«Автономка»

Сергей Самаров Автономка

Пролог

1. Октябрь 1191 года, Палестина

С каменистого холма, над которым возвышался великолепный ливанский кедр, невдалеке виднелось море. Оно было по-зимнему хмурым и совсем не ласковым, хотя зима еще не пришла в эти южные края, да и приходила она туда далеко не каждый год. И даже то, что здесь называли зимой, по европейским меркам больше походило на холодное лето…

Склон холма, спускавшийся к морю, был не полностью каменистым, но там, где между камнями проглядывала среди песков черная земля, все заросло сочной зеленой травкой. Ниже, под подошвой холма, земли уже не было, там шла утоптанная и выложенная камнями проезжая дорога. Говорили, что дорогу построили еще римляне, когда захватили эти благодатные края. Это могло быть правдой, поскольку сарацины через пустыни дороги не строили, и вообще не сильно уважали каменное строительство, предпочитая обходиться глиной. И даже поддерживать дорогу в рабочем состоянии не считали нужным. Потому местами ее занесло песком так, что камней и не было видно. Они провалились в почву, образовав ямины. И от былой практичности времен римского правления не осталось и следа.

Дальше, по ту сторону дороги, до самого берега лежал только песок, из которого лишь в отдельных местах торчали небольшие чахлые кустики с белыми ягодами, которые никто из европейцев не решался попробовать на вкус из-за их ядовитого вида.

Справа от холма расположился шатер султана Салах-ад-Дина, предводителя сарацинского войска. Слева поставил свою большую квадратную палатку герцог Конрад Монферратский, один из вождей христианского войска, провозглашенный королем Иерусалима, еще не завоеванного крестоносцами. Впрочем, с Салах-ад-Дином можно было договориться. Переговоры шли, и султан пошел на некоторые уступки. По крайней мере, он обещал не трогать паломников, которые войдут в Иерусалим без оружия, чтобы поклониться Гробу Господню. Султан уважал свою веру, и это позволяло ему уважать чужую.

К холму, на котором высился старый кедр, каждый из предводителей противоборствующих сторон приехал с тысячей всадников и свитой приближенных. Воины выстроились у подножия холма по обе стороны дороги: крестоносцы – со стороны холма, сарацины – со стороны моря. Но никто из них не проявлял агрессивности и в бой не рвался, хотя и рассматривали потенциальных противников с любопытством. Только два рыцаря готовились к бою, один – по правую сторону, рядом с шатром султана, второй – по левую, рядом с палаткой Конрада Монферратского. Салах-ад-Дин и герцог стояли на середине склона холма в окружении свиты из знатных воинов и рыцарей и вели неторопливую беседу.

– Когда двое мужчин обнажают мечи, чтобы выяснить, кто из них сильнее, – это достойно уважения, – улыбаясь, сказал султан. – Хорошо бы и повелители научились решать споры между собой личным поединком. Что ты думаешь по этому поводу, герцог?

– Если учесть, что у тебя, султан, войска в несколько раз больше, чем у нас, и ты единственный ведешь его, то я был бы не против. Беда в том, что у нас в войске есть четыре короля, один император, не говоря уже о множестве герцогов и графов, каждый из которых считает главным именно себя. Один Ричард Первый чего стоит. И хотя поход официально возглавляет король Франции Филипп, Ричард позволяет себе никогда с ним не соглашаться, хотя является на самом-то деле вассалом, но всегда поступает по-своему. Если уж между своих согласия нет, то невозможно гарантировать, что поединок предводителей решил бы исход похода без войны.

– Я лично знаком с Львиным Сердцем, – возразил султан, – и отношусь к нему с большим уважением. При всех странностях его характера, Ричард человек несомненной отваги. А уже одно это вызывает восхищение. В прошлом году он атаковал мое войско, числом превосходившим его в десять раз, десятью тысячами против ста. И обратил в бегство моих воинов. Предводитель колонны посчитал, что на него напал передовой отряд, а остальные окружают с боков. Местность вокруг была холмистая, и незаметно «взять в клещи» было не сложно. Назови мне хоть одного, кто способен на такое[1]…

– У нас много отважных рыцарей. Но большинство вместе с отвагой обладает здравым рассудком, в чем королю Ричарду иногда приходится отказывать… Но я вижу, что граф де Граммон готов к поединку. Готов ли твой рыцарь?

Султан улыбнулся.

– Хан Азир готов к сражению в любую минуту своей жизни. Он только и делает, что сражается, с того момента, как сел в седло. И я пока не встречал воина, который сумел бы выдержать его быстроту в бою. Он по рождению курд, как и я. И я горжусь, что у нас есть такой могучий батыр.

– Быстрота в каких-то случаях решает дело в поединке на мечах, – заметил герцог. – А граф Граммон превосходно сражается на копьях. Хотя мечом он тоже владеет недурно, редко его противник имеет возможность затем сразиться на мечах… А мы договорились, что рыцари сначала сойдутся с копьями, а потом только сразятся на мечах или любом другом оружии. Разве не так?

– Так, – согласился Салах-ад-Дин. – Но хан Азир и копье тоже взял в руки в первый раз не сегодня. Я думаю, что первую схватку он сумеет выдержать. А после этого, скажу честно, не завидую я твоему рыцарю.

– Ну-ну, – вздохнул герцог. – Ты, султан, хозяин здешних мест. Тебе и давать команду к бою… Пора уже начинать…

* * *

Под сарацинским воином был великолепный вороной конь, стремительный, как ветер, и едва прозвучал сигнал рога, как он взял с места сразу в резвый галоп. Хан Азир был одет в легкую чешуйчатую броню, которая не мешала двигаться ни коню, ни всаднику. Под графом Граммоном был тяжеловесный белый жеребец, способный своей грудью сбивать не только наездников, но и других более легких коней. Коня, как и рыцаря, покрывала броня, но белый жеребец легко двигался, словно и не чувствовал ее. Однако в скорости он значительно уступал арабскому скакуну.

Противники быстро сходились, но столкновение должно было произойти не посреди поля, а ближе к палатке Конрада Монферратского. Зная своего воина, султан и встретил герцога там, где должно было, по его расчетам, произойти столкновение. И угадал. Вороной скакун преодолел дистанцию чуть не на четверть большую, чем белый. Всадники заранее опустили копья, и видно было, что оба примеряются в середину щита противника. Впрочем, больше и некуда было попасть, поскольку оба воина заняли глухую оборону за ними, а попасть копьем в коня – это для рыцаря было несмываемым позором.

Противники мчались друг на друга, пригнувшись к шее коня, сжимая копья, и над щитами виднелись только верхушки их шлемов. Шлем графа Граммона был круглый, с прорезями для глаз, украшенный ладонью, повернутой вперед. Шлем хана Азира был остроконечным, без забрала, с перекрестьем на уровне носа и с бармицей[2], закрывающей горло. Оба противника старались не высовываться из-за щита, но, когда до столкновения оставались считаные секунды, они приподняли головы, чтобы видеть момент удара. И тут Граммон показал свое мастерство. Он заметил, что хан высунулся из-за щита слишком далеко, и быстро сменил направление своего удара и успел выбросить руку вперед. Не сделай Граммон этого, копье Азира ударило бы его в щит и могло сбить прицел графской руки. При равной длине копий первый удар всегда ослабляет второй. Но рука Граммона слегка вытянулась, и удар наконечника пришелся не в щит, а в неприкрытое шлемом лицо.

Кони даже на дыбы не встали, как бывает при ударах копий в щиты. Хан Азир вываливался из седла вместе с застрявшим в голове копьем, а вороной скакун все продолжал движение. Белый жеребец был прекрасно обучен – без понукания всадника свернул в сторону и ударил своей бронью вороного. И тот свалился в сторону, как и хан Азир.

– У твоих рыцарей и кони боевые… – достаточно кисло заметил султан Салах-ад-Дин. – Твой рыцарь победил, и я поздравляю тебя. Пригласи графа к нам, я хочу выразить ему свое восхищение.

Герцог сделал рукой жест, и один из воинов свиты стал спускаться с холма, чтобы пригласить Граммона…

* * *

Граф выслушал поздравления султана, приложил руку к груди и молча поклонился. Это был уже немолодой воин, с усами, свисающими на грудь, с мрачным взглядом из-под косматых бровей. Воины султана как раз принесли на холм доспехи убитого хана Азира. Граф кивнул оруженосцу, приказывая принять доспехи. Согласно турнирному кодексу, они, вместе с конем, доставались победителю.

– У меня есть просьба к тебе, любезный граф, – сказал Салах-ад-Дин.

Граммон молча поднял брови.

– В твоей стране не воюют такими мечами… Ваши мечи более тяжелые и более длинные. К тому же они прямые, а меч хана Азира, по сути дела, является саблей. Так у нас зовут это оружие. Я готов заплатить за него цену, которую ты сам назначишь…

– Оружие должно достаться победителю? – спросил граф Граммон. – Таково было условие?

– Да, – согласился султан. – Но никто не может запретить тебе продать оружие побежденного. Тем более тебе нет в нем нужды…

– Пусть этот меч останется у меня на память, – граф еще раз приложил руку к груди и снова поклонился. – Я могу идти?

– Конечно, – султан сердито укусил себя за ус и повернулся к Конраду.

Герцог проводил взглядом своего рыцаря, спускающегося с холма, и улыбнулся Салах-ад-Дину с приветливостью, которой, судя по взгляду, не испытывал.

– Граммоны – старинный и богатый род. Земель и денег у них больше, чем у некоторых королей. Граф не желает торговать. Тебе, султан, следовало попросить его сделать подарок. На это Граммон мог бы согласиться.

– Тебе следовало предупредить меня раньше, – заметил султан. – Эта сабля ценна не драгоценностями, что украшают ее рукоятку, а ценна хорасанским клинком и надписью на клинке. Хан Азир никому не доверял свою саблю. Он не желал, чтобы люди прочитали надпись.

– А что там написано? – поинтересовался Конрад.

– Если Азир никому не давал свою саблю, откуда я могу знать, что там написано! Я и хотел прочитать, но твой граф лишил меня этой возможности.

– Пусть сам читает.

– Он не сумеет. Остались единицы людей, знающих древний язык наших предков. Я сам читаю его с трудом.

– Да, – согласился герцог Конрад. – Граф Граммон, кажется, даже на своем языке не умеет ни читать, ни писать. Он не прочитает.

На этом султан с герцогом Монферратским, несостоявшимся королем Иерусалима, стали прощаться. А граф Граммон около палатки герцога рассматривал свой трофей. Сабля была бесспорно красива. Черный рисунок булатного клинка был украшен золотой росписью. Части рисунка были видны в несимметрично расположенные отверстия в ножнах. Наверное, в них был какой-то смысл, непонятный рыцарю.

Но он, гордый своей победой, и не горел желанием узнать, что они означают. Графу даже показалось, что отверстия портят ножны, нарушая симметрию. Впрочем, это его интересовало меньше, чем драгоценные камни, украшающие ножны и эфес клинка…

2. Россия, 2009 год

Стемнело, как обычно в середине декабря, рано. Как будто природа ждала самого короткого дня в году, чтобы потом начать прибавлять по минуте для равновесия.

Немолодой уже, хотя и по-спортивному подтянутый, генерал-майор вошел в подъезд жилого дома, но не стал пользоваться лифтом, а своим ходом поднялся на шестой этаж. Этот подъем не был для него, всю свою жизнь прослужившего в спецназе, тяжелым и даже дыхание не сбивал. На шестом этаже не горел свет, но он быстро сориентировался, куда двигаться. Перед металлической дверью генерал остановился, вытащил из кармана ключи с брелоком и набрал на брелоке четырехзначный pin-код, выключая сигнализацию. Сигнализация издала какой-то нестандартный звук, на что генерал только плечами пожал – он мало доверял электронике, и тем не менее пользоваться ею приходилось постоянно. Генерал на ощупь вставил в замок ключ. Поворот ключа тоже не понравился генералу, был каким-то непривычно тугим и скрипучим, словно замок никогда не смазывался. И это заставило на секунду остановиться, задуматься, но только на секунду. Смешно в собственную квартиру входить с предосторожностями. Потом генерал открыл замок полностью, шагнул за порог, закрыл за спиной дверь, сразу попав в полную темноту, поскольку дверь из прихожей в комнату тоже была закрыта. И сразу почувствовал неладное. Он хотел сделать шаг назад, но тут ему в грудь уперся пистолет.

– Не стесняйся, товарищ генерал, проходи. И не суетись. Я хорошо стреляю.

Голос был с заметным горским акцентом и невольно наводил генерала на мысль о северокавказских следах этого вторжения в квартиру. Ему пришлось немало повоевать на Северном Кавказе. Зная мстительный характер горцев, он мог предположить, что кто-то пожелал свести с ним счеты. Тем более что фраза «Я хорошо стреляю» из его собственного лексикона: если требовалось кого-то предупредить о последствиях сопротивления, генерал говорил именно так.

В это время зажегся свет и позволил оценить ситуацию. Человек с пистолетом, может быть, и умел хорошо стрелять, но не знал простой истины – если у тебя в руках пистолет, не торопись сближаться с противником. Сближение дает шансы на сопротивление, потому что удар с одновременным отклонением корпуса почти всегда быстрее, чем выстрел. Только кинорежиссеры, выстраивая дурацкие сцены, не понимают этой простой истины. К тому же пистолет следовало упирать в живот, а не держать его на вытянутой руке в неустойчивом положении. Но здесь, как оказалось, была подстраховка, не позволившая генералу показать, что он может предпринять в ответ. Второй человек стоял за вешалкой и тоже наставил пистолет на генерала. В данной ситуации, как рассудил хозяин квартиры, расстановка сил не на его стороне, и лучше было дождаться более удобного момента.

И в этот момент открылась дверь в комнату. В комнате было темно, и потому сложно было рассмотреть фигуру человека, стоящего в шаге за дверью. А свет, частично перекрытый самодельными антресолями, падал только на его ноги. Но голос генерал узнал сразу. В гости пришел, на этот раз с сопровождением, отставной полковник КГБ Иван Александрович Самойлов – человек, которого генерал настоятельно просил оставить себя в покое и не обращаться больше с предложениями, на которые будет только один ответ.

– Я все же решил, Иван Васильевич, попробовать с вами договориться… Пропустите хозяина в квартиру. Мой тезка человек разумный и умеет не только побеждать… Признание поражения не есть слабость. Слабый, наоборот, не может найти в себе силы признать поражение и ищет оправдание. А сильный, если проиграл, поражение признает безоговорочно.

Пропускать, однако, Ивана Васильевича никто не собирался. Или просто не стремились сразу выполнить команду. Следовательно, не уважали человека, ее отдающего, либо просто имели собственное мнение, как и равные права. И это следует учесть в дальнейшем. Если есть между противниками противоречие, его следует использовать с выгодой для себя. Иван Васильевич умел просчитывать последующие шаги точно так же, как умел и действовать спонтанно.

И тогда он спокойно отодвинул руку с пистолетом. Не осторожничая, а уверенно, демонстрируя презрение к оружию в чужих руках, стараясь не делать резких движений, способных спровоцировать выстрел. Плечом отодвинул человека, загораживающего ему путь, разделся, как всегда в прихожей, разулся и обувь поставил на место. То есть был настоящим хозяином в своем доме и вел себя так, будто бы не происходило ничего особенного. И его спокойствие, чувство собственного достоинства действовали на незваных гостей – Иван Васильевич это заметил. Как и то, что рядом с «тревожной» кнопкой на сигнализации обрезан провод. Следовательно, незаметно нажимать на кнопку бесполезно.

Он прошел в комнату и зажег свет. Там в темноте его дожидалось еще трое. Двери в две другие комнаты и кухню были закрыты, но не похоже было, что там еще кто-то прячется. К чему, когда их и без того пять человек на одного немолодого генерала? Пусть даже один из пяти старше его самого, но четверых, наверно, посчитали, должно хватить с избытком.

Он привык рассчитывать на собственные силы и лучше других знал свой боевой потенциал. В свои пятьдесят четыре генерал-майор Арцыбашев выдерживал без изнеможения все марш-броски, что сам проводил для спецназа внутренних войск, а в рукопашных учебных боях многим молодым обладателям такого же крапового берета мог дать фору. И четверо противников его не смутили бы.

– Извините уж, Иван Васильевич, что так назойливо ведем себя… – ухмыляясь, сказал тот, что старше. – Но это последствия вашего нежелания вести переговоры.

– Переговоры в таком тоне, что вы пытаетесь мне навязать, ведутся с побежденным противником. А вы еще не победили меня, Иван Александрович. И я не уверен, что сумеете.

– Мне кажется, сам факт нашего появления здесь – уже победа.

– Ошибаетесь, товарищ полковник. Но вам трудно понять, что такое победа. Вы были полковником КГБ, кабинетным сотрудником, и потому не в состоянии ощутить вкус настоящей победы. Вы по большому счету не знаете, что это такое… Кажется, я не ошибся в вашем имени-отчестве? И фамилию вашу, кажется, помню. Самойлов? Так?

Полковник ухмыльнулся уже без желания изобразить улыбку.

– Так, так… Но мне самому вовсе не обязательно проходить полный курс боевых ощущений. Вкус победы хорошо знаком одному из моих парней… – И кивнул в сторону самого крупного: – Чемпион мира по боям без правил.

Генерал посмотрел с легким любопытством. Рост сто девяносто, вес около ста двадцати. Откровенный тяжеловес. Это впечатлило бы человека с улицы, но не генерала краповых беретов, который сам имел вес чуть меньше ста, да и ростом был ненамного меньше чемпиона.

– А до боев без правил чем ваш боец занимался? Из какого вида в бои пришел?

– Я сразу с боев начал, – плохо выговаривая слова по-русски, сказал чемпион мира.

– Значит, базы нет. Ничего не умеешь, – отмахнулся генерал.

– Он – чемпион мира, – напомнил отставной полковник КГБ.

– Я знаю, что такое чемпионат мира в современных условиях. Большинство чемпионатов можно приравнять к чемпионату двора. Пригласят пару парней из наших бывших республик и объявляют, что проводят чемпионат мира. И даже специально для этого случая собственную федерацию регистрируют. Много я таких чемпионов видел. А в действительности они – «добро» на лопате…

Это чемпиона мира сильно ударило по самолюбию, даже руку поднял, показывая, что может и удар нанести. Но дистанция между ним и генералом была метра три – на такой дистанции руку поднимать безопасно, как подумал, видимо, чемпион. И никто не ожидал реакции немолодого генерала. Он эти три метра преодолел одним скользящим скачком и нанес прямой удар в челюсть. Причем кулак попал в точку в самом конце траектории движения, то есть в момент, когда рука набирает максимальную силу. Чемпион мира рухнул и несколько мгновений даже головой не шевелил. Все остальные, кроме полковника, тут же подняли пистолеты. Три ствола смотрели в грудь генералу, который сохранял полное спокойствие.

Так же спокоен был и Самойлов.

– Это впечатляет, – согласился полковник. – Вам можно и самому в чемпионате мира участвовать. Но кулак не победит пистолет.

– Случалось, – возразил генерал.

– Но не три пистолета.

– С этим соглашусь. Выслушайте мой ответ и уматывайте отсюда. Ответ, естественно, прежний – сабля не продается. Это наследственная реликвия, которая должна перейти от меня к моему сыну. И она перейдет к нему.

– Поздно, – сказал полковник. – Сабля уже у нас. Ни к вам, ни к вашему сыну она уже никогда не вернется. Она уже сегодня в другую страну улетит, и никогда никто ее больше в России не увидит. Ее и раньше видели немногие. А теперь не увидит никто.

Он наклонился, приподнял с дивана коврик и вытащил из-под него красивейшую саблю.

– Осталось только спросить вас, Иван Васильевич, где ножны. Эта сабля без ножен не имеет и половины своей цены…

– Украли, – засмеялся генерал, понимая, что против трех пистолетов он, даже имея великолепную боевую подготовку, бессилен что-то предпринять. – Не вы одни такие уроды. Позавчера еще. Прихожу домой, сабля на полу валяется, а ножны украли. Расстроился, конечно, да что сделаешь.

– Я серьезно спрашиваю. – Голос Ивана Александровича изменился.

– А я серьезно и отвечаю. Нет у меня больше ножен…

Полковник поднял клинок и провел им в воздухе. Он не делал рубящее движение, и даже клинком взмахнул не слишком резко, тем не менее воздух вокруг клинка вдруг слегка звеняще и с вибрациями «запел», как и полагается ему «петь» вокруг настоящего булата. И это создавало сабле какой-то ореол волшебства. Иван Александрович на этом не остановился, сначала пальцем потрогал лезвие, проверяя остроту, потом упер острие в пол и надавил ногой на середину клинка. Клинок легко изогнулся, показывая свою необычную гибкость.

– Порядочные люди гибкость проверяют не так. Они не оскорбляют клинок, наступая на него. Оскорблять булат опасно. Вы рискуете, товарищ полковник, от этого клинка и погибнуть.

Самойлов задумчиво отступил на шаг и вдруг взмахнул саблей резко и так, что острие прошло в нескольких сантиметрах от лица генерала.

– Не каркайте, товарищ генерал. Я человек суеверный.

– Я не каркаю, я предупреждаю. Это старинное поверье, и касается не только этого конкретного клинка, но любого булатного оружия. Общаться с ним разрешается только с уважением. Гибкость булата в старину проверяли иначе, без ноги. Показать как?

Иван Александрович усмехнулся.

– Это было бы интересно. Но, попади клинок вам в руки, вы, чего доброго, отрубите мне голову. А мне, честное слово, пока нравится, как она сидит на моих плечах.

Иван Васильевич усмехнулся:

– А вы не из храбрецов.

– Я из людей разумных, – возразил Самойлов. – И не трус. А показную храбрость не люблю. Поэтому всегда делаю только то, что необходимо, и оставляю геройство тем, кого гордыня съедает.

Чемпион мира зашевелился и медленно сел на полу. Помотрел вокруг очумело, ничего не соображая. И даже на потолок поглядывал, словно проверяя, не собирается ли обрушиться. С потолком, к недоумению чемпиона, все было в порядке. И это сильно удивляло, потому что сам момент удара он вспомнить не мог. Но встать на ноги чемпион не спешил.

Генерал удостоил здоровяка мимолетного взгляда, не считая, что тот достоин большего, и продолжал, обращаясь к Ивану Александровичу:

– Одна рука на рукоятке, вторая – на острие. Клинок кладется на голову и изгибается так, чтобы прижимался к ушам. Так не только сабли, но и мечи проверяли. Правда, для проверки меча не ваша сила нужна. С ним справлялись только руки воина и рыцаря. Это не по вашему адресу, хотя герб вашей службы, кажется, и носил щит и мечи.

– Это все романтика, а я человек не романтичный, – уже без прежней мягкости в интонациях произнес полковник. – Поэтому отвечаем четко и внятно: где ножны?

Встал на ноги чемпион мира по боям без правил. Помотал головой, едва выговаривая слова, спросил что-то на своем языке у одного из парней с пистолетом. Перелом челюсти у чемпиона, как показывал голос, был стопроцентным. Парень с пистолетом ответил. Чемпион мира еще раз головой помотал и встал за спиной Ивана Васильевича, которому в этой ситуации даже сдвинуться было некуда.

Прагматизм полковника все поставил на свои места. Арцыбашев понял, что его в любом случае постараются убить, иначе не наглели бы так. Поведение грабителей – наглядное подтверждение их намерений. В противном случае, они понимают, уйти далеко им не удастся. Тем более что полковника он знает. Но быть бычком, которого ведут на заклание, Иван Васильевич тоже не собирался. И потому просто ждал момента, когда незваные гости совершат ошибку.

Иван Александрович очень помог бы генералу, если бы положил саблю на диван, как собирался сначала. Одно движение, захват, прикрыться телом полковника, как щитом от пуль, и свободная рука успела бы вытащить пистолет Самойлова из подмышечной кобуры. Арцыбашев давно уже увидел рукоятку этого пистолета. Главное было в том, заслан ли патрон в патронник, потому что предохранитель можно успеть перевести в нижнее положение, а возможности передернуть затвор генералу уже не дали бы. Но и сам Самойлов не подставился так и саблю не положил, а просто бросил, словно бы руки для какой-то цели освободил.

Хорошо было бы, попытайся Самойлов ударить генерала. Это смогло бы внести неразбериху в общие действия, и генерал сумел бы этим воспользоваться, чтобы провести стандартный прием айкидо с захватом запястья противника. Иван Васильевич даже ноги незаметно расставил чуть шире и мысленно подправил центр тяжести, чтобы отклониться от удара ровно настолько, насколько это необходимо для проведения захвата за запястье.

– Вот что я скажу тебе, холуй недоделанный… Можешь передать своему хозяину, что ножны он никогда не получит. Я сам прочитал, что можно прочитать на клинке с ножнами, и потому, чтобы никто другой это прочитать не сумел, ножны уничтожил…

– Не надо было вам, товарищ генерал, обзывать меня. Я никогда в холуях не ходил…

– Холуем был при коммунистах, холуем и при бандитах подохнешь. Жалко только, мучиться долго не будешь…

Иван Александрович даже обиделся на такие слова. Видно, всегда мечтал помучиться.

– Почему не буду?

– Потому что клинок этот тебе голову снесет, а без головы люди долго не мучаются…

– Должен вас расстроить, – Самойлов чего-то откровенно испугался. – Ваша голова слетит раньше.

– Не ты ли это сделаешь? Попробуй.

Чемпион мира за спиной сильно мешал, отвлекая внимание. Если он будет бить всей своей тяжестью, мало не покажется. И потому приходилось прислушиваться к каждому шевелению за плечом. И внимательно всматриваться в лицо полковника. Это лицо должно было показать угрозу, идущую сзади. Но лицо отражало только ярость. Самойлов в самом деле вдруг попытался ударить генерала. Но бить он не умел. Размах был заметным, и удар корявым. Но именно такой удар и нужен был Ивану Васильевичу. Генерал отодвинул на полшага ногу и сместил корпус, сохраняя собственную устойчивость, дав возможность кулаку полковника пройти мимо; а рука генерала уже захватила бьющего за запястье. Пришлось при этом даже придержать его. Остальное генерал выполнил быстро и четко.

Поворот кисти изогнул Самойлова, развернул вокруг оси, подставил к генералу сначала боком, что дало возможность выхватить пистолет; потом еще один легкий доворот кисти, и Иван Александрович грудью встал на защиту генерала. А Иван Васильевич большим пальцем привычно опустил предохранитель на «ПМ»[3] и сразу нажал на спусковой крючок, стреляя в ближнего, что уже поднял и наставил на полковника свой пистолет. Но спусковой крючок проваливался мягко и без усилия – патрона в патроннике не было, и не было времени и возможности передернуть затвор, чтобы привести оружие в боевое положение…

В это время среагировал наконец-то чемпион мира и с рыком прыгнул на генерала сбоку. Удар был смазанным, и неизвестно, кому досталось больше, генералу или полковнику. Но тут же и другие, раздумав стрелять, набросились на Арцыбашева, и удары на генеральскую голову посыпались со всех сторон одновременно.

Иван Васильевич упал, еще не потеряв сознания, и пытался защититься от ударов. Его начали избивать ногами с разных сторон, и здесь уже защититься было невозможно. И только когда Арцыбашев перестал закрываться, понимая, что это бесполезно, полковник сказал:

– Перекур, ребята. Мне еще спросить надо. В последний раз.

Генерал был еще в сознании, но смотреть мог только одним глазом. Второй был, кажется, выбит. И он смотрел строго и прямо на своих убийц.

Иван Александрович взял в руки саблю и подставил острие к глазу.

– Значит, ножны ты уничтожил…

– Да, холуй. Уничтожил. И твой хозяин никогда не прочтет надпись.

Голос был хриплый, но спокойный, даже насмешливый. И совсем без злости, зачем расходовать энергию впустую.

– Ты тоже уже ничего не прочтешь. – Самойлов надавил на рукоятку – острие клинка вошло в глаз, и полковник сразу после этого, словно испугавшись сделанного, резко обернулся к своим: – Добейте его…

И снова ноги пришли в движение. И только перед выходом из квартиры, когда генерал уже не шевелился, Самойлов вернулся из прихожей, решив на всякий случай прощупать пульс на горле. И уловил едва заметную пульсацию в сонной артерии.

– Даже убить не можете, помощнички…

И резким ударом сабли перерубил генеральское горло. После этого снял покрывало с кресла, завернул в него саблю, чтобы не идти по улице с окровавленным оружием в руках.

* * *

Уходили они через чердак, заранее открытый. Прошли до выхода в самый крайний подъезд дома, около которого оставили машину – семиместный «Лендровер Дискавери».

Рядом с дверьми стояли две пожилые женщины, разговаривали. Одна из них держала на поводке мелкую беспородную собачку, которая постоянно рвалась побегать и тем тревожила хозяйку. Но хозяйка считала, что собачка может подождать, а разговор с соседкой откладывать не хотелось.

Рядом с домом было все спокойно. Убедившись в этом, полковник стал аккуратно укладывать саблю в длинную, подходящую под размер картонную коробку…

Часть I

Глава первая

1

Возвращение Василию Ивановичу вообще не запомнилось. Полный провал в памяти, превратившейся в какой-то хаотичный наплыв не связанных друг с другом картинок. Состояние полной прострации самому старшему лейтенанту казалось странным, но он, углубившись в него, никак не мог вернуть свои мысли.

Возвращались вместе с женой. Какой это был поезд, вагон – плацкартный или купейный, он вообще не мог вспомнить, словно его везли багажом. И хотя Василий Иванович не засыпал, кажется, ни на минуту, одновременно и не просыпался полностью. И все не мог прийти в себя. Не помнил того, что Людмила, жена, постель ему стелила и укладывала, как маленького. Одеяло под голову подсовывала, чтобы из окна не дуло, потому что после прошлогодней контузии у него часто болела шея. А он лежал с открытыми глазами и смотрел куда-то перед собой, ничего не видя. И не разговаривал. Это последнее вообще было для Людмилы совсем уж непривычно, потому что муж был всегда легким по характеру и даже иногда слегка утомлял ее своими шутками. А в этот раз он был сам не свой.

Но Людмила понимала, какой удар получил муж.

Отца хоронили с воинскими почестями, но в закрытом гробу, чтобы не видно было изуродованное лицо, которое никаким гримом не смогли привести в нормальное состояние, хотя первоначально пытались это сделать: перерезанное горло было зашито очень грубо. Смерть эта была для Василия Ивановича потому еще сильным ударом, что месяца не прошло, как он вместе с отцом похоронил мать, никогда ничем не болевшую, не жаловавшуюся ни на что и «сгоревшую» за одну неделю от отказа обеих почек. Отец тяжело переживал потерю жены и сказал сыну, что хочет выйти в отставку и уехать в деревню. Но не успел, хотя начал оформлять уже документы. Его, боевого генерала спецназа внутренних войск, убили дома. И не просто убили, а изуродовали до неузнаваемости. Наверное, били очень долго, хотя никто из соседей не слышал ни шума, ни криков, ни стонов. Но Иван Васильевич Арцыбашев был не тем человеком, который допускал жалость к себе. И за себя постоять всегда мог, несмотря на солидный возраст. Даже сын, чемпион Вооруженных сил по рукопашному бою, гипотетически размышляя, не был уверен в том, что сумел бы победить своего отца в схватке, доведись им попробовать свои силы друг на друге. Но кто-то нашелся.

Можно было подумать, что из отца выбивали какие-то сведения. Пытали. Иначе трудно объяснить такие побои. Но тогда, как говорили следователи, в квартире были бы заметны и следы обыска. Однако все было на месте, кроме старинной сабли, всегда висевшей на стене. Только эту саблю и забрали. Конечно, она одна стоила как хорошая иномарка – черная хорасанская[4] сталь с золотой насечкой и позолоченной рукояткой, усыпанной драгоценными камнями. К тому же имеющая несомненную историческую ценность уникальная вещь. Но не за саблей же пришли убийцы! Ее можно было украсть, когда отца дома не было, и все. Воры и убийцы, как правило, разные люди… Однако даже следов на замке домашнего сейфа, говорящих о попытке взлома, не было. Ключ от сейфа остался у отца в кармане на одной связке с домашними ключами, ключами от кабинета и служебного сейфа, с металлической печатью, которой кабинет и служебный сейф опечатывались при уходе. Шинель на вешалке, нетронутая. А в сейфе, который убийцы не пожелали открыть, было более двухсот тысяч рублей, припасенных отцом неизвестно на какие нужды. Со счета в банке он эти деньги снял неделю назад, как уже выяснило следствие, но воспользоваться не успел.

Следователи следственного комитета при военной прокуратуре федерального округа – а именно им военная прокуратура поручила заняться расследованием, – исходя из того, что убитый был генералом, убийство посчитали весьма загадочным. Юрий Михайлович, руководитель следственной бригады, сказал, что загадочные убийства раскрываются чаще и проще, чем случайные и спонтанные. И потому, разговаривая с сыном убитого, следователи были уверены в своих силах и надеялись на быстрый успех, сразу и безоговорочно объявляя основным мотивом преступления профессиональную деятельность генерала. Здесь уже можно было покопаться и что-то отыскать.

Сразу подозревалось, что у одного из убийц должна быть сломана, видимо, челюсть. Согласно данным судебно-медицинской экспертизы, у генерала Арцыбашева были сломаны два пальца правой руки – указательный и средний, в замыкающих кулак суставах. Но переломы были без смещения в других суставах пальцев. Обычно такие повреждения бывают при очень сильном и резком ударе и, как правило, при ударе в челюсть. Причем перелом был получен при жизни, но, видимо, незадолго перед смертью, поскольку генерал уходил со службы со здоровой рукой. Предположение о том, что пальцы были сломаны, когда генерал пытался защитить руками лицо, в которое наносились удары ногами, судмедэкспертиза отмела, поскольку в других местах на руках были ссадины от обуви, а в месте перелома таких ссадин не было. По этому поводу были опрошены врачи всех травмпунктов города. Но с переломом челюсти никто в этот день не обращался. На следующий день после убийства обращение с переломом челюсти было зарегистрировано. Но обратился спортсмен, представитель боев без правил, чемпион мира, которому нанесли травму на тренировке. Однако поиск продолжался.

Впрочем, сам Василий Иванович, старший лейтенант спецназа ГРУ, вроде бы и слушал, что ему говорят, но едва ли что-то слышал и уж подавно не мог анализировать сказанное. Но рядом стояла Людмила. Она слушала и кивала. А он в прострации находился, словно жил мыслями в другом измерении, и никак не реагировал на происходящее. И даже на простые уточняющие вопросы отвечал не сразу, с трудом заставляя себя сосредоточиться на необходимости думать и говорить. Может, так сработала способность подсознания к самозащите, стараясь смягчить случившееся, растягивая осознание непоправимой потери. По крайней мере, так определила для себя Людмила, работавшая психологом реабилитационного центра. А она свое дело знала. И не мешала мужу за своим подсознанием, как за ширмой, прятаться. Знала, что потом, выйдя из этого трансового состояния, Василий Иванович будет у нее многое переспрашивать, и потому старалась все запомнить, чтобы потом успокоить… Она всегда чувствовала себя старшей и ответственной за него. Впрочем, она и была на шесть лет старше мужа…

* * *

– Такси! Такси! Дешево!

Не обманешь – не продашь. Так зазывалы преспокойно привирали, поигрывая ключами от машин. Таксисты у вокзала уж очень напоминали торгашей с базара, с той же интонацией кричавших: «Персики! Персики! Недорого».

К приезду единственного за день поезда у вокзала всегда собиралось таксистов не меньше, чем пассажиров. Поэтому, когда Людмила взяла Василия Ивановича за локоть, останавливая, к ним бросилось сразу несколько человек, желающих выхватить сумки из рук старшего лейтенанта. А он, словно и не понимал ничего, стоял и смотрел вперед.

– Товарищ старший лейтенант! – услышала Людмила.

И только после этого увидела, как к ним спешит сержант, водитель штабной машины. Его, кажется, звали Володей, а фамилию она никогда и не знала.

– Пойдем, – потянула Людмила мужа. – За нами приехали.

Таксисты с неприязнью оглянулись на конкурента.

– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант, – сержант, оказавшись рядом, вальяжно козырнул, хорошо осознавая вольности, которые может себе позволить штабной водитель.

Штабной «уазик» стоял с включенным двигателем, и в салоне было тепло, несмотря на то что на улице стоял мороз. В машину уселись быстро, устроив тяжелые сумки на заднем сиденье рядом со старшим лейтенантом, и сразу поехали. Но на выезде с привокзальной площади, огороженной трубчатым парапетом, какой-то человек неопределенных лет встал посреди дороги и замахал рукой, останавливая машину. Володя коротко глянул на старшего лейтенанта через плечо, а Людмила, устроившаяся на переднем пассажирском сиденье, приказала, как умеют приказывать только офицерские жены, вполне безапелляционно:

– Остановись. Может, к нам?

Она сама дверцу открыла, чтобы услышать, что тот скажет.

– В бригаду? – поинтересовался тот. – Здравствуйте.

– Здравствуйте. В бригаду.

– Возьмете?

– Садитесь, – она кивнула на заднюю дверцу.

Василий Иванович начал постепенно приходить в себя, потому что без напоминания отодвинулся, освобождая место для нового пассажира. Попутчик быстро сел, устроив на коленях свою небольшую сумку.

Ехали молча до самого КПП, где сержант остановился и оглянулся на пассажира:

– Вам сюда?

– В штаб.

– Значит, сюда. Нам дальше – в ДОС[5].

Пассажир вышел, но дверцу сразу не захлопнул, а оглянулся на старшего лейтенанта и уточняюще спросил:

– Если не ошибаюсь, старший лейтенант Арцыбашев?

– Так точно, – сдержанно ответил Василий Иванович, носом, видимо, чувствуя старшего по званию.

– Я по вашу душу, можно сказать, приехал. Подполковник Елизаров, Федеральная служба безопасности. Ну да завтра встретимся, поговорим.

Подполковник улыбнулся, но узкие глаза его при этом оставались ледяными.

– Так точно, – невнятно повторил старший лейтенант, и дверца захлопнулась.

– Кто это? – спросила Людмила.

– Так, никто, – безразлично ответил Василий Иванович.

Больше он ничего и сказать не мог.

* * *

Командир роты капитан Твердовский загодя прислал солдата, чтобы тот протопил дом. Вообще-то в щитовых двухквартирных домиках ДОСа центральное отопление было, но в эту зиму, как случалось и раньше, возникли какие-то перебои с углем для котельной, и потому все по старинке пользовались печками.

Приняв на себя естественное для домашних условий командование и отпустив солдата, Людмила, не раздеваясь, потрогала руками печку – та была уже горячая, хотя дом полностью еще не прогрелся. После этого посмотрела на мужа, пытаясь определить его дееспособность. Он разделся и упал в кресло перед выключенным телевизором, снова погрузившись в свои мысли, но она была уверена, что спроси сейчас, о чем он думает, он и не смог бы ответить. В таком состоянии люди не могут сконцентрироваться на чем-то конкретном. Посттравматический синдром порой бывает затяжным, но Людмила Арцыбашева хорошо знала и то, что чем более затяжным он бывает, тем меньше последствий в себе несет. И не заставляла мужа проявлять активность. Знала, что он сам очнется от стрессового полусна и сделает что необходимо. Управлять собой Арцыбашев-младший умел, как всякий офицер спецназа ГРУ. Служба такая, что требует психической устойчивости.

– Я за детьми схожу, а потом приготовлю что-нибудь. Посиди пока, отдохни.

Детей, трехлетнего сына и четырехлетнюю дочь, с собой на похороны они брать не стали, оставив у подруги Людмилы. Дети любили дедушку, и не хотелось им даже говорить о происшедшем. Пройдет время, как-то мягко можно будет им рассказать. И они решили подождать с объяснениями, пока дети немного не подрастут. Все-таки дедушка далеко жил, и не каждый день они с ним встречались. Потому детей оставили в чужих руках, благо руки – добрые и надежные – были. Однако это случалось уже не в первый раз, и потому волноваться особо не стоило – с детьми и в чужом доме все должно быть в порядке. Тем не менее нагружать подругу лишней заботой тоже не хотелось, и потому Людмила поспешила за детьми. Идти было недалеко, можно за десять минут в оба конца управиться вместе с одеванием детей. Да еще плюс минут десять на поболтать с подругой, которая без удовлетворения своего любопытства Людмилу, конечно, не отпустит.

Так она и ушла, не дождавшись ответа от мужа и неуверенная, слышал он ее или нет.

Василий Иванович так и сидел в кресле, опустив голову и глядя перед собой, когда, почти сразу после ухода жены, раздался звонок в дверь. Вставать и идти открывать не хотелось, тем более что дверь она наверняка, как обычно, оставила открытой. А кричать, чтобы зашли, хотелось еще меньше, чем вставать. И потому старший лейтенант, помедлив несколько секунд, пошел к двери, встречать гостей.

За дверью стоял гость, хоть и незваный, тем не менее «свой». Более того, командир, сослуживец и друг, которому не хотелось говорить, что он пришел не вовремя, потому что друзья всегда приходят вовремя. Только самому хозяину это не сразу становится понятно. И потому, открыв дверь, Арцыбашев отступил на шаг, освобождая проход.

– Привет, Василий Иваныч, – сказал капитан Твердовский, командир роты, перешагивая через порог.

Капитан был в спортивном костюме, на который набросил дубленку, и без шапки.

– Я смотрю, свет зажегся. Вернулись, значит. Дай, думаю, загляну.

– Заходи, Дмитрий Евгеньевич. Только я не в духе, сам понимаешь. Извини уж.

Твердовский хорошо это понимал и потому сразу вытащил из кармана дубленки бутылку водки и протянул старшему лейтенанту:

– Давай? Расслабит…

– Пробовал. Не помогает. Вообще до головы не доходит. Как воду пью.

Тем не менее Василий Иванович сразу прошел на кухню. Кухня была в доме угловой, и потому там всегда зимой было заметно холоднее, чем в других комнатах, – даже тогда, когда отопление шло из котельной. Но холода, когда нет ветра, офицеры боялись мало.

– Похозяйничай, а то у меня руки подрагивают, – сказал Арцыбашев и поставил бутылку на стол.

Руки у него в действительности не дрожали, но он не стал объяснять свое состояние полностью, потому что и себе объяснить его не мог, хотя мог бы сказать, что от усталости даже плечи болели, будто несколько дней не переставая мешки таскал – так все болело. И, чтобы совершить любое движение, приходилось себя заставлять. Но и объяснять подобное состояние не надо было, потому что Дмитрий Евгеньевич и сам все это понимал. Он не пошел в комнату доставать из серванта рюмки, а вытащил из кухонного навесного шкафа два стакана, поочередно дунул в каждый, словно сполоснул, и поставил на стол. А из второго кармана дубленки вытащил целлофановый пакет с куском копченого сала собственного приготовления, взял четвертинку буханки хлеба и тут же нарезал закуску. Выпили, помянули, не чокаясь, и после этого капитан, глядя на понурую голову старшего лейтенанта, сказал:

– Не рассказывай ничего. Давай сразу по второй.

Когда вернулась Людмила, бутылка была уже пустой и стояла под раковиной рядом с мусорным ведром. А мужчины сидели молча, каждый погруженный в собственные мысли. Со стороны казалось, что они друг друга понимают и поддерживают, хотя поддержка нужна была только одному из них.

* * *

– Подполковник Елизаров из ФСБ – это кто такой? – спросил наконец Василий Иванович.

– Из ФСБ? – переспросил Твердовский. – Это особист, что ли?

– Нет, особист, кажется, Евсеев, а этот Елизаров.

– Тогда не знаю. Я и с Евсеевым-то только здороваюсь, а разговаривать – ни разу не разговаривал. Не люблю я эту ихнюю братию. А кто такой?

Василий Иванович объяснил. Людмила молча слушала. Со стороны выглядело, что тот ничего вокруг не видит и не воспринимает, а он все запомнил. Значит, из стресса уже наполовину вышел.

– И не сказал, что ему от тебя нужно?

– Ничего не сказал.

– Не понравился он мне, – заметила Людмила, включаясь в разговор. – Лицо злое. Холеный уж очень. На комсомольского функционера из недалекого прошлого похож. Или на депутата. Из молодых и борзых. Я таким никогда не верю.

– Да, мне лицо тоже не понравилось, – согласился Василий Иванович. – Слизняк какой-то. И улыбается, как удав кролику.

– Служба такая, – философски рассудил командир роты и вместе с Людмилой встал на звонок в дверь. – Никак мой Бич Божий за мной пожаловал. Я открою.

Капитан знал за своей женой привычку отправляться на поиски мужа, если тот вышел из дома с бутылкой. А дома не пил принципиально. Кого Дмитрий Евгеньевич звал Бичом Божьим, знали все. Знали еще, что тещу капитан вежливо величает Мамашей Крюгер. Она долго не понимала, что это может означать, пока соседка не принесла ей видеозапись фильма-ужастика «Дом на улице Вязов». Разборку в тот вечер слышала вся улица. Но к голосу Мамаши Крюгер в ДОСе привыкли, и это не казалось чем-то из ряда вон.

Оказалось, в этот раз Дмитрий Евгеньевич ошибся. Он вернулся первым, но слышно было, как в прихожей кто-то разувается.

– Валерий Валерьевич хочет мое сало попробовать, – сказал Твердовский, замысловато представив нового гостя.

После этих слов в кухню вошел начальник штаба бригады подполковник Совкунов и поставил на стол свою бутылку с водкой.

– Сообщили мне, что ты, Василий Иванович, вернулся. Решил заглянуть, проведать.

– Не спейтесь, господа офицеры, – сказала, вставая, Людмила. – Только попрошу всех вместе с салом и тарой перебраться в комнату. Мне детей кормить пора… Ванюшка сегодня в обед есть не стал, и Манюша без нас плохо ела.

И посмотрела на мужа, как рефери на ринге, словно проверяла его состояние после полученного удара.

* * *

– Вообще-то я по делу, – сказал подполковник Совкунов после того, как выпили по первой. – Думал, ты один сидишь.

– Я не мешаю? – спросил Твердовский. – Могу уйти. Все равно моя половина вот-вот прибежит.

– Посиди, Дмитрий Евгеньевич, пока, – сказал Валерий Валерьевич. – Дело тебя тоже касается.

Капитан со старшим лейтенантом ждали, что скажет начальник штаба, а тот почти минуту думал, собираясь с мыслями.

– Вот, Дмитрий Евгеньевич, первый вопрос к тебе: сможешь ты найти Василию Ивановичу временную замену?

– На какое время? – настороженно спросил Твердовский. – От этого все зависит. Вообще-то взвод у него сильный, подготовлен хорошо, если ненадолго, то кого-то поставить можно.

– Неизвестно, насколько, – хмуро сказал подполковник. – Командировка, возможно.

– Это связано с подполковником Елизаровым? – спросил напрямую старший лейтенант.

Совкунов быстро и настороженно взглянул в глаза Василию Ивановичу и кивнул:

– Да. Он говорил, что вы подвезли его.

– А что вообще ФСБ от нас нужно? – поинтересовался капитан, не пытаясь скрыть своего недовольства.

– Ничего особенного: они всего-то навсего просят временно откомандировать к ним старшего лейтенанта Арцыбашева для помощи при расследовании обстоятельств убийства генерала Арцыбашева.

Василий Иванович покраснел и взялся за бутылку, чтобы разлить водку по стаканам.

– Авторский вариант, – сказал Твердовский.

– Что? – не понял подполковник.

– Я говорю, что это решить может только сам Василий Иваныч. С вашего, естественно, согласия. Я в этом деле даже советовать ничего не буду.

– И правильно, – согласился Совкунов. – А посоветовать здесь нечего, поскольку все завтра объяснит сам подполковник Елизаров. Я просто заглянул, предупредить – будь, Василий Иванович, готов к беседе.

– Я постараюсь, товарищ подполковник, – ответил Арцыбашев.

– С утра, будь любезен, ко мне. И еще подумай об одном. Судя по вопросам Елизарова относительно твоей способности к работе в одиночестве, на нелегальном положении и без прикрытия, они, видимо, хотят использовать тебя таким образом. Меня такие запросы сильно смущают… Подумай хорошенько.

– А что такого особенного должно меня смутить?

– То, что раньше в ФСБ о своей работе не докладывался.

Людмила, слыша, о чем разговор, выглянула с кухни и взглянула на мужа. Как всякая нормальная жена, она считала себя ангелом-хранителем своей половины и была уверена, что никто, кроме нее, не в состоянии понять, на что Василий Иванович способен, а для чего его просторные плечи явно не приспособлены.

2

Всю ночь валил снег, и прекращаться, кажется, не собирался, поскольку небо со всех сторон, куда ни посмотри, было затянуто низкими серыми тучами. Большие тяжелые хлопья сыпались с неба. Это предвещало значительное потепление, как всегда бывает при сильном снегопаде. После нескольких морозных недель потепление было вполне уместным и воспринималось с облегчением.

На службу Василий Иванович, как всегда, пошел один. Жена сначала детей в детский сад провожала и только после этого отправлялась к себе в реабилитационный центр. Там проходили восстановительный курс не только солдаты и офицеры их бригады, но и из других бригад.

Василию Ивановичу предстояло идти в другую сторону, поскольку обычно он пользовался боковой проходной, расположенной неподалеку от казарм. А утро каждого командира взвода начиналось, естественно, с посещения казармы, где взвод располагался. Дежурный по роте, встретив Арцыбашева на лестнице, не позволил старшему лейтенанту повидаться со своими солдатами и сразу развернул его:

– Товарищ старший лейтенант, подполковник Совкунов требовал вас к себе, как только появитесь. Что-то срочное.

– С командиром роты?

– Никак нет, товарищ старший лейтенант. Капитана к начальнику боевой подготовки бригады вызвали. Он уже ушел.

Пришлось разворачиваться и идти в штаб заснеженной за ночь тропой через полосу препятствий – самым коротким путем. Где-то за углом штабного корпуса, в районе крыльца, остервенело лаял Товарищ Старший Прапорщик Черноносенко, из чего Арцыбашев сделал естественный вывод. Любимец спецназовцев, чистокровный дворовый пес с такой длинной, членораздельно и отчетливо произносимой кличкой, полный тезка некогда служившего в бригаде старшего прапорщика Черноносенко, был добрейшим на свете существом. Но признавал только людей в форме, а всех, кто ходил в гражданском, облаивал с полной ответственностью. Но если служащих бригады, которых Товарищ Старший Прапорщик Черноносенко прекрасно знал, пес облаивал только слегка и лениво, то любого постороннего, кто появлялся, он воспринимал как злостного нарушителя границы и угрозу каждому, носящему воинскую форму. Сам пес был средних размеров, но имел несуразно большую голову с широченной пастью, и это людей, не знающих его добрый нрав, пугало. Так же Товарищ Старший Прапорщик Черноносенко пугал кого-то и в этот раз. Вывод старшего лейтенанта был прост: в штаб только что прошел подполковник Елизаров. И уже, должно быть, подготовился к встрече.

Майор Крикалев из оперативного отдела, дежурный по штабу, поздоровавшись, тоже поторопил:

– Валерий Валерьевич уже дважды спрашивал. Просил подогнать.

– Он один?

– Нет. Кто-то там в гражданском. Мордатый такой. Глаза как у устрицы.

– Елизаров? Из ФСБ?

– Не знаю, кто, – майор Крикалев пожал плечами. – Может, и из ФСБ. Если арестовывать тебя приехал, поторопись, а то, чего доброго, не дождется.

– Бегу, – ответил старший лейтенант штабному майору и в самом деле двинулся по лестнице через ступеньку, впрочем, торопился он только до поворота лестницы, дальше стал подниматься нормально.

Расслабленность, если не сказать растерянность прошедших нескольких дней Арцыбашев сумел преодолеть, как умел преодолевать и физическую усталость. И хотя отошел от своего вчерашнего ступора, но еще не мог быть легким и беззаботным после убийства отца. Сейчас его брови хмурились, словно обрели непонятную тяжесть, и взгляд стал менее подвижным. Да и сам Василий Иванович чувствовал, что вернуться к себе прежнему вряд ли удастся. И когда время сможет примирить его с происшедшим – было неизвестно.

Подполковник Совкунов как раз заказал из столовой чай на себя и на гостя, и старший лейтенант Арцыбашев вошел в кабинет вместе с официанткой, которую догнал в коридоре.

– Еще чай, Валентина, – попросил Валерий Валерьевич. – Присаживайся, Василий Иванович, поближе к подполковнику Елизарову. Михаил Афанасьевич тебя заждался…

Старший лейтенант посмотрел на часы. Официально служебное время начиналось у него только через пять минут, хотя в армии служебное время нормированным по большому счету не бывает. Совкунов это движение заметил, но никак не отреагировал, уверенный, что офицеры должны приходить на службу никак не позже начальника штаба.

Василий Иванович, как и положено младшему офицеру, аккуратно и прямо сел за стол против подполковника Елизарова. Тот посмотрел на старшего лейтенанта поверх очков, потом на официантку, расставляющую на стол стаканы в подстаканниках и печенье в блюдечках, и задал отвлеченный вопрос:

– Вас, Василий Иванович, с какого времени начали по имени-отчеству звать?

– В детском саду еще, – невесело улыбнулся старший лейтенант. – Сначала воспитатели, оттуда во двор перешло, со двора – в школу. Как-то так повелось, что даже учителя – с улыбкой, конечно, но…

– Бывает и так. Мы это называем остаточным явлением… Вообще-то по возрасту вы уже вышли из анекдотов про Чапаева, – заметил Михаил Афанасьевич. – Тем не менее традиции остались у людей старшего поколения, у которых знакомое отчество вызывало только такую ассоциацию.

– А что, анекдоты имеют временной период? – спросил подполковник Совкунов.

– Как правило, политические, – пояснил Елизаров. – Еще в конце пятидесятых годов в ЦРУ был центр, где эти анекдоты кропали. Направление очевидное – полить грязью чересчур патриотический настрой советского человека. Неуважение к своим героям и вождям, которых выставляли питекантропами. Начали тогда с Ленина, Сталина и Хрущева. Потом уже и на героев перешли. А анекдот ведь запоминается лучше, чем пересказ событий. Потому и неудивительно, что люди, помнившие, кто такой Василий Иванович Чапаев, да еще и старый фильм, не могли удержаться.

– Да, помню еще анекдоты про Штирлица, – сказал подполковник Совкунов. – А почему наши не сделали «ответный подарок» – про Рэмбо, например?

– Чтобы создать аналогичный центр при КГБ и получить финансирование, требовалось кому-то набраться храбрости и пойти сначала к Хрущеву, потом – к Брежневу и показать хотя бы несколько десятков анекдотов для ознакомления. А такого храбреца не нашлось. Наши генеральные секретари не страдали от переизбытка юмора, и никто не рискнул здоровьем соваться с предложениями.

Официантка вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

– Ну-с, приступим к нашим делам, – сказал Михаил Афанасьевич и придвинул к себе лежащую чуть в стороне кожаную потертую папку, которую, впрочем, не раскрыл, и посмотрел на начальника штаба бригады.

– А я, – сказал подполковник Совкунов, – свой чай оставляю в наследство старшему лейтенанту Арцыбашеву, а тот, что для него заказал, попью в оперативном отделе. Я прикажу дежурному, чтобы телефон туда переключил, чтобы вам не мешать.

И Валерий Валерьевич вышел, оставив молодого офицера спецназа ГРУ для беседы с подполковником Федеральной службы безопасности.

* * *

– Я дважды участвовал с Иваном Васильевичем в операциях, – сказал вдруг подполковник Елизаров, казалось бы, совсем не к месту вспомнив убитого генерала. – На Северном Кавказе – один раз в Дагестане, второй в Ингушетии. Правда, пересекались, главным образом, в работе с подразделениями, а не лично. Не в тех я чинах, как говорится, чтобы с генералами чай пить, особенно если это чай с коньяком. Ну, хоть с генеральским сыном попью, без коньяка.

Старший лейтенант Арцыбашев заметно напрягся, но старался держаться. В современных условиях спецназ внутренних войск изредка проводит с ФСБ совместные операции, как это делает и с теми и с другими спецназ ГРУ. Ничего удивительного в этом не было. Просто напоминание о службе отца, человека не просто сильного, а еще и прекрасно подготовленного в рукопашном бое, напомнило старшему лейтенанту, как он погиб. А подполковник Елизаров, сказав это, выдержал паузу, ожидая какого-то ответа, чтобы иметь возможность настроиться на правильный тон. Но попытка оказалась неудачной. Тогда Михаил Афанасьевич легонько похлопал по папке, привлекая к ней внимание, показывая, что ему есть чем заинтересовать Василия Ивановича. Но старший лейтенант и на это никак не отреагировал и продолжал ждать. Облегчать задачу Михаилу Афанасьевичу никто не собирался. Он понял, что проще сразу говорить напрямую, как привыкли ставить задачу в армии. Но сейчас конкретной задачи и не было, нужно лишь обсудить возможность сотрудничества. Так понимал ситуацию сам старший лейтенант и не горел желанием работать с ФСБ. Но, поскольку это должно касаться расследования гибели генерала Арцыбашева, внутренне согласился.

Убедившись, что попытки разговорить сына убитого ни к чему не привели, Елизаров спросил:

– Вам, кажется, уже доводилось в «автономке»[6] работать? Без прикрытия?

Однако старший лейтенант оказался не так прост, как тому показалось, и сразу раскрываться не захотел.

– Я, конечно, товарищ подполковник, знаю, что такое «автономка», слышал. Что же касается моей службы, то все вопросы я попрошу относить к командованию бригады или вообще к командованию спецназа ГРУ. Я на такие вопросы отвечать не имею права даже в том случае, если вы обладаете следственными полномочиями. А у ФСБ, насколько мне известно, следственные полномочия отобрали и передали в следственный комитет при военной прокуратуре. Так, кажется? Сами понимаете, мы с вами люди военные и несем ответственность за сказанное…

Михаил Афанасьевич кивнул, улыбнулся своей ледяной улыбкой, оценив умение Арцыбашева-младшего определять суть тайных операций, но восторга не проявил.

– Мы, возможно, хотели бы предложить вам поработать в «автономке» по нашему заданию, – наконец-то сказал подполковник откровенно. – Ваше командование не возражает. Дело упирается только в ваше личное согласие.

– «Хотели бы предложить» или только «возможно, хотели бы»? – переспросил старший лейтенант. – Можно этот вопрос почетче прояснить?

– Прояснить можно. Дело в том, что для участия в запланированных мероприятиях вам необходимо будет кое-что вспомнить. От вашей памяти и будет зависеть ваше участие. Если вспомнить ничего не сможете, значит, и обсуждать нечего. Ну, и желание ваше необходимо – это, может быть, самое главное, поскольку обязать мы вас не можем, а ваше командование согласится только при этом условии.

Теперь кивнул уже Василий Иванович, не желая тратить слова на вопросы, которые фээсбэшник так и так прояснит, иначе и не стоило этот разговор заводить. Пусть выкладывает, что следует вспомнить и какие варианты могут возникнуть. Василий Иванович предполагал, что некоторые из них могут оказаться для него лично неприемлемыми.

Елизаров не заставил себя ждать и пояснил:

– У нас есть некоторые наработки по данному делу. Причем они были сделаны задолго до совершения убийства, и мы не предполагали, что дело так закончится. Впрочем, еще несколько месяцев назад мы предупреждали Ивана Васильевича о необходимости быть осторожным. Он обещал, однако…

– Я слушаю вас, – прервал старший лейтенант, стараясь быстрее перейти к делу и избежать обсуждения деталей убийства.

– Вы знаете, что была похищена сабля?

– Да.

– Это самый ценный предмет в доме?

– Самый ценный, – согласился Арцыбашев-младший. – Правда, следователи на этом не зациклились, несмотря на мое предупреждение о ее возрасте и ценности. Они похищение сабли видят только каким-то штрихом или отвлекающим моментом. Но я могу допустить, что это не так.

– А историю самой сабли знаете? – Голос подполковника звучал слегка нравоучительно – так умудренный опытом оперативник беседует с зеленым сосунком. Именно так все выглядело со стороны, и это несколько раздражало Арцыбашева.

– Знаю лишь отдельные моменты, что это булатный клинок хорасанского изготовления, очень древний. Ему около тысячи лет, может, немного больше. Первым его хозяином был какой-то хан, убитый в поединке французским графом во времена крестовых походов. Оружие, согласно правилам поединков, перешло к победителю. Потомки графа берегли саблю как реликвию, но на протяжении веков ее несколько раз пытались украсть. Причем кражи всегда пытались совершить жители Востока, где сабля и была изготовлена. В Россию она попала в 1815 году после взятия Парижа. Нового владельца после событий на Сенатской площади в 1825 году сослали в Сибирь на рудники, где он и сгинул. Сабля перешла к сыну, который сначала хотел ее продать, и хорошо, что в то время не приехали покупатели с Востока. В конце концов сын декабриста вынужден был отдать ее за многочисленные долги. Сабля несколько раз меняла хозяев и позже, пока не попала в руки моего прадеда. И тоже была захвачена в бою, в Гражданскую войну, у офицера из армии Деникина. Сабля многих интересовала: какие-то люди, рассказывал отец, долго искали ее. В конце концов нашли и желали выкупить как свою семейную реликвию. Первое предложение поступило к моему деду, но не из-за границы, а откуда-то с Кавказа. Но сабля была когда-то захвачена в бою и потом переходила из рук в руки чаще всего как военный трофей. Дед посчитал, что статус чужой реликвии сабля уже потеряла. Вернее, обрела новый статус, поскольку досталась очередному победителю. Сам он подозревал, что за реликвией еще что-то кроется – слишком уж велик был интерес и огромные суммы предлагались, – но не знал, что именно, и не смог узнать до своей смерти. Отец тоже не знал и пытался разобраться, но не успел.

– Да, это экспонат, за который многие музеи оружия и искусства не пожалели бы средств. Причем самые крупные музеи мира, не говоря уже о коллекционерах, которые с ума сходили от желания иметь эту саблю. Наверное, и самому Ивану Васильевичу многократно предлагали продать ее?

Подполковник ФСБ говорил бесстрастно. Его не слишком заинтересовала история перехода сабли из рук в руки. Его интересовало совсем другое.

– Много раз, – согласился Василий Иванович, не вникая в подробности, хотя собеседник наверняка именно подробности и хотел бы услышать. – Особенно в последние годы, когда у нас миллионеров развелось, как вшей. И такие желают иметь коллекции в дополнение к яхтам, футболистам и борзым собакам. Удивляет только, откуда у них информация появляется.

– Стоимость сабли знаете? – последовал следующий вопрос Михаила Афанасьевича.

– Не интересовался. Правда, слышал, что эта сабля из тех музейных экспонатов, которые невозможно оценить деньгами, отец говорил. Продажная стоимость, естественно, есть, но, помимо этого, существует еще и историческая, на несколько порядков выше. Я уже не говорю о том, что за росписью на клинке, возможно, имеется шифр, тогда цена может вырасти кратно.

– Вот именно. Такие экспонаты следует держать в сейфе под круглосуточной охраной, – с претензией к старшему лейтенанту сказал Михаил Афанасьевич.

– В квартире отца стояла сигнализация.

– Нет такой сигнализации, которую не мог бы отключить специалист, – сказал подполковник, словно сам был специалистом в этом вопросе.

– Согласен. Я сам демонстрировал это отцу, – почти равнодушно ответил старший лейтенант, – чтобы он лучше понимал.

– То есть вы отключали сигнализацию? – удивился подполковник Елизаров, как-то сразу теряя свой ореол крупного специалиста.

Арцыбашев-младший согласно и скромно кивнул.

– Полностью не отключал, потому что некоторые современные системы, если не знаешь pin-кода, полностью отключить невозможно даже при перебоях в подаче питания. На этот случай там специально ставится блок электролитов и аккумулятор. Я просто заблокировал систему на внутренний контур и вошел в квартиру. Открыть замок проще, чем отключить сигнализацию.

– И что сказал на это товарищ генерал? – еще раз удивился подполковник.

Старший лейтенант сделанным, кажется, совсем не гордился.

– Сказал, что не все бандиты имеют квалификацию военного разведчика. Мои действия, таким образом, не произвели на него большого впечатления. Впрочем, после этого он показал мне систему корректного отключения и выдал экземпляр ключей с брелоком-пультом.

– А на вас, Василий Иванович, эта сабля производила впечатление? Хотели бы вы иметь ее в собственности? Не подумайте, что я вас подозреваю, боже упаси, просто интересно. Я вот ни разу ее не видел, и потому мне просто ужасно хочется хотя бы одним глазком взглянуть. Не каждый же день сталкиваешься с таким раритетом. Но иметь самому, честно скажу, не хотел бы. Слишком это дело хлопотное и опасное. А вы? Еще раз говорю, не подумайте, что подозреваю.

Дважды повторенное предупреждение как раз и говорило о том, что подобные мысли в голове подполковника шевелятся. Хотя подозревать сына в зверском убийстве отца было по меньшей мере оскорбительно. Но Арцыбашев-младший сделал вид, что пропустил это мимо ушей. Он был от природы человеком дела и понял коллегу верно. И ответил только на прямо поставленный вопрос:

– Я военный человек и потому не мог остаться равнодушным при виде такого совершенного оружия. Сабля разрезала кусок ткани, который клали на острие. Это одна из стандартных характеристик булатных клинков. Отец никогда ее не точил, наточить эту сталь было и невозможно. Для меня же никакая сабля не стоила его жизни.

– Естественно, – согласился подполковник настолько торопливо, что в искренность и этих его слов не верилось. – С подобным спорить никто не будет. Но нашлись отморозки, посчитавшие иначе. И их следует наказать.

– Заслуженное наказание назначается, насколько я понимаю, по приговору суда, – снова нахмурившись, перешел к делу Арцыбашев. – В таком случае зачем вам я?

Михаил Афанасьевич был рад, что разговор выходит все-таки на нужное направление.

Василий Иванович некоторое время смотрел в столешницу, формулируя то, что хотел сказать наиболее точно, чтобы не возникло непонимания и не появилась возможность обтекаемого ответа. А ответ он хотел получить предельно конкретный.

– Я не понимаю, какое отношение к следствию имеет работа в автономном режиме. «Автономка» по сути своей предполагает действия, которые не входят в законные рамки, по крайней мере их допускает. Иначе какой смысл?

– Самое непосредственное отношение. – Елизаров обернулся на дверь, словно проверял, нет ли в кабинете постороннего. – Дело в том, что нам известен заказчик похищения сабли. Он – главный обвиняемый. Но достать его мы не в состоянии, поскольку он скрылся за пределами России еще три месяца назад и возвращаться, судя по всему, не собирается. У следствия, не только у нас, но и у прокуратуры Москвы к этому человеку слишком много вопросов, чтобы он рискнул приехать.

– Московские дела меня тоже касаются?

– Трудно сказать. Могут коснуться, могут не коснуться. Мы вышли на этого человека и на его интерес к сабле генерала Арцыбашева в общем-то случайно. В поле нашего зрения попал отставной полковник КГБ, как свидетель по одному не очень чистому делу. Установили наблюдение и много интересного по разным направлениям набрали, в том числе и по сабле.

– Полковник Самойлов? – спросил Василий Иванович.

– Вы его знаете?

– Отец называл это имя. Как-то запомнилось. Он интересовался саблей.

– Да, это полковник в отставке Иван Александрович Самойлов. Доверенное лицо и помощник по личным поручениям Алишера Алишеровича Нариманова. Слышали про такого?

– Нет, не слышал.

– Это бывший владелец одного из крупнейших рынков Москвы. Рынок не так давно снесли, китайцы, таджики и азербайджанцы разбрелись по другим местам. А сам Алишер Алишерович построил в Турции отель, каких не было еще на свете. Можно сказать, дворец с позолотой на лестницах и перилах. И постоянно проживает сейчас там, хотя время от времени появляется то в Баку, то в Душанбе. Он по национальности наполовину азербайджанец, наполовину таджик. И временами навещает родню. Ну, и дела какие-то, естественно, там имеет, и недвижимость, естественно.

– Что-то я, кажется, слышал в новостях.

– По телевизору об этом несколько передач было по центральным каналам.

– Да не смотрю я его. Только если новости и телеканал «Боец». А остальной мусор мне не нужен – ничего полезного я из этого электроприбора не извлекаю.

– Это вопрос личного выбора. Василий Иванович, давайте сейчас обсудим совместные действия. Итак, я вам объяснил, кто, согласно нашим данным, является заказчиком похищения сабли. Все исполнители нам неизвестны, но и здесь у нас есть подозрения.

– Полковник Самойлов?

– Полковник в отставке.

– И где он сейчас находится?

Глава вторая

1

За какие-то полчаса, пока шел разговор между старшим лейтенантом спецназа ГРУ Арцыбашевым и подполковником ФСБ Елизаровым, и служба, и сам начальник штаба, в кабинете которого они сейчас сидели, как-то отдалились от Василия Ивановича и стали казаться вчерашним днем, словно он уже здесь и не служил. А все мысли были направлены на главное. Михаил Афанасьевич такого ощущения, судя по всему, не испытал. Да и сам хозяин кабинета тоже из реальности, кажется, не выпал.

Вошел подполковник Совкунов, открыл сейф, вытащил тонкую папку, потом закрыл сейф и покопался в столе, отыскивая еще бумажку. Нашел, засунул в ту же папку, глянул на собеседников.

– Что, Валерий Валерьевич, микрофон сломался? – спросил Елизаров полушутливо, но все же с нотками подозрения в голосе.

– Нет, Михаил Афанасьевич, микрофон в порядке, – не смутившись, ответил Совкунов. – У нас техника не подводит, потому что обслуживаем регулярно. А вы что же про чай забыли?

– Заговорились, товарищ подполковник. – Арцыбашева позабавил ответ начальника штаба. – Мы, с вашего разрешения, сейчас выпьем.

– Остыл уже.

– Это не страшно.

– Заказать свежий?

– Да нет, не надо.

– Я тоже обойдусь, – согласился со старшим лейтенантом Елизаров. – Я вообще горячий не пью. Зубы почти все вставные, а от горячего чая, представляете, болят, как родные.

И он по-собачьи оскалился, показывая начальнику штаба бригады зубы.

– Как хотите. Продолжайте. И не буду мешать.

Валерий Валерьевич вышел, на прощание подбадривающее кивнув Арцыбашеву.

– На чем мы остановились? – спросил подполковник Елизаров.

– Я спросил, где сейчас находится Самойлов.

– А вот это мы сами хотели бы знать. Мы отслеживали его передвижения по sim-карте мобильника, но он, похоже, ее сменил. Старая у него застряла без движения в одной точке, и компьютер спутника говорит, что она не активирована. То есть находится в каком-то определенном месте без трубки. Это, я думаю, естественная мера предосторожности. Каждый опытный человек, которому есть что скрывать, к смене sim-карт прибегает часто. А отставной полковник Самойлов, несомненно, чрезвычайно осторожен. Просто так его не возьмешь. Он лишний раз не подставляется, десять раз проверит, чтобы сделать только один шаг.

– И вы предлагаете мне…

Подчеркивая важность момента, Михаил Афанасьевич сел предельно прямо и положил на столешницу перед собой обе ладони.

– Я предлагаю вам найти возможного убийцу вашего отца и, кроме того, предполагаемого заказчика убийства. Задача предельно ясная. А как ее выполнять, нам следует думать вместе, поскольку выполнение такой простой задачи окажется достаточно сложным делом. Мы в этом деле берем на себя полное обеспечение информацией. Фактическая сторона дела остается за вами.

– Вы еще что-то говорили о том, что все зависит от свойств моей памяти, – к месту вспомнил старший лейтенант Арцыбашев.

Подполковник Елизаров согласно кивнул.

– К этому мы вернемся, а сейчас я еще кое-какой информацией вас загружу, чтобы потом вашу память проверить. Но для начала я все же обязан задать вам решающий вопрос. Вы даете согласие на сотрудничество? Если даете, то мы продолжаем разговор. Если у вас есть сомнения, то нам лучше вовремя остановиться.

Василий Иванович нахмурился.

– Мы уже слишком далеко зашли, чтобы отказываться. Вы назвали и убийцу и заказчика. Я полагаю, после этого у меня нет обратного пути. Обратный путь только один – действовать самостоятельно, без вашей поддержки, но тогда я имею возможность, грубо говоря, наломать дров. А мне не хотелось бы этого.

Подполковник улыбнулся улыбкой довольного крокодила и уточнил:

– Значит, согласны?

– Если не будет возражать мое командование, я согласен.

– Командование не возражает.

Подполковник Елизаров заметно расслабился.

– Тогда я сообщу вам некоторые факты, которые мы получили путем оперативных действий. При этом вы уже должны понимать, что начали «автономку»; кстати, и мы сами работаем в точно такой же «автономке». И «подписка о неразглашении», которую вы давали на своей службе, действительна и при сотрудничестве с нами.

– Это и ежику понятно, – вздохнул Арцыбашев.

– «Автономка», в нашем случае, предполагает работу методами, не всегда санкционированными органами, как вы понимаете. То есть, к примеру, если мы ведем прослушивание телефонных разговоров, то не спрашиваем на это санкцию. Если мы кого-то допрашиваем, и достаточно жестко, то за адвокатом не побежим. Беда в том, что добытые таким образом данные невозможно предъявлять суду, но мы к этому пока не стремимся. Это все вы, я думаю, и так знаете…

– Ну, это обычные методы работы военной разведки в условиях боевых действий. Я даже не знаю, когда и для чего требуется брать санкцию и когда необходимо предоставлять адвоката. Это не военное дело, и меня этому просто не обучали.

– Да. Это дело юристов. Кстати, я слышал, у вас в спецназе ГРУ офицеров чуть ли не обязуют в дополнение к военному получать гуманитарное гражданское образование?

– Рекомендуют.

– Вы можете поступить на юридический. В случае нашего удачного сотрудничества мы сможем помочь.

– Я скоро защищаю диплом. В университете на историческом.

– Вот как? Хорошо знаете историю?

– Хорошо ее никто не знает. Тем более историки. И меньше всех – профессора и авторы учебников по истории. Они страшно боятся выйти за рамки штампов и не желают верить, что наука только тогда развивается, когда ее «не стригут под один горшок». История, особенно древняя, всегда субъективна, потому что писалась под заказ определенных правителей. Профессура это знает, но признавать не хочет. Но не будем отвлекаться.

– Да. Значит, об «автономке» мы с вами поговорили. Методы работы вам понятны, и потому я могу прямо сказать, что мы знаем, где в настоящее время находится Алишер Алишерович Нариманов. Более того, мы знаем номер его спутникового телефона и имеем возможность прослушивать его разговоры с помощью спутников управления космической разведки ГРУ – у нас, к сожалению, своей спутниковой системы пока в наличии не имеется. И вот нам попался интересный разговор, который вел Нариманов с неизвестным человеком. Сам Нариманов в это время находился в Таджикистане, а его собеседник ехал в машине по территории Казахстана. Это ваш спутник зафиксировал, полюбопытствуйте.

Михаил Афанасьевич открыл свою папку и вытащил лист распечатки. Посмотрел сам, потом перевернул и пододвинул ближе к старшему лейтенанту. Тот прочитал один раз, потом второй и предложил:

– Извините, товарищ подполковник, может быть, пересядем ближе к чаю?

Но сам отойти не спешил, наклонился, остановившись глазами на какой-то фразе из предоставленного ему документа.

Подполковник согласно кивнул и перебрался из-за большого стола для заседаний к журнальному столику. Там беседа могла проходить в менее формальных условиях, где старшему лейтенанту легче расслабиться. Но к чаю Михаил Афанасьевич пока не притронулся. Старший лейтенант вместе с листком распечатки занял соседнее кресло и сразу, чуть не одним глотком, не глядя, выпил чай из своего стакана. И заново перечитал распечатку разговора Нариманова с одним из своих людей.

– Это кто? – совладав с голосом, хрипло спросил Василий Иванович. – С кем он разговаривает?

– Этого мы пока не знаем. Возможно, человек из окружения Самойлова, кто-то из его подчиненных. Обратили внимание на одну тонкость?

– На вопрос Нариманова?

– Да.

– Я бы подумал, что Нариманов кому-то не доверяет и приставил говорящего за ним присматривать. Допустим, что речь идет именно о Самойлове.

– Мы тоже так подумали.

– Разговор на каком языке велся?

– Заметили, что это перевод? Да, переводчик у нас без литературных способностей. Переводил дословно. Разговаривали на азербайджанском; переводчик утверждает, что собеседник Нариманова говорил с дагестанским акцентом.

– Там все перемешалось.

– Кавказ – дело тонкое, – перефразировал подполковник киношный афоризм. – Но не это самое важное. Мы давно знаем, что бандитов и террористов в Дагестане спонсируют, в том числе и с территории Азербайджана, и потому все мафиозные структуры там связаны одна с другой. Главный вопрос относится к существу нашего дела, а не к личностям. Вы поняли, о чем идет речь?

– О товаре. Они везут товар – саблю, я полагаю.

– Мы передавали данные таможенникам и пограничникам Казахстана. Они проводили досмотр чуть ли не всех проходящих через границу машин. Саблю обнаружить не удалось. К сожалению, погодные условия не позволили спутнику рассмотреть машину в режиме онлайн, и этой информации пограничникам не хватило… Они не знали, какую машину обыскивать. Но я о другом. В товаре, как вы прочитали, недостача.

– Не хватает ножен. Человек говорит, что ножны украли. Со слов отца.

Старшему лейтенанту трудно было говорить об отце, в горле стоял ком, мешающий говорить.

– Да. И потому вопрос к вам. Сабля, когда вы ее последний раз видели, была уже без ножен? Ножны действительно украли?

– Сколько видел ее, всегда была с ножнами. Они сами по себе драгоценные, украшены крупными камнями, позолотой, насечкой. Но кто будет брать одни ножны без сабли? Я понимаю еще, взяли бы саблю, но по какой-то причине не стали брать ножны. Но не наоборот же… Что-то там не так.

– А что вообще связано с ножнами? – спросил Елизаров. – Нариманов считает, что без них сабля не имеет ценности. Почему?

– Это вы у меня спрашиваете?

– Булатная сабля сама по себе уже имеет высокую историческую ценность. И финансовую тоже. Конечно, с ножнами – это комплект. Но она и без ножен относится к раритетам. Почему же Нариманов так не считает?

– Я не в состоянии ответить на ваш вопрос. Могу предположить, что именно в надписи на клинке скрыта какая-то загадка, которую разрешить пытались те, кто искал ее почти тысячу лет. Разные люди, представители разных поколений продолжали поиски.

– Вот именно поэтому я рассчитывал на вашу память.

– Здесь моя память помочь не может.

– Может быть, генерал Арцыбашев что-то говорил?

– Мне необходимо подумать. Отец несколько раз какими-то намеками к этому вопросу возвращался. Но я так вот, навскидку, сказать ничего не могу. У меня дома есть где-то цветные фотографии сабли в ножнах и без. Мне необходимо их рассмотреть, подумать.

– Вам будет не сложно предоставить мне эти фотографии для пересъемки?

– Нет проблем, товарищ подполковник. Могу прямо сейчас домой сходить. Только в роту на полчаса забегу. У меня как-никак взвод на попечении, надо узнать, как там дела без меня. Посмотрю, сбегаю за фотографиями и сразу вернусь.

– В пятнадцать минут уложитесь? – Подполковник задрал рукав, показывая часы «Ролекс». – Я пока договорюсь с подполковником Совкуновым. Здесь можно, наверное, где-то сделать пересъемку фотографий?

Старший лейтенант мысленно усмехнулся. Он еще ни разу не встречал человека, носящего такие часы, чтобы тот не был пустозвоном. Значит, и Елизаров из той же породы. И даже не забывает показать, что за часы у него на руке.

– Можно. В шестом кабинете, за пять минут сделают. Нас с вами туда не пустят, – предупредил Василий Иванович, – но Валерий Валерьевич договорится.

* * *

Фотографии нашлись сразу – лежали в верхнем ящике письменного стола, куда Василий Иванович и положил их несколько месяцев назад, получив от отца, когда тот в последний раз приезжал навестить внука с внучкой. Перед тем как отправиться в штаб, Василий Иванович еще раз внимательно рассмотрел снимки. И даже сильное увеличительное стекло из другого ящика достал, чтобы подробности рассмотреть. Вместе с этим увеличительным стеклом он и понес снимки подполковнику Елизарову.

Михаил Афанасьевич так и сидел в кабинете подполковника Совкунова, кажется, прочно там обосновавшись.

– Нашли? – еще раз посмотрев на часы, спросил Елизаров.

– Да.

– Можете, Василий Иванович, звать меня просто по имени-отчеству. Мы у себя на службе так больше привыкли.

– А мы в армии, честно говоря, больше по званию привыкли, товарищ подполковник, – возразил Арцыбашев, показывая, что армейские привычки он менять не намерен и, согласившись сотрудничать с ФСБ, не намерен оставлять военную службу. Возражение не звучало добродушно и было смягчено улыбкой. Василий решил сохранять дистанцию.

Фотографий было шесть, все достаточно крупные, размером с книгу. Блестела позолота, характерно вырисовывался собственный рисунок булата, светились драгоценные камни. На клинке отчетливо можно было прочитать почти все нанесенные там знаки. Только в одном месте блики от фотовспышки отразились от металла, и там прочитать было ничего невозможно. Само слово «прочитать» было в данном случае весьма условным, потому что сделать этого до сих пор никто не смог. Зачем отцу потребовались эти снимки, Василий Иванович не знал. Но сделали их ему перед самым отъездом к сыну в нескольких экземплярах. И он по одному экземпляру каждого оставил Арцыбашеву-младшему. Наверное, чтобы тот привыкал к вещи, которая когда-нибудь должна будет стать его наследством.

На первой фотографии сабля была в ножнах, лежала на каком-то куске зеленого сукна, которое хорошо контрастировало со сталью и позолотой. На втором снимке клинок был наполовину обнажен. На третьем он был вообще без ножен. Три оставшихся снимка были точно такие же, только сабля была перевернута на другую сторону. Только после просмотра третьего снимка стало ясно, что фотографировали ее на бильярдном столе, потому что камера выхватила часть лузы и сетки под ней. Наверное, использовалась подсветка, вывешенная над бильярдным столом.

Подполковник Елизаров сразу выказал профессионализм оперативника и спросил:

– Генерал Арцыбашев увлекался бильярдом?

– Чтобы отец кий в руки брал, впервые слышу… Вернее, не слышу даже, но вижу, что снимали на бильярдном столе.

– А фотограф кто?

– Не знаю.

– Снимки, судя по всему, сделаны цифровой камерой. Пленочная такого качества не даст. Спасибо. – Подполковник взял предложенное ему увеличительное стекло и стал рассматривать мелкие детали.

– А ножны странные, – заметил Михаил Афанасьевич. – Обычно они делаются сплошными, без отверстий сбоку. А здесь какие-то отверстия. Зачем они?

– Видимо, чтобы рисунок рассмотреть. Может быть, даже не рисунок, а надписи. Мне еще в детстве казалось, что там что-то написано.

– Арабская вязь?

– Нет. Арабскую вязь я бы отличил. Там что-то другое, непонятное. Я такой письменности не знаю. Ни на что знакомое не похоже. Может быть, на древнеславянские буквы, но тоже не то.

– В Хорасане вообще-то курды живут, – сказал, сам себе отвечая на мысленно заданный вопрос, подполковник Елизаров. – Алфавит у курдов арабский. А что у них до арабского было? Василий Иванович, вы же почти дипломированный историк. Не подскажете?

– Не подскажу, товарищ подполковник. В древности, во времена появления письменности, курды могли входить в одно из двух царств: Урарту или Ассирию.

– Вавилонское царство? Я плохо их историю помню, просто говорю то, что на слуху.

– Вавилонское царство много веков не было самостоятельным, – неуверенно вспоминал Василий Иванович. – Первоначально оно входило в Ассирию, и только потом один из царей оставил в наследство младшему ассирийский трон, а старшему завещал подчиненный и полуразрушенный Вавилон. Его перед этим полностью разрушили за восстание. Вавилон поднялся и вскоре снова пытался стать полностью самостоятельным, но опять не получилось. Там потом скифы и киммерийцы вмешались. После этого Вавилон отделился, при библейском царе Навуходоносоре, и тогда уже, наверное, и письменность была. И все-таки я бы географически отнес северный Иран к Урарту… А Урарту уничтожили скифы.

– Хорошо. А какая там была письменность?

– Об этом следует спрашивать у специалистов. Там была клинопись, но утверждать категорически не берусь. Возможно, уже появилось алфавитное письмо, может, и позже. Но какое именно письмо, об этом судить не стану. Могу только с уверенностью сказать, что во времена крестовых походов, когда был сделан клинок, курды пользовались арабской вязью. А на клинке не арабская вязь. Возможно, там вообще какие-то пиктограммы.

– Да, нужно привлекать специалистов, – согласился Михаил Афанасьевич. – Но красота-то какая…

Он отодвинул от себя фотографию, чтобы посмотреть на нее издали, показывая старшему лейтенанту, что пора бы подполковнику и очками обзавестись, поскольку возрастная дальнозоркость никого стороной не обходит.

Постучав, вежливо вошел в свой кабинет подполковник Совкунов.

– Есть фотографии? Давайте, сказали, через десять минут сделают.

– Валерий Валерьевич, просьба: если техника позволяет, крупно выделить вот эти участки клинка. На отдельных снимках и ножны тоже, вот здесь. Все это оцифровать и перебросить на диск.

Елизаров обвел пальцем участки, которые требовалось увеличить.

– Если нужен диск…

– Думаю, сделают и диск найдут. – Подполковник коротко и с любопытством посмотрел на Василия Ивановича. – И такое наследство у тебя похитили.

– У меня, товарищ подполковник, ничего не похищали, – мрачно сказал старший лейтенант. – Саблю похитили у моего отца и зверски убили за нее. А это разные вещи.

– Извини, – начальник штаба понял бестактность своей реплики.

* * *

Новые фотографии вместе со старыми, отпечатанные в двух экземплярах, принес опять начальник штаба, взяв на себя и обязанности курьера: один экземпляр – старшему лейтенанту Арцыбашеву, один – подполковнику Елизарову. Над укрупненным изображением склонились все вместе. Рассматривали сначала молча. Увеличительное стекло держал в руках подполковник Елизаров. Во время изучения укрупненного изображения клинка вопрос возник у подполковника Совкунова:

– Василий Иванович, вот это мне объясни: на фотографии понять трудно, это насечка или что-то приобретенное с годами?

И показал пальцами на четыре тонкие полосы, пересекающие клинок поперек.

– Трудно, товарищ подполковник, сказать, что это такое. Отец много раз над этим голову ломал. Судя по характерному рисунку булата и по золотой насечке, этих полос быть не должно. Они не золотые, следовательно, не насечка. Явно искусственного происхождения. Рисунок булата – это целое искусство. Я помню, в детстве, когда подолгу клинок рассматривал, от рисунка булата в какой-то транс впадал. Словно сталь меня гипнотизировала. А что эти полосы значат, сказать не могу. Не так давно отец что-то про них говорил, но я, как часто бывает, мимо ушей пропустил. Я не был так увлечен его поиском, потому просто забыл. Боюсь, мне этого уже не вспомнить.

– Попытайтесь, – предложил Елизаров. – Возможно, мы даже рискнем вам помочь с помощью психотерапевта. С вашего, естественно, согласия. Легкая стадия гипноза.

– Легкая стадия гипноза способствует усваиванию изучаемого материала, а произвести воспоминания второстепенных и третьестепенных моментов, которые в памяти не сохранились, можно только при глубоком гипнозе, – со знанием дела сказал подполковник Совкунов.

– Вы, похоже, специалист, – с некоторым раздражением сказал Михаил Афанасьевич.

– Нет, я только муж психотерапевта, – ответил Валерий Валерьевич, – и иногда имею возможность задавать жене вопросы.

– Ладно, – встал подполковник Елизаров, отодвинул фотографии к середине стола и вновь продемонстрировал свои часы. – Я, с вашего разрешения, воспользуюсь компьютером на вашем узле связи. Отправлю снимки нашим специалистам, чтобы поломали голову.

– Я позвоню на узел связи, – согласился Совкунов. – На первый этаж спускайтесь. Дежурный вас проводит.

2

Дверь за подполковником ФСБ закрылась без стука.

– Ну, о чем вы, Василий Иванович, договорились? – сразу спросил подполковник Совкунов. – Умеет он уговаривать?

– Умеет. Я согласился, товарищ подполковник, – спокойно ответил старший лейтенант.

– Согласился работать на них?

– Согласился принять участие в следствии. Работать придется, видимо, в автономном режиме. У них есть наработки, есть зацепки. Но ФСБ выполнение задачи окажется не по зубам. Там, как я понял, нужен военный разведчик, а не следователь и не опер…

– Понял. Не спрашиваю подробностей, которые частично уже знаю, и признаю, что это дело твоей компетенции. Пусть присылают официальное письмо с просьбой о временной передаче тебя в распоряжение их управления. Приказ об откомандировании напишу сам и отнесу на подпись командиру. Но есть кое-какие мелочи, которые ФСБ предусмотреть и тем более обеспечить не сможет.

– Какие? – не понял Арцыбашев.

Подполковник глянул на непонятливого старшего лейтенанта с укоризной.

– Поддержку.

– Какая мне поддержка нужна? Информацией они обещают обеспечить. Подполковник Елизаров обещал. Фактическая сторона дела, как он сказал, на моей совести. Правда, я пока не понял точно свою задачу. Им она какой видится. Какой видится мне – это понятно. Но их интерес тоже должен присутствовать. Этого мне еще не сказали. Хотя я предполагаю, что им сильно мешает чем-то существование Алишера Алишеровича Нариманова. Здесь уже, конечно, работа только физическая и непростая. Наверняка у такого человека не один десяток охраны.

– Вот об этом я и говорю. Если они направляют тебя для работы в «автономке», значит, сами не желают «подставляться». Информацией могут снабжать, это им не жалко. Ответственность нести, естественно, если что-то случится, не хотят. И никакой физической поддержки тебе не окажут. А что такое в одиночку работать, ты сам должен понимать.

– Понимаю. Весело.

– Иногда это не позволяет выполнить задачу. А выполнить тебе ее надо любой ценой. Потому мы тут с командиром покумекали и решили выделить тебе пару помощников. В прикрытие, в том числе и от ФСБ, потому что полностью им доверять нельзя. Только условие категоричное. Елизарову про прикрытие ни слова. Нынешний подполковник ФСБ, по сути своей, не слишком отличается от отставного полковника КГБ.

Старший лейтенант Арцыбашев понял, что подполковник Совкунов не шутил, когда уверил подполковника Елизарова в том, что микрофоны работают исправно.

– При этом, – продолжил Валерий Валерьевич, – мы не можем выставить прикрытие официально. Поэтому оно тоже выступает в «автономке». Официально мы оформим офицерам отпуск. Твердовский уже выразил согласие, я сам с ним беседовал. Еще одного подбери сам. Финансирование за счет бригадного «резервного фонда». Не думаю, что по этому поводу могут быть возражения с какой-то стороны.

– Спасибо, товарищ подполковник. По большому счету с поддержкой себя всегда увереннее чувствуешь. Втроем мы справимся с любой задачей.

– Спасибо будешь говорить, когда вернешься. Ладно, сейчас Елизаров придет.

– Что ему сказать?

– Ничего не говори. Посмотри, что предложит. А я пошел. Послушаем с командиром, что он скажет. Хорошо, что ты за этот столик пересел – здесь микрофон вмонтирован. Разговор записывается, и при определенных обстоятельствах это может стать твоим способом защиты.

* * *

Подполковник Елизаров вернулся со слегка озадаченным видом.

– Отправили, товарищ подполковник?

– Отправил. Только я рассчитывал получить ответ в течение часа. А они говорят, что только на поиски спеца день уйдет. И предварительный ответ будет только завтра утром. Но, если что-то произойдет и нам с вами повезет, пришлют раньше.

– На бригаду пришлют?

– Нет, на мою электронную почту. Но я с вашего компьютера снять смогу.

– Значит, товарищ подполковник…

– Нам остается ждать и готовиться.

– Чего ждать?

– Сообщения спецов.

– А нам это зачем? Разве это решает стоящие передо мной задачи?

– Нет. Это вообще другая тема в разработке версии. Но она может дать нам конкретный мотив, который суд способен принять за основу. Без мотива все доказательства будут считаться только косвенными.

– Не понимаю, товарищ подполковник, – возразил старший лейтенант. – Разве сама сабля и ее стоимость – недостаточный мотив?

Елизаров явно на какое-то мгновение смутился.

– Наверное, достаточный. Но отвергать все другие версии тоже нельзя. А мы пока вынуждены в любом случае ждать, пока доставят с курьером официальный запрос на временное прикомандирование вас к нашей системе. После этого будет подготовлен приказ, и только тогда мы сможем действовать. Кроме того, я жду, когда мне пришлют данные, необходимые для вас. С собой у меня пока только отдельные документы, проливающие свет на дело, но никак не дающие ориентиры для поиска убийц.

– Значит, в настоящее время…

– В настоящее время вы можете приступить к выполнению своих обязанностей командира взвода. Как только что-то для вас будет, я вас найду.

– А с документами, что у вас есть на данный момент, я могу ознакомиться?

– Позже. Когда пришлют остальные, я их разложу, что называется, по полочкам, и вам, естественно, покажу. Позже.

– Понял, товарищ подполковник. Разрешите идти?

– Идите, Василий Иванович.

Старший лейтенант Арцыбашев действительно кое-что понял, как ему показалось. А показалось ему, что подполковник Елизаров вдруг резко потерял к нему интерес. И вывод из всего этого можно было сделать лишь один: подполковник ФСБ прибыл в бригаду вовсе не для того, чтобы получить себе такого помощника, а исключительно для получения сведений о сабле. Возможно, даже не о ее стоимости, а какой-то другой, неизвестной характеристике. И такая характеристика несомненно, была. Как раз ее загадку пытался разгадать еще генерал Арцыбашев. А до него многие желали получить саблю в руки. Значит, в сабле был скрыт какой-то секрет, раскрыть который сотрудникам ФСБ казалось более важным, чем найти убийц генерала. Такое отношение к себе и к поиску преступников было для Арцыбашева-младшего обидным и не вызвало дальнейшего желания сотрудничать с Елизаровым. Не зря тот сразу не понравился и самому Василию Ивановичу, и его жене. А Людмила, как хорошо знал старший лейтенант, была психологом не только по профессии, но и по сути. Она редко ошибалась в людях.

Василий Иванович уже начал открывать дверь, когда Михаил Афанасьевич остановил его:

– Товарищ старший лейтенант, а вы все-таки выберите момент, сядьте где-нибудь в сторонке, чтобы никто вам не мешал, и попытайтесь вспомнить все, что ваш отец или даже дед говорили о сабле. Не будут разные поколения людей в течение тысячи лет искать оружие, если оно не имеет другой ценности, кроме качества стали. Подумайте, что может скрывать эта сабля. Если не получится, придется прибегнуть к помощи гипнотизера.

– Это запрещено инструкциями спецназа ГРУ: разрешается работать только со своими штатными психотерапевтами. Но даже в этом случае не рекомендуется глубокое погружение в трансовое состояние, только легкая стадия гипноза. А она, как сказал подполковник Совкунов, не в состоянии вызвать воспоминания.

– Мы с вами, в случае необходимости, попробуем как-то обойти этот запрет, – Елизаров говорил почти доверительно.

– Не думаю, что обстоятельства заставят меня согласиться на это. – Голос старшего лейтенанта Арцыбашева, напротив, звучал вполне категорично.

– Ну да, посмотрим. Обстоятельства могут быть разными, – уклончиво заметил подполковник. – Вот что, Василий Иванович, продиктуйте мне номер своего мобильника, если можно. Я его сохраню. Если возникнет что-то срочное, я перезвоню вам.

* * *

– Ротный где? – спросил Арцыбашев первого, которого встретил, входя в казарму.

– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант. С приездом, – ответил младший сержант. – Капитан Твердовский был в канцелярии…

Канцелярией называли небольшую комнатушку рядом с решеткой оружейной горки, где обычно и выполнялись все ротные канцелярские дела, хотя как таковой канцелярией комнатушка не числилась. Дмитрий Евгеньевич сидел за столом и чесал голову, составляя повзводное расписание занятий на следующий месяц. Дело, от которого всегда хочется оторваться, как знал уже и Василий Иванович, занимавшийся этим, когда на время отпуска заменял капитана Твердовского.

– Привет! – встал капитан. – Кстати, сразу. Домой соберешься, напомни: я тебе шматок сала припас. Из дома посылку с оказией прислали. Отец порося заколол, накоптил и мне, наверное, добрую половину отвалил. А куда мне столько? Я пока на мороз между рамами в окне устроил. Отец у меня коптит тушками, не в пример мне. Старая школа…

– Спасибо. Людмила твое сало весьма ценит.

– Ты тоже вроде не мусульманин…

– А я и не отказываюсь.

– Я твоему взводу срезал четыре часа «рукопашки». – Командир роты кивнул на расписание, и стало ясно, почему он начал разговор именно с сала, которым намеревался угостить. – Они тут без тебя расписание, похоже, методом голосования составляли. Так насоставляли – еле разгреб. Что необходимо – по минимуму: что нравится – в три раза больше максимума. Ты им объясни, что в армию они пришли не махаться… Лишний час поползать – в боевых условиях больше пользы будет. А «рукопашка»… Ты сам в боевых условиях ее много раз применял?

– Ни разу, – согласился Арцыбашев.

Он хорошо знал обычные просьбы солдат своего взвода. Имея командиром чемпиона Вооруженных сил по армейскому рукопашному бою, солдаты хотели равняться на командира. И по «рукопашке» взвод был самым сильным в бригаде. Но сам Василий Иванович, как командир и как участник многих операций в регионе Северного Кавказа, хорошо знал, что больше требуется. И потому командиру роты не возразил.

Зазвонил телефон. Старый аппарат армейского образца имел натуральный «командирский голос». Но капитан Твердовский, глянув на аппарат, только рукой махнул.

– Если что срочное, дневальный доложит. Садись пока.

– Когда едем?

Капитан, кажется, готов был прямо сразу, не заходя домой, отправиться в дорогу, не зная даже, что ему предстоит делать и куда ехать. Дмитрий Евгеньевич был на подъем всегда легок.

– Подумаем. Может, и вообще не поедем. А поедем, но не так, как им хочется.

– Что, не нашел общий язык с подполковником Елизаровым? – поинтересовался капитан с легким удивлением. – А мне начальник штаба иначе говорил…

– Обстоятельства, кажется, меняются. И не по моей вине. Из меня просто хотели выкачать сведения. Больше им, как мне сдается, ничего и не нужно. А я сдуру фотографии сабли притащил, это почти все решило. Елизаров откровенно потерял ко мне всякий интерес. Ну, не всякий, еще осталось кое-что, если я вспомню. Только у меня склероз начался. Не люблю, когда меня так используют. Ну, спросили бы просто, и все было бы ясно. Так нет ведь, просто они не умеют. Вертятся, как черви, сами себя перехитрить пытаются.

– Что КГБ, что ФСБ – разницы никакой, – согласился капитан Твердовский.

В дверь постучали.

– Войди… – разрешил командир роты.

Солдат с повязкой дневального не вошел, а только заглянул в приоткрытую дверь.

– Товарищ капитан, звонил начальник штаба бригады. Спрашивал, где вы и где старший лейтенант Арцыбашев. Я хотел позвать, он сказал, что не нужно. Сам сюда идет…

Солдат стоял за порогом, словно приказаний дожидался.

– И хорошо… Чего ждешь? За водкой не пошлю… Иди, встречай товарища подполковника…

Дневальный закрыл за собой дверь.

* * *

Вместе с подполковником Совкуновым, почти прижимаясь к его ноге, в казарму зашел Товарищ Старший Прапорщик Черноносенко. Одного пса, естественно, никто в казарменное помещение не запустил бы. Хватит и того, что его всегда пускают на парадное и на служебное крыльцо гарнизонной столовой. Но пес прекрасно чувствовал начальство и любил пристроиться рядом с кем-то из старших офицеров, особо выделяя командира бригады и начальника штаба. Тогда его могли запустить даже внутрь столовой, не говоря уже о казарме. В канцелярию роты начальник штаба вошел вместе с собакой. Товарищ Старший Прапорщик Черноносенко сразу улегся рядом со столом командира роты, зевнул во всю ширину своей необъятной пасти, уложил громадную голову на лапы, словно желал показать, что мешать он никому не намерен.

– Садитесь. – Валерий Валерьевич жестом остановил начавшийся стандартный доклад и сам тоже придвинул к себе стул, но не сел, а развернул его и оперся обеими руками в спинку. Впечатление создавалось такое, что лектор стоит за трибуной и готовится прочитать длинную лекцию на всем интересную, кроме Товарища Старшего Прапорщика Черноносенко, тему. Для начала подполковник долгим взглядом посмотрел на Арцыбашева.

Тот ждал слов подполковника, понимая, что этот взгляд что-то должен означать.

– Произошло то, чего я в глубине души и ждал. И не знаю, к лучшему это или к худшему для тебя лично, Василий Иванович. Боюсь, что, получив часть сведений и не имея возможности получить другую, ФСБ просто «забудет» прислать письмо с просьбой об откомандировании. Мы, и ты в частности, им уже по большому счету не нужны. По крайней мере, так мне показалось после того, как подполковник Елизаров вернулся с узла связи. Сейчас компьютерщики просматривают переговоры, которые Елизаров с нашего компьютера вел со своим руководством. Как только все разберут, пришлют распечатку. Пока мне только одну фразу передали. Михаил Афанасьевич сказал, что уже можно запускать информацию полковнику Самойлову. Следовательно, они знают и где он находится, и чем занимается. Нам же говорят, что это им неизвестно и найти Самойлова – это задача Арцыбашева. И какую информацию они хотят запустить? Это, кстати, большой и чрезвычайно важный для нас вопрос. Может быть, после разбора всех сообщений что-то выяснится, хотя это едва ли. Но я уже сделал предварительный вывод, что Елизаров частично добился того, чего хотел. И даже большего. Он получил фотографии сабли и ножен. Я, кстати, попросил командование поставить на прослушивание трубку самого подполковника. Обещали сделать. Надеюсь, это даст хоть какой-то результат. А пока мы только знаем, что ФСБ старательно водит нас за нос, желая использовать непонятно как и пока неизвестно для чего. При этом, как нам с командиром бригады кажется, существует вполне реальная возможность «подставы» старшего лейтенанта Арцыбашева с тем, чтобы скрыть следы реальной деятельности ФСБ. Списать поимку и «случайную гибель» убийцы на чувство мести, чтоб никто и не вспомнил о заказчиках этих «показательных мероприятий». Кстати, «подставлен» в этом случае будет не только лично старший лейтенант Арцыбашев, но и весь спецназ ГРУ, как система, опасная для «правового государства». Это послужит удобным оправданием тем деятелям, что сокращают целые бригады спецназа. Выкидывают людей, как мусор на помойку. И возможно, ФСБ нас и заменит. Или если не заменит, то возьмет под свое «мудрое руководство». И без того уже с помощью директора мебельного магазина, то есть министра обороны, как его по недоразумению зовут в правительстве, собираются забрать агентурное управление. И ведь заберут, чего доброго. И что от военной разведки останется? Сначала агентуру заберут, потом спецназ, а потом и всю разведку оставят, только батальонного масштаба. К тому и идет. Ладно, ворчать будем на пенсии. До этого будем учиться свои интересы отстаивать. И интересы страны тоже, кстати сказать. Ну и что будем делать, товарищи офицеры? Василий Иванович, будут какие-то предложения?

– Я пока и не знаю, что лучше. Единственное, что сразу приходит в голову, – это захватить Елизарова и допросить его, как сам же говорит, в «автономном режиме». Пусть и некуда будет предъявлять результаты допроса, тем не менее хоть что-то узнаем.

– Веселенькое дельце, – согласился капитан Твердовский. – Я всегда за такие мероприятия. Они меня вдохновляют.

Глава третья

1

Распечатку переговоров подполковника Елизарова с его руководством вскоре принесли. Начальник штаба бригады к тому времени уже ушел по своим делам, но отправить экземпляр пришедшего документа в казарму, где командир взвода с командиром роты дожидались его, не забыл.

В беседе, которая велась при помощи клавиатуры, ни разу не было названо имен и званий, кроме имени полковника Самойлова, которому, как решили собеседники, пора уже запускать информацию, чтобы вызвать к действию и старшего лейтенанта Арцыбашева, «разработка» которого велась в настоящее время. Тем не менее сразу было ясно, что это говорят не просто участники одной операции, но соучастники преступления. Однако до полного выяснения обстоятельств он сдержался: сказалась привычка военного разведчика сначала обдумывать все данные, а потом делать заключение.

В принципе, никакого для себя открытия спецназовцы не сделали. Беседа только подтверждала то, что почувствовали из разговора с Михаилом Афанасьевичем и сам старший лейтенант Арцыбашев, и начальник штаба бригады подполковник Совкунов. Причину, чтобы добраться до компьютера, подполковник Елизаров нашел подходящую. Хотел, дескать, отправить фотографии для оценки специалистом. Он это и сделал, и получил тот ответ, который передал Василию Ивановичу. Но успел поговорить и о многом другом. Необходимость пользоваться именно компьютерной связью Михаил Афанасьевич сам объяснил собеседнику: он видел на огороженной забором территории несколько мобильных радиолокационных станций, находящихся в рабочем положении. И потому боялся, что его телефонный разговор прослушают.

Относительно РЛС подполковник Елизаров не ошибся. Они в самом деле были в рабочем состоянии, причем на постоянной круглосуточной основе, только эти станции никакого отношения к бригаде спецназа ГРУ не имели. За забором территории бригады, окруженная собственным забором, находилась воинская часть ПВО, которая не занимается такой мелочью, как прослушивание телефонных разговоров, хотя часто создает в этих разговорах помехи. Подполковнику ФСБ следовало бы сначала узнать, в какие места он отправляется. Ведь никто не заставлял его пользоваться компьютером бригадного узла связи. Можно было и догадаться, что этот компьютер достаточно легко проконтролировать. Елизаров рассчитывал на то, что в нем видят не просто союзника, а представителя системы «Господь бог и компания», которая одна только и способна помочь старшему лейтенанту Арцыбашеву найти убийц своего отца. И потому испытывают чуть ли не благоговение. И не учел при этом, что любые несоответствия военные разведчики улавливают автоматически, на подсознательном уровне. А если возникают несоответствия, то сразу проявляют профессиональный интерес, поскольку понимают, что являются носителями многих военных тайн, и многие со стороны желали, чтобы они этими тайнами делились.

Подполковник Елизаров уже своим появлением в бригаде продемонстрировал первое несоответствие. Привлекать к следствию сына убитого генерала можно было прямо на месте и никак не задействовать при этом официальные источники. Если старшего лейтенанта Арцыбашева хотели использовать для работы в режиме «автономки», то это следовало бы делать втайне от командования спецназа ГРУ. Работа в «автономке» предусматривает неумение пользоваться законными методами следствия. И какая спецслужба пожелает показать другой спецслужбе, с которой порой и разногласия возникают, что прибегает к этим методам? Естественно, подполковник Совкунов это отметил сразу. Сам старший лейтенант, правда, несмотря на предупреждение начальника штаба бригады, сразу в ситуацию войти не смог, поскольку находился еще в маловменяемом состоянии. Кроме того, превалирующее в его состоянии чувство, желание найти и наказать убийц отца, играло на руку подполковнику Елизарову, и Михаил Афанасьевич это, конечно же, учитывал, когда заводил со старшим лейтенантом разговор. Но долго такое продолжаться не могло. К первому несоответствию почти сразу стали добавляться несоответствия новые, и разведчик их оценил и воспринял адекватно.

Василий Иванович дважды прочитал текст. Дважды же прочитал его и капитан Твердовский.

– Я из этого одного понять не могу, – сказал Дмитрий Евгеньевич. – Отставной полковник КГБ Самойлов работает на Нариманова или на ФСБ? Здесь можно и тот, и другой вариант допустить. Но в обоих случаях непонятно, какую роль они отводили тебе, Василий Иванович.

– Я думаю, что они вообще не отводили мне никакой роли, кроме как возможного носителя информации. А теперь мне хотелось бы знать, что они с ней собираются сделать. И что еще намерены мне предложить, кроме гипноза.

– Подполковника Елизарова разместили в гарнизонной гостинице. Уезжать сразу он не собирается. Значит, надеется еще что-то из тебя выудить.

– Я бы и сам хотел что-нибудь из себя выудить, – признался Арцыбашев.

– А я бы хотел вместе с тобой включиться в эту странную игру, даже если ФСБ не планирует включать тебя в нее, – сказал вдруг капитан.

– То есть?

– Что мы имеем? Совершено убийство, похищена сабля. Знаем, что ФСБ ведет с убийцами какую-то игру. Если они откажутся от твоей помощи, кто в состоянии запретить тебе вести самостоятельное расследование? Даже рассматривая дело с точки зрения буквы закона. Кто может запретить тебе?

– Командование, – неуверенно произнес старший лейтенант.

– Думаю, командование тебя поддержит. И я поддержу твое обращение к командованию. Со мной уже говорил Валерий Валерьевич. Отказ ФСБ от твоих услуг ситуацию не меняет. Мы можем начать действовать самостоятельно.

Василий Иванович тряхнул головой, будто сгоняя с себя остатки состояния, в котором он вернулся с похорон.

– А что, я с тобой соглашусь. Елизаров знает, кто убийца. Конечно, допрашивать Елизарова мы не будем.

– По крайней мере, сегодня и здесь, на территории бригады. А дальше лучше не зарекаться, потому что неизвестно, как карты лягут.

– И с этим соглашусь.

– Тогда пойдем к Валерию Валерьевичу.

* * *

Начальника штаба пришлось ждать, поскольку он был у командира бригады, а идти ко всему начальству офицеры сразу не решались. Конечно, сперва следует все обговорить с начальником штаба, а командира бригады обойти по краю все равно не удастся. И конечное разрешение в итоге дать должен все равно полковник. Потому сорок минут сидели в ожидании подполковника Совкунова.

Тот вроде даже и не удивился, увидев офицеров у своих дверей.

– Заходите. Чай заказать?

– Мы в служебное время не пьем, товарищ подполковник, – пошутил за двоих капитан.

– Добро. Я тут забегался. Отправляем группу в Ингушетию. Командир бригады лично проверял материальную комплектацию. Ругался, что у каждого офицера сверх штатного оружия еще куча всякого припасена. Но разоружить, слава богу, не приказал.

– Когда вылетают?

– Вечером. Сначала я хотел отправлять, но командир сам вызвался. Значит, вечером я свободен. Но хорошо, что пришли. А я, кстати, хотел сам звонить. У меня есть предложение к Василию Ивановичу. Присаживайтесь, кому где удобно. Микрофоны уже выключены, хотя и не сняты. Говорить можно.

Как старший по званию и по должности, докладывал капитан Твердовский. Докладывал коротко и по существу, тем не менее сразу после начала подполковник Совкунов из-за стола встал и начал прогуливаться по кабинету. Так ему лучше слушалось и думалось. Валерий Валерьевич часто совершал такие прогулки и во время рабочих совещаний в его кабинете, потому все офицеры бригады знали эту привычку.

Твердовский закончил.

Совкунов вернулся на свое место за рабочим столом. Думал около минуты и только потом высказался:

– Я, конечно, вижу в предложении здравое зерно. Просто по-человечески. Только никак не могу понять во всей этой истории роли спецназа ГРУ. Наши офицеры могут выполнять эти действия, но вне службы, то есть как и хотел первоначально подполковник Елизаров, в автономном режиме. Но здесь у меня возникают большие сомнения относительно результата. Без поддержки ГРУ вы ничего не добьетесь. Даже ФСБ работает по этому делу совместно с управлением космической разведки. Да и свои возможности у них благодаря официальности значительно более широкие, опыт сыскарей они имеют. А у вас этого опыта нет совершенно. Я понял бы, если бы вы взялись потягаться с ними в полевых условиях. Там я сам посмеялся бы над ФСБ. Но здесь нужны навыки не военного разведчика, а сыскаря. Это совершенно другое. Кроме того, каждый сыщик имеет целый штат сексотов, снабжающих его информацией. Вы просто не потянете в соревновании с ФСБ – это однозначно. Тогда чего вы сможете добиться? Нет, я против. Против даже в том случае, если вы возьмете отпуск и будете осуществлять операцию за счет собственных средств.

– Вы, товарищ подполковник, просто добиваете нас своими прогнозами, – сказал капитан Твердовский. – Настолько, что я сам себе начинаю казаться маленьким, ничтожным и ни на что не способным.

– Может, стоит еще подумать? – спросил Василий Иванович. – Должно же быть какое-то решение. Ведь буквально в воздухе витает. Чувствую, а ухватить никак не могу.

– Думайте, – согласился Валерий Валерьевич. – Я вот что придумал персонально для тебя, Василий Иванович. Инструкцию об участии в гипнотических сеансах мы с тобой знаем оба. А давай-ка без Михаила Афанасьевича. Я могу поговорить с женой, она у меня опытный гипнотизер. Вдруг да удастся что-то вспомнить.

– В принципе, товарищ подполковник, я не возражаю.

– Тогда я жене позвоню. Договоримся на сегодняшний вечер. У них, в реабилитационном центре. Пусть и твоя жена поприсутствует.

– Нет, пусть моя детьми занимается, – решил Арцыбашев. – А то у нас дети совсем заброшены.

– Значит, до вечера. Из дома не выходи, я позвоню. И ты, Дмитрий Евгеньевич, тоже вечером дома будь. Мало ли что, посоветоваться надо будет.

– Буду ждать, товарищ подполковник.

* * *

Вдруг завыла сирена. Тревогу объявили внезапно в конце рабочего дня, когда на улице уже стемнело. Обычно, когда должна была прозвучать учебная тревога, все офицеры знали об этом заранее. Такие занятия не были редкостью. Настоящая боевая тревога на памяти капитана Твердовского звучала только один раз, 8 августа 2008 года, когда грузинская армия начала обстрел Цхинвала. Тогда на всякий случай объявили общую тревогу по всем бригадам спецназа ГРУ, и больше суток все офицеры находились на казарменном положении, ожидая, какое решение примет руководство страны.

– Что-то случилось? – скорее сам себя, чем Василия Ивановича, спросил командир роты.

Василий Иванович пожал плечами. Боевая тревога, впрочем, как и учебная, сейчас была бы весьма некстати, голова другим занята. Тем не менее Арцыбашев встал, чтобы идти к своему взводу, а Твердовский собрался звонить дежурному для выяснения ситуации. Но в это время дежурный позвонил сам.

– Так, так, понял, – улыбаясь, сказал капитан в трубку, и эта улыбка остановила уже взявшегося за дверную ручку старшего лейтенанта Арцыбашева. – Сделаем. А ужин как же? Ага. Потерпим.

Дмитрий Евгеньевич торопливо положил трубку и выскочил в ротное помещение быстрее старшего лейтенанта.

– Дневальный! Всех, кто на улице, в помещение… Дверь казармы на ключ! К дверям близко не подходить. Запускать только тех, кто возвращается с занятий. Наблюдать в окно, перед подходом открыть дверь. Выполнять!

К канцелярии спешили другие командиры взводов: все хотели выяснить, что за тревога и чем она вызвана. Твердовский дождался, когда соберутся все офицеры, и с улыбкой сказал:

– Группа готовилась к вылету на Северный Кавказ. Последняя проверка. Разложили все перед собой. А тут в ангаре Товарищ Старший Прапорщик Черноносенко вертелся – ему всегда ж кто-нибудь сухой паек оставит… А тут не дождался сразу и… проглотил, короче, одну из гранат. Кто знает, как желудочный сок работает? Рвануть может. Все разбежались. А Черноносенко в столовую двинул. Первая смена как раз ужин начала. Срочно всех эвакуировали… Пес наш обнаглел, по столам гуляет…

– Да, – сдерживая смех, сказал Василий Иванович. – Попробуй-ка гранату проглотить. И как только в глотку влезла!

– В его глотку НУРС с вертолета влезет, – заметил один из командиров взводов, всегда недоброжелательно относящийся к Товарищу Старшему Прапорщику Черноносенко. – И долго будем так сидеть?

– А кто его знает? – пожал плечами командир роты. – Дежурный сказал, что готовят для собаки сардельку со слоновьей дозой слабительного.

– После того, как пес прошелся по столам в столовой, – с сомнением покачал головой старший лейтенант Арцыбашев, – он на сардельку и не посмотрит…

В казарму бегом вернулся взвод, у которого была тренировка в спортзале. Дневальный издали увидел бегущих и открыл дверь. От прибывших ждали новостей, но лейтенант, командир взвода, смог сказать только единственное:

– Городок вымер, как после взрыва нейтронной бомбы.

– Кого-то видел?

– Дежурный велел срочно возвращаться в казарму. Прервали занятия.

Дежурный тут же позвонил в роту, поинтересовался, не видел ли кто Черноносенко. Оказалось, пес покинул столовую после драки с местным котом и неизвестно в какую сторону направился. Товарища Старшего Прапорщика дожидалась сарделька со слабительным, и даже сам начальник штаба бригады подполковник Совкунов вызвался угостить злополучного пса, но тот как сквозь землю провалился.

Твердовский выразил сомнение по поводу эффективности способа с сарделькой.

– Глотка у него здоровенная, проглотить может. А вот дальше… Пес-то слишком узкозадый.

– Есть другие предложения? – спросил дежурный. – Если есть, мы можем попробовать. Отстрел начальник штаба запретил. И Черноносенко жалко, и граната от выстрела может взорваться. А он сам постоянно лезет туда, где люди.

Положив трубку, командир роты развалился на стуле, не зная, смеяться над ситуацией или плакать. Подобного в бригаде еще не случалось.

– Ну и что будем делать? – спросил один из командиров взводов.

– Отдыхать, – резонно распорядился капитан. – И солдаты пусть отдыхают.

И в это время снова зазвучала сирена – на сей раз дающая отбой тревоге. Из любопытства Дмитрий Евгеньевич снова позвонил дежурному.

– Нашлась граната, – дежурный был откровенно переполнен радостью. – Товарищ Старший Прапорщик ее не глотал. Он ее носом под рюкзак загнал. Нашлась, слава богу… Отбой!

– А сам Черноносенко? Нашли?

– Нашли. Обожрался в столовой, под крыльцо залез и не шевелится. Только руку лижет, когда протянешь. А встать не может.

* * *

Домой старший лейтенант Арцыбашев вернулся раньше жены, затопил печку и уселся чаевничать, когда в кармане оставленной на вешалке камуфлированной куртки зазвонил мобильник. Звук был приглушенный, и пока Василий Иванович соображал, где он оставил трубку, пока дошел до прихожей, звонок прекратился. Думая, что это был подполковник Совкунов, Василий Иванович вытащил трубку и посмотрел в графу «непринятые вызовы». Звонили с незнакомого номера. Кроме Совкунова, мог проявиться и подполковник Елизаров, но и его номер старший лейтенант Арцыбашев помнил. Здесь цифры другие. Еще телефон Василия записывал старший следователь из группы, занимающейся расследованием убийства генерала Арцыбашева. Думая, что у следствия могут появиться новости, Василий Иванович нажал кнопку вызова.

– Слушаю, – сразу же ответил незнакомый голос.

– Мне только что звонили с вашей трубки… – начал старший лейтенант.

– А-а-а… – последовало восклицание. – Василий Иванович Арцыбашев?

– Так точно. С кем имею честь?

– Меня зовут Иван Александрович, фамилия моя Самойлов. Извините за беспокойство, дело вот в чем: я знавал вашего отца…

Кровь бросилась Василию Ивановичу в голову, но он ничем себя не выдал. Выдвигать сейчас обвинения против отставного полковника КГБ было нелепо. Это значило бы сразу оборвать возможность установления контакта с предполагаемым убийцей и лишить себя возможности выйти на его след.

– Нет, я не слышал о вас, – достаточно вяло сказал Василий Иванович, хотя ему хотелось кричать, как-то действовать, что-то предпринимать, но при этом он понимал, что вялость и инфантильность в данной ситуации будут лучшим средством привлечь внимание противника. А Самойлов уже являлся откровенным и изощренным, если судить по этому наглому звонку, противником, и старший лейтенант понимал это. – Вас что-то интересует?

– Извините, что возвращаю вас к таким неприятным для вас воспоминаниям. Но так будет не всегда. Только время слегка притупляет боль, но она еще множество раз будет всплывать с прежней силой. Я сам прошел через потерю близкого человека и могу вас понять.

– Кого вы потеряли, Иван Александрович? – вяло поинтересовался старший лейтенант.

– В Афгане у меня погиб сын. Старший лейтенант, как и вы. Больно терять родителей, я понимаю. Но еще больнее терять детей. Уж поверьте мне. Это в несколько раз менее естественно.

– Да, я вам верю. Итак, что вы хотели? Или просто позвонили, чтобы выразить мне свое сочувствие?

– Сочувствие я, конечно, выражаю. – Голос Самойлова звучал тихо и печально, полностью в соответствии с моментом. – И от всей души соболезную. Но звоню, честно говоря, по другому поводу. Дело в том, что мы тесно контактировали с Иваном Васильевичем по вопросу коллекционного холодного оружия. И провели немало часов в совместном обсуждении разных его видов. Иван Васильевич больше знал о своей сабле и вообще о хорасанской стали. Он мог бы опубликовать монографию по этому поводу и по моему совету начал ее писать. Возможно, уже завершил работу. Я был в отъезде и не виделся с ним в последний месяц. Но звоню я как раз по этому поводу. Момент такой, что есть возможность опубликовать монографию. Только время торопит. Потому я и звоню, оставив приличия. Тем более выход в свет такой монографии – это еще и дань памяти Ивану Васильевичу. Следователи дали мне ваш номер и сказали, что вы забрали генеральские бумаги. Если монография написана, я готов оказать содействие в ее публикации и думаю, это будет интересно многим специалистам и коллекционерам, поскольку материал Иван Васильевич собирал много лет, из различных источников, и знания его в этой сфере поистине уникальны. Поэтому-то я к вам и обращаюсь…

Теперь паузу взял Василий Иванович, и опять пауза показалась уместной.

– Извините, Иван Александрович, я только вчера вечером домой добрался и не успел еще даже сумку раскрыть, в которой привез отцовские бумаги… У меня и по дому, и по службе дел накопилось множество, вздохнуть некогда. Как только я просмотрю их и выясню, что монография готова, я обязательно вам позвоню… Это ваш постоянный номер?

– Да, постоянный. Обязательно позвоните. Я буду ждать. Конечно, публиковать монографию хорошо бы с фотографиями самой сабли, но где их сейчас взять? К сожалению…

– Может быть, у папы остались фотографии в архиве. Я посмотрю. Я знаю, он фотографировал ее. Кажется, и у меня где-то были, хотя на глаза давно не попадались. Но я старые фотографии рассматривать не любитель. Много разных… По крайней мере, я их не выбрасывал, это точно… Если есть, я добавлю к материалу.

Разговор о фотографиях зашел не случайно, понял Василий Иванович. И вся эта сказка о возможной публикации монографии придумана, скорее всего, только для поиска фотографий. Если сказать, что их нет, значит, сразу отсечь от контакта отставного полковника Самойлова. А этого делать нельзя. Но и сказать, что фотографии есть, – навлечь опасность на дом. Поселок ДОС – это вовсе не территория воинской части и не охраняется по периметру, хотя на въезде стоит часовой у шлагбаума. Сюда можно проникнуть, и обокрасть квартиру можно. Следовательно, фотографии следует унести в казарму.

– Тогда я буду ждать вашего звонка.

– До свидания, Иван Александрович…

Едва разговор закончился, в замке послышалось шевеление ключа. Василий Иванович сделал глоток из бокала с чаем и встал…

2

Новости принес не телефонный звонок, как ждал старший лейтенант, а жена.

– Что там тебе срочно вспомнить понадобилось? Может, я вспомню? – спросила она, еще не успев раздеться и только сумку с продуктами к стене поставив, сняв шарф и расстегнув пальтишко на дочери.

– А что? – Василий Иванович в удивлении поднял брови. – Откуда, извини, у твоего вопроса ноги растут? Или о секретных мероприятиях по нынешним временам в магазинных очередях рассуждают?

– У нас в «реабилитации» переполох из-за тебя. Даже полы лишний раз вымыли в конце рабочего дня. Обычно только по утрам моют. Вызвали из города специалиста, будет совместно с Надеждой Павловной Совкуновой тебя «загружать». Весьма серьезный, как Надежда Павловна говорит, дядька. Не запомнила, как зовут. Профессор какой-то. Учитель Надежды Павловны и вообще – светило. Командир бригады за ним машину выслал. Подполковник Совкунов дал согласие на привлечение постороннего, но настоял на том, что сам будет присутствовать при сеансе. Это с тем подполковником Елизаровым связано?

Василий Иванович, размышляя над ситуацией и оттягивая время ответа, взял на руки дочь, которой Людмила уже помогла раздеться. Сын спокойно ждал, когда настанет его очередь. Тот не любил, когда его на руки брали, считая, что сидеть на руках – это дело не мужское. Воспитание дедушки сказывалось.

– Косвенно связано и с подполковником Елизаровым. Только его самого до сеанса и того, что я сумею вспомнить, допускать нельзя. Он настаивает на проведении такого сеанса без участия наших специалистов. Но сеанс необходимо провести без него и только с нашими. Мало ли что я там наговорить могу. Контроль должен быть обязательным. Так что, если вдруг позвонит Михаил Афанасьевич, скажи что-нибудь.

– Михаил Афанасьевич?

– Да, так Елизарова зовут. Если позвонит. Я там, короче, где телефоны выключают. Так и скажи. Пусть сам думает, где у нас выключают телефоны. Это вопрос не его компетенции, и на него никто Елизарову не ответит.

– Все правильно. Ты как раз и будешь там, где телефоны выключают. И меня обманывать не заставишь, – согласилась Людмила. – И все-таки, может, я смогу что-то вспомнить? Это касается похорон?

– Нет, это касается отцовской сабли.

– Здесь я пас, – согласилась она. – Значит, все-таки считают, что Ивана Васильевича из-за сабли убили?

– Никто не знает, за что его убили. Но сабля – один из вариантов, за который можно ухватиться. Тем более что есть след, на это указывающий.

– Следователи говорили, что основная версия – профессиональная деятельность…

– Следователи по той версии работают, но и другие версии отметать нельзя.

– Значит, я так понимаю, – серьезно спросила Людмила, – что ты начинаешь сам работать по другой версии?

– Мы начинаем работать, – сказал Василий Иванович.

– «Мы» – это спецназ ГРУ? Он не имеет следственных полномочий.

– Пока дело обстоит не совсем так, но известное отношение к спецназу ГРУ оно имеет. Следовательно, может оказаться включенным в него и выполнять следственные действия в качестве самозащиты – хотя бы в качестве защиты репутации. Не знаю… Все еще слишком сложно для формулировки и данных мало. Есть определенные моменты, но…

Людмила уже раздела сына, и малыш деловито протянул руку отцу, чтобы вместе с ним пройти наконец-то в квартиру.

– Не нравится мне это. – Людмила говорила с опаской. – И больше всего приезд этого Елизарова не нравится.

– Этот приезд всем не нравится, – согласился Василий Иванович. – Если бы не появился Елизаров, никаких подозрений не возникло бы.

– И что теперь будет?

Старший лейтенант усмехнулся.

– Этот вопрос шифрованной телеграммой можешь отправить командующему спецназа ГРУ, но он тоже вряд ли сможет ответить.

* * *

Сначала позвонил капитан Твердовский.

– Василий Иванович, я в штабе. Будь готов; думаю, через полчаса тебя уже вызовут. Прибыл тут один специалист.

– Я в курсе относительно специалиста.

– Тем хуже для тебя. Много перед сеансом не пей.

– Чего не пить? Чая?

– Ах да, я закуску тебе отдать забыл. Сало в канцелярии, в окне между рамами. Надеюсь, не растает.

– Это закуска к чаю? – настойчиво повторил старший лейтенант.

– Напрашиваешься? – спросил командир роты.

– Почти. Но на более позднее время.

– Ладно, я принесу. Вот, Валерий Валерьевич пришел. Да, товарищ подполковник. Арцыбашев. С тобой говорить будет.

– Давай, – старший лейтенант привычно подобрался, словно не по телефону с начальником штаба общался, а очно. Даже на стуле сел прямее.

– Василий Иванович?

– Слушаю, товарищ подполковник.

– Ты готов?

– Так точно.

– Тогда двигай в реабилитационный центр. В левом корпусе, а не в главном. В холле тебя встретят. Я тоже туда иду.

– Понял, товарищ подполковник. Иду.

– Можешь даже в гражданской одежде, если в ней чувствуешь себя более расслабленно. Это профессор подсказал.

– Боюсь, товарищ подполковник, облает Черноносенко, привлечет ко мне внимание. Гостиница недалеко от левого корпуса.

– Не переживай. Черноносенко съел сразу недельную порцию. Отлеживается, и долго еще не встанет. Лучше в гражданском. Я к тому еще это говорю, чтобы тебя в темноте из окна гостиницы не заметили.

– Понимаю.

– Ну, иди. Я там буду, проинструктирую пока профессора Луковникова. Его зовут Владилен Борисович. Говорят, не просто специалист, а светило. Много научных трудов имеет. Все, двигай.

Подполковник положил трубку.

– Осторожнее там, с этим профессором, – напутствовала мужа Людмила.

– Я бы ему посоветовал быть осторожным со мной, – усмехнулся Василий Иванович. – Думаю, ему жена дала в дорогу точно такой же совет.

* * *

До левого корпуса Василий Иванович добрался быстро, потеряв время только на то, чтобы переодеться в гражданскую одежду, в которой и в самом деле чувствовал себя удобнее. По крайней мере, в ней не было необходимости отдавать честь ни старшим офицерам, ни встречным солдатам. И вообще можно было позволить себе расстегнутую верхнюю пуговицу.

В холле левого корпуса за столиком сидела немолодая медсестра, знающая Василия Ивановича в лицо. Приветливо улыбнулась, попросила раздеться и молча показала на коридор, в который следовало свернуть. Коридор прикрывала дверь, обитая искусственной кожей, под которой была плотная звукоизоляция. Дверь беззвучно открывалась и закрывалась, поэтому в коридоре царила неестественная тишина.

– Восемнадцатый кабинет, – сказала медсестра. – Вход через тамбур.

Сама она дальше двери не пошла и вернулась за свой столик.

Арцыбашев подошел в восемнадцатый кабинет, тоже с такой же дверью, и понял, что стучать в нее бесполезно. Осторожно приоткрыв ее, он увидел едва освещенный тамбур в два шага длиной. В тамбуре никого не было, и разрешения пройти дальше спросить было не у кого. И снова дверь, которая погасила бы любой стук.

– Разрешите?

– Заходи, Василий Иванович.

Подполковник Совкунов стоял рядом с Надеждой Павловной, своей женой, хорошо знающей старшего лейтенанта Арцыбашева, и незнакомым седовласым мужчиной, поглядывающим из-под очков с сильными линзами, отчего глаза казались неестественно большими, а взгляд властным. В нормальной обстановке старший лейтенант Арцыбашев не доверился бы человеку с таким взглядом.

– Прибыл по вашему приказанию.

– Расслабься. Уставные отношения отставить, – улыбнулся начальник штаба.

– Я расслаблен, товарищ подполковник.

– И отлично. Вот, с Надеждой Павловной ты знаком, познакомься с Владиленом Борисовичем. Они будут работать с тобой и попытаются помочь активизировать твою память. Мы сразу договорились, что в самом начале сеанса тебе поставят блокировку на все служебные разговоры. Следовательно, можешь не волноваться.

Василий Иванович шагнул вперед и протянул Владилену Борисовичу руку. Кисть у гипнотизера оказалась вялой и бессильной даже для гражданского человека. Наверное, слишком много силы уходило во взгляд, на развитие рук не оставалось. Это, впрочем, не смущало, поскольку Владилен Борисович и не собирался принимать участия в боевой схватке.

– Валерий Валерьевич… – У гипнотизера оказался чрезвычайно низкий и густой голос.

– Иду, – кивнул Совкунов и сразу направился к выходу, плотно, без звука прикрыв за собой дверь.

– Сюда, Василий Иванович, – показала Надежда Павловна на кресло, стоящее у стены небольшого по площади кабинета, и опустилась за письменный стол, спиной к наглухо зашторенному окну.

Арцыбашев послушно сел. Приглашенный специалист, однако, садиться на стул, стоящий напротив кресла, не спешил. Он встал по другую его сторону и положил руки на спинку, уже пристально глядя в глаза Арцыбашеву, но не требуя, чтобы тот смотрел на него. Просто смотрел, тяжело и властно, словно заранее готовил к выполнению своей воли. Должно быть, профессор не слишком хорошо понимал, с каким человеком ему предстоит работать. Так вести себя, осознавая свой авторитет и готовясь использовать его, можно только с инфантильными людьми, не имеющими той закалки, что получают во время службы офицеры спецназа ГРУ. И у Василия Ивановича сразу появилось сомнение в способности профессора Луковникова установить раппорт[7]. Слишком сильной волей располагал старший лейтенант, привыкнув противостоять любой попытке давления на себя. Это было уже в характере, это стало инстинктом, и внутреннее сопротивление работало на уровне подсознания.

– Располагайтесь удобнее, – скомандовал профессор. – Расслабьтесь… Расслабьтесь, вам говорят.

– Я расслабился… – сказал Василий Иванович, хорошо знающий, что такое расслабление, и чувствующий, что в самом деле сумел это сделать.

Однако Владилен Борисович в этих словах уже уловил волю старшего лейтенанта и стремление к сопротивлению. Он вообще, кажется, был чуток к чужим состояниям и все понимал.

– Внутренне расслабьтесь. Для того, чтобы не сопротивляться мне. И не возражайте… Даже мысленно не возражайте.

Но сказать это было проще, чем сделать. Без расслабления старшему лейтенанту легко можно было управлять собой и даже побеждать собственное подсознание. Но когда человек расслабляется и, грубо говоря, «выходит» из мира привычных ему ощущений, тогда подсознание набирает силу и управляет всем. А именно подсознание не позволяло принять мир чужих реакций и не позволяло совместить внутренние ощущения.

– Говорить будете только тогда, когда я задам вам вопрос. Без вопроса говорить не нужно. Тем более нельзя возражать. Заставляйте себя соглашаться. Мысленно себя убеждайте, это в ваших интересах. Так у нас все получится.

Владилен Борисович свое дело, несомненно, знал, и Василий сразу почувствовал это. Ничего не спрашивая, профессор уже понял внутреннее состояние старшего лейтенанта и помогал ему войти в другое состояние, соответствующее моменту. Причем помогал именно так, как следовало. Он знал, что волю сильного человека можно победить только внутренним усилием и никогда – давлением со стороны. И не стал применять этого давления, хотя раньше, как показалось Арцыбашеву, Луковников именно это и собирался сделать, придавливая его взглядом и взглядом же показывая преимущество собственной воли. А этого преимущества в действительности не было. И потому Владилен Борисович подсказал сразу, что старшему лейтенанту следует приложить и собственные усилия, чтобы удался раппорт.

Арцыбашев на несколько секунд прикрыл глаза, настраиваясь, и заставил свое внутреннее «Я» отказаться от сопротивления. И только после этого почувствовал, что в действительности расслабился. Почувствовал это и Владилен Борисович.

– Вот так. Это уже значительно лучше. Тестирование мы проводить не будем, чтобы не потерять нужное состояние, – профессор посмотрел на Надежду Павловну, – и начнем, пожалуй, сразу.

Он шагнул ближе к Василию Ивановичу, протянул руку, положил ладонь на голову и дважды мягко, без нажима, провел большим пальцем по лбу от края волос к переносице. Взгляд был по-прежнему тяжелым и давящим, но теперь уже старший лейтенант этому давлению не сопротивлялся. Более того, он сам начал входить в состояние гипнотического транса, вспоминая занятия по самогипнозу, и смотрел в эти глаза, как на маятник, отдавая себя на волю постороннему влиянию.

– Вы хорошо помогаете мне, я чувствую и оцениваю это. Продолжайте так же, – сказал Луковников. – Сейчас я буду считать до десяти. Считать буду медленно. При счете «десять» вы войдете в состояние гипнотического транса. Вы уснете, но будете слышать мой голос или голос Надежды Павловны и будете отвечать на наши вопросы. Вы готовы?

Владилен Борисович уже говорил медленно и размеренно, словно уже начал счет, говорил, не сомневаясь ни секунды, что все произойдет именно так. И Василий Иванович заставил себя согласиться. Не напрягался, но лишь чуть-чуть подтолкнул свое сознание в нужную сторону, и движение пошло по инерции.

– Да… – сказал старший лейтенант, сам чувствуя, что даже произнесение этой простой фразы стоило ему усилий, потому что в легкий транс он уже вошел. Но в таком состоянии разговаривать бывает значительно труднее, чем при погружении в транс глубокий.

– Я начинаю отсчет… Расслабьтесь… Предельно расслабьтесь… Один… Вы чувствуете, как ваши конечности наливаются теплой тяжестью… Теплая, медленно текущая по конечностям тяжесть… Эта тяжесть вдавливает вас в кресло… И не хочется вставать, не хочется шевелиться… Два… И веки начинают тяжелеть… Вас клонит в сон… Клонит в сон… Три…

Василий Иванович снова почувствовал желание к сопротивлению. Но и этот момент профессор сразу уловил и тут же дал установку:

– Когда вы погрузитесь в сон, вы будете отвечать только на те вопросы, которые не касаются вашей службы. Если вопрос каким-то образом коснется военной или государственной тайны, вы можете сохранять молчание и не отвечать на него. Но из трансового состояния это вас не выведет… Четыре…

Подсознание сразу среагировало и успокоилось.

– Глубокое трансовое состояние поможет вам вспомнить недавние события, свидетелем которых вы были и которые вы не в состоянии вспомнить в нормальном состоянии. Это нужно вам лично… Вам и вашему командованию… И вы после пробуждения будете помнить все, что нам с вами удастся вспомнить. Будете все помнить… Расслабьтесь… Глаза ваши закрываются… Веки стали совсем тяжелыми… Вам уже трудно их держать… Не держите, не утруждайте себя. Закройте глаза… Пять…

А теперь подсознание, слегка помедлив, начало помогать. Оно увидело цель и устремилось к ней, Василий Иванович словно бы чувствовал это. Казалось, что по телу расползается тепло, множится, дробится на части, чтобы заполнить каждую клетку тела. Но сознание при этом становилось тяжелым и вязким и ощущения контролировались плохо. Все выполнялось автоматически, только лишь потому, что организм был тренирован на регистрирование и классификацию всех ощущений как внутренних, так и внешних. Естественно, мозг привык все ощущения с чем-то связывать. И тепло он связал с пониманием ситуации со стороны подсознания. Было ли это так в действительности, Василий Иванович не понимал, но ему уже и не хотелось понимать все до конца. Он погружался в сон, называемый, в отличие от обычного сна, глубоким погружением в трансовое состояние.

– Конечности стали совсем тяжелыми… Вам уже трудно владеть ими… Очень и очень тяжелые… И вам владеть ими даже не хочется… Шесть… Попробуйте поднять правую руку… Просто попробуйте; если это трудно, поднимать не нужно…

Василий Иванович попробовал. Рука была словно не его и подниматься не хотела – как лежала на колене, так и осталась лежать. Он все глубже и глубже уходил в какую-то вязкую, тягучую тьму и даже не мог самостоятельно определить, приятное это ощущение или же, наоборот, отталкивающее. Да это уже и не казалось важным.

Тем временем профессор Луковников продолжал считать:

– Семь. Восемь. Девять. Десять. Глубокий сон.

Глава четвертая

1

– Еще несколько минут посидите… – сказал профессор Луковников, заметив, как Василий Иванович помотал головой, сгоняя остатки гипнотического сна, и собрался встать с кресла.

Как человек дисциплинированный, старший лейтенант остался сидеть, но не смог не ответить, хотя вопрос ему никто не задавал:

– Я уже в порядке.

– Я понимаю. Но во время глубокого трансового состояния меняется ритм сердцебиения. Вам нужно, чтобы сердце учащенно заколотилось? Если не нужно, то пару минут потерпите. Сейчас подполковник Совкунов придет.

Владилен Борисович сказал что-то почти на ухо Надежде Павловне.

– Машина там, где вы ее оставили. Водитель ждет, – ответила она. – Спасибо вам. Для меня это был урок. Вы легко обошли те места, на которых я и боялась споткнуться.

– Вы все помните, о чем мы говорили, – не спросил, а сказал уверенно и с напором профессор, снова обращаясь к старшему лейтенанту.

– Я все помню. Только слегка туманно. Как сон. Знаете, бывает, проснешься, помнишь, а пока умываешься, забываешь. Я не забуду это?

– Не знаю. Это от вашей памяти зависит. Но Валерий Валерьевич записал сеанс – как раз на случай, если вы забудете.

Как раз в это время в кабинет вошел подполковник Совкунов.

– Спасибо, Владилен Борисович. Машина вас ждет. Помощник дежурного в коридоре, он вас до машины проводит. И Надежда Павловна тоже.

– Надеюсь, сумел быть вам полезным… – Луковников посмотрел на старшего лейтенанта.

Арцыбашев все же встал, как велит это делать армейский устав при появлении старшего по званию. Встал и в ответ на слова психотерапевта только неуверенно пожал плечами. Подполковник повернулся к нему:

– По горячим следам побеседуем, Василий Иванович? Ты не устал?

– Я в норме.

– Тогда ко мне в кабинет… Там уже Твердовский ждет.

– И Елизаров? – Старший лейтенант показал, что у него даже чувство юмора успело проснуться.

– Елизарова мы пока беспокоить не будем…

* * *

Запись прослушали четыре раза, заново запуская CD-диск в компьютере начальника штаба. В принципе, старший лейтенант все прекрасно помнил и без записи, но подполковник Совкунов хотел прояснить для себя некоторые моменты, а капитан Твердовский вообще слушал это впервые и потому был самой непонимающей стороной. После прослушивания некоторое время молчали, соображая.

– Значит, это всего-то навсего рецепт изготовления стали? – спросил наконец, прерывая молчание, капитан Твердовский.

– Всего-то… – усмехнулся подполковник Совкунов. – Это, Дмитрий Евгеньевич, не всего-то. Секрет изготовления хорасанского и дамасского булата считается давно и безвозвратно утерянным. Над попыткой создать восточный булат заново бились многие поколения специалистов. И никто не сумел создать аналог. Правда, в девятнадцатом веке в Златоусте на государевых заводах под руководством знаменитого Павла Аносова был выплавлен русский булат. Он слегка уступал по качеству и «хорасану», и «дамаску», но обладал близкими качествами. Однако впоследствии и этот рецепт был утерян. Славянский булат, так называемый «харлуг», существовавший одновременно с арабским булатом, производился совсем по иной технологии. Славянские кузнецы просто соединяли слоями мягкое железо и углеродистую сталь, нагревали, закручивали косичкой и расковывали. Эффект был точно таким же, но отдельные характеристики арабским уступали. Сейчас, кстати, по «харлужной» технологии работают многие современные мастера, изготавливающие ножи. А древняя арабская технология неизвестна до сих пор. Более того, современная металлургия только с помощью нанотехнологий может добиться аналогичных с арабским булатом показателей стали. А просто так выплавить что-то подобное не в состоянии. И потому меня не удивляет, что несколько столетий находились охотники получить в руки эту саблю.

– Вы, товарищ подполковник, основательно подготовились к теме разговора, – заметил старший лейтенант Арцыбашев, – о булате вы знаете больше, чем я.

– Если мы говорим о булатном клинке, я не поленился лишний час потратить, чтобы набрать в Интернете информацию, – усмехнулся Валерий Валерьевич. – И сделал это всего-то несколько часов назад. Потому и забыть не успел.

– Значит, отец понял, что там написано… Придется мне засесть за его бумаги, чтобы найти адрес того специалиста, что разбирал письмена. Или хотя бы фамилию. Древних алфавитов не так уж и много, а специалистов по ним еще меньше.

– И сделать это требуется срочно.

– Я сегодня же начну разбирать документы. Кстати, не успел доложить: мне звонил отставной полковник КГБ Самойлов.

– Даже так! Это не слишком ли нагло?

– Он, похоже, не думает, что может попасть в число подозреваемых.

Василий Иванович кратко изложил суть разговора.

– Фотографии… – понял Совкунов. – Ему тоже нужны фотографии. Но ему-то зачем, если сабля у него в руках? Или саблю украл не он?

– Сабля без ножен. В ножнах ключ к прочтению текста, – подсказал старший лейтенант. – Отец говорил про отметки на клинке. Я подозреваю, что клинок необходимо вытаскивать до этих отметок и читать текст через несимметричные отверстия в ножнах. Иначе само существование этих отверстий непонятно. Они не могут быть украшением, а вентиляции сабля не требует. Кроме того, часть написанного есть и на ножнах. Немного, но, может быть, это что-то важное.

– У товарища генерала был компьютер? – спросил подполковник.

– Был, – ответил Василий Иванович. – Я снял с него винчестер, чтобы посмотреть документы. Хотел еще и со служебного компьютера снять, но мне не разрешили. Компьютер из кабинета вообще забрали следователи, изучают контакты отца. И меня попросили все, что покажется подозрительным или даже странным на домашнем компьютере, переслать им.

– Сам винчестер подключишь?

– Что в этом сложного?

– Хорошо. Будем ждать результата, – сказал подполковник. – А пока я свои собственные соображения выскажу. Вернее, даже не свои. Меня командир на мысль навел, а я уже развил ее. Самое простое сразу в глаза не бросается. Мы обычно ищем какие-то тонкости и хитросплетения и не замечаем, к сожалению, элементарного, что на поверхности плавает. В этот раз тоже не заметили. Это я о миссии подполковника Елизарова.

– И что же мы не заметили? – спросил капитан Твердовский.

– Ну, вот приехал этот Михаил Афанасьевич. Вроде бы вполне естественная у него миссия и ничего особо странного. Но как мы определили цель его визита? Мы определили, что он пытается выудить сведения у Василия Ивановича. И фотографии клинка и ножен.

В это время у Арцыбашева зазвенела трубка.

– Извините. Разрешите, товарищ подполковник?

Совкунов согласно кивнул.

– На ловца, как говорится… Елизаров, – сказал Арцыбашев и нажал кнопку приема.

– Слушаю вас, товарищ подполковник.

– Василий Иванович, не оторвал от важных дел?

– Оторвали, но это не страшно. У вас что-то срочное?

– Да. Я так подозреваю, что вы сейчас дома?

Василий Иванович не ответил и ждал продолжения.

– Алло.

– Да-да, я слушаю вас.

– Мне из Москвы позвонили. Фотографии, что мы им переслали – там сильные блики по лезвию, и невозможно рассмотреть рисунок. А рисунок этот, судя по всему, имеет какое-то значение. Вы не можете поискать другие фотографии? Может быть, что-то есть у вас в запасе?

– У меня точно нет. Но я вывез архив отца. Еще не разбирал. Я посмотрю там.

– Буду очень вам признателен. А вспомнить вы еще не пытались?

– К сожалению, у меня пока времени на воспоминания не было. Ничем, товарищ подполковник, не могу вас обрадовать.

– Но вы все же попытайтесь.

– Я попытаюсь…

– А что у вас за тревога сегодня объявлялась? Что-то случилось?

– Это вопрос не ко мне – к командованию, товарищ подполковник…

– Ладно. Тогда до завтра.

На этом разговор закончился.

– И что ему нужно, чем Михаил Афанасьевич недоволен? – поинтересовался Совкунов. – Тревоги испугался?

– Недоволен качеством предоставленных материалов. На снимке клинка сильный блик на лезвии. Изображение разобрать невозможно. Просит поискать другие снимки.

– Переживет, – категорично решил капитан Твердовский.

– Да, лучше ему обойтись без других материалов, – почесав подбородок, согласился подполковник. – Я не знаю, зачем ему это нужно, тем не менее, не всегда считаю жадность отвратительным качеством человека. Итак, я продолжаю… Мы определили, что Елизаров прибыл к нам только для того, чтобы выудить у Василия Ивановича все возможные данные о клинке. И добыть фотографии, о существовании которых он, возможно, что-то знал. А первоначальные намеки на использование в «автономке» – это лишь прикрытие основной задачи. Но командир бригады у нас человек по натуре простой и прямой и спросил в соответствии со своим характером: а что, если старший лейтенант Арцыбашев отказался бы съездить на допрос в следственный комитет или в ФСБ и ответить на все те же вопросы? Я подумал и согласился, что в нормальной обстановке Василия Ивановича в самом деле должны были бы вызвать на допрос. И ответить на все вопросы следствия чистосердечно и наиболее подробно – в его же интересах. Он сам захотел бы помочь следствию. Зачем такая хитрость со стороны подполковника Елизарова? Кто даст мне ответ, который там же, рядом плавает?

– Значит, Василия Ивановича все же собираются использовать. И «автономка» состоится, – сделал вывод Дмитрий Евгеньевич.

– Не состоится «автономка», – строго сказал Валерий Валерьевич. – Я забыл вам сказать. Еще перед сеансом гипноза Елизаров мне звонил и предупредил, чтобы не готовились. Его руководство отказалось от этой мысли, и все уговоры Михаила Афанасьевича оказались бесполезными. Значит, от этого варианта они отказались. Есть еще варианты?

– Есть, – сказал сам Василий Иванович. – Они собираются запустить меня в «автономку», но без собственного участия. Попытаются подбить меня на самостоятельные действия, на кровную месть, еще на что-то подобное… И, по всей вероятности, одновременно «подставить» или впоследствии «сдать». «Сдать» не нашим властям, а властям другого государства, где будет находиться объект моей мстительности. Офицер спецназа ГРУ убивает предположительно миллиардера, на которого меня натравливают, за пределами границ собственной страны. Скандал международного уровня. Драку заказывали? Получите счет…

– Все верно, Василий Иванович. И я рад, что ты сам сумел просчитать ситуацию правильно. Следовательно, понимаешь, что раз так все складывается, ты никак не имеешь права вмешиваться. От тебя только этого и ждут и готовы тобой пожертвовать, чтобы свалить на спецназ ГРУ кучу грехов. Там, куда тебя направят, возможно, и без тебя куча спецов объявится и наворочают такую гору трупов, что… А виновным будешь ты даже в том случае, если ни разу не выстрелишь, понимаешь?

– Понимаю, товарищ подполковник. Разрешите идти отдыхать?

– Правильно понимаешь, Василий Иванович. Отдыхай.

* * *

Дома, только поужинав, Василий Иванович сразу вытащил привезенную тяжелую сумку с бумагами отца. Сумка закрывалась замком-«молнией», но его заело, и Арцыбашев никак не мог открыть его. На пыхтение мужа в комнату зашла жена. Коротко глянула, сразу оценила ситуацию и состояние мужа и сказала категорично:

– Отставить все активные действия, товарищ старший лейтенант! Быстро умываться, раздеваться и под одеяло. Никаких возражений не принимаю.

Василий Иванович сам понимал, что жена права. После психотерапевтического сеанса он все еще чувствовал вялость, да и нервная нагрузка трех дней, связанных с похоронами, еще не прошла.

– Что хоть тебя заставляли вспоминать? – спросила Людмила, интуитивно отыскивая причины дополнительной нагрузки на нервную систему.

– Слова отца, связанные с саблей.

– Ну вот. Надежда Павловна хотя бы могла сообразить. У тебя после похорон стрессовое состояние. Подсознание знает, что генерал Арцыбашев убит, а тебя заставляют видеть отца живым и здоровым. Они тебя изнутри взорвать хотят… Без разговоров – под одеяло! Это я тебе как специалист говорю.

Усталость взяла свое, и Василий провалился в глубокий сон. Когда проснулся, сначала и не понял отчего. Только потом сообразил, что в кармане оставленной на вешалке камуфлированной куртки звонит трубка.

Монитор трубки светился. Взгляд сначала упал на часы и только потом на номер звонившего. Было без пятнадцати пять. Еще не утро, но уже и не ночь. А звонил начальник штаба бригады подполковник Совкунов.

– Слушаю, товарищ подполковник.

– Извини, что разбудил. Меня самого час назад подняли. Шифротелеграмма из Москвы. Срочная. Требуют как можно быстрее прислать подробный отчет о твоих злоключениях и обо всем, чем интересовался подполковник Елизаров. Короче, все материалы вчерашнего дня, касающиеся тебя. У меня есть запись твоего разговора с Елизаровым и запись психотерапевтического, назовем его так, сеанса. И еще в компьютере экземпляр фотографий сабли и ножен. Все остальное у тебя. Потому попрошу умыться и больше не ложиться. Можешь в штаб прийти, можешь на домашнем компьютере набрать подробный рапорт и принести. Много времени это не займет.

– Понял, товарищ подполковник. Сделаю. На домашнем компьютере.

– Все. Жду в штабе. Работай.

* * *

То, что сначала показалось простым, в действительности заняло почти час раздумий перед клавиатурой, с которой старший лейтенант Арцыбашев не очень-то и дружил, и пришлось приложить много усилий, чтобы напечатать неполную страничку текста. Текст этот был по-военному краток, то есть это был не отчет, а обычный рапорт, какие старшему лейтенанту приходилось писать нередко. Закончив работу, он перебросил документ по внутренней сети, объединяющей и домашние компьютеры офицеров, на штабной сервер в папку начальника штаба. Никто посторонний, не зная пароля, прочитать документы в этой папке не мог, но в принципе рапорт не носил предупреждения о режиме секретности и потому перебрасывался с компьютера на компьютер в открытом виде.

Только после этого, глянув на часы, Арцыбашев позвонил подполковнику Совкунову, чтобы сообщить о выполнении задания.

– Поскольку поднял я тебя ночью…

– Уже не ночью, товарищ подполковник, уже утром.

– Так вот, можешь до обеда отдыхать. После обеда, как только в роту заглянешь, пожалуй ко мне.

– Понял, товарищ подполковник. Сразу после обеда буду у вас… Хотя, в принципе, я уже выспался…

– Мне жена посоветовала предоставить тебе дополнительное время для отдыха после вчерашнего сеанса психотерапии. Говорит, такой глубокий и продолжительный сеанс сильно утомляет нервную систему. Тебе же еще, грубо говоря, «на старые дрожжи досталось». Потому даю время для отдыха, чтобы потом видеть тебя в наилучшей форме. Много не пей. Отбой, товарищ старший лейтенант.

Людмила на кухне готовила детям завтрак, а на холодильнике лежала ее телефонная трубка. Догадаться было нетрудно, что Людмила позвонила Надежде Павловне, а та, в свою очередь, – мужу. Отсюда и настоятельное требование подполковника Совкунова.

Покачав головой, Василий Иванович ушел в свою комнату и забрался под одеяло. В доме было прохладно, а растапливать печь не хотелось, потому что физическая работа совсем разгонит сон и тогда уже вообще не уснешь. Да и вообще Людмила с печкой справлялась лучше мужа. Справится и в этот раз.

И старший лейтенант уснул почти мгновенно, не слыша, как жена собирает и уводит детей. Будильник он не ставил, зная, что организм сам проснется в нужное время. Так всегда бывало. Но до того как организму захотелось разбудить его, это снова сделал телефонный звонок. Но на сей раз трубка лежала на письменном столе, а не в кармане куртки и, чтобы взять ее, нужно было сделать только два шага.

Звонил опять подполковник Совкунов.

– Василий Иванович, как спалось?

– Выспался на неделю вперед, товарищ подполковник.

– И то хорошо. Что недоспал, то в самолете наверстаешь.

– В самолете? – не понял Арцыбашев.

– Да-да. Материалы я все отослал, уже успели познакомиться, теперь тебя вызывают в головное управление, к командующему напрямую. У них там, кстати, и какой-то специалист есть по древним языкам. Летишь вечером одним самолетом с командиром бригады. Так тебе проще. По крайней мере, машину встретить пришлют. Время вылета сообщат чуть позже. Самолет не пассажирский, фельдсвязь согласилась вас принять на свое крыло. Так что будь готов. Пока в роту наведайся, что там у тебя во взводе делается, полюбопытствуй. От взвода тебя, насколько мне известно, пока никто не освобождал. До вечера, скажем так, не освобождал. А там посмотрим, что будет…

2

До следующего сообщения от начальника штаба Василий Иванович успел исправить все расписания занятий своего взвода, составленные без него, и привел их в необходимую норму, убрав перекосы в сторону любимых солдатами занятий и увеличив количество часов нелюбимых, но необходимых. Просмотрев работу старшего лейтенанта, командир роты остался доволен, но больше всего радовался тому, что не пришлось делать эту нудную работу самому и он теперь может только утвердить ее.

– А что в Москве? – не выдержал все-таки Твердовский и показал, что уже беседовал с начальником штаба. – Они-то чего хотят?

– Ты произвел меня в командующие? – вопросом на вопрос ответил старший лейтенант.

Следующий вопрос Дмитрий Евгеньевич задать не успел, поскольку в канцелярию позвонил подполковник Совкунов и потребовал на связь Арцыбашева.

– Здесь он, у меня, товарищ подполковник, сидит. – Капитан Твердовский передал трубку.

– Слушаю, товарищ подполковник.

– Василий Иванович, вылет в семнадцать пятнадцать. Значит, в шестнадцать пятнадцать быть в полной готовности около штаба. Машина подойдет к крыльцу. Не опаздывать – полковник, сам знаешь, ждать не будет.

– Понял, товарищ подполковник.

– А до этого тебе предстоит побеседовать с подполковником Елизаровым. Он просился в ваш самолет, но, по нашей настоятельной просьбе, фельдъегерская служба ему отказала. Пусть поездом добирается. Однако с тобой попрощаться желает.

– Если спросит про причину моей командировки?

– Простая причина – служебная.

– Понял. Подробностями не баловать…

– И без подробностей не баловать.

– Где найти товарища подполковника?

– Позвони в гостиницу. Он там сидит. Говорит, что у крыльца какая-то дурная собака прохода ему не дает. Специально его дожидается. На других не лает, а его караулит. Это Товарищ Старший Прапорщик Черноносенко после вчерашнего обжорства оклемался, чувствует вину за содеянное и таким образом извиняется перед людьми в форме. Молодец, Черноносенко! Службу знает. Ладно, иди. Кстати, постарайся вызвать его на неосторожные высказывания. Разговор будет записываться.

Положив трубку, Василий Иванович стал собираться. Аппарат ротной канцелярии динамик имел чуткий, и командир роты слышал, о чем разговор.

– Помяни мое слово, – предупредил Дмитрий Евгеньевич, – будет товарищ подполковник тебя на кого-то натравливать. На провокации не поддавайся, но, если будет данные подсовывать, загребай обеими руками. Пусть считает, что рыбка клюнула. Я думаю, он и приехал для того, чтобы данные подсунуть.

Арцыбашев кивнул и, уже одевшись, все же позвонил в гостиницу:

– Здравия желаю, товарищ подполковник. Старший лейтенант Арцыбашев…

– Да-да, Василий Иванович, я узнал голос. Я сегодня уезжаю, потому хотел бы попрощаться. Зайдете?

– Да, мне подполковник Совкунов звонил, приказал зайти. Вы сейчас на месте?

– Жду вас.

– Иду.

* * *

– К сожалению, мое руководство не решилось привлечь вас к активной фазе операции, – сразу сообщил подполковник Елизаров. – Мои доводы о вашей опытности и прекрасной боевой подготовке не возымели действия. И я вынужден принести свои извинения за беспокойство, которое доставил вам своим визитом, в итоге оказавшимся бесполезным. Наверху посчитали, что риск «автономки» слишком велик даже для офицера спецназа ГРУ. Поскольку, случись что, в конечном итоге отвечать будет, естественно, организатор акции, то есть опять мое непосредственное руководство, а оно брать на себя ответственность не желает и предпочитает оставить вопрос на совести следственного комитета при военной прокуратуре. То есть ФСБ вроде бы как из игры выходит. Мне не слишком приятно сообщать вам это. Пришлось и самому побеспокоиться, и вас побеспокоить, и ваше командование озадачить. Но, сами же знаете, мы не можем докладывать высшему руководству о своих планах, пока не согласовали ваше участие с вами и с вашим командованием. А когда согласовали и своему высшему руководству доложили, оно оказалось категорически против.

– Это бывает, – согласился старший лейтенант, показывая лицом корректную бесстрастность и выдержку. Ни к чему было раньше времени лезть со своими предложениями, они должны были прозвучать от подполковника Елизарова. Только тогда можно рассматривать его действия как подготовленную и спланированную провокацию. – С командованием спорить бесполезно и, наверное, даже опасно. Но дело и без меня, думаю, не застрянет на месте. К тому же меня самого в Москву затребовали. Значит, могли бы последовать другие осложнения.

– Да. А по какому делу вас вызывают?

– По служебному… – скромно использовал Арцыбашев подсказку своего начальника штаба. И произнесено это было, при всей вежливости, так, что расспрашивать дальше не имело смысла.

И подполковник Елизаров это понял.

– Дело-то не застрянет, только пока я не вижу путей его продолжения. Конечно, мои варианты развития событий были связаны с некоторым риском, который опытного человека с хорошей подготовкой не остановит. И выполнить все было реально. Но руководство посчитало иначе. В итоге почти две недели выброшены и мне нечего делать с моими данными.

Василий Иванович услышал в этих словах открыто то самое предложение, которого ждал. Услышал явственно, потому что без этого предложения не было смысла в приезде подполковника ФСБ в бригаду, и об этом же пять минут назад говорил капитан Твердовский.

А подполковник Елизаров ждал вопроса, который показал бы заинтересованность старшего лейтенанта в данных и его готовность включиться в активные действия, невзирая ни на какие преграды. То есть миссия подполковника Елизарова в этом случае считалась бы успешно выполненной, поскольку именно этого он, скорее всего, и добивался.

И вопрос прозвучал. Вдумчивый, ненавязчивый, с интонациями, свойственными человеку, ищущему, как лучше представить свою просьбу:

– Товарищ подполковник, понимаете, как бы вам это лучше объяснить… Мне бы тоже не хотелось, чтобы ваша работа пропала даром. Я, конечно, ничего обещать и тем более гарантировать не могу, но у меня есть желание выполнить пусть не вашу задачу – поскольку с вас ее, как я понял, уже сняли, – но свою. Не служебную, не официальную. Задачу сына погибшего генерала. Понимаете, о чем я говорю?

Глаза подполковника Елизарова засветились радостью. Не было сомнений – удар достиг своей цели, только каждая из сторон считает, что именно она нанесла его.

Теперь должна была бы начаться классическая дипломатия, то есть каждый должен был говорить не то, что думает.

– Это я понимаю. – В руках Михаила Афанасьевича откуда-то появилась папка, которую Арцыбашев уже видел минувшим днем, словно бы подполковник специально приготовил ее к приходу гостя. – Но здесь вопрос совсем в другом. Вопрос в том, что данные, о которых я говорил, в настоящее время охраняются грифом «совершенно секретно», и я не могу совершить должностное преступление и передать вам документы.

Это было естественно, и Василий Иванович просто заподозрил бы неладное, если бы ему такие документы передали или даже дали бы скопировать их. И сам Михаил Афанасьевич понимал, что подобная передача слишком сильно походит на организованную утечку информации. Однако папка была приготовлена специально к приходу старшего лейтенанта и оказалась у подполковника Елизарова в руках, надо полагать, не для того, чтобы тот отказался в нее заглянуть. Да и выражение лица подполковника, скорее всего, много раз проверенное перед зеркалом на соответствие моменту, говорило о его глубокой, заранее подготовленной задумчивости.

– Разве я просил о передаче документов? – удивился Василий Иванович, даже не разыгрывая простачка, а просто условно изображая его. Настолько условно, что это было ясно обоим. – Я прекрасно понимаю, что€ такое сохранение служебной тайны, и потому не мог себе позволить подобного. Но и что обычно представляют собой секретные и совершенно секретные документы, я тоже знаю. В целой странице текста может быть всего несколько слов, делающих документ закрытым строгим грифом, а остальные слова и факты такой нагрузки не несут. И потому я могу подумать, что здравомыслящий человек в состоянии выбрать из существующего текста что-то такое, что не окутано туманом тайны, но может оказаться полезным другому человеку и одновременно общему делу. Я правильно мыслю?

– Разве на историческом факультете изучают казуистику? – усмехнулся подполковник Елизаров. – То, что вы говорите, как раз из раздела казуистики…

– Наверное, при каких-то обстоятельствах и казуистика не является отрицательным понятием, – мягко стоял на своем Василий Иванович.

– Ну, если подходить к казуистике с этой стороны, то я готов, пожалуй, помочь вам, чем только смогу. Итак, мы считаем, что убийство генерала Арцыбашева совершил вместе со своими помощниками полковник в отставке Иван Александрович Самойлов. Действовал он при этом по заказу своего босса, бывшего владельца одного из московских рынков миллионера Алишера Алишеровича Нариманова.

Михаил Афанасьевич медленно, вроде бы изображая сомнение, расстегнул замок-«молнию» своей папки и раскрыл ее, в задумчивости перебрал пальцами некоторые бумаги; потом поднял взгляд на старшего лейтенанта Арцыбашева.

– Делать такие выводы нам позволяют результаты прослушивания телефонных разговоров – к сожалению, несанкционированного прослушивания, результаты которого мы не имеем права предоставить в суд в качестве доказательства вины, – и постоянный контроль за деятельностью самого Нариманова. Я не скрою, что нашей конечной целью является не расследование обстоятельств убийства, а только желание заманить Нариманова на территорию России и арестовать. Это наш профиль, в отличие от следственного комитета, и мы стараемся выполнять свои обязанности. Вы это должны понимать.

Василий Иванович сдержанно кивнул, соглашаясь с неоспоримым фактом, что каждая служба должна выполнять свою работу.

– Опять же, к сожалению, – продолжил подполковник, – Алишер Алишерович Нариманов человек крайне осторожный, знает за собой множество грехов на территории России, в том числе и несколько убийств, совершенных по его прямой указке, что тоже можно доказать только косвенными уликами, и потому нашу границу пересекать не собирается. Потому я передаю вам некоторые данные, надеясь, что вы сможете, если удача будет вам сопутствовать, доставить Нариманова на нашу территорию. Это как раз тот вариант, в котором мы предполагали вас использовать. Но если такой возможности не представится, физическое уничтожение убийцы вашего отца тоже будет выходом. Преступник наказание понесет в любом случае… Но я все же хотел бы попросить вас информировать меня хотя бы несколькими телефонными звонками о том, как обстоят у вас дела.

– Если будет возможность, – согласился Василий Иванович.

– Вот что я хотел бы вам передать. На одной страничке тоже стоит гриф «секретно», но он зачеркнут и нет регистрационного номера документа. Следовательно, насчет секретности можете не заморачиваться.

Михаил Афанасьевич вытащил из разных мест стопки документов – шесть разрозненных страниц – и положил на стол перед старшим лейтенантом.

– Это записи разговоров Нариманова, адреса и планы двух его домов в Таджикистане и в Азербайджане, где он часто бывает, и аэрокосмические карты местности вокруг этих домов. И список телефонных номеров Нариманова и его окружения. В том числе и номер отставного полковника Самойлова, но, как я уже говорил, Иван Александрович, по нашим предположениям, номер сменил и старым уже не пользуется. Его sim-карта не активирована и постоянно находится в одном и том же месте.

– Вы проводили прослушивание…

Арцыбашев словно забыл, что разговор об этом уже заходил.

– Через спутник управления космической разведки ГРУ. У нас своих спутников, к сожалению, пока нет.

– Меня, как одиночку, к этим спутникам никто не допустит… – Просмотрев список, старший лейтенант Арцыбашев аккуратно дистанцировался от ГРУ, показывая, что действовать будет самостоятельно.

– Может быть, это тоже сгодится…

– Без спутника – нет. Возьмите, – он вернул лист подполковнику.

– Как хотите. Ну хотя бы пару друзей в поддержку себе найдите. Трое спецназовцев многое могут. Некоторые спецы сравнивают вашу подготовку с подготовкой нашей «Альфы». – Это была ложка дегтя, которую добавляют для специфического вкуса в бочку меда.

Елизаров откровенно расстроился, и Василий Иванович понял, чем это расстройство вызвано. Подполковник ФСБ рассчитывал, что Арцыбашев будет работать при поддержке ГРУ. Но такой отказ однозначно показывал, что у старшего лейтенанта подобных надежд нет. Однако что ответить на ложку дегтя, он тоже нашел.

– Да, я слышал, что у «Альфы» тоже неплохая, скажем так, подготовка. Там сама система подготовки хорошо отработана.

– Там – традиции… Когда четыре с небольшим десятка бойцов, будущий костяк «Альфы», берет штурмом дворец Амина, и не дворец по большому счету, а крепость, это уже о многом говорит[8]. Дворец два батальона отборных афганских гвардейцев защищало, и не смогли удержаться. Я вас, Василий Иванович, на что-то подобное толкаю. Правда, масштаб иной. Главное, чтобы подготовки хватило…

– А вы знаете, как так получилось, что вся заслуга в штурме дворца Амина досталась четырем десяткам офицеров «Альфы»? А про остальных забыли…

– А кто там были остальные? Так, вспомогательные силы, охрана посольства и торгпредства.

– Там, товарищ подполковник, было два мусульманских батальона спецназа ГРУ. Да, они охраняли и посольство, и торгпредство, и формировались из мусульман, предпочтительно чеченцев и дагестанцев. А какие это бойцы, вы сами, наверное, знаете. А два батальона спецназа ГРУ – это несравнимая величина против двух батальонов афганских гвардейцев. А ничего не говорили про них только потому, что в те времена официально у нас не существовало такого рода войск, как спецназ ГРУ. Их просто десантурой называли, потому что они десантную форму носили. Но уровень в подготовке был высочайший.

– Не знаю, не знаю… Я знаю, что второстепенные задачи выполняли солдаты двух мусульманских батальонов, которых сняли с охраны посольства.

– Второстепенные задачи – это и штурм самого дворца вместе с «альфовцами», это блокирование полка жандармерии, это захват узла связи и еще много чего.

Подполковник слегка стушевался. Его неуклюжая попытка поставить старшему лейтенанту Арцыбашеву высокую планку по собственным меркам получилась неудачной.

– В принципе, сейчас разговор не об этом. Я просто к слову сказал, чтобы сложность вашей задачи подчеркнуть.

– Спасибо, товарищ подполковник. Значит, остальные бумаги я забираю. И, извините, мне уже надо бежать, чтобы успеть подготовиться к отъезду. Самолет меня ждать не будет. А надо еще взводу отдать кое-какие распоряжения. С командования взводом меня никто не снимал.

– Надеюсь, еще встретимся… – Последняя фраза прозвучала почти зловеще.

– Я постараюсь вам звонить, – Арцыбашев на прощание даже улыбнулся.

* * *

Из гостиницы старший лейтенант быстрым шагом двинулся в ротное помещение, там сразу пошел в канцелярию, где сидели, дожидаясь его, подполковник Совкунов и капитан Твердовский. Василий Иванович сразу выдвинул ящик стола, вытащил лист бумаги и ручку и стал быстро записывать.

Валерий Валерьевич подошел ближе и заглянул через плечо.

– Это тот список, от которого ты так красиво отказался?

– Так точно, товарищ подполковник. Извините, что я сразу так вот, без приветствия начал. Боялся забыть что-то.

– Ну, память у тебя! Прямо как у меня, – засмеялся начальник штаба. – Семь сотовых номеров, один номер спутниковый. И все имена и фамилии. С одного секундного, как я понял, взгляда.

– Секунд пять примерно.

– Это неважно. Все равно с одного взгляда. А отказался ты в самом деле красиво. Предполагаю, как вытянулась у Елизарова физиономия.

– Челюсть слегка отвисла, – улыбнулся Василий Иванович. – И глаза основательно потухли. На это стоило посмотреть.

– А уж относительно штурма дворца Амина ты его совсем «побрил». Он, похоже, как и большинство, верил в легенду «Альфы». А легенды спецназа ГРУ знать не желает, как министр обороны и те, кто этим министром руководит.

– Оставим, товарищ подполковник, этот грех на их совести…

– Согласен. Тебе на сборы сколько времени требуется?

– Две минуты, чтобы жене позвонить. И еще восемь минут, чтобы туалетные принадлежности из дома захватить. Летом я за пять уложился бы, сейчас через сугробы не пролезешь, уйдет восемь. Итого – десять.

– Значит, имеем время, чтобы прикинуть, чем нас подполковник Елизаров наградил, и подумать, с какой стати он это сделал.

– Грубо говоря, он сообщил, что хотели бы от меня они… И здесь почти все понятно.

– Доставить на эту сторону границы Нариманова? Это сказки. Пусть «Альфа» доставляет. Для такой операции по крайней мере взвод требуется и серьезное материально-техническое обеспечение. Но они все же надеялись, что ты будешь работать не один, а при поддержке Службы. Не понимаю только, с чем их надежды связаны. Возможно, принимают желаемое за действительное. Или специально нас интригуют, чтобы мы вмешались? Однако, судя по всему, что-то им удалось, иначе тебя не вызывали бы в Москву. Прямо хоть самому с тобой лететь, чтобы свои сомнения высказать.

– Я ваши сомнения выскажу, товарищ подполковник.

– Так и так тебе придется, если одновременно с тобой вызывают командира бригады. Правда, его по другому вопросу. Но вдвоем мы улететь не можем – значит, надежда на тебя. А я вдогонку шифротелеграмму отошлю со своими размышлениями. Кстати, документы я у тебя заберу пока. Копии сделаю и в Москву отправлю. Пусть глянут.

И Валерий Валерьевич аккуратно собрал разложенные по столу листы.

Глава пятая

1

Людмила хорошо понимала, в каких войсках служит ее муж, и потому привыкла вопросы не задавать. Все, что пожелала спросить, свелось к одному:

– Когда ждать?

– Не знаю.

И этот ответ был для нее привычным и даже исчерпывающим. По крайней мере, такой ответ звучал чаще, чем какой-то конкретный.

– От меня что-то нужно? – спросила, и это, естественно, не касалось заботы о детях и о доме, поскольку это все было само собой разумеющимся. Но она тонко прочувствовала мужа, словно по телефону его мысли читала.

– Нужно. Сам я не успел. Время выбери, разбери отцовский архив. Все, что касается сабли, передай напрямую Совкунову или Твердовскому. Они тоже в курсе.

– Поняла. Сегодня же вечером засяду. Там, помнится, бумаг целая куча… Все я читать не буду.

– По диагонали, где сабля упоминается. Еще. Твердовского я сам попрошу: он зайдет вечером, поставит на наш компьютер отцовский винчестер. Если время найдет, пусть поможет тебе. Там, в принципе, можно будет через систему «поиска» проверить. Наверняка что-то найдется.

– Хорошо. Пусть приходит. Только без сала… Скажи ему, что я копченого сала в детстве объелась и видеть его не могу.

– Я лучше что-нибудь совру про национальность.

– Хоть что… Обзови меня мусульманкой в семидесятом поколении, но сала, ради бога, пусть не несет.

* * *

Капитан Твердовский притчу о сале выслушал стоически и только рукой махнул:

– Что женщины в сале понимать могут? Это же закуска… А с компьютером я справлюсь, не переживай. Кстати, о сале, – командир роты полез в окно, где между рамами так и лежало припасенное им угощение. – Полковника накорми, и командующего тоже. На закуску – самое то, что нужно.

– Ты считаешь, командующий его выпить вызвал? – спросил, входя в канцелярию, подполковник Совкунов. – Оставь мне, я справлюсь.

Вместе с начальником штаба в канцелярию вошел и Товарищ Старший Прапорщик Черноносенко. И в сторону свертка с салом носом потянул с явным интересом.

– Реквизируете, товарищ подполковник? Ладно. Согласен, только Черноносенко не кормите. Для собаки сало – убийственный продукт. Тем более копченое. У меня даже Мамаша Крюгер много не ест, здоровье бережет. За печень боится… А мне не жалко.

– Хорошо, что в солдатской столовой вчера на столе сала не было, – улыбнулся Василий Иванович. – Я готов, товарищ подполковник. До машины еще десять минут.

– Можешь идти к штабу. Нехорошо командиру ждать подчиненного. Я, кстати, звонил сейчас в Москву, пропуска на вас заказаны. Вместе с командиром пройдешь в управление. Там разойдетесь по разным кабинетам. Дежурный покажет, куда тебе. Ночевать тоже устроят. Скорее всего, во внутренней гостинице. Но там, насколько я помню, народ, кажется, только по ночам работать любит. Иногда утром никому не дозвонишься, а ночью – все на месте.

– Это потому, что у нас эмблема ночная[9], – сделал вывод капитан Твердовский…

* * *

Старший лейтенант Арцыбашев так и не понял, ради чего старался подполковник Совкунов, уговаривая командование фельдъегерской связи отказать подполковнику Елизарову в чести быть их попутчиком. Ну и летел бы себе на здоровье, поскольку в грузопассажирском самолете места хватило бы еще на два взвода солдат вместе с офицерами. Правда, с удобствами из пассажиров устроился только один полковник, но Арцыбашев вполне удовлетворился боковым откидным сиденьем, тем более что летать на таких сиденьях ему было более привычно, чем в кресле.

Василий Иванович закрыл глаза, но сон никак не шел, и в полудреме вспоминалось сразу многое. И все это по большей части было так или иначе связано с отцом, который желал представляться и сниться только живым. Наверное, в жизни он был настолько сильным и уверенным в себе человеком, что казался чуть ли не бессмертным. Даже когда отцу перевалило за пятьдесят, он любил показать простым солдатам внутренних войск, еще и не мечтающих о краповом берете, упражнение, которое никто из них повторить не мог, даже самые сильные. Отец подпрыгивал, правой рукой хватался за перекладину, левой за запястье правой руки и так, на одной руке, десять раз подряд подтягивался. И не просто подтягивался, он еще и десять раз подбородок на перекладину клал. Сын это делать научился – не сразу, но от отца отставать не хотелось. Ни в чем. И это желание не отставать носило вовсе не соревновательный характер, а только подражательный, потому что Василий уважал Ивана Васильевича всегда и во всем.

* * *

Самолет приземлился на аэродроме в Жуковском, где обычно и базируются все самолеты фельдъегерской связи. Чем этот аэродром приятно отличался от гражданских, так это возможностью военного транспорта подъезжать сразу на стоянку. Для разрешения обычно хватало устного заявления, что в самолете перевозились секретные документы или материалы. «Уазик» ГРУ подъехал сразу, как только Василий Иванович с полковником спустились на бетон стояночной полосы. Поскольку фельдъегеря везли большой груз, нетрудно было догадаться, что именно их встречает грузовик, который как раз разворачивался неподалеку, и полковник сразу шагнул к «уазику». Так и оказалось – машина пришла за ними. Полковник устроился спереди, старший лейтенант с большими удобствами разместился на заднем сиденье. В вечернее время, когда движение наиболее интенсивно, ехать пришлось через всю Москву, и ехали очень долго. Настолько долго, что Василий Иванович начал опасаться, что в ГРУ к этому времени уже не удастся никого застать. Но полковник, к таким поездкам более привычный, никакого беспокойства не выражал.

Машина высадила их около бюро пропусков, а сама двинулась в сторону ворот. Пропуска оформили моментально, и дальше уже полковник взял на себя роль провожатого, не забыв использовать старшего лейтенанта в качестве носильщика для своей нелегкой сумки. В дополнение к сумке самого Арцыбашева это был уже значимый груз, и нести его пришлось прямо до дверей диверсионного управления, открывающихся цифровым кодовым замком. Полковник попытался показать, что он здесь человек почти свой, и старательно нажимал поочередно три кнопки, но замок не срабатывал – код, видимо, сменили. Пришлось позвонить, и на звонок сразу вышел дежурный офицер. Полковник забрал свою сумку и двинулся в один кабинет, а дежурный подполковник повел старшего лейтенанта в другой.

В большом кабинете было всего три рабочих стола и один большой стол для работы с картами. Два капитана, что склонились над ними, на Василия Ивановича внимания не обратили, и подполковник показал ему на стул рядом с одним из письменных столов.

– Здесь подожди.

И ушел.

Ждать пришлось долго. Потом пришел молодой, но совсем седой и весь иссушенный до болезненной худобы полковник, глянул на вставшего Василия поверх очков и спросил с заметной хрипотцой в голосе:

– Старший лейтенант Арцыбашев?

– Так точно, товарищ полковник.

– Садись. – Он непроизвольно дернул головой и нечаянно показал на шее идущий с груди сильнейший ожог, не полностью еще заросший. Похоже было, полковник восстанавливался после ранения и чувствовал себя еще не совсем хорошо. – Я – полковник Морозов. Зовут меня Сергей Николаевич. Можно обращаться по имени-отчеству, я не обижусь. Вон те два упыря, – полковник кивнул в сторону склоненных над картами и тихо переговаривающихся капитанов, которые старательно отворачивались, – между собой зовут меня Дед Морозов. Чаще всего я не обижаюсь, поскольку и в самом деле уже дважды дед. Вот, значит, относительно твоего вопроса… Тут нам прислали кое-что. Пока ты летел, жена твоя, говорят, постаралась, и капитан какой-то. Фамилию я не запомнил.

– Капитан Твердовский?

– Да, кажется. Я тебе рассказывать все не буду, поскольку через пять минут пойдем на доклад к командующему. Ждем, когда лингвист прибудет. Он уже звонил, что выезжает. Вот-вот появится. Сразу все и услышишь. Готов?

– К тому, чтобы услышать? Или к тому, что€ услышать?

– Хорошо, что разницу видишь. Не вертоголовый, значит. Но, извини уж, забыл, что ты вообще не в курсе большинства дел. Вернее, не в курсе сути и целей. Но это тоже у командующего. Сейчас рассказывать долго. Что там будет неясно, я потом отдельно растолкую.

В это время полковнику позвонили.

– Да. Понял. Иду. Да-да. Мы вместе идем.

Полковник встал, этим приглашая и старшего лейтенанта.

– Наш лингвист прибыл. Он уже у командующего. И нас зовут.

* * *

Кабинет командующего был очень большим и больше напоминал учебный класс, но имел только один письменный стол, а также необычайно длинный стол для заседаний, полностью заваленный картами – как с первого взгляда определил Василий Иванович, в основном Северного Кавказа. Впрочем, как он сразу себя поправил, обозначения горного рельефа могли иметь отношение не только к Северному Кавказу. Просто интерес силовых структур и карты, на которых обозначены горы, в любой голове сразу начинают ассоциироваться с Северным Кавказом.

– Старший лейтенант Арцыбашев, – представился Василий Иванович полковнику Мочилову, который год назад приезжал к ним в бригаду, но, естественно, старшего лейтенанта не помнил.

– Присаживайся, Василий Иванович, – пожав руку, показал полковник на стул. – Нас сейчас ознакомят с данными лингвистической экспертизы, проведенной по фотографиям клинка. Майор Стрекалов – наш единственный специалист в этой области, и даже доктор наук во всем, что не касается войны, – кажется, тоже единственный в ГРУ, поскольку оно не является научным учреждением. И потому мы можем опираться только на его выводы. Пожалуйста, Марк Анатольевич. Мы готовы вас выслушать.

Майор в неуклюже сидящей на нем форме сначала прокашлялся в кулак, потом начал говорить, но говорить начал с большой важностью и с сознанием превосходства человека ученого перед военными:

– Вообще-то это не моя специализация. Я занимаюсь вычислительной лингвистикой. Еще ее называют машинной или инженерной лингвистикой. Применяется она, скажем, для составления компьютерных программ-переводчиков, программ для шифровки и дешифровки криптограмм и в некоторых аналогичных прикладных дисциплинах…

– То есть вы хотите сказать, что мы с таким же успехом могли бы отнести фотографии в дешифровальный отдел? – сказал полковник Морозов.

– По большому счету, да, – согласился Стрекалов. – Но это вам ничем не смогло бы помочь. Ну, конечно, если загрузить этим текстом главный сервер ГРУ, а это очень мощная машина, он, возможно, через месяц и справится с работой… Только с одинаковым успехом сможет выдать в качестве текста и то, что там написано, и гимн России, посчитав их идентичными по лингвистическому содержанию. А если от темы не отвлекаться, могу вас обрадовать, поскольку нам с вами чрезвычайно повезло.

– Мы очень рады, – сказал полковник Мочилов. – Просто чрезвычайно… Объясните только, чему радоваться.

– Я объясню. – Марк Анатольевич сохранял чуть высокомерное спокойствие. – Дело в том, что все люди, когда учатся, когда обретают профессию, видят перед собой разные пути и имеют разные увлечения. У меня тоже было увлечение – этнолингвистика. К сожалению, мне не позволили заниматься ей всерьез.

– Кто не позволил? – спросил Мочилов.

– Мой отец. Он был моим преподавателем и диктовал свои жесткие условия. Отец видел перспективу в занятиях вычислительной лингвистикой и заставлял меня заниматься именно ей в ущерб тому, что мне нравилось. Этнолингвистика, сообщу для справки, изучает особенности функционирования языка у разных народов. Вот так. Но, в общем-то, кое-какие знания у меня все же и по этнолингвистике остались, да и вообще я в свободное время почитываю специализированную литературу по этому вопросу. К сожалению только, такой литературы выпускается мало, и в основном это зарубежные авторы.

– Но вы же специалист по машинному переводу, – не преминул заметить Морозов.

– Машинный перевод с трудом справляется с простыми текстами. А со специфическими ему разобраться не дано. Приходится самому корпеть над иностранными языками. Но дело не в этом. Дело в том, что мое увлечение не осталось простым увлечением, а пригодилось в такой плоской с точки зрения науки деятельности, как военная разведка.

– Значит, все-таки пригодилось в нашей плоской работе, – усмехнулся полковник Мочилов.

– Ну, не совсем пригодилось… Сразу предупрежу, что прочитать написанное полностью я не смог, но могу сказать только то, что там какая-то древняя поэтическая форма, причем, очевидно, несущая большую смысловую нагрузку. Там что-то говорится о точности в достижении цвета пламени и цвета стали. И я затрудняюсь даже сказать об общем смысле. И сомневаюсь, что кто-то из современных специалистов сумеет прочитать это…

– Насколько мне известно, кто-то прочитал, – тихо сказал старший лейтенант Арцыбашев.

– Мне с трудом в это верится, – сказал, как отмахнулся, майор Стрекалов. – И вообще не поверю, пока мне не покажут. И когда покажут, тоже не поверю…

– У нас в ДОСе, товарищ майор, один пьяный прапорщик ногой в унитаз провалился и четыре часа, пока жена с работы не пришла, на одной ноге стоял. Жена стала в службу спасения звонить – там смеются и не верят. А прапорщик даже протрезвел от своей беды. Так служба спасения и не приехала; пришли солдаты, разбили унитаз и только тогда ногу вытащили. А если бы и солдаты не поверили?

– Я вас понял, товарищ старший лейтенант. Но не советую соваться в области, в которых вы так мало понимаете. По большому счету эта сабля – находка для науки. Сенсация, с которой давно уже никто из лингвистов не встречался. На клинке и на ножнах мы встречаем как раз образец древней письменности, возможно даже арийской, от которой потом произошли все индоевропейские языки. Эти древние языки известны под названием пракритов, из которых, кстати, как некоторые авторитетные специалисты считают, произошел впоследствии санскрит. Но санскрит – это уже письменность. И когда она возникла, не знает никто – до Шумера, после Шумера… Есть вообще теория, что жизнь на Земле зародилась задолго до того, как первые цивилизации появились в Средиземноморье. И никто не знает, имели ли эти цивилизации свою письменность. А на клинке, на мой взгляд, мы встречаем письменность, которая вполне может относиться к пракритским языкам. То есть к древнеарийской письменности, о существовании которой крупные специалисты и заикнуться боятся, чтобы не прослыть невеждами. Потому я и буду утверждать, что расшифровать ее современными нам средствами и при современном уровне знаний невозможно.

– Предположительно, клинок изготовлен всего около тысячи лет назад, – сказал Василий Иванович.

– Это вовсе не говорит о том, что тогда уже забыли древние языки. Их только сейчас забыли, в более поздние времена. Может быть, что-то уничтожили умышленно. Когда талибы взрывали статуи Будды в Афганистане, они не были первыми. Вот был, например, в Китае, в третьем столетии до новой эры, такой император Цзин Ши Хуанди. Он объединил в империю несколько отдельных царств и почувствовал себя самым великим. И решил начать отсчет истории со времен своего правления. И потому приказал уничтожить все книги и документы, относящиеся к более ранним временам. И сколько таких императоров было, и в каких краях.

– Но что-то вы прочитать смогли? – спросил полковник Мочилов.

– Несколько слов, близких к санскриту. С другими я не справился. Что касается примитивного метода шифрования, то здесь все гораздо проще. На клинке есть насечки, до которых последовательно следует вытягивать клинок из ножен. Текст читается через прорези в ножнах и заканчивается на самих ножнах. Вот так. У меня все, товарищ полковник.

– К сожалению, это мало что дает…

– Обратитесь к специалисту, которого знает старший лейтенант, – недобро ухмыльнулся майор Стрекалов.

– Мы обратимся к нему, товарищ майор, – пообещал Василий Иванович…

– Если что-то получится, не сочтите за труд удовлетворить потом мое научное любопытство…

2

Майора Стрекалова отпустили, но, поскольку ни полковник Мочилов, ни полковник Морозов с мест не поднялись, остался сидеть и старший лейтенант Арцыбашев.

– Ну что, Василий Иванович, – сказал ему командующий. – Давай теперь наши задачи решать. И твои и наши. Поскольку они в единое целое вылились. Ты, насколько я понимаю, в курс дела еще не введен?

Мочилов посмотрел на часы. Старший лейтенант обратил внимание, что у полковника часы простые, «Командирские», и он их не демонстрирует, как делал это подполковник Елизаров. Просто командующий прикидывает, сколько времени прошло после прилета самолета в Москву.

– Он еще не введен, Юрий Петрович, – сказал полковник Морозов. – Я собирался объяснить ему все после разговора с вами.

– Можно и во время разговора со мной. И сам я могу ввести, поскольку дело здесь напрямую касается нашей службы.

Полковник повернулся, открыл дверцу маленького сейфа, стоящего поверх сейфа большого, вытащил папку с документами и раскрыл, словно собирался освежить свою память и свериться с какими-то данными.

– Итак. История с твоим отцом стала только звеном в цепи большого ряда событий, в которые мы ввязались еще полтора года назад, когда офицер ГРУ – причем офицер спецназа ГРУ, но в данном случае работающий в операции, проводимой агентурным управлением, – оказался сначала в Афганистане, а потом и в Пакистане среди талибов. Этот офицер – называть я его, естественно, не буду, хотя предполагаю, что вы с ним знакомы, поскольку он служил в вашей бригаде, – продолжает успешно действовать на нелегальном положении. Но часть его донесений, вернее, отдельные части донесений, решением командования разведки были переданы нам для разработки и проведения оперативных мероприятий. И мероприятия эти необходимы для безопасности страны. Итак, перехожу непосредственно к нашей задаче. И твоей, старлей, тоже, поскольку решено тебя задействовать. Поэтому слушай внимательно. Человек, который нас интересует, – Азирхан Насир, египтянин по рождению, носитель египетской фамилии, но по происхождению курд, предки которого жили где-то на границе современных Ирака и Турции. Это не просто террорист, воевавший четыре года в Чечне и устроивший там множество взрывов, он еще и руководит в настоящее время школой, где готовит террористов-взрывников для засылки в Россию. По основной версии ФСБ, организатором двух взрывов «Невского экспресса» был Павел Косолапов, так называемый «русский ваххабит», действующий по указке Доку Умарова. По нашим неподтвержденным данным, Косолапов убит в Ингушетии два года назад. Но у нас есть косвенные улики, что взрывы на железной дороге были подготовлены по инициативе и при непосредственной разработке Азирхана Насира. При этом следует учесть, что этот человек когда-то заканчивал военное училище в Советском Союзе, был женат на русской и прекрасно знает российскую обстановку. Вот о жене расскажет полковник Морозов, поскольку он сам встречался с ней.

– Да. – Полковнику Морозову не было необходимости открывать свою папку с документами и заглядывать туда, поскольку он все, видимо, и без того помнил. – Женщина, Мария Станиславовна Антонова, живет в Санкт-Петербурге с дочерью от первого брака и с новым мужем и сыном от второго брака. Кстати, в обоих случаях взрыва в поезде находился ее муж, Виктор Николаевич Антонов. Оба раза отделался ушибами. При втором взрыве еще и руку сломал, но перелом пустяковый – две недели гипса. Однако глупо утверждать, что Азирхан Насир устраивал эти взрывы ради этого человека. Это может быть совпадением, поскольку они ни разу не встречались. Новый муж знает о существовании первого, но тот о существовании второго, возможно, даже не знает, поскольку в последний раз звонил Марии Станиславовне во времена первой чеченской войны из Грозного, когда она была еще не замужем и жила в Москве с родителями. Судьбой дочери Азирхан не интересовался, даже не просил выслать ему фотографию. Это Марию Станиславовну особенно удручало, поскольку, когда они жили в Египте и Азирхан еще служил в египетской армии, он, как казалось, дочь очень любил. Развод произошел по настоянию родителей Азирхана, которые желали видеть жену сына верующей мусульманкой и египтянкой. И все обошлось без всяких модных по нынешним временам международных скандалов. Развелись, Марии Станиславовне с дочерью даже билет до Одессы купили, и все – тихо и мирно, постарались, казалось, забыть друг друга. Правда, потом он дважды звонил из Египта и один раз, как я уже говорил, из Грозного.

Теперь вот о чем… Как она его характеризует: считает человеком мягким и сентиментальным, уважающим родителей и законы предков. Родители были фанатично верующими мусульманами. Сын, пока жил в Советском Союзе, – нет, но по возвращении на родину его отношение к религии изменилось. Теперь еще один важный момент, который тебя, Василий Иванович, касается напрямую. Еще будучи курсантом военного училища, Азирхан Насир разыскал тогда то ли капитана, то ли майора внутренних войск Ивана Васильевича Арцыбашева. Вести эти поиски ему помогала Мария Станиславовна. Но ездил Азирхан в гости к Арцыбашеву один. Дважды. И оба раза после этих поездок по целому часу разговаривал по телефону с отцом. На вопрос Марии Станиславовны ответил просто – у этого офицера внутренних войск хранится меч предков Азирхана, принадлежавший некогда прославленному воину хану Азиру, погибшему в битве с крестоносцами. Имя первого обладателя меча Марии Станиславовне запомнилось легко – Азирхан и хан Азир… Потомки Азира десять веков пытались вернуть эту семейную реликвию себе. Но это никак не получалось. Не получилось и в этот раз. А потом следы этого офицера потерялись. Азирхан пытался снова найти его, но к тому времени закончилась его учеба, и он с семьей вынужден был уехать в Египет. Но про меч, как говорит Мария Станиславовна, вспоминал часто. И несколько раз намекал, что клинок хранит тайну, которой цены нет, но конкретно ничего не рассказывал. Это все, что мы имеем о Марии Станиславовне Антоновой.

Полковник Морозов закончил и только после этого раскрыл папку.

– А вот документы, которые пришли к нам в то время, пока старший лейтенант летел в самолете. И достаточно любопытные. Особенно, наверное, для майора Стрекалова. Но я, наверное, по природной вредности, пожадничал, не стал сразу показывать ему. Больше потом обрадуется, когда убедится в правоте старшего лейтенанта Арцыбашева.

– Докладывай. – Полковник Мочилов снова посмотрел на часы, словно куда-то спешил, хотя виду не подавал.

– Первое. Жена Василия Ивановича разобрала часть архива генерала Арцыбашева и нашла фотографии. Правда, черно-белые… Зато на них хорошо и полностью видны все письмена – и на клинке, и на ножнах. В бригаде не поленились увеличить фотографии и вывести письмена отдельно для удобства чтения. Естественно, фотографии не показываю, поскольку мы получили их уже в электронном виде, и я пока не печатал их.

Полковник Морозов выдержал паузу.

– Второе. Капитан… как его?

– Капитан Твердовский, – подсказал Арцыбашев.

– Да. Капитан Твердовский разбирался с компьютером генерала. И нашел там переписку покойного Ивана Васильевича с неким жителем Литвы по фамилии Лукас. Как стало понятно из переписки, этот господин Лукас – простой деревенский школьный учитель. Но очень интересный…

– Да не тяни ты, – сказал полковник Мочилов. – Нашему старлею после дороги выспаться хорошо бы…

– Понял, Юрий Петрович, закругляюсь. Так вот, этот господин Лукас оказался давним знакомым генерала Арцыбашева. И именно он перевел текст, написанный на клинке. И утверждает при этом, что текст написан древнелитовским языком.

– Я где-то слышал, что древнелитовский язык близок к санскриту, – сказал Василий Иванович. – Вроде бы они даже родственные…

– И не только, – добавил Сергей Николаевич. – Я, естественно, не удовлетворился только консультацией майора Стрекалова, а еще пару человек порасспросил. Оба моих консультанта утверждают, что это какие-то письмена, близкие к санскриту, хотя таковым не являются. Тогда я и санскритом заодно поинтересовался. И мне рассказали историю, как женщина, индийский профессор, специалист по санскриту, приехала по какой-то своей надобности ли, по приглашению ли какому-то в вологодскую деревню. И уже через день они с местными жителями прекрасно понимали друг друга. То есть на Вологодчине тоже говорят на санскрите, только со своим своеобразным акцентом. Наверное, в других областях России можно наблюдать такую же картину. Но это к слову… А вот расшифрованный текст в компьютере найти не удалось. Я уже послал запрос относительно господина Лукаса; думаю, и текст мы добудем. Тогда и пригласим майора Стрекалова.

– Уже какая-то конкретика, – кивнул командующий. – Это все?

– Нет. Еще – к сожалению, не в компьютере – нашлась монография по этому клинку. Ее вот-вот должны прислать. Пока набирают текст. Там около тридцати страниц. Генерал проделал большой труд.

– Но это все, однако, второстепенные темы, – сказал полковник Мочилов. – И не они интересуют Василия Ивановича.

– Да, Юрий Петрович, я отвлекся. Нам текст интересен не сам по себе, а только как второстепенный материал, который, может быть, окажется возможным использовать в предстоящей операции. А потому… кто будет дальше вводить Василия Ивановича в курс дела?

– Докладывай ты, я пока чай на всех закажу, – и командующий снял трубку внутреннего телефона.

Морозов продолжил:

– Итак, мы имели выход на Азирхана Насира, который неожиданно для нас всех оказался непригодным к использованию, поскольку генерал, извини, Василий Иванович, что приходится тебе напоминать, был убит, а сабля похищена. Признаюсь, что у нас была уже договоренность с Иваном Васильевичем об изготовлении дубликата. Конечно, не с настоящими драгоценностями, и даже позолота, возможно, была бы не настоящая, не говоря уже о самом хорасанском булате… Но дубликат, он и должен быть дубликатом и не обязан полностью заменять оригинал. Характерный рисунок стали можно подделать чернением, хотя гибкость и остроту подделать невозможно. И мы уже начали делать, а тут…

Полковник замолчал, подчеркивая трагичность воспоминаний.

Тут сказал свое слово полковник Мочилов:

– У нас ножны остались. Иван Васильевич дал нам сначала ножны, чтобы копию изготовили. Потом хотел дать клинок.

– Так ножны у вас?!

– У нас, – хором признались оба полковника.

– К сожалению, только одни ножны без сабли, видимо, мало значат для Азирхана Насира, – добавил полковник Мочилов. – Если он, как говорила его бывшая жена, так жаждет разгадать тайну клинка…

– Вот здесь мы и подходим к одной из главных тем, – сказал Сергей Николаевич. – Отставной полковник КГБ. Самойлов Иван Александрович…

– Достаточно любопытная фигура, – согласился командующий. – И стоит пристального внимания. К сожалению, ФСБ закрывает данные на бывших сотрудников КГБ и позволяет ими пользоваться только своему нынешнему оперативному составу.

– При этом ФСБ за ними все же присматривает и постоянно пополняет существующие картотеки, – продолжил полковник Морозов. – А наши хакеры, конечно же, имеют возможность заглянуть в эти картотеки. Иначе зачем бы мы их держали… И вот что мы находим. Часть из данных, что мы имеем на Ивана Александровича, Василию Ивановичу сообщил подполковник Елизаров, но только часть, которая делу помочь может, к сожалению, мало.

Итак, Иван Александрович Самойлов. В течение нескольких последних лет подвизался помощником у Алишера Алишеровича Нариманова, директора ныне не существующего московского рынка. На его счету, как мы полагаем, несколько дел по «прикрытию» больших партий контрабандного товара из Китая и Турции. Самойлов сумел не растерять связи с советских времен и умело ими пользовался. Кроме того, оперативные сотрудники ФСБ подозревают, что Иван Александрович в свое время подсуетился, предвидя последующие исторические события, и скопировал данные из картотеки КГБ на многих высокопоставленных лиц. А сейчас с успехом пользуется этими данными. А что уж греха таить, все мы хорошо знаем, что «бывшие» из недавних времен не ушли в небытие. Пусть и сами уже по возрасту во многом отошли от активных дел, но при делах остались их дети, уже тогда хорошо пристроенные, и сейчас эти дети представляют реальную силу. Угрозу для многих современных чиновничьих постов представляет и Иван Александрович Самойлов. Как хороший аналитик, он сумел отследить многие личные и деловые связи значительной по составу группы людей.

Одному такая работа не по силам просто физически, и потому мы предполагаем, что он имел какое-то подобие собственного аппарата и проводил систематическое слежение за различными чиновничьими структурами, и набрал большой материал. По всей видимости, работу этого аппарата финансировал Алишер Нариманов. И теперь Иван Александрович этим материалом при необходимости пользуется. Он знает, как достичь какой-то определенной цели, даже если за какого-то конкретного человека невозможно «зацепиться». Включается проработанная им цепочка, иногда достаточно продолжительная, где от одного звена к другому передается нужная информация. И в этом случае осуществляется «нажим», результатом которого становится достижение конечной цели. Это, кстати, старая методика, хорошо отработанная и апробированная в КГБ, и отставной полковник умело этой системой пользуется.

Теперь перейдем к личности самого полковника. Это человек из тех, который воспитывался на принципах КГБ и считает, что цель оправдывает средства. Он ни перед чем не остановится для достижения своей цели, используя одинаково и без зазрения совести и подлог, и клевету, и физические меры, вплоть до откровенного разбоя. Он бесстрастен в делах, хладнокровен, и нажать на него, кажется, невозможно. Кроме одной детали: Иван Александрович – коллекционер антикварного оружия. Правда, основу его коллекции составляют луки, арбалеты и первые образцы огнестрельного оружия. Но и холодного оружия, особенно высококлассного, он не чурается. Под термином «высококлассное» я имею в виду не то, что богато украшено, а то, что представляет собой действительный раритет – как, например, хорасанская сабля генерала Арцыбашева. И по поводу этой сабли они несколько раз встречались с генералом. Иван Васильевич, насколько нам известно, коллекционером, в обычном понятии этого слова, не был. То есть коллекция, состоящая из одного образца, даже булатного клинка, не является, по сути дела, таковой. Он был только обладателем раритета, семейной реликвии. А такие люди коллекционерами обычно нелюбимы, поскольку реликвия превращает объект из коллекционного товара в вещь непродаваемую. И настоящих коллекционеров это раздражает, поскольку они привыкли не только приобретать, но и обменивать, покупать и продавать объекты своих коллекций, формируя их порой по совершенно непонятным признакам, непонятным людям со стороны. Сами они видят в своих действиях и смысл и интерес. Но, поскольку он у всех может быть разным и каждый имеет свои привязанности, несовпадение интересов одного и другого коллекционера способствует обмену и продаже объектов коллекции. А владельцы реликвий в эту схему не вписываются, следовательно, коллекционеры понять их не могут и потому недолюбливают, считая привязанность не к коллекции и коллекционированию, а к какой-то одной вещи явлением непонятным и вообще носящим признаки вредности и вздорности характера.

– Я не знаю, как коллекционеры относятся к объектам своей коллекции, – сказал Василий Иванович с легкой обидой в голосе, – но отец историю хорасанского булата раскапывал с самых древнейших времен. Ему это было интересно. Он пытался и историю своей сабли раскопать и собрал о ней множество сведений. И даже нашел где-то старинную рукопись, в которой описывается поединок хана Азира и графа Граммона, после которого клинок перешел к победителю и перекочевал в Европу. Одно время эту саблю просто мечтал заполучить наполеоновский маршал Даву, и в охоте за ней было убито три человека из знатнейших родов Франции, в том числе и тогдашний ее владелец герцог Граммон, дальний родственник Лермонтова. Я полностью не знаю всю историю клинка, но отдельные эпизоды из своих находок отец при случае передавал мне. Не понимаю, чем такое исследование хуже коллекционирования…

– Это, Василий Иванович, упрек не нам, а только коллекционерам, – успокаивая страсти, сказал полковник Морозов. – Но я рад, что вы знаете историю с ханом Азиром, следовательно, воспринимаете и историю с Азирханом Насиром. Мы о хане Азире знаем только со слов Марии Станиславовны Антоновой. Теперь вот получили лишнее подтверждение правильности своего поиска.

Но давайте свяжем еще несколько составляющих нашей истории. Итак, три. Первая, главный объект нашего интереса – международный террорист Азирхан Насир, в настоящее время находящийся на территории Пакистана и оттуда готовящий теракты для нашей страны. Вторая – Алишер Алишерович Нариманов, про которого мы пока сказали вроде бы слишком мало. Но он в нашем случае является только переходным звеном между Азирханом Насиром и третьим составляющим звеном цепочки, отставным полковником КГБ Иваном Александровичем Самойловым. Нариманов – хороший знакомый Азирхана и деловой, как нам думается, партнер, если не больше. Кажется, у ФСБ есть на Нариманова какие-то данные об отдельных случаях финансирования террористов. И именно поэтому ФСБ заинтересована в поимке этого человека. К сожалению, все данные на Нариманова находятся на компьютере, включенном только во внутреннюю сеть ФСБ, а туда наши хакеры имеют возможность забираться лишь на короткое время, когда туда подключается компьютер, одновременно подключенный к общей сети и находящийся под контролем хакеров. И выбрать все необходимые данные нам пока не удалось. А сама ФСБ делиться данными с нами не желает из опасения, что мы можем в чем-то обогнать ее. Но это дело ФСБ, и пусть они сами занимаются Алишером Алишеровичем. Нас он интересует постольку, поскольку именно через него Азирхан Насир пытается вернуть себе саблю своего предка.

Пока нам, не имея текста перевода надписи, трудно сказать, насколько эта надпись в действительности имеет материальную ценность, или это только лишь какое-то сакральное стихотворение, или даже сабля рассматривается только как семейная реликвия, с которой, предположим, связано некое предсказание. На Востоке это частое явление, и потому там отношение к подобным вещам было и остается серьезным. Гораздо более серьезным, чем доступно для нашего европейского восприятия. Все это нам еще предстоит выяснить. Если надпись ценности не имеет, наша задача ограничивается захватом самого Азирхана Насира. И мы имеем лишь то, что Азирхан заказал Нариманову похищение сабли, а тот подключил к поиску свое доверенное лицо, которое оказалось тоже коллекционером оружия, и неизвестно еще, что там будет дальше. И вообще неизвестно, перейдет ли клинок в руки Азирхана, поскольку отставному полковнику Самойлову самому, несомненно, хочется стать его обладателем. Но и в этом случае мы имеем возможность заманить его ножнами, которые пока находятся в нашем распоряжении. Вот, в общих чертах, суть дела, которым мы занимаемся и в котором непосредственным исполнителем должен стать старший лейтенант Арцыбашев, лицо, непосредственно причастное ко всем этим событиям.

Полковник Морозов, завершив свой рассказ, даже поклонился, правда, не привстав со стула и опять показав шрам от ожога на шее…

* * *

Покинув кабинет командующего, старший лейтенант Арцыбашев столкнулся в коридоре со своим командиром бригады, который тоже направлялся к полковнику Мочилову.

– Ну что? – спросил полковник. – Поговорили?

– Так точно. Поговорили… – скромно ответил Василий Иванович.

– И что?

– Пока ничего не знаю. Это по поводу гибели генерала Арцыбашева.

– Ладно. Пойдем, я тебя в гостиницу устрою. Только гостиница у нас внутренняя, на прогулку из нее выходить не рекомендуется. Зато проживание бесплатное.

– Догадываюсь, товарищ полковник, что во дворе парка не предусмотрено. Я потерплю.

Часть II

Глава первая

1

Василий уже заснул, когда зазвонил телефон.

– Старший лейтенант Арцыбашев? – спросил строгий голос.

– Так точно, – ответил Василий Иванович, мигом проснувшись.

– Подполковник Шкурников, дежурный по управлению. Полковник Морозов просил сообщить вам, когда из вашей бригады пришлют известный вам текст. Текст пришел. Дежурный шифровальщик спрашивает: будете сейчас знакомиться или дело терпит до утра?

– Я думаю, что терпит. Текст не срочный.

– Хорошо… Я тебя разбудил, что ли, старлей?

– Так точно, товарищ подполковник.

– Ладно. Тогда досыпай. Утром рано разбужу. Будь готов.

* * *

Подполковник Шкурников сказал «рано утром», но не назвал часа. Однако какой-то внутренний механизм в организме Василия сработал четко. Арцыбашев сам проснулся, успел умыться и побриться, и ждать не пришлось, потому что сразу после этого позвонил дежурный.

– Утро доброе. Подъем!

– Уже готов, товарищ подполковник, – узнав вечерний голос, сказал Василий Иванович.

– Тогда я помощника за тобой высылаю. Чтобы не заблудился на территории. У нас не любят тех, кто не туда гуляет.

– Понял. Жду в номере.

– Он снизу позвонит.

В ГРУ действительно не любят любопытных, и даже окна гостиницы выходят на глухую стену стоящего рядом здания. Старший лейтенант Арцыбашев оценил это еще при заселении в номер и потому терпеливо дождался звонка с первого этажа от дежурной:

– Товарищ старший лейтенант, за вами пришли.

– Я спускаюсь.

На улице еще стояла темнота, которую только подчеркивали во множестве горящие фонари, освещающие всю территорию. Дошли быстро – всего-то надо было двор пересечь. Полковник Морозов уже сидел в кабинете за своим столом и читал какие-то бумаги из небольшой стопки, лежащей на столе.

Сергей Николаевич молча показал на стул и придвинул к старшему лейтенанту перевернутую часть листов из стопки – то, что сам уже прочитал. Это была распечатка монографии генерала Арцыбашева. Василий сразу начал читать, но тут же заметил, что полковник Морозов читает чуть ли не в три раза быстрее его, то есть и не читает вовсе, а просто просматривает страницы по диагонали, и стал читать точно так же, хотя текст, конечно, интересовал его гораздо больше, нежели полковника.

– Да… И слова трудно подобрать. Последние семь страниц, кстати, – список поднятой литературы и источников. Семь страниц. И больше половины источников – даже не книги, а старинные рукописи. Гору материала пришлось перевернуть генералу, чтобы насобирать это. Наверное, Ивану Васильевичу это было интересно.

– Да, интересно, – сухо согласился Василий Иванович, не понимая, осуждает Дед Морозов его отца или восхищается таким трудоемким опусом. – Он этим жил. Я даже завидую, что сам такого интереса к чему-то подобному не испытываю.

– Ваши годы молодые, у вас еще все впереди. Материал этот, насколько я понимаю, у вас и запрашивал Самойлов? Здесь нет расшифровки, хотя говорится о том, что несет сам текст. Ах да, вы до этого еще не дочитали… Есть там такое в двух словах. В поэтической форме переданы рецепт и технология выплавки хорасанского булата. То есть что мы и ожидали. Да и вы, кажется… Я думаю, один экземпляр можно смело передать отставному полковнику. А текст расшифровки ему показывать необязательно. Он прибудет сегодня к вечеру – наши люди нашли того сельского учителя… Опять фамилия из головы вылетела… Я вообще на фамилии слабоват, всегда путаюсь.

– Лукас.

– Да, Лукас. Он предоставил нашим людям текст. Так вот, его Самойлову передавать не следует. Хотя можно пообещать. Вам в любом случае придется с Иваном Александровичем встречаться и налаживать отношения. Нужно, чтобы он постоянно надеялся получить от вас нечто большее. В идеале – то, что мы сейчас пойдем смотреть.

– Смотреть? – Василий Иванович с неохотой прервал чтение отцовской монографии.

– Это ваш, можно сказать, экземпляр. Он грифа не несет, несмотря на то что его присылали шифротелеграммой. Шифровали частями, части шли вразнобой, и дешифровке не подлежат даже при наличии текста. У меня в компьютере вся монография сохранена; если захочу почитать, распечатаю… Нас ждет командующий – с маленьким сюрпризом и с коварным вопросом. Вперед!

Командующий их, как оказалось, не ждал. И даже наоборот, это им пришлось ждать в коридоре, когда командующий освободится. Несмотря на ранний час, в большом кабинете полковника Мочилова собралось, судя по голосам, раздающимся из-за дверей, много народа. Разведчики ложатся поздно, но встают при этом рано. Через пятнадцать минут двери раскрылись, и от Мочилова вышла группа старших офицеров, в числе которых был и командир бригады. Судя по званиям, Василий Иванович предположил, что здесь собирались одновременно все командиры бригад, многие из которых прибыли или с заместителями, или с начальниками своих штабов. Наверное, обсуждение прошло успешно, потому что командир бригады приветливо кивнул своему старшему лейтенанту. Это было совсем непривычно, и Василий Иванович в ответ вытянулся по стойке «смирно».

– Пойдем, – позвал Морозов.

Полковник Мочилов встал им навстречу. Сравнивая командующего войсками спецназа ГРУ с командиром собственной бригады, Василий Иванович находил, что чем старше офицер по должности, тем проще с ним общаться.

– Сказал уже? – спросил Юрий Петрович Деда Морозова.

Тот улыбнулся и отрицательно головой помотал.

– Ну, ладно, – командующий полез под стол, вытащил оттуда брезентовый мешок, а из него – два предмета, тоже завернутые в брезент.

– Ножны… – понял Василий Иванович.

– Ножны, – сказал Юрий Петрович и поочередно развернул оба куска брезента.

Ножен было двое, и Арцыбашев-младший остановился в раздумье, не решаясь сразу определить, какие из них настоящие.

– Выбирай, выбирай, – предложил полковник Морозов.

На попытку выбора у старшего лейтенанта ушло не меньше пары минут. Наконец, он отрицательно покачал головой.

– Здесь профессиональный ювелир нужен. Или хотя бы коллекционер… На мой взгляд, абсолютно идентичные предметы. Но я вижу, что письмена на ножнах различаются. Правда, сказать, какие настоящие, не могу.

– Мне самому работа понравилась, – признался полковник Мочилов. – Оказывается, подделка может быть тоже произведением искусства.

– Я слышал такое мнение, – усмехнулся полковник Морозов, – что в современных музеях до сорока процентов экспонатов – искусные подделки. А оригиналы хранятся в частных коллекциях, и их владельцы потихоньку хихикают в кулак, читая про то, чем гордятся музеи. Но мы это поощрять не будем.

– Вот оригинал. – Командующий накрыл ладонью одни ножны. – Если не будешь возражать, мы пока оставим его у себя. Тебе все равно хранить это негде. Разве что в оружейной горке своей роты…

– Вообще-то это надежно, товарищ полковник, – ответил Василий Иванович, – но я, кажется, не скоро к оружейной горке попаду.

– Правильно полагаешь, – согласился Дед Морозов. – И будем надеяться, что попадешь ты туда не с одними ножнами, но и с саблей. Однако это уже во многом от тебя будет зависеть, а мы, в свою очередь, постараемся помочь. Я вообще так думаю: когда офицер при выполнении оперативного задания совмещает приказ с собственными интересами, можно ждать положительного результата при задаче любой сложности…

– Я еще плохо представляю не только сложность задачи, но и саму задачу, – сказал Василий Иванович.

– Ее сложность мы все пока представляем плохо, – согласился полковник Мочилов. – А вот задача наша предельно проста и определена командованием четко – найти и уничтожить Азирхана Насира. Он находится в лагерях подготовки «Аль-Каиды» и для нас практически недоступен. Если, конечно, не считать возможности атаки ракетой. Но ракеты дальнего и среднего радиуса действия непригодны для точечного наведения, скажем, по той же телефонной трубке. Для этого следует использовать ракеты класса «воздух – земля». То есть посылать самолет на территорию чужой страны. Но, чтобы долететь туда, самолету нужно пересечь еще несколько границ. Ракеты малого радиуса действия, которые подходят для точечного наведения, просто не долетят туда с нашей территории. И им опять придется пересечь воздушное пространство третьих стран, что чревато международными осложнениями. Подобраться к Азирхану вплотную для уничтожения общевойсковыми доступными методами возможности опять же не представляется. А задача поставлена. Что нам с вами остается? Единственный вариант – выманить его куда-то, где боевика возможно уничтожить без помех. А при возможности и захватить… Из того, что нам известно про Азирхана Насира, мы имеем только две зацепки, способные заставить его рискнуть и выбраться из мест постоянного базирования «Аль-Каиды». Первое – его отцовские чувства к дочери, что мы первоначально и рассматривали в качестве основного варианта проработки. Второе – сабля генерала Арцыбашева, к которой Азирхан имеет давний и значительный интерес. Первый вариант отпал после разговора с Марией Станиславовной Антоновой; она заверила, что Азирхан дочерью вообще не интересуется. Осталась сабля. Здесь интерес старый и не ослабший со временем. Следовательно, наша задача состоит в том, чтобы посредством Нариманова вытащить Насира на доступную для нас территорию. Второй вариант – обойтись без Алишера. Но этот вариант должен работать как развитие первого, если возникнут сложности с Наримановым. А они возникнуть могут, поскольку тот наверняка опасается каких-то действий против себя со стороны ФСБ. То есть на Нариманова нам выходить в любом случае следует. А единственный выход на него – через Самойлова. Следовательно, изначально нам следует входить в доверие к Самойлову. Не нам, а тебе, Василий Иванович. Я объяснил достаточно понятно?

– Понятно, товарищ полковник. – Арцыбашев сосредоточенно смотрел, оценивая сложность задачи, которая перед ним ставится.

– Вопросы есть? – спросил командующий.

– Множество. Но все они рабочего порядка и разрешатся по мере вхождения в дело.

– Тогда садитесь с полковником Морозовым – и начинайте. Возникнут сложные моменты, я готов помочь разрешить их.

Дед Морозов повернулся в сторону двери, показывая, что им пора идти.

* * *

– Я начал утро с прослушивания твоего, Василий Иванович, последнего разговора с Иваном Александровичем. Не могу не заметить, что Самойлов слегка обнаглел. Хотя могу предположить, что это может быть жестом отчаяния. Он понятия не имеет, где ему искать ножны, и потому пробует любые варианты. Запись прослушали еще и наши психологи. Они тоже думают, что Иван Александрович находится в слегка нервном состоянии духа. Нам это на руку, и потому не стоит предупреждать его о том, что ножны найдены.

– Прослушивание разговора? – не понял старший лейтенант Арцыбашев. – Вы его прослушивали? А Елизаров говорил, что Самойлов потерялся для «прослушки»…

– Не удивляйся, Елизаров в этом не обманывал. Но мы твою трубку взяли на прослушивание вовсе не для того, чтобы засечь Самойлова. Мы потеряли его вместе с парнями из ФСБ, по официальной просьбе которых контролировали его sim-карту, а следовательно, и трубку. С ФСБ ведь управление космической разведки постоянно сотрудничает. Нам финансировали запуск спутников с условием сотрудничества и ФСБ и МВД по мере необходимости. Естественно, после такого сотрудничества наше ведомство выставляет счет. Так что это коммерческая межведомственная деятельность. И в этот раз они к нам обратились. Не в диверсионное управление, а в космическую разведку. Но мы к тому времени уже запустили свои программы через «космос», и компьютер зафиксировал идентичность интересов.

– Это что такое, товарищ полковник?

– А, ты же не в курсе… Все просто. Скажем, когда какие-то управления, даже наши, случайно начинают разрабатывать одну и ту же тему, компьютер, чтобы не было перехлеста интересов и нечаянного столкновения, фиксирует это и выдает сигнал. Когда интересы пересекаются с кем-то из посторонних, компьютер тем более реагирует. Так мы вышли на параллельное расследование ФСБ и стали их тоже контролировать. И, когда узнали об интересе ФСБ в лице подполковника Елизарова к твоей особе, взяли на прослушивание твою трубку. И Самойлов нечаянно «засветился» со своей новой sim-картой. В ФСБ мы, естественно, новые координаты Ивана Александровича не передали. Надеюсь, у вас в бригаде тоже проявили приличествующую моменту сдержанность. Ты сам не проболтался?

– Нет. Я вообще старался лишнего не передавать, даже фотографии. Хватился задним числом, но уже поздно было.

– Это не страшно. Кстати, фотографии, что твоя жена нашла в генеральском архиве, уже обработали в лаборатории. Там и сделали такие блики, как от вспышки, что разобрать текст на клинке и на ножнах невозможно. Кстати, на всякий, как говорится, пожарный, не забудь между делом предупредить Ивана Александровича, что передаешь ему не оригиналы фотографий. Ему скажи, что переснял их цифровой камерой, а еще лучше, что просто отсканировал на сканере с высоким разрешением и распечатал на фотопринтере. Мы не знаем его возможности и навыки. Опытный человек, имеющий выход на экспертов, в состоянии определить разницу между фотографией и принтерной распечаткой. На этой мелочи легко «завалиться».

– Я скажу, что вообще фотографией никогда не занимался и просто попросил в штабной лаборатории сделать для меня копии. А как делали – понятия не имею. Это будет вполне правдоподобно.

– Согласен, – кивнул Дед Морозов. – Еще давай подумаем, что можно говорить о переводе надписи на клинке.

– Я думаю, с ним лучше вообще не говорить на эту тему, чтобы он не начал самостоятельные поиски, – предположил Василий Иванович.

– Вот и Самойлов должен все время надеяться, что ты вот-вот клюнешь. Понимаешь, если ты просто отдашь Ивану Александровичу монографию и фотографии, его интерес к тебе иссякнет, и он просто будет от тебя скрываться. Может быть, еще раз sim-карту сменит. А нам необходимо постоянно держать его на крючке. Ты не рыбак, случаем?

– К рыбалке равнодушен.

– Тогда тебе это сложно понять. Но вот представь себе ситуацию, сидит на берегу с удочкой рыбак. Ничего еще не поймал, но поплавок постоянно подрагивает. Значит, рыба наживку пусть и не заглатывает, но пробует. И рыбак никогда не уйдет с берега. Он будет ждать, что она все же сядет на крючок.

Договорить полковник Морозов не успел: в дверь заглянул майор с повязкой дежурного:

– Сергей Николаевич, командующий вызывает. Вас одного.

2

Ждать Деда Морозова пришлось недолго. Минут через пять он вернулся в кабинет, внимательно посмотрел на Арцыбашева, потом только сел за стол и некоторое время молчал. По поведению полковника можно было понять, что разговор у командующего касался напрямую Василия, и тот ждал, что ему скажет Сергей Николаевич.

– Вот такие дела, – прервал наконец полковник затянувшуюся паузу.

– Какие-то проблемы? – не выдержал старший лейтенант Арцыбашев.

– Да, непредвиденные.

И опять не поспешил рассказать. Видимо, нужные слова подбирал.

– Нашего дела касается?

– Не то слово.

Больше Василий Иванович ничего не спрашивал, а Сергей Николаевич рассказывать не спешил, что-то соображая. Наконец, раздался телефонный звонок, и, судя по торопливости, с которой Дед Морозов схватил трубку, он его ждал – до того как начать рассказ. Василий не слышал собеседника, а по одним словам полковника Морозова понять смысл беседы было сложно.

– Да, я. Да, Валерий Валерьевич. Рассказывай. Понял. Да. Как ее состояние? Хорошо. И что говорит? Так… Так… А он как? Ладно… Звони, если что. Сообщай все. До связи.

Он резко положил трубку и поднял голову.

– Подполковник Совкунов? – с видимым напряжением в голосе спросил Арцыбашев, уже понимая, что пришли какие-то недобрые вести из бригады и что они напрямую касаются его.

– Он, – согласился Дед Морозов. – Сегодня утром твоя жена отвела детей в детский сад и пошла на службу, когда увидела издали свет в окне. Подумала, что забыла выключить, когда из дома выходила…

– Она никогда не забывает, – сказал Василий Иванович.

– Подумала, что забыла выключить, – повторил полковник Морозов. – И вернулась. И застала дома четверых людей кавказской внешности, плохо говорящих по-русски. По крайней мере, говорящих с сильным акцентом. Они искали что-то в квартире. Возмущение хозяйки понятно, но вступать в рукопашную схватку с ее стороны было безрассудством.

– Она вместе со мной тренировалась, – сказал Арцыбашев. – С двумя крепкими, но неподготовленными мужиками справится… Четверо – это сложнее.

– Четверо – подготовленных и вооруженных… – заметил полковник. – Но твоя жена проявила благоразумие в другом. Она что-то бросила в окно, разбила стекло. Мимо проходил, направляясь на службу, капитан Твердовский. Сориентировался сразу и успел на помощь.

– Твердовский в «рукопашке» тоже силен…

– Он был безоружным. Ему прострелили грудь. Задето легкое. Бандиты убежали, ничего с собой не прихватив. На улице их ждала машина. На выезде она снесла шлагбаум и сбила дежурного солдата.

– Мне нужно возвращаться, – твердо сказал старший лейтенант.

– Твоя жена… Как ее, кстати, зовут-то?

– Людмила.

– Да… У меня на имена, как и на фамилии, память слабая, я только карты сразу запоминаю… Людмила твоя жива и здорова, отделалась несколькими ушибами и заработала ссадину на скуле. Сейчас дает показания следователю военной прокуратуры. Капитан в госпитале.

– Операцию сделали?

– Сделали, пулю извлекли. Стреляли, судя по всему, из «беретты». Пулю на экспертизу отправили, будут проводить идентификацию по «стволу». Все новости подполковник Совкунов будет нам сообщать. Все еще настаиваешь на возвращении?

– Хотя бы морально поддержать, – сказал Василий Иванович. – А то такое ощущение, будто я их там бросил в момент опасности, а сам сюда спасаться улетел.

– Это может быть простая квартирная кража… – заметил Дед Морозов не слишком уверенно. – Просто по времени совпало с нашими событиями.

– «Домушники» не ходят с пистолетами, – возразил старший лейтенант.

– Со знанием дела говоришь. Тогда со знанием дела должен сказать и другое – кавказцы, если пистолет у них есть, с ним не расстаются, даже когда в туалет идут.

– Это не может быть совпадением.

– Ладно. В принципе, вопрос решенный. Командующий тоже подумал, что ты захочешь слетать. Мы даем тебе отпуск на сутки. Найдем попутный самолет. С обратным транспортом подполковник Совкунов поможет. Пойдем в гостиницу, вещи заберешь.

– Я один могу. Дорогу помню.

– Без сопровождающего по территории передвигаться запрещено. Это не бригада… Да и у вас там, слышал я, собака какая-то посторонних не любит. А у нас инструкции собачьи… Пойдем, время идет.

Дед Морозов одеваться не стал, но снял с вешалки свою каракулевую папаху.

– Я заодно в гараж загляну. Если машины все в разгоне, придется мне самому в таксисты вербоваться. А что, тоже хлеб на черный день… При нынешнем руководстве об этом стоит подумать заранее.

* * *

Самолет попутный нашелся, тоже военно-транспортный, хотя и не фельдъегерский, но Арцыбашеву было все равно на чем лететь. А вот с машиной вышли осложнения. Машины в ГРУ следовало заказывать заранее. Пообещали, что, возможно, ко времени отъезда кто-то в гараж вернется. Но тянуть время, зная проходимость московских дорог, полковник Морозов не стал и потому решил везти старшего лейтенанта в Жуковский сам.

Через Москву на этот раз проехали удивительно быстро. То ли Дед Морозов умел правильно выбирать полосу для движения, то ли знал, где проехать короче, то ли вообще в это время движение было относительно нормальным, но в Жуковский прибыли даже на полчаса раньше, чем требовалось. Полковник сам пошел к дежурному, с которым уже предварительно разговаривал по телефону.

– Я позвоню Совкунову, чтобы он выслал за тобой машину, – пообещал Дед Морозов. – На всякий случай занеси в трубку мой номер. Если что, звони.

Помощник дежурного отвел Арцыбашева в комнату подготовки пилотов, где представил пассажира экипажу.

– Долетим, старлей, не переживай, – пообещал командир борта, майор, которому по возрасту, пожалуй, давно следовало бы носить полковничьи погоны. – Пока отдыхай, а то у нас машина старенькая, сильно трясет.

* * *

Ночью Арцыбашев успел хорошо выспаться, и потому в самолете ему спать совсем не хотелось, да и сложно было уснуть, когда беспокоишься за семью. Конечно, нападение на дом офицера спецназа было даже большей дерзостью, чем на квартиру генерала Арцыбашева – во втором случае квартира находилась в обычном многоквартирном жилом доме, где большинство жильцов друг с другом часто и незнакомы; здесь нападение было произведено в городке ДОС, где кругом военные, да и сама бригада под боком – до забора полсотни метров. А нападавшие вели себя настолько нагло, что даже позволяли себе стрелять.

Конечно, трудно себе представить, что эти же бандиты пожалуют сюда еще раз. Но, напав один раз, могут воспользоваться тем, что второго нападения от них не ждут. А это значит, что дом и семья остаются в опасности, а старший лейтенант, хозяин дома и глава семейства, не в состоянии обеспечить своей семье безопасность. Впрочем, Василий не сомневался, что подполковник Совкунов уже этот вопрос решил и что-нибудь придумал.

Беспокоило другое: наверняка на квартиру старшего лейтенанта Арцыбашева напали те же самые люди, что убили его отца. Слишком мала вероятность такого совпадения. Срочный отъезд самого старшего лейтенанта не позволил ему встретиться с убийцами отца, и это было досадно. Конечно, одному безоружному с четырьмя вооруженными справиться трудно. Но почему-то Василий был уверен, что справился бы. Конечно, и капитан Твердовский с рукопашным боем дружит, тем не менее не в такой степени, как старший лейтенант Арцыбашев, и не является чемпионом Вооруженных сил. И нет у него той мотивации, какая у Арцыбашева. Эта даже не месть, а простое желание восстановления элементарной справедливости. Теперь к этому добавилось и желание обезопасить себя и свою семью, жену и детей. Следовательно, Василий имел право только на победу. И победил бы. В минуты опасности у старшего лейтенанта всегда включались мощные резервные силы организма. Он сам потом удивлялся, откуда что взялось. И потому очень ждал встречи с бандитами. И знал, что такая встреча произойдет, потому что старшему лейтенанту было что предложить им. Но необходимо еще сообщить, что ножны у него. Тогда они точно приедут снова. И это Василия вполне устроило бы. Но если разделаться только с исполнителями, возможно, не получится добраться до следующих звеньев. И потому каждый свой шаг нужно тщательно продумывать, как шахматную партию.

* * *

Василий Иванович нашел служебный «уазик» на обычной стоянке перед административным корпусом. Сержант стоял рядом с машиной, покручивая на пальце ключи, как обычный таксист. Выглядел он при этом мрачно.

Василий Иванович устроился на переднем пассажирском сиденье, и машина тронулась.

– Матвеев в госпитале умер, – сообщил водитель. – Земляк мой. Из одной деревни. Вообще-то из соседней, но у нас три деревни вместе стоят, и их за одну считают…

– Матвеев – это кто? – спросил Арцыбашев, не совсем понимая, о чем разговор.

– Ефрейтор, что на шлагбауме стоял. Его эти сбили, что к вам приезжали.

– А как он пропустил их?

– А кто сейчас скажет? Может, пропуск показали… Мало ли у кого пропуска есть. А каждый проверять ведь не будешь. У нас как – махнут пропуском, и шлагбаум поднимают. А тут они на такой скорости возвращались, что Матвеев заподозрил что-то и стал шлагбаум опускать. Его и сбили…

– А шлагбаум?

– Цел. Не успел опустить…

– Вот расплата за нарушение инструкции, – строго сказал старший лейтенант. – Нормальное положение шлагбаума на охраняемых объектах – опущенное. Оттого и пострадал.

– А если бы опущен был – это его спасло бы? – спросил сержант.

– А насчет «если» я разговоров не веду, – Василий Иванович рассердился на намек водителя о том, что бандиты ехали к нему.

– Куда едем? – Володя прочувствовал ситуацию и сразу переменил тон.

– Домой.

– У вас там уже стекла вставили. Я стекла отвозил.

– С капитаном Твердовским что?

– Не знаю. Мне не докладывают.

Дорога много времени не заняла. Теперь шлагбаум в городок ДОС был в опущенном состоянии. Дежурный солдат, вопреки обычному состоянию, стоял с автоматом за плечом. Штабную машину он узнал и шлагбаум поднял сразу, без проверки.

– Тормози, – приказал Арцыбашев и выскочил из машины до того, как она остановилась.

Дежурный шагнул к нему, козырнул.

– Почему не проверяешь, кто едет?

– Так наша же машина, товарищ старший лейтенант… – начал оправдываться солдат.

– А кто в машине? Это ты знаешь? А если машину кто-то захватил? Передай начальнику своего караула, что я сделал тебе замечание. Или произошедшего вам всем мало?

* * *

Людмилы дома не оказалось. На полу под окном в большой комнате остались неубранными стекла, точно такие же осколки валялись и в сугробе под окном. В комнате осколки были раздавлены, на полу натоптано. Квартира казалась слегка чужой.

Но нужно было искать Людмилу. Надеясь все же, что она не в госпитале, Василий Иванович позвонил жене в реабилитационный центр. Там, как и в гостинице, стоял коммутатор, и телефонистка сразу соединила с кабинетом.

– Привет, Люда. Как ты?

– Нормально. Почти нормально. Хотя приятных минут не испытала. Ты уже в курсе?

– В курсе.

– Где сейчас?

– Дома. На сутки отпустили…

– Я сейчас отпрошусь. Сразу даже порядок навести не сумела. У меня срочная работа, нельзя было отменить. У одного капитана тяжелая депрессия. Если бы я отказалась от сеанса тренинга, все потом пришлось бы начинать заново. И еще тут всякого накопилось, как назло… Я отпрошусь. Но мне нужно сначала дела закончить… Через час-полтора освобожусь. Жди. Я прибегу. Перекусить чем – найдешь.

– Я пока в штаб схожу и в госпиталь. Как Дмитрий?

– Спит после операции. Я десять минут назад звонила. Бич Божий рядом с ним сидит.

– Без Мамаши Крюгер?

– А этой что там делать?

– Правильно. А то проснется – испугается. Ладно, значит, в госпиталь мне не к спеху. Пойду в штаб.

– Там, возможно, еще следователь сидит. Все утро меня допрашивал. Сразу связался с тем следователем, кто дело Ивана Васильевича ведет. Говорит, возможно, будут объединять в одно производство.

– Это естественно. Ну, поговорим, когда придешь. Не засиживайся. Освободишься, звони мне на мобильник.

Перед тем как выйти из квартиры, Василий Иванович глянул на отцовский архив. Часть его была разложена на письменном столе, часть так и оставалась в сумке. Старший лейтенант подумал, что бандиты приходили именно за этим архивом, который не забрали по какой-то причине сразу после убийства генерала из его квартиры. Но не было похоже, что эти бумаги их заинтересовали.

Тогда зачем же бандиты проникали в дом и что искали, если не тронули архив, который был на самом виду? Наверное, что-то они и у Людмилы спрашивали. Когда придет с работы, расскажет. А пока голову ломать нечего. Следовало идти в штаб. Новости и какие-то конкретные факты можно было найти только там; тем более что и следователь наверняка еще не уехал…

Глава вторая

1

– Прибыл? И молодец, – скороговоркой приветствовал Василия Ивановича дежурный. – Валерий Валерьевич уже ждет. И следак там у него сидит… Тоже по твою душу.

Арцыбашев не стал спрашивать у дежурного про состояние здоровья капитана Твердовского, полагая, что начальник штаба бригады сам в курсе всех событий и все расскажет. Подполковник Совкунов знал точное время прибытия самолета и потому держал у себя в кабинете и следователя, желающего пообщаться со старшим лейтенантом.

Василий Иванович застал их сидящими в креслах за журнальным столиком между двух окон – там, где беседовал недавно с Елизаровым.

– Придвигай, Василий Иванович, стул, присаживайся поближе, – поднятой ладонью пресекая не начавшийся еще доклад, распорядился подполковник.

Следователь был в гражданской одежде, и определить его звание было невозможно. Но был он ненамного старше самого Арцыбашева, значит, и в старших офицерах ему ходить еще вроде бы и рановато. Хотя на прокурорской службе звания получают быстрее, чем в армии, тем более в спецназе ГРУ, где продвижение по службе вообще происходит медленно.

Арцыбашев придвинул от стола для заседаний стул и сел с торца журнального столика, на котором не было привычного подноса с чаем.

– Познакомься, это следователь следственного комитета при окружной военной прокуратуре майор Виноградов Алексей Георгиевич.

Старший лейтенант и майор пожали друг другу руки.

– Жену видел?

– Нет еще. По телефону поговорил. Она через час домой вернется…

– Ладно. Пока вот у Алексея Георгиевича к тебе несколько вопросов. Потом, если успеем, с тобой побеседуем. Я, впрочем, не спешу; могу и за Людмилой очередь занять. Пожалуйста, Алексей Георгиевич.

– У меня вопрос главный, хотя и не единственный, – есть у вас версия, кто это мог быть? Какие-то предположения…

– Предположение только одно. И даже не предположение, а уверенность. Это те же самые люди, что убили моего отца.

– Ваша жена тоже так говорит, но дать обоснование своим словам не может. А на чем эта уверенность основана?

– Трудно сказать, – задумался Василий Иванович. – Это какое-то внутреннее чувство. Может быть, ждал чего-то подобного. По крайней мере, мысли были. Вы в курсе дела об убийстве отца?

– Только в общих чертах. Я запросил материалы. Обещали выслать по электронной почте. Но я в кабинете еще не был; может, уже выслали… У меня сомнения только одного порядка. И вызвано это тем, что, по утверждению вашей жены, грабителями были мужчины кавказской национальности. Все четверо. Насколько мне известно, – последовал взгляд в сторону начальника штаба бригады, – вы в течение последнего года дважды бывали в командировках на Северном Кавказе, в Ингушетии и Дагестане. В деле об убийстве генерала Арцыбашева пока нет никакого кавказского, как сейчас говорят, следа. Хотя и нет данных, что убийство совершили не кавказцы. Тем не менее мне хотелось бы выслушать ваше мнение относительно какой-то возможной акции мести, как следствия вашей профессиональной деятельности там, на Северном Кавказе.

– Не могу себе даже представить такого. Не вижу причин для мести. Там, где мы вели боевые действия, где уничтожали бандитов, никто не знал моих должности, фамилии и имени-отчества. Тем более места жительства. Считаю, что такую версию, если вы своим рабочим временем дорожите, можно даже не воспринимать всерьез…

– А не может это быть простой квартирной кражей? – спросил подполковник Совкунов. – Ну – случайность, совпадение по времени? А мы все, как обычно, усложняем…

– Не может, – теперь уже категорично сказал следователь. – Когда хозяйка квартиры вернулась, первое, что ее спросили, – где ее муж. Они не квартиру грабить приехали, а искали товарища старшего лейтенанта, намереваясь, видимо, задать ему несколько вопросов…

– Ах, даже так! – воскликнул Василий Иванович. – Значит, меня ищут? Это, скажу честно, приятно. Кто ищет, тот всегда найдет. А мне очень хотелось бы встретиться с ними.

– Тоже не советую торопиться. Во-первых, предупреждаю заранее, что самосуд расценивается следствием как нарушение закона. Во-вторых, эти люди вооружены и очень опасны. Капитан Твердовский имел возможность в этом убедиться. Поэтому рекомендую самостоятельных контактов избегать, излишней инициативы не проявлять, а о любом подозрительном случае сообщать в правоохранительные органы. И никто, поверьте мне, не обвинит вас за это в недостаточной храбрости.

Старший лейтенант переглянулся с подполковником. Они поняли друг друга без слов, а убеждать в чем-то следователя смысла не было, поскольку он всегда и в любом случае останется при своем мнении. Алексей Георгиевич это переглядывание, конечно же, заметил и оценил правильно. Но он понимал, что тоже не сумеет переубедить собеседников.

– Ладно. Но в этом случае меня интересует другой вопрос. Что именно хотели они узнать у Василия Ивановича? Причин для убийства, как я понимаю, не было. Оно могло бы иметь место после того, как они выяснили какой-то интересующий их вопрос. Но что это за вопрос? Что они хотят узнать или найти?

– Ножны от сабли, похищенной в квартире отца, – точно и четко сказал Василий Иванович.

– А где эти ножны? И чем они так знамениты, что их очень хочется найти, даже несмотря на высокий риск поиска?

– Раритетный булатный клинок, возраст около тысячи лет, украшен позолотой и драгоценными камнями, имеет надпись, которая интересует бандитов. Надпись на неизвестном современной науке древнем языке. Как мне сказали, скорее всего, на пракрите.

– Что такое пракрит? – спросил следователь.

– Это праязык или даже группа языков, от которых, как предполагают, произошел санскрит.

– Про санскрит я что-то слышал, но тоже… – признался Алексей Георгиевич.

– Древнеарийский язык. Или древнеиндийский. Или древний индоевропейский. Много вариантов происхождения. Одна из первых форм письменности. Возраст этой письменности наукой не установлен, но она существовала задолго до падения Трои…

– Для меня это малопонятно. Но этим пусть занимаются специалисты. Ножны у вас?

– Нет.

– А где они?

– У вас с бандитами, кажется, одни и те же интересы, – старший лейтенант Арцыбашев позволил себе улыбнуться.

– Это интересы следствия, и они могут совпадать с интересами бандитов. По крайней мере, это в состоянии дать расследованию хоть какое-то направление.

– Единственный дельный совет, товарищ майор, который я в состоянии вам дать, это обратиться к подполковнику Елизарову из ФСБ. Он знает по этому вопросу не только больше вас, но и намного больше меня. У вас есть ко мне еще вопросы?

– Пока – нет. Но я попросил бы вас дать мне ваш телефонный номер. Мало ли что придется спросить…

Следователь вытащил трубку, чтобы набрать номер в ее память.

– Пожалуйста, товарищ майор. Только прошу сразу учесть, что мне порой бывает трудно дозвониться. Служба у нас такая, что трубку приходится выключать часто. Перезванивайте позже, даже если не будет сообщения о том, что трубка отключена. Она у меня чаще всего работает на «виброзвонке», я могу посмотреть, кто звонит, но не буду иметь возможности ответить…

* * *

Следователь ушел, и через минуту после его ухода из-за окна послышался остервенелый лай Товарища Старшего Прапорщика Черноносенко. Гражданская одежда следователя вызывала у пса отвращение и ярость. Подполковник Совкунов, глянув в окно, ухмыльнулся, взял в руки трубку телефона, но прежде, чем набрать номер, сказал:

– В госпитале умер солдат, которого сбили у шлагбаума…

– Я знаю, мне сказали.

– Сбили и машиной его переехали. И передними, и задними колесами.

– Машина какая?

– Черная «Тойота Ленд Крузер». Машину видели только две женщины, которые мало что в транспорте понимают. Хоть сказали, что «Ленд Крузер», и то хорошо. Я спрашивал, какие ребра на решетке радиатора – вертикальные или горизонтальные, – говорят вразнобой, и обе неуверенно[10]. Номер, естественно, ни одна не запомнила. Даже регион не помнят, не посмотрели. Да и темно еще было, только-только рассветать начало…

Подполковник набрал номер:

– Алло! Совкунов. Как там Твердовский? Хорошо. Мы сейчас зайдем к нему.

* * *

Товарищ Старший Прапорщик Черноносенко опять попытался воспользоваться попустительством к своей особе со стороны начальника штаба бригады и хотел было вместе с ним и с Василием Ивановичем зайти в госпиталь. Но тут были не солдаты – на страже порядка стояла санитарка со шваброй в руках, и мокрая тряпка звонко шлепнула Товарища Старшего Прапорщика по черному носу, вынуждая его стремглав метнуться к двери, которую Арцыбашев успел распахнуть до того, как тряпка санитарки вторично настигла собаку.

Капитан лежал в отдельной реанимационной палате. Рядом с кроватью сидела его жена и вслух читала книгу. При появлении начальника штаба она встала, улыбнулась подполковнику, но на старшего лейтенанта посмотрела зверем, словно видела именно в нем причину несчастья, постигшего ее мужа. У Твердовского это было, если Арцыбашев не ошибался, третье ранение, и жене пора было бы привыкнуть, но она привыкать не собиралась.

– Выйдите, пожалуйста, нам поговорить нужно, – попросил Совкунов.

Бич Божий откровенно сердито захлопнула книгу, сунула ее под мышку и вышла, не прикрыв за собой дверь. И остановилась сразу за порогом, как строгий надзиратель. Василий Иванович дверь закрыл, сказав перед этим:

– Ты не переживай. Мы всего бутылку принесли. И сало копченое на закуску…

Бич Божий фыркнула за дверью, как психующий кабан.

– Вот такие мы хохлы, с характером, – улыбаясь, сказал капитан Твердовский.

– Если правильно оцениваешь боевую обстановку, завтра можно уже и в бой посылать, – сделал естественный вывод начальник штаба бригады. – Готов?

– Лучше бы к вечеру, не раньше, – попросил Дмитрий Евгеньевич. – В самом деле, не догадались с собой захватить?

– Сказали, сало в реанимацию нельзя, – улыбнулся Василий.

– Тогда я и без сала согласен. Уговорили…

– Если без сала – быстро заснешь. А ты нам все рассказать должен, – потребовал Валерий Валерьевич. – Состояние нормальное?

– Нормально.

Капитан сделал серьезное лицо и даже лоб наморщил, вспоминая. Потом начал:

– Меня с утра Мамаша Крюгер задержала. Угля ей четыре ведра принес. А уголь смерзся, пришлось ломом долбить. Я для Мамаши специально кусочки выбирал поувесистее, чтоб печка как домна горела. После этого пришлось, естественно, умыться и переодеться. Потому на службу пошел на пятнадцать минут позже, чем обычно.

– Мамаша Крюгер свое дело знает, ничего случайно не делает, – прозвучал вывод старшего лейтенанта Арцыбашева. – За что и уважаю.

– Я уже мимо вашего дома прошел, – продолжил Дмитрий Евгеньевич, – но заметил свет в окне. Подумал, уж не Василий ли Иванович вернулся… Людмила обычно раньше уходит. Я когда мимо дома прохожу, Вася только собирается на службу. Прошел, стало быть, мимо дома и слышу – стекла летят. В темпе туда. Только дверь открываю, мне навстречу Людмила летит. Пришлось придержать, чтобы не ударилась, и из-за этого я темп атаки потерял, дал им возможность среагировать. Их уже трое осталось, одного Людмила уложила. Даже не трое, а двое, потому что самый здоровый в гипсовом воротничке. Челюсть у него, похоже, сломана. Я бы мог добавить, и даже желание имел…

– Ты его узнал бы при встрече? – внезапно спросил старший лейтенант Арцыбашев.

– Кого?

– Того, у которого челюсть сломана…

– Без проблем. У меня память фотографическая. Троих узнал бы. Один только руки между ног зажал и сильно корчился. Его Людмила вырубила. А когда корчится, лицо искажается… Могу ошибиться.

Дверь приоткрылась, и в реанимационную палату заглянул врач, а из-за его плеча выглядывала Бич Божий.

– Товарищ подполковник, – сказал врач, – больного лучше не утомлять. Он только после операции проснулся.

Совкунов ничего не ответил, только кивнул, шагнул к двери и закрыл дверь под носом у врача. Он уже понял, что появилась нить.

– Кого наш герой должен узнать? Выкладывай.

– Пусть до конца расскажет, потом я добавлю.

– Я уже практически все рассказал. Людмилу на пол опустил, она без сознания была. И только-только под «уширу»[11] присесть успел. Из сидячего положения перешел в прыжок и локтем достал печень. И тогда этот громила со сломанной челюстью выстрелил. Побоялся, потому что я к нему уже повернулся. Меня пулей на стену бросило. Я сознание не сразу потерял, слышал еще, как на него по-своему заругались. Сообразили, что не то у нас место, где стрелять можно. И сразу бежать. Меня сбили, хотя я уже по стене оседал, через спину переступили и на ходу ногой в висок добавили. Так, вскользь, несерьезно. Я опять попытался встать, чтобы за ними выйти, но на пороге упал, отключился. Вот, в принципе, и все. Потом Людмила в сознание пришла, вызвала караул. На выстрел никто внимания, кажется, не обратил, хотя у нас в городке стреляют, помнится, нечасто… У нас только Мамашу Крюгер слышат хорошо. Так что ты говорил про этого, в гипсе?..

– Руководитель следственной бригады говорил, перед похоронами. По заключению судебно-медицинской экспертизы, незадолго до смерти мой отец сломал себе два пальца. Переломы в самой костяшке. Эксперт опытный, предположил, что пальцы сломаны во время удара, причем сильного, который и для получившего его без последствий не остался. Следаки стали искать по травмпунктам. Нашли одного кавказца – чемпион мира по боям без правил. Сказал, что челюсть ему сломали на тренировке, кто-то это подтвердил. Но проверить следует, может быть, это как раз и есть та ниточка, за которую надо потянуть. Я позвоню следователю, запрошу фотографию этого парня…

– Обязательно. И чем быстрее, тем лучше, – сказал подполковник.

– Я бы прямо сейчас позвонил, но номер в трубку не занес. Дома остался, на бумажке записан. Как только вернусь…

Как часто случается, если говоришь о чем-то, оно и происходит. Заговорили о телефонном звонке – и трубка старшего лейтенанта дала о себе знать.

– Людмила, – сказал Василий Иванович, глянув на определитель. – Да, слушаю. Мы с Валерием Валерьевичем в госпитале. Нормально. Дмитрий Евгеньевич привет тебе передает. Нормально. Да, скоро.

– Вызывает? – спросил подполковник Совкунов, когда Василий Иванович убрал трубку от уха. – Ладно, здесь заканчиваем. Тебе, кстати, улетать ночью, утром самолета нет… Где-то около часа. Будь готов. Увидимся еще. Как с Людмилой поговоришь, звони. Про звонок следователю не забудь. Да, еще, пистолет свой возьми. Приказываю официально – с оружием не расставаться. Хватит и того, что командир роты в госпитале валяется…

Дома Василий нашел клочок картонки с записанным на нем номером мобильника руководителя следственной бригады следственного комитета Юрия Михайловича.

– Слушаю, – отозвался Юрий Михайлович таким тоном, словно ему было ужасно некогда и вообще все звонки ему страшно надоели.

– Здравия желаю, товарищ полковник, – вежливо начал Василий Иванович. – Старший лейтенант Арцыбашев беспокоит.

– А, Василий Иванович… Да-да, слушаю вас. У вас там тоже, кажется, неприятности?

– Есть неприятности. Я как раз косвенно по этому поводу и звоню. Товарищ полковник, помните, вы говорили, что нашли какого-то человека со сломанной челюстью? На следующий день после убийства?

– Да.

– Скажите, он кто по национальности?

– Дагестанец. И вообще в Дагестане постоянно проживает. Но у этого человека алиби. Кроме того, трое свидетелей подтверждают, что челюсть ему сломали на тренировке…

– Дело в том, что при нападении на мой дом присутствовал некто со сломанной челюстью. Вы не могли бы прислать мне его фотографию? В нашем случае именно человек со сломанной челюстью стрелял в капитана Твердовского. Капитан хорошо его запомнил.

– Василий Иванович, вы можете представить себе, сколько человек в нашей необъятной стране ежедневно ломает челюсти? И сколько из них представляют кавказские народы?

– Тем не менее, товарищ полковник, я бы попросил вас…

– Хорошо, я распоряжусь. Куда выслать?

Василий Иванович продиктовал электронный адрес.

– Сделаем. У вас все?

– Пока все, товарищ полковник.

– К нам в город заехать не планируете?

– Планирую. Надо что-то с квартирой решать. Но в права наследства я могу вступить только через полгода, мне так объяснили. Срок дается на случай, если объявятся другие наследники. Пока можно хотя бы квартиру сдать. Что жилью пустовать?

– Приедете, заходите к нам. Поговорим. След у нас намечается, хотя и достаточно зыбкий. Конкретики мало.

– Что за след? – оживился Арцыбашев-младший.

– Генерал руководил операцией по захвату нескольких домов цыганских наркоторговцев. Один из их баронов, уже сидя в следственном изоляторе, обещал отомстить. Сейчас проверяем все возможные варианты.

– Если будут конкретные данные, сообщите. Кстати, параллельное следствие ведет ФСБ. Вы в курсе?

– Этим делом занимается отдел, который не уполномочен для ведения следствия. Они просто интересуются отдельными фактами, которые проходят по их разработкам. К убийству это не имеет никакого отношения. Вы когда приедете?

– Как со службой удастся уладить. Надеюсь, через несколько дней.

– Увидимся. – И полковник отключился от разговора.

2

Вскоре пришла Людмила. Василий Иванович услышал, как заворочался ключ в замке, и вышел ее встретить. У жены были красные, воспаленные глаза, кровоподтек на скуле, и вообще такой вид, что возникало желание уложить ее в постель под три одеяла, напоить аспирином и чаем с малиной. Она поставила к стене привычную сумку с продуктами, и Василий прижал жену за голову к своей груди.

– Досталось тебе… Мужики называются, с женщиной справились…

– Я тоже ответила. Одному наверняка синяк под глазом поставила, второму…

– Про второго Дмитрий Евгеньевич сообщил, а про синяк промолчал.

– Просто синяк не сразу созревает.

– Горжусь тобой. Молодец.

Василий Иванович помог жене раздеться, прошел вместе с ней на кухню, где поставил разогреваться чайник, и выставил на стол чашки.

– Чай заварил…

За женой после всех ее переживаний и неприятностей хотелось поухаживать.

– Как ты вообще решилась?

– А что делать было? Убегать? Я вообще подумала, что свет выключить забыла. Бегом побежала, а дверь открыта. Я вхожу, а тут они…

– Другая бы женщина сразу убежала.

– А я не другая. У меня от возмущения дыхание перешибло. Один сразу говорит: вот, мол, и бабу им прислали, чтобы скучно не было. И стал штаны расстегивать. Я ему ногой и накатила. Второй спрашивает, где муж, а я ему в глаз. А третий мне ногой в скулу… Дальше помню, как в себя пришла, этих уже нет, а на пороге лицом вниз в луже крови Дмитрий Евгеньевич валяется…

– Он вовремя успел… Дети знают?

– Нет еще. Я не буду пугать. Даже говорить сама не буду. Спросят, скажу, что упала. Скользко. В прошлом году, помнишь, с ними гуляла и упала…

Год назад Людмила упала и сломала руку.

– Это ладно. Это внешний вид… Главное – предупредить детей, чтобы с незнакомыми взрослыми не разговаривали. И вообще их лучше одних на улицу не выпускать.

– Думаешь, может начаться какое-то давление через детей? – У жены глаза от ужаса распахнулись.

– Сам об этом только сейчас подумал. Может, попросить Совкунова, чтобы поставил караульного в детский сад? Хотя бы на время моего отсутствия.

– Проще будет мне отпуск взять и с ними куда-то уехать.

– Куда?

– К сестре, в Питер… Она куда-нибудь увезет, у нее есть возможность. В глубинку…

– Может быть.

– Главное, чтобы отпуск дали. Попроси Совкунова. Пусть со своей стороны надавит.

– Я могу попросить полковника Мочилова, чтобы он надавил на командира бригады, если понадобится.

Сказанное не было хвастовством, поскольку начальник реабилитационного центра, прямой руководитель Людмилы Арцыбашевой, официально начальнику штаба бригады не подчинялся, хотя и зависел от него во многих вопросах.

– Мне нужно три дня, чтобы закончить все дела, а новые я начинать не буду.

– Хорошо. Тогда сейчас пойду к Совкунову, поговорю. Хотя хотел помочь тебе порядок навести, чтобы дети ничего не заметили.

– Я сама справлюсь. Ты иди.

– У меня самолет где-то около часа ночи. Значит, около двенадцати мне нужно будет выехать… Поговорим еще…

Василий Иванович хотел было пойти, но остановился, подумал несколько секунд и вытащил пистолет, передернул затвор и поставил оружие на предохранитель. Положил пистолет на стол.

– За детьми пойдешь, с собой возьми. Не потеряй только.

Обращаться с пистолетом Людмила умела неплохо. Точность стрельбы, правда, была приличной только на ближней дистанции, но при определенных условиях и при эффекте неожиданности и этого может быть достаточно.

– Тебе он нужнее. Они за тобой охотятся, – возразила она. – Я твои нунчаки возьму.

– Нунчаки против пистолета – ничто. Против ножа – годятся, а против пистолета…

– Тебя ищут, – повторила Людмила.

– Им же будет хуже, если найдут. Я им не капитан Твердовский. Я сразу понял его ошибку, говорить только не стал, ему и без того трудно…

– Какую ошибку?

– Если кого-то «отключил», используй его в качестве щита. При контактной схватке пистолет половину своей силы теряет.

– А он кого-то «отключил»?

– Одного успел… А тот, что со сломанной челюстью, выстрелил. Кстати, помнишь, следователь докладывал мнение эксперта о сломанных пальцах отца? Говорил, что отец кому-то, похоже, челюсть сломал…

– Да. Я об этом не подумала… Это те самые люди?

– Скорее всего. И этот, со сломанной челюстью, возможно, чемпион мира по боям без правил. Значит, и бить умеет, а не только челюсть подставлять. С ним следует быть осторожнее. Но это только предположение. Но отец бы и перед чемпионом мира не спасовал. Я тоже не спасую. Доломаю ему челюсть до конца.

– Если б я знала, я бы ему первому врезала, – сказала Людмила.

Василий улыбнулся. Людмила не просто жена офицера спецназа, она еще и врач-психолог, постоянно работающий со спецназовцами, возвращающимися с опасных заданий. И боевую мужскую психологию переняла не только у мужа, но и у своих пациентов. Это ее нелегкая профессия, и она обязана быть такой, иначе ни одному пациенту помочь не сможет. С годами у нее воспитался дух настоящего бойца…

* * *

– Командир бригады прилетает тем же самолетом, которым ты улетаешь, – сказал подполковник Совкунов. – Две машины посылать смысла нет, поэтому поедешь чуть раньше. В двадцать два пятнадцать будь любезен быть на проходной. На аэродроме, правда, тебе придется немного посидеть, пока самолет перед обратным рейсом будут обслуживать и загружать…

– Понял, товарищ подполковник.

– О причине вызова в Москву спрашивать, естественно, не буду, спрошу только, на какой срок?

– Ничего определенного сказать не могу. Я с операцией знаком только в общих чертах.

– А в связи с нынешними обстоятельствами тебя заменить не могут? Дублера не держат?

– Невозможно заменить. Такие обстоятельства.

– Понял, – сообразил начальник штаба. – С гибелью твоего отца связано…

– Так точно. И я – единственный, кто может по этому делу работать. Меня опознают хотя бы по семейным фотографиям – грабителям никто не мешал украсть из квартиры отца фотографии. Так что подставлять вместо меня другого – риск провала и смерти сотрудника.

– Сложная ситуация, – согласился Валерий Валерьевич. – Я даже затрудняюсь сразу определиться, какими мерами безопасности следует обеспечить твоих домашних. При этом прекрасно понимаю, что караул у твоего дома выставить невозможно. Это сразу покажет, что ты занят в чем-то важном. А тут как раз полковник Морозов звонил, просил сделать все так, чтобы с твоей стороны исключить всякое беспокойство за семью. При этом сделать все меры безопасности скрытными. Есть предложения?

– Есть, – кивнул старший лейтенант. – Самым уязвимым своим местом считаю детей. Захват детей и диктовка условий – тактика, излюбленная бандитами всего мира.

– Что, караул поставить в детский сад?

– Есть путь проще, только следует договориться с начальником реабилитационного центра. Чтобы пошел навстречу…

– Положить туда всех твоих? На реабилитацию?

– Оформить отпуск раньше времени. В счет будущего года, наверное, или еще как-то, я не знаю. Чтобы Людмила с детьми уехала к сестре в Питер.

– Считаешь, там не найдут?

– Все зависит от того, кто будет искать.

– Да. Бандитов не стоит считать всемогущими, они не из тех. Вот присутствие в деле отставного полковника Самойлова меня смущает. У него наверняка есть мощные старые связи, с которыми многие вопросы решаются на раз.

– Многие, но не все. Это в советские времена, говорят, КГБ могло знать все про всех. Сейчас сложнее… И у сестры есть возможность спрятать в какой-нибудь глубинке… Она по работе с памятниками старины связана, с музеями и с прочим. А область у них большая. Но официально стоит объявить, что Людмила уехала куда-то отдыхать. На юга, где потеплее… Скажем, на Кипр.

– Я попробую договориться. Думаю, проблем быть не должно. В любом случае, могу позвонить и попросить, чтобы сверху надавили, поскольку просьба о безопасности идет с их стороны.

– Я сам думал позвонить, если будут препятствия. К мнению полковника Мочилова должны прислушаться.

– Нормальный ход, – коротко засмеялся подполковник. – Ты, Василий Иванович, уже самому командующему звонить имеешь возможность? У меня вот такой возможности пока нет, не заслужил… Ладно-ладно, не смущайся. Юрий Петрович – человек демократичный и в просьбе не откажет, тем более что просьба касается, как я понимаю, серьезной операции. Северный Кавказ?

– Пакистан.

– «Аль-Каида»?

– Да.

– Да, это стоит заботы. Серьезное дело. Я тебе по большому счету завидую. Справишься – далеко пойдешь. И нас, грешных «грушных», может, не забудут. За то, как сам понимаешь, что такого ценного кадра вырастили. Можешь здесь посидеть, я схожу поговорю.

– Я, товарищ подполковник, в роту схожу…

– Ладно, я тебя там найду. Кстати, я подобрал тебе временную замену. Молодой лейтенант из прикомандированных сегодня после обеда с твоим взводом занимается. Познакомиться, наверное, успел. Апостолов его фамилия, Павлом Петровичем зовут. Дразнить будут Апостолом Павлом, но он, наверное, к этому уже с детства привык. Он у нас прошел курс реабилитации, и пока командование насчет него не определилось. Уже неделю без дела слоняется, в бильярд в клубе играет. Я запросил Москву, разрешили использовать до особого распоряжения…

– Вот и познакомимся, – без особой радости сказал Арцыбашев.

С одной стороны, Василий испытал легкое чувство ревности. Как же на его законное место ставят незнакомого лейтенанта; с другой, – взвод без командира может быстро отбиться от рук, и потом придется затратить много времени, чтобы восстановить старые порядки и принципы. И по большому счету замещение его на время отсутствия не может не быть благим делом.

– Не переживай. Ничто не вечно под луной…

Но этой фразой подполковник утешил мало.

* * *

Солдаты встретили Арцыбашева с естественным беспокойством и некоторым непониманием. Это было видно по их глазам. Им только что представили нового командира, а тут и старый явился и окончательно прощаться вроде бы не обещает. Да и слухи о происшествии в городке ДОС до солдат взвода тоже уже наверняка дошли. Василий Иванович знал, что солдаты его любят, хотя он никогда не старался искусственно сближаться с ними. Но заботу о них он проявлял всегда, и они это чувствовали. Да и уважением он пользовался особым. Шутка ли, командир взвода – чемпион Вооруженных сил по рукопашному бою! Может быть, по этой причине сами они рукопашный бой любили больше других военных дисциплин и превосходили в нем любой взвод – не только роты или батальона, но и всей бригады.

Лейтенант Апостолов оказался сдержанным и немного нервным человеком, что вообще-то не свойственно офицерам спецназа ГРУ. Но нервность можно было списать на какие-то недавние события, после которых лейтенанту пришлось пройти курс восстановления в реабилитационном центре.

– …Ребята во взводе нормальные, – в завершение знакомства сказал Василий Иванович. – Только их физически загружать всегда требуется. Им самим такое даже нравится. Особенно «рукопашка».

– А мне вот за время службы в «рукопашке» участвовать ни разу не пришлось, – признался лейтенант. – А вот скрытно передвигаться – это постоянно и безостановочно. Потому я предпочитаю больше такие занятия.

Василий согласился чуть ли не с радостью:

– Надеюсь, к моему возвращению вы их чему-то новому научите! А то я сам в этом аспекте не слишком силен… По минимуму работаю.

– Когда вернуться планируете?

– Вы, когда с последнего места службы отбывали, когда вернуться планировали?

– Понял…

Разговору помешал начальник штаба бригады, чья фигура появилась в дверях ротной казармы. Строго слева от подполковника в казарму пожаловал, естественно, Товарищ Старший Прапорщик Черноносенко.

– Кто собаку сюда пустил? – возмущенно спросил лейтенант.

– Эта собака с начальником штаба всегда приходит. Всеобщий любимец и знаменитый глотатель гранат…

– А, это из-за него тревога была?

– Из-за него. Всеобщий любимец, ничего не поделаешь. Такого в бригаде наказывать не полагается, даже когда в столовой по столам бегает.

Павел Петрович поморщился, представив себе эту картину.

Подполковник Совкунов проходить через всю длинную казарму не стал, но, увидев Арцыбашева, поднял руку.

– Удачи, лейтенант. Не знаю, когда вернусь, но постараюсь быстрее, – попрощался Василий и поспешил на зов начальника штаба.

В штабной кабинет Валерия Валерьевича возвращаться не стали, потому что сам подполковник спешил по своим делам на территорию складских ангаров, и потому разговаривали на ходу.

– Долго наш главный реабилитатор сомневался, ссылался на множество незаконченных программ лечения; потом я уже напрямую сказал, что, если есть необходимость, ему позвонит командующий спецназом ГРУ – беспокоить его лишний раз не хочется, но он уже выражал свою обеспокоенность. Это подействовало. Капризный человек, но все же согласился. Мы позвонили Людмиле, она сказала, что если новых программ начинать не будет, то со старыми разделается в три дня. На том и сошлись. В эти три дня я обеспечу охрану и ей и детям по полной программе. А через три дня отправляем твою семью на Кипр. Или куда ты там просил?..

– Чем дальше, тем лучше. Только на Эверест не нужно, там зимой холодно.

– Согласен. Пусть готовится. Но предупреди: у себя в центре пусть всем говорит, что за счет ГРУ ее с детьми отправляют на Кипр.

– Завидовать будут, загрызут…

– Зато такая весть всем запомнится и разлетится даже среди тех, кто Людмилу не знает.

– Хорошо, товарищ подполковник.

– Я до самолета ее охраной обеспечу по полной программе. Ну, будем прощаться. Теперь увидимся, когда вернешься окончательно.

– Ладно. Если кто-то будет мной интересоваться, лучше сказать, что я уехал улаживать дела с отцовской квартирой. В права наследства я смогу вступить только через полгода, но можно же квартиру сдавать, вот я и поехал поискать приличных квартирантов.

– Я попрошу пустить такой слух. В Москве тебя встретят – полковник Морозов обещал выслать машину в Жуковский. Удачи. Звони, если что.

* * *

Ехали быстро. Володя боялся опоздать к прилету самолета – а опоздать к командиру бригады вовсе не то же самое, что припоздниться на встречу с любимой девушкой. Командир нравом строг и опозданий не терпит. Но торопился водитель зря – прилета самолета пришлось еще ждать целых двадцать минут.

Старший лейтенант Арцыбашев вышел из машины только тогда, когда увидел солидную фигуру полковника. Козырнул, приветствуя.

– Отбываешь? – спросил полковник.

– Так точно.

– Как семья? Все обошлось?

– Обошлось. Жена у меня боевая. Успела даже одному из бандитов яйца подровнять, а второму синяк под глаз подвесила.

– Молодец! А капитан Твердовский как? Вы же с ним друзья…

– Дима в госпитале, сделали операцию. Мы с подполковником Совкуновым были у него. Лежит под охраной своей половины…

– Сала, наверное, просит… Я ему из Москвы везу, – сказал полковник. – Удачи тебе, старлей!

Глава третья

1

Самолет загружали тяжелыми ящиками с отправляемой в ремонт техникой. В этот раз старшему лейтенанту повезло: в грузопассажирском отсеке, как и в самолете фельдъегерской связи, стояли три стандартных авиационных кресла, теперь в самолете не летело большое начальство с тяжелыми сумками. Из законных пассажиров был только один Василий Иванович, да еще один из пилотов через служебный вход провел на летное поле какую-то женщину с большими, но пустыми сумками. Видимо, за покупками в Москву родственницу отправлял. На двоих им трех кресел вполне хватило. На свободное Арцыбашев, как сутки назад делал это полковник, устроил свою сумку – и после нервных переживаний минувшего дня уснул, как только самолет взлетел. И так проспал до момента посадки.

– Старший лейтенант Арцыбашев? – первым спросил старший прапорщик, стоящий рядом с распахнутой водительской дверцей и крутящий на пальце ключи точно так, как это делал сержант штабной машины в бригаде.

– Он самый. Едем? Или еще кого-то ждем?

– Едем. – Старший прапорщик сел за руль, а Василий Иванович устроился на правом пассажирском сиденье.

Доехали быстро, несколько раз останавливаясь только на красный сигнал светофора. Водитель остановился у бюро пропусков.

– Пропуск оформляйте, я вас внутрь отвезу. Приказано прямо до двери гостиницы доставить. Ваш номер за вами сохранен.

Так, через пять минут, поскольку в бюро пропусков в ночное время вообще не было посетителей, хотя и работали обычные три окошка, Василий оказался в прежнем номере, где быстро устроился спать. Но сон долго не шел, перемежался неприятными мыслями о том, что происходило дома в его отсутствие. Очень хотелось оказаться там самому в критический момент, и Арцыбашев мысленно проигрывал стратегию поведения во время схватки. И получалось, что в той схватке он, несмотря на отсутствие оружия, выходил бы победителем за счет грамотного поведения. Капитан Твердовский повел себя неправильно, не сумел сразу среагировать, оказался не готовым к тому, что в военном городке, в нескольких десятках метров от территории бригады придется применять боевые навыки. С этой мыслью он и уснул.

* * *

Как и сутки назад, дежурный по диверсионному управлению позвонил, когда старший лейтенант уже умылся, побрился и был готов к выходу.

– Отправляю к вам помощника. Спускайтесь к нему в холл, – сказал он.

– Понял. Иду.

Но пошел он не сразу, сначала позвонил жене.

– Вася, есть новости, – сказала она серьезно.

– Что, снова приезжали?!

– Не сами. Только ты уехал, какая-то машина подъехала к шлагбауму. Ее не пустили. В машине парни откровенно уголовные. Начали права качать. Часовой дал очередь сначала в воздух, не напугал, тогда дал по машине – и уложил парней в снег, дожидаться наряда.

– Нормальные действия. Совкунов караул настропалил.

– Стали разбираться: кто-то послал парней стрясти долг в три тысячи долларов с некоего Вадима, старшего лейтенанта. Но адрес был дан наш. Послали кавказцы. Один из них с загипсованной челюстью…

– Продолжение последовало. Но теперь они знают, что здесь больше не пролезет, это легче. Можешь быть спокойна. Три дня потерпеть осталось, Кипр по тебе плачет… Что дальше было?

– Парней отправили в СИЗО. Они права качают, за стрельбу по машине. Следователь однозначно сказал о правомочности применения оружия. Была попытка проникновения на охраняемый объект. Парни от этого слегка «потухли», но все равно с гонором… Может, что-то с них «выкачают».

– Понял. Меня уже вызвали. Если что-то будет, звони. Я побежал, опаздывать здесь нельзя. Все. Я позвоню Совкунову.

Старший сержант, помощник дежурного, в самом деле ждал внизу и сразу отвел в управление, где Василий Иванович уже самостоятельно нашел дверь в кабинет полковника Морозова. Но Дед Морозов уже куда-то убежал, только за большим столом для карт вместо вчерашних двух капитанов сидели двое подполковников, которые и показали Арцыбашеву на стул.

– Посиди, он у командующего.

Дед Морозов появился через десяток минут; он выглядел усталым, словно всю ночь не спал. И еще несколько раз трогал воротник форменной рубашки, который давил на не заросший полностью шрам от ожога, видимо, натирая его.

– Выспался?

– По полной программе, товарищ полковник.

– Можешь не обманывать. Я знаю, что ты только среди ночи в гостиницу приехал. Полной программы быть не может.

– Я до того еще в самолете себе позволил.

– Нужно позволять в любых обстоятельствах, чтобы голова всегда была свежей… Пойдем к командующему, он уже спрашивал.

Старший лейтенант встал, одернул на себе китель.

– Сергей Николаевич, это и есть тот самый Василий Иванович Арцыбашев? – спросил вдруг один из подполковников.

– Он самый.

– Хоть будем знать, для кого стараемся. – Подполковник кивнул на карты космической съемки, которыми был завален стол, и страницы каких-то документов, разложенные в разных местах. – Это тоже не каждый раз удается…

– Удовлетворен наблюдением? – спросил Дед Морозов.

– Кажется, устраивает…

Полковник со старшим лейтенантом, чувствующим легкое смущение от такого разговора, вышли из кабинета и уже знакомым путем направились к кабинету командующего. Полковник Мочилов встретил их в дверях:

– С приездом! Проходите, садитесь, я отлучусь на десять секунд.

Десять секунд затянулись на десять минут. Вернулся полковник озабоченный, какое-то время молчал, соображая и переключаясь, похоже, с темы на тему. Арцыбашев прекрасно понимал, что у командующего в голове должно одновременно держаться несколько различных дел, возможно, даже многоходовых сложных операций, и не тешил себя ролью избранного.

– Относительно ночных событий в ДОСе ты, Василий Иванович, наверное, уже в курсе? – спросил наконец Мочилов.

– Так точно, товарищ полковник. Из гостиницы звонил жене, она рассказала. Подполковнику Совкунову позвонить еще не успел. Но не думаю, что у него уже есть свежие данные из следственного комитета. Тот по ночам в обычном режиме не работает. Допрашивать задержанных, думаю, начали с утра. Позвоню позже.

– Сергей Николаевич, относительно безопасности семьи старшего лейтенанта…

– Все, Юрий Петрович, делается. Жена Василия Ивановича отрабатывает незаконченные программы в реабилитационном центре, три дня осталось. Потом уезжает. Подполковник Совкунов выделяет ей прикрытие вплоть до самолета. При посадке я распорядился выставить встречное прикрытие; в дальнейшем – не так плотно, но присматривать будут.

– Аналитикам все факты передай, пусть посмотрят. Мне кажется, у бандитов должен быть какой-то информатор – или в городке ДОС, или в бригаде, или в реабилитационном центре. Не полезли бы они так нагло. Эти люди не ходят напролом. С гражданскими, может быть, и могут так себя вести, а со спецназом ГРУ подобный риск – нонсенс.

– Я уже приказал собрать и систематизировать факты для аналитического центра, – доложил Дед Морозов.

– Ну и ладно. Тыловые вопросы решаются – значит, можно перейти к фронтовым с чистой совестью. Итак, докладывай, что удалось узнать? Да садитесь вы, садитесь, так легче думается…

* * *

– Вот данные, полученные от управления космической разведки. – Сергей Николаевич раскрыл папку и вытащил несколько страниц принтерной распечатки текста и городских карт. – Самойлова за последние сутки из-под пригляда не выпускали ни на секунду. И за эти сутки он дважды посещал квартиру генерала Арцыбашева. Открывал, видимо, своим ключом, потому что у двери долго не задерживался.

– Откуда у него ключ? – удивился Василий Иванович. – Может быть, рядом с домом ходил, что-то выспрашивал у соседей?

– Нет, спутник точно фиксирует местонахождение sim-карты даже дома. Правда, этаж определить точно не может – только в отдельные моменты, когда ситуацию видят три спутника сразу, можно вывести систему координат и по высоте. С этим нам не повезло: когда sim-карту контролировали три спутника, Самойлов каждый раз находился в другом месте.

– Но квартира же опечатана… – Старшему лейтенанту Арцыбашеву очень не хотелось думать, что кто-то может разгуливать по квартире отца, тем более если этот «кто-то» – предполагаемый соучастник убийства.

Дед Морозов плечами пожал.

– Я тоже могу десять раз войти и выйти из опечатанной квартиры, и никто не поймет, что с печатью производились какие-то манипуляции…

– И подолгу Самойлов находился в квартире? – перешел к более конкретному обсуждению полковник Мочилов.

Полковник Морозов заглянул сначала в один лист принтерной распечатки, потом в другой.

– В первый раз находился в помещении сорок две минуты. Во второй – один час шестнадцать минут.

– Поспать туда заглядывал, – заметил командующий. – Или что-то искал?

– У нас в городе никого нет, чтобы проверить. Но завтра уже будет. – Сергей Николаевич посмотрел на старшего лейтенанта Арцыбашева, подтверждая, что Василию уже сегодня предстоит выехать в город.

– Я готов, – сказал Василий Иванович, вставая.

– Никто еще не готов, – сухо возразил командующий. – Следует сначала все просчитать, получить полную информацию и только после этого вступать в операцию.

– Боюсь, Юрий Петрович, старшему лейтенанту Арцыбашеву во многом придется полагаться на свою интуицию и способность импровизировать, – возразил Дед Морозов. – Кое-что, конечно, мы просчитали, и даже провели определенные подготовительные мероприятия, однако общие действия все равно должны будут определяться уже на месте.

– Какие мероприятия провели? – спросил Мочилов.

– Приобрели домик в недалекой деревне с красивым названием Заборье. Оформили все задним числом так, что при проверке не подкопаешься. Получается, что генерал Арцыбашев купил этот домик полтора года назад, а полгода спустя последний владелец этого домика умер в больнице, не оставив наследников. Следовательно, законным владельцем домика теперь является Василий Иванович. Правда, после официального оформления прав по вступлению в наследство ему придется или оплатить наши расходы, расходы копеечные – или передать домик в собственность ХОЗУ[12] ГРУ. Но это вопрос второстепенный. Главное – дом расположен удачно, и к нему всегда можно подъехать зимой, что не в каждой деревне возможно. А здесь через деревню проходит дорога местного значения, и подъезды всегда чистят. Через три дома есть еще один – тут после выхода на пенсию обосновался бывший ментовский полковник с замечательной фамилией Охамело. Зовут Петро Никифорович. Ему кое-что объяснили, ничего не объясняя. Он пока и дом в порядок приведет, и протопит, что зимой немаловажно, а в нужный момент уедет в город, чтобы не мешать проведению операции. Ее же – вернее, завершающую часть – лучше всего проводить за городом, чтобы избежать возможных жертв. Кстати, там, в Заборье, есть еще один жилой дом, но он по другую сторону речки, а мост сломан. Там старик со старухой живут. Проехать к ним невозможно, пешком можно по льду речки пройти. Сами они за реку ходят только раз в неделю, когда на дороге останавливается автолавка с продуктами. Помимо завершающей стадии операции, дому отведена еще одна важная роль…

– Какая, товарищ полковник? – спросил старший лейтенант.

– Именно там ты, Василий Иванович, и найдешь ножны, которые пропали. А как и по какой причине они оказались в деревенском домике, это уже выше твоего понимания, но тебя это и мало интересует. Чертеж деревни с указанием домика я передам перед отъездом. Сам его еще не видел, но вот-вот должны принести. Ты, кстати, как, актер нормальный?

– Драматургией, честно говоря, интересовался мало. И даже в театры ходить не любитель, – честно признался старший лейтенант.

– И никогда артистом стать не мечтал? – удивился полковник Мочилов.

– Это бабские мечты, – улыбнулся Василий Иванович. – Я так всегда считал в детстве: мужик должен мечтать об армии. Я и мечтал. Думал пойти по стопам отца, в МВД податься хотел, но отец решил, что я должен стать офицером спецназа ГРУ.

– Значит, свой артистический талант не проверял… Но теперь придется. Ты как, Василий Иванович, от природы человек не жадный?

– Не замечал за собой такого. Хотя и не расточительный. Я скорее аккуратный.

– Придется стать жадным. По приказу, – с улыбкой заметил полковник Мочилов. – Устного приказа, думаю, будет достаточно?

– Достаточно, – согласился старший лейтенант. – И до какой степени?

– До карикатурности, пожалуй, не надо. Это мы каждый день видим в окружающем мире, где все стремятся заработать. Всего в человеке должно быть в меру. Жадности – тоже. Чтобы не получилось, как в том анекдоте…

– В каком, Юрий Петрович? – спросил Дед Морозов.

– Приходит больной к врачу и говорит: «Дайте мне таблеток от жадности, да побольше».

– Ну, это, может быть, даже допустимый предел, – улыбнулся Сергей Николаевич. – Но при встрече с отставным полковником КГБ этот предел строго ограничивать не следует. Он человек опытный и сумеет понять фальшь. Нужно так себя подать, словно считаешь повышенную бережливость естественным состоянием человека. Это качество многим свойственно, и они не всегда себя считают жадными. Но маленькие нюансы все же должны быть представлены отчетливо. Начинать следует с малого. Например, перед тем, как передать монографию, следует обговорить права наследства. Ты, Василий Иванович, наследник первой очереди и право на публикацию монографии принадлежит тебе. Следовательно, ты имеешь право на получение гонорара. Мы не знаем, где он собрался публиковать монографию, и собрался ли вообще. Но даже если собрался, публикацией наверняка могут заинтересоваться только специфические издания для узких специалистов, то есть малотиражные. А подобные издания, как правило, бывают безгонорарными. Тебя это, естественно, не может устроить. Ты просто не захочешь этого понимать и пожелаешь сам найти какое-то издание и предложить рукопись им. При этом ты должен искренне не понимать, почему должен позволять кому-то публиковать монографию бесплатно. Каждый труд стоит затраченных на него сил. Такое поведение будет естественным, если ты не станешь перебарщивать. Новичку среди коллекционеров могут быть непонятны принципы интереса, и на этом ты должен играть. Ты – новичок, который пытается слегка улучшить свое финансовое положение за счет полученного наследства и ничего не желает упускать. Не расшвыривает все направо и налево. Понял, о чем я говорю? Сумеешь создать такой образ?

– Думаю, это у меня получится. По крайней мере, большой сложности я не вижу. И здесь не нужно будет заучивать длинные монологи. Значит, так проще.

– Не совсем, – не согласился полковник Мочилов. – Монолог Гамлета может выучить и самый бездарный актер, умеющий с выражением передавать чужие мысли. Но сыграть Гамлета правдиво он не сможет ни под каким соусом. А твоя главная задача, Василий Иванович, – выглядеть правдиво. И потому свои слова, свои поступки ты должен просчитывать заранее.

– Я так понимаю, это – как спорт, – определил старший лейтенант свою задачу. – Знаешь, что за противник тебе противостоит, и заранее настраиваешься именно на ту манеру боя, которая тебе выгодна. Сосредотачиваешься – и настраиваешься. Думаю, у меня получится. Роль не слишком сложная, хотя бой будет затяжным.

– Предполагаем, что он будет очень затяжным, – согласился полковник Мочилов.

– Возможно, затянется на несколько месяцев, – добавил Дед Морозов. – Хотя не исключено, что все решится в течение суток. Но готовиться следует к любому развитию событий. Ты должен показать, что никуда не торопишься. И нет у тебя причин «гнать лошадей». То есть ты не должен подталкивать Ивана Александровича Самойлова ни к каким поступкам, но при этом должен заставить его поступать так, как тебе выгодно. А контроль за его действиями мы уж берем на себя.

– С контролем работать, конечно, лучше, – согласился Василий. – Но предварительно, до того, как поеду туда, мне следует позвонить Самойлову.

– Это естественно. У тебя водительское удостоверение, кстати, с собой?

– С собой.

– На всякий случай сделаем тебе еще пару штук. Гнать твою машину в такую даль смысла не вижу, потому машину мы тебе выделим.

– Моя старушка и не доедет…

– Тем более. Машину следует иметь такую, чтобы не подвела в трудную минуту. И еще…

Телефонный звонок прервал мысль командующего. Он снял трубку.

– Да, так точно. Да, товарищ генерал. Уже начали работу. Это мы рассматривали, как обязательное условие. Нет, с этой стороны осложнений не предвидится. Да, понял… Сейчас поднимусь.

Морозов встал первым, за ним поднялся и Василий Иванович.

– Проработайте тему разговора и звоните, – сказал командующий. – Меня «на ковер» вызывают.

2

Кабинет полковника Морозова уже был свободен, и там можно было обговорить все нюансы предстоящего. Обговаривали около получаса. Кажется, предусмотрели все возможные сложности, хотя первый разговор с Иваном Александровичем обещал быть, казалось бы, простым. Тем не менее стоило обсудить любой возможный поворот, чтобы не вызвать подозрение и не прервать контакт в самом начале. Тут в кабинет заглянул дежурный по управлению: с ним пришел худощавый старший лейтенант в очках с темными линзами.

– Сергей Николаевич, к тебе из управления космической разведки… – доложил дежурный. – Сотрудник новый, у нас ни разу не был, не знает, где тебя искать…

Дед Морозов кивнул, принял из рук в руки тоненькую стопку листов принтерной распечатки и расписался в журнале передачи документов. Старший лейтенант с дежурным ушли. Полковник начал просмотр сразу, не возобновляя разговора.

– Товарищ полковник, пока вы заняты, разрешите, я подполковнику Совкунову позвоню, спрошу новости.

– Звони, звони, – скороговоркой ответил полковник. – Я пока посмотрю, что у нас нового по Самойлову. Как раз последние материалы принесли…

Василий вытащил трубку, отошел в другой конец длинного кабинета и набрал номер. Валерий Валерьевич ответил сразу:

– Приветствую виновника торжества!

– Я как раз и звоню, чтобы относительно этого торжества, как вы его назвали, полюбопытствовать. Майор Виноградов еще вам не сообщил?

– Я сам ему только что звонил. Ты, как я понимаю, в курсе произошедшего ночью?

– Так точно, в курсе. Мне Людмила рассказала, что знала.

– Да, я ей звонил, чтобы тебе передала. Короче говоря, это была стандартная и примитивная проверка. Те бандиты наняли местных братков, чтобы якобы стрясти долг с несуществующего человека. Местные как раз на этом специализируются, работают за проценты. Дали им при этом твой адрес. Но, видимо, была какая-то условная договоренность, о которой они в следственном комитете сразу не сообщили. Может быть, контакт через телефонный звонок или еще какой-то условный сигнал. Или вообще было визуальное наблюдение со стороны. Если сигнала не последовало, значит, дело сорвалось. Может, и увидели все сами. Часовой себя хорошо повел, уголовников не испугался, хотя те вели себя самоуверенно. Привыкли, заразы, что простой народ их опасается и на конфликт не лезет. А тут их самих мордой в снег, и очередь над головами… Грозили сильно, но за это от караула и схлопотали. В простреленной машине, кстати, следаки нашли при досмотре патроны к пистолету Макарова и несколько упаковок наркотиков. Парней прижали по полной программе, хотя они говорят, что это им подсунули. Но заставили «расколоться». Когда узнали, что в деле фигурируют уже два трупа и раненый офицер спецназа, поняли, что это все могут на них повесить, и за чужие грехи отвечать не захотели. Дали адрес, где остановились бандиты. Группа захвата МВД туда выехала, но опоздала. За три часа до этого наши бандиты крылышками помахали… Следовательно, продолжение следует. Кстати, по данным местных уголовников, у бандитов уже другая машина: «Ленд Крузер» пропал, появилась «Ауди» шестой модели. Номеров ни той, ни другой не знают. Видимо, они в нашем городе имеют поддержку, скорее всего, среди кавказцев. Теперь и от местных можно ждать каких-то резких телодвижений. Но ты будь осторожен. Они хотят с тобой встретиться, это точно. И будут искать.

– Я сам хочу этой встречи, товарищ подполковник. И нам придется ее осуществить в любом случае. Это входит в мои дальнейшие планы. В наши дальнейшие планы.

– В ваши планы я вмешиваться не могу, рылом не вышел…

– Как там Людмила?

– Молодцом. Не паникует. Относительно жены можешь не беспокоиться, мы прикроем. Прикрытие получило приказ в любом случае обострения ситуации действовать предельно жестко. Даже если нет полной уверенности, тем не менее на всякий случай… Не завидую тому, кто попадет под руку. В Пулково встретят другие, как мне говорил полковник Морозов. С теми же инструкциями, можешь быть спокоен.

– Спасибо, товарищ подполковник. Дмитрию Евгеньевичу привет. До связи.

Убрав трубку, Василий вернулся на свое место к столу Деда Морозова.

* * *

– Вот, полюбопытствуй. Вот эта страничка… Вводную тоже прочитай. И что-то мне в этом не нравится. Давай подумаем вместе.

Полковник Морозов перевернул и пододвинул Василию Ивановичу один из листов принтерной распечатки, которую тот сразу начал читать. Вводная сообщала, что звонок производился из города на номер сотового телефона Ивана Александровича Самойлова сорок минут назад. К удивлению старшего лейтенанта Арцыбашева, звонок был произведен из его города – по всей вероятности, звонил один из бандитов, что напали на его квартиру. При прослушивании было определено, что голос звонившего имел откровенный кавказский акцент. Под некоторыми строчками из диалога следовал комментарий, отмечающий оттенки интонации.

Сам разговор был не длинным, но жестким и конкретным.

«– Наконец-то ты нашелся.

– Я особо и не прятался.

Голос Ивана Александровича радости от этого звонка не показал. Наоборот, по сравнению с другими разговорами, он выглядел недовольным и резким.

– Алишер Алишерович нервничает. Спрашивает, когда ты приедешь?

– Я звонил ему позавчера, мы обо всем договорились.

– Он звонил мне сегодня. Требовал надавить на тебя, чтобы поторопился.

Слово «надавить» было выделено особо и прозвучало как угроза.

– На меня давить бесполезно. Я ему ничего не должен. И приехать я не обещал, поскольку у меня проблемы с выездом за границу. Современные чиновники считают, что я слишком много знаю, и не желают меня выпускать. И мнение Алишера они учитывать не будут. Да и у меня нет особой надобности куда-то ехать. Мне, признаться, весьма уютно живется у себя на родине на заслуженной пенсии.

– Он так не считает.

Теперь угроза почувствовалась явственнее.

– Это для тебя он – величина. А для меня – так. Я много таких видел, и многих таких «посадил» в свое время.

– Извини, тебе может не понравиться, если до тебя доберутся…

– Я учил тебя когда-то добираться до кого угодно. Но запомни: ты учился там, где я преподавал. И этим все сказано.

В ответ прозвучал откровенный смешок.

– Ты стареешь. Что касается учебы, то ты научил меня неплохо. Видишь, я даже твой новый номер нашел. И сумел до тебя дозвониться.

– Это даже мент сумеет… Примитивизм.

– Ты, похоже, уже впадаешь в маразм. Не понимаешь, с кем собираешься ссориться… Не можешь правильно оценить себя и Алишера Алишеровича. Сейчас не советские времена, когда полковник КГБ что-то значил. Сейчас больше значит тот, кто имеет деньги и дружит с властью.

– Это он недопонимает, что я ему был компаньоном, а не другом. И я решил найти себе другую компанию. Пусть побережется меня трогать. И ты тоже. У меня есть чем ответить ему, а тебя просто уничтожат, если сунешься.

– Да, ты совсем постарел…

Это опять прозвучало угрозой, а не сожалением.

– Все, разговор окончен. И не звони мне больше.

– Ты в любом случае обязан отдать саблю. Не забывай, кто сделал все дело.

– Я никому и ничем не обязан. Могу лишь проявить какой-то жест доброй воли, но не более того. Но это относится только к предыдущему действию. Что касается сабли, то попрошу меня по этому вопросу больше не беспокоить. И давить на меня бесполезно. Я все сразу сказал. И удивлен не меньше тебя. Все. Прощай».

Василий прочитал содержимое странички дважды и только потом отодвинул ее от себя. И замер в задумчивости, потирая переносицу.

– Что скажешь? – спросил полковник Морозов, негромко постукивая кончиками пальцев по краю стола. Покрывающий столешницу лист органического стекла при этом издавал негромкие глухие звуки, но не мешал старшему лейтенанту сосредоточиться.

– Сразу обращу внимание на то, откуда был произведен звонок. Следует запросить следственный комитет. Группа захвата горотдела МВД уже выезжала на квартиру, где жили бандиты, но опоздала на три часа. Они уже уехали. Нужно сверить номер.

– Что это даст?

– Будет полная уверенность, что нападавшие на квартиру и звонивший Самойлову – одна банда. Пока у нас нет точных указаний на это, следовательно, допустимы сомнения.

– У тебя есть координаты?

– Есть номер следователя.

– Звони.

На сей раз Василий даже от стола не отходил, чтобы позвонить, – только перевел трубку в режим громкой связи и положил ее на стол, чтобы Деду Морозову тоже было слышно. Майор Виноградов сразу сориентировался:

– Да, Василий Иванович, я вас слушаю.

– Алексей Георгиевич, что там за квартира, где эти бандиты останавливались?

– Которые из бандитов?

– Кавказцы.

– Съемная. Кстати, тоже у кавказца сняли. Видимо, их знакомый, но говорит, что просто подошли в магазине, сказали, что земляки, попросили помочь. Кто их прислал, не знает. У парней с Кавказа принято помогать землякам. Он и пустил их на неделю. Так договаривались. Пустил бесплатно, все равно квартира пустует…

– Это понятно. Меня интересует, есть ли там телефон?

– Нет. Это точно. Я сам выезжал с группой захвата, принимал участие в обыске. Телефона в квартире нет. А чем такой вопрос вызван?

– Большущая просьба: вы можете проверить номер из нашего города? Кому принадлежит? Только аккуратно.

– А чем вас этот номер заинтересовал?

– Это служебный интерес. Я не имею права сказать.

– Диктуйте. Я за компьютером сижу, сразу наберу запрос. Это десять секунд…

Старший лейтенант продиктовал номер.

Компьютер у майора Виноградова был, видимо, быстрым.

– Да, – задумчиво сказал Алексей Георгиевич. – Я вам, конечно, скажу, кому этот номер принадлежит, но все же хотелось бы, чтобы вы были более открыты и сообщили, почему вас этот номер интересует. Я ведь тоже не в игрушки играю. У меня следствие возбуждено по статье за убийство. Причем убит был солдат вашей части и ранен ваш непосредственный командир. А вы, как я вижу, не рветесь со мной пооткровенничать…

– Я был бы рад помочь вам, Алексей Георгиевич, – переглянувшись с Дедом Морозовым, сказал Арцыбашев, – но это, честное слово офицера, служебная тайна.

– Значит, ваши тайны и наши вопросы во многом совпадают, – заметил следователь. – Поскольку номер, который вы запрашивали, принадлежит как раз тому человеку, который сдал квартиру бандитам. То есть не ему, а женщине, у которой он в настоящее время живет.

– Интересный вариант… – Старший лейтенант еще раз посмотрел на полковника Морозова, тот кивнул. – Дело в том, что один из бандитов приблизительно сорок пять минут назад звонил с этого номера в другой город. И сейчас.

– Так что же вы время тянете! Все. Спасибо. Мы выезжаем. Я позвоню сразу, как будет результат.

И майор Виноградов тут же отключился.

Василий Иванович с тяжким вздохом убрал трубку в чехол.

– Что вздыхаешь? – не понял полковник Морозов.

– Чувствую, что моя мстительность получила удар в солнечное сплетение. Их сейчас захватят, а я так мечтал, чтобы они меня нашли… Тогда бы сам рассчитался. По полной программе и даже с избытком…

– Не переживай. Делу только на пользу пойдет, если мы подарим Ивану Александровичу Самойлову несколько спокойных часов, – загадочно улыбнулся полковник Морозов. – И тебя заодно успокоим. Возможно, свою мстительность ты еще сможешь удовлетворить. В городе остался только один, скорее всего, старший в группе. Остальных он отправил к Самойлову, пообещав приехать, вероятно, завтра. Ждет какого-то сообщения относительно тебя и твоей семьи. И без этого не уедет. Кстати, интересно, кто и что может ему сообщить? Не забудь чуть позже позвонить своему Виноградову, чтобы он поинтересовался…

– А если он получит данные телефонным звонком?

– Спутник звонок зафиксирует. Пока не отпадет необходимость, номер будет под контролем. Дорого, но это обязательно.

– А такие данные откуда, про информатора?

– Есть продолжение этого разговора. Вернее, не этого, а другой разговор того же абонента с того же телефона, но уже с Алишером Наримановым. После звонка Самойлову управление космической разведки и этот номер, естественно, сразу поставило на прослушивание. И результат налицо. Однако об этом позже. Сначала я хотел бы выслушать твое мнение по первому разговору. Что можешь предположить?

– У меня возникло сомнение в участии Самойлова в убийстве отца. Возможно, что звонивший ему и есть главный убийца, а Самойлов был или наводчиком, или кем-то подобным. Может быть, даже просто свидетелем.

– Подполковник Совкунов присылал нам запись твоего разговора с подполковником Елизаровым. Елизаров говорил тебе, что один из убийц звонил Нариманову. Из разговора было ясно, что действовали они вместе с Самойловым. Но саблю везли эти убийцы. Везли, видимо, в машине. Как она оказалась у Самойлова? А я все же так понял, что она у него.

– Да, я запись того разговора видел, Елизаров показывал мне распечатку. Потом, кстати, всякую мелочь отдал, а распечатку у себя оставил.

– Да, запись твоего разговора в гостинице у нас тоже есть, когда он тебе свои страшные тайны выдавал. Получив их, кстати, от нас… Что еще скажешь?

– Предполагаю, что вопросов накапливается все больше, а ответов на них становится все меньше. И когда будут ответы – непонятно. По крайней мере, трудно рассчитывать, что они появятся до моего прямого контакта и, возможно, «сотрудничества» с Иваном Александровичем.

– Но какую-то линию во взаимоотношениях между компаньонами или соучастниками – не знаю пока, как правильнее выразиться, – ты просматриваешь? Роль Самойлова в этой истории?

– Я думаю, что Иван Александрович был когда-то человеком из близкого окружения Нариманова, потом отошел от него по какой-то причине. И допускаю сейчас, что поднимается тема шантажа. Занятие опасное и не всегда прибыльное. Тем не менее оно может дать свои плоды. Из всего вышесказанного могу предположить свое вмешательство в ситуацию на чьей-то стороне или даже вообще между сторонами, причем вмешиваться следует так, чтобы, грубо говоря, «рулить» и теми и другими и этим добиться своей цели.

– Приятно встретить в линейном офицере задатки интригана, – улыбнулся Дед Морозов. – Интригана в хорошем понимании этого слова. Не бывает успешной работы разведки без захватывающей интриги. Разведка – это всегда интрига. У тебя, Василий Иванович, кажется, есть правильное мнение о методологии работы разведки.

– Вообще-то интриганом человека называют, когда хотят обозвать… – заметил Василий Иванович, впрочем, без обиды в голосе.

– Что еще следует отметить приятного, это знакомство с дополнительным номером Нариманова. Мы знаем один номер, но Алишер им пользуется редко. Догадывались, что ведет разговоры по другому номеру, но засечь не удавалось. Теперь будет проще, и информации будем получать больше. Нариманов уже под пристальным контролем. Хотя он может иметь и третий номер – для особых разговоров.

Полковник Морозов опять аккуратно перевернул на столе и пододвинул Василию Ивановичу следующий лист принтерной распечатки. Старший лейтенант начал читать вводную часть. Звонок был с того же телефона, что и первый. Абонентом – тот же самый обладатель кавказского акцента. Только теперь уже разговор велся на азербайджанском языке, а в тексте дан точный перевод.

Только глянув на первые строчки, Василий понял, что Михаил Афанасьевич Елизаров был бы готов погоны свои заложить за возможность прочитать этот лист. Хотя вполне возможно, что ему перешлют копию, поскольку по поводу этих разговоров было официальное письмо ФСБ. Однако лучше было бы, чтобы этот текст в руки ФСБ не попал, подумалось Арцыбашеву, когда он прочитал всю страничку. Просто Нариманов сам показал способ, который помог бы его задержать, и ФСБ могло бы воспользоваться этим знанием в ущерб операции, проводимой ГРУ.

Чтобы заставить работать интуицию, которая пока мало что подсказывала, Василий прочитал распечатку вторично, внимательно вчитываясь в каждую фразу и в отдельные комментарии, данные переводчиком. Комментарии касались оттенков тона сказанного.

«– Доброе утро, Алишер Алишерович, это Убайдулло беспокоит.

Фраза прозвучала по-восточному подобострастно. Однако внешнее подобострастие в разговоре восточных людей часто показывает просто уважение к собеседнику и не унижает говорящего. В дальнейшем это в той или иной степени присутствует во всем разговоре.

– Да, Убайдулло. Я ждал твоего звонка. Ты был в ресторане?

– Был, Алишер Алишерович.

Это было сказано со смешком, чтобы привлечь внимание собеседника.

– И что?

– Я сначала хотел посмотреть, как они там работают, сел пообедать. И меня обсчитали на целое ведро рублей. Я ругаться не стал, просто прошел в кабинет директора и представился.

– Я звонил. Предупредил, что ты должен подойти. Взял деньги?

– Выручка за месяц. Нам этого тоже на месяц хватит. Если будем экономными, хватит на полтора. Но пришлось про экономию забыть и бросить одну машину. Она уже засветилась, и продать возможности не было. Мы просто сбросили ее за городом с обрыва в реку. Лед пробила, ушла ко дну. Там глубоко. Сразу не хватятся, если кто-то не наткнется, но там место глухое. Купили себе другую. Мои парни уже ночью уехали к Ивану Александровичу в гости.

– Ладно, это небольшие деньги. Что Иван? Ты звонил ему?

– Вот только-только поговорили. Он еще не знает, что к нему поехали.

– Как он себя ведет?

– Упирается. Если бы вы разрешили, мы отучили бы его упираться…

– Пока нельзя. Можно будет только после того, как узнаешь, где он диск свой хранит. С данными этого диска я в любой стране мира могу стать жертвой экстрадиции. Выдадут по первому же запросу…

– Убрать Ивана, и никаких проблем. И не успеет никому диск передать.

– Тоже нельзя. Он говорит, что диск уже в конверте с адресом прокуратуры и будет отправлен сразу, если только с ним что-то случится. Смеется, говорит, что я тебя поставлю охранять его, чтобы никто не навредил. Понимаешь, до чего обнаглел!

– Понимаю, Алишер Алишерович. С таких следует с живых шкуру снимать…

– Не отказался бы посмотреть на это. Но не сразу. Что он говорит про саблю?

– И не отказывается, что она у него, и не подтверждает.

– А когда он мог подсунуть фальшивку?

– Это вообще непонятный вопрос. Сабля, кажется, всегда была на наших глазах…

– Ладно. С этим разберемся. Ты когда сам выезжаешь?

– Мне должны передать данные по сыну генерала, тогда и решу.

– Смотри, чтобы твои парни дров не наломали.

– Не волнуйтесь, Алишер Алишерович, они без звонка мне шагу не сделают…

– Тогда звони, если что-то выяснишь.

– Обязательно, Алишер Алишерович».

Глава четвертая

1

Арцыбашев снова задумался, как и после прочтения первого листа. Полковник не торопил старшего лейтенанта, давая ему время, чтобы осмыслить материал и совместить второй разговор с первым. Но соображал Василий быстро.

– Значит, я правильно просчитал, – сказал он наконец. – Иван Александрович Самойлов – старый и опытный шантажист и подбирает факты тщательно, иначе Нариманов не опасался бы его.

Дед Морозов согласился.

– Школа КГБ сказывается. Они всегда вербовали агентуру, используя методы шантажа. Я где-то видел даже целое методическое пособие, изданное в КГБ для служебного пользования именно по методам вербовки – и каждый из методов предусматривал вариант шантажа, как наилучший и наиболее действенный. Алишер Алишерович не понимал, с кем он связался, когда брал себе в помощники отставного полковника КГБ. И Иван Александрович себя показал. Он наверняка вел подробное досье на Нариманова, фиксируя каждый его шаг, и, думаю, помимо этого имел на него и «советское» досье, где учтены все старые грехи. Я допускаю, что с этим-то досье он и пришел к нему, предлагая принять на работу в обмен на неразглашение. И теперь держит Алишера Алишеровича на ниточке. Интересно, чего он от него требует, кроме гарантий собственной безопасности?

– Узна€ем, товарищ полковник. Но это по большому счету не наш интерес, это задача ФСБ. И я очень надеюсь, что запись этого разговора туда не попадет. Иначе они просто нацепят на Самойлова наручники и скажут, что сдал его Нариманов. И Самойлов сам отдаст им свой диск, чтобы ответить Алишеру тем же. Боюсь, что тогда нам и до Азирхана Насира добраться будет невозможно.

– Не волнуйся, запись не передадут. То, что передавать, я сам предварительно просматриваю и сортирую. Во вред своим интересам мы работать не будем. Наша задача все же несравненно важнее той, что ставит перед собой ФСБ. Они хотят осудить преступника, вора, а мы хотим обезвредить крупного организатора террористических актов. Разница слишком велика, чтобы ее не заметить. Но ФСБ – вернее, отдельные ее сотрудники, – чтобы выслужиться, могут и нашими интересами пренебречь, невзирая на то что это интересы не ведомственные, а государственные. И потому мы должны работать скрытно и аккуратно.

– И то хорошо. Но меня больше другой вопрос волнует, – сказал Василий. – Можно сказать, наполовину личный. Что с саблей? У кого она? Я из первого разговора понял так, что сабля у Самойлова, хотя Иван Александрович ни разу не сказал «да». Но при этом и не отрицал, что сабля у него. Второй разговор тоже наводит на недоумение. У меня даже мелькнула мысль, что отец саблю подменил…

– Он не успел, – сказал Дед Морозов, – мы не успели, это дело не однодневное. Только ножны сделали – и на это месяц ушел. После ножен должны были сделать саблю. Еще, пожалуй, два месяца. Что касается Ивана Александровича и его манеры общаться, то это тоже старая школа. Он хорошо умеет держать человека на поводке, не говоря ему ни «да», ни «нет», если сам еще не решил, как ему выгоднее себя вести. Но если сабля у него, он, как коллекционер, не сможет долго без нее прожить и обязательно будет за ней присматривать. Предполагаю, что в этом случае сабля должна лежать в каком-то тайнике, который он должен время от времени навещать. А вот в обнаружении тайника нам может помочь спутник…

Полковник Морозов перевернул на столе и пододвинул старшему лейтенанту остальные листы принтерной распечатки.

– Здесь еще множество распечаток разговоров, ничего, кажется, не значащих, по крайней мере, к нашему делу отношения не имеющих. И карты космической съемки. Координаты объекта нанесены на план города. Карты нам предоставили с тех мест, где Иван Александрович задерживался дольше пяти минут. В двух случаях, как я проверил, это были магазины. Эти странички я зачеркнул. Остальные стоит проверить. А теперь перейдем к самому главному.

Но сразу перейти к главному не дал звонок мобильника Арцыбашева. Василий глянул на определитель и снова положил трубку с включенной громкой связью на середину стола.

– Майор Виноградов… Какие-то у него новости? Надеюсь, хоть Убайдулло они не упустили? Слушаю вас внимательно, Алексей Георгиевич. Как успехи?

* * *

– Ну, Василий Иванович, задали вы нам задачку!

– Что вам не понравилось в этой задачке, товарищ майор?

– Мне все понравилось, кроме завершения. Считай, бесплатно в кино сходил. Не понравилось группе СОБРа[13] городского управления МВД. Они к такому сопротивлению не привыкли. Привыкли пьяным бандитам руки заламывать – и расслабились. Там дверь металлическая была, открывалась на цепочку. Только узенькая щель – рука едва пролезет. Собровцы как пришли – сразу звонить и стучать в дверь. Дверь на цепочку открывается, они в щель приклад автомата суют. А в ответ граната в подъезд вылетает. Один убитый, трое раненых. Металлическая дверь почти не пострадала, три соседние двери на лестничной площадке выломало. Тут уж всерьез взялись…

– Неужели трудно было предположить такое сопротивление? – возмутился старший лейтенант. – Если они не побоялись стрелять в офицера спецназа… Что, собровцы надеялись, что им руки в наручники сам сунет?

– Я же говорю, привыкли с пьяными дебоширами работать. Расслабились…

– И как закончилось?

– С балкона этажом выше стали спускаться. Он к окну с пистолетом прыгнул, снайпер из дома напротив его снял. Пуля в голову. Скончался до того, как врачи «Скорой» в квартиру поднялись. Один там был. Убайдулло Росулов, по национальности таджик. Гражданство таджикское. От остальных следа нет. Хозяина мы задержали, сейчас буду допрашивать.

Дед Морозов пододвинул к Арцыбашеву распечатку последнего разговора Убайдулло и ткнул пальцем в строчку из вводной. Василий Иванович наклонился и прочитал, что разговор велся на азербайджанском языке. Кивнул, понимая, какой вопрос следует задать.

– Алексей Георгиевич, по нашим данным, Убайдулло Росулов разговаривал с последним абонентом на азербайджанском языке. Если возможно, проверьте, пожалуйста, документы на подлинность. Я допускаю, что таджик может знать азербайджанский язык, но тем не менее…

– Это стандартная обязательная проверка. Обязательно проведем.

– Еще подсказка. Машина, в которой они приезжали в городок ДОС, сброшена в реку где-то рядом с городом. «Тойота Ленд Крузер». Пробила лед и скрылась под водой. Может быть, в машине какие-то улики? Поищите. Не так много у нас там мест рядом с городом, где дорога в пустынном месте к реке примыкает.

– Спасибо. Это вещдок, и очень важный. Еще что-то?

– Да. Этому Убайдулло должны были сегодня позвонить и передать какое-то сообщение обо мне и моей семье. Хорошо бы узнать, кто такие сообщения передает…

– Попробуем. Засаду в квартире мы оставлять не стали. После такого шума и грохота засада – дело бесполезное. Но человека на прослушивание телефонных звонков мы посадить можем. Тем более хозяйка квартиры сильно перепугана. А у нее с этой квартирой какие-то сложности с оформлением документов, и она боится ее потерять. Готова к сотрудничеству. Вот и пусть сотрудничает. Подсадим к ней человека…

– Если что-то будет, я позвоню. Будут новости после допроса хозяина квартиры – я тоже позвоню. Интересно, где остальные? Мы объявили по городу план «Перехват»…

– Бесполезно, Алексей Георгиевич, они еще ночью город покинули. Можете «Перехват» отменять и время не тратить.

– Это точные данные?

– Убитый бандит сообщил об этом своему хозяину.

– А хозяин?

– Он далеко, за границей. О нем можете поинтересоваться у подполковника Елизарова из ФСБ. Я вас, помнится, уже переадресовывал к нему.

– Ладно. И на том спасибо. Вы нам очень помогли…

– А вы – нам…

Василий Иванович убрал трубку и посмотрел на Деда Морозова.

– Они все на свой СОБР надеются. Или на ОМОН. И каждый раз плошают…

– Да, спецназ ГРУ справился бы с задачей лучше, – согласился Арцыбашев. – По крайней мере, обошлось бы без жертв. Наши мальчишки подставляться не любят и не стали бы в дверь ломиться, когда можно сразу в окна. Но вы говорили о самом главном…

– Самое главное у нас – налаживание контакта с Самойловым. Пора, пожалуй, звонить.

Старший лейтенант снова вытащил трубку.

– Я готов.

Он прислушался к себе: не застучит ли чуть чаще сердце, не будут ли путаться мысли, как бывает при волнении? Нет, ничего. Значит, уже вошел в боевой настрой. Значит, можно смело начинать работать.

* * *

– Иван Александрович?

– Да, я слушаю.

– День добрый. Это вас старший лейтенант Арцыбашев беспокоит.

– Да-да, Василий Иванович, я по номеру определил.

Голос отставного полковника КГБ звучал сладко, и, казалось, даже пахло медом.

– Вы просили посмотреть архив генерала Арцыбашева. Я разобрал его – и нашел монографию, о которой вы говорили. Отец завершил ее, и работа, как я понял, была проделана большая. Только один перечень использованной литературы занимает несколько страниц.

– Это обязательно. Без перечня литературы монография не будет таковой. – Голос отставного полковника декларировал несказанную радость. – Это в художественной литературе можно что угодно сказать, и никого не будет интересовать правдивость информации. А в монографии перечень литературы обязателен…

– Я знаю. Сразу вопрос, Иван Александрович: где вы хотели опубликовать монографию?

Сдержанный тон старшего лейтенанта Арцыбашева стал еще более сдержанным, если не сказать сухим. Видимо, Иван Александрович Самойлов уловил интонации Василия и слегка насторожился. По крайней мере, его голос тоже стал чуть менее приветливым.

– Вы же не коллекционер…

– Нет, к счастью, я удовлетворен только одним лишь своим положением офицера. Служба отнимает слишком много времени, и я не хочу тратить его еще на что-то. Мне о семье следует заботиться, детей воспитывать, а не коллекции описывать. Отец тоже стал коллекционером только в пожилом возрасте, несколько лет назад. До этого оружие интересовало его только по своему прямому назначению, то есть в плане применения в боевых условиях. Я, пока молод, отношусь к оружию точно так же.

– Я понимаю вас. И даже понимаю, что вам трудно понять меня, коллекционера, как вы, наверное, не понимали запоздалой страсти своего отца.

– Почему запоздалой?

– Каждый коллекционер, – в голосе Ивана Александровича появились слегка высокомерные нотки, которые он не сумел подавить, поскольку они шли от его естественного представления о себе и были искренними, – долгие годы гоняется за каким-то предметом, крайне ему необходимым. Все зависит от того, что он коллекционирует. Но отдельные предметы, отдельные экспонаты для своей коллекции приходится добывать потом и кровью, ценой неимоверно долгих переговоров и страшных усилий. Однако какое счастье наступает потом, когда держишь этот предмет в руках и знаешь, что он принадлежит тебе! Вам сложно понять это, но Иван Васильевич пришел к такому состоянию уже в зрелые годы, и хотя бы начальную стадию этого счастья испытал. К сожалению, только начальную…

– Мы отклонились от предмета разговора, Иван Александрович, – намеренно сухо, чтобы показать очевидную чужеродность для себя высказанных Самойловым понятий, заметил Василий Иванович. – Я спросил, где вы намеревались опубликовать монографию…

– Я разве не сказал? Ах да… Я про коллекционирование заговорил. Так вот, есть несколько специализированных журналов для коллекционеров и пара научных журналов, которые интересуются подобной тематикой. Причем все они с одинаковым интересом отнеслись к моему предложению.

– Но вы, Иван Александрович, помнится мне, даже торопили меня, потому что было какое-то конкретное место…

– К сожалению, туда мы уже опоздали. Если только в следующий номер, а он выходит через квартал. Можно найти вариант лучше, где опубликуют быстрее. Понимаете, не терпится…

– Это я понимаю. У меня тоже есть определенное нетерпение, но чуть-чуть иного порядка. – Теперь уже голос Василия Ивановича стал достаточно строгим. – Скажите, какой гонорар платят эти журналы?

– Гонорар? – переспросил отставной полковник, кажется, слегка растерявшись. – Право, я затрудняюсь сказать, поскольку сам никогда туда не писал. Я вообще сомневаюсь, что они платят гонорары, поскольку каждый номер, насколько мне известно, выходит на деньги спонсоров. Слышал я, будто гонорар выдается экземплярами издания. Вроде бы существует такая практика…

– Извините, я не вижу интереса в такой практике. Практического интереса не вижу… А я человек сугубо практичный. Я не жадный и не стремлюсь получить что-то чужое. Однако поскольку я являюсь единственным наследником отца, то имею право распоряжаться оставшимся мне наследством, в том числе и интеллектуальным, с соблюдением собственных интересов.

– Но, в любом случае, прежде чем говорить с издателями о гонораре, следует познакомить их с монографией. Они же не будут покупать «кота в мешке»…

– А где гарантия, что они не используют материал? – спросил старший лейтенант.

Сосредоточенно слушающий разговор полковник Морозов показал старшему лейтенанту поднятый вверх палец, одобряя выбранный тон.

– Ну, есть же закон о соблюдении авторских прав. Интересы наследников этот закон тоже охраняет. Это я точно знаю. Монография носит чисто специфический характер, тема достаточно узкая, и что-то использовать на стороне, мне кажется, невозможно. Потому я не думаю, что кто-то захочет вас обмануть. Что касается гонорара, то я сегодня же обзвоню нескольких издателей и поинтересуюсь хотя бы примерными нормами. Но потом они наверняка пожелают прочитать и только потом вести конкретный разговор. Конечно, монография лучше воспринималась бы с фотографиями… Тогда она вызвала бы больший интерес.

– У меня есть фотографии. Я нашел их в архиве, – сразу среагировал на повышение цены Арцыбашев-младший.

– Отлично! Вы меня просто радуете. Я вам сейчас продиктую номер своей электронной почты; у вас есть чем записать?

– Говорите, я постараюсь запомнить.

Дед Морозов записал адрес со слов Ивана Александровича. Листок пододвинул Василию, тот для проверки повторил.

– Все правильно.

– А зачем мне это? – задним числом поинтересовался Василий Иванович.

– Перешлите мне монографию. Я сам прочитаю, решу, к кому из издателей лучше обратиться, кто по тематике ближе, и покажу. И гонорар обговорим. А вы уж потом сами будете договор заключать.

Василий улыбался полковнику Морозову и молчал.

– Алло… Алло… – забеспокоился Иван Александрович. – Вот связь проклятая…

– Нет-нет, связь нормальная, – уже без улыбки сказал старший лейтенант. – Это я просто задумался. Иван Александрович, а вы не могли бы мне дать координаты этих издателей?

– Боюсь, вас там просто не воспримут. Меня они знают, и потому разговор получится конкретный. У меня есть все-таки определенный имидж в мире коллекционеров. А с вами, возможно, и разговаривать не будут… А если я позже вмешаюсь, им уже будет неудобно менять решение, и мы, таким образом, загубим все дело.

Василий Иванович еще некоторое время молча поулыбался. Потом сказал:

– Извините, Иван Александрович, я подумаю. У меня, во-первых, нет электронной версии для пересылки. Еще набирать нужно. Кроме того, вероятно, завтра-послезавтра я к вам в город приеду, тогда с места позвоню, и мы все обговорим.

– Буду рад встрече. В городе какая-то помощь нужна?

– Нет, спасибо. У меня дела простые: надо что-то с отцовской квартирой решать. Я единственный наследник, но в наследство имею право вступить только через полгода. Закон такой.

– Да, я знаю такой закон, сам сталкивался…

– Вот я и думаю: а что же квартире пустой стоять? Подыщу квартирантов. Мне такие нужны, чтобы деньги сразу за полгода заплатили… С этим может возникнуть некоторая сложность. Но знаете, наверное, как бывает – срок выйдет, выедут и не заплатят… Да и из мебели кое-что можно будет продать. Это тоже не дело двух часов. Я на две недели отпуск взял. Успею, думаю, справиться. И с вами все обговорим…

– Отлично. Монографию с собой привезете?

– Да. Я попрошу, чтобы мне набрали на компьютере. Сам я только одним пальцем «клопа давлю» – долго набирать придется…

– И фотографии не забудьте. Это важно.

– Обязательно.

2

Когда Арцыбашев и полковник вошли в кабинет полковника Мочилова, командующий как раз слушал запись разговора Василия с Самойловым. И разговором, судя по улыбке, с которой он встретил вошедших, был доволен. Запись уже кончалась, и Юрий Петрович жестом приказал вошедшим сесть, а сам продолжал слушать прямо с компьютера.

– Ну вот, Василий Иванович, а ты сомневался в своих артистических данных, – удовлетворенно сказал Мочилов, когда запись закончилась. – В тебе, оказывается, такой талантище пропадает! Я вот не Иван Александрович, его профессиональной провокаторской тонкостью не обладаю, и то уже увидел перед собой весьма серьезного и прижимистого молодого человека, который боится продешевить… Я даже представляю себе этот тип личности. Завистливый, но не показывающий этого в силу необходимости выглядеть прилично. Да, это было убедительно. И в то же время вполне аккуратно, без перегибов… Сергей Николаевич, вы какую машину подобрали Василию Ивановичу?

– Бензиновая «БМВ-318» двадцатипятилетнего возраста. Но с новым форсированным двигателем в триста восемьдесят восемь «лошадей». Звук у двигателя, конечно, серьезный, хотя его можно принять за какую-то неисправность в выхлопной системе. Специально делали такой звук, чтобы походило на дырявый глушитель. Коробка передач с идеально коротким ходом рычага. Сначала даже непривычно, но быстро втягиваешься. Зато внешне машина – загляденье! Кто-то на улице будет «голосовать», остановишься – сесть побоятся. Впечатление такое, что она вот-вот развалится. Кузов многократно битый… Мы сначала хотели дизельную машину дать, но там движок на наше отечественное топливо реагирует неадекватно. Могут проблемы возникнуть… Остановились на «БМВ».

– Да, это хорошо. Нормальная машина для прижимистого человека… – согласился командующий. – Ему женщин машиной не привлекать, а такой двигатель в случае чего всегда выручит. Не возражаешь против выбора полковника, Василий Иванович?

– Я машину еще не видел, но в любом случае не возражаю. Хотя мне более привычно на «Ниве» ездить. Пусть и не разгонишься, зато проедешь, где нужно. Почти всегда.

– К сожалению, твоя «Нива» не снабжена системой экстренной связи и космического контроля над твоим местонахождением, – объяснил Дед Морозов. – Не имеет тайников для хранения оружия и боеприпасов. А мы тебя в большой поход отправляем и вооружаем по полной программе, вплоть до гранатомета. Все оборудование выполнено профессионально, все покрытия пластиковые, не гремят, но покрыты настоящим слоем ржавчины. Это на случай досмотра. А монтаж и последующий демонтаж этого оборудования стоит солидных средств, и мы предпочли обойтись без этого. Тем более на охоту тебе, скорее всего, ездить не придется.

– Я и не охотник. И не рыбак. Живность жалею…

– Это хорошо, – сказал Юрий Петрович. – В нашем деле без внутренней жалости трудно человеком остаться. Поедешь в форме. Тебе нечего своей формы стесняться… Обязательный доклад каждый день. Отсутствие доклада будет рассматриваться как сигнал о провале. Но постарайся не забывать и нервы нам не портить. Ну да ладно. С богом, как говорится. Пора, наверное, завершать подготовку, а потом и в путь отправляться. Специалисты познакомят тебя с тем, что тебе выделяют. Сергей Николаевич подготовил все документы на право ношения оружия, на машину и все остальное. Официально ты – отпускник. Неофициально – в «автономке». Помощников у тебя, считай, нет. Будет только один человек, который в состоянии передать что-то, что следует, но не больше. Физическую поддержку он не окажет… Ориентируйся на свои возможности. Физическая поддержка будет возможна только в завершающей стадии. Тогда два взвода будут сидеть в вертолетах и ждать твоего сигнала.

Командующий встал и протянул Арцыбашеву руку.

– С богом, старлей. То, что мы задумали, должно сработать. По крайней мере, это введет Ивана Александровича в замешательство и заставит совершить ряд, как мы ожидаем, необдуманных поступков. А мы должны будем этим воспользоваться.

– Я постараюсь, товарищ полковник.

Полковник Морозов уже стоял у дверей, дожидаясь Арцыбашева.

* * *

На изучение машины со всеми ее хитростями ушло два с половиной часа. Сначала технику представлял майор-механик с испачканными маслом руками, и Василий Иванович запоминал без труда все, что он показывал, но на всякий случай каждый раз просил повторить дважды, а то и трижды, чтобы лучше запомнить и не ошибиться в сложной ситуации, когда времени на раздумья отпущено не будет. Потом вместе с механиком и с Дедом Морозовым, устроившимся на заднем сиденье, совершили пробную поездку. Привыкший к своей «Ниве», тихоходной и неторопливой машине, ленивой на разгон, старший лейтенант сразу чуть не вышиб ворота, и только хорошая реакция позволила ему вовремя затормозить. Но он быстро освоился с внешне «добитой», однако потрясающе отзывчивой на любое желание водителя машиной. И даже выбираться из-за руля не хотелось, так понравилась ему эта «БМВ». А еще больше понравилось то, что никто не ожидает от этой машины такой резвости и управляемости. Внутрь были поставлены все обычные электронные системы, стоящие на больших современных машинах.

– Хотел бы я такую иметь в собственности… – сказал Василий Иванович, когда вынужден был все-таки машину покинуть.

– Ты, старлей, ее еще не всю изучил, – усмехнулся майор. – Когда все увидишь, поймешь, что эта машина совсем не гражданская. С разгоном до сотни в районе пяти секунд можно любые гонки выигрывать. Но и это не главное. Главное, что тебе другие покажут…

Дальнейший осмотр и ознакомление продолжались в том же гараже, где и начинались. Обычный навигатор с достаточно большим монитором крепился к лобовому стеклу. Оказалось, что это не только навигатор, но и система связи. С ней Арцыбашева знакомил очкастый лейтенант. Заставил четырежды нащупать под сиденьем кнопку, нажатие которой открывало часть передней панели над рефлекторами и автоматически выдвигало клавиатуру компьютера. Правда, работал он только в единственном буквенном режиме с неведомой, но чем-то похожей на привычный Word программой.

– Сразу предупреждаю, – серьезно сказал очкастый лейтенант, – что использовать компьютер для бытовых целей невозможно. Там уже стоит программа-шифратор, которая отправляет ваше послание на единственный адрес – в шифровальный отдел ГРУ. Игр компьютер не предусматривает. И вообще лучше в программное обеспечение не забираться. То, что установлено, сбоев не дает. Все работает предельно корректно, на высокой скорости. Набираете текст, нажимаете Enter, машина шифрует и отправляет текст без вашей помощи. Только учтите, послания в вашем компьютере не сохраняются и посмотреть их вы не сможете. Вторичный нажим кнопки под сиденьем убирает клавиатуру. Это все, что касается связи. Теперь основная функция… По телефонному запросу вы включаете компьютер, сервер проводит синхронизацию и выводит вам на монитор нужную карту в режиме реального времени. Что там будет на карте, это уже дело вашего запроса. С этого монитора вы, не попадая в поле зрения, имеете возможность следить за любой машиной в городе. И даже за человеком, идущим пешим ходом. У меня все, товарищ полковник, – доложил лейтенант Деду Морозову.

На смену очкастому лейтенанту пришел мрачный капитан. Этот не заставлял по четыре раза нажимать одну и ту же кнопку, а только показал место под обшивкой, на которое следовало надавливать в течение нескольких секунд, одновременно другой рукой открывая тайник. В распоряжение Арцыбашева, таким образом, попали два пистолета Стечкина, два пистолета-пулемета «ПП-2000» и запас патронов к ним. И в дополнение выделялся разовый гранатомет «Муха», который удалось устроить только в спинке одного из задних сидений. Но все это усвоилось легко. Осталось только получить документы, что должны были уже подготовить, и можно было выезжать. Преодолеть предстояло семьсот с лишним километров. В принципе, путь не слишком большой, но все же утомительный, если учесть качество и загруженность российских дорог.

* * *

Перед выездом Василий Иванович позвонил следователю следственного комитета, расследующему убийство генерала Арцыбашева, и поинтересовался, как у него дела.

– Пока ничего утешительного сообщить не могу. Есть определенные зацепки, пока прорабатываем все варианты. Наверное, помните, я про цыганский след говорил. Там все сорвалось, не за что зацепиться. Если что-то будет, я сообщу вам.

– Да. Я буду ждать. Я сам завтра буду в городе. Хотел бы остановиться в отцовской квартире. Но там, насколько я знаю, дверь опечатана…

– Следственные действия на месте преступления завершены, можете сорвать печать… – разрешил следователь. – При всех вопросах ссылайтесь на меня.

– А что насчет фотографии того человека – со сломанной челюстью?

– Не удалось найти фотографию. Этот парень часто приезжает в наш город тренироваться – здесь тренер хороший. Но фотографии его в наличии нет, а сам он уехал.

– Еще один вопрос, Юрий Михайлович. Вы мои координаты кому-то давали?

– К нам обращался отставной полковник КГБ по фамилии Самойлов. Спрашивал, как вас найти. Вообще-то его интересовал генеральский архив. Полковник Самойлов заказывал генералу какую-то статью про похищенную саблю. Мы сказали, что весь архив вывезли вы. Тогда и возник разговор о ваших координатах. Что-то не так? Не нужно было давать?

– Нет-нет, все нормально. А больше никому?

– Вы имеете в виду дело с нападением на вашу квартиру?

– Да.

– Мы с ведущим дело следователем обмениваемся информацией, но ваш адрес никому не сообщали. Даже полковнику Самойлову дали только номер сотового телефона.

– Вы в курсе, что одного из нападавших удалось уничтожить?

– Да, нам сообщили. Не думаю, что они причастны к делу об убийстве генерала Арцыбашева. Нет фактов, чтобы определить привязку.

– Хорошо. Я, возможно, зайду к вам, узнать новости. Если вы не возражаете…

– Возражать я не могу, поскольку вы заинтересованное лицо и имеете право даже на официальный запрос. Но большего, чем сейчас, я сообщить вам едва ли смогу.

Такой ответ Василия слегка обескуражил. Юрий Михайлович словно забыл, что два дня назад сам же приглашал старшего лейтенанта Арцыбашева посетить следственный комитет по приезде в город. Видимо, тогда надежды были. Теперь надежд меньше, и настроение изменилось. Даже тон разговора изменился, стал более скучным.

– Значит, и заходить смысла нет?

– Я такого смысла не вижу.

– Тогда до свидания.

– Всего хорошего вам. Поездом едете?

– Нет, на машине.

– Осторожнее, дороги скользкие…

– Спасибо. Я аккуратно езжу.

* * *

Выехал Василий до обеда, не желая дожидаться, когда откроется столовая, и удовлетворившись посещением буфета, где можно было обойтись салатом, чаем и несколькими бутербродами. Несколько дополнительных бутербродов с пластиковой бутылкой минеральной воды Василий Иванович взял в дорогу, чтобы не питаться в придорожных кафе, где всегда рискуешь съесть какую-нибудь отраву.

Он правильно рассчитал, что вся дальнейшая дорога будет более простой, чем выезд из Москвы. Выезжать ему пришлось по шоссе Энтузиастов, известному своей загруженностью в любое время дня и ночи. До самого шоссе добраться быстро было сложно, и пришлось долго стоять в дорожных пробках, а уж на выезде движение вообще трудно было назвать таковым, потому что пешком можно было бы передвигаться значительно быстрее. По крайней мере, была возможность уничтожить захваченные с собой бутерброды, что Арцыбашев и сделал.

Он думал, что после проезда кольцевой дороги станет проще, однако проще стало еще не скоро. Но, когда стало, Василий Иванович с удовольствием оценил, что такое двигатель мощностью триста восемьдесят восемь лошадиных сил. Он только успевал перемещать рычаг переключения передач и включать сигнал поворота при перестройке из ряда в ряд, лавируя на дороге с двумя полосами движения, перескакивая справа налево и слева направо и обгоняя одну машину за другой. Причем без проблем обгонял и мощные дорогие современные иномарки, может быть, и не уступающие ему в мощности двигателя, но обладающие значительным собственным весом и потому не такие податливые внушению акселератора. И словно чувствовал взгляды, что посылались ему вслед. Но там, где дорога стала более доступной для движения, Василий уже стал ехать ровнее, хотя и со скоростью, намного превышающей разрешенную. И дело здесь было вовсе не в гордыне, которая, как известно, является главным и самым тяжким из всех смертных грехов, а просто в удовольствии, которое старший лейтенант Арцыбашев испытывал от вождения такой машины. Он впервые столкнулся с форсированным двигателем и потому радовался возможности управлять этой маленькой машинкой, как ребенок радуется новой игрушке. Но очень скоро Василий стал ехать аккуратнее, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. И без того мало кто мог бы предположить, что такая потрепанная и возрастная машина в состоянии не просто ехать, но мчаться.

* * *

Хотя дни стали уже постепенно удлиняться, но по-прежнему оставались зимними, следовательно, укороченными, и засветло добраться до места Василий Иванович не надеялся. В вечерней темноте ему пришлось преодолеть треть пути. Но в это время дорога была заметно свободнее и позволяла ехать без напряжения.

Совсем легко стало после Владимира. Там и дорога была с разделительным ограждением, и полотно вполне приличное, и машин заметно меньше, особенно большегрузных фур, которые с наступлением темноты всегда стараются кучковаться на стоянках рядом с какими-нибудь придорожными кафе.

В город старший лейтенант Арцыбашев въехал уже перед наступлением ночи. Его остановили для проверки на посту ГИБДД, но гаишники отнеслись с уважением к человеку в форме, а два омоновца, дежурящие вместе с патрулем ДПС, сразу обратили внимание на нарукавную эмблему старшего лейтенанта и подошли ближе.

– Привет «летучим мышам»! На Кавказе бывал, старлей? – спросил майор в бронежилете с расстегнутыми «липучками». Видимо, дежурство заканчивалось, и омоновец собирался снять бронежилет.

– Только в минувшем году дважды.

– Слушай, подскажи, а вам, когда на пенсию выходите, «боевые» насчитывают?

– Мне до пенсии еще далеко. Не интересовался, товарищ майор.

– Да нам, понимаешь, считать перестали. Как будто это левый заработок, а не зарплата. Кругом одна измена, хоть в суд на финчасть подавай.

Майор махнул рукой и отошел.

– Машина-то бегает еще? – спросил другой майор, из ДПС, рассматривая документы на машину. – Возраст у нее… Выслуга по полной форме! Этой уж точно на пенсию пора. Не боишься на такой в дальнюю дорогу пускаться?

– А что бояться, пока ездит… И даже не подводит.

– Ну-ну, рисковый ты, старлей. Да у вас служба такая, рисковая, – добавил гаец, глянув на нарукавную эмблему военной разведки. – А мы по вашей рискованности потом протоколы составляем. Ладно если еще просто ДТП, без трупов… Надолго в город?

– Надо кое-какие дела решить. Отца недавно убили.

– А, – сказал майор, сразу возвращая документы. – То-то я смотрю, фамилия знакомая… Сын генерала Арцыбашева?

– Сын, – хмуро ответил Василий Иванович.

– Не нашли убийц-то?

– Ищут. Как всегда, похоже, не там, где следует.

– Проезжай, старлей. – Майор ДПС козырнул, хотя по последним изменениям в правилах имел право и не отдавать честь водителю.

* * *

Василий Иванович помнил, где находится ближайшая к дому родителей платная охраняемая автостоянка, и сразу поехал туда. Но стоянка оказалась переполненной.

– Полста рублей сверху, и ставь рядом, – предложил один из сторожей, молодой разбитной парень. – Прямо рядом с будкой ставь, да твою тачку можно в любом месте оставлять, никто не позарится. Не переживай, ставь здесь.

С собой Василий взял только сумку, вытаскивать из тайника ножны не стал. Тайник был надежным. Дойти до дома было делом пяти минут.

Поднявшись на этаж, старший лейтенант задержался перед дверью, посмотрел на приклеенный к двери и косяку листок липкой бумаги с печатью и подписью. Это было неприятно, но еще неприятнее было то, что сюда, уже после того, как квартиру опечатали, входил Самойлов. Но долго так стоять, испытывая свое терпение и будоража нервы воспоминаниями, Василий не стал. Решительно сорвал «опечатку», открыл дверь своим ключом и вошел. Сигнализация была отключена, поскольку некому было сообщать на пульт пароль, и даже платить за услуги службе вневедомственной охраны было уже некому.

Эти мысли опять отдались в груди болью и щемящей тоской, но Василий Иванович, когда требовали обстоятельства, умел собираться и полностью контролировать свои чувства и поступки. Сейчас расслабляться было нельзя, потому что он уже работал, он выполнял задание, опасное и важное. И осознание важности задачи придавало сил и притупляло боль.

Глава пятая

1

Ночь в родительской квартире была тяжелой и практически бессонной, хотя Василий надеялся, что после утомительного семисоткилометрового пути он уснет сразу и не будет ни о чем думать. Надежды не оправдались. Расстелив постель, он забрался под одеяло, но сон никак не хотел приходить, и не помогали никакие испытанные раньше методы. Раньше, бывало, в боевой обстановке, когда выпадало время впрок отоспаться перед длительным маршем, он умел засыпать по приказу, организм слушался. Здесь, в этой квартире, еще жила атмосфера смерти самого близкого ему человека, здесь еще присутствовал образ его смерти, болезненной и мучительной. И это лишало организм сил, необходимых на выполнение приказа мозгу.

Только во второй половине ночи Арцыбашев-младший начинал задремывать на какие-то мгновения и не помнил, что ему снилось – видимо, что-то скверное, потому что просыпался он весь в поту и в расстроенных чувствах. И полностью уснул только под утро. И так проспал до звонка мобильника, который пока еще не был переведен в режим «вибро». Посмотрев на определитель, Василий не сразу сообразил, что звонит следователь следственного комитета майор Виноградов.

– Слушаю вас, Алексей Георгиевич. Доброе утро.

– Доброе утро, Василий Иванович. Не знаю, насколько оно доброе… Мы засекли, откуда был произведен звонок осведомителя бандитов. Нашли эту квартиру. Сейчас там работают наши люди, и ваш начальник штаба там же… Представляете, кто это был?

– Не представляю, товарищ майор.

– Начальник вашего реабилитационного центра. То есть прямой руководитель вашей жены. Естественно, он был о многом осведомлен. Купили человека… Но как вышли на него? Как поняли, кого можно купить? Ведь к первому встречному не подойдешь с предложением! Знали, знали… И, возможно, много еще чего знают. Только откуда?

– Это, товарищ майор, вопрос к подполковнику Елизарову. Он знает точный ответ. Я могу только предполагать, только направление указать…

– Премного буду вам благодарен, Василий Иванович.

– Данные идут из старой картотеки КГБ, которая была растиражирована неким человеком для пользования узкой группой лиц.

– Каким человеком?

– Вопрос к подполковнику Елизарову.

– И на кого там есть данные?

– Вопрос к подполковнику Елизарову.

– Но чего нам в дальнейшем ждать от данных из этой картотеки?

– Вопрос к подполковнику Елизарову.

– Как я задам ему вопрос, если он не желает со мной общаться?

– Вызовите официальной повесткой.

– Сложности… Уровень у нас не тот, чтобы московских оперов ФСБ повестками вызывать.

– Тогда не спрашивайте у меня. Но я вам благодарен за проделанную работу. Вы во многом обезопасили мою жену и детей.

– Я не занимался этим вопросом. Нашел соучастника убийства, и только. Ладно, Василий Иванович, что-то будет – звоните. И я с новостями позванивать буду.

– До свидания.

Положив трубку, Арцыбашев посмотрел на часы, вздохнул и пошел умываться, хотя вполне мог бы позволить себе поспать еще несколько часов, – обстановка позволяла. Но он предпочитал всегда спать мало, и от этого чувствовал себя лучше.

Да и к непосредственным действиям пора было приступать.

* * *

Хотя родители переехали в этот город уже давно, Василий с ними к тому времени уже не жил и с городом знакомился только во время своих краткосрочных поездок. И потому сказать, что он прекрасно знал город, было нельзя, а автомобильный навигатор помочь был не в состоянии, поскольку знал только Москву, Санкт-Петербург и отдельные области, прилегающие к Московской. И в городе, где предстояло работать, приходилось обходиться без подсказок приборов. Хотя центральную его часть Василий Васильевич более-менее знал, все же, чтобы лучше ориентироваться, он еще до того, как забрать машину со стоянки, купил в газетном киоске автомобильную карту города и ближайших окрестностей. На ней, к сожалению, не было той деревни Заборье, где генерал Арцыбашев посмертно «купил» себе домик. И потому, чтобы не спрашивать у незнакомых людей – а знакомых в самом городе было слишком мало, – старший лейтенант стал искать еще и карту области. И смог купить ее только в большом книжном магазине. Но карта была старая, еще советского образца, и вполне могла обмануть, показав уже не существующие ныне дороги.

Но лучшей карты найти не удалось, а необходимость в ней Василий видел насущную, поскольку, согласно его плану, деревне и местности вокруг нее он отводил значительное место в своих дальнейших действиях. И потому решил запросить полковника Морозова, понимая, что для ГРУ обеспечение своего сотрудника картами – задача не из самых сложных.

– Я думал, Василий Иванович, ты отсыпаешься после дороги. Не устал? – осведомился Дед Морозов.

– Устал, конечно, но когда долго спишь, раскисаешь.

– Как тебя дом встретил?

– Психологически трудно. Потому хотел бы перебраться в деревенский дом. Но не могу найти приличную современную карту той местности.

– Понял… К сожалению, компьютер в машине не предназначен для подключения принтера. Примерно через полчаса тебе позвонят и скажут, где встретить. Тебе передадут самую последнюю карту. Еще проблемы есть?

– Пока нет… Пошел на стоянку за машиной.

Конечно, старшему лейтенанту не слишком понравилось, что кто-то посторонний будет здесь, в городе, знать о его работе в настоящий момент, но еще полковник Мочилов предупредил, а потом и Дед Морозов рассказал, что в городе есть отставник ГРУ, пожилой человек, который будет связником. С этим приходилось мириться.

Едва старший лейтенант Арцыбашев отъехал от стоянки, зазвонил мобильник. К сожалению, нашпигованная современной автомобильной электроникой старенькая машина не имела современных средств подключения трубки, и разговаривать приходилось, включив ее на «громкую связь». Звук двигателя и шум колес по асфальту слегка мешали разговору, но не настолько, чтобы сделать его невозможным.

– Василий Иванович? – спросил незнакомый голос.

– Он самый, – отозвался Арцыбашев.

– Я распечатал то, что прислал полковник Морозов. Где вам передать?

– Я сейчас еду рядом с Заречным рынком в сторону моста. Где вам будет удобно?

– Разворачивайтесь и езжайте в обратную сторону до улицы Калинина. Знаете, где это?

– Знаю.

– Поворачиваете направо, один квартал. Я буду ждать за следующим поворотом. В руках большой конверт из коричневой оберточной бумаги. Номер машины…

Василий назвал номер.

– Марка?

– Старенькая «БМВ».

– Подъезжайте. Через четыре минуты я буду на углу.

Не «минут через пять», как говорят обычно, а строго «через четыре минуты». Такая точность, пусть даже и в речи, приятна. Василий Иванович посмотрел на часы, потом в зеркала машины и нажал на акселератор, чтобы оторваться от идущих близко машин и развернуться. Маневр удался легко, благодаря стремительному разгону удалось создать необходимую дистанцию. Остальное было тоже делом простым. Слегка «порезвившись» среди двухполосного движения, перестраиваясь то в один ряд, то в другой, Арцыбашев нашел улицу Калинина, повернул направо, проехал квартал и включил сигнал правого поворота. И почти сразу с тротуара в сторону пешеходного перехода шагнул высокий худощавый человек в гражданском пальто, из-под которого видны были форменные бриджи с генеральскими лампасами.

«БМВ» остановилась перед переходом, словно намеревалась пропустить отставного генерала, но тот шагнул к машине, открыл дверцу и положил на сиденье конверт.

– Удачи вам, молодой человек, – сказал генерал без улыбки и захлопнул дверцу.

Серьезного связника предложили старшему лейтенанту…

Проехав вперед в квартал жилых домов, Василий остановился, чтобы посмотреть, что принес ему генерал-связной. В пакете было шесть листов цветной принтерной распечатки карт космической съемки с нанесенными на них отдельными условными обозначениями с обычных топографических карт. То есть обычные в работе спецназа ГРУ в боевых условиях карты, и разобраться в них для старшего лейтенанта труда не составило. Просмотрев то, что его интересовало в первую очередь, Василий оценил старания того, кто выбирал эту деревню.

За городом дорога сначала была точно так же насыщена транспортом, но очень быстро стала почти свободной. Донимали только знаки, почти постоянно заставляющие ограничивать скорость, но старший лейтенант Арцыбашев позволял себе, имея в запасе пару дополнительных водительских удостоверений, пренебрегать даже сплошной линией, совершая обгон. Однако машин ДПС ему не попадалось, а свернув на боковую дорогу, ведущую в сторону деревни, Арцыбашев вообще оказался почти на свободной трассе. Там, где дорога проходила через лес, складывалось впечатление, будто попал в сказку и пробираешься по ней по какому-то тоннелю. Ветви деревьев почти полностью закрывали небо над узким дорожным полотном, где едва-едва могли бы разъехаться две встречные машины. Все ветви были заснежены, каждая держала на себе по сугробу, и выглядело все это чарующе.

Совершив еще два поворота, Василий Иванович увидел указатель – «Заборье»…

Свернув на нужную улицу, Василий Иванович чуть-чуть пробуксовал в снегу, но все же сумел справиться с дорогой и подъехал к дому со странным ощущением, что отец бывал здесь. Понятно, что дом на его имя оформили уже после смерти, тем не менее, имя генерала Арцыбашева словно бы само по себе уже имело какое-то осязаемое значение и будто бы присутствовало здесь.

Едва машина остановилась, от дома, стоящего чуть дальше, на звук двигателя вышел очень крупный человек. И только с близкого расстояния стало видно, что человек этот пожилой – так уверенно, по-богатырски он вышагивал.

Приблизившись, человек протянул для приветствия широченную, как лопата, руку. И сразу начал деловым тоном хозяина:

– Здравствуй, сынок. Мне уже звонили, что ты приедешь. Дом я протопил, жить там теперь можно. В одном углу мох «подбил», там слегка продувало. Остальные стены еще держатся. Не промерзнешь. Я со свечкой проверял, откуда дуть может. Только с пола слегка, да и то не везде. Я свои половички принес, застелил, чтоб прикрыть. Дровишек на неделю хватит. Если что, я подброшу.

– Меня Василий зовут, – с улыбкой представился Арцыбашев-младший, глядя на пожилого человека снизу вверх, хотя сам тоже не был низкорослым.

– Василий, стало быть, Иванович. Знавал я твоего отца, но не близко. Я – Петро Никифорович Охамело, полковник милиции в отставке. Фамилии моей не дивись, фамилия у меня уникальная, и я ей горжусь. Фамилий много в мире разных, и все так или иначе в разных языках повторяются, а вот Охамело больше нигде не встречал. С Запорожской Сечи идет. Ну да проезжай во двор. Я все расчистил, можно заехать. Сейчас ворота открою…

Снег был расчищен аккуратно и словно бы даже утоптан. Сосед в дом заходить не стал – не хотел быть назойливым. Однако предупредил:

– Что понадобится, заходи. На столе под клеенкой бумажка. Там мой номер. Можешь и позвонить, я сам прибегу. Я на подъем легкий. Дрова в дровянике, спички и береста на печке…

И ушел. А Василий, прежде чем войти в дом, обошел его вокруг. Сработала привычка военного разведчика. И только осмотрев весь двор вместе с сараями, поднялся на крыльцо, распахнул дверь и шагнул сначала в маленький пристрой, служащий, видимо, прихожей или, если говорить деревенской терминологией, сенями. Дальше дверь вела уже в жилое помещение.

Дом был небольшой, рубленый, из тех, что зовутся строителями «шесть на шесть», то есть шесть метров в длину и шесть метров в ширину – общепринятая в русских домах длина бревна. Почти посреди дома – большая русская печка, между печкой и одной из стен – дощатая перегородка, а с другой стороны даже перегородки не было, только на шнуре висела старенькая, вся протертая временем занавеска. Сразу за порогом находилась кухня. Здесь и электрическая плита была, и в самой печи можно было, наверное, что-то приготовить. Василий Иванович прошел дальше, за занавеску, в единственную комнату, имеющую много окон, а из мебели – только диван, стол, пару скамей и сундук. В углу был прибит деревянный, с затейливой резьбой иконостас, но икон на нем не было.

Дом был протоплен, и печь еще держала тепло. Наверное, и вечером топить не потребуется. Осмотревшись и привыкнув к запаху помещения, в котором давно уже жили только мыши, Василий стал проводить ревизию, чтобы определить необходимость в минимальных бытовых покупках. Закончив, решил позвонить Самойлову. Но до этого выполнил необходимую, как ему казалось, процедуру – воспользовался шифрованной связью. Вышел из дома, сел в машину и без труда справился с «бортовым компьютером». Доложил с пометкой «срочно», что через пять минут выходит на контакт с Самойловым, и просил проконтролировать все разговоры гэбиста после его звонка. Монитор выдал сообщение, что письмо отправлено.

Конечно, трубку отставного полковника КГБ и без того прослушивали постоянно. Тем не менее, чувствуя важность момента, Василий Иванович решил предупредить дополнительно.

После этого, подождав пять минут, старший лейтенант решил звонить. Связь в деревне была вполне устойчивой, хотя по дороге и поблизости от Заборья не было видно обычной для современного сельского пейзажа вышки. Отставной полковник ответил сразу, и слышно его было хорошо.

– День добрый, Иван Александрович, – поприветствовал Арцыбашев-младший предполагаемого убийцу своего отца.

– Здравствуйте, Василий Иванович. Рад слышать вас.

Судя по голосу, он был действительно рад, что наметившаяся связь не прервалась.

– Как у нас обстоят дела?

– К сожалению, я не успел пока ничего выяснить относительно гонорара, но приготовил для вас пару адресов издательств, которые могли бы заинтересоваться монографией Ивана Васильевича. Вы когда у нас в городе будете?

– Я сегодня там ночевал, в отцовской квартире… Но мне там сложно. Душевно тяжело. Потому с утра в деревню уехал.

– В деревню? – не понял Иван Александрович.

– У отца домик в деревне был. Теперь тоже мое наследство. Я с ним сюда только один раз и наведывался. Сейчас вот решил, что здесь мне спокойнее будет.

– А какая деревня? – Вопрос прозвучал чрезвычайно заинтересованно.

– Недалеко от города.

– А называется как?

– Я здесь никого принимать не собираюсь и потому так ее и называю – «деревня недалеко от города». С кем будет необходимость встретиться, я в городе встречусь. Хотел вот сегодня к вам заглянуть.

– Буду рад. И сразу обращусь к вам с просьбой. Я понимаю, что вы хотите самостоятельно выходить на редакции. Это ваше право. Но хотя бы почитать монографию вы мне позволите? Поймите заядлого коллекционера… Душа горит и просит. Просто требует.

– Да разве ж мне жалко! – Василий не стал требовать гонорар за прочтение.

– Тогда милости прошу ко мне. Адрес запишите…

– Говорите, я запомню.

Самойлов продиктовал адрес. Этот район Арцыбашев знал.

– Во сколько прибудете? – поинтересовался отставной полковник.

– Часа, думаю, через три-четыре, если вы разрешите. Мне еще необходимо кое-какие хозяйственные покупки сделать. Деревенский дом совсем пустой. Там никто постоянно не жил. А папа, когда приезжал, даже посуду с собой привозил…

– Я буду вас ждать.

Голос отставного полковника звучал слегка обиженно, словно его сильно задел тот факт, что старший лейтенант не пожелал назвать деревню.

– Еще один вопрос, Иван Александрович. Как к коллекционеру. Скажите, сабля, та самая, что украдена у отца, без ножен имеет ценность? И ножны без сабли, сами по себе, ценность имеют? Я понимаю, конечно, что вместе они – это полный комплект. А по отдельности?

– У вас есть ножны? – Самойлов выдал себя таким вопросом, подтвердив то, что предполагалось. Даже если он не участвовал в нападении на квартиру генерала Арцыбашева, все равно знает, что сабля была украдена без ножен. Но если он не участвовал, то откуда знает?

– Я знаю, где они находятся, – сказал Василий.

Самойлов молчал и дышал в трубку так громко, что старшему лейтенанту подумалось, будто отставного полковника КГБ хватил удар.

– Приезжайте… – наконец сказал Иван Александрович ослабевшим голосом.

Даже по телефону было заметно, что у Самойлова язык от волнения еле ворочался.

– У меня тут еще одна мысль появилась, только сейчас… – Это уже было сказано для маскировки. – А что, если и сама сабля не была украдена? Что, если ее в доме вообще не было? Просто отец куда-то спрятал ее, как спрятал ножны… Может такое быть?

– Не знаю… – тихо и неуверенно сказал отставной полковник КГБ.

– А сколько сабля с ножнами может стоить? – спросил Василий Иванович.

– Не меньше элитной квартиры в Москве. – Иван Александрович, кажется, начал брать себя в руки. – Но это только в том случае, если они составляют комплект. Сабля без ножен стоит меньше половины. Ножны без сабли вообще стоят только как изделие, украшенное позолотой и драгоценными камнями. Ножны по отдельности никому не нужны. Их никто не купит. Даже музей.

– Но можно же продать драгоценные камни? По отдельности…

Иван Александрович чуть не задохнулся от такого предположения.

– Приезжайте скорее, – сказал он хрипло.

2

Следующий звонок был адресован Петро Никифоровичу Охамело.

– Товарищ полковник, большая просьба к вам. Я сейчас в город съезжу, купить кое-что и дела кое-какие сделать. К вечеру, скорее всего, вернусь. Если кто-нибудь посторонний приедет, из дома, пожалуйста, не выходите. И не потому, что это чревато неприятностями для вас. Это может нам помешать. Очень нужно, чтобы кто-то приехал…

– Понял, сынок. Я человек дисциплинированный, хотя никого и не боюсь… Но раз надо, так и сделаю.

– Купить вам что-нибудь нужно?

– Завтра в десять утра автолавка приедет. Все, что заказывал, привезут. Разве что водочки бутылку…

– Хорошо, не забуду.

Петро Никифорович сам сказал, что человек он дисциплинированный. Значит, с этой стороны можно было быть спокойным, и он никому не помешает, если кто-то приедет. Хотя и сложно было предположить, что Самойлов настолько оперативен, что сумеет так быстро среагировать и появиться в деревенском домике. Но предусмотреть следует все, в том числе и визит людей Ивана Александровича в то время, когда сам старший лейтенант будет находиться у инициатора обыска. А обыск будет в любом случае, в этом можно было не сомневаться. Возможно, последует даже попытка силового давления на Василия. Хотя последнее маловероятно. На отца тоже силового давления, скорее всего, не оказывали, поскольку понимали бесполезность таких действий. Но там сабля была на виду. Ножны же пока неизвестно где, и потому обрывать нить нельзя. Иван Александрович слишком осторожный человек для таких рискованных шагов.

Интересно было бы отследить сеть его контактов. Если предыдущие помощники в данный момент выступают против него, это, как понимал Арцыбашев, вовсе не говорит, что Иван Александрович остался без силовой поддержки. А такая поддержка возможна.

В это время Василию позвонили.

– Василий Иванович, разговаривать можешь?

– Да. Я один… Собираюсь выезжать в город.

– Твой телефон поставлен на контроль «прослушки», так что пока можешь обходиться без клавиатуры и шифровального отдела, если что-то срочное, – сказал Дед Морозов, показывая, что получил шифротелеграмму. – И оперативнее так-то получится. Пока еще шифровальщики с другого этажа поднесут… Будем до особого распоряжения пользоваться трубками. Я сам клавиатуру не люблю, не писатель…

– Вам распечатку моего разговора с Самойловым принесли?

– Нет еще. Но если это срочно, я могу со своего компьютера запись прослушать. Что-то интересное?

– Разве что только для аналитика, который будет делать выводы о психическом состоянии Ивана Александровича. Я «зарядил» ему информацию о ножнах. Мне лично показалось, что это был крайне тяжелый нокдаун. А перед этим – еще и легкий – это когда я сказал, что у отца был дом в деревне и я сейчас там. Его поразило, что он этого не знал. А вообще, можете, товарищ полковник, и прослушать. Я хорошую комедию разыграл. Боюсь, что перестарался, и уважаемому отставному полковнику КГБ станет плохо с сердцем. Но это не моя вина, а его беда.

– Хорошо, я прослушаю. И доложу командующему. Он приказал докладывать о каждом твоем шаге. Все-таки у тебя это первая операция такого порядка, и командующий беспокоится. Тебе когда можно позвонить?

– В принципе, в течение часа я буду еще на трассе, там разговаривать можно.

– Ладно. Ты же не час с Самойловым разговаривал?

– Пять минут.

– Тогда мы с Юрием Петровичем успеем пару раз прослушать, обменяться мнениями и позвонить. До связи, Василий Иванович!

Василий Иванович не торопился. Постоял, приложив ладони к теплой, даже слегка горячеватой печке, словно набирал тепла в руки, соображал, не забыл ли чего. Вроде бы все сделал правильно, осталось только «контрольку»[14] на дверь приладить. Это много времени не заняло. «Контрольку» соорудил из кусочка мха, выдранного между бревнами сруба. Приклеил слюной так, чтобы один конец касался двери, второй засунул в щель между досками. Если дверь открыть и закрыть снова, мох окажется зажатым между дверью и дверной коробкой. Только после этого вышел во двор, открыл ворота настежь, осмотрелся, полюбовался вертолетом, пролетающим в стороне, и выехал на улицу. Отставной полковник Охамело проводить его не вышел, и ворота пришлось закрывать самому. Дверь и калитка остались незапертыми.

Уже знакомая дорога настолько нравилась Василию Ивановичу своей сказочной зимней живописностью, что не хотелось ехать по ней быстро, и старший лейтенант уже жалел, что не наградил его Господь художественными талантами, потому что любому художнику в таких местах раздолье. Можно целые галереи картин писать, не сходя с места. И ничего выдумывать не надо.

Посередине пути пришлось остановиться, чтобы спокойно поговорить с полковником Морозовым, который позвонил даже позже, чем обещал. Для разговора Василий вышел из машины, чтобы не терять время и хотя бы постоять рядом со сказочным лесом, посмотреть на деревья по ту сторону обочины.

– Василий Иванович, ты нас с командующим просто радуешь.

– Спасибо, товарищ полковник, я рад, что еще умею кого-то радовать.

– Такой цирк, понимаешь, устроил! Мы дважды прослушали вдвоем, потом аналитика пригласили, еще и с ним дважды прослушали, с остановками. Аналитик говорит однозначно, что Иван Александрович пару дней после этого разговора будет чувствовать себя неважно. С сердцем он, судя по его медицинской карте, справится, но хорошо, что дело обошлось без инсульта. А то по первым секундам после твоих слов можно было подумать, что у него язык парализовало. Правда, к его чести следует заметить, что оклемался Иван Александрович быстро. Закалка старая, и его так легко не прошибешь. Голос, конечно, у него ослаб. Аналитик верно говорит, что чувствовать он себя будет не лучшим образом. Тем не менее Самойлов сразу включился в дело. Мы прослушали его последующие разговоры, и в энергичности ему не откажешь. Тебя, как мы с Юрием Петровичем считаем, должны интересовать как раз эти разговоры.

– Конечно, товарищ полковник. Для того я его и провоцировал.

– Так вот, Самойлов, как оказывается, до сих пор считает себя непотопляемым броненосцем и звонит в органы местной власти так, как звонил когда-то в органы власти советской, будучи полковником КГБ. Кстати, в его предыдущих разговорах, которые мы прослушивали – это еще со старой его трубки, которой он уже не пользуется, – дважды проскальзывала фраза, что люди его профессии не уходят в отставку. Находятся не на службе, но и не в отставке. Это не было утверждением, это было намеком, что он по-прежнему имеет отношение к силовым структурам. Видимо, пока это еще действует безотказно. Короче говоря, Иван Александрович после твоей провокации звонит напрямую одному из заместителей губернатора и начинает отчитывать того за неточные сведения. Оказывается, Самойлов делал запрос по всей недвижимости, что принадлежала генералу Арцыбашеву. Заместитель губернатора извиняется и обещает перезвонить через десять минут. Но звонит уже через пять. Опять извиняется за невнимательность исполнителей и сообщает, что Ивану Васильевичу принадлежал еще дом в деревне Заборье. Поскольку названия улицы и номера дома там нет, то план деревни с обозначенным домом можно взять только в земельном комитете района. А на это требуется время. Иван Александрович ворчит, что разучились чиновники работать, и от плана отказывается. Ему только название деревни нужно. Сразу после этого звонит некоему Джамбулату и отправляет его туда с требованием найти дом, принадлежащий генералу Арцыбашеву. К дому должен вести свежий автомобильный след. Это будет указателем. Дом обыскать. Там должны находиться ножны от сабли. Джамбулат после этого обзванивает троих друзей, и вчетвером они собираются ехать. Скорее всего, встретишь их по дороге.

– Что и требовалось доказать, – улыбнулся Василий Иванович. – Пусть поищут. Я тем временем вторую провокацию запущу, это добавит уважаемому Ивану Александровичу хлопот.

– Будешь звонить?

– Нет. Только при личном общении. Его это вроде бы не должно касаться. И потому, если я сообщу по телефону, это будет выглядеть назойливо.

– Жалко. Мы с командующим хотели бы послушать. Это весело…

– В следующий раз, товарищ полковник, я придумаю, чем вашу скуку разогнать, – пообещал старший лейтенант.

* * *

Совершив необходимые покупки и уложив их в сравнительно небольшой багажник автомобиля, Василий Иванович поехал к отставному полковнику КГБ. Дом он нашел без труда, и даже не петлял среди кварталов одинаковых строений, потому что, один раз глянув на указатель, просто высчитал, где находится нужное ему место. Во дворе девятиэтажного дома было даже небольшое место для стоянки транспорта, куда Арцыбашев и поставил свою «БМВ», к которой уже почти привязался за шустрый пронырливый нрав. Посмотрев снизу вверх на дом, пожелал, чтобы окна выходили во двор, дабы можно было приглядывать за машиной, и прихватив с собой только папку с документами, направился к нужному подъезду, оборудованному домофоном. Возможно, что Иван Александрович ждал у окна и предположил, что молодой офицер в форме, что приехал на старенькой «БМВ», – к нему. По крайней мере, он словно бы ждал у трубки домофона, чтобы ответить на вызов.

– Шестой этаж, Василий Иванович, – сообщил.

И открыл дверь подъезда.

В лифте Арцыбашев напрягся и сосредоточился. Ему необходимо было взять себя в руки до встречи с предполагаемым убийцей отца. Раньше это не казалось таким сложным делом. Тем не менее Василий справился с собой, хотя и гнев, и желание отомстить за убитого отца – все это давило и просило выхода. Но допустить этого было нельзя. И к моменту, когда лифт остановился на шестом этаже, Василий уже владел собой полностью. Тем не менее выглядел он озабоченным и слегка нервным, но это все было не следствием его внутреннего состояния, а вполне продуманной моделью поведения.

Иван Александрович оказался сухощавым пожилым человеком, более пожилым, чем казалось, когда Арцыбашев слушал его голос по телефону. Он вышел на лестничную площадку, чтобы встретить гостя, и, пожав руку, распахнул дверь, приглашая в квартиру. Она была небольшая, двухкомнатная, и снял ее Иван Александрович всего несколько месяцев назад, когда приехал в город. Василий знал об этом, но своего знания показывать не собирался. Он вообще ни разу не назвал Ивана Александровича полковником, поскольку тот не представлялся таковым, и вообще неоткуда было узнать о том, что это за человек и чем он занимается.

– Чайку? Или коньячку, если за рулем потребляете? – спросил хозяин.

– Ни того, ни другого. Я ненадолго. Только дам вам прочитать монографию генерала Арцыбашева и поеду восвояси. Нужно на ночь дом протопить, иначе замерзну. Ладно хоть дрова от отца еще остались.

– А ножны вы не привезли? – спросил Самойлов.

– У меня их еще нет. Просто я узнал, у кого они.

– А как они попали к другому человеку? – Иван Александрович изобразил лицом недоумение. – Это как-то странно… Ножны и сабля обычно бывают неразлучными…

– Этого я не знаю, – хмуро отвечал Василий, казалось, погруженный в свои мысли. – Когда мне отдадут ножны, я решу, что с ними делать. По крайней мере, продать их без сабли, скорее всего, невозможно. Просто так, как ножны, они мне не нужны. Придется, видимо, принимать какое-то другое решение. Но я сделаю это позже. Сейчас у меня голова другими проблемами занята.

– Да, вы же говорили… Что-то там у вас с квартирой отца…

– Мои проблемы этим не ограничиваются. С квартирой вообще не проблемы… Мне сейчас следователь звонил…

– Юрий Михайлович? Как у него дела?

– Нет, не Юрий Михайлович. Из нашего города следователь. Ну да, вы же не в курсе… У нас там свое дело началось.

– У вас какие-то собственные неприятности? – вроде бы удивился отставной полковник КГБ. – С законом не в ладах?

– Я-то в ладах… – Василий Иванович выдержал задумчивую паузу. – Как и в случае с отцом, было совершено нападение на мою квартиру. Я уезжал в командировку. Нападение произошло утром. Жена отвела детей в садик, пошла на работу, увидела свет в окне дома и вернулась. Четверо кавказцев или среднеазиатов искали что-то в квартире. Напали на жену. Она закричала, разбила окно. Мимо шел командир моей роты, безоружный. Бросился на помощь. Его ранили выстрелом в грудь. После выстрела бандиты скрылись. Позже одного из них застрелил снайпер во время задержания. Какой-то Убайдулло. Фамилию я не запомнил. Имя помню, потому что у меня знакомый был Убайдулло… Кажется, таджик по национальности. Остальные трое пропали без следа. И вот сейчас следователь позвонил. Он допрашивал хозяина квартиры, где этого Убайдулло застрелили. Хозяин говорит, что остальные трое чуть раньше уехали сюда, в этот город. Им кого-то здесь нужно найти. Не меня, это точно – они не знали, что я сюда собираюсь. Но встретиться я с ними желал бы. У одного примета характерная – челюсть сломана, гипс с шеи на челюсть наложен. Еду сейчас по улицам, высматриваю человека с такой приметой. Ну, и мысли крутятся… За семью, понятно, волнуюсь. Хотя с семьей все должно быть в порядке. Начальник штаба нашей бригады выставил охрану. А через три дня жена с детьми на Кипр отдыхать улетают. Там их искать не будут… Да ладно, это мои проблемы, и мне их решать. Я принес вам монографию… У меня, к сожалению, только один экземпляр. Потому оставить не могу, так что прочитайте при мне.

– У меня ксерокс есть. Я, если разрешите, копию сниму, – предложил Иван Александрович. – И вас задерживать не буду, да и самому хочется почитать вдумчиво, с вниманием. Для коллекционера в таком материале каждое слово интересно…

– Вы, кстати, свою коллекцию не покажете?

– К сожалению, она у меня в Москве. Я там постоянно живу. Здесь только по делам. Вот, квартирой брата пользуюсь, благо сам он всегда в разъездах…

– А с отцом вы как познакомились? – совершенно невинно задал вопрос старший лейтенант Арцыбашев. Настолько невинно, словно его самого и ответ вообще не интересовал.

– Меня познакомил мой бывший подчиненный и ученик. Я тоже, извините, человек с погонами, полковник в отставке. Служил в КГБ. Был у меня тогда такой ученик, старший лейтенант, как и вы, Михаил Афанасьевич Елизаров. Сейчас он продолжает в ФСБ служить. Кажется, тоже полковника получил или вот-вот получит. Он Ивана Васильевича хорошо знал, вот и познакомил. Сначала о сабле рассказал, потом познакомил… А меня с этим городом многое связывает. Я здесь почти пятнадцать лет прослужил. Потом только в Москву перевели. Не слышали про такого – Михаил Афанасьевич Елизаров? Он часто бывал у генерала дома…

– Нет. Не слышал. У отца много знакомых было. Но это были его знакомые, и мне он их не представлял. Он вообще считал, что офицер не должен пользоваться связями отца, если такие есть, но сам обязан делать себе служебную карьеру. Отец был нравом крут, но справедлив и принципиален. Мне это легких путей не давало, но со временем я привык сам всего добиваться. Думаю, что отец был прав.

Василий расстегнул свою папку, вытащил монографию и протянул отставному полковнику. Тот глянул мельком на начало, потом посмотрел на последние страницы, словно проверял, какое количество использованной литературы упоминает автор, покачал головой и вышел в другую комнату.

Василию Ивановичу было даже слегка обидно, что его «второй выстрел» оказался, кажется, холостым. По крайней мере, Иван Александрович никак внешне не отреагировал на сообщение о том, что трое бандитов выехали сюда, в этот город, и кого-то намерены здесь искать.

За дверью урчал копир. Был он, видимо, чисто бытовым, малопроизводительным, не умел сам подбирать страницы, и на копирование ушло около десяти минут. Наконец, отставной полковник КГБ вернулся в большую комнату и вернул старшему лейтенанту оригинал.

– Фотографии вы не забыли? – спросил Самойлов, тщательно изображая равнодушие или показывая, что это фактор малозначительный.

– Привез. Только боюсь, что после ксерокса на них вообще невозможно будет что-то разобрать… А оставить их вам я не могу, поскольку это единственные экземпляры.

Василий Иванович вытащил фотографии и протянул полковнику. Судя по тому, как Иван Александрович торопливо схватил их, актер из него был неважный. Нетерпение поглотило Самойлова. Но рассмотреть фотографии помешал телефонный звонок. Чехол с трубкой висел у Ивана Александровича на брючном ремне. Он вытащил трубку, посмотрел на определитель и отошел к окну:

– Да, Джамбулат. Я слушаю. Ты где сейчас? А, понял. И что? Ну, я так в общем-то и предполагал… Пустяки, не расстраивайся. Ладно. Я тебе позже перезвоню. У меня сейчас гость. Хорошо, занимайся…

Убрав трубку, отставной полковник даже ради вежливости не стал оправдываться и объяснять, по каким пустякам ему звонят, отвлекая от дела. Сам Василий уже понял, что это за «пустяки». Ну, не нашли в деревенском доме ножны, и ладно, все равно найдутся. Тем более что теперь Иван Александрович уже знает, что ножны у другого человека и их только обещают отдать Арцыбашеву-младшему.

Самойлов сходил в соседнюю комнату и вернулся с большой лупой. Долго и внимательно рассматривал снимки. Вернул их старшему лейтенанту даже без вздоха сожаления.

– Качество плохое. Я не уверен, что редакцию такие снимки могут устроить.

– Мне показалось, что снимки нормальные, – вяло сказал Василий Иванович.

– Нет, это не профессиональное качество. Сильные блики на клинке не позволяют рассмотреть орнамент. Кстати, я однажды видел на столе у генерала цветные фотографии. Разве их нет в архиве?

– Весь архив я просмотреть не успел. Нашел, что просмотрел. Может быть, есть… – Арцыбашев на всякий случай протянул ниточку, за которую Самойлов должен попытаться ухватиться.

– Тогда нужна хотя бы фотография ножен. Когда они у вас будут, принесите, пожалуйста. Я хорошего фотографа приглашу, мы снимем. Пусть хоть один снимок будет качественным…

– Ножны будут у меня завтра, – сказал Василий Иванович. – Но я пару дней буду сильно занят. Потом созвонимся.

– Вы их планируете везде возить с собой? – поинтересовался отставной полковник КГБ.

– Я еще не решил, где буду их хранить. Все-таки драгоценные камни…

Василий убрал в папку и монографию, и фотографии, застегнул папку и встал, показывая этим, что намерен удалиться.

– Там ценность не в камнях, а в самих ножнах. Я подумаю. Если решите продавать, я смогу, пожалуй, найти вам покупателя. Мне самому они без надобности, но я знаю одного человека, у которого есть сабля без ножен. Правда, не такая старая и не такая ценная, но по конфигурации клинка должна, наверное, подойти. Если будет необходимость, я могу созвониться. Конечно, цена в этом случае будет не слишком высокой, однако все же более солидной, чем драгоценные камни по отдельности… Подумайте.

– Звоните. Я держать ножны у себя не собираюсь, – согласился Василий Иванович и шагнул к двери. – Мне, кстати, тот человек, у которого ножны, тоже обещал какого-то покупателя подогнать. Только его покупатель за границей, и до него добраться сложно.

Глава шестая

1

Уже сев в машину и пристегнув ремень безопасности, Арцыбашев все еще не был уверен, что все его провокации относительно Ивана Александровича сработали. Но только он завел двигатель, как раздался звонок мобильника. Василий посмотрел на определитель и сразу понял, что провокатором он стал не зря. Отставной полковник КГБ на удочку попался и на какую-то из провокаций, если не на все, среагировал. Теперь следовало действовать без спешки и продуманно, потому что с таким опытным человеком, как Самойлов, легко было угодить в ловушку.

– Слушаю, Иван Александрович. Я что-то у вас забыл?

Это было естественным предположением. Иначе что звонить сразу после встречи?

– Нет. Это я забыл сказать… Сразу мысль промелькнула, но потом за разговором забыл…

Арцыбашев, кажется, догадался, что забыл сказать отставной полковник.

– Слушаю вас.

– Вы говорили про человека со сломанной челюстью. Я тут встречался раз с таким. Неприятный тип. Тоже из каких-то кавказских народов. Откровенный бандит. Кстати, чемпион мира по боям без правил. Если вас интересует, я смогу найти его координаты. Он постоянно в городе не живет, но часто приезжает. Здесь есть тренер, который готовит его к соревнованиям, потому и приезжает.

– Буду очень вам признателен.

– Значит, я узнаю и вам позвоню. Только вы человек, извините уж, молодой и горячий, и я вынужден предупредить вас… Как-никак, я всю свою жизнь проработал в органах и потому к закону отношусь трепетно… И понимаю при этом ваше состояние. Потому я не хочу, чтобы пострадал невинный человек. Я же не могу знать, участвовал ли в нападении на вашу квартиру именно он или другой кто-то. Вы бы сначала как-то выяснили… Я бы предложил вам сфотографировать этого парня и послать фотографию жене или кому-то еще, кто его видел у вас. Опознают, тогда разговора не будет – он ваш. А на следствие рассчитывать, как я понимаю, трудно…

– Да, я так и сделаю. Прямо сейчас куплю цифровой фотоаппарат. Им пользоваться же несложно, и навыков фотографа не нужно.

– Еще совет: снимите форму, это слишком заметно.

– Вообще-то я не привык стесняться своей формы. Но, может быть, я и послушаю вашего совета. Необходимость маскировки я тоже понимаю…

– Еще я отлично осознаю, что такое офицер спецназа ГРУ. Тем не менее предупреждаю, что в лице человека со сломанной челюстью и его друзей вы можете найти достойных противников. Они кроме всего прочего еще и вооружены.

– Об этом можно было бы не предупреждать. Они ранили моего командира…

– Прекрасно. Но, Василий Иванович, как говорится, услуга за услугу. Вы сказали, что вам предлагали какого-то покупателя на ножны из-за границы…

– Да. Тот человек, у которого сейчас ножны. Он говорит, что этот человек и раньше приезжал к отцу. Ему, конечно, нужна сабля с ножнами, но и от одних ножен он тоже, надо полагать, не откажется.

– А что это за человек?

– Я не знаю, как его зовут. По национальности он, кажется, египтянин или ливиец, а живет сейчас в Пакистане. Это вся информация, которой я располагаю.

– Это коллекционер? Я потому и спрашиваю про него, что всегда ищу встречи с коллекционерами. Если два коллекционера встретятся, у них обязательно найдется вариант какого-то взаимовыгодного обмена.

– Я не знаю, как-то мимо ушей это пропустил. Что-то мне говорили про семейную реликвию… Но точно я не уверен.

– Жалко. Если это коллекционер, вы мне его координаты не дадите?

– Если буду знать – обязательно, товарищ полковник.

– Тогда у меня все. До встречи. Адресок я вам найду и сообщу.

– Когда ждать звонка?

– Вам не терпится?

– Если это произойдет вскоре, я не стал бы уезжать из города.

– Я не думаю, что сумею сделать это сегодня. Скорее всего, завтра…

– Спасибо. Вопросы будут – звоните.

Из двора Василий выезжал аккуратно, стараясь не показать, что за машину он ведет. Иван Александрович наверняка наблюдал из окна.

* * *

Вопросы возникли уже у самого Василия и у руководителей операции. Дед Морозов позвонил через тридцать минут, как раз когда старший лейтенант выходил из магазина с миниатюрным и удобным цифровым фотоаппаратом в руках. Фотоаппарат приготовил сразу и не стал убирать его в коробку.

– Слушаю, товарищ полковник.

– Да, Василий Иванович, осиное гнездо ты разворотил основательно.

– Стараюсь, Сергей Николаевич, стараюсь. – Арцыбашев впервые назвал полковника Морозова по имени-отчеству. – Есть интересные новости?

– Мы вот с Юрием Петровичем сейчас прослушали разговоры Самойлова после твоего ухода. Он, как нам показалось, откровенно обеспокоен, но, к нашему счастью, в настоящий момент обладает крайне ограниченными средствами для действия и вынужден соблюдать повышенную осторожность в связи с твоим сообщением о приезде бандитов. Иван Александрович, естественно, догадался, по чью душу они пожаловали в город. Но, если ты помнишь, у него есть основания ожидать, что резких действий против него они не предпримут. Он себя обезопасил. Тем не менее если полагаться на осторожность Нариманова он может, то не может полагаться на простых бандитов, которые служат Алишеру, а без убитого Росулова они вообще от рук отбились. И в состоянии совершить какой-то самостоятельный поступок, если увидят в этом целесообразность или выгоду. И потому, видимо, он решил прибегнуть к твоей помощи. Но ты с ней тоже не спеши… Нельзя прерывать момент нервного напряжения противника. В нервном напряжении он в состоянии совершить ошибку. Вот и сейчас Самойлов вызвал машину и куда-то поехал. Спутник следит за ним… Перед отъездом он звонил тому же самому Джамбулату, который ездил в твой дом. Кстати, тот уже докладывал, что ничего не нашел.

– Знаю. Звонок был в моем присутствии.

– И ладно. Но при тебе он не мог спрашивать у Джамбулата о людях Убайдулло. Позвонил сразу после твоего отъезда. Джамбулат посоветовал натравить на них тебя. Он проверит адрес и сообщит Самойлову, а тот, как я понимаю, сообщит тебе.

– Точно, так мы с ним и договорились.

– Видимо, твои действия будут контролироваться Иваном Александровичем. Может, он даже заснимет их, чтобы потом тебя шантажировать и заставить отдать ножны. Иначе, мы думаем, он не стал бы с тобой связываться и обошелся бы своими силами.

– Я понял ситуацию, товарищ полковник. Но мне следует проявить осторожность и откровенно себя Самойлову не противопоставлять. Я все же буду вести поиск, но без эксцессов. Иначе он что-то заподозрит.

– Хорошо. Дома у тебя ничего такого не оставалось, что могло бы тебя скомпрометировать?

– Нет. Все, что может вызвать подозрения, я ношу с собой. Даже в машине не оставлял, когда в квартиру поднимался.

– Это тоже зря. Следует где-то сделать тайник. А что у тебя есть?

– Только карты. Деревня Заборье с окрестностями и маршруты передвижения Самойлова по городу. Эти маршруты могут его заинтересовать.

– Кстати, насчет маршрутов… Когда планируешь проехаться?

– Прямо сейчас. Боюсь, что завтра за мной может увязаться «хвост».

– Мы считаем, что у Ивана Александровича снята в этом городе еще одна квартира или есть какая-нибудь старушка-подружка, у которой он хранит саблю. Здесь уже твоя интуиция должна сработать. Саблю нужно найти.

– Если встанет разговор относительно стоимости ножен, сколько запрашивать?

– В этом случае следует исходить из дееспособности покупателя. Думаю, сто тысяч долларов – нормальная цена. Для тебя, для дилетанта, такой запрос будет выглядеть естественным.

– Понял. Еще что-то об активности Самойлова есть?

– Есть. Он четырежды звонил по одному и тому же номеру, но там упорно не отвечают. Нам вот-вот должны принести карту с отметкой, где находится номер. Если будет что-то интересное, я позвоню. Пока прокатись по маршрутам Самойлова.

– Понял. А не может он хранить саблю в своей московской квартире?

– Может, но не хранит. Наш человек – кстати, сам коллекционер холодного оружия – туда наведывался. Сигнализация была сложная, отключили нормально, а включили с трудом. Коллекция у Ивана Александровича бедненькая, он больше хвастается тем, что коллекционер, чем является им в действительности. Может быть, желает таковым быть, но не может… Позволить себе быть коллекционером может не каждый. Здесь нужны и большие финансы, и знания, а главное, фанатизм. Знаний и фанатизма Ивану Александровичу не хватает. И вообще, он должен держать саблю ближе к себе. Я не думаю, что он намерен повесить ее на стену московской квартиры. Вообще, сабли и мечи – это не его профиль. Он желает продать саблю, минуя Нариманова, вот и все. Алишер же, скорее всего, не продавать ее намерен, а просто готов передать Насиру для поддержания каких-то отношений. Точных данных у нас нет. Но в любом случае необходимо создать такую ситуацию, чтобы Насир не боевиков присылал, а сам приехал. Пусть и не один. Это, скорее всего, обязательный его вариант. Но мы к такому случаю уже успеем подготовиться. Я говорил, что к его приезду два взвода будут сидеть в вертолетах…

– Я понял, товарищ полковник. Вот, достал маршруты Самойлова. Сейчас проскочу по ним.

– И не торопись. К себе прислушивайся. Вдумчиво работай.

* * *

Листы спутниковой карты были достаточно крупномасштабными, и на них наносились условные обозначения с карты города, поэтому ориентироваться было несложно. Предварительно разложив карты так, чтобы можно было ехать практически в одну сторону, а не метаться по городу туда-сюда, Василий тронулся с места. Он послушался совета Деда Морозова и сейчас ехал спокойно, никого не обгоняя, кроме машин с обозначением «учебная», от которых всегда старался держаться в стороне. И это давало возможность сосредоточиться на задании. Но, даже остановившись около первого дома, который ему предстояло посетить, Арцыбашев так и не услышал голоса интуиции. Должно быть, у него, как у боевого офицера спецназа, она была направлена в другую сторону.

Дом был большой, жилой, многоподъездный, многоэтажный. Карта позволяла определить даже подъезд, но не более того. Постояв несколько минут в стороне, старший лейтенант поехал в следующую точку. Всего точек было семь. Три из них приводили в магазины, причем в такие, где купить можно было одинаково и продукты, и промтоварные изделия, и потому навести на какую-то дельную мысль подобная экскурсия не могла. Тем не менее Василий Иванович все семь точек добросовестно посетил, но от неспособности что-то найти настроения не прибавилось.

И только после этого позвонил полковнику Морозову.

– Да, Василий Иванович, слушаю тебя.

– Наверное, интуиции у меня никакой нет. Все семь мест проехал – ничего. Я его присутствие только в отцовской квартире чувствовал, словно он мешал мне. А здесь – ничего.

– Восьмое место добавилось. Самойлов сейчас там. Но я тоже не уверен, что это принесет какие-то плоды. И вообще… Что-то голос мне твой не нравится. Рассчитывал сразу гору фактов накопать?

– Рассчитывал мысли приобрести.

– Не стоило думать, что все решится в первый же день. Еще, может быть, много времени пройдет, пока заметишь результат. Возвращайся в деревню, отлежись, подумай, пообщайся с отставным ментом, как бишь его знаменитая фамилия?..

– Охамело… Петро Никифорович Охамело. Замечательный человечище.

– Вот-вот. Только много не пейте. Потом спать ложись. Утром что-нибудь придумается. А мы пока здесь думать будем. Еще нужно решить, кто из вас должен активизироваться, ты или Иван Александрович. Его мы «завести» всегда сумеем. А ты пока своей привычной работой займись. Погуляй по окрестностям деревни, местность изучи. Мы туда выслать никого не имели возможности, в цейтноте были… При завершении операции, если все пойдет так, как мы думали, опираться будем, помимо карты, на твои характеристики окрестностей. Будь готов.

– Понял, товарищ полковник.

* * *

Темнело быстро. Помня, что старенькая «БМВ», чтобы не быть откровенно заметной, была снабжена только родными слабыми фарами, Василий поехал на скорости. Машина заснеженную дорогу чувствовала хорошо и не рыскала, не теряла управляемости. Но в Заборье он приехал все равно уже в полной темноте.

Отставной ментовский полковник Охамело вышел встретить старшего лейтенанта и снова раскрыл ворота двора.

– Никто не приезжал, – сообщил Петро Никифорович. – Я следил. Хотя из дома и не выходил.

– Разве? – удивился Василий Иванович, взял из машины фонарик, потому что в холодных сенях освещения не было, поднялся на крыльцо и посветил на дверь. «Контролька» была сорвана. Значит, Джамбулат не обманул Ивана Александровича и наведывался в дом. – Значит, пешком приходили, а машину на дороге оставили. Я «контрольку» ставил. Знаете, что это такое?

– Знаю… – сказал Охамело. – Как же я прозевал? Старею, стало быть.

– Это обыкновенное человеческое свойство – старение, – философски рассудил Василий Иванович. – Этого ни пугаться, ни стыдиться не стоит. Водку я вам привез. Только сразу предупреждаю, что сам не буду. Я на работе.

– А зачем тогда привозил? – не понял Петро Никифорович. – Я один тоже не пью.

– Выпьем, когда дело закончится.

– Согласен, – покладисто произнес полковник. – Тогда я пошел, не буду мешать.

Приняв бутылку водки от Арцыбашева, Охамело сунул ее в карман куртки и двинулся из двора. Но смотрел при этом под ноги, словно бы пытаясь в темноте разглядеть следы того, кто приходил. И остановился у калитки.

– Ну-ка, сынок, сюда посвети.

Василий Иванович положил пакеты, которые вытащил было из багажника, прямо на снег и подошел к калитке с фонарем. Посветил, куда показывал Петро Никифорович. Там точно можно было различить следы двух человек. Обувь не такая, как у старшего лейтенанта, а Охамело вообще ходил в валенках с галошами.

– Вот здесь они и были. Правильно ты заметил, пешком пришли… Как вот только дом твой нашли? Почему не в мой двинули? Или знали дом?

– Дом не знали, но видели свежий след машины.

– Тоже верно. Я уже вторую неделю как не выезжаю. В последний раз выезжал, после этого снег шел, я дорогу чистил. Следов нет. Как же я прозевал!

Покачав головой, осуждая себя, полковник двинулся восвояси. И вид у него был такой виноватый, словно совершил он невесть какой проступок. А Василий Иванович сделал правильный вывод, что Джамбулат с напарником люди достаточно опытные и ловкие и работать с ними – вернее, против них – следует с осторожностью.

* * *

Дорога от Москвы до дома отца, потом бессонная ночь в квартире, где, кажется, еще витал дух генерала Арцыбашева, значительное усилие воли, чтобы побороть в себе естественные инстинкты, и желание наказать преступника немедленно – все это накопилось и вылилось в эмоциональную усталость. И потому старший лейтенант Арцыбашев, едва приложив голову на подушку, сразу уснул. Может быть, и свежий воздух сказался. На свежем воздухе всегда спится лучше и крепче, чем в городской ядовитой атмосфере. Но даже поразмыслить перед сном над ситуацией, как советовал Дед Морозов, Василий Иванович не сумел.

Проснулся он утром, еще в темноте. Светящиеся стрелки «Командирских» часов показали, что внутренний будильник работал без перебоев и поднял его, как всегда поднимал на службу, в одно и то же время. Умывшись и заварив чай, Василий принес дров и растопил печь. И все время после пробуждения мысли постоянно возвращались к одному: следовало найти вариант, при котором Самойлов заставит Нариманова связаться с Азирханом Насиром, а потом перехватить эту связь, чтобы самому выйти на Насира. Но для этого в первую очередь следовало узнать, где сабля, и, возможно, суметь вовремя выйти на нее. И смысл здесь был даже не в том, чтобы возвратить ее себе – об этом как-то и мыслей не возникало. Но сабля вместе с ножнами представляла собой наживку, на которую только и возможно было заманить в ловушку Азирхана.

Но путей к достижению цели – по крайней мере, явных – пока не просматривалось. Была надежда на то, что минувшим днем, сразу после ухода Арцыбашева, Самойлов звонил именно Насиру. Настойчиво звонил несколько раз. Но телефон не отвечал. Впрочем, если бы звонок был в Пакистан, то спутник это зафиксировал бы, и полковник Морозов уже сообщил бы старшему лейтенанту Арцыбашеву о таком удачном повороте дела. Но Дед Морозов еще не звонил.

От этих дум мысли как-то сами собой перешли на ножны. Отставив бокал с чаем, Арцыбашев не поленился сходить во двор, взять из тайника в машине псевдодрагоценные ножны и вернуться в дом, чтобы заново рассмотреть их. Ножны казались точно такими, какими он помнил их с детства. И не знай Василий, что это подделка, он принял бы их за настоящие.

И вдруг пришла мысль. Она появилась как-то сама собой и сразу выстроила целую систему вытекающих одно из другого событий. Все было просто до гениального, настолько просто, что Василий даже не сумел сдержать улыбку. И сразу стал звонить Деду Морозову:

– Здравия желаю, товарищ полковник!

– Здравствуй, – спокойно ответил Дед Морозов. – Как раз собирался тебе звонить. Кажется, на нас с Юрием Петровичем одновременно одна и та же дельная мысль свалилась. Правда, там есть один существенный прокол… Хочу с тобой, как с главным исполнителем, посоветоваться.

– У меня тоже мысль в голову пришла. Вот только что. Потому и звоню.

– Хорошая?

– Мне кажется, лучше не придумаешь.

– А нам кажется, что лучше нашей мысли быть не может. Ну, по ранжиру выкладывай сначала свою.

– Я «зарядил» Самойлову информацию, что отец отдавал ножны какому-то человеку и этот человек сам на меня вышел. Я его не знаю и не понимаю, с какой целью отец отдавал ножны. И сегодня у меня должна быть встреча с этим человеком.

– Так. Дальше.

– На встрече я вдруг попадаю впросак. Мне показывают одни и другие ножны, как уже было в кабинете командующего. Оказывается, этот человек по заказу отца делал поддельные, с изменениями в тексте письма.

– Хорошо думаешь, – мрачно согласился полковник Морозов. – Как на это отреагирует Иван Александрович?

– А я помогу ему отреагировать. Я якобы получу информацию, что бандиты, убившие отца, и саблю похитили поддельную. Только саблю другой человек делал. И меня пообещают с этим человеком познакомить. Как отреагирует на это Иван Александрович? – Старший лейтенант переадресовал только что прозвучавший вопрос собеседнику.

– Ну, ты… – Дед Морозов, кажется, слегка задохнулся. – Уважаю, старлей! Дело в том, что мы с полковником Мочиловым одновременно, без обсуждения, пришли к тому же самому плану. А тут и ты с тем же самым…

– Все естественно, – продолжил Арцыбашев вполне будничным тоном. – Отставной полковник КГБ, несомненно, захочет проверить ту саблю, которая у него на руках, и поедет прямиком по адресу. Сам он провести экспертизу, естественно, не сможет и потому будет вынужден или саблю домой привезти, или везти на место эксперта. Наличие последнего будет сигналом к тому, что мы можем действовать. Естественно, мы захватываем саблю и сдаем Ивана Александровича подполковнику Елизарову, который, как оказывается, был когда-то учеником Самойлова. Сдаем, естественно, вместе со сведениями о диске с компроматом на Нариманова. Сам по себе Иван Александрович им не слишком и нужен…

– Это понятно. Это мы с командующим просчитали… Но я сказал про прокол…

– Я слушаю.

– Если и тот и другой окажутся в камерах Лефортова, как мы сможем выйти на Азирхана Насира? Этот вопрос упускать из внимания нельзя, чтобы вместе с пеной не выплеснуть пиво.

– Товарищ полковник, вопрос с экстрадицией из соседнего государства в какие сроки решается? Даже из государства с нами сопредельного, дружественного на словах и чрезвычайно от нас зависящего.

– В пределах месяца.

– Нам необязательно сразу скручивать руки Самойлову. Как только сабля будет у меня на руках, я обращусь к людям Убайдулло Расулова – Самойлов обещал сегодня дать мне адрес. И они проинформируют Нариманова, что на руках у Ивана Александровича подделка, а настоящая находится у меня вместе с ножнами и мне не терпится с ней расстаться. Нариманов будет выходить на Азирхана Насира, и мы сможем определить номер.

– Реально, хотя и слегка скользко.

– Кстати, товарищ полковник, куда вчера звонил Самойлов, когда дозвониться не мог?

– Он и вечером трижды звонил. Трубка не отвечает, хотя спутник говорит, что sim-карта активирована и находится в трубке. Местонахождение трубки в Азербайджане, где-то в окрестностях Баку, неподалеку от моря. Это район вилл азербайджанской элиты. Подозреваем, что Иван Александрович хотел с кем-то поделиться радостной вестью и заставить своего абонента действовать. Но разговор не состоялся…

– Это, возможно, вторая нить, за которую можно дернуть Азирхана Насира.

– Возможно. Но ты все еще раз просчитай и пока не торопись. Мы тут своим коллективом тоже все просчитаем. Если решим дать «добро», я сразу позвоню.

– Жду звонка, товарищ полковник.

2

Пока начальство размышляло, Василий воспользовался тем, что уже почти рассвело, и решил исследовать окрестности. Карта показывала, что неподалеку есть еще три деревни. Но жилые они или нет, космическая съемка не определяла, хотя это, наверное, дело простое и выполняется автоматически, потому что одного взгляда через инфракрасный объектив достаточно, чтобы определить источники тепла, присутствующие в каждом доме. Наверное, это знал Охамело, и стоило спросить отставного полковника. Это был, кстати, еще и повод сходить в гости и осмотреть дом на предмет безопасности. Если сюда пожалует со своими людьми Азирхан Насир, случиться может всякое. Естественно, полковника Охамело тогда, как и было оговорено, здесь уже не будет, но его дом могут использовать в качестве засады. И это следует предусмотреть. Можно, конечно, использовать этот же дом и в качестве собственной засады. И замаскироваться можно так, что бандиты не смогут обнаружить засадную группу. И это было как раз тем делом, которого ждал от старшего лейтенанта Дед Морозов. И другие дома, ближние и подальше, их тоже следует осмотреть. И лучше это сделать вместе с Петро Никифоровичем, знающим местную обстановку.

Охамело был во дворе и колол на мелкие полешки более крупные поленья. Дрова отставной ментовский полковник хранил в дровяном сарае, имеющем спереди и сзади глухие стены, а по бокам – дощатые крестообразно сколоченные решетки, это чтобы дрова на сквозняке лучше сохли. Несмотря на большую разницу в званиях, задачу ставил старший лейтенант. Полковник слушал внимательно, согласно кивал. После этого повел гостя в дом, показал жестом:

– У меня засаду оставить негде. Даже в подполе полтора человека, больше не поместится.

Это была правда, потому что дом Охамело был поменьше того, где остановился Арцыбашев. Но Василий покачал головой:

– Есть место для засады.

– Где?

– Дровяной сарай.

С такого рода маскировкой старший лейтенант встречался уже несколько раз на учениях. В ГРУ любят целые входы в бункеры скрывать под видом поленниц.

– В принципе, если сделают, я не возражаю, – согласился Петро Никифорович.

После этого пошли смотреть деревню и окрестные дома. Но все дворы были завалены снегом, и любое прохождение группы через этот снег было бы сразу отмечено даже невнимательным взглядом. Значит, брошенные дома отпадают. Что касается окрестностей, то здесь отставной мент дал полную характеристику и дорогам, и деревням, и оврагам. Он сам, как признался, чтобы былое здоровье не отлежать, частенько зимой на лыжи вставал и знал в окрестностях каждый закуток.

Положившись на мнение Петро Никифоровича, Василий не стал тратить времени на длительный поход и, вернувшись домой, доложил обстановку Деду Морозову.

– Сними размеры маскировочной клети, – приказал полковник. – Доставим завтра с утра.

* * *

Самойлов позвонил в начале одиннадцатого:

– Василий Иванович, я нашел адресок, где эти парни устроились. Они снимают квартиру. Так вы что, считаете, что на вашу квартиру напали те же самые люди, что убили вашего отца?

Арцыбашев не высказывал Самойлову эти соображения. Это уже сам бывший гэбист толкал Василия на определенное направление мыслей.

– Я, Иван Александрович, так считать не могу, поскольку при убийстве отца не присутствовал и не знаю убийц. Тем не менее допускаю, что ваша мысль не лишена здравого смысла.

– Записывайте адрес.

– Говорите. Я ничего и никогда не записываю. Я все так запоминаю.

Иван Александрович продиктовал, Василий повторил.

– Все правильно. А как, Василий Иванович, дела с ножнами? Мне просто не терпится на них взглянуть.

– Я жду звонка. Мне позвонят, я поеду.

– Меня с собой не возьмете?

– Нет. Я сам этого человека не знаю, хотя он старый знакомый отца. Это будет с моей стороны некорректно. Вы уж извините, Иван Александрович.

– Но держите меня в курсе дела. Я подозреваю, что этот визит может оказаться даже опасным. Вам звонит незнакомый человек, предлагает передать вам такую дорогую вещь, которая неизвестно как к нему попала… Честное слово, я бы на вашем месте подстраховался. Поверьте опыту пусть и отставного, но полковника КГБ, имевшего в прошлом высокую профессиональную репутацию.

– Я достаточно подготовлен в боевом плане. И вообще не вижу смысла устраивать ловушку. Не та я величина, которой ловушки устраивают. И взять с меня нечего. Если бы, предположим, у меня была сабля, это другое дело… А без сабли любая ловушка теряет смысл.

– Не буду настаивать. Но меня, признаюсь, после похищения сабли и этого ужасного убийства преследует беспокойство… Если вам не трудно, держите меня в курсе дела. Я думаю, что смогу помочь вам правильно распорядиться ножнами. Это мой долг коллекционера. Как у всякого коллекционера, у меня душа болит за дело, потому я и назойлив. Извините уж старика.

– Хорошо, я постараюсь держать вас в курсе дела. Но сразу напомню, что я ничего вам не обещал и никаких обязательств по продаже ножен не брал. У меня есть право выбора.

– Да, конечно, конечно… С этим трудно спорить. Выбор всегда за вами. Но, мне кажется, я знаю того коллекционера, которого вам пожелает представить тот человек, у которого ножны.

– Могу такое допустить. Коллекционеров, способных купить такую дорогую вещь, не так уж и много, я думаю.

– С тем человеком просто опасно связываться. Я предупреждаю, хотя понимаю, насколько мало вы, офицер спецназа, боитесь опасности.

– Это, Иван Александрович, не тот уровень купли-продажи, где должна присутствовать опасность. Кроме того, вы верно заметили, что свою безопасность я сумею обеспечить.

– Хорошо, я буду ждать вашего звонка. Если возникнут сложности с теми парнями… Это я по поводу адресочка… Обращайтесь. Я смогу найти вам помощников.

– Спасибо. В этой сфере деятельности у меня сложностей не возникает.

На этом разговор с отставным полковником КГБ закончился. И почти сразу позвонил Дед Морозов:

– Слышали твой разговор в прямом, как говорится, эфире. Но я сейчас по другому поводу звоню. Василий Иванович, ты там, на месте, нигде не встречался, случаем, с Елизаровым?

– Нет, товарищ полковник.

– К нам пришел официальный запрос от ФСБ. Интересуются твоим местонахождением и просят взять на прослушивание твой телефон. Вернее, просьба поступила не к нам. Они напрямую обращаются в управление космической разведки, при этом дают только номер, не говоря, кому он принадлежит. Это уже наши «космонавты» среагировали, поскольку твой номер уже стоит на прослушивании. А письмо относительно твоего местонахождения пришло на имя командира бригады. Им сразу ответили, что ты в служебной командировке. Естественно, место нахождения никто не указывал. Что у них на уме?

– Мне трудно даже предположить. Я надеялся, что расстался с Елизаровым навсегда…

– Ладно. С этим мы разберемся, а ты голову не загружай. У тебя своих дел хватает. Когда будешь звонить Самойлову по поводу ножен?

– Думаю, после обеда. Сейчас поеду по адресу.

– Добро. Дров не наломай. Допускаю, что где-нибудь в соседнем доме на чердаке сидит человек с сильным телеобъективом и готовится снимать твои действия. Может быть, даже с видеокамерой. Нынешние видеокамеры с электронным «зумом» могут давать сильное приближение, не забывай об этом.

– Можно было бы и не предупреждать, товарищ полковник. Я сам над этим вопросом поразмыслил и пришел к выводу, что Самойлову не было смысла давать мне адрес без серьезной причины. А серьезная причина – найти повод для шантажа. Я буду работать только для того, чтобы Иван Александрович видел мою работу.

– Хорошо, что ты отказался от его страховки. Иначе эта самая страховка спровоцировала бы обострение так, что ты не мог бы не вмешаться.

– Я об этом тоже подумал.

– Тогда до связи. Предупреди нас, когда соберешься звонить.

* * *

Свежий воздух вредно сказался на работоспособности Василия. Он чувствовал непреодолимое желание завалиться спать. Пришлось даже выйти во двор и умыться снегом. Только после этого в организме проявилась привычная работоспособность и бодрость, и старший лейтенант, переодевшись в гражданское, поехал в город, чтобы поинтересоваться предложенным ему адресом.

Нужный дом он нашел без особого труда. Остановился во дворе против подъезда, там, где уже стояли три машины, и потому его «БМВ» в глаза не бросалась. Между прочим, одной из машин была «Ауди А6», а именно на такой машине, утопив «Ленд Крузер», ездили бандиты. Номер, впрочем, был местным, но его при необходимости сменить недолго.

Цифровая фотокамера была приготовлена и лежала на сиденье; при необходимости всегда можно было ей воспользоваться. При покупке Василий Иванович обращал особое внимание на то, чтобы камера помещалась в ладони и ей можно было производить скрытую съемку. Но потом все же убедился, что возможности скрытой съемки сильно ограничены, поскольку камера постоянно снимала не то, что хотелось снять. Но электронный «зум» у фотокамеры был сильный, хотя и не такой, какой бывает у видеокамер, и позволял производить съемку на расстоянии. Конечно, хорошо было бы иметь помощника, который мог бы снимать из движущейся машины. У Арцыбашева даже появилась мысль взять с собой Охамело, но вовлекать в операцию постороннего человека, тем более вести при нем телефонные разговоры, не предназначенные для чужих ушей, было делом рискованным, и потому Василий эту мысль отбросил.

В машине при длительном ожидании тоже хотелось спать, но здесь уже помогло воображение. Стоило старшему лейтенанту представить себе, что он сидит в засаде на тропе в зоне боевых действий, как сонливость сразу прошла.

Но ему сильно не повезло в этот день. Из подъезда за три часа высматривания вышло только два человека: старушка с сумкой и палочкой, медленно и осторожно ступая, пошла в недалекий магазин; потом бегом выбежал мальчишка в распахнутой по-весеннему куртке. Мужчин, тем более мужчин кавказской национальности, Василий не дождался.

Дважды он выходил размять ноги, при этом не забывая смотреть по сторонам. И легко нашел на чердаке соседнего дома раскрытое слуховое окно. Все другие окна по причине зимних холодов были закрыты; только одно, ближнее, зияло чердачной чернотой. Но в этой черноте дважды что-то блеснуло. В боевой обстановке Василий Иванович посчитал бы, что это или бинокль, или прицел снайперской винтовки. Здесь можно было предположить, что блестит стекло объектива видеокамеры. Его снимали даже тогда, когда он был один. Снимали именно в этом дворе. Значит, Дед Морозов просчитал ситуацию правильно: Самойлов готовит провокацию. И поддаваться на нее нельзя.

Во время одной из прогулок вокруг своей машины, когда его опять снимали, старший лейтенант Арцыбашев вдруг торопливо начал вытаскивать из кармана трубку мобильника, хотя звонка и не было, и изобразил перед объективом камеры, что он с кем-то разговаривает. И при этом даже на часы посмотрел. А после разговора, решив, что на сегодня хватит, сел в машину и поехал. Со стороны это выглядело так, словно его вызвали куда-то звонком.

Выехав на дорогу, Василий несколько раз внимательно посмотрел в зеркало заднего вида и понял, что осторожность соблюдает не зря. «Хвост» за ним был. Самойлов, видимо, желал знать, где живет тот человек, что проявил странную инициативу и пожелал вернуть старшему лейтенанту ножны от сабли.

Преследовал старшего лейтенанта внедорожник «Хонда CR-V» старой модели, тоже машина хорошая. Но подошло время и «БМВ» показать, что не зря механики ГРУ старались и ставили на старенькую развалюху современный мощный двигатель. Выбрав улицу с большим, но не плотным движением в три ряда, Василий Иванович показал и силу двигателя, и верткость машины, и собственную реакцию, стремительно перестраиваясь из ряда в ряд для обгона. Это был почти слалом… Только при настоящем слаломе лыжник объезжает статично установленные флажки, а здесь старшему лейтенанту пришлось обгонять машины, идущие в одну с ним сторону. Но он делал это настолько ловко и стремительно, что «Хонда» просто не успевала совершить те же самые маневры. Тем более она изначально постоянно держалась на две-три машины позади и не успевала перестроиться, потому что не было такой возможности. А «БМВ» оказывалась то в крайнем правом, то в крайнем левом ряду, и невозможно было предположить, что старший лейтенант сделает в следующий момент.

Когда «Хонда», стараясь не отстать, шла по самому быстрому, третьему ряду, Василий оказался в первом и, не включив предварительно сигнал поворота, свернул в проезд между домами, надеясь, что сумеет через дворы выехать на соседнюю параллельную улицу. Выехать он сумел – и сразу двинулся в сторону, противоположную первоначальному направлению. А потом еще несколько раз переезжал с улицы на улицу. «Хонду CR-V» больше не было видно, «хвост» потерялся.

* * *

Посмотрев на карту, Василий нашел самый короткий путь к выезду из города, но не к тому, которым он всегда пользовался, а к более северному. Выехал, добрался до кольцевой дороги и уже по ней доехал до своей дороги, ведущей в Заборье. Уже из дома позвонил сначала Деду Морозову, предупредив, что начинает «травлю» отставного полковника КГБ, а потом, переодевшись в привычную форму и спрятав под куртку пистолет-пулемет «ПП-2000», снова выехал в город. Пистолет-пулемет был, возможно, необходим – неизвестно было, как поведет себя Самойлов. Он может посчитать, что Василий везет ножны с собой, и организовать нападение. А потом еще и сетовать будет – он же, дескать, предупреждал, что ситуация опасная…

К дому Ивана Александровича Арцыбашев не подъехал, остановившись у дома соседнего, откуда был виден весь интересующий его двор. Но и остановился не там, где можно было увидеть его, если Самойлов надумает выезжать в его сторону, а чуть в стороне и опять среди других машин. И уже оттуда позвонил:

– Да-да, Василий Иванович. Я ждал вашего звонка с нетерпением. – Фраза прозвучала как хорошо обдуманная, но в то же время голос смыслу сказанного не соответствовал.

– А разве не вы послали машину, чтобы за мной присмотрела? – насмешливо спросил старший лейтенант.

– Я? Послал машину? – Недоумение выглядело даже ненаигранным. Полковник все же собой владел хорошо, научившись за годы своей службы лицедействовать на уровне народного артиста. – У меня и послать за вами некого. Есть машина у человека, услугами которого я иногда пользуюсь, но его я никуда не посылал. А что за машина вас преследовала?

– Ладно. Проехали. – Василий Иванович ответил чуть-чуть грубо, но в то же время даже весело. – Не вы, значит, кто-то другой. Был я, короче говоря, у старого отцовского товарища…

– И что, забрали ножны?

– Нет, пока не забрал. Они у него под охраной, в надежном сейфе. Я просто посмотрел.

Теперь в голосе отчетливо слышались веселые нотки.

– Что-то я не понимаю.

– Я тоже еще не все понимаю. Но навалились новые заботы – теперь мне еще одного человека искать. Того, у кого сабля.

– Убийцу?

– Нет, не убийцу… Тут история со странностями, в которых мне разобраться трудно. Короче говоря, мне объяснили так. Отец опасался, что саблю могут похитить. Он даже знал человека, который готов заплатить за нее любые деньги. К сожалению, я этого человека не знаю, а то спросил бы с него. Но отец тоже был не так прост. Он нашел людей, способных изготовить ему дубликаты. Имитация внешнего вида булата на клинке, поддельные драгоценные камни… И что-то там с письменами на клинке и на ножнах. На дубликатах письмена были изменены. Отцу удалось, как мне сообщили, прочитать надпись. Но с дубликата прочитать ничего невозможно. Мне сегодня показали двое ножен. Я сам отличить настоящие от дубликата не сумел. Вторые ножны делались по заказу отца. Но до этого он сделал дубликат клинка, а настоящую саблю хранил у кого-то под охраной. Так что бандиты сильно просчитались. У них только фальшивка, которую они не смогут продать… Вывод из этого напрашивается сами понимаете какой. Мне нет смысла продавать одни ножны, если я не знаю, где сабля. Я должен найти саблю и продавать буду уже весь комплект. Вот такие, Иван Александрович, у меня интересные новости.

Иван Александрович молчал.

– Иван Александрович, – позвал Арцыбашев.

– Да-да, Василий Иванович… Я только вашей веселости не понимаю.

– А чего ж не веселиться? Я представляю физиономии бандитов, когда они принесут саблю покупателю, а окажется, что это подделка… И оттого мне весело до слез.

– Но как вы найдете того человека, у которого сабля?

– Это кто-то из отцовских друзей. Придется всех обходить, всех спрашивать. Ведь никто не знает, что я приехал. А на похоронах… Я сам был в таком состоянии, что было не до разговоров о сабле. Потому, видимо, и не подошли.

– Признаться, я вашей веселости не разделяю. И вижу много трудностей на пути поиска.

– Тем не менее мне смешно.

– Но вы полностью уверены, что на стене висела ненастоящая сабля?

– Полностью уверен не могу быть ни в чем, поскольку сам ее туда не вешал. Но мне сказали достаточно категорично. И даже обещали помочь с поисками.

– Извините, Василий Иванович, ко мне пришли… Если не возражаете, я вам вечером позвоню. Вы поздно спать ложитесь?

– Если ложусь рано, просыпаюсь от звонка… Звоните.

* * *

Василий понимал, что к отставному полковнику КГБ, скорее всего, никто не пришел, просто у того сил не было продолжать разговор. После того как Самойлов был полностью уверен, что является обладателем драгоценной сабли, удар оказался сильным и неожиданным. Привыкнув к тому, что тебе не принадлежит, трудно с этим расстаться. Ощущение должно быть таким, будто тебя сильно и обидно обманули, насмеялись над тобой. Доставлять пожилому человеку такие волнения – это дело, конечно, не благое, но в данном случае необходимое.

Старший лейтенант так и сидел в машине, теперь уже не чувствуя недавнего сонливого состояния, потому что сейчас он сам был в меру возбужден и готов к действиям. Через три минуты позвонил Дед Морозов:

– Поздравляю, Василий Иванович! Ты хорошо все разыграл. Придется, наверное, командующему выступать в непривычной для себя роли и писать представление не к боевой награде, а к присвоению тебе звания заслуженного артиста разведки. Я сам, когда разговор слушал, чувствовал твое насмешливое состояние. А уж Иван Александрович тем более почувствовал.

– Да, похоже, товарищ полковник, его сильно задело, – согласился Арцыбашев. – И что он предпринял?

– Позвонил какому-то старику. Судя по голосу собеседника, тот совсем уже на ладан дышит. Пообещал вскоре приехать, привезти продукты. После этого позвонил Джамбулату, потребовал срочно подъехать, и не на «Хонде». И вообще посоветовал от нее избавиться или просто на какое-то время спрятать ее подальше. Но у Джамбулата осталась только «Хонда» – у «Волги» опять полетела коробка передач.

– К подъезду подъехала какая-то «Хонда», – сообщил Василий. – Ждет. Из машины никто не выходит, из подъезда пока тоже… Номер «Хонды» я не вижу. По цвету та же самая, что меня преследовала.

– Сколько человек в машине?

– Двое.

– Будь осторожен. Мы не обговорили вариант с захватом сабли. Что думаешь предпринять?

– Думаю, здесь уже можно действовать откровенно. У вас есть связь с местным ФСБ?

– Нет.

– Тогда я свяжусь с руководителем следственной бригады. Пусть он выделит группу, которой я передам Ивана Александровича «горяченьким».

– Подожди, мне еще об одном разговоре сообщают. Сейчас только поговорил. Минутку, я прослушаю с компьютера.

Василий ждал, не отрывая взгляда от «Хонды» и не убирая трубку от уха.

– Вот, Василий Иванович, сработало. Он звонил в музей какому-то эксперту, женщине. Договорился, что сейчас заедет за ней, чтобы провести экспертизу на квартире. Экспертиза простая: необходимо только определить, из настоящего ли булата сделан клинок, и проверить подлинность драгоценных камней в рукоятке. За экспертизу обещал тысячу баксов. Цена немаленькая. Все! Началось, Вася! Звони своему следаку, я звоню в управление космической разведки. Пусть передают данные по маршруту Самойлова на твой компьютер в машину. Включай. Не буду, по возможности, тебе мешать, только если что-то срочное. Да, еще: я сам позвоню Елизарову, сообщу о задержании Самойлова. И передам наши пожелания вместе с записью разговора Росулова с Наримановым. Работай.

Дед Морозов отключился от разговора, а старший лейтенант Арцыбашев торопливо, поскольку увидел выходящего из подъезда Самойлова, стал набирать номер.

– Юрий Михайлович, старший лейтенант Арцыбашев… Срочно нужна группа захвата. Убийца отца будет с похищенной саблей. Это уже доказательство. Остальных участников группы я вам потом покажу.

– Куда выслать? – без разговоров спросил следователь.

– Адрес еще не знаю, бандиты поехали за саблей. Как только войдут в дом, я сообщу адрес. Пусть группа захвата сидит в машине.

– Понял. Приятно работать с военной разведкой… Кто преступник?

– Тот человек, которому вы дали мой телефон. Отставной полковник КГБ.

– Мы уже начали его проработку. Значит, пошли по вашему следу…

– Все, они поехали. Я позвоню.

Эпилог

1

Система космического слежения работала безотказно. «Хонда» уже выехала из двора и теперь стояла у светофора на ближайшем перекрестке. Монитор все показывал прекрасно. Можно было не спешить, поскольку было необходимо соблюдать дистанцию, чтобы не «засветиться». Василий Иванович выехал по другой дороге, в объезд, не желая проезжать на тот же сигнал светофора, на который проедет перекресток «Хонда». Подождать до следующего сигнала он мог себе позволить.

Джамбулат ехал достаточно быстро, но не превышая допустимой скорости, Василий держался выбранной изначально дистанции. Визуально наблюдать «Хонду» он не мог, но необходимости в этом пока не возникло.

Миновав площадь, «Хонда» остановилась. Арцыбашев знал центр города и понял, что встала она около областного краеведческого музея. Чтобы не догонять преследуемых и на случай, если они при возвращении поедут тем же самым путем, заехал в какой-то двор и остановился позади магазина. Ждать пришлось около пяти минут – наверное, эксперт долго одевался. Потом «Хонда» развернулась. Предусмотрительность Василия Ивановича оказалась не напрасной: не догадайся он заехать во двор, его могли бы увидеть из встречной машины. Опять пришлось ждать, чтобы создать дистанцию, а потом ехать, соблюдая ее в пределах допустимой нормы.

Конечно, передвигаться по городу с интенсивным движением и одновременно следить за другой машиной на мониторе – это не самое простое занятие. И только напряжение всей нервной системы позволяло старшему лейтенанту не потерять «Хонду» из поля зрения монитора и одновременно избежать аварии. Хорошо, что поездка эта совершалась не в часы пик, тогда было бы значительно сложнее.

Наконец центр города остался позади. В районе новостроек и улицы были значительно шире, и движение не такое интенсивное. Вскоре «Хонда» свернула сначала на боковую улицу, а потом и вовсе во двор, окруженный по периметру многоэтажными домами. Василий сначала остановился на улице, потом, подождав какое-то время, увидел другой въезд во двор и заехал туда.

Остановившись, Василий вытащил трубку и набрал номер следователя.

– Юрий Михайлович, можете высылать группу… – Он продиктовал адрес.

– А квартира?

– Моя машина не может доехать до лестничной площадки… Рядом с подъездом стоит черная «Хонда CR-V». Это их машина.

– Понял. Группа едет… Бандиты вооружены?

– Предполагаю, да. Их трое, с ними эксперт из музея. Женщина. Эксперта можно не бить.

– Все. Группа едет, я с ними.

* * *

Потянулось ожидание. В «Хонде» оставался только один человек; Джамбулат вместе с Самойловым и с экспертом, видимо, поднялся в квартиру. Прошло уже около пятнадцати минут, а группы захвата все еще не было. Арцыбашев уже начал нервничать, когда увидел, как раскрылась дверь подъезда и на улицу вышел Самойлов, придерживая дверь и выпуская высокую девушку, а следом за ними вышел Джамбулат; он нес в руках, несомненно, саблю, завернутую в какую-то гобеленовую тряпку. И Василий Иванович узнал в тряпке покрывало с кресла в квартире своего отца. Это было уже вторым доказательством.

Бандиты уже садились в машину, а группы захвата все не было. Иван Александрович галантно раскрыл переднюю пассажирскую дверцу перед девушкой, которая, как понял Арцыбашев, и была тем самым экспертом, а сам сел на заднее сиденье рядом с остававшимся в машине бандитом и забрал саблю из рук Джамбулата.

Арцыбашев включил зажигание и приготовил пистолет-пулемет. Отпускать бандитов нельзя. Он уже взялся за рычаг переключения передач, но в этот момент послышалась сирена милицейской машины и во двор въехала «Газель» – правда, туда же, куда въезжал и сам старший лейтенант, так что до «Хонды» была еще добрая сотня метров. Но Иван Александрович проявил хладнокровие. У него не было причины ждать преследования. Кроме того, он сам привык преследовать, и потому в данном случае его интуиция не работала. Может быть, и Джамбулат, сидящий за рулем, тоже хорошо понимал обстановку и повел себя правильно, не желая вызывать подозрение торопливым бегством; и потому «Хонда» не сорвалась резко с места, но тронулась плавно, показывая, что ее водитель не имеет причин для спешки.

Однако «Газель» стремительно сократила дистанцию и оказалась рядом, когда «Хонда» уже повернула, чтобы выйти из двора. Ментовская машина остановилась в стороне, распахнулись дверцы, и бойцы группы захвата, экипированные по полной форме, с оружием наперевес побежали в сторону «Хонды». И тут же последовала ответная реакция. Зазвенело выбитое в дверце стекло, опускать которое времени не было, высунулся ствол автомата, и несколько коротких очередей положили ментов на асфальт. Кого-то пули, возможно, и поразили, поскольку бронежилет не закрывает все тело, но большинство просто залегло. И никто не попытался сразу же стрелять в преступников. Последняя очередь из «Хонды» была не в сторону ментов, а в сторону «Газели», у которой оказались пробитыми сразу оба передних колеса.

Василий мог бы, конечно, стрелять и сам, но расстояние для пистолета-пулемета было великовато, да и приклад он не откидывал. И потому действовать старший лейтенант стал иначе. Он не поехал туда, где покинула двор «Хонда», потому что там менты уже встали на ноги и обязательно пожелали бы сесть в его машину, чтобы вести преследование. Трое из них уже вытаскивали из другой машины водителя, чтобы сесть за руль самим. Такое продолжение в планы Арцыбашева не входило. И потому он, сильно газуя и одновременно притормаживая, развернул машину на месте и выехал через другой въезд. «Хонды» уже не было видно, но с монитора точка никуда не ушла, и Василий Иванович понимал уже, что уйти не сможет, и потому, отчаянно сигналя, заставил притормозить идущие по главной дороге машины, а сам вошел в крутой поворот и пустился в погоню уже по прямой.

Официально у «Хонды» и скорость должна была бы быть повыше, и лошадиных сил в двигателе должно быть больше, чем у старенькой «БМВ», но та взяла такой разгон, что старший лейтенант Арцыбашев при всей своей отработанной реакции едва-едва успевал поворачивать руль и был вынужден во избежание риска сбросить скорость, будучи уверенным, что «Хонда» все равно никуда от него не уйдет.

Она и не ушла, как ни старался Джамбулат. Он и без того уже несколько раз задел идущие параллельно машины. Но кавказец уже увидел «БМВ» и понял, кто их преследует. Дистанция уже составляла метров двадцать, но между машинами ехала «Ауди». Василий опустил стекло и взял пистолет-пулемет в левую руку. Рулить одной рукой, совершая обгон на большой скорости, было опасно, тем не менее с задачей он справился. Еще через несколько секунд, когда дистанция достигла уже десятка метров, Арцыбашев дал очередь сквозь заднее стекло. Он знал, куда стрелял. Девятимиллиметровые пули оставили в стекле большие отверстия, но ответных очередей не прозвучало. Со стрелком, скорее всего, было покончено, а сидящий на заднем сиденье Самойлов взять в руки автомат не решался. Да он и не сидел уже, как можно было различить сквозь слабо тонированное стекло, а лежал на заднем сиденье.

Другие машины на дороге останавливались или сворачивали в первый ряд. Ехать стало проще. Уже с разных сторон – и сбоку и сзади – звучали милицейские сирены. Василий Иванович дал еще одну очередь, стреляя по колесу, но в момент стрельбы его машину чуть тряхнуло на какой-то дорожной неровности, и потому пули ушли в асфальт. Но вторая очередь была точной. «Хонда» начала активно вилять, терять скорость и, в конце концов, остановилась. Остановилась и «БМВ». Арцыбашев выскочил, держа на изготовку пистолет-пулемет. А из «Хонды» медленно, задом вперед, стал выбираться Джамбулат. И не сразу было понятно, что за странные маневры он совершает. Но он выбрался – и вытащил за волосы девушку-эксперта. Той пришлось при этом перебираться и через рычаг селектора, и через сиденье водителя. Джамбулат держал левой рукой девушку, а во второй руке – пистолет, приставив ствол к ее голове.

Василий Иванович молча наблюдал за этой сценой. Так же молча смотрели и подоспевшие менты из машины ДПС, и подъехавшие позже дорожных патрульных бойцы группы захвата.

– Пристрелю… – пригрозил Джамбулат. – Пристрелю… Дорогу освободите.

– Что ты хочешь? – задал глупый вопрос один из патрульных.

– Я с ней уеду. Ключи от той вон «БМВ», – кивнул он в сторону машины Арцыбашева. – И быстро. Застрелю.

Сам себе Джамбулат казался, наверное, грозным и серьезным человеком.

– Дурак, – сказал Василий Иванович спокойно, но уже наведя красную точку лазерного целеуказателя прямо в лоб бандиту. – Видно, что идиотских американских фильмов насмотрелся. А это дерьмо нормальному человеку смотреть не рекомендуется.

– Сам дурак. Застрелю ее!

– Пуля летит быстрее, чем сгибается палец, это любой грамотный человек, который глупые фильмы не смотрит, знает. Лучше отпусти.

Старший лейтенант Арцыбашев смотрел Джамбулату в глаза и видел, как расширяются у того зрачки. Периферийное зрение отмечало, как истерично дрожит рука, сжимающая рукоятку пистолета. В таком состоянии бандит мог и в самом деле выстрелить. И тогда Василий выстрелил сам.

Красная точка на лбу Джамбулата закрылась черной дырой.

– Главного держите, – показал старший лейтенант ментам, заметив, как отставной полковник КГБ пытается неуклюже перебежать дорогу. Саблю Иван Александрович захватил с собой.

За Самойловым побежали сразу трое. Бегали менты хорошо – наверное, просто потому, что были моложе полковника. И догнали его уже на газоне, когда тот завяз в сугробе.

2

Дальше требовалось только сохранить темп операции. Под ней Василий подразумевал те действия и цели, которые предусматривались и преследовались Главным разведывательным управлением армии, но отнюдь не цели МВД или ФСБ, которые заканчивались на значительно более раннем этапе. Но темп сбивался неторопливым следствием, которое понятия не имело о конечных целях ГРУ.

Самойлов не зря много лет служил в КГБ. Он понимал свое положение отлично и при этом хорошо знал, как относится суд к человеку, помогающему следствию. И потому согласился на сотрудничество сразу, с первого же предложения. Он своей рукой написал полностью признательные показания по поводу убийства генерала Арцыбашева, назвал соучастников и заказчика, пока недосягаемого для закона, – но только под давлением оперативников ФСБ, предъявивших ему фрагмент записи беседы Росулова с Наримановым; согласился показать диск с досье на Нариманова, хранящийся в Москве у доверенного лица. При этом Иван Александрович свою роль в деле об убийстве генерала сводил к минимуму и желал выглядеть только посредником при переговорах о покупке сабли, но не более. Росулов был убит, остальные еще не попали в руки правосудия, и, как понял старший лейтенант Арцыбашев, видимо, чтобы не возникло разногласий в показаниях, Самойлов не стал называть адрес, по которому устроились на жительство остальные бандиты.

Не по долгу службы, а только по доброму отношению Юрия Михайловича, и в благодарность за поиск и активное участие в задержании преступников, Василию разрешили присутствовать на допросе отставного полковника. Здесь же присутствовал и старший оперуполномоченный местного управления ФСБ, который уже по ходу дела знакомился с материалами, но материалы эти ему предоставил не руководитель следственной бригады следственного комитета. Видимо, их прислали из Москвы, потому что вопрос о компьютерном диске с досье на Нариманова задал именно старший опер, а Юрий Михайлович, естественно, об этом понятия не имел, как не имел и самой записи разговора Нариманова с Росуловым.

Во время допроса Иван Александрович несколько раз бросал на Василия понимающие взгляды, словно хотел показать, что признает свое поражение, но при этом исключительно из уважения к старшему лейтенанту спецназа ГРУ дает тому возможность самому разделаться с убийцами своего отца. Отставной полковник легко просчитал, что если тех еще не арестовали, следовательно, Арцыбашев не дал следствию их адрес и преследует при этом свои цели, которые казались понятными Самойлову. Но конечная цель стала ему ясна только после того, как Арцыбашев в довершение первичного допроса задал свой вопрос, вроде бы не относящийся к делу:

– Иван Александрович, кто живет в том особняке на окраине Баку, куда вы безуспешно звонили? Шикарный такой особняк с видом на море… Я сразу предупреждаю вас, что от вашего ответа зависит очень многое. В частности, ваша судьба…

Никто из присутствующих, кроме самого Самойлова, сказанного не понял. Но Иван Александрович словно бы собственным кадыком подавился и долго не мог перевести дыхание. Однако все же сумел с собой справиться.

– Вы вполне уверены, что желаете познакомиться с этим человеком?

В этой фразе была даже угроза.

– Уверен.

– Этот особняк принадлежит тому, кто хотел иметь эту самую саблю.

– Нариманов? – спросил старший опер ФСБ.

– Нет, Нариманов желал добыть ее для него. Чтобы оказать тому услугу.

– Разве Азирхан Насир живет в Азербайджане? – поинтересовался Арцыбашев таким тоном, будто вполне уверен в личности конечного заказчика.

– Он там проводит много времени. Отдыхает от забот, – сказал Самойлов.

– И в настоящее время…

– В настоящее время он должен быть там. По крайней мере, в течение еще месяца… Это по моим данным… – Самойлов явно откупался от старшего лейтенанта.

– Ну что же, и за такие данные спасибо…

* * *

Ивана Александровича увели.

Василию очень хотелось бы самому встретиться с оставшимися в живых и на свободе убийцами своего отца. При этом он понимал, чем может закончиться такая встреча. Но Самойлов явно свалил все грехи на этих людей, по сути дела, являвшихся мелкой сошкой в большом предприятии, и сам при этом выглядел вполне солидно. Ну что такого, что он пытался купить саблю? Ну что такого, что он пытался обмануть бандитов и подменил еще в машине, когда уезжали с места преступления, нужное оружие на другой, достаточно простой клинок, который с риском для жизни вывозили за границу те же бандиты? Он ведь не убивал, и никто не скажет, что он убийца…

Никто, кроме самих бандитов, которых Иван Александрович пожелал оставить на «съедение» старшему лейтенанту Арцыбашеву. Самойлов очень рассчитывал на то, что Василий пожелает насладиться местью. Тот, может быть, и пожелал бы насладиться, но в данной ситуации не имел права рисковать. И не имел возможности откладывать месть, поскольку бандиты могли бы скрыться у себя на Северном Кавказе, где искать их было бы очень трудно и всегда была возможность не найти.

– Значит, можно докладывать руководству об удачном завершении дела. – Удовлетворенный Юрий Михайлович положил ладони на стол и сам себе улыбался.

– Частично, – заметил старший опер ФСБ. – Остальные бандиты еще не пойманы…

– Тем не менее убийство раскрыто, имена убийц мы знаем, осталось только объявить их в розыск. Когда-нибудь попадутся…

– Зачем откладывать дело? – сказал Арцыбашев. – Вы, Юрий Михайлович, запамятовали – я обещал вам и остальных предоставить.

– Предоставить? – не понял Юрий Михайлович.

– Записывайте адрес. Люди опасные, вооружены. Тот, со сломанной челюстью, чемпион мира по боям без правил. Предупредите группу захвата…

– Вы поедете с нами? – поинтересовался следователь.

– Нет. Я на днях загляну, если не возражаете, посмотрю протоколы допросов…

* * *

Василий позвонил Деду Морозову только из машины:

– Товарищ полковник, докладываю. Сабля, как вещественное доказательство, находится в следственном комитете, мне ее пока не вернули. Самойлов в камере. Диск он сдал представителю ФСБ – вернее, указал адрес, где тот хранится. Сам пытается отмазаться от убийства, сваливает все на помощников-кавказцев. Надеется, что я захочу с ними сам разделаться, и потому адрес не сказал. Я послал туда группу захвата МВД.

– Это все хорошо. Но как мы будем выходить на Нариманова? Ты продумал?

– Нам нет надобности выходить на Нариманова, товарищ полковник. Тот номер, по которому Самойлов не мог дозвониться… Вилла на берегу моря под Баку… Там сейчас отдыхает Азирхан Насир.

– Это точно?

– Эта информация от Самойлова. Он со мной негласно торговался: он мне – данные, я – молчу о местонахождении остальных бандитов.

– Снова дилемма… – вздохнул Дед Морозов. – Что надежнее – заманить Азирхана сюда или высылать группу в Азербайджан? При нынешних отношениях между нашими странами это грозит международным скандалом.

– Надо решать быстрее, – поторопил Василий.

– Я думаю, и сам командующий не возьмет на себя решение такого вопроса. Надо подниматься выше несколькими этажами… И проводить обязательные консультации с Кремлем.

– Так что, мне пока не звонить?

– Жди моего звонка. Поезжай в деревню, посиди с Охамело. Только много не пей.

– Понял, товарищ полковник. Буду ждать.

* * *

Отставной ментовский полковник узнал характерный урчащий голос двигателя «БМВ» и вышел встретить старшего лейтенанта.

– А это что за штука? – спросил он, когда старший лейтенант вытащил из машины пистолет-пулемет. В годы службы полковника этого оружия еще не было в помине.

– «ПП-2000», хорошая штука, все зарубежные аналоги превосходит. Сделана, кстати, по ментовскому заказу, но поставляется во все спецслужбы. Ваши менты собираются отобрать у постовых пистолеты и вооружить их пистолетами-пулеметами. Только, естественно, без глушителя.

Петро Никифорович, похоже, имел слабость к оружию, потому что с явным благоговением взял из рук Василия Ивановича оружие, чтобы рассмотреть. И вернул почти с сожалением.

– Когда я служил, такого не было…

– Чайку попьем? – спросил старший лейтенант.

– Нет, сынок, здоровье не позволяет на ночь чай пить. Всю ночь бегать во двор буду…

– А водку?

– С водкой проще. Ты будешь? Бутылка твоя у меня еще не почата.

– Пока не могу себе позволить, жду звонка начальства.

– Ну и ладно. Здоровее будем… А то водка нынешняя в большинстве своем «паленка» – не выпивка теперь, а сплошная «русская рулетка». А выпить все же хочется. Давно не пил, а один не имею привычки…

* * *

Дед Морозов позвонил только в половине первого ночи.

– Отбой, Василий Иванович.

– Я и так уже, товарищ полковник, сплю… – спросонья не включился в разговор Арцыбашев.

– Операции – отбой, – пояснил полковник. – Принято решение задействовать отдельную мобильную офицерскую группу. У нас нет гарантии, что Азирхан Насир примет твое приглашение, – это раз. Сабля в настоящее время находится в следственном комитете и, согласно букве закона, может быть возвращена тебе только после конечного судебного заседания. Получить ее даже для проведения операции организационно сложно. Требуется подписать кучу бумаг, а на это уйдет много времени. Сам знаешь, с нашей бюрократией только с «калашниковым» можно бороться… А Азирхан Насир, в случае договоренности, в состоянии прилететь уже завтра. Что тогда делать? Проще будет группе сработать… Ребят пошлем опытных. Конечно, им, как и тебе, работать придется в «автономке». Но им не привыкать. Значит, ты завтра выезжай в Москву.

– Можно перенести приезд на послезавтра? Послезавтра с утра буду в ГРУ.

– Причина?

– Личного плана.

– Можно. Приезжай послезавтра утром. Ждем тебя. Пока выражаю устную благодарность командования и поздравляю с присвоением капитанского звания. Министр подписал приказ только вчера.

– Спасибо, товарищ полковник. Тогда – тем более – только послезавтра утром. Завтра до обеда отлеживаться буду.

– Понял. Привел Охамело…

Василий Иванович встал, умылся, оделся, прихватил с собой вторую бутылку водки, купленную накануне вместе с бутылкой для отставного ментовского полковника, и отправился к соседу в гости. Он не сомневался, что Петро Никифорович примет его и в это время. Жалко, у него не было в запасе дополнительной звездочки! Обмывая очередную звездочку, офицер обязан зубами достать ее со дна стакана, наполненного водкой…

Примечания

1

Действительный эпизод.

(обратно)

2

Бармица – кольчужная сетка, крепящаяся к шлему, закрывала горло и шею. Встречались шлемы с глухой бармицей, закрывающей все лицо.

(обратно)

3

«ПМ» – пистолет Макарова.

(обратно)

4

Хорасанская сталь – на средневековом Востоке лучшие булатные клинки делались в Дамаске и в Хорасане, развитом ремесленном городе на севере средневековой Персии, где основное население составляли курды. Курдская знать была вооружена именно таким оружием и разнесла славу о нем по всей Европе благодаря крестоносцам, которые так и не смогли победить султана Саладина (Салах-ад-Дина), курда по национальности. В сражениях сабли курдов рассекали европейскую броню, как бумажную. Английский король Ричард I (Ричард Львиное Сердце) пытался заманить к себе всяческими посылами хорасанских оружейников, однако это ему не удалось. Каких-то оружейников сумел вывезти в Европу герцог Болдуин, предок нынешней династии бельгийских королей, однако они или не захотели, или не сумели выплавить булат в Европе. Тайна изготовления хорасанской стали так и осталась тайной.

(обратно)

5

ДОС – дома офицерского состава. Как правило, небольшие поселки внутри расположения части или рядом с ней, где проживают офицеры и служащие с семьями.

(обратно)

6

Работать в «автономке» – то есть выполнять задание без официальной поддержки командования. В случае провала исполнитель несет ответственность сам, словно бы и не получал приказа.

(обратно)

7

Раппорт – в гипнозе взаимодействие гипнотизера и его клиента, грубо говоря, мышление на единой волне. Без установления раппорта, как правило, погрузить клиента в трансовое состояние не удается.

(обратно)

8

Разговор о штурме дворца Дар-уль-аман президента Амина в Афганистане 27 декабря 1979 года; с этого штурма началась афганская война.

(обратно)

9

Нарукавная эмблема спецназа ГРУ изображает летучую мышь, обнимающую крыльями земной шар.

(обратно)

10

«Тойота Ленд Крузер 100» и «Тойота Ленд Крузер 200» имеют горизонтальное расположение ребер радиаторной решетки. «Тойота Ленд Крузер Прадо» имеет вертикальные ребра.

(обратно)

11

«Ушира» – в восточных боевых единоборствах прямой удар ногой в голову с разворотом корпуса вниз. Термин пришел из карате, но стабильно применяется для обозначения этого удара в разных видах единоборств. Требует особой точности при нанесении, поскольку при неточном ударе бьющий остается в открытом для атаки противника положении.

(обратно)

12

ХОЗУ – хозяйственное управление.

(обратно)

13

СОБР – специальный отряд быстрого реагирования.

(обратно)

14

«Контролька» – любой предмет, который может служить показателем того, что дверь открывали в отсутствие хозяина. Устанавливается так, что для постороннего глаза выглядит совершенно естественно и внимания не привлекает. Это может быть и волос, и нитка, и все, что угодно.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Часть I

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

Часть II

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Эпилог

Реклама на сайте