«Каратила - третий раунд»

Каратила - третий раунд (fb2) - Каратила - третий раунд 1025K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Владимирович Поповский

Андрей Поповский

КАРАТИЛА – третий раунд.

Москва, Внуково, август 1994 года

Небольшая четырехместная камера Внуковского ИВС была оборудована

двумя двухъярусными стальными шконками, стоявшими у противоположных стен

– прямо друг напротив друга. Тоненькая струйка холодной воды, чуть слышно

дребезжа, бежала из древнего крана с одиноким обломанным вентилем в сильно

ободранную жестяную эмалированную раковину, слив из которой шел прямо в

отхожее место, разместившееся за невысокой, приблизительно по грудь,

кирпичной перегородкой у самой двери. Из маленького квадратного окошка,

наглухо заваренного стальным листом, со множеством хаотично просверленных в

нем мелких круглых отверстий, откуда-то с воли тонкими косыми лучами едва-едва

пробивался дневной свет. Робкие лучики полуденного солнца наискось

пронизывали полумрак, по пути выхватывая легкие пылинки, хаотично

кружащиеся в спертом и смрадном воздухе закрытого тесного помещения, и

ложились на темный бетонный пол, образуя на нем причудливое переплетение

света и тьмы. Над толстой, обитой листовым железом дверью c непременными

кормушкой для арестантов и глазком для контролеров, у самого потолка одиноко

горела тусклая сороковаттная лампочка, наглухо закрытая толстым проволочным

плафоном, а вечно сырые серые стены, покрытые грубой бетонной шубой,

навевали дикую тоску.

На небольшом свободном пятачке камеры, светловолосый, высокий,

мускулистый парень, на котором из одежды были только черные трусы-боксеры и

легкие тапочки на ногах, весь мокрый от пота, как заведенный нарабатывал на

воображаемом противнике одну и ту же боевую связку. Резкий удар ладонью в

пах, рывок обеими руками за голову с мощным ударом коленом в лицо –

пригибание головы противника и следом, жесткий добивающий удар основанием

кулака в затылок. По всей видимости, он так занимался уже давно, но его дыхание

оставалось ровным и спокойным, а каждое движение было выверено до мелочей.

Все его гибкое и сильное тело двигалось в едином слаженном ритме, так что,

глядя на это со стороны, можно было подумать, что в тесном пространстве

камеры работает какой-то диковинный промышленный робот или киборг,

монотонно, раз за разом, повторяющий одну и туже комбинацию движений. Лишь

крупные капли пота, время от времени, срывавшиеся с его блестящего и

перевитого тугими жгутами мышц тела, давали понять постороннему

наблюдателю, что это все же не киборг, а живой человек.

На нижней шконке, аккуратно застеленной черным мохнатым одеялом, с

изображеным на нем выходящим из зарослей тигром, лениво перекидывались в

карты двое его сокамерников. Карты были не какими-нибудь кустарными

самоделками склеенными из листов резаной газетной бумаги и жеванного

хлебного мякиша, нет – это были самые настоящие игральные карты фабричного

изготовления.

Ближе к двери сидел Ганс – профессиональный вор-карманник, буквально

еще недавно промышлявший в аэропорту. Он по-глупому сгорел всего пару дней

назад. Заранее вычислив жертву в толпе отлетающих пассажиров, Ганс аккуратно

пристроился к толстой тетке, стоявшей в длиннющей очереди на регистрацию.

Окинув окружающее пространство цепким натренированным взглядом и не

почувствовав никакой опасности, он отточеной как бритва монетой разрезал

дамскую сумочку, висевшую у той на плече. Затем, еще раз бросив пару быстрых,

как молнии, взглядов по сторонам, и перекрыв корпусом обзор, он своими

длинными и ловкими пальцами аккуратно, на ощупь, успешно выудил из сумочки

дорогой черный кошелек из мягкой кожи… и был тут же взят с поличным двумя

дюжими оперативниками, незаметно пасшими его самого начала. Резкий выкрик

– Стоять на месте! Милиция!

Заставил душу Ганса опуститься в пятки. Оперативники уголовного розыска

в этот день проводили свою операцию без согласования с местными

миллиционерами, за соответствующую мзду закрывавшими глаза на шалости

Ганса и нескольких его собратьев по профессии, и поэтому, предупредить

карманников об опасности было некому.

Тетка, узрев как двое дюжих мужиков в белых рубашках с короткими

рукавами заломили руки за спину пристроившемуся к ней сзади «студентика»,

поначалу было попыталась вступиться за «бедного мальчика», но, увидев свой

кошелек, валявшийся на полу и нащупав порез в своей дорогой сумочке, она резко

поменяла свое мнение о происходящем, заорав на весь зал «Люди! Да что же это

такое делается то, а?!! Караул ограбили!».

Так Ганс и оказался там, где он находился в настоящее время. На допросах

он преимущественно молчал, меланхолично ковыряя холеным ногтем стол

допрашивающего его опера так, чтобы тот не видел. Выпутаться без потерь из

своего положения он особо не рассчитывал и молчал чисто из блатного форса. В

его ситуации все было предельно ясно, ну а зона его совершенно не пугала – не в

первый раз, и, надо думать, не в последний. Подумаешь, отдохнет пару-тройку лет

на даче у хозяина, а потом обратно за дело. Выглядел Ганс как классический

карманник – худой и сутулый, с вечно шныряющими по сторонам шустрыми

маленькими глазками болотного цвета и тонкими музыкальными пальчиками. Эти

пальчики его и кормили, они были способны не только незаметно выудить у

очередного лоха из кармана тугой лопатник с деньгами, но и снять с разбитной

молодки нижнее белье так, чтобы та ничего не почувствовала и даже не

заподозрила. С таким криминальным талантом нигде не пропадешь. Сейчас Ганс

был одет в оттянутые на коленках синие спортивные треники, заправленные в

черные носки и в полинявшую от частых стирок зеленую майку, которая болталась

на нем как на шесте, так как была минимум на два размера больше чем нужно.

Закинув ногу на ногу и опершись своей согнутой колесом спиной о шершавую

стену, он опустил руку с картами себе на колено, и, прикрыв хитрющие глаза,

терпеливо ждал следующего хода своего оппонента.

Его соперником по игре в карты был Витос – наголо бритый широкоплечий

крепыш с массивным перебитым в драке носом. Его волосатые мускулистые руки,

густо перевитые толстыми венами, внушительно выпирали из-под закатанных до

середины бицепса рукавов синей клетчатой рубахи, расстегнутой почти до самого

пояса.

Витос оказался в камере, как он сам утверждал, чисто по недоразумению.

Просто его хороший приятель, с которым они пару недель назад собирались

вместе поехать в баню, уговорил его по пути завернуть в одно тихое местечко,

чтобы там перекинуться парой тройкой слов с бабой, которая была должна тому

кучу денег. Как оказалось, на квартире у этой бабы их уж ждал областной РУБОП,

куда от упомянутой выше гражданки поступило заявление о вымогательстве.

Самое забавное было в том, что в камеру ИВС закатали только Витоса, который

откинулся с зоны всего несколько месяцев назад, где он чалился за дерзкое

нападение на инкассаторов. Его горе-приятель, ранее проблем с законом не имел,

и до суда тот отделался только подпиской о невыезде. Теперь Витос, вспоминая

как он здесь оказался, последними словами крыл своего приятеля, эту бабу и

рубоповцев, крепко помявших его при задержании.

На верхнем ярусе второй шконки выводил затейливые рулады носом еще

один обитатель этой камеры. Это был Степа - молодой здоровенный парняга,

приблизительно двадцати лет от роду, обладавший огромными пудовыми

кулачищами и каким-то до невозможности детским и наивным лицом. Степа,

совсем недавно дембельнувшийся из тульской дивизии сержант десантник,

вместо того чтобы поехать домой в родное село под Воронежем, внезапно по

какому-то наитию решил остаться в Москве, куда он завернул всего на недельку,

чтобы навестить своего сослуживца. Устроившись работать на стройку и

поселившись в общежитии, он по пьяни подрался с двумя армянами – своими

соседями по этажу, и крепко им навалял. Один из обидевшихся на Степу джигитов,

пока его приятель отдыхал на полу, быстренько сбегал к себе в комнату за

огромным кухонным ножом и решил было продолжить так неудачно начатое

выяснение отношений. Степа, не будь дураком, не дал тому себя зарезать, а

отобрав у противника нож, в каком-то помутнении рассудка, всадил его своему

противнику в живот. Приехавший по вызову обеспокоенной общественности наряд

ППСников скрутил не сопротивлявшегося Степу и доставил его в отделение

милиции, откуда его вскоре переместили прямиком ИВС. На допросах у

следователя Степа только удивленно хлопал своими голубыми, как небо, глазами,

и разводил руками, искренне не понимая, за что же его задержали. Он абсолютно

не чувствовал за собой никакой вины, ведь в той роковой драке он только

защищался…

– Эй, каратила – залихватски цыкнул выбитым при задержании передним

зубом Витос, искоса бросив взгляд на тренировавшегося в центре камеры парня –

да отдохни хоть чуток, ты тут уже второй час руками и ногами воздух разгоняешь.

Лучше бы пожрал то, что от вчерашней Гансовской дачки осталось, мы с пацанами

с утра специально не стали доедать, тебе оставили…

– Сейчас, Витя, заканчиваю – парень улыбнулся ему в ответ и, закинув обе

ноги на шконку, встал на кулаки и начал быстро отжиматься от пола.

– Вот ведь чудила – обратился Витос к Гансу, все еще меланхолично

ожидающему его ответного хода – вторую неделю тут с ним парюсь, а он все еще

никак не угомонится. В день, наверное, раз по пять тренируется, ну никак не

меньше. Мы с ним поначалу, дней десять, на пару в двухместной хате сидели.

Глядя на него, я было думал, что он на второй-третий день бросит это дело, ан

нет, держится пока еще. А когда не тренируется, то скрестит ноги по-турецки, и

потом сидит как бельмондо с закрытыми глазами и все улыбается. Я как первый

раз увидел, ну все, думаю, приплыл парень, ща мусора просекут и на дурку его

отправят… А потом ниче, привык и перестал обращать внимание…

Ганс равнодушно пожал плечами – типа мало ли, какие закидоны бывают у

человека.

– Нет, Егор, ну ты мне скажи – Витос, забыв про игру, снова повернулся к

парню, покрытому мелкими бисеринками пота, все так же продолжающему быстро

отжиматься на костяшках кулаков – Вот чего ты лыбишься, когда так сидишь с

закрытыми глазами, а?.

– Отрабатываю упражнение «внутренняя улыбка» – сдавленно ответил ему

тот, не прекращая своих отжиманий.

– Какая еще такая улыбка?

– Я улыбаюсь самому себе и всему миру вокруг.

– Зачем? – оторопел Витос

– Чтобы поднять себе настроение и вытеснить прочь дурные мысли.

– Ну и что ты при этом ощущаешь, вот на хрена тебе эта мутотень? – не

унимался Витос.

Егор закончил отжимания, пружинисто вскочил с пола, взял две

двухлитровые пластиковые бутыли из-под пепси-колы, доверху наполненные

водой и стоявшие около стенки, и пошел к отгороженному кирпичной стенкой

отхожему месту. Искоса посмотрев на Витоса, с неподдельным интересом

ожидавшего его ответа, он рассмеялся.

– Ощущаю покой, умиротворение и даже счастье от того, что живу на этом

свете.

– Нет, ну ты понял Ганс, значит пацан-первоход, уже две недели парится в

хате и скоро загремит на полную катушку, лет эдак на пять-семь, и при этом он,

видишь ли, ощущает покой и умиротворение. Вот бы мне когда-нибудь так

научиться, тогда никакой водки и ширева на фиг не надо, сел себе тихонько на

шконку, скрестил ноги, закрыл глаза и закайфовал!

– Ты давай меньше базлай, а либо тяни еще, либо вскрывайся сейчас,

между прочим, твой ход – беззлобно буркнул ему Ганс, пропустивший весь этот

диалог мимо ушей – долго я еще ждать буду?

– А, ну да – спохватился Витос и небрежно кинул карты на одеяло – у меня

девятнадцать, теперь ты вскрывайся.

– Двадцать! – Ганс, скинув с себя маску равнодушия, торжествующе

ухмыльнулся и вскрыл свои карты.

– Блин, ну сколько ж можно… – тяжело вздохнул Витос, покорно подставляя

свой лоб под тяжелый щелбан мосластого Гансовского пальца с прокуренным

желтым ногтем.

Егор, уже раздевшись, расставив ноги, встал над сливом отхожего места, и

теперь громко фыркая, аккуратно, чтобы не брызгать по сторонам, одной рукой

поливал голову и тело чуть теплой водой из двухлитровой пластиковой бутылки, а

другой рукой смывал с себя липкий едкий пот. Закончив принимать этот

импровизированный душ, он насухо растерся потрепанным вафельным

полотенцем и, одевшись в старые черные треники и серую футболку с надписью

«Lee», сел на свою шконку, выпрямив спину и скрестив ноги по-турецки. Витос,

увидев эту, уже наизусть знакомую ему за пару недель картину, головой молча

указал Гансу, вновь тасовавшему карты, на застывшего в медитации Егора и

заговорщически подмигнул. Тот равнодушно скользнул взглядом и по

противоположной шконке и снова безразлично пожал плечами. Мало ли кто как с

ума сходит – имеет право.

Закрыв глаза, Егор начал медленно дышать животом, считая свои выдохи,

и успокаивая дыхание. Через некоторое время он отключился от происходящего и

впал в легкий транс.

…

Серебристый воздушный лайнер, обогнув Юго-Западную окраину Москвы,

завершил разворот и вскоре, выпустив шасси, пошел на посадку. Егор лениво

смотрел в свой иллюминатор на длинную взлетную полосу, расчерченную по

центру прерывистой белой линией, приближавшуюся к нему с каждой секундой.

Вскоре последовал мягкий толчок, и самолет, немного покачнувшись, мягко

побежал колесами по гладкой бетонной полосе. Мимо быстро мелькали лампы

подсветки, а вдалеке, сквозь знойное августовское марево, виднелось невысокое

здание Внуковского аэропорта. Бешено взревели включенные на реверс

двигатели, и самолет затрясся как в лихорадке. Егор, устало закрыв глаза,

откинулся на спинку сидения, с затаенным удовольствием думая о теперь уже

скорой встрече с Линой. Он специально не сообщил ей о своем сегодняшнем

прилете, потому что хотел появиться перед любимой девушкой внезапно и

получить законное удовольствие при виде вспыхнувшей в ее колдовских зеленых

глазах радости от нежданной встречи. Последние несколько месяцев выдались

для него достаточно тяжелыми, но теперь все прошлые проблемы, вроде бы, были

уже разрешены, и он собирался с головой окунуться в новую жизнь, навсегда

оставив гнетущие воспоминания далеко позади.

Невозвращенный банку кредит, гибель Закира, последовавшая за этим

кровавая вендетта, и окончательный расход с Мариком, для него теперь были уже

не прожитыми кусками его собственной жизни, а просто главами из прочитанной

когда-то книги, с главным героем которой его связывали только общие

воспоминания.

Самолет уже давно закончил рулежку и теперь стоял неподалеку от здания

аэровокзала. К нему пристыковали трап, но командир корабля по громкой связи

попросил всех пассажиров, торопившихся покинуть борт, пока оставаться на своих

местах. В салоне раздался недовольный ропот особо нетерпеливых, которые

спешили поскорее покинуть самолет и погрузиться в сутолоку и хаос столичного

аэропорта. Погруженный в свои грезы Егор не заметил, как легкими пружинистыми

шагами по трапу в самолет поднялись трое крепких молодых людей, хотя со

своего места у иллюминатора он должен был бы их увидеть довольно отчетливо.

Мужчины на несколько мгновений задержались на входе, чтобы что-то узнать у

испуганной стюардессы, выскочившей им на встречу. Задав ей несколько

вопросов, они решительно двинулись в глубь салона и остановились прямо

напротив кресла Егора.

– Гражданин Андреев?

Егор, выпав из иллюзорного мира, недоуменно уставился на высокого

светловолосого мужчину с квадратной челюстью, буравившего его своими

холодными синими глазами.

– Да, это я, а в чем собственно дело?

Мужчина отработанным жестом вскинул раскрытую красную книжицу, и, на

мгновение задержав ее перед глазами Егора, тут же опустил руку с

удостоверением вниз.

– Уголовный розыск. Вам сейчас придется пройти с нами.

Все головы пассажиров вокруг с каким-то болезненным интересом

уставились на Егора, сохранившего на лице полную невозмутимость, хотя внутри

у него все мгновенно оборвалось.

– Да, конечно – он вопросительно улыбнулся сидевшей рядом с ним

женщине, испуганно сжавшейся в своем кресле – Извините, вы мне позволите

пройти?

Женщина, не произнеся не слова, немедленно встала, выпуская сидевшего

у окна Егора. Тот вышел в проход, и потянулся было наверх, за своей сумкой с

вещами.

– Не надо, ваши вещи заберут потом – вежливо, но твердо остановил его

один из оперативников, положив ему руку на плечо. В следующее мгновение, на

обеих руках задержанного защелкнулись стальные наручники. Это мгновенно

вызвало у него болезненный укол воспоминаний о недавнем заточении в подвале,

которое, чуть было, не завершило его жизненный путь. Тогда его похитили и

заперли там бандиты Жоржа - брата Черы, расстрелянного в отместку за гибель

Закира. Егор, сделав невозможное, в тот раз, все же сумел вырваться из плена.

Теперь история повторялась, но сейчас свободы его лишало уже государство,

которое неизмеримо сильнее любой, даже самой крутой банды и зачастую в

нашей стране выполняет аналогичные бандитским функции – делить и отнимать.

– Давай топай на выход – подтолкнул его в спину коренастый мощный

парень в синей джинсовой куртке – и не вздумай дернуться, а то не

обрадуешься…

Егор, и не думавший сопротивляться, в сопровождении своих дюжих

конвоиров вышел из самолета и медленно спустился по скрипевшему под ногами

трапу. Он уже понял, что сегодня не попадет к Лине, и теперь уже никуда не

торопился, жадно вдыхая ставший вдруг очень сладким воздух только что

отобранной у него свободы. Его сразу же посадили на заднее сидение в белую

шестерку, стоявшую тут же, у самого трапа. Двое оперативников зажали его с

обеих сторон, а третий сел рядом с водителем и небрежно кивнул тому головой.

– Коля, давай гони в управление.

…

Забранное снаружи толстой решеткой и засиженное мухами мутное окно

было покрыто пылью и грязными дождевыми потеками. Его не мыли, наверное,

еще с прошлой зимы. Картину неухоженности казенного помещения дополняли

ободранный плакат с демонстрирующим мощный бицепс Шварцнегером на

облупленной, выкрашенной синей масляной краской стене, грязный затоптанный

пол с валяющимися на нем обгорелыми спичками, и давно некрашенная

проржавевшая батарея под окном. В маленькой комнатке за обшарпанным

желтым столом, заваленным кучей разных бумаг, сидел красномордый детинушка

в форме лейтенанта милиции и, высунув от усердия язык, старательно заполнял

опись вещей, изъятых у задержанного. Егор стоял рядом и тоскливо смотрел в

окно на пыльный внутренний двор, по которому деловито сновали шустрые

воробьи, жирные голуби и безликие люди в серой милицейской форме. Позади

него стоял ражий пузатый сержант и, громко отдуваясь, время от времени зевал,

деликатно прикрывая ладошкой свою огромную и зубастую, как у акулы, пасть.

Скукота да и только, за время его службы сколько было таких вот задержанных,

большинству из которых навсегда суждено сгинуть в недрах исправительно-

трудовых учреждений – и не сосчитать.

– Тищенко, блин, да прекрати ты зевать – наконец не выдержал лейтенант,

на секунду оторвавшись от своей писанины и укоризненно посмотрев на сержанта

– не видишь, я тут делом занимаюсь, а ты своей зевотой после обеда мне только

сон нагоняешь.

– А чо я, сами же знаете, товарищ лейтенант, что я сегодня с ночи –

обиженно надув толстые губы пробурчал себе под нос Тищенко. – вечно Тищенко,

Тищенко. Хучь бы с ночи отдохнуть чуток дали…

– Так, прочитай, подпиши здесь и давай вытаскивай ремень из брюк и

шнурки из кроссовок – брезгливо бросил лейтенант Егору и снова повернулся к

сержанту – Проверь там все у него и отведи откатать пальчики, а потом закрой его

в четвертую.

– А что, его допрашивать не будут? – недоуменно поинтересовался

Тищенко, после того как проверил, чтобы у задержанного при себе не осталось

ничего недозволенного

– Да на хрен он кому тут нужен, у нас и своих гавриков хватает – досадливо

махнул рукой лейтенант – его сегодня опера прямо с самолета сняли. Он из

Осетии сегодняшним рейсом прилетел, его там в федеральный розыск объявили –

мошенник, причем в особо крупном размере, это тебе не хухры-мухры… Там

местные дуболомы на полетном контроле его прошляпили, хорошо хоть, что

потом сюда догадались сообщить. Будет тут теперь у нас куковать, пока за ним

либо оттуда не приедут, либо не переведут в Серпухов…

Через пять минут за Егором с противным скрипом закрылась дверь камеры,

и он остался там совершенно один. В тесном, три на два, угрюмом помещении со

стенами, покрытыми серой бетонной шубой, стояла одна двухярусная стальная

шконка без признаков необходимой роскоши в виде матраса или там подушки и

одеяла – только чистый, не обремененный излишествами блестящий металл.

Рядом с дверью находился санузел, отгороженный от основного помещения

тонкой кирпичной перегородкой. Егор снял кроссовки и забрался с ногами на

шконку, погрузившись в невеселые мысли о своей дальнейшей судьбе.

Прошлое, от которого он убегал, все же догнало его и властно, во весь

голос, заявило о своих правах на его дальнейшую жизнь. Он, конечно, не был

ангелом, и прекрасно осознавал, что за последние два года, в его жизни было

немало такого, за что он вполне заслуженно мог бы оказаться за решеткой. Круто

изменившаяся в стране жизнь не оставила ему особого выбора, заставив ступить

на скользкую дорожку, да может быть и оставила – но он сделал неправильный…

За все поступки в своей жизни рано или поздно приходится отвечать, и Егор

был готов ответить, обидно было только то, что теперь он, скорее всего, навсегда

потеряет Лину, которая, не дождавшись от него известий, подумает, что он ее

бросил… Мысли Егора внезапно перескочили на Марика. «Вот ведь гад – они же

договорились, что Егор выходит из общака, как и пришел, ни с чем, а взамен

бригада берет на себя все обязательства по кредиту который был оформлен на

Егора. Марик, пожадничав отдать деньги банку, в последнем разговоре заявил

ему, что они без него разрулят всю ситуацию и банк не будет иметь к нему никаких

претензий. Он не выполнил своего обещания, и за это когда-то ему придется

ответить… Вот только когда это произойдет? Судя по тому, как разворачиваются

события, это будет очень и очень не скоро…

Через непродолжительное время его грустные размышления о жизни

прервал звук отрывающейся двери, и к нему в камеру втолкнули сильно избитого

лысого парня в синих перепачканных грязью джинсах и разорванной рубахе с

почти полностью оторванным рукавом.

– Суки бля, мусора поганые, чтоб вы сдохли все козлы вонючие – злобно

ругнулся тот разбитыми в кровь губами и обессилено опустился на шконку рядом с

Егором.

– За что тебя так – подвинувшись, тихонько поинтересовался Егор,

сочувственно уставившись на своего нового соседа.

– Да это меня мусора помяли. Рубоповцы – гоблины недоделанные – через

силу усмехнулся тот.

– Будем, значит, знакомы, меня Егором зовут – Егор доброжелательно

протянул соседу руку.

Тот внимательно посмотрел на него, и криво усмехнулся

– В первый раз в доме оказался?

– Ну, не первый, – пожал плечами Егор, не опуская руки – второй, если

честно. В первый раз я в камере надолго не задержался, вышел через три часа

после задержания.

– А меня Витосом кличут, Виталиком значит – крепыш, наконец, протянул

свою руку в ответ и тут же удивленно поднял брови – Ой, ну ты и жмешь краба,

прямо как тисками.

– Извини, не рассчитал – виновато улыбнулся Егор.

– Спортсмен, наверное?

– Ага.

– Ты, Егор, братуха, тут в доме руки кому попало не тяни. Здесь тебе не

воля – наставительно сказал ему Витос, разминая слипшиеся от рукопожатия

пальцы – мало ли, кем я мог оказаться. Запомоился бы в один момент, и потом

всю жизнь бы себе изгадил.

– Как это запомоился? – спросил Егор, удивленно подняв брови.

– Эх ты, сал-лага.– покровительственно улыбнулся Витос – В любом доме

есть люди – это черная блатная кость, есть мужики – это основная масса

арестантов, и есть разная там перхоть – чушкари и пидоры. Есть еще, конечно,

красные или козлы, но они обычно в отдельных хатах сидят. Так вот, нормальные

арестанты никогда не должны общаться ни с чушкарями, ни с пидорами: нельзя с

ними здороваться, ломать вместе корянку – жрать то есть, нельзя пользоваться

одной с ними посудой, иначе законтачишся и станешь таким же как они.

– Да, интересно тут у вас – удивленно покачал головой Егор.

– Теперь уже у нас. – ехидно хохотнул Витос – теперь тебе, братуха, надо

побыстрее входить в курс дел, чтобы косяк какой не упороть по незнанке. Потому

что, как говорят мусора, незнание законов не освобождает от ответственности. Так

что интересуйся жизнью в доме, я тебе что сам знаю – расскажу, а там, глядишь, и

еще кто подскажет…

– Слышь, Витос, ну с пидорами все понятно, а кто такие чушкари? – через

время спросил Егор, устроившись на своем месте поудобней.

Витос причмокнул губами, задумчиво попробовал языком пустое место, где

еще недавно был выбитый при задержании зуб, и, хитро подмигнув Егору, ответил.

– Это те, кто упорол какой-то косяк, либо просто разная блевотина, которая

вообще за собой не следит. Ты чушкаря от честняги-арестанта сразу отличишь

чисто по внешнему виду. Чушкарь, он и выглядит как чушкарь и занимается всякой

хренью, типа драит в хате сортиры. Правда, из чушкарей иногда можно все же

выйти обратно в мужики, если община так решит, но сделать это ой как не легко.

– А когда в хате нет ни пидаров ни чушкарей, тогда кто сортиры драит?

– Ну, путевым пацанам тоже не в падлу за собой убрать, это же наш дом и

мы его поддерживаем в порядке – туманно пояснил Витос

– А ты что, уже сидел?

– Не сидел, а топтал зону, или гостил на даче у хозяина, сидят только бабы

на шершавеньком – наставительно поднял палец Витос – Я только несколько

месяцев как откинулся. Четыре года от звонка до звонка в Пермском крае – это

тебе не сахар.

– А за что так тебя угораздило?

– Здесь такие вопросы задавать не принято, мало ли кто с какой целью

интересуется, но тебе, как своему пацану, скажу – было одно дело. Про

ограбление инкассаторов в Москве в восемьдесят девятом слыхал?

– Не-а.

– Ну как нет? – даже обиделся Витос – Это же громкое дело было, во всех

центральных газетах еще тогда писали. Ограбили инкассаторов в центре, прямо

рядом со сберкассой, там еще одного из инкассаторов наглушняк из ТТшника

завалили.

– Да нет, я не слышал – виновато пожал плечами Егор – я сам не отсюда, а

из Осетии, до нас эти вещи не доходят.

– Ну тогда понятно. Я в том деле водилой был, мне еще восемнадцати не

было, поэтому, когда нас взяли, мне дали только четыре года, а остальных

раскрутили по полной – кому десять, а кому двенадцать лет… Я поначалу год на

малолетке прокантовался, а потом меня на взросляк на общий режим перевели.

По сравнению с малолеткой, там был просто курорт.

– Да ладно тебе – недоверчиво хмыкнул Егор – разве к детям отношение в

тюрьме не помягче, чем к взрослым?

– Да какой там хрен мягче – возмутился Витос, и, рывком поднявшись со

шконки, возбужденно заходил по камере взад–вперед.

– Запомни, хуже малолетки нет ничего. Там, блин, сплошной беспредел

творится, кто сильнее и наглее – тот и прав. Там петушнуть путевого пацана –

просто как два пальца обоссать. Видел бы ты, что мне увидеть пришлось –

поседел бы. Хуже нет озлобленной и озверелой пацанвы, которую оторвали от

родного дома и закрыли на зоне. У них всех там мозги совсем набекрень,

понапридумывали себе понятий, таких, о которых на взросляке и слыхом не

слыхивали. Про прописку на взрослых зонах уже почти везде забыли, а вот на

малолетке эту традицию до сих пор блюдут свято. Или передадут тебе родаки с

дому дачку с продуктами, а ты половину продуктов сразу на хрен выкидываешь,

потому как, по малолетским поняткам, жрать их западло: колбасу – потому, что она

на член похожа, помидоры – потому что они красные, пшено – потому что его

петухи едят, яйца опять же есть нельзя… В общем, жизнь там – не приведи

господь, каждый день по краю ходишь, все как волки друг на друга смотрят и

думают, как тебя укусить, чтобы за счет тебя самим подняться.

– А на взрослых зонах что, лучше?

– Лучше, конечно, хотя это тоже, смотря куда попадешь. На черных зонах

живется лучше всего, там все решает вор или положенец и там порядку больше.

Мужики работают на промке, блатные, конечно, вообще не работают, им западло

на хозяина вкалывать, но и мужиков они не особо донимают, потому что понимают

– на мужиках вся зона держится. Опять же, при хорошем смотрящем грев с воли

идет регулярно – чай, сигареты, сахар и прочая лабуда. Вор держит общак,

разруливает дела с администрацией, решает все спорные вопросы между

арестантами, не допускает беспредела, в общем – заботится об общем благе…

Мне лично пришлось весь срок кантоваться на красной зоне, там смотрящего не

было и всем козлы заправляли…

– А кто такие козлы?

– Козлы, или красные – это такие же зеки, но которые работают на

администрацию – активисты типа. За это им дают разные поблажки на самой зоне,

а потом, после того как пройдет половина срока, могут выпустить по УДО –

условно досрочному освобождению. Козлам на мужиков наплевать, чтобы

выслужиться перед «кумом» и Хозяином, они будут их гнобить, лишь бы те план

делали и левак на пользу Хозяину гнали. На красных зонах и администрация

больше арестантов зажимает, и сами козлы чаще беспредельничают, а черную

масть там на дух не переносят, настоящие блатные и отрицалы там из ШИЗО не

вылазят.

Витос наконец остановился и, присев на корточки, нагнулся, с интересом

заглянув под шконку

– А ну-ка, что там у нас есть? – с этим возгласом он подсел еще пониже, и

опершись правой рукой об пол, левой выгреб из под шконки черную, полностью

закопченную мятую алюминиевую кружку, пустой пластиковый шприц и несколько

засохших мятых окурков.

– Опа, смотри ты – обрадовался он и, брезгливо отбросив в сторону

использованный шприц, начал вертеть в руках кружку – сейчас мы по-шустрому

пробьем соседние хаты и попросим здешних бродяг подогнать нам чаю – чифирь с

тобой на пару замутим. У тебя спички или зажигалка есть?

Витос, не вставая с корточек, вопросительно посмотрел на Егора, который

без особого энтузиазма смотрел на его действия.

– Нет, я не курю.

– Хреново, мою зажигалку и сигареты мусора при шмоне забрали. Ладно,

попросим братву, они нам заодно и спички подгонят.

Витос поднялся на ноги и стал стучать кружкой в стену

– Эй соседи, отзовитесь, есть там кто?

Спустя несколько секунд ожидания из-за стены послышался приглушенный

сиплый голос.

– Чего надо?

– Да я вот только с воли зарулил в эту хату, и сейчас на полных голяках. Не

подсобите чаем и спичками?

– А ты кто сам будешь?

– Честный арестант.

– Не красный? – с некоторым сомнением спросил другой голос.

– Да нет, бродяги, я у хозяина всегда мужиком ходил. – Витос, хотя

собеседники его видеть не могли, прижал руку к сердцу.

– А с тобой там кто? – дотошно уточнил сиплый

– Первоход. Он нулевый, вообще пока тему не сечет.

– Ладно, у нас к вам дороги нет, потом чуток попозжа зашлем к вам пупкаря

с гостинцем.

– И сигареток, если можно, парочку добавьте – обрадовался Витос.

– Ну, ты парень не промах! – раздался гогот за стеной

– А то! – радостно осклабился Витос.

– Ладно, ждите, сделаем.

Через некоторое время в двери открылась кормушка и на шконку, на

которой тихонько разговаривали Егор с Витосом, полетел бумажный сверток.

Витос, мгновенно вскинувшись, поймал его на лету и сразу же развернул. В

свертке лежало несколько сигарет, потрепанный коробок спичек и небольшой

бумажный кулечек с гранулированным черным чаем.

– Ну, братуха, теперь живем – глаза Витоса радостно заблестели при виде

открывшегося перед ним богатства.

Он подскочил к стенке, и постучав в нее кулаком громко крикнул

– Душевно, бродяги.

– Кушай, не обляпайся – загоготали из-за стены.

Егор равнодушно пожал плечами, он пока еще был не в силах оценить, что

же так обрадовало его соседа. Витос, бормоча что-то неразборчивое себе под нос,

присел на шконку,и начал деловито скручивать листы бумаги в длинные трубки.

Накрутив несколько таких трубок и скептично оценив полученный результат, он

снял с себя рубаху, обнажив совершенно белое, не успевшее загореть тело с

татуировками в виде оскаленного тигра на одном плече и грудастой русалкой

закрепленной на якоре на другом. Потом он окончательно оторвал надорванный

рукав своей рубахи и, разорвав его на полосы, скрутил их аналогично листам

бумаги. После этого он подошел к раковине и, открыв кран, тщательно помыл

кружку и набрал в нее воды. Обмотав ручку кружки куском разорванного рукава, он

протянул ее Егору.

– На, будешь держать кружку, а я пока займусь огнем.

Егор молча взял кружку и присел на корточки рядом с Витосом. Тот зажег

спичку и поджег от нее первую бумажную трубку, сунув ее горящим концом прямо

под кружку с водой. Бумажная трубка горела ровным пламенем, и происходило это

намного медленнее, чем если бы горел развернутый лист бумаги. Витос дождался,

пока она догорит почти до конца, и тут же рискуя обжечь себе кончики пальцев,

поджег от нее вторую трубку, продолжая непрерывно нагревать воду в кружке.

Израсходовав таким образом почти весь запас бумаги и несколько тряпок, он все

же сумел вскипятить воду. После этого, отсыпав щедрую порцию чая в свою

ладонь, он аккуратно высыпал гранулы в кипяток, накрыв кружку сверху

оставшимся небольшим кусочком бумаги, и удовлетворенно кивнул Егору.

– Все, можешь, поставить кружку на пол, сейчас заварится и мы чифирнем с

тобой на пару.

– Нет, это дело без меня, я не буду – отрицательно покачал головой Егор –

что-то меня это дело совсем не вдохновляет.

– Это ты в натуре зря, в Дому и на зоне чифирь – это первое дело –

осуждающе протянул Витос. – он и нервы успокаивает, и помогает общению. Без

чифиря на зоне вообще не жизнь, а одно мучение…

– Нет, спасибо, я все равно не хочу.

– Ну как знаешь. Да, к слову, пока ты здесь в доме, или если на зону

попадешь, ты слово «спасибо» забудь. Хочешь кого-то поблагодарить, скажи

«благодарю» или «душевно», и тебя всякий поймет, а вот вольное «спасибо» у

нас, братуха, не приветствуется.

– Ладно, попробую запомнить – усмехнулся Егор – сколько здесь у вас

правил и традиций, никогда бы не подумал, что все так отличается от обычной

вольной жизни.

– Да никаких особых правил нет – возразил Витос – здесь все как в жизни,

только немного жестче, и расплата за косяк придет намного раньше. А так, вот

тебе общие советы на будущее. Тюрьма – это наш Дом, и поэтому: не плюй в хате

на пол и будь опрятным, всегда следи за своим внешним видом. Не ходи на очко,

когда в хате кто-то ест. Заслали тебе с воли дачку – обязательно дай что-то на

общак, пацаны поймут и оценят. Особенно следи за своей метлой – то есть

никогда не болтай лишнего, и за все свои слова будь готов ответить. Это на воле

ты спокойно можешь назвать какого-нибудь баклана «козлом», «сукой» или там

«пидаром», и тебе за это ничего не будет, максимум дадут по роже. Здесь все это

мастевые слова, и каждое такое слово тебе придется обосновать, так что три раза

подумай, прежде чем ляпнуть что-то подобное. «Особисты» - те кто мотают срока

на особом или строгом режиме, вообще говорят так как будто они каждое слово из

себя клещами тянут – привычка. А куда денешься, если ты любым неосторожным

словом можешь себе навсегда судьбу поломать. Про воровские дела лучше не

болтай, ты еще много не знаешь и сдуру можешь вляпаться в блудняк. Вообще,

поменьше болтай и побольше слушай, если идет какой-то серьезный базар – на

горло не бери, говори спокойно, тихо, но уверенно. Чувствуешь свою правоту – при

до конца и не давай заднюю, здесь ценится умение за себя постоять. И еще, не

садись ни с кем играть – игра здесь самое страшное зло. Тут есть такие спецы, что

простым арестантам в игре с ними абсолютно ничего не светит, а если ты

проиграешься и не отдашь долг – то это будет конкретный косяк, и ответить за

него можно очень серьезно. Еще немного об игре – есть одна хитрая штука,

некоторые умники могут предложить тебе сыграть на просто так, так вот запомни:

«просто так» – это жопа, и поэтому тебе в этом случае предлагают сыграть на

твою задницу. Проиграешь – потребуют расплатиться. На твою задницу они,

конечно, вряд ли покусятся – это делается обычно чтобы поучить лохов, но

откупного потребуют такого, что мама не горюй. Ну, с крысятниками и суками,

которые работают на ментов, я думаю, ты и сам понимаешь, что здесь

случается…

Егор кивнул, а потом все же поинтересовался.

– Витос, я, наверное, чего-то не понимаю. Здесь же многие люди сидят

именно за кражи и разбои, и что – они в камере совсем не воруют, и ни у кого

ничего силой не отнимают?

– Не в камере, а в хате – поморщился Витос, и, взяв в руки немного

остывшую кружку с чифирем, блажено причмокнув, отхлебнул из нее густого

пахучего варева.

– Привыкай, ты же не мент, чтобы хату камерой называть. А то, что пацаны

воруют на воле – так это конкретно их жизнь и не тебе их судить. Обокрасть или

выставить на бабки лоха – на воле это не в падлу. В падлу красть у своих, и за это

конкретно спросить могут как с гада. А насчет того, чтобы забрать что-то у кого-то

силой – это вообще беспредел. Чисто развести фуцана по понятиям – это да, если

лох тебе сам все отдал, то это абсолютно нормально, а силой отнимать у него

ничего нельзя. Тут в доме все равны, и никто ни у кого ничего отобрать не может,

хотя, конечно, по разному бывает… Есть и беспредельные хаты, и козлятники, и

пресс хаты, где и не такое может произойти, но за все это могут всегда спросить,

не сразу – так позже…

– А кто за все это может спросить, администрация? – снова спросил Егор,

отрицательно покачав головой, в ответ на безмолвное предложение Витоса

сделать глоток из кружки.

– Да какая там администрация! Еще бы мусора в наши дела не лезли –

возмутился Витос.

– То есть, они конечно лезут и козни еще те строят, но на правильной

тюрьме, на самом деле все решает смотрящий – вор или положенец. Именно

смотрящий решает все споры, и следит за тем, чтобы в доме или на зоне не было

беспредела и все было по справедливости. Кроме того, в каждой хате есть свой

смотрящий, который смотрит за порядком в этой конкретной хате. Когда нулевик

заходит в хату, смотрящий определяет ему место и в ставит его в курс местных

порядков, чтобы первоход по незнанке не упорол косяка. Дальше все будет

зависеть уже от самого человека, как он себя покажет и к кому прибьется. Кроме

смотрящих, в Дому и на зоне всегда есть блаткомитет, состоящий из самых

авторитетных бродяг и отрицал. Они и поддержат смотрящего, и помогут ему

держать в доме порядок. Если в какой-то из хат творится беспредел, то спросить

за это могут не только с конкретных беспредельщиков, но и с остальных

арестантов, которые не подняли голос за справедливость. За это сминусовать

могут целую хату, и тогда все, кто в ней находились, будут подлежать репрессиям,

куда бы потом их судьба не закинула. В этом мире ничего не скроешь, малявы

пойдут по всем зонам и пересылкам и рано или поздно вся правда о любом

арестанте станет известна. Здесь все друг у друга постоянно на виду, поэтому вся

гниль

быстро

выявляется

и

становится

известной…

Вечером кормушка снова открылась и грубый голос баландера прервал

тихий разговор Егора и Витоса.

– Жрать будете?

– А че там у тебя?– мгновенно вскинулся Витос.

– Как обычно, по вечерам в нашем заведении подают омаров и лобстеров с

соусом бешамель под белым вином – осклабился баландер, блестнув золотой

фиксой во рту.

Это был наглый тощий тип с зализанными сальными волосами

неопределенного цвета и неприятной прыщавой рожей землистого цвета.

– Ну тогда давай сюда своих омаров – весело хохотнул Витос и первым

подошел к кормушке, взяв в руки мятую алюминиевую шлемку с супом.

Егор подошел к кормушке вторым, и тотчас получил точно такую же шлемку,

наполненную серой неаппетитного вида парующей жижей и к ней пару небольших

кусочков черного хлеба. Озадаченно посмотрев на ехидно уставившегося на него

баландера, он вежливо спросил у него:

– А как это есть? Нам же еще и ложки нужны.

– Свои надо иметь.

– Так нету же.

– А нет, так и хлебай прямо из миски, на всех вас ложек не напасешься –

нагло ощерившись, ухмыльнулся тот.

Егор кинул свой хлеб в шлемку с отвратного вида жижей и мгновенно

прихватил освободившейся рукой баландера за кадык. Притянув этого типа к

двери поближе, Егор тремя пальцами крепко сжал его адамово яблоко и тихо

прошипел глядя ему прямо в глаза.

– Ты мне так не отвечай, паскуда, а то я тебе быстро кадык вырву, ты даже

пикнуть не успеешь. Понял?!

Баландер, выпучив от боли и ужаса свои блеклые глаза, захрипел и уронил

половник в емкость с супом.

– Я спрашиваю, понял?! – немного усилил нажим Егор.

Тот, не в силах произнести что-то осмысленное, только быстро захлопал

глазами, давая понять своему мучителю, что уже усвоил урок.

– Тогда быстро давай сюда две ложки и проваливай…

Прыщавый хмырь за дверью изогнулся и откуда-то из-за спины вытащил

две блестящие алюминиевые ложки, угодливо протягивая их Егору.

– Вот так, а теперь можешь идти. – Егор, взяв обе ложки, отпустил кадык

прыщавого и пошел к шконке, откуда за ним с неподдельным интересом наблюдал

Витос.

– А ты, Егор, здесь, я вижу, не пропадешь – восхищенно протянул он, с

благодарностью взяв одну ложку – самое главное – сильно не зарывайся, а так ты

все правильно сделал.

Егор поставил шлемку на шконку, и отошел к раковине. Тщательно промыв

свою ложку под холодной водой, он только пожал плечами.

– Да чего тут особенного, просто поставил этого хмыря на место.

– Да не скажи, правильно поставить на место – это тоже надо суметь –

покачал головой Витос.

– Баландеры, это не особо неуважаемые арестанты, отбывающие мелкие

сроки и сумевшие, подмазавшись к хозяину, остаться в Доме качестве хозобслуги.

Обычные арестанты их всячески задабривают, чтобы получить пайку получше, или

чтобы они передали из хаты в хату маляву, или там коня, вот они и ставят из себя

невесть что. Блатных баландеры, правда, побаиваются, а те их ни во что не

ставят, справедливо считая кумовскими шнырями. В тебе он сразу распознал

первохода, вот и повел себя неаккуратно, за что и поплатился…

– На меня где сядешь, там и слезешь – пробурчал себе под нос Егор и

зачерпнул полную ложку варева из своей миски. Попробовав, он тут же едва не

выплюнул все обратно – на вкус это было еще хуже, чем с виду.

– Как такое можно есть?

– Что, не нравится? – понимающе ухмыльнулся Витос, с аппетитом

уплетавший свою порцию баланды.

– Это с непривычки. Поначалу оно, конечно, с души воротит, но через

недельку будешь жрать так, что за уши не оттащишь...

Егор, по выработавшейся за многие годы привычке, проснулся рано утром.

Все тело ломило, как будто его долго били чем-то тяжелым, и в этот момент он

чувствовал себя гораздо хуже, чем вчера, когда его только водворили в ИВС. Сон

на холодной стальной шконке – это не самый лучший способ отдохнуть и

набраться сил. Сейчас к его душевным переживаниям добавилась еще и ломота в

затекшем от неудобной позы теле. Ночью он спал скрюченным в три погибели,

чтобы хоть как-то сохранить остатки неумолимо уходящего из тела тепла. Из

одежды на нем были только серая майка без рукавов, и тонкие черные джинсы.

Все его личные вещи остались в сумке, изъятой у него вовремя обыска, и теперь

Егор очень жалел, что не захватил оттуда хотя бы легкую ветровку, с которой ему

было бы намного легче пережить эту, как ему показалось, бесконечную ночь.

Сверху стонал и беспокойно ворочался Витос. Когда он поворачивался, стальные

пуговицы его джинсовой куртки противно скребли по металлу шконаря.

Егор сделал над собой усилие и, обувшись в свои кроссовки без шнурков,

тихонько встал. Он подошел к раковине и, преодолев брезгливость, стал

умываться тепловатой ржавой водой, текшей тоненькой струйкой из

проржавевшего крана. После этого он тщательно почистил пальцем зубы и

прополоскал горло. Стало немного лучше. Егор взглянул на сокамерника, который

спал на своем месте, отвернувшись к стенке и свернувшись в клубок. Чтобы свет

лампочки не бил в глаза, Витос натянул свою джинсовую куртку на самую голову и

результате сильно задранная вверх куртка оголила его молочно-белую спину с

реденькими рыжими волосами.

Егор отвернулся и стал потерянно и бесцельно бродить взад-вперед по

камере. Пять шагов – четкий поворот кругом, следующие пять шагов – и снова

поворот. Монотонная ходьба выгоняла из распухшей от долгих и печальных

размышлений головы малодушные и дурные мысли. Перспективы на будущее

были довольно туманны, но, судя по всему, хорошего впереди ничего не

предвиделось. Вскоре Егор, чтобы разнообразить свою однообразную ходьбу,

начал делать при повороте прямой удар рукой, потом, немного придя в тонус, он

стал бить короткими сериями рук при самой ходьбе, а потом подключил к сериям

еще удары коленями и локтями. Постепенно разогревшись, он скинул с себя майку

и джинсы, и, оставшись в одних трусах, стал работать, выкладываясь уже на

полную. С каждым новым движением неведомая сила, как магнитом, высасывала

из него отчаяние и безнадегу, наполняя его тренированное тело привычной тугой

силой и волшебной легкостью. Чтобы его ни ждало впереди, он не сдастся, он все

вытерпит и пройдет достойно свой путь до самого конца. Он – каратила и

останется им, где бы он ни оказался, и чтобы там с ним не произошло! Делай, что

должен, и пусть все будет – как будет...

Войдя в раж, Егор отработал так более часа, вспотев при этом, как будто его

из ведра окатили. Наконец, остановившись, он бросил быстрый взгляд на спящего

соседа. Тот все так же лежал, накрывшись своей курткой с головой, но теперь его

стала бить мелкая дрожь.

– Слышь, Витос, с тобой все нормально? – Егор подошел к шконке и

аккуратно тронул дрожавшего парня за плечо.

– Ничо, все нормалек, братуха. – тихо просипел Витос – Ты не обращай

внимание, у меня это скоро пройдет, я тут еще полежу и оклемаюсь потихоньку.

Егор пожал плечами и отошел к умывальнику. Намочив свою майку, он стал

обтирать тело влажной тканью, смывая с себя липкий пот. Едва он успел привести

себя в порядок и натянуть джинсы, как в коридоре за дверью послышался шум

отпираемых дверей и громкие голоса.

– Проверка – просипел Витос с верху – сейчас мусора и к нам зайдут.

И точно, через несколько минут дверь открылась, и в камеру вошел

незнакомый здоровяк-капитан с квадратной челюстью и холодными как льдинки

глазами, и давешний сержант. Пока снаружи гремел отпираемый засов, Витос

успел спрыгнуть со своего места, и теперь, придерживаясь за плечо Егора, стоял с

ним рядом.

– Ты – жесткий узловатый палец капитана уткнулся в грудь Витоса.

– Задержанный Ганеев Виталий Сергеевич, статья….

Капитан сверился с листком бумаги и перевел требовательный взгляд на

Егора. Тот замешкался, еще не зная, что ему дальше делать, а потом, после

толчка Витоса, нехотя произнес:

– Задержанный Андреев Егор Васильевич, статья …

Пока капитан выслушивал обитателей камеры, сержант бегло осмотрел все

помещение, особо задержавшись около зарешеченного окна, а потом кивнул

старшему – мол, здесь все в порядке.

Капитан криво ухмыльнулся и неожиданно, без размаха, коротко и мощно

ткнул Егора снизу вверх своим правым кулаком прямо в солнечное сплетение.

– Это тебе наука, чтобы в следующий раз ты меньше телился. – беззлобно

сказал он при этом.

Егор, заранее уловив его движение, успел напрячь пресс, и поэтому, отлетев

от сильного удара чуть назад, он остался стоять на ногах. Мощный удар,

пришедшийся в самую душу, почти пробил ему пресс, но Егор из гордости не

подавал виду дерзко глядя прямо в холодные голубые глаза капитана.

– Ух ты, какие мы крутые – весело ухмыльнулся тот – что, боксом

занимался?

– Нет, каратэ – спокойно ответил ему Егор.

– Ну что же, каратист, на первый раз тебе прощаю заминку – внезапно

подобрел капитан, его глаза чуть оттаяли – уважаю спортсменов – эти, в отличии

от блатных, хотя бы чем-то полезным в жизни занимались.

Капитан круто развернулся и, сопровождаемый подобострастным

сержантом, вышел прочь из камеры.

– Блин, повезло тебе – Витос обессилено сел на шконку и, закрыв глаза,

прислонился спиной к бетонной стене – могли бы и отхерачить по полной, чисто

для профилактики.

– За что?

– А хотя бы за то, ты что не упал с первого удара – устало пояснил ему

Витос – Менты, они любят свою силу и крутость показать, и если ты начинаешь

кобениться, то у них сразу появляется чисто спортивный интерес тебя поломать.

– Ладно, понял. – Егор посмотрел на мертвенную бледность соседа и

предложил ему – Слышь, Витос, я смотрю, ты что-то совсем разболелся. Ты

ложись на мою шконку, чего тебе постоянно вверх-вниз прыгать.

– Ага, душевно, братуха – поблагодарил тот, и подтянув обе ноги к животу,

тотчас улегся на боковую, снова отвернувшись к стене.

…

По залитым августовской жарой пыльным улицам Владикавказа вальяжно

катился черный пятисотый «мерседес» спорт-купе. Внутри, наслаждаясь приятной

музыкой и благодатной прохладой, лившейся из дефлекторов тихо шелестящей

установки климат-контроля, в роскошных кожаных креслах нежились двое

молодых парней возрастом немного за двадцать. За рулем находился сухощавый

смуглый молодой человек с немного вьющимися густыми черными волосами,

одетый в строгие черные брюки и расстегнутую на две пуговицы белую рубашку с

коротким рукавом. Его жилистую шею обвивала толстая золотая цепь, а на тонких

холеных руках, лежавших на обтянутом кожей тугом бублике руля, явно

выделялись набитые многолетними тренировками костяшки кулаков. Рядом с ним,

небрежно развалившись на откинутом назад сидении, дремал коротко стриженный

светловолосый парень с гибкой мускулистой фигурой, одетый в дорогой

спортивный костюм. Мощная шея, крепкие запястья и поломанные уши указывали

на явное борцовское прошлое этого здоровяка. Свернув с центральной улицы на

второстепенную дорогу, водитель «мерседеса» затормозил на красный свет

светофора и пристально посмотрел на своего спутника

– Послушай, Валеха, я решил продать этот «мерин», – он звонко хлопнул

ладонью правой руки по рулю – и даже уже нашел на него покупателя.

– Угу – парень в спортивном костюме на секунду приподнял голову, открыл

глаза и изобразил внимание, а потом тут же упал обратно в мягкие подушки

кресла.

– Нет, ты меня послушай, а не делай вид. – трогаясь с места на

загоревшийся зеленый свет, худощавый тихонько толкнул спутника в бок локтем –

Я хочу, наконец, решить вопрос со свадьбой. Сам знаешь, мы с Алиной

встречаемся уже пять лет, пора уже перестать морочить девчонке голову и

наконец жениться на ней.

– Марик, ну так женись, если тебе так хочется, а этот «мерин» то тут

причем? – наконец преодолел апатию и снова поднял голову Валеха.

– А при том. – терпеливо ответил ему Марик, аккуратно прижимая машину

бордюру.

– Куда я приведу свою молодую жену? К себе в маленькую двушку, в

которой я живу вместе с мамой и бабушкой?!! Ты себе это представляешь?

– Ну да – понимающе кивнул Валеха, сладко потягиваясь на своем сидении.

– Правильно говорят, что на одной кухне даже две хозяйки плохо

уживаются, а три уж точно ни за что не уживутся.

– Тем более, что Алина кабардинка, – подхватил Марик,

– а ты сам знаешь, что мои на это косо смотрят. Они и так меня постоянно

пилят, что я не нашел себе невесты среди наших девчонок. Если я приведу Алину

к себе домой, то у них с ней обязательно начнутся всякие трения, а мне это

совсем не нужно. Поэтому я и хочу купить себе отдельную квартиру, чтобы нам

вместе с Алиной, было где жить. Как говорится, чем дальше ты живешь от родных,

тем они больше тебя любят.

– Ну ты, конечно, смотри сам – с деланным безразличием пожал плечами

Валеха,

– «Мерин»-то этот на кредитные деньги куплен, а кредит сейчас полностью

повис на Каратиле, поэтому, по большому счету, это чисто ваши с ним дела.

– Ну, с Егором мы все в последнем разговоре уже решили – кисло

улыбнулся Марик

– Он сам вышел из нашей бригады, признав, что его доли в нашем общаке

нет, а мы за это закроем его проблемы с банковской крышей, если она на него

наедет.

– Ага, как же – скептично хмыкнул Валеха

– мы-то, конечно, закроем…

– Ну а что тут такого? – не принял его тона Марик

– Мало ли мы, что ли, вопросов с разными бригадами разрулили за

последнее время? Одним больше – одним меньше. А отдавать банку за долги этот

«мерин» – нет уж, увольте!

– Ладно, там посмотрим. А сам Егор куда делся, чего-то я его давненько уже

не видел?

– Да я краем уха слышал, что он, вроде, к Беко подался, и теперь торгует

его водкой, где-то на выезде. Стоило строить из себя целку и выходить из общака,

чтобы в конце концов заделаться обычным торгашом.

– Да он всегда был малахольный – сверкнул золотым зубом Валеха,

– вечно его на коммерцию тянуло. Ну разве путевый пацан такой фигней

станет заниматься? Он бы еще лифчиками на базаре встал торговать. Ладно, хрен

с ним. А если чисто по делу, то я, честно говоря, думал, что мы бабки за этот

«мерс» пустим на закупку новой партии темных машин в Москве. А то как-то

нехорошо получается, вроде бы у нас общак, а «мерин» ты продаешь на личные

цели. Я-то тебя пойму, а вот остальные пацаны могут и обидеться.

– Не переживай, этим все будет нормально – успокоил его Марик

– я уже давно обдумывал этот вопрос. Главное чтобы у нас с тобой

непоняток не возникало, а с остальными я дело улажу. У нас же еще есть «бумер»

и две «девяносто девятые». «Бумер» мы пока оставим себе на разъезды, а

остальные тачки запустим в оборот. Зачем нам опять связываться с Асланом и его

дорогими машинами, которые надо еще с таким трудом гнать из Москвы. Меня

недавно вывели на наших местных вороваек. Лучше уж брать машины прямо

здесь на месте, а потом загонять их в отстойник, перебивать, перекрашивать,

оформлять через канал в Южной Осетии и здесь же продавать. Ну, как тебе моя

идея?

– Не знаю, надо подумать и обговорить с остальными пацанами. Свадьбу-то

ты где будешь справлять?

– Да не хочу я делать официальную свадьбу, украду Алину и дело с концом.

– А что так? Зажал, что ли?

– Да какое там «зажал». Во-первых, сейчас действительно с бабками туго, а

во-вторых, и ее и мои родаки не очень-то будут рады этой свадьбе, сам знаешь –

национальный вопрос, будь он не ладен. Поэтому ничего хорошего из

официальной свадьбы не выйдет, а так – украду ее, а потом им деваться уже

будет некуда. Там, глядишь, дети пойдут и через время все само собой утрясется.

– Ну да, в этом тебе повезло больше, чем Егору – хохотнул Валеха

– Осетин и кабардинка, это все же не такая взрывоопасная смесь, как

русский и чеченка. Вот их бы с Зарой ее родственники точно бы порвали на

британский крест.

– Ну да, только хитрец Егор вовремя соскочил с этой темы, связавшись с

Линой – соглашаясь с товарищем, кивнул Марик и, выбрав момент, тронулся с

места. Он был доволен тем, как Валеха отнесся к его намерению продать машину

в личных целях. С остальными парнями их бригады проблем возникнуть тоже не

должно.

– Ну что ты, у него же вдруг проснулась вселенская любовь – криво

усмехнулся Валеха, и снова откинулся на сидении, прикрыв глаза.

На следующее утро, как и обычно в последнее время, все парни собрались

на пустовавшей квартире тети Марика. После скандального выхода Егора в

бригаде остались шесть человек. Марик и Валеха занимали в организации

лидирующее положение. Слон, Граф и Кот, которые были на несколько лет их

младше и влились в основной состав гораздо позже, были рангом пониже, а

здоровяк Виталик, однокурсник Марика, стоял в этой компании особняком. Он не

был в числе лидеров, но формально имел равные с Мариком и Валехой права.

Вообще сам Виталик уже давно жалел, что связался с Мариком и его компанией.

Сам он был из обеспеченной семьи, и его родственники занимали весьма высокие

посты в различных государственных и коммерческих структурах, что для

маленькой Осетии было немаловажно в смысле карьерных перспектив. Это

именно его дядя-банкир дал им кредит, который оформили на то предприятие, где

директором был Егор. Поначалу все шло хорошо, и, несмотря на некоторые

трудности, им удалось провернуть несколько удачных сделок на заемные деньги,

но потом, когда парни сунулись в водочный бизнес и у них украли целую цистерну

спирта, почти все кредитные денежки ухнули коту под хвост. Воров они потом

нашли и примерно наказали, но деньги вернуть так и не удалось, с трупов-то их не

стребуешь. А тут еще банк дяди срочно потребовал вернуть взятый кредит.

Вернуть кредит, конечно, еще было можно. Для этого пришлось бы продать

находившиеся в их распоряжении машины, а самим остаться на бобах. Именно

так и предлагал поступить вконец разругавшийся с Мариком на этой почве Егор.

Виталик сначала было поддержал Егора, но потом, поддавшись на уговоры

Марика еще потянуть время, проявил малодушие и встал на сторону тех, кто был

против продажи машин и немедленного возврата денег банку. На последней

встрече с дядей тот, не стесняясь в выражениях, на чем свет стоит крыл Марика и

Виталика, обвиняя их в обмане. Но Виталик для него все же родная кровь, и

поэтому официальный ход делу дядя, скоре всего, не даст, тихонько спустив все

на тормозах. Хотя отношения с ним теперь испорчены окончательно, да и

остальные родственники стали смотреть косо на попавшего в дурную компанию

парня. Эх, и зачем он только связался с этой шайкой-лейкой. Лучше, после

окончания университета, пошел бы работать в таможню или налоговую, как ему и

предлагали родители. Благо хорошие связи есть и там и там, сидел бы сейчас на

теплом местечке и горя не знал. Одолеваемый этими тяжелыми мыслями, Виталик

пригорюнился в углу дивана рядом с облокотившимся на него студентом-

третьекурсником юрфака Слоном. Вся компания уже была в сборе. Разморенные

жарой парни вяло перебрасывались сальными шуточками и травили старые

анекдоты.

– Пацаны! – Виталик, с трудом прервав бежавшие по кругу тяжелые мысли и

сделав усилие над собой, резко встал со своего места.

– Вы это, не обижайтесь, но я выхожу из бригады. Меня мои родаки уже

совсем со света сжили. Отец вообще грозится из дома выгнать, если я не

возьмусь за ум. В общем, вы как хотите, а я буду устраиваться на работу.

В комнате тут же воцарилась тишина, разбавленная веселыми криками

играющих на улице детей, доносившимися из открытой настежь балконной двери.

Наконец Марик, незаметно подмигнув Валехе, подошел к покрасневшему от

волнения здоровяку.

– Да ладно, братан, ну что ты так волнуешься? Если ты так решил, то никто

из нас на тебя не в обиде. Мы же все понимаем, против родителей не попрешь, не

хочешь работать с нами вместе – никто тебя неволить не станет.

– Правда? – Виталик весь просиял, сказанные им минуту назад слова

дались ему очень нелегко.

– Я действительно не кидаю вас, я просто не могу пойти против отца, вы

поймите меня. Если бы не это, то я за вас и в огонь и в воду, вы же знаете…

– Да не тухшуй ты, тут все понятно – остановил его словоизвержение

Валеха,

– А куда ты будешь устраиваться, место ты себе уже нашел?

– Сначала к отцу в автосервис, он же у меня директор, а потом видно будет.

Меня уже давно звали, в налоговую, или в таможню. Правда, сейчас я немного

подпортил отношения с родными, но отец сказал, что если я возьмусь за ум, то со

временем все наладится.

– Ну и хорошо, нам свои пацаны в таких солидных организациях не

помешают. Я надеюсь, что мы с тобой все же останемся друзьями? – обнял

Виталика за плечи Марик и незаметно снова подмигнул Валехе.

– Ведь так?

– Конечно, конечно. – обрадовавшись поддержке со стороны Марика быстро

закивал головой Виталик.

– Ты же знаешь, что я за тебя…

– Знаю, знаю… Ты извини, но выделить долю из общака мы тебе не

сможем, сам видишь, что у нас сейчас дела не идут, а тут еще долг висит перед

банком твоего дяди…

– Да что ты, я же и не претендую, – замахал руками Виталик.

– Вы только с банком расплатитесь, как будет такая возможность, а лично

мне ничего не надо.

– Конечно, расплатимся, ты за это даже не переживай. Вот встанем немного

на ноги и все выплатим, а как же может быть иначе.

– Ладно, – вдруг спохватился Виталик, до глубины души обрадованный тем,

что все так удачно разрешилось.

– Пацаны, вы меня извините, но мне уже надо бежать, отец сказал, чтобы я

сегодня же и приступал к работе.

– Ну давай, брат, беги. Не волнуйся, никто на тебя не в обиде

Закрыв за ушедшим парнем дверь, Марик вернулся обратно в комнату и,

криво усмехнувшись, уселся на свое место,.

– Оно, наверное, так даже лучше будет. Все равно в наших теперешних

делах он только обуза. Виталя, он ведь как теленок, куда его поведешь туда он и

пойдет. Не ровен час, кто-нибудь особо умный, ему язык развяжет, тогда проблем

не оберешься. Может быть, он действительно со временем на хорошее место

сядет, тогда он нам и пригодиться. Но вообще, я вас собрал сегодня совсем не для

этого.

Марик, вольно развалившись в мягком кресле, кратко обрисовал

собравшимся товарищам перспективы предлагаемого им нового дела. В комнате

воцарилось настороженное молчание. Валеха, уже ознакомленный с планами

товарища, выжидающе посматривал по сторонам, определяя реакцию остальных

парней на сказанное. Слон и Граф восприняли все внешне спокойно и пока

молчали, не желая высовываться. Зато Кот, который во время речи Марика только

тихонько кряхтел, нервно потирая пальцами небритый подбородок, осторожно

сказал:

– Марик, а ты понимаешь, что будет, если здесь в республике просекут, что

мы банкуем темными машинами, угнанными здесь же. Да нас тут же порвут на

мелкие кусочки. Одно дело – гонять сюда ворованные машины из Москвы или

Киева, а совсем другое – красть и продавать их прямо здесь.

– Да ладно тебе, что ты паникуешь, в самом деле, – покровительственно

улыбнулся ему Марик.

– Тачки будут перекрашены и изменены до неузнаваемости, и если никто из

нас не проболтается, то откуда кто узнает о прошлом этих машин?

– Ну, как тебе сказать, – тут же живо возразил ему Кот.

– Город у нас маленький и все тут на виду. Как бы мы не перекрашивали и

не подшаманивали угнанные тачки, все равно, рано или поздно какой-нибудь

особо дотошный тип по одному ему известным признакам узнает свою машину, и

тогда у нас начнутся большие проблемы.

– Кот, блин, хватит тебе тут на нас жути нагонять, – разозлился Марик и

вскочил с кресла, нервно заходив по комнате.

– Если работать по уму, никто ничего не просечет. Посмотри, сколько лет

здесь работают бригады угонщиков, и что-то до сих пор никто из них особо не

спалился. Попавшиеся одиночки не в счет. Сидеть и ждать у моря погоды в Киеве

или в Москве – это слишком накладно, да и перегонка машин на такое расстояние

слишком опасна, мало ли что в дороге может произойти. Никто ведь не говорит,

что мы будем брать тачки, украденные прямо из нашего города. Есть же еще

Нальчик, Моздок, Мин-Воды, Пятигорск наконец. Северный Кавказ большой, и

места, чтобы развернуться, нам хватит. Мы начнем пока с малого, а потом, если

бог даст, вырвем для себя солидный кусок в этом перспективном деле. Волков

бояться – в лес не ходить. Вы ведь все хотите хорошо одеваться, ездить на

хороших машинах и водить красивых девчонок по ресторанам, а для этого нужны

деньги – так не бойтесь же трудностей.

– На самом деле, пацаны, Марик сейчас дело говорит, – внушительно

заявил со своего места Валеха, решивший наконец открыто поддержать

предложение Марика.

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского и не гуляет с девочками, а вместо

этого работает на заводе и получает от государства кукиш с маслом вместо

благодарности. В Москве и в других местах мы чужаки, и поэтому нам там ничего

особого не светит. А здесь мы дома, и при желании и чуточке везения сможем

выгрызть для себя солидный кусок. Конечно, Котяра, если ты тоже решил

отделиться и заняться самостоятельной деятельностью, давай мы с тобой

обсудим это прямо сейчас.

Марик остановился напротив сидевшего на стуле Кота и пристально, с

угрозой посмотрел на него.

– Ну что, давай определяйся: с нами ты или, как Виталя, пойдешь

устраиваться на работу?

– Да нет, вы меня не так поняли, я не то чтобы против… – оглянувшись по

сторонам и не найдя поддержки в товарищах, сдал назад Кот.

– Просто, нам тут нужно все хорошенечко обдумать, чтобы потом себе локти

не кусать.

– Ну вот так-то оно лучше будет, – подобрев лицом, усмехнулся Марик и

отвел глаза в сторону. – Обдумать все, конечно, надо, никто не собирается

бросаться в это дело очертя голову. Раз ты у нас такой осторожный, вот тебе

первое задание. Нам очень нужен свой перебивщик, чтобы не обращаться на

сторону, так что тебе необходимо будет поплотней пообщаться с Зауром, чтобы

освоить секреты профессии, так сказать. В свое время этим занимался Егор, но

теперь его нами нет и нам нужна замена. Будешь себе тихонько стукать

молоточком и кернами в отстойнике, и никакого тебе особого риска. Ну как,

согласен?

– Марик, да ты что, думаешь, что я испугался, что ли? – тут же взвился со

своего места обиженный до глубины души Кот.

– Да никто ничего не думает, – поморщился тот в ответ.

– Просто каждому нужен свой участок работы. Твой будет перебивка, у меня

с Валехой организационные вопросы, а Графу со Слоном мы тоже дело найдем

– Тогда я согласен.

После состоявшегося общего разговора в опустевшей квартире остались

только Валеха с Мариком, остальные парни рассосались по своим делам.

– Да, работнички… – саркастично протянул Марик, когда закрылась дверь

за последним ушедшим парнем.

– Угу, мы с таким составом бригады далеко не уйдем, – поддержал его

Валеха, задумчиво смотря в потолок.

– А что делать, других-то пока нет, а работать нужно, мы же сами не в

состоянии охватить все сразу. К тому же нас двоих, без рядовых бойцов, никто

всерьез не воспримет, на любой разборке нас просто массой задавят. Посмотри –

у Захара рыл тридцать в бригаде, у гэсовских больше сотни наберется, у того же

Антона не меньше десятка здоровенных амбалов, да и другие бригады тоже не

отстают.

– Надо бы набирать новых людей в силовое крыло, – наконец оторвался от

созерцания потолка Валеха. – Жаль, пока с бабками туго, но мы еще о себе

заявим. Пока ты будешь налаживать это дело с тачками, я подберу пару-тройку

надежных пацанов для острых акций. Пора бы уже начать заниматься

нормальными делами, а не возиться со всякой мелочью. Количество рыл в

бригаде – это не главное. Если есть пара-тройка надежных пацанов, то можно

просто тупо перемочить верхушку любой бригады, и тогда без руководства они

сами развалятся, а мы подберем то, что после них останется. Вспомни, что стало

с бригадой Жоржа, после того как его замочили…

…

Витос, почти не вставая, пролежал пластом на шконке целых четыре дня.

Все эти бесконечные для Егора дни он, как мог, ухаживал за своим соседом.

Тренировки до полного физического изнеможения, чередующиеся с долгими

медитациями, и забота о больном соседе помогали молодому, здоровому и

деятельному парню, запертому в тесном мрачном помещении, не соскочить с

катушек. В свободное время, которого у него теперь было завались, Егор

бесконечно проигрывал подробности своей теперь уже прошлой жизни. Для

любого человека, впервые попавшего в тюрьму, это становится тяжелым шоком.

Истинную ценность свободы начинаешь понимать только тогда, когда ты ее

теряешь. Свобода – она как часть человеческого тела, необходимость которой

понимаешь особенно остро только тогда, когда не ты можешь пользоваться ей как

обычно. Мы же не думаем каждый момент – «О боже, как хорошо, что у меня есть

руки или ноги!» – мы просто ими пользуемся вовсю, осознавая их ценность только

тогда, когда с ними что-то не так. Так же и со свободой: в обычной нормальной

жизни она неосязаема и неуловима, как воздух, но в тоже время ее потеря давит

на любого человека с тяжестью огромной горы. Элементарные, казалось бы, вещи

становятся более недоступны, и больше всего тяготит даже не лишение каких-то

материальных благ вроде нормальной пищи, возможности куда-то пойти или что

то сделать. Сильнее всего бьет то, что рушатся все твои планы на будущую жизнь,

которые ты выстроил в своих мечтах и исполнения которых ты добивался всеми

силами. Можно сказать, что в один момент переворачивается вся твоя жизнь…

Вырванный из привычного окружения, растерянный и озлобленный, ты внезапно

для себя оказываешься во враждебном мире, где правят бал совсем другие

законы и понятия, и какое место ты займешь в этом мире, будет зависеть только

от тебя. В этом тусклом безликом мире тюремных бараков, тесных вонючих камер,

людской злобы и подлости, где правят бал серые краски – очень ценятся такие

качества, как хитрость, изворотливость и физическая сила. Но самой большой

ценностью даже здесь является сила духа, которая сама по себе способна

перевесить и изворотливость, и хитрость и физическую мощь. Без этой

важнейшей составляющей настоящего мужского характера все остальные

качества – просто ничто. Именно сила духа позволяет выдержать то, что по

определению выдержать невозможно. Именно сильные духом становятся здесь

лидерами и гнут под себя все вокруг, подчиняя своей жесткой воле более слабых и

податливых. Именно сильные духом проходят этот путь от начала до конца так,

что об этом потом складывают легенды. Вот только при этом важно все же

остаться человеком, а не превратиться в сильного духом зверя в человеческом

обличии. Оставаться человеком везде и при любых обстоятельствах – это очень

трудно. В нормальном обществе, при хорошем воспитании и соответствующем

развитии, не так уж сложно быть хорошим, добрым и отзывчивым. В обычной

повседневной жизни, которой живет абсолютное большинство людей, быть более

или менее «правильным» нетрудно. А вот когда жизнь вместо ласковой

материнской улыбки демонстрирует тебе злобный звериный оскал, когда вокруг

тебя волчья стая и давший слабину обязательно будет разорван не менее

слабыми, но зато вовремя сбившимися в кучу, когда доброта и отзывчивость чаще

всего оказываются только масками, одетыми на звериную морду чтобы обмануть и

развести очередного подставившегося лоха – вот тогда остаться человеком и не

рвать, не выкруживать, не обманывать для собственной выгоды – это очень

непросто.

Наверное, нет наказания без вины и Егор, много размышляя над

причинами, приведшими его в тюремную камеру, прекрасно понимал, что по

большому счету он сам виноват в том, что очутился в этом месте. Это удел

слабых духом людей – кричать «меня подставили и обманули, пожалейте меня,

ведь я такой несчастный»! Здравомыслящий и сильный духом человек понимает,

что подставился и обманулся в первую очередь он сам. Это он сам дал

возможность своему лучшему другу использовать себя в качестве лоха, на

которого был оформлен банковский кредит. Это он сам принимал участие во всех

делах их бандитской бригады, ведь как ни крути, а иначе как бандитской бригадой

их компанию назвать было нельзя. И, это он сам не захотел объявлять Марику

войну, когда понял, что тот его использовал и кинул. Тогда для Егора все то

хорошее, что было в их с Мариком дружбе, перевесило накопленные обиды и

злость на то, что его просто использовали. В конце концов, ведь так было не

всегда. Они когда-то ели из одной тарелки и укрывались одним одеялом, они

когда-то прикрывали один другому спину и оба были уверены друг в друге на

тысячу процентов. Что с того, что один из них забыл все это ради минутной

выгоды и золотых гор, другой-то ничего не забыл – ни хорошего, ни плохого, и

хорошее, в глазах Егора, весило намного больше, чем плохое. Так стоит ли винить

во всем Марика, или лучше обратить внимание на свои неблаговидные поступки?

Что выбрать – месть или прощение? Кто виноват – он сам или другие? Вопросы,

много мучительных вопросов, и ответа на них никто не подскажет, до всего надо

доходить самому.

Витосу на третий день передали из дома вещи и умывальные

принадлежности, а Егору разрешили взять сумку с личными вещами,

предварительно изъяв оттуда, запрещенные к использованию предметы. Теперь

они сидели и спали уже не на голом металле, а на стареньких шерстяных одеялах,

привезенных матерью Витоса. С продуктами у них стало тоже чуть получше. Егор

уже не воротил нос от казенной еды – голод не тетка, и когда есть захочешь по-

настоящему, тогда и отвратная тюремная баланда покажется тебе райским

угощением. Все эти дни Витос почти ничего не ел, спасаясь только чифирем,

который готовил для него Егор, быстро усвоивший эту нехитрую науку. На пятый

день Витос, наконец-то, начал потихоньку вставать, его лицо немного порозовело

и к нему вернулся аппетит.

– Витос, а что это с тобой было? – как-то спросил его Егор во время

обычной трепотни ни о чем.

– На простуду вроде не похоже.

– Ломка у меня была, – немного помолчав, нехотя ответил тот.

– Я как с зоны откинулся, все это время плотно на героине сидел, а тут в

хате меня и прихватило. Достать ширева здесь негде, вот и ломало меня по

черному. Сейчас уже отпустило, а первые дни было тяжко – хоть вешайся.

– Ну ни фига себе, – удивленно присвистнул Егор.

– А я-то думал, что при ломке наркоманы ведут себя как буйнопомешанные

и на всех подряд кидаются.

– У всех это по-разному бывает. Меня вот так уже не первый раз ломало, так

что я точно знаю, что все это перетерпеть трудно, но вполне можно, – вяло пожал

плечами Витос.

– Хреновое это дело, наркота, – немного помолчав, сказал Егор.

– У меня столько знакомых на нее подсели. Были нормальными пацанами, а

стали… законченными наркошами. Сначала все деньги извели на это дерьмо,

потом все ценное из дома повытаскивали, а теперь за дозу мать родную продать

могут…

– Нет, ну это ты загнул, мать продать за дозу, – возмущенно запротестовал

Витос.

– Все люди разные, я-то себя контролировал, хотя денег, конечно, у меня

уходило не меряно – в день минимум пятьдесят баксов.

– Значит, ты еще не успел подсесть на это дело по-настоящему, – убеждено

сказал ему Егор.

– Говорю же тебе, я видел, куда заводит людей наркота.

– Как не успел? – снова встрепенулся Витос, а потом , опустив голову, с

горечью добавил.

– Я все успел… Если меня сейчас закроют, может и спрыгну с этой темы, на

зоне-то героином особо не разживешься… хотя и там можно, но это уже за

бешеные бабки… А так пережить ломку, это еще полбеды, намного труднее не

начать снова, когда появится такая возможность…

Через неделю пребывания в изоляторе, Егора вместе с Витосом перевели в

другую камеру, попросторней. Там, в гордом одиночестве расположившись на

одной из двух двухярусных шконок, обитал невысокий плотный мужик лет сорока.

Мужик оказался местным предпринимателем средней руки, которому, как он

утверждал, менты внагляк подсунули в машину чек с героином. Он находился в

этой камере уже второй день и успел порядком устать от одиночества, поэтому

новые соседи, с которыми можно было хоть словом перемолвиться, пришлись

весьма кстати. Звали предпринимателя Геной, и для жизни в камере упакован он

был просто по высшему разряду. Его шконка была застелена двумя толстыми

мохнатыми покрывалами, на них лежала самая настоящая подушка с чистой

домашней наволочкой. Одет он был в фирменный адидасовский костюм, а его

пухлая кожаная сумка просто ломилась от разнообразной еды. По всей

видимости, у Гены была протоптана неплохая дорожка на волю и к черствым, но

легко ощущающим возможность поживы душам местных вертухаев.

Гена, как радушный хозяин, сразу же после чисто формальной процедуры

первого знакомства накрыл поляну, накормив новых соседей до отвала

деликатесами из своей необъятной сумки. У него каким-то чудом при себе

оказалась даже пластиковая литровая фляга с водкой, которую он, вместе с

Витосом, приговорил еще до наступления полуночи. Егор от выпивки отказался,

налегая больше на колбасу, сыр и свежие овощи. Признаться, он и на воле не

часто ел продукты такого качества. Изрядно наевшись, он осоловел и уснул на

соседней шконке, в то время как изрядно захмелевшие Витос с Геной до глубокой

ночи вели длинные разговоры за жизнь. Гена, хоть и был предпринимателем, но

относился к бизнесменам новой полубандитской формации и прекрасно

ориентировался в хитросплетениях тюремных понятий и быта, и вообще был

весьма подкованным по этой части. В его лице Витос нашел для себя интересного

собеседника и благодарного слушателя.

Следующим утром Гену неожиданно выпустили на волю, чем тот, кстати,

был совершенно не удивлен, так как был он по жизни отнюдь не сиротой и за него

было кому похлопотать. Многочисленные друзья предпринимателя и его партнеры

по пивному бизнесу активно нажимали и щедро смазывали все тайные пружины

весьма избирательного механизма российского правосудия. На прощание

расчувствовавшийся Гена подарил своим сокамерникам по одеялу и оставил им

все свои продукты.

– Да на хрена они мне после тюрьмы дома нужны, – остановил он Егора,

который было стал его искренне благодарить.

– Были бы бабки, а этого добра сейчас на любом рынке навалом, так что

берите на память, для хороших пацанов не жалко…

Через полчаса, когда Гена с вещами уже покинул камеру, Витос с досадой

сильно хлопнул себя ладонью по лбу:

– Во бляха-муха, как же я забыл– то!

– Чего забыл? – лениво глянул на него Егор, расслабленно лежавший на

своей шконке.

– Да лоханулся я, как фраер дешевый, по всему было видно, что Генчика

вот-вот должны будут выпустить, надо было заранее на волю маляву накатать, он

бы ее занес кому надо. Как же я не допер-то, а? – Витос растроенно цыкнул

выбитым зубом и покачал головой.

– Да и тебе бы можно было своей бабе весточку подать, что ты не бросил

ее, а на киче паришься, глядишь бы, и она тебе сюда дачку закинула.

Упущенная возможность подать хоть какую-то весточку Лине расстроила

Егора донельзя. Он ругал себя за то, что не дал ей своих координат, и теперь она

не сможет ни позвонить, ни написать ему домой, чтобы узнать, что он уже давно

выехал к ней в Москву. До этого Егор всегда звонил ей сам, и теперь его долгое

молчание должно было ее напугать. Не получая от него долгое время никаких

известий, она может даже подумать, что он ее бросил…

– Черт возьми, как же все неудачно складывается! – Егор в сердцах сильно

ударил кулаком в стену, чтобы сильная физическая боль хоть на время заглушила

его душевные терзания.

– Ладно, не парься, еще будет возможность цинкануть на волю, как там и

что, – попытался успокоить его Витос.

Этим же вечером к ним в хату заселился десантник Степа, занявший шконку

над шконкой Егора, а на следующий день к ним присоединился карманник Ганс,

доведший число обитателей их камеры до полного комплекта.

…

– Слышь, Егор, а вот ты хоть и каратила и тренируешься тут постоянно, но я

думаю, что тебе слабо будет выстоять против нашего десантуры.

Витос, который только что вчистую продулся в карты Гансу, искал для себя

новых развлечений, а так как их список в камере был весьма ограничен, то он,

предварительно пошептавшись все с тем же Гансом, решил устроить в хате нечто

вроде гладиаторских состязаний.

Егор в это время, от нечего делать, зубрил английские слова по словарю,

который ему разрешили оставить в сумке. В ответ на хитрую подначку Витоса он,

мгновенно прокачав ситуацию, только усмехнулся.

– Ага.

– Нет, ты вот так не соскакивай с темы. Я так думаю, что хрен там какой

каратист в махаче выстоит против советского десантника, – поддержал игру

Витоса Ганс.

Легко скользнув через свободное пространство, разделяющее шконки, он

подсел к Степе, который уже проснулся и теперь, сидя рядом с Егором,

меланхолично жевал хлеб с салом.

– Как ты думаешь, ты сделаешь в спарринге Каратилу или нет?

Степан перестал жевать, застенчиво улыбнулся и, посмотрев сначала на

свои громадные кулаки, а потом на Егора, который значительно уступал ему по

габаритам, вздохнул:

– Зашибу ведь. Я у нас в части пацанов с одного удара в грудак на жопу

сажал. Как говориться - пробивал фанеру и делал скворечник, а по голове я не

бил вовсе, потому что вообще убить боялся.

– Понял, Каратила! – весело загоготал Витос со своего места.

– Против лома нет приема, окромя другого лома. Чтобы остановить такого

бычару, как Степа, его, наверное, нужно только по голове ломом огреть, да и то

вряд ли поможет, у него там одна кость. Так что все твое каратэ это фигня полная,

так только, шпану зачуханую у подъезда гонять.

– Ну почему же фигня, – Егор, уже понимая, что так просто от него теперь не

отстанут, улыбнулся и отложил словарь в сторону.

– Предлагаю устроить маленькое соревнование. Сначала Степа ударит

меня в пузо или в грудак, куда он захочет – на выбор, а потом я его ударю – кто

выстоит, тот и выиграл.

– А давай! – сразу же загорелся Ганс и толкнул Степу локтем в бок.

– Ну че, десантура, давай, покажи класс. Лично я – в тебе уверен.

– Зашибу ведь… – с сомнением посмотрел Степа на Егора, с которым у него

за короткое время, проведенное в камере, сложились вполне приятельские

отношения.

– Давай, давай, ерунда все, я ведь сам это предложил, – подбодрил его

Егор и, встав со шконки, вышел на центр камеры, заложив руки за спину и

полностью открыв свой корпус.

– Давай, десантура, покажи нам, чему тебя в армии учили, – снова загоготал

Витос.

Степа встал на ноги, с сомнением покачал головой, но желание отстоять

честь российского десанта пересилило в нем жалость к приятелю, и он с размаху

залепил Егору мощный удар правым кулаком точно в грудь. Тяжелый, словно

отлитый из чугуна волосатый кулак гулко, как молот по наковальне, ударил прямо

в центр груди напрягшегося каратиста. Тот принял удар на выдохе, отлетел чуть

назад, но все же устоял на ногах. Степа удивленно захлопал глазами, на его

памяти еще никто не оставался на ногах после подобного удара.

– Хорошо бьешь, – сделав еще один длинный выдох, сдавленно сказал

Егор, с усилием массируя левой ладонью сильно ушибленную грудь.

– Здоровья в тебе просто не меряно. Становись, теперь моя очередь.

– Ну, Степа, блин, что же ты так фраернулся, я же на тебя поставил… –

удивленно развел руками Ганс, от досады сбросив обычную для него маску

невозмутимости.

Зато Витос, памятуя о случае, когда при нем Егора уже били в живот, весь

лучился самодовольством. Проиграв Гансу в карты десять щелбанов, от которых у

него до сих пор гудела голова, он теперь имел все шансы отыграться.

– Давай, Степа, не менжуйся, подставляй свою фанеру, – довольно загудел

он.

– Пусть теперь Каратила тебя вдарит.

Степа стянул через голову майку, явив присутствующим мощный торс

атлета с тяжелыми плитами грудных мышц и четкими рельефными кубиками

пресса, и приготовился принять ответный удар.

– Да, чтобы вырубить этого буйвола ударом в пузо или в грудак, его надо

бить только кувалдой, – усмехнувшись покачал головой Ганс.

– Отвечаю стопудово, сейчас у них будет ничья.

Егор отошел на пару шагов от застывшего в ожидании Степы и, чуть согнув

ноги в коленях, замер с опущенными руками. Его совершенно не пугали мощные

мышцы десантника, потому что он прекрасно знал, когда куда и как бить, чтобы

эта внушительная броня оказалась совершенно бесполезной.

– Т-хай!

Выждав, пока десантник начнет делать вдох, он, сильно оттолкнувшись

правой ногой от пола, на подскоке нанес Степе быстрый и четкий прямой правой

точно в солнечное сплетение. Степа, получив ничем с виду не примечательный

удар, тут же согнулся и, обхватив свой живот обеими руками, свалился на пол,

беззвучно разевая рот и безуспешно пытаясь вдохнуть.

– Красава Егор! Ганс, давай неси сюда свой лобешник, теперь настала моя

пора фофаны отпускать, – обрадованный Витос от полноты чувств даже

подпрыгнул на шконке.

Ганс расстроено поплелся к Витосу, который просто горел от нетерпения

вернуть ему должок, а Егор присел на корточки рядом со Степой и тронул его

рукой за плечо:

– Ну ты как? Все нормально?

– Все путем, – наконец просипел Степа, поднимаясь с пола, и поднял кверху

большой палец правой руки.

– Классный у тебя удар, прошиб меня прямо насквозь. У нас в части так мог

только один капитан, который был просто помешан на рукопашке.

На следующий день рано утром всех обитателей камеры, кроме Егора,

забрали на этап, направлявшийся в Серпуховский СИЗО, а его самого, чуть ближе

к обеду, перевели в общую камеру. В новую хату Егор зашел уже полностью

упакованным арестантом: с собой у него были сумка с вещами, ложка, миска,

кружка, подушка, а также толстое мохнатое одеяло, оставленное ему Геной. Когда

за ним закрылась дверь и с глухим лязгом щелкнул замок, Егор быстро окинул

взглядом все помещение и сдержанно поздоровался с обитателями. Новая камера

была раза в три больше чем та, из которой его перевели. Это было полутемное

квадратное помещение со стенами, окрашенными масляной краской, какого-то

непонятного сине-зеленого цвета. Почти половину камеры занимали длинные, от

стенки до стенки, деревянные нары. Нары были расположены прямо напротив

входа, под окном, наглухо закрытым стальными жалюзи. На нарах в разных позах

сидели и лежали арестанты, среди них были и совсем молодые парни и мужчины

солидного возраста. Почти на всех лицах была какая-то печать безысходности и

тупой покорности забросившей их сюда судьбе. Рядом с отхожим местом, прямо

на бетонном полу, скорчившись в позе зародыша и обхватив руками голову, сидел

чернявый худенький парнишка в стареньком поношенном костюме. Егор уже знал

достаточно о тюремной жизни, чтобы определить в этом парнишке изгоя,

вынужденного постоянно ютиться на пятачке возле очка. Кто это был –

опущенный, чушкарь или зафаршмаченный – сразу не определишь, но одно Егор

знал твердо: как бы ему ни было жаль несчастного, общаться с ним было

категорически нельзя. Жесткие тюремные законы не знают снисхождения ни к

подобным париям, ни к тем, кто осмелится с ними разделить еду, сигарету или

даже просто пожмет им руку. Такие люди будут считаться законтаченными и в

лучшем случае перейдут в «шерсть» или «перхоть» – то есть низшую категорию

сидельцев. Всего в камере, вместе с сидящим на полу парнишкой, находилось

человек пятнадцать.

– Ну здравствуй, здравствуй, коли не шутишь, – к Егору расхлябанной

вихляющей походкой направился худой долговязый тип лет двадцати пяти в

дорогом фирменном спортивном костюме с надписью «Puma». У подошедшего

парня было очень бледное и неприятное лицо, на котором в ехидной и гаденькой

ухмылке змеились тонкие губы.

Немного позади этого типа, к которому Егор сразу почувствовал какую-то

подсознательную неприязнь, угрюмыми тенями маячили два высоких парня. Оба

они были одеты в весьма практичную для тюрьмы одежду – спортивные штаны и

майки-безрукавки, из-под которых бугрились мышцами крепкие накачанные руки.

– Проходи, мил человек, пообщаемся, кто ты, что и откуда, – тонкогубый

кивком головы указал Егору на свободное место на нарах.

Егор подошел к нарам, сел на них и, поставив сумку с вещами себе под

ноги, спокойно посмотрел на обступивших его людей.

– А что тут особенно рассказывать? Звать меня Егором, задержали меня

недели две назад в аэропорту, вот с тех пор нахожусь здесь в изоляторе. До этого

я находился в двухместной и четырехместной хатах. Сегодня нашу хату

раскидали, пацанов отправили на этап в Серпухов, а меня вот пока к вам

определили. Да, кстати, не побрезгуйте, примите на общее благо.

Егор, как и учили, выложил часть своего богатства: пачку гранулированного

чая, немного сахара и пачку сигарет «Прима». Он никогда не курил, но у него на

всякий случай с собой был запас сигарет. Все это осталось еще от Гены и от

ушедших на этап сокамерников.

– Я смотрю, ты пацан с понятиями, – важно кивнул головой тонкогубый,

собрав выложенные продукты.

– В дом впервые зарулил?

– Да.

– А по какому делу?

– По сто шестьдесят третьей, – не стал вдаваться в подробности Егор.

– Меня прямо с самолета сняли, потому что я был в федеральном розыске.

– Да ты, оказывается, у нас важная птица. Сто шестьдесят третья, это что,

мошенничество значит? – блеснул специфичными познаниями тонкогубый.

– Ну да, что-то вроде того, – кивнул в ответ Егор.

– А так по жизни ты кем был?

– В смысле? – не понял Егор

– Ну типа блатной, бандит, спортсмен, или так – дуриком сюда залетел?

– Ну, если в этом смысле – то, наверное, спортсмен, хотя сюда залетел

действительно дуриком.

Тонкогубый благосклонно кивнул Егору.

– Ладно, понятно. Я Кизюм, смотрящий по этой хате, рядом со мной Грек и

Толян. Спать будешь здесь, – Кизюм указал Егору на свободное место у стены.

– Если возникнут вопросы, обращайся.

– Хорошо, – Егор кивнул в ответ.

Весь этот день, до самого вечера, Егор осторожно приглядывался к своим

соседям по хате. По тихим разговорам, ведущимся между несколькими группами

сидельцев, он понял, что в основном здесь находились люди, задержанные за

мелкие кражи. Пару человек попались на угонах автотранспорта, пожилой мужик с

тупым лошадиным лицом был задержан за жестокое убийство собутыльника на

своей собственной квартире, молодой пацан лет шестнадцати – подсел за грабеж

в парке. Бесхитростные рассказы о том, кто на чем подзалетел, кого и где взяли,

били на допросах или не били, помогали арестантам коротать медленно

тянущееся время. Обстановка в хате была достаточно нервозной, остальные

заключенные явно побаивались невзрачного с виду смотрящего и двух его

«торпед», ходивших за ним словно тени.

Смотрящий этой хаты Кизюм подсел за уличный гоп-стоп. Причем, для него

это была уже третья ходка, поэтому он считал себя опытным сидельцем и

самостоятельно, без чьей-то санкции, взял на себя роль смотрящего по хате. Он

по-хозяйски отгородил себе ширмой дальний от отхожего места угол нар, застелив

его одеялами, и с момента прихода Егора в камеру почти все время сидел там,

тихонько переговариваясь с двумя своими корешами. Оба качка,и Толян и Грек, на

воле были рядовыми бойцами из второстепенных бандитских бригад.

Толян попал под раздачу случайно. С неделю назад, после ограбления со

стрельбой обменного пункта в столице, по Москве и области был объявлен план

«Перехват». В это время Толян на своей тонированной девятке цвета «мокрый

асфальт» возвращался в Москву из Апрелевки, где у него жила давняя зазноба. По

дурости у него при себе был пистолет Макарова, с которым его благополучно

приняли на посту ДПС, усиленном, в связи с дерзким ограблением, бойцами

ОМОНа. Толян было попытался качать права, но угрюмые и неразговорчивые

омоновцы быстро восстановили статус-кво, от души отпинав его подкованными

ботинками сорок четвертого размера.

Грека взяли за вымогательство. Бригада Зеленого, в которой он состоял,

контролировала солидный кусок Внукова, обложив местных коммерсантов

непомерной данью. Запуганные владельцы ларьков, магазинов и парикмахерских

кряхтели, но платили, а куда им было деться – жить-то хочется. В общем, бригада

Зеленого жила, не тужила. Случались, конечно, и проблемы, когда некоторые

коммерсанты начинали спорить по поводу размеров дани, но бандиты решали

такие вопросы быстро и показательно жестко – так, чтобы другим было неповадно.

Вот и на этот раз, когда возникла непонятка с хозяином одного магазина, который

отказался платить по новому тарифу его начали жестко прессовать. Всего то и дел

– сначала молодчики с битами в руках разгромили торговый зал, потом избили

самого коммерсанта, и наконец пригрозили вывезти того в ближайший лес с

билетом в один конец…

Вконец затурканный бандюками коммерс, по совету коллеги по несчастью,

решил встать под ментовскую крышу и отнес заяву в областной РУБОП. Менты

оказались людьми конкретными: выяснив детали наезда, они снабдили

коммерсанта звукозаписывающей аппаратурой. Записав угрозы хозяину

магазинчика со стороны бандитов, они дождались, когда тот передаст им

меченные деньги и провели быстрое и эффективное задержание, хорошенько

попинав и закрыв Грека и еще пару быков, приехавших вместе с ним продолжить

воспитание строптивого комерса.

И Грек и Толян у себя в бригадах на первых ролях никогда в жизни не

ходили, и поэтому рассчитывать на то, что их быстро отмажут, им не приходилось.

Учитывая это, им нужно было как-то устраиваться в новом для себя мире. В ИВС

они оба заехали недавно и в тюремных реалиях секли очень слабо, свято веря,

что физическая сила и наглость откроют им путь к почету и уважению. Очутившись

в одной хате с Кизюмом, они сразу же попали под его влияние, так как тот, по их

мнению, был человеком весьма опытным и авторитетным. Вскоре вся эта

«святая» троица, жестко подавив в зародыше слабые ростки недовольства,

смогла навязать смирным в общей массе обитателям камеры свою волю. Особого

беспредела они, конечно, не допускали, ограничившись «добровольной»

экспроприацией в общак существенной части передач с воли. Коме того, неплохо

катавший в карты Кизюм обыграл в чистую и поставил в обязаловку большую

часть сидельцев.

– Что, тоже не нравится?

Егор поймал на себе внимательный взгляд невзрачного с виду мужичка с

недавно отросшим ежиком седоватых волос на остренькой шишкообразной

голове. Мужик сидел с ним рядом и указывал своими выцветшими голубыми

глазами прямо на Кизюма.

– А что он, баба, чтобы мне нравиться? – усмехнулся в ответ Егор.

– Беспредельщик он, баклан фуфельный, – с ненавистью сказал, словно

выплюнул, мужик, посмотрев Егору прямо в глаза.

– В смысле? – не понял соседа Егор.

– В том смысле, что он как сюда зарулил, то сразу скорешился с двумя

рогометами, этими баранами безмозглыми Греком и Толяном, и они втроем

подмяли под себя всю хату. Кизюм тут в карты обыграл всех пацанов, обчистил

просто до нитки. У пацанов и так уже были думки, что он катает, а потом, когда его

Геша на финте поймал, то он, сучара, со своими быками Гешу офоршмачил.

Кинули ему предъяву, что он честного арестанта парафинит, и окунули головой в

очко. Теперь Геше что здесь, что в другом месте кранты. Был мужиком, а стал

офоршмаченым чертом, после этого его место только под шконкой.

– Геша, это тот парнишка, который около очка сидит? – на всякий случай

уточнил Егор.

– Ага. Жаль пацана, но ничего уже не сделаешь, доля значит у него такая, –

кивнул головой мужик.

– А этот Кизюм еще обязательно нарвется, такие беспредельщики, как он,

рано или поздно сами под шконкой или в петушатнике оказываются.

– А что же остальные не подписались за Гешу, когда его головой в очко

макали?

– А кто здесь за другого подпишется? – пожал плечами мужик.

– Кизюм вместе со своими отморозками сейчас сила, и никому не хочется

очутиться рядом с Гешей. В тюрьме, паря, каждый за себя, хоть многие и

утверждают обратное…

– А зачем ты мне это рассказал? – поинтересовался Егор, небрежно

почесав пальцем нос.

– Меня-то все это как касается?

– Пока никак, но я краем уха слышал, что Кизюму приглянулось твое

одеяло, оно у тебя и впрямь козырное, так что если он к тебе подкатит насчет

одеяла, ты особо не кобенься. Хрен с ним с этим одеялом, да и Кизюм свое еще

когда-нибудь получит, а вот тебе здесь дальше жить…

– Спасибо за предупреждение, – улыбнулся Егор и протянул собеседнику

руку.

– Меня Егором кличут, а тебя как звать?

– Миша, – скупо улыбнулся тот в ответ.

Предупреждение соседа не особо напрягло Егора. В том, что он сумеет за

себя постоять, он был уверен, но на всякий случай Егор решил немного

размяться. Он встал и стал прохаживаться по камере, разминая затекшие от долго

сидения ноги, незаметно для окружающих разогревая тело и прорабатывая

суставы. Изометрическая гимнастика, к которой приучил его Петрович, подходила

для этих целей как нельзя лучше.

Спустя пару часов после жиденького ужина, к Егору снова подкатил

смотрящий вместе со своими горилоподобными «торпедами». Сидевшие рядом с

Егором мужички поспешили отодвинуться в сторону.

– Слышь, брателла, в картишки перекинуться не желаешь? – растянул свои

тонкие губы в гаденькой ухмылке Кизюм, присев рядом с Егором. Грек и Толян

остались стоять.

– Нет, спасибо, я не играю, – отрицательно покачал головой Егор.

– А что так, ты чо бля очкуешь что ли? – вмешался в разговор Грек,

огромной башней нависая над Егором и небрежно поигрывая своими

внушительными бицепсами.

– Нет, я просто вообще не играю, – смерил его взглядом Егор.

– А чо тогда так дерзко смотришь? – продолжал докапываться Грек.

– Да не нравишься ты мне, свет ты, понимаешь, мне загораживаешь, и

воздух портишь… – демонстративно сморщил нос Егор.

– Я в натуре не понял, ты чо, падла, типа на меня наехать хочешь? – начал

заводиться Грек, придвинувшись поближе.

От здорового накачанного бандюка, обозленного дерзостью со стороны не

производящего особого впечатления новичка, явно веяло угрозой, но Егор, не

реагируя на неё, остался сидеть на своем месте. Он решил не начинать драку

первым, несмотря на то, что инструктора в таком случае ему советовали всегда

бить на опережение, не давая противнику возможности начать атаку. «Пусть

ударит первым, и потом я всю эту поганую кодлу с дерьмом смешаю» –

отстраненно думал он, отслеживая мельчайшие движения окружавших его людей.

– Остынь, Грек, оставь пацана, что ты в самом деле из-за фигни хипешуешь,

ну посмотрел он на тебя, ну и что такого, – Кизюм миролюбиво поднял руку и

повернулся к Егору.

– А ты, братишка, лучше не зли его, он у нас нервный, ненароком и

зашибить может. Хватит нам уже одного обиженного.

Кизюм с намеком кивнул в сторону скорчившегося на бетонном полу Геши и,

после небольшой паузы, неторопливо продолжил.

– Я вот еще по какому делу, козырное у тебя одеяло… Давай меняться, я

тебе хавчика подгоню, чаю там, сигарет, колбасы, а ты мне свое одеяло взамен. Ну

чо, согласен?

– Нет, спасибо, не нужно мне твоего хавчика, а одеяло мне самому

пригодится.

– Не, ну чо ты в натуре ерепенишься? – недоуменно пожал плечами Кизюм,

недоуменно оглядывая своих корешей.

– Я же те нормальную менку предлагаю. У тебя все равно потом это одеяло

кто-нибудь за просто так отберет, а так, я тебе подгон сделаю, хоть пожрешь от

пуза…

– Не нужно мне никакого подгона. А за меня не беспокойся, у меня никто

ничего не заберет.

– А чо ты так в себе уверен, что, здоровья очень много? – снова вступил в

разговор Грек.

– Хватает, – пожал плечами Егор, держа в поле зрения всю троицу и готовый

к любому развитию событий.

– Ладно, проехали, раз не выходит у нас нормального разговора. Смотри

сам, не прогадай, – поднялся с места Кизюм.

– Я к тебе обратился как пацану с понятиями, а ты повел себя как фуцан

зажратый, мне маленькое одолжение сделать не захотел…

Смотрящий поднялся и отошел к своему углу, «торпеды» последовали за

ним. Грек на прощание многообещающе улыбнулся Егору:

– Подожди, я тебе, гаденыш белобрысый, еще ботву отобью…

Поздно вечером Егор сходил в туалет и, как обычно, промыл его после себя

водой из двухлитровой пластиковой бутылки. Выйдя из-за перегородки, он было

направился к своему месту, когда его остановил резкий окрик Кизюма.

– Эй ты, парняга, слышь меня? Вернись обратно и очко вымой за собой.

– Я уже промыл, – пожал плечами остановившийся Егор.

– Чо ты там промыл, давай-ка быстро схватил зубную щетку и отдраил очко,

так чтобы там все блестело, – Кизюм, в сопровождении «торпед», вразвалочку

подошел ближе.

– Ничего я больше мыть не буду, я за уже собой убрал.

– Ты, бля, сейчас это очко, на хер, языком вылижешь! – злобно прошипел

Кизюм, и глаза его превратились в узкие щелочки.

– Только тявкни еще, и я тебя в этом очке вообще утоплю.

Егор прекрасно понимал, что смотрящий решил его наказать за

строптивость и заодно преподать еще один урок остальным обитателям камеры.

Если он сейчас выполнит требование смотрящего, то потеряет всякое уважение

сокамерников и навсегда перейдет в разряд чертей. Если нет, то Грек и Толян

только ждут приказа Кизюма, чтобы от души поплясать на его ребрах, а может и

офоршмачить так же, как Гешу. Смотрящий решил покуражиться – хорошо,

захотел проблем – отлично, будут ему проблемы, но вот только с обратным

знаком. Егор решил сам обострить разговор до предела, раз ему не оставляют

выбора – нужно перехватывать инициативу и брать ситуацию в свои руки.

– Кизюм, ты вообще-то не зарывайся, я тебе не Геша, и в случае чего я тебя

самого башкой в очко засуну, – процедил он сквозь зубы, прожигая ненавидящим

взглядом всю троицу

– Да ты, бля, вообще попутал, козел сраный, ты сука рваная, ты у меня щас

кровью блевать будешь! – взбешенный Грек, уловив немой приказ смотрящего, с

грацией носорога средних размеров ринулся на Егора.

Тот провоцировал своих противников специально, и поэтому был готов к

атаке. Он легко ушел в сторону, пропуская несущуюся на него тушу мимо, и

мгновенно выстрелил серию ударов руками – левой прямой, правой боковой.

Черепушка Грека была, наверное, отлита из чугуна. После двух мощных ударов

Егора он только немного поплыл и остановился у стены, очумело мотая своей

головой, как колхозный бык на бойне, получивший удар кувалдой по лбу. Егор от

души пнул его вдогонку ногой, нанеся быстрый йоко пяткой по ребрам. Дальше

добивать Грека было некогда, так как на него, размахивая кулаками в стиле

мельницы, тут же насел чуть запоздавший Толян. Егор подставил локти под

пушечные удары пудовых кулачищ противника и, удачно поднырнув вниз, от всей

души зарядил ему ладошкой в пах, после чего, прихватив его руками за голову,

сразу же с силой насадил голову согнувшегося от острой боли бычары на свое

правое колено. Не останавливаясь на достигнутом, он еще пару раз от души

добавил «поплывшему» качку коленом в лицо, выравнивая, таким образом, все

выступавшие на нем детали и превращая его физиономию в кровавое месиво.

Почувствовав, что уже хватит, он отшвырнул безвольную тушу в сторону, и Толян,

потеряв опору, потерянно воткнулся головой в бетонный пол. И вовремя: опасный,

как рассерженная кобра, Кизюм размытой тенью метнулся к Егору, метя

заточенной алюминиевой ложкой ему прямо в бок. Тот, в последний момент

уловив этот отчаянный бросок, сумел увернуться и даже прихватить руку с

заточкой. Убрав корпус с линии атаки, Егор протянул пойманную в захват руку

Кизюма дальше по ходу движения и, перенеся через нее локоть, навалился

сверху, ломая всей массой своего восьмидесятипятикилограммового тела

локтевой сустав противника. Кизюм, заорав от дикой боли в порванном локте,

упал на пол. А на замешкавшегося на секунду Егора сбоку тут же навалился

пришедший в себя Грек. Облапив его своими мощными ручищами, он стиснул того

в стальных объятиях и оторвал от пола. Руки Егора оказались скованными как

стальным обручем, и тогда он, не делая напрасных попыток разорвать этот захват

и вырваться, просто с размаху засадил Греку лбом прямо в переносицу.

Потерявшийся от удара Грек разжал руки, выпустив противника, а взбешенный до

предела Егор, получив твердую опору, тут же бросил его на пол зацепом ноги

снаружи. Не помня себя от вспыхнувшей черной ярости, он, плотно усевшись на

него сверху, стал молотить кулаками по окровавленной физиономии своего

последнего противника. В этот момент, привлеченные шумом, в камеру вломились

вертухаи с дубинками наперевес. Егор, увлекшись, не заметил опасности, и тут же

получил мощный удар дубинкой по затылку, мгновенно провалившись в вязкую

темноту…

Егор очнулся, лежа на холодном металле шконки в уже знакомой ему

двухместной камере, где, только попав в ИВС, он провел вдвоем с Витосом

больше недели. Сейчас он был совершенно один. Голову сильно ломило от боли,

к тому же у него сильно ныли спина и бока, по которым основательно прошлись

дубинки контролеров. Егор, непроизвольно морщась от боли, ощупал свой

затылок и обнаружил там здоровенную болезненную шишку – именно сюда

пришелся мощный удар дубинкой, надолго отправивший его в беспамятство. Впав

в ярость и увлекшись добиванием Грека, он допустил непростительную ошибку,

потеряв контроль за окружающей обстановкой, и вот результат… Хотя, с

мстительным удовольствием подумал Егор, с другой стороны, как бы там ни было,

я отстоял себя и при этом хорошенько намял бока Кизюму и его прихвостням. Этот

гад Кизюм теперь уж точно попадет в тюремную больничку с искалеченной правой

рукой. Теперь эта сволота поганая долгонько не сможет протягивать свои грабли в

чью-то сторону.

Эти мысли придали Егору заряд бодрости. Встав на ноги, он подошел к

раковине и, умывшись холодной водой из крана, лег обратно на свою шконку,

провалившись через некоторое время в беспокойный и тревожный сон.

Утром его дернули на профилактическую беседу к уже знакомому капитану,

который проводил проверку во второй день его пребывания в ИВС. Проникшийся к

Егору искренней симпатией капитан, за время пребывания того в изоляторе, еще

несколько раз на проверках перекидывался с Егором короткими шутливыми

фразами. Теперь Егора, как особо буйного, еще в камере заковали в наручники, и

он, гордо выпрямив спину, сидел в маленькой душной комнатке, выкрашенной в

ядовито оранжевый цвет, на вмурованном в бетонный пол металлическом стуле,

глядя на сидевшего напротив него капитана бесстрастным, ничего не

выражающим взглядом.

– Сними с него браслеты, – небрежно кинул капитан контролеру, стоявшему

у Егора за спиной.

– Товарищ капитан, да он же бешеный, видели бы вы, что он вчера в камере

вытворял, пока мы его не успокоили, – совершенно искренне изумился контролер.

– Сними, я сказал, и можешь идти, – повысил голос капитан, ожегши

подчиненного жестким высверком ледяных глаз.

Вертухай, недовольно бурча себе что-то под нос, снял с Егора наручники и

вышел из комнатки.

– Курить будешь?

– Я не курю, – покачал головой Егор, растирая запястья там, где наручники

плотно врезались в кожу.

– Ну да, конечно, курить – здоровью вредить… Ну и что мне теперь с тобой

делать, герой? – капитан, закинув ногу на ногу, зажег сигарету и с удовольствием

затянулся.

– Что, восстановил справедливость в хате?

Егор в ответ только пожал плечами.

– Да ничего я не восстанавливал, меня прессовали, а я просто защищался.

– Скажи пожалуйста, защищался он, – капитан с силой грохнул кулаком по

столу. \

– А то, что после этой твоей защиты Ширяева с поломанной рукой увезли в

больницу, а на рожи Колпакиди и Семина без слез смотреть нельзя, это как? А мне

это здесь надо? Вот ты мне скажи, нужны мне эти проблемы, а?

– А что, гражданин начальник, мне в этом случае надо было делать?

Задницу им подставить что ли? – тихо спросил Егор.

– Задницу подставлять, конечно, не надо, но ведь ты запросто мог бы

ломануться к двери и позвать контролеров, в конце концов…

– Так, гражданин начальник, вы же сами знаете, что ломиться из хаты

западло, мне бы потом ни здесь, ни в другой хате жизни не было бы…

– Да знаю, конечно, – немного успокоившись, вздохнул капитан.

– На самом деле, эти козлы сами заслужили хороших звездюлей. Но

неприятностей ты мне конкретно сейчас добавил, это я тебе по-свойски, как

спортсмен спортсмену говорю…

Егор только молча развел руками.

– Ты каратэ долго занимался?

– Девять лет, да я и сейчас занимаюсь, – улыбнулся Егор.

– Я даже здесь в камере каждый день тренируюсь.

Капитан затянулся сигаретой, выпустил дым в сторону и, немного помолчав,

кивнул головой.

– Знаю, докладывали уже, мол опасный тип. У нас ведь в системе есть

такой стереотип – если тренируется, значит готовится к побегу. Я и сам до сих пор

тренируюсь, и поэтому тебя прекрасно понимаю... Хорошие, наверное, у тебя

учителя были, вот только сам ты не в ту сторону повернул.

– Так судьба сложилась… – снова пожал плечами Егор

– Ладно, повезло тебе. В СИЗО ты бы, как минимум, загремел на пару

недель в карцер, и это по-любому, защищался ты там или нет, а здесь у нас

карцера нету… Да и приехать за тобой уже скоро должны, ты у нас, оказывается,

птица важная. Домой пойдешь не как все, по этапу, а полетишь на самолете,

правда, под конвоем, но все же… Что ты там хоть натворил-то?

– Да у меня там с одним банком сложности возникли, кредит вовремя не

вернул…

– Понятно. Значит, вот как мы с тобой поступим: я тебя переведу сейчас в

другую камеру, человек там сидит серьезный, с понятиями, его сюда из Бутырки на

время проведения следственных мероприятий закинули. Тебе, как первоходу,

будет весьма полезно с ним пообщаться, да и ему будет веселей…

…

В закрытом гараже на окраине Владикавказа, под открытым капотом

новенькой вишневой девятки, возился молодой парень. Пользуясь светом мощной

переноски, позволявшей осветить весь фронт работ, он увлеченно орудовал

маленьким молоточком и пробойником, аккуратно изменяя на кузове автомобиля

заводской идентификационный номер. Он менял цифру три на восьмерку. Время

от времени парень останавливался и придирчиво осматривал получившийся

результат, потом пробовал указательным пальцем свеженанесенную линию и

убирал маленьким надфилем только ему одному видимые шероховатости.

Наконец он закончил и отодвинулся подальше, чтобы оценить получившуюся

картину в целом. Да, вроде бы, все вышло как надо. Теперь вышедшую из тройки

восьмерку на глаз, без специальной экспертизы, ни за что не отличить от ее

сестры-близняшки, находившейся буквально рядом, двумя цифрами левее. Ну что

же, теперь нужно аккуратно зашпаклевать ошкуренное пространство и пока все

будет сохнуть под светом мощной галогеновой лампы, можно будет приниматься

за перебивку номера на двигателе. Внезапно за закрытыми на глухо стальными

воротами раздались шаркающие по гравию шаги нескольких человек, и тут же кто-

то гулко забарабанил кулаком в металлические ворота. Сердце парня в гараже так

и ухнуло, проваливаясь куда-то к самым пяткам, и он, затравленно оглянувшись

на дверь, нервно облизал мгновенно пересохшие губы.

– Бля, вот это попал! Это сто пудов менты, – как суетливые муравьи в

огромном муравейнике, замельтешили панические мысли у него в голове. –

Сейчас они меня повяжут прямо на перебитой машине, и хрен отвертишься. Тут

все налицо: ошкуренная поверхность на кузове, прямо там где заводской номер,

измененная цифра VINа, заранее приготовленная краска и инструмент. Нет, не

буду открывать! Может еще все обойдется. Они постучат, и, подумав что здесь

никого нет, уйдут восвояси. А я пока спрячу инструмент и прикрою капот. Может

еще и обойдется…

Парень, не обращая внимания на гулкие удары кулаком по воротам, громом

отдававшиеся у него буквально в мозгу, осторожно выдернул из розетки шнур

переноски. В наступившей темноте, пересекаемой только скудными лучами

солнца, проникавшими в наглухо закупоренный гараж сквозь небольшое

вентиляционное отверстие, он стал тихонько, чтобы не выдавать себя шумом

складывать в сумку аккуратно разложенный на стеллаже инструмент.

– Кот, да открывай ты! Ты что, уснул там что ли? – наконец раздался из-за

ворот недовольный голос Марика.

– Долго я еще тут буду тарабанить по воротам?

У Кота, который и занимался пребивкой угнанной накануне в Кабарде

«девятки», отлегло от сердца, но для вящего самоуспокоения он все же спросил:

– Марик, это ты что ли?

– Да я, я. А кто же еще?

– А кто там еще с тобой?

– Свои, давай быстрей открывай ворота, чего нам через дверь

разговаривать.

Кот, усилием воли преодолев охвативший его ступор, подошел к воротам и

откинул засов. В открывшиеся ворота тут же протиснулся Марик, а следом за ним

в темный гараж вошли еще трое незнакомых Коту парней.

– Ну и жарища тут у тебя, конец сентября на дворе, а печет хуже чем летом,

– недовольно пробурчал Марик, подойдя к открытому капоту машины.

– Чего ты тут, как крот, в темноте сидишь? Как ты только работаешь?

Включи хоть какой-нибудь свет, ведь ни черта же не видно.

– Сейчас включу, – отозвался Кот, нащупывая в темноте вилку переноски,

упавшую на пол. – Я специально свет выключил, когда ты стал тарабанить в

ворота, думал, может кто чужой дверью ошибся.

Над капотом зажглась лампочка, и в осветившемся гараже Кот наконец смог

получше разглядеть троих незнакомцев, вошедших в гараж вместе с Мариком. Это

были худощавые молодые парни, одетые в неброские спортивные костюмы. По

замедленным движениям и стеклянным глазам одного из них он сразу распознал в

нем героинового наркомана со стажем, остальные, возможно, тоже наркоши, но

пока это в глаза так сильно не бросается. Какого черта Марик притащил их сюда,

ведь они же договаривались, что никто посторонний не должен знать место их

отстойника и вообще, зачем вести кого-то в этот гараж, да еще в тот момент, когда

он работает над машиной?

– Скажи лучше, что ты обосрался, – громко загоготал Марик, не вникая в

гамму сложных эмоций, промелькнувшую у товарища на лице, покрывшемся от

злости красными пятнами.

– Подумал, наверное, что это менты пришли по твою душу. Ладно, все это

лирика. Ты уже сделал что-нибудь?

– Ну да, – хмуро кивнул Кот в ответ, в глубине души он был сильно обижен

бесцеремонным поведением Марика, но всячески старался это скрыть, чтобы не

затевать разборок в присутствии чужаков.

– Кузов я уже сделал, хотел было зашпаклевать и приниматься за

двигатель, но тут вы пришли…

– О, пацаны смотрите, – Марик толкнул стоявшего рядом с ним наркошу

локтем в бок.

– Сможете на глаз определить, какой номер здесь изменен?

Незнакомцы склонились над зачищенным от краски номером и, после

пристального изучения линий, только пожали плечами.

– А хрен его знает, – наконец вынес общий вердикт один из них.

– По виду так все цифры прям как заводские.

– Вот так, видите, как я и говорил, наша фирма веников не вяжет, –

хвастливо заявил Марик и довольно подмигнул Коту.

Пришедшая с ним компания, удовлетворив свое любопытство, гуськом

потянулась на выход из душного гаража. Кот тихонько остановил за руку

дернувшегося было за ними Марика и отвел его в сторонку.

– Какого хрена ты притащил сюда этих наркош? – тихо прошипел он ему в

ухо.

– Мы же с тобой еще с самого начала договаривались, что ни одна

посторонняя рожа здесь никогда не появится.

– Да ладно тебе кипешевать, – нетерпеливо отмахнулся от него Марик.

– Это свои пацаны. Это бригада вороваек, которые и будут таскать нам

тачки. Нужно же мне было показать им, что у нас все отлажено до последних

деталей.

– А им не все равно, как и что у нас отлажено, – не согласился с ним все

еще обозленный нарушением правил конспирации Кот.

– Тут ведь все просто, мы им бабки, а они нам машины. Другие

неформальные контакты с ними нам абсолютно ни к чему, а то ведь мы так и

засветимся на фиг.

– Это если бы у нас были свободные бабки, – хмыкнул Марик.

– Я, в обмен на темные тачки, которые кроме этой «девятки» они нам будут

подгонять, отдал им две наших «девяносто девятые». Эти пацаны просто для себя

хотели убедиться, что там все сделано на совесть.

– Не дай бог, кто из них спалится на краже машины, и они нас тут же сдадут

ментам, – мрачно буркнул в ответ Кот,

– Лучше бы они поменьше о нас знали, зачем их так подробно просвещать о

нашей деятельности?

– Ты давай не каркай, а лучше быстрее заканчивай с машиной, у меня на

нее уже нарисовался клиент. А то ишь, умник выискался. Занимайся лучше своей

работой, а остальное я сам решу, – резко оборвал Кота Марик и, развернувшись

на каблуках новеньких лакированных туфель, засунув руки в карманы, пошагал на

выход.

…

Егор, держа свернутый матрац в одной руке и сумку с вещами в другой,

переступил порог новой камеры. Это был обычный «тройник» – небольшая

четырехместная камера с двумя двухярусными шконарями. По планировке она

была точной копией той, в которой он сидел до попадания в общую хату. В камере

уже находились трое арестантов. На нижней шконке, в дальнем углу, сидел

высокий жилистый мужчина на вид лет тридцати или немного постарше, одетый в

фирменный адидасовский спортивный костюм. Привалившись спиной к стене, он

сосредоточенно полировал ногти запрещенной в тюрьме металической пилкой.

Его немного вытянутое, начисто выбритое лицо с резкими, как будто вырезанными

из камня, волевыми чертами, отличалось какой-то особой аристократической

бледностью, и в сочетании с царственной манерой держаться, выдавало в нем

человека весьма незаурядного. Рядом с ним сидел забавный, голый по пояс

толстячок в черных джинсах, сразу уставившийся на Егора своими по-жабьи

выпуклыми глазами. При виде новичка на его круглом веснушчатом лице

мгновенно заиграла озорная улыбка. На противоположной шконке, сладко

посапывая носом, спал молодой худощавый парнишка, одетый в черную рубашку

и черные же брюки. В глаза Егору сразу бросились синие перстни,

вытатуированные на его пальцах.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровался Егор, остановившись около двери.

– Меня вот к вам определили, где здесь можно расположиться?

– Здорово, парниша, – упругим колобком подскочил со своего места

толстячок.

– Так ты чо, еще не в курсе? Лично для тебя же щас сюда дубовый

спальный гарнитур закатят. Тут надысь кум забегал, говорит – братва, вы тут

сидите типа как барбосы и не знаете, что к вам такое счастье привалило…

Толстячок на миг оглянулся на мужчину, невозмутимо полировавшего свои

ногти, и, уловив легкую ухмылку, спрятавшуюся у того в уголках губ, вдохновенно

продолжил:

– Тебя как звать-то?

– Егор… – уже поняв, что его разводят, но еще не зная, как к этому

относиться, Егор немного напрягся.

– Во, точно, так он и сказал, – радостно закивал головой толстячок,

– Сейчас, говорит, к вам в хату заедет сам Егор, забыл как по батюшке… Ну

да ладно, так что готовьтесь, говорит, к приезду этого дорогого гостюшки. А мы вам

сюда сейчас и мебель итальянскую завезем, и баб приведем, и водки доставим. В

общем, говорит, будет теперь у вас не жизнь, а малина и все благодаря Егору

Батьковичу. Так вот после этого, мы с самого утра все сидим и ждем тебя, дорогой

ты наш человек. Все очи уж проглядели, а ты все не идешь и не идешь…

– Так дел же у меня было много, пока в баньке попарился, пока на мягких

перинах с дороги отдохнул, после казенного сытного обеда – вот только сейчас к

вам и выбрался, так что не обессудьте хозяева дорогие за опоздание… –

дурашливым тоном заблажил Егор, подстраиваясь под манеру разговора

толстячка.

– Оха-ха-ха, красавчик! Ох, и уел он тебя, Вован, – весело расхохотался

сидевший на шконке арестант и добавил уже для Егора:

– Давай, паря, не менжуйся у входа, проходи, знакомиться будем.

– Вован, – первым протянул руку Егору толстячок, и, не удержавшись,

ехидно добавил:

– А я-то видишь, так на водку с бабами надеялся, думал мож хоть у тебя

найдется…

– Чего нету, того нету, – пожимая ему руку, улыбнулся Егор.

Мужчина в спортивном костюме легко подскочил на ноги и, в несколько

шагов преодолев разделявшее их с Егором расстояние, широко улыбнувшись,

тоже протянул ему руку:

– Сергей, или, если может, слышал – Серега Мастер.

– Не доводилось, – ответил на рукопожатие Егор.

– Я вообще-то не отсюда, да и не по этой части…

– Ну понятно… – кивнул ему Мастер.

– Слышали мы тут о тебе, как ты вчера в общей хате козлов по стенке

раскатал. Молодец, уважаю…

– Да я это, вроде как, только защищался, – смутился Егор.

– Все правильно сделал, беспредел в хате терпеть нельзя, а с

беспредельщиков нужно спрашивать как с гадов… – одобрительно кивнул ему

Сергей.

– А шмотки свои кинь вон на верхнюю шконку, туда где сейчас Винт дрыхнет,

он сегодня после обеда пойдет на этап и освободит тебе место внизу.

– Спасибо.

– Эх, ну вот ты все испортил, – блеснул зубами Вован. – Здесь в дому

«спасибо» не говорят, если хочешь поблагодарить, лучше говори «душевно».

– Ага, мне уже это говорили, только я никак не привыкну, – пожал плечами

Егор.

– Да не приставай к человеку, хер моржовый, – ворчливо сказал Сергей,

ткнув толстячка кулаком в бок.

– Мало ли как сказал, он никакого косяка не упорол, со временем

обвыкнется…

Егор уже несколько часов находился в новой хате, и все это время он с

интересом наблюдал за поведением своих соседей. Сергей был безоговорочным

лидером, его слово всегда было последним, но в то же время он позволял себе и

пошутить, и сам иногда становился объектом осторожных подколок со стороны

острого на язык Вована. Сергей реагировал на эти шутки весьма благодушно, и

хотя он однажды, после особо дерзкого выпада, пару раз ткнул кулаком в пузо

Вовану, по всему было видно, что это скорее продолжение их шутливой пикировки,

чем наказание. Толстячок, получив в пузо, состроил уморительную гримасу и

преувеличенно заохал, но намек понял и впредь был осторожней. Третий сосед по

хате, Винт, который уже проснулся, оказался парнем попроще – без особых

изысков и претензий. С Сергеем он общался уважительно, но без излишней

подобострастности. Винт был истинным обитателем тюрьмы, попавшим туда

малолеткой еще совсем в юном возрасте и теперь не мыслящим себе никакой

другой судьбы, кроме воровской. Разговоры в хате крутились вокруг привычной

темы, как и кого взяли на этот раз и кто в каком дому сидел до этого.

– Винт, бродяга, ну как же тебя угораздило, всего через две недели после

того, как ты откинулся с зоны, снова оказаться на шконаре? – задел больную

мозоль худощавого Вован.

Винт весь прямо затрясся от злости.

– Да ну его нахер бля, все из-за мусорья поганого. Меня пара молодых

ментят в электричке шмонать стали. Там какую-то бабу-лохушку на бабки

выставили, вот они и шустрили по составу. У меня-то рожа приметная, да и к тому

же руки все от перстней синие – издалека в глаза бросаюсь. Вот они ко мне и

подвалили, у самих еще сопли под носом блестят, а туда же – «Гражданин,

пройдемте». Ну я их и послал прямиком на хер. Тут они, суки позорные, мне ни за

что не про что руки крутить стали, и меня совсем замкнуло. Я их, бля, вообще

после зоны видеть не могу, а тут, ни с того ни с сего, опять такой беспредел… В

общем, вырвался я, вынул перышко из кармана, маленький такой сувенирный

ножик – лезвие у него всего в пол ладони длиной, и воткнул одному мусору это

перо прямо в жопу… Тут сразу как воронье со всех сторон менты налетели,

отдуплили меня по полной и закинули в воронок...

– Ну и надо он тебе было с ними цепляться, – захохотал Сергей,

– Ну прошел бы вместе с ними, что тебе – трудно было? Все равно они бы

тебя потом выпустили. Тетку-то ведь не ты на бабки поставил.

– Не я, конечно! Поэтому я и послал их подальше, с какого члена я должен

был с ними куда то идти. Да будь моя воля, я бы их всех зубами загрыз. И вообще,

для бродяги тюрьма дом родной. Побывал на свободе, глотнул вольного воздуха,

и обратно к хозяину…

Для Егора такое отношение к жизни было внове. Глупая бравада Винта,

козырявшего тем, что он ни за что порезал человека, и тем, что тюрьма для него

дом родной, вызывала в нем легкое недоумение и даже жалость. Как нормальный

человек может сам стремиться очутиться в таком месте? Как может нравиться

такая жизнь? При этом Егор благоразумно помалкивал, избегая высказывать

подобные мысли вслух.

Днем Сергея вызвали на допрос, и Егор стал свидетелем того, как обычно

важные, презрительно относящиеся к остальным сидельцам вертухаи, угодливо

прогибались перед необычным арестантом. Сам Сергей принимал эту угодливость

с царственной невозмутимостью и вел себя соответственно. Как понял Егор, вся

хата, куда он попал, была чисто воровской, а ее обитатели были приверженцами

старых воровских традиций и обычаев. Вован, который был весьма благодушно

настроен по отношению к новичку, выбрав удобный момент, тихонько ему шепнул,

что Серега Мастер является весьма значимым и авторитетным человеком в

воровской среде. Он входит в ближний круг вора в законе Огонька, да и сам не раз

бывал в роли положенца, или смотрящего на зонах и со временем, очень

вероятно, Мастер тоже будет коронован. В ИВС он заехал из Бутырки только

вчера, в связи с проведением следственных мероприятий по его делу, после

завершения которых он сразу отбудет обратно ждать суда. Сам Вован подсел за

кражу из магазина, нахождение в одной хате с известным авторитетом очень

льстило его самолюбию и впоследствии должно было добавить ему значимости в

глазах других арестантов.

Вечером они остались в камере втроем. Вован снова балагурил, развлекая

своих сокамерников уморительными историями.

– Да я вам точно говорю, так оно всё и было, ну че вы ржете как кони... Вы

лучше вона что послушайте, у меня братишка в Ростове в бандитской бригаде, так

он мне одну мульку приколол. В общем, как-то его, вместе с его кентом, у него

погоняло Башан, вызывает их бригадир и говорит:

– Слышь, братва, в Москве у нас Пузырь, значит, скопытился. Да нет, ничего

такого не случилось, просто сердце у него прихватило. Пузырь-то, оказывается,

был сердечником… Так что давайте, собирайтесь и прямо сегодня самолетом

дуйте в Москву. Привезете оттуда Пузыря, чтобы похоронить его с почетом, как и

подобает путевому пацану…

Дал он им бабок на дорогу, адвокаты оформили все документы, чтобы им

этого жмура без проблем из морга выдали, ну и пацаны быстренько собрались и

полетели. Здесь в Москве они, как водится, вместо того, чтобы сразу попереться в

морг за Пузырем, сразу завалили в кабак, сняли там баб, и понеслась мохнатка по

кочкам. Погудели они славненько, а когда протрезвели, обнаружили, что почти все

общаковое бабло, выданное им на обратную дорогу, потратили на фиг. Короче,

оставшихся денег им хватало с трудом только на поезд. Что делать, хрен его

знает. Но братишка-то мой не дурак, он пошевелил своими мозгами, а мозги у него

по трезвяне работают дай бог каждому, ну и говорит своему корешу: – А давай-ка

мы с тобой три билета на поезд купим, Пузыря занесем в вагон, кинем на полку,

типа он спит, и таким макаром тишком его домой и отвезем. Тот подумал, делать

то нечего, ну и согласился. В общем, так они и сделали. Купили три билета в

купейный вагон, затащили туда Пузыря под руки, проводнице сказали, что он типа

бухой, кинули его на верхнюю полку, укрыли одеялом, а сами пошли в вагон

ресторан сушняк залить, трубы то горят после вчерашнего.

Поезд тронулся, а тут в купе завалил еще один пассажир, смотрит, кто-то

наверху спит. Ну, он будить не стал, и спокойненько так, расположился на своем

месте. Сколько они так проехали, хрен его знает, только вдруг втемяшилось этому

пассажиру в башку чего-то там узнать у попутчика. Сначала он так спросил, тот не

отвечает, мужик тронул Пузыря за плечо – ноль эффекта. Ну, он тогда осерчал и

стал трясти зажмурившегося Пузыря прямо как медведь грушу. А тут, как на зло,

поезд вдруг резко затормозил, Пузыря по инерции с верхней полки скинуло и он

головой хряпнулся прямо об стол. Мужик, который его тряс тоже свалился, потом

смотрит, а Пузырь то вообще не шевелится и даже не дышит – он так и обомлел.

Все думает – убил человека, что делать? Короче, дело было уже к ночи, поезд

идет полным ходом, ну и этот мужик, не долго думая, открыл окно и кое-как, с

грехом пополам, жмурик-то тяжелый был, выкинул Пузыря, значит, в то окошко. В

это время из вагона-ресторана возвращаются мой братишка с Башаном. Смотрят,

а Пузыря-то нет на месте. Они так и присели. Потом охреневший от

происходящего Башан спрашивает мужика, который находился в купе: – А где

типа наш братишка, который тут спал на верхней полке? Мужик смотрит на них

честными глазами и отвечает: – А хрен его знает, на последней станции он вышел

и не сказал куда, наверное покурить пошел… Тут братишка с Башаном вообще

попутали, как покойник может выйти покурить? В общем, сидят они потихоньку

офигевают, головы у них после вчерашнего совсем чугунные – колесики туго

проворачиваются, когда к ним в купе врываются мусора из охраны поезда.

– Всем стоять руки за голову, а ну признавайтесь, сволочи, кто из вас

человека в окно выкинул?

Мужик, падла, глазки потупил, типа он тут ни при чем, и ни в чем не

сознается. Братишка мой с Башаном вообще в ауте – какой еще человек, в какое

окно? Тут в купе залетает бабулька-божий одуванчик, и орет:

– Это они, я точно все видела! Они все втроем его бедолагу в окно кидают, а

он бедненький орет «Помогите, люди добрые! Убивают!», упирается руками и

ногами изо всех сил, не хочет, значит, смертушку мученическую принимать. А они,

ироды проклятые, ему по рукам, по рукам, которыми он за окошко то держался…

Так они, сволочи, его и выкинули...Тьфу на вас, нехристи поганые!

К концу рассказа Вована и Сергей, и Егор от смеха уже просто катались по

шконкам.

– Ой, не могу, – Сергей, утирая тыльной стороной ладони слезы,

выступившие на глазах от смеха, переспросил Вована: – она так и сказала про

смертушку мученическую?

– Ага, – серьезно подтвердил Вован, – прямо все, говорит, своими глазами

все видела: и как пихали его в окошко, и как он упирался, и как орал слышала…

Последовал новый взрыв дикого хохота.

– Ну и чем все кончилось? – наконец, отсмеявшись, спросил Егор.

– А чем кончилось? Их всех троих на первой же станции ссадили, и в итоге

просидели они пару дней в местном обезьяннике… Пока Пузыря нашли, пока

разобрались что там к чему… – махнул рукой Вован.

Немного попозже разговор затронул уже более серьезные темы. Начало

девяностых стало переломным моментом в жизни не только для законопослушных

граждан, но и для преступного мира. Перестройка, затеянная на одной шестой

части суши, как мощный водоворот, вынесла всю гниль, пену и грязь со дна на

поверхность. Раньше, при сильном государстве, регулярный криминальный

промысел, был уделом небольшой кучки людей, избравших воровскую жизнь

своей профессией, живших и на воле и в заключении по воровским законам. А

теперь в криминал, сверкая смазанными салом пятками, рванули все кому не

лень. Если раньше слово «вор» у большинства людей вызывало брезгливую

гримасу на лице, то теперь многие недалекие молодые люди, никогда в жизни

тюрьмы не нюхавшие, стали откровенно кичиться своей близостью к

криминальной теме.

В местах лишения свободы большую часть заключенных всегда составляли

«мужики» – люди, попавшие в тюрьму во многом случайно, по воле

неблагоприятно сложившихся обстоятельств. Сидели они, как правило, за

неумышленные преступления, либо за незначительные кражи, или за хулиганку, а

многие просто по глупости. Профессиональных преступников в тюрьмах и на

зонах всегда было гораздо меньше, чем «мужиков», и они образовывают тонкую

«элитную» прослойку «блатных», живущих по своим воровским понятиям и

законам. Блатные, как люди избравшие своим уделом «бродяжью жизнь»,

отрицали всякую государственную власть, признавая только свои неписанные

понятия. Классический бродяга не должен был когда-либо состоять в любых

общественных объединениях, включая даже пионерию и комсомол, он не должен

был служить в армии или работать в любых государственных органах. На жизнь

бродяга должен был зарабатывать преступным путем и при этом не быть

стяжателем, умение не копить, «не жаться» и в один момент спустить все деньги

до последней копейки всегда считалось особым шиком, показывающим широту

бродяжьей души. На зонах «правильные блатные» никогда не шли на

сотрудничество с администрацией и никогда не становились активистами,

бригадирами или завхозами, так как эти должности считались «козлячьими».

Наиболее упрямые и дерзкие из блатных гордо именовались «отрицалами» – это

были арестанты, открыто бравирующие своим демонстративным неподчинением

администрации. Работать на «промке» или горбатить на хозяина «отрицалам»

«западло», выполнять правила внутреннего распорядка тоже «западло», для

«отрицал» лучше месяцами не вылазить из ШИЗО(штрафной изолятор), чем в

чем-то уронить свой статус – ведь в преступной среде авторитет зарабатывается

долго и мучительно, а потерять его можно из-за любого неосторожного поступка

или даже слова. Именно «блатные» зачастую реально заправляют положением

вещей на зонах, и тогда такие зоны именуются «черными». Подобное управление,

кроме прочих методов, осуществляется с помощью идеологического воздействия

на основную массу арестантов, то есть на «мужиков». Авторитетные воры, в

случае необходимости, могут спровоцировать массовые акции неповиновения

заключенных и даже поднять их на бунт. Для администрации подобные инциденты

весьма нежелательны. Конечно, в любом случае, зековский бунт будет подавлен

усилиями спецназа ГУИН, но зато в результате, в ходе обязательных в таких

случаях проверок «сверху», на местах могут полететь головы, а ломать свою

карьеру не хочется никому. Именно поэтому администрации зачастую

предпочитают договариваться с авторитетными блатными, и здесь открываются

широкие возможности для торга как для одной, так и для другой стороны.

В противовес «черным зонам» существуют еще и «красные зоны». Там

особо ретивыми администрациями влияние «блатных» сведено до минимума, и

достигается это во многом с помощью самих заключенных – так называемых

активистов, или на тюремном жаргоне «козлов». Активисты пользуются на зонах

определенными и весьма существенным привилегиями и, как правило, выходят на

волю намного раньше положенного им срока по условно досрочному

освобождению, УДО. Кстати, для «правильного бродяги», в отличии от мужика или

того же «козла», выйти с зоны по условно-досрочному – это тоже западло. Между

активистами и «блатными» на зонах всегда происходило глухое противостояние,

которое нередко выливается в открытые кровавые стычки.

Выбирать между «черной» и «красной» зонами – это все равно что, по

меткому выражению классика, выбирать, на каком именно дереве тебя должны

повесить, но обычному арестанту, как правило, лучше жилось на «черных зонах».

Бездушный административный аппарат на зонах всегда стремится максимально

закрутить гайки и низвести арестантов до состояния тупого рабочего быдла.

Администрации тюрем и зон в абсолютном большинстве случаев нет дела до

истинной виновности или невиновности сидельцев. Раз ты попал в места

заключения, значит, ты априори преступник и с тобой будут обращаться

соответствующим образом. Почему-то у нас считается, что человек, осужденный

на лишение свободы за какое-либо преступление, ограничением этой самой

свободы наказан недостаточно, и с ним можно обращаться как с бессловесной

скотиной, хотя даже со скотиной нормальные хозяева зачастую обращаются

лучше. Такое положение дел, естественно, вызывает ответную ненависть со

стороны заключенных по отношению к тюремным властям. Это два

антагонистичных мира, страстно ненавидящих друг друга, но волею судеб не

могущих существовать один без другого. Исключения и с той и с другой стороны,

когда тюремщик просто хорошо выполняет свою работу и не приносит туда ничего

личного, а заключенный понимает, что у тюремщика такая работа и ее все равно

должен кто-то делать, встречаются очень редко. Вот тут-то и получается конфликт

интересов. На «черных зонах» блатные сплачивают основную массу арестантов

для решения каких-то общих бытовых проблем, заодно, естественно, не забывая и

свои интересы, но в итоге всем заключенным от этого бывает лучше. Можно

условно сказать, что блатная верхушка в местах заключения выполняет роль

своеобразного профсоюза, по мере возможностей отстаивающего права

заключенных. Ведь те же самые воровские понятия, которыми наши средства

массовой информации частенько любят попугать неискушенного обывателя – это

просто свод правил человеческого общежития для очень разных по своей сути

людей, вынужденных долгое время находится бок о бок в нечеловеческих

условиях. Понятия позволяют отнюдь не самым лучшим представителям

человеческого общества не вцепляться по малейшему поводу один другому в

глотку, а худо-бедно существовать рядом друг с другом, и это в состоянии

постоянного стресса, при жизни полной лишений и неудобств, в закрытых

помещениях или на закрытых территориях. В этих понятиях нет ничего ужасного,

наоборот, они не позволяют физически сильному беспредельщику с одной

извилиной в мозгу установить кулачное право решения всех проблем. Они не

позволяют отнимать ничего силой, не позволяют безнаказанно унижать чужое

достоинство, провозглашая формальное равенство всех «честных арестантов».

Конечно, как и любые правила, воровские понятия не идеальны и зачастую более

изощренный и хитрый ум толкует их весьма своеобразно, переворачивая все в

свою пользу. Но при этом у того, кто считает, что с ним поступили несправедливо,

всегда есть право апелляции к «третейскому суду» – смотрящему или к вору,

решение которых, по-любому, будет более справедливым, чем решение

заинтересованной стороны. Так вот, на «красных зонах» влияние такого вот

воровского противовеса неправомерным действиям со стороны администрации

сводится к минимуму. Активисты, поддерживающие порядок среди заключенных,

полностью зависят от своих хозяев, и поэтому они не будут отстаивать

ущемленные интересы основной массы заключенных, предпочитая

ограничиваться решением только своих «шкурных» проблем.

С началом перестройки, во всей разваливающейся на глазах империи в

криминал табунами пошли образованные и физически развитые молодые парни,

поддавшиеся психологии большого хапка. Получить все и сразу стало навязчивой

идеей для многих вчера еще вполне благопристойных молодых парней – бывших

комсомольцев, активистов, отличников боевой и физической подготовки.

Разочаровавшись в социалистической идеологии, они потеряли и нравственные

ориентиры, а жажда денег и власти оказалась сильнее морального кодекса

строителя коммунизма. Как правило, уважаемые «блатные» на воле избегали

деятельности, связанной с физическим насилием. Они совершали

мошенничества, кражи, угоны и прочие преступления, не связанные с

причинением вреда здоровью терпилы. Убийцы и грабители в воровской среде

обычно особым авторитетом не пользовались и зачастую использовались только в

качестве «торпед» для решения силовых вопросов. Новая бандитская волна,

захлестнувшая всю страну, наоборот, сделала ставку на насилие и рэкет. Зачем

шарить по карманам в трамваях и обносить квартиры, когда можно облагать

данью магазины и рынки? Зачем выдумывать сложные мошеннические

комбинации, когда можно брать под контроль целые коммерческие банки, или,

проведя своих людей в органы власти, гигантской пиявкой присосаться к

госбюджету. Новые криминальные лидеры, с одной стороны, сделали

криминальный промысел своей профессией, а с другой стороны, не признавали

воровских законов. Старое противостояние «бандитов» и «воров» обрело новый

смысл, потому что новая преступная волна, в своей основной части, была именно

бандитской. В новых жизненных реалиях, на воле бандиты стали одерживать верх.

Они не были связаны никакими условностями и ограничениями, могли запросто

общаться с продажными чиновниками и милиционерами, обеспечивая себе

мощное прикрытие со стороны власти. Они очень часто прибегали к прямому

физическому уничтожению конкурентов, если переговоры заходили в тупик. И

самое главное, они получили в свои руки большие финансовые ресурсы, которые

открывали им намного более широкие возможности, чем у традиционной

преступности. Воры, конечно же, тоже стали приспосабливаться к новой

реальности, меняя сложившиеся за десятилетия стереотипы, но делали они это

гораздо медленнее, чем новое зубастое поколение криминальных авторитетов.

Но уж где воры могли дать фору бандитам, так это в местах заключения.

Образовавшаяся за семь десятков лет советской власти система

взаимоотношений между заключенными в местах лишения свободы была

выстроена именно ворами и заточена под них. С началом перестройки, в тюрьмы

и исправительно-трудовые учреждения стали массово попадать бандиты новой

волны. В основном это были рядовые «быки», «отмазывать» которых от их весьма

немалых сроков никто и не собирался. Бригадирам легче было набрать новую

«пехоту», благо желающих пополнить ряды бандитских бригад было хоть

отбавляй. Каким бы ни был авторитетным у себя в бригаде бандит, попадая на

зону, что рано или поздно случается почти с каждым вставшим на криминальную

дорожку, он оставался в одиночестве. Любой одиночка, даже самый дерзкий и

сильный – это ничто перед организацией. В системе управления исполнения

наказаний, воры сумели создать именно свою организацию со всеми ее

атрибутами: идеологией, четкой иерархией, отлаженной системой связи и весьма

существенными денежными ресурсами, в так называемых «воровских общаках».

Авторитета воровской организации добавляла великолепно отлаженная ворами

система исполнения наказаний. В какое бы место ни забросила судьба

приговоренного этой организацией, вслед за ним дойдет малява с «постановой»

на этого человека, и на новом месте обязательно найдутся желающие привести

приговор в исполнение. Как правило, исполнители воровских приговоров –

«торпеды», которые идут на это ради поднятия своего авторитета среди

заключенных, но бывают случаи, когда приговор исполняет обычный зэк,

проигравшийся в карты или по другой причене попавший «в обязалово перед

обществом».

Многие бандиты новой волны, даже приняв воровские законы, не могли по

идеологическим причинам занять достойное место в воровской иерархии. Почти

все они когда-то были пионерами и комсомольцами, служили в армии и состояли

в различных общественных организациях, что, по старым воровским понятиям,

закрывало им дорогу в самые верхи черной масти. Осознавая свою уязвимость в

местах лишения свободы, бандиты стали также объединяться, но эти

объединения носили локальный характер, и зачастую они объединялись для того,

чтобы подавлять остальных заключенных. Причем, делали они это не так тонко и

почти незаметно, как блатные, а грубо, часто прибегая к физическому насилию,

что соответственно порождало ответную ненависть основной массы арестантов.

Где-то бандитам и «спортсменам», зачастую в связке с администрацией,

удавалось подвинуть блатных, в других местах они получали бешеный отпор, но, в

любом случае, новое время властно заявляло о себе повсюду.

Большинству арестантов, несмотря на длинные срока отсидки, так и не

приходится ни встретиться, ни тем более пообщаться ни с настоящим вором

законником, ни даже с положенцем. Очень уж их мало в общей массе обычных

зэков, и слишком уж на разных иерархических ступеньках они находятся. А

пообщаться с такими людьми стоило бы, прежде всего потому, что в воровскую

элиту, в отличие от государственно-номенклатурной, случайные люди не

попадают. Слишком уж жесткие правила выживания в этом мире, и те, кто достиг

подобных высот, как бы общество к ним не относилось, являются людьми весьма

незаурядными. Положенец Серега Мастер, с которым Егора свела судьба в

камере ИВС, был ярким представителем именно воровской элиты и поборником

старых традиций и понятий.

– Как вы думаете, пацаны, кому выгоден беспредел, творящийся в

некоторых Домах и хатах? – горячо и убежденно говорил он внимательно

слушавшим его Вовану и Егору.

– Только мусорам! Чем больше срача будет между зэками, тем больше

слабые духом будут искать утешения у кума и стучать на своих. Чем больше в

хате обиженных и опущенных, тем шире поле деятельности для тюремных

оперов. Тогда они смогут проводить в домах свои комбинации, и с помощью своих

козлов прессовать честных арестантов. Беспредельно петушить провинившихся –

тоже мусорская задумка.

– Так что, получается, что опускание даже за конкретный косяк, это не по

понятиям? – удивился Вован.

– Да по каким там понятиям, – устало махнул рукой Серега.

– Запомни, нет такого наказания – членом. Силой петушнуть арестанта –

это беспредел, а за этот беспредел нужно конкретно спрашивать и с виновников, и

с тех кто промолчал, когда такое паскудство творилось у него на глазах. Есть

пидары по жизни, и для честного арестанта с ними общаться западло, но силой

делать человека пидаром – это тоже западло. Можно перевести его в шерсть, или

загнать под шконку, можно спросить с него как с гада или посадить на перо,

можно, в конце концов, уболтать подставить свое фуфло под член, и такой

вариант вполне прокатывает, но силой делать пидаром – это беспредел. На самом

деле, весь этот тюремный мир – он подлый и прогнивший насквозь, нет в нем

никакой романтики и нет никаких причин любить такую жизнь, но с другой стороны

– это наш Дом, и здесь нужно всеми силами пытаться быть человеком.

Большинство попавших сюда обладает куриными мозгами и душой шакалов.

Подумайте сами, за что они садятся? За сдуру украденный ящик водки, за

зарезанного в пьяной драке кента, с которым буквально час назад он ещё

обнимался как с родным братом, или за спизженую из машины паршивую

магнитолу? И таких ведь большинство! Если бы не было четких и жестоких

наказаний для упоровших косяки и для беспредельщиков, то все бы тут

перегрызли друг другу глотки, и наверху был бы самый сильный и беспредельный.

А разве это справедливо? Именно для того, чтобы этого не было, и существуют

наши воровские понятия, которые справедливо регулируют нашу арестантскую

жизнь.

– Ну хорошо, Сергей, с понятиями все ясно, – кивнул головой Егор.

– А как быть тем людям, которые здесь чужие? Я не блатной и не считаю

тюрьму своим домом, воровская идея меня никогда не привлекала. Быть

«отрицалой» я не собираюсь, прежде всего потому, что не считаю для себя

западло быть на зоне просто «мужиком». Когда я выйду отсюда, я постараюсь тут

же забыть все это, как страшный сон, и никогда больше не вспоминать. Буду

честно работать, и жить как обычный человек. Но в то же время, я мужчина и я

никому не позволю здесь ездить у себя на шее, или тыкать растопыренными

пальцами себе в лицо только на том основании, что я не черной масти.

–– А никто тебе здесь ничего не может тыкать, – усмехнулся Сергей.

– По нашим законам, здесь в Дому все равны. Не хочешь быть с бродягами,

так никто и не тянет. На самом деле, многие почитают это за честь, но не об том

базар. Ты, прежде всего, будь человеком, потому что здесь не так важно, кто ты по

жизни – мужик или бродяга – а важно, какой ты человек, радеешь ты только за

свое личное, или думаешь еще и об Общем Благе. Даже с «козлами» можно иметь

дело, если это «козлы» с нормальными понятиями. Ты думаешь, что на «черных

зонах» нет бригадиров или завхозов? Есть, конечно же, куда ж без них. Просто там

они, в отличии от «козлячьих» зон, становятся на должности с согласия

смотрящего и радеют не только о собственной шкуре… Ты нормальный пацан и

можешь занять достойное место в любом Дому, главное, выбери правильно – с

кем тебе общаться и с кем дружить. Здоровья в тебе много и махаться ты умеешь,

не зря же ты по полной отдуплил тех рогометов в общей хате… Теперь для тебя

очень важно, на какую сторону ты встанешь. Не уподобляйся многим тупоголовым

спортсменам, или просто здоровым быкам, не становись на сторону беспредела, и

тогда честные арестанты тебя заметят и оценят…

– Да, я понял, – кивнул Егор.

– Как попадешь на зону, и по первой будешь общаться там с блаткомитетом,

ты в разговоре сошлись на меня, мол на одной киче вместе парились. Меня ведь

во многих домах знают, и если что, я дам тебе хорошую рекомендацию перед

бродягами.

– Спасибо.

– Снова ты облажался со своим лоховским «спасибо», – усмехнулся Вован.

– Вот елки, – с досадой пожал плечами Егор, – опять забыл.

– Да ладно, это совсем не косяк, просто маленькая оплошность первохода.

– Слышь, Серега, а у меня вот такой вопрос, – нетерпеливо дернул

положенца за рукав Вован.

– Вот допустим, менты чисто по беспределу закатали честного арестанта в

хату с петухами, так что ему делать, сразу ломиться с этой хаты или как?

– Ломиться с хаты, по-любому, западло, – усмехнулся Серега.

– Нужно сделать так, чтобы сами петухи оттуда ломанулись.

– А как же одному заставить выломиться всю петушиную толпу из их

собственной хаты?..

– Да как хочешь, главное, чтобы результат был. Нет готового рецепта на все

случаи жизни, и зачастую приходится действовать по ситуации…

На следующий день Сергея должны были перевести обратно в Бутырку,

угодливый вертухай ему об этом сообщил заранее, и поэтому Мастер в течение

дня мог спокойно собрать свой баул. Пока он неторопливо собирался, Вован

подсел на шконку к Егору и тихонько шепнул ему:

– Слышь, Каратила, у меня к тебе базар есть.

– Чего? – вскинулся Егор, зубривший в это время английские слова по

словарю, который ему разрешили оставить с собой.

– Давай мы с тобой сделаем братский подгон Сереге на память.

– Какой подгон? – не понял его Егор.

– Ну, я Сереге подгоню свой свитер, он у меня еще из дома, маманя вязала,

– так же шепотом пояснил тот,

– А ты, если конечно не жалко, подгони ему свое одеяло, оно у тебя

козырное. Сереге будет приятно, и память о нас останется...

– Да о чем вопрос, – кивнул Егор, безразлично взглянув на оставшееся ему

«в наследство» одеяло,

– Для Сереги действительно не жалко.

– Ну так пойдем подгоним ему шмотье, пока он складывается.

Вован первым подошел к Сергею, задумчиво укладывавшему свои вещи в

объемистую клетчатую сумку.

– Серег, вот прими от меня на память свитер, это моя мамка вязала, – он

протянул Мастеру аккуратно сложенный красивый белый свитер ручной вязки.

– Душевно, Вован, – от души рассмеялся Серега, принимая подарок.

– Я такого хохмача, как ты, и так не забуду…

– Сергей, прими и от меня маленький подарок, – подошедший Егор протянул

Мастеру свое одеяло, то самое, за которое он два дня назад устроил бойню в

общей хате.

– Спасибо, Егор, – Сергей с улыбкой кивнул головой и взял одеяло,

положив его на шконку рядом с собой.

– Тебя я тоже не забуду… Мож еще где свидимся с вами, пацаны, жизня,

она ведь штука длинная… Всегда буду рад с вами пообщаться.

То, что приверженец старых воровских традиций Мастер употребил

неиспользуемое среди арестантов слово «спасибо», было знаком особого

расположения к Егору, и тот, несмотря на свою неискушенность это понял. Понял

это и Вован, шепнув Егору чуть позже:

– Ну ты сила, неспроста Серега тебя так выделил. Значит, что-то такое он в

тебе разглядел…

Егор, не зная, что на это ответить, только молча пожал плечами.

…

Утром Кота, накануне очень поздно пришедшего домой, вырвала из сна

громкая трель дверного звонка. Кто-то очень настойчиво и бесцеремонно

трезвонил у входной двери, не дожидаясь, пока хозяева проснутся и отопрут.

– Иду, иду, ну кому еще там неймется…

Кот как сквозь вату слышал недовольный голос младшего брата, медленно

плетущегося к двери. Щелкнул дверной замок, и чей-то грубый голос резко

спросил:

– Брат дома?

– А кто вы, собственно говоря, такие и по какому праву… – начал было

возмущаться младший брат, но тут же грубый голос оборвал его неоконченную

фразу:

– Уголовный розыск! Где он?!

– Братуха, атас, мусора! – панический крик младшего брата тут же

прервался, захлебнувшись приглушенным хрипом.

В небольшую комнату, которую Кот делил с младшим братом, ворвались

двое здоровых мужиков, которые сразу с двух сторон подошли к парню, в одних

трусах сидящему на своей кровати и отчаянно потирающему заспанные глаза.

– Давай одевайся быстрее, чего расселся, как у тещи на блинах, – грубо

дернул один из них его за плечо.

– Что случилось, куда вы его забираете?! – запричитала было вошедшая в

комнату заспанная мать, одетая в накинутый на плечи длинный халат.

– Не волнуйся, мам, все в порядке, – Кот, неловко прыгая на одной ноге,

надевал свои черные брюки.

– Это просто какое-то недоразумения, они меня скоро отпустят.

– Ага, помечтай. Лет эдак через пять, очень может быть, – иронично

хмыкнул усатый круглолицый здоровяк, одновременно демонстрируя

причитающей женщине свое удостоверение.

– Уголовный розыск, вот ордер и постановление…

– Итак, я повторяю свой вопрос: какие отношения связывают тебя с неким

Мариком? – худощавый опер, одетый в потертый джинсовый костюм, придвинулся

вплотную к скрючившемуся на стуле Коту.

– Да какие там отношения, – гнусаво заныл Кот, тоскливо смотря в окно на

ярко раскрашенную осеннюю листву. Отрицать знакомство с Мариком было бы

просто глупо. Они ведь всю жизнь, сколько он себя помнил, жили в соседних

подъездах, а не знать своего соседа ровесника – это уж чересчур.

– Он просто мой сосед по двору, мы с ним чисто приятели на уровне

«Привет. Привет. Как дела? Спасибо нормально».

– А зачем вы с ним год назад ездили в Москву?

– Я хотел купить себе машину, и он тоже, вот мы с ним, как соседи, и

скооперировались…

– Кто ездил туда вместе с вами?

– Не помню.

Опер резко ударил сидящего пред ним парня ногой в грудь. От мощного

удара тот кувыркнулся на пол вместе со стулом и там же замер, сжавшись в позе

зародыша.

– Говори, гад, кто там был вместе с вами. А то я тебя сейчас фанеру

проломлю нафиг, и любому кто спросит скажу, что так и было.

– Говорю же, я не помню, – все так же гнусаво ныл с пола Кот, потирая

ушибленную грудь.

– Были там еще какие-то пацаны, но я их не знаю. Они вообще не с нашей

сторонки. Мы с ними случайно познакомились прямо там, в Москве на

автомобильном базаре, и потом договорились гнать тачки в Осетию вместе, одной

колонной.

– На каком базаре купил машину?

– Ну я же вам уже рассказывал, на авторынке в Солнцево.

Опер наклонился над Котом и, резко приподняв его с пола за борта

малинового пиджака, с силой тряхнул за грудки.

– Сколько их было, на каких машинах? Имена!? Не тяни, сволочь, отвечай

быстрее!

Кот усиленно демонстрировал бурную мозговую деятельность: он преданно

смотрел на перекошенную не показной злостью рожу опера, морщил лоб и

шевелил губами, как бы усиленно вспоминая события годичной давности.

Наконец, видя, что терпение опера уже на исходе, он изрек:

– Имен не помню. Наверное, их было трое, или может быть четверо.

Машины были немецкие. «Ауди», или «Мерседесы», а может быть и «БМВ»,

столько времени прошло, я точно сейчас не вспомню.

– Сколько всего машин было в колонне?

– Три или четыре, а может и пять, не помню.

Опер отпустил захват и отодвинулся от Кота, который, все также

скрючившись, сидел на полу. Обойдя стол, он сел на свое место. Он уже немного

успокоился, чего тут заводиться-то? Чай, не в первый и не в последний раз. Черт

возьми, может этот тип и впрямь такой идиот, а не придуривается. Месяц назад в

отдел, занимающийся расследованием угонов транспорта, оперативным путем

поступила информация о новой бригаде, занимающейся скупкой и перепродажей

краденых автомобилей. Некто осведомленный доложил, что эта группировка в

прошлом году перегнала в Осетию из Москвы несколько партий угнанных

автомобилей, а в настоящее время они занимаются перебивкой и перепродажей

машин, украденных на территории Северного Кавказа. Информатор указал также

на неких Марика и Кота, которые, по всей видимости, являлись активными

членами данной группировки. Понаблюдав некоторое время за этими людьми и не

получив ничего путного, было решено перейти к активным действиям. А тут еще,

как на зло, сотрудник, который отслеживал перемещения Марика, куда-то пропал

и не выходил на связь со вчерашнего вечера. Сам Марик тоже как в воду канул, не

появлялся ни дома, ни в местах своего обычного пребывания. В этой ситуации

было решено срочно брать Кота и колоть его на причастность к банде. Допрос

Кота, длящийся уже два часа, не дал никакой стоящей внимания информации –

одна вода. Кот соглашался с тем, что осенью прошлого года он в составе группы

из нескольких человек перегнал из Москвы машину, купленную на рынке в

Солнцево для личного пользования. Но при этом он утверждал, что никого из этой

группы, кроме своего соседа по двору Марика, помогавшего ему приобрести

машину, не знает, и после этого больше никогда не встречал.

– Ладно, – лицо опера, усевшегося на свое место, приняло

благожелательное выражение.

– Давай, садись на стул, чего ты тут на полу разлегся? Не месяц май,

холодно ведь. Еще простудишься. Лечи потом тебя в тюрьме.

– За что в тюрьме, начальник? – плаксиво затянул Кот,.

– Чего я такого сделал-то? Просто машину себе купил и все.

– За все хорошее. А ты что думал, что все так обойдется, и мы тебя сюда от

нечего делать, просто поболтать привезли? Сколько веревочке не виться, а конец

один будет.

Дождавшись, пока Кот, отряхнувшись, сядет на стул, опер, решивший зайти

с другой стороны, спросил как бы невзначай:

– А деньги на покупку такой дорогой машины ты откуда взял? Тебе всего

двадцать лет, ты нигде не работаешь и вдруг вот так, за здорово живешь,

покупаешь такую дорогую машину. Ведь согласись, ты купил не абы что, а пятерку

БМВ. Колись, где деньги взял, Котяра! на улице нашел, что ли?

– Почему на улице? Я, гражданин начальник, между прочем, целый год

подрабатывал то здесь, то там. Ничего постоянного, но везде платили нормально.

– Ничего себе, где же ты наработал, чтобы за год накопить на БМВ? –

иронично хмыкнул опер, потирая небритый подбородок.

– Подскажи, мне где это хлебное место, может и я туда пойду немного

подработать.

– Да нет, вы меня не так поняли, – спохватился Кот

– Я же не говорю, что я все деньги заработал сам, большую часть мне дала

мама, она всю жизнь копила и вот решила сделать мне такой подарок ко дню

рождения. Двадцать лет бывает раз в жизни.

– Подарок, говоришь, – недоверчиво протянул опер.

– А чего же ты, гад такой, так быстро продал мамин-то подарок?

– А совесть меня заела, гражданин начальник, – не моргнув глазом ответил

Кот.

– Проснулся я вдруг одним прекрасным утром и подумал, да как же я мог?

Мама ведь всю жизнь копила, а я, здоровый лоб, купил на ее с таким трудом

заработанные деньги себе дорогую машину и раскатываю на ней, как последний

эгоист. Нехорошо это. Вот и я продал машину, чтобы вернуть все деньги маме

обратно.

– Вернул? – багровея от злости, спросил опер, снова поднимаясь со стула и

выходя из-за стола.

– Вернул, конечно, – простодушно подтвердил Кот, честно глядя ему прямо

в глаза.

– Все вернул, до копеечки.

Хрясть!

Выведенный из себя опер с размаху съездил Коту кулаком в ухо. Тот

кубарем полетел со стула и уже привычно скрючился на полу.

– За что, командир, – снова заныл он, всхлипывая и жалобно шморгая

носом.

– Я ж вам все как на духу, прям как отцу родному…

– А за то самое! – вызверился на него опер.

– Какой я тебе нахер командир, тоже мне, подчиненный завшивленный

выискался. Я вот лучше тебя сейчас в камеру закатаю, посиди там и подумай,

может до чего путного додумаешься. А нет, так просто привыкай к запаху параши,

тебе это очень пригодится, так как сидеть ты тогда будешь очень долго.

Через несколько часов Кота снова выдернули на допрос. Все это время он

коротал в тесной камере в обществе надоедливого скользкого типа, которого сразу

посчитал ментовской подсадкой. Сосед по камере все нагонял на него жути

рассказами о зверствах проклятых мусоров, интересовался, за что его сюда

закинули, и предлагал передать весточку на волю, так как его скоро должны были

выпустить. Кот, в свою очередь, размазывал сопли по лицу, причитал, что ни в чем

не виноват и сидит он здесь по черному оговору злых людей. Под конец Кот так

увлекся своей игрой, что сам забыл, где и почему он находится. Он вспоминал

несуществующую беременную девушку, на которой якобы давно хотел жениться,

нес всякую чушь и все порывался покаяться совершенно обалдевшему от его

откровений сокамернику в краже яблок из колхозного сада, случившейся в совсем

еще нежном возрасте.

– Ну что, подумал? – хмуро встретил Кота давешний опер.

– Обо всем подумал, гражданин начальник, – уже привычно заблажил тот.

– Не виноват я ни в чем. Злые люди на меня возвели напраслину, вот и

страдаю я здесь безвинно, уповая только на то, что вы во всем разберетесь по

справедливости.

– Разберемся по справедливости, не переживай, только я боюсь, что тебе

это не очень понравится. Ты лучше правду расскажи, зачем ты ездил с Мариком в

Москву, и все будет хорошо. Я тебе оформлю явку с повинной. Парень ты молодой

и неопытный, суд это учтет. Зачем тебе брать на себя чужие грехи? Пусть этот

Марик за все ответит, он же тебя во все втравил. А ты, если будешь сотрудничать

со следствием, запросто отделаешься всего лишь условным сроком, я тебе

обещаю.

– Так не в чем мне признаваться, начальник. Я ж вам тут все рассказал как

на духу. Марик просто помогал мне купить машину. Один-то я ехать боялся, вдруг

кинут, сами знаете, какие сейчас времена настали, ни стыда у людей, ни совести.

А вместе с ним всяко было сподручней. А тут мы еще случайно с нашими парнями

из Осетии прямо там на рынке познакомились, они там тоже машины покупали.

Вот мы и решили идти домой одной колонной.

– А новые осетинские номера на машины вы прямо там, на рынке в

Солнцево прикрутили? – как бы невзначай спросил опер.

– Нет, как можно? – Кот обострившимся чутьем сразу раскусил нехитрую, в

общем-то, ловушку.

– Мы же на бумажных транзитах приехали, как сейчас помню, я ведь сам

наклеивал их на лобовое стекло пластырем, а номера мы уже здесь в ГАИ потом

получили, как и полагается – после всех официальных процедур.

– Ладно, не хочешь признаваться, не надо, – зловеще протянул опер.

– По-любому, как ты ни крути, все равно вся правда наружу выплывет.

– Так не в чем, гражданин начальник, мне сознаваться-то, – очень

натурально всхлипнул Кот.

– Не в чем, говоришь? – опер решил выложить свой последний козырь.

– А кто занимался незаконным изменением номерных знаков на кузове и

двигателе якобы купленных вами автомобилей?

– Каких еще номерных знаков, какое такое незаконное изменение? –

опешил Кот.

В груди его похолодело: он вспомнил, как некоторое время назад Марик

привел в гараж посторонних людей как раз в момент перебивки угнанного

автомобиля.

– Не строй тут из себя тут целку. Темная машина, угнанная в Кабарде и

перебитая тобой, сейчас стоит у нас на экспертизе. С нее уже содрали краску и

под слоем шпатлевки, закрывающим замазанную линию, вылезла настоящая

цифра номера VIN. Вот так-то, дружок, вот ты и попался. Сколько веревочке не

виться, а конец все равно один будет. Так что, готовься – лет пять за свои

художества ты точно схлопочешь. Если, конечно, ты не решишь чистосердечно

раскаяться и помочь следствию…

Кот облегченно расплылся в идиотской улыбке. Услышав окончание фразы,

он полностью расслабился. Кто же, как не он, знал, как делалась перебивка

номеров? Почти на всех купленных ими машинах забивка старых номеров

осуществлялась металлом. И сам он никогда не работал шпатлевкой, также

предпочитая забивать старые линии металлом или закрывать их лужением. Это,

конечно, намного труднее, чем просто зашпаклевать ненужную линию, но зато и

обнаружить подмену цифры становится не в пример проблематичней. В

настоящее время оборудование для подобной экспертизы было только в Ростове,

и вряд ли милиционеры озаботятся перегонкой машины в такую даль. Скорее

всего, его просто разводят. Опер прокололся, пересказав ему общеупотребимый

метод перебивки кузова. Документально к нему тоже не подкопаешься: все

машины оформлялись на чужие паспорта и потом перепродавались ничего не

подозревающим новым владельцам по генеральным доверенностям, через

надежных нотариусов. Единственная машина - пятерка БМВ, в самом начале

оформленная на Кота, именно на ней его сейчас и кололи, была сделана тоже в

металле. К тому же Валеха ее разбил напрочь еще в прошлом году, и она,

наверное, давно уже сгнила где-нибудь на свалке.

– Не знаю, о чем вы, – твердо ответил Кот, честно глядя прямо оперу в

глаза.

– Я ведь парень домашний, с босяками разными не общаюсь. Я и слов-то

таких не слышал.

– Домашний? Не слышал, говоришь? Ну ладно.

Опер резко встал из-за стола и, пройдя мимо съежившегося на стуле Кота,

резко открыл дверь в смежную комнату.

– Проходите.

В комнату вихрем ворвался высокий седой мужчина в кожаном плаще.

Быстро подойдя к изумленно разинувшему рот Коту, он с размаху залепил ему

звонкую затрещину.

– Ах ты гаденыш, что же ты делаешь! Сколько намучалась мать с тобой,

охламоном, она, бедная, работает день и ночь, растит тебя, лелеет, всю душу

вкладывает, а ты, значит, вот какими делами занимаешься! Да я тебя, негодяй,

собственными руками задушу! Ты – позор нашей семьи!

Говоря это, мужчина в плаще продолжал по чему ни попадя сильно

дубасить Кота, закрывающего руками голову и громко верещащего:

– Не надо, дядя Тимур, не виноват я, меня оговорили!

– И в самом деле, Тимур Вахтангович, не надо этого рукоприкладства, –

опер, некоторое время злорадно наблюдавший за тем, как дядя по матери мутузит

непутевого племянника, вмешался в происходящее.

– Вы нам лучше помогите воздействовать на вашего племянника с тем,

чтобы он сам во всем признался и тем самым облегчил свою незавидную, прямо

скажем участь.

– Да я его!

– Не виноват я, дядя!

Этот театр абсурда продолжался еще некоторое время, пока Тимур

Вахтангович неожиданно не заявил совершенно ошалевшему от его слов оперу,

что деньги на машину непутевому племяннику действительно дала именно его

сестра – мать Кота. При этом дядя внушительно добавил, что с этого момента он

лично возьмется за воспитание своего племянника, устроит его на работу и, в

конце концов, сделает из него настоящего человека. Никаких весомых

доказательств причастности Кота к торговле краденными автомобилями у

милиции не было. В их распоряжении была только оперативная информация,

которую к делу не пришьешь. Поторопившиеся с задержанием оперативники

действовали наобум в условиях дефицита времени. Они надеялись быстро

расколоть показавшегося им слабым звеном парня, но тот оказался крепким

орешком. Кроме того, пока Кот в ожидании повторного допроса сидел в камере,

его родственники, подключившиеся к делу, нажимали на все доступные им рычаги,

чтобы вытащить его оттуда. Делом заинтересовалось вышестоящее начальство,

мягко намекнув работающим с задержанным парнем операм, что для санкции на

арест Кота доказательства его виновности должны быть весьма и весьма

весомыми. В результате, поздно вечером выпущенный под подписку о невыезде

Кот вместе с дядей вышли из здания Ленинского РОВД на улицу и сели в дядину

черную «волгу».

В машине дядя смерил племянника взглядом и процедил сквозь зубы:

– Запомни, в первый и в последний раз я тебя вытащил из подобного

дерьма. Мне сегодня пришлось напрячь все свои связи и лебезить перед массой

народа, чтобы вытащить тебя из кутузки. Если ты не одумаешься и не изменишь

свое поведение, то в другой раз, несмотря на то, что я очень люблю свою сестру и

уважаю твоего отца, я и пальцем не пошевелю, чтобы тебе помочь. Ты меня

понял?

– Да, дядя, я все понял. Спасибо тебе, – потупив глаза, отвечал Кот.

Днем ранее Марик, уже несколько часов мотавшийся по делам на

общаковой БМВ по городу, увидел, как ему сзади помигала фарами знакомая

«девятка» Валехи. Марик тут же прижался к бордюру и вылез из машины. Из

остановившейся рядом «девятки» ему навстречу, лениво потягиваясь, вышел сам

Валеха. В машине, на сиденье переднего пассажира, остался сидеть Миша –

мускулистый высокий парень с бесстрастным, ничего не выражающим лицом,

появившийся в их бригаде недавно с подачи того же Валехи.

– Здорово, – Марик по дружески обнялся с приятелем.

– Здорово, здорово, – облапил его Валеха и тихо сказал на ухо:

– Давай-ка езжай сейчас за мной, я тебе кой-чего интересное покажу.

– А что такое?

– Не здесь, давай отъедем отсюда подальше, там сам увидишь.

Недоумевающий Марик сел в свою машину и пристроился в хвост

рванувшей с места «девятке». Немного пропетляв по улицам, машины выскочили

из тридцать четвертого микрорайона и устремились прочь из города, в сторону

скрытых низкой облачностью гор. Проехав пару десятков километров по трассе,

обе машины съехали на разбитую грунтовку и вскоре въехали в пустой осенний

лес. Марик, все так же державшийся сзади, начал немного нервничать. Он пока не

понимал, что задумал Валеха, но выбор места для предстоящего разговора его

уже сильно напрягал. Вроде бы, до сих пор в их отношениях все было нормально,

но черт его знает, что там на уме у импульсивного и вспыльчивого Валехи, тем

более, что Марик прекрасно знал, чем иногда заканчиваются подобные выезды на

природу. Поэтому он, выбрав момент, расстегнул куртку, вынул из наплечной

кобуры вороненый ТТ, загнал патрон в ствол и сунул пистолет за пояс брюк, откуда

его будет удобней выхватить в случае необходимости. Проехав несколько сотен

метров по петляющей лесной дорожке, «девятка» свернула в сторону и

остановилась на прогалине, скрытой от заброшенной грунтовки густыми кустами.

Марик поставил БМВ рядом и, резко выдохнув, вышел из своей машины.

Сохраняя непроницаемое лицо, он недовольно спросил товарища, идущего ему

навстречу, шурша опавшей листвой:

– Ну, и чего ради, ты меня сюда притащил?

– Да вот, хотел тебе показать кое-чего, – расплылся тот в широкой улыбке и

кинул своему парню, оставшемуся около девятки:

– Миша, покажи.

Миша подошел к багажнику машины и открыл его. Марик подошел поближе

и с любопытством заглянул внутрь. К своему изумлению, он увидел там

абсолютно незнакомого ему мужчину, крепко связанного и с кляпом во рту.

Мужчина в багажнике натужно сопел забитым носом, а в его выпученных глазах с

красными прожилками явно плескался дикий ужас.

– Кто это? – удивленно спросил Марик, требовательно уставившись на

Валеху.

– Не знаю, – пожал плечами тот:

– Думаю, он нам сам сейчас расскажет, кто он. Я его некоторое время назад

снял с твоего хвоста. Этот парень весь день зачем-то повсюду таскался за тобою.

Я его еще с утра спалил, вот мне и стало жутко интересно, откуда этот тип, и что

ему нужно.

Подойдя к багажнику «девятки», Валеха одним рывком вывалил пленника

на землю и, достав из кармана складной нож, перерезал путы на его ногах, а

затем выдернул у него изо рта грязную тряпку, заменявшую собой кляп.

– Ну давай, птичка, пой, кто ты, откуда и чего тебе от нас надо?

– М-м-не н-ничего, – заикаясь выговорил пленник, с трудом поднимаясь на

ноги и судорожно шаря глазами вокруг. Постепенно он приходил в себя.

– Я вообще не понимаю, почему вы меня схватили и зачем привезли сюда.

– Не понимаешь? – зло прищурился Валеха и мощным толчком послал

пленника вперед.

– Ну пошли, сейчас поймешь. Миша давай за мной, и лопату с собой

прихвати.

Пленник, запущенный мощным толчком Валехи, спотыкаясь пробежал

несколько метров и, запнувшись о торчащий из земли корень, неловко растянулся

в опавшей листве. Валеха, тут же подскочивший к упавшему, грубо ткнул ему в

лицо вытащенный из-за пояса пистолет и прорычал:

– Говори быстро, падла, кто ты такой!? Говори, или я прямо сейчас тебе

мозги вышибу!

Происходящее на его глазах вызвало у Марика болезненные воспоминания

о событиях более чем полугодичной давности. Тогда они втроем, с Егором и все

тем же Валехой, допросили и затем расстреляли в лесу Борика –

предпринимателя, организовавшего бандитский налет на цех, в котором должен

был проходить розлив водки по их заказу. В результате налета они лишились

шестидесяти тонн спирта, купленного на кредитные деньги, а главное, погиб их

общий друг Закир. С тех пор, перекошенное страхом бледное лицо Борика часто

посещало Марика в ночных кошмарах. Усилием воли он прогнал всплывшую в его

воображении картину из прошлого и сосредоточился на событиях этого вечера,

разворачивающихся у него прямо на глазах.

Валеха, размахивая пистолетом перед лицом сидящего на земле пленника,

просто шипел от злости, а тот упрямо молчал, уставившись глазами в землю.

Наконец, Валеха сунул ему в руки лопату и, угрожая стволом пистолета, заставил

рыть яму. Когда незнакомец стоял уже по пояс в выкопанной им яме, немного

успокоившийся Валеха приказал ему отбросить лопату в сторону и, приставив

пистолет к виску, спросил с глухой угрозой:

– Ну что, ты будешь говорить?

– Буду, – чуть слышно сказал мужчина в яме.

– Не слышу.

– Буду, – уже громче повторил тот.

– Ты кто?

– Я из милиции, отдел по борьбе с угонами транспорта.

– Так ты мент?!! – совершенно искрене удивился Валеха.

– Да.

– А чего тебе надо?

– У нас появилась оперативная информация о его причастности, – пленник

кивнул в сторону стоявшего в сторонке Марика, – к перепродаже угнанных

автомобилей. Я осуществлял наружное наблюдение за ним.

– Ну и что ты там увидел, наблюдая за ним? – вкрадчиво поинтересовался

Валеха.

– Пока ничего, достойного внимания.

– За кем еще велось наблюдение?

– За Котом – соседом по двору этого, – парень снова кивнул в сторону

Марика.

– Понятно. Ну и то же нам с тобой теперь прикажешь делать? – небрежно

поигрывая пистолетом, поинтересовался у пленника Валеха.

– Отпустите, – попросил тот и опустил глаза в землю.

– Отпустить, говоришь, – задумчиво протянул Валеха.

– Так ты же сразу побежишь с докладом на нас к своим начальникам в

милицию.

– Не побегу, – отрицательно помотал головой пленник.

– Все равно пока на вас ничего определенного нет, и доказательств моего

похищения я тоже не смогу представить. Так что, тут будет только мое слово

против вашего. А я заявлять на вас не буду.

– Ну как, поверим этому менту? – повернулся к Марику Валеха.

Тот в ответ только молча кивнул головой.

– Ладно, твое счастье, мусор, что мы сегодня добрые, – сказал Валеха,

пряча свой пистолет в наплечную кобуру.

– Только ты извини дорогой, до города мы тебя подбросить не сможем. Так

что ты давай уж сам, на своих двоих. И смотри, мы тебе поверили, но если что, я

ведь тебя по-любому достану, и тогда разговор у нас с тобой будет совсем другой.

Парни расселись по машинам, и через минуту на поляне остался только

бывший пленник, в изнеможении усевшийся на край собственноручно выкопанной

ямы. В густых черных волосах молодого еще парня тонкой паутиной серебрилась

отсутствовавшая утром седина.

– Ну, что теперь делать-то будем? – Валеха еще на поляне сел в БМВ к

Марику и теперь с ехидной ухмылкой смотрел на него.

– А что делать… надо срочно свернуть все дела и где-то на время залечь,

чтобы посмотреть, что там дальше будет.

– Может быть, стоило кокнуть этого мента? Лег бы себе тихонько в яму, и

его там ни одна собака бы не нашла.

– Да ты что, совсем, что ли, умом двинулся? – нервно дернул кадыком

Марик.

– Тогда бы нам точно конец настал. Менты бы за своего весь город на уши

поставили, и рано или поздно они все равно докопались бы до истины. Думаешь,

когда ты его брал, никто ничего не видел?

– Да хрен там кто что видел. Мы его сняли у тебя с хвоста, когда ты

ошивался в гаражах около нашего отстойника, там, где сейчас стоит красная

«девяносто девятая». Нет, надо было его все-таки пришить.

– Точно! – Марик, резко затормозив, сильно хлопнул себя ладонью по лбу.

– А! ты все же согласился со мной, – торжествующе заметил Валеха, –

может, давай, пока еще не поздно, вернемся назад и шлепнем этого мусора.

– Да я не об этом, – Марик в сердцах сплюнул в открытое окно.

– Нам сейчас надо быстро перегнать машины из всех отстойников в другие

места. Этот мент проболтался, что они следили еще и за Котом. Если Кота сейчас

возьмут, или этот мент доберется до своих, то они могут накрыть все наши тачки,

вот тогда нам действительно будет туго.

На следующее утро Марик, всю ночь вместе с Валехой занимавшийся

перегонкой машин из отстойников, решил осторожно выяснить обстановку у себя

дома. Он уже пару месяцев жил вместе с Алиной в другом месте, но в

родительском доме появлялся регулярно. Поэтому он, остановившись у телефона

автомата, оставил Валеху дремать в их разъездной «девятке», а сам для начала

позвонил Алине, а потом матери. Выяснив у жены и у мамы, что у них все

нормально и его никто посторонний не искал, он для проверки решил позвонить

еще и Коту, чтобы узнать, как там у него. Трубку поднял младший брат Кота. Узнав

Марика по голосу, он тут же скороговоркой выпалил, что его старшего брата

сегодня рано утром забрали в милицию, и что мать с отцом сейчас поднимают на

уши всех родственников, чтобы помочь сыну. Услышав такую новость, Марик

немедленно попрощался и бегом вернулся обратно в машину.

– Валеха, кончай дрыхнуть, сегодня утром менты забрали Кота.

– Да не гони? – подскочил на своем сидении тот, сна в его глазах как не

бывало.

– Точно тебе говорю, – серьезно подтвердил Марик.

– Я только что разговаривал с его младшим брательником. Кота вытащили

утром прямо из постели и увезли в Ленинский.

– А к себе ты звонил?

– Да, у Алины все в порядке, и у моих они тоже пока не появлялись.

– Значит, пока что менты появились только у Кота. Дай-ка я позвоню к себе

домой, узнаю как там дела, – Валеха опрометью выскочил из машины и кинулся к

телефону-автомату.

Он вернулся через пару минут.

– Фу, у меня тоже никто не появлялся, – Валеха облегченно откинулся в

своем кресле.

– Хорошо, что мы с тобой убрали все машины из гаражей, – кисло

улыбнулся ему Марик.

– Теперь, даже если Кот расколется, менты ничего не найдут.

– Ладно, делать нечего, – кивнул Валеха.

– В любом случае, нам с тобой сейчас появляться у себя опасно. Нужно

пока залечь на дно и посмотреть, чем все это закончится. Я свистну Мишке и

Ирбеку, чтобы они пропасли обстановку вокруг наших хат, их все равно никто не

знает. А ты напряги свои связи в ментуре, может там чего подскажут. В крайнем

случае, мы всегда можем смотаться из города, пока все не уляжется.

Поздно вечером домой к Коту, которого дядя только несколько часов назад

забрал из милиции, зашел соседский пацан, который передал ему, что его срочно

ждут в известном ему месте. Кот, только что переживший весьма неприятный

разговор с родителями, сразу понял, кто и где его ждет, поэтому тут же

засобирался на улицу.

– Ты куда. – сразу заволновалась мать

– Тебе что, мало сегодняшних неприятностей, еще больше захотел? Мало

ты мне, что ли, седых волос добавил? Я не пущу тебя никуда!!!

– Оставь, мама. – Кот ласково обнял зарыдавшую мать.

– Чего ты волнуешься, все в порядке, я сейчас приду. Я только выскочу на

десять минут на улицу, и сразу же вернусь обратно.

Говоря это, он нежно гладил мать по голове и попутно влазил босыми

ногами в свои загодя расшнурованные кроссовки. Улучив подходящий момент, он

поцеловал все еще плачущую маму, быстро открыл входную дверь и ловко

выскользнул в подъезд.

– Здорово, Кот.

Навстречу подельнику, бегом прибежавшему в условленное место – во двор

школы – вышли Марик и Валеха.

– Привет, братва! – радостно кинулся тот к ним.

– Что же ты, Котяра облезлый, нас так дешево продал? – повелительным

взмахом руки остановил его Валеха, жестко буравя опешившего парня своими

зелеными глазами.

Кот как будто наткнулся на бетонную стену. Несправедливое обвинение

ранило его до глубины души.

– Валеха, Марик да вы что? Да я никогда бы вас не сдал.

– Да? А почему тогда тебя так быстро выпустили? Почему в гараж, где

стояла перебитая тобой машина, сегодня нагрянули менты? Почему Кощея тоже

взяли? Что ты им еще про нас рассказал? – желчно поинтересовался у него

Марик:

– Давай, говори, не стесняйся

– Какого еще Кощея?

– А такого, – зло блеснул черными глазами Марик:

– Того самого крадуна, который нам тачки таскал. Помнишь, я его как-то

тебе показывал.

– Марик, да не знаю я никакого Кощея. Мало ли на чем он там спалился. Ты

вспомни, ты же сам несколько раз приводил в этот гараж какое-то отребье, –

начал оправдываться Кот, от нахлынувшей растерянности у него это выходило

жалко и неубедительно.

– Что вы так на меня накинулись? Мало ли кто из них мог сдать это место.

Меня в ментовке, кстати, действительно спрашивали про тебя.

– Ну и что же ты им рассказал? Поделись информацией со старыми

друзьями.

– Ничего я им не рассказывал. Они интересовались нашей прошлогодней

поездкой в Москву. Помнишь, когда мы ездили туда всей толпой и пригнали оттуда

четыре «бэхи» и «девяносто девятую». Я им сказал, что ничего не помню, и что

ездил в тогда Москву купить для себя машину, а ты мне в этом помогал.

– Да зачем ты им вообще рассказал про меня? – тут же вскипел Марик,

нервно заходив взад вперед.

– Сказал бы, что я с тобой вообще никуда не ездил, или тебе вообще надо

было просто молчать. Чего ты, блин, сразу потек в ментуре как ржавое ведро?

– Сам бы попробовал молчать, когда тебя пинают как грушу, – огрызнулся

Кот.

– Они и так все знали, знали на каких машинах мы приехали, знали сколько

нас было, и многое другое. Единственное, чего они не знали, так это других имен,

кроме моего и твоего. Кроме того, они знают и про перебивку и про нашу работу с

местными угонщиками. Наверное, кто-то слил им информацию со стороны. Я

лично им больше ничего не рассказывал, но кто там еще стучит им со стороны, я

не знаю.

– Короче так, – властно вмешался в разговор Валеха. Взяв Кота за грудки

обеими руками, он придвинул его вплотную к себе и, упершись ему лоб в лоб,

прошипел:

– С этого момента мы сами по себе, а вы с Графом и Слонярой сами по

себе. И не дай бог вам троим ляпнуть что-нибудь лишнее, ты меня знаешь, я тебя

лично вывезу в лес и там же закопаю. Понял?

– Понял, – подавлено пригорюнился Кот.

– А теперь иди и хорошенько запомни все, что я тебе сказал, – оттолкнул

его от себя Валеха.

Кот, не говоря больше ни слова, развернулся и, втянув голову в плечи,

понуро, как побитая собака, побрел в сторону своего дома.

…

Знакомый вертухай открыл дверь камеры.

– Андреев! Давай быстро, с вещами на выход.

Егор быстро собрал свои вещи, тепло попрощался с Вованом и двумя

новыми соседями по камере, взял в руки сумку и вышел в коридор. Вертухай по

короткому коридорчику отвел его в комнату для допросов, где его уже ждали

знакомый капитан и двое плечистых мужчин-кавказцев, одетых в черные джинсы и

черные кожаные куртки.

– Ну вот он, ваш беглец, – повернулся в его сторону капитан, указывая

уставившимся на вошедшего парня кавказцам рукой.

– Принимайте его в целости и сохранности. Только смотрите, аккуратно с

ним, этот чертов каратист у нас тут в камере такую бойню устроил, почище чем в

китайских боевиках.

– У нас он нэ забалует, – хищно улыбнулся высокий плечистый мужчина с

черными как смоль усами, – мы с Арсеном еще и нэ таких молодцов обламывали.

Они у нас потом плакали, как малые дети, и по струночке ходили.

– Ага, – смерив Егора недобрым взглядом, подтвердил его напарник,

красномордый ражий детина с огромными волосатыми кулачищами.

– Каратист он там, или еще кто, пусть только дернется, и я его в момент по

пояс в землю вобью.

– Да нет, он вообще-то парень нормальный и спокойный, – засмеялся

капитан, разрядив обстановку:

– Те, кого он тут гонял, честно говоря, сами нарвались… Но предупредить

вас я был обязан.

Егор слушал все это молча, как будто весь разговор его совершенно не

касался. Он с отсутствующим выражением на лице глядел на маленькую черную

точку на стене и медленно дышал животом, считая свои выдохи.

Через двадцать минут, после соблюдения всех формальностей, Егор,

сопровождаемый двумя прибывшими за ним конвоирами в штатском, в первый раз

за три недели, прошедшие с момента его задержания, оказался на улице. За все

время пребывания в ИВС его, как впрочем и других арестантов, вопреки

установленным нормам, ни разу не выводили на прогулки. Наверное, прогулки

здесь считались излишней роскошью, которой вполне можно и пренебречь.

Привыкнув к вонючим и прокуренным полутемным камерам, с забранными

стальными листами окнами, через которые с воли пробивались только

тонюсенькие лучики света, Егор, блаженно жмурясь от яркого солнечного света,

стоял на ступеньках крыльца и жадно вдыхал пьянящий воздух такой близкой и

одновременно далекой свободы. Этот недолгий момент радости от встречи с

солнцем прервал грубый толчок в спину.

– Ну, чего ты здесь раскорячился, а ну давай быстрей топай в машину.

Уже в аэропорту, у стойки регистрации, скованный наручниками Егор

попытался было обратиться с просьбой к своим конвоирам.

– Мужики, можно мне, пока мы здесь в аэропорту, по московскому номеру

позвонить? Мне всего на одну минуточку.

– Ишь ты чего захотел. Нэ положено, – отрицательно покачав головой,

хмыкнул усатый.

– Да мне только своей девушке позвонить, – попытался объяснить Егор. –

Она ведь не знает где я, что со мной, волнуется. Ну можно, а? Я по-быстрому.

– Да и пусть себе волнуется, бабам иногда полезно поволноваться, –

жизнерадостно заржал красномордый, и, отсмеявшись, продолжил: – И вообще,

мы-то почем знаем, кому ты там станешь звонить. Может, ты сейчас со своими

дружками договариваться будешь, чтобы они тебя у нас отбили, или о том, как вам

половчей следствие запутать... Нет, брат, шалишь, с нами эти номера не проходят.

– Да нет, я и правда своей девушке хотел позвонить, – сделал еще одну

попытку Егор.

– Нэ засоряй нам эфир, сказано тэбе «нэт» и все тут, – вызверился на него

усатый и, повернувшись к напарнику, добавил: – Арсен, ну че ты тут ржешь, как

мэрин на конюшне, ты за ним лучше присмотри, а я пока по-быстрому в сортир

смотаюсь.

Уже через три часа Егора на милицейской вишневой «девятке» подвезли к

желтому трехэтажному зданию во Владикавказе, находившемуся на улице Олега

Кошевого. Это здание было очень хорошо знакомо Егору. Раньше, еще в период

его обучения в школе, здесь располагался городской УПК – учебно-

производственный комбинат, где старшеклассники со всех школ города один раз в

неделю проходили производственную практику. Егор тогда занимался здесь в

мастерской по деревообработке, находившейся на первом этаже. Сейчас те

времена давно минули, и теперь здесь располагался республиканский РУБОП.

Двое доставивших его из Москвы конвоиров вели закованного в наручники Егора

по ступенькам до боли знакомого ему крыльца. Когда Егора завели внутрь, он

через открытые распашные двери, ведущие в коридор первого этажа, увидел трех

мужчин, лежавших лицом вниз на бетонном полу, закинув сцепленные руки за

голову. Над ними стояли двое вооруженных короткими автоматами омоновцев в

сером камуфляже и в черных масках, скрывавших их лица. Когда Егора проводили

мимо, один из лежавших на полу мужчин – мощный, широкоплечий, с наголо

обритой крупной головой, одетый в дорогую кожанку и синие джинсы – вскинул

голову и озорно подмигнул ему. Егор невольно замедлил шаг, пытаясь понять,

знает ли он этого человека или нет, но здоровенный омоновец тут же сильно пнул

мужика ботинком под ребра:

– А ну давай, голову опустил, гнида! Быстро голову вниз, я сказал!

Мужик опустил голову, а Егор снова ускорился, благо его конвоиры не

заметили их мимолетного обмена взглядами. Егор мог бы поклясться чем угодно,

что никогда прежде не видел этого человека. Его провели дальше по широкому

коридору и, не доходя немного до того кабинета, где раньше располагался класс

деревообработки, завели в небольшой вытянутый кабинет. Обстановка кабинета

не отличалась особой роскошью: типовой канцелярский шкаф с распашными

стеклянными дверцами, большой металлический сейф, зачем-то окрашенный

масляной краской, несколько расшатанных стульев и невысокая тумбочка у стены,

на которой стояли металлический электрический чайник, распечатанная пачка

сахара рафинада и прозрачный пакет с сушками. У большого окна, за старым

письменным столом, заваленным кипами бумаг, сидел невысокий темноволосый

мужчина в сером штатском костюме и увлеченно что-то писал на стопке белых

листов.

– Здравствуйте, Владислав Георгиевич, арестованный Андреев из Москвы

доставлен, – лихо отрапортовал усатый.

Мужчина поднял голову, и устало кивнул.

– Да, хорошо, спасибо, Маер. Снимите с него наручники и можете идти.

– Владислав Георгиевич, – вмешался второй конвоир, – нас в Москве

предупреждали, что арестованный может быть опасен, он там прямо в камере

драку устроил.

– Да? Скажите пожалуйста, а по виду вроде и не скажешь. – мужчина за

столом почесал гладко выбритый подбородок двумя пальцами и скептично окинул

Егора с ног до головы. – И что, он у вас по дороге тоже буйствовал?

– Да нэт, вроде вел себя смирно, – честно ответил Маер.

– Ну, тогда я думаю, что он и здесь будет себя вести подобающим образом,

– улыбнулся следователь и снова посмотрел на Егора. – Ведь правда?

– Да, конечно, – пожал плечами Егор, который с интересом рассматривал

спартанскую обстановку кабинета следователя.

– Ну, вот видите… – следователь снова требовательно посмотрел на

милиционеров. – Снимайте с него наручники, и вы свободны.

Маер снял с Егора браслеты и, скользнув по нему безразличным взглядом,

вышел из кабинета. Массивный Арсен, сопя как паровоз, потопал за ним следом.

Егор, растирая пережатые наручниками запястья, стоял посреди кабинета и

вопросительно смотрел на следователя.

– Вы проходите, присаживайтесь, разговор у нас с вами будет долгий… –

следователь приглашающее указал на стул рядом с письменным столом.

Егор подошел к столу, поставил свою сумку на пол и сел на указанный ему

стул.

Мужчина за столом одобрительно кивнул и сразу же перешел к делу.

– Итак, я следователь по особо важным делам Марков Владислав

Георгиевич, именно я и буду вести ваше дело. Давайте, для начала, выполним

необходимые формальности. Назовите мне ваше имя, фамилию и отчество…

В этот момент дверь в кабинет распахнулась, и в кабинет заглянул

здоровенный лейтенант-омоновец.

– Владислав Георгиевич, а с этими рэкетирами, которые тут у нас на полу

раскорячились, что делать-то?

Следователь вскинул голову и, досадливо поморщившись, махнул рукой.

– Я сейчас занят, давай-ка сделаем так: вы их заприте по разным камерам,

а я с ними со всеми по очереди потом побеседую.

– Ага, понял, так и сделаем, – огромный, как медведь, омоновец вышел из

кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь.

– Ну-с, молодой человек, и на чем мы с вами остановились… –

доброжелательно продолжил Владислав Георгиевич, снова посмотрев на Егора.

После более чем двухчасового допроса Егора заперли в маленькую,

буквально два на два метра, камеру, пол в которой был сильно заплеван

окурками, шелухой и прочим мусором. По углам этого основательно загаженного и

непрезентабельного помещения валялись маленькие пустые пластиковые

бутылки из под «пепси-колы» и «фанты». Никаких удобств типа раковины с водой,

очка или хотя бы параши не было и в помине – просто маленькое голое

помещение со стенами, покрытыми грубой серой цементной «шубой». Вещи Егора

остались в кабинете у следователя, и теперь он об этом сильно пожалел, подумав,

что на сумке с вещами можно было бы хотя бы сидеть, а так ему придется либо

все время находиться на ногах, либо располагаться прямо на бетонном полу.

На самом допросе Егор совершенно не запирался и говорил почти всю

правду. А толку-то было запираться, если все и так было ясно. Он директор

предприятия, на которое в банке был взят кредит? Он! Он подписывал все бумаги

на перечисление денег со счета в банке? Да, конечно! Он допустил нецелевое

расходование денег, выделенных на закупку сельхозпродукции? Ну а кто ж еще,

директор-то именно он. Его предприятие так и не вернуло кредит банку, а деньги

исчезли в неизвестном направлении? Тоже да. Против документально

подтвержденных фактов и собственных подписей на финансовых документах не

попрешь.

Следователя, конечно же, интересовали детали: кому и куда были

перечислены деньги из банка, кому был продан купленный товар и куда ушли

деньги впоследствии. Егор, благо времени у него было вполне достаточно,

заранее продумал более или менее правдоподобную версию показаний, чтобы не

нагромождать лишних деталей и не усугублять свое и без того плохое положение.

Он излагал все как по-писанному – кредитные деньги, как и предполагалось

сначала, ушли на закупку сахара. Сахар был продан за пределами республики,

хорошо еще что Марик, проводя обналичку, озаботился липовыми документами на

покупку и продажу сахара. После продажи сахара, на вырученные деньги было

решено купить спирт и разлить водку в Беслане в цеху у Борика. Потом

завезенный ими спирт из цеха Борика украли, и по этому поводу было даже

возбуждено уголовное дело, а сам хозяин цеха, через несколько месяцев после

ограбления, скрылся в неизвестном направлении. Дальше, отвечая на вопросы

следователя, Егор заявил, что потеряв спирт, он никуда не скрывался и даже

обращался к руководству банка, поставив их в известность о своем бедственном

положении. Тогда же он, как директор предприятия, пытался найти деньги для

возврата кредита, в связи с чем и был вынужден ездить на заработки по всей

стране. В Москву он ехал как раз устраиваться на работу, для того чтобы получить

возможность выплачивать банку деньги по частям.

Версия событий в изложении Егора, в принципе, устраивала следователя,

все, что тот рассказал, вполне согласовывалось с имевшимися документами и его

собственными предположениями. Перечитав несколько исписанных

подследственным листков бумаги, он удовлетворенно кивнув головой, аккуратно

сложил все в серую папочку и, вызвав дежурного милиционера, велел ему отвести

Егора в камеру.

– Мы с вами поговорим еще завтра, – кивнул он Егору на прощанье, – и

завтра же Вас переведут в ИВС, а потом уже и в городской следственный

изолятор, ну а пока не обессудьте. Особых условий у нас тут нет, и вам одну ночь

придется как-то перетерпеть неудобства …

Ближе к вечеру, в камеру к Егору затолкнули еще двух задержанных:

сначала тощего наркомана, взятого неподалеку от задания РУБОПа в момент,

когда он пытался скрыться с украденной магнитолой из вскрытого им автомобиля,

а потом и угрюмого прыщавого парня, подозреваемого в грабеже. Наркоман сразу

же, тихонько постанывая, скрючился в дальнем от двери углу – до приезда

буквально спасшей его милиции ему сильно досталось от хозяина автомобиля и

его товарища, которые отловили его с выдранной магнитолой рядом со вскрытой

специальным воротком машиной. Прыщавого затолкнули в камеру вторым и он, не

обращая внимания на Егора, который сидел скрестив ноги по-турецки на

разложенной газете в другом углу, сразу же бесцеремонно пнул ногой наркомана,

сидевшего с головой накрывшись своей черной курткой.

– Слышь ты, доходяга, у тебя курить есть?

Наркоман только крякнул от боли в потревоженном избитом теле и, на

мгновение высунувшись из-под куртки, отрицательно покачал головой.

– А че бля, ты нормально ответить не можешь, че в падлу, да? – угрожающе

нависая над наркошей, не отставал от него внушительно выглядевший прыщавый

амбал, одетый в потрепанный спортивный костюм и стоптанные грязные

кроссовки.

– Да оставь его, – примирительно сказал со своего места Егор, – что, не

видишь – пацану и так досталось.

– А ты чо бля, типа его адвокат? – осклабился прыщавый, тут же

повернувшись лицом к Егору.

– Нет, не адвокат.

– А хуля ты тогда вякаешь, пока тебя не спросили, – вызверился на него

прыщавый.

– Ты, мальчик, рот-то свой поганый закрой, а не то неровен час, кишки

простудишь и понос подхватишь, – спокойно и даже как-то лениво посоветовал

ему Егор, вытягивая ноги, но не вставая с места.

– Ах ты гнида поганая, бля, да я тебя…

Прыщавый в расстроенных чувствах очень резво, буквально в два шага,

преодолел разделявшее их расстояние и замахнулся правой ногой, метя ударить

сидящего Егора своей грязной кроссовкой прямо в лицо. Егор, с усмешкой

ожидавший от него именно этого, резко подцепил опорную ногу своего противника

носком левой ноги под пятку, а правой одновременно сильно ударил по колену.

Мощным скручивающим движением он свалил прыщавого на пол и тут же,

оказавшись на нем сверху, провел замок обеими руками на левую стопу,

выкручивая ее против часовой стрелки. Прыщавый, уже оглушенный

неожиданным падением на пол, буквально засипел, как гадюка, от сильной боли в

вывернутой под неестественным углом стопе.

– Отпусти, падла, больно!

– Я те, мудила, сейчас ногу на хрен вырву и скажу, что так и было. Понял

меня? – внушительно пообещал ему Егор, немного усиливая нажатие.

– Все, все понял, отпусти я сказал… – уже тоном ниже попросил прыщавый.

– Ладно, – смягчился Егор, считая экзекуцию законченной, – только смотри

мне, ежели что, я тебе действительно ноги пообрываю.

Егор отпустил своего противника и встал с него, позволяя тому подняться.

– Э-эх…

Вставший с пола прыщавый принялся было отряхиваться, а потом

попытался внезапным боковым с опущенных рук попасть Егору в челюсть. Егор,

все это время державшийся настороже, резким движением левой руки сгреб

бьющую руку, подломив ее в локте, а пальцами правой руки жестко прихватил

прыщавого за кадык.

– Ну все, молись, урод, я те сейчас кадык вырву, – прошипел он, сильно

впечатав своего противника спиной в стену и приблизив свои горящие злобой

глаза к его лицу.

– А-а-ва-ва, – в ужасе выпучил глаза тот, не в силах ничего произнести, но

всем лицом изображая раскаяние за свой опрометчивый поступок.

Егор чуть сильнее сжал пальцы, ощущая бешенное желание исполнить свое

обещание, но вместо этого сильно ударил два раза коленом сбоку по бедру

противника и сразу же отпустил его. Прыщавый, хватая ртом воздух, тут же

свалился на пол и тихонько завыл, обхватив обеими руками ушибленную ногу.

– Ниче страшного, – усмехнулся Егор, поймав испуганный взгляд

съежившегося в своем углу наркоши, который все это время сидел тихо, как мышь

при виде двух дерущихся котов, один из которых должен был ее сожрать. –

Похромает денек-другой, зато впредь умнее будет…

Остаток вечера и вся ночь в камере прошли без происшествий.

Задержанные почти не общались друг с другом, ограничиваясь минимумом ничего

незначащих фраз. Прыщавый время от времени бросал на Егора злобные

взгляды, но, наученный горьким опытом, этим и ограничивался. Утром, когда

веселый разговорчивый здоровяк милиционер выводил их всех по очереди во

двор по нужде, Егор с усмешкой заметил, что прыщавый сильно хромает,

припадая на ушибленную ногу.

– Вот видишь, как таких бакланов воспитывать надо, – улыбнулся он,

посмотрев на ожившего после посещения отхожего места наркошу, – и не

покалечил, и память о себе оставил.

– Спасибо тебе, братишка, – кивнул тот в ответ, – бог даст, сочтемся…

– Да ладно тебе, я ж не ради благодарности, – отмахнулся от него Егор.

Через несколько часов Егора вызвали на допрос к следователю. Когда

милиционер, приведший Егора, закрыв за собой дверь удалился, Владислав

Георгиевич, стоявший у окна, доброжелательно спросил, кивнув на только что

вскипевший чайник:

– Чаю хочешь?

– Не отказался бы.

– Так бери вон чашку и наливай, пакетики с чаем в коробке, сахар сам

видишь, бери вон еще сушки из пакета…

– Спасибо.

– Как ночь прошла? Поспал хоть чуток?

– Ну, как вам сказать, спал сообразно обстоятельствам, – усмехнулся Егор,

наливая кипяток в чашку.

– Ну да, тут у нас, конечно, не курорт, но честно тебе скажу, есть места и

похуже. Дай бог, чтобы тебе там не пришлось побывать. Ты давай пока перекуси

малек, а потом мы с тобой еще немного побеседуем и отправим тебя в ИВС, там

ты и отоспишься в волю…

Через три дня Егор, вместе с пятеркой других арестантов, каждый из

которых был заперт в отдельном тесном стальном боксике автозака, из

Ленинского ИВС был отправлен во Владикавказкий следственный изолятор.

Трехдневное пребывание в тройнике ИВС ничем особым Егору не запомнилось.

Прав был следователь, отоспался он там вволю, так как кроме как спать и слушать

незамысловатые байки соседей по хате, делать там было совершенно нечего. На

допросы его больше не таскали, время в камере ИВС шло медленно, как черная

тягучая резина, и определялось оно промежутками между приемами пищи, так как,

по какой-то одному богу известной причине, еще с советских времен для

сидельцев иметь часы в камере было строго запрещено.

На утро четвертого дня его вместе с вещами вывели из камеры во двор, и

сквозь плотный строй угрюмых милиционеров и рвущимихся с поводков немецких

овчарок, погнали в автозак – новенький «Газон» со стальным зарешеченным

фургоном. Мощные, натасканные на людей служебные псы, роняя из оскаленных

пастей на асфальт липкую слюну, хрипло и злобно лаяли, припадая на передние

лапы и норовя уцепить за ноги пробегавших мимо арестантов своими огромными

желтыми клыками. Около открытой дверцы в стальное чрево автозака Егор на

мгновение поднял голову и встретился глазами со стоявшим у самой дверцы

сержантом. Он сразу же узнал его, это был Марат Кабисов – одноклассник его

младшей сестры и двоюродный племянник его инструктора по рукопашке Артура.

Несколько лет назад Марат даже появлялся несколько раз у них на тренировках,

но, не выдержав нагрузок, вскоре куда-то пропал. Он был младше Егора на три

года и в свое время пошел в милицию, чтобы откосить от армии. Теперь судьба

свела их в этом неприветливом месте и Марат, также узнавший Егора, тут же

отвел глаза в сторону, не желая показать начальству, что знаком с этим

арестантом.

– Ну чего ты тут встал мудила хренов, давай бля залазь внутрь быстро! –

мощный толчок в спину заставил Егора поторопиться, и он, схватившись рукой за

металлический поручень, ловко залез внутрь автозака и зашел в указанный ему

металлический боксик. Стальная дверь боксика тут же закрылась, и Егор сел на

холодное металлическое сидение, прислушиваясь к звукам в заполняющемся

арестантами фургоне. Вскоре автозак, натужно взревев двигателем, тронулся

через уже проснувшийся город в недалекий путь к СИЗО, который находился

неподалеку от центра на проспекте Коста. Там через дорогу, прямо напротив

следственного изолятора, находилась общепитовская забегаловка, в которой Егор

с друзьями раньше частенько утолял голод горячими фыдчинами. Сейчас Егор,

при воспоминании о вкусе истекающего соком горячего мясного пирога,

непроизвольно сглотнул голодную слюну.

– Слышь, пацаны, с Владимировки есть тут кто, а? – перекрывая шум в

фургоне, раздался сиплый прокуренный голос откуда-то сбоку.

– А ну бля, хайло свое поганое закрой, а не то я тебе сейчас быстро ребра

посчитаю! – грозно рыкнул дюжий конвойный, оставшийся в фургоне, и для

убедительности гулко стукнул кулаком по дверце боксика, из которого донесся

голос.

– Все, все, начальник, не хипешуй ты так, я просто куревом хотел

разжиться, – отозвался тот же голос.

– Бамбук кури. Не велика цаца, потерпишь, – успокаиваясь, буркнул

конвойный:

– В камере еще так накуришься, что дым из ушей полезет.

Спустя двадцать минут тряской дороги, автозак, последовательно проехав

через несколько ворот, оказался во внутреннем дворике СИЗО. Арестантов по

очереди выгнали из фургона и завели внутрь угрюмого здания изолятора. После

уже привычной процедуры обыска, Егора и остальных прибывших с ним парней

заперли в тесной камере без удобств, расположенной на первом этаже.

– Ща, пацаны, нас отсюда всех на карантин кинут, а там, глядишь, через

пару-тройку дней уже по хатам раскидают, – сидящий на корточках тощий

скуластый парень лет двадцати пяти, одетый в синий спортивный костюм, в

последний раз с наслаждением затянулся сигаретой и щедрым жестом передал ее

сидевшему рядом толстяк:

– На, брателла, курни.

– Душевно, братуха, – посипел толстяк, и по голосу стало понятно, что это

он в автозаке интересовался насчет закурить. Толстяк сделал пару длинных

затяжек и протянул сгоревшую до половины сигарету стоящему рядом Егору, но

тот отрицательно покачал головой

– Спасибо, не надо, я не курю.

– Дай мне, – к толстяку за сигаретой потянулся молодой смуглый парнишка

в поношенных джинсах и зеленой мастерке.

До этого этот парнишка безуспешно пытался разговориться с угрюмо

молчащим Егором, представившись ему Хасаном. Егор беседу поддерживал

неохотно, и вскоре Хасан отстал от него.

В этот момент в коридоре раздались уверенные шаги двух массивных

мужиков, потом послышался щелчок отпираемого замка, и через пару секунд

лязгнули двери соседнего бокса. Почти сразу же за стеной послышался

приглушенный толстым слоем бетона грубый мужской голос.

– Что, блядь, гусь лапчатый, зенки свои похабные выпучил, не ожидал меня

здесь увидеть?

Все парни, находившиеся в камере вместе с Егором, притихли, с интересом

прислушиваясь к тому, что происходит у соседей за стеной. Но ответа на вопрос,

заданный неизвестным мужиком никто из них не услышал.

– Что ты там бормочешь, – из-за стены опять послышался тот же уверенный

голос, полный дикой, едва сдерживаемой злобы. – Ты свои вонючие извинения

себе в жопу затолкай. Когда ты мою сестру своими грязными лапами трогал, тогда

ты о чем думал? Когда ты, гнида поганая, ее насиловал, ты не ведь извинялся. А

сейчас ты что думаешь, я тебя бить сюда пришел? Нет, ошибаешься, я тебя

сейчас просто огуляю по полной. Был ты пидаром не проткнутым, так я тебя

сейчас проткну.

– Фела, дай я ему за Залину врежу, – в разговор вмешался второй голос.

– Нет, не надо, не надо, пожалуйста! – из-за стены послышался плаксивый

голос молодого парня, а затем послышались глухие звуки ударов и какая то возня.

– Бля буду, пацаны, – возбужденно прошептал тощий парень в спортивном

костюме, – сто пудов, там мусора кого-то петушнуть хотят.

- Да тише ты, – возмущенно цыкнули на него двое парней, с интересом

ловивших каждый звук из-за стены.

Егор отошел в дальний угол. То, что сейчас творилось в соседней камере,

ему было настолько противно, что он не хотел быть даже невольным свидетелем

разворачивающейся мести, но голоса из-за стены доносились и туда.

– Ну что, Фела, воткнешь ему? Девочка загнулась и уже готова, – снова

послышался глумливый голос из-за стены.

– Да ну его, бля, в жопу, я себя не на помойке нашел, чтобы ему глину

месить. Пусть эта гнида парашная пока не проткнутым живет. Я постараюсь – он,

сука, у меня минимум десятку схлопочет, а на зоне его все равно потом кто-нибудь

другой проткнет и кончит он свою поганую жизнь где-нибудь в петушином углу. От

судьбы ведь не уйдешь.

За стеной опять послышались звуки ударов и приглушенные всхлипы, а

потом дверь соседней камеры снова лязгнула, щелкнул запираемый замок и в

коридоре послышались удаляющиеся тяжелые шаги.

Парни в боксике зашевелились. Отвратительная сцена, только что

произошедшая в соседней камере, оказала на всех угнетающее воздействие.

– О так вот, – подвел общий итог толстяк:

– Мусора, падлы, что хотят то и творят, хотя тот парнишка конечно тоже

неправ, по всему видать, он сюда за мохнатый сейф залетел, а такое серьезными

людьми нигде не приветствуется…

– Да пидар он по любому, если сам раком пред ментами загнулся, –

презрительно сплюнул в сторону Хасан. – Мало ли что там было, послал бы их на

хер и все. Всех-то дел, что они его не проткнули, а по звукам вполне могли бы…

Еще несколько часов томительного ожидания, и Егора вместе со всем

этапом из Ленинского ИВС поместили в карантинную камеру. В любой тюрьме, из

всех общих камер, карантинная камера имеет самый неприглядный внешний вид.

Арестанты обычно здесь долго не задерживаются, поэтому они относятся к

временному месту пребывания без особого уважения, не пытаясь никак

облагородить его или как-то наладить свой временный тюремный быт.

Карантинная камера во Владикавказком изоляторе представляла собой унылое

помещение площадью около двадцати квадратных метров, с высокими

закопченными потолками и основательно загаженными стенами, исписанными

сотнями побывавших здесь людей. Надписи на стенах отнюдь не поражали

глубиной мысли, в основном они сухо сообщали, что какой-нибудь Вован или

Виталик были здесь, или делали грандиозное открытие типа «Все менты – суки

поганые». Единственное зарешеченное окно камеры выходило во внутренний

дворик тюрьмы, и сквозь него можно было увидеть только хмурое осеннее небо,

плотно затянутое серыми тучами. В камере уже находилось с десяток арестантов,

попавших туда немногим ранее, они сидели досках на грубо сколоченных

деревянных нар, ничем не покрытых. Новички, вошедшие в хату, сразу же вызвали

неподдельный интерес у формальных старожилов.

– Хас, дорогой, здравствуй! – один из парней, сидевших с самого края, с

радостью двинулся навстречу тощему парнишке в зеленой мастерк:

– Ты какими судьбами сюда, братское сердце?

Хасан обнялся с приятелем и смущенно улыбнулся.

– Да вот, одна знакомая баба меня подженить на себе хотела, а когда я с

крючка сорвался, она, сука, на меня мусорам заяву накатала, типа я ее

снасильничал.

– Бывает. Ты, Хас, не менжуйся, тут наших с пацанов с Южного до хрена,

так что в обиду тебя не дадим.

– Да я и не менжуюсь, – тут же осклабился парнишка:

– Я и сам за себя слово перед людьми скажу, чай не сирота.

Егор, войдя в карантинную камеру, сразу же увидел знакомого лысого

мужика, который подмигнул ему лежа на полу в тот самый день, когда Егора

доставили из Москвы в шестой отдел к следователю. Мужик сидел на нарах на

самом козырном месте в камере, располагавшемся подальше от санузла и

поближе к окну. Увидев Егора, он широко улыбнулся, сверкнув белыми зубами, и

снова ему подмигнул. Егор, не раздумывая, сделал несколько шагов, и не

обращая внимания на изумленные взгляды остальных арестантов, подошел прямо

к нему как своему старому знакомцу, первым протянув мужику руку для

рукопожатия.

– Здорово, меня зовут Егор.

– Ну здорово, коли не шутишь, – ответил тот на рукопожатие, с силой

стиснув его ладонь, и, хитро прищурившись, продолжил:

– А меня Антоном мамка назвала.

Несколько секунд с улыбкой глядя в глаза друг другу, они мерялись чья

ладонь окажется крепче, а потом Антон, весело рассмеявшись, хлопнул парня по

плечу.

– Крепкая у тебя рука, пацан, мое рукопожатие редко кто выдерживает. Я в

молодости несколько лет вагоны разгружал, так что силушки хватает.

– Да я почувствовал, – кивнул Егор. – Слава богу, и у меня в свое время

была возможность руки развивать.

– Давай падай рядом, чего стоишь? – предложил ему Антон, кивая на

свободное место рядом с собой:

– Я так понял, что наши с тобой дела ведет один и тот же следак.

– Ага, – снова кивнул Егор, усевшись на нары:

– Марков Владислав Георгиевич.

– Вот, вот он самый, – покачал головой Антон. – Значит, мы с тобой, братуха,

крепко попали.

– Да вроде нормальный мужик, мне даже понравился, – удивился Егор:

– Не орал, не пугал, бить не пробовал, просто по душам разговаривал.

– Ага, вот и я о том же. Это, брат, самый опасный важняк в шестом отделе,

ему орать, бить и пугать нашего брата без надобности. Он чисто головой работает,

а не руками, как остальные мусорские. Он колет чисто на фактах и

доказательствах, и для него допросы ну прямо как шахматы, а он в них

гроссмейстер, поэтому я и говорю, что наши с тобой дела не очень.

– Да в моем деле меня и колоть особо не надо, – равнодушно пожал

плечами Егор, – у меня все обвинение документально оформлено. Я банку кредит

не отдал, потому здесь и оказался, так что мне и запираться бессмысленно.

– Понятно, – ухмыльнувшись, кивнул Антон:

– Что же ты, братуха, кредит под швырево на себя оформил? Тебе надо

было его на лоха какого-нибудь стороннего повесить, а самому вместе с бабками в

стороне остаться. Тогда ты жил бы сейчас не тужил, а по твоим делам лох бы

парился.

– Да понимаешь, кредит-то я брал вместе с друзьями для работы, и

швырять банк не собирался, криминал это не моя тема, да только так вышло, что

тем самым лохом, которому за все придется отвечать, оказался именно я.

– Что, дружки с бабками на сторону свалили, а тебя кинули банку на

съедение? – снова ухмыльнулся Антон:

– Знакомая тема.

– Не совсем так, конечно, все было намного сложнее, но в общем похоже на

то, – брезгливо поморщился Егор.

– А меня с моими пацанами тоже бывший подельник под шестой отдел

подвел. Он, гад, денег мне задолжал, и чтобы не отдавать, кинулся к мусорам,

типа его бандиты напрягают, а сам ведь такая сволочь – клеймо негде поставить.

– Тоже бывает… – развел руками Егор.

– Ну да, Марков мне обещает, что на этот раз он меня точно лет на восемь

закроет. Я-то по тюрьмам в общей сложности уже года три точно отмотал, но еще

ни разу не был осужден. Менты, скрипя зубами, постоянно меня выпускали за

недоказанностью, а теперь вот этот важняк железно пообещал меня закрыть.

Посмотрим, как у него получится…

Антон был личностью весьма широко известной в криминальном мире

Осетии и не только, он относился к разряду так называемых бандитских

авторитетов. Этнический осетин, выросший на Магадане – краю весьма суровом и

требующем для выживания наличия сильного характера, Антон с юных лет впитал

в себя блатную романтику, заменившую ему и пионерское детство, и

комсомольскую юность, но, как ни удивительно, он не прибился к ворам, выбрав

собственный путь и став на бандитскую стезю. Его разгульная и широкая душа не

терпела никакой власти над собой, неважно, будет ли это официальная власть

государства или тайная воровская власть. Специализацией Антона стали силовые

акции и дерзкие грабежи, но грабил он не абы кого, а теневых дельцов, которым в

советские времена бежать в милицию было не с руки. Пойди-ка там объясни

въедливому следователю, откуда у тебя, простого советского гражданина с

зарплатой пару сотен рублей в месяц, взялись десятки тысяч рублей,

запрещенная валюта и дорогие ювелирные украшения. Именно поэтому, имея

несколько лет отсидок по различным тюрьмам всего Советского Союза, Антон так

ни разу и не был осужден. Человеком он был весьма жестким, но справедливым и

никогда не допускал беспредела. И хотя Антон не отстегивал долю в воровской

общак, блатные его уважали и считались с его небольшой, но крепко спаянной

бригадой как с весьма значительной силой. Снова оказавшись в хорошо знакомой

ему тюремной обстановке, он отнюдь не унывал и чувствовал себя как рыба в

воде. Владикавказкий СИЗО справедливо можно было отнести к «черным»

тюрьмам. То есть, он находился под воровским управлением и сейчас роль

смотрящего здесь выполнял вор-законник Гассан. Дороги здесь были протянуты

по всему дому, и между камерами шла активная переписка, а также передача

мелких грузов типа сигарет, сахара и чая, помещавшихся внутрь толстенького

плотного свертка из бумаги – «коня». Заехавший на тюрьму всего несколько часов

назад Антон уже дал о себе знать, и сейчас вся тюрьма гудела, обсуждая

появление в этих стенах известного авторитета. Смотрящий по СИЗО Гассан уже

прислал Антону свою благосклонную маляву, в которой извещал его, что на днях

наведается к нему пообщаться накоротке. Именно поэтому в настоящий момент

Антон находился в самом благодушном настроении и с удовольствием болтал со

сразу понравившимся ему крепким пареньком, которого он в первый раз увидел

при весьма запоминающихся обстоятельствах.

Прибытие нового этапа на тюрьму – это всегда весьма важное событие для

скудного на развлечения тесного тюремного мирка. Владикавказ с его чуть более

чем трехстами тысяч населения – весьма небольшой город и там, можно сказать,

все друг друга знают, а если не знают, то всегда найдутся общие знакомые.

Поэтому, буквально через несколько минут после прибытия Егора и его спутников

в карантинную камеру, откуда-то с улицы послышался приглушенный крик:

– Два четыре, прими коня.

Егор недоуменно поднял голову и посмотрел на зарешеченное окно. Там

плясал на тоненькой синей веревке небольшой бумажный сверток. Мелкий

шустрый паренек с лицом как у хорька проворно взобрался наверх и ловко

отцепил сверток от веревки.

– Принял, – громко крикнул он на улицу.

– Ждем ответа, – послышалось сверху.

Паренек так же ловко соскочил с «решки» и, подойдя к Антону, уважительно

протянул ему плотный бумажный сверток. Антон неторопливо взял «коня» и,

аккуратно развернув бумагу, посмотрел, что там внутри. В свертке были сигареты,

немного чая, завернутого в бумагу, и несколько свернутых в трубочки маляв, на

которых поверху кривыми буквами были накарябаны имена и прозвища тех, кому

они предназначены. Антон, раздав малявы адресатам, развернул послание,

предназначенное ему самому, и, быстро прочитав содержание, удовлетворенно

потер руки.

– Мои пацаны, с которыми меня вместе приняли, уже здесь, – сказал он

Егору, деликатно отвернувшемуся в сторону, а потом, перекрывая общий гул,

громко сказал:

– Пацаны, те кто только что сюда заехал, сейчас я пущу по хате бумагу,

запишите туда – кого как зовут, и откуда вы, и по какой статье заехали. Все

понятно?

– Ага.

– Да.

– Что тут не понять… – нестройно ответили вновь прибывшие. Антон

доброжелательно протянул Егору ручку и небольшой листик бумаги в клетку.

– На, запишись сюда первым.

Егор, пожав плечами, печатными буквами вывел на листике «Андреев Егор

– Каратила, с Турханы, статья 163», и передал листик дальше по камере.

Подобная процедура повторялась каждый раз, когда на тюрьму заезжал новый

этап. Список с фамилиями, прозвищами и местом жительства вновь прибывших

последовательно проходил по всем камерам изолятора, и вскоре о них

становилось известно всем арестантам. Это действо, с одной стороны, позволяло

найтись друзьям и знакомцам, одновременно оказавшимся этом неуютном месте,

а с другой стороны, давало информацию о новых обитателях тюрьмы, и если на

воле за ними водились какие-то «косяки», это тоже становилось всем известно.

Когда листик обошел всю камеру и вернулся назад к Антону, тот мельком взглянул

на него и, уважительно посмотрев на Егора, спросил:

– Так ты что, каратист, что ли?

– Ну да, – кивнул тот в ответ.

– Я тоже бывший кмс по боксу, правда, с тех пор уже много воды утекло, –

подмигнул ему Антон:

– Надо нам с тобой будет как-нибудь размяться в спарринге.

– С удовольствием.

– Заметано.

Антон свернул маляву трубочкой и передал ее шустрому парнишке,

стоящему неподалеку и преданно ожидающему распоряжений авторитета.

– Леха, на тебе ответную маляву, давай-ка по быстрому загони ее наверх.

Парнишка схватил маляву, завернул ее в лист бумаги и ловко взобрался на

решку, привязывая ответного «коня» к веревке.

– Четыре семь, прими ответ, – прокричал он на улицу, когда все было готово.

Пакет на веревке немедленно исчез из виду.

– Антон, а что такое «два четыре» и «четыре семь», – поинтересовался у

соседа Егор.

– Эх ты, салага, таких простых вещей не знаешь, – усмехнулся тот в ответ. –

Это просто номера камер. Мы сейчас находимся в камере двадцать четыре, над

нами сорок седьмая, а оттуда дороги идут уже по всему дому.

Через пару часов в карантин со всех камер, где у вновь прибывших

нашлись знакомые, стали приходить ответные малявы. К удивлению Егора, в

очередном «коне» оказалась малява и для него.

– Кто тут Каратила? – выкрикнул Леха, прочитавший адресат на маленьком

свернутом клочке бумажки.

– Давай сюда, – поднялся со свого места Егор, увлеченно разговаривавший

с Антоном о тонкостях отработки прямого удара в боксе и в каратэ.

Развернув бумагу, он сначала не понял о чем там идет речь, а потом,

внимательно вчитавшись, хищно улыбнулся, и его лицо закаменело. В бумаге

корявым почерком были накарябаны две строчки:

«Привет от Жоржа и Черы. Готовь свое очко девочка тебя уже ждет хата три

два».

Скомкав листик бумаги в руке, Егор безразлично спросил у Антона:

– Антон, а что это за хата – три два?

– Да это местный петушатник, туда забивают опущенных со всего Дома, а

что?

– Да нет, ничего, просто так услышал и решил поинтересоваться…

Сердце Егора билось мощными толчками, разгоняя забурлившую при

ощущении близкой опасности кровь. Однако со стороны он выглядел совершенно

спокойным и расслабленным. В уме он лихорадочно пытался посчитать варианты,

кто бы мог написать ему подобную записку. По всему выходило, что, скорее всего,

в СИЗо сейчас находился кто-то из бригады Жоржа, разбежавшейся после гибели

главаря. Девять месяцев назад завязалась история, которая во многом послужила

причиной того, что Егор оказался в тюрьме. По предложению Марика, в декабре

прошлого года, на вырученные от продажи пригнанных из Москвы машин деньги,

их предприятие закупило партию спирта на Украине. Весь пригнанный из Украины

спирт был отдан для разлива водки некому Борику, водочный цех которого

находился на окраине Беслана. По предварительной договоренности, розлив шел

по ставке шестьдесят на сорок, то есть Борик, взяв шестьдесят тон спирта,

должен был разлить из него около двухсот восьмидесяти тысяч бутылок водки.

Сто семьдесят тысяч бутылок он должен был отдать заказчикам, а остальное

оставить себе за работу, бутылку и этикетку. Часть денег, вырученных от

реализации водки, Марик и Егор планировали пустить на полное погашение

банковского кредита, а другую часть пустить на новую закупку спирта. Этим

планам не суждено было сбыться, так как пройдоха Борик, погрязший в долгах

перед множеством серьезных людей, решил поправить свои дела и кинуть

молодых парней, показавшихся ему несерьезными противниками. С помощью

некого Черы – своего главного кредитора – он в новогоднюю ночь инсценировал

похищение спирта из своего собственного цеха. В ночь, когда произошло

ограбление, на дежурство для охраны спирта в цех заступили Закир и Граф. На

самом деле, весь спирт из цеха был вывезен заранее, когда охрана еще не была

выставлена, и двое парней из команды Егора и Марика, сами того не подозревая,

охраняли только пыльный воздух цеха. Банда Черы должна была бесшумно

проникнуть на территорию базы, связать сторожей и инсценировать вывоз спирта.

Расчет был на то, что сторожа в новогоднюю ночь перепьются и будут не в

состоянии нести охрану должным образом. Но друг Егора дагестанец Закир,

услышав лай собаки, почуял неладное и с оружием в руках выскочил из бытовки

во двор, и тогда уже проникшие на территорию цеха бандиты Черы открыли огонь

на поражение и по нему, и по выскочившему за ним следом Графу. В итоге Закира

убили на месте, а Графа тяжело ранили. Приехавшие на следующее утро трое

сменщиков, Марик, Егор и Виталик, войдя на территорию цеха, были шокированы

гибелью друга и пропажей спирта, в который они вложили почти все свои деньги.

Последовавшие за этим розыски нападавших и пропавшего спирта ничего не

дали, Борик долгое время водил всех за нос, выставляя себя такой же жертвой

ограбления, пока, наконец, случайно правда не выплыла наружу. Взбешенные

гибелью друга пацаны вывезли Борика в лес и там, предварительно допросив,

расстреляли. Затем настала очередь Черы и его подручных, которые тоже были

расстреляны неподалеку от своей базы. У Черы остался старший брат Жорж,

который был главарем в одной из самых жестоких банд, занимающихся

вымогательствами и похищениями людей. После гибели кузена Жорж объявил

кровную месть его убийцам, и вскоре его вывели на Егора, который принимал

активное участие во всех этих событиях. Подручные Жоржа сумели похитить

Егора и вывезти его за город на свою базу, чтобы там допросить и узнать имена

остальных участников казни Черы, но Егор все же смог освободиться, хотя при

этом ему пришлось убить и Жоржа, и троих его подручных, которые в тот момент

находились на базе. Егор уже думал, что все произошедшее навсегда ушло в

прошлое, оставшись лишь в виде болезненных зарубок на его душе, но все

оказалось далеко не так просто. Остался еще кто-то, прекрасно осведомленный о

его роли во всех этих событиях, и этот кто-то находился сейчас в изоляторе и явно

жаждал мести.

Ушедший в свои невеселые мысли Егор на время выпал из

действительности и очнулся только после толчка Антона.

– Ну, ты что такой смурной? Лучше посмотри на этого скользкого типа на

соседних нарах, который уже битый час парит мозги несмышленой пацанве и

попутно очень умело выведывает про их дела, – тихо прошептал тот.

Егор, выйдя из состояния задумчивости, взглянул в указанном направлении

и увидел худого бледного бородатого мужика лет сорока, одетого в затасканные

черные джинсы и застегнутую до самого подбородка синюю спортивную мастерку,

который собрал вокруг себя несколько молодых пацанов, и затеял с ними

разговор, щедро делясь своими советами по поводу их дел. Пацаны, потеряв

всякую осторожность, выкладывали этому мужику подробности совершенных ими

на воле преступлений в надежде услышать квалифицированный совет, как им

вести себя на допросах и в суде. Мужик в ответ говорил вроде бы толковые вещи,

но в его взгляде время от времени проскальзывало что-то неприятное, как будто

он был охотником, с чувством собственного превосходства наблюдающим из

засады за своей жертвой, неторопливо узнающим ее повадки и слабые места,

чтобы потом завалить ее с одного выстрела.

– Ага, – прошептал в ответ Егор:

– Есть в нем какая-то затаенная подлянка, только я не могу понять, в чем

тут дело.

– А вот мы сейчас это и пробьем, – процедил сквозь зубы Антон, и,

поднявшись со своего места, подсел к заинтересовавшей его компании.

Егор, выкинув на время из головы мысли об авторе пришедшей ему

записки, последовал за ним.

– Слышь, братуха, а ты давно в этой хате приземлился? – Антон по-

хозяйски вмешался в разговор, прервав очередного рассказчика, доверчиво

выкладывающего подробности совершенной им кражи.

Мужик поняв, что вопрос был обращен именно к нему, весь подобрался и,

скрывая замешательство, после маленькой паузы ответил:

– Уже третью неделю здесь кантуюсь.

– А что ты в карантине застрял так надолго? – деланно удивился Антон и

глаза его хищно сузились.

Маленькие глазки мужика блудливо забегали и он, выдавив из себя улыбку,

ответил:

– Да я в нескольких хатах с братвой поскандалил, вот меня пока до суда

сюда и определили. У меня вот и объебон (обвинительное заключение) уже на

руках, – мужик протянул Антону сложенный вчетверо замусоленный листик:

– Как срок дадут, меня сразу на этап определят, а пока здесь держать будут.

Антон неторопливо развернул листик и внимательно прочитал его

содержимое, потом он недобро посмотрел на мужика и, криво ухмыляясь,

спросил:

– А за что ты сына своего родного подрезал?

– Да он, выродок поганый, руку на меня поднял, вот и пришлось мне по-

отцовски поучить его уму-разуму, – злобно ощерился мужик:

– Я после зоны женку свою, мать его, за блядство воспитывал, а он,

гаденыш неблагодарный, заступиться за нее решил. Он у меня кабан здоровый

вымахал – спортсмен, вот и пришлось ему немного кровь пустить, чтобы знал свое

место в доме. Жена, сука, тут же мусоров вызвала, вот и повязали меня спустя

всего неделю после выхода на волю.

– Ладно, все понятно, – кивнул Антон и напоследок уточнил:

– А как тебя кличут-то?

– Митрохой, я сам с Моздока, – ответил мужик.

– Ну, тогда бывай здоров, Митроха, – Антон толкнул сидевшего рядом Егора

локтем в бок и вернулся на свое место.

– Не нравится мне этот Митроха, – сквозь зубы процедил Антон, когда Егор

снова оказался рядом.

– Ну да, – сразу согласился с ним Егор:

– Вот ведь сволочь, родного сына ножом пырнул.

– Да дело ведь не в этом, – отмахнулся от него Антон:

– Здесь народ еще и не за такое парится. Тут, понимаешь, дело в другом. В

карантине обычно держат всего по нескольку дней, а потом раскидывают по

хатам. А этого, видишь, из обычной хаты перевели в карантин, и держат тут чуть

ли не месяц. Неспроста это.

– А чего тут такого? – удивился Егор:

– Ну не ужился мужик с сокамерниками, наверное и такое бывает.

– Всякое в жизни бывает, только карантин – это сладкое место для

кумовских. Здесь состав арестантов постоянно меняется, и у многих пацанов

сдуру языки развязываются. Они по глупости тут хвастают друг перед другом, кто

чего сделал, или совета по своим делам спрашивают, а потом, в итоге, какая-

нибудь затаившаяся сука мусорам все их разговоры и выкладывает.

– Так ты думаешь, что этот Митроха специально ментами здесь оставлен? –

наконец догадался Егор.

– Не знаю, может быть и так, а может, и нет, – пожал плечами Антон:

– Я сейчас маляву наверх загоню, чтобы пробить этого типа, посмотрим, что

там о нем откроется.

Антон достал из своей сумки листик бумаги и, написав на нем несколько

строк, свернул его в тугую трубочку и подозвал к себе давешнего паренька.

– Леха, давай-ка загони вот эту маляву наверх, пусть она пройдет по всем

хатам, а потом вернется обратно.

– Ага, понял, щас сделаю, – кивнул головой паренек и пулей взлетел на

решку.

– Антон, а что такое объебон? – спросил своего соседа Егор, до этого молча

наблюдавший за всеми его действиями.

– Объебон – это на нашем языке обвиниловка, или обвинительное

заключение. Это слово очень емко отражает суть данного документа, потому как

следователи в обвиниловке стремятся навешать побольше собак на подсудимого

и списать на него все свои давние висяки…

Митроха после разговора с Антоном явно поскучнел. Отсев от компании

болтающих пацанов в дальний угол, он делал вид, что дремлет. Но Егор,

обострившимся от чувства опасности чутьем, время от времени ловил его по-

волчьи настороженные взгляды, которые тот мельком кидал на них с Антоном.

Время в камере тянулось тягуче медленно, ответ на записку Антона никак

не приходил, и тот, чтобы хоть как-то скрасить долгое ожидание, предложил Егору

немного размяться в легком спарринге. Бойцы разделись до пояса и встали на

свободном пространстве, окруженные толпой жадных до развлечений арестантов.

Антон был немного пониже Егора, но зато гораздо плотней и тяжелей. Его тело с

хорошо развитой мускулатурой немного заплыло легким жирком, что, впрочем, не

мешало ему достаточно легко двигаться на ногах и выбрасывать хлесткие серии

ударов руками. Егор, понимая, что Антону, руки которого были значительно

короче, будет выгоден бой на ближней и средней дистанции, старался не

подпустить его к себе, обстреливая того скоростными и легкими сериями ударов

руками. На тесном пятачке было особо не развернуться, и поэтому Егор постоянно

смещался по кругу, не давая себя догнать сопернику, который, отрезая свободное

пространство, двигался на него с упорством тяжелого танка. Антон время от

времени пытался достать Егора на скачке крюком слева, но тот удачно смещался,

постоянно разрывая дистанцию и контратакуя ладошкой в лицо. Получив

несколько легких касаний по носу, Антон, разозлившись, предпринял решительную

попытку запереть Егора в углу, атакуя того жесткой серией ударов с двух рук. Егор,

который отнюдь не хотел жесткой сшибки, не успевая уйти от тяжелых ударов

кулаками, просто шагнул вперед и быстро заплел бьющие руки соперника своими

руками, не давая тому себя ударить. Разгоряченный боем Антон попытался было

вырваться, чтобы продолжить атаку, но Егор уже вошел в клинч и, обхватив его

корпус, повис на противнике всем телом, не давая тому возможности двигаться и

пространства для нанесения удара. Наконец Антон, тяжело дыша от

перенапряжения, прохрипел:

– Все, достаточно.

Егор тут же отпустил захват, и, сделав шаг назад, задорно улыбнулся

своему сопернику, который устало присел на краешек нар.

– Хорошо поработали.

-Ну да, неплохо подвигались, – кивнул ему Антон, с трудом переводя все

еще частившее дыхание:

– Вот что значит, я давно не тренировался, совсем ты меня, старика,

замотал.

– Да ладно тебе прибедняться, тоже мне старика нашел, - не согласился с

ним Егор:

– Вон как ты меня погонял по камере, я еле-еле успевал убегать от твоих

ударов.

На самом деле он чувствовал себя достаточно уверенно против Антона и

совсем не запыхался в этом коротком спарринге, в котором он старался себя

сдерживать, чтобы ненароком не задеть ранимое самолюбие своего противника.

– Ладно тебе заливать, – ухмыльнулся вспотевший Антон, от которого не

ускользнуло, что Егор работал с ним отнюдь не в полную силу:

– Ты, зараза, даже не запыхался, а от меня до сих пор пар клубами валит.

В этот момент за окном снова появилась почта. Все тот же шустрик Леха

быстро снял «коня» с дороги и через несколько мгновений принес Антону

свернутую в трубочку ответную маляву.

Антон, небрежно накинув на плечи майку, развернул листик и, быстро

прочитав его, протянул бумажку Егору:

– На, глянь, тебе тоже будет интересно.

На небольшом прямоугольнике бумаги, протянутом Егору Антоном,

неровным, но хорошо читаемым почерком было написано всего несколько строк.

«Шалам тебе Братское сердце. Здоровья тебе и твоим близким. По твоему

интересу могу ответить, что тот, о ком ты спросил – рыба темная. Он тут

засветился на нескольких нулевых хатах, но повсюду, где он появлялся, возникали

разные непонятки. С серьезными людьми он не пересекался, поэтому ничего

точно сказать не могу. По итогу, после того как он сам выломился из последней

хаты, мусора его кинули в карантин, где он кантуется уже недели три. Если тебе не

в падлу, пробей его сам…»

В этот момент Митроха, все это время из своего закутка настороженно

следивший за Антоном, внезапно сорвался с места и пулей ринулся к двери,

отчаянно замолотив по ней кулаками:

– Помогите!!! Убивают!!!

Все в камере недоуменно уставились на беснующегося у двери Митроху, не

понимая, что случилось. По продолу гулко забухали тяжелые шаги контролеров, и

буквально через несколько секунд тяжелая дверь открылась, и Митроха буквально

упал в руки трех здоровенных бугаев в камуфляже.

– Это что, блядь, такое здесь творится?! – грозно сдвинув брови, рявкнул

старший, дородный усатый мужик с поросшими жестким черным волосом

пудовыми кулачищами. – Что, мудаки сраные, давно звездюлей не получали, или

санобработку всей камеры захотели?

Двое других вертухаев, поигрывая лоснящимися чернотой дубинками,

метали по камере зловещие молнии угрожающих взглядов.

– Что шумишь, начальник, – вышел вперед Антон. – Ты посмотри на этого

типа, его же здесь никто и пальцем не тронул. Просто мужика шиза беспричинно

накрыла, вот он, как конь педальный, и ломанулся с хаты.

Старший скептически окинул взглядом боязливо жавшегося к нему Митроху

и, не найдя на нем следов побоев, недовольно спросил:

– А ты чего шумишь попусту, что – в карцере давно не отдыхал?

Митроха приподнялся на цыпочки и горячо зашептал что-то тому на ухо, при

этом время от времени боязливо оглядываясь на Антона.

– Ладно, давай быстрей забирай свои манатки и выметайся на продол, –

наконец буркнул старший и, покосившись на насмешливо наблюдающего за этой

сценой Антона, внушительно добавил:

– А ты что, бля, лыбишься, думаешь самый умный, да, типа поймал

кумовского?

– Да никого я не ловил, больно мне это надо… – безразлично пожал

плечами Антон:

– Говорю же тебе, начальник, этого типа шиза накрыла. Померещилось ему

что-то сдуру, вот он и ломанулся…

– Ну-ну, ты мне поулыбайся еще, так я тебя быстро закатаю в карцер, а там

тебе враз небо с овчинку покажется, – чтобы сохранить лицо, буркнул на

прощание старший, и вышел из камеры, громко хлопнув дверью.

Обитатели камеры загудели, как встревоженный пчелиный улей, наперебой

ругая подсадных ментовских сук и указывая друг другу на неосторожно

оброненные в присутствии Митрохи слова.

– Вот так, братуха, прав я оказался, – довольно усмехнулся Антон,

плюхнувшись рядом с Егором на нары:

– Тут в Доме языком никогда трепать не надо, местные опера не дремлют и

постоянно свои козни строят.

– А может, он просто тебя испугался, – засомневался Егор, – подумал про

себя, ну его на фиг эти разборки, и рванул к двери от греха подальше.

– А чего честному арестанту братвы бояться, и запросто так ломиться с

хаты? – отрицательно покачал головой Антон:

– Нет, брат, шалишь! Сто пудов за ним какие-то косяки водятся, вот он и

решил побыстрей слинять отсюда. Между прочим, это я тебе не зря говорю, тут в

карантине самое сладкое место для кумовских. Народ здесь никогда долго не

задерживается. Максимум два-три дня, а потом всех раскидывают по разным

хатам. Поэтому такой вот Митроха может достаточно долго, не привлекая ничьего

внимания, разнюхивать и выпытывать о том, о сем. Многие пацаны, впервые

попав в Дом, не умеют держать язык за зубами, понтуются тут друг перед другом

сделанными на воле делами, а кумовские мотают все на ус, задают по ходу

разговора вроде бы безобидные наводящие вопросики и потом все операм

докладывают.

…

Марика взяли через два дня, когда он, не выдержав режим конспирации,

сунулся на недавно купленную им квартиру, в которой уже два месяца жил вместе

с Алиной. Не успел он припарковаться на свободном месте и выйти из машины,

как неизвестно откуда налетевшие мужчины в штатском рывком распахнули дверь

машины и за волосы выволокли его из-за руля, заламывая ему руки за спину.

Захват прошел безупречно, тут Марика не спасли бы никакие годами отточенные

навыки, вбитые ему в свое время в голову его тренером по каратэ Дауром.

– Милиция!

– Лежать не двигаться!

– Руки за голову! Ноги шире!

Эхом раздавались в голове Марика крики, которые, как ему казалось,

незнакомые люди орали ему прямо в ухо. Чьи-то бесцеремонные лапищи

мгновенно ощупали его с ног до головы и, не найдя при нем ничего

предосудительного, заломили ему руки в защелкнутых за спиной наручниках и на

карачках поволокли в неприметную белую газель, стоявшую неподалеку. На все

это действо у группы захвата ушло не более полутора минут. Взревели двигатели,

и небольшая колонна из трех автомобилей, оставив за собой прильнувшие к

окнам лица любопытных обывателей и нервно взлаивающих дворовых собачонок,

выехала со двора, образованного двумя параллельно стоящими кирпичными

пятиэтажками.

Марик уже третьи сутки сидел в камере в подвале Ленинского РОВД. В

первый же день после задержания его непрерывно несколько часов допрашивали

сменявшиеся по очереди опера. «Добрых следователей» сменяли «злые», а затем

приходили опять «добрые», и так по кругу. Вопросы и тех и других не отличались

особым разнообразием: им нужно было знать, через кого покупались угнанные

машины в Москве и во Владикавказе, кто перегонял автомобили, кто занимался

перебивкой, кому они потом перепродавались и самое главное – им нужен его был

канал оформления в ГАИ. Марик на всех допросах очень умело изворачивался,

соглашаясь лишь с так удачно подкинутой ему Котом версией об их прошлогодней

совместной поездке в Москву для покупки автомобилей. Больше за три дня

операм из него ничего выжать не удалось. Наконец, на третий день ему устроили

очную ставку с оперативником, ведшим за ним наружное наблюдение, и который

был накануне отпущен ими в лесу.

– Ну что, узнаешь? – злорадно спросил Марика следователь, кивнув на

вошедшего в кабинет «топтуна».

– В первый раз вижу, – не моргнув глазом, ответил тот, равнодушно мазнув

по вошедшему бесстрастным взглядом.

– В первый раз, говоришь? – вскипел следователь и, подскочив к Марику, с

силой повернул его лицо в сторону «топтуна»:

– А ты еще раз посмотри, может, вспомнишь, как вы с твоими дружками

заставляли его в лесу рыть себе могилу? Внимательно смотри на него, я тебе

сказал!!! Кто там еще с тобой был?!! Ну, отвечай быстрее, мразь!

– Руки от лица убери! Сказал, в первый раз вижу, значит так оно и есть. И

вообще, я больше отвечать на ваши вопросы не буду. Отведите меня обратно в

камеру, – злобно выдохнул в ответ Марик, дернувшись на стуле, но руки,

пристегнутые наручниками к батарее, удержали его на месте.

В первый же вечер в ИВС Марик устроил двоим своим сокамерникам,

попытавшимся его избить, обманувшись его внешне хлипким сложением, славный

бой в ограниченном пространстве. Когда в камеру на шум и крики ворвались

дежурные опера, двое верзил, скрючившись, валялись на полу, а взбешенный

Марик остервенело пинал их ногами. С тех пор он в гордом одиночестве сидел в

отдельной камере, а на допросах его на всякий случай пристегивали наручниками

к батарее.

– Хорошо, не хочешь по-хорошему, будет тебе по-плохому, – пригрозил ему

следователь и вызвал сержанта, чтобы тот препроводил Марика обратно в камеру.

В камере Марик сел на нары, скрестив ноги, и задумался, тщетно пытаясь

найти приемлемый выход из создавшегося положения. По всему выходило, что

особых доказательств его вины у милиционеров не было – так, одни догадки и

домыслы, весьма правда близкие к тому, что происходило в действительности, но

их-то к делу не пришьешь. Если бы не вывезенный Валехой в лес «топтун», все

бы было нормально. Хорошо еще, что его там не пришили, тогда бы ему ни за что

не выпутаться, а сейчас пока еще есть шансы. Главное, ни в чем не сознаваться.

Через некоторое время щелкнул запор на двери, и в камеру мягкой

походкой вошел темноволосый смуглый мужчина в дорогом темно-синем костюме.

– Ну здравствуй, дорогой племянник, – криво усмехнувшись, сказал он, и,

ничуть не церемонясь, сел на нары рядом с Мариком. – Натворил ты, друг мой,

дел, за год не расхлебаешь.

– Дядя Мурат! – изумленный Марик тут же вскочил со своего места.

Это действительно был его родной дядя по отцу – действующий полковник

ФСБ, работавший в Москве. Как он здесь оказался, неужели приехал только из-за

него?

– Сядь и не ори! – дядя властно махнул рукой, приказывая племяннику

сесть на место. – Какой черт тебя дернул лезть в этот криминал? Ведь ты же

неглупый парень и мог бы добиться гораздо большего в других областях. Что, ума

не хватило понять, где можно с пользой приложить свои мозги?

– Да какой там криминал, – вяло попытался было протестовать Марик.

– Молчи лучше, хоть мне-то ты не лги. Знаешь, сколько на тебя есть

оперативной информации? А если хорошенько покопать, то и за доказательной

базой дело не встанет, и тогда, друг мой, загремишь ты по полной.

Марик молча опустил глаза в пол. Сказать дяде ему было нечего. Тот

буравил его холодными глазами, а потом наклонился к нему поближе и тихо

прошептал:

– Ладно, тебе просто повезло, что я вовремя вмешался в это дело. Скажи

спасибо своей матери, которая меня нашла. Хорошо еще, что ты с твоими

дружками трупов тут не нагородили, тогда и я тебя не смог бы снять с крючка. В

общем так, ты сейчас выйдешь отсюда, и твое дело закроют. Благодарить меня не

надо, – прервал дядя попытку Марика вскочить с места и продолжил:

– Не думай, что ты просто так отделаешься, но об этом потом и в другом

месте.

На следующий день чисто выбритый Марик, одетый в строгий костюм,

благоухал дорогим одеколоном, сидя за столиком приличного ресторана. Ничто в

нем не напоминало человека, который только вчера находился в камере и

отчаянно пытался избежать самого худшего. Жизнь вновь повернулась к нему

своей светлой стороной, и это внушало некоторый оптимизм. Напротив него сидел

дядя, который с аппетитом кушал и выпивал, время от времени бросая на

племянника взгляды, полные невысказанной иронии.

– Ну что, криминальный воротила, покушали, а теперь можно и о делах

наших скорбных поговорить, – дядя, положив вилку с ножом на опустевшую

тарелку, аккуратно помакнул салфеткой губы и откинулся назад, пристально

воззрившись на племянника.

Марик, который за все время обеда съел всего лишь маленькую горстку

салата, молча кивнул головой. Он всегда побаивался своего могущественного

родственника, который, как ему казалось, видел его насквозь. Вот и теперь под

пристальным взглядом дяди у него даже разболелся живот.

– Какого, скажи мне черта ты связался с этим отребьем и занялся

перепродажей ворованных машин? – дядя наклонился над столом и продолжил:

– У тебя ведь университетское образование, и мозги вроде правильно

работают. И вот, вместо того чтобы идти в правильном направлении, ты корчишь

из себя крутого бандита, хотя на самом деле ты и твои приятели всего лишь

мелкие барыги, промышляющие скупкой и перепродажей краденного.

Марик заерзал на стуле и возмущенно засопел, но сказать пока ничего не

решился. Дядя, не спускавший пристального взгляда с племянника, легко уловил

его возмущение и с насмешкой продолжил:

– Что, не нравится? Вижу, хочешь возразить и гордо сказать, что кроме того,

как банчить темными машинами, вы кого-то там напрягали и с кем-то там

разбирались? Так поверь мне, что это все ерунда. Вы напрягали и разбирались с

такими же мелкими аферистами и пройдохами, как и вы сами. Столкнись вы по-

настоящему с действительно серьезными людьми, я бы с тобой сейчас не

разговаривал, а носил бы четыре гвоздички на твою могилку. Что, немного

научился махать руками и решил таким образом проложить себе дорогу в

будущее? Поверь мне, что никакого будущего у таких как вы быть не может. Их

либо очень скоро зароют на два метра в землю, либо рано или поздно упекут

далеко и надолго.

Марик во время этого монолога подавлено молчал, но потом решился

вставить свое слово.

– А скажи, дядя Мурат, чем мне, молодому амбициозному парню, было

заняться в это время? Что, сидеть на шее у матери с тетей, или пойти на завод? А

может быть, мне нужно было пойти торговать на рынок? Ты ведь знаешь, дядя,

что сейчас творится у нас в республике, да и по всей стране. Я просто хотел

встать на ноги и заработать авторитет.

– На завод, говоришь, пойти работать… – хмыкнул дядя:

– А что, это идея не из худших, может быть, тебе и придется поработать на

заводе, чтобы смыть некоторые грешки. У тебя какое образование?

– Экономическое

– В общем так, племянничек, с этого момента ты будешь делать все так, как

я тебе скажу. Благодарить будешь потом. Для начала, ты быстро и аккуратно

сбудешь с рук прочь все криминальное барахло, которое числится за тобой.

Только смотри, сделай все по уму и не спались на горячем. Потом ты занесешь

десять тысяч долларов одному уважаемому человеку, который согласился замять

твое дело, и пять тысяч долларов тому парню, которого вы с твоими дружками

чуть не закопали в лесу.

При словах о деньгах, с которыми ему придется расстаться, лицо Марика

огорченно вытянулось. Дядя, от зоркого взгляда которого не ускользнула скорбная

мина племянника, с нажимом добавил:

– Да-да, а как ты думал, что все делается за просто так, ради моих или

твоих красивых глаз? Нет, друг мой, за все в жизни нужно платить, и поверь мне,

твое дело стоит и не таких денег. Так что заплатишь все, как я сказал, и никуда не

денешься.

– Да, дядя, – кивнул Марик.

– Ну и напоследок самое важное. Ты сегодня же скажешь своим друзьям и

прежней жизни «до свиданья», и в кратчайшие сроки устроишься работать

экономистом на завод. На тот же «Бином» или на «Победит», к примеру, это не

суть важно…

– Но дядя…

– Что «дядя, дядя»! – резко оборвал Мурат Аланович робкую попытку

племянника возразить:

– Что, уже забыл, кто тебя из кутузки вытащил? Для начала поработаешь

годик-другой на заводе. Будешь там примерным активистом и передовиком,

заработаешь себе трудовую биографию, а потом я тебя перетащу в один из

комитетов при правительстве республики. В какой-нибудь комитет по материнству

или делам семьи, не суть важно, туда сейчас многие видные люди своих

недорослей пристраивают. Мозгами уже надо учиться думать, а не кулаками

махать. Кроме работы на заводе, поступишь на заочный в хороший Московский

институт. Тебе нужно получить второе высшее – лучше всего по муниципальному

управлению, это потом сильно пригодится. Лет через пять-семь, если будешь

вести себя по уму, при моей помощи ты здесь в республике и до министерских

постов можешь дорасти. И тогда все те, кто сейчас и в грош тебя не ставят,

несмотря на всю твою показную крутость, будут пресмыкаться перед тобой, и

ловить каждый твой взгляд. Тогда-то у тебя появятся и деньги, и возможности, а

самое главное – у тебя будет настоящая власть, данная тебе государством. Тогда

тебе и самому твои мелкие сегодняшние делишки увидятся мелкой ерундой,

которая не стоит и секунды потраченного времени. Ты понял меня?

– Да, понял, дядя, спасибо тебе, – соглашаясь, кивнул Марик:

– Я все сделаю так, как ты скажешь.

– Ну вот и хорошо, – расплылся в широкой улыбке Мурат Аланович, придя в

отличное расположение духа:

– У меня на тебя есть большие планы, только я тебя прошу, ты аккуратно

закругли все свои нынешние дела и затихни. Чтобы никаких потусторонних

движений больше не было. Отныне ты должен стать самым законопослушным

человеком в этой республике. Иначе я просто плюну на все и предоставлю тебя

твоей судьбе, а тогда она у тебя будет незавидной.

– Да, дядя.

Следующим утром Марик позвонил Коту и вызвал его на встречу. Он до сих

пор злился на него за то, что тот на допросе в милиции не отрицал факт их

совместной поездки за машинами в Москву. Несмотря на то, что на допросах не

всплыло ничего из того, что мог бы выложить милиционерам Кот, Марика грыз

червячок сомнения. Хотя, по большому счету, если бы тот раскололся по–

настоящему, то, наверное, даже могущественный дядя не смог бы вытащить

Марика из кутузки. Кроме того, Марику срочно нужна была помощь, а обратиться

сейчас было не к кому. После задержания Марика, Валеха вместе со своими

подручными спешно снялся из города и залег на дно, не оставив никаких

координат для связи. Марику, чтобы расплатиться с людьми, указанными ему

дядей, нужно было срочно реализовать две остававшиеся в его распоряжении

ворованные машины, спрятанные в надежном месте. Оформить документы и

найти покупателей он мог бы и без посторонней помощи, а вот для перебивки

кузовов и двигателей нужен был специалист.

Кот появился точно в оговоренное время и сел в машину на пассажирское

место рядом с водителем, вопросительно уставившись на Марика.

– Здорово, дружище, – расплылся в улыбке Марик и, вместо обычного

рукопожатия, обнял младшего товарища. Когда ему было нужно, он мог быть

очень обаятельным.

– Привет, – несколько опешил Кот, все еще хорошо помнивший, чем

закончилась их недавняя встреча.

– Ну как дела, братишка? Как там родные, как Граф? – все также лучезарно

улыбался ему Марик.

– Да ничего, все нормально, спасибо, – осторожно ответил Кот, все еще

недоумевая о причинах такой внезапной смены настроения Марика.

– Ну вот и хорошо, – кивнул тот, и перешел к делу:

– Тут у меня одна тема появилась. Тебе нужно будет по-быстрому сделать

две тачки на продажу. Так что бери свой инструмент, где он там у тебя спрятан, и я

тебя сейчас отвезу на место.

– В смысле? – удивленно поднял брови Кот, недоуменно посмотрев на

собеседника:

– Какая тема? Какой инструмент?

– Ты что, не выспался, что ли? В обычном смысле, нам нужно срочно

перебить две тачки.

– Что-то я тебя перестал понимать, Марик, – покачал головой Кот:

– Ты же недавно мне сказал, что никаких дел со мной и с Графом иметь не

хочешь, а сейчас просишь перебить какие-то непонятные машины.

После ареста и предыдущего разговора с Мариком, Кот, поразмыслив,

твердо решил завязать с криминалом и заняться чем-то более спокойным. Он уже

серьезно подумывал о том, чтобы на будущий год податься в Москву – поступать в

театральный. Он имел неплохие таланты по части лицедейства и решил, что

настало время реализовать свои юношеские мечты о сцене, тем более что

родные, напуганные недавними событиями, готовы были поддержать его в любом

деле, лишь бы он занялся чем то путным.

– А, ты о том разговоре, – беспечно махнул рукой Марик:

– Да не бери в голову, мы с Валехой тогда немного погорячились, с кем не

бывает. Ну так что, сделаешь? Там и дел-то на пару-тройку часов, а я тебе потом

денег подкину.

– Марик, да не умею я такого, так что ты с твоим предложением не по

адресу, – снова покачал головой Кот.

– Как это не умеешь? – теперь уже опешил Марик, он совсем не ожидал

такого поворота:

– Ты же делал раньше. Что ты мне тут какую-то фигню гонишь?

– Ничего я тебе не гоню. Ты сам видел когда-нибудь, как я машины делал?

– Ну, нет не видел, а в чем дело?

– Так вот. Все это время я приглашал на машины одного своего знакомого, а

вам говорил, что все делаю сам, просто для солидности. Понимаешь, мне просто

хотелось добавить себе веса в твоих с Валехой глазах.

Марик ошеломленно смотрел на спокойного Кота и не знал чему ему

верить.

– Постой, ты хочешь сказать, что все машины делал не ты, а кто-то другой?

– Ну да, мы же с тобой знакомы чуть ли не с пеленок. Ты же сам знаешь, что

у меня руки всегда из задницы росли, а тут такая тонкая работа. Да я никогда бы с

этим не справился. Поэтому я и просил своего знакомого парня сделать это

вместо меня, и платил ему за это деньги из своей доли.

Марик изумленно замолчал, переваривая только что полученную

информацию. Он действительно никогда не видел Кота за работой, довольствуясь

только ее готовым результатом. Неужели и вправду машины делал кто-то другой,

или Кот просто нагло врет прямо ему в глаза? Прервав возникшую паузу, Марик

сделал еще одну попытку уговорить товарища.

– Ладно, пусть будет так как ты говоришь, хотя у меня большие сомнения на

этот счет. А тот парень, который, как ты говоришь, делал нам тачки, пусть он

сделает и эти две, я ему хорошо заплачу.

– Нет, не получится, – пожал плечами Кот:

– Когда меня взяли в ментовку, он испугался, соскочил из города и

затихарился где-то так, что даже его родные не знают, где он сейчас.

– А кто это? Я его знаю? Может, я сам его найду и пообщаюсь на эту тему? –

попробовал настоять на своем Марик.

– Нет, ты его не знаешь, и он действительно сейчас соскочил из города, так

что извини, но помочь я тебе ничем не могу. Если у тебя все, то я пойду, а то мне

по делам еще нужно.

– Ну да, давай иди, – кивнул ему Марик и на прощание, когда Кот уже

открыл дверь, добавил:

– Запомни этот день, Котяра, я тебя попросил о помощи, а ты повернулся ко

мне задницей. Долг платежом красен. Смотри, когда-нибудь и ты меня о чем-

нибудь попросишь, и я поступлю также.

– Да о чем ты, Марик, – удивленно развел руками Кот. – Я бы и рад тебе

помочь, но извини, не могу.

Кот вышел из машины и, небрежно засунув руки в карманы брюк,

неторопливо пошел в сторону автобусной остановки. «А вот хрен тебе, Марик, –

мстительно думал он, – давай-ка теперь сам, без добровольных помощников

покрутись, как уж на сковородке. А то, как тебя припекло, так ты, блин, прямо без

мыла в задницу влезть норовишь. А потом, когда необходимость отпадет, опять

будешь корчить из себя барина, раскидывать веером пальцы и пускать сопли

пузырями. Спасибо, знаем мы такие штучки, слава богу, уже ученые».

…

На следующий день прибывших в следственный изолятор новичков стали

раскидывать по разным камерам. После обязательной беседы с тюремным

опером – кумом – свежеиспеченных арестантов, вручив им постельные

принадлежности, по одному разводили по назначенным им хатам.

Предварительная беседа с опером – это необходимая процедура для того, чтобы

заранее выявить возможные источники напряжения между различными

заключенными и не допустить перерастания мелких напряжений во что-то

серьезное. Начальству в СИЗО отнюдь не нужны чрезвычайные происшествия, в

результате которых могут обрушиться карьеры и полететь головы представителей

тюремной администрации. Если мелкие происшествия еще можно как-то

«замазать», то серьезные случаи могут послужить причиной разбирательства для

комиссии «сверху», и что там накопает эта комиссия – одному только богу

известно. Поэтому, на этапе комплектации камер арестантов заранее разделяют,

избегая помещать «красных» вместе с «черными», новичков вместе с

рецидивистами, опущенных рядом с «честными арестантами». Также, в тюремных

изоляторах всегда стремятся развести по разным камерам подельников, чтобы у

тех не было возможности договориться о согласованных показаниях на допросах у

следователя. Вполне естественно, что кроме выяснения общих сведений о вновь

прибывшем, во время таких вот задушевных бесед опера вербуют себе

информаторов, используя любую зацепку и малейший повод, чтобы надавить на

арестанта. Информаторы или, как их называют, «кумовские», используются как

для выведывания у других заключенных необходимых следствию сведений о

совершенных на воле преступлениях, так и для контроля обстановки в камерах и в

целом по СИЗО. В отдельных случаях, по особому заказу, отмороженные

«кумовские» могут также использоваться для оказания физического и морального

давления на несговорчивых арестантов. Как правило, это происходит в так

называемых «пресс-хатах», в которых отдельно от остальной массы арестантов

содержатся спаянные бригады физически крепких заключенных, обязанных куму

«выше крыши». Обычные заключенные люто ненавидят обитателей таких «пресс-

хат», и те платят им той же монетой, прекрасно понимая, что обратной дороги для

них нет. Если они пересекутся где-нибудь на пересылках или на «черной зоне», то

информация о беспределе, творимом в пресс-хатах, станет всеобщим

достоянием, и тогда месть зеков будет неизбежной и очень страшной. Поэтому,

всецело зависящие от кума беспредельщики стараются либо отсидеть весь срок в

самом изоляторе, либо по протекции кума попасть на «красную зону», где они

будут в относительной безопасности. С другой стороны, и сами опера,

организующие подобные способы давления на заключенных, зачастую попадают в

определенную зависимость от подшефного им контингента. Происходит это, как

правило, тогда, когда они превращают свою работу в предприятие по

выколачиванию дензнаков из обеспеченных арестантов. В этом случае отморозки

из «пресс хаты» и прикрывающие их опера становятся кем-то вроде подельников в

преступном бизнесе. К счастью, подобные заведения – явление не очень частое, и

для абсолютного большинства арестантов вероятность попасть туда довольно

мала. Туда попадают либо особо упертые фигуранты по значимым делам,

показания с которых нужно получить любым путем, либо богатенькие «Буратины»,

с которых нечистые на руку опера хотят вытрясти побольше денег в обмен на

безопасность и перевод в «приличную хату».

В просторном, скромно обставленном обшарпанной казенной мебелью

кабинете с забранным толстой решеткой окном, старший оперуполномоченный

Руслан Манткулов – невысокий сухощавый мужчина на вид возрастом лет

двадцати семи, с черными усами и уже начинающей редеть шевелюрой – подошел

к своему столу и, взяв оттуда полупустую пачку «Парламента», небрежно двумя

пальцами вытащил из нее сигарету. Затем, щелкнув дорогой коллекционной

зажигалкой «Зиппо», он с наслаждением сделал первую затяжку и подвинул пачку

угрюмому, одетому в дорогой спортивный костюм верзиле, который небрежно

развалился на стуле.

– Давай-ка, Урыга, не стесняйся, закуривай. В камере-то, небось,

«Парламента» у тебя нет, возьми хоть здесь покури нормальные сигареты.

– Да ладно тебе, начальник, так подкалывать, у меня твоими молитвами и

хорошие сигареты есть и все остальное тоже бывает, даже баб и тех приводят,

когда захочу, – небрежно отмахнулся верзила.

– Вот, а кто-то еще говорит, что в тюрьме у нас плохо сидеть. Да тут, можно

сказать, просто курорт, а не тюрьма, – весело ухмыльнулся Руслан:

– Все для хороших людей, прямо не отходя от кассы. На воле ты бы за

бабой еще и побегал, прежде чем она тебе бы дала, а тут тебе, пожалуйста, как

князю какому – все прямо на блюдечке.

– А вот тут ты не прав, начальник, – покачал головой верзила, перекатив

бугры желваков на побитом крупными оспинами лице:

– На воле бабы сами за мной бегали, стоило только пальцами щелкнуть – и

они как мухи на мед слетались. Сам знаешь, я ведь не из последних людей у нас в

республике был. И ты здешнюю мусорскую помойку-то со свободой не равняй, я

бы сейчас за глоток чистого горного воздуха, наверное, полжизни бы отдал.

– Ну, это пока не в моих силах, – пожал плечами опер:

– Ты ведь там, на воле, так покуролесил, что максимум, что я могу пока

сделать, так это держать тебя здесь и обеспечить тебе и твоим пацанам

приличные условия.

– Знаю начальник, знаю, – соглашаясь, кивнул верзила:

– Чего позвал сегодня-то?

– Да надо бы тут мне с одним человечком поработать, – дернул шеей

Руслан:

– Мне на него наводку дали – у него родственники при хороших бабках, а

сам-то он тля обычная. Залетел, дурень, по глупости на мохнатом сейфе. От

острого спермотоксикоза крышу ему, понимаешь, сорвало. Вот он и залез на одну

молодку, а та после, не будь дурой, заявление на него в милицию накатала. В

общем, пока дело родственнички этого сопляка не замяли, он у нас здесь посидит,

уму-разуму поучится. Я сегодня ближе к вечеру его к вам переведу, вы уж его там

немного постращайте. А потом, как обычно, пусть Бес ему выход подскажет, типа

нужно срочно написать мамке с папкой маляву, дескать пусть побыстрее выручают

родного сыночка. Мамка и папка, конечно, сразу же забегают и выйдут на меня,

чтобы я ему здесь крышу обеспечил. Кроме меня, эти дела здесь никто не решает,

а я уж с ними сам поработаю, и потом тебе твою доляну с этого дела отстегну.

– Ладно, сделаю, не впервой, – кивнул головой верзила:

– Только и мне от тебя небольшая помощь нужна.

– А что такое, тебе ширева, что ли, принести? – осклабился Руслан

– Да нет, не надо, если мне понадобится эта дурь, я тут и без тебя ее

достану, мне по другому делу твоя помощь нужна.

– Без меня, говоришь, достанешь, – задумчиво почесал затылок опер:

– Это кто же тут наркотой банкует? Хромой Тимур, что ли?

– Да какая тебе разница, начальник, – поморщился верзила:

– У тебя свой бизнес, у других людей свой, зачем тебе лишние заботы?

– Ладно, пока проедем это дело. А какая тогда от меня тебе помощь нужна?

– Да тут вчерашним этапом сюда один парень заехал, он сейчас на

карантине. Так мне с ним нужно за одно дело рассчитаться.

– Да, а что за парень, и что за дело? – в голосе у Руслана послышался

неподдельный интерес действующего опера:

– Ты, если хочешь, чтобы я тебе помог, не темни, и дай мне по нему более

развернутую информацию.

– У парня кликуха Каратила и, по моим сведениям, он каким-то боком

связан с убийством моих родственников, Черы и Георгия. Я точно всего не знаю, я

ведь тут уже второй год парюсь, но мне стало известно, что он стопудово в этом

деле замешан.

– Постой, постой, Урыга, ты сейчас говоришь о весеннем расстреле Черы и

двух его пацанов за городом, и о последующем мочилове у Жоржа на базе, когда

кто-то перемочил там его и чуть ли не половину его бригады?

– Да, я именно об этом.

– И ты думаешь, что все это сделал какой-то зеленый пацан, который попал

сюда по статье о мошенничестве?

Верзила скинул с лица маску невозмутимости и резко поднялся со стула,

огромной глыбой нависнув над опером, который был ниже его на целую голову.

– Не знаю, по какому поводу он сюда заехал, но я точно знаю то, что именно

этот зеленый пацан следил за Черой незадолго пред его расстрелом, и то, что

когда Жорж узнал об этом, то через пару дней его и его пацанов замочили прямо у

них на базе за городом. Я тоже совсем не думаю, что это дело только его рук.

Скорее, он работает у кого-то на подхвате, но для меня и этого достаточно. Я

думаю сначала потолковать с ним по душам, немного порасспросить об его

друзьях-приятелях, ну а потом начать рассчитываться за смерть своих родных

именно с него.

– А как ты хочешь с ним рассчитаться? – щуплый Руслан с затаенной

насмешкой в глазах и без тени страха смотрел на своего массивного собеседника,

до хруста сжимающего пудовые кулаки:

– Ты ведь знаешь, мне здесь жмуры ни к чему.

– А никто его и не собирается прижмуривать, начальник, я с ним для начала

так поговорю, а потом мы его с братвой по кругу пустим и отправим нового

петушка в хату три два, к остальным пернатым, – злобно выдохнул Урыга,

продолжая нависать над опером.

– Понятно. Ты давай-ка, Урыга, присядь на стульчик, будь умницей. Нечего

тут на меня своей медвежьей массой давить.

Опер дождался, пока верзила снова опустится на стул, а затем продолжил,

как ни в чем не бывало:

– Отдать этого Каратилу тебе я пока не могу. Им один следак из шестого

отдела очень интересуется, а мне тут лишнее палево ни к чему, поэтому ты пока

подожди, а там дальше видно будет. Ты лучше то, о чем я тебя попросил, сделай,

а об остальном уже после договоримся…

Егор попал на разговор к куму одним из последних. Тепло попрощавшись с

Антоном, с которым он договорился связаться по тюремной почте, как только

окажется на новом месте, Егор вместе со своей объемистой сумкой был

препровожден здоровенным красномордым контролером по унылому,

выкрашенному блекло-синей краской коридору, прямо в кабинет к гражданину

начальнику.

– А, Андреев, давай заходи, присаживайся к столу, – низенький усатый опер,

одетый в камуфляж с погонами капитана, с удобством развалился в потертом

кресле за обшарпанным казенным столом, откинув в сторону папку с личным

делом Егора, и радушно улыбнулся.

– Фамилия моя Манткулов, а зовут Руслан Александрович.

– Арестованный Андреев Егор, статья…– начал было установленную

процедуру доклада вошедший.

– Да ладно, не старайся ты, и так сам все знаю, – благодушно махнул рукой

Руслан Александрович:

– Ну, и как тебе на новом месте?

– Нормально, – безразлично пожал плечами Егор, сев на предложенное ему

место.

Он не особо обманулся показным радушием кума, понимая, что скоро тот

покажет свои зубы.

– А что так невесело? – еще шире расплылся в улыбке опер:

– Для хороших людей здесь можно устроить вполне нормальные условия.

Ты же не босота какая подзаборная, вроде большинства здешних обитателей.

Наоборот, ты у нас спортсмен, да еще и с высшим образованием, значит, голова у

тебя должна варить. Ну, подумаешь, оступился немного, с кем не бывает. Зато

если будешь здесь вести себя по уму и со мной дружить, тогда ты и в изоляторе

будешь жить как у Христа за пазухой, и срок получишь минимальный, а то и вовсе

условным наказанием отделаешься.

– А по уму – это как? На сокамерников вам стучать, что ли? – устало

вздохнув, поинтересовался Егор, пристально изучая глазами черную точку на

ободранной стене напротив.

– Ой, ну зачем сразу такие громкие слова – стучать, закладывать, –

засмеялся кум, расслабленно откинувшись на спинку кресла:

– Какие там у вас секреты выведывать? Этот ящик водки спер из магазина, а

тот жену по пьяни пристукнул. Тут про вас и так все хорошо известно, не

переживай, мне и без тебя все доложат и расскажут. Да если хочешь знать, тут

каждый второй стучит так, что любой дятел в лесу позавидует.

– Ну и что же вам от меня тогда нужно? – хрустнул пальцами Егор.

– Да собственно, ничего особого, с твоими делами пусть твой следователь

разбирается, – ухмыльнулся кум.

– А вот по моим проверенным данным, ты тут в карантине скентовался с

неким гражданином Чельдиевым.

– С каким еще Чельдиевым? – не понял опера Егор.

– С Антоном, знаешь такого?

– Ну, вроде был там такой, – безразлично кивнул головой Егор, внутри

которого что-то ухнуло, проваливаясь куда-то очень глубоко.

– Не вроде, а точно был, – покачал головой опер:

– Тот самый, с кем ты в хате сначала руками махал и все перешептывался,

о том да о сем. У меня к этому у парню свой интерес. Так вот, от тебя лично мне

нужно совсем немногое. Для начала, чтобы ты и дальше с ним дружил, я тебя в

одну камеру с ним определю, ну а дальше посмотрим... Поможешь мне, тогда и я

за тебя перед твоим следаком словечко замолвлю. Следак-то ведь у вас с

Антоном один и тот же?

– Да ни с кем я там не перешептывался, гражданин начальник, и с кем там у

меня общий следак, откуда мне знать, – твердо ответил Егор, пристально

посмотрев оперу прямо в его медовые глаза, лучащиеся показным добродушием:

– Действительно, я там с одним мужиком немного поспарринговал, чисто

чтобы время убить, а вот разговоры я там ни с кем не разговаривал. И вообще,

поймите меня правильно, но дружбы у нас с вами не получится в любом случае, я

просто родителями не так воспитан.

– Жаль, жаль, что ты такой ершистый, – опер многозначительно поскреб

двумя пальцами небритый подбородок, поросший жесткой черной щетиной:

– Мне-то ладно, не ты – так кто-нибудь другой посодействует, а вот для тебя

это был хороший шанс облегчить свое положение. Думаешь, попадешь в какую-

нибудь отмороженную хату, и там тебе твое каратэ поможет? Ни хрена там тебе не

поможет, если за тебя кто-нибудь возьмется всерьез.

– А чего за меня браться, – снова пожал плечами Егор, – я сам никого не

трогаю, и себя никому тронуть не позволю.

Руслан, бодро встав из-за стола, задумчиво прошелся по кабинету туда и

обратно, а потом, остановившись и окинув Егора взглядом с головы до ног, он

скептично хмыкнул.

– Не скажи, жизнь – она штука сложная, мало ли кому ты когда-то где-то

ногу подставил, и кто его знает, кому за тебя браться в голову придет? Молчишь?

Ладно, будь по твоему, там дальше посмотрим, какой ты крутой, –

многозначительно пообещал молча сидевшему парню опер:

– Я, по доброте душевной, хотел тебе немного посодействовать, но раз ты

сам уперся – дело твое. Хотя, очень может быть, что ты еще и передумаешь.

Вызванный кумом мордастый конвоир, отпирая по пути решетки,

перегораживавшие длинный коридор, освещенный неуютным казенным светом,

провел Егора до лестницы, по которой они поднялись на четвертый этаж. Там,

свернув от входа налево и пройдя мимо двух запертых камер, контролер лениво

рыкнул:

– Стоять! Лицом к стене!

Ставшая уже привычной команда заставила Егора остановиться и

повернуться лицом к стене. В глаза ему бросился номер 87, выведенный белой

краской на запертой двери камеры, рядом с которой он оказался. Контролер отпер

дверь и бросил Егору, стоявшему у стены:

– Давай заходи, не стесняйся, – а затем, заглянув в камеру, по-приятельски

махнул там кому-то рукой и с нескрываемой иронией, мастерски копируя голос

Высоцкого в роли Глеба Жеглова из фильма «Место встречи изменить нельзя»,

добавил:

– Граждане жулики и бандиты, принимайте еще пополнение.

Егор оторвался от стены и, переступив порог помещения, вошел внутрь.

Дверь с противным скрипом захлопнулась, оставив его в перекрестье прицелов по

меньшей мере десятка пар незнакомых глаз. Новая камера была размером около

тридцати квадратных метров и была прямоугольной формы. Из всех, виденных

Егором до сих пор, эта камера имела самый ухоженный вид. Ее стены были до

половины выкрашены местами выщербленной темно зеленой краской, а дальше,

до потолка и на самом потолке, была нанесена относительно чистая побелка.

Широкое, забранное толстой решеткой окно, расположенное прямо напротив

двери, выходило на глухую кирпичную стену, до которой было всего метра три.

Казалось, только потянись через прутья, и ты легко дотронешься до нее рукой, но

это была только иллюзия – до стены было минимум метра два. Кирпичная стена

была возведена всего несколько лет назад, специально для того, чтобы

затруднить арестантам связь с внешним миром, а до этого окна с этой стороны

изолятора выходили прямиком на обычную городскую улицу со стоящей прямо

напротив изолятора забегаловкой, в которой продавались весьма недурные

фыдчины. Теперь улица, заполненная катящимися по проспекту Коста трамваями,

автомобилями и спешащими по своим делам горожанами, была наглухо скрыта от

тоскующих по воле арестантов и только иногда, если хорошо прислушаться,

оттуда доносились приглушенные звуки автомобильных сигналов и раздраженные

звонки трамваев.

Справа и слева от входа в камеру, протянувшись от окна почти до самого

выхода, стояли длинные сплошные одноярусные деревянные нары, покрытые

разноцветными шерстяными одеялами, на которых сидели и лежали около

полутора десятков арестантов. Слева нары не доходили с полметра до побитой

эмалированной раковины и расположенного за ней отхожего места, отгороженного

невысокой, по грудь, перегородкой. А справа они почти упирались в сваренную

стальную конструкцию, представляющую собой стол и идущие по бокам лавки с

деревянными сидениями. За столом, застеленным чистой клеенчатой скатертью в

мелкую клетку, сидели трое голых по пояс плечистых молодых парней. Они

неторопливо пили чай из стальных эмалированных кружек и закусывали

бутербродами, сооруженными из ломтей свежего белого хлеба и толстых кругов

докторской колбасы, ополовиненная палка которой лежала тут же на столе, рядом

с работающим маленьким черно-белым телевизором. Позади пьющих чай

обитателей, на стенке висела большая старая деревянная полка, плотно

заставленная разнообразной посудой, а неподалеку примостилась небольшая

закрытая ветхая деревянная тумбочка.

Егор остановился у входа и, окинув все помещение быстрым взглядом,

вежливо поздоровался с коренными обитателями этой камеры:

– Добрый день, меня зовут Егор, или Каратила, если кто слышал. А кто тут

смотрящий?

– Здорово, Каратила, – сидевший на лавке лицом к двери массивный

парень с густо заросшей черными жесткими волосами грудью неторопливо

поднялся из-за стола и, на ходу обтерев лежавшим на лавке полотенцем руки,

шагнул навстречу новичку, протягивая ему широкую ладонь для рукопожатия.

– Меня зовут Гамлет, а смотрящего, паря, у нас нет. У нас тут братская хата,

так что все без излишних церемоний.

– Понятно, – кивнул Егор:

– А где мне можно тут расположиться?

– А вон на тех нарах, – Гамлет кивнул на нары слева от Егора, – отсюда с

утра Зуб ушел на этап, вот и занимай его место, второе от окна.

– Спасибо.

– Да ладно тебе, – ухмыльнулся Гамлет, – тебе, наверное, помыться нужно?

Ты присаживайся пока с нами за стол, перекуси, чем бог послал, а пацаны тебе

воду погреют.

Гамлет тут же повернулся к двоим молодым парням, увлеченно игравшим в

шашки, сидя на нарах

– Сашка, Серый, давай-ка моментом закругляйтесь со своими шашками и

быстро погрейте воду для пацана.

– Ага, – тут же отозвался тот, что поменьше ростом и кинул соседу:

– Сань, потом доиграем, ты достань кипятильник, а я пока воду наберу.

Он тут же сорвался к полке и, взяв с нее большую алюминиевую кастрюлю,

направился к раковине. Второй парень в это время полез в тумбочку за

кипятильником.

Егор, настороженно наблюдавший за всей этой суетой, сел на свободное

место на лавке и, расстегнув свою сумку, достал оттуда остатки провизии.

– Вот, пацаны – это на общак. Тут чай, сахар, немного хлеба…

– Ладно, клади все на стол, потом разберемся, – прервал перечисление

Гамлет, протягивая ему большую кружку с дымящимся чаем:

– Давай, не стесняйся, бери хлеб, колбасу и все, что видишь на столе…

– Спасибо.

Егор неторопливо взял кружку и, соорудив себе бутерброд, вгрызся зубами в

мягкий хлеб и ароматную колбасу.

…

Через несколько дней Егор уже более или менее освоился на новом месте,

перезнакомившись со всеми своими соседями по камере. Кроме него, там

находилось еще семнадцать человек разного возраста. В основном это были

молодые люди, попавшие за решетку впервые, но среди них попадались и

опытные арестанты. Вообще-то первоходов и тех, кто попал за решетку не в

первый раз, полагается держать в разных камерах, но здесь это правило почему-

то не соблюдалось. Самыми распространенными видами преступлений среди

сокамерников Егора были кражи, грабежи и разбои. Старейшему зеку этой хаты на

вид было около пятидесяти лет – это был невысокий жилистый бородатый мужик с

несколькими отсутствовавшими зубами и колючими черными глазами. Звали

мужика Славиком, и для него это была далеко не первая отсидка. Когда-то в

молодости он был неплохим боксером, а затем и тренером, но теперь о его

славном спортивном прошлом ничего, кроме его хвастливых рассказов, не

напоминало. На самом деле, Славику было всего тридцать пять лет, но благодаря

выпивке, наркотикам, отсутствию нескольких зубов и без малого десятку лет за

решеткой, выглядел он гораздо старше своего паспортного возраста. Самым

младшим в камере был Арсен – он попал во взрослую хату прямо с малолетки,

после того как ему исполнилось восемнадцать лет. Арсен приходился

двоюродным братом двум другим сидельцам этой камеры – Дато. и Гамлету. Этот

развязный и наглый парнишка, чувствуя поддержку первой семьи, членом которой

являлся, время от времени позволял себе по отношению к другим сокамерникам

весьма жесткие шутки и подколки на грани фола. Это пока сходило ему с рук, так

как остальные арестанты, не сбившиеся в семейки – устойчивые объединения

поддерживающие друг друга – не могли себе позволить испортить

взаимоотношения с доминирующей в этой хате группой Гамлета.

Насколько понял Егор, первая семья – негласно державшая власть в

камере – состояла из восьми человек, выходцев из Южной Осетии, часть из

которых, к тому же, была дальними родственниками. Егор уже знал от Антона, что

здесь, в изоляторе, за деньги можно почти все. Можно достать выпивку и

наркотики, можно заказать встречу с женщиной, а можно собрать в одной камере

друзей, родственников и знакомых, образуя своеобразный клан или, на тюремном

языке, семейку. Костяк первой семьи составляли ее лидер Гамлет –

двадцатипятилетний здоровяк, попавший в тюрьму полгода назад за разбой,

Давид и Дато. Давид – высокий накачанный парень, с породистым лицом

грузинского князя и телом, сплошь покрытым весьма специфичными тюремными

татуировками – регалками. На углах ключиц и коленях у него явно выделялись

знаки дерзкого отрицалы – вытатуированные восмиконечные звезды, по левому

плечу шел витой немецкий погон, а на груди бросалась в глаза свастика. Спина

Давида была украшена мощным, криво улыбающимся гладиатором с мечом в

руках, что указывало на его склонность к насилию, а левое плечо охраняла

оскаленная голова тигра, показывающая отношение владельца к органам власти и

людям, порвавшим с преступной средой. Давид, уже оттянувший срок на

малолетке, считал себя отрицалой и со временем надеялся высоко подняться в

тюремной иерархии. Из своих двадцати двух лет он уже шесть провел за решеткой

за грабежи и разбои, и сейчас он находился под следствием за покушение на

убийство. Третий бугор, Дато, был одним из старейших обитателей СИЗО – этот

приземистый и мощный ровесник Гамлета со сломанными на борьбе ушами сидел

в изоляторе уже третий год в ожидании суда. Сроки следствия по его делу все

продлевались, и конца и края этому не было видно. Такая вот весьма колоритная

троица, опираясь на поддержку своих «семейников», и правила бал в камере.

Несмотря на то, что хата была объявлена братской, южанцы исподволь помыкали

остальными арестантами, которые хоть тихо ворчали, но вступать в открытое

противостояние не решались, так как кроме физического перевеса, на стороне

южанцев было очень хорошее отношение к ним со стороны смотрящего по этажу,

который сидел в соседней хате номер 88. Это помыкание не было особо тяжким и

сводилось в основном к пренебрежительному отношению к более слабым

арестантам и к тому, что заботы по поддержанию чистоты в хате были возложены

на всех, кроме членов первой семьи. Особняком, то есть более или менее

независимо, держались двое сильных одиночек – Иван и Роберт. Роберт –

уверенный в себе парень, который сызмальства прошел тюремные университеты,

был уже осужден на три года общего режима и теперь ждал этапа на зону, он был

соседом Егора по нарам, занимавшим место возле самого окна. Второй

независимый одиночка, дигорец Иван, которого все арестанты звали по имени,

делая ударение на второй слог – был приземистым, мощным и немного

кривоногим увальнем из поселка Ногир. Егор помнил Ивана еще по воле как

весьма неплохого дзюдоиста, когда-то занимавшегося в соседнем с ним зале на

стадионе Динамо. Иван и друг Егора Марик одно время даже ухаживали за одной

и той же девчонкой, пока непостоянный Марик не переключился на свою

теперешнюю девушку Алину. С этими двумя парнями у Егора сразу сложились

приятельские отношения, так как со вторым им было что вспомнить, а первый

сразу почувствовал его силу и непоколебимую уверенность в себе. С остальными

арестантами Егор держался спокойно и ровно, и к нему отношение было скорее

доброжелательно-выжидающее – как он еще себя покажет, неизвестно, а к новому

человеку всегда нужно присмотреться. Крепкая мускулатура, независимое

поведение, знакомство с авторитетным парнем вроде Ивана и выяснившееся

вскоре близкое знакомство с Антоном добавили Егору очков, и южанцы пока

приняли Егора почти как равного, не оставляя, впрочем, попыток пробить его на

вшивость.

Первым подобную попытку предпринял вчерашний малолетка Арсен,

науськанный старшими товарищами. На следующий день после того, как Егор

заехал в новую хату, Арсен, сидевший на своем месте между Давидом и Дато,

которые меланхолично таращились в телевизор, весьма развязным тоном крикнул

направлявшемуся к раковине новичку:

– Слышь, братуха, ты когда назад идти будешь, мне воды попить принеси.

Егор молча прошел к отхожему месту, справил малую нужду и, тщательно

вымыв руки, направился обратно.

– А воды, ну ты че, забыл, что ли? – возмутился Арсен, когда тот молча

проходил мимо.

Егор остановился, и сверху вниз посмотрел на наглого пацана, сидящего на

нарах, сложив ноги по-турецки. Лежавшие рядом с ним соседи по нарам,

оторвавшись от сентиментального мексиканского сериала, с интересом ждали

развития событий.

– А ты сам сходи и попей, – ответил ему Егор, поняв, что началась

своеобразная пробивка со стороны южан, чтобы определить его место в этой хате.

– А тебе что, в падлу сделать путевому пацану одолжение? – Арсен,

чувствуя поддержку своих семейников, нагло ухмыльнулся в глаза новичку.

– Нет, не в падлу, но ведь это мое дело, сделать тебе одолжение или нет.

Так вот, я решил этого не делать, – невозмутимо ответил Егор и пошел на свое

место.

– Ну ладно, ладно, – пробурчал ему вслед Арсен:

– Тогда и от меня никаких одолжений не жди.

– Да я как-то не привык одалживаться, так что вполне обойдусь…

Этой же ночью крепко уснувший Егор проснулся от резкой боли в пальцах

ног. Едва открыв глаза, он понял, что какой-то шутник поджег тоненькие полоски

бумаги, засунув их между пальцев его ноги. Резко вскочив, он затушил горящую

бумагу и сразу обвел камеру взглядом. Все вокруг спали или делали вид что спят,

укрывшись одеялами с головой.

– Кто это сделал? – громко спросил Егор, встав в свободном пространстве

между нарами и держа в руках обгоревшую бумагу.

– Что ты горланишь? – поднялся на локте Дато, демонстративно потирая

глаза тыльной стороной левой руки:

– Чего людям спать не даешь?

Еще несколько человек на противоположной стороне нар откинули одеяла

и, сев на нарах, неодобрительно уставились на новичка. Егор молча обвел их всех

взглядом, ища среди них шутника, сделавшего ему «велосипед». Лица некоторых

подрагивали от едва сдерживаемого смеха.

– Я спрашиваю, кто сделал мне «велосипед»? – Еще раз повторил Егор,

буравя глазами невозмутимо ухмылявшегося Арсена, который картинно зевал и

всем своим видом показывал, что только что проснулся:

– Что, кишка тонка признаться?

– Что ты буровишь, Каратила? – примирительно протянул со своего места

Давид:

– Может, тебе все это просто приснилось, тут все пацаны с нашей стороны

спокойно спали и никто не в курсах, что там за велосипеды или мотоциклы. Ты тут

пустые предъявы не кидай. Если знаешь, кто это сделал, так скажи и обоснуй…

Почти все обитатели камеры восемь семь уже проснулись и теперь

смотрели на развивающиеся события, с интересом ожидая, что же будет дальше.

Тюремная жизнь весьма скудна на развлечения и любое, даже самое ничтожное

событие, может внести разнообразие в серые будни арестантов. Егор прекрасно

понимал, что по крайней мере несколько человек были замешаны в этой злой

шутке. Понимал он и то, что, скорее всего, прямым исполнителем был Арсен,

делавший вид, что он абсолютно ни при чем, а подстрекателями были

расположившиеся рядом с ним Давид и Дато, взявшие наглого малолетку под свое

покровительство. Но так как из-за отсутствия доказательств Егор прямо обвинить

никого из них не мог, он решил схитрить.

– Может и приснилось, – процедил он и, скомкав бумагу в кулаке, метким

броском отправил её в ящик с мусором:

– Только на будущее предупреждаю, что я во сне иногда дергаю ногами, так

что не обессудьте, если что…

– Ну вот. Сначала он ни с того ни с сего нас всех разбудил, а теперь еще и

угрожает. Нехорошо, – Дато, с хорошо разыгранным праведным укором, покачал

головой и выжидающе посмотрел на Гамлета, ожидая от того поддержки.

– Да никому я не угрожаю, – бросил через плечо Егор, снова ложась на

нары и поудобней устраиваясь на своем месте:

– Я просто так, на всякий случай предупредил, чтобы потом непоняток

небыло...

– Ладно, ша пацаны, все это фигня, давайте-ка лучше спать, – бросил со

своего места Гамлет и незаметно покачал головой, давая сигнал Дато и Давиду,

что пока не следует форсировать события.

Спустя час Егор все еще изо всех сил боролся с одолевавшим его

Морфеем, делая вид, что крепко спит. Он подозревал, что скорее всего последует

еще одна подобная шутка, и теперь хотел поймать шутников с поличным. Егор

наблюдал за обстановкой в камере из-под полуприкрытых век, и ему стоило

больших усилий не провалиться в затягивавший его омут тяжелого сна. Наконец

он увидел, как Арсен, сторожно откинув свое одеяло, тихонько поднялся со своего

места и, держа одну руку за спиной, осторожно направился к нему. Его соседи по

нарам Дато и Давид, весело перемигиваясь, приподнялись на своих местах, чтобы

получше следить за происходящим. Чтобы не спугнуть паршивца Арсена, Егор

полностью закрыл глаза, расслабил лицо и теперь полагался только на ощущения

и на слух. Он почувствовал, как малолетка осторожно всовывает ему листки

бумаги между пальцев левой ноги, но не спешил подниматься, решив ждать до

последнего. Наконец услышав, как тихо щелкнуло колесико зажигалки,

взбешенный Егор резко отбросил одеяло в строну и как коршун на цыпленка

набросился на испуганно рванувшегося назад Арсена, крепко ухватив его двумя

пальцами за кадык.

– Ну что, поганец мелкий, шутки вздумал со мной шутить? – злобно

выдохнул он в резко посиневшее лицо малолетки.

Тот только захрипел и вывалил язык.

– Стой, стой, ты что, сдурел, что ли?!!

Со своих мест сорвались Гамлет, Дато и еще несколько парней, кинувшись к

Егору, все еще державшего обмякшего Арсена за кадык.

– Отпусти! Ты же его задушишь!

Егор отпустил Арсена и тот, схватившись за горло, обессилено сел прямо на

пол.

– Нет, ну ты каратила, бля, совсем попутал, чуть пацана не задушил, –

сильно толкнул Егора в плечо не на шутку разозлившийся Дато:

– Он же еще пацан сопливый.

Несколько крепких парней из семьи южан стали полукругом обходить Егора

– Нечего тогда со мной такие игры играть, – угрюмо процедил тот,

отслеживая обстановку вокруг и приготовившись к драке.

– А что это вы на него ополчились? – внезапно вмешался в разговор Иван,

встав рядом с Егором:

– Этот сопель пакостный сам нарвался, если шутишь над кем-то, то будь

готов, что и с тобой пошутят.

– А Иван дело говорит, – тоже поддержал Егора Роберт:

– А если какая непонятка возникла, нечего, как бакланы, махач в своей хате

устраивать. Давай обратимся к смотрящему по этажу или даже к Гассану, пусть он

рассудит, кто здесь неправ.

– Ну зачем же нам махач устраивать или еще смотрящего по дому из-за

такой мелочи тревожить. Арсен сам виноват что нарвался, – вмешался в разговор

пробившийся к месту событий Гамлет и повернулся к Егору:

– Ты, конечно, тоже зря его так сильно прижал, но в конце концов я думаю,

что теперь вы в расчете. Ведь правда?

– У меня больше к нему нет никаких претензий, – развел руками Егор, все

еще не веря, что драки не будет.

– Ну вот и все, пацаны, давай замнем эту непонятку, – Гамлет, обняв за

плечи, потянул за собой Дато, все еще прожигавшего Егора ненавидящим

взглядом:

– Все, братва, шутки в сторону, будем спать.

Арсен уже поднялся с пола и, все еще держась рукой за горло, со

страдальческой гримасой на лице поковылял на свое место.

Егор третий раз за ночь устроился на своем месте и лежавший рядом

Роберт тихо шепнул ему:

– Все правильно сделал, этого мудака Арсена давно надо было проучить,

он, гаденыш, вконец оборзел тут за спинами своих семейников. Ты только не

спеши махать в хате руками, здесь можно все по уму решить, главное не

менжеваться и быть правым, а там, на разборе, смотрящий всем раздаст по

заслугам.

– Да я и сам могу за себя постоять, – буркнул в ответ Егор.

– А зачем все время сам и сам, в любом обществе есть свои правила и

законы, и если их знать и соблюдать, ты везде будешь жить нормально и не

упорешь косяк. Иногда лучше показать, что ты хорошо мозгами соображаешь, чем

понапрасну демонстрировать свою силу.

На третий вечер пребывания в новой хате Егору пришла малява от Антона,

в которой тот весьма доброжелательно интересовался, как он устроился и не надо

ли ему чего. Егор в ответной записке сдержанно поблагодарил авторитета и

ответил, что у него все в порядке. Про интерес тюремного опера к Антону он

писать пока не стал, не доверяя столь ненадежному средству сообщения, как

натянутая между камерами «дорога», связанная из веревок, толстых ниток и тому

подобной дребедени. Гамлет, до глубины души изумленный тем, что такой

известный авторитет, как Антон, переписывается с таким явным первоходом, не

смыслящим ничего в блатной теме, поздно вечером подсел к нему и попытался

пробить, по каким делам тот пересекался с Антоном.

– Ну ты даешь, Каратила, я-то думал, что ты не сечешь в теме, а смотрю, ты

с Антоном плотно общаешься. Ты что, был у него в бригаде?

– Да нет, – пожал плечами Егор:

– Мы с ним только здесь познакомились, в карантине.

– Точно? – не поверил его словам Гамлет.

– Ну да, – подтвердил Егор.

– А ты вообще, с какой сторонки, и чем занимался в городе, с кем общался,

за что сюда попал? – продолжил свои расспросы Гамлет.

– Сам я с Турханы и ничем особым, кроме спорта, не занимался, –

осторожно ответил Егор, еще не зная, куда клонит его собеседник.

– Значит, ты из «спортсменов», – понимающе протянул тот и почесал

ногтями небритый подбородок.

– Ну да, я каратэ занимался.

– Понятно. Так ты из Захаровской бригады, что ли?

– Нет, с Захаром я пересекался по одному делу, но у нас с пацанами была

своя компания, а общался я в основном с Мариком, и Валехой с Осетинки, если

это тебе о чем-то говорит.

– Постой, постой. Имя Марик мне ничего не говорит, а вот Валеха, это

который? Бывший борец-вольник что ли? У него еще старший брат свою бригаду

держит? – уточнил Гамлет.

– Да, это он, – кивнул Егор.

– Интересно, Валеха – это очень уважаемый пацан. А по каким ты с ним

делам общался?

– Мы, вообще-то, какое-то время работали вместе, а потом я вышел из

команды и уехал в Москву, откуда меня сюда и доставили под конвоем, – ответил

Егор и пристально посмотрел в глаза Гамлету:

– А ты, вообще, с какой целью интересуешься?

– Да так, интересно, что ты за человек, – туманно пояснил ему тот, не

отводя глаз:

– По виду и по повадкам, ты случайный пассажир, а знакомства у тебя

очень даже ничего. Я с Валехой пересекался на воле по разным делам и знаю, что

пацан он очень серьезный и с кем попало общаться не будет. А чего ты из своей

бригады-то вышел?

– Да так, были свои причины, – не стал вдаваться в подробности Егор:

– Но в одном ты прав, криминал это не моя тема, и я с нее соскочил, только

вот немного опоздал, поэтому сейчас здесь и оказался.

– Ну тогда все ясно, добро пожаловать в наш дом, – улыбнулся Егору

Гамлет и протянул ему свою крепкую жесткую ладонь:

– Ты не держи зла на Арсена за его ночную шутку. Он только недавно с

малолетки сюда попал, а там у них такие подколки в порядке вещей, вот он еще и

не перестроился.

– Спасибо на добром слове, – пожал протянутую руку Егор:

– А на Арсена я зла не держу, пусть он только лишнего себе не позволяет, а

там глядишь, может еще и подружимся…

На следующий день к ним в хату перевели Хасана, того самого парня, вместе

с которым Егора везли из ИВС в СИЗО в автозаке, и с которым он потом два дня

находился в карантине. Семья южан радостными криками приветствовала нового

сидельца. Как оказалось, Хасан был приятелем большинства из этих парней, и его

перевод в камеру к старым знакомым был событием отнюдь не случайным, а

щедро проплаченным тюремному оперу, ведавшему распределением арестантов.

По знаку Гамлета, все те же Серега и Сашка погрели Хасану воду для душа и тот,

вымывшись и переодевшись во все чистое, уселся вместе со своими приятелями

за стол, щедро накрытый из оставшихся запасов по случаю заезда нового

арестанта.

Вообще, тюремная пища – это отдельная тема для разговора. То, чем в

тюрьме кормят на завтрак, обед и ужин, съесть, конечно можно, но ни

удовольствия, ни особой сытости от этой скотской жрачки, громко именуемой

едой, отнюдь не получишь. Разваренная малоаппетитная масса, разлитая в

алюминиевые шлемки и выдаваемая здесь за еду, может быть съедена только с

очень большой голодухи. Арестанты, что побогаче, вообще не едят тюремной

баланды, предпочитая питаться передачами из дома, было бы домашним что

передавать. Самыми популярными продуктами в передачах с воли являются,

конечно, чай, сахар, сигареты и дешевые пакетики с макаронами быстрого

приготовления. Кроме этого, в тюрьму передают и копченую колбасу, и шоколад, и

конфеты и прочие деликатесы, которые могут некоторое время храниться, не

требуя для этого специальных условий. Холодильники, в отличии от телевизоров,

в те годы имелись только в элитных камерах, и та, в которую попал Егор к

элитным, естественно, не относилась. Передачи с воли, прилично похудевшие

после шмона специально приставленных к этому делу шнырей из тюремной

обслуги, обычно делятся на две части: первая отдается на общак, а вторая

съедается адресатом посылки и его товарищами.

Компания южан в смысле нормальной человеческой пищи, разительно

отличавшейся от той бурды, которая выдает в тюрьме за еду, была в полном

порядке. Почти у всех из восьми парней этой семьи во Владикавказе были

родственники, которые регулярно передавали им в изолятор объемистые сумки с

продуктами, кроме того, Гамлет, на правах старшего первой семьи, распоряжался

общаком. В это утро Давиду из дома принесли большую передачу, в которой были

пара вареных куриц, осетинские пироги, фрукты и овощи. Гамлет, отличавшийся

широтой души, радушно пригласил за стол Ивана, Роберта и Егора, которых он

отличал от остальной общей массы арестантов, не принадлежавших к его

приятельскому кругу. Егор, ловя на себе завистливые взгляды неприглашенных к

столу сокамерников, присел на краешек нар рядом со столом и, взяв кусок пирога,

отломил небольшой кусочек от вареной курицы. Родителям Егора пока еще не

сообщили об аресте сына, и к нему передачи из дома не поступали, вынуждая его

довольствоваться баландой и тем, чем с ним делились другие сидельцы.

– Ну что, пацаны, – Хасан, сытно отрыгнув, откинулся назад, опершись

спиной на стенку, и обвел глазами стол с остатками пищи. – Дай бог, чтобы это

был самый бедный стол в этой хате. Пусть в этом доме всегда будет достаток, и

пускай те наши близкие, кто остался на воле, помнят о нас, попавших под замок.

– Дело говоришь, Хас, – поддержал товарища Дато, – дай бог, чтобы наши

родные и пацаны, с которыми мы кентовались на воле, не забывали нас.

– Вы меня приняли здесь, как родного, – продолжил Хасан, и, обведя

сидящих за столом своими по-кошачьи желтыми глазами, хитро подмигнул

Гамлету, – и у меня есть небольшой подарок для всех путевых пацанов в этой

хате. Вот мой братский подгон на общак.

Он полез в боковой карман своей мастерки, достал оттуда небольшой

бумажный сверток и, аккуратно развернув его, положил на стол. Все сидевшие

рядом уставились на шприц и маленький пакетик с белым порошком.

– Опа, да это же героин! Вот это нормально, – восхищенно выдохнул Давид и,

дернув кадыком, громко сглотнул слюну.

– Бля буду, Хас, ну ты красавчик! – удивленный и обрадованный Гамлет

сильно хлопнул сидящего рядом с ним Хасана ладонью по плечу. – Откуда?

– Места знать надо, – самодовольно хмыкнул Хасан, – это мне мой младший

братишка вчера ногами с воли сделал подгон.

За столом сразу же возникла веселая суета. Дато притащил большую

стальную ложку и, отсыпав в нее половину порошка из пакетика, сунул ее Давиду:

– На, держи.

Потом он повелительно крикнул через плечо сидевшему на противоположных

нарах Сашке, с любопытством вытягивавшему тощую цыплячью шею, чтобы

получше рассмотреть лежавший на столе маленький прозрачный пакетик с белым

порошком:

– Сашка, а ну давай быстро сюда воду кипяченую тащи.

Взяв со стола зажигалку, Дато щелкнул колесиком и стал аккуратно нагревать

ложку с пузырящимся и плавящимся на ней порошком. Вся компания за столом

зачаровано следила за действиями голого по пояс Дато, который даже вспотел от

усердия. Егор, уже поняв, что будет дальше, тихонько встал из-за стола и

отправился на свое место.

– Ты куда? – схватил его за рукав Гамлет. – Тут на всех хватит.

– Нет, спасибо, – покачав головой, усмехнулся Егор, – это не моя тема.

– Ну, как знаешь, – равнодушно пожал плечами Гамлет и стал наблюдать за

Дато, уже наполнявшим шприц процеженной через бинт бесцветной жидкостью.

Дато, наполнив шприц до отказа, нажал большим пальцем на поршень,

пустил из иглы длинную струю, чтобы выгнать пузырьки воздуха, и уважительно

протянул его Хасану:

– На, братан, первым ширнись.

Тот, взглянув на Гамлета, отрицательно покачал головой:

– Нет, давайте пацаны сначала вы, а я за вами.

Все оставшиеся за столом парни нерешительно замялись, пока самый

старший обитатель камеры Славик не протянул требовательно руку.

– Давай, коли мне первому, если вы сами менжуетесь.

Дато, держа наполненный шприц иголкой вверх, подошел к нему, а Славик

сел на нары и, перехватив левую руку на бицепсе свернутой жгутом тряпицей,

стал усиленно работать кистью, добиваясь, чтобы на руке отчетливо проступили

крупные вены. Потом он подставил руку под укол и нетерпеливо снова посмотрел

на молча стоявшего перед ним Дато.

– Давай коли, чего ждешь?

Тот аккуратно ввел ему в вену иголку, и легкое красное облачко окрасило

бесцветную жидкость внутри в розовый цвет. Дато легонько нажал на поршень и

Славик блаженно закрыл глаза, откинувшись спиной на стену.

– Давай теперь мне, – к Дато, нетерпеливо оголяя руку, подошел Гамлет

Егор, сидя на своем месте, с ужасом наблюдал, как один за другим молодые

парни подставляли свои крепкие мускулистые руки под уколы отравленной иглы.

Мало того, что внутри шприца был кустарно приготовленный сильнейший

наркотик, так еще и кололись все одним и тем же шприцом. В безумной жажде

наркотический кайфа, молодые парни бесшабашно плевали на возможность в

получить от соседа подарок в виде гепатита В, С или еще того хуже – СПИДа. В

тюрьме, конечно, положено сдавать анализы крови, и арестантов с подобными

заболеваниями положено держать отдельно от других, но делаются эти анализы

тяп-ляп, и пока их результаты будут готовы, может пройти более месяца, в течении

которого потенциально больной зэк будет сидеть в общей камере со здоровыми

людьми. Поэтому надеяться на то, что кто-нибудь из арестантов, находящихся

рядом, не имеет притаившейся в его крови ужасной бомбы замедленного

действия – это невероятная глупость, на которую, впрочем, весьма часто

попадаются очень многие одуревшие от скуки сидельцы.

Когда к Дато, наполнившему шприц во второй раз, просительно улыбаясь

подошел Арсен, еще не впавший в наркотическое опьянение Гамлет, так же как и

Давид, приходившийся этому малолетке троюродным братом, дал Арсену

звонкого леща.

– А ну пошел отсюда, дебил малолетний, – злобно оскалился на

родственника Гамлет. – Еще раз увижу тебя около шприца – убью нахер!

– Ну что ты, Гамлет, меня так бьешь?!! Больно же! – гнусаво заныл Арсен,

потирая лодонью ушибленное место. – Я только чуть-чуть попробую. Что, вам

всем можно, а мне нельзя, что ли?

– Я те дам «попробую», а ну пошел отсюда на фиг! – вызверился на него

брат. – Я лично твоей матушке, тете Тамаре, обещал, что с тобой будет все в

порядке, поэтому давай быстро вали отсюда на свое место.

Арсен, недовольно бурча и злобно косясь на старшего брата, перечить ему

все же не решился и уныло поплелся обратно.

– Ну что, пацаны, еще кто будет? – уже ширнувшийся Дато, блаженно

улыбаясь, обвел глазами сидевших на противоположных нарах арестантов, не

входивших в семью южан.

– Давай мне, – с нар поднялись еще трое парней и по очереди подставили

руки под ядовитый укол.

Вскоре из восемнадцати человек, находившихся в камере, двенадцать впали

в тяжелый наркотический транс. Не укололись только Егор, Арсен, Иван и еще

трое парней, безучастно наблюдавших за этой страшной наркотической

вакханалией.

Гамлет, глупо улыбаясь и раскачиваясь, как дерево под порывами ураганного

ветра, стоял в проходе между нарами и время от времени прогибался назад,

касаясь головой смятой подушки лежащей на нарах. В этом своеобразном мостике

он замирал на какое-то время, потом выпрямлялся, и все начиналось сначала.

Дато, пуская слюни с улыбкой слабоумного идиота, молча лежал на своем месте,

а уколовшийся первым Славик сидел с ним рядом, сложив ноги по-турецки и

набросив себе на голову шерстяное одеяло. Он, как китайский болванчик,

монотонно раскачивался взад вперед и тихонько подвывал, выводя голосом

какую-то тоскливую тягучую мелодию. В этот момент постылая тюремная камера

больше напоминала собой палату для душевнобольных, которые либо сидели где

попало, тупо таращась куда-то в неведомую даль, либо беспорядочно бродили по

всему помещению, натыкаясь друг на друга, на стол и нары.

Через несколько часов, когда действие наркотика начало ослабевать,

отошедший первым Славик, чтобы продлить ускользающий кайф, самостоятельно

сделал себе еще один укол. Через некоторое время ему стало очень плохо. Его

обычно зеленые глаза превратились в два черных зеркала – это предельно

расширились зрачки. Губы Славика посинели, превратившись в две узкие полоски,

а лицо мертвенно побелело и заострилось, натянув до предела кожу на острых

скулах, и в какой-то момент, потеряв равновесие, он просто упал лицом прямо в

бетонный пол. Немного оклемавшийся к тому времени Гамлет поднял Славика за

волосы и, истерически смеясь, стал сильно бить его ладонями по щекам,

приговаривая при этом:

– Очнись, скотина, ты же сдохнешь… Давай, давай, открывай глаза…

Наконец Гамлет повернулся к зачарованно смотрящему на него Арсену и,

бешено выпучив глаза, крикнул ему:

– Чего вылупился, давай сюда скорее воду, у него передоз, он же сейчас, бля,

копыта прямо тут отбросит!

Арсен опрометью бросился к крану и, наполнив алюминиевый ковшик до

краев, вернулся, подав его Гамлету. Тот, немного расплескав воду на пол, стал

силой отпаивать Славика, попутно обливая его холодной водой. Сделав несколько

судорожных глотков, Славик закашлялся, и его тут же вырвало прямо на пол.

– Оклемался, зараза, – облегченно выдохнул Гамлет.

– Не дай бог, он бы прямо тут кони двинул, нам бы кум тогда устроил веселую

жизнь.

Потом он повернулся к Сашке, сидевшему на краешке скамейки, и кивнул ему

на безобразную лужу на полу:

– Чего вылупился, давай быстрее убери отсюда эту блевотину.

– А что я?!! – возмутился было Сашка.

– А что, ты хочешь, чтобы я сам этим занялся? – недобро сузил глаза Гамлет,

все еще находящийся под действием наркотика.

– Нет, ну это же не я тут наблевал, – сразу же сник Сашка и понуро поплелся

за тряпкой.

– А ты потом со Славика сам и спроси, – ухмыльнулся ему вслед Гамлет.

Тем временем, поднявшиеся со своих мест Егор и Иван перенесли

пришедшего в себя Славика, которого била крупная дрожь, на его место на нарах

и укрыли его одеялом. Тяжелый наркотический дурман, витавший по камере,

потихоньку рассеивался, уступая место обычным для этого места тоске и

безысходности.

Этим же вечером к ним в камеру привели нового сидельца. Это был

нескладный высокий парень с неприятным лицом землистого цвета. Встретил его,

как обычно, Гамлет, который немного с ним побеседовал и определил парню место

на общих нарах слева от входа. Голос парня показался знакомым Егору, но он

никак не мог вспомнить, где он его мог слышать. Зато сидевший рядом с Дато

Хасан, услышав голос новичка, вдруг встрепенулся, и дождавшись, пока Гамлет

закончит с тем разговаривать, подошел к старшему южан. Пошептавшись о чем-то

с Гамлетом, Хасан посмотрел на Егора и многозначительно кивнул головой.

Гамлет недоверчиво хмыкнул и поманил Егора к себе.

– Ты этого типа знаешь? – тихо поинтересовался Гамлет, незаметно кивнув на

настороженно затихшего новичка, когда Егор сел рядом с ними на корточки.

– Нет, хотя мне кажется, что его голос я уже где то слышал, – пожав плечами,

осторожно сказал Егор.

– Конечно, слышал, – ухмыльнулся Хасан, – это же тот самый тип, которого в

тот день, когда мы сюда с тобой на тюрьму заехали, мусора загибали раком в

соседней камере. Помнишь? Я лично его гнусавый голос хорошо запомнил.

– А хрен его знает, – Егору очень не хотелось участвовать ни в каких

разбирательствах по этому поводу, поэтому он внушительно добавил:

– Может он, а может и не он, я тогда особо не прислушивался. Мне вообще

все это на фиг не надо.

– Ладно, – кивнул ему Гамлет, и его глаза угрожающе сузились, – мы сами

потом разберемся, что это за птичка.

На следующее утро Егор проснулся от громкого гогота Дато, Гамлета и

остальных парней из первой семьи. Как и обычно, утром к ним в камеру зашел

давно всем знакомый контролер с проверкой. Во Владикавказком СИЗО, в

отличии от других мест, где уже успел побывать Егор, утренняя проверка была

пустой формальностью. Прикормленный красномордый контролер, заглядывая по

утрам в хату, считал обитателей камеры просто по головам и никакой переклички

никогда не проводил. На этот раз, едва он открыл дверь, как на продол грубо

вытолкнули парня, которого он только вчера привел в камеру.

– Принимай эту певчую птичку.

– Вот, держи новое пополнение для хаты три два.

– Забери отсюда этого пидора.

Вразнобой загалдели столпившиеся у двери парни.

– Гамлет, ты чего? – ошарашено уставился на старшего по камере

удивленный таким поворотом контролер.

– А ничего, – презрительно осклабился тот, – нечего этому пидору делать

среди честных арестантов. Давай веди его к остальному петушиному выводку в

хату три два.

– Смотри, Руслану это может не понравиться, – неубедительно попытался

возразить Гамлету контролер.

– Аслан, давай забирай его отсюда побыстрее, с кумом я сам вопрос решу, –

веско отрезал Гамлет, – убери отсюда этого типа, а то я за его здоровье здесь не

ручаюсь.

Контролер, ворча что-то себе под нос, закрыл дверь и увел прочь

сгорбившегося, совершенно подавленного парня.

Поднявшийся на локте заспанный Егор тихо спросил у Роберта, сидевшего

рядом.

– А что тут ночью произошло?

– Гамлет сегодня ночью вместе со своими кентами опустил этого типа,

которого нагнали из хаты.

– В смысле? Они его что …?

– Да нет, глину они ему не месили, – отрицательно покачал головой Роберт, –

просто заставили дотронуться до конца у Гамлета, и все – парень враз стал

петушиной масти.

– Как это заставили?

– А вот так, – презрительно цыкнул выбитым зубом Роберт, – он ведь, гнида

поганая, сам признался, что раздвигал булки перед ментами, и хотя те его не

проткнули, по всем понятиям он все равно пидор. А на фига, скажи, нам в хате

такое счастье? Вот Гамлет, чтобы этот тип нашу хату не запомоил, и опустил его,

чтобы тот уж наверняка в три два попал.

Ближе к вечеру обитателей камеры восемьдесят семь начали дергать к куму.

Все обитатели камеры прекрасно понимали, по какому поводу вся эта суета. Егора

вызвали одним из последних. Войдя в уже знакомый ему кабинет в

сопровождении конвоира, Егор, подчиняясь радушному кивку хозяина кабинета,

сел на указанный ему стул.

– Ну, и как ты обустроился на новом месте? – радушно улыбаясь, спросил

опер, дождавшись, когда толстая звуконепроницаемая дверь закроется за

контролером.

– Нормально, – пожал плечами Егор.

– Видишь, это я для тебя постарался, определил тебя в хорошее место к

вполне вменяемым людям. Ведь так же?

Егор снова пожал плечами.

– Ну что, ты подумал над моим предложением?

– А что тут думать, я вам еще тогда сразу все сказал, – отрицательно покачал

головой Егор. – Нет, Руслан Александрович, увольте, я ваших делах не участник.

Опер пристально посмотрел на собеседника и зло усмехнулся, так что его

черные усы грозно встопорщились, как у таракана.

– Ну, ну. Ты, наверное, считаешь себя самым умным и решил тут в свои игры

поиграть.

– Какие еще свои игры? – не понял опера Егор.

– А вот, бля, такие! – грохнул кулаком по столу опер. – Из чьей хаты сегодня

пацана в тридцать вторую отвели, не из вашей ли?

– А я-то тут причем?

– А кто причем?

– Не знаю, я всю ночь спокойно проспал на своем месте, так что не в курсе

что там и почем.

– Ты мне-то Ваньку не валяй, – злобно ощерился Руслан Александрович. –

Думаешь, я не знаю, кто находился в соседнем боксе, когда этого придурка

Абдулова кое-кто учил уму разуму, а этот баран безмозглый орал благим матом на

весь изолятор? В тот день как раз сюда пришел ваш этап из Ленинского ИВС. И по

какому-то интересному совпадению из вашей камеры восемьдесят семь в этот

момент там были ты и Хасан Джиоев. А вчера, по другому интересному

совпадению, после того как к вам в камеру заехал этот долбаный новичок, вы

вместе с тем же Джиоевым и Гамлетом Дзараховым о чем-то долго шушукались,

после чего ночью означенный, Гамлет вместе со своими дружками, выражаясь

вашим блатным языком, «опустили» гражданина Абдулова. Ну что, тебе есть что

сказать?

– Да нечего мне говорить, гражданин начальник, – упрямо покачал головой

Егор, – я спокойно спал всю ночь, а вчера с Джиоевым и Дзараховым

разговаривал совсем по другому поводу.

– Смотри, парень, не прогадай, – Руслан Александрович, не спуская с Егора

пристального взгляда, откинулся на спинку кресла. – Сегодня Дзарахов со своими

дружками опустил Абдулова, завтра, глядишь, они за тебя примутся. Ты-то им кто?

Не брат, не сват, просто так посторонний. Смотри, вот пересекутся ваши интересы,

и никто тебе, кроме меня, помочь не сможет. А ты вот мне в сущей мелочи помочь

не захотел.

Егор только угрюмо молчал и смотрел на стенку. Он не хотел иметь никаких

дел ни с кумом, ни с Гамлетом, ни с кем бы то ни было в этом чертовом изоляторе.

Через час в этом же кабинете произошел совершенно другой разговор.

– Ну что, Дзарахов, ты, как я посмотрю, тут у меня слишком вольготно себя

почувствовал. Собрал, понимаешь, вокруг себя кодлу своих друзей и

родственников, пьешь водку, наркотой балуешься, других заключенных

ущемляешь, вот сегодня того же Абдулова «опустил», – Руслан Александрович,

раскачиваясь на стуле, так и буравил своими черными глазами сидящего перед

ним Гамлета.

– Какой еще такой наркотой, кого я там опустил, гражданин начальник? –

Гамлет, широко распахнув глаза и состроив физиономию невинно оболганного,

развел руками. – Ничего я об этом не знаю. Да я вообще никого не трогаю, парюсь

тут потихоньку за чужие грехи и жду справедливого суда.

– Ну, насчет чужих грехов ты мне тут не заливай, ты на себя со стороны

посмотри – на тебе ведь пробу ставить негде. Так что сидишь ты тут за дело. А вот

КАК ты здесь сидеть будешь до суда, а может быть и после, это только от меня

зависит, – тут же подхватил опер. – Может, будешь так же как и сейчас, комфортно

балдеть в кругу друзей и родных, а может ведь получиться и совсем по-другому.

Вот разгоню я нахрен вашу «братскую» кодлу, а тебя самого закатаю для начала

на пару недель в карцер, а там, глядишь, еще чего придумаю, чтобы осложнить

твою распрекрасную жизнь. У меня ведь, ты, наверное, слышал, фантазия на эти

вещи весьма богатая.

– За что, начальник? – протянул Гамлет, продолжая смотреть честным

взглядом на кума. – Врут все, сволочи, ничего ведь подобного не было.

– Неправильный задаешь ты вопрос, Дзарахов, неправильный, – не отрывая

пристальный взгляд от собеседника, покачал головой опер. – Тебе ведь не «За

что?» нужно спрашивать меня, а «Зачем?»

– Ну и зачем же?

– А нужна мне от тебя одна маленькая услуга, а там глядишь, и я в ответ

прикрою глаза на некоторые твои безобразия. Одолжения, как ты сам, наверное,

понимаешь, всегда должны быть взаимными.

– Ну уж нет начальник, чтобы я сукой становился, никогда такого не будет, –

сразу покачал головой Гамлет. – Дело твое, можешь разогнать всю нашу хату, или

загнать меня в карцер, но этого ты от меня не добьешься.

– Да чего ты так разволновался? Мне ведь ничего такого от тебя и не надо, –

успокаивающе поднял ладонь опер, – я же не сказал, что тебе нужно на кого-то

стучать или сексотом становиться. То, что мне нужно, я и так знаю. Ты это,

наверное, уже заметил?

– Да уж заметил, начальник, – заиграл желваками Гамлет.

– Ну вот. А нужно мне всего лишь прижать одного человечка. Немного так,

самую малость, прижать и все, никаких тебе репрессий и разгонов, если, конечно,

ты меру в своих художествах будешь знать. Я, конечно, накажу вас немного, чисто

для виду, но перегибать палку не буду…

Поздно ночью, когда большинство арестантов в камере уже уснуло, Гамлет

собрал малый семейный совет. Рядом на столе тихо бормотал что-то включенный

телевизор, на который тупо пялилось несколько сонных арестантов. Гамлет сидел

за столом и тихим шепотом передавал своим собеседникам суть сегодняшней

беседы с кумом. Рядом с ним расположились только его самые близкие друзья

Дато и Давид.

– В общем так, – подытожил Гамлет в конце рассказа, – кум попросил меня

немного прижать Каратилу, у него к нему есть какой-то свой интерес, а взамен он

пообещал нас не трогать.

– Бля, пацаны, как-то в падлу нам по мусорским закидонам щемить кого бы то

ни было, хотя этот тип мне по-любому не нравится, – усомнился Давид. –

Каратила он там, или дзюдоила – мне это лично по фигу. Если по-чесноку – то я

бы его чисто для собственного кайфа чуток поприжал.

– Ну так давай совместим приятное с полезным, – упрямо качнул головой

Гамлет, – сделаем это для собственного кайфа, и заодно кум от нашей хаты

отстанет.

– Для этого подходящий повод надо найти, – буркнул Дато, – у него вон в

знакомцах Антон и другие авторитетные пацаны числятся, на него просто так не

наедешь.

– Ну так давай-ка вместе помаракуем, как такой повод создать. Он ведь здесь

случайный пассажир, поэтому надо подловить его на каком-нибудь косяке и потом

спросить с него по полной. Тогда ни у кого из авторитетов не будет повода

заступиться за него.

На следующий день несколько парней из семьи южан сели играть в карты на

отжимания. Игра шла бурная, с веселыми подначками и приколами, так что

некоторые не задействованные в этой забаве арестанты с завистью смотрели на

веселящихся парней. Поймав взгляд молодого худенького паренька, соседа Егора

по нарам, банковавший Дато дружелюбно улыбнулся ему:

– Чего скучаешь? Давай, присоединяйся.

– А можно? – удивился Эдик, попавший в СИЗО за мелкую кражу. До сих пор

парни из первой семьи его особым вниманием не удостаивали, и поэтому ему

весьма польстило предложение Дато, тем более, что игра шла не на деньги.

– А чего ж нельзя?! – расплылся в радушной улыбке Дато, ловко сдавая

карты. – Ставка у нас чисто символическая – всего десять отжиманий от пола.

Даже если проиграешь, особо не напряжешься.

Эдик тут же перебрался на нары к игрокам и с удовольствием влился в общий

игровой процесс. Через некоторое время внимание Егора, который лежал на

своем месте и читал довольно замусоленную книжку «Анжелика маркиза

ангелов», невесть как оказавшуюся в камере, привлекли бурные крики,

доносившиеся с противоположной стороны.

– Не, ну что ты, бля, лепишь тут гнилые отмазы? – Громко возмущался

вчерашний малолетка Арсен. – Ты давай не соскакивай с темы. Если проиграл –

отвечай как путевый пацан.

– Да я не отожмусь столько сразу, – пытался оправдаться Эдик, – давай я по

частям.

Остальные игроки возмущенно загалдели.

– Ни хрена!

– Ты че, бля, фуфломет что ли?

– Надо было раньше вскрываться, зачем повышал ставку!

– Как это не отожмешься? – наконец подытожил общее мнение Давид. – А

зачем тогда ты сел играть? Давай отжимайся сто раз и ты свободен.

Эдик обреченно встал со своего места, вышел на пространство между

нарами, принял упор лежа и принялся отжиматься.

– Давай, давай, не сачкуй, делай полные отжимания!

– Ниже, ниже!

– Руки выпрямляй полностью…

Обрадованные очередным развлечением арестанты обступили худенького

парнишку, который из последних сил пытался делать четкие отжимания на

дрожащих от напряжения руках.

– Шестьдесят девять, семьдесят… – громко считал Арсен.

– Все… Не могу больше, – взмолился Эдик, из последних сил выпрямив руки.

– Не-е-т, брат, шалишь!

– Давай, давай, отжимайся, тебе еще тридцатник остался.

– Никаких скачух!

Эдик, согнув руки, извиваясь как червяк, пытался подняться вверх, но

измученное тело отказывалось его слушаться. Наконец он сдался и упал лицом в

бетонный пол.

– Все, больше не могу, делайте что хотите, – сдавленно прохрипел он.

– Что хотим? – ехидно прошипел Арсен – А ты знаешь, что за такие косяки и

за такие слова ты можешь даже своей жопой ответить?

Эдик угрюмо молчал, сидя на полу.

– Давай, фуфлыжник, отжимайся еще тридцать раз, – нетерпеливо дернул его

за плечо Давид, – а то действительно мы тебя кольнем в тухлую вену кожаной

иглой, и поедешь ты на курорт в хату три два, к Абдулле в гости. Он, наверное, там

тебя уже заждался.

– Это беспредел, – тихо прошептал Эдик.

– Что!? Что ты там сказал? А ну повтори? – мощный татуированный Давид

угрожающе навис над скорчившимся на полу пареньком.

В камере стало очень тихо, казалось, что даже воздух вокруг накалился, а

время замедлило свой бег и стало тянуться подобно вязкой черной смоле.

– Это беспредел, – уже громче повторил Эдик.

Давид удивленно вскинул брови

– Слышь ты, пацан, да я тебя щас и в самом деле огуляю,.

Эдик сжался, как маленький звереныш, и ненавидяще уставился

здоровенному отрицале прямо в глаза:

– А вот хрен тебе.

– Нет, ну ты, баклан, совсем попутал!

Озверевший Давид наклонился и, толкнув Эдика на пол, резким рывком

попытался стащить с него спортивные брюки. Эдик громко завизжал и, изо всех

сил вцепившись руками в свои штаны, стянутые до середины молочно-белых

тощих бедер, стал отчаянно отбиваться от верзилы ногами. Давид, которого

сопротивление жертвы только еще больше взбесило, начал наносить Эдику

мощные удары правой рукой, продолжая левой стягивать с него штаны.

– Щас я доберусь до твоего очка, мудила, – злобно шипел он, успешно ломая

слабеющую оборону своего противника.

Арестанты, находившиеся в камере, как зачарованные вытянули шеи, чтобы

получше рассмотреть то, что происходит на полу межу нарами.

– Убери от него руки!

Егор, который не в силах был безучастно наблюдать за разворачивающейся

на его глазах мерзкой сценой, вскочил со своего места и резко оттолкнул Давида в

сторону.

– Ах ты падла! Значит, ты с ним заодно! Пацаны, мочи его!!!

Давид, яростно выпучив, красные от злости глаза, кинулся на Егора, метя

своим огромным кулаком ему в лицо. Одновременно с Давидом, на заступника

Эдика слаженно бросились еще несколько крепких парней из «первой семьи». Все

это выглядело так, как будто они были уже наготове, и только ждали сигнала к

атаке. Егор не задумываясь, на автомате выбросил ногу, встретив налетающего на

него Давида ударом пяткой в челюсть. От мощного йоко-гери в челюсть

здоровенного парня подбросило и он, раскинув руки, с грохотом рухнул на нары,

увлекая за собой еще пару человек. В это же мгновение Егор, не теряя времени,

быстро крутнулся волчком вокруг оси и ударом правой ноги уширо в солнечное

сплетение отбросил на решетку подбегавшего к нему Дато. Третьим ударом ноги,

боковым маваши в голову, он уложил на пол неудачно для себя вылезшего вперед

Арсена.

– Мочи его!

– Заходи сбоку!

– Одеяло, кидай ему на голову! Одеяло!

Пять или шесть человек, не остановленных примером уже пострадавших

товарищей, обступали Егора полукругом. В узком, не более полутора метров

шириной, пространстве между длинными нарами развернуться особо было негде,

и Егор быстро вскочил на нары, смещаясь по ним к стене и занимая стратегически

выгодное для себя положение. Из под ног у него тут же откатились пару человек,

не желавших принимать участия в схватке.

– Стоять!!! А ну хорош, бля, руками махать!

В пространство между Егором и пытающимися обойти его противниками,

раскинув руки в стороны, выскочил преодолевший начальную заторможенность

Иван.

– Хорош, я сказал!!!

– Уйди, Иван!

Гамлет, наконец, вышел из тени на первый план и взял на себя руководство

акцией возмездия. Остальные нападавшие с угрожающими лицами сгрудились у

него за спиной.

– Нет! – Иван решительно покачал головой – Давай перетрем это дело без

махача.

– Он сам напросился и теперь пусть получит, – покачал головой Гамлет, не

делая, впрочем, попытки пойти вперед.

– Уйди, Иван, я щас его порву на хер!

Дато, которого Егор еще вначале схватки отшвырнул ногой на решетку, уже

оклемался и вытянул откуда-то из заначки весьма приличных размеров охотничий

нож. Глаза у Егора так и округлились, а в его голове бешеным галопом понеслись

мысли «Нож в камере!!! И не какой-нибудь перочинный, а реальный свинокол,

которым при желании и некоторой удаче можно всю хату перерезать!!! Ну ни фига

себе сюрпризец…»

Егор сместился еще немного вбок к стене, чтобы его нельзя было обойти

сзади, и, быстро подхватив чью-то подушку с нар, выставил ее перед собой в

качестве щита.

– Разойдись, братва, махач в хате – это западло, – поддержал Ивана Роберт.

– А кто, бля, начал!? Кто начал? Это же он, этот мудила-Каратила. Лучше

свалите отсюда, пацаны, я ему щас по-любому ливер вскрою, – не унимался Дато.

– Остынь, Дато, давай обратимся к смотрящему за домом. Пусть сам Гассан

рассудит это дело, – твердо стоя на широко расставленных немного кривоватых

ногах покачал головой Иван. – Не по понятиям нам здесь, как бакланам уличным,

руками махать. И жмуры нам в хате тоже не нужны.

Услышав имя смотрящего по тюрьме, законника Гассана, Гамлет еще больше

нахмурился, впав в тяжелые раздумья. Его семейники также замерли.

– Да что мне Гассана ждать, я и сам его щас по полной отоварю! – Дато,

размахивая ножом, сделал еще одну попытку рвануться вперед.

Тут самый старый обитатель камеры Славик, подойдя откуда-то сзади,

обхватил его за плечи и что-то горячо зашептал впавшему в ярость парню на ухо.

– Ладно, – пышущий злобой Дато немного сник и кинул на Егора полный

угрозы взгляд. – Тебе по любому конец пришел. Гассан с тебя спросит как с гада.

– Там посмотрим, – бросил ему в ответ Егор, и убедившись, что нападения

опасаться больше нечего, кинул подушку вниз и сел на нарах около стены,

скрестив ноги по-турецки.

– Восемь-семь, восемь-семь. Вы что не слышите?… Что там у вас? Что за

шухер? – из-за решетки слышались несколько встревоженных голосов, наперебой

пытающихся узнать причину сильного шума в камере восемь семь.

– Все нормально, восемь пять, – к решке подошел сам Гамлет. – Так, немного

поцапались по мелочам. Сейчас накатаем маляву Гассану, чтобы он учинил

разбор.

Возбуждение в камере потихоньку улеглось, и все разошлись по своим

местам, разбившись на несколько неравных кучек. Давид, который напоролся

челюстью на пятку Егора, уже пришел в себя и теперь, очумело потряхивая

напрочь отбитой головой, сидел в рядом с Дато и Гамлетом, время от времени

бросая злобные взгляды в угол, где сидел его обидчик.

– Все нормально, пацаны, – тихо прошептал Гамлет. – Каратила, по

понятиям, вмешался не в свой базар, и ударил Дато и Давида ногой. Гассан за

такое с него спросит, тем более, что он тут залетный пассажир и вообще не нашей

масти.

– Да я его, гада, ночью все равно задвину, – до сих пор пышущий злобой Дато

стиснул свои мощные кулаки так, что побелели костяшки. – Сделаю ему

колумбийский галстук от уха до уха, чтоб этой падле неповадно было ногами

размахивать.

– Не кипешуй, брателла, – Гамлет положил свою тяжелую ладонь на колено

Дато и многозначительно посмотрел на Давида, – и ты тоже успокойся. Сейчас,

когда прозвучало имя Гассана, нам нельзя кидаться на Каратилу, за это с нас

самих спросят так, что мало не покажется. Потом, после разбора, будет видно, как

все повернется. Главное – мы, как и было уговорено, наехали на этого типа и при

этом остались правы. А вообще, ты, Дато, зря за нож схватился, жмуры нам в хате

и вправду не нужны, мы бы его и так отоварили по полной.

– Ну да, конечно, а если бы он тебя ногой так ударил? Он же, сука рваная,

мне чуть грудак не проломил, – обиженно вскинулся Дато.

– Да фигня все это, мы бы его сначала товарнули, а потом копчиком на пол

посадили и опустили бы ему почки. Он бы кровью ссал, пока бы не загнулся, и

хрен бы кто что доказал, – отмахнулся от него Гамлет. – Ладно, все это лирика,

сейчас мы с Иваном вместе накатаем для Гассана маляву по этому вопросу, так

что, пацаны, готовьтесь к ночному разбору.

Через полчаса к Егору, все также молча сидевшему на нарах у стены, подсели

Эдик, Роберт и Иван. Все это время около решки шел активный обмен «конями»,

несущими «малявы» между разными камерами по всей тюрьме. Оттуда то и дело

доносились азартные крики:

– Четыре восемь, прими коня!

– Восемь семь, держи ответ от пять четыре.

Эдик, расположившийся по правую руку от Егора, наклонился к нему

поближе, и тихо прошептал:

– Душевно, братишка, я на разборе все как было скажу. Нет таких понятий,

чтобы запросто так опускать честных арестантов.

– Ты сначала за себя ответь, – оборвал его Роберт, сидящий напротив, –

проиграл, значит отвечай как честный арестант, а не можешь ответить, играть не

садись, понял!?

– Понял, – опустил глаза Эдик.

– Ладно, – Роберт тоже наклонился поближе к Егору, – мы с Гамлетом уже

накатали Гассану маляву насчет произошедшего, и по-любому сегодня ночью

Гассан вызовет тебя с Давидом и Гамлетом на разбор, так что приготовься.

– А что мне готовиться, – пожал плечами Егор, – я не сделал ничего такого,

просто не дал им опустить пацана за просто так.

– Не за просто так, – с сомнением покачал головой Иван, – Эдик, баран, сам

виноват, и тут ведь на эту ситуацию можно по-разному посмотреть. Он ведь, дурак,

сам сказал – делайте со мной что хотите, вот южане его за слово и поймали. А тут

ты еще своими ногами размахался. Что, не мог Давиду по тыкве просто рукой

ударить?

– А это-то тут причем? – удивился Егор

– А притом, что по понятиям, ногами в доме только с гада спрашивают, а ты

ударил Дато, Давида и этого щенка Асика ногами, и это на разборе может быть

расценено как косяк. Никто ведь им предъяву в том, что они гады, не делал, да и

не за что им такую предъяву кидать. Дато поэтому и нож достал, чтобы смыть с

себя позор твоей кровью.

– Ладно, черт с ними со всеми, прорвемся, – упрямо сдвинул брови Егор.

Поздно ночью, когда в камере все утихло, Егор так и продолжал сидеть на

своем месте у стенки. За все это время он лишь пару раз вставал, чтобы напиться

и сходить в туалет. Несмотря на достигнутую договоренность о временном

перемирии, он все же не доверял до конца семье Гамлета, опасаясь внезапного

нападения. Сидя на своем месте на нарах, он сосредоточился на дыхании,

отслеживая периферийным зрением обстановку вокруг. Время от времени он

незаметно разминал суставы и напрягал мышцы, чтобы поддерживать тело в

максимальной готовности к возможной схватке. Рядом с ним под подушкой лежала

отточенная до бритвенной остроты алюминиевая ложка, которую ему незаметно

сунул Эдик. Они с ним договорились бодрствовать по очереди, чтобы ни на

секунду не упускать из виду противоположный конец камеры, где вроде бы

совершенно мирно переговариваясь в полголоса, заседал штаб семьи южан.

Ближе к трем ночи глухо лязгнул дверной запор, и через несколько секунд в

открывшемся проеме показалась знакомая красная морда контролера. Его мутный

от недавних возлияний взгляд, быстро обежав камеру по периметру, остановился

на сидящих за столом Гамлете и его ближних. Встретившись глазами со

смотрящим по хате, контролер, подзывая к себе, чуть заметно кивнул ему. Гамлет

неторопливо отставил железную кружку с дымящимся с чаем в сторону, поднялся

со своего места за столом и, сделав всего несколько шагов, оказался рядом.

Пошептавшись немного с вертухаем, Гамлет пристально посмотрел на Егора и

негромко сказал:

– Слышь, Каратила, давай-ка пихни Эдоса, хватит ему массу давить, и

топайте оба за мной.

Потом он повернулся к Давиду и поманил его рукой.

– Брателла, и ты тоже давай за мной на выход.

Оказавшись на продоле, Егор и Эдик по уже выработавшейся привычке

заложили руки за спину.

– Гы-гы-гы, – загоготал Давид, пихая локтем Гамлета в бок, – посмотри-ка, как

их тут выдрессировали, прямо как собак в цирке – и говорить ничего не надо, сами

грабли как надо за спиной сложили.

– Тише ты, – тут же цикнул на него Гамлет, уловив недовольный взгляд

контролера, запиравшего дверь. – Зачем хорошего человека подводить. Все, все,

Аслан, мы уже молчим.

Последнюю фразу, обращенную к вертухаю, Гамлет произнес почти шепотом.

Четверка арестантов, сопровождаемая контролером, время от времени

отпиравшим замки на решетках, разделяющих коридор, прошла по продолу и

спустилась по зарешеченной лестнице на первый этаж. Гамлет, казалось, сам

знал дорогу и шёл впереди, развязно засунув руки в карманы. Из некоторых

камер, мимо которых они проходили, доносились приглушенные разговоры и

тихая музыка. Ночная жизнь в тюрьме сильно отличается от дневной. Ночью в

СИЗО нет тюремного начальства, и арестанты, с молчаливого согласия

прикормленных пупкарей, могут себе позволить некоторые вольности вроде

выпивки, азартных игр и иногда гостевых походов из камеры в камеру. Пару раз

идущую вереницей четверку окликали, но все четверо молча проходили мимо, не

отвечая на вопросы из-за закрытых дверей. Наконец, Гамлет остановился возле

выкрашенной ядовито-зеленой краской двери с номером 24. Остальные

арестанты встали рядом, и контролер, все так же молча, отпер замок и открыл

дверь до упора.

Егор, пропустив своих спутников вперед, зашел в камеру последним.

Вошедшие оказались в чистом полутемном помещении с четырьмя

расположенными у стен одинарными шконками, которые были застелены

настоящим бельем, накрытым сверху весьма приличными накидками. На

маленькой полированной тумбочке тихо шелестел небольшой японский цветной

телевизор, а рядом жужжал старенький, видавший виды белый холодильник ЗИЛ.

За длинным пустым столом около большого зарешеченного окна, выходившего во

внутренний двор тюрьмы, сидели двое мужчин возрастом явно за тридцать, они

спокойно, с видом людей, для которых не впервой решать чужую судьбу,

рассматривали вошедших. На застеленных шконках с бесстрастными лицами

сидели еще трое арестантов с синими от многочисленных наколок руками. В

одном из сидящих за столом людей Егор с облегчением узнал Антона, который,

встретившись с ним взглядом, едва заметно кивнул ему. Второй – сухощавый,

черноволосый и черноусый мужчина, с застывшими и колючими, словно черные

иглы, глазами - по всей видимости, и был смотрящим по тюрьме законником

Гассаном. Остальных – тех кто сидел на шконках - Егор никогда не видел.

– Здорово, Гассан, – Гамлет, пройдя с рукопожатиями между нарами,

подтвердил догадку Егора, почтительно поздоровавшись с черноусым, а потом

протянул руку Антону.

Гассан, ответив на рукопожатие Гамлета, молча кивнул ему на место за

столом и тяжелым взглядом уставился на остальных вошедших, так и оставшихся

стоять у двери.

– Ну, в чем дело? Что за гнилые разборки у вас в хате? – наконец спросил он,

закончив длинную эффектную паузу. – Говори ты, – узловатый палец Гассана с

коротко остриженным желтоватым ногтем уставился на явно оробевшего перед

авторитетом Давида.

Давид, немного запинаясь, все же более или менее связно представил свою

версию произошедшего. Он упирал на то, что Эдик сам сел с ними играть, а потом

не ответил за проигрыш и, когда его хотели немного поучить, в дело вмешался

Егор, первым устроивший махач в хате и ударивший честных арестантов ногами

по голове.

– Что скажешь? – Гассан, не проронивший во время рассказа Давида ни

слова, уставился своими черными как бездонный омут глазами на Егора.

– Я ничего не начинал, я просто не дал ему, – Егор кивнул на Давида, – по

беспределу опустить пацана, а там дальше понеслась драка и я уже, защищаясь,

бил ногами на автомате.

– По беспределу, говоришь? – прищурился Гассан

– Да, – твердо ответил ему Егор, – нет такого закона, чтобы нормальных

пацанов вот так из-за игры могли опускать.

– А ты что, хорошо знаешь наши законы? – насмешливо вскинулся

смотрящий.

– Нет, но я немного общался со знающими людьми, и они мне кое-что

растолковали.

– Это кто же у вас в хате такой умный? – искренне удивился Гассан – вроде

уважаемых в нашей среде бродяг у вас там до сих пор не замечено.

– Это не у нас в хате, – пожал плечами Егор, продолжая смотреть Гассану

прямо в глаза. – Я еще в Москве пересекался с Серегой Мастером, ближним вора

в законе Огонька, а здесь общался с Антоном, вот они мне кое-что и

растолковали.

– Смотри-ка, какой у нас интересный круг общения, – насмешливо протянул

Гассан, и тут же вопросительно посмотрел на Антона. – Он и вправду, что ли твой,

знакомец?

– Ну да, – улыбнувшись, кивнул тот в ответ, – мы с ним хорошо так

пообщались в карантине. Нормальный такой пацан, горячий по молодости,

конечно, но зато без гнили в душе. Мне лично он нравится.

Гассан задумался. С Гамлетом он в свое время пересекался по делам еще

на воле и составил о нем весьма благоприятное впечатление. Давид –

родственник Гамлета, к тому же он своя черная блатная кость, оттянул малолетку,

теперь вот по серьезному делу уже попал на взросляк, со временем из него

выйдет настоящий бродяга. В случившейся разборке этот светловолосый крепыш

Каратила, вмешавшийся не в свой базар, первым ударил Давида. Была там

попытка опустить проигравшего, или, как говорит Давид, пацана просто пугали, кто

его знает. По идее, в этой ситуации надо бы поддержать своих и получить с

Каратилы. С другой стороны, этого непонятного типа явно поддерживает Антон,

который пользуется большим авторитетом и на воле и здесь в дому. Антон видит в

этом заступнике своего поля ягоду, оба они спортсмены, оба дерзкие и опасные, и

оба способны на решительные поступки. Очень может быть, что он имеет на

Каратилу какие-то свои виды, недаром он тщательно подбирает к себе в бригаду

подобных типов. И хотя Антон признает его, Гассана, старшинство, в этой

ситуации, реши он вопрос не в пользу Каратилы, Антон, скорее всего, выступит

против. В совете, кроме них с Антоном, участвуют еще трое. Буля и Казик –

настоящие бродяги, у них за спиной не одна ходка и они, в любом случае, будут на

его, Гассана, стороне, а вот с Кирпичом все не так просто. Он и на воле активно

терся с Антоном и его бригадой, и здесь в дому они активно общаются, да и к тому

же Кирпич по своей сути ближе к бандитам, а не к ворам. Да, наверное, Кирпич

будет на стороне Антона. Три против двух - это нормально, и можно решить в

вопрос пользу Давида. Хотя… зачем торопиться? Жизнь, она штука длинная... С

Антоном можно делать хорошие дела, он ведь плотно сидит на теме цветных и

редкоземельных металлов, которые уходят с заднего двора завода

«Электроцинк», и его голос может понадобиться в более серьезной ситуации, чем

эта мелочевка, зачем же настраивать его против себя из-за такой мелочи, как пара

ушибленных голов южан? С Давида и Гамлета не убудет. Они еще молодые,

может, этот случай наукой им будет, что нужно уметь шевелить мозгами и не все

вопросы пытаться решать напролом.

– Ну что, я думаю так, – начал, наконец, Гассан, обводя всех собравшихся

своим тяжелым взглядом. – Тот, кто проиграл и не расплатился, упорол косяк и

пацаны имели право спросить с него за этот косяк…

При этих словах Гассана Антон нахмурился, Гамлет облегченно вздохнул, а

Давид торжествующе улыбнулся – весы явно склонялись в его пользу. Стоящий у

стены Егор напрягся и сжал кулаки.

– Но мы же не звери, – продолжил Гассан после маленькой паузы и

проникновенно посмотрел на Гамлета и Давида. – Зачем ломать судьбу молодого

пацана, по глупости переоценившего свои силы? Наказание должно

соответствовать тяжести проступка, поэтому вы, пацаны, погорячились и чуть

было сами не упороли косяк, за который вам тоже пришлось бы ответить. Этот

Каратила, по сути, оказал вам услугу, не дав довести неправое дело до конца. Он,

конечно, тоже погорячился, ударив честных арестантов ногами, но он тут новичок

и еще не знает наших законов, потому этот косяк не очень тяжкий. В общем,

получается, что в этой ситуации все вы по-своему неправы.

– Истину говоришь, Гассан, – соглашаясь, кивнул Антон, уже понявший, куда

клонит смотрящий.

– Поэтому мое решение будет таким, – Гассан уставился на Эдика. – Ты, как

проигравший и не сумевший расплатиться, будешь в обязалове перед общаком.

Для тебя это даже не наказание – это выход из твоей трудной ситуации, который я

тебе даю. Сделать что-то для общего блага – это честь, которая снимет с тебя

провинность и поднимет авторитет перед всеми честными арестантами.

Эдик быстро закивал головой.

– Да я готов, вы только скажите и я сделаю…

– Не торопись, всему свое время, – покачал головой Гассан, переводя взгляд

на Егора и Давида. – А для вас двоих у меня будет только одна просьба. Ради

общего блага вы должны забыть конфликт, который у вас получился. Не должны

нормальные пацаны на радость ментам, сукам и козлам рвать друг другу глотки.

Когда мы все вместе, и живем по нашим общим законам, то в нашем Доме нет

места беспределу и несправедливости.

Разочарованный Давид насупился, но благоразумно не стал протестовать

против решения вора, а только кивнул головой и первым протянул руку Егору:

– Все, замяли это дело, братуха.

Егор протянул руку в ответ:

– Да конечно, замяли.

– Вот и ладно, – по-отечески улыбнулся им Гассан, и повернулся к Гамлету. –

А тебе стоит побольше внимания уделять молодым пацанам. Общайся с ними,

рассказывай им о жизни в дому, о том, что можно и чего нельзя. Это, в конце

концов, твоя прямая обязанность – как старшего по хате. А то один у тебя не

знает, что играть и не отвечать за проигрыш нехорошо, другой ногами в хате

размахивает. Это твоя личная недоработка…

– Да, Гассан, – соглашаясь, кивнул Гамлет, опустив глаза в пол, – ты прав,

мне действительно нужно побольше общаться с пацанами.

После возвращения парней с разбора, вся камера восемь семь вновь

разбилась на несколько отдельных групп, которые увлеченно обсуждали решение

Гассана. Егор сидел на нарах рядом с Иваном и Робертом и вполголоса

рассказывал им о прошедшей встрече.

– Ну все, братуха, считай что тебе повезло, – ухмыльнулся с

многозначительным видом Роберт, выслушав рассказ Егора. – На самом деле, тут

можно было бы рассудить по-всякому. Воровские законы, они ведь не прописаны

на бумаге, и очень многое зависит от того, кто и зачем их толкует. Вон, Эдоса

поставили в обязалово, а что ему придется сделать, чтобы расплатиться – это

ещё большой вопрос.

– Это точно, – согласился с ним Егор, – я и сам думаю, что мне очень

повезло, что там был Антон, который явно меня поддержал. Как ты считаешь,

Давид, и его компания не предпримут новой попытки на меня напасть?

– Нет, после решения Гассана это исключено, – покачал головой Роберт. –

Они же не самоубийцы чтобы идти против решения вора, этого им никто не

простит. Но лучше к тебе относиться они точно не станут. Сто пудов они будут

стараться подловить тебя на каком-нибудь косяке, тогда даже Антон тебе не

поможет, так что будь настороже.

– Да это я и сам понимаю, – закусил губу Егор. – Ладно, пацаны, пойду

напишу маляву Антону, поблагодарю его за поддержку.

На следующее утро кум, из своих источников уже подробно знавший обо

всём, что происходило вчера в камере восемь семь и на разборе у Гассана,

потирал от удовольствия руки. Он оказался прав, Антон действительно заступился

за Егора, значит, его оперативная разработка пока идёт по плану. Если удастся

завербовать этого Каратилу и обоснованно подвести его к Антону, то можно будет

получить весьма важный источник информации об этом очень интересном для

него человеке.

Некоторое время тому назад, к старшему оперуполномоченному подошел

его давний знакомый опер из шестого отдела и предложил войти в долю в одном

весьма перспективном деле. По его информации, бригада Антона некоторое

время назад по наводке тряхнула ингушского курьера, перевозившего нелегальное

золото с приисков Магадана. Сейчас сам Антон и несколько человек из его

бригады приземлились на нары по другому делу, и скоро их должны были

перевести в СИЗО. Операцию с золотом Антон провернул совсем недавно, и, по

данным опера, скинуть его он нигде успел, уж очень крупным был куш. Значит,

золото должно было храниться где-нибудь в тайнике, либо у доверенного

человека. Коллега из шестого отдела, с которым Руслана Манткулова давно

связывали неформальные дружеские отношения, не стал доводить дошедшую до

него оперативным путем информацию до руководства, а вместо этого решил

перехватить у бандитов добычу, тем более, что ситуация складывалась самым

благоприятным для него образом. Некий коммерсант с бандитским прошлым,

которого напрягал Антон, наконец решился дать на него показания, и, в результате

проведенной оперативниками шестого отдела комбинации, костяк бригады в месте

с ее лидером оказались за решеткой. На воле остались лишь незначительные

члены бригады, которые сразу же после репрессий со стороны милиции

ударились в бега. Оставшиеся на воле быки по иерархии просто не могли иметь

свободный доступ к бригадному общаку, и золото должно было оставаться где-то

поблизости. Вот тут-то для нечистого на руку опера и наступил благоприятный

момент, и он предложил Руслану вместе сыграть в увлекательную игру под

названием «найди золото». Руслан сразу же оценил перспективы заманчивого

предложения и согласился попробовать расколоть этот твердый орешек.

Согласиться-то он согласился, но с какой стороны подойти к этому делу, некоторое

время он даже не представлял. Воздействовать на самого Антона напрямую

Руслан не мог, очень уж тот был авторитетным человеком в криминальном мире, и

применять к нему репрессивные меры, или того хуже, ломать в пресс-хате, было

бы чревато огромными проблемами для самого Руслана. Нынче ведь стоят не

благие семидесятые или первая половина восьмидесятых годов, когда

криминальный мир существовал в отведенной ему резервации, а

правоохранительные органы были хозяевами ситуации. Теперь настали самые что

ни на есть бандитские «лихие девяностые», и, перегнув палку с Антоном, можно

запросто получить себе на голову самый настоящий тюремный бунт, после

которого сюда из Москвы коршунами налетят проверяющие, а в результате их

проверок обязательно полетят головы. А кроме того, помимо бунта во вверенном

ему изоляторе и загубленной карьеры, за подобные штуки можно еще нарваться и

на очередь из автомата в своем собственном подъезде, были уже прецеденты…

Трогать подельников Антона – это почти тоже самое, да и кто его знает, кто из них

посвящен в тайну, очень возможно что место хранения общака знает только один

Антон.

Оставался вариант с подсадкой, но беда была в том, что Антон абы с кем

откровенно общаться не станет, и тут нужен нестандартный ход. Именно поэтому

Руслан, узнав от информаторов о дружеском общении объекта разработки в

карантине с неким Егором Андреевым, тотчас предпринял попытку того

завербовать. Конечно, Руслан не рассчитывал, что Антон поделится информацией

о тайнике с новым знакомым, но вот сболтнуть что-нибудь ценное в приливе

откровенности он может, и этим грех не воспользоваться. Получив от Андреева

категорический отказ, Манткулов разработал оперативную комбинацию давления

на Егора так, чтобы в нужный момент выступить спасителем и заставить парня

работать на себя. Надавить на никому неизвестного одиночку Андреева было не в

пример проще, чем на Антона, но здесь трудность была в том, что Егором

периодически интересовался следователь, который вел его дело, и поэтому

обставить все нужно было очень тщательно, чтобы комар носа не подточил.

Теперь сложившаяся ситуация, искусно выстроенная Манткуловым, весьма

благоприятствовала еще одной задушевной беседе с Егором.

Ближе к обеду Егора вызвали на допрос. К нему уже несколько раз

приезжал в СИЗО следователь, чтобы уточнить некоторые детали его дела, и

поэтому Егор не заподозрил подвоха. Оказавшись в знакомом ему кабинете кума и

не увидев своего следователя, он немного напрягся, несмотря на любезную

улыбку хозяина.

– Ну, как твое житье-бытье? Жалобы есть? – дождавшись ухода контролера,

с лучезарной улыбкой поинтересовался опер.

– Да все нормально, нет никаких жалоб, – осторожно ответил Егор.

– Ой-ли? – недоверчиво покачал головой Манткулов. – А мне вот сорока на

хвосте принесла, что тебя вчера напрягали в хате, и что дело дошло даже до

рукоприкладства, или, верней, до ногомашества…

– Да не было ничего подобного, – честно глядя оперу прямо в глаза,

отрицательно покачал головой Егор, – я вчера весь день мирно читал книжку, а

потом смотрел телевизор, вот и все события.

– Ладно мне тут заливать! – резко рявкнул Руслан, сильно стукнув кулаком

по столу, так что в графине, стоящем на столе, беспокойно заплескалась вода. –

Все я знаю. И про то, как ты вчера подрался с семьей Гамлета, и про то, куда вы

потом ходили, и даже про то, что там было решено. Думаешь, что ты так легко

отделался? Нет, дружок! Гамлет и Давид не из тех, кто легко прощает обиды, они

найдут способ тебя достать, и поверь мне, что в другой раз тебе уже никто не

поможет. А я прямо сейчас могу пресечь эти неприятности на корню. Мое прошлое

к тебе предложение остается в силе. Если договоримся, будешь здесь жить как у

Христа за пазухой, и в твоем деле, по которому ты сюда попал, у тебя будут

большие послабления, а если нет – то, несмотря на всю мою симпатию к тебе, я

просто умою руки, и тогда твоей дальнейшей судьбе никто не позавидует

– Я вас не понимаю, гражданин начальник, – упрямо мотнул головой Егор,

глядя на кума бесстрастными, ничего не выражающими глазами, – что за

неприятности вы мне тут обещаете, и о каких предложениях намекаете. В любом

случае, договариваться мне с вами не о чем, и если у вас ко мне все, то я бы с

удовольствием вернулся обратно в камеру.

– Обратно в камеру? – ехидно переспросил его Манткулов, внезапно снова

став самой любезностью. – Ну да, конечно, это дело твое. Что же, если ты очень

хочешь, можно и обратно в камеру…

В голову тертому оперу пришла, как ему показалось, замечательная идея.

В этот же день Манткулов вызвал к себе Урыгу.

– Здорово, начальник, – массивный увалень, садясь на жалобно

скрипнувший под ним стул, кивнул куму, с интересом просматривающему пачку

желтых листков, заполненных неровным мелким почерком. – Чего тебе от меня

надо-то?

– И тебе не болеть, дорогой Уружмаг, – рассеяно кивнул ему Руслан в ответ

на приветствие и оторвался от изучаемого документа. – Помнишь, ты меня

недельки три назад просил подселить к вам в хату одного человечка, ну того

самого, который замешан в гибели твоих родственников?

– Помню, начальник, – сразу потемнев лицом, наклонился вперед Урыга. –

Так ты, все-таки, решил отдать мне этого гаденыша?

– А почему бы и не помочь хорошему человеку? – усмехнулся в ответ

Манткулов, – ты ведь иногда оказываешь мне некоторые услуги, вот и я, подумав

над твоей просьбой, решил сделать тебе маленькое одолжение.

– Ну и что ты хочешь от меня взамен? - качнув головой вправо-влево,

громко хрустнул шейными позвонками Урыга.

– Ну вот, ты все испортил. А что, если я просто так решил пойти тебе

навстречу? Разве такое не может случиться?

– За просто так, гражданин начальник, в нашей жизни ничего не бывает, а

если и бывает, значит жди какой-нибудь подлянки. Бесплатный сыр сам знаешь,

где бывает.

– Ладно, считай, что в этом деле мы совместим твой и мой интерес. Нужно

мне, дорогой мой Уружмаг, чтобы вы немного обидели этого парня, но оставили

более его или менее целым, и чтобы информация о его обидах не ушла никуда на

сторону. – сказал Руслан, и, увидев готовое сорваться с губ собеседника

возражение, немедленно добавил:

– Пока не ушла. Потом, когда я с ним закончу и дам разрешение, можешь

рассказывать об этом хоть на каждом углу. Если тебе будет угодно, можешь дать

даже объявление в газету, но до того чтобы ни одного звука не ушло из вашей

хаты. Ну как, ты согласен?

-Что, ты и здесь свои ментовские штучки крутишь? – понимающе

ухмыльнулся Урыга и поскреб двумя ногтями небритый подбородок.

– Работа у меня такая, – развел руками в стороны Руслан. – Волка ноги

кормят, а честного опера – раскрытые преступления.

– Согласен, начальник.

– Ну вот и договорились, тогда ждите дорогого гостя сегодня вечером,

только смотрите, мне он будет нужен очень скоро, причем в рабочем состоянии,

так что вы там с обидами не переусердствуйте, – еще раз напомнил опер.

-Не волнуйся, с него не убудет, – похабно хохотнул Урыга. – Тебе, если

захочешь, тоже останется.

– Нет уж, это вы сами, я не по этой части, – брезгливо поморщился Руслан.

План Манткулова был до безобразия прост. Раз не удалось уломать

строптивого арестанта пряником, значит, нужно попробовать кнут. Под предлогом

предотвращения конфликтной ситуации, о которой ему стало известно от

информаторов в камере восемь-семь, он собирался перевести Егора в камеру к

Урыге, и, когда тот с ним закончит, снова поставить Егора пред выбором: либо

вдумчивая и инициативная работа на него, либо камера три-два и все

сопутствующие такой перспективе прелести дальнейшей жизни в роли тюремного

парии.

Вернувшийся в камеру Егор прекрасно понимал, что кум его так просто не

оставит и что он наверняка уже замыслил какую-то подлянку. Слишком уж

любезно тот с ним прощался, несмотря на категорический отказ сотрудничать. Не

зная, откуда ждать беды, Егор на всякий случай аккуратно прикрепил остро

заточенную алюминиевую ложку, которую ему вчера дал Эдик, к внутренней

стороне левого рукава своей черной джинсовой рубашки, так что при

необходимости ее можно было быстро достать. Жизнь в хате уже вошла в свое

привычное русло, и ничего уже не напоминало о вчерашнем инциденте, который

мог бы закончиться грандиозным побоищем. Остаток дня Егор провел, беседуя с

Иваном и Робертом о жизни и просматривая бесконечные латиноамериканские

сериалы по телевизору.

В тюрьме, от нечего делать, просмотр различных сериалов для арестантов

становится основным развлечением, и те, кто провел в камере достаточно долгое

время, знают перипетии всех подобных киноновелл не хуже завзятых домохозяек.

Ближе к вечеру глухо лязгнул запор на двери, и в открывшемся проеме показались

лица двух незнакомых контролеров.

– Андреев, давай быстро на выход с вещами, – громко гаркнул один из них.

– Куда это тебя на ночь глядя? – с удивлением вскинулся дремавший рядом

Роберт.

– Не знаю, – пожал плечами Егор и, вытащив из-под кровати сумку, стал

быстро складывать туда свои нехитрые пожитки.

– А Аслан сегодня где? – Гамлет, поднявшись из-за стола, по-хозяйски

подошел к открытой двери.

– Где надо, – буркнул в ответ один из вертухаев

– А этого куда? – не унимался Гамлет

– А тебе какая разница? – окрысился на него второй контролер.

– А че ты грубишь, я просто так поинтересовался, что, нормально ответить

не можешь?

– Слышь ты, интересующийся, иди на место и утухни, а то так ты до

внеочередной санобработки доинтересуешься.

Санобработкой в СИЗО называли шмон, когда в камеру залетали

здоровенные детинушки с дубинаторами и, протягивая всех замешкавшихся по

спине, выгоняли арестантов на продол, где ставили их враскорячку с поднятыми к

стене руками, а в камере устраивали обыск. Подобные мероприятия проводились

очень редко, и обычно о них заранее предупреждали прикормленные контролеры,

но все равно приятного в этом было мало.

Недовольно ворча, Гамлет отошел от двери и придержал шедшего мимо

него Егора, легонько схватив того за рукав.

– Слышь, Каратила, не к добру эта фигня, не к добру. Ты там смотри

поаккуратней, а то кум на тебя за что-то зуб заимел, – тихо шепнул ему он и, как

ни в чем не бывало, пошел дальше.

По сути, никаких отрицательных эмоций по отношению к Егору Гамлет не

испытывал, и вчерашнюю бучу он организовал только от безвыходности – для

того, чтобы отделаться от кума. То, как все закончилось, его вполне устраивало, и

поэтому он, острым чутьем опытного сидельца почуяв неладное, с чистым

сердцем предупредил Егора об опасности.

– Егор, ты с нового места сообщи, как там у тебя и что, – донесся голос

Ивана, когда Егор оказался уже на продоле.

– Ага, – попытался ответить тот, и тут же получил грубый толчок от

контролера, стоявшего рядом.

– Отставить разговоры! А ну лицом к стене!

После тусклого освещения в камере, тюремный коридор для Егора

показался просто залитым светом. Егор со своей объемистой сумкой в руках

спустился вместе с обоими контролерами на второй этаж и, пройдя пару десятков

метров, остановился по приказу конвоира, став лицом к стене у ничем не

примечательной двери. Один из контролеров отпер засов и мрачно кивнул:

– Заходи, чего встал.

Войдя в новую камеру, Егор вежливо поздоровался с тремя ее обитателями

и быстро окинул взглядом все помещение. Он оказался в обжитой камере средних

размеров с двумя традиционными двухярусными стальными шконками у стен.

Камера была довольно уютно обставлена. Здесь были и японская видеодвойка, и

холодильник, и двухкасетный японский же магнитофон. Толстую решетку на окне

закрывали зеленые занавески, придававшие камере даже какой-то домашний уют.

С обеих сторон на нижних этажах шконок, вольготно развалившись, сидели двое

бугрящихся мышцами крепких молодых парней в новеньких фирменных

спортивных костюмах. У них обоих под шконками стояли такие же фирменные с

иголочки новенькие кроссовки со шнурками, что являлось явным нарушением

правил содержания в СИЗО. Наряду с другими предметами, шнурки, ремни и даже

стальные супинаторы из обуви подлежали изъятию. Кисло кивнув на ответ на

приветствие Егора, один из них продолжил ковыряться зубочисткой во рту, а

второй, затаив на тонких губах презрительную усмешку, начал демонстративно

рассматривать свои ухоженные ногти. Третий обитатель этой камеры –

массивный, коротко стриженый амбал с оттопыренными поломанными ушами и

мясистыми полными губами на круглом, заросшим трехдневной жесткой щетиной,

лице - сидел за столом и лениво просматривал свежую московскую газету, невесть

как попавшую в эту камеру. Он был одет в черную майку-безрукавку, из-под

которой внушительно выглядывали его мощные, уже слегка подзаплывшие

жирком руки. На его покатых, могучих, как валуны, плечах можно было с

удобством посадить по девушке средней комплекции, а внушительный пивной

живот вовсе не придавал сидящему здоровяку вида выпивохи и сибарита, а лишь

дополнял общую картину мощного и очень опасного в схватке противника.

Подчеркнуто неторопливо он оторвался от газеты и, небрежно кивнув Егору,

поинтересовался:

– Ты кто?

– Андреев Егор, меня к вам из хаты восемь-семь перевели.

Егор все также стоял у двери, он поставил свою сумку на пол и всем своим

видом демонстрировал полное миролюбие, хотя внутри он был взведен как

сжатая до отказа стальная пружина. В этом полутемном и, казалось бы, по-

домашнему уютном помещении очень ощутимо веяло скрытой угрозой – как будто

он оказался в террариуме со змеями и крокодилами. Вроде бы ядовитые гады

мирно так лежат, спокойно нежась под лучами кварцевых ламп, но попробуй-ка

сунуть туда руку, и ты сразу поймешь цену этого ложного миролюбия. Весь уют

этого помещения был только для коренных обитателей, чужаков здесь не

жаловали. Натренированное тело Егора среагировало на это должным образом –

но наполненная внутренней силой расслабленность мышц перед взрывом и

предельная концентрация разума никак не отражались на его лице, которому он

уже привычно придал простовато-наивное выражение.

– А погоняло у тебя какое, Андреев Егор из хаты восемь-семь? – с усмешкой

поинтересовался парень, ковырявшийся зубочисткой во рту.

– Каратила, – смущенно улыбнулся Егор.

– Ну, ни фига се! А ты че, каратэ занимался? – еще сильнее ощерился

спросивший. – Вот это прикол.

– Ну да, я немного у Казика тренировался, – кивнул Егор, внимательно

отслеживая движения мимических мышц на лицах у обитателей камеры. Те,

которые сидели на шконках, особых признаков умственной деятельности не

демонстрировали: чувство собственного превосходства, скука и желание

покуражиться явно читались на их лицах. А вот тот амбал, что сидел с газетой за

столом, несмотря на демонстрируемое безразличие, присматривался к нему очень

внимательно, оценивая его, как мясник оценивает тушу только что забитого

барана перед разделкой. «Этот самый опасный, – понял для себя Егор, – его

ложная полнота и кажущаяся медлительность - это только маска для усыпления

бдительности».

– Опа, опа, – парень наконец выплюнул свою размочаленную зубочистку на

покрывало, радостно заржал и посмотрел на сидящего за столом мужчину. – А у

нас тоже есть свой каратист, боксер и вольник в одном лице. Правда, Урыга?

Может, вы прям щас сойдетесь тут в дружеском спарринге?

– Да я это, не занимался уже давно, – сразу засмущался Егор, на всякий

случай состроив испуганную рожу, больше приставшую хвастуну, которого

неожиданно поймали за слово, чем опытному бойцу, готовому ответить за свои

слова. – Нет, сейчас я не могу, давайте как-нибудь потом.

– Чо, ссышь, братуха? – снова заржал парень и тут же осекся под грозным

взглядом Урыги.

– Слышь, Анзор, я что то не понял. Я что, так сильно похож на клоуна,

чтобы тут тебе на потеху спарринги устраивать?!! – рявкнул тот из за стола. – Или,

может быть, у меня на лбу написано, что я хочу с кем-нибудь подраться?

– Да нет, я так просто предложил, – виновато сдал назад Анзор.

– Ты другой раз думай получше, а потом базлай, – угрюмо посоветовал ему

Урыга и снова перевел свой тяжелый взгляд на Егора.

Он про себя посчитал, что уже достаточно оценил будущую жертву. С виду

вроде бы крепкий спортивный пацанчик, но ничего особенного. К тому же, этот

Каратила явно обосрался, оказавшись под прицелом направленных на него

недоброжелательных взглядов. Он и один бы его сделал без особых проблем, а

против них троих у того шансов вообще нет никаких. Значит, можно не

откладывать дело в долгий ящик, а начать экзекуцию прямо сейчас. Когда дело

дойдет до его фуфела, эта гнида все пропоет – и про себя, и про тех, кто грохнул

Черу и Георгия. К завтрашнему утру в распоряжении у кума должен быть

полностью обработанный и податливый материал. Закончив сей нехитрый

мыслительный процесс, Урыга презрительно бросил вошедшему:

– Слышь ты, Каратила, или как тебя там, займи место над Анзором, он у нас

метлой мести любит, вот ты и будешь ему собеседником. Будете спать рядом, как

два брата Кондрата.

Сказав это, Урыга снова уткнулся в газету. Остальные обитатели камеры,

казалось, тоже потеряли всякий интерес к новичку. Егор молча кивнул и, подойдя к

указанной ему шконке, раскатал лежавший на ней матрац, после чего, достав из

сумки свою простынь и покрывало, застелил себе постель. Напряжение немного

его отпустило, и для себя он решил, что попытка более плотной пробивки на

вшивость, скорее всего, последует ночью, когда он уснет. «А вот хрен вы меня

сонным поймаете» – зло подумал он, и попытался рывком запрыгнуть на свое

место. В этот момент Анзор, вроде бы безразличный к происходившему рядом с

ним, четко уловив немое приказание Урыги, поймал Егора, уже находившегося в

воздухе, рукой за ногу и резким сильным движением сбросил на пол.

Лопухнувшийся новичок, прозевавший момент начала атаки как типичный

ботаник, в свое время все же прошел хорошую школу. Он сумел сгруппироваться

еще в воздухе, и упал не плашмя на спину, а округлил позвоночник и смягчил

падение на бетонный пол руками. В этот момент Анзор, до этого так удачно

сваливший Каратилу на пол, резко кинулся на него сверху, намереваясь плотно

припечатать его своим массивным телом к полу, но тут же, от пропущенного

мощного удара двумя ногами в голову, он с еще большей скоростью полетел

назад. Егор, уже пришедший в себя, успел, быстро поджав обе ноги к груди,

буквально выстрелить их вперед и вверх, прямо навстречу летящему на него

противнику. Анзор, откинутый сокрушительным ударом Егора, как тряпичная кукла

отлетел назад и, сильно ударившись головой о стальную стойку двухъярусной

шконки, затих, свалившись на пол. В этот момент, ко все еще лежащему спиной на

полу Каратиле с двух сторон одновременно подоспели Урыга и третий обитатель

камеры – ревнитель чистоты ногтей. Крутнувшись волчком на спине, Егор

встретил их мощными пинками ног, не позволяя им приблизиться к себе и нанести

сокрушающий удар ногой по голове. Лежа на спине, он крутился из стороны в

сторону, ведя бой на два фронта и сразу же жестко пресекая любую попытку

противников подобраться к нему поближе. Время шло, но пока, несмотря на все

старания, нападавшим так и не удалось смять оборону своего отчаянно

защищающегося противника.

– Чес, бля, не тупи лошара, давай сбоку заходи! – резко выдохнул

напарнику Урыга, уже получивший от проклятого Каратилы несколько весьма

чувствительных пинков по голеням.

Услышав приказ и пользуясь тем, что Урыга отвлекал внимание Егора

попыткой напасть с фронта, Чес, сделав отвлекающий финт, резко заскочил вбок и

попытался с разбегу ударить противника ногой по голове. Сосредоточенный на

Урыге, Егор, однако, уловил эту попытку атаки периферийным зрением. Выполнив

быстрый перекат, он одновременно выхватил спрятанное в рукаве оружие и

вышел из зоны досягаемости Урыги. Сблокировав бьющую ногу Чеса жесткой

подставкой левого предплечья, Егор одновременно глубоко всадил остро

заточенную ложку ему в бедро. Чес, почти одновременно наткнувшись ногой на

железобетонный блок предплечьем и получив весьма болезненный прокол бедра,

со звериным криком свалился вниз и, обхватив раненную ногу обеими руками,

стал с воем стал кататься по полу. Барахтающийся под ногами напарник помешал

Урыге быстро приблизиться к Егору, а тот, воспользовавшись возникшей на

мгновение паузой, сделал резкий кувырок назад с выходом на ноги и принял

боевую стойку.

– Ну сука, тут тебе и конец настал, – ненавидяще выдохнул Урыга и, легко

перепрыгнув через воющего Чеса, пошел в атаку.

Массивный, но в тоже время очень быстрый и ловкий громила, грамотно

разбивая защиту противника жесткими сериями ударов руками, пер вперед как

разъяренный носорог. Егор отчаянно пытался сдержать этот бешеный напор

разъяренного противника, подставляя под его пушечные удары кулаков свои локти

и качая маятник корпусом. Его встречные удары не наносили видимого ущерба

атакующему его врагу, и Егор был вынужден шаг за шагом отступать назад. В

какой то момент Урыга мощным прямым ударом ногой в живот едва не опрокинул

своего более легкого врага, и тот, отлетев назад, оказался прижатым спиной к

двери. Навал штурмового натиска не ослабевал, и Егор, пропустив несколько

жестких ударов в голову, потихоньку начинал «плыть», но и Урыга был не

железным и уже начал выдыхаться, не в силах долго поддерживать столь высокий

темп атаки. Уйдя в глухую защиту, Егор выждал небольшую заминку в граде

ударов и провел мощную подсечку под переднюю ногу противника. Этого

оказалось недостаточно, чтобы свалить этого здоровяка, но тот все-таки чуть

покачнулся, немного потеряв равновесие, и Егор, воспользовавшись этим

коротким моментом нестабильности, оттолкнулся спиной от двери и буквально

выпрыгнул вперед, нанеся мощный удар локтем ему в голову. Урыга, замотав

башкой, как оглушенный буйвол, отступил на пару шагов, и Егор, собрав

последние силы, отчаянно пошел на него вперед, разбивая мощными пинками ног

по ногам стойку своего противника и одновременно жестко атакуя его руками в

голову. В какой-то момент Урыга, не зная, что ему защищать в первую очередь,

потерялся под этим напором, и теперь уже он вынужден был медленно отступать

назад, пропуская сокрушающие удары поймавшего второе дыхание Каратилы.

Казалось, еще один миг, и потерявший боевой задор Урыга мешком рухнет на пол,

но удачная серия Егора была прервана Чесом, который, преодолев боль в

раненной ноге, нашел в себе силы вцепиться ему в ноги, опрокинув ненавистного

Каратилу вниз. Егор в падении, ухитрился извернуться и, высвободив одну ногу,

сильно ударить ей по голове так не вовремя вмешавшегося в схватку Чеса.

Получив мощный пинок каблуком в челюсть, тот снова выпал в аут, но Урыга,

воспользовавшись подаренной ему напарником секундной передышкой, сумел

восстановиться и теперь снова пошел вперед.

Ситуация как будто откатилась к самому началу схватки: Егор снова лежал

спиной на холодном бетоне и жесткими пинками ног не давал противнику

приблизиться к себе, но у него теперь только один враг. И хотя Урыга очень

опасен, зато его подручные Анзор и Чес безвольными куклами раскинулись на

полу.

Теперь оба бойца, находящихся в полуобморочном состоянии, тяжело

дыша, пытались подловить друг друга на ошибке и оба отчаянно не хотели дать

друг другу ни одного шанса. Урыга уже несколько раз проклял себя за

поспешность в оценке этого сволочного Каратилы. Егор, показавшийся ему

поначалу несерьезным противником, на поверку оказался не так прост и теперь

наученный горьким опытом Урыга уже верил, что тот вполне мог разделаться и с

Черой, и с Жоржем. Ну что же, тогда тем больше у него оснований порвать и

замордовать этого гаденыша. Вот только бы подобраться к нему вплотную, и тогда

ему действительно конец. И хрен с ним с кумом, и его просьбами не портить ему

рабочий материал!

Наконец Урыга, раздергав своего противника, из последних сил ринулся

вперед, спеша войти поближе, чтобы избежать его жестких пинков ногами. В этот

момент все еще лежавший на боку Егор, специально давший врагу возможность

выйти на нужную ему дистанцию, поймал его в травмирующие ножницы ногами,

как показывал ему в свое время Петрович.

– Смотри, Егорка, - сказал он тогда ему, – это только для врагов. После

таких ножниц, выполненных с должным усердием, перелом коленного сустава

обеспечен, и твоему противнику, если над ним только не поколдует опытный

хирург-ортопед, после этого придется хромать всю жизнь.

Правая нога Егора, подцепив переднюю ногу Урыги около пятки снизу, резко

рванула ее на себя, а левая, с силой парового молота, ударила противнику сбоку в

колено. Раздался громкий хруст рвущихся связок и Урыга, нелепо взмахнув

руками, грузно упал на пол, а Егор, на автомате продолжая наработанную атаку,

быстро перекатился на бок и нанес ему несколько жестких добивающих ударов

ногой по затылку.

Наконец, наглухо вырубленный громила перестал шевелиться и замер на

полу, а обессиленный Егор на шатающихся ногах побрел к шконке Анзора. Сорвав

с нее простынь, он стал рвать ее на длинные полосы и скручивать их в крепкие

жгуты. При каждом выдохе у него в груди что-то клокотало, перед глазами все

плыло, а руки дрожали. На этот раз он действительно выложился по полной, и

только долгие годы тренировок, хорошие учителя и бешеное везение помогли ему

остаться в живых и не скатиться на самое дно пропасти.

– Надо бы их всех покрепче связать, а то они сейчас очнутся, и второй

схватки я могу не пережить, – отстраненно, как будто о чем-то постороннем, думал

Егор.

За этим занятием его и застали дюжие контролеры, решившие

проинспектировать состояние дел в камере. Когда они ворвались внутрь, двое

коренных обитателей этой хаты валялись на полу, туго связанные по рукам и

ногам, а над третьим – это был глухо стонущий Чес - кропотливо трудился Егор,

аккуратно перевязывая ему раненную ногу. Орудие преступления в виде заточки

из ложки валялось тут же на полу, ее санитар-самоучка вытащил из глубокой, им

же и нанесенной раны несколькими минутами ранее…

Егор, попавший в карцер сразу после драки, находится здесь уже более

трех суток. Небольшое, вытянутое узкое помещение с вечно сырыми стенами,

покрытыми грубой цементной «шубой», пристегнутые к стене деревянные нары,

которые раскладываются только ночью на время сна, а в остальное время суток

одинокий узник должен либо стоять, либо, если уж совсем невмоготу, а вертухай

не видит, сидеть на холодном бетонном полу. Время, которое в тюрьме и так

тянется как тугая резина, здесь кажется просто вечностью. Чтобы согреться, Егор,

превозмогая боль в избитом теле, несколько раз в день тренируется, чередуя

отработку ударных связок с отжиманиями приседаниями и изометрическими

упражнениями на развитие силы. Потом он надолго замирает в позе человека

обхватившего руками толстый ствол дерева и концентрируется на дыхании. Но все

равно ему кажется, что время застыло на месте, и сколько ему еще здесь

находиться, и что уготовано судьбой дальше – он не знает. В голову лезут разные

мысли, шальными табунами мечутся обрывки воспоминаний, а перед глазами

всплывает такая далекая Лина, которая до сих пор так и не знает, где он и что с

ним. Что она о нем думает? Наверное, ничего хорошего. Прошло несколько

месяцев, а от него ни звонка, ни весточки…

Вязкую тишину разрывает тихий шепот:

– Эй, Каратила, как ты там, не околел еще?

Егор встрепенулся и подошел к двери.

– Ты кто?

– Это Бесо, я из хозобслуги. Привет тебе от Антона, братишка. Тут весь дом

сейчас шумит о том, как ты в одиночку разделал этот гадский козлятник. Ты у нас

теперь знаменитость.

– Да какая там знаменитость, сам не знаю, как жив остался.

– Тебе, может, что нужно, сигарет, чаю или сахару. Ты только скажи, а я тебе

попозже занесу.

– Сигарет не надо, поесть что-нибудь, если можно.

– Да какой базар. Сделаем.

– Послушай, – Егор приник к самой двери и понизил голос, – ты это, Антону

передай, что кум под него сильно копает. Он меня специально меня подсадить к

нему в хату хотел, чтобы я ему обо всем докладывал. А когда я отказался,

видишь, чего гад учудил.

– Хорошо, передам. Ладно, давай, там по продолу кто-то идет, я к тебе

потом попозже еще загляну.

Посыльный неслышно исчез, а Егор, до глубины души растроганный тем,

что о нем не забыли, стал нетерпеливо мерить шагами камеру. Пять шагов

вперед, разворот на месте и пять шагов в обратном направлении. Десятки шагов

складываются в сотни, а потом в тысячи. Никакого видимого результата, но

взбудораженные нежданным посещением мысли и надежды успокаиваются и все

приходит в норму. Егор уже начал корить себя за этот неожиданный для него

самого всплеск эмоций. «Дурак! Ты по жизни одиночка, и, по большому счету, ты

никому не нужен. Если даже ближайшие друзья тебя предали и подставили, то

чего же ждать от едва знакомых тебе людей. Лучше ни на кого не надеяться, тогда

и не будет боли разочарования от несбывшихся надежд». Но у него в глубине

души все же теплится светлая надежда, что о нем не забудут.

Через несколько часов кормушка на двери тихо, без лязга, откинулась, и в

ней возникла незнакомая растрепанная голова.

– Слышь, брателла, это опять я, давай быстрей сюда. Тут тебе грев от

общака и малява от Антона. Прочитаешь – сразу сожри. Продукты тоже сразу все

сожри, чтобы если пупкари будут шмонать, ни одной крошки не нашли. Я потом

тебе еще притараню.

Егор быстро подскочил к двери, и в его руки упал маленький сверток,

завернутый в бумагу. Кормушка тут же захлопнулась, и за дверью послышался

звук удаляющихся легких шагов. Егор нетерпеливо развернул сверток. В нем

оказались белый хлеб, колбаса и кусок сала, а также записка, свернутая в тугой

рулончик. Отложив продукты в сторону, Егор нетерпеливо развернул записку. Там

твердым, немного угловатым почерком было написано: «Все понял. Не тухшуй,

все будет тип-топ».

На следующий день из СИЗО «ногами» – через сменившегося со смены

контролера, который, за деньги обеспечивал связь с волей - в город ушла

неприметная записка. Контролер занес записку по указанному ему адресу,

получил оговоренную мзду за услугу и, довольный существенным приработком к

нищенской официальной зарплате, отправился домой. Через некоторое время,

уже под вечер, из этой квартиры вышел молодой человек, который, тщательно

проверившись на предмет слежки, отнес маляву от Антона по уже другому адресу,

находившемуся на противоположном конце города. На следующее утро из

конечной точки вышел солидный мужчина в дорогом черном пальто, который

направился не куда-нибудь, а в здание городской администрации, где он пробыл

всего-то минут десять, немного пообщавшись с неприметным серым человечком –

секретарем куда более важного человека - Чиновника городской администрации.

К Ираклию Шалвовичу Тетрадзе – высокому чину из республиканской

прокуратуры, среди прочих обязанностей надзирающему за соблюдением

законности в местах лишения свободы – обратился очень уважаемый им человек

из городской администрации. В доверительном разговоре, протекавшем в

маленьком уютном ресторанчике, где особо уважаемые гости сидели вдали от

посторонних глаз, в отдельном кабинете, за роскошным столом, между

несколькими бокалами с прекрасным французским коньяком, важный чиновник

между делом пожаловался на то, что в вверенном Ираклию Шалвовичу СИЗО

творится полный беспредел, и что виновником этого беспредела является никто

иной, как тюремный опер Манткулов, который организовал у себя в изоляторе

самую настоящую пресс-хату, где здоровенные бугаи издеваются над бедными

заключенными, которым и так несладко. А совсем недавно там произошел совсем

вопиющий случай: в камеру к этим отморозкам кинули вполне нормального

пацана, который является сыном его хорошего знакомого. Пацан этот и не бандит

даже, а так себе, мелкий бизнесмен, который не смог вовремя вернуть банку

кредит. Этот парень добровольно сотрудничает со следствием, ни в чем не

отпирается, и причин оказывать на него подобное давление не было никаких. И

вот, когда Манткуловские прихвостни попытались ни за что ни про что реально

опустить этого пацана, тот, не будучи дураком и слабаком, первый раз за все

время дал им достойный отпор, в результате чего все трое нападавших попали в

тюремную больничку, а этот избитый до полусмерти парень уже неделю парится в

карцере. Теперь его дальнейшая судьба повисла на волоске, потому как им, как

знающим людям, прекрасно известно, сколько подлянок может подстроить

бесправному зеку ушлый тюремный опер.

– Что ты говоришь, дорогой!? – возмущенно покачал головой Ираклий

Шалвович, прекрасно, впрочем, осведомленный о том, какими путями иногда

выбиваются показания из подследственных. – Это же просто возмутительно!

Чтобы такое происходило не где-нибудь, а в исправительном государственном

учреждении – это позор! А этот твой пацан, вообще то, молодец. Так отмудохать

троих амбалов, что они оказались в больничке, это еще надо суметь!

– Так и я же о том, Ираклий, этот пацанчик когда-то каратэ занимался, вот и

пригодилось, – важно кивнул гость и с намеком немного прижмурил левый глаз. –

Ты уж разберись, пожалуйста, в этом деле по справедливости. Пацан-то и в самом

деле неплохой. Не босяк какой-нибудь, а спортсмен-каратист, и вообще, он попал

в тюрьму по недоразумению, а тут его еще и беспочвенно травить начали. Совсем

грустно получается. У нас с тобой ведь тоже сыновья растут, глядишь, и им в

трудной ситуации кто-нибудь неравнодушный поможет.

– Ну, многого я тебе обещать не смогу, следствие, сам знаешь, не в моей

компетенции, – огорченно развел руками Тетрадзе.

– А я и не прошу, Ираклий, чтобы ты его из СИЗО выпустил, или надавил на

его следователя. Ты просто прижми хвост этому Манткулову немного, так чтобы он

больше собак на этого пацана не спускал, и этого будет более чем достаточно.

– Это сделаю, не вопрос.

– Тут у меня к тебе еще маленькое дельце… – немного понизил голос

чиновник.

– Слушаю, дорогой!

– Есть у тебя в СИЗО еще один человек. Антон – знаешь такого?

– Это рэкетир Чельдиев, что ли, которого недавно взяли за вымогательство?

– показал свою осведомленность Тетрадзе.

– Ну, во-первых, он не рэкетир вовсе, а уважаемый бизнесмен и меценат,

которого несправедливо оклеветали, – живо возразил чиновник, – сам-то

заявитель, который побежал жаловаться в шестой отдел, тоже ведь не ангел. За

ним столько тянется, что по нему самому давно тюрьма плачет. Может, он просто

счеты с Антоном таким образом сводит. Нехорошо это, на самом деле. Надо бы

помочь хорошему человеку. Сам понимаешь, я в долгу не останусь…

Ираклий Шалвович даже крякнул от полноты чувств. Про Антона он слышал

многое такого, за что того можно было бы смело законопатить в места не столь

отдаленные лет эдак на пятнадцать-двадцать. Но, с другой стороны, может это все

только слухи, распускаемые недоброжелателями, да и к тому же неплохо бы

заручиться поддержкой горадминистрации в вопросе о строительстве

бензоколонок, которыми занимается его старший сын…

– Ну, раз так, тогда я посмотрю, что тут можно будет сделать, – осторожно

ответил он.

На следующий день Ираклий Шалвович без стука вошел в кабинет к

Манткулову.

– Здорово, Руслан, – протянул он руку хозяину кабинета, лениво

листавшему довольно потрепанный журнал с обнаженными красотками, недавно

конфискованный им на утреннем обходе.

– Здравствуйте, Ираклий Шалвович, – кинув журнал в ящик стола, пулей

подскочил со своего стула Манткулов и угодливо поинтересовался: – Как ваше

драгоценное здоровье? Как жена, как дети?

– Нормально все, – не принял легкого тона Тетрадзе. – Лучше расскажи-ка

ты мне, друг мой ситный, за что ты тут прессуешь подследственного Андреева. По

какой причине он тут у тебя уже неделю сидит в карцере?

– Так этот Андреев тут такую кашу заварил, что я до сих пор не знаю, как ее

расхлебывать, – развел руками Манткулов. – Он в камере устроил форменное

побоище, избил и ранил заточкой трех заключенных.

– Руслан, ты мне тут не заливай, – поднял руку Ираклий Шалвович и,

тяжело отдуваясь, сел на стул. – Садись, чего стоишь. Раз уж ты сам про это

начал, давай договаривай до конца. Думаешь, я не знаю, кого он тут у тебя

отмудохал по полной? Прекрасно знаю! А вот зачем ты этого зеленого пацана

засунул в свою абсолютно незаконную пресс-хату, я не знаю, и хочу, чтобы ты мне

это объяснил. Я лично тебя об этом не просил, следователь, который ведет его

дело – тоже, я специально поинтересовался. Да и с какой стати, парень ни в чем

не отпирается, а в его деле и так все ясно. А вот какой твой интерес в этом

человеке – я не знаю.

– Какую еще пресс-хату? Какой такой интерес? – прикинулся

непонимающим Манткулов.

– Слушай, Руслан, ну неужели ты думаешь, что мне твои фокусы с Урыгой и

его бандой неизвестны? Когда ты выполняешь чьи-то официальные поручения и

колешь упертых зеков, чтобы помочь следствию, это понятно. Когда ты

обделываешь свои мелкие делишки, тоже понятно, и заметь, я ведь к тебе

отношусь хорошо, как к сыну, можно сказать, отношусь, и на многое закрываю

глаза. Но вот когда ты лезешь туда, куда не просят, да еще при этом делаешь это

так топорно, это мне непонятно и не нравится.

«Бля, ну какая же сука ему про все стуканула», лихорадочно думал

Манткулов, внешне сохраняя радушное выражение на лице. «Что он может знать?

Про золото – вряд ли. Скорее всего, он каким-то образом услышал про побоище в

пресс-хате, его-то ведь утаить не удалось. Утаишь тут. Урыга и еще один баран из

его команды лежат на больничке, а третий в таком виде, что мать родная не

узнает. Вся тюрьма до сих пор гудит о том, что случилось в козлятнике. Ладно,

фигня все это, выкрутимся».

– Ираклий Шалвович, тут, скорее всего, вышла какая-то случайная

накладка, – попытался оправдаться приободрившийся опер. – У этого Андреева в

той камере, в которой он находился до этого, возник конфликт с несколькими

заключенными, что, кстати, зафиксировано показаниями моего агента, и я, чтобы

предотвратить эскалацию насилия, распорядился перевести Андреева в другую

камеру, а наши дуболомы контролеры, сами понимаете кого на работу приходится

брать, видать не разобрались, и по ошибке засунули его совсем не в ту хату.

– Я уже сорок лет Ираклий Шалвович! – в сердцах стукнул кулаком по столу

Тетрадзе. – Предотвратил он, понимаешь, конфликт. Только хуже сделал. Не

умеешь, не берись. Тоньше надо работать, тоньше!

Манткулов, потупив глаза, виновато развел руками. Всем своим видом он

демонстрировал раскаяние и признание собственных ошибок.

– Ну хорошо, ну вышла у тебя с этим Андреевым ошибка, – уже остывая,

поинтересовался Тетрадзе, – а зачем же ты его потом в карцер засунул?

– А что мне его, медалью награждать?!! – совершенно искренне удивился

Манткулов – Он ведь, гад эдакий, тут такого наворотил…

– Ладно, с этим все понятно. В общем так, ты подними его из карцера,

определи в нормальную хату и больше не трогай, кстати, как и небезызвестного

тебе Антона.

Ираклий Шалвович не удержался и добавил шпильку, решив в конце

разговора показать, что на самом деле знает он гораздо больше, чем говорит, и

ушлому тюремному оперу обмануть его не удалось.

– Ими обоими очень важные люди интересуются, поэтому смотри, чтобы у

тебя здесь было все в рамках законности…

Теплым апрельским утром 1995 года Егор с полутора десятком таких же, как

и он, осужденных сидел на корточках на длинной привокзальной платформе, в

ожидании подачи столыпинского вагона. Группу этапируемых к местам отбывания

наказаний зеков окружали озлобленные хроническим недосыпом конвоиры с

огромными, черными и злобными псинами на поводках. На пронзительно голубом,

чистом, без единого облачка небе ласково жмурилось яркое весеннее солнышко, а

на растущих вдоль высокого бетонного забора кустах, густо покрытых едва

распустившимися зелеными листиками, весело гомонили, гоняясь друг за другом,

вечные непоседы и бродяги – серые воробьи. Конвоиры жестко пресекали

резкими грубыми окриками и болезненными ударами резиновых дубинок по спине

любые разговоры своих подопечных, жадно вдыхающих полузабытый ими запах

воли, смешанный с запахом вагонной смазки, сухой прошлогодней пыли и мочи из

стоявшего неподалеку общественного туалета. Эта профилактическая жесткость

охраны была направлена на подавление любой ненужной активности среди

арестантов, а то кто его знает, что у этих матерых зэчар на душе. Многие из них,

пока суд да дело, провели в СИЗО по два года, а то и поболее, а ну как рванет кто-

нибудь из них на прорыв, в безумной надежде хоть на миг обрести такую сладкую

и далекую свободу. Уйти, конечно, никто не уйдет, но гоняться потом за ними по

перепутанным плотной паутиной путям, рискуя поломать себе ноги о шпалы,

больших охотников нет. Нет уж, лучше сразу всем показать, что охрана бдит и

дергаться тут совершенно бесполезно.

Состоявшийся месяц назад суд впаял Егору четыре года колонии общего

режима. Прокурор просил для него пять лет, но судья, найдя в деле смягчающие

обстоятельства, дал четыре. Ну что же, и на этом спасибо. Последние месяцы в

СИЗО для Егора были спокойными и в чем-то даже комфортными, если, конечно,

можно назвать комфортным пребывание в заключении. Тюремный опер

Манткулов, после жестокого побоища в пресс-хате и вызволения Егора из

карцера, его уже больше не трогал, а сокамерники из новой хаты очень уважали и

даже гордились тем, что местная знаменитость Каратила сидит с ними рядом.

Принявший такое активное участие в благополучном повороте судьбы Егора

Антон, вскоре совершенно неожиданно для многих был выпущен из тюрьмы под

подписку о невыезде. В его деле наметился положительный перелом. Терпила,

заявление которого и было первопричиной его ареста, внезапно отказался от

своих показаний, а на следователя, который вел его дело, оказывалось

сильнейшее давление со стороны руководства. По всему было видно, что, скорее

всего, все дело развалится, так и не дойдя до суда. Ночью, перед самым выходом

на свободу, Антон зашел в камеру к Егору попрощаться. Они вдвоем сидели на

нарах в углу камеры, на месте Егора, и тихо разговаривали.

– Ну все братан, бывай, я завтра выхожу на волю, хватит уже мне тут как на

курорте париться, дела не ждут. Я все, что мог, для тебя сделал, теперь твоя

дальнейшая судьба зависит только от тебя, – после короткого обмена

приветствиями и нескольких общих фраз сказал Антон

– Спасибо, Антон, я очень ценю твое участие в моей судьбе, – начал было

Егор.

– Да ладно пустое, чего уж там, – останавливая поток благодарностей,

махнул рукой Антон. – Ты как на зону попадешь, сразу себя поставь нормально.

Там тебе заново придется доказывать всем, чего ты стоишь.

– Ничего, справлюсь.

– Да я и не сомневаюсь. На суде тебе много дать не должны, статья у тебя

не тяжелая. Поэтому, я тебе дам один адресок, ты потом так выйдешь, забеги

туда, я тебе неплохое занятие найду. Мне в бригаде такие, как ты, пацаны нужны.

– Не хочу тебя обманывать, Антон, – отрицательно покачал головой Егор, –

я с криминальной темой решил завязать. Выйду на волю и буду строить свою

жизнь совершенно по-другому.

– Да ты не торопись, – Антон хитро усмехнулся и, качнув головой вправо-

влево, громко хрустнул шейными позвонками, – время подумать у тебя еще будет.

Со своей старой бригадой ты разошелся, ведь так? И разошелся ты с ними не

очень хорошо, а проще говоря, они тебя развели, подставили как последнего лоха

и кинули ментам не съедение.

Егор только молча кивнул – против очевидного не попрешь.

– Ну вот, по всем понятиям, когда ты вернешься обратно, ты должен будешь

с них спросить за такой гадский кидок. Правота здесь на твоей стороне, и любой

разбор с авторитетным человеком это подтвердит. Но в нынешнее время один в

поле не воин, и какой бы ты там не был крутой каратист, в войне против толпы ты

не выстоишь. А я тебе предлагаю стать членом моей бригады, и тогда мы вместе

выпотрошим твоих бывших дружков так, что они и пикнуть не посмеют. В этом

городе все знают, чего стоит моя бригада. Так что ты сейчас ничего не говори, а

там дальше видно будет…

Егор с глухой тоской смотрел на медленно подкатывающийся к ним грязно-

зеленый вагон с забранными решетками окнами и думал о Лине. Как, все-таки,

несправедливо устроена жизнь. Он так рвался к любимой девушке и вот, почти

уже на финише, его грубо остановили и окунули с головой в болото, из которого

пока нет выхода. Где сейчас Лина, и что она о нем думает? Ждет ли его, или уже

потеряла всякую надежду на встречу, считая его предателем и балаболом,

решившем по-тихому соскочить. Эх, была бы его воля, он бы птицей полетел к

любимой девушке, чтобы вымолить у нее прощение, держа в своих ладонях ее

бесконечно милое лицо…

В это время в Московском аэропорту Шереметьево по трапу самолета,

направлявшегося в Торонто, поднималась стройная светловолосая девушка в

длинном черном кожаном плаще. В руках она держала маленькую черную

сумочку, которую судорожно прижимала к груди. Оказавшись на верхней ступеньке

трапа, она, задержавшись на мгновенье, кинула прощальный взгляд на здание

аэропорта, но не увидела ни здания, ни толпы пассажиров – перед глазами

девушки стояло улыбающееся лицо Егора, который бесследно исчез из ее жизни

ещё прошлым летом. Сначала она ждала и надеялась, а потом, через несколько

месяцев, когда все разумные сроки прошли, к ней пришло извещение о том, что ее

прошение о предоставлении вида на жительство в Канаде удовлетворено. Если

бы Егор был с ней, то она, не задумываясь, отказалась бы от своей мечты, ведь с

момента их встречи все изменилось, но он ее предал, и теперь ей нужно было

быстро принимать решение. И она решилась.

– Значит, не судьба… – одними губами прошептала Лина, смахнула рукой

непрошенную слезинку, бриллиантовой каплей замершую на ее длинных

ресницах, и, резко повернувшись на каблуках, решительно вошла в самолет.

А на перроне, перекрывая и противный визг стальных колес, тормозящих о

рельсы, и грохот вагонных сцепок, послышалась громкая команда старшего

караула:

– Осужденный Андреев, встать! Бегом в вагон! Давай, давай,

поторапливайся! Чего ты плетешься, как дохлая кляча! Эй, кто-нибудь, подгоните

его.

Егор, получив обжигающий удар дубинкой по спине, держа тяжелые сумки с

вещами в обеих руках и спотыкаясь на ходу, первым побежал по выстроившемуся

живому коридору из беснующихся на поводках собак и угрожающе насупившихся

плечистых конвойных вперед, в злобно ощерившуюся колючей проволокой

неизвестность.

…

Валеха в гордом одиночестве вальяжно развалился водительском кресле

белой «пятерки» БМВ, стоявшей неподалеку от центра города на тротуаре около

памятника герою гражданской войны Штыба. В салоне престижного автомобиля

громко играла музыка, сотрясая окружающее пространство ритмичными

мелодиями доктора Албана. «It's my life....» гремело из мощных динамиков.

– It's my life, my brother, it's my fucking life … Валеха вторил музыке на свой лад.

На мощной шее бывшего мастера спорта по вольной борьбе в лучах солнца

ярко блестела массивная паяная золотая цепь, на которой, возникни у кого такое

желание, вполне можно было бы держать здоровенного цепного кобеля. Открыв

окна на передних дверях до упора, Валеха наслаждался теплым майским

ветерком, лениво рассматривая хорошеньких молоденьких девушек, то и дело

проходящих мимо. Некоторые из девчонок искоса бросали оценивающие взгляды

на симпатичного молодого парня, одиноко сидящего в дорогой немецкой машине,

но тот, вопреки их ожиданиям, не делал никаких попыток познакомиться. Они же

не знали, что, во-первых, у него уже была постоянная девушка – красавица

Фатима, студентка третьего курса филфака в университете, а во-вторых, ему,

разморенному наступившей майской жарой, просто лень было выходить из

машины и нести какие-то глупые банальности ради очередной любовной

интрижки.

Мысли Валехи текли неторопливо и лениво, под стать ясной солнечной

погоде, не располагавшей к серьезному обдумыванию каких либо проблем.

Хотелось бы наслаждаться наступившими теплыми деньками и думать только о

хорошем, но думать только о хорошем не получалось. Проблемы, деньги,

конкуренты в борьбе за контроль над прибыльными точками в городе не давали

ему полностью расслабиться.

Валеха уже почти полгода сколачивал под своим началом небольшую

крепкую бригаду из перспективного и голодного молодняка. С помощью вновь

создаваемой группировки он хотел, наконец-то, отхватить в городе свою часть

криминального промысла. Валеха снова появился в городе после двух месяцев

отсутствия прямо под новый 1995 год. Это произошло тогда, когда Мариком были

окончательно улажены все вопросы, возникшие к ним обоим у

правоохранительных органов по поводу перепродажи угнанных автомобилей, а

также по поводу захвата и вывоза сотрудника милиции, осуществлявшего

оперативное наблюдение за их группировкой, в лес на акцию устрашения. Тот,

наверное, до сих пор еще не оправился от шока, полученного прошлой осенью,

когда они чуть не пристрелили его в собственноручно им вырытой могиле.

Пятнадцать тысяч долларов за закрытие этих серьезных вопросов - цена, конечно,

немалая, но и отнюдь не чрезмерная – свобода, она стоит и большего, а деньги –

это дело наживное, лишь бы мозги работали в правильном направлении. У Валехи

они работали так, как надо. За короткое время он сумел набрать к себе в бригаду

нескольких надежных молодых парней и спокойно, без стрельбы и громких

разборок, потеснить конкурентов у себя на районе, благо его репутация весьма

крутого парня играла ему на руку. Марик после осенних событий сразу вдруг

заделался паинькой, за каким-то чертом устроившись работать экономистом на

завод. Валехе он в туманных выражениях объяснил, что какое-то время они

должны будут вести себя тише воды и ниже травы, так как все они, несмотря на

внешне благополучное разрешение своих проблем, все еще находятся под

колпаком у ментовки. Валеха тогда только недоуменно пожал плечами, ответив

товарищу, что, в любом случае, на завод его калачами не заманишь, и что если

Марик хочет - то, конечно, пусть работает хоть на заводе, хоть в прачечной, а

лично он, Валеха, будет продолжать вести «правильную жизнь путевого пацана», с

которой работа за зарплату не согласуется никоим образом. С тех пор они с

Мариком встречались не часто, и тот обставлял все встречи с предельной

конспирацией, так чтобы никто его не ассоциировал с бригадой Валехи, быстро

набиравшей вес в криминальном мире города. Тот уже сумел взять под свой

контроль несколько небольших коммерческих палаток и точил зуб на пару

водочных цехов в пригороде. Как назло, эти цеха находились под охраной

вездесущих ГЭСовских – самой мощной в городе криминальной группировки,

пользующейся негласной поддержкой многих крупных бизнесменов и некоторых

представителей республиканской власти.

Многим влиятельным и богатым людям в республике уже давно надоел

криминальный беспредел в городе, когда разношерстные мелкие банды вели

бесконечные разборки за особо лакомые куски. В условиях дефицита

официальной власти, ставка была сделана на вроде бы вполне вменяемых и не

имеющих криминального прошлого парней из района ГЭС. Свое название эта

группировка, исторически родившаяся на городской окраине, плавно переходящей

в поселок Южный, получила от городской гидроэлектростанции, вокруг которой

вырос целый микрорайон. Впервые о парнях с ГЭС заговорили в ходе первого

грузино-югоосетинского конфликта в начале девяностых. Тогда большая группа

добровольцев из Северной Осетии участвовала в боях с грузинскими

националистами и оказала там большую помощь своим землякам. Там же в

ожесточенных боях закалился костяк будущих гэсовских. Потом, в 1992 году,

разгорится осетино-ингушский конфликт, где парни из района ГЭС будут

принимать активное участие в обороне поселка Южный и в последующем

вытеснении ингушских боевиков за пределы Северной Осетии. После ввода на

территорию Северной Осетии и Ингушетии федеральных войск и завершения

конфликта, сплотившиеся за время боев горячие парни не сложили оружие, а

организовали крепкую, спаянную железной дисциплиной бригаду, которая, при

поддержке крупных бизнесменов и попустительстве официальной власти, быстро

заняла лидирующие позиции в криминальном мире Осетии. Так родилась бригада

гэсовских. От остальных бандитских группировок эту отличало то, что у руля там

стояли люди, не имеющие криминального прошлого, но зато обладавшие

стратегическим мышлением и хорошим опытом как минимум двух весьма

кровопролитных локальных войн. Быстро растущая и не отягощенная излишними

моральными принципами группировка стала жесткой рукой наводить в городе свой

порядок, постепенно вытесняя с делянки и блатных, и бандитов, и просто

рэкетиров-дилетантов, решивших половить рыбку в мутной воде. Вскоре гэсовские

уже имели самое большое число бойцов и с охотой продолжали набирать

пополнение. Они были прекрасно вооружены и оснащены технически. Мобильной

связи в Осетии тогда не было и в помине, но почти у каждого мало-мальски

значимого члена группировки была еще диковинная по тем временам японская

портативная рация. Стоило возникнуть малейшей проблеме на какой либо из

контролируемых ими коммерческих точек, или если у кого-либо из бойцов

возникали малейшие разногласия с кем-либо посторонним, как в штаб

немедленно летело сообщение. И буквально через несколько минут в нужном

месте, как из-под земли, возникала оперативная группа быстрого реагирования,

которая решала все вопросы, очень жестко подавляя любое сопротивление. По

городу ходили рассказы один страшнее другого о том, что случалось с теми, кто

осмелился встать на дороге у гэсовских. Случай, когда бригадой из молодежного

крыла группировки был буквально разгромлен ресторан «Коралл» за то, что там в

банальной пьяной драке был избит кто-то из их бойцов, передавался из уст в уста,

обрастая страшными подробностями.

Задумчивое состояние Валехи, в какой-то миг отключившегося от всего, что

творилось вокруг, нарушил чей-то грубый окрик, раздавшийся у него буквально

возле самого уха:

– Слышь, парняга, машину свою убери отсюда побыстрее.

– Не понял, – Валеха приподнял солнцезащитные очки и вперил

бесцеремонный взгляд в стоящего перед ним худощавого, абсолютно седого

мужчину, возрастом всего немного за тридцать. – Я тебе что, мешаю, что ли?

– Да, мешаешь, – спокойно кивнул мужчина, проигнорировав вызывающий

взгляд Валехи. – Давай, отгони машину отсюда подальше, ты тут вход в магазин

загораживаешь.

– Так обойди, если тебе так надо, – флегматично бросил ему Валеха.

Демонстративно водрузив очки назад, он откинулся в кресле и сделал музыку

погромче. Ему было лень вылезать из машины и затевать драку, поэтому он

решил просто проигнорировать этого надоеду, дав ему возможность самому

осознать свой промах.

Мужчина с минуту мерил наглеца взглядом, а потом сделал несколько

шагов в сторону, достал рацию и, нажав кнопку вызова, властно бросил негромким

голосом:

– Асик, ты меня слышишь? Прием.

– Да, – тут же кто-то отозвался из рации.

– Это третий, я сейчас на Штыба. Пошли мне несколько наших парней из

тех, кто поближе, тут у меня возникла небольшая проблема.

– Понял. Там рядом с тобой Миха с пацанами, они сейчас будут на месте.

– Давай, жду.

Валеха, уже забыв об недавнем инциденте, опять ушел с головой в свои

мысли, когда кто-то грубо дернул его за плечо.

– Слышь ты, баклан, а ну выйди-ка из машины, потолковать надо.

Мгновенно вскинувшись, Валеха увидел в открытое окно массивную круглую

ряху Михи, которого он шапочно знал как одного из звеньевых южненских –

молодежного крыла гэсовских. Может, в другой раз он и не стал бы нарываться, но

его грустные думы были отчасти связаны с этими доставшими его уже парнями, и

поэтому Валеха злобно ощерился золотым зубом и резко рявкнул.

– А ну грабли свои поганые забери назад.

Отбросив в сторону солнцезащитные очки и пружинисто выскочив из

машины, он, набычившись, встал напротив Михи, за спиной которого маячили еще

трое крепких пацанов из южненских.

– Ну, и че те от меня надо? Что ты лапы свои распускаешь? – сразу попер

вперед Валеха.

– Я не понял! Или мне послышалось, или ты грубишь, что ли?

– А ты что, плохо слышишь? Так я тебе повторю – что надо?!!

– Миха, этот дешевый фраер, по-моему, явно зарвался, – из-за спины

звеньевого выдвинулся приземистый мощный парень с кривыми ногами и

длинными хваткими руками, густо поросшими рыжими волосками. – Может, мне

немного поучить его для примера?

– Ой, ты посмотри какой страшный, как ты меня напугал, – насмешливо

развел руками Валеха, сделав, впрочем, шаг назад, чтобы, на всякий случай,

держать в поле зрения всех южненских.

– А ты так сразу и испугался? Чего же ты такой пугливый? Вроде с виду ты

пацан путевый. Рыжья вон сколько на себя понавешал, тачку цивильную прикупил.

Стоишь тут на тротуаре, забив на всех большой болт. Наверное, ты очень крутым

себя считаешь, – мрачно ухмыльнулся Миха.

– Да я вообще-то обычный нормальный пацан, а насчет испугался, так ты

внимательно на рожу свою в зеркало посмотри. Сам, наверное, пугаешься

спросонок, – не полез за словом в карман Валеха. – Да и кенты твои, тоже

гоблины еще те, кунсткамера отдыхает, ё-мое.

Приземистый, не поняв загадочного для него слова кунсткамера, намек на

свою внешность все же оценил. Не стерпев такой обиды, он без подготовки резко

выкинул снизу массивный кулак, метя обидчику точно в челюсть, но Валеха,

бывший уже наготове, быстро нырнул вниз и, взяв противника на «мельницу»,

резко крутнул и бросил его с высоты своего немалого роста прямо спиной на

асфальт. Все вокруг резко пришли в движение – прохожие испуганно шарахнулись

в сторону, а южненские кинулись на Валеху, охватывая его с флангов. Валеха,

вырываясь из окружения, быстро сместился вдоль машины вбок и, перехватив

бьющую руку еще одного нападающего, ловко бросил его через спину – прямо на

капот своей машины. Тот, кулем перекатившись на другую сторону, влетел аккурат

в стеклянную витрину большого коммерческого магазина, около которого была

припаркована бэха Валехи. Огромное, отполированное до блеска стекло лопнуло,

разлетаясь на тысячи блестящих в лучах яркого майского солнца осколков.

Прокатившись до колонны, поддерживающей потолок, парень сильно ударился об

нее головой. Звон падающего на асфальт стекла смешался с рыком, ревом и

матом яростно дерущихся перед магазином парней.

– Каз, давай заходи с боку! – рявкнул Миха.

– На те, сука! – азартно выкрикнул в ответ Валеха, удачно приложив того

самого Казика кулаком в челюсть.

Парень закачался, но все же устоял на ногах, и тут же вместе с Михой он

вновь замолотил кулаками, тщетно пытаясь достать верткого, как юла,

противника.

В этот момент приземистый, уже немного отошедший от удара об асфальт,

сумел подкрасться к Валехе сзади и ухватить его за толстую золотую цепь,

болтавшуюся у того на шее. Приземистый резко рванул цепь на себя, и Валеха,

неожиданно потеряв равновесие, как беспомощная кукла полетел назад, отчаянно

вцепившись обеими руками в перехлестнувшую его горло цепь. Массивная

золотая цепь – статусное украшение и почти спецодежда для успешного рэкетира

– сыграла с Валехой весьма злую шутку, мгновенно став для него удавкой.

Приземистый с наслаждением накручивал на кулак импровизированную

гарроту, а его противник беспомощно сидел на земле, тщетно пытаясь отжать

стиснувшую его горло цепь руками. Он задушено хрипел, изумленно выпучив

вылезшие из орбит глаза. Жилы на его мощной шее надулись как канаты, а лицо

стало красней спелого помидора – кажется, чуть кольни иголкой, и брызнет алый

сок. Отчаянно борющийся за глоток воздуха парень, казалось, не замечал мощных

ударов ногами, которыми его яростно осыпали Миха и Казик, уже подоспевшие к

месту его падения. Наконец, получив тяжелый удар ногой по голове, он

провалился в спасительную неизвестность.

– Все, Каз, хорош его пинать. Отпусти его, Славик, а то и в самом деле

задушишь, – Миха наклонился над потерявшим сознанием парнем. – Вроде

дышит. Ладно, давай пошли отсюда. Заберите Серегу к себе в машину, он вон до

сих пор отойти не может, так звезданулся об стекло, а я пока отгоню бэху этого

козла к нам на базу.

– Ага, я сейчас догоню, – кивнул приземистый, ловко снимая с шеи Валехи

свой трофей – ту самую золотую цепь.

– А с этим что? – спросил Казик, потирая вспухший от удара Валехи желвак

на скуле, и пнул ногой лежавшего без сознания парня, на котором не было живого

места.

– Пусть эта падаль валяется тут. Потом, кому надо – тот его и подберет, –

равнодушно бросил Миха, по-хозяйски садясь в Валехину бэху.

На следующий вечер Валеха, вдвоем с Мариком, на потрепанной красной

«девятке» подъехали к красной кирпичной пятиэтажке на окраине Владикавказа.

Здесь жил давний приятель Марика Алан. Когда-то они вместе тренировались у

Даура и дружили много лет. Когда-то неразлучных в то время друзей, Марика,

Алана, Егора и Закира в шутку даже называли четверкой мушкетеров. Когда-то

любая радость и горе для них были общими. Когда-то они понимали друг друга

буквально с полуслова. С тех пор прошло совсем немного времени, но дороги

друзей сильно разошлись. Слава богу, они не поубивали друг друга, хотя у Марика

и Егора с одной стороны и у Алана и его новых друзей с другой стороны, вполне

могло дойти и до этого. Конфликт впоследствии был исчерпан, но осадочек у его

участников по-любому остался. Потом судьба и время еще сильнее разбросали

бывших неразлучных друзей. Невысокого крепыша дагестанца Закира убили

полтора года назад при ограблении водочного цеха. Егор, год назад окончательно

разругавшийся с Мариком, сейчас сидел в тюрьме. Внезапно остепенившийся

пройдоха Марик сейчас, вроде бы, работал на заводе простым экономистом, но,

по слухам, он был замешан в неких темных делишках с крадеными автомобилями

и постоянно отирался с Валехой, небольшая бандитская бригада под которого

набирала в городе все большую силу. Ну а Алан к этому моменту стал одним из

лидеров молодежного крыла группировки гэсовских, тех самых парней, с которыми

у Валехи вчера произошел конфликт, закончившийся грандиозной дракой.

Сейчас на Валеху было страшно смотреть – костяшки кулаков сбиты в

кровь, все лицо в ссадинах, нижняя губа треснула и распухла, а левый глаз

совершенно заплыл, контрастируя с правым, горевшим просто лютой злобой.

– Думаешь, нам все же стоит с ним говорить на эту тему? – сквозь зубы

процедил он, когда машина остановилась у подъезда Алана.

– Ну да, – кивнул Марик, – Алан у гэсовских в авторитете, и у него с Михой

нет особой дружбы. Они там у себя вроде как конкуренты. Я думаю, что он сможет

поговорить со своими старшими, чтобы уладить это дело и вернуть тебе тачку и

цепь.

– Я по-любому эту хрень Михе и его ублюдкам не забуду.

– Остынь, Валеха. Ты же вчера сам с ними стал скандалить.

– А что – может быть, мне самому нужно было снять с себя все рыжье и

отдать им тачку? А может, мне еще и туфли им потом нужно было начистить до

блеска? Какое им дело до того, где я поставил свою машину? Что они, хозяева,

что ли, в нашем городе?

– Да ладно тебе, не заводись по новой. Все уже давно говорено-

переговорено, – с досадой пробурчал Марик, открывая дверцу машины. – Я

сейчас Алана сюда вызову потолковать. Ты хоть при нем сильно не возмущайся, а

то неудобно получится, все же это его команда, как ни крути.

Марик вышел из машины и легкими шагами взлетел по ступенькам,

ведущим в подъезд, оставив Валеху возмущенно бурчать в одиночестве. В скором

времени он вышел из подъезда вместе со смуглым, подтянутым мускулистым

парнем с перебитым носом, это был Алан – бывший чемпион Юга России по

каратэ и бывший лучший ученик Даура. Они вместе сели в машину. Алан, с

удобством расположившись на заднем сидении, хорошенько рассмотрел Валеху,

повернувшегося к нему, улыбнулся и, протянув руку, хмыкнул:

– Хорош! Крепко тебя Михины парни вчера отделали.

– Им тоже неплохо досталось, – пробурчал в ответ Валеха, крепко пожимая

руку Алана – если бы не эта чертова цепь, я бы их там всех сделал

– Если бы у бабушки были яйца, то она была бы дедушкой, – похабно

хохотнул Алан и сразу перешел к делу: – У вас ко мне был разговор, чего хотели?

– Алан, – Марик, сделав знак Валехе пока помолчать, перехватил

инициативу и мягко тронул товарища за руку, – ты поговори там со своими, чего

они на Валеху вчера так набросились. Зачем было его избивать до полусмерти, а

потом еще и забирать цепь и тачку, это уже в натуре беспредел какой-то.

– Не знаю, не знаю. Я сегодня слышал эту историю в немного другом

пересказе, – пожал плечами Алан и пристально посмотрел на Валеху. – Ты зачем

вчера нахамил Тамику?

– Это которому? – не понял его Валеха.

– Тому самому мужику, который попросил тебя убрать твою тачку с

тротуара.

– А что, он это место купил, что ли?

– Да зачем ты опять в бутылку лезешь, – досадливо поморщился Алан. – Ну

что ты, в самом деле, мы ведь с тобой друг друга уже сто лет знаем. Таймураз –

один из наших старших, просто вежливо попросил тебя убрать машину с тротуара,

а ты его так обхамил. Ты пойми, кто он, а кто ты.

– А кто он, и кто я?!! – продолжал горячиться Валеха. – Он что, бог что ли,

чтобы я как пацан малолетний по первому требованию делал все, что он захочет?

Да он, если хочешь знать, вообще для меня никто, и я его знать не знаю.

– Ну, а теперь узнал? – ехидно хмыкнул Алан и подмигнул Марику. – Пойми

ты, что в твоем случае нашим нельзя было поступить иначе. Мы не можем ронять

свой авторитет в республике. Что будет, если любой, вот так вот запросто,

прилюдно будет посылать наших старших? Да нас завтра же выдавят из города, а

потом и перемочат к чертовой матери. Считай, что с тобой вчера просто провели

небольшую воспитательную работу, и будь рад тому, что легко отделался.

– Алан, – Марик сильно стиснул плечо Валехи, который от переполнявших

его злобы и возмущения уже готов был окончательно слететь с катушек. – Ладно,

хрен с ним с этим Тамиком, но ты поговори со своими, чтобы они хотя бы вернули

Валехе машину и цепь.

– Нет, пацаны, не обижайтесь, но тут ничего не получится, – сожалеюще

пожал плечами Алан, и снова, уже с явным сочувствием, посмотрел на Валеху. –

Если бы это было в моих силах, я бы тебе все вернул. Я сам, между нами, терпеть

не могу этого Миху – он, падла, оборзел вконец. Ты пойми, брат, что лично я тебя

уважаю, но против Тамика и других наших старших я пойти не могу, а они решили

тебя так наказать, чтобы впредь остальным было не повадно. Поэтому, лучше

забудь ты про эту цепь и про тачку, здесь уже ничего не сделаешь.

Марик, смотревший на Валеху и продолжавший стискивать его плечо,

незаметно для Алана покачал головой. Валеха усилием воли сумел взять себя в

руки и не дать волю бушевавшей внутри его ярости. Закусив до крови губу, он

только молча кивнул и бессильно откинулся назад на свое сидение. Алан не

заметил ни жестов Марика, ни дурного настроения Валехи. Он по-приятельски

хлопнул того по плечу.

– Валеха, братуха, не хмурься ты так, плюнь ты на это дело, ты себе еще

лучше тачку раздобудешь, ведь правда же?

– Угу, – угрюмо пробурчал тот в ответ.

– Ну вот видишь. Ладно пацаны, все, до встречи. Я побегу домой, мне еще

поспать чудок хочется, а то я сегодня на ночь к одной бабе собрался и нужно быть

в форме, – хитро подмигнул приятелям Алан и вышел прочь из машины.

Валеха проводил угрюмым взглядом скрывшегося в подъезде парня и

пристально посмотрел на Марика.

– Я тебе точно говорю, что я этого так не оставлю. И Тамик, и Миха, и все

эти чертовы гэсовские еще умоются кровавыми слезами от меня.

Марик только покачал головой.

– Оставь ты лучше эти разговоры, вы ведь в разных весовых категориях. Ты

ни за что не потянешь войну против них.

Валеха наклонился поближе к Марику и, криво ухмыльнувшись, прошептал

одними губами:

– А я не собираюсь с ними воевать. Вот увидишь, я их просто буду мочить,

как бешеных собак…

Поздним июльским вечером трое крепких парней, громко хохоча, вышли из

загородного ресторана в Кобанском ущелье и направились в сторону белой

«пятерки» БМВ, припаркованной на стоянке неподалеку.

– Миха, ну ты и завернул этой телке, мол, я надеюсь, что легкий миньет не

испортит наших дружеских отношений, – приземистый крепыш с кривыми ногами

от полноты чувств ткнул высокого парня с круглым лицом кулаком в бок. – У нее

после твоих слов челюсть так и отпала, а глаза стали как пятаки. Я до сих пор так

и слышу ее писклявое писклявое - Наха-ал!!!

– Ну а че она, весь вечер строила мне глазки, а как до дела дошло, так

стала из себя целку корчить, вот я и решил ее немного обломать. Подумаешь,

королева, не хочет с нами в машине покататься, да я таких как она…Э-э-х, –

немного заплетающимся языком ответил ему крепко подвыпивший Миха.

Раздался новый взрыв хохота, и вся троица остановилась у машины,

отобранной Михой еще в мае у одного весьма наглого парня с Осетинки, мнившего

себя очень крутым. Парня за наглость тогда крепко поучили жизни кулаками и

ногами, забрав его тачку себе, как трофей. Миха, встав у водительской двери,

долго рылся в кармане брюк, и, наконец выудив оттуда ключи, тут же уронил их на

землю. Чертыхаясь, он присел и, слепо шаря руками по асфальту, вскоре их

нащупал. Встав в полный рост, он грузно оперся о машину и нажал на кнопку

отпирания центрального замка. Синхронно мигнули поворотники, и электрические

замки с тихим клацаньем разблокировали двери.

– Мих, дай лучше я за руль сяду, а то, я смотрю, ты сегодня крепко

набрался, – протянул было руку за ключами парень, помогавший в поисках

ключей.

– Да я почти совершенно трезвый, че ты тут на меня гонишь. Подумаешь,

выпил пару рюмок, – Миха упрямо покачал головой и угрожающе уставился на

приятеля мутными глазами. – Ты что это, думаешь, что я как пацан малолетний

пить не умею, что стою тут бухой в гавно и ничего вообще не соображаю?

– Да нет, Миха, это я так, на всякий случай, – тут же сдал назад парень. – Ты

не принимай это на свой счет.

– Ну вот и хорошо, тогда не болтай зря, а лучше садись в машину и поехали

по домам, – успокоившись, кивнул звеньевой.

Открыв свою дверь, Миха тяжело взгромоздился на место водителя и,

дождавшись пока двое его приятелей займут свои места, повернул ключ

зажигания. От мощного взрыва, осветившего все вокруг, тяжелую машину

подбросило вверх и перевернуло. От нее во все стороны полетели металлические

и пластиковые детали, вперемешку с кусками обгорелой человеческой плоти…

Худощавый, совершенно седой мужчина, выглядевший со стороны не более

чем на тридцать лет, задумчиво ехал по городу на новеньком черном

«шестисотом» мерседесе. Тяжелая туша его представительского автомобиля по-

хозяйски уверенно рассекала плотный поток автомобилей. Юркие «семерки»,

«восьмерки» и «девятки», родные детища российского автопрома, безропотно

уступали дорогу этому лоснящемуся черными боками немецкому мастодонту.

Обычный человек на такой машине ездить не будет. Просто богатый человек тоже

отнюдь не всегда может себе позволить подобную машину. Деньги тут совсем не

главное – «шестисотый» на Кавказе это признак статуса, и позволить себе такую

машину без опасения, что хваткие ребята выкинут хозяина из нее на каком-нибудь

светофоре, может только очень уважаемый и уверенный в себе человек.

Таймураз, или для своих просто Тамик – один из руководителей бригады гэсовских

- был жестким, очень уверенным в себе и сильным человеком. За его чуть более

чем тридцатилетнюю жизнь ему пришлось и воевать, и участвовать в громких

разборках, и решать судьбы людей. Под его началом была самая мощная на

данный момент группировка в республике, контролировавшая львиную долю

легального и нелегального бизнеса. Ни одна конкурирующая группировка не

смогла бы открыто бросить вызов гэсовским. До этого времени, недовольные их

засильем просто тихо шипели по углам и не осмеливались на открытое

противостояние. Да и пусть бы попробовали, более чем две сотни подготовленных

бойцов смели бы любое сопротивление. И вот вчера в Кобанском ущелье взлетела

на воздух машина Михи вместе с ее хозяином и еще двумя парнями из его звена.

Взрывной волной вышибло все стекла в ресторане, где парни сидели в этот вечер,

а детали машины разметало по огромной территории. Понятно, что никто из

сидевших в машине не уцелел. Миха был обычным звеньевым и руководил

небольшой группой южненского молодняка, но он был членом коллектива, и его

смерть по-любому должна быть отомщена. От своих людей в милиции Тамик уже

знал, что на расследование этого взрыва кинуты лучшие профессионалы, и

благодаря своим связям он рассчитывал, получать самую свежую информацию о

ходе следствия прямо из штаба. Помимо этого, озлобленные гибелью товарищей

бойцы гэсовских, со своей стороны, ставили весь город на уши, пытаясь

доискаться, кому Миха перешел дорогу в последнее время. В этом деле, как это

зачастую бывает, интересы следствия и интересы теневых хозяев города на время

совпали. Так почему бы, для достижения результата, не поработать в одной

связке. Найти виновников гибели товарищей – это дело чести для всех гэсовских.

У Михи, как и у всех активных членов группировки, за последнее время появилось

весьма много недоброжелателей, да и не мудрено, парни с района ГЭС, пользуясь

своей силой и попустительством официальных властей, всегда охотно прибегали к

силовым способам решения конфликтных ситуаций. Сильных и жестоких всегда

боятся, однако их иногда жалят исподтишка. Нужно поскорее найти ядовитых

гадов, и вырвать им их зубы вместе с кишками. От полноты переполнявшей его

ненависти Тамик, в этот момент стоявший на перекрестке на красный свет

светофора, даже стукнул кулаком по ни в чем не повинному рулю, обшитому

тончайшей кожей. Тут же устыдившись такого проявления нервозности, он с

досадой покачал головой и через опущенное до половины тонированное стекло

смущенно посмотрел на поравнявшийся с ним мотоцикл, оба седока которого

могли быть невольными свидетелями его бурной вспышки. Негоже уважаемому и

солидному человеку вот так вот давать волю своим эмоциям на людях. Лиц

парней на мотоцикле Таймураз так и не рассмотрел, оба седока согласно

правилам дорожного движения были в шлемах с опущенными тонированными

стеклами. В этот момент на светофоре загорелся зеленый свет и последнее, что

увидел в своей жизни Тамик, это было черное дуло пистолета с глушителем в

руках у пассажира мотоцикла, уставившееся ему прямо в лицо. Раздалось три

негромких хлопка и мотоцикл, взревев мощным двигателем, пулей сорвался с

места, унося на себе никем не опознанных исполнителей дерзкого убийства,

оставивших за собой сиротливо замерший на перекрестке шестисотый

«Мерседес» с беспомощно уткнувшимся в руль трупом мужчины, седые волосы

которого стали уже кроваво красными…

– Валеха, ты что, с ума сошел?!! – лицо Марика, назначившего тайную

встречу приятелю и подельнику, от злости пошло красными пятнами. – Ты что

творишь? Неужели ты думаешь, что гэсовские тебе это так спустят с рук?

– А при чем тут я? – самодовольно усмехнулся Валеха. – Мало ли кому эти

козлы перешли дорогу. Тут уже полгорода от них пострадало, так что пусть сидят и

думают, откуда к ним прилетело на этот раз. Как по мне, так им поделом досталось

за их беспредел, который они творят в городе.

– Валеха, ну ты хоть передо мной-то комедию тут не ломай! – Марик так и

задохнулся от возмущения. – Ты что, меня совсем за дурака считаешь? Я ведь

прекрасно знаю, что это именно твои пацаны закладывали взрывчатку под машину

Михи, тем более, что это именно я доставал радиовзрыватели у военных, только я

тогда еще не знал, куда именно они пойдут.

Глаза Валехи загорелись мрачным огнем и он, понизив голос, внушительно

посоветовал собеседнику:

– А если ты не дурак, так и молчи себе тихонечко в тряпочку, я сам хорошо

знаю, что и как мне делать.

– Да пошел ты! Да из-за тебя нас всех перемочат, а у меня, между, прочим

жена беременная. Я теперь вообще не хочу иметь ничего общего с тобой и с твоей

бригадой!

– Не ссы, ты и так уже полгода шифруешь все наши встречи. Хочешь

соскочить с поезда – твое дело, только языком не трепи, а то знаешь, мне сейчас

терять уже нечего, и я в любом случае пойду до конца.

Марик осекся и уже новыми глазами посмотрел на приятеля. А ведь не

пугает. Он ведь, если усомнится в его способности держать язык за зубами, и в

самом деле способен его пришить.

– Ты тут мне подобные намеки не бросай, от меня никогда ничего на

сторону не уйдет, мы с тобой уже давно одной веревкой повязаны, – наконец

сказал Марик, прерывая слишком затянувшуюся паузу. – Я просто прошу тебя

остановиться, пока не поздно, и тихонько залечь на дно. Ты и так уже достаточно

наворотил дел за тот майский случай. Пора уже заканчивать вендетту. Когда шум

немного уляжется, мы посмотрим, что там дальше будет, а пока лучше лишний раз

не дергаться.

– Ладно, не обижайся, это я так сказал, – Валеха устало улыбнулся

приятелю. – Нервы, сам понимаешь. Я сам знаю, что пора заканчивать отстрел, но

еще одну акцию я все же проверну, а потом затихну.

– Валеха!

– Ша, я сам знаю, что делаю.

На следующий день по городу с быстротой молнии разнеслась весть о

покушении на Сулю, который также являлся одним из лидеров «гэсовских».

Убийцы подстерегли его в подворотне и выпустили по нему добрую дюжину пуль,

из которых в цель попали только три. Увидев в пустынном переулке двух парней в

мотоциклетных шлемах, целеустремленно двигавшихся ему на встречу, Суля в

последний момент каким-то звериным чутьем сумел уйти с линии огня и, выхватив

свой пистолет, открыл ответную стрельбу по нападавшим. Грохот пистолетных

выстрелов растормошил всю округу и убийцы, так и не достигнув своей цели,

поспешили ретироваться. Суля, помимо двух неопасных для жизни ранений в

плечо и бедро, получил тяжелое ранение в позвоночник. Истекая кровью и уже

теряя сознание, он сумел вызвать помощь по рации, и всего через полчаса его уже

оперировал в ЦКБ лучший хирург республики.

Этим же вечером на квартиру к Марику приехал Алан. Извинившись перед

забегавшей по кухне по случаю прихода гостя Алиной, он вызвал Марика на

разговор на улицу. Марик, у которого все внутри оборвалось, на деревянных ногах

вышел из подъезда и сел в машину к Алану. Тот хмуро посмотрел на него и без

долгих предисловий спросил:

– Ты с Валехой давно виделся?

– Да я с ним сейчас почти не общаюсь, – внешне равнодушно пожал

плечами Марик, но внутри у него все так и похолодело. – Сам понимаешь, я уже

давно повязал с прежними делами и сейчас спокойно работаю на заводе. Тем

более, у меня жена беременная, так что мне совсем не до разных глупостей.

– Ну да, – кивнул Алан, пытливо рассматривая друга. – А мне помнится, что

в мае ты вместе с ним ко мне заезжал насчет той «бэхи», что у Валехи Миха

отобрал.

– А, ну да, конечно помню, – широко улыбнулся тот. – Валеха тогда меня

попросил, чтобы я помог ему, вот мы с ним к тебе и заехали.

– Слышал уже небось, что нынче в городе творится? – Алан все так же не

спускал с Марика своего тяжелого взгляда.

– Как не слышал, все знаю - не пошла эта «бэха» Михее в прок. И про

Тамика знаю, и про Сулю. Жаль, конечно, ваших пацанов, – осторожно кивнул

Марик, – но откровенно тебе скажу, что врагов вы за это время нажили не мало.

– Ну да, есть такое дело. Нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц, –

развел руками Алан. – Я тебе вот что хотел сказать. Ты это, с Валехой лучше

больше никаких дел не имей, и вообще держись от него подальше. Понял меня?

– Понял, как не понять.

– Тут все очень серьезно. Я никому про тот ваш визит не рассказывал,

молчи и ты о моем. Мы с тобой, все же, слишком много вместе пережили, чтобы я

тебя не предупредил.

– Спасибо, Алан.

– Сочтемся. Ладно, давай, я поехал. Извинись еще раз перед Алиной за

меня. Если все будет нормально, мы еще посидим вместе.

Марик вышел из машины и стал тяжело подниматься по лестнице.

Несмотря на вечернюю прохладу, у него по спине ручьями струился пот.

Ранним утром Валеха в отличном расположении духа вышел из своего

подъезда и, засунув руки в карманы легкой летней куртки, пошел на место встречи

с двумя парнями из его бригады, которые должны были забрать его с обычного

места встречи – небольшого пятачка около завода «БИНОМ». Хорошего

настроения Валехи не могло испортить даже неудачное покушение на Сулю.

Пусть тот все же остался в живых, но, по точной информации из больницы, где он

лежал, после ранения в позвоночник Суле суждено было всю жизнь оставаться

прикованным к инвалидному креслу. Скоро, очень скоро – думал про себя Валеха

– гэсовские передерутся между собой, самозабвенно деля пошатнувшуюся

власть. Уже сейчас в их руководстве начались трения по поводу того, кто встанет

на место выбывших старшаков, еще пара точных ударов – и они точно посыпятся.

Вот тогда я и перехвачу куски, которые начнут отваливаться от них. Марик –

трусливый дурень, где-то спрятался и не выходит на связь. Чего бояться мертвого

льва? Нужно успеть на дележку его наследства, иначе останешься с носом.

Выйдя на пятачок, Валеха увидел уже ожидавшую его машину и двух своих

парней, курящих сидя на корточках около нее. Увидев бригадира, те немедленно

поднялись и выбросили недокуренные сигареты в сторону. Валехе оставалось

пройти еще метров пять, когда он понял, что что-то тут не так. Он еще успел

сунуть руку под свою куртку, где у него в наплечной кобуре был спрятан пистолет с

патроном в стволе, но вытащить руку обратно он уже не успел. Из синхронно

открывшихся задних дверей двух неприметных тонированных девяток, стоящих на

другой стороне дороги, по нему и по его парням хлестнули тугие струи автоматных

очередей. Отстреляв по целям, парни в черных масках на лицах резко захлопнули

двери и обе машины с пронзительным визгом покрышек, оставляя за собой едкий

запах пороховых газов, и черные следы жженой резины на асфальте, рванули

прочь. Валеха, в которого попало не меньше десятка пуль, жил еще около минуты.

В последние мгновенья уходящей вместе с затухающими биениями сердца жизни

он видел перед собой только лицо своей девушки Фатимы – она улыбалась и

махала ему рукой…

…

Затерянная в мордовских лесах зона, в которую попал Егор, находилась в

переходном состоянии, постепенно склоняясь от черной к красной масти.

Номинально, здесь все еще правили бал блатные во главе с положенцем Зямой,

но реальные рычаги власти держал Лях – не по возрасту седой и кряжистый, как

дуб, тридцатисемилетний мужик с запоминающимся шрамом на щеке, оставшимся

у него еще со времен службы в милиции, и голубыми, холодными, как вечная

мерзлота, колючими глазами.

Александр Николаевич Ляхов – бывший опер уголовного розыска из Москвы

- был человеком очень интересным, с непростой судьбой, которая куражилась над

ним как хотела, но ни поломать, ни хотя бы согнуть так и не смогла. Для него это

была уже вторая ходка. Вообще-то, по всем правилам, бывшие сотрудники

милиции, прокуратуры, судейские работники и так далее, должны отбывать срок

наказания на специальных зонах, отдельно от контингента, который они в своей

прошлой жизни ловили, обвиняли или судили, и то, что мужчина с таким прошлым

не просто выжил на общей зоне, но и достиг высокого положения, было событием

исключительно редким.

Свой первый срок, который Лях получил в еще конце в конце

восьмидесятых за превышение должностных полномочий и избиение

подследственного, он действительно отбывал на ментовской зоне в Нижнем

Тагиле. Тогда, в восемьдесят восьмом, опытный тридцатилетний старший

оперуполномоченный уголовного розыска расследовал, на первый взгляд,

простенькое дело об изнасиловании. Компания восемнадцатилетних недорослей –

студентов престижного московского вуза - воспользовалась тем, что родители

одного из них уехали на дачу, и устроила в доставшейся им на разграбление

шикарной четырехкомнатной квартире вечеринку, куда они пригласили нескольких

симпатичных девушек со своего курса. Поначалу, все проходило вполне

благопристойно – накрытый стол, с редкими для того времени деликатесами,

танцы под новомодное диско и просмотр западных фильмов – от боевиков до

мягкой эротики. Потом, когда основная масса гостей постепенно разошлась, в

огромной как-то вдруг опустевшей квартире остались трое парней и одна

иногородняя девушка, которую один из парней, по причине позднего времени,

обещал проводить до общежития. Разгоряченные просмотром эротики парни,

бывшие давними приятелями, с шутками и прибаутками начали приставать к

своей однокурснице, которая поначалу посчитала все это невинной забавой.

Вскоре у недорослей окончательно снесло крышу, и сквозь благопристойную

внешность избалованных пай-мальчиков из приличных семей проступил звериный

оскал молодых хищников, почувствовавших панический ужас своей жертвы.

Девушка попыталась было сопротивляться, но это только еще больше распалило

насильников…

Они вытолкали ее из квартиры только под утро, сунув ей в сумочку

пригоршню мятых червонцев и внушительно посоветовав держать рот на замке, во

избежание больших неприятностей. После долгих и мучительных колебаний,

девчонка все же обратилась с заявлением в милицию, и к вечеру вся троица

насильников, задержанная прямо на занятиях в университете, уже давала

показания в местном РОВД. Поначалу все отпрыски благородных семейств

бравировали своими высокопоставленными родителями и разговаривали с

допрашивающими их милиционерами сквозь зубы, но работавшие с ними

видавшие виды опера с помощью зуботычин, забивания в наручники и прямых

угроз быстро объяснили шакалам, мнившим себя львами, кто они есть на самом

деле и что случится с ними на зоне. Сопляки, столкнувшись с жесткими реалиями

допроса с пристрастием, быстро раскисли и потекли, как помои по канализации.

Они наперебой топили друг друга, валя вину на товарищей, чтобы хоть как

выбраться из этого болота и не попасть на съедение к страшным уркам на зоне.

Казалось бы, что здесь все совершенно понятно и можно рисовать себе

очередную палку за удачное раскрытие, но родители всей этой троицы оказались

и впрямь весьма непростыми людьми. Один из них был высокопоставленным

дипломатом, отец второго занимал немалую должность в аппарате министерства

внутренних дел, ну а отец третьего – хозяин квартиры, на которой было

совершено изнасилование - работал в горкоме партии и занимал там хоть не

очень видный, но весьма значимый пост. Естественно, что родители начали жать

на все доступные им рычаги, чтобы замять это дело. Наверное, все бы прошло

гладко, если бы не неожиданное упорство потерпевшей, решительно

отказавшейся забирать свое заявление обратно, и не особое мнение старшего

оперуполномоченного Ляхова, имевшего в этом деле личный интерес. Ляхов

патологически ненавидел насильников, и для него высокое положение сопляков

было скорее отягчающим обстоятельством, чем основанием замять дело. Когда-то

давно, ещё в студенческие годы Ляхова, его младшую сестру, возвращавшуюся

домой вечером через темный парк, изнасиловала группа неустановленных лиц.

Именно эта семейная трагедия и то, что насильники так и не были найдены,

послужили основными причинами выбора профессии для Ляхова. Он тогда резко

сменил вектор своей жизни, и после окончания вполне гражданского

автодорожного института пошел работать в милицию. Именно поэтому капитан

Ляхов – бывалый опер с непростым жизненным опытом, не раз заключавший

сделку с совестью и отнюдь не являвшийся образцовым милиционером - здесь

пошел на принцип, не поддаваясь давлению руководства и не давая по-тихому

прикрыть уже полностью раскрытое дело.

Упрямство, однако, не помогло ни жертве насилия, которую в конце концов

вынудили забрать свое заявление и перевестись в другой институт, ни капитану

Ляхову, на которого завели уголовное дело за превышение должностных

полномочий и выбивание показаний из задержанных. Сказать по правде, Ляхов,

как и большинство его коллег, отнюдь не чурался рукоприкладства в отношении

явных преступников, и его начальство всегда закрывало на это глаза, требуя от

своих подчиненных прежде всего результат. Но на сей раз руководство,

взбодренное полученными сверху пинками, решило показательно обломать

упрямого опера, и делу об избиении задержанных дали ход. В итоге - сломленная

всем случившимся, и особенно проявленной несправедливостью, девушка уехала

из Москвы к себе домой в Вологду, капитан Ляхов получил четыре года колонии, а

молодые шакалята, надежно защищенные родительским иммунитетом,

продолжили грызть гранит науки на следующем курсе своего престижного вуза.

Обозленный тем, как с ним обошлись, Лях вышел через три года по

условно-досрочному. Зона не сломала его, наоборот – битый жизнью опер прошел

еще и тюремные университеты. Довольно быстро он сумел сильно продвинуться в

тюремной иерархии, став завхозом одного из отрядов. Для понимающих людей

это много значит. Завхозом на зоне за просто так не становятся – это место нужно

буквально выгрызть зубами. Человек, ведающий распределением материальных

благ, имеет очень большой вес среди заключенных. За все хлебные места там

всеми средствами ведётся самая настоящая война, включающая в себя и

подспудные переговоры между различными группировками, стремящимися

продвинуть туда своего человека, и умение ладить с администрацией, а иногда и

прямое физическое насилие. Выйдя на свободу, Ляхов решил, что он больше

ничего не должен ни родному государству, ни правоохранительной системе,

которая его пережевала и выплюнула, невзирая на годы честной и

самоотверженной работы по отлову криминального элемента. Несмотря на то, что

Ляхов не раз нарушал букву закона, и формальных поводов для претензий к нему

прокурор мог бы накопать немало, он всегда помнил те боль и беспомощность,

которые пережил в юности, и главной задачей своей службы считал защиту

нормальных людей от преступности, однако для системы оказалось важнее

защитить преступников от закона. На дворе стоял девяносто первый год: рабочим

месяцами не платили зарплату, останавливались заводы, зато буйным цветом

цвела разнокалиберная коммерция, основанная в основном на торговле говенным

ширпотребом, привезенным из второсортной заграницы. Шустрые дельцы с

бегающими поросячьими глазками, пользуясь продажностью чиновников и

развалом государства, за бесценок приобретали госсобственность, за короткое

время сколачивая огромные состояния. А бритые битюги в кожаных куртках,

развращённые безнаказанностью, переходили от мелкого рэкета среди

ларечников и рыночных торговцев к крышеванию расцветающих коммерческих

банков и окучиванию новых русских миллионеров, которых так и распирало от

количества уворованного.

В этих условиях Лях, обладавший незаурядными организаторскими

способностями, сколотил небольшую, но крепкую бригаду, состоявшую, в отличие

от рядового «бычья», из серьёзных мужчин – бывших работников милиции и

бывших офицеров, уволенных в запас. У многих из них случались подобные

ляховскому конфликты с системой, не приемлевшей в своих членах порядочность

и достоинство, хотя и ангелами их никто никогда не называл. Возглавляемая

Ляховым бригада бывших ментов, пользуясь отличным знанием материала и

сохранившимися связями с действующими работниками правоохранительной

системы, сумела за короткое время отвоевать себе приличный кусок московской

территории, вытеснив оттуда еще не набравших силу «солнцевских». Все шло

хорошо, пока Ляхов не наехал на один неприметный банк, находившийся на

контролируемой им территории. Привыкший к успехам Лях не потрудился

своевременно узнать, что учредителями этого банка были бывшие комсомольские

функционеры, работавшие в тесной связке с действующими сотрудниками

госбезопасности. Ляху тогда прозрачно намекнули, что здесь ему не обломится, и

типа «шел бы ты парень побираться в другое место», но бывший опер уже закусил

удила, опрометчиво решив, что нынче ему сам черт не брат, и пошел ва-банк –

выкрал председателя правления банка, потребовав за его освобождение ни много,

ни мало – миллион долларов. Ни бывшие комсомольцы, ни комитетская «крыша»

такого снести не могли, и информация о банде Ляхова, заблаговременно и

высокопрофессионально собранная «топтунами» из госбезопасности, легла на

нужный стол. К делу подключились профессионалы из МУРа, и в скором времени,

в результате блестяще проведенной операции, почти вся банда во главе с ее

руководителем была задержана. Ляхов получил уже второй срок, весьма

солидный, отбывать который ему было назначено уже на обычной, а не

ментовской зоне.

Оказавшись по приговору суда в обычной «черной зоне», где очень большое

влияние имели блатные, битый жизнью опер с первых же дней сумел дать жесткий

отпор попыткам спросить с него за прошлую службу в милиции. В результате

одной из разборок его даже немного подрезали, но раненный Лях все же сумел

«заломать торпеду», посланную Мазаем – тогдашним смотрящим по зоне.

Сломать или убить Ляха сразу блатным не удалось, а вскоре мужественное

поведение и организаторские способности Ляха сплотили вокруг него недавно

попавших на зону «спортсменов» из множившихся на воле как грибы бандитских

бригад. Бандиты и «спортсмены», чувствовавшие себя на свободе весьма

вольготно, на зоне неожиданно для себя оказались людьми второго сорта вне

зависимости от личных качеств и былых заслуг. Почти каждый из них в детстве

был пионером и комсомольцем, многие служили в армии, и в глазах настоящей

блатной черной кости они были не заслуживающей уважения шелупонью.

«Спортсменов» не допускали к управлению общаком и решению серьезных

вопросов, что вызывал нарастающее недовольство среди многих амбициозных и

физически крепких молодых парней. Только отсутствие харизматичного лидера до

поры до времени не позволяло им нревратить это глухое недовольство в открытое

выступление против засилия блатных. С появлением Ляхова, баланс сил на зоне

стал резко меняться. Вокруг него быстро образовалась группа крепких молодых

парней, готовых на все, чтобы отвоевать себе место под солнцем. Ляхов, будучи

для сотрудников УИН всё-таки бывшим «своим», с первых дней сумел

договориться с лагерным начальством и лично Хозяином – полковником

Мельниковым Алексеем Петровичем. Хозяин, которому тоже давно надоело

засилье блатных у него на зоне, оказал Ляхову всестороннюю поддержку. Он

раскидал по другим зонам самых опасных блатныз – Мазая и несколько его

ближайших сподвижников – и изолировал на некоторое время в ШИЗо оставшихся

наиболее одиозных отрицал и лидеров блатных.

Так у Ляхова оказались развязаны руки, и он за короткое время сумел

захватить власть на зоне. Главные условия, поставленные ему Хозяином –

обеспечить образцовый порядок на зоне и выполнение плана несколькими

работающими производствами – Ляхов выполнил даже с удовольствием. Он

расставил своих людей на все ключевые должности и сумел дисциплинировать

«мужиков» – основную массу арестантов, которые, впрочем, и при блатных особой

воли не имели. По большому счету, смена неофициальной власти на зоне никак не

отразилась на условиях жизни основной массы осужденных. Просто вместо одних

нахлебников и надсмотрщиков на их шею сели другие, а вместо господствовавшей

на зоне «черной» идеологии, с её идеализацией блатной тюремной жизни, на зоне

официально стала верховенствовать «красная», очень топорно и неуклюже

пытавшаяся перевоспитывать заблудших членов общества.

Блатные, потеряв поначалу инициативу и отдав «красным» многие

ключевые позиции, со временем перестроили ряды и сумели снова

организоваться. Теперь «теневой кабинет зоны» возглавлял Зяма – весьма

амбициозный бродяга, надеявшийся сковырнуть ненавистного Ляха и вернуть

прежние порядки. Это прибавило бы ему очков в блатном мире и позволило бы

впоследствии претендовать на высшую ступень воровской иерархии –

короноваться как вору в законе. Зяма пока не рисковал в открытую выступать

против Ляха, которого очень явно поддерживал Хозяин, предпочитая интриговать

и втихую баламутить основную арестантскую массу – «мужиков», упирая на

скотские условия содержания осужденных и откровенную фальшь официальной

идеологии.

Егор, попав на зону, ничего этого, естественно, не знал. Еще находясь в

карантине, он сцепился с двумя наглыми активистами, которые досматривали его

вещи. Активисты на этой зоне обладали большими привилегиями и, по решению

Хозяина, им была передана часть функций охраны, в которые входил и досмотр

личных вещей вновь прибывших. Одному из активистов понравился свитер ручной

вязки, заботливо переданный Егору из дому мамой. Когда копавшийся в его сумке

угрюмый увалень с большим, отливавшим желтизной, перезревшим прыщом на

лбу, бесцеремонно откинул свитер в сторонку и закрыл сумку, Егор спокойно

поинтересовался:

– А это куда?

– На кудыкину гору, – зло блеснул мутными глазами увалень. – В общак,

естественно.

– В общак то, что нужно, я сам положу, – спокойно ответил Егор, – так что

верни свитерок на место.

– А ты че, типа для нормальных пацанов паршивую шмотку зажал? – тут же

вклинился в разговор второй «козёл», вертлявый худой парень с бегающими

глазками, только что закончивший досматривать вещи другого новичка.

– Свитер на место положи! – Егор не отреагировал на вертлявого и, глядя

прямо в расширившиеся от удивления зрачки увальня, добавил металла в голос.

– Не, ну ты посмотри бля, Тимоха, чтобы всякая шушера учила меня, что

мне делать? – увалень, найдя поддержку в глазах товарища, злобно ощерился на

Егора: – Ты, падла, зубы сначала почисти, прежде чем в мою сторону свое наглое

хавало раскрывать. Я тебе сейчас так по кумполу взгрею, что твоя тупая башка в

трусы провалится.

– Так, Исмаилов, что у вас там такое? – разговором на повышенных тонах

заинтересовался один из прапорщиков, находившихся в помещении для

досмотра.

– Да ничего такого, гражданин начальник, все путем, – активист мигом

сменил озлобленную маску на лице на дурашливую улыбку. – Я тут просто своего

давнего кореша встретил, ну и обрадовался. На, братуха, не плачь – держи свой

свитерок.

Исмаилов кинул скомканный свитер Егору, и тот, кивнув прапору, что

действительно все нормально, спокойно убрал его в сумку.

Через полчаса Егор, с вместе с несколькими другими вновь прибывшими

зеками, стояли на улице, с интересом рассматривая аккуратные дорожки и

чистенькие здания колонии, выкрашенные белой краской. В этот-то момент к нему

и подошли двое его давешних знакомцев. Разговоры среди зеков, видевших

инцидент при досмотре, сразу же затихли, и в воздухе повисла напряженная

тишина. Исмаилов, тот самый увалень, который проверял вещи Егора, достал

пачку красного «Мальборо» и, ловко выщелкнув оттуда одну сигарету, небрежно

сунул ее в рот.

– Че, мужики, покурить не хотите? – не зажигая сигареты, спросил он,

пристально глядя на Егора.

Егор ответил ему спокойным взглядом глаза в глаза, и увалень отвел взгляд,

медленно осматривая всех остальных. Несмотря на всю заманчивость его

предложения, никто за сигаретой не потянулся. По тону, которым оно делалось,

было сразу понятно, что ничего хорошего ждать от этих двух типов не приходится.

– А выпить не хотите? – снова издевательски поинтересовался активист.

Все снова промолчали.

– А пососать никто не хочет? – Исмаилов снова уперся тяжелым взглядом в

Егора, давая понять, к кому относится данное предложение.

– В рот дать желаю, – громко и внятно ответил ему Егор.

– Чего!? Да ты, падла, вообще рамсы спутал!

Взбешенный активист схватил Егора за грудки и резко тряхнул. Нападавший

на полголовы превосходил Егора ростом и был раза в полтора его шире. От

здоровенного парня буквально волнами исходили животная сила и неприкрытая

угроза, делая его похожим на дымящего ноздрями колхозного бычка-

производителя, который после мучительного раздумья, кого бы ему сейчас

порвать, наконец нашел свою жертву. Стоявшие вокруг сцепившихся противников

осужденные попятились в стороны, ожидая, что внешне ничем не примечательный

новичок, посмевший столь дерзко ответить пышущему здоровьем активисту,

сейчас немедленно поплатится за свои слова, но Егор развеял их ожидания.

Резким и почти незаметным со стороны движением он сильно воткнул Исмаилову

два сложенных пальца левой руки в подключичную ямку. Тот сдавленно охнул,

сразу отпустив захват, и Егор тут же мощным загребающим движением стукнул его

основанием левой ладони по затылку и сразу же, не убирая руки с затылка, резко

дернул на себя, ужом проскальзывая ему за спину и беря на удушение в стойке. В

движении Егор прижал предплечьем левой руки горло противника и теперь,

обхватив левой ладонью свой правый бицепс, он правой ладонью надавил на

бритый затылок противника, с силой сводя обе руки. Исмаилов, горло которого

было стиснуто словно стальным обручем, сдавленно захрипел и выпучил свои

невидящие глаза в ослепительно синее майское небо. Он уже совсем ничего не

хотел, кроме глотка воздуха.

Воздух!!! Пусть даже отравленный, с ядовитыми миазмами и едкими

испарениями! Дышать, только дышать и больше ничего не нужно – эта мысль

была чётко написана на покрасневшем, как переспелый помидор, лице враз

поскучневшего

активиста.

– А ну отпусти его, гнида!

Второй активист – Тимоха – пришел в себя и, замахиваясь для удара,

кинулся на Егора сбоку, но тот, не отпуская удушающего захвата, быстро

развернулся, прикрываясь своим заложником, и сильно пнул нападающего носком

ноги в низ живота. Тимоха, схватившись обеими руками за живот, рухнул на

асфальт, а Егор, почувствовав, что увалень в его руках обмяк и перестал

дёргаться, разжал удушающий захват, и активист, уже не испуская ни силы, ни

угрозы, рухнул на землю и мучительно закашлялся, держась обеими руками за

шею.

– Что здесь такое происходит?!! – из-за угла здания быстрым шагом вышел

зам. начальника колонии по воспитательной работе майор Сиротин.

– Да так, ничего, – развел руками Егор, отходя в сторону от лежащих на

земле активистов, – просто пообщались немного на «рэ».

– Я те пообщаюсь на «рэ», баклан, – вызверился на него Сиротин. – Ты у

меня из ШИЗО не вылезешь!

– Да что вы на него бочку катите, гражданин начальник, – вышел из-за

спины Егора худощавый, интеллигентного вида мужчина, прибывший по этапу

вместе с ним. – Эти двое сначала на досмотре у него шмотки хотели забрать, а

потом здесь сами на него накинулись, как псы цепные. Его счастье, что он такой

резкий, а так бы он сам тут валялся.

– Вот как? Исмаилов, ты что, опять взялся за старое? – Сиротин с

укоризной посмотрел на прыщавого увальня, который уже поднялся с земли и

теперь, бросая злобные взгляды в сторону Егора, мялся на ногах, машинально

потирая левой рукой покрасневшую шею. – Что же ты, мерзавец, никак не

уймешься-то?

– Да ничего страшного, гражданин начальник, – вмешался Егор, – мы сами

уже во всем разобрались, и никаких претензий друг к другу не имеем.

– Что, в самом деле? – усмехнулся Сиротин, наконец успокоившись и

внимательно осмотривая Егора. – Спортсмен, наверное?

– Ну да, есть немного, – кивнул Егор.

– Ну, тогда здесь не пропадешь. Не будешь дураком и пойдешь под крыло к

Ляхову - будешь в шоколаде. – Сиротин повернулся к прыщавому и второму

активисту, который уже оклемался от резкой боли и делал вид, что ничего

особенного не произошло: – Ну что, конфликт исчерпан?

– Угу, – неохотным хором подтвердили оба, не глядя на майора и пронзая

Егора исподлобья убийственными косыми взглядами.

– Так… оба быстро за мной, сейчас я с вами отдельно потолкую.

Сиротин развернулся и, уходя, бросил прощальный взгляд на Егора,

одобрительно ему подмигнув.

Эта история получила свое продолжение через некоторое время, когда

прибывший этап уже вышел в общую зону и Егора распределили в девятый отряд.

При распределении на работу, Егор по собственному желанию вызвался работать

в мебельный цех. Еще учась в школе, он практиковался на учебно-

производственном комбинате по специальности деревообработка, и по окончании

практики получил свидетельство сборщика мебели второго разряда. За время

обучения на УПК, конечно, он особой квалификации не получил, но в итоге все же

мог работать и на циркулярке, и на фуговальном, и даже на токарном станке. В те

дни, когда занятия проходили не на мебельной фабрике, а в классах УПК,

старшеклассники-мебельщики учились на резчиков по шпону. Егору тогда очень

нравилось вырезать и составлять из разноцветных кусков натурального шпона

ценных пород дерева целые картины на лицевую поверхность изделий. Эти

заготовки назывались «рубашками». Впоследствии, «рубашки» запрессовывались

на основу из простого дерева, шлифовались и покрывались лаком. В итоге, после

всех этапов работы, получались очень красивые вещи – журнальные столики,

дорогие подарочные наборы шахмат или нард. Мог ли предположить тогда Егор,

что через несколько лет в здании бывшего учебно-производственного комбината

будет находиться республиканский отдел по борьбе с организованной

преступностью, а он вернётся в старые кабинеты уже в роли опасного

преступника, доставленного туда под конвоем, в наручниках, через всю страну. Не

то, что такой мысли, но даже возможности помыслить о том, что интересное, но не

очень, на его мальчишеский взгляд, практичное умение набирать «рубашки» из

шпона когда-то пригодится ему в далекой мордовской колонии, не было у того

мальчишки… Эх, если бы знать заранее, куда нас приведет та или иная дорога,

многое, наверное, было бы по другому…

В мебельном цеху Егора, как новичка, для начала поставили работать на

шлифовальный станок, благо эта работа особых навыков не требовала. Правда,

из-за древности оборудования и постоянно барахлящей вентиляции, за день у

шлифовального станка мелкой древесной пыли наглотаешься вдоволь, но, как

говорится – лиха беда начало. О том, что древесная пыль из лёгких практически

не выводится, не думали ни в администрации колонии, ни сами зэки. Как-то

вечером, вернувшись из «промки» после работы, он, как обычно, вышел

размяться на неплохо оборудованную спортплощадку около небольшого

стадиончика, на котором осужденные в свободное время могли погонять в футбол

или позаниматься на сваренных из металлических труб турниках и брусьях. Егор

аккуратно растягивался, высоко закинув ногу на перекладину стальной шведской

стенки, забетонированной в землю неподалеку от турника. Увлеченный своим

делом, он, тем не менее, краем глаза видел троих парней спортивного вида, с

интересом наблюдающих за ним со стороны. Из этой троицы явно выделялся

высокий светловолосый парень, одетый в черные джинсы, заправленные в

высокие черные же кроссовки и форменную куртку от профессионально ушитой по

фигуре робы, на рукаве которой красовался нашитый «косяк» – знак бригадира.

Егор наметанным взглядом уловил перебитый нос блондина и ту неуловимую

ленивую хищную грацию, которая отличает хорошего бойца от просто спортивных

молодых людей. При этом, у блондина не было ни гипертрофированных мышц, ни

пудовых кулаков, ни какого-то угрожающего вида, однако экономная скупость

движений, уверенный взгляд голубых с искорками глаз и та неуловимая взглядом,

но хорошо ощущаемая на подсознательном уровне энергия готовой в любую

секунду взорваться бомбы, заключенная в обычном с виду человеческом теле,

говорили опытному глазу о многом.

– Здорово, – блондин, отрываясь от спутников, сделал несколько шагов и

протянул Егору руку.

– Привет, – Егор неторопливо снял ногу с перекладины и, доброжелательно

посмотрев подошедшему в глаза, ответил на рукопожатие.

Несколько секунд парни мерялись, у кого кисть крепче, а потом, как бы

признав боевую ничью, одновременно разжали руки.

– Что, тренируешься? – в голубых с серыми прожилками глазах блондина

нет-нет, да и проскакивали лукавые чертенята.

– Ну да, – пожал плечами Егор, – после работы вышел немного размяться.

– А чем занимался, если не секрет?

– Да какой там секрет. Всем понемножку, но в основном каратэ.

– Так это ты, что ли, тот самый Каратила, который недавно в карантине

отмудохал Исмаила и Тимоху?

– Получается, что я, – кивнул Егор.

– Это были пацаны с моего шестого отряда, – расплылся в улыбке блондин,

– я там бригадир. Про Беса слышал? Так вот – это я.

Егор, не зная что сказать, только молча кивнул в ответ. Несмотря на то, что с

бригадиром шестого отряда он еще не сталкивался, он уже был немного в курсе

происходившего в лагере и знал, что Бес, или Вова Бессонов, был правой рукой

Ляха – смотрящего по зоне. Ходили слухи, что Бес в прошлом был весьма

приличным боксером, чуть ли не чемпионом Союза.

– Может, поработаем с тобой немного в охоточку? – улыбка блондина стала

еще шире. – Очень уж мне охота собственноручно пощупать, того кто Исмаила

наказал.

– Отчего же не поработать, – Егор, прищурив глаза, улыбнулся в ответ. –

Только вот по каким правилам? Ты, как я слышал, боксер. Я – каратист. Надо бы

заранее решить, как мы с тобой работать будем.

– А давай по вольным правилам, – с деланной ленцой предложил Бес,

испытующе глядя на собеседника. – Ты будешь работать как ты умеешь, ну и я, в

свою очередь, буду делать то, что я могу – а там уже как фишка ляжет.

– Хорошо, – согласился Егор.

Бес оглянулся назад и кивнул сопровождавшим его парням, которые молча

слушали весь разговор.

– Макс, перчатки нам, живо.

Низенький крепыш в черной майке тут же наклонился к пакету, лежавшему

на земле, и достал оттуда две пары потрепанных боксерских перчаток.

Выпрямившись, он протянул их Егору и Бесу.

– Выбирай первым, какие нравятся, – Бес доброжелательно смотрел на

Егора.

– Да любые, – Егор решительно взял черную пару перчаток и начал

натягивать их на руки. Он знал, что перчатки сузят его возможности и облегчат

работу его привычному к толстым перчаткам сопернику, но отказываться от

защиты в дружеских «постукалочках» было неудобно, а некоторый опыт работы в

перчатках у него всё же был.

– Макс, помоги ему одеть перчатки, – кивнул спутнику Бес и, скинув свою

куртку, с помощью второго спутника стал деловито натягивать себе на руки–

оставшуюся в пакете синюю пару перчаток. В какой-то момент он снова взглянул

на Егора и, как бы извиняясь, заметил: – Только ты извини, брат, капа-то у меня

одна.

– Ладно, обойдусь, – махнул рукой Егор, уже натянувший свои перчатки.

Он попрыгал на ногах и немного «пораскидывал» руки, отстраняясь от

окружающей обстановки и настраиваясь на предстоящий поединок. Бес, надев

свои перчатки, сделал несколько качков корпусом вправо-влево и, выстрелив

великолепную скоростную серию ударов руками, приглашающее махнул рукой

своему сопернику, как бы показывая, что он готов к бою. Егор только кивнул в

ответ и вышел на площадку. Он решил для начала поработать только руками,

чтобы доказать Бесу, что каратисты тоже не плохи в бою на руках.

Когда противники разошлись в разные стороны, все, кто находились на

площадке, побросали свои дела и расселись поудобней, чтобы понаблюдать

интересный спектакль, разворачивающийся прямо у них на глазах. Жизнь на зоне

более богата событиями, чем на «крытке», но от такого зрелища и на воле

немногие отказались бы. Противники легонько стукнулись перчатками в знак

приветствия, и бой начался. Бес был повыше Егора на полголовы и обладал очень

длинными руками, он первым пошел вперед, прощупывая своего противника

тяжелыми джебами левой. Егор пропустил пару чувствительных ударов, приняв их

на опущенный лоб, и стал закручивать в сторону, сбивая удары противника

подставками правой перчатки. Кулак в перчатке был в два раза больше голой руки,

и ловить удары Беса, не вкладывавшего в удары всех своих немалых сил, было

нетрудно. Выждав момент, он, уклоняясь от прямого удара правой, качнул корпус в

сторону и на возврате быстро пробил боковой удар слева, целя Бесу четко в

челюсть, но тот будто ждал этого, и, перекрывшись подставкой локтя, тут же

ответил мгновенной серией ударов руками в корпус и в голову. По вскинутым в

защите рукам Егора как будто прошлись кувалдой – опытный Бес явно ожидал

такой атаки и контратаковал уже в полную силу. Мгновенно разорвав дистанцию,

Егор только крякнул, представив себе, что бы с ним стало, не успей он в

последний момент спрятать челюсть за плечо, в которое и пришелся

завершающий серию боковой правой. Скорее всего, на этом бой для него был бы

закончен – достаточно «поплыть» на две-три секунды, и Бес наверняка не упустил

бы шанса добить противника. Да, опыта Бесу явно не занимать, играть с ним на

его поле – верный путь к поражению. Уловив, что Бес частенько норовит сократить

дистанцию, чтобы поработать в плотном обмене, Егор решил попробовать

поймать его на неиспользуемый в боксе удар рукой с разворота. Дернув Беса

прямым левой, он специально открылся под ответный прямой правой, и когда тот

кинулся вперед, Егор быстро развернулся вокруг своей оси, нанося круговой

кикбоксерский удар ребром правого кулака в голову противника. Однако Бес, в

отличие от чистых спортсменов-боксеров, обладал опытом работы против разных

противников. Прочитав намеренье Егора как с листа, он легко нырнул под бьющую

руку и снова выстрелил жесткую серию корпус – голова. Егор успел сжаться и

принять все удары на подставки локтей, и снова разорвал дистанцию. Покружив

еще несколько минут по площадке в безуспешных попытках достать противника

издалека и пропустив еще несколько ударов по касательной, он понял, что одними

руками с ему Бесом делать нечего, вопрос стоял уже не о защите чести

каратистских рук, а о результате боя. Выкинув двойку прямых ударов в ему голову,

Егор выстрелил лоукик своей правой ногой по ближней к нему ноге противника.

Бес, стоявший в обычной правосторонней стойке, уклонился от двойки в голову и

легко вздернул свою левую ногу вверх, по-тайски приняв лоу на голень, и тут же,

без раскачки атаковал прямым правой и завершил серию великолепным ответным

лоукиком и боковым левой. В голове у Егора как будто взорвалась бомба.

Пропустив прямой правой, он немного поплыл, и вскинул обе руки в глухой

защите, спасаясь от мощных крюков налетевшего на него боксера. Егор качал

маятник и пытался подставить локти под молотящие его кулаки Беса, но

атакующий напор не ослабевал, и тогда он, нырнув под боковой удар, обхватил

обеими руками корпус противника и, резко прогнувшись назад, выполнил

борцовский полусуплес, бросая боксера на утоптанную землю и шлепаясь на него

всей массой сверху. В отличие от предсказуемых ударов ногами, борцовской

техники Бес от каратиста, да ещё одетого в большие боксёрские перчатки, не

ожидал. Оказавшись на земле, он несколько потерялся от удара при падении, и

Егор, удачно воспользовавшись ситуацией, тут же прихватил его правую руку

обеими руками на рычаг локтя. Перекинув обе ноги через корпус противника, он с

силой потянул его руку на себя, ногами не давая Бесу вывернуться и приподнимая

таз, чтобы еще больше усилить болевое воздействие на выпрямленный до отказа

локтевой сустав.

– Стой! Хватит! Ты ведь руку мне сломаешь! – Бес изо всех сил застучал

свободной рукой по ногам Егора.

Егор тут же отпустил захват и, сидя на земле, виновато сказал:

– Извини, увлекся немного.

– Да ничего, нормально, – Бес тяжело поднялся с земли и, держась за

немного потянутый локоть, пошел к мигом освобожденной другими осужденными

скамейке. По пути он сделал знак своим парням, готовым вмешаться, что все в

порядке. Те, в свою очередь, начали разгонять немногочисленных зрителей.

– Все, концерт по заявкам окончен, чего столпились, давай расходись.

Бес сел на скамейку и кивнув Егору, чтобы тот садился рядом, открыто

улыбнулся.

– А ты ничего, голова у тебя крепкая. Я-то, если честно признаться,

подумал, что после пропущенного прямого правой тебе каюк, и поэтому кинулся

вперед, а ты тут меня и подловил. Уважаю.

– Сам не знаю, как устоял, – честно признался Егор, стягивая с рук

перчатки, – а ты и правда был чемпионом Союза по боксу?

– Да нет, врут, – с сожалением покачал головой Бес. – Чемпионом Союза

мне стать так и не довелось. Я в восемьдесят девятом выиграл Универсиаду. А

вот тот парень, который мне тогда проиграл в финале, через пару лет все же стал

чемпионом страны… но у меня на тот момент были уже совсем другие игры.

– Все равно круто, – усмехнулся в ответ Егор. – Мне вот выступать на

соревнованиях так и не пришлось. Сначала каратэ было запрещено, а потом как-

то было не до этого.

– Послушай, а вот тебя хоть зовут и Каратилой, но техника твоя вроде

совсем не каратистская. По манере боя ты больше похож на кикбоксера.

– Да я просто начинал с каратэ, а потом уже занимался всем понемногу, вот

в итоге и получилась солянка сборная, – развел руками Егор.

– Нормально получилось, – покачал головой Бес, – мне вон руку чуть не

сломал.

– Извини.

– Да ладно тебе, я же это наоборот, вроде похвалы. Мне вот так орать,

чтобы руку не сломали, еще в жизни не приходилось. Так что молодец!

– Но и ты, вроде бы, не чистый боксер. Ты и от моего лоу грамотно

прикрылся, и сам ответку с ноги пробил чувствительно.

– А, ты об этом, – Бес рассмеялся. – Так это я в качестве повышения

квалификации немного работу ногами освоил. Пробить с ноги иногда бывает

довольно полезно.

– Ага, – хмыкнул Егор и помассировал все еще саднящее от удара бедро.

– Пойдешь ко мне в бригаду? – Бес испытующе посмотрел на собеседника.

– А чего нужно будет делать? – осторожно спросил у него Егор.

– Да ничего особенного, – жестко усмехнулся тот в ответ. – У меня в бригаде

собрались спортивные пацаны, вроде нас с тобой. Мы вроде как держим эту зону,

смотрим, значит, за порядком, чтобы здесь все было путем, и все занимались

своим делом. Бугор у нас Лях. Ну ты, наверное, слышал о нем, а я у него вроде

как зам по безопасности. Пацан ты конкретный и, если будешь с нами, то со

временем займешь достойное место.

– В активисты, значит, зовешь?

– Ну да, а что, тебя что-то смущает?

– Не в этом дело. Спасибо, конечно, тебе на добром слове, – покачал

головой Егор, – но от твоего лестного предложения я вроде как откажусь. Не по

мне это дело.

– Да ладно тебе, – досадливо поморщился Бес, – ведь ты вроде не блатной,

так откуда этот пафос? Что, воровская идея спать не дает?

– Да какая там идея, – отмахнулся Егор, – я вообще в этих делах случайный

пассажир и попал сюда, можно сказать, по собственной дурости. Так что нет у

меня ни воровских, ни других идей.

– А тогда что же? Здесь, на зоне, тебе нужно просто элементарно выжить и

выйти отсюда побыстрее. Будешь с нами – выйдешь через пару лет по УДО, да и

здесь у тебя все будет в шоколаде. Думаешь, мне самому нравятся типы вроде

Исмаила, которые норовят выхватить у любого, кто послабее, кусок изо рта? Нет,

конечно! Но с другой стороны, если не ты здесь будешь нагибать людей, то их, да

и тебя вместе с ними заодно, будет нагибать кто-то другой. Это правда жизни, и

никуда против этого не попрешь. Ну и в чем тогда смысл твоего невмешательства?

Мы просто поддерживаем здесь порядок и заодно решаем некоторые личные

проблемы. Понимаешь?

– Да все я понимаю, – кивнул Егор, и упрямо закончил: – но я в свое время

пошел против того, что говорила мне совесть, и теперь оказался здесь. Больше я

на эти грабли становиться не хочу.

– Ну, как знаешь, мое дело предложить, а твое… – Бес с сожалением развел

руками. – Но по-любому уважаю. Приходи сюда по вечерам, мне будет интересно

с тобой в паре еще поработать.

– А вот это с удовольствием, – расплылся в улыбке Егор. Бес ему

понравился, и он отнюдь не хотел обидеть его отказом.

…

В густо прокуренной, хоть топор вешай, комнатке с красивыми парчовыми

занавесями, наглухо закрывавшими окно, сидели несколько человек. Дорогая

мягкая мебель местами зияла пожженными сигаретами дырами, а оклеенные

штучными обоями стены уже успели пожелтеть от табачного дыма. Из

музыкального центра весело балагурил Шура Каретный, густо пересыпая свой

незатейливый рассказ про баржу ядреным матерком. В мягком глубоком кресле

по-хозяйски развалился невысокий полненький мужичок безобиднейшей

наружности. Его круглое румяное лицо лучилось безмятежной улыбкой доброго

повара, и только в зеленых кошачьих глазах иногда мелькали какие-то темные

тучки, которые, впрочем, тут же исчезали, убегая в лучистые морщинки

смеющихся глаз. Но тот, кто купился бы на этот не внушающий особого почтения

внешний вид, жестоко бы просчитался. Этим забавным толстячком был

квартирный вор Зяма – весьма авторитетный бродяга, не раз бывавший

положенцем в тюрьмах и на зонах, и до желанного звания вора в законе ему

оставался лишь один шаг. Напротив Зямы на большом угловом диване сидело

еще трое мужчин. Тот, что справа – тощий, с лицом, напоминающим обтянутый

пергаментной кожей череп – отзывался на погоняло Киря. Этому героиновому

наркоману со стажем легко можно было дать на вид от пятидесяти до

шестидесяти лет, хотя на самом деле ему не исполнилось еще и сорока.

Посередине, нервно комкая в руках синий носовой платок, сидел интеллигентного

вида мужчина в очках, который носил совершенно не соответствующее его

внешности прозвище Коля Бешеный. Коля, специализировавшийся на воле на

угонах автотранспорта, получил свое прозвище за то, что в припадке ярости,

которые у него случались по любому поводу, мог легко покалечить даже близкого

друга. Третьим был весьма внушительный здоровяк Батон, которого можно было

бы запросто использовать натурщиком и писать с него уличных грабителей и

злодеев. Внешность Батона четко соответствовала позабытой ныне теории

Ламброзо, именно так и должен был выглядеть классический уголовник со

склонностью к немотивированному насилию. Его массивные челюсти,

напоминающие мельничные жернова, ни на минуту не останавливались,

перемалывая всякую всячину вроде разного рода орешков и сухофруктов, которые

он то и дело вытаскивал из бумажного пакета, лежавшего у него на коленях.

Маленькие глазки Батона, едва выглядывающие из-за массивных надбровных дуг,

никак не могли оторваться от огромного плаката с Самантой Фокс, арбузные груди

которой просто рвались наружу из-под узенького бикини, издевательски

маленького для таких роскошных габаритов.

– Батон, да оторвись ты, наконец, от этой аппетитной бабенки, так ты мне

стенку прожжешь, – заливисто хохотнул Зяма и подмигнул понимающе

осклабившимся Кире и Коле Бешенному.

– А ничего такой, клевый бабец, – поддержал соседа Бешеный.

– Я б ей вдул, – тяжело вздохнул Батон, продолжая срывать глазами тонкую

ткань бикини.

– Тоже мне открыл Америку, ей бы любой вдул. Ты вот гляди лучше, как бы

тебе Лях не вдул, – едко одернул его Зяма.

– Заколеблется пыль глотать, – пробурчал Батон себе под нос. – Мочить его

надо.

– С Ляхом в натуре надо что то решать, – одобрительно поддержал Батона

Киря. – Без Ляха эти тупоголовые спортсмены быстро сдуются. Да и мы им в этом

поможем, взбунтуем мужиков, пусть они порвут пару-тройку красных, тут-то они

сразу присмиреют. Мне в этом мусорском козлятнике уже в падлу на улицу

выходить, на их поганые рожи смотреть – с души воротит.

– А что, у тебя есть конкретные предложения? – вкрадчиво спросил его

Зяма, небрежно закинув ногу на ногу.

– Есть, – кивнул Киря, – надо заряжать торпеду на Ляха.

– Уже посылали, – уныло заметил Коля Бешеный, – Мазай и засылал. Что,

не помнишь, чем это тогда кончилось? Мазая быстренько спулили на другую зону,

а всех нас месяц мариновали в ШИЗО. После того случая Лях еще больше

стережется. Его сейчас хер достанешь, вокруг него всегда его прихвостни

толкутся. Не подпустят они нашу «торпеду».

– Тут по уму сработать надо, – хитро подмигнул ему Киря. – Надо подвести к

нему человечка, от которого он не будет ожидать подлянки.

– И что, у тебя есть кандидатура? – всерьёз заинтересовался Зяма. На

своей зоне, где он знал практически всех заслуживающих внимания сидельцев,

подходящего претендента он не видел.

– Ну, как тебе сказать… – Киря поскреб своими скрючеными узловатыми

пальцами небритый подбородок. – Месяца три назад, к нам на зону заехал один

пацанчик из спортсменов. Он еще в карантине отмудохал двоих бесовских козлов.

А потом на спортплощадке сбил гонор с Беса.

– Да иди ты, – не поверил ему Зяма, – он что, в натуре Беса отхерачил? Бес

ведь вроде как какой-то там чемпион по боксу. И почему я не слышал о таком

шухере?

– Вроде они влегкую бились, не всерьез, и этот пацанчик заломал Беса и

заставил его сдаться.

– Ну а нам какой с этого прок? - Батон снова запустил свою огромную

лапищу в пакет со сладостями и, вытащив полную пригоршню, высыпал их себе в

рот, рассыпав при этом немалую часть на диван.

Зяма неодобрительно посмотрел на верзилу, и тот, виновато улыбнувшись,

стал собирать просыпанное обратно себе в руку. Киря едко хмыкнул, хлюпнул

забитым носом и продолжил, как ни в чем не бывало:

– Бес его потом к себе звал, а тот не захотел – значит, пацан с понятиями. Я

потом о нем информацию пробил. Он сам из Владикавказа, погоняло у него

Каратила. Он еще в тюрьме мусорскую пресс-хату в одиночку расхерачил, значит

– пацан духовитый и в махаче не слабак. Вот я и думаю, давай-ка втихую

подтянем этого пацанчика к себе. Приглядимся поближе и, если все путем,

запустим его в команду к Ляху, он таких любит и привечает. Глядишь, Лях где-

нибудь подставится, и этот парнишка его и уработает.

– Ну… не знаю, не знаю… – Зяма посмотрел в потолок, пожевал мясистыми

губами и кивнул Кире: – А какой ему прок для нас каштаны из огня таскать и

дополнительный срок себе зарабатывать?

– Да на первый взгляд вроде никакого, – согласился Киря, – но если с

другой стороны посмотреть, так он авторитет себе неслабый заработает, а на зоне

авторитет – это первое дело. А мы ему можем что-то пообещать, или на чем-то

подловить. Глядишь, упорет парень косячок какой, а мы ему выход подскажем, как

из этого попадалова с выгодой для себя и с пользой для общества выбраться.

– Ладно, Киря, действуй. Пробей, чем он дышит, пообщайся о том о сем, а

там уже и поглядим, что из этого может получиться.

…

– Здравствуйте, Иосиф Карлович.

– А, Егор! Здравствуй, здравствуй, давай заходи, чего ты топчешься на

пороге.

Сидевший за столом библиотекарь – щуплый юркий мужичок лет

пятидесяти, с лысой как колено головой - приветливо улыбнулся вошедшему

парню в черной робе.

Егор, аккуратно ступая по чисто вымытому полу, подошел к столу и положил

на него толстую книгу в потрепанной обложке. На потрескавшемся корешке книги

с трудом читались название и имя автора книги – «Американская трагедия»

Т.Драйзер.

– Мне бы еще что-нибудь этого же автора.

– Что, уже прочитал? Так быстро? – удивился библиотекарь.

– Ну да, я вообще быстро читаю.

– Удивительно, – покачал головой Иосиф Карлович.

– А чего же тут удивительного?

– В твоем возрасте, здесь, в колонии, те, кто вообще удосуживаются читать,

налегают в основном на детективы и фантастику, а ты интересуешься классиками

американской литературы. Я раньше никогда бы не подумал, что такой молодой

человек, косая сажень в плечах и с мозолями на кулаках, в принципе способен

оценить творчество Драйзера.

Егор смущенно улыбнулся и спрятал руки за спину. Он никогда не считал

себя каким-то красавчиком, но и громилой его обычно не называли, хотя в

тюремной робе не нужно больших усилий, чтобы выглядеть опасным субъектом.

– Наверное, мне по внешнему типажу, ближе что-нибудь из серии

«Обожженные зоной»?

– Если хочешь, да, – понимающе улыбнулся библиотекарь, – слава богу, у

нас подобной литературы нет, но всякого ширпотреба, что местного, что

заграничного разлива, достаточно.

– Я, раньше до того как заняться спортом, много читал. У моих родителей

очень хорошая библиотека, так что вкус к хорошей литературе они мне сумели

привить с детства. Потом, когда я подрос и начал играть во взрослые игры,

времени на чтение уже не оставалось, но зато теперь можно наверстать

упущенное и повысить свой культурный уровень.

– Это хорошо, когда человек находит что-то положительное даже в самой

отвратительной ситуации, – одобрительно кивнул Иосиф Карлович. – Беда

большинства людей, оказавшихся здесь, заключена в том, что они винят в этом

всех кроме себя. Вместо того, чтобы осознать и что-то изменить в себе лично, они

предпочитают жаловаться на судьбу и злобствовать. Вернувшись на волю, они

вновь идут по проторенной старой дорожке, которая однажды привела их на зону,

и в итоге они вскоре снова оказываются за колючей проволокой. Это замкнутый

круг, разорвать который многим просто не под силу.

Егор развел руками, всем своим видом как бы показывая – что тут

поделаешь? И тут же спросил:

– Ну, так что вы мне все-таки посоветуете?

Иосиф Карлович, спохватившись, вскочил с места и, смешно семеня

обутыми в разношенные мягкие тапочки ногами, скрылся между высокими

стеллажами, доверху заставленными книгами. Егор тем временем с интересом

рассматривал чистое и уютное помещение библиотеки, ничем не выдававшее

своей принадлежности к системе исполнения наказаний. Недавно побеленные

потолки, выкрашенные синей масляной краской стены, чисто вымытые

коричневые полы с выщербленными кое-где досками и многочисленные стеллажи,

заполненные книгами, с таким же успехом могли бы принадлежать какой-нибудь

районной библиотеке тихого провинциального городка. Больше всего человека со

стороны поражала тишина и умиротворение этого помещения, резко

контрастирующие с тем, что творилось снаружи, где за колючей проволокой

несколько тысяч не самых лучших людей со всей России были собраны вместе

для исправления и отбывания назначенного им судом наказания. И если

отбывание наказания еще соответствовало истине, то с исправлением все

обстояло гораздо хуже. Для многих, впервые попавших на зону, она становилась

первым университетом, где неопытные пока еще хулиганы, мелкие воришки и

уличные грабители превращались в отпетых рецидивистов, не мыслящих для себя

иной жизни, кроме классического «украл – выпил – в тюрьму». Романтика, ядрить

ее налево! Недаром среди заключенных ходила мрачная и недалекая от истины

шутка, что все, кто познакомился на общем режиме, так или иначе встретятся уже

на строгом.

– Вот замечательная вещь Драйзера, очень интересная, поучительная и

живо перекликающаяся с тем, что происходит у нас в стране вообще и лично с

нами, в частности, – внезапно возникший перед Егором библиотекарь, прервав его

грустные размышления, протянул ему новенькую и почти совсем не залапанную

книгу. – Это «Финансист», первая часть из трилогии, посвященной жизни крупного

американского финансового воротилы конца прошлого века.

– Спасибо, Иосиф Карлович, – Егор аккуратно взял книгу в руки и, после

небольшой заминки, спросил: – а у вас учебников по английскому языку здесь

нету?

– Нет, учебников вроде нет, но зато есть большой англо-русский словарь. А

тебе, собственно, зачем?

– Да я, понимаете, хотел тут, пока суть да дело, немного подучить

английский, чего время зря терять, а так в жизни, глядишь, и пригодится.

Иосиф Карлович на мгновение задумался, а потом предложил:

– Так давай я тебя и натаскаю по английскому. Я ведь филолог по

образованию – кандидат наук. В свое время я специализировался на английской

литературе девятнадцатого века, и для меня натаскивание английскому языку для

поступления в вузы было существенным приработком к скромной зарплате

филолога.

– Если вам только не трудно, я был бы очень благодарен за помощь, –

обрадованный предложением библиотекаря Егор просительно улыбнулся.

– А чего же тут трудного? – удивился Иосиф Карлович, – я же сам

предложил – и мне будет веселей, и тебе будет намного полезней, чем самому по

учебникам заниматься. Да и руководству колонии нравится, когда осужденные

полезным делом занимаются, а не дурью какой-нибудь маются. Я вот еще с

Юрием Петровичем – замом начальника колонии по воспитательной части –

поговорю, ему это обязательно должно понравиться, это ведь часть

воспитательной работы.

– Тогда заметано, когда можно приступать к обучению?

– А давай прямо завтра и начнем. Ты приходи сюда сразу после работы.

Егор вышел из библиотеки с книжкой под мышкой и не спеша пошёл в

расположение своего отряда.

– Эй, Каратила!

Егор оглянулся. От здания котельной, мимо которого он проходил, ему

махал рукой парень, с которым он пришел вместе по этапу. Это был Муха –

худощавый, весь разболтанный, как на шарнирах, вор-карманник из блатных.

Рядом с Мухой стоял незнакомый Егору тощий, похожий на скелет мужчина, на

вид лет пятидесяти от роду.

– Каратила, иди сюда, дело есть, – еще раз просемафорил ему Муха и

увидев, что Егор отреагировал на его призыв, скрылся вместе со своим спутником

за углом здания.

Егор, про себя удивляясь, чего от него нужно Мухе, с которым они никогда

особо не общались, свернул с дорожки и, обойдя аккуратно постриженные кусты,

зашел за угол.

– Держи краба, – Муха первым протянул Егору руку и кивнул на стоящего

рядом незнакомца: – это Киря.

Незнакомый мужчина благосклонно кивнул Егору и пожал протянутую ему

руку. Вялая и бледная кисть Кири, густо пронизанная сеткой синюшних вен, была

сплошь украшена вытатуированными перстнями. Из-под черной рубахи Кири,

расстегнутой до середины груди, виднелся мастерски вытатуированный

многокупольный храм. Такой храм – верный признак, указывающий на то, что

перед Егором стоял матерый рецидивист, занимающий высокое положение в

воровской иерархии.

– Ты че, от жидяры-библиотекаря идешь, что ли? – Муха ловко выудил у

Егора из–под мышки книжку и, шевеля губами, прочитал название: – «Фи-

финансист». У-у-у, это что же, про бухгалтера книжка, да?

– Во-первых, не от жидяры, а из библиотеки, от Иосифа Карловича, –

сердито буркнул ему Егор, забирая книгу обратно. – Чего тебе надо-то?

– Да ладно тебе, блин. Жидяра, он и есть жидяра. Устроился лысый хрен на

теплое место при библиотеке и в член не дует. Ладно, фиг с ним, с тобой вот

человек хотел поговорить. – Муха кивнул в сторону Кири, который, стоя немного в

сторонке и нахохлившись, как филин, молча рассматривал Егора из-под

полуприкрытых век.

– Муха, ты давай иди-ка, погуляй немного, – сиплым прокуренным голосом

тихо прошелестел Киря. – Мы тут с Каратилой сами, с глазу на глаз, перетрем

одно дельце.

Муха в момент испарился, будто тут его никогда и не было, а Егор, в свою

очередь, молча уставился на изучающего его Кирю. Матерый уголовник теперь

уже не был похож на птицу. Сейчас он напомнил Егору ядовитую змею, вылезшую

погреться на солнышко. Со стороны кажется, что она сонная и обманчиво

медлительная, но попробуй-ка потревожь ее покой, и она, как сжатая до отказа

тугая пружина, тут же взовьется в смертельном броске. От тщедушного на вид

уголовника явно веяло затаенной смертельной угрозой. Егору подумалось, что вот

так же спокойно, не изменив выражение своих блеклых рыбьих глаз, тот может в

любой момент сунуть ему заточку в бок. Хоть вроде бы и не за что, а все равно -

рядом с таким типом расслабляться не стоит.

– Давай-ка мы с тобой присядем, нам тут маячить у всех на виду незачем, –

наконец просипел Киря и, подавая пример, первым уселся на корточки, привычно

выставив выпрямленные в локтях руки на колени.

По всему было видно, что в случае нужды он спокойно сможет сидеть в

такой позе часами. Пересылки, на которых охрана подолгу заставляет зэков

сидеть на корточках, когда упавших поднимают дубинками, а на вставшего

запросто могут спустить собак или просто пристрелить за якобы попытку побега,

дают надёжную выучку. Егор, не проронив не слова, сел рядом и вопросительно

поднял брови, давая понять собеседнику, что пора бы уже переходить к делу.

– Слышал я, как в карантине ты двух Ляховских козлов отмудохал, –

сплюнув себе под ноги, начал Киря. – За это тебе душевно, давно пора этот

козлятник сраный на уши поставить. Мы тут пробили про тебя информацию.

Вроде ты пацан путевый, не нашей блатной масти, но и в косяках никаких не

замечен. Наоборот, даже заслуги у тебя есть перед обществом. В Доме во

Владике ты себя вел достойно, козлячью пресс-хату опять же разнес и в карцере

не сломался. В общем, братуха, есть у нас к тебе предложение.

– У нас – это у кого? – осторожно уточнил Егор.

– У бродяг и честных арестантов, – криво усмехнулся Киря, обнажив желтые

прокуренные зубы. – Понятно, о ком я?

– Ну так, в общих чертах, – кивнул Егор. – А какое предложение-то?

– Ты, наверное, и сам видишь, какой беспредел сейчас на зоне твориться.

Как «козлы» издеваются тут над мужиками, как они шакалят перед хозяином и

попирают нашу воровскую идею. Сейчас всем путевым пацанам нужно

определиться, на чьей они стороне. Ты хоть не из блатных, а из спортсменов, но в

«козлы» не пошел, хотя Бес тебя уже уфаловывал пойти под его начало. Ведь

так?

– Так, – согласился Егор, недоумевая про себя, откуда Киря знает о сути его

разговора с Бесом. Видеть их учебную схватку, а потом заметить, что они о чем-то

говорили, могли многие. А вот слышать, о чем был этот разговор, могли только он

сам Бес и, может быть, двое его подручных, отиравшихся в этот момент

неподалеку.

– А значит, ты пацан правильный, с совестью, раз не подписался за

неправое дело. Поэтому мы в блаткомитете и решили тебя подтянуть к себе.

Покажешь себя с хорошей стороны – и будешь здесь не последним человеком, а

там, глядишь, и по жизни у тебя все будет нормально, потому как здесь собрались

люди известные в тюремном мире и наши рекомендации весьма дорого стоят.

Здесь все решают дела, сделаешь дело для общего блага - и будет у тебя свой

заработанный авторитет. А с авторитетом, братуха, оно по жизни намного лучше,

чем без него.

Егор задумался. Слова Кири о беспределе на зоне его не ввели в

заблуждение. Подручные Ляха и правда выполняли обязанности надсмотрщиков и

приглядывали за порядком в зоне, не забывая при этом свой интерес, но, за

редкими исключениями, явного беспредела по отношению к другим осужденным

они не допускали. Для «идейных» блатных здесь и вправду было тяжеловато,

настощий бродяга не должен вкалывать на Хозяина – ему это западло. Раньше,

до воцарения Ляха на зоне, блатные под разными предлогами категорически

отказывались выходить в «промку» работать, но после того, как Мазая и

нескольких самых одиозных отрицал раскидали по другим зонам, а верхушку

блаткомитета закатали в ШИЗО, объединенные Ляхом спортсмены сумели

навязать оставшимся блатным свои порядки. Пока только Зяма, тот же Киря и еще

несколько блатных держали марку и не выходили на промку, предпочитая время

от времени отсиживаться в ШИЗО. Для основной же массы осужденных ничего

особо не изменилось. У мужиков вольностей, конечно, было поменьше, чем на

черных «зонах», но жить было вполне можно. Другое дело, что из-за общей

хреновой экономической ситуации в стране и на воле-то особо жрать было нечего,

а уж о том, как приходилось крутиться тюремной администрации, чтобы хоть как-

то обеспечить более-менее сносной едой поднадзорный контингент, можно было

только догадываться.

На зоне работало несколько различных производств, от пошива рукавиц до

мебельного цеха, продукция которых находила на воле хоть какой-то сбыт, но

львиную долю денежных поступлений давало именно мебельное производство.

Нормативы расхода различных комплектующих, фурнитуры и особенно

древесины, рассчитанные еще в благословенные советские времена, позволяли

грамотному хозяйственнику, наряду с выполнением официального плана, до трети

продукции гнать леваком. «Усушка», «утруска» и «некомплект» – эти волшебные

слова позволяли скрыть от чужого глаза довольно масштабные хищения.

Естественно, что часть образовавшихся неподотчетных денег уходила

администрации, закрывавшей глаза на некоторые несообразности в учете готовой

продукции, а часть шла на улучшение бытовых условий основной массы

осужденных, что было одним из условий, поставленных смотрящему лично

Хозяином. Именно с этих денег воровской общак ежемесячно пополнялся на

весьма приличную сумму. С переходом власти в руки Ляха, блатные потеряли

очень важный источник финансирования. Лях сам назначил себя новым

смотрящим, расставил везде своих людей и организовал свой бандитский общак.

Недаром говорят, что самый болезненный удар – это удар по карману. Выдернув

из-под блатных рычаги управления зоной, Лях нажил себе смертельных врагов и

их ответный удар был только делом времени.

Егор, конечно, ничего этого не знал, но, обладая довольно живым умом и

практической смекалкой, сильно подозревал, что причиной взаимной ненависти

между «красными» и блатными является борьба за главенствующее положение на

зоне, или, проще говоря, банальная дележка власти и денег. В этом древнем, как

сам мир, споре он не хотел становиться ни на чью сторону, и именно потому

недавно отказал Бесу, который обратился к нему со сходным предложением. А

сейчас Киря требовательно смотрел ему в глаза и тоже требовал определиться.

– Знаешь, Киря, – после небольшой заминки ответил Егор, посмотрев

собеседнику прямо в глаза, – я, чтобы не юлить и не тянуть зря время, прямо

сейчас тебе сразу всё и скажу. Здесь, на зоне, я случайный пассажир и в

дальнейшем на криминальной стезе я себя совсем не вижу. Ну не хочу я лезть в

ваши внутренние разборки. Кто тут прав, кто виноват – разбирайтесь сами. Мое

дело сторона. Я тихонько свой срок оттарабаню и постараюсь больше в эти места

ни ногой. Потому и Бесу я тогда сказал «нет», и тебе сейчас говорю – нет.

Киря глухо закашлялся, а потом смачно сплюнул в сторону густой вязкой

слюной, проводив свой плевок взглядом. Потом он хрустнул пальцами рук и,

насмешливо взглянув на Егора, ехидно хмыкнул.

– Типа значит – один на льдине?

– Типа того.

– Имеешь право, но смотри не ошибись. Один – он и есть один, ему никто

плечо в трудную минуту не подставит и ничего умного не подскажет.

– Ничего страшного, справлюсь сам.

– Ну как знаешь, сам так сам. Бывай, братуха.

Киря хлопнул Егора по плечу, поднялся и, сунув руки в карманы,

вразвалочку удалился. Егор молча глядел ему вслед и с тоской думал, какого же

черта все к нему привязались.

Удар, удар, уклон, нырок и сразу на возврате ответный боковой в челюсть.

– Нужно быстрее выходить после нырка, ты слишком медленно

контратакуешь, я бы легко ушел, – Бес опустил лапы и недовольно покачал

головой. – Расслабь плечи, и выхлестывай руками, а не толкай их, это тебе не

каратэ, тут нужен хлесткий взрывной удар.

Егор опустил руки и, переминаясь на ногах, виновато пожал плечами:

– Меня раньше по-другому учили.

– Не то, все это не то. По технике ударов руками никакое каратэ с боксом не

сравнится. Бокс – это прежде всего скорость, причем не одиночных ударов, как в

твоем каратэ, а серийных. У тебя никогда не получиться быстрая серия, если ты

будешь закрепощать плечи, ты просто расслабься – и руки полетят сами собой.

Как камни на верёвках, понимаешь?

– А у меня раньше вроде бы получалось работать с боксерами.

– Ну, если ты их, как и меня, утаскивал в партер, то очень может быть, –

отмахнулся Бес.

– Нет, у меня даже только на руках иногда неплохо получалось, – хитро

подмигнул ему в ответ Егор.

– Значит, хреновые тебе боксеры попадались, – безапелляционно заявил

ему Бес. – Давай-ка мы с тобой сейчас, для эксперимента, пару раундов чистого

бокса поработаем, без ударов ногами и без борьбы.

– Ну давай.

Парни натянули перчатки и, дружески поприветствовав друг друга, сошлись

в центре утоптанной площадки. Сегодня Бес работал очень легко и расслабленно,

он мягко передвигался на носочках, постоянно выхлестывая одиночные удары и

двойки по своему противнику, пытавшемуся вытеснить его с площадки. Егор явно

двигался тяжелее своего соперника. Преследуя Беса, он шагал на полной ступне,

плотно держась за землю ногами, и постоянно выцеливал момент для

результативной серии. Бес не давал себя загнать и легко смещался по кругу,

время от времени встречая Егора довольно увесистым джебом в голову. В какой-

то момент Егор, прибавив шаг, рванул вперед и выкинул быструю троечку – два

джеба левой и мощный прямой справа. Эта серия, среди понимающих, носит

меткое название «удар почтальона», а и вправду – тук, тук в дверь левой ручкой.

Дверь открылась – прямой правой бац! Свет потух. У Беса свет не потух, он умело

ушел от джебов, а на правом прямом встретил Егора кроссом через руку. Голову

Егора сильно болтануло, но он все же устоял на ногах, мгновенно вскинув руки в

глухой защите, по которой сразу, как летний ливень по железной крыше,

пробарабанили перчатки Беса. Егор, отходя от пропущенного удара, стал качать

маятник, норовя поймать кулак противника на локоть, но Бес, уже наученный

опытом прошлых встреч, не стал сразу бить в голову, только пригрозил, и

дождавшись, пока Егор вскинет повыше правый локоть, пробил мощный апперкот

ему в печень, завершив серию жестким боковым правой в голову. Егор, пропустив

удар в печень, успел нырнуть под правый боковой уже в полуобморочном

состоянии и, сделав шаг вперед, повис на своем противнике, сковав его в клинче.

– Не, ну так не честно! – Бес безуспешно пытался выйти из клинча, но Егор,

навалившись на него всем телом, не отпускал. – Мы же договаривались, никакой

борьбы, только бокс.

– Ага, умный какой, – наконец буркнул тот и разжал руки. – У меня же голова

и печень не казенные, постоянно так огребать. Я уж лучше как умею. Кстати, я

клинчевал в пределах правил.

– Ну да, только в этом случае рефери разводит спортсменов.

– Это правда, – кивнул Егор, и тут же, хитро подмигнув, невинно добавил: –

только вот на улице рефери нету почему-то.

– Все, уел, паршивец! – гулко захохотал Бес и дружески хлопнул Егора по

плечу. – Пойдем, посидим на лавочке, тебе после пропущенных ударов немного

отойти надо, а потом снова пойдём на лапы. Надеюсь, что я от тебя все же

добьюсь нормальной боксерской серии руками вместо каратисткой порнографии,

которую ты мне сейчас демонстрировал.

Сидя на лавочке, Егор искоса глянул на Беса, который с удовольствием

наблюдал, как на футбольном поле носятся зэки, выплескивая накопившиеся

злость и адреналин в товарищеском футбольном матче.

– Слышишь, Вова...

– Чего, уже отдохнул, что ли?

– Да нет, я о другом, – Егор тяжело вздохнул, не зная, как начать. – Ты бы

немного придержал своих орлов, что ли.

– А что такое? – тут же вскинулся Бес. – Что, кто-то из моих пацанов тебя

щемить пробовал?

– Да нет, дело не в этом, – покачал головой Егор. – Ты же меня знаешь, я бы

к тебе в любом случае жаловаться не пошел. Сам бы разобрался. Тут другое. Я,

конечно, все понимаю, что вы тут зону держите и все такое, но зачем же

перегибать палку? Одно дело, когда твои пацаны по справедливости за порядком

смотрят, другое, когда они у других посылки из дома забирают, или просто ради

забавы мужиков гнобят. Нехорошо это. Смотри, среди мужиков уже много

недовольных, будете так продолжать, они могут и взбунтоваться.

– А что ты думал, что здесь курорт или пионерлагерь? – раздраженно

ответил ему Бес. – Здесь вообще-то не мамкин дом, а зона, и здесь человек

человеку волк. Да меня самого пацаны не поймут, если я не дам им лоха развести,

или буду мужикам сопли утирать. Ты знаешь, я этой херней сам не занимаюсь,

мне незачем, да и не так я воспитан, но ты прав, люди у меня разные, и среди них

есть, не постесняюсь этого слова, настоящие козлы. А с кем мне работать? Ты вот

чистеньким хочешь остаться, а мне нужны бойцы, которые будут держать здесь

народ в кулаке, иначе нас быстро сковырнут и на наше место придут другие,

которые, поверь мне, будут не лучше, если не хуже. А насчет мужиков не

волнуйся, все будет в порядке, это их блатные мутят, мы с Ляхом им кислород

перекрыли, вот они и шипят, как змеи, по углам. Ничего, мы их всех по норам

разгоним, чтобы они мужиков не мутили, все – прошло их время.

– Ну, как знаешь, – пожал плечами Егор, – я только хотел предупредить.

– Здорово, Бес. Развлекаешься?

К увлеченным разговором парням незаметно приблизились несколько

человек.

– Да так, тренируемся потихоньку.

Бес, как ошпаренный, подскочил со скамейки и подошел к крепкому, седому

мужчине со шрамом на щеке, вокруг которого застыли три здоровенных амбала,

настороженно зыркающих по сторонам. Егор тоже встал и с интересом уставился

на подошедших. От незнакомца со шрамом, одетого в черную шелковую рубашку

и черные же брюки с наглаженными стрелками, ощутимо веяло властностью и

дикой животной силой. Он равнодушно скользнул по Егору своими холодными, как

лед, голубыми глазами, кивнул ему и потянул Беса за локоть.

– На пару слов, Вова, я тебя долго не задержу.

– Да, конечно, Александр Николаевич, какой может быть разговор, – Бес,

быстро повернувшись, кинул свои перчатки Егору и послушно пошел за

седовласым.

Троица амбалов, очень похожих на телохранителей, тут же тронулась

следом, держась в некотором отдалении, чтобы не мешать разговору уважаемых

людей. Егор на лету поймал перчатки, сел обратно на скамейку и еще некоторое

время провожал взглядом всю компанию. По приметам и по тому почтению,

которое окружающие оказывали седовласому, он понял, что это, скорее всего, и

есть тот самый Лях, державший всю зону в ежовых рукавицах. Егор тут же

вспомнил, что Бес является одним из приближенных смотрящего, и иронично

подумал, что ему вечно везет с приятелями. Во внуковском ИВС – Серега-Мастер,

во Владикавказком СИЗО – Антон, здесь на зоне – Бес. Хоть Егор и держался

здесь подчеркнуто независимо, не примыкая ни к одной из противоборствующих

сторон, приятельские отношения с Бесом все же служили ему охранной грамотой

среди активистов, но другой стороны, они же являлись причиной косых взглядов

со стороны блатных и некоторых других осужденных.

Бес нравился Егору чисто по человечески. Это был простой и открытый

парень без злобы и гнилости в душе. Он мог быть жестким и жестоким, но мог

проявить и большое человеческое великодушие, и даже доброту. Хотя термин

«человеческое великодушие» не совсем справедлив в этом случае, подобное

великодушие свойственно не только человеку. Волк – жестокий хищник – никогда

не добивает своего собрата-волка в бою за самку, за власть в стае или за

территорию. Стоит обессилевшему противнику подставить горло или брюхо в знак

признания своего поражения, и победитель останавливается, давая проигравшему

возможность уйти живым. Хищники, сотворенные самой природой чтобы

охотиться и убивать, не делают этого ради забавы и редко убивают себе подобных

– та же природа встроила в них сильнейшие защитные механизмы против

уничтожения себе подобных. Такая жестокость больше свойственна их жертвам:

кроткие голуби, почему-то ставшие символом мира для современной

цивилизации, в своих жестоких поединках нередко затаптывают и заклевывают

своих сородичей насмерть самым безжалостным образом без всяких правил типа

«лежачего не бьют».

Бывшего боксера, который, подобно многим своим коллегам, в начале

девяностых ступил на кривую дорожку, можно было назвать хищником поневоле. В

другое время или в другом месте он был бы, скорее всего, законопослушным

членом общества, зарабатывающим себе на жизнь легальными методами, и вовсе

не обязательно выступлениями на ринге. В нем не было той внутренней

порочности, которая у некоторых людей предопределяет их криминальное

будущее и долгие годы за тюремной решеткой. Тот путь, который в конце концов

привел его на зону, начался еще в конце восьмидесятых, когда молодой

перспективный боксер, мастер спорта, которому прочили большое спортивное

будущее, решил помочь своему товарищу, отец которого был одним из первых

кооператоров в небольшом сибирском городке. Тогда, в восемьдесят восьмом

году, на начинающего бизнесмена наехали начинающие рэкетиры, потребовав

заплатить им немалую по тем временам сумму за право работать на их

территории. Бизнесмен пожаловался сыну, который давно и успешно занимался

боксом в подвале, переоборудованном под спортзал, а тот собрал своих

товарищей по секции и приехал на назначенную стрелку вместе с отцом.

Это было самое начало массового криминального движения в стране, и

тогда на разборках еще не стреляли, предпочитая давить мускулистой статью.

Боксеры быстро объяснили горе-рэкетирам, которые оказались такими же

подвальными качками, вооружившимися для храбрости цепями и битами, что ни

бычьи шеи, ни накачанные бицепсы, ни мощные ляжки, ни даже увесистые биты

не идут в сравнение с точным глазомером, поставленным ударом, а самое

главное – с бойцовским духом, закаленным пусть в спортивных, но всё же боях.

После первой выигранной разборки вскоре последовали и вторая, и третья. У

многих из спортсменов были родственники, занимавшиеся мелким бизнесом,

некоторым из них тоже потребовалась защита от «защитников», наперебой

набивающихся крышевать их бизнес. Весть о бригаде боксеров быстро

разнеслась по городу, и вскоре спортсменов Василия Косачева и Владимира

Бессонова уже больше знали по прозвищам Косач и Бес. Итог подобной

деятельности тоже был предсказуем. Через непродолжительное время парни

втянулись и начали брать за свои услуги деньги – сначала больше символические,

а потом уже и весьма солидные, дальше они стали регулярно взимать с

коммерсантов деньги за защиту, отхватив себе жирный кусок городской

территории. Подобная деятельность не могла добавить им доброжелателей, и у

бригады боксеров начались стычки с серьезными рэкетирскими бригадами. Вскоре

в полный голос заговорило огнестрельное оружие, и появились первые трупы.

Сердца молодых волков быстро ожесточались, да и как может быть иначе, когда

рядом гибнут твои товарищи, и ты, в свою очередь, мстишь за их безвременную

гибель, воздавая обидчикам высшей мерой наказания. Древний закон выживания

диктовал им правила поведения – око за око, зуб за зуб, жизнь за жизнь. Заповеди

«не убей» и «не укради», произнесенные две тысячи лет назад в далекой Иудее,

на одной шестой суши на какое-то время потеряли свою актуальность – а зря.

Криминальные войны никогда не проходят бесследно. Многие, многие их

участники легли под гранитные плиты с помпезными мраморными памятниками,

которые, при всей своей красоте, все равно не заменят родным и близким

потерянных родственников и друзей. Другие же, как Владимир Бессонов по

прозвищу Бес, оказались в тюрьме, которая, очень может быть, таким

болезненным способом уберегла их от гораздо более печальной развязки.

– О чем задумался, наверное, опять о бабах? – мысли Егора, полностью

ушедшего в себя, прервал ехидный голос Беса, уже вернувшегося обратно.

– Да так, – махнул рукой Егор – о жизни, обо всем понемногу.

– Знаешь, кто это был? – Бес кивнул в сторону седовласого, удалявшегося

от них вместе со своей свитой.

– Лях?

– Он самый! – Бес поднял большой палец. – Вот такой вот человечище.

Настоящий кремень. Ты, наверное, уже слышал, как он зашел в зону?

– Да так, краем уха.

– Так вот, я тебе сейчас расскажу, как на самом деле все было. Когда Лях

сюда заехал, блатные на зоне быстро просекли, что он бывший мент, здесь такие

вещи быстро узнаются. Смотрящим на зоне был тогда вор-законник Мазай. Ляха

дернули на блаткомитет. Той ночью в актовом зале собралось несколько

авторитетных «синих», кое-кто из «спортсменов» для представительства, и

парочка «торпед», взятых Мазаем для устрашения. Ляха хотели туда привести,

типа как под конвоем, но он сразу просек эту фишку и отослал провожатых, веско

сказав им, что знает куда идти и придет сам. Это, братуха, очень важный момент –

одно дело, когда тебя ведут, и совсем другое, если ты сам идешь на стрелку. Когда

он пришел, Мазай, не затягивая дело, сразу кинул Ляху предъяву, что тот раньше

работал в милиции и типа за это с него следует спросить как с гада. Лях тогда

стоял перед ними, слушал и молча улыбался, глядя Мазаю прямо в глаза. Потом

он тихо спросил у смотрящего:

– А кто ты такой, чтобы мне тут предъявлять и судить меня?

Мазай кивнул головой, словно признавая справедливость вопроса, обвел

тяжелым взглядом всех собравшихся и, усмехнувшись, гордо ответил:

– Я вор.

– Но ты же не бог, только богу дано судить нас за наши дела, – тут же

отрицательно покачал головой Лях.

– Бог будет судить нас на небе, а здесь тебе придется ответить по нашим

законам.

– Всем нам когда-то придется за что-то ответить, – кивнул Лях и независимо

добавил: – если у тебя все, то я, пожалуй, пойду.

Он развернулся к выходу, и тогда двое здоровеных амбалов, по знаку

Мазая, попытались заступить ему дорогу. Лях два раза ударил и оба легли на пол.

– Чем больше шкаф, тем громче падает, – одобрительно хохотнул один из

присутствовавших в зале спортсменов и подошел к Ляху, настороженно

ожидавшему продолжения: – Пожалуй, братуха, я подпишусь за тебя в этом

базаре.

– Это же мент! – чуть не поперхнувшись, возмущенно выкрикнул Батон, не

перестававший работать мощными челюстями даже в такой напряжённый момент.

– Это раньше он был ментом, а потом примкнул к братве и проявил себя в

делах достаточно, чтобы все прошлые вопросы с него снялись. Мне за него

знающие люди говорили, а я им верю, – веско возразил спортсмен.

Еще несколько спортсменов подошли вслед за первым, и все выжидающе

уставились на Мазая, нервно кусавшего губы при виде такого демонстративного

демарша. Спортсменов он никогда ни в грош не ставил и позвал сюда, можно

сказать из милости, чтобы молодняк вникал и постепенно приобщался к

правильным воровским идеям. А они, падлы неблагодарные, видишь как зубы

показали. Ну ничего, он эту обросшую мускулами шелупонь безмозглую быстро на

место поставит, да так, что они надолго его запомнят.

– За мусора подписываетесь? – прошипел откуда то сбоку Киря. – Смотрите,

пацаны, как бы вам потом не пожалеть об этом.

– А ты что, угрожаешь? – поинтересовался парень, первым оказавший

поддержку Ляху.

– Предупреждаю, – сказал, словно выплюнул, Киря.

– А… ну тогда душевно тебе, братуха, за твою заботу, а мы, пожалуй, тоже

пойдем…

Егор задумчиво слушал рассказ Беса, а потом как бы невзначай спросил:

– Тогда, в актовом зале, первым к Ляху подошел ты?

– А как ты догадался? – расплылся в довольной улыбке Бес.

– Да так, интуиция шепнула.

– Точно, первым тогда поддержал его я, а потом и остальные пацаны

подтянулись.

– А почему ты поддержал Ляха? – спросил Егор. – Нет, если не хочешь,

можешь не говорить.

– Спрашиваешь, зачем? – Бес на секунду задумался. – У меня уже до этого

уже был серьезный разговор с Ляхом. У нас с ним были общие знакомые еще по

воле, вот он и передал мне от них привет. Мы с ним нашли общий язык, и у нас

появились общие темы. Я тогда поставил на него, и можно с уверенностью

сказать, что не прогадал. Кроме меня, Лях тогда успел пообщаться еще с

несколькими нормальными пацанами. Он встречался и с Пашей–штангистом, и с

Аликом, и с Анваром – все они, вместе со своими ближними, тоже поддержали его

позицию.

– И что, все так легко закончилось?

– Да нет же – тогда все только началось. Через пару дней на Ляха, когда тот

был во время обеденного перерыва, один в цеху, кинулся один хмырь с заточкой.

Он, падла, успел пропороть Ляху руку и распахать бок, а потом Лях самолично его

заломал и хорошенько подраспросил о том, о сем. Он это умеет, не зря же в

уголовке столько лет отработал. В этот же день Хозяин начал репрессии против

блатных, он пересажал самых ярых в шизняк и вскоре вообще перевел Мазая в

другую зону. Мы, естественно, сразу воспользовались сложившимся положением,

и взяли власть на зоне в свои руки. Вот с тех пор здесь все так – как мы

устанавливаем.

– Понятно, – Егор понимающе кивнул, – только здесь главное не перегнуть

палку, а то можно получить такую обратку, что мало не покажется.

– Не тухшуй, – заразительно засмеялся Бес, обнажая в белоснежной

улыбке свои ровные ухоженные зубы. – Ничего страшного не происходит, ну,

прижмут пацаны время от времени какого-нибудь мужика или блатного, так это

чисто чтобы те не расслаблялись, да и пацанам нужно же иногда пар выпускать –

это же зона, а не пионерлагерь.

Вечерело. Двое активистов, Исмаил и Кент, шурша начищенными до блеска

ботинками по высохшей опавшей листве и вяло переговариваясь, дружно топали

куда-то по своим делам. Впереди щупленький мужичок в мятой черной робе и

поношенных ботинках неторопливо мел асфальт, сгребая опавшие листья в кучу.

Немного поодаль еще несколько осужденных сгребали граблями листья с газона.

Когда Исмаил проходил мимо, мужичок, неловко развернувшись, случайно ткнул

его концом метлы под ребра.

– Да ты, падла, совсем поляну не сечёшь?!!

От довольно болезненного толчка в бок Исмаил завелся буквально с

полоборота и сразу же ударил мужика кулаком в ухо. Тот, скрючившись, сразу упал

вниз, в ужасе закрывая свою бритую голову руками, а взбешенный Исмаил стал

бить его куда попало ногами в тяжелых ботинках. Кент, не участвуя в расправе,

просто стоял рядом и криво улыбался. В какой-то момент избиваемый мужик

мучительно закашлялся и выплюнул сгусток крови. Его руки безвольно

опустились, открывая бритую голову на тонкой шее, и туда сразу же пришлись

несколько мощных ударов тяжелыми ботинками.

– Исса, Исса! Да оставь ты его, – встревоженный Кент оттолкнул приятеля

от затихшего мужичка, – ты же его убьешь нахер. Чего ты так завелся?

– Да хрен там убью, эти падлы живучие, – остывая, сплюнул на землю

Исмаил. – Вот посмотришь, он через пять минут как подстреленный на ужин

побежит.

Оба, немного потоптавшись на месте, дружно пошли дальше, оставив

позади себя неподвижное тело, распростертое на опавшей листве. К лежащему

осторожно приблизились несколько осужденных, не решавшихся подойти ближе,

пока Исмаил и Кент стояли рядом. Один из подошедших зеков опустился на

корточки, прикоснулся к шее лежащего мужика, проверяя, есть ли у него пульс.

Через несколько секунд он спросил срывающимся голосом:

– Мужики, да что же это такое делается-то, а? Они же, гады, Зайца убили...

За что?!

К Зяме, мирно отдыхавшему у себя в комнатке в приличествующем его

положению одиночестве, которое само по себе является весьма большой

роскошью в переполненных местах лишения свободы, тяжело дыша, ворвался

всколоченный парень.

– Ты чего, Муха, белены объелся, что ли… – недовольно начал было Зяма,

недовольно вздернув высоко на лоб свои густые брови, но, увидев выражение

лица вошедшего, тут же сменил тон: – ну давай, говори, чего там у тебя?

– Там два Ляховских «козла» только что мужика из третьего отряда

насмерть забили. Мужики из третьего все как один поднялись, шумят, бьют окна,

требуют к себе Хозяина и Ляха, – выпалил Муха.

– Так.

Зяма вскочил с кресла. От расслабленности и сонной одури на его лице

ничего не осталось – теперь это был просто комок энергии.

– А ну быстро ко мне весь блаткомитет и отмороженного Шварца позови

тоже, только тихо давай, чтобы никто не видел.

К бушующему темному морю, состоящему из нескольких сотен осужденных,

сконцентрировавшихся у расположения третьего отряда, быстрым шагом шел Лях,

он уже знал о произошедшем и про себя на все лады проклинал зарвавшихся

придурков Исмаила и Кента, сдуру заваривших такую кашу. Рядом с Ляхом важно

вышагивал зам. начальника колонии по воспитательной работе майор Сиротин,

замещавший утром отбывшего в город начальника колонии, а позади угрюмыми

глыбами тянулись несколько здоровенных амбалов, составлявших личную свиту

смотрящего, и трое прапорщиков с дубинками, сопровождающих майора. Они

вместе подошли к толпе. Среди озлобленных лиц то там, то здесь мелькали юркие

парни, они что-то тихо говорили, добиваясь внимания, затем протискивались

дальше, и опять заводили и без того взвинченных донельзя мужиков. Здание,

рядом с которым собралась возбужденная толпа, мрачно зияло выбитыми

глазницами окон, отовсюду шел плотный людской гомон, то и дело в толпе

раздавались выкрики и призывы мочить «козлов».

– Граждане осужденные, прошу прекратить беспорядки и разойтись по

местам расположения отрядов, – майор Сиротин вышел вперед и властно поднял

руку. – По факту избиения будет проведено объективное расследование, и все

виновные будут строго наказаны.

– Какое там избиение, начальник! – дерзко выкрикнул кто-то из толпы. –

Твои «козлы» Зайца насмерть запинали!

Тут же из толпы последовали другие выкрики:

– Знаем мы твое расследование!

– Вы с «козлами» заодно и всегда их прикроете!

Вперед вышел Лях и, разведя руки в стороны, зычно выкрикнул:

– Мужики, кончай этот базар! Я лично обещаю наказать того, кто это сделал.

Слово даю – решу все по справедливости и накажу так, что мало не покажется.

– Да чего вы его слушаете?!! – раздался истерический вопль откуда-то сбоку

– это же тоже мент перекрашенный. Мочи «козлов» и ментов заодно! Бей сук!!!

Возбужденная толпа качнулась вперед, из-за спин стоящих впереди зэков

внезапно выскочил юркий тип в надвинутой на самые глаза кепке и в ритме

швейной машинки начал бешено всаживать заточку в живот Ляху.

– А-а-а!

Невидимый барьер был снят. Почувствовав первую кровь, толпа

окончательно слетела с катушек и кинулась вперед – рвать, кромсать и топтать.

– А ну стоять, суки позорные!!! Всех порву на хер!!!

Из-за угла котельной на помощь Ляху опрометью выметнулись два десятка

здоровенных накачанных парней, вооруженных короткими стальными прутами.

Это прибыл Бес, по приказу Ляха собиравший на бой надежную братву. Он

опоздал к месту разворачивающихся трагических событий совсем немного.

Появись он со своими людьми хотя бы на пару минут раньше, и возможно,

основная масса арестантов, устрашенная демонстрацией силы, не перешла бы

последней черты. Но Бес опоздал. Накопившиеся безысходность и злоба

справедливо или несправедливо осужденных и загнанных на край света людей

наконец-то нашли свой выход, и озверевшая толпа потерявших человеческий

облик сидельцев хлынула вперед, круша и ломая все на своем пути. Бессловесная

серая масса, обычно податливая, забитая и униженная, накопив критическое

давление, взорвалась подобно вулкану, и горе теперь тем, кто попирал и унижал

человеческое достоинство, а также горе тем, кто не в толпе, или, на свое

несчастье, просто попался под горячую руку.

– А-а а!… Мочи козлов!!!

– Бей их!

– Ссука!!!

– Кр-ру-ши-и, их блядь!!!

Плотная черная масса, в первый момент немного подавшаяся назад, тут же,

топча растерзанных переговорщиков, волной понеслась в сторону Беса и его

людей. Активисты не дрогнули. Как по команде, взметнулись стальные прутья и с

силой опустились на бритые черепа. Первый ряд нападавших с проломленными

головами рухнул на землю, давая дорогу другим – осатаневшим от дикой злобы

людям, тянущимися сведенными как в судороге пальцами к шеям ненавистных

активистов. Накачанные адреналином люди не чувствовали боли от ударов и

падали, только получив серьёзные увечья. Поле боя сразу разбилось на

отдельные участки, то тут, то там, как водовороты в бурной реке, крутились бойцы

Беса, окруженные жаждавшей крови людской массой. Мелькали кулаки, взмывали

и опускались стальные прутья, в мускулистые тела спортсменов вонзались

заточки. Мат, стон,хрип, хруст, тяжёлый запах крови… Под ногами валялись

неподвижные тела. Некоторые, даже упав на землю, из последних сил пытались

хватать врагов за ноги.

Потерявший счет нападавшим Бес пока еще оставался на ногах. Скользкий

от чужой крови прут давно уже вырвался у него из рук, и теперь он, рыча от ярости

как дикий зверь, просто бил налетавших на него врагов кулаками и ногами. Вокруг

мелькают перекошенные яростным криком лица, поле зрения сужается, и время

замедляет свое бег. Вспышка. Чужое лицо слева – удар и кто-то со сломанной

челюстью уходит в аут. Четкая двойка в челюсть, и еще один с остекленевшим

взглядом падает вниз. Кто-то, вцепившись как клещ в горло, повисает у него на

плечах сзади – рывок за руку, бросок через плечо, и тяжелый ботинок с силой

опускается на голову упавшего.

– Так их, блядей! Так! Ну, еще немного!

Но кто-то цепкий и сильный уже кубарем катится под ноги Бесу, сбивая его

на землю, и вот уже несколько налетевших как собаки на медведя противников

отчаянно молотят упавшего палками и отобранной у активистов арматурой по

спине, по голове, куда попало. Сбитый с ног Бес тяжело ворочается и отчаянно

пытается вырваться, он даже успевает отшвырнуть сильным пинком ноги того, кто

опрокинул его на землю, но тяжелый удар стальной арматуриной по затылку

повергает его в глубокую темноту…

Тонкие черные ручейки пышущих злобой арестантов, вооруженных палками,

заточками и обрезками труб, растеклись по всей зоне, вовлекая в разгорающийся

бунт всё новых участников и вылавливая для жестокой расправы затаившихся

активистов. Над зоной раздался тревожный рев сирены, и часовые на вышках

замерли у прицелов, с волнением и тревогой ожидая, пойдет ли потерявшая

человеческий облик толпа на прорыв ограждений и придется ли им хлестать

озверевшую от пролитой крови массу тугими свинцовыми струями.

Тревожный рев сирены застал Егора в тот момент, когда он вместе с

Иосифом Карловичем вышел из библиотеки после плановых занятий по

английскому языку. Библиотекарь все никак не мог закрыть замок, а Егор

терпеливо ждал его рядом с крыльцом. Наконец замок щелкнул, и библиотекарь

удовлетворенно крякнул:

– Ну наконец-то, давно пора этот замок поменять.

– Черт, что это? – Егор, услышав сирену, недоуменно закрутил головой,

тщетно пытаясь понять, что происходит.

– Что-то нехорошее случилось, – Иосиф Карлович забыл про замок и тоже

сошел с крыльца. – Не нравится мне это, Егор. Давай-ка мы лучше вернёмся в

библиотеку – от греха подальше.

– Да нет, надо же узнать, что происходит, – заупрямился Егор.

Спор осторожного библиотекаря и упрямого спортсмена разом потерял

актуальность, когда из-за угла в их сторону выкатилась группка взбудораженных

людей, числом более десятка, вооруженных толстыми палками и обрезками

арматуры. На полшага впереди всех, расхлябанной блатной походочкой шел Муха,

на ходу умело поигрывая загодя припасенной на такой случай финкой. С того

момента, как Егор ответил отказом на предложение Кири присоединится к

блатным, прошло уже два месяца и все это время, сталкиваясь с Мухой, Егор ни

разу не ощущал никакой неприязни с его стороны. Они даже иногда

непринужденно болтали о том о сем, и тем неожиданней для Егора стало то, что

произошло дальше.

– Мужики, вон туда посмотрите! Этот гад – Бесовский дружбан, он тоже

козлиный прихвостень! – азартно закричал Муха, указывая рукой на Егора. – А с

ним рядом жид пархатый из тех жидов, что Рассею продали. Глуши их обоих,

братва!

Хмурые мужики, не говоря ни слова, медленно и неумолимо, будто зомби из

фильма ужасов, двинулись к Егору и библиотекарю.

– Уходите, Иосиф Карлович!

Егор, оттолкнув своего спутника в сторону, одним прыжком подскочил к

деревянному крыльцу и несколькими сильными пинками выломал из перил две

толстых деревянных поперечины. Крепко держа довольно увесистые

полуметровые палки в обеих руках, он, зловеще скалясь, смотрел на своих

приближающихся противников. Нападающих это не остановило, выражения их

сосредоточенных угрюмых лиц не предвещали для Егора ничего хорошего.

-Значит, так? Тогда потанцуем, будет вам показательный урок арниса. –

мелькнула шальная мысль у Егора в голове.

Надпочечники уже гнали в кровь струю гормонов, все мысли из головы

выдуло вместе с рефлексий и прочими феноменами высшей нервной

деятельности. Исчезло разделение себя и окружающего мира, осталось только

нерассуждающее безоценочное реагирование на внешние угрозы, вбитое в тело

многими годами жёстких тренировок.

Один из мужиков, с длиной толстой палкой, бывшей ранее, по всей

видимости, ручкой от метлы или лопаты, резко прибавил шаг и, широко

размахнувшись, попытался ударить Егора по голове. Тот мгновенно поднырнул

под просвистевшую над его головой палку и, скачком сократив дистанцию, быстро

нанес несколько ударов своими дубинками по голове и по ребрам противника.

Мужик, сдавленно охнув, выпустил свое оружие из рук и рухнул на дорожку.

Остальных это не смутило, у них в сознании остались только жажда крови и

желание поярче провести последние часы перед неминуемым подавлением бунта

и последующим за этим жестоким наказанием участников. На Егора кинулись

сразу трое, пытаясь с ходу его достать своими палками и кусками арматуры. В

отличие от них, Егор примерно одинаково владел обеими руками и привык

работать сериями, не полагаясь на один сильный удар. Отмахиваясь от

противников, он завертелся буквально как белка в колесе, молотя противников

обломками перил. Увернувшись от нестройной атаки, он сумел обойти

нападающих с фланга, попутно снеся одного из них мощным ударом палкой по

голове. Резкий рывок в сторону, серия ударов на возврате – и вот уже второй из

нападавших, выронив стальной прут, бесчувственным кулем валится на землю с

залитым кровью лицом. Теперь уже на Егора кинулась вся толпа. Нырок вниз,

мощный дробящий удар палкой по чьему-то колену и сразу же, на выходе, удар

другой палкой по затылку. Разворот, прыжок влево, жесткий удар по чьей-то

татуированной лапище с обрезком водопроводной трубы и тут же тычок торцом

другой палки в другую оскаленную в крике рожу.

– Получите дубль два!

Пока что Егор успешно противопоставлял численному перевесу

нападающих своё преимущество в скорости, опыте и координации движений.

Конечно, будь его противниками не простые мужики, не умеющие ни драться, ни

атаковать группой, или будь они вооружёны не кое-как выломанным дрекольём, а

настоящим оружием – и против десятикратного численного преимущества никакая

выучка Егора не спасла бы, но пока что нападавшие, действуя несогласованно,

бестолково толкались и мешали друг другу. Боясь задеть своим тяжелым оружием

кого-то из своих, они били по ловкому, как обезьяна, Егору с оглядкой, и попадали

в основном по касательной, не нанося особого вреда. Боли же Егор, по макушку

накачанный адреналином, совсем не чувствовал. Зная, что вокруг только враги, он

работал по полной. Он постоянно крутился, двигался, менял направление и

уровень, резкими выхлестами бил палками в разные стороны, стараясь отшибать

противникам конечности или попадать им по голове. Уже несколько человек

лежали внизу в полной отключке или матерясь отползали в сторонку, с гримасами

боли баюкая раздробленные кисти рук или колени. Вот совсем рядом мелькнула

противная харя Мухи. Змеей метнувшись откуда-то сбоку, Муха попытался достать

его финкой.

Достал, гад! Быстрая финка – это не тяжёлая медлительная дубина. Руку

около плеча обожгло резкой болью, и что-то теплое струйкой потекло вниз. А и

хрен с ним! Это всё потом, сейчас некогда рефлексировать – надо двигаться и

бить!

Но рана выбила Егора из состояния безмыслия. Он попытался вернуть

должок Мухе, но тот уже отпрыгнул назад, спрятавшись за спинами остальных.

Продиктованная ненавистью попытка достать этого скользкого гаденыша стоила

Егору потери одной из палок. Кто-то из нападавших, за которыми укрылся Муха,

сумел выбить ее из раненной Мухой руки. Оставшись с одной палкой, Егор удвоил

скорость движений, отчаянно пытаясь выйти из круга, в котором его держали

человек пять-семь оставшихся противников. Еще человек пять или шесть уже

лежало на земле. Теперь враги Егора, уже наученные горьким опытом, не

кидались отчаянно вперед, но и не выпускали его из круга. Они окружили его, как

охотничьи псы окружают загнанного кабана – острые клыки кабана и вид уже

покалеченных собратьев все еще страшат псов, но они не отпустят свою добычу,

пока обессилившее от неравной борьбы животное не устанет и не сделает ошибку,

и тогда они разорвут его.

– Егор, давай сюда!

Иосиф Карлович, про которого все уже забыли, преодолел первоначальный

ступор и повторно справился с замком, сумев отпереть дверь библиотеки. Теперь

он отчаянно махал рукой, надеясь, что ведущий неравный бой парень услышит

его и сумеет вырваться из смертельного круга. Егор сделал резкий бросок в

другую сторону, заставив своих противников немного попятиться, и, быстро

подхватив с земли стальной прут, запустил его в тех, кто преграждал ему путь к

крыльцу библиотеки. Двое парней с обрезками труб в сильных руках, уловив

бросок, отшатнулись в стороны, и Егор пулей влетел в образовавшееся свободное

пространство, слегка расширив его оставшейся палкой.

– Уйдет, уйдет!

Муха, в отчаянье, что загнанная добыча может вырваться, резко кинулся

вперед, метя нанести противнику удар ножом в бок, но тут же захлебнулся своим

криком. Егор, увернувшись от удара на бегу, раздробил ему разверстую в крике

пасть резким выхлестом вооруженной руки.

Егор сумел оторваться от своих преследователей буквально на пару метров.

Оттолкнув Иосифа Карловича, он залетел внутрь библиотеки и, захлопнув дверь,

быстро задвинул внутренний засов. В закрытую дверь тут же сильно замолотили

ногами.

– Давай быстрей сюда! Они сейчас ворвутся через окна!

Иосиф Карлович уже отпирал неприметную, обитую железом дверь, ведшую

в подвал – туда, где хранились старые стеллажи и редко спрашиваемые книги.

Они быстро заскочили внутрь, уже слыша, как в библиотеке зазвенело бьющееся

оконное стекло. Егор, который здесь никогда не был, не удержался на ступеньках

и кубарем покатился вниз по лестнице, а библиотекарь трясущимися от волнения

руками быстро запер внутренний засов. Буквально через минуту за дверью

послышался грохот, топот множества ног и отчаянный мат. Озлобленные неудачей

зэки ворвались в библиотеку и теперь с грохотом расшвыривали высокие,

заполненные книгами стеллажи в тщетных поисках ускользнувшей от них уже

загнанной добычи. Егор, скатившись со ступеней, больно ударился о сложенные

штабелем доски, которые были ничем иным, как разобранными книжными

полками. Он тут же вскочил и, прихватив пару досок потолще, птицей взлетел по

ступенькам обратно, чтобы распоркой укрепить запертую на засов дверь. И

вовремя: в толстую деревянную дверь, обитую тонкими листами оцинковки, гулко

забухали тяжелые ботинки.

– Открывай, сучье вымя! Открой, бля, а то хуже будет!

– Ага, щас я тебе открою, дай вот только шнурки поглажу, – с насмешкой

ответил Егор, и тяжело дыша, обессилено привалился к стене.

С другой стороны послышался мат, и в запертую дверь с удвоенной силой

забухали тяжелые удары.

– Щас поймаем тебя, сука поганая, мы тебе кишки на столб намотаем!

– Башками своими тупыми колотите! Они у вас покрепче, чем ботинки! –

снова выкрикнул Егор.

– Не вышибут, дверь на совесть сделана, да и засов надёжный, так что если

даст бог, мы и отсидимся здесь, пока помощь не придет, – тихо сказал Егору

Иосиф Карлович, спускаясь по ступенькам вниз. – Ты их лучше не зли, а то ведь

они какую-нибудь другую пакость придумают. Русский мужик, он на подобные

выдумки горазд.

Егор спустился следом за библиотекарем и в изнеможении сел на

сваленные горкой старые книги. Он с интересом осмотрел небольшое,

захламленное поломанными деревянными стеллажами и старыми книгами скудно

освещенное помещение, в котором они оказались. Свет в него проникал сквозь

два узеньких, забранных толстыми решетками окна, расположенных у самого

потолка. Иван Карлович сел рядом и осторожно прикоснулся к окровавленному

рукаву Егора. Тот зашипел сквозь зубы. Вместе с уходом горячки боя, к нему

возвращалась нормальная чувствительность, и все его избитое тело наливалось

болью и свинцовой тяжестью. Раненная рука стала сильно пульсировать

отдававшейся в голове стреляющей болью, и от нее по телу расходился сухой

жар.

– Эка тебя угораздило, дай-ка я тебя перевяжу, ты только потерпи немного.

Библиотекарь покопался в шкафах с покосившимся дверцами и вернулся со

старой запыленной аптечкой. Поковырявшись внутри, он извлек оттуда

нераспечатанный бинт и пузырек с йодом. Не обращая внимания на

доносившийся от двери долбеж - видать, озлобленные зеки догадались

использовать в качестве тарана остатки разломанный стеллажей - Иосиф

Карлович как мог аккуратно обработал рану йодом и наложил повязку. Егор за это

время не проронил ни звука, лишь побледнел и, закусив нижнюю губу зубами,

откинулся на стену.

– Ну вот и все. Теперь остается только ждать и молиться.

Иосиф Карлович, сложив ноги по-турецки, сел рядом с Егором и,

раскачиваясь корпусом вперед-назад, стал тихо бубнить что-то себе под нос.

Может быть, он и вправду молился, а может, читал стихи, кто его знает – Егор не

прислушивался, волнами пульсирующей боли его уносило куда-то в багровую

горячечную даль…

ЭПИЛОГ.

В зале заседаний правительства республики Северная Осетия – Алания за

длинным сдвоенным столом, во главе которого, под огромным портретом

действующего президента Российской Федерации, восседал нынешний президент

республики, проходило обычное утреннее совещание. Обсудив насущные

вопросы капитального строительства и сельского хозяйства с профильными

министрами, президент выдержал небольшую паузу, и дождавшись, пока бурное

обсуждение последней темы затихнет, неторопливо поднялся со своего места.

– А теперь давайте перейдем к последнему вопросу сегодняшней повестки

дня. Разрешите вам представить председателя вновь сформированного комитета

по инновациям и поддержке малого бизнеса, Козаева Мурата Эдуардовича.

В самом конце стола поднялся черноволосый смуглый молодой парень,

одетый в хороший итальянский костюм, белую рубашку и со вкусом подобранный

дорогой галстук. Его лицо зарделось от удовольствия. Президент благосклонно

кивнул поднявшемуся и продолжил:

– Мурат Эдуардович имеет высшее экономическое образование, а также

второе высшее по муниципальному управлению и, кроме того, он только что

защитил диссертацию, посвященную вопросам социальной политики и воспитания

нашей молодежи. Он весьма хорошо зарекомендовал себя на предыдущей работе

в качестве заместителя председателя комитета по делам семьи. Я вообще

считаю, что нам необходимо активней двигать вперед перспективную

образованную молодежь и почаще доверять молодым специалистам важные

правительственные посты. Нам нужно уже сейчас готовить себе достойную смену,

которая и будет управлять нашей страной в недалеком будущем.

Многие присутствующие в зале разразились одобрительными

аплодисментами и начали поздравлять нового председателя комитета. В общем

шуме министр по строительству, прочивший на это теплое место своего

племянника, легонько толкнул в бок своего соседа – директора национального

банка и ревниво спросил:

– Откуда это молодое дарование?

– Ты что, не знаешь? Так он же родной племянник Мурата Георгиевича.

Родители его и назвали в честь дяди.

– Мурат Георгиевич – это тот самый фсбшник, который женат на родной

сестре жены нашего? – тихо переспросил министр по строительству, незаметно

кивнув в сторону президента.

– Ага. Сам знаешь, ночная кукушка дневную перекукует…

– Ну да, тогда все понятно…

Марик с благодарностью принимал поздравления. Его умные черные глаза

излучали довольство и спокойную уверенность в том, что это только начало

большого и славного пути…

Сентябрьским утром 1997-го года Егор, одетый в потертые черные джинсы и

куртку цвета хаки, стоял у запертых дверей вахты с тяжелой объемистой

спортивной сумкой, перекинутой на ремне через плечо. Сейчас всего несколько

шагов отделяло его от такой близкой и такой желанной свободы. Рядом с ним,

широко улыбаясь, стоял Бес. Дальше ему хода пока не было.

– Ну что, братуха, вот ты и дождался своего часа.

– Ага, – невпопад кивнул Егор, – как-то даже и не верится, что я выхожу. Я

уже так здесь обжился, что даже немного страшно, как оно там будет?

– Все будет ништяк, братуха. Если мы с тобой выжили тогда, осенью

девяносто пятого, то теперь точно все будет ништяк.

На лицо Егора набежало легкое облачко. Тогда, во время короткого, но

ужасающего по своим последствиям бунта, погибло больше двух десятков

человек, еще больше было искалечено. Бес, которого почти насмерть забили

палками и прутьями озлобленные зэки, выкарабкался тогда только благодаря

невероятной живучести и тому, что его истязатели, посчитав его мертвым,

переключились на ловлю других активистов. С проломленной головой,

переломанными руками и ребрами он провалялся в тюремной больничке почти

полгода.

Зона бурлила, кипела и мародерствовала до следующего утра. Утром туда

вошел спецназ внутренних войск и, используя спецсредства, жестко подавил бунт.

Приехавшая на разбор полетов столичная комиссия, особо не разбираясь в

причинах этого бунта, по давно заведённому порядку вздрючила Хозяина и его

зама по безопасности - обоих по-тихому уволили на пенсию. Для всеобщего

успокоения еще кого-то наказали, большое количество зэков раскидали по другим

зонам – кому-то добавили срока, кому-то авторитета. Зяма, сумевший поднять

мужиков на бунт против «красных», все же стал вором, но это произошло уже на

другой зоне. По закону, предъявить ему было нечего, и поэтому его просто убрали

с глаз долой и от греха подальше. Кире, в общей свалке неразумно сунувшемуся

вперед, проломил голову кто-то из Бесовских бойцов, и он, не приходя в сознание,

двинул кони через несколько дней в тюремной больнице. Егора вместе с

библиотекарем вызволили из их узилища ближе к полудню следующего дня, и для

него все произошедшее прошло, в общем-то, без особых последствий.

Многочисленные синяки и оставшийся на всю жизнь шрам на плече – совсем не

много для такой заварухи.

Чёрный юмор судьбы проявился в том, что «синие» так и не смогли

воспользоваться заварухой и взять власть в зоне свои руки. Вставший на место

убитого Ляха лихой питерский бандит Паша-штангист все же сумел удержать

власть «красных». Он притормозил беспредел со стороны активистов, да те и

сами поняли, что к чему, и вели себя осмотрительней. Повторения ужасных

событий того страшного вечера больше никто не хотел. Через некоторое время

все устаканилось, и жизнь на зоне вновь встала на привычные рельсы.

Следующие два года не баловали Егора разнообразием: работа на промке,

тренировки на спортплощадке с поправившимся и набиравшим форму Бесом,

занятия английским с Иосифом Карловичем и сны о свободе, которая теперь

находилась рукой подать – прямо за тамбуром переходника и высокими

стальными воротами.

– Ну что, бывай, Вова, может еще и встретимся! – Егор крепко обнял

товарища на прощание.

– Конечно же встретимся, Егорка, куда же мы с тобой денемся! – Бес

облапил его в ответ. – Земля–то, она круглая, братишка. Мне еще всего полгода

здесь париться осталось, а там я в Москву подамся. Нужный телефончик я тебе в

блокнот записал, так что с будущей весны ты запросто сможешь меня по нему

найти.

Маленький, раздолбанный белый ПАЗик, по-козлиному прыгая на ухабах,

запылил по разбитой грунтовой дороге. Егор, по привычке расположившийся

сзади, положив сумку себе на колени, подпрыгивал на жестком сидении и жадно

смотрел в замызганное пыльное окно. Он все еще до конца не верил, что все уже

закончено. Он еще не верил, что больше не будет решеток, караульных вышек,

колючей проволоки, окриков конвоиров и что теперь он уже не осужденный

Андреев, а просто свободный человек – один из миллионов граждан своей страны.

Автобус уносил его все дальше и дальше, и в груди у него постепенно крепла

уверенность, что теперь в его жизни все должно быть совсем по-другому, теперь

все должно быть правильно и хорошо…

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Сейчас, заканчивая этими строками повесть о Каратиле, я мысленно

смотрю на этот маленький автобус, уносящий в неведомую даль главного героя, с

которым мы вместе прожили бок обок два последних года, и всей душой желаю

ему удачи, чувствуя при этом облегчение и легкую грусть. Облегчение потому, что

для автора-дилетанта, каковым я и являюсь, писательский труд на самом деле

оказался весьма сложной штукой. Если бы я только мог предполагать, с какими

трудностями столкнусь при написании этой трилогии, то, может быть, и вовсе не

взялся бы за эту работу. Но, слава богу, я этого не знал, и в итоге, строчка за

строчкой, у меня вышло то, что, я надеюсь, Вы прочли. В любой книге автор и

читатель являются соавторами, вместе творя неповторимую для каждого

вселенную вымышленного мира. Я всего лишь постарался очертить контуры и

сделать эту повесть о парне, занимавшемся каратэ, самые активные годы жизни

которого пришлись на эпоху канувших в лету «лихих девяностых», максимально

интересной и хотя бы немного правдоподобной. Хорошо ли, плохо ли у меня это

получилось - судить не мне, а Вам, уважаемый читатель. Ну, а легкая грусть

присутствует оттого, что всегда трудно расставаться с близкими тебе людьми,

которыми для меня за это время стали герои этой книги – тем более, что многих

прототипов, судьба которых послужила основой для сюжета этой повести, я знаю

или знал лично... И именно поэтому, я не говорю им прощай, я просто скажу им: до

свидания…

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg