«Бои без правил»

Бои без правил (fb2) - Бои без правил (Лихие и опасные) 660K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Анатольевич Кокотюха

Андрей Кокотюха Бои без правил

Детектив мастера и мастер детектива

Детектив – жанр уникальный и универсальный. Его рамки позволяют писателю ни в чем себе не отказывать. В детектив легко вплести любовную линию. Он допускает философские рассуждения и небанальный взгляд на исторические события. Можно превратить героя в антигероя, а потом явить его истинное, совсем уж неожиданное лицо. Можно… Да мало ли что можно придумать еще, преследуя главную цель – приковать внимание читателя к происходящему и удерживать его до последней страницы! Порой это настолько сложно, что назвать детектив легким жанром не поворачивается язык. Да и не бывает легких или трудных жанров – бывают хорошие и плохие книги.

Сегодня детективу-расследованию, которое происходит «в камерной обстановке», чаще предпочитают криминальный роман, нередко – с элементами триллера, а конфликт романа подвязывают к актуальной политической ситуации. И это вполне объяснимо – в современном обществе под маской сугубо положительного и солидного профессора может скрываться маньяк-убийца, а за маской расчетливого хама или холодного карьериста – прятаться человек, движимый высокими идеями, но не желающий делать из этого очередное шоу. Временами кажется, что мир перевернулся. Тот, кого следует, не раздумывая, назвать палачом, на самом деле выполняет почетную, хотя и грязную работу санитара общества. Пусть даже так, как это делает в зимнем лесу оголодавший волк.

Есть и опасность, которая подстерегает всех без исключения мастеров детектива: в погоне за достоверностью существует вероятность сочинить методическое пособие по совершению идеального преступления. Может быть, поэтому в самых разных произведениях самых разных авторов наиболее интересная деталь всегда… недоговаривается. Дескать, умному достаточно и сказанного.

«Бои без правил» – замечательное произведение. Роман полностью отвечает перечисленным принципам. Здесь герой превращается сперва в антигероя, после – в жертву. Поиск преступника движется по ухабистой дороге, перекрытой межведомственными и межгосударственными секретами. Стремительно, хотя и с опасными для жизни препятствиями, перемещается по всей Европе мститель – чтобы достичь своей цели на родине…

Однако это лишь прием, способ привлечь внимание читателя, возможность поговорить о ценностях настоящих – о цене человеческой жизни и о любви, для подтверждения которой не нужно слов. О том, что на самом деле стоит головы, а что есть мелкие дрязги и пустые славословия. Одним словом, о том, что важно в жизни любого мыслящего и свободного человека, а что – нет.

Виктор Хижняк, герой, уже знакомый читателю, давно считает себя вышедшим в тираж. Он уверен: нет мотивации, которая заставит его вновь взяться за оружие, чтобы, как говорит о нем один из давних знакомых, «заменить собой взвод спецназа». Однако же мотив находится: погибают дети, – и Виктор соглашается отправиться на охоту за тем, кто посмел поднять на них руку.

А дальше… Дальше – бесконечная погоня, охота на охотника, превращение палача в жертву… – все, что создал Андрей Кокотюха, мастер подлинного и всегда разного детектива. 

Пролог. Москва, Россия, февраль

Подписав последний документ из ежедневной стопки бумаг, он велел секретарше распорядиться о машине. Затем еще раз проверил почту на ноутбуке, выключил его, уложил в специально для него купленную мягкую и прочную кожаную сумку, подхватил свободной рукой пальто и направился к выходу.

Рабочий день известного московского финансиста Бориса Раевского на этом не заканчивался. Наоборот, в офисе он проводил время, необходимое только для предварительно расписанных личных встреч, которые нужны были по большей части тем, кто их искал, либо же – кому Раевский их назначал. Более эффективной была работа вне офиса. Потому кирпичики его небольшой, но крепкой бизнес-империи закладывались за его пределами. В отдельных кабинетах небольших ресторанов, переговорных комнатах депутатских приемных, загородных резиденциях старых и новых партнеров. Или на международных форумах. Именно там финансисты – не только российские – чувствовали себя наиболее уютно и безопасно.

С утра в Москве стояла сырая, слякотная, вполне типичная для февраля погода. Туман, опустившийся на центральную часть города грязной, влажной дымкой, не оставлял никаких надежд на то, что сегодня передвижение по дорогам можно хоть как-то рассчитать. В обычные дни, не такие пасмурные, знаменитые, как оказалось в конце прошлого года, московские пробки имели хоть какую-то пропускную способность. Доки-водители знали наверняка, в какой временной промежуток нужно выехать, чтобы проскочить и застрять ненадолго. Не загрузнуть в пробках совсем для российской столицы уже невозможно. Это признал недавно даже глава государства. А сменивший, казалось, вечного Лужкова новый городской голова сначала пообещал президенту, москвичам и гостям города разобраться с пробками, но потом публично заявил: единственный выход – уменьшить количество машин, ибо расширить проезжую часть уже не получится, потому что тогда придется вообще отказаться от тротуаров, что само по себе абсурдно.

Когда же в Москве начинались снегопад, дождь, гололед или, как вот теперь, появлялся туман, часы пик становились бесконечными, превращаясь в один длинный безнадежный затор, преодолеть который можно было разве на метро или, как вариант, на вертолете. Оба варианта для московских автомобилистов, пусть даже таких обеспеченных, как Борис Раевский, не подходили категорически. Потому финансист в подобных случаях не особо засиживался в кабинете. Работать с тем же успехом можно было и на заднем сиденье «лексуса», который Раевский давно окрестил своим офисом на колесах.

До важной встречи на Юго-Западе оставалось чуть больше двух часов, и при хороших раскладах он добрался бы скорее. Однако сегодня финансист сделал вполне логичную поправку на туман и слякоть и, подходя к лифту, дал знать партнеру, что уже выдвигается, но заторы все-таки нужно учитывать. Услышав в ответ, что все в порядке и его ожидают, он сунул телефон в карман брюк. Пальто надевал уже в лифте, сумку с ноутбуком держал один из охранников, тот, который шел сзади. Второй, двигавшийся впереди, то и дело поправлял пуговку наушника в левой ушной раковине, докладывая кому-то невидимому о перемещениях шефа. У лифта, расположенного в конце коридора, дежурил еще один страж, в чьи обязанности входило также нажимать кнопку вызова подъемника. А внизу, в холле офисного центра, помимо охраны, обеспечивающей режим во всем здании, находились еще двое, охраняющие самого Раевского. Когда финансист, уже в пальто, вышел из кабины лифта, эта парочка стражников тут же ловко, быстро, профессионально, то есть незаметно для окружающих, обступила шефа так, чтобы тот оказался прикрытым с двух сторон. Тот, кто вышел из лифта первым, оказался во главе образовавшегося клина и контролировал фарватер, а четвертый охранник прикрывал тыл от возможного нападения. Для добрых молодцев, расположившихся в холле, в происходящем не было ничего необычного. Наоборот, не дожидаясь особого распоряжения, один из них нажал кнопку, разблокировав стеклянные половинки парадного входа, и Раевский с эскортом проследовал на улицу, к поданному точно в указанное время «лексусу» с тонированными стеклами.

Меры предосторожности только для непосвященных выглядели паранойей.

С конца прошлого года Раевского пытались убить трижды, причем последний раз – всего две недели назад, прямо здесь, у входа в офисный центр. Правда, всякий раз попытки выглядели скорее акцией устрашения, чем реальным намерением отправить господина финансиста на тот свет. Понимая, что однажды тем, кто не может с ним договориться, надоест пугать и они откроют огонь на поражение, Раевский решил ускорить события и как можно быстрее, пусть даже не на идеальных для себя, хотя все равно выгодных условиях, завершить переговоры и получить тендер на строительство многоуровневого паркинга. Это как раз то направление, которое московские власти считают приоритетным в развитии инфраструктуры десятимиллионного города. Значит, инвестировать в такие объекты тем выгоднее, что в них, как в бездонном колодце, вполне вероятно – без особого риска быть пойманным – утопить немалое количество денежных средств.

Разумеется, за возможность получить тендер началась самая настоящая война взяток. Сначала ситуацию осложняло то обстоятельство, что шансом практически бесконтрольно отмывать деньги на строительстве государственного значения заинтересовались сразу три крупные преступные группы, одна из которых уходила корнями через Южный Федеральный округ в Чечню. Но вскоре оказалось, что именно благодаря интересу крупных акул мелкая рыбешка благоразумно расплывалась, и теперь под ногами путалось очень мало лишних игроков. Потом «чеченцев» подвинули, воспользовавшись тем, что родственник одного из заинтересованных лиц проживал в Хасавюртском районе Дагестана, как раз там, откуда родом террористка, устроившая взрыв на станции «Парк культуры». Понимая, что при желании им могут пришить соучастие, кавказцы, для порядка поартачившись, все же отступили. И сейчас, после более чем полугода упорных боев, Борис Раевский знал, насколько крепки его позиции. Ведь в результате многоходовых комбинаций он заручился мощным лобби крупного государственного чиновника, стоявшего за одной из групп.

Конкуренты, более откровенные и наглые бандиты, видели только один способ выиграть – чиновники должны договориться между собой на более высоком уровне. Для этого лоббист противника должен получить некую сумму, после чего уступить место коллеге. И при таком раскладе Раевский вылетает из схемы автоматически. Правда, возможен другой, более простой вариант: отступное берет сам финансист и не участвует в тендере, в перспективе получая другой, не менее выгодный способ вкладывания денег. Но в таком случае Раевский подставляет своего лоббиста, который остается с носом, и в лучшем случае просто разочаровывает и теряет влиятельного партнера в Думе, в худшем – наживает врага, что для финансиста нежелательно. Зная, что политикам между собой договориться все-таки проще, Раевский решил ускорить события, чтобы в результате скрепленные официальными подписями договоренности обратной силы не имели.

Как только это случится, необходимость убивать Бориса Раевского и радикальным способом вывести его из игры отпадет. Ведь в таком случае это будет всего лишь устранение физического лица, тендер останется за его финансовой группой, и тогда уж его точно никто из рук не выпустит: слишком явно просматривается заказчик, слишком многих придется задействовать для прикрытия. А значит, слишком многих партнеров подставлять.

Потому господин Раевский и не поддался на угрозы. Ему удалось продержаться, и сейчас, выдвигаясь в сторону Юго-Запада, он готовился праздновать победу. Последние препятствия, мешающие получить желанный тендер, устранены, через два часа все окончательно произойдет, и уже завтра с утра эта информация, как не очень значительная, пройдет одной бегущей строчкой в выпусках новостей и будет продублирована деловым сегментом Интернета.

Всего одна строчка, на которую народ, жаждущий новостей погорячее, не обратит внимания. Информация заинтересует всего несколько десятков человек и будет означать этакий локальный акт о безоговорочной капитуляции конкурентов Бориса Раевского…

Усевшись, как обычно, сзади, финансист с удовольствием откинулся на мягкую спинку сиденья и на несколько секунд прикрыл глаза. Водитель, знакомым жестом поправив козырек кепки, которую он все время надвигал на глаза, не задавая вопросов, завел мотор. Машина Раевского тронулась, и ему даже не надо было оглядываться, чтобы лишний раз убедиться: автомобиль, в который загрузились охранники, двинулся за ним, держась так, чтобы между его «лексусом» и машиной сопровождения никто посторонний не смог вклиниться. То же самое происходило впереди – там никого не пропускал между своим бампером и капотом «лексуса» еще один джип. Борис Раевский поймал себя на том, что уже привык к усиленной охране и после того, как все закончится, вряд ли захочет снова перевести своих церберов в обычный режим работы.

В конце концов, так солиднее, решил он.

Обычно Сергей, его водитель, старался по возможности объезжать наиболее проблемные московские улицы, даже иногда позволяя себе проскакивать по тротуарам или ехать по встречной. Но сегодня «лексус» следовал за головной машиной на скорости, которая с приближением кольцевой дороги все больше становилась похожей на черепашью. Раевский не комментировал происходящее, он вообще решил не говорить Сергею под руку. Он уже знал, что туман и муторный дождь с утра практически остановили транспортный поток в мегаполисе. Без того сложную ситуацию на дорогах усугубляли мелкие аварии, количество которых по всей Москве уже к обеду возросло до полутысячи – своеобразный рекорд сезона, как радостно прокомментировал какой-то диджей в прямом эфире, не дождавшись заявленного еще часом раньше гостя – рок-музыканта Олега Скрипки из Киева. К тому же из-за тумана и без того ранние февральские сумерки сегодня вообще начали сгущаться в начале четвертого.

Фактически из офисного центра Борис Раевский шагнул в самый настоящий серый полумрак.

Когда «лексус» со скоростью не больше десяти километров в час таки продвинулся к Ленинградскому шоссе, за окном стало уже совсем темно или, как определил про себя финансист, темно-серо. Ощущение движения во тьме усиливали тонированные стекла машины и проблески габаритных огней снаружи, которые, обладая некоторой долей воображения, можно было принять за иллюминированную дорожку. Тем не менее все вокруг пусть медленно, но все же двигалось, и это давало Раевскому некоторую надежду.

– Прорвемся, Сережа, как думаешь?

Финансист обратился к водителю только для того, чтобы не молчать, – вопрос был явно риторический, без ответа на него вполне можно было обойтись, что Раевский и сделал: расстегнул сумку, достал ноутбук, расположил его на коленях и включил. Он рассчитывал, что аккумулятора хватит как раз на два часа и за это время они обязательно выберутся на более маневренное пространство, ведь его водитель получал довольно высокую зарплату еще и за умение ориентироваться в московских заторах. Даже с поправкой на туман и движущийся впереди джип с охраной Сергей должен был отыскать тропинку, которая выведет из пробки, и в такой ситуации он имел право не согласовывать свои действия с головной машиной – просто сворачивать, выруливать, перестраиваться. А уже потом машины сопровождения займут предусмотренный правилами охраны порядок.

Со своего места Борис Раевский мог видеть только край кепки водителя – бо́льшую часть лица закрывала высокая спинка сиденья. Особо не всматриваясь, давно привыкнув к кепкам Сергея, финансист погрузился в содержание документа, который как раз открылся на мониторе. Но так продолжалось недолго – вдруг Раевский ощутил что-то для себя непривычное, то, чего раньше не ощущал никогда. Он отвел глаза от документа, посмотрел в туманную темноту за окном, убедился, что машина снова встала, не увидел в этом обстоятельстве ничего странного, перевел взгляд в сторону лобового стекла, констатируя: впереди то же самое.

Потом встретился взглядом с водителем.

И понял, что стало причиной непривычных ощущений: водитель смотрел не на дорогу, а на пассажира. Смотрел внимательно, словно разглядывал, убрав руки с руля, повернувшись назад всем корпусом. Но главное – из-под козырька кепки на Бориса Раевского смотрел не Сергей, не его водитель. Те же пижонские усики, та же замшевая куртка, даже кепка с вернувшимся не так давно в моду маленьким полукруглым козырьком – человек не тот. Финансист Раевский никогда раньше не встречался с ним и, когда, повинуясь велению некоего внутреннего голоса, опустил глаза ниже и увидел глушитель на наставленном револьверном стволе, понял: этот незнакомец – последний человек, которого ему суждено увидеть перед смертью.

– Кто… – хрипло выдавил из себя Раевский, машинально вжимаясь в мягкую спинку и даже пытаясь защититься, выставив перед собой ноутбук. – Кто… Как… Не…

Вместо ответа один за другим хлопнули три выстрела.

Сначала убийца выстрелил в голову. Вторую пулю послал в грудь. Третья разбила монитор сползшего с колен жертвы ноутбука – в него убийца выстрелил больше из озорства, чем из желания повредить компьютер, уничтожив тем самым некую важную информацию. Из этого следствие сделает однозначный вывод, ибо ничего секретного и значительного в памяти ноутбука финансист не хранил.

Не найдут отпечатков пальцев – убийца, перед тем как выйти из машины, неторопливо, понимая, что в заторе движение возобновится не скоро, протер все, за что держался руками. Не будет и свидетелей, которые смогут описать мужчину в куртке и кепке, выбравшегося из салона «лексуса» в туманный и дождливый московский вечер, проскользнувшего между стоящих на шоссе автомобилей и нырнувшего в ближайший подземный переход. Охранники из машины, двигавшейся за «лексусом», не сразу разобрались, что произошло: зафиксировали движение, увидели нечеткую фигуру водителя в тумане, коротко обсудили, для чего это Сереге приспичило покидать машину, и только потом решили проверить, все ли в порядке с шефом.

Из-за глухого затора милицейская машина долго не могла подъехать, и опергруппа добиралась на место происшествия пешком, а ГАИ усугубила сложную ситуацию на шоссе, перекрыв и без того слабенькое движение.

Водитель Сергей Смыслов лежал в багажнике «лексуса». Без сознания, с разбитой головой, в наручниках, но живой.

* * *

– Ну, с этим ясно. – Майор из МУРа, которого прислали забрать у коллег из районного управления материалы дела, небрежно отодвинул протокол осмотра подземного паркинга офисного центра, где убийца сел в машину жертвы. – Оделся как парковщик, окликнул водилу, стукнул по балде, кепку и куртку на себя нацепил, сел за руль. Как он в здание-то прошел?

– Здесь еще яснее. – Сыщик из районной управы вытащил из пластикового футляра диск, вставил в компьютер и, пока видео загружалось, пояснил: – Там кругом камеры натыканы. Даже в сортирах.

– Ну, учреждение солидное.

– И я про это. – Сыщик откинулся на спинку стула.

Его, как и все руководство районной управы, очень даже устраивало, что громкий заказняк уходит в главк, на Петровку. При обилии информации, что в таком деле нечасто случается, само оно не могло принести ничего, кроме головной боли. Заказное убийство известного финансиста, мотив которого очевиден, а список подозреваемых несложно составить, в корне отличается от аналогичного преступления, которое совершает алкоголик за пять сотен по заказу какого-нибудь тюхи мужа, не имеющего другой возможности смело уйти от старой жены к молодой любовнице. Судя по тому, как дерзко работал киллер, он был достаточно опытным специалистом, мастером своего дела, а это значит, что все подходы к нему обрублены. Только на первый взгляд проще отрабатывать версии по заказчику, имея на руках явный мотив. Когда подозреваются люди такого уровня, они в лучшем случае не станут разговаривать с ментами из какого-то там районного отдела уголовного розыска, прикрываясь именитыми адвокатами, а в худшем – устроят дерзким сыскарям вырванные годы. Искать же исполнителя еще сложнее.

Так что пускай пистоны от министра за «глухарь» получает МУР.

– Вот смотри, тут наши технари пошаманили уже. Что-то вроде клипа слепили из того, что было. – Сыщик усмехнулся, юзая по столу модной беспроводной «мышью» и наводя курсор на нужный файл.

Майор с Петровки подался вперед, наклонившись к монитору, – за последний год зрение сильно упало, он даже подумывал заказать себе контактные линзы. На экране тем временем появилось снятое на видео помещение мужского туалета. Судя по углу съемки, камеру расположили так, чтобы видеть, что происходит в кабинках.

– У них и в бабском такое? – Майор коснулся пальцем монитора.

– Кругом. – Сыщик не сдержался, хохотнул. – Не знаю, как часто эти извращенцы это самое видео просматривают, но тип, который там за безопасность отвечает, чуть не в ногах валялся: не говорите, мол, никому, мужики, что у нас и в уборных наблюдение, а то ведь знаете, что будет.

– Их за такие дела самих надо отправить туалеты чистить, – буркнул майор, впрочем, беззлобно. – Чем они это объясняют?

– Усилением мер безопасности.

– Ну да, конечно, как же! Ладно, в любом случае нам их камеры реально помогли, правильно?

– Верно, – согласился сыщик. – Только не к ордену же их представлять за видеонаблюдение в кабинках.

– Никто и не говорит. Так что тут у нас?

Курсор надавил на стрелочку, приводя черно-белую картинку в движение.

Несколько секунд не происходило ничего, если не считать парня в офисном костюме, заканчивающего справлять малую нужду у крайнего писсуара, – он в камеру попал не полностью. Потом дверь открылась, в туалет вошел моложавый мужчина в дорогом легком пальто, перчатках, с аккуратной прической и в очках. Он держал в руке средних размеров сумку, дорогую и стильную, вполне соответствующую его облику. Увидев парня, мужчина повесил сумку на правое плечо, распахнул пальто, устроился у писсуара и, судя по манипуляциям, принялся расстегивать штаны. Но к тому времени офисный парнишка уже закончил все свои дела, старательно вымыл руки и удалился.

Как только мужчина остался один, он быстро скинул сумку, затем – пальто, очки и, наконец, резким движением избавился от прически.

– Парик, – прокомментировал сыщик, хотя майор с Петровки прекрасно понимал, что происходит.

Под пальто оказались темные брюки, похоже, джинсы – угол съемки не позволял этого разглядеть. Мужчина наклонился, расстегнул сумку, вынул из нее какой-то сверток, развернул. Теперь он держал в руках фирменный комбинезон, в который втиснулся тут же, даже не снимая обуви. Пальто, оказавшееся достаточно легким для того, чтобы его быстро свернуть, отправилось в сумку. Парик мужчина скомкал и швырнул в цилиндрическую урну, расположенную под сушилкой для рук и стопкой бумажных полотенец. Туда же отправились очки.

Сумку он кинул в дальнюю кабинку, интерьер которой камера брала не полностью. Затем достал из кармана комбинезона фирменный бейджик сотрудника паковочной службы офисного центра, укрепил его на груди.

Последний штрих – тоненькие, скорее декоративные усики, которые мужчина быстро и ловко прилепил под носом, задержавшись ненадолго у зеркала.

Здесь сыщик остановил видео, повернулся к майору с Петровки.

– Удачный ракурс. Наши увеличили и распечатали фотку, когда он без грима. Только у нас его пока никто не опознал, а пальцы… В перчатках же он всю дорогу. На сумке, на пальте…

– Паль-то, – машинально поправил майор.

– В смысле – пальто? – не понял сыщик.

– Правильно говорить «пальто». Слово не склоняется.

– Да ладно тебе, майор! Какая, на хрен, разница, где нет отпечатков убийцы, – на пальто или на пальте . Дальше что у нас?

– Следующий кадр.

Запустив видео снова, сыщик больше не останавливал его. Изображение сняли с камер, установленных не только в уборной, но и в коридоре, по которому прошел до лифта переодетый киллер, не привлекший к себе ничьего внимания, а также в самом лифте, где он нажал на кнопку «минус первого» этажа, спускаясь в подземный паркинг, и на проходной, у главного входа. Эту запись сознательно поставили в конец.

– Глянь, вот как его вычислили. – Теперь сыщик комментировал изображение. – Сначала кинулись все видео со всех камер отсматривать, головняк еще тот. Туалетные, по понятным причинам, только через часик прокрутили. Зацепились за эти веселые картинки с переодеванием. Ну а потом, ориентируясь на таймер, узнали, когда и как он сюда вошел.

– Четырнадцать ноль две. – Майор снова коснулся пальцем экрана, показывая на дату и время, отображенные в правом нижнем углу.

– Считай, за час до того, как Раевский вызвал машину, чтобы ехать на встречу. Спроси меня, почему именно в это время?

– Чтобы не мелькать зря. Ты ж сам можешь ответить.

– В том-то и дело, майор! По ходу, исполнитель знал, куда и примерно когда собирается выдвигаться Раевский. Был в курсах, на какой машине тот ездит, кто его возит, как вообще этот буржуйский офисный центр работает. Камеры только не учел.

– Учел. Маскарад же устроил.

– Это да, но вот того, что камеры есть и в сортирах, не допустил.

– Знаешь, я сам бы не допустил. Ладно, вот сейчас охрана куда-то звонит. – Майор кивнул на монитор. – Как я понимаю, его пропускают без проблем с такой сумкой. Куда?

– Ну, сумка самая обычная. На пятом этаже целое крыло занимает какая-то юридическая фирма. Они время от времени заказывают специализированную литературу, к ним приходят господа с такими вот сумками. Так что ничего странного.

– Он шел на пятый этаж?

– Там и правда ждали доставку книг. Только не к двум дня, а к четырем. Но в половине второго им позвонили и спросили, можно ли прийти раньше, много беготни, а по городу пробки дикие, графики сбиваются.

– И там дали охране добро пропустить человека?

– Так и есть.

– Звонок откуда был?

– Из автомата на углу. На трубке, кстати, тоже нету отпечатков. Вернее, их полно, трубка вся залапана, только ни одни в нашей базе не всплывали. Телефон-то общий…

Пока офицеры обменивались репликами, мужчина в пальто благополучно получил разовый пропуск и уверенно направился к лифту. На этом изображение прервалось и видео вернулось на исходную. Закрыв файл, сыщик вынул диск, уложил в коробку, протянул майору.

– Нате вам вещдок.

– Получается, – майор потер подбородок, – он долго готовился.

– Как положено.

– И ему явно помогали. Без посторонней помощи такую комбинацию не провернуть. Хотя она и очень простая в исполнении.

– У нас тут версий пока нет. И не будет уже, теперь ваша очередь.

– Ты и рад.

– Наше дело, майор, убийц попроще ловить. Знаешь, тех, кто в подъездах ножичком людей режет, чтоб легче кошелек отнять. На дозу зарабатывают…

– Да все я знаю! – перебил майор с Петровки. – Сам еще два года назад на земле топтался, в Центральном округе. Понимаю, как неохота вам тут со всем этим мудохаться. Ладно, давай дооформим все тут. За вот это все, – он похлопал по коробочке с диском, – спасибо, это вы быстро отработали. С меня лично сто граммов и пончик.

– Так пора бы, майор. Время как раз обеденное.

– Ага, и портретик нашего клиента давай, разошлем по инстанциям. Кстати, забросим в Интерпол, пускай тоже поработают, а то хорошо там устроились, место тихое, культурное, непыльное, куда нашему брату сыскарю…

* * *

Раньше всех дали ответ именно из Центрального бюро Интерпола России.

Фотография человека, убившего финансиста Бориса Раевского, давно находилась в интерполовской базе данных, а четыре последних года он значился среди двадцати наиболее разыс киваемых преступников во всем мире. Сообщение о его розыске даже сопровождалось «красным углом» – специальной пометкой красного цвета, подчеркивающей особую опасность находящегося в розыске преступника.

Забирая дело себе, главк МВД Москвы даже не предполагал, с чем, а точнее с кем придется столкнуться. Интерпол настоятельно советовал бить тревогу, звонить во все колокола и объявлять тотальную мобилизацию: в столице России появился Антон Хантер, проходящий также под прозвищем Охотник.

Как только информационно-аналитическая справка по Хантеру легла на стол начальнику главка, генерал-майор, дабы быть от греха подальше, связался с другими инстанциями.

И уже на третий день после убийства в московской пробке к делу подключилась служба безопасности. 

Часть первая. Киевское время-1. Киев, Украина, март

На счастье, на счастье мне мама ладанку надела.

Крещатик, Крещатик, я по тебе иду на дело.

Ты помнишь, Крещатик, все мои беды и победы.

Кияны, прощайте, я скоро к вам опять приеду.

Александр Розенбаум

1

– Вот это мы купили?

Вопрос Виктор задал Марине, а не бывшему владельцу. Им двигало скорее любопытство, чем удивление или даже возмущение. Хижняка интересовало, почему она заплатила за одноэтажный дом, правое крыло которого к тому же было не достроено, сто пятьдесят тысяч долларов, – почти столько же, за сколько продала их прежнее жилье: уютный, отремонтированный домик в Ливадии с флигелем, пригодным для жилья, подведенным водопроводом, канализацией и гаражом во дворе.

Но Марина, глядя на покупку, сама была в шоке, который трудно назвать легким, и не находила слов.

Хозяин, деловитый паренек в длинном, до колен, кожаном пальто и штанах цвета хаки, заправленных в ботинки армейского покроя, похоже, не понимал, что так смутило новых владельцев доставшегося ему по наследству от деда дома, с которым он долгое время не знал, что делать. Жить здесь нельзя. Во всяком случае ему, типичному ребенку асфальта, горожанину в третьем поколении, которому недавно исполнилось двадцать восемь и который не собирался бежать от цивилизации и не был подвержен модным течениям, порождавшим движение экологических поселенцев. Парень привык к бешеному ритму, заданному мегаполисом, и даже не забивал себе голову тем, что вырос в промышленном районе: милее промзоны из окна спальни он ничего не видел.

К тому же дедово наследство нужно было доводить до ума, содержать, а парень совершенно не хотел этим заниматься – просто не представлял, как найти на это время и, главное, деньги. Но тот факт, что дом в десяти километрах от Киева сам стоил денег, его очень заинтересовал. Вступив в права наследства, парень тут же подсуетился, дал через Интернет объявление о продаже, и очень скоро появилась милая женщина средних лет, взявшаяся решить его проблемы за очень даже скромные комиссионные. Назвавшись брокером, она объяснила на пальцах, в подтверждение своих слов приложив несколько распечатанных из того же Интернета статей: рынок недвижимости рушится, количество сделок сократилось в десятки, а то и в сотни раз, потому помочь может только быстрая продажа. Для этого продавец должен существенно скинуть цену, и парню по большому счету было все равно, за сколько посреднику удастся продать этот дом. Деньги были шальные, парень их не зарабатывал, по сути это – подарок, ну а подарками, как известно, не перебирают.

Сделка состоялась довольно быстро, парень даже сам не ожидал. Оказывается, какая-то пара так же срочно продавала дом в Ялте, собираясь переехать поближе к Киеву, а тут куда уж ближе – десять километров до черты города. Тогда же он с интересом узнал: недвижимость в Крыму, особенно дома со всеми удобствами недалеко от моря, по цене практически приравнивается к аналогичному домику в киевском пригороде. Мелькнула мысль о том, а не лучше ли обменять дедово наследство, – парень на мгновение представил, как было бы прикольно иметь собственную базу на Черном море. Но наследник тут же отбросил ее: ведь не переселится же он туда, в Ялту, приедет разве что летом на пару недель повисеть , а на все остальное время получит головную боль – как там, что, не разворован ли домик, не обжит ли крымскими бродягами…

– Нормально, – проговорил парень, поигрывая ключами от машины, купленной за бо́льшую часть вырученных денег, как и было задумано. Теперь у него есть свои колеса, квартиру снимает, девчонка под боком, налажен кое-какой мелкий бизнес – жизнь складывается. Вот только покупатели, счастливые владельцы, его задерживают, да и женщина сильно счастливой не выглядит. Однако их проблемы парня совсем не занимали – он только отдал ключи и документы, потому что уж очень спешил. – Так я поехал?

Виктор прислонился к капоту своей машины, скрестил руки на груди, пожевал губами. Он не без оснований считал, что к сорока годам научился если не до конца разбираться в людях, то уж точно – чувствовать их. И в этом небрежно одетом пареньке, годившемся ему в младшие братья, Хижняк ничего гнилого или хотя бы просто сомнительного не видел. Пока он знал только одно: Марина с каким-то нереальным трудом продала дом в Ялте за две четверти от его реальной рыночной стоимости. С учетом того, что за три с лишним года ей удалось наладить небольшой бизнес и даже сформировать небольшую базу постоянных клиентов, привыкших, что по этому адресу находится маленький и уютный семейный пансионат, новый владелец отобьет свои деньги за год-полтора. Виктор видел его и тоже почувствовал: в отличие от парнишки в берцах, тот – взрослый оборотистый мужик, который своего не упустит. Он очень радовался, что в такое сложное для рынка недвижимости время купил дом в Крыму, владелица которого, Марина Покровская, адекватно оценила ситуацию и пошла на существенные уступки.

Еще бы не пойти, подумал тогда Виктор. Ведь они собирались за вырученные деньги купить дом в четыре комнаты, с водопроводом, подземным гаражом и даже бассейном, строительство которого, правда, нужно еще закончить. Всего сто пятьдесят, убеждала дама-брокер. Сначала выставили за двести. Но после владелец также трезво оценил ситуацию. К тому же ему очень срочно нужны деньги, кто-то там у него болеет, да и долги, бизнес в кризисное время к чертовой матери летит… Марина не только показывала Виктору фотографии их будущего дома, но даже сама звонила владельцу по телефону, который дала активная посредница, и лично убедилась, что брокер не врет. Сделку проводила она же, по доверенности, заверенной нотариусом. Марину такой вариант вполне устроил, ей просто некогда было мотаться в Киев и обратно, а Виктор вообще самоустранился, совершенно ничего не понимая в купле-продаже недвижимости плюс испытывая стойкое отвращение к бумагам, цифрам и вообще бюрократии любого рода.

Но сейчас, когда по указанному брокером адресу в Белогородке они увидели не домик с картинки, а самую настоящую убитую хату, пускай имеющую какой-никакой жилой вид, Виктор начал кое-что понимать. Однако свои соображения высказывать прямо сейчас не хотел. Тем более что парень, поджидавший их, явно ни при чем: иначе его просто не было бы здесь.

– Давай, удачи тебе. – Хижняк протянул ему руку, коротко стиснул, на секунду задержал: – Я уточню только… Почем хату выставил с самого начала?

– Сто штук, – последовал безмятежный ответ. – Брокер уболтала скинуть до восьмидесяти. А вы что, за сотку бы купили?

– Нет, ты правильно все сделал. – Виктор отпустил руку, подождал, пока парень уедет, разбрызгивая колесами мартовскую грязь, только потом перевел взгляд на тоже все понявшую и окончательно растерявшуюся Марину. – У нас хоть бабки остались, хозяйка?

– Здесь тоже гараж есть, – немного помолчав, проговорила она и решительно взялась за телефон.

– Не надо, – предугадав ее действия, сказал Хижняк. – Я с этими лохотронами никогда не сталкивался. Только что-то мне подсказывает: наша милая дамочка-брокер не сможет принять твой звонок.

Кстати, тот, кто разговаривал с Мариной под видом хозяина дома с картинки, – тоже. Схема тут же сложилась в голове Хижняка, и он легко высчитал чистую прибыль брокерши: даже если она отстегивает сообщникам, все равно ей удалось положить в карман тысяч пятьдесят, не меньше. А может, даже и больше. Воспользовавшись тем, что продавцу и покупателю все нужно было делать быстро и никому не хватало времени заниматься делами лично, а рынок недвижимости, особенно столичной и крымской, давно уже непредсказуем, она положила в карман комиссионные за якобы скинутую в результате упорных и продолжительных торгов цену. К тому же обобрала паренька, который, похоже, над всем этим не очень задумывался, радуясь тому, что есть.

То же самое Хижняк решил предложить Марине. В конце концов, другого выхода у них все равно нет, кроме как принять удар судьбы в виде старого дома с недостроенным новым крылом и деревянным сарайчиком, который его прежний владелец громко назвал гаражом. Здесь, конечно же, нет канализации, вообще никаких удобств, но все-таки есть крыша над головой, место, куда можно поставить автомобиль, даже небольшой запущенный сад, вид на лес, блестящая вдалеке полоска речной воды. А самое главное – легальное положение и Киев рядом.

Собственно, именно перспектива снова оказаться в Киеве подтолкнула Марину к решению свернуть свое маленькое дело в Крыму. Из чего Виктор заключил: в действительности ей не очень нравилось то, чем она занималась. Вернее, она не имела бы ничего против, если бы чем-то подобным можно было заниматься поближе к Киеву. Все-таки Марина Покровская, как и Виктор Хижняк, родилась в большом городе, и только стечение жизненных обстоятельств заставило их сначала уехать отсюда подальше, а после – вести по возможности тихую, размеренную жизнь в пригороде Ялты, вдыхая полной грудью здоровый морской, но все равно провинциальный воздух.

К тому же до недавнего времени Виктор даже там не мог себе позволить дышать спокойно. Оказавшись пятнадцать лет назад, в середине 90-х, в числе сотрудников только созданного специального подразделения по борьбе с организованной преступностью путем глубокого внедрения вглубь группировок для раскола их изнутри, Хижняк довольно быстро стал одним из лучших и, как неизбежное следствие, наиболее проблемным оперативником. Слишком самостоятельный и потому дерзкий, свято верящий в истину, что победителей не судят, Виктор в конце концов оказался не у дел. Правда, его списали в отходы всего лишь за год до расформирования самого подразделения. Потом попытались вернуть в строй, но ничем хорошим это не закончилось, разве что в то время он и познакомился с Мариной. В результате случилось то, к чему все шло: он объявил войну всем вокруг. И для тех, кто списал его со счетов, на самом деле было лучше знать, что бывший опер и бывший капитан Виктор Хижняк убит и о нем можно забыть навсегда как о страшном и некомфортном сне. Только назло всем он остался в живых, позже попытавшись убедить себя в том, что не очень-то и хотелось…

Так началась другая жизнь Хижняка – человека, который официально нигде не значился, но воскрешение которого было чревато неприятными последствиями как для него, так и для тех, кто имел прямое отношение к прежней работе Виктора. Жить спокойно и незаметно, под чужими, пусть и легальными, документами ему все равно не удавалось, и Марина, единственная женщина из его прошлого, смирилась с таким положением вещей. У нее к тому же имелись свои счеты с прежней жизнью: результатом того, о чем она не любила вспоминать даже в присутствии Хижняка, знавшего и понимавшего все, стала невозможность иметь детей. Правда, последняя история в Донбассе, в которую влез Виктор и где мог погибнуть – на этот раз реально, по-настоящему, – убедила Марину: с их образом жизни детей все-таки лучше не иметь. И ее вполне устроил бы тихо, без помпы и даже без шампанского – Виктору нельзя пить, его алкогольная зависимость пришла оттуда же, откуда ее бесплодие, – зарегистрированный брак. Однако мешало не только сложно объяснимое нежелание Хижняка связывать себя узами даже такого брака, но и более понятное обстоятельство. Он хоть и жил с настоящим паспортом, однако получил документ фактически незаконно, потому ставить штамп в такой документ – полностью нивелировать его вес и значение. Да и к тому же трудно представить, как можно оформить супружеские отношения с человеком, который не значится в списке живых.

Но все изменилось глубокой осенью прошлого года.

Крым погружался в мертвый сезон, когда к ним приехал Максим Неверов, новый знакомый Виктора, отчасти благодаря которому тот очутился на пороге смерти в небольшом, но очень, как оказалось, опасном для жизни городке в донбасской степи. Хижняк не обрадовался, и, только явившись без приглашения, даже без предварительного звонка, Неверов смог встретиться с ним и поговорить. Хотя на этот раз он принес неплохие новости.

За несколько последних лет, что Виктор формально считался мертвым, власть поменялась не только в стране. Ведомство, которое могло предъявить Хижняку в случае его воскрешения массу претензий, тоже наполнилось новыми людьми. Если не углубляться в подробности, сказал тогда Неверов, это значит, что прошлое списано в архив, до бывшего оперативника какого-то там забытого спецподразделения никому нет дела. Самого Неверова после того, как неприятную историю в Донбассе удалось замять, довольно быстро перевели в Киев, вернули на должность аналитика в какой-то отдел службы безопасности, о котором Виктор не имел представления и, честно говоря, не очень-то и хотел, даже определили на руководящую должность. Но Неверов приехал не предлагать Хижняку вернуться на службу или просто сотрудничать – изучив в силу необходимости материалы по нему, он понял: это бесполезно. Он явился с другим: отблагодарить Виктора.

Не считая Неверова чем-либо обязанным себе, Хижняк тем не менее решил не особо возражать. Если тот считает, что тогда, в Донбассе, позволив себе вписаться в личную разборку между давними приятелями, на одного из которых работал Неверов еще в качестве руководителя охранной структуры, Виктор чем-то помог ему, – пускай так. Вот только вслед за этим Неверов сообщил, что, по его сведениям, и даже отчасти благодаря его стараниям, Виктор Хижняк теперь – всего лишь офицер, когда-то давно уволенный из органов по служебному несоответствию. Таких полно не только в нашей стране, и, чем они занимаются, никого не волнует, ибо сегодня ни у кого не возникает желания без нужды копаться в грязи более чем пятилетней давности.

В сухом остатке это означает: если Виктор Хижняк и Марина Покровская захотят вернуться в Киев или появиться в другом большом городе, до них никому не будет дела. При условии, конечно, что Виктор не станет ходить по улицам с оружием наперевес и стрелять в прохожих. Или, допустим, торговать наркотиками. Одним словом, добро пожаловать в большой мир.

Сам Виктор воспринял тот факт, что можно уже ни от кого не прятаться, достаточно спокойно, даже по-философски. Где-то в глубине души Хижняк верил: выжив там, где не смог бы уцелеть никто другой, он обязательно переживет всех, у кого имелись к нему счеты. И то, что нечто подобное все-таки произошло, пусть даже в другой форме, не слишком его удивило. А вот Марина загорелась идеей возвращения моментально, причем заявила, что у них будет свой дом, поскольку они его заслужили. Она быстро выяснила, что, продав дом в Ялте, можно за те же деньги приобрести что-то скромное рядом с Киевом. Собственно, после отъезда Неверова, оставившего свою новую визитку, Хижняк переспал с этой мыслью и наутро согласился – пора бы и вернуться.

Таксистом он может трудиться где угодно…

Иного постоянного занятия он для себя не видел: работа таксиста в чем-то заменяла ему ту, другую работу , к которой его нет-нет да и тянуло, как алкоголика в критический период – к бутылке. Если не удержаться, если сорваться, кинуться в очередной омут – все, путь обратно будет всякий раз дольше и дольше…

– Я дура, – проговорила Марина, выдержав довольно длинную паузу.

– Слушай, ты хотя бы дело до какого-то конца довела.

Виктор не собирался ее успокаивать, его женщина – достаточно взрослый и много повидавший человек, чтобы вот так впадать в истерику. Он понимал, что сейчас Марина злится на себя, при этом вполне отдавая отчет: по-другому эта многоходовая и хлопотная история с покупкой дома по телефону и через посредника могла закончиться только случайно. И если бы им удалось-таки купить именно тот дом, который показывали на картинке, Хижняк получил бы все основания полагать, что это происходит не с ними.

– Ой, Витя! – раздраженно отмахнулась Марина. Она еще какое-то время смотрела на новое жилище, не решаясь пройти за расшатанную, хлипкую, сколоченную из посеревших от времени досок калитку. А потом, не поворачивая головы, спросила: – Ты сможешь их найти?

– Кого? – Хижняк действительно не сразу включился. – А, этих вот, недоступных абонентов… Марин, они или симки выкинули, или трубки вместе с картами. Поменяли паспорта, пароли, явки и вообще свалили подальше от Киева. Занимайся всей этой музыкой я, у меня деньги просто забрали бы. Даже курятник не позаботились бы втюхать…

– Ты бы их догнал. – В голосе Марины слышались капризные нотки.

– Ну да, как раз. – Обычно неохотно проявлявший чувства, Хижняк сейчас счел нужным и правильным обнять жену за плечи. – Что случилось, если разобраться? Домик не тот? Зато – домик, ведь так? Крыша над головой. Вроде даже целая, не протекает.

– Дождя пока нет.

– Хлынет – проверим! – Виктор сильнее прижал Марину к себе. – Если эту мелочь откинуть, остальное – все, как мы хотели. Барахла – по минимуму, все уместилось в трех сумках и моем рюкзаке. Телефоны, колеса, твой ноутбук, немножко денег. Да, чуть больше труда надо вложить. Зато гулять не будешь!

– Это когда я гуляла? – Марина полушутя ткнула его локтем в бок.

– Короче, пошли принимать хозяйство. – Виктор отпустил женщину. – Иди, иди, ворота мне открой заодно, машину загоню. Обживаться начнем. С тебя – генеральная уборка, первое боевое задание на новом месте.

– Идите вы… господин капитан…

Марина легко высвободилась из объятий мужчины, однако, как и почти всегда за то время, что они были вместе, признала его правоту.

Принять все как есть. Жить дальше.

Да, здесь как минимум нужно прибраться. 

2

Главное условие Каштанова – он дает показания только в зале суда.

Так он пытался построить свой главный расчет: до этого дня нужно дожить. А после того, как ему чудом удалось избежать первого покушения, негласный приговор конкурентов завис над ним дамокловым мечом. Потому Каштанов предложил следователю договор, устраивающий, как ему казалось, всех.

Официально задержанный на территории Украины российский гражданин Дмитрий Каштанов идет в жесточайший отказ. Он отказывается сотрудничать со следствием, и этого никто не скрывает. На самом же деле, когда его привезут на суд в качестве свидетеля, причем без особой надежды получить показания, просто потому, что Каштанов проходит по делу и его по закону положено доставить на слушание, он неожиданно для всех начинает говорить. Вновь открывшиеся факты потребуют переноса слушания, проверки, закрутятся колесики громоздкой бюрократической судебно-следственной машины, а Каштанова тут же переведут в следственный изолятор СБУ, где достать его станет уже намного сложнее.

Только такая схема сотрудничества поможет Каштанову перебраться из опасного для жизни следственного изолятора № 1 – Лукьяновской тюрьмы.

Экстрадиции на родину, в Российскую Федерацию, родное государство требовать не станет хотя бы потому, что претензий к гражданину Каштанову давно не имеет. У себя дома Дмитрий Геннадьевич не находился под следствием, не числился в розыске, не давал подписку о невыезде, вообще как минимум два последних года не попадал в поле зрения правоохранительных органов. Да, в Киеве он оказался по криминальным делам. Однако попал в тюрьму благодаря активности конкурентов: его банально слили вместе с киевскими партнерами, и пока паровозом идут они. Но Каштанов – не последнее лицо в комбинации, и те, кто играл против его команды, понимали: человек он неглупый, сразу сложит два и два, поймет, по чьей милости попал за решетку, и обязательно предпримет контрмеры.

Вот почему, когда его попытались убить в первый раз, Каштанов потребовал адвоката и, обсудив с ним свое положение, изъявил желание поговорить. В результате ему удалось найти общий язык со следователем.

Следующее условие выполнили сразу – перевели в одиночку. Оставалось только соблюсти еще одно: сохранить в тайне день и час, когда свидетеля Каштанова повезут из тюрьмы в суд. Дмитрий Геннадьевич не без оснований считал, что попытку убийства повторят, поскольку отказ от дачи показаний на следствии вряд ли умалит желание врагов избавиться от такого важного свидетеля. Ведь как они рассуждают: сегодня молчит, завтра молчит, а послезавтра всякое может случиться.

Дело, по которому проходил российский гражданин Каштанов, не привлекало широкого внимания общественности и, соответственно, прессы. Это до тех пор, тешил себя мыслью Дмитрий Геннадьевич, пока он не начнет говорить. Тогда он взорвет несколько бомб, тем самым выторговав для себя максимально выгодные в сложившейся для него ситуации условия дальнейшего содержания под стражей и нахождения под следствием. Так что, рассудил Каштанов, вряд ли его личность, как и сам суд, привлекут внимание большего количества заинтересованных репортеров, чем это положено в данной истории. А значит, количество тех, кто заинтересован узнать день и время доставки свидетеля Каштанова из Лукьяновки в суд Святошинского района города Киева, сводится к необходимому минимуму.

В частности, в газетах, по телевизору, в Интернете не сообщат что-нибудь вроде: «Сегодня утром Дмитрия Каштанова скрытно собираются перевезти для дачи показаний». А большего ему и не нужно. Больше пускай пишут потом, когда он уже спрячется в недосягаемом для врагов следственном изоляторе службы безопасности.

Он сам не знал, в какой из дней ему дадут наконец сделать ход. Потому и растерялся в первый момент, когда ранним мартовским утром, вместо того чтобы выдать порцию тюремной еды неизвестного происхождения, ему велели собираться с вещами на выход. Приказ значил только одно: началось, пора, в эту камеру его больше не вернут, а значит, этот этап Дмитрию Каштанову все-таки удалось выиграть.

В автозак его сопроводили не сразу – сначала завели в кабинет начальника тюрьмы, где уже ожидал сутулый, лысоватый следователь. Несмотря на невзрачную, полностью кабинетную внешность, это был хваткий, крепкий профессионал, благодаря которому планы спасения Каштановым собственной жизни стали медленно, но верно воплощаться в жизнь. Получив чай, бутерброды и даже немного потрепавшись со следователем на отстраненные темы, Дмитрий Геннадьевич сначала надел под одежду, как и требовал, бронежилет, затем его заковали в наручники и вывели на тюремный двор – по словам самого Каштанова, на финишную прямую. Следователь тут же поправил, сказав, что это, мол, не финиш, а только старт, и арестованный не стал спорить. Следователю виднее.

Кроме него, в автозаке никого не было – тоже непременное условие. Каштанов знал о случаях, когда в тесном пространстве тюрьмы на колесах совершенно случайный зек, выполняя приказ, незаметно доставал языком из-под десны половинку острого лезвия и подавался к своему соседу. Ему достаточно было качнуть головой, чтобы перерезать приговоренному сонную артерию. Откинувшись на стенку, Каштанов прикрыл глаза, в который раз прокручивая в голове речь, которую ему предстояло произнести в суде, когда его вызовут для дачи свидетельских показаний. Мысли то и дело путались, Каштанов начинал все сначала и настолько погрузился в раздумья, что не заметил, как прибыли. В первый момент он даже не понял, что резкий, отрывистый, сопровождаемый матерной тирадой приказ встать и выйти адресован ему. Конвойному пришлось повторить, и, подтверждая свое желание прочистить арестованному уши, вертухай несильно, однако ощутимо пнул Каштанова по копчику, когда тот выпрыгнул из автозака на мокрый от противного моросящего дождика асфальт судейского двора.

В голове Дмитрия Каштанова прояснилось, когда он уже прошагал полпути, и роившиеся в ней мысли выстроились наконец в одну линию.

Он не слышал выстрела. Его никто не слышал – просто вдруг из непокрытой головы важного свидетеля, пересекающего внутренний двор суда, в разные стороны брызнули красные фонтанчики, а сам он завалился прямо на месте. Прежде чем конвой рассредоточился и поднял тревогу, две другие пули впились в уже мертвое тело и стрелять перестали.

Снайперскую винтовку Драгунова с самодельным, но профессионально сделанным глушителем нашли через час на крыше одной из стоящих неподалеку от здания суда девятиэтажек. Газеты потом еще неделю будут писать о том, что двор хорошо простреливается, но это обстоятельство никто и никогда почему-то не учитывал. А в телевизионных новостях на данном обстоятельстве станут делать один из главных акцентов.

Другой ведь информации о розыске киллера и заказчика не просачивалось в прессу все равно. Ее просто не было: очевидный мотив и брошенная снайперка не в счет… 

3

– Знакомьтесь, мужики.

Мужчины, которые встретились в кабинете полковника Жуховича, смерили друг друга короткими оценивающими взглядами, пожали друг другу руки.

– Нечваль.

– Неверов.

Хозяин кабинета, сочтя официальную часть законченной, кивнул офицерам, приглашая садиться, и сразу же закурил, вывернув перед этим горку свежих окурков из пепельницы в пластмассовую корзину для мусора. Жухович только недавно принял руководство криминальной милицией киевского главка, майор Нечваль руководил убойным отделом пятый год, и менять его, выметать, как делают в большинстве случаев, полковник пока не собирался. Свое дело начальник «убойщиков» знал хорошо, но и с милицейскими политесами был ознакомлен, потому и не удивился, что после дерзкого, наглого и прицельного выстрела в Каштанова к расследованию подтянули – на законных основаниях – кучу всякого надзирающего народа. В том числе – из СБУ, ведь масштаб дела, как ни верти, изначально оценивался как международный и, как всякая попытка наладить международную торговлю наркотиками, угрожал национальной безопасности.

Видимо, Неверов все-таки прочитал во взгляде Нечваля если не все, то многое из того, что начальник убойного отдела хотел бы ему сказать. Потому начал разговор первым, сразу постаравшись определить степень ответственности каждого.

– Не надо так зыркать, майор. Я на вашу территорию не полезу. Без вашего разрешения, во всяком случае.

– Можно сразу на «ты», – сухо предложил Нечваль.

– Ну, тогда без твоего разрешения. – Неверов усмехнулся уголком рта. – Но все равно будь готов к тому, что настанет время, когда дело придется передать дальше.

– Хоть сейчас. – Нечваль, пододвинувшись ближе к полковничьей пепельнице, тоже закурил. Неверов, с некоторых пор плохо переносивший табачный дым, не сдержался, поморщился, и хозяин кабинета вежливым жестом разогнал сизый дым.

– Так сразу и отдашь?

– Запросто. И без этого заказняка геморроя хватает, веришь?

– Верю, майор, охотно верю. Потому мы здесь собрались, а не у тебя в отделе. Хочешь, чтобы твои сыскари во мне абсолютное зло видели вот так же, как и ты? – Неверов жестом остановил Нечваля, явно собиравшегося огрызнуться. – Давай так: непосредственный начальник у тебя есть, а я – не куратор, не начальник номер два, не проверяющий. Слушаю, наблюдаю, может, совет хороший дам. Ведь по этому делу обязательно появится информация, проверку которой по нашей линии мне проще организовать. Лады?

Нечваль вместо ответа пожал плечами.

– Тогда так, – вступил в разговор Жухович, обращаясь теперь к майору. – Кратенько, буквально в двух словах обрисуй коллеге ситуацию. Исходные там, вводные. В дебри не залазь, без лишних фамилий, самую суть. Чтобы человек знал и понимал четко, что творится и на каком участке подключаться.

– Слушаюсь. – Нечваль, кивнув, сосредоточился. – Значит, так. Все помнят, как в декабре прошлого года в Святошине взорвали машину Алика Коновала. По документам – бизнесмен, по сути – окультурившийся бандит, правая рука Михаила Кипиани, владельца сети ночных клубов не только в Киеве, но и в сопредельных регионах. Владеет не сам, много подставных лиц…

– Не суть, – перебил его Жухович. – Ближе к делу.

– Ладно. – Нечваль взял короткую паузу, прикуривая новую сигарету от только что докуренной. – По оперативным данным, у Кипиани нарисовался конфликт интересов с Петром Амириди. У этого аналогичный бизнес, только Петька – из одесских греков, крепкие концы в Одессе, часть дела там же и главное – выходы на заграницу реальные. Конфликтовали мужчины по поводу рынка сбыта наркоты, больше ничего мы не знали. Очень скоро поступает новая информация: в некоей сауне по некоему адресу сидят люди, не только исполнившие, но и заказавшие Алика Коновала.

– Слив, – констатировал Неверов.

– Явный, – подтвердил майор. – Кто-то очень хотел, чтобы у Амириди начались неприятности, ведь по указанному адресу взяли его людей. Значит, тот, кто сдавал информацию, прекрасно знал суть конфликта и все расклады. Но, – Нечваль, все больше увлекаясь, поднял указательный палец, – вместе с парнями, проходившими как кандидаты в киллеры, взяли еще одного человека – гражданина Российской Федерации Дмитрия Каштанова. Официальный запрос по линии МВД России ничего интересного о нем не дал.

– Возможно, что-то и есть, наши просто не копали, – заметил Жухович, словно оправдывая недостаточную старательность своих подчиненных.

– Теперь будет такая возможность, – ответил Неверов. – Если смысл остался.

– Похоже, остался. – Нечваль сбил пепел о край пепельницы. – Поначалу Каштанов убеждал, что просто парился в бане с деловыми партнерами, что он человек во всей истории случайный и вообще иностранный гражданин, поэтому его надо отпускать. Но через полтора месяца, в начале февраля, когда следствие уже закруглялось, его в лукьяновской общей «хате» чуть не убили. Вроде кто-то кого-то спровоцировал, завелись на ровном месте, такое бывает. Результат – Каштанов тогда чудом остался жив. После чего сразу заявил: требую защиты, а взамен расскажу, что происходит на самом деле и кто стоит за взрывом машины Алика Коновала.

– Да, я знаю суть договора, – произнес Неверов. – Только не совсем в курсе, почему же Каштанов так и не сказал, прежде чем отправиться в наш изолятор.

– Он намекнул, только намекнул, что представляет интересы группы лиц, освоивших производство дешевых амфетаминов и наладивших его где-то в Подмосковье. Теперь те, кого он представлял, искали рынок сбыта за пределами России, причем даже с перспективой перебросить мостик через западный кордон. Если все получится, сказал тогда Каштанов, удастся перебить цену на ту же продукцию. Ее поставку и транзит уже полтора года назад организовала еще одна московская группа. Короче, у них там конкуренция между собой за наш рынок, у нас – конкуренция за дешевый импорт наркоты. Все сложно и запутано.

– И Дмитрий Каштанов частично вызвался помочь этот клубок распутать? – уточнил Неверов.

– Ну да. Видимо, попался все-таки случайно, а знал достаточно, иначе его, чтобы от греха подальше, не попытались бы грохнуть в камере. Вторую попытку, как видим, готовили тщательнее. Убийцы Алика Коновала признались, доказательная база собрана, за это их и судят сейчас. Дальше дело не пойдет.

– Не пойдет, – согласился Неверов. – Если оперативно не возьмете как минимум исполнителя. В свете даже того немногого, что я только что услышал, заказчик просматривается отчетливо.

Повисла короткая пауза, которую нарушил Жухович:

– Есть чем похвастаться, Нечваль, или продолжаем бег на месте?

– Сутки прошли, товарищ полковник. Кроме брошенной там, на позиции, снайперки без отпечатков, – ничего.

– Направление поисков определяли, майор?

– Обязательно. – Нечваль нервно раздавил окурок о дно пепельницы. – А что, надо было ждать, пока нам из комитета умного пришлют?

– Олег Романыч! – повысил голос хозяин кабинета.

– Ничего, ничего, я все понимаю. – Максиму Неверову не хотелось конфликтов, несмотря на то, что он понимал их неизбежность, – но пусть хотя бы не сразу и не в такой резкой форме. – Мне просто интересно, Олег Романович , какие версии уже отработаны.

– Основная: киллер уже давно сделал ноги, – проворчал Нечваль. – Будет он тут сутки сидеть…

– Ну, если к нему нет никаких подходов, если он не оставил никаких следов, то куда и зачем ему спешить? Я думаю, заказчик одним Каштановым не собирается ограничиться, раз пошла такая жесткая конкуренция. Это так, мысли вслух.

– Допускаем и такое, – подтвердил майор. – Нору все равно не вычислить, раз концов нет. Мартышкин труд… Хотя люди работают.

– Вообще-то, Максим Петрович, – перехватил инициативу своего подчиненного Жухович, – главное направление поиска подсказал именно способ убийства.

– То есть?

– Убийца, определяя место и время выстрела, ориентировался на информацию, носившую, в общем-то, секретный характер. Даже я не знал, в какой день Каштанова повезут в суд, чтобы он там начал вдруг давать показания. Это уже не в нашей компетенции, этим вообще следствие занимается. Так что, – полковник зачем-то понизил и без того сиплый голос, – следователь и был первым на подозрении.

«Это уже кое-что», – подумал Неверов и посмотрел на Нечваля. Тот закурил новую сигарету, и сейчас уже дым почти не раздражал.

– Составили списочек, как же, – кивнув, добавил майор. – Негласно, правда, а то такое поднимется. Короче, в курсах были следак, начальник тюрьмы, судья, адвокат Каштанова, этот сам лично переговоры со следствием вел, ну и судебный исполнитель… Конвойных «соколят» я сразу откинул, бойцы на пост заступают, им до фени, кого и когда повезут. Бюрократы из суда тоже отпали, судья – тем более, там дело слушает кремень-баба. Чуть бы кто начал ее с какими-то сомнительными вопросами окучивать… Короче, отпадает. Следак и начальник тюрьмы, получается, тоже.

– Адвокат?

– Ему-то зачем? Солидный человек, известный в своих кругах. Наоборот, следователю по всем раскладам выгоднее этот конец от дела оторвать да и закрыть его к чертям собачьим. Ведь если откинуть фигуру Каштанова, остальное все шло, как смазанные лыжи. Так быстро раскрыть, закрыть и передать в суд заказняк – красивый сон любого следака. А новые обстоятельства – новый гемор, не так разве?

– Так-то оно так… – Неверов пожевал губами. – Но вы ведь не закончили еще все это отрабатывать?

– Новые фигуранты пока не вырисовываются. Работаем.

– Хорошо… Кто у нас адвокат?

– Гойда Юрий Юрьевич. Во время убийства стоял в пробке на улице Артема, ему позвонили сразу же, следователь с ним разговаривал.

– А ты или твои ребята?

– По телефону только.

Сказав так, майор Олег Нечваль вдруг отчетливо понял, какую глупость сморозил.

– Что так? – не дав вмешаться постороннему , строго спросил Жухович.

– Сначала с ним связались, конечно. Орал, бушевал, угрожал, а толку? Ведь на самом-то деле не до него, с этой версией мы только вчера со второй половины дня определились. Вот, повесткой думаем вызывать.

– Почему?

– Дома он. Резко заболел. Дверь не открывает, опера мои были у него в адресе. Говорит, что приступ, нервный и сердечный. Он хоть и не старый, а сердечник, пробить успели.

– То есть в квартиру не пустил? – Неверов подался вперед. – Через дверь общался?

– Меня не было там. А опер на телефон ему звякнул.

– Он сам в квартире? – Теперь беседа коллег из разных ведомств очень сильно стала походить на допрос.

– Один вроде…

– Жена, дети – где?

– Нету ни жены, ни детей. Проверяли же…

– Может, с матерью живет или что-то такое?

– Один. Квартира двухкомнатная, на жилплощади никто больше не числится…

– Лет ему сколько?

– Полтинник… Или чуть больше…

Максим Неверов встал, подошел к окну. Приподнял жалюзи. Посмотрел на мелкий, с перерывами моросящий со вчерашнего дня мартовский дождик. Он часто делал так, чтобы взять паузу и не дать себе заорать на присутствующих.

Эту привычку приобрел, когда, уволившись из органов, возглавлял в Донецке охранное предприятие и в силу обстоятельств общался с откровенными бандитами. Опыт общения не слишком приятный. Для Максима Неверова, во всяком случае. Однако, как и любой опыт, достаточно полезный.

– Вот что, коллеги, – повернувшись, спокойно произнес он. – Возможно, я мыслю сейчас стереотипно. Только, исходя из моего опыта, скажу: часто бывают ситуации, в которых именно такой способ мышления дает результаты. Мужчина, юрист, известный адвокат, обеспеченный человек, немногим за пятьдесят, живет один, семьи не было никогда. Никаких выводов не напрашивается, господа офицеры? 

4

Оказывается, стоит копнуть в направлении, не имеющем, на первый взгляд, отношения к громкому убийству, – и сразу выходишь в цвет. На языке сыщиков, независимо от ведомства, в котором они трудятся, это называется косвенные улики.

Адвокатов, особенно таких, как Гойда, ушлых, со связями, которые тот выпячивал при первом же удобном случае и ими же обычно прикрывался, в милиции не любили. Следовательно, майору Нечвалю не понадобилось дополнительно инструктировать своих людей: опера сами знали, к кому подойти с нужными вопросами и на какие рычаги нажать для скорейшего получения нужных ответов. Уже после обеда «убойщикам» удалось не только посеять зерна сомнения, полученные с подачи коллеги-смежника [1] , но и снять урожай: адвокат Юрий Гойда предпочитал женщинам мужчин и скрывал свои сексуальные пристрастия очень старательно.

Отсутствие подобного чутья у себя начальник убойного отдела списал на то обстоятельство, что лично пообщаться с Гойдой, а значит, самому что-то заподозрить до сих пор не удавалось. Вообще, по особо тяжким насильственным преступлениям этот адвокат не специализировался, потому клиенты «убойщиков» клиентами Гойды не являлись. И майор Нечваль, несмотря на задетое самолюбие, признал: не обрати Неверов его внимание на личность защитника, розыск продвинулся бы по ложному пути еще дальше.

Связь между тайным гомосексуализмом одного из немногих, кто обладал секретной информацией, касающейся явки Каштанова в суд, и его убийством прослеживалась прямая. Адвокат не только оказался в данной ситуации наиболее подходящим объектом для шантажа – именно он и поддержал идею задержанного выступить в суде с последующим перебазированием в более безопасное, чем следственная тюрьма, место. Следовательно, Гойда очень хорошо знал о планах своего клиента. Которые и выдал его недоброжелателям. Тем же оставалось только направить убийцу на позицию. А может быть, киллер сам вышел на Гойду, пообщался с ним, имея на руках убийственную для «голубого» адвоката информацию, и тому ничего не оставалось, как пойти на сотрудничество.

Уже тот факт, что заказчики в поисках компромата имели возможность прошерстить людей такого серьезного уровня, свидетельствовал как о масштабности замыслов этих людей, так и об их возможностях, в том числе финансовых. Ведь даже майор Нечваль, занимая свой не самый высокий в МВД пост, понимал: здесь привлекли не первого попавшегося киллера, тут задействован специалист из высшей лиги. Потому, допустив, что адвокат Гойда – самый подходящий кандидат на подозрение в двойной игре, он вполне логично рассудил: именно с Гойдой наемный убийца общался лично, напрямую. В таком деле количество посредников на завершающем этапе обычно стараются сводить к минимуму. Потому путь от адвоката к киллеру – самый прямой.

Полковнику Жуховичу не нужен был даже письменный рапорт. Поморщившись от того, что в который раз во всем оказались виноваты педерасты, он согласился с доводами Нечваля. После отдал нужные распоряжения, и уже к вечеру жилище адвоката Юрия Гойды на Печерске обложили плотно, по полной программе, задействовав для этого не только человеческие, но и необходимые технические ресурсы, которые при обычных обстоятельствах пришлось бы долго выбивать из-за кучи бюрократических процедур.

Соседи подтвердили: со вчерашнего вечера Юрий Юрьевич никуда из квартиры не выходил. Квартиры, расположенные по обе стороны от адвокатской, тихо заняли милицейские техники. Установленная под удивленными взглядами соседей прослушивающая аппаратура давала возможность фиксировать происходящее внутри, и Нечвалю, по умолчанию взявшему на себя руководство операцией, доложили: движение в квартире есть, двигается один человек, работает телевизор, но громкость средняя – если бы там находился кто-то еще и велся бы разговор, особо чувствительная аппаратура это непременно зафиксировала бы. Следователь по просьбе Нечваля позвонил адвокату на мобильный, тот ответил и тем же болезненным голосом, что несколько раз накануне, сообщил: все еще нездоров. Техники тут же доложили: звонок поступил в квартиру, хозяин на него ответил, разговаривал, находясь в большой комнате, где работал телевизор.

«Не знаю, чем он там заболел, – сделал про себя вывод майор Нечваль, – но то, что перепуган и наложил от страха в штанишки, – к бабке не ходить».

Он снял наушники и распрямил, насколько это возможно, спину: в служебном микроавтобусе, оборудованном под своеобразный командный пункт, сидеть было неудобно, мышцы затекли, ныл позвоночник. Потянувшись до хруста в суставах, Нечваль машинально сунул руку в карман куртки и достал сигареты. Но вытащил только пустую пачку: как часто случалось, он не заметил, что нервно выкурил все, одну за другой. Сидящий рядом опер тут же протянул начальнику свою пачку, едва начатую, и майор, даже не глянув на марку курева, выколотил о дно сигарету, подхватил за кончик, закурил от предложенной зажигалки, а пачку, как водится, положил в свой карман.

На опера, только что лишившегося сигарет, это никак не подействовало: с привычкой Нечваля без злого умысла, чисто автоматически присваивать чужой табачок смирились все, кто успел хорошо его узнать. Чтобы минимизировать потери, следовало просто давать оставшемуся без сигарет начальнику по одной. Увлекшись делом или погрузившись в раздумья, майор выкуривал сигарету за сигаретой примерно с той же скоростью, с которой пулемет выпускает пули. Во всяком случае, так определил страсть Олега Нечваля один из его подчиненных.

Услышав позывной, майор, не выпуская сигареты изо рта, снова нацепил наушники и после короткого «Ну?» получил ответ: похоже, объект собрался уходить. По крайней мере входная дверь хлопнула, а перед этим, судя по характеру доносившихся звуков, адвокат собирал какие-то вещи. Новость Нечвалю не очень понравилась. С одной стороны, раз Гойда собирается куда-то, дождавшись, когда город охватят плотные, сырые мартовские сумерки, то, значит, он, как и следовало ожидать, не так уж и болен. Просто отсиживался. С другой стороны, майор надеялся, что киллер либо позвонит адвокату, либо, что еще лучше, явится к нему, чтобы зачистить. Ведь Гойда все-таки – опасный свидетель, и профессионал, которым, без сомнения, был убийца, обязательно должен допустить, что рано или поздно милиция вычислит источник утечки информации. За то время, что его пасли, Гойде никто, кроме следователя, не звонил. Вернее, звонки фиксировались, но адвокат их сбрасывал. Хотя телефон почему-то не выключал, а это было бы логично, если не желаешь ни с кем разговаривать.

Значит, сделал вывод Нечваль, какого-то звонка Гойда все-таки ждал. А следователю ответил, потому что знал его номер и не хотел обострять ситуацию: лучше сказаться больным, пускай проверяют, если есть на то основания.

Но теперь, когда адвокат куда-то собрался на ночь глядя, майор заподозрил, что объект дожидался определенного времени, чтобы выйти из дома. Возможно, Гойда пойдет на заранее условленную встречу с киллером или встретится еще с кем-то, связанным с этим делом. Вести его все равно нужно, и потому Нечваль тут же отдал необходимые распоряжения, приводя в состояние готовности все группы, задействованные в предстоящей слежке.

Хотя вечер уже окончательно вступил в свои права, во дворе, где расположилась засада, темно не было. Его освещали окна близлежащих домов, а над мощной бронированной дверью подъезда сияла яркая лампа. Пропустить объект сыщики не могли, хотя, как водится в таких случаях, черный ход и выход на крышу тоже контролировались. Нечваль взглянул на часы. С момента, когда техники сообщили о выходе объекта, прошло не больше трех минут. Майор дал адвокату десять минут на то, чтобы запереть квартиру, вызвать лифт, дождаться его, сесть в кабину и спуститься. Через пять минут в подъезд, нажав нужную комбинацию цифр, вошла дама с собакой на поводке – этого спаниеля она вышла прогуливать около часа назад. Прежде чем войти, дама пропустила высокую девушку в смелой, как для сырой погоды, мини-юбке, надетой под легкую распахнутую дубленку. Пока та пересекала двор, направляясь к поджидающему ее джипу, из подъезда вышел еще один человек – моложавый мужчина с сумкой через плечо, одетый в куртку армейского покроя, темные джинсы и туфли на плотной подошве. Руки он сразу сунул в карманы и не спеша двинулся со двора.

Десять минут прошло, отметил Нечваль. Где объект, черт побери?

Мелькнула и тут же обожгла мысль: а если он уже мертвый? Если они где-то просчитались и киллеру каким-то хитрым образом удалось подкараулить адвоката на лестничной площадке, в кабине лифта, на выходе… Хотя, если бы сейчас там, в доме, лежал труп, дама с собачкой точно не прошла бы мимо, подняла бы крик…

Джип, в который села девушка в мини, медленно и неуклюже развернулся. Водитель погудел, и парень с сумкой замедлил движение, посторонился, отошел к стене, пропуская машину.

Повинуясь только одному ему понятному инстинкту, майор Нечваль выплюнул под ноги недокуренную сигарету, быстро извлек из памяти своего мобильника номер следователя и, ничего не объясняя, попросил его набрать Гойду. Повод для звонка придумать на ходу. Можно вообще без повода – узнать, как здоровье. Главное, чтобы ответил. Если ответит, значит, жив еще и сейчас появится в поле зрения.

Снова открылась дверь подъезда. Теперь вышел мужчина в кожаной куртке, простоволосый, хорошо освещенный и не подходивший под описание объекта. Хотя с того места, где стоял «штабной» автобус, рассмотреть вышедшего как следует невозможно.

Джип по-прежнему неуклюже, однако уверенно выезжал со двора, полностью загородив собой проход. Тип с сумкой топтался на месте. Мужчина у подъезда рылся в карманах, не торопясь спускаться с парадного крыльца.

Тип в армейской куртке, стоявший у стены, вынул из кармана и поднес к уху трубку мобильника.

Позже майор Нечваль так и не сможет объяснить, что толкнуло его дать команду на задержание этого человека.

Выхватив пистолет, он сам первым выскочил из автобуса, рванув громоздкую дверь и уже не слишком шифруясь. Не будь в тот момент во дворе джипа, незнакомцу в куртке удалось бы уйти – к тому, что мобильный телефон адвоката окажется у совсем постороннего мужика, никто готов не был. Но джип все еще загораживал путь к отходу, незнакомец в куртке сразу оценил ситуацию, отбросил в сторону сумку, тоже вытащил откуда-то пистолет и выстрелил сразу, навскидку, ловя движение Нечваля и не дожидаясь, пока тот пальнет в воздух с криком: «Стоять!»

Пуля пролетела рядом с головой сыщика, он даже ощутил ее горячее дыхание. Теперь уже отпала необходимость в предупредительном выстреле – противник начал первым, – и Нечваль открыл ответный огонь на поражение. Однако сыщик стрелял на бегу, в сумраке и не надеялся, что попадет в цель даже в таком достаточно замкнутом пространстве, как старый двор-колодец на Печерске. К тому же стрелка́ надо было брать живым, о другом исходе майор и думать не хотел. Никуда не денется: выход перекрыт так кстати подвернувшимся джипом, на подмогу уже подтягивались опера, беря стрелка́ в полукольцо. Единственное, чего нельзя упускать, – это решение стрелка́ кинуться обратно в подъезд, где ему, вполне вероятно, подвернется случайный прохожий, которого преступник может заполучить в заложники. Но опера свое дело знали хорошо и уже отрезали стрелку́ путь обратно.

Тому оставалась единственная возможность, и он ее тут же использовал.

Метнувшись к джипу, прижался спиной к корпусу машины, водитель которой, услышав рядом стрельбу, ударил по тормозам и, вероятнее всего, сполз на пол вместе с пассажиркой. Однако гражданские все равно находились в эпицентре схватки, потому Нечваль допускал, что следующим ходом стрелка́ будет попытка проникнуть в салон джипа через ближайшую к нему правую заднюю дверь, чтобы опять-таки поставить под угрозу жизнь двух случайных пассажиров, оказавшихся не в то время и не в том месте. Если это произойдет, то в считаные секунды: мужчину уже окружали, не форсируя события только потому, что он отвечал выстрелом на каждую попытку приближения.

– Бросай ствол! – рявкнул Нечваль, понимая, что стрелок не собирается подчиняться.

Как и следовало ожидать, в ответ грохнул очередной выстрел. А потом началось то, чего майор так боялся: стрелок, держа правую руку с оружием перед собой, левой рванул дверь машины.

Она открылась. Хотя Нечваль надеялся, что водитель успел заблокироваться изнутри.

Но открылась дверь не только от рывка стрелка. Наоборот, тот, кажется, даже не ожидал, что все получится так легко. Только двери́ явно позволили открыться, придав затем ускорение изнутри: она толкнула стрелка́, не сильно, однако достаточно, чтобы тот потерял равновесие, а вместе с ним и контроль над ситуацией.

В одно мгновение Нечваль, а следом за ним и опера оказались рядом. Чуть позже, когда задержанного уже уводили, майор сам лично снял с водителя джипа показания о том, как он, велев девушке залезть под приборную доску, перебрался назад, собираясь зайти стрелку́ сзади. Только тот сам уже тянул дверь на себя, пришлось сгруппироваться и долбануть по ней изнутри двумя ногами.

Всего каких-то десять лет назад он отслужил в ВДВ, и ему даже интересно стало, испугался только за подружку… 

5

Когда приехал Неверов, Виктор второй раз за утро свалился с крыши приспособленного под гараж сарая.

За тот неполный месяц, что они с Мариной осваивали новое место жительства, Хижняк окончательно признал: с холодным и огнестрельным оружием ему удается управляться намного проще, чем с молотком и пилой. После учебного центра спецподразделения, в котором Виктор проходил соответствующую подготовку, после семи лет оперативной работы и того периода, когда его списали в утиль и вообще вычеркнули из списка живых, он легко мог совладать с любым транспортным средством. Для Хижняка, по его собственному убеждению, не придумали еще машины, с которой он не смог бы управиться. Во всяком случае, у него была возможность освоить бронетранспортер, он умел поднять в воздух вертолет и самолет, легко водил катера, даже как-то шутя просил поставить его у руля подводной лодки. Оружие, транспорт – с этим его обращаться учили, и такую науку Виктор постигал охотно, она сама давалась ему. Так же, как английский и немецкий, хотя до того, как попасть в учебный центр, Хижняк даже не имел представления о том, насколько у него развиты способности к языкам.

Вот только к мирному, как выразилась Марина, созидательному труду ее мужчина оказался не способен.

Поначалу все вроде бы шло нормально – настолько, насколько нормально могла складываться жизнь в доме, за которым не следили довольно длительное время. Познакомившись с ближайшими соседями, Марина выяснила, что прежний старик хозяин затеял строить новое крыло несколько лет назад, только потом или деньги закончились, или желание, или все вместе. А может, он забросил это дело, потому что не для кого было стараться. Да к тому же он заболел, какая уж тут стройка-перестройка. А потому Бог с ним, с правым крылом, – ремонта требовало все, и явно не косметического. И если уж делать, то на совесть, ибо Марина всерьез настроилась прожить здесь пусть не всю вторую половину жизни, но, по крайней мере, немалую ее часть.

В первые дни она страдала только из-за отсутствия удобств: ни туалета, ни ванной, ни душа не было. Только старый, правда, кирпичный сортир во дворе и самодельный деревянный узенький домик в саду с ржавой железной бочкой наверху, куда надо наливать воду, чтобы ее нагревало солнце, – типичный летний вариант. Хорошо, что воду, как и газ, сюда все-таки подвели, и для мытья Виктор каждый вечер набирал и грел на плите сразу несколько ведер воды, потом черпал ее жестяным ковшом и сливал Марине на волосы. В доме из крана вода текла тонкой струйкой, приходилось всякий раз выходить на улицу, откручивать вентиль на трубе, торчащей из земли, и присобачивать к ней резиновый шланг, чтобы не так брызгало. Удалось найти в округе несколько саун, но здесь была другая проблема: каждый день с полудня их занимали по расписанию постоянные клиенты. Как таковым стать и, соответственно, посещать сауну в удобное время, а не с утра пораньше, Хижняк так и не сумел разобраться. Не разгонять же всех с автоматом наперевес… Они с Мариной несколько раз ездили в Киев париться за сумасшедшие, как им показалось, деньги, но это тоже не выход: тратить по нескольку часов на приведение себя в элементарный порядок и соблюдение правил личной гигиены.

Дело, впрочем, было поправимо. Поселок давно обеспечили всем необходимым, так что найми людей, заплати деньги – и канализацию проведут. Вот только цены здесь, в пригороде Киева, не только кусались – чуть не каждую неделю ползли в гору. У новоселов же после неадекватной сделки и переезда осталось на руках всего ничего, потому решение проблемы с канализацией скрепя сердце отложили до лучших времен. Все, что касалось остального, тоже: уже через неделю пребывания на новом месте выяснилось, что дом трещал по швам, требовалось регулярно устранять какие-то мелкие аварии вроде ремонта ветхой проводки, приведения в порядок пола со вздувшимися от времени ветхими досками, а также бороться с поселившимися в подвале мышами, которые нагло забегали по ночам в дом. И вообще, борьба с бытовым мусором оказалась намного сложнее борьбы с бандитами и коррумпированными ментами.

Телевизор работал плохо – нужна была нормальная антенна. Марина, правда, больше страдала без Интернета. И эту проблему как раз решить удалось, но только частично: беспроводной работал плохо и медленно, а для проводного не хватало хорошего сигнала. Который, в свою очередь, напрямую зависел от старой проводки. Интернет мог пропасть в любой момент, что Марину страшно бесило. Отчасти успокаивала возня в саду: только это занятие доставляло женщине какое-то удовольствие. Виктор даже купил ей несколько книг по садоводству.

Сам же без Интернета не особо страдал, а телевизор вообще не смотрел – старался реже бывать дома, осваиваясь в Киеве и ближайших окрестностях, куда он выезжал в поисках хлеба таксиста. Но если в Крыму, где все было привычно, обустроено и налажено, Марину такой расклад устраивал, теперь же присутствие мужчины в доме, нуждающемся в капитальном ремонте, стало для нее чуть ли не первой необходимостью. Виктор же в качестве «мужчины в доме» себя не видел и не ощущал. Нанять кого-то для решения проблем не позволяли средства. Так они и мучились.

Именно благодаря Марине началась история с деревом, из-за которого Хижняк вынужденно забрался на крышу гаража.

Одна из яблонь в саду оказалась старой и сухой. При других обстоятельствах, если бы ненужное дерево было единственной проблемой, требующей решения, женщина не зациклилась бы на ней так остро. Но сейчас, когда сделать нормально не удавалось ничего, Марина решила, что спилить сухостой – дело нехитрое, быстрое и вполне посильное для ее мужчины-героя. Хижняк тоже так подумал, остался дома, покорно одолжил в поселке бензопилу и даже довольно быстро ее освоил. Позвать кого-то на помощь, более сведущего в подобных делах, Виктору не позволили гордость и шрамы от полученных за все эти годы бандитских пуль и лезвий на теле. Потому, сам себе дивясь, он вполне сносно справился с бензопилой и сухую яблоню успешно спилил.

И она при этом рухнула прямо на сарай, приспособленный под гараж, поскольку торчала всего в нескольких метрах от него.

Шифер, давно давший трещины и требовавший замены, обвалился, обнажив половину крыши и открыв несколько дыр различной величины. Пока Хижняк, матерясь и перекрикивая рев бензопильного мотора, разреза́л проклятый сухостой на кусочки, превращая его в дрова и освобождая крышу, ситуация не казалась такой уж катастрофической. Но как назло в конце дня пошел дождь, машину залило через дыры в крыше. Даже если согласиться с тем, что автомобилю под дождем ничего не сделается и что его можно накрыть брезентом, держать машину в таком гараже – все равно что оставить на улице. А этого Виктор допускать не собирался, ибо, признав такое положение вещей временным, придется признавать и то, что нет ничего более постоянного, чем временное.

Стиснув зубы, Хижняк принялся латать крышу сам.

И в первый раз съехал с нее на мокрую грязную землю, когда попытался затащить наверх вторую доску. Первая как раз была поднята успешно, только вот свалилась вниз вместе с Виктором и второй доской. Марина ушла в дом – она не могла смотреть на мужчину без сострадания, смешанного со смехом, понимая: и то, и другое его просто выведет из себя, что ничем хорошим не закончится. Вторично Хижняк скатился с крыши, когда потерял равновесие, пытаясь вколотить молотком огромный гвоздь в край доски.

Поднявшись, он увидел Неверова, смотрящего на него через забор.

То, что он знал их новый адрес, Виктора не удивило. В конце концов, знать такие вещи Максиму Петровичу полагается по долгу службы. Хижняка не столько даже озадачило, сколько насторожило неожиданное появление Неверова. Приехать вот так вдруг, без предупреждения, при этом прекрасно зная, как ему звонить. После кровавой драмы в Донецке, в которую Виктора втянули не без участия Неверова, он из принципа не сменил номер, отлично понимая, что, если человека захотят отыскать, найдут. Ведь ищут не номер, а абонента. Предыдущий опыт общения с этим человеком имел для Хижняка плохие последствия: один раз его чуть не убили, а следующий закончился тем, что Неверов сначала использовал желание Виктора отомстить своим обидчикам за смерть товарищей, а после даже попытался завербовать его, позвать в свою команду. И хотя благодаря комбинациям Неверова Виктору таки удалось уцелеть, неприятный осадок остался.

С другой стороны, именно Максим Неверов принес Хижняку благую весть о том, что уже можно не изображать из себя покойника. Собственно, благодаря ему Виктор и съезжает сейчас с дырявой крыши, которую сам же проломил.

На крыльцо, услышав шум подъехавшей машины, вышла Марина, увидела и узнала неожиданного гостя, обменялась с Виктором встревоженным взглядом: она тоже понимала, что появление Неверова вряд ли можно считать случайным. Наверняка он приехал не просто попить чайку с печеньем и вспомнить горячие донбасские денечки.

– Трудимся? – чуть повысив голос, спросил гость через ограду. – Бог в помощь!

– Сам не хочешь? – Во время последней, не самой приятной встречи в Донецке Виктор перешел с Неверовым на «ты», и тот, похоже, не особо возражал против фамильярности. – А то давай!

– В другой раз, – как-то уж слишком серьезно ответил Неверов.

– Трудно быть Богом, скажи, Петрович? Не стой, заходи.

Толкнув покосившуюся калитку, Неверов прошел во двор. Хижняк стоял на месте, вытирая руки о штаны, и, когда гость приблизился, протянул руку. Рукопожатие вышло протокольным, коротким и совершенно лишенным чего-то, делающего такие пожатия мужских рук дружескими.

– Здравствуйте, Марина.

– Добрый день, – сухо произнесла она и тут же, не дожидаясь, пока это сделает Хижняк, перешла в наступление: – Что у вас снова случилось?

– Почему снова? И почему случилось?

– А вы просто так не появляетесь.

– Я часто приезжал к вам по делу?

– Вы у хозяина спросите. – Марина кивнула на Хижняка.

– Женщина, Петрович, сердцем видит, – согласился Виктор. – Или – чует, если так больше нравится.

– Ладно, раз у вас такое настроение, давайте сразу, без политесов поговорим о деле.

– Ага. – Виктор озорно подмигнул, даже не сдержался, слегка хлопнул Неверова по плечу. – Дело все-таки есть, а, Петрович? Без дела ты о себе не напомнишь. Ты ж у нас не бездельник, правильно?

– В действительности я и сам не знаю, есть ли у меня к тебе дело. – Неверов по-прежнему вел себя сдержанно. – Ты сам мне об этом скажешь. Пока же, если есть время, просто поговорим. Убийство Каштанова… Слышал про такую историю?

– Не-а… – Виктор говорил искренне.

– Ладно, по-другому спрошу. Человека во дворе суда застрелили, в Святошине. Недели три назад, в начале месяца.

– А-а, это… Болтали что-то таксисты, я не помню точно. – Хижняк и теперь не врал: больше того, о чем сказал, до его ушей и впрямь не доходило.

– Ну как же! В новостях показывали…

– Новостей не смотрим, – отрезала Марина. – Интернет глючит. И вообще, – она бросила красноречивый взгляд на Виктора, – криминальная хроника нас давно не интересует.

– Да, да, не интересует, – с серьезным видом подтвердил Хижняк.

– Тогда есть о чем поговорить. История сама по себе занимательная. Наши сыскари расстарались… сначала…

– Нам неинтересно, – снова заявила Марина, ища поддержки у Виктора.

Тот покосился на сарай с проваленной крышей. После, не глядя на женщину, проговорил:

– Пошли в дом, Петрович. Расскажешь… Если это все , с чем пожаловал.

И он, и Марина сейчас отдавали себе отчет: а ведь приехал-то Неверов на самом деле вряд ли только для того, чтобы занимательную историю поведать… 

6

– Ну, личность стрелка хоть установили?

В тот момент, когда Хижняк задал этот вопрос, Марина поставила перед гостем кофе. Визит Неверова ей лично был неприятен даже где-то больше, чем Виктору. Она ведь одно время работала напрямую с конторой , и все последующие мерзости ее жизни, включая добровольно-принудительное заточение в психиатрическую больницу, исходили от ведомства, которое сейчас представлял Неверов. И этого человека ее мужчина запросто именовал Петровичем. И все-таки, когда Неверов без особых предисловий начал свой рассказ, она невольно втянулась и даже решила изобразить если не радушную, то хотя бы вежливую хозяйку. Кофе предложила заварной – так им в последнее время было проще готовить этот напиток: две-три ложки на кружку кипятка, минут на пять-десять накрыть блюдцем – и все, можно пить. Хижняку, правда, такой вариант не очень нравился, кофеинки попадали на язык и хрустели на зубах. Но Неверова, похоже, угощение устроило: утопил в неполной кружке две ложечки сахара, размешал, сделал глоток, поблагодарил.

– Спасибо, Марина, очень кстати… Так что там… А, да: при задержанном оказался паспорт гражданина Украины, фамилия никому ничего не скажет, очень простая и распространенная. Только документ, понятно, фальшивый.

– Вестимо, – согласился Хижняк. – Кем же он на самом деле оказался? И с тем адвокатом, пидорком, как закончилось все?

– Тут просто. Только сразу предупреждаю: клиент пошел в отказ, ничего не говорил, сыскарям и мне вместе с ними пришлось самим додумывать. Получилась если не правда, то очень похоже. Итак, труп адвоката Гойды нашли в его собственной квартире. Огнестрельное ранение, выстрел в голову, убит вечером того же дня, что и его клиент Каштанов.

– Где?

– Там же, дома. Убийца сунул тело под кровать в спальне, а сам переместился в большую комнату. Когда именно он пришел к Гойде, до сих пор не ясно… и уже не важно.

– Что так?

– Позже об этом. Пока сложилась такая картинка. Заказчики, которых я уже обозначил, искали возможность достать Каштанова. Всплывает нетрадиционная ориентация его адвоката, и к тому приходит либо наш киллер, либо некий разведчик, задача которого – прокачать ситуацию и добиться своего через Гойду, которому есть что скрывать в нашем сложном и неполиткорректном мире. Адвокат же пугается возможности разоблачения собственной гомосексуальности сильнее, чем даже ожидалось. И выдает конфиденциальную информацию: на суде Каштанов собирается всех сдать и спрятаться в нашу тюрьму. Вот тут киллер уже наверняка появился лично.

Неверов взял паузу, чтобы глотнуть остывающего кофе, и Хижняк продолжил за него:

– Дальше, я думаю, было так: стрелок окопался у адвоката. Там его точно никто искать не станет, заодно и ситуацию под контролем держать удобно. Затем застрелил его за ненадобностью. И отвечал по его телефону на звонки, меняя голос. Как я себе мыслю, адвокат Гойда человеком был известным, но не публичным.

– Правильно, – подтвердил Неверов. – Именно потому ему и удавалось морочить голову куче народа. Ведь до обеда, ну, когда Каштанова только застрелили, его адвоката успели увидеть своими глазами несколько человек. Ясное дело, он будет в трансе от случившегося. Никто ничего не заподозрит, если адвокат в какой-то момент просто уединится дома, чтобы взять какой-то там тайм-аут или что-то в этом роде. Ну а по голосу его ни следователь, ни опера-убойщики опознать не могли. Отвечает мужик по телефону, который значится на визитке адвоката Гойды. Говорит недолго, ссылается на плохое самочувствие. Нет, тактика выбрана верная. Киллер переждал в логове очередной жертвы, пропустил, как говорится, погоню вперед…

– …а через сутки решил свинтить! – подхватил Хижняк, не замечая встревоженных взглядов Марины, заметившей его увлеченность. Виктор даже подключился к обсуждению и анализу случившегося, это уже захватывало его, и Марина хоть как-то пыталась намекнуть на опасность такой увлеченности. – Все бы ничего, вот только сыскари вычислили слабое звено всей операции, а именно адвоката-гомика. Прикинули хрен к носу, обложили фигуранта, и, не позвони тогда телефон, чисто случайно, не пожелай киллер дальше поддерживать легенду и строить из себя живого… как его… Гойду… Впрочем, все, Неверов, с этим проехали. Меня сейчас больше стрелок занимает.

– Не тебя одного, – как-то странно произнес тот и, прежде чем Виктор захотел расшифровать смысл фразы, сказал: – Его установили уже утром. Пробивали по всем каналам, бюро Интерпола первое отреагировало – наши менты вообще отличились, ведь, сами того не зная, взяли Антона Хантера.

Теперь Неверов испытующе посмотрел на Хижняка, ожидая от собеседника хоть какой-то реакции. Но Виктор только пожал плечами, глянул на Марину, скроил удивленную мину, театрально развел руками.

– Мне эти паспортные данные ни о чем не говорят.

– По Хантеру есть аналитическая справка. Краткая, подробная – тебе какую?

– Никакую. Мне нет до него дела. Тем более что этого вашего Хантера уже взяли и теперь, как я понимаю, ведомства не могут поделить жирный трофей между собой. Рядятся, кому больше дырок для медалей вертеть. Так?

– Не совсем. – Неверов с этого момента стал несколько более сдержанным. – Марина, можно еще кофе?

– Я никуда не выйду, – сухо ответила она. – Если надо говорить – только при мне. Виктор все равно перескажет. Так что не стоит делить разговор на ту часть, которую могут слушать женщины, и ту, которая не для их ушей. Не в этом доме, по крайней мере.

Неверова явно смутила такая прямота.

– Извините, я ничего не имел в виду такого… Не хотел обидеть, только кофе… Я ведь на вашей территории…

Хижняк легонько хлопнул ладонью по столу.

– Тебе не идет оправдываться, Петрович. И плевать тебе, на чьей ты территории. Сейчас ты непонятно кому подыгрываешь. Так что давай, вали все в кучу, а потом уже кофе будем пить.

– Ладно. – Неверов снова преобразился, став тем уверенным в себе и силе своего убеждения господином, который прошлым летом сел к нему в машину в симферопольском аэропорту, с чего и началось их странное знакомство. – Ладно. Помимо Интерпола на Хантера претендует сопредельное государство. В начале февраля Антон Хантер, и это доказано, совершил убийство на территории Российской Федерации. Конкретно – в Москве. Теперь он хоть и попался в Киеве, но убил российского гражданина. Братья-славяне потребовали его выдачи.

Хижняк хмыкнул.

– Допустим. Адвокат этот разве не наш соотечественник? Ну, которого Хантер тоже грохнул?

Неверов вздохнул.

– Поверь мне, Виктор, если бы я начал рассказывать подробно о ходе всех этих переговоров по поводу того, где и за что Хантер должен предстать перед судом, вам бы это, во-первых, надоело, а во-вторых, не хватило бы календарного дня. Да вам оно и не надо.

– А про Хантера нам надо?

– Не спеши, Хижняк. Давай по порядку. Итак, – Неверов опять вздохнул, – во внимание принимались все нюансы. С одной стороны – кто первый, того и Хантер. С другой – его в любом случае нужно передать Интерполу, к нему и без нас с россиянами масса вопросов накопилась. С третьей – политическая обстановка, сам понимаешь. Или мне сейчас политинформацию прочитать?

– Обойдемся. – Виктор вновь хлопнул ладонью по столу. – Короче, после упорных, хотя и не слишком продолжительных боев на самом верху решили известного, как ты говоришь, международного киллера в Российскую Федерацию все-таки вернуть?

– Решили, – подтвердил Неверов. – Кто с кем договаривался, на каких уровнях решались вопросы, кто на кого надавил – это не ко мне. Я вообще после того, как приняли решение об экстрадиции Хантера, подумал, что моя миссия окончена. Обычно такие вопросы не сразу решаются: прокуратура, суды, прочая волокита… Этот Хантер даже говорить начал – попробовал прикрыться тем, что он украинский гражданин и экстрадиция в соседнее государство невозможна, пускай тут судят. Не прошло: паспорт ведь фальшивый, значит, гражданство тоже липовое.

– Тянул время.

– Тянул. Игрался. Но все равно вопрос достаточно быстро утрясли. Вот как раз неделю назад экстрадиция и состоялась, по ускоренной, как кто-то у нас сказал, программе. За Хантером прислали майора из МУРа, с нашей стороны на майора Нечваля из убойного этот груз повесили. Ну, чтобы хоть как-то амбиции удовлетворить: тот, кто поймал, пусть и сдает из одних рук правосудия в другие. И потом, посторонних исполнителей привлекать не хотели, дело-то сложное…

– Стрёмное, я бы сказал, – вставил Хижняк.

– Да, именно так, – согласился Неверов и сделал паузу – видимо, подбирал нужные и правильные слова для продолжения беседы. – Только потом… Марина, извините, может, все-таки еще кофе? 

7

Кто, как, с кем, на каком уровне договаривался и по какой необходимости все эти качели раскачивают, Олега Нечваля, начальника убойного отдела киевского главка, в определенный момент перестало волновать и занимать.

Уже когда выяснилось, что задержанного им лично стрелка давно и активно ищет Интерпол, битый опер понял: рано или поздно у них этот трофей отберут. Для удовлетворения профессиональных амбиций Нечвалю хватило самого факта задержания, легкой раны на правом плече – все-таки в какой-то момент пуля этого Хантера задела его – и упоминания в каких-то там новостях его фамилии. Майор даже не слишком сушил мозги, пытаясь понять, как так получилось, что Киев сдал игру , даже не проиграв, а просто уйдя с поля.

Может быть, так лучше, рассудил Нечваль, обдумав происходящее. Про Антона Хантера он никогда не слышал, теперь же в одночасье милиция получила груз огромной ответственности, оказавшись в эпицентре чужих интересов, в том числе политических. Чем мучиться таким геморроем, лучше и впрямь самоустраниться, передать дело вместе с задержанным фигурантом тем, кто лучше знает, как с ним быть, и на этом закрыть тему, занимаясь более привычной для себя рутиной и менее известными преступниками.

По большому счету майор Олег Нечваль даже не стремился участвовать в экстрадиции. Пусть кто-нибудь другой отдает Хантера из рук в руки московским коллегам. Но все-таки руководство сочло правильным, чтобы именно он, человек, лично руководивший захватом, довел историю до логического завершения. Время тоже согласовали: решили отправить Хантера утренним рейсом из Борисполя: не поездом же всю ночь везти особо опасного преступника. В московском аэропорту Шереметьево группу встретят муровцы, ибо дело, по которому Хантера разыскивают в Москве, ведет тамошний главк, так что правила требуют, чтобы милиция передала задержанного коллегам из сопредельного ведомства. А куда и кому Хантера отфутболят потом, Нечваля, как и его руководство, больше не волновало.

В группу, конвоировавшую Антона Хантера из Киева в Москву, вошло вместе с Нечвалем трое – майор сам выбрал счастливчиков среди своих оперов, объяснив: они не только полетят за казенный счет в первопрестольную, но и поедут обратно на поезде вечером. У них командировка на двое суток, командировочные не щедрые, но достаточные, чтобы раз посидеть в тамошнем кабаке после дневной прогулки по российской столице. С собой разрешено взять табельное оружие. Настоящее боевое задание, с какой стороны ни посмотри.

Хантер, как и прежде, разговорчивостью не отличался. Это устраивало Нечваля: говорить им, по сути, не о чем, да и чего болтать зря. Всю дорогу до аэропорта Антон пялился по сторонам, хотя в предрассветной мгле еще толком нельзя было ничего рассмотреть, а когда группу провели через «зеленый коридор», все-таки подал голос: с легким акцентом напомнил пограничнику, что он в наручниках, потому зазвенит, когда пройдет через рамку. И если браслеты с него снимут, он, соответственно, не зазвенит и не доставит господам офицерам лишнего беспокойства. Никто из свидетелей этой сцены никак ее не прокомментировал, наручники с Хантера тоже не сняли, и он заткнулся до самого самолета, где попросил стюардессу дать ему воды и напоить из своих рук, потому что господа полицейские вряд ли снимут с него наручники, дабы он попил сам. Стюардесса, хоть и знала, что этим рейсом милиция кого-то повезет, сделала круглые глаза, так как пассажир тем самым обратил на себя внимание остальных, что создало в салоне несколько нервозную обстановку. Нечваль велел Хантеру заткнуться, тот парировал: «А то что? Выкинешь из самолета, офицер? Без парашюта?» В его словах был резон: даже если бы Антон все два с половиной часа до Москвы болтал без умолку, ему никто не мог даже в рыло заехать. Пререкаться с ним тоже не хотелось, и Нечваль приготовился к худшему. Однако, как только самолет взлетел, Хантер, зажатый в кресле между двумя операми, на всякий случай – понимал, что не обломится! – спросил водки, а потом устроился так удобно, как мог, и мирно задремал.

Перелет после этого показался Нечвалю скучным. Ему хотелось действовать, принимать важные решения, бдеть, нести ответственность – словом, хоть как-то, но руководить, подтверждая скорее самому себе, чем экипажу, пассажирам, операм или даже Антону Хантеру, которого майор больше вряд ли увидит, собственный статус и не последнюю роль в этой операции. Как-никак он, Олег Нечваль, лез под пули в узком пространстве старого двора, где даже в сумерках промазать тяжело. И ему, Олегу Нечвалю, еще раньше пришло в голову, что надо проверить объект, позвонить адвокату… Тихо ненавидя себя за то, что он вот так сидит в кресле в роли обычного вертухая, ладно, старшего конвоира, майор накрутил себя до предела. В результате к концу полета, когда «боинг» пошел на посадку, он уже готов был застрелить Хантера прямо тут, в салоне. И пусть потом доказывают, что не было попытки к бегству. Но, разумеется, сдержался. А открывший глаза как раз во время снижения Антон, видимо почувствовав настроение майора, повернул к нему голову, зевнул, но задирать своих сопровождающих больше не стал.

Москва отзвонилась еще раньше – киевское время на час отстает от московского, и, когда Хантера везли в аэропорт, часы на руке Нечваля показывали шесть утра, а в Москве уже натикало семь, коллеги давно проснулись. Позвонил майор Брагин с Петровки, представился, коротко обрисовал ситуацию: когда самолет сядет, из салона не выходить, к ним сами подойдут, скажут, как дальше, – дело для всех новое, да и клиент серьезный. Изменений в плане мероприятий не будет, но они возможны.

Когда разместились, Нечваль, как и остальные, отключил по просьбе, прозвучавшей из динамика голосом стюардессы, свой мобильник. Часть пассажиров, стоило только шасси коснуться бетона, суетливо принялась включать трубки, пытаясь до кого-то дозвониться. Их не слышали, они кричали, толпясь в узком проходе салона, как будто боялись, что все выйти не смогут и кто-то обязательно останется. Нечвалю это не нравилось. К тому же не было смысла включать свой телефон ни сейчас, ни вообще: все-таки другое государство, заграница, какой-никакой роуминг, а за телефон майор платил из своего кармана, и на счету, между прочим, оставалось не так уж много. И даже если позвонит начальство, денежки с трубки тоже спишутся. А поскольку незнакомый ему московский майор вполне понятно все объяснил, Нечваль решил мобильник сегодня не включать: они ведь обязательно попадут на Петровку, в казенное учреждение, вот оттуда, с казенного телефона, он с Киевом и свяжется.

Те, кого он ждал, появились в салоне, не дожидаясь, пока выйдут все. Москвичей тоже оказалось трое, и старшего Нечваль определил безошибочно: двигался впереди, одет официально – не по форме, но костюм-галстук, как положено. То пропуская, то, наоборот, слегка отталкивая очередного пассажира, он шел по проходу прямо к ним, и Нечваль поднялся – без спешки, без намека на субординацию, потому что они с этим чернявым крепышом в одном звании. Своим операм дал команду сидеть, и те напряглись, сдвинулись, словно сейчас их пленник отчаянно рванет на побег. Сам же Антон Хантер смотрел на происходящее со спокойным любопытством.

– Майор Нечваль? – спросил чернявый. – Брагин.

Оба были в штатском, без головных уборов, потому никаких козыряний – крепкого мужского рукопожатия достаточно. Сразу после этого чернявый вынул из бокового кармана удостоверение, предъявил, но так, для проформы и обмена верительными грамотами. Нечваль сделал то же самое.

– Как долетели? Нормально? – Дежурный вопрос, явно риторический, кивок в сторону Хантера. – Не укатал по дороге? Мужчина серьезный.

– Ничего. Ловить сложнее было.

Если чернявый майор и понял намек на то, что одни ловят, а другие – встречают добычу, то не подал виду.

– Ладно, майор, тут не надо задерживаться. – Шаг в сторону, кивок двоим, ждавшим своей очереди. – Принимайте, мужики. По описи.

– Антон Хантер – один, – подал голос арестованный.

– Поговорим еще, – буркнул Брагин, добавил: – Не здесь, ясно. Давайте, мужики, время дорого.

– Не терпится? – вырвалось у Нечваля.

– Начальство. – Чернявый развел руками, после хлопнул себя легонько по затылку. – Самим бы сдать скорее. А! – Брагин махнул рукой. – Сам же такой, майор.

Тем временем опера́ вывели арестованного в проход. Не зная, нужна ли какая-то особая церемония, Нечваль просто протянул Брагину ключ от наручников. Тот подбросил его на ладони, сунул в тот же карман, где лежало удостоверение.

– Пошли теперь к нам в тюрьму, Антоша.

Один из сопровождающих Брагина подтолкнул Хантера в спину. Тот, не оглядываясь, двинулся на выход, и мужчины сразу перестроились так, чтобы держаться от него по обе стороны.

– Ну, все, закончили. – Чернявый снова развел руками. – Теперь так, майор: мы в первой машине, она уже на бетонке. Вы за нами, транспорт есть. Выдвигаемся к нам, вся бюрократия там же. Потом, – он подмигнул, – товарищеский завтрак.

Нечваль машинально взглянул на часы.

– А, правильно! – быстро исправился Брагин. – Пока доберемся, пока туда-сюда, уже обед. Но – товарищеский. Плавно переходящий в дружеский. Не прощаюсь.

Москвич повернулся и пошел следом за своими, которые только что покинули салон.

Нечваль сунул руку в карман куртки. Как обычно, пачка сигарет была почти пустой – он уже давно привык не обращать на это внимания, зная, что можно угоститься у коллег. Чтобы сигареты были у него всегда , майор должен был покупать сразу блок, рассовывать пачки по карманам и ходить, весь топорщась. Ненавидя себя за то, что сейчас собирается сделать, понимая, что подает нежелательный пример пораженческого поведения, Нечваль все-таки вынул из своего кармана мятую пачку, громко позвал:

– Майор!

Чернявый москвич обернулся. Нечваль демонстративно помахал своей жалкой пачкой.

– Сигаретку хоть дай.

Тот ухмыльнулся, верно истолковав это самое «хоть», достал из другого кармана почти полную пачку, хотел кинуть, даже замахнулся, но потом передумал, сделал несколько шагов к нему, передал. Нечваль посмотрел на название: «Тройка», в Киеве таких нет. Сразу вспомнилось дворовое « Сам пьянел от того, как курила ты «Тройку» с золотым на конце ободком» [2] , достал одну из пачки, глянул – верно, золотая каемочка…

А потом, когда московский коллега уже покинул самолет, смял пачку, раздраженно кинул себе под ноги, не обращая внимания на недовольный взгляд стюардессы. Снова взглянул на часы – а ведь всего за пять минут управились.

Жестом велев своим операм идти на выход, Нечваль пошел первым. Как только ступил на трап, сразу ощутил холод мартовского шереметьевского ветра, поежился, отметив, что в Киеве все-таки теплее. Увидел, как быстро отъезжал черный БМВ, повертел головой, другой машины не увидел.

А вот она – темно-синяя «вольво» подкатила к трапу с другой стороны, из нее вышел высокий мужчина в форме, со своего места Нечваль разглядел майорские звездочки. Что у них, майоров девать некуда…

Высокий быстро подбежал к трапу, козыряя на ходу.

– Майор Брагин, МУР! Нечваль, да? Я звонил, у вас отключено. Пробки, мы чуть застряли, хотя по нашим меркам…

Ощущение катастрофы пришло в следующее мгновение.

Нечваль еще не осознал до конца, как так получилось, почему он это допустил. Но что-то в подсознании, вернее, не что-то , а включившееся на секунду раньше осознания ошибки оперское чутье заставило его не застыть соляным столбом, а развернуться, рвануться обратно в салон. Сбив с ног и перепуганную стюардессу, и оперов, которые пока еще ничего не поняли, майор кинулся на пол, завертел головой, пошарил цепким взглядом.

Пачка «Тройки», которую держал в руках чернявый, еще валялась, заброшенная носком туфли под сиденье… 

8

– Такая вот лажа.

К принесенному Мариной кофе Неверов за все время, что рассказывал, даже не притронулся. Однако, как он все же отметил, история вызвала у Виктора Хижняка пока что всего лишь какой-то светский интерес. Так налогоплательщиков занимают сплетни о проколах родной нелюбимой милиции, содержащейся на народные денежки: понабирают, мол, дармоедов, садистов и взяточников, только и умеют, что наркобизнес крышевать, с проституток кормиться да шишек с их сынками губастыми отмазывать.

– Зачем? – подала голос Марина. – Это интересно, правда. Не напишут про такие проколы нигде. Только для чего вы нам вот это привезли?

Она явно призывала своего мужчину в союзники. Но Виктор, бросив в ее сторону короткий острый взгляд, спросил деловито:

– Нашим ментам что-то было?

– До вечера без дела перекантовались в Москве. Определили всю троицу в какой-то кабинет, взяли какие-то показания, потом Нечваль нажрался до зеленых соплей, его подчиненные в вагон загрузили. А тут – то же самое: рапорта, объяснения, видимость действия.

– Даже по шапке не дали?

– А за что? – искренне удивился Неверов. – Вообще-то, могут и даже дают, только когда крайних ищут. А тут наши руководители посовещались и решили: крайние – в Москве. Те, кто давил, включал механизмы, в общем, те, благодаря кому Антона Хантера у нас отобрали.

– Протекло у москвичей, – согласился Хижняк. – Ловко. Просто, как топором по башке. Но все равно ловко.

– Даже пробки учли, – кивнув, сказал Неверов. – В том смысле, что по пути следования настоящего майора Брагина организовали дорожный заторчик. Задержалась группа Брагина не более чем на десять минут, они даже не придали такой мелочи значения. А этого времени как раз хватило. Ладно, на месте Нечваля кто угодно мог оказаться. И забылась бы история, когда майор протрезвел окончательно…

– Крепко загудел? – понимающе спросил Виктор, подмигнув при этом Марине, а та поморщилась – в последнее время не любила вспоминать о худших днях, когда в компании Хижняка и водки она становилась третьей лишней.

– Как положено в таких случаях… Наверное… Не знаю на самом деле… Меня же привлекали как куратора операции, консультанта, не более. Раз операции нет, то и куратор не нужен. Но появилось одно обстоятельство. Буквально три дня назад возникло.

«И поэтому ты приехал», – подумал Виктор. Еще не зная, какой сюрприз приготовил незваный гость, он отбросил шутовскую отстраненность, внутренне сжался, стараясь не пропустить теперь ни одного сказанного слова. Не торопил – Неверов сам скажет, для того и возник на горизонте.

– Несмотря ни на что, Нечваль на оперативно-розыскной все зубы себе стер. И вовремя включил мозги. С пачки сигарет, которую держал лже-Брагин и которой так неосмотрительно одарили нашего майора, срисовали пальцы. Понятно, что криминалистам в МУРе дали на это дело особые указания, а тем, кто по нему работал, – «зеленую» улицу. Отпечатки в тамошней базе данных нашлись быстро. Личность того чернявого установили.

Здесь Неверов замолчал, якобы для того, чтобы хлебнуть-таки холодного кофе, но на самом деле ожидая вопросов и тем самым втягивая Виктора в разговор, делая его более заинтересованным слушателем.

– И что? – быстро, как и предполагалось, спросил Хижняк.

– И ничего. Никому от этого легче не стало.

– Почему?

– Перехватил Антона Хантера некто Юрий Одиноков, он же Юра Кол. Семь лет назад освободился, отбывал за разбой в составе группы. У москвичей есть подозрения, что рядовым членом группы его сделали, реально там совсем другая иерархия. Сейчас Юра Кол – уважаемый человек, заместитель начальника службы безопасности банка «РосКредит». Без отмашки того, у кого он заместитель, то есть своего шефа, Ивана Сапунова, этот Кол не чихнет в чужую сторону.

Виктор помолчал.

– Я московских раскладов не знаю совсем. Да и наших давненько не изучал. Оно мне не надо, Петрович. Но, – он наставил на собеседника указательный палец, – раз прошло… сколько, кстати, прошло времени с того момента, как прокачали чернявого?

– Пять дней.

– Пять суток , – поправил Хижняк. – Если за это время, имея такую доказательную базу, Юру Кола и его шефа еще не взяли, значит, там есть очень серьезные преграды. Настолько серьезные, что можно даже утереться перед Интерполом и педалировать поимку сбежавшего убийцы. Находящегося, на секундочку, в международном розыске. Так почему москвичи не боятся международного скандала?

– Потому что боятся людей, стоящих за банком «РосКредит», к которому привели следы. – Неверов так резко отодвинул кружку, что недопитый кофе перелился через край. – Теперь слушай, Хижняк, и не перебивай. Убитый в Киеве российский гражданин Дмитрий Каштанов искал рынок сбыта и транзита для дешевых амфетаминов. Их производят в Подмосковье, и до того момента, как Юра Кол увел Хантера, которому заказали Каштанова, тамошние сыскари не знали, где именно. Теперь знают. Есть доказательства, что Каштанова в Киев отправили при участии Ивана Сапунова. Значит, он представлял интересы не начальника службы безопасности банка «РосКредит», а тех, кто за банком стоит. Логично?

– Дальше.

– Дальше – больше, Витя. За банком «РосКредит» – не только какие-то депутаты Думы. Если бы только это, никого бы информация не остановила. Наоборот, образцово-показательно размотали бы цепочку, ведущую к политикам, которые имеют долю в торговле наркотиками. Но дело в том, что банк «РосКредит» является одним из источников вполне легального финансирования МВД. Спонсорская помощь, всё такое. Потому у всех, кто заправляет банком, не только мощное лобби в тамошней власти, но и крепкая крыша в органах. Причем я сомневаюсь, что все лоббисты получают с наркобизнеса. И если это всплывет, их скорее сольют, чем прикроют. Но для того, чтобы это всплыло, историю надо разворошить. Тогда малейший интерес к тому, что происходит в самом банке или же на принадлежащих ему объектах недвижимости, вызовет мгновенную реакцию. Запустится машина прикрытия, и делу просто не дадут начаться. Понимаешь?

– Знакомая ситуация. Понятно теперь, где и почему течет. Только при чем тут Антон Хантер?

– При том, что его, получается, не освободили, а именно перехватили , Витя. Он выполнил заказ конкурентов. Значит, сейчас он в плену у тех, кому подгадил. Если бы его хотели просто убить, в отместку, труп не стали бы долго прятать. К тому же просто так убивать киллера такого класса – себя не уважать. Нет, он для чего-то нужен хозяевам Кола и Сапунова. Более того, даже есть подозрение, где его могут держать. И сейчас, Хижняк, москвичам важнее реабилитироваться за прокол с Хантером, вернуть его за решетку либо вообще с помпой передать Интерполу, чем без особой пользы рыть компромат на группу, объединенную банком «РосКредит». Тогда они вспомнили про нас. 

9

Виктор прикрыл глаза, пытаясь переварить массу информации.

– Это, Хижняк, я тебе еще кратко изложил, только суть. Там такого наворочено, такой клубок…

– Понятно, – отмахнулся тот. – Что значит «про нас вспомнили»?

– А то, что, оказывается, недоглядела за Антоном Хантером все-таки наша, украинская сторона. Веришь, что в пользу этому найдена толстая папка аргументов?

– Наши разве не так же работают?

– Сейчас речь о конкретной истории, Витя. В которой украинскую сторону формально делают крайней. А неформально предлагают нам здесь подумать и решить проблему… их проблему. Которая, если откинуть риторику, состоит в следующем: российские коллеги не могут начать разработку сотрудников и руководства банка «РосКредит» на предмет причастности к организации побега из-под стражи особо опасного преступника. Это чревато. Соответственно, нельзя направить спецназ по определенному адресу в Подмосковье, чтобы выковырять оттуда Хантера, – в другом месте он просто не может скрываться, остальные норы слишком уязвимы. Вывод: этим должны заняться мы, как сторона, тоже заинтересованная в розыске сбежавшего убийцы.

– И что, наши могут заниматься розыском киллера официально? На территории другого государства?

– Нет. Вообще-то, все можно организовать, но в принципе – нет. Слишком много официальных шагов придется предпринимать для этого. Значит, нужно действовать неофициально. Причем учитывая течь, которую дает по известным уже причинам тамошняя система. Знать про операцию будет очень ограниченное число людей.

Неверов снова сделал паузу, как бы отдавая Виктору пас, и тот его принял:

– Дальше что?

– Ну а дальше остается найти человека. Не из системы. Который заменит собой взвод спецназа и с которого в пиковом случае ничего нельзя будет спросить. Мне продолжать, Хижняк, или ты сам уже все понял?

Разумеется, Виктор понял. Но Марина отреагировала раньше.

Громко вздохнув, она решительно поднялась, с грохотом отодвинув старый рассохшийся стул, и теперь возвышалась над мужчинами. Глядя на Неверова сверху вниз, не выцеживая, а выплевывая слова, она произнесла:

– Господин Неверов, уходите отсюда. Если он, – женщина кивнула в сторону Виктора, – сейчас выбирает выражения, я их выбирать не стану. Идите вон. К чертовой бабушке. К гребаной матери. Могу продолжить…

– Не надо. – Гость не двинулся с места. – Я догадываюсь, что у вас богатый словарный запас, Марина. Учитывая вашу такую же богатую биографию…

– А теперь уже я подключусь, – прервал его Хижняк. – Если ты в моем доме надумал обсуждать мою… его хозяйку…

– Пошел вон! – Марина уже готова была сорваться на истерику. – Витя, почему я его выставляю? Прогони его сам или ты уже что-то решил?

«Она права, – подумал Виктор. – Надо выставить змея-искусителя, пока яблоко не надкушено. Чем бы это ни грозило…» Впрочем, гость давно мог перейти к угрозам, как в прошлый раз… Может, он и не спешил уходить потому, что собирался объяснить, почему именно Виктор Хижняк должен вписаться в эту международную историю?

Однако вместо демонстрации скверного характера Виктор невольно повернулся к окну – здесь оно выходило как раз на ту сторону двора, где стоял сарай с дырами в крыше. На которую ему снова придется лезть, когда Неверов уедет несолоно хлебавши…

– Он не закончил, Марина, – заметил Хижняк, не глядя на нее и на гостя. – Ты ведь что-то еще хочешь сказать, а, Петрович?

– Хочу. На самом деле до этого момента была только прелюдия.

– Тогда продолжай. – Виктор не отводил взгляда от сарая за окном. – Продолжай и заканчивай. Да, спасибо за комплимент – ты уже сравнивал меня со взводом спецназа. Почему я должен согласиться? Во имя чего?

– Ты не должен. – Неверов, сохраняя спокойствие, посмотрел на Марину и повторил: – Он не должен. И я не должен. Если бы меня не привлекли тогда куратором по этому делу, я вообще ничего бы не знал. А раз я в курсе дела и к тому же достаточно долгое время руководил частной охранной структурой, общался… – Он замолчал, подбирая слова. И Виктор, отвернувшись от окна, подхватил его мысль:

– …общался с разной швалью. И можешь поднять старые связи, найти кого-нибудь подходящего, без башни, чтобы подписать на дурное дело: выполнять за чужих людей чужую работу.

– Вроде того, – легко согласился Неверов. – Только сразу предупреждаю: о том, куда я поехал, с кем я встречаюсь, кого привлекаю, не знает никто. Такое мое условие. Потому что я сразу подумал о тебе, Хижняк. Россияне, как ты уже, наверное, понял, тоже не очень-то афишируют операцию. Потому с их стороны в курсе всех дел только четыре человека, которым невыгодно допускать утечку информации, – погоны полетят, должности тоже. Даже если потом удастся доказать, что действовали правильно, в интересах государства и так далее. С нашей стороны в теме, как говорится, трое. Включая меня. И, повторяю, о тебе , в случае твоего согласия, будут знать только двое: я и московский куратор. Мой, в некотором роде, коллега.

– Витя, прогони уже его.

Марина старалась держаться достойно, однако Хижняк, как никто другой, чувствовал: она уже зажгла свой фитиль и тот очень скоро догорит до конца – взрыв вот-вот прогремит.

– Прогоню. – Виктор снова бросил взгляд на сарай за окном. – Обязательно. Еще пару вопросов, чтобы просто уточнить. Нужен не герой, а козел отпущения, так, Петрович? Ну, в случае удачи это – операция российских спецслужб, если провал – человека сливают. И никто за него не подписывается, особенно если этот тип с биографией вроде моей. Ведь тебя просили найти именно типов с биографией, а?

С ответом Неверов не спешил, тем самым давая понять, что Хижняк рассуждает правильно. Однако держался как игрок, получивший при сдаче изначально сильные карты.

– Справку по Хантеру, как я уже говорил, я тебе дам.

– Мне она не нужна, Петрович. Все, что ты говоришь, занимает меня чисто гипотетически. Спортивный интерес.

– Ну, тогда дослушай до конца. Совсем чуть-чуть осталось. Одну позицию я тебе все-таки покажу наглядно.

Неверов достал из кармана квадратную пластиковую коробочку.

Внутри лежал диск.

– Можно ноутбук попросить? Или давай я принесу свой из машины.

– Нам неинтересно, – гнула свое Марина.

– Тащи. – Слова Виктора относились к ней.

Сжав губы в тонкую линию, Марина сходила в другую комнату и вернулась с плоским портативным компьютером. Молча поставила на стол, из чего Неверов сделал вывод – батарея заряжена. Не говоря ни слова, включил аппарат, вставил диск в нужный лоток, запустил его. Ловко орудуя пальцем, навел курсор на открывшийся видеофайл, кликнул.

Изображение на мониторе было черно-белым. Списано с камеры наблюдения, определил Виктор.

Они увидели холл большого помещения, судя по всему, торгового центра. Вот в кадр вошел какой-то мужчина, Хижняку на секунду показалось – вроде из другого мира. Не обращая ни на кого внимания и, в свою очередь, не привлекая ничьего внимания к себе, он подошел к урне, стоявшей у стеклянной стены какого-то бутика, что-то туда кинул, повернулся к камере, скорее всего – случайно.

Неверов остановил изображение.

– Прислали коллеги. По электронке. Это – Антон Хантер.

– А, да. Я ж его еще в глаза не видел. Точно он?

– Точно. Потом покажу еще фотографии. На сайте Интерпола хорошие есть. А теперь сюда смотри. – Курсор передвинулся в правый нижний угол – там отображалась дата съемки. – Видишь?

– Два дня назад.

– Правильно. Через тридцать минут после того, как Хантер бросил что-то в урну и ушел, здесь, в торговом центре, прогремел взрыв. Если работает Интернет, я могу легко показать, как этот случай прошел в новостях.

– Москва? – Виктор кивнул на застывшую картинку.

– Москва, – подтвердил Неверов. – Через три дня после того, как Антона Хантера освободили… или похитили, не знаю… В общем, это – ответный удар, взорванный центр принадлежит некоему Илье Буруну.

– Что за ком с горы? Хотя я, вообще-то, устал от незнакомых визиток…

– Человек, который заказал Каштанова. Все подробные расклады – потом…

– Ответка, – сказал Хижняк. – Типичная. Мне-то что? Этот Хантер явно отрабатывает свободу.

Следующая пауза, выдержанная Неверовым, оказалась самой длинной.

– Там погибли дети, – проговорил он наконец. – Первый этаж. «Детский мир». Целая секция товаров для детей, в том числе новорожденных. Игровая комната, здесь не видно, но есть… В зоне поражения находились трое детей… и одна женщина… на восьмом месяце… Еще повезло, что будний день, обеденное время… Могло быть больше…

Снова воцарилось молчание. Тишина стала тяжелой и какой-то звенящей.

Неверов не ожидал, что ее нарушит Марина.

– Он детей убил. – Голос женщины звучал глухо, как приговор. – Витя… Он убил детей… И он еще живой сам, Витя…

Хижняк молчал.

Только в который раз посмотрел на сарай с дырявой крышей.

Никто не имеет права убивать детей.

Никто и никогда. 

Часть вторая. Подмосковные вечера. Москва, Россия, март

Не слышны в саду даже шорохи.

Все здесь замерло до утра.

Если б знали вы, как мне дороги

Подмосковные вечера.

Владимир Соловьев-Седой, Михаил Матусовский

1

Комнату, в которой его держали, Антон Хантер назвал про себя бункером.

Когда его, даже не сняв наручники, втолкнули в крошечную угловую каморку, он увидел, что здесь, кроме койки, прикрученного к полу за толстую ножку грибовидного стола и рукомойника с унитазом, ничего нет. До вечера никто из здешних обитателей не появлялся, и о том, что день подходил к концу, Хантеру подсказывали его биологические часы: наручные, отобранные в Киеве при аресте и возвращенные накануне отправки в Москву, с его руки снова сняли. Мобильник тоже отняли, хотя как раз на него Антон не очень-то и рассчитывал: нужный связной номер все равно держал в собственной памяти, не доверив его телефону, остальные номера, необходимые для выполнения работы, аккуратно вытирал, да и саму трубку собирался выбросить. Ну а вечером неразговорчивый парень, из тех, кто сидел в увезшей его из аэропорта машине, принес еду в одноразовых пластиковых судках, пластмассовую ложечку и воду без газа в пол-литровой пластиковой же бутылочке и заодно снял с него стальные браслеты.

Наверное, в еду все-таки добавили снотворное, причем щедро, – провалившись в сон почти сразу после ужина, Хантер проспал, по его расчетам, больше двенадцати часов. Когда проснулся, увидел на столе стопку книг в мягких обложках. Правда, при ближайшем рассмотрении он обнаружил, что часть из них без обложек. Видимо, они были твердые, из плотного картона, и их предусмотрительно оторвали.

Понятно, усмехнулся тогда Хантер. Кем бы ни оказались его освободители, очень быстро превратившиеся в похитителей, они собрали о нем достаточно информации, чтобы знать: даже плотный книжный картон, не говоря уже об остром зубчике банальной пластиковой вилки, в его умелых руках вполне мог превратиться в оружие. Если не обладающее убойной силой, то хотя бы травматическое. Однако того обстоятельства, что Антон Хантер при желании способен убить и голыми руками, они почему-то не учли. Впрочем, пленник был уверен – бункер под наблюдением, где-то вмонтирована камера, наверняка видно даже, как он садится на толчок. При всем желании, даже если он попытается напасть на своего стража, ему не удастся далеко убежать.

Тем не менее тишина, одиночество и стопка российских боевиков про подвиги спецназа в Чечне не действовали на Хантера слишком уж удручающе. Во-первых, он понимал, что очень скоро его похитители появятся и прояснят ситуацию, после чего, как предчувствовал Антон, тоску как рукой снимет и скучать уж точно не придется. А во-вторых, оглядываясь назад, он сделал неожиданный вывод: очень давно не был в такой длительной изоляции. Сначала – одиночка в киевской следственной тюрьме, почти сразу – такая же тюрьма, только, вероятно, частная. Как и его освобождение-похищение – наверняка чья-то личная инициатива. И в такой изоляции имелись свои плюсы: есть возможность кое-что вспомнить, как следует, без спешки проанализировать ситуацию, найти для себя несколько решений.

Странно, что он попался, причем дважды за неполный месяц, едва только оказавшись на территории своей бывшей родины, куда в свое время зарекся возвращаться. До весны нынешнего года Антону Хантеру удавалось ускользать от преследования, при этом зачищать за собой следы и к тому же восстанавливать справедливость там, где того требовала ситуация, – так, как он это понимал, и в манере, присущей только ему. Отдавая себе отчет, что подобное поведение – уже само по себе особая примета и может дать всякому, кто ведет за ним охоту, своеобразный ключ к его личности и след, Хантер ничего не мог с собой поделать. Все это время его не могли вычислить в Америке, Европе и Азии, хотя он и умудрялся периодически оставлять за собой шлейф. Здесь же, где когда-то, в его детстве и юности, был Советский Союз, а теперь – разные государства, у него пока не возникало повода проявить все свойства своей натуры. Наоборот, ему не в чем было себя упрекнуть. Он выполнял работу чисто, качественно, аккуратно, хотя и не без театральщины, и эта игра доставляла ему местами даже большее удовольствие, чем получение гонорара в полном объеме.

И все-таки именно здесь, в бывшем Союзе, он, дерзкий и неуловимый Охотник – так переводится его английская фамилия Hunter , – попался, можно сказать, на ровном месте. А ведь когда-то Антон уехал отсюда за океан только потому, что не хотел попадаться…

В свидетельстве о рождении он был записан по фамилии отца – Штерн. Много позднее сам Антон запутался в попытке определить свою национальную принадлежность и в конце концов бросил это занятие, оказавшись в Америке, где такая идентичность принципиального значения не имеет. Отец происходил из русских немцев, много лет назад осевших в Сибири, родился в Омске, а дедушка Антона, которого тот видел только на фотографиях, до войны с немцами носил фамилию Штернберг. После того как Германия стала врагом СССР, он сократил фамилию наполовину, превратившись в нейтрального Штерна, – его даже часто принимали за еврея. Но, учитывая религиозные убеждения предков Антона, такая фамилия только подчеркивала их обособленность и непохожесть. Более того, в ее звучании угадывался общественный вызов.

Обрусевшие омские немцы Штерны исповедовали протестантскую религию и были баптистами.

Еще до рождения Антона, второго из четверых детей, Штерны перебрались в Одессу, поближе к морю. Совпало сразу несколько факторов. Отцу врачи рекомендовали более мягкий климат и морской воздух. У матери оказались близкие родственники в Одессе – старшая сестра, урожденная Либерман, помогла с обменом, подняв на ноги чуть не полгорода, а такие связи у нее имелись: Руфина Либерман слыла известным в Одессе врачом-гинекологом. Наконец, там была почти легальная баптистская община и молельный дом, который верующие могли посещать, не особо оглядываясь на официальные власти.

Правда, Антон Штерн уже с детства выделялся в семье – он оказался равнодушен к любой религии. К чести родителей, они, вовремя угадав прохладное настроение сына, приняли решение, которое и озвучили на семейном совете. Если у Антоши есть другие интересы, силком его в лоно Церкви никто вовлекать не станет, ведь любое насилие над личностью – грех. Возможно, мальчик еще не пришел к Богу, часто обретение веры – вопрос времени. Но Антон, со своей стороны, обязан уважать родителей, их чувства и взгляды, отдавая себе отчет: любой его проступок немедленно ударит рикошетом по его семье и баптистской общине. Ведь большевики, как категорично именовал всю власть в стране Штерн-старший, только и ждут повода, чтобы показать: баптисты, равно как и прочие верующие, на самом деле преступники или способные на преступления люди. Посему нужно как минимум не пить, не курить, не появляться в сомнительных компаниях, особенно избегать фарцовщиков из порта, ибо о связи баптистов с Западом не пишет здесь только ленивый. И если юноша из семьи баптистов попадется на спекуляции иностранными вещами, обвинение в том, что верующие проповедуют преклонение перед буржуазными ценностями, обеспечено.

С родителями Антон не спорил. Да и не тянуло его в компании, которые родители считали сомнительными. В школе парень увлекся спортом, умудрился сочетать шахматы и бокс, а к семнадцати годам, когда он получил аттестат и догуливал год до армии, баптистам, как и прочим верующим, уже нечего было опасаться. Грянули большие перемены, каждый день говорили о перестройке, веровать в Бога стало даже модно, а баптистские общины почти официально считались борцами с советским тоталитарным режимом. О смысле всего происходящего Антон Штерн мало задумывался – в семнадцать лет подающему надежды спортсмену было не до подобных глупостей, он просто время от времени повторял то, что слышал по радио, телевизору или дома, когда родители обсуждали очередную острую публикацию в прессе.

Вскоре родители всерьез заговорили об эмиграции. Оказалось, что отец считался кем-то вроде активиста в своей общине, возможность выезда по религиозной линии обсуждалась с представителями американской общины, в доме все чаще слышалась английская речь. Кроме того, появилась вполне реальная перспектива выехать из страны и по еврейской линии – советские евреи начали активно воссоединяться с родственниками в Израиле. К тому же Штерн-старший вспомнил, что он хоть и обрусевший, но все-таки немец, Германия уже воссоединилась, и, приложив некоторые усилия, семья могла перебраться в Европу. В любом случае вопрос был решенным, но в полном составе семья уехать из Одессы пока не могла: Антон, согласно какому-то пункту советского законодательства, должен был отслужить в армии, чего никакая перестройка не отменяла. Это означало, что отец, мать и другие дети – старшая сестра и двое младших братьев непризывного возраста – могли уехать, оставив за Антоном квартиру. Ну а после отец должен был вернуться, чтобы забрать с собой демобилизованного сына.

Однако вмешался случай. И, как показало время, не только в планы семьи Штерн, но и во всю дальнейшую жизнь самого Антона.

Успев завоевать несколько наград в городских и республиканских юношеских чемпионатах, он, перспективный боксер, принял предложение одного ушлого типа поучаствовать в нелегальных боях без правил. Новичку везло, на него делали ставки, несколько боев Антон провел успешно, причем однажды даже вышел против бойца, чья весовая категория была выше, и хоть с трудом, потеряв зуб, однако же победил. А вскоре после того случая к нему во дворе подошел парень из дома напротив, азербайджанец Тофик Бачуев. Они вместе учились, правда, в параллельных классах. Его еще называли Тофик Бакинец, их семья открыла один из первых кооперативов – небольшой ресторанчик кавказской кухни.

– Такое дело, брат, – сказал он. – На меня наезжают какие-то шакалы. Я им деньги должен, занял для дела, не получилось. Прошу подождать – не хотят. Родителям нельзя сказать – я ведь их подвел, получается, понимаешь, да… К ментам тоже не пойдешь, я видел, как эти шакалы садились в машину с милицейскими номерами. Узнавал, слушай. Завтра стрелка… Может, поможешь?

– Чем, интересно?

– Ну как, ты – боец, воин, тебя в районе знают. Скажешь, что ручаешься за меня. Пускай подождут. А я через две недели правда отдам, уже решается вопрос, да.

О том, что можно влиться в бандитское движение и с его способностями быстро стать каким-то бригадиром, Антону намекали прямо – на нелегальном ринге крутились всякие типы. Но, помня, что нельзя подводить родителей, да и вообще не желая принимать участие в новой жизни страны, которую собрался покинуть, он всякий раз отказывался. Зная, из какой семьи происходит боксер, никто особо не настаивал. К такому решению, как и к Богу, все-таки нужно приходить самому – во всяком случае, что-то подобное Антону дали понять. Поэтому он отказал Тофику Бакинцу: извини, брат, не могу.

– Они сказали – сестру испортят, – глухо проговорил тогда Тофик.

Это решило дело. К Алине, которая была младше брата всего на год и расцвела не по годам, Антон дышал неровно. Девушка сама нет-нет да и заглядывалась на симпатичного парня, непьющего, некурящего, спортсмена, из очень приличной семьи. Теперь ей угрожала опасность, и Антон согласился пойти с Тофиком на встречу с вымогателями.

Их было трое. Старшего называли Греком, и позднее, когда родственники Бакинца каким-то образом узнали результаты вскрытия, стала понятна причина его неадекватного поведения: наркотики. Грек вообще не хотел ничего слушать, сдерживался с трудом, в конце концов стал оскорблять Тофика, сыпать угрозами в адрес его сестры, а затем вытащил пистолет и кинулся на должника. Если бы Антон не оценил Грека и не поверил, что он обязательно выполнит угрозу, а значит, девушка окажется в реальной опасности, он много раз подумал бы, прежде чем вступать в драку. Но в тот момент голос разума умолк, Антон кинулся наперерез, легко обезоружил Грека и принял боевую стойку. Тот рассвирепел еще больше, а его приятели, учуяв забаву, не остановили своего старшего, а наоборот, сделали что-то вроде импровизированного круга и принялись подначивать и подбадривать Грека. Тот скинул кожаную куртку, тоже принял стойку – оказалось, знал карате и умел двигаться не хуже Антона.

Все происходило за городом, на пустыре. На вопрос, откуда в земле оказался штырь, на который Грек упал виском, сбитый с ног крюком противника, так никто никогда и не ответил.

Смерть была мгновенной.

Через несколько дней Антон Штерн узнал две новости. Хорошая – милиция дело возбудила, но старается не особо. Если копнуть глубже, всплывут связи самих правоохранителей с Греком и группой, стоявшей за ним. К тому же со смертью Грека закроется сразу несколько уголовных дел, в которых он фигурировал. Так что выгоднее списать его смерть на несчастный случай. Да и тот факт, что он принимал наркотики, работал на пользу версии: одним уголовником и наркоманом меньше, у них всех судьба такая. Плохая новость – когда все уляжется, за Грека будут мстить.

Не Тофику Бакинцу – Антону Штерну, его убийце.

Оставаться не только в Одессе, но и в стране теперь становилось небезопасно. Конечно же, родителям Антон ничего не сказал. Кроме того, что вдруг обрел веру и не хочет служить в армии по религиозным убеждениям. Значит, эмигрировать может вся семья, воинская служба сына – не препятствие.

Поначалу официальные советские органы воспротивились такому положению вещей. Но Штерн-старший сработал на удивление лихо: подключились американские баптистские организации, начались разговоры о притеснении демократии и преследовании людей во время перестройки за их религиозные убеждения, и проще было быстро отпустить Штернов на все четыре стороны, чем оправдываться, почему этого делать нельзя. Машина завертелась, и уже летом 1990 года Антон вместе со всеми оказался в Берлине, оттуда почти сразу на самолете перелетел в США, и вскоре они поселились недалеко от Портсмута, штат Вирджиния.

Здесь Антон долго задерживаться не собирался. Ведь между смертью Грека и его эмиграцией случилось еще кое-что.

С ним встретился отец Тофика Бакинца, которого все звали дядя Арно. Он сказал, что уже все знает. Его сын, конечно, еще очень молодой и не очень ответственный парень. Пока все не уляжется окончательно, они отошлют Тофика из города. Но он, Антон, не просто победил в драке. Он вступился за семью Бакаева, за жизнь его сына и, что очень важно, честь его дочери. Он одним хорошим ударом решил многие проблемы не только семьи Бакаевых – этот шакал Грек доставлял неприятности другим уважаемым людям. Такое дело дорогого стоит.

Вот так Антон впервые получил деньги за убийство человека.

Перед самым отъездом он поменял рубли на валюту. С переездом в Америку у него оказались свои личные три тысячи долларов.

И останавливаться на достигнутом Антон не собирался.

Да, все шло хорошо…

Пока черт не дернул его, Хантера, взять заказ и прилететь в Москву, а оттуда – в Киев… 

2

– Хижняк?

– Ну…

– Логинов!

Новый знакомый, встретивший Виктора в московском аэропорту Внуково, пожал ему руку коротко и крепко, так, словно стиснул и разжал кистевой эспандер. Некоторое время мужчины изучающе рассматривали друг друга, потом Логинов кивнул в сторону выхода из терминала:

– Пошли. Да, кстати, предлагаю сразу на «ты». Я – Николай.

– Ага, так лучше, – согласился Хижняк. – Посылать удобнее.

– В смысле? – Логинов остановился, повернувшись всем корпусом. – Что значит «посылать»?

– «Пошел ты, Коля» всегда проще, чем «идите вы», – без тени улыбки пояснил Хижняк.

– Эва! – крякнул Николай, явно не ожидая такого поворота. – Только познакомились – и ты уже посылаешь?

– Превентивно. Чтоб вы тут были готовы.

– Эва! – повторил Логинов. – Да, что-то такое про тебя этот ваш Неверов говорил.

– Ты его меньше слушай. Я еще хуже.

– Понятно. Считай, познакомились.

К машине они шли молча. Усевшись за руль, Логинов кивнул Хижняку на заднее сиденье.

– Там папочка. Подборка по Хантеру. Полистай, с собой брать нельзя.

– Мне дома кое-какой материальчик подсобрали.

– Ну, все равно полистай. Может, тебе не нашли чего. Типус интересный.

Пожав плечами, Виктор кинул назад рюкзак, заменивший ему в этой поездке дорожную сумку, уселся поудобнее, взял картонную папку. Распечатки были аккуратно скреплены степлером. Он пролистал страницы, выборочно пробежал глазами.

– Не хочу тебя обидеть, Коля, только вы зря старались.

– Николай, – сказал Логинов, заводя мотор.

– Чего?

– Я не Коля, ты не Витя. Николай. Или по фамилии.

– Даже так? А может, еще звание добавлять? У тебя какое, кстати? И вообще, чьих будешь, служивый? Федеральная СБ?

Логинов проигнорировал вопрос. Машина тронулась с места, и, только выехав на трассу, он заговорил:

– Тебе, Хижняк, много знать и не положено. Не моя прихоть, надо мной свое начальство. Ты здесь неофициально, я тобой занимаюсь тоже, считай, без специальной санкции. Вообще, о том, для чего ты сюда приехал, знает всего-то пять человек.

– Много, – ухмыльнулся Виктор.

– Кроме шуток – много, – согласился Логинов. – Только есть моменты, для согласования которых надо расширить круг посвященных. И учти, в случае чего тебя здесь никто прикрывать не станет.

– Не привыкать. – Хижняк снова полистал папку. – Ты мне скажи лучше, как вы сами подготовились отмазаться «в случае чего». Я так понял, территория и для вас закрыта.

– «Для нас» – это для кого?

– А вот на этот вопросик ты сам себе ответь, Коля. Я ж так и не услышал, где ты там служишь… и кому.

– Николай, – повторил Логинов.

– Вот зануда… Что, так принципиально?

– Понимай как хочешь. Но меня зовут не Коля, а именно Николай.

– Ладно, Коля-Николай, за дорогой следи.

Хижняк чувствовал, что после первых тридцати минут знакомства он уже не нравится этому Логинову. Не важно, где тот числится на службе: так или иначе этот Николай имеет отношение к системе, очень хорошо знакомой Виктору. Судя по последнему разговору с Неверовым, в ней мало что изменилось. И хотя система , в которую винтиком вверчен его новый знакомый, могла иметь и даже наверняка имеет нюансы, отличающие ее от той, к которой некогда имел отношение сам Хижняк, – другое государство все-таки! – в целом они очень похожи. Это значит, что, как только они приедут на какую-то базу , Логинов тут же доложит своему начальству о том, какой строптивый придурок прилетел из Киева решать их проблемы.

Подобный расклад Виктора устраивал: меньше всего ему хотелось сейчас понравиться москвичам – ведь в результате так проще работать. Никто никому не нравится, все хотят побыстрее избавиться друг от друга, значит, меньше слов – больше дела. Никакой лирики – одна конкретика.

Логинов молча крутил баранку, даже включил радио, словно отгораживаясь от Хижняка музыкой. Приемник был настроен на волну «Ностальгии», звучали старые песни. Виктор, чтобы не сидеть просто так и не глазеть по сторонам – подумаешь, Москва! – снова взял папку, начал листать, освежая в памяти уже полученную информацию. Здесь, как и в той подборке, которую вчера дал ему Неверов, подробностей и деталей было мало. Впрочем, Хижняка не интересовало полное жизнеописание Антона Хантера, во всяком случае – пока.

С него вполне достаточно информации о том, что через полтора года после того, как семья Антона, который тогда носил фамилию Штерн и до семнадцати лет был советским гражданином, эмигрировала в США по баптистской линии, парень окончательно решил жить отдельно. Уехав сначала из Портсмута, а потом из Вирджинии в соседний штат, Теннесси, Антон, или, как он себя называл, Тони, освоил работу косильщика лужаек и газонов, а заодно наладился выполнять другие работы в саду и даже по дому. Еще через семь месяцев он неожиданно женился на сорокадвухлетней Дафнии Хантер, вдове известного теннессийского адвоката Эйба Хантера. Овдовела дама неожиданно: муж погиб в автокатастрофе, отказали тормоза на скользкой после дождя дороге. Полицейское расследование довольно быстро обнаружило: катастрофу подстроили, тормоза машины кто-то намеренно испортил, а так как у шестидесятилетнего Хантера врагов хватало, круг подозреваемых получился немалым. Но полиция и здесь отличилась: незадолго до гибели Эйб Хантер добился судебного решения в пользу своего клиента, выиграл иск на крупную сумму, а ответчик делал все возможное, чтобы не платить. Нашлись свидетели, слышавшие угрозы с его стороны в адрес адвоката, его сын, тоже проходивший по делу, считался хорошим автомехаником, к тому же имел приводы за незаконное хранение наркотиков, алиби у подозреваемого не оказалось, при задержании пытался бежать.

Дело казалось ясным, и никто особо не осуждал вдову за слишком уж скорый союз с молодым парнем, работавшим в тот период у нее в саду. Мисс Хантер вообще считалась падкой на молодых симпатичных парней, и ей эту слабость прощали – семейный врач Хантеров, оправдывая Дафнию, открыл кое-кому под большим секретом врачебную тайну: старина Эйб, яростно выигрывая дела клиентов, так поистрепал нервную систему, что это вылилось в половое бессилие. Если жена младше мужа почти на двадцать лет и супруг ничего не может, – это вполне понятная причина, объясняющая поведение Дафнии.

Женившись, Тони сменил фамилию, став не просто Антоном Хантером, но и полноправным американским гражданином, – женитьба давала ему такое право. Ну а сама вдова унаследовала приличное состояние, ведь Эйб, хотя и не собирался умирать в ближайшее время, составил завещание заранее, как всякий уважающий себя юрист. И некоторое время все шло хорошо.

Хижняк не нашел упоминания о том, когда Антона Хантера впервые заподозрили в убийстве адвоката, чью фамилию он себе взял на законных основаниях. В материалах из папки об этом было сказано немного. Задержан по подозрению в убийстве. Выпущен под залог, внесенный негодующей супругой. Сбежал, подтвердив тем самым подозрения следствия. Дафния Хантер долго не могла поверить, что именно Антон подстроил катастрофу Эйбу, сделав ее вдовой. Хотя подтвердила не только их любовную связь при живом муже, но и то, что как-то обмолвилась: их с Эйбом уже давно ничего не связывает и она иногда даже мечтает о том, чтобы муж умер, освободив ее от себя. Таким образом, Антон лишь воплотил в жизнь мечту Дафнии. Плюс получил за это вознаграждение: гражданство, паспорт, новую фамилию, новую жизнь и, главное, доступ к банковскому счету. Который, разумеется, успел опустошить не полностью, однако существенно.

Последние пятнадцать лет Антон Хантер находился в розыске, причем семь из них – в международном, и не поймали его только потому, что он умел и любил прятаться. Читая написанный сухим казенным языком далеко не полный послужной список человека, которого ему предстояло в скором времени ловить, Хижняк отметил: эпизодов, похожих на случай с адвокатом из Теннесси и его вдовой, там больше не встречалось. Получив новую фамилию, стартовый капитал и заодно испробовав себя в новом деле, Антон Хантер уже не брался за бытовые убийства, когда кто-то из супругов или родственников хочет задешево избавиться от кого-то другого, либо опостылевшего, либо мешающего получить наследство. Он не для того в свое время занимался спортом, пробовал себя в боях без правил и осваивал разные виды огнестрельного и холодного оружия. Кстати, впервые после истории с адвокатом Хантер появился в поле зрения полиции только через три года, и есть сведения: в тот период он промышлял наемным боевиком в наркокартелях, где закалял свой боевой дух. Первым его громким делом стало заказное убийство одного из боссов , к которому Антон знал подходы.

Дальнейшая информация совсем утомила своим однообразием. Закрыв папку и теперь уже не собираясь к ней возвращаться, Хижняк посмотрел на не менее скучный вид из окна машины – ряд автомобилей, медленно и обреченно движущийся в пробке.

– Он должен здесь с кем-то контачить.

– Эва! – протянул Логинов. – И как же мы сами до этого не додули?

– С Хантером, как я понял, заказчики связываются по сложной схеме, которую он сам всякий раз меняет. – Виктор сделал вид, что не обратил внимания на иронию. – Потому его и не поймали до сих пор. Чего же проще: выйти на киллера через подставное лицо, сделать заказ и ждать, когда придет.

– Ну, раз ты уже завелся… Если совсем коротко, то по одной из версий Хантер появился в Москве, чтобы выполнить два разных заказа, которые надыбал для него один человек. В оперативных разработках он проходит как Посредник. Сначала Хантер убирает Раевского, и тут все понятно. Потом едет к вам в Киев, где достает Каштанова, и это уже другая тема совсем. Однако след один, и шанс вычислить Хантера есть только в том случае, если удастся нащупать Посредника. Заказчик, считай, известен, но ведь сам знаешь: знать и доказать – суть разные вещи. Вот… – Автомобильный поток тронулся, Логинов двинулся вместе со всеми. – А потом ваши менты его прощелкали…

– Давай сразу договоримся, – перебил его Виктор. – У меня с нашими ментами и всеми остальными смежными органами свои счеты. И, соответственно, свое, можно сказать, эксклюзивное к ним отношение. Только это не значит, что я против справедливости.

– Яснее можешь выражаться?

– Запросто. Прощелкали Хантера ваши менты. Наши, как бы я к ним ни относился и какими бы козлами они по жизни ни были, взяли Хантера за жопу и доставили по первому требованию сюда, в Москву. А потом, когда ухари его у ваших из-под носа увели, как раз наши вычислили, кто эти ухари. Теперь вы знаете, где его искать. Только проблем у вас меньше не стало от этого. Разве нет?

– Давай договоримся, раз на то пошло, вот еще о чем, – сказал Логинов, немного помолчав, а потом выключив радио. – Я лично тебя, такого умного, сюда не звал. Кто и как договаривался, кто кому что должен, меня тоже не колышет. Твоя задача – не советы давать и не указывать мне тут, у кого где какие проблемы. Все просто: есть место, где, вероятнее всего, прячут особо опасного преступника. Для его розыска больше ничего предпринимать не нужно. Никаких посредников теперь вычислять не надо. Ты согласился вписаться в историю сам, добровольно. Нам, понимаешь ли, не сильно интересно привлекать посторонних, но ситуация такая, другой просто нет. Ты или сворачиваешься, и тогда уже решать проблему опять будем не мы с тобой, или делаешь то, на что согласился. Годится?

Хижняк ограничился тем, что молча пожал плечами и отвернулся к окну.

Грубо, но правда. В конце концов, именно подобные отношения его и устраивали. Ему действительно до лампочки, какие политесы мешают москвичам обойтись в этом простом, на первый взгляд, деле без посторонней помощи. Он должен обезвредить убийцу детей – так они с Мариной решили оправдать его согласие ненадолго вернуться к работе … 

3

«Меня сегодня будут убивать», – мысленно сказал себе Антон Хантер, глядя утром в потолок своего бункера.

За то время, что он тут находился, его вывозили в город почти каждый день, чтобы он мог под тщательным контролем выполнять свою работу. И хотя те, кто держал его в заточении, по-прежнему делали все возможное, чтобы для пленника время остановилось, он уже научился не только определять, когда наступает утро или приходит вечер, но и более-менее точный час. Успевший с февраля изучить Москву хотя бы по картам, найденным в Интернете, Хантер, несмотря на то что всякий раз перед выходом ему сковывали руки и плотно завязывали глаза, догадался: прячут его не в самом городе, а где-то в Подмосковье.

Но на фоне окончательно прояснившейся ситуации с его освобождением, оказавшимся на самом деле похищением, все маленькие победы и определение времени и места значения не имели. Ведь человек, появившийся в бункере к вечеру первого дня его плена, не сказал Хантеру намного больше, чем он уже знал.

…Пленник как раз развлекал себя глуповатым боевиком о подвигах федералов на каком-то Грозовом перевале в Чечне, когда открылась дверь и вошел он: высокий, широкоплечий, похожий на супермена, нарисованного на мягкой обложке одной из принесенных книжек, только без оружия и камуфляжа. И взгляд не героический, а слишком уж обыденный. Сидеть в бункере было не на чем, разве что рядом с Антоном, на кровати, но посетитель остался стоять, а Хантер сделал над собой огромное усилие, чтобы не подняться при появлении человека, в котором угадывался главный , и только отложить чтиво, оставшись при этом в горизонтальном положении.

– Вы кто? – спросил он.

– Тебя не касается, Хантер. Я решаю, что с тобой делать, – это все, что тебе надо знать.

– Даже так?

– У меня мало времени. Вернее, для дела я готов тратить его столько, сколько нужно. А вот на то, чтобы наблюдать, как ты тут хорохоришься, мало, практически нет.

– И что это значит?

– Это значит, Хантер, что тебе сейчас лучше закрыть рот и слушать меня. Открывай его только тогда, когда я скажу, и только для того, чтобы задать умный вопрос. На глупые я постараюсь ответить сразу. Годится?

– Круто…

– С тобой по-другому, как я понял, просто нельзя. Ладно, начнем. – Высокий прошелся по маленькой комнатке. – В Киеве ты убил человека, который работал на нас. И тем самым помешал нашим планам, мы понесли убытки. Понимаю, – видя, что Хантер собирается что-то сказать, он жестом остановил его, – что тебя наняли и тебе все равно, в кого стрелять. Но если конкурентов нам вот так не достать, то тебя, исполнителя, заполучить удалось. Это чтоб ты оценил масштаб и прикинул, надо ли вообще рыпаться. – Он снова жестом велел Антону молчать. – Теперь так, Хантер, смотри, что получается. Закопать тебя в землю сейчас не имеет смысла вообще. Если наказать исполнителя, пусть даже такого классного, реванша не получится. Тебя нанял Илья Бурун… Ну что?

– Я его не знаю. Никакого Буруна я не…

– Вестимо, – легко согласился высокий. – Киллер в большинстве случаев не знает заказчика. С кем ты имел дело напрямую, кто тебя нашел, вернее, через кого тебя искали люди Буруна, я не знаю и знать не хочу. Меня… нас сегодня интересует сам Бурун. Раз он пошел на нас войной, нормальный и эффективный контрудар – убрать самого Буруна. Вообще. Списать. И ты это сделаешь.

Услышав эти слова, Антон Хантер сначала почувствовал огромное облегчение.

– Всего-то? Так мне один черт, кто за кого платит…

– Не спеши. Ты сделаешь работу бесплатно. Понял? Сначала, конечно, мы проведем вместе с тобой небольшую подготовочку, пускай понервничает. Но в итоге ты все равно спишешь Буруна. Бесплатно, напоминаю.

– Не пойдет. Я без денег не работаю.

– Пойдет, – уверенно произнес высокий. – Побежит даже. Или тебя самого спишут, уже сегодня.

– Кто тогда Буруна вашего исполнит?

– Найдутся люди. Рынок большой.

– Ну, так искали бы. Раз на мне свет клином не сходится…

– Не сходится, – опять согласился высокий. – Но мишень уровня Буруна стоит хороших денег. Если ты сделаешь это на наших условиях, мы как минимум сэкономим. К тому же у тебя репутация, ты сработаешь гарантированно, осечки не будет. Упрешься рогом – твое дело. Найдем тебе замену, заплатим. Только тебе от этого лучше не станет. – Он усмехнулся. – Тебя самого не станет. Вот тут я даю гарантию. И потом, тебе за Киев уже заплатили…

– Только аванс.

– Ишь ты какой… аванс… Знаю твой порядок цифр, за один аванс полгода можно жить, как принц Уэльский. Закончишь с Буруном, пойдешь на все четыре стороны, заодно и стребуешь остальное.

– С кого? – Теперь пришла очередь Хантера улыбаться. – Если я убью своего заказчика, он мне точно не заплатит.

– Ну, придумаешь что-нибудь. Ты мастер всякое такое придумывать, Хантер. Не прибедняйся, мы про тебя много чего успели узнать. Ага, еще одно, последнее: мы с тобой не в кино играем и не в школьном драмкружке пьесу про партизан на допросе.

– При чем тут…

– При том тут! В кино и в театре всегда дают время на размышление. Говорят, например: ты можешь подумать до утра, ну, что-то вроде этого. Так вот, у тебя, Хантер, – высокий нацелил на него указательный палец, унизанный платиновой печаткой, – времени думать нет. Ни до утра, ни до чего. Даже полчаса тебе не даю. Я выразился предельно коротко и ясно. Или ты соглашаешься – и мы начинаем действовать, или я выйду – и сюда придет мужик с пистолетом, а потом тебя закопают. Веришь мне?

– Верю. – Хантер говорил правду.

– Согласен?

– Согласен.

– Железно?

– Выбора нет.

– Вот тут – верно. Тогда отдыхай, завтра за тобой придут… …С тех пор прошла без малого неделя. Не вполне достаточно для подготовки к серьезному заказу. Но помогло то, что много информации, необходимой Хантеру, ему собирать не пришлось – ее предоставляли те, на кого Антон вынужден был работать, спасая свою жизнь: раньше с ним никогда ничего подобного не происходило.

И чем ближе был день, когда ему предстояло сделать выстрел, тем яснее становилось: его выведут на мишень, а потом уберут самого.

Там же, на месте.

Труп опознают. А так как скоро всплывет, что Хантер стрелял в своего заказчика, начнется жуткая путаница, разобраться в которой возможно только одним способом: прикрыть все дела, связанные с Хантером, и пристегнуть несколько из тех, к коим он не имеет отношения.

Подобное практикуют и в других странах. Только вот здесь, на территории бывшего СССР, куда он вернулся не столько соблазненный крупным гонораром, сколько из желания посмотреть, как тут и что, и еще не успел освоить территорию, такой способ раскрывать преступления и закрывать дела слишком уж популярен.

Однако Бог с ним. Пусть бы это осталось на совести тех, кто эти способы применяет. Он, Антон Хантер, вот так глупо умирать не хотел. Плевать, что его смерть кому-то послужит.

Не планировал он здесь умирать. Не собирался. 

4

Раньше Виктор в Москве был только однажды.

Когда только сформировалось их спецподразделение и появились первые успехи, группу из Киева привозили сюда то ли в рамках обмена опытом, то ли для того, чтобы договориться о перспективах совместных действий. Сейчас он уже не мог точно вспомнить, для чего именно, ибо его, как и остальных ребят из группы, такие детали вообще мало волновали. Три дня стреляли, мерялись силами в рукопашной, а каждый вечер, независимо от того, кто как себя показал, молодые парни напивались до синевы – здоровье тогда еще позволяло. По вполне понятным причинам самостоятельно в город их не отпускали, и хлопцы квасили на какой-то тренировочной базе под Москвой, там же и колобродили.

Название места, недалеко от которого располагалась та база, всплыло в памяти, когда Логинов сказал, где предположительно может находиться Хантер, – подмосковное Одинцово.

– Почему ты так уверен? А вот если ошибка – и облажаемся, только зря пошумим? Я так понимаю, второго раза не будет.

– Верно понимаешь.

Конспиративная квартира, куда новый знакомый привез Хижняка, была на третьем этаже неприметной пятиэтажки в глубине одного из тихих двориков центра Москвы. Окна выходили на глухую кирпичную стену соседнего дома, в двухкомнатной квартире – спартанская обстановка. По дороге остановились, Логинов прихватил пиццу в каком-то кафе, два пакета кефира, и этим их обед ограничился: холодильник оказался пустым, если не считать початой бутылки «Русского стандарта». Но есть обоим не очень хотелось. Логинов, правда, достал водку, вопросительно взглянул на Виктора, тот покачал головой, и Николай, не особо настаивая, вернул бутылку в холодильник. А потом выложил на стол ноутбук, вставил флешку.

Сначала показал Хижняку, как выглядят вероятные противники. Руководитель службы безопасности банка «РосКредит» Иван Сапунов походил на супермена с книжных обложек. Виктор брался за книгу от случая к случаю и не мог точно назвать хотя бы пять своих любимых. Зато Марина читала много, и как раз такие издания, недорогие, в мягких обложках, частенько ее развлекали – под настроение. Как правило, она покупала без разбору сразу по нескольку штук, когда впадала в хандру, и придуманные приключения заметно поднимали ей настроение. Зато Юрий Одиноков, по кличке Юра Кол, от природы получил настолько невыразительную внешность, что с равным успехом мог сойти и за мента, и за бандита, и за жэковского сантехника, который умеренно выпивает, за что его ценят на работе и уважают в семье. Илья Бурун, вероятный заказчик Хантера, заинтересовал Виктора меньше. А когда Логинов запустил в режиме слайд-шоу фотографии сотрудников Сапунова и руководителей «РосКредита», Хижняк зевнул и потянулся за очередным куском пиццы.

Все поняв, Логинов перешел к месту предстоящей операции. Тогда-то всплыло Одинцово.

– Так, объясняй давай. – Виктор постучал пальцем по монитору. – Домик солидный, кстати. Настоящая крепость.

– Вот тебе первый аргумент.

– Не знаю, как у вас, в Подмосковье, а у нас под Киевом таких крепостей… И что, в каждой бандюки окопались? Я не против, иллюзий не строю. Только все равно не факт.

– Хорошо, начнем заново. – Логинов глотнул кефира. – Наркота, которую продвигали на рынок, конкурируя с Буруном, идет откуда-то из Подмосковья. Эксперты сделали однозначный вывод: синтезируют кустари, но в хороших условиях. Судя по цене, это прямые поставки, то есть от производителя. Вывод какой?

– Лаборатория где-то в Подмосковье, – признал очевидное Виктор.

– С этим производителем был связан Каштанов, застреленный в Киеве. А перехватили его, повторяю, люди, на которых он работал и от имени которых вел дела. Следы привели в «РосКредит». Значит, что?

– Те, кто стоит за банком, имеют к этому бизнесу отношение, – послушно, словно школьник на уроке, ответил Хижняк.

– Ну а теперь ты сам на свой изначальный вопрос и ответишь. Наркота идет из Подмосковья. Банк, а вернее, те, кто за ним стоит, к этому причастны. Домик в Одинцово, который ты назвал крепостью, числится на балансе недвижимости банка «РосКредит». Так что, умник?

Но Виктор пока не спешил сдаваться.

– Пока логика есть. Только вот что мне скажи: зачем Юре Колу везти Хантера, убийцу, которого ищут на нескольких континентах, туда, где можно легко подставиться? Ведь в случае чего банку и всем, кто рядом, – кирдык…

– Ну да, – согласился Логинов. – Если не брать во внимание, что именно сюда, – теперь его палец постучал по монитору, – никто без особого разрешения не сунется! В том-то весь фокус, Хижняк, я тебе с утра еще толкую: вот этот домик в тупике улицы Сосновой, на окраине города Одинцово, недалеко от Минского шоссе, – самое безопасное место не только в Подмосковье, но и, считай, в городе-герое Москве! И даже если там, – он ткнул пальцем в потолок, – найдутся грамотные люди, которые обоснуют, почему милицию или вообще ФСБ надо пустить туда с обыском, хозяева одинцовского домика на улице Сосновой получат такую фору, что успеют там все прибрать. А потом организуют кирдык тому, кто посмел наехать! Ну вот скажи, разве при таком раскладе можно предположить, что и лаборатория, где химики-недоучки производят наркоту, и международный киллер Антон Хантер находятся в другом месте?

Хижняк хмыкнул.

– Не знаю… У них что, недвижимости больше нет? Если там такие неприкасаемые господа, любая их территория автоматически получает такой же статус…

– А зачем усложнять? Слушай, мне с утра показалось, что ты как-то попроще будешь. Ладно, такой вариант. – Логинов откинулся на спинку стула. – Смотри: если мы тут ошиблись, что-то недоучли и Антона Хантера в Одинцово нет, говорим тебе спасибо и сдаемся. Можешь ехать домой, дальше сами начнем копать. Идет?

– Годится, – согласился Виктор, хотя теперь ему самому не очень хотелось возвращаться вот так, ни с чем, к своему гаражу с дырявой кровлей. – Только я ведь, Николай, правда попроще. Ты мне говорил, что Хантера не только в том здании срисовали, где погибли дети, но и рядышком, еще раньше. Так?

– А что? Другие камеры наблюдения потом проверили, оказалось, что Хантер действительно накануне светился возле центра. Там рядом один из офисов Буруна… Понятно, что примеривался, присматривался, как в таких случаях и водится…

– Ты, Логинов, вот о чем сейчас подумай. И начальству своему, кто оно там у тебя, не знаю, доведи: для чего Сапунову велели перехватить у ментов Хантера? Не надо долго думать, я тебе сам отвечу: судя по тому, что уже наворочено, его теперь используют против Сапунова. И что, так вот планомерно будут подкидывать адские машинки или кого-то отстреливать из его окружения? Давай допустим, что Хантера выведут на самого Сапунова. Логично?

– Логично. И что…

– То! Раз его до сих пор не достали, то вот-вот достанут! Надо только обложить Буруна, дать возможность взять Хантера на стволе, а исполнит он Буруна, не исполнит – тут уже не важно, риск определенный потерять жертву всегда есть. И главное – не надо при этом лезть ни в какое Одинцово! Получается, я вам и не нужен совсем, посторонний мужик, привеченный со стороны нелегально!

Довольный собой, Виктор откусил большой кусок пиццы, с победным видом принялся жевать. Логинов задумчиво посмотрел на него, потом – на фото дома в Одинцово.

– Позвонить надо, – проговорил он наконец.

– Валяй, звони, – кивнул Хижняк.

Выйдя, Логинов плотно закрыл за собой дверь, а Виктор, не зная, чем себя занять, попробовал подключиться к Интернету. Поняв тщетность своих попыток, он устроился возле окна. Но смотреть оттуда было не на что, разве что попытаться сосчитать кирпичики на стене дома напротив, если в этом есть смысл, конечно…

Дверь за спиной открылась.

– Все.

– Что – все? – Виктор повернулся, и выражение лица Логинова ему не понравилось.

– Бурун убит. Застрелен сорок минут назад. От бабы выходил, они точно его пропасли… – И, помолчав, добавил: – Эв-ва!

«Досиделись», – подумал Хижняк.

Нет никакого плана «Б» теперь, да и план «А» сильно под вопросом.

Взглянул на часы: начало третьего, это если по киевскому времени, московское идет на час впереди… 

5

Без четверти шесть, когда Москву окончательно поглотил сырой вечер последнего дня марта, Виктор Хижняк вошел в вестибюль центрального офиса банка «РосКредит». Это было новенькое трехэтажное здание неподалеку от шоссе Энтузиастов, еще один этаж которого, минус первый, занимали технические службы, хранилище и паркинг. Схему ему показали, хотя для того, чтобы воплотить свой не самый хитроумный, но простой и подходящий для данной ситуации план, он в ней не нуждался.

Как только Хижняк, гладко выбритый, в джинсах, кроссовках, свитере с воротником под горло и застегнутой на все пуговицы серой замшевой куртке, переступил порог и сделал два шага вперед, не вынимая при этом рук из карманов, тревожно и громко зазвенело на весь зал.

Посетителей в это время осталось немного, но все они дружно повернулись на звук. Виктор замер, ожидая, пока с двух сторон к нему кинутся охранники: сработал металлодетектор, вмонтированный во входную дверь и превращающий ее в подобие рамки, сквозь которую проходят во время посадки пассажиры в аэропортах. Причем детектор срабатывал здесь только при наличии у вошедшего более крупных предметов-раздражителей, чем ключи или мобильный телефон. Эти и другие вполне безопасные для банка вещи есть у каждого клиента. А вот если вошедший имел при себе что-то покрупнее, то в этом случае прибор подавал сигнал – эксклюзивная разработка.

– Руки из карманов! – гаркнул один из охранников, судя по всему, старший смены. – Медленно!

Хижняк, покосившись на пистолет в его руке и определив, что это боевой, – остальные вооружены травматиками, во всяком случае, те, чье оружие он успел зафиксировать, – подчинился. Неспешно, как и требовалось, вытащил руки из карманов, выставил их перед собой ладонями вперед, выкрикнул, обращаясь к старшему:

– Сапунов! Мне нужен Сапунов!

– На пол! Мордой вниз! – Старший, казалось, не реагировал на его слова.

Согнув ноги в коленях, Виктор лег на живот, уткнулся лицом в пол, выложенный мраморной плиткой и, опережая новый приказ, положил руки на затылок. Сверху их тут же придавила чья-то тяжелая туфля с рифленой подошвой, быстрые ловкие руки обыскали его, сразу же нащупали то, на что сработал сигнал. Резко перевернув его на спину, охранник рванул куртку за верхний край, разводя полы и выдирая пуговицы, задрал свитер, прикрывающий пистолет, торчащий за поясом.

Кто-то вскрикнул – не поймешь, испуг или восторг от того, как охрана лихо, в считаные секунды обезвредила вооруженного типа, явно бандита, грабителя, явившегося, известное дело, под конец рабочего дня…

– Мне нужен Сапунов! – повторил Виктор, словно мантру.

Старший охраны не успел ничего ответить – в наушнике затрещало, послышался раздраженный голос шефа:

– Что там у тебя еще, Усиков?

Раздражение Сапунова было понятно и объяснимо: час назад неожиданно вырубился свет, причем не только в здании, но и во всем квартале. С учетом того, что нервы начальника службы безопасности сегодня и так на пределе, проблема, возникновение и решение которой от него никак не зависело, буквально взбесила. И только благодаря тому, что соответствующим службам удалось решить ее минут за десять и свет снова появился, никто из подчиненных не попался взвинченному шефу под горячую руку. А тут еще детектор сработал…

Обернувшись на замерших посетителей, старший охраны Усиков громко сказал:

– Все в порядке, господа! Ситуация под контролем! Продолжайте заниматься своими делами! – И уже потом, зная, что Сапунов его услышал, обратился к нему: – Неизвестный. Ствол при нем. Вас требует.

– На кой?

– Не говорит. Спросить?

– Не в зале же, бляха… Давай сюда!

Получив соответствующую команду, двое охранников подхватили Хижняка под руки, поставили на ноги и поволокли куда-то вглубь зала. Двигались они быстро, Виктор едва успевал перебирать ногами, чтобы его совсем уж не тащили по полу. По левую сторону от кассы открылась ниша, в ней – лифт, Хижняка втолкнули в кабину, и вскоре все оказались на третьем этаже, прямо перед дверью, ведущей в кабинет Сапунова.

Его хозяин практически не отличался от того мужчины суперменского вида, которого Виктор несколько часов назад разглядывал на фото. Начальник службы безопасности был уже в пальто, видимо, собирался уходить, и Хижняк заодно похвалил себя за то, что настоял на спешке – ведь имелся реальный шанс разминуться с ним и корректировать план по ходу. Пронзив неожиданного пленника взглядом, не предвещающим ничего хорошего, Сапунов взял у старшего охраны конфискованный ТТ, выщелкнул из рукоятки обойму, убедился, что полная, подкинул на ладони, сунул себе в карман пальто, пистолет снял с предохранителя, навел на Виктора. Но спустил курок, переместив дуло чуть выше. Сухой щелчок – патрона в патроннике не было.

– Ты кто? – спросил Сапунов. – Меня откуда знаешь?

– В Интернете посмотрел…

– Слушай, козел, не выделывайся. Без тебя сегодня хлопот навалом. Чего рожи корчишь?

Лицо Хижняка и впрямь в это время исказила гримаса.

– Не рожи… Пузо болит, с обеда еще… Пирожок, по ходу, схавал или шаурму. Мало ли, что там…

– Какую шаурму! – Сапунову надоело сдерживаться, его внутренняя пружина за целый день уже устала находиться в сжатом состоянии. – Я из тебя сейчас шаурму сделаю! Какого черта ты сюда приперся со стволом? Откуда знаешь меня? Кто послал? Ну!

– Скажи своим, пускай отпустят.

Сапунов подал знак.

Но вместо того чтобы разжать руки, охранники стиснули локти Виктора еще крепче, чуть заворачивая назад и вверх, а старший, сделав шаг в сторону и встав перед пленником, коротко замахнулся и двинул кулаком в живот, метя в солнечное сплетение. Хижняк ожидал чего-то подобного, но ударили слишком сильно, и у него на миг перехватило дыхание, потемнело в глазах. Он пришел в себя, уже сидя на полу. Правда, теперь его не держали.

– Мне повторить вопросы?

– Зачем…

– Верно, зачем? Слышал, отвечай…

– Зачем, говорю, в брюхо… Болит же… Сблюю, запачкаю…

– Ясно. – Сапунов посмотрел на часы, нахмурился. – Короче, мужики, берите этого с собой, везите сами знаете куда, ни в чем себе не отказывайте. Слышь, покойник, – теперь он обращался к Виктору, – а ведь хуже будет, если я позвоню и узнаю, как там у вас дела…

– Не надо, – прохрипел Хижняк.

– Чего не надо?

– Ничего не надо. Господин Сапунов, я сам пришел. Есть тема, надо обсудить. А вы – бодаться…

– Мне некогда. Или давай говори без дураков, или…

– Без «давай», господин Сапунов. – Голос Виктора окреп, дыхание пришло в норму. – Пусть опричники выйдут, тема только для нас двоих.

К раздражению прибавилась заинтересованность. Она уже была, когда Сапунову доложили, что человек с пистолетом вот так запросто вошел в банк, явно зная, что его сразу перехватят. Он соображал, к кому шел, и наверняка поступил именно так, чтобы привлечь внимание. Сапунов признался себе: незнакомцу это удалось.

– Хорошо обыскали? – спросил он у старшего.

– Больше ничего. Пустой. Вот еще. – Усиков протянул шефу изъятый у пленника мобильник.

– Ладно, уйдите. Дверь закройте, но будьте рядом.

– Обижаете, шеф…

– Одинцово пока набирайте мне.

Оставшись с Сапуновым наедине, Хижняк решил больше не тянуть – для него самого время было дорого.

– Посмотрите в мобилке. Папка «Фото», там интересные есть.

На его стороне – неожиданность, быстрота и натиск. Расчеты пока подтверждались: окончательно сбитый с толку и заинтригованный одновременно, Сапунов нашел в меню указанную папку, открыл.

Качество изображения на дисплее телефона оставляло желать лучшего, но свое руководство, верхушку банка «РосКредит», начальник службы безопасности узнал сразу. Снимков было четыре, его фото стояло последним. Вкупе с тем, что от Юры Кола до сих пор не поступало никаких известий, новое явление – так Сапунов обозначил для себя странного посетителя – только уводило его в какое-то другое, неясное пока направление и отвлекало от главного дела, которое по всем расчетам либо уже должно завершиться, либо завершалось в эти минуты.

Потому Кол-Одиноков и не отвечал.

– Что это значит? – Он сунул телефон в лицо Хижняку и теперь смотрел на него и с дисплея тоже. – За каким хреном…

– Господин Сапунов, у меня мало времени, – снова перебил его Виктор, сейчас держась настолько бесцеремонно, что даже отвел протянутую к нему руку. – У вас, кстати, еще меньше. У вас у всех. – Он кивнул в сторону телефона. – Меня подписали грохнуть вас. Исполнить, понимаете?

Такого поворота начальник службы безопасности точно не ожидал.

Любой ход – но только не такой.

– Тебя одного? На четверых? – Сапунов не нашелся больше, о чем спросить.

– А вот дальше, уважаемый, я буду говорить только за деньги.

– Так. – Сапунов снова посмотрел на свое фото в чужом мобильнике. – Почему я должен тебе верить?

– Вы правильно угадали – я не один. Нас несколько человек, у каждого – своя мишень, все должны действовать в одно и то же время. Ну, не секунда в секунду, это уже детский сад и понты. Но интервал между вами очень короткий. И главное – я должен убить не вас.

– Кто и когда?

– Я, кажется, ясно выразился, господин Сапунов: информация продается, причем дело надо быстро решать, мне же еще с деньгами надо на дно забуриться. Искать ведь начнут…

– Не боишься?

– Вас – нет.

– Зря. Есть масса способов. Сам все расскажешь, бесплатно. Сдохнешь калекой.

– Ага. Только на это время надо. Вы меня не знаете, может, у меня высокий болевой порог. Пускай я продержусь несколько часов, пускай потом все равно расколюсь. А у вас есть гарантия, что именно за эти несколько часов ничего с вашими боссами не случится? Или с вами, не дай Бог… Вы в каждом уверены, кто рядом?

Сапунов сунул мобильник в карман пальто. Кем бы ни оказался этот тип, рассудил он, логика в сказанном железная. Видно, все продумал и просчитал. Как ни противился Сапунов этой мысли, незнакомец навязывал свою игру – и у него получалось.

Ничего больше не говоря, он подошел к двери, толкнул ее. В проеме тут же появился исполнительный Усиков, и создалось впечатление, что подслушивал, не иначе.

– Одинцово?

– Молчат.

– Ладно, один черт туда ехать. – Качнув головой в сторону Виктора и не оборачиваясь при этом, сказал: – Этого ко мне в машину.

– Наручники?

– На фига? И без того сильно большая цаца. Больше оружия у него нет, а ты для страховки со мной поедешь.

– Остальные?

– Пускай тут будут. Все и так в Одинцово – в лавке, как в том анекдоте, остаться некому. 

6

На «минус первый», подвальный этаж спустились гуськом.

Впереди – Сапунов, за ним – Хижняк, Усиков замыкал маленькое шествие, как заправский конвоир, не пряча оружия: здесь ведь была их территория. Уже подходя к «крузеру» шефа, он двинулся вперед, обежал машину и распахнул перед Сапуновым водительскую дверь. Здесь шеф службы безопасности, как и остальные владельцы транспорта, не трудился ставить машину на сигнализацию – это все равно что включать ее в собственном дворе, в личном гараже за высоким забором.

Усаживаясь, как велели, на заднее сиденье, Хижняк снова не сдержал болезненной гримасы и прижал руку к животу. Усиков буркнул что-то про смертную казнь за изгаженный салон, и Виктор ободряюще улыбнулся – дотянем. Когда «крузер» тронулся и выехал из гаража в московский вечер, вырулив на шоссе Энтузиастов, он закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья, еще пахнущую свежей кожей, – машину Сапунов поменял, по его сведениям, совсем недавно.

Ехать нужно было с юго-востока на запад, в сторону Одинцово, и «крузер» уверенно двинулся в объезд центральной части города. Московское время – 18 часов 30 минут, вечерний час пик уже вступил в свои права, и перед дорожными заторами равны все. Однако, двигаясь по часовой стрелке мимо центра, лавируя в сумерках по только, как показалось Виктору, ему одному знакомым улицам и проспектам, Сапунов потратил на то, чтобы выехать на Минское шоссе, уж точно не больше времени, чем если бы он стоял в пробках. А когда вышел на финишную прямую, прибавил скорость.

Все это время он молчал, лишь иногда пытался до кого-то дозвониться, но всякий раз безуспешно. Хижняк тоже помалкивал, а Усикова происходящее касалось ровно в той мере, в какой должен выполняться приказ шефа. Так они въехали в Подмосковье; через час с небольшим «крузер», не доезжая до черты Одинцово, свернул с широкой трассы, и вскоре свет фар уперся в мощные кованые ворота. За ними, над непомерно, как показалось Виктору, высоким бетонным забором, виднелась крыша двухэтажного особнячка.

Хижняк внутренне собрался, почувствовав при этом знакомый зуд во всем теле, – ощущения давно забытые и все-таки хорошо знакомые: Виктор всегда реагировал на скорое начало работы подобным образом.

А дальше ничего не произошло.

Тяжелые ворота не спешили открываться.

Сапунов раздраженно посигналил. Сначала – один резкий гудок, потом – сразу несколько подряд, наконец – «морзянка» футбольных фанатов: та-та-татата-тататата-тата. Результат нулевой: изнутри их словно не слышали.

– Что за в лоб твою мать… – пробормотал Сапунов.

Поняв фразу шефа как сигнал к неким действиям, Усиков, уже не обращая внимания на Хижняка, шустро выскочил наружу. Сначала громко постучал по воротам, потом переместился вправо, к высокой узкой калитке. Судя по всему, там была кнопка звонка – со своего места Виктор не видел, что делает Усиков, но догадался – жмет со всей дури. Когда и эти действия не принесли плодов, он повернулся к сидящему за рулем шефу, развел руками, потом порылся в кармане, выудил какой-то ключ, сунул в замочную скважину на калитке.

Отворил ее. Исчез внутри.

Меньше чем через пять минут створки ворот наконец разъехались. Сапунов въехал во двор, опустил стекло, и от внимания Хижняка не укрылось: лицо рысцой подбегающего к «крузеру» Усикова было растерянным.

– На охране никого нет. Я сам с пульта…

– Ну вот что за в лоб твою мать, – снова процедил Сапунов и оглянулся на пассажира: – Вылазь. Приехали.

Вместо того чтобы подчиниться, Виктор опять скривился, схватился за живот, согнулся пополам.

– И везет же сегодня на дебилов! – зычно прогремело над головой.

Рука Хижняка, согнувшегося в три погибели, между тем шарила под сиденьем.

Пистолет был там, где его прикрепили за то время, пока в офисе банка «РосКредит» выключился свет. А вместе с ним – и камеры наблюдения, так что десять минут охрана не могла видеть, что происходит, кроме всего прочего, на «минус первом» этаже.

…Это было самое бо́льшее, что удалось организовать с помощью Логинова.

Изначальный план Хижняка состоял в том, чтобы проникнуть на территорию нужного им особняка в Одинцово быстро и тихо. Штурмовать здание в одиночку теоретически можно, если только будет обеспечено прикрытие и в нужный момент подтянется кавалерия. Не на парашюте же его с вертолета сбрасывать, как воздушного десантника… Оказавшись внутри, Виктор уже мог справиться сам. По расчетам, дело придется иметь с охраной у входа, парочкой боевиков и, возможно, с самим Юрой Колом. Даже если допускалась погрешность, то не слишком большая: вероятно, еще один человек. Для Хижняка это по большому счету не имело особого значения – наоборот, если бы предстояло воевать в незнакомом двухэтажном доме против одного-двух, то задача усложнялась бы. А вот когда противников много, они мешают друг другу и действуют несогласованно, тут уж проверено на практике.

Логинов уточнил вводную: учитывая особенности операции, взять Хантера живым и вытащить его – желательно, но необязательно. Хотя обсуждалась и такая возможность: пленный киллер, не разобравшись в происходящем, вполне может принять того, кто пытается его освободить, за союзника. Остается только вооружить его и воевать уже в четыре руки. Однако, если ситуация станет совсем уж критической, вполне устроит и труп Хантера. Разумеется, его смерть должна подтверждаться – для Интерпола готовилась версия, согласно которой Хантера убили те, кто его перехватил и заставил работать на себя, а он пытался вырваться.

План приняли за неимением лучшего и с учетом того, что Бурун убит. Теперь дальнейшая судьба Антона Хантера была под большим вопросом, так как его, по всей вероятности, собирались убрать из Одинцово. Активизироваться надо было срочно, правда, без минимальной посторонней помощи Хижняк все равно не мог обойтись. По его расчетам, Сапунов обязательно возьмет неизвестного парня, принесшего в клюве такие серьезные новости, на их подмосковную базу – место спокойное, безопасное, там и поговорить можно. Нужно только организовать появление в подземном паркинге, у его машины, опытного спеца, который за десять минут, пока вырублен свет, успеет открыть «крузер», самоуверенно не поставленный на сигнализацию, и закрепить под задним сиденьем пистолет…

Сбросив предохранитель, Хижняк распрямился. Направил дуло в лицо Сапунову, сразу же прижав к голове.

В центр лба.

Он решил начать сейчас – охраны на месте не оказалось, и это давало пусть небольшую, но все же фору после первого выстрела. А на этом этапе совсем без пальбы обойтись не выйдет: Усиков, заметив опасность, тут же шагнул в сторону, одновременно хватаясь за оружие. Виктор решил показать наконец зубы, на мгновение повел стволом. Усиков еще маячил в проеме окошка, за опущенным вниз стеклом, когда палец Хижняка мягко нажал на спуск, пистолет плюнул огнем, грохот выстрела слился с криком боли. Убил, не убил – но попал, без сомнений.

Ствол тут же снова уперся в голову Сапунова, и жалеть его Виктор не собирался: короткий замах, удар, вскрик – дуло рассекло бровь, кровь потекла по лицу, заливая глаза. Вырубать не нужно, да и неудобно с такого положения, надо просто оглушить, выигрывая, таким образом, еще несколько секунд. Снова удар, на этот раз в височную область, а затем, не мешая Сапунову хвататься руками за ушибленные места, Хижняк толкнул заднюю дверь, выскочил из машины, распахнул дверь со стороны водителя, снова сунул ствол в салон, рванул свободной рукой Сапунова за ворот пальто.

– Из машины! Пошел из машины!

Они оказались примерно одного роста, к тому же шеф службы безопасности при всей своей картинной внешности был немного легче Хижняка. Споро обыскав и обезоружив Сапунова, разумно решившего не сопротивляться, Виктор взял его пистолет в левую руку, а стволом, сжимаемым в правой, подтолкнул в спину.

– Пошел! Скажешь своим сам знаешь что.

Усиков лежал не шевелясь, и все-таки Хижняк, проходя мимо, выбил ногой оружие из его вытянутой руки, вторым ударом зафутболил пистолет куда-то вглубь двора.

– Хантер где?

– Кто?

– Выключи дурня! Хантер где, я спросил!

Сапунов пока не спешил с ответом. Его на самом деле больше волновало, почему на выстрелы и крики до сих пор не появилась охрана. И вообще, почему бойцов нет на посту, почему не они открыли ворота, хотя в доме кто-то есть, ведь окна обоих этажей светились. Этот же самый вопрос занимал и Виктора – ему было бы спокойнее при виде противника.

Охранников они обнаружили, когда прошли через просторный коридор, мимо оборудованного там поста наблюдения, куда поступали изображения со всех видеокамер, установленных как в доме, так и за его пределами. Сейчас, как обратил внимание Хижняк, черно-белая картинка на мониторах замерла, оживил ее разве что их с Сапуновым проход мимо камеры по коридору. Конечно, имей Виктор возможность и желание пройти на пост, остановиться и всмотреться в изображение на других мониторах повнимательнее, он понял бы все чуть раньше. Хотя, как стало ясно в следующую минуту, время теперь уже не имело значения.

Один охранник лежал лицом вниз в самом центре холла на первом этаже. Головой в луже собственной крови.

Второго пуля догнала на ступеньках, ведущих на второй этаж.

Труп Юрия Одинокова по кличке Кол нашли в комнате на первом этаже; судя по кровавому следу, ведущему из холла, его волокли по полу, когда он был еще жив.

– Сколько народу должно быть тут? – спросил Хижняк.

– Двое, – глухо ответил Сапунов, не сводя глаз со своего мертвого заместителя.

– С Хантером вместе? – уточнил Виктор. 

7

Собственные перспективы, просчитанные Антоном Хантером, не устраивали киллера.

Из личного опыта он знал – начинать борьбу и побеждать в ней удобнее всего на своем поле. А так как это убеждение разделяли очень многие, то вряд ли ему удастся выманить врага на свою территорию. Все осложнялось также тем, что у Антона вообще не было здесь своей территории. Значит, решил Хантер, эту территорию нужно создать.

Для начала он заявил, что подготовка убийства такого человека, как его заказчик, господин Бурун, предполагает особую тщательность. Для этого потребовал от Юры Кола, который после единственного разговора Антона с Иваном Сапуновым стал чем-то вроде координатора предстоящей операции и одновременно посредником, когда нужно было что-то сообщить шефу, составить максимально подробный, желательно по минутам, распорядок дня жертвы и график его перемещений по Москве. Оказалось, что выполнить просьбу нетрудно, Буруна конкуренты пасли уже давно и основательно, оставалось только суммировать добытую информацию.

Изучив полученный график, Хантер выбрал в нем интересующие пункты, и несколько следующих дней Юра Кол вместе с двумя громилами из охраны возил киллера к предполагаемым объектам. Осматриваясь на месте и прикидывая что-то, понятное только ему одному, Антон браковал возможные позиции одну за одной. Наконец, побывав в Сокольниках, где Бурун содержал любовницу, к которой наведывался, придерживаясь строгого правила планировать свою ежедневную жизнь, два раза в неделю, предпочитая обычно обеденное время, Хантер понял: здесь все и случится. Напротив дома Буруновой подруги стояла такая же многоэтажка. И нет лучшей позиции, чем выходящее на нужную сторону окно какой-либо из его квартир.

Спросив, возможно ли выяснить номера квартир, на окна которых он указал, и после официально, не вызвав особых подозрений, убрать из них жильцов днем на несколько часов, Антон получил утвердительный ответ. Его мало волновало, кого подключил для этого Юра Кол. Важен результат: уже назавтра, за день до того, как Бурун в очередной раз собрался к любовнице, жильцов из трех выбранных квартир удалили, а специалисты-техники, организованные тем же Колом, аккуратно, словно родными ключами, не повреждая замков, вскрыли двери.

Осматривая варианты и выбирая подходящую позицию, Хантер исходил из того, что Сокольники не самый бедный район, да и понравившийся ему дом выглядел достаточно буржуазно. В своих предположениях он не ошибся: уже во второй из выбранных квартир он увидел, что в комнате, окна которой выходят на интересующий его подъезд дома напротив, хозяин оборудовал кабинет. У окна стол, на нем – монитор компьютера и офисный набор – ручки, скрепки, сложенные в кучку листы бумаги. Его территория будет здесь, решил Антон и, внимательно осматривая позицию, старательно примериваясь, в какой-то момент неловко скинул все со стола на ковер. Согласившись с тем, что он – придурок и что в хате все должно остаться, как было, Хантер поспешно принялся исправлять свою оплошность. Один из бойцов по приказу Кола взялся ему помогать, при этом все раздраженно переругивались, распыляя внимание друг друга. Чего Антон и добивался: незаметно прихватил с пола и сунул в карман обычную дешевую шариковую ручку, из тех, исчезновение и появление которых в порядке вещей, а также большую металлическую скрепку и белый скотч.

Наведя порядок и удостоверившись, что на столе в хозяйском кабинете все так, как было, Хантер перед уходом попросился в туалет, заверив: там-то уж точно будет очень внимательным. Юра Кол предупредил: мол, побыстрее, и Антон действительно не задержался долго. Ровно настолько, чтобы разогнуть скрепку, вытащить и убрать в карман стержень из ручки, сунуть на его место скрепку, примотанную для фиксации края скотчем, а потом заполнить оставшееся пространство корпуса туалетной бумагой – ее он затолкал, помогая себе стержнем. У себя в бункере он не рискнул заниматься такой подготовкой: по-прежнему был уверен, что там тоже установлена камера.

То, что у него получилось, было не бог весть каким оружием.

Если, конечно, не знать, как и для чего его можно применить.

Охрана не обыскивала Хантера. Он, как считалось, под постоянным наблюдением, да и нет у него возможности вооружиться хотя бы столовым прибором. К тому же Антон обратил в свою пользу еще одно обстоятельство – увлек стражу самим процессом подготовки убийства Буруна, максимально наполняя его активными действиями. Наблюдая, как работает прославленный киллер, ни Юра Кол, ни тем более его команда совсем не задумывались над тем, что именно он делает. Таким образом, Антон Хантер сам выбрал место, где все должно произойти, сам осмотрелся и на полном основании считал эту территорию своей. Теперь оставалось заманить туда врагов и попытаться закончить игру, которую он сам им навязал.

Сегодня днем в 13.30 по московскому времени хозяев нужной квартиры снова удалили, задействовав, кажется, милицию. До приезда Буруна оставалось сорок минут, пробки можно было не учитывать, его офис находился всего в трех кварталах езды – Бурун специально все рассчитал, снимая провинциальной девчонке хату для периодических сексуальных утех. Хантер не собирался ждать, пока тот сделает все дела с подружкой и вый дет обратно. Он предложил валить сразу, чтобы закончить с этим поскорее. Юра Кол, как и его руководство, не особо возражали – стрелять-то Антону.

В квартиру вместе с ним поднялся один из стражей. Одиноков со вторым громилой остался внизу, в машине, и Хантер понял – соблюдают приличия до последнего, успокаивают, усыпляют бдительность. Если бы поднялись все, тогда Антон мог бы занервничать, что-то заподозрить, сломать планы… Нет, пускай лучше закончит работу, а уж потом покончат и с ним. Они ведь обязательно поднимутся – мусор убирать.

Пройдя в нужную комнату, Хантер под присмотром своего соглядатая собрал из деталей, которые тот ему передал, оружие – совсем немножко переделанную и модернизированную до более компактного варианта СВД снайперскую винтовку Драгунова. К ней прилагался магазин с одним патроном: и без слов было понятно, что, если первый выстрел Антона окажется прицельным, второй, вероятнее всего, он сделает уже в свою охрану. Двойная страховка и своих жизней, и всего дела, – ведь имея лишь один патрон и обещание, что после убийства Буруна он получает свободу, Хантер будет стараться на совесть, и все обойдется единственным выстрелом.

Ладно.

Убрав с подоконника горшки с кактусами, чуть отодвинув хозяйский рабочий стол, Антон приоткрыл окно, впуская в квартиру мартовский воздух. Выбрал позицию, поискал и нашел в перекрестье прицела дверь подъезда, которую вскоре должен открыть Бурун. А после, положив винтовку на стол, сообщил охраннику: «Мне в туалет надо. Время еще есть». Тот что-то проворчал, покосился на винтовку и не нашел причины, чтобы возразить. В самом деле, какой получится выстрел, если стрелок не оправился…

Запершись в уборной, Хантер достал из кармана свое маленькое секретное оружие. И стал ждать, когда охранник, озаботившись тем, что его подопечный задерживается, откроет дверь.

Как и рассчитывал, стража хватило на пять минут.

Он дернул дверь на себя, рассчитывая увидеть Хантера на унитазе. Но Антон оказался прямо там, за дверью, вплотную. Вырос перед охранником, словно из-под земли. Тот не успел опомниться – взмах руки, что-то острое секануло по глазам, раз, потом сразу же – снова, крест-накрест. Взвыв от резкой боли, охранник схватился руками за раненое лицо, и тогда Хантер ударил его голову о колено, сильно, не щадя, вбивая переносицу врага в основание черепа. Следующий удар был решающим – тренированная кисть раздробила шейный позвонок.

Вооружившись снабженным глушителем пистолетом первого из поверженных врагов, Хантер вернулся на позицию. Ему нужно, чтобы те, кто остался внизу, поднялись сюда и попали в ловушку. Это случится, как только грянет выстрел. Антону самому хотелось зачистить Буруна – после того, что уже случилось, он тоже может захотеть избавиться от им же нанятого киллера и решить тем самим свои проблемы: лучше пусть того, кто застрелил Каштанова в Киеве, найдут мертвым и успокоятся.

Время тянулось медленно.

Хантеру уже начинало казаться, что Бурун именно сегодня изменит свой график, решив не ехать к любовнице, и тогда ему самому придется менять планы, чего он очень не любил, когда речь шла о том, что предстояло сделать. Наконец к подъезду соседнего дома подкатила знакомая машина, из нее вышел Бурун, даже не удосужившись прикрыть себя телохранителями, и Антон, действуя спокойно и хладнокровно, навел на него прицел.

Выстрел.

Убедившись, что не промахнулся, Хантер быстро переместился из комнаты в прихожую. И тут не ошибся: не прошло и минуты, как дверь уже открывали снаружи. Видимо, кто-то один поднялся лифтом на нужный этаж, а другой, убедившись, что все кончено, подал сигнал. Антону очень хотелось, чтобы следующим оказался Юра Кол, но это был второй боец, уже с пистолетом наготове. Дав ему закрыть за собой дверь и обернуться, Хантер дважды нажал на спуск. Два хлопка: одна пуля – в груди противника, другая – в голове.

Очень скоро милиция получит то, что нужно: квартиру, из окна которой стреляли, орудие убийства, с которого Хантер предварительно стер свои отпечатки, два трупа, у каждого найдут по отмычке. Главное – желание разобраться во всем, а размотать такой клубок ох как захочется…

Задержавшись еще, чтобы сначала выстрелить из пистолета второго охранника в тело первого, а потом, также не оставляя отпечатков, вложить оружие в руку владельца, Хантер выскочил из квартиры и бегом спустился вниз. Одиноков поджидал в машине, как раз пытаясь куда-то дозвониться. Обойдя автомобиль с тыла, Хантер открыл заднюю дверь, мигом проскользнул в салон, наставил ствол на застигнутого врасплох Кола.

– За руль! – скомандовал Антон. – Назад едем.

– Не понял… Постой…

– Вперед, я сказал!

Еще не совсем представляя себе, что произошло, Одиноков тем не менее осознал главное: Хантер, еще совсем недавно покорный, теперь вооружен и очень опасен.

Потому, решив, что не задавать вопросов – самое разумное в его положении, он подчинился: завел мотор и поехал назад, в Одинцово. При этом, как велел Хантер, отключив свой мобильник. 

8

– Что тут было?

Не услышав ответа сразу, Хижняк бесцеремонно ткнул Сапунова дулом под ребра.

– Что тут за дела, я спрашиваю?

Сапунов повернулся к Виктору всем корпусом, и тот, пожалуй, впервые за свою слишком уж бурную жизнь, в которой даже однажды нашлось место и смерти, увидел, как выглядит растерянный взрослый мужчина с внешностью киношного супергероя и такой же наверняка бывалый.

– Ты вообще… кто? – выдавил он из себя встречный вопрос.

– Вообще, Иван, как там тебя по папе, пока я спрашиваю. И дальше буду. Антон Хантер был здесь?

– Не здесь… Там, внизу, комната специальная…

– Днем убили мужика по фамилии Бурун. Его работа?

Сапунов кивнул.

– Все нормально прошло?

– Он, – Сапунов показал на лежащего в полуметре от него мертвого Одинокова, – обязан был отзвонить. А потом, через час где-то, по новостям должно было пройти, в Интернете.

– Все?

– Все. Я по ментовской линии не пробивал пока. Ты в теме, наверное, не надо объяснять почему.

– Хантера отпускали или списывали?

– Должны были вчистую. Вот ему, – он снова кивнул в сторону Одинокова, – следовало все проконтролировать. С ним двое пошли…

– Здесь они есть?

– Нет. Давно б вышли… Или мы бы их тоже надыбали…

Почему-то Хижняку подумалось, что Сапунов совсем не опасен. Теперь, когда помещение, которое еще недавно казалось чуть ли не крепостью, устлано трупами его бойцов, ему просто нет смысла предпринимать что-то против Виктора. Демонстрируя миролюбивые настроения, Виктор опустил пистолет.

– Я так понимаю, находят труп известного душегуба – и дело автоматически закрывается?

– Да.

– Простенько, но работает. За четыре часа, до тех пор пока я к вам не пришел, совсем ничего не проклюнулось?

– На месте нашли труп и орудие убийства. Это все, что мне удалось услышать краем уха. Информация закрытая, а делать какие-то движения в том направлении я пока не хотел, знаешь ведь…

– Ага. Значит, услышал про все это, решил, что сработало, и успокоился чуток?

– По поводу Буруна – да. Мои молчали. Ты нарисовался в тот момент, когда я собирался что-нибудь выяснить. Как хоть тебя звать, от кого, обозначься уже, наверное…

– Перетопчешься. – Увидев, что Сапунов начинает обретать потерянную уверенность в себе, Хижняк снова наставил в его сторону ствол. – То есть решил сначала, когда все закипело только, интереса своего к этому делу не проявлять. Такая вот тактика, да?

– Допустим. – Незнакомый мужик прокачал его меньше чем за полчаса, и Сапунову это категорически не нравилось. – Тебя-то каким боком мои дела зацепили?

– Вот пускай тебе ответ приснится, – сказал Виктор. – А пока давай с тобой другой вариант рассмотрим: вся здешняя бойня – это Хантер. Согласен?

– Может быть. Только глупо.

– Что – глупо?

Задавая вопросы, Хижняк одновременно успел прикинуть, как все могло произойти и, судя по всему, происходило. Итак, Хантер каким-то образом уделал двоих бойцов, собиравшихся уработать его. Затем захватил Юру Кола и заставил его вернуться обратно в Одинцово – вот и ответ, как тут оказался его труп. Охранники при входе открыли дверь, увидев машину Одинокова. Дальше Хантер, скорее всего, спокойно прошел вместе с ним в дом. Охрана Антона знала и уж точно не была посвящена в планы начальства убрать его. Но если и знала что-то, вряд ли Хантер дал фору – стрелять начал сразу, из-за спины Одинокова, одного положил у порога, другого достал уже в холле. Следующая пуля – Юре Колу. Он к тому же наверняка знал, что в доме больше никого нет.

Ну, примерно так. Только вот зачем вся эта демонстрация? И вообще…

Он и сам понял, о какой именно глупости заговорил Сапунов.

– Почему вернулся? Зачем Хантер вернулся сюда, если мог запросто бежать еще раньше? Ты об этом?

– Об этом. Он рисковал, смысла нет.

– Выходит, мы с тобой про этот смысл не имеем понятия, – сказал Сапунов.

– Он за деньгами мог сюда приехать? Деньги-то ему нужны…

– Тут крупных сумм не держат. Банк же есть.

– Ага, целый коммерческий банк… Ладно, большая сумма – понятие растяжимое. Для кого-то сотня баксов – запредельные бабки. Небольшие суммы где ховаете?

Сапунов пожал плечами, хотя и признавал логику незнакомца.

– Хочешь – пошли, покажу.

Сейф находился в соседей комнате, похожей на кабинет.

– Что тут?

– Мой офис. – Сапунов слабо усмехнулся. – Еще один. Я даже не скажу, какой главнее.

– А я тебя не спрашиваю. Проверь, хотя сейф вроде бы целый.

Сейф и впрямь не повреждали, даже не пытались открыть. Заглянув внутрь, Сапунов сунул туда руку, и Хижняк предостерегающе шагнул вперед – мало ли, вдруг там смертельное оружие! – Но напрягся напрасно, еще и нарвался на сапуновский смешок: тот вынул большой прямоугольный конверт, не битком набитый, но достаточно пухлый.

– Все на базе.

– Тогда я совсем уже ни хрена не понимаю, – искренне произнес Виктор. Он понял, что пора закругляться, – в любом случае ему здесь теперь нечего ловить. – Значит, так, господин Сапунов. У тебя сейчас, как я думаю, без Антона Хантера проблем появилось выше крыши. Отсюда вопрос: наркоту неизвестные гении тут наловчились получать или как там правильно называется…

Такого перехода Сапунов не ожидал.

– Слушай, да кто тебя послал, в конце-то концов?

– А тебе не надоели вопросы без ответов? – парировал Хижняк. – Ладно, судя по реакции, я удачно зашел.

– В смысле – удачно?

– Не Хантера прикрою, так хоть вашу гребаную лавочку. Короче, так делаем: вот этот конверт с малым, как ты говоришь, количеством денег разрешаю взять себе в порядке компенсации. Положи его на стол, потом заберешь. Дальше. Бензин у вас в хозяйстве имеется? 

9

Конвоируемый Хижняком шеф службы безопасности банка «РосКредит» Иван Сапунов, сорокатрехлетний мужчина, сначала прошествовал в гараж, где взял две пластиковые канистры, одну – полную, другую – ополовиненную, а затем, по-прежнему под дулом пистолета, старательно облил бензином пол и стены дома.

Он предупредил, что в подвале, в том крыле, где оборудована лаборатория, достаточно много горючих взрывоопасных веществ. «То, что надо», – оценил Виктор. Потом заставил Сапунова вспомнить и своей рукой написать номера мобильных телефонов всех убитых сотрудников, включая Юрия Одинокова, – ну не будет же он сейчас рыться в карманах мертвецов, это неприлично. Последним в списке был указан номер стационарного телефона – о нем Хижняк вспомнил в последний момент, когда случайно зацепился взглядом за трубку радиотелефона, валявшуюся рядом с креслом, неподалеку от трупа Юры Кола. Кто-то взял его и кинул на пол – или же не добросил до кресла.

Есть вероятность, что его брал в руки Антон Хантер, – чтобы позвонить, ведь для других целей стационарные телефоны, в отличие от мобильных, используют очень редко.

Наконец Хижняк велел Сапунову чиркнуть спичкой и своей рукой поджечь залитую бензином стену. Когда полыхнуло, оба вышли во двор и, не сговариваясь, двинулись к «крузеру». Перед этим шеф службы безопасности убедился, что Усиков дышит, у него только прострелено левое плечо, и Виктор, не дожидаясь особой просьбы, помог Сапунову погрузить раненого на заднее сиденье. Когда машина выехала за ворота, влажный подмосковный вечер озарился багрянцем.

После того как они вырулили на трассу, Хижняк, уже совсем не обращая внимания на занятого своими мыслями Сапунова, но все-таки не спеша убирать пистолет, свободной рукой достал выданный Логиновым телефон, выудил из памяти единственный вбитый туда номер, дождался ответа, сказал:

– Я возвращаюсь. Подбери меня. – Затем он повернулся к Сапунову: – Где тут у вас самый удобный ориентир? Мы, кажись, в сторону западной части едем…

…Еще через полтора часа Виктор сидел на знакомой конспиративной квартире, перед этим даже не попрощавшись с Сапуновым, которого, как он надеялся, больше никогда не увидит. Он пил чай и доказывал Логинову, что даже объявление о конце света не заставит его изложить обо всем, что произошло, письменно, да к тому же разборчиво. Как раз на очередном витке спора Николай получил по электронной почте номера телефонов, на которые звонили с мобильников убитых и стационарного аппарата в период с трех дня до шести вечера сегодня.

Хижняк еще не знал тогда, что побудило Хантера вернуться. Но, убедившись, что не деньги, рассудил: куда-то из Одинцово ему все-таки податься надо. Место должно быть надежным, как и человек, готовый его организовать. И еще этот человек должен иметь достаточно денег, чтобы получить возможность для маневра, – все-таки горячо, даже для такого аса, как Хантер. За этой мыслью пришла другая, о Посреднике – так его называют. Он, без сомнения, никак не связан с людьми Сапунова, зато каким-то боком имеет весьма условное отношение к застреленному сегодня Буруну – всего-то подтянул киллера, ничего личного. Это вполне может означать: тот, кого в оперативной разработке обозначили как Посредника, после сегодняшних событий ожидает звонка от Хантера.

Откуда киллер, непонятно для чего усложнивший себе жизнь возвращением в Одинцово, мог позвонить? Со своего телефона? Вряд ли – отобрали, тут к бабке не ходи. Воспользоваться трубкой, принадлежащей кому-то из мертвецов, а после стереть номер, заметая следы? Тоже вариант. Он только не учел, что кто-то додумается отследить звонки через операторов.

И тем более, вырвавшись из плена и кайфуя от мощной порции адреналина, Антон Хантер не принял во внимание, что стационарный телефон оставляет такой же след.

Именно звонок, сделанный с него на мобилку в 16.28, после определения владельца трубки вывел на Посредника.

Брали его уже без участия Хижняка, при работе с задержанным он тоже не присутствовал. Но москвичи управились на удивление споро, расколов его ближе к полуночи. Даже позаботились о том, чтобы само задержание прошло тихо, а информация о нем никуда не просочилась. И чтобы Виктор, с чьей помощью сообщник киллера был установлен, тоже узнал результат. Тот, кого Хижняк и дальше будет знать как Посредника, среди прочего признался: десять дней назад получил для Хантера сообщение. Он должен был передать его при личной встрече, а заодно и конверт, о содержимом которого понятия не имел. Подозревал только, что там фотография лежит. Как действовать дальше, тот наверняка знал.

Всего два слова: «Варшава. Мария».

И еще: от 17.00 до 18.00. 

10

– Если хочешь, пусть это будет особой приметой нашего киллера.

– Вроде шрама на лице, шестого пальца или третьей ноздри?

– Типа того. – Неверов, уже привыкший к манере общения Хижняка, никак не отреагировал на это замечание. – Проще тебе так мыслить – пускай себе.

– Тогда почему я узнаю об этом только сейчас?

– Потому, Хижняк, что вчера эта информация была тебе не нужна. Да и теперь о манере господина Хантера возвращаться туда, где ему уже нечего делать, надо вспомнить только в свете последних событий.

– То есть?

Неверов вздохнул, покосился на стоявшего у окна Логинова, словно передавая ему пас, и тот коротко закончил мысль киевского коллеги:

– Хантер вернулся в Одинцово, чтобы разобраться со своими обидчиками до конца.

– Он обидчивый, наш Антоша. И злопамятный, – вставил Неверов.

– А то, – кивнул Логинов, – за ним такое водится. Проще говоря, если он решит, что кто-то ему в процессе выполнения очередной работенки как-то чем-то подгадил, – туши свет. Даже если человек или группа людей никак прямо к этому делу не причастны и обидели Хантера, можно сказать, чисто случайно, даже не зная, с кем имеют дело, – все равно нарвались. Хантер честолюбив и никому ничего не спускает, даже невольного косого взгляда.

– Вот как? Прецеденты были?

– Не сразу выявлялись. Понимаешь, дурацкая может быть ситуация. Допустим, Хантера подписали завалить, условно говоря, некоего стукача с длинным языком. Вот хоть Каштанова возьми, чтоб всем понятнее было. Он готовит, скажем, выстрел. Припарковал в процессе подготовки где-то машину. А так получилось, что двое гопников, не представляя, какие могут быть последствия, разбили стекло и сперли из салона магнитолу. Ну, или того хуже – угнали саму машину. Может такое случиться?

– Никто не застрахован, – согласился Виктор. – Даже ты.

– У меня, кстати, один раз тачку угнали! Вот так вот, на улице. Давно, правда. Вычислили жуликов быстро, как сам понимаешь… Ладно, не суть. Итак, Хантер сначала выполнит основную работу, а после не пожалеет времени и, кстати, личных средств, чтобы вычислить, кто совершил против него злодейство. Можешь не сомневаться, у него получается. Тоже талант своего рода. Ну а дальше все от меры содеянного зависит. Угонщиков своей машины он, скажем, не убьет, хотя покалечит обязательно. А тех, кто его задел посерьезнее, к примеру похитил, держал взаперти, хотел использовать бесплатно и попытался потом убить, сам видел, что ожидает.

– Да уж видел. – Хижняк ухмыльнулся. – Я подумал тут: а вот кабы Хантер таким макаром и вашу контору сделал?

– Почему только нашу?

– Обиделся, Коля? Ладно, наша тоже не застрахована. Вот что бы тогда делали, а, мужики?

– Похоже, ты рад за убийцу детей, Витя.

Неверову удалось найти нужные слова – Хижняк недобро зыркнул в его сторону, но от дальнейших комментариев воздержался. После короткой паузы Логинов продолжил:

– Тут, брат, обида сильнее и оскорбление посерьезнее. Только в подавляющем большинстве подобных случаев одно никак не связать с другим. – Он помолчал, старательно подбирая фразы, чтобы объяснение вышло четким, лаконичным и к этой теме ему больше не пришлось возвращаться, – имелись ведь и другие, более важные. – Погром в Одинцово и выстрел в Буруна, на первый взгляд, между собой никак не связаны. Как и другие аналогичные выходки Хантера. Конечно, нам самим многое неизвестно, полного досье на него Москва, как и Киев, пока не запрашивала, но вот мне кажется почему-то, что вчерашняя история – первый подобный случай в его практике. Мы знали все с самого начала и, соответственно, все связали напрямую. И тут важно другое: именно потому, что Хантер вернулся в Одинцово, чтобы наказать своих, гм, обидчиков, нам удалось, в конечном счете, проследить его московскую связь и дальнейший маршрут. Потому сегодня эта информация для тебя важна. И потому подтянулся твой старый знакомый.

…Максим Неверов прилетел в Москву утром, тем же рейсом, что сутки назад Виктор. От его неожиданного появления Хижняк ничего хорошего не ожидал, хотя, честно говоря, не представлял пока, что в этом плохого. Его самого оставили спать здесь же, на конспиративной квартире, причем Логинов запер дверь снаружи, отобрав – или, как он сам сказал, одолжив, – у Виктора мобильник.

Оружие Хижняк сдал еще раньше и как раз к этому отнесся спокойно. Так же, как и к своему несколько странному положению: то ли гость, то ли партнер, то ли пленник. Он даже поймал себя на мысли, что его положение где-то сродни статусу Хантера в Одинцово. Конечно, успокаивало то, что при желании он вполне был способен как взломать замок, так и выбраться на свободу через окно с минимальными для себя потерями. Не останавливало даже понимание того, что квартиру наверняка держат на техническом контроле, – Виктор всегда оставлял за собой фактор неожиданности. Вот только пока он не видел смысла в том, чтобы делать лишние телодвижения. Действия Логинова отнюдь не враждебны, он просто выполняет приказы и делает свою работу. Раз так, лучше просто поспать, чтобы завтра, как и было условлено, получить возможность уехать в Киев, вернуться к Марине. Заодно – к старому дому, дырявой крыше гаража и прочим хлопотам.

Однако утренний приход Неверова подсказал: раз этот человек появился в Москве так оперативно, значит, для него и службы, которую он представлял и которую Хижняк стабильно ненавидел, как и все прочие силовые структуры, ничего пока не закончилось.

Но разговор, которого он ожидал, начинать не спешили.

Сначала Хижняк выслушал емкий, хотя и длинный монолог Логинова, и в какой-то момент у него создалось впечатление, что московский чиновник жалуется своему киевскому коллеге на действия его нерадивого подопечного. Мол, все бы ничего, вот только курил, стервец, возле бочки с бензином, окурок не туда выкинул, результат – полгорода в руинах. Буквально: Виктор узнал, что от пожара, устроенного им вчера вечером в Одинцово, зазвенели, а то и повылетали стекла в очень многих московских кабинетах. Ведь первыми на месте оказались, как водится, пожарные, и сразу же стало известно, что горит дом на охраняемой территории. И здание, и территория – собственность банка «РосКредит», за которым стоят слишком влиятельные люди, чтобы чрезвычайное происшествие не сочли рядовым. Довольно скоро обнаружилось, что нижний этаж, вернее, если говорить проще, подвал особняка, служил для неких производственных целей и там находились некие быстровоспламеняющиеся вещества.

Предварительное заключение эксперты, срочно брошенные на это дело, дали к утру, и каким-то образом результаты быстро просочились пока что только в Интернет: в особняке, принадлежащем банку «РосКредит», синтезировали наркотики; там же найдены обгоревшие мужские трупы. Тела сотрудников службы безопасности банка, обнаруженные в квартире рядом с местом убийства Буруна, привели к однозначному выводу: стреляли оттуда, ведь орудие убийства лежало на полу у подоконника. Наконец, исчезновение начальника службы безопасности Ивана Сапунова, которому все убитые и сгоревшие подчинялись. Все эти факты, даже без дополнительных комментариев, подогревали интерес к делу и придавали ему характер сенсации.

Впрочем, в нынешней Москве и не такое случается, даже новости о терактах живут в информационном пространстве два, максимум три дня, а тут всего-то название известного банка всплывает в связи с заказным убийством и наркоторговлей. Однако ситуацию усугубили милицейские и думские связи руководства банка «РосКредит», когда сделали первую попытку замять дело или хотя бы вывести из-под удара банк, переводя все стрелки на сбежавшего Сапунова. Тем самым еще вчера неприкасаемые банкиры и их лоббисты среди силовиков и в правительстве подставились моментально. Слишком от многого пришлось защищаться.

Логинов объяснил, что, не будь пожара в Одинцово и не скройся Сапунов, от трупов на месте преступления вполне можно было отмазаться. Допустим, представить гибель рядовых сотрудников службы безопасности как попытку задержать киллера. Их бы еще и героями объявили… Ну а если бы Хижняку не пришло в голову поджечь подмосковный особняк, где он не нашел Хантера, о происходящем там вообще никто бы не узнал – тот же Сапунов постарался бы.

– Витя у нас такой парень, – вставил свой пятак Неверов в монолог Логинова.

– Предупреждать надо, – буркнул тот в ответ, но, судя по тону, беззлобно.

Ведь за руководством банка «РосКредит» числится еще много грешков, и теперь до всех наконец-то можно добраться, а значит, Хижняк, чем бы он ни руководствовался, в результате оказал российским силовикам и державным мужам серьезную услугу. Очень быстро уяснив, что, прикрывая банк «РосКредит», можно легко подставиться самому, вчерашние партнеры, лоббисты и союзники еще до обеда стали активно сливать банкиров. Тем самым давая повод начать образцово-показательную борьбу с коррупцией и организованной преступностью на одном конкретном примере. Для отмыва, конечно же, вот-вот должны были пойти в ход приличные деньги. Кто-то у кого-то окажется в неоплатном долгу, вплоть до самого верха, и, наконец, на гребне волны произойдет очередной негласный передел сфер влияния. Но эта часть истории Логинова уже не касалась…

– В общем, там другие люди работают, и они дело свое до конца доведут, – подытожил Николай. – Наша забота, как и раньше, – Антон Хантер. Которого по-прежнему надо поймать за хобот и реабилитироваться за все поражения.

– Кому надо? – уточнил Хижняк. – Мне, например, не надо. Мне лично ваши разборки по банану, Коля.

Он специально называл Логинова так, видя, что тем самым заводит москвича. Только, похоже, тот за прошедшие сутки уже попривык, потому лишь покосился на Виктора, но вопреки ожиданиям своего недовольства не выразил.

– Именно потому, Витя , ты нас очень устраиваешь. Тебе плевать на все наши политесы, ты вообще человек посторонний. И что бы ты ни наворотил, никто из нас не отвечает.

– Ты только про себя сейчас говоришь?

– Меня это тоже касается, – проговорил Неверов. – Мы уже успели обсудить кое-что с Николаем. Я здесь только как переговорщик.

– В смысле?

– В общем, так, Хижняк: московские коллеги считают, что свою лепту в охоту на Хантера здесь, в Москве, мы внесли. Помогли чем могли. Никто не виноват в том, что киллер сбежал, оставив после себя кучу трупов. К тому же теперь нет необходимости шифроваться, как это было вчера.

– То есть стороны, упустившие Хантера, претензий друг к другу не имеют?

– Так тоже можно сказать.

– И вы уже не спорите, кто больший лох?

– Совершенно верно.

– Ладушки. – Хижняк хлопнул ладонями по коленям и поднялся. – Раз я больше не нужен и ничьи задницы теперь не прикрываю, тогда поехал домой. Меня там любимая женщина заждалась. Знаете, одна в доме, рядом лес, в лесу дикие звери или другой какой бабай…

– Насколько я успел узнать твою Марину, она вполне способна за себя постоять. – Сейчас Неверов говорил совершенно серьезно, в голосе даже звякнуло что-то похожее на уважение.

– То есть меня не отпускают?

– Ты можешь уйти, когда захочешь, Хижняк, – снова подключился Логинов. – Мне не надо советоваться с Неверовым, чтобы понять: таких, как ты, нельзя заставить делать что-то, чего ты сам не захочешь. И кстати, коллега тут порассказал историй про то, что бывает, когда на тебя пытаются давить. Если тебе интересно мое мнение, Витя, я после вчерашнего готов согласиться: ты – крутой. Но я лично в крутых не верю. Не люблю ковбоев, коли совсем уж прямо говорить.

– Ковбои в Америке, – ухмыльнувшись, заметил Хижняк. – Причем до сих пор есть – коней пасут на ранчо. Или коров. Я с пастухами тоже не очень…

– Включать дурня для неглупого мужика – первый признак ковбоя, – парировал Логинов. – Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. И все мы тут понимаем, про что говорим, когда речь заходит о ковбоях или всяких там рейнджерах, солдатах удачи, чудо-богатырях, супергероях.

– Ну, прямо крик души. – Губы Виктора растянулись в искренней улыбке.

– А хоть бы и так! – Логинов все больше заводился. – С типами вроде тебя работать сложно, геморрой сплошной и головная боль, которую таблеткой не вылечишь. Даже водкой не запьешь. Потому у меня лично, повторяю, желания особого продолжать нет.

– Тогда для чего такая длинная прелюдия?

– Хантер ушел, – коротко ответил Логинов. – Его надо ловить. И ты вписался в историю сам, Неверов на тебя не давил. Просто дал расклад, и ты согласился. Можешь отчаливать в Киев, никто слова не скажет, честно. А можем продолжить разговор. Все равно поезд у тебя, – он посмотрел на часы, – еще не скоро.

– По Москве погуляю. – Виктор не сдвинулся с места. – На труп Ленина посмотрю, если получится. Всю жизнь мечтал.

– Эва! Трупов он не видал… Ну погуляй, посмотри.

Наступившая затем пауза была красноречивее любых слов.

Хижняк снова опустился на диван, щелкнул пальцами.

– Валяй.

Судя по тому, как Неверов переместился в угол и там устроился в кресле, стараясь теперь не привлекать к себе внимания, он уже знал, что собирался сейчас выложить Логинов, и таким образом продемонстрировал: мол, его дело маленькое. Логинов же заговорил, прохаживаясь по комнате, как университетский профессор перед студентами.

И перешел наконец к делу. 

11

– Исходных данных мало. Антон Хантер должен ехать в Варшаву и встретиться там с женщиной, у которой редкое имя – Мария. Она будет ждать его где-то с пяти до шести вечера по местному времени. Учитывая специфику деятельности Хантера, можно предположить, что это как-то связано с очередным заказом. Вероятнее всего, у него были запасные документы, причем не одни. Проследить их, само собой, невозможно. Но допускается, что из России в Польшу ему логичнее и проще добираться, пользуясь либо российским, либо украинским, либо – это совсем слабая прикидка – белорусским паспортом. Хантер говорит по-русски без акцента, это его родной язык, и документ гражданина любой из этих стран – прикрытие лучшее, чем, допустим, паспорт гражданина США. Но, – Николай многозначительно поднял палец, – это не значит, что Хантер не сможет воспользоваться на территории Польши другим документом, не тем, по которому он пересек одну или две границы. Таким образом, единственный след – эта самая Мария.

– Женщина с редким именем, – напомнил Хижняк.

– С очень редким, – согласился Логинов. – Но есть одно обстоятельство, которое надо учитывать. Оно из той же категории, что и уже известная нам привычка киллера возвращаться туда, где его никто не ждет, и сводить только одному ему понятные счеты. Антон Хантер не поддерживает с женщинами никаких отношений, кроме сексуальных. Секс нужен в корыстных целях, если он – часть его очередного плана. Или же трах необходим просто так, для здоровья. Потому вряд ли Посредник дал ему в Варшаве, гм, сексуальный контакт.

– А место встречи с этой самой Машей? – снова вклинился Виктор.

– Правильно мыслишь. – Теперь Логинов щелкнул пальцами. – Время названо, имя названо, место – нет! Предполагается, что Хантер это место знает , ему надо только добраться до Варшавы и ждать там каждый день с 17.00 до 18.00, когда к нему подойдет Мария. Более того, учитывая осторожность и профессионализм Хантера, допускается, что эту самую Марию он тоже должен знать. Но ответ неправильный: Антон Хантер не имеет дела с женщинами, разве что только в кровати или где там еще можно это сделать. И если принять все это во внимание, то получается…

– Место! – Хижняк, уже охваченный азартом, не сдержался, осененный догадкой: – Мария – это не баба, а место встречи!

Неверов несколько раз хлопнул в ладоши.

– Молодец, оценка «пять», – кивнул Логинов. – Нарисовалось некое место, которое называется «Мария». До сих пор Антон Хантер в Варшаве, как и вообще в Польше, не бывал. Расширяет географию. Города не знает, потому указанное место встречи запутать его не должно. Это не район города, не место, не памятник, даже не кафе – нет такого города, где бы не нашлось парочки заведений с таким названием. Это место Хантер должен легко найти. Где незнакомцы не вызывают подозрений?

– Гостиница! – Виктор даже подался вперед, словно Хантер находился тут, протяни только руку.

Неверов из своего угла снова хлопнул в ладоши.

– Молоток! – Логинов опять кивнул, выставив при этом большой палец. – У нас есть контакты в Варшаве, ответ на запрос пришел утром. Оказывается, нет ничего проще: гостиница «Мария», недалеко от центра Варшавы, в уютном районе. Причем достаточно дорогая, чтобы там не шлялся кто попало. Итак, на выходе мы имеем вот такую информацию: каждый день в варшавской гостинице «Мария» с пяти до шести часов вечера Антона Хантера ждут. Есть холл, есть бар – вероятнее всего, встреча произойдет именно там.

– Возможно, из холла перейдут в бар, – вставил Хижняк.

– Или так, – согласился Логинов. – Когда Хантер там появится и под каким именем зарегистрируется – неизвестно. Он осторожен, потому слишком уж явно светить свой интерес к нему тоже неохота. Важный момент: это пока еще только наша операция. Не хочется подтягивать дружественную польскую сторону. Значит, если позволяют обстоятельства, действовать надо неофициально. Я сказал бы даже, нелегально. Есть возможность подтянуть нужных людей и рискнуть. В конце концов, захват киллера такого масштаба многого стоит и за это многое простят. Другое дело, что Антон Хантер крепче, чем мы думали. Вчерашняя бойня – тому подтверждение. Его не хочется упустить, но и человек, который его возьмет, должен ни в чем ему не уступать. Мне продолжать?

– Спасибо за доверие, Коля, – хмыкнул Хижняк.

– Ты зря скалишься, речь идет о доверии. Все официально.

– То есть я впрягаюсь в работу ваших долбаных спецслужб? – Виктор повернулся к Неверову. – Наши, Петрович, тоже долбаные, так что не обольщайся.

– Твое мнение известно, – отозвался Неверов. – По этому поводу давно никто не обольщается.

– Нет, тебя не берут на службу, – спокойно продолжал Логинов. – Но и таких непоняток, как здесь, в Москве, теперь не будет. Антон Хантер по-прежнему в розыске, по оперативной информации его нужно искать в Варшаве. Мы можем официально использовать любые источники и связи и не обязаны раскрывать их руководству, если это идет на пользу дела. Получается, что ты – наш источник. Или что-то вроде того. Знаешь, как в компьютерных играх, дополнительная сила. О том, что я тебя привлекаю, как и раньше, знает ограниченное число людей. Даже еще меньше.

– Как это?

– Мое начальство уже не при делах, – объяснил Неверов. – Ну, там и раньше не особо были в курсах, кого я подтянул. Знали только, что я занимаюсь этим вопросом. Теперь же официально я прилетел для того, чтобы тему с московскими коллегами закрыть и умыть руки – пускай сами дальше парятся.

– Ага. А неофициально снова явился меня убалтывать.

– Не ворчи, Хижняк, – отмахнулся Неверов. – Я тут вроде как гарантия того, что все будет нормально. Тебя везде станут прикрывать, обеспечат информацией, если надо – документами. Опять же, оперативные расходы, теперь это вполне легальная статья.

– И вот еще о чем подумай: ты же вчера Антона Хантера так и не поймал, – перехватил инициативу Логинов. – Действовал в менее благоприятных условиях, как я понимаю. Вот, пожалуйста, есть возможность реванша. Тебя наводят на цель, даже на курок нажимают. И тебе, Виктор, остается пролететь, как пуля, и поразить мишень. В смысле, по возможности взять Хантера живым. Но если не получится, плакать никто не станет. Все равно это подадут как результат операции российских спецслужб, тебя никто нигде не засветит – невыгодно.

– Ну да, буду для всех неизвестным героем, – хмыкнул Виктор. – И вообще, пуля, говоришь? Так пуля – дура, всем известно. Дурака из меня делать не надо…

Логинов вздохнул.

– Эва как… Ты не дурак пока, Витя. Ты осел. Повторяю еще раз, последний, для тугодумов: никого из тебя не делают. Если тебе так кажется, если есть хоть маленькое подозрение – вставай и уходи. Сами разберемся. Только когда там, дома, женщине своей любимой станешь рассказывать, как все бросил и отвалил, попробуй объяснить ей, а заодно и себе, причину.

«А он-то прав, этот москвич», – подумал Хижняк. Он знал это – как и то, что Максим Неверов тоже был прав, приехав к нему – вот кто б подумал! – всего несколько дней назад. Он мог найти кучу причин, чтобы отказаться помогать спецслужбам – своим, чужим, без разницы. Но у него не было ответа на вопрос, почему он хочет продолжить охоту за Антоном Хантером. Даже если бы тот не взорвал торговый центр и там не погибли бы дети, сейчас, когда после вчерашних событий адреналин продолжал бурлить в его крови, Виктор Хижняк уже не мог, да и не хотел останавливаться. 

Часть третья. Варшавская мелодия. Варшава, Польша, апрель

С боем взяли город Люблин.

Город весь прошли

И последней улицы

Название прочли.

А название такое,

Право слово, боевое:

Варшавская улица по городу идет, –

Значит, нам туда дорога,

Значит, нам туда дорога,

Варшавская улица на запад нас ведет.

Евгений Долматовский

1

Сейчас ему нужна была шлюха.

Прожив без малого сорок лет, из которых пятнадцать фактически на нелегальном положении, числясь сначала в американском федеральном, а после и в международном розыске, Антон Хантер смог упорядочить свои потребности и определить для себя их градацию. С некоторой долей удовлетворения он отметил: деньги в его персональной системе ценностей стоят не на первом месте.

Эту позицию занял адреналин: всякий раз беря новый заказ и приступая к делу, Хантер испытывал ощущение какого-то абсолютного счастья. Чем сложнее работа, чем больше опасность, тем охотнее он за нее брался. К сожалению, большинство заказчиков предлагали что-то совсем уж простенькое, примитивное, и тогда Антону приходилось самому себе усложнять задачу – в разумных пределах, конечно. Он не был идиотом настолько, чтобы загонять самого себя в капкан, из которого невозможно выбраться.

Из этой потребности выплывала следующая – творческий подход к убийству. Вернее, то, что было творческим подходом в его собственном понимании. На досуге Хантер иногда любил почитывать книжки в мягких обложках – то самое криминальное чтиво, которое предназначалось исключительно для потребления в поездах, самолетах и междугородных автобусах и которое ненавидели люди, называющие себя интеллектуалами и потому столь высоко себя ценящие. Но если бы некий яйцеголовый шахматист или же любитель книжек, написанных писателями вроде Франца Кафки, творчеством которого любила восхищаться на публике его первая и единственная жена Дафния – а ведь дура же дурой! – словом, классический умник с дипломом и научной степенью, захотел бы просчитать и поймать его, Хантера, ничего бы не вышло. В этом Антон был свято убежден. Ведь рефлексии и самокопания, которыми так славится умное искусство, на практике воспитывает беспомощных людей. Они, может быть, и способны спланировать побег из тюрьмы, но никогда не смогут его осуществить, если рядом, на расстоянии вытянутой руки, не окажется человека действия. Того, кто способен на поступок. Именно примитивным, на первый взгляд, криминальным чтивом и туповатыми боевиками, которые полюбил смотреть на досуге, Хантер питал свое воображение подобно тому, как вампир подпитывает себя человеческой кровью, убеждаясь всякий раз, что кровь есть жизнь: формула, если верить фильмам о вампирах, выведена очень давно их лидером, графом Дракулой.

По большей части Антон забывал сюжет такой истории сразу по прочтении. Но интересные детали, схемы и повороты обязательно откладывались в его подсознании, чтобы в нужный момент всплыть и пригодиться.

Только после этого шли собственно деньги. Живя нелегально, Хантер не мог их потратить на дома, самолеты и острова, как это делали миллионеры, но именно на полноценное обеспечение этой самой нелегальной жизни регулярно затрачивались огромные средства. Фальшивые документы, которые нельзя отличить от настоящих. Счета в банках, которые следовало постоянно менять, как и сами банки. Оплата посредников, чьи мелкие услуги на поверку отнюдь не были мелкими, – все это и многое другое требовало средств. Хантер все-таки купил себе через нескольких подставных лиц и фирм квартиру в Нью-Йорке, небольшой домик в пригороде Парижа и по такой же схеме оплачивал работу тех, кто за этой недвижимостью присматривал. Никто из этих ничего не значащих в его жизни людей своего истинного работодателя в лицо не знал, а сам Хантер, хотя и мог позволить себе пластического хирурга, не спешил пока менять внешность. Причина: с новым лицом исчезнет постоянное ощущение риска, так необходимое ему.

Дальше шел алкоголь. Наркотиков Антон Хантер не признавал, считал их разрушением личности и вообще не хотел иметь дело с тем, что в очень скором времени не сможет контролировать. Ему не нужны реабилитационные центры и нарколечебницы, ему не хотелось попадать в слишком уж непредсказуемую зависимость от драгдилеров. Да и с алкоголем он не слишком усердствовал, позволяя себе надраться в лоскуты только в запертом помещении, наедине с самим собой, и лишь в тех случаях, когда позади сложная работа, потребовавшая чрезмерных нагрузок и затраты физических и моральных ресурсов. Вне всякого сомнения, полтора месяца на малой родине, в бывшем Советском Союзе, куда он даже не думал соваться со времен эмиграции, оказались именно такими. Если первое убийство, февральское, прошло без сучка и задоринки, то приключения, начавшиеся всего лишь чуть больше трех недель назад в Киеве и чуть было не стоившие ему жизни в Москве, признаться, слегка опустошили киллера.

Для восстановления сил Хантер и напился, запершись на двое суток в номере какого-то дешевого отеля на варшавской окраине.

Московский посредник предложил ему готовый паспорт и польскую визу. Но Антон отказался категорически: после того, что произошло, он не мог позволить себе засвеченный документ. Пока оставался хоть один человек, знающий, под каким именем путешествует сейчас господин Хантер, это путешествие в свете последних событий было небезопасным. По правде сказать, сначала он вообще хотел послать подальше посредника с его новым предложением: судя по всему, ожидался очередной заказ от русского и работать опять предстояло в пределах бывших советских границ. С него уже хватило Киева, а особенно – Москвы.

Однако, быстро раскинув мозгами, Антон решил если не принять предложение, то хотя бы выслушать его. Дело в том, что часть денег, полученных за выстрел в Киеве, зависла надолго на транзитном счету – должно пройти какое-то время, прежде чем Хантер сможет заняться их получением. Ну а вторую, бо́льшую часть он уже не получит никогда: сам же застрелил Илью Буруна, своего нанимателя. Да, это было необходимо для спасения собственной жизни, к незнакомому заказчику Антон ничего не испытывал и выстрелил без жалости, просто следуя им же придуманному плану. И вот теперь он потерял деньги. Значит, надо хотя бы узнать, что ему хотят предложить в этот раз, и услышать порядок цен.

Потому до Варшавы Хантер добрался сам. Из Москвы уходил окольными путями, через Брянск, ехал на поездах и непостижимом для себя виде транспорта, который здесь называли «маршрутным такси»: микроавтобус, полностью лишенный комфорта, перевозивший людей из пункта А в пункт Б. Пересечь границу и попасть из Брянска в Харьков подписался брянский таксист, опытный в таких делах дядька, взявший всего-то три сотни евро. Так называемый аварийный запас денег у Хантера всегда имелся в надежном месте – в Москве он снял небольшую квартирку, заплатив за два месяца вперед, и спрятал там документы и наличные. Уже в Харькове сел на прямой поезд до Львова, купив себе целое купе, отоспался там, а во Львове, опять подключив деньги и не стесняясь в средствах, быстренько организовал российский паспорт и польскую визу, с которой и пересек границу. Несколько суток дороги все-таки вымотали даже такого бывалого человека, как он, и появилась еще одна причина залить себя сначала польской «Выборовой» водкой, а потом, когда от нее заболела голова, перейти на более привычные релаксанты вроде виски.

И вот только теперь Антону Хантеру стал необходим секс – пятый пункт его потребностей. Он предпочитал проституток, желательно неразговорчивых шлюх, профессионалок на одну ночь. Несомненно, в Варшаве таких полно. Он даже приметил нескольких за столиками в баре отеля «Мария».

Конечно, он не поселился там. Посредник передал фото человека, ищущего с ним встречи. Хантер запомнил лицо и сжег фотографию. Если бы личность со снимка была известной посреднику, ему бы не доверили фото. Значит, этот человек не публичный. И раз он сам вышел на того, кто знает, как связаться с Хантером, у него наверняка большие возможности. Получается, предстоит встреча с серьезным заказчиком. Раз так, то он будет приходить в отель «Мария» каждый день в назначенное им самим время и сидеть там до тех пор, пока Антон не решит к нему подойти. Так что селиться в одном из центральных и довольно известных варшавских отелей Хантер не рискнул – никогда нельзя обустраивать даже временную берлогу там, где тебя ожидает деловая встреча.

Отлежавшись в номере и напившись кофе после двухдневного алкогольного заплыва, Хантер взял в аренду машину и, используя все тот же российский паспорт, но говоря при этом по-английски, который если не во всей Польше, то хотя бы в Варшаве понимали уже практически все, съездил к месту предстоящего разговора на разведку. Там посидел в баре, вычислил того, кто назначил ему рандеву, убрался восвояси и только на следующий вечер подошел к типу с фотографии.

Ему понравился и сам собеседник, и его деловитость, устроило также предложение. С учетом потерь, понесенных не так давно, Хантер повысил цену заказа на треть, не встретил возражений, ему даже пообещали выплатить аванс в ближайшее время. Антона пока не занимало, почему их встреча состоялась в Варшаве, а не в каком-то из российских городов, ведь выполнить работу, как и ожидалось, снова предстояло в России. Он списал это на конспирацию и принял – сам такой, все время путает следы. Важнее было другое: новый знакомый, назвавшись Родионом, сам предложил Хантеру свою помощь, у него, дескать, много хороших и крепких контактов в Варшаве, в том числе в полиции и мэрии, так что Антон в случае чего может рассчитывать на него. Хантер вправду оказался здесь впервые, это касалось не только Варшавы, но и Польши вообще, ибо Восточная Европа редко попадала в сферу его профессиональных интересов. Но, опять же, учитывая недалекое прошлое, в частности, ситуации, в которые довелось попасть в Украине и России, он не поспешил заявить, что все это его не интересует.

Телефон Родиона запомнил, как фиксировал в памяти любые другие цифры, в том числе банковские реквизиты. Попрощался с ним, предварительно оговорив как место следующей встречи, так и возможные контакты в дальнейшем: посредники в этом деле Хантеру не были нужны, здесь было проще поддерживать прямую связь.

И переместился в бар – теперь ему нужна была шлюха для секса.

Долго искать не пришлось, сама подсела, Хантер и десяти минут не поскучал в одиночестве у барной стойки, вертя в руке стакан из толстого стекла, наполненный янтарным виски на три пальца. Бармен, поляк лет пятидесяти, – возраст Антон определил хотя бы по тому, что тот заметно молодился, подкрашивая седеющие волосы и усы, – неплохо владел английским и вообще пребывал, как показалось Хантеру, в хорошем расположении духа. Наливая виски, театральным жестом вытянул руку с бутылкой вперед, а сам отступил при этом на шаг назад, вроде как отвешивал напитку и клиенту полупоклон. Когда же рядом появилась девица и, сориентировавшись, тоже перешла с польского на вполне сносный английский, бармен даже подмигнул Антону. Не дожидаясь, пока тот сделает заказ, сам пододвинул даме бокал на высокой ножке, подхватил бутылку мартини, вопросительно взглянул на клиента. «Знает всех здешних цыпочек, небось промышляет на досуге, подсовывая посетителям телефоны девиц, старый сводник », – подумал Хантер и милостиво кивнул, разрешая бармену налить девушке за его счет.

Или это еще больше подняло ему настроение, или мужчина за стойкой вообще по жизни был таким, но, наливая девице мартини с водкой, а Хантеру еще виски, бармен принялся насвистывать какую-то мелодию. «Он явно не суеверный, – отметил про себя Антон. – Или здесь не в ходу поговорка “Не свисти – денег не будет”. А может, поляки ее просто не знают, ну а если вдруг знают, значит, бармен все-таки далек от суеверий. Еще бы, работая в таком месте, проблемы с деньгами получит только тюфяк». Бармен же выглядел не только молодящимся, но и вообще уверенным в себе мужчиной в полном расцвете сил. Хантеру даже показалось, что этот пан если не сводничает от случая к случаю, то наверняка пользуется иногда услугами местных девочек. По крайней мере его новую знакомую, назвавшуюся Катаржиной, но тут же для простоты попросившей пана звать ее Кэти, бармен точно знал.

Общение Хантера с Кэт за стойкой вышло недолгим. Она знала, чего ищет мужчина. Он выяснил, что предлагает женщина и сколько это стоит. Не торговался, даже пообещал приплатить, если Кэти будет старательной и услужливой. За то время, пока они болтали, бармен повторил напитки, при этом продолжая насвистывать мелодию, показавшуюся Антону смутно знакомой. Уже когда он вез девицу к себе в отель через всю Варшаву, попутно объяснив, почему остановился не в «Марии», а в другом месте – «Больше денег останется на развлечения с тобой, детка!» – спросил как бы между прочим, что это такое высвистывали в баре. Кэти хохотнула: пан верно подметил, не сразу разобрать, со слухом у бармена не слишком хорошо, трудно узнать полонез Огиньского.

Тут же, прямо в машине, пронизывающей вечернюю Варшаву, девушка принялась сначала насвистывать, а потом напевать полонез. Теперь это звучало более узнаваемо, аутентично, даже очень похоже на оригинал. У Кэти оказался красивый грудной голос, и она поведала Антону, что училась в музыкальной академии имени Шопена тут, в столице, куда приехала из Катовиц. Но работы по специальности, как водится, нет – в Польше мало кому нужны выпускницы музыкальных академий… Дальше Хантер не слушал: у большинства шлюх истории падения стандартные, как под копирку писанные. Вообще, когда приехали в отель и вошли в номер, Антон попросил Кэти открывать рот только тогда, когда он позволит, и только для того, что ему будет нужно. Поняв, что клиенту перечить не стоит, девица быстренько отправилась в душ и два следующих часа старалась в кровати изо всех сил, стонала и кричала очень даже натурально, после чего вполне удовлетворенный Хантер заплатил ей, как и обещал, щедро, а такси она вызвала себе сама. Совала на прощание номер телефона, просила звонить, если снова станет одиноко, но Антон ограничился сухим ответом: «Я знаю, где тебя найти, детка». Он не сомневался, что больше никогда не увидит эту шлюху: ничем особенным она его не удивила, хотя и не разочаровала – Хантеру нравился профессиональный подход к любому делу.

Часы показывали начало одиннадцатого. Приняв душ, Антон улегся на кровать, положил руки под голову и некоторое время прикидывал, где ему раздобыть оружие для предстоящей работы. Он всякий раз использовал новый ствол, иногда даже старался стрелять из «горячего»: если данное оружие в розыске, это может на какое-то время сбить копов со следа. Решив наконец, как будет действовать, он распланировал завтрашний день и заснул – впервые за все прожитые дни крепким спокойным сном.

Когда утром, в начале десятого, Антон Хантер выпил в здешнем баре кофе и направился к припаркованной на стоянке машине, чтобы покататься по Варшаве и поискать подходящий интернет-клуб, его окликнули сначала по-польски, потом сразу же по-русски, называя фамилию, указанную в паспорте:

– Пан Сташевский?

– Да? – Он обернулся, предчувствуя проблемы, – здесь его никто, кроме регистраторши на рецепции отеля, под этой фамилией не знал.

С двух сторон к нему синхронно приближались двое крепышей в штатском. Из-за машины тут же появился третий, и то, что он держал руки в карманах, о многом говорило Хантеру.

– Пан Антон Сташевский? – уточнил один из двух, коротко стриженный блондин.

– Это я. Чем могу служить пану? – Хантер перешел на английский, и, похоже, блондина это не смутило.

– Полиция. – Он показал заготовленное заранее прямоугольное удостоверение. – Могу я попросить пана проехать с нами? 

2

– Ну, такие вот дела. – Рафал развел руками и в который раз щелкнул языком, заканчивая мысль, – что-то вроде точки ставил.

«Он в ментовке служит», – решил Хижняк еще в аэропорту, с первого взгляда оценив своего нового знакомого. Виктор пока не знал, раздражает его привычка собеседника щелкать языком или же с ней можно мириться, не обращая внимания. Это зависело от того, как ему покажется сам новый знакомый: если нормальный человек, то дурацкая привычка его не портит, а если не очень – то и птичье щелканье будет раздражать…

За границей Виктору никогда раньше бывать не приходилось. Потому, прилетев в Варшаву, пожав руку встречавшему его парню по имени Рафал и выяснив, что тот немножко говорит по-русски, так как учился в Питере, сразу попросил: «Старик, первый раз в вашей стране и вашей столице, не надо про дела, лучше город посмотрим». Рафал согласился сразу, даже вызвался быть гидом и угостить гостя пивом в Краковском предместье. «Разве безалкогольным», – уточнил Хижняк, и они оба засмеялись. Новый знакомый принял его слова за шутку, но, когда выяснил, что гость точно не пьет, заметно потускнел и, как показалось Виктору, чуть охладел к нему. Но и о делах они все-таки поговорить успели.

Какие отношения у Рафала с москвичами, Хижняк так и не узнал, да и по большому счету его это не волновало. Достаточно того, что парень, моложе его примерно лет на пять, был готов обеспечивать необходимой информацией. Где и как он станет ее добывать и за какие бонусы старается, Виктора не касалось. Однако человек, имеющий доступ к неофициальной информации, так или иначе работает, либо, что более вероятно, работал в правоохранительных органах. Логинов назвал Рафала консультантом, и этого Хижняку оказалось достаточно. Тем более что действовал этот брат-славянин оперативно. Пока Хижняку в Киеве по ускоренной программе выправляли загранпаспорт, оформляли визу и покупали билет до Варшавы с открытой датой обратного вылета, прошло три дня. И к его появлению у Рафала уже имелся некий результат. А именно: он выяснил, что в холле, баре и на этажах отеля «Мария» установлено видеонаблюдение. Каким-то образом получив копии записей за несколько последних дней и отталкиваясь от примерной даты возможного появления Хантера в Варшаве, он с помощью только ему известных спецов конвертировал их в нужный формат и прогнал это видео в ускоренном режиме через специальную программу, куда уже ввели пригодную для идентификации фотографию Антона Хантера. Сначала результат оказался нулевым: ни на рецепции, ни на одном из этажей объект не появлялся. Однако как раз накануне прилета Виктора программа выдала изображение, пригодное для сравнения. Еще раз просмотрев видео, теперь уже в обычном режиме, Рафал засек в баре отеля посетителя, сидящего за столиком в углу боком к камере. Как только он повернулся, Рафал сделал стоп-кадр, и ему увеличили изображение.

– Это он, – уверенно произнес Хижняк. – Даже усов не приклеил, сукин сын.

– Только он не живет в этом отеле, – сказал Рафал, для убедительности по привычке щелкнув языком. – Пришел и ушел.

– Разведка, – сделал вывод Виктор. – Присматривается. Осел где-то в другом месте, он не дурак, чтобы тут же и светиться, надо было еще раньше это прикинуть.

– И что-то поменялось бы? – прищурившись, спросил Рафал.

Как осторожно успел выяснить Хижняк, варшавский консультант не знал, кого помогает ловить. Такие персонажи, как Антон Хантер, вряд ли входили в круг его профессиональных интересов. Вполне достаточно того, что Хижняк приехал в Варшаву, чтобы с его помощью поймать какого-то особо опасного преступника, и охота ведется почти что неофициально. Вернее, миссия Виктора, прилетевшего из Киева, но почему-то пользующегося московскими связями, пока не афишируется. Ничего противозаконного – и этого Рафалу достаточно.

Появился Хантер в отеле, как и ожидалось, без пяти минут пять вечера и ушел в пять минут седьмого. На следующий день появился там же в то же время, только теперь не ждал – сам подошел к какому-то мужчине, они о чем-то проговорили за кофе с коньяком целый час, оба хорошо запечатлелись на видео. Все это Рафал рассказал и показал Хижняку еще до обеда в первый день его приезда. Виктор даже начал разрабатывать целый план захвата: если Хантер в том отеле не живет, значит, искать его нужно только через контакт, а этот человек как раз в отеле поселился – живет в номере на втором этаже.

Но к вечеру консультант Рафал принес в клюве новости, поставившие все с ног на голову и пустившие под откос планы Виктора.

Человек, след которого он снова взял в Варшаве, утром арестован полицией по подозрению в жестоком убийстве проститутки.

– Это точно? – Хижняк переспросил скорее для того, чтобы не молчать, – в компетентности Рафала сомневаться после всего, что ему удалось нарыть, не приходилось.

– Пан Виктор хочет меня обидеть, – беззлобно заметил консультант. – Всего я не знаю, информацию закрыли намертво. Наша полиция больше не хочет проблем.

– В смысле – больше?

– Отсюда и начнем. – Рафал деловито щелкнул языком. – У нас, поляков, говорят: «Трудно держать угря за хвост и дурака – за язык». Наш… твой парень – уже четвертый, которого слапали по этому делу. И в первый раз панство из полиции так обрадовалось, что поспешило доложить о своем успехе на весь город и всю Польшу. И я их понимаю: к тому времени нашли убитой уже третью девушку, дело громкое, его хотелось скорее закончить. Я бы даже сказал, такое же громкое, как тот варшавский снайпер.

– Кто?

– О! – Рафал многозначительно щелкнул языком и нацелил на Виктора указательный палец. – Два года назад, в ноябре, каждый понедельник какая-то курва повадилась обстреливать трамваи и автобусы в городе.

– Попал в кого-то?

– Слава Богу, наделал только дырок в стеклах. Но я же тебе говорю – с такой пальбы у нас в городе начинался тогда, в ноябре, каждый понедельник! [3] Полиция, конечно, набрала в рот воды, зато пресса давала нашим легавым тумаков! – Хижняк отметил, что консультант этим фактом слегка упивается, подтверждая тем самым, что все-таки он служил в полиции и его наверняка турнули. – Самое обидное, что первого декабря, как раз тогда, когда у нас начинают готовиться к католическому Рождеству, снайпер стрелять перестал.

– Поймали?

Вместо ответа Рафал снова щелкнул языком.

– И при чем тут наши сегодняшние дела?

– Когда нашли вторую жертву и появился повод заговорить о серии и маньяке, журналисты как с цепи сорвались: варшавского снайпера не поймали, и этого курваря тоже не найдут. Потому, когда появился первый подозреваемый и его скрутили, у кого-то из легавых случилось речевое недержание. Даже больше – в газеты, на телевидение и в Интернет просочилось его имя!

Собеседник прервался, чтобы отхлебнуть пива и закурить. Хижняк, в свою очередь, сделал глоток кофе, достал из кармана пачку сигарет и снова сделал то, чем вчера так удивил Рафала: вынул одну сигарету, разломал ее и начал медленно разминать пальцами, отчего коричневый табак высыпался на расстеленную перед ним салфетку. После возвращения из Крыма в Киев он таким странным для посторонних глаз способом решил попробовать в очередной раз бросить курить. В первый раз коротко объяснил свое поведение удивленному Рафалу. И поляк, учитывая тот факт, что Виктор к тому же отрезал себя от спиртного, не сдержался: «А кобеты у пана тоже резиновые?», на что получил ответ: «Тут всё пучком, сил на кобет больше остается».

– Как узнали, что не тот?

– Алиби. Пришлось признать перед женой, что в то время, когда случилось убийство, был у любовницы. Жена его, кстати, сдала в полицию не потому, что подозревала, а из вредности, они собачились уже долгое время. Тут такой случай: в соседнем квартале женский труп нашли.

– Можно подробнее про саму серию?

– Информации полно в сети.

– Я не читаю по-польски.

– Да ну, я не отказываюсь. – Рафал даже отмахнулся от чего-то невидимого, давая понять Хижняку, что тот неверно его понял. – Просто надо учитывать: каждый случай в отдельности и все они вместе так подробно описаны, что я уже начинаю сомневаться, как бы имитатор не завелся. Кстати, тут тоже есть система, как у снайпера.

– Любые серийные убийства – этот система, – заметил Виктор, хотя по роду своей деятельности еще никогда не сталкивался вплотную с классическими сериями. Правда, психопатов как таковых повидал достаточно, один из них даже по-своему способствовал его скоропостижному увольнению из органов без малого десять лет назад. – Я в этом слабо рублю, но каждый раз в подобных случаях происходит что-то похожее. Здесь что, все жертвы – проститутки?

– Не только. – Рафал прикурил новую сигарету от своего же окурка. – Курвы, они всегда, как говорится, в группе риска. Их катрупят не только психи и не только в Варшаве. Первую нашли на Мокотове, вторую – там же через неделю. Третья уже на Охоте. Потом – на Воле [4] . Могу по карте показать, география широкая. Он как бы разбрасывал трупы по городу…

– Или развозил, – тут же уточнил Хижняк.

– Или так, – легко согласился Рафал. – У каждого из подозреваемых есть машина. Каждый из троих, ну, теперь уже четверых, платил за секс деньги, включая первого хлопаку: любовницу свою он содержал, снимал квартиру молодой паненке, но и с профессионалками тоже кувыркался, было дело. Каждую, в том числе вчерашнюю жертву, Катаржину Шпульску, сначала душили, но не до смерти, а потом, пока они были еще живые, резали ножом. Живот, крест-накрест. – Рафал для убедительности изобразил это движением руки.

– То есть получался крест на животе?

– Глубокая резаная рана в виде креста, – кивнув, подтвердил поляк.

– Почерк характерный.

– Но и это не главное. – Снова последовал щелчок. – Шесть жертв. Шесть недель. Не просто убийство в неделю, не просто трупы в разных районах. Шпульску зарезали в ночь с пятницы на субботу.

– Суббота сегодня.

– Ну да. Только формально смерть наступила, как я тут выяснил, в один час двадцать минут. Пятница закончилась, началась суббота. Час ночи субботы.

– Все равно пока не понял.

– Шестая жертва. Шестой день недели. Первую проститутку убили вот так же в ночь с воскресенья на понедельник шесть недель назад. Фактически – в понедельник…

Только теперь до Виктора дошло.

– Потом был вторник?

– Вторник. Через неделю – среда. Потом новый труп нашли в четверг. Ну и так далее.

– Тот, кого я хочу поймать, этого не делал. – Хижняк даже не собирался напрягаться и доказывать очевидное. – Может, он и маньяк в своем роде, пятнадцать лет душегубствует. Но здесь он ни при чем.

Еще хотелось сказать что-нибудь о парадоксах: профессиональный киллер, которого не один десяток лет ищут по всему миру, попался вот так, на ровном месте, не за свое, и теперь из него, небось, вынимают душу в полиции, обзывая маньяком. Н-да, такого Хантер явно не простит, если только выберется из переделки. Однако Виктор решил держать свои выводы при себе – это уже чуть больше того, что полагалось знать Рафалу.

– Согласен, – сказал консультант. – Только легавые должны додуматься до того же. Потому после первого задержания, за которое пану начальнику полиции пришлось публично извиняться из-за просочившейся в прессу информации, все, что касается этого дела, за семью замками.

– Кроме самих убийств, конечно.

– Кроме убийств. Но ими журналистов кормит сам маньяк, причем регулярно и аккуратно, как ты уже знаешь. А стоит кому-то сунуться в полицию, там – никаких комментариев, и все. Со вторым подозреваемым вообще история вышла отдельная: его побили на допросе.

– Знакомая ситуация.

– Да, только ведь и этого пришлось отпускать. И он несколько дней был у нас звездой: если не газетам дает комментарии, то по телевизору наезжает на сатрапов в мундирах. Даже маньяками их обозвал! – Последовал довольный щелчок языком. – В общем, с задержанных по этому делу теперь чуть не пыль сдувают.

– Хорошо. – Хижняк раскрошил в коричневую пыль остатки сигареты, машинально вытер подушечки пальцев о кожу куртки. – Маньяка пускай ищут те, кому положено. Каким боком туда вписался наш объект?

– Отель «Мария». То же видео, что мы с тобой смотрели.

– А подробнее? Вот любишь ты эффекты…

– Надо же показать, как мы тут умеем работать. – Самолюбования Рафалу тоже было не занимать. – Шпульску нашли рано утром на Нижнем Мокотове. Как и в прошлые разы, труп кинули просто на улице, на проезжей части. На ней, конечно, не написано, чем она занимается. Но почерк знакомый, и пока что никого, кроме шлюх, тот псих не убивал. Еще один момент: половина девочек в «Марии» постукивает полиции, Шпульска была одной из них, вот еще почему ее быстро вычислили. В последний раз ее видели в баре отеля, там у нее постоянное рабочее место. Бармен сказал, что она ушла с клиентом около семи вечера. Это же подтвердило видео с камер. И это только я, – консультант победно щелкнул языком и ткнул себя пальцем в грудь, – знаю, что тот, кто увез Катаржину, и наш клиент тоже.

– После встречи ему захотелось девочку, – хмыкнул Виктор.

– Ничего странного. Всем хочется девочек. Зато теперь я знаю: клиент, которого мы с тобой ищем, приехал в Варшаву под именем российского гражданина Антона Сташевского. Фамилию, между прочим, он себе польскую выбрал…

– Но не паспорт. Не надо тут еще искать скрытый смысл – что было, то и купил. – Теперь пришла очередь Хижняка отмахнуться от Рафала. – Адрес есть?

– Гостиница называется «Атос». Не люкс, у нас считается эконом-вариант, зато удобно добираться в любой конец города. Думаю, Сташевскому, или как там его, как раз это и нужно.

– Значит, «Атос». Атос, Портос и Арамис… – задумчиво проговорил Хижняк. – Он что, адрес свой в «Марии» кому-то оставлял? Как-то же вышли на этот мокотовский отель и вычислили, что он – Сташевский… Как вычислили, а, Рафал?

– Nie wiem, pan, nie wiem. – Тот снова театрально развел руками. – Таких подробностей я не выяснял. Они нам и не нужны, Виктор. Наш хлопака не при делах, полиция это быстро просечет, если уже не разобралась. Вряд ли этот Сташевский есть полный идийот , чтобы лишний раз нарываться. Тем более иностранец… У нас не бардзо любят русских, только это еще не причина держать невиновного в полиции и заявлять, что он – маньяк. Его выпустят. И он вернется на Мокотов…

– В отель с мушкетерским названием «Атос»! – подхватил его мысль Хижняк, и жажда деятельности обуяла его мгновенно. – По коням! Или там перехватим, или оттуда поведем! Кстати, как моя просьба? Я ж тут у вас голый совсем…

– Будет пистоль. – Ответ прозвучал как-то туманно. – Я сделал, надо только забрать.

– Чего до сих пор не забрал?

– Не из магазина, ясный пан. – Щелчок языка должен был подтвердить, что с оружием в Варшаве не все так просто.

…Уверенность Рафала в том, что подозрения с Хантера снимут еще сегодня и он вновь окажется на свободе, перешла к Хижняку, заразила его, овладела им, и консультант таки не ошибся. Правда, до отеля на Мокотов они добирались почти два часа: как Рафал и обещал, они заехали сначала куда-то на Охоту. Там Виктор ждал Рафала в машине минут двадцать, а дождавшись, получил ни много ни мало – австрийский «Глок 17», тяжеловатый, тупорылый, старенький, но все равно знакомый и надежный пистолет, в придачу к которому консультант выдал запасную обойму. Но когда они наконец добрались до отеля, их ждали две новости: хорошая и плохая.

Хорошая – пан Сташевский вернулся меньше часа назад, быстро расплатился, забрал вещи и куда-то уехал. То есть они не ошиблись и Хантера все-таки отпустили.

Плохая – киллер исчез в неизвестном направлении.

Хижняку уже стало казаться, что в этой истории кому-то фантастически везет, а на ком-то фортуна, соответственно, отыгрывается для установления баланса. Ведь он, Виктор Хижняк, все делает правильно, вот только Хантер тоже ведет себя так, как считает нужным, и в результате дичь опережает охотника на смешные промежутки времени.

Уже второй раз Антон Хантер, понятия не имея о том, что за ним увязался неизвестный ему Виктор Хижняк, буквально ускользает у него из-под носа.

Так или иначе, но теперь ни в отеле «Атос», ни в его окрестностях, ни даже в отеле «Мария» ловить больше некого. Виктору ничего не оставалось, как попросить Рафала забросить его в гостиницу, где он остановился, а затем по возможности постараться выяснить, каким образом так называемому Сташевскому удалось вывернуться из полиции. Может, это наведет на какой-нибудь след.

Сам же он, воспользовавшись ноутбуком Рафала, отослал кадры, полученные с видеонаблюдения в отеле и подтверждающие встречу Хантера с неким заказчиком, в Москву, Логинову. Затем, немного подумав, продублировал их Неверову – почему-то Виктору захотелось, чтобы секреты москвичей знали в Киеве. Пока не мог сказать, какая ему лично с этого выгорит польза. Сделал так скорее из вредности: Логинов вскользь намекнул, что охота на Антона Хантера, на которую его подписали, никоим образом не касается киевских коллег. А раз этого не хочет и даже побаивается московский чекист, поступить ему назло и слить эту информацию хотя бы в Киев требовала сама натура Хижняка.

Но когда Варшаву уже стали окутывать апрельские сумерки, Виктор, попытавшийся от вынужденного безделья вздремнуть в номере, вдруг вскочил на кровати, как от внезапного удара током. Еще толком не объяснив самому себе, чего хочет, он набрал номер Рафала и, когда тот, ответив, попытался сразу же пояснить, почему у него пока нет информации, перебил:

– Давай ко мне сейчас двигай. Пулей.

– Случилось что?

– Пока ничего. Но может. Я не прав был – нам с тобой тоже надо поискать этого маньяка. Желательно вычислить его раньше полиции. 

3

Начнут устанавливать личность по паспорту – сгорит, как в Киеве.

Антону Хантеру и раньше приходилось иметь дело с полицией не как находящемуся в розыске преступнику, а просто как рядовому законопослушному гражданину. Или же гражданину, слегка нарушившему закон: парковка в неположенном месте, превышение скорости. Во всех подобных случаях он покорно признавал вину и оплачивал штрафные квитанции. Также несколько раз приходилось давать показания вроде: «Да, офицер, я видел, как этот человек ударил эту женщину. Нет, офицер, я не знаком с ними, не знаю, что между ними произошло. Конечно, подпишу свои показания. Я могу быть свободен?» Избегать слуг закона в подобных случаях или же вести себя так, чтобы поведение показалось странным и подозрительным, Хантер никогда себе не позволял. И вот теперь, попавшись на ровном месте, почувствовал – находится на волоске от серьезных неприятностей, не связанных с причиной задержания. Потому старался действовать, вроде как опережая полицейских, но в то же время не форсируя событий: польским копам не должно показаться, что некто Антон Сташевский слишком уж активно старается вывернуться.

Впрочем, когда Антон увидел сначала фотографию, на которой узнал давешнюю проститутку Кэти, после – другое фото, той же самой Кэти, но уже мертвой, и, наконец, видео из бара, на котором он запечатлен рядом со шлюхой за стойкой, а после выходит, обнимая девицу за плечи, ему пришлось сразу подкорректировать тактику. Нет ничего странного в том, что мужчина, тем более иностранец, начнет активно открещиваться от причастности к такому жестокому убийству. И все-таки, прежде чем начать говорить со следователем, Антон настоятельно потребовал, чтобы ему дали возможность позвонить. «В посольство?» – уточнил следователь. – «Почти», – коротко ответил Хантер, получил телефон и набрал номер Родиона.

Долго им поговорить не дали. Но, к чести его нового знакомого, тому оказалось достаточно трех слов: «Я в полиции» и адреса участка. После чего задержанный благоразумно отказался давать любые показания, ибо, как иностранец, он имел на это чуть больше прав, чем задержанный за то же самое польский гражданин. Помощь в лице Родиона вместе с невысоким типом в дорогом костюме, назвавшемся Веславом Тыной, адвокатом, довелось ожидать чуть больше часа. После того как Родион показал следователю какие-то документы, а потом они удалились в соседний кабинет кому-то звонить и вернулись, деловитые и сосредоточенные, с лицами, выражавшими желание поскорее разобраться во всем и избавить друг друга от лишних хлопот, пану Сташевскому наконец сообщили, что он может отвечать на вопросы следователя Богушевича. А пан Тына при этом поприсутствует.

Антону пришлось рассказать во всех подробностях, как он после встречи в баре отеля «Мария» со своим другом, находящимся в Варшаве тоже по делам бизнеса, познакомился с проституткой, назвавшей себя Катаржиной, и после короткого общения отвез ее к себе в отель. Там они провели чуть больше двух часов, занимаясь сексом, после чего девушке было вызвано такси. Остаток ночи он провел у себя в номере, из которого есть только один выход. Ночной портье подтвердил: пан Сташевский никуда из номера не отлучался. Правда, намекнул Богушевич, есть еще окно, всего-то второй этаж. Но и это быстро уладилось: внизу, как раз под номером Антона, до двух ночи горел свет и выпивала молодая компания. Стоило кому-то выпрыгнуть сверху из окна, это не прошло бы мимо внимания кутил. Ну а после двух часов ночи Кэти уже была мертва. Наконец, последний звонок, сделанный жертвой со своего мобильника, был таксисту, который постоянно ее возит, – такие таксисты есть у многих уважающих себя проституток. Его вызвали, и он подтвердил – высадил Катаржину там, где обычно – на Охоте, недалеко от ее дома. Ну а в том, как ее труп позже оказался на Мокотове, пан адвокат Тына вежливо посоветовал разобраться уже без участия пана Сташевского.

Инцидент был исчерпан.

И все-таки выяснение всех этих очевидных обстоятельств заняло больше половины дня. К обеду следователь распорядился принести в кабинет кофе и бутерброды, дал Хантеру подписать последний документ и сообщил, что все могут быть свободны. Он даже встал и принес пану Сташевскому официальные извинения.

– Ладно, – благодушно проговорил Антон. – Это ваша работа.

– Спасибо за понимание. – Следователь, как и все это время, общался с ним через переводчика, поскольку английским совсем не владел, по-русски говорил очень плохо, но адвокат тоже не мог переводить – в таких случаях обычно приглашается незаинтересованное лицо. – Если бы вы знали, пан Сташевский, как все это нам уже надоело…

Усталость и плохо скрываемое отчаяние в его голосе заставили Хантера не спешить: уже было поднявшись, он взглянул на адвоката и снова сел напротив Богушевича.

– Вы меня извините, конечно, господин… пан следователь… Раз уж я поневоле оказался ко всему причастен… Может, расскажете в двух словах, что происходит, ну, подробнее…

– Позвольте, я вам расскажу, пан Сташевский. Если интересно… Только не здесь, нам пора, мы и так задержали всех. – Адвокат непрозрачно намекал, что их ждут, его миссия окончена и они должны поскорее убираться отсюда.

Хантер был согласен с ним.

Только теперь пану Сташевскому уже ничего не угрожало. И он решил пока не спешить – ему надо было поговорить со следователем.

– Мы столько потратили тут времени, господин Тына, что несколько минут ничего не решат, – сказал Антон.

И по тому, как он взглянул на адвоката, тот понял – раз влез в это дело, то и выйдет из него тогда, когда получит «добро» от клиента. Пожав плечами, Тына взял чашку с предложенным кофе. Полицейский переводчик, в котором здесь больше не нуждались, просто покинул кабинет.

– Хватаемся за каждую ниточку, – вздохнул Богушевич, которого, похоже, не первая и не вторая неудача в этом деле уже невольно пробивали на откровенность. – Кстати, не хотел вам говорить, но пан Тына уже вот так вытащил одного из ваших предшественников.

– Что, не меня первого записали в маньяки?

Тына молча показал ему четыре пальца.

– Интересно, по какому принципу нас выбирают? То есть подозревают?

– На первого подозреваемого донесла жена… У каждого свое, пан Сташевский. Вы, между прочим, годились, как вы говорите, в маньяки почти по всем пунктам. Ушли с жертвой, труп найден не очень далеко от гостиницы…

– Но ведь я иностранец…

– Он убивает раз в неделю. Каждый раз – в другой день. Понедельник, через неделю – вторник и так далее, до субботы, вот как сейчас. То, что у вас заграничный паспорт, не мешает вам каждую неделю появляться в Варшаве. Это так, чисто теоретическое предположение. Кстати, вы свистеть умеете? – спросил он вдруг.

– Свистеть? – Хантер не смог скрыть искреннего удивления, услышав такой вопрос.

Богушевич уже и сам, похоже, был не рад, что у него это вырвалось.

– Ну, в общем… Обстоятельства таковы, что полиция старается максимально оградиться от прессы во всем, что касается именно этой серии убийств. – Он перевел взгляд на адвоката: – Пан Тына, я знаю вас как порядочного человека, умеющего держать язык за зубами. Раз ваше присутствие здесь необходимо и пан Сташевский имеет какое-то право получить информацию касательно нашего дела, вы тоже ее услышите. Потому надеюсь на вашу порядочность. В любом случае, – он грустно усмехнулся, – если завтра все появится в прессе или Интернете, я точно узнаю, кто виноват.

– Пан Богушевич, именно потому, что мы знакомы и нам приходится часто договариваться друг с другом, я не собираюсь ссориться, – заметил адвокат, тут же переведя суть разговора Хантеру, и тот, со своей стороны, добавил:

– Мне вообще это ни к чему.

– Если то, что я вам скажу, выйдет благодаря вам за пределы кабинета, нам сложнее станет ловить убийцу. Ведь ни он, ни кто-то из посторонних до сих пор не представляют, что мы знаем о свисте.

– О свисте? – зачем-то уточнил Тына.

– Да. Убийца свистит, собираясь расправиться с очередной жертвой.

– Откуда это известно?

Адвоката самого вдруг увлек разговор, и он даже забыл, что его клиент не понимает по-польски. Хантер же почувствовал – речь идет о чем-то новом и важном, потому совсем как ребенок, требующий к себе дополнительного внимания, дернул Тыну за локоть. Тот коротко перевел, и Антон заметно напрягся, так что его реакция не укрылась от опытного следователя. Мысленно ругая себя за несдержанность, Хантер постарался конвертировать свое внезапное напряжение во вполне объяснимый обывательский интерес к тайнам следствия. Похоже, ему это удалось – Богушевич снова переключился на Тыну.

– Была еще одна жертва, но убийство не состоялось – девушка чудом спаслась. Она прибежала в полицию, и, пока у нее принимали заявление и снимали показания, маньяк исправил ошибку: поймал и таки убил другую проститутку. Такого добра в Варшаве, если знать места…

Теперь адвокат не забывал держать Хантера в курсе разговора, переводя только самую суть.

– Когда… То есть какой по счету жертвой не стала везунка?

– Четвертой. Судя по тому, что бегство жертвы не остановило убийцу и он довел дело до конца, этот тип зациклен на какой-то своей идее основательно. Ему обязательно надо было убить очередную девушку в четверг.

– Проститутку, пан Богушевич, – уточнил Тына.

– Что?

– Проститутку, не обычную девушку. Он не охотится на молодых женщин, ему шлюхи нужны.

– Возможно. Это направление отрабатывается, полиция нравов шерстит контингент, выявляя всяких извращенцев. Глухо пока.

– Так что там с той, которой повезло? И почему это так тщательно скрывается?

– С учетом повышенного интереса к делу, пан Тына. Представляете, как оживилась бы пресса? Бедной девчонке не дали бы покоя, и всюду, где только возможно, просочилась бы информация, ну и сам убийца – ведь он же наверняка ожидал, что девушка заговорит. И раз так, то ее слова станут достоянием общественности. Учитывая его дерзость, вполне возможно, что он станет преследовать девушку. Или ее родных – от такого больного ублюдка всего можно ожидать. С нее сняли показания и вывезли из города, пока она под охраной.

– Да, вас можно понять, пан Богушевич, – признал адвокат. – Как она спаслась?

– Как показывает экспертиза, маньяк всякий раз действует одинаково: делает укол в бок или нижнюю часть шеи, жертва сразу отключается, и он затаскивает ее к себе в машину. После куда-то едет, где ему никто не мешает, заканчивает свои дела, а затем отвозит тело на то место, где его и находят. Там обычно мало крови, а раны такие, что ее как раз должно быть много. Ну ладно, это уже детали, вы их можете узнать из открытых источников, благо не все у нас в полиции держат язык за зубами. Кстати, о том, что убийца свистит, знает как раз ограниченное число людей…

– Вы уже второй раз ненавязчиво меня предупреждаете, пан Богушевич. – Адвокат замялся, бросил взгляд на Антона, исправился: – Нас предупреждаете.

– Не лишнее, – сказал следователь и продолжил: – В тот раз все шло, как всегда. Маньяк выследил девушку, изобразил клиента, сговорился о цене, подвел к своей машине, по-джентльменски открыл заднюю дверь. И, якобы помогая сесть, пустил в дело шприц. Только, видимо, вошел во вкус, получая удовольствие от собственной неуловимости и безнаказанности, однако не рассчитал с дозой. Девушка очнулась раньше, чем он предполагал, – в машине, когда они ехали. Учитывая состояние жертв, маньяк не связывал им руки, а тут девица попалась бывалая, тертая… Как потом выразился наш пан начальник полиции, ей повезло с самой собой.

– То есть?

– Случалось бывать в передрягах если не похуже, то в не менее серьезных. В башке еще шумело, но смогла оценить ситуацию, извернуться и напасть на водителя сзади. Тот не ожидал, ударил по тормозам, машину занесло. Ну, она и выскочила, побежала, туфли слетели на ходу, только Бог с ними, с туфлями.

– Понятное дело. Догнать не пытался?

– Нет. Почему – не знаю. Видимо, решил, что бояться нечего. Тогда еще март был, вечера темные, сырые, он постарался не светить лицом. Номера машины и марки девчонка тоже не разглядела, не до того. Только свист.

– Кстати, что за свист?

– Когда жертва пришла в себя, в салоне машины не было никаких звуков, только свист. Мужчина, сидевший за рулем, насвистывал что-то себе под нос. Вернее, не что-то… Девушка узнала мелодию, хотя он явно фальшивил. – Богушевич грустно усмехнулся. – Полонез Огиньского трудно испортить и еще сложнее не узнать.

– Это точно, – легко согласился Тына. – Только ведь он мог свистеть просто так, от хорошего настроения, предвкушая, так сказать…

– Пан Веслав, вы же работали следователем, – напомнил Богушевич. – Согласитесь, вряд ли человеку приходит вдруг в голову вести себя так, как ему несвойственно. Проще говоря, если человек привык свистеть, вроде как сопровождая свою жизнь свистом, он делает это постоянно. Даже часто не замечает за собой такой привычки. Я как-то расколол одного типа только из-за его дурацкой манеры ковыряться в носу, когда он пытался успокоить нервы…

Тут адвокат тоже стал вспоминать подобные случаи из своей практики и, снова увлекшись, забыл о том, что в этом кабинете он еще и переводчик. Но как раз теперь Антону Хантеру переводчик уже не был нужен.

Он вспомнил, где слышал свист. Совсем недавно, еще и суток не прошло, – вчера вечером. Даже попробовал вспомнить лицо человека, как бы между прочим насвистывавшего полонез Огиньского. Только оно не всплывало в памяти – мужчина и впрямь был без особых примет, невзрачный, обычный, каких много вокруг.

Но не все стоят за стойкой бара отеля «Мария».

Совпадение?

Может быть, даже случайное.

Верить именно таким совпадениям научила Антона Хатера жизнь.

Ему хотелось тут же сорваться с места и мчаться на поиски бармена. Хантер плевать хотел, что тот, вероятнее всего, серийный убийца, которого полиция Варшавы ищет уже шесть недель. В конце концов, он сам не ангел, и любой человек имеет право на собственных тараканов в голове. Нет, его вело другое.

Из-за этого чертова бармена, из-за этого ненормального ненавистника шлюх, его, Антона Хантера, задержала полиция, несколько часов считала маньяком. И только потому, что сами полицейские, наученные горьким опытом, не спешили форсировать события, а он очень вовремя позвонил Родиону и тот прислал шустрого адвоката, польские легавые не копнули глубже.

Больной ублюдок за барной стойкой чуть не перечеркнул все его планы!

И за это должен быть наказан. Такого отношения к себе Хантер никогда еще не прощал, пусть это даже немного, максимум на сутки, задержит его в Варшаве.

Выйдя наконец на свежий апрельский воздух, Хантер через адвоката тут же связался с Родионом, коротко поблагодарил его, выяснил, что все расчеты с паном Тыной не его забота, заверил, что их договоренности в силе и он приступает к работе, которая будет сделана точно в срок и в лучшем виде. Предупредил, что убирается из Варшавы и вообще из Польши, дабы быть от греха подальше. Напомнил, что теперь они общаются без посредников, хотя связь возможна, – но только один раз и только в экстренном случае.

Все это время адвокат деликатно стоял на отдалении. Тот, кого он знал как пана Родиона, щедро платил, остальные его дела пана Тыну не касались, он даже не хотел о них знать – собирался прожить еще не один десяток лет, желательно в достатке и с молодой женой – как раз наклевывался подходящий вариант. Так что после того, как пан Сташевский закончил общаться и вернул телефон, адвокат вежливо раскланялся и они разошлись.

Едва машина пана Тыны скрылась за ближайшим углом, Антон Хантер начал действовать. Он уже успел все продумать, теперь надо было стремительно двигаться, чтобы все успеть и больше никому и ничему не позволить задержать себя в польской столице. 

4

Как ни хотелось сначала идти в бар отеля «Мария», он рассудил, что бармен все равно ни о чем не догадывается. Он ведь не знает, что полиция ищет именно свистуна, и вряд ли куда-то денется со своего рабочего места. Наказать психопата – потребность текущая, есть и более глобальные проблемы.

Одна из них – замести варшавские следы, сменить документы и позаботиться об оружии. Как на сегодня, так и на перспективу. Хантер после случившегося в Москве не рискнул пересекать две границы с пистолетом, он также не допускал, что здесь, в Варшаве, ему понадобится ствол. С одной стороны, хорошо, что с ним ничего не было: полиция ведь обыскала его номер, рылась в его вещах, и это большая удача, что при нем по стечению обстоятельств ничего не оказалось. Но Хантер не был бы самим собой, если бы не знал, как в многомиллионном городе, тем более в Восточной Европе, где нравы, как он убедился, более либеральные, раздобыть пистолет.

Нужен Интернет.

На несколько часов. Случайный компьютер, первый попавшийся.

Хантер взял такси и вернулся в свой отель. Держась как ни в чем не бывало и не замечая любопытных взглядов, рассчитался за номер и забрал свои вещи. Спросил заодно на рецепции, где здесь ближайшее интернет-кафе, получил ответ, после чего позвонил в службу проката и сказал, где нужно забрать взятую машину. Так, с долгами покончено.

Всех вещей – одна сумка. Она не выглядела слишком громоздкой и не привлекала к Хантеру внимания. Найдя интернет-кафе, он получил свободный компьютер и прежде всего связался с человеком, с которым надеялся встретиться через несколько дней. Адрес, куда ушло сообщение, знали очень немногие, ответ обычно приходил не сразу, и в ожидании его Антон, посылая в поисковые системы запросы на английском и русском языках, таки отыскал контакты, дающие возможность купить оружие в Варшаве. Причем почти что легально. Заодно решил вопрос и с документами: по паспорту Антона Сташевского он еще позволит себе улететь из Варшавы в Париж – шенгенская виза предусмотрительно проставлена. Так проще всего: в его тамошней берлоге есть паспорта на выбор, ему понадобится хорватский. Пока он решал текущие проблемы, пришел ожидаемый ответ, и Хантер мысленно сделал зарубку: на месте он может быть уже через два-три дня, его ждут и ему рады. Значит, есть шанс сутки отлежаться в своей парижской норе.

И никаких шлюх. В Париже тоже хватает психов.

Кстати, о психах – пора бы наведаться в бар и завершить свои варшавские дела.

По пути Антон, как и было запланировано, обменял полторы тысячи евро на громоздкий, как на его вкус, но все-таки безотказный польский РМ, оружие здешней полиции, и даже не поинтересовался происхождением: все равно собирался бросить или возле трупа своего обидчика бармена, или в другом месте, тут уж как получится. Арендой авто не морочился, решив чаще менять такси, потому что в его ситуации равнодушные ко всему, кроме сговорчивого и щедрого пассажира, таксисты – наиболее подходящий вариант. Но все-таки организационные хлопоты забрали кусок времени, и к отелю «Мария» Антон Хантер подкатил на очередном такси, когда на город уже надвигались сырые сумерки; начало апреля в Варшаве выдалось слякотным, погода куксилась, и дождь вот-вот обещал пойти.

Вчерашнего бармена за стойкой не было.

Конечно же, воскресенье. Этот мерзавец может сегодня не работать. Или выходной, или, что более вероятно, не его смена.

Задача усложнялась, но ситуация пока еще не была критической. Чуть больше усилий – и, как говорили в школе его одесского детства, золотой ключик у нас в кармане.

Метрдотель оказался весьма тактичен: с подчеркнутой вежливостью объяснил пану , что бармен, пан Михал Коперник, – «Вот, значит, как зовут того, кого обыскалась вся варшавская полиция и кто наводит ужас на здешних проституток», – подумал Хантер, – утром позвонил и взял выходной, плохо себя чувствует. А где живет пан Коперник, метрдотель незнакомым господам сообщать не уполномочен. Хантеру остро захотелось сграбастать метрдотеля в охапку, прижать к стене и выколотить из него нужный адрес. Но он сдержался, старательно подбирая слова, пояснил, что у него к пану Михалу личное и очень важное дело, что он привез ему большую сумму денег. Однако же он иностранец, выполняет поручение и завтра утром покидает Варшаву. Сами понимаете, деньги нужно передавать из рук в руки, такое дело посредников не терпит. Метрдотель согласился, и Хантер узнал адрес: Коперник жил в своем доме, в варшавском пригороде со смешным названием Жабки.

Ну, Жабки так Жабки…

Такси в пригород, как и везде, в Варшаве отыскать оказалось не так-то просто. Однако деньги и тут сделали свое дело. Хантер заплатил в оба конца и разрешил таксисту не ждать его, так что до нужного дома добрались хотя и не очень быстро, но не совсем поздно, где-то к восьми вечера. Пришлось сделать крюк, решая последнюю текущую проблему: Антон забросил сумку на вокзал в камеру хранения, чтобы чувствовать себя мобильнее. Вылет утром, Коперник с его маниями, вероятно, живет в доме один, так что до утра будет где перекантоваться. Такой трюк – поселяться в доме им же убитого – Хантер практиковал не только в Киеве. Эту идею он почерпнул из книги о знаменитом Шакале [5] .

Окна одноэтажного дома светились. Свет пробивался сквозь задернутые шторы.

Начался дождь. Не хлынул ливнем – обозначился робко, даже как-то неловко, словно ему самому было неудобно за капризы апрельской погоды. Капли, холодные и неприятные, затекли за воротник. Хантер поежился – при других обстоятельствах дождь не стал бы помехой, но сейчас, когда надо всего лишь войти и пристрелить ублюдочного психопата, доставившего ему нынче немало лишних хлопот, холодные капли заметно раздражали.

Вытащил пистолет из-за пояса, прикрытого курткой.

Снял с предохранителя.

Опустил руку вдоль туловища, толкнул калитку, пересек небольшой уютный дворик, отметив: еще и сад у него тут есть, садовник хренов. Взбежал на порог. Вряд ли здесь у него серьезный замок. Сунув пистолет за пояс спереди, Хантер достал из другого кармана универсальную отмычку. Даже не потрудившись подсветить себе фонариком, вмонтированным в брелок, на ощупь попал в замочную скважину, слегка пошуровал, убедился – впрямь ничего серьезного, повозился меньше пяти минут.

Все.

Дверь поддалась и открылась без скрипа. Отмычка снова в кармане, пистолет в руке, только теперь рука полусогнута в локте, дуло выставлено вперед. Хантер двигался неслышно, как хищная дикая кошка. Оказавшись в маленьком холле, он уже безошибочно определил, куда надо двигаться дальше – в большую комнату, видимо зал, расположенную ближе всех к нему. Именно там горел свет, и там сейчас кто-то был – из-за прикрытых дверей доносились какие-то звуки, словно человек говорил сам с собой, бормоча при этом что-то бессвязное.

У этого психа еще и приступ.

Хантер усмехнулся, в два шага пересек холл, толкнул дверь, уже не скрываясь, шагнул через порог.

Еще шаг – и замер.

Посреди комнаты, на полу, на месте свернутого ковра, лежала лицом вверх испуганная девушка, связанная по рукам и ногам. Рот заклеен широким куском серой клейкой ленты. Даже со своего места Антон увидел глаза, полные мольбы. Пленница пыталась звать на помощь – эти звуки, которые не могли никак вырваться из-под ленты, он и принял за бормотание сумасшедшего.

Больше в комнате никого не было.

Сзади – движение.

Хантер умел поворачиваться к опасности быстро. Но тот, кто появился у него за спиной, все-таки оказался быстрее.

Словно огромный овод чуть ниже шеи укусил… 

5

– Вычислим маньяка – выйдем на объект. Он обязательно захочет грохнуть психа, который так его подставил, если уже не занялся этим.

– Тогда, может быть, ты опоздал. – Рафал по привычке развел руками и для убедительности щелкнул языком.

Он не горел желанием впрягаться в охоту, которую вел Хижняк в Варшаве. С него достаточно было того, что он обеспечивал Виктора информацией, к которой у гостя нет доступа, да и то не раз уже давал понять: его возможности не безграничны. Теперь, когда Хижняк на пальцах объяснил, почему тот, кого он ловит, не уберется из Варшавы, пока не разыщет маньяка и не сквитается с тем за свое вынужденное пребывание в полиции, эта история все больше переставала нравиться Рафалу.

Он не собирался играть в частного детектива – в его прошлом уже имелся такой эпизод, и только ощущение того, что можно зарваться, влезая не в свое, спасло уволившегося из прокуратуры и не совсем чистого на руку молодого следователя от увечий, если не от верной смерти. Отношение Рафала к бывшим коллегам колебалось между скептицизмом и откровенной неприязнью, и он предпочитал не переходить никому дорогу, покупая или меняя важную неофициальную информацию.

И вот теперь этот тип из Киева, которого почему-то свели с ним москвичи, время от времени пользующиеся его услугами и достаточно щедро оплачивающие их, пытается втянуть его, Рафала Незвана, в какую-то свою игру. О чем он, Рафал Незван, ни с кем не договаривался. А главное – эта игра точно пересекается с одним из самых громких полицейских расследований в Варшаве как минимум за последний год. Если они засветятся, что обязательно произойдет – ведь таких, как этот Виктор, у него на родине называют нарванными , – придется давать ненужные объяснения бывшим коллегам. И тогда многое всплывет и о самом Рафале.

– Из меня фиговый частный сыщик, Виктор.

– Я тоже не сильно хорош в таких делах, – в тон ему ответил Хижняк, уже успевший раскусить своего консультанта и понявший: с ним каши не сваришь. – Два недоумка в сумме обычно дают одну полноценно думающую голову. Смотри: пусть этот самый, который по паспорту Антон Сташевский, уже, как ты говоришь, нашел убийцу, разобрался с ним и срыл из Варшавы. Тогда я утрусь, скажу тебе «спасибо», а себе: ты сделал что мог, братан. И больше, надеюсь, я тебя не напрягу. Только ведь есть и такой шанс: он сам ищет маньяка, у него тоже немного информации, и ему для этого тоже нужно какое-то время.

– И что?

– И то, что мы с ним вполне можем идти голова к голове.

Рафал помолчал.

– Давай Логинову позвоним, – сказал он наконец. – Доложишь, что и как. Я подтвержу форс-мажор ситуации. Правда, объект вычислен. Установлен его контакт. Может, с этой стороны еще попробовать зайти. Значит, изложим всю эту, как у вас говорят, ботву Логинову, он поймет – не ты объект потерял, и сворачивайся.

Теперь короткую паузу взял Хижняк. Заполнил ее тем, что вынул сигарету и принялся по устоявшейся привычке разминать над салфеткой.

– За Антоном этим не Логинов гоняется, – проговорил он, помолчав. – Я его ловлю, сечешь, ты, консультант? И ушел он здесь от меня, а не от Логинова. Получается, сейчас это мне нужно. Может, даже больше, чем кому бы то ни было.

– О! – Знакомый щелчок языка, уже начавший серьезно раздражать Виктора. – Тебе нужно – ты и лови!

Сволочь.

– Хорошо. У себя, на своей территории, я черта из жопы достану. Из любой. Можешь поверить.

– Верю, – покладисто согласился Рафал.

– Здесь я – на чужой территории. И единственный мой контакт – ты. Помогай. – Он старался говорить так, чтобы это не прозвучало просьбой, криком, мольбой о помощи.

– Przepraszam, пан Виктор. Я ловить маньяка, режущегося курв, как кур, не подписывался.

– Тебя просили помочь информацией. Помогай.

Что-то неуловимое в голосе собеседника заставило Рафала перестать кочевряжиться.

– Добже. – Он деловито вытащил из сумки прямоугольный блокнот. – Если это в моих силах. Учти, вечер уже скоро. Этот твой Антон часа три как в свободном плавании.

Верно, часы на стене кафе, где они обычно встречались и занимали угловой столик, показывали начало пятого, и за окном понемногу вечерело.

– Поглядим. – Виктор отодвинул в сторону салфетку с раскрошенной сигаретой. – Для начала – какого лешего полиция цепанула именно пана Сташевского?

– Он снял Катаржину Шпульску в баре и ушел с ней. Это засекла видеокамера.

– Правильно. Я крутил все это в башке, пока мы с тобой сегодня катались по городу. Вот когда мы узнали, что у того типа документы Антона Сташевского, гражданина Российской Федерации?

– Это я выяснил. – Самодовольно щелкнув языком, Рафал ткнул себя пальцем в грудь. – Полицейская информация.

– Теперь дальше гляди. – Хижняк чувствовал, что заводится, и старался сдерживаться, понимая, что в пылу азарта и увлеченности может что-то для себя пропустить. – Значит, так… Мы с тобой и полиция видели с самого начала только беззвучное черно-белое видео с камер. Сташевский этот в отеле «Мария» даже не жил, его паспортные данные там всем до лампочки. Посидел в баре, поболтал с приятелем, потом они разошлись, он выпил, снял телку и укатил. Где написано, что он – Антон Сташевский, которого надо искать в отеле «Арамис» на вашем этом Мокотове? Усекаешь? Как полиция получила такую инфу?

Рафал наморщил лоб. Наконец-то в его глазах мелькнула хоть искорка интереса.

– Он сидел за столиком с тем типом, с которым встречался. А тип живет в отеле…

– Вряд ли. – Теперь Хижняк в подражание собеседнику сам щелкнул языком. – Они ж заодно. Тот бы скорее объяснил, что собеседник случайный, мало ли кто в баре крутится. А потом маякнул бы бегом Сташевскому: атас, старик, тебя менты зачем-то ищут. Кстати, в одном ты прав – того типа должны были дернуть… Можешь оперативно выяснить, кто навел полицию на отель «Атос»?

Немного подумав, Рафал кивнул, тут же легко встал из-за стола, вышел из кафе, доставая на ходу телефон, а Хижняк заказал себе еще кофе.

Он выпил три чашки с интервалом в десять минут, прежде чем консультант вернулся.

– Ты бы не давал больше таких поручений, – буркнул он. – Теперь я этим контактом какое-то время пользоваться не смогу даже лично для себя. Это пенёнзы, между прочим. Ты отвалишь, мне тут жить…

– Все к Логинову. Не тяни кота за яйца.

– Значит, так… – Рафал придвинулся ближе к собеседнику. – В тот вечер за стойкой работал бармен Коперник, Михал Коперник. С него в первую очередь спросили. Он, как мог, описал полиции мужчину, который снял проститутку Кэти. И потом сказал, что вроде слышал краем уха, как тот человек и девица говорили про отель «Атос». Дальше просто, у легавых ведь была его фотография…

Хижняк щелкнул пальцами.

– Оп-па! Ситуация резко меняется. Как думаешь, там, в полиции, задержанному Сташевскому могли все это предъявить? Показания бармена, допустим, видео опять же…

– Могли. Даже наверняка так сделали. Прижимали доказательствами. Даже если тот и не отрицал, что повез девушку к себе в отель.

– Раз такое дело, тогда я начинаю бояться за бармена. Как его… За Коперника начинаю опасаться серьезно. Возможно, все чуть по-другому: наш Антон захочет поквитаться не так с маньяком, как с тем, кто упек его в цугундер. Выходит, надо бармена вычислять. Этот Михал необязательно может быть маньяком, но именно он нашему Антону насолил.

– Ты серьезно? Бармен ведь отвечал на вопросы, он не специально…

– Я как никогда серьезен, Рафал. Надо знать того, кого я уже очень сильно хочу поймать. За ним такое водится: маньяк, не маньяк, но раз создал его величеству неудобства – туши свет.

– Тогда он сам того. – Консультант постучал себя по лбу согнутым указательным пальцем.

– Мого быть, мого быть, – произнеся эту фразу с интонациями, только отдаленно похожими на райкинские [6] , Хижняк в задумчивости прикусил нижнюю губу. – Пробить, где сейчас искомый Михал Коперник, сможешь? Если на работе – совсем хорошо, если дома – волоки мне адресок. Это проблема?

– Меньше, чем та, которой ты только что меня озадачил.

– Тогда шевели поршнями, пан консультант. – И когда Рафал снова поднялся, добавил, кое-что вспомнив: – Узнай, есть ли у него колеса. Наверняка ездит. Дай пока свой ноут, поиграюсь.

Пожав плечами, Рафал вынул из сумки ноутбук, положил на стол перед Хижняком и решил для себя: с завтрашнего дня, если у него сегодня ничего не выйдет, он сделает все, чтобы оказаться и от Виктора, и от этой истории как можно дальше.

Прошло еще время.

Пили еще кофе.

Став за последнее время – не без активного участия Марины – немножко разбираться в премудростях Интернета, Хижняк находил нужные сайты, на них – нужные изображения, увеличивал их, что-то зарисовывал и записывал в забытый Рафалом блокнот. Вернувшись, тот выдал, что бармена Коперника на работе нет, он ездит на «пежо», в Варшаве – девяносто семь Коперников, из них восемнадцать – Михалов, но «пежо» зарегистрирован на пана Михала Коперника, пятидесяти двух лет, живущего в Жабках, это сразу за Варшавой.

– Где? – коротко спросил Виктор, поворачивая к Рафалу ноутбук, на монитор которого он вывел и увеличил подробную карту города.

– Ну вот. – Немного подвигав картинку, показал консультант.

Хижняк сдержался.

Ему в последний момент расхотелось делиться с Рафалом Незваном своими неожиданными даже для самого себя успехами.

Он уже успел обозначить примерные места обнаружения всех шести женских трупов. И как раз этого элемента не хватало: хотя тела выбрасывались в разных районах, расстояние от каждого из них до указанного пригорода, как он только что прикинул, оказалось примерно одинаковым.

Для человека за рулем машины это вообще не расстояние.

Даже если маньяк путает следы, вывозя трупы на окраины, в каждом таком случае он выбирает место, откуда проще всего кратчайшим путем можно сбежать под крышу дома своего.

Что-то подсказывало Хижняку: бармен Михал Коперник – не такой уж простой свидетель.

На часах – семь вечера. Время польское.

За окном собирался дождик. 

6

Когда сознание вернулось, Хантер услышал свист.

Что-то удержало Антона, и он не сразу разлепил глаза – не нужно показывать, что уже пришел в себя. Сначала следует прокачать ситуацию и оценить создавшееся положение. А уже потом решать, как действовать дальше. Хотя положение, в котором Хантер обнаружил себя, вынырнув из мрака, в слишком долгой и тщательной оценке не нуждалось.

Антон почувствовал, что рот его плотно заклеен, а сам он лежит на чем-то не слишком мягком, из подсознания всплыло совсем неуместное определение – диван с ортопедическим наполнением. Ноги у щиколоток и запястья рук стянуты чем-то крепким, не веревкой, вероятнее всего, плотной строительной клейкой лентой, какой обездвиживают друг друга гангстеры в его любимых третьеразрядных американских боевиках. Правда, руки не за спиной, лежат спереди на животе. Слегка болит шея – то место, куда что-то воткнулось за секунду до того, как он вырубился.

И свист.

Знакомый фальшивый звук.

Где-то рядом с Хантером насвистывали полонез Огиньского: пам-папапапа-пам-папам, папам-папам-папапапам… Эта мелодия исполнялась негромко, но каждая фальшивая нота вонзалась Хантеру в ухо, словно зуд надоедливого ночного комара, и он не выдержал – невольно тряхнул головой, будто пытаясь прогнать источник звука от себя.

Этим привлек к себе внимание. Свист прервался, послышался голос – тоже негромкий, достаточно мягкий, даже приятный:

– Да, мой друг, пора просыпаться. – И почти сразу, без перехода, зазвучал резче: – Хватит прикидываться! Открывайте глаза!

С ним говорили по-английски, причем с очень легким акцентом – вероятно, у Михала Коперника была достаточная языковая практика.

Хантер подчинился, ибо лежать зажмурившись – это значит выглядеть еще бо́льшим идиотом. Достаточно того, что он позволил какому-то психу зайти себе со спины. Сначала зарябило, но ненадолго, глаза быстро привыкли к свету, точнее, к полумраку, стоявшему в комнате. Антон лежал на спине, смотрел в потолок, видел прямо перед собой старомодную люстру. Потом перед глазами выросла перевернутая вверх ногами фигура бармена – улыбающееся лицо склонилось над ним, изучая, словно любопытное насекомое. А после Коперник рывком поднял своего пленника за плечи и усадил, прислонив к спинке дивана.

Все это он проделывал, продолжая насвистывать.

Теперь Хантер увидел – девушки на полу нет, ковер снова расстелен. Комната, в которой он очнулся, вообще находилась в идеальном порядке, настолько неестественном для жилого помещения, что даже имела нежилой вид. Правда, на том месте, где лежала девушка, теперь стоял стеклянный журнальный столик. Сейчас его загораживал собой хозяин дома, но Антон понимал: раз столика там не было, когда он вошел, значит, в этом есть некий скрытый смысл, иначе зачем Копернику выносить и ставить его прямо перед очередным своим пленником.

Предположение подтвердилось через мгновение: то ли невзначай, то ли, наоборот, сознательно, бармен отступил на два шага вправо, открывая взору Хантера ножи с длинными лезвиями, выложенные в ряд на стеклянной поверхности столика.

Кухонные ножи.

Такие продаются в любом магазине.

Хантер никогда не замечал за собой особой робости, робкие люди и откровенные трусы просто не выдержали бы образа жизни, который он вел. Скорее, он считал себя в меру осторожным и осмотрительным человеком. Ему не раз приходилось бывать в критических ситуациях, многие из которых требовали принятия мгновенных решений, что и спасало Антону жизнь. Но сейчас он почувствовал, как его плотно охватывает самый настоящий животный страх, который уже невозможно скрывать.

Хантер всегда подсознательно готовился к смерти – никому не может везти все время и так долго, как ему. Но он даже в мыслях не допускал, что умрет от рук маньяка, который зарежет его на окраине Варшавы, и никто никогда об этом не узнает.

Сразу же мелькнуло: а может, и хорошо, может, не надо, чтобы узнали, как нашел свой конец легендарный, без преувеличения, Антон Хантер? Ведь когда узнают, вот весело-то будет…

Коперник наклонился к пленнику поближе, уперся руками в колени.

– Я знаю, когда вы должны очнуться. Сам определил дозу – тридцать минут, максимум сорок.

Хантер пошарил взглядом по стенам комнаты, поискал и нашел часы на стене – без четверти девять, за окном темень, хотя шторы плотно задернуты. Он и впрямь здесь минут сорок, не дольше.

– Я не освобожу вам рот, – продолжил Коперник, чуть тронув широкую полоску скотча, плотно лежащую на губах пленника. – Мне не о чем с вами говорить. Мне даже неинтересно, как вы меня вычислили и чего хотите. Я буду говорить, вы – слушать. Думаю, мне есть о чем вам рассказать. И даже если вам не нужно этого знать, мне надо перед кем-то выговориться. Я слишком долго держал это в себе. Шесть недель. Или год. Или даже полтора, если хотите… Или не хотите? – Лицо Коперника придвинулось к лицу Антона почти вплотную, и пленник почувствовал дыхание убийцы – на удивление чистое, даже совсем недавно освеженное чем-то мятным, скорее всего жвачкой. – Мне плевать, что вы хотите, а чего не хотите. Даже хорошо, что именно вы пришли сюда сегодня. Это – знак. Это – судьба.

Коперник отстранился, выпрямился, сделал несколько шагов назад, подошел к столику, взял один из ножей, попробовал пальцем лезвие, улыбнулся чему-то своему.

– Острый. – Он показал нож пленнику. – Но я еще не решил… Они все острые… – Держа нож за деревянный черенок, Коперник похлопал себя по ладони. – Знаете, у меня очень хорошие коллеги. Наш метрдотель, из бара, позвонил и предупредил, что дал мой адрес пану, который хочет вернуть мне деньги. Я не просил его об этом – я вообще никого ни о чем не прошу. И никому не занимаю денег, мне никто не должен… Кроме всех этих шлюх… Грязных шлюх, отнявших у меня сына…

По-прежнему сжимая в руке нож, Коперник снова засвистел, мысленно перенесшись из этой комнаты куда-то далеко. Потом повернулся к Хантеру всем корпусом, заговорил негромко, отрывисто, словно выплевывал слова:

– Я не знал, кто меня ищет. Но ждал гостей и понимал – это не полиция. В полиции служат идиоты. Они ищут маньяка, которого никогда не найдут. Знаете почему? Они ищут не того человека. Я – не психопат… Мне все равно, кто вы и как вас зовут. Вы вчера вечером ушли со шлюхой, а я услышал куда, попросил меня подменить, у нас так принято – менять друг друга, и поехал за вами. Мне нужна была та девка, я дождался ее, догнал и сделал то, что должен был сделать. Сегодня я закончу свое дело. Эти идиоты думают, что если не найдут меня в ближайшее время, то в следующее воскресенье обнаружат труп новой шлюхи. Они найдут его завтра, и знаете почему? Потому что мне не нужно ждать до следующего воскресенья. Ведь воскресенье – завтра. И завтра для меня все закончится. Вообще все закончится. Я не болен, как все те психи, про которых придумывают детективы и которые не могут остановиться. Я могу остановиться. Я не болен. Я зол, понимаете?

Хантер все-таки хотел что-то сказать, но получилось невнятное мычание.

– Что? – Коперник шутовски наклонился вперед, приставив к уху ладонь, сложенную лодочкой. – Вы что-то хотите сказать? Я не слышу. Хотите поспорить со мной? Пообещать, что никому ничего не расскажете? А вы и так не расскажете. – Снова свист, который в этот раз быстро оборвался. – Я преподавал английский в Лодзи. Я – школьный учитель. У меня был сын Франек. Да, у меня был сын… Почему он рос без матери – не ваше дело. Я дал ему нужное воспитание… Я дал своему сыну все необходимое, чтобы он вырос достойным человеком… Ему было двадцать лет, он уже учился, он собирался стать учителем, как и я… Но учителя мало зарабатывают, даже если преподают такой популярный в мире язык, как английский… И я встал за барную стойку. У меня получалось, мой сын не стеснялся меня, он меня уважал – ведь я, его отец, смог заработать и купить Франеку отдельную квартиру. Он давно хотел самостоятельности… Молодой человек должен иметь крышу над головой, свою крышу, куда он может привести девушку… Не одну – много девушек, чтобы одна из них оказалась достойной быть его женой…

Коперник еще немного помолчал, опять куда-то улетев в своих мыслях, но быстро вернулся, и голос его зазвучал громче:

– Франек привел в дом девушку. Она стала его женой, и мне она показалась очень скромной панной – сама отказалась от громкой свадьбы. Был прекрасный вечер в ресторане, пришли друзья моего сына, какая-то подружка его невесты, очень невзрачная девица. На ее фоне молодая жена Франека казалась яркой красавицей. Сын уходил в университет, молодая жена сначала сидела дома, потом сказала, что устроилась работать в какой-то офис. Мой сын доверял ей, а мне совершенно не было дела до того, кем работает девушка, которую любит мой сын. А она оказалась шлюхой.

В глазах Коперника блеснули слезы – настоящие.

– Ей хватало тех часов, что сына не было дома. Она успевала принять нескольких клиентов за день. Она была хищницей – выбрала моего мальчика только потому, что он жил отдельно, имел свою крышу над головой. Это я обеспечил той курве такие условия. Я виноват. И виноват вдвойне, что застукал ту дрянь за работой, – у меня были ключи от квартиры сына, я решил сделать ему подарок и заехал, никого не предупредив… Я виноват даже трижды, потому что не смог скрыть то, что случилось, от своего мальчика.

Коперник вытер влажные глаза. Хантер увидел – собственные слезы, собственная слабость еще больше разозлили бармена.

– Франек оказался мужчиной. Он выгнал шлюху из своего дома. Но что-то сломалось… История как-то просочилась в газеты, и сын не выдержал… Он повесился… Повесился в своей квартире, которую подарил ему я и которая убила его… Его брак продлился без малого пару месяцев. Семь недель. А случилось это год назад… Теперь вы поняли? Я справляю тризну по моему мальчику. И эту историю слышат перед смертью все шлюхи – они должны понять, за что расплачиваются. Они умирают каждую неделю. Их должно быть семь. Их почти семь…

Теперь голос Коперника не дрожал. Судя по всему, он закончил свою исповедь, так и лившуюся из него. Хантер не сомневался, что именно в чем-то подобном все это время нуждался несчастный отец.

– Я уехал из Лодзи. Продал имущество и уехал. Хотел забыть обо всем – не смог, я слишком во многом виноват перед своим сыном… Ну, кажется, все. Если вы пришли сюда за этим, из чистого любопытства, то, думаю, удовлетворили его. Или не вполне? – Он, по-прежнему сжимая нож, снова подошел к Хантеру и наклонился к нему: – Не вполне… Да, конечно, эти порезы… Странные порезы… Пускай полиция думает, что убийства ритуальные или что-то в этом духе. Пусть ищет в этом смысл, связь, след, ключ, систему, что там у них еще… За год я хорошо подготовился, и теперь вот выпал случай поставить точку. Неожиданный случай, вы зашли на огонек. – Коперник, похлопав Антона по плечу, вернулся к столику. – Полиция найдет сначала седьмую шлюху. После – ваше мертвое тело. Нож со следами ее крови на лезвии. Шприц, препараты – все, что нужно для закрытия дела. Как это связать с вами, иностранцем? Как пришпилить к седьмому трупу шесть остальных? – Он замолк, потом снова засвистел и, наконец, подытожил: – Знаете, мне самому будет интересно это узнать. История пока громкая, станет еще громче. Мимо меня не пройдет.

Хантер поймал себя на мысли, явно неуместной в этот момент: как и почему он, бывавший и не в таких передрягах, попался именно сегодня и именно этому человеку, который топит свое горе в чужой крови и, если остановится, то уж точно не сейчас.

– Вы не поможете мне выбрать нож? – Коперник в этот момент говорил абсолютно серьезно, даже выглядел слишком озабоченно. – Ничего не надо делать, просто кивайте, если вам понравится. Примите участие, вам же ничего не стоит… Вот этот хотя бы, а?

Он вытянул вперед руку с ножом, который по-прежнему сжимал в руке. Другой рукой подхватил со столика еще один нож, предлагая пленнику сравнить и вынести вердикт.

При этом он снова засвистел.

Тикали часы.

Лезвия тускло поблескивали в свете люстры.

Все это выглядело чересчур нелепо, неправильно, неразумно, чтобы происходить на самом деле.

Ожидая ответа, Коперник как-то по-детски склонил голову набок.

За окном шелестел дождь, капли бились о подоконник, ветер теребил ветви деревьев, они касались оконного стекла. 

7

Хижняк все слышал.

Добравшись до пригорода так же, как и Хантер, на такси, Виктор, уже успевший немного изучить местность, велел водителю высадить его раньше, потому Коперник не услышал шума подъезжающей машины. Виктор опоздал к началу того, что определил для себя как моноспектакль. Но услышанного хватило для адекватной оценки ситуации.

Видимо, события этого вечера развивались неожиданно и стремительно не только для них с Антоном Хантером, попавшимся, как цыпленок, но и для маньяка, которого тот хотел и не сумел наказать за подставу. Иначе Виктор не мог объяснить, почему Михал Коперник только прикрыл входную дверь, а не запер ее на замок. Ему не пришло в голову, что замок повредил своей отмычкой киллер, и бармен просто решил не морочить себе голову. Ведь его за полтора месяца уже не абы как успела увлечь начатая им игра против всех. Только вот какая разница, если дверь открылась с легким скрипом, стоило Виктору лишь немного потянуть ее на себя…

Никем не замеченный, он стоял с пистолетом в руке и лихорадочно прикидывал в уме возможные варианты быстрого решения задачи. Неожиданно сложилось так, что Михал Коперник, мстивший гулящим женщинам за смерть своего неуравновешенного, инфантильного сына, – во всяком случае, Хижняк увидел все именно под таким углом – очень скоро, еще и часа не пройдет, сделает за него всю работу. Остается понять, что потом делать с самим Коперником и нужно ли вообще Виктору что-нибудь делать с озлобленным барменом-свистуном. Ведь ему вполне по силам сделать так, чтобы варшавская полиция обо всем узнала, приняла меры и маньяк не ушел от наказания.

Останавливало только одно: судя по всему, Коперник сначала покончит с девушкой, доведя счет до семи жертв. Где она, Виктор не имел представления, но в том, что еще жива, не сомневался – это вытекало со слов самого хозяина дома. И если вмешаться прямо сейчас, тогда придется все-таки заниматься Антоном Хантером лично. Так или иначе, но на этот раз Хижняк хотя бы догнал его, даже увидел краем глаза – жалкого, стреноженного, с заклеенным ртом.

Но события продолжали стремительный бег, и в следующее мгновение Виктор потерял над ними контроль, действуя исключительно по ситуации.

Подумав о чем-то своем и, видимо, определившись с выбором, Михал Коперник резко повернулся, стиснул в каждой руке по ножу, набычился и направился к двери. Времени на раздумья не осталось совсем, и Хижняк шагнул ему наперерез, возникнув в дверном проеме, как фантом.

Если Коперник и растерялся, то лишь на долю секунды. Позже, оценивая случившееся в спокойной обстановке, Хижняк пришел к выводу: за наполненные смертью недели он был в постоянном ожидании опасности, вплоть до появления полиции, в невозможность которой Коперник все это время сам себя так до конца и не убедил. К тому же почти час назад в его доме уже появился один незваный гость, и сюрпризы на этом могли не закончиться.

Потому Михал Коперник с ловкостью, совсем не свойственной мужчине его возраста, отпрыгнул назад, выставил руки перед собой и мгновенно перешел в контратаку. Теперь Хижняку пришлось уклоняться от двух стремительно летящих на него острых длинных лезвий. Места для маневра оказалось немного – он не отступил в коридор, а нырнул влево, одновременно выбросив руку с пистолетом вперед и ударив стволом снизу, метя в грудь противника. Нажимать на спуск пока не собирался – хотел выбрать позицию, с которой можно попасть наверняка.

Удар по ребрам вышел довольно ощутимым. Но Коперник не потерял равновесия, наоборот, развернулся, словно в танцевальном па, и ударил наотмашь, стараясь достать Виктора ножом, который сейчас, казалось, сросся с его рукой, превратившись в пику. Острие пронеслось очень близко от лица, Хижняк даже не ожидал подобной прыти и решил больше не играть – отскочив к стене, он вскинул руку и пальнул от бедра.

Останься противник на месте, пуля нашла бы цель. Но Коперник продолжал двигаться, и то, что он уклонился от пули, можно было считать и редкой удачей, и чудом. А дальше он повел себя и вовсе неожиданно – резко замахнувшись, швырнул в Хижняка один из ножей. Метнул неумело, без надежды попасть, однако, благодаря тому, что Виктор пытался увернуться, выиграл еще долю секунды и рванул через коридор к выходу – путь был открыт.

Хантер, наблюдая со своего места за происходящим, ничего не понимал. Когда прогремел выстрел, на всякий случай повалился на пол, упав лицом вниз. Пока у него не было никакого плана, он просто подчинился инстинкту.

Но все-таки взгляд зацепился за ножи, остававшиеся лежать на стеклянной поверхности столика.

Хижняк на какое-то время забыл о Хантере – слишком яркой была увиденная картина стреноженного киллера – и вполне логично рассудил: этот никуда не денется, этот спекся, а вот другого нужно ловить. Азарт погони враз овладел Виктором. Он вылетел на крыльцо, когда Коперник, огромными скачками пересекая двор, бежал к калитке. Дождь и темный вечер не мешали целиться – силуэт беглеца выделялся еще достаточно четко. Однако Хижняк все-таки не сделал поправку на невероятную, как ему показалось, прыть бармена: тот опять будто угадал следующий выстрел и, когда пистолет плюнул огнем, пригнулся, как будто проходя под низкой аркой, пропуская пулю над собой, и так, по-рачьи, добрался-таки до калитки.

Выругавшись сквозь зубы, Хижняк решил больше не испытывать судьбу и помчался за беглецом, но не через калитку – он легко перелетел через невысокий забор, стараясь отсечь Копернику путь. На этот раз получилось, они столкнулись, и сбитый с ног бармен упал в грязь. Виктор навалился сверху, неосторожно забыв о втором ноже, который беглец так и не выпустил из руки. Острое лезвие полоснуло по кисти, Хижняк с криком отдернул руку, ослабил хватку, и Коперник резким движением сбросил его с себя. Затем, пройдя немного на четырех, он снова вскочил и бросился бежать со спринтерской скоростью.

Выстрелы привлекли внимание. Хижняк заметил, как свет начал загораться в окнах окрестных домов: если еще полчаса назад светилось по одному окну, теперь же дружно вспыхивали все прямоугольники. Наверняка кто-то вызвал полицию. Только объяснений с местными властями ему не хватало, а ведь он сюда не за маньяком пришел, а за Хантером…

Надо заканчивать.

Поднявшись на одно колено, Виктор снова вскинул пистолет, только теперь целился очень старательно. Благо дорога в этой части поселка оказалась ровной, а за помощью в ближайший двор Коперник вряд ли побежит. Поймав удаляющийся в сумраке силуэт, Хижняк несколько раз нажал на спуск, успешно справившись с эмоциями.

Он попал со второго выстрела – убегающая фигура остановилась и замерла.

Третьим выстрелом Хижняк сбил Коперника с ног.

А сейчас – быстро в дом, надо довести до ума свое основное дело и убираться отсюда поскорее. В каком бы состоянии ни был бармен, полиция успешно завершит его работу.

Виктор снова пересек двор, вошел в дом, на ходу досылая патрон в патронник.

Коридор.

Комната.

Пусто: Антона Хантера здесь уже не было.

Нож на полу. Обрывки, вернее, обрезки клейкой ленты.

Окно, высаженное мощным ударом, – орудовали тем же столиком, который заодно расколотили.

И так не вовремя – приближающиеся звуки полицейской сирены. 

8

– Ты не перестаешь меня удивлять, Витя.

– А ты начинаешь меня доставать, Коля. Только не надо сейчас мне втирать, что по паспорту ты Николай.

Логинов вздохнул – этот супермен из Киева напоминал ему подростка с трудной биографией, подход к которому не укладывается ни в одну разработанную неглупыми людьми педагогическую методику. Он даже успел повидать таких, но еще больше был наслышан о плохо управляемых типах, не вылезающих из карцеров в местах лишения свободы и своим поведением, некоей смесью мальчишеской бесшабашности и тонкого психологического расчета, время от времени будоражащих умы остальной массы осужденных. Дескать, раз этот баклан занял такую позицию и его проще убить, чем воспитать, и с этим почему-то считаются, нам-то что терять… Дурной пример всегда заразителен, и такие, как Хижняк, по глубокому убеждению Логинова, способны взорвать устои любой Системы, не создавая и не предлагая при этом новых ценностей, – но обязательно нанося вред самой Системе демонстрацией прорех в ней и сбоев в ее работе.

Самое противное заключалось в том, что, как только такой человек начинает смирять гордыню и, выражаясь языком классных дам, вести себя хорошо, это служит тревожным сигналом: скоро что-то будет. Поэтому, пока Хижняк демонстративно хамил и даже не пытался найти с ним общий язык, Логинов, как ни странно, был спокоен за дальнейшее развитие событий.

А вариантов этого развития было всего два. Оба – на ладони: операция продолжается с участием Виктора Хижняка или же без него. Первый вариант был менее спокойным. После беседы с Рафалом, которая закончилась категорическим отказом выполнять подобные задания в дальнейшем и нежеланием общаться с Хижняком в обозримом будущем, Логинов понял: тот устал от Хижняка, его стихийности и неуправляемости. И он, сам пообщавшись с Виктором чуть меньше недели, полностью был согласен со своим человеком в Варшаве. Однако в этом случае придется признать, что перспектива поймать Антона Хантера для российских спецслужб, от имени которых действует Логинов, существенно отдаляется. Если же Хижняк в игре, шансов на успех все-таки ощутимо больше. Даже после того, что случилось вчера поздно вечером в варшавском пригороде.

А поймать и остановить Хантера теперь, после установления личности человека, с которым тот встречался в отеле «Мария», нужно и важно как никогда.

…Логинов вылетел в Варшаву первым же рейсом. После разговора с Рафалом по линии, защищенной от прослушки, и потому достаточно долгого, он понял: нужно его личное присутствие. По большому счету Рафалу Незвану не о чем говорить с Хижняком. Он и так сделал под его давлением больше, чем нужно, и даже больше, чем предполагало его сотрудничество с Логиновым. Однако следовало признать: Виктор умел быстро думать и оперативно принимать верные решения.

Как рассказал Рафал, вчера без четверти десять вечера его выдернул из дома звонок Хижняка. Тот, ничего не объясняя, даже не попросил, а велел ехать в Жабки и подхватить его там. Причем, где именно он находился, не мог сказать, так как не сориентировался в незнакомой местности, потому направлял Рафала по мобильнику, как jps-навигатор. А когда наконец сел в машину, весь в грязи и с горящими глазами, началась самая настоящая гонка.

Логика в рассуждениях Хижняка, согласился Логинов, была железной. Разыскать «варшавского маньяка» и поквитаться с ним за доставленные неудобства для Хантера – дело принципа. Только вот он уже наверняка взял очередной заказ. Потому закончить свои дела с Коперником собирался как бы походя, между прочим, можно сказать, для собственного удовольствия.

Значит, Хантер появился в доме бармена налегке, без вещей, которые у него, несомненно, были, пусть даже самая обычная дорожная сумка.

Из чего следует, что киллер обязательно должен был оставить вещи где-то, куда потом, воспользовавшись случаем, за ними вернуться. Раз так, след исчезнувшего Антона Хантера можно попробовать взять с того места, где его засекли в последний раз, – от отеля «Атос».

По словам Рафала, у Хижняка не было особой надежды на то, что Хантер оставит свои вещи в гостинице или где-то рядом. Для этого вполне годились камеры хранения вокзала или аэропорта – киллер ведь не собирался задерживаться в Варшаве. И все-таки Виктор поставил себя на его место, ведь оба находились в одинаковом положении – оказались в польской столице впервые. То, что Хижняк взял след, Логинов не мог объяснить ничем, кроме интуиции, – похоже, этих двоих что-то незримо объединяло, они были, по сути, одной крови, а значит, мысли двигались примерно в одном направлении.

Иначе как понять, что Рафал, по просьбе Хижняка изобразив журналиста, интересующегося паном Сташевским, гостем Варшавы, попавшим в неприятный переплет, выяснил на рецепции, не без помощи нескольких купюр в европейской валюте крупного достоинства, – оперативные расходы придется покрывать! – что интересовало пана Сташевского, когда он выселялся. Какие задавал вопросы, может, что-то хотел найти, куда-то попасть… Таким образом, выяснилось, что он искал ближайшее интернет-кафе и что его туда направили.

Еще через полчаса Рафал, изображая теперь сотрудника варшавской полиции, узнал у администратора клуба, за какой машиной сидел и работал человек с предъявленной фотографии. Этому вообще ничего не нужно было объяснять – просто согнал очередного юного юзера с нужного места, и Рафал, войдя в поисковую систему, нашел все ссылки, которые вводились в тот промежуток времени, когда за компьютером сидел Хантер.

Дальше – самый сложный и трудоемкий этап, затраты на реализацию которого Логинову тоже придется как-то компенсировать, причем лично Рафалу. Ведь это он по настоянию Хижняка, сначала припугнув администратора кафе, а затем заплатив какую-то сумму, велел временно прекратить работу и закрыть заведение. И тот безоговорочно поверил, что Рафал из полиции, поскольку он упоминал «варшавского маньяка», а это дело серьезное. После Рафал вызвонил своего знакомого хакера, которому за определенные услуги по добыванию закрытой информации полагались немалые деньги, и, опять-таки по настоянию Виктора, озадачил его проблемой: нужно выяснить, с кем вел переписку человек, сидевший ранее за указанным компьютером. К счастью, подавляющее большинство пользователей всегда были активными геймерами, которых ничего, кроме сражений в актуальные компьютерные игры, в сети не интересовало. Так что ссылки, используемые Хантером, оказались единственными, не заводящими на игровые сайты. И значит, могли рассказать о дальнейших планах киллера: ведь не мог же он тратить несколько часов на банальное чтение новостей.

Хакер трудился полночи. Хижняк с чувством выполненного долга отправился к себе в номер спать. Вылетая в Варшаву, Логинов еще не знал результата. Теперь же, получив его от Рафала, он смог сделать кое-какие выводы. Но сначала надо окончательно определиться с тем, какую роль в дальнейшей охоте следует отвести Виктору Хижняку.

Вернее, так: какую роль он сам для себя выберет…

– Ты мог не гнаться за тем психом сразу, – рассуждал Логинов. – В конце концов, свое дело ты там сделал, если тебя интересовало спасение жизни очередной девки.

– Ты про что, Коля?

– За тебя сделали всю работу. Хантер безоружный и связанный. Мы оговаривали: если ты его ухлопаешь и смерть его будет доказательна, никто не станет особо возражать. Медаль не дадут, денег тоже, но… Короче, Хижняк, у тебя с твоими способностями, о которых я узнаю все больше, имелась реальная возможность если не захватить упакованного Хантера, то хотя бы ликвидировать его. И на этом мы распрощались бы, довольные друг дружкой.

– Ну, если тебя попустит, тогда пока. – Виктор пожал плечами, но даже не сделал никакого движения, подтверждающего намерение уйти.

– Не говори, что не думал об этом.

– Думал, – согласился Хижняк. – И скажу – тебе повезло.

– Я тут при чем?

– Ну как… Если когда-нибудь мне приспичит разобраться с тобой, а тебя вот так же стреножат, как нашего Антоху, я в тебя, безоружного и связанного, шмалять не стану. Поэтому у тебя есть шанс разозлить меня и при этом уцелеть. – Виктор растянул губы в широкой улыбке, издевательской и совершенно неискренней. – Не у одного Хантера есть принципы. А развязать его, как сам знаешь, я не успел. И еще одно, раз уж тебе любопытно… Не знаю даже, как сказать…

– Продолжай в том же духе, – ухмыльнулся Логинов – теперь хоть ясно, как в дальнейшем строить отношения с Хижняком.

– В общем… Хантер – сволочь. – Виктор говорил даже слишком серьезно. – Можно стрелять таких же, как он сам, направо и налево, его тоже кто-то когда-то ухайдокает. И памятник не поставят. Только дети и женщины под раздачу попадать не должны. Значит, я достану его, тут без вариантов. Но я, Коля, не могу разрешить психопату просто так, за нехрен, зарезать мужика, который всего за несколько дней до этого сам, один, – он поднял к потолку указательный палец, – разобрался с кучей не последних в вашей Москве профи. Причем последовательно в нескольких местах. Он вывернулся из натуральной задницы. Я сам себе не готов поверить, Коля. Вот правда, не верю до конца в то, что скажу тебе сейчас: именно за это я Хантера зауважал.

– Эва! – вырвалось у Логинова, и он с трудом справился со своими эмоциями, повторив только: – Эва как… Получается, ты его больше не хочешь ловить?

– Я этого не сказал. – Палец Виктора нацелился на собеседника. – При случае я разберусь с ним, обязательно разберусь. Теперь и для меня поймать такого скользкого угря, считай, дело принципа. Но такой боец не должен сдохнуть вот так, на моих глазах, от руки пускай несчастного человека, однако же все равно психа ненормального. Лучше на машине влететь в бензовоз… Или с обрыва скатиться… Не знаю, что еще, но все лучше, чем маньячина препарирует. Понятно изложил?

Логинов предпочел промолчать.

Позицию Хижняка он считал спорной, даже дерзкой, неприемлемой для него лично и, наверное, идущей вразрез с системными установками структуры, в которой и на благо которой Логинов трудился. И все же, как ни парадоксально это звучало, именно такая позиция подталкивала его к принятию первого варианта: Виктора Хижняка нужно всеми силами удержать в игре, у него больше, чем у кого бы то ни было, шансов захватить или ликвидировать Антона Хантера.

– Ладно, Бог со всем этим. – Логинов махнул рукой, словно перечеркивая уже пройденное. – Один хрен его дальше надо искать.

– Излагай. Да, вы там, у себя, заказчика вычислили? Где Хантера поджидать, чего от него ожидать? 

9

Логинов ждал этого вопроса.

Был готов к тому, что уйти от ответа не удастся, – слишком глубоко Хижняк ввинтился в эту историю. Однако всего ему, гражданину другой страны, знать не полагалось. Да и обычному россиянину по большому счету не надо знать о происходящем даже трети того, что придется выложить Виктору.

– Здесь, в Варшаве, он встретился с Родионом Авериным, – ответил Логинов. – Тебе что-то говорит эта фамилия?

– Артист такой есть… кажется…

– Фамилия распространенная, – согласился Логинов. – Только этот – не артист. Отвечает за безопасность Филиппа Воропаева. О нем слышал?

– Не-а. Большая шишка?

– Довольно известный российский промышленник. Про таких когда-то наш с тобой любимый детский поэт писал, что они владельцы заводов, газет, пароходов [7] . А развитию бизнеса Воропаева в данный конкретный момент очень мешает другой человек – Кирилл Дорохов.

– Тоже миллионщик?

– Обязательно. Контролирует половину Восточной Сибири… Ну, тебе это не надо. Важно другое. Встреча представителя господина Воропаева с известным международным киллером, решившим за истекший период проблемы сразу нескольких его коллег, согласись, очень красноречива.

– А у вас вот так сейчас бизнес-проекты обеспечивают?

– У вас тоже, Хижняк. Кризис в разгаре, договариваться, как в условно цивилизованные времена, муторно. Стратегий нет, только тактика. Читал же – 90-е возвращаются.

– Я не читаю газет. С кроссвордами разве…

– Ну и не надо. А мне вот по долгу службы приходится. О’кей, сложность в том, что Дорохов приближен к власти. Пока, во всяком случае. Воропаев его место хочет занять. Но он слишком одиозен. В другое время пускай бы, только, повторяю, кризис: корыто уменьшилось и обмельчало.

– Ты так просто об этом говоришь…

– Государева служба! – Логинов картинно развел руками. – Многие знания – многие печали. И хватит, давай ближе к делу, которое нас больше касается.

– Нас?

– Нас. Хантер – пока наша проблема. Если соскочишь с поезда, ничего тебе не будет. Просто проблема перестанет быть твоей.

– Не проще ли обеспечить охрану этому Дорохову?

– Делается и это. – Логинов кивнул. – Но обложить дичь егерями и ждать, пока появится охотник, не совсем хороший выход. Предъявить Воропаеву и его холуям тоже нечего: мало ли, с кем Родион Аверин сидел в баре отеля, в котором остановился, приехав в Варшаву по служебным делам… Да и Дорохов тот еще фрукт – сибиряк, в бункере под охраной не спрячется. Надеюсь, ты уже понял, что представляет из себя Антон Хантер: от него не всегда можно уберечься. Так что охрана охраной, а ловить исполнителя все равно надо.

– Где и как?

– С этого места давай подробнее поговорим. Конечно, если тебя по-прежнему интересует охота. На тех же условиях: с нас – обеспечение и информация, с тебя – реализация. Так как?

Хижняк ответил быстрее, чем созрело взвешенное решение.

– Излагай. Побегаем еще.

Логинов мысленно порадовался – удалось соскочить со скользкой темы, ведь по поводу Кирилла Дорохова пока не все так однозначно, ситуация сейчас проясняется, вопрос всего лишь нескольких дней…

– Тогда так. Хакеру, которого задействовал Рафал, удалось выйти на почтовый ящик, с которого Хантер отправил письмо. И на который получил ответ. По адресу ящика вычислить пользователя в нашем случае нельзя. У Хантера таких много, он создает их под разными именами, использует разные провайдеры, и каждый, скорее всего, предназначен для того, чтобы писать с него некоему определенному адресату. Чтобы тот узнавал по адресу именно Хантера и отвечал ему – такая вот конспирация. Входит он в сеть необязательно со своего компьютера, как в нашем случае.

– Подожди, – жестом прервал его Хижняк. – Я не слишком рублю в этих делах, Марина у меня больший спец, а для меня то, что ты сейчас говоришь, – птичий язык. Или китайская грамота – суть одна. Проще говори, все равно я в таких подробностях ни фига не понимаю.

– Дремучий ты дядька, Хижняк… Хорошо. Просто хочу, чтоб ты понял: по всей вероятности, Хантер создает почтовые ящики для того, чтобы, пользуясь новым, отдельным адресом, вести индивидуальную, целенаправленную переписку. А это значит, что с одного ящика он пишет только одному адресату. Этот адресат как раз вычислить удалось. Больше того, хакер вынул и прочитал само письмо и ответ. Хантер спешил, потому не успел удалить переписку.

– И?..

– Он списался с неким Замиром. Договаривался о скорой встрече на известном месте. Встреча, как планирует Хантер, должна состояться в течение трех-четырех дней. Так они оговорили, во всяком случае.

– Что за место?

– Не ясно пока. Зато получен ответ: Замира больше нет, его делами занимается Бора. Но Бора ждет встречи. Место, думаю, то же. В каком-то смысле его реально вычислить.

– Место?

– Место. Сервер, который используют эти Замир и Бора, находится на Балканах. Конкретнее – где-то в Приштине, это Косово. Никаких мыслей?

Только теперь Виктора осенило.

– Оружие. Ему нужно оружие .

– Молодец, «пять». – Логинов ухмыльнулся. – Хантер получил заказ на убийство. Как всякий профессионал, он пользуется оружием только один раз, после бросает его на месте. Здесь вряд ли пойдет речь о банальном пестике, ему нужна серьезная машинка, вероятнее всего, – снайперка одной из последних моделей. А Косово – один из центров торговли оружием на европейской территории. Причем именно там можно купить что угодно с наименьшими для себя проблемами. Это не только оружия касается: живой товар, наркота, даже человеческие органы – считай, такой себе супермаркет запрещенных к свободному обороту товаров. И главное – у нас там влияние слабое, хотя и у миротворцев из ООН тоже. Солдаты и офицеры даже входят в этот бизнес, о чем много пишут, но еще больше молчат. Короче, Хантер сейчас или уже в Приштине, или держит путь туда. Все еще хочешь его догнать? 

Часть четвертая. Балканский сюрприз. Край Косово и Метохия, апрель

Ты чего, цыган, смурной?

Божья коровка почему не с тобой?

Эх, за что такая жизнь?!

Ну-ка, девчонка, пойди расплатись!

Песня из фильма «Черная кошка, белый кот», режиссер Эмир Кустурица

1

– Ты здесь не был раньше, брат. И тебе не с чем сравнивать.

– А я, Ульбер, еще много где не был. – В тоне Хижняка звучало легкое раздражение, и он, не сдержавшись, съязвил: – Даже в вытрезвителе.

Американец вопросительно взглянул на Виктора, и тот, сообразив, что сморозил совершеннейшую глупость, даже не стал объяснять, что имел в виду и что вообще собирался сказать. Очень быстро понял: молотит языком, потому что впервые за свои без малого сорок лет оказался не просто за границей и в другой языковой среде, – объем информации, который приходилось пропускать через себя, был для него абсолютно непривычный.

Но отыграть назад Хижняк уже не мог и не хотел. Чтобы найти Антона Хантера здесь, в незнакомом и непонятном ему Косово, нужно было смирить гордыню, чуть попридержать лошадей, внимательно послушать человека, лучше знакомого с местными раскладами, и только потом бежать-стрелять.

Никогда не интересуясь политикой, более того, даже не собираясь вникать в сложное, недоступное его пониманию политическое устройство мира, с того момента, как согласился выйти на охоту за Хантером, он вдруг уяснил: нельзя пересечь границу очередного государства, не сделав поправку на политическую ситуацию внутри страны. А также на особенности международной политики в целом. Добираясь из Польши в Австрию, а затем из Вены до края Косово, пролетая, как сообщал из динамика командир корабля, над Венгрией, Румынией, Болгарией и Македонией, при этом огибая Сербию, он все это время прокручивал в голове последние события. Чтобы в конце концов убедиться: так или иначе он вступил в эту игру как раз из-за политики.

Это не нравилось Хижняку.

Но, похоже, все складывалось именно так. Сначала – непонятные реверансы между силовиками двух соседних государств. После – крепкая спайка политики и криминала, значительно ограничивающая возможности самих москвичей, потому и вынужденных привлечь постороннего. Дальше – польский контакт, полученный для дальнейшей работы. Он породил новый вопрос: кто такой в действительности этот тип Рафал и какие «консультации» на самом деле он дает тому же Логинову.

Будь Виктор менее опытным человеком, эта ситуация нисколько не напрягала бы его – наоборот, все вокруг было новым и, надо признать, невероятно интересным, способным внести немалое разнообразие в жизнь даже видевшего смерть Хижняка. Однако что-то подсказывало ему: если не разобраться в положении вещей хотя бы поверхностно, на уровне «чайника», непременно грянет очередная подстава. Только теперь выбраться из водоворота станет сложнее – слишком уж бурный этот водоворот событий.

Наконец, его новый знакомый, Ульбер Микич, журналист, этнический албанец и вот уже десять лет как американский гражданин. Сам по себе он являлся для Виктора одним ходячим вопросом. В ожидании посадки на свой рейс в венском аэропорту Хижняк нашел там интернет-клуб и потратил час времени, роясь в сети с целью хоть что-то узнать о том, что его может ожидать в Косово.

И уяснил главное: Америка безоговорочно поддерживает самопровозглашенный суверенитет края, еще совсем недавно входившего в состав Сербии, его родина Украина старается по мере сил и возможностей не давать этому событию никаких официальных оценок, Россия считает действия косоваров ярким проявлением сепаратизма. То есть, казалось бы, американцы и россияне во всех касающихся Косово вопросах занимают кардинально противоположные позиции. Тем не менее Николай Логинов, офицер российских спецслужб, дает Виктору Хижняку, гражданину другой страны, контакт в столице края, Приштине, и этим контактом оказывается албанец, эмигрировавший, а по сути бежавший в США в разгар Балканской войны, натурализовавшийся там, получивший гражданство и теперь занимающийся тут, в Косово, сбором материала об албанской мафии.

– Здесь начали строить только несколько лет назад, – продолжал Ульбер, сразу же забыв о попытках своего нового знакомого поддержать разговор на одному лишь Виктору понятной и знакомой волне. – Аэропорт видел? Тот терминал, у которого я тебя подхватил?

– Терминал как терминал. – Хижняк пожал плечами, по-прежнему не совсем понимая контекст разговора, его больше занимала другая информация.

– Новый терминал, – уточнил Микич. – Рядом есть старый, а этот – новенький. И от него дорога до Приштины тоже новенькая, ровная и гладкая. Косово и до войны считался бедным краем, война совсем разорила, бюджет постоянно в дефиците. Но построен новенький терминал, приводятся в порядок основные магистрали, да и здесь, в городе, тоже очень много строят. Я был тут как журналист еще девять лет назад – совсем другая картина. Что, край стал богаче? Он поднялся на войне?

Хижняк, чувствуя, что любой ответ выставит его не в лучшем свете, благоразумно промолчал, отпив холодной колы прямо из бутылки.

– Евросоюз, – резюмировал Ульбер. – Оттуда идут деньги на развитие. И Америка тоже поддерживает здешнюю независимость, это значит – финансовые потоки. Дают – почему бы не строить?

– Что тебе не нравится? Новый асфальт?

– При чем здесь асфальт? Мне нравится асфальт. Только не в асфальте дело, брат. Просто пока здесь воевали, Америка и Европа признавали: Косово входит в Балканский коридор. Знаешь, что это такое?

– Читал. Контрабанда.

– Вообще-то, лет двадцать назад это начиналось и подавалось как крупный международный торговый путь. Но сам знаешь, как бывает… Торговать можно всем, что покупают. А оружие, наркотики и людей покупают очень активно. Рынок диктует, и все такое. Вижу, тебе это не слишком интересно, брат…

– Интересно, – вставил Хижняк, стараясь казаться вежливым и благодарным слушателем. – У меня времени не очень много. Ты лучше это… сбрось мне через Интернет, ну, ссылки на свои статьи. Вернусь – прочту.

– Мне нравится твой оптимизм, брат. Когда кто-то приезжает в Косово и начинает всерьез интересоваться албанской мафией, он не всегда уверен, что ему дадут вернуться.

– Ты пугаешь сейчас?

– Нет, не пугаю. Я много видел, брат, и многих видел, не смотри, что мне только тридцать… Ты не похож на того, кого можно запугать.

Над ними потускнела лампочка, чтобы через несколько минут снова ярко вспыхнуть, – так работал генератор, один из тех, что стояли в Приштине на улицах вдоль тротуаров, – электричеством люди обеспечивали себя сами. За короткое время Виктор уже успел к этому привыкнуть.

– Спасибо. – Хижняк ухмыльнулся. – Ладно, давай ближе к нашему делу.

– Я уже очень близко к нему, брат. – Ульбер снова сделал маленький глоток кофе. – Балканский коридор – это беспрерывная и бесперебойная доставка всего, что убивает, из Ближнего Востока через Афганистан в Европу и Америку. Когда администрация США вмешалась в ситуацию на Балканах, одной из причин такого вмешательства назвали борьбу с терроризмом и организованной преступностью, которые тормозят демократическое развитие новых независимых государств. Но когда то же Косово объявило суверенитет и добилось частичного признания, преступность никуда не исчезла. Ее прикрывали и прикрывают на высшем государственном уровне. Слыхал о Тачи? [8]

– Читал. Краем глаза.

– Что думаешь?

– Слушай, мне это не надо. Я вообще никому не доверяю, если этот кто-то сидит во власти. Там всегда выкручиваются, как жопу припечет.

– О’кей. Просто я хочу сказать, что теперь любая преступная группа, под чьим бы прикрытием она ни была, всегда находит железный аргумент: эти обвинения – провокации противников независимости, демократии, суверенитета, права нации на самоопределение и тому подобное. Меня обвиняли в том, что я – ксенофоб и ненавижу албанцев. Меня, Виктор, меня, этнического албанца, а я родился в Призрене! [9] Знаешь почему? Потому что я пишу об албанской мафии! То есть я считаю албанцев преступниками, мафиози и не скрываю своего отношения!

Ульбер понемногу заводился. Хижняк обеспокоился, как бы на них не стали обращать внимания, – они сидели в открытом кафе, говорили по-английски, и Виктор уже ловил боковым зрением взгляды, которые бросали на них смуглые парни, обосновавшиеся за столиком в противоположном углу. Однако Микич быстро взял себя в руки, продолжил уже спокойнее:

– Мусульманские общины здесь прикрываются Кораном, получают деньги из неправительственных фондов. А их члены, организовав доставку живого товара морем и даже по воздуху, продают девушек из России, Украины и Польши в подпольные бордели Израиля, в гаремы нефтяных шейхов Ближнего Востока, даже преторианским алмазным королям в Африку. Для этого используют частные самолеты, и это только малая часть бизнеса, брат. Миротворцы тоже вошли в дело, и кража топлива со складов – еще цветочки. Я писал о том, как американские сержанты сгружают оружие со складов и даже обеспечивают прикрытие каравана под видом очередной миротворческой операции. Я о многом писал, брат, мою работу здесь уже начали поддерживать правозащитные организации…

– Я понял, что тебя прессуют, – вздохнул Виктор, смиряясь с тем, что собеседнику нужно выговориться.

– А я догадываюсь, что уже утомил тебя, – признался Ульбер. – Но ты мне очень помог, знаешь?

– Я? – Вот теперь Хижняк удивился.

– Ты сказал, что Замира больше нет.

– И что?

– А то, что меня самого очень интересует Замир. Я потратил много времени и денег, ища к нему подходы. Он как раз мог дать новую информацию о связях военных с мафией, мне нужна такая статья: шишки из армии уже готовят судебный иск, и Замир согласился слить своих партнеров.

– Для чего? Так делают, когда хотят соскочить…

– Ну, с Замиром все сложнее. Или проще, как посмотреть. Дело в том, что он давно хочет быть сам по себе. У него своя группа, небольшая, но крепкая и достаточно сильная.

Его амбиции не устраивают так называемых больших боссов, и, если Замир сливает мне военных, у этих боссов появляются проблемы куда серьезнее, чем какой-то, как у вас говорят, отморозок.

– Почему отморозок?

– Видишь ли, брат… Замир даже по меркам албанской мафии считается жестоким человеком. И то, что он собрался слить своих, вполне вписывается в его систему ценностей: раз свои мешают бизнесу, помеху нужно устранить. Говоришь, человек, которого ты ищешь, пытался связаться с Замиром?

– Да, только никак не соображу почему. Тот, кого я ищу, должен иметь массу возможностей купить оружие.

– Видишь ли, ты многого не знаешь… Замир может продать винтовку, а может отгрузить несколько контейнеров. Но в любом случае доставка товара к месту назначения – это его забота, это, если хочешь, входит в стоимость. Покупатель приезжает, встречается с Замиром, смотрит на товар, убеждается в его качестве, называет адрес – и все, он может спокойно направляться туда как законопослушный гражданин. Нет необходимости изобретать хитромудрые способы провоза оружия самому – для этого есть Замир с его идеями. Вот почему он на каком-то этапе решил работать только на себя.

– Грубо говоря, сам себе албанская мафия.

– Грубо, но правда, брат.

– И теперь Замира нет. Вместо него – какой-то Бора. Тебе это имя что-то говорит?

– Нет, – признался Микич. – Зато теперь я понимаю, почему ни Замир, ни его люди не дают о себе знать уже несколько дней. Я ведь тоже ограничен во времени.

Хижняк решил промолчать о том, что свой шанс отыскать Хантера здесь, в Косово, он вообще мог упустить. Из его переписки понятно: встреча с неким Борой должна состояться через три-четыре дня после того, как письмо отправлено. Если Виктор верно считает, сегодня – третий день, четвертый наступит завтра. Но встреча вполне могла состояться и сегодня, завтра Хантера уже не будет в Косово, и остается очень маленькая надежда с помощью опасных связей Ульбера попытаться выяснить, где киллер ждет свое оружие.

Правда, чем дальше, тем все менее перспективным и четким казался Хижняку этот след. Нет, надо возвращаться обратно, садиться на загривок Кирилла Дорохова, потенциальной жертвы, и караулить Хантера там, постаравшись вычислить место и время покушения. Да, при этом надо включать мозги, и не только свои. Зато результат будет наверняка, а здесь же, как справедливо заметил американский албанец, можно бестолково нарваться…

– Исходя из собственного опыта, скажи, что значит вот это самое: «Замира нет, вместо него Бора»? – спросил Виктор.

– Я выясню, брат. Это моя работа и мой личный интерес.

– Тогда такой еще вопрос… Я смогу пообщаться с этим Борой, кем бы он ни оказался?

– Это в корне неверный вопрос, брат. Ведь на самом деле очень важно, кем окажется Бора, – поучительным тоном произнес Микич. – Фраза «Замира нет» может означать, что он все-таки нарушил канун, то есть закон и порядок в своем клане, пошел на обострение конфликта внутри него. Потому крюе , старший клана, что-то вроде мафиозного дона, приказал его убрать. Тогда Бора может оказаться либо новым руководителем группы, ставленником крюе, либо же преемником самого Замира и его соратником. В первом случае шансов договориться не будет. Во втором шанс будет, ибо Бора наверняка продолжит курс, взятый Замиром. Вот и все.

– Но ведь Замира может не быть по какой-нибудь простой причине… Уехал, например. По делам каким-то…

– Тогда бы он сам отвечал на письма. И давал соответствующие указания тому же Боре – допустим, это его правая рука, хотя, повторяю, я впервые слышу это имя.

– Или кличку.

– Или так, – легко согласился Микич. – О’кей, главное, что я теперь примерно знаю, как себя вести. Попытаюсь найти контакт теперь уже с Борой. Мне нужно хотя бы выяснить, в курсе ли он наших с Замиром договоренностей.

– Мне что делать?

– Погуляй. – Американец подарил Виктору типичную американскую улыбку, давая понять, что разговор окончен. – Приштина – интересный город. Когда еще сюда попадешь.

– Слушай, если надо…

– Не надо. Пока не нужно ничего. Меня кое-кто в городе и даже крае знает, мне легче, даже с американским паспортом. Ты – чужой, чужих тут не любят. В общем, поймешь специфику. 

2

Предложение погулять Хижняк проигнорировал – неожиданно признался сам себе, что напрочь лишен любознательности и что ему неинтересно ходить по улицам незнакомого заграничного города, глазея по сторонам.

Марина, устраиваясь в свободное время перед телевизором, чаще всего искала каналы или программы, посвященные каким-нибудь путешествиям. Она могла слушать и смотреть, как живут люди за пределами Украины, тратя на это хотя бы час. Виктор раньше не замечал за ней такого увлечения, и она объяснила, что в детстве очень любила «Клуб путешественников», всегда мечтала объехать мир, да и вообще, это лучше, чем втыкать в криминальные сериалы, что Хижняк себе время от времени позволял. Предпочитал американские. К российским имел слишком много претензий, зная реалии, отличные от героических ментовских будней, которым посвящалось большинство из них. Обычно он отмахивался, искренне не понимая, зачем Марине смотреть, как кто-то преодолевает на пироге устье Амазонки. Но теперь, оказавшись далеко от дома, он сделал вывод: если прогулка по городу – всего лишь прогулка, а не рекогносцировка на местности и совершается не для того, чтобы проверить, есть ли за тобой «хвост» или, наоборот, оторваться от слежки, а только для удовольствия, это его не привлекает.

Не зная, чем себя занять, хотя и смирившись с вынужденным бездельем, Хижняк завалился на кровать, нашел среди предлагаемых отелем каналов какую-то англоязычную полицейскую стрелялку, за неимением ничего лучшего периодически прихлебывал минеральную воду и так, под рокот телевизора, задремал. За время, которое заняло перемещение из Варшавы в Приштину, он принял горизонтальное положение впервые.

Разбудил телефонный звонок, и Хижняк, открыв глаза, сначала не понял, что происходит: за окном серо, телевизор работает, он лежит в одежде, но часы на руке показывают шесть часов по местному времени. Шесть часов – чего? Он пришел, когда было без четверти шесть, задремал в начале седьмого, получается, время остановилось. Телефон же продолжал противно дребезжать, номер он оставлял только Ульберу, ну разве портье может позвонить, предложить девочек – в варшавском отеле такой прецедент уже имел место…

Перевернувшись на бок, Виктор дотянулся до телефона, снял трубку.

Микич.

– Me falni, nje shok…

– Чего?

– Говорю, извини, друг, если разбудил.

– Сколько времени вообще?

– Утро. Шесть часов. Ты часы не настроил на местное время?

Вот так. Получается, он проспал под телевизор почти двенадцать часов. Не слабо…

– Нормально. Так понимаю, у тебя наклюнулось что-то?

– Не по телефону. Тем более по гостиничному.

– Ну, ясный-красный…

– Что? Почему красный?

– Расслабься, поговорка такая. Понятное дело, говорю.

– Встречаемся через полчаса на бульваре Матери Терезы, это недалеко от тебя, пешком дойдешь. Я подберу на машине, там и поговорим. Хоп!

Ульбер бросил трубку, и Хижняк, послушав некоторое время короткие гудки, пожал плечами и тоже буркнул:

– Хоп-хоп.

Он совершенно не представлял, что будет дальше. Его не устраивало вынужденное плавание по течению, ему разонравилось действовать по обстоятельствам, которые всякий раз со дня начала этой охоты складывались непредвиденно. Тем не менее он ввязался в бой, а потому влез в кроссовки, крепче затянул ремень на купленных по случаю зеленых штанах в стиле милитари с множеством карманов, машинально стряхнул невидимые пылинки со свитера, накинул натовскую куртку – обзавелся уже в здешнем магазинчике, привлекла цена распродажи, – сунул в карман мобильник и бумажник. Больше ему нечего было с собой взять, поскольку оружие пришлось оставить в Варшаве, а здесь пока еще не вооружился, надеясь сделать это в ближайшее время, хотя бы с помощью Микича, который пишет о торговцах оружием и наверняка знает, где здесь продаются стволы.

Без оружия, оттягивающего карман, Хижняку в незнакомой стране и незнакомом, явно враждебно настроенном городе было как-то не по себе.

Раннее утро выдалось прохладным. Идя к месту встречи, Виктор увидел только натовский патруль. Солдаты в камуфляже неспешно прогуливались по тротуару и даже не посмотрели в его сторону. Местную полицию он не видел и вчера.

Микич появился точно в срок – его джип со скрипом тормознул у бровки. Он открыл переднюю дверь, приглашая садиться, а закрывал ее Хижняк уже на ходу: машина резко сорвалась с места. Ульбер, лицо которого было очень сосредоточенным, хлопнул по протянутой руке и начал без предисловий:

– Вот что мне удалось сделать. Кто такой Бора, не выяснил. Но зато вышел на тех, через кого со мной общался Замир. Я дал понять, что знаю – Замира нет. И забросил крючок на предмет купить у них информацию.

– Что ты будешь покупать? Зачем покупать?

– Брат, запомни: албанцы будут охотнее разговаривать с тобой только в том случае, если речь пойдет о некоей финансовой выгоде для них. Пускай даже ерундовой на выходе: для них, как и для турок, важен процесс, а не результат. Главное, что они поняли, с кем разговаривают. Замир ведь сам искал контакт с кем-то вроде меня, а я, в свою очередь, заинтересован в нем. Думаю, никаких подозрений я у них не вызвал.

– Ты сказал, что нас будет двое?

– Обязательно. Албанцы, с которыми мы собираемся иметь дело, сюрпризов не любят.

– Хорошо, какая моя легенда? Я тоже журналист?

– Не тянешь, старик, извини. Просто ты мой друг. Ну, не поеду же я на встречу один.

– И то правда.

Мысли лихорадочно кружились в голове Хижняка. Он пытался придумать для себя правдоподобную биографию, и самое важное – она должна в какой-то мере объяснить его интерес к возможной встрече, которая или уже состоялась у этого Боры с Хантером, или только должна произойти. В то же время Виктор понимал, куда сует голову, и знал, что говорить придется осторожно, – это как по тонкому мартовскому льду ходить.

Между тем джип выехал из города.

Микич уверенно двигался в направлении западной окраины; далеко впереди маячили гористые склоны, над которыми постепенно рассеивался утренний туман. Хижняк успел убедиться: здесь, на Балканах, в начале апреля уже намного теплее, чем он привык в Украине и даже в Крыму, куда тепло всегда приходило раньше, чем в Киев, и погода еще могла сопливить. Он расстегнул, а затем и вовсе скинул куртку, бросив ее себе на колени, закатал почти до локтя рукава свитера и откинулся на спинку сиденья. Этим утром Виктор как никогда чувствовал себя отдохнувшим, но в этом были и свои минусы – даже с учетом неизвестности, в которую они направлялись сейчас вместе с Ульбером, он все еще не мог полностью сбросить с себя то, что поэты называют негой.

Что-то должно произойти, чтобы нега улетучилась.

И это произошло даже быстрее, чем ожидал Хижняк.

Сзади, из-за поворота, который они только что миновали, вынырнул армейский джип и пошел следом. Со своего места Виктор мог увидеть в зеркале заднего вида, насколько эта машина грязная. Пока преследователь приближался, Хижняк, чтобы хоть чем-то занять себя, вытащил из карманов куртки телефон и бумажник, приподнявшись, рассовал свое нехитрое имущество по карманам штанов. Не отвлекаясь от дороги, Микич открыл бардачок, и Виктор увидел пистолет – кольт «питон» старого образца.

– С этого и начал бы, блин, – проворчал он, потянулся к оружию, но Ульбер тут же закрыл бардачок.

– Отнимут, брат. Обязательно обыщут и отнимут. Никто не позволит разговаривать, когда у тебя оружие.

– Зачем показал? Подразнил?

– Догадался – ты переживаешь, что безоружен. Оружие есть, только смысла в нем… Ну, началось, спокойнее теперь!

Одновременно с предупреждением он вдавил педаль тормоза в пол до отказа, слишком резко остановив машину, – «армеец», тем временем успевший поравняться с ними, практически сдвинул их джип на обочину. Сразу же положив руки на руль, Микич откинулся на спинку сиденья, держа, таким образом, вытянутые руки перед собой. Хижняк последовал его примеру, устроив руки на передней панели.

Шоссе оставалось пустынным.

Из джипа вышли двое смуглых мужчин, одетых как военные, только форма на каждом была разная: худой, длинноволосый парень выбрал полевое обмундирование натовского миротворца, предварительно срезав шевроны, а грузноватый бородач, смотревший на мир только правым глазом, – камуфляж десантника, сидевший на нем не очень ловко. Когда они, обойдя джип с двух сторон, как по команде наставили на пассажиров десантные варианты «калашей», Виктор рассмотрел в ухе одноглазого крупную серьгу.

Бандит с большой дороги, какими их представляют художники, рисующие комиксы. Типичный плохой парень.

Длинноволосый рывком открыл дверь со стороны водителя, затем угрожающе передернул затвор, но при этом молчал – вместо него заговорил одноглазый, сначала сказав несколько фраз по-албански, затем перейдя на ломаный, хотя довольно сносный английский:

– Кто искал встречи с Замиром?

– Я. Мне сказали, что меня ждет Бора, – ответил Микич по-английски, сразу же повторив то же самое на своем родном албанском. Хижняк невольно зауважал своего спутника: не паниковал или, точнее, не показывал вида, держался спокойно, с достоинством, даже демонстрировал: свой, не нужно делать поспешных выводов.

– Бора никого никогда не ждет! – отчеканил одноглазый. – Кто с тобой?

– Друг. У него есть несколько вопросов к Боре. Может, даже предложение…

Теперь Ульбер не переводил – перешел на английский, чтобы Виктор тоже понимал суть происходящего.

– Чей друг? У Боры нет друзей. Боре не нужны новые друзья.

– Он мой друг. – Журналист по-прежнему сохранял спокойствие.

– Это ничего не значит. Ты не друг Боры. – И сразу, без перехода последовал приказ: – Выходите оба! Руки на машину!

Они подчинились. Сначала длинноволосый быстро ощупал Микича. Ничего не найдя, отступил на шаг. Из джипа тут же появился еще один молчаливый албанец в камуфляжных штанах, свитере с глубоким вырезом, открывающим часть волосатой груди, и легкой кожанке, наставил на журналиста пистолет и держал так, пока длинноволосый обыскивал Хижняка. Обнаружив кошелек и мобильник, он ткнул Виктора в бок, дав понять, что нужно достать все из карманов. Трофеи передал одноглазому. Тот, не заглянув в бумажник, сунул его себе в карман, а к телефону даже не притронулся – кивком приказал бросить трубку на землю и наступил на нее рифленой подошвой армейского берца.

Надавил.

Дождался легкого хруста.

Это очень не понравилось Хижняку.

Затем последовал приказ на албанском. В переводе фраза не нуждалась: длинноволосый достал из кармана и сунул сначала Ульберу, потом – Виктору длинные плотные лоскуты черной материи. Оба послушно завязали глаза. Рук им не связывали, просто стволами подтолкнули к джипу, велели лезть внутрь.

Машина тронулась с места и, как отметил Хижняк, некоторое время ехала прямо по шоссе, потом свернула. По мере продвижения дорога становилась хуже, джип часто сворачивал, ехал то в гору, то спускался вниз, его подбрасывало на каких-то невидимых Виктору ухабах, и только благодаря тому, что руки оставили свободными, ему удавалось худо-бедно держаться, сохраняя равновесие.

Сколько ехали, а главное – куда, Хижняк не представлял. Но дорога заняла что-то около часа. Наконец машина остановилась, им велели выходить, подтвердив приказ дерганием за шиворот, и, когда оба покинули автомобиль, с них сдернули повязки.

Сначала Виктор зажмурился – так резко ударили в глаза солнечные лучи.

Но когда наконец смог открыть глаза и снежить перестало, увидел себя и Микича на поляне, вокруг которой высились поросшие редким лесом высокие холмы. Горы, настоящие горы, были уже много ближе, чем когда они покинули Приштину, но все равно еще не рядом. На поляне был разбит небольшой лагерь: большая армейская палатка почти в центре, чуть поменьше – в глубине, ближе к лесистому холму, слева, немного дальше привезшего их джипа, – другой джип, только открытый, рядом – двое по-военному, но все-таки пестро, как партизаны, одетых боевиков. Из чего Хижняк сделал вывод: тут у них что-то вроде пропускного пункта. Рядом с большой палаткой расположился пикап, в кузове грузовичка – несколько маркированных ящиков, оба открыты.

Никто больше ничего не говорил – все чего-то или, вернее, кого-то ждали.

Длинноволосый оставил свой автомат на капоте джипа, вооружился пистолетом, который все время держал за поясом, – Хижняк успел заметить, что это американский кольт полицейского образца. Затем он встал прямо за спинами пленников. Никто при этом ничего не говорил.

Почти сразу же, как только «гостей» выволокли из машины, полог маленькой палатки откинулся.

Вышла женщина.

Длинные волосы забраны в крепкий узел, на голове – темно-зеленая армейская фуражка с козырьком, одета, как и остальные мужчины: военная форма и берцы. Женщина показалась Виктору очень худой, но, когда она направилась в их сторону, он со своего места убедился, что она красива. Причем это была какая-то злая, диковатая красота. Китель расстегнут на несколько верхних пуговиц, под ним не угадывалось никакого белья, только голое тело. Цепочка с крупными кольцами, надетая на смуглую шею, оканчивалась пулей, острый клюв которой касался верхнего края ложбинки между маленькими острыми грудками.

Приблизившись, женщина – форма делала ее старше, хотя на самом деле ей вряд ли было больше тридцати, – остановилась, расставив ноги в берцах чуть шире плеч, переплела пальцы рук, сделала движение, словно разминая их, фаланги слегка хрустнули.

Рукава при этом вздернулись, открыв широкие кожаные манжеты-напульсники на запястьях.

– Я Бора, – сказала коротко. – Зачем меня искали?

И сразу за этим сюрпризом – еще один.

Следом за ней из палатки вышел, щурясь на солнце, Антон Хантер. 

3

По-албански ее имя значит «снег».

Это Замир сказал, когда познакомил Хантера со своей подругой Борой и ее старшим братом, одноглазым Бесо – тот называл себя именно так, и Антон не пытался вникнуть в этимологию его имени. С самим Замиром судьба свела его пять лет назад, когда для выполнения очередного заказа нужно было выйти на албанскую диаспору в Чикаго. Тогда Хантер отметил удивительную способность Замира перемещаться по миру практически с такой же легкостью и изобретательностью, как и он сам. Очень скоро он выяснил, что его новые знакомые контролируют участок Балканского коридора, и вопрос вооружения отпал сам собой: албанцы по одним им известным каналам доставляли заказанное оружие именно туда, где Хантер в нем нуждался, никогда не попадаясь. А отношения с самим Замиром у Антона сложились если не дружеские – он не позволял себе заводить друзей, – то уж точно крепкие, партнерские.

До тех пор, пока Хантер не увидел и не узнал ближе Бору Ракипи.

Уже при первом знакомстве он почувствовал, как сильно она влияет на Замира. Это не была любовь; люди, подобные ему, любить не могут и не умеют. Привязанность и зависимость самого Замира оказалась гораздо сильнее: от Боры исходила агрессия, густо замешанная на сексе, так что скорее она была чем-то вроде боевой подруги, с которой одинаково хорошо было и в кровати, и на ночных контрабандных тропах.

Она была из ашкали, албанских цыган, и, как догадывался Хантер, немного знавший местные нравы, выбор Замира не слишком радовал глав его клана. Хотя ашкали не подвергались в крае таким этническим чисткам, как коренные балканские рома вместе с сербами, все равно албанцы старались удерживать дистанцию между собой и ними, а наиболее радикальные националисты вообще относились к ним с определенной брезгливостью. Впрочем, пока ашкали держались на расстоянии, их скорее терпели. Но Замир, как необоснованно подозревал Хантер, нарушил неписаный закон, приблизив к себе не только Бору и ее брата, потерявшего глаз в какой-то горной заварушке, но вместе с ними целую ашкалийскую группу.

Тогда, полтора года назад, Антон не придал личной жизни своего поставщика оружия особого значения. На то она и личная жизнь, чтобы люди сами в ней разбирались. Зато он успел узнать, насколько Бора Ракипи может быть опасной.

В этой дерзко красивой смуглянке не было ничего от снега – разве что холод, которым от Боры веяло на всех, с кем она общалась, кроме, конечно же, Замира и одноглазого брата Бесо. По мнению Хантера, которое тот предпочел держать все-таки при себе, ее нужно было бы назвать Энибай – змея: такая же холодная, скользкая, ядовитая и не знающая жалости. Если снег когда-то таял, то Бора, вероятно, была снегом горных вершин – там его холодные глыбы могут лежать вечно, сходя лавинами и хороня под собой людей. Но ей подходило слово «снег» в еще одном своем значении – так на жаргоне называли кокаин, и Хантер, достаточно хорошо изучивший жизнь и нравы городского дна, быстро подтвердил свои подозрения: Бора стимулировала себя коксом, не чуралась других наркотиков, и, что самое скверное, Замир, до этого, само собой, не бывший примером здорового образа жизни, тоже перенял от подружки ее губительное пристрастие.

Прочитав сообщение за подписью Боры, что Замира больше нет, Антон не сделал из этого поспешных выводов. Хотя бы потому, что знал: она с некоторых пор считает себя одним целым со своим любовником, не делает между ним и собой никакой разницы, но при этом действительно способна вести дела с не меньшим успехом. Замира могло просто не оказаться рядом в момент переписки. И Хантер, передохнув в Париже неполные сутки, сменил паспорт на американский – с ним в крае Косово было безопаснее всего, американцев там уважали за поддержку в борьбе против сербского империализма, – вылетел в Приштину, все-таки в последний момент решив сделать пересадку. Так, на всякий случай, для дополнительной страховки.

Но когда уже в Приштине ему пришлось ждать заранее оговоренного контакта дольше, чем обычно, зазвенел первый серьезный тревожный звоночек. Наконец появился Бесо и, ничего не объясняя, повез его в какой-то горный лагерь, соблюдая слишком уж серьезные правила конспирации. И тогда Хантер понял: дело дрянь.

Что-то снова не заладилось.

В другой ситуации Антон наверняка не действовал бы так поспешно. Потратив некоторое время, он настоял бы на личном контакте с Замиром, а по истечении указанного срока, не получив ни его, ни объяснений, просто перестал бы пользоваться тем почтовым ящиком. Есть масса способов купить оружие, отсрочка получалась небольшой, да и заказчики не слишком гнали лошадей. Вот только карусель событий последних недель, особенно долгие минуты наедине с ненормальным Михалом Коперником, признаться, выбили Хантера из привычной колеи. Он двигался по инерции, оставляя себе на раздумья очень мало времени и замечая, что так меньше чувствуется усталость.

Теперь, похоже, придется пожинать плоды собственной беспечности.

Красноречивее любых объяснений для Антона стала цепочка с пулей на конце на шее Боры. Украшение Замира, то ли талисман, то ли медальон, – не важно. Главное, что цепочкой он дорожил, просто так снять с себя не мог, а значит, его действительно совсем нет. Перехватив его взгляд и будто прочитав мысли, Бора коротко подтвердила:

– Замира убили.

Они беседовали в палатке, стоящей отдельно. Бесо не вышел – если Замир владел английским, то Бора говорила только на албанском, и одноглазый при ней был вроде переводчика. Бора приняла гостя, сжимая в углу рта косячок. Несмотря на то что палатка вентилировалась, все внутри пропахло марихуаной, и Хантеру казалось, что дурью пропитался даже брезент. Зрачки Боры были так расширены, что создавалось впечатление, будто они вот-вот закроют глазные яблоки. Пистолет лежал рядом со спальным мешком, Бора положила его так, чтобы схватить в любой момент, и Хантер признал про себя: момент действительно может оказаться любым. Сейчас Бора Ракипи вряд ли была адекватна и могла отвечать за свои слова и поступки. Потому Антон посмотрел на Бесо – ее брат всегда казался ему более спокойным и по-своему деловитым.

– Правда, – подтвердил он. – Рассказывать долго.

– Постарайся короче.

– Грызня. – Бесо говорил, не глядя сейчас на сестру, которая молча набивала очередную папиросу. Судя по всему, она догадывалась, что гость и партнер захотел объяснений. – Замир давно хотел работать сам, он же наладил собственную схему. От него требовали подчинения. И чтобы он вывел из дела нас. – Одноглазый машинально тронул себя за серьгу. – Они называют нас цыганами.

– Ясно. Когда это случилось?

– Неделю назад. Они пришли к нам на базу с ультиматумом. Оскорбили Бору, она убила одного.

Понятно. Чтобы оскорбить Бору, достаточно посмотреть на нее не так, как ей нравится в данный момент. Особенно если женщина под кайфом, а она, как догадывался Хантер, постоянно была под кайфом.

– Его застрелили свои же. Стреляли в Бору, а он оттолкнул. – Для убедительности Бесо коснулся пальцами века. – Я видел.

– Сколько осталось от группы?

– Пятеро легли там. Четверо сдались. Нас восемь, мы ушли с боем.

Теперь прячутся здесь. Н-да, хороши партнеры…

– Получается, я не вовремя.

Антон легонько хлопнул Бесо по плечу, кивнул Боре, повернулся к выходу.

– Стой, – отрывисто сказала Бора.

Хантер вздохнул, снова повернулся к ней.

– Что?

– Ты зачем-то приехал. Что тебе нужно?

– У меня были дела с Замиром. Теперь его нет. Извини, Бора, но сейчас ты не в том положении, чтобы делать бизнес.

Слушая, как Бесо переводит, она сделала глубокую затяжку, задерживая в себе сладкий дым. Потом, глядя как бы сквозь Хантера, проговорила:

– Бизнес не отменяется. Чего ты хочешь?

Ладно. В конце концов, не зря же он потратил на это время.

– Мне нужна игрушка.

– Бесо, покажи ему. – Бора кивнула куда-то в сторону и сама первая вышла из палатки.

Они подошли к грузовичку, стоявшему на краю поляны. По пути Хантер осмотрелся внимательнее, попробовал сосчитать боевиков. Увидел четверых. Они, как ему показалось, бесцельно слонялись по маленькому лагерю. Остальные, наверное, сидели в другой палатке, побольше. В памяти почему-то всплыло определение, услышанное еще в старших классах советской средней школы на уроках истории и вне исторического контекста: махновцы. Другое слово вряд ли бы подошло лучше.

Пока Бесо вскрывал находившиеся в кузове пикапа ящики, Бора стояла в стороне, наблюдая за ним с отстраненно-рассеянным видом. Одноглазый жестом продавца с колхозного рынка предложил Хантеру выбирать, и тот, взглянув на содержимое ящиков, удовлетворенно хмыкнул: все-таки Замир оставил хоть и небольшое, но определенно неплохое наследство. Рука сама потянулась к знакомому компактному кейсу, очень похожему на те, куда укладывают музыкальные инструменты. Антон открыл его, зная, что там найдет, привычно подсоединил ствол со ствольной коробкой к отдельно лежащему деревянному прикладу. Затем приторочил глушитель, оптику, щелчком прикрепил пластмассовый магазин, передернул затвор, досылая патрон в патронник, и теперь держал в руках новенький, в заводской смазке образец продукции НИИ «Точмаш», казенное название которого – «винтовка снайперская специальная», она же «винторез» выпуска восемьдесят седьмого года. Именно тогда винтовка поступила на вооружение в спецподразделения КГБ и за минувшую четверть века еще ни разу не дала повода усомниться в своих тактико-технических качествах.

Поняв Хантера без слов и перевода, Бора подошла, взяла «винторез», повернулась, вскинула оружие, поискала в перекрестье прицела цель и нажала на спуск.

Хлоп!

С головы одного из боевиков, слоняющихся по лагерю, будто порывом ветра сдуло фуражку.

Обернувшись, албанец замер, увидел Бору с нацеленной на него винтовкой. Брат мягко попытался взять у нее оружие, но Бора, сменив сектор обстрела и найдя другую мишень, дослала патрон в патронник и следующим выстрелом сбила черный берет с головы другого боевика. Третьего выстрела не последовало – опустив «винторез», Бора перехватила его двумя руками, протянула Хантеру, как обычно подают хлеб-соль.

– Подходит?

Бесо махнул рукой остальным, что-то гортанно выкрикнул, видимо успокаивая их. На всякий случай албанцы вышли из-под возможной линии огня, но ничего не сказали в ответ: вероятно, нечто подобное Бора проделывала не впервые.

– Меня устраивает. Сколько?

– Ничего.

Ответ не понравился Антону еще больше, чем вся эта ситуация, явно принимавшая некий сюрреалистический оттенок.

– Что это значит?

– Ничего, – повторила Бора. – У тебя наличные?

– Как всегда.

– Я знаю, сколько с тебя взял бы Замир. Я не могу взять столько.

– Почему? Тебе нужно больше, Бора?

– Даже если ты заплатишь мне за эту игрушку двойную цену, это не решит моих проблем. – Одной затяжкой Бора докурила очередной, черт знает какой по счету косяк, сплюнула окурок под ноги. – У Замира были деньги. Доллары, евро, фунты. Наличные и на счетах. Теперь их нет. А мы не можем здесь долго прятаться. Нас ищут и найдут, если мы не выберемся из страны. – Хантер никогда еще не слышал, чтобы Бора говорила так долго и связно. – У тебя американский паспорт. – Это прозвучало как утверждение. – У тебя есть деньги, ты поможешь нам вывернуться.

Ничего хуже Антону слышать не приходилось.

– Ладно, Бора. – Он взял винтовку, аккуратно положил обратно в кузов пикапа. – У меня были дела с Замиром. Сейчас у тебя сложности, и, значит, бизнес пока не идет. Мне нужно оружие.

– Это хороший ствол.

– Хороший. – Хантер согласно кивнул. – Я заплачу за него хорошие деньги. Даже сам позабочусь о том, как вывезти его из страны. – У него в голове действительно уже крутилось несколько подходящих вариантов, ведь в другой ситуации придется поступать так же. – Когда ваши проблемы решатся, дашь мне знать. Я всегда отвечал на письма Замира. Надеюсь, ты достойно его заменишь. Но если сделки не будет, я уйду. Мы ведь останемся друзьями, Бора?

Какое-то время она сверлила его взглядом круглых черных глаз.

– Тогда деньги. Только деньги – и можешь забирать игрушку себе. У вас это называется бонус, так?

Хантер вздохнул. Нет, она не снег, она – настоящая змея, которая готова укусить.

– Бесо, не надо пока переводить наш разговор, – как можно спокойнее заговорил он. – То, что происходит, какое-то сумасшествие. Я не хочу обидеть никого из вас, но, прости еще раз, твоя сестра, мягко говоря…

– Вижу, – перебил его одноглазый, снова тронув себя за серьгу. – Но я ничего не могу поделать. Она – вдова Замира.

– Они поженились?

– Не важно. Он считал ее своей женой, она его – своим мужем. После смерти Замира она – старшая среди нас. Я вижу, что с ней происходит. Бора страдает, ее можно понять. Клан, которому бросил вызов Замир, спустил на нас собак. Долго мы не продержимся.

– При чем здесь я, Бесо?

– То, что сказала Бора, глупость.

– Ну, хоть ты это понял…

– Не спеши. Глупость – просить тебя помочь нам выбраться из края. Ты сам, похоже, на нелегальном положении. Но у тебя есть деньги. Или же ты можешь достать их. Если тебе от этого станет легче, Бора напишет расписку. А я прослежу за тем, чтобы долговое обязательство было выполнено.

– Ты понимаешь, что это бред? – Хантер чувствовал, что начинает выходить из себя.

– Почему? Есть возможность выскользнуть. Она стоит денег. Обычно это стоит дешевле, но наше положение многим известно, вот всякие сволочи им и пользуются. Это тоже бизнес. Все вокруг бизнес.

Хантер мысленно сосчитал до десяти. Потом еще раз до десяти.

– Хорошо, – проговорил он наконец. – Я подумаю.

– Сколько тебе нужно времени?

– Завтра будет ответ.

– Shumë mirë.

– Что?

– Очень хорошо. – Быстро заговорив с сестрой по-албански, Бесо выслушал ее, перевел: – Бора говорит, тебе здесь будет удобно.

– Не понял…

– Думать ты можешь здесь, у нас. Она хочет знать ответ завтра утром. Или ты уже подумал?

– Нет. – Хантер проглотил подступивший к горлу комок. – Мне нужно вернуться в Приштину, в отель. Я подумаю там, а ты приедешь ко мне завтра.

– Бора говорит, что здесь лучше. Свежий воздух. – Бесо обозначил легкую улыбку. – Ты никого не стеснишь, а завтра к полудню мы снимемся отсюда. Мы теперь часто меняем места.

– Вы собираетесь взять меня с собой?

– Нет. – Теперь Бесо не улыбался. – Бора говорит, что, если завтра утром не будет ответа и мы не узнаем, как нам лучше получить от тебя деньги под расписку, ты останешься здесь. Все понятно?

Не найдя больше слов, Хантер молча кивнул.

– А теперь я тебе скажу, – добавил Бесо, – Бора сейчас что динамит. Лучше тебе выполнить ее просьбу. Для всех лучше. Мы не смеем ей мешать, никто не смеет. Она разрушает себя, и, только вырвавшись, я смогу если не совсем прекратить это, то хотя бы остановить. Ты все-таки хочешь подумать?

– Да.

…Хантеру выдали спальный мешок, показали место в большой палатке. День уже неумолимо клонился к закату, и на раздумья оставалось меньше суток. На него никто не обращал внимания, хотя Антон понимал: это только так кажется. Попробуй он бежать, и вся команда тут же поднимется в ружье. Это не самонадеянные московские лопухи – Бора и верные ей цыгане взвинчены до предела, ожидают нападения или подвоха в любую секунду, потому все время настороже.

Но по сравнению с тем, во что Хантеру уже доводилось влипать, именно эта ситуация не выглядела такой уж безнадежной. Ведь он действительно может откупиться, без проблем получив из Приштины доступ к любому своему счету, тем более что обслуживанием одного из них занимается хоть и подставное, но вполне легальное лицо. Другое дело, что Антону Хантеру не хотелось отдавать свои деньги, которые, вне всяких сомнений, ему никто никогда не вернет.

И главное: у него так и не появилось гарантий, что Бора Ракипи завтра, когда он придумает способ заплатить за себя выкуп, не решит зачистить его самого.

Как лишнего свидетеля.

А что, с нее станется.

Дилемму Хантер до утра так до конца и не решил, спал плохо, утром не обнаружил в палатке Бесо и худого лохматого Заре – их не было и в лагере. Зато стоило Антону выйти из палатки, как он тут же наткнулся на Бору. Она, казалось, глаз не сомкнула, выглядела еще хуже и, честно говоря, еще опаснее, чем накануне, и Хантеру ничего не оставалось, как отправиться к ней в палатку.

Там Бора сразу же, не стесняясь гостя, совершенно постороннего человека, – видимо, в своем состоянии она уже никого не стеснялась, – опустилась на колени перед ящиком из-под оружия, заменявшим здесь стол, споро насыпала на осколок стекла две кокаиновые дорожки и зарядила обе ноздри, даже не пользуясь какими-либо приспособлениями. Остатки порошка собрала подушечкой пальца, втерла в десны. Только после этого выпрямилась и заговорила.

Похоже, из ее памяти почему-то стерлось, что гость не знает албанского, а Бесо по-прежнему не появлялся. Язык жестов оказался бесполезным, находиться под сводом палатки с пропитанной наркотиками, взвинченной донельзя девицей не хотелось, и Хантер даже обрадовался, услышав снаружи шум подъезжающих машин. Скорее всего, вернулся-таки одноглазый братец, можно приступить к переговорам, некую стратегию Антон все-таки продумал и составил. Главное – завести разговор с кем-то, кто более вменяем…

Судя по всему, Бесо привез в лагерь двух пленных, и они живо заинтересовали Бору. Она хотя бы на время переключилась на другие дела. Хантер решил держаться в стороне, но здесь, в маленьком лагере, это было невозможно. Тем более что сама Бора жестом велела ему следовать за собой.

И они вышли из палатки. 

4

– Только не говорите, Неверов, что приехали к нам специально на кофе.

Он тут же отметил это «к нам» . Марина Покровская дома одна, пользуясь хорошей, как для начала апреля, погодой, возится в саду, не имея возможности самостоятельно, без мужских рук, осилить другую работу, которой требовал этот старый дом. Хижняка давненько нет, и все же она автоматически, без позерства произносит «к нам». Даже будучи одна, эта женщина не отделяет себя от Виктора, хотя он ей не законный супруг. И, учитывая образ жизни, который Хижняк привык вести, вряд ли в ближайшем обозримом будущем им станет.

Неверов считал себя достаточно циничным человеком. К такому жизненному подходу обязывала служба. Не важно, где она проходит в данный момент: в органах ли, в охранных структурах, которые курируют бандиты, снова в органах – так или иначе ему приходилось общаться с подонками, для которых не существовало моральных ограничений, и эти подонки были по обе стороны баррикад. Они носили погоны, имели за плечами тюремные сроки, подписывали приказы, ломающие судьбы, и отдавали устные распоряжения убить или покалечить неугодного. Неверову приходилось жить с пониманием этого и вариться во всем этом – он не мог, как Хижняк, переквалифицироваться хотя бы на время в таксисты. Однако, не считая себя полностью порядочным человеком, сейчас Максим Неверов наблюдал редкое не только в своей, но и окружающей его жизни явление.

Преданность.

Марина Покровская была предана Виктору Хижняку. И это, похоже, было взаимно, хотя оба, особенно Виктор, тщательно скрывали свои чувства не только от посторонних, но и от самих себя, укрощали эмоции. Нельзя давать слабину – такая вот жизненная установка у этой странной пары.

Тем не менее Неверов приехал к Марине. Он должен был это сделать.

– Меня зовут Максим Петрович.

– Я помню.

– Можно Максим.

– Нельзя, – отрезала Марина.

– Почему?

– Потому что нельзя. Для Виктора у вас еще есть конфетки, вы знаете, как и чем его соблазнить и вынудить помогать вам. Только его не переделать! И знаете, что я вам скажу?

– Нет, не знаю.

– Слава Богу! Если мне это не удается, а ко мне Виктор относится лучше, чем к остальным, и нас многое связывает, то очень хорошо, что его не может переделать посторонний. Тем более враг.

– Я не враг, Марина. Я пришел с миром. – Неверов попытался смягчить разговор.

– Ну, так и идите с Богом!

Марина повернулась к нему спиной, снова вонзила лопату в мягкую землю у основания старой яблони. Неверов почувствовал себя идиотом.

– От Виктора ничего нет, – проговорил он.

– Вам лучше знать, – не оборачиваясь, ответила Марина.

– Это не вопрос.

Марина воткнула лопату в грунт, повернулась. Во взгляде мелькнула тревога.

– Не поняла…

– Вы закинули тут, что Хижняк помогает мне. Это не так, Марина. Судя по всему, сейчас он даже не помогает московским коллегам по моей просьбе. Виктор мог свернуть свои дела уже в Москве, но не остановился. Думаю, теперь он занимается как раз тем, с чем вы, по вашим же словам, смирились.

– То есть?

– Он ловит Антона Хантера. Не потому, что его кто-то впряг в эту охоту. Она нужна ему, Марина. Даже если бы я или кто другой, хоть те же москвичи, решили его остановить по каким-то причинам, они уже не в силах этого сделать.

– Допустим… – осторожно проговорила Марина, не совсем пока понимая, к чему клонит незваный гость. – Вы, Неверов, в свое время, в Донбассе, не так уж давно, кстати, на этом тоже сыграли. Виктор решил одним махом накрыть группу бандюков, для него в тот момент это стало делом чести, и я помогала ему. А потом оказалось, что все происходящее было выгодно непосредственно вам. Так что ничего нового о моем мужчине вы мне не рассказали.

– Но, Марина, в тот раз я не собирался останавливать Виктора. И я знал, где он находится, был в курсе всех его дел. Так что, поверьте, собирался в критической ситуации его подстраховать. Сейчас все по-другому. Вот и говорю – от Хижняка ничего нет. Он пропал, Марина. И его никто не может найти.

– Вообще-то, он так всегда себя ведет, когда…

Марина осеклась. До нее вдруг стал доходить глубинный смысл слов Неверова, и Максим понял это.

– Он исчез. Было одно сообщение, из Варшавы. Наверное, ваш Хижняк решил, действуя в своей манере, использовать меня как некий источник информации, которую сам он добыть и проанализировать то ли не хочет, то ли не может. Я кое-что выяснил. Потом произошло… гм… еще кое-что. В свете этих событий мне очень нужно донести до Виктора кое-какую информацию. Он должен прекратить охоту, Марина. Это не моя просьба, даже, упаси Боже, не приказ – это продиктовано здравым смыслом. Или если не прекратить, то хотя бы на время остановиться. Я знаю, ему не привыкать рисковать жизнью. Но теперь она под более серьезной угрозой, чем когда бы то ни было. И угрожает ему не Антон Хантер – это так, мелочи, всего лишь очередной плохой парень, которого надо найти и обезвредить.

Судя по тому, что Марина ни разу не перебила его, Неверов понял: она все-таки почувствовала критичный градус ситуации.

– Зачем вы приехали?

– Сказать, что с Виктором нет связи.

– Вы знаете, где он?

– Точно – нет. Был в Польше…

– Что вам нужно от меня?

– Если Хижняк и даст кому-то о себе знать, то только вам, Марина. Рано или поздно он почувствует жар за спиной, должен почувствовать. Или просто попросит помощи. Помочь сможет только тот, кому он доверяет, а это, опять же, только вы. Просто передайте ему наш разговор.

– Откуда я знаю, что вы меня опять не используете?

– А я больше не приеду. Все, что связано с киевскими «гастролями» Хантера, уже никого у нас не интересует. Это значит, что у меня, как сотрудника государственного учреждения, нет оснований брать вас под контроль, в том числе технический. Просто я, лично я, – он ткнул себя пальцем в грудь, – Максим Неверов, хочу предупредить Хижняка, чтобы он придержал лошадей. Хантер никуда не денется. Но есть обстоятельства.

– Какие? Договаривайте, Неверов.

Был огромный соблазн рассказать, поделиться своими расчетами, сомнениями и выводами, сделанными после звонка Логинова из Москвы. Он хотел узнать, как можно наверняка отозвать Хижняка, остановить, вывести его из игры, желательно совсем, чтобы он успокоился и вернулся к своим обычным делам. Намекал, что есть возможность заплатить ему некие деньги. Логинов не знал Хижняка, он думал, что у Неверова есть контакт со своим протеже. Максим объяснил ему, почему Виктора нельзя остановить, даже если бы у них был постоянный контакт. Логинов раздраженно попрощался.

А потом Неверов кое-что понял. Сам. Без специальной подсказки.

Теперь это его открытие, его тайна.

И он не готов посвящать в это дело Марину. Ведь в таком случае она тоже окажется втянутой в чужие игры, опасные и непредсказуемые.

– Только подозрения, – ответил он. – Извините, но сам Хижняк поймет меня быстрее. Может, я драматизирую. Именно потому прошу вас, если вдруг Виктор даст о себе знать, хотя бы передать наш разговор. А в идеале – пусть свяжется со мной. До свидания.

Он повернулся и зашагал через сад по сырой земле к калитке. 

5

– Кто меня искал?

Бора повторила вопрос, переводя взгляд с Ульбера на Хижняка, а тем временем из ее переплетенных пальцев получилась фигура: два указательных, сложенных вместе, вытянулись вперед, два больших поднялись, и все это сооружение, имитирующее пистолет, нацелилось на Микича – в нем она все-таки разглядела албанца.

– У нас был договор с Замиром! – зачастил тот, словно стараясь упредить Бору, так и сочившуюся угрозой, и не допустить нежелательных действий. И тут же повторил эту фразу по-английски, а затем продолжил: – Замир знает… знал меня… Я хотел ему помочь… Даже мог… Я мог ему помочь!

Теперь он смотрел на Бесо, как бы ища у него поддержки. Одноглазый пожал плечами, коротко перевел сестре его слова.

– Замир не мог ни о чем с тобой договориться, – отчеканила Бора. – Как тебя зовут?

– Микич, Ульбер Микич. Американец… Он знал меня как американца!

– Замир ничего не говорил мне ни о каких американцах. – Бора смотрела сквозь пленника. – Мне плевать на американцев. Чем ты мог помочь Замиру? Почему ты американец, раз тебя зовут Ульбер Микич? Американцев так не зовут. – Она широко шагнула, оказавшись на расстоянии вытянутой руки от него, ее пальцы уперлись в лоб Микича, будто пистолетный ствол. – Американцев зовут Джон или Джек. Ты врешь.

Теперь она стояла совсем близко к Хижняку, и, пока одноглазый переводил слова сестры, Виктор смог наконец рассмотреть Бору поближе. И убедился: женщина-воин под сильным кайфом, а значит, слова и фразы вытекают из нее подобно струе воды из плохо завернутого крана. Бора не отвечает за свои слова и, что еще хуже, вряд ли способна контролировать свои действия.

Он снова посмотрел на Антона Хантера, стоявшего сзади. На лице – выражение деланного безразличия, однако Виктор понял: тот сам напряжен и ко всему, что здесь происходило, происходит и будет происходить, не имеет ровным счетом никакого отношения. Более того, Хантер сам чего-то опасается.

Несколько дней назад в том доме, в варшавском пригороде, Хижняк успел бросить на беспомощного Хантера только один взгляд. Расстояние между ними было почти такое же. Освещение, правда, хуже. Но и доли секунды, мгновенной вспышки хватило, чтобы увидеть – Хантер если не слишком напуган, то растерян. Сейчас, здесь, на этой поляне, на лице наемного убийцы читалось то же выражение.

– Послушай, давай поговорим… Я все расскажу, и ты поймешь…

– Мне плевать! – рявкнула Бора, сильно ткнула Микича сдвоенными пальцами в середину лба, отступила. – Чем и как ты собирался помочь Замиру? Он ничего не говорил мне про американца, а у Замира не было секретов от своей жены! Бесо, разве я была плохой женой Замиру?

– Ты была хорошей женой, Борка, – ответил одноглазый, снова перейдя на албанский. – Успокойся. Тебе надо отдохнуть. А потом мы решим, что делать с этими людьми.

– Я уже все решила! – выкрикнула она. – Как они нашли нас, Бесо? Это ты привез их сюда!

Хижняк не понимал, о чем спорят албанцы. Но пот, струившийся градом по лицу Микича, в отличие от него все понимавшего, был красноречивее любых слов.

– Со мной связался вот он. – Одноглазый показал на Ульбера. – Этот канал связи знал Замир. Чужой человек просто не мог его выдать, Бора. Может, он говорит правду.

– Мне на хрен не нужна его правда! – Она уперла руки в бока, расставила ноги чуть шире плеч. – Спроси у него, чего он хотел от Замира!

– Я отвечу! – выкрикнул по-албански Микич, подавшись вперед. Длинноволосый, стоявший сбоку, дернул его за плечо, давая понять, чтобы тот оставался на месте. – Я отвечу, я все объясню! Я не враг!

– Не надо спрашивать, Бесо, – отрезала Бора. – Он соврет. Замира ищут, нас тоже. Он мог обмануть Замира и привести к нему американцев. Он ведь сам американец, Бесо. Ты американец, правильно?

– Нет! Все не так! Послушайте!

Хантер наблюдал за происходящим с каменным лицом. Ни его, ни Хижняка для женщины-воина сейчас не существовало.

– Ты врешь, – повторила Бора, расстегивая верхнюю пуговицу на кителе, так что его края разошлись сильнее. – Ты хотел обмануть Замира и нас. – Пальцы справились с очередной пуговицей. – Ты работаешь на американцев. Ты собирался сдать нас, продать за деньги.

– Но я ведь знал, что Замира нет! Послушай, я же сказал это вот ему! – Ульбер кивнул на Бесо. – Слушай, скажи ей! Скажи, что я знал!

– Он знал, Бора, – подтвердил одноглазый.

Хижняк по-прежнему не понимал сути разговора, различая только много раз упоминаемое имя Замир.

– Какой мне смысл готовить ловушку? Если Замира нет, то в нее некому попадать! Я бы не искал встречи с тобой!

– Зачем же ты искал?

– Хотел помочь Замиру! Но раз его нет, то я готов помочь его друзьям! Тебе!

– Я не друг, я его жена. – Следующая, предпоследняя пуговица не поддавалась, и пальцы нервно дергали ее, а затем, оторвав с мясом, швырнули на землю. – И раз его больше нет, ты решил заработать на мне! На всех нас! Ты думал, тебе поверят, сука?

Она расстегнула последнюю пуговицу. Под кителем ничего не было, только смуглое голое тело – к нему невольно прикипел взгляд Микича, даже Хижняк не удержался: женское тело всегда магнитит мужчин. Никто, в том числе старший брат Боры, пока не понимали, зачем она расстегнула китель. Впрочем, уже в следующее мгновение все стало ясно. Когда края разошлись, за поясом штанов, как раз чуть правее пупка, торчала рукоятка пистолета.

Бора сжала ее рукой и потянула оружие – а ведь могла просто задрать край кителя.

Никто ничего не успел сделать. Даже если бы попытался, вряд ли что-нибудь вышло.

Отступив еще на шаг, Бора вытянула руку с пистолетом, нацелила ствол на Микича и, с неистовой скоростью нажимая на курок, выпустила в него всю обойму. Словно поражая грудную мишень на стрельбище.

Расстрелянный Ульбер рухнул под ноги длинноволосому Заре.

Со щелчком вылетела из рукоятки пистолета пустая обойма.

Из кармана штанов Бора вытащила новую, зарядила оружие.

Теперь ствол смотрел на Хижняка. И все присутствующие, включая Антона Хантера, смотрели на него.

На звук выстрела подтянулись остальные – те, кто расположился у машины при въезде в лагерь, и другие, сидевшие все это время в палатке. Виктор машинально сосчитал их: семеро вместе с Борой и одноглазым, плюс Хантер. Но думал он сейчас не о том, с каким количеством врагов придется драться. Он вообще не думал о перспективе завязать драку.

Хижняк вдруг отчетливо понял: он еще никогда не был так близок к смерти.

Ни тогда – как же, черт возьми, давно это было! – когда против него и полковника Шулики бросили целое воинское подразделение, зачищая обоих. В том бою он уцелел только потому, что стрелявшие не видели цели. Ни несколькими месяцами позже, когда на мосту в Заднепровске его пытался взорвать и сжечь странный человек, назвавший себя Скорпионом. Ни прошлым летом, когда его убивали в Донбассе, в кабаке под маленьким, но громким Новошахтерском. В тех случаях его пытались уничтожить изысканно, вроде как играючи, а когда их с мятежным полковником зачищали , он вообще даже в какой-то момент сам захотел умереть, чтобы все поскорее закончилось.

Теперь он умирать не хотел.

Особенно на глазах Антона Хантера, за которым он сюда, на поляну, и пришел.

Но пистолет на него наставляла ошалевшая от наркотиков растерянная баба , которая, похоже, даже и не вспомнит потом, что вот так запросто застрелила двух безоружных. За что убила – тоже не вспомнит.

Хижняк молчал. Ему нечего было сказать.

– Ты все видел? – выкрикнула Бора. Ее вытянутая рука дрожала от напряжения.

– Да, – хрипло ответил Виктор, когда одноглазый перевел вопрос сестры.

– Ты все понял?

– Нет. Я ничего не понял. Я не понимал, о чем вы говорили. Но я… – Хижняк мысленно попросил у мертвого Микича прощения, – я плохо знал его… Совсем его не знал. Мне нужно было переговорить с тобой.

– Со мной? – удивилась Бора, даже чуть опустив пистолет. – Почему со мной?

– Замира нет. Вместо него дела ведет Бора.

– Откуда ты это знаешь? Он тебе сказал?

– Нет. Он искал Замира. Я – Бору. Я даже не знал, кто ты и как выглядишь.

Женщина-воин посмотрела на одноглазого. В ту же секунду Хижняк понял: он сказал что-то не то, – ствол снова смотрел ему в лицо, рука Боры перестала дрожать.

– Тот, которого ты не считаешь своим другом, говорил: он не знал, что Замира нет. Значит, ему об этом кто-то сказал. И тогда он стал искать меня, потому что думал: я в курсе его дел с моим мужем. Выходит, это ты ему сказал о смерти Замира?

Будет разумнее, если он промолчит, решил Хижняк.

Хотя молчание уже не спасет.

– О смерти Замира и о том, что я теперь старшая в группе, знали только наши враги. Ты – враг.

Бора произнесла эти слова с уверенностью судьи, вынесшего приговор.

Она не обратила внимания, что ее слова, переведенные одноглазым, каким-то образом оживили Хантера, до сих пор только наблюдавшего за происходящим. Он даже подступил на полшага ближе, Виктор поймал на себе его заинтересованный взгляд, еще не понял, чем именно заинтересовал киллера, но уже принял решение.

Даже не принял – оно само нашлось.

Губы сухие.

Он облизал их, иначе ничего не получится.

Встретив взгляд Хантера, глядя ему прямо в лицо, Хижняк начал свистеть. 

6

Парень, которого собралась убить совсем съехавшая с катушек Бора Ракипи, тоже не мог похвастаться музыкальным слухом. И все-таки Антон Хантер узнал эту мелодию – после той варшавской ночи он, человек отнюдь не впечатлительный, не спутает ее уже никогда и ни с чем. Даже будет угадывать полонез, чуть не ставший для него последней музыкальной темой в жизни, там, где его может и не быть. Для него это навязчивая мелодия что-то вроде патологии – вот как сейчас у Боры, злобной и растерянной, ищущей врагов вокруг себя. И не дающей никаких гарантий, что следующим врагом не станет любой из стоящих рядом.

Но сейчас это была не паранойя, не навязчивая идея и не слуховая галлюцинация. Незнакомец перед лицом смерти насвистывал именно полонез и, подняв голову, смотрел мимо пистолетного ствола, через плечо Боры на него, Хантера. Свист адресован ему.

Сигнал.

Слишком живы воспоминания о том вечере в доме варшавского психопата, когда в комнате вдруг появился кто-то, спутавший Копернику все карты, вступивший с ним в схватку и тем самым давший его пленнику шанс, которым он, Антон, сполна воспользовался. Тогда он не задумался над тем, кто такой этот неожиданный спаситель, хотел ли он спасти именно его и как он оказался в нужное ему, Хантеру, время и в том самом месте, где его собирался зарезать ненормальный бармен.

Сейчас незнакомый человек прямо давал ему понять: вспомни Варшаву, парень. И того, кто спас тебя.

Все это сложилось в голове Хантера мгновенно, в темпе, в котором он обычно принимал решения, возникшие в критической ситуации. А теперь создалась именно такая, нездоровая и опасная для него лично. Антон вдруг отчетливо понял: Бора уже неуправляема, любые разговоры с ней равносильны хождению по минному полю, продуманные им за ночь комбинации легко оборвет выстрел из ее пистолета – и только потому, что его слова почему-то могут не понравиться ей и вызвать у нее раздражение.

Она убьет его. Не через час, так через день. Сомнений у Хантера не осталось.

К этой мысли он начал приходить, как только балканская накокаиненная амазонка расстреляла человека, назвавшегося американцем и убеждавшего, что Замир был его другом. Не успев подкорректировать свои ближайшие планы, Хантер вдруг услышал от второго пленника фразу на английском языке, заставившую его напрячься и заинтересоваться этим типом. И сразу же – свист, полонез Огиньского, напоминание…

Сигнал.

Тем временем Бора разглядывала насвистывающего пленника как забавное насекомое, которое, оказывается, при определенных обстоятельствах может еще издавать какие-то звуки, свистеть, а возможно, даже изменит цвет. Он же продолжал насвистывать, все громче и громче, и Боре это надоело так же быстро, как и заинтересовало.

– Хватит! – произнесла она сухо и, видя, что пленник не реагирует, сорвалась сразу же с места в карьер: – Кончай! Замолчи, блядь! Молчать!

Парень покосился на нее, а после сделал нечто абсолютно противоречащее логике его незавидного положения. Вытянул губы трубочкой, демонстративно облизал их и снова, на этот раз как можно громче и четче, просвистел мелодию полонеза.

Перебросив пистолет из правой руки в левую, Бора замахнулась и хлестко ударила его по губам. Звук захлебнулся, брызнула кровь, а женщина-воин, снова переложив оружие в правую руку, опять ударила, теперь уже пистолетом в середину лица. Она метила стволом и достигла цели: жертва отшатнулась, теперь кровью окрасилось все лицо, а парень, вскрикнув от боли, выплюнул на ладонь красный сгусток. Протянул ладонь Боре, показывая выбитый зуб.

Длинноволосый Заре отреагировал на движение в сторону атаманши мгновенно: ствол его «кольта» нацелился в затылок пленнику, почти коснувшись кожи, – расстояние между телом и сталью составляла какая-то пара миллиметров.

– Заткнись! – повторила Бора, хотя тот уже не свистел, и ударила снова, на сей раз по протянутой к ней испачканной кровью руке.

Пленник снова посмотрел на Хантера.

Он подал сигнал. Он напомнил, кто так вовремя оказался рядом в Варшаве. Антон видел начало его схватки с Коперником, пусть не самым лучшим бойцом, но, тем не менее, сильным и озлобленным психопатом, готовым в битве идти до конца. Кто он такой, Хантер разберется позже – а разберется обязательно, ибо этот человек даже слишком заинтересовал его.

Но сейчас пленник своим сигналом не только дал подсказку, понятную только Хантеру. Он всем своим видом показывал, что готов к любым действиям и ждать себя не заставит. Во всяком случае теперь их двое против семерых, и свою жизнь Хантер тоже не собирался продавать албанским бандитам слишком уж дешево.

Между ним и пикапом, в кузове которого лежит заряженный «винторез», – метров десять, от силы – пятнадцать.

– Бора! – выкрикнул Хантер.

Он стоял у нее за спиной.

И она обернулась.

Удивленно, даже вздрогнула от неожиданности: кто посмел ее потревожить и чего хочет наглец? На Хантера вместе с ней посмотрели и остальные. Отвел взгляд от пленного одноглазый Бесо, повернул голову на окрик патлатый Заре, остальная команда, стоявшая на поляне вразброс, без какой-либо системы, тоже с интересом взглянула на вчерашнего гостя – ведь мужчины спали с ним в одной палатке минувшей ночью…

И пленник понял сигнал Хантера.

Принял подачу. Сполна воспользовался подаренными секундами, отвлекшими от него внимание.

Сделав полшага вправо, он нырнул под руку Заре, мигом оказался у него за спиной, перехватив вооруженную руку в этом неуловимом, молниеносном и в то же время плавном движении, рывком прижал Заре к себе, закрывшись им, как щитом.

А его рука крепко сжала пятерню, стиснувшую «кольт». 

7

Казалось, двигаться на поляне начали сразу все.

Почувствовав неладное рядом с собой, Бора резко обернулась на выкрик, даже не подумав, кто может кричать, и стрелять начала уже в движении, так что все пули приняла грудь Заре.

Одноглазый Бесо, в отличие от разъяренной сестры, быстро понял, что происходит и в кого нужно палить, потому ушел с линии огня, когда Хижняк, перехватив оружие длинноволосого, положил свой палец на спуск и открыл огонь, направив ствол в его сторону. Бесо попытался обойти Виктора сбоку, однако тот, по-прежнему прикрываясь мертвым телом, быстро попятился, увеличивая сектор обстрела, и на этот раз ему удалось задеть одноглазого – с криком ухватившись за пораженный бок, Бесо опустился на колени, на время выбыв из строя.

Тем не менее Хижняк оставался открытым для обстрела, албанцы уже схватились за оружие, и даже щит в виде мертвого тела не смог бы уберечь Виктора от перекрестного огня. Но в игру уже вступил Хантер – теперь общее внимание было отвлечено от него, и Антон, пользуясь драгоценными секундами, огромными прыжками пересек поляну, стремительно сократив расстояние между собой и пикапом, схватил из кузова винтовку и тут же повалился на землю – албанцы наконец-то обратили на него внимание, осыпав градом пуль. Только внезапность была на его стороне – как и на стороне Хижняка.

Боковым зрением заметив, что Хантер вооружился и откатился под прикрытие грузовика, Виктор, легко разжав мертвые пальцы длинноволосого, завладел его кольтом, оттолкнул мертвеца, сковывающего движения, щучкой прыгнул на землю, пришел на правое плечо и тут же откатился – пули взрыхлили грунт в том месте, где его тело было секунду назад. Сейчас жизнь напрямую зависела от того, насколько быстро он сможет двигаться, мелькая перед глазами бандитов и не давая им прицелиться, однако в этом своем умении Хижняк не сомневался – отключился от всего, полностью сконцентрировавшись на движении.

Что-то громко и истерично выкрикивала Бора, хотя продолжала стоять на месте, махать руками и палить почему-то в воздух. Остальные четверо уже рассредоточились по лагерю, пятый, раненый Бесо, все еще сидел на земле. Но если Хижняк был открыт, то все остальные тоже представляли собой отличные мишени даже для скверного стрелка. А уж Хантер, залегший за колесами пикапа, таким точно не был. В пылу схватки он не снял глушитель со ствола, его выстрелов слышно не было – потому-то никто и не понял, отчего это вдруг Бора, опустившая оружие, чтобы вновь сменить обойму, вдруг пошатнулась, повалилась вперед и рухнула лицом на землю. Бесо, увидев, как голова сестры окрасилась кровью, с ревом рванулся к ней, забыв на время о ране, но одноглазого остановил второй бесшумный выстрел. Бесо зарылся лицом в землю в полуметре от Боры.

Наконец албанцы поняли, откуда идет настоящая угроза. Четверо оставшихся в живых быстро разделились: двое кинулись под прикрытие джипа, стоявшего у въезда на поляну, другие двое, соблюдая дистанцию между собой, чтобы не стать групповой мишенью, бросились в обход палаток, пытаясь взять пикап и укрывшегося за ним Хантера в клещи. Позиция, занятая им, частично закрывала обзор, а попытка высунуться и сменить сектор обстрела тут же пресеклась автоматными очередями: устроившаяся за джипом парочка стала пристреливаться. Похоже, здесь все были достаточно опытными бойцами.

Но инициатива опять перешла к Хижняку. Они с Хантером находились в разных концах поляны, потому застигнутые врасплох албанцы не смогли грамотно распределить свои силы. Получилось так, что, отвлекшись на Хижняка, бандиты невольно должны были сами отвлечься от Хантера. И наоборот – переключая внимание на пикап, за которым тот укрылся, они с трудом могли контролировать перемещения Виктора, пусть даже по открытому пространству.

Положение можно было исправить тактически. Сейчас албанцы как раз пытались это сделать, разбившись на пары. Однако создавшаяся диспозиция пока еще не позволяла подавить одну огневую точку, так чтобы не тратить силы на другую. По сути, Хантер с Хижняком сейчас прикрывали друг друга, хотя Виктор имел больше возможностей для маневра и не позволял противнику пристреляться.

Но имел место и один существенный недостаток – у самого Хижняка не было укрытия. Если до сих пор ему удавалось удерживаться, маневрируя на открытой местности, то с каждой секундой, после того как албанцы пришли в себя от неожиданного нападения, шансов уцелеть, продолжая играть в кошки-мышки с пулями, с каждой секундой становилось все меньше.

Хижняк сейчас не видел Хантера. Но знал, что тот со своей позиции отлично видит его. И еще то, что редкий кустарник у Виктора за спиной – укрытие плохое и ни от чего не уберегающее. Однако Хижняк, в очередной раз перекатившись по земле и пальнув в ответ, вдруг резко вскочил, на ходу махнул рукой в сторону пикапа, потом зайцем стреканул с места и, экономя патроны, перебежками двинулся к кустарнику. Теперь бандитам, притаившимся у джипа, нужно было сменить позицию, при этом стараясь не слишком подставляться под прицел «винтореза». Единственный выход – на короткое время перестать стрелять, отдав эту инициативу двум другим, уверенно сжимавшим кольцо вокруг грузовичка.

Как только они прекратили пальбу, Хантер окончательно расшифровал жест Хижняка. Все очень просто, и сейчас есть шанс воплотить безумную идею.

Антон понимал, что «винторез» будет лишним, и все же не захотел с ним расстаться, подхватил, ужом скользнул к кабине, привстав, рванул на себя дверь, забросил на пол винтовку, вполз в кабину сам. Как и следовало ожидать, ключи были здесь – обычно машину в таких группах ведет тот, кто сел за руль, так проще, не нужно в критической ситуации искать, у кого они в кармане.

Поворот.

Мотор взревел, Хантер вцепился в руль, вовремя пригнулся, когда по пикапу открыли огонь и пули изрешетили лобовое стекло, начал выворачивать, давя на газ. Ему не нужно было смотреть вперед – он выруливал наугад, стараясь поставить грузовичок между джипом и кустарником, за которым укрылся Хижняк, – на эту возможность тот и намекал своим жестом.

Виктор не заставил себя ждать – рванул по кратчайшему расстоянию, сам не заметил, как оказался рядом с пикапом, ухватился за низкий бортик, перевалился через него, больно стукнувшись о ящики с оружием. Над головой засвистели пули, но грузовик уже двинулся вперед, прорываясь под беспорядочным огнем к выезду.

Приподнявшись, Хижняк увидел, как двое албанцев, так и не успевших окружить Хантера, бегут за машиной, и выстрелил без надежды попасть, – просто показывая зубы и отпугивая. Потом обернулся – пикап как раз поравнялся с джипом, но Хантер не проскочил мимо, взял вправо, сильным ударом толкая машину и вместе с ней бандитов, нашедших там укрытие.

А потом поляна стремительно стала исчезать из виду. Хантер наверняка знал обратную дорогу, и Хижняк на всякий случай улегся на пол кузова, чтобы не попасть под одну из шальных пуль, которыми их провожали.

Еще не до конца веря, что удалось вырваться, Виктор тут же, трясясь в грузовике рядом с ящиками, полными оружия, задался другим, не менее важным вопросом: как поступить теперь. Антон Хантер, за которым он охотится, сейчас как никогда близко – за рулем машины. Только что они объединили усилия, и поди разбери, кто кому спас жизнь и кто перед кем в долгу.

Ничего пока не решив, Хижняк вытянулся на полу, перевернулся на спину, проверил кольт, убедился, что последний патрон выпустил, уже отстреливаясь на ходу, из кузова, отбросил ненужное оружие. Рядом – целый арсенал, и если понадобится…

Грузовик вдруг резко затормозил.

Не успев понять, что случилось, Виктор выпрямился, вскочил на ноги, кинулся к борту.

И замер.

Антон Хантер, выйдя из кабины, держал его на прицеле «винтореза».

Поняв без лишних слов, что от него требуется, Хижняк медленно поднял руки.

Нужны какие-то слова. Надо что-то сказать, выиграть время. В голову ничего не приходило, и Виктор просто стоял, глядя на Хантера сверху вниз.

А тот сделал несколько шагов назад, отсоединил от винтовки магазин, бросил ее на землю, повернулся – и скрылся за ближайшим придорожным холмом, поросшим лесом. 

8

– Значит, снова прокол…

– Понимай как хочешь. Я перед тобой, Коля, не отчитываюсь.

Представив, как Логинова опять перекосило от нежелательной и неприятной ему фамильярности, Хижняк почувствовал, что у него немного поднялось настроение.

– Не надо мне твоего отчета. Просто интересно послушать. Какая-то непруха у тебя с этим Хантером.

– При встрече расскажу. Если тебе это поможет.

– Не поможет, – согласился Логинов на другом конце провода.

…Исчезнув и не попытавшись наладить контакт, даже не сочтя нужным сказать несколько слов человеку, с которым только что отбивался от албанских бандитов, сражаясь, можно сказать, плечом к плечу, Антон Хантер оставил в замке зажигания ключи. Дорогу обратно в Приштину найти можно, только Виктор усомнился, что это правильно – ехать по шоссе не просто в каком-то левом пикапчике, но и к тому же груженном оружием. У него при себе ни денег, ни телефона, хорошо хоть паспорт догадался оставить в гостинице. Сам он выглядел весьма подозрительно, и, если бы это произошло с ним не в Косово, скорее всего, доехать удалось бы только до ближайшего патруля. Видимо, Хантер, в отличие от Хижняка находящийся на нелегальном положении, сложил два и два и потому решил дальше выбираться сам. Хотя, судя по тому, что Антон понял его своеобразный пароль, Виктор убедился: он провел те же математические операции, понял, что именно Хижняк фактически спас его в Варшаве, и подыграл. Но вот почему он решил не продолжать знакомство, для Виктора по-прежнему оставалось загадкой.

Впрочем, чужая душа – потемки, даже если читал выдержки из досье на определенного человека. К тому же Хижняку самому было важно вернуться в Приштину и как минимум связаться с Логиновым. Плана дальнейших действий здесь, в Косово, у него уже не было, однако оставался так называемый план «Б» – ведь киллера Хантера теперь можно брать только на стволе, то есть в тот момент, когда он возьмет на мушку очередную мишень, миллионера Кирилла Дорохова.

Прежде чем поехать дальше, Хижняк выгрузил из кузова оружие, без жалости свалил его при дороге. Конечно, его могут найти и пустить в дело, но Виктору даже не пришло в голову тратить время на то, чтобы выводить автоматы и винтовки из строя. Косово и без того перегружено боевыми стволами, и люди все равно будут убивать друг друга – из этих ли автоматов, из других ли. С этим фактом Хижняк, конечно, не хотел мириться, однако и поменять ситуацию тоже был не способен. Он продолжал втайне надеяться, что однажды зло непременно сожрет само себя и все плохие люди на планете перестреляют друг друга. Но это были скорее его мечты, которыми он иногда мог поделиться разве что с Мариной. Каждый такой разговор заканчивался философической констатацией очевидного факта: если все мировое зло победить нельзя, надо хотя бы постараться уничтожить отдельные его проявления…

До Приштины добрался на удивление быстро и без особых проблем, бросил стремный пикап на окраине, недалеко от заправочной станции, там же поймал первое попавшееся такси, объяснил албанцу, куда ему нужно, и убедил, что заплатит на месте, денег сейчас при нем нет. Тот поверил, через полчаса Хижняк был у себя в номере, принял душ, переоделся, а еще через час прямо из номера позвонил Логинову на мобильный…

– Что с Микичем?

– Убили. Ты там, кстати, пошурши, пускай кто-то его найдет и похоронит, человек же известный. Место я тебе примерно назову…

– Не надо примерно, – прервал Логинов. – Вечно влезешь куда-то… Лучше тебе к этому делу больше не приближаться.

– Ты про что?

– Хантера без тебя поймаем. У меня уже тут проблемы…

– Это, чувак, даже не обсуждается.

– Меня со школы никто чуваком не называл.

– Ну, привыкай. А если совсем серьезно, Коля, то лучше теперь не мешать мне. А то я начну мешать тебе. Или вам , как пойдет. Я ведь все равно не отстану, Хантера таки поймаю. Только одно дело – когда я дело делаю, а ты помогаешь, и совсем другой компот – когда я мешаю. Согласен? Ты не просек до сих пор, что я за фрукт, а, чувак?

На том конце провода тяжело вздохнули.

– Понял я уже все про тебя, понял… Короче, раз ты упертый такой, делаем так. У тебя билет с открытой датой?

– Ну, как бы да…

– Рейс когда ближайший есть?

– Завтра… вроде…

– Деньги остались?

– Мало-мало.

– Тогда сиди в номере до завтра. Лучше не отсвечивай, тебя с Микичем могли видеть не только случайные люди. Впрочем, раз твой телефон накрылся, значит, номер, трубку и владельца в случае чего не проследят. Выйди в город, купи себе с рук новую трубу, там их полно и дешевые. Позвонишь, дашь номер. Потом я тебя буду искать. Годится?

– Дальше.

– Грозный какой… Дальше. Завтра садишься на борт, дуешь обратно тем же путем до Вены, оттуда – до Варшавы. Хватит ресурсов?

– Поднапрягусь.

– Хорошо. В Варшаве не ищи больше Рафала, его от тебя уже колотит, боится заикой стать. Селись в том же отеле, если получится. Нет – в другом, дашь потом знать. Я появлюсь к тому времени, может, что-то прояснится. И ради Бога, Витя, хоть раз сделай точно так, как я тебя прошу!

Хижняк очень хотел возразить Логинову, сделать что-то вопреки его дурацким приказам. Но именно сейчас не находил для этого повода. Хантер снова исчез, проследить его своими силами не представляется возможным, и Виктору, как ни верти, придется выполнять инструкции.

…Логинов объявился не через два, а через три дня. Позвонил, подняв Хижняка с постели, и в этот раз был совершенно не красноречив.

– Хантер в Чечне.

– Где? – Виктор переспросил не потому, что ослышался, – просто не мог уложить эту новость в своей голове.

– Чечня.

– Чего его туда занесло?

– Сам у него и спросишь при случае. Если захочешь, конечно. Учти, именно теперь никто уже ни на чем не настаивает. Можешь хоть сегодня вылететь в Киев, вечером будешь дома.

– Короче.

– Ну, как знаешь… Что и как там у него получилось, фиг поймешь. Только его захватили там как офицера российской армии. В заложники, для выкупа.

Хижняк окончательно перестал что-либо понимать.

– Почему офицер?

– На нем форма была. Хрен его знает, зачем он напялил на себя нашу ментовскую форму. Назвался каким-то именем, те его сфотографировали, прислали фото в штаб – выкупайте, дескать, ваш человек. Снимок сразу нам. Как подсуетились, извини, не твое дело.

Хижняк потер подбородок.

– Что теперь?

– Ничего теперь! Выкуп надо быстро платить, пока никто не пронюхал, что это Хантер. Вот так все просто, Витя. Глупо и просто. Или – просто и глупо.

«Да», – мысленно согласился Виктор.

Что-то не слишком везет в последнее время Антону Хантеру.

Чечня, значит. Ну-ну… 

Часть пятая. Кавказский пленник. Чечня, Шатойский район, апрель

По камням струится Терек,

Плещет мутный вал;

Злой чечен ползет на берег,

Точит свой кинжал;

Но отец твой старый воин,

Закален в бою:

Спи, малютка, будь спокоен,

Баюшки-баю.

Михаил Лермонтов

1

– А я слыхал, у вас тут спокойно вроде сейчас…

– А где сейчас спокойно? – ответил Повар в тон Виктору.

Еще один новый знакомый, с которым его ничего не свяжет в будущем, – их что-то слишком много появлялось у Хижняка в последнее время.

Никогда не считая себя нелюдимым отшельником или одним из тех закрытых угрюмых типов, больших любителей уеди нения, Виктор тем не менее с подозрением относился к контактам, на которые его целенаправленно выводили. Он старался по возможности ограничить свое общение с такими людьми. В крайнем случае общаться только по делу, стараясь при этом проверять полученную от них или с их помощью информацию.

Одним из важных критериев отбора в спецподразделение, где и проходила основная служба Виктора до тех пор, пока сама система не отторгла его, как и прочий отработанный человеческий материал, было умение общаться, заводить нужные для выполнения очередного задания связи. Даже играть определенные роли, необходимые для глубокого внедрения в чуждую среду. Навыки у Хижняка имелись. Он развивал их без особых проблем. Но чем больше опыта набирался, тем яснее понимал: любая связь в его деле, любое сделанное открытие, любой вывод, к которому приходишь, анализируя некий набор фактов, должны быть только личными . Если не хватало каких-то фрагментов мозаики, их можно получить по подсказке, однако они должны четко уложиться в уже готовую картину, нарисованную без посторонней помощи.

Проще говоря, основной вывод тебе придется сделать самому, а дополнительные детали лишь должны подтвердить его. Задачку нельзя подгонять под ответ, наоборот, ответ обязан соответствовать условиям задачи, даже если он на первый взгляд кажется невероятным и нелогичным. И хотя этот новый, грозненский знакомый, назвавшийся Юрием Поваром, вел себя вполне естественно для той ситуации, которую Хижняку нужно было разрулить, Виктора беспокоил один очень важный для него момент.

Сам человек с забавной фамилией Повар и его информация возникли вроде как ниоткуда.

…Из Москвы в Грозный он ехал поездом, дорога забрала почти двое суток, до того Хижняк еще сутки парился в российской столице, перед тем – двое суток бесцельно бродил по историческому центру Варшавы. Все лучше, чем сидеть в дешевом гостиничном номере, раздражаться от тупой боли во рту – осколок выбитого Борой зуба не давал о себе забыть – и удовлетворяться тремя англоязычными телеканалами, все остальное шло на польском. Так что времени подумать у него оказалось более чем достаточно. Хорошо еще, что Логинов обеспечил ему до Грозного целое купе, никто не мешал, не пил водку, пытаясь затащить попутчика в компанию, не курил рядом, дразня еще и сигаретным дымом, в общем, если комфорт относительный, то покой – полный. Обратного билета Виктор не получил: кто ж повезет такого, как Антон Хантер, обычным пассажирским поездом! Как только все решится, их встретят, примут пленника с рук на руки, как говорится, по описи – и все, миссия окончена.

Логинов не приехал в Варшаву, как обещал. Наоборот, промурыжил там Хижняка дольше, чем тот рассчитывал, потом дал знать, что ему на рецепции отеля оставят авиабилет до Москвы, а там встретят и все объяснят. Действительно, встречал его Логинов сам, хотя на лице не было особой радости от этой встречи. Он сразу перешел к делу. Информация о Хантере оказалась такой же скупой, как и при телефонном разговоре. Единственное, что волновало Логинова, – это как можно быстрее, пока никто ничего не понял, выкупить у боевиков того, кого они считают офицером российской милиции, капитаном Ямщиковым.

Слушая его, Хижняк сначала не слишком озаботился несколько вывихнутой логикой происходящего. Наоборот, после недавних событий в Косово, непосредственным участником которых он сам оказался и которые по устоявшейся традиции чуть не стоили ему жизни, Виктор тешил себя мыслью, что знает даже больше, чем Логинов. Сделка Хантера с балканскими бандитами сорвалась, хотя там, судя по переписке, сотрудничество было надежным и плодотворным. Раз так, значит, нужно искать запасные варианты, и для этого больше всего подходит Чечня – на территории республики, особенно в ее горных районах, гуляет много единиц оружия и всегда есть желающие как купить, так и продать его. Хижняк предположил, что в Чечне у Хантера крепких связей меньше, чем на Балканах, даже, может статься, вообще нет, и ему пришлось налаживать фактически с нуля. Почему он выбрал для маскировки военную форму и соответствующие документы – вопрос отдельный. Но подвела его как раз форма, и тут Виктор не сомневался.

Капитан Андрей Ямщиков действительно пропал в конце марта. К тому времени он уже без малого два месяца пребывал в служебной командировке в Чеченской Республике, соблазнившись, по словам Логинова, двойным окладом плюс командировочные, внеочередное звание и льготы, – на таких условиях в Чечне служат многие российские милиционеры. Он исчез в Шатойском районе, выехав по служебной необходимости. Сначала несколько дней новостей о нем не было, федералы даже провели несколько показательных, хотя и безуспешных зачисток, а пресса вновь вспомнила о том, что еще не все незаконные вооруженные формирования в горной Чечне уничтожены, назвав их почему-то «эхом войны». Но вскоре пришла информация: Ямщиков жив, находится в плену одной «незаконной группы», которая в лучших традициях не такой уж давней чеченской кампании решила продать пленника.

В результате информация попала в ФСБ и не прошла мимо отдела, в котором работал Логинов. На фотографии на фоне зиндана , глубокой ямы – горцы традиционно приспосабливают такие под тюремные камеры, – был сфотографирован сидящий на корточках простоволосый, босой пленник, в котором опознали Антона Хантера.

– Родственники что, не подняли хай? – спросил тогда Хижняк, вернув Логинову этот снимок и фотографию настоящего Ямщикова, показанную для более наглядного сравнения.

– Эва! Кто им скажет, что документы их мужа и сына – у международного киллера? – Логинов постучал себя по лбу согнутым указательным пальцем, как бы говоря, что только идиот может такое брякнуть. – Фото запросили уже наши, чечены подсуетились, прислали. Ну, так все и сложилось.

– Быстро они как-то прокрутились…

– А чечены, Витя, когда им надо, все быстро делают. Знамо, не показали снимок родне. И, раз уж на то пошло, мы с тобой не пацаны. Думаешь, как документы этого Ямщикова оказались у такого жучка, как твой Хантер?

Слово «твой» чуть резануло слух, но Хижняк сдержался.

– Молчишь? Правильно молчишь. Нету капитана Андрюхи Ямщикова в живых, это я тебе говорю! У мента, особенно в Чечне, особенно там, где горцы, врагов до херища. А корочками милицейскими, самыми настоящими, всегда очень неплохо приторговывали. Если все прикинуть да сложить, станет понятно, как они у Хантера оказались. И почему он снова влип в какое-то говно… – Логинов слишком уж наигранно вздохнул. – Смотри, мы этого киллера и от наших, местных бандитов, получается, спасали, и в Варшаве от маньяка, который его чуть на винегрет не покрошил, да и в Косово… фиг разберешь, что у тебя там с ним получилось. Тебе не кажется, Витек, что мы его все время откуда-то спасаем?

– Так не спасайте, – хмыкнул Хижняк.

– Эва! Теперь уже нельзя так оставить. За ним тут гоняешься, нервы на него тратишь…

– Престиж зарабатываешь.

– А чего – и это тоже! Служба, которая поймает такого, как Хантер, однозначно работает на престиж страны, на благо которой служит, не слыхал такого никогда? Короче, комбинируешь со страшной силой, а оказывается – магазин: плати деньги и получай живого Хантера. Зиндан – не домик в Одинцово, из ямы просто так не выскочишь, Кавказ – дело для таких, как Хантер, очень тонкое. Потому он и надеется вывернуться таким вот макаром.

– Он что, думает, что его реально примут за капитана Ямщикова?

– Не-а. Он, как по мне, сейчас, в яме, вообще ни о чем не думает. Условия выдвинули чечены, они же с фото подсуетились. Пленника никто не спрашивает, хочет он позировать или нет. Наверное, Хантер уже понял, что его маскарад раскрыли. Ждет праведного чеченского гнева – они ему просто башку отпилят, если узнают, что он не Ямщиков и денег не будет. Но, – Логинов сделал многозначительную паузу, – начинаются нюансы. Во-первых, приказа не платить выкуп за пленных уже нет, потому что военные действия в Чечне давно прекращены, там сейчас вроде как мир.

– Ага.

– Вот и я говорю. Так что в мирное время захват заложника с целью выкупа подпадает под статью Уголовного кодекса. Выкуп можно заплатить, допустим, мечеными купюрами, спасти человеку жизнь, вернуть ему свободу, а потом – ловить бандитов. Проводя наши с тобой любимые оперативно-следственные мероприятия. Отсюда – во-вторых: капитан Ямщиков, российский милиционер, исчез, затем появилось некое лицо с документами капитана Ямщикова. Значит, этого человека просто необходимо допросить, иначе чечены его растерзают. Кстати, это вполне укладывается в план розыскных мероприятий по делу об исчезновении сотрудника милиции. Хантер этого не знает, ждет смерти, думает, как бы вывернуться еще и от чечен. И тут ему сообщают: за тебя, Ямщиков, мент поганый, русская свинья, выкуп заплатят. Что у него в голове, по-твоему?

– Переворот, – признал Хижняк, по приобретенной недавно привычке коснувшись языком осколка зуба. – Насколько я успел узнать Хантера, мозги у него бурлят. Сейчас комбинирует, получил отсрочку…

– Вот! – Логинов потер руки. – Значит, остается встретиться с чеченами в условленном месте, передать деньги, меченые, кстати, забрать Хантера и закончить операцию. Мы можем уже сделать это и без твоей неоценимой помощи. Но если есть желание…

Конечно, желание у Хижняка было.

После всего, что пришлось пройти во время этой охоты, Виктор просто обязан был лично завершить операцию. Да, ему не дадут за это орден, звание, даже денег не обломится. Только для него взглянуть в лицо Антону Хантеру и спросить, почему тот не выстрелил в него тогда, в Косово, теперь намного важнее. Пусть даже о его участии в этом деле никто не узнает – он сам будет знать, что довел его до конца.

И все-таки, все-таки, все-таки…

Кто перехватил Хантера в московском аэропорту и где его держат, помог вычислить майор Олег Нечваль, киевский опер. Затем, уже в Одинцово, после бойни, сам Хижняк просчитал, как можно выйти на Посредника – московскую связь Хантера. Так стало ясно, что киллер переместился в Варшаву. После этого, опять же, проверяя предположения Виктора, польский хакер нашел переписку Хантера – и охота переместилась на Балканы.

Получается, в каждом случае Хижняк видел результат приложенных усилий, своих и чужих.

Здесь же его поставили перед фактами, которые он сам, лично, проверить не мог.

С другой стороны, к чему начинать операцию по выкупу и привлекать к ней его, если информация уже проверена? Получается, ему не о чем волноваться, нечем забивать себе голову.

С этой мыслью Хижняк и уснул на нижней полке пустого вагона под монотонный стук колес. Рана во рту уже не болела. Виктор, конечно, хотел найти время и сходить к стоматологу, пусть вынет острый кусочек из десны. Но, подумав, что придется ставить об этом в известность Логинова, решил: ну его, вернется – потом, уже в Киеве. Невелика потеря – выбитый зуб, знакомая история…

Когда на вокзале в Грозном его встретил Юрий Повар, странный, непропорционально сложенный, абсолютно безликий и даже без точно определяемого возраста человек с бегающими глазами, вопросы возникли снова.

И задавать их Повару не хотелось. 

2

Они беседовали в машине, выехав на окраину Грозного, как раз туда, откуда путь вел в соседний, Шатойский район. Видимо, чувствуя желание Хижняка узнать больше, чем он уже знает сейчас, Повар сразу же, вместо предисловия, пояснил:

– Смотри, я, вообще-то, подключаюсь, если это операция федералов. Другим ничем я не заморачиваюсь, ну, короче, тебе оно не надо. Я в Чечне давно, кое-кого знаю, посредничал еще во вторую кампанию [10] , много наших удалось вытащить. Ну, не всех подряд наших, сам соображай, тут ведь тоже люди работали…

– Понял я тебя, понял, – поморщившись, ответил Хижняк.

Ему никогда не нравилось – и никогда не понравится, – что жизнь и судьба любого человека, попавшего в беду, прямо зависит от того, насколько и сам человек, и его жизнь важны для государства и отвечают его интересам. За годы работы в органах он этого нахлебался: мифические державные интересы очень часто приходилось ставить выше интересов хороших людей, даже выше спасения и сохранения их жизней. Неприязнь к Повару, который договаривался о чем-то с бандитами, ища общую выгоду для них и спецслужб, от понимания его целей и задач только возросла. Но Хижняк в который раз сдержался: за исключением убитого на его глазах Ульбера Микича все связи, которыми приходилось пользоваться, давала контора через Логинова, и пора бы привыкнуть к тому, что нормальных – в его личном понимании, конечно, – людей там не прикармливают.

Однако и Повар тоже, видимо, успел насмотреться всякого.

– Не нравлюсь я тебе, – как бы между прочим, словно справляясь о здоровье, констатировал он. – Только мне плевать. Я вот даже не знаю, кого там федералы собираются выкупать. Тем более за смешные деньги – всего-то пятьдесят косарей.

Хижняку не удалось скрыть смущения. Он ведь только сейчас услышал сумму выкупа, до этого момента денежная сторона вопроса его как-то не интересовала.

– Баксов? – уточнил он.

– Тут уже зеленью не напугаешь никого. Бери чуть выше – евры.

– Пятьдесят тысяч евро?

– Ага, не густо, – согласился Повар. – Только российский мент больше не стоит. И между нами, девочками, те, кто его держит, тоже не из самых крутых. Они лучше меньше возьмут, зато чаще, с гарантией, усекаешь?

– Кто такие хоть?

– А, – Повар отмахнулся, – есть тут… Вроде Чапаева местного.

– Почему сразу Чапаева?

– Ну, я его так для себя обозначил. Зовут его Муса Чекаев, был полевым командиром, только тут каждый сам себе полевой командир. Не столько воевали, сколько шакалили.

– Мародеры? – догадался Хижняк.

– Что-то вроде. Из-за таких, между прочим, только в Шатойском с десяток селений пустует. Война закончится, Чекаев останется – так люди говорят.

– Сколько у него бойцов?

– Было десятка два. Так в горах проще отсидеться, да и мобильнее. Опять же, командовать легче, Чекаев не абы какой стратег. Но, как видишь, кое-какие дела освоил успешно. Ладно, давай ближе к птичкам.

Чуть отодвинувшись к двери, Повар критически осмотрел Хижняка. На том, как и подобает случаю, были армейские штаны с множеством карманов, новенькие берцы, тот же старенький свитер, но поверх него – куртка защитного цвета, практически новая. Голову Виктор уже в машине повязал на пиратский манер черным платком.

– Годится, – кивнув, сказал Юрий. Затем наклонился, вытащил из-под сиденья широкий пояс, расстегнул его, развел края. Внутри Хижняк увидел уложенные пачки купюр, та, что ближе к нему, была достоинством в сто евро. – Держи, тут под расписку, хотя тебе оно не надо…

Он застегнул молнию. Виктор, взяв пояс с деньгами и взвесив его в руке, задрал свитер, закрепил выкуп прямо на себе, на голом теле. Опустил свитер, одернул, похлопал по бокам – ничего, держится. Тем временем Повар достал из бардачка крупномасштабную карту, свернул ее в нужном месте, положил на планшет.

– Гляди. Чекаев не пальцем деланный. На своей базе выкупа ждать не будет. Договорились так, чтобы место для обеих сторон было удобное. – Он не заметил, как при слове «сторон» у Хижняка на лице снова появилась недовольная гримаса – ишь ты, двустороннее соглашение в верхах, мать вашу так. – Встречаетесь вы вот тут. – Палец ткнул в точку на карте. – Это ущелье, чуть ниже – речка, Аргун называется, если тебе интересно. Там рядом когда-то было село, обстреляли его сильно, кто выжил – снялся. Теперь людей в окрестностях почти нет. Даже пастухов, место тихое и, считай, глухое. Сам осмотришься, короче. Я тебя смогу добросить практически до места, но придется и самому по камням поскакать.

– Я сам обратно пленника поведу? По горам?

– Этого я не знаю! Мое дело – договориться с кем надо, деньги передать. Буду ждать там же, где высажу. Слушай, идти всего-то час. Говорили, что ты вроде как того…

– Чего – того?

– Крутой, в смысле. – Сейчас Повар говорил с интонациями Логинова. – И чего тебе бояться? Он уже не пленник будет, сам быстрее тебя побежит, как козел поскачет.

– А вдруг ранен?

– Ой, не люби мой мозг! Такие условия Чекаева, а Чекаев – бандит, что с ним разговаривать. Вот сам и попробуй ему что-нибудь втолковать.

Вообще-то, и само поведение Повара, и его манера держаться выглядели вполне логичными. Вряд ли его посвятили в истинное положение вещей. Повар на короткой ноге с горцами, не первый год ведет с ними какие-то дела, которые считает государственными и очень секретными. И вполне понятно, почему он думает, что речь идет о выкупе капитана милиции, в котором заинтересована контора. Не станет же Хижняк объяснять ему, что Антон Хантер обязательно его узнает, поймет – их встречи давно перестали быть случайными, и на месте передачи выкупа вполне могут возникнуть непредвиденные обстоятельства. Между прочим, пронюхай сам Повар о том, кого на самом деле держит в яме Муса Чекаев, вряд ли были бы гарантии, что этот скользкий тип не провернул бы какую-то свою комбинацию: Антон Хантер стоит дороже, чем Андрей Ямщиков…

– Оружие? – спросил Виктор.

– Зачем оружие? Чекаев сказал, чтобы никакого оружия.

– Новое дело! Он сам что, с детской сабелькой придет? – Хижняк начал заводиться. – Не вари, господин Повар, суп из моих мозгов!

Тот равнодушно пожал плечами.

– Ладно. Мое дело – предупредить. Учти, Чекаев плохо себя контролирует. Увидит ствол – начнет войну. А в горах он дома, у тебя вариантов не останется.

– Сам разберусь. – В голосе Виктора звякнул металл. – Ты еще скажи, что я без штанов туда должен идти!

– Я ничего не говорю, условия Чекаева…

– Разберусь! – повторил Хижняк. – Или свяжи меня сейчас, вот прямо тут, с Логиновым или кто там тебе дает ценные указания! А я поговорю!

– Ну, как знаешь. Ты у нас супергерой, – сказал Повар, и Виктор снова уловил знакомые издевательские нотки. – Доедем до места – возьмешь в багажнике. Только если из-за этого что-то сорвется, я не виноват.

– Ты вообще ни в чем не виноват.

Хижняк положил карту в планшет, перебросил шлейку через плечо на манер патронташа, при этом автоматически провел рукой по тому месту, где был закреплен пояс с выкупом. Взглянул на часы – дело к вечеру, в горах темнеет рано. Вдруг почему-то вспомнил, что толком так и не поел, пожевал какую-то лепешку с мясом, запил теплой колой…

Поняв, что разговор окончен и все всем понятно, Повар завел мотор. 

3

Миновав маленькое и, как показалось Виктору, безлюдное селение у самого перевала, они выехали к Аргуну, и машина неспешно скатилась в ущелье, по дну которого бежал ручей.

Если раньше, когда они двигались по плоскогорью, дорога была, мягко говоря, не идеальной, однако Повар мог себе позволить удерживать стрелку спидометра хотя бы между отметками «40» и «60», то, въехав в горную Чечню, он тут же сбросил скорость. Машину подбрасывало на камнях, пассажиров вместе с ней, и Хижняку пришлось опустить стекло со своей стороны, чтобы высунуть руку, удерживаясь за крышу снаружи. Внутри «Нива», переделанная с учетом здешних дорог, вся в шрамах от газосварки и потерявшая от этого первозданный цвет, оказалась настолько убитой, что рядом с местом пассажира спереди даже не было ручки – ее вырвали с мясом.

Ревел мотор. Шумел по камням Аргун, местами заглушая звуки мотора.

Пройдя по дну ущелья до места, где оно заканчивалось отвесной скалой, вдоль которой горный поток струился дальше, делая проезд невозможным, Повар чуть наклонился. Крепче вцепился в баранку, набычился, как делают туристы, взбираясь на горный склон под грузом своих рюкзаков, и, ловко управляя педалями газа, тормоза и рукояткой коробки передач, не въехал, а как-то даже вполз на перевал, выбравшись из ущелья. Теперь Аргун бурлил метрах в пяти под ними, ниже горной дороги, которая из-за горы местами то расширялась, то сужалась.

Когда дорога наконец выровнялась и машина одолела перевал, прямо перед ними будто из-под земли, а вернее, словно из горы выросла прямоугольная сторожевая башня, хмуро уставившись на Хижняка слепым глазом пустой бойницы на самом верху. Заметив, что Виктора это строение заинтересовало, Повар молча кивнул вправо. Повернув голову, Хижняк увидел далеко, по другую сторону пропасти, разделяющей путь и ставшей дном для бурной реки, еще одну такую же башню, только, как показалось ему, не совсем симметричную.

– Минометом верх срезало, – прокомментировал Повар. – Там засели корректировщики огня, не пускали спецназ через перевал.

– Я что-то слышал про такие башни.

– Тут полно таких. Целые башенные селения попадаются, – тоном бывалого экскурсовода пояснил Юрий. – Сторожевые и сигнальные одновременно.

– Лет им сколько? Кажись, древние…

– Я, вообще-то, историк по первому образованию, – зачем-то сказал Повар, не уточнив при этом, какое же у него второе. – Когда учился, приезжал сюда на практику.

– Именно сюда?

– В горы. Есть желание – посидим, расскажу когда-нибудь, даже можем залезть… если время будет…

– И я о том же.

– А в двух словах… Башням этим по восемь сотен лет… – Проводя свой ликбез, Повар при этом умудрялся не отвлекаться от неровного серпантина горной дороги. – Чечены всю жизнь с кем-то воюют… Или с ними воюют, тут понимай уже как хочешь. Когда – с персами, когда – с русскими.

– Огневая позиция неплохая. – Виктор кивнул на каменный прямоугольник, переместившийся к тому времени им за спину.

– Для того и строили, – согласился Повар. – Даже не надо современного пулемета. Посадил у бойницы снайпера с хорошей оптикой – и все, считай, враг по перевалу не пройдет. А чуть что, сигнал дымом можно дать или хоть зеркальцем. – Он усмехнулся. – Тут или не воевать вообще, или с воздуха все отутюжить.

– По ходу, домики эти каменные миной не сразу возьмешь.

– Так и есть, – подтвердил Юрий. – Тут, в горах, такими вот системами контролируется почти каждая дорога. Если хочешь, стратегическое наследство предков.

– Может, там сейчас стрелок сидит, – брякнул Хижняк. – Смотрит на нас, целится…

Повар сплюнул через левое плечо, проворчал:

– Ты б не каркал. Тебе вот смехуечки, а ожидать реально можно всего, чего хочешь. Ну, или не хочешь.

– Все так серьезно?

– Даже серьезнее, чем думаешь. Ладно, не свисти под руку… Перекинемся еще…

За перевалом дорога снова повела вниз по склону горы, затем выехали на относительно ровный участок, где Юрий рискнул даже чуть прибавить, но дальше – снова спуск в ущелье, на этот раз к быстрому горному ручью. Двинувшись вдоль него, через какое-то время машина выехала к мосту – старому, деревянному, однако укрепленному прочными бетонными сваями. Повар пояснил, что это постарались власти уже после того, как война в Чечне официально прекратилась.

За мостом дорога сделалась шире, прошла мимо двух высоких склонов, словно въехала в ворота, но затем снова запетляла. К концу второго часа пути Хижняк уже потерял счет всем вывертам, изгибам, подъемам, перевалам, ущельям и спускам гористой местности. Солнце между тем неумолимо клонилось к закату, и Виктор опасался, что обратно придется добираться по такой дороге в сумерках, если не в полной темноте. Словно вняв его сомнениям, Повар остановил машину, не доехав до очередной каменной башни, появившейся у перевала.

– Ну, теперь тебе туда. – Он указал рукой прямо на башню. – Это ориентир, она все время должна быть от тебя слева. Как только увидишь ее перед собой, сразу и ущелье, прямо держи. – Повар взглянул на часы. – Там тебя должны уже ждать.

– Не уйдут?

– Ты ж им деньги несешь. Дождутся. Здесь, в горах, к ожиданиям привычные.

– Далеко топать-то?

– Минут сорок. Может, тридцать. Обратно, сам понимаешь, держись опять башни. Только теперь она справа маячить должна. Все просто, почти спортивное ориентирование.

Выпрыгнув из машины на камни и несколькими движениями размяв затекшее тело, Виктор поправил пояс под свитером. Тем временем Повар откинул багажник, на дне которого лежал обещанный автомат. Привычно проверив оружие, Хижняк дослал патрон в патронник, хлопнул по казенной части.

– Есть магазин запасной?

– Нету. Стрелять собрался?

– Кто знает…

– Серьезно тебе говорю – все в порядке должно быть. – Повар снова посмотрел на часы, и Хижняк отметил: он успокаивает скорее не его, а себя, с трудом скрывая нервное напряжение. – Ну давай, Витек. Я тут жду. Удачи.

Повесив автомат на шею, еще раз хлопнув по поясу, Хижняк застегнул куртку и двинулся вперед, сверяя маршрут с квадратной каменной башней. Через некоторое время обернулся – машина и Повар уже скрылись за склоном. Посмотрев на освещенную солнечными лучами верхушку башни, Виктор пошел дальше, теперь уже не оборачиваясь. 

4

Как и обещал проводник, дальше дорога вела сама – другого пути к указанному ущелью просто не было, разве прыгать по камням горным козлом.

До места добрался даже быстрее, чем прикидывал Юрий, – по ходу, сам того не желая, Хижняк мысленно командовал себе «раз-два» и машинально перешел на широкий строевой шаг. Наконец впереди зашумела бьющаяся о камни вода. А через несколько десятков метров открылся путь в ущелье. Миновав неширокий проход, разделенный течением, он вышел туда, где его, как и говорил Повар, уже поджидали.

Их было четверо.

Вместе с пленником, голову которого закрывал мешок.

Они расположились у берега; один из чеченцев в ожидании уселся на прибрежный валун и подбрасывал на руке что-то, при ближайшем рассмотрении оказавшееся плоской армейской флягой. По мере продвижения Хижняк успел осмотреться. Ущелье оказалось не слишком большим, по форме напоминающим пиалу неправильной формы со щербатыми краями – так выглядели нависшие над ним горные вершины. В одном месте склон был отвесным, напротив – более пологим. Если бы не камни, то зимой ребятишки вполне могли бы кататься здесь на санках. Поток разделял ущелье на две неравные части, будто кто-то неаккуратно, со всего маху разрезал большим ножом яблоко. Сюда вело только два пути. По одному прошел Виктор, с другой стороны, через более узкий горный проход, пришли чеченцы.

Хижняк зацепился за неожиданную мысль: а ведь это идеальное место для мышеловки. Нужно только поставить сверху, с обеих сторон ущелья, по человеку с ружьем, а один из проходов заблокировать. И тогда можно уйти только через второй проход, от которого способен отрезать даже не снайпер – обычный стрелок средней руки. Виктор резко мотнул головой, пытаясь отогнать от себя навязчивую мысль: если везде и во всем искать ловушку, то непременно в нее попадешь.

Когда до чеченцев осталось меньше десяти метров, один из них, как и прочие, бородатый, но, в отличие от остальных, с наголо бритой головой, решительно шагнул вперед, сняв с плеча автомат и передернув затвор. Хижняк тут же остановился, убрал руки с приклада и дула, вытянул их перед собой ладонями вперед.

– Почему со стволом пришел, э! – хрипло выкрикнул чеченец. – Тебе сказали – без оружия! Ты за смертью пришел, да, баран?

– Да вас ведь больше! – ответил Виктор. – Хоть три ствола со мной – рук все равно две. У вас – шесть. Чего бояться?

– Тебя никто не боится! Ты нас бойся, наша земля!

– Ваша, ваша, кто спорит? – согласился Хижняк. – Только ты – мужчина, я – мужчина. Ты ко мне тоже с оружием приходишь!

– Гость с оружием в дом не входит!

– Слушай, ты меня не в гости позвал!

– Тебя я не звал! И его, – чеченец кивнул на пленника, – тоже не звал!

– Войне конец вроде…

– Мы всегда будем воевать с ним! И с тобой! И с такими, как ты!

– Ладно, хватит! – Хижняку надоел словесный обмен полномочиями. – С кем я разговариваю? Мне Муса нужен!

Он был уверен – сейчас с ним говорит именно Чекаев. Но в разговор вступил другой бородач, тот, что играл с флягой.

– Я Муса. – Его голос звучал ровно. Он оторвал зад от валуна, поправил кобуру с пистолетом, подбросил еще раз флягу, после перекинул ее третьему, самому молчаливому из чеченцев. – Не кричи, Аслан. Ты пугал, он не боялся. Хватит.

Бритоголовый Аслан, растянув рот в широкой недоброй улыбке, блеснул золотым зубом и отошел, уступая место старшему.

– Я Муса, – повторил Чекаев, подходя к Виктору на расстояние вытянутой руки, но руки при этом не протягивая. – Ты деньги привез?

– Привез. Если твои нукеры не будут дергаться, я опущу руки и достану их.

– Ты руки сам поднял. – Как и Аслан, командир говорил с сильным акцентом. – Тебя никто не заставлял. Не угрожал даже. Зовут тебя как?

– Виктор.

– Ты кто такой, Виктор?

– Деньги привез. – Хижняк решил ограничиться этим ответом.

Все это время пленник, с головы которого так и не сняли мешок, стоял молча, никак не реагируя на разговор, даже не пытаясь шевелиться. Руки ему связали сзади, и у Хижняка возник большой соблазн сказать чеченцам, чтобы так и оставили. Развязывать руки Антону Хантеру здесь, в горах, особенно после того, как он, вне всякого сомнения, узнает Виктора и точно поймет, что их встреча не случайна, – значит создать себе дополнительные проблемы. Хижняк даже мог допустить, что Хантер способен каким-то образом попытаться привлечь Чекаева и его боевиков на свою сторону, создав ситуацию, в которой он, Виктор, вдруг окажется один против четверых.

– Сколько там? – спросил Муса.

– Все. Как заказывали.

– Э-э, я думал, может, ты больше привез. – Чекаев цокнул языком, протянул руку: – Давай!

Когда Хижняк поднял свитер, бритоголовый Аслан все-таки угрожающе повел в его сторону стволом. Но Чекаев жестом остановил его, даже взглянул из-под густых сросшихся бровей вроде как осуждающе, однако боевик, отведя дуло и отступив чуть в сторону, все-таки автомат не опустил. Стараясь не обращать на него внимания, Виктор снял пояс, отдал его Мусе, в последний момент задержав руку.

– А наш человек?

Взяв пояс и пощупав его, Чекаев удовлетворенно хмыкнул, повернулся к молчаливому чеченцу:

– Можешь, Коста.

Бородач с еле заметной неохотой сгреб в пятерню ближайший к нему край мешка, резким движением сдернул его с головы пленника.

Тот зажмурился от света, отшатнулся – видимо, привык к тому, что за каждым таким жестом чаще всего следует удар.

Хижняк замер. У него даже вырвалось:

– Кто… – Но он тут же с большим трудом сдержался, чтобы чеченцы ничего не успели понять. Тем более что он уже узнал освобожденного пленника.

Несколько дней назад его фото Виктору показал Логинов.

Перед ним стоял капитан милиции Андрей Ямщиков. 

5

Шумела и пенилась между камнями вода.

Пытаясь понять, где обман и кто кого пытается надуть, Хижняк сделал три быстрых шага назад, стараясь сократить расстояние между собой и большим, неправильной формы камнем, видимо скатившимся когда-то с горы и теперь маячившим между потоком и отвесной частью склона.

Верхний край валуна, как успел прикинуть Виктор, доходил ему до пояса. Сам камень казался достаточно широким и массивным, чтобы стать пусть не очень надежным, но все же укрытием. Это в любом случае лучше, чем открытая местность.

Его настолько быстрый, плавный, насколько и незаметный маневр не привлек пока внимания чеченцев. Чекаев как раз расстегивал «молнию» на поясе, собираясь пересчитать деньги, Аслан присоседился к нему, жадно поедая глазами содержимое пояса, а Коста уже успел рассечь тесаком веревки, освобождая руки пленника. Ямщиков, привыкнув к солнечному свету, тут же принялся массировать запястья и, еще не до конца веря в свою удачу, поспешно отделился от своего стража, косясь на него, будто в ожидании, что бородач сейчас вскинет автомат, чтобы застрелить гяура. Но никто не мешал его пути к свободе, и капитан сначала пошел нетвердой походкой, но сразу же засеменил к Виктору.

– Ямщиков? – переспросил Хижняк на всякий случай.

– Так точно!

– Ты один? С тобой никого не было?

– Один! Был еще пленник, только его раньше продали, два или три дня назад.

Черт!

Где же подвох? И главное – где теперь Хантер?

Черт! Черт!! Черт!!!

– Все, Муса? Мы можем уходить? Как договаривались…

От взгляда, брошенного на чеченцев, слова застряли у Хижняка в глотке. Ощущение, что все идет или не так, или, наоборот, так, как и предполагал непонятный пока Виктору план, сменилось уверенностью. Подошедший почти вплотную к нему Ямщиков, ослепленный и оглушенный радостью долгожданной свободы, еще ничего не видел.

Зато Хижняк видел, как Чекаев, сжимая в одной руке пачку, извлеченную из пояса, другой уже схватился за пистолет.

Автомат в руках Аслана взметнулся почти синхронно, и Коста, уловив движение товарищей, тоже скинул с плеча ремень «калашникова».

– Шакал! – рявкнул Чекаев, сразу после этого выкрикнув несколько коротких гортанных фраз на чеченском. – Шакал! Сын шакала! Ты кого обманул, покойник?

Со своего места Хижняк не мог толком разглядеть, что не так с деньгами, которые ему передал посредник, без всяких оговорок и сомнений связанный с федералами. Он видел пачки евро своими глазами. Но сейчас Муса Чекаев швырял эти пачки себе под ноги, разрывая их при этом зубами, так что они разлетались белыми мотыльками. Ямщиков, почуяв неладное, обернулся на окрик, и Хижняк, уже поняв, что сейчас будут убивать, гаркнул:

– ПАДАЙ, КАПИТАН!

Дважды кричать не пришлось – капитан Ямщиков упал на камни как подрубленный, а Виктор, молниеносно скинув с шеи ремень своего автомата, выстрелил по чеченцам короткой очередью, одновременно начав движение под прикрытие валуна. Потому огонь его оказался неприцельным – только заставил троицу бородачей прыснуть в разные стороны.

Коста тут же залег за камень, на котором еще десять минут назад сидел Муса. Сам командир переместился к отвесному склону, пригибаясь и стреляя на ходу. Аслан только присел и отпрыгнул в сторону, как большая жаба, но потерял равновесие, завалился, пришел на правое плечо, перекатился на живот, и его автомат выплюнул длинную очередь, за несколько секунд опустошив магазин. Но к нему, как в военных фильмах, был приторочен изолентой еще один рожок, полный, и Аслан привычным и отработанным движением мгновенно перезарядил оружие.

Чеченцы перестроились в боевой порядок, образовав правильный равнобедренный треугольник, в верхнем углу которого находился валун, за которым уже успел укрыться Хижняк. Стреляя теперь короткими очередями, боевики взяли это укрытие под перекрестный огонь, не давая Виктору высунуться.

Пули отбивали от камня острые осколки, они мелким дождем секли лицо и руки Хижняка, и первая же попытка выглянуть и оценить ситуацию чуть не стоила ему жизни: пуля Аслана, расположившегося на земле прямо напротив валуна, со свистом пролетела в миллиметре от виска, обдав горячим жаром. Метнувшись обратно под прикрытие и прижавшись к камню спиной, Виктор, не поднимая головы, выставил руки, направил дуло в сторону Аслана и выстрелил, понимая, что стреляет не прицельно, просто огрызается, причем безо всякой видимой пользы.

Скорее почувствовав, чем действительно заметив новую опасность, в буквальном смысле нависшую над ним, Хижняк вскинул голову. На краю склона вдруг выросла фигура еще одного, четвертого, бородача, который примерялся, сжимая в руке, как угадал Виктор, гранату. Откуда он взялся и есть ли там, над головой, среди гор, еще боевики, Хижняк не думал – просто не оставалось на это времени.

Приобретенные и не раз испытанные рефлексы сейчас помогали его телу реагировать на опасность быстрее головного мозга: завалившись на спину, не целясь, просто очень желая поразить цель, Виктор нажал на спуск и не отпускал, пока бородач, срезанный пулями, не полетел вниз. Граната при этом выпала из руки, чуть опередила падающий труп, и Чекаев, увидев внезапно, что она может взорваться в непосредственной от него близости, быстро сменил позицию, прижался к склону.

Сначала – взрыв.

Потом – рухнувшее рядом, как мешок, безжизненное тело.

Теперь Хижняк держал в руках бесполезный автомат с пустым магазином. Но другой автомат лежал рядом с упавшим сверху трупом, и расстояние до него от валуна, за которым сидел Виктор, – всего один хороший прыжок. Шансов на такой рывок ему давать не собирались – если Муса временно замешкался, будучи в определенной растерянности от того, что противник срезал одного из его людей с почти невозможной позиции, то Аслан и Коста продолжали держать валун под прицелом.

На выручку, сам того не зная, пришел всеми, даже Хижняком, забытый капитан милиции Андрей Ямщиков.

Лежа с самого начала перестрелки на земле и вжимаясь в каменистую почву, он все-таки не пропустил падения боевика с горы. По-своему оценив происходящее и, видимо, решив, что у него наконец появился шанс выйти за линию огня, он, отпружинив руками от земли, вскочил на ноги и бросился не под прикрытие валуна, к своему несостоявшемуся спасителю, а к потоку – ноги, казалось, сами несли его туда. Наверное, в этом месте ручей был достаточно глубоким, чтобы он мог погрузиться в воду с головой. Или же Ямщиковым двигали иные, ему одному понятные расчеты – так или иначе, он бежал к воде, на ходу схватив камень и заорав, замахнувшись им в сторону Косты:

– ЛОЖИСЬ!

Сработало. Пусть даже на долю секунды, но тот прекратил огонь и, сменив позицию, укрылся от предполагаемой гранаты: мало ли, откуда она оказалась у русского. Зато Аслан отреагировал иначе: перевалившись на левый бок, он из этого положения полоснул очередью, сбивая капитана влет. Взмахнув руками, Ямщиков, успевший таки добежать до воды, рухнул в поток. Брызнуло фонтаном. Голова и плечи тут же ушли под воду, тело поволокло течением и развернуло.

Хижняк не видел Аслана.

Но в поле его зрения показался Ямщиков, проделавший на глазах у всех бессмысленный от полного отчаяния, а потому неудачный маневр.

И когда Аслан выстрелил, отвлекшись от основной цели, Виктор уже катился к автомату упавшего сверху чеченца, не чувствуя при этом боли от впивающихся в тело острых каменных краев.

Это было одно длинное и стремительное движение: он схватил автомат, перевернулся, встал на колени, повернул ствол в направлении Аслана и свалил его в тот самый момент, когда чеченец, обернувшись, наставил автомат на него. В ту же секунду сильный удар в плечо толкнул на землю его самого, сразу же что-то ужалило левое бедро.

Думать или снова бежать под прикрытие валуна было нельзя, так как чеченцы не оставили Хижняку на это времени. Муса Чекаев, стоя у склона, нацелил свой пистолет на него и выстрелил, только не в Виктора, а чуть дальше – он взял такой прицел специально, давая понять, что путь в укрытие, каким бы символическим оно ни было, отрезан.

Снова становясь на колени и чувствуя, как немеет раненое плечо, Виктор бросил автомат на землю, протянул вперед и вверх левую руку: все, конец, он спекся и сдается. Если его прямо сейчас застрелят, значит, вот она, его судьба, горное ущелье на Северном Кавказе…

Только чеченцы не спешили быстро убивать врага, который так отчаянно сражался.

Из-за своего валуна поднялся и двинулся к нему Коста. Опустил руку с пистолетом и сделал несколько шагов в его сторону Муса Чекаев.

Ни он, ни тем более другой бородач не видели, что к поясу убитого была приторочена еще одна граната, которая не взорвалась при падении.

Взорвется, если только сдернуть ее с пояса, вырвав при этом чеку. Очень удобно, не нужно тратить драгоценные секунды на разгибание усиков – дергай и швыряй.

До гранаты – только руку протяни.

Правая рука Хижняка метнулась к мертвому телу, пальцы в отчаянной попытке обхватили гладкий зеленый корпус стального яйца.

Рывок.

Бросая гранату в сторону Мусы, стоявшего к нему ближе остальных, Хижняк одновременно завалился на спину, а когда раздались взрыв и крик, он уже подхватил брошенный автомат, вскочил на ноги. И от бедра, ведя стволом слева направо, достал последней очередью приблизившегося на несколько метров Косту.

Потом, уже не в силах стоять на вдруг предательски задрожавших ногах, Виктор опустился на камни, отполз к валуну, прислонился к нему спиной.

Обрушившуюся на ущелье тишину по-прежнему нарушал только шум горной реки. 

6

Солнце медленно пряталось за горной вершиной, тень наползла на камень, о который опирался Хижняк, и Виктор, глубоко вдохнув, на выдохе выпрямился.

Вечер подкрадывался быстро, оставаться здесь нельзя, идти – некуда. Когда чеченцы открыли огонь, ни о чем, кроме спасения собственной жизни, Хижняк не думал. Но теперь, когда перед ним на каменистом дне ущелья лежали пять тел, пришло время оценить создавшееся положение. Куртка на плече с правой стороны густо окрасилась кровью, однако шевелить онемевшей рукой Виктор мог. Рванув пуговицы, он левой помог себе стянуть рукав, затем оттянул ворот свитера, обнажая пораженный локоть. Хижняку уже много раз приходилось видеть кровавые раны, он умел оказывать себе и другим первую помощь, потому, дохромав до потока и обмыв плечо, убедился – крови много, сама же рана не очень серьезная. Чудом не задев кость, пуля вырвала из плеча кусок мякоти – так впивается в тело злобный острозубый хорек.

Затем, стиснув зубы, Виктор стянул штаны. Промыв и осмотрев рану на бедре, убедился, что там то же самое. Почему-то вынырнуло вдруг из недр памяти: «Ерунда, я споткнулся о камень, это к завтрему все заживет» – строки Есенина, которые старательно заучивал в школе, чтобы исправить «тройку» – оценку, которую мама почему-то считала позорной для своего сына, чемпиона школы по юношеской борьбе. Спортсмен с «тройкой» не мог ехать на соревнования в Харьков – так она решила, – и Виктор старательно зубрил, получил «четыре», материнское «добро», поехал на турнир, и там, в Харькове, случилась у него впервые в жизни любовная история с гимнасткой из города с труднопроизносимым названием Волноваха…

Стоп.

Плеснув в лицо ледяной воды, Хижняк прогнал неожиданные и такие неуместные воспоминания. Думать нужно о другом: что случилось, почему это случилось, кто виноват и что делать. Ну и желательно найти, чем перевязать раны, – они, конечно, затянутся, но не к утру, кровь надо останавливать.

Сделав несколько шагов со спущенными штанами, Виктор подошел к убитому милиционеру Ямщикову, поднатужившись, выволок тело из воды на камни, перевернул лицом вверх. Нет, парень совсем не похож на Хантера. Даже близко нет. Значит, кто-то где-то ошибся. Впрочем, слабую вероятность ошибки или же рокового для пленного Ямщикова стечения обстоятельств Хижняк отбросил сразу. Можно допустить, что Хантер тоже где-то здесь, в плену, с чужими документами, в чужой форме – маскарад для киллера обычное дело. И, вполне вероятно, он в последний момент догадался, что его выкупают не просто так, нашел с чеченцами общий язык, как-то исхитрился и подсунул вместо себя настоящего Ямщикова. Только все эти прикидки жирно перечеркивало одно обстоятельство.

Деньги.

Хижняку передали «куклу». Вряд ли надеясь, что боевики возьмут выкуп, не пересчитав сумму. Если бы Повар передал Виктору настоящие деньги, а тем временем Хантер, исполняя свой очередной финт, таки впарил бы вместо себя настоящего российского милиционера, у Хижняка не осталось бы выбора. Он не заявил бы Чекаеву, что этот Ямщиков – не тот, кто ему нужен. Тем более что именно этот пленник и есть настоящий Андрей Ямщиков. За ним Виктор пришел, с ним и должен уйти, хотя потом он бы скрипел зубами, понимая, что нужно начинать поиски Хантера с нуля.

Однако Хижняку передали «куклу».

Значит, посылали на верную смерть. И получается, что Хантера, скорее всего, нет и не было ни здесь, ни вообще в Чечне.

Расстегнув китель на убитом, Хижняк увидел под ним футболку защитного цвета, наполовину мокрую, однако у самого Виктора под свитером и того не было.

– Извини, брат, – пробормотал он, приспособился, разорвал ямщиковскую футболку пополам, затем оторвал неровную полоску. – Прости, живым нужнее… Что ж ты так, Андрюха…

Сначала перевязал бедро. Затем занялся плечом; здесь перевязка шла сложнее, узел пришлось затягивать зубами, подняв плечо до самого рта, и боль от выбитого зуба тут же напомнила о себе. Убедившись, что кровь удалось-таки хоть как-то остановить, Хижняк подтянул штаны, надел свитер и куртку, сам себе сейчас напоминая ополченца или партизана с ожившей книжной картинки.

Тень тем временем уже густо накрыла ущелье, в свои права вступил холодный горный вечер, и Виктор, насколько это было возможно в его положении, поспешил.

Подковыляв к тому месту, где Чекаев бросил пояс, Хижняк наклонился, поднял с земли несколько белых прямоугольников, нарезанных старательно, аккуратно, можно даже сказать, любовно, со знанием дела. Пошарив глазами, заметил между камнями бумажки другого цвета, тоже поднял, поднес поближе к глазам и рассмотрел. Похоже, «кукольники» расщедрились на несколько настоящих купюр. Это, наверное, те самые сотенные банкноты, которые ему показал Повар.

Юра Повар.

Контакт получен от Логинова. Значит, подстава – на сто процентов инициатива московского Коли. Тот послал Хижняка в Чечню, уже зная, что обратно он вряд ли вернется. Потому и билет на поезд до Грозного в один конец.

Зачем Логинов это сделал?

Вот у него и спросим!

Нога наткнулась на флягу, ее отшвырнул Муса. Догадываясь, что там может плескаться, Хижняк поднял ее, свинтил пробку. Шибануло знакомым сивушным духом, но запах не слишком хорошего, однако настоящего виски от запаха какой-нибудь чачи Виктор, хоть и бросивший пить несколько лет назад, все же отличить мог.

Ничего себе живут «горные братья».

Виски…

Не осуждая себя, даже не пытаясь сдержать руку, хотя и зная о последствиях, Хижняк поднес флягу к губам, запрокинул голову, сделал два больших глотка.

Пробрало сразу. По телу прозмеилась хорошо знакомая дрожь, вспыхнули, тут же погаснув, искры, но на этом все как-то сразу закончилось. Голова по-прежнему оставалась ясной, сознание – четким. Контуры сумрачного ущелья не расплывались, землю не качнуло.

Постояв немного, Хижняк третьим глотком опустошил флягу, приобретя от этого какую-то дополнительную уверенность, затем швырнул ее, стараясь добросить до ручья, однако безуспешно.

Ладно. Больше в горах взять выпивку негде.

А это – перегорит…

Две купюры по сто евро Виктор сунул себе в нагрудный карман. Поискал еще – и таки надыбал среди белых бумажных прямоугольников еще четыре настоящие купюры. Две по сотне и две по пятьдесят – пожадничали «кукловоды», но ведь все равно деньгам пропадать, хотя и эти наверняка казенные. Сунув деньги в карман, Хижняк вдруг подумал: «А что, если Логинов с этим Поваром просто решили замылить выкуп и потому спровоцировали пальбу? Может, они даже не знали, что вместо Хантера приведут никому не нужного милиционера?» Простой расчет: чеченцы увидят «куклу» и положат тут же, на месте, и Антона, и Виктора – все проблемы сразу решены.

Чечня – очень удобное место для захоронения проблем.

За спиной послышались стон и шевеление. Хижняк резко обернулся, в голове мелькнуло: он же без оружия сейчас… Но это подал признаки жизни Коста: видно, выстрел Виктора оказался хоть и прицельным, но не смертельным для чеченца. Опасности тяжело раненный не представлял, и Хижняк прошел мимо, подобрал автомат, пистолет Чекаева, пошарив, нашел запасную обойму в его кармане, разрядил «калаш» Аслана, перезарядил его рожком свой. Еще раз посмотрел на Косту, наткнулся в уже окончательно наступивших сумерках на блеск его взгляда.

Чеченец снова не сдержал стона.

Интересно, он ждет, что его сейчас добьют, – или как? Тогда пускай поджидает кого-то другого, Хижняк не добивал раненых, даже если противник был редкостным гадом. Он только махнул ему, то ли ободряюще, то ли на прощание, – пусть сам понимает как хочет. И если хочет что-то понять.

Сунув пистолет за ремень, перехватив автомат здоровой рукой, Виктор, прихрамывая, направился к выходу из ущелья. Он двигался туда, откуда пришел, – вряд ли Повар его дожидается. Хижняк не надеялся найти там его машину. Ему нужно выбираться из горных ловушек, он фиксировал обратную дорогу, как у него это получится – другой вопрос.

Поравнявшись с выходом, Виктор услышал впереди себя, в темноте, уже совсем поглотившей го́ры, шум приближающейся машины. Она ехала неспешно, как того требовала горная дорога после захода солнца. Но Хижняк знал – дорога эта ведет сюда, другой нет, а это значит, что кто-то направляется в ущелье и этот «кто-то» не друг, в горной Чечне у него нет друзей.

Быстро сориентировавшись, Виктор укрылся за ближайшим валуном, распластался, прижался к земле, осторожно поднял голову. Почти сразу же вынырнул свет фар, освещая путь машине Юрия Повара – ее Хижняк узнал сразу. Первый порыв – открыть огонь и свести счеты, не задавая лишних вопросов. Но сразу же эту мысль сменила другая, более практичная: выпотрошить Повара на месте, узнать, за каким чертом его подставили, а уже потом… Об это самое «потом» Хижняк сразу споткнулся, тут же стукнуло – ведь он, Юра Повар, все-таки обождал какое-то время, а после зачем-то приехал сюда. Ясно, для чего: посмотреть, как тут дела, все ли получилось так, как планировалось. И конечно же, доложиться выше , по начальству.

Машина остановилась. Повар вышел. Фары не погасил, зато зажег мощный фонарик. Так и двинул в ущелье.

Стоявшая совсем рядом машина, наверняка с ключами в замке зажигания, казалась лакомой добычей. Все лучше выбираться на колесах. Однако Хижняк сдержался: в темноте по незнакомой горной дороге далеко не заедешь, к тому же у Повара стопудово есть связь с Логиновым, он срубит не только то, что Виктор уцелел, но и куда он направился дальше. А это плохо.

Конечно, Повар не найдет труп Хижняка среди остальных. И обязательно сообщит об этом Логинову. Только при таком раскладе Виктор получал преимущество: никто не знает, куда он подевался. В конце концов, его могли забрать с собой оставшиеся в живых чеченцы. Или он мог затеряться в горах, свалиться в темноте со скалы, расшибить себе башку… Так или иначе, Хижняк выигрывает время, что более важно, чем застрелить предателя Повара.

Из ущелья ахнуло – там стреляли, и Виктор не сомневался: Повар добил раненого Косту. Через короткое время – еще один выстрел. Или контрольный, или же там очнулся кто-то еще. Затем снова воцарилась тишина.

Звуки шагов по камням.

Хижняк вжался в землю.

Полоска света над головой. Хлопнула дверь. Заурчал мотор.

Медленно развернувшись, машина двинулась обратно, и, когда гул мотора стих, Хижняк поднялся, удивляясь своему спокойствию. Ведь, казалось бы, та сравнительно небольшая, хотя все равно бронебойная для него, завязанного, доза крепкого алкоголя должна была побудить к чему-то деструктивному. Но, видимо, в его ситуации виски произвело обратный эффект – придало мысли ясность и равновесие.

Виктор раздумал идти в ночь.

Он решил поискать место, подходящее если не для полноценного ночлега, то хотя бы для отдыха.

Плана дальнейших действий у него пока не было. 

7

– Моя фамилия – Логинов, зовут Николай.

Он появился после обеда, без предупреждения, Марина раньше никогда не видела этого человека, но стоило ему заговорить, поняла сразу: гость откуда-то из России. Первое, что пришло в голову, – Москва.

И сразу же – Виктор .

Она знала, что Хижняк подался в российскую столицу. С тех пор прошло почти три недели, и вот как «здрасьте» появляется незнакомец, говорящий по-русски так, как в Киеве и вообще в Украине не говорят. Это был правильный русский язык, такой она слышала много раз в Крыму от туристов из сопредельного государства, еще – по телевизору, в выпусках российских новостей. Обычно Марина Покровская старалась их игнорировать, но, как только Хижняк улетел, нет-нет да и переключала телевизор на российский канал, боясь или ожидая услышать что-то из ряда вон выходящее, – ее мужчина мастер создавать подобные ситуации и давать пищу для таких, с оттенком чрезвычайности, новостей.

Однако Марина внешне продолжала оставаться абсолютно спокойной. Стояла на пороге дома, даже не пытаясь быть вежливой хозяйкой и радушно приглашать незваных гостей войти. А их с Логиновым было еще двое, очень похожие на него, безликие, серые, настороженные.

– Я вам могу чем-то помочь, Николай?

– Мы знакомы с Виктором… Хижняк Виктор, говорит вам что-то эта фамилия?

– Раз вы приехали ко мне, значит, ваш вопрос, извините, глуповатый.

– Эва! – не сдержался Логинов. – Почему вдруг так?

– Вы ведь не ходите все втроем по округе и не спрашиваете в каждом дворе, не знают ли там Виктора Хижняка.

– Ну, согласен. – Логинов улыбнулся уголком рта. – В таком случае…

– И в таком случае, – резко, умышленно грубовато прервала его Марина, – не надо ходить кругами, выясняя, что мне говорит фамилия Хижняк. Интересно только, как вы меня нашли.

– Раз я знаю Виктора, стало быть, он и подсказал…

Марина вздохнула и теперь смотрела на гостей, как на детей с ярко выраженными признаками отставания в развитии.

– Давайте, Николай Логинов, сразу отделим, как говорят, мух от котлет.

– Вы о чем?

– О том, что вы, вероятнее всего, знаете, как выглядит Виктор Хижняк. Сможете узнать его в толпе… если, конечно, он сам этого захочет и позволит вам это сделать. Может быть, вы даже перекинулись с ним парой фраз… Ладно, допускаю, что вы какое-то время общались. Но, Николай Логинов, это не дает вам никаких оснований утверждать, что вы знаете Хижняка. Я сплю с ним в одной постели скоро как семь лет и то не всегда уверена, что знаю Виктора.

Кривая улыбка сошла с губ Логинова. Теперь он смотрел на Марину иначе. Она могла ошибаться, но, похоже, в его взгляде прочитывалось подобие уважения.

– Ого! Вы, я смотрю, настоящая боевая подруга.

– Это хорошо или плохо?

– Для нашего дела, наверное, хорошо.

– Какое у вас дело?

– Может, пригласите в дом?

– Нет. Не сейчас. Если решу, что так будет лучше, – пожалуйста.

– Эва! – снова вырвалось у Логинова. – Ну, добро… Мы из Москвы, я сотрудник…

– Не надо говорить, чего вы сотрудник. Я догадалась, ближе к теме.

– Хорошо. Виктор дал мне ваш адрес на случай…

– До свидания!

Марина поднялась на ступеньку выше, взялась за дверную ручку. Ей в самом деле захотелось вдруг прекратить этот глупый разговор.

– Эй… Почему… Что случилось?

– Виктор не мог дать вам этого адреса, – отчеканила Марина. – Вряд ли вы, Николай Логинов, его друг. Я могу чего-то не знать, и вы подружились в Москве. В таком случае вы связались бы со мной прежде, чем появиться тут. И пришли бы один, а не с эскортом. На каждый подобный случай у нас с Виктором предусмотрены и разработаны способы связи. Как вы правильно заметили, я – боевая подруга. Раз Хижняк не давал вам этого адреса, то вы, получается, вычислили его сами. Это несложно, согласна, мы не прячемся. Но в таком случае меня все равно предупреждают. Ваши киевские коллеги, например. От них, к сожалению, отбоя нет, но они хотя бы держат дистанцию. Так что до свидания, – сказала Марина, еще раз смерив троицу равнодушным взглядом.

Она не заметила, отдал ли Логинов, определенный ею как старший маленькой группы, сигнал к действию или все это инициатива подчиненных. Но как только Марина открыла дверь, один из молчаливых мужчин, прыжком перелетев сразу через все ступеньки, навалился на нее и сильно толкнул внутрь. В следующую секунду она оказалась прижатой к стене, в лицо смотрело пистолетное дуло, рядом тяжело сопел еще один парень, а Логинов прикрывал за собой дверь. После взглянул на происходящее, жестом велел одному отойти в сторону, второму, с пистолетом, положил руку на плечо.

– Убери. Не интеллигентно.

Дуло убралось, Марину отпустили, она поправила легкий свитерок и попыталась понять, испугалась сейчас или нет. Ответ – да, но не за себя. Эта троица москвичей здесь из-за Виктора, ее Виктора, и, раз они появились тут, значит, другого способа найти на него управу, кроме как через женщину, у них уже нет.

Это хорошо.

– Что вы себе позволяете? – Марина по-прежнему не позволяла чувствам вырваться наружу.

– Извините, ситуация такова, что пререкаться с вами или с кем бы то ни было у нас просто нет времени, – чеканя каждое слово, ответил Логинов. – Ваш муж, или кем там вам приходится Виктор Хижняк, сотрудничал с нами. С ведомством, которое я представляю. Если совсем точно – с отделом, в котором я числюсь… служу… Как вам удобнее…

– Все равно.

– Тем лучше. Хижняк сотрудничал с нами, выполнял кое-какие поручения…

– Антон Хантер. Я в курсе, Логинов.

– Эва!

– А как вы думали? Я же боевая подруга!

– Ну, тем лучше. До недавнего времени с Хижняком была связь. Теперь этой связи нет. Есть подозрения, что он вам, Марина, мог дать о себе знать.

– Он не давал мне о себе знать, – в тон ему ответила Марина. – Такая у Виктора манера. Это правда. Но если он не дает о себе знать, значит, ему не нужна помощь. А это, в свою очередь, говорит о том, что с ним все в порядке.

– И вы за него спокойны?

– Спокойна.

– Я – нет. Изменились кое-какие обстоятельства. Я не собираюсь рассказывать вам всего, но можете поверить – условия задачи, полученной Хижняком для решения, существенно подкорректированы. Если Хижняк не узнает этого, ему, скажем так, будет плохо.

Марина не сдержалась – захохотала звонко, искренне. Все трое переглянулись, и Логинов подумал, что это истерика или вроде того. Но Марина перестала смеяться, вытерла выступившие в уголках глаз слезы, спокойно произнесла:

– Слушайте, я тоже не собираюсь рассказывать вам всего. Только пугать Виктора Хижняка тем, что за какое-то непослушание или невыполнение чьего-то распоряжения ему будет плохо, способен только… не хочу говорить кто. Ему уже однажды чуть не стало совсем плохо, понимаете, Логинов? Плохо будет вам.

– Мне?

– Всем вам. Мало не покажется, как только Хижняк узнает, что вот эта дубина целилась в меня из пистолета, а остальные ему не мешали. Он бы еще простил, если б меня просто толкнули. Отшлепал бы для профилактики разве…

Логинов промолчал. Посмотрел по очереди на каждого из своих людей, будто призывая в свидетели, потом заговорил, глядя мимо Марины:

– Не нужно пугать. Я имею представление о том, кто такой Хижняк и насколько он может оказаться опасен. Но в данном случае ваши сказки, уважаемая, – это только ваши сказки. То, во что вы хотите верить. Ситуация такова: Хижняк исчез, вероятнее всего, он жив, в ближайшее время появится в Киеве, непременно попробует связаться с вами, потому что ему не обойтись без помощи. И это я могу гарантировать. Скорее всего, он позвонит. Мы теперь будем рядом с вами, вы просто передадите мне трубку. Или кому-то из моих ребят, если я отлучусь. Как только мы поговорим, вы будете свободны.

– А пока я не свободна? У себя дома?

– Нет. Это вынужденная мера, мы действуем так только в интересах Хижняка. Что касается вашего дома, то будет лучше, если мы всей компанией поживем в другом месте. Считайте, что я приглашаю вас в гости.

– Я никуда не поеду.

– Марина, вас свяжут, сделают укол, вынесут из дому, уложат в багажник и отвезут, куда я велю. Для вас это унизительно, и я прошу вас – избавьте от подобного унижения себя… и нас заодно. Лично вам ничего не угрожает, да и Хижняку вашему – тоже. Или, – Логинов сделал многозначительную паузу, – мы сможем все вместе этого избежать, если вы подскажете, как связаться с Виктором, и даже сами сделаете это. Можно говорить все, что угодно. Мне выгодно, если Хижняк узнает, что его ищет Логинов, что он сейчас в Киеве, а вы, Марина, рядом с ним.

Она снова искренне хохотнула, совсем не играя в смелую партизанку.

– Что смешного опять?

– Для вас, Николай Логинов, ничего. Знаете, вам точно будет выгодно, если Хижняк не узнает о том, что здесь произошло. Раз вы ждете его возвращения в Киев, пусть лучше Виктор вернется сюда как ни в чем не бывало. Я передам ему наш разговор, даже готова опустить нежелательные подробности, которые могут ему не понравиться. Оставлю ваши координаты и сама попрошу Виктора связаться с вами…

– Хватит! – Логинову окончательно надоел этот разговор, который он уже мысленно окрестил любительским спектаклем. – Я все понял, уважаемая! Вы сами соберете все необходимое и сядете к нам в машину или же нам применить силу?

Марина ткнула пальцем в агента, стоявшего к ней ближе и толкнувшего ее.

– Похоже, он только и ждет, чтобы я сопротивлялась. Он очень хочет применить силу, мама била его в детстве, на лице написано.

– Еще одно слово… – прошипел агент, больше не сдерживаясь.

– Спокойно. – Марина широко улыбнулась. – Тебе хочется меня стукнуть. Это доставит тебе удовольствие. А я как-то не очень хочу, чтобы ты это удовольствие получил. Так что, Логинов, я пойду сама. И… Логинов…

– Что?

– Я вас предупредила. При свидетелях. Виктор объявится – не обижайтесь… 

Часть шестая. Киевское время-2. Киев, Украина, апрель – май

Делаю я левый поворот!

Я теперь палач, а не пилот!

Нагибаюсь над прицелом –

и ракеты мчатся к цели:

Делаю еще один заход!

Сергей «Чиж» Чиграков

1

Этот выстрел будет последним.

Нет, Антон Хантер не решил уйти на покой. Видимо, его просто отторгала бывшая родина, как большая, так и малая. Признавая себя немного суеверным и уж точно без стеснения веря во всевозможные знаки , Хантер пришел к выводу: за неприятности он зацепился, приняв предложение выполнить первый за пятнадцать лет заказ в Москве. Именно с тех пор пошла полоса неудач. Сначала – совершенно нелепый прокол в Киеве. После – похищение московскими бандитами, дальше – варшавский психопат, а ведь этого происшествия могло не быть, не встреться он в Варшаве с Авериным, подписавшим его на очередную московскую работу.

Наконец, тот странный тип, с которым ему пришлось плечом к плечу вырываться из лап балканских бандитов.

Чем дольше Антон думал о нем, тем больше убеждался: тогда, в варшавском пригороде, этот парень оказался не случайно. Он искал не маньяка-бармена, он явно шел по его, Хантера, следу. То, что в Варшаве еще можно списать на стечение обстоятельств, на Балканах выглядело результатом определенной работы. Человек искал его – и каждый раз находил.

С какой целью его искали, Хантер не особо задумывался. Вряд ли тот парень так упорно преследовал того, за кем охотится полиция всего мира, чтобы предложить свои услуги. Что-то вроде: «Давай работать вместе, приятель!» Но, с другой стороны, если он не одиночка и за ним кто-то стоит, то это, вероятно, целая система. В таком случае почему система не задействована, зато рискует – и сильно рискует! – какой-то странный упертый одиночка?

Незнакомец – профессионал высшей пробы, в чем Хантер убедился лично. Дело не только в том, как лихо они сыграли с Борой и ее людьми в четыре руки: вычислять кого бы то ни было в разных странах тоже надо уметь. Не всякий способен найти нужного человека в пределах города, в этом Хантер тоже убедился – все-таки ему удается уходить от полиции по обе стороны океана больше десяти лет. Вопрос в другом: почему, если цель незнакомца – он, Антон Хантер, тот не позволил Копернику сделать за себя всю работу? Ведь куда проще стоять и наблюдать…

Так или иначе, Хантер решил закончить дело, за которое взялся, исполнить знакомого ему только по фотографии Кирилла Дорохова, после чего убраться на Запад, подальше отсюда, в такой спокойный и предсказуемый Париж. Отсидеться недельку во Франции, потом устроить себе полноценный отдых, продолжив его на одном из островов Карибского моря, – слишком уж нервная жизнь в странах восточного региона.

Окончательно подтвердило его правоту решение о том, что закончить с Дороховым проще всего не в Москве, а в Киеве, – город его поражения теперь станет городом его удачи, клин клином вышибают и все такое прочее. Эту информацию он получил от Родиона Аверина по возвращении в Москву.

…Когда он остановил пикап, вышел и взял на прицел того парня в кузове, желания нажать на курок не было. Как и знакомиться со своим неожиданным преследователем и в то же время странным союзником. Хантер не был сентиментальным, однако заводить друзей или хотя бы приятелей вот так, по случаю – не в его характере. Ему очень хотелось выяснить, кто этот парень и что ему нужно, но в то же время понимал: парень явно не на его стороне, потому идти с ним на контакт – только терять время. Самое умное в создавшейся ситуации – разойтись сразу, без предисловий. Почему-то Антон был уверен, что незнакомец за ним не побежит, и это подтвердилось: когда он, пятясь, углубился в лес и потом скрылся за деревьями, погони не было. Ему даже не кричали вслед, прося остановиться. Значит, парень сам не ожидал подобного поворота и отчасти тоже был не готов к продолжению каких-либо активных действий. Могло получиться и так, что, окажись Хантер разговорчивым и они продолжили бы добираться до Приштины вместе, парень, оценив положение, нанес бы удар первым.

Нет, дополнительные сложности Антону не нужны.

«Винторез» он выкинул в лесу. Прогуливаться с винтовкой на плече даже в Косово – верх легкомыслия. Так что проблема оружия осталась нерешенной. Впрочем, временно: Хантер знал слишком многих торговцев орудиями убийства, чтобы перестать верить в скорейшее установление мира на планете. Правда, не каждый мог подобно покойному Замиру взять на себя заботу о доставке. Но с учетом новых обстоятельств, а именно того, что место действия переносится в Киев, эта проблема все равно бы осталась: ведь тогда самому Хантеру пришлось бы решать вопрос транспортировки винтовки из российской столицы в украинскую.

В Приштине он задержался ненадолго, перебрался в тот же день в Сербию, переночевал в Белграде, а оттуда на следующий день дал маяк заказчику, чтобы тот вышел на связь. Без особой нужды ни в Варшаве, где уже имели место неприятности с полицией, ни тем более в Москве раньше времени появляться не хотелось. Аверин вылетел оперативно, на самолете своего шефа Воропаева. Чтобы при личной встрече, в уютном парке возле белградской крепости Келемегдан, дать Хантеру новые вводные.

А именно: через неделю мишень будет в Киеве.

Стараясь в большинстве случаев ограничить личные контакты с заказчиком одной встречей, Хантер иногда все-таки делал исключение. Как в этот раз: нужен разговор, который ему не хотелось доверять телефонам и электронной почте. Потому, помимо дополнительной и очень важной для себя информации о ближайших перемещениях миллионера Кирилла Дорохова, Хантер обязал Аверина своими силами и за свои средства доставить в Киев оружие, перед этим взяв его там, куда положит киллер. И конечно же, доставит в заранее оговоренное место: он немного ориентировался в городе.

Доверить кому-то приобретение оружия было не в правилах Антона Хантера. По этой причине он вернулся во Францию, связался с арабской группой, услугами которой время от времени пользовался, выбрал из того, что имелось в арсенале (почти такой же «винторез»), купил, дома разобрал, смазал, упаковал и приготовил посылку к отправке. А прилетев в Киев и занявшись подготовкой к своему последнему в этой части мира делу, по ходу забрал в указанном месте: Аверин, заинтересованное лицо, четко сработал, ничего не скажешь.

Осталось только выстрелить.

Антона Хантера на самом деле мало интересовало, для чего российский миллионер Кирилл Дорохов в конце апреля приехал в Киев и какие у него здесь интересы – деловые или личные. Ему вполне хватило информации, что в определенный день и определенное время объект выйдет на сцену, установленную на Контрактовой площади в честь какого-то важного события, к которому Дорохов прямо причастен. Подойдя к микрофонной стойке, он начнет что-то там вещать – и откроется полностью. О лучшей, можно сказать, простейшей мишени нельзя даже и мечтать. Или этот Дорохов не боится смерти, хотя должен, раз знает, что у него есть враг, – а он наверняка знает! – или не опасается нарваться на пулю здесь, в Киеве, на территории соседнего государства, где у него врагов нет и быть не может.

Все почти так же, как в прошлый раз, когда Хантер подстерег и исполнил всего-то месяц назад Дмитрия Каштанова, который ждал чего угодно, только не того, что его достанут здесь из Москвы. С Дороховым вообще должно получиться намного проще – он не преступник, которого охраняют и держат в тюрьме.

Осталось выбрать позицию для стрельбы и, что самое важное, пути отхода. Не считая, что в свой прошлый киевский заход он совершил какую-то ошибку, и признавая, что его взяли только по нелепой случайности, Хантер все-таки решил на этот раз свести возможность подобного поворота к нулю. Он снял сразу две квартиры, одна хуже другой, – хозяева таких нор обычно молча берут деньги, не задавая лишних вопросов и лишнего же не болтая. Ночевал поочередно то в одной, то в другой, ловя себя на том, что нет-нет да и пошарит глазами, не проверяясь, как обычно, а выискивая в своем фарватере того странного незнакомца: если парень последовательный и с ним ничего не случилось, то непременно должен рыскать где-то рядом. Как-то ночью, укладываясь на неудобном диване, Антон подумал: а ведь он был бы даже рад новой встрече. Ну, не то чтобы рад – обязательно постарался бы найти возможность, чтобы выяснить, кто этот парень и, что не менее важно, кто за ним стоит. Правда, позже решительно прогнал от себя подобные мысли: нет, лучше пусть тот тип не крутится под ногами.

Изучая Контрактовую площадь по периметру, Хантер в конце концов выбрал для себя несколько зданий, у которых наверняка есть чердаки и уж точно – квартиры в верхних этажах с выходящими на площадь окнами. Окончательное решение принял, обойдя дома под видом сотрудника киностудии, выбирающего объект для съемок, и милиционера, отрабатывающего версию некоего преступления. Подходящий вариант отыскался: чердак, запирающийся на крепкий висячий замок, открыть который, не повредив его, совсем не сложно, что Хантер и сделал. Затем, обследовав чердак, убедился – место идеальное: сюда давно никто не ходит, куча непонятного хлама свалена в темном углу, что свидетельствует об очевидном нарушении противопожарной безопасности…

На позиции он появился за два часа до начала торжества.

Уже играла музыка из динамиков, какие-то торжественные марши сменялись песнями из репертуара российских артистов, время от времени звук пропадал, техники устраняли неполадки, опять налаживали микрофоны, те хрипели, прокашливались – и все продолжало идти по кругу. Хантер ждал, то ложась на спину, то снова поворачиваясь, чтобы посмотреть в прицел, проверить оптику, убедиться – его мишень еще не появилась. Он ненавидел именно эту часть своей работы: когда уже все сделано, никакого движения, только напряженное ожидание.

Наконец с опозданием на десять минут действо началось.

Сквозь прицел Хантер видел Дорохова, стоявшего чуть поодаль от сцены; его сопровождали двое охранников, но скорее для престижа, чем предполагая реальную опасность. До чердака, где залег Антон, доносились только звуки, голосов он не слышал, кто что вещал – не понимал, да и не нужно ему: он ждал, когда в перекрестье появится объект.

Прошло десять минут.

Затем еще пять.

Потом…

А потом он слишком поздно отреагировал на слабое движение у себя за спиной.

Попытался повернуться – и так, в полуобороте, замер.

Ствол пистолета крепко уперся в череп.

Но того, кто держал пистолет, Хантер все-таки рассмотрел в полумраке чердака.

И узнал. 

2

Пятнадцать лет назад в учебном центре спецподразделения «Зет» они изучали, среди прочего, правила выживания в экстремальных условиях. С одной оговоркой: речь шла не о лесной глуши, открытом море, бескрайних степях или, как вариант, африканских и азиатских джунглях. Будущим оперативникам давали теоретические навыки выживания в других джунглях – каменных. Курс назывался казенно, как и все учебные теоретические программы: «Правила выживания в городских условиях».

Курсанты, закрепляя потом теорию на практике, могли раствориться в большом городе, слиться с ним, не выделяясь из общей массы провинциальных населенных пунктов; они легко входили в доверие, заводили нужные знакомства, быстро осваивались в незнакомом месте, составляли план города или интересующего района. В общем, умели делать то, что помогало горожанину стать настоящим уличным бойцом, и, действуя в зависимости от ситуации, либо самому растворяться в городской среде, либо, наоборот, находить в каменных джунглях нужного человека.

Оказавшись апрельской ночью в горах, Виктор Хижняк понял: здесь для выживания нужны совсем другие знания и навыки.

Идти по горным тропам в холодной темноте пешком и без проводника, к тому же раненому, пусть не серьезно, но все-таки подстреленному, он не рискнул. Все равно до рассвета далеко продвинуться не сможет, а значит, силы потратятся впустую. Но и от ущелья, в котором его чуть не убили, надо держаться подальше.

Рассудив так и заодно взвесив свои шансы переночевать в горах, Хижняк решил подавить все возможные проявления угрызений совести. Если перспектива окоченеть реальна, то совесть замерзнет вместе с тобой, легче от этого на душе не станет. Потому Виктор, прихрамывая и осторожно ступая, вернулся в ущелье, стащил с трупов чеченцев верхнюю одежду – пришлось-таки повозиться! – взял куртки в охапку и следующий час продвигался вперед по тропе, ища место, куда можно забиться. Он плохо представлял себе, где надо искать в горах место для ночевки, но, видимо, интуиция настроилась на нужную волну – в конце концов надыбал в нескольких метрах от дороги выступ, подходивший для ночлега, как показалось Хижняку, идеально.

Одну куртку он расстелил на земле, другую натянул на себя, третьей накрылся, скрючился и так дождался рассвета, то ныряя в полудрему, то выныривая в звенящую тишину горной ночи и чутко вслушиваясь в нее. Затем он снова погружался в беспокойный сон. Однако с первыми лучами солнца, мигнувшими из-за горных вершин, Хижняк почувствовал себя на удивление отдохнувшим.

Пытаясь привести мысли в порядок, он понял: сейчас доминирует только одна мысль: нужно выйти отсюда и добраться как минимум до Грозного. Представляя, как он выглядит со стороны, и допуская, что подобный внешний вид тут никого не смутит, Виктор, тем не менее, отдавал себе отчет: личность он сейчас в высшей степени сомнительная и подозрительная. Потому уязвим со всех сторон, и затеряться сможет только в условиях города. А добраться до Грозного пешком ему, человеку, совершенно лишенному ориентиров в горной местности, практически нереально.

Будь он сбежавшим пленником, все сложилось бы иначе. От бандитов убежал, к милиции прибежал. От врагов – к друзьям. Но здесь, в Чечне, друзей, которых следовало искать, у Хижняка не было. Наоборот, не найдя его труп, Юрий Повар непременно доложит об этом хоть тому же Логинову, наверняка причастному к происшедшему. И не факт, что Логинов, в свою очередь, не натравит на него всю королевскую рать.

Вывод: объявляться нельзя никому.

А это означает, что нужно вооружиться законами гор. Или теми законами, которые он себе представляет законами гор по прочитанным от скуки карманным боевикам из героической жизни спецназовцев.

Следуя своему плану, Виктор Хижняк, опять-таки не испытывая особых мук совести и не думая о том, что поступает неправильно, несколько следующих часов скрытно двигался вдоль дороги, по которой пришел сюда, пока не услышал шум приближающейся машины. Если здесь есть какая-никакая накатанная дорога, по ней непременно должны ездить.

Это был старенький, но надежный и вполне уместный на горных дорогах джип. Хижняк, словно заправский абрек, скатил с горы камень, а когда водитель остановил машину и вышел, налетел, не раздумывая ни секунды. В машине ехал голова одного из окрестных селений, испугался не за себя – за жену, вез ее в Грозный к хорошему, как сам сказал, врачу – где в горах хорошего доктора найдешь по женским болезням, э! Хижняка не волновало, за кого его принял этот человек. Он сел на заднее сиденье, велел чеченцу ехать, куда тот ехал, предупредил: если что, его жена умрет первой, – и даже сам на минуту в это поверил.

Из машины вышел на окраине Грозного и дальше уже чувствовал себя увереннее. Первое время Виктору казалось, что все вокруг пялятся на него. Но потом это вредное ощущение ушло: как и в любом городе, в Грозном, не так давно послевоенном, не было никому дела до мужчины славянской внешности, одетого в защитного цвета китель, армейские штаны и берцы. Таких здесь полно. Причем Виктор подозревал: оружие при себе носит практически каждый взрослый мужчина, потому останавливать его только потому, что он выглядит подозрительно и может иметь при себе пистолет, вряд ли станут.

Дотопав пешком до вокзала, Хижняк выяснил: поезд на Москву отходит через шесть часов, билеты есть, осталось только обменять часть трофейных денег. Недалеко от вокзала вертелись юркие смуглые ребята, готовые превратить евро и доллары в рубли по явно грабительскому курсу. К тому же гарантии, что они вообще захотят меняться, не было. Хижняк не боялся, что грозненские вокзальные гопники его кинут, просто не хотелось заводиться. Вернувшись к кассе и снова отстояв небольшую очередь, наудачу сунул в окошко сто евро. Даже заготовил небольшую речь, только она не понадобилась: крупная черноглазая чеченка в окошечке быстро посмотрела на него, потом – по сторонам, еле заметно кивнула, цапнула купюры, молча выдала билет, протянула сдачу. Куда она смела́ валюту, Виктор даже не заметил.

Убивая время до поезда, он слонялся по окрестностям, купив с рук дешевую дерматиновую сумку, воды, каких-то пирожков и после достаточно долгих споров с самим собой – бутылку водки. Там же, в одном из дворов, незаметно сбросил пистолет: с оружием ему сейчас было опаснее путешествовать, чем без него.

Приготовившись ехать, как и в прошлый раз, больше сорока часов, Хижняк, даже захватив с собой опасное для него спиртное, все-таки не мог решить, что лучше: оглушить себя до самой Москвы или, наоборот, маяться всю дорогу бессонницей. Оба варианта выглядели не очень подходящими с учетом того, что предстояло Виктору по возвращении. И водка, и бессонница отнимали силы; к тому же водка рано или поздно закончится, бессонница останется, а отлежаться и прийти в себя, как в прошлый раз, после опасных для жизни донбасских приключений, вряд ли получится. В конце концов он решил: водка – на крайний случай, его будет греть мысль о том, что она есть и в любой момент может быть пущена в дело. Потому, пожевав пирожок, забрался на верхнюю полку и, отвлекшись от глупостей, принялся составлять план действий.

Он оказался на удивление простым.

И формулировался одним предложением: найти и обезвредить Антона Хантера.

Хижняку нужно это сделать хотя бы потому, что в поимке киллера, похоже, ведомство, которое представляет Николай Логинов, больше не заинтересовано. Раз нельзя останавливать Хантера, нужно остановить того, кто повис у него на хвосте. Виктор прокрутил в голове все не такие уж давние разговоры с Логиновым, и теперь они воспринимались уже иначе.

Тогда Хижняку казалось, что курирующий операцию офицер пребывает в сомнениях и раздумьях. Он не уверен, хочет ли Виктор продолжить охоту, сумеет ли, ну и так далее. Теперь стало понятно: Логинов осторожно, мелкими тычками, подталкивал его к мысли о том, что выйти из игры можно, это не стыдно, к такому решению все отнесутся нормально. Тем более что денег Хижняк не получает, все происходящее за пределами Москвы – его личная инициатива, в конце концов, амбиции. И прими Виктор решение отойти, не понадобилась бы оперативная комбинация, в результате которой он оказался в том ущелье.

Логинов вряд ли действовал на свой страх и риск. В любой государственной службе инициатива согласовывается и утверждается. Потому остановить Хижняка – решение не только Логинова. Значит, разобраться во всем Виктор может, только сделав то, чего кто-то очень не хочет, – вычислить Антона Хантера и остановить его, пока киллер не выполнил полученный в Варшаве заказ.

Внутренний голос подсказывал Хижняку, что все дело в готовящемся убийстве миллионера Кирилла Дорохова.

Если бы спецслужбы поймали киллера раньше Виктора, попытка зачистить его в горном чеченском ущелье вряд ли имела бы смысл. Хижняка просто поставили бы в известность, сказали бы дежурное «спасибо», обеспечили бы билетом до Киева – и все, представление окончено. То же самое происходило бы, выйди они на след Хантера: тогда Хижняку или сделали бы ручкой, или любезно предложили бы посмотреть на работу профессионалов.

Итак, под стук колес подытожил Виктор, он вряд ли ошибается в выводах.

Что-то случилось, что-то изменилось – и теперь Антону Хантеру не нужно мешать выполнять заказ.

Но Логинов понял, что Хижняка просто так не остановить, объяснять ничего не захотел, а вероятнее всего, не счел нужным. Выходит, что проще зачистить упертого киевского супермена , выбрав для этого очень удобное место – горную Чечню, и сделать это руками чеченских бандитов, на которых можно без опаски списать все, вплоть до участия в организации убийства принцессы Дианы.

Не удержавшись, Виктор слез со своей полки, подхватил сумку, вышел в тамбур и там сделал хороший глоток прямо из горлышка. По телу сразу растеклось опасно приятное тепло, и он, повинуясь порыву, толкнул дверь туалета, вошел, глотнул еще раз, а остатки, чуть больше полбутылки, решительно вылил в унитаз.

Хватит.

Водка немного помогла и, к счастью, не затянула: оставшийся путь Хижняк проехал, то просыпаясь, чтобы дожевать холодные пирожки, то снова засыпая, – все-таки удалось снять напряжение.

Поезд пришел на Казанский вокзал, здесь уже патрули пасли пассажиров из Грозного прямо на платформе, останавливая для проверки документов первых попавшихся: задержание любого чеченца в Москве всегда можно оправдать. В своей простреленной, с рыжими пятнами куртке Виктор боялся привлечь ненужное внимание. Потому, поколебавшись, бросил ее в купе, остался в свитере и так, с пустой сумкой через плечо, добрался до ближайшего от вокзала секонд-хенда, обновил куртку, там же прикупил бейсболку с большим козырьком и реглан с капюшоном. В здании вокзала оказался платный душ, а мыло, дешевое белье и носки продавались чуть не на каждом шагу. Уже через час Виктор, относительно чистый, выбритый одноразовым станком, смешался с москвичами и гостями российской столицы.

На метро добравшись до центра, недалеко от Мясницкой нашел книжный магазин, в нем – интернет-кафе, по пути обменял почти все бывшие при нем деньги, оставив только полсотни евро про запас. Получив свободный компьютер, задал в поисковую систему «Кирилл Дорохов» и тут же наткнулся на свежие новости. Оказывается, известного российского предпринимателя пригласили в Киев, чтобы презентовать какой-то новый совместный проект по реабилитации бездомных детей. Порывшись еще немного в сети, Виктор убедился, что ничего странного в этом нет, Дорохов – известный филантроп, его брат в свое время убежал из дому, бродяжничал и загнулся от наркоты, потому миллионер содержит благотворительный фонд, поддерживающий детей улицы. А в Украине, где те же проблемы, всегда есть желающие проявить подобную инициативу. Особенно если, как прочитал Хижняк, российский миллионер готов взять на себя львиную долю финансирования. На таких вещах очень многие могут сделать себе имя и создать хорошую репутацию. Даже не просто могут – умеют и занимаются этим профессионально.

А торжественная презентация социальной благотворительной программы состоится… Ну да, конечно, в Киеве, как раз в Пасхальную неделю. То есть уже через два дня. Дорохов приедет лично, скорее всего, он уже там, и если Хантер не дурак – а он не дурак! – то не станет ловить свою мишень здесь, в Москве, а спокойно подкараулит в Киеве, где его появления уж точно никто не ждет. Как и выстрела.

Поехав на Киевский вокзал, Хижняк с трудом, но все-таки взял билет до Киева. Не на фирменный поезд, что даже было лучше. Из документов – только загранпаспорт. Однако именно на пассажирских поездах при проверке это почему-то лучше работает, чем на скором. Там погранцы смотрят паспорта пассажиров как-то слишком уж тщательно…

Обошлось без происшествий и тут. Добравшись до Киева, Виктор вздохнул с облегчением: наконец-то на своей территории, а значит, возможностей маневрировать становится больше, сами же маневры будут более успешными. Нужно отзвонить Марине, предупредить о возвращении, заодно дать инструкции. Хижняк вдруг подумал, что Логинов, вероятно, заодно со своим киевским коллегой, и Неверов организовал контроль за их домом и перемещениями самой Марины. И если допустить такое положение вещей, то вполне логично допустить и то, что Маринин мобильник тоже на техническом контроле. С другой стороны, думая только о том, чего делать нельзя, ничего в результате и не сделаешь. Потому, отбросив ненужные сомнения, Хижняк добрался до радиорынка, что рядом с Караваевыми Дачами, легко и недорого купил бэушный, наверняка краденый телефон, устроился на скамейке в ближайшем дворе и набрал знакомый номер.

Марина ответила.

То, что он услышал, ему не понравилось.

Однако и планов не поменяло, всего лишь внесло некоторые коррективы.

Хижняк сказал взявшему у Марины трубку Логинову все, что должен говорить мужчина тому, кто фактически похитил и теперь насильно удерживает его женщину. Потом позволил себе продемонстрировать относительную успокоенность, предупредил, что пока не в Киеве, чьим телефоном пользуется – не его, Логинова, собачье дело, с Марины нужно сдувать пылинки, сам он объявится максимум через двое суток. Верить или не верить – его, Коли Логинова, дело.

Так Хижняк выторговал себе целые сутки. С учетом ситуации – немало.

Оставшихся денег хватило на такси до Белогородки. Дома Виктор скинул надоевшее тряпье, поставил на газ большую кастрюлю и, пока вода грелась, натянул тренировочные штаны, сходил в гараж, убедился, что здесь все так, как он оставил: в машине – полный бак бензина, в тайнике – деньги и оружие. Затем помылся, поливая себе из кастрюли кружкой и вспоминая, что обычно это делала Марина, сделал перевязку, переоделся, сел за руль и отправился на охоту.

Хантер завтра, во время презентации, будет где-то на расстоянии выстрела от Дорохова. Сомнений у Виктора не было, нужно всего ничего: вычислить место, где заляжет опытный стрелок. Для этого Хижняк, неспешно прогуливаясь по Контрактовой площади, попытался встать на место Хантера – он сам должен захотеть убить московского миллионщика, сам должен выбрать подходящую позицию, по сути перевоплотившись в наемного убийцу, насколько это возможно. На какое-то время вокруг Виктора смолкли все городские звуки, воцарилась такая же невероятная, звенящая, чувственная тишина, как будто он снова оказался в горах.

Через несколько часов Хижняк вернулся в реальность, уверенно наметив для себя подходящие позиции. После этого, не привлекая к себе ровным счетом никакого внимания, он прошелся по предполагаемым точкам и оставил только для одного него различимые метки. Домой решил пока не возвращаться: с утра еще была возможность выиграть время и наведаться за всем необходимым, но теперь не исключено, что дом все-таки пасут. Если это люди Логинова, то сразу просекут игру, а ведь у них Марина, рисковать нельзя.

Без особого труда сняв на Подоле квартиру на сутки, Хижняк, к своему удивлению, впервые за много дней уснул сном младенца. Его ничто не тревожило, ведь уже сделано все, от него зависящее, осталось только дождаться Хантера и начать действовать. И утром, так же незаметно для окружающих пройдясь по вчерашним точкам , убедился: на чердаке, который он сам выбрал бы для прицельной стрельбы в первую очередь, побывали – открывали и закрывали замок, осторожно ходили, долго стояли у окна, выходящего на площадь.

Возможность ошибки в расчетах была всегда.

Только Хижняк сейчас не думал о том, что случится, если он ошибся и Хантер придет не сюда.

Просто посмотрел на часы, отключил телефон, снял пистолет с предохранителя, забрался под кучу хлама в темном углу.

Приготовился к ожиданию. 

3

– Не лапай. Руки перед собой. Медленно толкни винтарь.

Хижняк говорил по-английски, не сводя с Хантера глаз. А тот, в свою очередь, смотрел в глаза Виктору, даже не пытаясь понять, как этот человек вдруг оказался у него за спиной.

Снаружи что-то говорили, но слов было не разобрать.

Словно гипнотизируя противника, Хантер протянул руку, коснулся ложа винтовки, попытался чуть резче двинуть рукой, но обутая в кроссовку на рифленой подошве нога Хижняка тут же прижала ладонь к полу.

– Не надо.

Носком правой ноги Виктор пнул оружие, «винторез» отодвинулся примерно на метр от руки стрелка.

– Ползи туда. – Хижняк кивнул в противоположный угол. – Рыпнешься – стреляю. Даже если мне покажется, буду стрелять. Так что пускай мне ничего не кажется, понял меня?

Хантер не сдвинулся с места.

– Ты кто? – спросил он по-русски.

– Смерть твоя геройская, – вырвалось у Виктора, тоже перешедшего на более привычный язык.

– Почему до сих пор не шмальнул?

– Успею. Куда денешься.

– Не сомневаюсь. – К Антону быстро возвращалось утраченное было самообладание. – Видел тебя в деле, потому и сижу тихо.

Снаружи умолкла речь, до чердака донеслись звуки аплодисментов.

– Кажись, Дорохов закончил речугу. – Хижняк кивнул в сторону окна. – Не твой день сегодня, Хантер.

– Ты меня знаешь. Я тебя – нет. Так нечестно.

– Кто тебе сказал, что здесь будет что-то по-честному?

– О’кей, не по-честному. Так неправильно, согласен?

– Не согласен.

Снаружи снова загремела музыка.

– А ведь ты за мной с Польши идешь, – попробовал продолжить разговор Хантер.

– Раньше. Ты под Москвой хорошо потрудился.

– Понравилось?

– Красиво.

– Поговорим?

– А мы что делаем? – Беспредметный обмен репликами Виктору начинал надоедать. – Сутки назад я бы с тобой вот так лясы не точил.

– Что изменилось за сутки?

– Кое-что. Для нас обоих, Хантер. Я буду спрашивать, ты – отвечай. Как ответишь, так я и решу вопрос.

– Вопрос?

– Да. С тобой. Надо же с тобой что-то делать, Антон Хантер.

– То есть, – теперь он не скрывал удивления, – ты меня догнал, держишь под прицелом и не знаешь, как дальше быть?

– С тебя хватит того, что ты у меня на мушке.

Из заднего кармана Хижняк достал пару прочных тонких наручников – тоже из своего небольшого арсенала, купил по случаю в Крыму.

– Ползи к стене. Ближе. Там труба, сам прикуйся.

Хантер подчинился. Парень не спешил стрелять, не позвал подмогу. Значит, он один, за ним по какой-то причине никто не стоит, он хочет поговорить, а раз так – некий шанс вывернуться у Антона появился. Подчинившись, Хантер приковал себя наручниками к трубе, и только тогда Хижняк опустил пистолет, присел напротив своего пленника сначала на корточки, но сразу же – на пол.

– Кто заказал тебе Дорохова?

– А, так ты от него, что ли? В смысле – на него…

– Я – сам на себя, – прервал его Виктор. – И сам для себя. Тебе лучше ответить.

– А если не стану?

– Тогда я тебя застрелю. И дальше буду выгребать свои проблемы, зная, что я догнал тебя и сделал то, что должен.

– Интересно. Для кого ты должен меня убить?

– Для себя.

– Честно, в первый раз такое вижу.

– И считай, что в последний. Если я здесь и сейчас прострелю тебе коленную чашечку, ты заговоришь?

– Но ты же до сих пор не…

Хантер не успел понять, как Хижняк вдруг оказался рядом с ним, ствол пистолета сильно уперся в колено. Они снова сверлили друг друга глазами.

– Ладно, верю, – выдохнул наконец Антон. – Обычные разборки в бизнесе, я так полагаю. У меня принцип, я ограничиваю общение. От имени заказчика со мной говорил некто Родион Аверин, только вряд ли он первое лицо…

Того, что Хантер может не знать фамилии прямого заказчика, Хижняк не допускал. Но чувствовал: сейчас убийца не крутит, не прикидывается, не тянет время – он вправду понятия не имеет, кто платит.

– Хорошо, а вот если тебя кидают? Получается, ты не знаешь кто? Как же накажешь нехорошего человека? Ну, в своей этой манере…

– Меня не кидают. – Хантер позволил себе усмехнуться. – Раньше иногда пробовали. Теперь у меня репутация, даже вон ты о ней слышал. Но если кинут, тогда найду подлеца, можешь не волноваться. Так ты на Дорохова работаешь или на кого?

Хижняк вздохнул.

– Для тебя это важно?

– Да, важно. Я не предлагаю тебе откупиться, просто мы могли бы вместе…

– Не могли бы! – снова оборвал его Виктор, лихорадочно соображая, как повести разговор дальше и чем ему реально может помочь сам киллер. – Слушай, не перебивай. Сначала меня подключили, чтобы я достал тебя в Москве. Вычислили, где тебя держат…

– Кто вычислил?

– Не перебивать, сказал! – Хижняк повысил голос, сильнее нажав стволом на колено пленника, потом продолжил уже спокойнее: – Не важно кто. Для тебя – не важно. Или тебе не один хрен, кто тебя ловит? Ладно, в Москве ты выскочил, и я уже больше не был нужен. Но потом появилась новая тема: вычислили этого Аверина, просчитали, что тебе заказали Дорохова. А дальше началась фигня: те, кто хотел спасти его от твоей пули, – Виктор кивнул в сторону чердачного окна, – вдруг все переиграли и решили позволить тебе выполнить заказ. И дальше, насколько я смыслю в логике, прекратить тебя ловить, дать тебе уйти. По большому счету этим убийством занялись бы наши, в Киеве, только тебе ведь уже ничего не угрожало, скажи?

– Да, – согласился Хантер. – Я собирался убраться отсюда. Подальше и навсегда.

– Отсюда вопрос: чего это тебя ловили, а потом вдруг перестали?

– Понятия не имею. Решили, что смысла нет. – Хантер снова попробовал улыбнуться.

– Ага, только из-за смены, как говорится, приоритетов меня хотели грохнуть. Чтобы я не поймал и не остановил тебя, Хантер. Так что Дорохов твой тут ни при чем.

Снаружи снова кто-то о чем-то громко заговорил в жутко фонивший микрофон. Хантер поморщился.

– Он такой же мой, как и твой. Как я понимаю, ты догадываешься или знаешь наверняка, что тебя подставили. Догадываешься, кто это сделал. Но тебе этого мало, ты хочешь узнать почему. Прости, ничем не могу помочь. Мне платят, чтобы я застрелил господина Дорохова, до которого мне совершенно нет дела. Теперь по твоей милости я работу не выполнил. Если от этого кому-то хуже, то только заказчику. Выходит, твои так называемые партнеры, которые хотели тебя остановить, чтобы я свою работу сделал, бегут в одной упряжке с моим заказчиком. А раньше они не бежали с врагами этого Дорохова в одной упряжке. Все, наш разговор заходит в тупик.

Хижняк сам это понимал.

Он вычислил, выследил и захватил наемного убийцу. Он сорвал чьи-то планы. Вернее, так: он сорвал планы своих врагов. Тех, кто послал его на верную смерть в Чечне.

Но впервые за все время Виктор не смог решить, что теперь делать с пленником. Разобраться с Логиновым и выдернуть Марину – его ближайшие планы. Как в них вписать Хантера…

– Кстати, – проговорил тот, отвлекая Виктора от размышлений. – А ты не сам ли виноват?

– Чего?

– Я так понимаю, сойти с дистанции ты мог уже в Москве. Не пойди ты за мной следом, ничего бы с тобой не произошло. Это и нашей с тобой встречи в лагере Боры касается, а ведь девчонка без тормозов, неуправляемая, пристрелила бы тебя на месте, после за меня бы взялась, потому я и помог тебе… Ладно, себе тоже помог… Слушай, парень, раз мы здесь наконец встретились и выясняем отношения, скажи, зачем тебе лично нужно было гоняться за мной? Тебе платили?

– Еще чего…

– Понятно, что-то личное. Кто-то из твоих близких… То есть… я кого-то…

– Детей! – вырвалось у Виктора давно накипевшее.

– Подожди, чьих детей? Твоих? Парень, мне платят за убийства, но у меня тоже есть принципы. Женщин и тем более детей я не трогаю.

– Не свисти! – Хижняк снова повысил голос. – Детей он не трогает, правильный, бляха! В конце марта в Москве ты исполнил Илью Буруна, своего заказчика. Тебя натравили на него люди, которые перехватили тебя в аэропорту и держали в Одинцово, в известном тебе домике. Это было?

– Было. Странная ситуация, дикая история – но было.

– А теперь вспомни, человек с принципами, что было чуть раньше. Торговый центр, принадлежащий Буруну. Тебя туда привезли, ты кинул взрывчатку в урну, из машины нажал на кнопку. Рвануло, погибли дети. Никто не имеет права убивать детей, понял, ты, охотник гребаный?

Хижняк чувствовал, что заводит себя специально, только ничего не мог с собой поделать. Сейчас он искал причину, которая заставит его быстрее что-то решить с ненужным теперь уже пленником.

Но вдруг увидел, как странно уставился на него Хантер. В глазах убийцы появилось новое выражение: удивленное и оскорбленное, два в одном.

– Тебя как зовут? – Голос Хантера звучал как-то глуше.

Ой, ну его к черту! Пожалуйста, раз интересно!

– Виктор. Доволен?

– Нет, Виктор. Я не доволен. Ты говоришь, кто-то взорвал торговый центр, принадлежащий Буруну, и погибли дети?

– Что значит…

– Стоп! – Хантер уже, казалось, не замечал, что прикован к трубе парового отопления. – Если бы ты не знал, что я, Антон Хантер, причастен к убийству детей, то есть фактически убийца детей, то вернулся бы домой и не продолжил бы дышать мне в затылок?

– Киллеров есть кому ловить. Я бы вообще не вписался в эту историю. Убивать людей плохо, но киллеров всего мира я переловить не смогу. И вообще…

– Стоп! – снова выкрикнул Хантер, теперь подавшись вперед. – Виктор, я не был в торговом центре. Я не устраиваю взрывов в людных местах. – Теперь он тяжело дышал, и Хижняк уже видел перед собой растерянного наемного убийцу, если, конечно, такие бывают. – Тем более там, где много женщин и детей. Я все это время сидел в подвале, в том, как ты говоришь, Одинцово! Меня не было в торговом центре, это вообще не мой стиль работы!

Из головы Виктора Хижняка сейчас вообще вылетели любые мысли.

Мир не перевернулся.

Но что-то все равно в нем было неправильным.

Снаружи уже без перерыва гремела музыкальная смесь. 

4

– Слушай, Хижняк, это уже…

– Нет, слушать пока будешь ты!

Устроившись рядом с Неверовым на переднем сиденье, Виктор проигнорировал его машинально протянутую руку. Ничего демонстративного, просто голова Хижняка как раз сейчас была слишком занята, чтобы он обращал внимание на такие детали, как формальная вежливость и правила хорошего тона, с которыми Виктор, впрочем, и так не слишком дружил.

…Когда на площади закончилась торжественная часть, Хижняк отстегнул Хантера от трубы, сковал руки за спиной и предупредил – если что, будет стрелять, не промахнется, труп опознают, и после этого у человека, который застрелил одного из самых разыскиваемых в мире наемных убийц, вряд ли начнутся серьезные неприятности. Антон, кстати, и не думал сопротивляться. Ему самому хотелось узнать, как же он оказался там, где его быть не могло, кто и зачем повесил на него чужое преступление и, главное, кому было выгодно представить его, пусть и типичного «плохого парня», но все-таки имеющего собственный кодекс чести и свои убеждения, жестоким убийцей детей.

И хотя один из них был пленником другого, там, в полумраке пыльного чердака, двое мужчин заключили если не сделку, то уж точно перемирие. Хантер не договаривался с Хижняком ни о чем, они просто поняли друг друга так же, как тогда, на поляне, в лагере албанцев под угрозой неотвратимой гибели. У Виктора пока не было причин доверять Антону. Однако об этом можно не говорить – достаточно просто не снимать с него наручники. Хантер же не слишком возражал, понимая: пока ему ничего не грозит, его новый знакомый, действуя в своих интересах, одновременно помогает ему, нравится Виктору такой расклад или нет.

Выбраться им удалось незаметно. Машина Хижняка стояла в тихом дворе, он тоже готовил пути незаметного отхода. Усадив пленника на заднее сиденье, Виктор отвез его на одну из снятых им же квартир – не к себе же домой ехать. Там снова приковал Хантера к батарее, выслушав в меру ироничные комментарии, а потом сделал то, что собирался с того момента, как убийство Хантером детей в Москве оказалось под большим вопросом: воскресил в памяти телефон Максима Неверова, позвонил и без лишних объяснений не попросил – велел приехать на встречу.

Хижняк понимал, что рискует. Он доверял Неверову в этой истории не больше, чем остальным. Тем не менее слова Хантера сможет подтвердить или опровергнуть только Неверов. У Виктора просто не было другой возможности. Конечно, он мог ее найти, но для этого нужно кое-что еще, чего у Хижняка тоже не хватало, – время. Нужно вытаскивать Марину, на это оставалось меньше суток. Продолжать убеждать Логинова, что до сих пор не вернулся в Киев, глупо и даже опасно. Понимая, что Марина – рычаг давления на Виктора, он может это давление усилить. А уж Марина ко всем этим делам точно не причастна…

– Ладно, говори. – Неверов вздохнул. – То пропадаешь, то пишешь какие-то письма, то снова исчезаешь, теперь вот опять…

– Привез? – снова прервал его Хижняк.

Вместо ответа Неверов достал из внутреннего кармана пиджака диск в квадратном бумажном конвертике, протянул Виктору. Тот взял, сунул в карман куртки, сказал:

– По оперативным данным, кино может быть липовым.

– То есть?

– Шняга все это, Неверов. Разводка, как тебе еще втолковать? Короче, надо, чтобы ты до завтра, до утра, через своих яйцеголовых очкариков-спецов узнал, монтаж это или все-таки реальная картинка.

– Подожди. – Теперь Неверов попытался собрать мысли в кучу. – Ты хочешь сказать, что видео с камеры наблюдения, на котором видно, как Антон Хантер опускает в урну взрывчатку, – фальшивое?

– Где-то так. – Хижняк повел плечами. – Во всяком случае, это вполне может быть самоделка.

– У меня не оригинал. Такая же копия, как я сделал тебе…

– Неверов, я не очень-то сильно подкован технически. Но ты сам мне сказал: видео прислали тебе файлом по электронной почте. Насколько я во всем этом разбираюсь, видео сначала записалось на камеру наблюдения, и это – цифровая запись. Потом ее списали на компьютер, сделали соответствующий файл. А потом этот файл, один в один, переслали сюда, тебе. Так что, по сути, у тебя такой же оригинал, как и у твоих московских друзей. И с ним можно работать. Скажи, если здесь имеет место монтаж, это же можно увидеть?

Неверов задумчиво потер пальцем переносицу.

– Я, вообще-то, тоже не сильный технарь. Хотя, ты сам знаешь, долгое время имел дело с охранными системами. Так что, думаю, если ты прав и нам прислали липовое видео, на этой копии можно все разобрать. Непонятно только, почему ты вдруг объявился, да еще с такими подозрениями. Ты, вообще, где пропадал?

Хижняк не спешил с ответом. Ему вдруг пришла в голову мысль, от которой по телу пробежала легкая дрожь.

– Слушай сюда, Неверов, – проговорил он. – Когда я получу от тебя ответ и закончу все свои более важные дела, может быть, кое-что расскажу. Если будешь хорошо себя вести…

– Не наглей, Виктор, мне надоели твои штучки.

– Ты еще всех штучек не видел. Значит, так: я параллельно отдам вот эту копию своим ребятам. Которым я доверяю больше, чем тебе.

Он блефовал, надеясь, что Неверов все-таки допускает наличие у него альтернативных возможностей, ведь от Хижняка, как известно, всего можно ожидать.

– Зачем же ты…

– Затем! Если мне выдадут одинаковый результат, тогда я приму одно решение. Если же твой результат будет отличаться от того, что мне скажут мои спецы, мало не покажется тебе , Неверов. Тебе лично! Потому что я тебе, Неверов, не доверяю.

– Тогда для чего…

– Чтобы проверить! – В голосе Виктора звучали победные нотки. – Так что или сразу соври мне, или докажи, что не заодно с теми, кто сварганил липу.

– Если диск – липа.

– Если диск – липа. – Хижняк согласно кивнул и вышел наружу, даже не махнув на прощание рукой.

Конечно, у него не было таких возможностей. Вернее, он не успевал раскрутиться и найти их за такой короткий срок. Однако, подумав вдруг, что Неверов тоже может иметь к фальшивому диску прямое отношение, решил подстраховаться.

Теперь у него больше шансов получить от Неверова правдивый ответ.

Поверив в наличие альтернативных экспертов, – а зная Хижняка, такое вполне можно допустить! – он много раз подумает, прежде чем соврать.

Виктор вернулся на квартиру к пленнику только после того, как больше часа покатался по городу, проверяя, не сел ли кто-нибудь ему на «хвост», сводил Хантера в уборную, покормил. Потом они вместе просмотрели на ноутбуке пленника добытое видео, прокрутили небольшой фрагмент несколько раз. После Хижняк внимательно выслушал аргументы, приводимые Хантером в пользу того, что картинка фальшивая. Но, сделав свои выводы, ничего пленнику не сказал. Забрал ноутбук, оставил Хантера одного с включенным телевизором, уединился в кухне.

Ему не хотелось поддерживать необязательный разговор с временным союзником. Так же, как он не собирался оставлять Хантера без присмотра, пусть даже тот и держался нормально, можно даже сказать, дружелюбно.

Ночь Виктор провел, расположившись прямо на полу в кухне; его пленник, которого никак не получалось приковать ближе к дивану, тоже просидел до утра, прислонившись к стене и дремля в такой позе. А утром, включив телефон, Хижняк позвонил Неверову.

Выслушал короткий ответ.

И прервал словесный водопад простым нажатием кнопки, отключившись и завершив разговор.

Потом прошел в комнату, где давно проснувшийся Хантер с ленивой обреченностью смотрел телевизор, и сообщил пленнику:

– Тебе повезло. Ты детей не убивал.

И добавил про себя: «Зато теперь я знаю, кому очень не повезло». 

5

Они держали пленницу за городом, на окраине курортного Ворзеля.

Окончательно определившись, как действовать дальше и поставить точку в этой истории, Виктор через час после разговора с Неверовым позвонил Марине, услышал ее ровный, спокойный голос и, давно зная свою женщину, понял – она не играет, не сдерживается. Все на самом деле хорошо, никакого дискомфорта, кроме, понятно, ограничения свободы, она пока не испытывает. Хижняк нарочно не попросил ее передать трубку Логинову сразу, какое-то время поговорил с ней сам – пусть те, кто сидит рядом и слушают, увидят и поймут: на них обратят внимание тогда, когда они сами того заслужат. Наконец, услышав в трубке голос Логинова, Виктор коротко поставил его в известность:

– Я в Киеве. Куда приезжать?

– Прямо так сразу? Хижняк, а давай…

– Давай без «давай», Коля! – позволил он себе рявкнуть в трубку. – Вот давай без ваших «давай», ладно? У вас моя женщина, я хочу ее забрать! Все, говори место!

– И время?

– Нет, на надо время! Время я знаю – СЕЙЧАС, Коля! Другого времени просто не будет!

– По-моему, ты не в том положении, чтобы ставить условия…

– А по-моему, теперь ты о своем положении должен думать!

– У меня все в порядке, Витя. Нервы в коробочку – и валяй, приезжай, обсудим наши дела.

– С тобой у меня нет никаких дел! – отрезал Хижняк, окончательно убеждая Логинова: он еле сдерживается, зол, а потому вряд ли опасен, ведь человека с холодной головой всегда нужно опасаться больше.

На встречу поехал, взяв только пистолет. Если его план сработает, больше ничего не нужно. Даже оружие не пригодится, не придется пускать его в ход. Выехав за пределы Киева, отключил телефон – трубка тоже не понадобится в ближайшее время. Немного подумав, открыл окно и вышвырнул телефон на ходу: лучше новый купить, когда все закончится. Он терпеть не мог пользоваться вещами, бывшими в употреблении, если, конечно, того не требовали чрезвычайные обстоятельства. От кого-то услышал – да от Марины, от кого же еще! – что чужие вещи сохраняют энергетику прежних владельцев. И не всегда эта энергетика позитивная. Чужого Хижняку никогда не было нужно.

А может, не в суевериях дело.

Может, просто захотелось ему швырнуть из окна мобильник на радость тому, кто его случайно отыщет на обочине…

Добрался без происшествий. Так же легко отыскал нужный дом: просто задал данные в навигатор, и джи-пи-эс сам привел его к небольшому, уютному домику на окраине Ворзеля, стоявшему чуть поодаль от остальных и отделенному от соседей соснами. Из-за высокого забора виднелась только крыша, камеры наблюдения над новыми железными воротами Хижняк не увидел, но, похоже, внутри знали, что он подъехал. Не нужно было гудеть, ворота сами открылись, впуская его в небольшой дворик. Их открыл изнутри высокий худощавый парень в джинсах, кроссовках, но в пиджаке, не совсем соответствующем общему стилю одежды, как отметил про себя Виктор. Под пиджаком наверняка болталась кобура, только Хижняк сейчас не собирался упражняться в точности стрельбы: остановился, спокойно вышел из машины и, не дожидаясь, пока Пиджак вновь закроет за ним ворота, направился к дому, позволяя тому находиться у себя за спиной.

Как только нога Виктора стала на первую ступеньку крыльца, входная дверь широко распахнулась и на пороге появился Логинов собственной персоной. Он, как отметил Хижняк, тоже оделся просто, без претензий и даже не старался спрятать под тонким свитером бронежилет. Наоборот, наглядно демонстрировал и свою осведомленность о том, что от Хижняка можно ожидать чего угодно, и потенциальную готовность к нападению и нарушению со стороны Виктора любых договоренностей.

– Добро пожаловать, давно ждем! – Логинов старательно изображал радушие.

– Не кривляйся, я ненадолго, – бросил Хижняк, пройдя мимо и подавив искушение толкнуть Николая плечом.

– Как получится, – ответил тот, дождавшись, пока Пиджак войдет, потом запер за ним дверь и бросил в спину Виктору: – Да, ствол выкинь.

– Какой ствол?

– А теперь ты не кривляйся, Витя. Ты же привез с собой пистолет, правда?

Видимо, встречу с ним москвичи репетировали – слишком уж театрально, синхронно достали они пистолеты. Стоя в просторной прихожей, Хижняк не сдвинулся с места, но и разоружаться не спешил. Пауза затянулась, и тогда навстречу ему из комнаты шагнула Марина – целая, невредимая, в полном порядке, даже с легким макияжем, хотя и немного бледная. Тут уже Хижняку надоело сдерживаться, и он шагнул к ней, чтобы обнять и прижать к груди, что в обычной жизни делал очень редко, ибо стыдился публично проявлять чувства.

Но Марина не сдвинулась с места: сзади в дверном проеме выросла еще одна мужская фигура, ствол пистолета был направлен на ее голову.

– Зря вы это, – процедил сквозь зубы Виктор.

– Здравствуй, – проговорила Марина, ее голос дрогнул.

– Ну вот, и этот пугать! – отозвался Логинов. – Твоя подруга, Витя, вела себя все это время тихо и спокойно, не напрягала, даже в карты вот с ребятами играла для разнообразия. Одно плохо – постоянно талдычила: Хижняк вам то сделает, Хижняк вам это оторвет, Хижняк вам что-то такое серьезное открутит… Ну, Витек, вот ты пришел, когда откручивать начнешь? – И уже другим голосом, лишающим последних надежд на возможное силовое вмешательство со стороны Виктора, добавил: – Бросай ствол на пол, шагай вперед! Герой, блин!

Марина, в свою очередь, попятилась, возвращаясь в большую комнату, используемую здесь как гостиную. Мужчина, державший ее на прицеле, опустил оружие, но не убрал. Так же повел себя Пиджак, один только Логинов продолжал поигрывать пистолетом. Пожав плечами, Хижняк подчинился, его пистолет со стуком упал на пол, Виктор переступил через него и тоже прошел в комнату, по-прежнему не оборачиваясь.

– Хромаешь? – услышал за спиной вопрос Логинова. – На сучок напоролся?

– На камешек, – сдержанно ответил Виктор. – В горах под ногами много камешков.

– Ясно. Не повезло. Осторожнее надо быть, Витя.

– Я уже понял это, Коля.

– Или, наоборот, повезло, – продолжал рассуждать вслух Логинов, выходя на передний план и расположившись так, чтобы видеть всех присутствующих. – Спасибо, что нашел для нас время, Хижняк.

– На здоровье. – Виктор не спускал глаз с Марины.

– Извини, но мера вынужденная. По-другому тебя приструнить не получилось. На слова ты не реагируешь. Прешь, как бык на ворота… И намеков не понимаешь.

– Тонкие слишком намеки.

– Ну, вот этот вряд ли тонкий будет.

Логинов кивнул на Марину.

Она невольно опустила глаза и вскрикнула. А Хижняк сжал кулаки.

На груди женщины, сначала по центру, потом, переместившись влево, ближе к сердцу, появилась красная точка. Под конец апреля опять выдались пасмурные дни, солнце не слепило, и потому точка была видна очень хорошо.

– Понял? Пока мы с тобой поговорим, твоя женщина, надеюсь, любимая, постоит под прицелом.

Красная точка переместилась с груди на лицо.

И замерла в центре лба, слегка подрагивая.

– Для чего этот цирк, Логинов?

– Ты ведь у нас тоже любитель спецэффектов. – Тот развел руками. – Меня предупреждали ваши, я не верил. Теперь вот поверил, да вижу – поздно.

– Для кого поздно?

– Для тебя, Витя, для тебя. Знаешь, мы тут подумали и решили: вот так держать твою Марину на прицеле уместнее, чем связывать, совать дуло к черепушке… Неинтеллигентно. И потом, тебя тоже видно. Лучше не кашляй даже. У стрелка приказ палить, стоит тебе только сделать резкое движение. Даже случайное, Витя. Так что следи за собой и будь осторожен, как пел Цой, кумир нашей с тобой юности. Тоже ведь Виктор, скажи…

– Болтаешь много. И лишнего. Нервы, – проговорил Хижняк.

– После тебя, уважаемый, я точно отпрошусь в хороший санаторий нервишки лечить. Даже за свой счет, здоровье дороже. Ладно, давай о делах. Сначала познакомимся с коллективом.

Логинов подошел к мужчине, стоявшему позади Марины, легонько хлопнул его по плечу.

– Это у нас Костя. Рядом с тобой – Дима.

– Мне до лампочки, кого как зовут. Хоть Бим и Бом.

– Не скажи, Витя, не скажи. Всегда полезно знать имена тех, с кем придется какое-то время пожить под одной крышей. Ты ведь останешься здесь, Хижняк, не понял разве до сих пор?

– Не понял…

– Объясняю. Я воссоединю вашу маленькую семью, и вы поживете тут до тех пор, пока Антон Хантер не выполнит заказ Филиппа Воропаева.

– То есть, пока Кирилл Дорохов живой, мы никуда отсюда не выйдем?

– Не самые худшие условия, кстати, – заметил Логинов. – И – да, ты прав. Пока Дорохов жив, вы поживете здесь под присмотром. Одного тебя изолировать нет смысла. Похоже, ты захочешь исполнить такой же трюк, как Хантер в Одинцово. А Марина – хороший стимул. Конечно, мы можем договориться и она поедет домой. Только придется все время держать ее под наблюдением, не спускать глаз, она ведь глупостей может наделать. А это хлопотно. Потому удобнее, когда под рукой вы оба. Детали позже обсудим…

Хижняк не мог отвести глаз от красной точки в центре Марининого лба.

– А если Хантер никогда не убьет Дорохова?

– Мы с тобой знаем, что Антон – человек слова. И если он взял заказ, то выполнит его. Мне, вообще-то, показалось, что Хантер попробует достать Дорохова тут, в Киеве. За каким-то чертом его ведь сюда понесло, а в Москве его лучше охраняют… Ладно, это, в конце концов, Хантера дело. Но, думаю, если не этими днями в Киеве, то дней через пять в Москве его таки уберут.

– И ваша служба, которая опасна и трудна, мешать не станет?

– Как мы можем помешать известному наемному убийце сделать свое грязное дело, если даже не имеем информации о готовящемся покушении? – деланно удивился Логинов. – Конечно, убийцу начнут активно искать. Только Антона Хантера уже давно ищут… Не мы одни о него ломаем зубы, так что пускай этим все-таки Интерпол занимается.

– Вот так вот, значит?

– Вот так! – Логинов развел руками. – Витя, я тебе честно скажу: ты – находка. И фанатик: так вцепился в Хантера, что хрен оторвешь… Только если дело не касается тебя лично, надо просто уметь останавливаться. Я же говорил – все, Хижняк, свободен, дальше мы сами. Не послушался. Непослушный он у вас, Марина…

– И меня решили вывести из дела физически, – ровным голосом проговорил Виктор.

– Другой бы спорил, а я не буду! Не хочу оправдываться, придумывать причины разные… Устал я от тебя, Хижняк, понимаешь? Дал бы в Чечне себя убить, Марину бы твою никто пальцем не тронул. Чего ты добивался, понять не могу!

– Тебе свистнули, что моего трупа там, в ущелье, нет, и ты, Коля, просчитал, что я появлюсь обязательно? Ты не думал, что я твою подставу просчитаю?

– У тебя хватило ума вычислить Хантера в Варшаве и Косово. У тебя хватило куража остаться живым в Чечне. Как я могу после всего этого допустить, что ты не просчитал, кто и зачем отправил тебя к абрекам на съедение? Да, я так просто об этом говорю! – Логинов в который раз картинно развел руками. – На самом деле, Хижняк, ты никто. Нормальный крутой мужик, только по сути – ноль. За тобой никто не стоит, и, если ты когда-нибудь попробуешь устроить что-то типа разоблачения методов спецслужб, или как там это называется на языке прессы, тебя не прикроют. У тебя, – Николай для убедительности ткнул в сторону Виктора стволом, – не выйдет ни фига. Вот так. Ну, все прояснили?

Красная точка все еще оставалась в центре лба женщины. Марина поежилась, ей давно было неуютно.

– Не-а. – Теперь Хижняк повернулся к Логинову всем корпусом.

– Что-то еще не ясно?

– Ага. Так, мелочь. Для чего все это? Смысл какой?

– Не понял…

– Кому и зачем нужно, чтобы Хантер выполнил заказ? Еще недавно ты говорил мне совершенно другое.

– Времена меняются, Витек. – Логинов ухмыльнулся. – Причем чем дальше, тем быстрее.

– И не только времена.

Когда Хижняк произносил эту фразу, он уже видел, как красная точка вдруг резко подпрыгнула, переместившись со лба Марины и на какой-то миг исчезнув с поля зрения, а потом появилась на лбу того, кого Логинов назвал Димой, а Виктор окрестил про себя Пиджаком.

Из всех четверых только он и сам Хижняк расположились так, чтобы Марина стояла перед ними. Потому Дима-Пиджак оказался единственным из троих, увидевшим странные маневры красной точки. Но она приклеилась к его лицу прежде, чем он успел что-либо сказать.

Теперь это заметил уже и Логинов.

Только уже ничего нельзя было изменить.

Выстрела никто не услышал – со звоном разлетелось стекло, и пуля, пробившая его снаружи, попала Диме точно между глазом и переносицей.

Брызнула кровь. Парень даже не вскрикнул – неуклюже, мешком рухнул на пол. А красная точка уже плясала на лице Николая Логинова. 

6

Хантер добрался до места на полчаса раньше Хижняка.

Так они условились, время Антон определил для себя сам. Ему должно было хватить тридцати минут на разведку и принятие решения. Как будет действовать, не сказал. Это трудно растолковать, пока не прояснишь ситуацию на месте.

Но оба знали: Хижняк, которого ждали, входит в дом.

А Хантер, которого не ждали, появится потом.

…Еще вчера, посмотрев добытое видео, он не только своими глазами убедился, что это профессионально сработанная подделка, но даже догадался, откуда взяли его изображение для монтажа. На видео Хантер, бросавший что-то в цилиндрическую урну, был одет в комбинезон – тот самый, который он натянул в московском офисном центре, преображаясь в сотрудника тамошнего паркинга. Тогда, в феврале, он только появился в Москве, собираясь исполнить финансиста Бориса Раевского.

Вот, значит, как его узнали. Хантер отругал себя за неосторожность, но ведь он и впрямь не допускал, что в сортире могут стоять скрытые камеры наблюдения. Видео сконструировали где-то в недрах спецслужб, а там, вне всяких сомнений, держат умельцев, способных наложить одно изображение на другое. Как тут – в картинку, снятую с такой же камеры в торговом центре, вмонтировали фрагмент, на котором он избавляется от лишнего мусора. Торговый центр действительно взорвали, были жертвы, среди них – дети, и кому-то нужно было повесить этот теракт на Антона Хантера.

Хижняк слушал его внимательно, только, похоже, не особо верил. И Хантер его понимал: в сложившейся ситуации ему, пленнику, выгоднее убедить Виктора в своей непричастности к убийству детей. Ведь именно этот факт заставил Хижняка выйти на охоту.

Как понял Антон, гибель детей и его к ней причастность – единственная серьезная мотивация, заставившая этого человека действовать. В разговоре Хижняк обмолвился: на самом деле у него не было ни желания, ни причин включаться в погоню. Он не собирался помогать ни своим, ни тем более чужим силовым структурам. У Виктора, как успел убедиться Хантер, с силовиками давний конфликт, свои личные счеты. И ловить вместе с ними киллера, пусть и такого класса, каким он себя считает без ложной скромности, у Виктора просто нет видимой причины.

Ответ появился сам собой: историю с причастностью Хантера к убийству детей и подтверждающее этот факт видео соорудили специально для того, чтобы заставить такого человека, как Хижняк, выйти на тропу войны.

Когда пленник высказал это, Виктор ничего не ответил. Взял ноутбук Хантера, удалился в кухню, и до утра они практически не общались, разве что Антон давал знать, когда ему нужно в уборную. Но утром, сделав нужный звонок, Хижняк резко изменил свое отношение к пленнику: запросто отстегнул его, даже не предупредив, что в случае чего будет стрелять. Затем последовало короткое емкое объяснение:

– Чтоб ты понимал. Неверов, ну, тот тип, который показал мне это маленькое кино в первый раз, мог быть заодно с москвичами. Я допустил такой вариант, ведь переговоры велись через него, да и наша местная контора была в твоем деле, Хантер, заинтересованной стороной. Не сильно, скорее частично, там свои терки на других уровнях…

– Ладно, я примерно так и понял.

– Короче, ты зуб давал, что видео – монтаж. Я проверил вчера через Интернет: взрыв в торговом центре реально был, кое-кого уже нашли, вроде чеченцы. Но тебя в связи с тем взрывом нигде не вспоминают. Вопрос: почему, если на видео ты красиво получился и тебя легко опознать? Допустим, чеченская версия притянута за уши, ладно, это не мое дело… Тогда почему не притянули к ней тебя? Даже не вспомнили, а ведь информация – бомба!

– Ну и?..

– Видео, которое прислали из Москвы в Киев, – не только подделка, но и самодеятельность. Для внутреннего пользования. Возможно, личная инициатива моего дружка Коли Логинова и его начальства. А может, начальство вообще ни при чем, Логинов сам подсуетился. Значит, – Виктор нацелил на Хантера указательный палец, – другой мой приятель, Неверов, или в курсах полностью, или его использовали вслепую. И если бы он сейчас сказал мне, что видео настоящее, то раскрыл бы себя и получил бы то, на что давно, еще с Донбасса, нарывался.

– Откуда?

– А, ерунда, тебе оно не надо, мои дела… Только Неверов убедился, что видео – липа. Похоже, его самого это удивило и чуток напрягло. Получается, его тоже использовали, а меня так вообще развели. Хотели убить, потом забрали мою женщину. Они неправильно поступили. – Хижняк криво улыбнулся. – Нехорошо. Ошиблись они.

Так двое вчерашних врагов заключили перемирие и что-то вроде временного союза. Хижняк ничего не объяснил – просто констатировал:

– Ты все равно захочешь наказать их. Они ведь приписали тебе чужие грехи. Ну а у меня тут по-любому право первой ночи. Ты можешь не успеть или вообще мешать мне. Так что лучше помогай, одно дело ведь делаем.

Хантер и без того догадался: этот парень каким-то образом давно просчитал его, потому и дышал в затылок так настойчиво, уверенно, упорно. Он признал – союзники они, по меньшей мере, странные. Но зато теперь, во всяком случае на некоторое время, они без опаски могут поворачиваться друг к другу спиной…

Домик в Ворзеле, где обосновались Логинов и его люди, был наверняка съемным. Стало быть, это самая обычная постройка, без охраны по периметру, камер наблюдения и ловушек. Ведь, по идее, эта команда должна держаться тише воды, ниже травы. И людей в группе – необходимый минимум, это не специальное подразделение. Раз так, задача упрощается. Хантер легко преодолел ограду, укрылся в начинающих зеленеть кустах и вскоре увидел человека с винтовкой, вышедшего из дома, обошедшего здание с тыла и занявшего позицию у дерева. Подобравшись поближе и держась у стрелка́ строго за спиной, Хантер со своего места разглядел – на винтовке лазерный прицел, он тоже работал с такими, а сама машинка наверняка, как тут говорят, левая. Нигде не зарегистрирована, ни в какую базу данных не попадет в случае чего, ведь не станут же ребята, пускающие это оружие в дело, искать потом сами себя…

Дождавшись, когда Хижняк появится и скроется в доме, Хантер постоял еще немного, а потом осторожно двинулся к стрелку́. Даже если тот и имел определенную подготовку, сейчас вряд ли что-то слышал и замечал вокруг. Сосредоточившись на происходящем внутри, на том, что он видит в окуляр прицела, и уверенный в собственной безопасности, он не почувствовал врага за спиной. И Хантер, стремительно бросившись на стрелка́, ударил ребром ладони чуть пониже уха, вырубив его на короткое время, – впрочем, достаточное для того, чтобы перехватить винтовку, вторым ударом отбросить стрелка́ от себя, быстро взять на прицел одного из тех, кто расположился внутри вокруг Виктора, и, уже не сдерживая себя, нажать на спуск.

Вожака, того самого Логинова, определил сразу – видел, как этот тип в бронежилете вышел встречать Хижняка, понял, что он тут главный, и взял его на прицел. Ни он, ни Хижняк не представляли, что все произойдет именно так, но, когда Антон изготовился разнести голову Логинову, увидел стремительный жест Виктора, сообразил, что это сигнал ему .

Стрелять не нужно.

Ладно, растянем удовольствие.

Все равно ведь он пришел сюда, чтобы убивать. 

7

Увидев превратившуюся в кровавое месиво голову одного из своих недавних церберов, того самого, кто применил к ней силу и совал пистолет ей в лицо, Марина, не сдержавшись, громко и даже как-то визгливо вскрикнула.

Одновременно стоявший за ее спиной охранник Костя вскинул оружие. Но его остановили слившиеся в одну команду голоса Хижняка и Логинова:

– СТОЯТЬ!

– НЕ СТРЕЛЯТЬ!

То, что кричала не только она, неожиданно привело Марину в чувство. Она вышла из зоны обстрела, вопросительно взглянула на Виктора. Тот, зная, что Хантер в тылу и может появиться в любой момент, именно такого выхода не ожидал. Потому проговорил слишком поспешно, сбившись на скороговорку:

– Стволы на землю! Марина, забери!

Красная точка, казалось, прожигала лицо Логинова. Не решаясь даже качнуть головой, он разжал пальцы. Пистолет со стуком упал на пол, примеру старшего последовал и охранник Костя. Марина, стараясь не смотреть на окровавленный труп, споро подобрала оружие и, не зная, куда его девать, положила на стол. Пистолет, отобранный у него, Виктор вернул себе сам, отступил так, чтобы под прицелом оказались оба, и, уже окончательно опомнившись, велел:

– Сели вон туда! Оба! Руки перед собой!

Логинов и Костя, вытянув вперед руки – охранник к тому же зачем-то растопырил пальцы, – попятились к дивану и уселись рядом.

– Ну, прямо ласточки на проводе! – съязвил Виктор.

– Ты зря так делаешь, Хижняк, – процедил Логинов. – Уже не шутки, убит сотрудник…

– Значит, меня убивать можно. Я не сотрудник. И людей похищать можно, правильно? Заткнулся бы ты, Коля. Вас сюда никто не звал, так что кушай, чего заказал.

Красная точка прицела уже исчезла, и через минуту в комнату вошел Антон Хантер, пижонисто положив трофейное ружье на плечо.

– Good morning! – громко проговорил он. – I hope you are feeling well.

– Вряд ли они хорошо себя чувствуют, – ответил за остальных Хижняк и, не скрывая раздражения, добавил: – Мы так не договаривались! Что ты творишь вообще?

– Ты недоволен? – Хантер с деланным удивлением вскинул брови. – Ты хотел их просто отшлепать? Тогда для чего меня с собой взял?

Недоумение, вызванное появлением Хантера, сменилось на лице Логинова злобной яростью.

– Хантер! – невольно воскликнул он и с ненавистью посмотрел на Виктора. – Хижняк, теперь тебе точно не отмазаться! Ты связался с Хантером!

– Закрой пасть! – не собираясь больше сдерживаться, рявкнул Виктор. – Я пока не решил, что с тобой делать!

– Зато я решил. – Хантер оглядел присутствующих, перехватил винтовку, держа ее теперь наперевес. – Ты меня удивляешь, Виктор. На что ты вообще рассчитывал, когда предложил идти сюда вместе, выручать твою женщину?

– Это он? – Марина кивнула на Хантера. – Точно он? Правда?

– Ну, сама видишь – опознали. – Хижняк тоже не спешил опускать оружие, лихорадочно соображая, как ему вести себя дальше.

Как ни верти, Хантер прав: он понимал, что делает своим союзником, пусть ситуативным и временным, профессионального убийцу. Однако Виктор по-прежнему не знал, должен ли он сейчас мешать ему, заодно спасая от верной смерти Логинова, к которому пылал не меньшей ненавистью, чем Хантер. А заодно – его единственного оставшегося в живых товарища.

– Там сколько человек было? – спросил он, чтобы хоть как-то отвлечься.

– Там? – переспросил Хантер и тут же сообразил: – А, во дворе? Один.

– Живой?

– Пока да. Я не убиваю тех, кого перед этим вырубил. Приковал к дереву твоими же наручниками, Виктор.

– Что решаешь?

– Подумать надо. Кстати, – Хантер развернулся к Логинову всем корпусом, – детей я тоже не убиваю. И женщин. Тебе понятно?

Марина тем временем подошла к Виктору, встала рядом. Очень хотела прижаться к нему, крепко обнять. Еще сильнее хотелось уйти отсюда, чтобы не видеть того, от чего она большую часть своей жизни старалась убежать, держаться подальше. И еще она, кажется, впервые за все время, что знала Хижняка, почувствовала его неуверенность.

– Очень хорошо! – не унимался между тем Логинов, хотя и старался при этом не делать резких движений. – Хижняк, ты хоть понимаешь, что стал соучастником убийства? Ты – сообщник Хантера! Ты хоть осознал, что сделал?

– Я нашел его и привел тебе, – ответил Виктор, изо всех сил пытаясь справиться с желанием разрядить обойму сначала в Логинова, а потом сразу в того, с кем пришел сюда: другого логического выхода пока не видел.

– Вот что я скажу, – вмешался Хантер. – Если ты собирал на меня материал, то должен знать, что я никогда не работаю с сообщниками. Я всегда все делаю один, как и в этот раз. Послушай, ты даже глупее, чем я думал. Ни в Америке, ни в Европе таких глупцов в полиции не держат… Или откуда ты там, меня не касается. Ваши трупы спишут на Хантера, и правильно сделают. Мне все равно, скольких на меня еще повесят. Мне вообще все равно , в кого стрелять. Ну а Хижняка здесь не было. Или ваша вот эта операция, – он обвел рукой комнату, показал рукой на притихшую Марину, – ваше пребывание здесь, законно все? Ты выполняешь официальное задание на чужой территории, похищаешь людей – и это все с кем-то согласовано? – Он повернул голову к Виктору и сказал: – Уходи. Ты сделал все, что хотел. Догнал и поймал меня. – Хантер усмехнулся. – Освободил свою женщину. Наказал тех, кто собирался тебя убить… Дальше – мое дело, пусть тебя совесть не мучает.

– Почему она не должна меня мучить? – вырвалось у Виктора.

– Тебя же не терзает совесть за каждого, кого я… Ну, сам понимаешь. Вот и сейчас не терзайся.

– Никуда я не пойду! – заявил Хижняк, тут же объяснив: – Я еще с ними не закончил. Вернее, с ним вот.

Отстранив от себя Марину, он подступил ближе к Логинову, стараясь при этом не перекрывать Антону сектор обстрела.

– Видео, где Хантер бросает в урну торгового центра взрывчатку, – монтаж. Твоя работа? Быстро говори!

– Моя, – подтвердил Логинов.

Запираться в его положении было глупо, тем более что Виктор спрашивал, судя по всему, о том, в чем уже не сомневался.

– Зачем?

– Для тебя. Эксклюзив. Нам нужен был кто-то посторонний, напрягли киевских коллег, пускай подумают. Они ведь тоже Хантера прощелкали. Ваш Неверов вспомнил о тебе в частном порядке. Ты годился для такой одноразовой акции. Но тот же Неверов сказал, что ты мужик с гонором. На тебя невозможно надавить, теперь, во всяком случае.

– Что он имел в виду?

– Не объяснил. Да и не надо мне. Слово за слово, Неверов ляпнул: вот если бы Хантер беременную женщину застрелил или ребенка похитил, с Хижняком договориться было бы легче. Вот тебе и оперативная комбинация… А дальше, извини, ты уже сам завелся. Говорил же тебе, чтобы возвращался в свой Киев, так нет, приспичило ему… Доигрался…

– Мы все доигрались, – ответил Виктор и тут же исправился: – Вы все доигрались. Я сказал бы даже – заигрались. Все, что тут произошло, – твоя вина, Коля, только твоя.

– Эва! Прокурор, тоже еще… – Логинов хмыкнул. – И меня зовут Николай, если ты забыл.

– Это для таблички. На кладбище. И для некролога, – заметил Хижняк. – Да, еще одно, Коля. Исповедуйся до конца, раз начал. Меня надо было остановить. Хантер должен был убить Дорохова. Мешать ему уже не нужно. ПОЧЕМУ?

Логинов выдержал его пронзительный взгляд, проговорил после небольшой паузы:

– А вот это, Хижняк, не твоего ума дело. Лучше тебе этого не знать, послушать Хантера, забрать свою бабу, повернуться и убраться отсюда строевым шагом. Дружок твой, – он кивнул в сторону киллера, – уже тебе алиби обеспечил. Отмажешься. Я так понимаю, тебе не впервой.

– ПОЧЕМУ?

– По кочану! Витя, тут твоя упертость ослиная не поможет! Это тебе не за Хантером по миру гоняться, тут сложнее все! От таких знаний только хуже будет…

– ПОЧЕМУ?!

Щелк!

Это Хантер передернул затвор.

– Знаешь, Виктор, мне это тоже становится интересно. Получается, те, кто обязан меня ловить, мне же и помогали. Сейчас он все расскажет.

Ствол нацелился в голову Логинова.

Потом, переместившись влево, уставился на молчавшего Костю.

Марина снова вскрикнула и зажмурилась.

Хижняк крепко сжал рукоять пистолета. На его глазах Антон Хантер снова собирался убить человека, он уже сделал это несколько минут назад, и если…

Дальше Виктор ничего придумать не успел.

Звякнуло выбитое чем-то плотным и тяжелым оконное стекло. Сразу же раздался громкий хлопок, что-то ослепительно вспыхнуло, потом еще раз, еще, за спиной, там, где двери, загрохотали тяжелые шаги. И Хижняк, еще не до конца понимая, что происходит, бросился к Марине, подмял ее под себя, прикрыл, повалил на пол.

Крики, звуки ударов, приказы бросать оружие, лежать и не двигаться.

А затем чьи-то руки подхватили Виктора, помогли ему подняться. При этом отобрав пистолет, разжав стиснутые на рукоятке пальцы.

Теперь можно было осмотреться. Дом в один момент наполнился бойцами в спецкостюмах, в том числе со шлемами на головах. Они уже скрутили Хантера, Логинова, Костю, обследовали остальные комнаты, не обращая на Хижняка с Мариной ровным счетом никакого внимания. Сразу же среди них появились двое: один в милицейской форме – Виктор разглядел майорские погоны, – другой в штатском, при костюме и даже при галстуке.

– Надоел ты, Хижняк, – сказал он, но, похоже, не слишком раздраженно, скорее печально. – Умеешь же людей напрягать, что за натура дурная…

Так терпеливый педагог отзывается о способных, хотя и не слишком послушных учениках. 

8

Ослабив узел галстука, Максим Неверов переключился на Хантера, то ли сознательно игнорируя возможную ответную реплику со стороны Виктора, то ли действительно киллер занимал его сейчас намного больше.

– Честное слово, не ожидал, – искренне говорил он. – Конечно, специальная группа сейчас работает по вам, Хантер. Но не думал, что мы встретимся здесь. А как он рад!

Неверов, не оборачиваясь, кивнул на стоявшего рядом с ним милицейского майора.

– Узнаете его, Хантер?

– Без фамильярностей можно? – Даже в патовой для себя ситуации Хантер продолжал демонстрировать гонор.

– Сколько угодно! Обращение «господин» вас устроит? Или «мистер», может быть? По имени-отчеству? – Теперь Неверов полуобернулся к майору: – Учтем пожелания по старой-то памяти?

– Разберемся, – пророкотал майор. – Это ж больше вас касается. Заберете ведь клиента…

– Обязательно. И передадим дальше, по инстанции, как положено. На этот раз держать у себя господина Хантера у нас нет законных оснований: очередного преступления на территории Украины он совершить не успел. Так что через какое-то время полетит на самолете туда, где его сильнее захотят. Если снова не сбежит, конечно.

– Только не от меня на этот раз, – пообещал майор.

– Да, Хижняк, познакомься, это тот самый Нечваль, начальник убойного отдела киевского главка, с которого все началось… Для тебя в том числе.

Майор Олег Нечваль сделал полшага в сторону Виктора, по-простецки протянул руку, и Хижняк решил пожать ее: в конце концов, у него нет причин не уважать именно этого милицейского офицера, из-под носа которого месяц назад увели Хантера в московском аэропорту.

– Наверное, тебе нужно все объяснить, – проговорил Нечваль. – Только в этом домике у меня столько дел, что не до тебя пока.

– Ну, делай свои дела.

Виктор вдруг понял – ему не хочется ничего знать. Все происходящее неожиданно перестало его интересовать, ибо он подозревал: ничего хорошего для себя не услышит. Но просто так выйти отсюда с Мариной, сесть в машину и уехать домой он тоже пока не мог. Хижняк был уверен: удерживать его не станут, не он здесь теперь главное действующее лицо и, судя по интонации Неверова, в последующих рапортах и отчетах его фамилию, как и фамилию Марины, никто из присутствующих упоминать не намерен. Однако его по-прежнему мучил один вопрос, без ответа на который его душа в ближайшем обозримом будущем не успокоится.

Ответить могут либо Логинов, либо Неверов, наверняка знающий больше. И если не получить объяснений сейчас, придется пересиливать себя, ища контакта с Неверовым после. А Хижняку уже было слишком много Максима Неверова в их с Мариной жизни.

Но больше всего Виктору не понравилось, что тот вроде как прочитал – или угадал – его мысли.

– Мобильник твоей Марины на контроле, – сказал Неверов. – Она, конечно, еще не успела тебе рассказать, что я приезжал, пытался выяснить, нет ли у нее с тобой связи. Получил отрицательный ответ. Не поверил, уж извините, Марина… Вы ведь за своего Хижняка всегда горой. Вот я и распорядился поставить вашу трубу на прослушку. Виктор обязательно даст о себе знать, если живой. Можно было еще читать вашу электронную почту, но с Интернетом, я знаю, у вас на новом месте проблемы. Хижняк тоже наверняка это учитывал, так что телефонный звонок вернее. Если, конечно, ему к тому времени удалось остаться в живых. На что я, Хижняк, очень надеялся – тебя проще оставить в покое, чем убить. Я пытался объяснить это Логинову… Было, Логинов?

– Я отказываюсь разговаривать без представителя посольства, – сухо бросил Николай.

– Твое право, коллега. Но мы успели послушать, что говорил Хантер, которого никто не ждал здесь увидеть… Надо признать, Логинов, что преступник прав. Ваша операция здесь, на территории чужого государства, кем-то санкционирована? Если да, тогда все в порядке. Следующий вопрос: похищение людей тоже входит в план операции? Твоя группа действовала с разрешения твоего руководства или это самодеятельность?

Логинов молчал. Сидевший рядом с ним Костя вообще отвернулся, втянув голову в плечи. Хижняк бросил взгляд на Марину, и этот взгляд ей не понравился – она слишком хорошо знала, что может последовать за ним и каких глупостей Виктор способен наделать сейчас. Потому быстро и громко проговорила:

– Витя, стой спокойно! Не надо!

– Чего не надо? – Максим вскинул брови.

Ни стоящий рядом Олег Нечваль, ни бойцы с автоматами, ни тем более все понявшая Марина не смогли остановить Хижняка.

Стремительное движение, короткий замах – и, с криком схватившись за лицо, Неверов потерял равновесие от удара, в который Виктор вложил всю свою нереализованную до сих пор злость и ненависть.

Марина тут же повисла на плечах милицейского майора, пытаясь удержать его, а на Хижняка ощетинились сразу несколько автоматных стволов. Громко захохотал Хантер, выругался Логинов, но неминуемую расправу тут же остановил сам Неверов, выкрикнув:

– Отставить! Не трогать!

Судя по тому, что бойцы опустили оружие, а Нечваль не оттолкнул, а лишь по возможности деликатно отстранил от себя Марину, приказы Неверова для всех здесь многое значили.

– Нормально все! – повторил Максим.

С пола поднялся сам, без посторонней помощи. Поморщился, разбитое в кровь точным ударом лицо болело. Не зная, чем еще помочь, Нечваль выудил из кармана кителя и протянул ему початую пачку влажных салфеток. Резко запахло спиртовым раствором и сиренью. Порозовевшую салфетку Неверов хотел было кинуть под ноги, но, подумав, сунул в карман брюк, совсем по-детски шмыгнул носом, показал Хижняку выпачканные кровью подушечки пальцев.

– Я не то чтобы в обиде… Спасибо, хоть не выстрелил… За что?

Виктора тем временем заметно попустило, даже голос звучал ровнее.

– Эти, – он кивнул на Логинова, – забрали Марину. Ты знал и ничего не делал. Как это называется?

– Сейчас скажу. – Неверов вытер кровь с пальцев еще одной салфеткой, провел ею по лицу, освежаясь. – Только теперь послушай и не перебивай. Всем полезно, кстати, чтобы лишний раз не объяснять каждому в отдельности… – Он сделал паузу, собираясь с мыслями. – Пока ты не вернулся в Киев, я не знал, что Марину вывезли из дому и удерживают силой. Сначала с тобой говорила она, потом передала трубку Логинову. Мы, таким образом, уже не просто знали, что коллеги здесь у нас нарушают закон и надеются, что им это сойдет с рук, но и то, что ты врешь. Логинову говоришь, что пока не в городе, а звонок отслежен из Киева. У Логинова не было возможности это проверить. Значит, Виктор, ты выигрываешь время. Что-то задумал, основную работу за нас сделаешь сам, нам остается только появиться из коробочки к шапочному разбору. К тому же сотрудничать с нами… ладно, пусть так – со мной, ты вряд ли захотел бы. Наконец, немножко зная Марину, я не сомневался, что себя она в обиду не даст. Представляя конечную цель господина Логинова, я не допускал, что с Мариной поступят плохо. Ну а зная немножко тебя, решил – ты что-то задумал, и Марина, которой и так ничего серьезного не угрожает, скоро будет спасена. Оставалось только ждать подходящего момента, чтобы упредить возможную бойню. Я специально подключил майора Нечваля. Профиль не его, территория – тоже чужая, Киевская область все-таки. Но ничто не мешает начальнику убойного отдела главка реализовать полученную информацию о незаконном лишении свободы женщины. – Тут Неверов усмехнулся. – Учитывая, кого он в результате обезвредит, реабилитироваться за досадный промах в аэропорту Нечвалю не помешает.

– Ты, значит, доброе дело решил сделать.

– Почему нет? – Максим снова коснулся пальцами разбитого лица, болезненно поморщился. – Не дай Бог нос сломал…

– Что тогда будет? Посадишь?

– На кол разве, – парировал Неверов. – Ладно, дальше слушай. Антона Хантера тоже ждали. Но не здесь. И, если совсем честно, возможность его появления в Киеве оценивалась пятьдесят на пятьдесят.

– Кто оценил?

– Я лично. На основании, кстати, твоего же сообщения, Хижняк. Или забыл? Сам ведь написал мне о том, что Хантер, по твоей информации, готовит покушение на Кирилла Дорохова, а нанял его в Варшаве некто другой, Филипп Воропаев. Для чего меня решил проинформировать, понятия не имею. Ведь больше от тебя сообщений не приходило. Может, тебе делать было нечего. Может, кому-то назло. Может, что-то хотел в перспективе для себя выяснить. Вот и решил, действуя в своей манере, нагло втянуть меня в свои игры, чтобы потом снять нужную тебе информацию… Впрочем, не важно. Дело в другом: пока ты, Хижняк, как я понимаю, играл в квача с Хантером, я пробил твою информацию. Я ведь аналитик, если ты забыл. Ну и понял: Хижняка вполне могут убить, ибо иначе его не остановишь, а останавливать надо. Позарез, как говорится…

– Приехали. 

9

– Куда приехали? – не понял Неверов.

«Кажется, я сказал это вслух», – подумал Виктор и только теперь обратил внимание, что все присутствующие молчат, слушают их разговор, который вряд ли предназначен для них.

И снова Неверов угадал его мысли.

– Майор, можете паковать этих! – распорядился он. – Давайте оперативно, пора докладываться по начальству. Все на уши станут, с тебя бутылка, Нечваль.

– Не заржавеет, – ответил милицейский майор, не сдвинувшись с места.

– Что-то не ясно? Выводите клиентов, мы тут сами договорим…

– Не надо так, – ответил Нечваль. – Не надо, ученые уже…

– «Так» – это как?

– Разве не понятно? – вступил в разговор притихший было Хантер. – Не только господину копу хочется знать, что тут вообще происходит и почему это самое «все» именно так сложилось.

– Он толково говорит, – согласился Нечваль. – И насчет этих вот гусей, – он кивнул в сторону Логинова с Костей, – тоже все грамотно обосновал. Слушай, Максим Петрович, я тут прикинул – темные лошадки они все. А я не хочу, чтобы меня втемную опять поимели…

– Ты, майор, даже не заморачивайся. Ты вообще ни при чем, и я…

– Господин Неверов, – в голосе бывшего опера-«убойщика» прозвучали новые, не звучавшие до сих пор интонации, – я участвую в операции. Это вообще, считай, моя реализация. Так что даже если во всем, что тут сейчас закручивается, есть военная тайна, я должен ее знать. Подписку не дам, на слово придется поверить, что без лишнего спроса от меня ничего никуда не пойдет.

– Глас народа, – заметил Хижняк. – Раз сам начал, сам и заканчивай.

Неверов колебался недолго.

– Хорошо. Только пройдемте хотя бы вон туда.

И показал рукой на открытую дверь в соседнюю комнату – там, как уже понял Виктор, в ожидании его появления держали Марину.

– Логинов – с нами. Остальным быть здесь, нам нужно минут пятнадцать.

– Меня касается все, о чем вы будете говорить, – напомнил Антон Хантер.

– Вас, господин Хантер, уже ничего не касается, – заметил Неверов. – Вам не в чем себя упрекнуть, как профессионал вы нигде не прокололись. И не договорись вы каким-то образом с Хижняком, не приди сюда вместе с ним… Хотя, думаю, вряд ли вы об этом жалеете.

Оставив Хантера под охраной ломать голову над тем, что ему недосказали, Неверов пропустил в другую комнату Хижняка, который взглядом остановил Марину. За ними последовали майор Нечваль и боец, втолкнувший туда закованного в наручники Логинова. Войдя последним, Максим жестом удалил спецназовца и плотно закрыл за ним дверь, а Нечваль, в свою очередь, на всякий случай наставил ствол своего пистолета на москвича.

– Неверов, у меня терпения уже нет, – сразу заявил Виктор.

– Я почувствовал. И оценил, – буркнул тот, снова прикоснувшись к начинающему багроветь кровоподтеку. – Ладно, постараюсь объяснить по возможности коротко. Подробности вам не нужны… То есть нам с вами они ни к чему. По большому счету это нас не касается и никак бы не задело, не окажись ты, Хижняк, такой упорной касторкой.

– Что бы ты сейчас ни сказал, Неверов, это будет расценено как провокация! – вырвалось у Логинова.

– Ну, значит, ты прекрасно знаешь, до чего я додумался, – хмыкнул тот. – Получается, доля правды в этом есть. Причем достаточно большая.

– Не тяни кота за хвост, – хмуро произнес Виктор.

– О’кей. – Максим Неверов хлопнул в ладоши. – Информация о ваших , Логинов, миллионерах Дорохове и Воропаеве достаточно открытая. Я прошелся по Интернету, сделал несколько частных звонков и получил вот какую картинку. Дорохов – сибиряк, который решил закрепиться в Москве. Это не наказуемо, если такой крупный бизнес играет в одну дудочку с властью. Додуматься несложно, у нас тут аналогичная ситуация. Не скажу, что она мне нравится. Хотя и то, что меня, как государственного служащего, это не устраивает и возмущает, я тоже не уверен. Таковы реалии, с ними надо или смириться, или поступать так, как Кирилл Дорохов. Ему предлагали хорошее надежное лобби в обмен на допуск в его бизнес нужных властям людей. Если Дорохов упрется, всегда можно дать отмашку, и маски-шоу покажут ему не только в московском, но и в главном – красноярском офисе. Возможно, Дорохов вел какие-то переговоры, торговался, и все в конце концов как-то бы решилось. Но в это самое время в нужные уши поступает интересная информация: абориген Филипп Воропаев, которому не нравится, что наглый сибиряк топчет его московский огород, заказывает конкурента известному международному киллеру Антону Хантеру. Пока все правильно, а, коллега?

– Ну-ну, – отозвался Логинов.

– Возможно, всего лишь возможно, что на тот момент Кирилл Дорохов смог найти с лоббистами общий язык. Результат – он становится еще одной курицей, несущей для властей золотые яйца. Потому Хантера нужно было остановить. Ведь его репутация известна: он выполняет все заказы, которые берет, рано или поздно. Что случилось потом и почему так быстро, если захочет, расскажет нам сам Логинов.

– Ничего я говорить не стану!

– А ничего и не надо говорить! – Неверов посмотрел на Хижняка. – Виктор, как ты вдруг послал мне свое сообщение, так же неожиданно вот он позвонил мне. И прямо спросил, нет ли у меня с тобой связи. И могу ли я на тебя надавить, чтобы ты прекратил свою охоту. Я объяснил… Думаю, Хижняк, ты сам догадываешься, что именно я ему объяснил. Ну а после прошла информация, не заинтересовавшая широкие массы, зато очень напрягшая меня: в московском офисе миллионера Кирилла Дорохова в течение восемнадцати часов проходил обыск, изъяты жесткие диски со всех компьютеров, вывезены коробки с документами. Причину толком не объяснили, Дорохов дал пресс-конференцию, все вернули, тоже без объяснений и извинений. Стало быть, или уже пугают, или он так и не договорился. Что же получается?

Вопрос был задан Хижняку, и ответ лежал на поверхности – Виктору слишком хорошо были известны подобные схемы укрощения строптивых, не лояльных к властям бизнесменов.

– Дорохов не нужен. Его списали, да?

– Можно и так сказать, – согласился Неверов. – Только зачем давать ему шанс изображать из себя жертву режима или там коррупции? Раз есть информация о готовящемся убийстве, которое никак не связано с проблемами Дорохова и Системы, то почему бы не позволить Хантеру выполнить заказ? А потом реализовать полученную информацию, только уже зад ним числом. Соображаешь, Хижняк?

Ну конечно! Как же все просто! Противно – и все же просто…

– Есть доказательства на Воропаева, – проговорил Виктор. – Его человек встречался с Хантером. Тот уже успел накуролесить в Москве и заодно по соседству, в Киеве…

– У нас он выполнял московский заказ, – вставил Нечваль. – Доказухи – вагон!

– Воропаева берут, прессуют и раскручивают. Ему крышка, без вариантов. Все представляется как разборка между конкурентами. И если грамотно подойти к делу, то со временем активы и Дорохова, и Воропаева незаметно для посторонних переходят к другим людям. За которыми стоит Система, – закончил Виктор.

– Где-то так. – Неверов кивнул. – Или не так, коллега?

Логинов ухмыльнулся, однако предпочел промолчать.

– Ну, это в общих чертах. Самых общих. Конечно, вмешиваться в чужие дела я не мог и не хотел. Своих хватает. Но что-то мне подсказывало: Хижняк в получившейся схеме явно лишний, тогда как Хантер в нее вписывался идеально. Раз тебя, Виктор, нельзя уболтать выйти из дела, значит, придется ликвидировать. Вот почему я приехал к Марине – хотел предупредить. А потом склеилась своя схема – появился реальный шанс снова поймать Хантера.

– Это как? – В глазах Виктора блеснул интерес.

– Я не знал, где ты и что с тобой. Зато при любом раскладе Хантеру нужно было выполнить заказ. К Дорохову подвели человека, который предупредил о покушении. Ну а сам Дорохов, тот еще сибирский авантюрист, решил подыграть. Так что в Киеве он появился не случайно, да и его фонд – вполне реальный проект.

И тут Логинов встрепенулся. Но Хижняк упредил его вопрос:

– Выходит, Дорохов согласился побыть в Киеве живцом?

– Согласился, – подтвердил Неверов. – Шансов мало. Ставку сделали на то, что Хантер засветился в Москве. И возможность исполнить работу в Киеве покажется ему более привлекательной. Ну а если бы сорвалось, что ж, Дорохов все равно предупрежден и по возвращении уже защищал бы себя сам.

– Хантер готов был стрелять…

– Попортил вчера крови, попортил, – признал Максим. – По периметру сидели снайперы, и стоило бы оптике блеснуть, стрелка́ бы сняли. Только, как я уже понял, Хантер просто не успел начать – ты настиг его раньше.

– Буду я ждать. – Теперь Хижняк, казалось, даже оправдывался. – Он мог сделать резкое движение, пальнуть, его вообще могли обнаружить. А у меня к нему еще разговор имелся…

– Поговорили, – констатировал Неверов. – И договорились. Правда, когда ты вчера появился, словно чертик из коробочки, и стал интересоваться той видеозаписью, я обрадовался, что ты живой…

– Прям-таки…

– Хочешь – верь, не хочешь – твое дело. Но я понятия не имел, что ты, Хижняк, не только Хантера, но и общий язык с ним нашел. Киллера мы по-прежнему пасли в фарватере его потенциальной жертвы. Ты же должен был привести нас сюда, чтобы можно было взять всех с поличным. Когда ты вошел, наш снайпер сделал хитрый такой выстрел и влепил возле оконной рамы специальный микрофончик. Очень чувствительный, записалось все. Даже появление Хантера.

– Вы все слышали и позволили ему убить моих людей? – взвился Логинов.

– Ты можешь не позволить что-то такому, как Антон Хантер? – Вопрос прозвучал с явной подковыркой. – Никто не предполагал, что он уже в саду. Он убил двоих, и, пока мы разобрались, пока поняли, кто именно включился в процесс, и приняли решение… Скажи спасибо, Николай Логинов, что Хантер не успел перестрелять вас всех, как собирался!

– И теперь ты отрапортуешь, Неверов, об успешном завершении операции, – вставил Хижняк.

– Чего ты язвишь? Согласись, комбинация в целом неплохая получилась…

– Только меня в ваши схемы не надо вписывать, ладно?

Может быть, Максим Неверов собирался еще что-то сказать или объяснить.

Возможно.

Виктора Хижняка все происходившее разом перестало интересовать.

Ведь так же, точно так же Антона Хантера могли использовать и здесь, в его стране, в интересах государства. А вернее, тех, кто давно заменил собой государство. И не факт, что операцию, которую выполнял Логинов, не поручили бы в подобном случае тому же Неверову…

Ему что-то еще говорили вслед, но слушать не хотелось.

Хижняк повернулся и, держа спину прямо, вышел из комнаты.

В соседнем помещении уже никого не было, всех вывели, остались лишь трупы на полу: один прикрыт скатертью, сдернутой со стола, другой – диванным покрывалом. «Это как-то придется объяснять хозяевам, сдавшим дом, – почему-то подумалось Виктору. – Кто бы они ни были, вряд ли теперь быстро очухаются и снова станут сдавать его любителям целебного ворзельского воздуха».

Он разминулся с санитарами, те пропустили Виктора, развернув носилки боком. С непривычной для себя кровожадностью Хижняк понадеялся: все-таки сломал Неверову его аристократический нос, на крайний случай – вышиб зуб. При этом коснулся кончиком языка своего обломка – наконец появится время съездить к стоматологу.

Выйдя из дома, увидел «скорую», въехавшую в широко распахнутые ворота.

Чуть поодаль – бойцов, уже снявших свои тяжелые доспехи-шлемы и куривших у ворот. Где-то там, в стороне были их автомобили, в одном из них – Антон Хантер, так, кажется, и не понявший, как и почему через пятнадцать лет позволил себя поймать, да к тому же не сопротивлялся.

Машина Хижняка стояла на том же месте, где он ее поставил, и, похоже, никому не мешала. Марина ждала его, опершись о капот, нервно курила. Захотелось закурить и Виктору, он подошел, взял наполовину скуренную сигарету из пальцев женщины, наткнулся на ее взгляд и, обжигая пальцы о тлеющий край, старательно раскрошил окурок. Табак с пальцев отряхнул о джинсы.

– Наверное, я должен напиться, – проговорил он, глядя мимо Марины.

– Праздник или горе? – спросила она с легкой улыбкой.

– Так праздновать вроде нечего…

– Тогда ты ничего никому не должен, – сказала она, немного помолчала, добавила: – Любимый…

– Пистолет забрали.

– Тоже мне горе. У тебя еще есть. К сожалению…

– Это хорошо, что ты у меня все понимаешь. Поехали домой.

Когда они выезжали со двора, их никто не пытался задержать…

Киев

2011, июнь – август  

Примечания

1

«Смежники» – укрепившееся еще со времен позднего СССР определение, применяемое сотрудниками милиции к сотрудникам органов госбезопасности. Происходит от неофициального казенного понятия «смежное ведомство» – так МВД соотносилось с КГБ. Распространено в равной степени с аналогичным определением «контора», имеет хождение преимущественно в узкопрофессиональной среде.

(обратно)

2

Строчка из стихотворения Юза Алешковского «Окурочек» (1962), ставшего впоследствии народной песней, классикой так называемой «лагерной лирики».

(обратно)

3

Реальная история, взбудоражившая Варшаву в ноябре 2009 года.

(обратно)

4

 Мокотов, Охота, Воля – окраинные районы Варшавы.

(обратно)

5

 Имеется в виду знаменитый роман Фредерика Форсайта «День Шакала». Литературный герой, готовивший покушение на премьер-министра Франции Шарля де Голля, списан с реального человека – международного террориста Ильича Рамиреса Санчеса по прозвищу Шакал.

(обратно)

6

Имеется в виду известный сатирик Аркадий Райкин (1911 – 1987), персонажи которого в исполнении артиста наделялись оригинальными речевыми характеристиками. Самые удачные фразы стали цитатами, которые употребляются до сих пор, часто без ссылки на первоисточник.

(обратно)

7

Упоминается расхожая строка поэмы Самуила Маршака (1887 – 1964) «Мистер Твистер» (1933).

(обратно)

8

Хашим Тачи (1968 г.) – лидер Демократической партии Косово, первый глава правительства края после провозглашения независимости, в конце 2010 года досрочно отправленный в отставку после того, как представитель Совета Европы обнародовал информацию, согласно которой Тачи был причастен к организованным преступным группам, торговле оружием, наркотиками и даже человеческими органами. Информация была принята неоднозначно, сам Тачи ее категорически опроверг.

(обратно)

9

 Призрен – второй по значению город Косово после Приштины, административный центр Призренского округа края Косово и Метохия.

(обратно)

10

Речь идет о Второй чеченской войне (1999 – 2009), официальное название которой – контртеррористическая операция. Началась после фактической денонсации мирного договора в Хасавюрте (1996), причина – борьба с незаконными вооруженными формированиями, связанными с международными террористическими организациями. Активная фаза войны продолжалась до 2000 года, после – в форме партизанской войны с вооруженными группами, засевшими в горных районах.

(обратно)

Оглавление

Детектив мастера и мастер детектива

Пролог. Москва, Россия, февраль

Часть первая. Киевское время-1. Киев, Украина, март

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

Часть вторая. Подмосковные вечера. Москва, Россия, март

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

Часть третья. Варшавская мелодия. Варшава, Польша, апрель

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

Часть четвертая. Балканский сюрприз. Край Косово и Метохия, апрель

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

Часть пятая. Кавказский пленник. Чечня, Шатойский район, апрель

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

Часть шестая. Киевское время-2. Киев, Украина, апрель – май

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg