«Кровавый риск»

Дин Кунц под псевдонимом Брайан Коффи Кровавый риск

Dean Koontz aka Brian Coffey

Blood Risk

Они решили, что четверых человек будет достаточно для того, чтобы остановить большую машину на узкой горной дороге, застать тех, кто находится в ней, врасплох и вытащить деньги, которыми набиты чемоданы, находящиеся на полу за передним сиденьем. Поначалу Мерл Бахман — он должен был сматываться в одиночку в голубом «шевроле» с деньгами, надёжно запертыми в чемодане — настаивал на пятом человеке. Номер пять мог быть расположен в нижней части частной узкой дороги, чтобы перекрыть её во время предприятия на случай, если кто-нибудь свернёт с магистрали во время совершения ограбления. Остальные не были согласны с Бахманом, потому что частная дорога к имению Баглио пропускала незначительный трафик, особенно в то утро, когда раз в две недели перевозятся деньги. Также никто не хотел, чтобы его доля чертовски уменьшилась благодаря пятому участнику. Бахман прекрасно понимал экономические последствия от использования дополнительного человека в команде, и так как не было других аргументов в пользу этой детали плана, он с неохотой согласился начинать работу вчетвером. Сейчас одетые в тёмное люди ждали на запланированных позициях, так как время действия приближалось.

Выше по щебеночной дороге, на которой должно было произойти ограбление, находился крутой поворот вокруг породы известняка, которая вышла на поверхность и проходила на протяжении ста ярдов мимо придорожной стоянки, расположенной на внешней стороне, где могли разойтись две машины, если они встретятся, следуя в противоположных направлениях, далее дорога шла вниз ещё четыре сотни ярдов[1] перед очередным поворотом вокруг угла из известняка и продолжалась, скрытая от глаз, до магистрали. Два острых изгиба по краям, где ничего не было видно, и безмолвный утренний воздух, создающий впечатление, что вся эта неподвижность мира была следствием немыслимой катастрофы.

Если смотреть наверх, левая сторона дороги была ограничена отвесной каменной стеной немного выше роста человека, а над ней рос лес из толстых сосен и подлесок, такие же зелёные, как новые деньги. Зелёная трава у края леса мягко шевелилась в утреннем бризе, совершенно не производя шума, сгибаясь вниз и распрямляясь обратно в грациозном немом балете. Лежащий возле высокого угла над первым поворотом дороги, вытянувшийся в полный рост в тени больших деревьев цвета копировальной бумаги, не обращающий внимание на влажную от росы траву и с неподвижностью, которая, казалось, была ему присуща, Джимми Ширилло смотрел на особняк Баглио через мощный полевой бинокль. Длинные травинки задевали лицо Ширилло, оставляя блестящие капельки росы, свисающие с его светлой кожи, его собственные недостатки, придающие ему ранимый вид, подчёркивающий его молодость. С другой стороны, его собственная профессиональная неподвижность, его экономные движения и действия, с которыми он наблюдал за особняком, показывали за слабой внешностью опытного профессионала.

Линз бинокля было бы достаточно, чтобы Ширилло выдал себя кому-нибудь, кто бы посмотрел из огромного дома, но линзы были затемнены для того, чтобы исключить предательские блики. Майкл Такер продумал это, как он продумал и всё остальное.

В ста ярдах ниже от Ширилло, слева от него, сидя в зарослях кустарника вдоль верхней части каменной стены, Пит Харрис прижимал к груди автомат Томпсона[2], сувенир со Второй мировой войны. Харрис разобрал его на части, промаслил, упаковал в тряпки и отправил почтой из Парижа в пяти упаковках на свой домашний адрес в Штатах. Тогда, в конце войны, такие вещи ещё вполне были возможны. Он не думал о том, чтобы использовать это оружие в каких-либо незаконных делах, или вообще как-либо использовать, так как он думал, что закончил всё это вместе с войной. Снова став штатским, он обнаружил, что не способен просто работать с девяти до пяти, и в отчаянье он начал собственную войну с системой, со скукой и респектабельностью, и с нуждой. Его неспособность сжиться с этой системой не была следствием излишней чувствительности или большого ума. Восприимчивость Харриса была среднестатистической. Тем не менее, он был упрямым, очень независимым, с большими запросами. Это должно было привести его в конечном итоге в преступный мир, потому что иначе он мог быть не больше чем клерком в какой-либо другой области. Он был здесь самым старшим среди четырёх мужчин. В свои сорок восемь он был на десять лет старше Бахмана, на двенадцать старше Майка Такера, на двадцать пять старше парня Ширилло, тем не менее, он не использовал свой возраст для того, чтобы захватить власть в группе, как мог бы сделать кто-нибудь другой. Всё, что его беспокоило — сделать дело и взять деньги, и он знал, что Такер был чертовски хорошим организатором.

От мыслей о деньгах ему становилось некомфортно, и он начал двигаться в кустах, вытягивать свои длинные ноги и сжимать толстые, мускулистые бёдра. Когда дежурство только началось, он зацепился за колючки одеждой, его грубые пальцы не пострадали от иголок. Сейчас же, не смотря на то, что его мозоли казались неповреждёнными, он слишком сильно нервничал для того, чтобы обращать внимание на такие мелочи, и ему очень хотелось двигаться.

С правой стороны от дороги, напротив Харриса, гравийный уступ неожиданно обрывался выстланным скалами ущельем, которое простиралось более чем на три сотни футов[3] вниз.

Единственным безопасным местом на этой стороне была придорожная стоянка длиной пятьдесят ярдов[4], где находились «додж» и «шевроле», обе угнанные, припаркованные немного с наклоном передней части вниз. Такер и Бахман ждали там, — мужчина постарше — за колесом «шеви»[5], Такер был защищён от просмотра с узкой дороги корпусом «доджа».

У Бахмана в замшевой наплечной кобуре был пистолет 32-ого калибра[6], как и у Такера. В отличие от Такера, однако, он постоянно держался за него, как дикарь за талисман. Влажными пальцами он водил по сетке из диагональных линий на твёрдой рукоятке, доставая всё оружие целиком постепенно из кобуры, тестируя, как оно подогнано, выискивая потенциальные недостатки, хотя он носил эту штуку годами и знал, что нет в ней недостатков, никаких.

Несмотря на то, что у Бахмана был только один пистолет, Такер захватил дополнительно дробовик с длиной ствола всего лишь 7 дюймов[7]; оба патронника были заряжены, и шесть дополнительных патронов были распределены по карманам его куртки. Если бы Бахман взял дробовик, он бы постоянно хлопал по карманам, чтобы убедиться, что патроны находятся там. Такер же стоял тихо, двигаясь настолько мало, насколько это требовалось, ожидая.

— Они должны быть уже здесь, — Крикнул Бахман через открытое окно «шеви». Он провёл худой рукой по лицу, которая с запасом закрывала его небольшие, сжатые черты лица, схватил что-то невидимое — вероятно, его собственную нетерпеливость — и избавился от неё с помощью пальцев. В настоящий момент он был нервным, и говорил очень много, но когда придет время работы, он будет как масло и жир, насколько изучил его Такер на трёх других делах, на которых они работали вместе.

Такер сказал: «Терпение, Мерл». Ему было всё известно о его спокойствии, которое служило для поддержания видимости невозмутимости, которая не сломается ни под каким давлением. Однако внутри он был полностью запутавшимся и жалким. Его желудок сжимался так и сяк, как будто внутри него скакало животное; пот выступил по всему его телу, этакая тонкая плёнка подавляемого террора.

Он родился и вырос не для того, чтобы так жить, никогда не понимал криминальную прослойку общества. Успех, который он получал в своих делах, был следствием почти фанатичного стремления достигать того, чего он хотел достичь, и обычно он являлся неоспоримым лидером любой группы только лишь потому, что другие видели и восторгались его преданностью своему делу.

На верху уклона Джимми Ширилло опустил полевой бинокль и перекатился на спину, приложил руки ко рту в виде чашки и крикнул: «Они идут!». Его голос надломился на последнем слове, но каждый понял то, что он сказал.

— Начали! — крикнул Такер, хлопнув раскрытой ладонью по капоту украденного «доджа».

Бахман закончил играть с пистолетом, который он держал под своей подмышкой, и завёл двигатель «шевроле», погазовал несколько раз и двинулся вперёд, блокируя дорогу по диагонали. Не прошло и секунды, влажной и тягучей, как он зафиксировал машину, поставив на ручной тормоз, открыл дверь и выпрыгнул. Он спрятался в самом конце заднего крыла автомобиля, откуда, если он увидит, что столкновение неизбежно, можно прыгнуть в безопасное место безо всяких проблем. С опозданием он вспомнил и схватил нелепую маску для Хэллоуина, которая болталась на резиновой ленте на шее, и надел её на лицо.

Хэллоин в июне, подумал он[8]. Это было не подходящее время, чтобы надевать резиновые маски, при такой жаре и влажности.

На вершине подъёма Джимми переполз к краю вышедшей на поверхность известняковой породы, готовый прыгнуть на дорогу позади «кадиллака» в тот момент, когда пройдёт большая машина. Он дотронулся до своего лица гоблина, нащупал на нём росу и подумал — необъяснимо — что вода это кровь. Страх. Зелёный страх, чистый и настоящий. Злясь на себя, он вернул маску на место.

Ниже, на придорожной стоянке, за «доджем», Такер одним движением руки превратился в страшную старую ведьму и сейчас с трудом делал каждый вдох, затем посмотрел через дорогу на кусты над каменной стеной. Где Харрис? Там. Хорошо скрывающийся для городского парня, правильно прячущийся среди растительности. Прижимающий к груди Томпсон, с покрывающей лицо нелепой маской, он казался вдвое больше и опаснее, чем когда-либо раньше.

Такер поднял дробовик и положил ствол на крыло «доджа», спасая себя от переживаний. Его желудок горел; желчь сжигала заднюю часть гортани. За маской он мог позволить себе морщиться от боли, никто другой этого не увидит.

Рёв двигателя «кадиллака» был уже слышен. Такер боялся, что он движется слишком быстро для того, чтобы вовремя остановиться, и пытался рассчитать возможные шаги, которые можно предпринять, если он врежется в баррикаду. Несмотря на то, что шок от столкновения увеличит время реакции людей Баглио и существенно упростит взятие их под полный контроль, также существовал риск заклинивания дверей. И огня. Люди Баглио будут сожжены — но что тогда будет с деньгами? Раздающийся рёв двигателя машины звучал в этот момент как языки пламени, жадно глотающие стопки хрустящих долларовых банкнот.

«Кадиллак» вошёл в зону видимости.

Водитель был быстр. Он ударил по тормозам, повернул большую хромовую машину в сторону, затем обратно, чтобы избежать опасности спрыгнуть в пропасть, заставил машину резко остановиться в шести футах[9] от пассажирской дверцы «шеви».

Облака голубого дыма вырвались из «кадиллака» и понеслись мимо него.

Как и планировалось, Пит Харрис выпустил очередь пулемётного огня, которая пролетела прямо над каждой головой, пока они снова не тронули лимузин. Выстрелы отскочили от склонов как серия тяжёлых ударов по выкованной из железа кровати. Гул ещё слышался вдоль склона, и он явно будет услышан в особняке. Через пять минут это место будет кишеть бандитами Баглио. Однако это был самый быстрый и простой способ показать тем, кто находится внутри лимузина, что это серьёзное дело, грубое дело, и что они абсолютно безоружны.

Когда эхо затихло, Такер был у окна водителя, грозный дробовик находился на уровне шеи пожилого мужчины. Единственный заряд, вылетевший из дула, мог разнести окно и снести часть головы шофёра раньше, чем он смог бы каким-либо образом спрятаться на полу машины. Старый ублюдок знал это; и он сидел там, где был, не шевелясь.

Другим человеком, который сидел на переднем сиденье, был Вито Чака, доверенный «бухгалтер» Баглио, сорока лет, худой и почти женоподобный, с седеющими висками. Он отпустил маленькие усы, которые закрывали треть верхней губы как пятно краски. В 1930-х, он должно быть, пользовался успехом у женщин, подумал Такер. И, возможно, даже до сих пор, при помощи своего положения и своих финансовых возможностей. Чака посмотрел на него, оценил, затем кивнул и медленно положил обе руки на приборную доску перед собой, ладонями вверх, всё на виду, в знак их профессионализма.

— Выходите! — сказал Такер. Его голос звучал низко и шёл через прорезь резинового рта.

Шофёр и Чака подчинились немедленно. Пока два качка на заднем сиденье находились в нерешительности, Джимми Ширилло постучал в заднее окно дулом своего пистолета. Он бесшумно взобрался на багажник «кэдди»[10], и его маска гоблина, казалось, ухмылялась над вооружёнными людьми, когда они подпрыгнули от неожиданности.

Ширилло чувствовал себя хорошо, лучше, чем рассчитывал, был уже меньше испуган, чем перед тем, как началось движение. Он вспотел, и маска, закрывающая всё его лицо, вызывала зуд на шее; но эти проблемы были пустяковыми.

Тридцатью секундами позже все люди Баглио были выстроены в линию вдоль лимузина со стороны водителя, их руки находились на крыше или капоте, ноги широко разведены, наклонены вперёд таким образом, чтобы не находиться в равновесии, головы спрятаны между лопатками, всё очень чётко, очень образцово. Только Чака выглядел уверенным, элегантным, даже в этой унизительной позе.

Бахман быстро открыл заднюю дверь с другой стороны. «Три чемодана», — сказал он. Ни тени его прошлого беспокойства не прослеживалось в его голосе.

Джимми Ширилло триумфально смеялся.

— Погоди праздновать, — сказал Такер, — Помоги ему.

Бахман поднял самый тяжёлый чемодан и направился к «шеви», сильно согнутый переносимым грузом. Он бы не получил удовольствие, если бы поднял один из меньших чемоданов, конечно — по той простой причине, что на нём были одеты брюки с высокой талией: он ненавидел всех, кто думал о нём, как о маленьком человеке, несмотря на то, что он был маленьким человеком.

Джимми обошёл вокруг и взял оставшиеся два чемодана, перенёс их с некоторым трудом, поставил в открытый багажник украденного «шевроле» и захлопнул крышку, пока Бахман спешил к передней двери.

— Расслабьтесь, — приказал Такер людям, выстроившимся перед машиной, хотя никто из них не шевелился.

Никто не ответил.

Бахман завёл «шеви», один раз газанул, включил заднюю передачу, с визгом тронулся, наклонив машину.

— Полегче! — крикнул Такер.

Но ему не требовалось предупреждать Мерла Бахмана, так как маленький мужчина всегда оценивал ситуацию правильно и выбирал оптимальную безопасную скорость. Он был хорошим водителем.

Харрис покинул каменную стену, хрипя, звук его тяжёлого дыхания усиливался маской. Пока Бахман сдавал «шеви» назад, Харрис обошёл и сказал Такеру: «Гладко».

Такер снова сказал: «Погоди праздновать».

Бахман включил передачу у «шеви», слегка нажал на газ и начал спускаться по склону по направлению ко второму искривлению дороги, мерцая нагревшимися занавесками, которые свисали с крыши и с багажника машины.

— Возьми «додж», — приказал Такер Ширилло.

Парень пошёл за ним.

Пит Харрис был единственным, кто ещё смотрел на «шеви», думал обо всех этих деньгах в багажнике, думал об уходе в отставку, и он первым увидел, что всё становится хуже. «Вот дерьмо!» — сказал он.

Он даже не закончил ещё своё восклицание, когда Такер услышал напряжённый плач тормозов «шевроле» и посмотрел по сторонам, чтобы увидеть, что пошло не так.

Всё пошло не так.

Когда Бахман покрыл чуть больше половины дистанции до нижнего изгиба, «кадиллак», обогнув известняк, двигался вверх. Это означало, что они с «кэдди» столкнутся, и он двигался очень быстро, слишком быстро для тех дорожных условий. Водитель резко дёрнул руль влево, чтобы исправить ситуацию; это было безнадёжно, потому что уступ дороги в этом месте упирался прямо в каменную стену, которая непрерывно продолжалась до верхней точки подъёма. Покрышка лопнула со звуком пистолетного выстрела. Машину толкало, трясло вверх и вниз, как бешеное животное. Металл заныл, когда крыло сжалось наполовину от того пространства, которое оно обычно занимало.

Всё ещё продолжая торможение, «шевроле» ужасно кидало назад и вперёд, когда Бахман пытался вернуть управление, она внезапно меняла направление и стремилась вырваться с дороги.

— Он не сможет справиться с такой большой машиной как «кэдди»! — сказал Харрис.

Тем не менее, Бахман пытался. Он был ещё весь в работе, всё ещё спокойный и промасленный, быстрый и расчётливый. Он понимал, что у него есть только один шанс успешно справиться с проблемой, и не важно, насколько маленький это был шанс, он воспользуется им. «Кадиллак» почти полностью остановился, очень сильно помятый с одной стороны, и «шеви» врезалась в его заднюю дверь, как будто свинья зарылась носом в дёрн, встала на дыбы и зацепилась передней осью за верхнюю часть разрушенной двери, одновременно скользя влево по направлению к трёхсотфутовой пропасти. Задние колёса подбросило на уступе, и они повисли в воздухе, подняв облака жёлтой пыли. На секунду Такер подумал, что «шеви» потеряла контроль и падает, но затем увидел, что это не так, одна её сторона находилась над другой машиной большего размера, как кобель над сукой. Бахман попробовал; он проиграл.

Абсолютно неповреждённая с пассажирской стороны, передняя дверь «кадиллака» открылась и через неё вышел высокий темноволосый мужчина, ошеломлённый. Он потряс головой, чтобы прояснить её, повернулся и уставился на разбитую «шеви», которая нависала над ним, наклонился вперёд с руками на коленях, чтобы вырвать. Казалось, он думал о чём-то более важном, чем это естественное желание, внезапно он выпрямился и посмотрел на переднее сиденье, залез внутрь и помог молодой женщине выбраться. Она, казалось, не пострадала, как и он, и она не разделила его желание вырвать. Она была одета в белую блузку и очень короткую желтую юбку: большая, сексапильная блондинка. Её длинные волосы колыхались как знамя на бризе, когда она посмотрела на дорогу в сторону Такера и остальных.

— Сюда! — крикнул Джимми Ширилло. Он объехал их на «додже» и смотрел навверх.

— Залазь в машину, — приказал Такер Харрису.

Главарь был рад тому, что в каждой руке у него было по Томпсону.

— Не заставляйте меня стрелять кому-нибудь из вас в спину, — сказал Такер, открывая заднюю дверь «доджа».

Люди Баглио сохраняли тишину.

Он скользнул в машину, всё ещё смотря на них, поднял дробовик и выстрелил в воздух, когда Джимми рванул с места, захлопнул дверь уже во время движения и свалился на сиденье ниже уровня окна, пока, по его расчетам, машина объезжала верхний изгиб.

— Мы просто бросим Бахмана здесь? — спросил Харрис.

Такер снял маску и убрал свои гладкие волосы с лица. Его желудок беспокоил его пуще прежнего. Он сказал: «У нас нет шансов забрать его и сдержать одновременно целую армию Баглио». Он рыгнул и почувствовал вкус апельсинового сока, который и составлял весь его завтрак.

— Правда? — начал Харрис.

Такер перебил его, и голос его был напряжённым и горьким: «Бахман был прав — нам нужен был пятый человек».

— Нас зажали, — сказал Ширилло.

Отсюда и дальше частная дорога уже не шла вдоль края ущелья, сворачивая по направлению к широким внутренним склонам горы с открытым пространством по обеим сторонам. Огороженная соснами, она шла прямо к круговой подъездной дорожке перед ослепительно-белым с множеством окон монстроидальным домом Розарио Баглио всего лишь в миле впереди. Только что преодолев подъездную дорожку, черный «мустанг» повернул по направлению к ним.

— Не зажали, — сказал Такер, указывая вперёд и налево, — Это съезд?

Джимми уставился. «Да, выглядит так».

— Давай туда.

Парень повернул резко влево и выехал на грязную дорогу, притормозил, едва избежав столкновения с несколькими небольшими, но прочными соснами, сильно стукнулся, когда переезжал через канавы, появившиеся во время дождей, но всех их, очевидно, это не побеспокоило. Втопив педаль газа в пол, он ухмыльнулся в зеркало заднего вида и сказал: «Это не моя машина».

Неожиданно для себя, Такер засмеялся: «Просто смотри за дорогой».

Джимми смотрел в оба, когда перемахнул большой камень, который был посередине дороги и прибавил скорости.

Ветер свистел в открытом боковом окне, и насекомые стукались о стекло как мелкокалиберные пули.

— Они у нас за спиной, — сказал Харрис. — Только что свернули.

Такер и Харрис вдвоём уставились в заднее окно, в котором из-за тряски были видны смазанные очертания деревьев и подлеска, ежевики и травы, которые хлестали по обоим сторонам, ожидая, когда «мустанг» выскочит в зону видимости. Затем они сильно удивились, когда Ширилло полностью остановил машину на трёх четвертях подъёма на возвышенность. «Что за чёрт?», — спросил Такер.

— Перед нами через дорогу лежит бревно, — ответил Ширилло, — или мы его сдвинем в сторону, или пойдём отсюда пешком.

— Все из машины, — сказал Такер, — Мы его сдвинем. Пит, возьми Томпсон.

Бревно оказалось сосной длиной тридцать футов и столько же дюймов[11] в диаметре, с парой толстых веток, обрубленных накоротко острым топором. Оно выглядело так, как будто было положено здесь для того, чтобы оградить кого-либо от использовния дороги за этой точкой, несмотря на то, что лежало так, как будто было выронено с грузовика, когда лес перевозился на бумажную или мебельную фабрику. Такер сказал им всем взяться за бревно с одного конца, на протяжении трёх футов, через один фут[12] с каждой стороны дерева. Все вместе, приставными шагами в нелепом маленьком танце, они смогли перенести его на расстояние около ярда[13].

— Недостаточно, — сказал Ширилло.

Харрис спросил: «И где «мустанг»?»

— Он не может двигаться так же быстро на таких плохих дорогах, как может наша тяжёлая машина, — сказал Такер. Он перевёл дыхание и сказал: «Ещё раз!»

В этот раз они передвинули барьер на расстояние, которого почти хватало для того, чтобы «додж» просочился, но когда они разогнулись, чтобы восстановить дыхание, и их спины хрустнули с ужасной болью, Харрис сказал: «Я слышу другую машину».

Такер прислушался и тоже услышал, потёр свои изодранные руки, чтобы они перестали гореть: «Возьми Томпсон и будь готов встретить этих джентльменов, Пит».

Харрис улыбнулся, взял пулемёт и поспешил к задней части «доджа», где растянулся посередине пыльной дороги. Он был крупным мужчиной, выше шести футов[14], весил больше двухсот сорока фунтов[15]; когда он лёг, вокруг него поднялось облако пыли. Он поднял чёрный ствол и направил его на место, где должен был появиться «мустанг», когда пройдёт нижний поворот. Большой круглый барабан с патронами, который торчал из пулемёта, чем-то напоминал что-то насекомообразное, что-то, что используется не так, как должно использоваться, гигантского кровопийцу, высасывающего кровь из тела Харриса.

Такер нагнулся и снова обхватил бревно руками, выбрал настолько удобный захват, насколько позволял поразительно гладкий круглый ствол сосны. Из его подмышек по бокам начал течь пот; рубашка его впитала. «Готов?» — спросил он.

— Готов, — сказал Ширилло.

Они взялись, тяжело дыша, пока все мышцы живота не натянулись до боли. Такер ощущал своё тело как стеклянную бутылку, наполненную под давлением газированным безалкогольным напитком, пот из него шёл градом. Но он не отступал, не имело значения, приведёт ли это к разрыву мышц, перенёс бревно на несколько дюймов, преодолел бочком разочаровывающе короткую дистанцию перед тем, как они вынуждены были бросить его. Тогда Ширилло сел на бревно, чтобы отдышаться, дыша как собака, которая пробежала длинный путь по жаре в середине июня.

— Не бездельничай, — сказал тут же Такер.

Он чувствовал себя так же плохо, как и парень, только, возможно, даже хуже — он был, в конце концов, на пять лет старше Ширилло, на пять лет слабее; и у него было двадцать восемь лет лёгкой жизни, которые противопоставлялись двадцати трём годам воспитания жестоким гетто, которые были у парня — но он знал, что являлся одним из тех, кто никогда не бросит, придумает, что сделать, разделит с ними часть фанатичной решительности для того, чтобы помочь в трудную минуту. Это было не самым страшным для Такера. Больше он боялся провала. Он сказал: «Давай же, Джимми, Христа ради!»

Ширилло вздохнул, встал на ноги и ещё раз перешагнул сосну. Как только он нагнулся, чтобы схватить её, Харрис открыл огонь из Томпсона, поливая лес вокруг них с ужасным шумом. Ширилло осмотрелся, но не смог ничего увидеть из-за «доджа» с того места, где находился, снова нагнулся и схватился за бревно, отдал все силы, которые имелись, на последний, яростный заход. Вместе они осилили большее расстояние, чем в прошлый раз, когда были вынуждены его бросить. Отпущенное, дерево приземлилось на выжженную дорогу с тихим пыльным глухим звуком.

— Достаточно далеко? — Спросил Ширилло.

— Да, — сказал Такер, — Теперь двигай задницей!

Они побежали обратно к машине. Ширилло скользнул за баранку и завёл двигатель. Это было достаточным сигналом для Харриса, который не использовал Томпсон почти целую минуту. Большой мужчина подпрыгнул и оказался снова на заднем сиденье «доджа». Такер сидел впереди с Ширилло и возился с ремнем безопасности. Он защёлкнул его в то время, когда Джимми удлинил свой, повернулся к Харрису и спросил: «Попал по шинам?»

— Нет, сказал Харрис. — Одна вещь беспокоила его: он уважал Такера и хотел, чтобы молодой человек платил ему тем же. Если бы с этой работой всё сложилось удачно, она должна была стать последней; сейчас же, так как они лажанулись, ему снова потребуется работа, и он предпочтёт работать с Такером больше, чем с кем-либо ещё, даже после этого фиаско. — Ублюдки сообразили очень быстро, дали задний ход до того, как я успел попасть в какую-либо покрышку. — Он тихо ругался и тёр свою смуглую шею, его голос был слишком слабым, чтобы Такер мог слышать отдельные слова.

— Они идут? — спросил Ширилло.

— Как коп с метлой под задом, — сказал Харрис.

Ширилло рассмеялся и сказал: «Держитесь». Он вдавил педаль газа до отказа, отбросив их назад и на мгновение пригвоздив к сиденьям, продвигаясь по длинному, испещрённому тенями отрезку дороги.

— Почему они не оставят нас в покое? — спросил Харрис, смотря вперёд, Томпсон был у него на коленях. Его лицо было таким же, как и остальное тело: сплошные рубленые линии. Его лоб был массивный, его чёрные глаза под ним были глубоко утоплены и заполнены сплошь холодным интеллектом. Его нос, сломанный не однажды, был луковицеобразным, но при этом не нелепый, его рот был линией с отсутствующими губами, которая сморщивалась в верхней части его большого квадратного подбородка. Все эти грубые углы сталкивались вместе, образуя вид невыносимого разочарования. — Мы не взяли их деньги.

— Тем не менее, мы пытались, — ответил Такер.

— Мы даже потеряли Бахмана. Разве этого недостаточно?

— Не для них, — сказал Такер.

— Железная Рука, — сказал Ширилло. Они прижались слишком сильно к наружной части дороги: сосновые сучья скребли по крыше как длинные отполированные ногти, а рессоры пели как плохой альт.

— Железная Рука? — спросил Харрис.

— Так обычно называл их мой отец, — сказал Ширилло, не отводя глаз с дороги.

— Мелодраматично, не так ли? — спросил Такер.

Ширилло пожал плечами: «Мафия сама по себе — не степенная и рассудительная организация; она такая же мелодраматичная, как дневная мыльная опера. Они всё время проигрывают сцены прямо как в дешёвых фильмах: убирают конкурентов, избивают владельцев магазинов, которые не хотят платить за охрану, используют зажигательные бомбы, шантажируют, распускают слухи о детях в школе. Мелодрама не делает их менее реальными».

— Угу, — сказал Харрис, бросая тревожные взгляды в заднее окно, — Но не могли бы мы поехать чуточку быстрее, как думаешь?

Дорога понемногу повернула на восток и сузилась так, что огромные сосны и изредка вязы и берёзы стали ближе — как покровители пьесы, последний акт которой игрался без отдыха и достиг кульминации. Внезапно дорога снова соскользнула вниз, а пыль стала влажной и превратилась в толстый слой грязи.

— Где-то поблизости подземная река, — сказал Такер.

От основания возвышенности дорога шла понизу на протяжении ста ярдов[16], где начинался другой склон. Вот здесь, укрытый нависающими деревьями и расположенными по бокам тысяче-слойными стенами глинистого сланца, «додж» уперся, кашлянул, грохотнул как Демосфен[17], изрыгающий изо рта камни и утерявший последнюю грацию.

— В чём дело? — спросил Харрис.

Ширилло был не так сильно удивлён, так как ожидал этого через некоторое время. Тем не менее, он был удивлён по-своему. «Бензобак был пробит, когда мы свернули на грязную дорогу», — сказал он им. «Я наблюдал, как индикатор мало по малу падал последние полчаса — это указывало на то, что отверстие маленькое — но я не видел никакого смысла заставлять всех нервничать до тех пор, пока мы не стали на самом деле пусты».

Они вышли и стали в узкой долине, где очертания утреннего раннего тумана все еще гнало медленно ветром сквозь деревья — призрак без дома.

Харрис повесил пулемёт через левое плечо, на чёрном кожаном ремне, и сказал: «Ну, дорога чертовски узкая для того, чтобы они могли проехать вокруг «доджа». Так что если нам нужно идти, то пошли».

Такер сказал: «Мы не собираемся идти так далеко, когда они прямо за нами на хорошей машине», — его тон не оставлял пространства для дебатов. «Мы заберём у них этот «мустанг».

— Каким образом? — спросил Ширилло.

— Ты увидишь через минуту, — Он пробежал вокруг носа «доджа», открыл водительскую дверь и кинул дробовик на сиденье. Он выкинул их резиновые маски на дорогу. Сняв машину с ручного тормоза, он перевёл коробку передач в нейтральное положение. — Вы двое становитесь сзади и толкайте, — сказал он.

Они заняли противоположные концы заднего бампера, а Такер подпёр плечом дверную раму и медленно двигался вперёд, держа одну руку на руле, предохраняя машину от вклинивания в глинистый сланец, который подходил близко с обеих сторон. В том месте, где дорога начала идти вниз, Такер схватил дробовик и отпрыгнул с пути. «Отпускайте её!».

Ширилло и Харрис стояли сзади и смотрели, как чёрная машина громыхала неуклюже вниз первые несколько ярдов нисходящего склона. Когда наклон стал круче, машина набрала скорость и подалась влево. Она ударилась о глинистую стену, полетели искры, заскрипела, пошла вправо, как животное, ищущее убежище, стукнулась о другой каменный склон, заскользила боком, когда склон резко пошёл вниз, её подбросило на ямке, которую они не могли уже разглядеть сверху. Её начало разворачивать, как будто этого было достаточно, и она собиралась вернуться обратно на возвышенность, затем она грациозно перевернулась с сильным грохотом, который ударил по ним как волна. Она проскользила ещё двести футов перед тем, как остановилась, её шасси смотрело на них.

— Борцам за охрану окружающей среды это понравится, — сказал Ширилло, — Мы начали сегодня свою собственную войну на автомобилях — и потеряли целых три меньше, чем за час.

— Ты хочешь, чтобы они думали, что мы попали в аварию? — спросил Харрис. Когда Такер кивнул, он сказал: «Что на счёт наших следов в грязи?»

— Мы будем надеяться, что они их не заметят. — В полумиле за ними стал слышен равномерный гул двигателя «мустанга». Такер поднял маски и раздал их, нацепил свою. — Двигайте задницами, — сказал он. — Становитесь с краю дороги, вдоль стены — так следы, идущие вниз, не будут бросаться в глаза. Вдоль склона достаточно рассыпчатой глины, чтобы скрыть их. — Он сорвался с места, остальные следом за ним, кусок сланца сдвинулся под ними, мокрый и скользкий. Такер дважды подумал, что он мог сорваться, но он сохранил равновесие, побежав быстрее. Происходило это перед прибежищем перевёрнутого «доджа» в тот самый момент, когда «мустанг» показался на возвышенности.

— Что теперь? — спросил Харрис. Он снял с плеча пулемёт.

Такер посмотрел вдаль с холма, который был за ними, увидел, что сланец значительно сужается с обеих сторон только лишь на протяжении короткой дистанции впереди. «Успокойтесь и повторяйте за мной», — сказал он и пошёл быстрой утиной походкой.

Когда они дошли до точки, где могли уже разогнуться, так как склон на протяжении всего пути вниз их уже полностью скрывал, Такер оглянулся назад, чтобы посмотреть, насколько их видно сверху. Ему не было видно дорогу, находившуюся выше перевёрнутого «доджа»; хорошо, это давало право предполагать, что их не будет видно тоже. Он отправил Пита Харриса налево, оставил Ширилло с собой, забрался на небольшое возвышение, соскользнул, расцарапав колено о выступающий край сланца, игнорируя вспышку боли. Когда они были в лесу, который примыкал к дороге, он посмотрел через дорогу и позвал Харриса, который посигналил пулемётом в ответ. С осторожностью они проделали путь обратно к месту, где перевернулся «додж», по краю стен из сланца и посмотрели вниз.

«Мустанг» был припаркован двадцатью футами[18] выше крушения, двери открыты. Двое мужчин, которые, должно быть, вышли из него, двигались осторожно к «доджу», с пистолетами в руках.

— Не двигаться, — сказал им Такер.

Они были паиньками, так как их застали врасплох, и послушались.

— Отсоедините обоймы от своих пистолетов, но направляйте их при этом в землю. Вы под ударом с обеих сторон дороги.

Двое мужчин сделали то, что им было сказано, неохотно, но с несомненной покорностью профессионалов, которые понимали, что они загнаны в угол. Оба были широкоплечими, одеты в лёгкие летние костюмы, которые выглядели так, как будто не принадлежали им. Гориллы. Образно, но также и буквально. Они бы лучше смотрелись в зоопарке, ограждённые от посетителей железной решёткой.

— Сейчас, — сказал Такер, — посмотрите на меня.

Они посмотрели вверх, прикрывая глаза от яркого неба, перекосившись от вида дробовика.

— А сейчас посмотрите через дорогу.

Они повернулись, как единое целое, уставились на Томпсон в руках у Пита Харриса. Такер не видел их лиц, но он знал, что это точно произвело на них впечатление, так как видел, как вытянулись их плечи в инстинктивном желании наклониться и бежать.

— Теперь бросайте своё оружие сюда, — сказал он им. Когда он засунул оба пистолета за пояс, то указал на заляпанный грязью «мустанг» и спросил: «Кто был за рулём?»

— Я, — сказала та горилла, которая была выше. Она сжимала обе руки в карманах брюк как обиженный ребёнок и смотрела вверх на Такера из-под бровей, ожидая того, что будет дальше.

— Ты хороший водитель?

— Я думаю, что да.

— Кто из вас лучше?

Мужчина, который не был за рулём, указал на того, который был за ним, и сказал: «Он. Он возит мистера Баглио, когда…»

— Достаточно! — водитель сомкнул челюсти.

Мужчина пониже побледнел и замолчал. Он посмотрел на Такера, затем на своего партнёра. Он потёр свой рот, как будто хотел вычеркнуть то, что уже сказал.

— Садись обратно в «мустанг», — сказал Такер водителю, — и поставь его прямо перед «доджем».

— Зачем? — спросил водитель.

— Потому что, если ты этого не сделаешь, я тебя убью, — Ответил Такер. Он улыбнулся. — Достаточно для тебя?

— Вполне достаточно, — сказал водитель, направившись к «мустангу».

Такер сказал: «Не пытайся уйти из поля зрения. Этот джентльмен разнесёт машину до того, как ты сможешь проехать десять футов[19]». Второй горилле Такер сказал: «Повернись к стене. Не стой на пути и веди себя хорошо».

— Вы не смоетесь на ней, — сказала горилла. Очевидно, тем не менее, он понимал, что они это собираются сделать. Его шероховатое, с выдающейся нижней челюстью, лицо было покрыто больше, чем отпечатком поражения; выражение это сильно выдавало. Он был одним из тех, кто чувствует себя неуверенно до тех пор, пока не дотянется своими руками до врага. На таком же расстоянии он ощущал сильно униженным.

— Давай, езжай, — сказал Такер.

Водитель остановил «мустанг», когда его передний бампер был в футе от дна перевёрнутого «доджа». Он открыл окно, высунулся из окна и сказал: «Что теперь?»

— Езжай вперёд, пока не почувствуешь контакт.

Водитель не задал вопросов. Когда произошёл звучный удар, он остановился и высунулся из окна снова, ожидая услышать следующую часть задания. Пока мужчина, стоявший лицом к стене через дорогу, не мог себе представить, что происходит, водитель понял, чего хочет Такер. Он ожидал услышать от Такера, что это именно так.

Такер присел на корточки на вершине насыпи, игнорируя облако мошек, которое взлетело из травы под его ногами, нацелил дробовик на голову водителя: «Я хочу, чтобы ты толкал её, медленно, совершал давление до тех пор, пока что-то не произойдёт. «Додж» зажат не сильно. Он должен выскользнуть. Когда он продвинется достаточно, протолкни свою машину следом, выполняй».

— А если я не остановлюсь? — спросил водитель. Он улыбнулся, как будто они подшучивали друг над другом, и у него были очень хорошие зубы.

— Мы прострелим твои шины, разобьём заднее окно, вполне вероятно, вгоним полдюжины пуль тебе в голову сзади и, возможно, прострелим твой бензобак. — Он улыбнулся в ответ; его зубы тоже выглядели неплохо.

— Я так и думал, — сказал водитель. Он нажал ногой на педаль газа.

Сначала ничего не происходило. Когда звук двигателя превратился в рёв, из кустов за Такером и Ширилло вылетел фазан, напугав парня, но не старшего мужчину. Бампер «мустанга» щёлкнул и сломался в районе решётки. Шум двигателя усилился ещё. Водитель стиснул свои хорошие зубы, понимая, что «додж» может двинуться в неверном направлении, что приведёт к тому, что он после того, как сдвинет его, может и сам перевернуться к сланцевой стене.

Затем «додж» начал скрипеть и подался. Кусок сланца откололся от стены и свалился на разбитый автомобиль, перекатился на «мустанг», упал к ногам гориллы, которая стояла лицом к длинной стене, недалеко от обломков. Большую машину бросало из стороны в сторону, она переворачивалась и тёрлась о сланцевые стены, поперёк дороги. Водитель «мустанга» протолкнул свою машину через сужение, сильно поцарапав её по всей длине со своей стороны о скалу. Он остановился там, где должен был, открыл дверь и вышел.

— Возвращайся обратно наверх, — сказал Такер. Он не был уверен, что «додж» сдвинется, но сейчас он показывал, что не удивлён этому. Такер никогда не удивлялся. Иначе это повредило бы его репутации.

Водитель вернулся, стал рядом с компаньоном и посмотрел на него с отвращением. Имел на это право. Однако, в отличие от другой гориллы, он не пытался сказать им, что они не смогут смыться на ней. Он смотрел на свои пыльные туфли, протирал их о заднюю часть брюк и хорошо изображал скуку.

— Куда идёт эта дорога? — спросил Такер. Когда он навёл на них дробовик, Харрис пошёл вниз по склону к месту, где они взбирались наверх, прошёл по дороге обратно и стал перед ними.

— Никуда, — ответил водитель.

— Это тупик?

— Да.

Тот из людей Баглио, кто был пониже, тот, кто не научился сохранять тишину раньше, посмотрел на водителя насмешливо, затем улыбнулся и посмотрел на Такера. Его лицо выглядело как классная доска с сообщением, написанным мелом большими буквами. «Вы никогда отсюда не выберетесь. Мистер Баглио доберётся до вас рано или поздно, потому что это тупик.»

Водитель презрительно посмотрел на другого мужчину, стукнул по дороге и вздохнул, стал обратно к сланцевой стене.

— Он зять Баглио или что-то такое? — спросил Такер водителя.

— Нет, — сказал водитель, — Но в наши дни помощи не дождёшься.

Меньшая горилла глупо моргнула, посмотрела на одного и второго. «Зять?» — спросила она.

Когда они все были в «мустанге», и Джимми Ширилло отъехал от крушения и двоих джентльменов, Харрис сказал: «Скорее всего, это всё же не тупик».

— Выйди и встань перед классом, — сказал Такер.

Маска гоблина висела у Харриса на груди как второе лицо посередине его грудной клетки, подпрыгивая, когда он говорил: «Если это тупик — это плохо, даже самое плохое, что может быть, так почему мы продолжаем ехать туда?»

— Потому что мы не можем вернуться, — сказал Такер. — Очевидно, что Баглио знает, что мы находимся на этой дороге и обратный путь перекрыт. Но мы можем попробовать что-то ещё, перед тем как попадём на заставу.

— Что, например?

— Не могу знать, но я пойму, когда увижу.

В начале мая, когда деревья только покрылись зеленью и, казалось, грядущее лето не предвещало никакой возможности найти работу, в почтовый ящик Такера, расположенный в центре Манхэттена, упало письмо, запечатанное в белый конверт, без обратного адреса. Он знал, что оно от Клитуса Фелтона, до того, как открыл его, потому что привык получать такие письма в среднем десять раз в год. Более чем в половине случаев в них содержалось что-либо стоящее. Клитус Фелтон, не смотря на своё непривлекательное имя, пользовался этим каналом для связи с фрилансерами Восточного побережья, которые работали вне стен небольшого специализированного книжного магазина в Гаррисберге, Пенсильвания. Когда-то он был сам в этом бизнесе, со знанием дела планировал и проворачивал по два или три крупных дела в год. Но годы взяли своё, когда у него появилась жена, Дотти, которая боялась, что это поразительное везение Фелтона в скором времени закончится полицейской пулей или длительным сроком за стенами. Тем не менее, книжного магазина Фелтону было недостаточно для того, чтобы поддерживать интерес к жизни. Он простоял за прилавком всего лишь шесть месяцев, когда начал связываться со старыми друзьями и предлагать свои посреднические услуги. Он хранил все имена, клички и адреса в голове, и когда кто-то связывался с ним по поводу выгодной работы, для выполнения которой требовались подходящие партнёры, Фелтон обдумывал возможности, писал несколько писем и пытался помочь. За проценты. Обычно, пять, если работа была выполнена так, как надо. Замещающие преступления. Он жил этим.

Это последнее письмо заинтриговало Такера. Он сделал несколько телефонных звонков, получил информацию, которую нельзя было доверить письмам и вылетел в Питсбург из «Кеннеди Интернешнл»[20], чтобы встретиться с Джимми Ширилло.

Когда Ширилло поприветствовал его в эропорту, Такер почти сказал «спасибо-но-нет-спасибо», почти послал всё это к чертям перед тем, как услышал немного больше об этом деле. Ширилло выглядел слишком молодым, семнадцать — самое много, и он не стал выглядеть сколь-нибудь лучше, когда сказал, что на самом деле он на шесть лет старше. Несмотря на итальянскую фамилию, он был светлокожим, голубоглазым, с рыжевато-каштановыми волосами. Он был всего лишь пяти футов и четырёх дюймов ростом, возможно, сто тридцать фунтов весом[21]. Прицельная пуля не просто убила бы его; она оттолкнёт его на несколько кварталов, со скоростью ветра.

Такер и сам был не таким уж крупным мужчиной, ростом пять футов и девять дюймом и весом сто сорок с лишним фунтов[22]. Он полагал, что выглядит тоже не так, как должен выглядеть человек его профессии. Он был темноволосым, темноглазым, с широкими скулами, тонким носом, с аристократическим духом, и он разговаривал, по любому поводу, так что казался чудаковатым. Однако, он выглядел как боксёр-профессионал на фоне парня; он выглядел в тысячу раз более опытным, предусмотрительным и способным. Парень совершенно не внушал доверия, и Такеру казалось это похожим на встречу отца с сыном.

Ширилло, улыбнувшись, выхватил единственный чемодан Такера, одновременно протянув другую для рукопожатия. Его рукопожатие оказалось на удивление твёрдым, но не жёстким, рукопожатие мужчины, который уверен в себе. Этого было достаточно, чтобы заставить Такера перепроверить первоначальный приговор.

Пока Ширилло вёз их в город, а потом через него, во время первого утреннего часа пик, управляя своим новеньким «корветом» с осторожностью, но, тем не менее, не зажато, проводя время лучше, чем Такер мог себе представить, он был вынужден отбросить свою первую оценку парня и совершенно её изменить. Под этой несколько хрупкой внешностью скрывался компетентный человек и — если он будет подтверждать это снова и снова на этой непредсказуемой войне — вполне мужественный.

— Почему ты? — спросил Ширилло, объезжая большой грузовик с пивом и возвращаясь, скрипя шинами, обратно на ту же линию, на расстоянии не более ширины разметочной линии от столкновения.

— Прости?

Парень усмехнулся. «Ты оценивал меня сразу с того момента, как я взял твой чемодан зале приёма, и выглядит так, что ты решил верить мне».

Такер ничего не ответил.

— Теперь, — сказал Ширилло, — я типа оцениваю тебя. Почему Фелон считает, что ты особенно подходишь для этого дела?

Такер откинулся назад, достал пачку «Лайф Сэйверс»[23] со вкусом лайма, которые обычно держал в кармане, предложил один Ширилло, взял один себе и начал его сосать. Он сказал: «Я краду только из институтов. Я думаю, что поэтому Фелтон подумал обо мне».

— Институты?

— Да. Банки, страховые компании, универмаги, торговцы алмазами, типа того. Я никогда ничего не брал у отдельных людей, у кого-либо, кому это может нанести ущерб.

Ширилло поразмышлял немного, затем спросил: «Ты называешь мафию институтом?»

— Один из самых старых, — ответил Такер.

— Но это же разные вещи — мафия и… и банк или страховая компания.

— Есть немного, — согласился Такер. Он уже чувствовал себя непринуждённо рядом с парнем, не смотря на первые минуты их знакомства, не смотря на роскошные машины, которые они обходили и совершали поединки, несмотря на злые гудки автомобилей, визг тормозов. «Тем не менее, различия не такие большие, как ты можешь подумать».

— Одно из отличий, — сказал Ширилло, нажав сильно на педаль газа, чтобы получить преимущество на открытый участок трафика, — это то, что если это банк, то если они тебя поймают, то кинут тебя в тюрьму, а эти ребята, о которых мы говорим, просто прицепят к тебе груз и скинут где-нибудь с моста.

Такер улыбнулся, посасывая свой лаймовый «Лайф Сэйверс», наблюдая за проносящимися мимо него машинами, как будто это были игривые животные. «Они до сих пор так поступают?»

— Плохо, — сказал Ширилло, — Мне никто в этом деле не нужен из тех, кто не осознаёт риски.

— А ты сам? — спросил Такер.

— Я вырос в районе Хилл Питсбурга, — ответил Ширилло. Его поведение больше не было похожим на детское. Это был грим. Его лицо покрылось туго натянутыми линиями. — Там жили в основном чёрные — жилищные условия, не соответствующие стандартам, плохо организованный вывоз мусора, так что можно было увидеть крыс, бегущих через дорогу, как собаки, сложности с полицейскими патрулями, улицы, которые на моём веку ни разу не перестилались, никаких семейных консультаций или городских сервисов, которые есть в белых сообществах. Это одно из таких мест, где недовольства растут и растут, пока одной летней ночью, каждые пару лет, не выплёскиваются через край.

— Мятежи?

— Ты следишь за новостями, — сказал Ширилло. — Но я предпочитаю думать о них как о нервных срывах; это не физическая сущность, а психологическая. Все кудахчут об этом несколько дней; все белые граждане, которые могут ходить, торопятся купить кучу оружия, которым не умеют пользоваться; через месяц забывают, и ничего не меняется. Совсем ничего. Если ты не чёрный или не испанец, то тебе уготована дерьмовая жизнь в районе Хилл. Поэтому мы там и жили. Мой отец пытался свести концы с концами в обувной мастерской, и у него даже получалось, пока он не был выперт в пятьдесят шесть лет с этой проклятой работы. Мой отец должен был платить сборщикам Розарио Баглио последние пятнадцать лет, только лишь за привилегию оставаться в бизнесе. Старая итальянская традиция. — Он усмехнулся, но его собственная шутка не развеселила. — Перед Баглио был кто-то ещё, кто собирал еженедельные взносы. Я видел, что они делают с людьми, которые пропустят неделю или которые уезжают подальше, или говорят «нет» вымогательству. Один из мятежников был мой брат, и как он только сказал «нет», то сразу стал хромать. Сильно. Ему повезло, что он вообще смог ходить.

— Значит, ты осознаёшь риски, — сказал Такер.

— Очень хорошо осознаю.

— Я тоже. Но также я осознаю, что в такой работе, как эта, ты получаешь параллельно с рисками и преимущества. По моему мнению, преимущества перевешивают дополнительные риски.

— Например?

— Например, не нужно беспокоиться об организованной полиции, о местных или федеральных органах, экспертах по отпечаткам пальцев или чём-то ещё в этом роде.

— Это тоже, — подтвердил Ширилло.

За городом, по пути на восток по качественной автостраде, трафик значительно поредел. Ширилло разогнал «корвет» до семидесяти[24] и удерживал на этой скорости. Никто из них не заговорил вновь, пока он не притормозил, уменьшил скорость и не съехал на придорожную площадку для пикников пятнадцатью минутами позже.

— Отсюда пешком, — сказал Ширилло. Он посмотрел на часы. — И мы должны сделать это быстро. — Он взял два полевых бинокля с заднего сиденья, дал один Такеру и вышел из машины.

Двенадцатью минутами позже, пройдя значительное расстояние пешком через сосны, двигаясь молча большую часть времени, они достигли выгодной точки, которую выбрал Ширилло, в деревьях сбоку от частной дороги, посередине прямого участка длиной в милю[25], которая вела на подъездную дорожку Баглио. Они хорошо устроились в тени сосен, наблюдая за большим белым особняком.

— Хороший домик, — сказал Такер.

— Двадцать девять комнат, — ответил Ширилло.

— Ты был внутри?

— Однажды, — сказал парень, — Когда мне было восемнадцать, я был на побегушках у одного из агентов Холма Баглио, которого звали Гуита. Гуита считал, что я был смышлёным парнем, планирующим значительный рост в организации, и однажды он меня привёл на встречу с мистером Баглио.

— И что случилось с твоей большой карьерой в преступном мире? — спросил Такер.

— Гуиту убили.

— Полиция?

— Нет. Баглио.

— За что?

— Я этого никогда не узнаю.

Такер сказал: «Вижу движение в доме. Это оно?»

Ширилло не использовал бинокль уже несколько минут, но поднял его и посмотрел на холм. «Да», — сказал он, — «Это Генри Деффер, личный водитель Баглио, старый ублюдок. Рядом с Деффером — щёголь — это Чака, бухгалтер Баглио и специалист по решению проблем. Он — второй по значимости человек в местной организации».

— Остальные двое?

— Просто бандиты.

— Это деньги у них в чемоданах?

— Да.

— Как думаешь, сколько?

— Я поспрашивал вокруг. Никто не знает наверняка, кроме Баглио и Чаки. Но там должно быть где-то между двумя и пятью сотнями тысяч, в зависимости от того, какой именно сейчас из двухнедельных периодов.

— Из чего складывается доход? — спросил Такер.

— Доходы от пригородных операций Баглио, складывающиеся из небольших сумм — игровые доски для вещевых лотерей на паре сотен автозаправок, небольшие доходы от прачечных самообслуживания, газетных ларьков и косметических кабинетов, небольшие ставки на спорт от, возможно, шестидесяти или семидесяти закусочных. В каждом случае суммы по сути крошечные. Но умножь маленькую ставку на две тысячи, и она превратится в большие деньги.

— Почему собирают только дважды в месяц?

— Потому что это так мало похоже на город, организацию в нём воровства, рэкетирство, доходы от наркотиков с обоих пригородов и самого города. Здесь нет особого смысла проворачивать это всё каждую неделю. К тому же, эти точки с игровыми досками и денежными ставками — в основном легальный бизнес, приносящий небольшие левые деньги на стороне, за которые не платятся налоги. Они как вкладчики в общак Баглио, без процентов, на срок в две недели; иногда это может помочь совершить платёж сразу, который иначе был бы совершён на несколько дней позже. Баглио не обращает на это внимания до тех пор, пока они приносят прибыль и не задерживают оплату.

Черный лимузин марки «кадиллак» выехал с подъездной дорожки и поехал вниз по направлению к ним по узкой дороге. Они отступили вглубь тени и наблюдали, как он проезжает мимо.

Ширилло сказал: «У Баглио около пятидесяти сборщиков в пригородах. Каждый второй и четвёртый понедельник каждого месяца они отправляются в дорогу, собирают небольшие деньги с этих точек. Они доставляют их сюда, начиная с обеда до вечера. Вечером по понедельникам деньги считаются, упаковываются и кладутся в чемоданы для перевозки в город утром во вторник».

— Что с ними происходит после этого?

— Баглио принадлежит доля банка в городе, одна из самых больших по версии «Форбс»[26]. Деффер паркует «кэдди» в гараже под банком, а в это время Чака и один из телохранителей используют частный лифт президента банка, чтобы доставить чемоданы в президентский офис на шестнадцатом этаже. Что происходит с ними дальше, я не знаю. Мне кажется, что все они очень искусно отмываются и превращаются в чистые снова.

— Ты уже нашёл место, где можно будет захватить машину?

— Да, — сказал Ширилло, — Пойдём, покажу.

Они провели это время после полудня, пробираясь через лес вдоль частной дороги, разведывая будущее место, где произойдёт ограбление. Когда закончили, они отправились обратно в город, где Такер снял комнату в отеле в «Чатем Центр»[27]. В своей комнате, отдыхая после дня и вечера, они обсуждали тонкости плана, споря об альтернативах и испытывая взаимное удовольствие. Это выглядело отлично.

Когда Такер вернулся на Манхэттен, ему потребовалось всего две недели, чтобы найти и заинтересовать Бахмана и Харриса. Вчетвером они встретились в Питсбурге в прошлое воскресенье и проходились по всем деталям до тех пор, пока не устали. Они наблюдали за доставкой денег в понедельник, обсудили всё ещё раз вечером в понедельник в комнате отеля Такера, справились с работой неплохо. Весьма неплохо. Кроме этой чёртовой женщины в «кадиллаке». Этот нежданный «кадиллак».

Такер ненавидел проигрывать больше, чем потерять деньги, больше, чем возможность насилия или смерти. Он прекрасно понимал, что дело ещё не закончено.

— Если люди Баглио впереди нас и за нами, — сказал Ширилло, — что мы будем делать тогда? — он сильно замедлил «мустанг», и, видимо, собирался совсем его остановить. Если бы он мог их здесь заморозить, остановить время, зафиксировать это мгновение, они не должны были бы встретиться с Баглио вообще; ничего бы плохого с ними не случилось. Для их первого серьёзного дела они показали себя достаточно неплохо, испытав почти полное поражение, но у всех есть предел. Он вспомнил своего брата, недели в госпитале, хромоту, и не хотел пройти через это. Такер теребил круги на рукоятке дробовика указательным пальцем и обдумывал, как ответить на вопрос парня. Его собственная реакция на неудачу отличалась от реакции Ширилло; его изобретательность возрастала, решительность усиливалась. Он сказал: «Я заметил второстепенные дороги, идущие с этой основной дороги. Мы, должно быть, проехали с дюжину их с того момента, как свернули со щебёночной дороги».

Ширилло быстро кивнул: «Я тоже их видел. Они были более узкими, чем эта, больше исполосованы колеями, чем эта, полностью поросли травой, и абсолютно не годятся ни для чего менее внушительного, чем «лэнд ровер».

— Я не имел в виду, что мы должны поехать по одной из них, — сказал Такер терпеливо. Ему не нравилось подобное проявление пессимизма от парня, но он это не прокомментировал. Лучшим способом заставить Ширилло изменить своё мнение была невозмутимость, подаваемая в качестве личного примера. Он сказал: «По крайней мере, мы сможем проехать милю или около того перед тем, как вынуждены будем пойти пешком».

— Мне это не нравится, — сказал Ширилло.

— Тебе больше понравится встретиться с заставами Баглио?

Ширилло не ответил.

Такер сказал: «Сейчас они знают, что у нас есть человек с пулемётом, и они не будут лезть снова на рожон».

Ширилло подумал секунду и сказал: «Почему бы нам просто не оставить машину здесь и не пойти через лес прочь от любых следов, которые они смогут разглядеть?»

— Потому что мы никогда не найдём правильный путь; мы заблудимся через десять минут. Пока мы снова не найдём эту гравийную дорогу, мы не будем знать, где мы находимся. Среди нас нет лесников.

— Вот же чёрт, — сказал Харрис, сжимая свой Томпсон крепче прежнего, он сдерживал пессимизм внутри себя, за маской стоического спокойствия, которая была не так хороша, как тщательно поддерживаемое внешнее состояние Такера. Подавленный вид Харриса не был следствием неопытности, как у Ширилло, но произрастал определённо оттого, что он находился слишком долго в этом бизнесе и оттого, что он был как никогда близок к получению больших денег. Он вспомнил тот короткий период времени, который провёл в тюрьме и знал, что в этот раз так не получится — в этот раз всё будет хуже, значительно хуже, и более неприятно. Баглио отправит его не за решётку, а в могилу.

— Ну, хорошо, — сказал Ширилло, смирившийся с худшим. — Но ты выбираешь дорогу, хорошо?

Сотней футов позже[28] Такер указал на узкий разрыв в практически сплошной стене из толстых сосновых стволов и сказал: «Вот эта, справа, похоже, направлена к особняку».

Ширилло свернул на невозможно узкую дорогу со всей осторожностью человека, который был совершенно уверен в том, что она обильно покрыта наземными минами. «Мустанг» вздохнул, скатился на сырую землю с толстым ковром сосновых иголок, рессоры запели невесело. Машина непослушно тряслась, прыгнула в грязную яму и из неё, издав лязгающий звук, когда придавила ежевику, траву и молочай, которые находились на пути, поехала медленнее, но, всё же, вперёд.

Они проехали в тишине более полутора миль[29] перед тем как компактная машина неожиданно не завязла в луже грязи и отказалась двигаться снова, даже когда Такер и Харрис пытались её потолкать.

Наконец, Ширилло заглушил двигатель и вышел из машины. Он сказал: «Она увязла здесь до тех пор, пока кто-нибудь не пригонит за ней эвакуатор».

— Теперь мы пойдём пешком, — сказал Такер.

Как ни странно, Ширилло чувствовал себя лучше, чем пятнадцатью минутами ранее, потому что он никогда не думал, что «мустанг» сможет проехать так по этой местности. Это продолжалось так долго, что казалось предзнаменованием того, что дело не закончится так уж плохо после всего, что произошло.

Такер возглавил группу, когда они шли по заросшей тропинке через лес, Ширилло шёл вторым, а Харрис замыкал шествие со своей тяжёлой артиллерией. Старший мужчина нёс Томпсон дулом вперёд, сросшись с ним, как будто настороженный пехотинец шёл по территории предполагаемого противника. Это было на самом деле очень похоже на то.

Не смотря на то, что Такер беспокоился о лесе вокруг него и следил за возможным появлением бандитов Баглио, основная часть его внимания была посвящена проблеме неудачного ограбления. За последние три года он добился успеха в тринадцати прекрасных операций, пара из которых уже вошли в историю этого бизнеса. В каждом деле были недостатки, конечно, но каждое, в конечном итоге, заканчивалось благополучно. В двадцать восемь он получил такую репутацию среди фрилансеров, что они считали, что Клитус Фелтон должен уйти на пенсию. Надёжный Майк Такер. Он рад был это слышать, не смотря на то, что Такер — это была ненастоящая часть имени. К тому времени он пользовался этим псевдонимом на протяжении трёх лет, и он чувствовал, что, после того, как он получил ещё пять лет постоянного успеха, ему не нужны будут никакие имена, кроме этого единственного, которое он придумал; что он останется Такером. Сейчас он беспокоился о сохранности репутации Такера больше, чем о том, что было сказано в отношении его настоящего имени и фамилии. Поводов гордиться своим настоящим именем не было, абсолютно никаких. Однако, имя Такер было именем, с которым он связан. Запоротая работа? Помнишь первую неудачу Такера, ограбление Баглио? После той работы, когда у него всё пошло под откос? Нет. Только не провал. Он не позволит запомниться этому случаю как провалу, потому что это приведёт его прямо в руки отца — не отца Такера, конечно; настоящего отца. Он отвергал это. Он не позволит никому ссылаться на этот случай, как на точку, с которой начался его спад. Перед тем, как всё закончится, он получит те чёртовые чемоданы, или три других, точно таких же, как эти, забитые деньгами.

Он посмотрел на свои часы, когда шёл вдоль изрезанной колеями, неиспользуемой дороги, удивился, когда увидел, что, несмотря на всё то, что случилось этим утром, было всего несколько минут двенадцатого. Большое дело можно было закончить сегодня — если только им достаточно повезёт, чтобы найти путь из гор и остаться незамеченными.

Через десять минут после того, как они покинули «мустанг», лес вокруг них начал редеть. Деревья стали меньше, находились далеко друг от друга, подлесок становился гуще. Такер сосредоточил всё своё внимание на ландшафт: планирование может подождать. Лес казался безлюдным, не считая их самих, но Баглио мог расставить людей вдоль периметра. Вне зависимости от того, был ли у них шанс или нет, всё зависело от того, сколько именно бандитов было в особняке в день перевозки наличных.

Выстроившись друг за другом, как будто по линейке, они медленно приближались к границе лесного массива, осмотрительно, всё больше уверяясь в том, что они здесь были одни. На краю леса, всё ещё в тени сосен, они остановились и посмотрели на длинный горный склон, покрытый короткой травой. Особняк располагался внизу, белый проблеск посреди всей этой зелёной травы.

Развалившись на земле у границы леса, трое мужчин наблюдали за активностью в особняке Баглио. На длинной плиточной дорожке, которая шла перед большим домом, занимали позицию два бандита, по одному у каждого угла, прислонившись к белым деревянным столбам, с которых они могли обозревать круглую подъездную дорогу и оба газона — восточный и западный. Такер полагал, что с обратной стороны дома, которую он не мог видеть отсюда, обосновались также другие гангстеры до победного конца. Во всём остальном картинка была ясной, окна дома вбирали яркий солнечный свет и возвращали удвоенную яркость, ива лениво качала плетевидными ветками, где-то неподалёку кричала птица.

Такер опустил бинокль и сказал: «Белый «сандербёрд», припаркованный на подъездной дорожке, имеет медицинскую символику».

— Доктор для Бахмана? — спросил Ширилло.

— Скорее всего.

Харрис сказал: «Значит, ты думаешь, что они взяли его после аварии?»

Такер кивнул. «И они, похоже, не собираются отправлять его в местную больницу, где кто-нибудь может поинтересоваться, как и где он так разбился».

— Как ты думаешь, насколько плох Бахман? — спросил Ширилло.

— Похоже, что больше чем один или два синяка.

Харрис, похоже, вспомнил как «шеви» нависала над исковерканным «кадиллаком», и кисло скривился: «Почему они просто не убили его? Зачем получать себе лишние проблемы и вызывать для него доктора? Этот Баглио — он совсем не гуманист, насколько я слышал.

Такер проигнорировал решительного муравья, ползущего по рукаву пиджака, и сказал: «Бахман должен быть либо без сознания, либо испытывает слишком большую боль для того, чтобы связно говорить. Баглио послал за доктором, чтобы помочь ему снова прийти в себя, и он сможет им ответить на несколько важных вопросов».

— Об этом деле, — сказал Харрис.

— Да, — сказал Такер, — Об этом деле, о нас.

— Бахман ничего не расскажет.

— Бред собачий, — сказал Ширилло.

Харрис посмотрел на парня, его квадратное лицо снова покраснело. Он сказал: «Я работал с Мерлом Бахманом с полдюжины раз до этого, и я могу за него поручиться».

— Если бы его взяла полиция, я бы ни капельки не беспокоился, — сказал Ширилло, — Я уверен, что он способен выдержать сколько-то ночных сессий вопросов-ответов в комнате для допросов с теми ребятами, но я также знаю, что никто не сможет пройти через допрос Баглио. Они вернут его к жизни после аварии, зададут ему несколько вопросов, и сломают каждую косточку на его теле, по одной зараз, пока он не расколется. Они не ограничены в выборе методов, чего не скажешь о полиции.

Такер снова поднял бинокль, настроил его на передние двери, которые выходили на дорожку, на которую вышли из дома двое мужчин и пошли по направлению к белому «сандербёрду». Один из них был в деловом костюме и держал чёрную сумку, определённо, доктор. Другой мужчина был высоким, тёмным и худым, с длинными серо-белыми волосами, покрывающими полностью уши и затылок. В нём было приблизительно 20 фунтов лишнего веса[30], но при этом он был в хорошей форме, он мог бы быть конгрессменом или успешным нефтепромышленником. Он мог бы оказаться Баглио, и Ширилло подтвердил, что это он и был.

— Что происходит, дружище? — спросил Харрис.

Такер сказал: «Они спорят, но не сильно. Я подозреваю, что доктор хочет отправить Бахмана в больницу, в то время как Баглио не соглашается. Сейчас он, вероятно, говорит доку, что оплатит эти непомерные медицинские расходы, чтобы иметь возможность проигнорировать его рекомендацию, как бы это ни было необходимо».

Мгновением позже доктор сел в «сандербёрд» и уехал, Баглио по-дружески помахал ему вслед. Третьим человеком из тех, кто вышел из дома следом и стал рядом с Баглио, была стройная блондинка, которая вела тот «кадиллак», отрезавшая путь отступления Бахману. На ней были шорты и топик, и всё в ней было сексуальным, таким зрелым, что, должно быть, она начала движение к тридцатилетнему возрасту, когда многие женщины достигают наивысшей точки своего расцвета. Сейчас же, однако, ей было двадцать два или двадцать три, и она была безупречной, и она знала об этом; это было понятно по тому, как она себя преподносила, сознательно провокационный наклон бёдер, когда она стояла рядом с Баглио. Такер наблюдал за ней, за её руками вокруг старого мужчины до тех пор, пока она не зашла снова в особняк.

— Ты знаешь эту девушку? — спросил Ширилло. — Которая вела «кадиллак»?

— Нет, но, возможно, она самая последняя в последовательности женщин Баглио.

— Живёт здесь?

— Его женщины обычно живут с ним.

Такер наблюдал за домом, хотя никто там не передвигался, и охранники вернулись к своей обычной скуке. «Есть ли какой-нибудь способ нам узнать более точно, сколько людей находится в этом месте ночью рядом с Баглио и этой женщиной?»

Ширилло немного подумал и сказал: «Я думаю, я мог бы поспрашивать, осторожно, но я также уверен, что окажется, что там не меньше четырёх телохранителей. Снаружи — я даже не представляю».

— Какое это имеет значение? — спросил Харрис.

Такер снова смахнул муравья с рукава, пнул его мягко ногтем. «Мы собираемся пробраться в этот дом и забрать у них Бахмана».

— Ты выжил из ума? — лицо Харриса впервые стало даже не розовым, а цвета мягкого жёлтого сыра. Все линии выступили на нём, и он выглядел таким старым и уставшим, каким и был. Он снял Томпсон и кинул его на траву рядом с собой, но это не принесло ему облегчения в этот момент.

— Назови мне альтернативу.

Харрис сказал: «Мы разделимся и не будем высовываться некоторое время».

— Это хорошо, — сказал Такер, немного саркастически. — Это было бы хорошо, если бы нас искали копы. Копы ничерта не могут сделать, они не могут следить за тобой слишком долго; если ничего не обнаруживают в течение пары месяцев, то они задвигают информацию о тебе в дальний ящик и начинают заниматься чем-то ещё. Но у этих людей, Пит, есть время и ресурсы. Баглио выглядит и звучит как тот тип людей, которые могут затаить злобу и затем питаться ею. Он выпытает из Бахмана наши имена, имя Фелтона. Он выведает через Фелтона почтовые адреса каждого из нас. Затем ему останется только дождаться момента, когда мы придём забрать почту.

— Когда будем выдвигаться? — спросил Ширилло. — Сегодня ночью?

— Завтрашней ночью, я думаю.

Харрис сказал: «Вы оба психи! Бахман всё разболтает к тому времени, так или иначе».

— Возможно, нет, — сказал Такер. — Судя по тому, как доктор настаивал на своей точке зрения перед Баглио, я думаю, что Бахман сейчас весьма плох. Возможно, его накачали кокаином под завязку, и он будет находиться под его действием до завтрашнего утра. Даже если он отойдёт от него, он не будет хорошим объектом для допроса. В особенности не для того типа допроса, который проводит Баглио. Какой смысл угрожать человеку пытками, когда он и так ощущает настолько сильную боль, что не может ясно мыслить?

— А если он не так плох, как ты думаешь? — спросил Харрис. — Что если мы придём туда и обнаружим Бахмана разговаривающим, или что он мёртв и готов к погребению в лесу?

— Тогда это ничем не будет хуже того, чем если мы уйдём сейчас. В любом случае, Баглио будет позади нас.

— Такер прав, — сказал Джимми Ширилло.

Харрис тряхнул своей тяжёлой головой, цвет его лица постепенно возвращался. «Я даже не знаю. Я привык руководствоваться здравым смыслом. Если кого-то схватили, нужно его оставить. Это уже его дело; мы все подвергаемся одинаковому риску».

— Когда речь идёт о копах, то да, — сказал Такер. — Если бы Бахман был взят копами, я бы ушёл. — Это было не полной правдой, так как это было также из-за денег, которые они не взяли, неудача, которую им нужно было стереть из памяти. — Я уверен, что он не выдаст кого-либо из нас. Они не копы, Пит. С этими ребятами ты должен выкинуть из головы старые правила и подстроиться под обстоятельства.

Харрис посмотрел на дом, по-прежнему вызывающий опасения. «И как мы это сделаем?».

— Я разработал несколько вариантов, — сказал Такер, постучав по своей голове. — Но я не хочу их выкладывать до тех пор, пока не продумаю всё до конца. — Он встал и отряхнул свою одежду. — Сейчас мы должны выбраться из этой чёртовой горы перед тем, как они не перемесят поиски с территории особняка снова на щебёночную дорогу.

— Вернувшись на магистраль, мы должны будем просто добраться автостопом до города, дружище? — спросил Харрис. — С дробовиком и Томпсоном в руках?

— Мы можем также использовать «корвет» Ширилло, как планировали, хотя нам придётся сесть в него втроём вместо двоих. Он припаркован на площадке для пикников в трёх четвертях мили от границы участка Баглио. Ширилло может поехать на восток, проехать через первый выезд, затем вернуться снова на запад, проехать через другой выезд, проехав мимо нас, поехать на восток снова, подобрать нас в заранее оговоренном месте вдоль уступа.

— Действовать нужно будет быстро, — сказал Ширилло. — Выезды находятся достаточно близко друг к другу, и недалеко от города.

— Будем надеяться, ты прав, дружище, — сказал Харрис.

Такера достало внезапное появление слова-добавки «дружище» в речи Харриса. Большой мужчина не был новичком в этом бизнесе, и его нервозность была куда более опасной, чем эта неопытность новичка, так как её корни лежали более глубоко. Такер знал это по тому, что когда он был взволнован, у него возникали дефекты в речи, он знал это после множества разговоров с Харрисом. Это означало, что тот уже сник, что на фоне большинства из того, что случилось, не было хорошим знаком. «Тогда двигаем задницами», — сказал Такер, — «У меня ещё до черта планов, которые необходимо осуществить».

Чемодан, в котором Харрис держал пулемёт, чтобы он не бросался в глаза, в разобранном виде, находился в «корветте» Ширилло. Если бы дело прошло хорошо, Ширилло и Харрис должны были покинуть «додж» и сменить его на спортивный автомобиль и ехать обратно в город, в то время как Такер должен был использовать большую машину и расположить её на одной из тихих жилых улиц, где она в течение пары дней не будет привлекать внимание. Сейчас же, зажатые в небольшой, низко посаженной машине, Ширилло и Харрис на сиденьях, Такер сидел боком в неглубоком багажном отделении за ними, они ощущали локти Харриса, пока он разбирал большое оружие и помещал детали в пластиковые стаканчики, которые крепко держались в нижней части чемодана. Ему потребовалось в три раза больше времени, чем обычно, на эту рутинную работу, но, по крайней мере, они были спокойны на счёт этого. Когда он закончил, он улыбнулся Такеру, похлопал по чемодану и сказал: «Прекрасный инструмент, правда?»

— Прекрасный, — согласился Такер. — Теперь я знаю, почему ты не женился, и почему у тебя нет детей.

Харрис не понял этот сарказм, но воспринял как комплимент своему оружию.

Они высадили Харриса перед его отелем после того, как он пообещал вести себя тихо и находиться в своей комнате начиная с завтрашнего утра, когда Такер должен был позвонить.

— Я до сих пор не понимаю, как мы сможем это сделать, — сказал он.

— Я работаю над этим, — сказал Такер.

Харрис закрыл дверь и пошёл прочь, держа в руках чемодан, полный деталей от оружия, как будто это было просто бельё с рубашками.

Когда Такер вышел из «корвета» перед своим отелем «Чатем Центр», чувствуя себя, как будто находился в чьём-нибудь кармане, он оставил дробовик Ширилло, сказал ему, чтобы он ждал телефонного звонка и отправил его домой. Он поднялся по лестнице в свою комнату, принял душ, переоделся, упаковал свой единственный чемодан и сдал комнату. Он позвонил в аэропорт из вестибюля, забронировал место на ближайший рейс до Нью-Йорка, взял такси и покинул город.

В 4:36 этим вечером он приземлился в «Кэннеди», не таким счастливым от того, что вернулся домой, из-за этой временной неудачи, которая заставила его отступить.

В главном зале аэропорта, который был постоянно заполнен сотнями болтающих путешественников, он поставил свой чемодан в телефонную будку и закрыл за собой дверь. Он позвонил на номер офиса своего семейного банкира в надежде, что этот человек ещё находится на работе. Он был президентом банка и ещё находился на рабочем месте. Такер облизал сухие губы, прочистил горло, подумал, нельзя ли это осуществить каким-либо другим способом, решил, что нет, и назвал своё имя, и имя это было не Такер.

— Майкл! Что я могу сделать для тебя? — спросил мистер Меллио. Он был тёплым, искренним, чутким. Бред собачий. По правде, он был скользким подонком и всецело верен стариковской дружбе. Как только он отключится через пару минут, он сразу же позвонит отцу Такера и сообщит слово в слово то, что было сказано. Когда ты являешься депозитором по деньгам, принадлежащим какому-нибудь старику, банкиры забывают про профессиональный кодекс и предлагают определённые дополнительные услуги.

— Как долго вы будете в своём офисе сегодня вечером, мистер Меллио?

— Я уже собирался уходить.

— А как рано вы сможете быть там утром?

— В четверть девятого?

— Мы сможем встретиться в это время? — спросил Такер.

— Что у тебя в голове, Майкл?

— Я хотел бы взять заём из моего наследства. — Утверждение было достаточно простым, тем не менее, его было сложно высказать. Его отец будет рад услышать отчёт Меллио; то, что Такеру потребовались финансы, в первый раз за последние три года, обеспечит старику настроение на весь день.

— Заём? — спросил Меллио, банкир, который, казалось, никогда о таком не слышал. — Майкл, я должен тебе напомнить, что, подписав одну небольшую бумагу, ты можешь увеличить предельную сумму списаний из траста и…

— Вам не нужно напоминать мне, — решительно сказал Такер. — Могу я встретиться с вами в четверть девятого утра для оформления займа?

— Конечно, — сказал Меллио. — Я тогда предупрежу охрану, чтобы они тебя пропустили.

— Благодарю, мистер Меллио. — Сказал Такер. Он отключился. Его лоб покрылся капельками пота, не смотря на то, что он чувствовал пронизывающий холод. Он протёр лицо носовым платком, затем открыл дверь будки, вышел, забрал свой чемодан и вышел на улицу, чтобы поймать такси.

Швейцар у дома Такера — Парк-авеню, восьмидесятые дома; у него была квартира на девять комнат, оборудованная собственной сауной; его отец сомневался в его способности содержать её — поприветствовал его с улыбкой и назвал по имени, провёл в холл, поинтересовался, была ли успешной командировка.

— Пойдёт, — сказал Такер, несмотря на то, что эти слова были горькими на вкус.

Он уже знал, как только вошёл в свою квартиру на десятом этаже, что Элиз была дома, так как из стереосистемы доносился Римский-Корсаков в интерпретации Филадельфиского симфонического оркестра под управлением Орманди[31], её любимый композитор в исполнении её любимого оркестра. Он подавил желание пойти посмотреть на неё и сначала позаботился о важных деталях. В стенной сейф, расположенный в шкафу в гостиной, он положил бумажник, в котором находились бумаги Такера, достал собственный бумажник и положил в карман. Он закрыл сейф обратно и провернул ручку. Затем пошёл посмотреть на Элиз.

На своём пути в главную комнату он остановился перед фрагментом щита Эдо начала пятого века, который стал его собственностью только два месяца назад, но который уже фактически стал неотъемлемой частью квартиры. Они с Элиз потратили часы на то, чтобы найти правильное место для него и повесили на стену, и он уже провёл, рассматривая его в деталях, казалось, даже больше времени, чем эта повреждённая половина куска меди с неровными краями существовала на свете. Конечно, если бы этот щит прошёл через века невредимым, он бы стоил слишком дорого для того, чтобы он смог его себе позволить. Ну а так как дело обстояло иначе, он заплатил за него около сорока тысяч долларов и считал, что деньги были потрачены совсем не зря. Овальный щит, из качественной меди, украшенный серебром, инкрустированный мелкими кусочками безупречной слоновой кости ручной работы, был создан африканскими фантазёрами, которые жили на восточном побережье реки Нигер, старательно конструируя щиты, но изредка воевали, и это было само великолепие.

Кроме того, это ценное приобретение помогало поверить в его прикрытие фрилансера-торговца объектами первобытного искусства, прикрытие, которое устраивало Элиз, и которое было непросто раскусить его отцу. На самом деле он получал небольшие деньги от этой торговли, но его записи были личным делом между ним и ВНС[32], и сыщики его отца никогда не смогли бы узнать, какой доход он получает как торговец произведениями искусства.

Он задержался перед щитом настолько долго, чтобы впитать немного присущего ему спокойствия, чтобы восхититься красотой; теперь он переключился с самой высокой передачи, которую требовал его образ Такера, он чувствовал себя в более подходящем расположении духа для встречи с Элиз.

Она сидела в чёрном кожаном кресле в комнате для отдыха, на столе рядом с ней стояла выпивка, на коленях лежала открытая книга. Даже в уютном старом стёганом халате, размер которого был слишком большим для неё, она излучала чувственность. Она была высокой девушкой, с телом танцовщицы, на дюйм[33] ниже Такера, пять футов восемь дюймов[34], с высокими круглыми грудями, узкой талией, со стройными, но не худыми бёдрами и ногами, которые не заканчивались. До настоящего времени, однако, её успехи в шоу-бизнесе были благодаря её лицу, не телу под ним. Она была натуральной блондинкой с зелёными глазами, с цветом лица таким безупречным, как хороший фарфор. Достаточно необычная, она была в состоянии сниматься в двух типах телевизионной рекламы: в тех, в которых требовалась сексуальная, соблазнительная женщина-ровесница для домашней аудитории и склоняющая мужчин к сигарам, пиву и спортивным автомобилям, и в тех, в которых требовалась сногсшибательное, но невинное инженю[35] для продвижения косметики, газировки с сиропом, молодёжной одежды и шампуня. Используя различный макияж и различия в стиле причёски, и с её не такой уж невыразительной актёрской игрой, она могла находиться в двух различных возрастах и характерах перед камерой в одной и той же сессии.

Такер поцеловал её, почувствовал что-то ещё, когда она начала целовать его.

— Как всё прошло? — спросила она, когда он пошёл налить себе выпить.

— Оно ещё не закончилось. Утром я должен ехать обратно.

— Надолго?

— На пару дней, не больше.

— Что-то не так с колокольчиками? — спросила она.

Он ответил: «Всё дело в том, из какого они века — второй половины пятого или первой половины шестого. Я думаю, что они более современные, чем говорит продавец, и я отправляю их на оценку к Хайненкену в Чикаго. Он даже проведёт датирование по углероду, если потребуется».

Ложь получалась так легко, несмотря на то, что он ненавидел ей лгать. Он сказал ей, что ездил в Денвер, чтобы обговорить продажу хорошего набора колокольчиков из яванского храма[36], а затем поехал в Питсбург, чтобы встретиться с Бахманом, Харрисом и Ширилло.

Во всём другом их отношения были честными. Они оба приходили и уходили, когда им хотелось, без поддельной ревности между ними, безо лжи или обмана по поводу того, с кем им нужно встретиться, куда они идут, их планов на будущее. Она давала ему каждый месяц чек в счёт оплаты её части квартплаты и оплаты других счетов, и когда он не обналичил первые два из них, она обратила на это его внимание — пока они не разделяют ответственность, они не должны разделять что-то ещё. Такого уважения и доверия, которое было между ними, Такер не видел ни в ком больше, но при этом, возвращаясь к настоящей сущности его бизнеса, он должен был ей врать. Не потому что он не верил ей, а потому что не хотел втягивать её во что-то, после чего суд мог обвинить её в соучастии или содействии.

Кроме того, никто из них не заявлял о Великой Любви друг к другу, это была просто приятная близость. Когда она, наконец, подойдёт к концу, если она подойдёт к концу, он будет чувствовать себя куда лучше, зная, что она абсолютно ничего не знает о его криминальной славе.

Он сел у основания её кресла на толстый мягкий ковёр, поцеловал её колени, а затем отошёл глотнуть выпивки, которую он себе приготовил. Он сказал: «Что у тебя с Мэдисон-авеню?»

— Мне позвонили, — сказала она, усмехнувшись, — Ты никогда не догадаешься, что я продаю на этот раз.

— Они уже разрешают продвигать это по телевидению? — спросил он.

— Пошляк, — сказал она.

— Извини. Что ты продаёшь?

— Маринованные огурцы.

— Маринованные огурцы?

— Маринованные огурцы Питера Пайпера, — сказала она, тихо смеясь. Он всегда восхищался этим смехом, почти хихиканьем, потому что это так не соответствовало такой высокой женщине, как Элиз, такой утончённой, как Элиз, и это показывало совершенно другое её измерение.

— Я думал, что маринованные огурцы — это… что ты под этим подразумеваешь?

— Домашние товары, — сказала она.

— Понятно. Ты всегда говорила, что не можешь взять работу по продвижению домашних товаров, даже в роли бездыханного тинэйджера.

Элиз однажды подробно объяснила, что домашние товары покупают домохозяйки — продукты питания, кухонные принадлежности, ваксу, мыло и тому подобное. Домохозяйки не хотят видеть невероятно привлекательную женщину или не по годам развитую, перспективную тинэйдержку, продающую им продукты, потому что это напоминало им об их разъевшихся задницах и немного располневших талиях. Они не хотели чувствовать себя так, как будто соревнуются с женщиной из рекламы; поэтому домашние товары продают жеманницы или простачки. Такие сногсшибательные, как Элиз, предназначались для воздействия на мужчин: сигары, автомобили, пиво и препараты для ухода за волосами.

— Они для этого придумали новый подход, — сказал она.

— Кто — они?

— Маркус, Маркус, Плини и Планкет, — сказала она.

Для Такера названия рекламных агентств всегда звучали как первая строка детского бессмысленного стиха.

— Какой подход?

— Минет.

Такер чуть не выплюнул полный рот хорошего скотча. Когда у него, наконец, получилось проглотить его, он закашлял и прочистил горло. «Прошу прощения?»

— Это очередная гениальная идея Планкета. Мой агент брал работу для меня от Планкета и раньше, оба раза для сумасшедших вещей. Планкет убедил «Маринованные огурцы Питера Пайпера» попробовать что-нибудь новое для повышения продаж. Он придумал непробиваемый аргумент для создания эротической рекламы маринованных огурцов, домашних или нет.

— Хотелось бы его услышать.

— Планкет сказал, что на новой волне женской информированности современные домохозяйки всё более и более недовольны своими мужьями в качестве партнёров в постели и всё больше и больше занимаются сексом в голове, как подсознательно, так и осознанно, и он использует результаты опросов, социологические исследования и кучу других данных, чтобы сделать свои выводы. Он продаёт маринованные огурцы людям за мечту; он говорит, что они не прогорят, показывая сексуальную девушку, обращённую лицом к зрителям, которая медленно поедает хороший большой укроп Питера Пайпера в то время, пока голос за кадром рассказывает обычный набор слов для впаривания товара. — Она снова засмеялась, допила свою выпивку и поставила бокал. — Планкет говорит, что это станет имплантатом в женских мозгах, знанием о том, что маринованные огурцы от Пайпера связаны со сладострастными переживаниями. Огурцы, как ты знаешь, имеют весьма фаллическую форму.

— Никогда бы не подумал.

— О, да, конечно.

Он сказал: «И средняя домохозяйка действительно на это поведётся, считаешь?»

Она пожала плечами: «Это будет ограниченный показ, всего один рекламный ролик, который будет проигрываться только в нескольких отобранных районах. Не в национальном масштабе, пока не подтвердится эффективность. То есть я не получу гонорар от числа показов, но весьма неплохо заработаю всего за один день работы».

Такер восстановил в памяти ночь, когда смотрел двухчасовую передачу, спонсором которой была компания, производящая мыло, и они увидели три рекламных ролика с Элиз, каждый из которых был повторен три раза, и это принесло ей дополнительные пятьсот сорок долларов авторского гонорара от количества повторов по контракту. В обычную неделю она зарабатывала между одной и двумя тысячами долларов как одно из самых популярных на тот момент рекламных лиц, и всё это от работ, которые уже были завершены и находилась в эфире неделями; и когда она работала над чем-то новым, она удваивала эти еженедельные выплаты первичной оплатой за проект. Такеру иногда казалось, что ему следует отказаться от криминальной жизни и начать торговать зубной пастой.

Он допил свой скотч, встал и поставил бокал на этажерку. Он посмотрел на неё и сказал: «Как ты на счёт попрактиковаться?»

— Попрактиковаться в чём? — спросила она.

— В рекламе маринованных огурцов, конечно.

Много позже, когда они закончили с этой практикой и множеством других, съели поздний ужин, попрактиковались немного ещё и завалились спать вместе в большой кровати в светлой комнате, Такер проснулся, его сердце билось, как молот о наковальню, сердцебиение отдавалось в костях. Он был напуган каким-то кошмаром, который не мог вспомнить, и он повернулся к Элиз, дотронулся до её тёплого тела, обнажённых ягодиц, сконцентрировался на ней, пока не смог разглядеть на ней линии, которые остались от простыни. До тех пор, пока осознавалась её близость, он понимал, что не одинок, его сердце успокоилось, а рот снова стал влажным, страх стих. Через минуту он даже смог вспомнить, о чём был его кошмар: его отец.

Даже для президента банка на Пятой авеню[37], офис мистера Меллио был слишком богатым, отделан слишком большим количеством тика, устлан коврами из слишком глубокого ворса, меблирован в слишком роскошном стиле. Картина, висевшая за его столом была, несомненно, оригинальным Клее[38], и даже не смотря на то, что она была, несомненно, частью коллекции произведений искусства, принадлежащей банку, и не была куплена исключительно для мистера Меллио, создавалось ощущение, что эти люди не управляли вашими деньгами должным образом, и в действительности чуть ли не растрачивали их на собственный карьерный рост, безделушки и излишнюю роскошь.

Мистер Меллио сам по себе, тем не менее, противоречил этому впечатлению настолько всецело, что вы могли почти полностью забыть о богатстве комнаты и о потере своего состояния. Он излучал уверенность и компетентность. Он был высоким широкоплечим мужчиной, и он бы хорошо подошёл для одного из ранних фильмов с Джоном Вэйном в качестве молчаливого ковбоя, который делает шаг вперёд, чтобы стать на сторону Дюка[39], с грозными губами и непоколебимый во имя добра и благородства. В пятьдесят лет его волосы были более светлыми, чем каштановые, достаточно густые, чтобы закрывать уши до мочек, но причёска определённо не была модной. Лицо его было как глыба, лоб как плита, скулы как скалы, прямой волевой нос, подбородок как мастерски высеченный кусок гранита. Он выставил подбородок вперёд и предложил Такеру руку. Рука была огромной и создавала достаточное давление для того, чтобы рукопожатие было и не жидким, и кости не сломались. Как и рукопожатие, всё в мистере Меллио было спланировано; вы могли бы подумать, что он не сделает очередной вдох, прежде чем не оценит необходимость этого. Несмотря на оформление комнаты, он соответствовал ей как человек, который мог управлять деньгами, как священник справляется с причастием.

— Как поживаешь? — спросил мистер Меллио, заняв своё место за огромным тёмным столом, на котором почти ничего не было. — Я не видел тебя… дай-ка вспомнить…

— Восемь с половиной месяцев, — сказал Такер. — В последний раз мы с вами и отцом виделись в суде.

Мистер Меллио скривился, улыбнулся сквозь зубы и сказал: «Да, конечно, неудачный день».

— Для меня, — согласился Такер.

— Для всех нас, особенно для твоего отца, — сказал Меллио. — Знаешь, Майкл, он не хотел с тобой воевать по этому поводу. Его ужасно огорчило…

— Мой отец никогда и ни по какому поводу не огорчался, в особенности из-за своего сына. — Он постарался сказать это без волнения, спокойно и легко, как будто он просто читал что-то из учебника, что-то неопровержимое. Ему показалось, что ему это удалось.

— Твой отец заботится о тебе, Майкл, заботится больше, чем ты…

Такер поднял руку и вспылил. Он сказал: «Если он так дохрена много заботится, почему бы ему не передать мне моё наследство? Это сделало бы всё значительно проще для меня».

Мистер Меллио выглядел огорчённым, как любящий отец, который должен преподать неприятный урок ребёнку. Он откинулся назад в своём кресле, над ним маячил Клее, и сказал: «В завещании твоей матери недвусмысленно указано, что твой отец будет управлять твоим трастом до того времени, как ты станешь взрослым достаточно для того, чтобы управлять фондом самостоятельно».

— До тех пор, пока ему не покажется, что я стал взрослым, — поправил Такер. — Он заявил это моей матери, когда она была больна, очень больна, за две недели до её смерти.

— Ты хочешь всё выставить так, как будто твой отец пытался получить контроль над твоим наследством для того, чтобы увеличить своё собственное имущество. Но так как у него и так достойное состояние, то это абсурд.

— Я имел в виду не это, — сказал Такер. — Он получил контроль над моим наследством в попытке получить контроль надо мной, но он просчитался.

— Майкл, — сказал Меллио, подавшись теперь вперёд, опершись обоими локтями о стол, положив подбородок в руки и попытавшись посмотреть как эльф, ставший от этого всего несчастным. — Ты мог бы встретиться с отцом. Ты мог бы всё исправить. Я уверен, что если бы ты попробовал поработать над отношениями между вами, он бы вернул имущество в твои руки.

— Ни за что на свете, — сказал Такер. — Возможно, если бы я был верным лизоблюдом на протяжении восьми или десяти лет, он бы и дал мне то, что я хочу. Я не хочу тратить столько времени на безнравственного, эгоистичного старика.

— Майкл, он же твой отец!

Теперь Такер подался вперёд в своём кресле, его лицо слегка порозовело. «Мистер Меллио, когда я был ребёнком, я видел своего отца в среднем два раза в неделю, каждый раз в течение часа. Один раз за воскресным обедом, когда мне разрешалось есть со взрослыми, второй — в среду вечером, когда он проводил опрос на знание материала из уроков за прошлую неделю. Я учил французский и немецкий языки перед начальной школой, которые мне преподавала няня, являвшаяся также моим преподавателем, и мой отец хотел быть уверен, что тратит свои деньги не попусту. В течение восемнадцати месяцев, когда мне было двенадцать и тринадцать лет, я не видел своего отца вообще, потому что он тогда объединял свои предприятия в Европе. Среднее образование я получал в школе-интернате на значительно более далёком расстоянии от дома, чем место, где было расположено моё первое военное училище. Я видел своего отца на Рождество в течение пары часов. Когда я учился в колледже, меня продолжали держать вдали от дома. Вот насколько можно его считать моим отцом. Господи, мистер Меллио, я даже не знаю этого человека».

Меллио ничего не ответил.

Такер сказал: «Я достаточно рано понял, что последний человек, которого я захочу видеть, будет мой отец. Если владение деньгами означает, что ты должен потратить всё своё время, чтобы их пасти и не оставить при этом совсем времени на наслаждение жизнью, тогда деньги — это совсем не для меня». Он снова откинулся назад в кресле, сила его голоса плавно спадала. «Деньги, по мне, существуют для того, чтобы их тратить. Это привело в ужас старика, и именно поэтому он решил, что я был непослушным и добился, чтобы этот пункт появился в завещании моей матери. Он хотел, чтобы я был таким же строителем империи, как и он сам. Жизнь слишком коротка, однако, чтобы растрачивать её на череду залов для заседаний».

— Чтобы иметь деньги, ты должен делать деньги, — сказал мистер Меллио, как будто он читал это предложение на лакированной настенной табличке. — Состояние можно быстро промотать, Майкл. Даже не смотря на размер твоего наследства, или намного больший размер состояния твоего отца.

— Моя мать оставила три миллиона долларов, плюс-минус несколько тысяч. Даже если их вложить в мелкие шестипроцентные свободные от налогов облигации, это принесёт сто восемьдесят тысяч в год. Я мог бы жить с этим весьма неплохо, мистер Меллио.

— Твой отец полагает, что не смог бы, что ты бы начал в основном откусывать от наследства кусок за куском.

— Мой отец ни черта не знает об этом, — сказал Такер. — Он просто хочет иметь меня под рукой для того, чтобы слепить очередной корпоративный выдающийся ум. На следующем шаге судебных испытаний, или через раз, суд начнёт со мной соглашаться. Он не сможет продолжать подкупать каждого судью, который будет вставать на пути. Один из них обязательно окажется честным, особенно в судах высших инстанций.

Меллио сменил позу эльфа на роль потрясённого банкира, захваченного врасплох несостоятельными обвинениями. Это было даже хуже, чем когда он играл роль эльфа, настолько же правдоподобно как если бы Элиз попыталась сыграть фригидную, скучную домохозяйку в телевизионной рекламе. «Ты же не всерьёз предполагаешь, что…»

Такер его оборвал. «Пожалуйста, давайте поговорим о займе».

Меллио подвигал своими губами вверх и вниз, как человек, которому что-то попало в горло, наконец, закрыл свой рот и привёл в порядок мысли. Он сказал: «Майкл, счёт в этом банке оформлен исключительно для выдачи ежемесячных чеков из твоего траста в определённых размерах, которые ты не использовал и не обналичивал на протяжении более трёх лет. Я думаю, что к настоящему времени их на счёте накопилось тридцать семь, каждый на сумму десять тысяч долларов. Я не могу понять, почему ты хочешь взять займ, если тебе доступны эти деньги».

— Выдайте мне кредит хотя бы на небольшую сумму в пределах разумного, мистер Меллио, — сказал Такер. У него был уставший голос, и он на самом деле устал. Он не был хорош в этом виде словесных перепалок и, в придачу, у него не было практики в них. Ему очень хотелось покончить с Меллио, банком и городом, чтобы была возможность вернуться к наиболее насущной проблеме — вызволение Мерла Бахмана из поместья Баглио, расположенного в горах, до того, как водитель выбьет из него всю информацию обо всех остальных. — Мне известно, что мой отец отслеживает выдачу тех чеков, и я прекрасно знаю, что потеряю, соблюдая его условия. У меня хороший адвокат. Мы с ним обсуждаем заключение сделки по поводу всего этого, всех вас.

Меллио снова выглядел шокированным, затем решил, что это не лучшая его роль, прекратил её играть и принял обличие весьма делового человека. «Хорошо, подписав отказную бумагу от получения разрешённых чеков, ты одобришь контроль твоего отца над наследством. Но что это изменит, Майкл? Это ничего больше, чем простая формальность, в самом деле. Твой отец, в силу завещания твоей матери, уже имеет контроль».

Такер снова вздохнул, провалился в кресло, посмотрел на часы: без четверти девять. Клее начал напрягать его глаза, и тёмные тиковые панели начали надвигаться на него. «Расписавшись за эти чеки, я бы расписался также за потерю собственного права вести дело, которое сейчас находится в суде. Я бы ограничил себя до невозможности на всю оставшуюся жизнь, или на всю оставшуюся жизнь моего отца, во всяком случае».

— Но ты сказал, что деньги волнуют тебя только с позиции того, чтобы можно было их тратить, — спокойно возразил Меллио. — Для этого ты мог бы брать этот приятный ежемесячный чек.

— Я сказал, что я мог бы получать сто восемьдесят тысяч в год, но сейчас я имею возможность получить лишь сто двенадцать. Я приобрёл от отца одно понимание — к богатству привыкаешь.

— Предельный размер чеков может быть легко увеличен, — сказал Меллио.

Такер покачал головой. «Нет. Здесь не только это. Как только я подпишу отказ, тем самым потеряв средство воздействия против своего отца, он получит больший контроль надо мной, чем я готов ему предоставить. Он может даже вернуть выплаты обратно, до тех пор, пока я не подчинюсь и не пройду через шарады обучения бизнесу от него».

— Он не сможет этого сделать, — сказал Меллио.

— Вы только об этом и говорите, — вежливо сказал Такер, улыбнувшись.

Меллио сказал: «Должно быть, ты ненавидишь его».

— Даже больше; я питаю к нему отвращение.

— Но почему?

— Есть причины.

Он думал о многих вещах, но больше всего о женщинах, которые были у его отца, череда домработниц, которых, плюс ко всему, он не скрывал от своей жены. Фактически, видимо, он получал некоторое странное удовольствие от демонстрации своих прелюбодеяний перед ней. Такер помнил, как сидел с ней однажды, когда приехал домой на каникулы из школы-интерната, слушая, как она, ненавидя себя, говорила ему о женщинах своего отца. Она была женщиной со строгими семейными идеалами, и это было разрушением её фундамента, её священных основ. Она вся сжималась и плакала, тихо, дрожа, её лицо было холодным на ощупь. Если бы в его матери была хотя бы частичка от Элиз, меньше старомодных взглядов и больше современного огонька, она бы порвала с этим стариком; она бы ушла от него. Вместо этого она осталась, не в силах согласиться с тем, что всё плохо. Затем рак, длинная медленная смерть в больнице, когда старик был слишком занят для того, чтобы навещать её чаще, чем раз в две недели в течение часа, зная, что причиной этому были не только финансовые вопросы, которые занимали так много его времени.

— Твой отец — восхитительный человек и один из лучших, кого я когда-либо знал, — сказал мистер Меллио. — Я не могу представить себе причины, по которым он вызывает у тебя отвращение.

— Значит, вы плохо его знаете.

— Возможно, я знаю его даже лучше тебя.

Такер сдержанно улыбнулся. «Принимая во внимание, что вы банкир и что мой отец всегда больше интересовался деньгами, чем собственным сыном, думаю, что да».

Казалось, впервые, банкир посмотрел в сторону Такера и бросил беглый взгляд на мужчину, который находился перед ним. Быстро опустил глаза вниз на крышку своего массивного стола, как будто этот единственный взгляд его напугал, и сказал: «О каком размере займа ты ведёшь речь?»

— Всего десять тысяч, — сказал Такер. — Я внезапно обнаружил, что у меня закончились текущие наличные деньги.

— Залог? — спросил Меллио, обнаруживший, что к нему вернулась смелость оттого, что разговор попал в знакомое русло, через которое он уже проходил тысячи раз с тысячами различных клиентов. Осведомлённость всегда порождает уверенность, особенно у людей, занимающихся финансами.

— Мой траст, — сказал Такер.

— Но ты не имеешь, вообще-то, прав использовать деньги из трастового фонда в качестве залога. Это может делать только администратор траста.

— Мой отец.

— Да.

— Тогда я могу предложить этот счёт, полный неполученных чеков.

— То же самое верно и здесь, — сказал Меллио. — Пока ты не получишь эти чеки, они юридически не твои.

Такер выпрямился в кресле, почуяв битву прав, в которой он должен выиграть. «Что бы я тогда мог предложить в качестве залога?»

— Ну, похоже, у тебя есть весьма прибыльное дело, — сказал мистер Меллио. — Ты живёшь так, как тебе хочется, не трогая своё завещание, значит, у тебя должны быть другие активы.

— Забудьте об этом, — сказал Такер.

Меллио откинулся назад в кресле, тестируя пределы, до которых откидывается спинка, смотря на Майкла через необычный ракурс поднятого колена. Очевидно, это позволяло ему чувствовать себя большим хозяином ситуации. «Ну, Майкл, тебе нет никакого смысла занимать такую позицию. Если ты мне дашь полную картину твоего дела в области произведений искусства, первоначальный капитал и ожидаемый доход, документы и планы, мы сможем выдать тебе заём. Мы можем выдать тебе заём и большего размера, если учтём твои достижения за прошлые периоды. И, могу добавить, что если бы ты рассказал своему отцу подробно, чем ты занимаешься, он, возможно, получил бы настолько сильное впечатление от твоей деловой сообразительности, что освободил бы твоё наследство».

— Ни за что, — сказал Такер. — Мой бизнес не годится для создания империи, он непостоянный и рискованный. Я не посещаю заседания совета, не торгую акциями и не нанимаю сотрудников тысячами. Мой отец не будет впечатлён тем, что у меня есть, для того, чтобы дать мне свободу действий для моего наследства.

Голос Меллио смягчился до очевидно фальшивой сентиментальности. «Ты мог бы, во всяком случае, позволить ему узнать природу твоих сделок в области произведений искусства, рассказать ему о нескольких наиболее примечательных твоих триумфах, как сын, который показывает минимальную учтивость к отцу. Он гордится твоими очевидными успехами, поверь мне. Но он слишком горд для того, чтобы прийти и спросить тебя о том, каким образом ты их достиг».

Такер ухмыльнулся и покачал головой. «Вы продолжаете твердить об этом, мистер Меллио. Я уверен, что вы знаете, сколько раз мой отец нанимал детективов, чтобы они следили за мной, пытаясь выяснить, с какими дилерами я работаю, сколько заплатил за определённые вещи, и какую прибыль мне принесли определённые сделки. К сожалению для него, я был умнее, чем любой из них; я замечал каждый новый хвост, как только он появлялся».

Меллио вздохнул, всё ещё смотря через свои колени. Он сказал: «Твоему отцу не нужно за тобой следить, Майкл. Но, очень хорошо, забудем о твоей работе. Есть ли что-либо другое, что ты можешь предложить банку в залог десяти тысяч, которые ты хочешь?»

— Мою мебель, автомобиль, некоторые объекты искусства.

— Боюсь, этого недостаточно.

— У меня есть несколько весьма неплохих произведений искусства.

— Объекты искусства сегодня могут быть в цене, а завтра не стоить ничего. Критики и знатоки непостоянны в своих оценках любого таланта.

— И банк делает ставку на такое непривлекательное инвестирование? — спросил Такер, изображая наивность и показывая на Клее.

Меллио ничего не сказал.

Такер сказал: «Это не картины, а древние артефакты, имеющие ценность и как антиквариат, и как художественные произведения».

— Я должен получить их оценку, — сказал Меллио. — Это может занять неделю или больше.

— Я могу предоставить вам достойного уважения оценщика, который может проверить их ценность за полчаса.

— Мы предпочитаем пользоваться услугами своего человека, и на это потребуется неделя.

— Господи, — сказал Такер. — Я не могу ждать следующего собрания акционеров, но я могу обратить внимание на то, как ваши люди выбрасывают деньги на картины Клее и на тому подобную чепуху. По вашим собственным словам…

— Не будь как ребёнок, — сказал Меллио.

— Вы ведёте себя нечестно, мистер Меллио. Я уверен, что мой отец заставил вас использовать все возможности, чтобы не выдать мне этот заём и заставить меня написать отказ. Но вы должны понимать, что если я не получу эти десять тысяч сейчас, прямо сейчас, я получу отличные основания для того, чтобы оформить ещё одно дело против вас, банка и администратора траста. Не найдётся ни одного судьи, который поверит, что вы серьёзно побоялись потерять сумму, которую вы мне ссудили. Будет вполне очевидно, что ваш отказ — это злонамеренная тактика и ничего больше.

Меллио выпрямился и потянулся к управлению внутренней связи. Такеру он сказал: «Я хотел бы, чтобы ты подписал, во всяком случае, долговую расписку».

Такер сказал: «Если я соглашусь с её формулировкой».

— Конечно.

Меллио позвонил секретарю, чтобы он принёс необходимые для выдачи займа бумаги, хотя при этом он был определённо не рад тому, что был вынужден это делать.

— Я хотел бы получить его наличными, — сказал Такер. — Я вам укажу достоинства купюр.

— Наличные? — спросил Меллио, приподняв брови.

— Да, — сказал Такер. — Боюсь, что ваш чек может быть не принят.

В девять тридцать, в четырёх кварталах от банка, с десятью тысячами долларов, упакованными в тонкий портфель, Майкл Такер сделал три коротких телефонных звонка из общественной телефонной будки в универмаге, одном из многих в Куинс, одном из многих на выезде с Лонг-Айленда[40] и третьем от Джимми Ширилло в Питсбурге. Убедившись, что всё идёт гладко, он поймал такси и поехал к месту, расположенному в двух кварталах от адреса в Куинс, вышел, заплатил водителю, проследил за тем, что такси отъехало, и растворился интенсивном людском потоке, который проходил мимо. Возможно, это были излишние меры предосторожности, даже если водитель сохранит платёжные документы, которые могут быть проверены, но он давно привык к изредка появляющимся частным детективам своего отца, заставляющим его быть на чеку, и он не обращал внимания на эти незначительные неудобства. Оставшуюся дорогу к заведению Имри за ним никто не следил.

Заведение Имри находилось в выставочном зале на цокольном этаже трёхэтажного кирпичного здания на тихой стороне улицы в Куинс. Табличка снаружи, выполненная золочёными буквами, которая была прикреплена к двери с разбитым стеклом, гласила: антиквариат и подержанная мебель. Когда Такер вошёл внутрь, открытая дверь активировала громкий пронзительный звонок, который разнёсся по стульям, столам, испуганным книжным шкафам, лампам, комодам, кроватям и огромному количеству старинных вещей. Мгновением позже, как будто бы приведённый против своей воли в движение этим шумом, Имри вышел, покачиваясь, из затенённого прохода между рядами стульев и картинными рамами, все из которых были подержанными и антикварными.

Он сказал: «Дай мне разобраться с дверью, и я буду с тобой». И он пошёл с ней разбираться.

Имри было пятьдесят с небольшим, лысый, за исключением кудрявой серой чёлки, которая подчёркивала гладкость верхней части черепа, почти как средневековый монах. Ростом он был не выше пяти футов шести дюймов, но весил определённо две сотни фунтов[41]. Не смотря на то, что его магазин выглядел как улицы Флориды после урагана, и что стиль его одежды совершенно не имел стиля, кроме удобства, он был аккуратен, когда это касалось его специализации. Его специализацией было оружие.

— Наверх, — сказал он, пропуская Такера вперёд, в лабиринт потускневшей пошатывающейся мебели.

У дальней части магазина, пройдя через занавеску из жёлтой ткани, они поднялись по узким деревянным ступенькам, прошли через второй этаж, где жил Имри, забрались на третий, последний, этаж, где хранилась его коллекция оружия. Здесь, как и на первом этаже, были снесены стенки для того, чтобы получить одну большую комнату. Подвешенные на стенах, разложенные на деревянных демонстрационных полках, прикрытые бархатом — для новых приобретений, которых не касалась рука Имри — сваленные бесцеремонно в картонных коробках, находились более двух тысяч винтовок, дробовиков и одноручных стволов, с огромным перевесом на последний класс. Также в этой комнате у дальней стены находилось множество металлообрабатывающих станков, включая совсем миниатюрную кузницу, работающую на газе и котелок для охлаждения, где можно было плавить и придавать форму металлу.

— Я думаю, что у меня есть как раз то, что тебе нужно, — сказал Имри. На лестнице магазина он мог показаться вежливым, таким же мрачным, как и его чёлка[42], немного неряшливый, но не так, чтобы сильно. Здесь же, посреди своего оружия, он воодушевился, как марионетка, поднятая магическим жестом искусного волшебника. Его глаза, прикрытые и скучные в магазине антиквариата, были широко раскрытыми, яркими и быстро перескакивали с одной вещи на другую, не игнорируя, тем не менее, реакцию Такера на всё, что он говорил, и, спустя несколько мгновений, на всё, что он ему показывал.

Они остановились у книжного шкафа, который занял половину стены справа от двери, и Имри посмотрел поверх густых зарослей своих бровей в смущении. Он сказал: «Мистер Такер, я думаю, что вы простите мне телевизионное представление».

— Конечно, — сказал Такер. До этого он девять раз уже имел дело с Имри. Трижды Имри открывал скрытую комнату в присутствии Такера — знак доверия и уважения, которые он оказывал немногим покупателям — и каждый раз он извинялся за мелодраму.

— В наше время нельзя быть слишком осторожным, — сказал Имри, доставая с пятой полки обеими руками несколько поэтических сборников. Он передал книги Такеру, который взял их, терпеливо ожидая. — Было время, не так уж много лет назад, когда можно было всё выставлять напоказ. Знаете, если ты работал над специальными модификациями оружия, и чувствовал сонливость, то мог оставить всё на верстаке, пока немного не отдохнёшь. — Такер сказал, что знает. — Но сейчас у тебя нет шансов. Весь этот общественный шум об оружии, оказывающем давление на копов, также оказывает давление и на меня. Ты поймёшь, послушав этих сумасшедших противников оружия, которые говорят, что каждый существующий ствол используется в каком-либо преступлении. Хотя окинь взглядом эту мастерскую. У меня есть тысяча двести — тысяча триста пушек. Сколько из них я собираюсь продать таким специальным покупателям, как ты? Тридцать? Сорок? Не больше. — Он издал звук отвращения задней стенкой гортани, нащупал замок, до этого закрытый книгами, используя ключ, висевший на цепочке, чтобы открыть его. Он отступил в сторону и сдвинул книжный шкаф, входя в комнату размером, в четыре раза превышающим его самого, дёрнул за цепочку, чтобы включить сорока-ваттную лампочку, нашёл картонный ящик, который был ему нужен, выключил свет и вышел обратно в основную комнату. Он поставил ящик вниз, закрыл и замкнул шкаф-дверь, забрал у Такера сборники поэзии и вставил их снова на полку. — Это заставляет меня чувствовать себя преступником, — сказал он, хрюкая горлом. Это звучало так, как будто он искал кого-то, в кого плюнуть.

У главного верстака Имри показал Такеру, что у него есть для него. «Три «Люгера»[43] Португальской Национальной Гвардии, все в превосходном состоянии».

— Подделки?

Имри выглядел обиженным. «Подлинные, уверяю вас. Хорошей подделки, конечно, было бы достаточно для того, для чего вы собираетесь их использовать. Но эти — настоящие образцы, тип 1906 со стволом длиной четыре и три четверти дюйма[44]».

— 7,65 мм?

— Да.

Такер попробовал разряженный пистолет.

— Видите? — спросил Имри.

— Что на счёт глушителей? — Такер поводил большим пальцем по нарезкам, которые находились на наружной поверхности ствола «Люггера».

Имри поднял из ящика три светлых цилиндра, передав один из них. «Я гарантирую, что они совместимы с этим стволом».

— Конечно.

Такер накрутил глушитель на «Люггер» и получил ствол длиной почти одиннадцать дюймов[45]. Результат был одновременно и нелепый, и впечатляющий.

— Патроны? Обоймы?

Имри достал их из ящика и положил аккуратно рядом на стол. Он наблюдал, как Такер накручивает глушители на каждый пистолет, зарядил их, взвёл, сделал всё, чтобы стрелять из них. Он не мешал доскональному осмотру, потому что знал, что Такеру не нужны комментарии в таких вопросах, но, всё же, высказал столько слов о мерах предосторожности, сколько смог. При этом он восхищался профессионализмом другого мужчины.

Такер разобрал оружие и сказал: «Сколько?»

— Вы понимаете, что подлинные «Люгеры» Португальской Национальной Гвардии — это коллекционные экспонаты?

— Даже модифицированные под использование глушителей?

— Даже такие.

— Сколько?

— Я заплатил четыреста пятьдесят долларов за каждый пистолет, всего тысячу триста пятьдесят, действующая рыночная цена. — Такер знал, что Имри покупал оружие не у других коллекционеров, а у различных неназываемых источников, возможно, всего лишь за пятьдесят или сто долларов каждый. Он ничего не сказал. Имри был достаточно хорош, чтобы согласиться на такую уступку, которая позволила бы ему заработать столько, сколько он хотел. — Я восстановил их до состояния полной работоспособности, оснастил глушителями, которые подходят как к механике, так и к патронам, тонкая работа, которая занимает не так уж мало времени…

— Сколько? — прервал Такер.

Светящиеся глаза маячили на его лице — вниз на пистолеты, обратно вверх на его лицо, Имри понимал, что Такер спешил, возможно, поэтому немного завысил цену. «Две тысячи двести за все три».

— Две тысячи, — сказал Такер.

— Есть ещё одна проблема — это редкое оружие было изначально подготовлено для другого джентльмена, перед вами. Он собирается забрать их в течение двух дней. Чтобы исполнить этот заказ, я вынужден буду закрыть магазин и находиться на ногах восемнадцать часов в день…

Такер резко остановил тучного мужчину. «Это вряд ли», — сказал он. «Мы оба знаем, что вы всегда просите немного больше, чем требуется. Только лишь поэтому у вас есть скрытая кладовка. Возможно, у вас есть что-то ещё похожее на это, может быть не «Люгеры», но что-то вполне готовое к применению, что можно взять за книжным шкафом».

— На самом деле… — начал Имри.

— Две тысячи.

— Вам нужен чемодан, чтобы забрать их отсюда? — спросил Имри, складывая вместе толстые пальцы.

— Да.

— Две тысячи за пистолеты, двадцать пять долларов за «дипломат».

Такер улыбнулся: «Вы бесподобны».

— Антикварный бизнес испытывает в настоящее время экономический спад, возможно, вы читали об этом в газетах, — сказал Имри. Он развёл руки и поднял ладони вверх, как бы говоря: «Что я могу сделать?»

Такер отсчитал деньги, пока Имри укладывал пистолеты, глушители и патроны в жемчужно-серый «дипломат» с серебристой безупречной ручкой. Он захлопнул его, закрыл и дал Такеру два ключа в обмен на подходящую денежную компенсацию.

— Я думаю, вы будете довольны, — сказал Имри.

— Надеюсь, что так.

— Тогда до свидания.

— До свидания, — сказал Такер.

Тучный мужчина снова провёл его вниз по лестнице, в тёмный мебельный магазин, через ряд старинных напольных радио для кабинетов и граммофон на подставке из клёна. Труба граммофона, когда-то позолоченная, а теперь потускневшая, заставила его подумать об Элиз Рамзей. Она снималась в рекламе сигар, сидя на диване около старинного граммофона. Это была одна из его любимых реклам, возможно, потому что она была там одета в вызывающее нарядное платье с кружевным вырезом; ему всегда казалось, что как в мультфильме, труба граммофона была живой, и что её зияющий рот был открыт в благоговении от её сногсшибательного сияния.

Имри отомкнул входную дверь.

Такер вышел и ушёл, ничего больше не сказав.

Времени было 11:06 утра среды.

В небольшом аэропорту Лонг-Айленда, из которого Пол Нортон и Ник Симонсен осуществляли свои сомнительные воздушные перевозки, были две гравийные взлётно-посадочные полосы — одна новая и другая — раздолбленная, размытая и вспученная в центре как спина недовольного кота. Использовались обе полосы. Три здания — первое склад, второе ангар и третье — сочетание офиса и три посадочных места для вертолётов — знавали лучшие деньки. Гофрированная поверхность крыши проржавела, а деревянные стены требовали покраски. Такер заплатил водителю такси, отдал ему щедрые чаевые, чтобы он уехал, потому что он сильно настаивал на оплате обратной дороги, и вошёл в ближайшее здание, в котором находился офис Нортона.

Нортон был там, за обшарпанным столом, который выглядел так, будто готов развалиться, откинулся назад в расшатанном пружинящем кресле, его обутые ноги опирались на запятнанную исписанную книгу для записей. Он был крупным мужчиной, на пять дюймов выше и на шестьдесят фунтов[46] тяжелее Такера. Лицо его было широким и плоским, даже нос его был вдавленным, а на щеках остались шрамы, появившиеся во время поездки во Вьетнам. Он никогда не рассказывал Такеру, как и почему это случилось, даже если оба повреждения были получены в одном месте. Возможно, имея неограниченные ресурсы и проведя несколько серьёзных операций, очень хороший пластический хирург мог бы восстановить этот повреждённый нос так, чтобы он мог выглядеть как новый, однако не имело особого смысла этим заниматься, пока ничего не будет сделано с белыми шрамами на обеих щеках. Рассматривая его, Такер испытывал жуткое чувство, что какой-то огромный кот незаметно подкрался к Нортону, расцарапал его лицо когтями и выдрал мясо из-под кожи одним резким движением. Несмотря на эти физические недостатки, он не выглядел особенно уродливо, лишь как человек, которому не повезло.

Когда он говорил, тем не менее, то казалось, что он выглядит как цветное стекло на дне калейдоскопа. Голос был мягким, так же, как и манера говорить, слова отмерянные и тёплые. Это был голос мужчины, который видел слишком многое и прошёл через большие муки, чем был способен, голос человека, который никогда не хотел убивать или причинить боль как-либо ещё. «Пиво?» — спросил он.

— В это время дня?

— Обед уже прошёл, — заметил Нортон, убирая свои ноги со стола и вставая. Он двигался плавно, изящно. Из холодильника в углу комнаты он достал два охлаждённых пива, открыл их и поставил на стол, не предложив каких-либо бокалов.

Такер сел в кресло для клиентов, оба портфеля расположил рядом.

Нортон даже глазом не повёл. Он знал, что если это связано с делом, Такер ему расскажет. Вьетнам сделал из него не только джентльмена, но также чрезвычайно осторожного человека.

— Индийский пейль-эль Балантайна[47], — сказал Нортон, понимая свою бутылку, — Я перепробовал всё, но меня удовлетворяет только это. — Он выпил треть бутылку одним длинным глотком, который заставил его адамово яблоко подпрыгнуть как спасательную шлюпку во время тайфуна.

Такер попробовал пиво из своей бутылки, согласился с заключением и сказал: «Мне нужен пилот».

— Как ты и сказал по телефону.

— Вертолёт уже готов?

— Это займёт всего несколько минут.

— Оперативно.

— Моя марка.

Такер отпил немного пива, вздохнул, поставил бутылку, пододвинул тележку, на которой находились два портфеля, отщёлкнул замки и открыл. Он сказал: «Всё, что тебе нужно знать, чтобы установить цену, это пункт назначения. Питсбург. И также время, до которого ты мне понадобишься — вероятно, это будет до завтрашнего полдня, когда мы вернёмся обратно. Может быть, это займёт часть вечернего времени. Твоё соучастие заключается не больше, чем в изменении маркировки вертолёта. Очень маловероятно, что ФАА[48] узнает об этом, и, кроме того, ты привык к высокому риску».

— Почти привык, — подтвердил Нортон, — Но ты забываешь, что, согласно закону, я окажу помощь и буду соучастником всего, что ты замыслил. Пойми меня, Майк, я не хочу знать, что именно. Я только хочу обратить внимание на то, что я буду нести ответственность за уголовные преступления.

— Эта операция не направлена против кого-либо, кого кинется защищать закон, — сказал Такер.

Нортон приподнял свои брови, поднял пиво и выпил вторую треть бутылки одним глотком.

— Это последний фактор, на который ты должен обращать внимание. Мы выступаем против человека по имени Баглио, против всей его организации.

— Организованная преступность?

— Давайте, назовём его предпринимателем.

— Успешный?

— Очень.

Нортон посовещался секунду с ангелами, почесал бессознательно в том месте, где у него находились три длинных белых отметины на правой щеке. «Три тысячи звучит для тебя нормально?»

Такер заплатил без вопросов, закрыл портфель снова. Это была вполне достаточная цена за всё, что он просил от Нортона и его машины.

Крупный мужчина положил деньги в сейф в нижнем ящике шкафа-архива, который находился за столом, закрыл их оба — сейф и ящик, положил ключи в карман и вернулся за стол.

— Кто-то может вынести шкаф целиком, — сказал Такер.

— Он прикручен к полу.

Они допили остаток пива в тишине, и, когда закончили, Нортон сказал: «Ты готов?»

— Да.

Они покинули офис и пошли к третьему парковочному месту в этом же здании, где серый вертолёт уже сел на буксировочную платформу с колёсами. Это был тот же четырёхместный четырёхлопастный вертолёт, который Нортон уже дважды использовал прежде, когда Такеру требовались его услуги, однако, его собственная маркировка была мастерски скрыта цветной лентой. Новые номера, также оформленные ленточками, украшали необходимые места на носу и по обеим сторонам. Эмблема штата Пенсильвания, с её двумя вставшими на дыбы конями, была надёжно прикреплена на обеих дверях аппарата; под клеймом белыми буквами были написаны слова полиции штата Пенсильвания. Это всё выглядело вполне правдоподобно. Это всё сделал, судя по тому, что эмблема была точной копией той, которую использовали власти, друг Нортона, который работал в рекламном агентстве днями и ночами, когда мог. Он нарисовал для Нортона уже девять наборов эмблем штатов, однако Такеру не приходилось до сих пор иметь дело с таким количеством территорий. У Нортона были другие клиенты.

— Хорошо? — спросил Нортон.

— Отлично, — сказал Такер.

Гольф-кар уже подняли на платформу, на которой стоял вертолёт, и Нортон запрыгнул на неё. Он завёл её и медленно вывез. Выехав из ангара, он остановился, отцепил кар от платформы, и завёл его обратно внутрь, припарковав. Они забрались в вертолёт.

— У тебя есть сменная одежда? — спросил Такер.

— Я упаковал её сразу, как ты позвонил.

— Хорошо.

— Даже перед тем, как я ушёл к мастеру по вертолётам.

— Замечательно.

Несколькими минутами позже они дрейфовали по раздолбленной гравийной взлётной полосе. Они оба — Такер и Нортон — сидели на передних сиденьях; за ними находилась пара сидений, которые были сложены для того, чтобы образовать достаточное пространство для контрабанды. Большую часть перевозок Полник Эйр совершали один или два двухмоторных Апачи, которые они содержали, на всякий пожарный, для тех случаев, когда вертолёт был необходим, чтобы приземлиться в месте, где не было взлётной полосы на территории Нью-Йорка. Кроме того, вертолёт приносил наибольшую прибыль из всех трёх машин, принадлежащих Полник, спасибо Такеру и другим таким же, как он.

Когда они поднимались в ранне-вечернее небо, Такер поинтересовался, где будет прятаться Симонсен. Симонсен утверждал, что абсолютно ничего не знал о готовности Нортона уклоняться от закона ради баксов. Он не касался нелегальной работы, тем не менее, Нортон знал, что его партнёр всегда стоял у окна, наблюдая за такими действиями, как будто бы в тайне завидовал, что пропускает такую завораживающую миссию. Он должен был стоять там, наблюдая и немного ревнуя, немного боясь.

Затем аэродром и ангары скрылись из глаз, и они взяли курс на запад по направлению к городу.

Времени было 2:12, когда вертолёт, нагруженный дополнительными топливными баками, начал самую длительную часть путешествия.

Такер беспокоился, что у Баглио появилась возможность допросить Мерла Бахмана. Водитель находился в особняке больше суток. Если он не получил серьёзных травм, то у Баглио было достаточно времени для того, чтобы его расколоть, у Баглио было достаточно времени, чтобы вытянуть из него всё, что он знал о Такере и остальных.

Нортон что-то сказал, что Такер, увлечённый своими мыслями, не услышал.

— Что? — спросил Такер.

— Я говорю, что загрязнение сегодня занятное, не так ли?

Нортон указал большой рукой вперёд на жёлто-белый смог, который поднимался ото всех кварталов города, окутавший их до большой высоты и извивающийся как клубок змей, дымных змей. Он являл собой ужасающую декорацию, как будто жестикулирующий грациозно гид описывал в тоне, не терпящем возражений, Ниагарские водопады.

— Красота.

— Должен быть грандиозный закат.

— Отлично.

— Очень плохо, что мы не сможем его наблюдать.

— Плохо.

Но Такер не мог себе позволить думать слишком долго о закатах и загрязнении атмосферы.

Возможно, люди Баглио не смогут проследить имя Такера дальше, чем до почтового ящика в центре города. У них есть контакты, да, конечно, есть, но они не обладали исчерпывающей информацией.

Всё же, если они дошли до этого места, но не дальше, он должен будет полностью забыть о личности Такера, принять новое имя, купить все новые документы на это имя, и тщательно избегать встреч со всеми, кто знал его только как Такер.

Это может потребовать денежных затрат и периода относительного бездействия, и, мягко говоря, болью в заднице.

И он не мог надеяться на то, что смена личности предоставит безопасность на длительное время. Раньше или позже один из тех, кто использует его новое имя, может случайно встретиться с кем-то из старого круга, кто ещё помнит личность Такера. После этого будет необходимо второй раз поменять имя, а затем и третий, и четвёртый.

Он не видел этому конца.

Тем лучше думать о том, что водитель ещё ничего не рассказал. Если Баглио не разберётся с Бахманом в ближайшие двенадцать часов, они все будут в полной безопасности.

Такер посмотрел на карту, которую развернул на коленях, кинул взгляд сквозь лобовое стекло вертолёта, когда Нортон пролетал под углом к шоссе под ними, и воскликнул: «Там! Это та дорога, которая начинается после поворота на особняк Баглио, и я думаю, что дом находится там, между тех склонов. Если я прав, съезд должен быть совсем близко».

Так и было.

— Хорошая работа! — крикнул он Нортону, ухмыляясь.

Возможно, ему не пришлось бы кричать так громко, если бы салон был должным образом изолирован от расположенного вверху винта вертолёта. Но после нескольких часов, что они находились в воздухе, слушая этот ужасный шум, его уши гудели как внутренности улья в оживлённое весеннее утро, и он кричал, в основном, для того, чтобы слышать себя.

Нортон кивнул головой и сказал: «Это подходящее место для высадки?» Он указал на место поперёк шоссе, в направлении, почти противоположном выезду на дорогу перед домом Баглио. В тысяче ярдов от края дороги лесистая местность прерывалась на несколько сотен футов[49], предлагая чистую, покрытую травой, немного наклонную поверхность между рук леса.

— Достаточно хорошее, — сказал Такер.

Они полетели в ту сторону и, пятью минутами позже, были уже на земле. Нортон заглушил двигатели, дал лопастям замедлиться. Вокруг ушей Такера начали летать пчёлы, пока звон от оглушения не исчез и он не смог услышать что-то ещё.

— Что сейчас? — спросил Нортон.

— Сейчас ты подождёшь здесь, пока я позвоню коллеге, — сказал Такер, отстёгивая поясной и плечевой ремни безопасности, которые врезались глубоко в тело.

Нортон вытянул свои длинные ноги так далеко, насколько смог, в полости под панелью управления и посмотрел вокруг на сосны. «Я знаю, ты талантливый организатор операций, Майк. Бог знает, я был в гуще событий двух из них, и я могу рассказать так много о твоей квалификации, даже не зная толком, что за дьявольщина творится. Но я не могу поверить, что тебе нужна железнодорожная ветка в этих лесах только для того, чтобы иметь возможность созвониться с кем-то по телефону».

Такер улыбнулся. «Здесь нет железнодорожных веток. Но не так далеко отсюда вдоль главной дороги есть территория для пикников с телефонной будкой в конце. Сиди тихо, пока я не вернусь».

Он открыл тяжёлую дверь вертолёта, выпрыгнул, вытянулся и захлопнул её. Пятнадцатью минутами позже он позвонил из будки, расположенной на территории для пикников. Через час после этого Джимми Ширилло заехал на парковку в своём красном «корвете», заглушил двигатели и выбрался наружу, улыбаясь.

Другой мужчина вышел из низкой машины. Он был как минимум на двадцать лет старше Такера, примерно как Пит Харрис, тем не менее, он был стройным и утончённым, как Ширилло, совсем не такой, как грубый Харрис. На нём были очки с толстой оправой и толстыми линзами, волосы он зачёсывал назад, и выглядел, если смотреть выше шеи, как школьный учитель, какими они выглядели на стыке веков[50]. От шеи и ниже он выглядел не иначе как хиппи, в расклешённых голубых джинсах и помятой голубой рабочей рубашке, которая была поверх брюк. Он посмотрел на Такера, немного улыбнулся, направился обратно в «корветт», чтобы взять своё снаряжение, которое было упаковано в наплечный кожаный ранец и небольшой металлический «дипломат».

Ширилло представил их друг другу — Кен Уиллис, фотограф — и они пожали руки. Рукопожатие Уиллиса было безразличным, как будто он думал, что формальности такого рода были пустой тратой времени. Замолчав, Такер посмотрел на его нетерпеливость, необходимость продолжать движение, качество, которое Уиллису было присуще так же, как и Такеру.

— Ты знаешь, что нам нужно? — спросил он Уиллиса.

— Джимми мне рассказал по большей части.

Ширилло Такер сказал: «Ты в нём уверен?»

— Конечно. Он мой дядя, по материнской линии, от брака.

— Только одна вещь, — объяснил Уиллис. — Даже если я соберусь что-то сболтнуть про тебя, я не буду знать, что за чертовщина здесь творится. Я обычно занимаюсь свадьбами и в качестве фрилансера делаю обнажённые фотографии для мужских журналов.

— Это хорошо, — сказал Такер. — До вертолёта пятнадцать минут пешком. Джимми, ты останешься здесь с машиной до тех пор, пока мы не вернёмся. Ты можешь сделать вид, что ты стал засыпать за рулём и съехал с дороги, чтобы вздремнуть — на случай, если остановятся копы и захотят узнать, не занимаешься ли ты праздношатанием[51]. Мы вернёмся до темноты, я надеюсь.

Ширилло вернулся в машину.

Такер поднял «дипломат» Уиллиса из тяжёлого металла и сказал: «Через дорогу. Мы подождём, пока проедут все машины, перед тем, как сделаем это. Нам не нужно раздувать ничью любознательность».

Большое красное летнее солнце уже коснулось вершины горы, на которой покоился особняк Баглио, ласкало пологую линию хребта яркими пальцами и медленно начало заходить. Полная темнота спустилась больше часа назад, настоящий закат загораживал горный склон, но они всё равно собирались добраться и завершить всё, для чего они сюда пришли.

Нортон забрал их с крыши большого белого дома, на дюжину ярдов[52] выше телевизионной антенны, торчавшей справа, когда они добрались до конца газона и обошли его вокруг обратно и на обратном пути наткнулись на дом незадолго до этого.

— Можешь сделать вот так? — крикнул Нортон.

Уиллис энергично покачал головой. «Мне совершенно не нужно ни стукаться об дверь, ни разбивать очки». Он потянулся вперёд и начал стучать пальцами по ветровому стеклу. Они издавали глухой звук: тук, тук, тук.

— Я могу поставить его немного на дыбы, — сказал Нортон.

— И убери его с солнца, — сказал Уиллис, — Чтобы оно не слепило через стекло.

Такер сидел на месте прямо за Нортоном, наблюдал с близкого расстояния за особняком, ждал первого знака от телохранителей Баглио. Ему было интересно, что они подумают, когда выбегут сломя голову и обнаружат полицейский вертолёт, потревоживший их покой.

Нортон наклонил нос вертолёта под углом тридцать пять градусов, достаточно, чтобы они соскользнули вперёд на своих сиденьях, тестируя ремни, которые их ограничивали.

— Хорошо, — сказал Уиллис.

Фотограф вставил плёнку в камеру, отстегнул свой ремень и находился вне своего наклонённого вперёд кресла, перебираясь по приборной доске, его лицо было сильно придавлено к окну, когда он наводился и делал снимки один за другим.

Полу Нортону не нравилось то, что Уиллис не пристёгнут, но он не говорил слишком много об этом. Он сконцентрировался на траектории движения вертолёта, настолько ровной и устойчивой, насколько это возможно, так что было мало шансов на то, что Уиллиса начнёт кидать по кругу.

Двое мужчин под ними вышли через переднюю дверь белого дома и посмотрели вверх на кружащий вертолёт, подняли сжатые руки, чтобы прикрыть глаза от последних прямых лучей солнца, которые отражались от полированного корпуса и ветрового стекла вертолёта, пока он немного перемещался с места на место. Они были, как видел Такер, определённо, ничтожествами, два крепких качка, их спортивные костюмы были распахнуты, чтобы можно было быстрее достать оружие.

Такер пододвинулся вперёд и сказал Нортону почти на ухо: «Насколько понимаю, стекло не пуленепробиваемое?»

— Плексиглас, — сказал Нортон, — Он отклонит выстрелы весьма неплохо, даже если бы мы приблизились достаточно близко к ним, для того, чтобы использовать пистолеты. Но если они будут использовать нарезное оружие, то смогут нас пробить.

Такер остался наклонённым вперёд на своём сиденье, обнял сзади сиденье Нортона, глянул в накренённое окно. «Я думаю, что у нас уже есть достаточно снимков с близкого расстояния. Попробуй курсировать из одного конца в другой».

Нортон подчинился, развернул вертолёт в завывающем шуме двигателей, курсируя вдоль длины особняка, пока Уиллис усердно использовал камеру.

Баглио собственной персоной вышел из дома и стоял перед огороженной столбиками пешеходной дорожки вдоль круглой подъездной дороги. В данный момент он мог думать о том, знают ли они, что Бахман был в доме или что это было только обычное необоснованное преследование со стороны полиции. Он мог беспокоиться также о том, как он мог бы вывести Бахмана из особняка у них под носом, если они приземлятся с ордером на обыск. Такер надеялся на то, что когда Нортон отвёл их подальше отсюда, не приземлившись, Баглио не запаниковал, не убил Бахмана и не закопал. Это было бы так легко для него упрятать водителя в могилу под соснами повыше дома. Конечно, Бахман мог быть уже мёртвым. Он мог уже всё рассказать и отправиться в вечный сон без должных почестей.

Такер сказал: «Можешь опуститься ниже и пролететь рядом с домом, чтобы Уиллис сделал несколько снимков всех четырёх сторон с низкой высоты?»

— Конечно, — сказал Нортон.

Он выровнял машину и, когда они были позади особняка, снизил её на высоту пять футов[53] от газона, а фотограф в это время сделал снимки через боковое окно. Когда они обогнули угол и вылетели на переднюю сторону дома, где стояли Баглио и двое его человек, капюшоны слетели с голов по направлению от рассекающих воздух лопастей, которые были ещё достаточно высоко, чтобы дотянуться до них, но уже выглядели достаточно отрезвляюще. Также они были достаточно заняты для того, чтобы обращать внимание на тех, кто находился в вертолёте.

— Сейчас вверх, — сказал Такер, — Давай, сделаем несколько снимков дома в перспективе, всего газона и лесного периметра.

Когда это было сделано, Нортон сказал: «Дальше?»

— Это всё, — сказал Такер, — Полетели на свою базу.

К тому времени, как они приземлились на травянистую землю на прогалину леса в двух милях[54] от особняка Баглио, Уиллис упаковал все свои устройства и был готов идти. В момент, когда вибрация роторов начала затухать, приближаясь к тишине, он толкнул дверь и выпрыгнул, повернулся назад и вытащил за собой два чемодана с оборудованием.

— Погоди секунду, — сказал Нортон, когда Такер положил спинку сиденья Уиллиса вперёд и собирался последовать за фотографом.

— Да?

Нортон сказал: «Судя по всему, всё начнётся отсюда. Ты же говорил мне быть готовым к четырём пассажирам — а я к настоящему времени слышал только о вас троих — это выглядит так, что вы собираетесь вернуть своего человека».

Такер ничего не сказал.

Нортон продолжил: «Могли ли они ожидать чего-то подобного — вертолёта и всего этого?»

— Нет, — сказал Такер. — Они ожидают второсортные тактики, если они вообще чего-то ожидают. Они также очень защищены, или думают так. Кроме того, я уверен, что они были полностью введены в заблуждение полицейской символикой на вертолёте.

— Ещё одна вещь, — сказал Нортон. — Не могут они думать, что это достаточно необычно — такое беспокойство? Не могут они платить регулярные взносы за то, чтобы только избегать такого беспокойства?

— Не полиции штата, — сказал Такер. — Коррумпированные сотрудники есть в полиции каждого города, и они, возможно, охраняют парочку гражданских парней за их деньги, но они не могут купить одну из самых прочных сил в стране. Цена будет слишком высокой.

Нортон сказал: «Хорошо. Я не хотел быть любопытным. Я просто хочу знать, чего ожидать в следующий раз, когда мне понадобится этот летающий гроб. Если они меня вычислят и будут где-нибудь поджидать, я хочу знать об этом». Он снова растянулся, выгнул спину и упёрся в ремни своего сиденья.

— Они не побеспокоят тебя, — сказал Такер. — Полная гарантия.

— Я буду здесь, когда понадоблюсь тебе.

Такер выпрыгнул, взял два портфеля, которые Нортон ему передал, один с немногим менее пяти тысяч долларов наличными, в другом находилось оружие. Он также подал ему большую сумку цвета хаки, с тяжёлым грузом на дне, специальное снаряжение, которое Такер попросил его собрать, когда он изначально позвонил ему из телефона в универмаге этим утром. Такер взял портфели в одну руку, они были оба тонкими, большую сумку в другую, отправил Уиллиса обратно в лес и, пятнадцатью минутами позже, в красный «корветт», где Джимми Ширилло всё ещё продолжал делать вид, что спит.

Без четверти десять они уже были снова в городе. Мерл Бахман находился в руках Баглио немногим дольше тридцати шести часов.

Во сне он лежал на мягкой кровати, одеяла были скинуты с него, перовая подушка подпирала его голову. Комната была почти полностью тёмной, несмотря на то, что полосы мягкого голубого света отбрасывались на толстое ковровое покрытие и оставляли причудливые тени на стенах; источник света, даже после того, как он попытался его найти, не был виден. В дальней части комнаты появилась Элиз Рамзей, задержалась на мгновение в лучах голубого света, как экземпляр коллекции на показ, затем шагнула вперёд в темноту. Она была обнажённой, шагая перед ним с самоуверенностью львицы. Она вышла из тени снова на свет, придерживая руками свои тяжёлые груди, делая ему предложение, которое он тотчас же принял. Она снова ушла в тень, снова появилась на свету, двигаясь грациозно, описывая волнистые линии. В следующий момент он бы возбудился до полной готовности, если бы не увидел невероятную руку, которая возникла позади неё, руку, о которой она наверняка не знала, и которая, даже когда он её предупредил, двигалась слишком быстро для того, чтобы она её избежала. Она была достаточно большой для того, чтобы схватить Элиз в свою ладонь, рука великана, который скрывался во тьме потолка, определённо, за толстым перекрытием. Расставленные пальцы окружили её, кожа серая, холодная и жёсткая на вид. Это был железный кулак, и он собирался раздавить её в следующий момент. Те метаморфозы, которые происходят во сне, совершенно не означали, что она может быть на самом деле раздавлена как насекомое, и это даже не может восприниматься так, что эта рука может прийти за Такером, когда закончит с девушкой, но, определённо, рука не принадлежала сейчас Баглио. Сейчас железная рука принадлежала его отцу. Тень и голубой свет, обнажённая грудь, твёрдые соски и бросающие в дрожь железные пальцы?

— Эй!

Такер моргнул.

— Ты в порядке? — спросил Пит Харрис, тряся его плечо, мягко но настойчиво. — У тебя всё хорошо, дружище?

— Да, — сказал Такер, не открывая глаза.

— Ты уверен?

— Я уверен.

Такер сел и протёр глаза, помассировал шею сзади и попробовал определить, что ползало у него во рту и сдохло там в то время, когда он вздремнул на кровати Харриса в отеле. Он подвигал языком и не нащупал никакого трупика, решил, что он, должно быть, его проглотил и необходимо тщательно почистить зубы, чтобы избавиться от последних следов его гибели.

— Джимми здесь, — сказал Харрис. — Он взял всё, что ты сказал ему принести.

Такер посмотрел и увидел Ширилло напротив кровати, сидящего на стуле за письменным столом стандартной для отелей модели. Несколько бумажных пакетов с марками магазинов на них стояли перед его ногами. «Что за фотографии сделал для тебя твой дядя?»

— Замечательные, — сказал Ширилло. — Подожди, я тебе покажу.

— Приготовь их для меня, — сказал Такер. Он поднялся и пошёл в ванную, закрыл за собой дверь. Он чувствовал себя отвратительно, был утомлённым и изнурённым, однако, проспал всего часа полтора. Он посмотрел на часы. Один час ночи. Он проспал два часа. Тем не менее, он не должен себя чувствовать так плохо. Он сполоснул водой лицо, вытер его, нашёл зубную пасту Харриса и выдавил из тюбика червячок на указательный палец, затем почистил зубы без использования настоящей щётки. Это было не так здорово для зубного камня, который начал расти, начиная с этого утра, но это освежило его дыхание и позволило себя почувствовать чуть больше человеком, чем он себя чувствовал, когда проснулся.

Когда он вернулся в основную комнату, то обнаружил, что они поставили три стула пред письменным столом, а стопка глянцевых фотографий 8 х 10 была готова к просмотру. Он сел за средний стул, который они оставили для него, и взял стопку снимков, внимательно их просмотрел, отобрал дюжину и отдал Ширилло. Парень положил их в плоский коричневый конверт, а конверт убрал с глаз.

— Мы пойдём через полчаса, — сказал им Такер. — Если вы полностью сконцентрируетесь.

— Ты всё уже просчитал? — спросил Харрис.

— Не всё, — сказал Такер, зная о такой черте Харриса как неуступчивость. Большой мужчина соглашался со всем, что Такер предлагал до настоящего момента, но у всего есть предел. — Я буду ждать от вас комментарии и предложения о том, каким образом нам выбить лучшие очки.

— Что, если Бахман мёртв? — спросил Харрис.

— Тогда мы попусту тратим время, но при этом ничего не теряем.

— Нас могут убить, — сказал Харрис.

— Посмотри на фотографии, пожалуйста, — сказал Такер. — Они стоили мне около трёх сотен долларов.

Харрис пожал плечами и откинулся на стуле, умолкнув. Он посмотрел фотографии, послушал, что сказал Такер, выглядел так, как будто хотел собрать свой Томпсон и погладить его немного, начал делать несколько предложений и, наконец, полностью восстановил силу духа. Он становился старым, двадцать пять лет в этом бизнесе; никто не обвинит его в том, что он немного больше нервничает, чем его коллеги. С ними будет то же самое через пару десятилетий, если они проживут так долго.

На пути из города — Ширилло был за рулём угнанного «бьюика», который Такер взял всего лишь в нескольких кварталах от отеля, Харрис сзади с Томпсоном на коленях — Такер жадно съел две шоколадки «Херши» и наблюдал за случайными фарами других машин, проносящихся мимо них. Он ничего не ел с завтрака, но сладкое прекратило журчание в животе и дало уверенность рукам, которые начали потихоньку дрожать. Однако еда ничем не помогла тряске, которая продолжалась у него внутри, и он противостоял сильному желанию обнять себя, чтобы согреть.

В конце концов, они добрались до хорошо знакомой территории для пикников в трёх четвертях мили[55] от частной дороги Баглио и остановились позади другой машины.

— Она пуста, — сказал Ширилло.

Харрис подался вперёд и сказал: «Парочка детей припарковалась».

Ширилло усмехнулся и покачал головой. «Если бы это было так, все окна бы запотели».

— Что мы делаем? — спросил Харрис.

Мечтая ещё об одной плитке «Херши», Такер сказал: «Мы сидим здесь и ждём, это всё».

— Что, если никто не покажется, дружище?

— Посмотрим, — сказал Такер.

Минутой позже двое высоких, хорошо одетых чёрных мужчин вышли из леса за территорией для пикников, направившись свободной походкой к припаркованной машине, один из них всё ещё застёгивал ширинку.

— Зов природы, — сказал Ширилло. — Можно подумать, что штат не может позволить себе несколько общественных туалетов вдоль такого шоссе.

Чёрные мужчины одарили «бьюик» лишь беглым взглядом, никак не заинтересовавшись о том, кого это они случайно встретили в таком уединённом месте, сели в свою машину, завели её и уехали.

— Хорошо, — сказал Такер, выбираясь из машины.

Харрис опустил своё окно и позвал Такера: «Может, нам стоит спрятать её получше, чем мы планировали — на случай, если появится кто-нибудь ещё с проблемным мочевым пузырём».

— Ты прав, — сказал Такер.

Используя фонарик, Такер осмотрел границу леса, нашёл место между деревьев, куда мог протиснуться «бьюик», показал Ширилло. Парень завёл большую машину в лес, следуя за Такером, который внимательно выбирал путь, который вёл глубже и глубже в подлесок. Пятнадцатью минутами позже он подал сигнал Ширилло остановиться. Они находились более чем в сотне ярдов[56] от последнего стола для пикников, в двух сотнях[57] от дороги, укрытые несколькими рядами густорастущего горного лавра.

Выбираясь из машины, Харрис сказал: «Любой, кто достаточно скромен, чтобы проделать весь этот путь от дороги для того, чтобы поссать, заслуживает пули в голову».

Ширилло и Такер быстро достали из «бьюика» все принадлежности и положили на крышу машины, откуда каждый мог их взять. Они быстро разделись и переоделись в одежду, которую Ширилло купил ранее вечером, согласно размерам, которые ему были заказаны. Каждый мужчина надел свои чёрные носки и туфли, тёмные джинсы, которые были подогнаны достаточно точно для того, чтобы быть удобными почти в любой ситуации, тёмно-синюю рубашку и тёмную ветровку с большими карманами и капюшоном, который можно было надеть на голову. Каждый мужчина надел свой капюшон на голову и завязал его под подбородком, завязал шнурки на двойной узел, чтобы предупредить развязывание.

Харрис сказал: «Ты определённо белены объелся, Джимми».

— А?

— Что это за нашивка в виде аллигатора на ветровках?

Ширилло вытащил руку и показал на вышитого аллигатора на груди слева. «Я не смог найти ветровок без них», — сказал он.

— Я чувствую себя ребёнком, — сказал Харрис.

Такер сказал: «Расслабься. Это могло быть хуже, чем аллигатор. Это мог быть котёнок, или канарейка, или ещё что-то».

— У них были котята, — сказал Ширилло. — Но я отказался от них. У них ещё были слоны и тигры, и я не мог никак выбрать между ними и аллигатором. Если ты не любишь аллигаторов, Пит, мы подождём тебя здесь, пока ты обменяешь свою куртку на другую».

— Возможно, мне понравился бы тигр, — сказал Харрис рефлекторно, обдумывая эту мысль, пока говорил.

Такер сказал: «А что не так со слонами?»

— Ну, слоны, — сказал Харрис. — Ну, слоны всегда выглядят немного тупыми, ты не находишь? Они определённо не жестокие; они никому не внушают страх. Если Баглио увидит меня идущим в ветровке, украшенной слоном, он может подумать, что я местный представитель «Гуд Хьюмэ»[58] или продаю подгузники, что-то вроде этого. Тогда как я пожизненный член демократической партии, и слоны — не мой символ.

— Ты голосуешь? — спросил Ширилло, удивлённый.

— Конечно, я голосую.

Ширилло и Такер оба засмеялись.

Харрис выглядел поставленным в тупик, потёр аллигатора на своей груди и сказал: «Что здесь не так?»

— Это просто представляется странным, — объяснил Такер. — Что разыскиваемый преступник является зарегистрированным избирателем.

— Я ещё не в розыске, — сказал Харрис. — Я был в розыске дважды прежде, но оба раза я отсидел менее двух лет. Я сейчас чистый гражданин. Я чувствую, что это мой долг — голосовать на каждых выборах. — Он посмотрел на них так, как будто хотел видеть их в аду. — А вы разве двое не голосуете?

— Нет, — сказал Ширилло. — Я получил право голосовать всего несколько лет назад, и я никогда на них не ходил. Я не вижу в них ничего хорошего.

— Ты? — спросил Харрис Такера.

Такер сказал: «Политика никогда меня не интересовала. Я знаю людей, которые тратят половину своей жизни, волнуясь о том, что всё катится в ад — и оно в любом случае всё катится в ад. Я считаю, что не имеет никакого значения, какого простофилю общество посадит в кабинет следующим».

— Это просто ужасно, — сказал Харрис, явно захваченный врасплох их непатриотичной бездеятельностью. — Хорошо, если ни у кого из вас нет детей. Вы были бы таким типом родителей, которые подавали бы отвратительные примеры.

Такер и Ширилло засмеялись снова.

— Давай, — сказал Такер, разглядывая содержимое небольшой банки с гримом. — Дай мне измазать твоё лицо.

— Зачем? — спросил Харрис.

— Всего для одной вещи, — сказал Такер. — Это сделает тебя менее заметным в темноте. Более того, с капюшоном на голове и чёрной краской, покрывающей твоё лицо, Баглио или кому-нибудь из них будет сложно тебя идентифицировать позже. Измени человеку цвет лица — и ты изменишь его почти как если бы он надел маску. И сейчас мы будем работать ночью, когда маски использовать неудобно; она будет только мешать. Грим замаскирует тебя и даст тебе оптимальную мобильность и использование глаз.

Недовольно бормоча, Харрис согласился на это унижение, всё ещё теребя очертания рельефного зелёного аллигатора на груди.

Десятью минутами позже они все стали чернолицыми, краску отложили в сторону к одежде, которую они сняли.

— Что сейчас? — спросил Харрис, очевидно, ожидая очередного унижения.

— Я покажу пистолеты, — сказал Такер.

— Я всегда использую Томпсон, — сказал Харрис, доставая его из машины, где он его положил.

— Ты возьмёшь его с собой, — подтвердил Такер. — Но ты будешь его использовать только тогда, когда возникнет необходимость. А когда будет возможно, ты будешь держать его на плече, а использовать это. — Он достал три «Люгера» и три глушителя, соединил их и раздал оружие. Он разделил обоймы с патронами, для каждого, и пронаблюдал за зарядкой.

— Очень хорошо, — сказал Харрис.

Такер расслабился, когда большой мужчина убрал пулемёт на плечо и покрутил пистолет в руке. «Храните патроны в застёгнутом правом кармане ветровки».

Харрис сказал: «Кобура?»

— Нет.

— Пистолет отправляется в левый карман?

— Нет. Держите пистолет всё время в руках.

— Иногда для чего-нибудь требуются обе руки, — сказал Харрис.

— Только не ночью, думаю. Мы будем держать пистолеты наготове. С одной стороны, эти стволы с глушителями будет сложно доставать из кобуры в случае, когда это нужно будет сделать быстро. С другой стороны, когда мы будем в доме, мы должны быть на стороже и стрелять перед тем, как это сделают они. Помните, Баглио держит, по крайней мере, четверых вооружённых людей в этом месте, четверых профессионалов. И это его дом, не наш.

Ширилло не смог узнать, сколько точно людей живёт в особняке Баглио.

Такер вынул специальный пояс, на котором висело множество инструментов в тонких пластиковых мешочках. Он приподнял ветровку, застегнул ремень на талии, опустил куртку обратно.

— Ширилло, у тебя тоже такой? — спросил Харрис.

— Да.

— Выглядит как хороший набор.

— Так и есть, — сказал Ширилло. — Я задействовал всего себя, потратил пару недель, затачивая их, где это было необходимо, шил ремень и мешочки в обувной ремонтной мастерской моего брата.

Харрис почесал почерневший подбородок, посмотрел на подушечки своих пальцев и сказал: «Ты думаешь, мы должны будем вламываться, да?»

— Если все основные двери и незапертые окна будут чертовски неприступными, — сказал Такер. — Мы сделаем свой собственный вход.

Харрис кивнул.

— Ещё одна вещь, — сказал Такер. Он взял большую сумку цвета хаки, которую Пол Нортон отдал ему вечером, открыл её и достал две компактные переносные рации. Он дал одну Ширилло, а другую взял себе, закинул её на плечо, и она повисла на его правом бицепсе. Он объяснил Ширилло, как обращаться с радиостанцией, потребовал, чтобы он её проверил, убедился достоверно, что парень знает, что делает.

— У меня не будет такой? — спросил Харрис.

— Ты и так несёшь пулемёт, — обратил внимание Такер. — Возможно, нам будет необходимо разделиться и выйти из поля зрения друг друга. Я не собираюсь, тем не менее, разделять нас всех троих. Ты всегда будешь либо с Джимми, либо со мной, и когда мы пойдём по двум разным путям, мы сможем держать связь с помощью них. Позже, конечно, они нам понадобятся для связи с Полом.

— Вертолётным жокеем? — спросил Харрис.

— Да.

— Хотелось бы с ним встретиться.

— Тебе скоро представится такая возможность.

Они собрали всё, что находилось не в «бьюике», когда украли машину — одежду, которую сняли, «дипломат», в котором лежало три пистолета, сумки, в которых была одежда, которую они теперь одели, чёрный грим, все чеки — в большую сумку, в которой раньше лежали рации. Сумка заполнилась до отказа.

— Я ненадолго, — сказал Такер.

Он совершил пятиминутную прогулку по лесу, зашёл глубже того места, где стояла машина, и, когда он почувствовал, что он достаточно далеко от «бьюика», бросил большую сумку в темноту деревьев. Она отскочила от ствола сосны, ударилась ещё несколько раз, приземлилась с грохотом в густой зелени и там и осталась. Вроде бы достаточно неплохо. Он вернулся к остальным.

Они потратили десять минут на то, чтобы протереть «бьюик» внутри и снаружи, до тех пор, пока не убедились в том, что никто не сможет снять с него отпечатки пальцев. Они не беспокоились об отпечатках на украденных «шеви» и «додже», которые разбили на территории поместья Баглио, потому что знали, что Баглио спрятал эти развалюхи, и что у полиции нет шансов добраться до них. Сейчас же — другое дело, потому что «бьюик» будет брошен здесь и будет возвращён законному владельцу. Они это сделали, несмотря на то, что в картотеке были отпечатки только Харриса, а отпечатков Ширилло и Такера там ещё не было. Ширилло был слишком молод для того, чтобы быть пойманным; Такер был просто слишком осторожен. Также Такер нигде не упоминался под его настоящим именем как владелец квартиры в пентхаузе на Парк-авеню, и он сильно надеялся, что этого никогда не произойдёт; богатые люди редко подвергаются такому унижению, до тех пор, пока отношения между ними не будут настолько натянутыми, как разъярённый кулак, и Такер намеревался оставаться совершенно законопослушным в отношении своего настоящего имени. Также, так как он фигурировал везде как Такер, его настоящее имя и окружение могло сохраняться в секрете; даже если его арестуют и назначат срок, выпустив под залог, он мог забыть об имени Такер навсегда и возвратиться в мир Парк-авеню, не сильно беспокоясь о том, чтобы быть выслеженным и схваченным. Если же отпечатки Такера окажутся в картотеке, то это может серьёзно помешать его мобильности.

Такер захлопнул последнюю открытую дверь «бьюика», используя свой носовой платок, чтобы оставить её чистой. Он положил платок в карман и повернулся к Ширилло. «Время?»

Ширилло посмотрел на часы в бледно-жёлтом свете фонарика, и сказал: «Без четверти три».

— Куча времени, — сказал Такер.

Когда Ширилло выключил фанарик, вокруг них была полная темнота. Толстые перекрещивающиеся сучья сосен даже закрывали тусклый свет звёзд.

Такер сказал: «Мы ничего не забыли?» Он знал, что ничего, но ему хотелось дать Питу Харрису почувствовать, что он помогает руководить операцией.

Никто не ответил.

Проверив медицинские перчатки из тонкой резины, которые они все надели, когда сменили одежду, Такер сказал: «Тогда пошли. Нам нужно пройти приличное расстояние, и мы можем использовать фонарик только на половине этого пути».

Они выдвинулись к особняку Баглио, когда ночь сомкнулась вокруг них, и умолкшие сверчки возле «бьюика», оставшись снова одни, возобновили своё стрекотание.

Их марш проходил параллельно основному шоссе, хотя при этом они были невидимы с него. Через некоторое время они подошли к частной щебёночной дороге Баглио. Возвратившись снова в лес, всё ещё сопровождаемые лучом фонарика, они вышли на извилистую тропинку, так как она врезалась вглубь территории, и начали взбираться вверх по стёртым известковым холмам. Деревья были толстыми, как и ежевичный подлесок. Но олень, более мелкие животные и потоки воды при ливнях пробили путь через наиболее слабую растительность. Эти природные следы часто блуждали в основном между двумя точками, но они предлагали более лёгкий путь, чем те, которые могли выбрать люди среди кучи кустов, скал, рвов и ежевики со всех сторон. Чтобы пройти большее расстояние, из того, которое они должны пройти, они пробегали тридцать шагов на каждые десять, которые они шли, пробежав настолько далеко, насколько смогли за три минуты, на одну минуту перешли на шаг, пробежали ещё три, снова перешли на шаг. Такер хотел увидеть особняк в три тридцать и оказаться внутри него не позднее, чем без четверти четыре. Это даст им достаточно времени до рассвета для того, чтобы сделать то, что они должны сделать.

Бегущий сквозь темноту с по-сумасшедшему трясущимся светом, освещавшим узкую тропинку перед ним, Такер вспомнил кошмар, который он увидел в комнате Харриса в отеле: руку, выходящую внезапно из тени, двигающуюся украдкой сквозь ленточки тьмы и голубого света, подкрадывающуюся к обнажённой Элиз.

Он не мог избавиться от бредовой мысли о том, что такая же рука сейчас находится за ним, что она уже избавилась от Харриса самым жестоким образом, что она обхватывает Ширилло в этот самый момент и сожмёт его холодными железными пальцами в любой момент.

Он бежал, потом шёл, затем ещё немного бежал, вслушиваясь в догоняющие шаги двух мужчин, которые следовали за ним.

Они дважды останавливались для отдыха, каждый раз ровно на две минуты, но ничего друг другу не говорили. Восстановление дыхания — это всё, что их волновало. Они смотрели на землю, вытирая пот со своих глаз и, когда время заканчивалось, снова двигались дальше. Самое тяжёлое дыхание было у Харриса, то ли оттого, что он единственный уставал, то ли от страха такой силы, какую усталость Такера не позволяла оценить. Преступная жизнь предназначалась только молодым людям.

Через пятнадцать минут после того, как они двинулись в путь, Такер выключил фонарик и намного замедлил их шаг. В 3:35 ночи они подошли к границе леса и к началу безукоризненно ухоженного газона Баглио.

В лесу, когда они были на пути от территории для пикников, где они сменили одежду, тонкий слой низкого тумана прицепился к нижней части деревьев и запутал подлесок как клубок тонких лохмотьев, время от времени мешая обзору, холодный, влажный и обволакивающий. Здесь же, на пространстве, открытом от рядов деревьев, сжимающих туман между ними, разлившийся по газону с кое-где встречающимися кустами, он стелился как километры и километры лоскутных одеял. Огни под опорами на дорожке для прогулок перед особняком, рассеивались из-за него, так же, как и тусклые огни, которые светили из нескольких нижних окон. Результатом был зловещий жёлтый свет, заполнивший газон прямо перед зданием, но ничего не освещавший, пробивающийся сквозь плотные тени, но не разгоняющий их.

Такер, Харрис и Ширилло шли по лесу на границе скошенной травы и изучали неподвижность ранне-утренней сцены, не ожидая обнаружить там какое-либо движение, но, так или иначе, следили за этим. Вероятно, там не было охранников, курсирующих по охраняемым землям, тем не менее, один или больше из них могли быть поставлены на фиксированные точки, с которых они могли просматривать газон. Такер знал, что у этого была большая вероятность, но скоро он отмёл эту мысль. Баглио не ждал их возвращения. Ему не было смысла устанавливать дополнительную охрану ночью, если его не сильно впечатлил вертолёт полиции штата днём. Это было возможно, полагал Такер, но маловероятно. Такой сорт людей, как Баглио, не сильно любил полицейских, но они не переживали на их счёт, как обычные преступники, скажем, обычные домушники или разбойники. Росс Баглио всегда мог дать взятку, влияние, которое можно купить; или, если это не пройдёт, всегда были лучшие адвокаты, залоги и внезапное снятие обвинений судом присяжных на том или ином основании.

— Возможно, внутри дома этим ранним утром такая же погода, — прошептал Харрис.

— Конечно, — сказал Такер.

— Тогда по плану?

— По плану.

Харрис пошёл первым. Он пригнулся, так что его рост был вдвое меньше обычного, и он побежал к рядку кустарника, который окружал внутреннюю часть круглой подъездной дорожки и предоставлял хорошо укрытую выгодную позицию, с которой они могли безопасно отследить наличие часовых в любом из передних окон. Мгновение были слышны его удаляющиеся шаги, лёгкие, влажно шуршащие, когда он тревожил покрытую росой траву. Затем не было вообще ничего. Туман поглотил его полностью.

— Должно быть, он уже на месте, — прошептал Такер.

— Правильно, — сказал Ширилло.

Теперь побежал парень, создавая даже меньший шум, чем Харрис, наклонившись ещё ниже. Сильный туман открылся и проглотил его тоже, одним глотком, оставив Такера совершенно одного.

И, оставшись один, Такер вспомнил свой кошмар более живо, чем прежде: тени и свет, вытянутая рука. Он почувствовал зуд между лопаток, тупую холодную боль ожидаемого в задней части шеи.

Он встал и, пригибаясь, побежал присоединиться к остальным.

Они протрясли своими животами за ровно обрезанной живой изгородью вокруг подъездной дороги до места, расположенного в пятидесяти ярдах[59] от передних дверей особняка. У них был хороший обзор через просветы в листве. Туман был недостаточно плотным для того, чтобы укрыть здание полностью на таком коротком расстоянии, но размыл очертания крыши и смягчил соединения между плитками наружной обшивки, так что казалось, что то место, которое было видно, было сделано из единственного куска искусно высеченного алебастра. С их позиции они могли видеть все передние окна дома: на первом этаже четыре из них светились приглушённым жёлтым светом, шесть из них были совершенно тёмными; все десять окон на втором этаже были тёмными.

— Посмотрел, — сказал Харрис.

— И?

— Я не думаю, что кто-то стоит у окна.

— Это маловероятно.

— Думаешь? Посмотри на них и увидишь.

Пятью минутами позже Ширилло сказал: «Я тоже никого не вижу».

— В четырёх окнах есть свет, — сказал Такер.

Харрис сказал: «Я не говорил, что там никого нет внутри, проснись. Я просто не думаю, что там кто-то смотрит в окна. Возможно, из-за тумана; они считают, что почти ничего не увидят, даже если там есть на что смотреть».

Через несколько минут Такер был способен согласиться с тем, что за ними никто не наблюдает. Если кто-то из людей Баглио стоял у какого-либо из передних окон, или даже в тёмных комнатах, он мог почти наверняка видеть лишь светло-серое пятно напротив более сильной черноты комнаты за ним. В небе висела лишь половина луны, и свет от неё в основном растворялся в тумане; так что лицо человека, находящееся всего лишь в дюймах от стекла должно отражать достаточно света, чтобы быть отчётливо видимым для информированного наблюдателя. Светящиеся окна, конечно, будут ясно выдавать любого охранника на посту; эти окна были пусты, в комнатах перед ними, очевидно, было тихо и не было движения.

— Ну? — спросил Харрис.

Нервы. Клубок нервов. Это и понятно — он находился в этом бизнесе двадцать пять лет, после двух путёвок в федеральную тюрьму. Он был слишком старым и слишком сильно боялся риска быть подстреленным бандитом мафии в погоне за чем-то таким идеалистическим, как их ночная цель; они похоронят его за домом в лесу, где его тело разложится, а минералы, уносимые вниз по склону, будут удобрять озеленённый ландшафт поместья. Единственной вещью, которая переживёт в могиле его тело, будут его кости, и виниловая ветровка с вышитым аллигатором. Так что Харрис сильно нервничал. Конечно, нервничали все; такое описание его состояние было неточным. К тому же, однажды и Такер будет таким же, как Харрис, дойдёт до ручки, будет обещать себе, что уйдёт в отставку, будет брать «ещё одну, последнюю работу» снова и снова, пока его клубок нервов не приведёт его к какому-нибудь неверному решению.

Нет. Такер не пойдёт по такому пути, потому что он к тому времени получит наследство. Его отец уже умрёт, его проблемы будут решены. Это была, как он думал, печальная жизнь: ждать, пока твой отец квакнется.

Такер изучил здание в последний раз, чтобы убедиться в том, что он знает, что делает. Все четыре окна на первом этаже, которые горели, находились слева от них; все шесть тёмных окон на этом уровне находились справа от огромных белых двойных дверей. Такер кивнул в направлении неосвещённых стёкол и сказал: «Одно из тех».

— Не двери? — спросил Харрис.

— Они, должно быть, закрыты, — сказал Такер. — Попробуй последнее окно. Телефонные провода проходят тоже там.

С пулемётом, находившимся на уровне бедра в одной руке, пальцем, лежавшим на предохранителе «Люгера» с глушителем в другой руке, Харис поднялся и побежал, легко, быстро, к месту вдоль передней стены к левой части второго окна. Никто не закричал.

— Пошёл, — сказал Такер.

Ширилло присоединился к Такеру без происшествий.

Такер примкнул сзади, использовал небольшие ножницы, которые хранились у него под ветровкой, чтобы перерезать телефонные провода, как было запланировано. Он остановился перед окном, которое собирался открыть, но увидел, что его ничего не защищает от него. Если кто-нибудь был в этой комнате, он узнает о Такере достаточно быстро, когда он начнёт резать стекло.

Двигай задницей.

Такер расстегнул свой ремень с инструментами и передал его Ширилло. Он собирался вломиться в здание сам, потому что верил в собственную способность совершить вход в тишине. Сейчас же он с опозданием понял, что Ширилло должен быть хорош в этом (почему ещё он имеет изготовленный на заказ набор инструментов?), и этот парень впустит их быстрее, потому что инструменты и мешочки были его, и были ему более привычны, чем для Такера. «Когда-нибудь делал это?» — спросил Такер без особой надобности, таким тихим голосом, каким мог, чтобы при этом его было слышно.

— Часто.

Такер кивнул, отступил, забрал у Ширилло пистолет и наблюдал, как он стал на колени перед тёмным стеклом.

Пит Харрис повернулся и посмотрел на длинную сторону вдоль особняка, ожидая, что кто-нибудь появится из дальней стороны прогулочной дорожки или выйдет из передних дверей. Если они выйдут через двери, то будут достаточно близко для того, чтобы достать их пистолетом; если они придут с дальнего конца здания, конечно, пистолетные выстрелы не будут столь точными, и тут бы пригодился Томпсон. Он держал оба оружие, свесив их в руках, параллельно своим ногам, так что они не могли позволить чрезмерно устать его рукам, но так, чтобы он мог их быстро поднять в случае опасности.

К тому же лучшим оружием может быть только одно.

Такер хотел бы найти место, которое было бы меньше освещено. Прямо над его головой, под навесом вдоль дорожки для прогулок, в защитной сетке горела стоваттная лампочка.

Такер отвернулся от Харриса, посмотрел в противоположном направлении и подумал, что было бы хорошей идеей отойти к углу здания, где он мог бы контролировать вид со стороны газона так же хорошо, как и со стороны дороги. Он сделал всего лишь шаг в этом направлении, как раз перед тем, как появился один из людей Баглио.

Он был высоким, худым и широкоплечим, выглядящим не таким тупым, но с отпечатком такой же смерти на лице, как и бандиты, которые ехали за «каддилаком», когда Такер с остальными принудил их остановиться на горной дороге всего два дня назад. Возможно, он был один из них. Вероятно, он прогуливался в одиночестве, увлёкшись своими мыслями, сильно сгорбившись, как будто согнутый пополам. Он смотрел на землю перед собой. Он ничего не подозревал. Однако, вдруг, как будто будучи предупреждённым каким-то экстрасенсорным ощущением, внезапной проницательностью, он дёрнул головой вверх, его глаза расширились, руки поспешили под куртку с непоколебимой уверенностью и экономностью движения, которые показывали в нём тренированного профессионала.

Нет, у Такера было своё мнение. Не заставляй меня. Успокойся. У тебя нет шансов, и ты это знаешь.

Бандит достал пистолет наполовину, когда Такер выстрелил в него, в верхнюю часть груди, под правым плечом.

Бандит уронил пистолет.

Он ударился тихо о бетонную прогулочную дорожку.

Выстрел развернул его наполовину, так что его откинуло на стену, и он, начав тянуться к своему плечу, завалился вперёд и больше не двигался.

Не смотря на высокий риск, связанный с его сферой деятельности, Такер всего лишь дважды был вынужден выбрать вариант, связанный с убийством человека. Один раз это был нечестный коп, который пытался вынудить подчиниться с помощью оружия; второй раз это был человек, с которым Такер вышел на дело и который решил, что на самом деле нет причин делить доход, когда единственная пуля из его миниатюрного револьвера с перламутровой рукояткой может исключить эту экономическую несправедливость и сделать его вдвое богаче. Коп был тучным и медленным. Партнёр, у которого был револьвер с перламутровой рукояткой, был настолько же предрасположен к каждой вредной привычке, насколько был хорош в выборе оружия. Он решил не стрелять Такеру в спину, ведь этот ход был наиболее умным, но захотел вместо этого объяснить Такеру, в виде мелодраматической сцены, в очень театральных терминах, что он намеревался сделать. Он хотел видеть на лице Такера, как приближается смерть, сказал он. Он был очень удивлён, когда Такер выхватил у него револьвер, и ещё больше удивился, когда, после непродолжительной борьбы, получил пулю.

Оба убийства были совершены чисто и быстро, на первый взгляд; но оба они надолго оставляли ужасный остаток после того, как тела были сожжены и начали гнить. На протяжении месяцев после каждого убийства Такера беспокоили ночные кошмары, в которых мёртвые мужчины появлялись перед ним в широком многообразии обликов, иногда в погребальном саване, иногда покрытые могильной землёй, иногда как полу-животные — козёл, бык, конь, гриф, всегда с человеческой головой, иногда такими, как они выглядели при жизни, иногда как дети с руками, как у взрослых, иногда как возбуждающие женщины с мужскими руками и как светящиеся шары и облака испарений, и как невыразимые вещи, которые не имелось никакой возможности опознать как мужчин, которых он убил. В течение нескольких месяцев непосредственно после каждого убийства он просыпался почти каждую ночь, крик вырывался из глубины его гортани, в его руках были влажные простыни.

Элиз всегда была рядом, чтобы успокоить его.

Он не мог рассказать ей, что вызывало эти сны, и он притворялся, что он не понимает их, или же, иногда, что он даже не помнит, что в них было.

Она ему не верила.

Он был уверен, что она ему не верила, не смотря на то, что она никогда не выдавала этого своим поведением или лицом и никогда не пыталась задавать традиционные вопросы. Она не могла бы узнать и едва ли подозревала настоящую их причину, но её это просто не беспокоило. Всё, что ей было интересно — это помогать ему справляться с ними.

В некоторые ночи, когда она зажимала его между своих грудей, он мог взять один из её сосков в свой рот, как делают дети, и он оказывался на время таким же умиротворённым, как ребёнок. Он не стыдился этого, только приветствовал это как источник утешения, и он не чувствовал себя меньше мужчиной, когда приникал к ней подобным образом. Часто, когда страх отходил, его губы блуждали вокруг соска, меняя утешение, которое предлагала она, на его предложение получить утешение от него самого.

Его удивляло, как другие люди, которые убивали, справлялись с последствиями, остатками стыда и чувством вины, тяжёлой болезнью души.

Как, например, Пит Харрис справлялся с этим? Он убил, по его собственному признанию, шестерых людей за последние двадцать пять лет, не без причины — и бесчисленное множество других перед этим, во время войны, когда носил с собой Томпсон и использовал его без разбора. Просыпался ли Харрис ночью, преследуемый демонами? Мёртвыми людьми? Минотаврами и гарпиями с хорошо знакомыми лицами людей? Если это было так, то как он успокаивал себя, или кто его успокаивал? Трудно было представить этого неуклюжего, краснолицего, с сильной шеей мужчину в руках кого-нибуть, как Элиз. Возможно, его никогда не утешали и не ухаживали за ним после кошмаров. Возможно, он всё ещё носил их все внутри себя, омут всей этой тьмы, сладкий осадок смерти. Это могло объяснять плохие нервы так же хорошо, как и всё другое.

— Я думаю, что у него перелом лопатки, — сказал Ширилло, поднимая глаза от раненого бандита.

— Он не умер?

— Ты и не собирался его убивать, не так ли? — спросил парень.

— Нет, — сказал Такер. — Но пистолет с глушителем может промахнуться, даже если качественно собран.

— У него течёт кровь, — сказал Ширилло. — Но это не артериальная кровь, и она его не убьёт.

— Что теперь? — спросил Харрис.

Такер стал на колени и посмотрел на рану бандита, отвёл веки, на ощупь нашёл сильное сердцебиение. «Он ещё долго будет приходить в себя, но у него будет шок. Он не будет представлять опасности, если мы оставим его здесь».

— Он может позвать на помощь, — сказал Харрис.

Ширилло сказал: «У него не хватит на это сил, даже если его мысли настолько чистые, чтобы попробовать это сделать».

— Мы могли бы вставить ему кляп.

— И, возможно, убьём его, если кляп вызовет конвульсии, — сказал Такер. — Нет. Мы просто возьмём его с собой внутрь, засунем в кладовку и будем надеяться на лучшее.

Ширилло кивнул, так невозмутимо, намного спокойнее, чем ожидал от него в это время Такер, и вернулся обратно к окну, закончил прилеплять липкую ленту к центральному оконному стеклу, отрезал от стекла круг, вынул его наружу, засунул внутрь руку и осторожно поводил пальцами. «Провода», — сказал он. — «Сингализация».

— Ты знаешь этот тип? — прошептал Такер.

— Может быть. Фонарик, пожалуйста.

Такер достал его из кармана ветровки и передал ему.

Ширилло щёлкнул выключателем и направил свет сквозь отверстие, которое он вырезал в оконном стекле, направил луч влево и вправо, тихо ругнулся, как бы подтверждая что-то, что он уже предполагал, выключил фонарик и вернул его Такеру.

— Ну и?

— Я знаю её.

— Встроенная?

— Нет. Петли проводов, идущие через два латунных проводящих кольца в основании окна. Если я подниму окно, я натяну провод и запущу тревогу — если я глупец.

— Ты не глупец, — сказал Харрис.

— Спасибо. Мне требовалось твоё подтверждение.

Такер сказал: «Сколько нужно времени, чтобы покончить с этим — две или три минуты?»

— Тогда продолжай.

Работая быстрее, чем умел Такер, Ширилло прилепился и вырезал другое стекло в нижнем ряду оконных стёкол, достал его наружу, и, используя специальные инструменты из своего мешочка, залез внутрь и отцепил проводящие кольца от дерева. После этого провода будут валяться на подоконнике, и не имеет значения, как высоко будет поднято окно. Закончив, он вернул инструменты в мешочек, опоясался вокруг талии под своим пиджаком. Просунув в окно обе руки, он открыл щеколду и осторожно двинул весь механизм вверх, достаточно высоко для того, чтобы человек мог под ним поместиться. Рама была тесно подогнана, и окно оставалось открытым.

— Ты первый, — сказал Такер.

Ширилло подтянулся и залез внутрь.

— Помоги мне с ним, — сказал Такер, показывая на раненого мужчину, который всё ещё лежал без сознания на прогулочной дорожке.

Они с Харрисом убрали оружие и подняли охранника, перекладывая мужчину через окно в тёмную комнату, где Ширилло помог осторожно уложить его на пол. Он должен был работать более осторожно и тратить на мужчину больше времени, чем они бы потратили, если бы он был мёртв. Но это было хорошо. Это было прекрасно. Во всяком случае, не будет этих кошмаров.

— Сейчас ты, — сказал Такер.

Харрис передал свой Томпсон через открытое окно и залез за ним быстро сам, как будто не мог функционировать, если у него в руках не было оружия или оно на долю секунды пропадало из поля зрения. Ему потребовалось скрутиться до боли, чтобы заставить протолкнуть эту груду сквозь узкий зазор, но он не протестовал, даже не издал ни звука.

Такер подобрал круглые стёкла, которые были вырезаны из оконных стёкол, отлепил липкую ленту от окна вокруг отверстий и передал их Ширилло, затем осмотрелся, чтобы проверить, не оставили ли они ещё какие-либо следы своей работы.

Кровь.

Он изучил кровавый рисунок на прогулочной дорожке, где лежал раненый мужчина. Её было не так много, потому что кровь вытекала толстой струйкой, почти стрёй, и одежда охранника впитала большую её часть. Оставшаяся же кровь начала темнеть и сохнуть. Даже если кто-нибудь будет здесь проходить — и маловероятно, что здесь будут проходить патруль из того же сектора, в который входил раненый мужчина — они могут неправильно интерпретировать это пятно. В любом случае, с этим ничего нельзя было сделать.

Он осмотрел укрытый туманом газон последний раз, сероватый кустарник, дымку, которая затянулась на больших деревьях, траву, которая сделалась бесцветной от тусклых огней дома.

Ничего.

Он вслушался в ночь.

Тишина.

За исключением раненого мужчины, никто больше их не обнаружил. Сейчас их шансы были весьма хороши. Они закончат работу как следует. Он чувствовал это, за гранью интеллекта, за гранью разума. Успех был у них в руках. Почти. До тех пор, пока Мерл Бахман не заговорил, и поэтому они все сейчас запыхались.

Он последовал за Харрисом через окно внутрь дома и закрыл за собой окно.

— Это библиотека, друзья, — сказал Пит Харрис, когда Такер посветил фонариком на большие удобные кресла для чтения, огромный письменный стол из дуба и сотни книжных полок.

— Образованный жулик, — сказал Ширилло.

Такер осторожно обошёл комнату, пока не убедился, что она чистая. Он обнаружил кладовку и помог Ширилло перенести туда раненого охранника, который был без сознания.

— Отсюда нет обратного пути, — сказал Харрис.

— Совершенно верно, — сказал Такер.

Они осторожно открыли основную дверь библиотеки и вышли в тускло освещённый коридор первого этажа, закрыв за собой дверь. В холле напротив была открыта дверь, которая вела к ступенькам, ведущим вниз в темноту.

— Подвал, — пояснил Ширилло.

— Что там?

— Бассейн, сауна, спортзал.

— Это единственный вход?

— Да. Никто не будет спускаться здесь в такой час, не в темноте. Это достаточно безопасно.

Такер уставился вниз, в черноту, затем покачал головой. «Всё равно проверь», — сказал он.

Ширилло не спорил. Он взял фонарик и ушёл вниз, в подвал, из поля зрения.

Тишина в доме была гнетущая, глубокая, казалось, её можно потрогать, и их сознание, определённо, ложно говорило о том, что их с минуты на минуту околдуют, и они готовились к этому.

Не прошло и трёх минут после того, как Ширилло дошёл до конца подвальных ступенек, Харрис покинул свой пост, с которого он следил за коридором, прошёл к открытой двери, ведущей в подвал, и посмотрел вниз в чернильную темноту. Его лицо было красным, покрыто потом, и он немного трясся. Он сказал: «Ну же, друг».

— Успокойся.

— Где же он?

— Дай ему ещё несколько минут.

Харрис вернулся в просторный коридор, явно недовольный ожиданием, подняв и пулемёт, и пистолет с обеих сторон. Такер надеялся, что никто им случайно не встретится, потому что не был уверен в том, что Харрис использует в первую очередь пистолет с глушителем. Он начнёт с большого Томпсона, по привычке, когда это не требуется, от страха. Он погубит любой элемент случайности.

Двумя минутами позже Ширилло, как и обещал, вернулся. «Внизу никого нет», — сказал он.

Харрис улыбнулся и вытер пот с лица тыльной стороной руки, в которой находился пистолет. Он бы удивился, если бы вспотел только потому, что был напуган, или также потому что быстро физически истощился. Боже, он чувствовал себя старым. Он чувствовал себя намного старше, чем был на самом деле. Это дело не будет последним, когда деньги были потеряны, но следующее дело будет.

— Двигаем, — сказал Такер. Он боялся, что если они останутся здесь ещё немного, он не сможет сохранить спокойствие, которое ему требовалось. Всё, что им нужно, чтобы провалить эту операцию, это его с Харрисом дрожь в ботинках, и только зелёный парень совершенно не тратил нервы.

Они быстро открыли двери с обеих сторон коридора и выяснили, что все комнаты за ними пусты. За передним входом в дом и главной лестницей, за фойе с его дорогими обоями, в другом крыле нижнего этажа, где находились освещённые комнаты, они рассчитывали встретиться с более сложными вещами, чем здесь.

Харрис смотрел на закрытые двери двух освещённых комнат, его «Люгер» и пулемёт были подняты на боевые позиции. Он начал потеть, а его дыхание стало более тяжёлым и быстрым, чем у Такера или Ширилло. Когда он стал в оборонительную стойку, двое других мужчин открыли каждую из четырёх дверей в задней части дома и осмотрели эти комнаты: небольшая художественная студия, без окон, стены были со вкусом увешаны оригинальными картинами, выполненными маслом; ультрасовременная кухня; чулан, полный банок с продуктами, дорогим вином и виски, всё ещё находящимися в картонных упаковках; общая ванная комната, покрытая белым ковром. В этих комнатах никого не было. Они закрыли последние две двери почти одновременно и повернулись к Харрису, который смотрел, как будто разнесённый в пух и прах: шея напряглась так, что вены и артерии выпирали как толстые струны, голова выгнулась вперёд, плечи сжались и вытянулись к ушам, ноги расставлены и напряжены, согнуты в коленях, руки подняты, белые суставы сжимали оружие в каждой руке.

Такер показал жестом Ширилло, чтобы он сопровождал его на пути к последней двери и указал Харрису идти впереди. По сигналу от Такера, Ширилло и Харрис шагнули вперёд и открыли двери, ведущие в освещённые комнаты, распахнув их широко, но так, чтобы они не ударились о стены.

Такер увидел, как Харрис быстро вошёл в комнату слева, как будто он увидел кого-то внутри, кого следовало угомонить, но он не ожидал увидеть то, что произошло. Когда дверь в последнюю комнату начала потихоньку снова закрываться под собственным весом, он пропустил Ширилло вперёд в комнату и обнаружил маленького и плотного, усатого, лысого мужчину, сидевшего на кровати в голливудском стиле с открытой книгой в руках.

— Кто вы? — спросил коротышка.

Такер направил «Люгер» с глушителем на сияющий лоб и сказал: «Заткнись».

Незнакомец замолчал.

Он обернулся к Ширилло и сказал: «Я с ним справлюсь. Посмотри, всё ли в порядке у нашего друга».

Ширилло прошёл в дверной проём.

Такер сел на стул, повернулся к мужчине на голливудской кровати. «Кто ты?»

— Ты кто? — спросил незнакомец. Книга, которую он читал, оказалась популярным социологическим исследованием образа менталитета преступников, они в последнее время вошли в список бестселлеров. Такеру это показалось забавным, но он не засмеялся.

— Кто ты? — повторил он, поднеся пистолет ближе.

Коротышка моргнул. «Киси. Я повар».

— Сиди тихо, Киси, и не вздумай звать на помощь. Если ты хоть раз откроешь свой рот, когда я тебя не попрошу, ты никогда не откроешь его снова.

Киси понял. Он сидел неподвижно, тихо, спокойно, моргал перед Такером, пока Ширилло и Харрис входили в комнату спустя пару минут.

— Ну? — спросил Такер.

— Мы всё взяли под контроль, дружище, — сказал Харрис. — За следующей дверью находится большая комната, которую делят два человека Баглио. Один из них пил там кофе, когда я открыл дверь. Он выглядел, как будто только что проглотил лягушку, когда увидел меня.

— И?

— Я дал ему по подбородку прикладом Томпсона. Я не думаю, что сломал ему челюсть, но он некоторое время не сможет подняться на ноги. Джимми связал его простынями, просто для уверенности.

— Что с его соседом по комнате? — спросил Такер.

Харрис сказал: «Должно быть, то же, что и с тем, которого ты уложил снаружи». Он повернулся к Киси. «Что мы здесь имеем?» Он улыбнулся без юмора. Для Такера было очевидно, что Харрис подошёл ближе к пределу, проявляя сейчас беспричинную враждебность.

— Повар, — сказал Такер.

— Что он сказал?

Такер снова повернулся к Киси. «Сколько бандитов содержит Баглио в этом доме?»

— Ни одного, сказал Киси.

Такер потянулся через кровать, спокойно забрал книгу из рук повара, отметил место, где он читал, суперобложкой, положил книгу, наклонился вперёд и стукнул стволом «Люгера» по голове коротышки.

Как раз в это время Киси вспомнил о том, что нельзя визжать. Он соскользнул на кровать и начал тереть ушибленный череп, сильно нажимая и с дрожащим дыханием.

— Сколько бандитов содержит Баглио в этом доме? — повторил Такер.

Повар сказал: «Всего лишь двоих».

— Тех двоих, что в соседней комнате?

— Да.

— Они ведут ночное дежурство?

— Да.

Такер сказал: «Дневной смены нет?»

Повар потёр свою лысую голову, посмотрел на руку, как будто ожидая увидеть на ней свежую кровь, и сказал: «Нам не требуется дневная охрана большую часть времени. Мистер Баглио держит их только по понедельникам и вторникам в последние недели».

— Что ты думаешь? — спросил Ширилло. Он наклонился между стеной и кроватной ножкой, и выглядел вдвое тоньше и слабее, чем обычно.

Такер пожал плечами. «Я не могу сказать, врёт ли он».

— Я не вру! — сказал повар, поднимая руку, чтобы потрогать свою нежную кожу на голове.

Такер сказал: «Кто сейчас наверху?»

Повар перестал тереть свою голову и сказал: «Мистер Баглио, Генри Деффер, Луиза и Мартин Халверсоны и мисс Лорейн».

— Деффер — это шофёр?

— Да.

— Кто эти Халверсоны?

— Горничная и разнорабочий.

— Сколько им лет?

— За пятьдесят? — повар задал сам себе вопрос. Он кивнул, схватился за шею, так как его настигла такая боль, что он престал кивать, и сказал: «Да, им где-то за пятьдесят».

— У него есть пистолет?

— Халверсон? — спросил повар, скептически.

— Да, Халверсон.

— Конечно, нет! — повар тихо усмехнулся. — Вы когда-нибудь видели Халверсона?

— Нет.

— Ну, тогда…

— Кто эта мисс Лорейн? — спросил Такер.

Повар весь покраснел и на мгновение забыл о своей боли. Краска покрыло всё его лицо и оставила пятно на его блестящем черепе. Он сказал: «Она очень приятная молодая леди, очень симпатичная девушка. Она… э… его… ну, она леди мистера Баглио».

— Они спят вместе?

— Да.

— Она блондинка, с роскошным телом, высокая? — спросил Такер, вспоминая девушку, которая вышла из разбитого «кадиллака».

Повар продолжил заливаться краской и выглядел как другие двое мужчин, когда они должны были говорить по поводу вопросов, на которые они не хотели отвечать. Он выглядел так, как будто никогда не слышал достаточно о сексе и определённо никогда не занимался им сам. Ни Харрис, ни Ширилло, конечно, не сказали ему, что он волен не отвечать. Он неохотно сказал: «Да, это она».

Такер улыбнулся. «Сейчас, если ты мне расскажешь, где расположена каждая из их комнат, я это безмерно оценю».

Киси сказал: «Что вы собираетесь с ними сделать?»

— Это не твоё дело.

— Моё. Я могу потерять работу. — Он положил руку на живот, как бы иллюстрируя убытки, с которыми он столкнётся, если потеряет свою работу. — Вы собираетесь убить мистера Баглио?

Такер сказал: «Нет. Пока он не заставит нас сделать это».

Киси посмотрел на них снова один раз, провёл над ними нечто вроде суда, кивнул и кратко описал расположение комнат: на втором этаже Деффер и Халверсон со своей женой располагались прямо над ними, тогда как Баглио со своей женщиной оставались полностью в уединении в большем крыле дома, вдали от основной лестницы.

— А что насчёт мужчины, который пострадал в аварии? — сказал Такер, всё ещё улыбаясь, но не улыбаясь внутри, «Люгер» был готов нанести очередной удар по голове Киси. В это время он был готов использовать ствол с наконечником на нём и сорвать у повара немного кожи.

— Я ничего о нём не знаю, — сказал Киси.

— Определённо, знаешь.

— Нет.

— Ты готовил для него еду?

Киси покачал головой назад и вперёд. «Ему было дозволено только пить».

— Он наверху?

— Нет.

— Ты только что сказал, что он был, когда упоминал о его ограниченной диете.

— Они переместили его сегодня утром, — сказал повар.

— Живого?

Киси согнулся и выглядел, как будто его оскорбили. «Ну, конечно же», — сказал он. — «Живого, конечно».

— Где они взяли его?

Он начал сильнее тереть свою голову. Расчёсывая свои усы. «Я не знаю ничего об этом».

— Ты не спрашивал?

— Я никогда ни о чём не спрашиваю мистера Баглио.

Такер кивнул, посмотрел на секунду на коротышку, вздохнул и махнул Ширилло. «Привяжи его и вставь кляп».

Ширилло закончил работу меньше, чем за пять минут, и присоединился к Харрису и Такеру, они его ждали в коридоре. Он сказал: «Мы всё ещё собираемся наверх?»

— Почему нет?

— Если Бахмана там нет…

— Он там. Я уверен в этом, — сказал Такер. — Этот маленький сукин сын Киси врёт.

Ширилло сказал: «Ты уверен?»

Улыбка Такера была широкой, видимой даже в этом приглушённом свете. «Не думаешь, что Киси способен нас провести?»

— По правде говоря, нет.

— Почему? Потому что он толстый и легко заливается краской? — Такер покачал головой, посмотрев на Ширилло с ног до головы. — В таком случае я могу сказать, что ты слишком тощий и молодой, чтобы быть способным сделать такую работу, как эта. Но ты здесь, и справляешься со своей частью весьма неплохо.

— Хорошо, — сказал Ширилло. — Значит, Бахман наверху. Это хороший знак, не так ли? Это должно означать, что он ещё не говорит.

— Может быть.

Харрис сказал: «Друзья, мы попусту тратим время».

— Совершенно верно, — сказал Такер. — Пойдём наверх и скажем «привет» мистеру Баглио.

Они поднялись на второй этаж по задней лестнице и вошли в крыло, где находились четверти Деффера и Халверсонов. Такер вслушался в тихий коридор, всмотрелся, щурясь, в тёмные тени, лежавшие вдоль него, затем жестом показал Харрису и Ширилло занять место перед дверью с лева, где, по словам Киси, должны были спать горничная и разнорабочий, сам же он подошёл к первой двери справа и прижался к ней, прислушиваясь. Он не услышал ни малейшего звука за ней. Если Генри Деффер был предупреждён их приглушёнными звуками, доносившимися из комнаты Киси, расположенной прямо под его комнатой, его игра была весьма неплохой. Такер медленно повернул ручку двери настолько, насколько она повернулась, и осторожно открыл дверь спальни вовнутрь. Так как это было сигналом, Харрис и Ширилло вошли в комнату Халверсонов, расположенную на противоположной стороне холла, включили там фонарик, и через короткое время посветили Такеру, пока он не нашёл выключатель на внутренней стороне двери комнаты Деффера.

От неожиданного яркого света старый мужчина сел, как будто под действием электрического удара, соскользнул на край кровати, вставил свои белые ноги в потрёпанные тапочки и начал вставать.

— Сиди, — сказал Такер.

Деффер выглядел как общипанная индейка, его тощая шея была ярко-красной, щетина его бороды была как недоразвитые перья, которые выдрала перощипальная машина. Он бросил сердитый взгляд на Такера и чмокал губами, как будто намеревался выклевать глаза своему противнику.

— Сиди и не двигайся, — сказал Такер снова.

Деффер жадно посмотрел на верхний ящик комода, который находился всего в трёх шагах. Он взмахнул руками как крыльями, дал им упасть по бокам, когда понял, что не может летать, уставился на себя, отвернулся к комоду, снова посмотрел на Такера. «Сопляк», — сказал он. Очевидно, ему нравилось звучание этого слова. Он сморщил лицо и произнёс это снова: «Сопляк!». Убеждая себя, что ещё не полностью напуган, он сел на кровать как будто владел ситуацией.

Такер подошёл к комоду и отодвинул верхний ящик, достал оттуда «Марли» калибра.38[60], который лежал на двух стопках аккуратно сложенного белья. Это был превосходный револьвер, хорошо ухоженный, и он был полностью заряжен.

— Он мой! — выкрикнул шофёр.

Такер повернул к нему лицо и расположил ствол «Люгера» поверх его губ, направив вверх, как длинный палец, показывающий, что требуется тишина. Тонким шёпотом он сказал: «Веди себя тихо, или я вынужден буду убить тебя этой штукой».

Деффер попробовал не выглядеть расстроенным.

Такер разрядил «Марли», любуясь мастерством и дизайном, даже сейчас, когда ситуация не позволяла тратить время на то, чтобы что-то рассматривать, когда существовала только работа. Он положил пустой пистолет и пули в свободный карман своей ветровки, застегнул карман.

— У тебя нет шансов, сопляк, — сказал Деффер.

Улыбнувшись фальшивой улыбкой, Такер шагнул к шофёру и коснулся холодным концом ствола с накрученным глушителем лба Деффера. Он сказал: «Я просил тебя говорить шёпотом».

Деффер нахмурился. Его зубы были в стакане воды на ночной подставке, улыбаясь Такеру как одна из частей чеширского кота. Без своих вставных зубов от выглядел старше, чем прежде. «Что тебе надо?» — спросил он шёпотом.

— Почему бы тебе не расслабиться, просто не растянуться на этой кровати, — приказал Такер.

— Потому что я не хочу, — сказала индейка, снова встряхивая крыльями, чмокая губами.

— Это был не вопрос, — сказал Такер устало, указывая стволом «Люгера».

Деффер растянулся на спине.

Такер взял стул и перетащил его к кровати, сел. Сидя он меньше нервничал, потому что тогда не мог чувствовать слабость в ногах. Он сказал: «Я собираюсь задать вопросы, а ты собираешься предоставить ответы. Если ты будешь мне врать, я обещаю, что у тебя не будет шансов получить свою пенсию от этой организации».

Деффер ничего не сказал. Он просто пристально смотрел на Такера со злобными красными глазами, а врал так ровно и складно, как будто развалился на лежаке.

Такер сказал: «Где Баглио держит мужчину, который попал в аварию на «шевроле» во вторник утром?»

Глаза Деффера прояснились. Определённо, он не связывал этот инцидент с событиями утра вторника. Это всё, что требовалось увидеть Такеру, чтобы понять, почему Баглио, намного более молодой мужчина, находился на месте водителя фигурально, тогда как Деффер находился в нём буквально.

Шофёр прочистил горло и широко улыбнулся. Он сказал: «Вы не сможете справиться со всем этим. Вы, сопляки. Приятная компания сопляков. Здесь повсюду стоят охранники».

— Ты лжёшь, — сказал Такер.

— Посмотрим, если так.

— Я уже поговорил с Киси. Два охранника. У одного кляп во рту и он связан внизу, другой находится без сознания после пулевого ранения.

— Мёртв? — спросила индейка, его улыбка поблекла.

— Ещё нет, — Такер спросил ещё раз о Бахмане.

— Они переместили его, — сказал Деффер.

Он потерял всю выразительность своего морщинистого серого лица. Сейчас он выглядел всего лишь старым и уставшим. Но это была подделка; это было покерное лицо, и никак нельзя было сказать, что под этим всем скрывается. Возможно, Деффер не достаточно энергичен, но у него была большая сила воли для пожилого человека и проницательность, которую, судя по всему, будет не так просто обойти.

— Его убили? — спросил Такер.

Деффер посмотрел на «Люгер» с глушителем с большим уважением, чем показывал до сих пор, однако, это могло оказаться таким же притворством, как и его показная усталость. Он сказал: «Нет».

— Куда они его дели?

— Не знаю.

— Чушь. Ты же шофёр.

— Они перевезли его не на машине.

— А как?

— В «скорой помощи».

— Это ложь. Последняя вещь, которую бы захотел Баглио — это официальная запись о ранах этого человека. Полиция следит за больницей, наш человек может решить, что это в его интересах выдать секреты об ограблении во вторник. Баглио не нужно, чтобы кто-либо узнал об этих перевозках наличных денег раз в две недели.

— Это была частная «скорая», — крикнула индейка. Он выглядел, всего лишь чуть-чуть, как будто начинал бояться, определённо, поддельный страх.

— Что они собираются с этим всем делать?

— Они не обязательно отвезли его в больницу.

— Тогда куда?

— Я не знаю.

— Вся эта история — враньё, — сказал Харрис. Хакер не услышал, как он вошёл в комнату, и стоял около стула Такера, пулемёт был направлен на Деффера.

Деффер тяжело сглотнул. Возможно, он действительно уважал такие серьёзные вещи, как Томпсон. Невозможно было сказать наверняка.

— Вы допросили Халверсонов? — спросил Такер.

— Ещё нет. — Харрис ударил Деффера оружием. — Но, друг, этот старый дохляк будет врать и Богу, и ангелам. Работать всю жизнь на организацию, на Баглио? Да он уже давно забыл, что такое правда.

— Я думаю, ты прав, — сказал Такер. — Наш человек всё ещё в доме, или мёртв.

— Я хочу поговорить с тобой о такой возможности, — сказал Харрис. Его лицо всё ещё было красным и всё ещё потным.

— Погоди минуту, — сказал Такер. — Сначала я должен сделать дедулю безопасным.

— Это займёт меньше минуты, — сказал Харрис. Он шагнул вперёд, схватил двумя руками Томпсон и обрушил тяжёлую металлическую подставку пулемёта на подбородок Деффера. Старик схватился руками за рот, упал и больше не двигался. Светлая кровавая пена выступила на его морщинистых губах, а кровоподтёк цвета виноградного сока распространился по подбородку, стекая далее по его тонкой шее.

— В этом не было необходимости, — сказал Такер.

— У него нет зубов, которые он мог потерять, дружище, — сказал Харрис. Он использовал слово «дружище» слишком часто, подойдя к грани так близко, как никогда до этого.

— Я собирался связать его и вставить кляп.

Харрис посмотрел на старого мужчину, толкнул его стволом пулемёта и сказал: «Он всего лишь без сознания. Он будет в абсолютной отключке, и это сэкономит нам время».

Такер встал со стула и снова почувствовал дрожащую слабость в коленях. «Ты сказал, что хочешь поговорить».

— Верно, — сказал Харрис. Он прошёл к окну, выглянул в него, повернулся, отступил и опёрся на стену. Всё ещё шёпотом он сказал: «Что если Бахман раскололся? Что, если они его убили?»

— Тогда мы уходим отсюда и залегаем на некоторое время, пока они не отстанут от нас.

Харрис яростно потряс головой. «Нет. Я не могу это принять. Я ничего не получил за эту работу, а мне нужны деньги. У меня совершенно другая идея».

Такер знал, о чём это он, но всё равно спросил.

— Если они это вытрясли из Бахмана, вытрясли из него всё, мы должны убить Баглио, возможно, Деффера, возможно, охрану внизу.

— Что насчёт девушки, мисс Лорейн?

Харрис выглядел абсолютно сбитым с толку. «Что насчёт её?»

— Баглио с ней спит, — терпеливо объяснил Такер. — Он пятидесятилетний мужчина, и она ему не ровня. Она чертовская красавица, тот тип цыпочек, которые пробуждают у старых мужчин излишнее доверие. Вполне возможно, он думает о ней больше, чем о всего лишь очередной подстилке — он может ей рассказывать достаточно много о своих делах, чем следовало бы. Известно множество мужчин, которые ставили себя таким образом в дурацкое положение.

Харрис подумал об этом немного, его глубоко посаженные глаза впали даже глубже. Он сказал: «Мне это не нравится, но её мы тоже убьём, если это необходимо».

— Халверсоны?

— Они ничего не узнают, — сказал Харрис уверенно. — Такой человек, как Баглио, не будет трещать о своём бизнесе горничной и лакею.

— Рабочему.

— Не важно.

Такер печально покачал головой и пошёл к кровати, пощупал пульс Деффера и проверил его дыхание. Он начал отрывать кусок простыни, чтобы сделать ленты для связывания. Он сказал: «Пит, у тебя проблемы. Я советую тебе отойти от дел, как только это станет возможным».

— Ты так считаешь, а?

Такер кивнул, не беспокоя его своим взглядом, надеясь избежать необходимости проявлять самообладание. Он начал связывать лодыжки Деффера. «Если ты убьёшь Баглио и остальных, этим займётся полиция. Грим не сделает нас невидимыми. Этого будет достаточно, чтобы объявить любой розыск, который будет похуже всего, на что способен Баглио; а полиция, когда они получат описания от Халверсонов и от Киси, смогут сравнить их с твоей фотографией, которая есть в миллионах чёртовых книг. Надо сказать, что есть небольшой шанс того, что её обнаружат, но достаточно большой, чтобы об этом беспокоиться. Ты хочешь убить всех в этом доме, даже горничную и рабочего?

Харрис немного прочистил горло и отошёл от стены, но он не мог придумать ничего, что можно сказать. Он поставил себя в дурацкое положение перед Такером. Он не мог себе этого позволить.

Такер перевалил Деффера на живот, заложил ему руки за спину и связал их вместе, перевернул его обратно на спину. Даже если горло старика и позволило бы ему говорить громче, чем шёпотом, когда он прийдёт в сознание, то всё равно не было никакого смысла вставлять ему в рот кляп. К тому времени, когда он прийдёт в себя, все в доме будут уже знать то, что произошло.

— Ну что? — сказал Харрис наконец, пытаясь разорвать тишину.

— Даже если ты всех убьёшь в этом доме, — перебил Такер. — Откуда ты можешь знать, что Баглио никому не сообщил из того, что ему рассказал Бахман, может быть, этому щёголю-бухгалтеру Чаке? Если рассказал, то все твои убийста напрасны.

— Есть изъян в твоих рассуждениях, — сказал Харрис. — Это уже дело полиции. Всё из-за охранника, которого ты пристрелил.

— Бред собачий, и ты это знаешь, — сказал Такер. — Баглио вызовет собственного доктора, и он приведёт его парня в порядок.

Харрис понимал это, но всё ещё не мог от этого избавиться. «Я не могу себе позволить затаиться на год, чёрт возьми».

Для того, чтобы переключить внимание Харриса, Такер сказал: «Возможно, к тому времени, когда мы покинем это место, у тебя будут деньги, которых хватит на год или даже больше».

— Каким образом?

— Подожди, — сказал Такер, потому что у него не было настоящего ответа.

Они покинули комнату Деффера, выключили свет и закрыли за собой дверь.

Джимми Ширилло ждал у Хелверсонов. Он стоял в проёме их двери в то время, когда они садились рядом с латунной передней спинкой их кровати, связанные и с кляпами во рту, их руки были привязаны к латунным прутьям, которые находились за ними. Она была худая и до определённой степени симпатичная, однако ввалившаяся кожа вокруг глаз указывала на то, что женщина была измотана и совершенно измучена жизнью. Её муж, высокий, худощавый, желтолицый мужчина с густыми бровями и ушами, которые выглядели так, будто их трансплантировали с гончей собаки, был измотан годами даже больше, рабскими и напряжёнными, для того, чтобы доставлять удовольствие. И с ужасом на лице.

— Вопросы? — спросил Ширилло.

Такер снова посмотрел на Халверсонов и увидел в точности то, о чём упоминал Киси. «Вопросов не будет. Если бы и они знали то же, что знает Баглио, я был бы удивлён. Подозреваю, что нашего человека могли бы держать в этом доме целый месяц, а эти двое даже не подозревали бы об этом».

Ширилло кивнул. «Они были такими любезными, я думал, что они собираются связать друг друга сами».

— Давайте, проверим оставшиеся комнаты на этой стороне, — сказал Такер. — Только для уверенности.

В последних двух комнатах в этом меньшем из крыльев особняка они обнаружили доказательство того, что и Киси, и Деффер им врали: две используемые спальни и занятые шкафы. Беглого осмотра каждой из них было достаточно, чтобы убедить Такера в том, что ещё двое бандитов были на ногах и находились и до этого, и теперь неизвестно где.

— Я бы не подумал, что повар будет нам врать, — сказал Харрис. Он положил в карман свой «Люгер» и использовал освободившуюся руку, чтобы водить по гладким линиям пулемёта.

— Тем не менее, он врал, — сказал Такер. — А когда Деффер упомянул про более, чем двоих охранников, я тоже думал, что он врал.

— Но где они? — спросил Харрис. С тревогой он всмотрелся в неосвещённый лестничный колодец, в длинный пролёт коридора, затем в короткий.

Ширилло сказал: «Должно быть, они ещё снаружи». Он совершенно не волновался. Он сам себя удивлял, и Такер тоже удивлялся его способности адаптироваться. Так как Харрис становился ненадёжным, Такеру необходимо будет сделать ставку на Ширилло.

— Они должны были нас видеть, — настаивал Харрис. Его голос был грубым, дрожащим. — Из-за того, что мы так включали и выключали свет в этом месте, любой снаружи мог…

— На самом деле не видели, — сказал Ширилло. — Мы в основном использовали фонарик, а занавески большую часть его света скрывают от людей, которые снаружи. Мы использовали потолочный свет только в художественной студии, в складском помещении и спальне Халверсонов. В первых двух вообще нет окон, а третья не вызовет никаких подозрений. Я думаю, что охранники должны быть позади дома; поэтому я не упоминаю о том, какой свет был включён в передних комнатах.

Хорошо. Чистое, обоснованное суждение. Такер знал, что если они выберутся отсюда, он будет использовать Ширилло снова, на другой работе. Харрису, по поводу которого он решил, что никогда больше не будет с ним иметь дел, он сказал: «Я согласен с Джимми».

— Хорошо, друзья, даже если это так, это ничего не меняет. Если даже те свободные охранники не знают, что мы в здании, они всё ещё там, под нами. В любое время они могут уйти с поста или отойти внутрь на чашечку кофе, и когда они это сделают, всё будет кончено. — Последние несколько слов вышли из его горла как сок, выжатый через сито.

— С другой стороны, — сказал Такер. — Мы можем закончить перед тем, как они вообще что-нибудь узнают.

— Вряд ли, — сказал Харрис. Он скорректировал своё мнение: «Невозможно».

Такер сказал: «Всё-таки наш лучший шанс — это быстро всё это закончить и вызвать вертолёт. Пойдём, посмотрим на мистера Баглио».

Они выключили свет в комнате Халверсонов и закрыли дверь, прошли быстро до главной лестницы, где Такер остановился и повернулся к Харрису. «Оставайся здесь с Томпсоном. Ты на хорошей позиции для того, чтобы защищать эту лестницу, а также заднюю лестницу, так как если кто-то ей воспользуется, то выйдет оттуда в коридор».

— Дашь мне рацию?

— Тебе она не нужна, — сказал Такер. — Даже если начнутся проблемы. Мы услышим очередь Томпсона, где бы ни находились.

— Хорошо, — сказал Харрис.

Он отступил в тень. Для такого большого мужчины он был способен хорошо себя скрывать, был почти невидимым.

Затем Такер и Ширилло быстро разделились и исследовали все оставшиеся комнаты за исключением одной, где — согласно Киси — спали Баглио и мисс Лорейн. Не найдя ничего стоящего во всех этих комнатах — и, естественно, следов Мерла Бахмана — они встретились перед последней дверью, Такер дотронулся до дверной ручки, повернул её, толкнул дверь внутрь и включил фонарик.

В течение длительного момента Такер думал, что в спальне никого нет, и что Киси снова им соврал, так как всё там находилось в мрачной тишине. Затем холм из кучи постельного белья, пробивающегося через запутанные кружева теней, дёрнулся и кинулся с огромной кровати, когда женщина включила свет, перевернулась, спрыгнула на ноги, её лицо напряглось, не иначе как нетвёрдо стоящий на ногах боксёр отходит от нокаута с неожиданным пониманием того, что он на грани обморока и может проиграть матч.

— Какого чёрта здесь происходит? — спросила она.

На ней была фланелевая ночная рубашка до пола, смятая и потёртая, и, несомненно, удобная. Это указывало на то, что её отношения с Баглио были больше, чем временными. Если бы она была просто партнёром в кровати, она бы спала обнажённой или в вычурных бикини, с расчётом на то, чтобы заставить такого мужчину, как Баглио, оставить её рядом с собой немного дольше. Фланелевая ночная рубашка была символом её независимости и безопасности внутри семьи Баглио. Ей не было необходимости рекламировать свою сексуальность. Она была уверена, что Баглио всегда осознавал это, и что это несколько большее, чем то, что делало её интересной для него.

Её руки были приподняты, как будто она пыталась оценить своё положение и возможность сбежать от них.

— Абсолютно нет шансов, — сказал Такер.

Ширилло сказал: «Смотри, Баглио!»

Властный человек вылез из кровати с другой стороны и наклонился к верхнему ящику ночной тумбочки. Когда он поднялся с небольшим тяжёлым пистолетом, Такер выстрелил в сторону его руки. Его не беспокоило, что это могло лишить Баглио возможности играть в гольф на всю жизнь; но когда это случилось, выяснил, что не задел его. Приглушённый выстрел выбил пистолет, и он упал.

Женщина всё ещё не сдавалась и сделала пару шагов к двери. Когда Такер выпустил ещё пару пуль в пол в футе[61] перед ней, она замерла, более полноценно оценив ситуацию, и одарила его осуждающим взглядом.

Даже в жёлтой фланели она производила впечатление привлекательной женщины, и она напоминала ему Элиз Рамзей. Во внешнем виде и размерах на самом деле не было сходства; но у мисс Лорейн было такое же положение, как у Элиз, такая же способность к самоконтролю, дух уверенности и данные, которые делали её, несомненно, привлекательной. Это была та часть её, которая на время очаровала его так, что он не обратил внимание на то, что Баглио кинулся за пистолетом.

С другой стороны кровати Баглио, одетый только в голубые трусы, тёр свою онемевшую руку. Он сказал: «Ты мог попасть в меня, идиот». Он говорил как учитель, делающий замечание неразумному и безответственному ребёнку.

— Это невозможно, — сказал Такер. — Я отличный стрелок. — Он не знал, поверит ли Баглио, что кто-нибудь может надеяться на то, чтобы выбить пистолет в этой тёмной комнате, на таком большом расстоянии между ними, с помощью пистолета с глушителем, но он не думал, что пуля могла срикошетить на него. — Не думай, что одна из пуль не прострелит тебе руку, если ты кинешься к чему-нибудь ещё.

— Я не знаю, зачем вы пришли, — сказал Баглио, никак не отреагировав на браваду Такера. — Но вы совершили ошибку, вломившись в мой дом. Вы вообще представляете, кто я? — Настоящий школьный учитель.

— Знаменитый Розарио Баглио, — сказал Такер. — А сейчас ты пойдёшь с нами.

Баглио отреагировал на ситуацию с поразительной невозмутимостью, не вполне испугавшись покрытых капюшонами, загримированных призраков, с пистолетами с глушителем в руках и ни капельки не был униженным тем, что находится в зоне досягаемости этих пистолетов. Он уже понял, кто они, в общих чертах, и знал, что угроза, которую они несут, не смертельна. И он стыдился своего тела меньше, чем большинство мужчин, которым на пятнадцать лет моложе: с широких плеч до ненатянутого, но относительно плоского живота он был в хорошей форме; он явно пользовался плавательным бассейном, сауной и спортзалом в подвале. Также и Лорейн была женщиной, которая могла давать ему сильную мотивацию для того, чтобы оставаться в форме. Это была также женщина, решил Такер, которая помогала Баглио в том, чтобы встретить ситуацию настолько превосходно: мужчина очень не хотел выглядеть глупцом перед женщиной, с которой он проводил время в постели.

Баглио сказал: «Пойду с вами куда?»

— Через холл.

— Сразу, как только я оденусь, — сказал Баглио, направившись к шкафу. Он держал себя хорошо, прямая спина, приподнятая голова. Если бы у него было время причесать свои серебристые волосы, он мог бы быть почти достаточно презентабельным для того, чтобы казаться работником национального телевидения, а возможно, кандидатом в президенты.

— На это нет времени, — сказал Такер.

Пройдя через холл, Ширилло взял два крепких стула с прямыми спинками и расположил их рядом посередине комнаты, указав им стволом своего «Люгера», и отошёл в сторону, когда пара села.

— Вы так и не объяснились, — сказал Баглио. Он продолжал быть школьным учителем: сжатые губы, грозные глаза, ноздри вздымались, показывая немного возмущение. Он собирался оставить их после уроков, если они не исправятся в ближайшее время.

— Мы ищем друга, — сказал Такер.

— Я не понимаю.

Мисс Лорейн слегка усмехнулась, тем не менее, Такер не мог сказать, направлен ли был этот смех на него или на Баглио. Или на неё саму.

— Он был в машине утром во вторник, — сказал Такер. — Водитель.

Мисс Лорейн посмотрела вверх и улыбнулась, не зло, но и не как друг, но как будто вспомнила удовольствие, которое получила от этого столкновения, как если бы возбуждение ещё не полностью исчезло и всё ещё затрагивает правильные центры удовольствия в мозге.

— Мне жаль, что вы шли так далеко, чтобы узнать так мало, — сказал Баглио.

— Ох!

— Да. Водитель умер.

Такер улыбнулся: «От старости?»

Баглио сказал: «У него были большие повреждения». Его голос звучал почти безразлично. «Он умер вчера».

— Тело?

— Погребено.

— Где?

— У меня здесь целое кладбище, — сказал Баглио. У него была превосходная дикция. Либо он окончил лучшие школы, когда был мальчиком, либо нанимал частных учителей в среднем возрасте. Последнее было более вероятным, чем первое. Казалось, он испытывал гордость от выбора слов, его превосходное остроумие, его чистое произношение, примерно так мог говорить учащийся колледжа. — Сосны — это маркеры, соответствующим образом помеченные. — Он посмотрел на женщину и обаятельно улыбнулся, вызвав у неё смешок.

Несмотря на то, что он заставлял себя реагировать эмоционально, следующим ходом Такера было руководствоваться только интеллектом. Было несомненно, что ни Баглио, ни женщина не ожидали никакого ущерба для себя и что никто из них не сможет ничего полезного сказать во время допроса до тех пор, пока они чувствовали себя комфортно, благодаря этому предположению. Поэтому Такер, хрипя, наклонился вперёд и рассёк дулом «Люгера» лицо Баглио, оставив след от виска до подбородка. Кровь выступила яркой линией.

— Время прекращать игры для того, чтобы воспроизвести впечатление на леди, — сказал Такер. — Пришло время осознать всю неблагоприятность вашего положения. — Он бы удивился, если бы Баглио понял, что выбором таких слов и тона Такер подражал ему.

Баглио прикоснулся к своему кровоточащему лицу, уставился на свои пальцы карминного цвета[62], не веря. Спустя длинную минуту он посмотрел на Такера, юмор на его лице трансформировался в ненависть. «Ты только что купил для себя одну из тех маркированных соснами могил», — сказал он. Его голос не испортился. Школьный наставник, накладывающий наказание на плохого мальчика.

Как это ни было противно, Такер замахнулся «Люгером» снова и сделал красную рваную зарубку на неповреждённой щеке Баглио.

Силач начал заваливаться в кресле, голова была опущена, как у быка, готового на таран, он скулил и заваливался назад, когда Ширилло обрушил очередной жёсткий удар своим пистолетом сзади по правому плечу Баглио. Он схватился за ушибленные и спазмирующие мышцы, наклонился вперёд, как будто бы от боли. Постепенно он начинал выглядеть по своим годам.

Девушка тоже выглядела старше.

Она облизала губы и внимательно осмотрела комнату, как будто думала, что увидит что-то, что сможет неожиданно сдвинуть столы. Эта фантазия продолжалась всего секунду, потому что она понимала, так как наверняка делала это раньше часто, что её лучшее оружие — это она сама, её тело и её остроумие. Она посмотрела вверх, убедившись, что Такер смотрит на неё, и, не обращая внимания на это, она сжалась внутри своего жёлтого платья, формируя его так, чтобы получить для себя стратегические очки. Предложение. Но отравленное.

Он улыбнулся ей, так как у него была смутная идея, что ему может потребоваться её сотрудничество позже, затем повернулся обратно к Баглио: «Мы говорили о моём друге».

— Иди к чёрту, — сказал Баглио.

Ширилло, без спросу, шагнул вперёд и, прикидывая расположение почек Баглио через перекладины спинки стула, сильно придавил дуло своего «Люгера» к левому боку мужчины. Обычно он избегал такой тактики. Сейчас же перед ним были мысли об отце. И о брате. Обувной магазин. Хромота его брата.

Баглио хрюкнул, вдохнул воздух, пришёл в бешенство, затем обвалился под вторым, стремительным рубящим ударом Ширилло по его плечу. Он упал со стула на пол.

— Мой друг? — спросил Такер.

Баглио поставил руки под собой и, делая вид, что ослаб больше, чем на самом деле, начал подниматься, двигаясь при этом вперёд, к ногам Такера. Это был глупый ход для человека в его ситуации, первый признак того, что он напуган, и что он перешёл на уровень инстинктов. Такер отступил и пнул его рядом с головой. Когда он упал на этот раз, то остался лежать, без сознания.

— Принеси стакан воды, — сказал Такер Ширилло.

Парень пошёл за ней.

Мисс Лорейн улыбнулась Такеру.

Он улыбнулся в ответ.

Никто не говорил.

Ширилло вернулся с водой, но перед тем как он успел бросить её в лицо Баглио, Такер сказал: «Не надо вендетт, малыш. Мы не можем себе этого позволить». Он вспомнил монолог Ширилло, когда они впервые встретились несколькими неделями ранее, вспомнил про измученного отца и брата, который был жестоко избит.

— Я закончил, — сказал Ширилло. — Сначала я подумал, что хочу его убить. Но решил, что я не хочу платить ему его же монетой; я не хочу быть таким, как он.

— Хорошо, — сказал Такер. — Думаешь, он опознает тебя?

— Нет. Он видел меня однажды в течение пяти минут, полтора года назад.

— Тогда разбуди его.

Ширилло вылил воду на ушибленное и окровавленное лицо, стал снова за двумя стульями.

Баглио моргнул, посмотрел вверх.

— Мы говорили о моём друге, — сказал Такер.

Губы у Баглио опухли, но это никак не повлияло на его голос. Слова стали неразборчивыми, тон изменился, высокомерия больше не было, тон человека, неожиданно свалившегося с высокого места и которого заставляют посмотреть на его же мораль. «Я вам сказал, что он мёртв».

— Почему тогда твой повар рассказывает другую историю?

— Я не знаю.

— А Деффер?

Баглио посмотрел вверх. Ненависть ещё была в его глазах, тем не менее, сейчас она была завуалированной, как будто бы он понимал, что показывать своё отношение опасно. «Что они сказали?»

— Приехала скорая помощь и увезла его.

— Действительно. Чтобы закопать в лесу.

— Бред собачий.

— Снова по плечу? — спросил Ширилло сзади Баглио. — Или ещё один удар по почкам?

— Погоди, — сказал Такер, улыбнувшись. Он уважительно извинился перед Баглио за чрезмерную жестокость его партнёра. Он сказал: «Я уверен, что наш друг находится в этом доме. Во всём остальном все истории сходятся. Во всём, во многих вещах. Так где он?»

— Нет, — сказал Баглио.

Такер кивнул, посмотрел на Ширилло. «Привяжи его к стулу, затем иди и составь компанию нашему другу на лестнице. Защищай заднюю лестницу, пока он наблюдает за основной».

— Ожидаются проблемы? — спросил Ширилло.

— Это займёт больше времени, чем я думал, — сказал Такер. — А мистер Баглио может кричать достаточно громко, чтобы привлечь внимание своих парней снаружи до того, как я с ним закончу.

Ширилло кивнул, используя нож для вскрытия писем, чтобы отрезать полоски от занавесей и профессионально крепко привязал Баглио к стулу с прямой спинкой. Старший мужчина не оказал сопротивления.

— Что насчёт неё? — спросил Ширилло.

— Я справлюсь с ней.

— Уверен?

— Совершенно.

Ширилло ушёл, чтобы присоединиться к Харрису на лестнице.

Такер посмотрел на часы — 5:10 утра. Скоро будет рассвет. Покинут ли свои посты двое мужчин, которые занимают позиции снаружи дома, когда солнце полностью взойдёт?

Такер отогнал эту мысль и приказал женщине перенести свой стул подальше от Баглио, что она и сделала, поставив его так, чтобы он был направлен на него сбоку. Когда она снова села, как очевидец спортивного события, Такер стал за ней, наблюдая за Баглио, и сжал кончиками пальцев её тёплую шею.

Баглио засмеялся во весь голос, даже не смотря на то, что это должно было его ранить.

— Что-то забавное? — спросил Такер. Он дал своей руке сжаться более сильно, окружив полностью её горло, чувствуя её пульс. Он ненавидел себя за то, что пытается достать Баглио с помощью каких-то, но всё же отношений, которыми он завладел у женщины. Он подумал о том, как бы это было, если бы всё было наоборот, если бы он сейчас был на стуле, а Баглио ласкал Элиз.

— Это не сработает, — сказал Баглио.

Такер переместил свою руку, провёл по линии её подбородка, нежно наклонил её голову вверх. Она ответила на его прикосновение, или он вообразил, что она это сделала.

Баглио сказал: «Я всегда могу найти другую женщину. Женщины ничего для меня не значат, вообще ничего. У меня с ней нет ничего особенного. Я не был у неё первым, и я знаю, что я, судя по всему, буду последним, так что продолжай, будь моим гостем». Весь этот разговор привёл к тому, что из уголка его рта потёк небольшой ручеёк крови, стекавший на почерневший подбородок. Он не пытался слизать его, возможно, потому что откусил и проглотил язык, а возможно, потому что не замечал этого, всё его внимание было приковано к собственнической руке Такера.

— Я думаю, ты лжёшь, — сказал Такер.

— Думай, что хочешь.

— Это может задеть такого человека, как ты, если незнакомец приходит в его дом и делает его выглядящим беспомощно, в то время как…

Слово «беспомощный» сделало это. Баглио снова разозлился, внутренне, ненависть росла в его глазах и пылала ярко за момент до того, как он снова её завуалировал. «Посмотрим, что будет».

Такер повернул её лицо к нему, приподнял его, посмотрел в её зелёно-голубые глаза. «Что, если я ударю её пистолетом?» — спросил он Баглио. «Оставлю пару шрамов на её лице — скажем, от линии волос прямо до подбородка — сломаю несколько этих прекрасных зубов?» Если бы Элиз могла его слышать сейчас, что бы она сказала? В этом не было бы ничего хорошего.

Но Баглио засмеялся снова, в этот раз более естественно, или на этот раз под большим контролем.

Девушка застыла, глядя тревожно на Такера, направила глаза в сторону, пытаясь увидеть Баглио. Она не ожидала этого. И в её глазах было больше ненависти, чем в глазах Баглио, не в отношении Такера, а в отношении её любовника. Её бывшего любовника. Она поняла в один ужасный момент, что в том, что могло казаться между ними большим, чем просто секс, старик находил лишь процесс потребления. Наблюдая сейчас за ней, как её лицо покрывается линиями жестокости, Такер понял, что она бы совершила вендетту куда лучше, чем когда-либо смог бы любой сицилиец.

Сейчас, когда обстоятельства были ясными, она быстро привела себя в порядок, восстановила самообладание; и решила, что должна делать. Ранее Такер лишь представлял, что она отреагировала одобрительно на его ласки, но сейчас реакция была настоящей и совершенно не воображаемая. Его рука опускалась ниже по её горлу до тех пор, пока не дошла до её тяжёлых грудей; и она села более прямо, наклонившись к его руке, пытаясь подыграть ему, искушая.

Баглио обратил внимание.

Она улыбнулась Такеру, повернулась к Баглио и улыбнулась ему тоже, однако, по-другому.

Что-то возникло здесь, возможно, что-то вполне пригодное, однако, Такер не видел, как это может им помочь прямо сейчас.

Его часы показывали 5:20. Время утекало стремительно.

Что дальше? Как можно сломать Баглио? Или как можно убедить женщину рассказать ему то, что он хотел знать? Она была на грани, он знал, и требовалось всего лишь немного подтолкнуть? Его сосредоточенность была прервана звуком выстрела револьвера без глушителя, отдавшийся эхом в коридоре второго этажа. На этот единственный выстрел Пит Харрис ответил яростной очередью пулемёта Томпсона. Закричал мужчина, правда, ненадолго, его голос расходился в неясном шуме бессмысленных слов, в полной тишине. Пит Харрис изрёк нецензурное выражение; они были полностью раскрыты.

Спустившись по задней лестнице в дальнем конце коридора, Джимми Ширилло нашёл панель с выключателями и наводнил коридор второго этажа поразительно белым светом. Это уже не имело значения, потому что уже не было смысла сохранять их присутствие в секрете от людей, которые охраняли дом снаружи. Рёв огня пулемёта Харриса разметал карты в воздухе, и единственный способ убедиться в том, что эти карты упадут правильной мастью, было двигаться быстро и реагировать на все непредвиденные обстоятельства.

Такер толкал женщину перед собой, не грубо, но сильно, когда он спешил по направлению к главной лестнице. Он не беспокоился о том, чтобы держать пистолет направленным на неё. Оставшись в одиночестве, она не имела возможности вести эффектную игру для побега, и она знала это.

Пит Харрис сидел, опершись на стену, на этой стороне выхода на лестницу, Томпсон лежал на ковре перед ним. Он пытался задрать правую штанину брюк выше колена, не задевая рану, которую заполучил. На его загримированном лице блестел пот, который проступил через чёрную перегородку и стекал по ней.

Ширилло ждал у задней лестницы, ожидая атаку с этого направления.

— Ты в порядке? — прикнул Такер.

— Да! — откликнулся Ширилло.

Посередине между Ширилло и Харрисом, у задней стены, лежал мёртвый мужчина. Он растянулся на спине, одна нога была вывернута на ягодицы, его руки укрывали лицо, почти расколотая пополам выстрелами пулемёта. Много крови украшало стены и распространилась по дорогому ковру.

— Как она? — спросил Такер Харриса.

Харрис посмотрел вверх, когда, наконец, подвернул штанину выше колена. «Он попал мне в икру. Она болит как чёрт, но я не думаю, что всё так плохо».

Такер наклонился и осмотрел рану, сжал её для того, чтобы выдавить из неё кровь, посмотрел внимательно в зазубренный разрез перед тем, как он заполнится новой кровью. «Выглядит так, как будто только задето», — сказал он. «Всего лишь царапина. Жить будешь, думаю».

— Спасибо, друг, — сказал Харрис. — Боже, дерьмо попало на вентилятор, не так ли? — Он не знал о мисс Лорейн.

— У нас всё ещё есть преимущество, — сказал Такер.

Слишком белые глаза вокруг радужек в глазах Харриса выдавали в нём шокирующий страх, не смотря на то, что делали губы. «Конечно, друг», — сказал он, без такого уж энтузиазма.

— Откуда он пришёл?

Харрис посмотрел на мёртвого мужчину, прочистил горло, сплюнул на коврик. «Я не могу объяснить».

— По лестнице?

— Нет, — сказал Харрис. — И он не мог подняться по задней лестнице без того, чтобы уложить Джимми, чтобы выстрелить в меня. Дружище, он просто возник как приведение между нами. Он попал в меня до того, как я его увидел. Когда я заметил его очертания, я не терял времени зря». Он был расстроен. Он упомянул имя Ширилло при девушке, так же как упомянул его при Кисси, поваром, и, казалось, находился на грани истерии. И ударил по Томпсону, выдавив слабый смешок.

— Ты считаешь, что они были уже наверху? — спросил Такер.

— Я уверен в этом.

— Где же они скрывались?

— В одной из тех комнат.

— Этого не может быть. Мы все их обыскали.

— Не так хорошо, дружище.

Как это возможно? Они посмотрели в шкафах, под кроватями, действовали вполне профессионально. Нет. Они не могли ничего просмотреть. Такер встал и посмотрел на мисс Лорейн. «Где он мог быть?»

— Кто?

— Не будь смешной. Мёртвый мужчина.

— Я не знаю.

Он двигался быстро, схватил её руку, завернул её вверх за спину, заставив её наклониться и зашипеть от боли. «Помнишь, что я сказал Баглио о твоём лице?»

— Я не хочу, чтобы это со мной произошло.

Она была права, но он был не в состоянии позволить ей укрепить свою уверенность, так что нажал на её руку сильнее.

— Я не знаю, где он, к чёрту, был! — выкрикнула она, резко выпрямившись и освободившись от его захвата. Он не давил в полную силу, не так как он поступил с мужчиной. Лёгкость, с которой она освободилась от него, была предупреждением о том, что он снова её недооценил.

— Держи её под прицелом, — сказал Такер Харрису. — Тебе это по силам?

— Конечно, дружище, — сказал он, поднимая пулемёт.

Такер пошёл поговорить с Ширилло и обнаружил, что парень не знает, откуда появился стрелок. «Я не знал, что он здесь, пока он не выстрелил в Пита. Затем я упал на пол и оставался на полу, чтобы защититься от рикошетящих пуль Томпсона».

Такер посмотрел на часы. Он снова осмотрел коридор, уставился на труп, пытаясь представить, откуда он мог прийти. «Ты смотрел в шкафах в комнате Хальверсонов?»

— Ты знаешь, что смотрел.

— Что на счёт тех комнат, которые ты проверял сам, внизу в другом крыле?

— Окажи мне хоть немного доверия.

— Чёрт возьми, он же откуда-то пришёл.

Ширилло сгримасничал и сказал: «Он пришёл из того же места, где они удерживают Бахмана».

Такер потёр голову так, как будто на него упала паутина. Грим сделал его кожу липкой на ощупь. Его взгляд был туманным, его рот горячим и сухим. Он сказал: «Как ты до этого догадался?»

— Это логично.

— Чердак? — сказал Такер.

— Мы можем пойти посмотреть. Но я сомневаюсь, что там, потому что мне кажется, что я стою под дверью на чердак. — Он указал на отверстие в потолке прямо над головой, потянулся вверх и схватился за хромированную ручку, потянул вниз складную металлическую лестницу, которая вела в темноту.

Такер поднялся и вернулся меньше, чем через пять минут. «Пусто», — сказал он Ширилло. «И это единственная дверь для входа и выхода». Он оставил лестницу неубранной, потому что, согласно плану, она им потребуется позже.

— Что теперь? — спросил Ширилло. Он полностью себя контролировал, воспринимая всё целостно.

Такер достал пачку «Лайф Сэйверс» со вкусом лайма из кармана свой ветровки, предложил одну Ширилло, положил одну себе в рот, когда парень отказался, начал сосать леденец. Он сказал: «Как ты смотришь на то, чтобы поискать скрытую комнату?»

Ширилло моргнул, просунул руку к голове, которая была под капюшоном, как будто хотел запустить пальцы в волосы, и сказал: «Разве он малость не большой?»

— Ты единственный, кто продал мне идею о том, что мафия немного мелодраматична, помнишь?

— Но скрытая комната?

— Бахман где-то в этом доме. Я знаю это. Но мы посмотрели в каждой комнате и шкафу с подвала до чердака. — Он сжимал руки в карманах брюк и перекладывал круглую сладость во рту. — Такой человек, как Баглио, мог найти использование скрытой комнаты весьма полезным. Прежде всего, он может хранить там деньги каждую ночь с понедельника на вторник, а также что-нибудь ещё, что ему может показаться слишком опасным оставлять на всеобщее обозрение или класть в хранилище подвала, к которому могут получить доступ федеральные агенты по ордеру. — Он разгрыз «Лайф Сэйверс» на две половинки.

Ширилло сказал: «Но это всё можно хранить в сейфе. Скрытая комната — это слишком грандиозно для…»

— В сейфе нельзя хранить, скажем, большую партию наркотиков. И если копы обнаружат дверь, и у них будет ордер на обыск, они будут иметь право открыть сейф, тогда как они наверняка пропустят скрытую комнату.

— Возможно.

— Так как ты смотришь на то, чтобы поискать скрытую комнату?

Ширилло немного это обдумал и, наконец, сказал: «Я думаю, мы должны сравнить расстояния в коридоре и внутри комнат, попытавшись где-то найти расхождение».

Такер кивнул, посмотрев на часы.

5:36.

— Тогда нам лучше поторопиться, — сказал он.

Ширилло кивнул.

— Наш пропавший охранник где-то в скрытой комнате, где-то между тобой и Питом, или он находился снаружи дома, когда услышал выстрелы.

— Если он был снаружи, — сказал Ширилло. — Мы бы уже услышали его к настоящему времени.

— Если только он решил не входить сразу за нами.

— С чего бы ему так поступать?

— Возможно, он знает, что мы превосходим его числом.

— Он не мог этого знать.

Такер закончил с леденцом. Неприятная возможность пришла ему на ум, и он не хотел о ней рассказывать, тем не менее, он знал, что Ширилло имел право услышать то, о чём он думает. Конечно, Харрис тоже имел на это право, но он никогда ему об этом не рассказал бы. Парень, он был уверен, будет способен думать об этом без паники. Харрис может сломаться. «Возможно, он был снаружи, услышал выстрелы, понял, что не сможет предпринять ничего стоящего в одиночку. Возможно, он открыл гаражную дверь, выкатил лимузин оттуда, затем на дорогу, которая ведёт вниз, съехал до места, где машину уже не будет слышно, завёл её и поехал за помощью».

— Господи! — Впервые за всё время этих длительных ночных часов Ширилло выглядел напуганным.

— Не беспокойся об этом, — сказал Такер. — Это всего лишь то, о чём, как мне кажется, нужно помнить.

— Конечно.

— Мы будем уже давно далеко отсюда, когда он подвезёт сюда подкрепление. — Он улыбнулся и шлёпнул Ширилло по плечу, как старший брат. — Если он уехал за кем-нибудь.

— Он это сделал.

— Мы не можем быть уверены.

— Нет, можем. Это худшее, что может случиться — и это вполне ожидаемая часть всей этой операции. — Несмотря на его искренний пессимизм, парень не был готов сорваться отсюда сию секунду.

Такер знал, что Ширилло был прав, и он ощущал сильную эмоциональную нетерпимость к поражению, которое до сих пор его преследовало. Он думал о своём старике, о мистере Меллио в банке, о деньгах, которые находились в трасте, которые задерживались в длительных судебных баталиях, и он понимал, что он не может это испортить. Он не может так проиграть.

— В любом случае, — сказал он. — Кто будет стрелять по вертолёту полиции штата?

— Если они поведутся на это, — заключил Ширилло.

— В прошлый раз повелись.

— Поэтому они могут в следующий раз не повестись. Осведомлённость ведёт к подозрению.

— Это проявление неуважения к органам власти, думается.

— Не с этими ребятами.

— Старая Железная Рука, а?

Ширилло улыбнулся.

Ширилло был прав, конечно, не имело значения, как сильно Такер пытался снизить важность их проблем. Также Такер не видел ничего хорошего в том, чтобы стоять вместе, вгоняя друг друга в депрессию на основе предположений по поводу их неизбежной гибели. Так они скоро могут оказаться в том же состоянии, что и Пит Харрис, сорвавшись на самый тонкий писк, принимая близко к сердцу каждое замечаемое движение теней.

— Нужно идти, — сказал Такер.

Он отвернулся от парня и начал проверять расстояния между комнатами, пытаясь найти какое-либо заметное несоответствие.

Времени было 5:41 утра, значительно позже рассвета нового дня.

Пятью минутами позже Такер знал, где находилась скрытая комната и где, судя по всему, удерживался Мерл Бахман. Он вошёл в заднюю комнату в коротком крыле, где охрана — плюс к мёртвому мужчине раненный мужчина или недостающий бандит — спала, и убрал одежду из кладовки. Он не беспокоился о том, что то, что он выбрасывал, сомнётся, и он начал осматривать стены кладовки с помощью луча своего фонарика, когда услышал, как снова в коридоре начал стрекотать Томпсон.

Он пошёл посмотреть, что случилось, пошёл к Харрису, который стоял наверху лестницы с большим оружием, нацеленным вниз на лестничную площадку.

— Пытался подняться, — сказал Харрис. Его раненая нога, казалось, не беспокоила его так сильно, как раньше. Это могло быть хорошо, а могло быть плохо; это могло означать, что рана была такой незначительной, как и выглядела и перестала кровоточить, или же это могло означать, что Харрис испытывал слишком большой страх для того, чтобы замечать боль. — Это был тот ублюдок, которого мы связали внизу. Я думал, что я выбил его на достаточно длинное время.

— Достал его?

— Нет.

По меньшей мере, пропавший охранник не сбежал сломя голову из поместья, чего он боялся. Вместо этого мужчина вошёл внутрь и привёл в чувство своего товарища, и, вполне вероятно, сейчас пытается придумать способ подняться наверх.

В конце холла Ширилло кричал нечто неразборчивое. Когда Такер повернулся посмотреть на него, парень стрелял в узкие промежутки между столбами задней лестницы, однако, его «Люгер» с глушителем создавал весьма небольшой шум.

— Повезло?

— Нет! — крикнул Ширилло.

— Их всего лишь двое, — сказал Такер. — Они могут нас держать в напряжении, но они не могут достаточно серьёзно на нас наброситься.

— Это повар, — сказал Харрис.

— Киси мог врать, но он не боец, — сказал Такер. — Кроме того, ещё одного человека недостаточно для того, чтобы сломать нашу оборону. Мы можем удерживать их достаточно долго.

Харрис отступил от лестницы, так что не мог видеть и не мог быть увиденным никем, кто поднимается. Он продолжал смотреть в сторону ступенек, однако, пулемёт держал у бедра, и внимание было сосредоточено на Такере. Его лицо было смесью пота, грима, глубоко врезанных линий усталости, и когда он говорил, ему не нужно было переходить на шёпот: его голос был охрипшим от страха: «Давайте, к чёрту, выбираться отсюда. Бахмана здесь нет. Здесь нет ничего из того, что нам нужно».

— Бахман здесь, — поправил его Такер.

— Да?

— Определённо.

— Я его не вижу, — сказал Харрис, ухмыляясь. Усмешка была злой, и она ещё больше приближала их к провалу, так как это могло позволить ему игнорировать приказы Такера и совершать свои собственные выпады.

Харрис больше не заслуживал доверия. Такер не позволил ему узнать, что он пришёл к такому выводу, и поэтому сказал: «Бахман в секретной комнате». Он сделал два больших шага к задней стене и ударил по штукатурке своими костяшками. «Разве это не выглядит необычно, что за таким большим пространством стены нет ни одной комнаты?»

Харрис удивился этому длинному пространству неиспользуемой штукатурки, посмотрел вправо и влево на ближайшие двери. «Я думал, те две комнаты занимают это место».

— Это было бы так в одном из коротких крыльев. В этом длинном крыле они занимали бы такое же место. Так что между ними что-то есть.

Харрис посмотрел искоса, подумал об этом. Он бы предпочёл убраться отсюда; он не хотел думать ни о чём кроме того, чтобы бежать, прятаться, оставаться живым. Тем не менее, он сказал: «Хорошо. Как мы доберёмся до него?»

— Я думаю, через кладовку в одной из двух смежных комнат, но я ещё не нашёл дверь.

— Давай, быстрее, — сказал Харрис.

Он вернулся к лестничному колодцу, ожидая то, что произойдёт, что-то, из-за чего нужно стрелять.

— Оставайся на посту, — сказал Такер, развернувшись к комнате, из которой его вызвал заикающийся Томпсон.

Стены кладовки были отделаны обычной шкукатуркой, слишком гладкой для того, чтобы содержать секретный дверной проём. Он стал на руки и колени и повернулся на четверть круга, совершая внимательную инспекцию в поисках чего-либо неплотного или подвижного. Ничего такого. Убедившись в том, что вход был в другой комнате длинного крыла, он пошёл совершить рейд во вторую кладовку.

Оставив позади Харриса и женщину, он сказал: «Мы выясним, где он, через пару минут».

— Подожди, — сказала мисс Лорейн.

Он почти не услышал её. Когда она позвала снова, он повернулся и сказал: «Да?»

— Я хочу поговорить.

— Нет времени, — сказал Такер.

— Я хочу заключить сделку, — она говорила тихо, но её голос воспринимался хорошо. — Я могу помочь тебе.

— Уже слишком поздно для этого.

— Нет, не поздно.

— Извини.

— Я могу сохранить полчаса на поиски Бахмана.

Он сказал: «Я сомневаюсь в этом. Вход в это скрытое пространство должен быть в кладовке в этой комнате. Я способен справиться с этой задачей?» Он внезапно понял, что она использовала имя Бахмана, что они оба, и он, и Харрис, позволили ей. Что за чёрт. Он сходит с ума? Он сказал: «Господи!»

Она подошла к нему и держала свои руки так, как будто хотела взять в них его руки. «Вы можете купить Бахмана и моё молчание, если хотите».

— Бахману будет проще изменить своё имя, — сказал он.

— Неправда. Кроме того, Роз когда-нибудь найдёт его.

Это была сущая правда. Но он сказал: «Купить твоё молчание? За что?»

— Деньги.

— У нас их нет. — Его голос звучал недовольно и жёстко, но он ничем не мог помочь. Он держал свой знаменитый внешний вид уже слишком долго.

— У тебя они будут, если заключишь сделку со мной, — сказала девушка. Она опустила предложенную руку, ожидая. Сейчас она была даже больше похожа на Элиз, секретная улыбка самоудовлетворённости, окрашивающая её прекрасное лицо.

Такер сказал: «Что за сделка?»

Она сжала губы, облизала их. Сказала: «Хорошо, вы собираетесь найти этого Бахмана на свой страх и риск, я это вижу. Вы собираетесь одурачить Роза, как никому до этого не удавалось. Он меня больше не захочет, так как я видела его униженным, так что у меня нет никаких причин оставаться здесь. Сделка такая — я беру двадцать процентов всего, что находится в тех трёх чемоданах, плюс свободный выход отсюда».

Такер моргнул, моментально почувствовал слабость в ногах, затем улыбнулся. «Я идиот», — сказал он. — «Отправка со вторника?»

— Конечно.

— Наличные?

— Да.

— Я не думал, что они всё ещё будут здесь.

— Они не были отправлены во второй раз, по причинам, которые я объясню тебе, если ты заключишь сделку.

Он покачал головой с сожалением. «Сейчас, когда я знаю, что они здесь, почему я ещё должен заключать сделку?»

— Потому что ты потратишь впустую часы, охотясь на них. В доме тысячи мест такого размера, где могут быть спрятаны эти три чемодана. И по тому, как ты себя ведёшь, ты не можешь больше тратить здесь время — у тебя есть кто-то, кто придёт тебя забрать.

Он восхищался ей, несмотря на тот факт, что она была по ту сторону баррикад. Когда она замечала, что обстоятельства не позволяют ей держать всё под контролем, она совершала манёвр, который увеличивал зону, на которую влияла её сила. Он мог понять, почему Баглио уважал её. Единственная ошибка старика заключалась в том, что он не уважал её ещё больше. Он также получал удовольствие от её требований. Они бы идеально подошли друг к другу, если бы она могла предоставить то, чем хвалилась.

— Хорошо, — сказал он.

— По рукам?

— По рукам.

Она нахмурила брови и сказала: «Это не так просто, как кажется. Мы должны поговорить немного дольше».

— Говори, — сказал он. Он полез в карман и достал пачку «Лайф Сэйверс», положив одну в рот.

— Не здесь.

— Где?

— В комнате, которая у тебя на пути.

Такер посмотрел на часы: 6:06. Он не рассчитывал закончить операцию при дневном свете, однако, им деваться некуда, если они собирались это всё сделать. Он сказал: «Мы не можем вести долгие переговоры. Становится чертовски поздно».

— Мне нужно всего две минуты.

— Тогда пошли.

Она переступила через труп на полу в коридоре, милые обнажённые пальцы ног хлюпали на влажном ковре, когда они с Такером шли в спальню охранников. Харрис за ними выпустил очередную пулемётную очередь по лестничной клетке.

В спальне она села на угол матраца и подвернула свои длинные ноги под себя, выглядя в это время скромной и невинной в этой фланелевой ночной рубашке. Она сказала: «Как ты собираешься выбираться отсюда?»

Он засомневался, но потом сказал: «Вертолёт».

Она скривилась. «Я серьёзно».

— Я тоже.

Она сказала: «Я не хочу иметь никаких дел, если вы на самом деле кучка клоунов, которые не продумали этот вопрос».

Он объяснил, подробно, но быстро, как только возможно, о Нортоне и вертолёте с маркировкой полиции штата.

— Я поражена, — сказала она.

— Сейчас, — сказал он, — порази меня. Ты знаешь, что случается с людьми, которые расстраивают Роза Баглио?

— Я знаю.

— Но ты готова всё же рискнуть?

— Девушка должна думать о себе, — сказала она. Она говорила как серьёзная ученица первого класса обычной средней школы, решившая заставить расчувствоваться программу делопроизводства, чтобы подготовить их к оплате счетов за оставшиеся четыре года. Она была очаровательной.

— Баглио знает твоё имя. Будет достаточно просто тебя выследить.

— Имя можно изменить, — она намекала на то, что, так или наче, Лорейн не было её настоящим именем.

— Ты не можешь изменить свою внешность. Каждый мужчина, которые видел тебя, сможет тебя вспомнить.

— Ты преувеличиваешь мою привлекательность, — сказала она. — Более того, я кое-что понимаю в косметике и изменении внешности. — Она встала с кровати и сказала. — Ты пытался сказать мне, что тебе требуется моя помощь?

— Нет, — сказал он. — Я просто хочу до конца понять, почему ты делаешь это, но у меня есть лучшее представление о том, что произойдёт позже. Например, мне бы не хотелось, чтобы ты вышла из всего этого с идеей о том, чтобы вернуть свои двадцать процентов обратно Баглио и рассказать ему всё, что тебе стало известно о нас, когда тебя начнут принимать как друга.

— Должно быть, я дура, — сказала она.

— Я знаю.

— Но я не такая.

Он вздохнул. Так похожа на Элиз. «Это я тоже знаю».

— И?

— По рукам, — сказал он снова.

Она пошла в кладовку и начала выкидывать оттуда костюмы, брюки и рубашки к костюмам. Когда всё было убрано с пути, она попросила его отступить и посветить фонариком на пол между ними. Стоя на коленях, она мгновение осматривала половые доски, запустила ногти в трещины по обеим сторонам одной из них, дёрнула за неё и вытащила. Она попыталась вытащить ещё одну, которая находилась рядом и выглядела идентично первой, вздохнула, когда она с грохотом выскользнула из её рук, деревянная рейка толщиной в два дюйма и длиной в четыре фута[63]. Она убрала её с пути, показав рычаг, который находился под плотно подогнанной, но вытащенной с помощью ногтей доской.

— Я не потратил бы столько времени на то, чтобы это найти, — сказал он.

— Конечно, — сказала она. — И ты бы добрался до Бахмана тоже. Но только я одна могу помочь тебе получить деньги, о которых ты даже не знал, что они здесь.

— Продолжай, — сказал он.

Она нажала рычаг вниз своей ладонью. Справа от Такера вся задняя стена кладовки повернулась вовнутрь, функция, которая противоречила здравому смыслу человека, который искал бы шов в середине стены, где обычно и находятся секретные двери.

Он сказал: «Баглио — хронический параноик?»

— В числе всего прочего.

Стена отодвинулась немного шире.

— Не думай, что ты должна записать их в прейскурант.

Дверь за кладовкой была почти такая же большая, как спальня охранников с другой стороны, освещалась флуоресцентными лампами, свисавшими с потолка, без окон. Мерл Бахман был привязан ремнями к кровати вдоль дальней стены, смотрел в их сторону и пытался смеяться.

Такер увидел одновременно, почему Бахмана невозможно было заставить сказать Баглио то, о чём он знал, почему он до сих пор оставался живым и почему они всё ещё имели шансы сохранить свои личности в невредимости. Крушение «шевроле» уничтожило привлекательную улыбку маленького человека, вырвав восемьдесят процентов его зубов и разделив каждую из его губ надвое. Верхняя губа была рассечена прямо до перегородки и раздулась в четыре или пять раз больше, чем она должна быть. Он должен был дышать своим ртом, так как губа закрывала его ноздри, и его дыхание было таким шумным, что Такер удивился, что оно не было слышно сквозь эти стены.

Бахман издал рвотный звук, который, несомненно, можно было считать в некотором роде приветствием, но он не смог показать улыбку лучше, чем эта.

— Ты не можешь говорить? — спросил Такер.

Бахман издал фыркающие звуки.

— Тогда не пытайся, — сказал Такер. — Ты звучишь противно. И пока ты такой, убери эту — улыбку? — со своего лица.

Бахман больше не пытался снова заговорить, но улыбаться не перестал. Его левый глаз распух так, что был закрыт, а правый почернел, однако, не опух как другой. Некоторые пальцы на каждой руке были зафиксированы и перевязаны доктором Баглио. В остальном он выглядел достаточно неплохо.

— Нет сломанных ног или рук? — спросил Такер, став на колени перед кроватью. — Просто покажи головой.

Бахман покачал головой: нет.

— Ты можешь идти?

Бахман снова покачал: нет.

— Почему нет?

Это был плохо сформулированный вопрос. Бахман выглядел серьёзно и начал снова издавать рвотные звуки, пытаясь объяснить.

— Забудь, — сказал Такер. — Ты накачан наркотиками, так?

Бахман вздохнул и кивнул: да.

Мисс Лорейн сказала: «Не должны ли мы разобраться со второй частью всего этого — деньгами?»

— Они здесь? — спросил Такер.

— Да, но он об этом не знает, — добавила она, кивнув на Бахмана.

— Бери их тогда.

Она отошла от кровати к задней части двери, где открыла дверь шкафа для хранения из белого металла, встроенного в стену.

Он встал позади неё: «Что случилось?»

— Стена. — Она задвинула металл обратно в шкаф, показывая другой рычаг, точно такой же, как в полу кладовки, нажала его. Шкаф, который был встроен в стену рядом с этим, повернулся внутрь комнаты, открывая узкое место для хранения, достаточно большое для нескольких чемоданов, или для тела. Сейчас там находились только чемоданы.

— Скрытая комната внутри скрытой комнаты, — сказал Такер, поражённый.

— Он умный мужчина, — сказала она.

Такер сказал: «Тогда почему он не увёз всё это в город? Почему он оставил их здесь?»

— Роз не знал, кто на него напал, — объяснила она. — Он думал, что это мог быть кто-то внутри его собственной организации, и он оставил деньги здесь, потому что не доверял их отправку в город снова до тех пор, пока Бахман не сможет говорить.

— Аккуратный человек.

— В этот раз он был слишком аккуратен, — сказал она. — Давай уберём это отсюда. — Она подняла самый маленький чемодан и перенесла его к Бахману, пока Такер вытащил оставшиеся два из ниши и последовал за ней.

Они положили чемоданы на низкий столик перед кроватью и открыли их один за другим. Два самых больших были забиты туго перевязанными купюрами, тогда как меньший был наполовину полным, а остальное место заполнено обёрточной бумагой.

— Аххх, — сказал Мерл Бахман. Он выглядел удивлённым, что деньги находились с ним в комнате; очевидно, мисс Лорейн говорила правду, когда сказала, что он об этом не знал.

Такер сказал: «Мы всё ещё в игре после всего».

Пока мисс Лорейн пошла найти подходящую одежду, чтобы надеть её для воздушного побега, Такер объяснил ситуацию Ширилло и Харрису. Парень принял её, веря Такеру, но у Харриса, более возбуждённого, чем прежде, имелись некоторые вопросы.

— Она женщина, — сказал он. — Разве может она держать рот на замке, когда мы выберемся отсюда?

— Так же, как и ты можешь, — сказал Такер. Затем, чтобы смягчить это, добавил: «Или как я могу».

Харрис сказал: «Деньги у неё закончатся быстро. Она их промотает, а затем она начнёт строить планы».

— Я так не думаю.

— Если она всё-таки это сделает, она вернётся к одному из нас, так или иначе, и захочет большего.

— Она этого не сделает.

— Хорошо, она прибежит обратно к Баглио.

— Он может её убить.

— Может, она настолько тупая, чтобы понять это.

— Она не такая. Она понимает риски, и она знает, как держать себя в руках. Мы можем ей верить; мы должны.

— Не обязательно, — сказал Харрис. Он выглядел ужасно. Возможно, его рана снова причиняла боль, или, возможно, это не имело к этому никакого отношения.

Такер сказал: «Мы не можем её убить, если ты это имеешь в виду».

— Почему нет?

— Я заключил с ней сделку.

— И что?

Такер сказал: «Разве это тот способ, которым мы должны вести бизнес? Вспомни, я заключал сделку и с тобой тоже. Если я могу дать ей слово, а затем убить её, что удержит меня от того, чтобы я поступил с тобой так же?» Перед тем, как Харрис смог ответить, он сказал: «Нет, мы не можем так вести бизнес. Кроме того, её убийство может всё разворошить слишком сильно. Баглио может скрыть смерть одного из своих бандитов достаточно легко. Но у этой женщины где-то есть семья, жизнь вне организации, и её смерть может заставить вступить рано или поздно в дело полицию».

Харрис протёр своё лицо. Его рука почернела, а маскировка частично исчезла. «Я надеюсь, что ты прав на счёт неё», — сказал он.

— Это так. И соберись. Сейчас ты можешь уйти в отставку, как и хотел.

Такер вернулся в скрытую комнату, оставив Харриса и Ширилло охранять лестницу, и развязал Мерла Бахмана, помог ему выбраться из кровати, попробовал его поставить на ноги. Как Бахман и предупреждал, качая головой, это не представлялось возможным. Очевидно, ему не разрешали становиться на ноги в течение последних пары дней, он ничего не ел всё это время — не мог из-за повреждения рта — а только пил то, что его заставляли пить, чтобы предотвратить обезвоживание. Его ослабленное состояние, усиленное болеутоляющими средствами, которые прописал доктор, превратили его ноги в резину, которая изгибалась и скручивалась под ним. Наконец, всё-таки, Такер довёл его до конца коридора под дверью на чердак и оставил с Ширилло.

Пятью минутами позже он перенёс все три чемодана, набитые деньгами, в то же место. «Что-нибудь здесь происходит?» — спросил он Ширилло.

— Нет. Внизу слишком тихо.

Перед тем, как такер смог ответить, позади него появилась мисс Лорейн и сказала: «Я готова».

Она была одета в белые «Ливайзы» и тёмно синий пуловер, всё подогнано, как вторая кожа, обе вещи функциональные и чувственные. Такер вспомнил, как она выглядела в день ограбления в мини-юбке и плотно прилегающем пуловере, и он удивился тому, что с такой умной головой она всё ещё была настолько осторожной, чтобы использовать свой пол в качестве инструмента для заключения сделки.

Как будто прочитав его мысли, она сказала: «Всегда хорошо быть готовой ко всему».

— Это да, — согласился он. Посмотрел на часы: 7:02.

Снаружи уже вовсю шёл день.

Он сказал Нортону, что операция может быть завершена самое позднее к рассвету. Пол, наверное, кусал ногти и беспокоился о том, насколько дольше он должен ждать. Хакер надеялся, что он подождёт ещё десять минут, пока они смогут позвонить с помощью рации. Нет, он не просто надеялся на это — он знал, что Нортон будет ждать. Он будет ждать. Он был уверен в этом. Чёрт, чёрт, чёрт.

Он вставил новую обойму в свой «Люгер», пустую обойму положил в карман и помог Ширилло наблюдать за лестницей из грушёвого дерева.

— Сначала поднимите чемоданы, — сказал он.

Парень кивнул, поднял самую большую часть багажа и поднялся с ним до верха металлической лестницы, подняв их над головой и закинув на пол чердака. Его телосложение не подходило для тяжёлой работы, но он не жаловался. Через некоторое время он взял второй чемодан у мисс Лорейн и поднял его над дверью чердака, его лицо блестело, его чёрный грим покрылся полосками. Когда он затолкнул третий чемодан наверх, привалился к ступенькам и издал длинный хрип изнеможения.

— Я нужен, чтобы поднять Бахмана? — спросил Такер.

— Нет. Я сам.

Времени было 7:10.

Нортон должен ждать.

Ширилло осмотрел Бахмана, помог разбитому мужчине стать на ноги, нашёл подходящий способ захватить его и повести вверх по узкой раздвижной лестнице. Недалеко от верха он должен был отпустить свою ношу. Бахман схватился за верхние ступеньки, его ослабленные руки были неуклюжими, с зафиксированными перевязанными пальцами. Ширилло быстро протиснулся на чердак, развернулся, высунулся вниз, схватил Бахмана за запястье и, с небольшой помощью самого Мерла, протащил его через дверь чердака и наверх в комнату.

— Уже на месте, — крикнул Ширилло вниз.

— Хорошая работа.

— Просто избыток мотивации, — сказал Ширилло, усмехнувшись.

7:14.

— Двигайся, — сказал Такер женщине.

Она быстро поднялась по приставной лестнице, взялась за руку Джимми была поднята в верхнюю комнату.

7:15.

Харрис осмотрел холл, увидел, что большая часть работы завершена, кивнул в ответ на сигнал рукой Такера.

Мы собираемся сделать это, подумал Такер. Мы завершим это. Мы превратим плохо сделанную работу в успех; мы добьёмся своего.

Повернувшись, он начал подниматься вверх по лестнице, но не успел подняться дальше, чем до третьей ступеньки, как окно рядом с ним разбилось, и две пули, расположенные рядом, с силой ударили с левой стороны.

Он упал и ударился головой о последнюю ступеньку металлической лестницы перед тем, как докатился к стене коридора. Странно, в момент, когда в него попали, он подумал: Железная Рука, возвращающая в кошмар. Затем он слишком оцепенел от шока, вызванного выстрелами для того, чтобы о чём-то думать. Когда боль начала замещать паралич, секундой позже, он подумал, что мужчина, находившийся внизу задней лестницы, выстрелил в него, но потом понял, когда сел посреди разбитого стекла, что выстрелы доносились снаружи дома.

Выстрелы были сигналом для мужчины, находившегося вниз по лестнице к тому, чтобы попробовать подняться сейчас наверх, когда их внимание было отвлечено. Харрис был готов к этой стратегии, и выпустил длинную очередь огня из пулемёта вниз колодца основной лестницы.

Ширилло быстро спустился с чердачной лестницы, увидев ещё один выстрел снаружи, когда быстро передвигался перед окном. «Как оно?»

— Нервы всё ещё большей частью нечувствительны от удара, но начинает проступать очень сильная боль. В меня попали дважды, думаю, почти рядом. Чёртова едрическая сила.

— Шорох, — сказал Ширилло. — Крыша гаража соединяется с домом. Я видел его, стоящего там, когда только что проходил окно. — Пока он говорил, взял из руки Такера разбитую рацию и бросил её в центр коридора. — Я собирался сказать тебе, чтобы ты перестраховался и взял две, так как нам никогда не нужно было использовать их между собой. Сейчас я рад держать свой рот на замке.

— Я не поймал обе чёртовы пули, не так ли?

— Нет, — сказал Ширилло. — Здесь кровь. — Он надавил на рану пальцем до тех пор, пока Такер не покрылся потом от боли. — Ты остановил только одну пулю. — сказал он. — Она прошла через тыльную часть твоей руки и вышла через плечо, прямо через мясную часть и снова наружу. Во всяком случае, кстати, твой пиджак весь продырявлен, я бы сказал так. Но я не могу поклясться, что это так, пока ты не попадёшь в вертолёт и я не смогу снять с тебя одежду. Здесь прилично крови.

Такер вздрогнул от боли, которая, продолжаясь несколько минут, сейчас безжалостно пульсировала, и сказал: «Быстро шлёпнуться с лестницы — это очень просто. А вот подняться снова — это совершенно другое дело. У него будет достаточно времени, чтобы прицелиться в нас как в нарисованные мишени».

— Это очевидно, — сказал Ширилло. Даже сейчас он, казалось, не волновался. Такер подумал, что он может на всё смотреть так же, как парень, однако, его собственный способ подавления ужаса за фасадом спокойствия сокращал расход нервной энергии куда лучше.

Такер сказал: «Сейчас не зови его, но возьми Пита. Пусть он спустится вниз, и скажи ему, чтобы подошёл сюда. Я думаю, что, так как на крыше гаража один человек, то никого больше внизу нет для того, чтобы подняться по лестнице. Если они не развязали Кисси, в чём я серьёзно сомневаюсь».

— Сейчас вернусь, — сказал Ширилло.

Он вернулся с Харрисом, который выслушал объяснение ситуации от Такера, хотя, опять же понял её по-своему. Он заверил их, что может использовать скорострельный Томпсон, чтобы очистить крышу гаража на бегу, при этом имея маленький риск того, что попадут в него самого.

— Просто будь чертовски осторожным, — сказал Такер. — Ты заслуживаешь свою долю, пройдя этот путь так далеко.

— Не беспокойся за свою задницу, друг, — сказал Харрис, ухмыльнувшись. Он поднялся и стал за стеной рядом с разбитым окном. Он позволил себе минуту ожидания, как будто один момент неизвестности был лучше другого, затем обернулся вокруг себя, головой к открытому окну, Томпсон был направлен перед ним, строча в сторону стрелка. Никто не закричал, но моментом позже Харрис повернулся к ним и сказал: «С ним покончено. Но ещё одна вещь: это был не один из бандитов. Это был Киси».

— Повар?

— Повар.

— Дерьмо, — сказал Такер. — Тогда ещё один из них внизу, и он знает, что мы больше не охраняем лестницу.

Он встал на ноги, несмотря на тяжёлую невидимую палку, которая, казалось, придавливала его снова к полу. Боль в его руке вырывалась наружу, пересекая всю его спину, через другое плечо вниз к его почкам.

— Ты сам поднимешься по лестнице? — спросил Харрис.

— Я смогу. Но Джимми должен идти первым.

— Ширилло начал возражать, понимая, что он был единственным, у кого есть рация, кивнул и забрался наверх на чердак.

— Следуй прямо за мной, — сказал Такер.

— Не беспокойся об этом, дружище.

Такер схватился за перила лестницы неповреждённой рукой и поднялся к квадрату темноты вверху, откуда смотрело озабоченное лицо Джимми Ширилло. Он чувствовал себя так, как будто был в какой-то шведской альпинистской команде, но, наконец, сделал это, не без помощи парня.

— Двигай задницей! — крикнул он вниз Харрису.

Большой мужчина начал подниматься по лестнице.

Такер посмотрел на часы.

7:28.

Нортон должен ждать. Он должен.

После того, как Харрис взобрался по лестнице на чердак, убедился в том, что крышка в полу закрыта надёжно, как капкан, и отразит поэтому любую атаку, Джимми Ширилло достал свою рацию и, следуя инструкциям Такера, попытался вызвать Пола Нортона, пилота вертолёта.

Открытая частота отдалённо гудела, зловещий звук в жарких границах чердака.

Ширилло повторил сигнал вызова.

— Почему он не отвечает? — спросила женщина.

Такер чувствовал, что будущее постепенно исчезает от него. Он начал думать об Элиз, о мире и тишине квартиры на Парк-авеню.

Внезапно голос Нортона протрещал в рации, незнакомый и привычный, подтверждающий вызовы.

— Слава Богу! — сказал Харрис, его голос был слабым.

— Сколько времени ему нужно, чтобы добраться сюда? — хотела узнать мисс Лорейн. Она сидела между двумя самыми большими чемоданами, каждая рука лежала на одном из них, как будто она бросала вызов Такеру, или кому-то из них, чтобы они взяли её с собой.

Такер сказал: «Меньше, чем пять минут».

Она рассмеялась и сказал: «Чёрт, и тогда цель будет достигнута». Несмотря на её хороший юмор, она держалась за пару чемоданов.

— Погоди праздновать, — сказал Такер.

— Ты в порядке? — спросил Ширилло.

— Прекрасно, — сказал Такер. На самом деле он чувствовал себя так, как будто его протащили несколько миль за лошадью, все мышцы болели, были истощены, боль в руке распространялась дальше до тех пор, пока её нельзя было больше локализовать, но она отдавалась с силой и остротой по всему его телу. Чтобы выгнать боль из сознания, он начал обдумывать их ситуацию и решил, что они должны сделать дальше. — Тебе лучше поискать дверь, которая ведёт на крышу, — сказал он Ширилло. — Судя по тем фотографиям, которые дал твой дядя, она расположена в другом конце дома.

Ширилло кивнул, поднялся, согнулся немного, чтобы уберечься от удара головой об обнажённые балки и пошёл так, чтобы осмотреться. Через пару мгновений он обнаружил дверь, ведущую наверх, достал её из штифтов, вытолкнул наружу с пути и позвал остальных.

— Пошли, — сказал Такер.

Он чувствовал себя так, как будто всегда говорил кому-то двигаться, так или иначе. Было бы неплохо вернуться обратно домой, возвратить обратно долг в десять тысяч долларов и расслабиться, взять пару месяцев отдыха перед серьёзными размышлениями над каким-либо планом, который предложит Клитус Фелтон из Гаррисберга, штат Пенсильвания. Возможно, если он сможет предложить несколько хороших дел по поводу каких-либо из его произведений искусства, он сможет взять не меньше полугода отдыха, и ему очень сильно хотелось двигаться дальше.

Пит Харрис помог Мерлу Бахману пройти чердак с низким потолком, пока Такер смог сам пройти этот путь. Он применял силу, чтобы прижимать свою раненую руку и чтобы остановить быстро вибрирующую боль, которая заставляла ныть его кости, но он знал, что это может только усилить боль. Он позволил своей руке болтаться сбоку, и попытался не думать ни о чём, кроме того, чтобы убраться отсюда.

Женщина взяла самый маленький чемодан, пока Харрис вернулся, чтобы принести оставшиеся два после того, как расположил Мерла Бахмана под дверью на крышу особняка.

Такер стоял над Бахманом, качаясь, желая сесть, не позволяя себе такую роскошь. Они были близко, слишком близко для того, чтобы прекратить быть настороже и в готовности.

Вдалеке послушался звук вертолёта, раздававшийся в воздухе раннего утра.

— Поторопитесь, — сказал Такер.

Ему представилось, что бандит, находившийся внизу лестницы, услышит вертолёт и может выйти наружу, где сможет, с такого короткого расстояния, попытаться убить пилота.

Ширилло первым оказался на крыше, совершая движение с некоторыми сложностями, и, с помощью Харриса снизу, помогал выходу Мерла Бахмана, как раз в то время, когда Нортон начал снижение вертолёта над домом. Следующей была девушка, посмотревшая назад только раз на эти три чемодана, полные денег, и ей не требовалась какая-либо помощь. Такер последовал за ней, его плечо горело от боли, после того, как он ударил его о скошенный край двери люка, требовавший помощи Ширилло для того, чтобы совершить последнюю часть путешествия. Пит Харрис вытащил чемоданы, по одному зараз, почти так, как будто они были наполнены нитроглицерином, затем последовал за ними.

Времени было 7:38.

— Чудесно! — сказал девушка, смотря вверх на вертолёт.

Такер ничего не сказал.

Автоматическая верёвочная лестница медленно спускалась от пассажирской двери, функция, которую Пол Нортон установил на деньги от его не вполне законных клиентов. Через полминуты после того, как она начала раскручиваться, последняя деревянная ступенька лестницы коснулась крыши особняка.

— Кто первый? — спросил Ширилло, схватив лестницу и повернувшись к остальным. Он не испытывал каких-либо проблем с удержанием равновесия на слегка наклонной крыше, в отличие от Такера, которому угол казался отвесным, а покрытие, казалось, двигалось под ними.

Харрис сказал: «Я бы отправил Мерла первым. Я не думаю, что кто-либо из вас оставшихся может помочь ему с этой лестницей».

— Давай, — сказал Такер.

Ему очень хотелось сесть и отдохнуть, даже поспать, но он знал, что сон сейчас — это опасное желание.

Харрис передал Ширилло свой пулемёт Томпсона и сказал: «Если он тебе потребуется, ты знаешь, как с ним обращаться?»

Парень посмотрел на него, кивнул и сказал: «Да».

Харрис повернулся, подобрал Мерла Бахмана, как если бы меньший мужчина был ребёнком, забросил его через плечо и держал его левой рукой. Он даже не согнулся под весом. Сейчас Такер понял, что, несмотря на опасность, которую он представлял во время операции, Харрис отрабатывает свою долю и стал настолько же ценным человеком, как любой член их команды. Он схватился за канат лестницы правой рукой, стал на нижнюю ступеньку и замер, когда Нортон поднимал их вверх, к двери вертолёта.

Небольшой ветер дул над особняком и, соединяясь с движениями вертолёта, приводил к тому, что лестница качалась назад и вперёд по большой дуге, что грозило обоим мужчинам, державшимся за неё, упасть. Тем не менее, Харрис держался, и покачивание уменьшилось, когда длина лестницы сократилась. Затем лестница остановилась; Харрис взобрался на последние несколько ступенек, переложив Бахмана в открытую дверь, и проследовал за раненым мужчиной.

Лестница распустилась вниз ещё раз.

— Ты следующая, — сказал он женщине.

Она была на лестнице через мгновение после того, как она спустилась до неё, и она не ждала, пока она начнёт затягиваться обратно. Когда её механизм остановился, она взобралась и достигла двери вертолёта очень быстро. Такер волновался о том, что подумает Нортон, приведёт ли его в замешательство её неожиданное появление. Ему стало легче, когда, после того, как она оказалась через мгновение в аппарате, лестница быстро спустилась снова.

Вертолёт покачивался, но оставался приблизительно на одной точке, уравновешивая ветер.

Ширилло крикнул: «Что на счёт чемоданов?»

Такер посмотрел на них. «Дайте мне Томпсон. Ты поднимаешь чемоданы вверх по одному».

Ширилло отдал оружие, поднял меньший чемодан, схватился за лестницу и полез вверх, когда она начала подниматься. Харрис, который его ждал, поднял чемодан в руках. Ширилло начал спускаться обратно.

Лестница коснулась низа, резкий звук донёсся от тяжело бьющейся лопасти вертолёта, и, однако, пугающий и легко узнаваемый, как топор, разрубающий дерево.

Такер подобрался к краю наклонной крыши, пока не смог увидеть стрелка на газоне. Обхватив Томпсон коленями, более слабыми, чем когда-либо, его голова качалась назад и вперёд, и его зрение было слишком размыто, чтобы хорошо прицелиться, он сжал свои зубы и выдал длинную, грохочущую очередь огня.

Внизу, где пули вспахали траву, как дождь, бандит повернулся и побежал, ныряя в укрытие за основание цементного горшка для цветов в сотне ярдов[64] от дома.

Такер посмотрел на Ширилло, увидел, что парень только заступил на лестницу со вторым чемоданом в руке.

— Двигайся!

Ширилло не мог управляться с лестницей сколь-нибудь быстрее, чем он это делал сейчас, и он не мог слишком хорошо взбираться по ней, пока у него был багаж, но Такер не мог придержать крик. Его фасад спокойствия был разрушен, его тщательно выращиваемое спокойствие улизнуло. Это было частью операции, и всё не должно сейчас испортиться только из-за того, что какая-то горилла со стволом, один панк хочет произвести впечатление на своего босса своей храбростью.

Мужчина за бетонным горшком встал на достаточно долгое время, чтобы прицелиться и выстрелить в Такера.

Пуля ударилась о кровлю в двух футах справа от Такера, распыляя куски кровельного материала.

Он выпустил очередь огня из пулемёта, кроша повсюду цемент.

Ширилло поднял третий чемодан и начал взбираться по лестнице снова, резко дёрнулся, когда мужчина за горшком попал ему в бедро.

Сукин сын, подумал Такер. Его усталость и головокружение внезапно исчезли и одновременно разбудили ярость, гнев, достаточный для того, чтобы приводить его в резкое и быстрое движение. Он с силой давил на курок Томпсона и был вознаграждён, увидев, что бандит бездумно отходит назад с пути танцующих пуль.

Мужчина повернулся и побежал, ствол лежал на газоне, где он его бросил, рванув в ту сторону и ища прикрытие в кустарнике.

Ты тупой ублюдок, подумал Такер. Я мог убить тебя, и какова вероятность этого была?

Все беспокоились о том, что могут умереть, как будто они не ожидали этого, как этот мужчина и мужчина, которого они ранили на дорожке для прогулок ранее вечером. И как Баглио, готовый быть избитым за то, чтобы не говорить, где Бахман. Конечно, в этом бизнесе существует кровавый риск, потому что ты работаешь с опасными в людьми в опасное время. Но риск должен быть оправданным, шансы успеха должны быть выше, чем шанс поражения. Иначе ты не лучше, чем глупец.

— Эй! — крикнул вниз Ширилло, прерывая размышления Такера. Он поднял последний чемодан в вертолёт и проследовал за ним.

Повесив Томпсон на грудь, Такер встал на ноги, почти упавший, почти проигравший почти всё, поймал отчаянно канат лестницы, схватился за него, дёрнулся, когда устройство начало подниматься в зависший аппарат.

Кровавый риск: он столкнулся с ним, и он выиграл.

Харрис нагнулся из открытой двери, протянув к нему руки, широко улыбаясь. Он сказал: «Мы ждали тебя», и он взял Такера за руки, чтобы протянуть его остаток пути. Такер отметил, что Харрис не добавил «дружище».

Доктор Уолтер Эндрион был высоким, худощавым джентльменом с белыми волосами, он держал специальные чемоданы и пятидесятидолларовые рубашки, водил новый «кадиллак» и вращался в высших социальных кругах. Он был женат на Эванн Эндрион, темноволосой, голубоглазой привлекательной тридцатилетней, моложе его, молодой леди с невероятно дорогим вкусом. Когда Джуниор позвал его, он бросил всё и вышел сразу на аэродром, с двумя тяжёлыми чемоданами в руках вместо одного, так как давно уже выучил, что должен встречать любой подобный вызов полностью подготовленным, насколько это возможно. Это не была традиционная медицина в любом смысле этого слова. Он работал быстро и чисто, справился с ранами, смыл сгустки крови и грязи, сшил людей так хорошо, как это могли сделать в больнице. Он не разговаривал, и никто ничего не говорил ему, когда работал. Он уже сделал это невероятно чисто для Такера тремя годами ранее, так что ему не нужно было ничего слышать о происхождении каждой раны, и что ему требовалось закончить эти сеансы настолько быстро, насколько возможно. Когда он закончил, то настоял на том, чтобы забрать Мерла Бахмана в его клинику на пару недель для отдыха и восстановления, достаточное время для того, чтобы также полностью восстановить его рот. Он взял две тысячи долларов от Такера по пятьдесят и по сотне, сложил их в теперь уже толстый кошелёк, помог Бахману забраться в его «кадиллак» и уехал оттуда.

— Мы достанем оплату доктора из чемоданов, — сказал Такер, — перед тем, как всё разделим.

Каждый с этим согласился, за исключением мисс Лорейн, которой это не понравилось, но она, тем не менее, не спорила.

Когда Симонсен, партнёр Пола Нортона в бизнесе по воздушным перевозкам, как обычно, пошёл поужинать, они открыли три чемодана в офисе Нортона и пересчитали деньги, которых оказалось всего 341 890 долларов. Принимая во внимание дополнительные медицинские расходы Бахмана в более чем четыре тысячи долларов, они приняли решение разделить 335 000 долларов.

Что было не так плохо, кстати.

Мисс Лорейн посмотрела на свои 67 000 долларов и сказала: «Я думала, что здесь будет намного больше, чем есть».

— Этого тебе хватит, — сказал Такер.

— Ненадолго.

— Девушке с твоими талантами? Ты сделаешь себе состояние до того, как закончится этот год.

— Есть у кого-нибудь что-нибудь, во что можно их положить? — спросила она.

Нортон сказал: «Бумажный пакет подойдёт?»

Она взяла у него коричневый бумажный пакет и сложила в него свои наличные, не докучая своим ответом Такеру.

Харрис сказал: «Мне хотелось бы знать, что ты собираешься делать, какие у тебя планы».

— Это моё дело, — сказал она.

— Это всецело наше дело, — сказал Харрис.

Она посмотрела вокруг, увидела, что они смотрят на неё, туго натянула губы и сказала: «Каждый из вас расскажет мне, что вы намереваетесь делать, когда мы разойдёмся?»

— Конечно, нет, — сказал Харрис. — Ты незваный гость. И ты та, в которой мы должны быть уверены.

Пол Нортон, сидевший за своим разваливающимся столом, откинувшийся в своём кресле и попивший бутылку индийского пейль-эля, до сих пор отмалчивался. Тем не менее, сейчас он сказал: «Ты можешь остаться здесь со мной на некоторое время, мисс».

Она посмотрела на него, с неопределённым выражением лица, глаза были холодными, и сказала: «Я тебя даже не знаю».

Нортон покрылся краской, его лицо покраснело полностью, за исключением белых царапин на щеках, и он сказал: «Ну, я уверен, что это было в каком-то роде предложение, если ты это имела в виду. У меня здесь есть хорошая квартира с двумя спальнями, а также в комнате для гостей есть своя частная ванная, весьма уютная. Тебе не нужно будет видеть меня днями напролёт, если тебе этого не хочется».

Такер сказал: «Я думал, что ты никогда не захочешь ничего знать о моём бизнесе или людях, с которыми я имею дело».

— Я и не буду, — сказал Нортон, поднимая обе руки, его большие плоские ладони, и опуская их. — Я не буду слушать её, даже если она попытается рассказать мне, и я выгоню её вон при первой же попытке, когда у неё начнётся говорливое настроение. Я просто пытаюсь помочь ей, только и всего, и это всё.

Она уставилась пронзительным взглядом на пилота, явно на грани того, чтобы его отвергнуть, затем, показалось, что появился проблеск застенчивости от его вида сильного мужчины, она поняла, что у него ничего нет на уме, кроме желания ей помочь. Она сказала: «Ну, я полагаю, что это было бы неплохо. Мне нужно лечь на дно на некоторое время и подумать».

— Но это ещё не ответ на мой вопрос, — сказал Харрис нетерпеливо. — Что ты будешь делать, когда останешься здесь?

Женщина повернулась, её лицо натянулось, злость достигла предела.

Перед тем, как она смогла что-то ответить, Нортон сказал: «Ну, мистер Харрис, вас ждёт долгая дорога, не так ли? У неё будет время обдумать это. Вы не услышите ответ прямо сейчас».

Пит посмотрел на пилота и понял, что не будет спорить с ним. Он пожал плечами и сказал: «Чёрт с ним. Я собираюсь использовать мою долю на покупку небольшого бизнеса, и я ухожу на пенсию. Какая мне разница, что она будет делать?» Он повернулся и пошёл прочь из офиса.

Было 5:29 вечера четверга.

В 9:04 того же вечера с рукой в петле, держа небольшой дешёвый чемодан и слегка одурманенный болеутоляющими средствами, Такер вошёл в свою квартиру на десятом этаже на Парк-авеню. На нём был новый чёрный костюм, который ему не вполне подходил, новые брюки, новый галстук, новые туфли. Несмотря на свои раны, он чувствовал себя превосходно.

Он прошёл прямо к кладовке, открыл её, зашёл внутрь, открыл маленький стенной сейф. Он бросил в него все документы на имя Такера и достал свои настоящие, положил их в карман. Он открыл дешёвый чемодан и достал из него большое количество пачек денег, расположил их по одной в сейфе. Когда он закончил с этим, то закрыл сейф, крутанул ручку, закрыл чемодан и поставил на полку.

В коридоре он остановился и посмотрел на свой щит Эдо, прикоснулся к повреждённой меди, яркий серебряный обод, глубоко врезанную инкрустацию из слоновой кости, а также почувствовал прохладу материалов, их истёртые края, которые его успокоили.

В спальне он обнаружил Элиз, которая сидела и смотрела телевизор, одетая в свой любимый пёстрый халат и получающая удовольствие. Она сказала: «Как всё прошло с колокольчиками?»

— Я предложил продавцу цену, которая его устроила, а покупателю — цену, с которой он согласился. Но это было непросто. Как твоя реклама солёных огурцов с Планкетом?

— Изумительно, — сказала она. — Кажется, я обладаю достаточно фантастическим талантом для этого. — Затем, когда он скинул свой пиджак, она сказала: «Что это такое? Что случилось с твоей рукой?»

Он уже придумал, самостоятельно, историю, которую ей расскажет. Он сказал: «Я был ранен». Когда она начала подниматься с кровати, он знаком показал ей остаться и сказал: «Не делай из меня инвалида, потому что это просто царапина».

— Но как, почему? — спросила она.

Он сказал: «Не было ничего более серьёзного, чем обычное типично американское хулиганство, с которым я столкнулся на пути к своему отелю».

— Хулиганство? В Денвере?

— Что странного в хулиганстве в Денвере? — спросил он — Мы живём в опасные времена, голубушка. Мир полон опасных людей.

Примечания

1

1 ярд = 0,9144 м. 100 ярдов ~ 91 м. 400 ярдов ~ 365 м.

(обратно)

2

Автомат (пистолет-пулемет) Томпсона — оружие периода первой мировой войны, созданное генералом Дж. Томпсоном (1860–1949). Широко использовалось гангстерами в период "сухого закона"; иногда его называли "чикагской скрипкой", поскольку автомат легко умещался в футляре для скрипки.

(обратно)

3

1 международный фут (Великобритания, США) = 0,3048 м. 300 футов ~ 90 м.

(обратно)

4

Примерно 45 м.

(обратно)

5

Сокращение от «шевроле».

(обратно)

6

7,65 х 17 мм.

(обратно)

7

1 дюйм = 2,54 см. 7 дюймов = 17,78 см.

(обратно)

8

Хэллоуин празднуется 31 октября.

(обратно)

9

Приблизительно 1,8 м.

(обратно)

10

Сокращение от «кадиллака».

(обратно)

11

Примерно 9 м в длину и около 76 см в диаметре.

(обратно)

12

3 фута ~ 90 см, 1 фут ~ 30 см.

(обратно)

13

— 90 см.

(обратно)

14

Выше 1 м 83 см.

(обратно)

15

1 фунт = 453,6 г; 240 фунтов ~ 109 кг.

(обратно)

16

Примерно 90 м.

(обратно)

17

Демосфен — один из знаменитейших ораторов древнего мира.

(обратно)

18

Около 6 м.

(обратно)

19

Около 3 м.

(обратно)

20

Международный аэропорт им. Джона Кеннеди — крупнейший международный аэропорт в США, расположен в районе Квинс в юго-восточной части города Нью-Йорка.

(обратно)

21

162,5 см, 59 кг.

(обратно)

22

175 см, 64 кг.

(обратно)

23

«Лайф Сэйверс» (Life Savers) — американский бренд цилиндрообразных сладких конфет со вкусом фруктов. Производятся с 1912 года, в 2004-ом году бренд был приобретён «Риглис» (Wrigley’s).

(обратно)

24

112 км/ч.

(обратно)

25

1,6 км.

(обратно)

26

Forbes (Форбс) — американский финансово-экономический журнал; одно из наиболее авторитетных и известных экономических печатных изданий в мире. Основан в 1917 году Берти Чарлзом Форбсом.

(обратно)

27

Чатем Центр (Chatem Center) — офисное и жилое здание общей площадью около 2,2 га в центре Питсбурга. Строительство закончено в 1964 году.

(обратно)

28

30 м.

(обратно)

29

2 км 400 м.

(обратно)

30

9 кг.

(обратно)

31

Юджин Орманди (настоящее имя Енё Блау; 1899–1985) — американский дирижёр венгерского происхождения. Под управлением Орманди Филадельфийский симфонический оркестр выдвинулся в число лучших симфонических коллективов мира, много гастролировал в Европе, Австралии, Южной Америке, Восточной Азии.

(обратно)

32

IRS — Internal Revenue Service, Внутренняя налоговая служба (США).

(обратно)

33

2,54 см.

(обратно)

34

173 см.

(обратно)

35

Актёрское амплуа.

(обратно)

36

Яванцы — коренное население о. Ява.

(обратно)

37

Пятая авеню — одна из центральных авеню Манхэттена, г. Нью-Йорк, пересекающая остров с юга на север. Ее средняя часть, от 34-й улицы до начала 100-х улиц считается символом элегантности и процветания.

(обратно)

38

Пауль Клее (нем. Paul Klee, 1879–1940) — немецкий и швейцарский художник, график, теоретик искусства, одна из крупнейших фигур европейского авангарда. Прожил больше половины жизни в Швейцарии.

(обратно)

39

Джон Уэйн (англ. John Wayne, наст. имя — Мэрион Роберт Моррисон, 1907–1979) — американский актёр, которого называли королём вестерна. Снимаясь ежегодно примерно в пяти фильмах, он был едва ли не самым востребованным голливудским актёром эпохи звукового кино. Прозвище Дюк закрепилось за ним с детства — так звали собаку актёра, с которой он не расставался.

(обратно)

40

Куинс — административный район г. Нью-Йорка. Расположен на о. Лонг-Айленд, отделен проливом Ист-Ривер от Манхэттена и Бронкса.

(обратно)

41

167,5 см, 90 кг.

(обратно)

42

Здесь идёт игра слов. Слово ‘gray’ переводится и как «серый» и как «мрачный».

(обратно)

43

Пистолет Люгера («Люгер», «Парабеллум», нем. Pistole 08, Parabellumpistole) — пистолет, разработанный в 1900 году Георгом Люгером на основе идей своего учителя Хуго Борхардта. Поэтому «Парабеллум» часто называют пистолетом Люгера-Борхардта. Сложный и дорогой в производстве, «Парабеллум», тем не менее, отличался достаточно высокой надежностью, и для своего времени являлся передовой оружейной системой. Главным достоинством «Парабеллума» была очень высокая точность стрельбы, достигнутая за счёт удобной «анатомической» рукояти и легкого (почти спортивного) спуска.

(обратно)

44

12 см.

(обратно)

45

28 см.

(обратно)

46

На 12,7 см, 27 кг.

(обратно)

47

Балантайн (Ballantine) — американская пивоварня. Основана Питером Балантайном (1791–1883) в 1840-ом году в Ньюарке, Нью Джерси. Пейл-эль (Pale Ale) — одна из разновидностей английского светлого пива. применительно к пиву понятие Pale возникло для отличия сортов, производимых в городе Бертон-апон-Трент, от тёмного портера (Porter) и ещё более тёмного стаута (Stout). По сравнению с последними двумя, пиво цвета бронзы или даже меди кажется светлым.

(обратно)

48

ФАА (Федеральное управление гражданской авиации США, Federal Aviation Administration, FAA) — агентство Министерства транспорта США, управляющее всеми аспектами гражданской авиации согласно Федеральному акту об авиации от 1958 года. Основано 23 августа 1958 года под названием «Федеральное агентство по авиации». Современное название организация получила в 1967 году, попав под управление Департамента транспорта.

(обратно)

49

1000 ярдов ~ 915 м, 100 футов ~ 30,5 м.

(обратно)

50

19-го и 20-го века, конечно.

(обратно)

51

Праздношатание преследуется по законам США в том случае, если оно осуществляется с целью грабежа, воровства, разбоя, проституции и т. д.

(обратно)

52

11 м.

(обратно)

53

1,5 м.

(обратно)

54

3,2 км.

(обратно)

55

1,2 км.

(обратно)

56

91 м

(обратно)

57

182 м

(обратно)

58

Good Humor — американский бренд мороженого, которое продаётся из специальных фургонов. Существует с 1919 года.

(обратно)

59

45 м.

(обратно)

60

9,2 мм. К слову сказать, марки револьверов «Марли» не существует в природе, он существует только в художественной литературе. Связано это с тем, что в течение некоторого времени различные производители не разрешали использовать их бренды в художественной литературе.

(обратно)

61

30 см.

(обратно)

62

Кармин — ярко-красная краска, добываемая из кошенили (общее название нескольких видов насекомых, из которых добывают кармин).

(обратно)

63

5 х 122 см.

(обратно)

64

91 м.

(обратно)

Оглавление

Дин Кунц под псевдонимом Брайан Коффи Кровавый риск X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?