подогнано, можно лишь немного стравить воздух…
Все, оставшееся от «прежней жизни», включая парик и накладную бороду, Глеб сгреб, утрамбовал в сумку и засунул глубоко под камень. Материал отработанный. Недалеко от местного сельсовета припаркована невзрачная «Нива», на которой прибыли из Севастополя спецназовцы, там нормальная одежда, липовые документы и все необходимое, чтобы после выполнения задания вернуться на базу…
Он сидел неподвижно, сливаясь со скалой. В окружающем пространстве ничего особенного не происходило. Стрекотали кузнечики далеко в кустах. Пора. Хотелось верить, что коллеги, рассредоточившиеся в разных частях бухты, уже готовы и аналогично застыли в ожидании.
Он вышел на связь:
— Вы тут?
— Всегда тут, Глеб Андреевич, — отозвался, как юный пионер, Караванов. — Невзирая на сушняк, глад и мор.
— Я тоже готова, — как-то вымученно призналась Лидия Баклицкая. — А вообще это странно, коллеги. Был невыносимо трудный день — самое время разложить постель и улечься спать, а тут некстати выясняется, что к работе мы еще не приступали.
— Гм… — выразительно сказал Глеб. В исключительных случаях он разрешал коллегам пренебрегать субординацией, не «выкать» и обращаться по именам — резонно считая, что главное в работе не щелкнуть каблуками, а сделать собственно работу. Но отдельные индивидуумы имеют удивительную способность пользоваться его добротой и беззастенчиво садиться на шею.
— Да нет, ты не думай, — поспешила исправиться Лида. — Я тоже всегда тут и всегда готова.
— Слушай, Глеб, — каким-то непривычным серьезным голосом сказал Караванов. — Мы, конечно, за тобой хоть в могилу. Но с другой стороны… В этом гадюшнике, расположенном под горой, назревает что-то, мягко говоря, незаконное, причем с привлечением большого количества вооруженных людей, которые не сами по себе банда, а, видимо, являются спецназом некоего крупного украинского чиновника… Ну, ты же знаешь, всякий уважающий себя чиновник в наше время имеет свой собственный прикормленный спецназ. А нас, сколько ни пересчитывай, всего трое, больше ни насчитаешь. Боюсь, что отцы-командиры недомудрили — нужно было посылать как минимум роту. Я это к тому, Глеб… с одной стороны, везде хорошо, где нас нет, а с другой — ты уверен, что, когда мы окажемся на объекте, нам станет хорошо?
— Во как загнул, — уважительно заметила Лида. — А в сущности, Борис Михайлович прав, Глеб Андреевич, происходит что-то не то. Ты уверен, что не нужно вызвать подкрепление?
— Подкрепления не будет, — угрюмо бросил Глеб. — Разве сам Бекшанский примчится на белой лошади, но это подкрепление весьма спорное. В общем, так, дорогие мои коллеги, ваше мнение для меня, конечно, очень важно, большое вам за это спасибо, но…
— Не пойти ли нам в задницу, — предположил Караванов.
— Да, примерно так, — согласился Глеб.
— Но все же ты постараешься не оправдать наших опасений? — натужно хихикнула Лида.
— Я сделаю все возможное, — уверил Глеб. — А теперь внимание к моим словам, товарищи офицеры. Полагаю, все готовы. Если это не так, самое время сообщить… — Он выдержал паузу, никто не сообщил. — Отлично, дорогие мои. Возможно, вы не так безнадежны, как кажетесь. Выступаем одновременно через две минуты. Двигаться по дну и ни метром выше. Преодолеваем батопорт, отмеряем от противоатомных дверей семьдесят метров — и только тогда всплываем. Повторяю, коллеги, ни метром ранее. Возможно, в том и состоит причина исчезновения высланной ранее группы — всплыли раньше времени и угодили под прицел. Интуиция мне подсказывает, что боевых пловцов у противника, если таковой, конечно, в природе существует, нет. Поэтому мы в безопасности до тех пор, пока находимся под водой. Все вчувствовались? Конец связи.
Он выждал полторы минуты, по истечении которых, немного волнуясь, вошел в прохладную воду и сразу же ушел на глубину…
Объект на западном берегу Калабановской бухты имел славную, но мало разрекламированную историю. До середины двадцатого века живописная гора Каурус была лишь обычной горой — многометровой толщей скальных пород, кое-где прорезанной пещерами, полостями и карстовыми промоинами. Виноваты большая политика и жесткое противостояние двух систем — капиталистического мира и социалистического лагеря (Глебу всегда было обидно, почему у них — мир, а у нас — лагерь). В середине пятидесятых годов сомнений у политиков не осталось — рано или поздно разразится убийственная термоядерная война. Как сохранить в этой мясорубке хотя бы часть флота, способную впоследствии нанести удар возмездия? Решение было гениальным, и в 1955 году на западном склоне Калабановской бухты началось грандиозное секретное строительство самого большого на Черном море комбинированного противоатомного фортификационного сооружения для ремонта, обслуживания и укрытия подводных лодок, а также для хранения боеприпасов, предназначенных для этих субмарин. А сама бухта и ее окрестности стали режимной зоной со строгой пропускной системой. Строительство продолжалось четыре года — завершилось в рекордно сжатые сроки. «Черновую» работу проделал горно-подземный строительный батальон Черноморского флота, после него эстафету приняли московские метростроевцы. В сверхтвердом скальном грунте было пробито искусственное гнездо, в котором, кроме укрытий для семи подводных лодок, был вырублен подземный стометровый док, предназначенный для капитального ремонта субмарин. Сооружение располагалось как в подводной части Калабановской бухты, так и на уровне воды в скале, высота которой достигала почти ста двадцати метров! Каждую ночь груженные грунтом баржи выходили в море и там затапливали свой груз. Инфраструктура подземного городища позволяла, полностью отгородив себя от внешнего мира, автономно осуществлять ремонт и оснащение лодок, выпуская их через специальный шлюз прямо в море — причем в подводном положении. Гора, усиленная пятидесятиметровым слоем железобетона, а также мощные запирающие устройства могли выдержать ядерный удар до ста килотонн. При атомной атаке в помещениях завода могли укрыться более трех тысяч человек и автономно существовать не меньше года — благодаря мощным фильтровентиляционным установкам. Канал длиной в шестьсот метров прорубал насквозь гору Каурус. Рядом с ним размещались производственные цеха и подсобные помещения. Глубина канала — восемь метров, диаметр штольни — двадцать метров. Со стороны бухты вход в штольню перекрывал плавучий батопорт массой 150 тонн. В него поддували воздух, и он всплывал. Это позволяло полностью закупоривать подземное сооружение. Такой же батопорт установили в сухом доке, подобный же — в выходных вратах. В начале шестидесятых годов «Объект 623 ГТУ» — сооружение противоатомной защиты первой категории — вовсю работал. Одновременно ремонтировались семь подлодок, пополнялись запасы, проверялось оружие, проводились регламентные работы с ядерными боеголовками. Укрыться от ядерного удара под горой могло не меньше дюжины субмарин 613-го и 633-го проектов, оснащенных ядерным оружием. Лодка входила под гору в надводном положении, передвигалась по каналу от цеха к цеху. Осуществлялся текущий и капитальный ремонт, все виды техобслуживания. Огромные генераторы заряжали аккумуляторные батареи. Подвозились вода и солярка. Пополнялось вооружение, происходила заправка горючим из огромных танкеров. Более 20 лет на подземном судоремонтном заводе ремонтировались подводные лодки. Ни разу не был сорван производственный график! Трудились сотни людей — квалифицированные производственники, доковые рабочие, специалисты, обслуживающие инженерные системы объекта. Рота вохровцев несла постоянную службу по охране. Общая площадь завода составляла более десяти тысяч квадратных метров, высота отдельных помещений — с трехэтажный дом. Здесь находились цеха и мастерские со станочным парком, сварочный и слесарный участки, склады ракетного оружия, хранилища ядерных боеприпасов флота, многочисленные оружейные арсеналы, включая минно-торпедную часть. Склад топлива, позволявший хранить до четырех тысяч тонн нефтепродуктов. Кухни, столовые, казармы для подводников, жилые помещения для персонала, хлебопекарни, продуктовые склады. Отдельным подразделением служил так называемый объект «Арсенал» — ремонтно-техническая база для учета, хранения, сборки и выдачи силам флота боеприпасов — в том числе и с ядерными зарядами. А самой секретной частью была арсенальная штольня с бункером для хранения ядерного оружия, запираемая двумя двадцатитонными воротами. Мощность хранимого оружия была такова, что могла превратить в пыль не только Пыштовку, но и всю юго-западную оконечность Крыма, включая город-герой Севастополь…
Все это чудо инженерной мысли, на которое потратили уйму времени, сил, денег, нервов, интеллекта, просуществовало до 1992 года — рокового для Черноморского флота. С завода после раздела военно-морских сил был выведен основной состав подводных лодок, демонтировано и увезено в неизвестном направлении уникальное оборудование, ликвидированы следы секретных технологий и секретных производственных участков. «Объект 623 ГТУ» перешел под юрисдикцию Украины — что стало для завода приговором. По назначению база не использовалась (вообще никак не использовалась!), денег не было даже на охрану. Объект подвергся тотальному разграблению! «Сталкеры» лезли ордами! Срывали и откручивали, вырывали с мясом трубопроводы, кабели, ограждения, металлические поручни, остатки оборудования, емкости — все, что можно было продать, а особенно то, в чем были даже малейшие примеси цветных металлов. Многие гибли, попадая в замаскированные ловушки, возвращались калеками, были случаи бесследного исчезновения людей — ведь на объекте, распростертом вширь, вверх и даже вниз, было проще простого заблудиться! Ходили слухи, что на заводе осталось ядерное оружие — но так глубоко укрыто, что добраться до него невозможно. Уверяли, что в секретных арсеналах до сих пор хранятся торпеды, якорные мины, артиллерийские снаряды, горы прочего «традиционного» и секретного оружия. Но никто ничего подобного не находил — в лучшем случае, упирались в многотонные заваренные двери, разбить которые способен лишь небольшой термоядерный взрыв… Несколько лет база подвергалась тотальному разграблению — алчные мародеры уносили все, что могли унести. Здесь совершались убийства, проводились сомнительные вечеринки и оргии, сюда таскались любители острых ощущений. Ходили слухи о привидениях, о загадочных мистических зонах, в которых гибнет все живое, о колдовских кругах, о «водяных», обитающих в подземных каналах, даже о вампирах, живущих в «нижнем мире» объекта…
А потом ажиотаж стал спадать. Массовые паломничества девяностых годов в двухтысячные сменились редкими визитами — скорее, из любопытства, чем из желания поживиться. Грабить в помещениях завода стало нечего. Бродили слухи о маньяке-убийце, сбежавшем из Николаевки и спрятавшемся на объекте. Возможно, слухи имели под собой почву — в поселке в течение нескольких лет пропадали девушки, а потом их растерзанные тела находили в заводских цехах под горой Каурус. Милиция усердия не проявляла, осмотром базы себя не утруждала. Ходили группы энтузиастов, вооруженные палками, но успеха не достигли — а порой и самих искателей приходилось вытаскивать из коварных ловушек… Объект для местных жителей, а потом и для всех посторонних превращался в жупел. Все меньше находилось желающих побродить по сумрачным, пропахшим гнилью помещениям, полюбоваться покрытыми плесенью бетонными стенами с торчащими вывернутыми железками, окунуться в мутные воды канала забвения…
Года полтора назад начала муссироваться тема передачи «Объекта 623» под юрисдикцию российского Черноморского флота. Уж Россия бы придумала, как распорядиться таким богатством. Сначала консультации, потом переговоры на уровне командующих флотов, потом — на уровне уполномоченных правительственных делегаций. И вот — торжественное подписание договора, согласно которому (за умеренную, разумеется, плату) все содержимое горы Каурус с первого ноября текущего года передается в собственность России, и она может делать с этим несчастьем все, что ей заблагорассудится! Сделка поистине эпохальная и взаимовыгодная: Украина избавляется от вселенского позора и большого геморроя (еще и деньги получает), а Россия за бесценок (разве это деньги?) получает назад такое чудо! А как она впоследствии распорядится чудом — будет ли использовать объект по назначению или по совету Никиты Сергеевича Хрущева превратит его в большой винный склад — дело перспективы, и пока никого не волнует. Согласно договоренности с важным чиновником из Симферополя, до первого ноября крымская администрация обязалась контролировать объект, для чего было выделено отделение военнослужащих срочной службы из состава крымского гарнизона. Для чего это было сделано, не совсем понятно — в последние двадцать лет Украина этим как-то не заморачивалась. А теперь, когда охранять стало нечего, она вдруг решила этим заняться. История мутная — и как подтвердили дальнейшие события, охрану поставили неспроста. Именно в октябре текущего года, за считаные недели до прибытия новых хозяев, на «Объекте 623» стала отмечаться нездоровая активность…
Выяснилось, что решение о передаче объекта российской стороне было принято отнюдь не гладко. Отдельные госслужащие сопротивлялись, как фашисты на последних этажах Рейхстага. Мотивация была явно надуманной: честь и гордость Украины, остановить проклятых москалей, и вообще, на подземном объекте нужно создать музей, посвященный ужасам холодной войны. В чем была их истинная мотивация и кто стоял за этими людьми, история умалчивает. Но решение прошло, и в короткий отрезок времени до появления «оккупантов» под горой Каурус стало происходить что-то странное. Местные жители доносили, что по поселку бродят подозрительные личности — молчаливые мужчины с цепкими взглядами и надменным отношением к окружающим. Косить под туристов им удавалось плохо. Одновременно под горой зафиксировали признаки жизнедеятельности — туда в ночное время проникали некие личности и что-то делали. Перетаскивали крупногабаритные предметы, что-то варили — причем орудовала, судя по всему, многочисленная компания. Чиновники из администрации автономной республики дружно уверяли, что ничего такого не происходит, а если кто и орудует на объекте, то обычные охотники за цветметом. То есть происходит дальнейшая «демилитаризация» объекта. Утверждение, что никакого цветмета на объекте не осталось, в расчет не принималось. Между делом шло активное запугивание. Средь белого дня в автомобильной аварии погиб заместитель председателя администрации — тот самый, что ратовал громче прочих за передачу объекта России. На аварию происшествие тянуло с натяжкой — потерпевший ехал на джипе по серпантину мимо Фороса, из ниоткуда возник раздолбанный «жигуленок», притер внедорожник к обрыву. У джипа как по заказу лопнуло колесо, и он покатился со стометровой высоты. «Жигуленок» останавливаться не стал. Лишнее подтверждение — возможно, и существуют чиновники, которые не продаются, но их всегда можно заказать. После этого происшествия в рядах чиновничьей братии воцарилось испуганное молчание. Такое ощущение, что на них давила влиятельная сила. Военнослужащие, охраняющие объект, тоже не замечали «на посту и вблизи поста» чего-то странного. Вероятно, получили соответствующий приказ. Занервничали российские спецслужбы. Что происходит? Какой сюрприз готовится к первому ноября? Специально из Москвы прибыла группа аквалангистов из числа спецназа ФСБ и в обстановке строгой секретности отправилась на базу. Приходилось вести себя скрытно — до первого ноября российские официальные лица не имели права появляться на объекте (решили не злить официальный Киев). Неизвестно, проникли ли аквалангисты на объект, но группа на связь не выходила. Она пропала! Жаловаться некому — официально россиян там не было. На следующий день сменился украинский караул, стерегущий выходы с объекта. Предыдущие уехали, заступили новые. И уже к вечеру следующего дня караул перестал выходить на связь! И эти пропали! Видимо, оказались менее сговорчивыми… И снова украинская сторона отказывалась от комментариев, делая вид, что ничего не происходит. Чиновники молчали или блеяли какую-то чушь. Создавалось впечатление, что кому-то нужно протянуть день, от силы два, пока на объекте не закончат что-то важное. И этот кто-то жестко прессует государственных служащих, имеющих касательство к объекту. Не лезть и не пускать посторонних, пока не будет особого распоряжения!
Тут уж российские спецслужбы окончательно разнервничались и вспомнили про боевых пловцов, которые для того и призваны — достать объекты противника, подобраться к которым иначе как под водой невозможно. Залихорадило разведотдел, возбудился капитан первого ранга Григорий Ильич Бекшанский — непосредственный начальник и чуткий наставник Глеба Дымова, уже предвкушающий выход на пенсию в следующем году. Практически не запрягали — с момента пропажи аквалангистов прошло полтора дня, с исчезновения караула — менее суток. Сегодня утром Глеба подняли с постели в шесть утра. Пулей — под ясные очи бессменного командира и вечного источника раздражения.
— Сколько можно спать, товарищ майор? — насупил командирский лик Григорий Ильич. — Пока ты спишь, между прочим…
— Я что-то пропустил? — не подумав, спросил Глеб. — Пока я спал, Великая Китайская стена соединилась с Кремлевской, и мы ожидаем нового командующего флотом?
Бекшанский чуть не поперхнулся и сделал вид, что шутка ему не понравилась.
— Куда на этот раз, Григорий Ильич? — обреченно вымолвил Глеб. — Чили, Уругвай, Восточный Тимор? Давненько мы что-то не были в Гренландии…
— Очень далеко, Глеб, — тряхнул сединами «самый человекообразный начальник». — Ровно двадцать два километра от того места, где мы с тобой сейчас находимся. Южный берег Крыма. Бывший «Объект 623 ГТУ». Бери двоих — самых надежных и проверенных, и через час снова ко мне. Надеюсь, за этот час ты не успеешь, как профессор Плейшнер, принять яд и выброситься из окна.
— Никогда не понимал, Григорий Ильич, — пожал плечами Дымов, — зачем профессор Плейшнер принял яд?
— В смысле? — не понял Бекшанский.
— Яду, говорю, зачем он принял? — повторил Глеб. — Хорошо, переиначим. Зачем профессор Плейшнер выбросился из окна? После того как проглотил сильнодействующий яд. Двум смертям бывать?
Григорий Ильич задумался, сделал неопределенный жест:
— Знаешь, Глеб, никогда не задумывался. Может, это мощный режиссерский ход?
«Самые надежные и проверенные» были либо в командировке, либо в отпуске, либо уже умерли. Борька Караванов вызвался сам — молодой старший лейтенант был одной ногой в отпуске, рвался в Томск на историческую родину — в объятия старушки мамы «и кое-кого еще, о ком не говорим». «Отлично, Глеб Андреевич, — обрадовался Караванов. — Полчаса езды на твоей «Ниве», быстро делаем работу — суток, надеюсь, хватит? — и завтра вечером я уже на крыле». Он с чего-то решил, что «командировка» на южный берег Крыма — это что-то увлекательное и необременительное, а главное, краткосрочное. Впрочем, если откровенно, то Глеб считал примерно так же. Лида Баклицкая на построении усердно скрывала зевоту и старательно делала умный вид — захотелось ее как-то подколоть. Лучшего способа он не придумал — да никого другого в тот момент и не было. Задание со слов начальства выглядело пустяковым — пробраться на базу, выяснить, кто там мышкует и что там, собственно, происходит. Он догадывался, что ни ему, ни Бекшанскому всю правду не скажут, но был уверен, что если выделяют только троих, то дело не стоит и выеденного яйца.
— Орлы, — усмехнулся Григорий Ильич, обозревая троицу, уже готовую к выполнению необременительного задания. — Ну, и орлицы, конечно же…
— Цвет подразделения, товарищ капитан первого ранга, — подтвердил Глеб. — Волевые, мужественные, обладают острым умом, ловкие, смелые, хваткие, идеально смотрятся во вражеской форме.
— А еще я успеваю заправить постель, пока в турке варится кофе… — прошептала вытянувшаяся по стойке смирно Лида.
— Действуйте, ребята, — обозрев насупленное войско, вздохнул Григорий Ильич. — Проявляйте смекалку, инициативу, можно даже фантазию. Не забывайте про осторожность — не поручусь, что не засовываю вас в очередное дерьмо. И самое главное, ребята, — он понизил голос, вкладывая в него максимальную доверительность, — пусть вы съездите впустую — это не суть важно. Лично я сомневаюсь, что к прибытию новых хозяев объект минируется или что-то в этом роде… Главное — не засветиться. Вас там нет и быть не может. Россиянам — а тем более военнослужащим — запрещено появляться на объекте, он еще не передан российской стороне, является собственностью Украины. Буду очень рад, если завтра вы снова будете стоять перед мной, докладывая, что все действующие лица живы, имело место недоразумение и паранойя у ряда должностных лиц с небогатым умом и фантазией…
Глубина Калабановской бухты — тридцать метров. Глубина водного канала в центральной штольне — не менее восьми. Уровень канала на семь метров ниже уровня моря — до сих пор остается загадкой, какие инженерные технологии применяли «древние» для создания этого искусственного детища! Небольшая субмарина, при наличии открытых батопортов, может под водой войти в канал, и хрен ее заметишь… В наличии у противника боевых пловцов, сидящих на дне, Глеб сильно сомневался, но мерами предосторожности не пренебрегал. Короткие «перебежки» по дну с осмотром местных достопримечательностей — фонарь на шлеме был выставлен на самый слабый свет. Ни с суши, ни с воды заметить этот свет невозможно. Ласты в комплект в этот день не входили — не так уж сложно плыть в стоячей воде. Он медленно пересекал бухту, стараясь не отрываться от дна. Расчет оказался верен — искусственная насыпь на западной стороне бухты, скользкая бетонная стена с разводами слизи — несколько рывков вправо, и распахнулся черный провал, куда он вплыл с опаской и сразу же прижался к левой стене. Поступательные рывки — 10, 20 метров, он уже внутри. Судя по всему, входной батопорт остался за спиной — мощные задвижные, полые изнутри ворота. Их масса составляла 150 тонн, 20 метров в высоту, 30 в длину, пять метров глубиной. Уникальное устройство по меркам шестидесятых годов. Внутри металлического корпуса батопорта находился второй корпус. В него закачивался сжатый воздух, дверь приподнималась, и глыба металла с помощью специальных двигателей и компрессоров перемещалась в горизонтальном положении, закрывая и открывая вход в подземную часть комплекса. Морские ворота защищали объект не только от чужих, но и от ударной волны разорвавшейся атомной бомбы, выдерживая мощное давление. Сомнительно, что проржавевшую конструкцию новым хозяевам объекта удастся когда-нибудь оживить…
Он выключил фонарь, остановился, готовясь набираться терпения. Но прошло минуты две, и в глубине мутных вод, на проторенной Глебом дорожке, кто-то возник. Зарябил огонек, за ним, в небольшом отдалении, — другой. Условный знак — пловец в авангарде через равные промежутки времени закрывал фонарь на лбу. Получалось что-то вроде ленивой аварийной сигнализации. Глеб проделал то же самое — помигал несколько раз, отправился дальше, а пловцы пристроились ему в хвост. Он отсчитал примерно семьдесят метров, подал знак, чтобы дожидались его возвращения, и начал медленно всплывать, погасив предварительно свет…
Несколько минут его неподвижная голова возвышалась над водой. Глаза привыкали к темноте. Плотная, звенящая тишина царила в этой части подземного завода. Из ворот, оставшихся за спиной, по каналу распространялся рассеянный лунный свет. Из мрака мертвого мира проявлялась рукотворная река, уходящая в глубь горы — на ней никогда не было течения. Проржавевшие стальные поручни над головой, за ними узкая площадка, тянущаяся вдоль левого берега. Над головой, на высоте примерно десяти метров, — полукруглый свод, уходящий в бесконечность. Ржавые изогнутые трубы на потолке — до них не дотянулись мародеры. Тяжелый запах — ржавчины, плесени, тины. На правом берегу — протяженный причал с выломанным, вздыбленным, покореженным настилом. В далекие времена здесь делали первую остановку управляемые швартовочными командами субмарины. Обученные специалисты выгружали вооружение лодки на специальные тележки и по проложенным рельсам увозили в примыкающие коридоры-паттерны — в оружейную штольню, расположенную справа от канала. Ядерные же боеголовки увозились в арсенальную штольню, находящуюся слева. Можно представить, какими мерами предосторожности это сопровождалось. На тележках не было никаких двигателей, их катали только вручную, изготовляли из специального сплава, покрывали листами алюминия, чтобы исключить даже теоретическую возможность появления искры. Ободья колес, соприкасающихся с рельсами, вытачивали из мягкой латуни… Глеб всматривался в темноту до рези в глазах. Если в этом тоннеле присутствовали живые существа, то они толково прятались. Однако чутье подсказывало, что именно сейчас в данной части завода нет ни одной живой души. Из рябящей мглы за поручнями вырисовывались провалы паттерн, уходящие в недра арсенальной штольни. Напротив — через застывшие воды — проявлялись аналогичные норы — проходы к оружейной штольне, к минно-торпедной части, к хранилищам огромных, объемом до трех тысяч кубических метров емкостей с дизельным топливом.
Он сделал знак под водой, и через пару мгновений всплыли две черные головы в устрашающих масках подводника и с закушенными загубниками легочных аппаратов, которые вместе с масками тут же отъехали в сторону.
— Ни хуа-хуа, товарищ майор… — простодушно озвучил свое видение ситуации Борис Караванов — молодой парнишка с «максималистской» кашей в голове, реакцией мухи и гибкостью пантеры. — Так вот ты какая — неведомая фигня… Лидок, чего толкаешься?
— Я тебя дисциплинирую, Караванов… — Лида всплывала грациозно — повертела головой по сторонам и бесшумно подалась к бетонной обечайке канала, где застыла и слилась со стеной. В темноте поблескивали глаза — нереально большие, красивые, главное украшение этой молодой двадцативосьмилетней женщины. В кругу пловцов она не считалась сногсшибательной красавицей, видали и покрасивее, тем более что в рабочее время Лида Баклицкая, имеющая постоянного парня «на стороне» (злые языки утверждали, что этот тип работает в штабе флота и ни разу не нюхал пороха), и не стремилась кому-нибудь понравиться. Но однажды Глеб видел ее в кино рядом с подтянутым парнем, обладающим обезоруживающей улыбкой, — и крайне изумился, признав в «отпадной» сексапильной блондинке женщину, проходящую службу в одном с ним подразделении.
Несколько минут пловцы сохраняли молчание и неподвижность.
— Глеб Андреевич, ты задумался, как на желтый сигнал светофора… — неуверенно прошептал Караванов.
— Растягивает удовольствие, — хмыкнула Лида.
— Заткнитесь, — пробормотал Глеб. — Уходим под воду, товарищи офицеры. Следующее всплытие через семьдесят метров…
В следующей точке приходилось всплывать с особой осторожностью и опаской. По воде распространялся тусклый, рассеянный свет! Голубоватый, дрожащий — какое-то мистическое сияние, исходящее неведомо откуда. С точки всплытия источник освещения не просматривался, и определить его природу было невозможно. Что-то вроде таинственных болотных огоньков, вспыхивающих по ночам над трясиной. Но и здесь никого не было! Мерцание существовало само по себе, и возникало ощущение, что это лунный свет, проникающий в оба входа, каким-то чудным образом распространяется по воде, и в месте встречи двух лунных дорожек срабатывает причудливый эффект…
— Свят, свят… — прокомментировал явление Борька. И пошутил натужно: — Командир, может, хватит на сегодня, а то мышцы с непривычки будут завтра болеть?
— Глеб, мне тоже не по себе… — прошептала Лида, по привычке смещаясь к стене канала и застывая. — Давай-ка осторожнее в этой клоаке. Понимаю, что шизую, но не могла избавиться от ощущения, что за нами кто-то плывет и внимательно на нас смотрит…
— Уймись, Лидуся, никто за нами не плыл… — гулким шепотом отозвался Борька. — Я проверял, можешь не сомневаться. Но ощущения действительно не самые восторженные. Странный свет, странные, гм, предчувствия…
— Не каркать мне тут, — проворчал Глеб и начал осматриваться. Канал в этой части подземелья расширялся и превращался как бы в два канала, идущих симметрично друг другу. Границей между руслами служила бетонная колоннада, опирающаяся на мощные прямоугольные опоры. Колонны осыпались, трескались, покрывались сетью морщин и выбоин, но пока держали расширяющуюся потолочную часть, унизанную трубами и кабелями. Правую часть канала, отделенную от основной штольни, перекрывал дополнительный батопорт — он частично возвышался над водой, увенчанный полукруглыми скобами и остатками заграждения. «Сухой док», — догадался Глеб. Еще один уникальный элемент подземного городища. Особое гидротехническое сооружение — бассейн из железобетона, отделенный от акватории канала водонепроницаемым затвором. Обычно лодки, входящие через бухту на завод (а было это ночью, и каждый раз в Пыштовке безжалостно отключали электричество), располагались одна за другой и двигались от одного ремонтного поста к другому, как по конвейерной ленте. Разгруженная на первом причале подлодка, требующая капитального ремонта или всестороннего осмотра, заходила в правую часть канала — в сухой док. При этом батопорт открывался, лодку вводили в заполненную водой камеру, центровали и после этого закрывали затвор. Включались мощные насосы, расположенные под преддоковой площадкой, и в течение трех часов они откачивали из дока воду. После откачки субмарина опускалась на кильблоки, корпус обшивался деревянными лесами, и стартовали ремонтные работы. По завершении ремонта через кингстоны батопорта камера заполнялась водой, лодка всплывала с кильблоков и после открытия затвора перешвартовывалась в основной канал. На нее загружалось проверенное вооружение, и лодка двигалась к выходу — к гигантским воротам, расположенным в начале бухты. Глубина там была порядка тридцати метров — что позволяло выходить на боевое дежурство в подводном состоянии. Один словоохотливый механик с вспомогательного «Буревестника», работавший в молодые годы на объекте (а он был помешанным рыбаком), как-то с упоением рассказывал Глебу, что, когда субмарина заходила в док и из него по технологии выпускали воду, рабочие стояли по колено в живой рыбе! Ее собирали лопатами, жарили, коптили — и начальство смотрело на эти «грешки» сквозь пальцы. В такие дни над горой Каурус вился ароматный дымок, и напрягались все шпионы иностранных разведок, «курирующие» базу, — верный признак, что очередная ядерная подлодка встала на капитальный ремонт…
— Я слышал, во времена Союза этот объект защищали с моря специально обученные пловцы, — прошептал Караванов. — То есть парни вроде нас…
— И дрессированные дельфины, — добавила Лида. — То есть парни вроде меня.
— А я слышал, что за тридцать лет эксплуатации этого объекта на нем не было ни одного чрезвычайного происшествия, — сообщил Глеб. — Даже более того — ни одного срыва ремонтных работ, ни одной задержки. Объект снабжался безупречно, трудились талантливые руководители, лучшие инженерные умы, наиболее квалифицированные рабочие кадры. И каждый шаг местных пролетариев контролировался вооруженной охраной, весь рабочий день ремонтники ходили под дулами автоматов — под прицелом их встречали, под прицелом провожали. А какой режим секретности царил в поселке… Там ведь практически никто не знал, что у них под боком работает секретный завод…
Из полумрака проявился скособоченный арочный мостик — он располагался позади вынырнувших пловцов, протянулся под сферическим потолком, повторяя его округлую форму, и, судя по всему, был приварен к металлическим нашлепкам на потолке. Впечатления готовой рухнуть конструкции он не производил. Мостик связывал берега канала и являлся связующим звеном между арсенальной штольней и складами вооружения на правом берегу, включающими минно-торпедную часть. Глеб испытывал колебания. Возможно, отцы-командиры поступили правильно, отправив малочисленную группу на разведку местности. С точки зрения сохранения инкогнито это было верно. С точки зрения опытного пловца, это было преступной ошибкой. Нереально малыми силами в короткий срок обследовать подземный город, а если надо, провести задержание и при этом никого не потерять. Два десантных катера, набитых морской пехотой — на вход и на выход — были бы куда уместнее.
— Глеб, я, кажется, что-то слышу… — прошептала Лида.
Спецназовцы замолчали, приготовились к экстренному погружению. По водной глади разносилось очень далекое мерное постукивание. Плюс царапающие звуки — будто бы по полу волокли что-то тяжелое, делая кратковременные остановки. Словно издевательство какое-то — все быстро прервалось! Пловцы затаили дыхание, проницали тишину. Она звенела в ушах — злобная, оглушительная, царапающая барабанные перепонки…
— Думается, это где-то впереди… — пробормотала Лида, до упора погружаясь в воду и устремляя блестящие глаза во мрак подземной штольни.
— Держу пари, что это там. — Караванов ткнул подбородком на левый берег, где чернели узкие проходы к арсенальной штольне с бункерами для хранения ядерного оружия и цехам ремонтно-технической базы.
«А ведь эту махину и за неделю не обойти», — с тоской думал Глеб. Лично он полагал, что товарищи ошибаются — звуки в этом подземелье имеют свойство блуждать по кругу. Он готов был поклясться, что они проистекали с правого берега — из глубин то ли оружейной штольни, то ли минно-торпедной части, то ли из хранилищ горючего…
— Все за мной, — приказал Глеб. — Делаем подозрительные лица, отключаем «громкую связь» и подчиняемся с полуслова. Никаких дискуссий — не забываем, что в спорах рождается не истина, а мордобой.
Проблем с подъемом на «сушу» не было никаких. Берега канала растрескались, бетон крошился и осыпался — здесь было за что ухватиться и куда поставить ногу. Трое пловцов выползли на правый берег и несколько минут лежали, прислушиваясь. От холодного бетона исходил промозглый гнилостный дух. В голову пришла неутешительная мысль о грядущих неудобствах, доставляемых холодом. Октябрь, конечно, в данной части света последний летний месяц, но ночи так себе, переодеться не во что, а до машины, припаркованной у поселковой администрации, далековато… Пловцы перебрались по одному к стене центральной штольни, затаились. Глеб перебежками добрался до плавучего батопорта, закрывшего вход в сухой док. Канал для капитального ремонта субмарин был достаточно «мокрым» — уровень воды здесь был такой же, как в основном канале, и практически достигал монолитных колонн. Заклиненный плавучий мост представлял хаотичное нагромождение бетона, скоб и торчащих штырей, вставать на него было страшновато. Но в стене напротив Глеб обнаружил пустую нишу с обрубками кабелей. Здесь был когда-то шкаф с электрическим оборудованием — и вандалы унесли не только оборудование, но и шкаф. Он включил фонарь на пару мгновений, оценил надежность и глубину отверстия, махнул своим. Караванов и Лида перебежали по одному, скорчились смазанными пятнами. Торопливо избавлялись от аквалангистского снаряжения, заталкивали в нишу криогенные ребризеры, маски с трубками и легочными аппаратами. Лида отрывисто шептала, что хорошо бы переодеться, а то у нее зуб на зуб не попадает. Борька уверял, что это ерунда, гидрокостюмы скоро высохнут, они изделия теплые. А если что, то он охотно поможет коллеге согреться — как насчет активно потискаться? Лида шептала, что он пошляк, а Глеб активно призывал товарищей заткнуться и представить, с чем им скоро придется столкнуться. А столкнуться пришлось с огромным подземным городом, насыщенным замаскированными ловушками, источающим мистический холодок и явственную жуть…
В планы Глеба входило быстрое обследование оружейной штольни и примыкающих к ней помещений. Если там орудуют чужаки, он их почувствует, пусть они и не станут шуметь… Он не был знаком с инфраструктурой подземного городища. Бегло изучил схематичный план, имеющийся в штабе, но план оказался бестолковым, не учитывал нюансы и запутанную сеть коридоров, ветвящихся, как кротовые норы, и вспомогательных помещений. От первого причала имелся прямой проход в оружейную штольню — там должны остаться рельсы, по которым толкали тележки, вряд ли они смогли бы их просмотреть. И все же он что-то напутал в полумраке — немудрено, вокруг все серое, и боязно надолго включать фонарь… Проход оказался широким, под ногами что-то пузырилось и вспучивалось, хотелось побыстрее уйти из основной штольни, где их могли в любую минуту засечь. Офицеры, вооруженные фонарями, пистолетами и ножами, просочились в широкий коридор и снова несколько минут сидели, прижавшись к стене. Чутье помалкивало, чужими существами в округе не пахло. Однако имелось ощущение, что прямо по курсу расположена большая преграда… через которую, впрочем, можно пройти.
— Смотрите… — приглушенно прошептал Борька, включая фонарь на несколько секунд (все осветительные приборы установили на рассеянный мерклый свет). Из темноты над головами выбрался выцветший плакат, растянутый на поперечной балке над потолком. «Не всё говори, что знаешь, но всегда знай, что говоришь!» — утверждал наполовину истлевший слоган, с каждым словом которого Глеб был искренне солидарен.
— Значит, этот коридор был общим местом, — в общем-то, логично закончил мысль Караванов.
— Правда, рельсы здесь отсутствуют, — задумчиво вымолвила Лида, водя бледноватым светом по полу.
— Неужели и рельсы унесли? — изумился Борька.
— Наверное, — отозвалась Лида. — А когда их выдрали, еще и пол за собой забетонировали…
— Ладно, за мной, — буркнул Глеб, устремляясь вперед. Возможно, здесь была еще не оружейная штольня, а одно из ответвлений преддоковой площадки, где хранились материалы для ремонта подводных лодок. Тут были посты ВОХРа, служебные помещения, стоянка электрокаров, участок расточных станков для расточки сальников гребных валов подводных лодок. Где-то под ногами насосная станция для откачки воды из сухого дока… Пришлось включить фонарь — у боевых пловцов, конечно, масса достоинств, но умение проницать темноту в их число не входит. Из темноты выплывали заплесневелые стены, украшенные бурыми разводами, какие-то разлохмаченные вывернутые железки — бывшие консоли и кронштейны, к которым крепились элементы сложного электрооборудования. Идущий слева Борька вдруг сдавленно охнул, дрогнул фонарь — а Глеб уже выхватывал пистолет, одновременно приседая и уходя с линии атаки…
Борису просто не повезло. Когда-то проход в оружейную штольню перегораживали мощные двери противоатомной защиты метровой толщины, способные выдержать качественный ядерный взрыв. Сейчас их створки были приоткрыты, в одну из них и въехал лбом Караванов. Свет от фонаря выхватывал из мрака страдающего молодого офицера, разведенные монументальные двери, окрашенные в косую черно-желтую полоску и снабженные на обратной стороне запорно-стягивающими устройствами.
— Жить будешь? — неодобрительно осведомился Глеб.
— Попробую, товарищ майор, — простонал Борька, явно преувеличивая глубину и тяжесть своих страданий.
— Это все фигня, — компетентно заявила Лида, припадая ко второй двери и беря пистолет на изготовку. — Я тут в прошлом месяце ночевала у подруги. Ночью просыпаюсь — сушняк страшный, пить хочется, темнота колючая. Примерно представляю, где кухня, и иду по коридору, руками перед собой машу, чтобы не ляпнуться во что-нибудь. А дверь как раз наполовину была открыта — слева пусто, справа пусто — и тут как хрясь лбом об ее торец! Вот это да, скажу я вам — искры из глаз, понять ничего не могу, обидно, кто это меня кулаком по лбу…
Караванов хрюкнул, забыв про свои страдания.
— После этого даже пить расхотелось, — грустно заключила Лида. — И синяк на лбу пришлось неделю пудрить… А у тебя, Борька, ерунда, подумаешь, бровь рассек.
Пришлось предупредить словоохотливых коллег, что здесь не «Смехопанорама» — и Глеб первым просочился за двери. В этой части объекта царила полная разруха. Вместо оружейной штольни, они попали в один из ремонтных цехов, расположенных на правом «побережье». Из мглы вырисовывались разинутые пасти канализационных люков, бетонные наплывы в полу, на которых размещались остатки станочного оборудования. Ржавые корпуса токарных, фрезерных, расточных, сверлильных станков, слесарных гильотин — из них удалили всю начинку, а у многих даже оторвали обшивку. Все это смотрелось как-то дико, апокалиптично. Особую прелесть картине придавали свисающие с потолка обрывки проводов и проржавевшие трубы, под которыми явно не стоило ходить. Спецназовцы маневрировали между станками, обогнули круглую станину, напоминающую гигантскую плаху, над которой завис покореженный козловой кран…
Возвращаться назад было глупо — здесь явно имелся проход в оружейную штольню. В правой части цеха зиял провал — паттерна метровой ширины. Она вывела на узкую металлическую лестницу. Десять ступеней вниз, узкий бетонный мешок, от которого убегал в неизвестность очередной коридор. Странно, что эту лестницу не разобрали. Впрочем, пытались отодрать одну из ступеней, не вышло, о рваный край запнулся Караванов и с ускорением и глухим высказыванием по матушке полетел в дыру.
— И наслал на него Господь десять казней египетских, — беззлобно ухмыльнулась Лида, заблаговременно перепрыгивая через клятую ступень.
— Да, не мой сегодня день, — обнаружил Борька, вырисовываясь из темноты с убитым видом и потирая ушибленное плечо. — Ладно, командир, не смотри на меня, будто я разбил бутылку твоего «Хеннесси». Лучше оцени — я сегодня впитываю все неприятности, которые могли бы достаться вам с Лидунькой.
Спецназовцы застыли, погасив фонари. В этой части подземного мира царила другая тишина — не такая, как в штольне, — глухая, спертая, утробная. И в этой тишине неподалеку капала вода, разбиваясь о каменную подошву.
— Вы, конечно, можете не прислушиваться к моему мнению, а заодно посмеяться над пресловутой женской интуицией, дорогие мужчины… — как-то заковыристо начала Лида, — но когда мы шли по цеху, у меня было просто дикое ощущение, что за нами кто-то наблюдает и крадется. Затылок просто взмок, если вы понимаете, о чем я…
Мужчины помалкивали. Могли бы отшутиться, но устами женщины, как говорится… По глухому сопению Караванова можно было догадаться, о чем он думает. Майора спецназа охватывало то же гадкое чувство. Он что-то ощущал — но было ли это ощущение нависшей над ними опасности? Он сомневался, что злоумышленники, промышляющие на заброшенной базе, станут за ними красться. Сыграют общий сбор, откроют огонь, перебьют к чертовой матери. Хотя кто их знает, честно говоря…
— Мистика… — неуверенно вымолвил Борис. — Здесь витают неприкаянные души безвременно почивших сталкеров… Может, перекурим, круги вокруг себя мелом обведем?.. — И охнул, получив под почку острым женским кулачком.
Глеб бесшумно вернулся на лестницу, вновь прокрался по черному коридору, не включая фонарь, и, сжимая рукоятку СПП, застыл у проема, выходящего в разграбленный цех. Несколько минут, укрывшись за косяком, он проницал тревожную тишину — и как-то не возникало ощущения, что сейчас она разразится шквальным автоматным огнем. Всё было тихо. Имелась отличная возможность списать предчувствия и позывы из подсознания на разболтанную нервную систему…
— Никого? — прошептали они хором, когда он вернулся. Он не стал им ничего отвечать, просто раздвинул и проник в очередной коридор, в котором было темно и неуютно…
По-видимому, строители не везде пробивали скальное тело горы, иногда, во имя экономии сил и средств, использовали уже существующие полости в камне. На этот раз они уперлись в лестницу, ведущую вверх, и вскоре оказались в низкой галерее, которую подпирали несколько рядов каменных колонн. В лучшие времена здесь был склад металлических изделий. Между колоннами громоздились остатки стеллажей. Многие из них были выдраны, распилены «болгарками». Но не везде дотянулись руки «хватких хозяйственников». Как-то зловеще, сюрреалистично смотрелись вмурованные в потолок верхние стойки стеллажей, покосившиеся полки, проржавевшие опоры — при полном отсутствии их нижних частей! Казалось, что эти нелепые конструкции парят в воздухе. Временами отдельные из них падали под собственным весом, о чем наглядно свидетельствовали разбросанные по полу фрагменты полок, опор и перекладин.
Охнул Борька где-то справа. И снова волосы дыбом — куда его опять?!
— Снова упал? — проворчала Лида, крадущаяся вслед за Глебом.
— Упал, да не я… — утробно сообщил Караванов. — Посмотрите, ребята, это просто праздник души какой-то…
В полу, у правой стены этого странного помещения, располагались люковые закрытия. Продолговатые рифленые крышки тянулись в ряд друг за дружкой. У крайнего люка, крышка на котором была удалена из створа и валялась рядом, сидел на корточках Борька и чувственно сопел. Глеб пристроился на корточки, и сразу же в затылок задышала любопытная Лида. Подпол был довольно глубоким. В стороне на мощных металлических опорах громоздились двигатели, редукторы, извивы конусных и цилиндрических труб — привод системы вентиляции — все оборудование покрывал толстый слой ржавчины и пыли. А прямо в створе люка, рядом с этим постаментом, лежал разложившийся покойник — вернее, то, что от него осталось, а осталось, честно говоря, немного. Человеческие останки смотрелись не очень жизнерадостно. Плоть и одежда от постоянной сырости давно сгнили, остался лишь скелет, на котором, словно игрушки на новогодней елке, висели остатки материи и ошметки внутренних органов. Тело, очевидно, сбросили — оно пребывало в неестественной вывернутой позе, нижняя часть лежала, а левая прислонилась боком к стене, и голова при этом задралась. На опешивших спецназовцев скалился обглоданный крысами череп, на макушке которого еще сохранились пучки безжизненных волос. Такое впечатление, что этот улыбчивый житель подземелья горячо приветствовал российских спецназовцев на их исконной земле…
— Бодрит, товарищ майор. Неплохо здесь, даже трупы улыбаются… — сглотнув, пробормотал Борька и посмотрел на командира таким взглядом, словно поймал букет на похоронах.
— А главное, дисциплинирует, — добавила Лида, — и заставляет держаться подальше от сомнительных конструкций. Глеб, как ты думаешь, зачем он туда забрался?
— Столкнули парня, — прошептал Глеб. — Причем уже мертвого и в далеком лохматом году. В коллективе охотников за цветметом царила не самая благожелательная и товарищеская атмосфера. Не поделили чего-то, а может, конкурента замочили и сбросили с глаз подальше, позабыв при этом поставить в известность правоохранительные органы.
— Надеюсь, в нашем коллективе такого не будет… — утробно проурчала Лида.
— Ни в коем случае, — подтвердил Глеб. — Я не сомневаюсь, что в нашем коллективе будет царить доброжелательная и позитивная атмосфера — до тех пор, пока вы не станете тормозить у каждой достопримечательности, как на экскурсии, и прекратите, черт возьми, меня злить…
Как-то сразу засуетились, чтобы тронуться дальше, Лида попятилась. И вдруг раздался странный звук, от которого все застыли. Холодная змейка поползла по пояснице. Словно кто-то у них за спиной тоже попятился и споткнулся! Минута ступора, впрочем, не затянулась. Рассыпались, готовя пистолеты к стрельбе, ошибиться трудно, источник звука находился позади них. Глеб свалился на пол, перекатился, ударившись о колонну, выждал несколько мгновений, дабы удостовериться, что над головой не пролетит ничего, похожего на пулю. Бросился на звук, виляя, как заяц, и одновременно переключая фонарь на концентрированный свет…
В проходе между колоннами никого не было! Прошуршало справа — Борька перекатился под «висячими садами», чтобы зафиксировать чужака в соседнем ряду. Лида на левом фланге помчалась, пригибаясь, чтобы перекрыть пути к отступлению этому поганцу. Вроде все по науке…
Они сходились, медленно, неотвратимо, освещая пространство скрещенными лучами. Слух — на полную «громкость», боковое зрение — на максимум. Никого тут не было, черт возьми! Бетонный пол, заваленный хламом и крошевом, остовы стеллажей, просматриваемые насквозь. Либо человек, висящий у них на хвосте, необычайно ловок и проворен, либо у всех троих разыгралась мания преследования…
— Может, крыса? — неуверенно предложил универсальное, а главное, удобное решение Караванов. Он качался, как маятник, фонарь в руке совершал замысловатую траекторию, вырывая из мрака предметы «интерьера».
Лида опустилась на корточки, принялась осматривать и обнюхивать пол — такое ощущение, что по полу ползала гибкая пантера.
— Может, и крыса, — вздохнула она.
В эту минуту и Глеб засомневался. Хорошо, пусть этот ловкач умеет быстро бегать и оставаться незаметным. Но тут повсюду разбросан металл. Он не может в темноте, спасаясь бегством, наступать туда, где не валяется мусор. Обязано загреметь! Но все было тихо. Чертовщина какая-то. Похоже, спецназу в этой жизни есть чему поучиться, нечего тут корчить всезнающих и всеумеющих…
Они удалялись из зала в спешном порядке, озираясь и освещая пространство, оставшееся позади. Пару раз Глеб чинил засады за поворотами, сжимался в пружину, вострил уши, но хоть бы шорох услышал! Похоже, версия о внезапном грызуне (или кто тут еще обитает?) имела право на существование. Он крупно сожалел, что вовремя не повернули назад — так бы они значительно быстрее добрались до оружейной штольни. Приходилось двигаться запутанными коридорами, уводящими то вглубь, то ближе к каналу, опасными тропами с коварными «волчьими ямами», и уже возникали серьезные сомнения о единстве времени и пространства в этом проклятом «городе Зеро». То расстояние, что вдоль канала можно было пройти за полминуты, здесь оборачивалось часовым хождением! Каково же было изумление, когда он первым вывалился в широкий коридор, идущий перпендикулярно водному каналу, и оценил объем пространства. Здесь было чем дышать! Царили сквозняки, и снова подзабытый холодок забирался в позвоночник. Он шмыгнул к стене, прикрутил яркость фонаря, мысленно сокрушаясь, что когда-нибудь их вычислят по этим светлячкам. Какое-то неприятное дежавю! Такой же коридор с изъеденными плесенью стенами, клыками проржавевших кронштейнов. На стенах — следы от выжигания цветного металла. Такой же плакат на поперечной балке. Те же распахнутые двери противоатомной защиты в нескольких метрах от «зоны высадки»! Впрочем, мысль о хождении по кругу оказалась несколько преждевременной. Присмотревшись, он обнаружил в коридоре несколько различий. Во-первых, здесь имелся рельсовый путь. Во-вторых, содержание плаката отличалось от предыдущего. «Строго храни военную и государственную тайну!» — призывал слоган, и с этим призывом Глеб был полностью согласен. Тайны надо хранить, на то они и тайны. У товарищей хватило ума воздержаться от комментариев, за что он был им премного благодарен. Лида переметнулась к правой стене, Караванов держался сзади, решив, что хватит на сегодня шишек и ссадин. «Морские дьяволы» бесшумно перетекли через раскрытые двери (каждая весом с небольшой оснащенный катер) и оказались в подобном коридоре, но уже повыше. От него отпочковывались паттерны и двери, зияли смотровые люки, технологические шахты. «Бред, — с нахлынувшим раздражением подумал Глеб. — И куда теперь? Зачем мы здесь — никогда не бывавшие на этом объекте? Неужели нельзя было включить в группу человека, знакомого с его инфраструктурой?» Впрочем, и этот хрен был редьки не слаще. Все, знакомые с инфраструктурой базы, уже давно на пенсии — хорошо бы смотрелись пожилые люди в компании боевых пловцов, которым нужно действовать быстро и незаметно. А у многих специалистов до сих пор не закончился срок подписки о неразглашении…
Метров через пятнадцать они уткнулись в громоздкую тележку-платформу, предназначенную для езды по рельсовым путям. Вместительная, низкая, состоящая из минимального количества узлов. Тележка весила не меньше тонны, и разобрать ее было невозможно. Она стояла на рельсах как ни в чем не бывало, и на пустом месте возникло ощущение, что ей недавно пользовались…
Да нет, это было не ощущение!
Лида, чувствительная к разным мелочам, в особенности к запахам, внезапно напряглась, нагнулась, состроила кислую физиономию.
— Ну-ка, ну-ка, товарищи офицеры… — Она обследовала носом залитую алюминием платформу и попятилась — как уважающий себя кот от украинского борща. Распрямилась, сделала нос по сквозняку и принялась пытливо принюхиваться. Глеб благоразумно помалкивал — нюхачом он был посредственным. Караванов также не вмешивался в процесс, но решил заняться чем-то полезным — он сел на корточки, направил свет на рельсы и принялся в них ковыряться, после чего произнес дрогнувшим голосом:
— Я, конечно, извиняюсь, но недавно эта тележка… ездила. Глеб, посмотри, колея продавлена…
Он не стал проверять — привык доверять людям, которых лично отобрал для дела. Теперь он тоже ощущал распространяющийся по коридору неприятный сладковатый запах. Так пахнут обычно… Офицеры застыли. Не сговариваясь, выключили фонари и почувствовали, как волосы на головах начинают самопроизвольно шевелиться. Вариантов, собственно, не было. Напротив тележки располагалось лишь одно помещение — с широким приземистым проемом. Дверь отсутствовала — возможно, унесли, возможно, ее тут и не было. Тошнота поднялась из желудка, встала в угрожающей близости от горла. Глеб уже догадывался, какой сюрприз уготован в помещении. Можно не заглядывать, дело хозяйское, особо и не хотелось… Он сжал рукоятку пистолета и какой-то плавной, вальсирующей походкой приблизился к косяку. Запашок усилился, возникло желание надеть противогаз. Чутье подсказывало, что за дверью нет ни одной живой души. Но какие-то души там, бесспорно, присутствуют. Разумом он понимал, что общение с мертвецами безопаснее, чем общение с живыми людьми, но рассудок эту истину решительно отвергал. Он набрался смелости, включил фонарь и шагнул в замкнутый прямоугольный склеп, уставленный остовами вентиляционных устройств…
Энергетика в помещении царила убийственная. Оскалы мертвецов, перекошенные лица, вопиющие глаза… Тела молодых парней в форме солдат украинской армии лежали вповалку. Их было до неприличия много, больше десятка. Камуфляжная униформа с «желто-блакитными» шевронами, форменные кепи с державным символом, еще не стоптанные солдатские ботинки — все было залито и пропитано кровью. Юнцы — большинству еще не было двадцати, неопытные салажата. Рядовые, ефрейторы, относительно мускулистый парень с сержантскими лычками. Один офицер — тоже молодой, русоволосый, в элегантной полевой форме, его лицо было исковеркано больше, чем у прочих, впитав посмертную муку. Его убили самым зверским образом, искромсав ножами, а заключительный удар нанесли по горлу, украсив его рваным «воротником» из застывшей крови. Вероятно, этот парень был единственным, кто осмелился оказать сопротивление. За что и поплатился, умирая долго и мучительно. Остальных расстреливали — видимо, ставили на колени и пускали пулю в головы. Они умоляли, просили, но, похоже, никто не сопротивлялся…
— С каждой минутой становится как-то напряженнее, — натужно пошутил Караванов, справляясь с тошнотой. — Мы как северные корейцы — работаем не за страх, а за ужас…
— Одиннадцать человек, эх, парни, парни… — бормотала Лида, отступая к двери и вываливаясь в коридор. Там ей, видимо, было лучше. Сноп света выстрелил влево, выстрелил вправо — запоздалая проверка, не подкрадывается ли кто-то к склепу.
«А должно быть двенадцать», — подумал Глеб, ошеломленно разглядывая груду мертвой органики. Солдат и их командиров перестреляли сутки или двое тому назад — лица бойцов покрывали трупные пятна, но активная фаза разложения еще не началась. В целом понятно, почему подразделение, откомандированное на охрану объекта, больше суток не выходило на связь.
— Я тоже, пожалуй, пойду, — не выдержал Борька и шмыгнул за порог. Глеб вывалился последним, зажимая нос и сопротивляясь рвотным рефлексам. Пловцы отступали, прижимаясь к стене, и, только отдалившись метров на пятнадцать, остановились, сели на корточки и выключили фонари. Висела тишина, нарушаемая прерывистым дыханием.
— Я теперь неделю есть не буду, — убитым шепотом сообщила Лида. — Отличное средство для похудения… Что за ужасы, Глеб? Какие звери тут орудовали? Зачем убивать такое количество молодых парней? Ну, изолируй, свяжи, оттащи их в дальний склеп, выстави охрану. Не понимаю, зачем убивать?
— Я так думаю, что огорчаться уже поздно, — обнаружил Борька.
— Будем радоваться? — удивилась Лида.
— Почерк не чеченский, — заметил Глеб. — Даже невзирая на то, что офицеру перерезали горло. На рядовую криминальную группу не похоже — не припомню, чтобы заурядная братва занималась массовыми уничтожениями военнослужащих. А в общем что-то вырисовывается, коллеги. На объекте работает многочисленная группа, до зубов вооруженная стрелковым оружием. О роде деятельности гадать не будем, но, вероятно, дело важное, раз идут на радикальные меры. О связи с местными столоначальниками можно и не говорить — только люди с большими возможностями могут отдать приказ военным не выяснять, почему караул не выходит на связь. Такое положение может продлиться сутки, может двое, но после этого правда вылезет, и причастные лица обязаны это понимать. Значит, они планируют закончить дело быстро — не исключено, что речь идет о нескольких часах…
— Глеб, но нас всего трое, — совершенно верно заметил Борька. — Нет, ты пойми меня правильно, я не трус, если прикажешь — пойду в атаку с отличным настроением, но… Где нам искать этих злоумышленников? Год возиться будем. Тут одни привидения да мертвые с косами…
— Борька хочет сказать, что лучше смазать лыжи, чем склеить ласты, — перевела на доступный русский Лида.
— Да нет, все правильно он хочет сказать, — отмахнулся Глеб. — Положение аховое, нужно линять отсюда и бить тревогу во все склянки. Пусть перекрывают катерами входы и выходы, высаживают морскую пехоту и прочесывают эти лабиринты. Не все же высшие офицеры украинской армии в сговоре с ублюдками? Неужели им так нравится, что кто-то убивает их солдат? В общем, слушай мою команду, бравая рота. — Он посмотрел на часы — фосфоресцирующие стрелки показывали половину одиннадцатого вечера. — До канала — не больше семидесяти метров. Про баллоны с кислородом забыли — не до них. Поднимите руки, кто не сможет проплыть под водой сто метров? Разрешаю вынырнуть только в бухте. Десять минут на форсирование водной преграды, еще десять, чтобы добраться до машины. Итого, не позднее одиннадцати мы должны телефонировать из машины Бекшанскому, и пусть решает высокое начальство, на какие клавиши надавить, чтобы все проделать быстро. Готовы к броску?
— Да готовы-то готовы, — пробормотал Борька. — Надеюсь, жизнь не внесет коррективы в твои благие планы?
— Да типун тебе на язык… — возмутилась Лида.
— Не успеет внести коррективы, — усмехнулся Глеб и с пистолетом наперевес устремился вдоль стены…
Накаркал, чертов болтун, разрази его гонорея! Человек, возникший в проходе по левую руку, не успел спрятаться — мелькнула тень, загремело железо! Было слышно, как он отступает, пятится. Глеб затормозил — какого черта? Запоздалое включение — та самая «крыса», что улизнула из-под самого носа! Он резко дал по тормозам, не особо заботясь мыслью — зачем?! Ну, стоит, ну, крадется за ними, следит, да и хрен с ним! Сто к одному, что этот тип не имеет отношения к людям, умертвившим одиннадцать человек, — не стал бы он тут красться и выслеживать, а давно бы привел своих стрелков!
Он пролетел через проем, и товарищи машинально повернули за ним. И какой конфуз! Боевому майору российского спецназа, съевшему собаку на подобных штучках, поставили банальную подножку, он обронил фонарь (хорошо, не голову), совершил хватательное движение, но промахнулся — только ветер засвистел, когда незнакомец пустился наутек! А Дымов ударился плечом о стену, устоял, но в голове воцарились разброд и шатание. Он рухнул на колени, кинулся ловить убегающий фонарь (тот катился, как Колобок, сволочь!), сзади на него налетел набравший инерцию Караванов… и еще один конфуз для майора прославленного морского спецназа!
Он отлетел к фонарю, схватил его, начал шарить лучом света и обнаружил дверной проем в глубине помещения, за которым сверкнула пятка убегающего человека!
— Борька, хватай его! — прохрипел Глеб.
— Понял, командир… — ахнул Караванов, пролетая мимо. — Будет выглядеть как несчастный случай, можешь не беспокоиться…
— Борька, стой! — опомнившись, выплюнула Лида, вбежавшая последней. — Вы что, с ума посходили?!
Караванов встал, как будто треснулся лбом о гранитную преграду:
— Ты чего, Лидунь?
— Да вы головой подумайте! — зарычала девушка, колотя себя пистолетной рукояткой по макушке. — Одной на двоих! Заняться больше нечем? Оставьте этого прыгуна в покое — он нам не помеха, не поняли еще?
Свалилось наваждение. Глеб опомнился — да что же у них, действительно других забот нет?! Он готов пережить унижение и отбитое плечо! Он зашипел, чтобы все валили из этой темноты к чертовой матери, и люди бросились обратно — даже Борька, которому, в сущности, было все равно, в какую сторону бежать. Немного потеряли, каких-то полминуты, а такое чувство, что упустили что-то важное, поезд ушел, все пропало! Они бежали трусцой по широкому коридору — мимо дверей противоатомной защиты, мимо плаката, призывающего хранить и беречь военную тайну. Мягкая обувь скрадывала шум, их не слышали из центральной штольни, и все же, подбегая к ней, Глеб перешел на шаг, а последние метры крался на цыпочках, потом припал к косяку, опустился на колени.
И похолодел, высунув нос в штольню…
Он чувствовал воду, она была рядом. Можно подползти, перетечь в нее, используя навыки скольжения и «текучести». Уйти на дно, а там держать пари, что никто не заметил. Но он не спешил. До «арочного» мостика перед сухим доком, протянувшегося под потолком штольни, было метров семьдесят. С правого берега на мостик взбиралась цепочка мерцающих «мистических» огоньков…
Глеб затаил дыхание. Людей, форсирующих водную преграду, было много — судя по количеству светлых пятен. Не меньше десятка. Люди покидали коридор, с которого боевые пловцы начали ознакомительную экскурсию (странно, что не столкнулись). Фонари у них были закреплены на головах, работали в экономном режиме, отчего просматривались только огоньки, и ничего больше. Возможно, они что-то переносили — мерцающая вереница желтых пятен ломалась, огоньки уходили то вверх, то вниз, отставали друг от друга, сближались. Люди не разговаривали, в противном случае звуки голосов неплохо бы разносились по воде. Лишь временами что-то брякало, ударялось, пару раз кто-то негромко кашлянул…
Смотрелось это шествие в высшей степени эффектно. Казалось, что огоньки путешествуют сами по себе. Впечатленные товарищи дышали в затылок, прятались у него за спиной — одна практически под мышкой, другой клацал зубами в ухо.
— Огни святого Эльма, блин… — прошептал Борька.
— Да тихо ты… — отозвались одновременно.
С правого берега на мост вела вполне сохранившаяся лестница. Ведомый огонек покорил пролет и медленно передвигался по мосту. Поскрипывала проржавевшая конструкция. Остальные с небольшим отставанием тянулись сзади. Ноша, по-видимому, была нелегкой — «носители» сопели и отдувались. Вот первый огонек пересек арочный пролет, начал спускаться, за ним второй, третий…
Словно зачарованные, спецназовцы наблюдали за таинственным дефиле. Видит бог, на это несчастье хватило бы мощного фонаря и автомата Калашникова с тремя снаряженными магазинами!
Вереница людей спустилась с моста, теперь они тащились по левому берегу. Мутно очерчивались силуэты. Физически развитые мужчины, плечистые — первые двое двигались налегке, за ними двое что-то тащили, следующую ношу переносили сразу трое, и замыкала шествие, немного приотстав, еще парочка. Пловцы напряглись — еще немного, и шествие поравнялось бы с ними. Но люди стали сворачивать, пропадать — в противоположной стене был проход в арсенальную штольню. Один из тех, что двигался первым, остался снаружи, отступил, освобождая проход, пропускал товарищей. Люди проходили мимо него — в тягучем молчании, никто не проронил ни слова. Не осталось никого, кроме одиноко мерцающего огонька. Он постоял немного, было слышно, как человек переминается с ноги на ногу. Возможно, он чувствовал чужой дух в обозримом пространстве. Или хотел удостовериться, что в «зоне ответственности» все в порядке. Такое ощущение, что он смотрел на затаившихся в проходе пловцов. Неприятный холодок пощипывал загривок. Дикое чувство, что с этим человеком Глеб уже встречался! Как он может такое чувствовать, если даже не видит, с кем имеет дело? Парень с золотой цепью из Калабановской бухты?
Глухое покашливание, незнакомец пропал — словно растворился, пройдя сквозь стену. Несколько минут помалкивали — опытных бойцов на мякине не проведешь.
— Ну, в общем-то, любопытно, не без этого, — преувеличенно бодро заметил Караванов. — Но если память не изменяет, мы собирались немного в другую сторону, нет? Молчишь, командир? Или у меня уши от страха заложило?
— Неплохая, кстати, возможность… — обреченно, словно ее насильно к этому вынуждали, вымолвила Лида. — Сдается мне, если через пару часов раскачаются наши и украинские силовики, может утечь много воды. Где их искать? Как их искать? Люди попадут в засаду, обязательно будут жертвы… А если мы сейчас, не затягивая резину, упадем им на хвост, хотя бы проследим, где эти твари орудуют, чем занимаются, какими силами располагают… Нам ведь ничто не мешает разведать местность и продолжить свой путь на волю, Глеб? Но мы уже будем располагать хоть какой-то информацией…
Глеб усердно размышлял. Он же не компьютер — переработать за несколько секунд такой массив данных! Лида права на все сто — имеется уникальная возможность сесть упырям на хвост и проводить их до места, где они засели! Не имея ниточек, в хаосе левого берега завязнет целая армия. Что там у нас, в «левобережье»? Главный объект — арсенальная штольня. Несколько бункеров для хранения ракетного и ядерного оружия — сквозной, извивающийся (для ослабления ударной волны) тоннель, закрываемый двумя 20-тонными воротами. Там же многочисленные мастерские, где собирались и разбирались ядерные боеголовки. Цеха по ремонту и осмотру деталей и узлов подводных лодок. Пресловутый объект «Арсенал» — техническая и погрузочная площадки, локальная зона, большой транспортный коридор, бесчисленные склады, жилые помещения, основной и запасной командные пункты, вспомогательные технические помещения в нескольких уровнях, в том числе глубоко под землей… Черт ногу сломит! Но леса бояться — к волкам не ходить, разве не так? И странная мысль: а тот, кто путается под ногами у спецназа — он тоже увяжется за пловцами? Или такой отвагой этот тип не обладает?
Гидрокостюмы уже подсохли, и снова их мочить, а потом загибаться от холода не было никакого желания. Они неслись на цыпочках до сухого дока, где запрятали свои акваланги, взбирались на мостик, не отличающийся солидностью конструкции, но, судя по тому, что выдержал десяток мужчин с грузом, еще живучий. По одному перебегали узкий пролет, хватаясь за хрупкие перила, скатывались вниз… Коридор, в котором растворились незнакомцы, не был основным проходом в арсенальную штольню (надежный индикатор — отсутствие рельсового пути). И это насторожило, хотя и не заставило свернуть с выбранного пути. Они по одному просачивались в коридор, прижимались к липким стенам. На коротких прямых участках на свой страх и риск включали фонари — вариантов не было, запнуться и загреметь было не лучшим решением. Проходы извивались — голые бетонные коридоры с кое-где сохранившимися трубами, на совесть приваренными к кронштейнам, с решетками вентиляционных отдушин, голыми жестяными плафонами. Они останавливались через каждые десять метров, прислушивались, ускорялись, обеспокоенные тишиной. На поворотах притормаживали, на рожон не лезли. Убеждались, что все чисто, шмыгали дальше.
Сравнительно широкая паттерна, заваленная неподъемным ломом. Перелезли через баррикаду (Караванов при этом придушенно шептал, что на просторах бывшего СССР еще полным-полно мест, где нет ни дураков, ни дорог)… и внезапно коридор завершился голой стеной с выцветшей инструкцией по обращению с торпедными энергетическими компонентами. А влево и вправо убегали коридоры поскромнее…
Глеб приглушенно выругался матом. Бросил, опомнившись:
— Прошу прощения.
— Да ладно, — фыркнула Лида. — Я сама подумала о том же.
— Налево пойдешь… — меланхолично забормотал Борька. — Направо пойдешь… Бросим монетку, товарищи?
— Сидим и слушаем, — шепнул Глеб.
Услышали! Шаркали подошвы где-то справа, одного из ходоков пронзил приступ астматического кашля, и он никак не мог успокоиться. И снова морские разведчики крались за потенциальным противником. Бесконечные извивающиеся коридоры превращались в монотонную карусель. Ходы сообщений, очевидно, предназначались для технического персонала с узкой спецификой. В сумрачных примыкающих помещениях возвышались обросшие плесенью холодильные установки, вентиляционные агрегаты, компрессоры, в глубоких шахтах мерклый свет выхватывал из мрака лопасти гигантских вентиляторов. Расширялся проход, подуло свежим воздухом — и екнуло сердце: похоже, окольными путями они добрались до знаменитой арсенальной штольни, представляющей огромную, выдолбленную в земле, капсулу. Почему так сложно? Вывод напрашивался единственный: со стороны канала проход в штольню заблокирован мощными 20-тонными воротами, и загадочным злоумышленникам приходилось выискивать обходные пути, но с этой задачей они, кажется, справились…
Темнота густела, размыкалось пространство, а где-то впереди, метрах в тридцати, двигалась группа людей. Колыхались смазанные тени, блики от фонарей перебегали со стен на потолок, разливались по полу, заваленному цементной крошкой. Включать фонари было смертельно опасно, стоило лишь кому-нибудь из этих людей оглянуться…
Отсеки здесь были как в подводной лодке. Стена вдруг ушла куда-то в сторону, Глеб застыл, едва не оступившись, — запляшет на цементной крошке, и все, привет… Он судорожно ощупывал стены, скользнул куда-то вбок. Коридор преображался в цех, стены отступали, но пока не пропадали. Он уже забыл, что штольня постоянно делает повороты влево-вправо. Из темноты выплывали массивные колонны, мертвые громады станочного оборудования, стенды для проверки механизмов и устройств, приземистые столы, вмурованные в пол. Выползали из памяти странные определения: «зал регламентных работ», «техническая площадка», «локальная зона объекта «Арсенал»… Мастерская по сбору и разбору ядерных боеголовок… Механики работали за подобными столами, за каждым — отдельная, особо обученная и натасканная бригада. Никаких разговоров, никаких перекуров, все внимание — на работу. Только лаконичные фразы, они сопровождали отточенные движения: «Распрямляю пассатижами шпильку на четыре миллиметра, стопорящую гайку номер шесть. Извлекаю ее из узла». И специально обученный человек заносил эти слова в журнал. «Беру ключ девять на двенадцать, проворачиваю гайку номер шесть на четыре с половиной оборота против часовой стрелки». И снова всё записывалось, и это не было странным, учитывая, с чем в обнимку работали эти неизвестные, но, безусловно, героические люди…
Благодаря мерцанию, исходящему от удаляющихся субъектов, сохранялась малая видимость. Следующий цех, разгороженный на три продольных прохода. В каждом — отдельная технологическая зона. Сложно разобраться в темноте и разрухе, что здесь такое. Колонны оборудования, стеллажей для хранения «полуфабрикатов» уносились вдаль. Они располагались на возвышениях. Люди уходили по центральному бетонному желобу — прямоугольному каналу, глубиной порядка полуметра. Замыкающий шествие внезапно остановился, матовый светлячок на лбу сделался ярким, мощным, концентрированным! Екнуло сердце, но инстинкты уже работали. Лида метнулась влево, Борька — вправо. Глеб подался туда же плечом вперед, перемахнул через окантовку желоба. Приземлился относительно успешно, без переломов, зацепившись лодыжкой за огрызок стальной трубы, любезно произрастающий из бетонной заливки. Хотелось верить, что спецназовцы опередили скорость света. Судя по всему, так и было — никаких тревожных звоночков, нездоровой суеты. Глеб высунулся из-за раскуроченного щитка управления, с которого свисали ворохи проводов и щекотали затылок. Человек в конце колонны несколько мгновений созерцал пройденную дорожку, потом повернулся и быстро догнал своих. «Похоронная» процессия (такое впечатление, что эти люди тащили несколько гробов) продолжала свой скорбный путь. Борька облегченно вздохнул и принялся выпутываться из объятий цепких клемм и зажимов.
— Командир, мы, кажется, Лидуньку потеряли…
— Пока не потеряли… — отозвался с соседнего ряда жалобный голосок. — Я все еще с вами, мужчины… Меня тут какая-то хрень в плен взяла и не пускает… О, боже, это живой триффид, он сверлит мне мозг, я его боюсь…
— Значит, так, — распорядился Глеб, — в центральный желоб не выходить, остаемся на своих «параллелях». Живо выпутываемся из «триффидов» и продолжаем преследование. Лидуся по левому желобу, мы с Борькой по правому…
В правой «колее» было относительно безопасно — если не учинять, конечно, вселенского тарарама. Мужчины передвигались гуськом, выверяя каждый шаг, чтобы не споткнуться о дефект в бетонной заливке. Огоньки теперь мерцали по диагонали, метрах в тридцати. И этому огромному цеху не было конца! Нужно их догнать, мелькнула мысль, и Глеб ускорился. Борька за спиной засопел энергичнее. Что-то неправильно мы делаем, рассудил Глеб, Лидуню не видно, как потом аукаться будем? Ладно, разберемся, рыбак рыбака видит издалека…
И вдруг Борька, оборвав свое сопение, резко схватил его за плечо! Глеб встал как вкопанный, обернулся. Что за черт! За ними по желобу передвигались несколько огоньков! Возможно, трое или четверо, сказать точнее невозможно — люди шли в цепочку друг за другом, «светлячки» накладывались, сливались. Пока их не видели, фонари освещали ограниченное пространство под ногами, но маленькая колонна передвигалась довольно споро, собираясь догнать основной контингент. Сколько же чужаков в этом подземелье?! Маленькая обученная армия? Принимать решение нужно было быстро. Огоньки приближались. Выбираться в основной проход рискованно — до основной колонны злоумышленников оставалось метров пятнадцать. Только к стене — она была где-то рядом. Они передвигались на корточках, выбравшись из бетонного желоба, ползли, натыкаясь на «естественные» преграды, терпеливо сносили ушибы. Стена действительно оказалась рядом. Под ней тянулась выемка, способная вместить максимально сжавшегося человека. Раньше здесь были проложены силовые кабели под защитными кожухами, но в новейшее время не осталось ни кабелей, ни кожухов, только сырая полукруглая вмятина в полу…
Они лежали, сжимая рукоятки пистолетов для подводной стрельбы, считали секунды. По идее, маленький отряд уже должен их догнать! А если не догнал, то им следовало подавать какие-то звуковые «сигналы». Но было тихо. Оглушительно тихо! Происходило что-то странное. Не померещилось же им, в конце концов! Терпение кончалось — как и матерки в голове. Глеб не выдержал, приподнялся. В округе было тихо, темно, и окончательно становилось не по себе. Люди с фонарями куда-то пропали! Царила безраздельная тьма, оставалось надеяться лишь на слух. Но они ничего не слышали!
— Мистика, командир, право слово, мистика… — с оттенками благоговейного восхищения урчал Борька, у которого терпение тоже оказалось на нуле. — Знаешь, мне думается, еще немного, и я смогу преподавать философию…
— Засунь ее в задницу, свою философию… — не очень-то тактично отозвался Глеб. — Просто эти люди куда-то свернули, в цехе достаточно боковых ответвлений. Обычное дело, чего мы так напрягаемся?
— Вот я и говорю, командир… Кстати, Глеб, такими темпами мы точно потеряем Лидуньку. Ты только представь, где она сейчас…
А вот это было вовсе некстати! Он от злости уже поскрипывал зубами. Больше всего на свете Глеб ненавидел ситуации, которые не мог контролировать! Оба решения были ошибочными: преследовать группу незнакомцев и дробить отряд. Но он не мог позволить себе лететь сломя голову. Он выжидал, прислушивался — не исключено, что оппоненты, почувствовав проблему, погасили фонари и тоже сидят, выжидают, слушают… Нет, он никого не чувствовал!
— Борька, ходу, но только тихо…
Они перемещались по пространству, как призраки, не создавая шума. Спустились в желоб, посидели в позе отдыхающих гастарбайтеров. Глеб был абсолютно уверен, что поблизости никого нет. Все чувства обнажены, набухли, кровоточат… Обманули сами себя! Они отправились дальше по рваной бетонной ложбинке — делая широкие шаги, стараясь не срываться на бег. Это был не цех, это были Лужники какие-то! Можно представить, в какие дали учесала на левом фланге Лидунька — она ведь не в курсе «мужских» дел! Огоньки по диагонали уже не просматривались — колонна людей, переносящих тяжести, далеко оторвалась. И снова Глеба пощипывало беспокойство. Легкое раздражение, душевный дискомфорт… Поначалу он не мог понять, с чем это связано. Не предчувствие, что по фронту расположилась рота автоматчиков, уже готовых открыть огонь. Что-то другое, дразнящее чувствительные рецепторы… И звон в ушах вдруг начал превращаться во что-то иное — делался далеким вибрирующим гулом…
Он встал, словно лошадь, которой натянули поводья, вытянул руку назад, чтобы напарник уткнулся в нее, а не отдавил ему пятку.
— Ты чувствуешь, Борька? Гул, запах…
— Командир, я прекрасно все чувствую, — недовольно забубнил Караванов. — Отдаленный гул — это одно из двух: либо идет землетрясение, сопряженное с разрушительным цунами, либо в соседнем помещении работает генератор. Запах — горелый металл и использованные электроды для сварки. Я тебе скажу даже больше, Глеб Андреевич, возможно, ты не видишь, но в конце тоннеля просматривается мерцающий и такой загадочный электрический свет…
Это было, в общем-то, странно. Они прошли еще немного, запах усилился, рокот дизеля делался явственнее, угрожающим, словно зверь рычал в глубокой берлоге. Уже воочию наблюдались блики электрического света. Они разгуливали по центральной части бесконечного зала. Слух был напряжен до предела, различалось отдаленное поскрипывание — работала дуговая сварка! Невозможно, чтобы эти люди могли оживить один из местных дизельных генераторов — здесь все поросло забвением и тленом, эти штуки не работают двадцать лет, их невозможно оживить даже магией! Или он что-то не понимает? Если публика, орудующая в подземелье, сумела мобилизовать старых специалистов, когда-то имевших дело с этим оборудованием, снабдила их всем необходимым, включая обещание пристрелить, если они не сделают свою работу… Так ли невозможна данная задача? Во всяком случае, она выглядит куда реалистичней, чем тащить в подземелье «с воли» генератор, чтобы подцепить к нему несколько лампочек накаливания и обеспечить сварщика плотной занятостью…
Глеб ценил, конечно, загадки, а особенно их разрешение, но предпочитал при этом не подставлять своих людей и не работать в бесчеловечных условиях. Они приближались перебежками к интересующему их объекту и залегли за массивной станиной, увенчанной монолитными направляющими токарного станка и заплесневелой штурвальной рукояткой. Цех завершался. По курсу в рассеянном свете, исходящем от тусклых переносок, мерцали огромные раздвижные двери из листовой стали, заполненные бетоном. Их заклинило в промежуточном положении между состояниями «открыто» и «закрыто». Извивался рельсовый путь, убегая в проем между створами. С обратной стороны, похоже, стояла тележка. В соседнем помещении работала сварка, там что-то рябило, вспыхивали, разбегаясь, синеватые блики. Доносились глухие голоса, обрывки слов, не складывающиеся в понятные фразы. А перед дверьми колыхались размазанные силуэты, ползали по полу искаженные тени, мерцал огонек сигареты. Здесь стояли часовые — и не один или двое, а не меньше полудюжины. Они о чем-то переговаривались — различался монотонный бубнеж. Карикатурные тени расползались по стене. Позвякивали антабки, крепящие автоматы к ремням. Кто-то утробно и зловеще хихикал, кто-то шумно высморкался…
Глеб ускоренно переваривал приходящие в голову идеи. Справиться с охраной в принципе можно. Внезапная атака, молниеносная «игра в ножички», завладение чужим оружием. Но справиться бесшумно не удастся, слишком много врагов, кто-нибудь успеет открыть огонь, и тогда сбегутся все демоны этой преисподней, которых здесь, по-видимому, много. И что тогда? Расстроить планы противника? Вряд ли удастся… Какого черта?! Первоначальная идея имела смысл — рвать когти, вызывать подкрепление, пусть ищут людей, знающих все выходы с объекта — заблокировать их. Можно не ходить на штурм, ждать, когда сами вылезут — ведь не просидят они здесь до судного дня! И заканчивать работу они, похоже, не собираются — так что фора в несколько часов определенно есть! Чертова дилемма! Как жениться или не жениться — все равно пожалеешь!
— Ну, ни фа себе делишки… — шептал Караванов, корчась под станиной. — Слушай, командир, а хочешь, подкину дикую версию, что тут происходит на самом деле? Это ведь та самая арсенальная штольня, верно? Здесь ремонтировали и оснащали ядерными зарядами торпеды, ракеты «вода — воздух», ну, и прочие приятные вещи. Наши бросали все в спешке, когда покидали базу…
— Во-первых, Борька, спешки не было, — скрипнул зубами Глеб. — Всё происходило в рабочем порядке и в штатном режиме. Вывозили ядерное, потом обычное вооружение — мины, торпеды, артиллерийские снаряды. Демонтировали оборудование складов, секретных лабораторий и командных пунктов, мебель, приборы — все, что имело хоть какую-то ценность. Это же не война была, чтобы враг стоял у ворот и наши в спешке эвакуировались и что-нибудь забыли…
— Я все понимаю, командир. Знаешь, от дурака меня отличает только то, что я не дурак. Но у тебя имеется другое достойное объяснение? При закрытии базы здесь царили хаос и бардак — даже не спорь, они всегда царят, у нас лишь на бумагах полный орднунг. А если допустить, что какой-то нечистый на руку офицер решил сделать себе заначку, имея сообщников и слегка подправив документы на единицы хранения? Ну, отчаянный какой-нибудь, почему бы нет? Решил заныкать парочку ракет. Девяностые годы, времена тяжелые, жить ведь как-то надо? Все это хранилось в отдельном помещении, отстоящем от основных хранилищ, — вход завуалировали, двери заварили. И благополучно покинули базу вместе со всеми под звуки «Прощания славянки» или, скажем, «На сопках Маньчжурии». Возможно, не нашлось клиентов, кому можно было всучить этот залежалый товар, или еще какие-то причины. Проходит двадцать лет — и появляются заинтересованные покупатели, настолько заинтересованные и имеющие прикрытие сверху, что не видят проблемы в окружении объекта верными «войсками» и умерщвлении дюжины ни в чем не повинных пацанов. Ты думай головой, командир, ведь это же возможно?
Чертов оракул! Он озвучивал именно то, о чем Глеб боялся подумать. Но это же нонсенс! Допустим, сохранились «единицы хранения», до которых таинственные сварщики пытаются дорыться. Допустим, их можно привести в порядок, влить в них вторую жизнь (и, естественно, смерть), но как это несчастье можно отсюда увезти?! Надводное судно в канал не войдет, разве что крохотный катерок. Тащить эту беду волоком до входного батопорта, подгонять к воротам судно… Или планируется нечто другое, о чем опять же страшно подумать? И кто, в конце концов, эти люди?! Чеченский след практически исключается — тогда кто?!
Им не следовало терять время. От диких версий голова уже раскалывалась. В одном он уверен на все сто: при эвакуации объекта персонал базы мог оставить в затерянных хранилищах все, что угодно, включая собственные головы, но только не ядерные боеголовки! Пусть бардак в стране, пусть тащат все, что плохо лежит и плохо закреплено, но касательно ядерного оружия в стране был полный учет и контроль. Так повелось со времен Лаврентия Павловича Берии (ответственного за ядерную программу СССР) — а этот исторический персонаж, невзирая на свои недостатки, был талантливым организатором, апологетом жесткого порядка, и исключительно благодаря ему страна чего-то достигла в атомной промышленности…
Он категорично рекомендовал Борису не насиловать мозг и отдал приказ к отходу. Но перед этим следовало пересечь центральный желоб, перебраться на другую сторону цеха и отыскать Лиду. Проблем, по счастью, не возникло — они по-прежнему находились в неосвещенной зоне. Пятна света колебались метрах в пятнадцати, временами они расширялись, ползли вглубь — благодаря неравномерной работе генератора, — но за критическую черту не заступали. Спецназовцы переползали центральный желоб, крались мимо остатков цехового оборудования, напрягали глаза, чтобы хоть что-то разглядеть в кромешной темени. «Лида-аа…» — сдавленно шептали они в те моменты, когда компания у ворот разражалась смешками. Отчаянно вслушивались, снова шипели. Лида Баклицкая пропала! Черт ее возьми! Глеб готов был рычать от злости. Ответственный момент, время сваливать с объекта, а эта гулящая куда-то умотала!
— Командир, я не понимаю, мы что, на курорте? — придушенно возмущался Борька. — Отошла, блин, в сувенирную лавку припастись магнитиками на холодильник… Может, с новой шляпкой вернется, как ты думаешь? И что за люди эти бабы? Только оставишь одну — и уже в голове семь пятниц на неделе и суббота из-под пятницы…
Он чувствовал — здесь что-то не в порядке. Возможно, еще не случилось, но вот-вот случится… И снова приходилось думать за всю легкомысленную компанию. Попасться в плен она не могла, был бы шум. Сместиться с указанной колеи тоже не должна — командир сказал идти по левому желобу, значит, в нем и заночуй! Она могла что-то заметить, спрятаться, а раз не стреляла, значит, ничего критического, не пытается отбиться от плохих парней с ядерными боеголовками наперевес. Он прошептал, что не надо паниковать, как после призыва «Только без паники!». Ситуация еще не покинула рамки контроля, и нужно возвращаться назад. Он первым бросился в обратном направлении по левому проходу, до боли таращась в темноту. Ведь Лида не кошка, чтобы затаиться и без причин помалкивать, посматривая, как мечутся ее товарищи! Глубокая ниша в стене по правую руку — еще один технический проход для работников особо секретного цеха. И только он узрел этот провал, как встрепенулось чутье, сделало стойку, собралась о чем-то поведать! Он уже протискивался внутрь, цепляясь за чугунные радиаторы, торчащие с обеих сторон, включил фонарь, но сразу же выключил, обнаружив впереди еще один коридор, проходящий параллельно цеху. Судя по всему, начинались запутанные кулуары…
Голову сдавил стальной обруч — нехороший знак. Он обернулся, вытянул руку.
— Не трогай меня, Глеб, — проворчал Караванов. — Не волнуйся, я за тобою следую тенью…
В несколько прыжков он добрался до угла, прижался к стене. И мурашки побежали по спине! Сдавленно вскричала женщина, что-то упало и задребезжало. Затопали мужчины — двое или трое, не разберешь. Один из них что-то выкрикнул, но в принципе негромко. Свет от фонаря прочертил коридор, выбелив облезлые стены, истертый указатель «Пункт зарядки аккумуляторов № 9», мочку уха майора российского спецназа… Сердце колотилось, как туземный барабан. Он высунулся в коридор — в ту его часть, что находилась слева. Метрах в пятнадцати находился суженный входной проем — его освещали фонари подбегающих мужчин. Они дышали с надрывом, передергивали затворы. Видимо, тот, за кем они гнались, забежал в помещение перед ними. А крик и падение железа его выдал. Мужики, отталкивая друг друга, лезли в проем. Первый пошел, второй, третий… Глеб взмолился — хоть бы снаружи никто не услышал этого грохота! Если все сбегутся, такая вакханалия начнется! Он оттолкнулся от косяка и вылетел в коридор. Пятнадцать метров — несколько бесшумных олимпийских прыжков. Он подлетел к проему, готовясь к самому худшему. А хуже просто некуда! Уму непостижимо, как Лида умудрилась загнать себя в такую непростую жизненную ситуацию. Некогда разбираться. Эти трое и были той самой компанией, которую не дождались Глеб с Борисом. Видимо, патруль обходил по периметру цех и проверял боковые «аппендиксы». Из правого прохода люди перебрались в противоположный (а свет их фонарей потерялся за грудами оборудования), шли по цеху, а Лида чем-то выдала себя. Каменный мешок расходился лучами, формируя две паттерны. В месте их слияния стояли проржавевшие бочки, об одну из них и треснулась девушка. С бочки отлетела съеденная грибком крышка, со звоном покатилась. Девушка оступилась, продавила ногой прогнившую решетку в полу, ей зажало лодыжку, она упала. Когда ее обступили трое «призраков» с автоматами наперевес, она корчилась в какой-то извращенной позе, пытаясь извлечь ногу из капкана. Посеревшая мордашка в свете фонарей искажалась до неузнаваемости. Она пыталась дотянуться до пистолета, который, к огорчению, обронила. Эх, Лидунчик, оплошность за оплошностью…
Один из «призраков» сделал шаг, отбросил ногой пистолет. Все трое с любопытством воззрились на девушку в гидрокостюме, вооруженную увесистым ножом и пистолетом.
— По ходу, у нас посетители, — угрюмо возвестил один из автоматчиков. Говорил он без акцента, по-русски — на родном языке. — Пападос, подруга, чего же ты так корчишься-то? Полежи тихо, хорошо?
— Нужно известить Штайнера и Ингвалда, — лаконично бросил второй. В его речи прослушивался небольшой акцент — то ли прибалтийский, то ли выходца из Скандинавии, но слова он не коверкал.
— А может, позднее… хм, известить? — усмехнулся третий. — С нее же костюмчик-то снимается, нет?
— Думай, что говоришь, — проворчал северянин. — Домой приедешь, там и трахай все, что шевелится и не отдает тухлятиной… Ты чьих будешь, барышня?
— Да пошел ты, — злобно прошипела Лида. И, не ограничиваясь литературным оборотом, загнула емкий нелитературный, доходчиво объяснив, где это место и как туда пройти.
— Русская… — с неудовольствием заметил обладатель акцента. — Снова русские, когда же они изведутся…
— Но-но, без наездов, пожалуйста, — проворчал третий.
— Держу пари, это части особого назначения Черноморского флота, — угрюмо возвестил первый. — Морской спецназ, итить ее… Янис, у нас проблемы.
— Замочим ее? — предложил третий, не отличающийся размерами головного мозга.
— Идиот… — прошептал латыш. — Хватайте ее, парни, и тащите к Штайнеру — будем душу из этой замарашки вынимать. Да поосторожнее, эта рыба может быть не одна…
Последнее замечание было очень актуально. Глеб пока еще только примерялся, понимая, что сиюминутная опасность девушке не угрожает. Он нащупал справа какую-то тумбу, пристроил на нее фонарь, медленно извлек нож. А двое отмороженных господ схватили девушку за руки, дружно вывернули их и грубо поволокли из ловушки. Лида стонала от боли, ее глаза чуть не вывалились из орбит, а едва нога получила свободу, с девушкой произошла разительная перемена! Дулюшки, не пойдет она никуда! Она ударила одного из обидчиков пяткой по стопе, второго — локтем под дых, а когда оба взвыли, наклонила голову и протаранила прибалта! Все трое, прооравшись, сомкнули ряды и набросились на нее, но Глеб уже был на старте. Фонарь благополучно лежал на невидимой поверхности, он включил его, чтобы сцена освещалась. Он схватил одного за шиворот, встряхнул, выводя из равновесия, воткнул нож под левую лопатку, а когда тот взревел, как недорезанный (хотя почему, собственно, как?), швырнул его виском о стену, и тот мгновенно заткнулся. Рядом хрипел Борька, окучивая своего спарринг-партнера точными плюхами по челюсти, а Глеб схватился с третьим, который успел отпрыгнуть, но не успел понять и вдуматься. Мужика чему-то учили — удар ножом, вспарывающий живот, встретил блок из скрещенных предплечий, и Глеб с негодованием почувствовал, что «Катран» куда-то уплывает, и он сам рискует получить лезвие в мягкие ткани живота. Так нельзя, его живот решительно возражает! Он бросился спасать ситуацию, не стал удерживать нож (далеко не улетит), ушел из-под руки, резко повернулся на сто восемьдесят, одновременно сгибаясь до упора, и рука с клинком, наносящая удар, пронеслась над правым плечом. А в следующий миг ее обладатель взвыл с подъемом в голосе, когда Глеб поволок к земле его кисть, при этом локоть противника уперся ему в плечо. Рука сломалась, как хворостина, нож проворно поменял владельца, бросок через бедро — и неприятель, не успевший взвизгнуть, проделал дугу ногами и треснулся позвоночником об пол. А Глеб, свалившись на бок, всадил ему лезвие по рукоятку в горло, отпрыгнул, чтобы не обрызгало «помидорным соком»…
Особо, кажется, и не шумели. Борька уже душил своего партнера по спаррингу — в «миссионерской позиции», при этом противник расположился сверху. Он отчаянно колотил ладонью по полу, как это делают профессиональные борцы — дескать, все, хватит, но Борька и не думал останавливаться на достигнутом. Он работал до логического завершения, которое настало очень скоро. Глаза у противника мертвели, сомкнулись со щелчком прокуренные, но крепкие зубы…
С остальными тоже все кончено. Оба еще подрагивали, косили по сторонам, но души, почуяв свой час, уже выбирались из тел, подались к потолку, махая куцыми крылышками. «Долго им теперь тут порхать», — почему-то подумал Глеб. Борька устал — сбросил с себя свежеиспеченного мертвеца и, шумно выдохнув, пробормотал, что он не уверен, что в назначенный час им спишутся все грехи.
— Ну, спасибо, мужчины, ну, уважили старую, больную женщину… — хрипло бормотала Лида, поднимаясь на корточки и отбрасывая со лба взмыленную челку — мордашка ее при этом оставалась сморщенной, но уже не выглядела такой несчастной. Внезапно она напряглась, прищурилась, всматриваясь в зыбкие силуэты. — А это точно вы?
Борька вымученно хохотнул, подбирая свой «Катран». Лида успокоилась — кто еще, как не этот разгильдяй…
— Это не мы, Лидунь, это тебе Господь помог, — устало возвестил Глеб, отмирая и расслабляясь — похоже, шум в отстоящем от цеха помещении не повлек массового нашествия. — Его и благодари. А мы что? Всего лишь его посланники…
— Господи, как же ты вовремя, какие вы молодцы… — Лида молитвенно сложила ладошки. Похоже, происшествие ее нешуточно взволновало.
— Мы такие, — согласился Борька. — Вроде дурачки, а поступили умно. Ну, бывает, ошиблись…
— Что случилось, Лида? — Глеб вернул «Катран» в ножны, сбегал за фонарем. В коридоре было тихо.
— А я знаю, Глеб? — взбрыкнула девушка. — Шла за теми «светлячками», как ты сказал, никого не трогала. Вдруг смотрю — группа за мной, но явно не вы. Давай метаться, нырнула в первую попавшуюся дырку, а они, видать, заметили, заскочили в соседнюю — и по параллельному коридору… Слушайте, мужики, я вот думаю — не успели они своим сообщить, пока меня преследовали?
— Не думаю, — успокоил Глеб. — Криков не было, работали тихо. Сотовая связь под горой не берет ни за какие коврижки — тут пятьдесят метров бетона над нами. Общаться они могут только по рациям, хотя и эти аппараты, полагаю, не каждую стену возьмут… — Он наклонился, перевернул покойника, обладавшего при жизни прибалтийским акцентом и именем Юрис. Парню было основательно за тридцать, и жизнь его не баловала — осунувшийся, серый, лоб в морщинах, скорбные складки над губами, напоминающие по форме запорожские усы. Короткая матерчатая куртка — не маркая, с глубокими карманами, плотные джинсы, армейские ботинки с тяжелыми подошвами. Он обыскал покойника — документов у мужчины не было, только сигареты, зажигалка, примитивная сотовая «книжка», небольшая сумма в гривнах и долларах. На поясе висела рация в чехле, но прикасаться к ней Глеб не стал. Аналогично и с прочими убиенными — мужчины средних лет славянской наружности, возможно, бывшие силовики, не отягощенные избытком интеллекта, моральными нормами, чрезмерным любопытством — пашущие за деньги, а не за идею…
— Может быть, не стоило одного из них убивать? — как бы просто так заметила Лида. — Ну, поговорили бы, например, что, да как…
— Кажется, нас уже критикуют, Глеб, — усмехнулся Борька. — Может, пойдем уже, а то тут как-то неуютно?
— Вооружаемся, покойников оттаскиваем за угол — и в путь, — проворчал Глеб, снимая с мертвеца компактный пистолет-пулемет «Кипарис» — практически копию чешского «Скорпиона» 1961 года. Вороненый, с откидным прикладом поверх ствольной коробки, удивительно легкий, хотя и оснащенный магазином на три-дцать патронов. Неприятно было стаскивать с мертвеца ремень с запасными магазинами в подсумке, но он пережил. Вооруженный до зубов боевой пловец стоит десятка…
Не было в этом подземелье силы, способной остановить отступающих спецназовцев! «Мы не отступаем, — хихикал в затылок Борька. — Мы совершаем важный стратегический маневр, загибая линию фронта». Коридор, в котором они находились, тянулся параллельно арсенальной штольне, повторяя ее изгибы, и Глебу пришла в голову интересная мысль: часть пути пройти по этой норе. С риском для жизни включили фонари — пол был завален отвалившейся штукатуркой, битыми панелями и кусками кафельной плитки. Двигались быстро, пулей пролетали те участки, которые стыковались с боковыми ответвлениями. Впереди уже маячил тупик, конец пути, пора сворачивать. Лида споткнулась, присела, Борька чертыхнулся, хотел подхватить ее под локоть, но она вырвалась, прошептала «Тс-сс…» — и люди застыли…
В глазах у девушки блестело изумление — такое ощущение, что она услышала то, что услышать в этом месте невозможно в принципе. Мужчины стали прислушиваться, но ничего не поняли. Девушка покосилась на узкий проем с правой стороны, пружинисто поднялась, сунула нос за косяк. Поколебалась, вспомнив об участи любопытной Варвары, и на цыпочках вошла внутрь. Мужчины подались за ней, вспомнив, что эту «пропащую» девушку нельзя оставлять одну даже на несколько секунд. И уже за порогом они застыли в изумлении, уловив то, что она уловила давно. Право слово, это было последнее, что они рассчитывали услышать в таком инфернальном местечке!
Сдавленный храп спящего человека…
Пришлось поверить своим ушам, когда, взяв на изготовку трофейные автоматы, они продвинулись в глубину помещения. Это был какой-то вытянутый каменный бокс, имеющий бетонный пандус, а за спуском — прямоугольный черный провал, еще одна дорога в неизвестность. Храпели в коридоре, причем где-то рядом. Они опять теряли время, отпущенное на прорыв с объекта, но разве можно пройти с невозмутимым видом мимо такого? В голове уже оформлялась мысль о говорливом «языке», способном пролить свет на некоторые аспекты новейшей истории. Выключили лишние фонари, стали осторожно спускаться, втягиваться в коридор…
И вскоре сгрудились, озадаченно почесывая затылки, над невзрачным взъерошенным пареньком в ободранном камуфляже, который свернулся у стены, положив голову на стальную бухту, напоминающую колесный диск, и беспокойно спал, вздрагивая во сне. Физиономию паренька украшали веснушки, она вся была расцарапана, над глазом набухал роскошный синяк. На левом рукаве красовался шеврон с «державным» украинским трезубцем.
— Двенадцатый, просьба любить и жаловать, — вздохнул Глеб. И куда с ним теперь?
Товарищи молчали, все понятно было без слов. Никакого оружия у паренька, естественно, не было. Отсутствовал даже ремень с «державной» бляхой, и уделанная, не по размеру гимнастерка висела на солдатике, как картофельный мешок.
— Нормально… — протянул Борька. — Заснул с включенным двигателем, блин…
Реакцию на пробуждение можно было предсказать. Глеб нагнулся, потряс сновидца за плечо. И начался цирк. Солдатик взметнулся, захрипел, принялся извиваться, воспаленные глаза полезли из орбит, когда Борька сжал ему горло и закрыл ладонью рот. Он всего лишь хотел, чтобы было тихо, — морские спецназовцы, ну, просто обожают тишину! Но разве что-то можно объяснить запуганному человечку? Тот отчаянно рвался на волю, слезы потоком текли из глаз, он дрался всеми конечностями, спасая свою жизнь. Пришлось навалиться всем втроем — Борька в одиночку явно пасовал, не ожидая встретить столь упорное сопротивление. Солдатик вырвал руку, засадил Борьке в ухо, потом пытался затолкать ему пальцы в глазные впадины! И где он только такой пошлости насмотрелся?
— Идиот… — рычал Борька. — Запомни, неуч, пальцы — не совательный, а хватательный инструмент…
— Неопытный еще, — поддакивала Лида, подпрыгивая рядом с дерущимися. — Не знает, что одно из отверстий, куда ни в коем случае нельзя засовывать пальцы, — это глаза российского спецназовца…
Но тот не понимал, не слышал, он от страха вообще переставал соображать. В итоге Борька оседлал паренька, перевернув носом в пол, упер в шею ноготь и прорычал:
— Предупреждаю, бутуз, я семь раз отмерять не буду…
И тот угомонился, лежал, уткнувшись в грязный пол, пускал слезу, вибрировал. Настоящий солдат. Потом затих. Только пальцы судорожно подергивались.
— Он живой? — на всякий случай осведомилась Лида.
— Живой, — успокоил Борька. — Пока руки трясутся, человек живой.
— Вы кто? — резко повернулся солдатик. Он дрожал, как осиновый лист, зубы выбивали чечетку, глаза носились, как кенийские спринтеры. Сущий ребенок, восемнадцать лет от силы, считаные месяцы в армии.
— Парень, мы не собираемся тебя убивать, — мягко сказал Глеб. — Мы не те, кто без нужды убивает посторонних. Этим занимаются другие люди. Российский спецназ. Тебе уже легче?
— О, господи… — Парень затрясся, привстал на локтях, глаза перестали бегать, в них появилась надежда. Он облизал пересохшие губы. — А вы точно меня не убьете? — У него был забавный южный говор, но говорил он в принципе по-русски.
— Точно, — уверил Глеб. — Представьтесь, рядовой. И не заставляйте нас думать, что валенок — это не только тип обуви, но и тип характера.
— Антоха… О, господи… — забубнил солдат. — Антоха Полипчук… эта… как его… Рядовой Полипчук, караульная рота Четвертого полка Девятой отдельной мотострелковой бригады, дислоцированной в Мелитополе… А вы правда меня не убьете? — под нервный смех морских спецназовцев уточнил боец.
— Не убьем, Антоха, — уверил Глеб. — Пальцем тебя не тронем — если сам, конечно, не захочешь. Ты молодец, выжил. А теперь попытайся вдуматься — мы на твоей стороне, прибыли, чтобы нейтрализовать банду, которая уничтожила ваших людей. Умеешь быстро рассказывать? У тебя три минуты, чтобы внятно, без трагических подробностей, описать все, что здесь произошло. А потом мы тебя отсюда вытащим.
Без трагических подробностей ну никак не вышло. Бывшего отличника из Донецка, любимчика мамы и папы, типичного «ботаника» (хотя и с неплохим зрением) воспоминания о недавних событиях пробили на жирную слезу. Не любил он своих однополчан, подтрунивали они над ним, шпыняли, случалось, что и издевались, но разве заслужили парни такое? Их привезли на объект два дня назад — отделение караульной роты в полном составе. Полк принимал участие в тактических учениях под Керчью, солдаты после недели в походных условиях отправились в казармы под Мелитополем, а отделению сержанта Снежинского поставили особую задачу — командировка в окрестности Севастополя, до особого распоряжения взять под охрану бывший объект военно-морских сил. Начальником караула назначили лейтенанта Квачкуна, командира первого взвода. Переодели, дали поспать четыре часа, снабдили сухим пайком на несколько дней, тухлыми матрасами, одеялами, посадили в «ПАЗ» и повезли на объект. От пристани Пыштовки — на одном из местных катеров. Даже Антоха понимал, что охрана объекта налажена из рук вон плохо. Разместились солдаты на правом берегу основной штольни, в одном из помещений на «нулевом уровне», где еще сохранились жесткие койки. Его заставляли кантовать баки с питьевой водой, но он уже привык, не роптал — за четыре месяца с лихвой познал все прелести и лишения воинской службы на благо государства украинского (сам Антоха в принципе русский, но предпочитал об этом не распространяться). Особой сложностью караульная служба не отличалась. Дальше правого берега штольни часовые не уходили. Трое стояли (вернее, сидели, лежали, курили и лузгали семечки) у входного батопорта, откуда могли любоваться видами на Пыштовку, двое — с обратной стороны, у выходных ворот, где еще остались фрагменты маскировочной армированной сетки с кусками скальной породы. Пятеро отдыхали. Потом менялись. Сержант Снежинский был разводящим. Каждые два часа менял троих на основном посту, затем с фонарем и двумя заспанными караульными тащился правым берегом мимо доков (шестьсот метров пешего хода по дуге), менял дальнюю парочку, возвращался в «караулку» и засыпал мертвым сном. Лейтенант Квачкун тоже бодрствовал нечасто. Для начала он искупался в Калабановской бухте, потом с чувством поел, после чего завалился на матрас и отключился, щедро взвалив свои обязанности на сержанта. То есть караульная служба была организована как везде — подходи и бери голыми руками. Собственно, так и произошло. Антоха спал, когда ворвались злые люди с автоматами, пинками погнали наверх в коридор оружейной штольни — его и всю отдыхающую смену. Пригнали троих из Калабановской бухты, потом рядовых Черниченко и Дзасоха с дальнего поста. Всех поставили на колени лицом к стене, какое-то время совещались, потом, по-видимому, старший мрачно вымолвил: «Кончай их, некогда рассусоливать, работать пора. Как закончите — на тележку — и с глаз долой». И началось… Антоха даже не всматривался в лица этих людей, хотя повсюду горели фонари — ужас пронзил дьявольский, ноги онемели. Солдаты умоляли пощадить, сержант Снежинский плакался громче прочих, готов был ноги целовать упырям. Рядом с Антохой трясся рядовой Вакулин, бормотал, что он больше всего на свете боится боли, а когда пускают пулю в затылок — это, наверное, дьявольски больно, что же делать… Что характерно, сопротивления никто не оказывал, не пытался вырваться — даже после того, как людям стали стрелять в головы. Начали с тех, кто находился справа, солдаты хныкали, просили одуматься, предлагали деньги… и валились замертво с дырками в головах. Антоха точно помнил, что убили восьмерых (он был двенадцатым, машинально считал), а потом вдруг взвился лейтенант Квачкун! Схватился за ствол, из которого должна была вылететь пуля ему в голову, вырвал автомат у палача. Вспыхнула кратковременная драка — и все вурдалаки с автоматами, находившиеся поблизости, бросились в эту кучу. Тут-то у Антохи и замкнуло в голове. Сам не понимал, какая муха укусила, — подпрыгнул и кинулся бежать! Он знал, что оружейная штольня неподалеку от канала, какие-то метров пятьдесят. За спиной кричали, гнались, стреляли, светили фонарями — и этот свет был Антохе только на руку. Ни одна пуля его не задела, он благополучно выскочил из оружейной штольни и плюхнулся в воду. Плавал он посредственно, но не тонул, как топор, да и жить хотелось — ну, просто страсть как хотелось! А тут еще и голова включилась в процесс — и вместо того чтобы удирать куда подальше, он остался у правого берега, цеплялся под водой за выпуклости в бетонном желобе канала, уходил как можно ниже. Получилось, что, когда преследователи выбежали к водной штольне и открыли по воде огонь, он находился у них под ногами, оттого и выжил. Он слышал, как они что-то кричали, потом стали разбегаться в разные стороны. Антоха вынырнул и снова нырнул. И так несколько раз, попутно смещаясь к сухому доку. А когда совсем не осталось сил, он кое-как доплыл до левого берега, с чего-то вообразив, что там он будет в безопасности, забрел в штольню. Там его спугнули автоматчики, он нырнул в примыкающий коридор. Отсиделся, решил, что нужно выбираться, кинулся к выходу, с трудом его нашел — и снова чуть не налетел на вооруженных людей! Еще самая малость, и его бы заметили. Он забрался в какую-то дыру, из нее в другую, а когда предпринял очередную попытку выйти на волю, с ужасом понял, что заблудился! Везде, куда бы он ни совался, были либо тупики, либо коридоры, уводящие в бесконечность, либо дырки коммуникационных колодцев, в которые пару раз пришлось упасть. Он дико устал, был испуган, голова не работала, залез в какую-то щель, забылся в беспробудном сне…
— Не такой уж ты и валенок, Антоха, — уважительно заметил Глеб. — Столько всего пережил и до сих пор жив.
— Не понимаю я некоторых вещей, — подала голос Лида. — Палили из всех стволов в течение продолжительного времени — неужели в Пыштовке и в бухте никто не слышал?
— В этом, кстати, нет ничего удивительного, — отозвался Глеб. — Акустика объекта № 623 — отдельная грустная тема. Сколько лет завод работал на полную мощность, громыхая и лязгая, а в окрестностях царила глухая тишина. Такая толща над головой — она просто давит, звуковые волны не распространяются, масса так называемых «глухих зон»… Сколько их было, Антоха, — этих нехороших людей? Вспоминай.
— А как мне вспомнить то, чего не знаю? — сглотнув, пробормотал солдатик. — Я заметить-то успел лишь одного, он меня с кровати стащил. Морда как из камня, плечи вот такие… А потом такая круговерть в голове, к стене на колени бросили, что я мог увидеть?… Но они были повсюду, их много, все с автоматами…
— А ты точно спал все это время? — прищурился Глеб. — Подумай хорошенько, Антоха. Может, это ты за нами следил, когда мы осматривали объект? А то таскалось за нами некое привидение, да голос подать боялось, стеснялось чего-то…
— Чушь, — фыркнула Лида. — О чем ты, Глеб?
— Да чтобы этот увалень смог прикинуться полевой мышкой? — поддержал ее Борька. — Мимо кассы, командир. Не о том базаришь.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — пожал плечами солдатик.
— Ладно, проехали, — отмахнулся Глеб. — Пошли отсюда. А ты, Аника-воин, держись в арьергарде и не вздумай отставать. И чему вас только учат в вашей Украине?
— А как будет правильно: «в Украине» или «на Украине»? — встрепенулась Лида.
— Я думаю, «в Украине, на…» — хохотнул Борька, эрудированный не там, где надо.
Это был какой-то заколдованный круг. Из него невозможно было выбраться! Всякий раз что-то мешало! Коридор, по которому они двигались в относительной безопасности, оборвался тупиком. Пришлось почтить визитом надоевшую арсенальную штольню. Она петляла, как горная дорога, менялись «отсеки», расширялось и сужалось пространство, и вряд ли кто-то уже помнил, где тот самый коридор, из которого морские разведчики объявились в штольне. Ворчливая мыслишка копошилась: «Вот и все, ребята, можно вас поздравить, вы заблудились…» Самое противное, что этот коридор мог уже остаться в тылу, а значит, в обозримом будущем они упрутся в закрытые противоатомные двери! Способность к ориентированию на местности в запутанных условиях подземелья не работала! «Ой, не знаю, где мы тут, ой, не знаю…» — аналогично бормотал приходящий в себя солдатик, который уж точно не помнил, где он колобродил больше суток…
Они стояли у подозрительного проема в левой стене, полагаясь, что интуиция им поможет. Но шестое чувство устранялось от дел. Утверждение, что все дороги ведут в Рим, выглядело сомнительным.
— Нужно сворачивать, — решился Глеб. — Не будем искушать судьбу на открытом месте. Если что, вернемся.
И только он это сказал, как неподалеку что-то загремело, и из стены метрах в пятнадцати правее выстрелил концентрированный пучок света! Вероятно, там был подобный коридор, по которому и двигались люди с грузом, но ощущение было такое, что этот пучок ударил прямо из стены! Сдавленно ахнул солдатик, которому мгновенно зажали рот и зашвырнули в ближайший коридор. Спецназовцы запрыгивали в темноту по одному. И только Глеб влетел последним, как из норы полез народ… Они лежали во мраке, вжавшись в залитый цементом пол, смотрели, как мимо них проходят крепко сбитые господа быковатого вида с пистолетами-пулеметами на боку — в коротких куртках, вязаных свитерах (геологи, блин), в добротных «военизированных» ботинках. Настороженные, чуткие, готовые к бою. Очевидно, проскочила информация, что, помимо беглого украинского солдатика, по объекту шныряют нежелательные элементы, объясняться с которыми можно лишь языком огнестрельного оружия. Они не заходили в примыкающие помещения, шли по центральному коридору — вразброд, одни с фонарями, другие без. Скрипнула цементная крошка у Глеба над ухом, палец напрягся, обнял спусковой крючок… Грузный силуэт объявился у левого косяка, мужчина двигался с хрустом, тяжело переставляя ноги. Сиплое дыхание, простудное покашливание. Слава богу, что без фонаря! Именно это и спасло ему жизнь, а спецназовцам даровало несколько минут спокойной жизни. Мужчина притормозил, уставился в темноту, из которой на него таращились четыре пары глаз и три ствола, немного подумал и как-то нехотя тронулся дальше. Это был лишь авангард отряда. За первой волной шла тяжелая «артиллерия». Оглашая пространство сиплым дыханием, группа здоровяков толкала тележку «обыкновенную», на которой лежала горка громоздких баллонов. За «артиллерией» двое волокли по полу мотки кабелей. Замыкали растянувшееся шествие трое автоматчиков — помимо фонарей на головах, они имели фонари на ствольных коробках автоматов и прицелы, оснащенные лазерными указателями. Один из проходящих бегло осветил боковой коридор, но в зоне света уже никого не было — люди отползли, растворились в темноте. Донеслось замогильное ворчание:
— Все о-кей, Ингвалд, будем через десять минут. Прием… Вот черт… этого не может быть… Я понял, Ингвалд, мы их не пропустим. Я оставлю троих в засаде. Есть еще тройка Роберта — они им точно перекроют дорогу…
Недолго тела троих парней пролежали в одиночестве! К чертям засады и неведомых «людей Роберта»! Спецназ прорвется даже через минное поле! Теперь они знали, куда идти. Это был тот самый коридор, который они потеряли. Оставалось лишь дождаться, пока удалится банда, затихнут лязг и скрежет. Перебежками — в соседнюю паттерну, а там уже можно включить фонари — пусть и встретят чужаков, те не сразу поймут, кто идет им навстречу. Знакомые коридоры! Десяток изгибов — и можно с наслаждением броситься в воды канала…
Люди сопели, наступали друг другу на пятки. Лида глухо отчитывала солдатика, отдавившего ей ноги, — неужели за четыре месяца в армейке так и не освоил бег по пересеченной местности?
— Слушай, шкет, а ты точно умеешь плавать? — засомневался Борька. — Учти, одно дело — проплыть от стены до стены, и совсем другое — не выныривая, до батопорта, а от него — в бухту. А если вынырнешь, тебя заметят и будут упражняться в меткости по твоей голове.
— А мы сами-то сможем столько проплыть под водой? — засомневалась Лида. — За аквалангами, я так понимаю, в связи с нехваткой времени мы переправляться на тот берег не будем? Да и куда на этого парня акваланг? Пока обучишь его, объяснишь, как пользоваться, наши милые «дети подземелья» со скуки помрут.
— Вы не сомневайтесь, я проплыву… — стучал зубами и задыхался солдат Антоха. — Я, может, и не умею плавать, но все равно проплыву… Вы даже не представляете, как домой хочется… Да я ради этого хоть час под водой просижу…
— Ох, не нравится мне это… — бурчала Лида. — Ох, не нравится… Придется на себе волочь этого карапуза…
— А те, кто не умеет плавать, кстати, гораздо лучше защищают свой корабль, — вспомнил не к месту Борька и рассмеялся. Потом заговорил серьезным тоном: — Командир, имеется тут у меня одна тактическая мыслишка. В центральной штольне этих чертей как будто бы не было, верно? В воде мы только время потеряем. Предлагаю с первого причала атаковать охрану на входе из бухты — подкрадемся незаметно, вырежем. Сколько их там? От силы трое-четверо, живо разберемся с этой публикой — и вплавь через бухту…
— Посмотрим, — ворчал Глеб. Он сделал знак, чтобы все остановились, а сам на цыпочках подкрался к очередному изгибу коридора. — Не забывайте, товарищи офицеры, что у этих чертей есть свои люди и в бухте, и на набережной, а также в Пыштовке — так что форсирование Калабановской бухты может вылиться в занятную и увлекательную процедуру… А теперь заткнулись все, мы не по Ялте дефилируем. Стоим на месте…
Эх, благие планы… Вот уж воистину глупость — не надежда, она не умирает! Глупый солдатик по инерции потопал вперед, и Глеб даже не заметил, когда тот просочился мимо него! Ведь сказано же русским матом — стоим на месте! Он вывалился за угол — и застыл, как суслик в свете фар, когда ему в лицо ударил плотный луч света! Оторопели все, а солдатик — больше всех! Посерела веснушчатая физиономия, спутанные волосы восстали дыбом.
— Назад!!! — прорычал Глеб, бросаясь к парню. Куда там! Враги, подкараулившие их в коридоре, открыли ураганный огонь! Парень затрясся, словно сверху его дергали за веревочки, свалился как подкошенный, а пули продолжали колотиться в стены, отваливая куски штукатурки, выли в закоулках коридора. Глеб вкатился обратно — в легком шоке, смерть конкретно лизнула в лоб. Кто-то схватил его за ноги, оттаскивал — какого черта, он пока и сам способен передвигаться! А за углом уже не стреляли, но что-то там происходило, люди шумно выясняли отношения. Поторопились, конечно, могли бы и покрупнее урон нанести. Глеб ползком подался вперед, выставил руку с автоматом за угол, полоснул, не глядя. Автоматик легкий, можно и одной рукой сладить. Противник помалкивал, что было, в общем-то, разумно. Воевали не с дилетантами. Отброшенная рука рядового Антохи Полипчука была совсем рядом. Он подался вперед, схватил ее за запястье, а товарищи вцепились ему в лодыжки и в мгновение ока заволокли обоих в мертвую зону. Противник спохватился, выплюнул несколько очередей, но ущерба не нанес. Дрожащий луч прыгал по окаменевшей физиономии рядового, по распахнутым глазам, в которых поблескивали мутные льдинки. Эх, Антоха, недолго же ты прожил с надеждой…
— Пипец, — убитым голосом подытожил Борька. — Подкралась толстая полярная лисичка…
— Жалко глупого, — шмыгнула носом Лида. — Даже пообщаться с дурнем толком не удалось. Теперь в его жизни наступают большие изменения…
— Глеб, дай ручной фонарь, — встрепенулся Борька. — Нужно выбираться отсюда. Держу пари, что не позднее чем через минуту нам ударят в спину основные силы банды.
— Зачем тебе фонарь? А твой где? — заволновался Дымов.
— Много вопросов, Глеб. Потерял я свой, пропил, какая тебе разница? — Глеб почувствовал, как Борька выхватывает у него из чехла на поясе фонарь. И каким только местом спецназовцы не думают в критических ситуациях! Но порой спасает самый неожиданный ход. Борька шустро метнулся к повороту, рухнув на колени, включил фонарь и запустил его, вращая, по полу в направлении противника.
— Держите, суки! — выкрикнул он. — Не подавитесь!
Что в подобной ситуации должен думать противник? В последнюю очередь, что это блеф. Катящаяся иллюминирующая граната? Не бывает таких, но он об этом даже не вспомнит. Тревожные крики порвали спертый воздух. А Борька уже вываливался за угол, перекатился, выпустил длинную очередь из «Кипариса» и снова откатился в сторону. Глеб уже летел ему на подмогу, предварительно выключив фонарь на лбу. Отбился от противоположной стены, отлетел к правой, миновав перезаряжающего Караванова, стал долбить короткими отсечками, не видя цели, а потому стремясь «обилетить» побольше желающих. Он не чувствовал страха, только злость. Злость, конечно, плохой советчик, но какой хороший помощник! Перед ним мельтешили какие-то огоньки, истошно кричали люди, которых удалось привести в замешательство. Кто-то кинулся прочь, но закричал от боли, когда комочки свинца вгрызлись в спину. Боеприпасы в магазине закончились мигом, он откатился в сторону, принялся лихорадочно перезаряжать. И снова Борька загремел над ухом. Еще один сдавленный крик… Щелчок, затвор, и вновь автоматик затрясся у Глеба в руках. Неприятель уже не огрызался, спасал свою шкуру. Но шансов у него не было. Разлетелся фонарь, закрепленный на лбу — было бы странно, если пуля, угодив в фонарь, не зацепила бы голову. Боец противника с шумом ухнул на пол. Кажется, разобрались с «людьми Роберта»…
— Все целы? — гаркнул Глеб, включая «звезду» во лбу.
— Угу, — проворчала Лида, выбираясь потихоньку из-за угла.
— И даже пытаемся улыбаться, — прохрипел Борька. — Правда, получается не совсем уверенно…
— Тогда пошли, пошли, — заторопил Глеб и первым помчался вперед, лавируя от стены к стене, запинаясь о какие-то плесневелые трубы. Троих они уделали качественно — один еще шевелился, изрыгая пену, другие были неподвижны, как сфинксы. Некогда разглядывать, штурвал на себя и вперед… Он словно чувствовал, что в их распоряжении остается критически мало времени! Их уже догоняли! Рваная пальба за спиной — и очень мило, что пуля не летает за угол!
— Глеб, догоняют!!! — истошно завопила Лида, замыкающая растянувшуюся цепочку.
— Да уж, — бормотал Борька севшим голосом. — Хотели как лучше, а получилось как веселее…
— Уходите! — кричала Лида. — Я прикрою! Я их задержу!!! — Она уже подкрадывалась гусиными шажками к обглоданному косяку, за которым творилось черт знает что: топали бандиты, не щадя патронов и голосовых связок.
— Я тебе прикрою! Я тебе задержу!!! — ахнул Глеб, помчался обратно, схватил девушку под локоть и поволок за собой, ошарашенную, сопротивляющуюся, потом хорошенько толкнул, отправив вдоль по коридору. — Вперед, Лидок, и не оглядываться, героическая ты наша!!! А то уволю к чертовой матери с флота!!!
Кажется, она бежала — не очень быстро, разобиженная, постоянно озиралась. А Глеб с Борькой пятились плечом к плечу, готовые палить, как только из-за угла повалит нечисть.
— Твою-то мать, — бормотал Борька. — Два месяца с копейками до конца света остается, Глеб, неужто не дотянем? Ну, уж хренушки, должны дотянуть, посмотреть на это чудо…
Очередная троица выбежала из-за угла — ну, не знали мужики, что их уже ждут. Опомниться не успели, их повалили в два ствола. Потому и не кусают! Бандиты падали с криками, роняя оружие, одного отбросило к стене, он разбросал руки, словно распятый Христос, в таком библейском виде и сполз на пол с миной великомученика. Как же быстро кончаются патроны! Осталось по последнему рожку в подсумках. Пока выхватывали, из-за угла выпрыгнул еще один — лысоватый, с пафосной физиономией, вскинул автомат, но Глеб уже валился на пол, уже схватил первую попавшуюся трубу — проржавела насквозь, практически ничего не весила — метнул ее, как копье, чуть не вырвав руку из сустава. Труба ударила автоматчика в грудь, повалила, разбив пару ребер. Он корчился, тщась нащупать автомат…
— Ни хрена, ты даешь, командир… — восхищенно бормотал Борька, забивая магазин в гнездо. — Как это так?
— Не знаю, — чистосердечно признался Глеб. — В бильярд играю хорошо…
Они помчались прочь, решив не дожидаться прибытия девятого вала. Неужели опоздали?! Слишком длинный отрезок коридора, некуда спрятаться! А за спиной уже ругались нехорошими словами, уже налаживали стволы.
— Мужики, ложись!!! — задорно проорала Лида, убежавшая вперед и окопавшаяся за ближайшим поворотом.
Они свалились, не переспрашивая. Пули засвистели над головой, и снова в тылу кто-то падал, беспорядочно стрелял, пытался увернуться от пуль. Молодец, Лидок! Даже отступая, спецназ не отдавал инициативу противнику! Надолго ли? — в этом плане Глеб был отчаянным пессимистом.
— Мужики, вперед! — выпалила Лида, и они помчались на ее зов, вбегали за угол, отскакивая от противоположной стены — иначе было невозможно, законы физики, как правило, работают. Когда же, наконец, канал? Они летели, как на гонках — слава богу, нашлемные фонари пока работали. Запинались о бесполезный металлический хлам. Мелькали сырые стены в потеках жижи и пятнах ржавчины, сползающей с труб. И снова топали за спиной демоны подземного мира, настигали. Теперь они не тратили бездумно боеприпасы, решили посоперничать в скорости. Парни тоже были сильными и выносливыми. Их гнала злость, стремление поквитаться за товарищей. Почему так вышло, что они уже догоняли физически подготовленных спецназовцев? «Да кто они такие?» — с отчаянием думал Глеб, проходя повороты и подталкивая коллег, которые могли бы бежать и быстрее! Он не сомневался, что эти парни когда-то были связаны с силовыми структурами — бывшие менты, чекисты, военные. Но какого государства? Россия, Украина, Белоруссия? С бора по сосенке? Кто такие Ингвалд и Штайнер?
Они едва успели свернуть, как за спиной разразилась зверская пальба! Патронов практически не оставалось (во всяком случае, у Глеба), а перед глазами пустое пространство — какой-то бесконечный проход, над головой извивы чугунных труб, имеются проемы влево и вправо, но это же готовая западня! Значит, нужно поднажать, не отчаиваться…
— Глеб, уходите, я их задержу! — пробился через звон в ушах хриплый вопль Караванова. Горячий пот застилал глаза, голова разрывалась в клочья, он поначалу не понял, к чему относится этот призыв. Пролетел по инерции метров двадцать и встал как вкопанный, завертелся. Бетонные стены разгонялись, кружились в жутковатой карусели — словно кто-то нажимал на ручку юлы, и она вертелась все быстрее… И этот туда же!
— Караванов, отставить! — взревел он.
— Уходите, мать вашу!!! — со злобой выкрикнул Борька, открывая огонь. — Прорвемся, Глеб, не трусь, уводи Лидуньку, все в порядке будет, у нее же скоро свадьба! — Борька расхохотался каким-то дьявольским смехом. — Мы еще привезем из этой поездки сувениры на память!.. Да уходи же, достал! Не бойся за меня, командир, я умирать не собираюсь!!!
И то ли последние слова подстегнули, то ли что — за спиной надрывался автомат, все ходило ходуном, тряслись стены, роняя остатки штукатурки, а он помчался дальше, рыча от отчаяния и безысходности. Как же, не собирается он умирать… Да кто его спрашивать будет! Фонарь на голове по-прежнему работал, хотя он устал уже биться головой о стены. Он догонял Лиду — а девица уже разбила свой фонарь, бежала медленно, прихрамывая — подвернула ногу, суматошно орала на бегу (эхолокацию применяла?).
— Ты в порядке? — поймал он ее руку.
— Ох, не спрашивай, Глеб… — Она схватилась за стену и вдруг закричала от продирающей боли — поврежденная нога подвернулась окончательно. Она ушла бы в штопор, если бы он не подхватил ее за талию.
— Глеб, оставь меня, уходи… — вяло бормотала Лида. — Ни к чему нам всем пропадать… Нужно остановить банду, а как ее остановить, если мы все пропадем?…
Он не мог пойти на такое! Боевое братство и пресловутое «сам погибай, а товарища выручай» — пусть банальность, но оно в крови, он так воспитан! Логика и благоразумие неуместны! Не дождется! Он перехватил стонущую девушку, грубовато взвалил на плечо… И вдруг похолодел. Борька уже не стрелял! С тыла надвигался неприятель — бандиты зычно топали бутсами, они уже преодолели точку, с которой оборонялся Борька. Но стрельба в той местности продолжалась — какая-то непонятная, рваная. К черту стрельбу! Через мгновение двое спецназовцев будут застигнуты фонарями врасплох! Но это не всё! По фронту тоже перекликались люди, бежали трое или четверо, блики от фонарей уже метались по стенам… Момент истины, пропади он пропадом! Глеб в отчаянии завертелся с «грузом» на плече, вскинул автомат одной рукой, выплюнул в темноту остатки боезапаса, чтобы хоть на пару секунд задержать победное шествие неприятеля. Вскинул голову к потолку… А там над головой, на высоте примерно двух с половиной метров, тянулись мощные спаренные трубы диаметром порядка сорока сантиметров каждая. Похоже, они держались прочно и не упирались в потолок — последний был выше, между потолком и трубами сохранялся зазор порядка полуметра. Он не раздумывал — вскинул хрупкую девушку к потолку!
— Держись, Лидочек, за трубы, заползай на них, съежься там…
Она сообразила, что он хочет, вцепилась в трубы всеми конечностями, включая больную, вскарабкалась на них, вытянулась, прижалась… А он уже метался. Впереди проем, до него несколько шагов. Девяносто процентов, что это замкнутое помещение, говоря иначе, западня. Да и ладно. Главное, что он отвлечет внимание от девушки, у которой действительно скоро свадьба! Он успел допрыгать до чернеющего проема, как демоны полезли со всех сторон! Взревели, обнаружив, что у проема мнется добыча, кто-то крикнул: «Не стрелять!» — что в принципе не вызвало возражений со стороны Глеба. Он сделал вид, что замешкался в проеме, проорал в темноту: «Наташка, убегай, я прикрою, у меня еще осталась граната!» — и рванул туда сам — буквально перед тем, как на него набросились…
А вот подобного сюрприза майор Дымов не ожидал. Приятно, конечно, что это не комната с четырьмя стенами… Освещаемое пространство распадалось на рваные сегменты, фильтровентиляционная камера, жестяной короб, торчащий из бетонной стены — вроде поглотителя запахов, которые устанавливают над кухонными плитами. Под ним — проход, но чтобы до него добраться, нужно поскользнуться на ступенях, прокатиться по скользкой цементной заливке, хорошенько треснуться пяткой, мягким местом, «твердым» местом головы… И самое поразительное, что после всех этих злоключений его фонарь, практически вросший в череп, продолжал работать! Он подскочил, но поскользнулся и въехал в один из металлических столбиков, подпирающих несуразную жестяную конструкцию (вероятно, один из элементов разветвленной вентиляционной системы). Столбик покачнулся, он окончательно «обессилел» от старости. Дрожь прошла по коробу, заскрежетали расползающиеся сварные швы. Он в отчаянии обернулся. Мужики с решительными минами уже топали по каменному склепу, подбегали к лестнице, прыгали вниз… И тут он навалился всем весом на хлипкий столбик, пнул по второму! Подломились обе «ноги», и ржавая конструкция стала разрушаться, рассыпаться на куски, проседать, устремилась вниз под силой тяжести! Глеб, согнувшись в три погибели, нырнул в проем. А когда первые двое преследователей спрыгнули с каменных ступеней и по инерции не смогли остановиться, им на головы повалилось все это ржавое несчастье! Они ревели от страха и боли, короб сбил их с ног, кромсал, ломал, резал, они орали, как оглашенные…
Их крики делались глуше. Внезапная фора была так кстати! Пока еще разберут завал, продолжат преследование… Глеб на четвереньках удалялся прочь, прыгал, как кузнечик, настороженно подмечая, что пространство вокруг него сужается, он угодил в вентиляционную шахту. Жестяные стены, пол под руками и ногами как-то подозрительно прогибается. Но он упорно стремился вперед, забирая то влево, то вправо. Он прополз, наверное, метров тридцать, когда за спиной разразилась суматошная стрельба! Злодеи сообразили, что их провели, и тупо поливали огнем вентиляционный мостик. А то, что это мостик, Глеб убедился достаточно быстро. Затрещал, начал проседать алюминиевый короб. Лопнул шов, за ним другой. Пространство, по которому он полз, теряло положение покоя в установившейся на десятилетия системе координат. Малейшее беспокойство, вывод из равновесия, потеря связующего элемента — и вентиляционный ствол, соединяющий объекты инфраструктуры, начал распадаться на составляющие… Предстояло познать чувство полета. «А почему бы мне не выключить фонарь?» — подумал Глеб, отыскал трясущейся рукой переключатель на компактном устройстве, соединенном с головой резиновой «уздой». Схватиться было не за что — он успел подумать, что лучше смерть, чем перелом позвоночника, как, болтая ногами, не в силах сгруппироваться, полетел вниз и бултыхнулся в воду!
Много позднее он сообразил, что угодил в один из малых каналов, опутывающих объект. Фактически это была небольшая «Венеция» — каналы прорезали тело горы, вели к ремонтным цехам, к многочисленным докам и пирсам, складским помещениям. Подводные лодки проекта 613 и 633 пройти по этим каналам, разумеется, не могли, «судоходство» на них практиковали маломерные суденышки, в том числе плавучий «мастер по ремонту», спроектированный специально для здешних артерий. То, что с ним произошло, было как обухом по голове! Меньше всего он рассчитывал оказаться в родной стихии. Вода был холодная, до дна он не достал, хотя погрузился достаточно глубоко. Надо пользоваться, ведь в этой стихии он… как рыба в воде! Но, к сожалению, дикая усталость не дала майору развернуться. Он вынырнул с чугунной головой, в давящей темноте — такое ощущение, что глаза лопнули! Наткнулся на тонущий фрагмент воздуховода — тот потянул его за собой, вцепился в гидрокостюм, вырвав клок прорезиненной ткани. Он снова ушел под воду, отдирал от себя прилипчивую конструкцию, насилу это сделал, поплыл, не выныривая, чтобы побыстрее удалиться из зоны обвала. А когда всплыл, не чувствовал ни рук, ни ног. Он подался в сторону, потом в другую, ухватился за обглоданный край причала, передохнул. Где-то наверху кричали люди, грозно разорялся сочный баритон. Остатки разума подсказали, что на сушу лучше не выбираться. Он собрался с силами и поплыл вдоль стенки желоба канала, касаясь ее ногой, чтобы имелся хоть какой-то ориентир.
И плыл, пока не покинули силы. Над головой нависло что-то массивное, либо мостик, либо трубопровод — он не видел, но чувствовал. Силы оставили. Он зацепился за берег обеими руками, сделал передышку. Упрекнул себя, что не к лицу бывалому разведчику не найти сил, чтобы забросить ногу. Он сделал это, отполз от кромки воды, свернулся калачиком — и мигом отлетел в страну паршивых снов…
Пробуждение было страшнее мексиканской тюрьмы (а эта штука посильнее ада). Какая-то писклявая тварь пробежала по ноге, Глеб очнулся и затосковал. Хуже нет, чем просыпаться в кромешной темноте. Памяти он не лишился, но лучше бы сделал это! Гидрокостюм уже высох, с холодом он справился, сделав несколько разогревающих движений. Как долго он проспал? Вскинул руку с часами — надежными, как титановая болванка: светящиеся стрелки изображали практически четыре часа. Чего четыре часа? Близится утро? Вечер? Тот же день или уже следующий? «Ориентир» в организме помалкивал, что случалось с ним нечасто. Да и правильно, время суток на «Объекте 623 ГТУ» не имеет значения, если ты, конечно, здесь не работаешь. Почему бы не попробовать включить фонарь? Он перевел переключатель на штуковине, прочно въевшейся в голову, особо ни на что не надеясь. И снова был приятно удивлен, когда зажглась звезда во лбу, озарив пространство хиленьким желтоватым светом. Жизнь в аккумуляторе едва теплилась. Над ним действительно завис мощный арочный трубопровод, составленный из десятка толстостенных стальных труб. В шаге поблескивала водная гладь — ширина канала от силы метра четыре. Виднелся край бетонного причала, на котором до сих пор возвышались раскуроченные контейнеры. Все прочее оставалось за кадром. Стояла тишина, ее нарушало лишь попискивание грызунов в щелях и трещинах. Очевидно, он спал беспокойно, раз его до сих пор не съели…
Он выключил фонарь, нужно экономить. Откинул голову, собираясь с мыслями. Сколько он здесь провалялся, неизвестно. Солдат Антоха Полипчук погиб. Борька Караванов, по всей видимости, тоже погиб. Неизвестно, что с Лидой. Допустим, ее не нашли, куда она со своей подвернутой ногой? И где искать ее в этом городе агрессивных привидений? Несколько минут Глеба душили слезы, но он справился. Мужчины не плачут. Принялся суммировать «активы». Он жив, способен передвигаться. От воспаления легких на холодном бетоне Бог его, кажется, уберег. Спусковой механизм в специальном подводном пистолете был безнадежно испорчен — он где-то хорошенько его ударил. В активе остался нож «Катран» — грозное оружие аквалангиста, часы и больная голова, в сжатые сроки обязанная что-то изобрести. Не мешало бы еще чего-нибудь погрызть. И выпить пару литров воды, пока не наступило обезвоживание и не загорелось горло от непосильного сушняка.
Канал под боком был неплохой палочкой-выручалочкой. В отличие от запутанных сухопутных переходов любая водная артерия под горой Каурус выводит в центральную водную штольню. Куда ни поплывешь — все равно окажешься в большом канале. Мысленно содрогнувшись, он сполз в воду и поплыл, прижимаясь к берегу. В окрестностях было тихо. Он активировал освещение на свой страх и риск — в случае опасности всегда есть возможность отсидеться на дне. Мимо проплывали обросшие плесенью причалы, проржавевшие, взломанные мародерами контейнеры. Над головой тянулся арочный свод, с которого свешивались обрывки проводов, изломанные трубы, чугунные вентильные устройства. Он плыл достаточно быстро, предпочитая не любоваться местными красотами. Сомнительно, что малые каналы находились под неусыпной охраной — у бандитов не хватило бы людей, они и так потеряли не менее десятка. Он заплыл в глухой тоннель, мысленно поздравив себя с надвигающейся клаустрофобией, одолел его бодрыми саженками, а когда обнаружил, что пространство впереди расширяется, прикрутил до минимума освещение и приготовился к неожиданностям. Но ничего не происходило. Ни голосов, ни криков, ни ощущения надвигающейся опасности. Голубоватое свечение в основном канале (возможно, отблески далекой сварки) тоже отсутствовало. Он выплыл в центральную штольню, и сразу все встало на свои места. Он находился в средней части канала. Напротив, на правом берегу, — ремонтные цеха, доки, справа — вход из Калабановской бухты, слева — ворота, через которые отремонтированные и оснащенные субмарины в подводном положении выходили в море. Он подался направо, к выходу, выключив фонарь — тот начинал подозрительно мигать, недобрый знак. Все достаточно просто. Теперь его ничто не остановит! Триста метров до бухты, там он поднырнет, а всплывет далеко, и никакая сволочь его уже не остановит! Он плыл по темноте, прижимаясь к правому берегу, стараясь сильно не плескаться. Тишина вокруг. Темнота уже не казалась абсолютной, из мрака выплывали белесые очертания. Вереница мощных колонн по левую руку — он двигался мимо сухого дока. Раздвижные подводные ворота «местного значения», в нише за ними были спрятаны акваланги. Вырисовывался арочный мост над головой — связующая ниточка между берегами. Справа, за узкой «пешеходной дорожкой» — злополучный коридор, хитроумно связанный с арсенальной штольней. Слева — оружейная штольня, где было обнаружено массовое «захоронение» украинских солдат. До выхода в бухту оставалось не больше ста метров. Он невольно ускорился, чувствуя волнение. Почему в подземелье такая кладбищенская тишина? Все внутри? Занимаются сварочными работами, ищут выжившего майора спецназа — что там у них еще по плану? Или закончили свои дела и уже покинули объект, пока майор изволил сладко спать? Вероятность второго имелась, но почему-то он в нее не верил. Банда обосновалась на объекте всерьез и надолго. И ничего ведь не боятся! Настолько качественная «крыша»?
Волнение усиливалось по мере приближения к выходу. Людей поблизости не было, он поплыл размашистыми гребками, уже готовясь поднырнуть, чтобы под водой разминуться с часовыми. Сгустилась темнота, а по-хорошему должно быть ровно наоборот. Допустим, он не в курсе текущего времени суток. Но в пятом часу вечера еще светло, в пятом часу утра — предутренняя серость, какие-то звезды на небе, а если небо затянули тучи (что вряд ли), все равно должна сохраняться какая-то видимость… Но, хоть ты тресни, он ничего не видел! Он чувствовал, что впереди выход, тот уже близко, двадцать метров, десять, восемь… Но перед глазами царила полная муть, глухой светонепроницаемый экран. К черту ощущения, он многое пережил за последние сутки, вот и чудится невесть что. Он должен вырваться! Он нырнул, подался на глубину и вперед, сильными гребками раздвигая водные пласты.
И чуть в лепешку не разбился, наткнувшись на неодолимую стальную преграду!
Лоб горел, искры сыпались из глаз, как из сварочного аппарата. Пуская пузыри, он пулей устремился вверх, вынырнул, хватая воздух. Что за дьявол? Первая мысль — наткнулся на затонувшее в проеме судно. Ага, такая правдоподобная идея — особенно учитывая то, что несколькими часами ранее никакого потонувшего судна в помине не было. Откуда бы оно взялось? Ладно, он может проплыть и по поверхности… Глеб развернулся… и вторично чуть не раскурочил свой череп, наткнувшись на монолитный барьер! Это уже чересчур. То он падает непонятно откуда, то он бьется, непонятно обо что… Хорошо хоть догадался сместить фонарь на макушку! Превозмогая боль в голове и руках, он начал шарить перед собой. Преграда была везде — и слева, и справа — и тянулась, похоже, до самого потолка. Стальная, мощная, неодолимая. Ей-богу, не смешно. Он нырнул, отправился вниз, шаря руками по стене. Не может быть, повсюду была стена! Ему хватило дыхалки, чтобы опуститься на восьмиметровую глубину и удостовериться, что стальная глыба покоится на самом дне и под ней не пролезть! Чертовщина какая-то, и откуда что берется? Он кинулся обратно с раздувающейся головой, вынырнул, развернул фонарь и включил. Он должен все видеть собственными глазами!
То, что он увидел, оптимизма не внушало. Восьмиметровый проход в центральную штольню целиком перегораживала огромная стальная махина — ворота на плавучем батопорте! Обросшие тиной, в живописных разводах коррозии, но такие убедительные, что мороз по коже! Он не мог поверить своим глазам. Эти ворота практически двадцать лет были задвинуты в тело горы, и ничто уже не могло их оживить. Неужели кто-то смазал, отремонтировал, реанимировал генератор в заброшенном машинном зале, приводящий в действие эту штуку? Но это же физически нереально! Здесь все умерло, обросло тленом, ржавчиной, забвением!
Или он снова что-то не понимает?
Пары минут ему хватило убедиться, что он уперся именно в то, во что уперся. Во внутренности стальной махины накачали воздух, и она всплыла на плавучих конструкциях. После этого заработал червячный механизм, ворота выбрались из уготованного им историей гнезда и перегородили канал. При этом сомнительно, что из Пыштовки данное событие могли зафиксировать, поскольку ворота расположены в глубокой нише, нужно в нее заплыть, а это сделать не позволит охрана…
Несколько минут он осмысливал произошедшее и не мог смириться с мыслью, что оказался в западне. «Вторые ворота!» — осенило Глеба. Шестьсот метров, если пробежаться берегом канала! Практически рядом. Можно и доплыть, но что-то он уже наплавался…
Он помчался на цыпочках правым берегом, упустив из вида от волнения, что может попасть в засаду, что с минуты на минуту разрядится фонарь, что спешить ему в принципе некуда. Он бежал по вздыбленному причалу, мимо сухого дока, каких-то разложившихся контейнеров и железных коробов, мчался краем ремонтных цехов и постов технического контроля, мимо слесарных, сварочных и токарных участков, колонн портальных кранов, перелезал через «бассейны» в бетонном полу, из которых торчали клыки арматуры…
И еще до подлета к финишу заскрежетал зубами — он уперся в аналогичный батопорт, загородивший проход! Но он должен был удостовериться на сто процентов. Он с разбега нырнул в стоячую соленую воду, извивался, пока не достиг дна, ползал по дну, как гусеница, выискивая неровности, выломанные участки, через которые можно было бы выбраться на волю…
Умотанный до основания, он вылез из канала, уселся на причал, свесив ножки, приказал себе успокоиться и принялся обдумывать сложившуюся ситуацию. Под потолком над воротами красовался облезлый плакат «Счастливого плавания!». Издеваются?! Да, он в западне, но что это должно означать в принципе — для людей, что занимаются на базе своими темными делами? Бандиты отремонтировали оба батопорта исключительно для того, чтобы не выпустить на свободу беглого майора российского спецназа? Не много ли чести? Как бы ни льстило, но причина заключалась в другом. Ворота отремонтировали заранее — и явно с привлечением людей, которые в стародавние времена их обслуживали. Зачем? Много денег, усилий, но ладно — если надо, то что не сделаешь. Но зачем?! Чем они тут занимаются? Да, он должен выполнить задание, должен отомстить за павших и спасти выживших, но, помимо этого, чисто по-человечески любопытно: какого хрена здесь происходит??? Насколько верна гипотеза Борьки о заныканном двадцать лет назад оружии массового поражения? Он старательно шевелил извилинами. Он остался один, но жив, сравнительно здоров, относительно цел и зол, как стая пиратов, ломанувших по ошибке фрегат с углем, а не с золотом! Сомнений нет, что с объекта существуют иные выходы (во всяком случае, существовали). Но он не в курсе, где они находятся. А искать самостоятельно — так же продуктивно, как покупать лотерейные билеты в надежде выиграть миллион. Лучше не пытаться — потеря времени и энергии, а рассчитывать на везучесть — очень умно. Прежде всего он должен обрести информацию! А потом уж предпринимать какие-то действия, пакостить бандитам, искать товарищей — живых или мертвых. Он должен добыть оружие. Он должен добыть «языка». Эти твари даже не догадываются, как они разозлили офицера морской разведки!
Теперь он безошибочно знал дорогу в арсенальную штольню. Мог пройти ее с закрытыми глазами. Спустя пятнадцать минут еле различимый во мраке силуэт скользнул в проем злополучного коридора, преодолел прямое пространство и присел перед поворотом. В руке он держал идеально отточенный нож, способный перерезать горло даже бегемоту. Несколько минут он тихо высиживал, набираясь терпения. Важнейшее качество разведчика — уметь терпеть. Сидеть в засаде, сохранять неподвижность, никакой нервозности — хоть сутки, хоть двое, а после этого нанести удар или произвести выстрел, если ты выбрал стезю снайпера. По его глубокому разумению, после всего, что было, после многочисленных жертв, бандиты должны утроить бдительность. Или поступить умно — оставить засаду в парочке помещений, выходящих в коридор. Но только в том случае, если они не сомневаются, что настырный беглец осмелится наступить на те же грабли. Но в этом они не уверены. А также не знают, выжил ли он…
Он в третий раз короткими перемещениями осваивал извилистый проход. Фиксировал обстановку севшим светом, перебегал, прислушивался, готовился к новому броску. Он знал, что почувствует засаду, — нервы натянуты, обнажены, интуиция бдит, как часовой на вышке… Он тоскливо полюбовался на спаренные трубы, на которые забросил Лиду. По понятным причинам девушки там уже не было. Он исследовал пол, не нашел ничего, указывающего на разыгравшуюся драму, представил, как бандиты с сальными шуточками стаскивают с «верхотуры» девушку — как челюскинца, ей-богу, с айсберга. Вздохнув, отправился дальше, с ужасом представляя, как сейчас споткнется о бренные Борькины останки. Но тела не было — вообще никаких мертвых тел в коридоре не лежало. Всех унесли — а ведь накосили они немало. Остались пятна крови — на полу, на стенах, даже на потолке блестели бурые разводы. Он медленно одолевал пространство, бывшее ареной боя, угрюмо поглядывал на кровь, на прошитые пулями стены. Присел зачем-то на корточки у трубы, которую лично использовал в качестве копья. Он свернул за угол и обнаружил, что тело Антохи тоже пропало. Похоже, здесь кому-то очень не хочется оставлять приметы своих злодеяний…
Он насторожился, уловив посторонний звук, жадно вытянул шею, обращаясь в АБСОЛЮТНЫЙ слух. Скрипнул камешек под ногой, донеслось глухое покашливание… И уже очерчивался в голове план первоочередных мероприятий! Идут навстречу, патруль, двое, трое или четверо, они примерно за двумя поворотами! Если он хочет чего-то добиться, то вопрос о бегстве лучше не поднимать. Свет от фонаря превращался в какое-то мглистое свечение, аккумулятор садился. Но он различил провал справа по курсу — отросток в очередной «параллельный мир», которых на этом объекте напридумывали столько… Он бросился вперед, прижимаясь к стене, чтобы не хрустеть крошкой, разбросанной по полу. Протиснулся за косяк, для порядка осветил помещение, не обнаружив в нем ничего любопытного, помимо вороха истлевшего тряпья, лабиринта труб и мощной вентиляционной решетки. Ладно, ему без разницы… Он прижался к косяку, стиснул рукоятку «Катрана», начал слушать.
Судя по шагам, шли трое. Особенно не таились, хотя и не сказать, что топали, как слоны. Уже близко. Похоже, что-то жевали. Умудрялись пить по ходу — было слышно, как они фыркают, отплевываются и срыгивают. Нормальное явление — война войной, а обед по расписанию. Это лишь для отдельных категорий военнослужащих, вроде майора Дымова, основное правило войны — не указ. «Последний раз едите, суки», — подумал он со злостью.
— Слушай, Керим, а этот парень точно скопытился? — вопрошал замыкающий шествие. — Уж больно ловок он был…
— Скопытился, не волнуйся. — Щелкнула зажигалка, идущий в голове колонны закурил, с шумом выпустил дым. — После такого не живут, уж поверь моему опыту. А если не подох, то точно все кости переломал, лежит где-нибудь, загибается… Слышь, Костян, воду передай, ты что, сука, один ее оприходовать собрался? Бурый, отбери у него…
— Держи, Керим… — проворчал тот, что двигался посередине. — Какую-то хреновую нам работенку подкинули, тебе не кажется? Мы им что, блин, кочегары? И нюхать эту гадость не нанимались…
— Приказы будем обсуждать, Бурый? — В голосе Керима звучала угроза. — Еще не понял, до чего доводит головотяпство? Сколько людей по дурости потеряли — ни о чем не говорит? Молись, дурище, что ты еще жив… Ладно, мужики, не напрягайтесь, там тележка, в топку спустим, бензином обольем, и пусть горит веселый пионерский костер…
«Тела украинских солдат собираются сжечь!» — ужаснулся Глеб. Вот твари! Они упорно заметают следы преступлений. Кто определит по кучке золы, что случилось с боевым подразделением украинской армии? Эта троица была уже в нескольких шагах, свет от фонарей метался по стенам. Они зевали, лениво волочили ноги, обсуждали свои насущные проблемы. Но Глеб не стал расслабляться. Потянуло табачным дымком. Мимо протащился, даже не глянув в проем, приземистый Керим. За спиной автомат, в руке литровая бутылка минералки. За ним сутулый Бурый с крючковатым носом. За Бурым — жилистый Костян в бейсболке задом наперед — самый молодой в компании. Керим вдруг поперхнулся минералкой, разразился мокрым кашлем. Хохотнул Бурый, стал стучать товарища по спине. Глеб выскользнул из проема, под шумок схватил Костяна за горло, стиснул так, что тот не мог даже захрипеть. Второй рукой — за ремень штанов, оторвал от пола — сила требовалась бычья, но с силой у рассерженного майора все было в порядке. Жертва извивалась, но ноги уже болтались в воздухе. Глеб отступил, втащил добычу в помещение, придушил еще сильнее и, надрывая жилы, пристроил на полу. Тот корчился, но апеллировать в свою защиту уже не мог.
— Костян, ты чего там возишься? — проворчал Бурый и обернулся, начал шарить фонарем по мраку коридора. — Ты где, Костян?
— Да тут я… — прохрипел Глеб. — Смотри, что нашел…
Бурый машинально подался обратно. Заглянул в проем, за которым царила непроглядная муть. Поколебавшись, сделал шаг. Глеб схватил его за горло, одновременно всадив клинок в живот и безжалостно провернув, разрывая внутренние ткани. Бурый сипло выпустил воздух, вздрогнул пару раз, обмяк. Попробовал бы что-нибудь возразить. Нет приема против «Катрана»… И снова потребовались мускульные усилия, чтобы бесшумно уложить его на пол, но все получилось. Керим к этому времени кончил кашлять и прервал поток ругательств, сыплющихся из него, как из рога изобилия. Хлебнул водички, сделал затяжку, вспомнил про фонарь, болтающийся на запястье.
— Эй, черти, вы куда делись, какого хрена вы там делаете? — пробормотал он, отступая и вращая головой, как филин. Глеб не стал дожидаться, пока он приблизится, метнулся из проема в коридор, посылая в атаку верный нож. Пить, курить и говорить бандит закончил одновременно. Захрипел, когда холодная сталь пропорола его практически насквозь, схватил Глеба за руку, принялся вытаскивать из себя чужеродный предмет, доставляющий столько неудобств! Глеб не стал возражать, выдернул клинок из тела, оторвав от себя чужую руку, стал дожидаться окончания процесса. Керим шатался, хватаясь за живот, беззвучно распахивал и закрывал рот, кровь потоком хлестала из горла. Он пошатнулся, оперся о стену, сползал, царапая ногтями шершавый бетон. Ноги дрожали, не выдерживая веса тела, подломились — он растянулся вдоль стены, затрясся в предсмертном ажиотаже, выражая хрипом все, что накопилось. Глеб схватил его за ноги и, обливаясь потом, затащил в мешок, бросил подальше от порога. Прислонился к косяку, перевел дыхание. Некогда отдыхать, весь в делах, заботах… В коридоре вроде тихо. Он включил фонарь, доживающий последние минуты. В мутном свете валялись трое парней, обливались кровью. Впрочем, только двое обливались, уже не жильцы. Глеб вооружился «Кипарисом», поместив его за спину. Избавлял покойников от гнета боеприпасов, расталкивал запасные рожки в гнезда подсумка — можно брать сколько влезет, эти двухрядные рожки такие легкие! Он вооружился до зубов, начал вытряхивать из ручного фонаря аккумуляторы — плоские батарейки в духе приснопамятной «Кроны» (у него в нашлемном фонаре такие же!). Неистребимы повадки рожденного в СССР: он машинально лизнул клеммы — и чуть не продырявил головой потолок! Обалденный бодрящий эффект! Отлично! Несколько манипуляций, и фонарь, с которым он уже сроднился, горел как новенький! Справедливое перераспределение материальных благ! У одного из мертвецов имелся за спиной компактный рюкзачок, и спустя минуту Глеб уже жадно хрустел ржаными хлебцами — запихивал их в рот по три штуки, давился, глотал, едва разжевывая, запивал остатками минеральной воды. Одновременно косился на придушенного Костяна, приходящего в себя. Тот щурился от яркого света, судорожно сглатывал, хватался за горло. А когда созрел до того, чтобы разразиться криком, он сел перед ним на колени, сжал горло обеими руками — и у парня слезы брызнули из глаз…
— Заруби на носу, приятель, второй раз повторять не буду… — Он сделал все возможное, чтобы голос звучал сурово и возвышенно. — Малейший писк — и ты приходишь в себя на сковородке в аду. Это не угроза — это будет. Твои товарищи мертвы, и ты окажешься там же. И не думай, что если ты продал душу дьяволу, то отныне становишься бессмертным. Понимаешь?
— Да, понимаю, не убивайте… — захрипел Костян. Он обливался испариной и слезами, безостановочно моргал, щурился, пытаясь разглядеть склонившегося над ним человека, изо лба которого изливался мощный электрический свет.
— Итак, запомни, Костян, это не викторина. На раздумывание ответа время не отводится. Кто вы такие, чем занимаетесь, на кого работаете? Вопросы простые, ответы тоже должны быть простыми и правдивыми. Я весь внимание, Костик, ты же хороший мальчик, понимаешь, что второго шанса не будет? Малейшее промедление, попытка увильнуть от правильного ответа — и вот этот нож, не задумываясь, режет твое горлышко… — Он надавил острием лезвия на трепещущий кадык, и струйка крови потекла по немытой шее невезучего боевика.
— Я все скажу, не убивайте… — задергался Костян. И вдруг произошло невероятное! Ошарашенный, умирающий от страха, с воровато бегающими глазами, он проявил неожиданную прыть — схватил обеими конечностями Глеба за руку, продавил запястье, и тот невольно выпустил нож! Одновременно боевик пустил в действие быструю на подъем ногу и врезал пяткой по копчику! Глеб взвыл от внезапной боли. Не ожидал! А этот шустрый пострел уже проворно выкатился из-под него, оттолкнул, побуксовал и метнулся к проему, вереща во все воронье горло:
— Помогите!!! Помогите!!!
Он так орал, что стены тряслись. Ни хрена себе таланты! Дьявол! Глеб растерялся — а ведь он всегда должен быть готовым к неожиданностям! Врешь, гад, не уйдешь! Тот запнулся на пороге, схватился за косяки, чтобы не упасть. Глеб швырнул нож — до чего же он зол, и прежде всего на самого себя! Лезвие вонзилось под лопатку, завибрировала рукоятка. Бандита вывернуло наизнанку, даже перед смертью он орал, как глашатай, вывалился в коридор, ползал на брюхе, вопил. Потом захлебнулся собственной рвотой, треснулся челюстью и затих. Трижды дьявол!!! Исполняясь самых скверных предчувствий, Глеб выпрыгнул в коридор с автоматом наперевес. Ну, так и есть! В глубине прохода кричали люди, топали тяжелыми подошвами, спеша на призывный вопль! Он заметался, поначалу не разобравшись, с какой стороны шум. Акустика хреновая, звуки распадаются, отражаются от препятствий не там, где нужно. Он втащил Костяна за ноги в помещение, отволок подальше от проема, бросил. Потом схватил за шиворот Керима, который валялся ближе всех к проходу, и его оттащил за косяк. Передернул затвор, прижался к стене, готовый прошить любого, кто полезет без разрешения…
Мимо него протопали четверо или пятеро. Они бежали к водному каналу, бряцая оружием. Кто-то сипло кричал в рацию, что в квадрате таком-то обнаружено проникновение извне, и пусть перекроют остальные проходы. Спасибо здешней акустике! Эти идиоты даже не поняли, где кричал их товарищ. Топот затихал, горячий пот заливал лицо, щипал глаза. «Ну, что ж, товарищ майор, для тебя имеются две новости, — подумал Глеб. — Одна хорошая, другая плохая. Хорошая, что тебя не заметили. А вторая — что ты снова в ловушке и теперь можешь идти лишь к арсенальной штольне, если не хочешь вступить в пререкания с группой разозленных товарищей».
И снова он мчался короткими перебежками. Пролетал какое-то пространство, тормозил, слушал. Кричали только сзади. Вот-вот казалось, что крики затухают, а теперь опять делались громче, злобнее, решительнее. Видимо, «группа товарищей» сообразила, что хватила лишку, и теперь возвращалась, осматривая по дороге попутные помещения. И вот разразились истеричными выкриками — нашли своих боевых товарищей! Значит, сейчас разделятся и рванут в разные стороны. Глеб ускорился, шире шаг, товарищ майор! В принципе, невзирая на текущие неудачи, он неплохо себя чувствовал. Перекусил чем бог послал, вооружен и опасен, фонарь работает без перебоев… Спустя минуту он уже скорчился за проемом, выводящим в арсенальную штольню, всматривался, напрягая глаза, в убегающий направо широкий тоннель, в котором они с товарищами уже были. Вторая попытка. Теперь он один. В глубинах штольни рябили огоньки, там что-то ворочалось, сновали тени. Нужно двигаться только в ту сторону, налево проход заказан — там он упрется в закрытые двери противоатомной защиты, и тогда крышка… Перекуривать тоже смысла не было — двое или трое топали у него за спиной и секунд через двадцать могли свалиться на шею.
Он выскользнул в тоннель штольни, заблаговременно выключив фонарь. Из темноты проступали рваные «барханы», остовы громоздких конструкций. Дорога относительно знакома. Минут за десять он доберется до ворот с охраной, а там присядет в укромный уголок и будет собирать информацию, попутно сея гадости, не забывая при этом, что они должны идти от души…
Он пробежал, пригнувшись, метров десять… и тут ему в глаза из темноты ударила длинная автоматная очередь!!! Спасла реакция — он рыбой метнулся в сторону, едва лишь забились первые сполохи, и ворох пуль промчался в удалении. Вот так поворот! Не успел он еще толком испугаться, оценить ситуацию, а уже закатывался за стальную горку, распростершуюся посреди цеха. «В засаде сидели! — ошпарило под темечком. — А узрели в темноте его не потому, что они кошки, а потому, что у них приборы ночного видения!» Как же он попал! Он привстал, стараясь не высовываться, и уловил в темноте, насыщенной пороховой гарью, сиплое дыхание. Противник подбирался — несколько штыков слева, несколько справа… Некогда сидеть и горевать! Он выпрыгнул из-за укрытия, прошив пространство короткой очередью, бросился в свой спасительный коридор. А оттуда уже лезли бандиты, оставшиеся у него за спиной. Они пока еще не вникли в ситуацию, слышали звон, да не знали, где он, светили по дурости фонарями. Ну, и идиоты! Он ударил на свет — и, откатываясь куда-то вбок, явственно слышал, как лопается стекло, распадаются огоньки, хрипит умирающий… Орали те, что его подкараулили (призывая товарищей уйти с линии огня), орали выбежавшие из коридора, а Глеб уже был у них за спинами и куда-то мчался прыжками, пользуясь замешательством и своевременным «экраном». Откатился к дальней стене, и когда пространство накрыла лавина огня, он уже лежал в каком-то углублении, закрыв голову руками.
Замешательство прошло, бандиты рассредоточились. Глеб мысленно расточал проклятья, осторожно высовывал голову. Единственное слабое утешение — бандиты не видели, где он спрятался. Но опять подползали, перебирались на корточках, прячась за складками местности, обменивались глухими репликами. Из глубин арсенальной штольни приближались огоньки — к воюющим прибывало подкрепление. Он вторично позволил заманить себя в ловушку! На этот раз еще качественнее! Вариантов не было — теперь ему оставалось ттолько отступать к закрытым воротам штольни. Вся надежда на примыкающие помещения и на то… что ворота могут быть и не закрыты — это ведь только предположение!
Но существует закон, что если неприятность может произойти, она обязательно произойдет! Он отползал, пока его не заметили. Поздно, заметили! Ударили в «четыре руки», забились огоньки, завьюжила смерть. Он снова валялся, прижавшись к полу, а чуть выдалось послабление, откатывался. Два прыжка вприсядку — за ржавую скособоченную конструкцию, имеющую ось с колесами. Шум справа, похоже, двое перебегали. Он ударил на звук и вроде не прогадал! Охающий звук, свалилось тело, громыхнув амуницией. Второй подался обратно в поисках укрытия. А Глеб усердно отползал, переждал, пока отгремит очередной свинцовый шторм, включил фонарь, чтобы не споткнуться, помчался молнией, перелетая через канавы в бетоне, железные болванки, похожие на коровьи лепешки, прогнившие трубы и истлевшие провода… Четыре секунды на бег, выключил фонарь и повалился — за долю мгновения до очередного огненного шквала! Так долго он не сможет играть в пятнашки со смертью! Бандиты снова подкрадывались, их было много (учитывая прибывшее подкрепление), приборов ночного видения на всех не хватало, поэтому многие пользовались фонарями. А Глеб за мгновения спринтерского бега отметил удручающую картину: ни слева, ни справа никаких боковых ответвлений, а впереди, в тридцати метрах, запертые ворота, способные выдержать атомный взрыв до ста килотонн! Он в западне! И уже не в какой-то там предположительной, а в конкретной, со всеми вытекающими. Последняя преграда — гора стального хлама в двух шагах от ворот — у правой стены… Шорох за спиной — подбирался кто-то смелый, зная, что он находится здесь. Да пошел он к той-то матери! Он поднялся, одновременно включая фонарь — и яркий свет плеснул бандиту в лицо, выводя из равновесия. Тот завалился боком, блеснула небритая харя, наполовину прикрытая прибором ночного видения с забавными выпуклыми линзами. «Офтальмолог» хренов! Он выстрелил в голову — и того отбросило, не лезь, когда не вхож в этот дом! И снова перебирал локтями, отползая к воротам, а над головой бесилась огненная свистопляска! Вашу дивизию! Неужели сдаваться придется? Так не хотелось последнюю пулю — себе! Он влетел за гору металлолома в стороне от ворот, выбил отстрелянный магазин, вставил новый. Высунул руку из-за «бруствера», опустошил по дуге рожок, вбил новый и его содержимое отправил вслед за первым. Ну, что ж, на пару минут такого «содержательного» боя его хватит. А дальше? Наступила оглушительная тишина. Загнанный в ловушку майор с отчаянием прислушивался. Боевики не стреляли, они подкрадывались, прятались за укрытиями. Судя по ощущениям, до плохих парней оставалось метров тридцать — тридцать пять. Они были везде — слева, справа, по центру. А ведь бросят гранату, и от Глеба Дымова места мокрого не останется. Пока еще рано, подползут поближе, могут бросить. Неужели у них гранатки завалящей не найдется?
Сердце тоскливо сжалось. Грудь колесом, бескозырку набекрень — и в последний решительный бой? Поторговаться, представив себя носителем интересующей бандитов информации? Ну, протянет еще чуток — они ведь не глупые? Он включил фонарь, осмотрелся… и сердце заныло, забилось, как двигатель, заведенный с толкача. Он обнаружил в шаге от себя рифленую крышку люка! Да ладно, там, поди, все проржавело, задубело, не откроется. Но верить в ангела-спасителя, который прилетит и заберет его отсюда — тоже не дело. Он подался к люку, ручка на месте, приварена на совесть. Эх, была не была! Он вскинул руку с автоматом, прошелся свинцом по всем прилегающим закоулкам, отбивая у противника охоту броситься в атаку немедленно. А те, похоже, собирались — сорвал такие планы, мерзавец! — злобно заорали, стали падать, отползать и открыли по горе железа бешеный огонь! Глебу на голову падали какие-то фланцевые муфты, куски листового железа, ржавые гайки, но он уже не обращал внимания. Грохот, учиненный оппонентами, был на руку. Он дернул крышку, прикладывая всю оставшуюся в его распоряжении мускульную тягу. Завыло ржавое железо, крышка вывалилась из створа вместе с крепежными петлями, едва не отдавив ему ногу. Он оттащил ее в сторону, рухнул на колени. Здравствуйте, бабушка! Под крышкой, на расстоянии полуметра, находилась еще одна! Даже не крышка, а решетка, сваренная из стальных прутьев. Там тоже имелись петли, ржавый, но не впечатляющий габаритами навесной замок. Тысяча чертей! Почему он такой невезучий?! Он уже чувствовал, как поднимают головы враги, уже напрягаются, чтобы броситься… Он спрыгнул на решетку — обрушился на нее всей массой! Обхватил покрепче автоматную рукоятку, чтобы разбить пулями замок. И тут вдруг что-то треснуло у него под ногами! Решетка прогнулась. И снова душераздирающий скрежет, екнуло сердце, и ком тошноты устремился в горло. Он в принципе представлял, что такое невесомость… Прогнулся профиль, в пазах которого покоилась решетка, с треском разлетелся сварной шов. Отлетела петля, за ней другая, хорошо, хоть не в голову! И с холодеющим сердцем он почувствовал, как устремляется вниз вместе с выломанной решеткой! Он падал, обдирая бока, плечи, по возможности прикрывал голову, потерял автомат… Он летел, набирая скорость, испытывая ни с чем не сравнимое чувство полета! Фонарь на голове работал! Мелькали перекрещенные балки, спящие «динозавры» между этажами — то ли моторы, то ли редукторы, то ли вентиляционные агрегаты… «И почему здесь со мной постоянно что-то происходит? — тоскливо думал Глеб. — То я падаю в канал, то бьюсь башкой о железный батопорт, то меня не держит крышка люка… Директор клуба из «Карнавальной ночи», который тоже куда-то проваливался, сдох бы от зависти!»
Он зацепился за стальную перемычку и перед самым падением сумел смягчить удар. Боль в суставах была жуткая, но, кажется, без переломов. «Не может быть!» — думал он с облегчением, привставая с отбитого бока. Фонарь сместился на висок, он толком ничего не видел. Он попал в какую-то шахту, стены которой были выложены кирпичом. Насилу поднялся, с тревогой подмечая, что «устаканился» на скользкой наклонной поверхности. Но то, что понял, было мало! Он не должен был подниматься! Проскользнула нога, он сделал попытку сохранить равновесие, но не помогло, он треснулся мягким местом. И в следующий миг оказался в наклонном жестяном желобе. Он ехал по нему вниз, как с горки! Вот только этого и не хватало! Засвистело в ушах, он попытался схватиться за края желоба, но взвыл от боли, ободрав в кровь пальцы — лучше бы и не пытался! Он уже терял сознание на этих чертовых американских горках! Узкая щель впереди — на вертящегося, как на углях, человека такое не рассчитано. Ахнув, он успел принять лежачую позу, как саночник на трассе, проскочил опасную зону, а сверху уже доносился истошный вопль:
— Гранату бросай, идиот, гранату!!!
И запрыгал по шахте, покатился вслед за ним металлический комочек с ребристыми гранями и выдернутой чекой! А впереди уже рябил конец пути — желоб спадал прямо к полу, плавно загибаясь, прежде чем оборваться. В заключительный момент он успел сгруппироваться и не разбился в лепешку о застывшую гору цемента, а пролетел мимо нее, перевалившись вбок через край желоба. И сразу же пополз под него, распластался, закрыв голову руками…
Взрывом разметало деревянные распорки, взметнулся столб цементной пыли! Желоб просел, но, как ни странно, не раздавил майора. Взрывная волна ударила в пятки, прошлась по телу, словно электрический разряд, задурила голову. Он утратил на время способность к критическому мышлению, хотя и не лишился зрения и слуха…
Кашляя, растирая глаза, весь белый от цементной пыли, он выполз из-под покореженного желоба, уселся на колени. Оседала пыль. Фонарь, которому в отличие от обладателя ничего не делалось, освещал очертания приземистых колонн, заставленных подобием строительных лесов, валялась прогнившая бочкотара, подозрительные горки и выпуклости, в которых при достатке воображения можно заподозрить обросший «культурными слоями» шанцевый инструмент. Под «лесами» — лишь один широкий проем, за которым прорисовывались каменные ступени. Других выходов из этого подвала, кажется, не было…
— Он жив?! — орали люди далеко вверху.
«Нет», — подумал Глеб. Контузило качественно, он ничегошеньки не соображал. «Да ладно, — думал он лениво, — хоть не убило».
— Рудольф Александрович! — надрывался голосистый индивид. — Эта сволочь в четвертом отсеке пятой зоны! Мы не знаем, жив ли он! Может, второй гранатной его пощупать?
— Не надо, идиоты! — донесся суровый мужской голос. — Живо все вниз, он никуда не уйдет! Если жив, то не убивать, доставить сюда! Чего стоим, кретины? Вперед, вы четверо, в пятую зону!
«Они отлично знают план подземелий, — вяло думал Глеб. — Спустятся по лестнице и через пару минут будут здесь. А у тебя ни оружия, ни перспектив, да и воевать уже не хочется». Едва переставляя ноги, он шатался по низкому подвальному помещению, где в советские времена, похоже, что-то достраивали, но не достроили. По лестнице уже гремели ботинки, а он никак не мог собраться, мысли путались, зверская усталость вкупе с контузией тянула к земле. Вот так, наверное, и подкрадывается, по меткому выражению Борьки Караванова, толстая полярная лисичка… Последнее усилие воли (он просто гигант силы воли!), он собрался, чтобы хоть как-то встретить врагов, выломал из пола вместе с «культурными слоями» какой-то инструмент — пусть подходят, кто тут первым желает получить по морде совковой лопатой?
Раздался протяжный тягучий скрип. И сквозь мельтешение зеленых человечков в глазах стало что-то пучиться, отъезжать. Он настраивал резкость, все попытки были обречены на неудачу, но, похоже, в стене отворялась дверца, наличие которой не бросалось в глаза. Образовался проем, а в проеме — что-то блеклое, невнятное, но в принципе не прозрачное. Это нечто протягивало ему руку.
— Эй… — Он различил глухой срывающийся шепот. — Как там тебя… Ну, чего застыл, глазами моргаешь? Это я, твоя галлюцинация! Бросай лопату и бегом сюда — контуженый ты наш…
«Галлюцинация — это самое время, давно пора…» — думал теряющий способность связно мыслить майор, делая неуверенный шаг. Его схватили за руку, вволокли в черную нору, и дверца с отчаянным визгом захлопнулась…
Он отключался, события не поддавались контролю. Его куда-то тащили, возможно, он сам переставлял ноги, но без бодрости духа и тела. Вяло шевелилась мысль — глубокая и выдающаяся: он остался жив и вроде бы должен радоваться, но что-то ему не радостно. Он смутно помнил, как, чертыхаясь, кто-то заваливал дверь, падала, перегораживая проем, угловатая конструкция с мотором и редуктором. «Это умно, — машинально отмечал он, — пусть долбятся до посинения…» Он ненавидел себя за свою растительную форму жизни, делал попытки собраться, взять контроль над ситуацией, выяснить, что за хрень здесь происходит!..
Он очнулся через энное количество времени и удивился, до чего все мирно и спокойно. Голова трещала, как горящая изба, все связи в голове были порваны и висели соплями. Но местами он начал вспоминать — и про «Объект 623 ГТУ», и о своих недавних приключениях, и о незавидной судьбе товарищей. Через крюк в потолке был переброшен кусок проволоки. Вместо петли на ее конце (что было бы логично и понятно) висел фонарь в резиновой оплетке, озаряя пространство мутноватым светом. С функцией лампочки накаливания в сорок ватт он в принципе справлялся. Помещение, в котором на обрывке пахучей матрасни лежал Глеб, напоминало душевую. Впрочем, душевой оно и являлось — кафельный пол, кафельные стены, несколько загородок по плечи человеку среднего роста, проржавевшие смесители и душевые лейки, торчащие из загнутых труб. Видимо, мародеров «водонапорные сооружения» не привлекли — и немудрено, каждый душ представлял неразъемную конструкцию, которую замаешься выламывать из стены…
К Глебу тянулись чьи-то руки. Сработал инстинкт, он не знал, чего от него хотят — поэтому дернулся и прорычал угрозу в адрес незнакомца. Субъект, сидящий рядом, отпрянул. И через мгновение залился приятным женским смехом. И произнес — не менее приятным женским голосом, в котором прослушивались мягкие южные нотки:
— Все правильно, сделал доброе дело — отойди на безопасное расстояние.
Сивая муть заволокла сознание, он снова отключился. Когда он вновь пришел в себя, нечитаемое пятно по-прежнему сидело рядом с ним и прикладывало мокрую тряпку ему на лоб. «Зачем? — машинально подумал он. — Чтобы было лучше, чем было?»
— Где я? — пробормотал он.
— А хрен его знает, товарищ майор, — простодушно отозвалась девушка.
— Откуда вы знаете, что я майор?…
— А я и не знаю, — пожала плечами клякса женского пола, постепенно принимающая человеческие очертания. — Откуда мне знать, кто ты такой — майор или генерал? Слушай, а ты и вправду майор? — Женщина наклонилась к нему, стала с интересом разглядывать. «Как странно, — подумал Глеб. — Не успели познакомиться, а уже на «ты». Ладно, пусть будет так».
— Ты кто? — прошептал он. — У тебя руки холодные…
— Я баба Мороз… — зловещим тоном сказала девушка и тихо засмеялась. — Послушай, майор, или как там тебя, ты пока не бери ничего в голову, отлежись, а потом уж будем разбираться с пристрастием, кто я такая — белочка ли, зеленый чертик…
Она и вправду была какая-то зеленая. Чуть позднее вернулось зрение, и в организме накопилось достаточно сил, чтобы привстать. Он поднял голову, оперся на локоть. Мокрой тряпки на лбу уже не было, а в голове худо-бедно восстанавливались события. Перед ним сидела молодая женщина в темно-зеленом камуфляжном комбинезоне — невысокая, худенькая. Параметры фигуры оценить было сложно — слишком много всего на ней было. Он пока и не пытался. Голову девушки украшала «козырчатая» шапочка с наушниками — из-под нее торчали сбившиеся темные волосы. На ногах — немаркие кожаные кроссовки. Рядом с барышней лежал компактный рюкзачок. «Неплохая экипировка», — по ходу отметил Глеб. У спасительницы было острое скуластое, приятной конфигурации личико, внимательные темные глаза, смотрящие на Глеба немного с иронией, немного с опаской. И внезапно он хорошо себя почувствовал, стала проходить головная боль, повысилось настроение. И все это было как-то странно. Девушка не замедлила отметить перемену его настроения:
— Согласна, майор, жуть стала лучше, жуть стала веселее. Ты смотришь на меня с таким удивлением, словно увидел не обычную девушку, а свой левый глаз. Боже, да ты кумарный, как наркоман…
— Из наркотиков принимаю только семечки, — натужно отшутился Глеб. — А обычные девушки по подобным злачным местам не шляются, а сидят дома в социальных сетях. Послушай… — он замешкался, — я, конечно, толком еще не очнулся, в голове какая-то, извиняюсь, хрень… но не могу избавиться от ощущения, что совсем недавно я тебя видел… Ты была другой, но это точно была ты…
— Да ну, ты заливаешь, — удивилась девушка. — Не мог ты меня видеть до сегодняшнего дня. А знаешь, почему? Открою тайну. По той простой причине, что мы с тобой никогда не встречались. Я впервые тебя вижу — ну, имею в виду, при свете…
— Минуточку, — напрягся Глеб. — Так это ты за нами таскалась? То мышкой прикидывалась, то шапку-невидимку надевала…
— Я, — скорбно поджав губу, призналась девушка. — Я просто не могла понять, кто вы такие, на кого работаете и что от вас ожидать. Безо всякого злого умысла, поверь. Я уже собиралась выйти к вам, объясниться, но всякий раз меня что-то останавливало…
— Но послушай… Мы с товарищами окружили тебя — а ты как сквозь пальцы просочилась… Ты умеешь быть невидимой?
— Нет, — помотала девушка головой. — Я умею прятаться в разрушенных колоннах. Помнишь, там было много бетонных колонн? Одна из них просто разрушилась в основании. Не знаю, на чем она держалась, но в ней зияла дыра, в которую легко пролез мой скромный второй размер. Вы стояли в метре от меня, сильно удивлялись, а я с трудом подавляла искушение напугать вас так, чтобы вы запомнили на всю жизнь…
— Вспомнил… — с шумом выдохнул Глеб. — Это было то ли вчера, то ли позавчера… Твой покорный слуга мирно удил рыбу в Калабановской бухте, а надо мной прошло рыжее недоразумение женского пола, таща велосипед, — ты сделала вид, что он сломался. Я еще тогда отметил мелкие несуразности в твоем имидже, но не придал значения…
— Обидно, — вздохнула девушка. — Я считала, что выгляжу идеально, разыгрывая простушку-путешественницу. А что касается велосипеда, то эта китайская сволочь действительно сломалась, и пришлось ее выбросить. Отойдя подальше, я укрылась в безлюдном месте, сняла то, что делало меня «рыжим недоразумением», разделась до купальника и с рюкзачком, набитым вещами, которые ты сейчас на мне видишь, нырнула в бухту. Меня никто не заметил. Подожди, — она нахмурилась, — если ты удил рыбу… я бы тебя запомнила. Там сидела местная голытьба, какой-то зачуханный старикашка в облезлом пиджачке… Мама дорогая. — Она широко распахнула глаза, и они заискрились от изумления. — Так это был ты… — И тихо, с переливами и перезвонами, засмеялась.
— Ладно. — Он укреплялся в мысли, что скрытничать перед особой, спасшей ему жизнь, не стоит. — Спасибо тебе, таинственная незнакомка, что выручила, не дала пропасть, нянчишься тут со мной. Дымов Глеб Андреевич, 34 года, майор морской пехоты, подразделение боевых пловцов, 102-й отряд по борьбе с подводными диверсионными силами и средствами.
— От жеж кляты москали… — пробормотала девушка и хихикнула, давая понять, что шутит. — Прости, Дымов, вырвалось. И, кстати, не забывай, что все, что ты скажешь, может быть использовано против тебя.
— В смысле? — не понял Глеб.
— Да ладно, я снова шучу. Хотя в каждой шутке, знаешь ли… — Девушка выразительно кашлянула. — Зоя Хатынская, ведущий корреспондент Днепропетровского сетевого издания «Глубинка» — любительница тайн, сенсаций и прочих интересных вещей, связанных с добычей информации.
— Вот черт… — ругнулся Глеб, чем снова ее развеселил.
— Ладно, Дымов, расслабься, для тебя я не страшная, ты занимаешься своей военной тайной, а я — своей. Если хочешь все усложнить, мы можем, конечно, расстаться… Но я бы порекомендовала тебе быть проще.
— Куда уж проще, — проворчал Глеб, начиная с любопытством оглядываться. — И так уже в амебу превратился… Где мы находимся, госпожа любительница сенсаций?
— Эти помещения расположены в стороне от арсенальной штольни, — охотно отозвалась Зоя. — А также уровнем ниже. Здесь находились жилые помещения для подводников, лодки которых ставились в док на долгий ремонт. В отличие от постоянного рабочего и инженерного состава, а также охраны — чьи комнаты находились на другом берегу канала — за минно-торпедной частью. Здесь неподалеку угольные склады, вентиляционные шахты. Над нами — складские и служебные помещения объекта «Арсенал», а также несколько залов производственных площадей со станочным парком.
— Ты неплохо информирована о местных лабиринтах, — похвалил Глеб. — Приходилось уже бывать на этом объекте?
— Боже упаси, — испугалась Зоя. — Что ты такое говоришь? Вторично такой ужас я не вынесу. Просто перед командировкой я досконально ознакомилась с планом помещений, говорила с людьми, когда-то здесь работавшими… И все равно, — девушка драматично вздохнула. — Застряла в прошлом, блин.
«Можно подумать, я что-то понимаю», — подумал Глеб.
— Выпей. — Она протянула ему маленькую фляжку. Он глотнул и чуть не поперхнулся — вкус «Бифитера», конечно, не был дорог и приятен, но против хорошего джина Глеб никогда не возражал. Отдышавшись, он сделал еще глоток и пошутил:
— Если трезво смотреть на жизнь, то невольно хочется выпить. Оставь себе. Ты ведь эстет.
— Перекусишь? — предложила девушка. Она склонила головку и продолжала с любопытством разглядывать Глеба. — У меня осталась пара шпрот и немного печенья.
— Спасибо, в другой раз. Разговаривать будем?
— Будем, — кивнула она. — Что еще нам остается в нашем интересном положении? Не секс же?
Он почувствовал себя неловко — хитрые глаза авантюрной девчонки не просто его ощупывали, а уже раздевали.
— Ты в курсе, что люди, от которых мы бегаем, отремонтировали батопорты и перегородили выходы с объекта? — спросил Глеб.
В глазах у Зои обосновалась тревога:
— Подожди, я не знала… Нет, серьезно, не знала. Не шутишь?
— Нет.
Она сглотнула и облизнула губы.
— Мы в ловушке, — добавил он. — И будем тут сидеть, пока эти выходы не разблокируют обратно. Если разблокируют.
— Я понятливая, Дымов… — Она, похоже, действительно не на шутку забеспокоилась. — Черт, а они парни не промах, они сделали это…
— Ты прилежно изучала план базы, — напомнил Глеб. — Значит, должна быть в курсе о существовании еще как минимум пары выходов.
— Я в курсе, — вздохнула Зоя. — О существовании. Один из выходов для персонала располагался в «левобережной части» — недалеко от зала регламентных работ объекта «Арсенал» — в районе большого транспортного коридора. Данный выход, к сожалению, завален — обвалилась часть лестничного пролета, и подняться можно только на крыльях. Об этом предупреждали люди, знакомые с базой. Второй проход — в районе минно-торпедной части и топливных хранилищ — это на правом берегу канала. Дорога неблизкая. Ходили злые слухи, что дверь заварили еще в начале девяностых, когда база фактически прекратила работу, но оборудование и все исследовательские части еще не вывезли. Режим секретности сняли, и сюда повадились посторонние… Впрочем, имеются и другие слухи, опровергающие вышеназванные, — о том, что дверь в итоге выбили и проход освободили. Паттерна выводит на северный склон горы Каурус, но… серьезно, Дымов, я знаю про этот выход чисто теоретически, просто размытая точка на плане. В случае необходимости мы можем попробовать его найти, но это сложная задача. И объясни, почему я не должна думать, что наши друзья, рыщущие по базе, не поставили там охрану?
— Ты, конечно, знаешь, зачем бандиты отремонтировали и закрыли входные и выходные ворота? Ты должна это знать, Зоя. Ты же не просто так занимаешься экстремальным туризмом, верно?
Она задумалась, но что-то Глебу подсказывало, что пока эта девушка не будет откровенничать. А полуправда его решительно не устроит.
— Я потерял своих товарищей в самый критический момент, — продолжал Глеб. — Был тяжелый бой, нас разбросало. Нас было трое — ты в курсе, раз следила за нами. Тебе что-то известно об их судьбе? Это мужчина и женщина, оба — офицеры морской разведки, я подозреваю самое страшное…
— Ничего, — она помотала головой. — Клянусь, Дымов, ничего не знаю. За последние сутки дважды разражалась стрельба, я старалась держаться подальше от эпицентра боя…
— Кто такие Ингвалд и Штайнер? — продолжал он пытливо расспрашивать. — Имеется подозрение, что они здесь заправляют. Есть еще парень по имени Рудольф Александрович — также из руководящего звена. Не исключаю, что он и есть Штайнер, хотя не уверен. Ты что-нибудь знаешь о них?
Она мотала головой, но, судя по изменившемуся лицу, ответы на отдельные вопросы девушка знала. Но не пытать же ее — все-таки жизнь спасла майору победоносного морского спецназа…
— Знаешь, Дымов, я вот что тебе скажу… — нерешительно начала Зоя, — про твоих товарищей я честно не знаю. И мне очень жаль, если с ними случилось что-то печальное…
— Ты следила за нами в оружейной штольне на правом берегу, — перебил он, — значит, должна быть в курсе незавидной участи отделения украинских пехотинцев, отправленных на охрану объекта?
— Я в курсе, — она поежилась, — эти люди готовы на все… Но ты сбиваешь меня с мысли, помолчи немного, хорошо? В общем, про твоих товарищей я информации не имею, но видела кое-что другое. Дело происходило поблизости от арсенальной штольни, я лежала в засаде и снимала на камеру с инфракрасным объективом, как они занимаются подготовительными работами, подтаскивают баллоны, компрессоры, сварочные аппараты… Я слышала, как они в отдельном боксе кого-то мутузили, пытали — их жертвы стонали, плевались матерками, говорили, что они ничего не знают. Потом кто-то бросил: дескать, замочить эту троицу, и дело с концом. А другой сказал, что надо подождать. Я не смогла туда подкрасться, знаешь… — щеки у Зои немного заалели, — я, конечно, старая авантюристка, но если страшно, то боюсь и стараюсь на рожон не лезть. Туда тащиться — что к волку в пасть. Это не твои товарищи, Дымов — в то время с ними все было в порядке, я слышала стрельбу между арсенальной штольней и центральным каналом… Мне, конечно, стыдно демонстрировать свою некомпетентность, но я не знаю, кого они держат в плену.
— Сможешь найти это место?
— Конечно. Это смежное помещение с залом, где проводятся изыскательские работы, — локальная зона объекта «Арсенал», там множество помещений, соединенных между собой шахтами и паттернами…
— До нас спецслужбы послали на объект троих специалистов с целью разведки местности, — неохотно объяснил Глеб. — Вроде бы москвичи, опытные профессионалы. Судя по всему, они и попались бандитам…
Несколько минут они молчали, пряча друг от друга глаза. Девушка кусала губы, напряженно думала. Насколько он заметил, у Зои не было никакого оружия (не женское это дело). А свой автомат он потерял, когда падал в шахту, а потом развлекался катанием на горках. Все, что имелось у Глеба под слоем цементной пыли, — это нож, подсумок с тремя рожками от «Кипариса», часы и фонарь, который, видимо, никогда не сломается! А еще тяжелая, словно с перепоя, голова, которая опять же обязана что-то изобрести!
— Выпей еще, — протянула девушка фляжку, — полегчает после третьего глотка. Пей, не стесняйся, Дымов, не такая уж я любительница крепких алкогольных напитков. Взяла для снятия стресса, но тебе это важнее. А потом продолжим беседу.
— Все сказанное после третьего глотка — утечка информации, — пошутил Глеб, но отказываться не стал. Возможно, алкоголь и вреден для здоровья среднестатистического обывателя, но офицеру спецназа, выжившему после трудного боя, он лучше любых витаминов… Тремя глотками он не ограничился. Последовал четвертый, пятый, а потом он запрокинул фляжку и выдавил в горло последние капли.
«Так и запишем», — пробормотала Зоя, вновь разглядывая Глеба с растущей иронией.
Его никто не тянул за язык, тот сам пришел в движение. В принципе вещи, о которых повествовал Глеб, не являлись страшной военной тайной. То, что база с ноября переходит под юрисдикцию российского Черноморского флота, тайной за семью печатями не являлось. Новость обсуждали — в средствах массовой информации, в Интернете, на митингах протеста. Были сторонники, были противники. Вопила благим матом оппозиция — снова уступки проклятым москалям! Окончательно на шею садятся, а украинское правительство и президент — всего лишь мягкая подстилка для русских! Не секрет, что вокруг заброшенного объекта вспыхнула яростная кулуарная возня. Гибель в автомобильной аварии ответственного крымского чиновника — из той же области. Информация о проникновении на объект посторонних, пропажа столичной группы, отказ караула выходить на связь… Разумеется, Россия обязана блюсти свои интересы. С одной стороны, вход на базу до первого ноября официальным лицам заказан, с другой — знать, что россиянам готовится сюрприз, и игнорировать его, соблюдая до конца какие-то глупые договоренности…
— Вам не готовят никакого сюрприза, майор, — подумав, сообщила Зоя. — Если ты думаешь, что после оккупации русскими объекта тут все начнет взрываться, то заблуждаешься. Просто им нужно успеть кое-что вывезти…
— Кто они, Зоя? — с просящими нотками в голосе спросил Глеб.
— Назови их, если хочешь, боевым отрядом мирового терроризма… — глухо отозвалась девушка, — по сути, это будет верно. Мы не имеем в виду кавказцев, хотя выходцы с благословенных Аллахом гор, безусловно, в их рядах присутствуют. Это люди, когда-то работавшие в спецслужбах, в криминальных структурах, в армиях стран бывшего СССР, по ряду причин оставшиеся не у дел, а потому обиженные на весь белый свет. Это наемники, Дымов, — исполнительные, не отличающиеся любопытством, поскольку за предложенные деньги можно забыть обо всем, включая любопытство. Не говоря уж о моральной стороне вопроса. Я подозреваю, террористов волнует нарушение мира и стабильности в регионе, в частности чувствительный удар по вашему флоту. А продажных «народных имельцев», с которыми они связались, — выдавливание российского Черноморского флота с базы в Севастополе. А поскольку последнее интересует не только террористов и чиновников, а и вполне респектабельных господ — скажем, американских конгрессменов и сенаторов, — то можно представить, какой клубок вертится вокруг этой горы и сколько сенсаций чудных нам готовит просвещенья дух…
— При чем здесь гора, Зоя? Что они хотят увезти? Забытое ядерное оружие? Ракеты?
— Вот только не надо отрываться от реальности, Дымов, — строго посмотрела на него девушка. — Ядерное оружие — это перебор. Его не забывают. А если забывают, то только в Голливуде. С ракетами тоже натяжка. Думаю, речь идет об обычном вооружении, но о таком, достать которое в другом месте невозможно. Почему оно хранится в арсенальной штольне, я не знаю. Это надо спрашивать с тех людей, кто двадцать лет назад его спрятал. А спрятали, похоже, глубоко — эти люди знают место, но прикладывают титанические усилия, чтобы до него добраться.
— Ты думаешь, что речь идет об обычном вооружении? — усмехнулся Глеб. — Или ты знаешь?
— Я и так сказала очень много, — вспыхнула Зоя, — гораздо больше, чем сказал мне ты. Имеется выбор, выбирай, что хочешь: снаряды, торпедные аппараты, торпеды, спаренные автоматические установки СМ-24, зенитные пушки, противокорабельные или якорные мины. И клянусь тебе, что я понятия не имею, как и на чем они собираются вывозить отсюда это добро, а также где его применять. Но, судя по масштабности происходящего, и по жертвам, на которые идет банда, дело стоит свеч, не находишь?
Понемногу она разговорилась. Девушке было двадцать семь, уроженка Харькова, но живет и трудится в Днепропетровске — городе, изобилующем промышленными предприятиями и криминальными группировками. Замуж не ходила, детей нет, авантюрная жилка, пытливый склад ума, склонность к перемене мест, несложное отношение к жизни и в качестве самой страшной пытки — просиживание попы на одном месте. Умница, спортсменка (не комсомолка). Увлекалась акробатикой, альпинизмом, стрельбой из лука, ездой верхом, подводной охотой и всякой разной ерундой, включая спортивное ориентирование и сталкивание орущей девушки с парашютом из салона летящего самолета. Неделю назад ее вызвал шеф издания — мужчина робкого десятка, но с авантюрной жилкой, увел в сад и рассказал странную историю. Дескать, в местных, не очень дружных с законом кругах ходят слухи, что некая контора набирает людей для «интересной, связанной с длительными разъездами работы». Особо приветствуются бывшие работники спецслужб и прочих силовых структур. В деле фигурируют имена собственные: Пыштовка и Калабановская бухта. А всем известно, что там находится. Информация из окружения местного криминального авторитета Жоры Донецкого. А еще имеется собственная информация начальника Зои: вокруг Калабановской бухты, отходящей российскому флоту, затевается подозрительная возня. Гуляет слушок, что в одной из запрятанных нор последние руководители арсенальной части базы перед эвакуацией запрятали что-то интересное, способное наделать много шума. И это «что-то» пребывает там, как новенькое, поскольку в помещении, невзирая на разруху, идеальные условия хранения, включая температурный и влажностный режимы. Согласно имеющейся сомнительной информации, существуют некие силы, желающие вывезти «клад» до прибытия на базу российских военных. А еще знакомый человек из СБУ по секрету шепнул «пугливому, но авантюрному начальнику», что некие люди собирают информацию о грядущих передвижениях судов Черноморского флота России, а особенно их интересуют выходы из гавани флагмана флота крейсера «Москва» — самой эффектной и эффективной плавучей крепости российских военно-морских сил. У человека, имеющего связи и способного анализировать поступающую информацию, естественно, возникнет любопытство. А если этот человек — руководитель скандального сетевого издания… «В общем, я тебя не знаю, Зоя, ты меня тоже не знаешь, — доверительно сообщил руководитель. — Если спалишься, я здесь ни при чем. Командовать тобой не могу, но, учитывая твою тягу к приключениям… И знаешь, дорогая, в случае твоего согласия я готов нанести непоправимый вред своему кошельку на сумму…» После озвучивания суммы Зоя твердо сказала «да» и поехала. Проникла она на объект за пару часов до появления морского спецназа. Пряталась от накачанных парней с автоматами, проводила тайную съемку. Люди работали в арсенальной штольне, но шатались по всему подземелью. Она пыталась понять, что они делают, но не сильно преуспела. Сварочные работы совмещались с монтажными, резьбой автогеном, долбежкой отбойными молотками и подготовкой «малых транспортных средств» (читай, тележек). Пробраться в кулуары арсенальной штольни ей не удалось из-за плотных заслонов автоматчиков. Даже людей, занимающихся «производственными работами», контролировали вооруженные типы. По примерным оценкам Зои, в подземелье орудовали не меньше шести десятков крепких и решительных мужчин, способных совмещать работу грузчиков, сварщиков и носильщиков с боевым ремеслом. Она решила подождать удобного момента, не пороть горячку. Затем она выявила трех типов в гидрокостюмах, говорящих по-русски и явно оппонирующих вышеупомянутой компании. Побродив за ними, она разобралась, кто они такие, обрела информацию о карауле, который умер. А когда обнаружила, что пловцы направляются в арсенальную штольню, догадалась, что скоро будет шум, и решила от греха подальше спрятаться. Но шум возник спустя пару часов не в арсенальной штольне, а на пути к ней из центрального канала. Палили так громко, словно столкнулись две небольшие, но хорошо оснащенные армии. Она сидела в задумчивой позе в этой самой душевой и боялась выходить «в свет». Звуки боя и крики боевиков отлично разносились по шахтам вентиляции. Потом была пауза примерно двенадцать часов («Ничего себе поспал», — подумал Глеб), и бой вспыхнул с новой силой! Многоголовая гидра изрыгала свинец и пламень, а сопротивлялся ей, судя по всему, один человек. Зоя собрала в кулак все свое женское мужество, восстановила в памяти местные ходы сообщений. И через несколько минут уже выглядывала в арсенальную штольню из коридора производственного участка, на котором когда-то ремонтировались торпедные аппараты. Бой гремел немного правее. Горели фонари, перебегали люди. «Гидра» наступала! Единственный обороняющийся был загнан к противоатомным воротам, и Зоя уже мысленно пожелала ему счастливого пути в «райский уголок», но тут человек пропал! Бандиты шумели, кинулись к воротам, толпились там, что-то кричали. А в голове у Зои уже всплывали потайные ходы. Она сообразила, куда он должен свалиться и чем это может закончиться. И сколько времени у нее в запасе. Ну что ж, решила Зоя, если она сделает сегодня доброе дело, разве от нее убудет?
— И вот теперь эти люди озадаченно чешут репы — что произошло и почему они не смогли тебя найти? — закончила Зоя. — Ту дверь они нашли, но смогли ли пробиться через учиненный мной завал? А если смогли, то выберут ли из двух десятков дорог единственную верную? Кстати, можешь не благодарить, Дымов, ты уже это сделал. Я принимаю твою благодарность. И что дальше? Пожмем друг другу руки и расстанемся?
Они с интересом таращились друг на друга и не могли прийти к общему знаменателю. Почему их свела нелегкая на жизненном пути? Девушка была не проста, но и Дымов — не кусок оструганного полена. Он должен снова начинать все сначала — добывать оружие, «языка» (хотя последнее, ввиду того что рядовые члены банды — обычные исполнители, малоэффективно)…
— В принципе ты не мешаешь моей работе… — Глеб задумался, начал шевелить губами, что-то мысленно прикидывая.
— В принципе ты тоже не мешаешь моей работе, — улыбнулась девушка, — если по ее завершении не вздумаешь, конечно, запрещать мне обнародовать вылезшие факты. Хотя как ты это сможешь сделать? — Она задумалась. — Разве что перерезав мне горло… Ты молишься, Дымов?
— Никогда, — фыркнул Глеб. — Я думаю.
— Напрасно, — рассудительно сказала Зоя. — Молиться полезно. И делать вид, что веришь. Есть ли Бог, неизвестно, но если есть, то твое неверие в него может обернуться крупными неприятностями. Бог любит, когда в него верят.
— Чушь, — возразил Глеб. — Бог любит атеистов. Они не достают его своими проблемами. Скажи, подруга, мы хотим сейчас вырваться с объекта?
— Думаю, да, — подумав, признала девушка. — Здесь реально страшно, Дымов. Мне никогда еще не было так страшно, как под этой чертовой горой. Я могу крепиться, делать вид, что все нипочем, но рано или поздно прорвет. Но черт меня подери, если я хочу уйти, не узнав, чем все это закончится. Ты ведь, наверное, тоже?
«А у меня еще и товарищи пропали», — подумал Глеб. Он разрывался! Здравый смысл подсказывал, что надо немедленно искать выход, бежать, бить во все колокола. И только после того, как в подземелье нагрянет дружественная армия, появится реальный шанс найти коллег, в какое бы состояние они ни впали — пусть даже в состояние смерти. Это гораздо лучше, чем в одиночку искать Борьку с Лидой. Но он уже не мог оставить базу, бросив товарищей! Пусть глупо, но не мог. Тем более здесь что-то назревает. Он должен помешать, во всяком случае зафиксировать, понять, чтобы знать, как потом бороться!
— У тебя лицо такое выразительное, — заметила Зоя. — Рассказать, о чем ты сейчас думаешь?
— Я и без тебя знаю, о чем я думаю, — проворчал он. — Мы не представляем, как долго будут закрыты батопорты и что произойдет, когда они откроются. Найти выход мы обязаны, но сами это сделать не в состоянии, поскольку испытываем недостаток времени. Полагаю, нужной информацией владеют люди из ФСБ, томящиеся в плену у плохих парней. Они по долгу службы обязаны знать все входы и выходы, а также иметь представление, чем занимается банда. Часть пути ты проведешь меня по подземелью, потом подробно обрисуешь, как пробраться в этот бокс, а дальше я и сам справлюсь.
— Скидываешь с поезда? — сморщилась девушка.
— Ты прошла боевую подготовку? — удивился он.
— Нет, но…
— Тогда помолчи. Насколько помню, в полученное мной задание входило и выяснение судьбы пропавших аквалангистов. Так что делать это надо. Ну, хорошо, если ты настаиваешь, давай помолимся на дорожку. Хотя лично я предпочел бы выпить…
С этой девушкой определенно было что-то не так. И вместе с тем он понимал — она не лелеет в его отношении каверзных замыслов, зачем бы тогда спасала от смерти? Хочет им прикрыться? Да и пусть прикрывается, ему не жалко — кто им только в этой жизни не прикрывался! От нее исходили упругие волны страха. Она не подавала вида, держалась независимо, ей это удавалось, и все же он видел, как девушку съедает страх. В этой части подземного завода он еще не был. Извилистый коридор закончился винтовой лестницей и выходом на дребезжащий мостик через малый канал. «Здесь были склады объекта «Арсенал», — шепотом пояснила Зоя, — если пойти прямо по коридору, можно наткнуться на пару погрузчиков, которые уже никогда не заведутся… Склады пустые, но начиная с этого участка мы должны быть поосторожнее…»
Ее фонарик удобно помещался в руке, испускал мягкий свет. Осторожность бы точно не помешала, он уже слышал отдаленное урчание — в недрах центральной части арсенальной штольни работал генератор, лязгал металл, перекликались люди, выполняющие трудную и ответственную работу. Они подкрадывались к штольне с «огородов». Коридор имел затейливую волнообразную конфигурацию — видимо, при строительстве «укрепрайона» всерьез переживали за последствия ядерного взрыва. Зоя сопела в ухо, ее глаза возбужденно поблескивали в полумраке. Она прерывисто дышала — и чем ближе они подбирались к конечной точке маршрута, тем беспокойнее она становилась. Она касалась его плечом, он чувствовал, как что-то перетекает в его тело — похотливая, разлагающая зараза. Черт возьми, он ведь не железный!
— Слушай меня, Дымов… — Она остановилась, потянула его за рукав. — Видишь развилку впереди? Там нет верстового камня, но если налево пойдешь, то попадешь… м-м, на объездную дорогу, которая выведет тебя к выпускным воротам центрального канала. Направо пойдешь — будет участок, разделенный на секции, — там когда-то клепали ядерные боеголовки для субмарин 633-го проекта. В углу торцевой части — коридор, он выведет… по крайней мере, должен вывести в тот самый бокс, где упыри держат ваших чекистов. Это задняя дверь, основной проход не здесь, но когда войдем, надо быть осторожными — эту дверь тоже могут охранять…
— Не войдем, а войду, — поправил он. Поколебался и взял девушку за плечи. Они задрожали, но остались у него в руках, а глаза, источающие страх, заблестели еще больше. Но теперь они источали не только страх. — Послушай, девочка, — прошептал он, — я очень ценю то, что ты сделала, это правда, я перед тобой в неоплатном долгу. Но умоляю, не ходи сейчас за мной, хорошо? Я специалист, я знаю, как это делается, а ты не знаешь. Если упырей трое или четверо, я все равно справлюсь, не привыкать. А ты меня будешь расхолаживать и рано или поздно помешаешь. Здесь щель. — Он подтолкнул ее к глубокой нише, для проникновения в которую надо было хорошо нагнуться. — Наберись терпения и жди. Если я смогу вытащить этих людей, мы вернемся и пойдем по «объездной дороге», забрав тебя. Ждать недолго, либо я смогу, либо нет. Минут через пятнадцать вернусь. Слушай, я умоляю тебя, только ничего не говори и не таскайся за мной, загубишь все дело… — И он решительно стал ее нагибать, чтобы затолкать в суженное пространство у самого пола…
Третий по счету набег на неприятельские позиции… Часть пути он шел пригнувшись, чтобы не пораниться о торчащие из потолка изъеденные ржавчиной изломы. Пещера какая-то. Эту паттерну явно прорубали для гномов! А когда впереди, за изгибами стен, забрезжил тусклый свет, он опустился на корточки, практически полз, сжимая рукоятку ножа. Свет уже раздражал радужную оболочку, он зажал обушок «Катрана» зубами, передвигался по-пластунски, обогнул последний поворот. Майору Дымову сегодня повезло. От запаха сварки, горящего металла, паленой резины щипало нос, и он с беспокойством начал задумываться, что рано или поздно придется чихнуть. Но сложившаяся ситуация ему в принципе понравилась. Сырой, приплюснутый сверху коридор завершался проемом шириной около метра. А за порогом громоздилась станина мощного приспособления — при жизни, возможно, слесарная гильотина или что-то в этом роде (хотя, учитывая специфику объекта «Арсенал», именно «что-то в этом роде»). Он приблизился к крутому порожку, расположился за ним. Станина на литом основании с широким отверстием посередине стояла кривобоко — это место явно не было ей уготовано планировкой цеха. Ее передвигали, что косвенно подтверждала махина портального крана, зависшая над «гильотиной». Возможно, люди, облюбовавшие помещение, даже не знали, что за этой цельнотелой глыбой имеется лаз…
Сектор обзора был узок, пришлось податься вперед, переползти через порожек и чуть не заткнуть собой закругленное отверстие в основании «единицы оборудования». Стены бокса были сложены из массивных бетонных блоков. Пространство озарялось двумя фонарями, установленными на попа, поэтому большая часть помещения погружалась в полумрак, а остальное представляло световую «зебру». Справа был еще один проем, им и пользовались люди. Двери из алюминиево-титанового сплава были распахнуты. Снаружи производились работы, сопровождаемые утробным гулом и пронзительным шипением. Там мерцал свет, сыпались искры, поэтому пространство вблизи проема освещалось лучше. В левом углу валялись трое связанных мужчин в основательно уделанных и порванных гидрокостюмах. Он видел только пятки, лиц не видел. У одного была босая правая нога — то ли в драке потерял обувь, то ли волокли его по полу не очень галантно. Они стонали, временами шевелились, пытаясь придать себе более-менее приемлемую позу. Этих парней основательно избили — а возможно, занимались этим не раз и не два. Охранников было двое — мутные серые, с остро очерченными, осунувшимися лицами (посиди в этом аду двое суток), — они расположились в противоположном углу, прислонившись к стене, мялись и тоже не находили себе места. Сидеть, а тем более лежать, караулу, видимо, воспрещалось. Они разминали плечи, яростно зевали, о чем-то сварливо переговаривались, натужно посмеивались. Глеб подался вперед — уж если делать дело, то делать сразу… И опомнился (совсем уже мозги потерял!), когда один из пленников перевернулся на спину и громко застонал — ударился больным местом. Охранники насторожились, повернули головы — кому тут не спится?
— Эй, вертухаи, блин… — простонал лежащий с краю мужчина. — Зовите старшого…
— Чего-чего? — переспросил охранник, подступая поближе и стаскивая с плеча миниатюрный «Каштан» — оружие, похожее на крупный пистолет, но в принципе пистолет-пулемет с магазином на тридцать патронов в рукоятке. «Фантазия же у наших оружейников, — как-то мимоходом подумал Глеб. — «Кипарис», «Каштан», «Кедр». Вот только «Тополь» из этого достойного ряда как-то не туда выбивается…»
— Старшого, говорю, зови… — повторил мужчина. — Оглох, что ли…
— Хамит, — рассмеялся второй охранник, которому лень было подходить.
— Не уважает, — согласился первый. — В грош не ставит, падла гэбэшная.
— А сам не падла гэбэшная? — рассмеялся второй.
— Она самая, — с деланой удрученностью признал страж. — Но давно это было, столько воды утекло, уж и не припомнить… Ладно, будет ему старшой. — Он побрел к выходу, перевалился за порог. И Глеб напрягся, готовясь к броску — уж с одним-то он определенно сладит. Но передумал — сколько времени в его распоряжении? Минута, максимум две? Долго ли вызвать высокое начальство, которое где-то рядом?
Интуиция не подвела — не прошло и минуты, как в бокс шагнули двое. Отнюдь не испачканные, рослые, породистые. У одного на боку висела кобура, у другого — складной десантный АКСУ. Первый был брюнетом — осанистый, ни капли жира, нос с суровой горбинкой. В глазах поблескивали саркастические искры. Второй — посветлее, угрюмый, щеки у него свисали на нижнюю челюсть, как у бульдога, — впрочем, впечатления пенсионера он не производил. «Первый — Штайнер, второй Ингвалд», — почему-то подумал Глеб и впоследствии был крайне изумлен, узнав, что не ошибся! Двое, как-то мягко, по-охотничьи ступая, подошли к пленникам, принялись их разглядывать. Охранник, вызвавший начальство, перебрался через порог, примкнул к товарищу и снял с плеча автомат. Глеб расстроенно скрипнул зубами — он мог бы справиться с четырьмя, но заниматься «капоэйрой» под прицелом двух стволов…
— Давненько не виделись, Игорь Петрович, — тактичным, благозвучным баритоном произнес брюнет. — Четыре часа не виделись. И что же вас надоумило снова поговорить? Хотите сказать что-то такое, что мы еще не слышали? И почему я в этом сомневаюсь, Игорь Петрович? Вы попались, вы проиграли, не пора ли признать?
— Сука ты, Рудольф Александрович… — просипел пленник. — Не опустились еще руки-то? Может быть, пора смириться, что добраться до арсенала Головина вы не сможете, там все заделано на совесть, вы провозитесь целый год, пока не подтянете по-настоящему пробивное оборудование, которого у вас нет. Вы даже не ведаете, что творите…
— Так и есть… — с протяжными северными интонациями проворчал сопровождающий брюнета блондин. — А мы думали, он хочет сказать что-то по-настоящему доброе… Сейчас я ему тресну.
— Не надо, Ингвалд, — усмехнулся брюнет. — Здесь хватает желающих треснуть этим парням. И что же вы предлагаете, Игорь Петрович, неугомонный вы наш?
— Предлагаю договориться… — проскрипел пленник. — До арсенала вам не добраться — это раз. А доберетесь — как вы намерены его вывозить? — это два. Через несколько часов Калабановская бухта будет окружена спецназом ФСБ, вас просто сомнут, а тем, кто выживет, придется до конца своих дней переквалифицироваться в детей подземелья. Уходите прямо сейчас, Рудольф Александрович, уводите своих людей — и я обещаю, что если вы это сделаете быстро, то вас не будут искать… во всяком случае, российские спецслужбы…
Брюнет и блондин негромко засмеялись. Говорящий оборвал свою вымученную речь, надрывно закашлялся. А Глеб почувствовал, что желание чихнуть из легкого неудобства превращается в животрепещущую проблему. Он яростно растирал переносицу, но позывы становились сильнее, и он уже потихоньку впадал в панику…
— Насмешили, Игорь Петрович, — вкрадчиво сказал брюнет. — Работа подходит к концу, и все добро, запрятанное хозяйственным, но, к сожалению, покойным полковником Головиным, уже выбирается на свет божий. В этом не было ничего сложного. Это раз. Как мы собираемся это добро вывозить — не ваше собачье дело, но уверяем вас, что один хороший способ имеется. Это два. Никаким спецназом ФСБ в радиусе двухсот миль не пахнет, ему просто неоткуда взяться — ситуацию контролируют не только украинские товарищи в высоких кабинетах, но и ряд российских товарищей — в таких же высоких кабинетах. Хотите поспорить, что в ближайшие двое суток здесь никто не появится? На ящик вашего любимого «Шпатена» — если не путаю, это было ваше любимое пиво? В общем, не надо блефовать, Игорь Петрович, это выглядит смешно и крайне непрофессионально. Потерпите еще немного, мы заканчиваем.
— Какого же хрена ты нас сразу не пристрелил, Штайнер? — прохрипел пленник.
— Мы их страховка, Игорь Петрович… — хрипло пробормотал второй чекист — с голой пяткой. — Если бы что пошло не так, они бы, суки, нами прикрылись… Очень удобно, не стали бы свои стрелять в подполковника ФСБ и двух майоров… Пристрелят, Игорь Петрович, не волнуйтесь…
За дверью раздался громкий хлопок — небольшая производственная оказия, обычное дело при работе с кислородными баллонами. За ним еще два хлопка — словно выстрелы, — сопровождаемые хищным треском и шипением. Длинной очередью протрещал отбойный молоток, соединенный с компрессором. Чихнул, слава тебе, господи… Глеб почувствовал несказанное облегчение, отнимая грязные ладони ото рта. Блондин почувствовал что-то «постороннее», подозрительно покосился на охранников, застывших у входа, повертел головой, но углубляться в смутные подозрения не стал.
— Так что потерпите еще немного, господа чекисты. — Суровый лик Штайнера озарился сатанинской ухмылкой. — Ваши мучения подходят к концу, виден, так сказать, свет в конце тоннеля. И я вас очень прошу, не надо нас больше отвлекать по пустякам, мы этого не любим. Пойдем, Ингвалд… — Он пихнул компаньона в плечо, а проходя мимо охранников, бросил: — Можешь проучить. Только до греха не доводи…
— А вам ведь славно накостыляли, Штайнер? — Пленник внезапно завозился и приподнялся на боку. Заблестели глаза, оскалился рот, в котором бандиты поубавили количество зубов. — Мы несколько раз слышали стрельбу, слышали разговоры ваших людей… Какие-то добрые люди бегают по подземелью и целенаправленно сокращают ваше поголовье… Сколько человек вы уже потеряли? Дюжину, больше? Признайся, Рудольф Александрович, тебе не страшно? А если эти парни свалятся с потолка и перережут тебе глотку?
«Не парни, а парень», — с тоской подумал Глеб.
Уходящего брюнета ремарка не порадовала. Он поколебался на пороге, угрюмо покосился на пленника, потом проворчал охраннику: «Проучи, проучи», — и, не оглядываясь, удалился. Шагнул за ним, покачав головой, блондин. А свободная рука майора спецназа уже шарила по полу, наткнулась на увесистую шестерню, вполне обхватываемую растопыренными пальцами…
А дальше он отсчитывал секунды. Сомнительно, что, покинув помещение, эти люди сразу же сюда вернутся. Один охранник испустил протяжный вздох облегчения, опустился на корточки, прислонившись спиной к стене. Видимо, усталость и сонливость притупляли садистские наклонности. Чего не скажешь про второго — он лисьей поступью отмерил несколько шагов, присел на корточки рядом с пленником. А тот напрягся, подтянул под себя ноги…
— Помочись на него, — предложил сидящий коллега. — Для разогрева, так сказать…
Гибкая змейка выбралась из-под станины — и сидящий лицом к Глебу уловил смазанное движение. Но подняться не успел. Шестерня, пущенная твердой рукой, прочертила в пространстве прямую линию и вонзилась охраннику в лоб! Треснула кость, он издал квакающий звук и окончательно сполз на пол. Его коллега дернул головой на звук, но Глеб уже подлетел сзади и вонзил «Катран» в основание ключицы! Охранник захрипел, задергался, но Глеб не выпускал нож, давил, пока тот не затих и не умер. С усилием он выдернул оружие из раны, а почувствовав движение справа, перехватил его за мокрое от крови лезвие и швырнул в обладателя разбитого лба, который имел глупость привстать. Теперь вы, черти, одной крови! Лезвие вонзилось в горло, и поникла голова, а кровь обильно потекла на причинное место… Бросок вправо, он выдернул из мертвеца свой нож, завладел автоматом, бросок влево — выключил один из фонарей, уж слишком явственно озаряющий происходящее в помещении. Второй пусть горит, он не даст представления о творящихся здесь событиях… Несколько мгновений он сидел на корточках, прислушиваясь к звукам. Пленники завозились, почувствовав перемены в окружающем пространстве. В трех шагах проем — там рябила сварка, утробно урчал автоген, лязгали металлические листы и воодушевленно покрикивали люди. Зычный вопль — снаружи происходило что-то эпохальное. «Что же ты орешь-то, как прораб?» — подумал Глеб. Загорланили люди, замельтешили огни фонарей. Ладно, этому сборищу не до них. Он бросился к пленникам, стал резать веревки. Они активно возились, приподнимались, кряхтели, разражались исконно русским… Ну, что ж, русский мат — явление универсальное, им можно не только оскорбить, но и похвалить, и выразить высшую степень восхищения и признательности…
— Господи, спасибо, кто вы? — хрипел подтянутый мужчина слегка за сорок с располосованным лицом.
— Майор Дымов, морская разведка… — представился Глеб. — Подразделение боевых пловцов Черноморского флота… А вас зовут Игорь Петрович — прошу прощения, что подслушал беседу с вашими уважаемыми оппонентами…
— Да, да… — хрипел узник, сбрасывая с себя обрывки веревок. — Подполковник Вертинский Игорь Петрович, Управление по борьбе с терроризмом, Центральный аппарат… Господи, а ведь была мысль, что работают наши «морские дьяволы»…
— Майор Пахомов… — сопел его коллега — мужчина помоложе, с широким, изъеденным сыпью лицом — под правым глазом у человека красовался сиреневый бланш, а левый полностью заплыл, превратившись в гнойный нарыв. — Ну, спасибо, приятель, ну, удружил… А мы уж заживо похоронили тут себя…
— Майор Кулиев… — хрипел третий — невысокий, худой, чернявый. У него был сломан нос, и он дышал так, словно храпел. — Ай, молоток, товарищ, ай, молоток… Откуда же ты взялся на наши головы, дружище?
— Потом все вопросы, товарищи офицеры… — Глеб рассек веревки на Кулиеве. — Вы можете ходить?
— Вот шайтан, он еще спрашивает, да мы полетим, дорогой…
— Отлично. Игорь Петрович, берите автомат, фонарь, и все за мной… Живо под станину — и в коридор… И молитесь, чтобы у нас осталась хоть небольшая фора…
Воинство ему досталось — не сказать что боеспособное. Хромые, избитые, продырявленные, все в запекшейся крови, поддерживая отбитый «ливер» — бравые чекисты со стоном падали на колени, проползали под раскуроченным станком, пропадали во мгле коридора. Глеб подпрыгивал от нетерпения, ежесекундно оглядывался на дверной проем. Но людям, увлеченным работой, было не до них — за порогом мельтешили огни, и царил полнейший производственный бедлам. Прополз Вертинский с фонарем, он еле устоял от соблазна утрамбовать его ботинком в дыру, подпрыгнул в последний раз и юркой змейкой заструился в отверстие…
Он обогнал их, возглавил шествие и призвал не отставать. Сначала они ползли, потом поднялись на корточки, встали вертикально, шатались от стены к стене. Глеб двигался впереди с фонарем, за ним тащились двое, держась за стены и жалобно постанывая. Замыкал процессию Вертинский с фонарем и автоматом.
— Откуда вы взялись, Дымов? — хрипел он. — Нет, поймите меня правильно, мы безумно рады вашему появлению, но как-то это странно… Штайнер и его ублюдки были уверены, что все на мази, никто посторонний на объект не сунется…
— Работаем, Игорь Петрович, работаем, — отдувался Глеб. — Вертимся в меру сил по стационарной орбите. Вы ведь тоже с вашими офицерами оказались здесь — разве это не странно?
— Был приказ, — уклончиво отозвался Вертинский. — Похоже, не всех чиновников эти мерзавцы успели купить…
— Да уж, натерпелись… — Пахомов остановился, схватился за грудную клетку. — Вот черт, я сейчас подохну, отбили, поломали, сволочи, все на свете… Мужики, давайте помедленнее, а?
— Давайте, — согласился Глеб. — Но если догонят, не жалуйтесь.
— Давай, Серега, давай… — подталкивал Пахомова в спину Кулиев. — Уйдем подальше, потом передохнем…
Они тащились по изогнутому змейкой коридору. Глеб не оборачивался, невольно ускорялся — жить захотят, догонят. Но пришлось остановиться, подождать отстающих — жалко стало это вымирающее воинство. Они скрипели всеми суставами, тащились, как черепахи. Пахомов сокрушался, что надо было снять с покойника ботинок — на хрена покойнику ботинок? Но ничего, он справится, в детстве часто бегал босиком по родной Рязанщине, а в ней какого только хлама не валялось…
— Должен огорчить, товарищи офицеры, — сказал Глеб. — Оба выхода в центральном канале перекрыты — террористы смогли восстановить гидравлический привод и привели в действие задвижные ворота. Но я не собираюсь сейчас это с вами обсуждать. — Он повысил голос, когда они встревоженно зароптали: — Сдается мне, вы обязаны знать, где расположены дополнительные выходы…
— Мы знаем, Дымов… — сипло отозвался Вертинский. — Уцелевшим считается лишь один проход — это третий по счету коридор за минно-торпедной частью… Но проблема в том, что мы не знаем, где сейчас находимся и как попасть в эту окаянную минно-торпедную часть…
— Поможем друг другу, — усмехнулся Глеб. — Поскольку я знаю, где мы находимся. — Впереди уже мерцала развилка, за ней поджидала Зоя. — Существует коридор — и мы сейчас к нему выходим — он огибает подземные сооружения южной части горы и выводит к центральному каналу, в окрестностях южных ворот. Нужно лишь перебраться на правый берег, а там мы придем куда нужно.
— Отлично, дорогой, — обрадовался Кулиев. — Ты настоящий друг, ох, и выпью же я за твое здоровье…
— Выпьешь, выпьешь… — шлепал Пахомов босой ногой. — Только смотри, как бы за твой упокой кому выпить не пришлось…
— Сейчас мы заберем одного человека, — предупредил Глеб. — Он поджидает неподалеку. Постарайтесь не стрелять, Игорь Петрович, если кого-то увидите, это свой…
— Заводите знакомства на этом заводе? — удивился Вертинский.
— Это девушка, подполковник, она мне очень помогла. Постарайтесь ни о чем не спрашивать, договорились?
— Ай, молодца, — похвалил Кулиев, справляясь с болью и расплываясь до ушей. — Такая хрень повсюду творится, а он и с девушками зажигает… Молодца, майор, молодца…
Он первым выскочил на развилку, пробежал несколько метров, осветил нишу. Он точно помнил, что это здесь! Но в нише никого не было! Вообще! Он опустился на колени, чтобы удостовериться, сунул внутрь фонарь — вывалился из ниши, как ужаленный. Что за дела? Куда ее унесла нелегкая? Спасенные «попутчики» изумленно наблюдали, как мечется их спаситель, освещает стены, потолок, направляет луч света взад и вперед. Буркнув что-то невразумительное, он кинулся дальше по коридору, вскоре вернулся, побежал обратно к развилке — и там метался. Как же так? Что она себе позволяет? Что это вообще было? Девушка представлялась вменяемой — хотя и шебутной и сумбурной. Она не могла просто так уйти. А если бы кинулась ему на помощь, они бы ее встретили — в том коридоре невозможно разминуться! Он пребывал в замешательстве, изумленный, расстроенный, выбитый из колеи. Может, что-то случилось? Но если бы Зоя напоролась на шальной патруль, они бы подождали Дымова… Убежала, отвлекая их внимание от нового товарища? Чушь какая-то…
Вид у него, похоже, был донельзя зачумленный — чекисты поневоле заинтриговались.
— Майор, с вами все в порядке? — поколебавшись, спросил Вертинский. — Вы какой-то не такой. То вы гоните нас, как будто на пожар… вернее, с пожара, то сами теряете время, носясь мимо нас по коридору. Может, как-то определиться с ближайшими планами?
— Дело не в планах, — проницательно заметил Кулиев.
— Направо пойдем — налево не успеем… — меланхолично пробормотал Пахомов, приваливаясь к стене. — Майор, вы кого-то потеряли?
— Меня ждала девушка, — сквозь зубы объяснил Глеб. — Вот в этой самой нише. И где она теперь, я понятия не имею…
— Ушла куда-то, — пожал плечами Вертинский.
— Девушки — они такие, — хмыкнул Кулиев, — ветреные.
— Майор, а была ли девушка? — проворчал Пахомов. — Вы в этом точно уверены?
Он чуть не разразился матом, да прикусил язык. Страшное подозрение обуяло боевого пловца — он пошатнулся, схватился за стену. А была ли действительно… девушка? Или все, что было с ним за последние несколько часов, — плод разгоряченного воображения, стойкая галлюцинация, вызванная контузией, потрясением и грязным воздухом подземелья, по которому какие только флюиды не плавают! Бывает же такое — событие реальное, запоминается в мельчайших подробностях, а позже выясняется, что ничего такого не было и по тебе обливается горючими слезами койка в психиатрической лечебнице! И если и вправду? Тогда что же получается — майора Дымова на слом? Да нет же, никаких психбольниц и белых халатов, он все прекрасно помнит!
Еще мгновение — и он бы точно повредил психику. В коридоре Зои не было. Да и черт с ней — пусть она реальная, пусть выдуманная! Сама виновата! Кто она ему? Не жена, не подруга — и вообще, если разобраться, он любит другую! В это мгновение он и почувствовал, как часть сознания заволакивает стойкий туман, меняются местами предпосылки и последствия, а следственно-причинные связи рвутся, как звенья тонкой цепочки. «Только не сходить с ума! — приказал он себе. — Держаться! Ты ведь из разных переделок вменяемым выбирался!»
А Зоя, если куда и «отлучилась», прекрасно знает, где расположена минно-торпедная часть…
— Прошу прощения, товарищи офицеры, — проворчал он, яростно растирая лоб. — Такого со мной еще не случалось, но, кажется, случилось. Просьба следовать за мной и не растягиваться…
Он гнал от себя панические мысли. Ничего страшного. Кто не успел, тот опоздал. А если за ними движется погоня (а чего бы ей не двигаться?), то самое время этим злобным автоматчикам вскоре объявиться. Это был широкий, практически круглый в разрезе коридор, обтекающий по дуге южную часть горы Каурус. Тут практически не было никакого хлама, за исключением фрагментов обвалившегося потолка. Наступательный порыв (в обратную сторону) ничто не сдерживало. Люди двигались на автомате, сжав зубы, — понимали, что если их догонят в этом коридоре, последствия будут плачевными. Временами Глеб призывал к остановке, не стонать — прислушивался. Вроде тихо. А ведь могло и повезти — если бандиты, увлеченные своим эпохальным открытием, до сих пор не заглянули в каменный бокс с двумя трупами и решительным отсутствием захваченных чекистов…
— Радуйтесь, товарищи, радуйтесь… — сопел Вертинский, подгоняя своих подчиненных. — Если и умрем, то с надеждой на спасение, а не в глухой тоске и отчаянии…
— Ага, радуемся… — лепетал Пахомов — он сбил босую ногу и постоянно хватался за сердце. — Радуемся, как гугеноты в Варфоломеевскую ночь…
— Уж я-то точно не в печали… — хрипел, обливаясь потом, Кулиев, — ибо не успел за свою жизнь обзавестись красивым представлением о загробной жизни… В каждой религии — что-то, да не то… Вот и приходится за жизнь цепляться, поскольку лучше не будет…
— Как же вы так лоханулись-то, товарищи чекисты? — спросил Глеб. — Вроде опытные люди, а взяли вас, как последних двоечников…
— Вы правы, Дымов, есть еще над чем работать, — сконфуженно признал Вертинский, догнав его и пристраиваясь рядом, — «Грачи поторопились», называется. Мы не знали, что на объекте так серьезно поставлена охрана. Нырнули с аквалангами, да вот бес попутал всплыть до батопорта. Кто же знал? Выныриваем — а над душой компания с автоматами, серьезные такие, пальчиками манят, на прицеле держат, потом хватают багры да давай нас вытаскивать, словно мы битая рыба…
— В тоннеле пытались оказать им сопротивление, — перебил Пахомов. — Но сами видите, что из этого вышло. Отлупили, блин, как белорусских кандидатов в президенты… Бывшие коллеги, им это в удовольствие…
— А я какой-то сволочи глаз подбил, — похвастался Кулиев. — Жалко, Штайнера не достал, он так, зараза, хорошо подставился…
— Кто такой Штайнер? — спросил Глеб.
— Игорь Петрович, вы уверены, что мы можем выдавать эту информацию? — насторожился Пахомов. — Мы, конечно, благодарны этому человеку, но…
— Да чтобы морская разведка не пронюхала, кто такой Штайнер? — усмехнулся Вертинский. — Уж если майору Дымову приспичит что-то откопать… Ладно, какой уж теперь режим секретности после этой катавасии… На бывшем судоремонтном заводе, майор, орудует банда международных преступников, или, если угодно, международных террористов. Разумеется, основная их масса — заурядные наемники, работающие за деньги и едва ли представляющие, что тут происходит на самом деле. Вам ведь не видится международный терроризм в виде грязного бородача в камуфляже и с гранатометом на плече — да еще и говорящего с чеченским акцентом? Это примитивно, это одна из его разновидностей — доморощенная, так сказать. И арабского шейха на верблюде при звуках этого словосочетания также не рекомендую представлять. Вчерашний день. Устарело. Международный терроризм ходит в деловых костюмах, ездит на «Бентли» и питается в дорогих парижских ресторанах. Религия не в теме, рулят деньги. Есть заказ расшатать стабильность в таком-то регионе — туда и направляются силы и средства. Не нравится кому-то растущее влияние Черноморского флота — значит, следует принимать меры. Два новых больших десантных корабля, зачисляемых в списки через месяц, — серьезная проблема для кое-кого. А отнюдь не этот завод, переходящий под юрисдикцию России. Завод их пока не волнует — много лет пройдет, пока здесь восстановят что-то дельное. А вот то, что находится на заводе — с допотопных, скажу я вам, времен… Рудольф Александрович Штайнер несколько лет находится в федеральном розыске, но сомневаюсь, что его физиономию знает хоть один участковый. Будете удивляться, но пять лет назад мы с ним работали в одном управлении…
«Не буду удивляться», — подумал Глеб.
— Но, видимо, нашлись более щедрые работодатели. Он ушел с государственной службы, стал специалистом по выполнению сомнительных заказов — исходящих, насколько знаю, из Европы, а отнюдь не из регионов, традиционно принятых считать прибежищем террористов… Знаете, майор, в самом деле, это долго объяснять. Рудольф Александрович — достойный соперник. Он проживает под фальшивыми паспортами то в Польше, то в Хорватии, имеется информация, что на его счетах скопилось не менее пятнадцати миллионов евро собственных сбережений. Бизнес прибыльный, согласитесь, обслуживание заказов воротил международного террора… если можно так выразиться. В нашем управлении он столько не получал. А ведь использует, паршивец, в своей деятельности старые связи, информацию и опыт, накопленные по ходу службы на царя-батюшку…
— А Ингвалд?
— Простая пешка, — отмахнулся Вертинский. — Ингвалд Ларссон, обрусевший, с позволения сказать, швед. Но умный, хладнокровный, правая рука Штайнера, без его распоряжения и шага не сделает…
— Хорошо, спасибо, Игорь Петрович. Согласны откровенничать до конца? Каюсь, подслушивал вашу беседу. Представление складывается следующее. При эвакуации базы некий полковник Головин — рискну предположить, что это был заведующий арсенальным хозяйством, — на свой страх и риск совершил преступное деяние — списал в утиль часть новенького вооружения. Действовал при этом, разумеется, не один. Как ему это удалось, история отдельная, спишем на его таланты и традиционный российский бардак. Вооружение перегрузили в глубокую шахту, где естественным образом сохранялись нужные температурные и влажностные параметры, входы заделали — да так, что и через двадцать лет этот ларчик трудно открыть… Полковник Головин, исходя из услышанного, мертв. Это бывает. За двадцать лет чего только с людьми не случается. Вопрос, подполковник, что извлекают на свет люди Штайнера?
— Игорь Петрович… — предупреждающе пробормотал Пахомов.
— Да ладно тебе, Серега, проехали уже, — вздохнул Вертинский. — Вы бы и сами могли догадаться, майор. Это торпедные аппараты калибра 533 миллиметра, да и сами, собственно… противокорабельные торпеды.
Так он и думал.
— Об этом узнали недавно, как водится, случайно. Проболтался один из исполнителей аферы — ныне сильно пьющий грузчик из Волгограда. Двадцать лет таскал в себе эту тайну, не вынесла душа. Сексот — такой же алкаш — стукнул, куда надо, стали выяснять подробности, закрыли грузчика, начали копать. Вот только кто-то нас опередил — проделал схожие действия с опережением на полшага…
— Что они собираются делать с торпедами?
— Не знаю, майор, не знаю…
Он догадывался, что откровения работников отдельных контор — отдельная же грустная тема, но могли бы и расширить объем информации. Впрочем, не исключено, что чекисты данной информацией попросту не владели.
— Дело не в том, майор, что эти подонки собираются делать с торпедами, — подал голос Пахомов, — а в том, чтобы нам быстрее добраться до выхода. Спустимся с горы, хватаем первого же аборигена, имеющего сотовый телефон, — и уж будьте спокойны, через час-другой район будет полностью заблокирован, и ни одна сволочь отсюда не вырвется… Кстати, вы не знаете, майор, какое сейчас время суток?
— Спросите что-нибудь полегче, — усмехнулся Глеб. — Давно уже не слежу за такими пустяками…
— И сотового телефона у вас, конечно же, нет? — на всякий случай уточнил Кулиев.
На какой, интересно, случай он рассчитывал?
Изогнутый, как сабля, коридор вывел их к каналу — в районе бывшего поста технического контроля и задраенных ворот с пожеланием счастливого плавания. Форсирование водной преграды было сродни форсированию Днепра — так же трудно, хотя и без жертв. Офицеры госбезопасности, еще пару дней назад плавающие лучше рыб и ныряющие лучше дельфинов, были в воде беспомощны, как дети. Они захлебывались, пускали пузыри, и Глеб, который чувствовал себя немногим лучше, замаялся с ними нянчиться! А когда выбрались на правый берег у глыб заплесневелых резервуаров, Пахомов обнаружил, что «пахнет протухшей водицей». И тут же вляпался в корку застывших нефтепродуктов, в которых измазался по самую шею! Кулиев бросился его вытаскивать, поскользнулся, тоже загремел, измазался, да еще и наелся.
— Вперед, Игорь Петрович, — устало проговорил Глеб. — Извлекайте из черного золота ваших рыцарей плаща и трезубца. Только вас там и не хватало.
— Блин, — ругнулся Вертинский, вставая на колени. — Да я лучше спичку горящую к ним поднесу…
За исключением упомянутого инцидента, ничего веселого не происходило. Люди проникались ответственностью момента, прислушивались к советам Глеба. Фонари практически не включали, передвигались вдоль стен, держась по мере надобности за руки. Если возникали «технологические» ниши или пустоты, то быстро перебегали эти участки. Вблизи сухого дока и арочного моста несколько минут лежали, проницая темноту и вслушиваясь. Бандитов Штайнера в окрестье не наблюдалось. Вполне возможно, что они тоже сидели в темноте и слушали. Вертинский прошептал, что, согласно схеме, от сухого дока параллельно каналу тянется протяженный технический коридор преддоковой площадки, и в целях безопасности им можно воспользоваться. Предложение не вызвало возражений. Коридор действительно имелся — и спустя минуту он вывел к оружейной штольне, оккупировавшей северную часть горы. Глеб вздохнул с облегчением, бандитов здесь не было. В этой части объекта им вообще нечего делать! Коридор, связующий оружейную штольню с минно-торпедной частью, обнаружился за утопленным в бетон сухим каналом (в него, возможно, никогда не подавали воду). Проржавевший мостик через «бурные воды», расширяющийся проход, выцветшие обрывки схем и плакатов на стене, призывающие крепить боеготовность, любить КПСС, проявлять бдительность и старательно изучать материальную часть…
Они брели мимо гулких цехов и мастерских, постов контроля и хранилищ (в том числе секретной документации), мимо рабочих участков, где торпеды заполняли энергетическими компонентами, проверяли их электросхемы, аппаратуру самонаведения, герметичность корпусов. Довольно странно, что торпеды были запрятаны полковником Головиным вблизи арсенальной штольни, а не здесь — где они были наиболее уместны. Хотелось верить, что Глеб просто не знаком со спецификой хранения оружия на объекте. Это отнюдь не значит, что торпеды снабжены… ядерными боеголовками! Он не удержался, задал вопрос Вертинскому. Тот рассмеялся, хотя человек был в таком состоянии, когда уж точно не до смеха:
— Успокойтесь, майор, это обычные противокорабельные торпеды 533-го калибра. Какие ядерные боеголовки, опомнитесь. Двадцать лет прошло, с таким несчастьем никто не будет связываться, если он не откровенный сумасшедший. Взорвать подобную торпеду — если бы даже она существовала в природе — весьма проблематично. Разве что с самим взрывателем. Вы принимаете террористов за безумцев? Им не нужна ядерная зима, их интересует только бизнес в том или ином уголке планеты. Поверьте, обычное вооружение приносит временами гораздо больше хлопот, чем его ядерный аналог.
Вертинский изъяснялся загадками, но иначе он, видимо, и не умел. «Сюда, сюда, товарищи…» — вдруг заволновался Пахомов и метнулся к неприметному проему, за которым просматривались лестничные ступени…
Это было именно то, что им так не хватало! Здесь не было ответвляющихся коридоров, ничего такого, что могло бы запутать изможденных людей. Только лестница в монолитном теле скалы — сначала винтовая, железная. А потом у строителей, видимо, поменялась технология, и железные ступени сменились каменными, а шахта предельно сузилась. В ней было ровно столько места, чтобы смог подняться человек без груза. Сердце прерывисто билось, он не мог поверить, что очередная попытка завершается успехом! Это «противоестественно»! Обязательно что-нибудь помешает! Либо лестница оборвется, либо выход окажется замурован, либо наверху их будет поджидать когорта «дружелюбно» настроенных парней с автоматами…
Но ничего такого не было! Они поднимались наверх, и возбужденное чутье уверенно сообщало, что засады нет. Подрагивал фонарь в руке, во рту пересохло от волнения. Он забросил автомат за спину, взял фонарь в правую руку. Возникла ровная каменная площадка на вершине лестничного марша, покрытая толстым слоем пыли и каменной крошки. В этом тамбуре, судя по пыли, уже несколько лет никого не было! Дощатая загородка, откуда выломали стол и несколько лавок, — здесь, по-видимому, располагался контрольно-пропускной пункт. Мощная стальная дверь с ржавыми и омертвевшими засовами — слава богу, отомкнутыми! Он навалился плечом на эту дверь — она завыла, протяжно заскрипела, оказывая упорное сопротивление. Кто-то пришел на помощь, кажется, Пахомов, надавил обеими руками. За спиной сопели остальные — они и рады бы помочь, но некуда было втиснуться. Но дверь и без них уже открывалась! Треща, упорствуя, цепляясь за вздутия в поверхности створа. Глеб чуть не задохнулся — в лицо ударил свежий ветер! Он с жадностью глотал безумно вкусный морской воздух, закружилась голова. Царила ночь — судя по всему, она недавно началась. Всходила луна, мириады звезд усыпали небосклон. За дверью громоздился мощный кустарник, под ногами плелись мочала можжевельника. Растительность была везде, загромождала склон и, без сомнения, давно уничтожила ту тропу, которой пользовался пеший персонал объекта, чтобы добраться до места работы…
Он застыл на пороге, с жадностью пожирая глазами распахнувшуюся красоту. Моря не видно, море сзади, да и шут с ним! Выход с объекта располагался на вершине северного склона горы Каурус. Перед глазами плотные заросли, убегающие вниз. Пыштовка где-то справа, отсюда не видно. Впереди — пологий спуск в далекую бездну, за бездной — соседняя гора, чуть ниже ростом, напротив — живописно рассеченная скала в форме латинской буквы «V» — ее «победные» очертания неплохо озаряла взошедшая луна…
— Давайте, выметайтесь. — Он отступил в тамбур, пропуская работников ФСБ. И вдруг почувствовал, как уплывает из руки фонарь. И автомат, еще мгновение назад висевший на плече, уже не отдавливает косточку ключицы. И нож из ножен стремительно удаляется!
— Одеяло убежало, улетела простыня… — как-то беззлобно забубнил Пахомов. — И подушка, как лягушка…
Он сегодня соображал как эстонец в анекдоте! Не мог он поверить, что люди, извлеченные им из столь качественного дерьма, способны на подлость! Кто-то зашел сзади, его толкнули, он не удержался, отлетел к загородке. И только природная ловкость не позволила разбить нос. Он извернулся, ударился спиной о трухлявую дощатую стенку, вознамерился в прыжке подпрыгнуть… И застыл, когда ему в лицо ударили два луча света и два автомата уставились в переносицу…
Он понял, что можно ни о чем не просить — не поможет. Не прокатит последнее желание. Не на ту публику нарвался. Их плачевное физическое состояние никоим образом не соотносилось с решительностью намерений. Изувеченные, искореженные, украшенные разводами из запекшейся крови, они стояли перед ним, расставив ноги, слегка покачивались, смотрели угрюмо, без эмоций. А ведь минуту назад они были совсем другими! Вертинский держал автомат у пояса, а левой рукой задумчиво ковырялся в засохшей царапине, разделившей его суровый чекистский лик на две взаимодополняющие половинки. Пахомов целился, прижав откинутый приклад к плечу — иначе он не мог, поскольку от единственного функционирующего глаза осталось немного. Кулиев нейтрально мурлыкал под нос «Где-то на белом свете, там, где всегда мороз…» и проверял большим пальцем качество заточки «Катрана» — при этом металл издавал звук первой гитарной струны, натянутой по камертону, а «горячий кавказский парень» удовлетворенно похмыкивал.
— Вы не чекисты, — выдохнул Глеб.
— Ошибаетесь, Глеб Андреевич, — вкрадчиво сообщил Вертинский. И Глеб с тоской подумал о том, что он не называл подполковнику своего «имени-отчества». — Мы самые настоящие, или, как сейчас говорят, аутентичные, чекисты. То самое управление, тот самый Центральный аппарат. Просим нас нижайше простить, но дальше вы с нами не пойдете, мы уж сами, хорошо?
«Слишком устали», — мелькнула мысль. Иначе не стали бы тут ломать комедию и говорить какие-то слова. Лень им. А то бы клинок под ребро, и счастливо оставаться, майор Дымов, ты был великодушным, хотя и несколько простоватым человеком…
— Но ведь банда Штайнера — это ваши враги, Вертинский… — Он непростительно тормозил сегодня.
— Еще какие враги, — согласился подполковник. — Но даже Рудик Штайнер не догадывается, на кого мы работаем на самом деле.
— На кого же вы работаете?
— На себя, — рассмеялся Кулиев, и нож издал дребезжащий, фальшивый звук.
— Как в анекдоте, — добавил «одноглазый» Пахомов, не отвлекаясь от прицела: — «Вы хотите с этим бороться?» — «Нет, мы хотим в этом участвовать».
— Крупные ставки, Глеб Андреевич, — охотно объяснил Вертинский. — Здесь действительно торпеды, действительно злодеи собираются устроить громкий теракт, способный пошатнуть мир и благоденствие на благословенном Крымском полуострове. Если это вас немного утешит, то готовы сообщить — бандитам не удастся провернуть свой номер. Мы разрушим их планы — и миру и спокойствию на Крымском полуострове ничто не грозит. Обещаем вам и торжественно клянемся. Но в качестве компенсации за доброе дело мы реквизируем… м-м, сами понимаете что. Не волнуйтесь, если это хозяйство где-то и долбанет, то очень далеко от просторов родного государства. А может, и не долбанет. Ведь главное в оружии что? Отнюдь не его взрывная способность. А СДЕРЖИВАЮЩИЙ ФАКТОР. Но вас это уже не касается.
«Заработать хотят, — с тоской подумал Глеб. — Идиоты, лучше бы Интернетом в роуминге торговали — больше бы заработали…»
— Но я не понимаю, Вертинский… Во-первых, как собираются вывезти арсенал люди Штайнера, а во-вторых, как это собираетесь сделать вы?
— Не забивайте голову, майор, — поморщился Вертинский, — вам в эту минуту роковую подумать больше не о чем?
— Шеф, надо спешить, — заторопил Пахомов, — эти подонки уже заканчивают работу. Не позднее чем через полчаса прибудет транспорт. Нужно успеть вызвать наших людей из Севастополя. Пока соберутся, оседлают свои вертолеты…
— Не волнуйся, Сергей, погрузка у Штайнера будет осуществляться не меньше двух часов. Успеем. В крайнем случае группу Бузова пустим через этот ход. Но в принципе ты прав. Всего вам доброго, Глеб Андреевич, ничего, как говорится, личного…
— Да чтоб ты сдох… — выплюнул Глеб. Он уже напрягся, чтобы броситься. Уж лучше умереть в атаке, чем припертым к стенке…
Раздался громкий хлопок — как будто спустили тугую тетиву. Или резинку от рогатки! Что-то порвало воздух и вонзилось в затылок Вертинскому. Он дернулся, поменялся в лице. Выпал автомат, глаза сбились в кучку. Он шатнулся и рухнул на загородку, едва не накрыв собой Глеба. Резко обернулся Пахомов, но снова раздался хлопок — стрелок оперативно вставил новый заряд, — и камень размером с теннисный мячик треснул его по лбу, сломав кость и выбив фонтанчик крови! Чекиста тоже швырнуло на загородку, но Глеб уже был начеку и, прежде чем упал фонарь, проворно откатился и врезал пяткой Кулиева по лодыжке. Тот от неожиданности выронил нож, что-то вякнул. Но фонарь, упав на пол, не разбился — спасла резиновая оплетка. Мерклый свет растекался по полу. Кулиев оказался находчивее коллег — сообразил, что партия не в его пользу, и собрался дать тягу в открытую дверь. Он метнулся прочь, перелетел через порог — в объятия черной ночи и желтых звезд, — тут Глеб и схватил его за щиколотку! Работник ФСБ с воем пикирующего бомбардировщика рухнул ничком, окончательно разбив свой сломанный нос. Начал дергать ногами, врезал Глебу по лбу. А тот уже входил в состояние неконтролируемого аффекта. Злоба душила, затмевала рассудок. Рыча что-то непотребное, он снова схватил его за ногу, пока тот не удрал, выворачивал ее до хруста — словно постирал и хотел выжать. Оба дико орали. Металл зазвенел под плечом. Он схватил свой собственный «Катран» и полоснул по сухожилиям на ноге! Хуже казни не придумать! Кулиев взвыл, изогнулся дугой. Он полоснул по второй — безжалостно, с чувством глубокого мстительного удовольствия. Тот забился в конвульсии, теряя кровь. Человек после такого не жилец — боль адская, смерть быстрая. Но он лишь распалялся, слишком гуманно — дать этой твари подохнуть своей смертью! Он затащил его за порог, ударил в сердце, своротив пару ребер. Бросил к чертовой матери, кинулся на тех двоих, которые еще шевелились и даже пытались дотянуться до автоматов. Он что-то вопил, входил в исступление, бил куда придется — а те орали, корчились, просили не убивать. Забились в конвульсиях, он опомнился, выбросил нож, рухнул на колени, сжал виски ладонями и провалился в ступор. Эх, мужики, лучше бы вы действительно роумингом торговали…
Его трясло крупной дрожью. Он убивает людей пачками, он становится бездушной машиной по отъему чужой жизни. Только на этом проклятом заводе он собственноручно ликвидировал не меньше дюжины людей, у которых где-то матери, жены, дети… Пусть не самые достойные представители человечества, но не он их родил, не ему их убивать! Когда-нибудь он сломается от такого груза. Он уже ломается…
Тошнота давилась у горла, он выплеснул содержимое желудка на пол, отодвинулся к двери, где лучше дышалось. Плохо было майору. По лестнице кто-то поднимался, хрустели мелкие камешки. А ему даже лень было поднять фонарь и осветить этого человека. Подошедший помялся, походил вокруг да около, затем присел рядом с ним и прижался плечом. Он ощутил тепло ближнего, насторожилось что-то в организме. Он повернул голову, но увидел лишь темноту, в которой кто-то был. От темноты исходили вполне дружелюбные флюиды.
— Ты кто? — пробормотал он.
— Зоя, — отозвалась девушка. — Ну, та самая, ты должен помнить…
— Зоя? — произнес он как-то неуверенно. — Но ты же галлюцинация. Я уже смирился с этим…
— Ну, спасибо, дружок, — горько усмехнулась девушка. — Живу на свете двадцать семь лет, занимаюсь какой-то ерундой, верчусь, как дура в колесе, а тут выясняется, что я галлюцинация…
— Ну, хорошо, предположим, ты не галлюцинация, — допустил он. — Но что тогда случилось? Во-первых, из чего ты вела огонь?
— Из рогатки, майор… Должна тебе сообщить, что при определенных обстоятельствах стрельба из рогатки гораздо предпочтительнее, чем из огнестрельного оружия, лука или арбалета, которые просто так в рюкзак не положишь. А рогатка помещается куда угодно, она универсальна, сейчас в спортивных магазинах какие только виды их не продают, даже соревнования проводят… Нет, я, конечно, не увлекаюсь этим видом спорта, но у меня было трудное детство, и я не люблю огнестрельное оружие. И когда пришлось выбирать, какое оружие лучше всего поместится в моем рюкзачке…
— Суду все ясно, — пробормотал Глеб. — Хорошо, допустим, что я не сошел с ума. Куда ты делась? Ты где должна была сидеть?
— Подходим к самому главному… — Ее гулкий шепот проникал в ухо и проедал червоточину в мозгу. — Я сидела там, где ты сказал. Но ты вообще заглядывал в эту нору? Ты не джентльмен, Дымов. Ты садист. Я смогла там выдержать несколько минут, а потом выбралась оттуда с приобретенным радикулитом, сколиозом и плоскостопием. Несколько минут я бродила по коридору взад-вперед. Сначала мне стало скучно, потом мне стало страшно. Или наоборот, точно не помню. Тебя долго не было. Я прошла немного по коридору, борясь с естественной потребностью броситься в очередной раз спасать твою смелую задницу. Но что-то мне подсказало, что в этот раз ты справишься сам. Поэтому я забралась в одну из тамошних щелей — плиты немного разошлись — и стала ждать. Потом я услышала, как тащатся несколько человек, узнала твое дыхание, хотела выйти, но внутренний голос посоветовал подождать. Вы всей компанией протащились мимо меня. Ты чересчур наивен и доверчив, майор Дымов. Ты шел первым, а трое у тебя за спиной активно переглядывались и общались языком жестом. В переводе на русский это выглядело примерно так: «Не пора ли? Может, прямо здесь?» — «Нет, еще рано, этот человек может быть полезен. Позднее». Возможно, я что-то и накрутила и они болтали о другом, но я по-настоящему испугалась. Это было очень подозрительно. Догнать и предупредить я не могла — одному из этих типов ты щедро даровал автомат. Вот и тащилась за вами, благо опыт в слежке за российским спецназом у меня уже есть…
— Понятно, — прошептал Глеб. — Спасибо, добрая моя галлюцинация…
— Не горюй, майор. — Она погладила его по голове. — Ты поступил правильно.
«Я всегда поступаю правильно, — подумал Глеб. — Только в каждом сне армия атакующих меня мертвецов получает солидные подкрепления».
Ее прикосновение было приятно. Не совсем, конечно, подходящее время. Такие шалости он не может себе позволить в рабочее время… Но что-то заурчало уже в организме — словно мощная «Феррари» бесшумно завелась и стала работать на холостых оборотах, прерывисто подрагивая…
— Переволновалась я что-то, майор, — прошептала девушка, укладывая головку ему на плечо. — Знаешь, первый раз, когда я тебя спасала, я совсем не волновалась. А вот сейчас прямо-таки вся издергалась… И почему? Не понимаю… Слушай, что со мной? — Ее дыхание участилось. — Температура или что… Горю, как в крематории…
Замкнуло окончательно. Предохранители сгорали и лопались, как воздушные шары. Жар ударил в голову! Он впился в нее губами, а она в него — застонала сладострастно, поволокла его на лестницу, подальше от мертвецов. Действительно, разве это дело — заниматься сексом, когда вокруг тебя валяются зверски убитые люди? Она рвала молнию на остатках его гидрокостюма, а он — на ее комбинезоне. Они неуклюже стаскивали друг с друга одежды, потом опомнились — будет гораздо проще и удобнее (хотя и не так сексуально), если каждый разденет себя сам. Они спешили, словно опаздывали на поезд. Близость женщины, лица которой он не видел, сводила с ума, разгоняла кровь. Они тянулись друг к другу — грязные, потные, но кого это волнует? Чертыхались, если что-то с разоблачением было не так. А там все время было что-то не так! Мешались какие-то петли, застревали молнии! Они набросились друг на друга, покатились, слились в один кипящий котел. Он уже не чувствовал своей головы — она оторвалась от шеи, взлетела, как дирижабль, наполненный гелием. Уже и не припомнить, что они вытворяли! Женщина стонала под ним, орала короткими очередями, а потом смеялась, что на этой лестнице он превратил ее в подобие двугорбого верблюда…
А потом они распались, тяжело дышали, таращась в плесневелый потолок, которого все равно не было видно. Тело не слушалось, ноги подгибались, Глеб сделал попытку подняться — и чуть не покатился по лестнице до самого низа! А женщина дрожала, издавала булькающие звуки — то ли радостно смеялась, то ли билась в истерике…
— Что это было? — пробормотал он срывающимся шепотом.
— Не знаю… — прошептала она. — Ты сделал неприличное предложение — я ответила решительным оргазмом…
— Одуреть…
— Знаешь, милый… Не то чтобы я сумасшедшая… но мне понравилось.
— А мне-то как… — Он сползал за фонарем, прибрал на всякий случай автомат и со всем этим хозяйством вернулся к девушке. А она подтянула к себе свой мятый комбинезон, накрылась им, сидела на каменной ступени и смотрела на него во все глаза. Он отвернул фонарь немного в сторону, чтобы не раздражал. Эта женщина не была похожа на галлюцинацию. И ощущения в организме бодрым хрипом настаивали на том, что занимался он чем угодно, только не самоудовлетворением. Она положила руку ему на колено. Он обнял ее. Она глубоко вздохнула и пристроила на него вторую руку. Он обнял ее еще сильнее. Странное ощущение, если после секса хочется обнять женщину, с которой ты только что этим занимался…
— А ты жаркая штучка, майор Глеб Дымов… — промурлыкала Зоя, забираясь губами под его щетинистый подбородок.
Он вздрогнул:
— Откуда ты знаешь, что меня зовут Глеб? — хотел отстраниться, но она не дала, вцепилась ему в плечи обеими руками, тихо засмеялась:
— Я специально это сказала — думала, среагируешь или нет. Ты по-прежнему в теме, майор. Тебя не сведут с ума никакие коварные обольстительницы. Я слышала вашу доброжелательную беседу с тремя парнями, которые тыкали в тебя стволы. Их старший упомянул твое имя — Глеб Андреевич, и знаешь, я почему-то запомнила…
Тогда ладно. Он успокоился, застыл, наслаждался близостью чумазого, но приятного тельца. На лестнице было тихо, а за спиной шумели кусты под напором ночного ветра, свежий воздух залетал в подземелье, что-то бормотал в дырах и трещинах под потолком.
— Не ходить бы сейчас никуда, — мечтательно вздохнула Зоя. — Отыскать двуспальный холодильник, предаться тяжкому греху, заодно поспать…
Ее слова напомнили, что он пока еще при деле. Глеб вздохнул, поднялся и начал одеваться. Она поколебалась и занялась тем же, ворча под нос, что грязное и рваное — это не совсем то, что ей сейчас нужно. Он уже не чувствовал себя таким разбитым и морально подавленным, как несколько минут назад. Но в голове творилось бог знает что. Он перешагнул через мертвые тела, встал в проходе и начал глубоко и ритмично дышать, изгоняя мусор из головы. Он уже постиг, что эта чудная южная ночь — не для него. И звезды светят не ему, и луна таращится не на него, и приятный освежающий ветерок дует не по его душу. Он нагнулся, собрал боеприпасы, вытер лезвие «Катрана» о мертвого Кулиева и вернулся на лестницу. Девушка уже оделась. Она молчала, сжалась в комочек, смотрела на него без прежнего сладострастия и изумления — смотрела хмуро, требовательно, с большим вопросом.
— Молчишь? — констатировал он.
— Да накричалась уже…
— Телефон есть?
— Батарейка села…
Он выдержал паузу, взвесил в последний раз все за и против и заявил с вершины жизненного опыта:
— Уходи, Зоя. Здесь назревает большое событие. Ты человек гражданский, мастер пера и акула клавиатуры, не стоит тебе лезть в эту хрень. А я человек военный, подневольный, небольшого ума, так что мне сам бог велел. Господа с Лубянки уверяли, что все произойдет в ближайшие час-два. Полчаса уже прошло. Наши просто не успеют подтянуться. Я должен остаться на объекте, все выяснить и по мере сил оказать сопротивление. А ты уходи, спускайся с горы — в Пыштовку. Если хочешь сделать доброе дело — найди телефон, позвони моему начальнику Григорию Ильичу Бекшанскому и все расскажи ему. Я продиктую номер.
— У тебя есть план? — спросила она таким деловым голосом, что это сразу его насторожило.
— У меня нет плана, — поколебавшись, отозвался он. — Планы строят, если знают, что должно произойти. Но я не знаю…
— Тогда твой план понятен, — она кивнула. — Мочить всех. Я должна быть рядом. Я одна не останусь и с горы в одиночку не пойду — у меня тараканы в голове замерзнут.
Она решительно поднялась и забросила на плечи лямочки рюкзачка.
— Зачем? — взмолился он. — Во имя чего, Зоя? Если хочешь сенсации, то ты будешь первой, кому я обо всем расскажу, — обещаю. Будет тебе сенсация. А умирать не собираюсь, не бойся.
«Борька тоже так говорил», — подумал он с какой-то нахлынувшей меланхолией.
— Не понять тебе, Дымов. — Она смотрела исподлобья, сжав губы — ну, детский сад с барабаном, ей-богу! Из рогатки всех поубивает?
— Пошли, — сказала она. — Не будем терять время. Я все равно от тебя не отстану.
Они спускались, держась за руки. Сжалось сердце, когда он первым выскользнул в напоенный холодным молчанием коридор, — этот заброшенный завод уже выворачивал его наизнанку! Все нутро сопротивлялось! Ладно, он потерпит, еще немного… Они скользили по пустым коридорам и гулким механическим участкам, крались вдоль стен, перебегали от станка к станку. Шарахнулись, как от динозавра, от застывшей на рельсах тележки, на которой перевозили тела украинских солдат. Запах мертвечины в этой части оружейной штольни притупился — убиенных все-таки увезли и сожгли. Черта с два им удастся замести следы своих злодеяний! Он обратил внимание, что девушка спокойна и невозмутима — дышит размеренно, собранна, чушь не несет. Какого черта он взял ее с собой?! А как не взять — она бы все равно пристала, как банный лист! Не привязывать же ее к кусту на склоне горы! Чем ближе подбирались они к центральной водной штольне, тем тяжелее становилось на душе. Почему? Что чувствовало его сердце? Он закрывал ее собой, злобно шикал, когда она вырывалась вперед, указывал на отведенное по иерархии место. Из центрального коридора оружейной штольни они выбирались практически ползком, максимально сплющиваясь. Он шипел на нее, когда она пыталась выдвинуться вперед, прижимал ее голову к полу.
— Перестань, Дымов… — шептала Зоя. — Здесь нет никого… Это так же глупо, как… ну, не знаю… как платный туалет в лесу… Или как бесшумный холостой патрон…
— То есть бесплатный туалет в лесу будет пользоваться успехом?.. Слушай, девчонка, не лезь вперед… — Он больно сжал ее локоть, пригвоздил к полу. А сам целеустремленно подался вперед — к осточертевшим водам центрального канала.
— Вот увидишь, больше не буду с тобой сексом заниматься… — обиженно прошептала девушка, оставаясь в тылу.
«С козырей пошла?» — подумал Глеб. Воистину детский сад. Мысленно напевая «Вот увидишь, вот увидишь, я влюблюсь тебе назло», он выполз из коридора оружейной штольни. И через мгновение она уже сопела рядом, впитывая ответственность момента. В акватории канала было тихо, ничто не предвещало грядущего эпохального события. Фонари не горели, тени по «пешеходным дорожкам» не сновали. Властвовала противоестественная тишина — не исключающая, к сожалению, наличия снайпера с прибором ночного видения. Но злые предчувствия, обуявшие Глеба, меньше всего были связаны с невидимым снайпером. Он полз вперед, Зоя — за ним. «Мы можем успеть, — мелькнула мысль. — Бандиты, скорее всего, будут использовать центральный коридор из объекта «Арсенал», выходящий к левому берегу. Если мы затаимся в параллельных коридорах…»
Он придирчиво всматривался в темноту, пытаясь разглядеть в ней хоть что-нибудь. Справа — никого. Слева — глухая непролазная темень. Входные ворота из Калабановской бухты до сих пор закрыты. В противном случае вода освещалась бы лунной дорожкой…
Он на цыпочках бросился вдоль правого берега. Зоя не отставала, сопела в затылок. Пробежав немного, он снова распластался на полу, прижал девушку. Она помалкивала. Текли секунды, пули не свистели, никто не кричал. Значит, ходу, пока обстоятельства не против! Он ускорялся, волнение просто зашкаливало. Шестьдесят шагов — неподалеку сухой док, перед ним переходной мост. Слева через воды забвения — проход в арсенальную штольню… Он первым погрузился в воду — уж лучше быть в воде, чем на переходном мосту, когда из коридоров полезут демоны! Зоя не роптала, проворно скользнула за ним. После секса требовалось хоть какое-то купание! Глеб замешкался, приходилось над головой держать автомат и подсумок с боеприпасами — кожаный футляр с петлями для крепления на ремне. Он медленно загребал левой рукой, а девичья фигурка, ловко справляясь с застывшими водами, уже обогнала его, прижалась к бетонной стене левого берега, искала выступы в ее поверхности, чтобы вскарабкаться наверх. Ей это удалось, она подтянулась, забросила ногу — спешила, чтобы помочь Глебу — забрать у него все, что сковывало его движения. А он пока еще только плыл, чертыхаясь сквозь зубы, что она лезет в пекло без его разрешения…
Проклятая акустика подземелья! Ну, что, скажите на милость, предвещало, что навстречу им валит толпа?! Было тихо, темно, и вдруг за последним изгибом коридора вспыхнули фонари, загремели шаги, раздался многоголосый гул! Они уже вывалились к каналу, вскидывали автоматы, узрев одинокую женскую фигурку на берегу, встревоженно кричали! Зою пронзила столбовая болезнь, она застыла в перекрестье лучей. А Глеб уткнулся носом в бетонную стену канала и гнусно ругнулся — хорошо, хоть мысленно!
Вот так совпадение! Ожидали всего, но чтобы так глупо подставиться! Он впился зубами в ребристый бетон, выл от отчаяния и бессилия. Автомат с подсумком скрылись под водой, они уже не актуальны, не держать же их и дальше задранными над головой!
— Не стрелять! — прозвучал повелительный окрик. Мужчины недовольно загудели. Бедная Зоя! Чем он мог ей помочь, кроме как выскочить из воды и встать рядом? Вести огонь из воды, из автомата, залитого водой? Ну, хорошо, возможно, пару выстрелов он сделает, а дальше? Он смещался влево, прижимаясь к стене, погрузился в воду до упора, чтобы только уши торчали, выискивал в бетоне наплывы и трещины, чтобы впиться в них пальцами. «Прыгай в воду, дура, прыгай», — молил он про себя, хотя и понимал в душе, что это не выход. Пусть и нырнет до самого дна, ее же всю изрешетят пулями! Шансов на выживание практически хрен! Правильно делала, что стояла…
— Рудольф Александрович, здесь баба какая-то… — выкрикнул один из бандюганов. — Ей-богу, баба, она без оружия… Впрочем, сейчас проверим, что у нее в рюкзачке…
Судя по всему, ее схватили за локти, лезли потными лапами, щупали, отпускали скабрезные замечания. А другие, которые еще не окончательно рассорились с головой при виде одинокой девушки, освещали пространство, тревожно перекрикивались. Их было тут не меньше десятка!
— Отставить, убрать от нее руки! — раздался рассерженный голос Штайнера. Похоже, он расталкивал людей. Возникла недоуменная пауза. После чего он неуверенно произнес: — Зоя?.. Черт, не могу поверить… Хм, радость моя, а можно поинтересоваться, что ты здесь делаешь? Ты же оставалась, насколько помню, в Одессе?
— Рудик, милый… — елейным голоском забормотала Зоя. — Ты только не подумай вдруг плохого обо мне, но после того, как ты ушел от меня последний раз, мне было так плохо… В общем, Рудик, я за тобой поехала, ты не расстреляешь меня за это?
Главарь бандитов потрясенно молчал, пытаясь сообразить, что это было. Потрясенно помалкивал и Глеб, обрастая гусиной кожей и упорно пытаясь продохнуть. Злые мысли роились в голове. Вот же сучонка! Подстилка бандитская! Журналистка независимого сетевого издания? Да как бы не так! Хорошо хоть имя настоящее назвала!
— Зоя, я повторяю свой вопрос… — Голос Штайнера заметно дрогнул, похоже, эта девушка была ему небезразлична. — Что ты здесь делаешь? Как ты здесь оказалась?
— Рудик, дорогой, это совсем не то, что ты подумал, — заискивающим голоском частила Зоя. — Я же девушка ловкая, пронырливая, ты сам знаешь… Села на автобус, потом купила в Севастополе велосипед, приехала к тебе, потому что соскучилась… Рудик, неужели ты по мне не скучал? Знаешь, любовь моя, мне совсем не интересно, чем ты тут занимаешься, я просто хотела видеть тебя, потому что больше не могла терпеть эту разлуку…
Она молола чудовищную чушь, выдавала на-гора стопроцентный детский лепет, и, похоже, это понимали все, за исключением Штайнера, которого она взяла в жесткий амурный оборот. Мужики недоверчиво роптали, а Штайнер помалкивал.
— Рудик, счастье мое, я не просто по запаху за тобой приехала, а я выспрашивала у твоих людей, где тебя можно найти, — добавила ради убедительности Зоя. — Они не хотели говорить, но я ведь так умею упрашивать… Да что для меня какие-то несколько сот километров…
— Черт возьми, Зоенька, ты неисправима… — Кажется, Штайнер начинал сдаваться, хотя и витали в голове черные мысли. Он просто не мог допустить, что девчонка, задурившая ему голову, оказалась здесь по какой-то другой причине. — Зоенька, а скажи, пожалуйста, ты здесь одна?
— А с кем мне еще тут быть, Рудик, солнце мое? — Она фальшиво переигрывала, даром что была смертельно напугана.
— Минуточку, минуточку, что тут у нас происходит? — внезапно раздался недовольный голос с тягучими скандинавскими интонациями, и мнущихся боевиков растолкал еще один начальник (низшего ранга) по имени Ингвалд Ларссон. — Рудольф, вы кого это тут добыли?
Несколько мгновений висела натянутая тишина, после чего Ингвалд как-то странно крякнул:
— Рудольф, это кто?
— Зоя, — неохотно отозвался Штайнер.
— Подожди… эта та девица, о которой ты с восторженным упоением отзывался в Париже, с которой кувыркался в Ницце, позабыв былые походы в публичный дом, а потом притащил ее зачем-то с собой на Украину? То «чудо», разумеется, с твоих слов, которого я никогда не видел, но которая знойная женщина — мечта поэта, и заткнет за пояс любую телку из тех, что ты когда-либо трахал?
— Ингвалд, я бы попросил тебя…
— А ты не проси меня, Рудольф. Киевский информатор неделю назад передал нам досье на всех агентов СБУ, занимающихся разработкой твоей выдающейся персоны. В списке фигурирует особа с данным личиком — оно ведь так запоминается, не правда ли? Только зовут ее не Зоя, ее зовут Кристина Шалевич, старший лейтенант госбезопасности — Управление военной контрразведки, входящее в состав Департамента контрразведки. Особо ценный и глубоко законспирированный сотрудник, которому поручают самые ответственные задания. Может менять внешность, имидж, имеет множество легенд и наград за успешно проведенные операции… Рудольф, у тебя не возникает мысли, что тебя развели как последнего лоха?
Зависла ошарашенная тишина. Глеб обливался потом, он уже не знал, что и думать. С каждой минутой жить в этом мире становилось страшнее и интереснее. Какие откровения еще уготованы? Бедная Зоя, или как там ее…
— Рудик, о чем говорит этот человек? — споткнувшись, пролепетала девушка. — Я ни слова не поняла из того, что он сказал…
— Ингвалд… ты уверен?
— Рудольф, не будь дураком. У меня отличная память на лица и текст. Тебя водят за нос, это понимают даже наши парни.
— Рудик, не слушай его… — взмолилась Зоя. — Это ложь, неправда! Как ты можешь обо мне такое думать?…
— Взять ее, — скрипнул Штайнер, и сразу завозились люди, сдавленно ойкнула девушка — она продолжала что-то лопотать, взывать к справедливости, доказывать, что она никогда бы себе такого не позволила… — Доставить в арсенальную штольню, не спускать с нее глаз и не трогать, — сухо распорядился главарь. — Закончим работу — разберемся. Осмотреть все тут, приготовиться к работе! Вывозите груз на причал. Пятеро остаются здесь, остальные — на загрузочную платформу!
Окончательно ошалевший Глеб рывком ушел под воду — ничего, минуты три он там в одиночестве просидит. Он уже не чувствовал ни холода, ни боли, только изумление и глухую «малоизученную» тоску. Автомат и подсумок давно утонули, он не собирался их искать. Он опускался на дно, цепляясь за бетон, — скользил по стене, как человек-паук, стараясь не пускать пузырей. А за его спиной чертили воду лучи света, бандиты осматривали каждый метр пространства. Но он опускался все ниже, они уже не могли его вычислить. Череп распирало изнутри, в голове прерывисто гудело, но он терпел. Одновременно он смещался влево, активно работая «присосками». Прошла минута, вторая… Он уже изнемогал, начинал понемногу подниматься. На исходе третьей минуты он не выдержал — выскочил из воды, как пробка, готовясь хлебнуть кислорода и снова камнем уйти на дно. Но не понадобилось. Он по-прежнему находился рядом со стенкой канала, людей поблизости не было. Весь народ сосредоточился на причалах в глубине центральной штольни — там горел свет, лязгал металл, мельтешили смазанные тени. Он отдышался, повертел головой. И вдруг обнаружил занимательную вещь — входные ворота, держащиеся на плавучих батопортах, были раздвинуты! Ему не мерещилось — до ворот было метров семьдесят, и водную гладь в тех краях отчетливо прочерчивала лунная дорожка! Анализом явления увлекаться не стоило. Он разрывался, как буриданов осел! «Хватит! — решительно взыграла уставшая душа. — На волю, в пампасы!» Через три минуты он в Пыштовке, ворваться в первый попавшийся дом, позвонить Бекшанскому, и пусть принимают экстренные меры! Что бы тут ни происходило, а торпеды самоходом в неизвестность не канут! Но, проплыв пару метров, он снова начал сомневаться, ведь он понятия не имеет, что здесь происходит! А вдруг от него пока еще что-то зависит? Он развернулся, поплыл обратно, сам не замечая, что оторвался от берега и мечется уже непонятно где. Что от него может зависеть? Тут такая толпа… Он снова развернулся, лунная дорожка так заразительно манила…
И тут его охватил такой ужас, что он чуть не задохнулся!
Сколько раз смотрел он смерти в лицо — ну, боялся, ну, неприятно было, дискомфорт испытывал. Но в этих ситуациях все просто и понятно. А настоящее ошеломление — когда происходит то, чего не можешь понять! Он держался на воде (никого, собственно, и не трогал), как вдруг почувствовал, как в живот его что-то подперло и потащило наверх! Сначала он не понял, живот, что ли, вспучился? Но вроде все в порядке с животом, и при чем тут, ради бога, живот?! Потом он ощутил, что отрывается от воды, его поднимает наверх огромное гладкое животное! Впрочем, нет, он многое, конечно, в жизни повидал, но до стальных животных дело пока не доходило! Он лежал на гладкой наклонной поверхности, растопырив конечности, и цепенел от изумления. Хорошо, хоть не стал колотить по этому монстру кулаками! Его поднимало все выше, захватывало дух, ничего себе аттракцион в аквапарке! Пока он начал что-то соображать, прошли долгие секунды, за которые чего он только не передумал и не почувствовал. Стальная махина всплывала и одновременно двигалась вперед. Хорошо, что он оказался не в центральной ее части, а сбоку — на закругленной покатой поверхности. Он начал сползать — ну их подальше, такие «вольтижировки»… Оттолкнулся от стальной громадины, скатился в воду и сразу прижался к стене канала, чтобы куда-нибудь не засосало. Но подводная лодка проплывала в канале свободно, не касаясь «постороннего», — здесь уместилась бы и субмарина покрупнее. Мелькнула шальная мысль: эх, возложить бы сейчас взрывное устройство…
Переварив первое изумление, он начал что-то понимать. Теперь понятно, каким образом люди Штайнера собирались вывезти с объекта улов! В сущности, субмарина была не такой уж и крупной, в отличие от атомоходов 613-го и 633-го проектов, обслуживанием которого во времена СССР занимался завод. Те входили на объект из Калабановской бухты в надводном положении (глубина иначе не позволяла) и только выходили после завершения положенных процедур в подводном. Данная же субмарина была относительно малогабаритной, она заплыла на завод под водой и только под сводом горы начала всплывать. Просто у страха глаза сделались чересчур большими…
Впрочем, меньше они не делались. Пространство канала к приходу транспорта осветили рассеянным светом. Чудовище уже практически поднялось, проплывало мимо Глеба, замедляя ход. Он видел возвышающуюся над продолговатым корпусом рубку, отверстия кингстонов по всей длине — субмарина имеет двойные стенки, так называемые балластные цистерны, через кингстоны сжатым воздухом выталкивают забортную воду, и, собственно, поэтому лодка всплывает. Или, наоборот, погружается, когда через клапан в цистерны начинает поступать вода…
Мокрые волосы на голове начинали шевелиться и вставать дыбом. Если в эту субмарину загрузят торпеды, то теоретически ничто не мешает прямо с субмарины их и применить… Куда применить? Зачем? Какую гадость собрался провернуть Штайнер со своими законспирированными хозяевами? Если срочно требуется сумятица, нагнетание обстановки в регионе, большая пакость для России… Волосы вставали уже не только на голове. Зоя упомянула (имеются ли основания не верить?), что кто-то интересуется графиком движения российских военных судов в окрестностях Севастопольской бухты… Совпадение? Вряд ли, в этом деле все взаимосвязано. Провокация в отношении флота? Ничего себе провокация — шмальнуть парочкой торпед по флагману флота крейсеру «Москва», который то ли завтра, то ли послезавтра уходит в гордом одиночестве из Севастополя, чтобы направиться на Босфор и далее — в Средиземное море, чтобы встать на рейде у сирийского Тартуса, дабы остудить некоторые горячие головы. А заодно удостовериться, что на ценное имущество и оборудование базы материально-технического снабжения ВМФ России на фоне известных кровавых событий нет желающих покуситься… Или он что-то преувеличивает, распалилось воображение, накручивает бог знает что? А почему бы и нет? Акция дерзкая, наглая, невероятная, но именно такие и прокатывают! Субмарина небольшая, сможет подобраться незамеченной вдоль береговой полосы к Севастопольской бухте, а когда флагман направится в открытые воды — открыть огонь в упор. А средства гидроакустического противодействия на крейсере могут не сработать, если шмальнут с короткого расстояния. Потопить корабль — задача сложная, но, может, в планы «кое-кого» и не входит его топить? Нанести урон, причинить повреждения, исключающие продолжение похода в Средиземное море, создать, в конце концов, прецедент, аналогов которому в новейшей истории пока не было! И постепенно ситуация в регионе начинает меняться, а определенные силы выстраиваются в очередь за дивидендами…
Это была лишь теория, не подкрепленная абсолютно ничем. Но истина была где-то рядом, и его безумные мысли были не настоль уж безумны. Конечно, вопросов множество. Торпеды 533-го калибра, сохранившиеся за двадцать лет на заводе, предназначались для лодок проекта 613. А субмарина, проплывшая мимо него, принадлежала к классу «Пираний» — эти лодки значительно меньше, применяют торпеды СЭТ-72 калибра четыреста миллиметров. Эти торпеды работают на электрической тяге, а те, что были на заводе, — от двигателей внутреннего сгорания, размещенных в корпусе, они более крупные, неуклюжие. Но ведь нет ничего невозможного! Заменить торпедные аппараты в головном отсеке, небольшая реконструкция корпуса и обшивки, убрать лишнее…
Лодка медленно удалялась, она пришвартовалась в надводном положении к левому берегу — там, где горели огни и возились люди. Никакой торжественной встречи, оркестров, пламенных речей. Тихая швартовка, фиксаж на кнехты, сохранившиеся с лучших времен. С капитанского мостика перебросили трап, по нему на берег спускались невнятные силуэты, смешивались с толпой. И тут до Глеба, застрявшего в водах канала, постепенно начинало доходить: а ведь это очень знакомая лодка! До такой степени знакомая, что он сам на ней когда-то плавал в качестве участника диверсионной группы! Нет, серьезно, в природе существовала лишь одна субмарина данного проекта, спутать которую с чем-то другим, будучи опытным пловцом, невозможно. И не когда-то он на ней плавал, а чуть больше года тому назад — из Венесуэлы к побережью Юкатана, когда группа боевых пловцов под руководством Дымова получила задание прибрать к рукам одного влиятельного торговца оружием. Субмарина принадлежала правительству Венесуэлы, но оно ее в своих целях практически не использовало. Сверхмалая подводная лодка проекта 865. «Рабочее» название — «Пиранья». Официально в 90-м году были построены две лодки такого класса — МС-520 и МС-521. Судьба их была незавидная. Каких-либо других сверхмалых лодок в СССР не строили. МС-520 служила в Лиепае в составе 22-й бригады подводных лодок. В море выходила редко, боевая подготовка для нее оказалась очень сложной. Вторая лодка вообще практически не применялась. Эксплуатировать ее было трудно, проектное задание на водоизмещение превысили почти в три раза, так что лодка получилась не такой уж и сверхмалой. В 99-м году обе лодки отбуксировали в Кронштадт и, к удовольствию многих специалистов, разрезали на металлолом. И мало кто знал, что существовала еще и третья субмарина данного проекта — МС-522. При конструировании учли отдельные недостатки, но во флоте это изделие все равно не прижилось, хотя и обладало рядом несомненных достоинств. В частности, скорость в подводном положении была увеличена с семи узлов до одиннадцати, а погружаться теперь эта лодка могла глубже чем на двести метров. Непонятно, в чью умную голову пришло передать субмарину «дружественному» правительству Уго Чавеса, но тем не менее это случилось. У берегов Юкатана лодка получила повреждения, погиб экипаж, лично Глеб считал, что субмарина утеряна безвозвратно — к тому же под боком у мексиканского наркокартеля. Выходит, ее сумели отбуксировать к месту ремонта, починить, вернуть на службу людям…
Теперь он знал, что никуда отсюда не уйдет — не имеет морального права. Хоть забейся в колокола, помощь прибудет не скоро! Он выполз на берег и через минуту уже крался, прижимаясь к стенам. Плана не было, оружия — тоже, он чувствовал, как предательский страх забирается за шиворот, теребит позвоночник. В этой части штольни, кроме него, никого не было. Но что-то подсказывало, что если он пройдет еще немного, то непременно упрется в часовых. А бдительность сегодня у этой публики на высоте…
У первого причала лодка не задержалась. Неизвестно, что там в нее натолкали, но простояла она не больше пяти минут, после чего закругленная корма из титанового сплава начала удаляться. Глеб подавил приступ внезапной паники. Нечего волноваться, это «чудо подводного мира» еще не уходит. Оно пройдет метров двести по каналу и пришвартуется у одного из загрузочных причалов, где частично сохранилось оборудование для осуществления погрузки на борт вооружения. И в тех краях она застрянет сравнительно надолго…
Голова дымилась от перегрева. С этой стороны не подойти. По воде не получится — разве что в качестве ударной мишени. Он должен оказаться с обратной стороны — там, где выходные ворота. На постах у загрузочных причалов легко спрятаться — там огромные ниши-залы, остатки погрузочно-разгрузочного оборудования… И тут его осенило — воспользоваться «объездным» коридором, которым он выводил на волю шалунов-чекистов! Он аж присел, представив вновь весь этот ужас. Снова злополучный коридор, арсенальная шахта — в самый конец, отыскать комнату, в которой держали связанных работников ФСБ, пролезть под станиной, длинный коридор, развилка, «объездная дорога»… Но это же проще, чем выдумывать что-то другое! Время есть, дорогу он знает, а основные силы противника сконцентрированы в канале!
Он вкатился в этот богом забытый коридор с колотящимся сердцем. Проверил фонарь, который теперь носил пристегнутым к поясу. Работал, умница! Невозмутимое шведское качество, хоть орехи им разбивай! Он нацепил прибор на голову, распрямив скатавшиеся лямки, зашагал по коридору, который мог преодолеть уже с закрытыми глазами. Терпения не хватало, он перешел на легкую рысь, притормаживал перед поворотами, снова рвал, наверстывая упущенное время. В арсенальной штольне царила мертвая тишина. Он двигался краем зала, по привычке всматриваясь в окружающую разруху. Сложно допустить, что здесь могли остаться какие-то посты. А вот на подходе к приоткрытым воротам противоатомной защиты ему пришлось умерить прыть — из зала за воротами растекался приглушенный свет! Он просочился за ворота, выключив фонарь, и застыл завороженный. Судя по всему, это было самое вместительное помещение на заводе. Скрещенные балки высоко наверху, переплетение кабелей, крановых строп, внушительные каменные колонны по краям зала. Кавардак царил неописуемый — громоздились недоломанные тележки, останки стеллажей, шкафов, люковых закрытий. Обрывки проводов, газовые баллоны, компрессоры. До сих пор здесь властвовал запах горелого металла. «Изыскательские» работы, похоже, производились у противоположной стены — там зияли два широких арочных проема, валялись вырезанные автогеном двери, рваные стальные листы. Любопытство разрывало, но он туда не пошел — времени не было. Из коридора в правой стене исходил рассеянный свет, он и освещал пространство зала. У проема ворочались люди, доносились голоса. Так вот куда отконвоировали Зою (имя Зоя ему нравилось больше, чем имя Кристина)! Соблазн повернуть направо был велик, но он решительно отказался. Все несчастья из-за женщин, он еще успеет. Первым делом самолеты (вернее, подводные лодки). А девушки потом. К тому же девушку охранял усиленный, до зубов вооруженный караул, а у него опять — один нож… Он ощутил что-то вроде щипка — совесть напомнила о себе. Нет, он не отказывается ей помочь, он прекрасно помнит, что эта девушка дважды спасла его от когтистых лап смерти, и в постели (весьма напоминающей каменную лестницу) она была чудо как хороша…
Он лег плашмя и пополз, прижимаясь к полу, держа курс на дверной проем в левой половине зала. И снова не ошибся. В этом склепе «хранили» связанных работников плаща и кинжала! Он переполз через порожек, обнаружив, к вящему изумлению, в помещении двух покойников. Их не убрали, ладно хоть оттащили к стене и укрыли мешковиной. Он втиснулся под станину, облегченно перевел дыхание и устремился вперед, включая фонарь. Ох, и даст он сегодня жару кенийским бегунам…
«Нормальный герой», идущий в обход, возник у канала центральной штольни минут через десять. Он отдышался и, прижимаясь к стене, двинулся в путь. На погрузочном причале кипела работа. Фонари, установленные на треногах, освещали пришвартованную подводную лодку. Глеб укрепился в своей уверенности — это была та самая «Пиранья», других «Пираний» в природе не существовало! На причале работали люди — слаженно, без криков, резких команд и нецензурной брани. Каждый знал свое место, делал свое дело — в тишине и спокойствии. Все это выглядело как-то неприятно и зловеще. У причала стояли в очереди несколько тележек, сопровождавшиеся людьми с автоматами. «Молва» не подвела — в очереди на погрузку выстроились торпеды 533-го калибра. Продолговатые, громоздкие, окрашенные в зеленый цвет, а боевые части с залитым в них тротилом на манер американского флага — в красно-белую полоску. Отремонтировать портальный кран преступники не смогли — работали две лебедки. В торпедном отсеке, расположенном в носовой части субмарины, был распахнут наклонный люк. При помощи лебедок, к которым крепились петельные стропы, каждая торпеда поднималась на необходимую высоту, подъезжала к люку. Человек в смешных перчатках, стоящий возле люка, перехватывал одну стропу, направлял боевую часть торпеды в люк, подавал знак — дескать, стравливай помалу, — и торпеда пропадала в чреве субмарины, где ее принимали «специально обученные люди» и складировали в торпедном отсеке. Лебедки приводились в движение, стропы возвращались на исходную, и очередная тележка, которую толкали двое, подъезжала к месту погрузки…
Глеб уже таился в глубине объемной ниши, прятался за остовами грузовых контейнеров, подкрадывался ближе. Справа за спиной остался коридор, из него периодически возникали люди, частенько приходилось оборачиваться. Он лежал за скелетом рухнувшего от тяжелой жизни козлового крана, лихорадочно мотал на ус. Он вычислил нескольких часовых, до ближайшего было метров двадцать — парень отпочковался от толпы и теперь стоял в неосвещенной зоне, том самом месте, откуда появился боевой пловец. Десятка полтора мужчин столпились у причала, молча наблюдали за погрузкой. Осталось загрузить всего лишь две торпеды…
Он уговаривал себя не нервничать, не психовать. Он обязательно что-нибудь придумает. Пусть в последнюю минуту, но должен придумать! Он разглядывал зловещие контуры подводной лодки, восстанавливал в памяти расположение отсеков и основных узлов. Длина подводного транспорта — двадцать восемь метров, наибольшая ширина — около пяти. Способна вмещать порядка десяти человек — трех членов экипажа (командира-штурмана, электромеханика и радиста) и группу из шести-семи водолазов. Впрочем, после перекомпоновки (а таковая, он не сомневался, проводилась) количество мест в субмарине могло и сократиться. На носу торпедный отсек на два торпедных аппарата, грузовые контейнеры для транспортировки водолазного снаряжения — включая несколько буксировщиков типа «Протон» и пару устройств минной постановки. Возможно, контейнеры демонтировали — ради расширения зоны торпедной атаки… За носовой сферической переборкой — центральный пост, входной люк в трубе из палубной надстройки, там же — приборные стойки, средства отображения информации, органы управления, перископ. Рядом — гальюн, шахта выдвижного устройства комплекса РЛС. В полу — аккумуляторная яма. За центральным постом — электромеханический отсек за кормовой переборкой с газоплотной дверью. Дизель-генератор, гребной электродвигатель, насосы, вентиляторы, компрессор. Кормовой отсек практически не посещаем, только изредка туда заходят люди для проверки состояния технической части…
Возникла пауза — и торпеда зависла над наклонным люком. Техническая заминка со стропой. Через группу людей пробился раздраженный Штайнер, начал злобно шипеть на мужчин, осуществляющих погрузку. Напряглась толпа, люди напряженно уставились на зависшую в воздухе торпеду. Двое стали медленно приводить в движение полиспасты, торпеда развернулась, кто-то бросил человеку, стоящему на подлодке, металлизированный шнур, чтобы заменил бракованный…
Часовой в северной части причала наблюдал за происходящим, открыв рот. На всякий случай отодвинулся подальше — в тень, когда накренилась торпеда, — хрен его знает, что случится, если вдруг упадет… Он не слышал, как сзади подкрался человек. Вскинулся, обвил за горло, как удав кролика, — и поволок за собой на пол. Давил безжалостно, обвив ступнями ноги, чтобы не мельтешили в пространстве, привлекая внимание случайных свидетелей. Тот дернулся пару раз, затих, безвольно уронив конечности. Глеб лихорадочно раздевал его. Как противно раздевать мужчину, тем более лежа, тем более мертвого… Перевернувшись на спину, он стаскивал с себя опостылевший гидрокостюм, засовывал его в щель под бетонную плиту, натягивал растянутые потертые джинсы, свитер, плотную штормовку, тяжелые бутсы-дерьмодавы, натягивал на уши разношенную бейсболку… И уже спустя минуту одинокая фигура часового с укрытым в полумраке лицом вновь возвышалась на посту. И как-то ненавязчиво, шажок за шажком, он смещался так, чтобы судно, стоящее под погрузкой, оказалось напротив. Он не думал, что может умереть, мысли были заняты другим. Вся «труппа» налицо (хорошее слово — «труппа», так и просится…): десятка три мужчин, увлеченных зрелищем погрузки последней торпеды. Там кучка, тут кучка… Несколько мужиков, одетых в промасленные комбинезоны, отчаянно небритые, явно отличающиеся от остальных членов банды, грудились у трапа, внимали Штайнеру. А тот с сосредоточенной миной им что-то внушал. Поодаль отирался блондин Ларссон, насмешливо поглядывал на босса, ухмылялся в кулак, думая о своем. Последняя торпеда пропадала в наклонном люке. Куда им столько? Весь флот собираются потопить? Нужно пользоваться моментом, пока никто не оборачивается… Он сжимал рукоятку «Кипариса», мысленно прикидывая, на что надеяться в текущей ситуации. Кучка промасленных господ — экипаж субмарины. Долго же этим хлопцам пришлось путешествовать — бледные, как привидения, не мылись, не брились, глаза красные. Он был уверен, что сможет положить всю эту группу одной кучной очередью. Заодно и Штайнера. А если повезет, то и Ингвалда. Без экипажа лодка в путь-дорожку не двинется. Останется на приколе, пока не соберут другой экипаж… Допустим, он успеет перезарядить, положит кое-кого из толпы. И это… всё? Промажут все дружно — отступит в коридор, что справа за спиной, будет вести партизанскую войну до победного конца… Зыбко все это, торпеды и подводная лодка останутся в распоряжении бандитов. Но иного пути уже не было, погрузка завершалась, стоящие на причале начинали приходить в движение…
Он тихо оттянул затвор. И тут заметил, как из кучки промасленных «голодранцев», характерно припрыгивая, отделяется сутулый тип в кожаной кепке с наушниками, протискивается через толпу и устремляется мимо Глеба в тот самый коридор. Правую щеку украшала лепешка грязного лейкопластыря — видать, фурункул прорвал. Он мельком рассмотрел его лицо — маловыразительное, никакое, предельно небритое (у майора спецназа — такое же небритое). Из толпы ему что-то недовольно прокричали. Хмуро покачал головой Штайнер — дескать, развели тут «на флоте» анархию. Мужик из экипажа небрежно отмахнулся — айн момент, подельники, ну, приперло, бывает. Про него забыли. Субъект на лодке задраивал наклонный люк. Цепочка людей неторопливо взбиралась по трапу в палубную надстройку. Красноглазый тип с козлиной бородкой выслушал последние указания Штайнера, сухо кивнул, развернулся и поволокся к трапу. А Глеб уже танцующей походкой отступал к коридору, умоляя Бога, чтобы никто не оглянулся. Роль обезьяны с гранатой, кажется, откладывалась…
Он наткнулся на этого типа сразу за поворотом. Тот стоял и бессовестно обливал безропотную бетонную стену. Он дал ему время закончить свои дела, чтобы не дай бог потом… Набросился сзади, треснув казенником по голове. Двойной удар: металлом по затылку и лбом об стену. Третий уже не требовался. И снова раздевание на скорость: стоптанные ботинки, штаны из брезента, воняющая соляркой дерюга, козырек на глаза… И убрать свое творчество подальше, чтобы не наткнулись в ближайшие пару-тройку часов…
Двигатель постоянного тока мощностью шестьдесят киловатт уже работал, когда мужчина с опущенной головой и лейкопластырем на правой щеке вихляющей походкой выбрался из коридора и засеменил к субмарине. Капитан с козлиной бородой неодобрительно покачал головой, пропадая в рубке. Штайнер даже не смотрел на него, отвернулся, что-то раздраженно втирал хмурому Ларссону. Остальным он тоже был неинтересен. Он взбирался на трап, не оглядываясь, а пропадая в люке, небрежно махнул рукой — дескать, попрощался. И сразу же заскрежетал за спиной трап — нашлось кому убрать. А Глеб задраивал люк — поскольку был не пальцем делан, да и не сложное это занятие. Спустился по лестнице, постоял, помолившись, перед закрытым входным люком в шахте, спускающейся от надстройки, нащупал рукоятку «Кипариса», всунутого за пояс, отбросил крышку и выбрался в нутро подлодки из широкой трубы…
Он находился на центральном посту, в отсеке управления, в перехлестах труб большого и малого диаметра. Над головой — массивная слуховая труба, под ногами — зеленый кран управления кингстонами. Силовые кабели, вентиляционные шахты, трубки высокого, низкого и среднего давления со сжатым воздухом, снабженные запорными кранами и красными вентилями. Индикаторы уровня водорода в воздухе. «Интересно, кто я по должности?» — мелькнула своевременная мысль. Кажется, молитва дошла по адресу, он ни с кем не столкнулся. Корпус лодки сотрясала дрожь, гудели трубы. Он выглянул из-за трубы подъемной шахты. Штурманский столик был пуст. Слева от столика — сонарный пост для «прослушки моря», там тоже никого, фрагмент компасной бочки, телеграф рулевого, рубильники системы экстренного пуска сжатого воздуха в цистерны. Переходный люк в носовую торпедную часть был прикрыт, там кто-то гремел, выражался. Члены команды пристраивали торпеды, путающиеся под ногами. «И что я здесь делаю?» — подумал Глеб. Он шагнул на клочок открытого пространства, выхватывая автомат. Мгновенная оценка — а зачем стрелять, если можно повременить? Пусть лодка уйдет с завода! Бородатый капитан припал к окулярам перископа, что-то настраивал под телеграфом, одновременно вращая колесо перископа. Доносился лязг из электромеханического отсека. Кто-то смачно выражался, забравшись в аккумуляторную яму. Виднелась сутулая спина, еще один член экипажа ковырялся в сером ящике с электрическими пробками, висящем перед входом в электромеханический отсек. Усердно отворачиваясь, пригнув голову, Глеб проковылял мимо капитана, прильнувшего к приборам, обогнул колонну гироскопа. Мужик, ковыряющийся в пробках, глянул на него через плечо, но увидел лишь спину в промасленной дерюге, пропадающую в тесном гальюне…
Он запер за собой железную дверь, перевел дыхание.
— Глебушка, ты чё это, опять? — проворчал из-за двери товарищ по команде. — Ты же вроде бегал по-маленькому…
Он вздрогнул, липкий пот катился градом со лба. Но нет, сомнительно, не могут его здесь знать. Надо же такому случиться, тезку прибил! Впрочем, кого он тут только не прибил, и сколько еще предстоит. Недаром говорят: если хочешь чего-то в этой жизни добиться, то пару раз спустить курок все же придется…
— Угу… — прохрипел он, меняя голос до неузнаваемости. — Приспичило… Давайте без меня, мужики…
За дверью захихикали в несколько голосов. Пропоносило придурка. Чертыхался капитан в адрес нерадивого подчиненного. Пролаяла команда — открыть кингстоны, наполнить резервуары водой. Лодка готовилась к погружению. «В подводном положении будут выходить с объекта, — сообразил Глеб. — Задним ходом. А уж в бухте развернутся, и в открытое море…» Он прижался затылком к двери, обозрел нехитрую обстановку. Ну, точно, он уже путешествовал на этой лодке. Площадь гальюна от силы метр на метр. Толстяку тут в принципе не развернуться. Трубы, сцепленные муфтами, радиаторы, скрученный кольцом пожарный шланг. Алюминиевый умывальник с примитивными кранами, а в узком закутке между умывальником и шлангом — «лучший друг подводника» с серой крышкой. Под унитазом — фекальная емкость, периодически продуваемая сжатым воздухом. Все продукты жизнедеятельности со свистом улетают в открытое море…
— Глебушка, тебя это тоже касается… — проворчали из-за двери. Он не сразу сообразил. Потом уткнулся взором в зеленый кран управления кингстонами, расположенный над умывальником, спохватился. Все подобные краны на лодке должны открываться одновременно.
— Угу… — прокряхтел он и схватился за кран, принялся с усилием его проворачивать. Есть, капитан! От волнения было трудно дышать — великий подводный путешественник, блин! Расскажи кому — не поверят. С террористами в одной компании сосуществует в подводной лодке. В тридцать седьмом его бы без суда и следствия — и разбираться бы никто не стал! Он пристроился на край унитаза, вынул автомат. Может, время? Нет, еще рано. Он чувствовал, как лодка движется — неторопливо, метр за метром, подрагивает корпус, двигатель работает без заеданий. «А ведь эту штуку недавно отремонтировали!» — констатировал Глеб. Трубы как новенькие, свежая краска, стены не лопаются от старости — их подскоблили и заштукатурили. Каждый приборчик на своем месте, выделяется нужным цветом, чтобы долго не ломать голову… Ком образовался в горле — лодка разворачивалась задним ходом! Значит, вышли с завода, выполняем маневр, нацеливаясь носом на море. Впереди извилистая Калабановская бухта протяженностью восемьсот метров. Три минуты резвого хода. И около часа до Севастопольской бухты, огибая живописный мыс Фиолент, где даже осенью не протолкнуться от отдыхающих…
Гудели турбины, лодка покачивалась и тряслась. Она уже шла по бухте. «Любопытно, провожающие есть?» — мелькнула интересная мысль. Высыпали к главным воротам, толпятся, машут платочками, утирают скупые мужские слезы? Лёлик, береги себя! Вряд ли. Во-первых, ночь на дворе, во-вторых, лодка следует в подводном положении, в-третьих, в гробу они видели эти скупые мужские слезы! Банде нужно ликвидировать следы преступлений (то есть затевать большую уборочную кампанию), окучивать Зою, потихоньку выбираться с завода… Пора!
— Глебушка, мать твою, ты помер там или как?! — забили в дверь тяжелым кулаком. — В прострацию провалился?
— В просрацию! — захохотал другой.
Он смыл за собой, хотя ничем таким вроде не занимался. Вытер грязным рукавом пот со лба — да выхожу уже, выхожу, чего вы там разгоношились! Он пинком распахнул дверь и выпустил короткую очередь в пузо нетерпеливому члену команды! Неказистого мужичонку согнуло пополам, он с ужасом посмотрел на короткий ствол «Кипариса» и рухнул на бок в позе зародыша. Метнулась тень слева — тот, что ковырялся в электрическом щитке, — мускулистый, гад! Непонимающие мучнистые глаза, перекошенный рот. Он выпустил очередь по дуге, сразил подводника в полете двумя комочками свинца, а остальные пули застучали по трубам и кабелям. Порвало трубу, и в центральный отсек хлынул горячий пар! Распахнулся, забился переходный люк, связующий центральный пост с торпедным отсеком, — вывалился приземистый усач, выхватывая из кобуры угловатый «Глок». Пуля швырнула его на приборы сонара, он отлетел от них, словно мячик, треснулся лбом об пол, а «Глок» запрыгал под штурманский столик. Уже из двух труб валил густой пар, создавая атмосферу влажных тропиков. Пробило один из кабелей силовой установки, заискрило, субмарину повело на бок. Физиономия капитана, оторвавшегося от своих приборов, стала приобретать цвет спелой сливы, глаза вываливались из орбит, зашевелилась козлиная борода.
— Ты кто?.. — Он грязно выругался, трясущаяся рука полезла под куртку. Глеб подскочил к нему, наотмашь врезал по челюсти, и капитан загремел, едва не вывернув компасную бочку.
— Сюрприз, камрады, — запоздало проинформировал Глеб, подбегая к люку, ведущему в электромеханический отсек. В кормовом помещении — никого, а ведь еще один член команды вроде должен наличествовать… На всякий случай отбившись от шипящих труб, чтобы не досталась шальная пуля, он бросился через центральный пост к торпедному отсеку, по дороге пнув по виску капитана, который начал очухиваться, помаячил перед люком, делая обманный финт. Выстрела не последовало. Он рыбкой влетел в отсек, умудрившись не выронить автомат.
— Не стреляй… — захрипел, закрываясь руками, белесый тип с выпуклыми воспаленными глазами. Он пятился к торпедному аппарату и с удовольствием бы выхватил пистолет, если бы он у него был. Как скажешь, дружище, можно и не стрелять. Он ударил сжатым кулаком в полоску жиденьких усов над верхней губой — ей-богу, лучше бы тот позволил ему выстрелить! Задребезжали торпеды, выложенные в ряд на полу. Их еще не успели вставить в торпедные аппараты. Он мельком огляделся. «Перепланировка» налицо. Никаких лишних контейнеров в помещении для стрельбы. Только несколько откидных коек, прижатых к стене. Так уж повелось в отечественном флоте — где живут, там и стреляют. Здесь же наклонный люк над головой, через который осуществлялась загрузка. Вот они, пресловутые торпеды 533-го калибра — четыре штуки разложены вдоль стен под кроватями, еще четыре — под двумя торпедными аппаратами — красно-белой боевой частью к носу. Торпеды выглядели как новенькие! Оснащенные магнитными взрывателями, реагирующими на металл, с уровнями глубины, относительно устаревшие, снабженные двигателями внутреннего сгорания (современные торпеды используют электротягу за счет химических аккумуляторов, а то и ракетные двигатели). Но все равно оружие грозное — скоростное, дальнобойное, бесшумное. Хотя, если присмотреться, можно заметить, что краска кое-где отшелушилась, видна ржавчина. Но условия для их хранения, судя по всему, были идеальные: температура от плюс пяти до плюс пятнадцати, влажность — от пятидесяти до шестидесяти процентов…
Он вылетел обратно в центральный отсек — и вовремя. Там все уже было в пару и дыму, трещали и лопались трубы, бешено вращались стрелки манометров. Капитан с разбитой челюстью норовил подняться, выплевывая выбитые зубы. Его глаза вертелись, как стрелки окружающих его приборов. Рука по-прежнему пыталась дотянуться до пистолета, запрятанного под курткой. Глеб схватил его за грудки, поднял и резко встряхнул.
— Стоп-машина, злодей! А ну, останавливай свою колымагу! — Он не мог позволить, чтобы лодка, лишенная управления, плыла по узкой бухте сама по себе. До скалистых берегов считаные десятки метров, если субмарина треснется об скалу, она превратится в братскую могилу. А один из пассажиров на ее борту, ну, просто до одури хочет жить! Капитан, казалось, ничего не соображал. Но когда ствол автомата уперся под горло, в воспалившихся глазах объявилась кроха здравого смысла. Глеб схватил его за шиворот, подтолкнул к приборам. Заработала рукоятка телеграфа, ведомая нетвердой рукой. Начал замедляться винт в поворотной кольцевой насадке, выполняющий одновременно функции вертикального руля. Лодка задрожала еще сильнее, и Глеб невольно втянул голову в плечи. Боже, только не столкновение со скалой…
Кажется, встали, можно не молиться.
Впрочем, как сказать. Шатающийся капитан вдруг издал душераздирающий вопль, сопровождаемый хрустом раскрошенной челюсти, обернулся — перекошенный, свирепый, со сверкающим сатанинским взором — и схватил Глеба за горло двумя руками! Откуда сила у этого вурдалака? А ведь он чуть не расслабился! Не видать тебе реванша, дружище, это конец вашей трудной и дорогостоящей операции!
В глазах уже витали завихрения тумана, он уже задыхался, костистые пальцы продавливали кожу, и он начинал понимать, что означает фраза «жизнь выдавливается из тела по каплям». Трясущимися руками он упер ствол «Кипариса» капитану в живот, надавил на спусковой крючок и за долю секунды выплюнул остатки магазина. Капитана отбросило, словно в живот засадили чугунным ядром. Он доломал раскуроченный сонар, свалился на своего подчиненного с пышными усами, умершего минутой ранее…
Глеб кашлял, держась за горло. Цветные концентрированные круги носились перед глазами. Невозможно так жить, ему требуется долгий, троекратно оплаченный отпуск по собственному желанию! Лучше в Швейцарии. Но пока он помнил последовательность предстоящих действий. Лодка застыла в стоячей воде — слава Создателю, она ни во что не вляпалась! Срочно требовалось опустить ее на грунт! Он заковылял в электромеханический отсек. Как же славно, что все вентили кранов управления кингстонами выкрашены в однообразный зеленый цвет. Он крутил его лихорадочно, словно матрос-новобранец, над душой у которого завис суровый старшина с секундомером. Хлынула забортная вода в балластные цистерны. Дьявол, ее же сейчас перекосит! Он бросился на центральный пост, кашлял, чихал, защищаясь руками от обжигающих водяных паров. Вертелся, выискивая тот самый заветный кран. Отыскал, бросился к нему, терпел, когда на руки стали брызгать горячие капли, а кожа — покрываться волдырями… Мама дорогая, дел-то сколько! Он влетел в гальюн, окутанный жаркой мглой — в сауне попроще будет! — припал к зеленому крану. Из гальюна, подмечая, что нос лодки начинает задираться (ну, не может он одновременно находиться во всех отсеках!), он бросился в торпедную часть, запнулся о лежащего человека — разлегся тут, понимаешь! — стал вертеть плывущее перед глазами зеленое кольцо. Последовал чувствительный удар, за ним еще один — субмарина ударилась о грунт, подскочила, ударилась вторично… Он стоял ни жив ни мертв, держась за стяжку прижатой к стене кровати, чего-то ждал. Вроде все в порядке, кормовой отсек не взрывается, вода не поступала, субмарина преспокойно лежала на дне Калабановской бухты, и все бы хорошо, кабы не замечать завихрения густого пара, поступающие через переходной люк.
Он с тоской смотрел на расплывающуюся кровать, испытывая неистребимое желание послать все подальше, разобрать эту койку, бросить на нее матрас, всхрапнуть минут по шестьсот на каждый глаз. Все в порядке, случилось именно то, чего он хотел, — выведенная из строя субмарина со своим смертоносным грузом и мертвым экипажем покоится на дне. Осталось лишь заполнить ее водой (дабы точно быть уверенным, что зло не состоится) и не забыть при этом про одинокого пассажира, которому очень не хочется примкнуть к мертвой компании. Ба, да он и есть тот самый пассажир! Он оторвался от койки, побрел к торпедным аппаратам, запинаясь о валяющиеся под ногами торпеды. Остановился, разглядывая их, впал в какое-то вялотекущее оцепенение. «Родные» торпедные аппараты с лодки удалили, установили подходящие для стрельбы подводными снарядами 533-го калибра. В общем-то, наверное, не проблема, торпедный аппарат — это фактически цилиндр с двумя герметичными крышками. С одной стороны цилиндра находится торпедный отсек, с другой — морская пучина. Стрельба элементарна. Вставляется торпеда (главное, чтобы тем концом), стрелок задраивает крышку и приводит в действие клапан подачи сжатого воздуха. Давит рычаг — открывается внешний люк, и торпеда, выталкиваемая воздухом, выстреливается. При этом в ней срабатывает механизм, запускающий двигатель. В открытый люк, конечно, поступит морская вода, полностью затопит торпедный аппарат. Чтобы откачать ее, после стрельбы стрелок закрывает внешний люк и нагнетает воздух в аппарат, заставляя воду удаляться через клапаны. После осушения трубы можно снова открывать внутренний люк и заряжать новую торпеду…
При этом стоит помнить, что торпедный аппарат — это не только орудийный ствол, но и средство спасения замурованных в субмарине людей… Он не был уверен, что в организме достаточно сил, чтобы сделать это, но ждать не мог. Он откинул внутреннюю крышку торпедного аппарата, с тоской осмотрел полость трубы: рычажок для открытия внешнего люка там в принципе имелся, но сумеет ли он им воспользоваться под напором воды? Вздохнув, он начал забираться внутрь — и в этот момент его схватили за ногу, потащили обратно! По совести признаться, он испугался, вот так номер! Он забыл, что белесый господин с выпуклыми глазами жив! У него была в кровь разбита губа, свернут нос, и все лицо представляло страшноватую маску. Он рычал, упирался, что-то шамкал беззубым ртом, тащил боевого пловца обратно в лодку. Глеб ударил его ногой по грудной клетке — там что-то явственно хрустнуло, страдалец отлетел к переходному люку. Он ползал, понимая, что уже не сможет подняться, заливался горькими слезами.
— Не делай этого… — хрипел он и отчаянно шепелявил. — Не делай, пожалуйста… я не хочу умирать…
Вот только не надо на жалость и гуманность давить! Глеб пристально посмотрел на него, укоризненно покачал головой. Эх, мужики, мужики, где же вы раньше были, когда задумывали свои преступные деяния? Под душераздирающий вой он вновь полез в «бутылку» — руки практически не слушались, он помогал себе коленями, проталкивался в узкое отверстие. Уперся пятками в задние выступы, набрал побольше воздуха… и надавил на рычажок.
Он так и знал, что ничего не получится! Сил у человека уже не осталось! Морская вода хлынула в лодку бешеным напором, и Глеба буквально вышвырнуло из торпедного аппарата обратно в отсек! Ну, ничего-ничего, главное, не отчаиваться. Прорвемся! Он ударился спиной о мягкий копчик пытающегося уползти члена команды — наивный, тот думал, что если перевалится в центральный отсек и успеет задраить люк, то будет жить вечно! Тот закричал от боли, захлебнулся, и больше он его не видел. Глеб еще раз набрал воздуха, оценил критично меняющуюся ситуацию — а менялась она кардинально, отсек наполнялся водой с бешеной скоростью. Теперь самое главное, чтобы не угодить под электрический разряд — то есть сваливать отсюда как можно быстрее! Он всплыл на бурной воде, которая дошла уже до уровня переходного люка и начинала заливать центральный отсек. Буйство прекратилось, вода уже не хлестала, а всего лишь быстро поднималась. Глеб поплыл к прижатой к стене кровати, вцепился в стяжку, принялся ждать. Какого черта, хватит! Он в третий раз пополнил запас кислорода в легких и с головой ушел под воду. Самое забавное, что лампы, забранные плотными плафонами, продолжали гореть даже под водой! Он прекрасно видел, куда плывет. Оба люка торпедного аппарата были настежь распахнуты. Давление с обеих сторон уже выровнялось. Вторая попытка — он попробовал вплыть четко в трубу. Получилось коряво, он зацепился головой, содрал кожу на черепе. Но вплыл! А дальше хватался внутри трубы за все, что выступало, подтягивался, проталкивал себя внутрь. Он чувствовал, что теряет сознание, и это заставляло двигаться энергичнее. Он упирался коленями, пятками, тащил себя с таким усилием, как будто впрягся посередь бездорожья в телегу, груженную мешками с картошкой. Голова уже вылезла из лодки (роды, блин) — он, честно говоря, не почувствовал принципиальной разницы. Потом выдавились плечи, торс… Неужели толстеет? Худеть надо, на диету садиться, а то и на две, если на одной не наестся! Бедра извивались, как у танцующей неприличной женщины. Он выдавился в море — как остатки зубной пасты из отработанного тюбика! Болтал ногами, пускал пузыри. Он еще не решил — то ли камнем на дно, то ли всплыть по такому случаю… Ладно, он начал совершать вялые движения руками, которые почти не слушались. Сделать остановку для декомпрессии, чтобы голова потом не взорвалась, повисеть между дном и поверхностью залива. Вспомнил — давно он что-то не пополнял запасы кислорода в легких. Пора бы уже! Он пулей устремился вверх, вынырнул, хлебнул бодрящего ночного воздуха, застонал…
Это было трудно, практически невыполнимо — гораздо труднее всего, что он сделал раньше. Ночь была в разгаре, она и не думала кончаться. Глеб перевернулся на спину, расправил руки и долго лежал на водной глади, восстанавливая дыхание. Где-то под ним погибала, наполняясь водой, подводная лодка (он сделал многое для мира и спокойствия, но, к сожалению, не уничтожил банду), а над ним мигали и переливались звезды, светила в лицо ядовитая луна — так уж совпало, что именно сегодня было полнолуние. Придя в себя, он начал осматриваться и обнаружил, что западный берег Калабановской бухты значительно ближе, чем восточный. С одной стороны спала Пыштовка, только где-то высоко в центре мигали несколько огоньков. С другой — возвышался горб горы Каурус с ее памятным содержимым. На ум пришла интересная мысль: а было ли слышно на суше то, что творилось под водой, на глубине практически тридцати метров? В принципе едва ли. Глубина, стальной корпус, несколько очередей из сравнительно негромкого оружия. Тем более что лодка уже прошла по бухте порядка пятисот метров, оставив позади себя и гору, и Пыштовку. С обеих сторон возвышались нелюдимые скалы. И, судя по тишине, эпохальное событие осталось не замеченным для всех, кроме ее участников, большинство из которых уже мертвы. Стало быть, и Штайнер не в курсе. И сохраняется вероятность, что он и его люди пребывают в счастливом неведении и еще не покинули базу…
Руки онемели, он их практически не чувствовал. Вернуться к воротам вплавь было нереально. Плавно шевеля ногами, он доплыл до западного берега и просто не помнил, как выбрался на камни! Возможно, он поспал или повалялся в обмороке. Когда очнулся, ночь еще не кончилась. Но где-то над Пыштовкой небо уже покрывалось предутренней серостью. До горы, которую он намеревался покорить, было метров четыреста непроходимого пространства. Он решил их пройти, поскольку ноги в этот час работали лучше, чем руки. Он отдалился по узкому, заросшему можжевельником, серпантину от вод Калабановской бухты, долго лавировал между камнями, запутывая самого себя. Перебрался через русло пересохшего ручейка, где передохнул, и потащился дальше. Он поднимался на возвышенности — брал их пядь за пядью, словно укрепленные высоты, отдыхал, стараясь при этом не садиться (если сядет, уже не поднимется), тащился дальше. Иногда он скатывался вместе с осыпью, но не отчаивался, вспоминал о чем-нибудь приятном и снова шел на приступ…
Когда небо над Пыштовкой стало серым, а горы на востоке очертились оранжевой каймой, он добрался до подножия горы Каурус. Упорству майора спецназа мог бы позавидовать самый упрямый в мире кот. Он самоотверженно карабкался на склон, благо гора в этом месте была голой, как блин, и лишь в отдельных местах из нее прорывались пучки чахлой «всеядной» растительности. Для удобства он соорудил из коряги клюку, и дело пошло веселее. Он поднялся на вершину одновременно с солнышком, которое выглянуло из-за дальнего кряжа над Пыштовкой, озарив спящий поселок, изнемогающего майора, безбрежную гладь Черного моря, играющую всеми оттенками маринистских пейзажей — от лазури до бирюзы. Не сказать, что он был рад этому явлению, но принял его как должное. Чему быть, того не миновать. Он побрел дальше, опираясь на клюку, как старый дед, и через несколько минут вышел к развалинам древней генуэзской крепости, от которой не осталось ни одной стены, а имелись лишь кучки невнятных развалин, сметенные гигантским веником. Расположись эта крепость поближе к поселку, ее давно бы растащил по камешкам рачительный люд. Но в связи с приличной высотой над уровнем моря и отсутствием дороги, это было затруднительно. Мужчина с палочкой медленно брел по развалинам, направляясь к северному склону горы. Его внимание привлек вместительный спальный мешок, лежащий под руинами и совершающий возвратно-поступательные движения. Мешок определенно был не пуст. Рядом с ним наблюдались следы вчерашнего кострища, какая-то одежда, грязные шампуры, шлепанцы, полупустая пластиковая тара. Глеб приблизился, встал, опираясь на корягу. Все понятно — романтический ужин под звездами, последующие приятности в мешке. А в это время под горою шла война… «Ночующие» почуяли недоброе, завозились. Откинулся кусок материи, и наружу выбрались две физиономии — мятые, сонные, испуганные, отчаянно юные, но, слава богу, разнополые. Девчонке было лет пятнадцать, пареньку — немного больше (но права избирать и быть избранным он еще вряд ли достиг). С нескрываемым страхом они уставились на ужасного человека, который возвышался над ними и разглядывал их с недобрым, отнюдь не ленинским прищуром. От такого можно было не только испугаться, но и в штаны наложить (впрочем, сомнительно, что на них там под мешком были штаны) — какой-то зловещий, грязный с ног до головы «пилигрим», небритый, мятый, с мучительным похмельем на опухшей физиономии, да и одет непонятно во что.
— Эй, дядька, ты чего? — завозился хлопец, машинально прикрывая собой омертвевшую от страха дивчину. Молодец, глядишь, храбрец вырастет.
— Не вставайте, ребята, не вставайте, — устало возвестил Глеб, делая миролюбивый жест. — Сознательно проводим время, молодежь? Так держать. А мамки с папками знают, где вы ночью бываете? Ну, и как оно — первое знакомство с таинством интимных отношений? Недовольных нет?
— Дядька, а тебе какое дело? — Пацаненок поедал его глазами — он жутко боялся, но вместе с тем старался быть мужчиной, ощетинился, стиснул зубы, свел треугольником брови — обещающие в будущем стать густыми и красивыми.
— Да мне по барабану, — признался Глеб. — Я сам, если честно, начинал это дело примерно в вашем возрасте, так что расслабьтесь. Телефон есть?
— Нет, — пискнула девчушка и покраснела.
— Да перестаньте. — Глеб улыбнулся и быстро спрятал улыбку, представив, как она выглядит. — Мне только позвонить. Серьезно. И сразу уйду.
Пацан смотрел на него испытующе, придирчиво, недоверчиво. Он был неглуп, и что-то мешало ему отнести этого странного дядьку к заурядным бродягам.
— Не украду, не бойся, — пообещал Глеб, присел на корточки, прибрал пластик с остатками газировки и осушил в один присест. Потом достал «Катран» из ножен на поясе под дерюгой. Молодые затрепетали. Он снисходительно усмехнулся: — Не тряситесь, не зарежу. — И бросил нож парню под нос. У того от удивления отъехала челюсть. — Это нож «Катран», — объяснил Глеб. — Холодное оружие бойцов специальных подразделений. Держи. Если украду твой телефон, режь меня без смущения. Только потом не забудь отдать. Договорились? Нет, ребята, действительно, очень нужен телефон.
Поколебавшись, паренек со страхом покосился на нож и извлек из недр спального мешка вполне приличную сотовую трубку. Глеб чуть не рассмеялся — с любимыми не расстаемся?
Григорий Ильич Бекшанский отозвался на четвертом звонке. Спал товарищ начальник. В такое время обычно люди спят — если не заняты, конечно, важными делами. Глеб не стал иронизировать, повествовал лаконично, по существу, косясь на молодых ребят. А те прижались друг к дружке и, не выбираясь из мешка, поступательными движениями стали подкрадываться к разбросанной одежде.
— Фу… ну, вы там даете, Глеб… — потрясенно вымолвил командир, товарищ и наставник. — Знаешь, от тебя двое суток ни слуху ни духу, но почему-то я решил повременить волноваться. А тут, оказывается, во как все завертелось… О ребятах точно никаких известий?
— Буду искать, Григорий Ильич, — сухо отозвался Глеб. — Предпочитаю не думать о самом страшном.
— Я понял, Глеб, — крякнул капитан первого ранга, одной ногой стоящий в «могиле» (так он в своей неподражаемой манере называл пенсию). — Помощь будет. Постараюсь обойти возникшие преграды. Но ты же понимаешь, что быстро я это сделать не смогу — разве что сам усядусь на ракету и прилечу к тебе.
— Я понимаю, Григорий Ильич, — вздохнул Глеб. — Нужно объяснять, доказывать необходимость срочных действий, приводить доказательства. Вы, кстати, знаете, что главная российская беда — отнюдь не дороги?
— Я знаю, — согласился Бекшанский. — Яростное сопротивление нашему досрочному появлению на базе идет из Москвы. Главный рупор этого сопротивления — некий генерал-лейтенант Рябовский…
— Во-первых, Григорий Ильич, — перебил Глеб, — это никакой не генерал-лейтенант, а тюнингованный прапорщик. Во-вторых, готов поспорить на ящик самого дорогого в мире коньяка, что фигурант — в доле и олицетворяет «крышу» наших террористов, орудующих на «Объекте № 623». Ослушаться его приказа — святое дело. Впрочем, вам решать…
— Глеб, я все понял, — со злостью рубанул капитан первого ранга. И смилостивился: — Я сделаю все, что в моих силах. Ты уж продержись там хотя бы пару часов, лады?
— Лады, — буркнул Глеб.
— Удачи тебе, подполковник. — Голос человека и «парохода» на пару градусов потеплел.
— Вроде майором был, — засомневался Глеб.
— Ну, это как сказать, — ухмыльнулся Бекшанский и оборвал связь.
— Держи, герой-любовник. — Глеб бросил пареньку телефон. — И больше никому не давай, а то мошенников развелось… Фонарь есть? — спросил он строго.
— Держите, дяденька, — засуетился мальчишка и извлек из спального мешка небольшой, но в принципе рабочий фонарь китайского производства. — Можете не отдавать, он ничего не стоит. И ножик свой заберите… — Такое ощущение, что «молодые» подслушивали его разговор с начальством, впечатлились и невесть что подумали.
— И шли бы вы отсюда, — сказал Глеб. — Ночь закончилась, а вместе с ней и сказка. Неспокойно тут будет в обозримом будущем.
И побрел дальше, опираясь на клюку, — завершать незавершенные дела.
Пять минут спустя человек с клюкой начал спускаться с северного склона, держа курс на ориентир — расколотую пополам скалу, похожую на латинскую букву «V». Склон делался круче, приходилось передвигаться с особой осторожностью — боком, медленно переставляя ноги и прощупывая почву под ногами. Солнце поднималось выше, начинало припекать, что для октября было просто загляденьем. Но он бы предпочел прохладную погоду. Градус склона увеличивался — и стало ясно, почему в этой части горы так редко появляются люди. Подобраться сверху к запасному входу в объект было трудно, да отсюда он и не просматривался. Глеб вытягивал шею, но видел лишь шапки кустарника, произрастающего в бездне. Он успел подумать о том, что следует поискать обходную дорогу. Тут глина под ногами поплыла, он выронил палку и заскользил вниз, отчаянно пытаясь сохранить равновесие и удержаться на склоне! Но склон так некстати оборвался, и от майора спецназа могло ничего не остаться, не зацепись он за деревце-обглодыш, под углом растущее из обрыва! Деревце накренилось, он обхватил его обеими руками, подтянулся, зажав ствол между плеч. Глянул вниз, поморщился — под ногами красовалась каменистая площадка. Деревце-обглодыш оказалось как нельзя кстати. Долго провисеть на этом уродце он не мог, руки отнимались, а подтянуться и забросить ногу просто не хватало сил. Да и как подняться назад на склон? Как-то не очень удачно начинался день. Приходилось выбирать между плохим и очень плохим. Он выбрал плохое — раскачался, чтобы упасть куда угодно, только не на голый камень, оторвал руки и без всяких мыслей полетел в колючий ветвистый кустарник, который страшно ему обрадовался и долго не хотел отпускать…
Окончательно ошалевший, пребывая в отвратительном настроении, он выбрался из кустарника на каменистую площадку и меланхолично уставился на приоткрытую железную дверь. Ну, что ж, возможно, не всё так плохо…
Господа чекисты, потерпевшие фиаско, начинали уже попахивать. В носу Вертинского деловито копошился средних размеров жучок в серо-белую пижонскую клетку. Он не стал лишать божью тварь трапезы, перешагнул через обоих, зажав нос, и начал спускаться. Еще одна дорога, которую он мог пройти с закрытыми глазами…
Признаться, он не ожидал, что люди Штайнера все еще сидят на объекте. Прошло около трех часов с тех пор, как малая субмарина проекта «Пиранья», загруженная торпедами, ушла от причала в темные воды бухты. Но, оказавшись в центральной штольне, он обнаружил, что входные ворота снова закрыты, а на левом берегу дальнего причала все еще толпятся люди! Горели тусклые огни. Глеб подбирался ближе, таясь во мраке, прячась в нишах, за разбитыми контейнерами. Навстречу левым берегом вооруженные автоматами люди катили доверху груженные тележки. Груз укрывал брезент, но, судя по очертаниям и тому, что торчало из-под брезента, это были якорные и донные противодесантные мины! Не оскудела еще рука дающая! А некий полковник Головин был настоящим капитаном Флинтом, зарывшим в недрах завода несметные сокровища! Видимо, добыли всё, что было в «недрах», в лодку загрузили то, что было сиюминутно необходимо, а остальное будут вывозить «обычным» транспортом…
И снова в организме накапливалась злость. Давненько ее что-то не было. Мимо Глеба к закрытому главному выходу проследовали три тележки с «экипажем». Несколько человек тянулись порожняком. У причала, где осуществлялась погрузка на лодку, оставалось человек семь. Светили несколько фонарей. Погрузочная платформа была пуста. Похоже, и эти люди не собирались оставаться здесь навечно. Он различил силуэты Штайнера и его белобрысого помощника, стал подбираться ближе — благо на правом берегу в этой зоне было куда спрятаться. Всего он насчитал двадцать восемь выживших боевиков, при этом нигде не было видно Зои. Ее могли убить, а могли по-прежнему держать в кулуарах, и тогда боевиков гораздо больше…
— Странно, — буркнул Штайнер, глянув на часы. — Двадцать минут назад Герман должен был выйти на связь и доложить о прибытии в конечный пункт. Связь односторонняя — лодка экранирует…
— Там вроде бухта, где ее можно безопасно поставить? — подал голос Ларссон.
— Тем более. Ему давно пора доложить.
— Думаешь, это повод для беспокойства?
— Не знаю, Ингвалд, не знаю. Все прошло успешно, но мне не дают покоя те умники, что отравляли нам жизнь…
Он понизил голос, Ингвалд тоже не кричал. Глеб различил одну из последних фраз: пора вызывать транспорт, на объект, конечно, никто не сунется, но не нужно дразнить судьбу. Погрузка мин займет не меньше часа, а бросать такое сокровище просто глупо. Немногочисленная группа людей побрела к главным воротам. Штайнер двигался во главе процессии. Он вынул рацию из поясного чехла, отчетливо бросил в нее: «Махновский, с девчонкой все в порядке?» Выслушал ответ и распорядился: «Доставить к первому причалу. Скоро уезжаем».
Эти слова и послужили для Глеба пинком под зад. Зачесалось все тело, он еле дождался, пока уйдут люди и свет фонарей пропадет за изгибом дуги. Стянул с себя осточертевшую, восставшую колом штормовку, сунул фонарик в зубы и сполз в воду…
Он бежал как на первое в жизни свидание! Со свистом проходил повороты, пружинил от стен. «Объездная дорога», никаких пробок! «Ты должен успеть, ты должен успеть…» — молотило по затылку, и он едва не пролетел ту самую развилку! Встал, вернулся, приказал себе вести себя прилично и дальше перемещался с мерами предосторожности, хотя и быстро. Коридор, проход через отверстие в станине в «параллельное» пространство. Задержав дыхание, он проскочил зону, напоенную смрадным трупным запахом, выполз в зал, где проводились «изыскательские» работы, прихватив по дороге увесистый кусок трубы. В качестве дубины гнева — вполне подходяще. А возникнув в зале, был поражен — здесь царила темнота, как в склепе! Ни единого звука — даже вода нигде не капала! Не успел! Уже не прячась, он включил фонарь, начал метаться от проема к проему, отыскивая вчерашний день. Потом заставил себя успокоиться, приструнить разогнавшееся сердце. Все в порядке, так и должно быть. Восемь минут назад вертухаи, стерегущие Зою (ну, не мог он ее представить Кристиной!), получили от Штайнера приказ доставить девчонку к первому причалу. Ждать, пока примчится офицер спецназа, они, понятно, не стали. Повели пленницу кратчайшей дорогой — через арсенальную штольню. Восемь минут пути, да по тамошним «барханам» — они еще и половину не одолели!
Он пролетел через распахнутые ворота противоатомной защиты, встал, напряженно вглядываясь в темноту. Какого черта, они же не черепахи! Он кинулся дальше, светя себе под ноги, на полном серьезе моля бога, чтобы эти твари не вздумали оглядываться…
Он настиг их в вытянутом, как торпеда, цехе, разделенном на три утопленные в пол дорожки! Блики света плясали по черному пространству. Люди шли по центральному желобу в колонну по одному. Глеб их догонял, сжимая трубу, предусмотрительно выключил фонарь. Он устал уже молиться! Теперь он слезно упрашивал боженьку, чтобы уберег его от «преждевременных» падений и спотыканий. Дошла молитва! Их было трое — не считая той, которую они конвоировали.
— Зоя, на землю! — проорал Глеб. — Кыш отсюда к чертовой матери!
И успел заметить, как щупленькое тельце, плетущееся вторым со связанными за спиной руками, повалилось на колени, шустро стало отползать куда-то в сторону. Развернулись фонари, взревели луженые глотки. А он уже бил направо и налево своей дубиной народного гнева — по глазам, по фонарям, по рукам, которые вскидывали автоматы! Орал какой-то нервный тип, получивший трубой по переносице. Извивалось под ногами тело с перебитым позвоночником, обливалось кровью и пеной. Отпрянул третий, передернул затвор — Глеб ударил по наитию — или на звук, он уже плохо разбирался в тонкостях. Хрустнуло переломленное запястье, боевик захлебнулся матерщиной, а Глеб уже вырвал у него «портативный» «Каштан», отпихнул его пяткой и повалил «сорвавшимися» пулями. Подхватил с пола горящий фонарь — массивную кубическую штуку с ручкой, за долю мгновений ушел от пули — словно волан отбил ракеткой! — коренастый тип с обрюзгшей физиономией, которому он мастерски разбил переносицу, стоял на коленях, прижав автомат к пузу, еще на что-то надеялся. Кончилось время надежд! Он сбил его с колен единственной пулей в лоб, развернулся в прыжке на хрип, добил того, что извивался, не в силах вымолвить ни слова…
— Зоя, ты здесь? — Совсем с ума сошел человек, еще мгновение назад строчил из автомата, а теперь изъяснялся шепотом — видимо, чтобы посторонние не услышали…
— Здесь я, Глеб… — в том же духе отозвалась девушка из неосвещенного мрака.
Вот и славно. Вот там и лежи… Он принялся собирать честно добытое оружие. Забросил за спину два «Кипариса», на правое плечо повесил «Каштан», расталкивал по карманам запасные рожки. Поднял фонарь и подошел к съежившейся девушке. Временами он действительно начинал сомневаться в ее существовании, испытывал сомнения в собственном психическом здоровье, накручивал себя. Но в минуты, подобные этой, сомнения рассеивались, и он чувствовал себя растерянным семиклассником, на которого впервые обратила внимание девочка. Она сидела на полу, сжавшись в комочек, подрагивала, смотрела на него так, словно провинилась и очень об этом сожалеет. Еще и скромно опускала глазки…
— Ты так смотришь на меня, Глеб, словно уже представляешь, как будешь избавляться от трупа… — пробормотала она, надув губки. — Считаешь, что я в чем-то виновата перед тобой?
— Ты в порядке? — спросил он, обнажая нож и разрезая веревки. Она вздохнула с облегчением, стала растирать продавленные запястья. Возможно, ее не унижали в плену морально и физически, но связали крепко.
— Я в порядке, Глеб… Не считая того, что мне было немного грустно. Я думала, что ты быстрее прибежишь меня спасать. Сидела, ждала, высматривала — в компании этих невоспитанных жлобов…
— Занят был, — хорошо, что не видела, как покраснел.
— А я вот тебя быстро спасала, — продолжала она издеваться. — Не успевал ты попадать в неприятность, а я уже тут как тут. Целых два раза.
«Три, — подумал Глеб, — Секс тоже считается».
— Хорошо, я просто болтался по этим чудным райским местам, — процедил он, начиная терять терпение. — Делать мне было нечего, что тут непонятного? Кстати, если это тебе до сих пор интересно, то вражеская подлодка уничтожена вместе с экипажем, торпеды затонули вместе с лодкой, и вернуть все это назад уже никак нельзя. Так что ваша украинская государственная безопасность может спать спокойно. Банда уничтожена не вся, пакуют мины, поджидают транспорт, чтобы убраться, и совершенно не в курсе, что их лодка потоплена. Твой Штайнер жив, но я его убью.
Зоя потрясенно молчала. А когда он снова направил фонарь ей в лицо, она даже не прищурилась, смотрела на него такими глазами, что, казалось, они сейчас выпадут. Потом она сглотнула… и ничего не сказала, сильно смутилась.
— Пойдем. — Он помог ей подняться. — Выйдем к большому каналу, пока твой дружок не откомандировал за тобой вторую группу. Следуешь за мной в кильватере, вперед не лезешь, гадости не говоришь…
Он гордо шел, не оборачиваясь, а она покорно плелась сзади. Поначалу молчала, потом принялась что-то глухо ворчать — а он делал вид, что совсем не прислушивается.
— Послушай, ну, чего ты обижаешься? — вдруг взмолилась она. — Сцена ревности в исполнении майора спецназа — это, конечно, мощно. Штайнер — это такое задание, что тут непонятного? Вот уж не знала, что офицеры российских спецподразделений такие впечатлительные, обидчивые и имеют хрупкую душевную организацию.
— Хорошее задание, — похвалил Глеб. — А что, мужчина видный, бабла немерено, ухаживать умеет красиво. Куда уж нам со свиным рылом в калашный ряд — мы же солдаты, слов любви не изучали…
«Какую чушь я несу! — взбеленился он на самого себя. — Почему трясусь от ревности и веду себя как последний идиот?! Какое мне дело до этой девчонки — с кем она спит и на кого работает?!» Он остановился, подождал, пока она подтянется. Девушка встала рядом — плечики опущены, глаза вниз, осталось лишь носочком пол поковырять…
— Ладно, проехали, — миролюбиво пробормотал Глеб. — Не слушай мой бред, я все понимаю. У меня у самого есть девушка, к которой я неровно…
Не успел он закончить, как она подалась к нему, прижалась щекой к его грязной груди, обняла за шею. Сердце неровно забилось. Он поднял руки, поколебался и обнял ее за тонкую талию, хорошо ощутимую сквозь рваный комбинезон. Она потянулась к его щетине, стала обцеловывать ее, как будто ничего слаще в жизни не целовала. И Глеб опять поплыл, голова закружилась, онемела нижняя часть его уставшего туловища. Он гладил ее по спине, по липким волосам, целовал за ухом, лоб, глаза… А когда завелся уже до крайности, решительно оттолкнул от себя — да что он, в конце концов, себе позволяет? Она-то ладно, она авантюристка до мозга костей, обожает ходить по краю, но он-то обязан понимать, где находится?
— Стоп, девчонка, — проворчал он. — Хватит. Будем выбираться из этого зла.
И решительно зашагал своей скользкой дорогой. Она вздохнула ему в спину и поволоклась за ним, продолжая ворчать под нос.
И вдруг он встал как вкопанный. Выключил фонарь. Затрепетал какой-то нервный узелок, ответственный за распознавание чужого духа. Втянул ноздрями застоявшийся воздух, напрягся, проницая пространство всеми органами. Он то ли что-то слышал, то ли увидел, то ли интуиция в чувствительное место торкнула… Быстро пригнувшись, он вернулся к застывшей девушке, заставил ее присесть, зашептал на ухо:
— Возможно, я преувеличиваю угрозу, дорогая, но что-то мне подсказывает, что дело тут пахнет то ли жареным, то ли керосином. Давай воздержимся от дискуссий, хорошо? Шуруй вон за ту железную штуковину и сиди там, не отсвечивай. А я пока выясню, что мне тут мерещится…
Она прониклась ситуацией, не стала выспрашивать, что в очередной раз ударило ему в голову, развернулась и гусиным шажком подалась за раскуроченный рольганг, с которого давно оторвали все «полезное», включая конвейерную ленту. А Глеб сидел на корточках, обернувшись в проницательный слуховой аппарат. Из темноты проступало оборудование гигантской цилиндрической норы, прорезанной в скальной породе. Балки, краны, колонны, остатки конвейерных устройств. Он начал тихо перемещаться, опираясь в том числе и на руку. Что-то здесь действительно не так…
И вдруг метнулось что-то по курсу! Протрещал «Каштан» — забилась гирлянда огоньков! Человек стрелял, перебегая, не целясь. Глеб ответил тем же, кинулся за ближайшее металлическое возвышение, привстал, выпустил несколько патронов, отшатнулся, чтобы успеть убраться. Ответная очередь вздыбила цемент у него под ногами, он закашлялся, оказавшись в эпицентре столба, выплюнул короткий, но емкий матерок. Раздался шорох, покатилось что-то железное. Невидимый стрелок охнул от боли — он хотел перебежать поближе к правой стене, но запнулся и упал. Впрочем, оружие не уронил, приподнялся и разразился длинной очередью.
А после этого настала подозрительная тишина. Глеб сидел, прижавшись к чугунной опоре конвейера, внимательно слушал. Незнакомец возился где-то неподалеку, охал, куда-то отползал. И вдруг ему почудилось в этих стенаниях что-то знакомое! Не сказать, что близкое и родное, но что-то такое, с чем он уже сталкивался, причем недавно! Он помотал головой, не может быть, это просто глупое дежавю. Случается в жизни, конечно, всё… но не сказать, что очень часто. Он начал осторожно приподниматься, шаркнул ногой и сразу присел. Ответ не замедлил, пули простучали над головой. «Молодец, — недоуменно подумал Глеб. — Когда-нибудь он научится стрелять».
— Эй, приятель, ты бы прекращал… — начал он и замолчал. Стрелок тоже помалкивал. Глеб выразительно кашлянул. — Слушай, дружище, ты бы подал голос, что ли?
— Да пошел бы ты, — ворчливо отозвался неприятель и тоже заткнулся, видимо, распознав в голосе врага знакомые нотки.
— Антоха? — неуверенно вымолвил Глеб. Сглотнул, закашлялся. Нет, не может быть! — Рядовой Антон Полипчук?
— Ну, допустим… — дрогнул голос у рядового бойца «непобедимой» украинской армии. — А ты что за хрен собачий?
— Сам ты хрен собачий, — обиделся Глеб. — С тобой, заморыш, разговаривает майор российского спецназа Дымов, способный надрать задницу любому хаму. Ты должен помнить меня, если еще дружишь с головой.
— Я помню, господи, товарищ майор… — Голосок у паренька сломался, он, кажется, заплакал. — А это точно вы?
— Это точно я, — уверил Глеб. — А вот тебя, насколько мне помнится, убили. Или имеются возражения?
— Да типун вам на язык, товарищ майор… — отчаянно захрипел солдатик. — Не убивали меня… Хотя нет, вы правы, сначала я подумал, что меня убили, а потом, когда подумал… что могу думать, подумал, что меня не убили… Слушайте, товарищ майор, а зачем мы стреляем друг в дружку?
— Ты первый начал, — резонно заметил Глеб.
— Правда? — Солдатик задумался. — А может, мы, того… не будем стрелять?
— Принимается, — рассмеялся Глеб. — Выходим навстречу друг другу, опускаем оружие, делаем широкие улыбки и ни в коем случае не стреляем. Уверен, что ничего не перепутаешь?
— Вы издеваетесь, да? — догадался боец.
Они медленно сближались, включив фонари. Глеб не верил своим глазам. В свете фонаря покачивалась, с трудом переставляя ноги, оборванная, изнуренная личность с волочащимся по полу автоматом. «Эффект красных глаз» такой, что вампир позавидует! Прическа хохлом, губы обкусал до такой степени, что это уже не губы, а лепешки, но веснушки на месте — яркие, выпуклые, и даже грязь, равномерно размазанная по физиономии, нисколько их не вуалирует…
— Это точно вы, товарищ майор… — каким-то убитым голосом сообщило чудо. — Вы такой странный, но вроде это вы…
Он сморщился, скукожился, слезы побежали по глазам. «Да уж, — мимоходом подметил Глеб. — Заниматься военным ремеслом отдельным категориям населения решительно противопоказано». Он обнял солдата, похлопал по плечу, тот вздрогнул, неуверенно улыбнулся, шмыгнул носом.
— Рассказывай, — распорядился Глеб. — Почему ты жив, и все такое. И давай на время фонари выключим, не возражаешь?
У бывшего отличника, по ряду причин не прижившегося в вузе, был неплохо подвешен язык. Он частил, спотыкался, возвращался мыслями к началу, стартовал заново, и постепенно картина прояснялась. Как известно, история закончилась тем, что Антоха сунулся в пекло поперек батьки, выскочил в коридор и попал под шквальный огонь. Но самое смешное, что на этом его история не закончилась. Он рухнул как подкошенный, все пули пролетели выше, его не зацепили. Но солдатика пронзил такой махровый ужас, что окостенели все до единой мышцы и тело буквально парализовало. Этому не было объяснения, никогда ничего подобного он не испытывал — даже в ту минуту, когда его швырнули на колени носом к стене и чуть не расстреляли. Возможно, с медицинской точки зрения имелось объяснение, но он же не медик? Да, он не очень храбрый по жизни человек… И самое смешное, что Антоха прекрасно все помнил — как лежал бревном под пулями, как его оттаскивали в безопасную зону, как над ним склонялись, словно комиссары в пыльных шлемах, российские спецназовцы, говорили, что он мертв, глаза неподвижны, все такое… И от этих слов его парализовало еще больше, он все чувствовал, но не мог шевелиться, даже глазами знак не мог подать. Честное слово, он не врет! Разумеется, если бы у спецназовцев было время и условия попроще, они бы разобрались, что к чему. Но они не усомнились в Антохиной смерти и побежали воевать дальше. В том же направлении промчались какие-то люди, он помнил, как они перепрыгивали через него, осветили фонарем, кто-то крикнул, что один готов. И с Антохи вдруг камнем свалилось одеревенение, он помнил, как бился в истерике, катался по полу, испытывая нещадную боль во всех мышцах. Если бы не треснулся виском о стену, то, глядишь, остался бы в этом коридоре. Но он ударился, искры брызнули из глаз, и снизошло помутнение. Или просветление, он сам не понял. Он подскочил и, хватаясь за стены, побежал за поворот и далее по коридору — видимо, хотел догнать тех, которые его бросили, забыв при этом про враждующую партию. Он споткнулся о мертвеца, упал, нащупал автомат, забрал его с собой, побежал дальше. Он просто ничего не соображал! Узрел огоньки впереди, услышал чужие голоса, стал строчить по ним — уж умению обращаться с автоматом его за четыре месяца обучили! И случилось это в тот момент, когда прикрывающий отход товарищей старший лейтенант Борис Караванов уже собирался принять мученическую смерть! Борька поджидал врагов, сидя за углом, держал оборону и крайне удивился, обнаружив, что бандиты попали в западню и их уничтожают с двух сторон! Когда по Антохе тоже начали стрелять, солдат метнулся в боковой коридор, лежал за стеной, трясясь, как суслик. Царила полная неразбериха. Снова по коридору топали люди, стреляли почем зря, кричали, ругались нецензурной бранью. А потом, когда стало тихо, он вылез в коридор, подобрал какой-то фонарь, побрел, периодически запинаясь о мертвые тела. И вдруг услышал стон — перепугался, хотел убежать, но голос показался знакомым, он рухнул на колени, стал оттаскивать прошитые пулями тела, и под парочкой мертвецов обнаружил грязно матерящегося Борьку Караванова…
— Так Борька жив? — ахнул Глеб, хватая бойца за воротник и не замечая, что делает ему больно.
— Жив товарищ старший лейтенант… — сипел Антоха, выворачиваясь из удавки. — Он стрелял уже раненый, а на него летели, задавили собой… У него прострелены обе руки и одна нога, но я потом нашел бинты у одного убитого… там еще какие-то лекарства были, мази, антисептики, анальгетики… В левой руке и ноге сквозные ранения, не смертельно, но третья пуля застряла в плече, мы с такими ужасами ее вытаскивали… Да нет, товарищ майор, все в порядке с вашим товарищем… Потом, когда стало тихо, я оттащил его туда… — Он выстрелил пальцем куда-то вправо. — Ну, помните, где вы меня нашли? Я только эту дорогу и знаю… Там, похоже, в древности было резервное топливное хранилище, и бандиты в тех помещениях вообще не показывались… Он в порядке, лежит, встать не может… То в обмороке, то спит, то ругается…
— Антоха, ты умница, я тебя обожаю… — урчал Глеб, тряся парня за плечи так, что кости у того стучали. — Подожди, — опомнился он, — с нами была еще женщина, старший лейтенант Баклицкая Лидия Максимовна. Убегая, я забросил ее на трубу под потолком. Возможно, ты знаешь, что с ней…
— Так вы даже не дослушали меня, товарищ майор, — шмыгал носом солдатик. — Когда я оттащил вашего товарища в топливное хранилище, он начал дергаться, гнать меня — дескать, возвращайся, ищи товарища майора и женщину, без них не возвращайся. А не пойдешь, струсишь, так я сам пойду, и плевать, что из всех конечностей у меня только одна целая… Ну, я набрался храбрости и снова пошел… И почти до канала дошел, потом вернулся, слышу, стонет кто-то в уголке… Да, действительно, она с трубы пыталась спрыгнуть, но нога была повреждена, неловко упала, повредила позвоночник… Когда я нашел ее, она почти без сознания была, только по стону и догадался, что кто-то лежит в темном уголке… Ох, вы бы видели, товарищ майор, как я ее тащил… Она потом пришла в сознание, мы ее перевязали. У женщины нога сломана — мы шину на нее приделали, и, похоже, трещина в позвоночнике — подняться может, но так при этом орет и ругается… Товарищ майор, они у вас оба — такие матерщинники…
— Антоха, ты просто гений! — радостно засмеялся Глеб. Он был в эту минуту самым счастливым человеком! — Слушай, — спохватился он, — а ты чего тут шастаешь?
— Так это… — смутился Антоха, — вроде как на разведку меня ваши товарищи услали — иди, мол, а то что-то тихо стало. Вы бы видели, товарищ майор, — пожаловался солдат, — они мне тут такую дедовщину устроили, всё им не так, всё не этак, а Антоха должен бегать, вертеться, то воду им добывать, то еду, то перевязать, то под голову что-нибудь подложить. А я, между прочим, им и не обязан подчиняться… То на войну меня отправляли, то передумали — мол, сиди, какой с тебя вояка, товарищ майор сам за нас все сделает…
«Вот так, значит, — подумал Глеб, — ох, халявщики… Ну, ладно, я им устрою».
— Молодец, Антоха, — он поощрительно похлопал солдатика по плечу. — Да, ты не из тех, кто все детство простоял в углу, но парень ты что надо. «А ведь он вполне мог удрать через центральную штольню, когда искал Лиду, — вдруг подумал Глеб, исполняясь к парню еще большим уважением. — Батопорт тогда еще не подняли. Ныряй в канал — и в бухту. Но нет, отыскал офицера чуждого Украине государства, переправил в безопасное место, исполнял все их прихоти…» Ладно, Антоха, давай веди в свое резервное хранилище. Где это?
— Да рядом, — встрепенулся боец. — Минуты четыре по лабиринту.
— Постой, — вспомнил Глеб. — Сейчас заберем одного человека и пойдем.
— Человека? — удивился Антоха. — Какого человека?
— Да путешествует тут со мной одна девушка, — ухмыльнулся Глеб, обернулся в темноту и позвал: — Зоя, иди сюда…
Темнота как-то странно помалкивала. Он позвал еще раз. Молчание «усилилось». Глеб поколебался — уснула она там, что ли? Включил фонарь и почему-то на цыпочках пошел обратно, освещая ржавые остовы оборудования. Зои нигде не было! Он опустился на корточки, стал освещать узкое пространство под рольгангами, но и там не обнаружил ни одной живой души, никакого движения! И снова беспричинный холодок побежал по костяшкам позвоночника, стало трудно дышать, голова разболелась. Да что себе позволяет эта плутовка?! Сколько можно глумиться? Он вскочил и стал метаться по залу, освещая пространство перед собой, звал ее. Но Зоя предпочитала помалкивать — видимо, имела на то серьезные причины. Возможно, она уже была далеко…
— Товарищ майор, это, возможно, не мое дело… — как-то неуверенно начал Антоха — и смотрел он при этом на Глеба очень странно, — но можно спросить, что это вы сейчас делаете?
— Девушку ищу, — процедил сквозь зубы Глеб.
— Девушку… — мотая на ус, повторил за ним Антоха. — А какую девушку?
— Молодую, — окрысился Глеб. — Со мной была девушка, что тут непонятного, солдат? Я встретил ее в этом подземелье, она скрывалась от бандитов, потом попала к ним в плен…
Почему он должен обо всем рассказывать? Он еще не окончательно свихнулся, чтобы выдумать такое! Но Антоха продолжал на него смотреть так странно — немного смущенно, немного с подозрением.
— Ты же видел, что нас было двое! — рявкнул Глеб.
— Ничего я не видел, — возразил боец. — Откуда я знаю, сколько вас там шло? Темно было. Лично мне показалось, что идет один человек…
Он чуть не застонал. Да это просто клиника с белым потолком! Игры разума? Выверты сознания? Маразм крепчал и танки наши гнулись? А почему бы и нет, скоро старость, а к старости крепнет только маразм. Но она дважды спасала его от смерти, почему тогда он жив? Кого стерегла троица бандитов, которых он укокошил четверть часа назад? Можно вернуться, посмотреть, лежат ли они еще. Или тоже испарились, как и Зоя? Тогда чьим оружием он обвешан с ног до головы?
— Ты слышал выстрелы примерно пятнадцать минут назад? — угрюмо вымолвил он, не зная, что и думать.
— Не слышал, — проворчал Антоха. — Пятнадцать минут назад я находился в топливном хранилище и выслушивал инструкции вашего старшего лейтенанта…
— Ладно, баста, — злобно отрезал Глеб. — С тобой только воду в ступе толочь. Веди меня к ним, чего ждем?
Он подгонял Антоху, сгорая от нетерпения. К черту смутных баб, которые то ли явь, то ли фикция! Главное, что живы боевые товарищи! Когда же кончатся эти бесконечные лабиринты? Он оттолкнул Антоху и первым влетел в низкий сумрачный зал, уставленный стальными резервуарами коробчатой формы с приваренными к ним лестницами. Присел от неожиданности, когда его встретило клацанье передергиваемых затворов.
— Не стреляйте… — пискнул Антоха. — Это свой…
А ведь могли пальнуть и в «своего». Но что-то заставило попридержать пальцы на спусковых крючках. Хотя сомнительно, что в оборванном опустившемся человеке, недостойном даже звания бомжа, они навскидку узнали своего командира. Дрожа от волнения, он освещал фигуры, лежавшие на каком-то вшивом тряпье, — они шевелились, щурились, стонали от боли, пытаясь приподняться, и тоже хватались за фонари. Сколько времени прошло? Сутки, двое, он мог в любое время полюбоваться на циферблат наручных часов, но давно забыл, что означают эти стрелки. Он не узнал их! Людей меняет не только время. Землистые, опухшие, кривые, замотанные бинтами сверху донизу, с чудовищными мешками под глазами… Он выл от радости, ползал на коленях, обнимая их, а они стонали из последних сил, что не надо их трогать, им и так плохо, где же он был все это время, почему так поздно пришел???
— Он восстал из мертвых… — ужасался Борька, пытаясь опереться на обе простреленные руки. — Ты только глянь, Лидок, он точно восстал из мертвых…
— Да нет, скорее мертвые восстали из него… — восхищенно бормотала Лида. — Он их выгнал и теперь никогда не умрет… Глеб, когда ты в последний раз смотрел на себя в зеркало? Ты не человек, ты ужас на крыльях ночи… Ёшкин брамсель… — Она неловко выгнула спину и затряслась от боли, блестящий пот потек со лба. — Не обращай внимания, Глеб… — простонала она. — Я теперь частенько разминаюсь такими припадочками…
— А в принципе мы живы… — с оттенком гордости поведал Борька. — Я же говорил тебе, что не собираюсь умирать, помнишь? Живем в реанимации, составляем устные завещания… А вообще-то, Антохе огромное человеческое спасибо, без него мы бы точно загнулись… Он нам и нянька, и реаниматолог, и козел отпущения… Слушай, Глеб. — Он все же приподнялся, скрипя от боли, начал судорожно ощупывать командира. — Ты и вправду цел? У тебя ничего не болит?
— Нет, — улыбался Глеб.
— Да ты у нас просто бог… — завистливо шептал Борька.
— Мне многие об этом говорили…
— Но у него пластырь на щеке, — внезапно заметила, справившись с болью, «наблюдательная» Лида. — Наверное, чирей выскочил.
— Да, действительно, — согласился Борька. — Ладно, хоть чирей. А то неприлично с твоей стороны, командир, быть таким целым…
— Какой еще пластырь? — изумился Глеб, хватаясь за лицо. И недоверчиво стал ощупывать въевшуюся в кожу медицинскую принадлежность. Он снял ее с покойного подводника — дабы выглядеть как он. И совсем забыл о ее существовании! Почему же Зоя не поинтересовалась? Не заметила? Или эта штука постепенно начинает принимать форму кожи? Он с ожесточением оторвал от себя лейкопластырь, и, видимо, зря это сделал — все присутствующие как-то пошленько захихикали, и ему пришлось растирать лицо, чтобы избавиться от этого вызывающе чистого пятна.
— Но это еще не все… — споткнувшись, выдал Антоха. Он поколебался, продолжать ли, и все же рискнул: — Товарищ майор уверен, что с ним была девушка. Мы искали ее, искали, но так и не нашли. Он говорит, что она пропала, и так горячо доказывал, что она была на самом деле…
— Девушка? — немедленно возбудился Борька. — Ух, ё… Командир, о чем он? Ты познакомился с девушкой? Она была в ночной рубашке?
Он краснел, злился, исконные русские комментарии теснились у горла. А они, жутко обрадовавшись, принялись его донимать (эти язвы и на смертном одре кого угодно достанут!), требовать объяснений. А когда не вытянули из него ни слова, переключились на Антоху. И тот, краснея и бледнея, взялся обо всем рассказывать, поглядывая на набычившегося майора и с раскаянием, и с интересом.
— Какая щекотливая ситуация, — вынесла компетентное заключение Лида. — Ну, ничего, Глеб Андреевич, ничего, и тебя вылечат, и нас вылечат. Неплохая, кстати, компания подобралась — двое больных, один сумасшедший и желторотый салажонок.
— Ладно, хватит глумиться, — отрезал Глеб. — Время покажет, кто из нас сумасшедший. Давайте решать, что делать. Не знаю, как вы тут вытаскивали пули из себя, любимых, но если в ближайшее время вы оба не попадете на стол к хирургу, то в недалеком будущем попадете на другой стол.
— Ужас какой, — испугался Борька. — Отрежут ногу и обе руки. Уж лучше сразу голову.
Глеб повествовал лаконично, сжато, исключив из повествования «девушку» и все, что с ней было связано. Никакой лирики, никаких причинно-следственных связей, только факты: периодическое удаление из банды «лишних» членов; мертвые чекисты Вертинского (включая самого Вертинского); погрузка торпед на подводную лодку, уничтожение подводной лодки, торпед и экипажа, звонок Бекшанскому, выявление остатков банды, поджидающих с грузом некий транспорт — судя по всему, надводный…
— И это всё твоих рук дело? — недоверчиво осведомился Борька.
— Логика в повествовании хромает, — подметила Лида. — Куча надерганных, взаимоисключающих фактов. А еще эта подозрительная девушка в ночной рубашке… Глеб, ты уверен, что все тобой перечисленное в действительности имеет место? — Она украдкой перемигнулась с Каравановым.
— Ну, хватит, — вскипел Глеб. — Разговорились вы что-то. Заявляю со всей ответственностью, товарищи офицеры, на дне Калабановской бухты покоится затопленный сюрприз, набитый боевыми торпедами. Не припомню случая, чтобы взрывались затопленные торпеды, но сюрприз все равно представляет смертельную опасность. Угрозы экологии пока не вижу, масляных пятен не было — поскольку лодка не взрывалась, а мирно затонула с выключенным двигателем, после чего была заполнена водой. Бандиты уходят с минами, а вот этого допустить нельзя. Поэтому мой план таков: раненые остаются здесь. Антоха должен решить, пойдет ли он со мной. Лично я собираюсь учинить негодяям партизанскую войну — буду сдерживать их, пока не прибудет спецназ, обещанный Бекшанским. Время не ждет, я уже ухожу…
— Ну, всё, хватит валяться… — прохрипела Лида, и в глазах у нее зажегся сверлящий огонек. — У нас уже пролежни от этого постельного режима… Антоха, помоги подняться, чего ты там стоишь… Лично я иду с Глебом, а остальные пусть делают что хотят…
— И я, — встрепенулся Борька. — Нет, серьезно, Глеб, одна нога у меня совершенно здорова. Не запрыгаю, конечно, как кузнечик, но если надо, прикрою, грех на себя возьму…
— С ума сошли? — испугался Глеб.
— Вроде того, — согласилась Лида. — А ты на себя посмотри, сам-то не сошел? В общем, не качай права, Глеб Андреевич, будем стонать, но терпеть. Оружие есть. Нам бы еще костыли какие-нибудь найти. Антоха, родненький…
Это было форменное безумие! Он с изумлением смотрел, как рождается из лазаретного тлена его «отборное» воинство. Борька, опираясь о стену относительно дееспособной рукой, принимал «вопросительную» вертикаль. А рукой, что казалась абсолютно недееспособной, сжимал миниатюрный «Каштан». Лида, словно эквилибристка на канате, уселась на колено, выпрямилась — прямая, словно палка (на спину шину приделать забыли), растерянно улыбалась, шептала, что теперь ей из этого положения — просто никуда. Нашлись и костыли, и затычки для рта, чтобы крики и стоны не разносились по всему подземелью. «Последний железный поход? — недоумевал Глеб. — Птицы Фениксы вы мои недобитые…»
И снова лютый коридор из арсенальной штольни к центральному каналу, в котором было сломано столько копий! Он совсем потерял представление о времени! Выключился из реальности. Как говорит компьютер, сбой задачи, лицензия отсутствует. Мог бы и додуматься чугунной головой — если не вернулись охранники с Зоей, и рация у них молчит, то Штайнер, выждав время, непременно отрядит новую «экспедицию»! Вот и отрядил! Они едва вступили в «заколдованный» коридор, как Глеб насторожился. Он двигался первым, выставив фонарь на самый экономный режим. В спину пыхтел Антоха, наступал на пятки, и ума у парня не хватало, чтобы немного отстать! Инвалиды тащились сзади, помалкивали, что делало им некоторую честь. И вдруг без предупреждения: затопали бутсы, сдавленное эхо заметалось под потолком! И некуда смотаться — они уже выворачивали из-за поворота, гремя подошвами и амуницией! Три фонаря — и самих, стало быть, трое. Глеб еще вскидывал автомат, еще прибрасывал варианты, а за спиной уже забился в припадке «Кипарис»! Рваные очереди — словно вопли истеричной женщины — будоражили спертый воздух! Ну, некуда спрятаться в этом узком проходе! Глеб прижался к стене, молился, чтобы Антоха не переусердствовал. Хрипели жертвы, тряслись, напичканные пулями, разбивались фонари, падали тела…
Рожок давно опустел, а Антоха все остервенело давил на курок, словно надеялся, что все начнется заново.
— Ты чего это, парень? — с опаской пробормотал Глеб. — Какая муха тебя укусила?
— Не кусала меня муха, товарищ майор… — Зубы солдата выбивали кавалерийский марш. — Я их просто боюсь… Так страшно, когда они близко подходят…
Причина, конечно, уважительная. Покачав головой, Глеб прислушался. Со стороны канала могли и не услышать. Слишком непредсказуема в подземелье акустика — испытано на себе. Какая-то возня, придушенный хрип… Он включил фонарь и, качаясь маятником, устремился вперед.
— Антошка, дуй за поворот! Двадцать метров вперед, сядь и слушай. Будет шум, аллюром назад…
— Слушаюсь, товарищ майор… — Боец промчался мимо него с клацающими челюстями. Двое за спиной продолжали безмолвствовать, догадываясь, что слова в данной ситуации — не самое важное. Хоть за это им спасибо. Двое рядовых бандитов приняли на себя всю остроту огня и полегли, не совершив симметричных действий. «Силовики» со стажем — обоим под сорок, кряжистые, убедительные — даже в мертвом виде. Третий успел за ними спрятаться, а вот убежать не удалось — мертвецы завалили его. Как Борьку — но только Борьке это пошло во благо, а данному господину — не совсем. Онемев от изумления, Глеб разглядывал зажатого мертвецами господина. Чуток за сорок, холеная аристократическая физиономия, гордый римский профиль, римский же анфас, чистая клетчатая рубашка под опрятной кожаной курткой. Не отнять, мужчина действительно видный, пройтись с таким по представительным местам не зазорно…
— Радость-то какая в доме… — Вроде не хотел улыбаться, а губы сами расползлись, формируя злорадный оскал. — Милости просим к нашему шалашу, господин Штайнер. Не вынесла душа? Сами решили выяснить, куда пропала Зоя и стерегущие ее стервятники? Как она вас зацепила-то, господин Штайнер… А ведь Зоя такая, она может…
— Ты кто такой, черт тебя побери? — Он храбро начал выпутываться, сделал попытку дотянуться до кобуры с «Глоком».
— А я тот, кто девушкам спать не дает, Рудольф Александрович. — Он рывком выдернул упирающегося главаря из-под трупов, стукнул по голове, чтобы там немного загудело и глупых мыслей не возникало, перевернул его на спину, завернув руки. Придавил их коленом, выдернул из джинсов главаря ремень и туго стянул запястья. — Спешу представиться, Рудольф Александрович, спецназ Черноморского флота, майор Дымов, командир специальной группы быстрого реагирования. Я тот, господин Штайнер, кто убивал ваших бойцов, кто увел у вас из-под носа захваченных вами фээсбэшников, кто освободил Зою, которая так красиво обвела вас вокруг носа. В конце концов, я тот, с любезной помощью которого она наставила вам большие ветвистые рога…
— Во зажигает командир… — восхищенно бормотал Борька, подбираясь по стеночке. — Слушай, Лидочек, ты что-нибудь понимаешь? Это он типа о той девчонке говорит, которую якобы придумал?
— Знаешь, Борька, я совсем запуталась, — честно призналась Лида, подбираясь, прямая, как шпага, по другой стеночке. — Но факт, что Глеб Андреевич в наше отсутствие лихо и нескучно проводил время. Когда же мы с тобой так научимся?
— Где Зоя? — рвался на волю и рычал, как раненый лев, Штайнер.
— Спросите что-нибудь полегче, Рудольф Александрович. — Глеб схватил его за шиворот, поднял и прислонил лицом к стене. — Она испарилась, оставив с носом не только вас, но и меня. Но я-то это переживу, а вот вам будет трудно. Вы знаете, мне ее даже жалко, девочка действительно работает на СБУ, она затратила столько моральных и физических усилий, подбираясь к вашей организации, даже на завод приехала — а вам все равно удалось добраться до «клада». Полагаю, и в рядах СБУ у вас имеются полезные связи?
— Тебе все равно хана, майор… — Штайнер засмеялся, но подавился, начал кашлять. — Ты просто понапрасну сотрясаешь воздух… Мне своих людей не жалко… А вот то, что произойдет уже сегодня, очень некрасиво отразится на твоей карьере, майор…
— Готов поспорить, что вы ошибаетесь, Рудольф Александрович. Если вы имеете в виду субмарину МС-522 с запасом торпед на борту, которыми, по моим предположениям, вы намеревались поразить крейсер «Москва»… а возможно, и еще что-нибудь, то вынужден вас огорчить — лодка затоплена. Вот этими самыми руками. Экипаж погиб. Вы слишком долго тянули резину, Штайнер. Отправив лодку в последнее плавание, вам нужно было убираться со своими бандитами. Но вы свято верили в «крышу». Набрали еще мин — ну, конечно, лишний горшочек в большом хозяйстве никогда не лишний. Куда вы собираетесь их перегружать? На катер? Тогда вам стоило поспешить, а не ждать, пока Герман выйдет на связь. Впрочем, готов допустить, что на доставку надводного средства вашей эвакуации повлияли досадные технические причины. А теперь последняя приятная новость, Рудольф Александрович. Готовы выслушать стоя? Усиленная группа спецназа Черноморского флота — причем отнюдь не Украинского — уже берет в кольцо гору Каурус, так что если ваш катер уже заплыл в штольню, то я вам от души сочувствую….
Каждая отточенная фраза была ударом молотка по гвоздю. Штайнер вздрагивал, терял спесь, покрывался смертельной бледностью.
— Ты брешешь, падла… — Он взвился, чтобы вырваться, но удар по почкам был уже подготовлен, отправил атамана в позицию вопросительного знака.
— А теперь мы вами прикроемся, Рудольф Александрович, если не возражаете, конечно. — Глеб схватил его за шиворот и погнал перед собой. — Как хорошо, что мы с вами повстречались. А то людей у нас мало, а у вас много, а вам, наверное, очень хочется жить? Вы же не смертник, нет? А если представить, сколько еще вина не выпито в парижских ресторанах…
— Дымов, постой… — Штайнер начал тормозить. — Сколько ты хочешь? Миллион, два? Двадцать?
— У этого парня по ходу проблемы, — хихикнул сзади Борька. — Если он не видит разницу между миллионом и двадцатью…
— Чушь, — фыркнула Лида. — Если можно сунуть деньги, то это не проблема, а расходы. Вот только сдается мне, что у этого парня настоящие проблемы. Ведь морские спецы денег не берут, не так ли, Глеб Андреевич?
— Они их зарабатывают. — Глеб треснул Штайнера по затылку, чтобы не тормозил. — И получают в кассе, дважды в месяц. Правда, хотелось бы больше, и не только чтобы хотелось…
Он шел на чистую авантюру, рискуя жизнями своих людей. Но сами пошли, никто не звал. А за свою жизнь он уже не переживал, надоело, прорвемся! Он держал Штайнера за шиворот, толкал перед собой, пресекая любые попытки к бунту. Оборвался коридор, блеснула гладь канала. Белый день за бортом, и лучики дневного света растекались по воде, рябили тусклыми огоньками. Левое плечо вперед — он толкнул Штайнера вправо, направляя на узкую дорожку между парапетом и стеной тоннеля. Тот обмяк, покорно волочил ноги. Начал понимать, что если операция накрылась медным тазиком, то ему все равно не жить. Предположение Глеба оказалось точным попаданием! Невзрачный катер (возможно, списанный много лет назад береговой службой) стоял у причала метрах в двадцати от раскрытых раздвижных ворот. Самая заурядная обшарпанная посудина — глядя на такую, и не скажешь, что перевозит террористов! На причале и на палубе толпились люди (по подсчетам Глеба, человек двадцать пять) — они уже заканчивали работу: причал и посудину соединял трап, по нему перетаскивали на борт последнюю «единицу груза», стыдливо прикрытую сверху брезентом. При этом присутствовала и лебедка, но петля ее только поддерживала мину, которую осторожно переносили на катер четверо. Очевидно, грузоподъемность у лебедки была ограничена. Груз уже перекочевал на борт…
Глеб подтолкнул Штайнера — шевели ходулями, урод! Их заметили, заволновались. Люди на борту и на причале вскинули автоматы, стали тревожно перекликаться. Из ржавой рубки над облезлой надстройкой выбрался белобрысый знакомец Ларссон, что-то гортанно прокричал, тыча пальцем в приближающуюся группу людей. «Атакующие» распались — Антоха кинулся к стене, втиснулся за выступ в теле тоннеля. Глеб машинально покосился на него — паренек был бледен, закусил губу, что-то судорожно шептал — очевидно, молитву о вечной жизни. Только бы опять палить не начал раньше времени — как же, такая куча страшных демонов, которых он боится!
— Глеб, мы здесь останемся, прикроем… — прокаркал Борька, падая за брошенную посреди причала тележку. Рядом с ним свалилась, матерясь, как настоящий мужчина, Лида, стала возиться, отыскивая приемлемую позу. Разумно. Надеяться в атаке на этих ущербных — определенно перебор.
— Не стрелять! — закричал во все горло Глеб. Бандиты и не думали, уже заметили, что незнакомец прикрывается их непосредственным начальством. Пятились, передергивая затворы, косились на Ларссона, который кусал губы и думал нелегкую думу. — Не стрелять! — снова крикнул Глеб. — Ларссон, прикажите людям сложить оружие и сдаться! Гора Каурус окружена спецназом российского Черноморского флота! Это не блеф! Все кончено, Ларссон, вы проиграли, сопротивление бесполезно! Ваша подлодка потоплена, и рассчитывать вам больше не на что! Можете проверить — восточный берег бухты занят спецназом! Вы окружены! «Или блеф?» — подумал Глеб. Он притормозил, покрепче обхватил обмякшего вдохновителя банды, стиснул рукоятку «Кипариса».
И снова вопль — белокурый черт что-то крикнул своим людям. Двое отделились от толпы, побежали к задвинутому в скалу батопорту и через несколько мгновений уже неслись обратно, что-то тревожно восклицая и тыча пальцами за спины. «Неужели?! — опешил Глеб. — Выходит, не блеф. Молодец, Григорий Ильич!!!»
— Убрать этих! — взревел Ларссон, гневно сверкая очами и выстреливая пальцем в Глеба и компанию.
— Ингвалд, сволочь, ты что творишь?! — захрипел, задергался Штайнер.
А Глеб уже валил этого негодяя на причал, оттаскивал за вздувшийся настил. Бандиты открыли беспорядочный огонь! Стреляли с катера, строчили с причала. Многие при этом перепрыгивали через борт, другие продолжали метаться вдоль канала. Огненный вихрь пронесся над залегшими спецназовцами. Пули колотили по стене, по тележке, за которой скорчились Борька с Лидой, высекали искры, выли, рикошетили. Завизжал Штайнер — пуля рикошетом ударила по черепушке, вызвав обильное кровотечение. Он зажимал рану рукой, выгибался от боли. Испуганно верещал Антоха за выступом, выставил автоматик и принялся долбить по катеру, вереща в унисон с пальбой. Дружно ударили Лида с Борисом — истосковались руки по работе, стыдно стало за свой вынужденный простой. Открыл прицельный огонь Глеб — и сразу кого-то завалил, а кого-то заставил прыгнуть на катер, треснувшись лбом о борт. Позиция у бандитов на причале в отличие от тех, что успели переметнуться на катер, была невыгодной. Им некуда было спрятаться. Двое запрыгнули на посудину, остальные не успели — валились как подкошенные…
— Не высовываться!!! — кричал Глеб.
Он видел, как Ларссон с капитанского мостика разряжает пулю за пулей из пистолета, что-то кричит через плечо рулевому. А за кормой посудины уже бурлила, вспенивалась вода, разгонялся гребной винт, ревел и надрывался двигатель. Катер медленно, задним ходом выбирался из канала — черт возьми, двадцать метров, и он покинет подземный завод! Глеб совсем забыл, что спецназ уже наготове, что можно все бросать, их война уже закончена. Но не мог остановиться, он должен доделать это стремное дело!
— По катеру! — рявкнул он. — Огонь!!!
И застрочили так, что от летящих пуль стало жарко! Высаживали магазины на одном дыхании — словно рюмку водки выпивали — забивали новые, снова высаживали. И никого не волновало, что у кого-то этих магазинов осталось два, у кого-то один… А катер уже практически выбрался из тоннеля, разворачивал корму. Пули стучали по корпусу, по рубке. Из люка в передней части палубы уже просачивался подозрительно черный дымок. Он становился гуще, плотнее, кашляли стрелки, засевшие за бортом. Аналогичный дым повалил из рубки, вспыхнуло под кормой. Пронзительный вопль — полундра, мужики!!! И самый умный, сообразив, чем тут пахнет, прыгнул за борт! За ним второй, третий…
Тут-то оно и разверзлось…
Переоценить эффектность зрелища было невозможно. Такое ощущение, что перед тем, как разлететься на сотни мелких кусочков, катер как-то напрягся, потом надулся. И с оглушительным треском разлетелся на сотни мелких кусочков! Ринулся в небо столб оранжевого пламени, и спустя мгновение место взрыва затянуло плотным дымом. Могло, конечно, и показаться, но, похоже, Глеб увидел орущую голову Ларссона, отделившуюся от туловища и летящую по замысловатой траектории. Крупная удача, что в тот момент, когда сдетонировал груз в трюме, катер уже отвалил от батопорта и разворачивался в бухте. И тем не менее часть ударной волны ворвалась в тоннель, прокатилась до сухого дока, взбудоражив трупы на причале, вздыбив тележку, доставив неудобства спецназовцам. Пошла волна, выплеснулась на бетонные плиты у входа в канал, а другая часть отправилась к Пыштовке, теряя по дороге скорость и энергию…
— Все живые? — вытрясая звон из ушей и возвращая челюсть на место, крикнул Глеб. От катера на воде не осталось ничего. Что могло, утонуло, что не могло, плавало в виде мелких обломков.
Антоха остервенело икал — он был какой-то сплющенный и с такой одухотворенной физиономией, словно познал самую сакральную суть вещей. Не стой под стрелой называется. Там, где идет строительство или подвешен груз.
— Слушай, Глеб, это чего же мы натворили? — споткнувшись, спросил Борька. — Мы цунами случайно этой штукой не вызвали?
— Ага, Нептуна разбудили, — проворчала Лида. — Сейчас он придет и по башке нам настучит. Отожгли, блин.
«Я даже знаю, как его зовут — этого Нептуна», — опасливо подумал Глеб.
Пять минут спустя собравшиеся на набережной у Пыштовки зрители могли лицезреть любопытную картину. Первым из мрака подземелья, пошатываясь, выбрался нелюдимый оборванный тип с блуждающими по кругу глазами. Он волок за шиворот обливающегося кровью мужчину, который жалобно причитал, явно преувеличивая тяжесть своего состояния. Он стащил орущее недоразумение с обрывающегося над бетонными глыбами причала, бросил на плиту, а сам спустился ниже.
— Эй! — помахал он рукой. — Не стреляйте, я Дымов!
Он усмехнулся — у парапета на набережной собралась толпа зрителей. Впереди стояла цепочка спецназовцев — люди в черном, по полной форме, в бронежилетах, в «космических» шлемах с защитными шторками. За ними толпились зеваки из числа местных жителей, возбужденно гудели, переговаривались. Еще бы, достойный повод, уж, почитай, лет семьдесят в этой бухте ничего не взрывалось, да еще так задорно. Он различал знакомые лица — давешних пацанов с парапета, уже не умирающих от скуки, а возбужденно обсуждающих увиденное; угрюмых рыбаков — им, наверное, было интересно, сколько тонн оглушенной рыбы теперь всплывет. «Поздние» знакомые — парень с девочкой (которые дружили в спальном мешке) — они стояли позади толпы, паренек озадаченно чесал затылок, узнавая в бродяге знакомые очертания, а его подружка моргала, как полная дура… Справа от ворот, примерно метрах в двухстах, Калабановскую бухту перекрыл остроносый патрульный катер, на рубке которого развевался Андреевский флажок. На воде покачивались несколько голов — горстка уцелевших бандитов плыла в добрые руки российского спецназа.
— Ты не Дымов, ты идиот! — крикнул с противоположного берега рослый спецназовец, в котором Глеб узнал коллегу по бригаде морской пехоты майора Павловского. И в солидарность со словами своего начальника несколько спецназовцев подняли руки, сжали их в кулаки и выразительно постучали по шлемам.
Глеб хищно осклабился, спустился по камням к воде, сел на колени и сполоснул лицо. Немного полегчало. Он поднялся, хрустнув коленными суставами. По бетонным плитам спускался Борька. Он вроде улыбался и одновременно чуть не плакал, поскольку с его количеством здоровых конечностей совершать какие-либо перемещения было сущим удовольствием. За Борькой спускалась Лида — с такой физиономией, словно шла на эшафот с табличкой на груди «Она убивала международных террористов». Ее поддерживал веснушчатый украинский солдатик с оттопыренными ушами, на плече у которого стволом вниз болтался автомат. Он выглядел смущенным и каким-то… заинтересованным.
— Поверь, Лидунь, этот паренек тебе идет, как сумочка из новой миланской коллекции, — оценил гармонию снисходящей пары Борька. — Усынови его, что ли. Или замуж возьми. На хрена тебе тот, предыдущий? Представляешь, какой орел будет лет через десять?
— Я подумаю, — немного смутилась Лида.
На катере, перекрывшем Калабановскую бухту, заработал двигатель, кто-то выбрался из надстройки на палубу и скрестил руки на груди. Катер неторопливо разворачивался. «Отдохнули», — подумал Глеб. Он вздохнул, скорбно кивнул своим товарищам — дескать, прорвемся — и начал взбираться на камни, где оставил главную добычу — господина Штайнера. Убежать тот черт не мог. С завязанными за спиной руками далеко не убежишь. И он все время оставался на виду. Тяжело отдуваясь, Глеб вскарабкался на плиту, добрел до распростертого на камнях мужчины, нагнулся, чтобы отволочь его вниз — хоть будет что показать отцам-командирам. Не любил Глеб оправдываться, не имея весомых подтверждений своим словам. И вдруг беспокойно екнуло сердце, недоброе предчувствие охватило. Уж больно неподвижен был Штайнер. И на затылке расплывалось бурое пятно, которого раньше не было. Он перевернул его за плечо — мотнулась голова, и в небо устремились распахнутые, затянутые мутной поволокой неподвижные глаза. Глеб отшатнулся. Рудольф Александрович Штайнер был мертв. Кто-то подкрался — явно человек, умеющий пользоваться шапкой-невидимкой, — взял его голову руками и хорошенько треснул затылком о плиту. И после этого был таков…
Он растерянно завертел головой… и вздрогнул, всмотрелся — показалось, что в крохотном заливчике справа от нагромождения плит под водой мелькнуло непрозрачное тело. Еще разбегались круги по воде. Не исключено, конечно, что это рыба. Очень крупная рыба…
— Глеб, что-то случилось? — подметила странности в его поведении Лида.
— Штайнер мертв… — просипел он.
Ну и ну… Его ли это дело, почему украинским спецслужбам крайне не хочется, чтобы господином Штайнером — живым и невредимым — занялись российские спецслужбы? Ну, надо им. Имеются причины. У каждой спецслужбы в этом мире — воз и маленькая тележка всяких веских причин. Ему-то что до этого?
— Мертв? — удивился Борька. — Какое страшное ранение рикошетом. А может, он сам головкой стукнулся, болезный?
— Сам ты стукнулся, — проворчала Лида. — Посмотри на товарища майора. Он такой возвышенный и одухотворенный. Он, похоже, вбил себе в голову, что Штайнера прикончила одна его хорошая знакомая — факт существования которой, кстати, ученые до сих пор не доказали.
— И не докажут, — хмыкнул Борька.
— А мне вот кажется, что я что-то видел… — задумался солдатик Антоха.
— А мне вот другое кажется, — пробормотал Борис, исподлобья глядя на приближающийся катер, — что скоро грядет эра неслабых дюлячек…
Глеб спустился с бетонных плит, чтобы в трудную минуту быть рядом с товарищами. Патрульный катер угрожающе приближался — неотвратимый, зловещий, хотя и с Андреевским флажком. На носу, скрестив руки на груди, стоял пожилой мужчина в штатском (но это никого не могло обмануть) и пронзительным оком сверлил собравшийся на берегу «комитет по встрече». А за его спиной грудились чины помладше, украдкой посмеивались, перемигивались, крутили пальцами у висков.
С их колокольни, конечно, виднее…
Эпилог
Он спал беспокойным муторным сном, тревожно вздрагивал, вертелся, грыз подушку. Его всю ночь преследовали разлагающиеся мертвецы со стажем — выбирались тесными группами из глубин коридоров, вздымая над головами коптящие восковые свечи, теснили его, не реагируя ни на пули, ни на увещевания. Заставляли отступать в зловонные лабиринты, из которых он потом не мог выбраться. Этому «квесту» не было конца. Свет в конце тоннеля оборачивался тьмой. Едва он выползал из бездонной пропасти, как тут же катился в другую… Возможно, это был не телефонный звонок, но он проснулся с ощущением, что звонил телефон. Ощущение, впрочем, не было связано с тем, что он обязан взять его в руку (а лучше в обе) и ответить. Он сидел на кровати, тупо смотрел перед собой, пребывая под впечатлением тяжелого сна. Из полумрака проступали очертания старого комода в съемной квартире на улице Ленина, квадрат окна, чуть подрагивала тюлевая занавеска. За спиной раздался протяжный стон, и красивая женщина с распущенными белокурыми волосами перебралась на его половину кровати и обняла его, сидящего, за талию. Он машинально погладил ее по волосам. Он любил эту женщину, обладающую многомиллионным состоянием, но предпочитающую ночевать в его убогой холостяцкой квартирке, — при этом временами Глебу казалось, что, если бы она не обладала вышеназванным состоянием, он любил бы ее еще больше…
Она уснула, свернувшись калачиком, а он продолжал восседать, отстраненно разглядывал сереющий оконный проем. Вздрогнул телефон на прикроватной тумбочке — и он вместе с ним, — прогудела вибрация, полилась красивая, но чересчур тревожная мелодия, определенно не предвещающая спокойной жизни. Он не реагировал, неприязненно разглядывал переливающийся огоньками аппарат. Женщина с белокурыми волосами застонала, потрясла его:
— Боже мой, Глеб, в твоем случае это и называется «отсидеть от звонка до звонка»… Ответь, если тебе не трудно…
— Слушаю, — уныло сказал он.
— Здравствуйте, Глеб Андреевич, — с ироничными нотками произнес приглушенный женский голос, и Глеб почувствовал, как ледяной червячок заструился от копчика по позвоночнику. — Надеюсь, мой звонок не доставил вам неудобств?
— Доброй ночи, Григорий Ильич, — пробормотал он, прилагая усилия, чтобы не втянуть голову в плечи. — Что вы, разве ваши звонки в любое время суток доставляли мне когда-нибудь неудобства? Что случилось, товарищ капитан первого ранга? На нас летит астероид?
— М-да, рядом с нашим героем лежит красивая белокурая женщина, стало быть, неудобства налицо, — констатировала абонентка и тихо засмеялась. — Но вы же находчивый, Глеб Андреевич, вы же выкрутитесь?
— Послушайте, Григорий Ильич, меня три дня таскали по следователям, проели плешь, вынули душу и выжгли мозг. Мне с трудом удалось доказать, что я хороший парень. При этом во время доказательства этой аксиомы вас почему-то рядом со мной не было. Я до позднего вечера шатался по госпиталям, где лежат люди, за которых вы отвечаете, выслушивал от них как добрые, так и не очень слова и пожелания. Мне чисто по-человечески хочется спать. Давайте подождем еще три часа, пока не начнется рабочий день, хорошо?
— Прости, дорогой, но через три часа я позвонить не смогу, поэтому вынуждена звонить сейчас. Сегодня утром я должна улететь по важному делу, но через пару дней вернусь в Севастополь. Ведь это украинский город, не так ли? Надеюсь, мы встретимся с тобой в четверг, в шесть часов вечера после войны — скажем, в сквере у бара «Рундук» на бульваре Нахимова. И там у тебя будет прекрасная возможность высказать все, что ты обо мне думаешь, а у меня — сказать несколько слов в свою защиту. Да и вообще… почему бы нам снова не побыть какое-то время вдвоем?
А вот последнего лучше не надо… Заколотилось сердце, преграда выросла в горле, дурацкие ощущения, когда в организме начинают протекать некие химические реакции…
— Ты, главное, не волнуйся, дорогой, — добавила женщина со смешком. — Мне не нужен муж. Ведь муж — это такая ответственность…
— Хорошо, Григорий Ильич, я в принципе не возражаю, но давайте все детали этого дела обсудим в урочное время?
— Чао, мой герой, — кокетливым голоском сказала абонентка и положила трубку.
«Главное, что я ни капли не волнуюсь», — подумал Глеб, бросая телефон на тумбочку.
— Твой Бекшанский напрягает даже меня, — пробормотала блондинка, целуя его в спину. — Давай уволим его с флота? Или с завтрашнего же дня отправим на пенсию? Я, конечно, не Хоттабыч, но если задаться целью…
«То пару раз спустить курок все же придется», — подумал Глеб, непринужденно рассмеялся, поцеловал женщину и, отыскав под собой любимые рваные тапки, побрел в туалет. Потом он несколько минут провел на кухне — выпил всю минеральную и газированную воду, что нашел в холодильнике. А когда вернулся в спальню, сердце беспокойно екнуло. Горел ночник. Женщина с распущенными волосами сидела под одеялом, подбив под спину подушку, и держала в руках с задумчивым видом ЕГО сотовый телефон!
— Что-то случилось, милая? — Он держался, был спокойным, как удав.
Она подняла глаза и посмотрела на него с грустинкой — хотя и не выглядела в эту минуту сильно опечаленной.
— Тебе звонил Григорий Ильич, — поведала дама.
«Прорвемся», — подумал Глеб.
— Я знаю, милая…
— Нет, ты не понял, Глеб. Григорий Ильич звонил уже после того, как ты ушел в туалет, а потом на кухню. Я ответила, решила тебя не беспокоить. Он смутился, услышав женский голос, и попросил передать тебе, чтобы к началу рабочего дня ты был у него как штык. Намечается крупная заварушка, чреватая большим политическим скандалом — именно так он сказал, и он просто обязан предупредить тебя заранее.
— Одуреть, — пробормотал Глеб. — Придется снова спасать этот грешный мир… А зачем он снова-то звонил?
— А первый раз звонил не он, — удивилась девушка. — Я думала, ты уже разобрался. Прости, не удержалась. Ты что-то говорил про грешный мир? Номер предпоследнего входящего вызова сильно отличается от номера последнего. Совпадают всего две-три цифры, не больше. Я не удержалась, набрала его. Отозвалась женщина, у нее был приятный голос, она по ошибке назвала меня Глебом, потом задумалась. И вот теперь сижу и думаю, дорогой… — Она смотрела на него, не переставая, пыталась иронично улыбаться, но грусть-тоска в груди уже звенела.
«Прорвемся, — подумал Глеб. — Мы всегда прорываемся, черт возьми…»
Комментарии к книге «Объект 623», Сергей Иванович Зверев
Всего 0 комментариев