«Кавказский пленник XXI века»

Кавказский пленник XXI века (fb2) - Кавказский пленник XXI века 690K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Васильевич Самаров

Сергей Самаров Кавказский пленник XXI века

Пролог

— Ты, сын блудной собаки, ты работать когда по-настоящему научишься!

Непомерно жирная и отвратительная усатая женщина из местных, с трудом произнеся русские слова, замахнулась на меня. «Под ее кулак, — подумалось, — лучше не попадать». Хотя бить она умеет, судя по поднятой руке, только внутренней стороной кулака, то есть по-женски, тем не менее вслед за кулаком полетит килограммов примерно под сто восемьдесят ее собственного веса. Не всякая голова выдержит.

— You yourself ragged pig[1], — уважительно и даже с почтением ответил я по-английски.

— Чего-чего? — переспросила женщина.

Английским она владела, наверное, не хуже китайского. Эх, женщины кавказские… Акул, на мой вкус, такими кормить следует. Кажется, она какая-то родственница хозяина. Сестра, что ли. Внешняя схожесть, по крайней мере, заметна без бинокля. И в лице, и в манерах, и особенно в фигуре. Акулы, кстати, не только полиглотов гложут, они от природы, слышал я, небрезгливые.

— Я стараюсь, только у меня не получается. Руки быстро устают.

Сам удивляюсь, откуда у меня взялся такой жалостливый голос. Того и гляди, заплачу. Но если и заплачу, то только для того, чтобы не захохотать.

Дядя Вася, старый и опытный алкоголик, с изъеденным мелкими синими прожилками носом, постучав по кирпичной кладке кельмой, стряхнул с нее остатки раствора, улыбнулся глазами, глядя на меня, показывая, что ему в бывшей его жизни не чужд был аглицкий язык, и размазал раствор по кирпичам. А все лицо дяди Васи оставалось серьезным. Он работал. Демонстративно.

Под приглядом толстой женщины я положил в ведро две совковые лопаты раствора, чуть-чуть добавил сверху и потащил это ведро по тонким мостикам на стройку. Мостики прогибались и обещали непременно вскоре провалиться. Ладно еще здесь, пока первый этаж до конца не вывели. А что потом будет? Но хозяин, еще более толстый, чем его родственница, и оттого страдающий тяжелой одышкой, привез эти «бэу» доски откуда-то, наверное, со свалки, в багажнике своего роскошного «Кадиллака ATS» и велел использовать их на мостики. Нормальных крепких досок ему было жалко. Падать на уровне первого этажа не так страшно, а вот когда выше поднимемся, мостики удовольствия не доставят никому. Я мельком видел, кстати, проект дома. Три этажа. С третьего этажа падать на осколки кирпича и щебень я бы хозяину с родственницей пожелал. Одновременно и с музыкой. Музыку сам бы им сыграл, пусть только гитару принесут. Слышал я однажды, как на гитаре в шутку похоронный марш играли. Думаю, у меня получилось бы.

Мостики убийственные. Хотя в народе ходят слухи, что не бывает худа без добра. Думалось, начиная с уровня второго этажа ни хозяин, ни его сестра на стройку не взойдут, мостики не позволят. И нам тогда будет легче прожить.

Но я не дождался, когда мы доведем стены хотя бы до окончания первого этажа. Доски затрещали под моим весом и под весом двух ведер с нелегким раствором, раздался хруст, и я упал. Одно ведро опрокинулось, и раствор разлился. А я слегка подвернул лодыжку и сел, усиленно растирая ее.

— Козел… — как эта усатая тетка может даже одно слово произнести с таким ужасным акцентом, просто удивительно. — Наваливай снова и неси быстрее. Видишь, тебя ждут!

— Свинья… — как-то нечаянно вырвалось у меня. — Сама таскай, может, хоть на полкило похудеешь.

Усатая бочка чуть не лопнула от возмущения.

— Амир! Ты слышал?

Амир — хозяйский помощник, или надсмотрщик над рабами, не знаю уж, как его должность правильно назвать, схватил попавшуюся под руку палку, заорал что-то на своем языке и бросился на меня, как сторожевой пес, получивший команду «Фас!». Я встал, поджидая его. Нога держала неуверенно, мешал тяжелый рабочий фартук, тем не менее, поймав дистанцию, я сократил ее как раз вовремя, когда Амир начал разворачиваться для удара с правого плеча, но еще не успел подать руки вперед, чтобы этот удар нанести. Я же стремительно скользнул за его левое плечо и двинул локтем в лоб, а каблуком сзади под колено. Амир упал на битые кирпичи затылком и взвыл, как дикий зверь, оскорбленный в своих лучших чувствах. Но его палка была уже у меня в руках. И я тут же нанес Амиру быстрый удар острием в лицо. Кажется, в глаз угодил, но Амир меня не сильно волновал. Оставив его оплакивать свой выбитый глаз, я сделал скачок, свел руки на палке в узкий хват, чтобы увеличить ее длину, и обрушил тяжелую дубину на жирное плечо усатой сестры хозяина. Не знаю, что отвело мою руку от ее головы, но что-то отвело. Наверное, то, что она — женщина, хотя назвать ее женщиной всерьез я бы постеснялся. Да и достаточно было с нее перелома ключицы.

И в это время я увидел, как раскрываются автоматические ворота, и в их проеме показалась одна фара хозяйского «Кадиллака». Хозяин обычно ездит с двумя вооруженными охранниками, а подставлять свое молодое тело под их пистолеты мне вовсе не хотелось. Убежать из-за высокого забора было невозможно. Я просто не имел способностей для того, чтобы допрыгнуть и зацепиться за гребень стены, поднятый на три с половиной метра. Значит, предстояло разбираться здесь же, во дворе. Не ждать, когда все решится за меня, как ждут обычно мои собратья по несчастью бомжи, а самому решить.

Действие началось. Нужно было срочно продолжать. Дистанция до ворот была небольшой, мне, конечно, мешала боль в ноге, и опять же рабочий фартук, сделанный из какого-то тяжелого и плотного кожзаменителя, но я, придерживая его руками, со всей возможной скоростью рванулся, чтобы успеть туда, хорошо понимая, что пистолет на ближней дистанции не так страшен, как на дистанции в несколько метров…

Древний Рим, говорят историки, сгубили рабы. Сами римляне, используя рабский труд, постепенно превратились в ни к чему не пригодную нацию. Наверное, со временем и Дагестан погибнет. Он уже на прямом пути к этому. Мой опыт говорит о возможности такого конца.

В дурацкое рабство в Дагестан я попал глупо. И, конечно же, по своей вине, хотя готов всех предупредить, как опасно держать подобных рабов. Правда, мое предупреждение навряд ли кто услышит, я его ни разу не произносил громко. А зря. Произносить предупреждение громко, это значит — предупреждать врага. Пресловутое «Иду на вы»[2] в моей ситуации неприемлемо.

Отслужив свой законом положенный срок, я уволился из армии, как и пришел в нее, рядовым, но домой сразу не поехал, хотя знал, как ждет меня мама, да и сам целый год стремился туда мыслями. Но я, не предупреждая ее, так как понимал, что она будет против, хотел заехать к отцу. Для этого нужно было сделать в Москве пересадку с поезда на поезд, но от поезда до поезда ждать следовало с половины шестого утра до двадцати трех с лишним. Я от природы терпеливый, как клещ, который может месяцами ждать свою добычу, чтобы присосаться к ней, тем не менее ждать для меня внутренне всегда мучительно. Умел ждать, но не любил. Но что поделаешь, если необходимо. И я ждал, поскольку специальный поезд мне никто не предоставит, а как добираться другим транспортом, я просто не знал. Но даже ждать мне пришлось на другом вокзале, не на том, на который я приехал. Впрочем, перейти с вокзала на вокзал нетрудно и недалеко. Множественными чемоданами я не обзавелся, ограничив себя спортивной сумкой, а пресловутая площадь трех вокзалов — пространство невеликое, можно перейти, не споткнувшись. Маме же я умышленно написал предполагаемую дату увольнения на две недели позже той, что нам обещали, и даже предупредил, что дата эта — только обещанная, и обычно бывает несколько дней задержки. А я эти две недели собирался провести с отцом, как он и просил меня. К нему и ехал. Очень хотелось увидеться, ведь я, в отличие от мамы, не питал к нему неприязни.

Сначала я сидел в общем зале ожидания в тесном одиночестве. Я вообще от природы имею склонность к одиночеству и не люблю человеческого кучкования. Но солдат, уволившихся в запас, на вокзале было немало — подошло время массовой демобилизации. И как-то так получается всегда, что солдаты, даже из разных родов войск, даже служившие в разных концах страны, быстро находят общий язык и образуют свою, уже полувоенную компанию, поскольку с армией уже простились, но форму еще не сняли. Ко мне с парой вопросов подошли сержант с солдатом. На вопросы не отвечать у меня причины не было. Последовало приглашение. А время надо было как-то убивать, и я быстро и органично вошел в небольшую солдатскую компанию. Из восьми человек двое ехали в отпуск — солдаты-контрактники, остальные демобилизовались, как и я.

Я не чувствовал себя среди них изгоем, несмотря на то что мне были во многом чужды их общие разговоры, размышления и воспоминания. Хотя, признаться, меня всегда смешили «дембеля», которые навешивали на себя отбеленные хлоркой самодельные аксельбанты, обшивали погоны и отвороты рукавов белым пластиковым кантом, устанавливали какие-то смешные подкладки под обычные армейские значки, а самих этих значков навешивали на себя великое множество без всяких на то оснований. И вообще старались украсить свою «парадку», как только могли. Я же ехал домой в «камуфляжке», которая мне нравилась больше парадной формы, потому что подчеркивала сущность моей службы и учила никогда не высовываться раньше времени. По последней причине у меня была нашита нарукавная эмблема не с привычной «летучей мышью», а общевойсковая. И никому из компании я не говорил, что служил в спецназе ГРУ, даже две свои медали, полученные за две командировки на Северный Кавказ, держал в спортивной сумке, а не носил на груди. Я старался быть скромным человеком, хотя я всегда хотел отличаться от других, потому что по натуре своей я был и остаюсь индивидуалистом.

Армия и участие в боевых действиях кое-что прибавили к моему характеру. Эти солдаты, с которыми я встретился на вокзале, не видели и не знали еще всего того, что видел и знал я. Но они чувствовали себя героями. Я же скромно молчал…

Наверное, если бы Господь не запрещал Адаму с Евой трогать плоды с известной райской яблони, а просто сказал, что эти плоды невкусные, они не тронули бы это яблоко и все уговоры змия оказались бы напрасными. О сладости запретного плода знают все. Армейская дисциплина исключает для солдат алкоголь, делая его тем самым запретным плодом, который сладок. И солдат при каждой возможности старается найти что выпить. Все пьют по-разному. Кто-то просто веселеет и расслабляется, кто-то пьянеет и творит невесть что. Все зависит от человека. В спецназе ГРУ солдаты не являются исключением, но я не припомню случая, чтобы кто-то из моих сослуживцев бывал в стельку пьяным. Наверное, у нас специфика службы такая — мы считались находящимися в постоянно действующей армии. Кроме того, физические нагрузки, выпадающие на солдатскую долю ежедневно, десять раз заставят задуматься, прежде чем выпить больше, чем можешь выпить безболезненно. Если кто-то переборщит, как он утром побежит обязательный марш-бросок? Нагрузки у нас на занятиях обычно бывают такими, что обыкновенному здоровому человеку могут показаться зверством. Но это не нас истязали, а мы сами себя. И кто захочет перед утренним пробегом с вечера пить больше?..

Но вырвавшиеся со службы солдаты часто слишком резко сбрасывают свое напряжение именно с помощью бутылки и стакана. Это я знал и видел давно, еще до того как сам начал носить погоны.

Мы устроились на невысоком каменном крыльце неработающего магазина. Кто-то, хотя и не все, уже усиленно дышал на других запахом свежего алкоголя. Кто-то, не пожадничав, вытащил из своей сумки пару бутылок водки сомнительного внешнего вида. И пластиковый одноразовый стакан многоразового использования появился тут же и быстро прошел по кругу. Пара полицейских прошествовала в стороне, покосилась на нас, но полицейские тоже, возможно, когда-то в армии служили и тоже, наверное, демобилизовались в свое время, поэтому с пониманием прошли мимо.

За первыми бутылками появлялись новые. Я, честно скажу, вообще к водке отношусь без уважения. Не любитель, поскольку много и всерьез занимался спортом. Но когда мне протягивали стакан, не отказывался, хотя сам за ним не тянулся. Пошли отвлеченные разговоры. Рядом оказались какие-то люди. Пара бомжей, у которых профессия на лицах и на штанах написана. Говорили все одновременно, и никто никого не слушал. Один я, наверное, молчал, ничего о своей службе не рассказывая. Может быть, потому меня и выбрал этот человек. Гражданский. Неизвестно, откуда среди нашей компании появившийся. Мне показалось, что это цыган.

— Куда, браток, едешь? — прозвучал равнодушный вопрос.

— В Кострому.

— Земляк! — всплеснул руками цыганистый.

— Нет. Совсем не земляк. Я там ни разу еще не был. У меня там отец живет. Давно его не видел, навестить хочу. А сам я с Урала.

— Поездом или на машине едешь?

— Поездом.

— Я, наверное, раньше тебя доберусь. Недавно знакомых встретил. Через полчаса за мной заедут, и двинем. Через три часа будем там. Кстати, кажется, в машине место было. Если есть желание, могу позвонить, узнать. Поедешь?

— Сколько это будет стоить?

Цену я мог себе представить, а с деньгами у меня было негусто.

— Неужели мы с солдата будем деньги брать! До дома доставим… Звонить?

Перспектива показалась мне заманчивой. Поезда и ждать долго, и идет он долго. Успею к отцу только к завтрашнему утру. А так вечером уже у него буду.

— Звони.

«Бояться мне было нечего», — самоуверенно думал я. У меня не только звание мастера спорта России по боксу, я еще прошел годовой курс боевой подготовки по рукопашному бою спецназа ГРУ. Пять-семь неподготовленных человек уложу голыми руками. В своих силах я был уверен, а после выпитого вообще стал отчаянным храбрецом. Да и кому я нужен! Что с меня взять? Солдатские копейки? Их слишком мало, чтобы рисковать. Моя самоуверенность меня и подвела.

Цыганистый позвонил. Место нашлось. И через полчаса мы с ним вышли к дороге. На прощание нам налили «на посошок». Но я все еще ощущал себя трезвым. Машина вскоре подошла. В ней сидели трое, двое — кавказцы, один — откровенный цыган. Водитель протянул мне руку, представляясь:

— Дауд.

— Саня, — просто ответил я.

Дауд открыл багажник старенькой «Ауди», мы с цыганистым бросили туда свои сумки и сели на заднее сиденье. Я оказался в середине между цыганом и цыганистым. Едва машина тронулась, цыган достал из кармана початую бутылку водки и пластиковый одноразовый стакан. Налил полстакана и протянул мне. Я выпил. И еще успел удивиться, что больше никому цыган не налил, но тут же все окружающее — люди, машина, дорога — поплыло у меня перед глазами, и я уронил голову на грудь. Сквозь туман до меня донесся голос цыганистого:

— Все. Это последний. Купе забито до отказа. Плати, Дауд.

— Нет проблем, — ответил водитель…

Что за отраву мне подсунули, до сих пор не знаю. Но подействовала она сразу.

И сколько я находился в отключке, тоже вспомнить не смог. В себя я пришел от тряски. Болтало жестоко, как на виброплатформе. Есть такая штука забавная. Еще до армии, когда я занимался спортом, забрался однажды шутки ради, на эту самую виброплатформу. В нашем Дворце спорта работал фитнес-центр, там и был этот только входящий тогда в моду новый тренажер. Но сейчас при воспоминании о виброплатформе мне не казалось, что я нахожусь в спортивном зале. Я вообще не мог здраво сообразить, где нахожусь и что со мной произошло, хотя за год службы в спецназе ГРУ научился просыпаться всегда с ясной головой и в твердой памяти, готовый сразу к действиям. Это потом уже, «задней памятью» осмысливая происшедшее, я составил себе приблизительную картину. А тогда долго не мог открыть глаза, веки были тяжелее чугуна. И все лицо, как и голова, было непривычно тяжелым, неспособным к быстрым реакциям. Еще не открыв глаз, я поднял к лицу такие же тяжелые и неповоротливые руки, потрогал его, слегка потер глаза и только после этого открыл их. Но мало что увидел. Я мог бы даже подумать, что ослеп, если бы свет с улицы не проникал через несколько щелей. Лицо было отекшим и опухшим, меня слегка тошнило, голова гудела, словно ее засунули в гудящий колокол. Тело было непривычно непослушным, вялые мышцы налиты свинцовой болью. Ощущение такое, будто я только что выбрался из-под гусениц пляшущего на мне танка. И только тогда я частично вспомнил, что со мной произошло. И не просто вспомнил, а сразу попытался проанализировать ситуацию и не понял, почему пошел за этим цыганистым парнем, почему я согласился с кем-то поехать на машине. Что это было? Знаменитый цыганский гипноз? И, естественно, меня волновал вопрос, зачем цыганистому, Дауду и другим все это было нужно? Я понимаю, что в Дагестане, когда был там в командировке в составе своего взвода, я еще мог бы представлять какой-то интерес для бандитов. Заложник или пленник, за которого можно получить выкуп. Но захват человека в Москве, где меня никто не знает, рядом с вокзалом, где нет друзей и знакомых, а есть только попутчики, — какую цель могут преследовать эти люди? И почему кавказцы были вместе с цыганами? То, что цыгане испокон веков живут по нормам имморализма[3], это ни для кого не секрет. От цыган я никогда ничего хорошего не ждал. Впрочем, и от представителей кавказских народов тоже. Еще наш заместитель командира батальона по воспитательной работе майор Коновалов, помнится, объяснял нам перед командировкой на Северный Кавказ, чем в первую очередь отличается менталитет русского человека от менталитета кавказца. А отличается он тем, что в случае какого-то конфликта русский человек примет сторону того, кто прав, а кавказец примет сторону кавказца. Это особенность большинства малых наций, своего рода гарантия их выживаемости. Но эта же особенность, как считают философы, никогда не позволит тем же кавказцам создать большую и мощную империю. Империя, какая была создана когда-то русскими царями, включала в себя множество народов. А приверженность к своим не позволит им стать главным народообразующим составляющим в обществе. А все попытки создать империю с помощью силы обречены на провал. То есть создать можно, но удержать власть не получится. Даже Римская империя давала лучшим представителям завоеванных народов римское гражданство, но все граждане и неграждане одинаково подчинялись римскому праву, которое до сих пор стоит во главе любой правовой системы, и лучшего, говорят, человеческие умы выдумать не могли.

Цыгане, как я понял, меня только заманили и передали кавказцам. Вернее, продали, потому что я успел услышать разговор о деньгах. Это, конечно, неприятно, но еще более — непонятно. А непонятность всегда все осложняет, заставляет ломать голову над вопросами, которые ты решить не в состоянии. Зачем я этим кавказцам? Этого я не понимал и своим умом не мог добраться до сути.

В стороне от меня кто-то легонько застонал, хотя и не попросил помощи, мне даже показалось, что человек застонал во сне. Я сел и осмотрелся, хотя увидеть что-то в темноте было невозможно. И понять что-то было невозможно. И спросить у кого-то тоже невозможно. Я пощупал руками по сторонам и сразу ощутил чужие тела поблизости. Живые тела! Слава богу, не с покойниками везли. Узнать, кто мои попутчики и куда мы направляемся, было бы хорошо, и вообще хорошо бы встать и подойти к щели, чтобы свежего воздуха глотнуть. Я честно попытался, однако это оказалось настолько трудным делом, что я предпочел даже не лечь снова, а просто бессильно свалиться на уложенные на пол листы картона, чтобы попытаться перевести дыхание. Но, приняв горизонтальное положение, тут же уснул…

Когда проснулся в следующий раз, подумал, что за глоток воды готов грудь подставить под автоматную очередь. И даже, может быть, свою. Где-то в стороне даже не слышался, а просто ощущался слабый, как шелест речной волны, шепот.

— Воды бы… — сказал я негромко. — Сдохнуть без воды можно…

— Терпи, раз сюда попал, — вяло ответил кто-то. — Может, раз в день и принесут воду. Если не забудут. Но скорее поленятся…

— А куда я попал?

— В контейнер. Не нравится, что ли? Это еще ничего, когда в контейнере. Терпимо. Некоторых, я слышал, вообще в ящиках перевозили.

Так я узнал, в каком «купе» еду, и начал тихо расспрашивать, забыв про воду.

Нас, семерых человек, везли в контейнере, поставленном в кузов грузовика. Вместо матрацев нам выделили какие-то сложенные один на другой куски толстого упаковочного картона. Бока наши такой упаковкой берегли, только для чего, я еще не понял. Пришлось спросить. Разговаривал со мной один мужчина, остальные, как мне показалось, не скоро к жизни вернутся. Им, видимо, тоже что-то подсыпали, как и мне.

— И куда же нас?

— На курорт. Знаешь, куда нормальные люди на курорт ездят? При советской власти, по крайней мере, ездили…

— Куда? Я при советской власти еще ходить не умел и до курортов тоже не добирался.

— На Кавказ.

— Кавказские Минеральные Воды? — спросил я первое, что пришло в голову по ассоциации с понятием курортов Кавказа.

— Скорее слегка восточнее.

— Адрес знаешь?

— Предполагаю.

— И…

— Дагестан.

— По поводу?

— А без повода. На работу…

— На какую работу? — не понял я.

— Ты откуда свалился, парень? — прозвучал откровенный вопрос.

— Из армии. Домой ехал после «дембеля».

— В каком звании?

— Рядовой.

— Значит, надолго не доехал. Был рядовым солдатом, стал рядовым рабом.

— То есть? Чьим рабом? — возмутился я.

— Того, кто тебя купит. Или не знаешь, что наша страна в средневековье скатилась? По крайней мере, ее южные регионы. Скатились и увязли там по самые уши…

От собеседника ли или от других соседей сильно пахло застарелой мочой, как от настоящих многовековых бомжей, но говорил он грамотно, хотя слегка шепеляво. Но такое оригинальное произношение обычно бывает результатом отсутствия передних зубов. Судя по голосу, мужчина был немолод и имел жизненный опыт, которого почти не было у меня. Если в сравнении с солдатами я сам себе казался опытным человеком, то здесь я был просто юнцом. Его слова больно меня ударили. До легкого шока. Но ненадолго. Я знаю, что есть звери, которых ни одна клетка не удержит. И я сам из таких. Они терпеливые, долго ждут момента, но когда он настанет, не упустят его. Это опасные звери. И рабом я буду опасным. Не завидую тому хозяину, кто пожелает заиметь такого. Этот раб обеспечит ему обязательные проблемы, вплоть до возможности намного раньше срока и совершенно неожиданно для самого себя лишиться жизни и заодно всех благ.

Обозлившись на себя и на то, что со мной по моей же вине случилось, я резко перевернулся лицом вниз и, непонятно что себе этим доказывая, начал отжиматься от трясущегося под ладонями картона — вибрации кузова грузовика легко передавались через пол контейнера в ладони. Я не просто отжимался, напрягая мышцы, я выгонял из себя всю хмурь, всю гадость, которой меня напичкали, и алкоголь, и то, что в него намешали. В контейнере было душно и жарко, но я умышленно заставлял себя пропотеть как можно сильнее, чтобы вместе с потом вывести из организма токсины, связывающее мое тело, делающие его рыхлым и вялым.

Мои движения скорее всего не были замечены в темноте, как я сам не видел чужих движений, но звук дыхания был громким, и тот же человек спросил:

— Чем ты там занимаешься, рядовой?

— От пола отжимаюсь, — ответил я, понимая, что мой ответ носит слегка шоковый характер.

Но от шока он избавился быстро. Должно быть, мужик «тертый», которого удивить чем-то особенным сложно.

— Молодец. Сколько раз отожмешься?

— Хочу двести. Но получится, думаю, с трудом. Давно не тренировался. И общее состояние хреноватенькое.

Я отжимался и отвечал на вопросы, выталкивая из себя слова вместе с дыханием. И потому слова получались короткие и сердитые.

— Только дагам не показывай этого, — прозвучал совет. — Иначе такого раба запрягут на три нормы. Наоборот, показывай, что ты слабак и неженка, не то за неделю заездят…

— А ты сам откуда все знаешь? Похоже, уже бывал в рабстве?

— Нет. Но слухи давно ходили, что даги творят. Многие парни из вокзальных знакомых просто пропадали, и все. И я ждал, когда до меня доберутся. Меня же никто искать не будет. Как и их всех. Даже, оказывается, цыган наняли. Мне еще мама в детстве говорила: не верь цыганам. Но я маму и в детстве не слушал, и сейчас советы ее забыл. Вот и стали наши вокзальные пропадать, а менты и народ только радуются этому. Мы же все — люди без дома. Без определенного места жительства. БОМЖи — это называется… Ты один у нас такой, рядовой, до дома не доехавший.

Значит, я угадал в нем бомжа по запаху. И остальные, похоже, пахли так же. Компания, в которую я добровольно никогда бы не вошел. Мне хотелось сказать ему, что я долго в рабстве не задержусь и до дома все равно скоро доеду. Постараюсь доехать за две недели, как и обещал маме, и только потому, что не хочу ее волновать и расстраивать. Понимание этого подтолкнет меня к действию. Но кто знает, что за люди со мной едут, тем более бомжи. Такой национальности я никогда бы не доверился.

Кроме того, один из главных теоретических законов спецназа ГРУ звучит конкретно: если что-то собрался сделать, сначала сделай, а потом говори, если есть необходимость. Наш комбат любил повторять: «Бог дал человеку два уха, но только один язык. Слушай в оба уха, а говори всегда только одним языком. И как можно реже…»

Я все же не выдержал и подошел к щели, оставленной в двери. Саму дверь толкнул, но она была снаружи закрыта, может, даже опломбирована на случай проверки. Я ртом приник к щели и пил шедший через нее воздух, как гнилую и тухлую воду из прогнившего болота. Он был горячим и, кажется, пыльным, пропитанным автомобильными выхлопными газами. Но, если воду из болота, как нас учили, можно легко обеззаразить, бросив туда ветку черемухи, то воздух очистить у меня возможности не было. Вонь бы я пережил легче. Все-таки вырос в промышленном уральском городе, привычен. Но неприятно было, что он такой теплый. Наверное, машина от Москвы уже далеко на юг укатила. В Москве было прохладно, а мы сейчас ехали по жаре. Это чувствовалось и по нагретому контейнеру.

Теи не менее даже этот теплый и грязный воздух переносился легче, чем устоявшийся и все вокруг пропитавший запах моих попутчиков. Мне уже казалось, что и я этим запахом насквозь пропитался, поэтому стоял у щели долго, даже счет времени потерял. Потом устал и хотел снова залечь, в надежде уснуть и проснуться уже тогда, когда мы куда-нибудь приедем, но в это время машина начала тормозить.

— А если полиция машину остановит и захочет проверить груз? — спросил я разговорчивого попутчика, надеясь хотя бы с помощью полиции найти путь к спасению.

— Ты к кому обращаешься? — спросил другой голос, хриплый и донельзя пропитой. В этом голосе звучала откровенная агрессивность, причем явно против меня направленная. Должно быть, мое желание узнать свою судьбу его сильно раздражало.

— Кто ответит, — сказал я спокойно и почти вежливо.

— Спрашивай сразу меня, — отозвался прежний собеседник. — Меня зовут дядя Вася. А Ананас у нас нервный, с ним можешь и не беседовать. Он — нелюдимый. Менты, спрашиваешь?

— Да. Менты.

— Ну, заработают менты, и что с того? Они такие машины останавливают и сразу лапу тянут. Им в лапу кладут, и на этом вопрос бывает исчерпан. Даже смотреть не будут.

— А если я в стенку стучать начну? Стук услышат. Тогда что?

— Тогда машина отъедет от ментов и остановится. А сзади обязательно идет еще машина сопровождения. Они тебя выпустят, пистолет наставят, чтобы не болтал ногами, и изобьют до полусмерти, чтобы другим неповадно было, — с радостью в голосе объяснил Ананас.

— Да, — согласился дядя Вася. — Даги всю полицию по дороге скупили. И давно уже.

— И почему нас по домам без автомата отправляют! — возмутился я…

Воду нам принесли только ночью, когда уже стемнело и луч света уже не пробивался сквозь щель в дверях. Сначала послышался грохот. Машина стояла, и кто-то без стеснения будил нас, вышагивая по крыше контейнера. Потом противный металлический скрип возвестил, что нечто происходит, скорее всего, действо, несущее нам перемену обстоятельств. Но меня, как, возможно, и других, больше волновало даже не это действо, которое все равно в конце концов произойдет, когда мы на месте окажемся и нам объяснят нашу дальнейшую судьбу, а вопрос утоления жажды. Казалось, что губы и язык во рту начали трескаться. Препарат, которым меня, а может быть, и других, свалили, был, видимо, каким-то сильным обезвоживающим средством. Плюс к этому алкогольное обезвоживание, которое приходит вне зависимости от количества выпитого.

Металлический скрежет я понял правильно. Дверь приоткрылась, вернее, открывали засов, и только потом дверь, и я, как самый подвижный из всех, первым оказался рядом, чтобы глотнуть воздуха. И даже попытался ее пошире распахнуть, но она открылась только на пару десятков сантиметров, а дальше, как я сумел все же рассмотреть при свете луны и звезд, стоял второй, точно такой же контейнер. Первая моя мысль была естественной — появится человек, я сразу бью на «отключку», и — свободен. А потом быстро по крыше контейнера к кабине — водитель тоже не должен быть помехой, — разворот, и обратная дорога до первого города, где есть управление полиции. И пусть рядом стоит машина сопровождения, грузовик без труда протаранит любую легковушку без ущербы для себя. Тем более, я обучен производить автомобильный таран, здесь главное — сразу после столкновения не сбрасывать ногу с педали акселератора.

Но меня ждало разочарование. Когда дверь раскрывается так узко, убежать из контейнера невозможно — человеческое тело сможет просунуться в маленькое отверстие проема только после основательного знакомства с асфальтовым катком. А полностью открыться ей мешал второй контейнер, стоящий дверью впритык к нам. Однако расстраиваться я не стал и легко согласился с тем, что еще рано предпринимать попытку побега. Служба в спецназе ГРУ научила меня готовиться к мероприятиям, которые предстоят, а не бросаться наобум, надеясь на удачу. Предположим, уложу я первого одним ударом, а за его спиной стоит на подстраховке второй с автоматом в руках. И побег завершен… А после первой попытки предпринять вторую намного сложнее, потому что присмотр за мной будет основательный.

Да и человек, открывший дверь, сам к проему не шагнул. Он даже с контейнера не спустился, не посчитал нужным.

— Лови, — сказал мне голос с кавказским акцентом. Но это был не Дауд. — Вас там семеро?

— Семеро.

— Семь бутылок. Каждому по одной.

— А почаще поить нельзя?

— Дауд не велел вас, уродов, баловать.

— Ни хрена себе, баловство…

— Семь бутылок. За сегодня, за то, что терпели, и до конца пути.

— А когда этот конец?

— Скоро. Для тебя это будет конец света, готовься.

— В подземелье, что ли, работать будем? — вяло спросил я, просто потому, что привык за собой последнее слово оставлять.

Ответа не последовало.

Я поставил пластиковый пакет у двери, которая тут же закрылась, взял одну бутылку и лег на свое место. Другие тут же ринулись к своим бутылкам.

— Рядовой! — услышал я голос Ананаса. — Принеси мне мою бутылку. И быстро, пацан!

— Тебе уже кто-то до меня ноги выдернул? — сделав несколько глотков, спокойно проговорил я. — С корнем или как? Если что-то осталось, могу и я продолжить.

В ответ послышалось собачье рычание.

Я не видел его. Предполагал только по голосу, что Ананас лежит от меня через человека, который за все время не произнес ни слова, хотя с час назад мне показалось, что он тихо плакал и, кажется, молился. Я тоже ношу на себе православный крест, хотя ни одной молитвы не знаю наизусть и в церковь никогда не ходил, и всегда уважительно отношусь к людям, которые молятся. Тем более, молятся со слезами. Но мой сосед даже не пошевелился на агрессию, прозвучавшую в голосе Ананаса. А я сразу понял, что тот пытается превратить меня, в дополнение ко всему, еще и в своего раба.

— Или тебе уже пора просто голову оторвать? Выбирай… — неторопливо предложил я с вызывающей усмешкой. — Могу последовательно: ноги оторваны, за ними руки, потом уши с носом и напоследок всю голову. Только поторопись, пока у меня настроение хорошее. Под хорошее настроение меньше мучиться будешь.

Я не видел его рывок в мою сторону — в темноте я не научился видеть, как сова или хотя бы как летучая мышь, только услышал, как стремительно приближается его рычание, которое кого-то могло бы и напугать, но я почему-то совсем не испугался и без всяких раздумий, чисто рефлекторно резко выбросил вперед свою левую ударную руку. Бил не напрямую, чтобы не попасть в лоб и не разбить себе пальцы, а снизу. Классический и самый распространенный удар для боксера-левши. Кажется, в темноте я угодил ему в скулу. И кулак себе все же чуть-чуть повредил. Но рычание резко прекратилось, словно он им захлебнулся, а мой сосед с трудом и кряхтением стал выбираться из-под упавшего на него тела. Ананас был в полной «отключке», и его пришлось сдвигать. Я не помогал соседу.

— Он давно уже на это напрашивался, — хрипло и слегка испуганно сказал кто-то у дальней от двери стены. — Ко всем придирался.

— Кто ищет, тот находит, — философски заметил я.

Видимо, ответить на придирки Ананаса пока было некому. Но таких следует всегда сразу осаживать, иначе обнаглеют.

В себя он пришел примерно через минуту или чуть меньше, стал что-то ворчать, но уже не рычал и ко мне не обращался. Таким образом, двойным рабом я не стал, чем был несказанно счастлив. Хотя половина счастья никогда не является настоящим счастьем, ведь я по-прежнему был рабом. Наверное, уже около суток, если не больше. Определенно больше, потому что в машину к Дауду я садился в середине дня, проспал, видимо, весь остаток того дня и следующую ночь, и провалялся целый день в контейнере-купе. И вот вторая ночь пошла…

Должно быть, после остановки в грузовике сменился водитель. Сидя в кузове, легко, как оказалось, это определить, почти так же легко, как в самой кабине, когда сидишь рядом с водителем. Если первый притормаживал перед ямами и колдобинами, то этот преодолевал их с разбега, принуждая тяжелый грузовик коротко и прицельно летать. Машина стонала, контейнеры задорно подпрыгивали, и нас всех подбрасывало, заставляя исполнять какую-то дикую пляску на пятой точке. Скрип металлических соединений и шум двигателя заменяли музыкальное сопровождение. Но такая трясучка в то же время радовала, по крайней мере меня, поскольку водитель откровенно торопился, и это быстрее приближало нас к завершению пути. Там, в конце пути, как я надеялся, нас ожидала хоть какая-то ясность. Пусть и самая незначительная, а может быть, и не самая приятная. Но неизвестность всегда более мучительна, чем сами муки. Это старая истина: не так страшно при падении с третьего этажа приземляться, как страшно падать, не так страшен бой, как ожидание боя…

Нас трясло, и мы ехали…

— Рядовой, ты спишь? — едва слышно спросил Ананас, надеясь, видимо, что я не отвечу, и тогда он сможет что-то против меня предпринять.

— Второй кулак для тебя готовлю.

Ананас ничего на это не ответил. Говоря честно, хорошо, что я за день выспался, и ночью меня в сон не клонило. Да и трудно уснуть при такой тряске. Но от Ананаса, как мне казалось, можно было ждать всякой гадости и подлости. Он только и ждал, когда я засну. И, чтобы не заснуть, я просто сел. Сидя, когда некуда привалиться спиной, я спать не умею. Но сидеть мне пришлось недолго. Дорога стала ровнее, нас уже не так сильно подбрасывало, да и скорость грузовика значительно снизилась, судя по звуку двигателя. А потом мы и вовсе остановились. Теперь ожидание не затянулось. Контейнер с кузова снимали, как я понял по своим ощущениям, автокраном и, к чьему-то счастью, нашему или того, кто за нас деньги платил, даже ни разу не уронили. Но снимали сначала второй контейнер, стоящий ближе к заднему борту. Потом и до нашего добрались.

Хотелось сразу выйти и руки-ноги размять. Но после разгрузки пришлось почти час ждать, когда откроют двери. За это время мы услышали, как уехал грузовик. Какие-то люди перекликались на незнакомом языке. Я бы подумал, что они ругаются, но скорее они просто проявляли в разговоре темперамент, и не более.

Наконец сдвоенные контейнерные двери открыли нараспашку. И сразу ударили нам по глазам лучи сильных фонарей. За дверьми, в темном обширном дворе стояли с десяток крепких парней. Некоторые, как я с первого взгляда определил даже в сумерках, с оружием. Сумерками хорошо было бы воспользоваться для побега. Но нужно сначала определить общую обстановку. Впрочем, и сумерки-то здесь были ненастоящими, во дворе, со всех сторон от площадки, на которой выгрузили контейнеры, стояли фонари, и бежать бы пришлось из темноты на свет. Это не лучший вариант для побега, хотя я не мог предположить, есть ли там, на свету, другие люди с оружием или без него. Во всяком случае, прокол с побегом вполне мог бы случиться. Значит, не следовало торопиться и действовать наобум. Этому меня целый год упорно учили в армии. Но хорошее забывается быстро, как только наступает момент, когда некому тобой командовать. Остается только старые уроки вспоминать.

— Быстро! Построились…

Командовал парадом тот самый Дауд, который был за рулем машины в момент моего захвата. Термин «захват» я употреблял по армейской привычке. По большому счету, захват — это боевое действие, здесь же налицо было банальное похищение.

Мы построились. К Дауду откуда-то из темноты вдруг подошел майор полиции с автоматом под мышкой. Короткий ремень автомата был переброшен через плечо. Он что-то сказал ему, Дауд тут же дал команду, и нас погнали куда-то, причем погнали достаточно быстро. «Куда-то» оказалось двухэтажным подвалом под жилым домом. Причем нижний этаж, в комнаты которого нас рассовывали по три человека, не имел окон, поскольку находился достаточно глубоко под землей, но был оборудован лежанками в три этажа и столиком, привинченным к бетонному полу. Натуральная тюремная камера, какой я ее себе представлял. А вот в дверях окна были, через них в камеры проникал свет от слабых лампочек в длинном коридоре.

А я где-то слышал, что на Кавказе до сих пор в моде зинданы[4] вместо тюремных камер…

Глава первая

Говоря честно, я не очень высоко ставил охранников хозяина. Видел их уже много раз, парни крупные, сильные и рыхлые, как мой коллега по рабству Ананас. Сами они, перевернув в своей жизни кучу железа, считают, что и людей могут так же переворачивать, и сильно при этом ошибаются. Не в тяжелых мышцах счастье бойца, а в умении использовать свои мышцы, их динамику и обыкновенные законы механики, главный из которых — закон силы рычага — лежит в основе большинства навыков, ведущих к победе над физически гораздо более сильным противником и даже над несколькими противниками. Те же тяжелые мышцы сковывают тело человека и лишают его быстроты, они слишком медленно реагируют на команды мозга. Давно известно, что реакция мелкого насекомого быстрее реакции воробья, а реакция воробья быстрее реакции вороны, но все же реакция вороны быстрее реакции человека. Хотя я и отдаю себе отчет в том, что такое сравнение достаточно относительно, и вообще не бывает правил без исключений, тем не менее эта истина в большинстве случаев верна. И я брался доказать это.

«Кадиллак» въезжал во двор. За рулем, как обычно, сидел сам хозяин. Справа от ворот лежала целая куча бутового камня, которым должны были обкладывать фундамент и нулевой цикл строящегося дома. За кучей камней спрятаться можно, но что это мне дало бы? Где-то там, за моей спиной, уже вопила благим матом сестра хозяина. Я даже представил себе на бегу, как браво топорщатся при крике ее усы. Наверное, и сам хозяин, и его охрана сразу обратят внимание на этот крик. И другие люди из местных, что работают здесь же, сбегутся. А их тоже человек, кажется, шесть или семь, и они будут явно не на моей стороне, хотя к ним хозяин относится ненамного лучше, чем к рабам.

Решение созрело мгновенно. Другого пути развития событий я просто не видел. И, вместо того чтобы сбавить скорость и спрятаться за грудой камней, я свернул на выложенную тротуарной плиткой дорожку и прибавил скорости. Я много раз раньше видел, как хозяин заезжает в ворота. Он всегда газует. Любит человек въезжать в свой обширный двор резко. Так и сейчас получилось. Хозяин газанул, «Кадиллак» влетел во двор, а я бежал ему навстречу. Времени у хозяина, чтобы остановить машину, уже не было. Он успел только коснуться ногой педали тормоза, даже слегка надавил на нее, что привело только к желаемому для меня результату — сам хозяин ткнулся носом в руль, и точно так же ощутили резкое торможение охранники, один на переднем сиденье, второй на заднем. То есть им было совсем не до бегущего навстречу летящей машине человека. Ни охранники, ни уж тем более Ананас не смогли бы сделать то, что сделал я. А я сделал. Потому что у меня мышцы не были забиты железом, я был быстр, легок и скоординирован.

Надо сказать, я всегда с трепетным уважением относился к хорошим машинам. С бо́льшим уважением, чем к их обладателям. Хотя и свою собственную, старенькую и многократно побитую до того, как она ко мне попала, «девятку» я уважал, кстати, не меньше. Но посидеть за рулем «Кадиллака», конечно же, хотел. Ну, если уж не за рулем, то на капоте, что мне и удалось в полной мере. Я сел на него и успел растопырить ноги. К моему счастью, мои камуфляжные штаны и плотный рабочий фартук оказались крепкими, и осколки стекла ничего мне не ампутировали, хотя, конечно, сидеть и лежать на спине еще несколько дней будет проблематично. Но зато я удачно справился с главной задачей. Обе мои растопыренные ноги угодили в цель точно так, как я хотел. Каблуки удалили хозяина и охранника с переднего сиденья, отбросив их на спинки сидений и дополнительно ударив о подголовники. А я, подогнув колени, влетел в салон машины, все же порезав лицо стеклом, задел при перевороте и, кажется, разбил затылком плафон внутреннего освещения и упал прямо на второго охранника, ударив его в лицо лбом.

Охранники были слишком накаченные, чтобы быстро соображать и так же быстро действовать. Сообразить-то они, может быть, и сообразили, но вот сигналы мозга дошли до утяжеленных мышц слишком поздно. Я действовал быстрее и, пока второй охранник не очухался после моего удара, вытащил у него из подмышечной кобуры пистолет, даже затвор успел передернуть, чтобы дослать патрон в патронник, и выстрелил ему в шею.

Честно говоря, я думал, что пистолет у охранника травматический. Но пуля травматического пистолета осталась бы в горле, а эта прошила шею навылет. Тем лучше. Я развернулся и, еще не все видя, ударил наотмашь второго охранника пистолетом по голове. Здесь ошибиться и промахнуться было сложно. Если бы не попал пистолетом, попал бы предплечьем, что тоже не очень приятно, потому что этот удар-отмах у меня отработан на боксерском мешке до предельной резкости. Но я удачно попал именно рукояткой пистолета, который в моей руке снова выстрелил, продырявив крышу автомобиля. А следующий выстрел был уже прицельным. И тоже в шею охраннику. Но оставался еще хозяин, который по весу равнялся, по моим прикидкам, двум качкам-охранникам. Правда, по качеству мышц, заплывших жиром, он уступал даже им. Хозяин вывалился из машины, двигатель которой уже заглох, и я, недолго думая, наставил на него пистолет:

— Живо, поработай, свинья жирная! Вытаскивай своих парней и садись со мной рядом.

Хозяин бегом обежал капот, не отрывая взгляда от провожающего его ствола пистолета, и не просто вытащил тела охранников, а выбросил их с силой и без всякого стеснения. Потом полой яркой рубашки, изображающей целую стаю жар-птиц, вытер пот с лица и сел на переднее пассажирское сиденье. Даже плюхнулся, а не сел. Я перебросил пистолет в левую руку.

— Много у тебя рабов?

Хозяин что-то пробормотал на своем языке. Я понял из сказанного даже меньше, чем он желал мне сообщить.

— По-русски отвечай!

Он продолжал говорить по-своему, шлепая мокрыми дрожащими губами. Понятно, перепуган до смерти. Ему есть что терять, а терять он не привык, привык все под себя, под свой объемный живот подгребать. Но это вовсе не причина для того, чтобы забыть русский язык, которым он наверняка владеет. Не может он им не владеть.

— Мне от твоей болтовни толку мало. Ты мне нужен только в том случае, если будешь говорить то, что мне нужно.

Хозяин замолчал и согласно закивал отвислым тройным подбородком.

— Повторяю вопрос. Сколько у тебя рабов?

— Только твоя бригада. Больше нет. Я впервые, я впервые взял…

Русским он владел намного лучше своей сестры и говорил почти без акцента. Если бы не дрожащие губы, вообще все было бы понятно без вслушивания в слова. А так приходилось вслушиваться.

— Где живет Дауд?

— Я не знаю…

— А где ты нас покупал? Забыл?

— Это не его дом. Он в Москве живет.

— Фамилия Дауда!

— Магометов. Дауд Магометов.

Со стороны стройки к машине бежала, распушив усы, хозяйская сестра. За ней, зажимая рукой выбитый глаз, спотыкался Амир. А дальше, слегка отстав, к машине спешила моя команда бомжей. Я хотел, было, спросить у хозяина, где мы сейчас находимся, но вовремя увидел включенный в машине навигатор и, сообразив, что смогу обойтись без вопроса, крикнул ему:

— Пошел вон! От тебя воняет…

От него в самом деле воняло сильнее, чем от моих бомжей. Он обгадился с перепугу по полной программе. Хозяин из машины не вышел, а вывалился на бок и уполз куда-то, стараясь как можно быстрее исчезнуть из поля зрения моего пистолета. Я посчитал его перепуганным окончательно, и потому не опасался схлопотать с этой стороны какую-нибудь гадость.

С левой руки я стрелял, честно скажу, всегда скверно, я привык прицеливаться с помощью правого глаза. Потому перебросил пистолет в правую руку, для твердости зажал ее левой и выстрелил в бегущего Амира. Амир и без того не очень спешил. По крайней мере, совершенно не спортивную сестру хозяина он обогнать даже не пытался. А когда пуля просвистела рядом с ним, он вообще упал в землю единственным оставшимся глазом и двумя руками прикрыл голову. Одновременно кончился запал у усатой толстушки. Запал вместе с дыханием. Она упала на колени, не в силах двигаться дальше. Но мои изможденные старички-бомжи и Ананас ходу только прибавили, он даже толстушке то ли на щеку, то ли на ус наступил. Она завизжала по-поросячьи, но подняться не смогла, хотя пыталась Ананаса ухватить за ногу рукой. Наблюдая все это, я совершенно забыл про хозяина. И, как оказалось, напрасно. Выстрел прогремел с близкого расстояния. Но, видимо, он не спешил убить меня. Пуля пролетела рядом с моей головой, хотя с такой дистанции промахнуться невозможно даже вдрызг пьяному человеку.

— Бросай пистолет, выходи из машины…

Я посмотрел через плечо. Обгадившаяся жар-птица целилась мне в голову через распахнутую заднюю дверцу машины. Я не подумал, что он может взять пистолет первого охранника. Это было моей ошибкой. Но я умею себя вести под пулями и под чужим стволом. Уже испытывал это ощущение, поэтому не сильно испугался. Бросил пистолет на переднее пассажирское сиденье и спокойно вышел из машины. Хозяин обежал вокруг капота и подставил ствол к моему животу, второй рукой обыскивая меня на предмет ношения другого оружия.

Наивный. Впрочем, наивность тут ни при чем. Просто он тоже не знал, что имеет дело с отставным солдатом спецназа ГРУ. А я хорошо знаю, что если пистолет или нож приставят к твоему телу, то следует в первую очередь развернуть корпус так, чтобы убрать его с линии возможного полета пули или давления острия ножа, и одновременно с этим правой рукой прижать запястье противника к своему животу. Давление на кисть, взятую на излом, осуществляется одновременно рукой и животом, а пистолет, как и нож, исполняет роль помогающего рычага. Пистолет в этом случае обязан упасть мне в левую руку. Что он с удовольствием и сделал. И я тут же пустил пулю в толстый живот хозяина.

Визг его ползущей сестры, казалось, был громче самого выстрела. Хозяин согнулся и упал на колени, одной рукой цепляясь за капот машины. Я хотел дать пинка по толстой физиономии, чтобы чуть-чуть добавить ей оттенков, но в это время раздалась автоматная очередь. Стреляли издалека, но прицельно, и пули пробили крышу и дверцу машины. Должно быть, автоматчик сидел на одном из верхних этажей старого дома, расположенного на соседнем участке. Я бы с такой дистанции не промахнулся бы из автомата. А он промахнулся. Да и очередь его была слишком длинной, чтобы оценить ее как приличную. Но автоматная стрельба меня подтолкнула к действию. Я осмотрелся, вытащил из кармана хозяина ключи от машины, потому что еще раньше заметил, что она заводится без ключей кнопкой. Но ключи для этого должны находиться в пределах двух метров от замка зажигания. То есть в моем кармане, куда я их сразу и сунул.

Заскочив в машину, я не стал повторять маневр хозяина, хотя был уверен, что он не в состоянии будет запрыгнуть на капот. Тем не менее сначала сдал назад, удостоившись за это еще одной автоматной очереди в многострадальный корпус автомобиля, а потом рванул вперед, перескочил через бордюр, расколов на множественные осколки передний свес, и быстро оказался рядом со своими бомжами. Машина была заднеприводная, поэтому мне легко удался маневр с разворотом на месте, когда совершается одновременное нажатие и на тормоз, и на акселератор. Бомжи заскочили в машину, а я вовремя «газанул». Вовремя потому, что следующая автоматная очередь выбила пыль из тротуарной плитки там, где только что разворачивалась машина.

За рулем я чувствовал себя неплохо. Хотя никогда таким транспортным средством не пользовался, однако был уверен, что если кто-то попытается меня догнать, то я объясню популярно, как можно ездить, если совсем не жалеть машину. А что мне было жалеть ее, с какой такой стати?

Мне даже захотелось, чтобы кто-то за мной погнался. Только гнаться, кажется, было некому. Неизвестный мне стрелок-автоматчик, вероятно, не имел под рукой транспорта. Сестру хозяина можно только на танке возить. Амир ездит на старой «Волге», но она не в состоянии создать конкуренцию «Кадиллаку».

Тем не менее я гнал по дороге так, что из машины вылетали остатки разбитых стекол. И даже ветер, бьющий в глаза, мне не мешал, потому что это был ветер свободы, и он заставлял меня только жмуриться…

Сначала я оказался в одной камере вместе с дядей Васей и Ананасом. Камеры мы не выбирали по своему усмотрению, как и сокамерников. Нарушение, конечно, прав человека, и даже очевидное и вопиющее, но здесь на подобные мелочи не обращали внимания. Говоря честно, с Ананасом я меньше всего желал бы жить в одной камере, но право выбора мне никто, к сожалению, не предоставил. Как я понимаю, просто забыли о такой мелочи. Под светом тусклой коридорной лампочки еще по дороге к камере я увидел, что у Ананаса посинела и распухла правая скула. Мой кулак — высокохудожественная работа! — приложился к ней вполне конкретно. После такого удара, насколько я могу догадаться, обычно бывает сильная головная боль. Может быть, это и останавливало Ананаса от дальнейшего обострения отношений со мной. Старая истина — тупые головы просвещает только крепкий кулак. Но пройдет головная боль, а это может наступить через пару дней, и Ананас, я просто уверен, снова будет стремиться к получению боли, пока не схлопочет искомое в избытке. Однако в следующий раз, и это вопрос принципиальный, вопрос моей безопасности, я заставлю боль держаться дольше. Очень долго, насколько я знаю, мешает радоваться жизни перелом ребра. Я же ему, от всей широты своей души, сразу несколько сломаю, как только он ко мне спящему подкрадется. Пусть тогда одной работе радуется, если радоваться жизни не захотел. Но Ананасом зовут не меня, и потому я сам не намеревался сразу затевать боевые действия. Если ему нравится быть битым, он будет бит, но для этого пусть сам на скандал нарывается. Я человек неагрессивный, хотя и предпочитаю бить первым — это тоже вопрос личной безопасности.

Дауд, которого я считал организатором нашего похищения, и, следовательно, готов был при случае, который обязательно постараюсь найти, предъявить ему претензии, продал нас уже на следующий же день, не удостоив счастья поработать на него самого, и, таким образом, как классический аутентичный негодяй, попытался исчезнуть из моего мстительного поля зрения. И вообще, как я понял по суете и настороженным взглядам ментовского майора с автоматом, Дауда с какой-то стороны начали поджимать, и он стремился от нас быстрее избавиться. Его торопливость вовсе не говорила, что я не собираюсь предъявить ему счет, но рассчитываю это сделать не сразу. Помощники Дауда вывели всех в тот же двор, только уже на свету, когда нас можно было осмотреть и оценить во всей красе. Оценивать было что. Я один оказался уродом, не имеющим синего негритянского отлива в лице. Во втором контейнере, как я и предполагал, тоже были люди. Всего продавали шестнадцать рабов, но я не знал, все ли они ехали вместе с нами. Кто-то мог дожидаться открытия «магазина» и в подвалах дома. Но лица у всех были схожи. Видимо, от употребления однотипных напитков. Такие лица можно в любом городе наблюдать, и все они одно на другое похожи.

Во двор зашли какие-то новые люди. Они не были в камуфляжной форме, тем не менее, по-русски не разговаривали. Принципиально, как я понял. По-русски они только матерились, но матерились часто. Дауд к ним относился уважительно. Эти-то люди и подбирали себе рабов для исполнения любых работ и прихотей. Натуральный невольничий супермаркет, а не двор жилого коттеджа. Хотя, может быть, и даже скорее всего супермаркет нелицензированный. И я тоже стал предметом купли-продажи, вместе с другими моими собратьями по несчастью. Не очень приятно, но изначально бьет это только по гордости, а не по организму, и потому перетерпеть подобное было можно.

Покупатели рабов почему-то разговаривали с нами через переводчика, роль которого взял на себя Дауд. Не верилось, что эти взрослые мужики, которым уже за тридцать, живя в России, не знают русского языка. Но им нравилось, видимо, это показывать, они так свою национальную значимость лучше ощущали. По крайней мере, мне именно так показалось. Их, в первую очередь, интересовали те, кто работал на стройке. Выяснилось, что Ананас работал когда-то в молодости водителем автокрана именно на стройучастке в каком-то колхозе и потому строительное дело немного знает. Он сказал, что однажды, когда кран в ремонте был, его на два месяца в бригаду каменщиков поставили. Автокран ему, правда, во временное пользование и здесь не пообещали, но из нашего хилого и неровного строя сразу вывели и поставили в другом конце двора. После короткого разговора, видимо, как сокамерников Ананаса, туда же переставили и меня с дядей Васей, хотя лично мне дядя Вася казался малопригодным человеком для любой работы. И возраст, и фигура не говорили о крепком здоровье. Потом, подумав, туда же задвинули еще и старичка, что плакал и молился в контейнере. Внешне и от этого старичка толку никакого не было никому, кроме могильных червей, но его, кажется, отдавали чуть ли не бесплатно, вернее, в придачу к дяде Васе, потому новый хозяин и согласился. Кроме того, старик, как и дядя Вася, был очень худ, а новый хозяин непомерно толст, и посчитал, должно быть, что старики несильно его объедят.

Деньги перешли из рук толстяка в руки Дауда.

Дальше события развивались быстро. Нас четверых посадили в грузопассажирскую «Газель», но посадили не на заднее сиденье, где мы вполне могли бы и вчетвером поместиться, потому что плаксивый старик с дядей Васей по худобе своей занимали бы только одно место из трех, имеющихся в наличии, а в грузовой отсек. Но там, в отличие от контейнера, хотя бы ящики какие-то тяжелые и неподпрыгивающие стояли, и мешки с цементом лежали, так что можно было присесть. Плохо, что не было видно, куда нас везут, — грузовой отсек не имеет окон, а везли долго. Время ощущать я умею даже без часов. И я определил наш тряский путь в два с небольшим часа. Наконец «Газель» остановилась. Ее металлический кузов к тому времени успел основательно нагреться, и дышать внутри было нечем. Тем не менее нас не спешили выпустить, хотя всем должно было быть понятно, что находимся мы в газовой камере.

Я догадался правильно. Нас не выпускали, пока не приедет наш новый рабовладелец, а он ехал на своем седане «Кадиллак» не спеша, дорога была неважной. «Газель» еще справлялась с ней, а «Кадиллаку» с его низкими свесами спереди и сзади было трудно проехать, не цепляясь за почву.

Ананас не выдержал первым и постучал. Но стучал осторожно, словно с извинениями, только чтобы напомнить о себе, опасаясь, что про нас попросту забыли. Никто на подобное напоминание не отреагировал. Тем не менее минут через пятнадцать кузов открыли. Увидев недалеко «Кадиллак», я постарался вывалиться из кузова первым. И первым оказался перед необхватной женщиной, уткнувшей в заплывшие жиром бока тяжелые кулаки. Женщина пошевелила усами, оглядела каждого из нас сверху вниз, потом снизу вверх и фыркнула с явным неодобрением. Наша команда не произвела на нее впечатления. На меня она впечатления тоже произвела бы мало. Хотя я никогда не имел склонности к работорговле.

Я, грешным делом, подумал было, что это жена нашего новоиспеченного хозяина. И только потом из разговоров с другими работниками узнал, что это его сестра. Хозяина же пока видно не было. Но к нам подскочил какой-то волосатый человек, вполоборота стоя к усатой женщине, выслушал ее приказ и, плохо выговаривая русские слова, толчками погнал нас к одноэтажному кирпичному зданию. Здание было новое, аккуратно выложенное красным кирпичом и не походило на тюрьму. Тем не менее двери там были металлические, а на единственном окне висела массивная металлическая решетка. У окна за стареньким письменным столом сидел какой-то человек и рассматривал чертежи. Я успел только мельком увидеть, что это, видимо, проект стройки. Но читать чертежи и проекты я как чистый гуманитарий по образованию не умел, поэтому не заинтересовался.

— Пополнение? — спросил человек.

Он был явно не дагестанец, но по-русски разговаривал с каким-то странным акцентом, который я не смог разобрать. По крайней мере, не уральский, не сибирский и не акцент из средней полосы России. Но что-то южное в его словах слышалось отчетливо.

— Пополнение, — за всех ответил дядя Вася.

Я уже понял, что дядя Вася — человек авторитетный и к его слову прислушиваются и наш престарелый спутник, и даже Ананас, который всегда хотел казаться грозным или попросту опасным. Правда, не могу точно сказать, для кого он должен был представлять опасность. Придраться к дяде Васе он, кажется, не решался, богомольный старик вообще был словно бы не от мира сего и не реагировал ни на кого, а я Ананаса уже поставил на место. Тем не менее всю дорогу в «Газели» Ананас бил себя кулаком в ладонь, словно бы показывая, как он может любого стукнуть. Не знаю, как другим, но мне лично это было смешно. Наверное, потому еще, что я хорошо помню обязательное правило: если думаешь кого-то ударить, постарайся, чтобы противник узнал об этом только в сам момент удара.

— Бум знакомиться, — выпрямился человек над чертежами. — Я ваш новый начальник и буду вами командовать. Зовут меня Анастас.

— А меня — Ананас. Почти тезки. — Недавний подопечный моего кулака хотел и здесь показать себя, хотя и непонятно, с какой стороны, но наткнулся на жесткий взгляд нового начальника и шагнул за спину дяди Васи…

Вот так я и попал на новую работу. Не сказать, что работа слишком скверная, ее можно было бы терпеть, будь рабочий день покороче и кормежка получше.

Поскольку меня сочли каменщиком слишком низкой квалификации, видимо, благодаря моему цветущему возрасту, который работорговцам и рабовладельцам казался недостаточным для серьезного рабочего, мне доверили только мешать и подносить раствор для каменщиков, то есть заменили мной обыкновенную электрическую бетономешалку. Бетономешалка слишком много электричества, я слышал, жрет. Хотя, может быть, квалификация здесь у всех была одинаковая — никакая, но, чтобы мешать раствор, здоровья требовалось гораздо больше, чем, например, каменщику. А я физически выглядел, кажется, неплохо. Даже в сравнении с мощным Ананасом. Но он был именно мощным, даже слегка рыхлым, а я был не только мощным, но еще и жилистым, и без одежды выглядел более сильным. Сказывались девять лет тренировок до армии и один год в армии. Обычно такая жилистость ценится в трудовых делах и дает больше шансов в стремлении к трудовому подвигу. Беда лишь в том, что ни я и ни кто другой из нашей бригады к трудовым подвигам не стремился. А о боевых подвигах понятие имел я один, хотя и не афишировал это. Моя сумка, в которой хранились две медали, куда-то исчезла. Предполагаю, что исчезла она вместе с цыганами. Но я и не вспоминал про нее, поскольку ценного, кроме медалей, там ничего не было. А медали отмечают только то, что я и сам знаю…

Глава вторая

Мне думалось, что за рулем такой машины меня поймать просто невозможно. И, скорее всего, был прав. Благодаря своей спортивной реакции и курсу экстремального вождения, пройденному в армии, я в самом деле неплохо водил машину. Автоматные очереди вреда двигателю и каким-то серьезным системам «Кадиллака» не нанесли, а неудобство езды без лобового стекла вполне могу перенести. В скорости передвижения я видел свою силу и наше общее спасение.

— Куда едем? — спросил Ананас с заднего сиденья.

— Куда глаза глядят. Подальше… — ответил за меня дядя Вася, сидевший на переднем пассажирском сиденье. — Согласен со мной, тезка?

— Согласен, — ответил богомольный старик.

— А ты, оказывается, здорово бегаешь. Я думал, мне придется тебя тащить, а ты быстрее меня до машины добрался. Что ты там шептал на бегу? Я не разобрал.

— Только одно повторял: «Господи, помилуй!»

— Помиловал?

— Не просто помиловал, но и помог.

— Удивил ты меня, Василий, — сказал и Ананас. — Вообще, думал, ты бегать не умеешь, разве что от ментов. А ты и меня обогнал.

Так я узнал, как зовут нашего старика.

Вскоре на нашем горизонте все же появились те, кто желал бы со мной потягаться в водительском мастерстве. Их стремление познакомиться было подкреплено парой автоматных стволов. Причем автоматчики вышли на дорогу заранее, до того как сумели рассмотреть машину, из чего я сделал вывод, что кто-то в доме рабовладельцев позвонил знакомым ментам и те пытаются нас тормознуть. Что это не пост ДПС, догадаться было нетрудно, машины ДПС имеют соответствующие крупные надписи. Кроме того, сотрудники дорожной полиции ходят обычно в сигнальных жилетах, а мент, который жезлом приказывал нам прижаться к обочине и остановиться, к ДПС никакого отношения не имел. Автоматчики встали по обе стороны дороги.

— Не останавливайся! — дядя Вася тоже распознал ловушку. — У них все местные менты куплены. Эти специально по наши души здесь встали.

— Отстреливаться надо, — сказал Ананас, и я увидел в его руке пистолет, который я под направленным на меня толстым хозяином стволом бросил на переднее сиденье. Значит, успел ухватить.

Я передал свой пистолет дяде Васе, а сам включил сигнал поворота и начал притормаживать. Машина вела себя послушно. Но глупо повели себя автоматчики. Они не стали ждать, а сразу, как увидели мое желание остановиться, двинулись к нам.

— Ваши правые, мой — левый, — скомандовал я. — Не боитесь с ментами схлестнуться?

— Всю жизнь только этим и занимаемся, — усмехнулся Ананас.

Автоматическая коробка передач позволила мне остановиться, даже не переключаясь в режим «парковки» или «нейтралки», просто прижал посильнее тормоз. А это означало, что с положения селектора «драйв» я смогу резко сорваться с места одним только нажатием на педаль акселератора.

— Посмотрим, может, они лояльные, — предположил я, потому что вступать в столкновение с полицией как-то изначально не входило в мои планы, как не входило и желание контактировать с ними на предмет оказания нам помощи.

— Не верь чужим речам, а верь своим глазам, — пословицей ответил старик Василий. — А глаза говорят, что они специально ради нас вышли на дорогу. Здесь не горный район, где все машины проверяют.

— Может быть, — почти согласился я, хотя знал, что проверки осуществляются не только в горных районах, сам в таких проверках принимал участие.

Менты подходить не торопились. Сначала с нескольких шагов рассматривали машину. Не нас, а именно машину, которую, как я предположил, они хорошо знали. Интереса к нам они пока не демонстрировали, только головами покачивали, перебрасываясь друг с другом отдельными короткими фразами на своем языке. Можно было подумать, что это случайная проверка. Обычно при случайной проверке просят выйти из машины. Но я хорошо помнил слова нашего заместителя командира батальона по воспитательной работе — майора Коновалова, что русские в подобной ситуации примут сторону правого, а кавказцы примут сторону кавказца, поэтому надежды на местных ментов у меня не было никакой. Как, впрочем, и у моих спутников. Тем более автоматчики, не акцентируя на нас внимания, все же не отводили от машины стволы своих «тупорылых»[5] автоматов. Это мне сразу не понравилось. Скорее всего они ждали команды.

— Готовьсь! — скомандовал я. — Стрелять по первому подозрительному движению.

Подозрительное движение не заставило себя ждать.

Мент с жезлом, видимо, старший в этой группе, зашел со стороны моей дверцы и вдруг резко рявкнул:

— Выходи из машины, руки за голову!

К этому моменту диспозиция была такая: мент с жезлом стоял против моей дверцы метрах в трех. Один из автоматчиков стоял справа от «Кадиллака» примерно у середины кузова, чтобы контролировать и передние, и задние сиденья. Дистанция была тоже около трех метров. Чуть дальше и впереди, почти посередине дороги, встал второй автоматчик.

Дядя Вася и Ананас выстрелили одновременно. Ананас в автоматчика, дядя Вася в мента с жезлом. Пуля дяди Васи пролетела у меня под носом, чуть не задев, но выстрел оказался точным. Пуля попала менту в голову. Не рассматривая, насколько удачным был выстрел Ананаса, я убрал ногу с тормоза и надавил на акселератор. Колеса даже пробуксовали на старом асфальте, но быстро сцепились с ним, и мент впереди не успел ни выстрелить, ни отскочить. От удара об капот он вылетел на противоположную полосу движения. Автомат остался валяться на дороге. Я затормозил, чтобы поднять его, и только тогда посмотрел за свою спину. Ананас стрелял своему автоматчику прямо в грудь. Пуля ударила в бронежилет мощно, но, конечно, не пробила его. Автоматчик встал на четвереньки, повернувшись к нам увесистым задом, в который я тут же дал очередь. И не поленился за вторым автоматом сбегать. На ногу я всегда был легок и уже через несколько секунд вернулся за руль «Кадиллака».

— Нормально отработали, — заметил дядя Вася.

— Что же здесь нормального? Если раньше мы могли на помощь закона надеяться, то теперь со всех сторон гонимы будем.

— И что нам остается? — спросил старик Василий, тоже не разделяющий мнения дяди Васи.

— Нам остается прорываться туда, где можно на нее надеяться.

— Это куда? — усмехнулся Ананас. — Я в нашей стране помощи ниоткуда не жду.

— А в какой стране ты ее ждешь? — спросил старик Василий.

Ананас не ответил. А мне стало не до разговоров, потому что дорога на этом участке была разбита до безобразия, а я снова «погнал», и следовало соблюдать внимательность. На одной реакции на такой дороге не удержишься…

— Ошибок мы допустили кучу, — сказал дядя Вася, когда дорога стала получше и я повел машину более ровно. Он размышлял спокойно, как мудрый руководитель.

— Когда действия спонтанные, ошибок не избежать, — сказал я. — Но лучше их анализировать, чтобы не допускать в дальнейшем.

— Соглашусь… — Дядя Вася потер стволом пистолета свой нос.

— Пистолет на предохранитель поставь, — подсказал я. — В противном случае это будет нашей главной ошибкой.

Дядя Вася ошибку признал и тут же большим пальцем поднял предохранитель в верхнее положение. Когда человек признает не только чужие, но и свои ошибки, с ним можно плодотворно работать. Под плодотворной работой я понимаю взаимовыгодность действий.

— А теперь к общим ошибкам перейдем, — предложил я.

— Главная ошибка, что начали мы без подготовки, спонтанно. — Я уже давно понял, что дядя Вася не просто бомж, а бомж с каким-то богатым прошлым. По крайней мере, он и говорит грамотно, и английский понимает. — А подобное мероприятие должно начинаться после серьезной подготовки и иметь хоть какое-то обоснование.

— Я не планировал организовывать общий побег, — честно ответил я. — У меня возникла конфликтная ситуация, выходом из которой был только побег. И я решил бежать.

— Действовал ты красиво, — усмехнулся Ананас. — Я еще там, в контейнере, когда ты мне въехал кулачком, понял, что ты не просто рядовой…

— Я просто рядовой, — твердо сказал я. — Вернее, уже уволенный в запас рядовой.

— В этом никто и не сомневается, — качнул головой дядя Вася. — Вопрос в том, рядовой каких войск.

— Спецназ ГРУ. Военная разведка.

— Понятно. Диверсант.

— Да. Кроме того, мастер спорта по боксу в среднем весе. Тоже порой слегка выручает. Потому и был уверен, что смогу убежать. Меня мама дома ждет, не хочу ее расстраивать.

— А зачем нас с собой взял? — спросил старик Василий.

— А как не взять! Вижу, вы ко мне бегом несетесь. Не бросать же…

— Спасибо, — произнес старик, как мне показалось, непривычное для него слово. Он тоже, скорее всего, не так прост, как кажется. Да и у каждого из бомжей есть свое прошлое, в разной степени интересное для посторонних. По крайней мере, сам дядя Вася к тезке относится с уважением. Я уже заметил.

— Но, если ты спецназовец, вдвойне непростительны ошибки, которые ты допустил, — заметил дядя Вася. — Разбор полетов проводить будем? Или ты самовлюбленный тип, который критики не терпит? Ты скажи, я могу со своим понятием и не соваться в твои пассионарные дела, в них я разбираюсь исключительно за счет логического мышления.

— Ну, и умный же ты, дядя Вася! — воскликнул Ананас. — Я из твоей пламенной речи только отдельные слова понял.

— А моя пламенная речь обращена не к тебе. С тобой я попроще разговаривать буду, и все поймешь. Договорились?

— Хоп.

— Ну что, рядовой Саня, готов выслушать меня или нет желания? Если что, я в претензии не буду. Я необидчивый, потому что меня по жизни много обижали, и обижаться устал еще много лет назад. Еще при советской власти.

— Я слушаю…

Вообще-то я не ожидал услышать ничего толкового, но, несмотря на уверения в его собственной необидчивости, не хотелось обижать дядю Васю. Opinion on the part can always be true[6].

— Во шпрехают… — то ли восхитился, то ли возмутился Ананас. — Ни хрена не понимаю, как та тетка усатая…

— И не надо, — ответил дядя Вася. — К тебе обратятся с другими словами. А пока, рядовой Саня, я тебе скажу, что ты сразу повел себя неправильно. Я понимаю, что такое вспылить, взорваться. И если уж начал, то продолжать следовало. Это естественно. Здесь все нормально. Первая твоя ошибка была допущена, когда ты позволил хозяину пистолет добыть. Я, когда бежал, видел, как он его вытаскивает, кричал тебе, но ты не слышал. Правда, потом ты сам ситуацию и исправил.

— Признаю, — кивнул я, не отрывая взгляда от дороги. — А вторая ошибка?

— Как солдат, тем более как солдат спецназа ГРУ, ты, рядовой Саня, обязан знать значение связи при ведении любых боевых операций. А нашу операцию ты должен считать боевой.

— Трудно не согласиться. Связь нужна, — снова согласился я.

— Когда ты обыскивал карманы хозяина в поисках ключей, ты обязан был забрать себе его трубку.

Я вдруг вспомнил, что трубка мне в руки не попалась, хотя я прохлопал хозяина по всем карманам и ключи нашел только в последнем. Но не может такой состоятельный человек, человек деловой, судя по всему, бизнесмен, обходиться в современном мире без трубки. Однако я трубку не нашел. Что это значило? Я быстро сориентировался и понял, что это могло значить. Между сиденьями переднего ряда, сразу позади глубоких подстаканников, находился большой бокс, прикрытый обитой кожей крышкой. У нашего комбата в автомобиле трубка убиралась именно туда, вставлялась в специальное гнездо-держатель и автоматически подсоединялась к громкой связи и к монитору мультимедийной системы. Я тут же, не глядя, нашел, как открывается эта крышка, поднял ее, вытащил трубку и передал дяде Васе.

— С ошибкой согласен наполовину. Про трубку я не вспомнил, это да. Но там ведь ситуация была слишком острая и думалось о другом. Тут еще и этот автоматчик появился… Если бы трубка была у хозяина, я нашел бы ее и забрал. Но ее там не было. Значит, она лежала здесь. Проверьте, сколько денег на счету, и можете звонить куда угодно.

— Я не умею такими пользоваться, — сказал дядя Вася и вернул мне трубку. — Там сенсорное управление. Сам работай.

Я, так же не глядя, вставил трубку в прежнее гнездо в подлокотнике. Это было несложно сделать даже вслепую, поскольку взгляда от дороги при той высокой скорости, на которой я ехал, лучше было не отрывать. Дорога опять стала никудышной, и я уже почувствовал, что раздолбал «Кадиллаку» всю подвеску. Теперь каждая неровность дороги отвечала пробоем в корпус. Должно быть, разлетелись амортизаторы.

— Когда остановимся, я попробую кое с кем поговорить.

— Тогда перейдем к следующей ошибке. Она, на мой взгляд, существенна. Нам необходимо было захватить кого-то с собой. Или хотя бы допросить на месте, чтобы узнать элементарное — свое местонахождение.

Не думая долго, я протянул руку и нажал кнопку «NAVI» на передней панели. На мониторе тотчас высветилась карта с короткой стрелкой на дороге.

— Зачем? Допрос под обстрелом чреват последствиями. Не всегда автоматчики стреляют мимо, иногда и в людей попадают. Стрелка на дороге — это мы. Навигационная система работает исправно и покажет, куда нам ехать, где мы находимся, рассчитает любой маршрут, который мы затребуем.

Дядя Вася покачал головой и вынужден был признать:

— Далеко техника шагнула с тех пор, как я от людей ушел. У меня, в общем-то, все. Куда мы сейчас едем?

— Пока прямо. Дорога ведет в Каспийск, хотя до него еще далеко. Но я предполагаю, что машину нам следует бросить до того, как нас обнаружат. Иначе придется от погони уходить, а это не слишком приятно.

— Я, видимо, плохо владею современной обстановкой, — сказал дядя Вася. — Решай сам, как нам поступать.

А я вдруг почувствовал, что не могу, как раньше, называть его на «ты».

— Дядя Вася, вопрос разрешите?

— Валяй!

— До того как… До того как стать бомжом, вы чем занимались?

Он хмыкнул, цыкнул и задумался. Но потом все же ответил:

— До этого я был полковником ПГУ[7] КГБ СССР. Знаешь, что это такое?

— Знаю.

— Хочешь спросить, как я бомжом стал? Вижу, спросить хочешь, но такт проявляешь.

— Как?

— После путча. Я был его активным участником, не по приказу, а по совести. Я понимал, в какую пропасть толкает страну Горбачев, и понимал, что представляет собой Ельцин, который тогда рвался к власти. Я любил свою страну и желал ей добра. Но большинство моих соотечественников хотело перемен. И получило их. А меня после провала путча отовсюду прогнали, лишили звания. Спасибо за то, что не посадили, хотя в Лефортове продержали три месяца. И сделали бомжом, о чем я сейчас, в определенном настроении находясь, ничуть не жалею. Только вот рабство мне не нравится.

— Ну, ты, дядя Вася, даешь… — протянул Ананас. — Мне говорили, что ты из военных, но я не верил. Думал, какой военный станет нашу жизнь терпеть?

— А многим ли она хуже той, другой жизни, которой живет наш, к примеру, сегодняшний хозяин? Или другие, подобные ему. Чем они лучше? Чем их дворцы и квартиры лучше подвалов? Обилием вещей и чистой одеждой? А зачем мне все это?

— Человек родится ни с чем и ничего не может с собой забрать после смерти, — изрек старик Василий, поддерживая мысль дяди Васи. — Ни полный денег сейф, ни машину, ни дом, ни даже жену или любовницу. И потому большой грех — стремиться к накопительству…

— Внимание. Предлагаю решить вопрос общим голосованием, — заявил я. — Впереди у нас большой поселок. На въезде, как говорит навигатор, пост ДПС. Нас не просто могут тормознуть, а обязательно тормознут из-за внешнего вида нашей машины. Никого, надеюсь, ветром не продуло?

— Мы не только ветра, мы даже сквозняков не боимся, — за всех ответил Ананас.

— На посту ДПС нам захотят задать тот же самый вопрос — не продуло ли кого ветром. А ребята там дежурят с автоматами. После любого ответа нас расстреляют, как оказавших вооруженное сопротивление. Так обычно делается, если кого-то надо уничтожить. А им уже приказали нас уничтожить, как я понимаю ситуацию, поэтому обязательно будут тормозить под прицелами автоматов.

— И что ты предлагаешь? — прекратил пустой треп дядя Вася. — Как в таких случаях действует спецназ ГРУ? Обучи неумелых воевать.

— У нас два варианта. Бросить машину сразу и обойти поселок пешком по большому кругу или прорваться с боем через него, а уже за поселком бросать машину. Там, кстати, есть речка, а неподалеку дорога вообще имеет выход к морю. Не сразу найдут и потеряют время на поиски гораздо дальше места, где мы будем находиться. Сейчас же, на этом участке дороги, мы имеем возможность сбросить ее бренное тело только в кювет, где ее быстро обнаружат и сразу сообразят, что мы поблизости. Без проблем просчитают, что у нас только один маршрут в запасе — вокруг поселка.

— А объехать поселок нельзя? — спросил старик Василий. — По тому же большому кругу?

— Рад бы в рай, да грехи за ноги уцепились. Дороги нет в принципе, вокруг поселка одни холмы. На внедорожнике я еще рискнул бы объехать. На худой конец, и даже с большим успехом, на тракторе. На этой машине — бесполезно. На первых же каменных россыпях сядем на брюхо. Потому я такой вариант даже не предлагаю к рассмотрению.

— Но существует и вариант, при котором нас могут встречать у въезда в поселок. Выставят поперек дороги БТР и будут ждать. Кстати, четвертый прокол, рядовой Саня. У первых ментов следовало бы забрать переговорные устройства. Если даже сами они не смогут ни с кем связаться по причине неполного своего здоровья, то у нас хотя бы была возможность узнать, что менты задумали.

— Согласен. Мой прокол, — кивнул я и остановил машину у обочины. Поселок был рядом. За двумя поворотами. Но, судя по конфигурации дороги, которую рисовал навигатор, заметить нас могли уже после первого. Заметить и подготовиться. — Что касается варианта со встречей нас на въезде в поселок, то здесь я предпочел бы перестраховаться и предварительно провести пешую разведку. Думаю, десять минут вы подождать меня сможете.

— Бросишь нас и сбежишь… — предрек Ананас.

— Мне проще было вообще вас не забирать, сразу уехать одному.

— А три вооруженных мента на дороге? Без нас было бы сложно с ними смахнуться.

— К сожалению, даром провидения не обладаю, иначе не был бы сейчас здесь, с вами. Если у кого-то есть другие предложения, я готов выслушать.

— Иди… — распорядился дядя Вася.

— Есть, товарищ полковник.

Я захватил автомат, проверил количество патронов, отметил про себя еще один прокол — запасные рожки у убитых ментов не забрал — и покинул машину.

Первым делом я избавился от тяжелого рабочего фартука, который давно уже хотел снять, но как-то руки не доходили. Потом пошевелил ногой, которую подвернул при падении. Ноги держала нормально, и я побежал. В крутую гору, куда пешком-то забраться нелегко. И только на вершине холма почувствовал, что дыхание у меня неровное. Сказалось отсутствие систематических тренировок в последние дни перед демобилизацией и в дороге. Да и рабство сил не добавило, хотя и было предельно коротким. Я думал, что смогу отдохнуть при спуске, однако на вершине холма меня ждало небольшое разочарование. Большая часть поселка виднелась хорошо, но сам въезд в него и еще небольшую часть жилых кварталов от меня закрывал соседний холм. Но не возвращаться же из-за этого. Я снова побежал. Бегом спускаться с холма было нелегко, но я торопился и потому усталости не замечал. Вернее, не бежал с холма, а скакал большими скачками, зависая порой в воздухе, чтобы преодолеть сразу большее расстояние. Спустился благополучно. На второй холм взобраться было легче, здесь подъем оказался более пологим. К вершине холма, памятуя, что эту вершину должно быть хорошо видно с поста ДПС, я добрался ползком и посмотрел вниз. Бронетехники на посту не было. Стояли только два инспектора, и рядом с будкой устроился мотоцикл с коляской. Дорога для «Кадиллака» была, по сути, свободна. Особенно если ехать на скорости.

С точки наблюдения я спустился без проблем. Но забираться на крутой холм не стал, поберег дыхание и решил его обойти. По моим прикидкам, я должен был выбраться на дорогу метрах в тридцати от «Кадиллака». Выйдя на нее, я сразу залег рядом с дорожным полотном. Впереди стояла машина ДПС — «Форд Фокус» соответствующей раскраски. Мои бомжи стояли рядом с «Кадиллаком», положив руки на крышу автомобиля и широко расставив ноги. Два мента обыскивали их, третий держал всех троих под прицелом…

Глава третья

А вот тут началось то, чему нас больше всего и лучше всего учили в спецназе ГРУ. В первые месяцы службы, помнится, мы проклинали день и считали его пропащим, если в расписании занятий стояло несколько часов тренировок по скрытному передвижению. Скрытное передвижение — это, по сути своей, многочасовое ползание так, чтобы даже командир ползущего не заметил, хотя знал, где боец находится. Потом, уже через полгода, ползание вдруг всем стало даваться легче. В действительности оно давалось так же, только мы к тому времени уже научились ползать так, чтобы командир нас не видел.

И я пополз рядом с дорогой, вспоминая все, чему меня учили, и воплощая это в своих действиях с осторожностью, но в то же время уверенно. Настоящего кювета там не было, наверное, уже после первого года эксплуатации дороги. Так, небольшое углубление, присыпанное землей, пылью, щебнем и поросшее травой. Трава, к счастью, была во многих местах высокая и густая, и там я позволял себе ползти быстрее. В одном месте, где на дороге был пригорок, который скрывал от взгляда дорожных инспекторов целый участок моего пути, я вообще позволил себе перебежку на пятнадцать метров. Это сократило время. Но потом снова пополз.

Менты меня не видели. А я уже слышал их голоса, даже разбирал вопросы. Матерились они, как и другие, без акцента, а разговаривали так, словно специально русский язык коверкали. Впрочем, это всем российским ментам свойственно. Для меня главное было услышать, о чем они спрашивают, потому что меня уже начал слегка беспокоить вопрос — кто пустил за нами ментовскую свору? Хозяину и его усатой сестре явно не до того, если хозяин вообще жив остался. Хотя полицию могли вызвать на место стрельбы, и они сами были в состоянии начать преследование. Но это только один из вариантов. А как вообще в Дагестане полиция к рабодержателям относится, я не знал, хотя знать это было важно. Согласно закону, конечно, она должна была бы преследовать нашего хозяина и его сестру, а нам помогать. И еще должна искать Дауда Магометова, как организатора похищения людей и превращения их в рабов. Но я опять же вспоминал слова своего замполита майора Коновалова о разнице менталитетов и уверенности в поддержке со стороны полиции никакой не ощущал. Даже был уверен, что местную полицию оплачивают рабодержатели, чтобы те страховали их. Мог организовать преследование и сам Дауд, если ему сообщили о происшествии. Если он живет в Москве, то мог организовать это преследование, пользуясь одной трубкой сотового телефона. Мне это важно было узнать, потому что я все еще надеялся до Дауда добраться. И потому, подкравшись предельно близко, я не поспешил начать действия, а послушал сначала допрос задержанных бомжей.

Но он никакой новой информации мне не принес. Менты спрашивали только обо мне. Где я? Куда ушел? Почему ушел?

Хорошо повел себя дядя Вася. Он просто объяснил, что мы поссорились и я бросил их, забыв оставить им ключи от машины. А двинулся я, по словам дяди Васи, вперед по дороге в сторону поселка, рассчитывая пройти пешком там, где машину могут остановить на посту ДПС. Они же немолоды и измучены и пешком идти не пожелали. Из-за этого и произошла ссора, в результате которой беглецы разделились.

Версия выглядела правдоподобной, ей можно было поверить. Менты подняли мой фартук, повертели в руках, передавая один другому, потом брезгливо отбросили в сторону. Причем так отбросили, что чуть голову мне не накрыли, но умудрились только накрыть короткий ствол моего автомата. Это меня слегка обидело. Я вытащил ствол из-под фартука, выбрал мента, который показался мне самым опасным, поскольку все еще держал автомат в готовности и наставленным на моих бомжей, и короткой очередью в голову прекратил его раздумья о том, где меня искать. Две следующие очереди не заставили себя ждать. Второму менту, презирающему юбку бронежилета, я просто прострелил пах. У третьего бронежилет был с юбкой, и его моя очередь, кажется, только сбила с ног. Но тут же среагировал на ситуацию Ананас. Прыгнул, схватил автомат первого мента и добавил несколько пуль последнему в голову.

Я поднялся во весь рост. В меня Ананас не стрелял. Или забыл о своей до сил пор опухшей скуле, или просто посчитал, что я главная ударная сила в коллективе беглецов и меня стоит придержать в живых до какого-то нужного момента. Хотя я вполне допускал, что Ананас не такой уж и плохой человек, стал вполне терпимым и даже терпеливым после того, как я его на место поставил, и даже обиды на меня не держит.

— Вовремя ты, рядовой Саня, — проговорил дядя Вася.

— Собираем оружие, мобильники и переговорные устройства, — не теряя времени, скомандовал я.

Оружия у нас уже набрался целый арсенал. Особенно меня порадовал один из автоматов ментов, имеющий подствольный гранатомет «Обувка-[8]». И гранаты «ВОГ-25» в кармане ментовской «разгрузки» под сигнальным жилетом. Вообще-то, «подствольники» на «тупорылые» автоматы ставятся крайне редко, хотя пару раз я видел такое во время командировок как раз сюда, на Северный Кавказ. А стрелять, как говорили, из такого «подствольника» даже опасно. Но здесь у мента оказался обычный автомат «АК-74М», к которому «Обувка» крепилась без проблем. И я сразу взял этот автомат и запас гранат себе.

— Бронежилеты не возьмем? — спросил Ананас.

— Это вопрос персональный. Хочешь, бери.

Я предпочел обойтись без бронежилета, поскольку он делает бойца слегка неуклюжим, а в нашем положении быстрота решала многое. Ананас все же снял с убитого бронежилет и водворил на себя. Дядя Вася, как человек старой закалки, бронежилетом вообще не заинтересовался, зато сразу включил ментовскую «переговорку» и стал вслушиваться в эфирный треск.

— Рядовой Саня!

— Я, товарищ полковник.

— Что там на дороге впереди?

— Пост стоит. Два «гиббона» и мотоцикл «Урал». Силового заслона не видно. Можно ехать. А у вас что?

— «Переговорка» пока ничего не сообщает. Я вообще не думаю, что они в открытом эфире будут о нас говорить. Как-никак рабовладение — деяние противозаконное. Мало ли кто прослушать может, когда на весь диапазон вещаешь. Скорее по телефону общаются.

— О вашем задержании они никому сообщить не успели?

— Один из них, — дядя Вася кивнул на убитых, — пытался дозвониться, но не было, видимо, связи. Другим сказал, что позже позвонит. Едем на прорыв?

Мне в голову пришла новая мысль.

— Товарищ полковник, вы машину водите?

— Была у меня когда-то машина. Старенькая «Волга», еще «двадцать первая». Ты такую в своей жизни, наверное, уже и не застал.

— С «Кадиллаком» справитесь?

— Без проблем. В какой-то одной из бывших своих жизней я работал за границей, и там доводилось ездить с «автоматом». В Советском Союзе тогда про «автомат» автомобилисты еще и не слышали. А что ты хочешь?

— Я думаю проехать до поста на ментовском «Фокусе». Инспектора не сразу среагируют на тех, кто за рулем и в машине, а потом уже поздно будет. Вы дождитесь, когда я вам позвоню, трубок у нас теперь на всех хватит, и поезжайте.

— Один вопрос, рядовой Саня! — строго посмотрел на меня дядя Вася. — Ты решил без разбора всех местных ментов уничтожать? То есть в войну с государством вступаешь?

Я понял свою оплошность, вызванную, конечно же, просто боевым заводом. Началось, значит, надо продолжать. А продолжать надо, тоже головой думая. И бомж-полковник напомнил мне об этом. Менты же на посту могли оказаться и ни при чем, они вообще могли быть вполне приличными людьми, не состоящими на службе у работорговцев. И упускать такой вариант из внимания было нельзя даже при том, что я, по большому счету, не верю в порядочность ментов и не верю, что дагестанец не встанет на сторону дагестанцев даже тогда, когда они нарушают закон. Я от природы человек некровожадный, и нет во мне стремления убивать ни по профессиональному, ни по национальному признаку.

— Вы правы, товарищ полковник. А как поступить? Они нас в любом случае попытаются остановить. По сути дела, «Кадиллак» нами угнан. И они обязаны на это отреагировать, как и на отсутствие лобового стекла и на пулевые пробоины.

— Надо подумать. Ты тоже соображай…

Но, как иногда случается по какому-то умыслу сверху, соображать нам не пришлось, поскольку все решилось само собой, и решение пришло со стороны.

Истерично затрещало ментовское переговорное устройство в руках у дяди Васи. Точно так же затрещало и второе устройство, брошенное включенным на заднее сиденье «Кадиллака». И третье, уже не переносное, а автомобильное, затрещало в полицейском «Форд Фокусе».

— Всем! Внимание! — прозвучало по-русски, но с сильным акцентом. А дальше пошла речь на местном языке, и мы ничего не смогли понять. А фоном высказыванию служил не только обычный и естественный эфирный треск, но и многочисленные автоматные очереди.

Что делать, догадался Ананас. Он взял из рук полковника аппарат, спросил, где включать, включил и сказал по-русски:

— Передвижной патруль. Омский ОМОН. Капитан Смирнов. Скажи нормально. Ничего не понимаю. Что у тебя случилось?

— Старший лейтенант Магомедов, — представился голос в «переговорке». — Требуется помощь. Нападение на поселок Строительный. Я постовой ДПС. Напарник убит. Три машины с бандитами прорвались в поселок. Я веду бой с четвертой машиной. Срочно помощь нужна. В поселке своих сил не хватит, там только шесть человек в райотделе.

В подтверждение своих слов старший лейтенант дал очередь, которая прозвучала очень громко. Сомнений в том, что старший лейтенант действительно ведет бой, быть не могло.

— Держись, старлей, — сказал Ананас. — Идем на помощь.

— Султан, это Айдемир, с поста, — вмешался другой голос. — Мы с Гайдаром едем в поселок. Куда бандиты направились?

— В сторону центра.

— Мы туда едем. Держись.

— Я ранен. Двух бандитов подстрелил. Еще двое осталось.

— Так куда нам лучше ехать? К тебе или в поселок?

— Гони в райотдел. Я этих хотя бы здесь задержу.

Старший лейтенант вел себя молодцом, здраво оценивая ситуацию и понимая, где важнее иметь лишние стволы. При этом и сам брал на себя серьезную задачу.

Дядя Вася вернул «переговорку» себе и выключил свой канал, оставив нам только аккомпанемент в виде эфирного треска и перестрелки. Но и это он слушать не хотел, потому забросил устройство в салон «Кадиллака», а сам в сторону отошел. Я сразу сообразил, что старший лейтенант Магомедов стоит на посту, видимо, на другом конце поселка. Если бы бой шел с нашей стороны, мы услышали бы его звуки не по переговорному устройству, а напрямую. Я и без того уже думал, слышали ли два «гиббона» у мотоцикла звуки моей стрельбы. Если слышали, то насторожились и могут нас ждать с поднятыми стволами. Но стрельба в «переговорке» более активная, и такую мы должны были бы услышать. Кроме того, если бы нападение было произведено с нашей стороны, то бандиты наверняка проехали бы мимо нас. А мимо нас ни одной машины пока не проехало.

— Я молился, чтобы Господь даровал нам свободный путь, — сказал, подходя к нам, старик Василий, до этого, казалось, отстраненный и безучастный ко всему происходящему.

— И что делать будем? — спросил Ананас. — Два варианта на выбор общества. Какой примем? Обществу решать. Я его варианты уже просчитал.

— Сам что предлагаешь?

— Предлагать ничего не буду. Решать обществу. Я только свое мнение имею.

— Выкладывай свое особое мнение, — приказал дядя Вася.

— Бандиты в поселке кучу людей перестреляют. Если мы поможем отбиться, нам это зачтется. И при задержании будет рассматриваться как помощь действием, и на том свете тоже, если не дадим мирных людей убить. — Ананас посмотрел на старика Василия, словно последнюю фразу специально для него произнес.

Старик сначала согласно кивнул, но потом пожал плечами. Он себе отводил роль букашки, которая ничего решать сама не желает.

— Да, — согласился дядя Вася. — С одной стороны — это верно. С другой стороны — имеем возможность беспрепятственно проехать через поселок и гнать дальше до Каспийска. По карте у нас еще два населенных пункта. Попросим старика Василия, он помолится, и их тоже проедем. А там уже и в Махачкалу как-нибудь доберемся. В республиканском управлении ФСБ можно будет решить вопрос без местной ментовской мафии. Что нам выгоднее?

Старик Василий опять плечами пожал.

— Рядовой Саня!

— Что нам выгоднее, товарищ полковник, вы уже объяснили. Только я бы предпочел где-нибудь в окрестностях Махачкалы отыскать отряд спецназа ГРУ и туда обратиться за помощью. Я даже знаю, где искать. Это основное мое несогласие. Что же касается нашего нынешнего положения, здесь все чуть иначе, и вариант Ананаса мне лично больше улыбается. Не потому, что нам это зачтется, а потому, что людей спасти сможем.

Старик Василий согласно закивал и плечами больше не пожимал. Букашка сделала выбор.

— Я понял, — подчинился мнению большинства дядя Вася. — Ананас, а кто такой капитан Смирнов, омский ОМОН?

— Я же представился, — криво усмехнулся Ананас. — Когда-то был такой капитан ОМОНа в Омске. Потом получил срок за свернутый нос задержанного дерьмократа и стал после освобождения Ананасом. А если капитан Смирнов обещал прийти на помощь, он пойдет даже один. Это вопрос решенный, даже если вы откажетесь…

У меня что-то колыхнулось в груди. А я-то считал его отпетым крановщиком из колхозной строительной бригады. Ну и в компанию я попал! Один — бывший полковник внешней разведки, второй — бывший капитан ОМОНа. Среди таких деятелей рядовому спецназа ГРУ легко затеряться. Интересно, когда раскроется перед нами третий бомж, кем он окажется?

Чтобы скрыть чувства, которые могли проявиться в лице, я забрался в «Кадиллак», включил навигатор и дал максимальное уменьшение масштаба, чтобы просмотреть как можно более обширную карту местности. На мое лицо, кажется, никто внимания не обратил…

Ехать решили на двух машинах. В ментовском «Форд Фокусе» разместились дядя Вася за рулем, Ананас на переднем сиденье с автоматом в руках и старик Василий на заднем сиденье. Брать в руки оружие старик отказался категорически, но готов был перезаряжать свободные автоматы для полковника и капитана. Я же сразу предположил, что поеду один, поскольку у меня назрело желание основательно побить «Кадиллак», используя его вместо танка, у которого закончился боекомплект. То есть я сразу предположил, что смогу таранить бандитские машины. Старик Василий, который хотел со мной поехать, мог бы в такой ситуации пострадать. Все со мной согласились, поэтому разделение было таким неравномерным.

Я снова включил навигатор, дал системе поиска задание с помощью голоса, и стрелка на карте показала мне, где в поселке Строительный находится районный отдел полиции. «Форд Фокус» первым тронулся с места, но что такое «Форд» против «Кадиллака»! Я за секунды догнал и перегнал его, делая дяде Васе знак рукой, чтобы не отставал. Полковнику тоже смысла не было беречь полицейскую машину, и он мало внимания уделял сохранности амортизаторов.

Как мы все и поняли по подслушанному разговору, «гиббоны» на мотоцикле свой пост покинули, и мы их уже не застали. В поселке дороги были ничуть не лучше, чем за его пределами. И не видно было ни одного человека, гуляющего по улицам. Должно быть, весть о бандитах уже охватила поселок, и люди попрятались по домам, закрывшись на максимально предусмотренное дверьми количество замков. Мне по пустынным улицам ездить было легче, хотя я не гнал в полную силу мощного двигателя, чтобы более слабый и менее скоростной «Форд» не отстал. Да и навигатор заставлял меня несколько раз сворачивать. В поворотах вообще приходится скорость сбрасывать, хотя я за время езды на этой машине почти забыл, где педаль тормоза находится. Дядя Вася, наверное, удивлялся моей уверенной езде и подумал, что я бывал уже в Строительном. Мы же заранее не обсуждали, куда ехать. Каждый, наверное, считал, что звуки боя приведут в нужное место. Но звуки двигателя почти заглушали звуки боя. В «Кадиллаке» стекол не было, и потому шум двигателя наполнял салон. Но навигатор вывел меня на небольшую площадь, причем вывел на скорости, и я сразу сумел оценить ситуацию. Метрах в восьмидесяти от меня стояли, с небольшим промежутком одна от другой, три машины — два старых «жигуленка» и какая-то еще более старая иномарка, непонятно какой модели. По крайней мере, моих знаний автомобилей не хватило, чтобы опознать ее. Из-за этих машин и вели огонь бандиты. Стреляли по зданию, над входом в которое красовалась большая надпись «Полиция». Менты отстреливались из окон редким огнем. В здании уже начался пожар. Видимо, бандитам удалось поджечь его с помощью гранатомета. А я опять забыл, где у меня находится педаль тормоза, и нажал на газ, еще более увеличивая скорость. Короткую дистанцию «Кадиллак» преодолел быстро, и я едва успел выскочить из машины, предоставив его «местному самоуправлению». Тяжелый «Кадиллак» буквально снес с площади два легких «жигуленка» и такую же легкую иномарку, оставив бандитов без прикрытия. «Жигуленки» и старая иномарка сразу загорелись. «Кадиллак» оказался огнеупорным и гореть после столкновения не пожелал. Я же перевернулся через голову и перекатился со звоном и грохотом, как мне показалось, превышающим в децибелах грохот столкновения автомобилей. Карманы у меня были набиты заряженными магазинами и гранатами к «подствольнику». Заняв позицию для стрельбы, я сразу дал несколько очередей по тылам оставшихся без прикрытия бандитов и убедился, что столкновение автомашин почти ополовинило их ряды. Оставалось закончить начатое. Стрелять из гранатомета в такой позиции смысла не было. Для навесного выстрела бандиты были слишком близко, а лежачих осколки не заденут. И не было у меня цели, чтобы сделать прицельный выстрел прямой наводкой. Пришлось обойтись простыми автоматными очередями. Тут же я заметил, как из боковой улицы, прикрываясь мотоциклом, ведет стрельбу мент. Второй мент лежал рядом с мотоциклом и не шевелился.

По моим подсчетам, бандитов оставалось человек семь-восемь. И они, по сути дела, оказались в окружении, но на что-то еще надеялись. В это время «Форд», сделав полукруг по площади, заехал бандитам в тыл и начал обстреливать их из двух стволов.

Вдруг из боковой улицы на площадь выехал грузовик. Обыкновенный армейский, с брезентовым тентом, на каких возят солдат. И сразу началась разгрузка. Но я быстро сообразил, что это не солдаты, хотя погон видно не было из-за расстояния, а все были одеты в армейский камуфляж. Но солдаты имеют обыкновение бриться. Да и не стали бы солдаты сразу стрелять в полицейскую машину, как начали эти.

Разгрузка длилась недолго, выгрузилось около двух десятков бандитов. А я за это время успел зарядить гранатомет, взвалил на плечо приклад автомата и прицелился. В кузове грузовика бандитов уже почти не было, но там, как я видел, поднимали переднюю часть тента и показывали спаренную пулеметную установку от бронетранспортера, установленную в кузове. Грузовик стоял ко мне боком и выставлял, как приятную для мыслей мишень, свой бензобак. Я тщательно прицелился и выстрелил, машина взорвалась сразу после моего попадания. Спаренная пулеметная установка улетела из кузова куда-то далеко и валялась на асфальте, перевернутая и покалеченная. К сожалению, взрыв лишь разбросал своей ударной волной приехавших бандитов. Они быстро поднимались и перебегали, ища укрытия в скверике сбоку от здания полиции. При такой диспозиции моя стрелковая точка была весьма даже уязвимой. Я уже подумал было, что не грех и руку поднять, чтобы дядя Вася увидел меня и сообразил, что руку я поднял не просто для приветствия, но он сам, видимо, следил за ситуацией и понял мое положение. «Форд Фокус», уже многократно раненный и лишившийся стекол, как наш недавний «Кадиллак», принял своих пассажиров и помчался ко мне. По мне стреляли, и Ананас умело прикрывал меня длинными очередями. Под прикрытием машины я заскочил в открытую дверцу и чуть не сел на старика Василия, прикрывавшего тело и голову ментовским трофейным бронежилетом. Я этот бронежилет тут же использовал вместо бруствера и дал несколько очередей.

Из машины стрелять было, кстати, удобнее, чем с голого асфальта. Ствол выше находится, и больше возможности попасть по лежащим бандитам. Я так и стрелял, но уже даже не прямо по цели, а под острым углом в асфальт. Асфальт был старый и жесткий, не оплавленный на солнце, поэтому создавался рикошет. Именно за счет рикошета я и попал, как мне показалось, трижды. Но справиться со всеми бандитами нам было явно не по силам. Тем более что значительная часть из них умудрилась перебежать в скверик и обстреливала нас из-за кустов и деревьев.

Я снова зарядил «подствольник» и успел сделать три выстрела, прежде чем ситуация резко изменилась. Сразу с двух сторон на площадь выехали два бронетранспортера с символикой спецназа внутренних войск. И следом за ними, рассыпаясь цепью, хлынули с другой улицы бойцы в краповых жилетах, стрелявшие на бегу. Дело близилось к завершению. Наша помощь уже была не нужна. Дядя Вася выехал на боковую улицу и дал газу. В этой машине не было навигатора, но бывший полковник внешней разведки словно знал, куда ему следует ехать, и уже через пять минут точно вывез нас из поселка. Навстречу нам проехали еще два бронетранспортера и два грузовика с внутривойсковиками. Мы свое дело сделали, поэтому и могли позволить себе уйти по-английски, не попрощавшись…

Глава четвертая

По удобству и мягкости хода тесный ментовский «Форд» никак не мог сравниться с шикарным «Кадиллаком», хотя сравнивать автомобили разного ценового сегмента не совсем корректно. Только после завершения боя я увидел, что и дядя Вася, и Ананас укрепили свои дверцы бронежилетами и стреляли из-за них, как из-за щитов. Еще один бронежилет использовал старик Василий, а четвертый был на самом Ананасе.

— Вы что, ментовские склады взломали? — спросил я. — Откуда столько бронежилетов?

Насколько я помнил, из трех бронежилетов с убитых ментов был снят только один.

— На заднем сиденье валялись. Специально для нас, наверное, приготовлены, — довольно усмехаясь своей удаче, за всех ответил Ананас. — Не воспользоваться ими было бы большим грехом, ведь так, Василий?

Ананас, похоже, считал старика Василия, поскольку тот часто молился, знатоком всего, что относится к греху и к праведности и вообще к любой вещи, касающейся Бога и веры православной. У меня, правда, было в этом вопросе большое сомнение. И не потому, что я считал себя в этом вопросе энциклопедией, а в основном из-за цвета лица старика. Я, конечно, не слишком хорошо знаком с законами вероисповедания и нормами поведения православных христиан, однако, однажды услышав, хорошо запомнил слова из Священного Писания о том, что пьяницы не унаследуют Царствия Небесного[9].

— Конечно, — согласился старик Василий. — В мой бронежилет, по крайней мере, пять пуль точно ударило. Дверцу пробили — и в бронежилет. Если бы не он, меня уже можно было бы хоронить, правда, если доведется быть похороненным. А то ведь я больше всего на свете боюсь умереть и быть выброшенным на помойку. Умру, отпеть меня никто не отпоет, а хотя бы похороните в земле, лицом на восток. Прошу всех. А умереть в нашей жизни недолго. Человеческая жизнь сейчас ничего не стоит, и никто ее не ценит. Последние времена приближаются…

— Не каркай, Василий, — остановил его дядя Вася. — Мы еще прорвемся и вернемся. Не знаю только куда, но вернемся…

— Скорее всего куда-нибудь поближе к вокзалу, — весело проговорил Ананас. — Я, товарищ полковник, хочу до того цыгана добраться. Не поздоровится тогда ему. А его искать следует рядом с вокзалом. Найду и по асфальту размажу…

— А я хотел бы Дауда найти, — сказал я. — Он все организовал и он цыганам платил.

— Где ты его найдешь… — высказал сомнение дядя Вася.

— Наш хозяин сказал, что Дауд в Москве живет. Дауд Магометов. Найти можно. Может, и вы, товарищ полковник, по своим старым связям поможете.

— Может быть, — согласился дядя Вася. — Полковник Карамзин не любит, когда его продают в рабство. И не любит, когда других продают.

— Карамзин — это ваша фамилия? — спросил я.

— Да. Только не знаю, являюсь ли я потомком великого русского историка. Может, и являюсь. И мой отец тоже не знал.

— Историк Карамзин был главным врагом русской истории, — неожиданно твердо произнес старик Василий. — Он подтасовывал факты в угоду немецкой точке зрения и ненавидел все русское. Его обличил сначала обрусевший немец и русский патриот Егор Классен, его современник, доказавший отдельные подтасовки фактов, допущенные Карамзиным, а потом и полностью размазал по грязи великий русский историк начала девятнадцатого века Николай Сергеевич Арцыбашев. Не путайте его с писателем Михаилом Арцыбашевым, жившим в начале двадцатого века и писавшим порнуху. Это автор романа «Санин», если помните такой. А книга Николая Арцыбашева вызвала шок в русском обществе, где Карамзина считали великим. Доводам Арцыбашева пытались возразить, но голословно и неумно. Против фактов возразить было сложно. А современные историки и издатели выпускают Карамзина, но не выпускают Николая Арцыбашева. Кому-то, значит, выгодно российскую историю пачкать.

— Интересная история, товарищ полковник, получается, — сказал я.

— Что тебе интересно? — не понял дядя Вася.

— История… Дело в том, что моя фамилия — Арцыбашев. Рядовой Арцыбашев. Но ни к историкам-критикам, ни к писателям-порнушникам отношения, насколько я знаю свою родословную, не имею и вас размазывать по грязи не собираюсь. Обещаю. Можете не опасаться. Тормозите, тормозите, товарищ полковник…

Нам навстречу двигалась колонна из трех боевых машин пехоты и грузовика. Я увидел на передовой БМП флаг с изображением летучей мыши над земным шаром и парней, сидящих на броне. Флаг нес символ спецназа ГРУ. Это была колонна нашего спецназа, на базу которого я так стремился попасть. Но ехала колонна на высокой скорости, очевидно, спешила, и полковник Карамзин, имея реакцию уже немолодого человека, начал тормозить только тогда, когда первая БМП уже миновала нас. А когда «Форд Фокус» полностью остановился, нас миновал уже и грузовик с солдатами. Колонна, видимо, торопилась туда же, в поселок Строительный. Бой там развернулся, судя по всему, достаточно серьезный, если взвод спецназа внутренних войск не сумел еще справиться и запросил подмогу. Хотя, скорее всего, там случилась обычная ситуация, какая всегда случается при подобных делах. Бандиты не пожелали принимать длительный тяжелый бой и, понеся потери, уже отступили через поселок куда-нибудь в горы, до которых отсюда не так и далеко. И пока позволяло светлое время суток, следовало их блокировать и уничтожить. А у «краповых беретов» собственных сил для блокировки такой большой банды не хватало, поэтому срочно вызвали еще и спецназ ГРУ, судя по тому, что я увидел на дороге, в составе двух взводов. Один взвод на боевых машинах пехоты, второй на грузовике. А если до наступления темноты бандитов блокировать не удастся, то ночной поиск будет вести тоже специально обученный спецназ ГРУ. Спецназ внутренних войск неплохо воюет днем, но ночью «краповые» предпочитают если уж не спать, то просто отдыхать.

— Разворачивайтесь! Догоняйте их, товарищ полковник! — Я, кажется, почти кричал.

— Зачем? — не понял дядя Вася.

— Это спецназ ГРУ. Это наше спасение. Они нас не сдадут, наоборот, помогут. Я гарантирую.

Карамзин резко рванул вперед, попытался развернуться с ходу, но радиус разворота «Форд Фокуса» оказался большим, чем ширина дорожного полотна, и только тормоз не дал нам свалиться под откос. Дядя Вася включил заднюю скорость, попытался сдать назад, но машина, совершив короткий рывок, тут же заглохла. Заводилась она с непонятным трудом, но все же завелась. Однако, как только полковник включил заднюю передачу, снова заглохла.

— Пустите меня за руль, — потребовал я.

— Давай, Арцыбашев, ты хорошо ездишь, соглашусь… — Дядя Вася покинул водительское место чуть ли не с удовольствием. А я тут же сел за руль и попробовал дать задний ход. Результат был точно таким же, и я обратился ко всем троим:

— Толкайте машину! Задний ход не пашет…

Они без труда справились с задачей. Я поставил рычаг на нейтральную передачу. «Форд Фокус» развернулся в обратную сторону, и все расселись по своим местам. Я включил стартер, поставил первую передачу, отпустил сцепление и тронулся с места. Но опять последовал какой-то рывок, потом несколько метров мы проехали нормально, и снова — рывок и остановка.

— У меня такое впечатление, что бензин кончился, — сказал дядя Вася.

Я коротко глянул на указатель.

— Чуть меньше половины бака. Не в бензине дело.

— Может, бензонасос полетел?

Я снова завел «Форд» и на нейтральной передаче начал давить на акселератор. Двигатель гудел протяжно и ровно. Но стоило включить передачу, обороты сразу начинали резко падать и двигатель чихал и умирал. Несколько попыток ни к чему не привели.

— Аккумулятор стартером посадим, — предрек Карамзин.

— Он нам уже не так и важен. Машина дальше не поедет, — сделал я вывод. — Кажется, полетел датчик холостого хода.

Я дернул ручку замка капота, вышел, посмотрел на пулевые пробоины и только после этого поднял его. Пуля повредила не сам датчик, а сложную многоконтактную клемму соединения его с электроникой машины, поэтому он подавал на «мозг» неверные команды. Менять следовало не только сам датчик, но и клемму вместе с кабелем. А сделать это где-то в горах, даже просто запчасти достать, было просто невозможно.

Спецназ ГРУ от нас уехал.

А мы приехали. Дальше предстояло взять ноги в руки и передвигаться своим ходом…

— Что делать будем? — спросил дядя Вася.

— Уходить куда-то надо, — предложил капитан Смирнов. — Только куда? Я бы предпочел туда, где покормят. Никто не видел по дороге приюта для бомжей?

— Ты часто такими пользовался?

— Перекусить несколько раз заходил. Я обычно после трех дней голода звереть начинаю до того, что готов даже в приют сдаться. А как поем там, и все, опять на свободу рвусь. Натура такая, и это уже никакими цепями не изменить…

— У нас, к счастью, только первый день идет, товарищ капитан, — заметил я.

— Ты о чем? — не понял Ананас.

— Про три дня голода, после которых вы звереете.

Обращаясь к Ананасу по званию, я, сам об этом даже не думая, непроизвольно перешел на «вы». Естественная реакция рядового. Привычка, за год службы прочно въевшаяся в кровь. Оказалось, это был нужный ход. Ананас от такого обращения даже приосанился и, кажется, почувствовал себя большой величиной. Он просто не понимал, что одно дело — сознание рядового, и совсем другое — его кулак, который глаз не имеет и звездочки на погонах не различает.

— Навигатора, жалко, у нас теперь нет, — посетовал я.

— А разве навигатор показывает, из какого окна вкусно пахнет? — удивился старик Василий.

— Он показывает населенные пункты. А в каждом сельском населенном пункте есть огороды. Это смогло бы нас подкрепить. Есть и магазины. С автоматом можно и в магазине подкрепиться. Просто разыграть из себя бандитов и хотя бы бутылку водки прихватить… — Я вдруг увидел, как одновременно заблестели, проявляя ярую заинтересованность, глаза моих спутников. Всех троих. И, усмехнувшись, добавил: — Чтобы при необходимости ранение обработать. Хотя бы мою задницу…

Мое объяснение надежду из их глаз не убрало. У них были собственные соображения, у меня собственные. Каждый мечтает о своем, но если предмет мечтаний совпадает, то опять же каждый видит его по-своему. Это старая истина.

— Еще один прокол в твоих действиях, рядовой, — менторским тоном проговорил Ананас, уподобляясь дяде Васе. Но уподоблялся он полковнику вовсе не тоном, не желанием подчеркнуть мизерность моих заслуг перед коллективом, а только стремлением провести какой-то анализ. Полковник анализ проводил грамотно и с пользой, чтобы в будущем избежать повторения. У Ананаса цель была другая — самому себе показать свою значимость и мою ничтожность. Так я понял его слова. — Ты поехал на машине с навигатором, ты разбил машину. И не подумал, что следовало снять навигатор заранее. Не сообразил! А должен был бы…

— Отчего же? Сообразил. Продумал этот вопрос, — ответил я совершенно без ехидства, даже с наигранной простотой. — Навигатор снять можно было без проблем. Только подумал, что ты, Ананас, двадцать с лишним килограммов веса потащить на своем горбу не захочешь.

Для самозащиты я снова перешел на «ты» и уже не называл бомжа капитаном.

— Откуда в нем двадцать килограммов! Электроника же…

— Сам навигатор и килограмма не весит, но питается он от автомобильного аккумулятора. Иначе его и снимать смысла нет, только вместе с аккумулятором.

— Откуда в аккумуляторе двадцать килограммов? Не больше двенадцати, — попытался скрасить благой порыв Ананаса дядя Вася, переводя разговор с укоров на другую тему.

— Смотря для какой машины. Если для «Лады», то — может быть. А в «Кадиллаке» аккумулятор на семьдесят ампер-часов. Здоровенный. Никому не пожелал бы с таким по горам скакать.

Дядя Вася молча покачал головой. Старик Василий вообще к нашему разговору, кажется, прислушиваться перестал, думая о чем-то своем. Ананас тоже промолчал. Я уже обратил внимание на его манеру. Если он словесно проигрывает в каком-то споре, то просто перестает разговаривать. При этом непонятно, что же он все-таки думает, соглашается или остается при своем мнении. Но таким образом бывший капитан ОМОНа пытался сохранить самоуважение. А что ему оставалось, если он не мог сохранить в какой-то момент уважение других? Только самоуважением и упиваться…

— Хотелось бы общее мнение выслушать, в какую сторону нам податься. Может, хоть кто-то помнит, — снова заговорил дядя Вася.

— Я помню только одно, — произнес старик Василий, — нам всегда следует идти на север. А север определяется легко, хотя бы дорогой, которая туда ведет.

— Если на дороге будут кормить, я согласен, — продолжал гнуть свою линию Ананас.

— Оружие собираем всё, до последнего пистолета, даже если он и без патронов. Если надоест лишние железяки по горам таскать, скажите мне, я вытащу затвор, заброшу в одну сторону, а оружие в другую. Нельзя здесь оружие просто так оставлять, иначе оно, если не по нам, то по другим, нам подобным, стрелять будет.

Я начал распоряжаться, как распоряжался вначале, когда считал себя единственным в группе военным человеком. Раз уж ни полковник, ни капитан взять ответственность на себя не желали, приходилось брать ее рядовому.

— Есть мысли, куда податься? — спросил дядя Вася.

— Есть. Перед тем как в поселок поехать, навигатор рассматривал, как все вы, наверное, видели. Карту изучал. Примерную конфигурацию помню. Хотя бы направление, если не расстояние, знаю. Но только на небольшом участке в пределах дня пути для вас. Расчет скорости группы всегда ведется, как товарищ полковник подскажет, по самому медленному его члену. Значит, исходим из передвижения в течение дня. Сейчас мы уйдем с дороги, идите за мной, я поведу. Через пару километров отсюда с дороги поворот налево должен быть, и мы попадем в большое село. По дороге не пойдем, это, наверное, для нас опасно. Просто через холмы перемахнем и путь сократим, и дыхание себе нагрузкой очистим. Надеюсь, нам не встретится на пути непреодолимых препятствий.

— А что, твой навигатор, рядовой, препятствия не показывает? — ехидно спросил Ананас.

— Он показывает непреодолимые препятствия в виде автомобильных пробок на дорогах и рекомендует варианты объезда. Так все автомобильные навигаторы работают.

— А они бывают и неавтомобильными?

Ананас что-то снова начал ко мне придираться, понял я по тону. Наверное, скула у него зажила. Неплохо бы ему сознание подновить. При случае не премину это сделать, невзирая на офицерское звание, тем более что оно ментовское, а не армейское.

— Бывают. Бывают и туристические, и судоходные, и авиационные, и просто военные. Военные отличаются тем, что в них заряжены топографические карты. Иногда туристические навигаторы имеют такие же карты, но только карты местности, где нет военных или других важных жизнеобеспечивающих объектов. Топографическая карта отличается от других тем, что на ней обозначена с точностью до метра каждая высота. В некоторых люксовых автомобилях иногда ставится альтиметр, это прибор, показывающий высоту над уровнем моря. Не знаю, правда, для чего он в автомобилях нужен, разве что в высокогорье. Там, где кислородное голодание, там двигатели без кислорода могут задыхаться. Но на таких высотах, кроме как на Памире, и дорог не прокладывают. Наверное, просто игрушку ставят. В дорогих машинах много игрушек, чтобы цену поднять. А военный навигатор сам высоту показывает. По карте. По нему удобно ходить. Наши ГЛОНАСС-навигаторы, кстати, работают лучше американских GPS-навигаторов.

— Пользовался и теми, и другими? — с интересом спросил полковник Карамзин.

— Доводилось. Одновременно, для сравнения. На одном планшетном компьютере были установлены. Открывали два «окна» и сравнивали.

— Здесь? На Кавказе?

— Нет. В Краснодарском крае. На учебных занятиях. Планшеты только появляются в армии. Их испытывали в условиях полигона, сравнивая наши возможности с возможностями американцев. Военная программа GPS более ограниченна. У них спутников меньше и угол обзора другой. Поэтому часто возникала путаница.

— А здесь ты бывал, как я понял?

— Как вы это поняли, товарищ полковник?

— Ты говорил, что отведешь нас на базу спецназа ГРУ под Махачкалой.

— Понятно. У меня было две командировки сюда. Первая постоянно в Дагестане, а во время второй по всему Северному Кавказу гоняли. И в Кабардино-Балкарию, и в Ингушетию, и сюда. Но база все равно была здесь.

Пока мы разговаривали с полковником, Ананас со стариком Василием забрали из машины все оружие. Старик Василий надумал было, по примеру Ананаса, бронежилет нацепить.

— Бросьте, — посоветовал я. — Ананас после первого же подъема сбросит.

— Из природной вредности и из чувства естественного противоречия брошу только после второго, — клятвенно пообещал капитан Смирнов.

Полковник Карамзин забросил за плечо «тупорылый» автомат, считая, что ему этого оружия хватит, правда, за пояс своих грязных штанов засунул пару запасных рожков. Рожками запасся и я, и Ананас. Ананас еще и второй автомат прихватил. Только старик Василий, не пожелавший взять автомат, набил карманы пистолетами. Но я был уверен, что скоро он их выбросит. То, что старик бежал утром к «Кадиллаку» достаточно быстро, еще не говорило о его хорошей физической форме. Там присутствовал элемент аффекта, психологический взрыв. А аффект никогда не бывает долгоиграющим, и боевой запал старика Василия скоро пройдет, и оружие он предпочтет бросить, поскольку склонности стрелять, особенно в людей, даже в желающих убить его, ни разу еще не продемонстрировал. Может быть, это было обыкновенное христианское смирение и исполнение заповеди «Не убий», может быть, просто характер у человека такой, я не мог этого знать, а сам старик к откровениям пока не стремился.

В дополнение к своему грузу я еще тащил два боекомплекта гранат «ВОГ-25» для «подствольника», один, правда, уже неполный, и четыре ручные гранаты «Ф-1», в своей боевой форме был уверен. Кроме того, без бронежилета идти было легко, даже, я бы сказал, непривычно легко, потому что за время службы в армии приходилось не только марш-броски в нем совершать, но учиться ползать, вообще расставаться с такой тяжестью доводилось только в столовой и во время теоретических занятий в классах.

Оглядев свою группу и убедившись, что все готовы к выступлению, я первым перепрыгнул через узкий и неглубокий кювет и полез на склон холма напрямую, не заботясь о том, чтобы выбрать путь более пологий, что было бы, несомненно, на пользу моим спутникам. Я по наивности полагал, что лишние нагрузки им не повредят и вместе с потом выгонят из организма годами накопленные токсины. О том, что они могут устать или попросту задохнуться, я почему-то не подумал. Хотя мне давно уже следовало привыкнуть к мысли, что нельзя всех людей одинаково оценивать по своим способностям. Мои способности переносить физические нагрузки подкреплены девятилетними занятиями спортом и годом службы в спецназе ГРУ. Они же, может быть, почти столько же лет убивали свой организм всякой гадостью и условиями жизни. Хотя я не знал, сколько каждый из них бомжует…

Глава пятая

Подъем был крут, тем не менее вполне проходим и, на мой взгляд, не создавал нам трудностей. Но это казалось только мне. Первым начал отставать, как ни странно, Ананас. Я думал, что у бывшего капитана ОМОНа должна быть хорошая физическая подготовка, тем более что выглядел он мощным и сильным. Но сила его, которая, конечно же, в его теле была, как часто случается с людьми, имела свойства короткого применения.

— Рядовой Саня! — уже в конце подъема позвал меня Ананас.

Я остановился, махнув рукой другим, чтобы продолжали движение, и дождался, когда бывший омоновец нас догонит. Он протянул мне один из своих автоматов.

— Зачем он мне? — не понял я. — Мне своего хватает…

— Ты затвор хотел выбросить.

— А сам не можешь?

— Твоя работа — твое желание. Я не брался за это. Ты взялся, вот и выполняй.

Я принял из его рук автомат, сначала снял магазин и сунул себе за пояс — лишний магазин никогда не будет лишним в наших условиях, потом частично разобрал автомат, разбрасывая детали по сторонам, и уловил заинтересованный взгляд капитана Смирнова. Этот взгляд мог означать или то, что капитан не верил в мое умение извлечь затвор из автомата, или то, что он сам этого делать не умеет и, наблюдая, учится. Но как можно поверить в то, что капитан ОМОНа не умеет разбирать автомат, который он должен был бы много раз чистить и смазывать. Что-то мне во всей этой истории не понравилось. Только я не мог понять, что конкретно.

— Ну что, перевели дыхание? — сказал Ананас. — Двигаем дальше.

Но остановка на перевод дыхания явно не пошла ему на пользу. Если я очень быстро догнал дядю Васю со стариком Василием, то Ананас как шел замыкающим, так им и остался, причем даже дистанцию отставания сохранил.

Остановились мы уже на вершине холма. Вершина была плоская и каменистая, причем не только земля была каменистой, но и большие валуны, прочно осевшие в почву. Впрочем, осматривать окрестности было сложно, потому что соседние холмы, по крайней мере, те, которые нам следовало преодолеть, были более высокими и закрывали обзор. Но в другую сторону смотреть ничто не мешало. И где-то вдалеке мягким туманом стояло плотное марево, через которое что-то проблескивало.

— Там море, — сказал я. — Может, сбегаем окунуться? Вода в Каспии теплая.

В ответ услышал три вздоха, совершенные в унисон, и понял, что вспотевших и измученных людей травить морем не следует.

— Ну, если возвращаться не желаете, предлагаю всем отдохнуть лежа. Вот так — крестом… — Я лег сам, показывая.

Старик Василий сразу повторил мою позу, перейдя из сидячего положения в лежачее. Любое упоминание о кресте делало его благим и послушным.

— А почему именно крестом? — спросил полковник Карамзин.

— Понятия не имею, — признался я. — Просто нас так учили. Говорили, что в этой позе организм восстанавливается гораздо быстрее. Может быть, из опыта это известно. Обоснования такой позе нам никто не давал. Или сами не знали, или считали лишним.

— Символика… — проворчал Ананас и лег на бок. — Не любитель я всяких христианских штучек. Это все не мое. Пусть Василий так ложится, а я лягу, как мне удобнее.

Бронежилет он, как и обещал, после первого подъема не сбросил. Но это его проблемы. Может, во время службы в ОМОНе он тоже к бронежилету привык и вообще бросать его не намеревается, просто упрямство демонстрирует.

— Придет свое время, каждый из вас к вере придет, — тихо проговорил старик Василий. Ему поза креста казалась, похоже, удобной.

— А как к ней приходят? — издеваясь, спросил Ананас. — Тоже в гору взбираться? Или с горы спускаться? Подскажи…

— Был такой великий русский философ Иван Ильин. Он утверждал, что верить и любить заставить невозможно. Это настолько сложный процесс, что человек постигает его только по собственной воле и каждый своим путем. А многие святые отцы говорили, что познать Бога можно только через страдания. Никогда не познает Бога Истины человек, живущий в достатке и роскоши.

— То есть живущий так, как современные попы живут, — вставил свое слово дядя Вася.

— Наверное, так, — согласился Василий. — Но я всегда был сторонником эвфемизма[10], и потому не буду ни о ком говорить плохо, хотя мне тоже не по душе, когда священники призывают народ к отказу от земных благ из окон дорогущих внедорожников.

— Василий, а ты откуда столько слов умных знаешь? — спросил Ананас.

— Учили когда-то… — ответил старик и не стал углубляться в тему.

— На какой «зоне» таким словам учат? — не унимался Ананас.

— На университетской, — произнес Василий.

— И все равно я в церковь не пойду, — твердо проговорил Ананас, словно старик уговаривал его немедленно посетить храм.

— Почему? А ты был там хоть раз?

— На «зоне» у нас храм был, и я как-то на службу заглянул. Послушал, ничего не понял, покашлял от кадила и ушел. Если бы там хоть по-русски службу вели, может, я и пришел бы. А старославянский мне неинтересен.

— Наверное, для «зоны» службу нужно вести по «фене», — ответил старик. — И Библию для зоны на «феню» перевести. Тогда бы ты пошел.

— При чем здесь «феня»? — возмутился Ананас. — Я про русский язык говорю.

— Многие так говорят, только это одно оправдание безверия. Не должна церковь до неверующих опускаться, а неверующие должны до церкви подниматься. Это истина…

Ананас махнул рукой и перевернулся на другой бок. Лежать на боку в бронежилете не очень удобно. И вообще отдыхать в нем неудобно. Но упрямство капитана Смирнова родилось, видимо, раньше, чем он сам, впервые белый свет увидев, крик подал…

Время отдыха тоже я контролировал, отведя своей группе на него полчаса. Когда все замолчали, тишину шевелил только ветер, прорывающийся между большими валунами. Захотелось уснуть надолго, но я дал себе команду проснуться через полчаса, если все же усну. И уснул — усталость свое взяла. Часов у меня не было, но время я и во сне привык контролировать, поэтому примерно через полчаса в самом деле проснулся. Обычно, когда даю себе такую команду, то просыпаюсь на пять-семь минут раньше. Я не стал сразу объявлять общий подъем, зная, какими сладкими бывают последние минуты сна, но сам поднялся, осмотрелся, привычно привел свою одежду в порядок и слегка удивился, что множественные порезы от автомобильного лобового стекла совсем не мешают мне ни сидеть, ни даже лежать на спине. Потом несколько раз наклонился, разминаясь, несколько раз присел, и этого мне хватило, чтобы восстановиться и смотреть на мир здраво и расчетливо. А мне смотреть на него необходимо было именно так, поскольку это я вызвался вести группу и она мне доверилась.

Поднимались мои бомжи совсем не по-солдатски, не слишком торопились и подолгу потягивались, разгоняя остатки короткого и явно недостаточного сна. Им, кажется, не очень хотелось снова отправляться в трудный маршрут. Я подошел к краю холма и посмотрел на дорогу.

— Идите сюда, — подозвал остальных.

Они нехотя подошли. Заинтересованность проявил только дядя Вася, понимающий, что просто так я звать не буду.

— Полюбуйтесь.

Внизу, на дороге, рядом с брошенным «Форд Фокусом» стояли две полицейские машины и две гражданские. Множество людей возились и в самом «Форде», и рядом с ним.

— Мы поднимались сюда полтора часа. Шли хорошо. Ментам понадобится столько же. Если они найдут хотя бы один след, ведущий сюда, то пошлют за нами свой спецназ. Наш капитан ОМОНа знает, что в погоне его бывшие коллеги бывают настырными. Особенно, когда дело касается их самих. А мы «положили» две небольшие кучки именно ментов. Они быстро забудут, что бандитов мы «положили» больше. Вы часто слышали, чтобы в здешних местах в столкновении с бандитами было проведено задержание?

— Ты думаешь, в каждом подвале стоит по телевизору и мы круглые сутки новости смотрим? — спросил Ананас. — Мы вообще ни о каких задержаниях понятия не имеем, если только не нас задерживают. А это тоже случается.

— Только с нас взять нечего, потому и отпускают, — добавил старик Василий.

— Тогда я вам могу сообщить, что ни менты, ни какие-то другие силовые структуры на задержание стараются не работать. Установка сразу дается на уничтожение. Если нас догонят, пусть мы лапки кверху задерем и будем встречать ментов, сидя на земле и без оружия, они нас все равно сразу пристрелят. Такова практика, и она, как говорит статистика, справедлива, потому что задержанные через месяц могут оказаться на свободе и уйдут в другую банду. Это повсеместно случается. Потому и существует негласный и неафишируемый приказ на уничтожение.

— И что? — спросил дядя Вася. — Что предлагаешь? Сесть и поднять лапки?

— Предлагаю проснуться и быстрее двигать туда, куда мы направлялись до привала. Убегать, говорят, легче, чем догонять. Страх подталкивает в спину, и инстинкт самосохранения срабатывает. Погнали?

— Погнали, — согласился старик Василий, принимая на себя решение общей судьбы…

Только через три часа мы смогли подняться на соседний, более высокий холм. Со своего, с первого, спустились быстро, но там спуск был несложным, тем более что нам предстояло спускаться не напрямую сверху вниз, а наискосок, благодаря чему маршрут делался более пологим. Я специально выбрал такое направление, понимая, что хотя это маршрут удлиняет, но делает его более безопасным и сохраняет дыхание. Исходил я при этом из самых практичных соображений. Если менты ринутся в погоню, они уже первый подъем будут преодолевать напрямую и задохнутся точно так же, как задохнулись мои бомжи. Я сам, признаюсь, от того подъема ощущал усталость. Мы же, экономя силы, сберегая дыхание, уйдем от них уже на достаточно большое расстояние. И, если обнаружим преследование, будем иметь возможность сразу взять высокий темп, тогда как наши преследователи такой темп выдержать не смогут.

Эти соображения заставляли меня часто поднимать голову и посматривать на вершину первого холма. Но все обошлось благополучно. Возможно, преследователи просто не догадались, в какую сторону мы двинули, а найти следы нашего изначального выхода на холм не сумели. Не оказалось среди них достойного следопыта, который умеет искать и читать следы. Да и более резонным было предположить другое наше поведение. Что, скажем, мешало нам остановить на дороге какую-то машину, взять водителя, грубо говоря, в заложники и на этой машине двинуть дальше в том же направлении, в котором мы и раньше двигались? Могли они и другую сторону просмотреть. Там путь идет к морю через ряды небольших и легких в преодолении холмов. Более того, там даже не обязательно холмы преодолевать, а можно просто между ними идти, петляя, и выйти к морю. А там, в каком-нибудь населенном пункте, где обязательно должны быть рыбаки, захватить лодку и двинуться на ней в любую сторону. Хоть в российские прикаспийские города, хоть в Казахстан, хоть в Азербайджан, хоть в самый Иран. Труднее всего было предположить, что мы предпочтем задержаться в Дагестане, без транспорта, без связей, всеми гонимые.

Поднявшись на второй холм, я посмотрел на первый. На его вершине никого видно не было. Преследователи или не решились на подъем, или ушли в другую сторону, или просто у полицейских дыхалка настолько слаба, что они просто не успели подняться. Но тогда, если они нас не увидят, они и не будут знать, где нас искать. Эта мысль заставила меня показать рукой направление спуска.

— Погнали дальше.

— А привал? — спросил Ананас. — Нельзя без привала.

— Ну, ты типичный мент, — возмутился я. — Соображать не научился. Если они поднимутся на холм и увидят нас на соседнем, то сразу рванут быстрее, чтобы догнать. А если не увидят, то и причины для ускоренной погони у них не будет. Привал устроим за следующим холмом.

— После следующего подъема? — не унимался Ананас.

— Следующего подъема не будет. Мы оторвались от преследования, и потому сможем идти спокойнее, виляя между холмами. Там тоже подъемы есть, но они некрутые и короткие. Спускаемся. Кто хочет быть расстрелянным, пусть остается…

— Спускаемся, — согласился дядя Вася.

И его слово стало решающим даже для Ананаса, который первым начал спуск.

В этот раз, чтобы попасть в промежность двух холмов, нам предстояло спуститься по достаточно серьезной крутизне. Можно было, конечно, совершить обход и потерять дополнительно какое-то время, как в первый раз. И ничего страшного в этом не было бы. Но когда видна цель, хочется добраться до нее быстрее. Направляющим пошел Ананас и, словно прочитав мои мысли, пошел именно так, как я и хотел. Должно быть, по неграмотности и по неумению передвигаться в горной местности, он решил, что спуск с крутого холма — это отдых, а не работа, чуть ли не такая же трудная, как и подъем на холм. Более того, взял темп, который даже я взять бы не решился из простого чувства осторожности. Я же только ухмылялся и ждал, когда его сильные ноги устанут пружинить и притормаживать на спуске.

Это произошло после первой трети пути. Ананас внезапно сел на землю, уперся ногами в камень, чтобы не съехать под уклон, и стал лихорадочными движениями срывать с себя бронежилет. А как иначе, он же так и обещал, что снимет его только после второго холма. Второй холм пройден, обещание следует держать…

— Нам долго еще идти? — спросил бывший капитан ОМОНа, когда я поднял группу после следующего привала. — Где оно вообще, это проклятое село?

— Нужно сразу решить важный вопрос, — сказал я. — И это определит скорость нашего передвижения. На что мы можем в селе рассчитывать? Как мы будем себя там вести?

— А на что мы можем рассчитывать? — вопросом на вопрос ответил дядя Вася. — И как мы можем себя вести?

— У нас есть несколько вариантов. Первый вариант, на мой вкус, самый предпочтительный. Мы не сильно торопимся, идем до наступления темноты, а уже в темноте отыскиваем подходящий огород и собираем с него все, что нам необходимо. При этом лично я вижу только один неприятный момент.

— Какой?

— Собаки. Во многих сельских дворах держат собак. Они поднимут шум. Встречаться с этими собаками лучше всего по разные стороны забора, потому что приоритетные породы здесь — кавказская и среднеазиатская овчарки.

— Кавказки — это звери… — согласился Ананас.

— Ты с алабаями не встречался, — заметил дядя Вася. — Алабаи — среднеазиатские овчарки, бывают и крупнее кавказских, и намного быстрее. Глазом моргнуть не успеешь, как алабай тебя свалит и начнет рвать.

— У меня еще один автомат остался, — отмахнулся Ананас.

— На одну твою очередь из домов выскочит с десяток человек с точно такими же автоматами. И мы вынуждены будем принять бой и отступить, не успев даже яблочка с яблони сорвать, — пообещал я. Если будет собака, предоставьте ее мне. И ни в коем случае не стрелять.

— У тебя есть нож? — спросил дядя Вася.

— Нет. Но я прошел курс борьбы с собакой.

— Много уничтожил?

— Ни одной. Я собак люблю. Но на тренажере показывал неплохой результат. Правда, для этого хорошо бы иметь хотя бы бушлат или кусок одеяла. Но, чего нет, того и нет. Придется так обойтись.

Я не пустые слова говорил. Нас, специально для поездки на Северный Кавказ, где разводят этих серьезных, сильных и мощных собак, готовили к встрече с ними. Технология борьбы с собакой, в общем-то, проста. Если собака не обучена специально другим методам нападения, она всегда бросается на то, что находится впереди. Для схватки требуется обернуть левую руку бушлатом и повернуться к атакующей собаке левым боком. Обернутая рука должна быть выставлена вперед. Как только собака прыгает, надо сделать встречный атаке шаг. Собака обычно успевает пасть разинуть, и обернутое предплечье следует совать собаке как можно дальше в рот. Затем второй рукой, свободной, делается захват за шею. Правая рука давит на шею, а левая, засунутая предплечьем в пасть, саму голову отгибает за спину собаке. При резком одновременном движении ломаются шейные позвонки. Правда, опытные кинологи предупреждали нас, что предпочтительно заканчивать схватку одним движением, потому что повторная атака может быть совсем другой. И, если кавказские овчарки будут атаковать точно так же, в прыжке, то более сообразительные алабаи в следующую атаку пойдут иначе. Как правило, если не получилась атака с верхнего прыжка, повторную атаку алабай производит в пах, который защитить сложнее. Иногда, хотя и значительно реже, точно так же пытаются атаковать и кавказские овчарки. Разница в том, что кавказская овчарка нападает с лаем, а алабай предпочитает молчаливую атаку, появляясь, как молния, из ниоткуда и стремительно бросаясь на человека. Лает алабай только тогда, когда желает не напасть, а предупредить о своем присутствии.

— Научи с собачками общаться, — то ли попросил, то ли потребовал Ананас.

— Если попробуешь роль собаки исполнить, он покажет, — засмеялся старик Василий. — Только тебе для этого надо зубы почистить. Лучше красным кирпичом.

— Могу теоретически объяснить, — предложил я и показал в движении, как все делается.

— Надо научиться. — Ананас выглядел решительным.

— Зачем тебе это? — спросил дядя Вася.

— Хочу в дом к одному цыгану наведаться. А у него во дворе как раз кавказская овчарка сидит. Днем на цепи, ночью по двору бегает.

— Тот самый цыган, который нас дагам продавал? — догадался я.

— Тот самый. Он еще наркотой торгует, поэтому опасается и полиции, и грабителей, такую собаку держит, чтобы предупреждала и защищала.

— Будет случай, возьми меня с собой, — попросил я. — Мне хочется с ним выпить…

— Вот на троих и сообразим. Только ему я буду наливать сам. И знаешь, что?

— Что?

— Уксусную эссенцию. Шикарный напиток!

— Это зря. Я бы предпочел его в рабство продать. Долг платежом красен.

— Ладно, сначала до Москвы доберитесь, мечтатели кремлевские, — осадил нашу жажду мести дядя Вася. — Ты сказал нам, рядовой Саня, про первый вариант. Подразумевается, что вариантов несколько.

— Если брать основные, то два.

— Выкладывай.

— Я уже говорил про него. Изобразить собой бандитов и ограбить магазин. Запустим первым Ананаса, у него получится. Василий при этом не должен молиться, а мы с товарищем полковником не будем говорить по-английски. Или же, наоборот, будем. В магазине наверняка найдется что выпить и чем закусить. И про запас что-нибудь возьмем. Но и в этом варианте, как и в первом, есть свои осложнения, — поспешил я добавить, потому что увидел, как заблестели глаза у моих бомжей.

— Говори, — потребовал дядя Вася.

— Я не знаю обстановку в этом месте, не знаю, чем дышат местные жители. Есть села, в которые бандиты побоятся сунуться, их там сразу перестреляют. А есть такие, где все попрячутся и будут ждать, когда перестреляют соседей. Здесь мы тоже, поскольку идти придется в светлое время, рискуем нарваться на стволы сельчан, и уходить придется с боем, может быть, и без добычи, которую мы не успеем захватить. Это первое осложнение. Есть и второе. Идти придется в темпе, торопиться, пока светло и магазин открыт. И про привалы забыть. Иначе потом взламывать придется, а это сложно без инструментов. Некоторые торговцы такие двери и ставни на окна ставят, что гранатометом не прошибешь. Уже приходилось сталкиваться. В полном соответствии со временем. Кумулятивная граната нужна. А у нас такой нет. Так что, какой вариант выбираем?

По настроению своей группы я уже чувствовал, какой вариант выберут мои бомжи, и даже пожалел, что предложил его. Впрочем, жалеть следовало раньше, когда я в первый раз упомянул об этом. Вполне может такая ситуация случиться, что они после посещения магазина позволят себе лишнее и благополучно уснут, а мне, в случае чего, придется их защищать. И в положение мы можем попасть сложное. Пьяный человек порой становится совершенно неуправляемым и излишне агрессивным. С пьяным до Москвы добраться намного сложнее, если вообще возможно. Кроме того, они ведь могут и во вкус войти. А на пути у нас еще много подобных сел…

Глава шестая

Предлагая дальнейшие действия группы, я умышленно заострил внимание на том, что при выбранном варианте идти дальше нам придется без отдыха, чтобы успеть до вечера «посетить» сельский магазин. У меня была надежда, что это охладит желания моих бомжей. Они выглядели уже усталыми и порядком измученными. И отдых им, конечно же, был необходим. Но внутреннее вдохновение оказалось сильнее их физических возможностей. Помню, читал где-то фразу о том, что классический алкоголик за бутылкой водки готов за час от Москвы до Северного полюса и обратно сбегать. Видимо, мои бомжи были классическими многократно. У них и скорость передвижения возросла, и ноги, которые раньше волочились, стали передвигаться быстрее. Походка обрела пружинистость. Уверен, что, поставь у них за спиной стреляющий пулемет, даже это не заставило бы их идти с такой прытью. А тут пошли, почти побежали. И лица стали сосредоточенными, осмысленными — целеустремленный, одухотворенный образ. Алкоголики всегда оживают перед выпивкой, хотя теряют свое оживление после первой же рюмки, не говоря уже о времени более позднем. У меня, помню, когда мы с мамой в коммунальной квартире жили, сосед был алкоголиком. И я с детства видел, как, бывало, принесет он из магазина бутылку и не садится сразу пить, сначала к людям выходит, на кухню или к подъезду. Ему поговорить надо в момент, когда душа жизни радуется. Дядя Боря был весел, со всеми шутил, много рассказывал. А потом, когда выпьет, становился скучным, обыденным и пресным. Нечто подобное, как мне показалось, происходило и с моими бомжами.

Шли они ходко. Направляющим, как и раньше, выступал Ананас, который время от времени оглядывался, чтобы взглядом спросить у меня направление. Происходило это тогда, когда мы огибали очередной холм, и я мысленно восстанавливал в памяти карту, которую рассматривал на навигаторе «Кадиллака». Карта была схематическая, а не физическая, следовательно, ориентироваться по ней вне дороги было сложно. Но я ориентировался в данном случае не на холмы, а на направление, которое шло в сторону дагестанского села, и, как мне казалось, указывал правильно. Впрочем, у нас впереди был ориентир, который мог бы более точно подтвердить правильность выбора. И скоро мы к этому ориентиру вышли.

— Что там такое впереди? — остановившись, спросил Ананас.

— К дороге выходим, — ответил я коротко. — Трактор, кажется, едет. Двигай и не показывайся никому, когда к дороге выйдем.

Трактор не просто ехал, он медленно передвигался и грохотал, словно тащил что-то по дороге. Нас, в принципе, не должно было волновать, что он там делает и почему едет так медленно. Нас должно было волновать, когда он уедет подальше, причем я лично не видел разницы в том, в какую сторону направится. Судя по звукам, это был колесный трактор, гусеничный больше железом бряцает. Мы приближались к дороге, а звук тракторного двигателя не удалялся, он работал как будто на холостых оборотах. Впечатление такое, что трактор стоит и нас ждут.

Сразу пришла в голову осознанная мысль. А что, было бы неплохо заехать в село на тракторе, по крайней мере, миновать первые кварталы, не поднимая своим появлением тревоги. Как мы сможем поместиться вчетвером в кабине — это другой вопрос. Еще следует узнать, что это за трактор, есть ли у него тележка, в которой можно залечь так, чтобы никто со стороны не увидел. И потому я заспешил, догнал бывшего капитана ОМОНа и сам вышел на роль ведущего. До дороги оставалось, по моим подсчетам, не более двух поворотов.

Но подсчеты мои оказались ошибочными, поскольку опирался я в них не на конфигурацию холмов, которая на карте обозначена не была, а на пройденное расстояние, определял его на глазок. В результате незначительно ошибся, хотя эта ошибка не была трагической. Уже за следующим поворотом, когда мы обогнули очередной большой и крутобокий холм, я увидел кусок полотна грунтовой, посыпанной гравием дороги и сделал за спиной жест рукой. Жест этот из обихода спецназа ГРУ, тем не менее мои бомжи, к спецназу никакого отношения не имеющие, его поняли и остановились. Да и не понять, что означает развернутая и обращенная к ним ладонь, трудно, нужно быть или слепым, или непробудно глупым, или же пьяным, как хронический бомж. Мои бомжы мне не казались хрониками. Но я все равно обернулся, проверил, все ли остановились, и сказал тихо:

— Впереди дорога. Ждите здесь. Я на разведку…

— Эй, рядовой, подожди… — Дядя Вася что-то задумал. — Средствами связи мы теперь обладаем, — вытащил он трофейную трубку, которая ему понравилась больше других. — Я с такой техникой работать не умею. Научи, как тебе позвонить.

— Да никак, — криво усмехнулся я. — Нужно хотя бы номера этих трубок знать, чтобы ими пользоваться. Куда вы мне звонить будете, если я свой номер не знаю. И я вам не смогу позвонить. Хотя…

Мысль пришла вовремя. Я быстро набрал номер своей мамы, и она тут же ответила.

— Привет, мам. Извини, я буквально на несколько секунд. У тебя трубка мой номер высветила? Скажи мне его.

— Здравствуй, Саша. А что у тебя за трубка?

— Это чужая. Мне человеку потом позвонить на нее нужно будет, а я номер не знаю.

— А он сам что не скажет?

— Мама, мне не до объяснений. Скажи мне, пожалуйста, номер.

— Его уже не видно. Когда звонок был, тогда только и высвечивался.

— Посмотри в списке входящих вызовов и перезвони мне. Срочно.

— Ты где сейчас?

— На службе. Я дежурный. Мама, поскорее, пожалуйста!

— Хорошо. Я перезвоню. Когда домой?

— Еще не знаю. Но я позже позвоню. Наверное, завтра.

— Тебе на этот номер звонить?

— Сейчас — на этот, а потом мне вообще звонить не надо. Я же предупреждал, только сам могу звонить.

— Хорошо. Жди.

Звонок раздался через несколько секунд. Мама назвала номер.

— Спасибо, мама. Извини, что я так грубо. Я на службе.

— Понимаю… — вздохнула она, и мне стало очень жалко ее. Но не мог же я объяснить ей, что со мной произошло.

— До свидания, мама. Жди меня. Я скоро приеду.

— До свидания, сынок. Буду ждать.

— Набирайте номер, товарищ полковник, — повернулся я к дяде Васе.

— Как? Я нажимаю кнопки, а они не нажимаются.

— Клавиатура заблокирована.

Я взял трубку из рук бывшего полковника разведки, рассмотрел, легко разобрался и показал ему, как с трубкой работать. Он запоминал сосредоточенно, хмуря брови, но, кажется, запомнил. Потом я сам с его трубки набрал номер, который мне сообщила мама. В кармане у меня раздалась какая-то музыка, явно кавказская. Я вытащил трубку и перевел ее на «виброзвонок», так безопаснее в нашем положении. Потом всем перевел трубки на «виброзвонок» и всем внес в «записные книжки» трубок свой номер, а их номера внес в свою.

— Связью мы обеспечены. Я пошел…

И, не дожидаясь их согласия, двинулся не в сторону дороги, а, свернув направо, стал карабкаться на последний перед дорогой холм. Я уже успел заметить, что нижняя его часть, у самой у подошвы, срезана ножом бульдозера специально, чтобы выпрямить дорогу. Высота среза достигала пары метров, и это давало какую-то гарантию безопасности. Не каждый сможет с разбегу заскочить на такую стену, чтобы атаковать меня, если заметит. Хотя, конечно, атаку можно провести и с помощью автомата, но в этом случае преимущество в перестрелке будет за мной, потому что я буду находиться на верхнем уровне. Это всегда дает безоговорочное преимущество, конечно, если правильно ведешь бой. А вести бой правильно меня учили качественно.

Но, поднимаясь по склону, я так никого и не сумел увидеть. При этом резонно было предположить, что и меня никто не видел. Когда до вершины холма оставалось чуть меньше трети, моему взгляду открылся вид на небольшую часть села, в которое мы направлялись. К моему удивлению, село выглядело вымершим. Людей видно не было, и мне это совсем не понравилось, даже насторожило. А когда я поднялся выше, то под другим склоном увидел грейдер, который по звуку двигателя принял за трактор. Видимо, он раньше чистил и ровнял дорогу, а сейчас стоял в весьма странном положении, съехав одним передним колесом в кювет. И никого рядом не было. Должно быть, тракторист, или как он на этих машинах называется, механизатор, что ли… Короче говоря, тракторист куда-то исчез. И в этой картине мне тоже что-то не понравилось, хотя сказать определенно, что именно, я не мог. Дверца кабины со стороны дороги была распахнута. Конечно, я не знаком с местными нравами, но обычно грейдеры так вот на дороге не оставляют.

Недолго думая, я решил дилемму — возвращаться к своим или продолжить разведку в одиночестве. И решил ее продолжить, чтобы не вести группу к каким-то новым неприятностям. Неприятностей за этот день нам каждому на троих хватило. Чтобы не делать слишком большой обход и не терять даром времени, я вынужден был спуститься к тому месту, где холм был срезан бульдозером. Высота в два метра вполне позволяла спрыгнуть прямо на дорожное полотно, хотя, конечно же, необходимо было предварительно убедиться, что по дороге никто не едет ни с одной из сторон. Грейдер я увидел сразу и сумел рассмотреть сначала тело человека, свесившееся вниз головой из кабины, а потом, присмотревшись, и лобовое стекло, пробитое автоматной очередью в нескольких местах.

Ситуация была неординарной, а для меня в моем положении неординарной вдвойне, поскольку здесь наверняка бандиты побывали, а меня с моими спутниками, после отстрела нескольких полицейских, кто-то тоже считает бандитами. И как нам вести себя в такой ситуации, я не знал.

Первым моим интуитивным желанием было вернуться к своим бомжам и предупредить их, чтобы соблюдали осторожность, а потом уже предпринять какие-то действия после вынесения совместного решения. Я уже даже сделал шаг от края обрыва, когда мне показалось при последнем взгляде, что человек, вываливающийся из грейдера, пошевелился. Что такое современные пули, я знал не понаслышке. Хотя бандиты, как и спецназовцы, предпочитают при возможности использовать автомат «АК-47» и его модификации калибра 7,62 миллиметра, все же и тем, и другим чаще приходится пользоваться автоматом на базе «АК-74», стреляющего пулями калибра 5,45 миллиметра. А эта пуля имеет не слишком значительную убойную силу и многих не убивает, а оставляет ранеными. Что, если водитель грейдера ранен и ему еще можно оказать помощь? Эта мысль заставила меня забыть о сгорающих от желания побыстрее выпить товарищей, и я без раздумий спрыгнул на дорогу и стремительно побежал к грейдеру.

Водителя, как я понял, подстрелили прямо сквозь стекло, и никто не добивал его. Дали, наверное, очередь из машины и поехали дальше. Одна пуля вскользь задела череп, но, кажется, только кожу сорвала. Вторая пробила верхнюю часть груди. Это я увидел сразу и примерно представил, что здесь произошло. Водитель распахнул дверцу и попытался выбраться. Может, рассчитывал дойти до села или машину какую-то остановить. Грейдер был, конечно же, слишком тяжел для его ослабевших рук, и он правильно оценил свое состояние. С управлением грейдером раненый не справился бы, а дойти до села он, наверное, надеялся, потому что сразу после ранения наступает болевой шок, а потом на некоторое время даже боль не ощущается. Наверное, в этот момент водитель и пытался покинуть кабину. Но пуля, что задела его голову, открыла обильное кровотечение, кровь заливала глаза, и водитель, выбираясь из кабины, плохо видел, поэтому, должно быть, споткнулся и упал, повиснув головой вниз. А вот здесь уже свою отрицательную роль сыграло второе ранение, более серьезное. Кровь, ранее стекающая вниз, теперь стала стекать в горло и сразу перекрыла все дыхательные пути. Это, наверное, и сыграло свою роковую роль. По крайней мере, под головой раненого была заметна большая кровавая лужа, и в уголках губ тоже запеклась кровь.

Я приподнял его и вытащил из кабины. При этом ноги раненого сильно ударились о подножку, расположенную почти вплотную к крылу машины, и он подтянул к себе ногу, которой ударился. Значит, дело было не так плохо, если у человека действуют естественные инстинкты, и моя помощь подоспела вовремя. Только бы суметь помочь…

Действия бывшего полковника Карамзина перед моим выходом в разведку иначе, как мудрой предусмотрительностью, назвать было нельзя. Дядя Вася каким-то наитием определил, что трубки нам понадобятся. Вот они и понадобились. Я его предусмотрительностью воспользовался, позвонил ему, объяснил ситуацию и позвал группу к себе. Были опасения, что дядя Вася не сумеет пользоваться трубкой, поскольку стал бомжом, когда трубки только вошли в нашу повседневную жизнь, но он справился. Я предупредил и об осторожности. Попросил по дороге передвигаться только там, где есть возможность быстро спрятаться, если вдруг откуда-то донесется звук двигателя идущей машины. Дядя Вася обещал прибыть быстро.

Чтобы не терять время, я залез в кабину грейдера и довольно быстро отыскал там стандартную автомобильную «аптечку». Благо современные аптечки почти не имеют лекарственных препаратов, но изобилуют бинтами и другими перевязочными материалами. Я сразу принялся за перевязку раненого. Прислоненный спиной к колесу грейдера, тот как раз пришел в себя и сумел открыть один глаз, открыть второй мешала запекшаяся кровь. Я разорвал на нем рубашку, сначала обработал рану на груди, потом приложил к ней большое количество антибактерицидных тампонов, чтобы кровь не бежала по телу и не стекала сильно, и сделал перевязку через плечо. Тампоны тем хороши, что впитывают кровь в себя, быстро подсыхают и закупоривают рану, уменьшая кровотечение. Еще до моего появления раненый потерял много крови, а сейчас это ему было меньше всего нужно. Затем я приступил к обработке головы. Рана там была небольшая, касательная, и, положив на нее тампон, я перевязал голову, а потом вытер кровь с глаза, позволив раненому смотреть нормально. Он смотрел на меня с надеждой. Парень был молодой и жизнью полностью насладиться еще, наверное, не успел, и потому умирать не хотел. Хотя и те, кто от жизни хлебнули по полной программе, тоже, наверное, умирать не хотят, и возраст здесь ни при чем. Но у молодого организма, как правило, больше сил для борьбы за жизнь.

— Ну что, будешь жить? — спросил я, глядя ему в глаза.

— Хочу… — ответил он.

— Как тебя зовут?

— Умар.

— Говорить можешь?

— С трудом. Больно дышать.

— Конечно, больно. У тебя легкое, кажется, простреляно. Не переживай, если вовремя врача найти, будешь еще долго дороги своим грейдером чистить. Расскажи, что здесь произошло? Кто в тебя стрелял?

— Бандиты.

— Откуда они здесь взялись? Они ведь на Строительный напали, а здесь откуда?

— На машине ехали. Наверное, из Строительного.

— Я у них все машины перебил. Не на чем им было ехать.

— Наверное, захватили где-то. Я работал, смотрю, едет «тазик»[11], за ним другой. На первой машине, прямо на капоте, спиной поперек лобового стекла, девочка привязана. Как щит использовали, чтобы в них не стреляли. Я даже остановиться не успел, они, проезжая мимо, сразу очередь дали. Кажется, из второй машины. Я не видел, я на девочку смотрел. Она кричала с закрытыми глазами. Боялась.

— Понятно. В село поехали?

— В село.

— Далеко до села?

— По дороге — шесть километров, напрямую — два. Ты один? Что ты один сделаешь…

— Сейчас ко мне помощь подойдет. Мое ополчение. Разберемся с твоими бандитами. А ты пока сиди. Передвигаться сам не можешь, как я понимаю?

— Я попробую.

— Не надо. Я тебя в кювет оттащу. Как твой грейдер заводится?

— Кнопкой стартера.

— Передний отвал как поднимается?

— Никогда на грейдере не работал?

— Нет. Только на легковых ездил. И на БМП.

— Не сумеешь. Не справишься. Помоги мне в кабину забраться. Там вдвоем ехать можно, и я буду показывать.

— Не мне. Дядя Вася сейчас подойдет. Он старый, но мудрый, полковник разведки в отставке. С ним поедешь. Или с Ананасом. Это бывший капитан ОМОНа. А я пешком двину. Давай поднимайся. Помогу забраться.

Задачу я себе выбрал такую, с которой едва справился. Кабина у грейдера высокая. Умар практически имел возможность только одной рукой за поручень придерживаться, при этом ноги его потеряли силу, и он никак не мог, даже ступив на подножку, выпрямить ногу. А веса в нем было килограммов на десять больше, чем во мне. Тут кстати бы пришлись здоровье и мышцы Ананаса. Тем не менее я справился, руками поднял Умара и засунул в кабину и даже поднялся сам повыше, чтобы помочь ему усесться.

И только я спрыгнул на землю, как из-за поворота дороги показалась троица моих бомжей…

— Справитесь, товарищ полковник? — спросил я, объяснив Карамзину ситуацию и предложив поехать с Умаром.

— Не вижу проблем, — ответил дядя Вася, довольно усмехаясь, потому что ходить пешком уже устал. — Задачу при этом, рядовой, какую полковнику ставишь?

— Задача, товарищ полковник, простейшая. Умар покажет вам, как работать передним отвалом. Если бандиты попытаются вырваться по дороге, блокировать ее грейдером. Если на капоте передовой машины по-прежнему будет привязана девочка, быть осторожным, при бое не попасть пулей в девочку. Если девочки не будет, закрывшись отвалом от обстрела, таранить им машины. Все понятно, товарищ полковник?

— Так точно, товарищ рядовой.

— Сразу после выезда поучитесь манипулировать отвалом. Если бандиты нас в селе не дождутся и двинут по дороге, сразу звоните мне.

— Понял я, понял. Ты сам поторопись. Слышишь…

Со стороны села донеслось несколько беспорядочных автоматных очередей. Так стреляют неприцельно, желая напугать или о чем-то предупреждая. Прицельная стрельба совсем другая, очереди более короткие и злые. Но звуки шли не со стороны холмов, где до села рукой подать, а с дороги.

— Удачи, товарищ полковник, — поднял я руку, прощаясь с дядей Васей.

— Поторопимся, — сурово сказал стоящий рядом Ананас. — Они уже в селе стреляют. Я таких козлов сам к лобовому стеклу привяжу и под грейдер пущу…

Старик Василий молился, повернувшись лицом на восток.

— О чем молишься, Василий? — спросил я.

— О спасении той девочки.

— Считай, что по твоим молитвам Господь нас послал, чтобы ее спасти. Пошли!

— Да-да, конечно, — согласился старик, и я впервые увидел, как он приготовил оружие. Вытащил пистолет, опустил предохранитель и передернул затвор, досылая патрон в патронник. Умел с пистолетом обращаться, чем меня несказанно удивил. Но еще больше меня удивила готовность Василия стать воином. Видимо, его вдохновили мои слова о том, что нас Господь послал.

И сейчас никто не вспомнил о первоначальном намерении посетить село под видом тех же бандитов, чтобы ограбить магазин. Даже о водке никто, кажется, не задумался…

Глава седьмая

Мы двигались предельно быстро. Старик Василий умел ходить, это я давно заметил, и умел не уставать. Хорошее качество, которое даже в спецназе всегда культивируется. Ананас же, вдохновленный темой защиты села, рвался в бой. Его сильнее всех поразил факт, рассказанный грейдеристом. Девочка, привязанная на капоте автомобиля вместо защиты, — это что-то новое. Я раньше с таким не встречался. Как они вообще сделали это? Хотя технически, наверное, несложно. Но каково самой девочке? Что она чувствует там? Ананас переживал, кажется, острее других.

— Ананас, у тебя дети есть?

— Три дочери. Уже взрослые совсем. Давно их не видел и ничего не слышал. Старшая, может, уже и замуж вышла.

Он дышал тяжело, и я не стал больше сбивать ему дыхание разговорами. Это я мог себе позволить даже на бегу песни петь, лишь бы они были ритмичными, а у бывшего капитана ОМОНа «дыхалка» не была разработана до такой степени. Но шел он ходко на одной злости. Эмоции порой тоже сильно помогают. Вот и нам возбуждение помогало идти. Два километра, даже по холмам, которые по эту сторону дороги были уже не такими крутыми и высокими, не так уж и много. Обычно, зная расстояние, которое предстоит преодолеть, рассчитываешь и силы. Когда не знаешь, идешь, сколько можешь идти, но все равно до конца силы не расходуешь. А на достаточно короткой дистанции можно было их и не беречь. Они все равно останутся. Причем боевые марши сильно отличаются от спортивных. Я много раз наблюдал, как бегуны-легкоатлеты даже на дистанциях чуть больше спринтерских, а то и на спринтерских, едва достигнув финишной черты, падают в изнеможении. У них уже сил не хватает даже на то, чтобы идти. В боевой практике такой расход сил невозможен, потому что там после марша часто приходится сразу вступать в бой. Так примерно мы и шли, с сознанием того, что с каждым шагом приближаем себя к условиям боя.

Но шли быстро, потому что в бой все стремились. И уже никто не заикался о том, что это нам всем, может быть, зачтется потом, причем зачтется на этом свете, поскольку все понимали, что расстрел полицейских просто так никому не проходит. Для меня лично было естественно выступить против бандитов, поскольку меня весь последний год и готовили, и использовали именно для этого. Но я никак не ожидал, что остальные члены моей группы меня в этом так единодушно поддержат…

Мы имели возможность выйти к селу сразу, срезав путь к первым кварталам, где начинается дорога. Но там было все спокойно, не видно было людей, не слышались выстрелы. А откуда-то издалека и выстрелы раздавались, и крики, в основном женские. Наверное, очень громкие, если слышны были с такого расстояния. Оттуда же поднимались два столба дыма, должно быть, бандиты что-то подожгли. Догадаться, что это горит сельсовет, было нетрудно, поскольку так оно обычно и бывает при нападении на любое село. Первые объекты нападения выбираются бандитами традиционно — сельсовет и участковый пункт полиции. На эти столбы дыма мы и двинулись, пересекая по диагонали последний холм. Более того, мы не просто двинулись, мы при подъеме сразу перешли на бег, и даже старик Василий, которому, возможно, молитвы помогали не отставать, побежал, обгоняя Ананаса. Сверху, с холма, открывался вид на весь поселок. Я не сразу увидел, а сначала только услышал грубый, с заметной хрипотцой голос, раздававшийся совсем рядом. Разговаривали на местном языке. А потом из-за камней поднялась спиной к нам наполовину открытая человеческая фигура, а за ней еще две. Первая фигура разговаривала по телефону и настойчиво тыкала пальцем куда-то вдаль. Видимо, это была обыкновенная жестикуляция, которой человек привык сопровождать свою указующую речь. А речь была явно указующая. В голосе человека слышались властные нотки. Хотя я и не знал языка, но не сомневался, что кто-то кому-то давал «ценные указания».

Человек с телефоном не держал в руках оружия, а два его спутника, широкобородые и широкомордые парни, стояли с автоматами в руках. Догадаться было нетрудно. Человек, который сам не захотел в селе показываться, возможно, бандитский эмир, давал указания своим бандитам, куда им следует нанести удар. А двое рядом с ним — это помощники или охранники, короче говоря, приближенная свита.

Я сделал знак рукой своим спутникам, отстававшим от меня на пару-тройку шагов. Они замерли и не шевелились. Но потом старик Василий подошел ближе, коснулся моего плеча и показал вниз, под холм. Я увидел там машины. Обыкновенные «Жигули», а на капоте сидела, раскинув по стеклу связанные руки, детская фигура. Без сознания была девочка или молчала просто потому, что сил кричать у нее уже не было, но она не шевелилась. Я обернулся и сделал знак Ананасу, больше на его физическую силу надеясь, чем на старика Василия. Но Василий уже держал перед собой пистолет с опущенным предохранителем, причем держал его умело, двумя руками в классической стрелковой стойке бойца. Нет, старик Василий определенно знал, как с оружием обращаться, он даже локти и предплечья держал при этом правильно. С одной руки стрелять удобнее и точнее, но оружие держится двумя руками, когда ты не должен стрелять сразу, без предупреждения, и возможен встречный выстрел. Локти с предплечьями в этом случае прикрывают жизненно важные органы. И даже при встречном попадании дают возможность самому произвести выстрел. И все же для рукопашной схватки старик Василий был уже малопригоден по возрасту, поэтому я настойчиво подзывал Ананаса. Отставной капитан омского ОМОНа ждать себя не заставил. Видимо, он любил подраться и упускать возможность, когда драка становится не хулиганством, а благим делом, не хотел. Я жестом попросил его просто подстраховать и показал на свой ремень. У нас в спецназе ГРУ это означало «повязать», то есть захватить живьем. В ОМОНе, видимо, изучают другой метод жестикуляции. Ананас меня не понял. Я стал объяснять знаками более подробно, из-за чего отвлекся от наблюдения за противником, когда за моей головой раздался выстрел. Я мгновенно сообразил, что произошло. Один из охранников бандитского эмира обернулся, и старик Василий выстрелил ему в голову, сразу свалив. Второй не успел еще поднять автомат, как я уже заскочил на камни, прикрывавшие бандитские спины, и ударом ноги в лицо уронил автоматчика. В бронежилете падать вообще неудобно, а когда падаешь в результате удара, не успеваешь сконцентрироваться и сгруппировать мышцы, в результате чего можно и серьезную травму получить. Но бандит не отключился, хотя и уронил автомат, но уронил его каким-то образом под свою спину и лихорадочно пытался вытащить, не догадавшись приподняться. Наверное, это было нормальным состояние «грогги», когда голова после удара еще не соображает. Он взглядом попытался оценить опасность самого эмира, как на того вдруг прыгнул Ананас, и они вместе покатились по склону, что дало мне возможность спрыгнуть с камней и приземлиться каблуком правой ноги на челюсть моего подопечного бандита. Он так и не успел вытащить автомат. А чуть ниже продолжалась схватка. Эмир, как мне показалось, был борцом, и, наверное, неплохим. Ананас насел на него сверху, но эмир легко вывернулся и через секунду уже ломал Ананасу шею «правым нельсоном»[12]. Я обернулся и сделал знак старику Василию, чтобы он проконтролировал моего противника, а сам в несколько прыжков догнал Ананаса с эмиром, откатившихся на удивление далеко от меня, и, не останавливаясь, с разбега ударил эмира в челюсть левой ногой. Так уж получилось. Я не успевал перестроиться, чтобы ударить правой, и совсем забыл в пылу схватки про то, что утром подвернул при падении лодыжку. Боль сразу охватила ступню огненным кольцом. Но Ананас уже освободился от жесткой хватки, и повторять удар мне необходимости не было. Бывший омоновец, должно быть, вспомнил, что я ему показывал, воспользовался тем, что эмир в сознание не пришел, вытащил из его штанов поясной ремень и связал ему руки за спиной. Когда связывание еще продолжалось, эмир начал вдруг интенсивно вырываться, в ответ на что Ананас сказал почти по-отечески:

— Да успокойся ты, что суетишься, как баба…

И подкрепил свои слова ударом кулака по затылку. Кулак у Ананаса был тяжелый. Эмир всякие попытки возмущения нашими действиями прекратил.

К моему удивлению, старик Василий толчками, но как-то очень интеллигентно подогнал к нам моего почти любимого бандита, у которого челюсть с одной стороны уже успела стать лилово-красной, и, точно так же, как Ананас, вытащил у него поясной ремень и крепко связал руки.

— Что с ними делать будем? — спросил потом он.

— К машине привяжем, под выхлопную трубу, и покатаем… — предложил, как пообещал, Ананас. Хохотнул, довольный собой, и тут же, спохватившись, заспешил к машине, чтобы освободить девочку. Мы со стариком подняли пленников на ноги, причем пришлось дожидаться, пока эмир очухается, потому что кулак Ананаса явно перестарался, и он, если не прикидывался, все еще ничего не соображал.

— Нам всем троим терять нечего, — сказал старик Василий. — А тебе от власти отмазываться нужно. Я бы порекомендовал сдать этих людей власти. Не лично, а просто оставить их в селе. Власть не задержится, скоро приедет. Правда, как всегда, с опозданием, но это уже издержки производства.

Старик Василий единственный из всех моих спутников не назвал меня снисходительно рядовым, и я был благодарен ему за это. Даже сам непроизвольно перешел в разговоре с ним на «вы».

— Наверное, вы правы. Мне скоро в военкомат надо явиться, на учет встать. Там спросят. И вообще, если мы их допросим, у нас нет возможности результатами допроса воспользоваться, а допросят те, кому это положено, результаты могут пользу принести.

Я чуть заметно хромал, но нога уже не доставляла острой боли. Если так, то перелома нет. А ушибы я привык переносить молча. Внизу Ананас уже снял девочку с капота. Там, на капоте, при взгляде сверху она казалась свадебной куклой, только непривычно большой. А когда встала рядом с бывшим омским омоновцем, показалась еще больше. Ей, наверное, лет пятнадцать, решил я, когда спустился вместе с бандитами и стариком Василием. Глаза девочки при виде своих недавних пленителей загорелись огнем. Мне даже показалось, что она сейчас бросится и расцарапает эмиру лицо. Сначала я хотел встать между пленником и девочкой, но потом передумал, посчитав, что с ободранным рылом эмир на допросе будет более сговорчивым. Девочка все же не решилась на месть, зато Ананас за нее постарался и наотмашь ударил тыльной стороной кисти прямо по носу эмира, и из него обильно брызнула кровь.

— Только женщины бьют связанных мужчин, — сказал эмир с сильным акцентом.

Он, кажется, очень хотел оставаться гордым сыном гор, воином-мужчиной, достойным уважения. Но уважения никто из нас к нему не испытывал.

— А ты пленников не бил? Ты им сразу головы отрезал? — агрессивными вопросами ответил Ананас. — А ты детей вместо мишени не выставлял, чтобы свою сраную задницу спасти от пули? Не говори про мужество.

Эмир хотел еще что-то сказать, но Ананас опередил его. Теперь бывший омоновец ударил прикладом автомата. Приклад, не обладая излишней мягкостью, приложился серьезно — захрустели, как сахарные, эмирские зубы, которые ему пришлось выплюнуть вместе с кровью, чтобы не подавиться.

— Не обращайте на него внимания, товарищ капитан, — сказал я, снова называя Ананаса капитаном, во-первых, чтобы успокоить его ловко подброшенным кусочком лести, во-вторых, чтобы показать бандитам, что их «повязали» не случайные люди, а представители силовых структур. Это больше впечатлит и вызовет меньшее стремление к выяснению своего положения. А свое положение бандиты не знали, как и мы не знали ни их положения, ни своего собственного. Согласно букве закона, если найти ловкого крючкотвора-законника, называемого адвокатом, в данном случае противоправные действия можно инкриминировать нам, потому что мы первыми напали, мы захватили этих людей. И неважно, что они были с оружием. На Кавказе мужчина без оружия и без усов — и не мужчина вовсе, а так, непонятно что. Оставалась надежда на свидетельские показания девочки. Наверное, она могла что-то сказать. Но на свидетелей часто оказывают такое давление, что они могут и прямо противоположное «нарисовать». Восток — дело тонкое, а Северный Кавказ всегда считался Востоком, с его странными внутренними беззаконными законами. Для цивилизованного мира странными, но не для этих людей…

Чтобы не толкаться на заднем сиденье, что, несомненно, опасно при возникновении сопротивления со стороны пленников, эмира мы затолкали в багажник машины. Сопротивлялся и визжал он, как поросенок, но кулак Ананаса помог ему устроиться со всеми удобствами. Его охранника, или кто это еще был, не знаю, посадили на заднее сиденье между Ананасом и стариком Василием. Девочке досталось место впереди. Я, естественно, сел за руль, в который уже раз удивляясь, что могу сидеть свободно и не чувствовать боли, после того как въехал на «пятой точке» в салон «Кадиллака» сквозь стекло. Наверное, мне просто повезло, что ни один из осколков в тело не воткнулся — они только разорвали штаны и оцарапали кожу.

Нам предстояло торопиться, потому что беспорядочная стрельба в селе время от времени вспыхивала и в каком-то месте даже слегка походила на настоящий бой. Именно туда я и направил свою новую машину, опустив стекло в дверце, чтобы лучше слышать, поскольку снизу уже не было видно, куда предстояло ехать. Но память меня не подводила. Посмотрев сверху на расположение улиц, уловив систему в их геометрии, я уже знал, как попасть в нужное место. Улицы были пусты, местные жители попрятались по своим домам, отгородившись от воинственного мира своими кто хилыми деревянными, кто бронированными дверями. Способность к сохранению жизни и здесь, как и везде в мире, полностью зависела от финансового достатка человека. Хотя здесь есть и обратная сторона медали, поскольку логика действий бандитов просматривается обычно четко. У кого брать нечего, тому и двери бронированные не нужны, и к простым деревянным дверям бандиты не пойдут, понимая, что добыча может быть только за бронированными.

Село было не настолько велико, чтобы в нем можно было заблудиться. Я не заблудился и безошибочно выехал на окраину сельской площади. Там горело два здания. Одно с российским флагом над входом, как нетрудно было догадаться, сельсовет, и еще какое-то здание рядом, судя по внешнему виду, нежилое. Вокруг суетились люди и ведрами таскали воду, поливая стены соседних, еще не загоревшихся зданий. Пожарной машины видно не было, хотя в селе такого размера она, наверное, должны была быть. Но главный шум шел с одной из улиц. Оттуда слышалась активная стрельба, оттуда же поднимался третий столб дыма, еще достаточно слабый.

Я остановился, не доезжая до поворота на эту улицу.

— Выходи, — приказал я девочке, протянул руку и открыл ее дверцу. — Беги к людям, расскажи, что тебя освободили, и пришли сюда старшего из мужчин.

Девочка кивнула и выскочила из машины, оглянувшись на своего недавнего врага, сидевшего сзади. Группа женщин и мужчин, стоявшая неподалеку, выслушала подбежавшую к ним девочку, потом подозвали какого-то мужчину и что-то стали возбужденно объяснять ему. Мы ждали.

Наконец тот человек заспешил к нам. Он был еще достаточно молодой, и я разглядел на нем ментовские брюки.

— Здравствуйте, — склонился мужчина над моей дверцей. — Это вы освободили девочку?

— Мы.

— Старший лейтенант полиции Газиев, — представился мужчина. — Я из поселка Строительный. Сюда в гости приехал. Без оружия…

Старик Василий опустил стекло задней дверцы и молча протянул старшему лейтенанту один из наших запасных пистолетов и автомат убитого бандита. Полицейский радостно схватил оружие, посмотрел в сторону улицы, где велся бой, и, мне показалось, сию минуту готов был туда побежать.

— Рядовой Арцыбашев, спецназ ГРУ, — остановив его, представился я. — Не торопитесь, товарищ старший лейтенант. Повоевать успеете, если мы не справимся. Пока примите у нас пленников. Один из бандитов убит, двое захвачены. Кажется, один из них — эмир банды, которая напала на село. Он связанный лежит в багажнике. Второй — на заднем сиденье. Девочка, что к вам подошла, — важный свидетель. Они привязали ее вместо щита на лобовое стекло своей машины. Не потеряйте девочку.

— Не потеряем. Она из Строительного, я знаю ее отца.

— Возьмите еще кого-то из мужчин и закройте пленников в каком-нибудь подвале. Можно в подвале горящего дома, там они не замерзнут. Мы выделим вам еще один автомат, для охраны и безопасности. Возможно, если мы не справимся с задачей, бандиты попытаются отбить своего эмира. Лучше пристрелите их, если не сможете отбиться.

Я обернулся к заднему сиденью. Старик Василий сначала передал менту еще один из трофейных автоматов, потом открыл дверцу, и Ананас вытолкнул пленника. На призыв старшего лейтенанта охранять его, кажется, вызвалась целая толпа людей, в том числе и женщины. Бандиту сразу досталось несколько и хороших ударов, и пинков, и просто женских оплеух. Приложилась даже освобожденная нами девочка. Она же подвела толпу к багажнику. Ананас открыл его и за шиворот вытащил воющего по-волчьи эмира. Эмир, долго не думая, упал перед толпой на колени. Я не слышал, что ему говорили, вернее, не понял ни слова. Девочка показала пальцем, и группа из семи-восьми женщин, повинуясь ее указу, бросилась на эмира. Мы не вмешивались. Не вмешивался и старший лейтенант полиции. Когда женщины расступились, эмир остался лежать без движений. Я вышел из машины, чтобы посмотреть. На лице бандитского главаря, казалось, долго дрались два боевых кота…

Но время терять было нельзя. Наверняка в поселке Строительный операция уже завершилась или близка к завершению. И бандитов сейчас ловят в разных концах района. Отсюда уже, должно быть, кто-то сообщил силовикам о нападении на село и кто-то едет на помощь. Нам следует завершить дело до прибытия официальных сил, что запишется в большой «плюс».

— Пора нам… — сказал я своим спутникам.

— На машине поедем? — спросил Ананас.

— За то время, что мы на площади, я слышал два выстрела из «подствольника». Если кто-то из бандитов умеет сносно из него стрелять, то попасть навстречу идущей машине сможет без проблем, и надежды на спасение у нас не будет. Расходимся по углам.

— Я — левша… — сказал вдруг старик Василий и вытащил из машины автомат в дополнение к своим нескольким пистолетам.

— По ударной руке я тоже левша, — заметил я, желая прояснить ситуацию.

Старик Василий, к моему удивлению, меня понял.

— Я при стрельбе закрываю правый глаз. Значит, мне за этот угол, — показал он.

Разделение на левшу и правшу человек, не служивший в спецназе, не всегда знает. В других родах войск обычно и разделения такого не ведется. Но выяснять такие маловажные сейчас детали времени не было.

— Я левый закрываю, — сказал Ананас.

— Значит, со мной идешь, — распорядился я.

Мы разбежались по площади и стали выглядывать каждый из-за своего угла. Это были не углы зданий, а углы заборов. Правда, мне и капитану Смирнову достался забор из штакетника, тогда как старику Василию достался кирпичный высокий забор. Я, выглянув, ничего впереди себя не увидел, кроме дыма, который поднимался все активнее. Тротуар перед домом был пуст, следовательно, и меня, прикрытого высокой травой, цветистыми кустами и деревьями пышного газона, тоже никто не видел, даже с противоположной стороны улицы, откуда, видимо, стреляли. Но старик Василий сразу, только выглянув, дал две короткие очереди. Плохо то, что он был один, но активность старика давала возможность нам с Ананасом пробраться ближе незамеченными. По сути дела, получалось, что Василий прикрывал наше передвижение. А когда увидел, как я перебежал к газону, в котором перевернулся и сразу после этого перекатился, стал стрелять еще активнее и даже длинными очередями — это было откровенное прикрытие. Меня совсем не «тормозила» травмированная нога, я просто забыл про нее. Ананас перебежал за мной, вздумал тоже перевернуться, но переворачивался не через плечо, как положено, а через шею, и только каким-то невероятным образом не сломал ее. Тем не менее после переворота сгруппироваться для переката не сумел и грохнулся с размаху поясницей и ногами на землю. Хорошо еще, что трава была мягкая, иначе не избежать бы легкого землетрясения. А старик Василий вдруг начал демонстрировать знание азов военной науки и конкретно такой сложной ее составляющей, как ведение уличного боя. Он начинал очередную порцию стрельбы как раз тогда, когда я поднимался для следующей перебежки и заставлял кого-то там, вдали, преклонять голову. А преклоненной головой меня увидеть было сложно, да и Ананаса тоже. Кувыркаться он больше не стал, памятуя свою недавнюю демонстрацию, но перебегал правильно, широко расставив ноги и на бегу «качая маятник», чтобы тот, кто увидит его, не смог совершить прицельный выстрел.

Мы приближались к бандитам очень быстро…

Глава восьмая

К несчастью, высокая трава и кусты не могут служить защитой от пуль. Позиция, на которую мы с Ананасом выходили, была предельно опасной. Причем опасной одинаково и для нас, и для бандитов. Мы имели полную возможность увидеть друг друга одновременно и начать расстреливать один другого с дистанции в четыре-пять метров. А у нас даже Ананас избавился от бронежилета. Были ли бандиты в бронежилетах, я еще не видел. Я вообще еще ни одного бандита не видел, потому что голову из травы не поднимал. Не видел я и их позицию, не знал, есть ли у них хоть какое-нибудь укрытие, или они, как и мы, в траве прячутся. Только трава и кусты при нашей предельно короткой дистанции скрывают, как известно, исключительно до первого выстрела, а бандиты стреляли часто. Из дома их наверняка видели. Позиция защитников была предпочтительнее, и, если бы дом не загорелся, они могли бы защищаться там до самого прибытия федеральных сил или местной полиции. Но горящий дом всегда будет плохим укрытием. Защитникам придется выйти, и выйти, скорее всего, под огонь противника. Если бы была другая возможность, они уже давно покинули бы дом и не стреляли из окон. Короче говоря, противостояние было опасным. Так долго продолжаться не могло, развязка приближалась, и существенно приближали ее мы.

Я раздвинул стволом своего автомата траву. И увидел только дорогу. На дороге, чуть дальше, стояли две легковые машины. В одной из них сидел бородатый бандит и пальцем вдавливал в ствол «подствольника» гранату, предназначенную, видимо, для дома. Мишень бандит представлял собой манящую, так и хотелось пустить ему пулю в приоткрытый от удовольствия и старания рот. Но если бы я выстрелил в него, то сразу обнаружил бы себя, а делать этого нельзя, пока не оценю силы противника. И я не стал наблюдать дальше за действиями гранатометчика, предоставив ему возможность использовать свое оружие по усмотрению. «Подствольник» не стреляет бронебойными гранатами и не может разрушить дом. Граната представляет опасность только в том случае, если попадет через окно в помещение, из которого стреляют. Но в окно еще надо попасть. На окнах осаждаемого дома я видел решетки, которые способны сыграть роль динамической защиты, наподобие той, которую ставят на бронетехнику. Динамическая защита — это ведь не только коробки с песком, в которых гаснут кумулятивные гранаты, это еще и всякого рода металлические сетки вокруг главной брони. Попав в такую сетку, граната взрывается раньше, чем достигнет собственно брони. И здесь такая же история. Конечно, попасть в решетку сложнее, чем попасть между витыми прутьями. Но, согласно всем известному «закону вредности», гранатометчики обычно именно в такую решетку и попадают.

Я продолжал свое наблюдение из засады.

Два бандита уже лежали на тротуаре и не шевелились. Не знаю уж, кто «положил» их туда, защитники дома или старик Василий. Двое, стоя на одном колене, прятались за деревьями и постреливали в сторону угла, заставляя нашего старика прятаться, а еще пятеро стреляли по дому и тоже прятались за деревьями, стоя на одном колене. Значит, если приплюсовать к этим и человека с подствольным гранатометом, всего в осаде дома участвовало десять человек, и они прибыли сюда на двух машинах. Наверное, на тех, что стоят на дороге чуть дальше дома. Всего, выходит, в село въехало три машины. Но грейдерист Умар говорил мне только о двух. Или он ошибся, или еще одна машина прибыла с другой стороны, или же в третьей машине вообще были жители села и они присоединились к бандитам уже здесь, на месте.

— Сейчас бы в самый раз гранату туда бросить, — тихо сказал за моей спиной бывший капитан омского ОМОНа.

Расстояние было вполне сносным для гранаты. Беда в том, что у меня были только гранаты «Ф-1». Дальность разлета осколков этой гранаты составляет около тридцати метров, а мы от бандитов находились на дистанции около десяти-двенадцати метров, и осколки вполне могли зацепить нас. А осколок гранаты «Ф-1» — это совсем не осколок гранаты «ВОГ-25», используемой в подствольных гранатометах. Там они легкие, большей частью наносящие множественные раны, а одного осколка «Ф-1» хватит, чтобы сделать в человеке солидную дыру, которую до конца жизни залепить не удастся. Не хотелось бы себя таким наградить. Тем не менее совет Ананаса мне понравился. Если хорошо в землю вжаться, осколки должны выше пролететь.

— Можно и гранату, — согласился я, — а лучше две. Не сразу, а одна за другой. Переползай за ствол и вжимайся в землю. После взрывов сразу поднимайся, будем добивать тех, кто остался, — и показал на ствол дерева, за которым рекомендовал Ананасу залечь.

Капитан быстро выполнил команду. Я приготовил две гранаты, сорвал кольца с обеих, но одну держал в левой руке, удерживая прижимной рычаг, вторую в правой. Автомат пока устроил в траве. Вскакивать в полный рост для броска на такую короткую дистанцию у меня необходимости не было. Где находятся бандиты, я запомнил хорошо. Если кто-то из них и переместился, то недалеко. А бросать гранаты я намеревался не в одно и то же место, но так, чтобы захватить по возможности всех бандитов в два очага взрыва.

Время между броском и взрывом, насколько помню, равняется около трех с половиной секунд. Бросив первую гранату, я не стал ждать, когда она взорвется, и тут же послал вторую туда, куда и собирался. Два взрыва слились в один. Какие-то осколки, конечно, и над нашими головами просвистели. Один мощно ударил в ствол дерева, за которое я послал Ананаса. Мы с ним сразу вскочили. Ананас в полный рост и к дереву прислонился, прикрывая часть тела стволом. Я вообще на одно колено встал, как и бандиты. Но трава была не настолько высока, чтобы мешать мне стрелять. Из семи бандитов, бывших перед нами, трое были сразу убиты взрывами. Один, стоящий за деревом, корчился, получив осколок куда-то в область зада. Второй раненый получил, видимо, только касательный поцелуй осколка, держась двумя руками за ствол дерева, он тряс головой, разбрасывая вокруг себя обильные брызги крови, — ему, похоже, как раз голову задело, но задело не слишком сильно, иначе бы голова уже далеко от тела валялась. Но автомат он из рук выронил. И только двое были боеспособны, хотя и выглядели растерянными, потому что не ожидали такой атаки в свою сторону. И вообще не понимали, откуда эта атака на их головы прилетела. Мы с Ананасом сразу «положили» их рядом с убитыми ранее и повторными очередями добили раненых, чтобы долго не мучились и не попытались нам в спину очередь дать. Тут же с дороги грохнул «подствольник». Последний бандит выстрелил в нас, но расстояние было слишком малым для навесной стрельбы[13], и гранатометчик стрелял прямой наводкой, приложив приклад к плечу. Его самого чуть не сбило, видимо, отдачей, и автомат вывалился из рук. Мы машинально залегли, хотя залегать уже было поздно. Если бы граната попала куда-то рядом, она уже взорвалась бы, а так она пролетела в конец улицы и угодила, кажется, в ствол дерева, я понял это по треску. Дерево после взрыва сломалось и упало, перегородив дорогу.

На интуитивную попытку спрятаться от выстрела из «подствольника», оборачивание, чтобы увидеть, куда полетела граната, — на все это ушло слишком много времени. И, когда мы посмотрели в сторону последнего бандита, он уже успел сесть в одну из двух машин и заводил двигатель. Я дал очередь через заднее стекло, пули пробили за компанию и переднее, но водитель не пострадал. Машина рванула с места, словно ошпаренная, оставив под колесами пыльный дым. Но с другого конца улицы навстречу нам уже ехал грейдер. Тот самый, управлять которым я оставил дядю Васю. Правда, грейдер ехал скромно по своей полосе движения. Я ждал, что будет. Рядом в позе ожидания застыл и Ананас. Грейдер свернул на встречную полосу в последний момент, когда легковой автомобиль уже не мог остановиться. Дядя Вася поддал «газку», и передний отвал мощной дорожной машины не просто смял, но даже поднял легковушку и наехал на нее своими большими колесами. Остаться в живых там было просто невозможно.

А дядя Вася не остановился и поехал в нашу сторону. Я оглянулся. Со стороны площади в нашу сторону удивительно легко для своего возраста бежал старик Василий, так прекрасно выполнивший задачу, которую я перед ним даже не ставил. А из осажденного дома вышли два полицейских и пожилой мужчина. Полицейские направились сразу к нам, хотя у меня было ощущение, что они идут не для того, чтобы нас задерживать. А пожилой мужчина ушел куда-то вбок и не вышел из двора. К нам полицейские приблизились одновременно со стариком Василием и грейдером дяди Васи.

— Спасибо! — протянул мне руку старший, и я узнал в нем майора, который бегал с автоматом во дворе Дауда Магометова, когда тот продавал нас.

Вида, однако, я не подал. Другие, если и узнали майора, тоже не подали вида.

— Не за что. Общее дело делаем, — сказал я. — Пожар надо потушить, а то и соседние дома загорятся.

— Да-да… — сказал второй полицейский, молодой. — Это дом моего отца. Бандитам кто-то сообщил, что мы здесь, они и заявились. Пожар потушить…

Он оглянулся и заспешил назад. Майор-оборотень последовал за ним.

— Поможем… — мрачно предложил я, и мы все вместе двинулись во двор.

За витой решеткой забора двора не было видно. И, только войдя в калитку, мы увидели старого хозяина дома. Он сидел рядом с убитой собакой и гладил бедному животному застывшую в оскале морду.

— Зачем же они собаку… — словно спрашивал у нас, жалуясь, старик. — Это было такое доброе существо. Он за всю жизнь никого не укусил, никого не обидел. Он всех любил. Я даже ругался на него за такую доброту. Зачем же собаку? Меня больше никто на этом свете не любит. Только собака любила, и ее теперь нет. Как я жить после этого буду? Я все потерял. Мой дом теперь пуст, и никто не встретит меня радостью…

Сын с крыльца что-то крикнул отцу на своем языке. Я разобрал в сказанном только одно русское слово «пожар».

— Пусть горит. Не нужен мне уже этот дом… — отмахнулся отец.

Старик Василий, тронутый, видимо, такой любовью человека к животному, остановился рядом со старым хозяином дома и сказал неожиданно стихами:

О милых спутниках, которые наш свет Своим присутствием для нас животворили, Не говори с тоской «Их нет», Но с благодарностию «Были»…

— Что-что? — не понял хозяин собаки.

— Ничего. Стихотворение это. Василий Андреевич Жуковский написал в начале девятнадцатого века. И до сих пор актуально.

На крыльце нас дожидался полицейский майор.

— Здесь что, пожарной команды нет? — спросил его дядя Вася.

— Кто их знает… Я неместный, в гости заехал, — признался майор и пристальным взглядом посмотрел на дядю Васю. Дядя Вася взгляд выдержал и даже улыбнулся майору-оборотню. — Спроси у коллеги. Пусть позвонит. Самим нам с огнем не справиться. Разгорается сильно.

Дым из окна второго этажа валил уже действительно серьезный. К дому со стороны площади бежали люди. Полицейский майор отвлекся на них, а я, улучив момент, спросил дядю Васю:

— Узнали его?

— Узнал. Боюсь, он меня тоже узнал. Уходим, пока здесь толпа. Быстро…

Люди все прибывали. Должно быть, весть об окончании боевых действий уже разлетелась по селу вместе с ветром. Мы шли против течения в сторону площади. И незнакомые люди благодарили нас, пытались остановить, но мы упорно двигались к оставленной на площади машине. Только сев за руль, я почувствовал, что опасность миновала, и не стал ждать, когда она снова возникнет. Едва захлопнулась дверца за Ананасом, последним усевшимся в машину, я рванул с места.

— А пожрать мы так ничего и не добыли, — плаксиво произнес бывший капитан омского ОМОНа.

— Зато имеем возможность живыми остаться, — ответил дядя Вася…

Но я знал, как трудно нам будет голодными двигаться по горам дальше. По дороге к площади я видел то, на что Ананас внимания не обратил, и потому на половине дороги при выезде из села остановился.

— Ананас, вон там, за углом, второй дом — магазин. Возьми автомат и вежливо попроси что-нибудь из еды. Нам скоро пешком идти, потому много не бери. Автомат используй только в качестве аргумента. Не стреляй.

Ананас выскочил из машины воодушевленный. Дядя Вася, слегка подумав, вышел следом.

— Помогу, а то одной водкой сыт не будешь. Я вообще без закуски пить не люблю…

Они ушли, а я, выйдя из машины и выключив двигатель, какое-то время еще прислушивался к небу. Где-то шумел двигатель вертолета. Недалеко. Наверное, над центром села, там, где горели дома. Самого вертолета видно не было из-за деревьев, растущих на улице, где мы стояли. Помощь подоспела по воздуху, и, как обычно бывает, с опозданием. Наверное, вот-вот начнется десантирование спецназа. Хотелось надеяться, что хотя бы в знак благодарности к своим спасителям майор-оборотень не пошлет спецназ в преследование за нами. Хотя надеяться на это было наивно. Наше уничтожение для оборотня — вопрос собственной безопасности и, видимо, благополучия. Следовало торопиться.

Вернувшись в машину, я застал старика Василия разговаривающим с кем-то по телефону. Мое появление смутило старика, и он, прервав разговор, торопливо убрал трубку. Я не учил его обращаться с трубкой, как учил дядю Васю, значит, сам умеет. Да и лицо у Василия не такое испитое, как у Карамзина и Спиридонова. Наверное, не так давно бомжует и трубки сотовой связи застал, когда они перестали быть диковинкой.

— Кому звонили? — спросил я.

— Не только у Ананаса есть дочери. У меня их тоже двое… — отозвался Василий. — И внуки…

Вообще-то от разговора с дочерями старик не должен был так смутиться. Наверное, от разговора с женой, вероятно, бывшей, тоже смущаться нечего. Но это не мое дело. Мне вообще сложно понять менталитет бомжа, понять, что он ценит, кроме спиртного, и что у него в голове. Каждый из них в большей или меньшей степени гордился своим прошлым и был уверен, что всегда сможет в это прошлое вернуться. И никто не понимал и даже понять не желал, что сами они стали уже другими людьми и прошлое может их попросту отторгнуть, как чужеродный элемент. Каждый ли готов вернуться, чтобы получить удар отчуждения? Хотя к ударам они все давно привыкли и, как я понял, любой удар принимают как должное, хотя и пытаются этого избежать. Они как должное восприняли свое рабство, но не упустили случая, когда я попытался убежать, и присоединились ко мне. Они без колебаний вступили в схватку с местной полицией, понимая, чью сторону поддерживает в этом случае полиция, и защищали не свою свободу, а свою жизнь, так как знали, что с ними будет в случае сдачи. Они покорны судьбе, но непокорны людям, решившим, что могут управлять их судьбой. Но в целом все они были не такими уж и плохими, как мне казалось раньше. Даже Ананас, и даже при учете его ментовского прошлого, не такой плохой человек и готов прийти на помощь незнакомым людям. Незнакомым, которые, в случае конфликта с местными, поддержат не его, а местных. И он готов жизнью за этих людей рисковать…

Первым из-за угла появился дядя Вася, несущий сразу два автомата под мышками.

За ним, как официант носит поднос, торжественно и важно вышагивал Ананас, несущий двумя руками картонную коробку из-под макарон, чем-то набитую. Мне хотелось верить, что не сухими макаронами, которые мне в детстве однажды довелось пожевать вместо вареных. Просто мама ушла на работу, оставив меня одного, и сказала, чтобы я ел макароны. Я и стал есть, не догадавшись заглянуть в кастрюлю на плите. Вытаскивал из пачки и грыз. С тех пор макароны не люблю. Но надежда моя была связана с дядей Васей. Он казался мне практичным человеком, а практичный человек был обязан понимать, что варить макароны нам будет негде.

Дядя Вася придержал открытую дверь, которая по возрасту не желала фиксироваться в открытом положении, и дал возможность Ананасу поставить коробку на заднее сиденье, рядом со стариком Василием. Ананас уселся с другой стороны, но дядя Вася перегнал его на переднее сиденье:

— Я тебе не доверяю. Видел, как ты в глотку водку заливаешь. И без закуски. Садись туда, я сам покараулю…

Я тут же почувствовал запах спиртного. Видимо, Ананас уже в магазине приложился, хотя внешне это было трудно заметить. Должно быть, крепкая на выпивку голова. Именно на выпивку. А вот на кулак не слишком крепкая, как я уже проверял. Бывает, что и наоборот. О чью-то голову, случается, все руки себе отобьешь, а голове хоть бы хны, а потом сто граммов водки этого человека с ног сбивает. Хотя это тоже не обязательный вариант.

— Как прошло ограбление? — поинтересовался я.

— Как в банке, — самодовольно ответил Ананас. — С полным сервисом. Продавец сам нам коробку предложил и сам в нее все накладывал.

— У меня такое ощущение, что за нами вот-вот начнется погоня, — сказал я.

— Я слышал вертолет, — подтвердил мои опасения дядя Вася. — От вертолета не уйдешь.

— Это не ракетоносец, это военно-транспортный, — высказал я свое предположение. — Думаю, подбросили спецназ. Скорее всего «краповых».

— Не люблю «краповых», — признался Ананас. — Они больно бьют.

— Не подставляйся, — внезапно вступил в разговор старик Василий. — В этот раз они бить не будут. Если их поведет или просто пошлет тот майор, нас убьют, даже не спросив, при каких обстоятельствах были убиты менты на дороге и кто послал их нас задержать. О задержании, с побоями или без них, можем не мечтать. Размажут, как грязь, по земле. Майор сумеет их настроить.

После первых своих подвигов, когда он впервые с момента бегства взял в руки оружие, старик Василий вдруг стал совсем другим. И это не только я заметил. Зеркало заднего вида автомобиля показало удивленный взгляд дяди Васи. И даже Ананас, которого я считал слегка туповатым и никого, кроме себя, не замечающим, и тот вопросительно поднял брови, удивляясь, но ничего не сказал. Впрочем, мысли Ананаса были, возможно, заняты решением сложного вопроса — если нас будут убивать, как ему до этого умудриться выпить всю водку и ни с кем не поделиться.

— Сколько у нас водки? — спросил я.

— По пузырю на каждого, — ответил дядя Вася. — Четыре штуки.

— Я не пью, свою бутылку Ананасу презентую, — решил я утешить его мятущуюся душу.

— А я свою — дяде Васе, — в тон мне сказал старик, хотя раньше мне казалось, что он весьма неравнодушно блестел глазами при разговоре о выпивке.

— Нормально, — согласился Ананас. — Чтобы никому обидно не было, я половину своей колбасы взамен отдаю. Все равно это не колбаса, а непонятно что.

— Да, то, что в магазинах колбасой называется, может только отвращение вызывать, — согласился дядя Вася. — И потому я без содрогания сердца поступаю аналогично. Поправляйся, Василий, если только с этого можно поправиться. Я думаю, с этого можно только заболеть. Ананас, посмотри там, в бардачке, стакана случайно нет?

Ананас открыл так называемый перчаточный ящик и вытащил оттуда только бинокль в футляре. Бинокль был небольшой и не слишком сильный, но пригодиться нам все же мог. А вот стакана там не нашлось.

— Обойдемся и без стакана — не впервой. — Ананас пьянел на глазах. Выпитая в магазине водка начала до него доходить, и сказывалось это, в первую очередь, на голосе. Наверное, и на походке тоже сказалось, но во время движения автомобиля проверить походку невозможно. — Салфетки с монограммой и вилки с царским гербом нам тоже не нужны. Мне вообще эти двуглавые курицы не нравятся…

— Двуглавый орел — это не царский герб, а российский. На царском гербе изображен грифон с мечом и щитом, и только на вершине щита сидит небольшой двуглавый орел.

— Ты, Василий, и это знаешь! — удивился дядя Вася. — Откуда?

— Память у меня когда-то была хорошая. Все подряд запоминал. Что нужно и не нужно. Иногда помогало, чаще — оставалось невостребованным.

— Так кем ты все-таки раньше был?

— Человеком.

Ответ был спокойным и не требующим расшифровки. По крайней мере, после такого ответа появлялась уверенность, что старик Василий расшифровывать сказанное не собирается…

Глава девятая

Я между тем уже выезжал с последней улицы этого среднего по размерам села на круговую, плохо уезженную грунтовую дорогу, по которой, кстати, в село совсем недавно и въехал. Дорога не делалась дорожными строителями, а прокладывалась как необходимость местными жителями, была каменистой и твердой, и потому в ней не было нарезано глубокой колеи тяжелыми тракторными колесами, хотя следы тракторного протектора виднелись и тут и там, и даже рядом с дорогой. Я уже хотел свернуть в сторону холмов, выбрав самый пологий из близлежащих склон, и попытаться проехать, насколько позволит машина, как можно дальше от села. Расчет был на то, чтобы потом, бросив машину на растерзание хищных птиц, живущих в ближайших кварталах, пешим ходом, миновав холмы, удалиться в горы. И пусть в горах ищут, что, вообще-то, не самое простое занятие. Но дядя Вася с заднего сиденья толкнул меня в плечо, опуская стекло, чтобы высунуть голову, и прислушаться. Я тоже уже слышал приближающийся звук вертолетного двигателя. Видимо, сначала вертолет делал над селом круг, отыскивая сторону, в которую удаляется машина. Тактика собаки-ищейки, потерявшей след. Но потом нас выдал шлейф пыли, и вертолет решил проверить, что за пылесос здесь катается. И проверил, определив машину и направление.

— Полицейский вертолет, — сказал дядя Вася, наблюдая из окна. — На брюхе надпись «Полиция». Только почему латинским шрифтом, не понятно. Для красоты, что ли…

Мне вертолет видно не было, и я спросил:

— Боевая машина?

— Что такое «боевая машина»? — не понял полковник.

— Боевая НУРСы несет и может нас ими долбить. У транспортной из вооружения может быть спаренный пулемет, а может его и не быть.

— Не вижу оружия. И пулеметов не вижу. А нам какая разница?

— Большая. Если есть НУРСы, я поеду через улицы. «Долбить» село ракетами с напалмом он не будет. Да и пулемет в селе применять, пожалуй, не решится.

Я так и ехал по кольцу вокруг села, имея возможность выскочить на асфальтированную трассу, где нам достаточно легко обеспечить «горячую» встречу.

— Отстал я от военной науки, — признался бывший полковник. — Но рядовой меня научит…

— Жизнь научит, — поправил дядю Васю старик Василий.

— Вертолет, кстати, к середине села полетел. Наверное, на площади сядет, возьмет спецназ и к нам притащит.

— На площади он не сядет, — возразил я. — Там места мало и много проводов. Десант он выбрасывал, подозреваю, без приземления. Метров с трех прыгали или по канату спускались. Вертолет просто нашел нас и передал сообщение, а сам сейчас улетит. У него даже нет пулеметов, чтобы нас обстрелять. Видно его еще?

Дядя Вася высунул голову в окно и завертел ею.

— Все. Скрылся за деревьями.

Я резко затормозил и развернулся по кругу, чтобы вернуться к пологому холму, потому что ближайший к нам холм имел слишком крутой для моей машины склон. Там даже пешим ходом подниматься проблематично. Если Ананас выпьет еще бутылку водки, он точно подняться не сможет. А тащить его придется нам, потому что бросать товарища, пусть и пьяного, жалко. Проще было бы просто пристрелить, чтобы на муки преследователям его не отдавать.

— Боюсь, что положение наше скоро станет весьма хреновеньким, — сказал я. — И потому владельцев определенного вида запасов попрошу воздержаться от попытки переноса жидкостей внутри организма, когда можно переносить снаружи. Если в преследование выйдут «краповые», боюсь, нам уйти не удастся — все равно догонят, и придется принимать бой. Вся надежда на то, что там будут не «краповые», а спецназ ГРУ, тогда у нас есть шанс договориться.

— А уйти от спецназа ГРУ легче, чем от «краповых»? — спросил дядя Вася.

— От спецназа ГРУ вообще уйти невозможно, да и не нужно. Нам нужно именно к ним попасть. Это — единственное наше спасение. Держитесь, склон не слишком ровный!

Я начал газовать на второй скорости, и машина, к моему удивлению, достаточно резко полезла в гору, даже ни разу не чихнув. А неровности почвы, которые невозможно было бы преодолеть на том же «Кадиллаке», пусть и более тяговитом, российская машина принимала за нормальную привычную дорогу и преодолевала без задержки.

Таким образом я умудрился подняться до середины холма, потом повернуть и прямо по склону проехать до другой его половины, где легко спустился, отжав сцепление и только притормаживая. Правда, при спуске мне дважды приходилось останавливаться, потому что перед машиной из травы вырастали, как грибы после дождя, крупные камни, и я посылал Ананаса отбрасывать их. Сначала он отбросил с добрый десяток, потом еще штук восемь. В итоге мы спрятались за холм. Хотя скорость передвижения автомобиля выше скорости передвижения пешего человека, тем не менее, не настолько высока, чтобы оставлять за собой облако пылевого шлейфа. И куда мы поехали, видно было плохо. Трава тоже не такая, чтобы зафиксировать следы автомобиля, тем более что значительную часть пути мы проехали вообще по жесткой каменистой земле, на которой даже следов не оставалось.

Дальше я выбрал путь между холмами. Правда, сначала ехать пришлось с сильным боковым уклоном, превосходящим предельно допустимый, но я еще на своей машине проверял и хорошо знаю, что желания перевернуться обыкновенная «Лада» при малой скорости никогда не показывает. И мы благополучно преодолели сложный участок, а дальше машина снова поползла вверх, уже на следующий холм. Только теперь я сразу выбрал путь по диагонали до середины склона. И как раз на одном из самых сложных участков, когда машина реально могла перевернуться, мне в голову пришла очевидная мысль, как-то проскочившая раньше мимо, но рикошетом вернувшаяся. Дядя Вася сказал, что на брюхе вертолета была надпись «Полиция». Но на таких вертолетах не летают ни «краповые», ни спецназ ГРУ. На вертолетах с такой надписью летает только полицейский спецназ или ОМОН.

— Ананас, если на нас ОМОН полезет, ты рискнешь с ними договориться?

— Наши «шконки» на зоне рядом не стояли. С местным ОМОНом только местные договориться могут, но и им это дорого обходится. А у меня вообще денег нет.

— Если вертолет полицейский, то он мог доставить сюда или ОМОН, или полицейский спецназ, больше никого. «Краповые» свои вертолеты имеют, хотя они с ментами к одному министерству относятся. Спецназ ГРУ пользуется армейской авиацией. А эти… — Я посмотрел на Ананаса, не желая его обижать, и попытался вспомнить слово, которое сказал сегодня старик Василий. Вообще-то значение этого слова я знал и раньше, только само слово всегда забывал. Но сейчас вспомнил — эвфемизм. И я, оказывается, оказался сторонником смягчения своих выражений. — Эти нас едва ли смогут догнать, потому что мы большую часть пути на колесах преодолели. И даже если машину скоро бросим, у нас уже образовалась большая фора. Пожалуй, мы так сможем уйти далеко. Хотя у меня есть вполне серьезное предложение.

— Выкладывай, — потребовал полковник Карамзин.

— Нам надо к дороге пробиться. К основной трассе, по которой мы изначально и ехали. Причем не через боковую дорогу, где нам обязательно засаду устроят, а через холмы. «Зачистка» вокруг поселка Строительный скоро закончится. Спецназ ГРУ ехал на грузовике и БМП. По воздуху их в обратную сторону перебрасывать не будут, и при возвращении мы сможем их тормознуть.

— А если они уже вернулись? — спросил старик Василий. — А если их другими дорогами в другой район направят, где, предположим, тоже какое-то обострение произошло? А мы будем сидеть на этой дороге, как в засаде, и ждать, когда нас менты догонят?

За целый день я не слышал от Василия такой основательной и длинной фразы, относящейся к нашему положению. Да и раньше, кажется, не слышал. Говорил он о вере, еще, кажется, о чем-то, но в решение деловых и боевых вопросов не встревал. Но фраза эта была дельная, конкретная, и возразить ему мне было нечем.

— Есть другие предложения? — спросил я со слабой надеждой.

Запас предложений у старика Василия подготовлен не был, и потому он, никакой умной мысли из кармана не вытащив, обошелся общей фразой:

— Идти надо. Как можно дальше продвинуться. В сторону Каспийска, а потом и в Махачкалу.

— Идти надо, — согласился дядя Вася.

— Сначала пожрать, — не согласился Ананас.

— На ходу… — сказал старик Василий.

— На лету, — добавил дядя Вася.

Я только плечами пожал, соглашаясь с мнением большинства. А как не согласиться, если сам ничего лучшего придумать не можешь…

Но пока и придумывать необходимости не было. Автомобиль справлялся с тем умеренным бездорожьем, которое я для него выбирал, а я старался по мере возможности искать пути не самые крутые и без крупных камней. Был момент, когда я думал уже, что машину придется оставить. Это место расположилось как раз между двух холмов — мы миновали один, и предстояло взобраться не на следующий, а на следующий за ним. Взгляд на склон, по которому я хотел проехать, слегка ужаснул, мы бы там непременно перевернулись. Я остановился, вышел из машины, чтобы посмотреть, и увидел только один выход. Можно было чуть-чуть проехать и свернуть в сторону так, чтобы левые колеса упирались в один склон, правые ехали по противоположному. Конечно, так возможно пешком ходить, а вот относительно того, чтобы так ездить, у меня были сомнения. Тем не менее я решил попробовать, зная старую истину, что невозможно сделать только то, что сделать не сможешь, а пока не попробовал, все возможно, даже вопреки законам физики и геометрии. Физика в данном случае нам не была помехой — перевернуться мы не пытались. А вот геометрия стремилась создать трудности. И первая же трудность оторвала нам передний бампер. Вернее, не оторвала, а своротила. Впрочем, я на это особого внимания и не обратил. Я видел, что бампер цепляется углом за кочку на склоне, однако возможность объехать ее грозила нам тем, что я просто сяду на автомобильные пороги. И я ехал прямо. Бампер всего пару секунд сопротивлялся и пытался или автомобиль остановить, или же кочку своротить. Но автомобильный бампер — это не отвал грейдера, он имеет только хилую пластмассу, не усиленную, а декорированную металлическими вставками. Пластмасса не выдержала моего давления на педаль акселератора и сломалась с легким треском. Меня это, впрочем, не сильно испугало, потому что менять бампер и придавать автомобилю торговый вид я не намеревался. Я готов был весь его сломать, и даже задний не пожалел бы, чтобы проехать как можно дальше. Так, на ползучей скорости преодолев сложный участок, я выбрался на более пологое место, где мог легко ехать по склону, не опасаясь перевернуться, и так добрался до нужного мне холма. Он был сильно пологим и вытянутым в длину. До вершины, как казалось, было далеко, и я даже не стал ее объезжать, решив, что самый короткий путь будет самым эффективным. И не ошибся. По пологому склону сумел даже разогнаться, и всего пару раз машина почувствовала, что такое пробитая подвеска. Подвеску я не жалел, как не жалел ничего другого в этом автомобиле. Бандитам он уже не понадобится, нам скоро тоже не понадобится, и потому следовало использовать транспортное средство по назначению с максимальной пользой.

При этом я постоянно высовывал голову наружу и прислушивался — не ищет ли нас вертолет. Дядя Вася, как видел я в зеркало заднего вида, тоже был обеспокоен этой проблемой и тоже ухо ветру подставлял. Но вертолет куда-то пропал. Может быть, горючее у него было на исходе, и потому он от нас так быстро отстал, может быть, еще что-то. Нам этого знать было не дано.

Проблемы появились, когда я поднялся на длинный вытянутый холм. Контрольная лампочка наличия топлива уже несколько раз до этого помигивала, но быстро гасла. Я относил эти сигналы к неровностям почвы. Когда машина едет боком, датчик топлива, обычно устанавливаемый на бензонасосе, регистрирует только то топливо, что растекается по дну, но не то, что скапливается в бензобаке сбоку. А когда мы взобрались на вершину холма, машина встала почти горизонтально, и лампочка опять загорелась. Это уже означало, что мы едем на так называемом «аварийном запасе», и сколько уже так едем, неизвестно. А «аварийный запас» у разных машин разный и рассчитан на передвижение, как правило, от шести до пятнадцати километров. Чтобы топливо сэкономить, я выключил двигатель и спускался с холма на нейтральной передаче, только притормаживая в движении. Но этот спуск вывел нас к обрыву высотой метров в шесть, спрыгнуть с которого автомобилю было не по силам.

Я остановился, поставил машину на «ручник» и дал команду:

— Выгружаемся. Дальше идем пешком.

— Ноги устали… — сказал Ананас, кажется, не намереваясь мою команду выполнять. — Не ходят. Сколько они уже за сегодняшний день отбегали…

Он утомился, наверное, от выпитой в магазине водки. Не сразу, но доза дошла до него. Поскольку по пятьдесят граммов в рюмочку в магазинах обычно не наливают, резонным было предположить, что Ананас приложился к целой бутылке. С этого обезножить несложно, тем более водка в современном мире делается неизвестно из чего.

— Я сейчас с тормоза машину снимаю. С обрыва лететь не страшно, но приземление, мне кажется, тебе не понравится.

Ананас вздохнул, оглянулся, посмотрел через плечо, как дядя Вася вытаскивает его вожделенную коробку с законной добычей, и только после этого сам открыл свою дверцу, выставил автомат вместо костыля, и, опираясь на него, с кряхтеньем покинул машину.

Старик Василий вышел первым и уже стоял в стороне, ожидая продолжения.

— Никто ничего не забыл?

— Все забрали, — сообщил дядя Вася.

Я выбросил за дверцу свой автомат, снял машину с ручника и выскочил из дверцы. Впрочем, торопиться и исполнять каскадерские трюки у меня необходимости не было. Машина не сразу даже поехала, и мне пришлось подтолкнуть ее. Но после толчка законы физики все же показали, что они законы незыблемые, автомобиль плавно докатился до обрыва, съехал за край передними колесами, сел на пороги, покачался и тут же начал переворачиваться. Грохот от падения был несильный. И даже взрыва не последовало. Должно быть, потому, что бензобак оказался полностью пустым.

— А объехать обрыв было нельзя? — спросил старик Василий.

— Если только водкой машину заправить. Слышал я, бывали такие случаи. При необходимости можно и на водке какое-то время ехать.

— Я свою долю на такое не отдал бы, — сказал Ананас. — По мне, так лучше уж пешком, но с водкой…

— У тебя же ноги не ходят, — напомнил я.

— Если организм заправить, пойдут. Они, как движок у машины, заправки требуют. И даже бегать смогут. Не быстрее машины, конечно, но тоже…

Дядя Вася стоял, задумавшись, что-то соображал. Потом руками взмахнул, словно решился:

— Менты, говоришь… — и вытащил из кармана переговорное устройство, позаимствованное в ментовской машине, но кроме эфирного треска, ничего не услышал.

— Понятно… — сказал сам себе.

— Что тебе понятно? — удивленно спросил Ананас.

— «Переговорки» у нас от «гиббонов». Они на другую волну настроены.

— Да, у ДПС своя волна, — согласился бывший капитан омского ОМОНа.

— Двинули… — распорядился я и ребром ладони рубанул воздух, показывая направление.

И сам пошел первым…

— К сожалению, мы не догадались снять часы с кого-то из убитых… — посетовал дядя Вася. — Это еще один прокол. Общий, в том числе и командирский.

— Мы взяли трубки, — подсказал я, — а каждая трубка имеет часы.

Дядя Вася вытащил из кармана свою. Посмотрел с легким удивлением, прищурился.

— Очень мелко, я не вижу.

Я вытащил свою и тоже посмотрел. На зрение я пока не жаловался и рассмотреть мог все, что хотел.

— Девятнадцать двадцать две. До темноты времени еще слишком много. Менты и даже «краповые» в темноте работать не рискуют. В темноте только одни «летучие мыши» видят — спецназ ГРУ. Ночь — наше время. И нам до темноты необходимо или пробегать, или, если подопрут и запрут, продержаться.

— Всего один день, а столько событий, — удивляясь непонятно чему, заметил старик Василий.

— События, если уж начинаются, то катятся, как с горы, — ответил я. — Хотя хорошо бы им остановиться и дать нам передохнуть.

Мы как раз остановились и уселись на вершине очередного холма, прислонившись спиной к большим камням-валунам. Дядя Вася выставил свою коробку, из которой Ананас тут же вытащил бутылку и кральку колбасы и, словно боясь, что у него отнимут, ушел за самый большой валун, чтобы там пить в одиночестве и в свое полное удовольствие. Покопавшись в коробке, взял кусок колбасы и круглую хлебную булочку старик Василий и тоже, по примеру Ананаса, отошел за камень. Мне было слышно, как он молился перед едой. Мы с полковником Карамзиным сели рядом с коробкой. За время службы я как-то очень легко втянулся в скудный армейский паек. Я вообще всегда был неприхотлив в еде и готов был удовлетворяться самым малым. Деликатесов нам с мамой не доставалось просто потому, что наше финансовое положение не позволяло этого. Я всегда ел мало и легко переносил отсутствие еды. Думаю, что и Ананас тоже был привычен к подобному из-за своего образа жизни, да и другие мои спутники. Но Ананас требовал то, чего хотел, а остальные не требовали, хотя, наверное, тоже хотели. В принципе, объедаться нам было и нечем. Но я и из того скудного запаса, что нашелся в коробке, взял только небольшой кусок колбасы, круглую хлебную булочку, судя по внешнему виду, с отрубями, и пучок зеленого лука с петрушкой. Зелень я всегда любил и при возможности всегда потреблял.

Из-за камня Ананаса уже слышалось активное бульканье. Бывший капитан омского ОМОНа неторопливо вливал в свое горло порции водки и необходимости в стакане, кажется, не испытывал. Стакан, такой же пластиковый, как тот, что гулял по рукам на вокзале, когда меня похитили, достался дяде Васе, который выпил подряд три порции и только после этого решил закусить.

За другим камнем, дальним от меня, слишком долго молился старик Василий. Так долго, что мне это показалось странным. Со мной вместе служили несколько верующих солдат. Они обычно в столовой читали перед едой «Отче наш» и просили благословить пищу, которую Господь послал им на сегодняшний день. Отряхнув руки и грудь от хлебных крошек, я встал, отошел в сторону и издали заглянул за дальний камень. Старик Василий молиться уже закончил и, оказывается, снова разговаривал по телефону. Даже не разговаривал, сказал бы я, а просто что-то бубнил в трубку. Я не стал мешать ему и не подошел ближе. Что странного в том, что человек не желает, чтобы посторонние лезли в его личную жизнь? Я тоже свою личную жизнь афишировать не желаю. У меня в роте никто, кроме командира, который с моей анкетой был знаком, даже не знал, что у меня отец с матерью разведены. Даже командир взвода не знал. Точно так же какие-то собственные отношения от всех скрывает и старик Василий. И я предпочел не надоедать ему и не удовлетворять собственное любопытство. Знаю по себе, как любопытство постороннего человека может ранить…

— Ни хрена себе! А эти козлы откуда взялись!

Голос раздался из-за камня Ананаса, но звучал совсем трезво. Я сразу подскочил к камню. Ананас поднялся и показал мне пальцем, хотя мог бы и не показывать. Я сам уже увидел и снял с шеи ремень футляра бинокля, добытого в «бардачке» разбитой машины. Бинокль был несильный и не позволял разглядеть лица, сколько я ни подстраивал окуляры под свое зрение, но, по крайней мере, позволял рассмотреть форму группы из девяти человек. Группа заходила с той стороны, куда я намеревался вести своих спутников.

Это был полицейский спецназ…

Глава десятая

— То-то мне показалось, звук вертолетного двигателя я слышал. Где-то там, в той стороне, — сказал старик Василий. — Их там выбросили, и заходят, как думают, нам в тылы, чтобы отрезать путь к отступлению.

— Кто-нибудь будет со мной спорить или поверите интуиции? — спросил я чуть более агрессивно, чем следовало бы говорить своим.

— По какому поводу спорить? — не понял дядя Вася.

— Что этим ментам дан приказ работать не на захват, а на уничтожение нашей группы.

Дядя Вася только плечами пожал, зато Ананас не менее агрессивно, чем я, произнес:

— Кто бы в этом сомневался. Но пусть попробуют. Это им не бандитов несчастных по горам гонять. У нас командир из спецназа ГРУ!

— Не высовываться, — резко и категорично, как полагается в минуты опасности, скомандовал я. — Наблюдаю только я. Всем залечь или хотя бы за камни спрятаться. Нужно будет, подзову. Скоро выступим, готовьтесь. Коробку, кстати, таскать неудобно. Разложите содержимое по карманам. Пить никому категорично не рекомендую. Не время сейчас для пьянства…

Команда была выполнена сразу и без возражений. Все трое моих бомжей спрятались за тремя большими камнями, а я встал на колени за камнем небольшим, наклонил голову, чтобы она не высовывалась и не привлекала внимания, и рассматривал приближающихся ментов в бинокль. Все они, как я понял, представляли собой местных. Да полицейский спецназ и состоит всегда из местных парней. Они обычно представляют жителей того района, в котором работают. А это значит, что местные горы и холмы хорошо знают, в отличие от нас. Знают и дороги, и все проходы между холмами. И нам тягаться с ними будет сложно. А вот в хитрости потягаться мы можем. Но, чтобы пойти на хитрость, мне следовало сначала узнать, в какую сторону они идут и что намереваются предпринять.

К нашему холму они не шли, это точно, иначе бы уже свернули левее своего направления и выбрали бы более пологий подъем, чтобы не утомиться раньше времени, кроме того, шли бы не походной колонной, а развернутой цепью. Но они все той же колонной прошли между нашим и следующим холмами, в зоне досягаемости наших стволов, и выглядели при этом не слишком настороженными, более того, даже беспечными. Должно быть, они обладали информацией о нашей группе, состоящей из трех бомжей и бывшего солдата, но не знали, что солдат представляет спецназ ГРУ, а бомжи, по крайней мере двое из них, бывшие офицеры, поэтому относились к нам с пренебрежением. Но дело даже не в этом. Полицейский спецназ, как я догадывался, был уверен, что мы еще где-то далеко от этого места подошвы стаптываем. Они же не предполагали, что я смогу проехать на машине через холмы. Ни один здравомыслящий человек не поедет сюда. А я оказался нездравомыслящим и поехал, сумев удалиться от преследования на расстояние, которое пешим ходом преодолеть можно в четыре или даже пять раз медленнее. И потому спецназ так спокоен и нетороплив. Но что они задумали, я не понимал. И не понимал, куда они идут. Только через полчаса наблюдение показало, что они решили занять следующий с левой от нас стороны холм. Почему именно тот холм, сказать трудно. Единственное, что я смог предположить, что где-то рядом пролегает известная ментам тропа, и они считают, что эта тропа известна и нам, и только там человек сможет прйти. Это была ошибка полицейского спецназа. Впрочем, вскоре эта ошибка может быть обнаружена. Не везде среди холмов почва такая, что не остается следов. Есть места, где следы автомобильного протектора просто невозможно не оставить — попадались нам под колеса участки и с мягкой почвой, и с пыльной. И полицейские найдут эти следы обязательно, хотя и небыстро, если только не двинут сразу по тропе, доступной только для человека. Впрочем, и в этом случае у них будет возможность разобраться, в чем дело. Вероятно, будет, хотя я полностью не уверен. Но еще некоторое время назад, когда я сидел за рулем, мне дважды казалось, что я переезжаю нахоженную человеческую и овечью тропу. Там, скорее всего, гоняли отары на пастбища с хорошей травой. Возможно, там следы моей машины и заметны. Хотя если менты двинутся по этим следам, они их вскоре все равно потеряют. Большинство мест на этих холмах имеет почву, на которой следы оставить трудно даже при старании. А найти нас они смогут только в том случае, если среди них есть водитель со склонностью к риску. Этот водитель должен смотреть, где можно проехать, и указывать направление. Конечно, среди представителей кавказских народов любителей риска хватает. И водителей хватает. Поэтому надеяться на то, что путь машины преследователи определить не смогут, не стоит. Вернее, надеяться можно на что угодно, только опираться всегда следует на факты и предполагать самые невыгодные для себя варианты. Когда будет развиваться лучший вариант, после ожидания худшего его легче реализовать…

Полицейский спецназ зашел так, что хвост колонны смотрел на нас, а я в бинокль наблюдал только бравые ментовские спины, прикрытые тяжелыми бронежилетами. Отряд поднимался на холм, имея при этом какие-то собственные соображения. Каковы эти соображения, я понял сразу после того, как их командир остановился, пропуская всех, и задержал только замыкающего, показав ему место пальцем. Боец согласно кивнул и сразу вытащил из чехла на спине малую саперную лопатку. Дело прояснилось, и можно было даже не наблюдать за действиями оставленного бойца. А когда командир остановил через пятьдесят метров следующего, исчезли все сомнения. Полицейский спецназ выставлял цепь из одиночных постов через весь холм по большой дуге. Причем дуга не проходила через центр холма, но своей верхней точкой поднималась только на две трети всей высоты северного склона.

Я продолжал наблюдение, но уже сообразил, что, расставляя посты так далеко один от другого, спецназовцы должны быть обеспечены связью.

— Дядя Вася… — позвал я.

— Тута я, — отозвался из-за камня бывший полковник КГБ.

— Пощелкайте на «переговорке» переключателем диапазонов. Попробуйте их связь поймать.

— Понял…

Спецназовец на ближнем от нас посту тем временем взялся за работу с пылом и усердием. Но я сразу предположил, что пыла его хватит ненадолго, слишком жесткая была здесь земля, слишком каменистая. Настолько каменистая, что трава на холмах росла только отдельными густыми кусками в местах, куда ветром была нанесена пыль, из которой и образовалась земля. А копать малой саперной лопаткой камни было бессмысленно. Эта работа была бы, пожалуй, не под силу даже экскаватору.

Должно быть, боец сильно матерился. Он сердито размахивал руками, бросал работу и начинал снова, проклинал нас так, что у Ананаса за камнем началась громкая икота. А потом придумал самый худший для себя вариант — перешел на другое место и начал все заново. Сначала выложил из карманов переговорное устройство, трубку сотовой связи, сигареты с зажигалкой, рядом пристроил автомат, запасные магазины к нему и гранаты, потом прикрыл все это от солнца бронежилетом и разгрузкой и только тогда, облегчив себя, взялся за труд автомогилокопателя. По-другому назвать его труд сложно. Место он выбрал достаточно рискованное. Большой валун и без подкапывания готов был свалиться и скатиться со склона прямо через подготавливаемый окоп. В земле валун осел не слишком плотно, а это значило, что под тонким слоем земли опять были камни. Так и оказалось. Копатель окопа снова начал проявлять свой высокий интеллект, поминая нас всяким возможным образом, размахивая руками и топая ногами. Без бронежилета это давалось ему заметно легче. Наше, наверное, великое счастье заключалось в том, что мы его не слышали. Его великое счастье, наверное, заключалось в этом же, иначе Ананас, устав от икоты, мог бы просто пристрелить его.

— Дядя Вася!

— Я!

— Как успехи?

— Один эфирный треск идет. Только на одном диапазоне пара фраз на местном языке прозвучала, но очень отдаленно. И все. Больше ничего…

У меня появилась мысль добыть новое переговорное устройство. Если полицейский спецназ работает со своими устройствами, они могут общаться на диапазоне, не доступном для «переговорок» инспекторов дорожно-патрульной службы. Но для этого было необходимо, чтобы ближний к нам боец спецназа завершил начатое дело. Он матерился, но делал его, приближая свою гибель, и подкапывался под готовый сорваться камень.

Однако нельзя было увлекаться наблюдением за одним только бойцом, потому что всего их было девять. В мое поле обзора попадало пятеро, включая командира, который выбрал себе позицию посередине — и командовать лучше, и обзор в обе, наверное, стороны, и безопаснее. Не знаю, был ли у командира группы бинокль с тепловизором. Скорее всего не было. На груди у него висел футляр с биноклем, но по внешнему виду и по размерам это был самый обычный и не слишком сильный бинокль наподобие моего трофейного. Бинокли с тепловизором обычно более объемные, кроме того, в футляре у них часто располагается зарядное устройство, что еще более увеличивает размеры самого футляра. Это облегчало мне задачу. Оставалось сделать немного — дождаться темноты. А здесь, рядом с морем, темнота приходит позже, чем в горах, где солнце садится за хребет, и наступает ночь. Конечно, отсюда тоже видны хребты на западе, но все же угол освещения здесь совсем иной. Поторопить солнце я возможности не имел, поэтому оставалось только ждать.

— Командир, — позвал меня старик Василий, — мы долго будем бока отлеживать?

— Какие есть предложения? — спросил я.

— Двигаться встречным маршрутом. Как эта банда шла, и мы так же, только в обратном направлении.

— И я этот вариант выбрал, — признался я, в очередной раз удивляясь правильной подсказке старика. — Но нам нужно темноты дождаться.

— Зачем? Мы в обратную сторону со своего холма спустимся, обойдем его, и они нас не увидят. Все просто.

Старик Василий мыслил здраво, и сначала я собрался поступить именно так, но передумал.

— Я сначала хочу добыть их переговорное устройство, чтобы слушать разговоры и знать, как нас пытаются поймать. Ближний к нам боец очень удобно расположился. Думаю, он не откажет мне в такой пустяковой просьбе. Все равно ему «переговорка» уже будет ни к чему.

— Хорошая мысль, — согласился дядя Вася. — Один справишься или Ананаса с собой захватишь?

Хорошо хоть, себя он в напарники не предложил. А икающий Ананас выдал бы меня с сотни шагов. Если уж брать напарника, я предпочел бы старика Василия. Но вслух я этого, конечно, не сказал, чтобы никого не обидеть, и ответил:

— Мне одному всегда проще работать. Я по природе своей одиночка.

— Ну-ну, подождем…

— Может, все-таки подстраховать? — предложил старик Василий.

— Спасибо. Я привык сам себя страховать. Главное, ночь бы не отменили.

Ждать, впрочем, оставалось уже недолго, потому что начало едва заметно смеркаться, как обычно бывает перед закатом. Бойцы полицейского спецназа старательно работали. Верхним, видимо, достались места еще хуже, чем нижнему, потому что у него хотя бы заметно было продвижение, у них же и этого не было. Мне сразу вспомнилось, как нас учили копать окопы почти в такой же почве, разве что незначительно более податливой. Командир взвода сказал:

— В немецкой армии времен Второй мировой войны лучшими войсками считались войска СС. Обучение там было предельно жестким. На рытье окопа в полный профиль давалось двадцать пять минут. Через двадцать пять минут пускали танки. Кто не успел «зарыться», того давили танками. Мы вас давить не станем, но кто в норматив не уложится, тот будет заново учиться, пока не научится. Норматив у нас терпимый, не как в СС, но и не общеармейский…

Мне, недавнему студенту, рытье окопа давалось нелегко. Выручали здоровье и упертый характер. Сначала, конечно, не справился. Сразу справлялось с нормативом вообще только двадцать процентов. Но навык появлялся быстро. А вместе с навыком мы переезжали на новое место, где почва была другая, и чем выше навык, тем сложнее почва. Так в итоге мы научились копать окопы даже в каменистой земле, приближенной к местной. Про сорванные мозоли на ладонях я даже вспоминать не хочу. Но это дело проходящее. Бойцы полицейского спецназа, видимо, вообще ничего не слышали об армейских невысоких нормативах. Они нормативы устраивали сами себе, рассчитывая время не по движению минутной стрелки, а от сигареты к сигарете.

Ананас, устроившись рядом, попросил у меня бинокль. Долго смотрел, потом хмуро прошептал:

— Курят, сволочи…

— Ты разве курящий? — спросил я.

— Я уже двадцать два года на первой стадии бросания. Курю только чужие. Если не западло, рядовой, будешь «переговорку» брать, захвати сигареты.

— Сделаем.

— И зажигалку не забудь… — вернул он мне бинокль. — Темнеет…

К моему удивлению, оказалось, что полицейский спецназ умеет копать окопы только для лежачей позиции. Но и то хорошо, что на толщину своей задницы интересующий меня полицейский углубиться сумел. Копал он дальше или нет, я уже не видел из-за подступивших сумерек, но успел рассмотреть, что и остальные бойцы, в том числе и командир группы, глубже не зарывались. В условиях боя их хилый пыле-земляной, с небольшим добавлением камня, бруствер легко пробить обыкновенной пулей. Естественно, когда за бруствером расставлены локти, а голова над ним поднята, пуля войдет через горло в грудь и выйдет через спину где-то в области крестца. В теле нет таких органов, которые смогут сильно затормозить маленький смертельный кусочек металла. Только кости. Но на входе будет горло, не имеющее костей, одни лишь хрящи, да и бронежилет горло не закрывает. А если он закрывает спину, это еще хуже, потому что пуля срикошетит и вернется в тело. На такой позиции следует или бруствер делать целиком каменный, или не надевать бронежилет, чтобы пуля прошла навылет. Я не успел увидеть, нацепил ли свои доспехи интересующий меня ближний спецназовец. Пора было выходить.

— Выступаем. Ждать меня будете внизу, — собрал я свою бомжовую команду.

— А что, сюда слабо́ вернуться? — спросил Ананас.

— А зачем мне сюда возвращаться, если сразу после этого нужно спускаться? — не понял я, но мой вопрос явственно показал мою правоту, и сомнений больше никто не выразил. Старик Василий и дядя Вася поднялись одновременно. Следом за ними поднялся и бывший капитан омского ОМОНа. Содержимое коробки они уже рассовали по карманам, и нести, кроме оружия, было нечего. И я не думаю, что Ананас сожалел о своем брошенном бронежилете. Таскать по горам его вес, в дополнение к своему, не всем понравится. Наверное, даже полицейскому спецназу не нравится, поскольку его бойцы сразу, как только их расставили по точкам наблюдения, разоблачились.

Я от природы всегда ориентируюсь в пространстве безошибочно. Во время службы на специальных занятиях мои природные навыки получили развитие и закрепились. И потому я даже в темноте не боялся оставить свою команду в каком-то конкретном месте и потерять их. Не боялся промахнуться и пройти мимо интересующего меня ментовского поста.

Круглая ложбинка глубиной в сорок сантиметров как раз подходила для того, чтобы спрятаться и не маячить, если вдруг появится луна. Трава по краям давала возможность смотреть наружу, оставаясь скрытым для идущего со стороны. Хотя луне появляться было еще рано. Более того, я рассчитывал, что она не появится до моего возвращения. И конечно, до моей встречи с полицейским спецназовцем там, на соседнем склоне. Вернее, до его встречи с камнем, под который он так неосторожно закопался.

— Здесь ждите. И попрошу никого сильно не храпеть. А если уж… Лучше в храпящего не стрелять, а просто дать пинка. Я вернусь быстро.

— Про сигареты не забудь, — вовремя напомнил Ананас, потому что я уже забыл о его просьбе. — И про зажигалку. А то сигареты без зажигалки мне ни к чему.

Расстояние я определил точно, а о направлении даже не задумывался, будучи уверен, что точно попаду туда, куда следует попасть, я всегда умел выдерживать его по своему внутреннему компасу. Выдержал и в этот раз. Но за добрых пятьдесят метров я пошел осторожнее и даже сделал небольшой круг, чтобы подойти к окопу не со стороны бруствера, а со спины. Камень, под которым было вырыто укрытие, я узнал сразу, хотя вблизи он выглядел не так устрашающе, как издали, и, как мне показалось, в земле сидел достаточно прочно. Я даже пожалел, что не взял с собой Ананаса, чтобы найти применение его физической силе.

Но в любом случае, попробовав, я ничего не терял, поскольку имел возможность и без камня напасть на полицейского спецназовца и уничтожить его. Но все же я решил действовать так, чтобы все выглядело естественно, чтобы его товарищи подумали не на меня, а на собственную неосторожность погибшего. Он, как мне показалось, дремал, тихо посапывая во сне. Хотя такое дыхание может быть и просто у курящего человека. Я подкрадывался, не издавая ни звука, а последние десять метров вообще полз со скоростью, ниже черепашьей. Так я перебрался за камень, сначала попробовал толкнуть его плечом и почувствовал, что он поддается, хотя и с трудом. Тогда я просто лег на спину и уперся в него двумя ногами. Мышцы ног у человека самые сильные. А если есть опора для спины, то выпрямить ноги можно и с большим грузом. Здесь, впрочем, толкать груз не приходилось. Здесь нужно было пройти мертвую точку равновесия. Я качнул камень и услышал какое-то шевеление по другую его сторону — наверное, постовой почувствовал движение и проснулся. Я со всей силой стал выпрямлять ноги, и камень покатился. Послышался стон и хруст. Не знаю, проснулся ли часовой, когда многотонный камень переехал его и устремился вниз, но это меня не волновало. Меня волновало его переговорное устройство, которое раньше лежало в стороне, и камень не должен был по нему проехать. Не рассматривая раздавленное тело полицейского спецназовца, я нашел и переговорное устройство, и сигареты с зажигалкой, захватил подсумок с ручными гранатами «Ф-1», поскольку у меня их запас истощился, на всякий случай прихватил малую саперную лопатку спецназовца, хорошо когда-то заточенную, но уже затупленную при рытье окопа, и быстро, хотя и не бегом, устремился к своей команде…

Я опять проявил излишнюю самоуверенность, поспешил в темноте и споткнулся той самой ногой, которую сначала подвернул утром, потом повредил, ограждая Ананаса от захвата бандитского эмира. У меня всегда лодыжки страдают в первую очередь, подвернулась она и в этот раз, и я снова захромал, но останавливаться не стал, потому что знал, как следует себя вести при подобных травмах. Если начнешь себя жалеть и беречь ногу от нагрузки, она будет болеть долго, раз за разом доставляя неприятные ощущения в самые неподходящие моменты. А если ее сразу «расходить», то прилив свежей крови к больному месту поможет излечить травму предельно быстро. Слабая боль и дискомфорт останутся на какое-то время, но не будут такими, чтобы мешать жить. В нашем случае это можно произносить, как «мешать выжить». Говоря честно, мы не просто совершили побег из рабства. Мы вообще — беглецы, преследуемые не кем-то, а законом, словно преступники, бежавшие с «зоны», преследуемые государственными органами, хотя попутно их же и защищаем, и, если все завершится благополучно, будут еще долгие разборки и выяснения, насколько правомерно было применение нами оружия. Просто закон каким-то непонятным образом разграничивает бандитов на тех, кого следует убивать, и тех, кто сам может убивать, оставаясь неприкасаемым.

Скорее бы уж это бегство закончилось хоть каким-нибудь результатом, потому что я уже начал уставать от своего подвешенного состояния. Кто я? Беглец, спасающий свою жизнь, или преступник? Не будь меня, мои бомжи пропали бы. Их легко обвинить, и они стали бы простыми преступниками. А сколько здесь, на Северном Кавказе, других точно таких же, как они, пропавших без вести людей? И кто ответит за то, что люди пропадают без следа? Ведь кто-то способствует этому рабству. А если рабство прикрывается ментами, то оно уже наполовину становится узаконенным…

Глава одиннадцатая

Я слегка сбавил темп, тем не менее по-прежнему спешил к своим товарищам по несчастью. Странно, но чем труднее нам приходится, чем больше испытаний выпадает на нашу общую долю, тем сильнее я к ним привязываюсь. Они, конечно же, совсем не такие, как я. Они даже друг для друга не такие, не похожие один на другого. И если бы раньше, попытайся кто-то из них заговорить со мной на улице, я бы просто отвернулся, даже не удостоив их ответом, то теперь начал понимать, что они в какие-то критические моменты лучше и честнее многих, с кем мне приходилось встречаться и контактировать. Я вовсе не намеревался обелять и превозносить их образ жизни и образ мысли, но каждый ли человек без раздумий вступит в бой, чтобы защитить посторонних ему людей? А мои бомжи встали на сторону справедливости и сейчас вместе со мной являются гонимыми за справедливость. По большому счету, и бомжи, и я знали, что мы смогли бы вывернуться из всей этой истории только в том случае, если бы не взяли в руки оружия. То есть если бы просто бежали, даже пальцем не тронув ни хозяина, ни его вооруженных охранников, даже глаз лакею хозяйской сестры Амиру не выбив, даже на щеку сестре нашего хозяина не наступив, или на что там еще ей наступили, на ухо, что ли… Если бы не оказали вооруженного сопротивления ментам, купленным нашим хозяином, а просто убежали бы от них, а потом и от других, которые тоже желали нас задержать. Но это все было невозможно. Насилию сопротивляться можно только встречным насилием, иначе погибнешь, иначе тебя просто сгнобят. Когда все завершится, будет следствие. И как нам объяснить следователям свою правоту, свое желание быть свободными, а не рабами? Понять, конечно, попробуют, может быть, желание и поймут. А вот только спросят нас, как вы докажете, что убивали ментов, которые стояли на довольствии у вашего рабовладельца? Кто точно скажет, когда и сколько он им платил? И деньги при этом должны быть мечеными, иначе не доказать. Нет доказательств? Значит, это можно рассматривать просто как убийство сотрудников правоохранительных органов, находящихся при исполнении служебных обязанностей. А это, я слышал, очень крутая статья.

И что же тогда нам остается? Идти под суд, а потом на «зону»? Причем на очень долгий срок, и на строгий, если не на особый, режим, где «вертухаи» будут гнобить нас до смерти? Может такая перспектива радовать? Чем она легче рабства?

Но что у нас есть в противовес этому?

Есть у нас, конечно, одна возможность… Примкнуть к какой-нибудь банде из местных. Примкнуть только потому, что и в этой банде сейчас такие же люди, которые не могут, как и мы, доказать свою правоту и не могли раньше терпеть произвол. Я слышал мнение, что большинство банд в Дагестане состоят из таких людей, доведенных до отчаяния. И лишь изредка это бывают банды исламских фундаменталистов или просто уголовные банды. Однако и этот путь виделся мне путем без конца. Вернее, путем к близкому и неизбежному концу. Быть преследуемым и дальше, как мы преследуемы сейчас? Это меня мало устраивало. Тем более что в преследовании может принимать участие и спецназ, а я лучше других понимал, что против спецназа ГРУ бандитам не устоять.

Так что же оставалось? Этого я пока еще не знал. Но твердо верил в одно — в то, что безвыходных положений не бывает и выход какой-то обязательно найдется. Хотя и хотелось, чтобы он нашелся как можно быстрее, пока я связывал выход только со своим обращением напрямую в спецназ ГРУ. Пусть даже в отряд другой бригады, но спецназ ГРУ, как нам говорили командиры, своих никогда не предает, и, я был уверен, мне обязательно помогут, и мне, и тем, кто со мной. Вера эта была слепая, не знаю, насколько обоснованная, и, может быть, я выдавал желаемое за действительное, но другого пути я пока не видел…

— Ты чего пинаешься, дядь Вась?

— Не храпи.

— А ты мне наливал?

— Я не про то.

— А я про то. Что я выпил, то выпил. И бутылка в запасе осталась, командирской милостью. А больше я ни грамма.

— Я тебе говорю, я не про то. Я говорю — не храпи.

— Что ж я храпеть буду, если я трезв, яко младенец.

— Младенцы тоже, я слышал, бывает, что храпят. Ложись на бок, чтобы не храпеть.

— За Москву ручаться не буду, но в Махачкале твой, Ананас, храп слышно. Это точно, — сказал я, подходя к ним. — Правда, на соседнем холме он слышится звериным рыком. Пусть менты пугаются. Хотя и пугать их уже некогда. Дядя Вася, это вам, — протянул бывшему полковнику переговорное устройство. Не забыл и то, что просил Ананас. Он даже встал, ожидая подношения. Но зажигалку я отдавать не стал. — Чтобы пока не курил. Курить будешь только тогда, когда я посчитаю это безопасным. А сейчас уходим. Чтобы никто не заблудился и не потерялся, предлагаю каждому посматривать в затылок идущему впереди и не отставать.

Я говорил коротко и ясно. Присутствие рядом полицейского спецназа никого не вдохновляло на какие-то собственные необдуманные действия, и потому, как только я двинулся вперед, все мои бомжи дружно направились за мной. Первым пошел дядя Вася, за ним Ананас, замыкающим старик Василий. Но я почему-то был уверен, что уже вскоре замыкающим станет именно Ананас, физически самый крепкий, может быть, даже самый сильный, но не самый выносливый.

Идти ночью по этим холмам оказалось не так сложно, как думалось раньше. Это не по каменным россыпям пробираться, где сложнее, чем пройти, просто не споткнуться и не оступиться. Примерно через сорок минут, после того как мы покинули ложбинку между холмами, выкатилась луна, не достигшая еще полнолуния, но изо всех сил стремящаяся к этому. Она была желтая и мутная, с многослойным нимбом, тем не менее, дорогу нам освещала неплохо. Плохо было то, что она и нас высвечивала и не было тени, в которую можно было бы спрятаться. Конечно, мы рассчитывали, что больше никого среди этих холмов не встретим, но полной уверенности пока не было. Дядя Вася время от времени включал переговорное устройство, и из разговоров мы смогли уяснить, что полицейский спецназ действует тремя отрядами. С одним из отрядов мы недавно встретились, хотя и не задержались рядом даже для того, чтобы разделить с бойцами скорбь от незапланированной потери. Как мы узнали из подслушанных разговоров, один из бойцов выкопал себе окоп для наблюдения за тропой под камнем, камень обрушился и раздавил бойца.

Приятно было, что хотя бы эту смерть не вешают на нашу группу. Но на нас уже столько, наверное, понавешали, что при попадании в лапы ментов ничего хорошего ждать не придется.

Нас караулили на тропе и одновременно рассчитывали утром загнать на эту тропу движением двух групп с двух сторон. Хорошо, что я не поленился и сходил за переговорным устройством. И хорошо, что менты не сообразили поискать казенную принадлежность под телом. Не найдя «переговорку», они могли бы что-то заподозрить. Наверное, утром хватятся, но вполне имеют право посчитать, что кто-то из товарищей прихватил инструмент связи себе вместе с трубкой сотовой связи и сигаретами. Догадаться, что кто-то подкрался и умышленно столкнул камень на постового, будет сложно. И уж совсем невозможно доказать, что это сделал кто-то из нас.

Эта мысль давала мне облегчение, и я шел вперед достаточно быстро, только иногда, когда почва под ногами попадалась неровная, нога снова слегка подворачивалась, и я чувствовал неприятную острую боль. Острую, но терпимую. Она приходила и так же быстро уходила, стоило сделать несколько шагов, напрягая стопу. Я даже не хромал, и моей травмы со стороны никто не заметил, по крайней мере, никто ничего мне не сказал.

Я оглянулся и остановился только через час пути, чтобы проверить степень усталости каждого. Ананас к этому времени уже прочно занял позицию замыкающего и даже рискнул отстать от старика Василия на добрый десяток шагов. Но я его в этой темноте видел, значит, и он видел Василия. Дистанция еще позволяла не потеряться, и увеличиться ей Ананас не даст. Он тоже с головой дружит, несмотря на уже выпитое, и понимает, что одному здесь не просто не выжить, одному здесь даже не выйти. А он, скорее всего, и не знает, куда следует идти. Впрочем, этого не знает никто из нас. Но на месте оставаться нельзя. Нужно передвигаться, чтобы не стать мишенью для бойцов полицейского спецназа.

— Ананас, если что, крикни негромко, мы притормозим.

— Нормально все. Иду же… Я пока не устал, только ноги ватные. Это скоро пройдет, разгуляюсь…

Изначально я предполагал сделать привал через час пути. Но, посмотрев на своих спутников и убедившись, что они еще держатся нормально и не выказывают категоричного желания развалиться на земле, решил увеличить переход до полуторачасового и снова вернулся на место ведущего, чтобы дядя Вася не завел нас невесть куда. Он недавно сам жаловался, что с ориентацией у него стало плохо, и на передовые позиции не рвался, сам понимая свое место. Ориентация человека — это явление высших сил. Одним Господь дал, другим — нет. Здесь винить в неумении никого нельзя, как нельзя винить человека в высоком или, наоборот, в невысоком росте. Новое переговорное устройство дядя Вася из рук не выпускал, хотя звук сделал минимальным, чтобы не привлечь внимания кого-то со стороны, и время от времени прослушивал разговоры внутри отряда полицейского спецназа.

Спецназ устроился на ночлег. Не умеют они ночью работать. На мой взгляд — налицо вопиющий непрофессионализм, причем утвержденный на государственном уровне. Ночная работа — самая продуктивная. Однако ночью велика возможность получения потерь, поэтому полицейский спецназ предпочитает в светлое время суток на свои глаза надеяться. Для нас же этот непрофессионализм ментов был, словно материнское молоко для младенца. Он нас подкармливал и давал силы, давал надежду выбраться из заколдованного круга преследования. Главное было в том, чтобы оторваться подальше и создать в отрыве задел. Правда, и шли мы не в том направлении, где легче спрятаться. Спрятаться легче всего в горах, среди каменных скал, где всегда можно найти расщелину или грот, в котором тебя ни один вертолет не найдет. Не случайно бандиты предпочитают именно горы, а не холмы. Еще лучше, если эти горы будут лесистыми. Но о лесистых горах мечтать было нереально, они начинаются только на границе Дагестана с Чечней, а туда нам добираться дальше, чем до Махачкалы. Но и простые горы нас устроили бы. Однако пришлось идти в противоположную сторону, к морю, по открытой местности. У меня в голове созревал план, согласно которому нам следовало найти какое-то надежное убежище и отлежаться там хотя бы пару суток. Именно поэтому я согласился на ограбление магазина. Голодными пару суток сидеть — в этом тоже мало приятного. Отсидевшись где-то в укромном месте, мы успокоили бы преследование, а потом уже передвигались бы более свободно. Но такое место нам пока не подворачивалось.

Еще меня слегка донимали сомнения. Правильно ли мы сделали, что двинулись сразу на север? Может быть, следовало пойти резко на юг, в сторону более близкого Дербента, или за запад, до большого села Кубачи, которое, по сути своей, является небольшим городом, хотя и носит название села. И там и там можно было найти русских людей, которые смогли бы посочувствовать и спрятать нас. Но это все были чисто умозрительные соображения. Если уж пошли, значит, следует туда и идти. Честно говоря, в сторону Махачкалы меня повело то, что там, под столицей республики, базируется несколько отрядов спецназа ГРУ. Не постоянно дислоцированные подразделения, а откомандированные в республику на несколько месяцев отдельные отряды, порой собранные из бойцов разных бригад. Я не видел другой для себя защиты, кроме своего рода войск, и потому стремился туда. А мои бомжи просто пошли за мной. Одному мне пройти было бы гораздо легче, но, если уж взял их, значит, взял на себя и ответственность за них, потому что сами они не приспособлены к боевой обстановке. Может быть, они имеют больший опыт выживания в городских условиях, где все опасности сводятся к дракам между собой и к способности убежать от полиции. Здесь все совсем иначе. Там никто не будет стрелять в бомжа, даже если его не могут догнать. Здесь будут сначала стрелять, а потом уже разбираться, в того ли стреляли. Где идут боевые действия, человеческая жизнь обычно стоит мало. А здесь боевые действия идут кругом, и люди привыкли уже к низкой стоимости человеческой жизни.

Я вытащил трубку и посмотрел на время, сверяя действительность со своими ощущениями. Мы шли уже полтора часа, а место, в котором оказались, показалось мне удобным для привала хотя бы тем, что здесь можно было полежать на траве, которой чуть выше по склону уже не найти. И потому я дал команду:

— Пришли. Привал. Дядя Вася, послушайте, что там про нас говорят?

Бывший полковник Карамзин включил переговорное устройство. Эфир ответил только традиционным треском. Полицейский спецназ благополучно спал. И никто не катил на них тяжелые камни. Мне было просто интересно, они ночью караулят тропу или нет?..

Однако нам было не до сна. Так, впрочем, я думал, но мои спутники сомневались.

— Они спят, а мы что, мыши, что ли, чтобы ночами шастать? И так уже сколько на ногах… — посетовал Ананас. — Отоспимся, а потом с новыми силами двинем.

— Честно скажу, я тоже ноги едва передвигаю, — поддержал его дядя Вася. — Без хорошего отдыха мы просто-напросто загнемся.

— Мне кажется, лучше воспользоваться моментом и создать запас времени и расстояния, — возразил я, понимая в глубине души, что бомжам трудно со мной здоровьем тягаться, я тренированный, непропитый и непрокуренный. И характер у меня другой.

Неожиданно на моей стороне оказался старик Василий.

— Я сам спать хочу, но понимаю, что командир прав. Нельзя сейчас отлеживаться. Менты проснутся, начнут поиск рядом. Вертолет пустят. Он быстро найдет, и тогда уже начнется гонка с преследованием. А в этом приятного мало. Если мы сейчас уйдем далеко, вертолет может нас и не найти. Он будет здесь кружить, искать какую-то ложбинку, где мы спрятались. А если уйдем, у нас будет время выспаться капитально. Пока здесь ищут, мы в другом месте отдохнем.

— Полчаса отдыха всем, — решил я как признанный командир. — Через полчаса выходим. Будем создавать разрыв. Василий абсолютно прав. Здесь нас вертолет сразу обнаружит. А полетит он дальше или не полетит — это еще неизвестно. Да и пусть тогда найдет… Пока еще менты соберутся, пока до нас доберутся. Будет та же самая гонка, только у нас останется запас в расстоянии, и мы сможем искать варианты — куда направляться или где прятаться.

Я лег первым, показывая, что время на разговоры тратить — это значит часть своего законного сна разбазаривать. Сначала моему примеру последовал старик Василий, потом дядя Вася, последним, недовольно повздыхав, лег Ананас. И только тогда, когда все улеглись, я вытащил трубку и поставил на ней будильник. Полчаса сна я посчитал достаточным для отдыха временем. Трубку убрал в карман, прижался к земле и тут же провалился в сон.

Но проснулся, как обычно, за несколько минут до назначенного времени — сработал внутренний будильник. Глянул в монитор трубки и выключил будильник. За оставшиеся до общего подъема три минуты успел сделать короткую, но интенсивную зарядку, чтобы легче себя чувствовать в пути и сразу включиться в ритм. Заканчивая отжимания, заметил, что меня с любопытством рассматривает старик Василий. Я поднялся, тут поднялся и дядя Вася, который тоже, как оказалось, уже не спал. Только Ананас посапывал во сне так беспечно, что будить его не хотелось. Но дядя Вася оказался безжалостным и сильно толкнул бывшего капитана ногой.

— Чего пинаешься?

— Пора, вставай…

— А ты видел, чтобы я пил…

— Видел. Много раз.

— Здесь вот, на этом месте, как на отдых завалились? — Ананас, уже проснувшись, откровенно тянул время, чтобы резко не вставать.

— Никак, не выспался? — усмехнулся я.

— Не выспался.

— Так и досыпай. А мы пойдем. Захочешь, догонишь. — Я поднял с земли свой автомат, набросил на плечо ремень и первым шагнул вперед. Оглянулся только через пять шагов — два Василия следовали за мной, Ананас, подтянув штаны, заспешил следом. Оставаться в одиночестве он не захотел.

Путь я выбирал по-прежнему между холмами, хотя несколько раз предпочитал пересекать относительно пологие склоны, чтобы срезать углы. И получалось, что шли мы для своих возможностей даже более чем ходко. Конечно, такое передвижение не сравнить с молниеносными перемещениями отрядов спецназа ГРУ, да и спецназ внутренних войск, слышал я, умеет совершать марши, хотя и не такие быстрые, как их коллеги из военной разведки. А вот полицейскому спецназу за нами было бы не угнаться. Даже мне, рядовому в недавнем прошлом, хорошо известно, как формировался этот спецназ. Собирали тех, кто умеет и желает подраться. При этом вообще не обращалось внимание на то, например, курит человек или нет, имеет спортивную подготовку или не имеет. А это важные составляющие. Хотя, как нам говорили, спортивную подготовку можно приобрести и во время службы, а вот характер не приобретешь, и не приобретешь главное — умение терпеть. Умение терпеть и заставлять себя — это самый важный атрибут в службе спецназа ГРУ. Мои бомжи наполовину отвечали этому требованию. Терпеть они умели. Их жизнь заставила научиться терпению. Но вот заставлять себя терпеть они не желали в силу своего необязательного характера. И здесь, как в случае с подъемом Ананаса, мне приходилось применять свои методы воздействия. Это помогало.

— Арцыбашев! — через спину старика Василия позвал меня дядя Вася.

Я остановился, пропуская Василия на место ведущего.

Бывший полковник показал мне переговорное устройство. Звук был включен на самую малую громкость, но прослушивание дядя Вася проводил регулярное. Видимо, и сейчас что-то услышал.

— Что там?

— Разговоры…

— Я догадываюсь, что не концерт народной музыки. Что говорят?

— Говорят, что хреново наше дело, вот что говорят.

— Они его сразу таким считали.

— А сейчас и я считаю.

— Говори конкретно, без выкрутасов.

— Я так не умею. Я привык красиво выражаться. Короче говоря, обложили нас, как волков позорных. Со всех сторон.

— Волков не обкладывают со всех сторон. Их со всех сторон, товарищ полковник, флажками обвешивают и оставляют проходы для выгона на засаду. Волки под флажками не могут пробежать. Психология им не позволяет. А мы можем. В действительности нас со всех сторон обложить они не смогут — сил не хватит. А флажков мы не боимся. Мы не волки, мы скорее собаки.

— К ним большое подкрепление подошло — спецназ внутренних войск и спецназ ГРУ. Освободились после операции в Строительном. Перекрыли нам все возможные проходы. Обещают с рассветом перебросить сюда же спецназ ФСБ. Только у тех какая-то своя задача. Менты сами не знают, какая. С ними не считаются и в известность не ставят.

— Очень интересно. Может быть, это именно то, что нам требуется. Там, товарищ полковник, не будет случайно вашего знакомого из республиканского управления ФСБ?

— А я знаю, где он будет? Я вообще его тысячу лет не видел, только час назад прикидывал его возраст, думаю, он давно уже в отставке. Он был старше меня, а генеральское звание ему не светило. Боюсь его не найти при всем желании. Но ты, надеюсь, найдешь своих в спецназе ГРУ?

— У нас там все свои. Хотя я никого не знаю, кто сейчас остался. Наши все уже в бригаду отбыли, новые на смену прибыли. Но это значения не имеет.

— Ты не приукрашиваешь ситуацию?

— А кто ее точно знает, нашу ситуацию? — спросил я напрямую. — Можно только предполагать, но уверенным быть — я бы не решился.

— В том-то и беда наша. Тогда, может, попытаться до Москвы добраться?

— А зачем? — спросил я. — Чтобы снова где-нибудь у вокзала ошиваться?

— А ты надеешься, что твой спецназ ГРУ нашу жизнь изменит?

— А вы, товарищ полковник, не видите, что мы все изменились? И я, и вы, и Ананас, и Василий. Василий раньше только молился, а теперь с оружием идет, и даже успел его применить. Ананасу раньше, мне думается, главное было — до бутылки доползти, а сейчас сам на бандитов нападает, девочку спасает.

— Я всегда был готов, — хмыкнул Ананас. — Хотя соглашусь, что в чем-то изменился.

— А я не соглашусь, — возразил дядя Вася. — Каким я был, таким и остался. Был бомжом, бомжом и умру, когда мой час пробьет. Хоть в этих холмах, хоть в подземном переходе в Москве. Мне без разницы. Правда, хотелось бы, чтобы похоронили по-человечески, не как собаку.

— В Екатеринбурге, кажется, есть кладбище собак, — сказал старик Василий. — Там памятники такие стоят, что людям и не снились.

— Я и без памятника согласен. Лишь бы в гробу и с маленьким аккуратным холмиком.

— Неправда. И вы, товарищ полковник, другим стали. Раньше, как я понял, вы только со стороны жизнь наблюдали, с интересом и с легким ехидством, а сейчас вы сами в ней участвуете. Даже беспокоитесь не только о себе, а обо всех нас, и не только о нас. Но вернемся к делу. Что там «переговорка» вам доложила?

— Что нас ждет множество неприятностей, поскольку дорога, на которую мы хотим выйти, полностью контролируется «краповыми беретами». Они же с рассветом начнут прочесывать все подступы к этой дороге, то есть местность, куда мы направляемся и куда так спешим. А «краповые» — это не полицейский спецназ, это серьезно. От них так просто не отвяжешься — волкодавы. С рассветом же прилетят вертолеты. Выделено три машины, оборудованные тепловизорами специально для поиска биологически активных объектов. Это вертолеты МЧС, их МВД Дагестана арендовало, чтобы нас найти, если мы в холмах спрячемся.

— А спецназ ГРУ?

— А спецназ ГРУ уже прибыл в село, где мы были, и вышел в поиск. Полицейский спецназ предупредили, чтобы они не подстрелили в темноте своих, и приказали ментам делиться всей возможной информацией. Но это не самое интересное…

— А что самое интересное?

— Самое интересное — операцией по поиску руководит майор Алимпашаев, заместитель начальника районного отдела полиции.

— Это кто такой?

— Тот майор, что Дауда-работорговца прикрывал. Майор-оборотень. Я слышал, как его там, в селе, по фамилии называли.

— Это очень приятно, — зло улыбнулся я.

А идущий впереди старик Василий задумчиво остановился и обернулся…

Глава двенадцатая

— Что, Василий? — спросил я, думая, что где-то там впереди, куда вел нас старый Василий, нам уже встретилась одна из обещанных дядей Васей неприятностей.

— Нет-нет, ничего, все нормально. Просто я на пару минут хочу отстать…

Старый Василий всегда был деликатным и почти интеллигентным бомжом, и ничего удивительного в том, что он желает на пару минут отстать, я не увидел. Но, посмотрев на часы, обнаружил, что мы в пути уже более часа. А ведь, сообразуясь с новой информацией, еще требовалось подумать, куда нам идти, и потому я остановился сам.

— Привал двадцать минут.

Уговаривать никого не пришлось. Дядя Вася просто сел. Ананас уронил на землю автомат и тут же сам упал, как мешок с картошкой. Мне показалось, что похрапывать он начал еще до того, как свалился на землю, то есть уснул еще в падении. Старик Василий, демонстративно торопясь, скрылся от нас в темноте. Не знаю чем, но мне не понравилась его демонстративность. Посмотрев, как укладывается спать, свернувшись калачиком, дядя Вася, я сделал с десяток шагов назад по только что пройденному пути и услышал разговор старика Василия. Вернее, услышал только какое-то бубнение, а не разговор, слов разобрать было невозможно. Сам с собой старик, насколько я помню, не разговаривал, молитвы обычно произносит совсем другим тоном, похоже, старик Василий сейчас говорит по телефону. Сразу вспомнилось его смущение, когда я застал Василия с трубкой в руке в прошлый раз. Тогда он сразу и резко прекратил разговор. Как-то не очень конкретно старик обмолвился, что у него две дочери, и я подумал, что он звонит им. Однако какой дочери можно звонить среди ночи? Это мне не нравилось. Я попытался совместить звонки старика Василия с появлением на нашем горизонте полицейского спецназа, но из такого совмещения ничего не вышло. Я не увидел связи, хотя и не мог с полной уверенностью сказать, что ее не существует. Не мешая Василию разговаривать, я вернулся к двум отдыхающим бомжам и сам улегся спать. Но сразу уснуть не мог, пока не появился старик Василий и не устроился на отдых. А после этого не мог тем более уснуть, потому что в голову пришла шальная мысль, что дядя Вася позвал кого-то и сообщил о том, что мы ложимся спать и часовых при этом не оставляем. Это значило, что мне стоит покараулить сон товарищей. Чтобы устроить настоящий караул, как и полагается, я решил отойти чуть в сторону ото всех. Однако здравая мысль, что найти нас в темноте невозможно, меня слегка успокоила, да и вставать не хотелось, поскольку ночь была прохладная, какой она всегда бывает в горах и в предгорьях, а я, улегшись, уже начал согреваться. Так и уснул на месте. И уже сквозь сон слышал, как кто-то опять отошел от лагеря, но не проснулся. Усталость, физическая и психическая, свое взяла. И я спал до тех пор, пока не почувствовал удар в бок. Болезненный удар в ребра…

В ответ на удар я не сделал резкого движения. Вообще-то у меня сначала появилась интуитивная мысль, что за первым ударом последует второй, и, в предотвращение этого, следует перекатиться. Однако предмет, который меня ударил, не был убран от тела, он после удара продолжал давление, и я, даже не открывая глаза, уже понял, что это автоматный ствол. Но из своего опыта я знал, что, когда тыкают в ребра автоматным стволом, предохранитель автомата обычно находится в одном из двух нижних положений, то есть оружие готово к стрельбе, а указательный палец лежит на спусковом крючке. И попытка к сопротивлению, попытка ухватиться за оружие и отобрать его или любые иные действия в этой ситуации приведут к автоматной очереди, которая ребра крушит лучше, чем простой тычок этого ствола. А мое молодое и крепкое тело было вовсе не настроено на то, чтобы поглотить несколько пуль. И я, не пошевелившись, открыл глаза.

— Влипли, парни… — с акцентом сказал стоящий против меня полицейский спецназовец.

— Ага, — согласился я. — Похоже на то… — и приподнял голову.

В аналогичном со мной положении находились дядя Вася и Ананас. Чуть в стороне стояли еще двое полицейских спецназовцев. Старика Василия видно не было. И сразу вспомнился последний телефонный разговор старика с кем-то. Вспомнились и предыдущие его разговоры. Как и зачем Василий решил «сдать» нас, почему? Только для того, чтобы самому выкрутиться? Это возможно. Он ведь не стрелял по ментам, он стрелял только по бандитам. Значит, нашел возможность выкрутиться. Но кому он звонил? Может быть, в ментовской трубке, что Василию досталась, был какой-то номер с обозначением? Например, номер дежурного по управлению или еще что-то подобное.

Стало обидно. Всегда бывает обидно, когда тебя предают. А ведь я старику даже слегка симпатизировал. Мне нравились люди, которые молятся. Они казались надежными. Хотя «иуды» могут быть везде.

— Что же вы так бездарно попались… — словно бы укоряя нас, сказал еще один голос с акцентом. Это говорил тот полицейский, который стоял рядом с дядей Васей.

— При чем здесь наша бездарность? — возразил я. — Если нас предали, это уже вопрос другого порядка. Против предательства бороться сложно.

— Предали? — переспросил Ананас, хотел было приподняться, чтобы на меня посмотреть, но получил новый удар стволом автомата под ребра, сильный удар, и благополучно предпочел третьего не зарабатывать.

— Старик Василий, — сказал я.

— Старик Василий — это ваш четвертый? Где он? — спросил полицейский, стоявший рядом со мной. — И быстро отвечать! — Он оторвал ствол от моей груди, отвел его подальше, чтобы перехватить автомат двумя руками и ударить меня сильнее и больнее, и выходное отверстие ствола на какой-то момент посмотрело в сторону.

— Да вон же он…

В дополнение к уже отведенному стволу полицейский посмотрел в темноту, туда, куда я кивнул, другие полицейские головы тоже повернулись.

Я не успел подумать о том, что созрел момент для возможности сопротивления, я успел только подумать, что нас все равно пристрелят, как должен был приказать им командующий операцией майор Алимпашаев, и решил, что будет лучше, если пристрелят раньше, до того как переломают ребра. Полицейский стоял ко мне боком. А я лежал на правом боку и, как только ствол посмотрел в сторону, каблуком правой ноги уперся у землю, а левой ногой сильно и резко ударил противника под колени, заваливая его себе на ноги и успев перехватить автомат. На мое счастье, он был не на ремне. Полицейский цеплялся за оружие, но он понятия не имел, что такое применение рычага, а я сделал правильный захват и легко выкрутил автомат.

В это время раздалась короткая очередь где-то за моей головой, и я, приподняв голову, увидел, что Ананас остался без противника и тоже автомат поднимает. Тут же еще одна очередь освободила и дядю Васю, и только тогда я понял, что стреляли со стороны. А стрелять со стороны мог только старик Василий, больше просто некому.

Двое стоящих в стороне полицейских спецназовцев держали оружие на плечах. Они только еще снимали его, готовясь принять ближний бой, когда я уже навел на них ствол и дал очередь. Присоединился ко мне и Ананас, и старик Василий из темноты вложил свою лепту в общее дело. В итоге в живых остался только мой охранник, которого я держал ногами, не давая подняться. Но он вырывался старательно и захватил меня за стопу, пытаясь вывернуть ее классическим болевым приемом из арсенала дзюдо. Будь это стопа правой ноги, я бы вытерпел. Болевой прием проводится на голую ногу, а когда нога в тяжелом и прочном солдатском башмаке, требуется такое усилие, которое и башмак разорвет пополам. Но он ухватился за левую, многократно накануне травмированную, и стал крутить ее. Я не стерпел и среагировал жестким ударом автоматным стволом в нос. Полицейский взвыл и зарычал, но ногу выпустил. Тогда и я выпустил его, потому что уже подскочил из темноты старик Василий, и Ананас с дядей Васей поднялись на ноги и наставили на полицейского свои автоматы, а противник мой был уже безоружным.

Полицейский сел, опустив голову. Сел и я, даже демонстративно потянулся, так и не выпуская автомата из рук, словно бы остатки сна с себя согнал. Но не удержался, чтобы не спросить пленника:

— Теперь твоя очередь. Отвечай. И быстро! Как нашли нас?

— Храпеть надо тише… — зло буркнул полицейский, не поднимая головы.

Ананас поднял автомат, но я посмотрел на него так уничтожающе, что он даже в ночной темноте прочитал мой взгляд и опустил оружие. Мент был прав. Храпит Ананас, как целый зоопарк, битком набитый спящими сытыми львами. Но разобраться с ситуацией нам не позволили новые обстоятельства. Я только продумывал очередной вопрос, как откуда-то из темноты, со склона, но не с ближнего расстояния, раздалось несколько не очень прицельных, скорее отвлекающих и предупреждающих автоматных очередей. Словно кто-то видел, что здесь идет допрос, и пытался удержать допрашиваемого от лишних слов, а нас предупреждал, чтобы не увлекались одним противником и обратили внимание на других.

Мой полицейский резко свалился на бок и перекатился, словно стреляли прицельно по нему. Я короткой очередью в два патрона ограничил его движение в сторону. Дальше уже была темнота, в которой легко можно раствориться.

— Хана вам… — сказал пленник с мстительным злорадством. — «Краповые» пришли. С ними так просто не справитесь…

Я встал, шагнул вперед и еще раз подправил ему нос стволом автомата, чтобы не каркал. Признаюсь, не люблю, когда мне под руку всякую ахинею лепят.

Потом громко скомандовал:

— Уходим! Быстро! Перебежками, — и стал показывать, как следует перебегать под огнем противника, кувыркаться, перекатываться, чтобы не представлять собой статичную мишень. При этом мысли мои работали асинхронно автономному движению, но тем не менее заставили оглянуться и дать себе за спину очередь. Она оказалась точной и своевременной. Мой недавний противник, оставленный без присмотра, поднял автомат одного из своих убитых товарищей и собирался стрелять нам в спину. Я попал ему в область плеча и в бронежилет, свалил с ног, но возвращаться и добивать не стал.

А со склона нас продолжали обстреливать. Расстояние, видимо, было слишком велико для прицельной стрельбы, хотя прицелиться, как говорит практика, всегда можно. Даже при желтом лунном свете. Скорее всего «краповые» видели нас, бросились в преследование и стреляли на бегу, поэтому пули ложились с таким большим разбросом, что задеть нас могли разве что случайно. Какой тогда смысл был в кривых разнонаправленных перебежках, переворотах и перекатываниях? И я дал естественную для такого случая команду:

— Бежим прямо!

Это сразу вдвое увеличило нашу скорость. А поворот холма и вовсе скрыл нас от глаз преследователей. Перед поворотом я остановился и так же неприцельно, но определяя место стрельбы по звуку, дал несколько очередей. Просто так, для острастки, чтобы бежали они за нами, опасаясь, что и их тоже может пуля остановить. Не знаю, остановила ли она кого-то, хотя думаю, что едва ли. Сам я этого не слишком хотел и с легким сердцем скрылся за поворотом.

Тут неожиданно подал голос старик Василий:

— Вверх по склону, направо на двадцать метров! В засаду…

Я возражать не стал, в очередной раз удивившись старику, который выбрал наиболее правильный путь. Не иначе, молитвы его даром не прошли, и Господь старика надоумил.

Подъем был крут и изобиловал камнями. Но камни одновременно и подниматься мешали, и обещали защиту в случае боя здесь, на этом месте. Мы действительно поднялись не больше чем на двадцать — двадцать пять метров.

— Занимаем позицию, — продолжил старик Василий командование.

Я не возражал против отстранения меня от должности. А зачем возражать, если команды старик подает здравые? Не догадался я — догадался он. И место для позиции выбрал идеальное — среди крупных валунов, которые могли нас защитить. Осталось только дождаться «краповых».

— Без команды не стрелять, — распорядился Василий. — Если их много, лучше пропустить.

Мы ждали. И они скоро появились. Их, в самом деле, было около двух взводов. Нам, даже при условии неожиданности засады, с таким количеством опытных бойцов справиться было нереально. И команды открыть огонь, естественно, не последовало. Стрелять можно было только в том случае, если бы они каким-то образом определили наше местонахождение и полезли бы за нами на склон. Я на этот случай даже две гранаты «Ф-1» приготовил. Но «краповые» пробежали мимо. Бежали они уверенно и монотонно, даже соблюдая строй, хотя и слегка разваленный, как бывает во время тренировочного марш-броска. Вроде бы строй бежит, в то же время он невыровнен и нет строгой линии. Это естественно, потому что среди бегущих есть люди и легкие, и тяжелые на ногу, да и смысла выдерживать строй не было, не на плацу же находятся. Но сам монолит строя действовал на нервы. Они на бегу чем-то на танк походили. Проедет по тебе, и не заметит препятствия.

— Откуда они взялись! — возмутился Ананас, когда «краповые» удалились. — И менты здесь, и «краповые». И все на бедных бомжей, как на закадычных бандитов…

— И на тех, кто «иже с ними», — добавил я, имея в виду, естественно, себя. — Мы уже не так далеко от дороги. А «краповые» начали прочесывание местности, не дожидаясь рассвета.

— Откуда тот мент, — кивнул в сторону, откуда мы прибежали, дядя Вася, — знал, что идут «краповые»? Он же точно определил.

— Значит, знал, что здесь, кроме «краповых», никого больше нет, — объяснил старик Василий. — Похоже, они незадолго до нас встретились, обговорили общие дела, потом уже, когда расстались, Ананаса услышали, а «краповые» услышали стрельбу. Все естественно.

Мне в голову внезапно пришла мысль. Почему она раньше не пришла, не знаю. Хорошо вообще, что пришла. Я же помнил номер сотового телефона нашего старого командира взвода — старшего лейтенанта Смолянинова. Это был мой единственный сохранившийся выход на спецназ ГРУ. Что, если ему позвонить? Он казался мне человеком отзывчивым и понимающим. Под его командованием наш взвод совершал первую командировку на Северный Кавказ. И пусть старший лейтенант сейчас далеко, может быть, сумеет куда-то дозвониться, чтобы связались с отрядом спецназа ГРУ, занятым в нашей поимке?

— Куда пойдем дальше? — перебив мои мысли, спросил Ананас, переводя взгляд с меня на старика Василия и обратно. Бывший капитан омского ОМОНа не знал, кто будет команду отдавать и кого надо слушать.

— А куда нам идти, если впереди все прочесывают? Мы уже недалеко от дороги и в полосу прочесывания вошли, — ответил я. — Здесь холм хороший, каменистый, можно укрыться. Предлагаю наверх забраться, чтобы и обзор иметь, и отдохнуть. Другого варианта не вижу.

— Поддерживаю, — согласился со мной старик Василий.

Остальные возражать двум командирам и не думали. Дядя Вася первым полез вверх. Ананас за ним. Мы со стариком тоже двинулись.

— Василий, вам сколько лет? — поинтересовался я, словно бы между делом.

— Сорок восемь, — просто ответил Василий. — Через месяц с небольшим стукнет.

А я-то думал, что ему уже далеко за шестьдесят, если не под семьдесят. Видимо, бомжовская жизнь человека не сильно молодит.

— А чем вы занимались до того, как бомжевать начали?

— Человеком был. Хотя, наверное, им и остался. По крайней мере, я на это надеюсь… — Не захотел Василий давать прямого ответа. Но это его право, и я настаивать не стал, хотя и заметил в нем какие-то командирские навыки — и с оружием он обращаться умеет, и тактику боя знает, кажется, получше меня. Но явно показывать этого не желает.

Вот выправки офицерской в нем заметно не было. Но это могли быть издержки профессии бомжа. Такая жизнь любого может согнуть и выправки лишить. Тем не менее мне казалось, что рядом со мной идет офицер, который службу помнит и знает, невзирая на свое бомжовское настоящее.

Угораздило же попасть в компанию трех офицеров, которыми я начал командовать! Мне при этой мысли даже как-то неловко стало…

На вершине холма мы нашли настоящую крепость с бойницами. Правда, крепость эта была построена природой, но природа, как известно, всегда была лучшим в мире архитектором. Не случайно современные архитекторы пытаются использовать то, что создано природой, как, например, принцип строительства пчелиных сот. Я слышал где-то, что здания, стены которых построены по этому принципу, являются самыми надежными и крепкими и не разрушаются даже при мощных землетрясениях.

Правда, бойницы в стенах нашей природной крепости такой величины, что в них можно было бы верхом въехать, тем не менее позиция эта была удобна для обороны гораздо более, чем любая другая на ближайших холмах, которые нам удалось посетить. А мы немало их пересекли только за один минувший вечер.

— Сколько у нас до рассвета? — спросил дядя Вася.

— Меньше часа, — ответил я, глянув не на трубку с циферблатом, а на небо. Время определять я умел и без часов. Тем более такое расплывчатое во временном понятии явление, как рассвет. Его определить невозможно. Можно определить восход солнца, но рассвет начинается задолго до него, и начинается незаметно, вкрадчиво.

— Значит, отведем себе еще час жизни и насладимся им. Кто как хочет, тот пусть так и наслаждается. Я лично предпочитаю умереть выспавшимся… — Дядя Вася бросил на землю автомат, а за ним и сам улегся на бок.

— А что! — сам себя в чем-то уверяя, сказал Ананас и вытащил из кармана бутылку водки.

— В чем застану кого, в том и судить буду, сказал Господь, — назидательно произнес старик Василий, который оказался в действительности не таким уж и старым. — А апостол Павел говорил, что пьяницы не унаследуют Царствия Небесного.

— Думаешь, готовиться пора? — доверчиво спросил Ананас.

— Готовым нужно быть всегда. Никто из нас не знает своего пути. Живем, надеемся на что-то, планы строим, деньги копим, а потом лопнет в голове сосуд — и нет нас. А мы не готовы…

Ананас перевел взгляд на меня.

— Не знаю… — сказал я и вспомнил, что именно Ананас внизу отвлек меня своими словами от хорошей мысли.

Я тут же вытащил трубку и отошел за камни, стоящие стеной вокруг вершины, чтобы позвонить. Время еще ночное, но ситуация такая, что на время суток обращать внимание не стоило. Глубоко вдохнув, словно выбрасывая с выдохом свою нерешимость, я набрал номер своего бывшего командира взвода. Знакомый голос ответил не сразу, видимо, я разбудил Смолянинова.

— Слушаю.

— Товарищ старший лейтенант…

— Капитан. Я уже шесть месяцев, как капитан, — строго поправил меня Смолянинов. — Кто это?

— Рядовой Арцыбашев. Помните такого?

— Саня, кажется… Помню. Что тебе не спится? Ты еще не уволился?

— Уволился. Но до дома не доехал. В историю попал. Я сейчас в Дагестане. И не знаю, к кому за помощью обратиться. Только ваш номер вспомнил…

— В историю попал… История из хроник составляется. Говори.

Я начал рассказывать. Хорошо, что у моего бывшего рабовладельца денег на счету трубки было положено много, иначе я не успел бы выложить все. Но я выложил. Откровенно. И даже сказал, что спецназ ГРУ тоже выходит на наш поиск. Наверное, уже вышел и догоняет бомжовскую команду.

— Я понял, Саня. К сожалению, сам я сейчас не на Кавказе, а в Тамбове. Плохо, что вы ментов перестреляли. Но хорошо, что бандитов били. Сложная история. Я сейчас попробую кое-кому дозвониться. Если смогу помочь, помогу. Если не смогу, то… Постарайся, по крайней мере, сдаться именно спецназу ГРУ. «Краповые» и менты вас просто расстреляют.

— Я сам так думал, товарищ старш… товарищ капитан.

— Ладно. Удачи. Время терять не будем.

Капитан Смолянинов отключился от разговора. Но его обещание для меня лично много значило. Я знал, что он постарается. Не отмахнется от просьбы, а постарается хоть что-то для нас сделать. И мне от этого легче дышалось.

Я убрал в карман трубку и услышал шорох за спиной. Ко мне подходил Ананас.

— Кому звонил? — спросил он хрипло. К водке, кажется, не притронулся.

— Что не спишь?

— Пожить еще хочется. Когда спишь — не живешь. А когда думаешь, страдаешь или наслаждаешься — это все жизнь. У нас один дядя Вася спит. Василий тоже куда-то названивает. С другой от тебя стороны.

— Он давно бомжует? — осторожно спросил я.

— А кто его знает? Я лично его с месяц знаю, а где он раньше ошивался — кто ж расскажет? У нас как-то и не спрашивают. Не принято. Так, если сам кто-то в воспоминания ударится…

— А кем Василий был раньше?

— Без понятия. Слышал как-то, его профессором называли. Мужик умный, может, и правда, профессор. В бомжах кого только не встретишь. И профессора настоящие бывают, и даже генералы, я слышал.

— Это где-то в кино было.

— В кино тоже из жизни попало. Откуда же они все берут? Врут, конечно, безбожно, жизни настоящей в кино не увидишь, но врут красиво. А ты, рядовой, матери с отцом, что ли, звонил? Прощался? Тоже готовишься? Правильно. Я вот старшей дочери позвонил, попрощаться хотел я, она меня обматерила. Другим и звонить не стал…

— Я своему командиру бывшему звонил. Может, сумеет помочь.

— Он здесь, в Дагестане?

— Нет. В Тамбове.

— Как он оттуда сюда достанет? Только по телефону.

— На это и надеюсь. Но он у нас человек ответственный. Я с ним только полгода служил, и здесь, на Кавказе, с ним в командировке был. Был старшим лейтенантом. Потом ему капитана присвоили и в другую бригаду перевели, ротой командовать. Но меня он помнит. Даже имя вспомнил.

— Хороший, наверное, командир, если имя помнит, — согласился Ананас. — Но лучше ни на кого, кроме как на себя самого, не надеяться. Я это давно усвоил.

— Надежда умирает последней… — произнес я классическую глупость.

К нам шел Василий. В свете начинающегося рассвета он никак не выглядел человеком, удрученным предстоящей вскоре собственной кончиной.

— Что не спите?

— Остатками жизни наслаждаемся, — брякнул глупость Ананас.

— Утро хорошее, свежее, настроение поднимает… — сказал Василий и поднял навстречу рассвету обе руки.

В одной из них была зажата трубка. Василий только что кому-то звонил, как и я. Но, похоже, его ответ порадовал больше, чем меня…

Эпилог

Рассвет наползал медленно. Так же медленно текли минуты ожидания. Все мы сознавали, что это не какое-то ожидание проходных событий, а ожидание собственного конца. Разве что я в глубине души надеялся, что капитан Смолянинов сможет что-то сделать. Да и Василий, которого я уже даже мысленно не называл стариком Василием, не выглядел сильно удрученным. Но он молился. Повесил на большой камень свой нательный крест, встал перед ним на колени и шептал слова молитвы. Мы старались ему не мешать, не вставали в это время и не ходили. И как-то смущенно отворачивались, не умея сами положиться на Бога, но не мешая человеку полагаться, если он это может. Сам я давно был в себе уверен и знал, что отношусь к вере с уважением, но от своих спутников-бомжей я такого не ожидал. Думал даже, что они будут насмехаться над Василием, и готов был прикрикнуть или кулаки в ход пустить, чтобы защитить молящегося. Они же оказались гораздо более деликатными, чем я думал раньше. Может быть, близкая угроза смерти так влияла, может, от природы были такими, и долгое время бомжевания не вытравило из их душ то, что туда было заложено свыше.

Василий закончил долгую молитву и залег между камнями, наблюдая за своей восточной стороной. Пока он молился, его сторону вместе со своей южной взял под наблюдение и я. Вытащил свой бинокль из футляра и положил перед собой. Однако, когда нет определенной точки наблюдения, лучше биноклем не пользоваться. Он сильно сужает пространство и показывает только незначительный участок окружающего мира, тогда как опасность может прийти с любой стороны, и вовсе не обязательно, что из точки, которую в бинокль рассматриваешь. Если уж заметишь что, тогда можно и к биноклю прибегнуть. Так и получилось.

— Рядовой Арцыбашев! — тихо сказал дядя Вася.

— Я!

— С биноклем ко мне!

Я поспешил к западной стороне. При этом понимал, что на любом из высоких холмов может сидеть другой человек с биноклем и наблюдать окрестности. И вполне может оказаться, что смотрит он как раз в нашу сторону, поэтому передвигался я, пригибаясь за камнями, не высовывая голову и тело выше их уровня.

Когда оказался рядом с дядей Васей, он даже приподнялся, чтобы лучше рассмотреть что-то интересное вдали, и пальцем мне показал.

— У тебя глаза помоложе моих и всяким дерьмом не затуманены. Присмотрись-ка вон туда. Промелькнуло что-то на пару секунд, я сослепу разобрать не успел.

Я с удивлением увидел, как дядя Вася, покопавшись в кармане, вдруг вытащил очки и нацепил их себе на нос. Ни разу его в очках не видел. И лицо у него стало совсем другое.

— Жалко, очки чужие… Подобрал в машине. Эти — минус, а у меня старческая дальнозоркость. Так еще хуже вижу.

Он снял их и снова показал мне пальцем. Я поднял бинокль и стал всматриваться в указанном направлении. По мере расширения сектора обзора обнаружил шестерых бойцов полицейского спецназа, которые только-только вышли в пространство между холмами и сразу же скрылись за другим холмом.

— Шестеро ментов. Идут, носы к земле, следы нюхают. Но мимо нас движутся, даже слегка от нас удаляются.

— Спасибо, рядовой! — проявил дядя Вася неожиданную интеллигентность.

Я так же аккуратно вернулся на свое место и занялся наблюдением.

Глаза от постоянного всматривания в рассеянное пространство начали уставать минут через сорок, когда уже совсем почти рассвело и вот-вот должно было взойти солнце. Именно тогда подал голос Ананас:

— «Краповые», кажется. Саня, ко мне с биноклем.

К Ананасу мне было проще перекатиться, чем идти, что я и сделал, оставив автомат в своей бойнице.

— Вон та ложбинка между холмами. Наискосок мимо нас тянется, — пальцем показал Ананас.

Я поднял бинокль, присмотрелся. И увидел, удивившись зоркости взгляда Ананаса, что в ложбинке, привалившись спинами к крутому склону холма, сидят четверо бойцов. Один из них был в «краповом» берете, другие в обычных зеленых. Видимо, группа только что спустилась с холма, а до этого на холм по крутизне взбиралась и наверху не отдыхала, поэтому дыхание у бойцов было тяжелым. А спецназ внутренних войск славится своей физической подготовкой. Видимо, подъем им выдался в самом деле крутой, если пришлось отдыхать после спуска.

— Четыре спецназовца. Только один из них «краповый». Отдыхают. Следи за ними, Ананас. Скажешь, куда двинут…

— Скажу, — пообещал Ананас. — Уже двинули. От нас. На следующий холм полезли.

— Присматривай за ними, — подсказал Василий. — Тот холм выше нашего. Могут нас оттуда в бинокль увидеть. Понаблюдай. Они, наверное, и лезут на него, чтобы оттуда по сторонам посмотреть. Соображают.

— Соображай не соображай, а наилучшее для нас, наверное, было бы где-то в ложбинке отлежаться. Между холмами, — проворчал дядя Вася. — Там на нас только случайно наткнуться можно, а здесь с разных мест увидишь.

— «Краповые» и менты тоже так думают, — не согласился я. — Они по ложбинкам и шарят, а наверх почти не смотрят.

— Есть в нашем варианте один неприятный момент. Камни. Они должны внимание привлечь, за ними легче спрятаться. При этом, если бы мы устроились на лысом холме, увидеть нас было бы совсем просто. Значит, из двух зол следует выбирать меньшее. Меньшее мы и выбрали. Но это только время оттягивает. Они все равно сюда пойдут. Просто посмотреть отсюда захотят.

— И что? — спросил Ананас. — Будем драться?

— Будем драться, наверное, — твердо решил Василий. — Нам только до прихода спецназа ФСБ продержаться, а они уже выехали. Значит, пару-тройку часов. Если, конечно, нас найдут раньше. А если не найдут, спецназ ФСБ тоже не будет знать, где им нас искать.

— А при чем здесь спецназ ФСБ? — спросил я. — Почему мы должны их ждать?

— Потому что они не подчиняются майору Алимпашаеву и не имеют приказа на наше уничтожение. Значит, рассчитывать можно только на них.

— Спецназ ГРУ тоже Алимпашаеву не подчиняется, — заметил я.

— Подчиняется, — не согласился со мной дядя Вася. — Алимпашаев командует операцией, значит, подчиняются. Сейчас послушаем… Давно не слушал…

Он вытащил переговорное устройство и включил. Вовремя включил, потому что до нас дошел разговор о найденной среди холмов разбитой машине. Естественно, кроме нашей машины, найти здесь разбитую, как и целую, невозможно. Не ходят сюда машины, по причине отсутствия дорог. И докладывал о машине какому-то капитану Агзамову старший лейтенант спецназа ГРУ Родионов. Значит, спецназ ГРУ уже почти подобрался к нам. По крайней мере, прошел большую часть пути. Потом разговор зашел о вертолетах. Специальные поисковые вертолеты МЧС, оборудованные аппаратурой для поиска людей, должны были вылететь из Каспийска с минуты на минуту. Время их полета отмеряло и наше относительно спокойное время. Про спецназ ФСБ пока не было сказано ни слова.

— Товарищ полковник, — попросил я. — Продолжайте постоянное прослушивание. Аккумулятора надолго хватит?

— Индикатор показывает три четверти заряда. На наше время хватит. Буду слушать, — пообещал дядя Вася. Он тоже отсчитывал время на наше и на не наше. Не наше начнется, когда нас обнаружат…

У меня было нехорошо на душе. Нет, я не боялся принять бой и погибнуть в нем. Пусть и уволенный в запас, я оставался все еще солдатом спецназа ГРУ. Мне было нехорошо на душе, когда я думал о маме. Ей будет трудно перенести весть о моей гибели. И наверняка это все будет преподнесено так, что погиб я как бандит среди других таких же бандитов. Никто не захочет обнародовать правду. Майор Алимпашаев все сделает для того, чтобы правду не узнал никто. А я ведь даже не попрощался с мамой по-человечески. Звонил ей по необходимости. И сейчас, имея возможность взять трубку и набрать номер, все еще сомневаюсь. Конечно, будь я полностью уверен, что мне выкрутиться не удастся, я обязательно позвонил бы ей. Но где-то в глубине души надежда все же жила и властвовала над моими поступками. После слов дяди Васи о разделении времени на наше и не наше я совсем было уже собрался позвонить маме, но стал «прогонять» в уме предполагаемый разговор и понял, что звонить не следует. Я могу, конечно, сказать ей последние свои слова, могу сказать, как люблю ее, но что она будет после этого чувствовать? Сын попрощался, а она никак не может ему помочь. Одним таким звонком я доведу маму до инфаркта, она никогда крепким здоровьем не отличалась. А потом окажется, что я остался жив, а мамы уже не будет. И не будет ее по моей вине. Нет, лучше уж пусть о смерти сына, если такое произойдет, сообщат ей как положено. Пусть даже обманут, если правда не откроется, а открыть ее может тот же капитан Смолянинов, которому я даже фамилию майора Алимпашаева называл. Не все потеряно, когда «колеса крутятся и машина едет». Все еще может перевернуться с ног на голову. Мне хотелось верить в возможности капитана Смолянинова, хотелось верить в возможности спецназа ГРУ, и потому я верил. Верил, что нам помогут и я останусь в живых, что все мы останемся живы…

— Арцыбашев, а ты не знаком с этим старшим лейтенантом? — спросил дядя Вася.

— С которым?

— Как его фамилия? А… Родионов, кажется… Который нас ловит… Спецназ ГРУ…

— Нет, товарищ полковник, не встречались. У нас в батальоне такого не было. Может, он и из нашей бригады, но в бригаде старших лейтенантов — пруд пруди… Всех солдату и знать не положено.

— А что он все интересуется, где ему найти майора Алимпашаева? На связь его в который раз уже вызывает. А тот разговаривать, похоже, не хочет. Они что, друзья с этим оборотнем?

— Не могу знать, товарищ полковник. Но сомневаюсь в такой дружбе, в спецназе ГРУ обычно порядочные офицеры служат.

Дядя Вася цыкнул и приложил переговорное устройство к уху. Он звук убавил до такой степени, что нам даже эфирного треска не было слышно. Это последствие реакции полицейского спецназа на храп Ананаса. Отставной полковник КГБ боялся громким эфирным треском привлечь внимание к нашему убежищу. И, конечно, перебарщивал, потому что говорили мы между собой громче, чем звучала «переговорка». Но, как говорится, обжегшись на молоке, на воду дуют. Вот Карамзин и дул…

— Дядя Вася, а у тебя предки татарами были? — спросил Ананас.

— Не помню таких, — сердито бросил Карамзин. — С чего ты взял?

— Слышал где-то, что тот Карамзин, который историю переписывал, был потомком перешедшего на службу к царям Кара-Мурзы, черного мурзы, то есть. Наверное, мусульманин… А ты теперь против мусульман…

— В Средние века, — со знанием дела сказал Василий, — среди татар христиан было не меньше, чем мусульман. И когда Русь силу набрала, многие целыми городами на поклон к царю шли, просили принять под свою руку. Особенно православные татары. Мы просто свою историю не знаем. А татары и башкиры даже в Бородинском сражении важную роль играли. Их стрелы пробивали нагрудники французских кирасиров, а пуля не всегда пробивала. Арцыбашев, иди сюда с биноклем…

Я перекатился теперь уже к его посту наблюдения. Он показал мне пальцем направление:

— Какое-то движение, но не разберу по слепоте. Глубокое межхолмье правее черных камней. Посмотри внимательно.

Я поднял бинокль. Долго смотрел, но ничего путного не увидел. Потом заметил человека в камуфляжной одежде, с автоматом в руках. Но у человека была такая большая борода, какую не носят даже в полицейском спецназе, не говоря уже о спецназе внутренних войск и спецназе ГРУ. Потом и второй, и третий человек появились, а за ними — четвертый и пятый. Все пятеро бородатые, как один. Передвигались они пригнувшись и откровенно оглядывались с опаской. Потом все пятеро резко встали, перебежали метров на пятьдесят в нашу сторону и залегли в боевую позицию. Только уже с более близкой дистанции во время перебежки я сумел рассмотреть на лысой голове одного из них зеленую повязку поперек лба. Я видел такие повязки на головах убитых. Эти повязки украшались какими-то надписями, выполненными арабской вязью. Я видел даже повязку с вышивкой золотом. Как правило, писались отдельные суры из Корана. Эти пятеро были боевиками. Нам только такой встречи и не хватало.

— Бандиты, — сказал я.

— Из ментов или с гор? — переспросил Василий.

— Скорее с гор. Бороды лопатой. Бронежилеты и «разгрузки» на них армейские.

— Понял. Продолжай наблюдение.

Василий командовал мной, как я недавно командовал им и остальными, и словно не сомневался в своем праве отдавать команды. Меня это не задевало. Я продолжал внимательное наблюдение за бандитами, но упустил из вида место, где они недавно были, откуда перебежали, и потому не сразу понял, что произошло, когда раздался взрыв и в межхолмье поднялось облако пыли. Это облако и не позволило мне рассмотреть, что там происходит. Понятно было, что бандиты что-то взорвали или кого-то взорвали. Но активная автоматная стрельба показала, что бандиты устраивали засаду и теперь расстреливали пылевое облако, даже не видя, похоже, противника. Патронов они не жалели.

От нас до бандитов дистанция была великоватая для обстрела, тем не менее попасть в них можно. Я посмотрел на Василия. Он мои мысли прочитал в моем взгляде и спокойно произнес:

— Мы уже поддержали ментов в селе и вызвали на себя преследование. Не стреляем. Пусть все развивается само собой.

— Откуда здесь столько бандитов! — только и нашел я что сказать.

— Думаю, это остатки тех, что собирались в Строительном, — подсказал дядя Вася, подобравшись к нам со спины и выглядывая через мое плечо.

— Слушайте, товарищ полковник, слушайте, — кивнул я на переговорное устройство в его руке. — Скажут, может, что там случилось.

Дядя Вася послушно поднял «переговорку» к уху. Слушал внимательно, потом, так же продолжая слушать, сказал:

— Менты попали в засаду. Просят помощи. Думают, что это мы. К ним стягиваются «краповые» и свои тоже. Спецназ ГРУ уже на подходе. Просят завязать бой и выставить заградительный огонь, чтобы мы не ушли. Это спецназ ГРУ просит. Не стрелять на поражение, а держать нас заградительным огнем. А у ментов потери большие. Много раненых. Взорвалась противопехотная мина. Сил для заградительного огня нет. Но попытаются.

Я бинокль от глаз не отрывал, переводя его с активно стреляющих бандитов на оседающее уже облако пыли. Оно наполовину осело и уже должно было показать головы тех, кто стоял. Но стоящих не оказалось. Это естественно, какой дурак под таким плотным огнем стоять будет и ртом пули ловить? Меня удивило только то, что, несмотря на обещание создать заградительный огонь, никто из полицейских, попавших в засаду, не стрелял по бандитам. Можно было подумать, что они не знали, куда им стрелять, не видели места, откуда их обстреливают. Но ведь шел полицейский спецназ межхолмьем, и направление все знали, только по этому направлению их и можно было бы обстреливать. Если бы обстреливали сверху, со склона, эффект был бы совсем иным, да и звук выстрелов показывал, куда необходимо стрелять. И только тогда, когда облако пыли полностью осело на это самое межхолмье, когда пыль покрыла низ склонов и тела убитых и раненых полицейских, стало понятно, что произошло. Остальные сразу и резко отступили, попросту говоря, бежали с поля боя и скрылись за склоном. И стрелять бандитам, по сути дела, было не по кому, расстреливали они только пылевое облако.

Бандиты тоже стрелять перестали. Они чего-то ждали. Наверное, попытки полицейских прорваться. И даже стали прицелами ощупывать склоны двух прилегающих к месту взрыва холмов, думая, что полицейские попытаются подняться выше и атаковать оттуда. Но атаки и оттуда не последовало.

— Ментов только четверо уцелело, — сказал дядя Вася, слушая «переговорку». — Говорят, что заперли тропу, но атаковать такими силами не могут. «Краповые» уже рядом. И спецназ ГРУ на подходе.

В подтверждение слов полковника Карамзина со склона соседнего с нашим холма с восточной стороны раздалось с десяток одновременных автоматных очередей. Бандиты сначала вжались в землю, потом стали перебегать, удаляясь от обстрела и пытаясь использовать как защиту естественный поворот холма, нашего холма. Бой приближался к нам уже вплотную. Перебегали бандиты грамотно, используя зигзаги и рваный ритм бега. Попасть в них было сложно, да и расстояние для прицельной стрельбы было великоватым. Я поднял бинокль и посмотрел на холм, откуда стреляли. Туда уже поднялись «краповые» и рассыпались по склону, чтобы расширить сектор обхвата.

Почти одновременно, с разницей разве что в полторы минуты, начался обстрел и с другого холма. Я перевел бинокль туда и увидел людей в стандартной армейской форме. Многие из солдат были в банданах. Банданы в армии носят только в спецназе ГРУ, где допускается некоторая вольность в форме одежды.

— О! — воскликнул дядя Вася, перекрикивая уже сильную стрельбу. — Майор Алимпашаев объявился. Визжит, зараза, требует от «краповых» уничтожить нас. Запрещает вступать в переговоры, никакой сдачи в плен! Только уничтожение. Говорит, это приказ сверху!..

— Он сам где? — спросил я.

— Уже на подходе. Старший лейтенант Родионов говорит, что у него приказ захватить всех живьем. Алимпашаев орет на него. Запрещает. Родионов требует, чтобы майор сам на место прибыл, так как работать на уничтожение будет только по письменному приказу. Ругаются. Пусть ругаются. Знали бы, из-за кого ругань идет. Но капитан из «краповых» говорит, что он приказ получил от командующего операцией и будет работать на уничтожение. Родионов на капитана ругается, обещает выставить заградительный огонь и не подпустить «краповых» близко. Пусть ругаются. Нормально — это война между своими. С чего бы, не пойму…

Василий оглянулся на меня. Подошел и Ананас, посмотрел, стоя на четвереньках, вниз.

— Рядовой Арцыбашев, это твой командир взвода постарался!

— Я тоже так думаю, — согласился я.

Действия отряда спецназа ГРУ в самом деле выходили за стандартное взаимодействие различных силовых структур. И никто из участников операции не понимал, наверное, что происходит, кроме меня. А я тоже мог только догадываться, что мой бывший командир взвода проявил активность и подключились какие-то силы, желающие устроить «разбор полетов» в этой ситуации и найти виновного. Но это означало, что майор Алимпашаев стал бы официальным обвиняемым. Но пока Алимпашаев командовал операцией по нашему задержанию, или, точнее, уничтожению, в его интересах было провести все так, чтобы нас просто не стало и некому было бы указать на майора пальцем.

— Там конфликт серьезный назревает. Никто уступать не хочет. «Краповые» уперлись, говорят, что у них еще два отряда на подходе. И заградительный огонь будет воспринят как враждебные действия и пособничество бандитам.

Определенно, сам старший лейтенант Родионов не взял бы на себя ответственность за подобные действия. Значит, приказ идет сверху. Значит, капитан Смолянинов добрался до верхов. Это вселяло в нас надежду.

А бандиты уже засели среди камней на склоне нашего холма и готовы были к активной обороне. Атаковать их в лоб — это, значит, нести большие потери. Хотя количество «краповых» вместе со спецназом ГРУ позволяло создать плотный заградительный огонь, не позволяющий бандитам отстреливаться в то время, когда группа захвата будет прорываться на дистанцию ближнего боя. Не знаю, как два отряда спецназа после серьезного спора выяснили отношения, но они сошлись между двумя холмами в месте, невидимом бандитам, и обсуждали дальнейшие действия. Причем кто-то не выключил свое переговорное устройство, и оно передавало в эфир отдаленные голоса. Старший лейтенант Родионов настаивал, чтобы захват осуществлялся спецназом ГРУ, а спецназ внутренних войск прикрывал прорыв армейских разведчиков. Командир отряда «краповых» хотел, чтобы все было наоборот.

Мы с дядей Васей и с Василием прислушивались к голосам в переговорном устройстве, когда Ананас сказал:

— Вертолеты, матерь их!

Вертолеты еще не появились на горизонте, но уже слышался шум их двигателей. Все мы невольно вжались в землю и постарались стать прозрачными и невидимыми. Тем не менее я быстрее других сообразил, что, пока вертолетов нет, следует продолжать наблюдение, тем более что переговорное устройство доносило до нас какие-то возбужденные голоса. Место, где сконцентрировались спецназовцы, не было видно с нижней позиции на нашем холме, то есть с точки, где сидели бандиты, но прекрасно просматривалось от нас. И я в бинокль хорошо рассмотрел, как между холмами на соединение с «краповыми» и армейским спецназом подошел большой отряд полицейского спецназа.

— Товарищ полковник, звук добавьте, — попросил я.

Карамзин добавил в переговорном устройстве звук, хотя на полную мощность его все же не включил, и мы отчетливо услышали знакомый уже нам голос майора Алимпашаева. Майор при разговоре слегка повизгивал, но чувствовал себя, похоже, очень уверенно.

— Ты кто такой, старлей, чтобы здесь свои условия ставить?

— А вы кто будете, товарищ майор? — спросил в ответ старший лейтенант Родионов.

— Я командую операцией по ликвидации банды.

— Вы — майор Алимпашаев, я правильно понял?

— Да, я — майор Алимпашаев. И если ты, старлей, будешь пытаться здесь командовать, я тебя просто отстраню от участия в операции и поставлю над твоими людьми своего человека.

— Невозможно, товарищ майор, — проговорил Родионов спокойно и с какой-то уверенностью в голосе, которая даже мне передалась.

— Ты так думаешь? И почему же невозможно?

— Потому что вы уже не командуете операцией.

— Кто это меня отстранил, хотел бы я знать? Мне приказал лично заместитель министра внутренних дел республики. Я сам с ним по телефону разговаривал.

— Человек, содержащийся под стражей, то есть задержанный, не может командовать боевой операцией.

— Ты о чем говоришь, старлей? Кто находится под стражей? Кого задержали?

— Вы, товарищ майор, под стражей. Вас задержали, скоро предъявят обвинение и, я думаю, арестуют. Поэтому попрошу вас сдать оружие.

Я слушал разговор, не отрывая глаз от бинокля, и хорошо видел, как два автоматных ствола уткнулись майору Алимпашаеву в спину, а старший лейтенант армейской разведки снял с его плеча ремень «тупорылого» ментовского автомата. Другие бойцы спецназа ГРУ встали стеной между командирами и полицейским спецназом. Автоматы смотрели на полицейских.

Но Алимпашаев, хотя физического сопротивления не оказывал, все еще не сдавался.

— Что за херню ты тут городишь, старлей? Я тебя здесь же уничтожу! Кто ты такой, чтобы меня арестовывать?

— Я выполняю просьбу спецназа ФСБ о задержании преступника.

— Я не принимаю твоих полномочий. Где твой спецназ ФСБ? Пусть появятся тут и сами арестуют, а на твое желание я плевал! Сейчас прикажу своему спецназу, и… Аллахбердыев! — позвал майор. — Быстро…

Бинокль был слабым, но я все же увидел короткий удар, который заставил Алимпашаева замолчать и сесть на землю.

— Старлей, ты не перебарщиваешь? — спросил командир «краповых».

— Я выполняю приказ. При этом не допускаю, чтобы преступник дал команду полицейскому спецназу. Он уже не имеет на это право.

— Я в твоих правах сомневаюсь, старлей, — недоверчиво произнес «краповый» капитан.

— Слышишь вертолеты?

— Слышу. Их давно обещали. Вертолеты МЧС. Но надобности в них уже нет.

— Это не вертолеты МЧС, это два боевых вертолета «Ночной охотник» подчинения спецназа ГРУ и военно-транспортный вертолет. Он доставляет сюда спецназ ФСБ. Мои полномочия подтвердятся сразу, как только этот вертолет приземлится.

— А зачем «Ночные охотники»?

— На случай какого-то конфликта. Прикрытие для моего взвода.

В это время капитану позвонили. Он отвечал грубо и коротко, и разговор долго не длился.

— Старлей, твои полномочия подтверждены. Мой отряд передан в твое подчинение. Операцией дальше командуешь ты.

«Переговорка» донесла какие-то возмущенные крики. Бинокль показал, что кто-то из полицейского спецназа хотел было силой прорваться к Алимпашаеву, однако солдаты спецназа ГРУ никогда не стеснялись проявлять жесткость, тем более против ментов, и не смотрели на звания. Мне не было слышно, что сказал своим бойцам «краповый» капитан, но он дал, судя по жесту, какую-то команду, и его бойцы встали в разделяющий строй вместе с солдатами.

В этот момент зазвонила трубка в кармане у Василия. Он вытащил ее, ответил и отошел для разговора в сторону. Слов нам слышно не было. Мне казалось, что Василий в трубку молится. Но это, конечно, только казалось, потому что с Небесами, насколько я знаю, не существует сотовой связи. Разговор был короткий. Убрав трубку, Василий подошел к краю нашей крепости, взобрался на камень и стал пальцем показывать вниз, на позицию бандитов. Из трех вертолетов, что появились над нами, два легли на свои короткие крылья, сделали по кругу, наклонили хищно «номы» и без всякой подготовки, без пикирования, начали расстреливать ракетами бандитскую позицию. Земля под нашими ногами задрожала…

Так вот плавно, но быстро, без резких телодвижений, без стрельбы и драки, все нехорошее — настроение, положение, предчувствия — перешло во вполне приличное. И даже стыдно стало своего недавнего желания позвонить маме и попрощаться с ней. Что бы сейчас с ней было? От нее бы «Скорая помощь» не отъезжала, а я в это время чувствовал бы облегчение. Конечно, облегчение только временное, поскольку впереди еще было долгое следственное разбирательство, и неизвестно еще, к чему оно может привести. Но дышалось уже вполне свободно.

Спецназ ФСБ высадился на соседнем холме, потому что на нашем холме приземлиться вертолету мешали камни, а прыгать с высоты спецназ ФСБ, наверное, не приучен. Я вообще заметил, что там офицеры, большей частью, возрастные. Причем весь отряд состоит, судя по возрасту, из офицеров. В худшем случае прапорщиков, но тоже, в сравнении со спецназом ГРУ, немолодых. Они быстро спустились со своего холма и перешли на наш.

— Не понял я, что происходит… — первым опомнился дядя Вася.

— Не понял? А я понял, «вязать» сейчас будут… — сказал Ананас, вытащил, словно выхватил из чужих рук, свою запасную бутылку водки, открыл зубами и стал выливать содержимое в рот. Не пить, а именно выливать. И только тогда, когда пустую бутылку отбросил, сказал: — А то ведь отберут…

— Успокойся, в камеру тебя не запрут, — пообещал старик Василий.

— А ты откуда знаешь?

— Знаю. И имею полномочия обещать. Я провожу операцию по ликвидации банды работорговцев и знаю, что говорю.

— Ты?.. — не понял Ананас.

Не понял и никто другой. Дядя Вася сохранял нейтральное молчание, ожидая дальнейших событий. Я что-то раньше подозревал, но подозревал противоположное. Я подумывал, что старик Василий хочет выкрутиться из положения за счет того, что нас сдаст. Тем не менее кто он такой в действительности, я так и не понял. Но спросить постеснялся.

— Оружие можно в кучу сложить, — сказал старик Василий и первым бросил между камней свой автомат и два пистолета. Мы последовали его примеру. Стрелять в своих нам уже порядком надоело, а вести войну против государства в наши намерения не входило.

Спецназ ФСБ достаточно быстро поднялся на наш холм. Мы молча наблюдали за ними. Первым за «стены» зашел широкоплечий капитан, козырнул и, широко улыбаясь, обратился к старику Василию:

— Товарищ полковник, отряд спецназа прибыл в ваше распоряжение.

— Спасибо. Вовремя прибыли, — приобнял капитана Василий. — Хотя там, внизу, уже спецназ ГРУ постарался. Алимпашаева задержали.

— Я в курсе, товарищ полковник. Мы со старшим лейтенантом Родионовым постоянную связь поддерживали. Он по моей просьбе не выключал свою «переговорку», и мы слышали, что там происходит. Чуть было столкновение между «грушниками» и «краповыми» не произошло. Причем не из-за вас, а из-за бандитов. Если бы вы нам не сообщили, мы бы прямо под бандитов и высадиться могли. А так их «Ночные охотники» накрыли.

— Я в курсе, — сказал старик Василий. — У нас точно такая же «переговорка» имеется, и мы тоже все слышали. Поблагодари старшего лейтенанта Родионова. Как остальные вопросы?

— Дауда Магометова вчера в Москве взяли вместе с цыганами, когда они людей в контейнер загружали. Новую партию готовили к отправке. Пятнадцать человек. Провел чистку дорожной полиции по всему их маршруту. Одиннадцать инспекторов уволены. Командиры подразделений сняты с должностей и понижены в звании. Здешней полицией занимается служба собственной безопасности МВД Дагестана. К вашей группе претензии есть, но, как вы просили, уже собирается доказательная база, и, думаю, никакого обвинения предъявлено не будет.

Старик Василий посмотрел на нас.

— Я же обещал…

В нашу «крепость» поднялся старший лейтенант Родионов с отделением солдат. Козырнул, приветствуя капитана, кивнул старику Василию и сразу ко мне шагнул, безошибочно выделив среди всех. Видимо, по возрасту.

— Арцыбашев? — спросил он.

— Так точно, товарищ старший лейтенант.

— Говорят, хорошо себя показал, не посрамил наш мундир. Спасибо, Саня!

— А кто говорит? — не понял я, откуда у него информация.

— Данные от какого-то полковника ФСБ Старикова. Так мне сказали.

— Это я, — шагнув к нам, представился старик Василий.

Старший лейтенант вытянулся по стойке «смирно».

— Хороших солдат у вас воспитывают, — похвалил полковник. — Таких бы во всей армии…

Домой уехать мне сразу опять не удалось. И к отцу уехать не удалось. Полковник Стариков сказал, что придется задержаться в Москве на время следственных действий. Не полностью, но хотя бы на несколько дней. Общежитием он обещал нас обеспечить.

В Москву мы ехали поездом, но в купейном вагоне. Давно я в купейных вагонах не ездил. Там спокойно, никто не мешает. Я ехал с полковником Стариковым, капитаном Василевским, помощником полковника и еще с одним старшим прапорщиком. Ананас с дядей Васей ехали в другом купе, но в нашем же вагоне. Ананас из тамбура не выходил, курил сигарету за сигаретой, радуясь, что его снабжают сигаретами. Дядя Вася постоянно спал. Я несколько раз заходил к ним в купе и только один раз застал дядю Васю пьющим чай. Наверное, это был не чай, а чифирь, потому что, взяв пять стаканов чая, дядя Вася пять пакетиков положил в один стакан. Но это дело его вкуса.

Уже на подъезде к Москве я остался в купе наедине с капитаном Василевским и, не удержавшись, спросил его:

— А что, товарищ капитан, с нашими мужиками будет? Я про Ананаса и дядю Васю…

— А что с ними должно быть? Мы не можем насильно вернуть их к нормальной жизни. Они уже привыкли бомжевать, много лет этим занимаются и иной жизни не желают. Думаю, вернутся к старому. Да и нет у нас рычагов влияния на их родственников, которых Ананас с дядей Васей сами отвергли. Ананаса дочери разыскивали, пытались домой вернуть, но он не захотел. К твоему дяде Васе жена из Подмосковья иногда приезжает, зовет его домой. Он категорически против.

— Но они же когда-то были уважаемыми людьми.

— Что такое уважаемый человек? — не понял Василевский.

— Дядя Вася, Карамзин, был когда-то полковником ПГУ…

— Никогда он им не был. Он служил когда-то лейтенантом в подмосковном управлении КГБ, попался на взятке. В советское время это жестоко преследовалось, не как сейчас. Получил срок. На «зоне» стал авторитетным человеком. Освободился, вскоре еще один срок получил… После освобождения с уголовным миром не дружил, но последние пятнадцать лет уже и дома жить не захотел. Странный он человек. Сам не знает, чего хочет.

— Но человек он хороший. Сам вызывался на бандитов идти.

— Хороший человек — не профессия. А Карамзин даже пенсию себе не заработал.

— А Ананас?

— Слышал я, он капитаном ОМОНа представлялся?

— Представлялся.

— Никогда он в ОМОНе не служил. Был младшим сержантом милиции, служил во вневедомственной охране. Выехали с напарником на ограбление магазина. Напарника застрелили, а Смирнов испугался и сам оружие бандитам отдал. На коленях перед ними валялся. Продавщицы магазина видели это. После этого случая, конечно, Смирнова из милиции уволили. Чем-то и где-то он несколько лет промышлял, потом поехал на заработки, неплохо заработал, а его на вокзале обокрали, и даже документы украли. С тех пор и бомжует. Тоже около пятнадцати лет, как и Карамзин.

— Но полковник Стариков-то — хоть настоящий полковник? — спросил я.

— Не просто полковник, а полковник на генеральской должности. После нынешней операции, скорее всего, станет генералом. Гордись, рядовой, говорят, ты здорово будущим генералом командовал… 

Примечания

1

You yourself ragged pig (англ.) — Сама ты свинья драная. (Здесь и далее прим. автора.)

(обратно)

2

«Иду на вы» — фраза князя Святослава, который перед началом очередного похода предупреждал своих противников.

(обратно)

3

Имморализм — отрицание обязательности норм и принципов морали.

(обратно)

4

Зиндан — узкая, глубокая яма, заменяющая у народов Кавказа и Средней Азии тюрьму. Имеет только один вход вверху. Через него обычно сверху спускается лестница. Выбраться из зиндана самостоятельно практически невозможно.

(обратно)

5

«Тупорылый» автомат — автомат «АКСУ-74» («АКС-74У») с укороченным в два раза стволом и раструбом. Имеет также укороченную раму и укороченный поршень. Создан специально компактным для использования в подразделениях МВД, для экипажей боевых машин, авиатехники, расчетов орудий, а также десантников.

(обратно)

6

Opinion on the part can always be true (англ.) — мнение со стороны всегда может оказаться верным.

(обратно)

7

ПГУ — Первое главное управление КГБ СССР, ныне — Служба внешней разведки, отделенная от ФСБ организация.

(обратно)

8

«Обувка» — подствольный гранатомет «ГП-30».

(обратно)

9

«Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники — Царства Божия не наследуют». Апостол Павел. (1 Кор. 6, 9—10.)

(обратно)

10

Эвфемизм — воздержание от неподобающих слов, смягченное выражение, замена грубых или резких слов и выражений более мягкими, мягкая оценка деяний или событий. 

(обратно)

11

«Тазик» — уничижительное народное название все моделей «Лада».

(обратно)

12

Прием борьбы, когда рука пропускается у противника под мышкой, кисть захватывает затылок и давит на него, прижимая подбородок к груди. Существует три варианта приема — «левый нельсон», проводимый левой рукой, «правый нельсон», естественно, проводимый правой, и «двойной нельсон» — когда обе руки пропущены у противника под мышками и две ладони ложатся на затылок. Считается, что «нельсоном» можно сломать человеку шею. По крайней мере, болевые ощущения он вызывает серьезные.

(обратно)

13

Минимальная дальность при навесной стрельбе из подствольного гранатомета составляет двести метров. При попытке навесного выстрела на более короткую дистанцию гранатометчик рискует послать гранату себе на голову.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg