«Золотая чума»

Алексей Баскаков Золотая чума

Пролог

25 августа 1952 года, колымская тайга

Дальневосточная тайга — это вам не какой-нибудь пригородный лес, куда горожане отправляются за грибами или на шашлыки. По-настоящему понять, что такое тайга, может только тот, кто там побывал. Не зря в популярной некогда песне ее сравнили с морем. Море и есть. Можно идти день, два, три, неделю… Блуждать в горных ущельях и распадках, вязнуть в заболоченных руслах ручьев, продираться сквозь свирепый кустарник. И все равно будет одно и то же: бесконечное нагромождение деревьев, сплошная глушь и безлюдье.

Но колымская тайга — совсем особая статья. Непривычного человека она поражает своей безжизненностью. Здесь очень мало подлеска — лишь на открытых местах виднеется корявый кедрач. Среди редко стоящих лиственниц лежат их умершие собратья, выставив к небу скрюченные корни. Здесь очень хорошо понимаешь простую истину — человек никакой не «царь природы». В тайге он — так, ямка в пространстве.

По тайге полз человек. Уже вовсю раскочегарилась ранняя северная осень — иголки лиственниц приобрели блекло-желтый цвет, землю покрывал ковер из опавшей хвои. Красивое зрелище — только вот любоваться им было некому. Потому что ползущему человеку было совсем не до красот природы. Конечно, зрелище осенней первозданной природы радует глаз, когда ты сыт и силен, когда у тебя за плечами карабин и мешок с консервами, когда ты уверен, что вернешься туда, где есть люди, лай собак, крыша, огонь в печке и кипящий на ней чайник.

Но у ползущего по тайге человека не было ни сил, ни оружия, ни еды. Его лицо, туго обтянутое кожей, воспаленной от бесчисленных укусов комаров, обросшее многодневной щетиной, очень мало напоминало человеческое. Одежда была истрепана до предела, но на рукаве изодранной, запятнанной кровью штормовки сохранилась нашивка «МинГео СССР». Передвигался он тяжело, каждое движение давалось ему с неимоверным трудом.

Впрочем, сейчас ползти было несколько легче, чем несколько часов назад. Путь шел под уклон — и там, в долине, примерно в километре, блестела на неярком колымском солнце змейка ручья. Его целью было — доползти туда. И попить. Самое главное теперь — это попить. Смешно. Раньше он пробежал бы такое расстояние за считаные минуты — и пил бы, не отрываясь, холодную, слегка пахнущую болотом воду. А теперь это целая задача — добраться до воды. А дальше? Дальше ничего непонятно. Может быть — снова ползти. Сколько времени он провел в тайге? Много. Считать в таком состоянии — дело бесполезное. Мозг все равно не работает. Он полз днем, полз ночью. Когда не было сил, спал. Отключался, пока его не будил холод. И снова полз.

Человек был не из слабаков. Он прошел сотни таежных километров. И видел всякое. Его не слишком беспокоила перспектива остаться здесь навсегда. Все честно. Половину жизни он занимался тем, что пытался покорить тайгу. Ну а за все надо платить. Так что сейчас его гнала вперед уже не жажда жизни. Нужно было рассказать, что ТАМ… Иначе они ведь снова придут, ничего не подозревая. Как те, что до них. Как его экспедиция. И тоже останутся в тайге. Надо добраться и рассказать…

Он продолжал ползти — и в конце концов до ручья осталось всего лишь метров триста. Инстинктивно, — впрочем, в последние дни он все делал инстинктивно, — человек попытался ускорить движение. Это его подкосило. Продвинувшись еще метров на тридцать, он беспомощно замер. Тайга продолжала мерно шуметь. Обычное дело, вечное как мир. Еще один проиграл схватку с великим лесом.

Однако через пару часов снизу по ручью послышались голоса.

— Начальник, покурить можно?

— Чего там, вот дойдем, тогда и покуришь!

Из-за деревьев показались четыре человека, бредущих вдоль ручья. Впереди шли трое, одетые в короткие пальто, перепоясанные веревками, с шапками-ушанками непонятного цвета на головах. На ногах — кирзовые ботинки. Сомнений в их социальной принадлежности быть не могло. Зэки. В руках они держали топоры. Сзади шагал мужчина в ватнике и штанах защитного цвета и в кирзовых сапогах. У него на ушанке была красная звезда, а в руках он держал наперевес армейскую трехлинейку. Видать, это был опытный конвоир, своих подопечных, вооруженных и крепких мужиков, он ни капли не боялся.

— Гражданин начальник, бля буду, человек валяется!

Конвоир тоже увидел лежащего.

— Может, беглый, гражданин начальник?

— Какой, на хрен, беглый! Тут, кроме нашего, никаких лагерей больше нет. А вы не дураки ведь бегать?

— Зачем же нам бегать? У нас скоро срокá кончаются. И вы могли бы с нами не ходить…

— Ладно, кончай болтать. Первухин! Глянь-ка, что с ним.

Один из зэков подошел к лежащему.

— Вроде геолог, гражданин начальник. Без сознания он. Истощен только — е-мое… Когда в сорок седьмом у нас из лагеря один в лес подался — его через неделю таким же доставили. О! Пулевая!.. Две пулевые раны! Кто ж его так… Гражданин начальник, а он не из той ли экспедиции, что проходила…

— Из той — не из той! Зэк — не зэк. Что делать — придется тащить. Берите-ка его.

Тут подал голос другой зэк, здоровенный детина:

— Гвоздь, слышь, вали его ко мне на плечи. Так сподручнее будет.

— Ого! Легкий-то какой… — С этими словами двое зэков закинули «находку» на плечи третьего — и процессия двинулась в обратную сторону.

Глава 1 С мертвых спрос короткий

27 июля 1965 года, аэропорт Шереметьево

В милицейском отделении царила обычная рутина. Все было как всегда, когда три вылета задержаны на неизвестный срок. Приволокли нескольких граждан, решивших скрасить ожидание чистого неба спиртными напитками и чересчур увлекшихся. Тут же присутствовали и постоянные посетители данного места — домодедовский поэт Игорь Панин и его друзья. Эти служители муз взяли привычку проводить свои поэтические шабаши в ресторане аэропорта. Сначала — чтение стихов, потом — творческие споры с упоминанием Евтушенко и Вознесенского, во время которых участники дискуссии иногда наносили серьезный ущерб ресторанной мебели и посуде. Одних объяснительных от этой компании хватило бы на издание небольшого сборника. Тем более, что сам Игорь Панин писал эти самые объяснительные исключительно гекзаметром. «Я, Игорь Панин, доставленный был в отделенье, взятый за то, что поспорил с придурком. Из Ленинграда. Он громко кричал, что Соспору никто превзойти не сумеет. Как ему было не дать по хлебалу?»

Начальник отделения был человеком культурным. Он аккуратно подшивал всю эту стихотворную продукцию в папки, но не давал делу никакого ходу.

— Ничего, может, потом за ними литературоведы будут охотиться. Есенин ведь тоже был не самым порядочным гражданином. Что с них взять, с поэтов?

Надо сказать, что в те времена поэты были примерно как сегодняшние поп-звезды. Они собирали стадионы — и писание стихов не считалось тогда признаком душевного заболевания. Задержанные в очередной раз поэты чувствовали себя в «гадильнике» вполне непринужденно. Они продолжали во весь голос вести дискуссии о литературе.

— Да что ты мне лезешь со своим Евтушенко? Кто он? Да никто! Просто…

— Эй, а ну не выражаться! А то поедете у меня на пятнадцать суток! — прикрикнул на них дежурный.

Поэты на секунду примолкли, но потом начали снова:

— А вот ты Высоцкого слышал?

— Да какая это поэзия? Крик и хрип.

— А за Высоцкого я тебе знаешь что сейчас…

— Я ж вам сказал: утихните! А то ведь, честное слово, отправлю на полмесяца улицы подметать…

В общем, обстановка в отделении была будничная и, можно даже сказать, душевная. И вот тут-то случилось ЭТО.

Двери отделения распахнулись и на пороге возник милиционер Агафонов. Он прибыл не один, а с добычей. Агафонов волочил за руку невысокого, но жилистого мужичка, удивительно похожего на хорька.

— Ну что ты мне руку ломаешь? Я и сам пойду! — орал тот.

При взгляде на задержанного сразу становилось понятно, какого рода рыбу поймал молодой милиционер. Руки мужика были изукрашены синими татуировками, свидетельствовавшими, что тюрьма — если и не родной его дом, то уж точно привычное пристанище. Лицо же Агафонова напоминало морду подростка-кота, который словил свою первую мышь и теперь несет ее, чтобы похвастаться маме-кошке.

Агафонов совсем недавно сменил зеленую армейскую форму на синюю милицейскую. Как все новички, он мечтал тут же переловить всех, кто кое-где у нас порой… По крайней мере, на вверенной ему территории аэропорта. Как и многим другим, ему пришлось убедиться: милицейская служба — занятие не самое романтичное. Скорее тяжелое, грязное и однообразное. Но кто ищет — тот всегда найдет. Вот улыбнулась судьба и Агафонову.

— Товарищ старший лейтенант, задержан человек, забиравший из автоматических камер хранения чужой чемодан.

Слава тебе господи! Дело в том, что в последнее время в аэропорту участились случаи краж в автоматических камерах хранения — недавно появившейся новинке. Идея, конечно, хорошая — кидаешь себе денежку, набираешь шифр — и клади вещи. Никаких очередей, приемщиков и квитанций. Но возникли трудности. Оно и понятно. Прилетает, допустим, бабушка из глухой деревни и смотрит на камеру хранения как баран на новые ворота. Не понять ей ее нехитрого устройства. Вот она и кличет доброхотов:

— Сынок, помоги мне с этой штуковиной разобраться.

Доброхоты, конечно, находятся. Только вот не всегда после такой помощи старушка найдет на месте свои вещи… А бывает еще глупее. Кричат некие деятели чуть ли не через весь вокзал:

— Петя, какой шифр указать?

— Да возьми мой год рождения, девятьсот тринадцатый.

А потом эти граждане являются в отделение и возмущаются — куда смотрит милиция? И если есть заявления — то имеются втыки от начальства. Чем вы там занимаетесь, если порядок обеспечить не можете?

— Правильно взял? — спросил старший лейтенант.

— Так точно! Вот преступник, вот чемодан, который он доставал.

С этими словами Агафонов отпустил руку задержанного и показал чемодан, который держал в левой руке.

— Ты задержанного обыскивал?

— Никак нет. Как схватил, так сразу его к вам и потащил…

— Идиот! Так что ж ты его отпустил? А если он тебе сейчас пером под ребро?

На лице Агафонова отразилось недоумение. Он как-то не мог представить, что какой-то воришка будет сопротивляться милиционеру — да еще в отделении милиции. Старший лейтенант грустно усмехнулся. Он-то начинал служить в ментах еще в послевоенные времена, когда преступники не только с ножами кидались. Бывало, встречали огнем из разных калибров, включая автоматы. А один раз, когда в Химках брали банду налетчиков, по ним с чердака врезали из немецкого крупнокалиберного пулемета. Теперь, конечно, времена не те. Но мало ли…

— Какое перо? Зачем, гражданин начальник? Я ведь нигде ни в чем не виноват! А если мои документы нужны — то вот они.

На стол дежурного легла справка, из которой следовало, что гражданин Мучник Виктор Анатольевич два месяца назад освободился из мест заключения.

— Недолго ты, Мучник, на воле погулял. И вот снова… Люди приезжают в столицу нашей Родины, а их на пути обворовывают. О чем они подумают? Что мы с ворьем справиться не можем? Нет, сможем! Так что поедешь ты, Мучник, туда, откуда только что прибыл. И надолго!

— А я что? Ничего я такого не сделал. — На лице задержанного играла добродушная улыбка. Все понятно. Вор, конечно, не пытался изображать оскорбленную добродетель. Судя по его наколкам, Мучник был старым опытным уголовником. И теперь он придерживался старого воровского принципа: мое дело — воровать, твое, мент, — ловить. Но для начала — докажи-ка, что я в чем-то виноват. Поэтому он начал жалобным голосом:

— Какое воровство, гражданин начальник? Да, вот приехал я с Коми, где срок тянул. Так ведь я свое отбыл от звонка до звонка. Сколько нужно было леса — столько и повалил. Денег по пути назад не стало, по дороге поистратился. Сами понимаете, свобода… Ну а тут, в аэропорту, подходит мужик и говорит: достань, мол, чемодан из камеры, пятерку получишь. А мне что? Пятерка — она нелишняя. Вот я и пошел. А тут ваш налетает, руку крутит…

— Не виноват, значит, — усмехнулся дежурный. — Ладно, разберемся. А пока, Агафонов, раз уж ты именинник сегодня, то бегом за понятыми. Будем чемодан вскрывать.

Понятые нашлись быстро — благо в аэропорту всегда найдется множество людей, которые не знают, куда себя девать в ожидании отложенных рейсов. Супружеская чета во все глаза глядела на Мучника — на первого увиденного ими в жизни вора.

— Итак, товарищи понятые, в вашем присутствии мы вскрываем этот чемодан…

Вещь, кстати, была необычная. Небольшой такой твердый чемоданчик с никелированными замками. Таких, по крайней мере в ГУМе, не продавали. Иностранная, должно быть, вещь. На замках виднелись отверстия для ключей.

— Вот-те на! Ломать, что ли, придется?

Не пришлось. Чемодан открылся без особых усилий. Внутри большую часть места занимали какие-то тряпки. Судя по всему, они предназначались лишь для того, чтобы по чемодану не болтался основной груз. Он, этот основной груз, состоял из трех кожаных колбасок. Размером каждая примерно с батон полукопченой колбасы. Мешочки были пошиты явно кустарным способом из шкуры какого-то непонятного животного. Грубо, но крепко. Каждый — плотно и старательно завязан кожаным же ремешком.

— Посмотрим, что же там внутри.

Дежурный развязал мешок — и на стол посыпался песок. Но не простой песок, а желтый, сверкающий в свете ламп маслянистым ослепительным блеском… Казалось — на столе появилось маленькое солнце — такое нестерпимое завораживающее сияние исходило от этой меленькой кучки! Трудно было усомниться в том, что это такое.

— Золото! — ахнул старший лейтенант. — Значит, ты, Мучник, за пятерку взялся открыть камеру?

Тем временем с вором происходили волшебные перемены. Куда только девались его добродушная веселость и самоуверенность. Теперь на его лице читался откровенный ужас.

— Начальник! Ей-богу, ничего не знал! Ладно, давай буду писать признание. Да, взял я этот чемодан. Я эту ячейку еще с утра немного подправил — она открывалась на раз. Без всяких там шифров. Ну, дождался, пока туда чемодан положат. Взял, а тут ваш… Мамой клянусь, так все было! Я — вор, но в расстрельных делах мне светиться надобности нет. Я тут ни при чем. Украл — сажайте, раз поймали. Но не знаю я ничего про это золото, не знаю! Я помню того, кто положил чемодан. Такой здоровый мужик, с соломенными волосами. А брови у него — черные…

Но дежурный уже не обращал внимания на вопли пойманного вора. Он схватил телефонную трубку:

— Товарищ начальник? У нас ЧП. Я прошу вас срочно спуститься к нам.

Дальше все происходило в темпе вальса. Явившийся подполковник, выслушав доклад и взглянув на золотой песок, тут же, с поста дежурного, стал звонить на Лубянку. Оттуда через полчаса прибыли трое серьезных молодых людей на черной «Волге». Они забрали песок и Мучника. Напоследок один из комитетчиков, крупный молодой человек с лицом непроспавшегося убийцы, бросил:

— Думается, вам не стоит лишний раз напоминать, что все случившееся — государственная тайна. И не дай бог эта информация просочится хоть как-нибудь…

27 июля 1965 года, Москва, проспект Мира

— Ну что там у вас стряслось? — Дознаватель, старший лейтенант Сенченков, направленный сюда по телефонному звонку, сделанному какой-то испуганной гражданкой, обозрел место происшествия, вокруг которого, несмотря на ночной час, собралась небольшая толпа. Граждане тупо глядели на заляпанный кровью асфальт и — конечно же — лежащее у самой кромки проезжей части тело, накрытое белой простыней.

«Скорая» прибыла уже давно, но лишь для того, чтобы установить: пострадавший в дорожно-транспортном происшествии в услугах медиков уже не нуждается. Теперь ожидали другую машину, которая должна была повезти тело в морг.

— Что произошло?

Сержант-ОРУДовец стал докладывать:

— Согласно показаниям свидетелей пострадавший шел по тротуару и собрался переходить улицу. Дождался зеленого сигнала светофора и вышел на проезжую часть. И тут вон с той улицы появился зеленый «Москвич-407». Он, нарушая правила, выехал на зону перехода и совершил наезд. После чего скрылся с места происшествия.

— Номер установили?

— Никак нет. Один из свидетелей, местный пенсионер, даже специально попытался запомнить номер, но тот оказался забрызган грязью.

— Личность пострадавшего?

— Лозинский Вадим Викторович. Прописан в городе Магадане, улица Ленина, 62, квартира 15. При нем найден использованный авиабилет на рейс Магадан — Москва…

Тем временем медики погрузили тело на носилки. Во время переноски в труповозку простыня немного сбилась в сторону. И присутствующие увидели лицо погибшего — крупного мужчины средних лет, с соломенными волосами и черными бровями…

Из материалов уголовного дела

«Лозинский Вадим Викторович, 1915 года рождения. Окончил среднюю школу в г. Саратове… В 1937 году по комсомольской путевке направлен в органы НКВД. Занимал различные должности в системе «Дальстроя». Службу закончил в чине капитана. В 1953 году против Лозинского начато служебное расследование по обвинению в злоупотреблении служебным положением. Фактов, подтверждающих обвинение, найдено не было. Однако, согласно поданному рапорту, он был уволен из органов КГБ.

После этого и до настоящего времени занимал должность начальника отдела кадров треста «Магадан-уголь». На работе характеризуется с положительной стороны.

Как показала проверка, в последние три года Лозинский часто (10 раз) прилетал в Москву, пребывая в ней один или два дня».

1 августа 1965 года, Магадан

Никто из знакомых и сослуживцев не узнал бы сейчас заместителя начальника транспортной службы треста «Магадануголь» Тимофея Ермакова. Обычно светившийся благодушием, вечно сыпавший шуточками человек, свежий, как огурец из магаданской теплицы, теперь представлял собой бледное дрожащее существо. Он метался по огромной комнате своей сталинской квартиры. То начинал судорожно пихать в чемодан вещи, то вдруг бросал это занятие и принимался бесцельно бегать по комнате, то вдруг замирал, не в силах сдвинуться с места. На его румяном сытом лице читалось выражение неподдельного ужаса. Руки тряслись, как у человека, пробудившегося после жуткой пьянки. Схватив пиджак, он долго не мог попасть рукой в рукав, а потом, застегивая пуговицы, оборвал две из трех.

Причиной такого состояния была доставленная два часа назад телеграмма. Прочитав наклеенные на желтоватый бланк строчки, Ермаков оцепенел.

— Товарищ, расписывайтесь, мне некогда, — вывела его из ступора почтальонша.

Расписавшись, Ермаков торопливо захлопнул дверь и снова перечитал вроде бы безобидные слова:

«ПОСЫЛКУ НЕ ПОЛУЧИЛИ БЕСПОКОИМСЯ ЗДОРОВЬЕМ ТЕТИ ЖЕНЯ» Это был крах. Значит, Лозинский не доехал. Что с ним? Арестован? Или, может, решил удариться в бега с товаром? Его не поймешь, проклятого гэбиста. Ведь говорил ему — не зарывайся. Чуял ведь, что добром это не кончится. И так ведь всем капал хороший процент с товара. Что еще нужно? Так ведь нет, ему больше всех надо. Хочется самому рулить. И ведь из органов его именно за это турнули. Повезло ему тогда, что Берия погорел, а то бы так легко не отделался. И вот ведь снова — захотел сыграть в собственную игру. Оторвать кусочек пожирнее. Будто не знал своих бывших товарищей, которые таких дел не прощают…

Ермаковым владело одно желание — бежать! На материк, на Большую землю — на то она и Большая, что там есть где затеряться. Подальше из этой ловушки, куда не ходят поезда, куда не ведут автомобильные дороги. Огромный край — побольше иных европейских стран, — а все здесь, как на ладони.

Самолетов сегодня не было, оставалось одно — порт. Ермаков не один год провел на Севере и в «местностях, к нему приравненных». Только бы добраться до какого-нибудь сухогруза — а там… Пристроят. Хорошо что хоть часть денег положена в Якутске и Москве на сберкнижки. Песок взять не удастся — да черт с ним. Голова — она дороже. Только бы побыстрее скрыться, оставить за бортом этот чертов Магадан, эту проклятую Колыму с ее золотыми миражами…

Ермаков наконец закончил укладывать чемодан. Сунул в карман пиджака бумажник, паспорт и еще один, на другую фамилию — купил пару лет назад, на всякий случай. Сегодня суббота, на работе его хватятся только послезавтра. Может, и повезет, ускользнем. Только бы добраться до Владивостока…

Вчерашний «бугор» и нынешний беглец выскочил из дома, оглядываясь в поисках такси. Как назло, в этот утренний час улица словно вымерла. Ермаков чуть ли не бегом двинулся вперед, нелепо раскачивая свое полное, отвыкшее от резких движений тело.

— Что, Тимоша, бежишь? — раздался за спиной тихий насмешливый голос.

Ермаков вздрогнул, как ужаленный, и хотел обернуться, но не успел. Заточка, направленная умелой рукой, вонзилась в печень…

Убийца, человек с волчьим взглядом опытного зэка, извлек из кармана бумажник, документы — и нырнул в соседний двор. Вскоре оттуда выкатила обшарпанная голенастая эмка-вездеход и исчезла за углом улицы.

Глава 2 Приключения сами тебя найдут

2 апреля 1966 года, Магадан

В России, как известно, вывескам надо верить с осторожностью. Вот и в этом месте, хоть и называлось оно «Чайная», чай никто никогда не пил. Да если бы кто и попробовал здесь, в заведении, которое завсегдатаи ласково окрестили «Поганкой», попросить у буфетчицы Аллы стакан этого полезного напитка, на него, скорее всего, посмотрели бы как на инопланетянина. Ну в самом деле, что можно пить в чайной, расположенной недалеко от порта, где собираются моряки, китобои и различная специфическая шелупонь, которая всегда ошивается неподалеку от мест стоянки и погрузки-разгрузки кораблей? На международной морской фене подобная публика называется beachboarders (безработные матросы). В русском языке представителей этого племени, без которого жизнь в Сибири и на Дальнем Востоке прекратилась бы, зовут несколько короче — бичами.

Жизнь кипела тут с десяти утра, с самого открытия чайной, и до восьми вечера, когда могучая и горластая Алла или ее столь же внушительная сменщица Юля выталкивали пинками и матюгами тех посетителей, которые уже с трудом шевелили ногами. За деревянными столиками, покрытыми слоем навсегда въевшейся грязи, люди в тельняшках, фуражках и наколках, в бушлатах и ватниках бесконечно выпивали и закусывали. В этой чайной всегда можно было получить дельный совет, куда направить стопы, если появилось желание поработать. По весне сюда захаживали и весьма солидные, обремененные грузом ответственности товарищи. Умные помощники начальников экспедиций — геологических, гидрологических и прочих — искали здесь рабочих, желающих отправиться в бескрайние колымские просторы. Ну и, конечно, не обходили это заведение представители профессий, с которыми борется уголовный розыск.

С этим шалманом боролись, его пытались время от времени прикрыть, но торговля, которой эти гадюшники помогали выполнять план, пережидала очередную кампанию — и все равно их открывала невзирая ни на что.

Леша Котов, здоровенный парень лет двадцати пяти, сидел в углу, спиной к стене и лицом к выходу. Никого в этом шалмане опасаться ему не приходилось, но уж такая у него была привычка — располагаться в любом месте именно так — чтобы спина прикрыта и обзор широкий. В чертах его лица было что-то хищное, кавказское. Только вот волосы разрушали образ — выгоревшие, рыжие. Зато у него был роскошный южный загар. Так загореть можно, лишь находясь много месяцев не в средней полосе России и уж тем более — не под негреющем светилом Севера, а под бешеным солнцем южных широт. Впрочем, в припортовым кабаке, где каждый третий — моряк, тропическим загаром трудно кого-либо удивить. Как, впрочем, и полярной «летной» кожанкой, из-под которой виднелась тельняшка. Словом, обычный парень, из тех, кто болтается по «северам».

А все-таки — что-то в нем было странное, чужое. Может быть, очень внимательный взгляд. Не бегающий, нервный, как у зэков, а неторопливо, словно локатор, ощупывающий местность — ни на чем не задерживаясь, но и ничего не пропуская…

Перед Лешей стояли две кружки пива — одна пустая, другая отпитая на две трети — и тарелка с фирменной дальневосточной закуской — соленой красной рыбой. По краям стола расположились его кулаки, при виде которых сразу пропадало желание разговаривать с их обладателем на повышенных тонах. Леша курил папиросу «Казбек» и со скучающим видом поглядывал на сидящего напротив него мужика.

Тот, невзрачный и сильно небритый, одетый в видавший виды бушлат и засаленную «мичманку», являлся типичным представителем славного племени припортовых бичей. Таких в северных портах — хоть лопатой выгребай. Впрочем, люди они ценные. К примеру, за небольшие деньги всегда готовы подменить морячка на вахте у трапа, если у того вдруг нарисуется срочное дело в городе. В кабаке этот товарищ околачивался в рассуждении, у кого бы перехватить сто граммов на халяву. Граммы эти Леша ему уже купил — дерьма не жалко. Но бич, выпив и отказавшись от закуски, видимо, счел, что невежливо будет просто так отвалить — и теперь пытался развлечь Лешу беседой.

— Я-то в Мурманске служил на тральщике. Это после войны было. Вот, я тебе скажу, мин в Белом море мы наловили… А ты, парень, где служил?

— Да так… Отсюда не видно.

— А теперь откуда?

— Пришел на сухогрузе. Теперь вот ищу, может, что на Колыме интересное подвернется.

Все это Леша говорил нехотя, цедя слова по капле.

— A-а, ну ладно, — увидев, что гость не нуждается в светской беседе, бич поднялся. — Ну ладно, бывай. Если что понадобится, заходи сюда, спроси Сергуню.

— А что мне от тебя может понадобиться?

— Мало ли… Меня все знают, и я всех знаю. Может, для чего-нибудь и сгожусь.

Оставшись один, Леша одним глотком допил пиво, спросил еще одну кружку и снова погрузился в молчание. Слова случайного собеседника пробудили в нем воспоминания.

Где служил? А там, где нас теперь нет. Об этом говорить было нельзя. Леша давал соответствующую подписку, да и особист, капитан Мельников, часто предупреждал:

— Не проговоритесь ни другу, ни свату, ни брату, ни жене в постели.

Что ж тут поделать? Все знают, что Советский Союз — не какой-нибудь там империалистический хищник. Мы за мир во всем мире и против поджигателей войны. Потому-то и незачем никому знать, что кое-кому из тех, кто в положенное время явился в военкомат с вещами, пришлось защищать Родину вдали от ее берегов. Лешу судьба забросила в качестве штурмового морского пехотинца в одну из стран, наплодившихся в Африке на месте бывших колоний. Порвав цепи угнетения, местные товарищи тут же начинали увлеченно разбираться друг с другом и делить то, что побросали проклятые колонизаторы.

Так было и в этой стране. Честно говоря, происходила обыкновенная бытовая свара между двумя племенными вождями: кому из них быть самым главным. И за каждым стояли толпы, которым гораздо больше нравилось стрелять друг в друга, нежели работать. Но один их этих самых вождей, как говорили, то ли съел западного посла, то ли совершил еще какой-то подобный поступок, не влезающий ни в какие рамки международного права… В общем, ему не осталось другого выбора, кроме социалистического. Он научился без запинки произносить слово «социализм» и объявил, что встает на путь развития, ведущий к единению всех трудящихся в мире. А потому стал получать от советских друзей автоматы, минометы и другое оружие. Из Союза приехали офицеры и солдаты, призванные обучать туземцев обращению с присланной гуманитарной помощью… Противнику пришлось научиться словам «демократия» и «свободный мир» — и позвать на подмогу солдат удачи и прочих западных романтиков с большой дороги.

В общем, сержант Котов набрался африканской экзотики по самое не могу, — помотавшись по тропическому лесу, где из-за каждого куста пялились негры, которые, кажется, вообще не знали, что такое страх смерти. Конечно, людей они не ели, но головы у врагов отрезали. С парнем из его взвода, Гришкой Колосовым, по крайней мере, такое сделали.

После дембеля Леша чувствовал себя как-то некомфортно. Сперва радовался, что вернулся под нежаркое русское солнышко, а потом что-то заскучал. Чего-то не хватало. Тем более, что детдомовского парня нигде особо не ждали. Но не идти же в военкомат, просить: пошлите меня еще куда-нибудь, где сражаются за социализм! Не поймут. Еще в дурдом посадят. Вот Кота (так его звали в армии) и понесло за запахом тайги — на северо-восток нашей необъятной страны. За три года он много где побывал — шоферил, строил, лес валил, с рыболовецкой флотилией в Мурманске болтался. А вот теперь пришел с Игарки на сухогрузе, на который устроился механиком вместо матроса, угодившего в тамошнем порту в ментовку — на пятнадцать суток. Никаких особых планов у него не было. В Магадане он околачивался уже третий день, изучая в основном местные пивные. А потом что? Как деньги кончатся — можно куда-нибудь двинуть. Шоферы, скажем, всюду нужны…

Сидеть в шумной и дымной пивнушке надоело. Захотелось на воздух. Леха допил пиво, вышел на улицу и двинулся наугад. Пейзаж вокруг был не то чтобы очень. Вокруг громоздились какие-то строения гнусного вида. То ли склады, то ли бараки, то ли еще какая-то чертовщина. Наконец стали появляться приличные сталинские дома. И тут Кот почувствовал желание, всегда возникающее после пары кружек пива. Он завернул во двор, в глубине виднелось нечто вроде забора. Обогнув кусты, Леха направился к нему — и чуть ли не в упор увидел весьма нехорошую картину. На земле лежал человек в костюме, вокруг него — четверо каких-то парией. Двое сосредоточенно рылись в карманах лежащего.

— Да окно его пошманайте, фраера! И портфельчик прихватите, — командовал еще один, плечистый амбал.

…Вот так вышло — не Кот искал приключений, они его сами нашли. Амбал обернулся и взгляд его уперся в Кота.

— А ну, фраер, беги отсюда, пока цел.

Зря он так. Леха был не из тех, с кем можно разговаривать подобным образом.

— Да что-то лениво мне сегодня бегать. Может, лучше вы отсюда слиняете по-быстрому?

— Что ты сказал? Ну, гляди, козел…

Компания стала приближаться к Леше. Это была не сопливая шпана, которую встретишь на любой танцульке. Их главарь, судя по наколкам и манерам, уже успел побывать по ту сторону тюремной решетки. Остальные же целенаправленно стремились к тому, чтобы не гулять слишком долго на свободе.

— Ребята, вы бы лучше здоровье поберегли.

— Ах ты, падла! Да я тебя…

Амбал ринулся на Кота, за ним и остальные. Один взмахнул чем-то вроде железной трубы.

Главарь попытался нанести удар. Кот, уклонившись, перехватил его руку, рванул за нее и подставил подножку. Парень улетел в сторону и, судя по звуку, врезался в забор. Второго Леха заделал, ударив в переносицу. Третьего — пнул ногой под колено. На долю последнего, который все махал трубой на заднем плане, достался удар ногой под дых. Тут сзади послышался шорох. Кот обернулся — и вовремя. Главарь выбирался из кустов, и в его руке сверкала финка.

— Тебе мало? Сейчас еще будет.

— Щас я тебя… Щас я…

В учебке инструктор рукопашного боя учил салаг уму-разуму:

— Запомните: ножа боятся только дураки. Нож в руках нетренированного человека — кусок железа, если он идет на морпеха. Наоборот — он ему только мешает. Тот козел с ножом, он ведь как: только и думает, как его в тебя всадить. А о том он не думает, что сам при этом весь раскрыт. И ничего-то он тебе не сделает. Котов, а ну давай на меня с ножом. Смотреть! Показываю еще раз для самых тупых…

В реальной жизни на Кота еще никто никогда с ножом не лез. С топором кидались — это бывало. Но не зря инструктор доводил своих подопечных до седьмого пота, тысячу раз заставляя отрабатывать приемы. Тело мигом вспомнило навыки, которые в него вколачивали, и теперь работало на автопилоте. Тем более, что против Лехи пер тот самый дурак, о котором говорил инструктор. Дурак широко махнул финкой, целясь в бок. Кот уклонился и ударил ребром ладони по локтю главаря. Теперь в ближайшие месяцы парню не то что нож, ложку будет не взять.

— Предупреждали тебя, придурок! — В воспитательных целях Леха воткнул локоть еще и между лопатками парня. Тот взвыл от боли. Ему было уже не до чего.

Тем временем один из ранее успокоенных ребяток попытался подняться.

— Лежать! — ударом ботинка Кот привел его в прежнее — горизонтальное — положение.

— Мы тебя еще встретим… — прохрипел другой.

— Что ты сказал? — Неугомонный получил удар ногой по ребрам. Теперь и этому придется долго ходить походкой инвалида.

Леха огляделся и заметил, что еще один из нападавших начинает активно шевелиться. Ударом ноги отправил его в отключку. Если ты в меньшинстве — не надо, чтобы кто-то имел возможность напасть на тебя сзади. Перебросил трубу через забор. Поднял нож и сунул его в карман. И только затем осмотрел лежащего мужчину. Тот уже начал приходить в себя и слабо постанывал.

— Эй, мужик, ты как?

Леша наклонился над лежащим. Это был весьма полный мужчина лет сорока, в дорогом костюме — из тех, какие в этих краях встречаются нечасто. Он пошевелился, с трудом сел и первым делом, еще как следует не очухавшись, стал шарить вокруг. Нащупал портфель и крепко сжал его рукой. И только тогда поглядел на Кота.

— Да вроде как ничего. У, гады, сзади чем-то врезали. Я и не заметил.

— Что же ты один по таким местам ходишь?

— Я, вообще-то, на машине езжу. А тут сломалась… С такси сошел, думал, срежу по двору. И надо же… Да, против лома нет приема.

— Ну, давай, поднимайся. Идти-то можешь?

С помощью Кота тот с трудом встал и, прихрамывая, сделал несколько шагов.

— Эх, здорово они меня. Но ребра вроде целы. — Незнакомец оглядел картину побоища.

— Ого! Я гляжу, ты парень непромах.

— Фигня. Милицию будем вызывать?

— Ну ее… Да я вон того знаю. На соседней улице живет. Я сам на него управу найду… А ты, парень, даже не представляешь, как меня выручил. Слушай, помоги мне до дома дотопать. Здесь недалеко.

Квартира мужика оказалась через несколько дворов, в красивом сталинском доме. Большая такая квартира, обставленная хорошей мебелью.

Пока Леша оглядывался, хозяин успел уйти в ванную, стащить перемазанный костюм и теперь вернулся одетый в роскошный халат — такие Леха видел лишь на картинках в книгах, повествующих о всяких восточных деспотах.

— Пойдем на кухню, у меня все по-холостому.

В кухне хозяин достал несколько бутылок, традиционную соленую рыбу, колбасу, разные продукты, которых в магазине не бывает, наполнил рюмки водкой.

— Ну что, давай за знакомство. Меня зовут Виктор Павлович. Можно — Виктор.

— Меня — Леша.

— Выручил ты меня, Леша. Сам не представляешь, как. Для меня этот гоп-стоп мог такими делами аукнуться… Ну ладно, проехали. Ты приезжий?

— Откуда вы узнали?

— Да нагляделся на людей. Знаю я таких, как ты. Тех, кого на Дальний Восток тянет. Давно здесь?

— Третий день. Пришел на «Сахалине», списался.

— И что делать думаешь, если не секрет?

— Какой же секрет? Я и сам не знаю. Пойду куда-нибудь работать.

— Какие машины водишь?

— Любые. От мотоцикла до танка.

Так-так… У тебя ночевать есть где?

— В гостинице живу, пока деньги есть.

— Слушай, тогда дело такое. Может быть, смогу я тебе помочь. В смысле работу хорошую найти. Только ты скажи мне свое полное имя. Если не скрываешься, конечно.

— А что мне скрываться? Котов Алексей Петрович. Сорок второго года рождения.

— Давай-ка завтра часов в шесть встретимся в ресторане «Магадан». Тем более, что я тебе еще за спасение хорошее угощение должен. А я поговорю кое с кем, может, и найду для тебя что-нибудь подходящее. А пока давай еще по одной…

3 апреля 1966 года, Магадан

Когда Леша зашел в огромный зал ресторана, самого шикарного в городе, к нему сразу метнулся официант.

— Вы к Виктору Павловичу? Он задерживается, но просил подождать. Вон за тем столиком.

Столик был уже накрыт, официант по дороге успел сказать, чтобы Леша ни в чем себя не стеснял — за все уже заплачено.

— Ни фига ж себе! — только и сказал Кот, усаживаясь за столик, уставленный разнообразными закусками. Более всего его поразила бутылка марочного коньяка. Не успел он наполнить рюмку, как показался Виктор Павлович. Вместе с ним пришел еще один человек, из тех, кого можно назвать «хозяин Севера». Крупный, чуть ли не два метра ростом, с неторопливыми уверенными движениями. Лицо обветрено. На правой щеке — рваный шрам. «Бугор», одно слово. Но не из таких, что сидят в теплых кабинетах. Из тех, кому приходится самому в тайге, на морозе или на соленом морском ветру, управлять серьезными и своенравными мужиками, осваивающими эти неприветливые земли. Такая работа не всякому под силу.

Оба подошли к столику.

— Вот, Гена, это Леша Котов, о котором я говорил. Знакомься, Алексей, это мой друг, хороший человек.

— Геннадий Сергеевич, — протянул руку спутник Виктора Петровича. Пожатие было серьезным. Кот, сам не слабак, почувствовал, что попал чуть ли не в клещи. Только что-то было в его рукопожатии странным. Лишь когда Геннадий отпустил руку, Леша увидел, что на его руке не хватает двух пальцев. Но главное не это. Кот почувствовал, что перед ним — очень опасный человек. Из тех, с кем не шутят. Похожее чувство Леха испытал в Африке, когда конвоировал одного взятого в плен партизанского командира. Такой убьет и не заметит.

«Ничего, мы и сами не детки», — решил про себя Кот.

Компания расселась и принялась за закуски. Некоторое время шел светский, ни к чему не обязывающий разговор. Геннадий, несмотря на свою суровую внешность, оказался общительным человеком, он рассказал пару веселых историй о разных северных приключениях, помянув, кстати, и про свою руку:

— Все смотрят, думают, на фронте. А мне здесь не повезло. Оттуда, где я ее потерял, до любого фронта — пять тысяч верст и все по тайге. И морду покарябал там же. В пятьдесят втором строили мы дорогу на новый прииск. Начальство гнало — только в путь. Зэкам, которые норму выполняли, спирта выдавали по сотке в день. Как на фронте. А одному парню, молдавану, он за конокрадство сидел — так ему вообще жену разрешили выписать. А я там скалу взрывал. Жизнь и у нас была не очень чтобы… Сегодня ты вольный, имеешь все северные и прочие, а завтра, если дорогу к сроку не построишь, — тот же лагерный клифт придется надеть. Вот и пахали как бобики. А как-то не уследили, рванули запал слишком рано, и вот результат на моей роже. Слава богу, хоть голова на месте осталась.

К делу перешли, когда подали цыплят табака.

— Леха, мне Виктор сказал, что ты не против здесь поработать.

— Ну да.

— Тогда ты вот что мне скажи. На боксера ты не похож, что не сидел — это видно. А где ты так кулаками махать научился?

— Да что там махать? Сопляки попались.

— А все-таки? Только не говори, что в армии на кухне поваром служил.

— Зачем «поваром»? В морской пехоте. Черное море, поселок Волково. (Так в армии Кота учили отвечать на подобные вопросы.) Тоска жуткая. Баб нет. Только вином и наливались.

— А, тогда понятно. Мне рассказывали, во время войны ваших ребят фрицы «полосатыми дьяволами» прозвали. А чего по северам болтаешься?

— А я детдомовский. Никто меня нигде не ждет. Вот и думаю — почему бы белый свет не поглядеть? Да и денег заработать…

— Тоже верно. Ну, вот что. Ты мне, парень, нравишься. Хочешь, иди ко мне работать.

— Кем?

— Для начала моим шофером. У меня-то ведь вот какая беда. Был хороший парень, крутил баранку, да недавно разбился… Работа интересная — весь Колымский край посмотришь. А потом, может, и получше тебе место присмотрим.

— А почему бы и нет?

— Ладно, сегодня ночуй в гостинице, а завтра приходи в Управление геологии. Спросишь Старкова. Это я. Там обо всем и договоримся.

4 апреля 1966 года, Магадан

Кот вышел из геологической конторы, закурил и поплюхал потихоньку по улице Ленина. Своеобразная она, эта улица. Величественные сталинские дома, напоминающие пышные пироги, хорошо смотрятся на фоне яркого синего неба и праздничного солнца. Но под магаданской хмарью, да еще на фоне безрадостных сопок, все это выглядит очень странно. Примечательна была эта улица еще и другим. Она без четких границ переходила в знаменитую Колымскую трассу. Ту самую, которую нечеловеческими усилиями построили среди совершенно безлюдной местности, среди тайги, болот и гор, построили доблестные чекисты силами зэков. Именно на улице Ленина начиналась дорога в знаменитый Колымский край.

Сегодня все прошло быстро и с песнями. Старков оказался на месте. Кот под его руководством написал заявление. Комнату обещали дать на следующий день, тогда же надо было выходить на работу. А если точнее — открыть гараж возле дома Геннадия Сергеевича и к девяти нуль-нуль подать его газик к подъезду. Но самое интересное — это зарплата. Формально-то положили двести пятьдесят. Но от себя Старков обещал столько, что за четыре месяца «Волгу» можно будет купить. Вот это да…

Время было уже позднее, улица почти пустынна. Только возле Дома культуры, где гремели танцы, продолжалась какая-то молодежная жизнь. Двое бригад-мильцев с красными повязками на рукавах волокли по ступенькам какого-то сильно нетрезвого гражданина, одетого по моде ушедшей эпохи: брюки-дудочки и прочие стиляжьи атрибуты. Толпа вокруг подбадривала добровольных защитников социалистического общежития криками:

— На пятнадцать суток его!

— Правильно! Вечно как придет пьяный, так обязательно скандал затеет.

Когда Кот проходил мимо собравшихся, к нему шагнул человек. Одет он был, как и большинство окружающих, довольно модно. Впрочем, шмотками местную молодежь особо было не удивить. Деньги здесь зарабатывали хорошие, и слетать во Владивосток — раз плюнуть. А уж там всегда найдется загулявший иностранный морячок, готовый за бутылку снять с себя какой-нибудь предмет вожделения советских денди… Итак, на молодом человеке был двубортный пиджак, туфли на «манной каше» — хоть в Москву, на улицу Горького, его ставь.

— Закурить нету?

— Только «Казбек».

— Сойдет. Можно огня?

Кот протянул ему свою бензиновую зажигалку, которая горела на любом ветру. Подставив папиросу под здоровенный столб пламени, незнакомец тихо проговорил:

— Алексей, тут есть человек, который очень хочет с вами поговорить. Он велел вам передать: Ситанди. — И добавил: — Только без вопросов…

Хорошо, что он это сказал. Потому что сказанное им поразило Леху примерно так же, как если бы на улице вдруг появился африканский буйвол. От неожиданности Кот аж присвистнул. Ситанди… это слово было оттуда — из жуткой духоты тропического леса, грохочущего по ночам автоматными очередями. Так называлась затерянная в мире ядовитой зелени и болотных испарений убогая деревня, где располагался объект, который Леша охранял полтора года. Вот те раз!

— Где он?

— Вот билет, войдешь в клуб, там я к тебе подойду.

Кот поднялся по широким ступенькам, предъявил свой билет и проник в громадный предбанник, освещенный огромными люстрами. По стенам, как водится, висели картины революционного содержания вперемежку с видами Дальнего Востока. Вокруг клубилась молодежь. Заходя, Леха опасался, что его походно-полевой костюм сразу привлечет к себе внимание. Оказалось, зря. Тут были и модно одетые юнцы и девицы, и разнообразные морячки — от выглаженных и вычищенных, как картинка, до таких, будто только что с вахты, никто ни на кого внимания не обращал. Из зала гремело:

Жил-был кот во дворе за углом. И кота ненавидел весь дом. Только песня совсем не о том, Как не ладили люди с котом…

Здесь же, в предбаннике, бушевали страсти. Флиртовали, знакомились, травили анекдоты. С разных сторон раздавалось заливистое девичье хихиканье…

— Алексей, пойдем, — раздался голос за спиной.

Они обошли предбанник слева, проследовали мимо открытых дверей в зал — Леха краем глаза заметил, что танцующих много. Его спутник открыл какую-то дверь — и они двинулись по лабиринту узких коридоров и лесенок. Еще одна дверь — и за ней улица, вернее — пустынный двор. Неподалеку стояла «Победа».

— Садитесь в машину.

Леша открыл дверь и плюхнулся на переднее сиденье.

— Ну привет, Кот.

— Здравствуйте, Сергей Максимович, — ошалело протянул Леша.

За рулем сидел человек с крупными, неправильными, словно торопливо вырубленными топором, чертами лица и фигурой штангиста. Это был особист Мельников, некогда выполнявший особую миссию на объекте среди джунглей, который охранял отряд морской пехоты, невесть почему очутившийся в трехстах километрах от ближайшего моря.

Мельников был личностью весьма загадочной. По извечному обычаю военные весьма недолюбливают людей из «органов». Но капитана все сильно уважали. Что же касается местных — то они относились к нему как живому божеству. По-настоящему Кот оценил Мельникова сразу после прибытия. Тогда обстановка в округе, до этого более-менее терпимая, вдруг взорвалась настоящей войной. До тех пор по окрестностям Ситанди русские ездили без особых предосторожностей — и вот на тебе! Машина, что везла Мельникова, двух африканцев и трех морпехов (среди них был и Кот), нарвалась на автоматный огонь из джунглей. Кот тогда был совсем еще салагой и с автоматным огнем сталкивался только на стрельбище. А потому, когда над головой свистнули первые пули, растерялся. Да и его товарищи тоже. А вот Мельников… Выхватив у одного солдата автомат, он вылетел из открытого «газика». Как позже выяснилось, успел прихватить гранаты, без которых никуда не выезжал и всегда держал рядом с собой. Коснувшись земли, Мельников перекатился и, еще находясь в движении, открыл огонь. Тут же одна за другой в заросли полетели гранаты… Когда Кот сотоварищи тоже начали делать то, чему их учили, это уже оказалось лишним. Огонь утих. Видимо, нападавшие не ожидали такого отпора. В кустах нашли три трупа и винтовки М-16.

— Хреново, парни, вас учат. Если так дальше пойдет, то домой вы можете и не вернуться, — только и сказал потом Мельников. В отличие от офицеров, готовивших в учебке Котова, он явно знал войну не по рассказам старших товарищей.

Но дело было не только в этом. Африканцы, конечно, уважают смелость, но для них то, что мы называем отчаянностью или бесстрашием — норма поведения для мужчины. Как рассказывал тот же Мельников:

— Понимаете, по их представлениям, смерти вообще нет. Не в том смысле, что попадешь в рай или ад, или там переродишься, как у китайцев или индусов. У них все проще. Тебя шлепнут — и ты просто переселяешься в страну предков, где будешь так же жить и сражаться. Так чего им бояться?

Так что безграничное почтение туземцев к Мельникову основывалось не на том, что он наплевательски относился к смерти. И не на уважении к белым друзьям, давшим им на смену раздолбанным допотопным винтовкам современное оружие. Однажды Кот видел, как в Ситанди пришел то ли пророк, то ли шаман. Так вот, к Мельникову относились примерно так же, как и к тамошнему властителю дум… Да и то сказать, особист имел какие-то способности, которые отдавали чертовщиной. Он, к примеру, мгновенно просекал, когда ему врут. С первого слова. Да и вообще, чем он там занимался, отправляясь с местными ребятами в джунгли, — было большой тайной.

Мельников почему-то выделял Кота. Часто брал его с собой в джунгли, где показывал, как вести себя в лесу. Приезжали в какой-нибудь туземный поселок. Сопровождающим солдатам Мельников выдавал пару бутылок джина. Потом обычно появлялись ласковые чернокожие девицы. Сперва Леху шокировала их татуировка по всему телу. Но зато эти девчонки умели такое, после чего на родине секс он воспринимал, как манную кашу после грузинской кухни. А сам Мельников уходил с какими-то древними стариками в джунгли. В общем, непростой он был человек. А за два месяца до Лехиного дембеля Мельников исчез.

— Как вы меня нашли, Сергей Максимович? — задал Леша глупый вопрос, обратившись так, как требовали в Африке. Звание Мельникова так и осталось для всех загадкой. Как, впрочем, и то, на какую контору он работает — то ли на армейскую разведку, то ли на КГБ, то ли еще на кого-то. Кто в этом деле разбирался?

— Да уж нашли. Я тебя полгода искал.

— А что меня искать, я не скрывался.

— Потому-то и сразу не нашли. Знаешь, как лучше всего спрятать какую-нибудь вещь? Положить ее на видном месте. Но ты-то, кстати, был не на самом виду… Я на тебя еще там, в Африке, имел большие планы. Да вот не сложилось… А теперь ты вдруг тут обнаружился. И надо же — в самое нужное время и, что главное, — в самом нужном месте…

Пока шел разговор, машина петляла по каким-то глухим улицам. Время от времени Мельников оборачивался назад.

— Ладно, поговорим о деле. Ты, как я знаю, на работу пристроился. И как тебе эти люди, что тебя позвали?

— Странные, честно говоря. И не то, что у них денег навалом. Это я на Севере уже видел. Но что-то в них есть не то… Дерьмо какое-то. Мне-то стало даже любопытно. Думал так: погляжу, а свалить или, допустим, куда надо обратиться я всегда успею.

— Вот за это я тебя всегда и ценил. Правильно ты все просек. Так вот, у меня к тебе есть предложение. Ты готов пойти снова на службу?

— Опять куда-нибудь на войну?

— Нет. И служба совсем другая. Только запомни: все, что я тебе говорю, — государственная тайна. И честно предупреждаю: те, кто много болтает, долго не живут. Впрочем, что тебе объяснять. Ты ведь хочешь или не хочешь, все равно уже наш человек. У тебя, я вижу, вопрос на языке вертится? Так вот, я капитан КГБ. И в Магадан я прибыл по чрезвычайно важному делу. Такому важному, что мое начальство даже местным нашим коллегам не хочет все полностью говорить. Так ты готов?

Вопрос был тот еще. Как и большинство советских людей, Алексей Котов испытывал перед КГБ смутный страх. Но с другой стороны, «органы» лично ему ничего плохого не сделали. Да и то сказать: благодаря военкомату тропа его жизни пересеклась с играми всяких секретных контор. Так почему бы и нет?

— Хорошо, Сергей Максимович, я согласен. Подписывать что-то надо?

— Ага, кровью. Подписать мы всегда успеем. Теперь слушай. Компания, с которой ты так мило познакомился, нас очень интересует. Наши люди туда уже пытались толкнуться, да толку мало. А тут вдруг ты невесть откуда появляешься — и в самое яблочко. Знаешь, сколько бы я дал, чтобы на твое нынешнее место нашего человека поставить? Но тут ты оказался — прямо как по заказу. Одного я не пойму: что они в тебе нашли?

Услышав историю про драку во дворе, Мельников понимающе кивнул.

— Теперь понятно. Что же — крутой парень, северный бродяга. Они наверняка тебя проверили на «Сахалине» — он ведь и теперь в порту стоит. Так вот, работай у Старкова. Будет предлагать более серьезные дела, чем крутить баранку, — соглашайся. В общем, Баба Яга в тылу врага. Теперь о связи…

Высадив Кота за три квартала от гостиницы, капитан Мельников погнал машину не в сторону местной «конторы». Он двинул на узкую улочку, обсаженную чахлыми деревцами, на которой стояли недавно построенные кирпичные пятиэтажки. В квартире на третьем этаже его ждал тот самый парень, который пригласил Леху на встречу.

— Все в порядке. Надо подумать, как обеспечить ему прикрытие.

— А вы в нем уверены, товарищ капитан?

Мельников глянул на подчиненного так, что тот поежился.

— В НЕМ я уверен. В том, что не сдаст. А в остальном — это уже наше дело. Все, Прохоров, возвращайся в общагу и не отсвечивай. На сегодня все.

Дело, по которому капитан Мельников прибыл в Магадан, было весьма серьезным. Связано оно было с тем, ради чего вообще осваивался этот край — с золотом. Золото здесь сначала добывал трест «Дальстрой» — зэки под надзором НКВД. Именно они построили все: дороги, города, включая Магадан, прииски и шахты. В 1953 году, ввиду крутых перемен, «Дальстрой» упразднили. Зэков в Колымский край возить перестали. Из тех, кто сидел, — многих амнистировали. На смену подневольным рабочим пришли наемные, покатившие сюда со всей страны за большими деньгами…

Золото имеет такую особенность — те, кто постоянно находятся возле него, очень хотят урвать кусочек себе лично. Так было и при Сталине, несмотря на то, что за это расстреливали. Воровали все. Тащили потихоньку зэки, меняя «левый» металл на спирт и махорку. Тянули охранники и вольнонаемные. Перли начальники разных уровней. В 1937 году было расстреляно множество колымских чекистских чинов. И хотя официально они все были признаны японскими и другими шпионами, на самом-то деле их пустили в расход потому, что они слегка заворовались. Власти просто не хотелось признавать, что коммунисты, в смысле жажды золота, ничем не отличаются от простых смертных. Уже во время войны существовала на Колыме хорошо отлаженная индустрия скупки и торговли желтым металлом. А потом, когда сюда толпами поперли вольные, пришло еще и «дикое» золото. Тайга ведь большая. Что стоит работнику прииска подыскать в выходные какой-нибудь таежный ручеек и мыть там себе лоточком золотой песочек…

В общем, дело житейское. Незаконными старателями занималась милиция, Комитет подключался лишь в случаях особо крупного воровства. Но в июле 1965 года случилось нечто непонятное. В случайно задержанном в Шереметьево чемодане обнаружили крупную партию кварцевого золота. И что самое главное — совершенно неизвестного происхождения. Это было шоком. Дело в том, что можно точно установить «родину» металла — прииск, с которого он добыт. Это как отпечатки пальцев — каждое месторождение имеет свои особенности. «Дикий» золотой песок — тут вычисляется район с точностью до нескольких десятков километров, вокруг, опять же, какого-нибудь прииска. Такова уж геология. Россыпей без кварцевой жилы — основного месторождения — не бывает. А тут было именно «коренное» золото с неизвестного месторождения! Уже задним числом выяснилось, что подобный металл всплывал на подпольном столичном золотом рынке — среди частных ювелиров, зубных техников и так далее — уже не раз. Просто милиция прошляпила. Раскрыли дело, сложили в архив, а дальше за ниточку не потянули. Или не захотели.

Оперативные мероприятия вывели на трест «Магадануголь», вокруг которого наблюдалось какое-то странное шевеление. Да только вот люди, которые так или иначе попадали в поле зрения, как-то очень быстро погибали. А люди интересные. Взять того же Лозинского, очень не вовремя сбитого машиной. В сталинские времена он имел отношение к геологоразведке. И даже поступали на него сигналы, что он нечист на руку. Тогда ему удалось отмазаться. Мельников, изучив материалы дела, был уверен, что товарищ Лозинский просто сумел «перевести стрелки», подставив других людей. Может, все так хорошо для него бы и не кончилось, но тут сгорел Берия, заварилась большая каша, стало не до Лозинского, и ему удалось под шумок мирно уйти в отставку.

Дальше пошло еще хуже. Вышли на водителя большого человека в местном Управлении геологии Старкова. Были сведения, что он тоже приторговывал золотишком. И на тебе! Автомобильная катастрофа на 727-м километре трассы. Сам же Старков был чист аки ангел. Складывалось впечатление, что кого-то из местного Комитета тоже ослепил золотой мираж. Потому-то Мельников и остался, как подпольщик — один в чужом городе. И тут так удачно подвернулся Леша Котов, который — капитан знал это твердо — не имел с преступниками ничего общего.

Глава 3 Дикий Восток

11 апреля 1966 года, 72-й км Колымской трассы

Это ж надо — а ведь день начинался так хорошо… все было нормально! Леха крутил баранку на службе у Старкова. И, честно говоря, ему эта работа нравилась. Геннадий Сергеевич был хорошим начальником. Он не напрягал без особых причин, если нет работы — так и иди домой. Чем конкретно занимается Старков, Кот так и не понял. Они болтались по окрестностям Магадана, подъезжали к каким-то складам. Геннадий Сергеевич скрывался в подсобках и вел какие-то переговоры. В общем, другому начальству, капитану Мельникову, докладывать было пока нечего. Нет, Леша исправно сливал отчеты о своих поездках инженеру по технике безопасности Управления геологии, одному из связных Мельникова. Но всем было понятно — пока что ничего особо интересного не происходит.

Честно говоря, Коту нравилась работа сама по себе. Хотя бы из-за начальника. «Бугры» ведь бывают разные. Один себя таким пупом земли полагает, что мама не горюй. Ходит по земле как какой-нибудь фараон. А Старков небожителем себя не считал. По крайней мере, когда садился где-нибудь обедать, всегда приглашал водителя за свой стол. А что касается денег… Геннадий Сергеевич сразу сказал:

— Ты, Леха, говори, сколько тебе надо — на жизнь и развлечения.

— Да мне вроде как хватает, — ответил Кот. В кармане у него было пять желтых сотенных бумажек, полученных в виде аванса.

— Ну, хватает так хватает. А будет мало — говори, я еще подкину.

Словом, не начальник, а золото. Вот почему только именно такими «буграми» интересуется КГБ?

Сегодня день начался, как обычно. Леха подогнал к дому начальника его газик. Интересная, кстати, машина. Вместо обычного для ГАЗ-69 брезентового верха — жесткая крыша. Жесткие задние скамейки тоже заменены мягкими диванчиками, снятыми явно с какого-то западного автомобиля. В общем, с виду — обычный «козлик», трудяга северных дорог, а внутри совсем не то. Комфорт…

Так вот, Геннадий Сергеевич уселся в машину и велел ехать в Атку. Это километров сто по Колымской трассе. По этой чуть ли не фронтовой дороге — часа за три можно добраться. Леха вырулил на проспект Ленина, по которому прямиком выехал на знаменитую магистраль. Когда кончился город и его окрестности в виде разнообразных заборов и бараков, по обе стороны трассы потянулась бесплодная и унылая земля. На ней не росло ничего, кроме каких-то жидких поганых кустарников.

Это ж надо было здесь построить город — выбрали, наверное, самое гнусное и безжизненное место. Где ничего не растет. Даже деревья, посаженные в виде озеленения на улицах Магадана, смотрятся как-то убого, всем своим видом демонстрируя, что они, заброшенные в чужой холодный край, не жильцы на этом свете.

А вокруг — так и вовсе пустыня. Недаром в окрестностях не было никаких человеческих поселений. Коренные жители этих мест, якуты, сюда никогда не совались во время своих кочевий. Они-то не дураки, знали, где стоит селиться, а где — нет. Вот и бухту Нагаева предпочитали обходить стороной.

Да и когда белые люди двести лет назад дошли до северного побережья Охотского моря, они основали свой поселок на пятьдесят километров в стороне.

Но советскую власть не волновали природные условия. Как когда-то Петра Великого — он ведь тоже построил свой Петербург там, где люди не должны жить в принципе. Вот и советской власти был нужен удобный порт на Охотском море. Для того, чтобы потом прыгнуть на Колыму. И этот порт построили. Вон он стоит.

Между тем пейзаж вокруг менялся. Дорогу обступили сопки, поросшие огромными лиственницами. Это была тайга — бесконечная, черная, беспросветная. Под здоровенными деревьями не наблюдалось подлеска — только на прогалинах теснился кедрач — нечто среднее между кустом и корявым деревом.

— Как тебе наши места? — нарушил молчание Геннадий Сергеевич.

— Видали и похуже.

— Зря ты так. Ну ничего, привыкнешь, тебе понравится. Здесь ведь что хорошо? Закон — тайга, прокурор — медведь. — Старков погладил ложе карабина.

Он, этот карабин, всегда, во всех поездках, лежал между передними сиденьями. Кота присутствие оружия в машине не особенно удивляло. На Севере люди любят таскаться с ружьями. Оно и понятно. Какой мужчина не испытывает удовольствия, ощущая на плече тяжесть смертоносной железки? Если не испытывает — он и не мужчина. Так уж повелось, что мужиков тянет к оружию. Но в местах, где есть цивилизация, придуманы всякие разные законы, которые не дают развернуться этой страсти. А здесь, где условия приравнены к Крайнему Северу, все, как когда-то встарь. Какой ты мужик, если у тебя винтовки нет?

Именно поэтому Кот совершенно спокойно смотрел на драгунский карабин образца 1912 года, уютно примостившийся рядом с коробкой передач. Местный обычай. Только-то и всего.

А ведь говорил в свое время капитан Мельников — не делайте поспешных выводов, они всегда окажутся самыми глупыми из всех возможных. Так оно и вышло. Когда дорога вышла на очередную сопку, в ветровое стекло ударила пуля. Потом еще одна.

Две дырки, вокруг которых разбегаются трещинки — Коту такое видеть уже приходилось. Он завернул руль и дал по тормозам.

— Из машины! — заорал он не своим голосом.

Старков был тоже не лыком шит. Он тут же отворил дверь и вывалился на землю. А Кот за какие-то тысячные доли секунды успел поблагодарить Бога за то, что карабин находится рядом. Ухватив оружие одной рукой, другой он распахнул дверь и выкатился на оперативный простор. Тут же возле его головы взметнулся фонтанчик земли. Стреляли с левой стороны. Леша перекатился за машину, передернул затвор и оценил ситуацию. Огонь вели с небольшого холмика, возвышавшегося над дорогой. И — что уже радовало — засаду сделали дураки. То есть по-своему они были правы — в зарослях кедрача на холмике легко было укрываться. Да и место для стрельбы удобное. Одно нападавшие не учли — до леса, в который можно было отойти, было метров двадцать крутого каменистого, абсолютно голого склона. Видно, о путях отхода ребята не подумали. Им же хуже.

Все эти соображения пронеслись в Лехином мозгу в одну секунду. Он понял, что имеет шанс выиграть. Для этого было нужно немного — ждать.

— Геннадий Сергеевич, лежите и не дергайтесь, — прошептал он.

— Ты их сделаешь?

— А куда они, суки, денутся?

Кот замер, поймав в прицел карабина заросли кедровника, где, скорее всего, скрывались враги. Теперь ему стало жалко, что не дошли руки пристрелять оружие. Конечно, после «Калашникова» карабин Мосина — не бог весть что. Но другого-то на данный момент нет. И эта штука — не детская рогатка.

Кот лежал и ждал. Противник (или противники) больше не стреляли. Тут шла такая игра — кто первый не вытерпит. Потому как деваться врагам было некуда. Незаметно отойти они не могли. Сами себя заперли в ловушку. У врага, собственно, было лишь два выхода: либо попытаться достать пулями укрывшихся за машиной людей, либо рвануть через пустошь к лесу.

Пауза длилась минут десять. Кот все так же лежал за передним колесом газика, наведя ствол карабина на пригорок. Ситуация была, как бы выразились шахматисты, патовая. Кто первый сделает ход — тот и получит удар. Дело омрачали комары, которые тут же рванули напиться людской кровушки. Они облепили руки и лицо, лезли в рот и глаза… Утешало только, что тому (или тем), в кедровнике, не легче.

На той стороне не выдержали первыми. Среди зеленых зарослей показался чей-то серый ватник. Кот только этого и ждал. Грохнул выстрел — и человек на бугре повалился. Тут же появилась еще один. Он бросился бежать в сторону леса.

Первый выстрел пошел вкось. Второй зацепил — фигура резко дернулась, но продолжала ковылять к лесу. Третий выстрел — и человек ткнулся носом в камни, не добежав пару метров до спасительных лиственниц.

— Неплохой у вас карабин, Геннадий Сергеевич, — произнес Леша, подымаясь.

— Вот гады, из-за них всю морду комары съели, — пожаловался Старков, вставая и отряхиваясь. — Надо пойти посмотреть, что это за типы… — он направился к машине, достал из бардачка охотничий нож и обойму.

— Леша, перезаряди карабин.

— Это точно, у меня один патрон остался. И часто у вас такое бывает?

— Часто не часто, а иногда случается. Я ж тебе говорил, что здесь закон — тайга.

Кот пополнил боезапас, передернул затвор и, держа карабин наизготовку, двинулся к холмику. Старков шел рядом с ним, держа нож очень грамотно. Судя по всему, этим инструментом он умел не только резать колбасу.

Впрочем, как оказалось, предосторожности были излишними. Оба врага были мертвы. Небритые мужики, руки синие от наколок. Возле одного валялся карабин — родной брат того, из которого вел огонь Кот. Неподалеку в кустах обнаружилась двуствольная «тулка» — ее, видимо, бросил второй враг. Кот обшарил карманы, но нашел лишь несколько патронов к «тулке» у одного и пачку «Беломора» и спички — у другого.

— Что это за люди, Геннадий Сергеевич? Беглые зэки, что ли?

— Какие, на хрен, зэки! Не смеши. Это кое-кто до меня добирается. Так…

Одного Старков явно узнал. Но не подал виду.

— Ох, как у вас все тут серьезно.

— А ты думал! Уволиться не появилось желание?

— Да ну. Все мы смертны. Что делать-то с ними будем? В милицию сообщим?

— Ага, делать нам больше нечего. И менты будут с тобой долго и нудно разбираться, превысил ты пределы самообороны или нет. К тому же, думаешь, местному участковому очень нужна такая головная боль? Дуй к машине, там за сиденьем есть лопата. Закопаем — и все дела. До Страшного суда никто их не найдет.

Через час все следы разыгравшегося здесь происшествия были скрыты.

— Ну и хорошо. Мы никого не видели, мы ничего не знаем. Да их никто искать и не будет. У нас так бывает: ушли люди в тайгу — и с концами. В болоте утонули, в горах заблудились, медведя на узкой тропке встретили…

— А это? — Леша кивнул на пулевые отверстия в ветровом стекле.

— Не бери в голову. Теперь вот что. Ты получал тысячу. Теперь будешь получать две. Да, посмотри, что там с машиной, а то нам все-таки надо в Атку доехать. И рули теперь на предельной скорости. Есть у нас кое с кем разговор.

11 апреля 1966 года, Атка

В поселке Атка не было ничего достопримечательного. Типичный для российских окраин большой поселок или маленький городишко, привычно поражающий своей запущенностью и неуютностью. Такова уж визитная карточка советского Севера и Дальнего Востока. Люди сюда приезжают не для удовольствия, а за деньгами. Правда, в последнее время появился совершенно новый тип покорителя тайги — те, кто приезжает сюда за романтикой. Но они, чаще всего, дальше магаданских кабаков не суются — а потом в столицах распускают хвост перед девицами, повествуя о тундре и тайге.

Вечер еще только начинался — точнее, не вечер, а то, что в этих широтах предшествует белой ночи. Оживление наблюдалось только возле дощатого некрашеного магазина. Толпа мужиков материлась так, что даже окрестные сопки краснели.

— Обычное дело, — кивнул Старков. — Аванс выплатили, а в магазин водки не завезли. И самое смешное, что почему-то здесь торгуют великолепным грузинским вином, какое и в Москве не всегда найдешь. Да только кому оно здесь нужно? Его у нас на Колыме косорыловкой кличут.

— Почему?

— Для того чтобы нашего мужика разобрало, он должен сушняка чуть ли не полведра вылакать. А с такого, ясное дело, по утру морда в зеркало не помещается. Так, давай вон к тем воротам.

Кот поражался самообладанию Старкова. Его — он это видел — прямо-таки распирали какие-то негативные эмоции, но внешне он оставался совершенно спокойным.

Машина подъехала к длинному деревянному забору, посреди которого находились железные ворота, за ними просматривалось несколько зданий барачного типа. Машину Старкова здесь явно знали, поскольку ворота распахнулись заранее. Газик вкатился в захламленный двор. По нему со скучающим видом шлялась здоровенная собака, чей вид свидетельствовал, что она являлась плодом любви немецкой овчарки и колымской лайки. В углу, возле одного из сараев, стояли два грузовых ГАЗа, артиллерийский тягач «Коминтерн» и память о войне — «студебеккер» в состоянии полураспада. Вообще-то, согласно договору о поставках по ленд-лизу, все эти американские машины, которым посчастливилось избежать бомб, снарядов и не развалиться на фронтовых дорогах, надо было бы вернуть расчетливым янкесам. Да только, конечно же, никто их так и не вернул. И по всей Руси великой продолжало кататься великое множество этих сильных и надежных грузовиков. Особенно — в Колымском краю. Не зря ведь в Магадан шли прямиком из Штатов американские конвои.

— Рули к машинам.

На шум подъезжающего газика из сарая, который был тут чем-то вроде гаража, вышел седой мужик в замызганной кожанке. Он со знанием дела осмотрел пулевые отверстия.

— Эка… Кто ж это вас?

— Базары потом. Бери ружье, Павло, и еще одно — вот ему. Есть кто у вас еще из надежных людей?

— Есть еще один. Игорь!

На крик появился угрюмый человек с винтовкой в руках.

— Садитесь и едем! Нужно тут с одним товарищем провести серьезную беседу.

Вооруженные люди набились в газик — и машина выехала на трассу. Ехали минут двадцать.

— Так, давай налево, — командовал Старков. Теперь рядом с Котом сидел уже не прежний добродушный начальник, а опасный, очень опасный человек. Из тех, кого неприятно иметь в качестве врага. Так что разговор, видимо, предстоял такой, после которого собеседнику не позавидуешь.

— К Трактору едем? — спросил кто-то сзади.

— К нему. Ссучился Трактор. От этого транспортного средства мир придется избавить.

Дорога, вильнув несколько раз между сопок, вывела на поднимающийся в гору прямой участок, загроможденный странными сооружениями. Среди развалин, в которых угадывались остатки бараков, виднелся домик, в нем теплился свет.

Но тут мирное путешествие закончилось. Видимо, машину заметили и поняли, что люди в ней едут не для дружеских бесед. В окнах домика мелькнули красные огоньки — и перед газиком взвилось несколько фонтанчиков от пуль.

— Все из машины. Легли! — заорал Кот. Подчиняясь боевому рефлексу, он сделал длинный прыжок из кабины и залег за какой-то кочкой.

Все остальные также выбрались из джипа и залегли на колком холодном мху. Кто-то выстрелил из карабина. В ответ снова раздалась очередь из автомата.

— Из ППШ шпарит, гнида, — обернулся к Коту Игорь, угрюмый мужик, которого прихватили последним. Он передернул затвор, тщательно прицелился и выстрелил. Судя по спокойному виду, этот человек бывал и не под таким огнем. Он еще раз посмотрел на Кота и удовлетворенно хмыкнул — вероятно, понял, что Леха тоже не первый раз под пулями.

— Браток, давай так. Ты меня прикрывай, а я двинусь, — сказал он и, пригнувшись, бросился вперед. Снова раздался треск автомата. Кот пальнул пару раз в окно дома, в котором сверкал огонь. Игорь залег шагах в двадцати. До дома оставалось примерно столько же.

— Эй! Прикрывай! — заорал Кот и бросился вперед.

Автоматная очередь опоздала. Тот, в доме, не успел прицелиться, и пули ушли в молоко. Кот бухнулся рядом с Игорем, причем неудачно — угодил в лужу и теперь чувствовал, как одежду пропитывает противная холодная влага.

— Эй, паренек, ты слышишь?

— Слышу.

— Этот, в доме, без ума стреляет. У него сейчас диск должен кончиться. Я поднимусь, он по мне шмальнет, я рвану за угол дома, а когда у него патроны выйдут, ты гони к двери. Готов?

— Есть!

Игорь поднялся и, уже не пригибаясь, понесся вверх по склону. Тут же по нему врезали очередью. Но тут же автомат и заткнулся. Мысль, как всегда в бою, работала со скоростью света. Чтобы переменить диск ППШ, нужно три секунды. Двадцать один, двадцать два, двадцать три… Автомат продолжал молчать. Видно, в доме засел человек, который науку владеть оружием усваивал не в окопах, где секундная заминка — цена жизни. Двадцать пять, двадцать шесть… Автомат снова плюнул огнем. Но к этому времени Кот находился уже в мертвой зоне. Он прижался к стене дома. Справа было окно, из которого вели огонь. Слева — дверь.

«Гранату бы сюда», — подумал Леха с сожалением.

И тут где-то на другой стороне дома послышался звук разбитого стекла. Снова раздалась автоматная очередь. Кот тут же рванул дверь. К счастью, она оказалась незапертой. Леха кинулся вниз, перекатился — и влепил из карабина в мужика, который наводил на него автомат. Тут же над ухом грянул револьверный выстрел. Это стрелял еще один, находящийся в доме. Рывком поднявшись на ноги, Кот ударил его прикладом в висок. Тот свалился без звука. Теперь оставалось оглядеть поле боя.

В хибаре, где за признаки цивилизации могли бы сойти две кровати, покрытые засаленными ватниками, и стол, уставленный бутылками и заваленный объедками, — валялись два трупа. Но о них потом. Где Игорь? Кот услышал стоны, выскочил из дома, обежал его вокруг и увидел своего напарника. Тот лежал на земле и корчился в луже крови. Видимо, тот револьверный выстрел даром не прошел. Надо же, выпущенная пуля попала в шею! И, видимо, перебила артерию. Кровь хлестала фонтаном.

— Браток, это ты? — прохрипел Игорь. — Подойди ко мне…

Кот подошел к умирающему — рана на шее была смертельной, и ничего здесь поделать уже было нельзя.

— Ты не парься, мы сейчас тебя доставим в больницу.

— Брось болтать. Какая больница? Я свое по жизни отпрыгал. Ты — слушай. Ты ведь не из них… Ты к ним случаем попал… Я-то в плену очутился в сорок третьем. Потом в лагере. Потом… Злой был на всех, вот и попал к этим… А потом увяз. Но ты, парень, уходи от них. Это — волки. Это… враги. Враги Родины…

И тут Кот сделал, может быть, неправильный ход. Но иначе он не мог. Леха наклонился и прошептал:

— Я от наших.

Лицо умирающего вдруг озарилось счастливой улыбкой.

— Наши… Все-таки они пришли… Наконец… — Тут Игорь замолчал навсегда.

Кот вернулся в дом и осмотрел комнату. Два трупа и множество пустых бутылок. Один из мертвецов был очень толстым и, видимо, сильным человеком с редкими русыми волосами. От него сильно пахло потом. Рядом лежала коротко стриженая женщина лет эдак сорока с грубым, почти мужским лицом. Комплекции она была тоже не слабой. Такие на стадионах рвут рекорды в толкании ядра. Кот осторожно приблизился к двери. Как бы свои не подстрелили. И тут же усмехнулся. Свои? Ну а что? Если лежишь с человеком на одной линии огня — значит, он свой. Несмотря на то, что, может быть, через час тебе придется сражаться уже с ним. Но пока что — свой.

Кот осторожно высунулся из-за двери.

— Эй! Геннадий Сергеевич! Это я, Леха! Все хорошо, никого больше нет!

— Едем! — донеслось издалека.

Кот видел, как эти двое загрузились в газик и подъехали к дому.

Старков вышел и попер внутрь.

— Все мертвые? А живого взять не могли?

— Что это Трактор нас так ласково встретил? — подал голос Павло.

— А вон те дырки у нас в стекле видел? Это его люди стреляли. Я одного узнал. Он к нам две недели назад приезжал в Атку. С ухом покорябаным.

— Это да. Вот этот, Трактор, — ейный полюбовник. Они здесь, в старом лагере, так втроем и жили. Третий-то там, на дороге, остался… А ведь то-то я думаю, чего это Трактор стал скользкий. Все говорит какими-то загадками. И улыбается сладко. А ведь он раньше в жизни если и улыбался — то как череп на столбе, где написано «Не влезай — убьет».

— В откол он решил пойти, вот что.

Старков, обойдя дом, склонился над трупом Игоря.

— Эх, жалко человека. На Курской дуге выжил в штрафном батальоне, а тут от какого-то поганого уголовника — схватил пулю.

— Может, это и к лучшему, — подал голос Павло. — Я за ним давно наблюдал — тоже не наш человек…

Это было уже чересчур. Сказалось напряжение боя, и Кот заорал на все окрестные сопки.

— Слышите, вы! Я к вам шофером нанимался, а не кем-то другим! А вот ты, падаль, — он ткнул кулаком в грудь Павло, — ты, сука, отлеживался! Под пули-то не полез! — потом повернулся к Старкову: — И уж конкретно — в шестерки я вам не запрягался. А ваши деньги можете себе в жопу засунуть…

Тут Кот пришел в себя и подумал: а так ли он себя ведет? А с другой стороны, почему бы и нет? Любой, даже самый тренированный солдат, впервые попав в подобную переделку, будет нервничать.

Старков был спокоен.

— Леха, извини, что так вышло. Что вы сделали, это я, поверь, не забуду. Но только и ты пойми. Этот человек — именно он и дал приказ стрелять по нам.

— Почему он?

— А кто ж еще? Пойдем-ка на воздух.

Они вышли из дома на просторную площадку, вокруг которой громоздились разнообразные завалы из полусгнивших бревен.

— Видишь это все? Всю эту разруху? А если бы вот не такие козлы — мы бы все здесь снова отстроили. Леха, ты пойми, я тебя за шестерку никогда не держал. А уж после этих дел… Я — твой должник. Сколько тебе надо денег?

— Да бросьте вы, Геннадий Сергеевич. Мне и так хватает.

— Ладно. Потом разберемся.

— Геннадий Сергеевич, а что с этими-то делать будем? — подал голос Павло. На Кота он смотрел несколько странно. То ли обиделся на оскорбление, то ли ему в самом деле было стыдно перед человеком, что лежал себе, уткнувшись носом в землю.

— Гони сюда машину.

Когда подогнали газик, Старков открыл заднюю дверцу.

— Вот ведь какая неприятность вышла. Поехал наш друг Игорь в гости к своему другу, бывшему уголовнику, а теперь охотнику Трактору. Выпили они, закусили, потом поссорились, да и за винторезы схватились. А дом возьми да и сгори…

Все стало понятно. Достали канистру с бензином и облили избушку. Чиркнули спичкой — и в небо взметнулось пламя.

— Так умирают настоящие мужчины. Пусть успокоятся навеки, — послышался голос Старкова. — Трактор нас предал, но все-таки был настоящим мужиком.

Коту очень хотелось спросить — а как же тот человек, который был на Курской дуге? Где вы, суки, не были. Но вместо этого он выдал дежурную фразу:

— Геннадий Сергеевич, а менты не разберутся в этом деле?

— Какая фигня! Игорь ушел, меня не спросился. Куда ушел, не сказал. А найдут это пепелище — так что же? Перепились, друг друга постреляли да дом подожгли. Подумаешь…

Машина остановилась на уже знакомом дворе.

— Павло, будь другом, замени все-таки ветровое стекло…

— Сейчас заделаем, Геннадий Сергеевич.

Павло вел себя так, будто ничего не случилось. Он спокойно побрел в сарай за инструментом.

— Вот уж надежный человек, — бросил Старков. — Правда, конечно, есть у него свои минусы. Но и эти минусы, если разобраться, идут в плюс.

— Уголовник, что ли?

— Подымай выше. Он всего пару лет как вышел из лагеря. Сидел с сорок четвертого года за то, что был в полицаях. Теперь вот здесь работает.

— А что ж он домой не едет?

— Кто его там ждет? Может, он там такую о себе память оставил, что в ридный край лучше носа не казать. А здесь никого не волнует, кем ты был на материке. Люди-то нужны…

С таким раскладом Кот уже не раз сталкивался за время своего недолгого пребывания в этом краю. Те, кто когда-то загремел за решетку как предатели Родины, попадались здесь во множестве. А кое-кто до сих пор продолжал сидеть. На них-то никакие амнистии не распространялись — ни «бериевская», ни «хрущевская». Конечно, все они с пеной на губах кричали, что пострадали безвинно. А как же иначе? Покажите того зэка, который скажет, что сидит за дело? Его можно в музее выставлять.

— Павло мужик справный, — продолжал Старков. — Все машины здесь как часы работают. А какую он теплицу себе возле дома отгрохал? Шикарные огурцы растит всем на зависть.

— Странно…

— А что здесь странного? Что теплицу отгрохал? Как раз в этом ничего странного нет. Все очень даже закономерно. Ведь ты пораскинь мозгами — почему столько людей шли к немцу служить? От большой любви к фрицам, что ли? Или там от сильной нелюбви к Советам? Да, были и такие. Но большинство мыслило куда проще. Люди всегда и всюду свою выгоду ищут. Была советская власть — при ней устраивались, как могли и умели. Немцы пришли — и здесь свое место постарались найти. Не все были героями-партизанами. Да и партизаны тоже были разные. Одни поезда под откос пускали, другие немецкие продуктовые склады грабили. И жителей — тоже. Сидели себе в лесу и в небо плевали. Слышал, поговорка была в войну: чем дальше в лес, тем толще партизаны? А если об этих, кто под немца пошел… В сорок первом многие думали, что немец пришел надолго. И решили обустроить себе жизнь при новой власти. Просчитались. Ну, что ж, они и в лагере неплохо жили. Поскольку мужики работящие. Вышли — снова, как могут, устраиваются. Такова уж наша жизнь. Стой, ты куда? — спросил Геннадий Сергеевич, когда Кот вылез из машины и направился в сторону гаража.

— Помогу стекло поставить.

— Брось. Нам с тобой уже банька приготовлена.

Баня представляла собой внушительное сооружение из могучих лиственничных бревен. В предбаннике на широком дощатом столе стояли бутылки с водкой и пивом, блюда с жареной олениной, неизменной красной рыбой и прочими нехитрыми, но очень вкусными дарами колымской земли. Были тут и соленые огурцы, и даже свежие. Которых, кстати, в магаданских магазинах днем с огнем не найти.

— Ну что, пойдем, помашем веничками?

В голом виде Кот видел начальника впервые — и в очередной раз восхитился его мощным формам. На груди у Старкова синел портрет «отца народов» о котором десять лет назад с высокой трибуны объявили, что «оказался наш отец не отцом, а сукою». На боку виднелся шрам — явно от ножевого ранения.

Парились, как это принято за Уральскими горами, долго и истово. Под веником шефа Кот впал в блаженную расслабленность. Захотелось… Правильно, что может захотеться мужику после хорошей русской баньки?

Геннадий Сергеевич, казалось, угадал мысли Кота:

— Ладно, я пошел, а для тебя сейчас будет приятный сюрприз.

Дверь за ним закрылась — и тут же в парилку проникли две девушки. Одна была рыжая, высокая, с пышной грудью и длинными ногами. Другая — невысокая, черная и коренастая. Тело ее было смуглым и крепким. Слегка раскосые глаза напоминали о том, что коренное население этого края — якуты и юкагиры. Она задорно улыбалась.

— Ну иди сюда, милый, — произнесла рыжая, села на нижний полок и призывно раздвинула ноги.

Честно говоря, последний раз Леха спал с женщиной месяц назад. Да и то это была немытая пьяная шмара из Игарки, которую Кот на пару с мотористом буксира «Невель» отымел по-собачьи в каюте последнего. Напоследок эта сучка сперла у моториста червонец, заначенный на опохмелку. Так что утро оказалось совершенно омерзительным.

А тут было другое дело. Кот торопливо кинулся к девице. Она легла на полок.

— Давай, сладкий, давай крепче.

Лешу упрашивать было не надо. Он торопливо вошел в девушку и заработал так, будто хотел вдавить ее в доски. Ее тело было податливо и нежно. Вторая в это время губами ласкала его тело. Излившись в рыжую, Леша потянулся ко второй и повалил ее рядом с подружкой. Тело этой, казалось, состояло из одних жил. Но в ней находиться было так… Не нужно было делать никаких движений — все получалось как-то само. Это напоминало ухищрения чернокожих искусниц, которых поставлял Коту и его друзьям капитан Мельников. Он уверял, что такое умеют только в Африке. А вот нате вам — на другом конце планеты тоже кое-что могут. Он всеми силами пытался продлить удовольствие, но в конце концов блаженно отвалился…

— Леша, ты там как? Вылезай, если закончил, — услышал он голос Старкова.

Кот с девицами направился в предбанник. Как оказалось, шеф тоже даром время не терял — он сидел за столом в компании двух девиц в простынях. Одна, блондинка, будто только что пришла из парка, где до этого стояла с веслом. Другая, щупленькая, скорее напоминала подростка.

— Ну как тебе? — спросил Старков, разливая водку.

— Отлично.

— А ты думал! Эта банька, если хочешь знать, имеет богатую историю. Во времена «Дальстроя» здесь большие чекисты парились. Такое тут устраивали — «Декамерон» отдыхает. Им-то, чекистам, что. Самых красивых зэчек выбирали. Тогда, знаешь, как женский этап приходил, так прямо-таки невольничий рынок начинался. Которые покрасивше — тех начальству, остальных — работягам. Умели ребята весело жить. Уважаю. Хоть и сам по ту сторону колючки трубил десять лет. Но они себе сделали свой мир, где что хотели, то и воротили. Ну да ладно. Давай-ка по второй.

— Геннадий Сергеевич, — осторожно начал Кот, — а все-таки что это за люди по нам лупили? Это ж прямо какой-то Дикий Запад…

— Дикий Восток! Это повеселее будет. А что такое, если вникнуть, тот же Дикий Запад? Сильные мужики ринулись за золотом, а закон за ними не поспевал. И все отлично. Сами решали — кто прав, кто виноват. У нас здесь тоже закон не поспевает. Есть, к примеру, в Атке мент участковый. Живет по соседству. Так его трезвым видят только по большим праздникам. Павло к нему уже с бутылкой побежал. А то, не дай бог, сюда на огонек заявится. Пожировать на халяву.

— Так тут-то золото государственное.

— Золото, Леша, скажу тебе по секрету, бывает разное. Не только государственное. Так что нормальные мужики и тут смогут нормальную жизнь наладить. Не все ведь на государство пахать. Оно, конечно, это любит. Коммунистам страшно нравится, когда на них горбатятся. Это я хорошо знаю!

В голосе Старкова послышалось ожесточение, глаза сверкнули.

— Я за тобой наблюдаю, ты парень нормальный. Вот и подумай — почему ты должен работать на дядю, который сидит в большом кабинете и только и делает, что учит тебя жить? Я, если любопытно, знаешь, как сюда попал? В трюме парохода «Охотск» в тридцать четвертом. Тогда на месте Магадана стояла только база для якутов, а вокруг палатки. И не буду говорить, что безвинно меня сюда направили. Пусть так коммунисты кричат, которые друг друга стали жрать и в результате все здесь оказались. Те, кто не в могиле, конечно.

Старков выпил и продолжал с еще большим напором:

— А знаешь, за что я попал? Моего батьку кулаком объявили — потому что он работал, а не на печи лежал. Так он не стал ждать, пока за ним придут. Откопал обрез да с моими двумя старшими братьями да со мной в лес подался. Мне тогда шестнадцать было, в тридцатом. В конце концов попались, конечно. Я один в живых и остался. И на десять лет сюда… Вот эту трассу, по которой мы ехали, я строил. Летом — комары, зимой — метели и мороз под тридцать. А ты вкалывай. В обледеневшем бушлате. Кирками да лопатами работали. Лошадей жалели больше, чем нас. Потому что их мало было. Если возчик на сани присел — его под суд. Еще пятерку вешали — за вредительство. Так вот десятку и оттянул. А в тридцать седьмом продовольствия не подвезли. Не сосчитали, сколько зэков сюда переправили. Тогда все загибались — и мы, и чекисты. Знаешь, что такое цинга? Так вот лучше бы тебе этого и не знать никогда. Потом много начальников за это постреляли… В том числе и Берзина — того, который всю эту кашу заварил.

— А потом?

— А что «потом»? Стал вольняшкой. Это вроде как был рабом, стал крепостным «Дальстроя». Деньги, конечно, платили хорошие. Во время войны, когда на материке люди с голодухи пухли, тут все было — и тушенка, и водка, и сгущенка. Я много где работал. И шофером, и с геологами ходил. Всю Колыму облазил.

Старков обернулся к девицам, которые сидели тихо и не выступали.

— Девчонки, идите погуляйте. У меня к дружку разговор серьезный.

Когда за девушками закрылась дверь, Геннадий Сергеевич пристально и жестко посмотрел на Кота.

— Так вот, Леха. Я тебя конкретно спрашиваю. Ты, я вижу, парень крутой. И стреляешь без промаха. Так вот я и говорю — хочешь со мной? Заниматься настоящим делом? И не на государство работать, на себя. Честно скажу — дело это опасное. Ведь в следующий раз такие вот парни, которые сегодня по нам лупили, могут и не промахнуться. А могут и дяди с погонами явиться. Но ты, я гляжу, не трус. Так вот. Ты человеком себя будешь чувствовать. Серьезным человеком, а не винтиком, которому сказали копать — он копает. Сказали не копать, он не копает…

Вот оно, настало! То, ради чего капитан Мельников разговаривал с Котом.

— Ну что? Или ты комсомолец-активист?

— Какой я, на хрен, активист? За свою детдомовскую кашу и койку я этой власти отслужил… — Леха и сам не понимал, откуда к нему приходят нужные слова и интонации, но чувствовал, что говорить следовало именно так. — Я с вами готов. Только вот что делать-то?

— Расскажу со временем. Мы, брат, тут такие дела заворачиваем… Эй, красавицы, айда обратно!

Девицы вернулись к столу и облепили мужчин. Старков принял добродушный вид.

— Вот, сказал я про комсомольцев-добровольцев, и вспомнилось вдруг. Видал я здесь таких. Сначала-то ведь их силами собирались все это строить. Да только кишка у них оказалась тонка. Это ведь не на собраниях про мировую революцию кричать. Как морозы начались, так они всеми правдами и неправдами побежали на материк. Руки себе рубили топорами. Так ничего из того комсомольского путешествия путного и не вышло. Пришлось Чека звать и зэков везти. Вот чекисты — те ребята крепкие.

— А я думал, вы их ненавидите.

— Не люблю, конечно, за что же мне их любить? Но уважаю. Сильные были мужики. Настоящие. У нас ведь, знаешь, о чем по лагерям шептались? Что Берзина и его людей не просто так, за здорово живешь, к стенке поставили. Говорили, мол, была у него мыслишка — чуть ли не отложиться вместе с Колымским краем.

— Ну это уж чересчур.

— А что? Ты в школе что-нибудь про Дальневосточную республику слышал? Если б не большевики тогда там верх взяли — все бы пошло по-другому. Вот и Берзин мог в один момент показать Москве фигу. Что ж, красавицы, давайте мою любимую затянем.

У девчонок оказались очень красивые голоса. Настоящие, русские, такие, которые сразу за душу берут. И под бревенчатыми сводами баньки зазвучала каторжная песня:

Я помню тот Ванинский порт, И дым пароходов угрюмый, Как шли мы по трапу на борт В холодные, мрачные трюмы. От качки страдали зэка, Обнявшись, как кровные братья. И только порой с языка Срывались глухие проклятья. За бортом стонал океан, Ревела пучина морская. Вставал на пути Магадан — Столица Колымского края. Я знаю — меня ты не ждешь. И писем моих не читаешь. Встречать ты меня не придешь, А если придешь — не узнаешь. Будь проклята ты, Колыма, Что названа «черной планетой». Сойдешь поневоле с ума. Оттуда возврата уж нету.

14 апреля 1966 года, Магадан

Последние два дня выдались донельзя суматошными. Старков метался по каким-то поселкам, конторам и утрясал разные служебные дела. Впрочем, Кота это не касалось. Но по дорогам баранку-то крутить ему. А вот сегодня в обеденное время, когда отъехали от геологической управы, шеф предложил:

— Слушай, Леха, давай-ка в ресторан. У меня к тебе большое дело есть.

В ресторане Геннадию Сергеевичу, как всегда, мгновенно очистили запасной столик и начали таскать разнообразные заказы. После того как налили коньяк, шеф нагнулся к Коту.

— Леха, так вот, дело такое: мы собираемся в экспедицию. Я уже убедился, что ты не трус, но все-таки предупреждаю. То, чем мы тут развлекались со стрельбой и прочими радостями, — это так, разминка. Оттуда можем и не вернуться. Но если дело выгорит, то до конца жизни тебе не придется думать о деньгах. И детям твоим останется.

— Я ж вам сказал, Геннадий Сергеевич, я с вами. Что десять раз повторять?

— Ладно-ладно. Повторение — мать учения. Так вот, тогда я ставлю тебе задачу: нужно пойти в аэропорт и купить билет в славный город Владивосток. Прибыть туда и позвонить вот по этому телефону. Позвать Балыка. Сказать, что от Рваного. Это я, значит. Так меня за мою рожу прозвали. Он, когда услышит, что от меня, будет очень рад. Это дяденька очень серьезный и во Владике все его любят и ценят. А те, кто не ценят, так им же хуже. Назначь ему встречу. И когда встретишься, попроси помочь набрать рабочих. Мне для экспедиции нужны работяги. Десять человек. Ты, может быть, спросишь, почему не пойти прямо сейчас в «Поганку» и не набрать нужное количество?

— Я не спрашиваю. Вам виднее.

— А я объясняю. Потому что не люблю, когда люди делают дело, не понимая его смысла. Тогда они это дело делают плохо. Наша экспедиция не из тех, о которых должно быть кому-то известно. А Магадан ведь — это просто деревня. Тут как ни шифруйся, все равно вся «Поганка» будет знать, что это я их нанял. А если «Поганка» знает, значит, весь город знает. А нам это совсем ли к чему. Поэтому скажи Балыку, что нужны люди надежные. Лучше — без ксив. Потому что такие в любом случае рот раскрывать не будут. Пусть он тебе даст наколку. Переговоры веди сам. Лично. Плату обещай такую — по восемь сотен в месяц. Чтобы не сомневались, всем, кто согласится, дай по сотне.

— А если они возьмут эту сотню да сразу в запой?

— А ты давай перед самой посадкой.

— Да, самый главный вопрос. Если они без ксив, как я их потащу?

— Поехали. Этот вопрос мы сейчас и будем решать.

И дело решили. Поехали в порт, поднялись на борт какого-то обшарпанного сухогруза — и все оказалось тип-топ. Капитан выразил полное согласие принять груз из бичей на борт.

25 апреля 1966 года, Владивосток

Погода стояла суровая. С океана сифонил свежий ветер, он гнал на берег громадные мутно-серые валы, украшенные, как положено, пенными финтифлюшками. Было холодно и неуютно. Несмотря на промозглые сумерки по набережной шаталось множество народа. Владивосток — это вам не Магадан, запертый в глухой угол России. Здесь всюду чувствовалась близость дальних морских дорог, ведущих во все стороны света. Поэтому значительный процент прогуливающихся на набережной составляли представители морского братства всех родов и видов. То и дело мелькали кители — с торговыми геометрическими узорами на погонах и с вполне военными просветами, дополненными самым разным количеством звездочек. Тут же фланировали ребята в форменках — в «мичманках» и в бескозырках. Никто никому не мешал. На набережной существовал негласный обычай, по которому здесь отменялись некоторые требования военно-морского устава. Старших по званию никто не приветствовал. Оно и понятно — иначе бы руки у всех отвалились от постоянного прикладывания к козырькам и бескозыркам. Впрочем, в Архангельске Кот наблюдал то же самое…

Многие из морячков прогуливались под руку с девицами — некоторые даже с двумя сразу. Это были, как правило, обладатели форменок или погонов с одним просветом. Обладатели более серьезных знаков различия вели дам постарше. Но все они, и девицы, и дамы, были надушены, разряжены в очень хорошие заграничные тряпки и крайне веселы. Те из моряков, кто пока еще пребывал в одиночестве, посматривали в сторону скамеек, на которых в большом количестве восседали незанятые особи женского пола. Словом, это было место большого «съема». Сидели тут парами хихикающие молодки, явившиеся сюда за приключениями, — и особы более потасканного и циничного вида, для которых набережная была рабочим местом. Штатские, которых в толпе тоже было немало, судя по всему, приводили женщин с собой. В деятельности здешней биржи девиц и теток они участия не принимали.

Леша шел по набережной, поеживаясь от океанского ветерка. На этот раз он оставил в Магадане свои шикарные доспехи и оделся как средний советский человек — в невыразительный пиджачный костюм. Он проворно огибал воркующие, флиртующие и хохочущие парочки, двигаясь к стеклянному кафе под характерным для этих мест названием «Волна».

Леша вошел в кафе. Помещение среднего размера было плотно уставлено столиками, за которыми сидела самая разнообразная публика, тоже в основном моряки. Девиц здесь почти не наблюдалось, как видно, этот гадюшник предназначался для любителей другого истинно морского развлечения: выпивки. Шум стоял неимоверный. Официантки в грязноватых фартуках каким-то чудом перемещались в этой тесноте, таская подносы с бутылками и закусками. Кот протиснулся к одной из официанток.

— Мне нужен Балык.

Та смерила его с ног до головы оценивающим взглядом.

— Он всем нужен.

— Он сам мне тут встречу назначил.

— Вон там, видишь? В углу сидит.

Она показала в угол заведения, где за столиком сидел в одиночестве посетитель, перед которым стояла всего лишь бутылка пива. Кот подошел к нему.

— Вы Балык?

— Ну, допустим. А ты-то кто?

— Я вам звонил сегодня из аэропорта. Я от Рваного.

Балык был мужчиной неопределенного возраста с круглой добродушной физиономией, с которой как-то не сочетались колючие цепкие глаза. Одет он был в обычный обтерханный пиджачок, а на левой руке горело «северное солнце» — татуировка, которую наносили те, кто побывал за полярным кругом не по своей воле. Он стрельнул глазами в Кота и, по крайней мере на вид, остался доволен осмотром.

— Ты, значит, Кот? Ну, садись. Пить будешь?

— Буду.

— Эй, Марта, бутылку и две порции солянки! — крикнул он, даже не обернувшись.

Одна из официанток, которых другим посетителям приходилось долго и упорно дозываться, тут же метнулась в сторону кухни.

К этому человеку Леху послал Старков, сказав, что он, мол, по старой дружбе окажет любую помощь. Прохоров при очередной встрече притащил от Мельникова все, что удалось узнать об этом человеке. Неизвестно зачем, но Прохоров поведал и то, чего явно не было в официальных справках. Тип, с котором Кот сейчас сидел за столиком, был весьма интересным персонажем.

Он являлся сыном некоего комбрига Абросимова. Во время Гражданской войны этот красный командир более всего прославился массовым применением децимаций. Поэтому неизвестно, кто его больше боялся — свои или чужие. Потом Абросимов еще больше отличился в 1920 году во время крестьянских восстаний на Тамбовщине, приказав стрелять газовыми снарядами по лесам, где скрывались повстанцы. Это показалось чересчур крутым даже большевикам — и Абросимова хотели шугануть из армии, но, по слухам, за него вступился сам Тухачевский. Под его мощным прикрытием карьера Абросимова двигалась вполне успешно, пока не погорел сам маршал. В результате, когда покровителя послали в расход, комбриг, ставший японским шпионом, отправился на 25 лет на народные стройки социализма. Его четырнадцатилетний сын Сережа, соответственно, в детский дом. Но там ему не понравилось — и он вскоре сделал оттуда ноги. Во время скитаний по стране его подобрала, обогрела и приставила к делу банда домушников. В новой компании Сережа быстро освоился и в 1939 году отправился вслед за папой — с той лишь разницей, что не за политику, а за вульгарную уголовщину. Оказался на Колыме, где прислонился к «черной масти». Среди блатных он сделал хорошую карьеру и довольно быстро стал «вором в законе». Вскоре после освобождения попался на ограблении продовольственного магазина в Среднекане. То есть, даже не выехав с Колымы, снова отправился в лагерь. Ну и так далее.

В общем, когда папу в 1956 году выпустили и признали жертвой культа личности, сын находился в очередной отсидке. Как и положено, в лагере «вору в законе» Балыку было не так уж и плохо, а на воле — еще лучше. Так продолжалось до начала шестидесятых, когда партия и правительство решили «покончить с профессиональной преступностью». Балык попал в знаменитую «шестерку» под Магаданом, где «законников» всячески прессовали, пытаясь заставить их отречься от воровского звания. Впрочем, оттуда его довольно быстро выпустили по амнистии. Вот тут-то все и началось. По воровскому миру пошли слухи, что Балык ссучился. Может, оно было и не так — менты в те годы любили пускать такую «парашу» о ворах. Но к слуху многие отнеслись серьезно — и Сергей оказался в стороне от основных дорог преступного мира. С ним никто из блатных дела иметь не желал.

Впрочем, Балык не очень огорчился. Он перебрался во Владивосток и стал осваивать новую профессию. Собрал вокруг себя группу местной шпаны, которая до того бездарно тратила силы на всякие глупости вроде взаимного мордобоя и грабежа одиноких прохожих, — и направил их на серьезное дело. Во Владивостоке, как и в любом порту мира, множество людей добывают себе средства на хорошую жизнь, отираясь возле моряков. Это и проститутки, и всякие разные скупщики шмоток, торговцы наркотиками и так далее. В общем, Балык и его ребята обложили всю эту публику данью. Дело пошло хорошо. Когда другие воры опомнились и решили тоже заняться чем-то подобным, к Балыку было уже не подступиться. Так что волей-неволей, с ним приходилось считаться.

Официантка принесла водку, солянку и тарелку с мясным ассорти. Балык поднял стакан.

— Ну, давай. Как там Рваный?

— Процветает.

— Молодец. Умный мужик. Я-то, дурак, только недавно понял, что воровать — глупо. В натуре. Украл, пропил, получил пять лет. А теперь я хорошо живу — и никто меня не тронет. Рваный еще при Сталине сообразил, как можно золотишко налево задвигать. Хорошо мы с ним поработали. Как там у поэта Некрасова: «отец, слышишь, рубит, а я отвожу». Только все наоборот было. Я рубил, он возил. Что, все тем же промышляет?

— Да так…

Честно говоря, Кот так до сих пор и не понял, чем конкретно занимается его шеф. Но, с другой стороны, в чем еще может состоять «большое дело» на Колыме? Особенно, если этим сильно интересуются неслабые ребята из КГБ?

— Ладно, я в чужие дела не лезу. А по старой дружбе почему бы не помочь? В чем дело?

— Мне людей подобрать нужно. Человек десять. Из бичей, на сезонную работу.

— Господи, всего-то! С каких пор такого добра у вас в Магадане недостает?

— Нужно так, чтобы тихо. У нас, как на витрине, — все на виду, Рваный сказал, что вы можете.

— Что ж, сейчас прикинем…

Балык задумался. Он был отнюдь не дураком и за свою бурную жизнь, проведенную большей частью в разных экзотических уголках нашей страны, видел всякое. Со Старковым он когда-то и в самом деле делал хорошие дела на золоте. Рваный тогда работал начальником геологической партии. Балык, недавно освобожденный, но еще не выпущенный с Колымы, организовывал ему скупку золота через свои воровские связи. Год назад Старков нашел старого знакомого. Выпили, поговорили. Рваный дал понять, что скоро вновь начнутся дела — да такие, что мама не горюй. И вот началось. Рваному понадобились рабочие — чтобы все было по-тихому. Что-то там затевается очень серьезное. Балык колебался. В самом деле, живет он теперь спокойно, над головой не каплет. Ментам взять его не за что. А тут надвигаются дела, за которые корячится расстрел. Но, с другой стороны, — а чем он рискует? Надо помочь.

— Ладно, можно все сделать. Из старой дружбы — сам отправлюсь с тобой. Подожди-ка.

Балык приподнялся и сделал приглашающий жест кому-то в противоположном углу. Там сидела компания крепких ребят — из тех, кого не хотелось бы встретить в темном переулке. В отличие от других развеселых завсегдатаев кабака они сидели тихо и трезво. От компании отделился детина, судя по виду, изрядно потрудившийся на борцовском ковре. Стрижен он был «под бокс» и одет в нейлоновую красную куртку и широкие штаны. Детина подошел к столику и почтительно замер рядом.

— Вовик, поедешь сейчас с нами.

Они вышли из кабака, за ним размашистой матросской походочкой потопал Вовик. Прошли пару сотен метров и остановились у скромного «Москвича-403». Забрались внутрь, Вовик сел за руль, и машина покатила по улицам, на которых уже зажглись фонари.

Коту во Владивостоке бывать еще не приходилось. Он отметил лишь, что машина миновала широкие улицы и катила по каким-то задворкам. Фонари здесь уже отсутствовали. Вскоре дорога вновь вывернула к океану, но это был уже не нарядный центр, а черт-те что. На берегу громоздились какие-то раздолбанные металлические конструкции, вытащенные на берег буксиры, корабельные котлы и прочий хлам. Сплошная мерзость и запустение.

Наконец «Москвич» подкатил к строению барачного типа. Никаких признаков жилья вокруг не наблюдалось. Когда машина приблизилась, из окон барака начали выскакивать люди.

— Тормози! — приказал хозяин машины. Он торопливо открыл дверцу и заорал:

— Что за шухер? Это Балык! Мне с Зубом поговорить надо.

Тени, уже пристроившиеся бежать, стали потихоньку возвращаться.

— Так бы и сказали. А то мы вас за ментов приняли. А Зуб — он внутри чифирит…

— Пойдем.

Визитеры вошли в перекошенную дверь барака. Внутри горела керосиновая лампа, а в одном из углов весело потрескивала печка системы «буржуйка». По стенам тянулись нары, на которых шевелились люди. Стоял мощный аромат плохого курева, давно немытых тел, портянок и грязных сапог. Около печки за столом, сооруженным из железного листа, сидел небритый мужчина в солдатском ватнике, с металлической кружкой в руке. Лицо его во тьме разглядеть было трудно, но поражали глубоко запавшие горящие глаза.

Такое Кот видел много раз во время своих скитаний по северным краям. Это были бичи, без которых ни Сибирь, ни Дальний Восток существовать бы не могли.

Кто такой бич? Как правило, это человек, который вышел из зоны и понял, что воровать ему больше неохота. Но впрягаться в нормальную жизнь у него тоже нет желания. Потому что нравится ему жить, как ветер в поле. Нынче здесь, завтра там. Нравится, вот и все. А что касается средств для жизни — так за Уралом много есть мест, где никто не спросит ни документов, ни, тем более, трудовую книжку. Только работай. Или воруй. Но по мелочи, так, чтобы не поймали.

— Здорово, Зуб! Как дела-то?

— Да плохо. Туберкулез доканывает. Загнусь, верно, скоро. А ты, Балык, что вдруг пожаловал? Вроде как мы в твои дела не входим.

— Да вот, кореша привез. Разговор у него к тебе есть.

— Ну, что там у тебя?

— Дело такое. Поработать хорошо и получить неплохо кто-нибудь из твоих хочет? — спросил Леха.

— «Неплохо» — это как?

— По восемьсот за месяц.

Зуб присвистнул.

— За что ж это?

— Экспедиция. На Колыму.

— Что-то далеко отсюда.

— А нам кто попало не нужен, а за тебя вот Балык ручается. Деньги — вот могу сразу по сотне дать, чтобы поняли, что я не фуфло толкаю.

— Что-то не нравится мне это… Разводка какая-то. Не пойдем.

— А ты, Зуб, за всех не базарь! Тоже мне — начальник нашелся, — раздался откуда-то сбоку голос. — Взял моду тут командовать. Ты не пойдешь — так я пойду!

Внутренним чутьем Кот уловил расклад. Всюду есть борьба за власть. И в Кремле, и в бараке бичей. Вот и здесь кто-то явно хотел вырвать у местного главаря лидерство. Поэтому он обернулся в сторону того самого голоса.

— Мужики, ну сами подумайте, какой резон мне вас обманывать? Все будет честно.

— Да не верим мы тебе! — упирался Зуб. Он явно недолюбливал или боялся Балыка. — Не хотим мы с вашей кодлой иметь ничего общего. Вы сами по себе, мы сами по себе.

Тут с нар спрыгнул крупный парень с покатым лбом, говорившим о том, что этот тип не обладает шибко большим умом. Он наклонился к Зубу и заговорил очень агрессивно:

— Да что ты тут волну гонишь? Мы здесь сидим на заднице, слушаем, пока ты кашляешь, а дела никакого. Почему ты не хочешь идти с этими людьми? Что они тебе плохого сделали?

— Они гонят!

— Да пошел ты… — Тут парень добавил такие слова, после которых примирения быть уже не могло.

Зуб выхватил нож, но больше ничего сделать не успел. Его противник взмахнул огромным кулаком — лидер бомжей полетел в угол, ударился о печку и затих. Из его рта потекла струйка крови.

— Зуб, ты что? — заорал громила. Пойдя к лежащему, он тупо пробормотал:

— Вот-те на… Кажись, мертвый.

— Ладно, мы ничего не видели, — подал голос Балык. — Спрячьте его. А насчет слов моего кореша подумайте. И быстро подумайте. Ну?

— А что? Можно, пожалуй. Мужики, вы как?

Через три дня десять бичей были погружены на пароход и отправлены в Магадан. В тот же день улетал и Кот. Его провожал Балык на своем «Москвиче». Пожимая руку на прощание, он бросил:

— Еще встретимся. Чует мое сердце, что у вас там большая игра пошла.

Глава 4 Худшее, конечно, впереди

2 мая 1966 года, Магадан

Выгрузка завербованной рабочей силы проходила нормально. Стоявший у трапа Кот мог лишь подивиться мудрости шефа. Не зря он распорядился дать бичам задаток. На него они, понятное дело, купили на всю длинную дорогу по морю разных напитков. Теперь эти ребята были готовы двигаться куда угодно — хоть рабами на постройку пирамид — лишь бы им дали опохмелиться. Невдалеке от причала их ждал крытый «студебеккер», возле которого отирались Павло и еще двое угрюмых мужиков очень серьезной наружности. Все трое держали на плечах карабины.

Тут же был и Прохоров. На этот раз он обошелся без роскошной сбруи — пребывал в замызганной, испачканной известкой матросской шинели. Он сидел метрах в ста на ящике в компании с таким же непрезентабельным типом. Они делали вид, что увлеченно пьют водку, занюхивая луковицей. Старков наблюдал за происходящим тоже издали — из своего газика.

Последним с сухогруза на твердую землю спустился Бовик, которого Балык из дружеских чувств отрядил присматривать за рабочей силой.

— Ну, как добрались? — спросил его Кот.

— Ох, мать. Все мы пьем, но чтобы так… Намучился я с ними.

— Ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Вот, это твоя премия. — Леша протянул ему выданную Старковым пачку из десяти сотенных.

— Ладно, тогда я попер в аэропорт.

Вот тут-то и случилась накладка. Откуда ни возьмись появился мотоцикл, на котором восседал сержант милиции. Он подрулил к смурной толпе бичей и властно заорал:

— Эй, кто такие? А ну, давай документы!

Те замялись, потому как никаких документов у них не было. Сколько заплатили капитану корабля, чтобы он провез всю эту команду, знал лишь Старков.

В этот момент откуда-то из-за грузовика появился худощавый брюнет в длинном бежевом плаще, такие как раз входили в моду.

— Эй, сержант, а ну-ка давай отсюда!

— А ты кто такой?

Человек в плаще показал красную книжку. Судя по тому, как вытянулся сержант и как он поспешно пустил в галоп свой мотоцикл, книжка была та самая, — при виде которой всем советским людям становится не по себе. Комитет Глубокого Бурения. «О как! Сколько ж крутится вокруг этого дела бойцов невидимого фронта, — подумал Кот. — И на кого же в результате я работаю?» Но размышлять уже времени не было.

Бичи погрузились в грузовик, он тронулся. Кот направился к машине Старкова.

— Все нормально. Геннадий Сергеевич?

— Пока все идет по плану. Ну вот, Леша, теперь мы начинаем настоящее дело. Сейчас они двинутся в далекие края — а мы следом за ними. И обратно, Леша, пути у тебя уже не будет. Поехали ко мне, у меня для тебя есть одна вещь.

Кот уже много раз бывал в квартире Старкова — и всегда его поражала пустота его просторного жилища. Здесь не было никаких признаков уюта. И, что самое удивительное, ни следа тех неимоверных денег, которыми оперировал его шеф. Кровать, стол, два кресла — вот и вся обстановка. А что касается кухни — то на ней, казалось, никогда не готовили никакой еды. Впрочем, так оно и было. Шеф, если не питался там, где заставали его многочисленные поездки, ел в ресторане.

— Садись, — Геннадий Сергеевич кивнул на кресло. — Вот коньяк, наливай себе, а я сейчас.

Он направился в коридор, открыл дверь кладовки и вскоре вернулся, держа в руках что-то, завернутое в мешковину.

— Держи. Это я тебе дарю. В счет того, что ты мне жизнь спас. Да и на будущее пригодится.

Кот развернул сверток.

— Е-т… — Дальше Леха загнул многоэтажную морскую фразу с тремя перегибами и двумя поворотами. И было отчего. В руках у него оказался крупнокалиберный английский карабин с магазином на восемь патронов. Подобную штуку Кот до этого держал в руках только один раз — в Африке. Ради того, чтобы только пострелять из него по пустым бутылкам, он отдал непочатую бутылку джина. Иначе его владелец, чернокожий охотник, забредший в Ситанди, не соглашался выпустить оружие из рук. По словам негра, с подобными ружьями белые господа в свое время охотились на крупную дичь. Да, колонизаторы были не дураки. Карабин, бьющий разрывными пулями, мог разнести голову буйволу. Мог, наверное, и слону. Впрочем, для охоты на людей он тоже вполне подходил. Чем, судя по всему, и занимался тот чернокожий охотник. Потому как на зверей в тех местах уже давно никто не охотился. На людей было куда как выгоднее. Ведь когда идет гражданская война, всегда хватает таких, чьи политические взгляды позволяют грабить и убивать любого, кто встретился на дороге без оружия.

Ствол, который Кот держал сейчас в руках, был еще лучше, нежели тот, африканский. Более совершенная модель. Вдобавок, оружие было снабжено оптическим прицелом. Да каким! Хотя и без него Кот бы из такой штуки не промазал. Да уж, кем бы ни был товарищ Старков, но подарки он умел делать царские.

— Вот патроны, — шеф кинул на стол несколько тяжелых упаковок. Патроны были снаряжены разрывными пулями.

— А это тебе для ближнего боя.

Кот уже устал удивляться, — а потому спокойно смотрел, как на стол, звякнув, легли пистолет ТТ и десантный нож. Да уж, вооружали его всерьез.

— А гранатомета у вас, часом, в кладовке нет? — нашел в себе силы пошутить Леха.

— Надо будет, найдем и гранатомет, — ответил Старков. И, судя по его тону, говорил он это совершенно серьезно.

4 мая 1966 года, Усть-Нера

А зимою трасса белая, А в июле трасса пыльная, На обгоны очень смелая, Аварийностью обильная. Снегопадами известная И жарою знаменитая, Для разъездов очень тесная, Над обрывами пробитая.

Такую песенку бормотал Кот, крутя руль по Колымской трассе. Так в самом деле и было. Дорога шла вдоль хребта. Если кто был в горах, тот понимает: на каждый горный отрог дороге приходится взбираться крутыми зигзагами. В каждом распадке виден след огромного человеческого труда, все многочисленные местные болота замощены камнями. На них-то и соорудили мосты.

— Вон видишь тот хребет? Так вот, с него камни вот сюда таскали. Чтобы этот мост сделать. На руках таскали, между прочим. Тачек не хватало.

Так Старков комментировал чуть ли не каждый поворот. И в самом деле, эта дорога носила следы великого человеческого труда. По ее обочинам громоздились огромные камни, явно вырванные взрывом из окрестных гор. А вокруг по склонам теснилась тайга. Страшная, как из сказок про Бабу Ягу. Тут и там валялись громадные выворотни. Внизу, в ущельях, густо цвело ядовито-зеленое болото.

— Вот так мы и работали, Леха, — рассказывал Старков. — Рвали горы динамитом, а потом зэки на тачках все это вывозили. Вот и получилась такая дорога. У них, кстати, у зэков, весело было. Им давали за выполнение плана по двести граммов. А одному, который лучше всех тачку катал — так ему даже жену разрешили из Молдавии выписать…

Надоела ты мне до смерти — Все задачи раззадачивай, Серпантиновые россыпи  Все вглухую заворачивай.

— Что это за песня?

— Да приезжал в Мурманск один журналист, — вот он и пел под гитару. Только не про эту трассу, а про ту, которая на Харог.

— Про эту тоже подходит. Внимание, вот гляди — тут бери влево.

Дорога вскоре перестала хоть сколько-нибудь походить на шоссе — обычная горная грунтовка, по которой ездить следует с большой оглядкой. Чуть зазеваешься — и потом найдут в ущелье то, что осталось от тебя и твоей машины. И хоронить-то будет нечего. Внизу извивалась река, зажатая между высокими обрывами.

— Это Колыма?

— Нет, ее приток.

По ущелью шкандыбали часа два. Потом неожиданно дорога стала взбираться на отрог, затем снова поползла в ущелье… Неожиданно — потому что Кот помнил карту и хорошо представлял себе маршрут, по которому машины шли вторые сутки. Дорога на карте упиралась в заброшенный поселок. А ту, по которой они ехали, на карте вообще не обозначили. Однако вида Леха не подал, сообразил, что лишние вопросы задавать ни к чему.

Часа через полтора, когда жидкое колымское солнце уже начало скрываться за хребтами, за очередным поворотом открылось нечто, что в этих местах называется поселком. А на самом деле — два вросших в землю здания барачного вида и избушка, на вид тоже не первой молодости. На берегу — несколько причаленных лодок и две довольно крупные железные моторки. Когда машины приблизились, из избушки вышел человек с карабином на плече.

«Кажется, здесь с винтовкой даже в сортир ходят», — подумал Кот и на всякий пожарный скосил глаза на свой карабин. Старков поймал его взгляд:

— Не парься, Леха, это свои. Они нас поджидают.

Машины подъехали к избушке. Встречавший их был невысоким, неплечистым, одет по местной лесной моде — в ватник и кирзовые сапоги. Но какой-то очень уж серьезный дяденька. Опять запахло органами.

— Ну как? — без приветствий спросил он Старкова.

— Нормально. Десять человек. А у тебя что?

— А у меня гнусно. Вертолета не будет.

— Это как?

— А вот так. Твои геологи по рации сообщили, что какая-то фигня у них полетела, а вертолетчик ушел в запой. Обещали, что дня через три все приведут в норму.

— Ну ладно. Спирта-то у нас хватит?

— Должно…

— Тогда выгружай.

Встречающий крикнул что-то на непонятном языке — и из барака выскочили трое мужиков, что называется, поперек себя шире. Судя по их раскосым глазам и непроницаемому выражению смуглых скуластых лиц, это были аборигены — то ли якуты, то ли юкагиры. В руках, они, конечно же, держали карабины.

— Эй, вылазь! — крикнул один из якутов с сильным акцентом.

Рабочая сила начала вылезать из машин. Всю дорогу мужиков усиленно поили, поэтому они находились в несколько зомбированном состоянии.

— В барак идите. Там — еда. Там — спирт, — коротко бросил якут. Процессия потянулась в барак.

Встречающий, Старков и Кот двинулись за ними следом.

— Геннадий Сергеевич, а что это? — спросил Кот, сделав максимально наивные глаза.

— База геологической партии. Закрыта по причине неперспективности в пятьдесят шестом году. Так что теперь тут, почитай, ничего и нет. Пустая тайга, — усмехнулся Старков.

В избушке поступили по мудрому таежному правилу: сперва надо по-человечески поесть, а потом уже о делах разговаривать. Ели жареную оленину, которую подал один из якутов, запивали таежным коктейлем — крепчайший чай пополам со спиртом. О новом знакомом Кот узнал только, что его зовут Валерий. Вид у него был такой, что дальнейшие вопросы как-то отпадали. За едой говорили о погоде, о том, как олень еще сегодня бегал по лесу, пока не попался якуту Никите.

— Никита — это да! Когда-то, когда за беглых зэков премию давали, так он не на оленей охотился.

— Ладно, что будешь делать? — перешел к делу Валерий. — Ждать?

— Не буду. Мне туда надо побыстрее. А то ведь знаю я эти дела. Через три дня — значит, через пять. Чует мое сердце, что тут вокруг какое-то дерьмо творится. Лозинский-то не один был. По мне тут стреляли. Если б не он, — Старков кивнул на Кота, — так может, и не встретились бы.

— Кто же это был?

— А я знаю? Мое дело — техническая сторона! А вы мне прикрытие должны обеспечивать! Так?

— Ладно, не кипятись. Так что делать будешь?

— Пойду на моторке. Его вот возьму — и твоего Никиту. К послезавтрему дойду. А этих, кого я привез, ты пока здесь к делу пристрой.

Кот снова каким-то необъяснимым образом почувствовал присутствие чужого. Такое он испытывал в Африке. И ведь почти никогда не ошибался. И теперь, скосив глаза, он увидел тень, метнувшуюся от окна.

— Погодите-ка, мужики…

Кот рванул к выходу, уже забыв о том, что он здесь вроде как тайный агент. Работал инстинкт, который подсказывал — в таком месте разбираться, кто ты и откуда, особо не станут. На дворе ничего не было видно, кроме смутно вырисовывавшихся горных хребтов. Но чутье подсказало — там! Он бросился в сторону леса и в самом деле — увидел быстро бегущего человека. Чтобы догнать его, хватило и десяти прыжков. В прыжке Кот ударил его ногой под копчик. Незнакомец рухнул. Леха, не теряя времени, прыгнул ему на спину, добавил по затылку и заломил руку. Потом обшарил ватник. Оказалось, не зря он суетился — в кармане нашлась финка.

— Пошли-ка, дружок, побеседуем… — Леха поволок чужого к избушке.

— Вот кто-то тут прогуливался, — заявил он напарникам и швырнул пленного на пол. В свете керосиновой лампы разобрались. Это оказался невзрачный, небритый, но довольно жилистый тип. Валера оглядел его.

— Твой? — спросил он Старкова.

— Не мой.

— Так… И кто ж ты у нас? — спросил Валерий ласково.

Мужик молчал.

Валерий приблизился к пленнику и резко ударил его в пах. Тот скрючился и зарычал, но не ответил.

— Ладно, — столько же ласково продолжал Валерий. Открыл дверь и гаркнул:

— Никита!

На пороге появился угрюмый якут.

— Вот что. Возьми-ка ты шомпол да накали его в печке. А мы пока чайку хлебнем.

Минут через десять появился Никита, держа в плоскогубцах раскаленный докрасна железный прут.

— Ну вот, друг ты мой милый, сейчас мы будем тебя вот этой хреновиной девственности лишать.

Мужик задергался, но на него тут же навалились Валера и Старков, мигом сдернули штаны. Никита, сохраняя все тот же невозмутимый вид, поднес шомпол к заднице незнакомца. Кот почувствовал, что его начинает тошнить. Хотя его учили особым методам допроса пленных, но в реальности пыток ему видеть не приходилось.

Когда шомпол коснулся филейной части, мужик завопил хриплым голосом:

— Не надо! Я скажу.

— Это лучше. Так что ты здесь делал?

— Меня Сивый послал.

— И что велел?

— Узнать все про вас, что делать собираетесь.

— А где он сам?

— Там, за хребтом.

— Ладно. Никита, уведи его.

Якут потащил мужика вон.

— Куда ты его?

— Никита сам все решит и закопает. Ему не впервой.

Минут через пять из тайги донесся выстрел.

6 мая 1966 года, приток Колымы

— Геннадий Сергеевич, а можно узнать, кто этот Сивый?

— Гнилой человек. Он и его ребята, они из поселка, который тут недалеко, километрах в ста. Они здесь повадились золотишко мыть.

— А есть что мыть?

— А то! Жене на сережки и себе на фиксы намыть можно. Ну так вот, эти типы, видать, сильно заинтересовались нашими делами. Ну, да пусть интересуются. Это так, шакалы. Я когда еще с ребятами на Моме золото мыл, то такие тоже за нами таскались. От этого уж никуда не денешься. Но до нас им не добраться.

Старков замолчал. Странная у него была манера общения. Ведь не просто молчит, блюдет конспирацию, а вот так: заговорит — и умолкнет. Впрочем, может, так оно и правильно с его точки зрения. Должен же понимать, что Кот не дурак, сам догадывается. А о чем не догадывается — оно ему и не нужно.

Моторка шла по реке уже часа три. Вокруг было все то же — крутые, поросшие лиственницами и кедрачом берега, плавно переходящие в горные хребты. Река оказалась быстрой, широкой и, по большей части, почти спокойной. Вели моторку попеременно все трое. Лишь в некоторых местах Никита решительно заявлял:

— Я теперь.

Парень знал, где ему садиться на руль. Река тогда резко сужалась, ее обступали обрывы, а впереди рисовалась какая-нибудь гадость: либо порог, где волны бешено бились между торчащих, как зубы, острых камней, либо перекат — широкое мелкое место, где легко можно со всей дури сесть на дно.

— Я на полном ходу не решаюсь через пороги переть. Глушу мотор. А Никите — ему без разницы. Ну, дак он здесь вырос, — пояснил Старков после преодоления одного из препятствий.

Моторка была загружена под завязку канистрами с бензином и спиртом, ящиками с тушенкой, мешками с макаронами и пшеном. Имелся, между прочим, и ручной пулемет Дегтярева с пятью запасными дисками, который при отходе вытащили из кладовки. Ничего так подготовились. Если учесть карабины и пистолеты, выходит — шли, как на войну.

— Леха! Ты вот про Сивого спросил, а я смешную историю вспомнил. В Зырянке, уже после Сталина, жили два брата с семьями. В одном доме, поделенном пополам. Один брат в тайгу бегал, золото копал. А второго, значит, жаба задавила. Дом был хороший, так его жена и подговорила. Ты, мол, сходи в ментовку, сдай брата. Весь дом наш будет. Тот сучонок пошел и вложил. Родного брата, блин! Того и загребли. Да только Бог правду видит. Статья-то за золото — она с конфискацией имущества. Так что ничего он так и не получил. Да и уехать ему пришлось — его все мужики за дерьмо стали держать.

Перед одним из бесчисленных поворотов мотор стал вдруг чихать как простуженный.

— Вот черт! Вертай, Никита, к берегу, будем его лечить. Да и чайку заодно похлебаем.

Они пристали к берегу, который в этом месте, к счастью, был пологим. Старков полез в мотор, а Никита прошелся вдоль берега вниз по течению. Вернулся он минут через двадцать.

— Там нас ждут.

— Это еще что за дела? Никита, покажи Лехе, что там происходит.

Они прокрались метров на двести вперед, где река круто поворачивала.

— Вон там, — показал якут на берег. Примерно через километр берег вздымался крутым обрывом, над которым нависали кусты. Течение прижималось к этому берегу, а у другого торчали камни. Да, лучше места для засады не придумаешь. Лодка пойдет под обрывом — и сверху можно пострелять всех — как в тире.

Но ничего подозрительного заметно не было. Впрочем, высказывать свои сомнения Кот не стал — Никита явно был не из тех людей, которые бросают слова на ветер. Вместо того, чтобы говорить слова, Леха снял с плеча карабин. Солнце в спину, значит, бликов не будет. Он глянул в оптический прицел. Кусты над обрывом стали сразу очень близкими. И все же людей заметно не было. Кот продолжал внимательно смотреть. Так, одна ветка дернулась! И еще одна. Сидят. И не профессионалы. Вот африканские негры — тех так задешево не выпасешь. Они могут часами лежать, не дернувшись. Ну, ладно.

Когда вернулись к лодке, Кот доложил Старкову свои соображения. Тот задумался.

— Тебе бы я, может, не поверил, но Никите… Что делать будем?

— Переть на моторке нельзя. Мы там, как на мишени. Вот что: попробуем-ка мы с Никитой на них по суше выйти. Зайдем повыше — с тылу. Вряд ли их там много. А вы пока с моторкой дела решите. — Идем? — обратился Кот к якуту.

Тот кивнул.

— Вот ракета. Будет все нормально — пуляй. Ребята, а может, пулемет возьмете? — предложил Старков.

— Ага, а гаубицы у вас нет в запасе? Мы уж как-нибудь без этой железяки обойдемся.

Они углубились в лес и двинулись вниз по течению. Кот сам был не пальцем деланный, но, наблюдая за напарником, понял, что у того можно много чему поучиться. Якут двигался как тень, сливаясь с деревьями. Сперва Кот хотел идти по правилам — один двигается, другой прикрывает. Но Никита явно полагал такой способ излишним. Он просто шел впереди, а Леха подстраховывал его со спины. Так они проделали почти весь путь и стали осторожно приближаться к берегу. Внезапно якут поднял руку. Приблизившись, Кот чуть не расхохотался. В самом деле пижоны. Его ноздри уловили табачный дым. Курить в засаде — это уж слишком.

Якут и Кот ползком передвигались по зарослям кустов. Вскоре с небольшого пригорка они увидели своих клиентов. Их было трое. Двое лежали спиной к ним и лицами к реке, третий, присев на корточки, курил в рукав. Кот, показав знаком якуту, что одного надо оставить в живых, медленно вынул нож. Тихонько свистнул. Сидящий вскинул голову — тут же свистнуло лезвие — и мужик свалился с рассеченным горлом. Второй попытался обернуться — и тут же получил пулю точно в лоб из карабина якута. Третий тип даже не сообразил, что произошло — и выстрел Лехи перебил ему правую ключицу.

— Лежать, сука, смирно!

Передернув затворы, напарники направились к раненому. Якут взял его на прицел, а Кот привычным движением извлек из его поясного чехла нож.

— Кто еще здесь рядом? Быстро!

— Никого нет… Только мы трое.

— Никита, встань на всякий случай на стреме.

Но якут и сам знал, что делать. Он направился к кустарнику и вскоре исчез, растворившись в тайге.

Только тогда Кот пустил в воздух ракету. Вскоре послышалось тарахтение моторки. Потом мотор умолк, и на обрыв вылез сам шеф.

— Что там у вас? Мать честная. Леха, да тебе цены нет. Кого я вижу! Сивый. А эти что?

— Эти готовы.

— Ладно. Ну, что ж ты, Митя, наделал?.. Ты ж людей никогда не мочил. А тут взялся. И на кого сразу полез. Ты б на ком попроще потренировался для начала. Так кто ж, Митя, тебя послал? И дорого заплатил?

На лице Сивого отразилось много разных мыслей. Но, видимо, он решил, что молчать бесполезно.

— Гэбист. Наш, районный. Круглая такая рожа, противная. Меня менты на золоте взяли. А он отмазал. И золота, говорит, если мочканешь Рваного, получишь сколько надо.

— Ох, блин, — вздохнул Старков. — Гебня, гебня, кругом гебня. Ну, ладно…

— Что, кончишь меня?

— А на что ты мне нужен?

Старков вынул из кармана индивидуальный медпакет и перевязал Сивого.

— Ты сам свою судьбу выбрал. Живи. Выберешься — твое счастье. Не сумеешь — я не виноват. Все, пошли ребята.

Путь продолжался еще часа два. Потом, по указанию Старкова, свернули в какой-то приток. Река была узкая — и моторка надрывалась, взбираясь против течения. Так, со скоростью разбитой параличом черепахи, шли еще километров десять. Уже начало смеркаться, когда, наконец, Старков скомандовал:

— Глуши мотор!

Вокруг была совершеннейшая глушь. Хотя признаки пребывания человека и здесь просматривались. На поляне виднелись следы нескольких кострищ. Поляна, как заметил Кот, вполне годилась для посадки вертолета. Потом оказалось, что все еще серьезнее. Неподалеку от речки нашлось несколько крытых бревнами полуземлянок — строений, наполовину врытых в землю, наполовину торчащих наружу. В одну из них троица перетаскала груз из моторки. В другой оказалось вполне приличное жилье — бревенчатые стены и пол, стол, нары и даже печка. Якут быстро ее разжег — и вскоре по землянке пополз запах тушенки. Старков разлил по кружкам спирт.

— Ну что, ребята, давайте выпьем за то, что сегодня живы мы, а не они.

— А что, это место никто не знает?

— О нем знает достаточно народа. Теперь, правда, этого народа меньше осталось. Видишь ли, Леха, ты совсем не дурак — и давно понял, чем мы занимаемся. Мы золото копаем. Ты по утрецу пройдись выше по течению. Там ям накопано…

— Так, как я понял, тут на Колыме чуть не каждый третий этим занимается. Что же — все устраивают войну, как в фильмах про ковбоев с индейцами?

— Ты не понял. Я ж тебе уже говорил. Где все копают, там мелочь. Ну, может, если повезет, и раньше не поймают, тогда на «Москвич» хватит. А тут — много золота. Очень много. А где-то рядом — и того больше. Россыпь, о которой никто не знает. Там не знают, — Старков неопределенно ткнул пальцем. То ли вверх, то ли на запад, где далеко-далеко стоял стольный город Москва. Помолчав, он продолжал: — Ладно, я тебе почему-то верю и врать не буду. Там, в Москве, кое-кто знает. Меня люди оттуда в это дело и вписали.

— А на кой черт им вы? У них же самих возможностей выше крыши…

— Ага. Придет какой-нибудь майор или капитан и скажет: товарищ начальник, разрешите снарядить экспедицию на Колыму, я хочу себе на старость золотишка прикопать. Ты ведь пойми, не все гэбисты честно на Родину работают. Кое-кто и на себя. А дело-то пошло вот отчего. Когда в начале пятидесятых стало ясно, что Сталин долго не протянет, там разные игры начались. В КГБ был полный бардак. Потом, когда Берия пришел, он хотел всех прищучить, да не успел. Его самого на луну отправили. Так вот, там разные люди в разные игры играли. Какие — этого никто никогда знать не будет. Но в том числе — и с золотишком. Я вот в своей геологической управе раскопал кое-какие бумажки. Крохи, но картину составить можно. В 1952 году на Колыму приезжала геологическая экспедиция. Жутко секретная. У них даже рабочие были свои. Я так понимаю — все с синими погонами. От наших они только технику брали. Велено было им давать все, что ни попросят. Искали они, я так понимаю, уран. Или еще какую чертовщину вроде этого. В этом районе. Не знаю, как там у них с ураном вышло, но, мне кажется, что россыпь-то эту именно они нашли. Мне Лозинский как-то по-пьяни болтал, что та экспедиция как-то грустно закончилась. Кто-то попал в американские шпионы, а кто-то — просто под машину. Так вот, я думаю, что эту россыпь кто-то себе прикрысил. А потом — потом много чего случилось. Так вот, я думаю, что новое поколение чекистов про все это пронюхало. И тоже решили свое дело открыть. Это не так давно все началось.

— А потом?

— А потом косяк вышел. Такой, какой всегда бывает. При всех властях и у всех народов. Дело-то мы поставили. Да вот только кое-кто решил себе урвать кусочек побольше. На сторону работать. Да только не те там люди, с которыми можно такие рамсы разводить. Вот и начался у нас Дикий Запад. Но это ничего.

Слушая, Кот ощущал странное чувство. Он и раньше замечал за собой, что чувствует, когда ему пытаются врать. Но это было смутное ощущение, очень смутное. Что-то вроде наития. Он даже расспрашивал об этом одного парня, студента-биолога, который подрабатывал вместе с ним на траулере. Но тот нес какую-то бодягу про подсознательное восприятие психомоторных проявлений. А по-русски объяснить ничего не мог. А Кот тогда уже достаточно пообщался с умными людьми, чтобы понимать — если человек не может что-нибудь объяснить попросту, то он сам ни хрена в предмете не сечет. Но дело не в этом, а в том, что сейчас у него это самое чувство заработало необычайно четко. Будто бы подкрутили настройку в бинокле. Буквально каждое слово Старкова просвечивалось через какой-то внутренний фильтр. На тему — врет или нет… Такое у Лехи уже бывало. В Африке — когда Мельников возил его на свои таинственные прогулки по африканским деревням. Так вот, Геннадий не врал. Но! О чем-то он очень уж сильно не договаривал. О чем-то серьезном и даже страшном. Но ведь не спросишь же его так, в лоб. Мол, товарищ шеф, что-то вы все ходите вокруг да около. И так узнал уже достаточно. Стоп. А сам Мельников-то… Может, он тоже использует меня втемную? От таких мыслей башка пошла кругом. «Нет, отставить, — сказал Леха себе. — Так ведь можно и крышей подвинуться. Лучше спать».

Глава 5 Чертовщину заказывали?

3 мая 1966 года, Магадан

Капитан Мельников неспеша подошел к небольшому зданию, на котором красовалась табличка «Магаданская правда», рванул дверь и тут же погрузился в особую атмосферу всеобщего сумасшествия, которую можно встретить лишь на вокзале во время эвакуации или в редакции ежедневной газеты. Все куда-то бежали с таким видом, будто только что накопали какую-то сверхсенсацию — вроде высадки инопланетян в бухте Нагаево. Хотя какая может быть сенсация в провинциальной областной газете? Такая газета существует в основном для того, чтобы в нее заворачивать знаменитую местную красную рыбу и восполнять хроническое отсутствие в магазинах туалетной бумаги. Но так уж устроены журналисты, что там, где они собираются вместе, всегда дым стоит коромыслом. Причем в буквальном смысле слова. В курилку страшно было заглянуть без противогаза — и, несмотря на это, оттуда неслось бурное молодое ржание.

— Где материал на третью полосу о вчерашнем концерте? Вы меня режете без ножа! — орал кто-то голосом человека, за которого всерьез взялись специалисты из Святой инквизиции.

— Ты когда-нибудь напечатаешь фотографии или так и будешь ошиваться в курилке? — перекрикивал его другой.

— Ну нет Князева, нет его! Он на задание уехал! — жалобно стонала в телефон секретарша.

Мельников протолкался к двум молоденьким девушкам, которые, судя по их хихиканью, беседовали отнюдь не на производственные темы.

— Не подскажете, как мне найти Михаила Всеволодовича? — обратился к ним капитан.

Девушки поглядели на Мельникова так, будто он грязно приставал к ним на улице.

— А вы кто? Поэт?

— Да разве я похож на поэта? Я из Москвы приехал, для важной консультации.

Девушки тут же расплылись в улыбках. Видимо, нужного Мельникову человека здесь очень любили.

— Минуточку, я сейчас его позову. Вы извините, что мы с вами так грубо. Но очень уж его местные графоманы замучили, — пояснила одна из девушек.

Она метнулась в редакционные дебри — и вскоре вернулась с добродушным седым человеком с веселыми ласковыми глазами.

— Вот Михаил Всеволодович, к вам товарищ из Москвы.

— Здравствуйте, меня зовут Игорь Басков. Я из редакции журнала «Наука и религия». Мне сказали в Москве, что только вы сможете дать мне консультацию.

— Что ж, я польщен. Но здесь разговаривать невозможно. К тому же всегда после выходных ко мне приходит один пожилой стихотворец, от которого я очень хочу укрыться. Тут есть недалеко одно место…

«Басков» и Михаил Всеволодович вышли на улицу и направились к заведению под романтическим названием «Ассоль».

Собеседник капитана, товарищ Еськов, был очень своеобразным человеком. Он приехал сюда комсомольцем еще до начала великой стройки. Тогда здесь была лишь культбаза для якутов, где они учились грамоте, получали медицинскую помощь и, что главное, клянчили у мудрых белых людей огненную воду. В отличие от большинства комсомольцев-добровольцев, сбежавших после первой зимы, он здесь прижился. Работал в разных местах, облазил весь край, а потом осел в местной газете. И даже стал членом Союза писателей. Правда, с литературой у него не сложилось. Пока он писал рассказы про трудовые подвиги, все было хорошо. Но потом он перешел на сказки, и получались они какие-то жутковатые, нечеловеческие. Не годились они для воспитания советских детей. Дело в том, что Еськов всерьез увлекся собиранием якутских легенд. И не каких-нибудь там народных сказаний, а совершенно дремучих языческих преданий. На их основе он и строил свои произведения, но дело-то было даже не в этом. Раскапывая передвижения и связи Лозинского, Мельников выяснил, что тот незадолго до своего последнего отъезда тоже неоднократно бывал у Еськова. Что-то много было в этом деле антропологии и этнографии.

Они вошли в кафе. Судя по антуражу, оно было типично молодежным, такие с великим шумом в прессе открывались по всему Союзу пару лет назад. Идея была в том, чтобы вместо рассадников пьянства и дебоша создать заведения, где молодежь могла бы культурно отдыхать за мороженым и лимонадом. Но быстро выяснилось, что, во-первых, на мороженом и лимонаде финансовый план, хоть лопни, не сделаешь. А во-вторых, молодежь любит крепкие напитки не меньше представителей старшего поколения. В общем, все вернулось на круги своя.

Собеседники сели за столик, и к ним мгновенно подбежала официантка, заранее расплывшись в улыбке.

— Здравствуйте, Михаил Всеволодович. Что будете? Ваш любимый. Я приберегла для вас…

Вот ведь бывают такие светлые люди, которые у всех вызывают симпатию. Мельников это особенно остро чувствовал, так как по своей работе общался с людьми несколько иного склада.

— Здравствуй, здравствуй, Инночка. Да, принеси-ка мне грамм двести коньячку. А вы, Игорь, как вас по батюшке?

— Да бросьте, я еще молодой. Мне того же, пожалуй.

Коньяк появился мгновенно.

— Ну, я вас слушаю.

— Дело вот какое. Тут нам сдал рукопись некий товарищ Лозинский, ваш земляк. Он сказал, что у вас консультировался. Знаете, тема нас очень заинтересовала, но он как-то так непонятно и запутанно все изложил… А его спросить мы не можем, он в командировке.

— Лозинский? Да, конечно. Да только вот тут скорее уж «Религия и наука». А если точнее — религия и научная фантастика. Но вы правы — это очень интересная тема. И довольно загадочная. Дело в том, что она вовсе не якутская.

— То есть?

— Знаете, я всю жизнь собирал якутские легенды, изучал их верования. Старался залезть в глубину. Ведь якутов в подавляющем большинстве крестили. Шаманов почти не осталось. А у тех были свои, сокровенные, знания, которые непосвященным не раскрывали. Почти все это исчезло. Остались крохи… Так вот, эта легенда ну никак в их представления не укладывается. Это как если бы в глухой вологодской деревне вам рассказали сказку, напоминающую сказания народов Африки.

Мельников аж вздрогнул.

— А вы хорошо знакомы с африканским фольклором?

— Ни в коей мере. Я ведь не ученый. Я фольклорист-любитель. Так вот, в этой сказке речь идет о неком Подземелье смерти. Или Пещере смерти. Но какие в Колымских горах пещеры? И дальше тоже неясно. С одной стороны, эту пещеру создали злые духи или боги. А в другом варианте: Те, Кто был раньше.

— Но ведь раньше здесь никого не было!

— Именно. Да и якуты пришли на Колыму лишь в шестнадцатом веке. Так вот, тот, кто сумеет проникнуть в эту пещеру, обретет великую мудрость и великую силу. Но это будут уже не люди. А люди должны оставаться людьми, раз уж они такими созданы. Поэтому каждого, кто к ней приблизится, ждет смерть. Эта легенда связана еще с одним верованием. О том, что где-то бродят некие таинственные люди — то ли шаманы, то ли еще кто, которые хранят некое знание. Но как можно бродить по колымским лесам?

— А где вы ее услышали?

— Первый раз я слышал ее в молодости, когда работал здесь, на культбазе. Ее мне рассказал один пьяный якут. Вы, может, скажете — что взять с пьяного? Так нет, этот якут чуть ли не впервые в жизни видел белых. А до этого ни с кем, кроме своих, не общался. А что у пьяного на языке — это всего лишь его подсознание, если позволите употребить термин осуждаемого у нас Фрейда. Сам по себе человек ничего такого придумать не способен.

— А второй раз от кого?

— От русского геолога. Это было в тридцать шестом. Его привезли сюда, в больницу, умирающим. А у меня там работал знакомый врач. Этого геолога подобрали якуты, которые ехали в поселок за солью.

— Где?

— Кто ж знает? Они остановили машину, привезли больного в местную больницу, где его не приняли — вот он и попал в Магадан. Так вот, по дороге они почему-то рассказали ему эту легенду.

— Странно.

— Еще бы! И вот еще что. Этот геолог перед смертью бормотал совсем странные слова: «Это чума. Это золотая чума».

Мельников еще долго уточнял всякие детали, но ничего нового больше не услышал. Получил приглашение заглядывать и вышел из кафе в полном обалдении.

Чертовщины становилось все больше и больше. Самое-то главное в том, что чертовщина эта была завязана на людей, которые занимаются отнюдь не сбором легенд. И, как сумел передать наш крот в той конторе, именно из отдела ФБР, который занимается тем, чего нет и быть не может. С этими людьми Мельников встречался. Именно из-за них он когда-то потерял единственную женщину, о которой мог сказать, что любит ее. Точнее, ведь и не потерял… И в то же время… Впрочем, хватит об этом.

На квартире Мельникова ожидали Прохоров и новый сотрудник — капитан Мильке.

— Товарищ капитан! Все выяснили, — с порога налетел на него первый.

— Стой. А ну по порядку. Капитан, докладывайте вы.

Одутловатая физиономия капитана имела довольно кислое выражение. Кто служил — тот поймет. Не очень-то приятно подчиняться человеку равного с тобой звания. Тем более, что и работа у него выдалась… Но он старательно и четко доложил о проделанной работе.

Мильке прислали из Москвы в помощь. Он прибыл совершенно легально, снабженный поручениями что-то там проверять в бумагах местного Комитета. Задача была простая — обнаружить нужные сведения, ничем не выдавая интереса к ним. Потому что в местном Комитете Мельников уже никому не верил.

И вот два дня подряд Мильке старательно делал вид, что изучает груды разных покрытых пылью архивных дел. Мельников ему сочувствовал от всей души. Потому как из всех работ самая трудная — изображать бурную деятельность, ровно ничего не делая. Впрочем, нет, капитан свою задачу выполнил.

— Я выявил тех, кто служил непосредственно с Лозинским в пятьдесят втором году. Место это странное. Спецлагерь. Для его тогдашнего звания — маловато. Вот здесь…

Мильке развернул карту и ткнул пальцем в кружок, который Мельникову ничего не говорил. Но это был тот самый заброшенный поселок, который проезжали Кот со Старковым.

— Из всех его бывших сослуживцев в Магаданской области на сегодняшний день проживает лишь Матвей Александрович Чигирь. По адресу — поселок Ортукан, улица…

— Теперь ты, — обратился капитан к Прохорову.

— Виктор Павлович Башилин сегодня отправил в Москву телеграмму. Главпочтамт, до востребования. Текст: «ВАНЯ ОПАЗДЫВАЕТ ДВА ДНЯ ТЧК ЖДИТЕ ИЗВЕСТИЙ». В Москву я уже сообщил. Будут пасти.

— Худо дело. У них есть связь. А у меня с Котом — нету…

4 мая 1966 года, Ортукан

Дверь небольшого, но опрятного домика открыла весьма привлекательная женщина бальзаковского возраста.

— Добрый день. Могу я поговорить с Матвеем Александровичем?

— Ой, знаете, его сейчас нету. — Тут хозяйка, видимо, сразу оценив, что человек неместный, предложила: — Можете здесь подождать, а если хотите, сходите к магазину. Это через две улицы отсюда, вон в ту сторону. Он там долго задерживается… — В последних словах слышалось сожаление, но легкое, без злости.

Мельников решил прогуляться до магазина. Пройдя по указанному маршруту и свернув за последний угол, он увидел картину маслом. Возле магазина, обычной бревенчатой халупы, бушевали страсти. Двое парней, из тех, кого называют амбалами, нападали на сухощавого седого гражданина. Впрочем, нападали — это, пожалуй, слишком громко сказано. То есть шума и криков было гораздо больше, чем реальных действий. Впрочем, искалечить такие герои могут вполне всерьез.

Некоторое количество зевак с удовольствием наблюдало за происходящим.

— Да ты, да я!.. — орал один из нападавших, размахивая кулаками. Его вид и произношение свидетельствовали о том, что он совсем недавно променял цветущие земли Украины на холодную, но денежную Колыму. Наконец, наоравшись, он пошел в атаку. Но лишь только сунулся слишком близко — получил удар в лоб. Ну, хоть в кино снимай — очень точный и правильный удар, такой, что нападавший рухнул как подкошенный.

Метнувшись вперед, седой ударил второго ногой под колени. Тот рухнул на спину. «Сейчас добьет», — решил капитан. Но седой повел себя иначе. Подскочив к упавшему, он от всей души отоварил того по почкам.

— Я что вам, сявкам, говорил, а? Не слышу! — и вдарил второй раз. — Забыл, сучара? А говорил я вам, чтобы не выдрючивались, не куражились, людей не пугали. Понаехало тут козлов. Ты землю свою позоришь, понял? — Последовал еще один удар. — Я тебя спросил, ты понял? Когда я спрашиваю, мне отвечать положено.

— Понял, дядько…

— Ладно. И чтобы вели себя тихо.

Седой спокойно зашел в магазин. Мельников пошел вслед за ним. Уже по манере драться и выражаться ему стало ясно, что этот человек либо бывший крутой зэк, либо охранник, набравшийся от своих подопечных всякого разного. Когда же в полутьме магазина Мельников увидел его глаза, то убедился — перед ним все-таки бывший Вохровай. В тех, кто служил в лагерях в нижних чинах при Сталине, осталось что-то такое, неповторимое. Эдакая жесткость и непреклонность. Такой никогда не сомневался, что охраняет врагов народа и что давить их надо без пощады. Вот он и давит до сих пор всех, кого полагает таковыми.

— Что ж это тут у вас происходит? — спросил Мельников. Задавая вопрос, он сознательно усилил в голосе «гебистские» нотки, и седой это услышал, почувствовал своего.

— Да так. Приехали тут бульдозеристы по контракту с Ивано-Франковска. Насосались, клопы, вина, решили себя показать. Вы, мол, москали, мы вас всех тут построим. А мне за Украину обидно, что о нас подумают. И так нас тут бандеровцами кличут. Вот из-за таких… А так у нас, товарищ, все тихо.

— Вы Матвей Александрович?

— Я самый.

— Дело у меня к вам.

— Так пойдемте в хату…

Говорил Чигирь очень чисто, без малейшего акцента, четко выговаривая все звуки.

Они вошли в уже знакомую капитану хату. Множество салфеток и полотенец, идеальная чистота. Дверь в спальню была приоткрыта, и Мельников увидел высокую кровать с горой подушек.

— Сейчас я насчет обеда соображу.

Чигирь вышел из комнаты и отдал какие-то распоряжения хозяйке. Как можно было ожидать, на столе появилась громадная кастрюля наваристого украинского борща. Правда, вместо традиционной бутыли мутной самогонки стояла емкость со спиртом.

— Ну, давайте, для аппетиту, — хозяин поднял стакан.

Он из деликатности, не сказал: за знакомство. И имени не спросил. Да уж, дисциплина. А Мельников, отхлебнув спирт, почему-то подумал: вот, иностранцы говорят, мол, в России много пьют. А побывали бы они на Колыме! Где сто пятьдесят спирта принимают для аппетита.

— У вас тут как где-нибудь на Полтавщине.

— Да уж. Разрываюсь я. Вот сплю — и по ночам снятся мне вишневые сады и белые хаты. Просыпаюсь — думаю: поеду, куплю себе домик и буду себе работать каким-нибудь начальником склада. А вот недавно в отпуск приехал — так, поверите ли, через неделю назад потянуло, не могу я без этой земли.

Когда дохлебали борщ и выпили по второй под сало, Мельников достал из кармана удостоверение.

— Матвей Александрович, я все знаю. Вы человек надежный. Потому-то я к вам и обратился.

Благодушное выражение, пребывшее на лице Чигиря во время обеда, тут же исчезло. Теперь это был солдат, готовый выполнить любой приказ. Вот сейчас прикажи ему — он бы и под танк с гранатой, и сотню зэков положил бы из пулемета.

— Мы собираем материалы о майоре Лозинском.

— Добрались до этого гада! Ну, слава богу. Лучше поздно, чем никогда. А то мне всегда, глядя на него, было стыдно за наши органы.

— Поконкретнее, пожалуйста.

— Много я сказать не могу. Да только был он такой… Неправильный был человек. Жирел на горбу заключенных. Я понимаю, они враги народа. Но их послали, чтобы этот край осваивать, а не для того, чтобы на этого вот работать.

— А чем вы там занимались?

— Дорогу строили через хребет. Потом зэков забрали, оставили человек десять для хозработ и нас — столько же. Лозинский был начальником. Он этих зэков, как барин холопов, заставлял себе служить. Нашелся местный князь.

— А с золотом вы дела не имели?

— Мы — нет. А вот он какие-то дела имел. Я точно не знаю, но у нас шептались. Это началось, когда экспедиция туда ушла.

— Вот отсюда поподробнее. Что за экспедиция?

— Нам не докладывали. Но большая. Было это весной пятьдесят второго. Они у нас на ночлег останавливались. Судя по всему, все неместные, с Большой земли. Они ушли вниз по реке. В середине лета моторка вернулась, в ней два человека. Они сразу прыгнули в «виллис» — и уехали. И больше никого. Нет, был еще один. Как раз я его и подобрал. Пошли мы за дровами в лес, трое зэков и я с винтовочкой. И вдруг видим — ползет человек. Я сначала думал — беглый зэк, а потом уж вспомнил, что ниже нас и лагерей-то нет. Подобрали мы его. Он очень был плох.

— Истощен?

— Не только. В нем две пули было. Он все бормотал: «золотая смерть». Мы отнесли его в лагерь, доложили начальнику, Лозинскому.

— Он с ним говорил?

— Точно говорил. Ходил в санчасть. А утром мы этого человека в землю зарыли.

Вашу мать! Задумавшись, Мельников чуть было не прозевал поворот. Чертовщина все сгущалась. Итак, что мы имеем? Непонятная суета серьезных людей вокруг непонятной легенды. Пропавшая экспедиция. Какая-то черная дыра, связанная с золотом. И вокруг продолжают громоздиться трупы. В самом деле чума? Стоп! Капитан вспомнил рассказ Еськова про умирающего геолога. Там чума — тут смерть. Но это было в тридцать шестом. Хорошо. В пятьдесят втором явилась большая экспедиция. Не поисковая партия. Значит, знали, куда шли. Ого! Это теплее. Можно предположить, что экспедиций было две. Вторая шла по следам первой. Куда? Туда, где есть золото. Теперь хоть понятно, откуда у Лозинского металл непонятного происхождения. Но он-то вернулся живым — и бывал не раз, судя по тому, сколько этого золота было обнаружено в Москве. А Лозинского теперь уж никак не спросишь. Что делать? Тайгу обшаривать, что ли? Тысячи квадратных километров. Но не могут же экспедиции не оставить никаких следов. Где-то они снаряжались. Остается одно — копать и копать.

7 мая 1966 года, нелегальный прииск

— Что, Геннадий Сергеевич, копать пойдем? — спросил Кот, когда они, пробудившись, уселись за утренний чай.

— Пусть бичи копают. Зря, что ли, мы их тащили через весь Дальний Восток? А пока что делать нам особо нечего. Гуляй себе, дыши воздухом. Смотри в небо и жди вертолет. А впрочем, ты когда-нибудь золото копал?

— Не случалось.

— Можешь попробовать. Пойдем.

Они зашли в одну из землянок, забитую разными инструментами и частями неких механизмов.

— Драгу мы сейчас собирать не станем, это дело муторное, Попробуем по-простому. Как все наши мужики копают. Ты читал Джека Лондона?

— Когда в детдоме был.

— Ну вот, будем как его герои.

Они взяли две лопаты и лоток — нечто, напоминающее корыто, снабженное несколькими перегородками, и направились вверх по течению. Метров через двести вдоль реки потянулись многочисленные ямы. Казалось — берег долго и основательно бомбили. Выглядело все это отвратительно. Пройдя еще немного, Геннадий Сергеевич остановился.

— Ладно, ям мы копать не станем. Лениво мне. Полный курс старателя пройдешь потом, когда всю кодлу сюда доставят. Сейчас начнем с самого простого. Спускайся к реке.

На берегу они кинули несколько лопат грунта с речного дна в лоток.

— Так, зачерпни воду. Побултыхай хорошенько. А теперь — очень аккуратно сливай все дерьмо через край. Слил? Еще добавь воды. И снова сливай. Тут суть в чем? Золото — оно тяжелее всех пород, оно осядет на дне. Так что хитрости никакой нет. Только аккуратность и терпение.

Кот делал то, что ему велят. Он наливал, болтал, сливал. Сначала ушел песок, потом мелкие камушки, потом те, что покрупнее… И вот — дно лотка засверкало золотым блеском. Кот ошалело глядел на это зрелище. Вообще-то, он был всегда равнодушен к деньгам. То есть хорошо иметь их достаточно — чтобы и одеться можно было как человеку, и в ресторан закатиться, и в Крым с какой-нибудь ласковой девкой рвануть. Но иметь деньги ради того, чтобы их было много, — такого желания у Кота как-то не возникало. Что касается золота, то он, кроме всяких мелких вещичек, которые как-то в Новороссийске пропивал с одним вором, его вообще в руках не держал. Но этот блестящий слой завораживал. Хотелось тут же схватить лопату и копать, копать, копать. Чтобы его было больше. Только теперь он понял настоящий смысл выражения «золотая лихорадка».

— Как, оценил? — подал голос Старков. — Понял теперь, почему всякие там пираты, найдя клад, тут же принимались резать друг друга? Хотя на всех бы хватило… Поэтому я Лозинского понимаю. Но не прощаю. В таких делах за глупость и жадность не судят. За это убивают.

Кот вдруг понял, зачем Старков устроил ему этот спектакль. Конечно, не из желания продемонстрировать богатства родного края. Он хотел его привязать. По-настоящему. Все правильно. Сперва кровь, потом золото. Куда от такого деваться.

Между тем Старков тщательно выгреб песок и ссыпал в мешочек, который достал из кармана.

— Когда приедем в город, я отдам этот песок одному еврею. Он тебе перстень сделает с печаткой.

— Здесь хватит на перстень?

— Нет, конечно. Но ты будешь помнить, что в нем есть и то, первое, золото, которое ты намыл. Впрочем, тебе-то возле драги бегать не придется. У нас есть дела поважнее.

— Геннадий Сергеевич, а если все так просто, зачем всякие драги? Ведь бывают и с дом высотой?

— А зачем экскаватор, если можно лопатой канаву копать? Но не в этом дело. В том грунте, что ты слил, куда больше, чем здесь осталось. На самом-то деле не только драги применяют, но и всякую разную химию, чтобы все до песчинки из грунта вытащить. Если есть настоящая техника, то Клондайком для тебя будет такое место, где ты и золота-то не разглядишь. Пойдем-ка обратно, я тебе забавную штуку расскажу. Я тут в журнале прочел. Есть, значит, золотые месторождения в Южной Африке, в Йоханнесбурге. Там не так, как здесь. Там шахты роют в несколько километров глубиной. И вот, много лет пустую породу скидывали в отвалы. И этот самый грунт использовали на строительстве улиц Йоханнесбурга. А наука идет вперед. И вот недавно все там за голову схватились. Мама дорогая! Мы ж по золоту ходим! Потому что с помощью науки из той породы можно кучу золота выкачать. И что же? Теперь все эти улицы курочат, а грунт идет снова на переработку. Да ничего, потом как-нибудь завернем на настоящий прииск, где все всерьез. Только в этой стране так не выйдет. А то я бы такого тут наворотил… Что за черт?

Старков скинул с плеча карабин, и Кот последовал его примеру. Они взяли оружие даже на прогулку — чисто автоматически. Такие привычки быстро вырабатываются.

Навстречу им бежал Никита. Впервые Кот увидел на его лице хоть какие-то эмоции. И выражало его лицо не что-нибудь, а дикий ужас.

— Черный человек! Черный человек! — кричал он.

Якут так бы и пролетел мимо них, словно мимо деревьев, если бы Кот не подставил ему подножку. Никита упал — и Старков рывком поднял его на ноги.

— Какой человек? Где?

— Там… — якут протянул дрожащую руку по направлению к землянкам.

Возле них стоял якут. Таких Кот вживую еще не видел. Только на картинках в магаданском краеведческом музее, куда как-то забрел со скуки. Это был, судя по глубоким морщинам, изрезавшим его лицо, очень немолодой человек. Точнее — совсем старик. Роста невысокого, но очень кряжистый. Одежда незнакомца состояла из кожаной рубахи ниже колен, кожаных же штанов и каких-то то ли унт, то ли мокасин. Головной убор вообще описанию не поддавался. Поверх рубахи висели то ли бусы, то ли амулеты. Что-то было в облике этого человека и в самом деле черное, страшное. Какая-то непонятная подавляющая сила.

Незнакомец медленно приближался к ним. У него не было при себе никакого оружия, но он совершенно спокойно шел навстречу двум мужчинам, держащим наперевес ружья. Словно был уверен, что ничего они ему не сделают. И в самом деле, не сделали бы, даже если бы хотели. Какая-то оторопь накатила. Не то чтобы руки-ноги отнялись, нет. Просто паралич воли. Между тем странный человек приблизился к ним. Его взгляд равнодушно скользнул по Старкову и Никите и вдруг задержался на Коте. Казалось, его узкие глаза аж расширились. Кот мог бы поклясться, что в них мелькнуло удивление.

Незнакомец заговорил. По-русски.

— Куда идете, туда не ходите. Живыми не вернетесь.

Потом повернулся к Никите и сказал еще какую-то фразу. Наверное, по-якутски — потому что Никита подобострастно закивал головой. Затем незнакомец повернулся и неспеша пошел в лес. Скоро его спина скрылась среди лиственниц. А все трое стояли в обалдении. Более всех потрясен был Старков. «Он хочет куда-то еще идти, но мне не сказал. То-то я чувствовал, что он недоговаривает. И он не понимает, откуда этому все известно», — пронеслось в мозгу Кота.

— Никита, кто это был? — наконец выговорил он. И в ответ впервые за все путешествие услышал от якута длинную речь.

— Это Черный человек. Я их никогда не видел, только слышал о них, когда был маленьким. Они зимой живут в самых дальних кочевьях, к русским никогда не выходят. Кочевье идет к русским — они уходят в другое. Летом они ходят по лесу. У них большая сила. Все их боятся. Когда Черный человек приходит в кочевье — всем это не нравится. Но прогнать его боятся. Он может наслать болезнь. Может — и смерть. Человек будет долго болеть, — а потом умрет. Не помогут и русские доктора.

— Так это шаман?

— Нет. У нас нет шаманов. Русские нас всех крестили. Давно. Еще при царе. Мы больше не верим шаманам.

— Так это колдун? — осенило Кота. Он вдруг понял, где видел нечто подобное. Да, тот негр, что забрел в Ситанди. Только тот был послабее. Никакого оцепенения не наводил. Но ощущение было примерно такое же. И местные негры так же перед ним лебезили.

— Я не знаю, что значит по-русски «колдун». Это Черный человек.

— Геннадий Сергеевич, а такие люди сюда заходили?

— Никогда я такого не видел! Кочевых якутов видел до чертовой матери. В гостях у них в стойбищах жил. Водку с ними пил. С девками ихними спал. В тайгу с ними ходил. Но такого не видал, о таком не слыхал. Вот черт! Никита, а что он тебе-то сказал?

— Я не понял. Наверное, какое-то заклинание. Я не знаю.

Кот видел — якут врет. Никита прекрасно понял, что ему было сказано. А сказано было что-то очень важное. Но видел Леха и другое — якут никогда об этом не скажет. Ни за что. Силен был этот самый Черный человек, если в Никите, который, казалось, не знал, что такое страх, пробудил такой ужас. И еще одно увидел Кот. Якут смотрел на него как-то по-новому. Снизу вверх. Дела…

— Геннадий Сергеевич, он сказал, что мы якобы куда-то собирались…

— Вот я и ломаю голову, откуда он это узнал. Я хотел рассказать тебе об этом завтра. Но уж раз такое дело… Тогда слушай, пока время есть. Только давай-ка глотнем из фляжки. А то, знаешь, я на земле никого не боюсь, но вот этот черный товарищ что-то меня расстроил.

Как нормальный сильный человек, Старков не считал нужным стесняться минутной слабости. Поэтому он достал из кармана фляжку и отхлебнул солидный глоток коньяку.

— И ты хлебни. А то рассказ-то своеобразный предстоит. Так вот, это было давно, еще в тридцатых. Какие-то люди, из чекистов, нашли на этом ручье россыпь. И решили они ее прибрать себе. Так, на всякий случай. Кто его знает — зачем. Тогда ведь еще граница была не слишком уж на замке. Может, собрались ломануть туда, где солнце ярче светит. Чем они тут занимались — бог ведает, да нам это и не важно. Да только начались потом всякие хренации. Тех чекистов, чуть ли не всех под гребенку, туда отправили, где никакое золото уже не пригодится. Я особых подробностей не знаю. Ходили среди тех, кто левое золото моет, легенды о какой-то золотой реке. Но это вроде как Нежданное озеро.

— В смысле?

— Это у Джека Лондона, где он про Аляску пишет. Там у него среди золотоискателей ходит легенда про некое Нежданное озеро, где самородки лежат на дне огромными кучами. Чушь, конечно, такого быть не может, уж я-то знаю. Но эти самые золотоискатели верили. И многие силы и здоровье положили, чтобы его отыскать. Так вот, тут такая легенда тоже ходила. Но искать всерьез никто не искал. А в пятьдесят втором сюда пришла вторая экспедиция. Вернулись трое. Двое так и неизвестно куда делись, а третьего подобрал Лозинский, о котором ты уже слышал. Редкая гнида.

— Что так?

— Знаешь, я тоже могу обмануть и продать. Врать не буду. Но это, если крупные дела. А он по-мелкому. А потому и другим гадит, и себе никакой выгоды. Знаешь, как говорят: лес поджечь, чтобы прикурить. Вот он из таких. Ну, хрен с ним. Так вот, умирающий геолог что-то ему рассказал. Но там была сплошная чертовщина. Ох, мать! А ведь Лозинский что-то говорил про шаманов и какую-то легенду. Про то, что здесь всех смерть встретит. Да только, по его же словам, тот парень, которого он нашел, был обычными пулями ранен. Я думаю, как всегда бывает — из-за добычи передрались. Но Лозинский понял так, что где-то здесь лежит никому не известное золото. Он и начал дергаться. Хотел до него добраться. Но куда ему… Чуть на этом не погорел. Только и спасло его, что Берию тоже кончили — и стало всем не до него. Тогда он обратился ко мне. Мы-то нашли. Не вполне сами. Люди из Москвы помогли. Они организовали главное: куда весь этот металл потом девать. Я ведь не Кощей, чтобы над златом чахнуть. Вот и стало все путем. Наладили канал вывоза. Ведь добыть — это как плюнуть. А вот вывезти и сбыть… Тут большая тонкость. Вот эти серьезные люди и помогли.

— А вам платили за это рублями, — с иронией вставил Кот.

— Зачем мне эти рубли? У меня их и так девать некуда. Мне платят зелеными бумажками. Слыхал о таких? С портретами американских президентов. Доллары называются. Они далеко отсюда лежат, в швейцарском банке. И у тебя теперь будут лежать. А про то, что этот Лозинский и еще кое-какие гады крысить начали, ты уже знаешь.

Старков помолчал, глотнул еще раз и продолжил:

— Но самое-то интересное впереди. Лозинский был убежден, что здесь еще кое-что есть. Вроде давыдовского золота. Знаешь?

— Приходилось слышать.

— Так вот, Лозинский полагал: тут творится нечто такое… Я-то думал: это он от больной головы. Но потом, когда он уже в лучший мир переселился, оказалось: это правда. Мне оттуда, сверху, друзья все сообщили. Что и где. Так вот, теперь все это нужно забрать. Все может быть не так просто, не пещера Алладина все-таки. Потому я и рабочих выписал. Но, как поют коммунисты, это есть наш последний и решительный бой. Возьмем — за это нам отвалят столько, что можно будет спокойно и без помех передвигаться в иные страны.

— Как?

— Во-первых, у меня с этими из Москвы есть договоренность. А во-вторых, и другие пути есть. А тебя я в это дело посвятил по одной причине. Потому что взять клад — это еще не все. Надо его вывезти и самому выбраться. А это путь неблизкий и не самый безопасный. Завтра Никита останется ждать вертолет, а мы прогуляемся по маршруту. Посмотрим, что и как.

Глава 6 Вы не звали нас, а мы приперлися

8 мая 1966 года, нелегальный прииск

Моторка, надрываясь, прошла вверх по течению километров пять. Русло прямо на глазах становилось все более узким, мелким и извилистым. Старков внимательно смотрел куда-то влево, держа в руке компас.

Хотя, как успел заметить Кот, обычно он прекрасно обходился и без этого достижения цивилизации.

— Так, вот он. Тормози.

Они причалили в устье небольшого заболоченного ручья, вокруг которого громоздились неизменные лиственницы. Выбравшись на сухой берег, двинулись вверх по течению. Дорога круто шла в гору, местность становилась все более мрачной. Большие деревья скоро исчезли, попадался лишь редкий сухостой. Зато под ногами активно путался кедрач, а вверх по склонам сопок бурно росло разное криволесье. Шли долго, поскольку быстро по такой местности не походишь. На первый взгляд казалось, что нога человека сюда никогда не ступала. Тот, кто собирал грибы только по пригородным лесам, всегда привык видеть разные тропочки и стежечки. В тайге же ничего подобного нет. Однако под сапогом Кота вдруг что-то хрустнуло. Наклонившись, он увидел насквозь проржавевшую консервную банку.

— Правильной дорогой идем, товарищи, — прокомментировал Старков находку. Однако на одном из перекуров зло бросил: — Им легко говорить. А поди, прочеши весь этот распадок. Хрен знает, когда он кончится!

Шли долго, и дорога была соответствующей — муторной и нудной. Разок Кот провалился по пояс в какое-то болотное окно. В другой — внезапно вверх по склону от них метнулась небольшая, но явно хищная тварь. Солнце уже перешло далеко за полдень, когда Старков, обогнув очередные заросли кедрача, вдруг резко остановился.

— Так, а вот это, похоже, здесь. Леха, глянь-ка в твою оптику вон туда.

Наведя оптический прицел в сторону, куда указывала рука Старкова, Кот и в самом деле увидел нечто необычное. На одном из склонов сопки простиралось здоровенное лысое пятно — метров эдак восемьсот на пятьсот. Вернее, не совсем лысое. Кое-где на нем торчали иссушенные добела палки, видимо, бывшие когда-то кустами. А не доходя метров двухсот до этой пустоши возвышался довольно крупный холм из камней, — явно искусственного происхождения. Камни все были крупные, чуть ли не метр в диаметре. Приглядевшись, в середине пустоши Кот увидел тур — пирамиду, которую складывают геологи и альпинисты в качестве ориентира.

— Похоже, что люди здесь плотно побывали.

Взяв у Кота винтовку, Старков долго изучал местность.

— Кажется, пришли. А ты видал, какие там камешки? А мне говорили — зачем, мол, людей берешь. Мы бы вдвоем их таскали. А ведь, возможно, придется еще и площадку для вертолета расчищать. Ладно, подойдем поближе.

Они стали подниматься наискосок по склону, стремясь выйти на прогалину.

— Слушай, а ведь и в самом деле гнусное место.

С высоты стало заметно то, что не было видно от русла ручья. Окрестности, и вправду, были какие-то странные. Было в окружающем пейзаже нечто гибельное. Кустарник рос чахлый, весь перекрученный. Старков пробормотал:

— Чертова поляна, что ли? Нашли место…

— Что такое?

— Бывают в тайге такие места. Гиблые. Все там хреново. И деревья плохо растут, и зверь их стороной обходит, и птицы облетают. Черт его знает, почему. Пусть ученые хвастаются, что их наука все знает. А про тайгу никто ни черта не понимает. О! Зато я вижу неплохую площадку. Вертолет туда сядет.

Между тем Кот почувствовал приближение опасности. Не от людей, а непонятно откуда. Просто ясно понял, что здесь находиться опасно. Очень опасно.

— Не нравится мне здесь.

— Да и мне тоже не очень. Давай-ка пожуем да двинем назад. Вертолет-то туда должен прибыть…

10 мая 1966 года, нелегальный прииск

— Кажись, летит, — облегченно сказал Старков, услышав далекое характерное тарахтение. Все прошлые сутки они болтались как неприкаянные, поминутно прислушиваясь, — в итоге хорошо надрались по случаю Дня Победы. И вот в воздухе появилась стрекоза, которая вскоре превратилась в большой грузовой вертолет. Когда машина приблизилась и зависла, стала заметна надпись на борту: «Министерство геологии СССР». Дверь открылась, и на землю выпрыгнул Валера.

— Здорово! Как дела?

— Все в порядке. Место есть. Отсюда километров двадцать пять. Площадка тоже там имеется. Так что, грузимся?

— Слушай, машина не потянет. Что надо по первому делу?

— Кирки и лопаты. Быть может, динамит.

— Вот и бери. И запас продуктов на пару дней. А потом мы лучше еще раз слетаем.

Старков, Кот и Никита погрузились в железную стрекозу. Внутри находились бичи и Павло. Вертолет пошел чуть ли не над самой землей. Какая все-таки разница — топать по тайге или лететь над этими же самыми местами на вертолете!

Полет кончился быстро, разгрузились, потом машина ушла.

Бичи со следами беспробудного пьянства на лицах, которым они, видимо, занимались все это время, деловито вынесли ящики с продуктами, нашли удобное место, развели костер и принялись готовить еду.

— Эй, начальник! Опохмелиться бы…

— Нет, ребята, сладкая жизнь кончилась. Теперь будем денежки отрабатывать.

Бичи поднялись, лениво направились к куче камней, и работа закипела.

— А ты куда? — одернул Старков Кота, который рванулся помогать рабочим. — Не боярское это дело. Им заплатили, пусть они и работают.

Примерно через час Старков направился к холму и внимательно осмотрел сделанное.

— Так, тащите шашку. Все гораздо лучше, чем я думал.

— Ну вот, могли бы и сами обойтись, — пробурчал Валера.

— Ну да. Вертолет стоял бы тут неделю. Да его уже послезавтра с собаками будут искать по всей Колыме. Я все-таки тут пока что не Берзин.

Шашку заложили, подожгли шнур — и над кучей камней взвился столб породы.

— Теперь дальше разгребать будем всю эту радость.

— Слушай, Геннадий Сергеич, а не рвануть ли вторую? — спросил Валера через три часа. Солнце уже клонилось к вечеру, а бичи все копались. Не так-то все просто оказалось.

— Ага, рванем, а там засыплет все. Кто здесь геолог?

— Что делать-то будем, как найдем?

— Давайте сначала найдем.

Но вот наконец один из бичей крикнул:

— Эй, начальник, там дыра какая-то!

— Только не лезь, там и рвануть может. Расчищайте пошире, и все — ваша работа на сегодня кончена. Можете жрать готовить.

Бичи радостно потопали к костру. Между тем Валера и Никита уже тащили к костру ящик со спиртом.

— Ребята, вы хорошо поработали, теперь можно и погулять.

Бичи с радостным гвалтом стали разбирать бутылки. Одни лили жидкость в кружки, другие умели лакать огненную воду прямо из горлышка.

— Ну что, поглядим наши сокровища.

Старков полез в яму первым, Кот за ним. Карабины мешали, поэтому их оставили у входа. Бояться было нечего — Павло остался на стреме. Они втиснулись в узкий лаз и оказались в довольно обширной пещере явно искусственного происхождения. Старков мощным фонариком осветил стены и пол. Под ногами сверкнуло золото. Это был слиток явно кустарного производства.

— Ну, как там? — раздался голос сверху.

— Порядок. Держи! — Старков швырнул золотой брусок наружу.

Потом посветил еще фонариком и озадаченно остановился.

— Что за черт!

Посветил еще. Золото тут, конечно, было — но это были отнюдь не груды, а несколько разбросанных слитков.

— Ну, хоть что-то.

— Да мы столько за сезон бы накопали, стоило огород городить. Что за херня?..

Сверху раздались выстрелы, затем пулеметная очередь. Потом снова заговорили винтовки.

— Идиоты! — заорал Старков.

Кот бросился наверх.

После тьмы от яркого света глаза видели плохо. К тому же заходящее солнце било прямо в лицо. Кот на ощупь бросился к карабину.

— Не торопись, парень.

Кот огляделся — картина, что называется, впечатляла. Девять бичей валялись возле костра. Над ними стояли с винтовками в руках Никита и лидер рабочих — тот самый здоровенный парень с узким лбом. А в нескольких шагах от них расположились Валера и Павло. В руках у гэбиста был «Дегтярев». Павло стоял с карабином.

— Вот и все. Перепеты все песни. Тебя нам, парень, жаль, честно говоря, но хозяина Колымы придется менять.

Тут из лаза вылез Старков. Он сразу оценил ситуацию.

— Что, Павло, и давно ты на них работаешь?

— Да нет, ни на кого он не работает. Он просто умный, — произнес Валера с усмешкой. — Вот поговорили мы с ним по душам, пока вертушку ждали, и он правильно понял, что ему нужно. Вон и тот парень все понял. А Никита мой человек. Пилот, кстати, тоже. Вашего уже не найдут. Да и вас тоже.

— Зря вы это все затеяли, ребята.

— Да уж вы, Геннадий Сергеевич, слишком заковыристым стали. А я человек простой. Мне ваши игры надоели, — степенно произнес Павло.

— Эй! — послышался сзади крик Никиты. Валера, державший пулемет нацеленным в грудь Коту, слегка обернулся. Этого хватило.

Леха отпрыгнул в сторону и успел достать ТТ. Предчувствие снова его не обмануло — залезая в пещеру, он сунул пистолет за пояс и снял с предохранителя.

Негромко бахнули два выстрела. Валера выронил ручник, сделал шаг вперед и ничком повалился на землю. И тут же раздался громкий винтовочный выстрел от костра. Павло свалился без единого звука. Никита был хорошим охотником.

Все произошло в долю секунды. У бывшего лидера бичей явно было плохо не только с мозгами, но и с реакцией. Он даже не успел осознать, что произошло. Так что якут, не слишком торопясь, навел на него винтовку и спустил курок. Между тем Старков схватил оружие, которое выронил его бывший верный подельщик, и направил на пилота, ставшего похожим на мраморную статую. Он был, видно, неместный, потому что не имел оружия.

— Руки в гору, сука!

К Коту тем временем с виноватым видом подходил Никита.

— Я не понял. Когда стали этих стрелять — я думал так и надо. Его, — он кивнул на Старкова, — хотели убить, мне все равно. А тебя Черный человек велел беречь. Ты должен живым уйти.

— Нет, мать их, это ж надо быть такими идиотами! — орал Геннадий Сергеевич. Он уже сгоряча отправил пилота в нокаут и теперь приводил его в чувство. — Банда кретинов!

Наконец летчик очухался и встал на ноги.

— А теперь начнем игры в застенки НКВД. Ты нам все сейчас расскажешь.

Не пришлось. Оказалось, это всего лишь первая серия веселой комедии «приключения кладоискателей». Из кустов начали густо лупить выстрелы. Никита свалился, пораженный сразу тремя пулями. Еще две попали в вертолетчика, который стоял на линии огня между нападавшими и Старковым.

Тот не стал ждать, когда неведомые враги прицелятся получше, и упал на землю. Кот тоже уже находился в положении «лежа». Выстрелы послышались снова. Стреляли, судя по всему, не менее пятнадцати человек. Кот дал наугад очередь из «Дегтярева». Из кустов послышался стон, и стрельба затихла. Послав еще две «тройки», Кот подполз к шефу, который оказался в очень удачном месте — за большим камнем. Он поблагодарил мысленно родную армию, где его обучили грамотно обращаться со всем, что стреляет. В Африке Мельников учил их даже палить из кремневого ружья. Так вот, Леха знал, что из «Дегтярева» стреляют очередями по три патрона, не больше. Иначе это не стрельба, а пуляние в «молоко». Он послал еще одну «тройку». Стрелять перестали. Видимо, выжидали удобный момент.

— Кто бы это?

— А не все равно? Валить отсюда надо. Ты умеешь водить вертолет?

— Немного.

— Вот и я немного. Но ничего другого не остается.

До вертолета было метров сто. К счастью, он стоял за небольшим пригорком в безопасном месте.

— Шеф, давайте перебежками, я вас из пулемета прикрою.

Старков вскочил и сделал рывок. Посыпались выстрелы, на которые Кот ответил двумя очередями. Когда шеф залег, он рванул тоже. На третьей перебежке Старков споткнулся. Кот упал рядом с ним.

— Что?

— Бок.

— Придется вам ползти.

Шеф пополз. Огонь возобновился. Кот прикрывал Геннадия Сергеевича из ручника, каждую секунду опасаясь, что патроны кончатся. Нет, вроде Валера, расстреляв бичей, переменил диск. Наконец шеф дополз до пригорка и скрылся за ним. Ползти не хотелось. Кот послал еще очередь — по расчету она в любом случае выходила последней. Отбросив ненужное оружие, он вскочил и побежал. Бахнул выстрел — и все стихло. Тем временем Старков сумел заползти в кабину и начал раскочегаривать винтокрылую шарманку. Кот залег на гребне.

— Киньте карабин!

Он на лету поймал собственное оружие и оглядел в прицел кусты. Вот что-то мелькнуло. Леха спустил курок. Готов. Разрывная пуля такого калибра уж если попадет, то в любом случае до больницы клиент не дотянет. Тем более, где здесь больница?

Тем временем вертолет стал набирать обороты.

— Леха, залазь!

Кот ввалился в вертолет.

— Возьми управление, я своим боком займусь.

Леха сел за рычаги. Вообще-то, вертолет он всерьез никогда не водил. Изучил только самые азы. Подобно автомобилисту, который водил машину только с инструктором, а теперь вынужден ехать по горной дороге. Но от плохой жизни и не то сделаешь.

— Куда летим?

— Давай вниз по ущелью, потом вверх по течению реки.

— Как рана?

— Нормально. Кажись, сквозное, больше испуга. Это ж надо. Один раз пером, другой раз пулей. И все в тот же бок. Я сейчас сам перевяжу.

Разговаривать в вертолете без шлемофона очень трудно, но впечатлений на сегодня оказалось слишком много. Тем более что Кот вдруг вспомнил — по нему ведь почти не стреляли.

— Шеф, я понял, кто на нас напал. Это друзья того Черного человека. Он предупреждал. Никита сказал, он велел меня беречь.

— Для чего беречь? Может, они хотели тебя в жертву принести? Или вообще зажарить? С них станется.

— А наши друзья? Они изначально хотели от нас избавиться?

— Вряд ли. Это я дурак — золото им кинул. Вот они и обалдели. Может, потом и шлепнули бы. Золотая лихорадка, а если точнее — золотая чума, заразная штука.

— Но золота не было! Или почти не было! Нас что, опередили?

Старков поморщился. То ли от боли в ноге, то ли от своих мыслей.

— Я тебе и в последний раз не все сказал. Там есть еще какая-то захоронка. Вот она-то — главная цель. То есть и эта была важна, но та, другая, — все-таки важнее.

Между тем вертолет перелетел через водораздел, и глазам открылась другая долина, куда более симпатичная, не такая беспросветно дикая и угрюмая. А вот с машиной стало твориться черт-те что. Ее трясло, как в лихорадке. Что с ней? А поди узнай.

— Шеф, по-моему, наш транспорт накрылся. Садиться надо. А то будем падать, как кирпич с крыши. Я выбираю место.

Но внизу была холмистая тайга. И вдруг, после одного из поворотов долины, Кот увидел большую, чуть ли не в полкилометра длиной, поляну, на краю которой виднелись какие-то строения. Что за жилье? Не обиталище ли тех, от кого отбивались?

Рассуждать было поздно. Машина явно выходила из-под контроля. Поэтому Кот решил поскорее посадить ее. Приглядел место, показавшееся подходящим. Именно показавшееся. Или просто у него квалификации не хватило. Вертолет рухнул на поляну.

Трах!

Послышался треск, машина резко накренилась набок и замерла в таком положении.

— Похоже, на этой технике мы отлетались, — подвел итог Кот, когда двигатель затих.

— Ничего, бывает хуже. А вон и местные жители спешат к нам навстречу.

Леха пригляделся.

— С ними женщины и дети. Значит, сразу убивать не будут.

Тем временем обитатели поселка приблизились настолько, что можно было их разглядеть. Это были в большинстве своем люди, принадлежащие к какому-то местному народу, в обычных ватниках и зеленых штормовках. Мужчины, конечно же, имели с собой оружие. Но несли его на плече. Просто таков уж обычай мест, куда не дошла цивилизация, — мужчина ходит с оружием.

В группе примерно из двадцати человек выделялся один. Это был огромный мужик — по виду не просто европеец, а типичный русский. Таких называют «рязанская рожа». Рядом с ним шел мальчишка лет четырнадцати, носивший явные следы удачного смешения рас. Впрочем, мальчишкой он бы числился в городе. А здесь он шагал степенно и держался уверенно, как мужчина. И винтовка на плече у него тоже имелась.

— Это же Карп со своим племенем! — воскликнул Старков.

— Вы что, всю Колыму знаете?

— Его я лично не знаю, но слыхал. Известная личность. Большой чудак, но мужик правильный.

Между тем люди подошли вплотную к вертолету. Кот открыл дверь. В их глазах он не видел враждебности, только огромное любопытство. Так глазели бы жители глухой вологодской деревни, если бы на околице врезалась в столб невесть откуда приехавшая черная «Чайка».

— Здравствуйте! Какая у вас беда? — спросил «рязанец».

— Здравствуйте. Аварийная посадка. Мой товарищ ранен.

Мужик, ничего не ответив, бросил две фразы на чужом языке. Тут же двое мальчишек бегом понеслись к строениям. Тем временем Карп влез в вертолет.

— Что у него?

— Пулевое ранение. В бок, навылет. С плохими людьми в тайге встретились.

— Это бывает. Сейчас мы вам поможем. Вы геологи?

— Геологи. А вы Карп? Мы о вас много слышали, — сказал Старков.

— Я Карп и есть. А это мой народ.

Мальчишки принесли грубое подобие носилок. Старкова с большими предосторожностями спустили вниз, и процессия двинулась к жилью.

Поселок состоял из четырех хижин. Это были довольно хлипкие постройки, явно предназначенные для временного проживания. Рядом стояли три юрты. Вокруг было много собак породы лайка, а чуть дальше виднелись и олени. Старкова внесли в одну из хижин. Из признаков цивилизации здесь имелись металлическая посуда и хорошее охотничье снаряжение.

— Так, посмотрим, что у вас. — Карп размотал повязку и осмотрел рану. — Пустяки. Сейчас зашьем. — Откуда-то он достал спиртовку, бутыль со спиртом и хирургические инструменты. — Обезболивающее будете? — Он кивнул на спирт.

— Немаленький, так переживу, — буркнул Старков.

Карп без лишних слов продезинфицировал инструменты — и операция началась.

Кот между тем вышел прогуляться по поселку, а заодно и покурить. Любопытство, вызванное появлением пришельцев, было удовлетворено, и все теперь занимались своими будничными делами. Судя по многим признакам, местные жители промышляли охотой и рыболовством. Мужчин было не много, детей тоже не очень. С женщинами дело обстояло лучше. Большинство из них не вызвали бы особого восторга у европейцев. Но одна, тащившая какую-то посудину с водой, привлекла внимание Кота. Девушка была высокой и стройной, со смуглой кожей и черными волосами, заплетенными в две косы. От других женщин поселка она отличалась удлиненным лицом — остальные были круглолицые. Высокие скулы и раскосые глаза придавали ей несколько хищный вид, который дополняла длинная рубашка из кожи.

Поймав взгляд Кота, девушка приветливо улыбнулась и остановилась, как бы давая возможность рассмотреть себя получше. Потом неспешно двинулась дальше.

— Блин! В городе после такого взгляда можно сразу брать за руку и тащить в кусты, — пробормотал Кот.

Впрочем, он решил не спешить знакомиться. Чужие обычаи — дело тонкое. Можно и вляпаться по самое не могу. Прохаживаясь по поселку, он то и дело ловил на себе заинтересованные взгляды — и не только девиц, но и зрелых женщин.

Между тем Старков вышел из хижины, опираясь на некое подобие костыля, и закурил.

— Хороший доктор этот Карп. Мне в лагере, когда бок пропороли, лепила куда хуже зашивал.

— Геннадий Сергеевич…

— Да зови уж лучше шефом.

— Так что это за народ? Якуты?

— Нет. Какие-то потомки юкагиров. Но считают себя отдельным народом. И что самое ценное для них — советская власть так же считает… Ладно, пошли к Карпу обедать.

В юрте, которая снаружи казалась небольшой, на самом деле было просторно, хоть в нее и набилось довольно много людей. За возвышением, заменяющим стол, сидели лишь мужчины. Кот думал, что все люди из поселка сбегутся послушать новости, но то ли это почиталось невежливым, то ли на новости им было наплевать. Впрочем, не такие уж тут были дикие места. В юрте стояла «спидола» последней модели.

За столом кроме гостей сидели старший сын хозяина — тот самый юноша смешанной национальности — и два почтенного вида джентльмена. Обед подавала жена Карпа, высокая и, видимо, весьма сильная женщина. Подав еду, она ушла к маленьким детям, которые с любопытством таращили глаза из глубины юрты. Ели вареное мясо из огромной чугунной посудины.

— Извините, спирта нет. Не держу. Им нельзя. Он их как огонь сжигает. Так что я и сам пью, только когда в поселок выбираюсь.

За неспешным разговором выяснилась история хозяина.

Семен Карпов, потомственный охотник, вернувшись с войны в свою деревню, увидел, что ее больше нет. Потому как фашисты ее сожгли вместе со всем населением. Семен отправился, куда глаза глядят. И, в конце концов, его занесло на Колыму, где он стал работать геологом. Но потянуло на вольные хлеба, в охотники. Тем более что утомила его цивилизация во всех ее проявлениях — и в виде фашистских автоматчиков, и в виде родного начальства. Но вырваться из цепких лап «Дальстроя» было не так легко. Просто уйти — означало пристать к многочисленному племени колымских профессиональных браконьеров. Не хотелось. Не солидно как-то… Но выход он нашел. Дело в том, что в СССР есть закон о поддержке малых народов. И чем этот народ меньше и безобиднее для советской власти, — тем более она его поддерживает. Их старались поменьше трогать и даже наоборот, всячески охраняли. Поэтому все заварухи двадцатого века текли мимо этих микроскопических северных народов. Их даже на войну не брали. Да-да, пока все остальные народы советской России клали свои головы, сражаясь с немцами, эти жили себе спокойно. Не говоря уже о всяких репрессиях. Даже в паспортах, где в сталинское время была обозначена не только прописка, но и место работы, у них стояло «кочевой». Да что там паспорта! Их и в милицию не брали. Даже за такие милые дела, как, к примеру, убийство жены или соседа. В самом деле, а куда их сажать? Севернее уже некуда.

С этим народом Карп встретился случайно. Стал среди них своим, благодаря обыкновенной женитьбе. И все. Послал «Дальстрой» с его великими свершениями и жутковатыми методами куда подальше.

— Цивилизация рядом. Отсюда до ближайшего поселка всего сто километров. Так что сколько мне нужно ее — столько я и имею.

— Скажите, Карп, а вы ничего не слыхали о Черном человеке? — спросил под конец беседы Кот.

— Это якутская легенда. Только и всего.

— Нет, отец, это не легенда, — сказал юноша. — Когда я в прошлом году был на охоте, то встречался с якутами. Они говорят, что есть такой человек. Непростой человек. И люди у него есть. Они вокруг плохого места бродят.

— Что за плохое место?

— Там, за хребтом, где зверя нет, птицы нет. Никто туда не ходит. Говорят, кто попадает туда, потом долго не живет. Да и зачем ходить?

— Как мы отсюда сможем выбраться?

— Очень просто. Сядете на моторку, мой сын вас проводит. Вот и все.

Тут в юрту заглянула та самая девушка, которая так понравилась Коту. Встретившись глазами с Лехой, она снова ласково улыбнулась и приложила руку к губам. Кот улыбнулся ей в ответ. Девушка вышла из юрты.

— Понравилась тебе Лена? — спросил Карп.

— Очень красивая девушка.

— Тогда она к тебе и пойдет.

На лице Кота отразилось удивление, поэтому Карп неторопливо пояснил:

— Есть такой обычай у многих народов. И не только у северных. Мне говорили, у степных кочевников так же. Гостю дают женщину. Отказаться — большая обида. Как, скажем, у грузин в гостях вина отказаться выпить. Я когда тут пожил, понял мудрость этого обычая. Народ маленький. Крови свежей нет. Тайга и тундра большие, встречаются люди редко… Вот с супружеской верностью у нас все в порядке. На соседскую жену и глянуть не посмей. А ты пришел, ты ушел. Как говорили в Новгородчине: чьи бы бычки ни прыгали, а телятки наши.

Гостям отвели место в одной из хибар. На соседней шкуре спал Старков, который, вероятно из-за ранения, от почетной обязанности был освобожден. Леша лег на шкуры — и тут же в дверной проем скользнула Лена. Она подошла неслышно и стащила с себя платье. В полумраке Леха увидел, какое у нее стройное тело. Она опустилась на колени и мягкими движениями стала снимать с него одежду. Раздев его, подползла к его ногам и распростерлась ниц. Вся ее поза, казалось, говорила: делай, господин, со мной что хочешь. Кот почувствовал жестокое злое желание. Он взял пальцами девушку за соски и кинул на шкуры. Потом навалился сверху. Тело у Лены было жилистым, сильным. Но она обмякла, обхватив его руками за шею. Леха вошел в нее жестко и требовательно, и она подалась ему навстречу. Он имел ее сильно и грубо, как какую-нибудь портовую шлюху. А она неумело, но с готовностью позволяла входить в себя. И лишь когда он излился в нее, до Лехи запоздало дошло, что она девственница. Но ему было все равно. Он снова вошел в нее — и снова она ему отдалась…Наконец, устав, он откинулся — и Лена прижалась к нему. Повинуясь какому-то темному чувству, Кот грубо взял ее за волосы и сдвинул ее голову себе между ног. И провел своим лучшим другом по ее губам. Девушка, конечно же, никогда не слышавшая о словах «французская любовь», вдруг начала делать то, что и в столицах-то считалось запредельным развратом. И Кот бросился на нее снова.

Увы, все хорошее когда-нибудь кончается. Девушка снова стояла перед ним на коленях.

— У тебя не было мужчин?

— Нет. Я некрасивая. Меня никто не хотел брать замуж. У нас много девушек. А мужчин мало. У меня был муж. Но он меня не хотел. Он только пил и ушел в город.

— А кто вас учит быть с мужчинами?

— Нам все объясняют старухи. Я ведь хорошо с тобой была?

— Хорошо. Сделай мне так снова — и я снова буду в тебе…

Глава 7 О пользе любопытства

7 мая 1966 года, Ленинград

Раздолбанный львовский автобус, отчаянно завывая, тряс Мельникова по горбатой мостовой Железноводской улицы. В окне проплывал безрадостный пейзаж: какие-то заводские цеха, где что-то лудили и ковали, заборы, пустыри.

— Не подскажете, где мне выходить, чтобы попасть в переулок Каховского? — спросил капитан соседку, типичную питерскую старушку, невесть как оказавшуюся в этом царстве индустрии.

— А вот сейчас и выходите. Перейдете через площадь — там этот переулок и будет, товарищ офицер.

— А почему вы решили, что я офицер?

— А я, сынок, не первый день на свете живу. Я вашего брата за четыре года войны столько навидалась…

Капитан вышел на остановке, перешел, как велено, площадь и направился по узкому переулку, носившему имя человека, который сгоряча застрелил одного из храбрейших русских генералов. Странный это был переулок. Заводы остались позади. Да и вообще, никакого Питера здесь уже не чувствовалось. Справа высился мрачный сталинский дом, а слева — здание недавно построенной школы.

Но тут дунул ветер — и все встало на свои места. Ветер был крепкий, мокрый, морской. Конечно, это всего лишь Маркизова лужа, но Мельникову, привыкшему в последнее время дышать соленым ветерком океана, почудилось что-то родное и близкое. «В конце-то концов, — подумал Мельников, — Питер и Магадан — близнецы-братья. Один город на пустом месте построил Петр Первый. Другой — Сталин. Оба — за счет труда тех, кого согнали сюда против их воли. Тех, кто вымостил эти земли своими костями. В обоих городах жить, в общем-то, невозможно. По крайней мере, жить с комфортом. Но люди все-таки живут. А то, что в Магадане нет пока дворцов и прочих красот архитектуры — так ведь построят. Что, в нашем веке свои Растрелли и Монферраны не найдутся? Империя шла на Запад — построили Питер. Империя ринулась на Восток — построили Магадан. Всего-то».

Впереди он увидел девушку с огненно-рыжими волосами. Мельников рефлекторно рванулся следом и чуть не крикнул: «Марина!» Конечно, это не она и никак не могла быть ею. Но как похожа! Когда-то Марина так же легко и беззаботно ходила по выжженным солнцем улочкам африканского города. Только солнце было совсем другое. Бешеное. От которого ей приходилось прятать лицо под разными кремами. Она стеснялась этой своей, как она говорила, боевой раскраски племени апачей. И долго и старательно смывала ее. А последний раз он видел ее, когда его вертолет поднимался в бескрайнее синее небо. Она стояла внизу, запрокинув голову, откинув назад свои огненные волосы. И он, взлетев, мечтал, как увидит ее вновь… Вот так — увидишь какую-нибудь незнакомку — и снова вспоминаешь о Марине. О той женщине, что вроде живет на этой земле и одновременно пребывает в каком-то ином мире…

Мельников подошел к нужному ему дому. Пора было отставить праздные мысли. Дом был из так называемых сталинских, построенных для улучшения жилищного положения наших граждан. В нем осталось многое от предыдущего стиля — конструктивизма, когда жилые дома зачем-то всячески пытались приблизить по внешнему виду к фабричным корпусам. Вот и здесь было то же — серые стены, резкие очертания и никаких тебе гербов, щитов, знамен и прочего, что потом назвали архитектурными излишествами.

В город трех революций Мельников попал вот каким образом. Капитан Мильке, несмотря на то что выглядел тюфяком, оказался очень ценным кадром. Когда, вернувшись от Чигиря, Мельников попросил раскопать всех, кто в тридцать седьмом занимался делами людей, связанных с геологией, тот принес большой и подробный список. Сначала казалось — эту бумагу можно просто спустить в сортир, потому как поднимать дела и вникать в протоколы допросов времени не было. Но вдруг Мельников среди тех, кто вел дела геологов, увидел знакомую фамилию. Да, это был тот самый Еляков, с которым ему доводилось сталкиваться во время войны по делу казанской «Черной кошки». Капитан хорошо знал этого человека. Еляков был не из тех, кто на пустом месте сочинял липовые заговоры. Скорее уж наоборот. Недаром ведь тогда его бросили на «Черную кошку», преступную организацию, которой более всего соответствовало американское слово «мафия».

Поэтому-то Мельников и вылетел из Магадана и двенадцать часов наслаждался услугами Аэрофлота — с его минеральной водой и мумифицированными цыплятами. А потом, едва забежав к начальству на Лубянку, помчался на Ленинградский вокзал, на «Красную стрелу». И вот теперь он поднимался по лестнице, выложенной камнем, напоминающим своей фактурой твердокопченую колбасу. Что у не успевшего перекусить капитана вызывало, как у собаки Павлова, обильное слюноотделение. Он поднялся на третий этаж и надавил на хороший добротный звонок на столь же добротной двери. Дверь тут же распахнулась — и перед капитаном предстал полковник в отставке Еляков. Когда они последний раз виделись — он носил звание майора и был на тринадцать лет моложе. Но и сейчас гебист-пенсионер выглядел на все сто. Крепкий, как гриб боровик, без единой сединки в черных волосах.

— Ну привет, Серега. Проходи. Сколько лет не виделись.

Мельников шагнул в прихожую и слегка обомлел. Показалось — он попал в какой-нибудь из бесчисленных питерских музеев. Вся мебель вокруг не говорила, а скорее кричала о том, что она произведена не в нашем веке. Отовсюду на капитана смотрели всякие загогулины красного дерева, разная там резьба и прочие предметы буржуазной роскоши. В углу обширной прихожей стоял буфет, напоминающий своим видом небольшой европейский замок.

— Это да…

— Удивляешься? А что тут такого? Народ — дурак пошел. В продажу поступили новые мебельные гарнитуры. Фанера фанерой… Так люди от большого ума их покупают, — а старую мебель выкидывают на помойку. Я подбираю, реставрирую. А ведь лет через двадцать эти люди волосы будут на себе рвать. Это ж произведения искусства! Ладно, проходи в гостиную.

Гостиная, понятно, тоже была обставлена со вкусом. Такую обстановку Мельникову приходилось видеть в квартирах профессоров, члены семей которых благополучно избежали всех развеселых моментов двадцатого века. Все было старинное — письменный стол, кресла и кушетка. Слева располагался книжный шкаф, забитый под завязку. Кроме соответствующих такой обстановке старых книг в золоченых переплетах, в шкафу и вокруг него теснились издания совершенно разного вида. Книги, впрочем, наблюдались везде. Оно и понятно. Константин Георгиевич Еляков, выйдя в отставку, трудился то ли научным, то ли художественным консультантом. Ну а ученому, понятное дело, книги нужны.

Мельников прошел в гостиную и устроился в уютном дореволюционном кресле.

— Серега, ты что хочешь?

— Жрать, — честно сказал капитан. — Сутки ничего съестного во рту не было.

— А ты нашу питерскую корюшку ешь?

— Да я сейчас что угодно съем. Давайте вашу корюшку.

Еляков поставил перед ним на маленький столик огромное блюдо жареной рыбы.

— Только вчера купил. У нас тут прямо за домом рыбаки продают. А пить что будешь?

— А что есть?

— У меня, Сережа, есть все. Мы, писатели… — сказал Еляков с некоторой иронией.

Мельников, конечно, знал, что Еляков теперь являлся членом Союза советских письменников. Но это ничего не значило. Сталинские соколы, выйдя в отставку, оказывались на самых неожиданных местах. Один его старый знакомый, к примеру, трудился администратором Большого театра. Он не удержался, чтобы не уточнить:

— А что вы пишете?

— Я? Да я ж пошутил. Я, как ты знаешь, и протоколы с трудом писал. А то, что я член ССП — вон, погляди на нижнюю полку.

На нижней полке книжного шкафа теснились многочисленные тонкие книжки с названиями вроде «Когда играют дельфины», «Подводная схватка» и так далее.

— Вот. Я авторов консультирую. Частенько они меня в соавторы берут. Это ведь круто, — когда пробиваешь книгу в издательстве, кричать на всю ивановскую: у меня соавтор полковник КГБ. Времена-то теперь иные, но при слове КГБ все по стойке «смирно» становятся. Так что пить-то будем?

— Давайте коньяк.

Еляков разлил коричневую жидкость в стопки. Коньяк был хороший, высшего качества. В Москве или Питере такой не купишь ни за какие деньги и ни по какому знакомству. Только если из Армении хорошие люди привезут. Видимо, армянские труженики пера и пишущей машинки тоже полюбили писать детективы.

— Ну, за встречу.

Дождавшись, когда собеседник утолил голод, хозяин приподнял емкость, разлил по второй — и с его лица упала маска добродушного хозяина, профессора-интеллигента. Это был прежний майор Еляков — такой, каким его помнил Мельников — холодный, умный и жесткий.

— Давай, Сергей, выкладывай, зачем ко мне из Магадана приперся. Путь-то неблизкий.

— А вы знаете о том, что я был в Магадане?

— Кого-кого, а дураков в нашем роду не водилось. А чекисты, они ведь в отставку уходят только туда, откуда возврата нет… Мне еще вчера звонили из Москвы, велели рассказать все, что тебе требуется.

— Мне нужно узнать о тридцать седьмом. Я знаю, вы работали по делам геологов «Дальстроя».

— Ох! — Еляков залпом выпил стоику. — Грязное это было дело. Столько дерьма пришлось разгрести. Троцкисты, японские шпионы… А ты не лыбься! — прикрикнул он на Мельникова, хотя тот и не думал улыбаться.

— Это вам, молодым, Хрущев рассказал, что, мол, все подобные дела чекисты придумали, чтобы честных революционеров опорочить. Типа мы только тем и занимались, что по приказу Отца народов давили истинных ленинцев. А вот что ты знаешь о троцкистах?

— Раз Троцкий был большим вождем, значит, у него и сторонники были. У каждого человека такого ранга есть своя команда. Но я полагал, что их еще в двадцатых всех передавили.

— Если бы. Подойди вон к той книжной полке.

Мельников подошел. За каждое из таких изданий в тридцать седьмом можно было без разговоров получить лет двадцать пять. Если не хуже. В основном книжки были на английском, их названия пестрели словами «Trotsky», «Revolutionary socialism». Взяв одну из них, Мельников увидел на обложке странный символ: знакомые до слез серп и молот почему-то сочетались с цифрой «4».

— Это что?

— Это символ Четвертого Интернационала. У них такая идея: Сталин революцию предал и загубил, теперь нужно делать новую.

— А может, хватит?

— Я тоже так считаю. И так уже накуролесили в двадцатом веке по самое не могу. Но речь не об этих сочинителях. Это же просто западные мальчонки с книжонками, которые рабочих видели лишь из окон папиных автомобилей, а для революции у них кишка тонка. Речь-то о делах, про которые ты спрашиваешь. Я боюсь, придется прочесть тебе небольшую лекцию. Время есть? Тогда слушай. Это тебе пойдет на пользу. Поймешь, в какое дерьмо влез. Я расскажу тебе все честно, а ты уже делай выводы.

Тут Еляков превратился в профессора, читающего лекцию с кафедры. Да уж, пообтерся он в научных и художественных кругах. Ума-то у него всегда было полно, но вот манеры — несколько иные…

А историю эту и в самом деле следовало послушать. И Мельников не пожалел времени, чтобы въехать во все до конца.

Лев Давыдович Троцкий был пламенным революционером. В Гражданскую войну он заправлял всей Красной Армией и, собственно, организовал вооруженную защиту новой власти. При этом отличался такой жестокостью, которая поражала даже в те времена — когда ни среди красных, ни среди белых, ни среди всех прочих не было особых гуманистов. Но как бы то ни было, под его чутким руководством Гражданскую войну большевики выиграли.

А потом, как водится, началась грызня вождей за власть. Главным было противостояние Троцкого и Сталина. Кроме конкретных проблем — кто будет сидеть в самом высоком кресле, были у лидеров трудового народа и расхождения идейного порядка. Если говорить проще, то дело обстояло так: Сталин полагал, что революцию мы уже совершили, пора и порядок наводить. И строить нормальное сильное государство, которое всем остальным способно показать большой железный кулак. А у товарища Троцкого было иное мнение. Он считал, что надо продолжать раздувать мировой пожар до тех пор, пока революция не охватит все страны и континенты. А для такого дела ничего не жалко. В том числе и России. Экие мелочи в мировом масштабе! И если Сталин загнал пять процентов населения СССР в лагеря, то Троцкий планировал загнать всех.

Поклонников у товарища Троцкого было много. Это были и красные командиры, которые, вдоволь намахавшись шашкой во время Гражданской войны, теперь ни к какой будничной работе возвращаться не желали. Да и не умели они ни черта больше. А потому готовы были полезть в любую заваруху — лишь бы только снова война. И студенты-комсомольцы. Эти, к своему глубокому сожалению, шашками помахать не успели. Учиться и работать им как-то не очень хотелось. А вот идти устраивать мировую революцию — это да!

Дискуссии насчет троцкизма продолжались долго и повсеместно — от Кремля до самых до окраин. Для сторонников мировой революции кончилось все это плохо. Троцкого выслали на три буквы из России — и он остался злобствовать где-то за рубежом и писать свои мемуары и идеологические труды. А заодно — стучать западным спецслужбам на всех известных ему деятелей западного коммунистического («сталинистского» — по его понятиям) движения. Его советских сторонников — тех, кто не сумел вовремя откреститься, — послали на стройки коммунизма в те самые «трудовые армии», о которых мечтал их вождь.

Но дело этим не закончилось. Взяли тех, кто громко выступал и много говорил. Но дело-то в том, что среди троцкистов было много старых большевиков. Их так просто было не повязать. Они, почувствовав, что дело пахнет керосином, привычно ушли в подполье. Кое-кто демонстративно отрекся от своих взглядов. А о многих так и не стало известно.

Чекисты тогда были, прямо скажем, не очень подготовленные ребята. А если совсем честно — то они и вовсе ни хрена не умели. С дореволюционным Охранным отделением им было не сравниться. Так что эти подпольщики нормально жили и что-то там делали. Цель у них была следующая. Они полагали, что народ рано или поздно восстанет против диктатуры Сталина — и вот тогда-то настанет их черед. Кого-то вылавливали и сажали, кто-то остался. Убийство их вождя, которого завалили ледорубом, ничего не изменило. Кроме того, к сторонникам Троцкого присоединились приверженцы других разбитых Сталиным тенденций в партии. А затем подоспели и шпионы. Ведь у революционеров всех времен и народов идея простая, как грабли. Хорошо все, что идет на пользу революции. А потому все, кто против общего врага, те с ними. Они охотно сотрудничали с любыми спецслужбами — лишь бы сокрушить советскую власть. В конце концов, во время Первой мировой войны так же поступали и большевики. Впрочем, троцкисты именно себя и считали настоящими большевиками-ленинцами. И поступали, следуя заветам Ленина. Так что не надо говорить, что мы фигней занимались! Я лично никому липовых дел не шил! Если был шпион — так он и шел как шпион. Вот так.

— Давайте ближе к теме.

— Экий ты, Серега, нетерпеливый. Я ведь тебе это не просто так рассказываю. Это только присказка. Чтобы ты понял, что в стране творилось. А вот сейчас начнется сказка. Ты о Берзине слыхал?

— Кто же, кто был в Магадане, не слыхал о Берзине? Отец-основатель, можно сказать. Правда, в тридцать седьмом его расстреляли как японского шпиона. Так он и вправду был шпионом?

— Он? Это вряд ли. У него были другие цели. Берзин хотел освоить Колыму. Создать там свое удельное княжество. И послать всех на фиг. Берзин был латыш — и на Россию ему было, по большому счету, глубоко плевать.

— Колымская республика? Это же смешно.

— Не скажи. Ты слышал что-нибудь про ДВР?

— Ну это же был маневр советской власти. Буферное государство. Марионеточное, если уж говорить честно.

— Это так, да не совсем. К примеру, в двадцать втором году ДВР вполне могла уйти под Японию. Стать ИХ марионеточным государством. Только тогда японцы с американцами перессорились — кто из них будет на Дальнем Востоке главным. И в результате наши всех покидали в Тихий океан. Но вот ты представь: если бы кто-нибудь провозгласил ее снова — вместе с золотом Колымы, с ее углем, медью и другими делами? Тогда, в тридцатых, еще до конца не было понятно — кто с кем будет воевать. Но война назревала. А вот в том, что японцы думали лезть на нас, — никто не сомневался. Это потом, после Халхин-Гола, они решили, что проще разбираться с американцами. Да и американцы, кстати, были тоже не против взять эти места под контроль. Нашлись бы покровители. Вон что во Вьетнаме происходит. Но ведь дело даже не в политических реалиях, а в том, что думали люди. Берзин был романтиком. Он в самом деле думал засесть на золотом севере и отделиться от всех. Власть над таким огромным и богатым куском суши — она, знаешь, часто ослепляет. Даже имея меньше возможностей, многие полагают себя наполеонами. А вокруг Берзина полно было всякого сброда. Его-то окружение имело другие цели. Так что возможно — его просто использовали. А теперь перейдем к моим геологам. Вот тут-то как раз был уже не просто шпионаж или антигосударственная деятельность, но еще и обыкновенная уголовщина. Правда, в особо крупных масштабах. Любому государству нужен золотой запас, так? Иначе это не государство, а хрен собачий. А если золото есть — тут многое можно сделать. Так вот, эти геологи стали крысить жирные куски из золотодобычи.

Мельников до этого слушал внимательно, но вполуха. Никакая информация не бывает лишней — учиться никогда не поздно. Он запомнил лекцию Елякова. Но тут, что называется, ушки у него встали на самой макушке.

— Крысить, это я понимаю. А больше не было ничего?

— Что ты имеешь в виду?

Мельников развернул карту и ткнул пальцем в тот самый кружок, о котором ему рассказывал Чигирь.

— Эт…

До этого Еляков имел вид профессора, беседующего с любимым аспирантом. Но тут он выдал такую заковыристую тираду, что даже чайки за окном покраснели.

— Слышали о том месте. Дьявольское место. Мистика какая-то. Как мы выяснили, туда ушла экспедиция. В тридцать шестом году. И пропала. То есть не совсем пропала. Кто-то вернулся. И сгинул уже по возвращении. Мы потом трясли многих по этому делу. Ну, что тебе сказать: вроде как там обнаружили золотую россыпь. И что-то еще.

— Что?

— Если б кто знал… Мы туда тоже своих посылали, никто обратно не пришел.

— Что, так и оставили все без последствий? Как же это?

— А потому что новая мясорубка пришла. Мы разбирались с теми, кто Ягодой поставлен. Потом пришли от Берии — с нами разбираться. Тут уж лучше было сидеть тихо, пока тебя не вызвали. Меня-то чаша сия минула. А большинство тех, кто со мной работал, сгинули. А потом война началась.

— Так что же там все-таки было? Золото?

— Золото там тоже было и есть. Но там есть еще НЕЧТО.

— Так все-таки что?

— А ты поди проверь. Многие уже ходили…

— Так куда идти? Я пойду.

— Ладно, я тебя предупреждал. Расскажу, что знаю. Эта экспедиция, тридцать шестого года, обнаружила новую золотую жилу. И, повторяю, еще что-то, совершенно непонятное. Насколько я понимаю, Берзин или кто-то из его окружения, решил эту жилу взять в личное пользование. Туда гнали зэков, из которых никто не возвращался обратно. Говорят — именно где-то там Берзин и складировал свой золотой запас.

— Где?

— Если бы я знал… Только вокруг этой россыпи, что ни свидетель — то мертвый.

Мельников молчал, задумавшись. Вроде бы ничего нового он не услышал. Но вдруг его осенила совершенно сумасшедшая мысль:

— Константин Георгиевич, а как вы думаете, сегодня есть троцкистское подполье?

Еляков задумался.

— Я думаю, есть. То есть они давно уже растеряли свои идеалы. Они просто думают — что бы сделать плохого нашей стране.

Тут резко зазвонил телефон. Звонок был междугородный.

— Ох, Серега, беспокойный ты человек. Вот чует мое сердце, это по твою душу.

Еляков отправился в прихожую и взял трубку.

— Еляков. Да. Здравия желаю. Да, Мельников у меня. Есть.

Хозяин появился в комнате.

— Я ж говорил, это тебя ищут. Иди, докладывайся своему начальству.

— Мельников.

— Это я. — Капитан услышал в трубке голос своего непосредственного начальника — полковника Григоряна. — Вот что. Заканчивай в темпе вальса свои дела и срочно возвращайся в Москву. Тут мы кое-что накопали, надо бы и тебе поглядеть.

8 мая 1966 года, Москва, Октябрьское РУВД

Известно, что милиционеры и работники КГБ не слишком-то любят друг друга. А если точнее, то совсем не любят. Комитетчики относятся к ментам несколько свысока. Мол, мы Родину защищаем, а вы кражи белья с чердака раскрываете. Работники милиции отвечают им взаимностью. Дескать, командой в двадцать человек, обладая такими возможностями, легко ловить одного несчастного шпиона. А вы попробуйте-ка побороться с ворами и бандитами… Говорят, такое противостояние подогревалось и подогревается специально нашими мудрыми вождями. В самом деле, если две силовые структуры придут к соглашению, то это будет сила, которая может делать все, что угодно. Потому пускай уж они лучше ссорятся.

Как бы то ни было, но работники конторы и менты общаются друг с другом без радости. И только по делу. А уж тем более редко люди из главной комитетской конторы спускаются до районных управлений. Но Мельникову пришлось. Он вышел из машины и прошел под обшарпанные своды местного опорного пункта порядка и социалистической законности. Дежурный, занятый чтением газеты «Советский спорт», не обратил на вошедшего никакого внимания.

— Простите, я к старшему лейтенанту Лавриновичу.

— Второй этаж, кабинет восемь, — буркнул тот, не отрываясь от спортивной прессы.

В кабинете находился лысоватый и потный старший лейтенант, чей вид говорил, что работа его замучила и в свободное время он любит побаловаться пивком.

— Здравствуйте, я капитан Мельников.

— Здравия желаю. Прошу, — Лавринович кивнул на видавший виды стул. Вид у старлея был кислый. Еще бы! Кому понравится, когда к тебе сваливаются, чтобы задавать вопросы с таких — притом еще и чужих — вершин? Да еще по поводу уже раскрытого дела, которое выеденного яйца не стоит.

— Я подготовил материалы, которые вас интересуют.

— Но, может, вы расскажете своими словами?

— Хорошо. Итак, 29 марта сего года было совершено ограбление квартиры № 21 но улице Пятницкая, дом 14. Преступник проник через дверь, применив технические средства, и похитил следующие вещи. Вот список, — старлей протянул Мельникову бумажку.

Капитан не слишком разбирался в тонкостях работы уголовки и специфике столичных краж. Но не надо было обладать особым опытом, чтобы увидеть: по крайней мере на первый взгляд, это была обычная уголовщина, какой полно в любом городе мира. В числе похищенного: приемник «спидола», золотые серьги, два десятка серебряных ложек, женская шуба из натуральной лисы, костюм мужской из бостона.

— Как видите, набор довольно обычный, — прочел его мысли Лавринович. — Разве что награды… Там, в списке, дальше: орден Красного Знамени и орден Красной Звезды, плюс медали. В квартире раньше жил ветеран, ваш, кстати, но он три года назад умер от сердечного приступа. Теперь живет его вдова. То, что награды украли, — это тоже дело обычное, к сожалению. Ничего для сволочей святого нет… Кстати, именно на этих наградах мы его и взяли. Неделю назад он попытался их продать одному барыге, скупщику краденого. А тот с нами сотрудничал… В общем, у вдовы остались удостоверения — по ним и вычислили. Теперь сидит у нас.

— Кто он?

— Игорь Рыжов, по кличке Рыжий. Тридцать второго года рождения, был судим за мелкую кражу. Газетный ларек с дружками ограбил.

— Значит, рецидивист?

— Баклан…

— Простите?

Лавринович постепенно оживлялся. То ли он по-настоящему любил свою работу, то ли ему приятно было чувствовать себя на своем поле, где он понимал все лучше, чем пижон из КГБ. Мельников старательно ему подыгрывал: изображал всяческую заинтересованность. Тем более что мужик-то перед ним сидел непростой…

— Баклан — это из уголовного жаргона. Мы, сыскари, грешным делом тоже его употребляем. Известно — с кем поведешься, от того и наберешься… Так вот, этот Рыжов — шпана, хулиган. Из тех, кто четко встал на преступный путь. И попался, как они все, на глупости. Но в тюрьме к ворам то ли не прислонился, то ли они его не взяли. В общем, вернувшись, выпендривался перед малолетками. Я, мол, такой крутой, из тюрьмы. Болтался по пивным, хулиганил. Два раза был на пятнадцати сутках. А теперь всерьез попался. Но вот что странно…

Лавринович помолчал, выдерживая эффектную паузу, а потом достал из сейфа небольшую железку.

— Вот чем он дверь открыл.

При виде ее Мельников чуть не присвистнул. Это была профессиональная отмычка. Не та, которой пользуются опытные домушники, — а по-настоящему профессиональная. Такие применяют сотрудники спецслужб. Опять запахло родимой конторой. А Лавринович, судя по всему, сказал еще не все.

И Мельников решил играть в «откровенность».

— Слушайте, старший лейтенант. Я понимаю, что вы нашу контору недолюбливаете. Но это очень серьезное дело. Очень. Скажу вам по секрету — вот об этой штуке. Я такие видел — их изымали в сорок первом у фашистских агентов, которых тогда много забрасывали. Мы не всех отловили. До сих пор ловим.

Это Лавриновича проняло. Война — она для всех была одна. Тем более, что Москва в то время полнилась слухами об этих агентах. О них не рассказывали разве что вороны.

— А, так я же сам был постовым, в сорок первом их ловил. Тогда мы их к стенке ставили, без разговоров. Не всех, значит…

— Выходит, не всех.

— Тогда конечно. Я ведь почему вам говорить не хотел? Потому что не уверен был. Всякая там дедукция — это ведь только у Шерлока Холмса. Квартиру этой штукой вскрывали два раза. Я по царапинам возле замка сообразил.

— А что вор говорит об этой штуке?

— Говорит, купил в пивной за кружку пива у алкаша. И все. Никаких мол подельников у него не было. Он баклан, но не дурак. Зачем ему себе срок накручивать?

— Так… Мне с этим Рыжовым надо бы побеседовать.

— О чем разговор? Он в КПЗ вас дожидается.

Теперь Лавринович был преданным союзником. Он рванулся к двери и заорал:

— А ну-ка Рыжова ко мне! Быстро!

— Товарищ старший лейтенант, не возражаете, если я с ним всерьез поговорю?

— Какие вопросы! Мы на фронте с пленными тоже разговаривали по-всякому.

Минут через десять арестованного доставили. Он вошел развинченной походочкой и нагло уставился на старлея.

— Гражданин начальник, ну что вы меня все таскаете на допросы? Я все вам сказал.

Лавринович был прав в своей оценке этого типа. Эдакий блатарь по жизни, который, отсидев три года, понял, что дом его — тюрьма, и старательно усвоил все блатные понятия. Кумир сопливых мальчишек, балдеющих от воровской романтики.

— Вот, Рыжов, допрыгался ты. Тобой уже КГБ заинтересовалось.

— А че… — в глазах арестованного загорелось беспокойство.

С такими лучше всего действуют быстрота и натиск. Прыжком Мельников сорвался со стула и ударил ногой в грудину Рыжову. Тот грохнулся, впилившись спиной в загрохотавший несгораемый шкаф.

— Ты, падла, слушай! Я капитан КГБ, ты понял? Нет, ты ничего не понял. А не понял ты того, что у нас разговор пойдет другой. Потому что старший лейтенант работает пусть с дерьмовыми, но гражданами СССР. А мы ловим врагов народа! У меня, знаешь, кто был начальником? Лаврентий Павлович Берия! Тебе в лагере ничего об этом душевном человеке не рассказывали? А сейчас я приехал с Магадана! О таком милом месте ты слыхал?

Искоса Мельников заметил, что Лавринович смотрит на него во все глаза. Что же говорить о Рыжове — тот уставился на капитана, как на демона из преисподней. Капитан старательно играл бериевского сокола — такого, который прочно вошел в набор русских народных ужастиков.

— Так я слушаю.

Рыжов теперь представлял из себя сплошной Котуль. Он часто всхлипывал, видимо, уже представляя себя в подвалах Лубянки, где у него будут долго и со вкусом вытягивать все жилы.

— Я не виноват! Это он мне велел квартиру взять.

Рыжий уже вполне дошел. Капитан даже стал опасаться — не пересолил ли он. Потому что в том состоянии, в котором находился клиент, человек может признаться в чем угодно. Хоть в намерении взорвать Кремль, хоть в продаже американским шпионам Пулковского меридиана. Был такой реальный случай в Ленинграде, в тридцать седьмом. Потом, кстати, человека выпустили, а дурака-следователя, который такие признания выбивал, послали в Инту зэков сторожить. Капитан Мельников резко сбавил тон и заговорил успокаивающе:

— Ладно, давай по порядку. Если все расскажешь — оставлю тебя в этом уютном здании. И пойдешь ты как обычный уголовник.

Стандартный прием — сначала взять на пушку, а потом подарить надежду. Кстати, и Лавриновичу подарок. Теперь этот Рыжий будет как шелковый.

— Значит, так, — начал вор. — Этого человека подвел мне Старый. Есть у нас такой человек, он в авторитете, хоть и давно в завязке. В пивной подвел. И говорит: вот человек, у него к тебе дело, вы говорите, а я, мол, в ваши дела не суюсь. И ушел. А тот, значит, мне и предлагает.

— Стоп. Что за человек?

— Неблатной. Но серьезный. На делового похож. Или на барыгу.

— Дальше.

— Вот он мне и предлагает пять сотен за то, чтобы в хату эту влезть и взять бумаги.

— Что за бумаги?

— Там, говорит, лежат в коробке с орденами. И этого вот соловья дал. Он велел ничего не трогать, только бумаги взять. Сказал, когда в хате никого не будет. Я залез, и в самом деле нашел коробку с орденами, а в ней — какие-то бумаги. В конверте. Я не смотрел. Взял, закрыл все и ушел.

— Как с человеком связался?

— Он сам меня нашел. Да и что меня искать? Я всегда в пивной. Отдал ему бумаги. И соловья этого отдал. Он мне деньги. А тут ко мне подошли ребята, я их тут же повез угощать в «Метрополь». А потом мы прямо из кабака в Коломну поехали.

— Как же ты второй раз туда попал? — подал голос Лавринович. — Ты же сказал, что отдал отмычку.

— Дак я ее срисовал. А я же в ФЗУ на слесаря учился. И в зоне работал слесарем. Что мне стоило ее выточить? Так вот я сделал себе эту железяку и снова туда наведался. Дорога-то знакомая. Сам дурак. Говорили мне умные люди на зоне — два раза в одно место не ходят. Потом мы еще в Коломне одну квартиру подняли. Этот соловей — хорошая штука. Все, что угодно, отпирает. Так вот, там в Коломне и гуляли. Да вот деньги кончились, я с орденами сюда приехал.

— Как выглядит тот человек, которому ты бумаги отдал?

— Усы такие пышные. Как у Сталина. А еще огромный шрам на щеке.

Все. С концами. Маскировка примитивная, но очень эффектная. Не профессионал всегда обратит внимание на яркие приметы, а остальное не заметит. А всю эту бутафорию можно в любой подворотне содрать за две секунды.

— Кажется, парень, ты в рубашке родился. Ладно, старший лейтенант, можно его уводить.

Когда дверь за Рыжим закрылась, Мельников повернулся к Лавриновичу:

— Кто, кстати, этот Старый?

— Есть у нас такой персонаж. Я его знаю по тем временам, когда был участковым. Старый вор. Но ни в чем последнее время не замечен.

— Но он-то мог быть и ни при чем. Хотя найти его надо.

— Не получится. Неделю назад его в Филевском парке нашли. Утонул в пруду в пьяном виде.

— Дела. Ну вот, милиции еще одну кражу раскрыл.

— Это не нам, но все равно спасибо. А этого Рыжего я потрясу. Может, он мне еще какие подвиги свои поведает. Нет, ловко же вы про Берию. Меня аж мороз по коже продрал.

— У меня есть еще одна просьба. Можно съездить к потерпевшим?

— Да хоть сейчас…

Москва, Пятницкая улица

Машина недолго петляла по улочкам Замоскворечья. Это было одно их тех мест, где немного еще сохранилась старая Москва. Разные там особнячки, двухэтажные домики и прочие дворики. Пока ехали, Мельников не раз мысленно поблагодарил полковника Григоряна. Как его ребята докопались до этого дела — бог весть. Дело было интересным хотя бы потому, что умерший хозяин квартиры тоже имел какое-то отношение к геологической разведке «Дальстроя». Только в пятьдесят втором.

— Кстати, товарищ капитан, я почему-то про этого Старого вспомнил. Он ведь не просто так завязал. Он был на фронте, в штрафбате. А потому попал в «суки». Вот когда сучьи войны начались, ему в воровском мире делать стало нечего. Только он это скрывал.

О, как! Суками «правильные» воры называли тех, кто сотрудничал с лагерной администрацией. Но не только. По воровским понятиям, надевать погоны было западло. И те блатные, кто пошел на фронт, попадали в эту категорию. Потом начались «сучьи войны», когда одни блатные увлеченно резали других. К удовольствию кумчасти, которой все эти воровские дела стояли поперек горла. Но «суки» сотрудничали с администрацией и в лагерях. Значит…

— Вы не знаете, он на Колыме сидел?

— Он всюду сидел. И на Колыме тоже. После войны. Я вот чему удивляюсь. Старый мне кое-что подсказывал. Я-то его на сучьем прошлом и завербовал. Но об этом деле он мне ни гу-гу. Хотя какой смысл ему покрывать этого баклана?

«Нет, — подумал Мельников. — Он не Рыжего покрывал. А того, другого».

Между тем машина остановилась возле одного из трехэтажных домов. Во дворе околачивались коты, на веревке сохло белье, за дощатым столиком несколько мужиков стучали костяшками домино, обсуждая недавний футбольный матч. «Динамо» сильно доставалось. Глухомань. Никак не скажешь, что это столица нашей Родины, что Кремль отсюда в пятнадцати минутах езды.

Они вошли в обшарпанный подъезд, и Лавринович позвонил в одну из дверей. Открыла опрятная седая женщина, от которой так и веяло домашним уютом.

— А! Добрый день, Кондрат Семенович.

— Здравствуйте, Марина Игоревна. Я по поводу кражи. Вот, товарищ хочет с вами поговорить.

— Ох, уж это кража. Хорошо, что хоть ордена нашли. А что вещи теперь не вернуть — так уж бог с ними. Проходите на кухню, будем чай пить.

Тут из комнаты выскочил мальчишка лет восьми, держащий в руках игрушечный пистолет. Он посмотрел на вошедших очень живыми глазами.

— Здравствуйте, дяденьки милиционеры!

— Это мой внук. Гостит у меня. Он тоже милиционером хочет быть.

— Я хочу шпионов ловить. Как дедушка.

— Ладно, иди играй.

— Ох, тяжело с ним, — продолжала Марина Игоревна. — Нет чтобы хорошие книги читать, классику. Так он ночи напролет читает эти книжки про шпионов.

— Ничего. Многие великие путешественники начинали свой путь с увлечения приключенческими романами, — сказал Мельников.

— А я в детстве Натом Пинкертоном зачитывался, — поддержал его Лавринович.

На кухне вошедшие увидели старую мебель и столь же старую, но добротную посуду. Марина Игоревна налила им чай в огромные фаянсовые чашки и достала из буфета связку баранок.

— Кушайте на здоровье. Мой муж очень любил чай пить. По три такие вот кружки выпивал. Говорил, что на Севере привык. Он-то все мотался по разным местам. А я домоседка, сидела здесь, в Москве, квартиру берегла.

— Марина Игоревна, в коробке с орденами лежали документы. Конверт. Его мы обнаружить не сумели. Скажите, это было что-то важное?

— Я не знаю. Мой Паша говорил — это память о погибшем друге. Говорил, нашел его погибшим в тайге или как-то так. Я однажды после его смерти, глянула: там какие-то рисунки и записи. Что-то похожее на дневник. Но не личный, а деловой. Я вот в больнице работаю — такие для каждого больного заводят: дата, температура, давление. Только там было все про геологию. Я и слов-то таких не знаю. Какие-то термины, формулы…

— А кому вы говорили об этом?

— Звонил кто-то из его товарищей. Спрашивал, нет ли у меня каких-нибудь документов, оставшихся от покойного. Ну, я и сказала — лежат, мол, в коробке с орденами. Он обещал позвонить, да так больше и не появился.

Мельников испытывал острое чувство разочарования. Надо же, шел по горячему следу — и вот, противник ускользнул прямо из-под носа. Все концы обрублены. Старый мертв. Сам или ему помогли — дело десятое. Главное — что ниточка вновь оборвалась. И еще — у кого-то эти документы есть. Этот «кто-то» владеет ими уже около двух месяцев. А Старков из Магадана направился куда-то в тайгу. И с ним — Леша Котов, боевой товарищ, которого он, Мельников, вовлек в эти игры, где трупы хоть штабелями складывай. Ведь Рыжему в самом деле очень повезло. Не пойди он тогда в кабак и не мотани в Коломну — лежать бы и ему с ножом в боку. И никто ведь убийцу искать бы особо не стал. Хулиганская драка, обычные дела… Таким в Замоскворечье никого не удивишь.

— Жаль, конечно, что ничего вы о тех документах не знаете. Ну ладно, что же поделаешь…

И тут помощь пришла с самой неожиданной стороны.

В кухню вбежал внук. Судя по всему, он, как и положено ребенку, который мечтает стать разведчиком, подслушивал у двери.

— А я знаю, что там было! Знаю!

— Юра, перестань! Мы тут о серьезных вещах говорим, — попыталась урезонить внука Марина Игоревна.

Но Мельников вдруг почувствовал, что Юра в самом деле что-то знает. Ведь наверняка юный разведчик давно облазил все шкафы и письменные ящики.

— И что же?

— Там карта. Которая показывает, где зарыт клад. Ее-то, наверное, у нас и хотели украсть. А все остальное — для отвода глаз.

Едрен батон. Вот что означает — устами младенца…

— Про клады — это уже из области пиратов. А пиратов теперь уже нет, — улыбнулся Лавринович.

Но мальчика было не сбить. Он сказал очень серьезно.

— Пиратов, конечно, нет. Это я знаю, немаленький. А только я вот читал в одной книжке. Там не выдумка, там про то, что взаправду было. Наши чекисты после войны нашли склад, в котором фашисты разные вещи спрятали, которые награбили. В этой книжке и фотографии были… «Случай в квадрате…» Так как-то называется.

Хм, видно, Юра читал не только беллетристику, но дошел уже до более серьезных книг. Тем временем мальчик расценил повисшую паузу по-своему.

— Пойдемте, я вам покажу. Я копию срисовал.

— Юра! Ты лазил в дедушкины вещи?

— Ба! Не сердись. Я только хотел ордена посмотреть. А увидел конверт — и открыл…

— Марина Игоревна, не ругайте внука. Возможно, нам придется ему почетную грамоту давать. Пойдем, Юра.

Бабушка хотела двинуться следом, но Лавринович жестом ее остановил и остался сам. Умный мужик понял куда ветер дует. В смысле, меньше знаешь — крепче спишь.

В уголке, где обитал мальчик, вперемежку с тетрадками и учебниками валялись многочисленные книжки про шпионов. На обложке одной из них два аквалангиста лупили друг друга чем-то тяжелым. Как это им удавалось под водой, осталось на совести художника или автора. Хорошо устроился мужик, вспомнил Мельников Елякова. Ведь если эти книжки читают школьники, то он может обойтись без пенсии и без своих консультаций. От голода в любом случае не умрет.

Между тем Юра достал картонную папку с тесемками, на которой корявыми буквами было выведено «СОВЕРШЕНО СИКРЕТНО». С грамотой у будущего майора Пронина были пока еще нелады.

— Я специально копирку выпросил в школе у машинистки. Так что здесь все точно.

Юра перелистал несколько бумаг, написанных детским расползающимся во все стороны почерком, и показал разрисованный лист. Рисунок был выполнен еще нетвердой, но достаточно уверенной рукой. Это была довольно грубая схема, которая изображала то ли дорогу, то ли реку. Но вот внизу… Сужение ущелья и изгиб дороги, хитрой фигурой взбирающейся на хребет. Это было, безусловно, то место. То самое, где творилась всякая чертовщина. Значит, это путь по реке. Так… Потом… Дорог там нет. Значит, по притоку. А это что такое?

— Это ты сам нарисовал?

— Нет, на той карте так и было. Я всю скопировал точно. Буквы «А» большая и «И» маленькая. Это я точно помню.

Ну точно. Те самые буквы. Только латинские. «Au». Золото. Но там дальше был еще один крест. И другой. С восклицательным и двумя вопросительными знаками.

Нет, за такое ребенка нужно было благодарить.

— Юра, ты нам очень помог. Но мне нужно взять эту карту с собой. Только запомни — ты должен молчать. А то в первую очередь может пострадать твоя бабушка.

Ребенка заставить молчать трудно. А пугать его опасностью — бессмысленно. Он все равно не поймет. Но вот здоровье близких — это он понимает лучше.

— Это шпионы? — шепотом спросил Юра.

— Хуже. Это фашисты. Недобитые. Так что молчи.

Мельников уже собрался уходить, когда взгляд его упал на дешевенький театральный бинокль, лежащий на подоконнике. И тут у него родилась еще более дикая мысль. В самом деле, может быть, мальчик не довольствуется игрой в своем воображении? Он вроде парень шустрый. Вряд ли такой ограничится чтением книг.

— Занимаешься наблюдением?

— Ага. Каждый день. Только у нас двор скучный. Все одни и те же ходят. Чужие люди заходят редко. Я больше люблю из кухни смотреть — там окно на улицу выходит.

— И ты во дворе всех знаешь?

— Конечно, всех. И тех, кто сюда часто ходит. Как вон Мишка из двадцать третьего дома, который к Тамарке-буфетчице шастает, когда ее муж уходит в ночную смену.

— А до того, как вашу квартиру обокрали, чужих не было?

Мальчик задумался. Потом перелистал свои листки с каракулями. Вдруг его взгляд стал очень серьезным.

— А ведь был. Он три раза заходил. Ни к кому. Ни в квартиру, ни к тем, кто в домино играет. Покрутится — и обратно. Неприметный такой. На шпиона не похож.

Мальчик, конечно, думал, что шпион обязательно носит черные очки, длинное темное пальто и надвинутую на глаза широкополую шляпу. Как их рисуют в журнале «Крокодил».

— Я его потом еще на улице видел. Он будто гулял. Туда-сюда. А как-то, когда я из школы шел, я видел, как он на машине приехал. На зеленом «Москвиче-407». А это плохой человек?

— Мы его уже арестовали. Но все равно спасибо. Так ты помни наш уговор. В разведчиках болтунам делать нечего.

Это ж надо! Ведь Лозинского-то сбили на зеленом «Москвиче-407». — Мельников задумался. — Самое смешное, что в таком вот мальчике не было ничего особо необычного. Сколько хорошо подготовленных немецких агентов, на которых адмирал Канарис потратил уйму времени и сил, заброшенных в сорок нервом в Москву и Ленинград, погорели благодаря таким вот глазастым парнишкам. Недооценили они наш народ. Они просто не обращали на пацанов внимания. А те-то как раз и примечали подозрительных дядек. Впрочем, подумал Мельников, это и мне напоминание, что погореть можно вот из-за такого Юры. Или из-за бабушки-сплетницы, следящей за соседями. Он вспомнил старый анекдот. Как американец узнает о неверности жены? Он тратит бешеные деньги на частного детектива. А наш? Идет к соседке и говорит: «Зинка, ты шлюха». А та и орет в ответ: «А женато твоя, жена-то твоя!»

Москва, Спецбольница КГБ, адрес засекречен

В этот скромный дом, расположенный на стыке центра и новых районов, кого попало не пускали. Как и большинство мест, где гнездятся разные подразделения органов, он был украшен незамысловатой вывеской. Какая-то из заполонивших Москву бесчисленных контор. Что там «главспец…» — и так далее. А вообще, особняк был лишен каких-либо отличительных примет. За высоким забором асфальтированная дорожка вела между ухоженных клумб к невзрачной обшарпанной двери. На самом-то деле эта дверь смогла бы некоторое время противостоять и танку. На окнах красовались непритязательные занавески — вроде тех, которые висят в детских садах и захудалых конторах. А то, что эти окна выдержат очередь крупнокалиберного пулемета, — об этом никому знать не полагалось.

Посторонних сюда пускали очень неохотно. Требовалось долго жать на звонок, пока в двери не приоткрывался глазок, потом через переговорное устройство начинались долгие разговоры. Если первая дверь открывалась, то это еще ничего не значило. Внутри был предбанник, где все повторялось.

Мельникова здесь знали в лицо, но все равно процедуру провели со всем тщанием. Хотя бы потому, что к его визитам относились крайне нервно и неодобрительно. Он это прекрасно понимал, как и то, что нет смысла ему сюда таскаться. Но все-таки сегодня не удержался. Вчерашнее видение рыжей девушки погнало его в это мрачное место. Выйдя из квартиры на Пятницкой, он отправился на Лубянку и выпросил у полковника Григоряна пропуск. Впрочем, тот в таких случаях всегда шел ему навстречу. Он, вообще-то, имел по этому поводу свое мнение. Которое как-то высказал при капитане:

— Конечно, наша работа — не для сентиментальных хлюпиков. Тут надо многое человеческое в себе зачеркнуть. Но если сотрудник превращается в машину, которая тупо решает поставленные задачи, — ему место в других структурах нашей конторы. У нас сотрудник должен иметь хоть что-то человеческое. Иначе это вредно прежде всего для работы.

Но здесь-то работали иные люди. Большие ученые-медики, занимавшиеся серьезной наукой. Теми ее отраслями, представители которых никогда не станут известны даже в самых узких научных кругах.

…Муторная проверка закончилась, и Мельников прошел в помещение, напоминавшее обычную регистратуру больницы. Только эта больница поражала совершенно ослепительной чистотой и порядком.

Капитана встретила молодая врач, державшаяся тем не менее с бесстрастностью статуи. Она тщательно проследила за тем, чтобы Мельников облачился в белый халат, накрахмаленный до того, что, казалось, он в состоянии стоять на полу без человека.

— Помните, больную ничем нельзя волновать. Ничем, — повторила она с нажимом.

Они поднялись на второй этаж и двинулись по идеально чистому и безлюдному коридору. Только один раз навстречу попался медбрат в штатском, который, несмотря на огромные габариты, двигался плавно и бесшумно, как котенок. Около одной из дверей остановились, врачиха извлекла из кармана ключ. Она отперла дверь, впустила Мельникова, а сама, прикрыв дверь, осталась в коридоре. Боковым зрением Мельников увидел, что докторша извлекла откуда-то шприц с темной жидкостью. На всякий случай.

Палата была небольшой. Здесь не было характерной невыносимо стерильной больничной белизны. Стены, выкрашенные в тепло-ореховый цвет, навевали ощущение покоя. Как и две картинки — какой-то пейзажик и натюрморт с цветами. Все было красиво, чистенько — и донельзя умиротворяюще. На стоящей в углу кровати сидела, поджав ноги, девушка в голубом халатике. Она была небольшого роста, но крепенькая. Впрочем, это замечалось потом. Потому что прежде всего бросались в глаза ее волосы, яркие, как лесной пожар. И огромные глаза на узком лице с очень белой кожей. Девушка была красива, очень красива, но… Когда-то Мельников в шутку называл ее ведьмой. Больно уж она подходила под описание, данное в средневековых руководствах по охоте за нечистой силой.

Увидев вошедшего, она приветливо и грустно улыбнулась.

— Здравствуйте, я вас где-то видела. Наверное, вы знаете — Сергей скоро вернется? — произнесла она с сильным акцентом.

— Он вернется обязательно, — ответил капитан.

— Передайте, что я буду его ждать. Сколько угодно.

Девушка снова замолчала, уйдя в свой мир.

Мельников молча глядел на нее. Говорить не имело смысла. Да и нельзя было. А хотелось заорать так, чтобы затряслась вся эта чертова больница:

— Марина!!! Да вот он я, твой Сергей!

Но было нельзя. Когда-то он пробовал. Не верил врачам, никому не верил. Но все кончалось ужасно. Была истерика, были крики о том, что они ее не обманут, что она Сергея все равно не предаст. И как итог — шприц с темной жидкостью и вежливая выволочка от доктора, которая звучала хуже самой страшной матерщины.

Постояв еще, Мельников вышел в коридор. Дежурившая за дверью врачиха облегченно вздохнула. Внештатная ситуация не произошла.

Мельников вышел за ворота особняка, сел в машину и повел ее с четкостью хорошего автомата. Никаких мыслей в голове не было. Каждый раз он рвался сюда, надеясь на чудо. И каждый раз выходил вот так. Он видел множество смертей, в том числе смерть матери, убитой на его глазах очередью, посланной пилотом «юнкерса». Он видел друзей, убитых немцами, убитых способами, которые не снились даже отмороженным африканским неграм. И наблюдал, как расправлялись с карателями озверевшие белорусские партизаны. Об этом не расскажет и не напишет никто и никогда. Но это было ужаснее всего. Человек, единственный любимый человек, был рядом, он был жив — и в то же время его не существовало.

«Вечная койка. С живыми — какие вопросы? Да и покойнику — та же больничная мгла…» — звучала в его голове строчка из прочитанного где-то стихотворения.

И это тоже была война. Бывает она и такая.

Глава 8 Чего боятся настоящие солдаты

10 мая 1966 года, база космической службы

Под крылом вертолета простиралось зеленое море тайги. Внизу, казалось, совсем не было людей. Но вот впереди замаячили железные мачты какой-то непонятной конструкции. Потом появился квадрат, вырезанный в зеленом лиственничном поле, на краю которого деловито крутились локаторы. Неподалеку располагалась и сама база. Пилот постоянно повторял в шлемофон пароли и отзывы. Просто так в эти места проникнуть было невозможно ни пешим ходом, ни по воздуху.

Последние два дня были для Мельникова весьма насыщенными. Честно говоря, являясь на доклад с таким вот документом, напоминающим роман какого-нибудь Стивенсона, Мельников ожидал услышать:

— Что ты обращаешься ко мне с такой лабудой?

Но все получилось совсем иначе. Видимо, работал не только он. Потому что слушал полковник очень серьезно, а потом спросил:

— Что предлагаешь?

— Надо искать это место. Срочно. Но так, чтобы не вспугнуть ребят из местных органов.

— Ты прав. Из наших источников мы знаем, что это не детские игрушки. Совсем не детские. А потому сделаем мы так…

Для начала вдоль и поперек проанализировали добытую карту. Спасибо неизвестному автору и мальчику Юре, благодаря которым на ней оказались многие весьма точные приметы. Поэтому район поисков определили достаточно четко. Можно было приступать к активным действиям.

Аэропорт жил своей обычной суетливой и бестолковой жизнью. Магадан — это ведь не только единственные ворота Колымы, но и путь на Чукотку. А самолеты в таких широтах летают, когда это позволяет погода. Если погода не позволяет — они не летают. А пассажиры, соответственно, сидят в аэропорту и ждут, когда ведающие погодой природные силы смилостивятся. Поэтому в аэропорту Магадана всегда томится пропасть разного народа. Тут и едущие в отпуск шахтеры и водители, набитые деньгами. Деньги эти они раскидают тонким слоем по всем южным курортам — если, конечно, не попадется им по дороге банда шулеров. Тут и чукчи, прилетевшие в Магадан с еще большими мешками денег. Тут и бичи, у которых денег нет, но которые знают, что если хорошо поискать — то они найдутся…

В общем, картина была уже знакомая. Но тут к Мельникову подошел подтянутый лейтенант с голубыми просветами на погонах.

— Товарищ капитан! Мне велено вас доставить.

Они направились к служебному входу, где их ждала машина. Капитана отвезли в самый дальний угол летного поля. Здесь скромно стоял зеленый вертолет, который уже раскручивал лопасти.

— Прошу, товарищ капитан.

Через минуту они были уже в воздухе.

Вертолет приземлился на посадочной площадке военного городка. Выйдя на воздух и оглядевшись, Мельников убедился: порядок здесь был образцовый. Обычно в гарнизонах, расположенных в глуши, опытному человеку сразу бросается в глаза некоторый налет разгильдяйства. Здесь же все было четко — будто в подмосковной образцовой военной части, куда постоянно наведывается большое начальство. Одним словом, хоть показывай в передаче «Служу Советскому Союзу».

Мельникова встретил подполковник-летчик. Рядом с ним стоял капитан, также одетый в летную форму, которая, по моде авиаторов, была идеально пригнана по фигуре и сидела как смокинг на каком-нибудь английском аристократе. Однако Мельников тут же узнал в нем коллегу.

— Товарищ капитан, — обратился к нему подполковник, отдав честь, — мне поступило распоряжение оказать вам ЛЮБОЕ, — он подчеркнул это слово, — возможное содействие. Все, что в наших силах, мы сделаем.

Ага, значит, полковник Григорян не терял времени даром. Летчики — они ведь дети неба. А потому со своих летательных аппаратов несколько свысока относятся к тому, что творится на нашей грешной земле. И уж тем более — к темным играм разных там особистов и прочих рыцарей плаща и кинжала. Но, видно, приказ пришел с таких вершин, которые и с самолета выглядят внушительно.

— Хорошо. Давайте пройдем в штаб.

Это были особые войска, хотя они и не носили никакого названия. Они не подчинялись местному начальству, да и никому не подчинялись, кроме своих собственных командиров. На них и магическое заклинание «КГБ» не оказывало никакого действия. Недаром возле КПП в кустах прятался бетонный дот, а рядом, подобно дремлющим, но всегда готовым вцепиться псам, стояли бронетранспортер и БМП. Да уж, полковник Григорян знал, с кем связаться и куда обратиться.

Эти войска занимались тем, что в последние годы, после того, как весь мир узнал имя Юрия Гагарина, вызывало невольный трепет. Космос. Там, где начинается дорога к звездам, сразу же возникают такие секреты, по сравнению с которыми все шпионские игры — детский сад. Часть, куда прибыл Мельников, занималась таким скромным делом, как отслеживание своих и чужих спутников. В том числе и «шпионов». Второй задачей являлся поиск космонавтов и спускаемых модулей всяких пилотируемых и беспилотных аппаратов. И не только наших. Ведь сколько бы ученые ни высчитывали орбиты и траектории, все равно порой аппараты из космоса падают с точностью плюс-минус пара сотен (а то и тысяч) километров. В тундру, тайгу, пустыню и прочие милые места. И дело не только, скажем, в жизни космонавтов, но и что, пожалуй, даже важнее — в находящихся внутри приборах. И — в результатах работы этих приборов. Потому что мирный космос бывает только в газетных статьях. Так что главная задача таких вот воинских частей, разбросанных не только по нашей и дружественным нам странам, но и по многим островам, джунглям и архипелагам — успеть найти упавшее с неба имущество раньше, чем кто-либо другой. Впрочем, солдаты этой части могли выполнять при случае и другие поручения.

Здание штаба было утыкано разнообразными большими и маленькими антеннами, назначения большинства которых Мельников не знал. Когда из одной комнаты выходил солдат с кипой каких-то графиков и схем, капитан через приоткрытую дверь увидел множество операторов, уткнувшихся в разные экраны.

— Итак, товарищ капитан, мы вас слушаем.

— Мне требуется обыскать вот этот район. Носом обшарить. Можете выделить мне два вертолета и человек пятнадцать толковых солдат? С полным боевым снаряжением.

— Выделим.

— Когда можем вылетать?

— Так, сегодня уже поздно. Завтра, в шесть.

В указанный срок пятнадцать солдат под командованием веселого старлея уже погрузились в машины. Это были совсем не «летчики-подводники», как в армии называют рядовых авиационных войск. Мол, их основная работа — лед на подводе с аэродрома вывозить. Здесь в вертушках сидели вполне серьезные ребята. Одеты они были не в форму, а в камуфляжные костюмы и парашютные ботинки. Коммандос, да и только.

— Кого ищем, товарищ капитан? В смысле — людей или что поменьше?

— Замаскированный склад. И людей, возможно, тоже.

— Людей — это легче. Вот мне случай ребята рассказывали. Запускали на Байконуре какую-то очередную беспилотную фигню. Да только что-то у них там не заладилось и грохнулась она с высоты пять тысяч метров в казахскую степь. Ну, следует приказ: собрать все до кусочка. Так всегда бывает. Наших всех подняли, послали на подмогу пару рот матушки-пехоты. Все ползают, перепахивают носом степь. Все собрали, а какого-то важного агрегата нет и нет, хоть ты тресни. Шум до неба, всем уже погоны в плечах жать стали. И вот через два месяца выяснилось. Подобрали эту байду кочевые казахи. Они там как при Чингисхане кочевали, примерно так же и кочуют. И подобрали они эту железяку. В степи железо дорого ценится. Вот они стали ее таскать и как-то приладили к хозяйству. Так бы, наверное, никогда бы ее никто и не нашел, да это кочевье встретилось с другим. Как водится, барана стали варить. А под таган подложили эту железку.

— И что?

— Великий казахский народ уменьшился на тридцать человек.

— Выходим в район! — подал голос пилот. — Товарищ капитан, я предлагаю начать поиск с самого дальнего края района поисков. Так удобнее получается. Вы не против?

— В воздухе вы командир. Действуйте, как считаете нужным.

— Тогда мы пройдем над соседним ущельем и начнем вот здесь…

— Оно и правильно. С каждым километром ближе к дому и к обеду, — засмеялся веселый старлей.

После этого около часа прошло без каких-нибудь особых происшествий, если не считать бесконечных баек старшего лейтенанта. Мельников сперва хотел его одернуть, но потом понял, что в каждом деле свой профессионализм. Ведь если шофер травит за рулем анекдоты, это не значит, что он обязательно врежется в столб. Вот и старший лейтенант, не уставая болтать, внимательно следил за обстановкой внизу.

— Вижу медведя. Среднего роста, плечистый и крепкий. Движется в сторону реки.

И так далее и тому подобное.

— А вот еще случай был… Стоп! Товарищ капитан, справа по борту вижу вертолет. Судя по виду, сел на вынужденную. В пятистах метрах от него — туземное стойбище.

— Садимся.

— Е-те. Куда он залетел. А думали — он в трехстах километрах к востоку, — протянул пилот.

Вертолеты между тем снижались.

— Слышь, старлей, тут нас могут встретить совсем не пряниками.

— Вас понял. Оружие к бою!

Машины зависли в полуметре над землей, из них стали выскакивать с автоматами на изготовку парни в камуфляже.

— Ну что там, старлей?

— Вроде тихо.

— Тогда пошли, но смотреть в оба.

Поисковый отряд начал приближаться к деревне. Навстречу без всякой опаски выходили местные жители. Мельников усмехнулся, оценив комизм ситуации. Какая-то игра «Зарница» получается. И тут от одного из домов послышался голос:

— Сергей Максимович! Это я, Котов!

Навстречу ему двигался, держа в руках карабин, его тайный агент и сослуживец, которого, честно говоря, он уже не очень рассчитывал найти живым.

11 мая 1966 года, поселок Карпа

Кот проснулся поздно и в гордом одиночестве. Его ночная подружка уже ушла. Не было рядом и Старкова. Он неспеша стал одеваться и тут услышал шум вертолетов. Первым порывом было ринуться им навстречу, но Леха в последнее время слишком уж привык к разным сюрпризам, поэтому решил подождать. Только взял карабин и придвинулся к двери. Между тем вертолеты шли на посадку. Они были явно военные, со звездами на боках. Но раз уж садятся, то спешить некуда. Из вертушек стали выпрыгивать вооруженные люди в камуфляже. Вот-те на! Он-то сперва решил, что ищут пропавший вертолет. А ищут, значит, их… Узнать бы, кто. И тут Кот увидел своего бывшего командира.

Мельников кинулся ему навстречу.

— Леха, живой!

— Товарищ капитан, здесь Старков.

— Будем брать, игрушки кончились.

Тем временем к ним подошел Карп. Ему было явно не по себе. Еще бы! Вчера на голову свалился вертолет, теперь еще два, вдобавок набитые вооруженными людьми.

— Люди добрые, вы кто?

— Где Старков? Ну тот, кто со мной был, — пояснил Кот, вспомнив, что тот вчера назвался лишь по имени.

— На реку пошел, лодку смотреть. Так это был Старков! Доигрался, значит.

— Показывай дорогу.

Карп привел их на берег реки, где сгрудились челноки. Возле берега лежал сын Карпа и постанывал.

— Что с тобой, парень? — бросился к нему Мельников.

— Мы лодку заправляли. А как показались вертолеты, он меня ударил…

Тут за поворотом реки, вниз по течению, послышался вой моторки.

— Хитрый, гад! Сообразил, что с воздуха мы его засечем. Дождался, пока слезем, и ушел на веслах, — сделал вывод Мельников. — По машинам!

Как и положено, вертолеты не глушились, поэтому через несколько минут машины были в воздухе.

— Сергей Максимович, мы нашли то место. — Кот вспомнил, что Мельников ведь ничего не знает, и собрался объяснять.

— Я знаю, что вы искали. Мы тоже не загорали, пока ты тут по горам бегал.

— Вижу моторку! Пустую, — подал голос старлей.

— В тайгу, гад, свалил.

— Он далеко не уйдет, он раненый.

Вертолеты стали снижаться. Ребята — прыгать за борт.

— Куда? — схватил Мельников Кота за штормовку. — Стоять. Он по-любому не должен знать, что ты с нами. Когда колоть будем, такой расклад пригодится.

Мельников сиганул вслед за солдатами.

Вернулись они через полчаса.

— Артель «напрасный труд». Тут нужны роты три с собаками. А полувзводом по тайге бегать — дохлый номер. Да и куда он денется.

Между тем на берегу появились люди под предводительством Карпа. Мельников и Кот спрыгнули на землю.

— Помощь не нужна? — спросил Карп. — А то меня этот гад так разозлил. Мы с ним, как с человеком, а он…

— Помощь не нужна. Но помните: вокруг бродит очень опасный человек. Убийца. Будьте начеку. Может… А, черт с ним! Увидите — стреляйте сразу.

— Опасный — это мы привыкли. Беглых в свое время много шаталось. Ничего. Мы уж как-нибудь…

Вертолеты снова поднялись в воздух. Кот показал на карте место захоронки и коротко доложил о произошедшем вчера бое.

— Дела. Ладно, с этим колдуном или шаманом мы потом разберемся. Будем искать то, другое место. Я знаю примерно, где оно.

— Они все тут такие веселые ребята, жаль, что солдат мы им не можем оставить, — сказал старлей.

— Жаль. Ребятам, которые бы там остались, было бы весело, — усмехнулся Кот.

— Что, перепились бы?

— Да нет. Но оттянулись бы на все сто.

Кот кратко поведал о своеобразных обычаях этого народа.

— Я об этом много слышал, — сказал старлей. — Говорят, в Монголии то же самое. И на Чукотке. Только они немытые все.

— Этот Карп их приучил мыться. Долго приучал, но своего добился.

Старлей меж тем продолжал балагурить. Известие, что он летит в места, где совсем небезопасно, не изменило его настроения.

— Это что! Вот где-то на островах Тихого океана, мне говорили, есть такие племена, где самая почетная невеста — та, которая имела больше всех мужиков. А в другом месте невесту во время свадьбы имеет все племя. Очередь жениха — последняя.

Между тем вертолет давно перевалил водораздел и приближался к знакомому месту.

— Вижу людей. Человек пятнадцать. Бегут от нас в тайгу.

— Ага, это люди Черного человека. Что им здесь, медом намазано, мать их так?.. — озлился Кот.

11 мая 1966 года, «нехорошее место»

Когда машины приземлились, стала ясна причина, по которой эти товарищи здесь околачивались. Они заметали следы произошедшего. Убитых уже похоронили. Гильзы и кострище старательно засыпали. Их спугнули, когда они заваливали проход в пещеру.

— Вот оно что! То-то я думал: две экспедиции пропали, а ни костей, ни вообще каких-либо следов. Старший лейтенант! Выставьте посты вокруг вертушек. Как бы они не вернулись. Остальные — за мной, — отдал приказ Мельников.

Они двинулись по мертвой земле.

— Это должно быть где-то здесь. Внимательно осматривайте местность. А, вон вижу тур!

Они уже добрались до нехорошего места и прошли метров сто.

— Что-то мне все это не нравится, где-то я подобное видел… — произнес старший лейтенант и вдруг, осененный догадкой, достал из кармана некий прибор. Нажал на что-то — и послышался отчаянный писк. Лицо старшего лейтенанта исказилось.

— Товарищ капитан, надо немедленно отсюда валить! Немедленно!

— Что ты говоришь? Нам надо найти…

И тут старлей, забыв обо всякой субординации, заорал:

— Гроб мы здесь найдем с музыкой! — Он показал на прибор. — Здесь фонит, как в ядерном реакторе!

Все ломанулись назад. По мере удаления от места писк становился тише, но и у вертолетов все еще был слышен.

— Источник радиации сильный, но локальный. — Старший лейтенант уже пришел в себя. — Чудеса какие-то.

— Радиация? — переспросил Мельников. — Атомный заряд?

— Ничего похожего. От бомбы такого быть не может. Там, в туре, какая-то чертовщина. Светит, как прожектор.

— Сколько здесь можно пробыть?

— На этом месте — часов пятнадцать без вреда для здоровья. А вон там — через четыре часа вы можете заказывать себе венок. Хорошо, что я по привычке взял с собой счетчик Гейгера. В нашей работе такие привычки иногда полезны.

— Все. Летим домой. Нам тут становиться лучистыми солдатами и офицерами ни к чему…

Когда вертолеты уже взлетели, Кот хлопнул себя по лбу.

— А ведь Старков знал о радиации! Или, по крайней мере, догадывался.

— Почему? — изумился Мельников.

— А я вот вспомнил: когда эти подонки стали стрелять по бичам, он орал: «идиоты!» И как сокрушался! Да, все сходится. То, что мы из Владика людей везли, чтобы никаких следов. Он думал их руками все сделать. А потом не надо и свидетелей убирать. Бросил бы их в тайге. Допустим, сказал бы — копайте золото на том прииске. И все. Так что и с экспедициями все понятно. Кого не убили эти таежные ковбои, те сами отправились бы на тот свет. Только вот как он думал эту хреновину доставить?

На это ответил старший лейтенант.

— Все очень просто. Есть специальные свинцовые контейнеры. В них и возят радиоактивные вещества. Мы в суматохе тот вертолет не обшарили. Оно или там, или где-нибудь здесь. Иначе это гарантированное самоубийство. После прогулки в вертолете в компании с таким лучистым грузом не спасет ни доктор, ни батюшка с крестом.

Мельников вздохнул:

— Эх, черт. Вот вроде ничего я не боюсь. Ни пуль, ни ядовитых змей. Ни даже того, что называют паранормальными явлениями. А вот радиации — боюсь. Потому что никак ее не разглядишь, никак ее не почувствуешь. А она раз — и железным молотком по голове. Был капитан Мельников — и нет его более…

На базе вертолет встречал подполковник.

— Этот человек со мной. У меня не было другого выхода, кроме как привезти его сюда, — обратился к нему Мельников, мотнув головой в сторону Кота.

— К сожалению, на него нет допуска. Порядки у нас, сами понимаете, какие. Придется его изолировать.

— На губу сажать, что ли? Он такое сделал, что ему орден надо вешать!

— Зачем же на губу? У нас есть места и получше. Товарищ лейтенант! — крикнул полковник проходящему офицеру. — Отведите товарища в третью комнату.

Офицер провел Кота в здание, расположенное рядом со штабом.

— Прошу сдать оружие на временное хранение.

Кот сиял карабин, вытащил ТТ и нож, высыпал из карманов патроны. Лейтенант подозвал солдата и сдал ему весь арсенал. Тот запер все это в железный ящик. Лейтенант пригласил Кота следовать за собой. Идя по коридору вслед за провожатым, Леха чувствовал себя голым. Слишком уж он привык в последние дни не расставаться с оружием. Лейтенант привел его в небольшую комнату. К удивлению Кота, решеток на окнах не было. Зато имелись кровать, кресло, стол и даже телевизор в углу.

— Удобства вон за той дверью. Ужин вам принесут сюда.

— Товарищ лейтенант, а что у вас ловится по ящику в такой глуши?

— У нас ловится многое. Все, что показывают в Японии, то и у нас можно поймать. А если повезет, то и Америку. Аляску. Английский знаете?

— Для телевизора хватит.

— Ну вот, не зря время проведете, — улыбнулся лейтенант.

Кот подошел к ящику. Аппарат был не наш — фирмы Philips. Кот врубил ящик и стал шариться по каналам, наблюдая красивые картинки «ненашей» жизни. Наконец нашел каких-то волосатых парней, которые хрипло орали под гитары. Такую музыку Лехе приходилось слышать несколько раз в жизни. Он слыхал, что это очень модно и что это растлевающее влияние Запада. Но до сих пор не мог понять — нравится она ему или нет. «Заодно и разберусь», — подумал Леха. На этот раз эти рваные ритмы соответствовали его настроению. Вот если бы снять фильм о его похождениях за два последних дня — то этот вой и скрежет был бы в самый раз в качестве озвучки.

Дверь открылась, на пороге стоял солдат, типичный очкастый салабон из интеллигентов.

— Ваш ужин.

Еда была отличная, явно не из солдатской столовой. Кусая свиную отбивную, Кот вспомнил о только что виденном солдате.

— Не повезло тебе, парень. После службы в таких вот местах ни в какую заграницу ты точно не попадешь. Будешь, как и я, навсегда — вроде как гэбистом, а вроде как и нет…

Он доел, допил чай и, закурив сигарету, повалился на кровать. В ящике музыка сменилась, теперь там красивая тетка изображала что-то вроде любовных страданий.

Тут дверь снова открылась, и солдат впустил Мельникова. В руках тот держал две бутылки коньяка.

— Ну, как тебе изоляция?

— Да ничего.

— Приобщаешься к чуждой нам рок-музыке?

— А она и в самом деле чуждая? Я как-то не заметил. По-моему, вполне в духе моего путешествия. Рожи только у них, как у хулиганов из подворотни. Да я последнее время и не на такие рожи насмотрелся.

— Это точно. Теперь давай, излагай подробно свои приключения с того момента, когда тебя последний раз видел Прохоров. Про то, как и с кем ты там в поселке развлекался, можешь пропустить.

Кот вырубил ящик и начал рассказывать. Мельников слушал очень внимательно.

— Да, ты в такие дела вляпался, что у нас теперь только два выхода: либо обеспечить тебе автомобильную катастрофу, либо взять к нам на работу. Пойдешь?

— Первый выход меня не очень устраивает. Значит, выбора у меня нет.

— Ладно, это у меня такой юмор дурацкий. Выбор, у тебя, конечно, будет. И сейчас есть. Тебе не надоели наши развлечения?

— Местами, конечно, слишком весело. Но, с другой стороны, ничего. Я ведь в тот день, когда мы встретились, как раз думал — хорошо бы снова на войну. Не потому, что я в людей люблю стрелять. А потому что настоящим делом занимаешься.

— Значит, так. Я говорил по спецсвязи с начальством. Оно одобрило нашу дальнейшую работу. Я ведь, Леха, еще там, в Африке, на тебя виды имел. Хотел, чтобы ты после дембеля к нам пошел. Да только вот отдел, в котором я работал, закрыли и меня в другое место перекинули… Ладно, если ты согласен, то теперь ты специальный корреспондент ТАСС.

— Я? Да я писать-то никогда ничего не пробовал. Кроме сочинений в школе и объяснительных в милиции.

— Во-первых, научишься. Во-вторых, ничего пока писать и не требуется. На самом деле ты — сотрудник КГБ. Пока что внештатный. Кстати, ты корреспондентом уже со второго апреля числишься. А во-вторых, зарплату-то тебе надо где-то получать? Конечно, поменьше, чем у Старкова, но все-таки…

— Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд.

— Так уж случается. Может, потом и в настоящие труженики пера выдвинешься. Ладно. Теперь о наших делах. А они, в общем-то, нехорошие. О том, что за этой возней с золотом стоят люди из нашей конторы, ты знаешь. А скажи мне, товарищ новоиспеченный чекист, что ты еще думаешь?

— То, что за ними стоит иностранная разведка. А скорее всего — две разведки, которые действуют в разных направлениях.

— Ого! Основания?

— Эпизод с предательством Валеры. То, что мне пытался втюхать Старков, — ерунда. Мол, увидели золото и с ума посходили. Непохоже. Пилота они заменили. Людей Старкова обработали. Да только те, вторые, не знали о радиации. Но вот что странно… Они ведь тоже наверняка не за золотом пришли? Да и вообще, почему там два тайника? Один ложный, другой настоящий? Но ведь оба отмечены. Чушь какая-то.

— Вот и мне кажется, что чушь. Но понять я этот расклад никак не могу. Ну, ладно. Пока информации нет, голову ломать нечего. Поговорим о текущих делах. А они такие. Мы обнаружили черт-те что и сбоку бантик. Ни в какие известные варианты наша находка не вписывается. Наверху все сидят и чешут репу, думают, что делать дальше. То ли посылать туда большую научную экспедицию, то ли закидать это место ракетами к чертовой матери. Пока они размышляют, — а размышлять они могут долго.

— Но ведь Старков и компания хотели эту штуку достать и просто увезти?

— Мало ли что они хотели. Ребенок тоже хочет поиграть со спичками и поджигает дом. Где гарантия, что они хоть отдаленно представляли, с чем связались? Пока что ни одного физика мы в этом деле не видим. Но если Старков знал, что там нечто странное, то об этом должен знать кто-то еще. Мы обязаны до этого докопаться. Нам дано добро на то, чтобы вытрясать информацию любыми доступными методами. Своими силами, но не оглядываясь ни на кого. Послезавтра прибудет подмога. Так что завтра с утра мы вылетаем в Магадан и начинаем трясти твоих хороших знакомых. Прохоров там нас заждался.

— А что он делает?

— Он по мере сил пасет твоего друга Виктора Павловича. Вот с него-то мы и начнем. Кстати, как ты думаешь, куда может податься Старков?

— Вы думаете, он сможет выйти из тайги?

— А почему бы и нет? Ты ж сам говоришь: мужик он сильный, бывалый таежник. Так что ему эти сто километров как два пальца… Раненый?.. Не так, чтобы очень. Тем более что карабин-то он захватил. Не пропадет, гнида.

— Это точно. Он живучий. Такие откуда угодно выберутся. Товарищ капитан!

— Слушаю.

— Я вот что подумал. Ломал я все голову, откуда у него такое влияние? Конечно, человек он сильный. Честно говоря, у меня он порой вызывал некоторую симпатию. А уж уважение — точно.

— Врагов надо уважать. В западном мире люди такого типа очень ценятся. Те, которые идут к своей цели по трупам. Но продолжай.

— Он опирается на существующую на Колыме какую-то скрытую силу.

— Может, на блатных?

— Может быть. Но есть у него какое-то особое влияние. Потому-то он и такой большой человек.

Мельников задумался.

— Ты знаешь, где-то ты прав. Мы ведь наводили справки о его легальной работе. У него и в самом деле как-то уж все хорошо получается. Если он подбирает рабочих в экспедицию, то там тишь да гладь. Не бузят, не пьянствуют — как это обычно бывает. Или вон тот случай с переправкой бичей. Не так-то просто это все устроить. А по твоим словам, он как партия: сказал «надо», и они, как комсомол: «есть». Но вот это-то нам и нужно выяснить. Кстати, теперь ты можешь выйти подышать воздухом. Допуск на тебя получен.

— Да ну их. Гулять без дела по военной базе — то же самое, что устроить пикник возле работающего конвейера. Уж лучше я посплю.

— Ну а я пойду в другой спальный номер. Мне хочется поразмышлять…

Мельников прихватил одну бутылку и вышел.

Он прошел в комнату, такую же, как у Кота, налил себе полный стакан, сел на койку и замер. Почему это вдруг всплыло именно сейчас? Вся эта чертовщина с бегающими по тайге шаманами и разными непонятными физическими явлениями. За которыми стоят все те же паранормальщики из ФБР. Как и тогда…

Февраль 1960 года (за шесть лет до описываемых событий.)

То, чем занимался Мельников в Африке, не влезало не то что в марксистские представления о мире, но и в рамки современной науки. Да и вообще ни во что не влезало. Рассказывать об этом подробно — большая и отдельная история. Но если в двух словах, то в той африканской стране водились колдуны, которые владели очень странными приемами программирования личности. А если точнее — сведения личности на нет. И установки на пустом месте другой. Это были не какие-то древние колдовские ритуалы, а некое совершенно непонятное и невесть откуда взявшееся знание. На след этих явлений и пытался выйти капитан. И не только он один, но и коллеги-соперники из ФБР. Дело катилось ни шатко ни валко. И у нас, и у них. Тогда до настоящей войны там еще не дошло. Так, обычный для тех диких мест непрекращающийся беспредел. Рыская по глухим местам, капитан и встретил Мэриен. Это случилось, впрочем, далеко не в самой глуши. В том районе уже работал телеграф, было проведено электричество, встречались бензоколонки. Правда, передвигаться по тем местам все равно следовало с известной осторожностью.

…Выехав на холм, Мельников увидел открытый джип, безнадежно застрявший в грязи. В нем сидели двое — чернокожий водитель и девушка с ярко-рыжими волосами. На заднем сиденье виднелись штативы, кинокамеры и прочая съемочная аппаратура. Уже издали был слышен крик девушки, пытавшийся объясниться с несколькими неграми, окружившими машину. Негры были одеты в старые френчи колониального образца, а в руках держали старые английские винтовки. Судя по всему, это были представители правительственной милиции. Вообще-то, эти ребята призваны были выявлять разные сомнительные элементы. Но на самом-то деле неизвестно кого больше боялись местные жители — бандитов или таких вот охранников правопорядка.

Вдобавок, как определил наметанным глазом капитан, девушка была то ли англичанкой, то ли американкой. И уж явно — приезжей. Ни один белый не поперся бы сюда в одиночку, в смысле, в обществе только чернокожего водителя. Местные ничего не забыли и ничего не простили колонизаторам. И теперь возле машины шла увлекательная игра «дядя, купи кирпич». Конечно, ничего особо плохого негры бы ей не сделали, но обчистить могли до нитки.

Мельников, возможно, и не стал бы вмешиваться. Нельзя сказать, чтобы он испытывал особую любовь к представителям свободного мира, всюду ведущим себя так, будто они у себя дома. Но капитан нечаянно встретился глазами с рыжеволосой, заглянул в их бездонную синеву и понял, что пропал. Он подогнал свою машину к краю лужи и направился к месту действия.

— Что тут такое? — гаркнул он на местном английском, который отличался от языка Шекспира примерно так же — как французский коньяк от местного мутного первача.

Милиционеры не стали спрашивать документы у нового персонажа спектакля. Им хватило «Калашникова» на плече Мельникова и его властной манеры держаться.

Один из негров забормотал что-то о том, что эта женщина нарушила правила и заехала туда, куда не положено. Будто кто-то когда-то соблюдал эти самые правила — даже если где-то в кабинетах местных начальников они и существовали.

Без разговоров капитан ткнул его прикладом под ребра. Тот согнулся.

— Я военный советник правительства! И имею чрезвычайные полномочия. Эта женщина едет ко мне! Все ясно? Считаю до трех. — Капитан повел дулом автомата.

Только дураки думают, что люди, живущие вдали от цивилизации, — тупые. Совсем наоборот. Обычные городские хулиганы в такой ситуации, возможно, попытались бы выкаблучиваться. Но эти все поняли сразу — и исчезли с быстротой тропического шквала.

— Мисс, вы напрасно ездите в одиночку. Здесь не слишком приятные места.

— Но я ведь не одна.

— Ваш шофер заступаться бы за вас не стал. Ему свое здоровье дороже.

— Пожалуй, я и в самом деле сглупила, — девушка очаровательно улыбнулась. — Когда я сюда ехала, то все здесь представляла не так… Мэриен, — протянула она руку. — Мэриен Кинг. Журналист.

— Стив Робертсон, геолог.

— Какой же вы Стив? — озорно улыбнулась девушка. — Вы уж скорее Иван.

Мельников несколько опешил:

— Это вы из-за автомата?

— Я видела ваших людей в столице. Очень вы уж на них похожи… — последние слова она сказала по-русски. И, видя замешательство Мельникова, звонко засмеялась.

Капитан находился в этой стране вполне легально. Так что темнить смысла не было.

— Вы правы, мисс. Я из России.

— Как интересно. Вы по-настоящему помогаете этим людям. Не то, что власти моей страны… Меня можно звать по-вашему — Мариной.

Довольно быстро Мельников с помощью исконно русских выражений заставил шофера Мэриен работать, и вскоре ее джип оказался на свободе. Впрочем, двигаться самостоятельно многострадальная машина уже не могла. Поэтому капитан взял ее на буксир, и они малой скоростью потащились в сторону ближайшего селения, где была надежда ее починить. Селение было совсем рядом — километрах в двадцати. Девушка села в машину к Мельникову. Она говорила много, переходя с неважного русского на великолепный английский.

Мэриен оказалась представительницей той части западной молодежи, у которой всерьез съехала крыша после кубинской революции. Таких было не так уж мало. В самом деле, больно уж была красивая история. Высадились веселые красивые молодые ребята с задрипанной яхты — и на тебе! Перевернули Кубу вверх дном, послав в задницу дружественное Америке правительство вместе с американской же мафией. Красиво это у них вышло. Романтично. Был «публичный дом Америки», а стал — Остров свободы. Те, кому до чертиков надоел сытый, но скучный Запад, увлеклись так называемой «национально-освободительной борьбой». Увлеклась и Мэриен. Она была настолько наивна, что всерьез думала, что эти вот негры с автоматами действительно собираются построить какое-то новое и справедливое общество. Вот она и сорвалась с кафедры славистики, и болталась по Африке, снимая фильм на тему проблем стран третьего мира.

Мельников — он это видел — в ее глазах был героем. Который тоже «хату покинул, пошел воевать» за счастье другого народа.

Вначале капитан вел разговор с задней мыслью. Мэриен, конечно, не нужна была ему по работе, но мало ли… А потом вдруг поймал себя на том, что разговаривает с ней, как обычный мужик, который хочет понравиться девушке.

Любовь приходит по-разному. На них она обрушилась. Последние километры перед селением они просто смотрели друг на друга — из-за чего Мельников несколько раз чуть не загнал машину в канаву. Между ними возникло силовое поле страшной мощности — и говорить ничего уже не требовалось.

Прибыв в деревню, они рванули в дом какого-то местного торговца, один из немногих, где можно было переночевать без боязни набраться всякой дряни, от которой потом придется долго и упорно лечиться. Хозяина, сунув ему в руку какие-то доллары, за которые тут можно снимать жилье полгода, буквально выпихнули на улицу. Уже на пороге спальни они начали скидывать с себя тропическую амуницию. У Марины под одеждой оказалась молочно-белая кожа, с которой в тропиках просто нечего делать. Мельников, загоревший дочерна, смотрелся рядом с ней, как иллюстрация к плакату «Дружба народов».

— Русский! Ты лучше всех… — прошептала она ему, когда они в первый раз смогли оторваться друг от друга.

Это было полное сумасшествие. Мельников во время своих многочисленных любовных историй обычно не терял головы. Но тут был иной случай. Достаточно сказать, что они неделю не вылезали из этого дома — пока капитана уже не начали искать с собаками и вертолетами. Таких срывов за время его службы еще не было. Потом все пошло так же. Марина жила в столице — и на некоторое время капитан как боевая единица сильно утратил свою ценность. Он рвался в столицу всеми правдами и неправдами. Для наивной рыжей девочки это, наверное, было потрясающим приключением. Капитан приезжал ночью на джипе, прилетал на военном вертолете. Слал ей послания чуть ли не с «черным копьеносцем». Он приходил иногда на сутки, а чаще — на несколько часов. Приходил — и снова исчезал в джунглях, где в очередной раз заваривалась каша…

— Когда ты придешь снова? — спрашивала она при прощании. — Я буду тебя ждать. Я буду тебя ждать сколько угодно.

Марина была потрясающе, по-детски наивна. Хотя, может быть, потому-то так и запал на нее капитан, с шестнадцати лет привыкший к холодно-прагматичному миру войны и спецслужб. Она видела все вокруг в розовом свете — и никакие ужасы не могли поколебать в ней этой восторженности. Мельников, по сути, — профессиональный убийца, казался ей идейным борцом с мировым злом в лице властей ее страны, жаждущих сесть на шею местному свободолюбивому народу. А этот самый народ, дорвавшийся до войны, виделся ей чуть ли не авангардом человечества.

И еще она была зациклена на своей работе. Все мечтала сделать какую-то сенсацию, проливающую свет на грязные тайны западных спецслужб. Капитан пытался удержать ее от поездок в глубь страны. Ну не те это были места. Он клялся, что сам принесет ей все, что ей надо. Несколько раз он силой заставлял ее поворачивать машину назад. Но она снова и снова куда-то стремилась.

…Однажды Марина с гордостью сообщила, что имеет информацию о каких-то загадочных опытах, которые проводят люди из ФБР на юго-западе. Услышав это, Мельников похолодел.

— Ни в коем случае туда не суйся. Ни за что! Это смертельно опасно. Обещай мне, что туда не полезешь. Я очень тебя прошу.

Марина пообещала.

Но когда он приехал в следующий раз, в отеле его ждало письмо:

«Любимый. Мне дали очень интересную информацию. Я догадываюсь: тебя интересует то же самое. Думаю, я смогу тебе помочь. Твоя Марина».

Розыски длились две недели. Местные жители, которых он допрашивал, стали относиться к нему с откровенным ужасом — настолько он был страшен. Пытаясь отыскать след Марины, он не останавливался и перед пытками. Дрова, которые он наломал, разгребали потом пару лет…

Марину он нашел в одной из глухих туземных деревушек. Как она туда попала — никто не мог сказать. Она была в том же состоянии, в котором теперь находилась в больнице. Аборигены встретили ее в лесу. По их понятиям, безумие священно. Поэтому они привели ее в деревню и, как могли, поддерживали ее существование.

Вот, собственно, и все. Мельникову удалось вытащить ее в Москву. Тем более что американцы сделали вид, что гражданка Кинг из их страны не выезжала. Теперь над ней вот уже шесть лет колдовали врачи. Совершенно непонятно — что с ней случилось и как. Это не было простым расстройством психики. Какое-то воздействие совершенно неизученной природы. Нечто отдаленно похожее получалось у американцев, когда они испытывали на своих зэках действие ЛСД.

Глава 9 Если враг не сдается, так ему и надо

12 мая 1966 года, Магадан

Прохоров встретил Мельникова и Кота за квартал от дома Виктора Павловича. Была только половина восьмого вечера, но улицы уже опустели. На проспекте виднелась лишь пара прохожих.

— Все в порядке. Он дома. Один. Пришел два часа назад.

— Тогда двигаем.

Прохоров сел в машину, и Леха стал заворачивать во двор дома, где жил клиент.

Перед отъездом с базы Мельников каким-то образом разжился тремя новенькими летными куртками. Теперь, сверкая черной кожей, они походили то ли на чекистов времен революции, то ли на эсэсовских мотоциклистов из советских фильмов. Потому что настоящие эсэсовцы носили плащи из очень плохого дерматина…

— Стоп. Леха, притормози малость, — подал голос Прохоров. — Эту юную особу я уже знаю. Она позавчера тоже наносила визит нашему другу. Кажется, уважаемый гражданин Башилин неравнодушен к особам, не достигшим половой зрелости. Пристрастие понятное, но, как известно, наказуемое советским законодательством.

Через двор по направлению к подъезду двигалась особа в мини-юбке (с такими юбками истово боролись комсомол и молодежная пресса) и весьма рискованной блузке. Как и положено, туфли-«лодочки», пухлые губы покрыты мощным слоем помады, в ушах — сережки, которые даже Кот, не особо подкованный по части тонкостей женской амуниции, расценил как редкостную дешевку. Впрочем, остальной наряд был не лучше. Все вроде как модно, но именно «вроде». Так одеваются глупые малолетки, мечтающие угнаться за модой, хотя мама с папой не выделяют им для этого достаточного количества денег. Девчонке было никак не больше четырнадцати лет. Она, старательно виляя задом, прошла мимо машины и направилась в подъезд.

— О как! И кто ж она такая? Проверил?

— Школьница, учится в восьмом классе школы № 2. Завела вот себе милого дружка. Она у подруги через два дома переодевается. Потому что если мама узнает — ремнем забьет… Вот подруга — та оторва. Семнадцать лет, а ее в районе ресторана каждая собака знает.

— Как это мило. А у него есть цепочка на двери?

— Нет.

— Ну что ж, давайте подождем. Если накроем в лучшем виде, разговор пойдет куда душевнее. Меньше бить придется.

Они закурили.

— Что этой дуре надо от старого козла? — спросил Кот.

— Наивный ты человек, хоть и корреспондент. Что ей надо? Красивой жизни, вот чего! Мама — учетчица на заводе, получает восемьдесят рублей. А девочке хочется жить красиво. С тобой она, конечно, охотнее бы водилась. Ты парень денежный, к тому же красавчик. Но за неимением гербовой бумаги — пишут на простой.

— И долго у них там будет увертюра? В смысле предпостельные танцы-шманцы-обжиманцы?

— Да нет, она ведь примерная девочка. К десяти тридцати должна домой вернуться. Так что еще полчасика подождем — и вперед.

— Эх, жаль, нет фотоаппарата. Было бы еще интереснее.

— Почему же нет?

Мельников достал из бардачка «лейку».

— Правда, он без пленки, но это ничего.

Через полчаса они вышли из машины, поднялись по лестнице и подошли к дверям.

— Кот, ты не маячь, постой в коридоре. Твое явление будет вторым номером нашей программы.

Капитан достал из кармана отмычку. Не такую, как он видел у Лавриновича, а гораздо более совершенную. Мельников вставил ее в замок, поворот — и путь был свободен. Троица ввалилась в квартиру. Кот, как было приказано, поотстал. Капитану и Прохорову, влетевшим в спальню, представилась замечательная картина. На кровати лежала обнаженная девица, раскинув длинные ноги. Ее небольшую, еще неразвившуюся грудь, старательно сопя, облизывал Виктор Павлович. Лишенный своего роскошного костюма, придавшего ему некоторую мужественность, толкач походил на хорошо откормленного борова.

Для начала Мельников пару раз щелкнул пустым аппаратом.

— О, какую картину я вижу! Уважаемый гражданин Башилин занимается делом, предусмотренным статьей Уголовного кодекса. За это дают до пяти лет. Причем, заметьте, эти годы вы проведете очень неприятно. Потому что даже среди уголовников такие развлечения не пользуются одобрением. Скорее наоборот. Они считаются занятием, несовместимым со званием порядочного арестанта. Так что, Витя, как вот ты эту малолеточку пер, так тебя будут по очереди переть в то место, на котором ты сидишь. А на груди тебе сделают наколочку: «петух мохнорылый». И жить ты будешь возле параши.

Пока капитан произносил этот монолог, Башилин сидел, привалившись спиной к стене, и тупо смотрел на вошедших. Девица сперва попыталась чем-нибудь прикрыться — но постельного белья на кровати не было, а ее сбруя валялась за спинами чекистов — возле столика с бутылкой шампанского, двумя бокалами и прочими атрибутами красивой жизни. Поэтому она, прикрыв грудь и подтянув ноги, забилась в угол. На ее лице, и без того не носившем признаков интеллекта, никаких мыслей не читалось. Один лишь животный ужас.

— Вы… Вы кто? — наконец выдавил из себя Башилин.

Капитан неспеша сделал еще один «снимок». Потом достал удостоверение и протянул к носу Башилина.

— Читай. Девочке смотреть ни к чему. Как видишь, мы прибыли из самой столицы нашей Родины. И мы совсем не из тех товарищей, с которыми ты и твои друзья поддерживаете столь теплые отношения. Они уже тебе не помогут. А у нас начался всесоюзный месячник борьбы за мораль и нравственность. Так что, гражданин Башилин, готовьте попку к свиданию с сокамерниками. А мы пока позовем сюда маму этой девушки…

— Не надо! — завизжала та. — Не надо!

— Ну как же «не надо»? Как раз надо. И в школу надо, сообщить о том, какой кружок мягкой игрушки ты посещаешь.

Девчонка была близка к истерике:

— Не говорите маме… Пожалуйста… Она меня убьет…

Девчонка не на шутку испугалась. Это капитана радовало. В самом деле, а что еще было сейчас делать с малолеткой? Не ликвидировать же ее как ненужного свидетеля!

— Ладно, вали домой. Бегом. И запомни ты, малолетняя дешевая шлюшка: хоть слово кому-нибудь о том, что здесь видела, или если еще хоть раз к своей подружке зайдешь, эти фотографии будут с интересом разглядывать твоя мама и директор твоей школы. Да еще я не поленюсь для всех одноклассников распечатать. Все поняла?

Та кивнула.

— Все, бегом!

— А одежда?

— Слуг нет. Перед ним раздеваться не стеснялась? А я таких сотни видел, ты меня ничем не удивишь.

Согнувшись в три погибели, девчонка проползла к своей сбруе, торопливо оделась и понеслась к двери. Щелкнул замок.

— Теперь поговорим серьезно, Виктор. Итак, хочешь на зону петухом? Быстро — «да» или «нет»?

— Н-нет.

— А то ведь никакой Старков тебя там от жизни под нарами не спасет. Так что давай говорить. И чтобы не врать. Так вот… Где Старков?

— Не знаю.

— Ты чего-то не понял, кажется. Я сказал — не врать!

— Клянусь, я не знаю! Они ушли в начале мая. С ним был Павел Клименко и этот новенький… Алексей, фамилии не знаю. Еще они привезли с собой из Владивостока десятерых бичей. Нелегально. На сухогрузе «Камчатка».

— Цель экспедиции?

— Не знаю. Я оказывал разные услуги Старкову. Через меня шли деньги. Я платил экипажам пароходов и капитанам. Я всех назову. Чем они занимались, я не знаю.

— Слушай, ты все-таки не понимаешь…

— Все я понимаю! Да пусть я «петухом» буду! А так я и до суда не доживу! Вы думаете, вы всех поймали?

— А если мы тебя уберем с Колымы?

— У них люди не только на Колыме!

Мельников понял, что нашла коса на камень. И дело было не в том, что Башилин боялся своего дружка. Нет… Не так уж прост оказался Виктор Павлович. Он уже успел оправиться от первого испуга. И не был слабаком, которого можно взять нахрапом. Теперь он просто играл испуганного придурка. Да уж, люди на Севере покрепче, чем в более теплых широтах. На фуфле их не раскатаешь.

— Что ж, переходим ко второй части нашей программы. Граф, ваш выход.

Кот шагнул в комнату.

— Привет, Витюша!

И вот тут-то Башилина проняло. На его роже отразился неподдельный ужас.

— Вот, познакомься с нашим сотрудником — товарищем Котовым. И как следует подумай. Ты его Старкову рекомендовал, так? А он гэбист. Хорошо мы тебя разыграли тогда во дворе, верно? — увлеченно врал Мельников. — И вот ты потом отмазывайся, что ничего не знал. И если хочешь, чтобы мы тебя прикрыли, выкладывай голую правду. И предупреждаю: если ты надеешься на своих ребят из КГБ, то зря. Мы как раз из той компании, которая таких, как они, на чистую воду выводит. И люди мы серьезные. Если тебя прямо сейчас во дворик выведем и пристрелим при всем честном народе, то за это нас лишь слегка пожурят… Дело Лаврентия Павловича не пропало. Ты понял?

— Да уж. Теперь понял.

— Что ты знал о цели экспедиции?

— Знал, что они ищут нечто необычное. Связанное с радиацией.

— Откуда знаешь?

— Я подгонял Старкову оборудование. У меня есть свои люди в бухгалтерии. Покупали технику и списывали. Доставали за взятки «слева». Еще были способы. Это хитрая бухгалтерия, вы не ОБХСС, не поймете.

Мельников мысленно обозвал себя кретином. Ведь Башилин по образованию бухгалтер! А они этого не учли.

— Так вот, он велел мне достать контейнер для хранения сильно радиоактивных изотопов. Таких вещей до сих пор ему не требовалось. Для урановой руды у них есть собственные. Но он ураном — ни легально, ни нелегально — никогда не занимался. Я долго ломал голову, что там за чертовщина может быть, но никак не мог сообразить. Но я ведь не физик, не химик, не геолог.

— Связи Старкова с КГБ?

— О московких я знаю мало. Черноусый, высокий, все костюмы на нем сидят, как на неродном. Он один раз сюда приезжал. Из наших, местных — заместитель начальника второго отдела Халтурин и его люди. Из третьего отдела у него тоже были люди, но я их не знаю. Ваши… коллеги — они ж конспираторы. В районных управах тоже имелись, но с ними разговаривали сами комитетчики.

— Как должен был доставляться товар?

— Этого я не знаю. Думаю — как обычно. Так же, как золото. По морю. У нас были связи на разных кораблях. И на китобоях, и на сухогрузах.

— Так. Иностранная разведка?

Башилин побледнел.

— Я… ни о чем таком не знаю. Зачем мне такие игры? Мне и здесь неплохо жилось.

— То есть ты хочешь нас уверить, что работал исключительно за рубли? Как говаривал режиссер Станиславский, не верю! Ну, сколько тебе надо? Ну, куда бы ты их девал? В бочке солил бы?

— Да не знаю я ни о какой разведке! Хоть режьте! Деньги — это ж как наркотик. Куда девал… Да об этом не думаешь. Хочется больше, больше. У вас в Москве что — нет подпольных миллионеров? Хотите — в виде добровольной помощи следствию я вам кое-кого назову?

— Ты все еще не врубился. У нас сейчас не следствие. У нас сейчас отстрел бешеных собак. Так, значит, счета в швейцарском банке у тебя не было?

— Да не было! Я хотел денег насобирать — да на юг поехать. В Грузию, к примеру. В Сухуми. Там у всех денег по макушку. Думал — буду жить себе на берегу моря…

Тут внезапно распахнулась дверь и в комнату ворвались трое. Мельников сотоварищи слишком увлеклись допросом, и визит этой троицы чуть не застал их врасплох. Впрочем, те тоже не ожидали встретить такую теплую компанию. Так что ситуация сложилась патовая. Начать игру не мог никто. Никто не успел достать оружия. Две группы стояли в нескольких шагах друг от друга. И как ковбои в вестернах, настороженно глядели друг на друга. Положение было примерно равное. Да и никто, судя по всему, сразу стрелять не рвался. Лишний шум никому не был нужен. Стороны оценивали ситуацию. Длилось это меньше секунды, но каждый успел сделать те или иные выводы.

Одного из новых участников спектакля Кот знал. Это был тот парень в модном бежевом плаще из местного КГБ, который отмазывал их на пристани от мента, когда он сгружал бичей. Значит, остальные двое — его коллеги. Гэбист наверняка тоже узнал Кота. Но… Тут Леха понял: этот парень ничего о нем не знает. Как и об остальных. Он принимает их за людей Старкова. Мельников и Прохоров были профессионалами покруче уровнем, чем этот чекист областного масштаба, поэтому они тут же прикинулись ветошью. Ведь самая лучшая позиция, когда враг тебя недооценивает…

— Вы откуда, мужики? — сделал первый ход капитан.

— Мы из Комитета государственной безопасности. А вы кто?

— Конь в пальто! Если вы из КГБ, то мы из ЦРУ! Кончай шутки шутить.

И вот тут-то парень в плаще и сделал ошибку. Именно потому, что недооценил противника. Догадайся он, что имеет дело с коллегами, никогда бы не полез в карман за удостоверением. Решил, видимо, что с бакланами он и так справится.

…Итак, парень полез в карман за удостоверением. В ту же секунду Кот, стоявший рядом со столиком, схватил бутылку с недопитым шампанским и кинул в одного из гостей. Посудина угодила тому в висок. Тут же, почти одновременно, хлопнули три выстрела. Мозги одного из гостей брызнули на стену. Другой дернулся, пораженный в грудь, но устоял на ногах. Мельников всадил в него еще одну пулю.

— Там еще водитель в машине! Старлей, на разведку!

Прохоров кинулся вниз по лестнице. Там было пусто. Осторожно выглянув из-за двери парадной, он увидел, что водила сидит и спокойно курит, будто ничего не произошло.

— Слушай, он сидит и не рыпается, — доложил Прохоров.

— Звукоизоляция… Толстые стены… Я сам дополнительную звукоизоляцию делал… По пьянке проверяли… Кто-то стрелял, выходили во двор. Ничего не слышно, — произнес Башилин болезненным голосом.

— Хорошо, что Леха из своего ТТ не долбанул. Тогда бы и мертвые пробудились. Есть другой выход? — спросил Мельников.

— На улицу… Парадная открыта…

— Я займусь водилой.

Мельников вышел на улицу, которая уже совсем опустела, и обошел дом. Он наполовину расстегнул куртку, придав себе как можно более расхристанный вид, и, сильно шатаясь, вошел во двор. Хорошо, что «Победу» у них хватило ума оставить у другого подъезда. А вот черная «Волга» с местными комитетскими номерами стояла совсем рядом с парадной.

Мельников подошел и постучал по стеклу.

— Эй командир, у тебя закурить нету? — произнес он заплетающимся голосом.

Тот никак не отреагировал. Тогда Мельников ударил кулаком по крылу.

— Гордый какой! Начальство, да? А я рабочий человек, я хозяин земли! Плевал я на ваше начальство! — И ударил второй раз.

Он рассчитал правильно. Каждый шофер любит свою машину. Особенно, если это новенькая «Волга» с номерами, при виде которых все гаишники берут под козырек.

Дверь приоткрылась, оттуда высунулась голова водилы.

— Да ты знаешь…

Капитан ударил по двери ногой. Она, захлопываясь, встретила на пути голову водителя и отскочила обратно. Тот вывалился на землю. Не переборщил ли? Все-таки шофер тут ни при чем. Мельников нагнулся над лежащим. Да нет, дышит. Стрелой кинулся наверх.

— Быстро! Мотаем отсюда!

Башилин к этому времени уже успел одеться. Он схватил в коридоре какую-ту сумку — и все скатились во двор. Вскоре машина уже летела по улице.

— Ксивы-то догадались посмотреть? — спросил Мельников.

— Вот они. Все трое из местного комитета, — ответил Прохоров.

— Это называется, если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе. Мы их не успели навестить, так они к нам пришли в гости.

— Думаете, к нам?

— Да нет. Вот видишь, Витя, какая жизнь получается. Ты думаешь, они к тебе на чай зашли? Или групповичок с твоей возлюбленной забацать? Ты их знаешь?

— Нет, этих никогда не видел.

— Ну вот, все вышло бы в лучшем виде. Они бы тебя взяли для беседы, вывезли за город. И на колымской земле появилась бы еще одна безымянная могила. Кто-то начал бодро зачищать территорию от людей, которые слишком много знают. В общем, так, — подвел итог Мельников. — Надо быстро отсюда валить. Слышь, Витя, мы теперь вроде как в одной лодке сидим. И чтобы эта лодка не потонула, быстро соображай: есть у тебя место, где можно отсидеться до утра? Утром-то мы сможем хоть штурмовые вертолеты вызвать. Соображай.

— Есть одно место. Не так далеко от города. Сторожка. Там дед один живет, мой человек.

— Старков о ней знает?

— О ней никто не знает. Это на крайний случай.

— Ну вот он и настал.

Башилин стал показывать дорогу.

— Что с тем, которого Леха бутылкой? — спросил вдруг Мельников.

— Наповал.

— Хорошо кидаешь, Леха. Как в цирке. Мертвые не потеют. И не дают показаний, — раздраженно бросил капитан.

— Бросьте, тут было не до размышлений, — вступился за Леху Прохоров.

— Да ладно. Это я на себя злюсь. Надо же так лопухнуться! Прозевал визит. И вот результат. Новенькую куртку, гады, пробили.

Машина выехала из города, но не в сторону Колымской трассы, а по дороге вдоль моря. Ехали километров двадцать, потом повернули на какой-то проселок. Переехали железную дорогу.

— В Магадане есть железка? — спросил Мельников. — Я думал, на Колыме нет железных дорог.

— Это узкоколейка. Она тянется вдоль моря километров на пятьдесят. Возле Магадана леса нет. Вот по ней и возили, когда строили город, — пояснил Башилин.

Наконец добрались до сторожки. Из нее вышел дед, который, увидев незнакомую машину, испуганно попятился.

— Кондрат, это я. С друзьями.

Дед, сутулый, с изрезанным морщинами лицом, ничего не сказал и ушел в дом. Зато оттуда выбежала рыжая девочка лет двенадцати. Она подбежала в Башилину, и тот ласково погладил ее по голове, потом по щеке и по шее.

— Слушай, ты и с ней спишь? — удивился Мельников.

— Теперь мне уже скрывать нечего. Мне дед ее сам привел. Она к нему постоянно из детского дома сбегает… А что? Ей нравится. В детдоме хуже — там воспитатели девчонок насилуют. А я хоть никого не заставляю.

Сторожка состояла из двух комнат, одна из которых являлась и кухней. Имелась железная печка-плита и минимум посуды. Старик принес рыбу, копченое мясо и бутылку со спиртом. Башилин, казалось, совершенно успокоился. Нет, трусом он явно не был. И, видимо, рассудил, что хуже уже все равно не будет.

— Ну что ж, не скажу, что наша встреча была приятной, но, как я понял, если б не вы, все обернулось бы еще хуже, — сказал он, когда начали выпивать и закусывать.

— Давай вернемся к нашим делам. Где все-таки может быть Старков? — спросил Мельников, прожевав кусок мяса.

— Он от вас ушел?

— Я ж тебя не просто так спрашиваю.

— А остальные?

— Они там, куда тебя час назад хотели отправить. Ты все не понимаешь, в какие игры влез. Тут труп на трупе. Если выберешься живым, считай, что тебе очень повезло.

— Да уж, вляпался по самые уши. Как говорится, жадность фраера сгубила. А что до Старкова, то он может быть где угодно. У него всюду народ.

— Ладно, вот тебе бумага, пиши всех, кого знаешь в КГБ. Слушай, а как все-таки вообще у Старкова начались игры с комитетом?

— Да они недавно начались, вот что! Я-то с ним гораздо раньше работал. Ну, Лозинского мы знали, так он бывший гэбист. Хотя бывших не бывает. Мы золото добывали, толкали. У нас все уже было: и транспорт, и все остальное. Потом этот вот прииск нашли. Тогда-то и начались комитетские игры.

— Потому что столько не продать самим? — спросил Кот.

— Вот именно. Я в стороне стоял. Зачем кого-то лишнего посвящать? А Старков — он хитрый мужик.

— Слушай, Виктор, — начал Кот, — вот Старков говорил, что у него есть свой особый путь отсюда. Это он корабль имел в виду?

— Вряд ли. Корабль вы бы просекли. Да вон ты и просек… — Тут Башилин ударил себя по лбу. — Неужели… Нет, быть такого не может. А хотя…

И рассказал следующее.

Обычно считается, что на Колыму посуху проехать нельзя. Но это не совсем так. Из Якутии к Колымской трассе все-таки ведет одна-единственная дорога. А если точнее — это не дорога, а зимник. То есть трасса, по которой кое-как можно пробраться зимой. Этот путь опасен, как военная тропа. Приходится делать шестьсот километров по совершенно безлюдным якутским просторам, в непосредственной близости от полюса холода Северного полушария. Места безлюдные в самом что ни на есть буквальном смысле. То есть там нет ни одного селения. Душевные, в общем, места. Случись поломка — так потом когда-нибудь найдут замерзшие трупы в машине. Помощи ждать неоткуда, поскольку машины в той местности ходят крайне редко.

Что же касается лета — не пройти там автомобилям. Потому-то этот путь никто никогда в расчет не брал. Но пару лет назад Старков велел раздобыть ему в личное, так сказать, пользование вездеход. Велел — сделали. Вездеход нашли, приобрели его для геологов, — а теперь он числится как вышедший из строя. Хотя на самом деле — живее всех живых.

Так вот, стоит он в Кадыкчане. Это за Сусуманом. Последний пункт на Колымской трассе. То есть теоретически можно попробовать на нем вылезти в Якутию. А там никому искать в голову не придет. Если набрать солярки, ремнабор и пару сумасшедших, то шанс есть. Один из ста. Но Старков будет играть и при таком раскладе. А вообще-то, если вам нужно его поймать… Вернее, нам нужно, чтобы его поймали… Так вот, это очень удачный вариант. Для нас. Потому что на вездеходе он, если даже в болоте не утонет, и комары его не сожрут — там самое меньшее неделю будет корячиться.

Так что у вас есть время перекрыть поселки, куда он может выйти.

— А сколько вообще-то людей в вашей гоп-компании?

— У нас же не американская мафия, где, как пишут в популярных изданиях, имеются чуть ли не списки членов. Есть связи, общие интересы. Вот я лично как в это дело влез? Был обычным толкачом, доставалой. А потому заело — что это я все на других, а не на себя?.. Но речь даже не о том. Просто никогда точно не разглядишь, то ли человек шустрит, чтобы государственное дело сделать, то ли он на себя старается. Вот Старков такой же. Он за десять последних лет расцвел во всю ширь. Хозяин тайги. И ведь все это ему с рук сходило. И сходило бы дальше, если бы он не зарвался. Потому что он и для государства был незаменимым человеком. Я вам гарантирую, — когда вы его заберете или в землю зароете — так на Колыме его долго будут вспоминать, — ах, какой был человечище. Такого другого долго искать придется. Как он все мог организовать.

— Кстати, а вот тут поподробнее. Как это он сумел такое дело раскочегарить? Не чисто же на деньгах…

— Конечно, нет. Он опирался на конкретных людей.

— На воров?

— Наоборот. На сук.

Мельников пояснил, обернувшись к Лехе:

— Суки, — это не только воры, которые оказались в штрафбатах. После войны такая поперла преступность — мама не горюй. Я занимался в сорок шестом одним делом в Казани — так там была действительно мафия. Когда их судили показательным судом в местном Доме культуры, на скамье подсудимых сидело шестьдесят человек. А не всех еще поймали. У них были люди, которые липовые документы рисовали. Были врачи, которые лечили тех, кого менты подранили. Там все было серьезно. Все эти люди создали свою масть, которая в лагерях часто брала верх. Потому что правильным ворам было впадлу занимать административные должности, а этим — нет. Они большую силу имели.

— Все так, — кивнул Башилин. — У Старкова была еще одна сила — предатели. Всякие полицаи, бандеровцы и прочие «лесные братья». Они ведь мужики хваткие и в лагерях быстро выбивались на хорошие должности. И что самое главное — крепко держались друг за друга. Вот на эту-то публику Старков и опирался. Как он их привлек к себе — уж этого я не знаю. Но — привлек. А те, кто вышли на свободу, они сразу хорошо устраивались. Во-первых, потому что хотели хорошо жить при любой власти. И, во-вторых, держатся друг за друга. Эдакая даже не антисоветская партия, а объединение тех, кто хочет жить хорошо. А на все остальное им наплевать.

Кот вспомнил своих знакомых — Игоря, воевавшего под Курской дугой, и Павло, бывшего полицая. Да, вот откуда у Старкова была такая сила, что он мог уверенно себя чувствовать чуть ли не по всей Колыме.

Но время неспешных бесед закончилось. На дороге появились четыре желтых кружка, которые то появлялись, то исчезали, петляя между сопок. Это спешили незваные гости.

— Эх, Витька, а ты говорил, что никто об этом месте не знает. Да, я вижу, что не соврал. Просто недооценил ты своих дружков. Вот что. Пусть дед с девкой двигают в тайгу. А нам бегать по лесам негоже. Леха, в багажнике есть небольшой боезапас на крайний случай. Тащи его сюда.

Леха побежал к «Победе», открыл багажник — и с радостью убедился, что Мельников придерживался принципа «все свое вожу с собой». Между запасным колесом и канистрой с бензином лежал целый арсенал. Тут, между прочим, был и подарок Старкова, тот самый карабин. Но кроме этого имелись еще три «Калашникова» и большой набор рожков. Кот прихватил все это хозяйство и возвратился в сторожку.

— Витька, стрелять умеешь?

— Когда на войне был, пистолет носил на поясе. Но я-то был интендантом…

— Понятно. Тогда отойди в угол и не отсвечивай.

Троица заняла позиции у двух выходящих на дорогу окон. Между тем машины были уже близко. Уже можно было определить по звуку, что это эмка и, скорее всего, «Волга». Метров за двести до домика дорога делала зигзаг — и машины вынуждены были ехать чуть ли не боком к стрелкам. Но водителей, очевидно, это обстоятельство нисколько не смущало. Противник снова недооценивал врага. Видать, здешние комитетчики никогда не сталкивались с настоящими бойцами.

Мельников отложил автомат и взял карабин Кота.

— У тебя в этой штуке вроде как разрывные пули? Что ж, вспомним партизанскую молодость.

Он прицелился в бензобак «Волги». Мягко нажал на спуск и… Это был высший класс! Мельников, выпуская пулю, чуть сдвигал ствол по ходу движения машины, одновременно взводил затвор и снова нажимал курок. Кот и Прохоров, забыв о предстоящем бое, во все глаза глядели на работу мастера. Восемь пуль были выпущены чуть ли не с пулеметной скоростью. И не зря они были выпущены. Над передней машиной взметнулось рыжее пламя. Грохнул взрыв. Кто-то, похожий на живой факел, выпал из машины и с жуткими воплями покатился по земле.

— Учитесь, сынки, пока я жив.

Вторая машина, «эмка», поспешно развернулась и подалась прочь.

— Если враг убегает, его догоняют. В машину! — приказал капитан.

Трое чекистов и примкнувший к ним государственный преступник, прихватив свой арсенал, бросились в погоню.

Пока они разбирались с погрузкой и запуском мотора, эмка успела уйти довольно далеко. Время от времени на изгибах дороги были видны ее фары, но на гнусном проселке преимущество «Победы» в скорости было бесполезным. Езда по таким буграм и рытвинам очень напоминает бег со спущенными штанами. В этом случае спринтерские возможности бегущих особой роли не играют. Преследуемые отрывались все дальше. Крутя руль и подпрыгивая на бесчисленных буграх, Кот с ностальгией вспомнил газик Старкова. Вот на нем бы погонялись…

Такая погоня в замедленном темпе продолжалась, пока наконец не выкатились на шоссе Магадан — Ола. Эмка повернула в сторону областного центра. Здешняя дорога была, конечно, тоже не сахар, но, по крайней мере, можно было попытаться выжать из «Победы» максимальную скорость. Что Кот и сделал. Машину трясло и кидало, но он упорно крутил руль, сосредоточившись на одном — не слететь с этой вихляющей безумной дороги. И вот, наконец, впереди мигнули габариты эмки.

— Поднажми! — крикнул Мельников.

Кот поднажал. Некоторое время преследуемая машина то показывалась, то скрывалась на очередном вираже. Но расстояние между эмкой и «Победой» быстро сокращалось. И тут начался прямой участок дороги. Эмка шла впереди примерно на полкилометра. Кот вдавил ногу в акселератор — и «Победа» честно выдала положенные ей сто двадцать в час. Кот знал: эмка больше восьмидесяти сделать не может по определению, так что догнать ее — это теперь только вопрос времени.

В окошке идущей впереди машины вспыхнули три красных огонька. Стреляли из пистолетов. Это ладно. Из машины, прущей на полном ходу, попасть во что-то можно только в американском кино. В реальной жизни такого никогда не случается. Так что Кот спокойно сокращал расстояние. Вскоре оно уже не превышало пары десятков метров. Из эмки продолжали стрелять. С тем же успехом. Еще ближе… Прохоров тоже не выдержал — опустив стекло, он высунул автомат и полоснул по убегающей машине длинной очередью. Даже попал — видно было, как рикошетят пули от задней стенки. Но толку от этого — как от стрельбы по танкам из рогатки. Так. Теперь надо соображать. Эмка тяжелее — пытаться сбить ее в кювет — занятие неблагодарное. Тем более что в упор при этом могут дуриком и попасть. Если же у них хороший водитель… Кот не обольщался, он знал, что баранку умеет крутить на весьма среднем уровне. Так вот, если у них хороший водитель, подготовленный для таких игр, — то еще неясно, кто кого скинет в кювет. С другой стороны, эмка — не слишком устойчива на большой скорости. Особенно ее шатает на поворотах. А значит… Кот приблизился и, сохраняя дистанцию в два метра, прекратил попытки дальнейшего сближения.

— Дайте им для острастки! — крикнул он товарищам.

Прохорова просить было не надо. Он снова шмальнул длинной очередью. Заднее стекло осыпалось, но эмка продолжала переть. Их шофер был явно не дурак — он петлял, пытаясь помешать пойти на обгон. Но вот он, правый поворот! Когда эмка начала на него заходить, Кот газанул, потом резко кинул руль вправо. «Победа» ударила правым передним крылом в заднее левое эмки. Эх, зря он так. Говорят ведь умные люди — не умеешь, не берись. Эмка вильнула, но выправилась. Зато Кот на несколько секунд потерял управление и слетел на обочину. И только резкое торможение помогло ему избежать встречи с матерой лиственницей, которая превратила бы машину, — а заодно и пассажиров, — в однородное месиво. А сама спокойно простояла бы еще пару-тройку сотен лет…

Пришлось сдавать назад и выруливать на шоссе. Пока он проделывал все эти манипуляции, преследуемые вновь оторвались. Леха пошел на вторую попытку сближения. И тут те сделали очередную ошибку. Кто-то из них, видимо, устал стрелять в открытое окно и попытался приоткрыть заднюю дверь. Не сообразив в горячке боя, что у эмки двери открываются по-старинному — назад. Тут уже начали действовать законы физики. Ветер рванул дверь — она отворилась полностью. Машину занесло, развернуло поперек дороги, она мгновенно завалилась на бок, сделала кувырок и вновь встала на колеса… Кот до боли в ноге вдавил тормоз, успев одновременно рвануть и ручник. Раздался душераздирающий визг, «Победу» крутануло, — но все-таки впилились они в эмку не слишком сильно.

Пассажиры «Победы» выскочили на дорогу и направились к поверженной машине, из чрева которой доносились стоны. Там образовалась куча-мала, в которой трудно было что-либо разобрать.

— Леха, прикрывай!

Капитан и Прохоров стали вытаскивать незадачливых гонщиков из машины. Один был мертв. Какая-то из пуль старшего лейтенанта все-таки достигла цели. Когда достали второго, сзади раздался крик Башилина:

— Это же Томсон, заместитель Халтурина!

— Витька, ты-то зачем вылез?..

Тут из машины ударил выстрел — и Башилин, схватившись за низ живота, рухнул на землю. Кот в ответ щедро полил эмку из автомата. Когда Прохоров спустя минуту осторожно заглянул внутрь, он обнаружил там два трупа.

Капитана тем временем обратил внимание на единственного оставшегося в живых пассажира эмки. Это был рослый крепыш, одетый в хороший костюм. Его типично прибалтийскую внешность не могла скрыть даже кровь, струившаяся из рассеченной головы и залившая половину лица. Он только-только очухался и начал слабо шевелиться.

— Ну, что, брат, начнем разговаривать? Я — капитан Мельников, прибыл сюда из Москвы со специальным заданием. Это — мои люди. А вот какого рожна вы на нас поперли?

Ответ лежащего прибалта прозвучал странно:

— Суки сталинские, фашисты… Радуйтесь, ваша взяла сегодня. Но ничего. Придет время — мы вас всех будем вешать на фонарях.

Капитан был несколько ошеломлен. Ведь, по большому счету, солдат тайной войны — это тоже профессия. И даже истребляя друг друга, работники спецслужб испытывают к своим коллегам, работающим на противоположную сторону, нечто вроде корпоративной солидарности. И разговоры ведут спокойно и деловито. С такими эмоциями капитану обычно приходилось сталкиваться, лишь когда он имел дело с непрофессионалами. С какими-нибудь бандеровцами или агентами белоэмигрантских центров. Но этот-то был вроде как профи. Видимо, удар по голове, полученный при аварии, слегка накренил его мозги — и теперь из прибалта перло в чистом виде подсознание. То самое, которое передовая марксистская наука считала выдумкой буржуазных псевдоученых-фрейдистов.

— Постой, давай о деле, — попытался урезонить его капитан.

— На фонарях вас, сталинских выродков, будем вешать. От Таллина до Владивостока, на каждом повесим…

Все это он произносил с ужасным эстонским акцентом. Хотя трудно поверить, чтобы в КГБ взяли человека, который не умеет чисто говорить на великом и могучем.

— На каждом фонаре по сталинисту…

Неожиданно лежащий выхватил пистолет и направил его на капитана. Тот стоял, опустив оружие, и не успел бы адекватно отреагировать. Тут бы и пришел Мельникову конец, если бы не Кот, — он не долго думая всадил эстонцу пулю в лоб.

— Вот те раз… — ошалело пробормотал Мельников.

К ним подошел Прохоров.

— Это бывает. Травматический шок. У меня мама работает на «скорой», я знаю. В таком состоянии люди иногда интересные вещи говорят. Это почище, чем нашумевший американский «наркотик правды». Можно сказать — момент истины.

— Истины? Может быть. Только вот какой истины, хотел бы я понять?

13 мая 1966 года, Магадан

Ирена Халтурина была хрупкой нервной женщиной с типично грузинской внешностью. Речь ее была правильной, даже слишком правильной. Без малейшего акцента, который чувствуется у грузин, даже если они полжизни прожили среди русских. Наверное, потому, что она работала учительницей литературы в школе. Даже теперь, сильно волнуясь, она говорила как диктор телевидения или иностранец, старательно выучивший русский:

— Мой муж — человек скрытный, молчаливый. Он никогда ничего не рассказывал мне о работе. А я не спрашивала. Понимаю ведь — секрет. Из сослуживцев дома я видела Томсона, эстонца, и Валерия Глызина. Валерий — неприятный человек, взгляд у него страшный… Но они всегда, по крайней мере, в моем присутствии, говорили о совсем обычных вещах — о кино, о спорте.

Мельников поудобнее устроился в кресле. В квартире майора Халтурина шел обыск. Который, разумеется, ничего не дал, да и дать не мог. Не такой дурак был Халтурин, чтобы оставлять у себя дома какие-нибудь нехорошие вещи. Трудно было предположить, чтобы у него здесь лежали груды золота или там, допустим, списки врагов Старкова, подлежащих уничтожению.

— А вас не удивляло, откуда у вашего мужа столько денег?

— Я как-то об этом не задумывалась… Я думала, какие-нибудь премии, доплаты, северная надбавка.

Капитан усмехнулся. Этот вопрос он задал просто по инерции, потому что ответ на него звучал всегда одинаково. Есть в мире огромное количество женщин, которые ежедневно пилят своих мужей за то, что те приносят в дом мало денег. Но Мельников не знал ни одной, которая, если муж приносит много денег, спросила бы его: а откуда он их берет? Приносит и приносит — кого волнует, зарабатывает он их, ворует или рисует в подвале…

Утром из Москвы прибыло подкрепление, и дело пошло всерьез. Под руководством капитана Мильке занялись опознанием тех, кого положила веселая команда капитана. Список Башилина оказался полностью закрытым. Все указанные в нем сотрудники КГБ не могли ничего сказать, поскольку уже стояли в очереди к воротам, которые охраняет апостол Петр. Правда, Ирена назвала еще одно неизвестное имя, но его обладатель исчез еще неделю назад. С большой долей вероятности это был тот самый Валера, который успокоился где-то возле нехорошего радиоактивного места, похороненный людьми таинственного Черного человека. В живых и на свободе кроме Старкова оставался еще только товарищ Халтурин. По словам жены, вчера утром он ушел на работу, сказав, что задержится на ночь. С тех пор она его не видела. И вроде как не врала. Все вещи, кроме костюма, в котором он ходил на работу, были на месте. Да и далеко смыться не мог он. Велика Колыма, да податься некуда, когда игра идет всерьез. Аэропорт и морской порт были перекрыты. Во все поселки по трассе разослали ориентировки. Так что скорее всего он находился где-то в Магадане.

— А из друзей вы не можете назвать кого-то?

— Друзей у него было мало. Сами понимаете, люди боятся работников КГБ. Поэтому общаются они в основном с коллегами. Могу вспомнить… Башилин Виктор Павлович. Старков Геннадий Сергеевич, геолог. Вот с ним он часто ездил на рыбалку, на охоту. И еще этот, журналист. Такой милый человек. Мне он больше всех нравился. Еськов Михаил Всеволодович.

Мельников чуть не подпрыгнул. Еськов! Собиратель якутских легенд! Конечно, ничто не мешало журналисту водить любые знакомства. Но как-то уж странно смотрелся этот добрейший гуманитарий в такой вот теплой компании.

— Скажите, а этот Еськов и ваш муж, они часто встречались?

— Не слишком. Но как-то я случайно их видела на улице. У них были странные отношения.

— То есть?

— Вы знаете, мой муж — он всегда уважал только успешных людей. Остальных презирал. Сами посудите, Старкова вся Колыма знает. Знакомства с Башилиным все добиваются — он может что угодно достать, хоть птичье молоко. А кто такой Еськов? Писатель-неудачник, мелкий литературный сотрудник, который возится с местными графоманами. Мой муж всегда смотрел на него снизу вверх. То есть он внешне это не показывал, но я ведь жена, я вижу…

В редакции царила все та же суета. Все так же бегали или орали в телефон сотрудники, все так же из курилки клубился сизый табачный дым. Мельников протолкался к секретарше.

— Простите, можно поговорить с Михаилом Всеволодовичем? — и показал на этот раз удостоверение.

— Ой… Знаете, он сегодня на работу не вышел. Вообще-то, с ним такое иногда случается… Сами понимаете… Употребляет. Но сегодня летучка, а на нее он приходит всегда. Я ему звонила домой, там никто не подходит.

— Адрес подскажите, пожалуйста.

Улица, где проживал журналист, была невзрачной. Здесь, по большей части, теснились двухэтажные дома барачного типа, построенные, видимо, еще в тридцатые годы. В одном из них и проживал Еськов. Но все звонки в дверь оказались тщетными. Выйдя на улицу, Мельников вдруг увидел, что проезжающий мимо «газик» резко затормозил. Из него выскочил Прохоров.

— Товарищ капитан, вы здесь? Значит, уже знаете?

— Что я должен знать?

— На пустыре, в двух кварталах отсюда, только что найден труп Халтурина. Убит двумя пулями в затылок.

— В машину!

Мельников развернул «Победу», и они помчались в аэропорт. Но было поздно. Четыре часа назад в Якутск ушел самолет и уже успел там приземлиться. В числе его пассажиров был и Еськов Михаил Всеволодович.

13 мая 1966 года, Ленинград

Лейтенант КГБ Брыков с кислой миной шел по нескончаемому коридору исторического факультета. Вокруг кипела бурная студенческая жизнь. Справа и слева доносились разговоры про семинары, лекции, коллоквиумы, зачеты, звучали имена Евтушенко и Высоцкого, велись разговоры про бывшие и предстоящие вечеринки и споры о том, куда пойти после лекций: в пивную или в «Сайгон». Дурное настроение Брыкова объяснялось предстоящим заданием. Ну почему, если ты молодой и недавно работаешь, то тебя вечно посылают заниматься разной ерундой? Как и всякому молодому специалисту, Брыкову хотелось совершить что-нибудь значительное. К примеру, лично поймать американского резидента или, на худой конец, обезвредить агента, внедрившегося в конструкторское бюро секретного завода. А тут тебя гонят раскапывать какие-то преданья старины глубокой. Какие-то следы давно разгромленных оппозиций. Но в кармане лежал список вопросов, которые нужно сегодня, кровь из носу, решить и тут же доложить об этом начальству.

Брыков поднялся по лестнице и прошел в дверь кафедры Новейшей истории. Навстречу ему поднялся моложавый человек типично профессорского вида.

— Добрый день. Вы профессор Слуцкий? Вам звонили по поводу моего посещения?

— Да-да, конечно. Что-нибудь случилось?

— Да нет, просто нам необходимо уточнить некоторые сведения. Скажите пожалуйста, вы окончили университет в 1929 году?

— Да, именно так.

— Не припомните ли среди ваших однокурсников Михаила Всеволодовича Еськова?

— Постойте. А, да. Знаете, молодой человек, студенческие годы не забываются. Помню, конечно. Талантливый был парень. Яркий. Стихи писал интересные. Был членом ЛЕФа. Но с последнего курса ушел. Уехал на Дальний Восток. Больше я ничего о нем не слышал.

— А какая причина его ухода?

— Видите ли, тогда начала разворачиваться очередная кампания против троцкистов. А Сева… Он этим увлекался. Потом, правда, отрекся. Видимо, решил не искушать судьбу…

13 мая 1966 года, телефонный разговор

— Константин Георгиевич? Это вас беспокоит лейтенант Брыков. Я звоню в связи с расследованием капитана Мельникова. Он сказал, что я могу обратиться к вам за научной консультацией.

— Конечно, конечно.

— У меня к вам такой вопрос. Скажите пожалуйста, есть ли связь между ЛЕФом и политическим троцкизмом?

— ЛЕФ непосредственно вдохновлялся идеями Троцкого о новом революционном искусстве.

— То есть даже после высылки Троцкого его скрытые сторонники могли примыкать к этой группе?

— Безусловно. Это была, по сути, одна из последних легальных троцкистских ячеек.

— Спасибо большое.

— Предавайте привет Мельникову.

Брыков не знал, кто такой капитан Мельников, где и чем он занимается. Но задание он выполнил и, положив телефонную трубку, стал писать отчет:

«Установлено, что Еськов Михаил Всеволодович в период своего обучения в университете имел отношение к деятельности сторонников троцкизма».

В тот же день это сообщение ушло по спецсвязи в Магадан.

13 мая 1966 года, Магадан

Троица капитана Мельникова сидела в ресторане и занималась делом, недостойным советских чекистов, — накачивались коньяком. После такого обилия ярких впечатлений требовалась разгрузка. А заодно необходимо было привести в порядок мозги.

— Товарищ капитан, я вот одного только не понимаю. Зачем Еськов рассказал вам про эти легенды и сам дал нам нить? — спросил Кот.

— То, что он меня вычислил, это несомненно. А почему рассказал? Во-первых, он ведь не знал, что нам кое-что уже известно. Во-вторых, что такое эти легенды? Мистика. Он ведь не знал, что я именно мистикой и занимался. А средний оперативник на такую информацию плюнул бы да растер. И, в-третьих, самое главное: на что он меня наталкивал? На золото. А это для них был уже вчерашний день. Тем более что с этим прииском у них все пошло в разнос из-за жадности группы их товарищей. Он рассчитал правильно. Рано или поздно мы бы на этот прииск вышли. Но пока мы бы копались в поисках золотого следа, они спокойно добрались бы до этой радиоактивной хрени. Это была очень крупная игра. И она все еще идет. Пока мы не знаем, что там все-таки. И как достать Еськова, тоже не знаем. Он вполне мог после выхода из самолета достать ксиву на другое имя — и ищи ветра в поле. А вот Старкова можно попробовать взять. Так что, думаю, придется нам двигать в Якутию.

Глава 10 Гвозди бы делать из этих людей…

23 мая 1966 года, Якутск

Старков, тяжело шагая, пересек площадь Ленина и потопал по главной улице. Он словно бы видел себя со стороны — мужчина в замасленной полярной куртке и таких же повидавших виды сапогах. Впрочем, теперь он уже не был Геннадием Сергеевичем Старковым, теперь он был — Геннадий Юрьевич Романенко, проживающий в поселке Симеиз Крымской области. И пусть кто-нибудь попробует сказать, что он там не проживает. Все соседи подтвердят, что хозяин, пять лет назад купивший дом, работает на нефтепромыслах в Сибири, но раз в год обязательно приезжает, чтобы проведать хозяйство. Старков при этих своих регулярных визитах неизменно общался со всеми соседскими мужиками и до отвала поил их всем, что горит. Таким его там помнили и любили. Дом в Симеизе Старков приобрел еще до того, как ввязался в безумные игры с различными ребятами из Москвы и ее окрестностей. Потом этот дом вроде как стал и не слишком нужен — появились другие планы. Но Старков был из тех, кто способен рискнуть всем, поставить один против тысячи — но в то же время никогда не забывает о запасных путях отхода. Да и дел-то, в общем, немного. Прилететь на недельку, погреться у моря, которое так непохоже на то, возле которого он жил на севере, пообщаться с соседями. И вот ведь оказалось — верно все вышло. Видать, на некоторое время придется стать мирным крымским жителем. Тут уж пригодится и то, что лежит в тайнике, который сделал в подвале потомок строителей этого дома, татарин, выселенный вместе с другими после войны — за глупость. Он, дурак, поверил, что немцы пришли всерьез и надолго, и стал с ними дружить.

Старков прошелся по главной улице, увидел двухэтажный магазин с надписью «одежда» и зашел внутрь. Там, конечно, не было ничего хорошего. Длинными рядами висели костюмы, вызывающие тихий ужас и фасоном, и расцветкой. Обувь являла собой все тот же безысходный кошмар. Старков не принадлежал к особым ревнителям хорошей одежды. Он и над Башилиным всегда подшучивал: мол, доведет тебя до скамьи подсудимых любовь к красивым пиджакам. Но все-таки ходить в таких вот отрепьях не желал. Старков не любил маскироваться. Он всегда жил так, как хотел, так, как считал нужным. В лагере его уважали воры — за что пришлось заплатить ножевой раной — лезвие прошло в сантиметре от печени. Его уважали граждане начальники. Он проложил дорогу, за несвоевременную сдачу которой шестеро чекистов превратились в зэков. Об этом память — рваный шрам на морде. Старков всегда жил широко и весело — и давал жить другим.

Бывший хозяин Колымы подошел к одному из продавцов, который, судя по физиономии, повидал в жизни всякое, и, напустив на себя простодушный вид, обратился к нему:

— Слышь, браток, а нельзя ли с директором переговорить? Дело у меня к нему. — Вынув из кармана трешку, он незаметно положил ее на ладонь продавца.

— Директора? Почему ж нет? Пройдемте, пожалуйста.

Директор сидел в крохотном захламленном кабинете и имел вид фараона, который находится гораздо выше таких суетных проблем, как снабжение населения одеждой. Но Старков знал, как подняться на высоту директорского величия.

— У меня, понимаете ли, такое дело. Я вот только что с Крайнего Севера. Три года безвылазно в тундре. Еду в отпуск на юг. А одежды-то и нет никакой приличной. Не в этом же ехать. Да ведь меня ни в один приличный ресторан не пустят. А у вас, я гляжу, ассортимент какой-то не того… Я вас очень прошу как рабочий человек, может, найдется что-нибудь получше, а?

Директор, как и следовало ожидать, понял его с первого взгляда. Он, конечно, видал таких не один и не два раза. Якутск — транзитный город. Теперь, когда самолеты «Аэрофлота» летают из Магадана напрямую, подобных персонажей поубавилось. Но ведь и Якутия — край богатств, которые никто пока сосчитать не сумел. Из ее невообразимо огромных северных районов стройными рядами перли оборванцы, мимо которых глупый житель столиц проходил в своих модных шмотках, презрительно задрав нос. А между тем в карманах ватника или кожанки у таких людей хранились суммы, о которых столичные зазнайки не могли даже и мечтать. Именно поэтому директор сразу превратился в заботливого работника торговли, чьей единственной целью является обслужить по первому разряду рабочего человека.

— Конечно, конечно. Мы всегда готовы помочь героическим труженикам Севера. Вы знаете, у нас совершенно случайно остался один костюм. Ну прямо на вас…

Через полчаса, выходя из магазина и глянув в зеркало, Старков удовлетворенно ухмыльнулся. Исчез грязный обтрепанный обитатель тайга. По лестнице спускался солидный, знающий себе цену человек, направляющийся в очередной законный отпуск. Правой рукой он проверил лежащий во внутреннем кармане пистолет. Надо бы выбрать время и перешить карман. А то как-то плохо вынимается…

Свою старую сбрую он выбросил во дворе на помойку, вышел на улицу и остановил такси.

— Шеф, отвези меня в хороший ресторан.

— Так он за углом, хрен ли тут ездить?

— Ну а тебе трудно? — Старков сунул таксисту три рубля.

— Да, нет проблем. — Таксист тоже долго жил в Якутске и прекрасно знал нравы людей, пришедших с Севера. Он двинул машину в сторону самого дорогого в городе ресторана.

— Слышь, командир, а тебе еще чего не надо? Я тут девчонок знаю хороших. Могу познакомить.

— Да нет, это пока ни к чему. Вот на юг приеду — тогда и бабы будут, и вся хорошая жизнь…

Он вошел в ресторан и сел за столик в углу. Заказал себе пятьсот граммов коньяку и хороший обед. Когда официант принес спиртное и закуску, он налил себе стопку, закусил колбасой и задумался.

Последние десять дней были сущим адом. Может, кто-нибудь когда-нибудь и пробовал пропереть летом на вездеходе эту паскудную трассу, но Старков о таких не слышал. Если кто и пропер — тот точно был героем. Сколько раз за время пути Старков проклинал свою доверчивость. Поверил, кретин, одному водиле, который уверял, что это трасса проходима. Соврал он. Этот зимник непроходим. Сплошное болото. Мощный вездеход, который шутя шпарит по тундре, буксовал здесь на каждом шагу. Болота, ручьи, крутые подъемы. Столь же крутые и скользкие спуски. Длинные, длинные километры. А у тебя единственная цель — выбраться из этого вот болота. И ты выбираешься. Газуешь, рубишь и подкладываешь под гусеницы лесины. Снова газуешь. Выбираешься. И тут же влезаешь в следующую топь. Все начинается сначала. Двое спутников Старкова были ребята неслабые. Они согласились лезть в эту погань не только из-за непомерных денег, которые обещал им Старков. Честно говоря, людям, которые работали только за рубли, Геннадий Сергеевич не шибко доверял. Потому что ведь этот самый рубль в могилу не возьмешь. Такой человек всегда будет слишком заботиться о своей шкуре. А побеждают как раз те, кто о шкуре в нужный момент вообще не думают. Для этого нужна в человеке еще какая-то страсть. Любая. К приключениям. К убийству. Та, которая помогает в критический момент забыть, что ты смертен. Только так и делаются настоящие дела.

Так вот, эти ребята загорелись пройти там, где не ходил никто. Они были отличными механиками-водителями, которые начали с танков и продолжили крутить баранку в путешествиях по русскому Северу. Они и замерзали в тундре, и тонули в болоте. И отбивались от беглых зэков, и убегали от милиции с незаконным золотом. Словом, ребята, которых ничем не запугаешь. Но и они сдали. Старкову приходилось заставлять их чинить полетевшие траки, наставив на них карабин. Он спал урывками, — придавив одной рукой винтовку, держа в другой пистолет… В общем, когда дошли до Теплого Ключа, места, откуда уже летают кукурузники «Аэрофлота», все были на пределе — и люди, и вездеход. Но ведь дошли! Честно говоря, Старков собой гордился. Даже не потому, что удачно ушел от погони, а потому, что он все-таки сумел это сделать!

Он честно расплатился с ребятами, выдав им вдвое против обещанного.

Вездеход они не просто бросили в болото. Во-первых, зачем оставлять следы? А во-вторых, все-таки жаль боевого товарища, перенесшего такое — и все-таки оставшегося на ходу! Своих не бросают. Они оставили вездеход на какой-то авторемонтной базе. Договорившись, что, мол, мы скоро за ним вернемся. А законы Севера такие. Если за ним не придут — то его возьмут себе. И никакой прокурор не вытащит из местных ребят признания, что этот вездеход не стоял тут с сотворения мира…

Первые дни пути Старкова душило бешенство. Он проиграл! Проиграл главную игру в своей жизни! Дело было опять же не в деньгах — их у него на швейцарских счетах имелось достаточно, чтобы всю остальную жизнь о них не думать. Но Старков был азартным игроком. И сознание того, что его кто-то — он так и не мог понять, кто — переиграл, мешало ему трезво мыслить. Но тайга и горы, грязь, летящая в лицо из-под гусениц вездехода, — просветляет. В конце-то концов, не повезло — и ладно. Можно попытаться начать сначала. Они, кто бы там ни был из всей этой чекисткой братии — ждут, что он полезет через границу. И пусть ждут. Когда-нибудь им надоест. Они люди государственные, у них дел много. Можно спокойно посидеть пару-тройку лет в Крыму. Попить местного вина, поплескаться в теплом море, поспать с приезжими курортницами. Вроде как санаторий. А потом уж можно двигать на Запад. И уж там снова выбирать себе дело. Благо много троп нехоженых, много стран нецивилизованных. Старков, думая о своих тысячах в Швейцарии, никогда не имел в виду какие-нибудь там белые пароходы и роскошные отели. Здесь, в этой стране, ему мешали развернуться. Но дикие места есть и в других точках планеты. Жаль, он родился не в то время, когда люди с ружьями в руках захватывали огромные территории. Уж он бы не поступил с Аляской, как эти козлы-американцы. Уж он бы там устроил город-сад, который хотел устроить Берзин, да ему помешали…

Ладно, время для досужих мыслей вышло. Старков залпом допил коньяк, расплатился, поймал такси и велел ехать в аэропорт. Пора покидать Север.

Но в аэропорту Старкову не понравилось. Все вроде было спокойно. Как всегда местное радио вещало об отмене рейсов. Как всегда, в неуютном бараке сидели на чемоданах граждане, ожидающие вылета. Хуже было другое — на Якутск навалилась какая-то очередная непогода, и все вылеты были отложены на неизвестный период времени. То есть хочешь — не хочешь, а придется ждать у моря погоды. Нет, так нам не нужно. Береженого Бог бережет. Старков направился к выходу. Поймал такси:

— Шеф, можно в Нижний Бестяк?

— Сложно, но можно.

Старков сунул ему червонец.

— Тогда все можно.

Оттуда, из этого самого Нижнего Бестяка, до ближайшей железнодорожной станции — полторы тысячи километров. Но поймать машину и договориться — проще простого. Лучше уж плохо ехать, чем хорошо стоять.

23 мая 1966 года, Нижний Бестяк

— Эх, ну и гнусная здесь все же дыра, — изрек Кот, опрокидывая в глотку очередную порцию чая. Мельников и Леха сидели у костра неподалеку от автозаправочной станции. Любая машина, идущая из Якутска, находилась в их поле зрения.

— Вы точно думаете, что Прохоров с ребятами в аэропорту болтается зря?

— Конечно. Нелетная погода. Старков не дурак, он не станет светиться в Якутске.

— Но он ведь не знает, что мы выпасли его вездеход.

— Слушай, ты с ним не одну заваруху прошел. Он — дурак?

— Не дурак — это точно.

— Я вот тоже так думаю. Запомни на всю оставшуюся жизнь: никогда не считай, что противник глупее тебя. Если ты до чего-то допетрил, значит, не исключено, что и противник дошел до того же.

В самом деле, оставалось только ждать. Пару дней назад пришла информация, что в поселок Чурапча притащился невесть откуда взявшийся вездеход, выглядевший так, будто он побывал на Марсе и поучаствовал в битвах с марсианами. Вездеход пристроили к местным ребятам, двое из троих членов экипажа пустились в бурный запой и в изучение местного легкодоступного женского персонала. Третий же улетел на «кукурузнике», который в тех местах заменял автобус. Судя по описанию, это был Старков. Самолет летел в Якутск. Но у трапа клиент не появился. «Кукурузник» садился еще в нескольких местах, где уже имелась нормальная дорога. Видимо, Старков перестраховался — и до Якутска добирался на попутных машинах. Казалось, в Якутске ему делать было нечего. Лишь в самый последний момент Мельников сообразил — за Леной начинается трасса, по которой на юг идут машины. Там тебя легко подбросят до железной дороги. И вот здесь, в ключевом месте, возле автозаправки и поста ГАИ, ждали Старкова Мельников и Кот. А все остальные силы несли героическую вахту в аэропорту. Где сегодня нелетная погода.

Кот подкинул на периферию огня несколько картофелин. Машин возле заправки почти не было. Изредка притормаживал возле поста ГАИ трехосный МАЗ. У водителя проверяли документы, убеждались, что никого подозрительного в кабине нет, и отпускали с богом.

— Внимание! — раздался голос Мельникова.

В свете фонаря, пристроенного на будке поста ГАИ, обнаружилось такси, сгрузившее одинокого человека. Он, постояв и осмотревшись, двинулся в сторону стоянки, где дремали, ожидая утра, машины сибирских водителей-дальнобойщиков.

— Пошли быстро!

Но они опоздали. Никто не думал, что можно так быстро сговориться с отдыхающим водилой. Но что вышло, то вышло. Здоровенный МАЗ сорвался с места и, набирая скорость, попер по трассе так, что воздух вокруг засвистел.

Мельников кинулся к ближайшей машине. Открыл дверцу — мужик средних лет с квадратным, изборожденным шрамами лицом, задумчиво поедал бутерброд с колбасой, запивая его чаем из термоса.

— Браток! — Мельников показал удостоверение. — Вот машина отъехала, ее надо обязательно догнать.

— Ох, что за жизнь! И война кончилась, и вроде в Сибирь уехал, а все от особистов нет отбоя. Ну, садитесь, что ли…

Многотонный МАЗ зарычал и набрал скорость.

— За кем гонимся-то? — спросил водитель.

— За тем МАЗом, что только что ушел.

— Да это я понял. — Водитель ронял слова спокойно и насмешливо. Было видно, что он ни фига не боится — ни КГБ, ни черта в ступе. — А вот ты мне скажи, зачем? Опять врагов народа ловите? Я вот врать не буду, когда вы врагов народа ловили, а они от вас бегали, я от вас многих спас, которые были беглые.

Кот на Севере встречал таких шоферов. Им было на все наплевать. Они знали себе цену — ведь без них ничего не закрутится. Эти шоферы терпеть не могли любую власть, потому что могли постоять за себя сами. А власть они видели лишь в лице начальников, которые прибегали к ним на поклон: Вася, отвези… И они возили. В такие дикие места, где ни одна машина не проходит. Но они проходили. И потому — плевать они хотели на все комитеты. Так что с этим водилой требовалась дипломатия.

— Слушай, друг, ты был на фронте? — начал Мельников.

— А как же! Я стопятидесятидвухмиллиметровые возил, из которых Кенигсберг разносили. Разнесли хорошо — даже воспоминания не осталось. И сам помогал их тащить, когда их выволакивали на прямую наводку.

— Так вот, мы гонимся за тем, кого ты тогда не добил. Кто банду бывших полицаев собрал и снова хотел против нас.

Водила повернулся и очень внимательно посмотрел на Мельникова.

— Не врешь, особист? Ну, тогда пошли…

Он вдавил газ и, казалось, что машина собирается взлететь — так вокруг засвистело. Кто бы знал, что обычный МАЗ способен развить такую скорость. Фары метались по дороге. Машина понеслась, как реактивный снаряд. Ничто ее остановить уже не могло. Вскоре впереди показались габариты грузовика, который преследовали.

— Держись, ребята, щас догоним!

Внезапно хлынул дождь. Струи воды залили ветровое стекло, дворники беспомощно шарились туда-сюда. Конусы фар едва-едва рассекали пространство впереди, состоящее, в основном, из мрака и воды. Ехать приходилась почти вслепую. Но в конце концов Мельников различил впереди кузов идущего грузовика. Внезапно преследуемый МАЗ вильнул к обочине.

— Давай дальний свет!

В свете фар, включенных на дальний свет, было смутно видно, как человек выпрыгнул из машины и побежал по склону вниз, к берегу Лены.

— Никуда он, паскуда, не уйдет. Пошли за ним!

Мельников и Кот выхватили пистолеты и, продираясь сквозь мокрые кусты, бросились следом за беглецом. Склон был пологий и скользкий. Дождь хлестал нещадно. Единственным утешением служило то, что и Старкову было не легче. Слышно было, как он, оскальзываясь и падая, громко матерится. Погоня шла в основном на слух. Видимость была почти нулевая. Кусты тыкались в лицо, Кот едва не потерял глаз, напоровшись на какую-то шальную ветку.

Смешная погоня. Двое мужиков, натыкаясь на кусты и спотыкаясь о коряги, ломятся за третьим, которому приходится не легче. Это вам не голливудский фильм. Преследуемый и преследователи двигались мучительно медленно. Никто, как ни старался, не мог ускорить темп. Тут же оскальзывался и падал. Это продолжалось долго, очень долго. Хрустели кусты впереди — и Мельников, и Кот шли на шум. Старков по звукам знал, где его преследователи, но куда он мог деться? Дурацкая погоня продолжалась.

И все-таки Мельников и Кот неотвратимо приближались к Старкову. Справа свинцово блестела великая Лена.

Наконец впереди замаячила прогалина — и стал виден силуэт бегущего человека.

— Старков, стой!

В ответ тот дважды выстрелил, а потом силуэт исчез.

— Залег, сволочь. Давайте я попробую приблизиться, — предложил Кот и бросился вперед.

Снова раздались выстрелы. Кот залег. Силуэт метнулся в тень дерева. Мельников прицелился и нажал курок. Силуэт покачнулся и распластался на земле.

— Вот блин! Ведь по ногам целил!

Держа пистолеты наготове, они приблизились к Старкову. Он не притворялся. Из груди и живота ручьями текла кровь. Не из одной раны — из двух. Видимо, какой-то предыдущий выстрел все-таки его зацепил.

— Начальник! — прохрипел Старков. — Слушай, мне уже все по хрену. Леха ведь с тобой. Я его узнал. Такого, как он, хрен с кем перепутаешь. Давай так. Ты отвали, я с ним поговорю, ладно? У тебя выбора нет, я до больницы не дотяну. А дотяну — так жить мне все равно больше незачем. Так что либо я с ним говорю, либо я так просто сдохну. Мне-то все равно…

Мельников на секунду задумался — но выбора и в самом деле не было. Капитан, боевой офицер, видел: с такими ранениями жить Старкову оставалось не больше часа. Он кивнул Лехе.

Кот вышел из темноты.

— Геннадий Сергеевич, это я.

— Ну привет, Леха. Значит, ты за них… Жаль. Только хорошего человека приметил, — а он тоже ихний. А ведь я тебя прочил в свои помощники. И преемники. Я на тебя не обижаюсь. Я только потому именно с тобой и хочу говорить, что видел тебя в деле и знаю — ты настоящий мужик.

Старков отдышался и продолжил:

— Ты пойми, я против этой власти ничего никогда не имел. Хоть она меня и поимела… Я не эти… Ну, наверное, вы до них уже добрались. Ты знаешь. Если ты… Если такие, как ты, за них, то сила — за вами…

Кот понял, что нужно спрашивать то, ради чего они, собственно, и предприняли всю эту нелепую операцию.

— Что там, в том нехорошем месте?

— Радий. Металлический радий. Один его грамм стоит в сотни раз больше, чем золото. Только вот покупатель нашелся лишь за океаном.

О радии Кот знал только из стихотворения Маяковского, которое заставляли учить в детском доме. О том, что в грамм добыча, в год труды.

— Откуда он там?

— Его нашли в тридцать шестом. Это чудо. Никто никогда о таком не слыхал. Но в тайге много чудес. В Москве как-то докопались… И поручили мне взять.

Старков замолчал. Кот с беспокойством вгляделся в лицо раненого. А Старков вдруг вспомнил дорогу на Осурман. Ту самую, память о которой запечатлелась на его лице рваным шрамом. Жуткая это была дорога к новому золотому прииску. Пятьдесят километров одной скальной выемки. Но что было делать? В Магадан шли американские суда, набитые грузами для воюющей армии. За них нужно было платить золотом. И начальство требовало: давай, строй. Не жалели никого и ничего. Погибших зарывали тут же — в скальной породе, которую оттаскивали на тачках. На дворе стоял сорок третий год. Но им давали все. Старков сказал: везите спирт. И спирт везли. Зэки, шатавшиеся от усталости, выпивали по сто пятьдесят граммов и снова шли к тачкам. Полупьяные подрывники рвали аммоналом скалы — и осколки летели до небес. Тачкогону Масюте, залетевшему на Колыму за обычную для цыгана страсть к чужим лошадям, разрешили выписать жену. Премии кидали пачками. Двух особистов увезли прямо со стройки — и никто их никогда больше не видел. Но дорогу-то они построили! Старков вдруг понял, что он уже создал себе пирамиду — такую, как фараоны в Египте. Умрет он, умрут все, кого он знал, но эти скальные выемки среди тайги останутся. Люди пришли в этот край, где жить невозможно. Но они будут здесь жить. И они отсюда уже не уйдут.

— Слышь, Леха. Запоминай. Москва. Телефон 27-48-16. Позови Александра Яковлевича. Скажи — привез подарок, рыбу с Колымы. Это связь на случай, если я не смогу приехать. И вот что еще. Слушай, мочите вы всех этих… Они — настоящие коммунисты. Вы-то уже нет. Вы хоть строить научились. А они умеют только разрушать и убивать.

— Еськов ушел.

— Далеко он не уйдет. Езжай к Балыку. Он попробует отвалить через него. Я вот тоже хотел. Да теперь что там…

Разговор, видимо, отнял у Старкова последние силы. Взгляд его стал стекленеть.

— А все-таки жаль, что ты был не со мной… — уже одними губами произнес он.

Подошел Мельников.

— Все, товарищ капитан. Отбегался. Он, конечно, был страшным человеком. А все-таки мне его жалко.

Мельников посмотрел на убитого.

— Да уж. Сильный был мужик. Настоящий волк. Матерый. Ну, давай рассказывай, что он тебе сообщил…

25 мая 1966 года, Владивосток

На набережной все было так же, как и месяц назад. Разномастные морячки прогуливались с разновозрастными девицами и женщинами. Шумел-гремел большой океанский съем. Троица Мельникова пробиралась среди этого праздника жизни в уже знакомый Коту ресторан «Волна».

— А ведь, мужики, моя фамилия на самом-то деле не Мельников, а Идиот. Ну как же мне сразу в голову не пришло, где искать Еськова? Я ведь знал биографию Абросимова. Вот, ребята, учитесь на ошибках своего начальника. Самое гнусное в нашей работе — когда начинаешь мыслить штампами, когда мысли текут по проторенным дорожкам. В этом случае не замечаешь самого очевидного. А теперь вот, возможно, он уже сплыл навсегда с нашего горизонта. И ищи теперь. Нет, ну все-таки, какой же я дебил! Меня в академии КГБ нужно как экспонат показывать: капитан, прослуживший двадцать три года в органах и при этом абсолютно лишенный головного мозга.

— Товарищ капитан, значит, и старший лейтенант Прохоров идет по тому же славному пути. Мне вот лично до сих пор ничего непонятно. Почему вы должны были догадаться, куда ломанется Еськов?

— Ты биографию Балыка помнишь?

— Помню, конечно. До последнего времени — история вполне уважаемого и достойного рецидивиста. Балык — типичная головная боль наших коллег из органов внутренних дел. Ради таких, как он, пришлось затевать такое интересное дело, как «сучьи войны». До сих пор пароходы везут на Колыму в качестве принудительного ассортимента воров в законе — в «шестерку» на перековку.

— Ты прав. В том смысле, что паралич мозгов — заболевание заразное. Впрочем, тебя можно понять. Ты пришел в органы после порнографического шабаша, получившего в истории название «XX съезд КПСС». Ладно, пока дойдем, будем тренироваться в умении думать. Теперь тебе как салаге в нашем деле даю подсказку. Ущербность моих мозгов кроется в привычном штампе. При Сталине были заключенные политические и уголовные. И эти два потока никак не смешивались…

— Отец Абросимова!

— Молодец, возьми с полки пирожок. Понюхай и положи на место. Правильно, Леха. Папа Балыка, как известно, загремел по делу Тухачевского. А подельщиков знаменитого маршала называли «красными милитаристами». Очень, понимаете ли, им хотелось во что бы то ни стало прямо тогда развязать большую революционную войну со всеми, кто под горячую руку подвернется. Мало им было Польши, где тот самый Тухачевский в 1920 году крепко получил по шапке. Но это был своеобразный товарищ. Он обладал прямо-таки патологическим неумением учиться на собственных ошибках и во всех своих бесконечных провалах винил кого угодно, только не себя. А ведь «революционная война» — это тот самый экспорт революции, о котором говорил товарищ Троцкий. Недаром он всегда покровительствовал Тухачевскому. Сечете связку? Так вот, моя ошибка в чем? Я рассудил так. Абросимов загремел за политику. За дело или под горячую руку подвернулся — нас это в данный момент не волнует. Но он «политик». А сынок его, Балык, вор чистой воды, пробы ставить некуда. И с папочкой вроде как никаких контактов не поддерживает. Потому что общего у них ничего нет и быть не может. Но мы-то за последнее время убедились, что уж очень сложно переплетаются на Колыме различные грязные игры наших коллег и вульгарная уголовщина. Так переплетаются, что без пол-литра не разберешься, где начинается одно и кончается другое.

— Значит, вы хотите сказать…

— Именно. Вас не удивляет, как это Балык додумался до такого вот необычного занятия, как то, чем он занимается? Вернее, это для нашей страны оно необычное. А вот для США, к примеру, оно в порядке вещей. Оно называется «рэкет». Там этим балуются представители славной организации, которая носит гордое имя мафия.

— Вот только мафии нам и не хватало.

— Будет у нас и мафия. Все идет к этому. Так вот, рассудите — ведь за всю свою предыдущую деятельность Балык никакими особыми открытиями в криминальной сфере не отличился. Воровал попросту, как испокон века на Руси воруют. А тут вдруг — озарение. Я знаю историю американской мафии. Там люди к этому шли десятилетиями. Постепенно. А тут раз — и на пустом месте.

— А ведь верно. Кстати, меня тоже удивляло, как это он так быстро выбился в воры в законе. Но я-то подумал: я не мент, всех тонкостей жизни криминального мира не знаю.

— В общем, повторяю, это вам урок на будущее. Не следуйте шаблонным схемам. Моя ошибка лишь немногим лучше, допустим, поведения какого-нибудь молодого мента, который решил, что подозреваемый не мог ограбить магазин потому, что на работе его характеризуют как активного общественника.

За беседой они подошли к ресторану. У входа рыженькая девица, заплаканная, с размазанной косметикой на лице, откровенно липла к писаному красавцу кавказской внешности, в ослепительно белом кителе старшего лейтенанта торгового флота.

— Резо, дорогой, ну я же тебя люблю! Ну, что тебе эта Галька, лахудра крашеная? Не уходи от меня! Ну, Резо! С Юркой у нас ничего не было! — С этими словами она схватила моряка за руку и попыталась прижаться к его груди.

Морской джигит брезгливо отодвинулся.

— Слушай, ты мне весь китель своей дешевой помадой испачкаешь. И вообще, хотя бы сначала одеваться по-человечески научись, а потом уже ко мне липни. Да и Юрка мне подробно рассказал, как он на тебе прыгал. Слушай, надоела, да? И вообще, меня ребята ждут. — Гордый и неприступный, словно горный орел, парень повернулся и направился в ресторан, оставив девицу рыдать у входа.

Мельников и его команда не обратили внимания на эту душераздирающую сцену, поскольку такое слишком часто можно увидеть там, где много красавцев в белых кителях, которые ходят по морям, по волнам, а иные по этим самым волнам даже доходят до далеких заграничных портов.

В ресторане тоже все было, как и в прошлый раз. Моряки, слегка разбавленные штатскими, выпивали и закусывали. Слышались названия дальних портов, морские термины… В углу над пивом скучали личные телохранители Балыка. На этот раз их было трое. Был на месте и сам Балык. Он с некоторым недоумением посмотрел на Кота. На этот раз его никто о визите не предупреждал. Или он хорошо владел собой, или не знал, что Леха не тот человек, за которого себя выдает. Потому что оправившись от удивления, он тут же позвал официантку. К столику Балыка направились Мельников и Кот. Прохоров со скучающим видом уселся за соседний.

— Привет, Балык!

— Привет. Как там Рваный?

— Со Рваным все хорошо. А вот это наш общий друг.

Мельников, обаятельно улыбаясь, протянул руку.

Балык ее пожал. И тут капитан резким движением перегнул ему кисть. Прием простенький, но очень эффективный. Человек, которому так заломили руку, становится беспомощным. Если дернется, раздастся хруст костей…

Однако незаметно все это проделать не получилось. Жлобы-охранники за столиком только делали вид, что маются дурью. Но на самом же деле они внимательно следили за происходящим. Вскочив, они, сшибая все на своем пути, ринулись на выручку шефа. Первый не добежал. Прохоров, не вставая, ударил его по коленной чашечке и, вскочив, врезал другому ребром ладони по шее. Тем временем Кот пнул коленом в живот третьего, и когда тот согнулся, схватил его за плечи и припечатал мордой об то же колено.

— Не суетитесь, ребята, а то вашему пахану будет очень плохо, — посоветовал Мельников и приказал Балыку:

— Скажи им, чтобы успокоились.

— Идите на место, — нехотя процедил тот, еще не понимая, что происходит. Но чутье уже подсказывало ему, что карта на этот раз легла не в его масть.

— Точнее, ползите. Вы поняли, что вам сказали? А то у нас есть вещи, более железные, чем кулаки.

Парни ворочались на полу, пытаясь подняться.

— Товарищи, все нормально. Небольшой дружеский спор. Все хорошо, — объявил Мельников, повернувшись лицом к залу.

Никто, впрочем, и не думал особо беспокоиться. Видимо, мордобой в ресторане «Волна» был обычным явлением. Вскоре кабацкое веселье возобновилось. Охранники кое-как поднялись и расположились за своим столиком. Там они и сидели с совершенно идиотскими рожами.

— Так вот, слушай ты, лучший кусок осетрины, — начал Мельников тихо, но очень убедительно. — Мне с тобой философские беседы вести некогда. Потому что я — капитан КГБ Мельников из отдела, который занимается особо важными делами. Такими, при которых время на судебные тонкости можно и не тратить. Впрочем, можно и с тонкостями. Хочешь, у тебя на квартире сейчас найдут большой мешок биробиджанской анаши? Той самой, которую тут ребята морячкам продают. А хочешь — мы еще что-нибудь найдем? Что желаешь — на выбор. Но это так, к слову пришлось. Чтобы ты понял — с тобой никто в ментовские игры со сбором доказательств играть не будет. Тут тебе Леха сказал, что со Рваным все хорошо. Он прав. В том смысле, что ему теперь на Небесах хорошо. Я его вчера под Якутском пристрелил, волка позорного. Жил он, как волк, а помер, как собака. А бичей, которых ты подбирал, помнишь? Так они тоже уже все на небесах. Так что ты понял, в какое дело влез? Где трупов — как в тайге брусники. И в финале, если даже по суду, вышка корячится. Но только я повторяю, не будет его, суда этого. Потому мы вот тебя в гадильник отведем, а ты от горя руки на себя наложишь. Ну, зачем ты, дурик, полез в такие игры? Сидел бы себе на жопе ровно, стриг бы шалашовок, торговцев дурью и барыг. И все были бы довольны.

— Что ты на меня наехал? Я знал, что ли, как Рваный собирается этих бичей пользовать? Он мне сказал, я сделал. Что ты меня вышкой стращаешь?

— А это, Балык, никого не колышет, что ты знал или не знал. Ты кино про шпионов смотришь? Не припоминаешь, что происходит с теми, кто слишком много знает? Так вот, кино в этом случае не врет. Они под автомобиль могут попасть. Могут по пьянке захлебнуться в ванной. Так что придется тебе самому решать — помогать нам или не стоит.

— Я? Ментам?!

— Мы не менты, придурок. А кстати, насчет ментов. Может, кое-кому из братвы рассказать, почему тебя из «шестерки» по амнистии выпустили? Они-то шепчутся, а мы можем конкретно обрисовать. И то, что ты ребятам из Владивостокского РУВД временами стучишь… Это мы тоже рассказать сможем…

Последнюю угрозу Мельников специально приберегал для решающего удара. Балык был отнюдь не нервная барышня. Он спокойно слушал предыдущие угрозы Мельникова. Капитан уже в начале разговора понял, что выбрал неправильную тактику. Надо бы чаще обмениваться опытом с ментами. Тогда бы лучше понимал, что старого вора на понт не возьмешь. Однако обещание, что славное уголовное сообщество узнает о его контактах с милицией, ввергло Балыка в панику. Капитан не врал. Они успели выяснить кое-какие дополнительные подробности из жизни первого советского рэкетира. Так вот, один из секретов непотопляемости Балыка в том и состоял, что он время от времени сдавал своих подопечных. Менты дуриком раскрывали дела, Балык жирел на своем рэкете. Король порта быстро просчитал ситуацию. Не важно, правду говорил человек из конторы или нет, но ведь известно: был бы человек, а статья всегда найдется. Могут подкинуть на хату ту же дурь. И запереть. А с такой славой Балык до суда уж точно не доживет. Сук в воровском мире не прощают.

— Ладно, начальник. Что тебе от меня надо?

— А надо, чтобы ты нам вот что рассказал. Тут на днях человечек к тебе заявлялся. Еськов его фамилия. Интеллигентный такой. Из единомышленников твоего батьки. Просьбу он к тебе должен был иметь. На заграницу ему, как мы слыхали, очень хотелось поглядеть. Вот он и попросил это дело устроить. Расскажи, нам как ты это дело обтяпал.

Было заметно, что Балык испытал большое облегчение. Это удивило Мельникова. А Балык тем временем изобразил обиду:

— Гражданин начальник, и это все? Вы бы пришли и по-человечески спросили. А то сразу тут беспредел разводить, ребят моих долбить, за руку хватать… Вы бы спросили, я бы вам ответил. Тем более, если, как вы говорите, он из корешей моего батьки. Я всю эту сволочь в гробу видел. Из-за них мой батька полжизни зону топтал, а меня в воры занесло. Может, если б не они, сидел бы я сейчас в Москве и был бы сыном большого генерала. И жрал бы пайку из одного с вами спецраспределителя… Так вот. Появился этот тип дней десять назад. Сказал, что от Рваного. Рваный — мой кореш, правильный мужик был. Жаль, что вы его грохнули. Так вы всех нормальных людей перестреляете. И останутся одни сявки… Короче, он предложил много денег. Очень много. За то, чтобы я его за бугор отправил. Не сиделось здесь ему, дурачку такому. Я его на хату пристроил, он сидел и ждал, пока подходящий случай нарисуется. А у меня есть один капитан на китобое. Их флотилия пошла этих самых китов бить к Алеутским островам. Рядом с американскими территориальными водами. Флотилию, понятное дело, будет пасти штатовский сторожевик. Так вот, капитан ночью шлюпку спустит — тот тип и поплюхает помаленьку. Он сказал, что его американцы подберут. Шпион он, что ли?

— Вроде того.

— Так, блин! Я же говорю — сразу бы сказали по-человечески! Я хоть и вор, но я же русский человек! И шпионов всяких терпеть ненавижу. Да я бы сам вам его приволок. Вот сука! Он, значит, в Штатах будет припухать, а меня по шпионскому делу на зону потащат. Я по всяким статьям срок тянул. Что было, то было. Но вот по шпионажу — это уж, знаете, круто завернуто.

— Ладно, патриот. Когда флотилия ушла?

— Сегодня в шесть утра.

— Хорошо. Живи пока, не кашляй.

Мельников давно уже выпустил руку Балыка, но теперь встал и демонстративно протянул ее снова. И сказал громогласно, чтобы все слышали:

— Ну, прощай. Кто старое помянет…

Балык прекрасно понял его игру.

— Да ладно, кореш. Ну, повздорили, с кем не бывает.

Команда Мельникова двинулась к выходу. По пути капитан приблизился к столику, за которым сидели жлобы.

— Ребята, вы уж простите моих пацанов. Они парни хорошие, да только больно горячие. Я им мозги-то прочищу. А с вашим корешом мы все дела перетерли — теперь у нас полная дружба. Бывайте.

Команда вышла на воздух.

— Товарищ капитан, а извиняться-то было зачем? — спросил Кот.

— Эх, Леха, отрешайся ты от своих морпеховских привычек. Дескать, я самый крутой, а кому по морде дал, так ему и надо. Этот человек и ментам нужен, да и нашим тоже наверняка пригодится. А зачем нам ценного человека позорить? Что ж у него будет за авторитет, если все узнают — пришли, мол, какие-то кадры, да всю их команду раком в ряд поставили, а он смотрел и клювом щелкал. Ему и так придется немало потрудиться, чтобы это побоище изгладилось из памяти его подопечных. А то ведь они и задуматься могут — кто-то ребятам Балыка спокойно по башке настучал и живым ушел, так, может, и нам попробовать? Но это все уже прошлое. Сейчас наша задача — ловить такси и мчаться к погранцам.

25 мая 1966 года, пограничная застава

Начальник базы, подполковник в черном морском кителе, украшенном черными же морскими погонами с двумя зелеными просветами, с интересом смотрел на столичных коллег. Кота всегда забавляло положение пограничников. Особенно морских. С одной стороны — вроде как флот. На кораблях ведь ходят, а не на корытах. С другой же стороны — пограничные войска находятся в подчинении КГБ. Как когда-то рассказывал Коту один парень, два года носивший темно-зеленую фуражку на китайской границе, их как раз по этому поводу постоянно просвещали отцы-командиры. Мол, армия — это все фуфло. Они там припухают не по делу, в солдатики играют и вообще фигней занимаются. Мол, если война и будет, так ядерная, а на ней танки и мотопехота ни к чему. А вы не армия — вы ГБ. Вы конкретным делом занимаетесь — Родину охраняете. Коту тоже всю службу заправляли — вы самые крутые, круче морпехов только вареные яйца. Обычное дело. Воспитание воинского духа. Что же касается морских погранцов, то они имеют полное право отмечать сразу два узкопрофессиональных праздника: вместе с Котом — День Военно-морского флота и 28 мая — День пограничника. Жаль, нет Дня чекиста. А то и третий день могли бы гулять… А все-таки офицерам, наверное, в глубине души обидно. Поступали в училище, мечтали о морях и океанах. А им всю жизнь придется ходить не на красавцах, ракетных крейсерах, не рассекать волны на быстроходных эсминцах, а болтаться, как дерьмо в проруби, на сторожевиках возле родных берегов. У них и звания-то не морские, а армейские. И не кап-два перед нами, а подполковник…

Начальник заставы внимательно выслушал Мельникова.

— Да, флотилия ушла сегодня. Но только не в шесть утра. Провошкались до двенадцати. Ждали, когда команды вернутся из загула и с баб слезут. Что с них взять, — произнес подполковник с видом глубокого презрения. Нет больших снобов, нежели моряки. Разве что только летчики. Тут что военные, что гражданские — один хрен. Каждый только себя и своих полагает самыми-самыми… Что же касается рыбаков и китобоев, то их моряки вообще за людей не считают. — Далеко они уйти не успели, а уж из территориальных вод вообще выйдут нескоро. У нас есть их курс. Но только, товарищи, я вот чего не понимаю, — а зачем вам вертолет? Вы собираетесь играть в морскую пехоту?

— У нас вон есть своя морская пехота, — Мельников кивнул на Кота.

Подполковник посмотрел на Леху с интересом. Кот явно вырос в глазах пограничного морского волка. Конечно, морпехи — не совсем моряки. Это другая каста. Но все-таки не какие-нибудь там сухопутные крысы.

— Но зачем вам этот цирк? Вон у пирса стоит сторожевик. Грузитесь — и счастливого плавания! Китобойные калоши передвигаются со скоростью параличной черепахи. К утру вы их догоните. Да и арестованного вашего куда легче будет транспортировать на судне, нежели грузить в вертолет.

— Товарищ капитан, разрешите обратиться? Товарищ подполковник совершенно прав, — подал голос Кот. — Высадка с вертушки на палубу такого судна, как китобой, — еще то развлечение. Это мы проходили. На судне куда сподручнее, — пояснил Кот.

— Что ж, Леха, тут ты, конечно, специалист. Вот чего не приходилось мне делать в жизни, — так это высаживаться с вертушки на корабль. И старшему лейтенанту, наверное, тоже.

— Тогда я отдаю приказ, — сказал подполковник, поднимая трубку телефона. — Дневальный вас проводит.

25 мая 1966 года, Тихий океан

Вот уж чего не любят военные моряки — так это присутствия посторонних на своем судне, а уж тем более тех, кто не принадлежит к морскому братству. Военный корабль — это вам не круизный лайнер и не речной трамвайчик. Это хорошо отлаженный механизм, который работает с точностью швейцарских часов. Здесь нет ничего лишнего. Здесь каждому отведено свое место, каждый занят своим делом. Обязанности всех — от капитана до матроса — расписаны. Это на гражданском сухогрузе можно встретить болтающихся без дела членов команды. В Военно-морском флоте такого не встречается. Поэтому лишние люди на военном судне выглядят как кучка дам, прогуливающихся перед строем во время утренней поверки.

Однако капитан (это по должности, а по званию — старший лейтенант) был совсем молодым парнем, которому морская служба еще не наскучила. Это через десять лет она станет для него рутиной. А пока он еще радовался каждой встрече с соленой стихией. Да и то сказать, стоять на дежурстве в готовности номер один — занятие муторное. Дела нет, а служба есть. Ведь, честно говоря, для нормального человека нет более неприятной работы, чем ровно ничего не делать. Стоять и ждать — не случится ли чего, требующего немедленного вмешательства. Вообще-то, служба морского пограничника на Дальнем Востоке — дело, не балующее особым разнообразием впечатлений. Шпионы, крадущиеся с аквалангами на советский берег, попадаются только в приключенческих книжках. Главная, но непреходящая головная боль дальневосточных пограничников — это японские рыболовные шхуны, которые постоянно «сбиваются с курса» и оказываются в советских территориальных водах. Это понятно — на Дальнем Востоке живет народа поменьше, чем в Японии. Да и рыбу мы не так любим, как обитатели Страны восходящего солнца. Так что рыбы и крабов в наших водах куда больше, чем в их. Вот они и стараются пролезть, куда не положено. А будучи пойманы, отмазываются всегда одними и теми же словами: не виноватые мы, у нас компас барахлит, вместо норда на ост показывает. Охота на этих рыбаков напоминает усилия Карабаса-Барабаса и Дуремара в фильме «Золотой ключик», которые вычерпывали ведрами воду из пруда, тут же ее выливали — и вода возвращалась в пруд. Скучно. Так что капитан сторожевика воспринял приказ начальства с большим энтузиазмом. А когда узнал, что за китобоем будет погоня до победного конца, так и вовсе проникся к пассажирам искренней симпатией.

— Отдать швартовы!

Корабль начал потихоньку выбираться в открытое море.

— Знаете, товарищи, так порой обидно бывает! Ты этого японца догоняешь, а он, сволочь такая, успевает из наших вод выскочить. Бывает, буквально на кабельтовы счет идет. А выскочил — я не я, корова не моя. Рыба всюду одинакова. Доказать что-то невозможно.

— Ну, вашим коллегам в начале века было веселее, — заметил Прохоров.

— Да уж, — согласился капитан и пояснил остальным: — Это было, когда шла большая охота на морских котиков. Теперь-то они в Красной книге. Так вот, американские котиковые шхуны повадились шататься вдоль наших берегов. Они там у себя всех животных повыбили, гады, и на наших варежку разинули. Правительство вынуждено было броненосцы гонять по океану, чтобы отлавливать этих охотников. Говорят, были иногда целые сражения.

— А что было с теми, кого ловили? — поинтересовался Кот.

— Тогда гуманизма было меньше, — вздохнул капитан. — Тогда, если кого брали в наших водах со шкурами в трюме, то поступали дешево и сердито. Шхуну — в доход государства. А команду — на каторгу, во глубину сибирских руд. Золото добывать под конвоем.

— Слушай, Прохоров, а ты когда-нибудь вообще плавал? — спросил Мельников, когда троица спустилась в крохотную кают-компанию.

— Кроме как по Черному морю от Ялты до Судака — никогда.

— Вот новое дело! Об этом-то я не подумал. Сейчас один из членов нашей команды свалится от морской болезни. То-то мореманы будут потом веселиться. Приперлись на судно три чекиста, и один из них всю кают-компанию заблевал.

— Это вряд ли. Я тренировался по программе космонавтов. А там перегрузки похуже, чем какое-то вшивое волнение в три балла, которое мы наблюдаем за бортом.

Прохоров оказался прав. Морской болезнью он, как оказалось, не страдал. А то ведь и в самом деле так случалось — суперподготовленные агенты становились беспомощными, очутившись в море. Но на этот раз честь московских чекистов не пострадала.

С рассветом все трое выбрались на палубу. Океан был, как всегда, величествен. Над волнистой поверхностью, украшенной пенными гребнями, вползало в небо ярко-красное солнце.

— Только в океане понимаешь, как мог художник Айвазовский писать по одной картине в неделю всю жизнь — и только про море. Мог бы и по две писать — материала бы хватило, — пробормотал капитан Мельников.

— У вас, товарищ капитан, столько знаний, лишних для чекиста, — съязвил Кот.

— Ошибаетесь, товарищ Котов. Чем больше знает чекист в самых разных областях, тем лучше. Никогда не знаешь, когда и что может понадобиться. Так что учись, парень. Старайся усваивать любые знания. Погоди, вот вернемся в Москву, так я возьмусь за твое воспитание, чтобы ты гопником не выглядел. Будешь у меня читать не только русскую классику, но и всякую антисоветчину вроде Солженицына. Чтобы умел отличать Бабеля от Бебеля, Бебеля от Гегеля, Гегеля от Гоголя, Гоголя от кобеля и кобеля от сучки. А то ты, наверное, только последнее и можешь.

— Товарищ капитан, с патрульного вертолета сообщают. Китобойная флотилия находится в двадцати милях. Скоро будем, — доложил подошедший матрос.

Еськов сидел в каюте капитана. Это было одно из трех отдельных помещений на китобое. Что касается остального экипажа — то они спали в общем кубрике. Еськова слегка мутило. За свою долгую журналистскую жизнь он много плавал, но так к морю и не привык. Не судьба. Но ничего, терпеть осталось недолго… Внезапно за стеной каюты послышались голоса.

— Слушай, Толян, да что за фигня все-таки происходит?

— А ты об этом кого-нибудь другого спроси. Погранцы радировали. Дали команду ложиться в дрейф. Они прут к нам.

Вашу мать! Все-таки и тут нашли. Сдал, сволочь, уголовник. Ну, ничего. Еськов теперь совсем не походил на того милого старичка, которого знали и любили работники редакции, да и большинство тех, с кем он общался. Кто он был на самом деле, знал лишь Халтурин. Ну, и Старков, наверное, догадывался. Старков умный мужик. Его не проведешь. Теперь Еськов был тем, кем он являлся на самом деле. Человеком, который знает, зачем живет, который положил на это дело всю жизнь — и остановить его может только пуля. Он достал из кармана револьвер, приоткрыл дверь и осторожно выглянул в коридор. Никого. Он прокрался по коридору, вылез на палубу и ворвался в рубку.

Капитан имел растерянный вид. Он даже не удивился тому, что человек, с которым договорились, что тот носа не будет казать из каюты, появился в рубке.

— Вот… Приказывают лечь в дрейф…

— Полный вперед!

— Вы что?

— Не понятно? — Еськов подошел к капитану, взвел курок револьвера и приставил оружие к его виску. — Я сказал, полный вперед. Если уйдем, то все будут в Америке как сыр в масле кататься. А нет — так здесь семь патронов. И на тебя, и на рулевого хватит.

Капитан секунду колебался, но скосил глаза на Еськова и увидел вместо лица застывшую маску. В глазах Еськова было столько же доброты и ласки, сколько в амбразурах дота.

— Полный вперед! — бросил капитан рулевому. Посудина, вздрогнув, начала набирать ход. Слишком тихий ход.

Еськов стоял и, держа в руках револьвер, прокручивал мысленно всю свою жизнь. Она прошла в борьбе с этой властью. В юности, когда он стал одним из видных людей среди сторонников линии Льва Троцкого, было признано, что она, эта линия, неправильна. Принцип коммунистической партии — демократический централизм. То есть, когда после дискуссий решение принято, его надо исполнять, нравится оно или нет. Но Еськова убедили, что это решение было сфальсифицировано. Да и не может настоящий большевик признать, что он неправ. Тогда он не настоящий большевик. Если большинство не понимает, в чем состоят их подлинные интересы, если их увлек за собой Сталин, — то это все временно. Настанет момент — и они осознают, что только мировая революция способна принести счастье трудовому народу.

Значит — следует пока уйти в подполье. И они ушли. Еськов публично покаялся и отрекся от своих взглядов. Для дела можно сделать и не такое. Но потом добрались и до подполья. И пошли шерстить. Тогда, честно говоря, Еськов струсил. Бежал в такие места, где не то что никто не понимал сути разногласий Сталина и Троцкого — многие еще не очень поняли, что вместо Белого царя теперь правит Красный царь. Но через четыре года сюда пришла большая стройка. Тысячи людей и тысячи зэков, которых пригнали, чтобы освоить этот край. Еськов связался с товарищами — и включился в работу подполья. Свои нашлись как среди заключенных, так и среди чекистов. Они довольно быстро создали мощную организацию. Цель была одна — победить сталинизм. Для этого годились любые средства. Организация имела много своих людей и в окружении Берзина. Они его спаивали, подкладывали ему баб и, что самое главное, — изо всех сил раздували его честолюбие. Формировали из него эдакого Наполеона Колымского розлива. Потом появились японские агенты. Стали сотрудничать и с ними. А что? Ленин сотрудничал с немецкими шпионами — и победил! А вслед за Российской рухнула и Германская империя. Так что можно работать с кем угодно. Главное — это революция. Она должна прийти. Народ устанет от диктатуры Сталина — и снова поднимется.

В тридцать седьмом пришло время расстрелов. Ликвидировали Берзина и многих других. Всплыли шпионские дела. Но всех ликвидировать не сумели. И организация возродилась. Тем более, что многие зэки освободились, но с Колымы их не выпускали. Это был целый пласт недовольных системой — требовалось только с ними работать. И они работали. После многих провалов и расстрелов Еськов стал руководителем местной организации. Работа журналиста позволяла ему ездить по всему Колымскому краю. А несколько странных рассказов, отвергнутых редакциями, создали ему репутацию мирного и милого чудака. Маскировка замечательная. Органы перестали обращать на него внимание.

Самый большой урон нанесла война. Организация раскололась. Многие попали под обаяние патриотической демагогии Сталина. Мол, надо сперва от Гитлера отбиться… Еськов долго доказывал: пусть победит Гитлер. Ну, захватит Москву и Ленинград, и что же? Фашизм не вечен. Рухнет и он. Но самое главное — рухнет диктатура Сталина. Ведь в этой стране давно уже ничего не осталось от революции. Это снова была Российская империя. Только вместо двуглавого орла над Россией царили серп и молот.

Споры у большевиков всегда кончаются одним — расколом. Но зато потом в лагеря стали присылать совсем других зэков — тех, кто прошел войну. Тех, кто не боялся ни черта. В пятьдесят втором по Колыме прокатилась волна восстаний. Организация взяла курс на всеобщее лагерное восстание. Ждали войны с Америкой. Тогда наконец можно будет подняться… Но и тут все прошло мимо. Теперь приходилось сотрудничать с американцами. Именно от них к своим людям в Москве поступил заказ на радий. Этот странный самородок нашли еще в тридцать шестом, когда разрабатывали золотую россыпь, которую Берзин решил оставить себе. Потом попытались взять его в пятьдесят втором. Американцы готовы были его купить, а на подготовку восстания требовались деньги. Не вышло. Теперь попробовали еще раз, использовав Старкова и его банду. И ведь взяли бы, если бы не предатели — те, кто откололся тогда, во время войны. Видимо, не хотели отдавать его американцам. Наверное, решили — пусть еще полежит. Еськов, хоть и ненавидел их ошибочные взгляды, понимал их логику. Надо продержаться. Система разваливается. Нет Сталина, приходят один за другим все более ничтожные вожди. Скоро все рухнет, и вот тогда настанет время новой революции…

У сторожевика ход, по крайней мере, вдвое больше, чем у раздолбанной китобойной посудины. Но по огромной пустыне моря он приближался медленно, очень медленно. Но все равно — не уйти.

— Приказываю остановиться! — загремел мегафон со сторожевика. — В противном случае открываю огонь!

Вот и все. «А может, все было зря, — мелькнула мысль у Еськова. — Зря все эти бесконечные игры в подполье?» Он замечал, что в организации давно уже не осталось идейных людей. Если честно, то все думали о деньгах. О счетах в швейцарских банках, куда американские разведчики перечисляли гонорары за выполненные задания. А народ, да не хотел он больше никаких революций! Так, значит, они просто стали игрушкой в руках чужих разведок?

На сторожевике повернулась башня с двумя автоматическими пушками. Стволы их коротко дернулись, из них метнулось пламя. Над китобоем свистнули снаряды. Все кончено. Еськов никогда не жалел ни себя, ни других. Революция не обходится без жертв. Но уносить с собой на дно людей, которые просто еще не осознали свои подлинные интересы — было ни к чему. Он проиграл. Но ничего. Всех не переловят и не передавят. Еськов приставил револьвер к виску и спустил курок.

Глава 11 Таксистов обижать не стоит

27 мая 1966 года, Москва

Кот шел по Пушкинской улице, и было ему весьма неуютно — он чувствовал, что на него все обращают внимание. Большинство взглядов, особенно пожилых людей — были осуждающими. Зато молодежь взирала на Кота с одобрением, а многие — даже с изрядной долей зависти.

Дело в том, что Леха был одет так, что сразу становилось понятно: человек приехал из дальних краев с большими деньгами и жаждет приобщиться к столичной культуре. Кот был упакован в брюки, клеши которых, начинающиеся от колен, вызвали бы зависть у самых разбитных матросов. Также на нем был короткий двубортный пиджак с широчайшим цветастым галстуком и, разумеется, ботинки на «манной каше». Все это великолепие довершала супермодная стрижка «ежик».

В чем-то они с Мельниковым переборщили, потому как за полкилометра до Пушкинской улицы несколько девушек навязчиво предлагали Коту познакомиться. Девушки были тоже что надо — модно одетые и сами ничего. Но у Лехи была иная забота.

После того как Мельников, Кот и Прохоров перебрались на китобой и увидели мертвое тело в рубке, капитан погрузился в молчание. Он сохранял его до самого прихода в порт. Потом отправился куда-то, где имелась спецсвязь. Вернулся он уже не мрачным, но задумчивым.

— Леха, тут есть такое дело. Тебе вновь придется побывать в роли секретного агента.

— И что надо делать?

— Необходимо выйти на связь по телефону, который дал Старков. Это можешь сделать только ты. Потому что ты с ним провел много времени и не проколешься, если тебе начнут задавать какие-нибудь вопросы. Так вот, легенда такая. Старкова убили там, на Колыме, во время перестрелки. Можешь рассказать про это со всеми подробностями. С той разницей, что пуля попала и в твоего шефа… Так вот, контейнер у тебя. Ты предлагаешь этим людям его купить. Но прикинься жадным дураком. Требуй выхода на главного заказчика.

— А его еще не повязали?

— Повяжешь его… На этого человека так до сих пор и не вышли. Потому-то мы и раскручиваем этот цирк. Так вот. Требуй, чтобы передача была личной. Настаивай на этом до последнего. Требуй наличных денег. Если они согласятся — иди на встречу с покупателем и передавай контейнер.

— Что, тот самый?

— Тот самый еще никто не трогал. Это кукла. Мы напихали в свинцовый чемодан радиоактивных изотопов. Проверить они все равно не успеют. Так что действуй.

Кот зашел в кафе, взял себе суп харчо и какую-то жидкость светло-коричневого цвета, которую здесь именовали чаем. Минут через пять к столику подрулил широкоплечий усатый мужчина. В руках он держал поднос.

— Погода сегодня странная, — сказал он.

— У нас, на Севере, бывает и еще странней.

Это был пароль, который Кот узнал, позвонив по телефону, указанному Старковым. Мужчина (о котором было известно, что это старший лейтенант КГБ, работающий в отделе, занимающимся внешней разведкой) поставил свой поднос и уселся напротив.

— Что происходит?

— Происходят очень нехорошие вещи. Рваный убит. Причем убит вашими товарищами.

— Нашими?

— Ну не моими же. Зачем же вы так? Подослали своих людей, чтобы они нас всех порешили? Чтобы денежки себе забрать?

Кот, используя свою странную способность, видел — собеседник по-настоящему обескуражен. Видимо, в игры, которые вели ребята из комитета, вкралась какая-то неувязка.

— Поверьте, мы не имели никакого желания вас убивать. Мы собирались взять товар и переправить вас на Запад. Вашу долю — пять миллионов, вы бы получили.

Леха уже достаточно насмотрелся на этот безумный мир, чтобы понимать: пять миллионов, конечно же, не рублей. Но кому нужны такие деньги в Советском Союзе? Ничего купить на них не успеешь — тут же придут ребята из ОБХСС. Значит — очередной счет в швейцарском банке. Но он играл глуповатого парня, приехавшего с Севера и лишь волею случая ставшего наследником золотой тайны. Поэтому он с апломбом заявил:

— Так вот, придется их заплатить мне. Потому что товар у меня.

— Где?! — подался вперед собеседник.

— Ага, так я вам и сказал. А вы меня, как Рваного. Нет уж, я вам больше не верю. Я хочу встретиться с настоящим покупателем. И вот еще что. Как я получу деньги?

— Вам скажут номер счета.

— Я не верю ни в какие ваши номера. Значит, так. Вы мне подвезете двадцать тысяч рублей. Для начала. Я должен их увидеть и подержать в руках. Тогда мы сможем о чем-то говорить.

Кот старательно изображал простого советского парня, для которого все эти доллары и счета в разных там иноземных банках — вроде сказок о загробном рае. Может, конечно, он есть, но как-то не очень верится. А вот конкретные рубли, на которые можно купить себе «Волгу» и домик в Крыму — это да!

— Простите, я должен проконсультироваться… — собеседник поднялся, вышел из столовой и направился к ближайшему телефону-автомату. Конечно же, все вокруг было схвачено. И уже через пять минут Мельников, сидевший в квартире в доме напротив, знал: звонят мистеру Говарду Хейнсу, специальному корреспонденту газеты «Daily worker» в Советском Союзе. Хитро, гады, придумали. Коммунистическая партия Америки, которая финансировала эту газету, была, по сути, филиалом нашей разведки. Поэтому, понятное дело, ее корреспондента не пасли так же тщательно, как остальных представителей западной прессы. Мол, свои ребята. А вот какие они свои, оказывается…

Вернулся усатый человек минут через десять.

— Все в порядке. Завтра мы вас ждем на шестьдесят пятом километре Ленинградского шоссе в двадцать три часа. Деньги вам доставят. Как и номер счета. Но только мы очень не советуем нас обманывать.

— Какой может быть обман! Я уже насмотрелся на ваши методы. Так что сделаем все в лучшем виде.

28 мая 1966 года, Ленинградское шоссе

Трасса, прямая, как стрела, обсаженная по бокам тополями, была в этот час почти совсем пустынной. Лишь изредка шпарили по одной из самых больших дорог страны — шоссе между двумя столицами, — тяжело нагруженные МАЗы. Проносились, как призраки, пугая окрестности светом мощных фар. Были — и нет их.

Потрепанное такси причалило к километровому столбу с надписью «65». За рулем сидел Мельников, одетый в полную парадную форму московского таксиста — коричневую кожаную куртку, поблескивающую крупными металлическими «молниями», и фуражку-пятиклинку с маленьким козырьком. Куртка была хороша тем, что пистолет спокойно размещался в боковом кармане.

— Внимание, Кот, вот и наши друзья, мать их так…

На противоположной стороне дороги остановилась бежевая «Волга». Из нее летящей походкой вышел Говард Хейнс — прогрессивный журналист, известный борец за мир во все мире, толстенький жизнерадостный мужичок. В Советском Союзе, как известно, представителей свободной прессы не слишком-то жаловали. Мало ли что они там напишут? Хотя в свете разных там международных соглашений вынуждены были их терпеть. Но Хейнс — это другое дело. Проверенный кадр, который строчит в своей газете исключительно положительную информацию о том, как хорошо живется простому человеку в стране победившего социализма. Правда, эта писанина занимала в его жизни не самую большую часть. Оставшееся время он тратил на походы по московским кабакам, общением со столичными писателями и поэтами. И тут он знал меру. Пил водку в Центральном доме литераторов только с проверенными людьми, такими как Андрей Вознесенский и Евгений Евтушенко. С разными сомнительными типами вроде стремительно набирающего популярность хрипатого актера Владимира Высоцкого он демонстративно дела не имел. Словом, на все сто свой в доску американец. И вот на тебе…

Кот подошел к «Волге». Хейнс, которого на фотографиях всегда украшала широкая улыбка — не голливудский оскал, а хорошая добрая улыбка, такая как у Гагарина, — сейчас смотрел сурово. Его глаза напоминали два дула вертолетного пулемета.

— Принесли?

— А деньги?

— Садитесь в машину.

Кот открыл дверь и проник во внутренность «Волги», пропитанную запахами ненашего дорогого одеколона. Хейнс достал с заднего сиденья небольшой черный чемоданчик и приоткрыл его. Кот увидел двадцать красных банковских упаковок — червонцев, перехваченных бумажной ленточкой.

— Вы убедились? Несите товар.

Леха вернулся к своей машине и достал с заднего сиденья неуклюжий и тяжелый контейнер, потащил к машине. Нести его было очень неудобно. Если Хейнс сейчас будет стрелять, то ничего уже не спасет — мелькнула мысль. Но журналист стрелять не стал. С его стороны это было бы просто глупо. Хейнс предупредительно открыл дверь и взял с заднего сиденья еще один чемоданчик, из которого достал некий хитрый прибор со множеством кнопок и индикаторов со стрелками. От прибора тянулось на шнуре нечто вроде микрофона. Он провел этим «микрофоном» по бокам контейнера. Кот видел, что стрелки на приборе качнулись.

— Все хорошо. Как у вас, русских, говорят, доверяй, но проверяй… Запоминайте номер счета.

Американец произнес некий набор цифр. Кот его добросовестно запомнил, после чего вышел из машины. Хейнс тотчас рванул по направлению к Питеру.

— И это все? — спросил Кот, усаживаясь в такси.

— Его на посту ГАИ тормознут. А вот для нас… Боюсь, что далеко не все. Слишком уж как-то просто получилось. Так не бывает.

Капитан развернул машину и двинулся к столице. И тут сзади появились фары. Машина быстро приближалась. Это был зеленый «Москвич-407».

— Я же говорил, что это еще не конец. Ладно, связываться нам с ними сейчас ни к чему. Попробуем оторваться.

Мельников вдавил газ до отказа. Однако оторваться не удалось. Дело в том, что машина у них была не комитетская. Для конспирации они взяли настоящее такси в парке № 3. Эта салатная «Волга» уже достаточно намоталась по московским улицам — и теперь свои положенные сто тридцать километров в час дать уже не могла, хоть ты тресни. А вот зеленый «Москвич» был явно каким-то особенным. Ну не делают таких лихих моторов на московском автозаводе. Двигатель у «Москвича» явно был форсированным. В общем-то, старая шпионская штучка — с виду обычная колымага, а на самом деле — машина, которая сойдет и для ралли Париж — Дакар. «Москвич» пошел на обгон.

— Стрелять? — спросил Кот, доставая свой ТТ.

— Погоди. Поравняется — шмальнешь. Эх, мать!..

Из бокового окна машины, которая шла уже вровень с такси, торчало толстое тупое дуло гранатомета. Мельников ударил по тормозам, одновременно переведя рычаг передач на заднюю скорость. Мотор от такого издевательства взвыл, но «Волга» прыгнула назад. Граната прошла над капотом. Где-то за обочиной грохнул мощный взрыв. Да, их противники хорошо подготовились. Такой гранаты вполне хватит на танк. А от простой «Волги» осталась бы лишь груда обгоревшего металла.

«Москвич» стал удаляться с поразительной скоростью. Мельников даже не попытался пуститься в погоню. Он устало откинулся на сиденье.

— А у него ведь даже не форсированный…

— Что?

— Движок, говорю, у него даже не форсированных! Видать, какой-то другой мотор умудрились в «Москвич» впердюлить. Хреновое дело. Мост через реку мы перекрыть не успеем. А в городе — гоняйся за таким вот Фантомасом. А хотя… Мы ведь на такси!

Машина, к счастью, была снабжена радиосвязью. Мельников включил радио.

— Это двадцать первый.

— Это ты, новенький? — раздался голос диспетчерши с базарными интонациями. — И где тебя черт носит?

— Я на Ленинградском шоссе. На меня совершено вооруженное нападение. Эти гады уехали на зеленом «Москвиче-407» номер 25–17 МА.

— Ну тебе, новенький, везет. В первый день работы — и напали. — Из голоса диспетчера пропало раздражение, теперь он звучал очень серьезно. — Ну, не переживай, сейчас всех наших подымем. Никуда эти гады не уйдут.

Таксисты не любят ментов. По вполне понятным причинам. Они также недолюбливают любых представителей власти. А уж московские таксисты — это вообще особое государство, на границе которого кончаются нормы социалистического общежития — со всеми своими хорошими и не очень хорошими сторонами. В этом государстве всегда, во все, даже самые лихие времена процветал капитализм. Но зато водители машин с шашечками являлись и являются кастой. Мафией. Члены которой своих не сдают. Обидишь одного — обидишь всех. Потому-то и нападать на них осмеливаются лишь самые тупые отморозки. Обычно об этих эпизодах милиции ничего не известно. Потому что не доживают подобные отморозки до милиции.

Именно на эту таксистскую солидарность и рассчитывал Мельников. И не прогадал. Его сообщение диспетчер тут же передала всем, до кого могла дотянуться радиосвязь. До кого не могла — тем кричали коллеги из проезжающих машин. На севере Москвы люди напрасно махали руками проезжающим такси. Все салатного цвета «Волги» с шашечками разворачивались и двигались в сторону речного вокзала.

Между тем зеленый «Москвич» пересек Москву-реку и свернул на набережную. Видимо, у тех, кто в нем находился, хватило ума не лезть на Ленинградский проспект, они рассчитывали проехать тихими переулками. Но не тут-то было. Из боковой улицы вылезло такси и стало грамотно прижимать «Москвич» к обочине. Обойти «Волгу» с шашечками не было возможности. Водила, натренированный в езде по московским улицам, знал свое дело.

Из «Москвича» грохнуло два выстрела. Но это ничего не изменило. Наоборот — поведение «Волги» стало еще агрессивнее. Кроме того, откуда-то появилась еще одна машина. Она пристроилась сзади. Потом возникла и третья. Все эти «Волги» медленно, но верно теснили «Москвич» влево. Вот — зеленая машина уже выскочила на тротуар. Еще несколько минут — и «Москвич», сделав последнюю неудачную попытку вырваться, полетел вниз — в грязные и медлительные воды Москвы-реки.

«Волги» остановились. Из них вылезли люди в кожаных куртках с монтировками в руках и задумчиво глядели, как «Москвич» погружается в речные воды.

Как потом установило следствие, выбраться из машины никто не сумел…

Глава 12 Откровения Черного человека

15 июня 1966 года, Колыма, «нехорошее место»

Наверное, эти пустынные места никогда не видали такого воздушного парада. Утром над сопками появились три вертолета. Один из них, боевой, шел впереди, злобно таращась на мир жерлами своих пушек. На подлете он, наклонив тупое бронированное рыло немного вниз, сделал несколько кругов вокруг предполагаемого места работ. Только тогда два других вертолета совершили посадку. Из одного из них выпрыгнули двое в белых защитных костюмах, — напоминающие персонажей из научно-фантастических романов. Медленно и тяжело они двинулись по направлению к туру. Один непрерывно проверял радиацию счетчиком Гейгера. Между тем вертушка поднялась в воздух и высадила еще двоих на другой стороне сопки. Обе группы двигались зигзагами, останавливаясь через каждые два шага. Люди в белых защитных костюмах не верили ни картам, ни легендам, ни рассказам очевидцев, ни показаниям задержанных. Хотя бы потому, что все это, по большому счету, походило на сюжет из передачи «Очевидное — невероятное». Или даже скорее — на сюжет чуждой советскому человеку литературы жанра «фэнтези».

По поводу недавней веселухи в Москве были проведены большие аресты, в том числе и разных чинов из КГБ. По случаю особой серьезности дела с ними не церемонились — и они довольно быстро давали показания. В том числе и агент ФБР Хейнс. Да-да, именно ФБР, а не какого-нибудь там банального ЦРУ. Путем интенсивных допросов с пристрастием и применением всех имеющихся у спецслужб медикаментов, выяснить удалось следующее. Искали на самом деле металлический радий. Почему кусок этого металла, встречающегося на земле в ничтожных количествах, оказался вот так валяющимся в тайге — никто, в общем-то, толком не понимал. Его обнаружила в тридцать шестом году экспедиция, нашедшая золотую жилу. И поплатилась за это жизнью. Хотя у них хватило ума не тащить его с собой, а просто забросать камнями. Потом пришло время Гаранина, время особых троек и расстрелов. Информация затерялась среди бумаг. Вернее, не затерялась. Ее просто не передали наверх. Потому что владели ей подпольщики-троцкисты. Хотя какие, к черту, они были троцкисты! Это была своеобразная секта. Тех, кто ненавидел Россию за то, что она такая. И что власть в ней такая, как сложилась, а не как хотелось бы им. Эти люди готовы были сотрудничать с кем угодно — лишь бы напакостить существующей в стране власти. Японцы, немцы, американцы — всемирная революция все спишет… Так вот, когда в пятьдесят втором все ждали войны с США, в тайгу пошла вторая экспедиция. Тогда уже знали, что такое радий и что стоимость такого куска металла зашкаливает за все мыслимые пределы. Но даже не в цене дело. Самородком сильно интересовался один очень своеобразный отдел ФБР — тот, который занимался паранормальными явлениями. Они очень хотели заполучить этот кусочек для изучения.

Не обошлось и без ЦРУ. Люди этого достойного ведомства имели связи в другой фракции секты, которая откололась во время войны. Эти желали перехватить ценный груз для себя, хотя толком не понимали, что там такое. В том-то и причина бойни. Две американские конторы просто-напросто не договорились друг с другом.

…Люди в скафандрах хотели во всем убедиться сами. И убедились: сила излучения неуклонно возрастала по мере приближения к туру. В конце концов, все сошлись возле груды камней, обошли ее несколько раз — и окончательно удостоверились: смертоносное излучение исходило именно оттуда. Один из людей в скафандрах поднял руку. Из вертушки высадились еще трое. Они тащили с собой хитрого вида инструменты — результат долгой эволюции, началом которой были обыкновенные кирки и кузнечные щипцы. Группа принялась разбирать завал. Люди в вертолетах, одетые в обычные армейские костюмы радиационной защиты, наблюдали за этим процессом, который походил на замедленное кино. Продолжал кружить и боевой вертолет, с которого велась съемка.

Все это продолжалось не так уж и долго. Потом, когда участники вспоминали — им казалось, что прошли многие часы. Камни одни за другим скатывались вниз. И вот… Внутри тура стоял свинцовый ящик явно кустарного производства. Один из людей, копошившихся вокруг тура, снова поднял руку. Еще двое вытащили из машины свинцовый контейнер — такой, в которых перевозят радиоактивные материалы. Находку упаковали туда. Потом на тросах втянули контейнер в вертолет. Операция была закончена. Люди погрузились, вертолеты взмыли в воздух, но взяли курс не туда, откуда прилетели, а совсем в ином направлении — в сторону военного аэродрома, спрятавшегося в тайге. Там их ждал стратегический бомбардировщик, единственной задачей которого было доставить находку в Москву. С гребня сопки на противоположной стороне долины за всей этой возней бесстрастно следил Черный человек… Белые люди, как всегда, оказались сильнее и хитрее. Зло вырвалось на свободу.

16 июня 1966 года, нелегальный прииск

Вертолет выгрузил из своего чрева Мельникова, Кота, рюкзаки и рацию. Потом, слегка завалившись влево, пошел в сторону космической базы. Капитан обвел окрестности взглядом.

— Хорошо! Тишина.

— Да уж, — бросил Кот, у которого эти места вызывали не самые веселые воспоминания. — Тишина, пока из кустов стрелять не начнут.

— В нас, я думаю, не начнут.

— Товарищ капитан, может, все-таки объясните, зачем мы сюда приперлись и что мы будем делать?

— Всему свое время. Для начала надо бы пожрать. А то у меня завтрак уже давно растрясся.

Кот повел своего начальника в землянку, разжег печку и вскоре на столе дымился типичный харч людей, выбравших себе профессию шляться по тайге — макароны с тушенкой. Кот разложил по мискам еду, разлил в стаканы спирт и молча принялся орудовать ложкой. Капитан все равно скажет, когда захочет.

Вообще, с этой поездкой было много непонятного. Мельников ее выбил, собственно, как награду. После всех их дел с радием и штатовскими агентами начальство не смогло отказать ему в такой мелочи, как сгонять вертолет туда-сюда пару раз. Когда капитан предложил Коту вновь прогуляться по знакомым местам, тот, конечно, согласился. Но вот что удивительно — Прохорова Мельников не взял. Хотя тот очень хотел. И даже обиделся.

— Ты там будешь лишним, — вот и все, что сказал Мельников.

Итак, они прилетели вдвоем. Кот не знал — зачем. Но все равно было приятно снова очутиться в тайге. Под рукой карабин, вокруг шумят лиственницы. И все зависит только от тебя самого. Это забава для настоящих мужчин.

Капитан неспешно дочистил миску и налил по второй.

— Ну, значит, настала пора все тебе объяснить. Ты знаешь, чем я занимался в Африке?

— Откуда же мне знать? Только догадывался, что чем-то очень необычным.

— Именно. Я занимался так называемыми паранормальными явлениями.

— Етить… — протянул Кот.

Он во время своих странствий по Северу читал все, что попадалось под руку. В том числе и журнал «Техника — молодежи», который имел большой успех у читателей, поскольку специализировался на разных тайнах и непонятках вроде снежного человека, Бермудского треугольника, визитов инопланетян и прочей чертовщины. Так что некоторое представление о паранормальных явлениях Леха имел. Но всегда считал все это выдумкой журналистов, которым гонорар хочется получить. О чем и сказал капитану.

— Не все так просто, Леха. Ведь что такое паранормальные явления? Это то, что наука пока, я подчеркиваю — пока — объяснить не может. Понимаешь, ученые во все времена, страдают одной болезнью. Они полагают, что уже открыли все основные законы мироздания. Вот видишь эту рацию? Попробовал бы ты самому умному ученому восемнадцатого века объяснить принцип ее работы. Да он бы тебя на смех поднял! Сказал бы — что это за волны такие, которые летают по воздуху? Кто их видел? Это, изрек бы он с важным видом, мистика и поповские сказки. И вот так всегда. Все, что не лезет в установленные рамки — антинаучно. Но ведь не зря наши коллеги, они же враги, из Соединенных Штатов тратят на это дело бешеные доллары. А они ведь там считать умеют. Твой большой друг господин Хейнс именно на этих делах специализируется. Да вот, кстати, откуда этот радий здесь возник? Сейчас два научных института над этим вопросом репу чешут. Такого быть не может, а вот он, есть… Я ведь почему еще в Африке на тебя глаз положил? Потому что есть в тебе нечто такое, что и у меня. Некие способности… Только тогда пошли разборки в самых верхах, которые закончились в прошлом году сменой генсека. Они там тасовали кадры, а под горячую руку попал и мой отдел. Заодно вспомнили и кое-какие мои проколы, на личной почве возникшие. Теперь вот опомнились. Генсеки приходят и уходят, а органы остаются.

— Значит, мы сюда приперлись, чтобы отловить Черного человека? Потому-то вы и Прохорова не взяли?

— Угадал. Прохоров хороший работник, но ЭТОГО в нем нет. Того, ради чего Черный человек приказал тебя беречь. Во мне это есть. В тебе есть. Так что мы будем шляться по горам, мол, ау, парень, мы к тебе базар имеем…

— Мне почему-то кажется, он сам к нам придет.

Капитан снова налил стаканы, закурил.

— А пока он не пришел, я с тобой еще об одной вещи хочу поговорить. Насчет этого дела, в которое вляпался… ты хоть понял, с чем мы столкнулись?

— Со шпионским подпольем. Первый раз в жизни увидел натурального шпиона.

— Ни хрена ты не понял. Шпионы — это фигня. Это дело житейское. Они были всегда, сколько в мире существуют государства. Но вот эти, которые выползли из троцкистского подполья — они хуже. Ты думаешь, мы их всех взяли? Хрен там! Их еще много осталось. Там, на самом верху.

— Но идея мировой революции — это же полный бред.

— А у них уже давно не осталось никаких идей. У них лишь ненависть к России, желание страстное свалить ее любыми способами. Но против их силы у нас есть своя.

Кот опасливо посмотрел на Мельникова.

— Вы что… Тоже революционеры?

— Да, нет. Наоборот. Вот ты что слышал о Берии? То, что он был садистом, палачом и девочек малолетних прямо с улицы таскал себе в кровать? А он был великим человеком. Сталин вытащил страну из дерьма, в которой она оказалась после Гражданской войны. Так вот, Берия должен был продолжать дело. Строить нормальную страну. Империю. Но ему помешали… Ты, наверное, заметил — я не слишком уважаю наших партийных вождей. Они будут медленно, но верно все разваливать. Потому что ни черта не умеют. У нас была лучшая разведка в мире. И что от нее осталось? Ни хрена!

Впрочем, мы-то остались. Леха, я тебе честно скажу. Все будет плохо. Очень плохо. Ты видел Старкова, видел Балыка. Это только начало. Вот когда их станет много — тогда все рухнет. Со страшным треском и грохотом. Это будет лет через тридцать. Но мы должны продержаться!

Черный человек пришел просто. Просто зашел и сел на табуретку.

— Выпьешь? — спросил его Мельников, пододвинув стакан.

— Нет. Нам, якутам, нельзя. Сгорим.

— Ну, нельзя так нельзя. Так, может, поешь?

Кот бросился к печке и навалил в чистую миску гору макарон с тушенкой, отрезал хлеба, налил чаю. Черный человек взял ложку и молча стал есть. Пока он питался, ребята во все глаза смотрели на него. Это был уже очень старый человек. Даже нельзя сказать так вот, на первый и даже на второй взгляд, — насколько старый. Может быть — лет семьдесят. А может — и все сто. Но держался он молодцом. Крепкий мужик. Такой и все двести проживет. Наконец он положил ложку.

— Вы взяли эту беду. Не нужно было этого делать.

— Такой уж мы народ.

— Да, вы, русские, все делаете по-своему. Но это — зло. Оно губит и будет губить людей. Я его охранял, сколько мог. Но вы все равно его взяли…

— Так те две экспедиции твои люди уничтожили? — вмешался в разговор Кот.

— Они сами умирали. Мы убили только некоторых. Это было плохо. Очень плохо.

Он сокрушенно покачал головой. Кот вполне понимал его чувства. Север — это вам не какой-нибудь там дикий юг, где под жарким солнцем очень легко нажать на курок. А здесь, на этих огромных пространствах, слишком мало людей. Поэтому коренные народы, живущие здесь, не одобряют убийства. Моду стрелять направо и налево принесли сюда русские.

Мельников вздохнул и от избытка чувств хлопнул пол стакана спирта.

— Ты все-таки мне скажи. Ты шаман?

— Я не шаман. Когда пришли русские, они всех якутов обратили в свою веру. Почти всех. Осталось старое знание. Мне его передали. Вы тоже им обладаете, хоть и русские. Поэтому вот его, — Черный человек кивнул на Кота, — я велел не убивать. И тебя нельзя убивать. — Старик поднял глаза на Мельникова. — Такие люди должны жить.

— Так все же, отец, что там такое было? — спросил Кот. Он никак не мог выдержать этого медлительного темпа разговора. Капитан укоризненно покосился на младшего товарища. Но якут ответил:

— Я тогда еще был совсем молодым. С неба упала яркая звезда. И сюда пришла смерть. Вы, русские, любите играть с огнем. Нельзя было это трогать. Сюда приходили не только русские. Это было, когда еще был царь. Они тоже хотели забрать эту вещь, — но все остались здесь. И вы напрасно ее взяли. Это — зло. Не надо играть с огнем. Но вы русские — такие. Вы все равно, если пришли, то не уйдете. Но мне пора.

Якут поднялся и уже на пороге обернулся и посмотрел на Мельникова:

— Твое горе велико. И виной ему — силы зла. Но ты можешь найти помощь. И найдешь.

И вышел.

Некоторое время Мельников и Кот сидели оторопевшие. Наконец Леха пришел в себя:

— Товарищ капитан, так что делать? Брать его?

— Ага, попробуй. Знаешь, у певца британского империализма Киплинга есть такие строки: «Услышишь, как щелкнет затвор ружья, но нигде не увидишь стрелка». Пусть уходит. Тем более, что он был нам полезен. Сколько всякой сволочи за этим радием лезло! Конечно, он стоит таких денег, что и думать страшно. Но дело-то не в деньгах. Не зря ведь за ним ломились паранормальщики из их служб. Но в результате его все-таки мы взяли!

— Товарищи капитан, так все-таки, что это было? Метеорит?

— Непохоже. Давай рассуждать. Эта фигня упала сюда при царе. Раз. Потом, этот Черный человек все-таки вряд ли бессмертный. Я много чего в жизни видел, но вот вечных людей как-то не приходилось. Предположим, что он живет, как все нормальные люди. Значит, ему не больше ста лет. И даже, наверное, меньше. Если посмотреть, как он по тайге бегает. Вот тебе и два. Так вот, ты что-нибудь слышал о Тунгусском чуде?

Кот заскрипел мозгами. Он, конечно, в той же «Технике — молодежи» читал о том, что произошло в сибирской тайге в девятьсот восьмом году. Это была одна из любимых тем журнала. О том, что возле речки Нижней Тунгуски грохнулась с неба какая-то фигня. Там, типа, лес повалило на много километров и вообще — вышла конкретная непонятка. Ученые потом десятки километров пропахали на пузе, а все-таки ни черта не нашли.

— Тунгусский метеорит?

— Не метеорит. Скорее всего, это был инопланетный космический корабль. Другие объяснения — они какие-то все дурацкие.

— Но это случилось — очень далеко от нас. Пара тысяч километров. Самое меньшее.

— Но мы же не знаем, — когда этот корабль стал разваливаться. Почему от него не могла оторваться какая-нибудь фигня и свалиться в эти горы? Какой-нибудь топливный бак? Но это ладно. Мы этот радий или что там еще лежало — мы все-таки взяли. Разговор не об этом.

Капитан налил еще спирта в стаканы.

Его угнетало неясное чувство разочарования. Глупо, — но почему-то ему казалось, что именно здесь и сейчас он найдет ответ на вопрос, что же было ТАМ, в Африке. Почему? Черт его знает, почему. Чудес на свете не бывает. И Марина так и будет жить в своем непонятном мире. Но, как это ни глупо, Черный человек дал надежду. Будем искать.

— Ты слышал, что этот человек говорил? Так вот, он сказал чистую правду.

— В каком смысле?

— В том самом. Ты вот веришь в Бога?

— Да уж, на войне трудно остаться атеистом. Поверил. Пришлось.

— Не бывает атеистов в окопах под огнем, — усмехнулся капитан. — Так вот, слушай теперь то, о чем твои учителя в школе и понятия не имели. А я тебе расскажу. Бог каждому народу предопределил свою судьбу. Вот возьмем, к примеру, итальянцев. Они плохие солдаты. Но зато по части всякого там искусства им равных нет. Даже наш Кремль — и то итальянцы строили. А возьмем англичан. Они на своих кораблях так научились ходить, как нам и не представить. А русские — у них в жизни иная задача. Они идут на северо-восток. Мы тысячу лет туда шли. Мои предки были новгородцами. Так вот, эти мужики взяли топоры и дошли до Урала. Отвлекаясь на всякую хрень, вроде войн и разборок друг с другом. Потом мы дошли и до этой земли, до этой самой Колымы, будь она неладна. Такая уж наша задача — идти на северо-восток. Вот ты бывал в Питере?

— Приходилось. Красивый город.

— А ведь его строили на такой земле, где вообще жить нельзя. И все-таки мы его построили! Вот когда в Магадане будут такие же красивые дворцы, как в Питере, — значит, наш народ существовал не зря. Он свое дело выполнил. Потом мы можем спокойно водочку пить и кверху пузом валяться. А до тех пор — придется нам воевать.

Кот вышел на улицу. Вокруг негромко шумели лиственницы. Чуть подальше громоздись горы. Плечо оттягивал карабин. Это была его земля. И он отсюда не уйдет. Никогда.

Оглавление

Пролог

Глава 1 С мертвых спрос короткий

Глава 2 Приключения сами тебя найдут

Глава 3 Дикий Восток

Глава 4 Худшее, конечно, впереди

Глава 5 Чертовщину заказывали?

Глава 6 Вы не звали нас, а мы приперлися

Глава 7 О пользе любопытства

Глава 8 Чего боятся настоящие солдаты

Глава 9 Если враг не сдается, так ему и надо

Глава 10 Гвозди бы делать из этих людей…

Глава 11 Таксистов обижать не стоит

Глава 12 Откровения Черного человека Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg