«Зомбированный город»

Зомбированный город (fb2) - Зомбированный город 980K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Васильевич Самаров

Сергей Самаров Зомбированный город

Пролог

Волны были свинцового цвета. Казалось, колышется гигантское море свинца. С палубы чудилось, что по этой поверхности человек запросто может пройти. Возможно, это лучи солнца, пробиваясь сквозь разрывы в тучах близко к горизонту, создавали такой эффект, но воды такого цвета моряки не встречали даже в северных широтах, не говоря уже о морях, разделяющих Японию и Китай.

Впрочем, рыбаки с трех японских рыболовных шхун в северных широтах не плавали и цвета тех вод не знали. Они все были жителями южных японских островов. А вот на неподалеку от них расположившемся на безъякорной стоянке американском эсминце «Аризона», входящем в состав Седьмого флота США[1], моряки всякое море повидали, и им было с чем сравнивать. На эсминце была объявлена боевая готовность «зеленого цвета»[2], и все моряки заняли свои посты. И даже морская пехота вышла на палубу, готовая за минуты погрузиться в вертолеты, если будет такая команда. Боевая готовность была вызвана приближением к островам, из-за которых уже многие годы ведется территориальный спор между Японией и Китаем, трех китайских скоростных ракетных катеров. Соединенные Штаты, хотя и являются официальным союзником Японии, никак не пытались вмешаться в разрешение спора, однако пообещали, в случае возникновения вооруженного конфликта, оказать Японии поддержку военной силой. Только после этого Китай слегка успокоился, а Япония, напротив, разозлилась. Произошло несколько захватов китайских рыболовных судов вместе с экипажами, промышлявших рядом со спорными островами. В ответ китайская сторона, чтобы не «уронить лицо», стала время от времени посылать в эти воды свои ракетные катера. Был произведен ответный захват японских рыболовных шхун. И только после этого командование Седьмого флота США выставило к островам свой эсминец «Аризона». Якобы для предотвращения вооруженного конфликта.

Между эсминцем и ближайшим островом была дистанция в пять старых американских кабельтовых[3], примерно посредине между эсминцем и островом расположились одна в фарватер другой три японские рыболовные шхуны. Китайские катера, очевидно, намеревались пройти между островом и шхунами, пользуясь своей малой посадкой. Они так и шли, не сбавляя скорости и не опасаясь того, что винты катеров могут зацепиться за рыболовные тралы. Впрочем, что выдержит, винт или трал, сомнений не вызывало. Китайцы намеренно желали повредить рыбакам снасти. Но это были не боевые действия, и потому американский эсминец не вмешивался в ситуацию. Американцы не брали на себя добровольную миссию по охране территориальных вод Японии, тем более территориальные воды вокруг спорных островов тоже были спорными.

Однако то, что увидели американские военные моряки, было им совершенно непонятно. Катера пролетели мимо шхун на полной скорости. Судя по тому, как вдруг задергалась всем корпусом средняя из шхун, ее трал все-таки был зацеплен винтами катера. Но катер даже не снизил скорости. Мощь двигателя позволяла это. А сами японские моряки вдруг, ни с того ни с сего, стали прыгать через другой борт в ледяную свинцового цвета воду. Не снимая тяжелых резиновых сапог, не скидывая с себя зюйдвестки, просто прыгали один за другим. Таких ныряльщиков оказалось много. Почти все японцы покинули свои суда, но вынырнуло, как оказалось, не больше десятка. И совершенно неясно было, что привело рыбаков в такое паническое состояние, что толкнуло их на отчаянное самоубийство, вызванное, похоже, не тяжелыми раздумьями, а исключительным влиянием момента.

С американского эсминца срочно спустили спасательный мотобот, и на полной скорости команда мотобота устремилась в сторону торчащих над водой коротко стриженных голов. Однако, когда бот добрался до места, над поверхностью уже виднелось только три головы. Двоих вытащили, подплыли на веслах к третьему, но японец испуганно посмотрел на спасателей глазами, горящими от ужаса, и нырнул под бот. И больше уже не выныривал, и его не смогли выловить даже двумя баграми, хотя пытались несколько минут…

Рапорт о происшествии ушел в штаб Седьмого флота в японский порт Йокосука[4] срочной шифротелеграммой. Ответ пришел в течение часа, но уже не из штаба флота, а из Госдепартамента США[5]. Какое отношение к происшествию имел Госдепартамент, было непонятно. Но приказ категоричен: законсервировать и задержать японские рыболовецкие суда до прибытия бригады экспертов лаборатории ЦРУ. Поместить в лазарет спасенных японских моряков и ни в коем случае не выпускать до полного обследования экспертной научно-медицинской бригадой. За выполнение приказа отвечал лично командир эсминца «Аризона» коммандер[6] Лаудруп.

Мало того что само происшествие было странным, но еще более странной была реакция на рапорт. Командир эсминца коммандер Эрик Лаудруп, впрочем, свою службу знал и решил все выполнить в точности. Сухой грубоватый педант, он никогда и ни по какому поводу не выказывал публично своего удивления. Но работу свою всегда выполнял в точности, как ему говорилось. Не изменил он устоявшимся привычкам и в этот раз. Он выслал два мотобота для постановки на якорь рыболовецких судов и запретил матросам что-либо трогать на борту. Для устрашения коммандер сразу придумал байку, в которую сам поверил, потому что ничего другого ему на ум не пришло:

— Китайцы применили какое-то новое психотронное оружие. Если будете что-то трогать, рискуете подвергнуться облучению. Сразу нырнете, вслед за японцами. Только и исключительно — шхуны на якорь, и возвращаетесь. Иначе я сам вас в воду сброшу…

Лаудруп посмотрел за борт. Вода даже внешне выглядела отвратительно холодной, и не боялся ее, наверное, он один, потомок, как сам говорил, датских викингов. А викинги никогда ледяной воды не пугались и без страха правили своими драккарами даже среди ледяной шуги.

На одной шхуне все было выполнено согласно приказу и в один момент. Предупреждение коммандера подействовало и лишило матросов желания проявлять любопытство. Только с двух других шхун матросы выходили на связь с коммандером и запрашивали инструкции по поведению. На средней — за рацией остался радист, который явно сошел с ума, не давался в руки военным морякам и не позволял снять с себя наушники. На второй — капитан и, кажется, владелец застрелился сам и застрелил двух находящихся в рубке людей, видимо, матросов. Лаудруп приказал связать сумасшедшего радиста и доставить в лазарет, а убитых оставить на месте до разбирательства, которое будут проводить специалисты.

Мотоботы, выполнив задание, вернулись, а шхуны так на якоре и ждали осмотра. Два спасенных рыбака и сумасшедший радист были помещены в лазарет. Радиста пришлось привязать к койке, но наушники он не давал снимать. Так его в них и оставили, чтобы не визжал, как недорезанная свинья. Через три часа коммандер Лаудруп заглянул в лазарет, чтобы поговорить с судовым врачом. Врач в сомнении покачал головой. У одного из рыбаков началась после купания сильнейшая горячка. Выпускать его было нельзя ни при каких условиях. Да он и сам не рвался, лежал без движений и пытался дышать полной грудью, что у него, видимо, вызывало боль. А второй оказался крепким парнем, даже насморк после купания не заработал, желал как можно быстрее вернуться на свою шхуну, а потом отправиться домой. О том, что на шхуне никого больше нет, рыбаку не сообщили. А сам он ничего не помнил о случившемся. Помнил только, что его вытащили американские матросы. А что до этого произошло, почему он оказался в воде — это в памяти рыбака не сохранилось. Думал, что просто по неосторожности упал за борт.

Коммандер Лаудруп на всякий случай отправил в штаб Седьмого флота еще одну шифротелеграмму, в которой добавил подробности о случившемся, описал состояние спасенных и попросил сообщить о происшествии японским властям, чтобы ему потом не предъявили обвинений в сокрытии происшествия. На эту «шифровку» ответил старший офицер разведдепартамента флота. Сообщил, что сообщение уже передано японским властям и около часа назад к островам вышел полицейский катер. Прибудет, вероятно, только ночью. Катер старый и тихоходный. Что касается всего остального, Лаудрупу предложили терпеливо ждать и предупредили, что при попытке приближения тех китайских военных катеров к эсминцу экипаж обязан открыть огонь на поражение.

Ждать… Сколько же придется ждать? Когда прибудут обещанные специалисты-эксперты, известно не было. Они должны были прибыть не из Йокосуки, а из США. А это не близкий путь. И как они на борт поднимутся? Принимать на свой борт вертолеты эсминец еще мог, если перед этим поднять в воздух хотя бы один из двух своих палубных вертолетов и освободить площадку, а вот самолеты — нет. И до ближайшего авианосца было более полутора суток хода с крейсерской скоростью. Как будут добираться эксперты? Но скоро пришла радиограмма о том, что бригады экспертов вылетели на гидроплане. Командира эсминца «Аризона» просили обеспечить снятие бригад с борта гидроплана своими подручными плавсредствами и обеспечить им пребывание на эсминце. Ни первое, ни второе сомнений не вызывало. Если самолет приводнится, мотоботы легко снимут пассажиров. И разместить их есть где. Экипаж прилично недоукомплектован до нормы, и свободные каюты имеются. Причем хорошие каюты, офицерские — это не тесные матросские кубрики. Вопрос стоял только лишь о том, сможет ли гидроплан совершить посадку на неспокойное море — решение этого вопроса командир эсминца оставил на усмотрение пилотов гидроплана, лучше знающих способности своей машины и собственные обученность и навыки. Сам же приказал держать наготове два мотобота и следить за воздухом.

За воздухом следили радары и издали обнаружили приближение самолета. Гидроплан прилетел только вечером. Хорошо еще, что успел до наступления темноты. Он долго кружил над «Аризоной» и водной поверхностью, не решаясь на приводнение из-за высокой волны. Наконец, пилот набрался храбрости и удачно посадил гидроплан лыжами-понтонами на волну. Причем даже сумел какое-то время покататься по волне, подбираясь ближе к эсминцу.

Чтобы эксперты не надумали купаться, подобно японцам, командир эсминца «Аризона» поторопился выслать мотоботы. Высадка из гидроплана и доставка на эсминец прошла без задержки, слаженно и быстро. Сказалась выучка матросов, которой коммандер всегда гордился. Он любил учить матросов, за что в спину ему часто раздавался недовольный шепот.

Экспертных бригад, как понял Лаудруп, было две. Одна — медицинская, сразу же осевшая в лазарете, а вторая, составленная из специалистов по радиоэлектронике, которые не направились сразу к японским рыболовецким шхунам, как думал командир «Аризоны», приготовивший мотобот, а занялись исследованием записей приборов самого эсминца. Ни одну, ни другую бригаду приготовленные им каюты пока не интересовали. Эксперты торопились начать работу и надолго застревать на эсминце не собирались. Это Лаудрупа устраивало, тем более что в медицинской бригаде была рыжеволосая женщина. А женщина на корабле, да еще рыжая, — это к большому несчастью. Но уделять женщине внимание капитан эсминца не мог. В лазарет его не пустили. Лаудруп стал готовить вторую бригаду к отправке на шхуны. Впрочем, анализ записей приборов не занял много времени. Мало понимая в электронике, коммандер ждал специалистов на палубе.

— И что скажете? — задал естественный для командира вопрос.

— У вас на борту с людьми ничего странного не происходило? — прозвучал встречный вопрос.

— Если бы произошло что-то из ряда вон выходящее, я бы доложил.

— А если не «из ряда вон», а просто что-то нелогичное? Это тоже возможно. Например, самый вежливый член экипажа вдруг разразился руганью.

— Вы встречали когда-нибудь вежливых матросов? Я лично за свою жизнь не встречал. А вообще, что касается странностей и нелогичностей… Мне ничего не докладывали. Скоро ужин. Я задам вопрос в кают-компании. Пока ничего сообщить не могу. А что-то должно было быть? Я бы хотел знать конкретно, что именно.

— До эсминца дошла слабая волна радиосигнала непонятного характера. Ослабленная волна, я бы так сказал. Но это могло быть что угодно. Это могло быть даже атмосферное явление, а вовсе не направленная атака. Какая-нибудь вспышка на солнце, на которую среагировали приборы. Но это касается только эсминца. Со шхунами будем разбираться. Кстати, мы не посмотрели данные. В то время поблизости не пролетали самолеты?

— Нет. Если бы наши локаторы засекли самолет, мне бы сразу доложили.

— Нам нужно осмотреть шхуны. Правда, уже темнеет…

— Ночью прибудет, как обещал, японский полицейский катер.

— Тем более нам нужно осмотреть. До прибытия полиции.

— Могу вас туда отправить. В чем проблема?

— В освещении.

— Мои прожектора туда не достанут. Почти полмили… Подойти ближе со своей посадкой не могу. Сяду на мель. Но на шхунах, думаю, есть свое освещение. Рыбаки же и ночами работают. Вам выделить электрика, чтобы посмотрел?

— Спасибо, мистер Лаудруп. У нас есть свой специалист. Он у нас без электричества заставит лампочку светиться…

Во время ужина коммандер опросил младших командиров относительно поведения экипажа. Единственное, что смог узнать, примерно в то же время, когда японские рыбаки пытались донырнуть до дна, многих матросов охватило необъяснимое раздражение.

— Может быть, остатки радиоизлучения все же сюда проникли, — сказал один из экспертов.

После ужина обе бригады специалистов стали собираться. Встал вопрос, как их отправить. Гидроплан в действительности является только самолетом, и ни в коем случае нельзя его считать плавсредством. Это понимали и пилоты и не желали ночевать в море при такой сильной волне. Пилоты не знали, насколько могут задержаться эксперты, и потому гидроплан взлетел и удалился куда-то в сторону Тихого океана. Где ему дадут посадку, это, по большому счету, Лаудрупа мало интересовало. Однако специалистам-экспертам командир эсминца сразу сказал, что не берется доставить их, куда им потребуется, корабельным ходом, разве что вертолетом или даже двумя, имеющимися на борту. Возвращение восвояси специалистов волновало мало. Они легко согласились и на вертолет, чтобы не ждать возвращения гидроплана, связались с кем-то из своего руководства по телефону спутниковой связи, и им определили место, куда их должен доставить вертолет. Вылет назначили на время окончания специалистами всех работ. А осталось им сделать мало. Бригада электронщиков уже завершила осмотр шхун. Только медицинская бригада снимала в лазарете электроэнцефалограммы с рыбаков. А это процесс не длительный, хотя с привязанным сумасшедшим радистом пришлось повозиться. Радист старался укусить любого, кто протягивал руку к его голове, а рыжую женщину даже укусил за палец.

Лаудруп снова запросил штаб Седьмого флота по поводу японцев в своем лазарете и получил приказ передать их на полицейский катер. Относительно рыболовецких судов в запросе тоже была соответствующая строчка. Но по этому поводу сказано ничего не было. И командир эсминца решил, что, поскольку суда являются собственностью Японии, американские военно-морские силы не имеют права на них претендовать. Тем более в водах, которые Япония считает своими территориальными.

Все специалисты закончили свои исследования до прибытия полицейского катера. Перед посадкой в вертолет коммандер Лаудруп все же решился и задал вопрос:

— Может, хотя бы в двух словах мне объяснят, что это было? Я не первый год плаваю, но такого сумасшествия еще не видел…

— А что здесь можно объяснить? — спросил встречно руководитель бригады электронщиков.

— Как хотя бы назвать то, свидетелями чего мы стали? Это было психотронное оружие?

— Забудьте лучше про психотронное оружие и не поминайте его нигде. Считайте это инфернальной атакой[7]. Знаете, что это такое?

— Конечно. Я же верующий человек.

— Тогда молитесь, чтобы с вами и с верным вам эсминцем этого не произошло. Мы уже встречались с такой атакой, произведенной с воздуха. Несколько лет назад в Северной Африке. Мы встречались с такой атакой на суше, и даже несколько раз, и в разных местах. А теперь вот познакомились и на воде. Никто не знает, что это такое. И вы забудьте…

Двигатель вертолета уже начал чихать, и винты стали поднимать ветер. А вскоре специалисты улетели. Коммандер, подавив раздражение, старался оставаться невозмутимым и, чтобы наглядно продемонстрировать это, отправился спать, однако долго не мог уснуть, ворочался, потом уснул, а через четыре часа его разбудил вахтенный матрос. Прибыл японский полицейский катер. Командиру эсминца не слишком хотелось стать официальным лицом во всей этой истории, тем не менее полицейский следователь допрашивал Лаудрупа, используя при этом корабельного переводчика, поскольку полицейским, как объяснил сам следователь, вовсе не обязательно знать английский язык, так как они находятся в своей стране и в своей стране предпочитают говорить на родном языке. И вообще, как показалось Лаудрупу, полицейский был настроен подозрительно по отношению к американцам. И даже выказывал большую неприязнь, чем к китайцам. Более того, некоторые вопросы были поставлены так, будто китайцев вместе с их катерами здесь вообще не было, а рыбаки стали жертвой каких-то опытов американцев.

Такое отношение к представителям Соединенных Штатов, хотя оно и не ново и в определенных кругах известно, причем не только в одной Японии, могло вызвать ответную реакцию, и оно ее вызвало. Лаудруп стал отвечать односложно, если была такая возможность: «да» или «нет», и воздерживался от комментариев. А на прощание полицейский следователь, уже после подписания протокола допроса свидетеля, когда все вышли к трапу, а в полицейский катер были перегружены трое рыбаков из лазарета, задал через того же переводчика вопрос:

— Что это было? Как вы считаете? Просто как человек. Вы же все видели…

— Инфернальный случай…

Следователь термина не знал, и переводчик долго объяснял ему суть инфернальности. А для этого пришлось чуть ли не углубиться в истоки христианства. Лаудруп слушать это устал, козырнул и ушел в свою каюту…

Глава первая

Эту большую квартиру в Серебряном переулке с видом из окна на остатки кладки колокольни церкви Николы Явленного, которую московские власти обещают вскоре восстановить, и, если посмотреть из того же окна наискосок, на Арбат военный психотерапевт, профессор, полковник Игорь Илларионович Страхов купил совсем недавно благодаря гонорару за изданную в Китае книгу. Хотя в России все простые люди ругают сам Китай и низкокачественные китайские товары, заполонившие российский рынок, Игорю Илларионовичу китайцы ничего плохого не сделали и даже заплатили неслыханный по нынешним временам гонорар, и он к ним относился почти с симпатией. Таких гонораров не платят ни в России, ни в Европе, ни в США. Китай — страна большая, и тиражи книг там все еще так же велики, как когда-то были в Советском Союзе. Потому и гонорар большой. Так ему объяснили. Даже на научную литературу тиражи были намного больше, чем в той же России на разрекламированную популярную беллетристику. А кто же будет недоволен тем, что ему хорошо платят. Профессор был доволен. Хорошо заплатили, значит, есть за что…

Изначально профессор Страхов хотел купить квартиру попроще и в районе более дешевом, и даже деньги на покупку были отложены еще во времена, когда была жива жена, но что-то сорвалось с покупкой. Кажется, продавцу предложили выгодный вариант обмена, и он его предпочел. А тут этот гонорар подвалил. Дополнительно удачно продал старую квартиру, тоже, кстати, китайцу, только российскому гражданину, и так, благодаря стараниям китайцев, стал жить там, где жить никогда и не мечтал.

В квартире пока еще царил кавардак. Как въехали в нее, так все руки не доходят порядок навести. Кроме того, полковник заказал книжные стеллажи для своего кабинета, чтобы они подходили по размеру. Стеллажи не были еще готовы, и книги его обширной библиотеки лежали в разных углах связанными стопками. Порядок соблюдался только на письменном столе, за которым Игорь Илларионович работал. Если на столе был беспорядок, если даже лежал лишний лист бумаги, это отвлекало внимание и сбивало с мысли. И потому стол полковника Страхова всегда был чистым, без единой пылинки на стекле. А под стеклом только одна бумажка в половину стандартного листа формата А4 — номера нескольких нужных служебных телефонов — и фотография покойной жены. Жену профессор похоронил полгода назад и до сих пор не мог привыкнуть к одиночеству, которое не могла полностью скрасить дочь. Она и дома-то бывала не всегда. Часто только ночевать приходила.

В этот вечер дочь обещала привести своего друга, а тот еще какого-то своего друга или просто товарища, у которого были серьезные проблемы с психикой, причем проблемы, напрямую касающиеся работы профессора Страхова. Друг дочери, Борис, вертлявый и пронырливый журналист, считающий, что он знает все, но часто путающий, как почти все журналисты, вещи, обыденные для специалиста, профессору не нравился. Тем не менее это был выбор дочери, и Игорь Илларионович старался никоим образом не давить на Алину. В данном случае полковник вообще не мог понять, откуда Борису известны его работы и почему он уверен, что тот друг Бориса, или его товарищ, может быть, даже и плохо знакомый человек — за Борисом и это «не заржавеет»! — как раз является клиентом профессора. Во всей большой России мало кто знает, чем профессор занимается, поскольку главные дела Страхова являются государственной тайной. Даже в Российском национальном исследовательском медицинском университете имени Пирогова, где он еще и преподает и является руководителем исследовательской лаборатории, студенты полностью не осведомлены о тематике работ своего профессора, хотя кое-кто знает, что он руководит еще одной исследовательской лабораторией, и даже некоторые из студентов в той лаборатории помогают своему профессору. Однако и они не в курсе основных дел. Знают только свои конкретные участки исследований. Составить из разрозненных кусочков целый пирог может только один полковник Страхов. Но Борис, оказывается, все знает. Конечно, он это только декларирует с привычной журналистской наглостью. Это несколько смешило Игоря Илларионовича, но поговорить со своим «потенциальным клиентом» профессор согласился, думая, что если сам не сможет помочь человеку, то, по крайней мере, договорится с кем-то из знакомых специалистов, которые, возможно, и сумеют помочь.

Сейчас Алина заваривала зеленый чай. Заваривала так, как учил ее когда-то отец. Наверное, хотела сделать его добрее к своим друзьям. Но он и без того дочери ни в чем не отказывал. Ведь они остались только вдвоем, и это их сплотило, как думал профессор.

Чтобы встретить гостей, Игорь Илларионович оделся в военный мундир. Конечно, не в парадную, а в повседневную форму, которую носил обычно только на лекции в национальном исследовательском медицинском университете. Правда, там он на мундир надевал белый медицинский халат, дома халат был необязательным атрибутом. В исследовательских лабораториях можно было обходиться и без мундира. Особенно во второй, где носить мундир просто запрещалось внутренним распорядком, хотя там почти все были людьми не гражданскими.

Звонок в дверь раздался на полчаса позже обещанного времени. Что журналисты вообще народ необязательный, это Игорь Илларионович хорошо знал. И потому особо не волновался. Волновалась только Алина, но ее волнение было понятным, она просто боялась, что опоздание может не понравиться отцу. Ее он с детства приучал уважать чужое время. Она еще в школе училась, собиралась как-то в школу не торопясь. На замечание отца Алина сказала:

— А-а… Первым уроком литература. Можно опаздывать…

— Опаздывать нельзя никогда, — Игорь Илларионович был категоричен. — Представь, что вы к экзамену готовитесь, а учитель на половину урока опаздывает и не успевает вам дать знания.

— Сейчас же не экзамен.

— Опаздывать нельзя никогда. И никуда…

Это в память Алины запало, и она старалась с тех пор уважать чужое время, как свое. Алина к отцу всегда относилась с уважением.

Дверь открывать пошла она. О чем разговаривали в коридоре, профессор не слышал, но через пару минут Алина поскреблась в дверь. Она всегда скреблась, как мышка, а не стучала.

— Да-да, я жду… — сказал Игорь Илларионович.

Вошли Борис и мужчина средних лет, за ними Алина. Уже по испуганному взгляду, который мужчина бросил по углам кабинета, Игорь Илларионович понял, что нервы у него расшатаны основательно.

— Вот, папа… — сказала Алина, словно объясняя отцу, кто пришел.

— Да, пусть проходит. Место, куда сесть, есть…

Мужчина несмело шагнул к столу. Борис последовал за ним, намереваясь, видимо, присутствовать при беседе.

— Боря, у вас тоже проблемы со здоровьем? — спросил Игорь Илларионович.

— Нет. Я просто хотел…

Он просто хотел удовлетворить свое любопытство, понял профессор.

— Помогите, пожалуйста, Алине на кухне…

Борис вышел, состроив кислую мину. Вышел откровенно неохотно.

— Итак, вас зовут… — приступил профессор Страхов к беседе.

— Тезка ваш. Игорь…

— А отца своего вы помните?

— Конечно. Он, слава богу, еще жив и здоров.

— Тогда и отчество, пожалуйста.

— Игорь Владимирович.

— Вы чем, Игорь Владимирович, занимаетесь?

Последовала долгая артистическая пауза.

— Я — артист. Работаю в театре-студии…

Это было произнесено с типичным актерским пафосом. Словно бы с желанием удивить человека и подчеркнуть перед ним свою значимость. Игорь Илларионович несколько раз встречался с артистами, и даже с известными, носящими звания, и, кроме амбиций и высокого мнения о себе, больше ничего в них не увидел. Ни интеллекта, ни простой человечности, ни ума. Может быть, ему просто не везло на такие встречи. Но пафосные амбиции сразу отталкивали его от желания помочь человеку. Тем не менее как врач он был обязан помогать. Даже переборов собственные симпатии и антипатии.

— Дважды, кстати, снимался в сериалах. Может быть, вы видели…

— Извините, я не смотрю сериалы. Я вообще телевизор не смотрю.

— Мне просто показалось, что вы меня узнали.

А в этой фразе даже надежда присутствовала.

— Следующий мой вопрос традиционен, — Игорь Илларионович не хотел далеко отступать от дела. — На что жалуетесь? Что беспокоит? Что привело ко мне? И почему именно ко мне?

— Все. Все мое теперешнее состояние. Может быть, я просто переработал, переутомился, когда готовили новый спектакль. Но состояние сейчас такое… Я просто затрудняюсь его как-то охарактеризовать… В голове постоянно голоса какие-то слышатся. Кто-то что-то мне приказывает, я делаю глупости, которых никогда раньше не делал, и сразу забываю об этом. А потом, когда все выплывает, вспоминаю очень смутно и не могу понять, как я это сделал. И все внутри ломается. Я чувствую себя так, словно во мне живет кто-то посторонний и управляет мной. Недавно в спектакле, при трагической сцене, я вдруг дико расхохотался. Хорошо, что и зрители, и наш режиссер приняли это за изображение истерики, нервного срыва. Это посчитали находкой. А я с такими находками постоянно живу на грани самоубийства. Я не хочу так жить, не хочу. Мне плохо от этой жизни. Я хочу быть самим собой. У меня есть собственная личность, которая борется с другой личностью, что во мне поселилась. А иногда мне хочется кого-нибудь убить. Не кого-то конкретного. А просто так — первого встречного. И мне стоит большого труда погасить в себе эти желания. И еще… Я постоянно боюсь. Абсолютно всего. Боюсь входить в дверь. Лифт наводит на меня ужас. Мне кажется, что от каждого нового человека исходит угроза. И от вас тоже…

— Вы, видимо, не расслышали часть моего вопроса. Что привело ко мне? И почему именно ко мне? Почему в простую поликлинику не обратились?

— Чтобы в «психушку» уложили? Извините, не хочу. Оттуда здоровыми не выходят. Знавал отдельных людей, кто туда попадал. После этой больницы человек становится конченым. А тут Борис посоветовал. Обещал с вами познакомить.

— Понятно. Вы пьете? — спросил профессор откровенно, видя мутные, с красными прожилками на белках, глаза актера.

— Не то чтобы трезвенник, но только изредка себе позволяю. В последнее время вообще стараюсь не потреблять. Иначе я теряю контроль над собой. Не то состояние, чтобы можно было себе позволить спиртное. И вообще, какая-то бабья истеричность во мне появилась.

— Семья у вас есть?

— Я разведен. Уже давно.

— Один живете?

— Один.

— Да, одному бывает трудно справиться со своими проблемами.

— Может, это счастье, что я один. Меня все раздражают. Будь у меня дома жена, я мог бы легко сорваться, и… И натворить бед…

Игорь Илларионович думал почти минуту. Пациент молчал.

— Ну что, будь вы человек посторонний, я бы посоветовал вам все же обратиться к участковому психиатру. Я все-таки не психиатр, я только психотерапевт. И ваш случай — не совсем мой профиль. Но поскольку вы, как я понимаю, хороший знакомый моих, так сказать, знакомых… Да, так вот… И как часто вы слышите голоса, чьи-то приказы?

— В день бывает по нескольку раз. Особенно вечером, после спектакля. Вот после репетиции не так. После репетиции я спокойнее. А после спектакля возбуждение долго не проходит, возвращаюсь домой, завариваю кофе, сажусь перед телевизором, и тут начинается…

— Какие каналы смотрите?

— У нас дом обслуживают целых три кабельных оператора. Их, в основном, и смотрю. Еще спутниковые. После спектакля обычно часов до трех ночи сижу. Спать даже не пробую. Знаю, что уснуть не смогу. Просто тупо сижу и смотрю в телевизор. Иногда даже не понимаю, что смотрю.

— Принимаете какие-нибудь препараты? Транквилизаторы или еще что-то?

— Нет. Я вообще противник всяких медикаментозных способов лечения.

— А если без них нельзя?

— Потому к вам и пришел. Вы же не работаете на аптеки, как большинство современных врачей. По крайней мере, вас трудно в этом заподозрить. Вы не ведете официального приема больных, и это уже многое значит.

— Да, к сожалению, о врачах в последние годы приходится слышать много плохого.

— И очень мало хорошего. Врачи равнодушны к больным. Они не воспринимают пришедших к ним людей как больных.

— Наверное, это так. Но, по большому счету, даже обвинять врачей в этом сложно. Один день приема в поликлинике, грубо говоря, один день чужой боли. Вы понимаете, что это такое для восприимчивого, эмпатичного человека? Ни один самый здоровый организм не выдержит такой нагрузки. И равнодушие врачей — это способ их самозащиты. Точно так же, как у полицейских. Их равнодушие — это тоже способ самозащиты, самосохранения. Болеть и переживать за всех ежедневно — просто опасно. Поэтому простите уж врачей и полицейских.

— Не знаю, как у врачей, но у нас не так. Если будешь на сцене оставаться равнодушным, если не сможешь войти в образ, лучше на сцену не выходи. Зритель не поверит. И потому, наверное, мы так устаем. Может быть, у меня просто усталость?

— Мне пока трудно сказать. А как давно у вас началось такое состояние?

— Уже больше полугода. Мне тут один знакомый советовал в Троице-Сергиеву лавру съездить. Там какой-то священник Гермоген изгоняет из людей бесов. Говорит, что со мной очень похожий случай. А я уже настолько от всего этого устал, что готов даже к священнику обратиться.

— Вы, я вижу, человек неверующий.

— Меня воспитывали атеистом.

— Вы говорите так, словно этим гордитесь. Нас всех воспитывали атеистами. Особенно наше поколение. Но многие сами пришли к Богу. Я бы вам посоветовал подумать об этом. Но настаивать не буду. Я сам, по роду своей профессии, занимаюсь тем, что христианство отвергает. И могу вам предложить только такую помощь. Не христианскую. Я попробую в состоянии гипноза определить корни вашего нервного расстройства. Если оно нервное, я, возможно, буду в состоянии вам помочь. Если это расстройство психическое, я поговорю со своими коллегами. По крайней мере, я вам помогу найти достойного психиатра, который не уложит вас сразу в больницу, а постарается помочь амбулаторно. И даже негласно.

Игорь Илларионович вышел из-за рабочего стола, приоткрыл дверь и сказал в коридор:

— Алина, мы будем проводить сеанс, постарайтесь нам не мешать.

Смех на кухне сразу стих, и до профессора донесся только невнятный шепот. Это ему не мешало, тем более дверь была закрыта.

Профессор вернулся к пациенту.

— Встаньте ко мне лицом. Смотрите прямо перед собой. Расслабьтесь. Вы недавно пришли с улицы. Сильный снег идет?

— В этом году еще не было снега, профессор. Зима не спешит к нам…

— Но вы пришли, полностью засыпанные снегом! Я же видел!..

Артист задумался. И в этот момент Игорь Илларионович властно приказал: «Спать!»

— Спать! Вы будете спать и слышать только мой голос. Даже с закрытыми глазами вы будете прекрасно меня слышать и все понимать. Вы будете отвечать только на мои вопросы. Никакие посторонние помехи не будут вам мешать. Спать… Спать… Спать…

Это был старый способ быстрого введения в гипнотический сон. Можно вводить постепенным счетом, жестикуляцией, концентрацией на светящихся предметах, поглаживанием, а можно вводить пациента сразу, задав ему нелепый вопрос, заставив задуматься. И в этот момент его психика и поддается суггестическому приказу.

— Вы сейчас спокойны. Вы расслаблены. Вы прекрасно себя чувствуете. Все ваше беспокойство куда-то ушло. И вы отчетливо помните, откуда оно взялось. Вы все хорошо помните. Вы помните, когда в первый раз оно пришло к вам. Когда?

— Когда я сделал это… Я совсем забыл, что сделал это, а беспокойство осталось. Я не знаю, зачем я это сделал. Мне кто-то приказал так, что я не мог отказаться. Мне приказали, и я убил ее. И совсем про это забыл…

Артист вдруг замолчал и сжал губы.

— Кого вы убили? — спросил профессор. — Кто приказал вам?..

— Что ты суешься не в свое дело… Еще один вопрос, и он умрет! — вдруг ответил хорошо знакомый профессору голос.

Уста артиста говорили чужим голосом. Может быть, он был хорошим артистом — этого Игорь Илларионович не знал. Но имитатором он точно был талантливым. И голос повторил так, что профессор узнал его без всякого труда. Голос этот характерный, густой и властный. С таким голосом хорошо бы диктором на радио работать. Любой Левитан позавидовал бы.

— Я сейчас досчитаю до пяти, и вы проснетесь… — резко пошел на попятную Игорь Илларионович. Он не хотел смерти постороннего человека в своем кабинете. И был уверен, что при следующем вопросе артист умрет, и потому предпочел прекратить сеанс.

— Один… Вы спокойны… У вас хорошая и крепкая нервная система. Два… Вы спокойны, и нет причин, которые мешали бы вам хорошо себя чувствовать… Три… Сейчас вы проснетесь. Мы будем пить чай. И вас ни разу за весь вечер не посетит беспокойство. Четыре… Просыпайтесь… Пять… Все хорошо. Садитесь…

Профессор вернулся на свое место и расстегнул полковничий китель. В последнее время он стал сильно и резко поправляться, и китель уже давил на живот, особенно когда сядешь — того и гляди, пуговицы «с мясом» оторвутся. Но и в расстегнутом кителе Игорю Илларионовичу было трудно дышать. Артист сидел по другую сторону стола и ждал, что скажет профессор. Но долгого молчания не выдержал.

— Я долго был это… «в отключке»?

— Нет. Не долго. Что же, молодой человек… Могу дать вам несколько советов, не объясняя сути. Возможно, мои советы покажутся вам странными, тем не менее это единственное, чем я могу вам помочь. Во-первых, не включайте телевизор. Никогда не сидите перед ним. А еще лучше… Да, это будет, думаю, лучше всего… Есть у вас возможность хотя бы месяц пожить где-то в другом месте? Скажем, за городом. Если есть такая возможность, сегодня же уезжайте. Сразу, как выйдете от меня. Зайдите домой только для того, чтобы забрать необходимые вещи, документы, деньги. И уезжайте. Хотя бы на месяц. У вас есть такая возможность?

— У меня домик в деревне. Не совсем под Москвой, но все же. Можно на электричке ездить. Только я не понимаю, чем это поможет. Мысли-то мои со мной…

— Вы многого не понимаете. Две минуты назад вы были на волосок от смерти. В деревне, на свежем воздухе… И, главное, без телевизора… Вы можете прийти в себя… Не гарантирую, но это может помочь. И не отвечайте на звонки, если они идут с незнакомого номера. И вообще все разговоры ведите предельно коротко. Просто сообщите собеседнику, если не имеете возможности не отвечать ему, что сейчас заняты и сами перезвоните позже. Но не перезванивайте. Минимум общения через сотовую связь. Попробуйте использовать стационарную, хотя сейчас большинство людей от стационарных телефонов отвыкли. Когда будете по необходимости в город приезжать… Вы же работаете… По улице идете, смотрите себе под ноги. Не глазейте по сторонам. Избегайте встречаться с кем-то взглядом, не рассматривайте рекламу. Просто погрузитесь в свои размышления. Если беспокойство не будет проходить, снова приезжайте ко мне. Через неделю… Примерно в это же время. Я буду свободен. Можете уже без Бориса. Мы вместе подумаем и что-нибудь придумаем. Адрес запомнили?

— Нетрудно запомнить. Дом Манукова[8]…

— Хорошо. Буду ждать. Если все будет нормально и встреча не понадобится, просто позвоните мне, — полковник протянул артисту свою визитную карточку с номером сотового телефона.

Игорь Владимирович встал.

— А вообще, Игорь Илларионович, можете сказать, что со мной случилось?

Профессор помедлил с ответом, но все же дал его.

— Я затрудняюсь назвать это правильно, по-научному. Если не по-научному, если по-народному, то вы просто «зомбированы», или, что сейчас тоже часто применяется, «закодированы». Я не берусь сразу определить, каким образом и с помощью чего это сделано. Может быть, через телевизор, может быть, через Интернет, может быть, через сотовый телефон, может, просто вам в квартиру «рамку» установили. Есть такие антенны-трансляторы, называются «рамками». Правильно ваш знакомый советовал вам съездить в Лавру на сеанс экзорцизма. Он был недалек от истины, хотя и не полностью прав. И я не уверен, что экзорцист сможет вам помочь. Я бы, если говорить грубо, сказал, что с вами произошел инфернальный случай. Только произошел он по вине не сатаны, а людей. И хорошо, что вы не все помните, что делали. Иначе вам бы жилось гораздо труднее. Поезжайте в деревню. Восстановитесь…

После сорокаминутного чаепития с тортом и после ухода гостей, которых пошла проводить до станции метро Алина, Игорь Илларионович сел за свой рабочий стол и обхватил руками голову. Ему было над чем подумать. Хотя началась головная боль, мешавшая думать. Во-первых, тот голос, которым неожиданно заговорил Игорь Владимирович. Связь просматривалась очевидная. Это голос Арсена Эмильевича Торсисяна, сослуживца профессора Страхова и тоже профессора, руководителя соседней лаборатории. Правда, лаборатория профессора Страхова называется научно-изыскательской, а лаборатория профессора Торсисяна — научно-практической. Разница понятна. Торсисян пользовался тем, что нарабатывал Страхов. Но соваться в дела Торсисяна Игорь Илларионович не собирался. У него не было намерения оставлять свою дочь сиротой.

Второй вопрос касался Бориса, друга Алины. Откуда этот полуграмотный, вертлявый и суетливый журналистишка что-то знает о работе Игоря Илларионовича? Во время чаепития он трижды пытался завести разговор о делах Страхова, и каждый раз делал акцент на том, что привел профессору клиента, которому никто другой помочь не сможет. И это было так. Борис говорил правду. В стране нет больше специалистов, обладающих необходимыми знаниями, которые способны были бы помочь человеку в большей степени, чем полковник Страхов. Более того, даже в мире таких специалистов можно было пересчитать по пальцам одной руки. Именно потому его книга была так хорошо воспринята в Китае, гораздо с большим интересом, чем в России, где вышла минимальным тиражом на очень плохой бумаге. А теперь с китайского на английский книгу переводят американцы, на французский с китайского переводят французы, на немецкий тоже с китайского — немцы. Правда, венесуэльцы переводят с русского на испанский. Но это скорее исключение из правил. И потому профессор Страхов специально для венесуэльского издания написал новое предисловие. А переводчики на другие языки часто звонят Игорю Илларионовичу, желая выяснить вопросы, которые не очень им понятны при изложении иероглифами. Иероглифы допускают много вольных трактовок, а переводчики желали точности. Приходилось отвечать, часто даже письменно через Интернет. При этом несколько раз переводчики, в том числе и дружественные венесуэльские, касались вопросов, которые в книге не отражены, тем не менее было ясно, что профессор Страхов занимался их проработкой. Но эти вопросы были закрытой тематикой, которую у него хотели выудить. И Игорь Илларионович отлично чувствовал, что можно сообщать, а что не должно выходить за стены лабораторий.

Но все же — выходит. Причем выходит не за стены лаборатории Страхова, а за стены лаборатории Торсисяна. И встретился Игорь Илларионович с этим явлением совершенно случайно и заработал себе этой встречей только головную боль…

Глава вторая

С утра у профессора Страхова было две пары лекций в университете. В отличие от друга дочери Игорь Илларионович никогда и никуда не опаздывал, как и не приходил раньше времени. Была у профессора такая хорошая черта — он умел точно рассчитывать время, чтобы попасть туда, куда ему следовало попасть, строго к назначенному моменту. И обычно попадал минута в минуту. Общих затяжных разговоров в преподавательских комнатах Игорь Илларионович не любил, с коллегами по преподавательскому корпусу общался мало и вообще часто, если не было необходимости, даже не отметившись в преподавательской, сразу проходил в аудиторию, чтобы проводить лекции. Коллеги относили это к странностям его характера, но профессору можно иметь определенные странности.

В этот день Игоря Илларионовича попросили по телефону поторопиться в лабораторию, куда должны прибыть за испытательным оборудованием армейцы, и даже машину за ним прислали, и потому последнюю пару Страхов завершил на пятнадцать минут раньше. Машина уже ждала на улице. Не будучи уверен, что на машине доберется до лаборатории быстрее, чем на метро, а потом на автобусе, Игорь Илларионович все же сел в машину. Но его опасения не оправдались. Дороги в этот час оказались не сильно загруженными. Единственная пробка встретилась им на выезде из города на шоссе Энтузиастов, но в этой пробке одинаково стояли и автомобили, и рейсовые автобусы, и профессор ничего не выиграл бы, отказавшись от машины. Страхов был готов к этой пробке, поскольку знал, что они довольно часто бывают на шоссе Энтузиастов, и потому не сильно расстраивался. Расстраивались, наверное, те люди, которые его ждали. У них время, видимо, ограничено, иначе профессора так не торопили бы. Что-то говорили про самолет, который уже стоит и ждет получателей спецтехники на аэродроме в Чкаловске. Но если это военный самолет, то он подождет. Бороться с пробками профессор Страхов не умел, да ему никто и не предлагал заниматься этой проблемой. Хотя профессор Торсисян как-то предложил создать генератор, который будет запрещать половине городских водителей выезжать в четные дни, а второй половине в нечетные. Но идея не нашла поддержки.

Машина поднырнула под эстакаду Кольцевой дороги и после этого благополучно свернула в Реутов, насквозь проехала этот городок и по дороге углубилась в лес, потом свернула под запрещающий движение знак на боковую дорогу, по которой и добралась до ворот военного научно-исследовательского института. Ворота долго не открывали, проверяя пропуска и у водителя, и у полковника Страхова, и только после тщательной проверки створки механических ворот открылись. Третий лабораторный корпус, где размещались две лаборатории, был рядом, и около него стояло сразу четыре микроавтобуса с черными армейскими номерами. Слишком много транспорта для сравнительно небольшого груза. Но, видимо, людей было много. Да, наверное, и армейское командование тоже желало знать, чем вооружают подчиненных…

Представители спецназа военной разведки оказались обыкновенными людьми, ничем внешне не поразившими воображение профессора Страхова. Игорь Илларионович много слышал про спецназ ГРУ — само наименование было, что называется, на слуху, и в его представлении офицеры этого спецназа должны как-то отличаться от других офицеров. Оказалось, внешне ничем не отличаются. Знакомство состоялось. Здесь же присутствовал и профессор Торсисян, поскольку теоретические разработки Страхова, касающиеся, в основном, человеческого мозга и способов воздействия на него, в жизнь воплощала именно лаборатория Торсисяна, переводя их из разряда психологии в разряд электроники. Кроме того, Арсен Эмильевич, как уже знал Страхов, имел к военным разведчикам и собственное задание, которое должен был предложить после представления основного.

Группу военных разведчиков возглавлял полковник с красивым лицом, которое было перечеркнуто застарелым шрамом. Как понял Игорь Илларионович, это был командующий войсками спецназа ГРУ полковник Мочилов. С ним находились еще два полковника, один подполковник, один капитан и сразу четыре старших лейтенанта, видимо, основные действующие лица в предстоящем испытании. Здесь же присутствовал и подполковник ФСБ в камуфлированной форме. Что нужно было здесь этому офицеру, профессор Страхов не понимал, но не он формировал и приглашал состав и потому вопросов задавать не стал. Ставить и задавать вопросы должно руководство военного научно-исследовательского института, в который входили лаборатории. Чем оно успешно и занималось. Если пригласили этого подполковника, значит, он здесь нужен. Само мероприятие не было торжественным, хотя означало завершение значительного этапа поискового пути сроком в шесть лет. Да и проходило оно не в актовом зале, а в обыкновенном просторном кабинете, у дверей которого стояла охрана, чтобы другие любопытные сотрудники, не имеющие отношения к проекту, туда не попали. Сотрудников в институт набрать было трудно. Все они проходили длительную многоуровневую проверку, и каждый должен был понимать, что соваться в чужие дела не следует. Но лучше не провоцировать излишне любопытных, чтобы не пришлось потом искать им замену. Поскольку это длительный процесс, он может повлиять на ход работ. А излишне любопытных, как знал полковник Страхов, только на его памяти заменяли уже несколько раз. Куда они исчезали, полковника не интересовало. Он знал одно — работа у них такая…

Первым слово предоставили профессору полковнику Страхову. Заместитель генерального директора института по научной работе Иосиф Викторович Лукин намеренно так его представил, для солидности, сказал и про преподавательскую должность, и про воинское звание, чтобы произвести впечатление на заказчиков и испытателей. Иосиф Викторович, как казалось Игорю Илларионовичу, сам часто путался в понятии «профессор»[9], тем не менее употреблять это слово любил. А полковник — это для военных. Дескать, хоть человек и ученый, но все же — ваш. Тем более Игорь Илларионович был в армейском мундире, на который, кстати, все же надел белый халат. Его самого, впрочем, манера представления мало задевала, поскольку Страхов к званиям относился с равнодушием, отмечая только для себя, что это кое-что добавляет к предстоящей через несколько лет пенсии.

— Я начну издалека, — сказал Игорь Илларионович, остановившись перед офицерами, рассаженными в один ряд посреди кабинета. — Еще в тысяча девятьсот двадцать третьем году российский ученый, я говорю российский, так как тогда еще не было Советского Союза… Так вот, российский ученый Бернард Кажинский[10] предложил схему прибора, способного повторять импульсы головного мозга человека и превращать их в звуковые сигналы. При этом была возможность передавать эти звуковые сигналы на значительное расстояние. Так называемое мозговое радио Кажинского по сути своей является аппаратом для зомбирования масс и прообразом современного психотронного оружия. Естественно, современный уровень развития техники способен предложить нам более широкий выбор и предоставить возможности для создания необходимых аппаратов, но даже в свое время Кажинский сумел добиться поразительных результатов. Семнадцатого марта тысяча девятьсот двадцать четвертого года в Москве впервые в мире произошли испытания дистанционного и разрушительного воздействия на организм. Первые опыты проводились на животных из цирка Дурова. Опыты оказались чрезвычайно успешными, но очень скоро сам дрессировщик отказался от их проведения, поскольку животные после обработки низкочастотными волнами отказывались в дальнейшем подчиняться дрессировщику.

К тому времени изобретение Кажинского уже перестало быть его собственностью и перешло под контроль спецслужб. При проведении экспериментов ставилась определенная и вполне конкретная цель — научиться внушать человеку нужные мысли. В тридцатые годы эксперименты по созданию средств внушения, позволяющих, как говорили официально, «повысить производительность труда и сплотить людей ради общего дела», продолжились и велись очень активно. Создавались и совершенствовались приборы, которые испытывались на заключенных ГУЛАГа. Но перед войной работы приостановились, поскольку были признаны излишне дорогими, а с репрессивными мерами НКВД справлялось и без «мозгового радио».

После войны, когда советская разведка донесла о разработке психотронного оружия в США, в Советском Союзе были извлечены из архивов материалы Кажинского, и началась большая работа. В тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году была создана лаборатория «Пион», куда откомандировали специалистов из Института судебной психиатрии, специалистов по человеческому мозгу. Там под руководством профессора Бориса Полоцкого, ученика Кажинского, репрессированного и специально выпущенного из лагеря для этих работ, была создана низкочастотная установка-излучатель «радиосон». Это был, по сути дела, модернизированный аппарат «мозгового радио», внешне похожий на радиопередатчик с антенной. Во время испытаний на полигоне под Новосибирском рота солдат из ста сорока пяти человек моментально заснула от действия излучателя непробудным сном. После пробуждения за солдатами велось годовое наблюдение и не было обнаружено никаких побочных эффектов. Но эффект сказался через несколько лет, когда многие из тех, кто подвергся облучению, стали один за другим умирать. Испытаниями тогда руководил председатель КГБ Серов. Документы об испытаниях и о последствиях испытаний попали на стол к Хрущеву, который сильно опасался Лубянки. Это дало повод Никите Сергеевичу уволить Серова со службы «за самоуправство», работы под эгидой КГБ прекратить и передать все материалы по созданию психотронного оружия под контроль ГРУ. Что касается участников новосибирского эксперимента, то в июле пятьдесят восьмого года вышел совместный приказ Министерства внутренних дел и Министерства здравоохранения СССР о том, что лиц, замеченных в рассказах о воздействии психотронного оружия, надлежит изолировать в специальных учреждениях с последующим принудительным лечением. Так обеспечивалась секретность проведения экспериментов. Последний из участников эксперимента так и умер в стенах психиатрической лечебницы, куда был помещен после попыток дать несколько интервью средствам массовой информации и рассказать обо всем с ним случившемся…

Игорь Илларионович прогулялся перед офицерами в одну и в другую сторону, собираясь с мыслями и выжидая, может быть, кто-то что-то спросит, но вопросов не последовало, и тогда он продолжил:

— Я для чего все это рассказываю? Чтобы вы поняли — мы с вами только продолжаем давно начатую работу, и если раньше о подобных работах широкой публике было известно очень мало, то и впредь дело должно обстоять точно так же. Даже вы, военные разведчики, не все знаете, хотя знаете больше многих других. И говорить об этом, как вы понимаете, не просто нельзя, но и опасно. То есть вы теперь все предупреждены о том, что случается с излишне разговорчивыми людьми. Я знаю, что у вас у всех есть допуск, оформленный по «форме один», что все вы давали расписку о неразглашении государственных, военных и прочих тайн, которые стали вам доступны во время службы. Начиная работать с нами, вы будете обязаны, прежде чем покинете эти стены, дополнительно дать похожую расписку. Такой у нас порядок. А теперь я объясню вам суть нашего эксперимента. Нашего с вами совместного эксперимента…

Существует два основных направления в разработках психотронного оружия. Тенденции, так сказать, существующие в мире. Например, в Соединенных Штатах, в Германии и во Франции, как нам известно, разрабатывается оружие, способное инфрачастотными или ультрачастотными колебаниями воздействовать на определенные органы человеческого тела. В основе этих приборов лежат данные о том, что каждый орган нашего тела подвержен возбуждению при разной частоте колебаний. Один генератор может вызвать остановку сердца, другой — невыносимые боли в области печени, третий приводит к затруднению дыхания и безудержному кашлю, четвертый — к безостановочной в течение нескольких часов диарее. Низкочастотные генераторы такого типа уже созданы и использовались при разгоне демонстраций. В частности, последний был передан американской стороной властям Грузии, когда там правил Саакашвили, и с помощью этого генератора власти разогнали по ближайшим унитазам всю толпу протестующих. Так волнения там и закончились в туалетах, и нажились на них только производители туалетной бумаги. Во Франции точно таким же генератором несколько лет назад тогда еще министр внутренних дел Франции Саркози разгонял беснующихся представителей мигрантской молодежи из исламских стран Африки и с Ближнего Востока. Что-то подобное испытывали и в Германии. Тоже на демонстрантах, хотя и на своих. Там, насколько мне известно, действовали на дыхательную систему. Генераторы, действующие на органы тела, разрабатывались и у нас, но предназначались не для армии, а исключительно для внутренних войск, занятых на подавлении тюремных бунтов. Сейчас, кажется, этим занимаются не внутренние войска, а войска Министерства юстиции. Однако я не совсем в курсе того, в какой стадии находятся эти разработки. Мы с их лабораториями мало контактируем. Да… Американские специалисты, имея прекрасное финансирование, могут позволить себе разработку сразу нескольких тем. Они их и разрабатывают и, к счастью, не совмещают. В частности, американцы создавали генератор, способный вызывать в армии противника панический ужас. Здесь уже идет прямое воздействие на мозг человека — непосредственное, целиком на весь мозг, с подавлением чувства ответственности, чувства любви к Родине и прочими аналогичными чувствами. Испытание такого генератора, если кто-то слышал, проводилось во время агрессии НАТО в Югославии. Кажется, довольно успешно для американцев. Результат был достигнут, хотя сами генераторы были чрезвычайно громоздки и энергоемки, настолько, что после соответствующей экспертизы программа их производства была остановлена. Мы, даже имея в наличии положительные примеры, все равно пошли своим путем, хотя в чем-то он перекликается со вторым американским вариантом, хотя и имеет принципиальные, я бы даже сказал, принципиальнейшие отличия. И связано это с достижениями российской и советской науки. Нашими учеными, специалистами в области мозга, было экспериментально доказано, что сам наш мозг генерирует электрические потенциалы, и в нашем черепе находятся органы, функции которых напоминают работу отдельных радиодеталей. И создающиеся электрические потенциалы напрямую связаны с психофизическими состояниями человека. При этом те же ученые, специалисты по мозгу, смогли определить, какой участок мозга за что отвечает и какие электромагнитные колебания способны его активизировать или, наоборот, ввести в «спящий режим». Главное здесь — в наличии генераторов, которые способны донести только нужный импульс до человеческого мозга. И не просто до всего, а лишь до определенных клеток, которые только и реагируют на сигнал этой частоты. А для узкого сигнала не требуются великие энергозатраты. Таким образом, мы смогли обойти американских коллег. Во времена Советского Союза нашими учеными были наработаны важные материалы, значительная часть которых при правлении Горбачева и Ельцина каким-то образом ушли в США — или были проданы, или даже просто переданы, облегчив американским коллегам жизнь на поприще изысканий. Но кое-что осталось и у нас. Например, генератор, способный усыпить население на площади в сто квадратных километров. Этот генератор, созданный еще в семидесятые годы прошлого века, ни разу не только не использовался, но даже не испытывался. Может быть, и к счастью. Не могу точно сказать, к каким последствиям привело бы его использование. Беда состояла в том, что все подобные агрегаты громоздки, обязаны иметь мощные антенны и чрезвычайно энергоемки. По сути дела, этот генератор мало отличается от американских забракованных аналогов. И именно эта проблема побудила наших ученых перейти с метровых волн на исследование волн сверхвысокой частоты, которые способны практически вызывать те же самые последствия, что и метровые волны. Плюс ко всему то, о чем я ранее сказал, — узкий сектор направленного луча, короткий диапазон колебаний. Американцы пришли к этому раньше нас, но не смогли воспользоваться — мы их догнали и перегнали за счет исследований в области мозга, результаты которых у нас всегда под руками. Весь прошлый век сначала Бехтерев вел изучение, потом его дело продолжила внучка и захватила даже часть века нынешнего. То есть если к настоящему моменту те же американцы могут воздействовать в основном на внутренние органы и на психику, то мы можем своими компактными приборами в дополнение ко всему этому воздействовать на мозг и направлять человека к нужному нам поступку. Пока в мире в этом направлении результаты просматриваются только у российских и китайских ученых. Остальные, на наш взгляд, пока идут неправильным, сильно зауженным путем. Мы одним и тем же прибором можем воздействовать не напрямую на конкретные органы, а на участок мозга, отвечающий за эти органы. Здесь не требуется длительный и мощный сигнал. Мозг человека отличается чуткостью. Нашим же потенциальным противникам, как мы все еще зовем американцев, и, думаю, не без оснований, требуется совершенно другая аппаратура. Причем диапазон действия нашей установки настолько широк, что в состоянии полностью управлять человеком или группой лиц, которые попадают под сектор излучения, стоит только с одного диапазона переключиться на другой. Наш генератор позволяет из яростного воина сделать миротворца и пацифиста, из преступника-рецидивиста — человека, глубоко уважающего законы, из атеиста — верующего фанатика, более того, мы можем заставить любого сделать то, что нам требуется от него в данный момент. Процесс обучения и получения навыков не отнимет много времени. Наверное, это займет не больше часа. И это вам обеспечит мой коллега профессор Торсисян.

Игорь Илларионович поклонился, приложив руку к груди и, хотя аплодисментов не дождался, отошел в сторону и сел за стол. А на его место перед офицерами спецназа военной разведки выступил Арсен Эмильевич, готовый начать сам процесс практического обучения. Впрочем, до этого профессору Торсисяну предстояло дать спецназовцам и другое задание.

— Я, как и мой коллега, тоже начну издалека, из-за границы. О том, что чтение мыслей станет возможным уже в ближайшие пять-шесть лет, говорят все чаще. С такими данными можно без проблем познакомиться в Интернете. Естественно, считывать мысли будут не люди друг у друга, а аппаратура у людей, что принесет в социум определенные удобства и неудобства и, мне думается, кардинально изменит все условия жизни людей среди людей. Предполагаемый срок в пять-шесть лет — это срок, когда подобная аппаратура будет узаконена и внедрена если не повсеместно, то хотя бы в местах, где максимально требуется знать правду. Например, в следственных органах или судах. И такая аппаратура уже существует. Не так давно в Англии членам целого семейства, проявившего добрую волю и давшего на это согласие, в организм были вшиты микрочипы, которые считывают мозговые излучения. Чипы передают команду на носимый в кармане генератор, а генератор уже выполняет определенные действия. Только человек подумает, что нужно открыть дверь дома, как дверь открывается, только он решает, что следует включить кофейник или чайник, как кофейник или чайник включается. Точно так же может включиться телевизор, кондиционер, открыться дверца холодильника, завестись автомобиль. И все только по мысленной команде, по желанию… И это только начало. Известный вам всем «детектор лжи» со временем станет смешной и ненужной игрушкой. Если чип понимает команды мозга, если он в состоянии эти команды расшифровать и провести действие, то он же будет в состоянии перевести эти действия в образы, доступные человеческому пониманию. Это сейчас девяносто процентов информации мы получаем визуальным путем. Со временем этот процент будет резко уменьшаться, и информация будет перекладываться в образы. А образы несложно расшифровать специальной техникой. Такая техника уже создается, и английская аппаратура тому подтверждение. Мы тоже стараемся не отстать. Я думаю, все уже слышали про некие браслеты, которые контролируют местонахождение и поведение подозреваемых в преступлении или даже осужденных за нетяжкие преступления. Тюрьмы переполнены, и содержать там человека, укравшего у соседа пару рваных калош, для государства просто обременительно. Он находится дома или на работе, но не в состоянии снять браслет, который полностью держит его под контролем фискальных органов. Мой коллега профессор Страхов уже говорил, что мы не работаем на юстицию, мы — армейская структура, и нам ни к чему отслеживать осужденных или подозреваемых, хотя при получении заказа мы могли бы создать для них какой-то более эффективный прибор, чем браслет. Но заказа нет, и говорить не о чем. Однако у нас есть заказ со стороны вашей структуры. Вернее, не вашей, а со стороны ваших коллег из ФСБ и антитеррористических комитетов в республиках Северного Кавказа. Я не открою вам секрета, если сообщу, что пойманные и осужденные бандиты каким-то образом через несколько месяцев снова оказываются в бандах. И это стало системой, которую предстоит разрушить. В моей лаборатории был создан микрочип, размером меньше обычной сим-карты. И задача вам ставится почти медицинская. Нужно захватить раненого бандита, причем с раной на голове. И в эту рану, прямо под кожу, следует внедрить микрочип. А потом передать раненого бандита правоохранительным органам. Это позволит нам отслеживать его после суда и контролировать все его действия, как и действия определенного круга других лиц.

Слушая голос своего коллеги, Игорь Илларионович вспоминал, как минувшим вечером этим самым голосом говорил с ним артист Игорь Владимирович, в точности повторяя и акцент, и характерные для Арсена Эмильевича нотки. И думал о том, что плохо, если в голову артиста тоже вставили такой микрочип. Об этой разработке соседней лаборатории профессор Страхов знал очень мало. А, поскольку запрос о диапазоне работы определенных участков человеческого мозга был сделан именно в лабораторию Игоря Илларионовича, то микрочип Торсисяна будет не только контролировать поведение человека, которому он будет внедрен, но еще и управлять этим поведением, причем только в строго определенные критические моменты.

— В завершение сообщу, что с вами на операцию отправится Владислав Сергеевич Юрьев, подполковник спецназа ФСБ, который будет и чип вживлять раненому, и контролировать в дальнейшем его поведение. Ваше дело — обеспечить товарища подполковника раненым бандитом. Желательно, чтобы бандит во время операции по внедрению чипа находился без сознания. Сделаете?

— Они сделают, — за своих бойцов пообещал командующий войсками спецназа ГРУ. — А что у нас с обучением?

— Сейчас перейдем в соседнюю лабораторию и там начнем, — пообещал Торсисян. — Это недолго. Мы сделали для себя какое-то подобие тренажера. Чтобы обучаться не на живой цели. Просто компьютерная программа и панель управления. Покажу, попробуете, с десяток раз сделаете, и все будет в порядке. Инструкция прилагается.

У Игоря Илларионовича зазвонила трубка. Он вытащил ее, посмотрел на высветившийся номер.

— Да, Алина, слушаю тебя…

— Папа, ты своего вчерашнего гостя помнишь? Артиста…

— Только что его вспоминал. Он обещал через неделю приехать или позвонить.

— Не приедет и не позвонит.

— Что случилось?

— Он вчера собрался поехать в деревню. У него дом там. Воздухом хотел подышать, как нам сказал. Забежал домой, а когда выходил, его сосед по лестничной площадке зарубил топором. Сзади ударил. Нормальный вроде человек, спокойный, семейный, не пил. И что случилось, сам теперь не поймет. Ничего не помнит. Борис сейчас звонил, рассказал. Убийцу на экспертизу отправили. Проверяют на вменяемость…

— Дай мне телефон Бориса.

— Зачем тебе?

— Дай телефон.

Алина продиктовала.

— Ты с нами поедешь туда?

— Я бы поехала, но не могу найти ключи. Куда-то сунула… Сейчас еще поищу. Всегда в сумке вся связка была. Уж и карманы проверила. Если найду, я позвоню Борису, он меня захватит. Тебя уже беспокоить не буду.

— Ищи…

Убрав телефон, Игорь Илларионович посмотрел на Торсисяна. Тот почувствовал взгляд, обернулся. Арсен Эмильевич вообще был чутким и подозрительным человеком, способным реагировать и на слово, сказанное едва слышно, и на взгляд, все принимая на свой счет.

— Арсен Эмильевич, как закончишь с военными, будь другом, загляни ко мне. Я у себя буду.

— Обязательно. Как только, так сразу… — белозубо-хищно улыбнулся Торсисян…

Глава третья

Игорь Илларионович наблюдал через окно своего кабинета, расположенного на втором этаже правого крыла лабораторного корпуса, за тем, как из здания выходили армейцы. В один микроавтобус сел за руль и уехал полковник Мочилов, на другом микроавтобусе уехали два полковника, в третий сели капитан и подполковник, но не уехали, а стали дожидаться, пока загрузят ящик с аппаратурой и большую тарелку транслирующего локатора в последний микроавтобус, куда сели четыре старших лейтенанта. И только после этого обе машины направились к воротам. А профессор Торсисян все не спешил навестить коллегу, хотя обещал «как только, так сразу». В конце концов Игорь Илларионович не выдержал и сам позвонил Торсисяну. Но у того не отвечал ни стационарный телефон в кабинете, ни сотовый. Оставалось только дождаться.

Профессор Торсисян все же пришел. В кабинет вошел, как обычно, без стука. Просто распахнул дверь и вошел, даже предварительно не заглянув, чтобы убедиться, что хозяин кабинета на месте, не узнал, не мешает ли он. И в этом был весь Торсисян, считающий, что он везде главный, что он везде самый желанный гость.

— Заходи, Арсен Эмильевич, присаживайся, — запоздало пригласил Игорь Илларионович, потому что Торсисян уже сел, развалившись на стуле, напротив стола Страхова.

— Тебе что-то, Игорь Ларионыч, не понравилось в моем сегодняшнем выступлении? — спросил Торсисян, очевидно, решивший так, потому что пригласил его Страхов сразу после выступления перед офицерами.

— Нет. Не о том речь…

— Опять не о том речь! Везде не о том речь… Сейчас с «не о том речь» только что разбирался. Бытовой скандал. Характеристику в милицию требуют.

— В полицию, наверное, — поправил Страхов.

— А-а… Какая разница, как их называть. Они-то остались прежними. Менты, они и в Африке менты. У человека вообще два врага в природе — мент и теща…

— Где ты опять бытовой скандал устроил? — улыбнулся Страхов.

На счету Торсисяна было несколько бытовых скандалов, и об этом знали все в двух лабораториях. Может быть, даже все в институте, потому что Торсисян любил ходить по институту, открывая без стука двери и влетая в чужие кабинеты.

— Если бы я… А то без меня в этот раз обошлось. Я же говорю, два врага у человека, мент и теща. Вчера мы работали допоздна. У меня есть два мэнээс[11]. Сережа и Стася. Домой они вместе поехали. Поздно уже. Темно. Сережа взялся проводить Стасю до дома. Она серьезная женщина. Муж, двое детей. И он серьезный, семейный, скромный. Пошел провожать, а навстречу ему теща попалась. Вынесло старуху вечером с собакой погулять. Так старуха на Стасю набросилась, лицо ей расцарапала. Да еще собаку натравить хотела. Хорошо хоть собака только лает, не кусается. Сережа тещу пытался угомонить, а тут менты подъехали и всех забрали. Теперь с меня требуют характеристики и на Сережу, и на Стасю. И еще объяснительную, чтобы указал, что они работали допоздна по производственной необходимости. Я тут позвонил кое-кому, чтобы ментам скромности добавили. Обещали добавить так, что задница заболит.

— Потом догонят, и еще добавят, — в тон коллеге сказал Игорь Илларионович.

— Вот-вот, учить их надо.

— Тещу тоже?

— А ее в первую очередь. Палкой потяжелее. Так чего ты звал, Ларионыч? Сознавайся, а то мне, как всегда, некогда.

— Хотел тебе посоветовать к ментам сходить. Может, вместе сходили бы, — дал замысловатый совет Игорь Илларионович.

Торсисян возмутился.

— И ты туда же? Что вам эти менты дались! К каким ментам?

— Ты, как я понимаю, работал по какому-то делу с одним артистом. Зовут его Игорь Владимирович. Было такое дело?

Торсисян какое-то время помолчал, потом поднял настороженный взгляд. Видимо, было отчего насторожиться, хотя каждая лаборатория имеет определенные внешние связи.

— ФСБ с ним работала. Правда, я только помогал. А ты откуда знаешь?

— Артист этот вчера был у меня дома. Привели общие знакомые по поводу его состояния. Пограничное состояние[12]… В надежде, что я смогу помочь.

— И что? Что ты ему сказал?

— Я провел с ним короткий сеанс, чтобы узнать, с чего у него началось такое состояние. Ввел в транс, задал вопрос…

— И что?

— И мне ответил ты. Ты сказал, что еще один вопрос, и он умрет.

— Прекрасно. А дальше?

— А дальше — что могло быть дальше? Я понял, что в него заложена программа. Тобой заложена. И сразу вывел его из транса.

— Это я и так понял. Если я закладываю программу, это серьезно. А при чем здесь милиция?

— Полиция.

— Какая разница! При чем здесь полиция, если тебе так больше нравится?

— Я тебе уже сказал, что Игоря Владимировича привели ко мне хорошие общие знакомые, обеспокоенные его судьбой и здоровьем. Я должен был, ничего не объясняя знакомым, тем не менее сказать им хоть что-то?

— И что ты им сказал?

— И им, и ему. Я посоветовал ему найти возможность куда-нибудь уехать хотя бы на время. Отдохнуть где-нибудь на свежем воздухе. Игорь Владимирович почти обрадовался, сказал, что у него есть дом в деревне в Московской области. И он, не отказываясь от работы, может там жить. Друзья, когда им сказали, поддержали его. Ехать он решил в тот же вечер. Боялся, как я понял, один находиться дома.

Профессор Торсисян смотрел на собеседника спокойным взглядом самоуверенного человека. Для него это был малый рабочий эпизод, и не более. В этом профессор Страхов расходился во мнении с коллегой. Для него не существовало малых рабочих моментов, когда речь шла о врачебной этике. А это был как раз вопрос врачебной этики с ее пресловутым «не навреди».

— И что дальше?

— Дальше хуже. Игорь Владимирович зашел домой, чтобы взять что-то из вещей, друзья остались ждать его внизу. И когда артист выходил из квартиры, на него набросился сосед и зарубил его топором.

— Сосед? Топором? — искренне удивился Арсен Эмильевич.

Честно, профессор Страхов не ожидал, что Торсисян так удивится. Он думал, что Арсен Эмильевич что-то знает об этом соседе.

— Сосед. Топором. Причем человек непьющий, спокойный, семейный. Без видимых причин. И сам не понимает, что случилось. Даже не помнит, что с ним произошло. Сейчас соседа отправили на экспертизу, проверяют на вменяемость. Что на это скажешь?

— А что я могу тебе сказать? Я следствие не вел. Я понятия не имею, что там произошло.

— Хорошо. Тогда важный профессиональный вопрос. Специально для тех, кто следствие не вел, но имеет причастность к делу. Если будут обыскивать квартиру убитого, там могут что-то найти?

Арсен Эмильевич даже со стула вскочил.

— «Рамка»! На стене за шкафом.

— Вот этого я и опасался. Думай сам, как вытащить. Я только предупредил.

— Сейчас позвоню, пусть ФСБ вытаскивает… Их клиент… Я только помогал, как технический специалист.

— И как гипнотизер.

Профессор Торсисян хищно улыбнулся.

— Чуть-чуть… Фоном накладывалось на радиосигнал. Без личного контакта.

Арсен Эмильевич вытащил мобильник, стал перегонять строчки в поисках нужного телефонного номера. Не нашел.

— Извини, Ларионыч, у меня телефон в другом мобильнике. Схожу к себе, позвоню. Спасибо, что предупредил. Коньяк за мной…

Он уже дошел до двери и даже руку положил на дверную ручку, но вдруг обернулся.

— Да… Я вот не понял только… Ты сказал, что слышал мой голос. Я сказал что-то? Но я с ним лично не контактировал. Рамку, когда его дома не было, помогал установить. А так… Я его ни разу в глаза не видел.

— Голос фоном накладывался на радиосигнал. Так ты сказал. Игорь Владимирович слышал, он же был актером и умел имитировать голоса. Он очень похоже изобразил твой голос. Я даже вздрогнул и обернулся, хотя ты у меня в новой квартире ни разу не был. Не знаю, каким он был актером…

— Никудышным… Ниже среднего… Так в ФСБ сказали.

— Допускаю, хотя оценка этих людей может быть субъективной и вообще некомпетентной. Они чем-то похожи на журналистов. Считают, что знают все, а в действительности знают очень мало. Но здесь я спорить не буду. Я не театрал. Может быть, как актер драмы он и никудышный. Но имитатор отличный. И тогда, когда твой голос услышал, я понял, что произошло с ним. А вот что произошло с соседом, следует разобраться.

— Разве это наше дело?

— Если в квартире была «рамка», она могла посылать сигнал и через стену. И вот результат. Для нас это урок на будущее. Разбираться все же придется.

— Стена железобетонная. Она должна экранировать. У меня нет времени, чтобы с этим разбираться. Еще нужно разобраться с ментами и тещами. Там все-таки мои сотрудники, пусть и младшие, но научные. А кадры следует беречь.

— Экран мог оказаться слабым. Я могу сам поговорить с женой убийцы, если тебе некогда.

— Тебе-то это зачем?

— Научный интерес. Как сработала «рамка»…

— Если есть желание, я не возражаю.

— Договорились.

Арсен Эмильевич ушел, а профессор Страхов позвонил Борису. Но отключился от разговора до того, как Борис ответил. Вспомнился один момент из беседы с профессором Торсисяном, который сам Арсен Эмильевич пропустил мимо ушей. С ним это бывает. Это бывает со всеми, кто считает, что знает если не все на свете, то хотя бы очень много, и ощущает себя компетентным во всем. Но возникший вопрос нельзя было разрешить простым умозаключением. Да и вообще раздумывать о нем всерьез было слишком рано, потому что серьезные раздумья предполагают полное наличие необходимых фактов. А именно фактов Игорю Илларионовичу пока и не хватало…

* * *

Вопрос, который заставил профессора Страхова отложить телефонную трубку, по сути и вопросом-то не был. Может быть, именно потому Арсен Эмильевич и пропустил его мимо ушей. Можно было согласиться, что «рамка» работала по обе стороны стены, несмотря на экран из железобетонной стены, хотя это утверждение и требовало дополнительной проверки. И вполне можно было допустить, что сосед Игоря Владимировича тоже получил долю предназначенного другому целевого облучения. Но это облучение вовсе не говорило о том, что сосед должен был бы обязательно зарубить топором артиста в тот момент, когда он решился прибегнуть к помощи психотерапевта и пусть на время, но выйти из-под контроля «рамки». Здесь было над чем подумать. На совпадение времени «пробуждения агрессии» со временем попытки Игоря Владимировича выйти из-под контроля можно было выделить не больше пятидесяти процентов. Сам артист говорил, что испытывал он агрессивность только в определенные моменты. А в целом психика Игоря Владимировича не всегда была подвержена и агрессивности, и какой-то эксцентричности, когда он хохотал на сцене в трагический момент. Могло ли так совпасть, что и у соседа произошел какой-то внутренний взрыв, в тот момент, когда он услышал, как в квартире рядом закрывается дверь. Теоретически, конечно, могло и так случиться. Хотя даже в пятидесятипроцентную вероятность случайности верилось с трудом. А что еще могло быть? Это могло быть целенаправленное действие со стороны тех, кто контролировал артиста?

Вполне могло бы быть. Тем, кто отправляет человека на убийство, не нужны свидетели. Эта истина, кажется, давно уже обошла все криминальные романы и фильмы — наемных убийц заказчики потом сами же и убивают. Так у заказчиков создается иллюзия безнаказанности. Но все это следует тщательно проверить, прежде чем сделать хоть какие-то определенные выводы. Пока же Игорь Илларионович знал слишком мало, чтобы прийти в своих размышлениях к какому-то выводу, да и просто размышлять дальше ему помешали: позвонил Борис.

— Слушаю, Страхов.

— Игорь Илларионович, это вы мне звонили? У меня на мобильнике среди неотвеченных вызовов зарегистрирован этот номер. Здравствуйте.

— Да, Борис. Мне Алина сказала, что с Игорем Владимировичем произошло. Я хотел бы узнать кое-какие подробности.

— Спрашивайте. Что знаю, сообщу.

— Нет. Это не телефонный разговор.

— Я освобожусь через полчасика. Вы будете дома?

— Дома я буду только вечером. Приходи…

— Хорошо. Я сейчас позвоню Алине и договорюсь во сколько.

— Постарайся узнать подробности дела, если сможешь. А еще лучше было бы, чтобы мы с тобой туда съездили. Я хотел бы поговорить с женой человека, убившего Игоря Владимировича топором. Это возможно? Как ты сам считаешь? Корректно?

— А почему же некорректно? Я могу вас отвезти. Скажите, когда вы освободитесь, я после работы подъеду за вами и заберу. Только машину возьму.

— У тебя машина есть?

— От отца осталась. Мама не ездит. У нее прав нет. Только я.

— Хорошо. В половине шестого встречай меня у метро «Шоссе Энтузиастов» по дороге к центру. Нас туда институтский автобус довозит.

— Хорошо. Буду в половине шестого, — твердо пообещал Борис.

— Какая машина?

— «Победа». Еще дедушкина. Но бегает хорошо.

— Это солидно. До встречи…

Игорь Илларионович пошел в лабораторию, чтобы проверить состояние престарелой синантропной[13] крысы Цицерона. Разговорчивый и ворчливый ветеран лабораторных опытов пережил всех крыс своего и следующего поколения и жил последние несколько дней с антеннами-электродами, вживленными в мозг. После операции Цицерон чувствовал себя неважно, температурил и плохо восстанавливался. А опыт, который проводили над крысой, был важным и завершающим в целой череде подобных опытов. Возможно, сказывался возраст Цицерона. Определить его точно никто не мог, потому что в лабораторию он попал уже взрослым, но здесь жил уже около четырех лет, тогда как лабораторной крысе обычно отпускается на жизнь не больше года[14], по прошествии которого они становятся непригодными для опытов. Конечно, можно было бы взять для ответственного опыта более молодую крысу, но профессор Страхов предпочел использовать Цицерона потому, что тот выделялся среди своих сородичей способностью адаптироваться к любым условиям существования.

В планшетный компьютер, закрепленный в автомобильном держателе на клетке с Цицероном, были внесены все показатели его состояния, снимаемые несколькими датчиками. Игорь Илларионович просмотрел все три страницы с данными, после чего спросил пожилую лаборантку Ларису Михайловну:

— Как у него сегодня с аппетитом?

— Уже под утро, перед рассветом, немножко перловки пожевал. Но пьет много воды. Слишком много, мне кажется. Обычно столько воды они при отравлении потребляют, чтобы вывести из организма яд и кровь разжижить. Я уж хотела спросить у вас, может, убирать воду?

— Не надо. Пусть пьет. Цицерон — мудрый. Он лучше нас с вами знает, что ему необходимо.

Профессор хотел пройти дальше, чтобы посмотреть на других животных, участвующих в эксперименте, но тут ему позвонили, пришлось остановиться и вытащить мобильник. Звонил заместитель генерального директора института по научной работе Лукин. На этот звонок следовало отвечать даже во время эксперимента.

— Слушаю вас, Иосиф Викторович.

— Игорь Илларионович, ты не знаешь, куда пропал Торсисян? Ни один его телефон не отвечает. Уже двадцать минут не могу дозвониться.

— От меня он ушел полчаса назад. Хотел позвонить в ФСБ по поводу какого-то совместного практического проекта. Больше я его не видел.

— Если вдруг встретишь, скажи, что он срочно нужен. Срочно! У нас тут ЧП. Неприятности в общем-то не наши, тем не менее в какой-то степени они и нас задевают, требуя вмешательства.

Страхову показалось, что Лукин намеревается послать его, как мальчика на побегушках, искать Арсена Эмильевича. Это в планы Игоря Илларионовича не входило.

— Если случайно встречу, скажу. Но мы редко встречаемся в корпусе. А что случилось?

— Машина, которая забрала у нас сегодня генератор, попала в аварию. Навстречу им фура выехала. Один из старших лейтенантов погиб. Аппарат поврежден. Нам необходимо срочно заменить панель управления. А это сможет только Торсисян. Не знаешь, есть у него готовые панели?

— Знаю. Нет. Он делал последнюю для моей лаборатории, но поступил срочный заказ из ГРУ, и моя панель ушла туда. А я уж так обхожусь…

— Как обходишься? Вообще без панели?

— Вручную провода соединяю, индикаторы датчиков — тоже в ручном режиме. И в ручном режиме все остальное делаю. И так уже третью неделю.

— Лично делаешь? Или лаборанты?

— Никому не доверяю. Я сам сначала пробую контакты подключать и на индикаторы смотрю, чтобы не зашкаливало. Там, в отсутствие автоматики, больше интуиция нужна, чем знания. Все только сам.

— Придется тебе, Игорь Илларионович, учить работе в ручном режиме спецназовцев… А то кто еще их научит… Короче говоря, увидишь Арсена Эмильевича, гони его срочно ко мне.

— Обязательно, Иосиф Викторович. Так погоню, чтобы вприпрыжку скакал. Мне еще только здесь обучения не хватало. Хватит с меня лекций в университете…

* * *

Игорь Илларионович открыл своим ключом лабораторный стенд и подошел к генератору, лишенному верхней панели управления. Сам генератор был размерами с профессиональный сварочный аппарат, хотя и не такой тяжелый. Это была одна из первых моделей, создаваемых двумя соседними лабораториями, и потому в ней еще речи не шло об эргономике, о каком-то промышленном дизайне — модель была на завершающем этапе предпромышленного производства. Да в промышленное производство такую аппаратуру, наверное, никогда не запустят. Станут выпускать отдельные образцы, которые будут совершенствоваться, обрастать новыми функциями и возможностями. И только эти опытные образцы и будут сначала испытываться, а потом кем-то использоваться. Скорее всего, силовыми структурами. Хотя лаборатории, как и весь научно-исследовательский институт, входят в систему Министерства обороны и состоят на финансировании этого министерства, заказы на оборудование наверняка будут поступать и со стороны ФСБ, и со стороны МВД. Сам генератор — сложный прибор. Умеренно сложный, как говорил про него профессор Торсисян. Пульт управления, верхняя, грубо говоря, крышка с приборами настройки, совершенно отдельный и суперсложный прибор, собираемый всегда только вручную под строгим контролем других приборов. Игорь Илларионович имел только медицинское образование, в отличие от профессора Торсисяна, который в дополнение к медицинскому оканчивал еще и технический вуз. И потому Страхову было не все понятно в действии генератора. Вернее, действие он понимал, но не понимал происходящих внутри прибора процессов. И иногда ставил перед Арсеном Эмильевичем такие задачи, что тот только руками разводил:

— Если я это сделаю, ох, и обмоем мы с тобой Нобелевскую премию… Пить будем только отборный армянский коньяк. Никакой французской дряни.

Впрочем, Нобелевскую премию дают, как правило, за открытые работы. А и Торсисян, и Страхов прекрасно знали, что если их работы и станут когда-то открытыми, то не скоро. Оба они, скорее всего, до этого не доживут…

Глава четвертая

Искать руководителя соседней лаборатории Игорь Илларионович не собирался. У него своих дел хватало. И он занимался своими делами до тех пор, пока случайно не увидел, что лаборанты и лаборантки собираются домой. А они обычно уходят последними. А все младшие и просто научные сотрудники, и даже старшие сотрудники уже сидели, наверное, в автобусе. Поспешил и Игорь Илларионович, но он намеревался еще поработать дома и потому перебросил все новые материалы, необходимые ему для работы, в отдельную, только что созданную папку и отправил электронной почтой на свой домашний электронный адрес. Профессор спешил, но выйдя из дверей лабораторного корпуса на крыльцо, увидел, что автобус уже выезжает за ворота. А это значило, что и сотрудники, которые приезжают на своих машинах и оставляют их снаружи, тоже уехали, потому что они уезжают еще раньше, чем автобус. В таких случаях кто опаздывает или просто работает допоздна уезжает тем же автобусом, только вторым рейсом, или же добирается как может. Однако идти в темноте до дороги Игорю Илларионовичу не хотелось, и неизвестно было, подвернется ли там какой-нибудь транспорт и посадят ли на дороге одинокого мужчину. Бывали случаи, что люди выходили из лаборатории и пешком топали до самого Реутова. А это часа два пути… Такой участи профессор себе не желал. Но еще больше ему не хотелось просить машину в администрации института. Пока Страхов раздумывал, через проходную в институтский двор вошел Арсен Эмильевич Торсисян.

— Ты что так поздно?

— На минутку заскочить надо. Схему одну возьму. Дома поработаю.

— Лукина видел?

— Днем. С тобой вместе. А что?

— Он тебя разыскивал, даже мне звонил. Машина со спецназом ГРУ в аварию попала. Погиб один из старших лейтенантов. Расколота панель управления генератора.

— Ничем не могу помочь. Мне нечем заменить панель.

— Это я понимаю. Ты мне все никак не сделаешь. Позвони Лукину. А то он до тебя дозвониться не мог.

— Ага… Я свои мобильники на столе оставил. А ты что стоишь? Автобус ушел…

Сколько у Арсена Эмильевича сотовых телефонов, Страхов не знал, но часто видел у него в руках все новые и новые. Видимо, у профессора была страсть к мобильникам.

— Потому и стою. Опоздал на автобус. А у меня встреча у метро.

— Меня машина ждет. Подбросим до метро. Все равно мимо ехать… Я быстро.

«Быстро» у Торсисяна, как обычно, затянулось на этот раз на полчаса. Зато ехали в самом деле быстро. Возможности «Тойоты» позволяли. И даже как-то умудрились не сильно застрять в пробках при въезде в Москву. Только перед Кольцевой дорогой еле ползли. Но дальше уже ехали свободнее. Водитель был немолодой, ездил аккуратно, без риска, но и без уважения к правилам, умел ловко перестроиться из ряда в ряд и не стеснялся «подрезать» идущие в соседнем ряду машины. Недалеко от станции метро «Шоссе Энтузиастов» обогнали институтский автобус. Игорь Илларионович издали заметил под фонарем старенькую «Победу» кремового цвета.

— Вон там меня высадите… За той «Победой». Ни разу в жизни на таких машинах не катался. Хоть на старости лет попробую.

— Вас ждет? — спросил водитель.

— Меня.

— Осторожнее с этим журналистом, — сказал водитель, узнав, видимо, «Победу». — Он постоянно нос сует куда не следует. И очень бесцеремонный парень. У вас какие-то общие дела?

«Кэмри» остановилась там, где Страхов и просил. Но после вопроса водителя Игорь Илларионович выйти не спешил.

— А вы, простите, кто? — спросил он.

— Подполковник Нестеренко. Из управления ФСБ по Москве, — представился водитель.

Видимо, Арсен Эмильевич прочно завяз в связях с ФСБ. Но это личное дело профессора Торсисяна, и вмешиваться в эту ситуацию Страхов не имел желания.

— Да. У нас общие дела, — сказал Игорь Илларионович без стеснения. — Моя дочь собирается за него замуж.

— На мой взгляд — не лучший выбор, — Нестеренко был авторитетен и категоричен и, кажется, считал, что его советы должны давать информацию к действию.

— На мой взгляд — тоже, но право выбора принадлежит не мне, а дочери. Спасибо, что подвезли. До свидания.

Он вышел из машины, открыл тяжелую дверцу «Победы», увидел за рулем Бориса и сел как раз в тот момент, когда «Тойота Кэмри» обогнала их…

— Привет, молодой человек!

— Здравствуйте.

— Вижу, Алина тебе не дозвонилась. Она хотела с нами поехать, но ключи от квартиры не может найти. Не звонила?

— Нет. Но ей, наверное, с нами лучше и не ездить. Не женское это дело. А вообще я к ней недавно заезжал. Она ничего не сказала. Не просилась…

Ехать пришлось долго. Впечатление было такое, что едешь в танке, а не в автомобиле. Может быть, это впечатление создавалось за счет малого остекления, может быть, из-за тяжести самой машины, которая ощущалась даже пассажиром, может быть, из-за тяжелого гула двигателя и из-за невысокой скорости.

— На каком бензине ездит? — поинтересовался профессор со знанием дела, хотя сам ездил очень плохо и в свой «жигуленок» садился лишь изредка. В последний раз ездил, когда еще жена была жива. Потом в машине что-то затрещало, требовался ремонт, а до него все руки не доходили. Не те были у профессора руки, чтобы ими машину ремонтировать.

— Родной у нее «шестьдесят шестой», но такой сейчас не найдешь. Приходится «девяносто вторым» пользоваться. Ничего, не останавливается… Только аппетит повышается. Но это в городских пробках. По трассе так вообще меньше стандарта «ест».

— А максимальная скорость у нее какая?

— По паспортным данным сто пять. Я сколько ни пробовал, больше семидесяти не разгоняется. Пенсионный возраст не позволяет. Но все равно приятно на такой машине прокатиться. Едешь по Москве, все обгоняют и оборачиваются. Машина пятьдесят шестого года выпуска. Я тогда еще не родился. И отец с матерью еще друг друга не знали.

— Но в то время эта машина была с большой буквы, — сказал профессор. — Я сам тогда еще только родился. Но что через несколько лет было, помню. Машин на улицах мало. На нашей улице только один священник на такой проезжал. До церкви и обратно. А мы всегда на дороге в футбол играли. А зимой в хоккей.

С наступлением темноты то ли улицы стали казаться меньше, то ли машин в городе прибавилось и ехать было тесно. По пути дважды встречались небольшие аварии. Но Борис ехал аккуратно, машину берег, да и она сама себя берегла, не позволяя разогнаться. Хотя и разгоняться-то негде. Автомобили двигались сплошным медленным потоком.

— Вы когда о гибели Игоря Владимировича узнали? — спросил Страхов.

— Мы с Алисой проводили его до подъезда и ушли. До вокзала, он сказал, сам доберется. Электрички, говорил, часто ходят. А меня что-то дернуло с утра ему позвонить. Звоню, сотовый не отвечает. А домашний постоянно занят. Если занят, думаю, дома он. И поехал. Приезжаю, звоню в дверь, звоню, все без толку. А потом старушка из соседней квартиры вышла. Не из той, где этот… Прапорщик с топором… А с другой стороны, она и сказала…

— Так он прапорщик? Убийца…

— Да, бывший. Даже, кажется, старший прапорщик. Раньше в ФСБ служил. Я видел его однажды. Спокойный такой, невозмутимый белобрысый парень, небольшого роста. И не подумаешь… Что с ним такое происходило в эти моменты?..

— Происходило в эти моменты? — с нажимом произнес профессор. — Значит, бывало с ним такое? Прежде — бывало? Агрессивность или еще что-то…

— Три недели назад в их подъезде, только двумя этажами выше, молодую женщину-журналистку убили. Так же, топором. Тогда все на кавказцев валили. Она против них сильно в газете выступала. Думали, что отомстили. По всем последним ее материалам проверку проводили. Много чего накопали, и попутно при этом несколько преступлений раскрыли. А это — осталось «висяком». Найти ничего не смогли. Кого подозревали, у всех алиби стопроцентное.

— А ты, Борис, откуда все это знаешь?

— У меня профессия такая — все знать.

— А если серьезно.

— У нашей газеты в местном отделении полиции источник есть.

— С питьевой водой? — пошутил профессор. — Или с водой из тазика, где ноги моют?

— Так на нашем профессиональном сленге информаторов зовут. Я сегодня с ним созванивался. Ну вот, мы приехали…

Борис включил сигнал поворота и хотел заехать во двор, но из двора, из темной арки, мигнула фарами, выезжая, другая машина. Пришлось остановиться. Игорю Илларионовичу показалось, что из двора выехала та самая «Тойота Кэмри», что подвозила его до места встречи с Борисом. Но он тогда на номер не посмотрел. Однако машина была такого же черного цвета «металлик». Впрочем, мало ли в большой Москве подобных машин…

* * *

Игорь Илларионович был всего лишь психотерапевтом, доктором медицинских наук, ученым-теоретиком и одновременно экспериментатором. Но он не был экстрасенсом, способным чувствовать то, что не дано чувствовать другим. Тем не менее он остановился перед дверью подъезда, стремясь вслушаться в местную атмосферу и хоть что-то из происходящего понять. Один знакомый, крупный специалист по экстрасенсорике, утверждал, что любой человек может обучиться этому, хотя и в разной степени, как любой человек может научиться играть на пианино, но не каждый станет виртуозом. Однако Страхов не учился экстрасенсорике за недостатком времени, а от природы организм профессора не обладал той же чуткостью, какой обладали создаваемые институтом приборы. В последние годы в международных научных кругах часто говорили о том, что уже назрела необходимость в создании боевого человекоподобного робота, и это не было фантастикой, как знал Страхов. А уж о роботах-экстрасенсах и говорить нечего. То, чем занимались в своих смежных лабораториях Страхов и Торсисян, как раз и являлось экстрасенсорикой, только не ручной, а машинной. Как в магазине, бывает, продают пельмени ручной лепки, а бывает, и машинной. Но разница там ощущается в пользу ручного метода, а в работе лабораторий все наоборот. Там, где может ошибиться экстрасенс, чуткая машина не ошибется. Она снимет только нужный импульс с человеческого мозга. Хотя в сравнении с экстрасенсами возможности машины ограничены. Экстрасенс может почувствовать ситуацию, поскольку он работает на уровне торсионных полей[15], а машина может уловить только импульсы-сигналы человеческого мозга. То есть практически сиюминутные или образовавшиеся совсем недавно сигналы. Вот, например, ощутить перед дверью, что в этом подъезде совершено за короткий промежуток времени два убийства, экстрасенс может, а машина — нет. Но способности экстрасенсов не развиваются такими темпами, как у машин. В самом начале своей работы Страхов и Торсисян пригласили для сотрудничества целую группу экстрасенсов. Но те же машины быстро показали, что две трети из них или простые шарлатаны, или люди, которые лишь мечтают стать экстрасенсами и сумели внушить себе, что у них что-то получается, хотя у них ничего не получалось. Экстрасенсов изучали, но их услугами не пользовались. Их услугами пользовались в разной степени другие службы и другие лаборатории.

А по поводу создания человекоподобных боевых роботов не так давно выступил курирующий военно-промышленный комплекс вице-премьер правительства. После этого выступления начальник первого отдела института[16] беседовал персонально со всеми руководителями лабораторий по очереди. Выяснял, откуда прошла утечка информации.

У всех на слуху была работа бывшего министра обороны Сердюкова, которого не ругает и не костерит разве что ленивый или глухонемой. Но под руководством Сердюкова и с его личной подачи долго и упорно в прессе обсуждались неудачи предприятий военно-промышленного комплекса, которые вместо создания нового современного танка занялись модернизацией старого танка «Т-90». Сам Сердюков поднимал вопрос о возможности закупки для вооружения Российской армии зарубежных танков. А потом оказалось, что уральские оружейники под тем же названием «Т-90», только с приставкой «С», выпустили совершенно новый танк, по своим боевым качествам превосходящий все зарубежные аналоги. И это при том, что на так называемую модернизацию старого танка после многочисленных критических выступлений министра обороны иностранные разведки вообще не обращали внимания. Дезинформация, прошедшая через министра обороны, подействовала хорошо, как и должна была подействовать.

А вот о боевых роботах вице-премьер заговорил слишком рано. Уже задавались наводящие вопросы учеными разных стран и самому Игорю Илларионовичу, и другим руководителям лабораторий. Особый интерес иностранцев проявился после выпуска сначала в Китае, а потом и в других странах книги Страхова о путях и возможностях создания искусственного интеллекта. Правда, в книге ничего не говорилось о возможности военного использования искусственного интеллекта. А именно такая возможность иностранцев и интересовала. Если коллеги-ученые разных стран не смогли добиться от Страхова разъяснений по интересующим их вопросам, значит, следует ждать действий иностранных разведок. Они подступят наверняка, если еще не подступили. И в первую очередь следует ждать интереса со стороны американцев, как традиционных противников, китайцев, как людей, любящих и умеющих пользоваться чужими наработками, и Израиля, который среди других стран уже существенно продвинулся в разработках именно в этой области — в робототехнике. Правда, израильские боевые роботы пока не человекоподобны, но изображают, и даже весьма похоже, то змею, то саранчу, то это просто самолет-беспилотник, никого не изображающий, но делающий свое дело. Говорить о создании израильтянами искусственного интеллекта пока рано. Но продвинуться в этой сфере они желают.

Мысли об экстрасенсорике и желание выловить хоть что-то из местного воздуха отвлекли профессора от темы. Он приехал в этот дом проверять не свои ощущения и не осуждать вице-премьеров. Но он без труда заставил себя вернуться в тему. Экстрасенсорика — вещь хорошая, но не всем дается. Игорь Илларионович убедился, что у него нет экстрасенсорных способностей, что он ничего не чувствует. Экстрасенсы говорят, что чувствуют ладонями и подушечками пальцев. Страхову казалось, что они ошибаются. Согласно его исследованиям, экстрасенсы должны чувствовать именно торсионные поля. А они имеют электромагнитную природу. Следовательно, воспринимать их должен человеческий приемник — мозг, машинной имитацией которого Страхов и занимается. Но при этом нельзя забывать о простых смертных. Ради этого профессор и приехал сюда с Борисом…

* * *

На двери подъезда был кодовый замок. Игорь Илларионович растерянно посмотрел на Бориса, не зная, как войти в подъезд.

— Будем ждать, когда кто-то выйдет?

— А если никто не выйдет? — Борис изобразил улыбку пройдохи и набрал кнопками первый попавшийся номер квартиры из этого подъезда. Благо, номера на двери были отмечены.

— Кого бог послал? — спросил в домофон старушечий голос.

— Извините. Полиция. Отдел вневедомственной охраны. У вас тут в одной квартире сигнализация сработала, а мы в подъезд войти не можем. Откройте, пожалуйста.

Замок сразу щелкнул, открываясь.

— Так обычно поступают воры, — прокомментировал Борис свои действия.

Однако оказалось, что воровские приемы им и не требовались. На лестничной площадке первого этажа было слышно, как спускается лифт. Кто-то намеревался выйти, и он открыл бы дверь. Обычно желающих войти запускают без проблем, даже не спрашивая, в какую квартиру пожаловали гости.

— Нам можно пешком. Третий этаж, — Борис первым направился к лестнице.

Игорь Илларионович двинулся было за ним, но тут двери лифта за спиной полковника открылись, и он машинально обернулся на звук. Из лифта вышли двое мужчин азиатской внешности. И сразу двинулись к выходу. И только когда дверь внизу захлопнулась, Страхов сказал:

— Наверное, наш дом — один из немногих в Москве, где гастарбайтеры не живут. Для них там слишком дорого.

— Эти для гастрабайтеров слишком чисто одеты, — возразил журналист. — Игорь Владимирович говорил, что этажом выше живут якуты. Недавно квартиру купили. Они, наверное…

До якутов Игорю Илларионовичу Страхову никакого дела не было. Живут, и пусть живут.

Поднялись на лестничную площадку третьего этажа. Пол там был тщательно вымыт. И, похоже, совсем недавно. Наверное, и не в первый раз. Кровь сразу отмыть бывает сложно. Да большинство современных людей и не желают руки в холодной воде студить. Пользуются благами цивилизации и используют горячую воду там, где использовать не следует. А кровь можно отмыть только холодной водой, иначе она просто «приваривается» к той поверхности, на которую попала, и тогда приходится скоблить.

— Вот здесь это произошло, — сказал Борис, показывая пальцем на дверь. — Я когда приходил утром, кровь уже пытались отмыть и только размазали по полу. Как будто грязный пол был. Сейчас убрали…

— Да, кровь лучше убирать сразу, — грустно согласился Страхов.

— С чего начнем? С квартиры или с соседей? — спросил Борис.

— Квартира… — удивился профессор. — А как туда попасть? У вас разве есть ключ?

— Ключей у меня нет, но имеется инструмент для негласного журналистского расследования.

Борис с гордостью вытащил из кармана связку отмычек.

— Как-то это… — сказал Страхов, но тут же решился. — Идем в квартиру…

Борис шагнул к двери, наклонился, чтобы осмотреть личинку замка и выбрать нужную отмычку, при этом оперся ладонью на дверь, и она открылась сама по себе.

— Интересно… — сказал профессор. — Кто-то здесь побывал перед нами. И вышли торопливо, дверь не успели закрыть. Может, мы кого-то спугнули?

— Все может быть, — согласился Борис. — Хотя, возможно, Игорь Владимирович не успел повернуть ключ, когда его убили. Дверь так и осталась открытой.

Он вошел, включил в прихожей свет.

— Ты не видел «Кэмри», на которой меня привезли на место встречи? Позади «Победы» остановилась… Там, у метро, — спросил профессор.

— Внимания не обратил. У меня заднее стекло-то… Сами видели… Никакого обзора.

— А когда мы сюда приехали, перед нами из двора «Кэмри» выехала. Не знаешь, чья машина? Может, кого-то из жильцов?

— Я здесь был-то всего, кажется, четыре раза. Откуда могу знать, чьи машины. А кто там, в машине, был?

— Я не видел в темноте. Показалось только, что водитель на нас посматривает. Но, возможно, смотрел на редкую машину.

— А подвозил вас кто?

— Один наш профессор. Из соседней лаборатории. А за рулем был подполковник Нестеренко из управления ФСБ по Москве. Не знаком с таким?

— Нет. Не слышал. И что?

Игорь Илларионович не стал говорить, что сам подполковник Нестеренко Бориса знает. Нужная информация когда-нибудь может сгодиться.

— Вот я и думаю, может быть, увидели, что мы подъезжаем, заторопились и не успели дверь закрыть. Машина у тебя приметная.

— Все может быть. Только я не понимаю, что нужно было подполковнику ФСБ и вашему профессору в этой квартире. Игорь Владимирович — просто артист. Чем он мог заинтересовать таких людей? Не понимаю…

— Мы все многого не понимаем. И только потом, когда все становится на свои места, все бывает ясно и взаимосвязано, и мы только удивляемся, как раньше об этом не догадались. И такова обыденная жизнь.

Осмотр квартиры не занял много времени. Квартира была обычной. И, конечно, ФСБ уже «подчистила» ее основательно. И ничего в ней нельзя было найти. Еще и потому, что ни профессор, ни Борис не знали, что искать. Игорь Илларионович даже за шкаф заглянул и увидел там гвоздь в стене. Туда «рамку» вешали. Сейчас уже даже с прибором было трудно определить степень облучения и силу этой «рамки». Но, судя по состоянию артиста, «рамка» была с несколькими контурами, включающими в себя полную систему обмотки.

Квартиру покинули, так и оставив дверь открытой. Закрывать ее отмычками смешно. Борис сказал, что открыть бывает гораздо легче, чем закрыть. Если была открыта, пусть и остается открытой. Не настежь же, и то слава богу.

— Теперь нам предстоит поговорить с женой прапорщика, — сказал Страхов. — Вопрос в том, захочет ли она с нами разговаривать…

— Это я, Игорь Илларионович, на себя беру. Я умею находить к людям подход, — заявил Борис и смело нажал кнопку звонка.

В ответ на звонок раздались торопливые шаги.

— Кто там? — спросил детский голос, и задергалась ручка на дверной защелке. Но дверь не открылась.

— Позови маму, — попросил журналист.

— Кто там? — повторил вопрос женский голос. Мама подошла, видимо, неслышно.

— С вами желает поговорить эксперт по психологии профессор Страхов. Вы понимаете, по какому поводу…

Дверь открылась. Женщина маленького роста держала на руках ребенка примерно полутора лет. Второй ребенок, лет пяти, выглядывал из-за ее спины, вцепившись руками в халат мамы. Женщина рассматривала пришедших внимательно и строго, даже за порог вместе с ребенком ступила и на цыпочки поднялась, чтобы глянуть на погон профессору. Звание полковника ее удовлетворило.

— Это вы профессор, что ли? — с каким-то сарказмом спросила женщина Борю.

— Нет. Профессор — это я. Зовут меня Игорь Илларионович. А со мной мой ассистент. Вам чем-то мои погоны не понравились?

— Нет. Ничего. Солидные погоны. Проходите…

Она первой прошла в квартиру, предоставляя гостям возможность самим закрыть дверь.

Глава пятая

Женщина младшего ребенка так и держала на руке, а сама села на диван, жестом предоставив гостям право выбрать себе стулья. Старший ребенок сел рядом с матерью, смотрел на гостей исподлобья, по-прежнему держась двумя руками за халат матери.

— Меня интересует поведение вашего мужа в последние дни. Может быть, в последний месяц. Странности какие-нибудь случались?

Игорь Илларионович рассеянным взглядом обводил тесную квартирку. И сразу отметил, что кровать стояла у той стены, на которой у соседа висела транслирующая «рамка». Значит, облучение активными радиосигналами получали одинаково и муж, и жена.

— Так я все уже рассказала следователям, — отвечая на вопрос, женщина покачивала на руках младшего ребенка. Вообще-то, пора было укладывать спать и того и другого. Только пришедшие не вовремя гости мешали.

— У следователей одна задача — посадить человека и дело закрыть, чтобы с них за это не спрашивали, — сказал Борис. — Тогда и премия будет, и очередное звание присвоят. А у нас задача — определить, что с ним произошло. Он ведь всегда был тихим человеком, бесконфликтным. Почему он взял в руки топор? Была же какая-то причина?

— Я вообще не понимаю. Я вообще ничего не понимаю и ни в чем не могу разобраться. Даже для себя… — женщина истерично всхлипнула, готова была, казалось, взорваться и как-то проявить свою рвущуюся изнутри болезненную сущность, но сдержалась. Она тоже, видимо, по характеру была человеком тихим и малозаметным, как и до недавней поры муж. — Все началось с того, что его со службы уволили — медкомиссию не прошел. Вернее, не уволили совсем, но от службы отстранили, заставили лечиться.

— По какой причине? Что у него нашли?

— Ничего не нашли. Врачи друг с другом не соглашаются. Одни говорят, начинается опухоль мозга, другие — никакой симптоматики нет, значит, и опухоли нет. А вы что, даже его медицинскую карту не смотрели? Вы же эксперт…

— Поликлиника ФСБ не выдает документы на своих сотрудников. Только отдельные выписки из медицинской книжки, — нашел как правдоподобно отговориться полковник Страхов. — А по отдельным выпискам отследить возникновение и течение процесса невозможно. И что же? Ваш муж сильно переживал…

Профессор вдруг сообразил, что не знает ни имени, ни фамилии убийцы артиста. А эксперт должен был бы их знать. Значит, следует в разговоре соблюдать осторожность.

— Ну, про травму-то там было?

— Нет. Ничего не было.

— Значит, даже это засекречивают. Совсем уже сдурели. Учения у них какие-то проводились. Слава выпрыгивал из машины, поскользнулся, ударился головой о машину. Несколько рассечений кожи. Голова не пробита, хотя ушиб сильный. Двенадцать швов наложили. Шишка так и осталась. Врачи сказали, со временем рассосется. А потом ежегодная комиссия, и вот…

— Наверное, подобный случай можно оформлять как профессиональную травму, а с начальства за это тоже спрашивают. Потому и не хотят оформлять.

— И вот уже полгода по разным инстанциям ходит, и на инвалидность не отправляют, и работать не позволяют. Я не знаю, чем он там на службе занимался. Слава говорил — тайна. Но, говорят, работа такая, что больного человека к ней допускать нельзя. Он говорит, что здоров, а врачи ему не верят. Он уж изнервничался весь. Да мы все в этом доме изнервничались. Все испытываем раздражение. Друг на друга срываемся, ругаемся. Дети все это видят, тоже нервничают. А Слава… Он даже пить начал. Никогда раньше не пил, а тут… Довели просто до такого состояния. Мне и его жалко, и себя, и детей. А тут еще — такая развязка… И что будет — не знаю…

Она заплакала. Сначала тихо, беспомощно, без истерики, но и без остановки. Потом уже громче. И громче. Тут же заплакали и оба ребенка. Но мать даже не пыталась их успокоить и остановить, поглощенная своими мыслями, своим несчастьем. И Игорь Илларионович понял, что у женщины сильная акатизия — моторное психозное состояние, вызванное длительным и беспрерывным беспокойством. И сейчас уже ничего из нее выудить не удастся, она ничего не сможет объяснить, рассказать, не сможет вразумительно ответить на вопрос. Хотелось как-то помочь женщине, но помочь ей так вот, сразу — невозможно. Гипнозом пробиться в ее ум сейчас нечего и пробовать. Вначале, до плача, такая возможность имелась. Но тогда не было необходимости. А теперь женщина просто зациклилась на своих мыслях, на своих ощущениях и не воспримет чужие команды. Профессор уже встречался с подобными ситуациями и знал, что сеанс можно будет проводить только при следующей встрече.

Он достал визитную карточку. Положил перед женщиной на диван, на котором она сидела.

— Вот мой телефон. Позвоните мне завтра. Договоримся. Я приму вас у себя дома и попробую вам помочь. Кстати, скажите, как вам позвонить? Вдруг что-то произойдет, и меня не будет на месте… Может быть, я сам вам позвоню…

Женщина сквозь плач назвала номер. Не надеясь на память, Игорь Илларионович сразу занес его в телефонную книжку.

— Вас как зовут?

— Елизавета. Лиза…

— Извините, Лиза, что побеспокоили вас в такое трудное для вас время, но я вам как квалифицированный врач говорю, что вам тоже необходима помощь психотерапевта. Иначе ваше состояние будет постоянно ухудшаться и ухудшаться, и это обязательно скажется на детях. О них подумайте. За ними ваше будущее… Закройте за нами дверь.

Продолжая плакать, она закивала.

Профессор с журналистом вышли. Они были уже на крыльце, когда Игорю Илларионовичу позвонили. Остановившись и пропустив Бориса к машине, Страхов посмотрел на дисплей телефона. Опять звонил заместитель генерального директора по научной работе.

— Слушаю вас, Иосиф Викторович, — отозвался Страхов, слегка поморщившись. — Профессора Торсисяна со мной сейчас нет, это я вам честно говорю.

Лукин словно и не слышал ехидцы в голосе начальника лаборатории.

— Игорь Илларионович, я наконец-то добрался до Арсена Эмильевича. Он ничем помочь не сможет. Нет у него ни одной готовой панели управления. Придется вам в это дело ввязываться. Хотя бы обучить офицеров работать без панели управления, что ли.

— Это невозможно. Они и с панелью-то еще не работали.

— Завтра с утра они будут у нас. Какой у вас на завтра график? Лекции есть?

— Завтра? Нет. Завтра я весь день с утра буду в лаборатории.

— Я вам позвоню завтра с утра. Поищем выход…

— Попробуем. Надеюсь, меня не пошлют в командировку с каким-нибудь отрядом спецназа. Я вообще-то с юношеских лет уже не стрелял ни из одного вида оружия и к походной боевой жизни не расположен.

— Вы смеетесь, но вопрос ставится именно так…

— Это нереальная постановка вопроса.

— Завтра утром все обговорим. До встречи.

— До завтра…

Игорь Илларионович вообще не понимал, какое отношение имеет заместитель генерального директора по научной работе к контактам с военной разведкой. Или старается в очередной раз заместить самого генерального директора, который вот-вот должен уйти на пенсию? Вот Иосиф Викторович и пытается показать себя со всех сторон. Скорее всего, дело обстояло именно так. Но решения, которые предлагал претендент на директорское кресло, вовсе не устраивали самого руководителя лаборатории.

Борис ключом открыл дверцы «Победы». Наблюдать за этим анахронизмом даже со стороны было уже непривычно и даже забавно. Сейчас практически все автомобили имеют центральный замок. Но много времени и это занятие не отняло. Сели в машину и поехали. У Игоря Илларионовича не выходила из головы «Тойота Кэмри», что выезжала из двора. И он даже несколько раз пытался посмотреть в зеркало заднего вида, для чего приходилось наклоняться вперед. «Победа» собственных боковых зеркал не имела по конструкции, и кто-то уже, видимо, давно прикрепил на мощные передние стойки крупные зеркала от «уазика». С обликом автомобиля они диссонировали формой, но были выкрашены под цвет кузова и потому сразу в глаза не бросались. Страхов посматривал, не видно ли позади «Кэмри». Но в темноте выделялись только фары идущих следом машин. И все они обгоняли «Победу». И не было такой, чтобы тихо тащилась за старушкой…

Проехать во двор было сложно. Арбат — улица пешеходная. И Борис вознамерился оставить свою «Победу» на Новом Арбате. Как показалось Игорю Илларионовичу, собрался к ним в гости. Но принимать гостей сейчас не хотелось. Настроение не то.

— Спасибо, Борис, что покатали на раритете, — Страхов протянул руку, показывая, что прощается. — Что помогли, спасибо. Без вас я не справился бы.

— Я хотел проводить…

— Спасибо. Сам доберусь.

— Ладно. Обращайтесь, если что. Я на днях куплю новую машину. Денег накопил. Довезу, куда потребуется. В новой машине удобств будет больше…

— Спасибо. Имеется одна просьба. Вы говорили, что у вас есть знакомый в отделении полиции… По тому району, где все произошло…

— Есть информатор. Источник, как мы на своем сленге говорим.

— По мне, так пусть хоть водопроводом называется. Но мне хотелось бы посмотреть материалы дела по убийству той женщины. До убийства артиста…

Страхов не отказался от услуг, хотя никуда ехать и не собирался. Но на будущее решил иметь в виду, что такая возможность есть. Подходя к дому со стороны Арбата, профессор задрал голову и посмотрел на окна. И удивился, что дома нет света. Конечно, Алина могла сидеть на кухне, а кухонное окно выходит во двор. Могла вообще лечь спать. Она в последнее время часто даже днем ложится. Тогда ей свет ни к чему. Могла и уйти куда-то. Хотя как она уйдет, если у нее нет ключей? Может быть, нашла?

Во дворе Игорь Илларионович тоже посмотрел на окно. На кухне света не было. Он вошел в подъезд, и в нем на первом этаже опять встретился с азиатами, как показалось, с теми же самыми. Хотя для него они все были на одно лицо, да и не рассматривал он вышедших из лифта людей. В своем подъезде посмотрел пристальнее. И даже вежливо поздоровался на всякий случай. Были это якуты, чукчи, ханты или манси, он не знал. Даже если бы это были китайцы или вьетнамцы, профессор в любом случае не сумел бы их различить. Да он и не старался понять, что это за люди. Мало ли кто к кому приходит в гости. Выглядят вполне прилично, не бомжи, которых из своих подъездов все стараются выгнать. И какое дело может быть Игорю Илларионовичу до людей, которых он может встретить! Он же не в своей квартире их встретил…

Дверь оказалась закрытой на ключ. На звонок никто не вышел. Значит, Алина нашла свои ключи и куда-то убежала, хотя на работу уйти не должна была, она в этот день отдыхала. Но отец никогда не контролировал места, где бывает дочь. Она уже взрослый и самостоятельный человек. Не захотел контролировать и в этот раз, только пришлось долго шарить по карманам в поисках ключей. Наконец, ключи нашлись. Он открыл дверь, вошел, зажег свет и еще раз позвал дочь. Алина не отозвалась. Все вроде бы в порядке, но отчего-то вдруг подступило беспокойство — учащенно забилось сердце. Непонятное чувство. Экстрасенсы, наверное, смогли бы объяснить профессору, что с ним происходит, а он сам, врач-психотерапевт, объяснить этого не мог. Он прошел по всей квартире, заглянул в комнату дочери. Алины дома не было. Это успокаивало даже больше, чем он обнаружил бы ее спящую. Переодевшись, потому что не любил носить полковничий мундир, он уставал от него, Игорь Илларионович прошел в свой кабинет и сразу решил приняться за работу. Привычным движением включил сначала устройство бесперебойного питания, подождал три секунды, пока под зеленой лампочкой погаснет красная, и после этого включил компьютер и, пока тот загружается, отправился на кухню, заварить себе кофе. В чайнике-термосе постоянно была горячая вода, поэтому процесс заварки кофе проходил быстро. Обычно за то время, пока профессор заваривает кофе, загружался компьютер. Игорь Илларионович вернулся в кабинет, поставил на подставку чашку с кофе и с удивлением обнаружил, что цвет монитора черный. Индикаторы монитора горели. Пришлось забираться под стол, и там проверять соединение кабеля монитора с видеокартой. Соединение было в порядке. В компьютерном блоке гудел кулер. Значит, все включено. Но компьютер загружаться не хочет. Уже выбираясь из-под стола, Страхов услышал, как хлопнула дверь. А потом послышались торопливые шаги Алины. Она влетела в кабинет без стука, увидела отца, который как раз выпрямлялся, и только тогда перевела дыхание.

— Ты что? — спросил он с удивлением.

— Все нормально, папа? — спросила в ответ дочь.

— Все нормально. Нашла ключи?

— Нашла. В куртке оказались. Никогда в карман не кладу, всегда в сумочку. А в последний раз, видимо, как-то машинально сунула.

— Так что случилось-то, ты что такая перепуганная?

— Да… Шутник какой-то нашелся… Позвонил, представился дежурным врачом из приемной Склифа. Сказал, что к ним доставили после аварии тебя и Бориса. Оба меня зовете… Я забыла про ключи, побежала… Куртку только надела, а ключи в кармане.

— Дурацкие какие-то шутки, — возмутился профессор. — Кого-то от таких шуток может инсульт хватить. Мы нормально съездили, нормально вернулись. Борис меня на Новом Арбате высадил. Дальше я уже пешком… Ладно. На наш век шутников еще хватит. Ты мне вот что скажи, у тебя же был какой-то знакомый компьютерщик?

— У Бориса товарищ. По-моему, даже не товарищ, а просто сосед по лестничной площадке…

— Не можешь позвонить? Включаю, а он не загружается. Все соединения кабелей вроде бы в порядке. А мне поработать нужно.

— Нет проблем. Позвоню. Заодно отругаю — за аварию. Как можно моего драгоценного отца так возить…

Ждать пришлось около двух часов, когда Борис привез парня с жидкой кучерявой бороденкой на худом лице. Представил:

— Лева. Сразу прошу учесть, что Лева гений и потому допускает некоторые странности. Не удивляйтесь и не обижайтесь.

— Какие странности? — рассеянно спросил профессор. — Алина, кофейку нам приготовь.

— Мне лучше чай, — попросил Лева. — Лучше — зеленый…

Алина кивнула и ушла в кухню.

— Так какие странности? — повторил Страхов свой вопрос.

— Он мне ремонтировал на работе компьютер. Даже корпус открывать не стал. Сел и смотрит на него. Пять минут смотрел, не отрываясь. Потом включил. Компьютер заработал. Спрашиваю: «Что было?» — «Не работал». — «А сейчас?» — «Работает». Вот и весь ремонт.

— Было так, — сознался Лева. — Раньше всегда получалось. Теперь иногда перестает получаться. Сейчас смотреть надо.

— Прошу… Если у вас так получалось, — сказал профессор заинтересованно, — мы с вами обязательно отдельно встретимся и отдельно на эту тему поговорим. Я, может быть, даже знаю, почему у вас так получалось и почему сейчас не всегда получается. Это вопрос как раз моих разработок в области искусственного интеллекта. В своей последней книге я писал об этом, только как о гипотетической модели.

— Почему раньше всегда получалось? Почему сейчас не всегда получается? — спросил Лева.

— Любой мозг — одновременно и генератор, и приемник электромагнитных колебаний. Ваш мозг постоянно работал на одной частоте с системами компьютера. Я не берусь сказать, по какой причине это произошло, может быть, вы все детство за компьютером провели…

— Точно. Так и было. Все детство, — согласился Лева.

— Вот. Например, когда человек все детство проводит рядом с собакой, они начинают друг друга понимать. У них мозг начинает работать на одной частоте колебаний. То же самое, возможно, происходит и с компьютером. Но сейчас что-то сбилось, и к вашим интересам другие интересы добавились. И вы порой на остатках прошлого еще добиваетесь результата, а порой думаете о чем-то другом и не можете регулировать колебания своего мозга. Хотя, говоря серьезно, это можно восстановить принудительно. Просто произвести замеры соответствующими приборами. У меня в лаборатории такие приборы имеются. Потом использовать другие приборы, которые будут на ваш мозг воздействовать и приведут его к нужной рабочей частоте. Есть такие приборы. Что-то типа кардиостимулятора, только они действуют не на сердце, а на мозг. В нашем центре их делает соседняя с нами лаборатория. Правда, большинство приборов рассчитаны на частоту колебания мозга крыс, но и рассчитанный на человеческий мозг тоже имеется. Пока в единственном экземпляре. Мы его так и зовем — мозговой стимулятор. Вы оставьте свои координаты.

Лева вытащил из кармана жилета визитную карточку и вручил Страхову. Профессор вручил свою компьютерщику.

Лева полез под стол, отсоединил от компьютера кабели, поставил блок на стол, осмотрел.

— Вы его так и держите всегда открытым?

— В каком смысле — открытым?

— Боковые панели корпуса не привинчены.

— Я как купил его в салоне, поставил, так ни разу внутрь не заглядывал.

Лева снял боковую панель.

— Кто-то, значит, без вас заглянул.

— В смысле… — Игорь Илларионович посмотрел на вошедшую с подносом в руках дочь.

— У вас с компьютера снят жесткий диск.

— Как так? — не понял Страхов.

— Я в кабинет даже не заходила, — сказала Алина.

Игорь Илларионович все понял. Значит, не зря ему пришли сегодня в голову мысли, что иностранные разведки начнут шевелиться.

Профессор подошел к столу, нашел в списке под стеклом нужный номер телефона и позвонил. Время было позднее, и начальник первого отдела института был уже дома.

— Добрый вечер, Артур Владимирович, полковник Страхов. Не оторвал от важных дел?

— Слушаю вас, Игорь Илларионович.

— У меня неприятности. Сегодня, когда никого не было дома, кто-то проник ко мне в квартиру и украл жесткий диск из моего компьютера.

— Там могли быть секретные данные?

— Не помню. Данных, пожалуй, нет. Но могли быть записи мыслей, результаты опытов и их анализ. Специалист разберется и на основе изъятого может составить картину видения проблемы.

— Я понял, товарищ полковник. Вы, кажется, переехали на новую квартиру.

— Да. Недавно. Еще не обустроился.

— Подскажите адрес.

Страхов назвал адрес.

— Я сейчас звоню в ФСБ. К вам выедет следственная бригада. Она же и меня захватит. Это по пути. Ждите…

— Жду…

— Лева, я думаю, произошедшее не помешает нашему сотрудничеству. И вам, наверное, самому будет интересно знать свои возможности. Я даже дам вам рекомендации по восстановлению той или иной электролитической емкости организма. Это регулируется простым питанием. Не слишком и сложно. Физически что-то в вас, кстати, изменилось с того времени, когда вы работали с помощью силы мысли? Может быть, сильно поправились.

— Я сильно похудел.

— Вот, возможно, причина утраты способности кроется в этом. Возможно, в какой-то момент вы превысили свои возможности энергозатрат и не смогли их восстановить в прежнем объеме до сих пор. Относительно похудания мы тоже поговорим. Я позвоню вам. Обозначим время…

По совету Левы, пока не приехала следственная бригада, Игорь Илларионович вышел с компьютера дочери в Интернет, вошел в свою почту и сменил пароль. Может быть, было уже и поздно, тем не менее это как-то успокаивало. Теперь почтовый ящик придется «вскрывать» принудительно. Даже если среди почты и есть что-то важное, доступ к этому не будет сразу получен. А потом станет поздно. Профессор скачал все данные с почтового ящика на флешку, а потом удалил все содержимое ящика. Хорошо, что почтовый ящик он держал в браузере и не скачивал его содержимое на жесткий диск. Но рабочая тематика Интернета не касалась. Все незаконченные статьи и рабочие материалы с разработками, даже с решением некоторых проблем, над которыми пришлось поломать голову не один год, все это было теперь украдено. Хорошо, что рабочие материалы, отработав дома, профессор Страхов имел обыкновение отсылать по той же электронной почте на свой рабочий адрес. Там они дублировались. Иначе возникла бы угроза потерять результаты опытов пары последних лет.

Пока ждали следственную бригаду, успели выпить почти весь кофе в доме.

— Завтра куплю.

— Я утром без кофе не проснусь, — посетовал профессор.

— Лучше зеленый чай, — посоветовал Лева. Он сильнее бодрит.

— Когда он слабый, с него толку мало, когда крепкий, от него тошнит, — не согласился Борис.

— Дело привычки.

Звонок в дверь прервал спор. Приехала следственная бригада.

Начали с выяснения того, когда воры могли побывать в доме профессора. Тут же узнали о звонке, который погнал Алину в Институт Склифосовского. Позвонили на домашний телефон, не имеющий определителя номера. И потому вычислить, откуда звонили, было сложно. Однако у ФСБ свои способы работы и свои каналы. Один из оперативников перезвонил в свою службу и выяснил, что звонили с таксофона со Старого Арбата. Камер наблюдения рядом с этим таксофоном не имелось. След был оборван. Пришлось искать другие следы…

Взялись за дверной замок.

— Игорь Илларионович, у прежних хозяев квартиры ключей от входной двери не осталось? Вы уверены?

— Как только переехали, мы вставили новые замки.

— Понятно…

Эксперт аккуратно снял замки с двери, разобрал и стал исследовать с помощью сильных луп, закрепленных на ремне. Все это приспособление надевалось на голову так, что лупы прилегали к стеклам очков эксперта и оставляли руки свободными. Экспертиза длилась недолго.

— Могу сказать однозначно, отмычки не использовались, — прозвучало заключение. — Дверь открывалась ключами. Родными, уже притертыми. Ни одной посторонней царапинки, характерной для отмычки. Проверьте остальные экземпляры ключей.

Игорь Илларионович пошел в кладовку, нашел две коробки, в которых на связках было еще по три экземпляра.

— Все на месте.

— А я сегодня ключи теряла, — вспомнила вдруг Алина. — Из дома выйти не могла. Потом нашла. Оказалось, не в сумку, как обычно, их положила, а в куртку. Куртка на вешалке висела. Мне казалось, я в ней смотрела. Потом, когда в Склиф вызвали, куртку натянула, руку в карман сунула, ключи там.

Опера из бригады переглянулись.

— Когда обнаружили пропажу ключей?

— Перед обедом. Хотела в магазин за сметаной сбегать. Точно время не помню. На часы не смотрела.

— Пусть так. Когда ключи нашлись?

— Около семи… Около девятнадцати то есть.

— В этот промежуток времени кто-то приходил к вам?

— Подружка с работы забегала. Денег занять. У нее муж опять всю зарплату пропил. Ребенка кормить нечем. Недалеко здесь живут. Это было в пятнадцать сорок. Я на часы посмотрела.

— Координаты подружки. Адрес, телефон…

— Адрес я не знаю. Телефон… — Алина продиктовала.

Номер записали в протокол допроса.

— Но она одна ни на секунду не оставалась. Прошла сразу ко мне в комнату вместе со мной. Потом вместе со мной и вышла.

— Понятно. Дальше.

— Сразу после нее, минут через пять, Борис зашел, — Алина кивнула в сторону своего друга. С ним минут десять поболтали, он уехал. Ему нужно было папу встретить у метро. Они вместе по делам ездили… И больше никого за весь день.

— Мы возьмем ключи на лабораторную экспертизу, — сказал начальник первого отдела института. — Если с них делали слепки, экспертиза обнаружит микрочастицы материала.

Алина молча протянула связку.

— Нам надо только два ключа от входной двери, — эксперт снял с кольца два необходимых ключа и спрятал их в целлофановый пакет. — Завтра утром вернем. Лаборатория у нас и ночью работает. А анализ несложный и быстрый.

— Еще один маленький момент, который мне не нравится, — сказал Страхов. — Мы сначала с Борисом встретили в одном постороннем подъезде двух азиатов. Борис предположил, что это якуты, которые живут в том подъезде. Хотя он сам тех якутов ни разу не видел. Разговор про них зашел, потому что я спросил, есть ли в городе хоть один подъезд, где не живут гастарбайтеры. Но я, кажется, погорячился. Когда возвращался домой, из нашего подъезда вышли двое азиатов. Мне показалось, грешным делом, что это те же самые. Впрочем, и тех и других я видел только мельком. Могу ошибиться, поскольку они для меня все на одно лицо…

— Будем разбираться, будем искать… — сказал руководитель следственной бригады. — Теперь некоторые подробности…

Глава шестая

В эту ночь Игорь Илларионович долго не мог уснуть, хотя никогда не страдал бессонницей. Он вспомнил, какое беспокойство вдруг испытал, когда вошел в квартиру. Что это было? Предчувствие? Уловил торсионные поля? Почему тогда не мог их уловить у подъезда, в котором был убит артист Игорь Владимирович? Или здесь все касалось его напрямую, потому и почувствовал. И вообще, человеческий организм еще настолько мало изучен, что невозможно что-то утверждать о нем безапелляционно.

От этих мыслей профессора оторвал телефонный звонок начальника первого отдела Казионова. Может быть, появились какие-то новости?

— Слушаю, Артур Владимирович, — негромко сказал профессор в трубку.

— Не спите, Игорь Илларионович? Не разбудил?

— Лег уже, да уснуть не получается. Что-то случилось?

— Есть вопрос. Что за тип такой — Борис.

— Друг дочери. На него что-то имеется?

— Досье. Отец умер шесть лет назад. Рак. Мать после смерти отца эмигрировала в Израиль. У нас она была подполковником милиции. В Израиле якобы служила в полиции. Это по ее словам. Мы проверяли. Не служила она там. По всем возможным спискам проверяли. Может быть, служила в службе безопасности или в «Моссаде». Два года назад вернулась в Россию. Живет с сыном. Компромата на нее у нас нет. Теперь насчет экспертизы ключей. Проверили под электронным микроскопом. Нашли остатки церковного воска. Знаете, чем церковный воск отличается от пчелиного?

— Нет. Не знаю. Не сталкивался с этим.

— В церковном воске значительная доза парафина. Эксперт предположил, что некто купил много церковных свечей, расплавил их, удалил фитили и сделал слепки ключей. Слепки передал кому-то для изготовления точных копий.

— Я понял. Про моих якутов информации нет?

— Утром пойдут опрашивать жильцов подъезда. Того и этого. К кому приходили похожие люди. Сейчас уже поздно. Но не это главное. Я почему звоню в ночь. На ключах обнаружены отпечатки пальцев Бориса. Опера вчера негласно и аккуратно сняли отпечатки с бокала, из которого Борис чай пил. Имели возможность сравнить. Поинтересуйтесь у дочери, мог Борис держать ключи в руках? Еще на них отпечатки посторонних людей. По картотеке ФСБ и МВД эти отпечатки не проходят. Вот. Теперь у меня все.

— Спасибо, Артур Владимирович. Держите меня в курсе всех событий.

— Обо всем, что мне доложат, обязательно передам.

Профессор убрал мобильник и задумался.

В дверь словно мышка поскребла. Так обычно стучит Алина, когда не уверена, спит отец или бодрствует.

— Заходи, дочь, заходи. Я не сплю…

— Извини, папа, я знаю, что ты не спишь. Краем уха слышала разговор. Тебе что-то про Бориса сказали?

— Причем второй раз за сутки. Сначала вечером подполковник ФСБ сказал, чтобы я аккуратнее с Борисом общался. Скользкий, говорит, тип и все время не в свои дела нос сует. А сейчас вот позвонил наш начальник первого отдела. У него прямые данные из ФСБ. Ты знаешь, что мать Бориса уезжала в Израиль?

— Знаю. Она же вернулась.

— Вернулась. До отъезда она была у нас подполковником милиции. Сообщила, что в Израиле служила в полиции. Но ФСБ проверяла. В полиции она не служила. Возможно, в службе безопасности или в «Моссаде»…

— Это что такое?

— «Моссад» — самая сильная разведка мира — израильская. Говорят, она даже ЦРУ контролирует. В принципе, ничего удивительного, потому что евреи разбросаны по всему миру, и шпион «Моссада» везде может быть принят за своего человека. Еще император франков Карл Великий создавал свою разведку из евреев. Так вот, в ФСБ подозревают, что мать Бориса служила там. Но разведчики на пенсию не выходят. Если она там служила, значит, и сейчас продолжает служить. Борис мог взять твои ключи, а потом положить их на место?

— Теоретически мог.

— На ключах нашли его отпечатки пальцев. Если он не брал, как могли там оказаться отпечатки? Не обвиняй, вспомни, может, ты давала ему ключи?

— Да. Два дня назад. Ты был на работе. Я что-то готовила. Посылала его в магазин. Давала ключи. Потом… Вечером как-то… Пришли, на лестничной площадке света не было. Я в замочную скважину попасть не могла. Дала ему ключи, он открывал. Ты еще тогда лампочку вворачивал…

— Помню. Ладно. А ты что не спишь? Понятно. Как и я.

— Вопрос, папа. У тебя работа очень серьезная?

— Чрезвычайно серьезная. Оружие нового типа.

— Борис часто о твоей работе спрашивает. Может, как журналист интересуется. Не знаю. Я ничего не говорю.

— Тогда у меня встречный вопрос. Когда он привел ко мне Игоря Владимировича, он сказал, что этот пациент по моему профилю. Это правда. Но откуда Борис мог знать мой профиль работы? Я подумал, ты что-то сказала. Потом сообразил, что ты сказать ничего не могла, потому что сама ничего не знаешь. Я тебя в суть своей работы не посвящал.

— Так что, теперь не пускать Бориса в дом?

Характером Алина была в мать. Та тоже любила кардинальные решения.

— Делай вид, что ничего не произошло. А дальше — разберемся…

Поговорка гласит: «Пришла беда — раскрывай ворота». Насколько верна эта народная мудрость, профессор Страхов вскоре убедился. Утром он доехал до станции метро, там пересел на институтский автобус и благополучно добрался до своей лаборатории. Зашел в кабинет, откуда только что вышла уборщица. И не успел даже посмотреть в компьютере данные на подопытных животных, как к нему, привычно без стука, ураганом ворвался Торсисян.

— Рассказывай! — потребовал Арсен Эмильевич. — Что ты там вчера сумел выкопать?

— Ты о чем?

— Мы ж с тобой вчера говорили… — напомнил Торсисян. — Ты хотел в семью убийцы сходить, поговорить. Поговорил?

— Поговорил.

— И что? Только время не тяни…

Арсена Эмильевича, кажется, раздражала в других людях привычка говорить вдумчиво и не бросаться словами. Он хотел, чтобы все обладали его за край переливающимся темпераментом и поддерживали его тон беседы. И не хотел принимать во внимание то, что для большинства это было невозможно.

— Пограничное состояние… Пока выливается только в форме истерики, но если бы ты не снял «рамку», могло бы быть и хуже.

— Откуда ты знаешь, что я сам «рамку» снимал?

— Когда мы с Борисом подъехали к дому, ты вместе с подполковником Нестеренко выезжал из двора. Я что, слепой?

— Ну вот, а Стас Петрович сказал еще, что ты нас не узнал. В темноте мы, дескать, едем. Не подумал, что у тебя память как у спецназовца, что ты номер запомнить можешь. Я предупреждал!

— Не в этом суть. Ты теперь понимаешь, что «рамка» работает в обе стороны контура, а не направленно, как ты раньше предполагал. Это не локатор, а просто «рамка». И подобные приборы следует делать только в форме локатора. Иначе сам оператор может получить психическое повреждение.

— «Рамка» работает без оператора. Она облучает пространство и транслирует сигналы через радио, через телевизор или телефон. А напрямую на человека действует только в сам момент передачи программ.

— Это при бытовом использовании. Но использование может быть и военное. Мы делаем приборы не для того, чтобы ФСБ с ними играла.

— При подготовке военных приборов я это учту.

Приборы военного назначения, аналогичные «рамке» по действию, целенаправленно работали через сотовые телефоны и через Интернет. «Рамки» пока делались в испытательном варианте и не передавались на производство на опытный завод, только еще создаваемый при институте. А будут передаваться или нет, это решение примет военная комиссия после завершения и «подгонки» опытного оборудования.

— А как вообще вас приняли? Я подумал, что это бесполезное занятие. Не захочет она с вами общаться. Ее состояние сейчас можно понять.

— Борис меня представил жене убийцы экспертом по психологии, хотя я и не знаю такой официальной должности, и только поэтому она согласилась со мной разговаривать. Но ее уже сейчас, пока не поздно, следует лечить. Я думаю провести с ней пару гипнотических сеансов, чтобы снять пограничное состояние.

— Мы же сняли «рамку».

Игорь Илларионович кисло улыбнулся.

— Это я понимаю. Но как ты думаешь, если человека стукнуть по голове, пусть не лезвием, как этот прапорщик, а обухом топора, ему следует после удара оказывать помощь? Или достаточно того, чтобы не бить снова?

Арсен Эмильевич улыбнулся еще кислее.

— Был бы я такой умный вчера, как моя жена сегодня… — старой одесской поговоркой ответил он и, в обычной своей манере, вскочил со стула, словно с перегретой электрической плиты, и устремился к выходу.

Но профессор остановил его стремительное движение своим вопросом, брошенным в спину, словно булыжник:

— А ты не спрашивал своих заказчиков, по какому принципу они выбирают объекты, которым ставят «рамку»? Меня что-то стал волновать этот вопрос. Ответственность за это лежит и на мне, поскольку я исследую участки мозга, и на тебе, поскольку ты на эти участки воздействуешь.

— Нет. Не спрашивал, — скорее в приемную, чем в кабинет, не оборачиваясь и даже испуганно сказал Торсисян и выскочил за двери, забыв их закрыть. Пришлось Игорю Илларионовичу самому подняться и, вздохнув, закрыть дверь за руководителем соседней лаборатории. Торсисяна не переделаешь.

Но сам Арсен Эмильевич позвонил уже через пять минут.

— Игорь Ларионыч, мне тут пообещали досье дать почитать на твоего друга Бориса. Я тебе сделаю копию, чтобы полюбопытствовал.

Желая «отшить» назойливого коллегу, Страхов сказал:

— Спасибо, Арсен Эмильевич. Я еще вчера с этим досье ознакомился. Не утруждай себя. А мне он вообще-то не друг и даже не сослуживец. Он друг моей дочери, и не больше. А ты на себя досье не запрашивал?

— Думаешь, есть?

— Несомненно. И на тебя, и на меня. И каждый твой контакт с ФСБ там отражен. Для потомков или до смены власти — в стране или в ФСБ.

Это был, грубо говоря, удар ниже пояса. Но Страхов почувствовал удовлетворение от того, что нанес его. Однако Торсисян ответил точно таким же ударом:

— А записи всех твоих домашних разговоров тоже в твое досье заносятся?

Игорь Илларионовичу пришлось проглотить пилюлю. Но все же, что бы Арсен Эмильевич ни говорил, он подал ему хорошую мысль. Следовало только обдумать, как эту мысль воплотить в жизнь.

— Обязательно, коллега. Мои разговоры — в мое досье. И дома, и в кабинете. Твои разговоры, и дома, и в кабинете и, наверное, даже в коридоре, — в твое. Каждому ребенку по конфетке…

Здоровье крысы Цицерона, кажется, стало стабилизироваться. Начала понижаться температура. Причем без всяких антибиотиков. Крысы чем и хороши, что у них мощнейшая иммунная система, которая умеет мобилизовать организм на борьбу с болезнью. Цицерону следовало дать еще несколько дней на поправку после операции до проведения сложного опыта. Опыт основывался на сильно развитом у крыс инстинкте заботы о крысятах и о старых крысах. Старые крысы вообще пользовались почетом и уважением. Некоторым стая даже приносила своеобразную дань пищей. А старики командовали. Управлять крысами ученые уже научились, теперь хотелось проверить умение старой крысы влиять на молодых. Решено было выпустить из клеток в специальный загон десять крыс разного возраста, среди которых будет и Цицерон. Электроды внедрены только в мозг Цицерона. В определенное время в загон перестанут приносить пищу, но Цицерону будет дан сигнал о том, что пища находится в клетках. Не только в единственной клетке Цицерона, но у всех крыс в своих клетках. Сможет ли престарелый Цицерон передать информацию и отправить других крыс по их клеткам? Послушаются они его или нет? Ведь вернуться в клетку после относительной свободы пожелают не все.

Просматривая в компьютере данные о здоровье подопытных животных, Игорь Илларионович одновременно прокручивал в голове вариант проверки квартиры на подслушивающие устройства. В принципе, это дело не самое сложное. Нужно только прийти домой со специальным сканером, который выявит все прослушивающие, активированные и «замороженные» «жучки». Только где этот сканер взять? Возможно, такие и продаются на радиобазарах. Может, выбрать время в выходной день и поискать? А можно и проще поступить…

Желая поступить проще, профессор снял трубку и позвонил Артуру Владимировичу Казионову, начальнику первого отдела. У того телефон был с определителем, и потому Казионов сразу ответил:

— Слушаю вас, Игорь Илларионович.

— Артур Владимирович, относительно вчерашних неприятностей у меня есть мысль.

— Я как раз хотел вам звонить. Мне только вот недавно пришло сообщение по электронной почте. Никаких якутов в вашем подъезде никто вчера не видел, ни к кому такие не приходили. Должно быть, как вы правильно и просчитали, это к вам гости наведывались. А в том, во втором подъезде, действительно живут якуты. Семья. Купили квартиру. Мужчина с женой и двумя дочерьми. Один мужчина, не двое. Но он сам сейчас в отъезде на Украине. И видеть его вчера вы не могли. Родственников эта семья в Москве не имеет, к ним никто не заходит. Непонятно только, что эти азиаты в том подъезде делали. Будем разбираться. Их, кстати, сняла камера внешнего наблюдения, установленная у подъезда. Как и вас с Борисом. Надо бы такую же камеру у вашего подъезда поставить. Но это уже вопрос не ко мне. Однако я сбил вас с мысли?

— Нет. Я помню. Извините, мне по мобильному звонят. Я на минуту только отвлекусь. Это… Это Иосиф Викторович домогается…

Страхов отложил трубку стационарного телефона и со вздохом ответил на звонок по сотовому, понимая, о чем сейчас пойдет речь.

— Иосиф Викторович, я по другому телефону говорю. Я вам через пару минут перезвоню, если не возражаете.

— Да, я звонил, у вас все время занято. Но раз вы на месте, тогда мы сейчас к вам зайдем. Ждите гостей…

Заместитель генерального директора института по научной работе не спрашивал разрешения, чтобы «зайти», он просто ставил профессора в известность. Что было на это ответить?

— Хорошо. Заходите.

Игорь Илларионович отключился от разговора с Лукиным и взял трубку стационарного телефона.

— Артур Владимирович…

— Я слушаю.

— Я что подумал… Как бы я поступил на месте тех, кто вчера ко мне наведывался. Что это не простые грабители, это понятно. Надеюсь, на жестком диске моего домашнего компьютера они мало что найдут. Но найти они что-то желают. И не желают, я думаю, чтобы их нашли. Так вот, я бы на месте грабителей установил в квартире подслушивающие устройства. Есть возможность официально проверить мою квартиру?

— Есть и возможность, и необходимость. Я сам об этом уже думал. Если не будете возражать, мы сегодня вечером приедем к вам с аппаратом и «прозвоним» всю квартиру. Можем даже вас взять, место в машине найдется.

— Хорошо.

— Перед концом рабочего дня я вам позвоню. Будьте готовы.

— Договорились…

Иосиф Викторович Лукин, обычно сухощавый и сутулый, сейчас пришел с расправленными плечами, выпрямленный настолько, что даже показался Страхову намного выше ростом, чем на самом деле. Так Лукину хотелось выглядеть спортивно и подтянуто рядом со спортивными и подтянутыми офицерами спецназа ГРУ. Правда, ширина плеч заместителя генерального директора, обычно считающего ручку в руках или карандаш достойными заменителями гантелей, не позволяла выглядеть так же, как офицеры, которые вовсе не стремились показать свою спортивную выправку и держали себя ненарочито расслабленно.

Вместе с Иосифом Викторовичем в кабинет пришли уже знакомые профессору подполковник, капитан и два старших лейтенанта.

— Вижу, вы не в полном составе, — пожав руки пришедшим, сказал Игорь Илларионович, намекая на то, чтобы офицеры рассказали о том, что с ними произошло.

Но они, видимо, что-либо рассказывать и вспоминать не желали. Поняли, конечно, о чем речь, тем не менее капитан ответил за всех:

— Наше командование, товарищ полковник, решило, что мы и без них справимся. Они уже по телефону все вопросы с вашим руководством утрясли, а любопытство свое удовлетворили еще вчера и потому оставили нас без своего покровительства.

— Итак, что мы имеем… — решил Страхов сразу перейти к делу, потому что и без того убил ценные утренние часы на решение различных отвлеченных вопросов.

— Имеем мы много чего, товарищ полковник, и все с вопросительным знаком, — сказал капитан, переглянулся с подполковником, который кивнул ему, разрешая вести разговор.

— И что?

— И вопросы следует убрать, Игорь Илларионович, — сказал Лукин, положил на стол кожаную папочку, которую принес с собой, расстегнул замок-«молнию» и положил перед профессором Страховым лист бумаги. — Полюбопытствуйте. Приказ генерального директора института о том, что вы временно прикомандированы к подразделению спецназа ГРУ для оказания профессиональной помощи по освоению новой техники. В приказе четко обозначено, что, при невозможности обучения на месте, вы должны отправиться на полевые испытания генератора вместе с подразделением спецназа и лично принять в них участие. Выбирайте, что вам удобнее. Обучать здесь или работать на месте, где-нибудь в горах, под обстрелом, где вокруг летают пули.

— Стаями? — спросил Страхов.

— Что? — не понял Лукин.

— Пули, спрашиваю, стаями летают?

— Никак нет, товарищ полковник. Очередями… — ответил за Лукина капитан.

— Ну что же, — вынужденно согласился Игорь Илларионович. — Приказы пишутся для того, чтобы их выполняли. Хотя я попрошу Иосифа Викторовича согласовать этот приказ с Казионовым. Он в курсе некоторых наших внутренних дел, которые придется совмещать с выполнением приказа, — Страхов написал на приказе: «Ознакомился», поставил дату и подпись и протянул листок заместителю генерального директора. — А мы пока перейдем к делу. Где ваш разбитый генератор?

— В машине, за воротами. Охрана не пропустила машину с грузом.

— Иосиф Викторович выпишет пропуск, завозите, передайте в лабораторию к профессору Торсисяну, он «прозвонит» все цепи, если генератор в порядке, будем пробовать…

Глава седьмая

Игорь Илларионович наблюдал в окно, как микроавтобус заехал во двор, как остановился перед лабораторным корпусом, как выгружали генератор в разбитом сверху и покореженном снизу ящике, как два старших лейтенанта заносили широкую тарелку транслирующего локатора, которую одному просто невозможно было нести не из-за тяжести, а из-за диаметра. Локатор и в машине-то едва поместился. Сквозь тонированное стекло трудно было понять, поврежден ли он, но профессору показалось, что поврежден. Впрочем, транслирующий локатор — не такое оборудование, которое имело решающее значение для применения. Можно было бы обойтись и небольшой тарелкой, такой, какие ставят на спутниковые телевизионные антенны, только следовало сменить начинку со стандартными креплениями. Но внешний вид если и покалеченного, то не сильно локатора говорил о том, что и автомобиль при аварии тоже не сильно пострадал.

Сквозь стекло было видно, как бегал и суетился Иосиф Викторович, на которого профессор возложил даже такие мелочи, как выписка пропуска на машину. Пусть бегает, пусть суетится. Хочет быть генеральным директором, пускай поймет, что у генерального директора еще и множество хозяйственных забот, а не только подписывание приказов. Может, тогда желание повышения в должности пропадет. А то такой директор весь институт за год развалит и все программы загубит. Хорошо еще, что, будучи заместителем генерального директора по научной работе, в собственно научную работу Лукин не совался. Он мог и с удовольствием делал все что можно, чтобы сотрудники получали ученые степени и звания. Для этого у Лукина и связи были, и энергии хватало. И хорошо, что Иосиф Викторович утверждал научные планы лабораторий перед тем, как относить их на подпись генеральному директору института, почти не читая. Не мешая ученым, он тем самым их устраивал. Но устраивал именно на этой должности. И, скорее всего, не устроил бы на другой, рангом повыше.

Пока в соседней лаборатории «прозванивали» электрические цепи попавшего в аварию генератора, Игорь Илларионович просматривал результаты энцефалограмм своих специально отобранных студентов, добровольно согласившихся на участие в экспериментах профессора. Отбор проходил по принципу сильной гипнабельности, поскольку треть человечества глубокому гипнозу вообще не поддается, и с такими работать было трудно — слишком большими были затраты времени. Гипнабельного человека можно ввести в состояние транса за две минуты, тогда как негипнабельного или малогипнабельного в состояние легкого транса приходилось вводить иногда даже около двух часов. Суть эксперимента сводилась к определению зон коры головного мозга, возбуждающихся в те или иные моменты. Для этого Игорь Илларионович вводил студентов в транс и приказывал представить ту или иную картину. Энцефалограф фиксировал участки коры головного мозга, возбужденные мысленным представлением. Для сравнения приходилось брать энцефалограммы крыс. Конечно, мозг крысы не был идентичным человеческому, но примерно в тридцати процентах случаев наблюдались совпадения расположения отдельных участков. Возможно, процент совпадения был бы и большим, но крысам невозможно внушить какие-то понятия, доступные человеку. Для этого требовалось изучить символический язык крыс, а это пока никому не удавалось. А Игорь Илларионович вообще за решение таких вопросов не брался.

Вторая часть эксперимента сводилась к тому, что его участников уже не вводили в транс, а просто с энцефалографом на голове сажали в кресло и заставляли слушать не что-нибудь, а музыку Моцарта, на которую на другой скорости звучания были наложены тексты гипнотических сеансов, тех самых, которые они уже прошли. Семьдесят процентов участников эксперимента при этом входили в транс, хотя разобрать слов не могли. Видимо, слова слышало подсознание.

Третья часть работы состояла в том, что запись тех же гипнотических сеансов была переложена в электромагнитные колебания и транслировалась с помощью все той же «рамки». Здесь результат был стопроцентным. Все участники эксперимента впадали в транс, и возбуждались у них именно «заказанные» участки коры головного мозга, что констатировалось энцефалографом.

При этом работа с крысами составляла основную часть эксперимента. Эта работа была более сложной. Но конечная цель того стоила. Профессор Страхов хотел научить крыс выполнять сложные команды, полученные посредством «рамки». Четкие, ясные и простые команды, основанные на использовании безусловных приобретенных рефлексов, таких как кормление и страх от удара электрическим током, крысы выполняли, но Игорь Илларионович хотел заставить крыс идти, скажем, туда, куда он им приказывал. Для этого в лаборатории был построен специальный лабиринт величиной с двухэтажный кабинет. Правда, пока удалось только добиться управляемости в самых простых командах — «вперед», «вправо», «влево». Естественно, команды подавались не голосом, а электромагнитными колебаниями. То есть осуществлялась подача команд, которые используются при визуальном наблюдении за объектом. В итоге же профессор Страхов рассчитывал научить искать и находить выход из лабиринта сначала крыс, а потом и людей. Это значило бы, что людьми в случае необходимости можно было бы управлять. Причем такое управление будет возможно осуществлять и с самолета, и со спутника. Главное, правильно направить транслирующий локатор. И тогда ни одна армия в мире не сможет противостоять подобному оружию. Что сможет сделать правительство, если танкисты пнут трак своего танка и отправятся домой, летчики плюнут на крыло своего самолета и вспомнят, что утром жена посылала в булочную, значит, надо сейчас туда отправляться, а артиллеристы забьют стволы своих реактивных установок просмоленной паклей, подожгут их и попытаются сами спастись бегством. Проще других будет простым пехотинцам, — от них потребуется просто бросить автомат, выпрыгнуть из окопа и нестроевым шагом отправиться туда, где их ждут девушки, жены и дети. И тогда война окончится…

За документами, регистрирующими половину намеченных экспериментов, и застали профессора Страхова офицеры спецназа ГРУ и примкнувшие к ним заместитель генерального директора по научной работе Лукин и профессор Торсисян. Работая с материалами, Игорь Илларионович совершенно забыл о той неприятной стороне своей обязательной деятельности, к которой его привлек Лукин. И потому не мог сдержать вздоха сожаления, когда такая большая толпа людей вошла в его кабинет без стука, потому что первым не шел, а привычно несся ураганно Арсен Эмильевич.

— Ну, что там с техникой?

— Ерунда, — махнул рукой Торсисян. — В двух местах контакты оторвались, в одном месте силовой кабель был поврежден. И еще один конденсатор пришлось сменить. Лаборанты мои все сделали. Можно пробовать, но не сразу. Столовая открыта. Время уже обеденное.

— А вот на это у меня времени как раз и нет, — уперся Страхов. — Ты можешь идти обедать, но твои сотрудники, насколько я помню, как и мои, обедают в две смены. Значит, лаборатория не закрыта, и мы можем приступить.

— Что я вам говорил? Я же знаю наше научное светило… За счет своего здоровья работает… Вот потому и светит… И вас не отпустит. Готовьтесь к голоду…

— Мы народ неприхотливый, — легко согласился с такой постановкой вопроса капитан спецназа. — Мы сами так работаем.

— И отлично, — встал из-за стола Игорь Илларионович и убрал в сейф документы. — Тогда двинем сразу, чтобы не тратить время на болтовню с Арсеном Эмильевичем. Не знаю, как других, но меня это утомляет…

Игорь Илларионович лучше других знал, что ограждение творческого ума от всего постороннего очень существенно влияет на сам процесс творчества, на поток рабочих мыслей, который, если его прервать, с трудом восстанавливается. И вопрос этот не только сиюминутный, то есть не касается персонально какого-то отдельно взятого момента. Вот начались у него разные неприятности, и он, сидя за столом над результатами уже проведенных экспериментов, с трудом сосредотачивается. Привычка мыслей «гулять по свету» свойственна каждому человеку. И эти «гуляющие» мысли выбивают из колеи, приходят в самую напряженную минуту, сбивая с мыслей нужных. И чем успешнее человек останавливает и отсекает поток посторонних мыслей, тем чище у него голова и яснее собственная, рабочая мысль, тем большего результата он может достигнуть в процессе своей работы. В принципе, именно этим отличается человек, умеющий чего-то добиться в жизни, от того, кто вечно только подает надежды, даже если имеет талант. Это, кстати, относится не только к творчеству. Если спортсмен не сумеет сосредоточиться на том, что ему предстоит показать, он ничего показать не сможет, даже если умеет. Даже каменщик, если будет думать о каких-то передрягах в семье или о том, с кем ему сегодня после работы выпить, будет класть кирпичи наискосок и не сложит ровную стену. И уж тем более монах, думая о женщинах из борделя, никогда не сможет молиться, а будет только читать молитвы. А это большая разница.

Профессор Торсисян только фыркнул, как чихающая собака, не принимая всерьез возражения против своей безапелляционности. Он от природы не умел воспринимать себя таким, каким показывал другим людям, и не хотел признавать, что в этом его большая беда. Арсена Эмильевича очень устраивал тот Торсисян, который существовал, и он ничего менять в себе и не желал, и не мог в силу своего характера и своей самодовольности, принимая это за самодостаточность, которой у него, конечно, не было, иначе не возникало бы потребности постоянно бегать вихрем по чужим лабораториям.

— Кто как хочет, а я в столовую. На желудке время беречь — себе дороже…

Чтобы совсем уж не обижать Торсисяна, к нему присоединился подполковник спецназа. Остальные же пошли вместе с профессором Страховым в другое крыло корпуса. Офицеры показывали Игорю Илларионовичу, куда идти. Генератор уже перевезли из мастерской в отдельный кабинет, где был установлен обучающий стенд. Но сейчас стенд им был не нужен, потому что обучать взялся Игорь Илларионович. Когда профессор собрался показать очередность соединения еще без подключения самого генератора к источнику питания, у него в кармане зазвонил мобильник. Поморщившись, Страхов достал телефон, не понимая, кто ему может так не вовремя звонить, если заместитель генерального директора по научной работе находился рядом. Разве что начальник первого отдела. Но звонила дочь.

— Да, Алина, слушаю. Если можно, покороче, я работаю с людьми, — строго сказал Страхов, зная, что дочь, как и ее мать когда-то, трепетно относится к работе отца и старается его не беспокоить без надобности.

— Папа… Папа… — Алина плакала. — Я сейчас Борису в редакцию звонила. Мне сказали…

— Что случилось?

— Когда Борис вышел из дверей и стал открывать ключами машину, его расстреляли из автомата из проезжающей мимо машины. Убили… «Скорая помощь» приехала, а он уже был мертв…

— Я понял, Алина.

— Что это делается? С чем мы связались? Игоря Владимировича убили… Бориса убили… Я за тебя боюсь, папа…

— За меня не переживай. Все под богом ходим, но… — Он не нашел слов, чтобы объяснить дочери, что сам по себе вместе со своими мыслями и со своими исследованиями является сокровищем, которое никто не захочет убивать, а могут только выкрасть, как желают, видимо, пока выкрасть только его мысли. И пропажа жесткого диска с домашнего компьютера — тоже происшествие из того же разряда. Но сказать и объяснить все это дочери сложно. — Ты закройся дома и никому не открывай. Как только освобожусь, я сразу приеду. Может быть, чуть раньше обычного. Никому не открывай. И на звонки, кроме моих, никому не отвечай.

— Почему? Это же только телефон. Мне должны позвонить…

— Ни с кем, кроме меня, не разговаривай. Я потом тебе подробно объясню, что к чему. Если в двух словах… Существуют технологии подключения к разговору и накладывания на чужую речь категоричного приказа, вплоть до приказа к самоубийству. При таких приказах даже чувство самосохранения человека не спасает. Ни с кем не разговаривай…

— Я поняла. Папа, приезжай быстрее.

— Как только освобожусь…

Отключив мобильник, Игорь Илларионович задумался. Присутствующие смотрели вопросительно. Им, конечно же, было понятно, что случилось нечто неординарное. А профессор набрал номер телефона Казионова.

— Артур Владимирович, Страхов беспокоит…

— Да, Игорь Илларионович, что-то срочное? А то я сейчас в столовой, беседую за столом с профессором Торсисяном. Он, оказывается, в курсе всех ваших вчерашних неприятностей. Это вы ему рассказали?

— Нет. Я никому не рассказывал. Наверное, его друзья из ФСБ поделились информацией. Он с ними сотрудничает. Я вот по какому поводу звоню. Бориса недавно убили. Он открывал машину возле своей редакции, хотел куда-то поехать. Из проезжающего мимо автомобиля раздалась автоматная очередь. Сразу наповал.

— Понял. Я сейчас позвоню, чтобы и эту ситуацию проконтролировали. Полагаете, это звенья одной цепи?

— Не сомневаюсь.

— Вы не собираетесь никуда выезжать?

— До вечера — нет. Только вечером с вами к себе домой. Не забыли про меня?

— Нет. Все готово, приборы проверены. Будьте осторожны. И дома тоже.

— Спасибо, я постараюсь.

Сложность управления генератором в ручном режиме состояла в том, чтобы, во-первых, проконтролировать силу подаваемого тока и опираться при этом не на показания приборов, а на степень нагревания индукционной катушки-соленоида, которая находится в верхней части генератора и доступна для ладони, а во-вторых, следовало удержать подачу сигнала в необходимом допустимом русле. За полгода работы с генератором, рассчитанным на крыс, профессор Страхов четырежды ошибался в уровне подачи сигнала, и результат в этом случае был непредсказуемым. Подопытные крысы просто по-настоящему сходили с ума. Только первая из них и последняя умерли тихо и быстро, спокойно уткнув морды себе в лапы. Вторая же бесилась, кусала всех подряд сородичей и лаборантов, к которым в обычной обстановке относилась нормально, — некоторые крысы своих кормильцев и мучителей в одном лице даже любили. Крыса способна на любовь не меньше, чем кошка, или собака, или какой-нибудь волнистый попугайчик, чирикающий в клетке. В третьем случае эксперимент проводился над семью крысами, и все они повели себя так, как вторая. Друг друга перегрызли, бросались на руки лаборантов до тех пор, пока через час не умерли одна за другой. С человеком результат может быть и аналогичным, и вообще каким-нибудь невероятным, поскольку человеческий мозг несравненно более развит, а человеческие фантазии не имеют ограничений. Тот же профессор Торсисян работать в ручном режиме не умел. Попробовал однажды и сразу сжег все обмотки катушек, потому что не сумел уловить перегрев индукционной катушки-соленоида, а, самое главное, сразу же вывел из строя сложный индукционный накопитель — плод труда всей своей лаборатории в течение полугода. Больше Арсен Эмильевич не делал попыток работать в ручном режиме и делать не желал. Здесь нужен особый талант. Торсисяну проще несколько месяцев потратить на ручное изготовление и сборку панели управления, чем на полный ремонт всего генератора. Страхов генератор не сжигал, но своими неудачами в действиях лишал себя возможности проведения плановых экспериментов. И дело было не в том, что гибли крысы, а в том, что крысы были подготовлены к экспериментальной работе, проходили сложные нейрохирургические операции, восстанавливались после них и только потом допускались к участию в эксперименте.

Но Игорь Илларионович благодарил судьбу, что она послала ему неудачу. Дело было в том, что руководство института настаивало на скорейшем испытании приборов на людях и для этого даже намеревалось отыскать добровольцев среди заключенных. Профессор Страхов долго отказывался, а когда, наконец, его аргументация была исчерпана и вопрос почти решился, тут произошел срыв эксперимента с такими последствиями. Вследствие чего разговоры об экспериментах на людях были прекращены.

Подполковнику спецназа, который ушел обедать вместе с профессором Торсисяном, видимо, не было необходимости проходить курс обучения. Как понял Страхов, это комбат. Капитан — командир роты в его батальоне, а старшие лейтенанты — командиры взводов. Погибший в автомобильной аварии тоже был командиром взвода. Еще один командир взвода получил в той же аварии травму позвоночника и отправлен в больницу, откуда его при возможности транспортировки доставят в военный госпиталь. Небоевые потери всегда обидны тем, кто воюет. Офицеры были расстроены и при этом решительно настроены и имели желание научиться работать с генератором. Правда, все упиралось не в желание научиться, а в возможности, в интуицию. А с нею дело было хуже. Как сам Игорь Илларионович в боевой обстановке не смог бы, наверное, многое предусмотреть и выбрать правильную позицию для ведения боя, поскольку у него не было боевых навыков и боевой интуиции, так же и офицерам спецназа трудно было освоить ручной режим управления сложным электронным прибором. Все-таки, как говорил тот же профессор Торсисян, генератор слегка отличается уровнем сложности от пылесоса и утюга. И даже отличается от бытового радиоприемника. Будь он хотя бы приблизительно того же уровня сложности, в мире давно бы были прекращены все войны, потому что каждая страна смогла бы создавать и производить во множестве подобные генераторы. И воры, как профессионалы, перестали бы существовать, потому что для безопасности в каждом доме стояли бы генераторы. Тем не менее профессор Страхов со всей ответственностью и терпением, которое отличало его в каждом деле, приступил к обучению и не отчаивался от первых неудач своих учеников, страхуя каждое их движение. И все-таки дело никак не сдвигалось с места. А тут еще прибежал Арсен Эмильевич и стал всем мешать своими подсказками и резкими репликами. Но и после его ухода дело двигалось медленно.

Артур Владимирович Казионов пришел сам, даже не позвонив предварительно профессору Страхову, и молча, не перебивая, наблюдал, как проходит обучение. Но Игорь Илларионович каким-то образом почувствовал, что начальник первого отдела пожаловал с новостями. И потому профессор, как только объявил перерыв, чтобы офицеры спецназа ГРУ все же успели в сопровождении Иосифа Викторовича Лукина сходить в столовую пообедать вместе со второй институтской сменой, повернулся к Казионову:

— Артур Владимирович, есть новости?

— Не знаю, новости это или нет, но есть необходимость сходить ко мне в кабинет. Мне переслали три файла. Первый — запись с видеокамеры у подъезда дома, где был убит тот артист. Там, правда, качество изображения неважное, тем не менее компьютер после обработки кадров сумел провести идентификацию. Вторая запись с камеры перед входом в кафе на Арбате. Там рядом таксофон. Два человека звонят приблизительно в то время, которое указала ваша дочь. Третья запись — момент убийства Бориса. Над входом в редакцию стоит хорошая видеокамера, да и время было дневное, это не запись в инфракрасном режиме. От камеры кафе до таксофона расстояние небольшое, но лица видно плохо. Идентификация удалась только по манере поведения и по фрагментам одежды. Хотелось бы, чтобы вы посмотрели — о тех ли людях вы говорили. Кстати, по утверждению специалиста ФСБ, тип лица у этих людей не якутский. Говорит, ближе к тибетскому, уйгурскому или просто западнокитайскому.

— Западный Китай — это и есть Синцзян-Уйгурский автономный округ.

— Да, но там живут и уйгуры, и китайцы. У якутов овал лица не такой, более округлый и словно бы слегка одутловатый. Даже лица худощавых людей выглядят одутловато. Впрочем, я думаю, это не имеет большого значения. Якуты или китайцы…

— Я думаю, имеет, — не согласился профессор. — Это направление поиска этих людей. В последнее время у меня было много контактов с китайцами. Непривычно много. И книга в Китае вышла, и несколько переводчиков задавали мне вопросы, выходящие за рамки перевода. То есть это были не просто переводчики, а грамотные специалисты. И за книгу мне заплатили неслыханный гонорар. И старую свою квартиру я продал неприлично дорого китайцу. Он сам предложил цену. Почему я должен был отказаться? Вот и думаю, может, меня так пытались задобрить? Подкупали? Но интерес китайской разведки к нашим разработкам я вполне допускаю. Они, я слышал, тоже добились определенных успехов и даже испытывали на людях аналогичные установки. То есть сделали то, что мы с офицерами спецназа ГРУ только планируем сделать. Кажется, про китайские испытания было что-то в прессе. Со своих пограничных или военных катеров они облучали японские рыболовецкие шхуны около спорных островов. Какая-то там трагедия произошла. Свидетелями были моряки с американского эсминца «Аризона». Да, кажется, так называется эсминец… И наши добрые братья китайцы так напугали американцев, что те теперь вкладывают кучу денег в программы, направленные на развал Китая. Ладно… Пойдемте посмотрим файлы, что вам прислали.

— Может, вы сначала пообедаете? — на всякий случай спросил Казионов.

— Нет у меня на это времени. Мои офицеры скоро вернутся с обеда.

— Пока покурят, пока отдохнут…

— Они не курят. А отдыхают, как говорят, на ходу.

— Тогда пойдемте. Это недолго…

Первый отдел располагался в половине крыла административного корпуса, прямо над столовой. Но строители при возведении здания работали качественно, и в кабинетах первого отдела запаха столовой не ощущалось. Артур Владимирович провел профессора прямо в свой кабинет.

Кабинет был небольшим, из мебели имел только два стола и кучу сейфов вдоль стен. На одном из письменных столов располагался компьютер Казионова. Артур Владимирович сел за компьютер, Игорь Илларионович взял стул и сел рядом.

Начальник первого отдела включил первую запись. Она велась в инфракрасном режиме, и ей сильно мешала лампочка у подъезда. Если стоит такая камера, свет лучше вообще не включать. Но тогда жильцы дома не попадут пластиной ключа в прорезь замка домофона. И никто не сможет номер набрать на замке, чтобы попросить открыть дверь кого-то внутри дома. Тем не менее можно было разобрать, как подъехала машина, из нее вышли два человека, один вылез с переднего сиденья, открыл заднюю дверцу, откуда выбрался второй, и, едва эти люди пошли к подъезду, машина отъехала. Камера снимала под таким ракурсом, что регистрационный номер на автомобиле рассмотреть было невозможно. Но лица людей видны даже при свете лампочки, хотя и казались не смуглыми, а зелеными. Это все от инфракрасного режима съемки. Тем не менее Игорь Илларионович сказал твердо:

— В этом подъезде нам встретились именно они. У меня нет никаких сомнений. Мы решили подняться по лестнице, Борис предложил. Начали подниматься, в этот момент опустился лифт, из него вышли эти и сразу двинулись к выходу. На нас не посмотрели. Обычно, если выходят жильцы дома, они смотрят, кто поднимается, или хотят поздороваться с соседями, или взглядом проверяют незнакомцев. Но, естественно, разглядывают людей только в своем подъезде. А в чужом не смотрят. В чужом — все равно…

— Да, это так, — согласился Артур Владимирович, запуская второй файл. — Психология жильца всегда неизменна.

Второй видеосюжет был по качеству хуже. Хозяева кафе, видимо, были жадноваты и камеру поставили самую дешевую, с низким разрешением. Лиц людей, которые звонили по таксофону, разобрать было невозможно. Но то, как они держались, как один пытался другому услужить, хотя и без поклонов, очень походило на пару из первого сюжета. Тем не менее идентифицировать людей всегда можно. Например, по длине шага, по манере ставить ногу или держать руки. Конечно, суд может не принять такие доказательства, но следствию этого будет достаточно, чтобы определиться с направлением поиска.

Третий видеосюжет значительно отличался от двух предыдущих. Качество съемки было на уровне Full HD. Наверное, в редакции профессионально любили качественные фотографии и качественные видеосюжеты и денег на камеру не пожалели. Было прекрасно видно, как вышел Борис, которого профессору Страхову легко было узнать даже со спины. Его «Победа» стояла не прямо против камеры, а чуть левее. Борис сначала открыл правую переднюю дверцу, которая в этом древнем автомобиле разблокировалась не изнутри, а снаружи с помощью ключа. Борис что-то бросил на переднее пассажирское сиденье. Что-то похожее на пластиковый файл с бумагами, обошел «Победу» спереди, похлопал по высокому капоту и стал открывать водительскую дверцу. В это время, как показала запись, прямо посреди дороги, пользуясь тем, что движения на узкой улице почти не было, остановился старый синий «БМВ» с иностранным транзитным номером. Опустилось стекло. Бориса окликнули, он обернулся и приветственно вскинул руку, показывая, что узнал человека, который его окликнул. И создавалось впечатление, что Борис хотел шагнуть к подъехавшей машине. Но из окна высунулся ствол короткого оружия, и раздалось несколько непродолжительных очередей. Борис упал лицом вниз. Машина сорвалась с места.

Лицо стрелявшего было отчетливо видно. Это один из тех двоих, что подходили к подъезду артиста, а потом звонили по таксофону, более молодой. Но в этот раз он сидел на заднем сиденье, а на переднем, хотя сквозь стекло определить было и сложно, кажется, сидел второй.

— Из чего стреляли? — спросил Игорь Илларионович.

— Пистолет-пулемет «Скорпион», производства Чехии, — со знанием дела определил Казионов. — Хорошее оружие. Можно отдать должное вкусу убийц. В оружии они толк знают. Правда, не слишком кучно стреляет, но надежный, безотказный.

— Это те самые люди, — уверенно сказал профессор. — Но вы обратили внимание на то, что Борис хотел к ним подойти. Он их знал — это точно. Поздоровался.

— Да. Это и оперативники ФСБ тоже отметили. Но есть факт, мимо которого мы не должны пройти. Если эти люди украли жесткий диск, почему они убили Бориса?

— Почему?

— Все просто. Вы верно заметили, что они должны были поставить вам в квартиру «жучки». И слышали наши разговоры, и поняли, что Борис на подозрении. Это его и приговорило…

— Это его и приговорило, — согласился профессор…

Глава восьмая

Занятия с офицерами спецназа продолжились, но, кажется, результата ждать не приходилось. Как профессору не хватало элементарных навыков ведения войны, так спецназовцам не хватало элементарных знаний в области электроники, а простыми моторными навыками в данном случае обойтись было нельзя. Игорь Илларионович все больше грустнел.

За остаток рабочего времени в кабинет дважды заглядывал начальник первого отдела, выбравший для себя должность курьера для обмена сообщениями между профессором и ФСБ. В первый раз Артур Владимирович принес информацию, которую не пожелал озвучить при всех, и отозвал Страхова в сторону:

— Их нашли. Это действительно китайцы.

— Арестовали?

— Нет. Нельзя.

— Дипломатический статус?

— И это тоже. Дипломатический иммунитет защищает от уголовного преследования. Статус у них есть, но дело не в этом. Убийц легко объявить персонами нон грата, но пока торопиться не следует. Предполагается, что у них много «хвостов». Обоих взяли под наблюдение, чтобы отследить сферу интересов и связи. Плотный контроль, в основном — электронный. И от визуального тоже не отказались.

— Не спугнут?

— Работает официальная «наружка». Это же профессионалы. И раньше многое умели, а сейчас, когда кругом электроника, намного легче. Причем «наружка» может произвести и задержание, если потребуется.

Во второй раз информация была еще более интересной. И опять докладывалась вполголоса и в стороне от других.

— Этот ваш Борис, оказывается, был еще тот субчик…

— О покойниках говорят или хорошо, или ничего, — слабо возразил расстроенный профессор. С обучением офицеров дело двигалось плохо. Как от такого не расстроишься! А одно расстройство на другое просто накладывалось, и получалось общее состояние неудовлетворенности, от которого бывает трудно избавиться разом.

— Следствие выкладывает факты. И никуда от них не денешься. Стало известно, что Борис сам позвонил в китайское посольство и предложил услуги. Естественно, не бесплатно. Как журналист, причем журналист, работающий над темами, близкими к армии, он имел навык проникать туда, куда посторонних нечасто пускают. После первого обращения его телефонное предложение было засечено аппаратурой прослушивания. Я не открываю вам секрет, что все посольские телефоны постоянно прослушиваются, это международная практика. Но тогда не удалось определить, что за человек звонил. От услуг Бориса китайцы сначала отказались. Видимо, подозревали провокацию. Через три месяца он лично пришел в посольство. Его зафиксировала камера видеонаблюдения, и сейчас из архивов извлечены эти видеоматериалы. Туда приходят разные люди по разным вопросам. Журналист мог прийти и по каким-то редакционным делам. Поэтому сразу после момента посещения на это особого внимания не обратили, тем более даже не знали, к кому он приходил. И только сейчас стали проверять. Никакого материала после этого посещения посольства Китая в газете опубликовано не было. Но накануне сам Борис был в поездке по уральским заводам военно-промышленного комплекса. Привез оттуда несколько материалов, касающихся вооружения, и опубликовал их. Военных тайн публично не раскрыл, но мог что-то привезти оттуда и такое, что должно было бы заинтересовать, скажем, китайского военного атташе или его помощников, которые непосредственно занимаются разведкой. По данным ФСБ, в посольстве у военного атташе три помощника из разведки. Как правило, такие пропорции соблюдаются во всех крупных посольствах. После этого с двумя из этих трех помощников Борис довольно часто встречался. Они даже дома у него бывали. И именно они, видимо, дали ему задание каким-то образом вклиниться в вашу семью. По крайней мере, ФСБ так предполагает. Именно тогда Борис начал наводить о вас справки, а потом стал искать общих знакомых с вашей дочерью, чтобы иметь возможность неназойливо познакомиться. Также была попытка устроиться работать в наш институт, но с оформлением допуска дело у Бориса сразу затормозилось из-за биографии. Мама гражданка двух стран — России и Израиля. Вот он и активизировался на частных отношениях.

— Значит, Алину он рассматривал только как инструмент?

— Видимо, так. Помимо этого, правда, неизвестно, по просьбе китайской стороны или по собственной инициативе, Борис дважды посещал посольство Ирана. Есть подозрения, что он и там хотел пристроиться на работу по совместительству. Меня бы не удивило, если бы Борис через маму попытался подрабатывать и в «Моссаде». Он — человек гиперактивный и работоспособный.

— Гиперактивность — это психическое заболевание, чаще всего детское, и оно обычно не позволяет больному сосредоточиться на чем-то конкретном.

— Я говорю не про детскую болезнь, а про то, что он мог везде бегать без остановки. Наверное, в любой редакции такому сотруднику должны быть только рады. Хотя журналисту необходимо еще и уметь писать, а это не всем дано. И работоспособность не заменяет талант.

— Это так. Но в принципе, Артур Владимирович, вы меня ничем не удивили, — после короткого раздумья сказал Игорь Илларионович. — Я интуитивно чувствовал в Борисе фальшь. Исходило от него ощущение ненадежности. Конечно, я не думал, что он готов так вот сразу продаваться и чуть ли не на аукционе себя выставлять. Мы с вами не будем активно лезть в суть вещей, которые выходят за рамки нашей компетенции. Заниматься следует только теми вещами и процессами, на которые можешь повлиять. А здесь поднимается вопрос внутренней культуры и воспитания, заброшенный на пару десятилетий. Поколение наших детей потеряло все ориентиры в жизни, кроме денег. Им настойчиво насаживался подобный образ жизни. Иногда и сейчас насаживается через телевидение, через прессу. И очень немногие смогли устоять. Надеюсь, что устояла моя дочь. Хотя уверенности стопроцентной у меня нет даже в ней. Однако сейчас соответствующим государственным институтам уже следует думать даже не о них, не о наших детях, потому что их исправить будет чрезвычайно сложно, если вообще это возможно. Сейчас уже стоит обращать внимание на следующее поколение — на наших внуков. И не просто обращать внимание, а бороться за них, потому что с другой стороны, со стороны родителей, будет оказываться противоположное давление. Но если я и вы, если мы будем плотно заниматься этими вопросами, то кто будет работать на нашем месте? Китайцы? Арсен Эмильевич, кстати, идет целенаправленно к нам, и с таким видом, словно он поймал за хвост жар-птицу. Вы что-то хотите сообщить, коллега?

Профессор Торсисян блеснул горящими глазами:

— Только попробуйте теперь сказать, что я не гений, обижусь до последнего своего дня. Я — гений! И переубедить меня в этом невозможно. Я — гений!

— У моего старшего сына есть попугай Яшка, — сказал Казионов. — Он так и кричит: «Яша гений!» Потом рубит крылом воздух и добавляет только одну завершающую фразу: «И все тут…» Гениальность, уважаемый Арсен Эмильевич, следует доказывать делом, а не фразами. Если докажете делом, разве мы будем возражать? Мы будем только гордиться тем, что сотрудничали с гением. Наверное, от этого можно получать удовольствие.

— Мы готовы тебя выслушать, если ты по существу вопроса, — сказал Игорь Илларионович, делая вывод о существе вопроса из того, что Торсисян упорно смотрел на разбитый генератор спецназовцев. — Вижу, ты что-то придумал своим изворотливым умом.

Торсисян излучал радость.

— Короче, Ларионыч, что ты мучаешься! Скажи лучше, сколько мне времени нужно, чтобы сделать новую панель? Говори, ты же все знаешь…

— Все зависит от того, как часто тебя будут отвлекать твои друзья из ФСБ. Ты же всегда в первую очередь выполняешь их заказы. Не будут мешать, за три-четыре месяца уложишься. Будут доставать, полгода проковыряешься.

— Какой ты злой!

— Станешь злым с такими коллегами. Сколько ты мне уже обещаешь сделать? А? Моя лаборатория давно ждет, и я лично ждать устал.

— Ладно. Ты ведь свой. Ты — последний в очереди. Как сапожник, который без сапог. Знаешь, да, как бывает? Мой дедушка всю жизнь обувь ремонтировал. Будка у него своя была. Постоянные клиенты были. И никогда себе отремонтировать не успевал. Всегда с дырявыми подошвами ходил. Так и умер от простуды, когда ноги промочил.

Страхов искренне рассмеялся.

— Ты мне этого, Арсен Эмильевич, желаешь?

— Нет, не надо, не умирай, пожалуйста, от удара электрическим током. Но ты сам с руками. Ты сам вручную управлять можешь. А эти ребята из ГРУ не могут. Значит, что надо?

Вопрос был адресован всем, и Торсисян, подтверждая это, окинул присутствующих взглядом.

— Надо сделать панель. И очень быстро, — подсказал подполковник спецназа, что обедал вместе с Торсисяном в столовой.

— Надо, Арсен Эмильевич… — согласился и заместитель генерального директора по научной работе.

— Если надо, сделаю…

— Через полгода? — спросил Страхов.

— Через две недели, — радостно заявил Торсисян.

— Ты одни детали делаешь три с половиной месяца, — выразил Игорь Илларионович свои сомнения. — А потом еще ползком сборку проводишь.

— Не ползком, а тщательно. Не для Китая делаем, для себя…

В свете недавнего разговора между профессором Страховым и начальником первого отдела института такая фраза прозвучала по крайней мере странно. Хотя о китайском качестве, вернее, об отсутствии такового, любит заикнуться каждый, кто с этим встречался. А встречались все.

— Не тяни, говори дальше, — поторопил Страхов.

— У меня на тренажере есть все детали. И разбитую панель разберу. Там тоже кое-что можно вытащить. Поставим на тренажер. Заменим. Подлатаем, и снова будет работать. Две недели… Устроит, спецназ?

Весть, конечно, была радостной, но не для всех.

— Нам, Арсен Эмильевич, обязательно нужно в начале следующей недели, — сказал подполковник. — Срывать боевую операцию мы не имеем права. Готовились к ней несколько месяцев, и не мы одни. Собирали бандитов с разных сторон в одно место, чтобы уничтожить всех сразу. И теперь никак уже нельзя отступить. Если ничего с генератором не получится, будем обходиться без генератора. Собственными силами. Правда, от некоторых дальнейших планов тогда придется отказаться, но это уже обстоятельства, которые выше нас.

— Пусть я и гений, — сказал Торсисян, — но не сверхзвуковой истребитель. Я и так считал, что придется работать почти круглосуточно. Ночевать здесь собрался, думал раскладушку с дачи привезти. Но за пять дней я никак не успею, только за две недели.

— Может, мы все-таки хоть чему-нибудь научимся? — с надеждой спросил капитан спецназа и посмотрел на старших лейтенантов, надеясь на их способности, потому что в своих уже слегка разочаровался. Но старшие лейтенанты промолчали. Они к собственным возможностям в незнакомой им области тоже относились с определенным сомнением.

И тут, воодушевленный самоотверженным порывом Торсисяна, Игорь Илларионович, причем даже неожиданно для самого себя, решился.

— Делай, Арсен Эмильевич, как успеешь. Лучше было бы поторопиться. Я попробую обучить ребят, хотя это и рискованный вариант. Они из-за отсутствия навыков могут, как ты когда-то, запороть и сам генератор. Если ничего у них не получится, я сам с ними поеду. Генеральный директор так в приказе и написал: прикомандировать, вот я и прикомандируюсь. Не все же в кабинете штаны протирать. Возьмете? — спросил профессор спецназовцев.

— Возьмем, — ответил за своих подчиненных подполковник.

— И не просто возьмем, — в тон ему добавил капитан. — Где не сможете пройти, товарищ полковник, на руках понесем. А мы всегда по таким местам ходим, где другие не пройдут.

Естественно, до конца дня никаких сдвигов в обучении не произошло. Игорь Илларионович подумал, что они и завтра не произойдут, и послезавтра тоже. Если нет у людей склонности к такому делу, то никакое обучение не сможет эту склонность привить. Плавать можно научить любого человека, но даже самый лучший тренер из случайного пловца с улицы не сделает рекордсмена мира. Это уже было ясно, ручное управление генератором требовало интуиции, а интуиция вырабатывается только за годы занятий. Самостоятельных занятий, а не в результате скоропалительного обучения.

Снова в лабораторию зашел Артур Владимирович.

— Игорь Илларионович, мы готовы заглянуть к вам в гости. Специалисты сидят в моей машине. Вы скоро освободитесь?

— Я уже. Мы на сегодня закончили.

Спецназовцы, измученные больше профессора, с облегчением вздохнули.

— Устали? — спросил Страхов.

— Им бы сейчас марш-бросок на полсотни километров в полной выкладке. Тогда бы в себя пришли, — решил за подчиненных комбат.

— Я бы и на стокилометровый согласился, — тихо проворчал капитан.

— У вас и такие бывают? — удивился профессор.

— Однажды на совместных антитеррористических учениях во Франции был случай — сто пятнадцать километров. Не из нашей бригады, но тоже спецназ ГРУ. Тогда пришлось бросить французских спецназовцев — «не потянули»… А больше на моей памяти такого не было, — признался подполковник.

— Ладно. На сегодня все. Вам есть где ночевать?

— В ГРУ имеются свои апартаменты.

— Своим ходом доберетесь?

— У нас еще один микроавтобус остался, — сказал подполковник.

— На всякий случай… — сказал профессор Страхов. — У меня завтра с утра пара лекций в университете. Я попытаюсь договориться о подмене, если не получится, я позвоню. Оставьте номера своих телефонов. Хотя бы парочку.

Подполковник и капитан продиктовали номера, Игорь Илларионович занес их в память своего мобильника. На этом, пожав друг другу руки, и попрощались. Страхов ушел в свою лабораторию, чтобы снять халат и одеться. Машина ждала его за воротами. За рулем был сам Артур Владимирович. Два сотрудника с маленькими чемоданчиками устроились на заднем сиденье. Поехали, как только пришел профессор, и раньше институтского автобуса.

По дороге Игорь Илларионович позвонил своему коллеге, преподавателю университета, и договорился, что тот подменит его на лекциях в ближайшие две недели. Этого преподавателя Страхов сам подменял не так давно, когда тому требовалось куда-то уехать, и потому осложнений не возникло. А двухнедельный срок был обговорен заранее потому, что Страхов, обдумав ситуацию, уже не сомневался, что ему придется ехать на Северный Кавказ и принимать участие в боевых действиях. Без пульта управления спецназовцы не смогут управлять генератором, более того, им не хватит навыков сохранить генератор в целости и не сжечь все составляющие. А если, помимо этого, не смогут справиться с потоком излучаемых импульсов, то могут быть и сами поражены выбросом, и своих солдат под него подставят. Это уже чревато серьезными последствиями как для самого проекта, так для всей лаборатории: могут прекратить финансировать текущий проект, да и на другие проекты будут смотреть косо. Значит, рисковать нельзя.

В отличие от Бориса, который предпочитал оставлять машину на Новом Арбате, Казионов проехал сначала на Гоголевский бульвар, оттуда свернул на Сивцев Вражек, дальше по Староконюшенному переулку добрался до самого Серебряного переулка и даже во двор въехал. Вообще Артур Владимирович хорошо знал старую Москву и легко ориентировался в узких улицах и переулках, а навигатор вовремя подсказывал ему, где одностороннее движение, потому что улиц с односторонним движением в Москве стало много.

— Папа… — воскликнула Алина, едва открылась дверь, и выбежала в прихожую, но остановилась, увидев за спиной отца посторонних. — У нас сегодня гости? Вовремя я за чаем сходила. Только что вернулась.

— Заваривай. Но мы сначала займемся делом, — Игорь Илларионович посмотрел через плечо на Казионова и его спутников, Владимира и Алексея, сотрудников службы охраны института.

— Наверное, сразу от двери и начинать надо, — предположил Артур Владимирович.

— Я думал, осмотрим только кабинет.

— Нет, всю квартиру. Это обязательно.

Владимир с Алексеем повели себя вежливо, не как вечером оперативники ФСБ, и разделись, и разулись, чтобы не наследить. Затем раскрыли свои чемоданчики, извлекли оттуда продолговатой формы рамки, повесили на себя пояса с приборами, рамки подсоединили к блоку приборов. И начали работать, дециметр за дециметром «прозванивая» все, даже поверхность стен под обоями. Сразу начали поступать гудки, но специалисты на них не реагировали.

— А что там звенит? — спросил профессор.

— То ли гвозди, то ли арматура металлическая в стене. Обычное явление, — объяснил Алексей. — Вот теперь — электропроводка.

— А вот теперь не проводка… — отреагировал на гудок совсем иного тона Владимир, осматривающий пространство около вешалки. Он протянул руку, и за полкой для головных уборов с треском оторвал что-то от стены. Показал Казионову. Тот, рассмотрев сперва сам, передал находку профессору.

— Что это? — спросил Страхов.

— Не встречали? Это и есть тот самый «жучок». Крепится на «липучке» к любой поверхности. Желательно, не к металлической. Активируется от звука голоса.

— Они нас сейчас слышат?

— Думаю, не в прямой трансляции. Где-то неподалеку установлен декодер с картой памяти. На эту карту все разговоры и пишутся. Потом берут, прослушивают и принимают меры.

— Какие меры? — спросила, проявив любопытство, Алина, только что вышедшая из кухни.

— Например, меры по ликвидации Бориса, своего активного помощника. Поняли, что мы на него вот-вот выйдем и он без стеснения их «сдаст». Он вообще был человеком не стеснительным. И потому приняли решение ликвидировать его.

— Значит, это Борис похитил ключи?

— Он самый. Я не успел еще сообщить вашему отцу. Дома у Бориса был обыск. Мать разрешила без проблем, хотя постановление суда на обыск зачем-то отсканировала. Нашли посуду, в которой он плавил на восковые пластины церковные свечи.

— Зачем плавил? — не поняла Алина.

— Чтобы сделать слепок с ваших ключей. Экспертиза легко, за две минуты установила, что состав воскопарафиновой смеси в посуде совпадает с остатками той же смеси на ключах. Кстати, вам вернули ключи?

— Еще утром привезли, когда я был дома, — сказал Игорь Илларионович.

— Отлично. Мы работаем дальше. Предполагаю, что, если есть «жучок» на вешалке, будут такие же на кухне, в комнате дочери, в спальне профессора и обязательно несколько штук в кабинете. Обычно так поступают. Иногда ставят в ванной комнате, но там слишком много металла, он экранирует, и потому слышимость записи бывает отвратительной.

Закончили осмотр коридора. Больше «жучков» не нашлось. Пока Алина занята на кухне, быстро осмотрели ее комнату. Там тоже отыскался «жучок» над самой дверью. Осмотрели и спальню профессора. Один «жучок» нашелся, как и в комнате Алины, наверху над дверью, второй под подоконником. После этого сделали перерыв перед самым трудным объектом, каким виделся кабинет. Попили чай. И снова взялись за рамки.

Сначала сам Артур Владимирович развинтил поочередно две крышки трубки стационарного телефона и без всякой дополнительной аппаратуры вытащил и из-под микрофона, и из-под наушника по крошечному «жучку». Положил на стол перед профессором.

— Это значит, что у них не все в порядке или с техникой, или с людьми, умеющими эту технику обслуживать. «Жучки» в телефонные трубки ставили в шестидесятые годы прошлого века. Может, еще и в семидесятые, и, по инерции, в начале восьмидесятых. В середине восьмидесятых уже начали вставлять прибор в телефонный щиток на улице и считывать разговоры оттуда. А здесь — какая-то самодеятельность на уровне советских детективных романов. Тогда писателям запрещали писать о существующей технике, даже если они ее знали. Можно было упоминать только устаревшее и неиспользуемое оборудование. Впрочем, может быть, у них не получилось наладить связи в телефонной компании, и они просто не знают, где находится телефонный щиток вашего дома.

За десять минут Володя с Алексеем сняли еще три «жучка» в разных местах кабинета…

Глава девятая

Едва уехали гости, позвонил компьютерщик Лева, которого минувшим вечером приводил уже покойный Борис. Как-то так получилось, что Игорь Илларионович совсем забыл о нем и о своем обещании встретиться с ним. День прошел напряженно и непривычно, и профессор весь день был выбит из колеи. Но Леве следовало помочь, тем более это дало бы новый материал для многообещающего эксперимента, пусть пока и никак не связанного с текущим.

— У меня сегодня был сумасшедший день. Не успел подготовиться. Завтра сможешь мне часов в одиннадцать позвонить?

— Нет проблем, Игорь Илларионович. У меня свободный график.

— Я подготовлю оборудование и закажу для тебя пропуск. Позвонишь, скажешь, где тебя встретить. Встретим и отработаем.

— Договорились. Ровно в одиннадцать я позвоню.

О происшествии с Борисом не было сказано ни слова. Возможно, Лева просто ничего не знал, возможно, просто не захотел говорить, будучи не в курсе, знает об убийстве профессор или нет. Но вчера Страхову не показалось, что они закадычные друзья. Компьютерщик вполне мог еще и не знать о смерти Бориса.

Однако этот звонок вызвал из памяти и предшествующие события минувшего дня, разговор с Елизаветой, женой прапорщика, и обещание провести с ней оздоровительный сеанс гипнотерапии. Может быть, если потребуется, даже несколько. Раньше, еще до работы в институте, Игорь Илларионович часто проводил такие сеансы. Он не прибегал ни к каким медикаментозным методам, а просто настраивал нервную систему и психику пациента на полную мобилизацию резервных сил организма. Человек сам обычно не знает, какие силы заложены в него природой, но порой случается, что силы эти пробуждаются в какой-то критический момент сами. Классический пример тому многократно описан в научной литературе. Женщина гуляет с ребенком в лесу. Вдруг падает дерево и придавливает ребенка. Женщина в порыве хватает ствол и отбрасывает его в сторону, чтобы освободить ребенка. А потом десять здоровенных мужиков не могут этот ствол поднять. Индусы называют это пробуждением змейки кундалини, живущей в нашем позвоночнике. Но как бы это ни называли, подобная сила есть в каждом человеке. Нужно только пробудить ее. И гипнотические сеансы помогают этого добиться. Причем помогают не только людям с нервными и психическими заболеваниями, но даже тем, кто страдает от разных напастей. Гипнотизер во время сеанса не лечит то, в чем он не является профильным специалистом. Он только мобилизует внутренние силы организма.

Но Елизавета почему-то не звонила. Может быть, просто стеснялась. Сразу звонить ей Игорь Илларионович не стал, решил сначала поужинать. Однако и после ужина звонка не последовало. Дольше ждать смысла не было — подходило время укладывать детей спать. Страхов взял мобильник и позвонил Елизавете. Ответа он ждал долго, но так и не дождался. Может быть, и правда женщина укладывала детей спать. В любом случае, он ей напомнил своим звонком о договоренности, а дальше уже ей решать. Если не хочет лечиться, насильно же ее не заставишь.

Днем Алина, как еще накануне договаривались отец с дочерью, сходила в компьютерный салон и купила отцу новый жесткий диск, причем не обычный, который ставится внутрь компьютера, а внешний, подсоединяемый через USB-порт. На диске уже была установлена и операционная программа, и все необходимые для работы программы, и интернет-браузер. Выйдя в почтовый ящик, профессор Страхов перебросил на компьютер копии всех рабочих материалов, необходимых ему для работы, и засел за них, наверстывая то, что из-за спецназовцев не сумел сделать в рабочем кабинете.

Телефонный звонок раздался только через час. Незнакомый женский голос говорил негромко, словно собеседница старалась, чтобы ее не услышали со стороны.

— Здравствуйте. Вы недавно звонили по этому номеру…

Игорь Илларионович посмотрел на высвеченный номер. Это был номер, который продиктовала Елизавета. Но голос явно не ее.

— Я хотел бы поговорить с Елизаветой. Если можно, говорите погромче…

— Невозможно громче. Дети спят. Еле уложила. А Лизы нет. Не будет уже Лизы… — в голосе звучала откровенная и неприкрытая печаль.

— А вы кто? — спросил Страхов, уже понимая, что трагедии не закончились и дело развивается по сценарию человека, который никому свой сценарий не дал прочитать. — И что случилось с Елизаветой?

— А вы кто? — прозвучало в ответ.

— Профессор Страхов. Психотерапевт. Мы договаривались, что она сегодня позвонит и мы условимся о времени, когда я смогу с ней поработать, чтобы нервы и психику подлечить. А она не позвонила. Так что с ней случилось?

— Она сегодня пошла к следователю узнать насчет мужа. Попросила меня с детьми посидеть. Мы вместе работаем. У меня сегодня свободный день. Отчего же не помочь… И Лизу по дороге грузовик переехал. Большой, говорят, грузовик. Водитель высоко в кабине сидел и не видел, как она подошла. Она двигалась по переходу, он других, кого видел, пропустил, а Лизу не заметил. И поехал. Сразу… Без мучений… Отмучилась…

Женщина вздохнула.

— А дети?

— Просто беда с сиротками. Как их жалко. Такие ребятки хорошие. Пока я вожусь. Завтра мать Славы из деревни приезжает. Она еще не знает ничего. Ее только вызвали, ничего не сказали — ни про Славу, ни про Лизу. Про Лизу вообще не успели. Мать уже в поезде была. Следователь обещал сам ее встретить и домой отвезти. Они уже и вагон знают, и место. Сейчас же все регистрируют. Вот бабушка внуками и займется.

— Извините. Я в этой ситуации помочь уже ничем, наверное, не смогу…

— А кто теперь, кроме Бога, поможет… Остается уповать только на него, — тихо сказала собеседница и отключилась от разговора.

Игорь Илларионович снова сел за компьютер, но разве можно в таком состоянии работать, разве можно думать о чем-то другом, кроме случившегося! Минут десять посмотрев бездумно в монитор, где кривая отображала на графике температурные перепады ворчливой крысы Цицерона, Страхов опять взялся за трубку. Начал набирать номер телефона профессора Торсисяна, но, не набрав и половины, бросил.

Этот разговор не принесет положительного результата, сообразил после короткого раздумья Игорь Илларионович. Более того, этот разговор опасный. Для чего группе ФСБ и тесно с ней сотрудничавшему профессору Торсисяну понадобился артист Игорь Владимирович — непонятно, и никогда не станет понятно. Страхова просто не подпустят к истине, он хорошо знает принцип: «Нет человека — нет проблемы». Как никто и никогда не объяснит Страхову, за что была убита женщина в том же подъезде, где потом был зарублен артист, как никто не сообщит, с Елизаветой произошел несчастный случай или там было что-то подстроено. «Нет человека — нет проблемы». Игорь Илларионович вовсе не хотел, чтобы этот принцип страховки был отнесен и к нему. И для чего он вообще пытается что-то узнать? Это что, простое любопытство? Нет, сам себе сказал профессор. Это не любопытство. Любой садовник, сажая яблоню, желает знать, какие плоды она будет давать, кислые или сладкие, сочные или не слишком. Так и он, работая над воздействием на человеческий мозг, желает узнать, каковы результаты его труда, как применяется оружие, изготовленное профессором Торсисяном на основе его, профессора Страхова, опытов и изысканий, его многочисленных экспериментов. И это желание естественное. Оставалось только надеяться, что сотрудничество со спецназом ГРУ не выльется во что-то подобное. И, конечно, лучше самому ехать с этими офицерами, чтобы самому видеть и самому решать, насколько действенно то, что производит институт…

Уже перед сном Игорю Илларионовичу позвонил Арсен Эмильевич. Он вообще-то мог иногда позвонить среди ночи, ничуть не стесняясь, просто ради того, чтобы поболтать ни о чем в то время, когда ему не спится. А спит или не спит собеседник, его мало волновало.

— Ларионыч, я ведь все еще работаю. И спать сегодня на рабочем столе буду. И лаборантов своих работать заставил, — судя по голосу, Торсисян жаловался, но в действительности он просто хвастался трудностями, которые ему приходится преодолевать, чтобы заслужить звание признанного гения.

— А если вообще не спать?

— Как так? — не понял Арсен Эмильевич.

— Просто. Составляешь из группы две смены. Работают по двенадцать часов. Ты — двадцать четыре часа с перерывами на сон по пятнадцать минут через каждые четыре часа.

— Я так не умею.

— Попроси спецназовцев. Они тебя научат. Могу и я научить. Ты сам как, гипнабельный? Я вот почему-то абсолютно нет.

— Относительно. Мне мощный раппорт[17] нужен, чтобы меня в транс ввести. Не у всех получается. Я слишком на себе замкнут. Самодостаточен.

— А быстрым методом? Принудительно. Или цыганский гипноз[18]… Или даже эриксоновский[19]…

Про эриксоновский гипноз Страхов заговорил не случайно. Это предложение просто отводило подозрения от Игоря Илларионовича в том, что он желает заглянуть в мысли Торсисяна, и снимало настороженность коллеги.

— Не пробовал. А что ты хочешь?

— Состояние «ключа» знаешь?

— А-а… Слышал. Что это даст?.. Это не для меня. Я сам — сильный.

— Спецназовцы тоже народ не хилый. А спецназ ГРУ обучают этому. Что-то дает. Я слышал, они себе с помощью мысли даже раны лечат. Входят в состояние «ключа» и прекращают кровотечение из раны. Но, главное, это дает возможность обмануть организм, поспать пятнадцать минут, а организм отдохнет, как за полноценную ночь.

— Я подумаю, — холодно отреагировал на предложение профессор Торсисян. — Наведу справки. Не уверен, что со мной это пройдет. А если не пройдет, то и время терять не буду. Мне и так его отпущено очень мало.

— Думай. Я завтра с утра буду, поговорим. А сейчас я ложусь спать, чего тебе не желаю. Не спи и сделай мне за пять дней панель управления, — последняя фраза звучала уже как установка гипнотизера. Но проводить сеансы по телефону Игорь Илларионович не умел. Читал, что некоторым специалистам это удается. Однако сам не пробовал, тем более это сложно, если вообще возможно, с таким человеком, как Арсен Эмильевич, который всякому влиянию со стороны, даже доброжелательному, будет сопротивляться, потому что понимает и знает, как легко доброжелательное влияние перевести в недоброжелательное. — Ладно. До завтра.

— Ага… Давай… — Арсен Эмильевич отключился от разговора.

В том, что Торсисян откажется от сеанса гипноза, Игорь Илларионович не сомневался. Оставлять свою голову и свои мысли «открытыми» для чужого человека он не пожелает. И если Страхов в своих рассуждениях прав, Торсисяна в случае согласия ждет судьба артиста Игоря Владимировича или жены прапорщика с топором. Но ведь о том, что собирается работать с ними, Игорь Илларионович предупреждал не кого-то постороннего, а только профессора Торсисяна. Сам прекрасно владеющий гипнозом, Арсен Эмильевич отлично знал, что официальные утверждения светил психотерапии о том, что человека никогда нельзя заставить сделать что-то, что противоречило бы его принципам, как нельзя заставить сказать то, что в здравом уме и ясной памяти он не желает говорить, ерунда, придуманная специально для спокойствия пациентов. Каждому человеку есть что скрывать. У каждого где-то в глубине души таится участок, который индивид прячет от постороннего взора. Безразлично, поступок это или назойливые мысли, мечта, так и не воплотившаяся, но для постороннего наивная или неприличная. И человек не желает этот участок своей души выставлять напоказ. Но все светила психотерапии лукавят и сами прекрасно об этом знают. Можно заставить человека сделать все, что угодно гипнотизеру, даже простым усилием воли, не говоря уже об обмане. Можно женщину сделать серийной убийцей, внушив ей, что какие-то мужчины покушаются на жизнь ее ребенка. Простейший обман, но действенный. Это уже было, кажется, в ирландской судебной практике. А в жизни эта женщина была робкой и стеснительной особой. В любой ситуации можно придумать обман и заставить разговориться даже самого несговорчивого человека. И, зная все это, Торсисян на гипноз не пойдет. Он лучше откажется от звания признанного гения, но останется живым. Даже если Игорь Илларионович никому не станет сообщать о том, что будет гипнотизировать коллегу, заинтересованные люди об этом узнают. Наверняка телефон Страхова прослушивается. И не китайцами, а российскими спецслужбами, к которым Арсен Эмильевич имеет непосредственное отношение.

Звонок коллеги как-то отвлек Игоря Илларионовича от мыслей о печальной судьбе Елизаветы. Он опасался, что эти мысли долго не дадут ему уснуть, но уснул, как оказалось, сразу. Может быть, дополнительно сказалась усталость от непривычного занятия — обучения спецназовцев. Однако спал, видимо, недолго. Страхов даже не помнил, что он видел во сне, и не знал, пришла в голову мысль из сна или она просто во сне пришла в голову. Но профессор ясно осознал, что звонил Арсен Эмильевич не просто так, а чтобы проверить реакцию Страхова на смерть Елизаветы. Ему уже все сообщили. Наверняка сообщили и о звонке Игоря Илларионовича жене прапорщика. И предполагали, что профессор Страхов начнет задавать вопросы Арсену Эмильевичу, может быть, даже высказывать упреки. Но он только перед этим сидел с трубкой в руке и думал. А потом решил, что откровенничать с Торсисяном — значит и себе приговор подписать.

Но Страхов о Елизавете словом не обмолвился. А сам Торсисян просто не рискнул спросить. Это могло бы выглядеть подозрительным. Значит, этот звонок — проверка реакции на событие. Проверка реакции на заинтересованность и на возможное вмешательство в дело, которое его, по большому счету, не касается. Страхов, может быть, благодаря своему полусонному состоянию и нежеланию проявлять активность, эту проверку выдержал. А вот Торсисян не выдержал. Если бы он не звонил, в голове Игоря Илларионовича могли бы быть сомнения, а могли бы и не быть. А после звонка появилась уже уверенность — профессор Арсен Эмильевич Торсисян имеет к этим двум убийствам самое непосредственное отношение. Конечно, он не убивал. Об этом даже и говорить глупо. Он не тот человек, что будет с топором на соседа бросаться, но он предупреждал о возможности раскрытия и тем самым подписывал людям приговор.

Конечно, и сам Игорь Илларионович чувствовал вину. Ведь Торсисян предупреждал своих заказчиков о возможности раскрытия, взяв факты не из головы, а после откровений Страхова. Значит, и его вина в этом есть, значит, и он причастен к подписанию приговора. Ощущать это было неприятно. И даже мысль о том, что он это делал неумышленно, в отличие от своего коллеги, мало утешала. И теперь Игорь Илларионович в самом деле никак не мог уснуть. Он долго ворочался с боку на бок, потом это ему надоело, и он, хотя самогипнозом владел гораздо хуже, чем гипнозом, все же сумел успокоить себя и усыпить…

Но утром Игорь Илларионович, к своему удивлению, встал бодрым. Проснулся даже раньше, чем зазвенел будильник — от звуков на кухне. Алина сегодня выходила на работу после выходных и встала раньше отца. Звуки с кухни сразу напомнили о том, что покойная жена всегда вставала задолго до того, как пробуждался муж или дочь, и готовила им завтрак. И просыпалась она без всяких будильников. Для нее лучшим будильником было чувство ответственности. Сейчас привычку матери переняла дочь, но не полностью. Она обычно два дня работала в своей страховой компании по двенадцать часов, потом два дня отдыхала. И рано вставала только тогда, когда ей следовало идти на работу. Два других дня Игорь Илларионович обслуживал себя сам, что было даже легче, потому что ел что-нибудь легкое, пару бутербродов, а дочь всегда что-то готовила, и приходилось плотно, как он считал, завтракать.

После завтрака у Игоря Илларионовича имелся еще час до того, как следовало отправиться на работу, и он решил посвятить его, как обычно, делу. Он засел за компьютер. Вчерашние мысли уже не донимали его до такой степени, что мешали работе. Поработав, он не забыл перед уходом из дома снять и переложить в карман внешний жесткий диск.

Алина ушла раньше. Она, как и отец, предпочитала пользоваться городским общественным транспортом, хотя все ее коллеги по работе, как мужчины, так и женщины, уговаривали Алину завести, как и они, собственную машину. Права Алина имела, но не хотела приобретать машину, считая, что в московских условиях это только лишняя забота. А на престиж Алина плевала.

Добравшись до институтского автобуса, Игорь Илларионович занял свое привычное место. Обычно рядом с ним сидел Арсен Эмильевич, но в это утро его не было, значит, профессор Торсисян, как и обещал, провел ночь, лежа на столе в своей лаборатории. Если лаборанты тоже остались на ночь рядом со своими рабочими местами, их можно было пожалеть. Однажды Торсисян ночевал у Игоря Илларионовича еще на старой квартире. Спал в соседней комнате, но Страхов всю ночь не мог уснуть из-за богатырского храпа Арсена Эмильевича.

Выезд за пределы Москвы, как обычно, занял много времени. В последнее время несколько раз поднимался вопрос о том, чтобы автобус забирал сотрудников института не от станции метро «Шоссе Энтузиастов», а от станции «Новогиреево». Оттуда можно было гораздо быстрее добраться до Реутова. Но пока никто не взял на себя смелость принять решение относительно переноса остановки, и приходилось покидать Москву, так же, как и приезжать в нее, «ползком», хотя и на четырех колесах. В утренние и вечерние часы шоссе Энтузиастов было сильно загружено. Впрочем, и в дневные часы обстановка была не намного лучше, и тенденция к улучшению не просматривалась. Тем не менее до института всегда добирались вовремя. Если и случались опоздания, то они были коллективными и в табели рабочего времени не отражались.

Арсен Эмильевич встретил Игоря Илларионовича на крыльце лабораторного корпуса. Стоял довольный, широко расставив свои сильные ноги, и выглядел непоколебимой скалой.

— И как твои гениальные дела? — подойдя, спросил Страхов. — Есть сдвиг?

— Заметный… Но тебе, Ларионыч, в командировку все равно придется ехать. В предложенный срок не успею. У меня в детстве одноклассник был, на спорте помешанный парень. Каждое утро в любую погоду бегал сзади трамвая. Мы на трамвае в школу едем, а он за трамваем бежит. Говорил, что потренируется и все равно трамвай обгонит. Обогнать он сумел, но только тогда, когда трамвай долго стоял на остановке. Я сейчас в том же положении. Бегу, как за трамваем, но сумею обогнать только тогда, когда будет остановка. Значит, собирай чемодан…

— Рюкзак, а не чемодан, — подсказал, выходя из-за спины Торсисяна, подполковник спецназа. — Мы в горы пойдем. Там рюкзак сподручнее. У вас есть рюкзак, Игорь Илларионович?

— У дочери позаимствую. У меня, признаться, и чемодана, кажется, нет. Я уже полтора десятка лет в отпуске не был. А чемодан — это атрибут отпускника. В обычной жизни он не нужен.

— А «тревожный чемодан»[20], товарищ полковник, у вас иметь не полагается? — спросил подполковник.

— У нас в институте как-то не принято объявлять боевые тревоги. Да и учебные тоже, и чемоданов таких мы не держим. А у вас все еще есть?

— Только в линейной армии, они хотя называются по-прежнему «чемоданами», но это рюкзаки. А у нас в спецназе все необходимое всегда с собой. Мы же считаемся войсками постоянной боеготовности. У нас рюкзак всегда в ротной каптерке лежит.

— А вы же, товарищ подполковник, — комбат… — сказал, подходя сбоку, заместитель генерального директора по научной работе. — Вы где свои вещи храните?

— Я же говорю, в ротной каптерке. Батальонных каптерок не бывает в природе. По крайней мере, у нас. Может, в каких-то войсках и есть, я не в курсе. Ну ладно, приступим к делам. Игорь Илларионович, я вас специально дожидался, чтобы конкретно договориться. Нужно решить важный организационный вопрос.

— Подполковник Разумовский уезжает. Его срочно вызывают на место службы. Оставляет на наше попечение командира роты капитана Чанышева, — объяснил Иосиф Викторович. — А с остальными — решайте…

— Служба… — виновато развел руки подполковник. — Нас не спрашивают, где мы срочно можем понадобиться. Если вызывают, значит, понадобился.

— Это даже я понимаю, — кивнул Страхов. — О чем вы хотели конкретно договориться? Какой вопрос нам предстоит решить? Организационный…

— Вы подтверждаете, что едете к нам?

— Безоговорочно.

— В таком случае есть ли необходимость продолжать обучение офицеров?

— Не вижу никакой необходимости, — твердо сказал Игорь Илларионович. — Это пустая трата времени и офицерами, и мной.

— С вашего согласия, товарищ полковник, я забрал бы с собой двух командиров взводов, старших лейтенантов Сломова и Васюкова, и оставил с вами только одного командира роты. Он повезет на микроавтобусе и вас, и генератор, как только вы сможете выехать.

— А когда лучше всего выезжать?

— Путь не самый короткий. Если бы вы выехали уже сегодня, это было бы отлично. Без суеты, без гонки по трассе, приехали бы, подготовились на месте, а там уже пора будет и на операцию выезжать. Можно, в принципе, выехать и завтра утром. Капитан Чанышев отличный водитель. Довезет в целости. Согласны?

— Согласен. Только до завтра мне необходимо будет сделать кучу дел и расписать порядок производства работ в лаборатории.

— Мы не будем вам мешать. Капитан Чанышев приедет к вам, чтобы договориться, сегодня к концу рабочего дня.

— Хорошо. Буду ждать капитана к концу рабочего дня…

Глава десятая

Приборы, необходимые для обследования уникального, как предполагал Страхов, мозга компьютерщика Левы, находились в лаборатории. Компьютер для эксперимента можно было взять там же с любого рабочего стола лаборантов. Кстати, в лаборатории был и сломанный компьютер, который можно использовать для испытания. Разовый пропуск Игорь Илларионович заказал еще с утра и даже договорился в институтском гараже насчет машины, которая встретит Леву у станции метро «Новогиреево». Осталось только дождаться звонка от самого компьютерщика.

Лева позвонил, как и обещал, ровно в одиннадцать. Такая пунктуальность профессору понравилась, приятно иметь дело с подобными людьми — не приходится терять время.

Игорь Илларионович подробно объяснил молодому компьютерщику, где будет стоять машина, сказал номер и стал ждать, надеясь за это время еще кое-что сделать. Внешний жесткий диск с домашнего компьютера присоединил к своему рабочему компьютеру, скопировал с него сделанную накануне вечером и сегодня утром работу, но тут его пригласили в бухгалтерию за получением командировочных, поскольку в командировку он отправлялся официально, согласно приказу генерального директора. Это было приятной неожиданностью, поскольку в командировки Страхов не ездил со времен своей юности и вообще не знал, выдают ли сейчас, когда все переменилось, «командировочные». Оказалось, выдают, хотя и берут с «суточных» подоходный налог. Тем не менее, что-то добавив к командировочным из своего кармана, можно в командировку и хороший ноутбук купить.

Возвращаясь из бухгалтерии, Игорь Илларионович увидел на крыльце помощника дежурного по КПП. Охранник в черной униформе дожидался его и сразу шагнул навстречу Страхову.

— Там на институтской машине какого-то парня привезли по вашему вызову. Пропуск на него выписан, но вас на месте не оказалось, мы пока его в дежурке держим.

— Давно приехал?

— Три минуты назад.

— Проводите его ко мне.

В институте был такой порядок. Распоряжением начальника первого отдела посторонние без провожатого на территорию не допускались даже при наличии пропуска. Тех же спецназовцев, казалось бы, людей многократно проверенных, офицеров, и то постоянно сопровождал Иосиф Викторович. Понятие режимного предприятия соблюдалось строго.

Привели компьютерщика Леву. Игорь Илларионович встретил его за дверьми и сразу провел в лабораторию. Заранее предупрежденные лаборанты уже готовы были снять с мозга компьютерщика показания. Нижний ремень энцефалографа подогнали по не слишком крупной голове Левы, надели и подключили к регистрирующим компьютерам, производящим записи всех данных.

— Первая съемка данных проводится в бодрствующем состоянии. Желательно не волноваться. Можно представлять себе любимые пейзажи. Ублажите душу, Лева…

— Какие пейзажи? Городские? — спросил Лева. — Я абсолютный урбанист. На природе почти не бываю. К свежему воздуху и запахам равнодушен.

— Любые, которые не беспокоят.

Первые замеры ничего особенного не показали. Мозг работал естественным образом, как и у всех людей. После этого перед Левой поставили исправный, но выключенный компьютер.

— Чтобы эту штуку продиагностировать, нужно включить компьютер? — спросил Страхов, положив ладонь на кожух.

— Давайте сначала так попробуем, — предложил компьютерщик.

Игорь Илларионович сел за приборы. Лева начал пристально смотреть на кожух компьютерного блока. Напряженная работа мозга была очевидна. Причем работа сконцентрированная, целенаправленная. Страхов смотрел в монитор, компьютер записывал зарегистрированные данные.

— Мне кажется, он исправен, — сказал Лева.

— Теперь включим.

Мозг работал уже не так напряженно, но все же находился не в отдыхающем режиме.

— В этом аппарате пора сменить кулер, — неожиданно сообщил Лева. — Он вот-вот полетит. Если вовремя не сменить, полетит и блок питания. Но это я не умом распознал, а просто слухом уловил. Обычная история. Или, если нет запасного кулера, хотя бы почистить нужно. В нем много пыли.

— Спасибо, — сказал профессор, сидящий перед двумя мониторами. Один показывал электромагнитные колебания мозга человека, второй электромагнитные колебания исследуемого компьютера. Эти колебания необходимо было тщательно сравнить, но, конечно, в сам момент испытаний сделать это невозможно. Как и любой эксперимент, эксперимент с Левой требовал последующего тщательного анализа. — Учтем подсказку. Сегодня же сделаем. Поставьте сломанный компьютер.

Рабочий компьютер выключили, убрали со стола и водрузили на стол сломанный. Сменили и кабели, соединяющие испытуемую технику с регистрирующими приборами.

— Лева, попытайтесь… — Голос профессора звучал не просто убедительно, он звучал в приказном тоне, в каком гипнотизер отдает приказ гипнотизируемому.

Лева молча попытался. И видно было, как он напрягся. При этой попытке у компьютерщика даже лоб наморщился. Приборы опять зарегистрировали сильную мозговую деятельность человека, и, к удивлению профессора и лаборантов, приборы, подключенные к сломанному компьютеру, зарегистрировали и в нем слабые электромагнитные колебания. Но это не были электромагнитные колебания всего компьютера, это были колебания его различных составляющих частей. И, по мере возрастания концентрации компьютерщика, эти электроколебания становились все явственнее.

— Игорь Илларионович! — позвал младший научный сотрудник, сидящий за монитором, на котором в одной сводной диаграмме фиксировался график работы отдельных мозговых участков.

Профессор Страхов только на мгновение повернул голову, показывая, что слышал зов.

— Что у тебя?

— Еще одна кривая появилась. Дополнительная. Круто вверх пошла.

Страхов одним прыжком оказался у монитора младшего научного сотрудника, взглянул. И сразу оценил ситуацию.

— Активизировался эпифиз[21].

— От него идут очень мощные колебания, — подсказал еще один младший сотрудник, сидящий за своим компьютером с противоположной стороны. — У меня такое впечатление, что в голове молодого человека начались сильные индукционные процессы. Эпифиз своей активностью возбуждает другие центры.

— Показания записываются?

— Конечно.

— Все в порядке. Продолжаем. Лева, продолжаем…

Лева продолжал концентрироваться еще больше минуты. Потом, кажется, устал, и расслабился. Кивком показал на компьютер, объект своего внимания:

— Подключите его к сети.

Лаборант включил компьютер, и, к всеобщему удивлению, он сразу загрузился.

— Получилось. Он работает… — спокойно, как о чем-то обыденном, сказал Лева.

Компьютер действительно работал.

— Что вы сделали? — спросил профессор.

— Не знаю.

— А снова сломать его сможете?

— Не пробовал ломать. Но попробовать можно.

— Пробуйте…

Лева опять напрягся. Теперь уже не только лоб, но и нос сморщился. Компьютер не был подключен к монитору. И определять его работоспособность можно было только по звуку. И звук этот вскоре прекратился.

— Все. Готово, — сказал Игорь Илларионович. — Что и требовалось доказать. А что сейчас делали, знаете?

— Искал, где была поломка. Разрыв двух проводов в шине. Был перегиб, провода разломились и едва контачили. Сначала я, видимо, соединил контакты. Потом вернул все в прежнее состояние.

— Очень интересно… — прокомментировал Страхов. — А снова соединить сможете?

— Конечно.

Повторение заняло несколько минут. Компьютер снова загудел.

— А данные с жесткого диска стереть…

— Не пробовал, но могу попробовать.

— Давайте…

Испытуемый компьютер подсоединили к монитору. Монитор показал окно устаревшей оперативной системы. Но уже через три минуты окно несколько раз мигнуло и погасло. Залилось сначала одним черным цветом, потом синим. И появилось только окно BIOS[22]. Операционной системы и всех записанных на компьютер старых файлов больше не существовало в природе данного компьютера.

— Здорово! — не удержался от оценки происходящего Игорь Илларионович.

— Теперь можете сказать, как это происходит? — невозмутимо спросил Лева. — Почему срабатывает, когда хочет, почему, когда хочет, не срабатывает.

Его невозмутимость и неумение улыбаться слегка смущали Игоря Илларионовича. Молодому человеку, почти мальчишке, следовало бы чаще улыбаться. Улыбка и веселье дают положительные эмоции. А положительные эмоции во многом обеспечивают питание мозга.

— Могу. Но только придется недельку посидеть с материалами эксперимента. Я завтра уезжаю в командировку. Предположительно на две недели. Когда вернусь, позвоню вам. Эксперимент повторим. Наверняка мои выводы для вас будут интересными. Вы или очень сильный экстрасенс, или ваш мозг сам по себе нашел то, над чем многие институты бьются годами. Если мы сможем смоделировать прибор, посылающий такие же импульсы, как ваш мозг, вас смело можно награждать орденом. Вы не просто талантливый компьютерщик, вы — национальное богатство страны. Независимо от того, сможем мы или не сможем сделать соответствующий модуль, вас следует беречь и охранять. Большая просьба — берегите себя. И еще хочу лично от себя добавить. Я за все время нашего знакомства не видел вашей улыбки. Вы бесстрастны, как робот. А это сильно истощает мозг. Положительные эмоции, их движение, всплеск эмоций — все это питание для мозга, для вашей нервной системы. Нельзя быть постоянно серьезным и на чем-то сконцентрированным. Необходимо научиться расслабляться, смеяться, хохотать до одури. Если бы вы себе это позволяли, возможно, у вас не было бы и срывов. Вы же не робот, вы человек, а человеческая жизнь такая, что подчиняется определенным законам, не буду говорить, откуда взявшимся, Бог ли эти законы создал или природа — это вопрос новой широкой дискуссии. А человек должен этим законам подчиняться. Подчиняйтесь им. Не будьте всегда таким серьезным.

— Я постараюсь, — пообещал Лева и вдруг по-детски улыбнулся. — Я свободен?

— Да. Машина ждет вас, чтобы довезти до метро. Спасибо огромное, Лева… Проводите его до ворот. У нас так полагается. Посторонним нельзя ходить по территории в одиночестве.

Лева вышел вместе с одним из лаборантов.

Игорь Илларионович расслабленно откинулся на спинку кресла.

— А ведь это мощнейшее оружие… — сказал один из младших научных сотрудников. — Если по принципу его мозга сделать модуль достаточной мощности, можно в одночасье вывести из строя компьютеры целой страны…

— Можно. Только частоты следует точно просчитать, — согласился Страхов. — При ошибке модуль может поразить эпифиз человека, работающего за компьютером.

— Значит, это еще более мощное оружие…

— Это направление в создании нескольких видов нового оружия, — подытожил профессор. — И нам на несколько лет вперед направление в работе. Главное, теперь мы знаем частоты. А смодулировать их нам поможет гений из соседнего крыла корпуса…

Остатки дня прошли сумбурно. Сам Игорь Илларионович никак не мог отделаться от чемоданного настроения, которое мешало сосредоточиться на работе. Он не начинал сейчас новую тему, которую им подсказали данные эксперимента с компьютерщиком Левой. Даже не стал просматривать результаты эксперимента. Просто скачал все данные с рабочих компьютеров к себе на жесткий диск, данные с рабочих компьютеров удалил, а сам жесткий диск убрал в сейф и запретил своим сотрудникам вести какие-либо разговоры об эксперименте. Пока проект не открыт, говорить о нем — плохая примета. Да и старый проект требовалось дорабатывать. Засадив сотрудников за работу, Игорь Илларионович пошел в соседнее крыло корпуса, в лабораторию профессора Торсисяна, желая посмотреть, в каком состоянии находится генератор. В принципе с ним после аварии ничего и делать было не нужно. Проверили, что-то заменили, и все в порядке. В ручном режиме можно работать. И только уже там, в соседней лаборатории, Игорю Илларионовичу пришла в голову очередная мысль: не следовало так быстро отсылать Леву. Можно было попробовать его в работе бригады Торсисяна по восстановлению панели управления генератора. Но Лева уже уехал. Не зная, будет ли от него здесь толк или не будет, не зная, как воспримет вмешательство в свою работу местный доморощенный гений, возвращать компьютерщика не имело смысла. Если бы сразу, это бы еще куда ни шло.

— Что высматриваешь? Гениальности поучиться пришел? — спросил Торсисян.

— Даром не надо. Я уж как-нибудь так, без гениальности проживу и до пенсии дотяну. И вообще я армянский коньяк не люблю. Он с любыми звездочками — все равно из одной бочки.

— Понимал бы что… Зачем тогда пришел?

— На бездельников посмотреть. Вы хоть мне генератор в упаковку вставите? Не поленитесь? И чтобы с ручками было. А то я уже стар, чтобы такие тяжести таскать. А для одного капитана это тяжеловато.

— Когда едешь?

— Завтра с утра. Готовь технику к погрузке. Не забудь пульт управления поставить.

— Надеешься, что я сделаю к утру?

— Если назвался гением, обязан.

— Я в девять раз время сборки сократил. — Торсисян пригладил на своей голове густой ежик. — А ты, Ларионыч, иди-ка, не мешай мне на гениальность работать. Иди, иди…

Игорь Илларионович, усмехнувшись, ушел, чтобы не мешать профессору Торсисяну работать на свою гениальность. Выглянул на крыльцо, чтобы посмотреть, какая погода. Как раз приехала машина, отвозившая Леву до станции метро. Профессор сделал водителю знак рукой. Тот подъехал к самому крыльцу.

— Отправил?

— Все в порядке, товарищ полковник.

— Знаешь, где ближайший компьютерный салон?

— В Реутове есть.

— Сейчас поедем. Я только оденусь. А то прохладно.

— У меня в машине тепло. Можно так ехать.

— Тогда поехали…

На проходной вопросов не возникло, хотя машину профессор просил только на два рейса — до метро и обратно. Видимо, в документах на выезд количество выездов не было отмечено. До компьютерного салона добрались быстро. Здесь профессор купил ноутбук, на котором настроили выход в Интернет с USB-модема.

Вернулись назад. Не заходя в соседнюю лабораторию, Страхов ушел в свой кабинет, перебросил все, с чем он мог, как думалось, работать в командировке в свободное время, на жесткий диск ноутбука, попробовал, как с ним работает внешний жесткий диск. Все работало, только компьютер запрашивал, с какой операционной системой работать. На внешнем жестком диске была установлена своя. Но как выбрать нужную, профессор быстро сообразил. Все было готово к тому, чтобы отправиться в командировку.

Игорь Илларионович позвонил Казионову.

— Артур Владимирович, Страхов беспокоит. Я завтра уезжаю в командировку…

— Это та самая командировка? Северный Кавказ?

— Да. Я хотел спросить, как там дела у наших китайцев? Я могу спокойно оставить дочь одну дома? Не надумают заглянуть?

— Они под постоянным присмотром. И, кажется, сами уже знают это. Молодой двор посольства не покидает. Догадался, что его камера сняла. Старший ездил туда, к редакции, смотрел. Камеру видел. Наша сторона передала документы в МИД. Там, думается, примут решение в течение сегодняшнего дня. Можете спокойно ехать. Но дочь, конечно, настройте, чтобы чужим дверь не открывала. У вас обычная задвижка на двери есть? Я как-то в прошлый раз не посмотрел.

— Нет. Пока не удосужился поставить.

— Позвоните дочери, я сейчас человека пошлю, пусть впустит его. Он поставит.

— Она сейчас на работе.

— Тогда чуть попозже, когда вы доберетесь до дома, я сам человека подвезу. Пусть поставит. Задвижка надежнее любого замка.

— Хорошо. Буду вас ждать.

Вскоре приехал капитан Чанышев. Под его и Страхова присмотром рабочие загрузили в микроавтобус и генератор, и тарелку транслирующего локатора, закрепили в салоне груз с помощью ремней.

— Вы где собираетесь ставить машину? — поинтересовался Страхов. — Не опасно ее с таким грузом оставлять?

— За забором ГРУ никто не решится тронуть, — улыбнулся капитан. — Где утром встречаемся? Хорошо было бы, если бы я вас забрал где-то в городе. Адрес не подскажете?

— Тогда лучше сейчас меня доставьте домой, вот дорогу и запомните.

— Договорились. Куда едем?

— На Арбат. Я покажу, как проехать. Через Староконюшенный переулок.

Доехали быстро. Сам Чанышев был не москвич, но превосходно ориентировался на улицах. Он даже в Москву въезжать стал не по шоссе Энтузиастов, зная уже, какие там всегда пробки, а через Носовихинское шоссе, где дорога более свободная. Только уже в центре Москвы Игорю Илларионовичу пришлось показывать, где следует проехать и как проехать, причем дважды Страхов ошибался и показывал улицы с односторонним движением, что заставляло капитана проявлять реакцию, вовремя останавливаться и через навигатор искать другой путь. В конце концов они все же добрались до дома и даже заехали во двор.

— Вот здесь я и живу. Правда, совсем недавно, но уже, наверное, никуда переезжать не буду. По возрасту, так только на кладбище.

— Утром буду вас ждать здесь. В котором часу подъехать?

— Насколько я понимаю тонкости дорожной обстановки, из Москвы лучше всего выбираться часов в пять утра.

— Хорошо, пятнадцать минут пятого буду здесь.

— Выспаться успеете? Дорога дальняя. Лучше ехать со свежей головой.

— У меня привычка к спецназовской норме. У нас принята минимальная норма, которую врачи посчитали безопасной для здоровья человека, — спать по четыре часа в сутки.

— Тогда до утра…

— До утра, товарищ полковник…

Глава одиннадцатая

Дочери, как и предполагал Игорь Илларионович, дома еще не было. Она обычно приходит около десяти часов вечера. Правда, его слегка смутил слабый свет в ее окне, на который Страхов обратил внимание еще с улицы, до того, как машина въехала во двор, но, зайдя домой, увидел, что дочь забыла утром выключить настольную лампу на тумбочке рядом со своей кроватью. Он выключил и отправился в кухню, чтобы до прихода дочери приготовить ужин. Там его и застал звонок в дверь. Приехал Артур Владимирович Казионов и привез рабочего из института. Пока профессор с начальником первого отдела пили чай, рабочий установил на дверь задвижку. От чая рабочий отказался, сказал, что ждут дома. Ужин был готов, но до прихода дочери оставался еще час. Не выдержав, Игорь Илларионович все же вытащил из упаковки свой новый ноутбук и засел за него. Через десять минут профессор освоился с клавиатурой и мышью, которую присоединил вместо тачскрина, что делало каждое действие более привычным. Пришла Алина, но открыть дверь не сумела. Отец ради испытания закрыл дверь на задвижку.

Сам закрыл, самому пришлось и открывать. Алина вошла.

— Что за странности такие? — спросила она, посмотрев на дверь. — А-а-а… Давно пора. А то сейчас на улице кавказец какой-то привязался, еле отшила. Ладно, парни знакомые встретились. К ним подошла. Он и отстал.

— Кстати, о Кавказе… Завтра утром отправляюсь туда в командировку. На две недели. Потому и задвижку тебе поставил. Чтобы и тебе, и мне было спокойнее. Сумеешь воспользоваться?

— А что здесь сложного… Папа, а ехать на Кавказ — не опасно?

— Я под охраной спецназа ГРУ еду. Лучше охрану не придумаешь. Ты за меня не беспокойся. Я за тебя беспокоиться буду. Закрывайся.

— Да понятно, понятно… — дочь потянула носом. Из кухни пахло свежеприготовленной едой.

— Главное, не забыть про эту задвижку, — продолжил профессор наставления, сам задвигая задвижку. Сразу, как только домой заходишь, невзирая на время, день или ночь, сразу и закрываешь. Поняла?

— Поняла.

Дочь двинулась на кухню, он за ней.

— Как у тебя с деньгами?

— Побираться не пойду. И зарплата через два дня.

— И хорошо. Я тебе много оставить не могу. Потратился. Оцени покупку. Она в кабинете…

Дочь быстро прошла в кабинет, увидела ноутбук. Алина лучше отца разбиралась в компьютерах и сразу посмотрела его характеристики.

— Поздравляю. Хорошая машина. Для командировки купил?

— Конечно. Не везти же с собой большой компьютер с монитором.

— Все правильно. Завтра хоронят Бориса. Мне звонила его мать. Не знаю, откуда телефон взяла. Я отказалась, сказала, что не пойду.

— Почему?

— Человек меня использовал, чтобы добраться до тебя. А я должна…

— А мы должны учиться прощать людям их слабости. Тем более этого человека уже нельзя исправить. Кроме того, ты знаешь первоначальную причину. А что потом было у него на душе, тебе неизвестно. Решай, конечно, сама. И мне спокойнее будет, если ты не пойдешь. Но я свое мнение высказал.

— У меня завтра все равно рабочий день, и подменить некому. Не получится. Ты во сколько уезжаешь?

— Под утро. В пятом часу. Как подойдет машина. Можешь мне свой рюкзачок на время выделить?

— Конечно. Собрать что-нибудь в дорогу?

— Неплохо было бы. На двоих человек. Мы вдвоем с капитаном спецназа ГРУ едем.

— Курочку-гриль приготовлю и бутербродов. И кофе в термос заварю. Устроит?

— Вполне…

Утром Страхов ходил по кухне и выглядывал в окно. Хорошо, что окно из кухни выходило во двор. Высматривал машину.

Как и обещал Чанышев, приехал он секунда в секунду пятнадцать минут пятого. Армейская пунктуальность подкупала, хотя такая космическая точность могла быть только совпадением. Рассчитать с такой точностью время пути в городе невозможно. И стоять где-то за углом, дожидаясь, когда момент наступит, капитан тоже не стал бы. Он показался профессору не тем человеком, который купится на дешевые эффекты.

Алина проводила отца до двери. Провожать дальше отец не разрешил.

— Дверь на задвижку, и — досыпать… — приказал он. — И свет выключить не забудь, когда уходишь. Вчера настольную лампу оставила включенной.

— Не переживай за меня. Я не маленькая.

— А ты не переживай за меня. Не в бой иду, куда меня никто не пустит, я в казарме буду сидеть и приборы готовить, а спецназ их будет использовать. Опасности никакой.

Он сам толком не знал, в каких условиях ему предстоит работать там, на Северном Кавказе, но желал, чтобы дочь была за него спокойна.

— Доброе утро, капитан, — поздоровался профессор, открывая дверцу.

— Здравия желаю, товарищ полковник, — отозвался Чанышев и сразу протянул Страхову большой пакет.

— Что это?

— Вчера не сообразил. Сегодня ночью подбирали. На мой глаз, как раз по размеру будет. Камуфлированный костюм для вас, чтобы не сильно выделялись во время операции.

— Спасибо. Поехали?

— Поехали…

Выбрались из Москвы на трассу М-4 «Дон», по которой им и предстояло ехать до самого Ростова-на-Дону. Чанышев вел автомобиль превосходно, и вскоре профессор задремал. Проснулся, когда уже проехали Новомосковск.

— Через километр-полтора, товарищ полковник, будет место, где мы попали в аварию, — сообщил Чанышев, увидев, что Игорь Илларионович открыл глаза. — Только остановились, чтобы перекусить, и двинулись дальше, как тут со «встречки» вылетает большегрузная фура, пробивает ограждения и в нас. Валера, водитель, сразу скончался. Леха, командир взвода в моей роте, получил травму позвоночника. А мы втроем отделались легким испугом. Сгруппировались, и почти без ушибов обошлись. Так… Несколько синяков. Хорошо, что скорость набрать не успели.

— А подполковник? Он ехал отдельно?

— Комбат Разумовский? Он на этой вот машине чуть впереди был. Машину нам с вами уступил, а сам с командирами взводов самолетом полетел. Срочно отозвали в бригаду, а оттуда отправятся в отряд, к солдатам. В любом случае раньше нас в отряде будут.

— Я не очень в курсе вашей терминологии. Хотя и ношу армейское звание, а от армии все-таки далек. Не моя вина, как и не моя заслуга, что наш институт входит в систему Министерства обороны. Куда мы сейчас едем? В отряд?

— Так точно, товарищ полковник, напрямую в отряд. Бригада — это место постоянной дислокации бригады спецназа ГРУ. Нас сейчас отнесли еще и в подчинение командующего военным округом, но при этом из подчинения ГРУ не вывели, и потому мы одновременно называемся и военной разведкой округа, и спецназом ГРУ. По должности мне не дано знать, чем закончится реформаторство бывшего министра обороны, но, чем бы оно ни закончилось, летучая мышь все равно останется на нашей эмблеме. Так нам сказали. А это значит, что мы по-прежнему — спецназ ГРУ. Как в старой русской поговорке: «Хоть горшком назови, только в печь не ставь…»

— А ваша фамилия, капитан, разве русская?

— Вообще-то, как говорят, русская с тюркскими корнями. Было такое тюркское имя — Чаныш. Означает — Сын Волка. А вообще мои предки утверждали, что наш род берет свое происхождение от Чингисхана. Прямым нашим предком являлся Алтун-хан, правнук Чингисхана, так было записано в родословной князей Чанышевых, датированной тысяча восемьсот двадцать восьмым годом. Первый князь Чанышев — Владимир Александрович до крещения — звался Сулейманом Ибрагимовичем. Это была последняя тюркская кровь в нашем роду. Дальше все были русскими.

— А вот моя фамилия вроде как бы и не фамилия вовсе, — сказал профессор.

— Это как? — не понял капитан.

— В Древней Руси даже крестильное имя человека старались держать в тайне, чтобы не допускать к человеку злых духов. И людям давали прозвища, которые за ними и укреплялись — Страх, Злоба, Плакса, Нелюдим и прочие. Когда людям давали фамилии, они от отца, как известно, часто шли. Так и получился Страхов сын. Или просто Страхов. Кстати, а отряд что собой представляет?

— Отряд… Временное подразделение, сформированное для выполнения конкретных задач на определенный период. Бывают отдельные отряды, составленные из подразделений одной бригады, как, например, наш. Бывают сводные — когда набирают из разных бригад, а иногда и так случается, что в отряд к спецназу ГРК, например, добавляют часть спецназа внутренних войск или спецназа ВДВ. Но основные действия все равно производятся чаще всего в составе взвода, редко — двух или нескольких. Правда, точек применения сил бывает много. И разные части отряда разбрасываются в разные места и друг с другом не контактируют. А взвод или, скажем, два взвода одной роты — это уже чувство локтя между солдатами, когда все хорошо знают друг друга. В бою это сказывается. У меня вот из роты четыре взвода вошли в отряд, а два остались в бригаде. Командир роты, естественно, там, где большая часть. Значит, и я в отряде. Вот, обратите внимание, товарищ полковник, то самое место. Еще не успели восстановить между полосами ограждение.

Игорь Илларионович выглянул в ту сторону, куда указывал капитан. Металлическое ограждение между встречными полосами было разорвано и раздавлено тяжелыми колесами. Чанышеву, наверное, было тяжело смотреть на место, где произошла авария, и он резко прибавил скорость. И потом еще долго не снижал ее.

— Если хотите, могу угостить кофе. Моя дочь всегда крепкий заваривает. Для человека за рулем в самый раз.

— Извините, откажусь, — мотнул головой Чанышев. — Я пью только воду…

На всякий случай Игорь Илларионович захватил с собой права. Он имел право даже водить восьмиместный микроавтобус. Но, зная свою неуверенность за рулем, не предложил Чанышеву сменить его. Дважды их останавливали посты ГИБДД. Чанышев предъявлял документы, выписанные в ГРУ, о запрещении досмотра багажа, следующего в сопровождении капитана, и все обходилось благополучно. Дорожная полиция вела себя непривычно скромно и не лезла, куда ей лезть было не положено. Может быть, играла роль нарукавная эмблема капитана, где было написано: «Спецназ ГРУ», и полицейские не желали связываться. Может быть, играли свою роль и полковничьи погоны Игоря Илларионовича, выходившего из машины, чтобы размять уставшие в дороге ноги. Но никто в дороге им не мешал, и ехали быстро. Так что около пяти часов вечера уже были рядом с Ростовом-на-Дону. Однако в город заезжать не стали, поехали по объездной дороге. Так, наверное, доберутся быстрее.

— Куда дальше?

— Невинномысск, Пятигорск, Нальчик… Нам чуть ближе Нальчика… В поселке Кирпичный Завод воинская часть. Там мы арендуем казарму. Два этажа трехэтажной казармы. На третьем этаже над нами авторота. Не самое приятное соседство, но соседей, как и родственников, не выбирают, с ними обычно просто знакомятся.

— Не устали? — поинтересовался Игорь Илларионович.

— Не бегом же бегу… — спокойно ответил Чанышев.

Капитан вообще своим поведением, уверенностью в своих действиях заражал и окружающих. И даже профессор Страхов уверился, что капитану действительно не трудно дается эта дорога. Тем более что микроавтобус был, кажется, легок в управлении. Но по мере появления горных участков дороги Чанышев стал сбрасывать скорость. В здравом отношении к условиям дороги ему было не отказать. И вообще претензий по качеству вождения профессор высказать не мог.

Дорога заметно поднималась в горы. Сначала горы были округлыми и сильно поросшими лесом. По большому счету, они мало отличались от подмосковных холмов, на которых, правда, еще несколько веков назад вырубили леса. Потом дорога перестала между этими холмами вилять и шла ровно между возвышавшихся с двух сторон от нее отвесных каменисто-земляных стен. И чаще стали попадаться сначала валуны, а потом и небольшие скалы. И скоро скал стало больше, чем холмов. Проезжали через небольшие селения, в большие города капитан Чанышев по-прежнему предпочитал не заезжать. Странность местной дороги слегка удивила Игоря Илларионовича. Если дорога шла понизу, вокруг уже стояла темнота. Но стоило дороге подняться выше, и сразу же становилось значительно светлее.

Снижение скорости на горных участках пути сказалось на общем времени. Только в одиннадцать вечера машина просигналила около краснозвездных ворот военного городка. Вышел часовой, за ним офицер, дежурный по КПП. Капитан Чанышев разговаривал с ними недолго. Офицер ушел в будку, откуда позвонил и, видимо, получил приказ пропустить машину.

— Приехали… — сказал Чанышев.

— Вы, наверное, позволите себе основательно после этого отоспаться, — предположил профессор Страхов.

— При всем желании не могу себя заставить спать больше четырех часов. Это уже в крови. Я же, кажется, уже говорил, товарищ полковник…

Как и предполагал капитан Чанышев, командир батальона подполковник Разумовский уже находился в отряде и лично занялся устройством профессора на новом месте. Капитан же только доложил Разумовскому о благополучном прибытии, выставил часового около машины, которую не рискнул ставить в гараж, где кто-то может добраться до оборудования, и ушел в расположение своей роты.

Игорь Илларионович подумал, что капитан после такой длительной дороги, которую даже профессионалы-дальнобойщики преодолевают в два, а то и в три дня — как-никак, почти полторы тысячи километров пути, — пойдет отдыхать, и удивился, когда Чанышев появился в штабе отряда. Но до этого подполковник Разумовский в том же здании штаба отвел профессора в выделенную ему комнату на втором этаже, которая была когда-то, видимо, чьим-то кабинетом, поскольку стены украшали не календари с полуобнаженными девицами, а плакаты по гражданской обороне, оставшиеся здесь с советских времен. В кабинете было два письменных стола, один из которых отодвинули к стене так, что за него невозможно было сесть, а второй оставили на месте, чтобы Страхов не испытывал неудобств с местом для работы. У стены же поставили для профессора раскладушку и даже постель застелили. Судя по аккуратности, с которой была застелена постель, делали это солдаты. Комбат сам проводил полковника в конец коридора и показал, где находится туалет, неровно облепленный белым, как в больнице, кафелем, и умывальник.

— Устраивайтесь, товарищ полковник, а потом попрошу вас подняться на этаж выше в наш штаб. Обсудим кое-какие действия на завтра. Дверь кабинета будет открыта, чтобы не заблудиться.

Устроиться профессору Страхову было недолго. Он выложил вещи, поставил на письменный стол свой ноутбук и умылся после долгой пыльной дороги. Душа, к сожалению, в штабном корпусе не было, хотя хотелось бы смыть пыль со всего тела. Но чего нет, то ему не принесут, решил Игорь Илларионович, закрыл дверь на ключ и отправился в штаб отряда, как и просил его подполковник Разумовский. И уже на лестнице профессора нагнал Чанышев.

— Что не отдыхаете, капитан? — поинтересовался Страхов.

— Времени на отдых нет. Завтра с утра начинаем операцию. Надо готовиться.

— В штаб?

— Так точно.

— Тогда показывайте дорогу.

Капитану пришлось сдерживать шаг, чтобы более пожилой и тяжеловесный профессор не отстал.

Когда профессор с капитаном вошли в штабной кабинет, присутствующие офицеры встали.

— Полковник Страхов, — представил профессора подполковник Разумовский.

— Командир отдельного отряда спецназа ГРУ полковник Стукалов Михал Михалыч, — пожимая Игорю Илларионовичу руку, представился сухощавый офицер с простоватым морщинистым лицом и носом картофелиной.

— Начальник штаба отдельного отряда спецназа ГРУ майор Стаканко, — представился второй, круглолицый и внешне добродушный офицер с «гарными» украинскими усами. — И попрошу не прислушиваться к словам некоторых жалких, ничтожных личностей, уродующих мою фамилию в Двестиграмко, — майор посмотрел на Чанышева с усмешкой. — Или на других отдельных товарищей офицеров, говорящих Подстаканко, — теперь он усмехнулся, взглянув на комбата Разумовского. — Я просто Стаканко и не собираюсь отказываться от фамилии, которую оставил мне батя…

— Сразу приступим к делу, чтобы дать возможность товарищу полковнику отдохнуть перед операцией, — перебивая словоизлияния начальника штаба, сказал Разумовский.

Он развернул на столе карту, сначала обвел рукой довольно значительный район, а потом просто ткнул пальцем. Игорь Илларионович с картами дела, практически, не имел и потому не мог сориентироваться в том, что ему показывают.

— Вот здесь, в ущелье, бандиты и собираются. Сразу четыре банды, которым необходимо обсудить некоторые территориальные споры и определить сферы своего влияния. Собираются они, я признаюсь, с нашей помощью. Для того и собираются, чтобы можно было спровоцировать между ними конфликт, а потом уничтожить. Это ущелье самое большое в окрестностях. Мало того, оно сквозное, и мы вынуждены перекрыть выход из него. Это на всякий случай, товарищ полковник. Мы надеемся, что ваша техника просто не пустит их в ту сторону. Там сложный профиль для ведения боя и для устройства засады, и если бандиты будут иметь численное превосходство, засаде придется плохо. Надежда на вашу возможность управлять поступками бандитов.

— Я постараюсь оправдать ваше доверие к генератору. Думаю, он будет способен не пустить никого туда, куда не следует. Мы проводили проверку вместе с органами Федеральной антимонопольной службы во время их акции на одном из рынков Москвы. У нелегальных мигрантов была возможность бежать. Но мы сумели сделать так, что все они дружно двинулись в полицейские автобусы. Надеюсь, получится и здесь.

— Мы тоже надеемся, — сказал полковник Стукалов. — Но сейчас на место выезжает взвод, который будет проводить подготовку. Возглавят взвод командир роты капитан Чанышев вместе с командиром взвода старшим лейтенантом Васюковым. Им ставится задача выставить на место вашу «тарелку»…

— Транслирующий локатор, — поправил Страхов.

— Так точно. Транслирующий локатор. Нужно, товарищ полковник, показать место, где его лучше всего установить, — Стукалов пододвинул ближе к Игорю Илларионовичу карту.

— Вы мне ставите нереальную задачу. Я не смогу сделать это по карте. Мне нужно видеть профиль, уровни высот, просмотреть возможные углы отражения нашей электромагнитной атаки от скал. Это не секундная задача.

— Сколько вам нужно времени, чтобы разобраться?

— Минут пятнадцать, по крайней мере.

— Это нас устроит.

— Но я ничего не смогу понять по карте. Я просто работе с картами не обучен в нужном объеме. Мне желательно увидеть все на месте и там просчитать.

Командир отряда переглянулся с начальником штаба.

— А вас устроит 3D-модель местности?

— Думаю, да.

— Пару минут… — Майор Стаканко метнулся к большому сейфу, закрыв его плечом, набрал цифры на кодовом замке, открыл дверцу и вытащил планшетный компьютер. И еще до того как вернуться, кнопкой, расположенной, как у всех «планшетников», на торцевой планке, включил его. «Планшетник» загрузился. Майор поколдовал над сенсорным экраном, и появилось 3D-изображение той же карты, что лежала на столе.

— Какая у вас техника, — восхитился Игорь Илларионович. — Нам и не снилась…

— Нам тоже, — сказал полковник Стукалов, — а вот прислали. Пока только осваиваем. Подобное сейчас во всех войсках внедряется. Географическая информационная система военного назначения «Оператор». Обладает многими функциями, и потому мы не используем, пока до конца не изучили. Впоследствии планируется вооружить такими планшетами каждого командира взвода. Сейчас есть только один экземпляр на весь отряд.

— В бригаде уже на склад пришли, — сообщил подполковник Разумовский. — Командиры взводов получают и сразу проходят обучение.

— А мы сами обучаемся, по инструкции. Научились пока не многому. Но 3D-макет делать умеем. Значит, устроит, товарищ полковник?

— Устроит.

— Макет вертится как угодно, показывает любую сторону простым движением пальцев, — пояснил Стаканко. — Увеличение масштаба разведением двух пальцев, уменьшение — сведением. Все просто.

— Хорошо. Разрешите мне сесть, чтобы просмотреть макет.

— Стульев хватит. Мы стоя подождем, — согласился полковник Стукалов.

Глава двенадцатая

3D-макет был настолько наглядным, что даже вымерять что-либо необходимости не было. Профессору показали, в каком месте ущелья находятся в настоящий момент бандиты и откуда ожидается появление еще одной банды. Транслирующий локатор следовало разместить так, чтобы бандиты при подходе не заметили его. Это было, пожалуй, единственным ограничением.

— На какую глубину внутрь ущелья может проникнуть волна? — спросил Разумовский. — Она не сможет достать нашу засаду?

— Волна излучения пойдет на ту длину, на которую я настрою прибор. Минимальная безопасная дистанция — десять метров. Ближе — человек сразу сойдет с ума. Возможный исход — даже инсульт. Но это в лучшем случае. Скорее всего, простое сумасшествие. Наибольшая дальность, если учесть характер ущелья и невозможность разброса силы луча по сторонам, около ста километров. Но это только в случае, если я задам такую дистанцию.

— Не надо такую дистанцию, — сказал Чанышев. — До нашей засады около двенадцати километров. На всякий случай, товарищ полковник, я попрошу вас ограничить дистанцию десятью километрами.

— Нет проблем, сделаем. Но точку я уже определил. Вот здесь, в скалах, в стороне от ущелья. Около полукилометра. Чтобы бандиты не заметили локатор, я предлагаю его просто положить. Тренога легко складывается, и локатор не обязательно сразу устанавливать точно в нужном направлении. Скоординировать луч можно в течение нескольких секунд поворотом ручки. Нам так и так придется его корректировать по лазеру, чтобы обеспечить необходимую начальную скорость. Вернее, по лазеру он уже будет сам корректироваться, в автоматическом режиме. А моя задача — правильно направить сам лазер. Что я, надеюсь, и сделаю.

— Значит, нам можно выезжать? — спросил командир роты.

— Можно-то, конечно, можно. Только я не очень понимаю, Валерий Николаевич, как вы сможете еще куда-то выехать. Вы сегодня такую дорогу вместе со мной одолели…

— Пока будем добираться до места, я высплюсь в машине, — пообещал Чанышев. — Путь не самый близкий. Я не за рулем. Возьму в кузов матрац и посплю, не переживайте, товарищ полковник.

Игорю Илларионовичу осталось только пожать плечами.

— А вам я рекомендую выспаться. Вы к нашим условиям службы непривычны. Спать вам придется по спецназовской норме — только четыре часа. Через четыре часа двадцать две минуты, — Чанышев посмотрел на настенные часы, — вас разбудят.

— Я буду готов, — пообещал Страхов, заражаясь боевым пылом командира роты…

Уснул профессор сразу — устал в дороге. И только он уснул, как ему показалось, сразу разбудили, постучавшись в дверь.

— Кто там?

— Товарищ полковник, пора! — через дверь сообщил голос подполковника Разумовского. — Через пятнадцать минут выезжаем. Можно будет дополнительно поспать в машине.

— Выхожу, — отозвался Игорь Илларионович. — Только умоюсь и выхожу.

Захватив полотенце, Страхов отправился в умывальник, а затем примерил камуфлированный костюм, предоставленный ему командиром роты спецназа. Костюм оказался впору, и уже через десять минут профессор спустился по лестнице, прошел мимо дежурного по местному штабу, приветственно кивнув тому, и вышел на улицу. У низкого крыльца стоял микроавтобус, рядом с которым его дожидался Разумовский. Микроавтобус был того же типа, что и тот, на котором Игорь Илларионович приехал вместе с Чанышевым. Самого капитана видно не было, да он, как помнил Игорь Илларионович, и не должен находиться здесь. Командира роты отправили с передовым отрядом выставлять транслирующий локатор. Возвращаться ему, как нетрудно было догадаться, никакого резона не было. Но профессор не видел разницы, с кем ехать, с капитаном или с подполковником.

— Вы готовы?

— Полностью.

— Оружие у вас есть?

— Нет и никогда не было.

— Ладно. Я кое-что захватил для вас… Садитесь.

Игорь Илларионович сел на уже привычное ему переднее пассажирское сиденье. Под стеклом на панели лежал небольшой автомат.

— Это оружие для вас, — сказал Разумовский.

— Вообще-то, товарищ подполковник, прежде чем вручать человеку оружие, его следует спросить, умеет ли он им пользоваться. Я больше привык к компьютерной клавиатуре, чем к автомату.

— Это не автомат, — поправил комбат. — Это пистолет-пулемет «ПП-2000».

— Для меня одно и то же.

— Вы же возмутитесь, когда кто-то спутает транзистор с тиристором?

— Конечно.

— Точно так же военные возмущаются, когда путают автомат с пистолетом-пулеметом. Хотя вся разница в том, что пистолет-пулемет стреляет более слабыми пистолетными патронами. Давайте сюда, я объясню принцип работы…

Комбат взял из рук профессора пистолет-пулемет, показал, как взводится затвор, как предохранитель переводится на позицию одиночной стрельбы, как на позицию автоматической, объяснил, как стрелять с одной руки, как с двух, дал характеристики по дальности стрельбы. На этом обучение закончилось. Справиться с пистолетом-пулеметом оказалось легче, чем с панелью управления генератора. Тем более с генератором без панели управления. Страхов повесил ремень оружия на грудь. Он сам себе казался слегка смешным с оружием в руках, но справедливо полагал, что в боевой операции случиться может всякое, и оружие может понадобиться.

Выехали к воротам. Там уже стояли четыре грузовика под тентами. Было понятно, что тент защищал солдат от холода. Зима только началась, и холод чувствуется лишь ночью, и потому в ночное время без тента сложно обходиться. Только после прибытия комбата с профессором колонна двинулась в путь. Микроавтобус занял место в «хвосте». А впереди, пристроившись к колонне уже за воротами, поехала боевая машина пехоты.

По хорошей, если ее можно назвать хорошей, дороге ехали не долго. Минут через двадцать свернули на проселочную, и там микроавтобус с трудом поспевал даже за грузовиками, потому что быстро ехать ему не позволял низкий клиренс. Но все же не отставал.

И так на протяжении трех с лишком часов.

— А где генератор? — вдруг вспомнил о своем основном оружии Игорь Илларионович.

— Командир роты повез вместе с «тарелкой».

— Они с охраной поехали?

— Бандитов от них охранять? — задал встречный вопрос подполковник.

У профессора больше вопросов не возникло.

— Подъезжаем. Сейчас с дороги свернем.

Дорога шла по высокой и крутой насыпи. Боевая машина пехоты не без труда спустилась по откосу и едва не ткнулась стволом своей автоматической пушки в землю. Грузовики на такой подвиг не решились, проехали дальше и нашли место, где спуск для них был более приемлемым. Но то грузовики. А микроавтобусу пришлось еще метров пятьсот проехать и только там спуститься. Колонна уже собралась около БМП и напрямую двинулась через холмы. Вернее, не напрямую, на вершины не выезжали и старались проезжать между двумя склонами. И остановились около скопления высоких слоистых столбообразных скал. Там, видимо, прозвучала команда, солдаты быстро покинули машины и, не дожидаясь соседей, взводными колоннами куда-то устремились бегом.

Подполковник Разумовский дождался, когда колонна уедет в обратный путь, и проехал вперед еще на несколько километров к следующим скалам. Там располагалась группа солдат. Разворачивали рацию. Один из радистов довольно ловко лез на скалу, чтобы натянуть антенну. Подполковник с профессором вышли из микроавтобуса. У комбата был точно такой же пистолет-пулемет, как и у Страхова, но он носил его не на груди, а за спиной. Это было удобнее, и Игорь Илларионович просунул под ремень голову и перевесил свое оружие так же.

Откуда-то из расщелины между скалами вышел капитан Чанышев. Выглядел серьезным и сосредоточенным. Сдержанно поздоровался и с комбатом, и с Игорем Илларионовичем. Сделал Разумовскому короткий доклад, из которого профессор, стоящий рядом с комбатом, понял, что операция проводится большая, задействованы четыре взвода спецназа из роты Чанышева и взвод обеспечения того же отдельного отряда спецназа. Еще один взвод находится в засаде на противоположном конце ущелья. А еще минувшим днем, в дороге, капитан рассказывал профессору о том, что обычно операция проводится силами взвода, изредка двух. Это уже значило, что и у бандитов силы немалые, и такое широкое привлечение спецназа накладывало на работу Игоря Илларионовича с генератором особую ответственность. Впрочем, в своем умении справиться с прибором профессор не сомневался. И уж тем более не сомневался в возможностях самого генератора. Потому что в бытовых условиях он уже проходил апробирование. Хотя операцию Федеральной миграционной службы по выявлению нелегальных мигрантов в какой-то мере сложно было назвать бытовой ситуацией. Даже при том, что оружие там не применялось. Хотя у отдельных мигрантов оно было изъято.

— Кто пойдет с товарищем полковником? — спросил комбат.

— Я, конечно… — сказал капитан. — Мы с ним уже сработались.

— Возьми солдат для прикрытия.

— Я уже назначил пятерых.

— Не мало?

— Достаточно. Больше там спрятать негде, скала невелика. Я снайпера из первого взвода с собой взял. Если что, он со своим ночным прицелом никому не даст близко подойти.

Разумовский протянул капитану планшетный компьютер, тот самый, с которым минувшим вечером работал профессор.

— Когда пойдете?

— Мы уже выходим, товарищ подполковник. До рассвета меньше часа.

— Может, и меня возьмете? — раздался голос за плечом профессора.

Игорь Илларионович обернулся. Рядом с ним стоял подполковник спецназа ФСБ Юрьев, тот самый, что присутствовал на первом инструктаже по генератору в лаборатории. Подполковник, как помнил Страхов, выполнял какое-то задание профессора Торсисяна по внедрению микрочипа под кожу одному из раненых бандитов.

В голове профессора сразу возникли лица погибшего актера Игоря Владимировича и Елизаветы, жены прапорщика. И хотя этот подполковник не имел к ним никакого отношения, по крайней мере, не было основания так считать, Игорь Илларионович коротко ответил:

— Нет.

— Скала маленькая. Там повернуться негде будет. А товарищу полковнику там работать, — попытался смягчить ответ капитан Чанышев.

Подполковник Юрьев не стал настаивать…

По зову капитана Чанышева из расщелины скалы появились пятеро солдат, уже готовые к выступлению. Капитан первым двинулся вперед, на ходу запуская планшетный компьютер. Сразу убавив яркость, чтобы монитор не привлек издалека внимание возможного наблюдателя бандитов, Валерий Николаевич использовал «планшетник» как обычный навигатор, поскольку устройство и программное обеспечение это позволяли. Шли быстро, как показалось Игорю Илларионовичу, непривычному к такой манере передвижения, но он старался не отставать от спецназовцев. До места они добрались уже через пятнадцать минут.

— Сколько мы прошли? — спросил Игорь Илларионович, когда группа остановилась возле скал.

— Около пяти километров.

— Не может быть! — удивился Игорь Илларионович. — Пять километров человек обычно преодолевает за час.

— А мы преодолели за четверть часа, — констатировал командир роты.

— Никогда не думал, что смогу на старости лет быть таким шустрым.

— Вам сколько лет, Игорь Илларионович?

— Пятьдесят один.

— Подполковнику Разумовскому пятьдесят два. А он с ротой марш-броски совершает, кроссы по утрам со взводами бегает. Так что о старости вам говорить рано. Мы прошли с нормальной скоростью. Я тоже, признаться, не думал, что вы будете на это способны, но вы справились.

— Видимо, работает пресловутый «мобилизационный момент», когда организм использует скрытые силы, — сделал вывод Страхов. — Куда дальше?

— На скалу. Оборудование уже там.

Еще вечером, когда он любовался 3D-макетом скалы, Игорь Илларионович подумал, хотя и не высказал своего сомнения, что затаскивать нелегкий генератор туда будет очень сложно. На макете он не видел пологого склона, а теперь этот пологий склон появился. По нему и забрались наверх. Более того, наверх вела уже почти утоптанная тропа.

— Но ведь тропы не было? — растерянно высказал профессор свои сомнения капитану Чанышеву и даже рукой показал.

— Когда-то и нас с вами, товарищ полковник, не было. Но мы появились на свет. Нашим родителям это было нужно. И эта тропа появилась, когда возникла в ней необходимость, — уклончиво ответил командир роты.

Поднялись. На скале не было светлее, чем внизу. Или просто высота скалы была небольшой. Но в особенно темном предрассветном небе уже проявился заснеженный хребет и отдельные горные вершины. Туда уже попадало солнце, и рассматривать это снизу, еще из ночной черноты, было удивительно и интересно. Но профессор, как и спецназовцы, взбирался на скалу не для того, чтобы любоваться пейзажами. Он сразу посмотрел, где стоит генератор, проверил целостность упаковочного ящика. Довезли вроде бы и подняли на скалу аккуратно. Здесь же, на небольшой плоскости, лежал и транслирующий локатор, который еще предстояло выставить. Модуль локатора, крепящийся на кронштейне в центре, был на месте. Больше ничего здесь и сломаться не могло.

— Когда будем устанавливать?

— Еще одна банда должна подойти сегодня утром. Последняя. Бандиты могут обратить внимание на локатор. Как только войдут в ущелье, мы выставим локатор и начнем готовиться.

— Когда это будет? — Игорю Илларионовичу самому уже не терпелось опробовать технику.

— По нашим расчетам, банда должна подойти к ущелью вместе с рассветом. Еще вопрос, товарищ полковник. Если мы в том же устье выставим на высоких скалах наблюдателя…

— У меня нет гарантии, что наша волна его не поразит. Лучше обойтись без наблюдателей.

— Понятно. Если гарантии нет, не будем рисковать. Ждем. Горбушкин, готовь прицел. Просматривай территорию.

Снайпер привычными движениями поставил на винтовку ночной прицел и подсоединил питание. И сразу стал с позиции «с колена» просматривать дальнее пространство впереди скалы…

Как только наступил рассвет, из-за дальних отрогов показалась цепочка идущих бандитов. Теперь их можно было рассмотреть и без прицела ночного видения. От скалы они должны были пройти метрах в ста пятидесяти.

Капитан же смотрел в другую сторону, предоставляя бандитам возможность передвигаться без пригляда. Посмотрел в ту же сторону и Игорь Илларионович, но ничего не заметил.

— Надеюсь, они не увидят солдат, — сказал Чанышев. — Вроде бы хорошую позицию заняли.

— А где солдаты? — не понял профессор.

— Они окопались полукольцом вокруг входа в ущелье, — объяснил командир роты. — Окопы в полный рост с каменными брустверами. Это, конечно, на всякий случай, если бандиты прорвутся сюда. Если смогут прорваться через вашу ударную волну.

— Не вижу никого, — признался Игорь Илларионович.

Капитан снял с шеи ремень и протянул профессору свой бинокль. Игорь Илларионович приложил бинокль к глазам и долго всматривался в пространство перед ущельем. И никого не сумел обнаружить.

— Не вижу, — признался он.

— Было бы плохо, если бы вы увидели. Тогда бы и бандиты могли увидеть, — констатировал Чанышев. — У них, конечно, глаз более опытный. Но они не ждут засады, а вы знаете, что там есть солдаты, и не видите. Значит, есть вероятность, что и бандиты не увидят. Но наши солдаты хорошо умеют копать окопы. Еще лучше умеют их маскировать. Сетку хотя бы видите?

— Нет.

— Поверх каждого окопа натянута маскировочная сетка. Небольшая, индивидуального пользования. Я в двух местах сетку заметил. По цвету слегка отличается. Но здесь следует учесть, что я знаю о ее присутствии, а бандиты нет.

Профессор еще раз прошарил биноклем пространство.

— Не вижу.

— И отлично, — капитан хотел взять бинокль из рук профессора, но тот перевел его в сторону бандитов и не увидел руку капитана.

— А что за шапки у некоторых такие странные? На женские береты похожи… — поинтересовался Игорь Илларионович. — Не все одинаково одеты. Большинство в «камуфляже», а эти вот… В шапках которые, в жилетках… Четыре человека. Я несколько раз еще в советские времена отдыхал на Кавказе, но такой одежды не видел. Это что-то национальное?

Капитан все же забрал у профессора бинокль. И внимательно рассмотрел бандитов.

— В «камуфляже» — это местные. А те, в шапках и в жилетах, — наемники, талибы. Мало им своих заварушек в Афгане и в Пакистане, так и в Сирию влезли, теперь и сюда суются. Самые отъявленные фанатики. Эти подлежат безоговорочному предельно жесткому уничтожению, чтобы другим неповадно было. Я не знал, кстати, что здесь будут наемники. Может, и в других бандах тоже есть. Хотя здесь, в Кабардино-Балкарии, я первый раз в командировке. Раньше постоянно в Дагестан ездил. Там обычные бандиты, редко с религиозным уклоном, или просто уголовники, или те, кого местные менты в бандиты толкнули. Второе чаще всего. А здесь банды чаще всего салафитские…

— Это что такое? — спросил профессор. — Я не силен в религии.

— Другое название — ваххабиты. Более распространено в Дагестане. Там считают, что так говорить правильнее. Но, значит, здесь наемников может быть больше. Наверное, и в других бандах тоже есть. Хорошо, что мы их вместе собрали.

— У меня вопрос, Валерий Николаевич, причем важный.

— Слушаю, товарищ полковник.

— Эти талибы разговаривают по-русски?

— Об этом лучше у них спрашивать. Трудный вопрос. Когда они попадают к нам в руки, требуют переводчика. Говорят или по-пуштунски, или по-арабски. Якобы русского языка не знают.

— Но ругаются по-русски, — вставил свое слово снайпер рядовой Горбушкин.

— Они вообще не ругаются. Они фанатичные верующие мусульмане. А фанатики ругани избегают. Не говори, чего не знаешь. По-русски наши ругаются, которые показывают, что тоже русского языка не понимают. Короче говоря, товарищ полковник, невозможно определить, знают они наш язык или нет. А в чем суть проблемы?

— В том, что мы не прорабатывали воздействие электромагнитного кодирования человеческой речи на иностранцев, не знающих русский язык. Мы в принципе не предусматривали такую возможность. Не продумали до конца.

— Но крысы ведь тоже русского языка не знают. Вы же проводили испытание на крысах. И с миграционной службой генератор испытывали. Многие мигранты тоже по-русски не разговаривают.

— Это сложный вопрос, Валерий Николаевич. Крысы мыслят не словами, а образами. Это человек мыслит одновременно и образами, и словами. А с мигрантами та же история, что с талибами. Они вдруг забывают русский, когда попадают в полицию. А до этого вполне сносно говорят. По крайней мере, на бытовом уровне.

— Значит, что?

— Значит, я не могу дать вам гарантию, что электромагнитный посыл будет действовать на талибов так же, как на местных бандитов. Я, конечно, при записи постараюсь мыслить образами. Но сомнения у меня есть, и боюсь, что они имеют под собой основание.

— Тем не менее отказываться от испытания мы не будем.

Эпилог

Но последняя банда повела себя странно. Перед ущельем она остановилась, бандиты собрались в круг, что-то обсудили, и из одиннадцати человек в ущелье вошли только трое, а восемь бандитов сначала просто провожали ушедших взглядами, потом полезли вверх по склону, желая, видимо, занять позицию сверху. Все талибы остались во второй группе.

— Как хорошо, что мы не выставили на склоне наблюдателя! — сказал капитан. — Я как раз этот для подъема просматривал маршрут. Они бы сейчас на него точно и нарвались. Казалось бы, все продумали, а такого варианта не предвидели.

— Вы уверены, Валерий Николаевич, что всегда все продумываете? — со скепсисом спросил Игорь Илларионович.

— У нас без этого нельзя, товарищ полковник. Служба такая.

— У меня служба другая. Я человек науки и профессионально занимаюсь психологией. И могу вам сказать, что, согласно данным мировой психологии, все обстоит иначе. Нам всем просто нравится думать, будто наши решения продуманы и тщательно контролируются, но исследования ученых говорят о том, что подавляющее большинство решений на самом деле являются подсознательными, и у этого есть объективная причина. Дело в том, что каждую секунду наш мозг атакуют больше одиннадцати миллионов индивидуальных единиц данных, и, так как мы не можем все это тщательно проверить, наше подсознание нам помогает принимать решение. И мы действуем, согласуясь с мнением подсознания. Если только оно у нас не отключено. А отключается оно как раз под воздействием электромагнитного излучения нашего генератора.

— Может быть, и так, я не буду спорить с наукой, — согласился капитан. — Скажу только, что в действительности все тщательно продуманные планы часто бывают и правда несостоятельными. И действовать нам приходится, исходя из обстановки. Мы и солдат так учим — действовать по обстановке. Вот как сейчас. Была одна банда, стало две группы. Обстановка изменилась.

— А зачем они разделились? — не понял Игорь Илларионович, возвращаясь с высот науки к бренному боевому миру.

— Банды друг другу не доверяют. Опасаются ловушки. Но что мы будем делать, товарищ полковник? Мы на виду у бандитов. Локатор будем ставить?

— Мы в пределах досягаемости обстрела?

— Если только у них есть снайпер. Снайперская винтовка достанет. «Калаш» — разве что шальной пулей. Прицельная стрельба с такой дистанции невозможна. Наши пистолеты-пулеметы — тем более не достанут. А вообще талибов лучше бы снять, во избежание риска… Горбушкин, слышал? — капитан повернулся в сторону снайпера, и тот сразу лег грудью на камень и попрочнее устроил на его поверхности локти.

— Хотя бы пару человек надо оставить, — потребовал Игорь Илларионович. — как мы иначе проверим генератор. Я про знание языка говорю…

— Горбушкин! Слышал? «Скушай» пару талибов…

Мощный глушитель «винтореза» сделал звук выстрела для противника неслышимым. И даже невооруженным глазом было видно, как вскинул руки, уронил автомат и сорвался с обрыва один из талибов. Следом за ним, с интервалом в две секунды, в точности повторил движения первого и второй. Остальные бандиты остановились в растерянности, но тут же предприняли попытку залечь за камни. Опыт подсказал, что снайпер стреляет издалека. Но снайпер больше не стрелял. Тем не менее бандиты не двигались и выжидали чего-то. Может быть, морского тумана, который придет в горы? Или просто боялись, и никто не желал стать очередной мишенью.

— Горбушкин! У бандитов есть снайпер? — спросил командир роты.

— Снайпер был. По крайней мере, бандит со снайперской винтовкой «СВД». Я на него долго смотрел. Ушел с первой группой в ущелье.

— Тактическая ошибка их эмира, — сделал вывод капитан. — Даже без нашей атаки снайпер смог бы прикрыть первую группу лучше, чем все вместе взятые автоматчики.

— Мне показалось, товарищ капитан, — добавил рядовой Горбушкин, — что со снайперской винтовкой был сам эмир. Он отдавал распоряжения и даже руками размахивал. Любит жестикулировать. Хотя мог бы кому-то другому винтовку оставить. Правда, с оптическим прицелом не каждый справится. Но надо было раньше научить. Теперь поздно.

— Они до ночи будут так сидеть? — словно самому себе задавал вопрос капитан. — Под пули их теперь калачом не выманишь. Будут на месте дожидаться, пока внизу все не закончится и из ущелья кто-то выйдет. В моей практике произошел случай, когда пятеро бандитов так вот сидели четверо суток. Правда, у меня тогда было три снайпера.

— Как ни странно это звучит, Валерий Николаевич, но они жить, наверное, хотят, — сказал Игорь Илларионович. — Выставим локатор и прекратим их мучения. Первое испытание техники в боевой обстановке…

Профессор отстегнул металлические замки-застежки на крышке ящика с генератором и извлек из корпуса интегрированные туда приспособления.

— Если можно, Валерий Николаевич, мне бы посмотреть на 3D-макет места, где сидят бандиты. Конечно, волна их и так накроет, но лучше, если она отразится от какой-нибудь скалы. Двойной эффект получится.

Капитан взял с одного камня планшетный компьютер с макетом входа в ущелье на дисплее и передвинул изображение в сторону, показывая профессору то, что получилось.

— Понятно. Отражаться не от чего. Отраженный луч уйдет вверх. Будем надеяться, что над нами в этот момент не будет пролетать никакой самолет. Тем не менее мы с удовольствием все сделаем и без отражения.

Игорь Илларионович по своей старой привычке сам с собой разговаривал, комментируя то, что он делает. Обычно это раздражало только профессора Торсисяна, но в своей лаборатории все привыкли к манерам своего руководителя и не обращали на это внимания.

Солдаты тем временем поставили локатор и приблизительно направили его в сторону бандитов. Однако приблизительное направление профессора не устроило. Один из приборов, интегрированных в генератор, внешне был похож на бинокль. Игорь Илларионович присоединил кабель транслирующего локатора к самому генератору, взял свой «бинокль», соединенный с генератором намертво, щелкнул каким-то тумблером, включая прибор, и поднес «бинокль» к глазам. По мере того как профессор поворачивал колесико на корпусе «бинокля», локатор сам автоматически поворачивался, выходя в боевое положение.

— Капитан, помните из процесса обучения, что должно произойти, когда луч локатора и луч наводящей системы совпадут в конечной точке?

— Зеленая точка сменится на красную.

— Вот и прекрасно. Все готово. Теперь подскажите, какую команду дать бандитам.

— Бросить оружие, поднять руки и сдаться. Нет… Отставить… Захватить их — значит, через месяц-два-три-четыре снова придется ловить. Лучше их уничтожить. Сами смотрите, как…

Игорь Илларионович с хитроватым видом хмыкнул, вытащил из корпуса генератора микрофон со спирально согнутым шнуром, и, отвернувшись, стал что-то говорить. Много времени это не заняло. Ветер дул профессору в спину, и стоящим за его спиной капитану и солдатам не было слышно слов профессора, пока он к ним не повернулся.

— Теперь задача — переложить речь в электромагнитные колебания, — прокомментировал Страхов свои действия.

Его руки работали не хуже, чем у профессионального фокусника, так быстро и ловко он управлялся с генератором даже без панели управления. Конечно, не имеющие его навыков офицеры не сумели бы это повторить. Даже самому профессору, одному из создателей генератора, потребовалось больше года, чтобы эти навыки приобрести.

Из ящика была извлечена коробка, которую профессор тут же раскрыл и вытащил что-то напоминающее принадлежность новогоднего костюма.

— А это попрошу всех надеть под головной убор. Техника безопасности требует.

— Что это? — не понял командир роты.

— Шапочки из алюминиевой фольги[23]. Как раз полный комплект, каждому по одной.

— Зачем? — не понял Чанышев.

— Я же говорю, техника безопасности…

Капитан Чанышев позвонил комбату Разумовскому:

— Товарищ подполковник, мы начинаем?

— С богом. У остальных все в порядке.

Командир роты убрал трубку и посмотрел на Страхова:

— Комбат дает «Добро!». Можем начинать…

Профессор посмотрел в монитор «планшетника», лежащего на камне. Сейчас, когда уже полностью рассвело, можно не опасаться, что свет монитора привлечет чье-то внимание, и капитан сделал изображение ярким.

— А где собираются остальные бандиты?

Чанышев пальцами передвинул изображение, одновременно увеличив масштаб, и показал:

— Наши наблюдатели видели вот здесь, прямо под обрывом, где залегли последние бандиты, большой костер и шесть палаток вокруг него. Очень близко к самому склону, вплотную к скале. Если бы не последние бандиты, можно было бы на склон хребта подняться и сбросить сверху несколько гранат.

— Зачем?

— Просто так. В качестве мелкого хулиганства. Повеселиться и посмотреть, как бандиты запрыгают. Они обычно считают себя людьми очень серьезными и грозными. Уверены, что их все должны бояться. В действительности же, как показывает практика, годны для боев против пенсионеров, которые их с двустволками в селах иногда встречают, но не больше. Даже пара полицейских с автоматами обычно заставляют их отступить. А мне лично всегда нравится смотреть, как пугаются слишком уж серьезные и самоуверенные люди. Честное слово, это бывает забавным.

— А зачем тогда нужен генератор?

— Чтобы вы могли его испытать.

— По большому случаю, в данной обстановке, я с вами согласен. Наверное, вы и без генератора справились бы.

— Наверное. Но испытывать же генератор где-то нужно!

— Вот именно. И потому будем веселиться с генератором. При мелком профессорском хулиганстве. Начнем?

— Дело только за вами.

Игорь Илларионович сделал глубокие вдох и выдох и только после этого подступил к самому аппарату. Руки его работали быстро и уверенно. Процесс прогрева занял не больше минуты.

— Тяжелая артиллерия к бою готова. Запускаю… Понаблюдайте за бандитами в бинокль…

Командир роты послушно поднял к глазам бинокль.

Генератор во время прогрева слабо гудел, как электронная трубка старого телевизора, но, как только Игорь Илларионович перевел «ползунок» реостата на середину катушки, звук резко усилился и превратился в сплошной гул.

— Пошло-поехало. Ждем результата…

Ждать пришлось меньше минуты. За бандитами на склоне наблюдали командир роты в бинокль и снайпер — в оптический прицел своей винтовки.

— Есть результат, — доложил рядовой Горбушкин. — Четверо встали. Талибы прячутся.

— Что четверо первых делают?

— Стоят в растерянности… — ответил капитан Чанышев.

— Ни у кого неприятных ощущений нет?

— В голове легкое покалывание, — сказал командир роты.

— В затылке, — уточнил снайпер.

Другие солдаты промолчали.

— Это естественное явление. Электромагнитные завихрения. Они не страшны. Один знакомый иеромонах говорил мне, что у него всегда такое ощущение во время молитвы. У меня самого сейчас то же самое. Кто умеет, рекомендую молиться. Хотя бы «Господи, помилуй» твердите. Лучше «Отче наш», если знаете. Через пару минут ощущения будут сильнее, не пугайтесь, шапочка из фольги вас защитит. Добавляю уровень сигнала…

Профессор Страхов перевел «ползунок» реостата выше. Гудение генератора стало нарастать. Он шумел уже, как сварочный аппарат.

— Талибы встали, — сообщил снайпер.

— И их достало, хотя языка не знают, — добавил Чанышев почти радостно.

— Стрелять? — спросил Горбушкин.

— Побереги патроны, — посоветовал профессор. — В другой раз сгодятся. Здесь эксперимент идет. Испытания…

— Куда они пошли? — непонятно кого спросил командир роты, не отрывая бинокля от глаз, но левую руку, от бинокля свободную, положил себе на затылок. Поверх шапочки из фольги у капитана была повязана теплая бандана из толстой камуфлированной ткани. Но, видимо, непривычные ощущения в голове капитана тревожили.

Игорь Илларионович все это замечал, но не реагировал. У него у самого были такие же ощущения, но он уже знал, что они бесследно проходят. После каждого пробного сеанса работы с генератором в своей лаборатории он проходил обязательное медицинское освидетельствование. Отклонений медицинские приборы не фиксировали.

— Они выполняют мой приказ, — сказал Страхов.

— Талибы остались на месте, — сообщил снайпер. — Им непонятен приказ. Надо бы как-то попробовать донести…

— Я не разговариваю ни на пушту, ни на дари[24], — возразил профессор. — Арабского тоже не знаю. Чуть позже я просто смогу убить их без винтовки… Сначала местные бандиты. Что они делают, Валерий Николаевич?

— Подошли к краю пропасти. Выглядывают. Что-то увидели. Похоже, своих. Обмениваются мнениями. На кого-то показывают пальцем. А это что?

— Что? — спросил профессор с улыбкой, заранее зная, что должно произойти, потому что он наговаривал звуковые команды, впоследствии преобразованные в электромагнитные колебания.

— Встали на самом краю и… Мочатся на головы тех, что внизу. Сдурели, что ли?..

— Все правильно. Я отдал такой приказ, чтобы проверить дословность выполнения. Сейчас спрыгнут. Штаны застегнут и спрыгнут в свои лужи. Какая там высота?

— Метров двадцать пять или даже почти тридцать, — сказал капитан.

— Спрыгнули, — сообщил снайпер. — Переговорили друг с другом и дружно вместе спрыгнули. А талибы этого даже не поняли, только стоят и друг на друга временами посматривают.

— Внимание. Сейчас в ушах появится шум, но без боли. Не волнуйтесь. Ваш мозг защищен. Даю полную мощность генератора…

«Ползунок» перешел на самый край катушки, отчего генератор даже задрожал мелкой дрожью.

— Что там? — спросил профессор.

— Один из талибов схватился за уши и присел. Что-то кричит. Похоже, визжит… — рассказал командир роты.

— Все, — добавил снайпер, — второй завопил, бросил автомат, тоже схватился за уши и побежал… Помчался по склону большими скачками. Как мячик скачет, отталкивается. Все. Споткнулся или просто ноги не выдержали. Кувыркается. Там скалы острые, выщербленные. Вряд ли выживет.

— Первый упал на спину, — продолжил говорить капитан. — Дрожь по всему телу, словно от высокого напряжения трясет… И… Кровь изо рта… Все. Перестал биться. А кровь все бежит ручьем… И даже не интересно, насколько его хватит. Похоже, разрыв аорты… Жалко, нижние этого не видели. Это бы всех впечатлило.

— С верхними покончено, — сказал профессор Страхов. — Внимание. Важный момент. Создается перепад атмосферного давления вокруг нас. И кровяного тоже. Все расслабились, иначе будет головная боль. Полностью расслабились. Совершенно. Стали аморфными. Пять минут всем на восстановление. Валерий Николаевич, засеките время. Я выключаю генератор. Если через пять минут будут болевые ощущения, обращайтесь ко мне, я сниму боль…

За помощью к профессору никто не обратился. Только снайпер вдруг пожаловался:

— Я вообще-то по природе своей мало сплю. Я и на гражданке мало спал, и в армии. Для меня даже четыре часа — много. А сейчас вдруг так в сон потянуло. Еле держусь…

— Постпсихический синдром, — объяснил Игорь Илларионович. — Нервное напряжение плюс влияние близко расположенного генератора. Я попрошу вашего командира роты дать вам отдохнуть по возвращении.

— В лазарет уложу. Пусть пару суток спит, — согласился Чанышев. — А здесь — разуй глаза и смотри в прицел. Что делаем, товарищ полковник?

Профессор снова вытащил из корпуса генератора интегрированный прибор, похожий на бинокль, и навел его на вход в ущелье.

— Товарищ полковник, но теперь-то нам можно наблюдателя поднять наверх? Туда, где бандиты с талибами были?

— Вы хотите заставить наблюдателя помочиться на бандитов? — спокойно спросил Страхов. — Или рассчитываете, что солдат спецназа благодаря своей подготовке при прыжке со скалы не разобьется?

— А нельзя луч сделать уже? Чтобы он доверху не доставал? Это я уже не к тому, чтобы наблюдателя выставлять, а просто в качестве обучения.

— Если в качестве обучения, могу объяснить. Вода, когда стекает со склона, куда стремится?

— Вниз.

— Это даже я, тугодумный, понимаю. Но почему вниз? Только не объясняйте мне законы гравитации. Если проще — почему? Какой путь она выбирает?

— Где ей легче дальше бежать.

— Вот. Электромагнитные волны не подчиняются законам земного притяжения. Они не признают гравитацию. И именно поэтому часто случается, что космонавты в космосе слышат Землю, а на Земле их слышат плохо. Есть у электромагнитных волн некоторая характерная способность кверху подниматься. Волна тоже будет искать путь, где меньшее сопротивление. Мы, конечно, направляем ее и заставляем биться о скалы. Но значительная часть волны все же будет стремиться подняться, чтобы уйти в беспрепятственный полет. Честно говоря, я не физик, чтобы объяснять эти явления, я только доктор медицинских наук, в отличие от своего коллеги профессора Торсисяна. Но из практики знаю, что волна колебаний при переходе в верхние слои нами не контролируется. По ширине и по дальности контролировать ее мы умеем. Когда направляем вертикально вверх, контролируем все четыре стороны, но уже не можем контролировать дальность. И неизвестно, какой сигнал мы посылаем спутникам. Кстати, похожим генератором в прошлом году китайцы успешно сбили свой собственный спутник. А наш генератор в тысяча девятьсот восемьдесят шестом году заставил американский космический пилотируемый корабль изменить траекторию полета и миновать Советский Союз стороной. Тогда на космическом челноке на несколько часов отключилось все оборудование, и сам астронавт чуть не сошел с ума. И в течение нескольких часов было достигнуто соглашение, что американцы не летают над нашей территорией, а мы не испытываем на их космических кораблях свои генераторы. Я ничего не знаю про китайский генератор, но наш советский был полностью неуправляемым по границам прохождения волны. Испытывать его в тех условиях было слишком рискованно. Могли пострадать пассажирские самолеты. Но Бог проявил к ним милость. Наша модель менее сильная, но более удачная. Создать такую же, но с большей мощностью, можно без проблем. Однако при этом мы опять сможем управлять волной только по четырем направлениям. Пятое нам никак не поддается. И ни я, ни мой коллега профессор Торсисян не видим пока света в конце тоннеля.

— Я представляю, что могло бы быть, если бы такой генератор попал в руки террористов, — сказал Чанышев. — А мы с вами так спокойно, без охраны, везли его за полторы тысячи километров.

— Ничего бы не было, — категорично сказал Игорь Илларионович. — Включив его, террористы уничтожили бы сами себя. С генератором в мире пока могут справиться два человека — я и мой коллега. С генератором без панели управления — только я один. Это создает миру какую-то гарантию безопасности. Кстати, если вам так уж необходимо посмотреть за действиями бандитов, не за действиями, а за реакцией на работу генератора, — так будет точнее… Мы можем поднять туда, на склон, и сам генератор, и локатор. Но опять же нет гарантии, что направленный вниз луч обратным ударом не достанет нас самих. Наша волна эластична, но обладает хорошими способностями для рикошета.

— Тогда лучше оставить эту идею потомкам, — согласился капитан Чанышев.

— Отлично. Но мы будем работать по ущелью или нет?..

— Обязательно, товарищ полковник.

— Тогда давайте продолжим, иначе не только рядовой Горбушкин, я сам усну…

Навели электромагнитную волну генератора по лазерному лучу на вход в ущелье. Профессор умышленно выбрал для установки такое место, где волна попадала бы в передний склон, отражалась от него и, совершая рикошет за рикошетом, захватила всю нижнюю часть ущелья.

— Какие действия нам видятся предпочтительнее для бандитов? — спросил он.

— Для начала общая драка без огнестрельного оружия. Можно это организовать?

— Не вижу серьезных препятствий. И драку устрою, и запрет на применение огнестрельного оружия дам. А дальше?

— Причем драка капитальная, до полной победы. Когда один останется, а все остальные пластом лежать будут. Это можно организовать?

— Я же сказал, что сделаю. Я подарю им всем ярость диких хищников. Я слышал, что солдаты спецназа ГРУ любят рукопашный бой. Но я не советовал бы встречаться с облученными генератором дикими хищниками. Пусть они хоть горло друг другу перегрызают. А потом? Мне нужно перевести вербальное задание в другую категорию, но я могу это сделать только сразу. Если потом поступит новое задание, мне придется записывать его поверх старого. Говорите, что еще. До конечного результата.

— Конечный результат должен быть простым. Только после того, как все будут лежать, один оставшийся имеет право взять в руки автомат и перестрелять всех чужих, оставив только свой джамаат. Но у меня вопрос, товарищ полковник: через какое время после остановки генератора мы можем безбоязненно войти в ущелье?

— Практически сразу… Если вы выключаете телевизор, вы уже ничего не видите и не слышите, и никто вас не программирует. Точно то же происходит и здесь.

— В каком смысле программирует? — спросил снайпер, с трудом поднимая веки. Глаза у рядового Горбушкина основательно слипались.

— В самом прямом. На телевидении всего мира используются более слабые аналоги нашего генератора. Если хотите всегда оставаться самим собой и поступать согласно собственному желанию, а не так, как кому-то надо, не подходите близко к телевизору. Телевизионный посыл, конечно, слаб. Но в мировой психологии существует так называемый принцип привычки. Этот принцип определяет, когда у отдельного человека вырабатывается какая-то устойчивая привычка. Так вот, чтобы привычка, скажем, курить выработалась и стала устойчивой, человеку достаточно выкурить шестьдесят шесть сигарет. Чтобы у вас выработалась привычка голосовать за какого-то конкретного человека на выборах или, скажем, за какую-то конкретную партию, вам нужно шестьдесят шесть раз убедиться, что голосовать следует только за этого человека или за эту партию. Повторят вам шестьдесят шесть раз одно и то же, и вы уже проголосуете за того, за кого следует, а не за того, за кого хотели вначале. И, самое главное, вы даже не услышите, за кого вам необходимо будет проголосовать. Вы будете смотреть футбольный репортаж или, скажем, репортаж о поединке боксеров за звание чемпиона мира и не заметите, что на текст комментатора накладывается на другой скорости иной текст. Ваше подсознание услышит нужную фамилию и выделит ее отдельно от репортажа. Выделит даже из громкой музыки, которая забивает все остальные звуки в природе. И вы после этого с чистой совестью пойдете голосовать за кого-то, будучи абсолютно уверены, что это ваш выбор. Свободный выбор. Зомби обычно не знают и не ощущают того, что они зомбированы. И всего-то нужно, чтобы вы шестьдесят шесть раз услышали. А сколько передач вы успеваете посмотреть за любую предвыборную кампанию? Наверняка больше сотни. Значит, ваш выбор уже не просто устойчивый, он уже неуклонный. Психологи не зря свой хлеб едят.

Завершив монолог, Игорь Илларионович вытащил из корпуса генератора микрофон с кабелем, эмоционально надиктовал требуемые действия и включил систему конвертации речи в электромагнитные колебания. Завершив работу, он повернулся к спецназовцам.

— Товарищ полковник, можно вопрос? — спросил Чанышев, все еще оставаясь под впечатлением от только что произнесенного монолога Страхова.

— Бога ради…

— В отношении числа шестьдесят шесть… Насколько это серьезно?

— Вполне серьезно. Правда, здесь есть много «но». Само число «шестьдесят шесть» взято как усредненная величина. При этом разные специалисты по-разному преподают его. Одни говорят о шестидесяти шести днях. Другие о шестидесяти шести повторениях, пусть даже по одному разу в день. Но все сходятся в одном — чем сложнее задание, тем большее число повторений требуется. Например, чтобы привить человеку устойчивую привычку к сильным физическим нагрузкам, скажем, к изнурительным тренировкам или к изнурительному труду, требуется в полтора раза больше времени. И после этого времени человек перестает уставать от такого труда и ему уже трудно существовать без изнурительных тренировок. А вас что, Валерий Николаевич, волнует в этом вопросе?

— Обучение солдат. Приобретение солдатами устойчивых навыков в каких-то отдельных аспектах боевой подготовки.

— Тяжелые нагрузки, как я сказал, требуют в полтора раза больше времени. Не шестьдесят шесть, скажем, дней, а девяносто девять. На сотый день солдаты сами пожелают выполнить это упражнение. Оно войдет у них в привычку. Если вам интересно и если у вас есть номер электронной почты, я вам пришлю главу из моей книги, посвященную этому вопросу. Для воспитания солдат оттуда есть что взять.

Командир роты продиктовал свой электронный адрес.

— Естественно, все латинскими буквами.

— Еще один аспект из психологии, касательно адреса. Тоже, кстати, в моей книге упоминается, хотя это и не мое изыскание, а уже известная норма. В психологии существует понятие «магического числа семь плюс-минус два». Что это такое. Человек не может хранить в голове одновременно больше пяти — девяти блоков информации. И вообще большая часть информации сохраняется в короткой памяти двадцать — тридцать секунд, после чего мы ее с чистой совестью забываем, если не повторяем снова и снова. Именно по этой причине телефонные номера разбиваются на блоки цифр. Блоками мы можем запомнить номер. Но не отдельными цифрами. Большинство людей вообще-то способны удержать в памяти семь цифр, а люди с гениальной памятью помнят даже до десяти. А с буквами все обстоит сложнее просто потому, что в алфавите букв гораздо больше, чем цифр. Так что запомнить ваш электронный адрес я не смогу. Лучше напишите мне его потом на бумажке. Мы же не сию минуту расстаемся. А сейчас давайте будем работать…

Но работать Игорю Илларионовичу опять не позволили. На сей раз зазвонил в кармане телефон. На душе у профессора все же было неспокойно, когда он оставил дома дочь одну, и постоянно ждал какого-нибудь тревожного сообщения, хотя пытался сам себя успокоить, убедить, что у Алины все в порядке. Но в этот раз определитель номера показал, что звонил почти гениальный профессор Торсисян. Этому если не ответишь даже среди ночи, он будет звонить без конца всю ночь, а потом невинно спросит: «Я тебя, случайно, не разбудил?»

— Слушаю тебя, Арсен Эмильевич. Только, если можно, покороче. У нас идет боевая операция. Первую задачу выполнили, теперь приступаем ко второй.

— И как первая? Генератор не подвел?

— Не подвел. Я привезу полный отчет. Познакомишься.

— Хорошо. А у меня завтра уже будет готова панель управления. Представляешь?

— Не представляю. Но, в любом случае, мы уже без нее обошлись. Сделаешь, я ее себе заберу. Ты давно обещал.

— Наверное, придется тебе отдать, поскольку ты хоть и не преднамеренно, но стал косвенным участником моего успеха.

— Я стал косвенным участником твоего успеха! Каким это образом? Может, объяснишь?

— Мне тут один человек рассказал, какой ты позавчера эксперимент проводил. Данных я, к сожалению, в твоей лаборатории не нашел…

— И не найдешь. От тебя специально спрятал, чтобы не мешался.

— А я вот помешался. Мне рассказали, что этот твой подопытный компьютерщик Лева может, и я сразу подумал, что он так же может восстановить мне панель управления. Дальше дело пошло проще. Ты ему пропуск выписывал. Я нашел данные, а мои друзья из ФСБ нашли координаты. Я позвонил, пригласил, поставил задачу. И он мне на десять дней сократил работу. И все данные с его мозга я заодно записал. Попросил у тебя в лаборатории аппаратуру и записал. Интересно получается. Большущая перспектива. Хочу заняться разработкой темы.

Это уже было ударом ниже пояса.

— Слушай, куда ты лезешь? Тебе что, своих забот не хватает? У меня тема уже разрабатывается. Как вернусь, мы с Левой продолжим работу. Имей, в конце-то концов, совесть, гений непризнанный! — взбеленился Игорь Илларионович.

— А что ты сердишься? Я не понимаю… Ты же не говорил про свою новую тему. Я сам для себя тему раскопал и сам заявку в ученый совет написал. Твоей заявки там нет. Здесь закон на моей стороне. Я просто тебя обогнал, и все.

— Короче говоря, так, уважаемый гений. Я сейчас звоню в свою лабораторию и категорически запрещаю сотрудникам всякие контакты с тобой. Если узнаю про кого-то, сразу уволю. И запрещаю давать тебе свое оборудование. Все. Разговор окончен.

— Подожди, не нервничай… — пытался вставить слово Торсисян.

— Ох, и надоел ты мне со своим нахальством… — сказал Страхов и отключился от разговора.

Капитан Чанышев внимательно смотрел на профессора.

— Неприятности, товарищ полковник?

— Производственные. Предают, как говорят, только свои… Ладно. Разберемся…

Мобильник снова зазвонил. Игорь Илларионович взглянул на дисплей. Звонил Торсисян. Разговаривать с гением Страхов не стал. Сбросил вызов и набрал номер компьютерщика Левы.

— Извините, Валерий Николаевич, — сказал он Чанышеву. — У меня минутный разговор…

Приказать Леве профессор Страхов не мог. Мог только попросить. Но Лева мог и отказаться. И никакой возможности давления на него у Игоря Илларионовича не существовало. Молодой компьютерщик вправе сам выбирать, с кем ему работать удобнее и приятнее.

— Слушаю вас, Игорь Илларионович. Увидел на дисплее номер вашего телефона, вспомнил ваши слова и заулыбался, честное слово, — проговорил Лева. — Мне сказали, что вы на Северном Кавказе.

— Да, на Кавказе. И я очень рад, что вы научились улыбаться. Так легче будет жить, поверьте мне. Но я по делу звоню, причем в разгар боевой операции по уничтожению нескольких вместе собравшихся банд боевиков. Выделите мне время?

— Я слушаю вас, Игорь Илларионович.

— Вас вчера снова вызывали в наш институт?

— Меня не просто вызывали. За мной приехали на машине с синей «сигналкой» двое сотрудников ФСБ и отвезли туда. Там передали с рук на руки профессору Торсисяну Арсену Эмильевичу. Я помог ему кое в чем. Правда, это был не компьютер, но цепи «прозвонить» я сумел и нашел много физических повреждений. Кажется, их устранили. Арсен Эмильевич сказал, что это важная для вас работа.

— Для меня эта работа уже не важная. Она была бы важной в том случае, если была бы завершена до моего отъезда. А так мне пришлось самому ехать на Северный Кавказ и самому принимать участие в боевых действиях, о чем я, впрочем, не жалею. Я со многими прекрасными людьми здесь познакомился. Это тоже полезно. Но у меня к вам, Лева, большая просьба. Профессор Торсисян приглашал вас к себе снова?

— Да, он хочет провести исследование электрических потоков моего мозга в момент ремонта компьютера, как он сказал, «втемную».

— Извините, Лева, но я уже начал работать над этой темой, а профессор Торсисян пытается у меня эту тему перехватить, основываясь на том, что я из-за командировки не успел подать заявку на разработку в ученый совет института. По моему мнению, Арсен Эмильевич ведет себя крайне непорядочно.

— Да, он мне тоже не показался скромным человеком, — неожиданно сказал Лева. — И со мной разговаривал так, словно я обязан стать его подопытным кроликом. Мне это было не слишком приятно.

— Лева, я не имею права вами командовать, но я хотел бы попросить вас не сотрудничать больше с Торсисяном. Вы можете мне что-то на это сказать?

— Я могу сказать вам спасибо за ваш совет про улыбку. С улыбкой легче даже Торсисяна воспринимать. Правда, тогда улыбка перерастает в ухмылку. Но я обещаю вам, что дождусь вашего возвращения и буду сотрудничать только с вами. Это мое последнее слово.

— Спасибо, Лева. Я надеялся на вас. Побольше улыбайтесь. Всего хорошего. Я прощаюсь, меня ждут. У нас сложная обстановка.

Лева первым отключился от разговора.

Профессор посмотрел на командира роты и показал на мобильник.

— Звоните, звоните, товарищ полковник. Мы подождем. Бандиты проживут на несколько минут дольше и будут вам за это благодарны.

Игорь Илларионович набрал номер телефона заместителя генерального директора по научной работе Лукина. Тот ответил сразу вопросом:

— Как успехи, Игорь Илларионович?

— Спасибо. Вашими молитвами, Иосиф Викторович. Первую часть операции провели успешно. Работа прибора с моей стороны оценивается на «отлично». Думаю, и спецназ меня в этой оценке поддержит. Готовимся начать второй этап. Но мне тут, как всегда не вовремя, позвонили…

— Всегда не вовремя у нас звонит только профессор Торсисян. Что он сообщил?

— Сообщил, что вчера подал заявку на новую тему.

— Подал. При мне это было.

— Дело в том, что это моя тема, я уже собираю материалы и провел первый эксперимент. Заявку же не успел подать только из-за срочной командировки и всей той запарки последних дней. А человек, которого Торсисян исследовал, — мой клиент. Я только что с ним разговаривал, объяснил ситуацию, и он твердо пообещал мне, что работать с Торсисяном не будет.

— Понятно. А что от меня требуется?

— Чтобы до моего возвращения не рассматривали заявку Торсисяна.

— Это в моих силах. Когда думаете вернуться?

— Как мне говорили, сегодня первая операция. А всего планируется три операции в течение двух недель. Вероятно, через две недели и вернусь.

— Ну, вы же знаете, некоторые заявки у нас по два, если не по три месяца лежат. Не переживайте, работайте. Главное, чтобы привезли с собой хороший отзыв о приборе. До встречи. Удачи вам, Игорь Илларионович.

— Спасибо. До встречи…

Проблема разрешилась как-то удивительно легко. Но легко решаются проблемы, как знал Игорь Илларионович, которые уже имеют тенденцию к решению помимо нас и наших аргументов. Обычно это называется «попасть в струю». Каким образом он сам попал в струю, профессор Страхов не знал. Но пока это его и не волновало, и отвлекаться от работы с генератором на гипотетические ответы на несформированные из-за недостатка фактов вопросы не стоило. Сам генератор и дело были важнее этих ответов.

— Валерий Николаевич, будем начинать?

Капитан Чанышев кивнул:

— Пора. Кстати, товарищ полковник, на какое максимально близкое расстояние солдаты могут безопасно подойти к ущелью?

— Думаю, метров на сорок — пятьдесят. Только лучше с двух сторон, но не против самого выхода. Хотя, конечно, здесь обратного удара ожидать не следует, тем не менее.

— Я хотел бы первым войти в ущелье. Впереди солдат. Вы справитесь здесь без меня?

— Думаю, да.

— Какое время продолжится работа генератора?

— Пять минут максимум. Этого будет достаточно. Да, я так таймер и выставлю на пять минут. Даже на семь, на всякий случай.

— Думаете, бандиты успеют подраться?

— Они успеют друг друга основательно изуродовать.

— А как будет развиваться конфликт? Кто начнет и по какому поводу?

— Как в том анекдоте: «Дай закурить!» — «Я не курю». — «Куда-куда ты меня послал? К какой матери?» И здесь будет так же. В первую очередь произойдет воздействие на самых агрессивных. Потом подключатся остальные.

— Но ведь в других бандах тоже могут оказаться иностранные наемники, не знающие русского языка. Что с ними?

— Мне кажется, их просто хорошенько побьют, а потом, может быть, застрелят. Кто не бьет первым, того бьют много раз. Это аксиома.

— Пусть так. Тогда я побежал к солдатам, — сказал командир роты.

— С богом. Сверьте часы с таймером генератора. После выключения генератора я попрошу солдат дать сигнал очередью.

— Хорошо. Можете и сами дать. У вас свой пистолет-пулемет имеется.

Капитан глянул на таймер, потом на свои «командирские» часы, кивнул с удовлетворением и, спустившись со скалы, понесся в сторону, где располагались окопы его солдат. Откуда-то из-под земли вдруг выросла человеческая фигура, поднялась в полный рост и замахала капитану рукой. Чанышев свернул в сторону под углом в семьдесят градусов и уже через две минуты сам исчез под землей.

Профессор посмотрел на снайпера. Тот, казалось, спал. Но помощники сейчас профессору были и не нужны. Транслирующий локатор настроен и правильно направлен, и Игорь Илларионович без сомнений запустил генератор. Причем не стал, как в первый раз, добавлять мощность излучения в три этапа, а сразу, хотя и плавно, перевел «ползунок» реостата в крайнее верхнее положение. Генератор сразу затрясло. Гудение аппарата было громким, и рядовой Горбушкин проснулся. Он виновато посмотрел по сторонам, но не нашел взглядом командира роты.

— А где наш капитан?

Профессор Страхов за шумом генератора вопроса не расслышал. Занятый своими мыслями, он даже не посмотрел на снайпера. Ответил другой солдат, сидящий на камне:

— В атаку пошел. Попробую, говорит, на себе действие…

Горбушкин понял, что над ним смеются, и не ответил.

Генератор по-прежнему работал на полную мощность, и гудел, и дрожал, и, как казалось, был готов развалиться от вибраций. Но он имел прочный корпус, и если уж даже автомобильную аварию пережил без существенных поломок, то от вибраций вообще не имел права развалиться.

Чтобы время прошло быстрее, Игорь Илларионович пытался представить себе ситуацию, в которой спокойно и даже величаво сидят талибы, чувствуют звон в ушах, но не понимают, откуда этот звон исходит. И вдруг кто-то из этих местных парней вскакивает и начинает дубасить талибов по головам. В республиках Северного Кавказа, как слышал Страхов, хорошо развиваются разные виды боевых единоборств, в том числе и так называемые бои без правил. Наверняка и среди бандитов есть такие, кто прошел какую-то школу подготовки. И вот эти, чувствуя в кулаках неизрасходованную силу, начинают первыми. Потом идет всеобщая потасовка, в которой невозможно понять, кто кого и за что бьет. И все это напоминает пародию на американские вестерны, когда в салуне ковбои устраивают массовую драку без стрельбы. Но стрельба началась. Причем отчетливо было слышно эхо. Стреляли два автомата. Потом один из них затих. А вскоре и генератор, выключенный автоматикой, перестал гудеть и дрожать.

Страхов поднял одной рукой пистолет-пулемет. Предохранитель опустился легко. Сигнальная очередь в ситуации, когда уши у всех на скале были заложены, словно ватой, шумом и излучением генератора, прозвучала совсем негромко. Тем не менее в окопах ее услышали. Из-под земли выросла сначала фигура капитана Чанышева, что-то прокричавшего, потом, одновременно, более сотни солдат, окруживших вход в ущелье полукольцом, ворвались туда. Эхо принесло только две слившиеся в одну автоматные очереди. А вдогонку за четырьмя взводами откуда-то со стороны большой скалы бежали еще около десяти человек, среди которых профессор Страхов увидел и подполковника Разумовского, и выделяющегося своим ростом подполковника ФСБ Юрьева, которому предстояло выполнить еще и задачу, поставленную ему профессором Торсисяном…

В военный городок возвращались тем же микроавтобусом, только теперь в качестве пассажиров кроме Игоря Илларионовича в него сели капитан Чанышев и подполковник Юрьев. По телефонному звонку подполковника к скале вернулись грузовики в сопровождении боевой машины пехоты. Солдаты расселись в кузовах, и только один взвод остался охранять убитых и раненых до прибытия следственной бригады военного следственного управления. Генератор и локатор загрузили во второй микроавтобус, который прятался здесь же между скал.

Обратная дорога показалась более короткой.

— Есть здесь где-нибудь душ? — спросил Игорь Илларионович командира роты. — Насквозь, кажется, пропылился. Вымыться надо бы.

— В казарме есть. Только нужно включить нагреватели, чтобы нагреть воду. Как нагреется, я прибегу за вами. Отдыхайте пока.

Профессор Страхов прошел в свою комнату, разделся и сразу включил ноутбук, чтобы написать, основываясь на свежих впечатлениях, отчет об испытаниях. Но подумав, что дочь могла что-то написать ему на электронную почту, вставил в USB-порт модем и вышел в Интернет. В его почтовом ящике лежало письмо, но не от дочери, а от профессора Торсисяна.

Арсен Эмильевич писал, что получил от заместителя директора по научной работе Лукина срочный приказ к завтрашнему дню закончить монтаж панели управления генератора и отправить ее машиной Игорю Илларионовичу. Монтировать панель предстояло самому профессору Страхову, но монтаж был несложным. Контакты можно было соединить только нужные с нужными, потому что клеммы одних контактов не совпадали с клеммами других.

Про разногласия по поводу открытия новой исследовательской темы профессор Торсисян не написал ни слова. Видимо, получил «накачку» от Иосифа Викторовича и затих. Но это, насколько Страхов знал Торсисяна, могло быть затишьем перед бурей. И, чтобы успеть принять до бури меры, Страхов решил, что, как только поставит панель управления на генератор, проведет с офицерами несколько занятий, оставит им технику, как и планировалось ранее, сам срочно вернется в институт. Новая тема уже манила его.

Примечания

1

Седьмой флот США — флот так называемого Азиатско-Тихоокеанского региона.

(обратно)

2

Боевая готовность «зеленого цвета» — во флоте США боевая готовность личного состава делится на три категории: «желтая», «зеленая» и самая высшая — «красная».

(обратно)

3

Кабельтов — морская мера длины. Международный кабельтов — 185,2 метра, американский кабельтов (старый американский, как его иногда называют, потому что в гражданском флоте США уже применяется международный кабельтов) — 219,456 метра.

(обратно)

4

Йокосука — центральный город в японском регионе Канто, расположенном в префектуре Канагава, в семидесяти километрах к югу от Токио.

(обратно)

5

Госдепартамент США — главная функция — министерство иностранных дел, параллельно выполняет еще целый ряд дополнительных функций, не всегда связанных друг с другом.

(обратно)

6

Коммандер — американское офицерское флотское звание, соответствует российскому капитану второго ранга.

(обратно)

7

Инфернальный — идущий от дьявола. Инфернальная атака — атака со стороны сил ада.

(обратно)

8

Одно время сам переулок носил имя Ф.С. Манукова, деда полководца А.В. Суворова, которому принадлежал этот большой дом.

(обратно)

9

В российском научном мире существует два понятия «профессор». Это может быть и ученое звание, и должность преподавателя вуза. При этом если в армии полковник, занимающий генеральскую должность, все равно называется полковником, то в научных кругах человек, не имеющий звания профессора, но занимающий профессорскую должность, все равно называется профессором. А имеющий такое звание может работать даже дворником, но все равно при этом останется профессором.

(обратно)

10

Бернард Бернардович Кажинский (1890–1962) — советский ученый, инженер-электрик, пионер исследований в СССР в области телепатии и биологической радиосвязи, кандидат физико-математических наук. Работы Кажинского были признаны. Выписка из протокола заседания Президиума Российской академии наук: «Признать исследования Кажинского в области «мозгового радио» перспективными».

(обратно)

11

Мэнээс — младший научный сотрудник.

(обратно)

12

Пограничное состояние — относительно слабый уровень выраженности психического расстройства, не доходящий до уровня выраженной патологии.

(обратно)

13

Синантропные организмы — дикие животные или растения (не одомашненные), живущие в непосредственном контакте с человеком.

(обратно)

14

Обычный срок жизни синантропных крыс около двух лет. Но встречаются среди них и долгожители. Так, в Книгу рекордов Гиннесса занесена английская крыса, прожившая почти семь лет.

(обратно)

15

Торсионные поля — физический термин, введенный математиком Эли Картаном в 1922 году для обозначения гипотетического физического поля, порождаемого кручением пространства. Большую известность получила так называемая теория торсионных полей членов РАЕН Шипова — Акимова. Согласно мнению Г. И. Шипова, торсионные поля — это нематериальные носители информации, определяющие поведение элементарных частиц. Из-за травли, организованной против Г.И. Шипова РАН, ученый был вынужден уехать в Гонконг, где продуктивно работает.

(обратно)

16

На всех предприятиях военно-промышленного комплекса, как на производствах, так и в институтах, первый отдел с советских времен отвечает за соблюдение режима секретности.

(обратно)

17

Раппорт — доверительная связь, которую устанавливает гипнотизер со своим пациентом. Полностью исключает все внутреннее сопротивление гипнотизируемого.

(обратно)

18

Цыганский гипноз — разновидность принудительного гипноза. Схож с традиционным быстрым методом и способен заставить человека поступать против собственной воли.

(обратно)

19

Эриксоновский гипноз — метод гипноза, предполагающий длительную доброжелательную беседу, во время которой гипнотизируемый незаметно входит в транс. Но тоже предполагает доверительное отношение гипнотизируемого к гипнотизеру и исключает скрытое сопротивление. Обычно применяется в медицинских целях.

(обратно)

20

«Тревожный чемодан» — такой чемодан со всем необходимым на случай тревоги должен иметь каждый армейский офицер.

(обратно)

21

Эпифиз — шишковидная железа, шишковидное тело, небольшое, длиной около одного сантиметра образование эллипсовидной формы внутри человеческого мозга. Длительное время никто не мог точно определить функциональное предназначение эпифиза. Некоторые ученые считают, что эпифиз выполняет эндокринную функцию. В восточных мистических практиках шишковидная железа называется «третьим глазом» и считается ответственной за ясновидение и все иные экстрасенсорные способности человека, и вообще осуществляет связь между физическим и духовным мирами.

(обратно)

22

BIOS — «базовая система ввода-вывода», реализованная в виде микропрограмм часть системного программного обеспечения компьютера.

(обратно)

23

Шапочка из фольги — головной убор из металлической (обычно алюминиевой) фольги для защиты мозга и сознания от вредных излучений и влияний.

(обратно)

24

Пушту и дари — два государственных языка Афганистана.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg