«Киллер навсегда»

Автор предупреждает, что все события и персонажи – вымышлены, любые совпадения – случайны.

Преступник – творец, сыщик – критик.

Г.К.Честертон. «Сапфировый крест»

1. Беспокойное утро среды

Ствол «винчестера» и витрину, в которую он был нацелен, разделяло несколько десятков метров. Ружье дрожало. Первые заряды картечи ударили в стену магазина, не причинив никому вреда. Ангелов попытался сосредоточиться: поочередно вытер ладони о штаны, помотал головой, отгоняя навязчивые видения. Вроде бы помогло…

Выстрел! Витрина медленно, как в штатовских боевиках, начала осыпаться. В магазине заголосили продавщицы, через дорогу метнулась шустрая старушка с авоськой, скрылась из зоны обстрела раньше, чем Ангелов успел передернуть затвор. Дымящаяся гильза покатилась по ковру. Ангелов подхватил и выставил ее на подоконник, в ряд к Двум таким же. Слева от него, на табуретке, стояла кастрюлька заполненная боеприпасами. Зарядов было много, и Ангелов улыбнулся…

Из обстрелянного магазина звонили в милицию. Занятая своим маникюром, девушка-оператор службы «02» невозмутимо записала сообщение, по пути из дежурной части главка в территориальное отделение оно, как обычно, трансформировалось до неузнаваемости. В эфир пошло безобидное: «Улица Парковая, сорок два, якобы бьют витрины…»

Четверть часа спустя, когда картечь разнесла «мигалку» и лобовое стекло на патрульном УАЗе, яростный мат рванул из динамиков всех милицейских радиостанций, дежурный по РУВД [1], осознав смысл сообщения, вскочил так, что отлетело кресло, и несколько долгих секунд поправлял галстук. Мысленно он высчитывал оставшиеся до пенсии месяцы, но руки делали привычное дело, нажимая на пульте клавиши прямой связи с кабинетом руководства. Когда загорелось несколько лампочек, подтверждая, что связь установлена, он откашлялся и начал доклад.

Звонок «прямого» телефона помешал начальнику ОУРа[2] майору Катышеву эффектно закончить разнос, посвященный низким результатам борьбы с торговлей наркотиками. Сняв трубку, он, продолжая с раздражением смотреть на аудиторию, представленную двумя десятками оперативников управления, печально сказал:

– Я, в натуре, не понимаю: чо, никто работать не хочет? – Вопрос сопровождался потряхиванием растопыренных пальцев свободной левой руки. – Когда я был молодым оперативником, то после работы домой специально по самым темным дворам шел. Увижу, компания впереди стоит – подойду, у всех карманы выверну!

Катышев несколько лет назад перевелся из внутренних войск сразу на руководящую должность и наркоманов отродясь не задерживал, но умел сочинять примеры, которые в его устах звучали ярко и убедительно.

– А если кто не захочет выворачивать?

– А тому – просто в морду! – Катышев показал внушительных размеров кулак и рявкнул в трубку: – Да!

– Вообще-то, это грабежом называется, – пробормотал сосед Волгина. – И вправду Бешеный Бык…

Прозвище прилипло к начальнику давно и соответствовало ему полностью. По одной из версий, он сам изобрел и запустил в обиход это «погоняло».

– Что-о?!! – По мере развития диалога лицо ББ наливалось кровью, он встал из-за стола. Шепот в кабинете утих. Стало ясно: случилось нечто неординарное. – Допрыгались, бля! На Парковой конкретно шмаляют. Какой-то петух прямо из окна всех мочит. Чикаго, блин, тридцатых! Волгин! Со мной едешь, твоя тема…

Сергей Волгин входил в группу по раскрытию умышленных убийств. По штатному расписанию, группа должна была состоять из трех оперов, но пока что ее укомплектовали только на треть. Убийств в районе случалось немного, Волгин справлялся один, и Бешеный Б., предложив несколько заведомо непроходимых кандидатур, на том и успокоился, рассудив, что, покуда гром не грянул, свободного человека можно бросить на другую, более прямую линию [3], где не нужно долго разбираться, а можно сразу «нарубить много палок» [4].

– И вообще, все со мной. По коням!

Катышев обожал ходить в армейском камуфляже, который украшал толстым, как и положено бурому «деду», слоем белоснежной подшивы и всевозможными значками, полученными за годы службы во внутренних войсках. Размахивая черной шапочкой-маской, он занял командирское место в рувэдэшном УДЗе. Шестеро оперативников втиснулись на заднее сиденье, еще троих Волгин взял в свою машину. Остальные, не горевшие желанием принять участие в задержании, вернулись в отдел.

На Парковой было уже полно сотрудников, но активных мер по задержанию преступника пока никто не принимал. В основном, разбившись на группы, курили и шугали прохожих, норовивших влезть в сектор обстрела. Катышев на ходу выпрыгнул из машины и, размахивая пистолетом, побежал выставлять оцепление.

– У нас там начальник живет, – сообщил Волгину подошедший участковый; по бледному лицу лейтенанта, вчерашнего выпускника средней школы милиции, можно было безошибочно догадаться, что безобразие творится на вверенной ему территории, – соответственно с него и спросят в первую очередь.

– Где?

– Соседняя квартира, видите, четыре окна левее? С красными занавесочками.

– Он дома?

– Он на работе, но жена, может быть, дома. Меня она знает, так что могу проводить.

Квартира Ангелова располагалась на втором этаже, над магазином, верхний край витрины которого образовывал широкий козырек, пройдя по которому, можно было добраться до стрелка.

Катышев оказался за спиной, все услышал и толкнул Волгина локтем в бок:

– Он дело толкует. Давай, Серега, покажи класс! Не зря же тебя в ФБР всякой херне учили.

Двухнедельный семинар, который проводили в городе специальные агенты Федерального бюро расследований, к задержанию спятивших снайперов отношения не имел, но Катышев завидовал красивому диплому, который Волгин получил по окончании занятий, и не уставал напоминать об этом при каждом случае. В принципе, ББ и сам был парень не промах, иной раз мог прыгнуть грудью на помповик, но чаще, как и подобает начальнику, предпочитал организовать работу и снять пенки.

– Кто в квартире живет? – спросил Волгин у участкового.

– Вот фамилия…

– Плевать на фамилию. По жизни он кто?

– Жалоб от соседей не поступало. Ружье хранит на законном основании.

– Один живет? Ты его сам-то хоть раз видел?

– Жена вроде была.

– Ладно, пошли, попробуем.

Катышев притащил из машины бронежилет, но именно в этот момент Ангелов скрылся в глубине комнаты, и Волгин, оттолкнув начальника, бросился через дорогу. Следом, грохоча тяжелыми ботинками, стартовал участковый.

«Можно было потерять пять минут и, сделав круг, подойти к дому сзади, – думал Сергей, глядя на окно и каждую секунду ожидая увидеть вспышку нового выстрела – или не увидеть, если выстрел окажется точным. – На хрена мой героизм нужен? Народ уже отогнали, так что никого он не зацепит, в худшем случае стекол понабьет, пока спецназ едет… А уж они бы слепили его по полной программе. Мое дело – не размахивать шашкой, а определить время и место, когда это размахивание будет наиболее эффективным…»

Участковый бежал тяжело, придерживая на боку прыгающую радиостанцию. Фуражка на его голове все больше задиралась к затылку и наконец слетела, колесом прокатилась по дороге, описывая широкую дугу. Тотчас в окне мелькнул ствол «винчестера». Участковый не видел опасности. Сбившись с шага, он метнулся в сторону, за фуражкой. В последний момент Волгин успел схватить его за рукав и вытащить из зоны обстрела. Они упали на асфальт одновременно с грохотом выстрела; картечь взвизгнула за их спинами.

– Господи! – До участкового, впервые попавшего в переделку, только сейчас дошло, чем могла кончиться погоня за казенным имуществом. – Твою мать, он же мог…

Жена начальника впустила их без разговоров. Участковый, которого от пережитого стресса пробила икота, хотел помочь Волгину, но Сергей, руководствуясь проверенным правилом: лучше действовать в одиночку, чем с неизвестным напарником, – его отстранил. Сам себя не подведешь, а если и подведешь, то пожалеть об этом не успеешь, в то время как дилетант за спиной – потенциальная причина больших и малых бед, переживать которые будешь до конца жизни либо в инвалидной коляске, либо на его могиле.

– Вот, табуреточку возьмите, – спохватилась хозяйка, когда опер уже перемахнул подоконник и стоял на козырьке.

– Спасибо, не надо…

– Надо было броник надеть, – посетовал участковый.

Сергей отмахнулся. При выстреле в упор легкая «кора» не удержит картечь, а вот помешать, когда потребуются скорость и точность движений, может серьезно.

Все закончилось очень быстро. Ангелов прозевал появление Волгина, и, когда попытался в очередной раз прицелиться, опер был уже рядом, вцепился в ствол обеими руками, дернул на себя и в сторону, потом толкнул обратно, целясь прикладом в морду. В последний момент Ангелов успел нажать на спуск, в результате чего и получил в лоб с удвоенной силой. Картечь ушла в облака, стрелок опрокинулся на спину, а Волгин поскользнулся и невыносимо долгое мгновение балансировал на краю козырька, глядя на замершие фигуры коллег внизу. Устоял и, под общий вздох облегчения, влетел в комнату. Ангелов лежал не шевелясь, но Сергей, мысленно уже переживший свое падение, дважды от души долбанул его ногой в подбородок. Лежачих не бьют? Бьют – те, кто стоят, тоже ведь люди.

Сергей обошел квартиру и, никого больше не обнаружив, вернулся в комнату, где надел на задержанного наручники. В дверь давно уже стучали, но Сергей сначала тщательно отряхнул брюки и только потом открыл многочисленные замки.

Ворвались Бешеный Бык в бронежилете и с пистолетом в вытянутых руках, постовые с автоматами, участковый без фуражки, районное и городское начальство с большими звездами на погонах: всем было интересно.

– Живой, бродяга? – Катышев пытался похлопать Волгина по плечу, но тот увернулся, прошел на кухню и, сев к столу, закурил сигарету. Вошли начальник районного штаба и полковник из главка, которым срочно потребовалось что-то обсудить. Сергей закрыл глаза и на несколько минут, кажется, задремал.

Ангелова увезли, начался осмотр места происшествия и опрос свидетелей. Из руководства остался лишь Катышев, который метался между квартирой и улицей, стараясь озадачить каждого подвернувшегося сотрудника. Его голос слышался со всех сторон:

– Пройдись по той лестнице… Перепиши номера машин – вечером всех опросим… Вы двое – бегом в магазин…

В какой-то момент он залетел в кухню, увидев бездействующего опера, открыл было рот, чтобы и его отправить кого-нибудь допросить, но одумался и сказал другое. Самое, на его взгляд, важное:

– Видал, Григорьев из главка?

– И что теперь?

– Сказал, все в приказ попадем!

– Все?

– А ты как хотел, один? Мы сильны коллективом!

– Нет, Василич, мне в приказ нельзя. У меня выговор висит. Не снятый.

– Не переживай. Сейчас его и снимем досрочно.

Сергей представил, как будет выглядеть приказ о поощрении. Поощрят не менее двадцати человек, героически ловивших Ангелова, начиная с первого заместителя начальника главка, а вот про самого Волгина могут и забыть. Не то чтобы очень хотелось – но противно. Хотя и привычно.

– Поеду я, Василич, в отдел.

– Давай. Можешь сто грамм принять, для снятия стресса. Я разрешаю.

– Ну, спасибо, отец родной.

Катышев оглянулся на дверь, убедился, что никто вольности подчиненного не слышал, вздохнул и испарился. Но уехать Сергей не успел – давешний участковый перехватил его в коридоре и доложил:

– Там, в соседнем подъезде, старушка одна любопытная есть. Не хотите поговорить?

– Вообще-то я неразговорчив. Есть о чем?

– Она подозревает убийство.

Старушка звалась Анной Ивановной. Ее уже опрашивал Катышев, прознавший о проблеме невесть как. То ли сам замолотил «мокруху», то ли бросил в карман участковому пару «жучков». Поигрывая радиотелефоном, он нависал над сидевшей за столом бабушкой, занимая собой ровно треть объема малогабаритной кухни. Под его начальственным взором Анна Ивановна робела и была уже не рада, что связалась с милицией.

– Инна ее зовут, Валерьевна, кажется. Фамилию подзабыла. Муж у ей в фирме работает, с машинами. В командировки часто ездит. А она, как только он за ворота, мужиков всяких в дом тянет. Уж сколько их прошло всяких! И белых, и… черных. Один раз, представьте, даже негр был.

ББ шевельнул бровями, подумал и уточнил:

– Кавказец?

– Да нет, черный!

– Ага.

– Сегодня среда? – продолжала Анна Ивановна. – Так вот, муж у ей в субботу уехал. В командировку опять, значит. Он всегда с одним и тем же чемоданом ездит. В тот вечер тишина была. А в воскресенье уже всю ночь гуляли, я пять раз вставала корвалол пить – здесь же такая слышимость! И в понедельник шумели, но недолго. До часу, наверное. А потом – тишина. Нехорошая такая тишина. Я забеспокоилась, к окну подошла. И что же я вижу?

– Что? – напрягся ББ.

– У Инны в квартире, значит, дверь как хлопнет! Железная у них дверь. А потом из подъезда во двор парень выбегает. Выскакивает, значит, и к машине своей. Машина рядом стояла, белая такая. Я и раньше ее много раз видела. Бежит, а сам все на Инкины окна оглядывается, и лицо у него – белое… Может, чайку вам поставить?

– На службе не употребляем. С воскресенья, получается, вы Инну не видели.

– Не видела. И в воскресенье не видела. И в субботу, кажется, тоже. Но так и тишина с тех пор! Ни одного звука.

– Звонить туда не пробовали?

– Нет, зачем? Сами пробуйте.

– Давайте. – Под диктовку Анны Ивановны Катышев принялся нажимать попискивающие кнопки радиотелефона. Потянулись гудки…

– Все равно я бы услышала, если бы дверь открывали…

– Тише! Да, в натуре, никто не отвечает. У вас ключей от их квартиры случайно нет?

– Откуда? Никогда мне не оставляли. У сестры ейной, может, и есть.

– Сестра?

– Да, Лариса. Она иногда заезжала.

– А про любовников ее муж знал?

– Эдуард Анатольевич-то? Догадывался, наверное. Но сталкиваться им, например, не приходилось. Может, и прощал. Видно было, как он ее любит.

– Окна не смотрели? Закрыты? Лейтенант, проверь! По жизни вскрывать квартиру у вас оснований пока нет. Надо искать родственников.

– По жизни-то основания как раз есть, – заметил Волгин. – Их по закону нет.

– Надо искать родственников, – Катышев задумчиво постучал радиотелефоном по столу. – Или ждать, пока муж вернется. Не замечали, он надолго у нас пропадал?

– Дней на пять, на неделю.

– Значит, скоро появится… Ну, что там, лейтенант?

– Все закрыто. Ничего не видать. Но свет, кажется, горит.

– Вот! – Анна Ивановна перекрестилась. – А что я говорю? Надо техника звать. Там дверь такая, что вам не сломать будет.

Катышев хмыкнул и передернул плечами.

– Пошли, глянем. Глядели все вчетвером.

– Да, конкретно сработано, – уважительно протянул ББ, бухая кулаком по стальной, выкрашенной шаровой краской двери, более уместной в хранилищах форта Нокса, чем на лестничной площадке в российской глубинке. А может, и наоборот…

Участковый протиснулся вперед, присел перед замочной скважиной, втянул носом воздух.

– Что там, лейтенант?

– Показалось.

На звонки, как и следовало ожидать, никто не отозвался. Катышев хотел вернуться к соседке, чтобы сесть и подумать, когда Волгин потрогал ручку. Она неожиданно легко повернулась, а вслед за тем лязгнула, опускаясь, вертикальная запорная планка, и дверь начала открываться.

– О-па, не заперто, – удивился лейтенант, а в руке у ББ мгновенно оказался радиотелефон с воинственно торчащей антенной. Чертыхнувшись, он сменил «трубку» на пистолет и двинулся вслед за Волгиным, уже вошедшим в квартиру.

Сергей оружия не доставал, рассудив, что если в квартире обнаружится труп, то убийца все равно давно уже смылся, а посему вероятность затоптать улики намного превышает возможность получить по голове.

В гостиной был полный бардак. Распахнутые дверцы шкафов, вывернутые ящики, битый хрусталь, сорванная картина с отпечатком подошвы на холсте… Волгин покрутил головой, отыскивая источник запаха, пока еще слабого, но слишком характерного, чтобы его можно было с чем-нибудь спутать. Ногой толкнул дверь спальни, заглянул и остался стоять на пороге:

– Приехали…

Девушка лежала на спине поперек кровати, согнутые в коленях ноги были разведены в стороны, лицо прикрывала подушка грозной красно-черной расцветки. В тех же тонах были выдержаны остальное постельное белье, занавески и тканевая обивка стен. Волгин ослабил узел галстука и подошел ближе. Покрытое пятнами тело уже стало опухать, и тонкий витой браслетик на левой щиколотке глубоко врезался в кожу.

В кино трупы выглядят куда приличнее…

Катышев стволом пистолета откинул подушку, морщась, наклонился:

– Так люди сами не умирают… – Пистолет нырнул в кобуру, морщины на лбу начальника разгладились. – Или умирают? Сергеич, ты же у нас спец по жмурикам, глянь опытным глазом. Лично я никакого криминала не вижу.

– Зря. Придушили подушкой, а перед этим, чтобы не сопротивлялась, кулаком приложили. Видишь, как челюсть сломана? Били справа, один удар, профессиональный. В запарке, во время скандала, когда, например, партнерша что-то не то сказала, так ударить сложно.

– Надо же, какие тонкости! Тебе их часто лупить приходится? А я уж надеялся, она сама. Мало ли, сердечко во время оргазма, конкретно, не выдержало…

Милицейский цинизм, без которого просто свихнешься на этой проклятой Богом и людьми оперской работе, был присущ Волгину в неменьшей степени, чем Катышеву, но сейчас слова начальника вызвали раздражение. ББ и сам это понял. Набирая номер дежурной части, примирительным тоном сказал:

– Прикрой ее чем-нибудь… Вон, простыня валяется, – и вышел в гостиную.

Накрывать труп Волгин не стал – обстановка на месте преступления, сколь бы неприглядной она ни была, должна оставаться неизменной до приезда судебного медика и криминалистов. Малейшее изменение может повлечь за собой утрату улики, возможно – единственной, на основании которой преступника можно будет впоследствии привлечь к суду. Это ведь только в кино гениальный сыщик на основе своих умозаключений ловко колет злодея, достаточно лишь собрать всех подозреваемых в одну кучу и в кульминационный момент указать на душегуба пальцем. В жизни, по делам об убийствах, улик оказывается ох как мало, и каждая из них – на вес золота.

Анна Ивановна каким-то образом просочилась мимо участкового и появилась на пороге спальни.

– Господи, срам-то какой! Хоть и непутевая девка была, но так-то зачем?

– Инна? – сурово спросил Катышев, надвинувшись на старушку. – Тогда попрошу вас временно выйти. Потом мы вас позовем, будете понятой. И ты, Волгин, не стой. как столб. Надо в темпе пробежаться по квартирам, может, еще кто этого воскресного беса заметил. Давай иди, я пока здесь покараулю.

У входной двери участковый объяснялся с женщиной, настойчиво пытавшейся прорваться в квартиру.

– Понимаете, пока нельзя.

– Это мне-то нельзя? – спросила женщина так веско, что лейтенант замолчал; воспользовавшись паузой, она шагнула через порог и столкнулась с Волгиным: – О, здрас-с-те! А вы тут что делаете?

Знакомы они никогда не были, но Сергей уже догадался, с кем имеет дело, и Анна Ивановна подтвердила его предположение:

– Это Лариса, Инночкина сестра.

– Ну, и что дальше? – сестра нахмурилась.

Она смотрелась лет на тридцать, была высока ростом, с хорошей фигурой, достоинства которой подчеркивали куртка из мягкой кожи и черные блестящие брючки, купленные в дорогом бутике. Красивой ее Волгин бы не назвал, но впечатление она производила и в памяти оставалась – как и все самостоятельные женщины, привыкшие к мужскому вниманию и не отягощенные финансово-бытовыми проблемами.

– Я недопонимаю ситуацию. В чем дело, офицер? Обворовали квартиру или что-то произошло с Инной?

Анна Ивановна юркнула за дверь, и Лариса все поняла:

– О Боже! И еще этот запах… Как это случилось? Несчастный случай или?..

– Разбираемся.

– Значит, «или».

– Были основания такое предполагать?

– В ее возрасте от старости не умирают.

– А сколько ей было?

– Двадцать шесть. Неработающая, замужняя. Что вас интересует еще?

– Давайте переговорим где-нибудь на улице.

– Сначала я хочу посмотреть… Впрочем, сейчас, наверное, нельзя? Понимаю.

– Где сейчас ее муж?

– Эдуард? В командировке, под Москвой. В фирме должны знать точно. Кстати, вы же наверняка захотите осмотреть его кабинет.

– Кабинет?

– Первая дверь справа по коридору. Она всегда заперта, но в офисе есть запасной ключ. Уверяю, ничего интересного вы там не обнаружите. Никаких скелетов в шкафу – все на виду. Наверняка вам об этом уже настучали. Кто будет звонить в фирму?

– Мой шеф, – спихнув сестру подошедшему Катышеву, Волгин зашел в квартиру Анны Ивановны.

Опрос жильцов подъезда принес некоторые результаты. Предполагаемого убийцу видели несколько человек, и его приметы в целом совпадали с теми, что уже сообщила бдительная старушка. Парень двадцати с небольшим лет, высокий, смуглый, спортивного телосложения, в желтой матерчатой куртке и темных штанах. На третьем этаже обнаружился мужик, хорошо разбирающийся в машинах, и от него стало известно, что подозреваемый скрылся на белой «восьмерке» с кузовом кабриолет.

– Таких тачек в городе – с гулькин хрен, – авторитетно заявил Катышев, когда они с Волгиным вышли к подъезду перекурить. – Может, и вообще одна. Смотайся к гаишникам, прокинь по компьютеру. Бля буду, к вечеру мы его сожрем. Чего рожу кривишь?

– Не люблю, когда все слишком просто получается. Не бывает так. Свидетели косяком прут, показания – один в один, и все просто из штанов выпрыгивают, чтобы мы их записали.

– Брось! Картина-то очевидная. Типичнейшая бытовуха. Девка с е…арем чего-то не поделила, слово за слово, хреном по столу, он ей – в торец, она вопить начала, ну, он и придавил малость, чтоб утихла. Шмон навел для обставы, чтобы мы про ограбление подумали, или же просто решил – зачем задаром пропадать? Заметил, что бабок в хате нет? Одна мелочевка в сумке, ей даже на «памперсы» не хватило бы – а она привыкла ни в чем себе не отказывать.

– «Памперсы» ей без надобности, детей же нет.

– Теперь-то, конечно!

Катышеву очень хотелось раскрыть убийство. На текущие сутки он являлся ответственным от руководства РУВД и утром при сдаче дежурства с него будет учинен спрос, как он сумел организовать работу. Раскрытие убийства «по горячим следам» – очень хороший показатель, остающийся в памяти вышестоящего начальства.

– Ну, где же эти, из «Полюса»?

Катышев звонил в контору, директором которой являлся муж потерпевшей, поставил там всех на уши и теперь ждал результата. Словно услышав его вопрос, подъехала красная «шкода-фелиция», и ББ, высморкавшись на газон, блеснул интуицией:

– По ходу, ключи заслали.

Из малолитражки вылез невысокий худощавый мужчина в дорогом костюме, совершенно не подходившем к простецкому веснушчатому лицу, осмотрелся и подошел к ним.

– Простите, не вы из милиции будете? Катышев выражением лица дал понять, что вопрос излишен.

– Моя фамилия Федоров, Сергей Юрьевич. Начальник производства ЗАО «Полюс». Нам звонили…

– Это был я. Начальник отдела уголовного розыска подполковник Катышев. Привезли?

– Да, но мы не очень поняли, что случилось. Несчастный случай?

– В ее-то возрасте? – Катышев усмехнулся и так надавил взглядом, что Федоров покраснел, достал и убрал сигареты, проделал еще несколько суетливых движений и закончил тем, что пожал плечами.

– Следуйте за мной, – приказал Катышев, дождавшись финала пантомимы, но у дверей остановился и пропустил Федорова вперед.

В кабинете, как и было обещано Ларисой, ничего интересного не обнаружилось. Убийца за дверью не прятался, и предсмертной записки Инны на столе не валялось. Кожаный диван, пара кресел, стол с компьютером и прикрученный к полу сейф, из замка которого торчал ключ. В сейфе нашлось немного денег, договор на покупку квартиры, пакет учредительных документов «Полюса» и разные деловые бумаги, большой ценности явно не имеющие. В столе помимо письменных принадлежностей лежал альбом с семейными фотографиями.

– Не густо, – разочарованно протянул Катышев, хлопая пустыми ящиками стола. – Сергей, оставайся здесь за старшего, а я в управу отскочу. Направлю кого-нибудь к гаишникам и в «Полюс». Будут проблемы – звони.

Эксперт задержался в кабинете недолго. Щелкнул «Зенитом» обстановку, поискал и не нашел отпечатков пальцев. После его ухода Волгин пристроился на диване и открыл фотоальбом.

Инна и Эдуард среди гостей. Шикарный кабак, сверкающие бутылки и улыбающиеся лица. Эдуард произносит тост. Инна и Эдуард танцуют. Вполне довольны друг другом и жизнью. Инна на отдыхе: чистый заграничный пляж, жаркое солнце, неестественно синее море и черные скалы. Дискотека, ресторан, гостиничный номер, в котором фотограф застал Инну не полностью одетой.

– Они в прошлом году ездили, – пояснил Федоров хриплым голосом.

– Позже вас официально допросит следователь, а пока просто побеседуем, без протокола. В двух словах: что у вас за контора, какие заморочки, где сейчас директор, что слыхали про него и про жену.

– Контора как контора, с девяноста третьего года существуем. Я – почти с самого начала. Начинали с перепродажи подержанных машин, потом тюнингом занялись, то есть переделкой серийных машин под эксклюзив…

– Я в курсе этого термина.

– Я – начальник производства. Потихонечку, что называется, «жиром обросли». Сейчас – и запчасти, и новые тачки, и сервис с парой заправок. Нормально живем. Я, правда, только свою часть подробно знаю, все, что касается переделки машин. В механику особо не лезем, так, в основном наружные прибамбасы вешаем да сиденья кожей обтягиваем. У вас есть машина? Какая модель?

– Иномарка.

– Жаль. Мы в основном с «Жигулями» работаем… Могу предложить хороший деревянный руль.

– Не стоит. При трении дерева о дерево вырабатывается электричество.

– Простите, что?

– Неважно. Так где у нас сейчас муж?

– Эдуард Анатольевич Локтионов находится в командировке, в Москве. У нас там давние и хорошие партнеры, поставки на довольно крупные суммы, так что Эдуард Анатольевич предпочитает летать туда сам. Леночка, наша секретарша, прозванивала гостиницу, но пока найти его не может.

– В командировки он от жены бегает?

– Видите ли…

– Но слухи доходили?

– . Да, – Федоров помялся, и добавил: – Леночка как-то ляпнула. Но без всяких фамилий! И чисто между нами…

– Естественно. А что у нас с «крышей»?

– Понимаете, это не мой профиль.

– Тем не менее что-то слышать и видеть вы были должны. За пять-то лет!

– Ну, есть у нас бандиты. С ними Эдуард Анатольевич все вопросы лично решает. В последнее время, я слышал, были какие-то проблемы. – Федоров понизил голос до шепота: – Финансовые.

– Что за бандиты? – так же тихо спросил Волгин и, представив себя со стороны, не мог сдержать ухмылку.

– Не знаю. Но старшего зовут Филин…

2. За несколько дней до событий. Весть из прошлого

Вечером начался дождь, похолодало так, что по дороге из гаража домой Актер вымок до нитки и дал себе слово, что на следующий день, в воскресенье, возиться с машиной не станет, а проведет генеральную уборку квартиры. Совсем грязью зарос, а ведь скоро жена приезжает.

Возиться с ужином не хотелось. Актер подогрел в микроволновке гамбургер и умял его с пепси-колой, после чего забрался в ванну с горячей водой и ароматной пеной. Обычно такими вещами баловалась жена, он предпочитал короткий душ или настоящую баню, но сейчас решил поплескаться. Закрыв глаза, он, умиротворенный, вспомнил о Карине и Викторе. Скоро они вернутся. Как он по ним соскучился!

Незаметно он задремал и проснулся в остывшей воде. По-быстрому сполоснулся, почистил зубы и уснул, кажется даже раньше, чем голова его коснулась подушки.

Через пять минут в спальне выключился телевизор.

Вот уже много лет, начиная с той ночи после финальной Работы, он спал без сновидений, но в этот раз приснилась какая-то гадость, и встал он с тяжелым сердцем. На улице люди радовались хорошей погоде и спешили использовать последние теплые дни, а он слонялся по квартире и чем дальше, тем больше верил в приближение неприятностей, хотя особой мнительностью никогда не отличался.

На полке книжного шкафа он заметил «Сонник» Г.Миллера и удивился: никогда раньше брошюра не выставлялась на видное место. Карина читала ее редко, а сам он, это уж точно, ни разу в нее не заглядывал. Поколебавшись, раскрыл и стал искать объяснения увиденным картинам, понимая, что делает это зря. Так и вышло: неудачная игра на бирже, семейные ссоры, горести утраты близких.

Брошюра отлетела в угол.

С Питером соединили быстро, связь была идеальной, но ответили только с десятого гудка. Трубку сняла, конечно же, теща, отношения с которой изначально сложились в точности так, как рассказывают в анекдотах. Актер чертыхнулся.

– А Кариночка еще спит… Ты не мог бы перезвонить позже? – теща говорила сладким голосом, призванным скрыть ее истинное отношение к зятю. – Ах да, это же так дорого! Я забыла. Не вешай трубочку.

Нет, он собирался повесить! «С каким бы удовольствием я вздернул тебя, старая сука», – в который раз подумал Актер.

Теща не торопилась. Сперва, наверное, пошла на кухню, где хлебал свой утренний чай «белые ночи» ее муж, потомственный академик и подкаблучник, поделилась едкими догадками о причинах раннего звонка и только потом прошлепала по коридору в обратную сторону и постучала в комнату дочери. Хорошо, что у них в квартире не было второго телефона, – она не преминула бы подслушать.

Карина ответила, и у него отлегло от сердца. Какие, к чертям, могут быть неприятности? Он самый счастливый человек на свете, и этим все сказано, он самый сильный, любого, посмевшего причинить неприятность, он сотрет в порошок!

– Я спала. Что-то случилось?

Она выросла в мире, где не надо было бороться за существование, детство прошло без слез, а в школьные годы величайшей бедой был «трояк» по-французскому. За это он и любил ее…

– Конечно, нет! Просто я очень скучаю по тебе.

…и не только за это. Не любить ее было нельзя, и Актер временами не верил, что такое счастье досталось именно ему. По большому счету, абсолютно…

– Я тоже. Так у тебя все нормально?

…незаслуженно. Актер был готов на все, чтобы защитить свое счастье.

– Нормально. Но очень плохо без тебя. Кто бы подумал, что он умеет говорить такие слова? От чистого сердца, а не ради выполнения задания. Не ради Работы.

– Я тоже скучаю, маленький. Потерпи немножко, хорошо? Уже недолго осталось.

Актер представил, как она стоит в коридоре, за много тысяч километров от него, и переступает босыми ногами на холодном паркете.

«А старая карга прячется за углом и подслушивает», – скомкал идиллическую картину другой Актер, начисто лишенный лирики, но умеющий классно выполнять Работу.

– Как Витька?

– Вчера тебя нарисовал.

– Похоже? – Актер даже рассмеялся от умиления: художественными талантами сын никогда не блистал, но каждую неделю ломал по пачке фломастеров.

– Как в зеркале, сам увидишь. Ну, мы пошли баиньки, ага? А то вчера легли поздно…

Тонкая иголка ревности оцарапала сердце. В Питере прошла ее юность. Первая любовь, слезы в подушку и поцелуи при белых ночах, товарищи по универу… Заставил себя спросить нейтрально:

– Эрмитажем любовались?

– С девчонками посидели немного. Когда еще увидеться придется?

– Я понимаю, но ты не увлекайся.

– Ревнуешь, глупенький?

– Есть немного. Все, не стану больше отвлекать. Отдыхайте. Целую!

– Пока-пока! Я тебя тоже очень крепко целую. Тебя и твою блондинку!

– Какую блондинку?

– Которая сейчас с тобой.

Он рассмеялся, еще раз поклялся в любви и повесил трубку. Ладони вспотели, как будто жена действительно застукала с любовницей.

За четыре с лишним года совместной жизни он изменил Карине только однажды, в чем и признался практически сразу, явившись домой среди ночи.

Совратительницу звали Инной.

Что дернуло его с ней связаться? Нет ответа… Во время свидания он смотрел на часы, чтобы не опоздать домой, и все-таки опоздал – Инна перевела стрелки. Она сама его добивалась, с его стороны не было сделано и полшага навстречу. Добилась – и потеряла всякий интерес. В дальнейшем, при встречах, даже не здоровалась. Так она делала сотню раз до него и еще столько же, наверное, после.

Карина простила, отнеслась с пониманием, хотя и находилась тогда на четвертом месяце беременности. О разводе не помышляли и в дальнейшем к этой теме не возвращались, только однажды, во время какой-то поездки по городу, она попросила показать дом, где живет соперница. Он заехал во двор, и как раз в этот момент Инна вышла по своим делам.

– Ничего особенного, – сказала Карина.

О близости с другими женщинами он с тех пор и не думал, хотя на работе, по непонятным причинам, со временем приобрел репутацию завзятого бабника.

Нет, одно слово – «Актер».

Прозвище, родившееся много лет назад и в другом городе, подходило как нельзя лучше.

Закончив телефонный разговор, он взялся за пылесос, с которым управлялся куда хуже, нежели с ножом или пластической взрывчаткой, и стал наводить порядок. Предчувствия, навеянные ночными видениями, постепенно пропали. Уборка заняла часов пять, но результат того стоил. Когда квартира засверкала, Актер облачился в спортивный костюм и выбрался в парк, где долго изводил себя всякими упражнениями. Вокруг собрались физкультурники, привлеченные его мастерством. Актер помахал им рукой и, не вступая в спортивные дискуссии, трусцой направился к дому, неимоверно довольный собой.

После душа и сытного, по полной программе, обеда Актер позволил себе немного расслабиться и выбрался в кафе, расположенное в подвальчике соседнего дома. Это кафе нашла Карина, и до рождения Виктора они частенько заходили сюда провести вечер, привлекаемые отменной кухней и доброжелательной атмосферой. Когда, единственный раз в их присутствии, вспыхнула драка, Карина вцепилась в локоть мужа, опасаясь, что пристать могут и к ним. О том, что супруг может запросто «урыть» всю толпу и даже вставать ему для этого не придется, она, конечно же, не догадывалась.

Она вообще ничего не знала о его прошлой жизни, кроме официальной легенды, разработанной пять лет назад человеком, которому Актер был обязан всем и которого даже в мыслях позволял себе называть только безликим инициалом – «Л.».

Забыв дурные предчувствия и расслабившись, Актер взял холодного пива с воблой, сделал первый глоток у стойки, потом не торопясь выбрал столик.

На душе было легко и свободно.

И оставалось так до тех пор, пока в зале не появился следующий посетитель.

В понедельник Актер вышел из дома пораньше и перед работой, убедившись в отсутствии наружного наблюдения, заехал на Северное кладбище. Оно было пустынно. Место для закладки тайника выбрали много лет назад, но оно до сих пор соответствовало всем требованиям.

Он прошел по центральной аллее, повернул направо и еще раз направо, по горбатому мостику перешел ручей и сбился с шага перед могилой с покосившейся оградой и замызганной табличкой: «Плотников Аркадий Борисович 17.08.59 – 2.09.91». Под этим псевдонимом Актер прибыл в город весной девяносто первого, попал под арест и должен был умереть – но не умер. Вмешался Л., и вместо Актера ночью второго сентября в общей камере новозаветинского СИЗО удавили совсем другого человека.

Актер прибрал мусор у могилы Плотникова, носовым платком протер табличку, постоял, опустив голову и мысленно еще раз попросив прощения.

Как будто это что-то значило…

Следовало быстрее снять закладку и уходить, но Актер, по непонятной причине, тянул время, и, когда уже собрался войти в склеп, расположенный чуть дальше могилы Плотникова, словно из-под земли рядом с ним появился широкоплечий среднего роста мужик с короткой стрижкой, одетый в черный френч со стоячим воротничком и светлые брюки. Мужчина перебирал янтарные четки. Заметив Актера, коротко кивнул, перевел взгляд на склеп и спросил низким голосом, ни к кому вроде бы не обращаясь:

– Интересуешься стариной, браток?

– Постоянно.

– И я. Конкретно, красиво.

Вздохнул и остался стоять, разминая могучие плечи.

Актеру пришлось ждать, и он вспомнил дальнейшие события воскресного дня.

Погода была прекрасной, пиво – отменным, с воблой он не ошибся, а по радио передавали любимый им «Люксембургский сад» в исполнении Джо Дассена. Актер поднял кружку и, обозначая, что пьет за здоровье бармена, сделал большой глоток, когда в зал вошел мужчина.

Он был одет не по погоде – в кепку из плотной клетчатой ткани и кожаную куртку – и производил впечатление опытного тренера по вольной борьбе.

В душе Актера ничто не шелохнулось. Он хлебнул еще пива и принялся отдирать от ребер рыбки икру, когда на стол легла широкая тень.

– Разрешите?

В зале было полно свободных столиков, и Актер молча дал понять, что в компании не нуждается, но «тренер», не обращая внимания, сел.

– Добрый вечер.

– Кому-то, может, и добрый.

– Пожалуйста, претензии не ко мне. Я всего лишь посредник, который должен передать сообщение. Зови меня Пашей.

– Посредник Паша? Это что-то новенькое. Про любимчика Пашку песенка, помнится, была, а посредник… Кроме того, я привык получать сообщения на свой пейджер.

Актер говорил спокойным, чуть ироничным тоном, продолжал чистить рыбу, но сердце сжалось: вот они, обещанные неприятности.

– Посредники, как правило, связаны с торговыми операциями. Но я не занимаюсь коммерцией. И не играю на бирже.

Последнее Актер добавил, вспомнив книжку Миллера.

– Наш общий знакомый просил напомнить тот вечер в декабре девяносто третьего.

– В декабре девяносто третьего, как и в любом другом, был ровно тридцать один вечер.

– Двадцать второе число. Вы были с ним на даче в Горелово, утром он собирался лететь в Москву. Во время обеда, после третьего тоста, – вы пили «Абсолют-курант», – он отошел позвонить, а вернувшись, сказал: «В Москве хорошая погода». В кафе продолжала играть музыка, теперь пели про дувший с моря ветер, за окном улыбалось солнце, но Актер ощутил на лице колючие снежинки, как и тогда, без малого пять лет назад, когда после обеда они стояли с Л. во дворе его дачи и говорили о будущем.

Л. собирался в первопрестольную, поиграть в большую политику. Актер оставался в провинциальном Новозаветинске, и, в перспективе, их жизненные пути должны были разойтись, но с этого же дня вступал в действие другой неписанный уговор: в течение пяти лет, если жизни или карьере Л. будет угрожать опасность, и опасность эта придет из новозаветинского прошлого, Актер должен будет произвести «зачистку».

«В Москве хорошая погода…»

Пароль был назван правильно. Значит, опасность пришла. Нарушить уговор Актер не мог. Даже мысли такой не возникло. Только сердце пропустило удар, и в горле возник шершавый комок.

«В Москве хорошая погода».

Черт его знает, был тогда снегопад или оттепель, но так или иначе Актеру это ничего хорошего не сулило.

Он выжидательно посмотрел на посредника.

– На словах наш общий знакомый просил передать, что посылка находится в условленном месте, а обстоятельства таковы, что с делом надо управиться как можно быстрее.

– Я могу с ним связаться? Ведь столько времени прошло!

– Исключено. Такая попытка может причинить непоправимый вред. И, насколько мне известно, подобное не предусматривалось, – в голосе посредника звучало легкое сочувствие.

Что ж, все верно…

– Кроме того, он просил передать, что эта просьба – последняя. Но она должна быть выполнена исключительно качественно.

– А что, прежде были причины жаловаться? – Актер невольно оскалился, на мгновение сбросив маску счастливого отца семейства и добросовестного, но недалекого менеджера частной фирмы.

– Мне об этом ничего неизвестно. Я просто передаю чужие слова. Удачи!

Посредник допил кофе, встал и вышел, минуту спустя с улицы донесся шум отъехавшей машины. Можно было метнуться и попытаться «срубить» номер, но Актер остался сидеть.

Он сжал кулаки. Ради Карины и Виктора он был готов на все. Он выполнит это последнее задание. Выполнит, чего бы это ни стоило. Если потребуется, он вырежет весь этот драный Новозаветинск, но они непременно будут счастливы, и счастливы вместе.

– Люблю, блин, прикоснуться к прошлому, – мужик во френче фыркнул и, не торопясь, все так же перебирая четки, ушел, оставив после себя запах туалетной воды «Чарли».

Выждав несколько минут, Актер вошел в склеп. Тайник обветшал и заполнился землей, ковыряться в которой оказалось неожиданно противно, хотя Актер никогда не был брезглив. В голову полезли мысли о могильных червях и нечистой силе, охраняющей сон мертвецов; когда пальцы коснулись холодного металла, Актер вздрогнул и сжал зубы.

Алюминиевый цилиндр из-под сигары «Гавана-Опман» возвращал в прошлое. Такие же контейнеры он получал шесть и семь лет назад. Под безобидной оболочкой таилось страшное содержимое, смертный приговор, вынесенный очередной жертве.

Сколько их было, тех, кто, в той или иной мере, заслуживал смерти? Много. Но Актер помнил их всех.

Укрыв контейнер в рукаве пиджака, Актер выбрался на аллею и пошел к стоянке. Приблатненного любителя старины нигде видно не было.

Когда-то Актеру довелось посмотреть фотографию царского поручика, захороненного в склепе, который он использовал в качестве тайника. Офицер успел чем-то прославиться, заслужить Георгиевский крест и сложить голову на полях первой мировой. Прическа с широким пробором, гордый разворот плеч, закрученные усики и бесшабашный взгляд. Сколько раз бравый вояка перевернулся в гробу, видя, в каких целях используют его последнее пристанище?

У Актера, как и у всех представителей его профессии, были свои отношения с Богом. Раньше он не задумывался о многих вещах. Сейчас, шагая по влажному песку к машине, он ощутил беспокойство, как будто Судьба, прежде вполне благосклонная к нему, на сей раз отвернулась и давала это понять.

В машине, распечатав контейнер, Актер громко сказал: «Бля!» – и долго смотрел в боковое окно; пальцы, сами собой, выстукивали по рулевому колесу траурный марш, а фотография будущей жертвы плавно спикировала к его ногам.

Инна.

Какого черта?!!

3. Перспективная версия

Расследование любого преступления, от кражи валенок до покушения на президента, начинается с разговоров.

Впоследствии в материалах уголовного дела разговоры эти, записанные и классифицированные, приобретут официальные наименования: «Справка», «Объяснение», «Протокол допроса», но сути это не меняет. Пока специалисты – следователь, эксперты, кинолог – осматривают место происшествия, которым может являться обкраденная квартира, лестничная площадка, на которой человека пырнули ножом, или пустырь, где произошло изнасилование, опера и участковые опрашивают десятки людей, хоть как-то причастных к случившемуся несчастью. Соседей ограбленного, друзей и родственников убитого, прохожих, продавцов окрестных ларьков. По результатам таких бесед выявляются несколько человек, показания которых, должным образом оформленные, лягут в основу обвинения вкупе с уликами материального характера: отпечатками пальцев в квартире, кровяными брызгами на лестничной площадке, пятнами спермы на одежде потерпевшей. Если, конечно, будет кого обвинять и уголовное дело не превратится в безнадежный «глухарь», по прошествии положенного количества лет подлежащий уничтожению.

Когда Волгин и Лариса поднимались не третий этаж РУВД, где находился кабинет «убойного отдела», два опера уже расположились в офисе ЗАО «Полюс», в квартире на Парковой следователь с судебно-медицинским экспертом осматривали труп, криминалист искал отпечатки пальцев, а несколько участковых отправились на проведение обхода квартир этого и соседних домов. Довольно унылое мероприятие, которое тем не менее может принести самые неожиданные плоды, ведь в массе навоза из «Дверь не открою, я вас не вызывал» и «Ничего не знаю, шума не слышал» всегда может оказаться жемчужина «Я случайно запомнил номер машины» или «Да он все время в восьмой квартире сшивается»…

Шла обычная, рутинная работа, частью каковой являлся и предстоящий разговор с Ларисой, которая на данный момент была известна как ближайшая связь погибшей.

Пока Волгин отпирал кабинет, Лариса осмотрела соседние двери и сравнила таблички:

– «Группа по раскрытию умышленных убийств» – а фамилия всего одна. Что, один человек по нынешним временам уже группа? Вон, в каком-то ООРУИМ пятнадцать рыл вписано.

– Я един в трех лицах. Оперативник, прокурор и судья. А главное, не судите МВД – и не судимы будете. Прошу вас!

– Однако обстановочка у вас шикарная, – Лариса прошла в кабинет. – Не по чину, по-моему.

Устроившись в кожаном кресле, которое для посетителей, вообще-то, не предназначалось, а служило для отдыха в часы ночного дежурства, Лариса закинула ногу на ногу и спросила:

– Кстати, что такое этот ОБО… ОГО… РУРУ? Название какое-то… грозное.

– Отдел организации работы участковых инспекторов милиции. Специальное секретное подразделение. Даже его начальник не сможет объяснить, чем оно занимается.

– Да?

– Шучу.

– Я так и подумала. Сколько лет живу, ни разу своего участкового не видела, хотя его работу, оказывается, целая дивизия организует. Наверное, он меня просто боится.

– Есть причины бояться?

– Были.

– Можно ими поинтересоваться?

– Отчего же нельзя? Все равно кто-нибудь настучит. А может, уже знаете, а передо мной ваньку валяете? Моя фамилия – Бурденко. Ничего вам не говорит?

– Был такой врач.

– Неостроумно. К врачу я отношения не имею. Мой бывший, а по паспорту еще и действующий, супруг – Никита Александрович Бурденко. Тот самый. Финансовый гений «Центровых». Слыхали, наверное?

– Доводилось.

– Мы расплевались после первой брачной ночи, когда выяснилось, что он не только педераст, но и импотент. Даже «Виагра» не помогала, только волосы на лысине вставали. Первый раз слышите? Надо же… Дарю тему!

– Что ж замуж-то… вышли?

– Поторопилась… – Лариса опустила голову, сцепила руки на затылке, несколько раз качнулась вперед-назад. – Черт, а сестренку-то жалко! Одна она у меня была. Хлопнуть бы чего-нибудь покрепче.

Волгин включил кофеварку, достал из шкафа початую бутылку коньяку и два стакана, сорвал обертку с большого «Фазера».

Лариса поразилась:

– В милиции наконец-то узаконили пьянство? Нет, судя по этикетке, мы не в совковой ментовке, а в комиссариате на Елисейских полях.

Коньяк остался с понедельника, когда заезжал знакомый из ушедших в коммерцию оперов и они отметили встречу. Держать выпивку в шкафу не рекомендовалось, тот же ББ мог, под настроение, заложить вышестоящему начальству. Или, опять-таки под настроение, прийти со своим стаканом. Выпили.

– Хм, приличное пойло. Шикарный кабинет, хорошая машина… роскошная баба в кресле. Не боитесь обвинений в коррупции?

– Побаиваюсь.

Лариса посмотрела внимательно, оценивающе, отвела глаза первой, поиграла пачкой «Парламента», двигая ее по широкому подлокотнику. Кивнула:

– Похоже, у нас что-то получится. Спрашивайте!

– Рассказывайте.

– Кстати, на «вы», по-моему, слишком кисло получается. Или в официальных стенах надо говорить официально?

– Эти стены столько всего слышали и видели… Расскажи мне об Инне.

– Об Инне… Что ж, девочкой она не была.

– Я догадался об этом. Некоторые частности можешь опустить.

– Я имею в виду, она не была хорошей девочкой. Родители наши прожили недолго, но счастливо, любили друг друга до гробовой доски и умерли в один день. Нам с Инкой от них кое-что перепало – папа был не последним человеком в торговле, еще в прежние времена. Я по молодости была не подарок, но Инка вышла похлеще меня. Та еще оторва. И в кого пошла? С тринадцати лет болталась по дискотекам, годом позже впервые залетела в ментовку. Но перебесилась и встала на путь исправления. До мужиков была, прямо скажем, слаба… Шесть лет назад выскочила за Эдуарда. Даже любовь какая-то была, первое время. Потом, само собой, перегорело. И стала она ему изменять… Капни еще. Мерси! Будем считать, первый был за сестренку. Теперь можно выпить за тебя. За Сережу – мента. Сеструху ты мне не вернешь, но отомстить за нас обязан! Надо же, почти стихи получились. Давай!

– Эдуард знал об ее изменах?

– Ну, не совсем же он деревянный!

– Ругались?

– Нет. Пыхтел, трясся, но эмоции держал в себе. Видишь ли, когда-то, на заре перестройки, он был действительно крутым папиком, но во время всяких этих путчей многое потерял. Собственно, благодаря Инкиным деньгам он и остался на плаву. Когда «Полюс» только начинался, у него там своих только три рубля было, остальное Инка вложила. Так что он терпел ее прегрешения. Тем более что временами сестренка была прямо-таки идеальной женой. У меня такого не получилось… Эдуард просил, чтобы она соблюдала хотя бы какие-то внешние приличия, – и она честно пыталась. Не всегда, правда, выходило, разок-другой случались легкие скандалы. Но Эдуард, надо отдать ему должное, и тут делал вид, что ничего не замечает. Просто идеальный мужчина.

– Да ну?

– Ага. Слепоглухонемой капитан дальнего плавания. Правда, импотент на триста процентов, но круглых идеалов не бывает. По крайней мере, денежки для семьи заработать умел, Инкины бабки раскрутил, как положено.

– У них были сбережения?

– Да уж не бедствовали. На кризисе они потеряли немного. Драгоценный супруг предупредил меня, я – любимую родственницу. Что-то, конечно, сгорело, но по мелочи.

– То есть, «кубышка» где-то имеется?

– Кто ж из нас без нее? Имеется, родимая. Но сколько в нее положено – даже примерно не скажу, не знаю. Одно точно – в квартире они бабок не держали. Только мелочевку, на карманные расходы. Нашли что-нибудь?

– Практически нет.

– Ясное дело… Тысячи три там должно было быть. Зеленых, разумеется. А золото? Тоже лысо?! Инка рыжьем в принципе не увлекалась, в смысле – на себе таскать не любила, как и я, но дарили ей часто. И Эдуард, и другие поклонники. Некоторые штучки были вполне приличные. Уверен, что не ваши замылили?

– По крайней мере, не я.

– Да, у тебя глаза честные. Капни еще, совсем на душе муторно. У-у, как жидко осталось!

– Сгонять за добавкой?

– Хм, соблазн, конечно, есть. Всю дорогу обожаю посылать ментов. Но на самом деле не надо. Хватит пока. Если налижусь, начну языком лишнее трепать. Тебе оно надо?

– Надо.

– Перебьешься. – Взгляд у Ларисы оставался трезвым. – Вопросы иссякли?

– Завещание, враги… Ты ж человек в наших делах грамотный, сама понимаешь, что мне интересно услышать.

– Про завещание ничего не слышала, но и так ясно, что все Эдику отойдет. А враги… какие у нее, к чертям собачьим, могли быть враги?! Ни в чьи дела не встревала. Мне так видится, что ляпнула она что-то лишнее, за что и получила от невоспитанного кавалера. А может, кто-то заранее прикинул, что в хате есть чем поживиться. Эдуард в командировке, значит, найдут ее нескоро, можно успеть толкануть барахлишко и лечь на дно. Разобрались с тем, что пропало?

– Деньги, золото. Компьютер, ты говорила, был?

– Ноутбук, ее личный. Тоже исчез? Там вся ее записная книжка была – от Эдика шифровалась. Она ведь всех своих любовников записывала. Не просто имя с телефоном, а полные данные, как в ментовке, да еще и характеристику краткую давала. Все смеялась, что когда-нибудь опубликует свой дневник. Там попадались любопытные экземпляры.

– Помнишь кого-нибудь?

– Надо подумать.

– Подумай. А в последнее время с кем она крутилась?

– В последнее? Был такой Ромик.

– Что за Ромик? Телефон, фамилия, машина.

– Телефон и фамилия мне, извини, были без надобности. Молодой, моложе ее. Плейбой недоделанный! Ничего собой не представляет, разве что мордашка смазливая и слова красивые говорить умеет. Всем одни и те же. Ну и фигурка ничего, он культуризмом когда-то занимался, но в меру, не перекачался. Видела его всего один раз. Мерзкий тип! Привык жить за счет теток. Подыскивал себе таких, которые уже в возрасте, но еще не очень страшные, и при деньгах. Молоденькими, правда, тоже не брезговал. Они с Инкой когда-то встречались, потом разбежались, а в августе она его снова где-то подцепила. Дура, за машину ему рассчитаться помогла! У него какие-то долги были, даже наезжал кто-то. Извини, подробностей не знаю, но, видимо, было серьезно, если он к Инке за помощью прискакал. Я как раз в этот момент у нее была, в соседней комнате сидела. Две тонны она ему отстегнула. В конце августа это было…

– Что у него за машина? – спросил Волгин, разливая кофе; от предчувствия удачи руки дрогнули.

– «Восьмерка»-кабриолет, белого цвета. Такое уё…ище! Но ему нравилась.

– И где, ты говоришь, он живет?

– Я такого не говорила. Ничего кофеек!

– Так все-таки, где?

– Какой ты занудный! Однажды я подвозила Инку к нему в гости, так что дом и парадную показать, действительно, могу. Как ты догадался?

– Профессионализм. Прокатимся, посмотрим?

Поехали на машине Волгина. Лариса хотела взять свою, но Волгин возразил, что Рома мог ее видеть и запомнить, в то время как его «ауди» не может быть известна.

– Я всегда считала, что детективы работают с напарником. Это только у них в Америке или у твоего – запой?

– У меня был напарник.

– И что с ним стало?

– Уволился.

Увольнялись они одновременно. Решение зрело давно и далось мучительно, но наконец рапорта были написаны и в конце ноября 1993 года отданы руководству. Остаться их не уговаривали, хотя и тот и другой числились на самом хорошем счету. Стали вместе работать в частной фирме, в крупнейшем концерне «Арго», и все было хорошо, и жены, измотавшиеся за десяток лет жизни с мужьями-операми, были довольны, и перспектива была, но… Через неполных три года Волгин вернулся. Так получилось.

– Он уволился, – повторил Волгин, отгоняя воспоминания. – Где?

– Справа.

Они находились на окраине города, в квартале однотипных высоток и небольших скверов.

– Крайний подъезд. Тот, который без двери. Волгин проехал мимо, развернулся и затормозил перед кафе в соседнем дворе.

– По-моему, прежде здесь располагался общественный нужник.

– Могла бы сказать: клозет или гальюн. Звучало бы не так вульгарно.

– Ничего, легкая вульгарность добавляет шарма. А внутри, оказывается, ничего, туалетом не пахнет. – Осмотревшись, Лариса без подсказки заняла стол у окна, через которое просматривались все подходы к интересующему объекту. – И сколько мы будем здесь сидеть? Пока Фокс не заявится?

– Сомневаюсь, что он прибежит в ближайшее время. Да и догонять его отсюда довольно проблематично. Так что просто пьем кофе на всю сотню и уходим, не привлекая внимания.

– Боюсь, что нас уже раскусили. Тот мужик на меня все зенки вылупил. И те двое… Кстати, на тебя тоже девушка глаз положила. Не оборачивайся, она сзади сидит. Чувствуешь жжение пониже спины? Просто воспламеняющая взглядом какая-то! Пироманка. Если объявят белый танец – тебе не спастись. Да не сиди ты такой, напряженный! В тебе слепой за километр мента опознает.

– Что собой представляет «Полюс»?

– Как? Называется, поставил девушку на место. Я ему, можно сказать, о любви, а он все про работу. Много чего представляет. Сейчас. А когда-то было фуфлом. Но я очень сомневаюсь, что какие-то Эдиковы финансовые проблемы могли перекинуться на Инку. Она в его дела не встревала. Если ты всерьез интересуешься этой темой, то советую поговорить с тамошней секретаршей, Еленой. Язык без костей – при правильном, естественно, подходе.

– Дубинкой по почкам?

– Фу, какой грубиян. Леночка – девушка с тонкой нервной организацией, она похоронила в себе фотомодель ради благого дела служения людям, так что подход к ней нужен соответственно тонкий. С дубинкой ты неудачно придумал. Извинись.

– Прости.

– Не передо мной, перед ней!

– С Эдуардом у нее что-нибудь было?

– Первая мысль, которая приходит на ум любому нашему мужику. Если начальник имеет секретаршу, то он, соответственно, ее имеет. Не тот случай. Разве что очень давно. Нет, у Эдика была какая-то оторва на стороне. Попробую узнать, кто она такая.

– Проблемы с «крышей»?

– У кого их нет? Но «Полюс» достаточно серьезная контора, а времена дикого рэкета давно прошли, сейчас никто не снимает просто дань. Та же «крыша» кровно заинтересована в том, чтобы у фирмы дела шли успешно, чтобы она развивалась… Да что я тебе говорю! Не хуже меня это знаешь… Но, опять-таки, «крышных» проблем Инка никак коснуться не могла. Разве что переспала с кем-нибудь из них, но я сомневаюсь, что за это сейчас убивают…

Запищал радиотелефон – это позвонил Катышев.

– Ты где? – как обычно, спросил он.

– Здесь, – как обычно, ответил Сергей.

– Короче, в городе три подходящих кабриолета. Я переписал все. В общем, слушай. Один красный, один зеленый…

– Где живет хозяин белого? Адрес совпадал.

– Рома? Пауза.

– Зовут его как?

– Казарин Роман Родионович.

– Отбой. Я скоро приеду.

Лариса все поняла:

– Мои старания оказались напрасными? Первый раз в жизни хотела кого-то вломить – и на тебе!

– Информация считается достоверной, только когда она подтверждается…

– Оставь лекции студентам и плесни мне что-нибудь покрепче. Совсем погано на душе стало. Они расстались во дворе РУВД.

– Телефон есть, понадобится что – звони. Или заезжай. У меня будут новости – сама тебя найду. Удачи! – Твердой походкой Лариса дошла до своего приземистого спортивного «опеля», долго возилась с зажиганием, а потом рванула так, что на бетоне остались черные полосы сгоревшей резины.

Часы показывали четверть восьмого. Волгин переоделся в джинсовый костюм и толстый свитер, тщательно зашнуровал ботинки на высокой мягкой подошве. Приготовил кофе, погасил верхний свет и сел в мягкое кожаное кресло лицом к окну. Выкурил две сигареты «Жиган», чередуя затяжки с глотками крепкого «Якобс» без сахара. Посидел с закрытыми глазами, стараясь ни о чем не думать. Взял небольшой мощный фонарик, выложил из карманов мелкие деньги, чтоб не звенели и не сыпались в неподходящий момент, и вышел из кабинета.

В коридоре его остановил опер из группы по борьбе с квартирными кражами. Коллега был сильно навеселе:

– Погодь! У нас Колян за капитана проставляется. Заглянешь на пять капель звезды обмыть?

– Извини, но сейчас никак. Если только позже. Все равно ведь полночи гудеть будете.

– Да брось ты херней маяться! Оно тебе надо, за копейки эти горбатиться? Рабочий день давно окончен. Расслабься, старик!

– Не сейчас. – Волгин отцепил пальцы коллеги от своего рукава и начал спускаться по лестнице.

Вслед донеслось:

– День прожит зря, если Одинокий Волгин не упрятал очередного засранца в трюм.

Сергей замедлил шаг. Постоял, держась за перила. Пить не хотелось. Это не коньяк, который он подливал Ларисе в три раза больше чем себе, и не двадцатиградусный ликер в кафе. Зная себя, боялся, что может не остановиться. Сказал:

– Если пьянка мешает работе, то ну ее на фиг, эту работу, – и стал подниматься.

В кабинете собралось человек пятнадцать, накурили – хоть топор вешай, даже открытое окно не спасало. Сдвинутые столы были накрыты бланками протоколов, заставлены разномастными стаканами, переполненными пепельницами, ополовиненными консервными банками. Обычная картина злой милицейской пьянки. Так пили в кабинетах полвека назад и будут пить через двести лет.

На Волгина внимания почти не обратили, все были заняты разговорами, и, хотя давно разбились на микрогруппы, общий смысл бесед в разных углах был одинаков. Третья стадия опьянения: яростные диспуты о работе. Как в анекдоте про канадских лесорубов. Сколько ни приходилось Волгину пить в милиции, а исключений он не помнил.

Провожатый плеснул Сергею водки, наполнил остальные стаканы, постучал вилкой по бутылке:

– Тихо! Дайте человеку сказать.

Народ потянулся к столу. Двое, только что принимавшие активное участие в споре, остались сидеть, смежив веки и клонясь навстречу друг другу.

– Что еще говорить? За именинника пили, за оперов пили… За всех пили!

– Пьянка без замполита – это пьянка, а с замполитом – мероприятие.

За три года, что Волгин провел на «гражданке», в управлении многое изменилось. Не в лучшую сторону. Ушли на пенсию «зубры», отпахавшие в розыске по два десятка лет, почти исчезли фанатики, на которых всегда держался российский сыск, и появилось множество деловых, успешно совмещающих оперскую работу с коммерческой, а зачастую – полукриминальной – деятельностью. Личный состав ОУРа обновился процентов на восемьдесят. Отношения с новыми коллегами складывались не просто: друзей среди них он так и не нашел.

Новоиспеченный капитан был работягой. Из тех, что честно тянут лямку и уходят на пенсию майорами с грошовой пенсией и распухшей мед-картой. Профессионалы в своем ремесле, они как правило оказываются беспомощными в обычной жизни.

– За ментов, – поднял стакан Волгин. – Кому-то это слово кажется ругательным, но мне лично оно нравится. Нравится один из вариантов расшифровки этого слова. Мы Еще Найдем Тебя. За настоящих ментов. Удачи тебе, дружище!

Когда все выпили и потянулись за сигаретами, Волгин выскользнул за дверь и спустился на первый этаж, к экспертам.

Как выяснилось, ББ развил бурную деятельность и фотографии подозреваемого, переснятые с карточки в паспортном столе, уже были размножены. Шестнадцатилетний Казарин Р. Р. оказался прыщав и губаст, смотрел на мир с непритворным испугом и, надо полагать, мало напоминал нынешнего лихого покорителя женских сердец.

Убийцу он напоминал еще меньше.

– Шесть лет прошло, – уточнил подошедший эксперт. – Опознаешь? Смотри, у него разрез глаз характерный.

– Разберемся.

В начале девятого, когда Сергей остановился перед светофором недалеко от дома Казарина, звонком на радиотелефон напомнил о себе Катышев.

– Ты где?

– Тут.

Первые фразы у них давно стали ритуальными.

– Опять в ковбоев играешь? А если он тебе башку проломит?

– А если бы мне ее утром отстрелили? Успокойся, Василич, он не дурнее нас с тобой и давно уже сделал ноги. Или вообще из города свалил, или отлеживается на хате, которую мы ни в жизнь не просчитаем. Ничего страшного не случится. Покручусь вокруг адреса, обстановочку разнюхаю. Эксцессов не будет, обещаю.

Красивое заграничное слово пришлось ББ по вкусу. Он хмыкнул и заметил подобревшим голосом:

– Между прочим, у нас за день, кроме этой дурной стрельбы, ни черта не раскрыто. Так что немного эксцессов не помешает.

Лариса остановила машину недалеко от старинного особнячка в южной части города и с «трубки» позвонила знакомому.

– Кирюша? Здравствуй, родное сердце! Как дела? Я тут рядом, где и в прошлый раз. Выйдешь? Хорошо, жду.

Молодой парень, похожий на компьютерщика Бирхоффа из сериала про Никиту, выскочил из особняка через несколько секунд. Несмело улыбаясь, забрался в «опель» и посмотрел выжидающе.

– Беда у меня, Кирилл. Сестренку убили.

– Инну?!

– Других не было. Только, прошу, не распространяйся пока об этом. Кому надо – я сама скажу, а лишним знать нечего. Хорошо?

– Конечно. Я…

– Мне помощь нужна, Кирилл. Посмотри, пожалуйста, что у вас есть на Сергея Волгина из Северного районного управления. Он занимается этим делом, и мне надо знать… Ну, ты понимаешь. О'кей?

Кирилл не колебался:

– Конечно! Я прямо сейчас. Пять минут! Подождешь?

– Куда ж я от тебя денусь? Дождусь, конечно! "Щ Только смотри сам себя не подставь. Мой не появлялся сегодня?

– Никита Александрович? Не был.

– Ну, я жду.

Кирилл, восторженно сверкая глазами, начал вылезать из машины и стукнулся затылком о стойку. Глядя ему вслед, Лариса усмехнулась и пробормотала:

– Мальчишка…

Мальчишка отсутствовал подольше обещанных пяти минут. В нагрудном кармане комбинезона притащил компьютерную распечатку на двух листах, волнуясь, развернул помятую бумагу:

– Волгин. Сергей Сергеевич, тридцать семь лет, домашний адрес… телефоны, домашний и мобильный…

«Центровые», лет десять назад, начавшие с небольшой бригады спортсменов-единоборцев, рэкетирующих в центральной части города, ныне «держали» добрую треть Новозаветинска и в секретных милицейских документах именовались не иначе, как ОПС – организованное преступное сообщество. Базу данных на потенциальных противников они начали собирать давно, еще в те времена, когда обзавелись первыми ПК и пересели из навороченных «девяток» в подержанные «мерседесы», и сейчас могли вполне заслуженно гордиться ее обширностью.

– Рост сто восемьдесят три сантиметра, телосложение нормальное, ближе к худощавому, глаза серые, волосы темные… Образование высшее юридическое. Служил в органах с восемьдесят четвертого по девяносто третий год, в том числе с восемьдесят шестого – в уголовном розыске. Уволился по собственному желанию, два с половиной года отработал в юридическом отделе концерна «Арго», в августе девяносто шестого восстановился в милиции. Звание – капитан. Должность… Считается, что в милицию он вернулся после развода с женой. Она в настоящее время возглавляет две коммерческие фирмы, обе контролируются нами полностью. Отношения с бывшим мужем не поддерживает, имеет постоянного сожителя, соучредителя одной из фирм. Так, что еще про твоего Волгина? Две машинки у него: «шестерочка» восемьдесят третьего года и «ауди-80» девяносто четвертого, до кризиса был счет в банке. Подрабатывает консультациями по безопасности в одной фирме, если надо – я потом распечатаю ее реквизиты. Что еще? Склонен к злоупотреблению алкоголем, но старается себя контролировать. С нами практически никогда не пересекался, по крайней мере, серьезных претензий к нему не было. По оценкам аналитиков, при необходимости оказать на него влияние подкуп исключается, рациональнее использование шантажа, например, через бывшую супругу. Она в нашей картотеке отдельно числится. Нужна?

– Пока нет.

– Тогда, в общем-то, все.

– Негусто.

– Там еще секретный файл есть. Но у меня к нему нет доступа.

– Что за файл?

– Друзья, любовницы, компромат, наши стукачи в его окружении. Но мне туда не влезть.

– Спасибо, Кирюша, ты и так для меня много сделал.

Кирюша зарделся. Наклонившись, Лариса чмокнула его в губы, одновременно ловко засунув стодолларовую банкноту в нагрудный карман комбинезона. Почувствовав движение, компьютерщик попытался перехватить ее руку и прижать к сердцу, но Лариса рассмеялась и ловко вывернулась.

– Потом, Кирюша. Это – потом. Когда он ушел, она долго сидела, положив руки на руль и глядя в одну точку.

А на другом конце города, в нескольких километрах от нее, аналогичную компьютерную распечатку внимательно просматривал Актер. Ему она обошлась значительно дороже. В том числе и потому, что в распечатку попали некоторые сведения из секретного файла.

4. Накануне убийства

С наступлением темноты Актер отправился на разведку. Проехал по окраинам и, убедившись, что «хвоста» за ним нет, оставил машину кварталом дальше от нужного дома, вернулся пешком. Полностью сосредоточиться на работе не удавалось. Вторая, не лишенная лирики, часть натуры срывалась на воспоминания. Той же дорогой он шел несколько лет назад; тогда его намерения были другими. Можно сказать – даже противоположными.

Подъезды дома, где жил Объект, выходили в широкий двор, по периметру обсаженный чахлыми кустарниками. В конце детской площадки разговаривали двое собаководов; их питомцы носились вокруг, заметив Актера, приблизились к нему, обнюхали и умчались прочь. Один из хозяев окинул незнакомца внимательным взглядом, но Актер не волновался, что его запомнят. Он умел оставаться в памяти свидетелей размытым, не поддающимся идентификации силуэтом. Спокойным шагом он пересек площадку и вошел в подъезд пятиэтажки, расположенной напротив дома, где жила Инна. Сидевшая на, скамейке бабуля ответила на его кивок благожелательно:

– Дай тебе Бог здоровья, сынок. – И, если бы кому-то пришло в голову прямо сейчас ее допросить, она, ни секунды не колеблясь, заверила бы, что этот приятный молодой человек не впервые навещает своего приятеля и никогда ничего дурного не делал.

Но допрашивать было некому. Актер поднялся на третий этаж, отыскал окно Инны в доме напротив и улыбнулся: в отсутствие мужа она времени зря не теряла. Красно-черные шторы были раздвинуты, и в проеме сначала дважды мелькнула знакомая гибкая фигура Объекта, а потом и вальяжная мужская. Практически под самым окном располагался козырек, защищавший дверь парадной. Пользуясь тем, что форточка открыта, можно было попытаться подслушать разговор между любовниками, но для этого следовало дождаться, пока двор опустеет, и Актер пошел бродить по окрестностям.

Он запоминал расположение домов, планировку дворов и торговых зон, приглядывался к толпам на остановках и у ларьков, фиксировал действия милицейских патрулей, безошибочно выделил двух оперативников в штатском, явно кого-то «выпасавших». На опустевшем оптовом рынке несколько сержантов ППСМ [5], в бронежилетах и с автоматами, лениво трепали кавказцев. Тех, у кого было не в порядке с пропиской, уводили в сторону, за грузовые контейнеры; спустя несколько минут проштрафившиеся возвращались к своим землякам. Один из сержантов, почувствовав, наверное, взгляд, обернулся и посмотрел на Актера, но действий предпринимать не стал, и Актер, пройдя по другой стороне улицы, повернул во двор, намереваясь вернуться к дому Инны. По его расчетам, уже можно предпринять попытку подобраться к окну.

Проблемы всегда приходят не вовремя. Не только к обычным гражданам – профессионалы тоже ошибаются.

Двое легко перемахнули ограду детского садика и замерли, расставив ноги и пряча руки в карманах. Еще один нарисовался сзади, подбежал и встал метрах в двух за спиной, тяжело отдуваясь. Справа, в глубокой тени под деревьями, вспыхнули огоньки трех сигарет; боковым зрением Актер различил, что в этой троице две девушки. Обычные гопницы лет семнадцати, давно познавшие все земные радости, от секса до героина, готовые пойти за каждым, кто в данный момент покажется сильнее.

Четверо на одного. Несерьезно.

– Здорово, мужик, – донеслось из темноты, где краснели огоньки сигарет, и по голосу, по манере говорить, Актер определил, что обладатель прошел «малолетку» [6].

– Добрый вечер, ребята.

– Хамишь? – У одного из тех, что стояли впереди, в руке блеснула велосипедная цепь, подзабытое ныне оружие уличных драк. Наверняка в карманах у других – газовый баллончик, кастет и какой-нибудь дрянной ножик, которым профессионал даже карандаш очинять не станет.

Актер представил, сколько народа уже «опустила» эта компания. За пару сотен они втопчут в землю кого угодно. Вряд ли им приходилось всерьез пускать в дело цепи или ножи – они ведь чувствуют, к кому можно пристать, и нападают только на безответных. Мужика с боевой пушкой в кармане или оперскую засаду обойдут стороной, не тронут и работягу, который, не отличаясь по жизни крутизной, будет просто готов до последнего стоять за себя. Они бы и к Актеру не сунулись, но он, стремясь остаться незамеченным, слишком вжился в роль – обычный электорат, которого грех не шваркнуть правильным пацанам.

Преподнести им урок, поломать руки-ноги и запихать в задницы цепи с кастетами – значит, облагодетельствовать весь район…

– Папа, закурить не найдется? – хихикнула одна из девчонок.

– Угощайтесь, – Актер протянул пачку.

…но делать этого нельзя. И бежать поздно, без боя уже не прорвешься.

– Ёк твою… – гопник с цепью, разглядев, что ему предлагают, вытаращил глаза. Отправляясь на разведку, Актер оделся попроще, сменил «Ориент» на допотопную «Ракету», взял старый бумажник с засаленными десятирублевками, но сигареты оставил обычные, к которым привык: «Давидофф лайт».

Он мог закопать всех шестерых, но в таком случае местные опера очень быстро узнают про странного мужика, ошивавшегося накануне убийства рядом с домом потерпевшей. Про очередную свою безропотную жертву грабители будут молчать – и в кругу друзей, и на допросах, – а вот про непонятного ниндзю слух по району наверняка пойдет. Бабы – так те первыми растрезвонят и знакомым, и операм про крутого папика. Слону понятно, что этой компании осталось гулять на свободе от нескольких дней до двух месяцев максимум. Так что драться нельзя. Придется терпеть. Что ж, не впервой…

Цепью его бить не стали. Актер пропустил скользящий удар по скуле, на пресс принял пинок ногой, незаметно для нападавших уклонился от крюка в висок. Крикнул взволнованным голосом:

– Что вы делаете?!

Кольцо сомкнулось. Обрезком «вагонки» рубанули поперек спины, и он упал, после чего его стали метелить ногами все, даже девчонки. Спасали давние навыки: удары почти не причиняли вреда, но у грабителей была полная иллюзия, что они вот-вот превратят жертву в отбивную.

Актер представил на своем месте обычного человека. Молотят на убой. Пару раз ему все-таки досталось, несмотря на специальную подготовку. Пропустил смачный пинок по печени, и тут же одна из девчонок заехала каблучком в пах. Актер вскрикнул уже без притворства. Прокусил губу, изловчившись, перемазал в крови лицо, захрипел. «Лишь бы „прослушку“ не разбили и не нашли», – думал он. Коробочка с аппаратурой была упрятана под рубашкой.

– Хватит, Стенли, – одна из девчонок оттащила главаря. – Смотри, ты все кроссовки испачкал.

– Сука! – Стенли подпрыгнул и обеими ногами ударил Актеру между лопаток.

Бить наконец перестали. Умело сорвали с запястья часы, обшарили карманы. Сквозь полуприкрытые веки Актер видел, как подружка главаря с любопытством его рассматривает. С любопытством. Симпатичная…

«Смотри, мочалка, смотри. Еще встретимся и поговорим по-другому. И тебя, и твоего Стенли я очень хорошо запомнил. Поговорим, и потом уже не он тебя, а ты его будешь трахать. Палкой в задницу».

– Обоссать его, что ли? – деловито спросил тот, что подбегал сзади, крепыш с отвислым животом.

«Странно, а ведь когда меня метелили, вел себя тише всех, можно сказать – отметился, а не работал».

– И ты, Брут? – хихикнула вторая девица. Тоже симпатичная, хотя и молоденькая совсем, не старше пятнадцати. Тонюсенькие ноги в черных колготках, символическая юбчонка, кожаная «косуха» на три размера больше нужного. Трофейная, наверное. На лице – ни следа злобы. А ведь именно она и попала каблучком. Наверное, просто согреться хотела. Начитанная, про Брута слыхала.

Брут чертыхнулся и пошел отливать в кусты.

– Правильно, – Стенли закурил «Давидофф». – А то менты тебя по запаху просчитают… Да и этого носорога не надо больше трогать. Чо мы, звери, что ли? Взяли свое, и амба. Не бей лежачего, вдруг он поднимется.

«Тоже начитанный. Или просто жизнь научила?»

– Слышь, дятел! В ментовку сунешься – найдем и замочим. Ты меня слышишь? У нее там братуха работает, так что сразу узнаем, если ты заяву кинешь. Понял меня? Не слышу. Понял?

Стенли слегка толкнул Актера ногой. Актер стоном дал понять, что внял предупреждению. Представил, какие у них будут глаза, если он сейчас поднимется и пойдет их месить. Несколько секунд у ребят будет на то, чтобы удивиться. Но вставать нельзя, даже если Брут все же решит его обоссать. После такой молотьбы не поднялся бы даже Ван Дамм в своей лучшей роли; тут уж точно про страшного «терпилу» наутро будет знать весь район. А оставлять шесть трупов – это перебор даже по нынешним временам, не дадут спокойно доделать Работу. Что ж, сам виноват, раз подставился.

Ушли. Подружка Стенли, уже издалека, посмотрела с легким сочувствием. Как смотрела, наверное, всегда, когда за ее спиной оставался лежать растоптанный человек.

Актер лежал, поражаясь жестокости и бездарности нападавших. Так рисковать за жалкие полтораста рублей! По двадцатнику на рыло. Плюс полтинник за часы – в ларьках, где скупают краденое, дороже не заплатят.

Приведя себя в порядок, Актер вернулся к дому Инны и, забравшись на козырек, сумел прилепить к подоконнику микрофон, после чего прошел в подъезд и подключился к телефонной линии. Устроившись на скамейке в темной части двора, он настроил приемник и приготовился к длительному ожиданию.

Он пытался представить, когда и где Инна могла перейти дорогу Л. Возможности у нее, конечно, были. Плюс – язык без костей. Не всегда, конечно, – некоторые тайны она хранила свято, но иногда не гнушалась выторговать подарок путем легкого шантажа. Вот, наверное, и доторговалась. При всех достоинствах Л. нельзя было не отметить, что он вполне мог, расслабившись в ее постели, сказать что-то лишнее. Что-то, способное сейчас сильно осложнить его жизнь. Интересно, знает ли Л. об его отношениях с Инной? Вполне может знать. По крайней мере, догадываться должен. Но что это меняет? Искать другого исполнителя хлопотно и времени нет, да и какая разница, кто нажмет спусковой крючок, воткнет нож или колесами грузовика превратит ее тело в месиво? В любом случае у Актера это получится чище, потому что он будет биться за счастье своей семьи, а не отрабатывать гонорар, каким бы крупным он не был.

В наушнике послышался разговор, и Актер насторожился. Инне оставалось жить совсем немного. И в эти последние дни своей жизни она отрывалась на полную катушку. Как будто что-то предчувствовала.

5. Плейбой. Квелый такой…

Роман Казарин обитал на последнем, двенадцатом, этаже. Окна были темны, и в квартире не раздавалось ни звука – Волгин в этом убедился после того, как, приложив ухо к металлической входной двери, минуты две напряженно прислушивался. Да, похоже, никого. Прилепив на косяк «маячок», который должен был подать сигнал при размыкании контактов, то есть в случае, если кто-нибудь откроет дверь, опер удалился. Изделие не было фирменным, его сварганил местный самоучка с шестью классами образования, год назад в порыве ревности зарезавший супругу. Гуманный суд отмерил самоучке трояк, родственники передрались за освободившуюся квартиру, Волгин под шумок присвоил часть его изобретений, до той поры исправно служивших нуждам квартирных воров и частных детективов. Государственное обеспечение правоохранительных органов спецтехникой было где-то на довоенном уровне, если даже не на уровне девятьсот четырнадцатого года. Получить разрешение на прослушивание телефона было не так уж и трудно, но затем оставалось только идти с этой бумажкой к подозреваемому и попросить его добровольно делиться конфиденциальной информацией; очередь в технический отдел, который ведал «клопами» и «закладками», была бесконечной, как и за государственным жильем.

Время тянулось медленно до тех пор, пока в полночь приемное устройство, «маячка» не дало сигнал. Перед этим в подъезд заходил только один человек, которого Волгин срисовал на дальних подступах и хорошо рассмотрел в бинокль. Парень лет восемнадцати, с прической ямайского негра, в десантных ботинках и «натовской» куртке на много размеров больше того, который требовался его сутулому, истерзанному наркотиком телу. Не Казарин однозначно.

Волгин покинул машину и встал за деревом недалеко от дома. Свет в квартире оставался погашен, но пару раз мелькнул лучик карманного фонаря, а позже «ямаец» в открытую встал у окна и запалил папиросу. Волгину показалось, что он чувствует пряный аромат марихуаны.

Курил «ямаец» недолго. Вскоре «маячок» подал второй сигнал, и Волгин сменил позицию, хотя пока не был уверен, стоит ли проводить задержание. Катышев, конечно же, провел бы. Образцово-показательное. С криками, размахиванием пистолетом, демонстрацией приемов боевого самбо и скоростного надевания наручников. Это был его обычный метод работы: задержать и колоть до тех пор, пока не скажет хоть что-нибудь. Человек с такой прической не может быть безгрешным по определению, а посему если не явки и пароли Казарина, то адреса дружков-наркоманов он сдать должен. Чтобы не было обидно за бесцельно прожитое в засаде время.

Сначала нарисовалась длинная согбенная тень, верхний край которой коснулся ног Волгина. Следом вышел и «обрусевший негр». Присел на корточки и долго возился со шнуровкой высокого десантного башмака, хитро оглядываясь по сторонам. Так и не завязав, заправил концы шнурков в голенище и, широко раскачиваясь, двинулся прочь от дома. Опер скользнул следом.

Нарезав круг по двору, парень проявил интерес к волгинской «ауди», но задерживаться не стал, справил малую нужду и подвалил к таксофону, с которого позвонил, картинно прикрывая диск ладонью. Говорил он пониженным голосом, но, по случаю позднего времени и открытого пространства, слова разносились далеко.

– Але, Рому позови! Але, ты? Приветик. Все ништяк, чисто. Да, как ты и говорил. Ну… Ну, лады, я тогда к Маринке забурюсь, если чо – ищи там. Ага!

Волгин прятался рядом и, предположив, что парень направится к проспекту, вознамерился перехватить его на выходе со двора. Не получилось: повесив трубку «ямаец» резво зашлепал в обратную сторону, пропал в кустах и вскоре нарисовался на фоне «ауди».

Покидая машину, Волгин дверь запирать не стал, и это обстоятельство насторожило парня. Он долго смотрел по сторонам и ковырял в носу, не в силах сделать выбор. Подобраться к нему возможности не было, опер поставил машину грамотно, так, чтобы все подходы просматривались издалека. Приходилось ждать…

Отбросив сомнения, парень нырнул в салон. Дверца тихо чмокнула, становясь на место, и Волгин с трудом подавил мелкобуржуазный, недостойный профессионала крик «Держи вора!»

«Ямаец» взял бинокль и две целые пачки «Житана», выбрал несколько кассет, отточенным движением снял магнитолу. Настроение у него явно поднялось, день был прожит не зря, – вылезая из машины, он загундосил «Отшумели летние дожди», представляя, как толкнет знакомому барыге шмотки, затарится героином и придет к подружке по-человечески, с водкой и чеком. Ширнуться и завалиться под толстый Маринкин бок – что еще нужно для полного счастья? И на утреннюю дозу бабки останутся. Еще бы заставить себя помыться.

– "…но сказала ночка: «зиму жди…» " – тянул наркоман, когда откуда-то сверху на него обрушился кулак. Грезы пропали. Запахло тюремной камерой.

Волгин ударил расчетливо – «ямаец» сознания не потерял, хотя некоторое время и пытался прикинуться оглушенным. Открыв глаза, он заголосил:

– Я больше не буду, честно! Это случайно!

– Молчать!

Волгин отволок его в сторону, сковал наручниками и закурил, присев рядом на корточки.

– Где Рома?

Тишина и частое моргание.

– Мне по-другому спросить? Более доходчиво?

– Не знаю я никакого Ромы. Отпустите, а? Я больше не буду, а вы все равно ничего не докажете.

Парнишка говорил дело. Вменять ему кражу при отсутствии свидетелей было делом почти нереальным. У нас ментам, тем более операм, в таких ситуациях не верят. Не в Америке.

– Быстро оклемался. Который раз уже влетаешь? Вижу, что не первый. Значит, грамотный. Где Ромик? Ну, живо! Сдаешь Рому – прощаю кражу. Я же мент, хуже того – опер, и в этом районе работаю, – Волгин похлопал по нагрудному карману, где лежало служебное удостоверение. – Неужели не сумею тебя оприходовать? Или тебе свидетели нужны? Будут свидетели! Меня тут каждая собака знает. Весь двор за меня проголосует. Так будет базар? Или оформлять по полной программе? На тебе, я так чувствую, условный срок висит. Значит, сейчас, конкретно, закроют. Лет на пять.

– А вы, правда, отпустите?

– За кражу? Отпущу, хер с тобой. В следующий раз влетишь. Ну, где наш друг?

– Впадлу мне его сдавать. Вы ему точно ничего не скажете?

– Ну так.

– Он у бабы одной гасится. Адрес не знаю.

– А телефон? Ты ж ему, сучонок, только что звонил!

– В кармане, на коробке записан.

– Он сюда приедет? Или ты для него взял что-то?

«Ямаец» замялся.

– Та-ак, – Волгин пальцем приподнял его – подбородок. – Рома просил просто хату проверить, а ты там еще и прихватил что-то. Верно?

– Я только сто долларов и нашел… Для него это не деньги, а мне долг утром отдать нужно. Не отдам – хана!

– А Рома тебя что, за бесплатно отправил?

– Дал немного…

– Ненасытный ты, братец. Когда он приедет?

– Сказал, минут через двадцать выезжает.

– На машине?

– Не на верблюде же.

– Не остри.

Волгин ошмонал задержанного. Коробок нашелся. На этикетке был нацарапан телефонный номер, внутри вложен конвертик с марихуаной.

– Да ты, парень, совсем оборзел!

– Это не мое, это мне подброс… Ой, что это я! Отпустите меня, пожалуйста, – я ведь не себе, для ребят взял!

– Молчи лучше. В Штатах за одни эти слова пять лет получил бы.

Волгин позвонил в местное отделение и попросил забрать задержанного. Повезло: знакомый опер не успел уйти домой и приехал сам, так что все было проделано быстро и незаметно для посторонних.

– Знакомые всё лица! – Опер посадил «ямайца» в «уазик». – За кражи влетал, две судимости, и обе условно. Сейчас, поди, тоже по машинам шарился?

– Нет, одна наркота. Я его случайно зацепил.

– Помощь не требуется?

– Пока нет. Если чего – буду свистеть.

– Ну, давай. Будь здоров, свисти погромче. Вариантов поимки Казарина было много, но Волгин сразу отбросил уличные и прошел в дом, где занял одну из ступенек короткой неосвещенной лестницы на чердак. Закрыл глаза, прислонился затылком к стене. Руки подрагивали, и адреналин в крови, конечно, гулял, но Сергей чувствовал, что тянет «пустышку». Слишком все складно получается. В то же время, он понимал, что Казарин неспроста ударился в бега и уж если решил вернуться в квартиру, то чтобы забрать что-то важное, поэтому задерживать его нужно обязательно с этим «важным» в кармане. При обыске ведь можно и не найти, если хорошо спрятано.

Дверь одной из квартир отворилась, и вышел худосочный жилистый дедок с пачкой папирос в кулаке. Раскурив «беломорину», он постоял у перил, сплевывая вниз табачные крошки, с хитрым видом посмотрел в потолок и начал спускаться, оставив дверь приоткрытой. Из квартиры тянуло запахом жареной картошки, громко работало радио. Страдала Ветлицкая: «Плейбой, клёвый такой, одет как денди…»

С началом второго куплета во двор заехал Казарин. Музыка не дала оперу услышать шум мотора.

Рома затормозил у подъезда, выждал секунду и вдавил акселератор, проверяясь последний раз. Никто вдогонку не кинулся, и он, успокаиваясь, сделал круг по двору и остановился. Посидел за рулем. В салоне грохотала та же песня, очень нравившаяся Казарину. Он дослушал до конца только после этого вошел в дом. Лифт перехватили буквально из-под носа, кабина ушла вверх и застряла где-то на средних этажах. Не в силах перенести ожидание, Казарин пошел пешком.

Жилистый дедок стоял на десятом этаже и курил вторую папиросу. Казарин прошел мимо, кивком обозначив приветствие, но цепкие пальцы дернули за рукав куртки, и пришлось обернуться:

– Тебе чего, старый?

– Не ходил бы ты, сынок, наверх, – благодушно улыбаясь и пыхтя «Беломором», предупредил дед. – Тебя там засада ждет.

Сказано было тихо, и притаившийся выше Волгин ничего не расслышал, но Казарин встрепенулся, ошалело посмотрел на доброжелателя и громко переспросил, чувствуя, как пол уходит у него из-под ног:

– Какая засада? Ты чего несешь, старый?

Волгин вскочил и успел преодолеть один пролет, пока Казарин соображал. Потом Рома опомнился и стартовал.

– Ур-род! – Сергей отпихнул пенсионера с дороги.

Тот был доволен собой и улыбался, вероятно, воображая себя правозащитником.

Казарин грохотал так, что дрожали стены. Волгин бежал бесшумно и выигрывал в скорости, но поскользнулся на брошенном кем-то шприце, пересчитал задницей несколько ступеней и отстал.

На улицу они выскочили с разницей в несколько секунд, но обалдевшему от страха Роме этого хватило, чтобы прыгнуть за руль и включить зажигание. Нога отпускала педаль сцепления, когда из подъезда вылетел опер. Казарин бросил машину вперед и влево, целя капотом в колени преследователя. Губастое лицо исказила гримаса, брызнула на ветровое стекло слюна, и за тот миг, который потребовался машине на преодоление полутора метров. Рома успел дюжину раз повторить:

– На, падла, на!

Выхода не было, и Волгин прыгнул на капот, вцепившись руками в «дворники». Знакомое по фотографиям лицо оказалось совсем рядом, в десяти сантиметрах от его глаз. В Казарине не осталось ничего от умелого обольстителя скучающих женщин. Один страх, дикий страх, и ни капли разума.

– Стоять, сука, убью! – рявкнул Волгин. Казарин короткими рывками бросал машину вправо-влево. Двигатель надсадно ревел на второй передаче. Волгин ударил рукой по ветровому стеклу, и Казарин отпрянул, дернул рулем. Машина послушно шарахнулась, ноги опера взметнулись над левым крылом, капот оказался в стороне, и правый ботинок коснулся вращающегося колеса.

Машина вылетела на проспект, сиганув с бордюра на середину проезжей части, заложила еще один вираж, вильнула, уворачиваясь от лобового столкновения с грузовиком… Перекресток они проскочили на красный, впритирку с едва успевшим затормозить автобусом. Будь скорость поменьше – Волгин спрыгнул бы, но Казарин с тупым усердием давил акселератор, и оставалось только держаться.

Все-таки Волгину удалось выхватить пистолет. Патрон уже был в стволе, и нужно было только сбить предохранитель, но тот никак не поддавался, – большой палец раз за разом соскальзывал с него, пока передние колеса кабриолета не попали в глубокую яму. Волгина подбросило, ударило грудью о капот так, что из глаз брызнули искры, но он сумел наконец опустить неподатливый флажок.

– Убью! – оскалился он, тыча стволом в лобовое стекло на уровне глаз Казарина. В последний момент сместил прицел, и, хотя выстрел полыхнул Казарину в лицо, пуля, пробив стекло, прошла над головой и, разорвав мягкий тент, унеслась в облака.

Казарин бросил руль и ударил по тормозам. Двигатель захлебнулся и смолк, машину рвануло вправо, при ударе диском о поребрик Волгин слетел с капота, перекатился и замер перед носом машины.

Наступившая тишина оглушила сильнее выстрела. Волгин сел, потряс головой. Повезло…

Казарин втихаря пытался включить зажигание, деревянной рукой вгонял рычаг КПП в положение задней скорости. Волгин поднял пистолет и дважды выстрелил по передним колесам. Казарин плечом вышиб дверь и на четвереньках, подвывая от страха и высоко задирая накачанный специальными упражнениями зад, попытался слинять в темноту.

– Стоять, – очень тихо сказал Волгин, и зад замер. – Лежать.

Казарин плашмя рухнул на асфальт и закрыл голову руками.

Не спасло.

Волгин бил расчетливо, чередуя руки и ноги, и под его ударами Казарин перекатывался на грязном асфальте, локтями защищал лицо и верещал:

– Не надо! Я все скажу! Ну не надо, пожалуйста! Больно, о-о-о!!!

В таком положении люди склонны к откровенности. И Казарин, действительно, рассказал бы все. Вспомнил бы даже фамилию акушерки, которая принимала его роды. Ситуация, что и говорить, располагала к чистосердечным признаниям. Не надо судить со стороны. Только те, кто после долгой погони надевал на преступника наручники или сам бывал в бегах, имеют право на этот суд. Наряд ГИБДЦ подкрался бесшумно. Фары неожиданно осветили Волгина, и два бравых инспектора, которые вообще-то редко оказываются там, где нужны, нацелили на него «макар» и «калаш».

– Свои, уголовный розыск, – крикнул Сергей, прикрывая глаза от света.

– Свои дома спят, – отозвался сержант, передергивая затвор автомата. – Ручонки подними и от мальчика отойди. Хватит его обижать! Ну, кому сказано!

Лязгнул и затвор пистолета.

– Сам отойди, придурок! «Убойный» отдел Северного РУВД, старший оперуполномоченный Волгин. Мной задержан преступ…

– А нам насрать, – почти ласково оборвал сержант, поводя стволом автомата. – Мы-то не из Северного, и даже не из этого района. Отдельный городской батальон дорожно-патрульной службы. Так что, дружок, шевели ножками…

Препирательства заняли не так уж много времени, но момент был упущен. Когда Рому сажали на заднее сиденье патрульного БМВ, он вздернул ободранный подбородок и сказал с вызовом:

– Я стану говорить только в присутствии моего личного адвоката…

– За что же тебя так женщины любят? – спросил Волгин, разглядывая задержанного в свете настольной лампы, заботливо к нему развернутой.

– За то, что хер длинный.

Это была единственная фраза, которую Казарин произнес за тридцать минут общения. На то, чтобы разобраться с ДТП и стрельбой, перевезти задержанного в РУВД, потребовался не один час. Рома остыл и, убедившись, что воздействие грубой физической силы ему больше не угрожает и он не окажется с опером один на один посреди пустынной дороги, приободрился. Вторично потребовав адвоката, он на вопросы не отвечал и предавался двум занятиям: разглядывал свои ботинки и морщился, ощупывая пострадавшую физиономию. Последняя красочно отражала все трудности, которые пришлось испытать в недавнем прошлом ее носителю.

– Чем он длиннее – тем больше его можно укоротить.

– Чего?

– Того. Закон относительности.

Была б уверенность в причастности мальчика Ромы к убийству – и никуда б он не делся, колонул бы его Волгин, как сухое полено. Но уверенности не было. Совсем не было.

– Вставай, гуманоид. Идешь отдыхать.

– Куда?

– Тебе понравится.

В камере Казарину не понравилось, но его мнением никто не интересовался. Волгин устроился в кожаном кресле, махнул полстакана водки, которую купил по пути в РУВД, наказал дежурному разбудить его, когда приедет следователь, и очень быстро уснул.

Катышев барабанил кулаком по двери и орал:

– Волгин! Вставай, сучий потрох!

Сергей протер глаза, взял часы. Шесть утра ровно. Всего два часа удалось поспать. Поднимаясь из кресла, невольно вскрикнул от боли – показалось, что и разогнуться не сможет, так болел отбитый бок. Доковылял до двери, впустил начальника. Встал у окна и, потирая поясницу, зачем-то спросил:

– Дождя нет?

– Тебе дождь нужен? – Катышев засек бутылку на полу возле кресла, улыбнулся и налил себе сто пятьдесят граммов. – И дождь смывает все следы! За что тебя уважаю, Сергеич, – выпивка у тебя классная. Ну, прозит!

– Следак приехал?

– И уехал. За десять минут справился. Казарин твой быковать начал, от показаний отказался, адвоката, бля, требует. Следак его вообще закрывать не хотел. Доказательств ему не хватает! Вот осел! Всем хватает, ему – мало. Экспертиза по пальцам не готова, признания нет, а опознание ночью проводить просто не захотел. Доработайте, говорит, материал, а потом уж Казарина заново приводите. Нет, прикинь, да? Говорит, будет все пучком – арестую. Ну, я ему так прямо и сказал: ты чо делаешь? Короче, на «сотку» [7] добазарились.

– Я ж просил меня разбудить… А кто следователь?

– Поперечный. Который и на осмотре был. Он сегодня, оказывается, по городу дежурит, мы его с какого-то изнасилования выцепили.

Костя Поперечный был парень хороший, но молодой, еще неопытный, и поэтому пребывал в постоянных метаниях между прямолинейной трактовкой УК и УПК [8], указаниями своего, прокурорского, начальства и «наездами» руководства милицейского.

– Обыск на казаринский адрес он выписал?

– Ни фига! Сказал, еще утром приедет.

– Ну и черт с ним…

– Я лично проконтролирую, – заверил Катышев, но Волгин лишь скептически покачал головой: всем было известно, что деловая активность начальника ограничивается рамками рабочего времени, – сразу после утренней «сходки» он умотает к очередной любовнице, откуда станет названивать домой и плести байки о том, что сидит в засаде на террористов. Впрочем, сейчас жена Катышева была в отъезде, и он мог гулять без всякой конспирации. – А вообще-то, Сергеич, ты тоже не во всем прав. Какого хрена ты сунулся в одиночку?

– Сам же просил пару эксцессов…

– Хорошо, если Казарин сядет. Победителей, блин, не судят. А если нет? Что за коррида со стрельбой получилась? Неправомерным применением оружия пахнет!

– Иди ты, Василич, лесом. Я к нему на капот для удовольствия прыгнул? Что, надо было ждать, пока он меня по стенке размажет? Неправомерное…

– Не кипятись, я Поперечному то же самое сказал. Говорю, злостное сопротивление, угроза жизни, блин, сотрудника. Конкретное покушение. Не хочешь «мокруху» – возбуждай эту статью и смело по ней закрывай, все основания есть, а уж в камере мы его и по Локтионовой дожмем. Не повелся, гад! Казарин, мол, не знал, кого давит, скажет, что от бандита спасался. Если б, говорит, сотрудник в форме был… Я ему так и сказал: ты чо делаешь?

– Не помогло?

– Ну, мимо! Насмерть уперся. Волгин пожал плечами:

– Если по закону, так там, действительно, «пять два» [9]…

Начальник ушел. У Сергея оставалась еще половина литровой бутылки водки, а пережитый стресс настойчиво требовал, чтобы его сняли. Опер запер дверь, устроился в кресле поудобнее и взял стакан…

Из протокола допроса подозреваемого КАЗАРИНА Романа Родионовича:

"22.04.76 года рождения, уроженец Новозаветинска, русский, гражданин РФ, ранее не судимый, имеет среднее техническое образование, проживает по адресу… на учете в ПНД и РНК не состоял, не работает.

Проживаю постоянно по вышеуказанному адресу, где занимаю отдельную двухкомнатную квартиру, принадлежащую на праве частной собственности моим родителям. Они – пенсионеры, последнее время живут в деревне…

Около года назад, через одну из своих знакомых, назвать фамилию которой отказываюсь, я познакомился с Локтионовой Инной, проживающей на улице Парковой. Она дала мне номер своего телефона и предложила звонить, но только по рабочим дням и в дневное время. При этом не скрывала, что находится замужем, но хочет вступить со мной в близкие отношения и даже готова платить за это деньги. Предложение денег настолько меня возмутило, что я первый раз позвонил Локтионовой только через месяц после нашей встречи, хотя она сразу понравилась мне как женщина. К тому времени от кого-то из друзей я неоднократно слышал, что Локтионова часто изменяет мужу. Осенью и зимой 1997 года я встречался с Локтионовой около десяти раз, потом наши отношения прекратились, по моей инициативе и были восстановлены только в июне этого года, – я сам позвонил ей, когда у меня было плохое настроение и хотелось развеяться. В течение лета мы встречались примерно 8-10 раз, в основном – у нее дома, но дважды она приезжала и ко мне. Как мне показалось, в первой половине сентября у нее появился новый любовник, т.к. наши встречи, по ее инициативе, прекратились. Меня это устраивало. Но в субботу, 19 сентября, Локтионова сама позвонила мне и пригласила в гости, сообщив при этом, что ее муж улетел в командировку и не появится до конца следующей недели. В тот день я приехать не мог, был занят делами, но приехал в воскресенье, около 23 часов, и оставался в ее квартире до утра, уехал около 11 часов и снова приехал к ней. в понедельник, 21 сентября, около 22 часов.

Когда я приехал, Локтионова выглядела как обычно, была в нормальном настроении. Мне кажется, что незадолго до моего приезда она слегка выпила, т.е. находилась в состоянии алкогольного опьянения легкой степени. Мы поужинали в гостиной. Это заняло у нас немного времени, и примерно в 0.30 я пошел на кухню мыть посуду, а Локтионова пошла принять душ. В душе она пробыла около 20 минут, затем прошла в спальню, а я – в ванную. Около 1 часа я пришел к Локтионовой в спальню, и мы вступили в интимные отношения. Точное время назвать не могу, но примерно через полтора часа мне потребовалось сходить в туалет. Когда я выходил из спальни, Локтионова оставалась лежать на кровати. Она была полностью раздета. Она не спала, просто отдыхала. Лежала она на спине.

Выйдя из комнаты, я сразу же получил сильный удар по голове и потерял сознание. Свет в коридоре был выключен, так что я не видел, кто меня бил. Ударили меня, кажется, один раз, чем-то тяжелым, по затылку. Каких-либо телесных повреждений от этого я не получил.

Через какое время я пришел в себя – сказать не могу, но мне кажется, что на это потребовалось не менее получаса. Я лежал на кровати в спальне, а подо мной лежала Локтионова. Я сразу понял, что она мертва. Ее голова была накрыта подушкой. В спальне и гостиной был беспорядок, все вещи разбросаны. Сначала я хотел вызвать милицию, набрал номер «02», но там долго не отвечали, я испугался и повесил трубку, так как подумал, что меня обвинят в убийстве. Я решил бежать, чтобы в спокойном месте дождаться, пока найдут настоящего убийцу. Хочу заметить, что если бы я располагал какими-либо сведениями, необходимыми для розыска убийцы, то я бы, конечно, остался. Я оделся и выбежал из квартиры, дверь плотно закрыл, но запирать не стал, так как ключей у меня не было и где они хранятся – мне неизвестно.

Домой я возвращаться не стал, поселился у своей знакомой Истоминой Жени на проспекте Гагарина и находился у нее до вечера 23 сентября, никуда не выходил, ни с кем, кроме нее, не общался. Вечером 23 сентября я, под давлением угрызений совести, решил добровольно отправиться в милицию и все честно рассказать о случившемся, так как осознал, что даже то немногое, что мне известно, может способствовать розыску преступника. Понимая, что мне никто не поверит, я решил заехать домой, чтобы взять вещи, которые понадобятся мне в КПЗ – мыло, зубную щетку и пр. Предполагая, что в квартире может быть засада, и желая сдаться добровольно, а не быть задержанным, я попросил своего знакомого по имени Дима, прозвище «Чужой», проверить квартиру, объяснил, как это сделать, дал ключи.

Уточняю, что хотел добровольно явиться не в отделение милиции, а в прокуратуру, так как не рассчитывал на объективное разбирательство со стороны органов внутренних дел.

Через некоторое время «Чужой» позвонил мне и сказал, что он проверил квартиру и там все в порядке. Ключи он должен был оставить мне в шкафу на лестничной площадке. Приехав в свой дом, я стал подниматься по лестнице и встретил соседа, пожилого мужчину, имени которого не знаю. Он предупредил, что меня кто-то ждет. Я решил, что это – тот же человек, который убил Локтионову, и стал убегать. О том, что это был сотрудник милиции, я узнал уже после того, как он меня задержал. Умысла оказывать сопротивление сотруднику милиции при исполнении им служебных обязанностей у меня не было, причинять ему какой-либо вред я также не собирался. Я бы сразу остановился, будь он в форменной одежде или предъяви он служебное удостоверение. Но он был в гражданской одежде и только ругался матом, угрожая мне пистолетом. Я был просто вынужден защищать свою жизнь, так как угрозы физической расправы с его стороны надо мной воспринимал реально.

Каких-либо скандалов с Локтионовой у меня никогда не было. Денег у нее я никогда не брал и даже не просил об этом, она так же ничего у меня не одалживала. Хочу особо отметить, что, если бы она решила мне что-либо подарить, я бы непременно отказался от подарка, а уж деньги не взял бы тем более, сама мысль об этом для меня оскорбительна. О наличии у Локтионовой крупных денежных средств и местах их хранения мне ничего неизвестно. Отношения с мужем у нее были хорошие, хотя она ему и изменяла. О других ее любовниках мне ничего достоверно неизвестно…"

– Складно звиздит, – Волгин вернул протокол следователю.

Поперечный поджал губы, сказал после паузы:

– Я и сам понимаю, что он врет. Но фактов-то у нас нет! От присутствия в квартире не отпирается, а ничего другого мы доказать не можем. Сестра покойной на очной ставке подтвердила, что он брал в долг деньги, но это ведь не криминал. А Казарин стоит на своем. Железная позиция. Поторопились вы с задержанием…

– Мы всегда торопимся. А если бы он из города сдернул? Ты что, веришь, что он сдаваться шел? За щеткой зубной в квартиру приехал?

– А ты веришь, что это он убил?

– Не знаю, как насчет убил, но козел он порядочный, однозначно.

– К сожалению, это ненаказуемо. – Поперечный собрал бумаги в портфель. – Мне, кстати, тоже по шее могут надавать за то, что «сотку» ему оформил. Казарин с адвокатом уже настрочили жалобу, очень грамотную. Пока только на тебя. По поводу избиения при задержании.

– Плевать. Дай допуск к нему в камеру.

– Он без адвоката и рта не раскроет.

– Я не дантист, на пальцах объяснимся. Поперечный присел к столу, на бланке с печатью прокуратуры выписал разрешение на беседу с задержанным.

– Если не откроется новых обстоятельств, придется отпускать…

Вскоре позвонил ББ. Судя по доносившимся из трубки звукам, он был в изрядном подпитии и успешно внедрился в какой-то притон. Говорил громко:

– Сергеич, что у нас по мокрухе?

– По мокрухе у нас непруха.

– Не признается?

– Странно, но факт. Похоже, уйдет мальчик.

– Во баран… Сергеич, бляха муха, доработай! Ты же умеешь! По жизни, обидно такую «палку» из рук выпускать.

Волгин повесил трубку.

Свалить домой и, плюнув на все дела, отдохнуть хотя бы до вечера не удалось. Ровно в час тридцать пополудни явился убитый горем супруг. Лет сорока пяти, невысокий и упитанный, с блестящей лысиной и портфелем из крокодиловой кожи, он скромно постучал в дверь и мялся на пороге до тех пор, пока Волгин не повторил приглашающий жест.

– Спасибо.

Локтионов сел на «посетительский» стул и промокнул лысину носовым платком.

– Я говорил с Ларисой сразу, как прилетел. Это правда, что кого-то уже задержали?

– Правда.

– Это один… один из ее любовников, да?

– Да.

– И что? Он уже признался?

– Не в признании дело. Проверяем.

– Я рассчитываю на вашу объективность. Знаете, в случившемся есть и моя вина. Я слишком многое ей прощал. Так нельзя.

– Вы были в курсе? – Боль в отбитых ребрах накладывалась на похмелье, больше всего на свете хотелось лечь и отоспаться.

– С некоторых пор это стало более чем заметно. Надо было просто отдубасить ее как следует, но у меня рука не поднималась. Понимаете, я ведь любил ее! Вы меня понимаете?

Волгин на всякий случай кивнул.

– Если отбросить постель, то… «Ничего не останется», – мысленно закончил Волгин.

– …во всем остальном мы были идеальной парой. А что касается этого, то я не мог ей запретить получать на стороне то, чего недодавал сам. Вы меня понимаете?

Опер опять кивнул.

– Вы знаете кого-то из ее постоянных любовников?

– Откуда? Она же нас не знакомила. Подруги могут знать. Лариса та же.

– Враги?

– Ну какие у нее могли быть враги? У нее были одни друзья. Слишком близкие… Я читал, Что нельзя винить женщину за то, что она стала распутной. Виновато ее окружение. Все мы виноваты! То есть я.

– Возможно. У Инны были личные сбережения?

– Нет. Сразу после свадьбы мы открыли общий счет. Вас интересует его размер?

– Такой вопрос может возникнуть.

– Двадцать пять тысяч долларов в «Геобанке». С кризисом мы, правда, здорово попали.

– Не успели вытащить?

– Вытащили, но с большими потерями. Вдовец врал, и делал это не слишком убедительно.

– Скажите, в крови нашли алкоголь?

– Не знаю.

– Как, вскрытия еще не было?

– Было, но я не успел уточнить. От Поперечного Волгин знал, что алкоголь обнаружили в небольшой концентрации, что соответствовало показаниям Казарина.

– Я подумал… Понимаете, на нее иногда находило. Прямо-таки патологическое какое-то желание высказать в глаза неприятную правду. Именно неприятную. Обычно это происходило, когда она выпьет. Выпивала…

– Она сильно пила?

– В меру.

– Сколько комплектов ключей от квартиры было?

– Три. Вот мои. Вы нашли остальные?

– Да.

– Значит, сама пустила…

– У вас была любовница?

– Что? Понимаю, хотя и звучит это… очень жестоко. Нет, не было.

Через полчаса, подмахнув, не читая, написанное Волгиным объяснение, Локтионов ушел. Опер посидел, глядя в окно, выкурил сигарету, выпил крепкого кофе и составил запрос в Москву.

– Оперативным путем проверить, когда прибыл… связи… где находился, – начальник РУВД, сам когда-то начинавший в оперативниках, покачал головой. – Станут в МУРе такой фигней заниматься! Исполнят, не выходя из кабинета. А что, появились сомнения? Мне Катышев утром докладывал, что дело раскрыто.

– Перестраховываюсь. Вдруг что интересное выскочит?

– Значит, будет отпускать, – задумчиво сказал Катышев на исходе третьего дня пребывания Казарина под стражей. – Вот сволочизм! Не валенки сперли – мокрушника отпускаем.

– Не он это, Василич, – устало сказал Волгин, – но кое-что, конечно, знает. Знает и молчит. Может, и убийцу настоящего видел.

– А ты что, сам там был? – ощерился Катышев. – Свечку держал? Там же голимая бытовуха, и некому, кроме этого засранца, было ее замочить. Не-ко-му!

– Между прочим, дверной замок вскрывали отмычкой. Я разговаривал с экспертами… из

– Пошел ты! Много эти царапины значат! Я тебе сотню причин могу назвать, откуда они появились.

– И «пальчиков» казаринских маловато. На картине его башмак отпечатался, на баре кое-где его «пальцы» есть. Но ни на шкафу, ни на ящиках… Там, Василич, в перчатках работали. Что ж, Рома в припадке ярости Инну придушил, а потом успокоился и шмонать в перчатках начал?

– По-твоему, такого быть не может? А если он заранее готовился? Денежки-то ушли, немалые, заметь, денежки!

– А по картине он зачем ходил?

– А чтоб такие, как ты, интеллигенты, сомневаться начали.

– Там был кто-то третий…

– Короче, как бы то ни было, но он засранец, и место его в тюрьме. Набери на него говна…

Указание, способное ввергнуть непосвященного человека в легкую панику, на самом деле было тактически грамотным и даже единственно верным в сложившейся ситуации, просто высказался начальник коряво, чисто для своих, понимающих. Собрать доказательства по другим эпизодам преступной деятельности подозреваемого, добиться ареста и уже потом, в условиях следственного изолятора, не торопясь, разрабатывать на убийство. Так поступают полицейские всех стран с незапамятных времен, и, вполне возможно, лет через сто, высадившись на Марсе, тем же способом разоблачат первого межпланетного вора. По крайней мере, если высаживаться будут русские опера, которые до скончания веков при раскрытии преступлений обречены пользоваться словом и кулаком, открывая пивные бутылки пистолетом доисторической конструкции.

– Через восемь часов «сотка» закончится. Боюсь, не успею.

– А чем ты занимался эти дни?

– Проводил обыски.

– Пошел ты! – Хлопнув дверью, ББ вылетел из кабинета, а Волгин отправился в гости к Казарину.

Комната для допросов представляла собой ярко освещенное помещение, обстановка которого состояла из накрепко прикрученных к полу трех стульев и металлического столика. Конвоир запер снаружи дверь, Казарин уселся, попытался принять раскованную позу, чуть не упал и выдал коронную фразу про своего адвоката.

– А с вами я говорить не буду, – добавил он через минуту, обеспокоенный доброжелательным молчанием опера. – Категорически.

– Почему?

– Потому что вы мне не верите. А все, что хотел, я уже сказал следователю.

– И как ты думаешь, что теперь с тобой будет?

– Отпустят, – Рома передернул плечами. – Адвокат обещал.

– У тебя раньше бывали неприятности с законом?

– Без комментариев.

– Зачем тебе постоянный договор с адвокатом?

– Никогда не помешает его иметь…

– …особенно, когда платит кто-то другой, – закончил Волгин. – Очередная наивная дурочка. Вроде Инны.

– Да уж, Инна была наивной! – Пауза. – А сами-то вы кто? Что в этой жизни видели? Целый день вертеться между бомжами и бандитами: если первые «тубиком» не наградят, так вторые рано или поздно подстрелят. Днем вертеться, а по вечерам водку жрать за два двадцать, занюхивая рукавом уснувшего товарища. Это, что ли, жизнь?

– Каждый устраивается как может.

– Вот и я о том же. А больше мне нечего вам сказать.

– У тебя еще не худший вариант. По крайней мере, никого не грабишь и не насилуешь, наоборот, свет и радость ты приносишь людям.

– Кое-что умеем. Вот вы меня лет на пятнадцать старше. У вас сколько баб было? – Трехдневное воздержание давалось Роме труднее, чем привыкание к жидкой баланде, и если уж не суждено было заняться любимым делом, то хотя бы потрепаться очень хотелось. – Готов поспорить, что у меня – раз в десять больше. Мне всего двадцать два, а уже за три сотни зашкалило. Кому из нас будет что вспомнить, когда помирать придется?

– Дурак ты, Рома. Не о том сейчас думаешь.

– Может, и дурак, но своего не упущу.

– Меня, Рома, чтоб убить, очень постараться надо. А такому цыпленку, как ты, шею свернуть – как от пургена обосраться. Не задумывался об этом в свете последних событий? Ты бицепсами не играйся, они тебя не спасут.

– Какая такая Света? – Казарин искренне не понял.

– Ты ведь не убивал…

– Да что вы говорите!

– …тебя подставили. Крепко подставили. Я говорю «не убивал» не потому, что клятвам твоим поверил, а потому, что имел возможность рассмотреть тебя поближе. Человека задушить – не так просто, даже девчонку слабую. Надо внутри что-то иметь. Какой-то стержень, что ли, или заряд, отрицательно направленный. А у тебя нет ни черта, одна оболочка внешняя. Надави посильнее – и лопнет. Такие, как ты, конечно, тоже убивают, дурное дело не хитрое, но выглядит это совсем по-другому. Так что Инну ты не трогал.

– Вот спасибо большое! Что ж вы меня тогда в каземате держите? Невинного-то человека! Грех на душу берете.

– А где ж тебя держать? Отпустим – и не найдем потом. Разве что в виде трупа, который еще опознать надо… – Волгин достал «Житан», долго разминал сигарету, выражая полное равнодушие к исходу беседы и казаринской судьбе, закурил, не угостив задержанного. – Тебе сейчас не адвокат, а телохранитель нужен. Впрочем, и он не поможет.

– Вы что, хотите меня запугать, чтобы я признание подписал?

– Дурак ты, Рома! – Волгин рассмеялся совершенно искренне. – Ты что, так ничего и не понял?

– Подождите, – Рома, конечно, задумывался о том, что его ждет на воле, но, привыкнув с детства везде проскакивать на халяву, надеялся и здесь отвертеться. – Вы о чем?

– Догадайся сам. Ты ж у нас ас, у тебя в штанах триста боевых вылетов. Пошевели мозгами, они тебе сейчас нужнее всего остального.

Казарин пошевелил, но безрезультатно. В основном мысли его крутились вокруг одного: попросить сигарету или пока не унижаться? Склонившись ко второму, Казарин достал из носка чинарик.

– Огонька не найдется?

– Перед тобой лежит.

В две затяжки Рома прикончил окурок.

– Все равно я не понимаю, о чем вы. Адвокат ничего такого не говорил.

– У него задача другая.

– А у вас – всякие ваши ментовские штучки. Нет, ничего не скажу. – По глазам уже было видно, что скажет. – Шли бы вы лучше делом занялись. Настоящего бы убийцу ловили.

– Я-то пойду. И поймаю. А ты пока здесь останешься. На одну ночь. Не получится так, что эта ночь для тебя – последняя? Нет, не будет такого?

– С какой это стати?

– А с такой, что до утра я убийцу арестовать никак не смогу. Не дал мне Бог таких способностей. А он тебя утром вполне может встретить…

– Ага, знаю я эти ваши страшилки!

– Ты знаешь? Откуда ты их знать можешь? Из книжек? Сомневаюсь, что они тебе помогут. Тебя профессионально подставили. Это не Эдик из командировки раньше срока вернулся и не отвергнутый любовник в шкафу прятался. Там работал профессионал. Он пришел, хладнокровно придушил Инну и перевел все стрелки на тебя, рассчитывая, что либо мы тебя сцапаем и без долгого разбирательства посадим, либо ты подашься в бега, мы объявим розыск, а потом на нас еще какое-нибудь преступление свалится и тебя искать просто недосуг станет. Согласен? Да или нет? Да или нет, я спрашиваю!

– Ну, – нехотя подтвердил Казарин, опуская голову, но тут же встрепенулся. – А что ж он тогда вам не позвонил, пока я в квартире валялся? Повязали бы меня на месте – и никаких разговоров. Так же ведь делается…

– Так делается в плохих книжках, которые ты невнимательно читал. Надо здорово подготовиться, чтобы все выглядело правдоподобно. Да и ты, валяющийся в полном отрубе, не очень-то подходил бы на роль убийцы. Нет, он выбрал оптимальный путь. Время проходит, труп естественным образом обнаруживают – скорее всего, муж, вернувшийся из командировки, и дальше – два пути: либо мы вцепляемся в тебя, либо дело вообще «глухарем» виснет. Его планы спутал один спятивший товарищ, которому вздумалось пострелять… Ну как, убедил я тебя?

– Есть немного…

– Уже легче. Двинулись дальше. Думаю, не надо тебя убеждать, что наш киллер следит за развитием событий и, узнав, что тебя отпустили, задастся естественным вопросом: почему? Ладно, если прокурор нашел доказательства неубедительными и санкции на арест не дал, а опера помурыжили и бросили – в этом случае опасности для него нет. А если по-другому? Может, ты не в таком уж беспамятстве валялся, киллера рассмотрел и операм про него нашептал? Или у ментов без тебя какие-то данные появились?

Много вопросов, и один другого для него хуже. Надо ему узнать ответы на эти вопросы. Страшно жить в незнании. А посему видятся мне, братец Рома, четыре варианта, в соответствии с которыми может действовать твой киллер. Не грусти, четыре – не один, четыре не так уж плохо, хоть какая-то свобода выбора появляется.

– У него?

– Да нет, и у тебя тоже. Итак, вариант первый – счастливый. Тебя просто оставляют в покое. Ты отдыхаешь, пьешь в бане пиво, треплешься корешам, как зону топтал, и через недельку приступаешь к работе с обогатившимся жизненным опытом и новыми силами. Только не верю я в этот вариант, если честно. Какой-то он бесперспективный. Для киллера. Номер второй – нейтральный. Благородный мокрушник проводит хитроумную комбинацию и незаметно для тебя выведывает все, что ему интересно. Красиво, но долго. И без гарантии результата. Два оставшихся варианта очень похожи. Либо тебя грохают без всяких выкрутасов, чтобы ты уже никогда ничего сказать не мог, либо опять-таки грохают, но не просто, а предварительно выпотрошив до самой селезенки в каком-нибудь укромном подвальчике или хвойном лесу.

– Почему в хвойном?

– Пахнет приятнее. Третий вариант для тебя предпочтительнее: и мучиться не придется, и похоронят по-человечески, а не в бочке с цементом. Что молчишь? Молчишь и дрожишь… Скажи что-нибудь, герой дня без галстука!

Казарин машинально ощупал шею:

– Все шутите.

– Я шучу, а ты смеешься. Хотя давно заплакать пора. Ты свое уже отшутил. Последняя твоя прикольная шутка была, когда ты меня на капот посадил. А что, мне понравилось! Теперь, знаешь ли, уснуть без этого не могу! По вечерам на соседские машины сам прыгаю.

– Все вспоминаете…

– Нет, бля, забыл! – Волгин облокотился на стол, приблизившись к Казарину. – Я, конечно, понимаю: да, был без формы, пистолетиком мальчику грозил. Все так. Но это для следователя и адвоката. Мы-то с тобой знаем, как было на самом деле. Ты же сразу догадался, кто я такой. Впрочем, черт с тобой, формально ты был прав. Но! Убегаешь – беги, но машиной-то меня давить тебя никто не заставлял. А если б задавил, что тогда? Не думал? Ну и ишак же ты на самом деле! Убегая от убийства, которого не совершал, вляпался бы в убийство самое настоящее. Башкой иногда думать надо. Или у тебя только основной инстинкт работает?

– Извините…

– Пошел ты со своими извинениями! – Играя негодование, Волгин сел к столу боком, ослабил узел галстука и закурил, сжигая сигарету короткими, нервными затяжками. – Извиняться надо делом, а не словами. Нет, и после всего этого я еще должен тебя уговаривать, чтобы ты помог мне разобраться с твоими делами. Надо мне это? Да мне плевать, одной мокрухой больше, одной меньше – все не раскроешь. Не моих родственников мочат – и слава Богу. От нас одно раскрытие в неделю требуют, любое. Так мне, наверное, проще полчаса на улице постоять, поймать одного дохлого наркомана и после этого пять дней своими делами заниматься, а не твои заморочки распутывать.

– А вы думаете, меня и правда могут убить?

– Есть только один способ это проверить. Рома вздрогнул.

– Ты же понимаешь, никакой охраной мы тебя обеспечить не сможем, – Волгин вытянул ноги, зевнул и сцепил руки на затылке. – Вышел отсюда – и гуляй как знаешь. Сам себе режиссер. И киллер наш, вернее твой, это понимает. Посмотрит за тобой денек-другой и пригласит для душевного разговора.

– Зачем же мне тогда с вами откровенничать?

– А затем, что единственная твоя надежда – это то, что мы до него доберемся раньше, чем он до тебя.

– Можно сигарету?

– Можно.

– А можно я немного подумаю?

– Поздно.

– Я, действительно, ничего не знаю. В квартире все было так, как я написал. Честно! И киллера вашего…

– Твоего. Ничего, продолжай.

– …я не видел. Но тут, пока в камере сидел, кое о чем подумал. Из наших Инку убивать никому смысла не было. Вы понимаете, о ком я. Ничего плохого никому она не делала. Наоборот, даже денег давала, если сильно прижмет. Но это я только между нами… Она с мужем хотела развестись. Недавно, где-то месяц назад, говорила мне об этом. Он за ней следить начал. Наверное, нанял кого-то, и тот как-то все сфотографировал. Эдуард Инне эти фотографии показывал, кричал на нее.

– Он что, раньше не знал об этом?

– Догадывался, конечно, но фактов не было.

– Так чего же он хотел добиться?

– Не знаю, – Рома пожал плечами, – но Инка очень за это обиделась. Говорила: я от него уйду и без штанов оставлю. И еще: у Эдуарда давно есть любовница. Ее зовут Жанна, она бывшая стриптизерша, в каком-то ночном клубе выступала, изображала Мэрилин Монро. Она с бандитами связана.

– И давно они… встречаются?

– Год точно. Инне это тоже не нравилось. Она говорила, что ладно бы, если по любви встречались, а то ведь она из него просто деньги тянет, а так он ей на фиг не нужен. Секретарша в курсе этой темы. Она все знает.

– Лена?

– Ага. Инка говорила, что она, натурально, за Эдуардом следит и стучит на него. «Крыше». А может, и еще куда. Ее специально за этим и поставили.

Прогнав Казарина заново по ключевым вопросам и убедившись, что он не путается в деталях, Волгин дал краткие инструкции на первые дни свободного существования. Ничего сложного: белое не надевать, обтягивающее не носить и не танцевать. Казарин слушал с умным видом, и в какой-то момент оперу стало смешно. Несмотря на убедительно рассказанные варианты, сам он не очень-то верил, что Казарина попытаются убрать. Кому он нужен?

– Спасибо, – приложил руку к сердцу Рома, когда пришел конвоир. – И это… Короче, я жалобу из прокуратуры заберу.

6. Шантаж

В последний момент она узнала Актера, успела испугаться и назвать по имени. Актер вырубил ее ударом в челюсть, а потом задушил подушкой. Когда встал с кровати, ноги слегка подрагивали, чего не было уже очень давно. Разве что в самый первый раз, много лет назад. Та, первая Работа, хоть и осталась в памяти, но воспринималась как сцена из фильма, увиденного когда-то в кино. И никогда не снилась. А Инну он видел теперь каждую ночь. Пришла она и сейчас, под утро. Актер проснулся в холодном поту и долго лежал, сжав кулаки.

«Суки», – подумал он неизвестно о ком, и в этот момент зазвонил телефон.

Прежде чем ответить, Актер нашарил под кроватью будильник. Четверть шестого утра. В такое время с хорошими новостями не звонят. И крайне редко ошибаются номером. Не отвечать? А что это изменит?

Он снял трубку, и голос, несмотря на все усилия, дрогнул:

– Слушаю.

На другом конце провода не спешили. Выдержали паузу, которую нарушил грохот пустого утреннего трамвая, – очевидно, звонили из автомата.

– Актер?

Это был удар ниже пояса. Прозвище не должен был знать никто. Даже посредник Паша его не называл.

– Доброе утро, Актер.

Отказываться было глупо. Но и спешить не стоило. Актер молчал.

– Трое суток назад ты славно потрудился. Позавчера утром плоды твоего труда были найдены. Ты знаешь об этом. Перед дверью тебе оставлена посылка. Посмотри, там есть любопытные кадры. Через двадцать минут я перезвоню, и мы закончим разговор. Алло, ты меня слышишь?

Актер положил трубку. Вскочил, натянул спортивные брюки, проверил входную дверь и встал у кухонного окна. Пока взгляд ощупывал каждый миллиметр дворовой площадки, каждую машину, каждое окно в доме напротив, мозг анализировал разговор. Аноним воспользовался таксофоном или сотовым телефоном, изменил голос и назвал прозвище, которое на всей земле было известно лишь двоим. Но звонивший не был связан с Л.

Неужели Л. его предал? Заставил исполнить Работу и предал?

Нет. Люди такого уровня, как Л., никогда не предают исполнителей уровня Актера. Они их продают. Хладнокровно, взвешенно продают, когда возникает необходимость. Продают, несмотря на прошлые заслуги и обещания.

Той половинке Актера, которая не была лишена лирики, стало грустно. Зато вторая заставила взять себя в руки.

Перед дверью лежала видеокассета в черной картонной коробке.

Если бы его хотели убить, то не стали бы устраивать чехарду с телефонными звонками и адскими машинами, просто шлепнули бы из снайперки на выходе из подъезда или, в лучших российских традициях, загасили бы в самом подъезде из «тэтэшек».

Актер открыл дверь и взял кассету.

Ничего не случилось.

Устроившись на диване с «лентяйкой» в руке, Актер включил воспроизведение. Подал голос телефон, но Актер не стал отвечать.

Снимали двумя камерами. С руки – из дома напротив локтионовского, скорее всего, с того же места, откуда и он сам вел наблюдение, и стационарной, закрепленной под потолком в коридоре квартиры Инны. В углу кадра высвечивались дата и время. Не выкрутишься, хотя сцена убийства на пленку и не попала. С учетом показаний Казарина – Актер предполагал, что тот наболтал в ментовке, – за глаза хватит. А если, привлеченные профессионализмом исполнения, начнут в его прошлом копаться…

Ради Карины и сына он сделает все что угодно. Справится, чего бы это ни стоило. Расчистит дорогу к счастью.

Звонок последовал вскоре после того, как Актер дважды прокрутил пленку и все обдумал.

– Ты посмотрел запись?

– Да.

– По-твоему, она стоит денег? Правильно, я тоже так считаю.

– Это не телефонный разговор. Нам надо встретиться.

– За лоха меня принимаешь? Никаких встреч не будет. Ни встреч, ни торгов. Бабки у тебя есть. Я возьму половину. Пятьдесят тысяч. Сам понимаешь, в какой валюте. До вечера ты их должен собрать. Я перезвоню. Не успеешь или начнешь быковать – кассета отправится в милицию.

– Какие гарантии?

– Здравый смысл. Я понимаю, что, если попытаюсь наехать на тебя еще раз, ты можешь очень сильно взбрыкнуть. Поверь, мне не хочется с тобой ссориться. Но в этот раз ты прокололся и должен заплатить. Вполне справедливое требование. А сдавать тебя после того, как ты мне заплатишь, – зачем? Я что, похож на борца за мировую справедливость?

– Хорошо. Я проиграл, ты прав. Вечером я буду ждать звонка.

– Не пытайся меня обмануть, – каким бы профессионалом ни считал себя вымогатель, но в голосе его прозвучало облегчение. – Собирай деньги.

«Я тебе найду деньги, – мысленно сказал Актер, откусывая с ногтя и сплевывая заусенец. – И деньги, и тебя, падла, найду. Никуда ты от меня не денешься. Когда мы встретимся, ты пожалеешь, что твоя мама в свое время аборт не сделала».

Актер подумал, что вымогатель находится где-то рядом. Никто не станет подбрасывать под дверь кассету и лететь на другой конец города к таксофону. Разве что работала группа, в которой у каждого – своя маленькая роль. Но интуиция говорила Актеру, что это не так. Вымогатель действовал один. Надо было ему сказать, что не получил посылку. Мало ли кто мог прихватить кассету, проходя мимо квартиры по своей надобности. Интересно, как бы аноним отреагировал на такой поворот событий?

У Актера было больше ста тысяч наличкой, подготовленные к тому времени, когда они с Кариной покинут город и начнут новую жизнь. Банкам Актер не доверял, деньги хранились в тайнике, расположенном в таком месте, чтобы по дороге можно было многократно провериться и срубить любую «наружку».

В обеденный перерыв, уйдя с работы пораньше, он так и поступил. «Хвоста» не было, к тайнику никто не прикасался. Взяв нужную сумму. Актер уже в машине переписал номера некоторых банкнот. Перерыв заканчивался, но он знал, что начальник не станет придираться, и спокойно перекусил в «Макдональдсе», демонстрируя прекрасный аппетит и безмятежное расположение духа.

Так всегда бывало в периоды максимального напряжения. Никто из сторонних наблюдателей не смог бы заметить, что творится на душе у Актера. Поедая гамбургер, он размышлял о том, как найдет вымогателя и вернет себе деньги в двукратном размере.

После работы он приехал домой, принял ванну и стал ждать звонка, коротая время за просмотром боевика.

Враг напомнил о себе только в половине двенадцатого.

– Как настроение?

– Соответствует.

– Бабки собрал?

– Да.

– Тогда все очень просто. Прыгаешь в тачку и летишь на Северное шоссе. Через двадцать минут ты должен быть у поворота на седьмом километре. Проезжаешь поворот, через сто метров – площадка для отдыха. Оставляешь там машину и пешком идешь по шоссе еще метров двести, пока не увидишь телефонную будку. Направо от этой будки, в кустах, лежит труба. Большая. Она там одна, так что не перепутаешь. Кладешь деньги в трубу, еще час сидишь в своей машине, а потом спокойненько убираешься домой и забываешь про меня.

– А кассета?

– Поэтому мне и нужен час. Я должен пересчитать деньги, убедиться в их подлинности и забросить кассету тебе домой.

– Опять положишь на коврик? А ты не подумал, что утром ее мог кто-нибудь, в наши игры не посвященный, прикарманить?

– Ничего же не случилось. Хорошо, я положу ее в твой почтовый ящик, обернув какой-нибудь рекламной газетенкой. Ключ от ящика у меня есть. Такой вариант тебя устроит?

– Но у тебя останется копия…

– В качестве страхового полиса. Уверяю, я никогда ею не воспользуюсь, а через некоторое время уничтожу. Если, конечно, с твоей стороны все будет тихо. Ладно, много болтаем. Двигай. Учти: за тобой все время будет наблюдать мой помощник. При малейшем подозрении сделка расторгается, и менты получают подарок.

– Я все понимаю, товарищ.

Некоторое время позади, в отдалении, держалась светлая «пятерка», но на выезде из города отстала, и, сколько ни приглядывался, Актер ничего подозрительного больше не видел. Или вымогатель блефовал насчет своего помощника, или следил за Актером профессионал экстра-класса, во что не верилось.

На площадке для отдыха стояли микроавтобус – вроде бы пустой – и магистральный тягач, водитель которого лакомился ватрушкой. Актер запер свою машину и пошел по шоссе, уверенный, что закладка денег пройдет без эксцессов, а вот дальше возможны варианты и, как бы то ни было, кассеты ему не видать.

Раскуроченный таксофон оказался дальше, чем было обещано, а трубу в кустах вообще пришлось поискать. Актер положил пакет с деньгами, постоял, прислушиваясь к звукам ночного леса, и пошел обратно. По трассе пронесся тягач, ранее стоявший на площадке; водитель гнал так, будто его сильно напугали.

Площадка освещалась единственным фона-рем. Найдя подходящий камень, Актер разбил лампочку, после чего переставил машину ближе к трассе и стал ждать. Он рассчитывал, что у него в запасе около получаса – и не ошибся. На тридцать пятой минуте за деревьями с левой стороны появился человек в надвинутой на глаза кепке. Не дожидаясь дальнейшего. Актер отпустил сцепление, и машина прыгнула к шоссе. Вслед прозвучал выстрел…

Круг замкнулся. Теперь Актер знал, кто является вымогателем и где он живет. Туда Актер и направлялся.

7. Новые лица

Заканчивался понедельник. Подсыхали после влажной уборки полы коридоров, пустели кабинеты, гас свет в окнах. В помещении «квартирной группы» конспиративно, под громко включенный приемник, справляли очередную пьянку. Посланный за добавкой гонец, возвращаясь, торопливо взлетел по лестнице, прокрался мимо кабинета Катышева, но поскользнулся на повороте и громыхнул стеклянной тарой; сидевшая к холле женщина в красном плаще и зеленом берете вздрогнула и прижала к себе сумку. Катышев, занятый разводкой потенциального спонсора на запчасти для служебной машины, ничего не услышал.

Волгин курил, сидя в кресле лицом к окну, и очень не хотел подходить к телефону, но после пятого звонка снял трубку.

– Сергей Сергеевич? – в голосе Казарина звучало торжество. – Наконец-то я вас застал.

– Да, Рома.

– Хочу вам сказать, что через полчаса я улетаю из этого города. Я тут посоветовался кое с кем. И с адвокатом тоже. Хочу, чтобы вы знали: я написал на вас еще одну жалобу. В городскую прокуратуру и вашему начальству.

– Зря старался. Хватило бы и одной.

– На таких, как вы, одной всегда мало. Знайте, я искренне надеюсь, что у вас будут неприятности! Я…

– Придурок ты, Казарин. – Волгин повесил трубку, потер висок. С утра болела голова; звонок Казарина самочувствия не улучшил, но и сюрпризом не был. Раньше или позже, но опер подобного ждал. Что ж, не жалуются лишь на того, кто ничего не делает.

Он вытряхнул содержимое пепельницы в корзину, одел плащ и вышел из кабинета.

– Извините! – требовательно сказала женщина в красном плаще и отточенным за годы хождений по инстанциям движением достала пачку бумаг; банкетку она переставила так, чтобы закрыть подход к лестнице, волей-неволей Волгину пришлось остановиться. – Я не могу дождаться начальника, поэтому придется вам, молодой человек, меня выслушать. Я в милицию пришла или в частную лавочку?

Напористый тон в сочетании с кричащей одеждой, немыслимых цветов косметика и, самое главное, особый, хорошо знакомый каждому менту взгляд. Как правило, с такими разбираются еще в территориальных отделах. Особо настырных забирает «скорая психиатрическая помощь», других, не представляющих опасности, отпускают после беседы с дежурным оперативником. Правда, встречаются экземпляры, которые доходят до приемной начальника главка. Оттуда, не вдаваясь в суть вопроса, их заявления «спускают на землю» с резолюциями: «Немедленно разобраться и наказать виновных».

– Вы в каком звании?

– Капитан. Милиции.

– Товарищ капитан! Я понимаю, что начальника проще отловить с утра, но я не могу ждать. Дело очень серьезно. Видите ли, в свое время я была доверенным лицом кандидата в депутаты Нахрапова. От партии «Демократический блиндаж». Он мне очень доверял, и после того, как был избран и переехал в Москву, на меня обрушился вал репрессий. Конечно, красно-коричневые, борьбе с которыми я посвятила лучшие годы жизни, не могли простить… За мной начали следить. Вы слушаете, товарищ капитан? Они неоднократно проникали в мою квартиру, когда я отсутствовала, и устраивали несанкционированные обыски. Чтобы я не могла читать, подменили мне очки на более слабые, а на день рождения, представляете, тайно, тайно, заменили хорошее «Советское» шампанское на прокисшее итальянское. Но я их засекла! Они попались на мою хитрость! Я ушла, а в коридоре положила влажную тряпку. И они на нее наступили. Когда я пришла домой, то увидела… – женщина понизила голос, – следы босых ног! Они вели к шкафу в моей комнате. Но в шкафу – в шкафу никого не было! Теперь вы понимаете, что ждать нельзя? Они ведь могут прийти еще раз.

– Мы этим займемся. Что у вас в заявлении?

– Все, о чем я говорила. И план квартиры. Я нарисовала, как могла. Боюсь, вы не все прочитаете, у меня такой ужасный почерк…

– Разберемся. У нас отличные криптографы.

– Да?

– Да. Заявление пока оставьте себе.

– А я хотела, чтобы вы мне здесь, на копии, расписались…

– Опасно. Если я возьму заявление, то может произойти утечка информации. Они будут знать, что мы на вашей стороне.

– А это не может быть КГБ? Я читала, они ушли в подполье…

– Тс-с! У них везде свои уши. Я подключу лучших специалистов. В том числе и зарубежных. Подразделение «Икс файлы», специальный оперуполномоченный Фокc Малдер. Слыхали, наверное? И правильно, вы не могли слышать: это секретное подразделение. Ваше дело по их части, а он – лучший специалист. Лучше меня.

Некоторое время женщина колебалась, потом неожиданно улыбнулась и спрятала бумаги.

– Вы меня убедили, товарищ капитан. Значит, теперь я могу не волноваться?

– Ваше спокойствие – наша работа. Если они проникнут в вашу квартиру, то мы их тут же задержим. Но вы ничего не узнаете. Вы и не должны ничего знать. Ведите себя так, словно ничего не замечаете. А сейчас уходите. Если вы будете долго здесь находиться, они могут насторожиться. Я провожу вас до выхода. Идите и не оборачивайтесь. Постойте, я выйду первым. Посмотрю, нет ли засады. Подождите пять минут и идите. Главное, не оборачивайтесь.

– Спасибо!

«Бедная тетка. Не дай Бог так заканчивать свои дни! С моим образом жизни это вполне реально. Или, наоборот, у меня иммунитет?»

Вадим Хмаров жил в неведомо как доставшейся огромной квартире в отреставрированном старом фонде, но пользовался только спальней, основную площадь которой занимала кровать с водяным матрасом. Другие пять комнат пустовали и периодически использовались под склад порожних бутылок. Хмаров имел врожденную склонность к авантюрам, но замазаться в чем-то серьезном боялся и перебивался мелким, в духе героев О'Генри, мошенничеством (когда основной источник дохода – сексуальные контакты обоего рода – временно пропадал). Этакая разновидность Ромы Казарина, с той лишь разницей, что один вполне искренне пытался угробить Волгина, а второй, в противоположность ему, частенько оказывал оперу и отечеству ценные услуги. Само собой, строго конфиденциальные.

– Здравствуйте, Сергей Сергеевич! Как здоровье, как работа?

– Не дождешься.

Хмаров заржал и сделал приглашающий жест в сторону спальни.

– Обставляешься? – Волгин показал на два кресла и телевизор, появившиеся за последнее время.

– Прибарахлился по случаю. Так ничего, да?

В общении Хмаров был неприятен, и для Волгина оставалось загадкой, чем он соблазнял женщин в возрасте от шестнадцати до плюс бесконечности, а также пассивных гомосексуалистов с банковским счетом.

– С чем пришли, начальник? – Быстрый в движениях и гибкий, Хмаров не мог усидеть на месте; вскочил с подлокотника кресла, обежал вокруг телевизора, плюхнулся на кровать и снова вскочил: – Опять задачка для бедного мальчика?

– Бедному мальчику придется поработать своим маленьким пальчиком.

– Фу, как грубо! – В руке Хмарова оказалась розовая гвоздика, он понюхал ее и бросил на подушку. – Я весь внимание, шеф.

– Есть такая контора, «Полюс» называется. Вот адрес… В конторе секретаршей работает Лена Шарова. Симпатичная во всех отношениях девушка, но вот откровенничать со мной почему-то не пожелала, хотя знает очень много. Я сегодня днем с ней общался… Работу она заканчивает в пять часов, завтра ты ее встречаешь – машины у нее нет, с работы она уходит одна, едет домой на «маршрутке» – и быстренько знакомишься. Вот, посмотри фотографию. Девушка яркая, так что не ошибешься.

– А если завтра после работы ее уже будет встречать молодой человек? Не такой красивый и обаятельный, как я, но тем не менее уже знакомый. Что мне делать?

– Удавись. Ее никто встречать не будет. Это я знаю точно, так что, если попытаешься мне сбрехать – пеняй на себя.

Полдня Волгин провел в «Полюсе», беседуя с Шаровой и с другими работниками, но результатов это не дало. Федоров ничего нового к тому, что сообщил в первый раз, прибавить не смог, а Лена, явно располагавшая информацией, молчала.

– Чем труднее, тем интереснее, – Хмаров подхватил с подушки цветок, помахал им, как нунчаками. – А если, допустим невозможное, мое обаяние все-таки не подействует и девочка не захочет углубления отношений? Применять грубое насилие?

– Вадик, ты у нас неотразимый, так что все подействует. Постарайся, а я найду способ тебя отблагодарить.

В прошлом опер пару раз уберег Хмарова от серьезных неприятностей.

– Шеф, вы не задумывались, каким грязным зачастую оказывается путь к истине? И нужна ли истина, полученная такой ценой? Мне что-то на память приходят всякие критические высказывания о цели, оправдывающей средства.

– Я возьму этот грех на свою душу. Не переживай и не терзай себя вопросами – это моя прерогатива. Твоя задача намного проще и приятнее.

– Не скажите, Сергей Сергеевич. Мы с вами – одно целое, можно ведь и так на это дело посмотреть. Еще неизвестно, кто от кого больше зависит. Я-то ведь без вас точно обошелся бы, а вот вы…

– Вадик, в последнее время ты много говоришь не по делу. Послезавтра я с тобой свяжусь. Постарайся меня обрадовать.

Прощались они, как и здоровались, без рукопожатий.

– Вчера тоже работал?

– Нет.

– И что ты делал в свой выходной?

– Пил.

Ответ был правдивым. Волгин все же сорвался и принял изрядную дозу, в чем долго раскаивался наутро.

– Проходи в гостиную…

К Ларисе он заехал после Хмарова. Она сама позвонила ему на «трубу» и предложила встретиться, пообещав рассказать нечто важное.

– Сейчас я на кухне закончу. Посмотри в баре, там на любой вкус.

К его приезду она готовилась, и обстановка в комнате не очень подходила для делового свидания. Полумрак, свеча на низком столике, масса холодных закусок и выпивки. Над убранством квартиры потрудился дизайнер. Пли же сама Лариса обладала тонким вкусом и знанием психологии. Не суть. Хотелось расслабиться и остаться. Хотя бы до утра. На что, собственно, Волгину и намекали. Именно намекали, с большим тактом и мастерством.

Хозяйка устроилась в кресле напротив Сергея.

– Тебе надо поговорить с Катей Багровой. Инна бывала с ней достаточно откровенной, и приятели у них есть общие. Вот адрес и телефон… Только поторопись, она на днях вернулась из Италии и в конце недели собирается обратно, надолго. Если что-то знает – скрывать не станет. В крайнем случае, сошлись на меня.

Волгин разлил по стаканам виски, разбавил, бросил лед. Если бы все расследования проходили в таких условиях! Так нет, бомжи и притоны ему гораздо привычнее светских салонов, благородных напитков и соблазнительных женщин. Как сказал бы Катышев, в натуре, обидно.

– Я была права, у Эдика давно есть подруга. Некая Жанна Кольская, выбеленная болонка, этакая Мэрилин Монро. Танцевала в ночном клубе, там и зацепила Эдуарда. Года полтора назад. Оказывается, он спустил на нее кучу бабок. Не ожидала от него такой прыти.

– Седина в бороду – бес в ребро, – Волгин задумчиво потер лоб.

Кольская… Фамилия была знакомой. Он даже видел ее выступление в стриптиз-баре. Заведение имело претензии на оригинальность, в танцовщицы брали двойников известных людей, звезд мировой моды и кинематографа, российской эстрады. На достаточно бледном фоне товарок выступление новоявленной М.М. «цепляло». Понятно, что Локтионов потерял голову. Значилась Кольская и в картотеке Волгина. Не как артистка стриптиза – как бандитская связь. Проходила по многим делам, но предъявить обвинение ей пока никто не смог. От коллег из других районов и РУОПа Волгин слышал, что разговаривать с дамочкой бесполезно, будет либо улыбаться и сверкать коленями, либо закатит истерику: «Ты чо, начальник, на бедную девушку вешаешь?!»

Эх, зацепить бы ее на чем-нибудь, тогда бы поговорили предметно!

– Завтра будет возможность Кольскую взять, – Лариса улыбнулась. – При толковом подходе она много чего рассказать может. У тебя должно получиться. Предложишь примитивную «вилку» – камера или разговор, и она «поплывет», отвечаю.

Правда, я до сих пор не верю, что Эдуард как-то в смерти Инны завязан. С Казариным точно мимо?

– Ты знаешь его фамилию?

– Времени зря не теряем.

– Вижу… Нет, с ним мимо. Так что у нас с Кольской?

– Кольская у нас, точнее, у вас на территории, приторговывает героином. Понемногу, только для своих. Не ради денег – оказывает нужным людям услуги в обмен на ответную помощь. Завтра у нее будет товар. У кого берет – извини, сказать не могу, но «стрелка» с поставщиком в семь утра, соответственно через полчаса она будет дома. Грамма три-четыре у нее быть должно. Обычно носит в контейнере из-под «киндер-сюрприза». При опасности его легко сбросить, а потом – так же легко найти. Возможно, ее будет прикрывать кто-то из знакомых. Справишься?

– Постараюсь. О том, что у нее будет товар, многие знают?

– За меня переживаешь? Боишься, что подставлюсь? Не волнуйся, я сама о себе позабочусь. Жена Цезаря вне подозрений.

– Я слышал, она подумывала о разводе?

– Навряд ли это было серьезно. Так, под влиянием момента. Эдуард ее во всем устраивал.

– Но она говорила об этом?

– Бывало.

– Летом у них случился какой-то скандал. Эдуард якобы показывал фотографии, где она кувыркается с кем-то из общих знакомых.

Лариса надолго задумалась. Потом покачала головой:

– Сомневаюсь. По крайней мере, мне она об этом даже не заикалась. Может, Катька что-то – слышала? Поговори с ней…

Волгин ушел через час. Закрыв за ним дверь, Лариса вернулась в гостиную, медленно выпила неразбавленное виски, а потом шваркнула стакан об пол.

Волгин планировал провести задержание Кольской силами сотрудников местного отдела милиции, чтобы Локтионов раньше времени не догадался о проявленном к нему и его любовнице интересе со стороны опера-"убойщика". Но по причине раннего времени собрать народ не удалось, и в семь двадцать Сергей и младший инспектор районного ОНОН [10] Родионов заняли позицию недалеко от дома Жанны, откупорили две бутылки пива и стали ждать. Волгин употреблял безалкогольное, Родионов баловался полноценным «классическим».

– У нас Кольская ни разу не светилась, – Родионов начинал службу во времена, когда Волгин ходил с комсомольским значком, а Жанна писалась в пеленки, и публику свою знал назубок, от немощных старцев, промышлявших марафетом в послевоенные годы до подающих надежды тинэйджеров. – Банкует только для избранных?

– Для самых избранных. Нам с тобой не продаст.

– А чем она тебе насолила? Разговаривать не желает?

– Да я пока особо и не настаивал.

– Дело хозяйское.

Родионов умел и любил работать, но получить высшее образование не сподобился, а вот дурную привычку спорить с начальством приобрел, и эти два фактора много лет тормозили его продвижение по службе. В свои сорок пять он носил звание старшего прапорщика, перспектив не имел и регулярно задумывался о выходе на пенсию, хотя и понимал, что с увольнением жизнь его потеряет всякий смысл. Семья распалась лет десять назад, а единственным достижением за всю карьеру являлась прописка в ментовской общаге.

– С Бешеным вчера поругались…

– Чего он хотел?

– Да ну его в задницу! За последние дни совсем трёкнутым стал! Не обращал внимания?

– По-моему, он всегда одинаковый.

– Вспомни, каким он был, когда в начале девяносто четвертого к нам пришел.

– Я тогда на «гражданке» вкалывал.

– Ах да, я и забыл! С ним, вообще-то, темная история. Из внутренних войск он уволился, почти год где-то болтался, а потом его неведомо каким образом восстанавливают в органах, и сразу – на командирскую должность. Ишь, какой незаменимый! Где-то у него есть мохнатая лапа, но, что интересно, никто не знает какая. То ли в мэрии, то ли еще где повыше. Я так думаю, через жениных родственничков. Ты их никогда вместе не видел?

– Родственников?

– Быка с женой. Блин, никогда бы не подумал: она им вертит как хочет, он ей в рот заглядывает и пыль сдувает. Папа, я так понял, у нее непростой… А вот и она!

– Жена?

– Кольская! Подожди чуток…

Красная «девятка» неспешно катилась по двору навстречу засаде. Кольская сидела рядом с шофером, разложив сиденье и выставив над «торпедой» колени, курила в боковое окошко. «Ауди» Волгина, припаркованная среди других машин, ее внимания не привлекла; Родионов вылез, постоял у машины, оправляя помятый пиджак, и пошел к подъезду. Высокий и седой, с обветренным красным лицом и торчащей из кармана бутылкой, он напоминал алкаша, которого «разводят» на квартиру, и Кольская, стрельнув в него пренебрежительным взглядом, опасности не ощутила.

– Чао, дорогой! – Чмокнув водителя в щеку, она нагнала опера у двери парадной и взвизгнула, когда он, отступив в сторону, крепко схватил ее за локоть: – Ты чо, козел?

– Спокойно, уголовный розыск.

– Какой розыск? Пусти руку, урод! Водитель тоже купился и вместо того, чтобы дать по газам, вылетел из машины с твердым намерением отоварить подозрительного субъекта. Кольская обернулась, ища поддержки, и тот ускорил шаг, одновременно опуская руку за пазуху, но Волгин был уже рядом, руку перехватил, коленом в промежность расслабил его, сделал подсечку и зафиксировал на запястьях «браслеты». Кольская побледнела и на миг прекратила брыкаться, но тут же впилась зубами в предплечье Родионова и изо всех сил наступила каблучком ему на ногу. Родионов ногу убрал и добычу не выпустил; девушка притихла и с бессильной яростью наблюдала, как мент достал из ее кармана красно-желтый футляр из-под детской игрушки.

– Куда пихаешься, сука? Не мое это, понял? Сам подбросил.

– Посмотрим.

– Чо смотреть будешь, дятел? Хер чего докажешь!

– Попробуем, – Родионов опустил футляр обратно в карман и затянул «молнию».

В его усталом голосе было столько убежденности, что Кольская заткнулась и всю дорогу до отделения хранила молчание, отвернувшись к окну и пряча наручники под манжетами куртки.

В дежурной части оформили протокол изъятия, подписывать который Кольская отказалась:

– Ничего не скажу без адвоката.

– И не надо, – там у тебя грамма четыре, а для уголовного дела и десятой части этого хватит, – Родионов пожал плечами. – Думаешь, кто не признается, тот не садится? Тем более что мы задержание на видеопленку фиксировали, тут хоть молчи, хоть кричи – не отвертишься.

У водителя оказалась обрезанная милицейская дубинка, ответственности за ношение которой законом не предусмотрено. Тем не менее Волгин отправил его в камеру. Сделать из него соучастника перевозки героина, скорее всего, не удастся, а вот свидетель по уголовному делу получится. Время для работы было: раз задержаны вместе, то и справки эксперта о том, наркотик это или нет, будут дожидаться вдвоем.

– Может, договоримся, командир? – шепотом предложила Кольская, когда рядом никого не было. – На хрена тебе все это надо?

– Это нужно не мне, это нужно Франции.

– Ты же знаешь, я сама не ширяюсь. Скажешь – и я больше к этой гадости и близко не подойду. Премию рассчитываешь получить? Так я больше заплачу. Пять штук зелени тебя устроят?

– Нет.

– Мало?

– Позже поговорим. Пока, красавица, отдохни.

Когда все бумаги, связанные с изъятием наркотика, были оформлены, Волгин забрал водителя из камеры и отвел на второй этаж, где располагались кабинеты уголовного розыска. В двух шла работа, третий оказался свободен – молодой опер по фамилии, кажется, Борисов собирался уйти и стоял перед зеркалом, примеряя кепку с большим козырьком.

– Я посижу у тебя немного?

– Сиди, – Борисов отработал неполный год, но считал себя тертым оперативником и в любой ситуации держался развязно. – По «мокрушке» кого притащил?

Водитель, как видно, был знаком с милицейским жаргоном, потому что побледнел и икнул. Волгин сделал страшные глаза и показал Борисову из-за спины кулак, но тот лишь хмыкнул и, проходя мимо задержанного, отвесил ему легкую затрещину:

– Чтоб все рассказал, понял? Полковник мелочевкой не занимается, он по убийствам работает. Я через час приду, узнаю, как ты себя вел. Не будет откровенности – сильно пожалеешь.

Волгин тихо матюгнулся. В принципе, Борисов работал на него, ставя задержанному примитивную вилку «плохой – хороший», но в данной ситуации такая помощь равнялась вредительству.

Борисов поднял воротник куртки и вышел. Останавливать его Волгин не стал. Будет возможность объясниться позже.

– Садись и давай знакомиться…

Познакомиться они успели, но этим дело и ограничилось. Как только ритуальные вопросы иссякли и можно было переходить ко второй части беседы, коротко звякнул «прямой» телефон и дежурный порадовал Волгина:

– Тебя РУВД ищет. Муженек супружницу ножом запорол. Катышев сказал тебя подключать.

– Взяли мужика?

– В том-то и дело, что нет. Сам заяву по «ноль два» сделал, но пока к нему ехали, одумался и слинял. Пиши адрес…

Можно было бы отвертеться, но Волгин все же поехал, за что и проклинал впоследствии себя, а еще больше – Катышева с его неуемной энергией.

Ситуация была очевидной, но злодей, и правда, подался в бега, так что Волгин застрял до позднего вечера, проверяя адреса его возможного появления. Сергей по телефону связался с Родионовым, и тот пообещал держать ситуацию с Кольской под контролем.

– На экспертизу еще не повезли, машины нет, но никуда она не денется. «Герыч» там чистый, отвечаю. И мужика продержим, сколько надо. Не переживай…

Родионову можно было верить.

Поиски женоубийцы окончились ночью. Он прятался у двоюродной сестры. Пожилая испуганная женщина молча кивнула на шкаф в коридоре, и Катышев, расправив плечи, одним ударом вышиб фанерную створку:

– Вылазь, артист! Пришел твой аншлаг…

В отделении ББ разок врезал мокрушнику в печень, после чего утратил интерес к происходящему и удалился, чтобы грамотно написать сводку о раскрытии.

– Сергеич, ты без меня справишься?

– Будет трудно.

– Опроси его пока, штаны изыми – видишь, все кровью заляпаны. Я распоряжусь, чтобы следака сюда быстрее доставили, он на месте давно уже отработал… Кстати, что за бабу ты утром притащил?

– Подругу Локтионова.

– А на хрена?

– Нам что, «палки» по наркоте не нужны?

– Тоже верно. Правильно мыслишь, Шарапов! Кстати, что с нашим Казариным?

– Удрал ваш Казарин, Анатолий Василич. Не успел я на него дерьма накопать.

– Ё… Ладно, потом разберемся. Баба в каком отделе? Я присмотрю, чтобы не напортачили.

– Присмотри. Там с ней мальчик сидит, так пусть меня дождется.

Опрос задержанного длился недолго.

– Что ж ты так?

– А что я? Она сама первая начала. И не специально я, так получилось!

– Тринадцать ножевых в шею и грудь – не специально. Сама, что ли, на нож падала?

– Начальник! Ну что я, душегуб какой, что ли? Проучить хотел, чтоб не гуляла…

Поперечный давно приехал и сидел в соседнем кабинете, балуясь чаем с баранками.

– Разобрались?

– Ага. Более или менее.

– Признается? Впрочем, может и молчать. Адвокат ему нужен?

– Он и слова-то такого не знает.

– Все равно я вызову дежурного. Чтоб потом никто ничего… Доказухи навалом. Люблю такие дела!

Волгин привел задержанного к следователю, приковал наручниками к батарее и вернулся обратно. Его роль закончилась. Только сейчас он обратил внимание на головную боль и ломоту в спине на месте ушибов, которыми наградил Казарин. Вспомнил и о том, что весь день не ел. Закурил, надеясь никотином перебить голод и боль, сел к телефону.

Родионов ушел домой, но дежурный подтвердил, что Кольская с шофером тоскуют в соседних камерах, а наркота отправлена на экспертизу.

– Давно повезли?

– Да только что. Не знаю, как обратно забирать станем. Бензина пять литров осталось, и уже две заявки «по скандалам» висят…

Экспертно-криминалистическое управление, где проводился экспресс-анализ наркотических веществ, располагалось на окраине города, так что каждый рейс туда превращался в настоящую пытку для дежурного, вынужденного полтора-два Часа выкручиваться без транспорта. Зачастую именно в такие часы на отделение обрушивался шквал всевозможных заявок, от бытовых скандалов до серьезных преступлений, и ссылки на отсутствие автомашины никем не принимались.

– Витя, я все понимаю, но там реальный героин. Много-много героина.

– На дело-то хватит?

– Даже лишнее останется. «Палку» срубите. Волшебное слово «палка». С дежурного их не спрашивают, но все же приятно, когда за смену удается «нарубить» несколько штук. Можно попасть в сводку за успешную организацию работы, на почетное место между начальством и опером, который непосредственно произвел задержание.

– Да? А наш Борисов смотрел, и ему не понравилось.

– Ваш Борисов, извини меня, не эксперт.

– Ладно, сделаем в лучшем виде. Что я, не понимаю, что ли? И Катышев звонил, предупреждал. Водилу тоже придержим, Родионов рапорт написал, что тот сопротивление оказывал. А то сейчас подъезжай, поработаешь до утра.

Ехать не хотелось. Организм требовал горячей пищи, контрастного душа и мягкой постели. Волгин посмотрел на часы: стрелки расплывались перед глазами.

– Нет, не приеду. Дома буду. Если что – звони, тогда сразу подскочу…

* * *

…Сергей проснулся от звонка телефона. Отбросил одеяло и сразу вскочил, думая, что это – дежурный. Чертыхнулся, когда, нашаривая аппарат, столкнул на пол пепельницу.

– Да!

Звонил Родионов. Волгин не сразу его узнал – младший опер был возбужден и почти кричал:

– Их отпустили, обоих.

– Кого? Как отпустили?

– Молча, бля! Якобы экспертиза ничего не дала. Лекарственный препарат с сахарной пудрой. Я что, похож на идиота? Да я героина нюхал больше, чем этот долбаный эксперт! Что они там, обкурились, что ли?

– Я же просил позвонить… – Сергей присел на кровать, чувствуя, как в голове что-то лопнуло и затылок охватила тягучая боль. – Дождись меня, я через полчаса буду.

Когда Волгин приехал, Родионов с мрачным видом стоял на крыльце отделения, демонстративно, с пренебрежением ко всему на свете, пил из бутылки пиво и дымил «Беломором», сплевывая табачные крошки под ноги. Заметив машину, махнул рукой, сбежал по ступеням и сел рядом с Волгиным; одним глотком прикончил бутылку и бросил ее на газон.

– Ур-роды!

– Может, ее саму напарили? Бывает же такое…

– Бывает с пэтэушниками, которые на рынке берут. Я же смотрел – там нормальный героин, грамма на три. И потом, минут двадцать назад встречаю я такого Борисова, местного опера. Не сталкивался с ним? Редкая падаль! «Крышует» по-мелкому, взятки берет, вещдоки у него пропадают… Так вот, он мне навстречу попался, пальчиком погрозил и ухмыляется: «Невинного человека посадить хотели? Знаю я ваши штучки! У Волгина героина нет, он по „убоям“ работает, а у вас, у „наркоманов“, этого добра навалом. Подбрасываете всем подряд, лишь бы „палку“ срубить. Я теперь всех ваших агентов пересажаю». Серега, ты меня знаешь – я в жизни «палки» не рубил! Ни-ког-да! И не буду, не заставит никто, ни Катышев, ни министр. Я работаю, потому что гниль эту ненавижу, и если когда чего и подбрасывал, то всяко не для того, чтобы показатели сделать.

– Успокойся, эмоциями…

– Не успокоюсь я! Не ус-по-ко-юсь!!! Я его чуть не прибил. Повезло ему: начальник мимо проходил, разнял нас. Удавил бы суку! Этот говнюк года не отработал, а уже вторую «девяносто девятую» сменил, с «трубой» ходит, цепь на пузе вот такой толщины. По кабакам центровым шляется, и все ему – как с гуся вода. Когда такое было, Серега? Ладно, я понимаю: зацепили твоего «человека», так подойди по-тихому, попроси. Неужто не договорились бы? Всегда общий язык находили. Но чтобы так, внагляк, подмены строить, да еще и выступать после этого! Да кто он такой? Петух лагерный, он у меня, падла, под шконкой жить будет!

– У него была возможность героин подменить?

– В том-то и дело, что была. Борисов этот, по графику, вчера до одиннадцати дежурил, но раньше времени смотался, а к двенадцати опять подрулил и полночи здесь ошивался. С помдежем о чем-то шептался. Витька, дежурный, нормальный мужик, а помощник у него – еще та падаль.

– А на фига Борисову это надо?

– Ну, извини меня, это только он и Кольская знают. Она тебе вчера денег не предлагала? Вот и думай. А может, и еще что. Она же на его «земле» живет, могли по всяким делам пересекаться. А героин этот наверняка сам кому-то толкнет. Эх, поймать бы его на этом деле!

– Как ты его поймаешь? Разве что морду набить.

– Серега, еще три года назад я такого и представить не мог!

– Посмотрим, что ты еще через три скажешь.

– Я скажу? Да я сегодня же рапорт на пенсию напишу. Хватит с меня этого дерьма. Нахлебался. Вот оно где! На черта мне это терпеть? Петька звал, у него кореш в охранной фирме. Сутки на воротах стоишь, трое пьянствуешь. Значит, так: если Борисов героин толкнуть захочет, мне люди шепнут. Попробуем его прихватить.

Волгин подумал, что начальство в случае «залета» Борисова выносить сор из избы не захочет и предпочтет уволить его «по собственному», не привлекая внимания. Это в том случае, если ситуация будет очевидной. А при малейшей «непонятке» и соответственно последующей «разборке» тот же Катышев, скорее всего, займет сторону молодого перспективного кадра, нежели старого ворчуна.

– Будешь? – Родионов сковырнул пробку с новой бутылки пива.

– Нет. Я еще и не завтракал…

– Одно другому не мешает. Нет, ты подумай… Родионов продолжал бушевать, но Волгин его уже не слушал. Отвернулся к окну, курил и размышлял: «Сам виноват. Как изъяли, надо было не выпускать из рук, самому тащить к экспертам и стоять над душой до результата. Не отвертелась бы, села как миленькая. Или не села – если б разговор состоялся. А что сейчас? Мудак самоуверенный! Если Борисов при делах, то он ей, конечно, растрепал, кто я такой и чем занимаюсь. Тем более, если взял деньги. А может, он и в кабинете водилу предупредить пытался?»

– Сергеич, до прокуратуры подбросишь?

– Чего это ты с утра пораньше?

– По жалобе объясняться. Наркоша один, трижды судимый, накатал, что я у него дверную ручку спер.

– Чего это ты по беспределу пошел?

– Да в хату к нему ломился, он не открыл. Вот я, значит, в отместку и постарался.

– Ты уж поосторожней, без свидетелей работай. Вон, у Борисова постажируйся.

– Да пошел он! Так как, подбросишь? Хотелось зайти в отделение, наехать на дежурного и дождаться Борисова. Но что это даст? Дежурный еще, может, и стреманется для приличия, а Борисова можно пронять только прямым в челюсть. Так что пусть уж лучше все думают, что «убойщик» Волгин пытался срубить побочную, не по его профилю, «палку» и обломался. Может, кто и обманется.

– Поехали.

Оказавшись в прокуратуре, Волгин решил зайти к Поперечному, взять протоколы допросов Казарина и других свидетелей, чтобы сделать копии для себя. Следователя не было, на двери кабинета висела записка: «Буду после обеда», и Волгин хотел уйти, когда услышал голос Катышева.

ББ находился у заместителя прокурора, курировавшего вопросы следствия. Говорил, по своей привычке, громко и убедительно:

– Казарина надо объявлять в розыск. Волгин там кое-что не доработал, но ситуацию можно исправить. Я ему уже сделал втык.

– У Волгина есть какие-то новые соображения.

– Какие? Вы же его знаете, он не умеет признавать свои ошибки. Сплошной бой с тенью! Работник он, конечно, грамотный, и недочеты бывают у всех, но только он упирается до последнего и гнет свою линию. Ему бы напарника толкового, чтоб было с кем спорить, а то варится в своем котле… Так как насчет розыска? Скорее всего, конечно, не найдем мы его никогда, будет вечный «глухарь» висеть, но мало ли.

– Хорошо, я посмотрю еще раз дело. Может, следователь мне не доложил о каких-то обстоятельствах.

– Я очень прошу…

Когда Волгин вышел на улицу, Родионов уже прохаживался возле машины и даже успел разжиться новой бутылочкой пива. Сказывалась старая закалка: количество выпитого никак не отражалось на внешнем облике.

– Выкрутился? – Волгин отключил сигнализацию.

– А то!

– Странно, я всегда считал, что менты, как гнилые орехи, колются.

– Смотря какие менты. Если сами гнилые – то и колются соответственно… А все-таки ты, Сергеич, не по средствам живешь!

– Бывает, грешен.

Приличная автомашина, трехкомнатная квартира, радиотелефон и другие, недоступные при милицейской зарплате, вещи имелись не у одного Волгина – как минимум треть оперов могла похвастаться тем же, но неприятные вопросы почему-то задавались одному Сергею, хотя как раз с ним, казалось бы, все было понятно. При этом никто не считал, сколько денег у него вылетает на работу. Бензин и амортизация машины, оплата труда информаторов – не те копейки, что подкидывает государство, а реальные, соответствующие результату суммы, другие оперрасходы… Когда ехидничал тот же ББ – не волновало, но косые взгляды работяг, вроде Родионова, задевали за живое.

– Не обижайся, Сергеич. Настроение плохое, вот и сказал. Я-то вижу, что ты не на свой карман пашешь. Все равно день загублен – может, сядем где-нибудь, примем по чуть-чуть?

– Нет, Миша, в другой раз. Извини. Сам знаешь, мне лучше не развязываться. Не остановиться будет, а надо еще кое-что сделать.

– Смотри… А я сейчас, если честно, нырну под корягу. С людьми только встречусь, пошепчусь по поводу Борисова. Высади меня здесь, как раз удобно…

* * *

…Катя Багрова, рекомендованная Ларисой как лучшая подруга покойной сестры, вела себя скромно. Без пререканий пустила в квартиру, предложила кофе и коньяк, потом устроилась на диване, поджав под себя ноги, и настроилась больше слушать, чем говорить. Волгин сел в неудобное, футуристического дизайна, жесткое кресло и принялся задавать вопросы, одновременно рассматривая комнату. Жилье может сказать о человеке очень много, в особенности если это не временное пристанище, а своя крепость. По этой причине опер предпочитал опрашивать свидетелей по месту жительства и только потом, если возникала необходимость, вызывать в официальные стены. Впрочем, такой подход хорош при постоянном наличии автотранспорта и времени, чем опера «с земли», заваленные сообщениями о кражах, грабежах, телесных повреждениях и разбоях, как правило, похвастать не могут.

– Жаль Инку. Но ничего удивительного в этом нет. Я, наверное, так же закончу.

– Отчего такой пессимизм?

– От жизни, исключительно от жизни. Хотя мне сейчас, кажется, грех жаловаться. Через три дня умотаю в солнечную Италию и не буду видеть благословенную родину несколько лет. После смерти матери меня здесь уже ничего не держит. Или, по-вашему, я должна голодать, но плакать у родных осин?

– Каждый устраивается как может.

– Вот именно. Один убивает, другие ловят убийцу, а третьи устраиваются. Инна тоже была из тех, кто устраивается. Обычно у нее получалось. Не думаю, что она могла влезть во что-то серьезное. Понятно, что бандиты знакомые у нее были и наверняка при ней о чем-то трепались, но ее эти темы не волновали.

– Я слышал, она вела нечто вроде дневника, в который заносила компромат на своих любовников.

– Весь компромат касался их постельных способностей. Даже если бы они стали говорить о каких-то аферах, Инка ничего бы не поняла. Ее это просто не интересовало. Она искала в жизни удовольствия, а не проблемы.

– Тем не менее не исключено, что при ней могли сболтнуть что-то лишнее. О каком-нибудь банальном убийстве, которое замолотили ее знакомые братки.

– Вы сами в это верите? Ну, сболтнули, допустим. Мало они болтают? Она что, сразу закладывать их побежит?

– А не могла она, при таком раскладе, слегка заняться шантажом?

– Слегка заняться? Хм… Вы мои чувства щадите? Слегка заняться! Ее интересовали не многие вещи, но ими она занималась в полную силу. Никаких слегка.

– Она не собиралась развестись с мужем?

– Был разговор, перед самым моим отъездом. Где-то в первой половине августа. Эдуард нанял какого-то психа следить за ней. Она это заметила, не знаю каким образом, и попросила своих знакомых его проучить. Дяде намяли бока, он после этого пропал, но успел нащелкать какие-то фотографии, которыми Эдик потом ее упрекал. Узнал кого-то из знакомых, я так это поняла. Тогда они и поскандалили. Инка пригрозила, что разведется. Не знаю, насколько это было серьезно. Она и раньше об этом подумывала, но ленилась начинать. В принципе, Эдик ее устраивал. Когда спал зубами к стенке.

– Меня интересуют ее знакомые.

– Тут вам никто не поможет. Ну, ездила я с ней несколько раз в ночной клуб, в сауне бывали, на дискотеке. Я обычно со своими знакомыми приезжала. Видела ее парней, но что толку? Одни имена помню…

– Никогда в это не поверю. Катя. Что, ни с кем никогда?

– Ну, было с одним. Так он сейчас сидит. Летом еще подсел.

– Статья, наверное, веселая? Не пролетарская?

– Изнасилование, кажется. Не помню. Ему там много чего навешали.

– Скажи все-таки, как его звали. Будет возможность – навещу мальчика в тюрьме.

– Да ради Бога! Только от меня привет не передавайте.

– Он, часом, не из Эдиковой «крыши»?

– Кстати, по-моему, оттуда, – впервые за весь разговор Катя посмотрела на опера с интересом. – Кажется, у него какой-то «Филин» старший. Говорили про него… А как вы догадались?

– Случайно. А фотографа эти же ребята отрихтовали?

– Не знаю. Наверное. Но Женя к тому времени уже сидел. Не знаю, сказать или нет?

– Решай сама. Могу только пообещать, что информация, которая может тебе навредить, останется между нами. Если нельзя будет ее использовать, не подставив тебя, я ее в ход не пущу. Решай сама.

– Лариса говорила, что вам можно верить… Ладно, скажу! За месяц до того, как его посадили, Женя одному хачику морду набил. Сильно. Тот потом в реанимации отлеживался. Они на дискотеке что-то не поделили, в «Трюме». Число не помню, где-то десятого июня.

– Кроме тебя об этом кто-нибудь знает?

– Да все знают!

Волгин записал данные: «Зуйко Женя, кличка Валет, домашний телефон…»

– Больше никого не помнишь?

– Вроде нет.

– Позвони, если что-нибудь в голову придет.

У дверей Катя остановила Сергея:

– Вы знаете, что она свидетелем была? Давно, года три назад. Кто-то из ее знакомых, может, даже из Жениной команды, ее на «стрелку» притащил. Точнее, «стрелка» в кабаке была, а ее в машине на улице оставили. Думали, что на лохов наехали, за пять минут бабки снимут и разбегутся, а там менты всех повязали. Инку в ментовке всю ночь продержали, показания какие-то брали. С одним из ваших она потом встречалась.

– А ребятам ее за это что-нибудь было? Может, посадили кого?

– Нет, отмазались. Там недорого вышло, за пару штук, по-моему, договорились. Инка потом рассказывала.

– А в каком районе это было?

– Да рядом с ее домом. Сейчас там мебельный магазин, а раньше кабак был.

* * *

– Привет, коллега! Северный ОУР беспокоит, Волгин моя фамилия. «Трюм» на вашей «земле»?

– Куда ж он денется!

– В июне там драка была…

– Ха, вспомнил! Там каждый день кого-то дубасят.

– Черного бандосы отоварили. Он в реанимации валялся.

– Ха, и правда валялся, было дело. Что, выходы появились?

– Вроде того.

– Что, «на себя» кто-то берет?

– Пока не спрашивал.

– Бесполезно все это. Хачик даже показаний нормальных дать не смог. Сначала мямлил, что не помнит ничего, а как только оклемался, драпанул в свой Чуркестан. Вряд ли сюда появится.

– А свидетели?

– Смеешься, старик? Когда в «Трюме» водились свидетели? Там одни «терпилы» и обвиняемые тусуются. Так что «глухарек» у нас вечный, сто одиннадцатая первая [11]. Черному башню хорошо проломили. Вряд ли твой гнус колонется. Я гак понял, ребята там серьезные развлекались. Или ты хочешь информацию нам слить?

– А есть смысл?

– Честно? Нету. Ни малейшего смысла. Но если еще чего появится – ты, старик, звони.

Положив трубку, Волгин придвинул к себе несколько листов, подшитых в обложку из более плотной бумаги, – тот самый материал, по которому в мае девяносто пятого года Инна проходила свидетелем. Чтобы отыскать его в архиве, потребовалось время; судя по толщине подшивки, результат не мог оправдать затраты.

Вымогательство, отказанное по «пять два». До середины девяностых годов все отделы милиции были завалены подобными заявлениями. Как правило все начиналось с ДТП. Так и здесь: «Прошу принять меры к розыску и привлечь к уголовной ответственности неизвестных мне лиц, которые, угрожая физической расправой мне и членам моей семьи, требуют передачи 1500 долларов США в качестве компенсации за причиненный в результате дорожной аварии ущерб…»

Волгин представил, как три с лишним года назад «терпила» пришел в отделение, как слушали его опера, как давали ему типовые для таких ситуаций инструкции, а он кивал головой, волновался и обещал все выполнить точно. Вымогательство – не квартирная кража, без активной помощи заявителя редко удается доказать состав преступления, но восемь из десяти потерпевших, как правило, вопреки наставлениям все делают наперекосяк. Этот тоже напорол отсебятины, в результате чего всю шайку – семь человек – пришлось поспешно, без должной подготовки, задерживать. Уголовное дело рассыпалось, не успев возбудиться. Если бандиты и заплатили кому-то из ментов, то сделали это зря. По закону они были чисты, почти как младенцы. Одно хорошо – от «терпилы» отстали. Но подобного рода «профилактика» не идет в показатели УР.

Среди задержанных числились Саша Украинцев, он же «Филин», бывший чемпион города по боксу и нынешняя «крыша» Локтионова, и совсем еще юный в ту пору «Валет», ныне следственно-арестованный Зуйко, насильник и мошенник. Из пяти оставшихся фамилий две показались Волгину знакомыми, он припомнил, что какое-то время назад встречал их в милицейской сводке. Оба братка взорвались в машине на одной из центральных площадей; хорошо, хоть не в Северном районе.

Объяснение Локтионовой было подшито последним. Она сидела в машине и ничего о бурных событиях внутри кафе, где ее знакомых укладывали носом в пол, не знала. На встречу ее привез Украинцев, пояснивший, что надо получить должок с одного барыги. Слово «барыга» Инна, писавшая объяснение собственноручно, впоследствии перечеркнула и дописала сверху: «потерпевший».

Еще не дочитав показания Инны, Волгин понял, что ничего полезного для себя не найдет. Причиной убийства та давняя история стать не могла. Разве что кое-какие связи Локтионовой проявились, но двое мертвы, один сидит, с Украинцевым говорить бесполезно, а из трех оставшихся наверняка кто-то еще отошел в мир иной или иным способом удалился от дел.

Ниже подписи Инны было еще что-то, привлекшее внимание Волгина, но не успел он сосредоточиться, как пришлось отвлечься на телефонный звонок.

– Привет! Позвольте выразить соболезнования, – Лариса была слегка навеселе.

– По поводу?

– По поводу Жанны, мой дорогой.

– Земля слухами полнится?

– Угадал.

– Ну, и о чем говорят в кулуарах?

– В кулуарах говорят, что сделали вас как детей. Наркота у нее настоящая была, без дураков. Но в отделении ее одноклассник работает, Борисов его фамилия. Дальше продолжать?

– Она ему заплатила?

– Чисто символически. У них давняя и нежная дружба.

– Ублюдок… Про меня он ей, естественно, все рассказал?

– По-моему, даже больше. Стремился подчеркнуть свое благородство. Наплел, какой ты крутой и какими важными делами занимаешься. Засекреченный сотрудник ФСБ и опер районного РУОП. Одним словом, участковый оперуполномоченный следователь прокуратуры. Так, кажется, в какой-то книге было написано. Эдик сейчас писает кипятком и пьет коньяк с валерианкой. Почему-то твоя активность ему не понравилась.

– Насчет тебя все спокойно?

– Нет, меня никто не подозревает. Козел отпущения уже найден и даже, боюсь, наказан. Не переживай, он в самом деле козел. Не заедешь сегодня?

– Нет.

– Будешь пить в одиночку? Одумаешься – звони, я дома. Пока!

Сергей прошелся по кабинету. Внутри все кипело. А ведь был уверен, что давно привык к ударам в спину и предательствам, привык рассчитывать только на себя. Когда он, двенадцать лет назад, стал оперуполномоченным, в уголовном розыске еще действовал неписаный закон, согласно которому новичка принимали только с согласия всех членов коллектива, а потом все акценты очень быстро расставляла работа. Лишние люди в этой системе надолго не задерживались, переводились в другие службы, увольнялись в народное, как тогда говорили, хозяйство. Все изменилось за каких-то три последних года!

Он сел за стол, придвинул материал о вымогательстве. Забыв, на чем остановился, взялся читать объяснение Инны с начала. Приехала, сидела в машине… Ничего интересного. Кроме одного.

У Волгина перехватило дыхание.

Сотрудник, беседовавший с Локтионовой, поленился писать, но счел необходимым внизу второй страницы, под ее росчерком, оставить свой автограф:

«Объяснение получил заместитель начальника отдела УР майор милиции Катышев А.В.».

И размашистая, министерская подпись.

8. Беглец

Казарин обманул Волгина. Следуя советам друзей и адвоката, он покинул город, но воспользовался не самолетом, а поездом. Во-первых, боялся летать. Во-вторых, в его дорожной сумке лежал предмет, ради которого в тот злополучный вечер он возвращался в квартиру. Револьвер «Таурус» бразильского производства, в подарочном исполнении, полученный от одной из поклонниц. С оружием Рома чувствовал себя спокойнее, хотя и понимал, что вряд ли когда-нибудь сможет его применить. Он и драться-то не умел, разве что в толпе, кучей на одного, мог помахать руками.

Ранним утром Казарин сошел на перрон города Старославянска, вдохнул полной грудью воздух свободы и отзвонился знакомой, с которой не виделся несколько лет, с тех еще пор, когда ездил на соревнования по бодибилдингу. Знакомая согласилась его принять, он накупил гостинцев и завалился к ней домой, где, исполнив обязательную программу, безмятежно уснул. Знакомая ушла на работу.

Казарин дрых до обеда. Проснувшись, с аппетитом позавтракал, принял ванну и пообедал. Он чувствовал душевный подъем. Хотелось что-нибудь делать, но, поскольку делать он почти ничего не умел, а то, что умел, пока не требовалось, затеял чистку оружия. Разложил ветошь, выставил пузырьки с ружейным маслом и коробочки со всякими хитрыми приспособлениями, купленными в магазине «Охотник». Занятие придавало уверенности в своих силах. Проблемы остались в прошлом. Подняв разряженный револьвер. Рома несколько раз щелкнул в направлении входной двери.

Сидя в камере, Рома очень переживал, что оружие найдут при обыске. Не нашли, опер лоханулся: тайник был не так уж круто замаскирован. Деньги у Ромы были. Не так много, чтобы купить квартиру, но достаточно для безбедного существования в течение нескольких месяцев. Что ж, он заслужил отдых…

Подруга пришла поздно вечером. На работе что-то случилось, и она была раздражена, но он сумел ее умиротворить. Когда она вышла из ванной, Казарин «сверкнул» пачкой баксов и предложил:

– А не сходить ли нам куда-нибудь оторваться?

– Здесь? – Подруга надула губки. – В этой дыре? У нас только два приличных места, «Сапфир» и «Горизонт». Но там наверняка все уже занято.

– Одевайся, что-нибудь придумаем. Место нашлось в «Сапфире». Не просто столик, а один из лучших, недалеко от эстрады, где вскидывали ноги девицы местного кабаре.

– Ты волшебник! – Подруга наградила Казарина долгим поцелуем. Казарин, считавший цену закуски, закрыл глаза.

Актеру престижного места не нашлось. Его посадили около двери, на сквозняке. Вдобавок официанты регулярно хлопали по его стулу дверью подсобки. На важного клиента он не походил, заказ сделал скромный, и метрдотель, ожидая к полуночи нашествия посетителей, подумывал его выставить, но охранник, ненароком заметивший настоящий взгляд Актера, отсоветовал.

Свой вечер Актер начал с «Горизонта». Там гуляла блатная публика, и он даже не стал разглядывать лица, уверенный, что Ромы среди них быть не может. Заметив плейбоя в зале «Сапфира», Актер улыбнулся: расчет оказался верен. Оставалось ждать. Сколько часов своей жизни он провел в ожидании?

Казарин отрывался по полной программе, предпочитая бесплатные удовольствия. Танцевал, глазел на стриптиз, распускал под столом руки и тонко острил. Подруга была довольна и выразила неодобрение лишь однажды, когда на колени Романа бухнулась стриптизерша. Шампанское лилось рекой; на закуску Рома старался не тратиться.

К Актеру подсели две проститутки. Сперва внимания на него не обращали, рассматривали зал в поисках шикующих мужиков, потом спросили закурить. Он угостил, немного позже поставил выпивку. Светленькая деликатно предложила услуги, брюнетка – услуги и квартиру. Вариант был соблазнителен – Актер, прилетевший в город час назад, вопрос с ночлегом еще не решил. Но Карина… Он отказался.

Казарин, перебравший шампанского, устроил легкий скандал и получил в глаз от братка, гулявшего за соседним столиком. На спине под пиджаком «Таурус» оттягивал брючный ремень, но Рома благоразумно решил не пускать оружие в ход. Ведомый подругой, он расплатился по счету, швырнул чаевые и вышел на улицу.

– Чего это у меня болит? Я что, упал?

Подруга не стала напоминать о драке, запихнула кавалера в такси, назвала адрес. Когда машина отъехала со стоянки, в другое такси сел Актер.

– Милиция, – он помахал удостоверением. – Давай-ка за той машиной.

В маленьком Старославянске милицию уважали, и водитель, не задавая вопросов об оплате, поехал. Маршрут оказался коротким. Актер расплатился по счетчику и тенью скользнул за Романом, влекомым подругой к подъезду.

Наутро Казарин проснулся с трудом. Голова разламывалась на куски, лицо заплыло, в желудке творилось нечто невообразимое.

– Мне плохо, – застонал Казарин, переворачиваясь на другой бок и пытаясь разлепить один глаз.

Возле кровати, скрестив на груди руки, стоял незнакомый мужчина.

– Т-ты к-кто?

– Твоя заблудшая совесть.

Казарин покрылся жарким потом. Весь, от мизинцев на ногах до темени.

Мужчина отбросил одеяло, и Казарин остался лежать перед ним в позе эмбриона, голый, мокрый, жалкий, сотрясаемый дрожью.

Актер не торопился. Постоял, разглядывая Казарина со всех сторон, хрустнул пальцами, качнулся с пяток на носки. Не отводя от него взгляда, Казарин потянулся к тумбочке, где должен был лежать револьвер. Актер усмехнулся, и Рома опустил руку.

– Кто ты?

Роман уже знал ответ. Он видел это лицо. долю секунды, боковым зрением, перед тем как в коридоре локтионовской квартиры на голову его обрушился удар.

– Я так и знал, – кивнул Актер, прочитав его мысли. – Старею. Утратил былую квалификацию. Эх, посмотрел бы ты на меня лет десять назад!

– Я ничего не сказал ментам.

– Это уже не играет роли.

– И не скажу…

– Я знаю.

– Что вы хотите? Деньги?

– Расскажи, о чем тебя спрашивали. Подробно.

– У меня есть деньги, шесть тысяч. И еще могу достать…

– Мне не нужны твои деньги.

– Вы пришли меня убить?! – Рома подтянул ноги к животу.

Актер молчал.

– Зачем мне что-то говорить, если вы меня все равно убьете?

– Затем, Рома, что жизнь нужно прожить так, чтобы, умирая, не было мучительно больно.

– Я ничего не скажу!

О том, чтобы напасть, Казарин даже не думал. Ему хотелось накрыться с головой одеялом и плакать.

В следующий миг сильные руки сбросили его с кровати, перевернули на живот; в правое ухо медленно вошло что-то холодное, металлическое и острое.

Казарин обмочился.

– Хорошо, что ты вчера подрался. Все синяки спишут на эту драку. Ну, я слушаю!

Актер вогнал авторучку поглубже в ухо, и Казарин рассказал все.

– Ничего не забыл?

– Нет!

На обдумывание ситуации Актеру потребовалось меньше минуты. Он слез со спины Казарина, подошел к окну. Стоял к Роме спиной, провоцируя его. Казарин на провокацию не поддался.

– Значит, Волгин поверил тебе?

– Да. Но про вас я ничего не говорил.

– Вставай, возьми тряпку и вытри свое ссанье. Не рубашку, мудак, а тряпку! Что, в ванной их нет?

Под наблюдением Актера Рома выполнил приказание.

– В армии не служил? Оно и видно… Ладно, сойдет. Теперь садись к столу, возьми бумагу. Пиши: «Я, Казарин P.P., раскаявшись в совершенном мною убийстве Инны Локтионовой, решил добровольно уйти…»

У Казарина отказала рука.

– Я н-не могу! Отпустите меня, пожалуйста!

– Рома, – Актер вздохнул, – смоги, пожалуйста. Можно, конечно, обойтись и без письма. Я порежу тебя на куски и спущу в унитаз, ты станешь просто пропавшим без вести, а я все равно найду способ повесить это дело на тебя. Сам понимаешь, ничего личного, чистый бизнес. Мне нельзя в тюрьму.

– Д-давайте я лучше признаюсь, и меня посадят…

– Пиши.

Глядя сквозь туман. Рома закончил письмо.

– Число поставить не забудь. Да, внизу припиши, что оставляешь шесть тысяч баков, которые просишь передать своим родителям.

Актер боялся, что подруга, обнаружив труп, не растеряется и приберет деньги к рукам, что впоследствии может вызвать вопросы ментов. Если, конечно, кто-то начнет ковыряться и раскопает, с какой суммой Рома покинул Новозаветинск. Миллион к одному, что этого не будет, но кто знает?

– Ты единственный ребенок в семье?

– Да.

– Плохо…

В руке Казарина оказался «Таурус». Рома не понял, откуда взялся револьвер, так же как в следующее мгновение не понял, почему его рука вдруг изогнулась и холодный ствол револьвера коснулся правого уха.

Рядом с головой раздался негромкий, будничный щелчок – это ударно-спусковой механизм пришел в движение, поднимая курок.

Казарин не вспомнил ни одну из своих трехсот с лишним женщин.

Он ничего не вспомнил.

Стало темно…

9. Отставка

Волгин приехал в прокуратуру Южного района и нашел следователя, который «закрывал» Валета.

– Зуйко? Есть такой засранец. Он и у вас что-то замолотил?

– Да нет, вряд ли. Общие вопросы.

– Плохо. Отпускать его придется.

– Нет доказательств?

– С доказательствами как раз все нормально. Его под залог выпускают, в десять тысяч рублей.

– За бандита – залог в пятьсот баксов?

– Он не бандит, а временно не работающий. У него болят почки, и жена на втором месяце беременности.

– На втором? Так он же сидит больше двух! Следователь пожал плечами.

– И когда его… того?

– Его «того» послезавтра. Так что если хочешь поговорить, то спеши. Он, кстати, наверняка знает от адвоката, что вопрос решен.

– Дело дашь полистать?

– Не дам, на проверке оно. Но там и смотреть-то нечего. Был на дискотеке, зацепил девчонку. Слегка подпоил и трахнул в своей машине. В извращенной форме, дважды. Платье порвал, нос разбил. Хорошо разбил, с переломом. Потом отвез домой и дал тридцать баксов. Это с его слов. Она отрицает.

– А мошенничество откуда взялось? Баксы фальшивыми оказались?

– Нет, я ж говорю, их вообще не нашли. На следующий день, за пять минут до того, как его опера наши повязали, он в ларек фальшивую пятисотрублевку толкнул. Сам понимаешь, у него на воле друзья остались. С ларечником разобрались, с девчонкой,, видать, поговорили. Она теперь хвостом крутит, допросить заново надо, но две недели дозвониться не могу. Ну и плюс к этому – почки ему подлечить надо и с женой разобраться. Вот и решили отпустить, – следователь пожал плечами. – Я был против. Так что если успеешь что-то на него накопать – буду рад. Успеешь? Наши опера не чешутся.

– Не успею.

– Значит, отпустим. Сволочь он! Я-то надеялся: если до суда в камере продержу, то хоть три-четыре года получит реальных. Теперь, сам понимаешь, отделается условно.

– Такие долго не живут.

– Пока толстый сохнет, тощий сдохнет. Хоть настроение ему испорти напоследок, что ли…

Испортить Зуйко настроение было сложно. Коротко стриженый бугай в дорогущем «Адидасе» с недоумением посмотрел на Волгина:

– Чего-то я тебя не знаю. Ты кто такой?

– Неправильный вопрос. Женя. Не так надо спрашивать. Правильный вопрос: ты чьих будешь? Или, еще лучше: кто твоя «крыша»?

Комната для допросов в СИЗО мало отличалась от таковой в ИВС. Освещение похуже, вместо стульев – привинченные к полу скамейки, надписи на стенах: «Легавым отомстят родные дети» и «Вася, статья 102, 93 – 95».

– Ну ты, бля, загнул!

Зуйко широко расставил ноги, оперся на колени локтями, смотрел исподлобья, с некоторым напряжением, но без страха. Несомненно, он уже знал, что скоро выходит. Ничего удивительного – местный опер предупредил Волгина, что из камеры Зуйко каждую неделю изымают по радиотелефону.

Как отдыхается, Женя? Нормально! Домой, наверное, хочется? Слышь, чего тебе надо, мент? Ты, вообще, кто такой?

– Евгений, ты не слишком борзеешь?

– Не слишком. Я тебя сюда не звал.

– Так и сел ты сюда не по своей воле. А звать меня не надо, я сам прихожу.

– Ну и на фига ты пришел? Нет, я, в натуре, не понимаю! Еще чего-то навесить хочешь? Так не получится!

– Что, нет за душой ничего?

– А вот и нет! Пойди, докажи. Знаю я ваши приколы…

– Если б знал – не сел. Не те нынче времена. Раньше б с такой статьей ты под шконкой бы жил.

– Не ваши времена. Не ментовские. А под шконкой я бы никогда не жил.

– Женя, ты такую Инну Локтионову помнишь?

– Не помню.

– В мае девяносто пятого вас за вымогалово задерживали. Она с вами была. Убили ее, Женя.

– А я-то здесь при чем? Я в это время здесь уже парился!

– Так ты знаешь, когда ее убили?

– Догадался.

– Филин, наверное, позвонил. Правильно сделал! У меня, Женя, к тебе короткий разговор. Короткий и прямой, как твои извилины. Хочу я, Женя, предложить тебе сделку. Я не мастер торговаться, поэтому сделаю свое предложение один раз и в доступной форме. Ты у нас, кажется, под залог выходишь? Можно ведь обломать тебе это удовольствие. Здорово обломать. Утром выйдешь, а вечером опять в той же камере окажешься.

– Это как же? Наркотики в карман подбросите?

– Зачем? Подбрасывать, конечно, хорошо, но слишком часто этим пользоваться не стоит. Не по моральным соображениям, а по, скажем так, технологическим… Статью сто одиннадцатую знаешь?

– Тяжкий вред здоровью?

– Угадал. Начало лета помнишь? Дискотека «Трюм», подвальный этаж, черный, который много выступал. Не возникает никаких ассоциаций?

– Я-то здесь при чем?

– Может, и не при чем. Меня ж там не было, я не видел. Но черный почему-то на тебя указывает.

– Да его ж в городе нет!

– Ай-ай-ай, Женя! Следи за языком-то! Нельзя ж так бездарно прокалываться. Он в городе. Недавно вернулся. Я с ним виделся, фотокарточку твою показывал. Представляешь, он тебя опознал. Какой гад, а? Опознал, да. Пока – неофициально. В уголовном деле ничего нет. Но, если мы не договоримся, будет. Он опознал, земляки его опознают. Там ведь ребята тоже крутые, знали б, где тебя искать, – давно бы нашли. И твой Филин их не испугает, а начинать серьезную разборку из-за тебя вряд ли кто станет. Я не прав? Сдадут и как звать забудут. Сейчас-то сдали… Откуда, ты думаешь, я про тебя узнал?

– Откуда?

– Догадайся.

Зуйко опустил голову, стиснул кулаки. С раздражением расстегнул куртку, приспустил ее, обнажая широченные плечи. На правом виднелась большая, недавно сделанная, двухцветная татуировка на тюремную тему. Владимирский Централ, ветер северный, зла не мерено – и все такое прочее.

– Пока ты сидел, Мартына взяли. С поличным. Братва на тебя грешит…

– Так это он меня вломил? – встрепенулся Зуйко.

– Женя! На такие темы в приличном доме не говорят.

– Хорошо. – Зуйко сжал кулаки, напряг шею и бицепсы. – Хорошо, черный меня опознал. Что дальше?

– Дальше, Евгений, два пути. Либо мы договариваемся, либо я передаю материалы следователю, и он тебя арестует вечером того же дня, когда ты отсюда уйдешь. Хочешь бежать из города – беги. На здоровье. Только бежать тебе некуда.

– А почему вы до сих пор ничего не сообщили следователю?

– Во-первых, я не люблю черных. Во-вторых, я рассчитываю от тебя кое-что получить. Не деньги – информацию. Что-то ты знаешь сейчас, что-то сможешь узнать, уйдя на свободу. Я объясню, какие вопросы задать, чтоб не подставиться. Многого от тебя не потребуется, но, если попробуешь меня нае…ать, наш договор будет расторгнут. Чуть не забыл: третье! «Трюм» не в моем районе, и, отдавая «палку» им, я порчу показатели себе. Так что, если будешь себя хорошо вес! сможешь спать спокойно.

– Поспишь тут спокойно, у вас на крючке!

– Женя, ты бы удивился, узнав, сколько человек у меня на крючке. И ничего, спят.

– Инку жаль, – арестант кинул на опера быстрый взгляд исподлобья. Впервые говорить на такую тему всегда очень трудно. Но в мире нет, наверное, ни одного блатного, который бы хоть раз в жизни кого-то не «сдал». По разным причинам. Страх, корысть, глупость… Тяжело лишь первый раз. Потом идет по накатанной колее.

– Ни за что баба погибла, – согласился Волгин. – Беспредел полный. Ладно б, муж ее с любовником застукал – святое дело. Но так?

Помолчали, разглядывая друг друга.

– Теперь, Евгений, расскажи мне, пожалуйста, об отношениях вашего творческого коллектива с конторой по имени «Полюс», – закончил Волгин. – Во всех подробностях расскажи.

Хмаров ждал Сергея возле известного бара. Заметив машину, подошел, наклонился к открытому окну:

– Может, посидим там? Хлобыстнем по рюмашке…

– В другой раз. Вадим сел в машину.

– Страсти кипят, шеф! Локтионов писает кипятком. На жену ему плевать, за себя переживает. Если я правильно понял, на днях мочканули его кореша. Какой-то то ли охранник, то ли детектив. И Локтионов считает, что может стать следующим.

– Есть какие-нибудь данные этого охранника?

– У нас все есть. За отдельную плату. Фамилия Варламов, вот домашний телефон… Леночка, которая секретарша, действительно подвязана к «крыше». Они ее, по-моему, и пристроили. Чтоб Локтионов от рук не отбился. Она в курсе всех тем. Если бы вы, шеф, дернули ее в кабинет и десять минут поработали дубинкой – знали бы все. Может быть, и фамилию убийцы Инны.

– Оставим этот вариант на крайний случай.

– Мне-то что? Я, наоборот, впервые доволен заданием. Честно! Классная девчонка. Со своими, конечно, тараканами. Но у кого их нет?

– Тараканы в голове есть у каждого. Плохо, когда они сумасшедшие. У Локтионова были проблемы с «крышей»?

– По каким-то вопросам они, наверное, спорили. Но чтобы проблемы… Пока я. ничего такого не слышал. Хотя, мне кажется, что знал бы, если б они были.

– Ты еще мало общался.

– Главное качество, а не размер. Хотите – верьте, хотите – нет, но «крыша» там не при чем. Они сами в легком обалдении. Локтионов, кстати, свои страхи от них скрывает. Но Леночка уже донесла.

– А за что этого охранника могли завалить?

– Шеф! Я стукач, а не волшебник. У меня пока что все. Так как насчет рюмашки? Волгин выдал сто рублей.

– Мерси! Встречаемся послезавтра?

– Да, но предварительно созвонимся. Счастливо и до свидания.

Хмаров исчез за стеклянными дверьми бара.

Волгин посидел, обдумывая информацию. Частично она состыковывалась с тем, что рассказал ему днем Зуйко. Впрочем, сегодня уже можно не ломать над этим голову. Время позднее, пора и отдохнуть.

Сергей достал радиотелефон, набрал один номер, второй. Не отвечали. С третьей попытки повезло.

– Алло! – Он едва не перепутал имя, спохватился в последний момент. – Наташа?

– Наташа. Ну, скажи еще что-нибудь.

– Добрый вечер.

– И все? После того как пропал на две недели?

– Я много работал.

– Наверное, ты звонил, но меня постоянно не было дома. А сегодня что? Все остальные тебя послали?

– Я только что освободился.

– Не продолжай, я каждый раз это слышу. Так что, приедешь?

После развода с Татьяной Сергей старался не заводить близких отношений с женщинами. Вечером пришел, утром ушел. Или наоборот. С вариантами: кафе, кино… Поздравил с днем рождения, Новым годом или Женским днем, отметился и ушел, не задерживаясь в компании, а то и вовсе по телефону, благо работа позволяла сказаться занятым в любое время. Никаких совместных походов к знакомым, посиделок с потенциальным тестем. Не от душевной черствости или того, что нравилась жизнь холостяка. Просто…

Можно было борзануть и проскочить на желтый, горевший последнюю секунду, но Волгин остановился. Перед капотом замелькали пешеходы, торопившиеся на последний трамвай, сзади кто-то нетерпеливый вдавил клаксон.

В зеркало Волгин видел широченный нос черного «Мерседеса CL К 430», разглядел перекошенное лицо парня за рулем, но не насторожился, сидел спокойно, пытаясь восстановить оборванную мысль. Что-то он вспоминал…

«Мерседес», хищно урча мотором, вклинился в щель между волгинской «ауди» и «Самарой» в среднем ряду. Даже фары машины, казалось, сощурились от злости.

– Ты чо тормозишь? – рявкнул водитель, парень лет двадцати пяти, здоровенный, в полтора центнера весом, повидавший в жизни все, от детской комнаты милиции до казино в Монте-Карло.

Волгин миролюбиво указал на светофор: красный.

– Ты, бля, баран, не можешь ездить – на лыжах ходи! Козел долбаный, я твою маму…

Опять загорелся желтый. Пока выскочишь из машины – «мерс» уедет, даже номера не запомнишь. И гонки устраивать несерьезно, слишком разные потенциалы у машин.

– Давай, перекресток проедем и выйдем, поговорим, – крикнул Сергей, приспуская стекло правой двери.

– Чо-о? Я с тобой говорить буду?! Да… – от избытка чувств парень плюнул, целясь в боковину «ауди».

Тут же загорелся зеленый, и «мере» сдал назад, как будто делал короткий разбег, чтобы выстрелить вперед и налево, подрезая Сергея. Расчет был прост: кто ж станет таранить крутую тачку?

Волгин не остановился.

«Мерседес» ударил в крыло «ауди». С противным скрежетом смялось железо, более тяжелый «CL К» вытолкал «восьмидесятку» на рельсы, тронувшийся было трамвай осадил, машины остановились.

Чушь какая-то. Ну почему именно сегодня, не на денек попозже?

Сергей отстегнул ремень безопасности.

Парень уже выскочил из «мерседеса», с ходу оценил повреждения и летел к нему, выскакивая из своего костюма, сжав гиреподобные кулаки.

– Да я тебя, падла…

В машине остался кто-то еще. Боковым зрением Волгин заметил силуэт на переднем сиденье «мерса», отметил в нем что-то знакомое.

Пора.

– Стоять, бля! – Он прыгнул навстречу, обнажив пистолет.

Парень сделал по инерции еще полтора шага. Костюм на нем обвис. Лицо его последовательно отразило бурю эмоций. Ярость, удивление, страх. Кажется, он решил, что нарвался на киллера, хитроумно подготовившего покушение.

– Я ничего, брат…

Волгин приблизился.

– Как самочувствие?

Они оба знали тот анекдот.

– Веришь, лучше, чем до аварии! – парень дернул уголком рта, неотрывно глядя на ствол пистолета.

Некто, оставшийся в «мерседесе», решил выйти. Услышав, как щелкнула дверь, Волгин ударил парня в пах, завалил мордой на капот своей машины, сковал запястья наручниками. В какой-то момент, чтобы удобнее было надеть «браслеты», пистолет пришлось сунуть под мышку…

Разглядев пассажира, Сергей едва не выронил ПМ.

Татьяна.

Татьяна?! А что она…

Спокойно. Она теперь может ездить в любой машине и с кем угодно.

– Привет, – сказала она как ни в чем не бывало.

– Танюха! – дернулся водитель. – Позвони паца…

– Заткнись! – Волгин стукнул его по загривку, машинально упер пистолет в спину, двумя пинками раздвинул ноги шире.

– Потерпи, Славик, – сказала бывшая жена. Сергей оглянулся. Все правильно, ее везли домой. Два квартала оставалось проехать.

– Как дела? – спросила Татьяна. – Ты все там же?

Последний раз они разговаривали полгода назад по телефону.

– Да.

– Не понимаю, что ты нашел в этой работе.

– Романтику.

– Конечно, это твое дело.

– Да вы… – Водитель пытался вывернуть голову, чтобы рассмотреть, чем они занимаются.

– Не суетись, – Волгин стукнул его еще раз. Без злобы.

– Подожди, Славик, – сказала Татьяна.

– Неужели ты меня не узнала?

– Нет, мне казалось, что у тебя машина темнее.

– Она поблекла после твоего ухода.

– Вообще-то Славик спокойный. Нас «подрезали» на том перекрестке.

«Он же тебя моложе лет на пятнадцать», – хотелось сказать Волгину. Но он промолчал.

Ревниво отметил, что она изменилась. Выглядит просто шикарно. Уверенная в себе бизнес-леди, знающая себе цену хищница, принявшая правила игры, где все кого-то или что-то продают, подставляют, проплачивают, заказывают и кидают. Нашла себя в этом мире. Кто бы мог подумать? Ее всегда хотелось защитить…

– Да не могу я больше! – взревел Славик.

– Мальчик не станет быковать?

– Не станет, – заверила Татьяна. Сергей убрал пистолет и снял наручники. Славик развернулся, осмотрел их по очереди и остановил взгляд на Сергее.

– Иди в машину, – сказала Татьяна, и Славик ушел.

Она достала бумажник, отсчитала несколько пятидесятидолларовых банкнот.

– Славик виноват…

– Где ты его откопала?

– Он наш менеджер.

– Убери деньги.

– Сережа, давай без сцен. Я помню, сколько тебе платили.

На них уже смотрели зеваки из числа опоздавших на трамвай.

– Лучше купи кавалеру «памперсы». Кстати, позови его, пусть он свой плевок вытрет.

– Славик не попал на машину. А за железо – вот деньги. Бери, не ломайся.

Волгин отвернулся.

Татьяна приподняла бровь, склонила голову набок. Движения были хорошо отработаны.

– Не замечала в тебе раньше…

– Я изменился. Не в лучшую сторону. Приятно было повидаться. Счастливо!

Он сел в машину, сдал назад и резко объехал Татьяну. Она так и стояла посреди дороги, держа в руках деньги, а за спиной ее мигал «аварийкой» «мерседес»…

Через пару часов, в самый неподходящий момент, Сергей представил Татьяну и Славика. Похожая квартиру, аналогичная обстановка, такие же, с вариациями, слова…

Какое ему дело до чужой женщины, пусть даже бывшей жены?

Никакого. Да, совсем никакого.

Но на душе лежал камень.

Он ушел рано утром, чтобы скорее заняться делами и отвлечься.

Удалось. В течение дня лишние мысли его не посещали.

* * *

Коллега из Западного ОРУУ [12] достал ежедневник, пролистал несколько страниц.

– Значит, так. Варламов Олег Ярославович, пятьдесят первого года рождения. «Бээс», то бишь бывший сотрудник. Уволился на пенсион в девяностом, с должности заместителя начальника одного из отделов главка. Болтался по всяким конторам, в январе девяносто шестого приткнулся в охранное предприятие «Галс», в кресло зама генерального. Фирма крошечная, дышит на ладан, все никак надышаться не может. В штате всего пятнадцать охранников и пять человек руководства, включая юрисконсульта на полставки и секретаршу-делопроизводителя. Охраняли две стройплощадки, офис и мини-рынок. Неофициально подрабатывали всякими незаконными вещами. Подслушивание, подглядывание… Поднюхивание, наверное, тоже. С переменным успехом собирали компромат. Привлекали к работе знакомых из числа действующих сотрудников УР, которых регулярно кидали с оплатой. Довольно тесные контакты с бандитами.

– Филин нигде не мелькал?

– В полный рост мелькал. Он, собственно, за этой фирмой и стоит, как я понял, на его деньги она и создана, только дохода приносила с гулькин хвост. С другой стороны, несколько его боевиков там оформлены, разрешения на оружие имеют. Варламов отвечал за техническую разведку. Большой специалист по всяческим «жучкам» и замаскированным видеокамерам… Нашли его позавчера, жена нашла. Он ее отослал в деревню, говорил, что должен закончить какую-то срочную работу, после которой они заживут как люди. Жена почуяла неладное и прилетела в город, но – поздно. Муженек был уже холодный. В комнатах полный разгром, он – в спальне, привязанный к стулу. На теле следы пыток. Сердце не выдержало, когда ему ногти вытягивать стали… Неосторожное, можно сказать, убийство. Посмотри фотки – вот что с ним сделали. Качественно, да? Я такого еще не встречал. Профессионал работал. Мне начальник посоветовал в план мероприятий забить отработку лиц, проходивших подготовку в диверсионных подразделениях. Получить в военкомате список – и вперед, с вопросом: «Не вы ли его запытали?»

– Пропало что-нибудь?

– Деньги на месте. Пара штук рублями и сотка баксов. Записных книжек нет и, возможно, некоторых видеокассет. Жена не может указать точно.

– Он хранил дома какие-нибудь рабочие материалы?

– Мог. Потому, мне кажется, кассеты и прихватили. На работе у него порылись, но, естественно, без толку. Все любопытное до нас унесли. Коллеги разводят руками и в один голос твердят, что к делам «Галса» эта история отношения не имеет. Он где-то на стороне в блудняк вписался. И, что самое смешное, я им почему-то верю. Интуиция. Тем более что он постоянно искал всякие левые темы. Вполне мог раздобыть компромат и попытаться его продать.

– Без подстраховки?

– Может, и страховался, да мы об этом не знаем. Чувствую, капитальный «глухарь» поимели. Будут меня за него драть на каждом сходняке… то есть совещании. Ни одной зацепки реальной. Пока кто-нибудь сам с явочкой не придет. Так ведь не придет никто, вот в чем проблема…

– По связям его есть что-нибудь интересное?

– Там столько интересного, что мне до пенсии не разобраться. Я же говорил, почти все записи пропали. Был у него, кстати, один дружок, некий Паша. Тоже из бывших ментов, всю жизнь баранку крутил, уволился в девяносто третьем, одно время в «Галсе» трудился водилой, потом сократили. У него с трупом были тесные дружеские отношения. Одна беда – никаких его концов не найти. Был прописан в милицейской общаге, после увольнения комнаты лишили, новой прописки не поимел. Якобы где-то в пригороде есть у него домик, там он и живет. В «Галсе» клянутся, что адрес знал только Варламов. Свистят, наверное. Хочешь, чиркани данные этого Паши, может, тебе повезет больше…

– А фамилия Локтионов нигде не мелькала?

– Есть такая буква в этом слове… Приятель Варламова со студенческих лет. Общались до последнего времени. Может, и знает чего. Он ко мне подойти должен. А что такое?

– Двадцать первого числа у него задушили жену.

– Опаньки! Ни хрена себе сюжетец… В дверь постучали.

– Можно?

Замерев на пороге, Эдуард Анатольевич удивленно смотрел на Волгина.

– В Старославянске застрелился Казарин…

…Катышев нависал над своим столом, опершись руками в столешницу, и смотрел на Волгина осуждающе, словно именно Сергей завалил несчастного плейбоя.

– Только что сообщили. Пустил пулю в лоб на квартире подруги.

– Она это видела?

– Она не видела. Она была на работе. А он оставил записку. Посмертную.

– Посмертных записок не бывает.

– Не умничай. Знаешь, что в ней?

– Признание в убийстве Инны?

– Уже от кого-то слышал?

– Догадался.

– Тогда догадайся, что он про тебя написал.

– Написал, что мы душили ее вместе.

– Все смеешься? Зря смеешься. Уже не смешно. Ты обыск на его квартире проводил? Проводил. И просмотрел револьвер, из которого он шмальнул себе в башку!

– Что за бред? Да восемьдесят процентов обысков проходят без результата.

– Он объясняет это по-другому. Я опрошу понятых, которых ты записал в протокол. Надеюсь, ты их не из головы выдумал?

– Не из головы.

– По закону, ты должен был взять с собой Казарина или кого-то из его родственников. В крайнем случае, представителя жэка.

– Первый раз слышу.

– Кто с тобой был? Родионов? Скажи ему, пусть пишет рапорт.

– Сам скажешь.

– Я не закончил. Казарин написал, что в ИВСе ты вымогал у него взятку. Он хотел сознаться, но ты его опередил, сказал, что за пару зеленых готов организовать его освобождение.

– За два бакса? Да никогда в жизни!

– За две штуки. Якобы доказательств хватает и ты можешь его арестовать, но за пару тонн гарантируешь освобождение с дальнейшим прекращением дела.

– Василич, тебе не смешно?

– Грустно. И стыдно, бля! Естественно, он раздумал признаваться. Шум уже пошел. На самом верху. На высшем уровне, – Катышев указал пальцем в потолок, за которым была только жестяная крыша, над которой шумел ветер. – На тебя и раньше жаловались. В том числе и на вымогательство взятки.

– Да кто сейчас не жалуется? Особенно с тех пор, как УСБ [13] организовали и разрекламировали по всем газетам!

– Ты это им объяснишь. Ты чо, не догоняешь, чем для тебя это пахнет? Они проведут проверку. Полную! Предписано временно отстранить тебя от работы.

– И слава Богу. Хоть отосплюсь!

– Остришь? Посмотрим, как ты будешь острить на ковре у начальника главка! Короче, до выяснения обстоятельств сдай оружие.

10. Удачная встреча

Первой жертвой Актера тоже была женщина. Тридцатилетняя любовница одного из «сильных мира сего», которая решила срубить деньжат по-легкому, обнародовав скопившийся у нее компромат в самом начале «смутного времени». Подробностей Актеру не сообщали, ему не полагалось их знать, чтобы в дальнейшем не превратиться из охотника в мишень. Он вылетел в далекий сибирский городок и управился за несколько часов, не прибегая к помощи коллег из местного филиала конторы.

В дальнейшем он всегда старался работать один.

Ту, тридцатилетнею, он утопил в ванне, и до самого последнего мига она смотрела ему в лицо, не пытаясь освободиться. Вышло не очень гладко, на теле остались следы, но дело замяли. Компромат, если таковой имелся, достоянием гласности не стал.

Тогда Актер первый раз задал себе вопрос: об этой ли работе он мечтал? Первый и, как ни банально это звучит, последний. На такие вопросы не бывает ответов. Работай или уходи в сторону. Если, конечно, дадут уйти.

Он вырос в маленьком городке на берегу теплого моря. Мать работала телефонисткой при воинской части, отца он не помнил. Отец погиб во Вьетнаме, на той войне, в которой мы не принимали участия. Когда мать умерла, сослуживцы отца определили его в интернат, находящейся под патронажем служб, заинтересованных в людях, не имеющих корней и прошлого, в работниках, которым нечего терять. Различные тесты подтвердили пригодность к такого рода службе, специалисты определили линию обучения, и другого пути не осталось.

Годы учебы прошли незаметно, как обычные школьные и студенческие годы. По крайней мере, так всегда кажется, когда они остались за спиной. Наряду с общеобразовательными, его учили и предметам весьма специфическим. Это машины в те годы – как, впрочем, и в нынешние – делать не умели, а в секретных сферах был полный порядок. Некоторые не выдерживали, отсеивались, о дальнейшей их судьбе никто не знал. Актера это не волновало, он был доволен. Есть такая профессия – Родину защищать, а что касается методов, то испокон веков все государства их применяли, несмотря на всяческие конвенции и договоры. Применяли и будут применять; страна, которая от них откажется, протянет недолго…

Отличником он не был, но и в худших не ходил, числился крепким середнячком и остался доволен полученным распределением, уверенный, что его дело – четко исполнять приказы, а об остальном позаботятся те, кому это положено.

Первой была сибирская любовница, потом – множество других людей. Дорожно-транспортные происшествия, несчастные случаи в быту, скоротечные болезни на работе… Всякое случалось. В те годы насильственную смерть важных персон старались маскировать. Не шмаляли в подъездах из пистолетов, не взрывали машин, не палили из гранатометов. Актер исколесил всю страну, довелось побывать и за границей, особенно часто – в период «бархатных революций».

Командировка в Новозаветинск сразу пришлась не по душе. Он даже пытался увильнуть, чего раньше не допускал. Было предчувствие… Или потом уже стало казаться, что оно было?

Он прилетел в конце мая, рассчитывая пробыть три месяца. Страну ощутимо потряхивало, работать становилось все труднее, да и объект был на редкость сложный. Прежде чем нанести удар, следовало хорошо осмотреться, как обычно не доверяя никому из местных.

Объектом был Л. Пока Актер искал подходы, ситуация в Центре изменилась, и его просто «сдали», выторговав у Л. какие-то уступки. Или же просто кто-то из руководящего звена конторы продался за деньги.

Актера «сожрали» областные комитетчики. Полтора месяца крутили по своим темам и, поскольку использовали не только гуманные методы следствия, узнали много интересного. Настолько много, что Актер просто не мог остаться в живых, но «исполнение» почему-то заволокитили, а потом в Центре опять что-то перевернулось, и Актера, уже простившегося с жизнью, «скинули» ментам, благо поводом для ареста служила обычная, общеуголовная статья.

Он бы все равно никуда не делся, но тут случился путч, и стало не до него. И в столице, и в провинциальном Новозаветинске отягощенные властью люди с такой частотой летели из окон, что все расклады изменились. Л. был одним из тех, кто сумел не только сохранить, но и упрочить свои позиции. Вышедшую в тираж шестерку он решил превратить в козырного туза, до поры припрятанного в рукаве. С его возможностями это было несложно, а у Актера, как и много лет назад при других обстоятельствах, не было выбора.

Он стал служить новому хозяину, о чем в дальнейшем ни разу не пожалел.

…Подъезжая к прокуратуре, Актер обратил внимание на сутулого парня с прической ямайского негра, спускавшегося с крыльца.

Парень разорвал повестку, которую вертел в руках, промокнул нос рукавом и побрел было к остановке, но передумал и завернул за угол прокуратуры.

Актер двинулся следом.

Убедившись, что никто их не видит, догнал парня, пошел сзади, а в удобном месте сшиб с ног и оттащил за кусты, где их не могли увидеть с тропинки. Выдранными из десантных ботинок шнурками связал щиколотки и руки, затянул капюшон так, чтобы наружу торчал только нос, слегка придушил.

– Ты чего здесь шаришься? Стучать ходишь?

– Я свидетель, – севшим от ужаса голосом прохрипел «ямаец».

– Корешей, значит, вломил? Знаем таких свидетелей!

– Нет…

– Где живет Стенли? Ну, быстро! «Ямаец», он же друг Ромы Казарина, по кличке Чужой, принимал участие в нападении на Актера. Прибить его, что ли, раз подвернулся?

– Я не знаю такого…

Актер просунул руку под капюшон, указательным и большим пальцами надавил на глаза. Боль дикая, от ужаса останавливается сердце, но прямого вреда здоровью нет. Если, конечно, уметь.

Актер умел. Как выяснилось, Стенли числился в розыске за давний грабеж, арест был подписан, и он «пошел по беспределу», молотя нападения каждый день, рассчитывая собрать побольше денег и смыться из города. Жил Стенли у сестры Брута, в однокомнатной неподалеку от дома Инны.

– А как же Брут?

– Так он в коридоре спит, – простонал парень; задумавшись, Актер перетянул шнурок капюшона, и пленнику пришлось выгнуться дугой, чтобы хоть немного ослабить давление.

– По какому делу ты свидетель?

– Меня Казарин попросил…

– Рома? Как тесен мир! О чем он тебя просил? Выслушав ответ, Актер улыбнулся. С местью можно повременить. Ситуация опять складывалась в его пользу. Грех не воспользоваться.

– Слышь, дятел! Жить хочешь? «Ямаец», конечно, хотел…

11. Шантаж-2

Звонили сразу два телефона. Обычный – на тумбочке, и мобильный – под кроватью. Не отрываясь от подушки, Волгин пошарил рукой по полу, зацепил бутылку. Открыв один глаз, оценил содержимое: что-то еще осталось. Странно, что не забыл навернуть пробку. Встряхнул емкость, посчитал рванувшие от донышка вверх пузырьки. Много пузырьков. От их количества захотелось спать. Опустил бутылку на ковер, постарался установить вертикально. Кажется, не получилось. Ну и черт с ней! Где-то еще было пиво. Специально оставлял на утро.

Телефоны продолжали звонить. Кто-то очень настойчив. Наверное, Катышев. Отстраненный от должности, Волгин должен приходить на работу в обычное время и выполнять разовые, не слишком ответственные, поручения своего начальника. Вручить адресату повестку, навести справки в паспортном столе жилконторы, опросить незначительного свидетеля… Должен приходить вовремя, но сегодня не пошел. Сегодня без него обойдутся. Наверное, обойдутся и завтра.

А не уволиться ли опять? Родина нуждается не в профессионалах, а в «рубщиках палок». В дровосеках.

Занятый этой мыслью, Волгин задремал.

Проснувшись вторично, он чувствовал себя значительно лучше. Время близилось к трем пополудни. Резко отбросил одеяло, встал. Добравшись до пива, махом осушил полбутылки. Посмотрел в окно. Накрапывал противный дождик, небо было беспросветно-серым, по стеклу хлестали мокрые ветки. Дерево растет в опасной близости, прямо подарок квартирному вору. Надо бы спилить…

На работу Волгин так и не поехал. Даже звонить не стал. Слонялся по квартире, пробовал смотреть телевизор, брался за книжку. Соблазняла непочатая поллитровка «Смирновской», обещая кардинально поднять настроение и утолить все печали. Волгин запер искусительницу в бар, ключ закинул под шкаф.

Вечер наступал крайне медленно. Сергей задремал, выронив книжку. Успел заново подраться с Ангеловым, прокатился на капоте казаринской «восьмерки». Самый хитрый из армян – это Рома Казарян… Предупреждали ведь его, дурака. Или он, действительно, сам? Да нет, при суициде не стал бы врать в предсмертной записке, сочинять про вымогательство взятки. Достал его хитрый профессионал, и последние минуты жизни Казарина, можно предположить, были не слишком приятными.

Что-то мешало, вырывало из сна. Опять телефон!

– Шеф, у меня есть свежачок. Полный эксклюзив! Просто пальчики оближете. Никак до вас не дозвониться. Где встретимся?

– Вадик, меня отстранили…

– Что?

– Нет, ничего. Глюки. Давай на прежнем месте, через час.

– Шеф, вы пили?!!

– Нет, ширялся.

– Не верю глазам, шеф. Какой пример вы мне подаете?

– Только маньяк поймет маньяка, а алкоголика – алкоголик.

– У вас неприятности, шеф? Я в силах помочь?

– Ты в силах не трещать так громко. Голова разламывается от твоего крика.

– Учту. У меня реальные новости, – Хмаров улыбнулся, намекая на стоимость сведений. – Локтионова шантажируют. Леночка подслушала разговор. С него требуют пятьдесят тысяч баксов, и, похоже, он решил заплатить. Сегодня весь день занимался поисками денег. Вероятно, завтра состоится встреча.

– Чем его могли зацепить?

– Я бы знал, если б сам на него наезжал. Но мне сдается, что это те же, кто прихлопнул Варламова. Кстати, вы с ним общались по этому поводу?

Имелась в виду встреча с Локтионовым в кабинете опера, занимающегося убийством Варламова.

– Совершенно случайно он видел меня в ненужное время в ненужном месте. Я извинился и ушел.

– Локтионыч в шоке. Подозревает, что вы его в чем-то подозреваете. Консультировался со своей «крышей», но те интереса не проявили. Не удивлюсь, если Филин задумал что-то недоброе. Сами понимаете, он в курсе наезда на Локтионова. Леночка наверняка успела сообщить. Огонь-девка! Я почти искренне влюблен. С такой и в разведку можно: если не продаст, то непременно прикроет. Кольскую вы прихватывали?

– Было дело.

– Ему не понравилось.

– А ей?

– Она Филину жаловалась. Но я так и не понял, как она открутилась.

– Рассказала кое-что интересное.

– Про Локтионова?

– И про него тоже…

Хмаров, конечно, был парнем проверенным, но никогда нельзя исключать возможность того, что осведомитель работает на две стороны. Сколь бы щедро – по сравнению со своими коллегами – не платил Волгин, у Филина денег побольше. Дюжину Хмаровых купить можно…

– Вот оно что. Уважаю, шеф! У Филина неприятности: РУОП щемить начал, по всем направлениям. Двух пацанов прихватили, причем так, что не вытащить, в конторе одной его «крышу» подвинули… Вы слышали, что он уже три года на подписке? Прихватили как-то со стволом. От следователя откупился, судье каждый квартал платил, чтобы не вспоминали пока про него, откладывали рассмотрение дела – а теперь вдруг все вспомнили, зашевелились, того и гляди – посадят. Так что Филин всерьез подумывает прихватить где-нибудь кассу и сдернуть на теплое море.

– Если узнаешь, где Локтионов встречается с вымогателем, сразу свистни.

– Ясен пень, свистну, да только вряд ли узнаю. С Леночкой мы поздно встречаемся, к тому времени, я думаю, все кончено будет.

Поздно вечером позвонила Лариса. Волгин возвращался от Родионова – тот накачивался пивом в своей общаге. Волгин зашел в магазин купить пельменей и стоял в очереди в кассу когда подал голос радиотелефон.

– Я слышала, тебя отстранили от дела?

– Вранье. Меня представили к ордену.

– Это все из-за Казарина? Мало того, что жил как говнюк, так еще и умереть достойно не мог! Ты веришь, что он сам застрелился?

– А ты веришь, что это последняя тема, которая меня сейчас интересует?

– Понимаю. Тогда, может, тебя заинтересует, что на Эдуарда кто-то наехал в связи с убийством Инны? Он мечется как ошпаренный и собирает деньги. Не хочешь посмотреть, кому он их отдаст?

– А ты знаешь, где это произойдет?

– Он и сам пока этого не знает, ждет звонка. Но встреча состоится после работы. Я могу попросить своих ребят его «пропасти», но сперва решила посоветоваться с тобой. Конечно, если ты не можешь заниматься делом…

Соблазн был велик. Дать отмашку Ларисе – и через сутки Локтионов, с шипящим паяльником в одном месте, расскажет все. И никаких моральных терзаний, никаких кровавых мальчиков по ночам. «Ничего личного» – и так далее; все выучили эту фразу из боевиков. Или: «Не в тебя я стреляю, а во вредное нашему делу донесение». Это что-то родное, отечественное, из «Бумбараша», кажется.

– Не надо ребят.

Локтионова решили «вести» с самого утра. Для маскировки Волгин взял свою старую, с прогнившим кузовом «шестерку», оставшуюся после смерти отчима, заехал за Родионовым.

– Вот! Шок – это по-нашему, – одобрил старый опер, оглядывая салон с оторванными ручками и протертыми сиденьями. – Ангелова ты брал? Спятившего снайпера…

– Нет. Штаб главка и наш отдел кадров.

– Знаешь, с чего у него крыша поехала?

– Да как-то не успел спросить.

– Семнадцатого августа потерял все до копейки, а после этого жена ушла.

– В нее бы и стрелял. Или он надеялся, что после этого она вернется?

Было совсем темно. На остановках собирался народ, спешивший на работающие еще заводы, завершали утренний моцион собачники. В квартире Локтионова света не было. Волгин набрал его номер, дождался ответа и дал отбой.

– Дома?

– Ага. И, похоже, спит как собака.

– Калачиком, что ли?

– Нет, с чистой совестью.

«Печка» не работала, в задней двери самовольно опустилось стекло, и в салоне было прохладно.

– Сергеич, у тебя нет ничего для сугрева?

– Сухой спирт.

– Злодей ты, Сергеич. Я ж не для удовольствия, для дела. Вот замерзну – и не смогу быстро бегать.

– Посмотри в «бардачке».

– Ого! – Методом встряхивания Родионов определил, что плоская металлическая фляжка наполнена до краев, и скрутил пробку. – Хочешь?

– Позже…

Через час Волгин принял пятьдесят граммов. Как только он сделал глоток, появился Локтионов.

Эдуард Анатольевич смотрелся неважно. Круги под глазами, лицо землистого цвета, прическа «перья в разные стороны»…

– А ты говорил, совесть у него чистая… Да ему за один внешний вид «сотку» выписывать можно!

В руке Эдуард Анатольевич держал уже виденный Волгиным портфель из крокодиловой кожи и небольшой пластмассовый «дипломат».

– Турист, что ли? – спросил Родионов. – Или у него там деньги?

– Не понимаю, зачем так привлекать внимание. Пятьдесят тонн – это пятьсот стодолларовых бумажек. Пять пачек. В карманах унести можно. Зачем огород городить?

– Может, там мелочью. Или вообще рублями. Слышь, Сергеич… Можете, рванем? Если поделить пополам, то двадцать пять штук, по нынешним временам, моя зарплата за четверть века беспорочной службы.

– А ты сможешь?

Младший опер долго не отвечал.

– Черт его знает! Иногда кажется, что да. Локтионов, поминутно оглядываясь и перекладывая ношу из руки в руку, дошел до автостоянки.

– Слышь, Сергеич! Его жинку ведь на кровати убили. Неужели он там спать может?

– А он вампир.

Локтионов устроился за рулем коричневого универсала «форд таурус», долго грел двигатель, еще дольше выруливал со стоянки.

– Кажется, в контору поехал…

«Пасти» Локтионова было несложно, и Волгин не сомневался, что до офиса ЗАО «Полюс» они добрались незамеченными. Припарковались удачно – был виден «форд» и оба выхода из фирмы, главный и «черный», в то время как сами внимания не привлекали.

– До скольки у него рабочий день?

– До пяти.

– Сергеич, мне становится страшно, когда я представлю, сколько нам здесь сидеть.

– Зато Катышева нет…

– …и полная фляга водки. Это меня успокаивает больше.

– Первый раз, что ли?

– Ну да, если посчитать, я, наверное, лет десять в засадах провел. Иногда подумаешь – и на что я жизнь грохнул?

Локтионов раздвинул жалюзи на окне своего кабинета, сел за стол.

– Эх, Сергеич, на телефон бы к нему «повиснуть»!

Время тянулось… Надоело курить, потом – разговаривать. Родионов, несколько раз приложившись к фляге, сказал сам себе: «Хватит!» – и заметно помрачнел. Посетители в «Полюс» почти не наведывались, Локтионов сидел за столом, хорошо видимый с улицы, перекладывал бумаги, кому-то звонил, работал с компьютером.

Мелькала секретарша Леночка, заехал начальник производства Федоров – посетил кабинет шефа, пофлиртовал с Еленой и отбыл на красной «фелиции», прихватив с собой кого-то из работников.

– О-па, началось! – напрягся Родионов, когда Локтионов, посмотрев на часы, решительно встал, подтянул галстук и опустил жалюзи. – Смотри, сейчас выйдет!

Не вышел. Опера уставились на обе – основную и запасную – двери «Полюса», косились на «форд», но миновал час, сгорели нервные клетки, кончились сигареты – а Локтионов как ни в чем не бывало открыл окно, благодушно осмотрел улицу и сел за стол.

– Трахался он там, что ли? – пробормотал, откидываясь на спинку кресла, Родионов. Помолчав, добавил:

– Я сейчас пойду и чисто конкретно набью ему хлебальник. Он что, нас за мальчиков держит? Думает, мы в игрушки играем? Он – полноправный член крутой оперативной разработки и должен поступать согласно утвержденной главком роли, а не играть в самодеятельность. Бар-ран тоскливый!

Как будто услышав последнее определение, Локтионов встрепенулся и задумчиво посмотрел в окно. Взгляд у него и правда был тоскливым.

– Сколько нам еще осталось, Сергеич?

– Сейчас без четверти три.

– Я сдохну, наверное. Что он, что Кольская – никаких понятий о порядочности. И с такими мы надеемся построить правовое государство? Борисова помнишь? Дал я задание своим людям. Тишина пока. Но прежде, говорят, баловался такими штучками. Если идет изъятие крупной партии, то себе немного отсыпет – и продает. Не сам, конечно…

– Да часто ли отделения крупные партии изымают? Сам вспомни! Как правило, одна мелкота идет. На этом не разживешься…

Родионов почему-то обиделся и продолжать диалог не захотел.

Наконец директор Локтионов собрался, строго указал Леночке на беспорядок в бумагах и вышел из офиса; секретарша показала спине шефа оттопыренный указательный палец и скорчила рожицу.

– А саквояж-то он оставил. Смотри, один кейс взял, – торжествующе отметил Родионов. – Значит, будет игра. А эт-то что еще за клоун?

По противоположной стороне улицы, неся перед собой алую розу, вальяжно двигался Хмаров в белом плаще и черной шляпе с полями шире плеч.

– Или это сам вымогатель, или он отвлекает наше внимание, а директора сейчас покрошат из автоматов…

Локтионов сел в «форд» и поехал. Хмаров разгладил смявшийся лепесток розы. Волгин направил «шестерку» вслед за директорской машиной, держа дистанцию метров в двадцать.

Хмаров стал переходить улицу по направлению ко входу в ЗАО «Полюс».

Не замеченный операми, из переулка вывалился черный джип «тойота лэндкрузер». Тонированные стекла мешали рассмотреть, кто находится внутри.

– Давно ждешь? О-о, какая розочка! – Лена поцеловала Хмарова в щеку, он привлек ее к себе и настоял на более длительном поцелуе, после чего, вручив цветок, с видом много повидавшего человека изрек:

– Розочка – это холодное оружие, осколок бутылки с острыми краями. Иногда – это все, что имеется под рукой. Оружие, так сказать, «последнего шанса». А это – роза. Роза. Звучит благородно и строго и, как истинная красота, не нуждается в сюсюканьи.

Лена погладила его по щеке. Он поймал и поцеловал ее руку.

Рядом затормозила машина. Вадим вздрогнул.

– Вас подбросить, молодые люди?

– Это Сережа, заместитель директора, – Лена первой шагнула к красной «шкоде», открыла заднюю дверь. – А если тебе не по пути?

– Вам же не в другой город ехать, – Федоров обернулся, дождался, пока пассажиры устроятся, протянул Хмарову руку. – Будем знакомы! Сергей. Так вам куда?

– Вадик, нам куда?

– Ресторан «Таверна папы Карло». Это в центре.

– Ресторан – так ресторан. Давненько я там не бывал! А что, Лена, наш начальник сегодня свалил пораньше?

– У него какая-то важная встреча. Все высиживал, ждал какого-то звонка, а потом сорвался.

– Надо же, я у него днем был – он мне ничего не сказал.

– Да ну, он совсем потерянный стал. В кабинет к нему захожу – он вздрагивает, прятать чего-то начинает.

– Конечно, такая утрата.

– Да плевать ему на Инку. Он за себя переживает. В отпуск вроде намылился. Говорит, что хочет сменить обстановку. Брешет, по-моему.

– Вадим, мне ваше лицо знакомо. Вы в какой области трудитесь?

– Он журналист, – поспешила сообщить Лена, с улыбкой глядя на своего кавалера. – Работает на радио.

– Что, и в эфире выступаете?

– Иногда. В основном я собираю информацию, а озвучивают ее уже другие.

Маленькая «шкода» катилась в плотном потоке, тормозила на перекрестках, обгоняла и уступала дорогу. Три ее пассажира, поддерживая дружелюбную беседу, думали каждый о своем.

Лена – о том, что надо бы позвонить Филину.

Вадим – что надо бы связаться с Волгиным, предупредить о спешном отъезде Локтионова.

А Федоров ни о чем особенном не думал. У него просто было хорошее настроение и масса свободного времени.

Все улыбались.

– Что-то тут не так, Сергеич, – озабоченно пробормотал Родионов, косясь в зеркало. – Чего он крутит? Хочет сжечь лишнее топливо перед посадкой?

Сначала Локтионов поехал на север, потом развернулся и двинулся в обратном направлении, на полпути свернул и сделал круг, чтобы выехать в районе промышленной застройки, пересчитать все ухабы на пыльных улицах среди заводских заборов…

– Тормозит.

Локтионов остановил «форд» недалеко от пустыря, в таком месте, где дорогих машин отродясь не видели, вышел и, прижимая к груди «дипломат», двинулся по скользкой извилистой тропинке.

– Идти за ним? Мы ж как на ладони будем!

– Он тоже, – Волгин достал из бардачка бинокль, настроил резкость. – Волнуется, гад! Однако пора отсюда сниматься. Вон, местечко приличное. И нас не видно, и он никуда не денется.

Волгин перегнал машину к воротам какого-то предприятия. Среди десятка таких же кособоких «Москвичей» и «Лад» она была, действительно, незаметна.

– А это кто?

На другом конце площадки остановилась черная «тойота лэндкрузер».

– Местная «крыша», наверное, – пожал плечами Волгин. – Запиши номерок, пригодится.

Один раз Локтионов чуть не упал, но всем мучениям приходит конец, и он достиг цели: размахивая руками, сбежал в неглубокий овраг, на секунду исчез из поля зрения – и появился на другом склоне уже без «дипломата».

– Крайне грязный способ передачи денег. Но кто сказал, что шантаж – дело чистое?

– Сергеич, не видно ни хрена номеров на этом бульдозере, – Родионов кивнул на «тойоту». – Всё в пыли. Может, гаишников свистнуть, пусть проверят по полной программе?

– Очень мы им нужны… Ага, возвращается! Обратно Локтионов двигался намного быстрее. Дошел до машины, сел и позвонил по радиотелефону.

– Херня какая-то, – возмутился Родионов. – У него что, с вымогателями прямая связь? Товар сдал – товар принял?

– Сваливает. Ну что, сидим – или за ним?

– Дуй за ним, а я здесь покручусь.

– Нет, делиться нельзя. Значит, остаемся. «Форд» скрылся из виду.

– До ночи сидеть будем? Сергеич, пустышку тянем. Уже сорок минут прошло.

На предприятии кончилась смена, и через проходную потянулся народ. Несколько человек подошли к своим машинам, другие свернули на пустырь, за которым, как только сейчас разглядел Волгин, кособочилась автобусная остановка.

– Сергеич! Да ты посмотри, что делается! Ни один баран в таком месте ничего прятать не станет, работяги же мигом все подгребут. Или, по-твоему, на Локтионова токарь-револьверщик наезжает?

Тропинка, которой шагали рабочие, пролегала аккурат мимо оврага с «дипломатом». Не первый, так третий непременно поинтересуется его содержимым.

– У тебя пистолетик есть? – спросил Волгин.

– На хрена? У тебя ж «постоянка», а я когда бы успел свой получить?

– Нет у меня «постоянки», Павел Артемьевич. Убил ее Абдулла…

Опера посмотрели друг на друга и выругались.

Так часто бывает в российской милиции. И еще, наверное, в полиции Гондураса.

– Пошли. Отмашемся как-нибудь.

– Ага, шапками закидаем. «Дипломат» лежал на дне оврага, никем не потревоженный.

– А если там бомба? Не нравится мне это… Опера сбежали по склону, увязая в раскисшей глине. Остановились, рассматривая пластиковый чемоданчик с двумя примитивными защелками.

– Ты бы лучше наверху остался. Мало ли что…

Родионов ответить не успел. Три плотные фигуры в спортивных костюмах прыгнули на оперов как раз сверху, прыгнули молча и собранно, готовые к драке, привыкшие побеждать.

Волгин увернулся от первого нападавшего, но поскользнулся, упал и пропустил удар по голове. Ударил в ответ – попал, но слабо, и тут же один из «костюмов», хрипя и брызгая слюной, навалился сверху, молотя как заведенный коротенькими накачанными ручками.

Справа-слева, справа-слева… Волгин «поплыл»…

Родионову повезло больше. Не владея хитрыми приемами единоборств, он привык драться «по-простому», но очень эффективно, используя в основном комбинацию «рукой в морду – ногой в пах», и успел вырубить рослого парня с замашками каратиста. Второй нырнул оперу в ноги и повалил его. Сцепившись, они покатились по земле, осыпая друг друга ударами. Карман спортивной куртки треснул, и вывалилась портативная рация.

Волгину все-таки удалось уклониться, и кулак смачно впечатался в грязь около головы. Схватив противника за грудки, рывком подтянул к себе и ударил большим пальцем в глаз.

В советском кино милиционеры такого не делали.

Парень, держась за лицо, плюхнулся на задницу, взвыл и потряс головой.

– Атас, это менты! – донесся из динамика рации неожиданно четкий голос, и все на мгновение замерли. – Шура, съе…вай!

Шура не заставил себя уговаривать. Отпустив Родионова, он стартовал с пробуксовкой и оказался на тропинке раньше, чем остальные успели что-то понять.

Рация осталась валяться в грязи.

Вторым ретировался каратист. Бежал он враскорячку, придерживая отбитое место, и можно было его запросто догнать – но догонять никого не хотелось.

– Увидимся, падла! – Спотыкаясь, третий выбрался наверх, и там его подхватили, появился кто-то свежий, не принимавший участия в драке; он помог добраться до машины, и «лэндкрузер» ушел со стоянки, провожаемый удивленными взглядами автовладельцев-заводчан.

– Ты как? – спросил Родионов. Волгин выплюнул крошево зубной эмали, потрогал лицо. Челюсть вроде на месте, а вот нос, несомненно, сломан, но, похоже, без смещения. Наверняка и сотрясение заработал, в течение суток оно проявится. Ответил зло:

– Как последний мудак.

Встал, с ненавистью посмотрел на изгвазданную одежду:

– Ну не бл…во ли?!

Родионов пожал плечами. У него были другие проблемы. Физически он пострадал меньше, зато гардероб его не поражал обширностью; неизвестно, в чем завтра выходить на работу. Должны, конечно, платить компенсацию за вещи, испорченные в интересах службы… Так ведь много чего должны; не нравится – увольняйся.

Волгин поднял «дипломат», пальцем подцепил защелку и обломил ноготь.

– Всё один к одному…

Крышка откинулась, и опера уставились на пустое черное нутро кейса.

Не было там пятидесяти тысяч долларов. Ни одного бакса не было. Только пыль по углам.

Из машины Волгин позвонил Ларисе. Она ответила ленивым голосом:

– Алло-у.

Тебе сказать спасибо? Скажи. Это были твои ребята? Не все ребята в городе мои. Даже Инкины – не все. Ты про что?

– Какого хрена ты отправила своих гоблинов за Локтионовым?

Лариса помолчала.

– Подожди секунду, я только перевернусь.

– Тебя что, на сковородке жарят?

– Я в солярии. Видишь ли, Сережа, я никого никуда не посылала… А вот тебя сейчас очень хочется послать. За наезд.

– Четыре придурка на черном «лэндкрузере». Что, не твои?

– Чужие. Что-то случилось?

– Мелочи. Проезжали мимо и облили меня грязью.

– Бедненький! Я не при чем, но чувствую себя виноватой. Приезжай…

– Куда, в солярий?

Волгин понемногу успокаивался. Лариса, действительно, не при делах. Разве что кто-то из ее окружения решил проявить инициативу. Да нет, вряд ли, не стала бы она трепаться…

– Ты меня слушаешь?

– Я перезвоню, – Волгин отключил «трубку». Родионов посмотрел вопросительно:

– Узнал, откуда ноги растут?

– Нет, мимо.

– А может, в лоб? Прихватить этого Локтионова и потолковать с ним как следует?

– Не шарапствуй.

– А ты не жегловствуй. Скажи что-нибудь лее дельное.

Вместо ответа Волгин достал фляжку.

Вечером, когда набравшийся Родионов уже храпел на диване в гостиной, а Волгин рассматривал в зеркало шрамы и ссадины – нос как у инопланетянина, левого глаза не видно, губы хоть на карандаш наворачивай, – позвонили из больницы.

– Сергей Сергеевич? Один наш пациент хочет с вами поговорить. Что-то срочное… Пациентом оказался Хмаров.

– Меня отпи…дили! – резанул по ушам опера истеричный фальцет.

– И тебя тоже?

– Да!

– Что, в первый раз?

Хмаров громко сглотнул.

– Расскажи, что случилось.

– Ничего не случилось. Только Ленку проводил, вышел из подъезда – и получил в дыню.

– А зачем ты носишь с собой дыню? Не сезон ведь!

– Сергей Сергеич!

– Да, Вадик. Извини, пожалуйста. Просто мне тоже сегодня настучали в бубен. Прямо день открытых дверей какой-то. Запомнил кого-нибудь? Их сколько было?

– Десять. Я всех вырубил, но один оказался хитрее. Да никого я не запомнил! Дверь открыл – и все. Как лампочку выкрутили.

– Забрали что-нибудь?

– Лопатник, часы. Только не похоже это на обычный грабеж. Ногу мне сломали специально, а грабители так не делают.

– Ногу сломали? Правую или левую?

– Мне не смешно. Закрытый перелом.

– Надо было оставаться у Ленки.

– Ей сегодня нельзя.

Волгин помолчал. Бродивший в крови алкоголь – они с Родионовым убрали почти два литра – мешал сосредоточиться.

– Может, ты упал так неудачно?

– Так не падают. Меня, конкретно, «выпасли». Не догадываетесь, кому это было нужно? Кто-то хотел, чтобы я вышел из игры.

– Может, кто из Ленкиных? Приревновал и все такое прочее…

– Я подумаю. Вы мне не привезете…

– Вадик, сам пойми, мне в больнице лучше не светиться. Тем более, с такой тыквой. Позвони Ленке. Заодно и ее прощупаешь…

– Да идите вы! Хоть сейчас о работе можно не думать?

Медсестра отогнала Хмарова от телефона, и разговор прервался. Волгин повесил трубку с облегчением. Конструктивных решений в таком состоянии все равно не примешь. Вместо того чтобы ломать голову и терзаться угрызениями, лучше отдохнуть до утра. Оно мудренее. По крайней мере, так кажется вечерами.

В квартале от дома Волгина Актер, прослушавший разговор опера с осведомителем, удовлетворенно подмигнул своему отражению в зеркале. Он был прав, когда решил вывести Хмарова из игры. Неизвестно, что этот стукачок успел разведать. Вряд ли много, но теперь уж точно ничего не сумеет: месяцок больничного ему обеспечен, а после выписки он, надо полагать, станет больше думать о себе, нежели о поручениях своего куратора. А если постараться – совсем чуть-чуть постараться, не напрягаясь, – то можно его и перевербовать.

Актер сцепил руки за головой. Правая слегка побаливала – дыня у Хмарова оказалась на удивление крепкой.

Поехать домой – или выждать немного? Вдруг Волгину еще кто-нибудь позвонит? Надо с ним что-то делать. Совсем опер заигрался. Даже несмотря на то, что отстранен от работы. «Что ж, если рабочих проблем тебе не хватает – подумаем, как создать личные, – решил Актер. – Такие создадим, что тебе, дорогой, быстро расхочется в ковбоев играть. Когда на своей жопе штаны загорятся – только и будешь думать, как их потушить, про все остальное забудешь… Главное, про меня забудешь».

Актер чувствовал себя очень хорошо. День выдался удачным. Несмотря ни на что, он получил от Локтионова деньги и скоро получит еще, один враг выведен из строя, второй близок к этому.

Он закрыл глаза и представил домик на берегу моря. Два этажа, красный кирпич и черепица, солнечная терраса, на которой они по вечерам будут ужинать. И непременно бассейн. Один край бассейна будет пологим и покрытым чистейшим песком – для Карины с Виктором, на другом он поставит вышку для прыжков.

По стеклам и капоту стучали холодные дождевые капли, но в салоне стало тепло и светло от южного солнца.

* * *

Звонка Татьяны Волгин никак не ждал.

– Привет, – легко сказала она.

Так легко, словно не было ничего. Ни долгих лет семейной жизни, со всем плохим и хорошим, что они вместили, ни тягостного развода, ни дурацкой последней встречи.

– Здорово, – ответил он нарочито грубо. Она не обратила внимания.

– Как поживаешь?

– Просто отлично.

– Я рада за тебя. Ты не хочешь встретиться? Мне надо кое-что забрать.

Все верно, некоторые ее вещи еще оставались. На тряпки, давно вышедшие из моды, она, конечно же, не посмотрит, но были еще всякие дорогие ей безделушки – в том числе и те, которые дарил ей когда-то он. Как давно это было… Зачем они ей теперь?

– Как Славик? – спросил он.

– Нормально, – ответила она. Слышно было очень хорошо. Как будто весь город замолчал, чтобы дать им поговорить.

– Давай встретимся, – вздохнул он; проклятый алкоголь мешал найти причину для отказа, путал мысли, освобождал нечто, заныканное в самый дальний угол души.

– Завтра? – предложила она.

– Послезавтра, – решил он, зная, что синяки у него проходят быстро. – У меня не слишком товарный вид.

– А то я раньше не видела тебя таким!

– Как будто мне постоянно морду били. Второй раз за всю службу в милиции.

– Что-то случилось?

– Нет, я сам промахнулся. Бывает.

– Бывает, – повторила она с ноткой ностальгии; с чего бы это? – Так когда?

– Я позвоню, – помешкав, он дал отбой не прощаясь.

А позже, подняв перед зеркалом полный стакан, сказал:

– Если двоим хорошо – то это заслуга обоих. И если они разбегаются, то в этом есть вина каждого. Будьте здоровы!

Свет на кухне мигнул.

12. Актер строит козни

Стенли проснулся поздно. По серому небу за окном не определить было сколько времени. Когда вчера ложился, небо было таким же. Башка гудела, перед глазами плавали какие-то пятна. Он поковырял в носу, но пятна не исчезли. Нашарил под подушкой бутылку, глотнул от души, крякнул для порядка. Зажмурился. Огненный шарик прокатился по пищеводу, бухнулся в желудок, расплескав остатки вчерашней закуски. Стенли подавил рвоту. Открыв глаза, сразу увидел Нинку. Уже пристроилась в дальнем углу, целит иголкой в вену. Сколько не бил он ее за ширево – все без толку.. Крепко подсела девка. Так крепко, что уже не стащить, никаких бабок не хватит – да и жалко бабки на нее, дуру, тратить. Последнее время она, стесняясь «дорожек» на руках, всегда носила кофту с длинными рукавами. Колоться в другие места – в промежность, под язык – Стенли ей запрещал. Может, и кололась, пока его дома не было. Брут не скажет, он с ней заодно. Сам за дозу мать родную удавит. Может, и удавил. Никто не знает, куда она делась три года назад.

Кофту надела, а про все остальное забыла. Стенли рассмотрел ее голую задницу. Еще ничего… Машинально оттянул резинку своих трусов, почесал хозяйство. Встал с обоссанной – не вспомнить уже, когда и кем, – кровати, пяткой раздавал двух тараканов, шарахнувшихся от блюда с объедками, прошлепал к Нинке. В тот момент, когда она вытащила иглу, поднял за узкие плечи, ногой оттолкнул из-под ее ног пуфик, наклонил лицом к подоконнику.

– Подожди. – Нинка сорвала с руки жгут и, уже когда он прорывался в нее, ловко накинула колпачок на иголку шприца. Еще пригодится вечером.

В окно били порывы мокрого ветра, дребезжало разбитое стекло в форточке. Нинка мычала, Стенли думал про то, что надо бы сходить к Парамону, стрясти должок. С учетом процентов там набежало прилично. Сложить с тем, что спрятано в заначке, – и можно рвать из города.

– Нинка, ты со мной поедешь? – спросил он.

– М-м-м, – ответила она.

– На х… ты мне там нужна! – рассмеялся он. В дверях показался Брут. Тоже обколотый. Улыбка – от уха до уха.

– Вам помочь?

Стенли махнул рукой. Неоднозначно махнул. Можно понять – проваливай,, а можно – присоединяйся, Брутелло. В первый раз, что ли?

Брут пристроился к сестренке спереди. Дело пошло веселее. Нинка теперь молчала, зато Брут ухал так, что сыпалась штукатурка, и в животе у него бурчало, входя в резонанс с трясущимися трубами в ванной. Сколько Стенли помнил – они всегда тряслись… А морда у Брута была глупой, под стать кликухе, зенки, того и гляди, вывалятся, из пасти торчат обломки черных зубов, и таким перегаром несет… Стенли хотел сунуть ему в морду, чтоб не скалился и замолчал, но тут стало не до него.

– Вы пока тут кончайте, а я пойду покурю, – ухмыльнулся Стенли, подтягивая трусы; выходя, он увидел, как Брут пристраивается к сестренке на его место.

В кухне Стенли нашел остатки вчерашней яичницы и перекусил. Последняя вилка, давно потерялась, и он рвал застывшую глазунью руками, предплечьем вытирая текший по подбородку желток. Хорошо!

По радио гоняли блатняк. Стенли притопывал ногой, не очень попадая в такт. Пели про урку, который, сидя в лагере, получил от мамы письмо и «пошел на рывок», про волка, с которым беглец разошелся по понятиям, чисто конкретно ему все объяснив, и про солдата, который этого урку в конце концов шлепнул. Душевно пели. С чувством. Умел бы Стенли плакать – заплакал бы.

Но плакать он не умел, получалось только заставлять это делать других.

Парамоша помимо денег обещал дать хорошую наколку на квартиру. Похоже на правду. Родаки у него обеспеченные, знакомых всяких до фига. Непонятно, чего Парамоша к ним прибился. Все вроде есть, всего хватает. Но – прибился и прибился, был бы толк. А толк был. И соображал Парамоша получше других, и руками-ногами махать умел, как положено, без всяких скидок. Вот только на бабу свою много тратит. Она тоже из приличных. Теплое пойло на рваном матрасе, один «баян» на толпу и порево без душа ее не устраивают. Ночные клубы, дискотеки, простыни шелковые, крабов в постель… Какого хера на эту муру бабки тратить? Но это – Парамошино дело. Лишь бы отдавал вовремя и с процентами. Пока не подводил. Знает, что может быть за заминку. Папа с мамой не помогут.

Врачи тоже.

Выгорит с квартирой или нет? Прошлый раз получилось. Удачно все получилось. Не пробухали бы все за три дня – уже сейчас он мог бы уехать. Но тогда еще не было так жарко, тогда его не искали, он еще не пропустил судебное заседание за трехлетней давности грабеж, и судья еще не хлопнул свою поганую колотуху на постановление об аресте.

Стенли оделся и вышел на улицу. Стоя возле подъезда, накинул капюшон ветровки, привычно стрельнул взглядом вправо-влево. Чисто, ментов нет. Можно идти. До Парамоши – пять минут медленным шагом. Как раз хватит пивка пропустить.

Стенли свернул к ларьку и услышал за спиной, оттуда, где быть никого не могло, уверенный голос:

– Эй, чувачок! Потолковать надо.

Он стремительно обернулся.

Обычный мужик, явно не из крутых. Улыбается. Руки в карманах, в зубах – спичка. Намокшая кепка, прищуренные глаза и усы, которые сразу показались фальшивыми. У Стенли была отменная память на лица. Не раз это его спасало. Если не жизнь, то свободу спасло точно. Последний раз – когда едва не нарвался на ментовскую засаду. Вовремя признал двух оперов, с которыми уже имел дело. Опознал и сейчас – как же, недавний «терпила», пролетариат с блатными сигаретами. Спину стянуло холодом: если он не один…

Но мужик был один, и Стенли ответил своим обычным тоном, тем голосом, которым говорил с тех пор, как научился «ставить» квартиры, рвать сумки, насиловать и запугивать. Только однажды, в кабинете оперов три года назад, когда ему опускали почки, он говорил по-другому. Ну, так тех его слов никто не слышал, а мусора – они мусора и есть…

– Тебе чего, дятел? Кепка жмет?

– Поговорить надо, Стенли. Есть тема.

– Слышь, отскочи.

Мужик не отскочил, не сорвался бежать и не закрыл лицо руками, как, например, один лох год тому назад, просивший только об одном: чтобы оставили ему обручальное кольцо – кошелек у него уже отобрали, но «обручалка» слезать не хотела, вросла, наверное, в кожу, «терпила» нес про жену и еще про чего-то, а Брут, стрёмный малый, без разговоров отхватил ему палец своей «выкидухой», под самый корень отхватил, мужик так и залился кровянкой. Стенли потом аккуратно «пробил» – вроде живой остался.

Актер приблизился, и Стенли ударил. Хорошо ударил. Резко, без замаха, как учили когда-то в секции рукопашного боя. Ударил, целя в кадык, готовясь добавить ногой и сделать подсечку; ударил, уже ощущая, как сминаются под костяшками пальцев шейные хрящи, – но вместо этого взлетел выше своего роста и так приложился спиной об асфальт, что в глазах потемнело.

Потемнело всего на секунду. Стенли был готов вскочить и продолжить, но чужой ботинок вошел ему в печень, с ним сделали что-то еще и в очень унизительном, нетерпимом реальному пацану положении – задница выше башки, руки черт знает где закручены в узел, и ничего, кроме своей ширинки, не видишь, – отволокли в какие-то кусты, швырнули на землю.

– Я думаю, хватит, – сказал Актер.

Стенли еще потрепыхался. Дважды вскакивал – и дважды ложился, последний раз – с поврежденными связками.

Больно. А ведь всегда было больно другим, если не считать того случая в кабинете, да позабытых уже неудач на первых тренировках по рукопашке.

– Все, – простонал Стенли, лежа на спине. – Чего тебе надо?

– Помнишь, как меня шваркнули?

– Хочешь возвратку?

– Типа того. Отработаешь – и будем считать, что мы квиты. Кое-что еще и заплачу. Ты, кажется, хочешь свалить из города? Я заплачу тебе три косаря бакинских, тебе лично заплачу, с другими можешь не делиться. Будет лучше, если и на дело сам не пойдешь.

– Что надо сделать?

– Бабу одну проучить…

– А чего сам?.. У тебя учить хорошо получается.

– Не твое дело. Мне светиться нельзя. Троих там будет достаточно. У тебя ведь трое бойцов? Чужой, Брут и Парамончик? Вот они пусть и пойдут. Адрес я тебе скажу, фотку дам. Два дня вам на это. Обычно она в одно время приезжает, но, мало ли, загуляет. Или с мужиком пойдет. Сможете – сделайте вместе с мужиком, так даже еще лучше получится. Не сможете – одну. Но два дня сроку. Сегодня и завтра.

– Что с ней надо сделать?

– А тебе непонятно? Дать по башке, затащить в подвал – подвал там удобный, сам смотрел, – и оттарабанить по полной программе. Так, чтобы она с месяцок в больнице провалялась, а мужиков на всю жизнь оставшуюся боялась. Чего, не справишься?

– Сделаем, – ухмыльнулся Стенли; поначалу он решил, что придется кого-то валить, и сейчас ругал себя за непонятливость: кто ж так нанимает киллеров? А с бабой поквитаться несложно. Тем более что самому идти не надо. Брута с Парамошей за глаза хватит, да еще Чужой на подхвате.

– Не обманешь с деньгами? Вместо ответа Актер сделал блатной жест: зуб даю!

– Уважаю, – выдохнул Стенли.

Актер дал фотографию, а произнося последние наставления, подумал: «Вот тебе, Волгин, и личные проблемы. Извини, соперник, сам напросился».

Дождь пошел сильнее.

13. Личные проблемы

Зуйко на встречу опоздал, за что и был обруган Волгиным.

– Зря вы так, Сергей Сергеич, – Валет выслушал, не перебивая. – Я вам, можно сказать, жизнь спас.

– Я так и понял. Только, Евгений, с одним маленьким уточнением. Ты не меня спасал. Ты о себе думал. Правильно, кстати сказать, думал. Представляешь, в какой бы блин вас раскатали, случись с нами что-то серьезное?

– Если б нашли…

– Нашли бы, не переживай. Думаешь, большой секрет, что вы за Локтионовым увязались? Да я вашу тачку в самом начале «срубил», только думал, мозгов хватит не вмешиваться. Я ж номер твоей «тойоты» через ребят в управлении «пробивал», так что информация у них осталась.

– Номер вы не могли увидеть.

– Тебе его напомнить?

Теперь Волгин знал госномер «лэндкрузера». Догадавшись, чей голос был слышен по рации, – озарение пришло под воздействием того самого алкоголя, который он ругал накануне вечером, – опер через компьютер ГИБДД проверил, какие машины числятся на Зуйко. «Тойоту» тот приобрел еще до «посадки», а буквально в первый же день по выходе из тюрьмы успел совершить мелкое административное правонарушение.

– Так что, Валет, рассказывай, какого хрена вы за стариком поперлись.

– А вы?

– Евгений, не гневи Бога. Начинай. Я жду. Начинал Зуйко крайне долго. Ковырял носком кроссовки землю, шевелил плечами и ушами, горько вздыхал.

– Думаешь, браток, в тюрьме сейчас было бы лучше? – мягко напомнил опер.

– Там понятнее… Короче, узнали, что с Локтионова кто-то бабки тянет, ну и решили тему срубить. Кто, кроме нас, его доить может?

– Филин в курсе? Или так, самодеятельность?

– В курсе.

– Значит, самодеятельность. Дальше.

– Ну и все. В офисе у нас был человек, он видел, что Эдик никому ничего не передавал. Мы и на телефон на всякий случай сели. Ну, и услышали звонок: езжай туда-то, деньги спрячь там-то. Поехали… А дальше с вами карусель закрутилась. Я едва успел наших оттащить. Они-то не знали, кто вы! Думали – те самые, кто Эдика доит.

– А за что его подоить можно?

– Кто ж знает? Есть, видать, грехи. Наверняка с Инкой повязано. Я так думаю, что он ее и заказал.

– Смелая мысль. Про Варламова чего-нибудь слышно?

– Кто это? А-а, бывший мент, который на Эдика ишачил. Чего слышно? Ничего не слышно, замочили его. Кто, за что – без понятия. Может, за Эдиковы дела, а может, еще за что было. Только Филин считает, что неспроста это, что Эдик, Инка и Варламов одной ниточкой повязаны. Что-то они вместе такого наворотили, что за двумя смерть уже пришла, а третьему в затылок дышит.

– Красиво сказано. Цитата или сам написал?

– Филин сейчас ищет одного человека. Варламовского кореша. Пашей зовут. Слыхали такого?

– Шибко ищет?

– Найдет. Всяко раньше вас отыщет.

– Он думает, Паша знает расклад? А чего не хочет Локтионова прямо спросить? Без обиняков, в традициях рэкетиров первых лет перестройки?

– А вам бы это было очень удобно? «Чужими руками», как говорится. Не знаю, почему не хочет. Он высоко летает, ему виднее. Наверное, время еще не пришло. Мне как-то несподручно спрашивать. И так братва косится: только я вышел, проблемы начались.

– Сочувствую. Главное, ни в чем не признавайся. Тогда поверят. Не забудь шепнуть, когда Пашу найдете. Убедительно прошу: не забудь. Кстати, кто те трое, с кем мы в овраге кувыркались?

– Мы так, вообще-то, не договаривались.

– Договоримся. Ты же знал, что я спрошу, и фамилии их с адресами заранее приготовил. Разве не так?

Зуйко раскрыл записную книжку, опер переписал данные «костюмов».

Нападение на сотрудников им не пришьешь, остаются хулиганка и легкий вред здоровью. За это нынче не сажают. Работягу могут закрыть, который от пьяной безысходности жену поколотил и стекла на лестничной клетке. Быка – нет. Им, быкам, строить новую Россию. Почти построили. Правовое, блин, государство. Их надо беречь. Посадить – не посадишь, но подцепить на крючок можно. Слабенький такой крючок, ненадежный, но в умелых руках достаточно опасный. Их трое, а из троих подельников всегда найдется один хлипкий, который поспешит всех сдать, опасаясь, что его «вломят» раньше. Зацепить крючком за кольцо, которое имеется в носу у каждого, в натуре, порядочного быка, и привесить на шею барабанчик. Тюрьма останется без клиента, но в ОУР Северного РУВД появится на связи новый стукач.

– Спасибо, – сказал опер, прощаясь с Валетом…

* * *

…Брут и Парамон сидели в подвале. Чужой вертелся снаружи. После того, как он влетел с марихуаной, раскололся на пару мелких автомобильных краж и был отпущен под подписку, ему не очень-то доверяли. Брут вообще был против того, чтобы Чужой участвовал в деле. Но Стенли сказал: «Надо», и пришлось подчиниться. Стенли всегда говорил правильно, потому и стал лидером в их маленькой кодле. И Брут, оттянувший на малолетке маленький срок, и взбесившийся с жиру Парамоша безоговорочно признавали его старшинство.

За что предстояло наказать женщину, они не знали. Стенли пообещал по две сотки баков на рыло и тем самым отсек все вопросы.

– Чужому и полтинника хватит, – сказал Брут, когда спустились в подвал, и Парамоша кивнул.

– Скоро приедет, – сказал Брут, чтобы не молчать, и достал фотокарточку. – Ничего такая. Красивая. Скажи, Парамоша!

– Отье…ись. – Парамон сплюнул. Брут крутил в мокрых руках фотку и представлял, что сделает с женщиной, когда та окажется в его руках. Как-то само собой получилось, что роль основного злодея отвели ему, а он и не возражал. Не впервой. Раз-два – и все. Полминуты работы. Только обязательно надо, чтобы и Чужой приложился. Так оно вернее получится. Так ему не захочется, если в очередной раз окажется в ментовке, язык распускать.

– Надо лампочку выкрутить. Светло слишком, – заметил Парамон.

– Темнота – друг молодежи, – хохотнул Стенли. – Крути.

Парамон поднялся и выкрутил.

– А так вообще ни хрена не видно.

– Разберемся. – Парамон спустился в подвал. На улице мок под дождем Чужой.

– Слышь, Парамош, а если она вообще не придет?

– Тогда я тебя трахну.

– Гы-гы-гы…

Из квартиры вышел мужчина, посветил зажигалкой, вскочил на перила и вкрутил лампу на место. От резанувшего по глазам света Брут ойкнул. Мужчина ушел, Парамон выругался.

– Надо было совсем разбить.

На улице остановилась машина.

– Она?

– Я чо, вижу?

Через минуту оба поняли, что да, она. Женщину сопровождал кавалер. Здоровенный, с почетной «голдой» на шее, в браслетах и «гайках», мобильник из кулака почти не виден. Зверь, а не мужчина. Подельники вжались в угол.

Парочка поднялась на второй этаж. Отворилась железная дверь.

– Спасибо, Славик. Ты зайдешь?

– Разве что на десять минут.

Дверь закрылась, и стало тихо. Брут чихнул от запаха духов и толкнул напарника локтем:

– Пошли. Здесь нам ловить не хер. Выйдя из подъезда, они едва не налетели на широченный нос черного «мерседеса – CL К», запаркованного на пешеходной дорожке.

– Сильный мужик, – завистливо вздохнул Парамон.

На углу к ним подлетел Чужой, мокрый и нервный:

– Ну чего, все?

Ответом его не удостоили, говорили между собой:

– А если она и завтра с ним приедет, тогда что?

– Придется валить обоих. Может, он совсем и не крутой…

– Да? По-твоему, его тачка похожа на лоховоз?

– Надо встать по-другому. Как киллеры. Сверху. И лампочки разобьем. Тогда ништяк получится.

– А Стенли чего сегодня скажем?

– Как есть, так и скажем. Хочет – пусть сам идет проверять…

Заметив свернувшего в подворотню прохожего, они переглянулись и ускорили шаг.

– Ты где?

– Тут.

– Ну и?..

* * *

Катышев позвонил, когда Волгин подъезжал к бизнес-центру, где размещался офис Татьяны.

– На работу ходить вообще не собираешься? Ты чо, совсем охренел?

– Я заходил, тебя не было.

– Короче, завтра утром тебя ждут в УСБ. Нас обоих ждут.

– Чисто конкретно? А по какому поводу?

– По твоему, блин! Начальство очень недовольно.

– Ты про себя?

– Сергеич, не ерепенься. Я все понимаю, и опер ты неплохой, но там, – слово «там» было сказано с большой буквы и выделено паузами с обеих сторон, – там всего не объяснишь. У них там свои понятия. Так что готовься.

– Василич, я на больняке. Со вчерашнего дня. Сотрясение мозга и всего прочего. Даже справка есть.

– Сотрясение бывает, когда есть мозг, а у тебя – одна кость. Что, под трамвай попал?

– Вроде того.

– Значит, завтра в девять у меня. Вместе с трамваем.

Волгин пожал плечами.

В ряду дорогих машин с трудом нашлось место для его «шестерки». Он выключил мотор и магнитолу – все равно никакого толка, только хрип из динамиков, и закурил. Один из офисов «Арго» находился в этом же центре, и можно было зайти к бывшим коллегам, полчаса в запасе у него еще были, но не хотелось. Не только из-за разбитого лица – как и предполагалось, опухоль спала. Просто не хотелось, и все. Бывает.

Татьяна вышла раньше, чем он ожидал. Остановилась, скользнула взглядом по автомобилям, удивилась и посмотрела более внимательно. Сзади нарисовался Славик, шепнул что-то на ухо, показал на свой «мерседес». Татьяна отказалась.

Сергей открыл дверь и помахал рукой, потом вылез, пошел ей навстречу. Она наконец его заметила. Невольно оглянулась на окна – не видит ли кто из знакомых, на Славика, курившего с таким же бугаем у своего «четыреста тридцатого».

– Ты это специально?

– Разве я сегодня опоздал?

– Я не про то. Ты зачем на ведре приехал?

– С этим ведром связано столько воспоминаний!

– А где «ауди»?

– Отдал в ремонт. Сразу не заметил, но твой Славик, оказывается, очень сильно помял капот. Головой, если не ошибаюсь.

– Тебя тоже неслабо помяли.

– Спасибо за комплимент. Проклятые трамваи.

– Трамваи?

– Носятся как угорелые. Садись, не бойся, сиденье чистое. Как успехи на работе?

– Сергей! Мы, кажется, не собирались ругаться.

– Извини.

До его дома доехали молча.

Татьяна задумчиво смотрела в боковое окно. Когда-то самая близкая, а теперь самая далекая женщина.

В квартире ей почти ничего не напоминало о прошлом. Трехкомнатную они купили в последний год совместной жизни. Сергей тогда работал в «Арго», у Татьяны уже был любовник, и она готовилась податься в бизнес. До хозяйства руки у нее уже не доходили.

Тем не менее присела на диван, посмотрела вокруг странным взглядом.

– Чай, кофе? – предложил Волгин. – Или чего покрепче?

– Чего покрепче, – ответила она раздраженно. – Совсем немного.

– Твой вкус не изменился?

– Изменился, но у тебя этого все равно нет. Лей, что найдется. И давай… побыстрее.

Выпили не чокаясь. Сергей принес чемодан с ее вещами. Она равнодушно отбросила платья и костюм, перебрала фотографии, выбрала какие-то украшения. Все это заняло мало времени. Уложила нужное в сумочку, равнодушно хлопнула крышкой чемодана. Встала.

– Остальное можно выкинуть.

– Сейчас исполним.

Почему-то ему все время хотелось ей нахамить.

– Почему ты мне все время хамишь?

– Отсутствие культуры, наверное.

– Вот и опять… Ты меня отвезешь или звать такси?

– Отчего ж, подкину. Все равно в магазин выходить.

И опять ехали молча. Светофоры, повороты выбоины под колесами, сквозняк через приоткрывшееся заднее окно.

– Ужасно, – поежилась Татьяна, когда Сергей сворачивал во двор. Остановились.

– Перекурим? – предложил Сергей. Татьяна угостилась его сигаретой – когда-то он приучил ее к французским. Докурила быстрее, чем он. И опять все молча.

– Ну, я пошла. Не опоздай в магазин.

– Не опоздаю.

Посмотрели друг на друга. Татьяна отвернулась и потянула «крючок» на двери.

– Счастливо, – сказал Сергей, включая зажигание.

* * *

Нинка, уколовшись, заснула. Стенли откинул с плеча ее руку, встал. Настроение было паршивым. Прошелся по квартире. Подвернулась кошка – то ли приблудная, то ли Нинкина любимица. Стенли врезал ей так, что она улетела в конец коридора. Легче не стало.

Сидя у кухонного окна, выкурил две сигареты.

За пять километров от него курили Татьяна и Волгин.

Зашел в ванную, хотел постоять под душем, но передумал, ограничился тем, что плеснул на лицо холодной воды и выскреб заржавевшим станком подбородок. Он бы вообще никогда не брился, но солидной щетины не получалось, росло как-то клочками, и приходилось с этим бороться.

Парамоша вернул долг исправно, но с квартирой начал темнить. Якобы там постоянно кто-то есть, какие-то родственники, и надо ждать, пока они уедут. Или другим продал тему, или с самого начала гнал фуфло, авторитет дешевый зарабатывал. Стенли пригрозил, но это не подействовало.

– На следующей неделе, верняк, – стоял своем Парамон.

На следующей уже неинтересно… Если сегодняшнее дело выгорит, то бабок и так хватит. А если ребята на чем-то спалятся, то, один хрен, надо рвать из города. В ментовке их быстро раскрутят, на этот счет у Стенли иллюзий не было. Боль в почках периодически напоминала о том, что когда вопросы задают всерьез, то отвечать приходится как на духу. Правда, давно это было. Сейчас опера так не лютуют. Кончается их время. Но все равно стрёмно. Смотря к кому попадешь. Те двое, из кошмара трехгодичной давности, могли бы раскрутить его и без рукоприкладства, били за то, что выпендривался. Наедине с собой Стенли это признавал. Для пацанов, естественно, говорил другое.

Подхватив сумку с пожитками, Стенли отправился на встречу с Актером. Точнее, с мужиком, ибо ни клички, ни имени своего Актер ему, конечно же, не сообщил. Мужик обещал присмотреть за операцией со стороны. Справятся ребята – будут деньги. Не справятся – возникнут проблемы. На случай проблем Стенли положил в карман газовик, переделанный под стрельбу боевыми. Каким бы крутым мужик ни был, но пуля и его остановит.

А может, не дожидаться? Бабки можно и с трупа забрать. Место встречи выбрали уединенное.

Возникшая в голове шальная мысль начала крепнуть.

Уж очень хотелось поквитаться…

* * *

…Дверь не открывалась. Заклинило, как бывало уже не раз.

– Сильнее!

– Не могу! – огрызнулась Татьяна, дергая за «крючок». – Тебе что, уже не помочь?

Сергей выключил мотор, вышел, открыл дверь снаружи.

– Прошу.

– Она! – Брут чуть не протаранил лбом стекло.

– Не суетись, псих, – осадил напарника Парамоша.

Они стояли на площадке между вторым и третьим этажами. Лампочку не пришлось трогать, она и так не горела. Свет был внизу и выше четвертого этажа. Очень хорошо. Вошедшим с улицы не хватит времени, чтобы адаптироваться.

– Вдвоем идут, – сказал Брут, подразумевая вопрос: что делать?

– Это не вчерашний. Смотри, какой доходяга. И тачка гнилая. Муж, наверное. Бери его на себя.

– Чего я-то?

Вопрос был риторическим. Просто чтобы подтвердить свое положение. Бруту было все равно, кого колотить, что баб, что мужиков. Кайф одинаковый. От мужика, конечно, можно и в рог получить, но… Этот не производил впечатления крутого. Дохлым тоже не назовешь, но явно не тот, кто на темной площадке может противостоять дубинке и кастету. Тем более, когда нападают без предупреждения и со спины.

Кастет Брут надел на левую руку. Она у него ударная. Правая – добивающая. Размяв о собственный бок запястье, он вытащил из кармана дубинку. Металлическую, раздвижную.

Приверженец восточных единоборств, Парамоша следил за его приготовлениями с улыбкой. Но раскладной ножик на всякий случай держал поблизости. В заднем кармане джинсов.

Татьяна оперлась на руку Сергея, вышла из машины. Резко хлопнула дверью, забросила на плечо ремень сумки.

– Благодарю. Ты просто сама любезность.

– Вас проводить?

– Не стоит, лабаз закроется.

– Ничего, ради вас я готов опоздать. Славика поблизости нет? Не прячется в темноте с монтировкой?

– Не прячется. Между прочим, у нас с ним чисто деловые отношения.

– Как ни странно, меня это мало волнует. А чисто деловые отношения могут заходить так далеко, как этого захочется чисто конкретным людям. Прошу!

Он распахнул дверь подъезда.

Опасности он не почувствовал.

– Как тут темно… Славика точно нет?

Появление Волгина явилось для Актера полной неожиданностью. Он припарковал машину так, что ее не заметили ни опер, ни слонявшийся по округе Чужой, но сам видел всех и сразу же опознал противника. В тот вечер, прослушав разговор Волгина с Хмаровым, он уехал за десять секунд до того, как позвонила Татьяна. По его предположениям, они не встречались, по крайней мере, не встречались так часто, чтобы оказаться вместе именно в день операции. Рекомендация о воздействии на опера через бывшую жену содержалась в компьютерной распечатке, которую он получил в тот же день, как только стало известно, кто занялся убийством Инны. До поры до времени информация не была нужной, но, как только возникли трудности, он вспомнил рекомендацию и счел ее разумной. Случайная встреча с Чужим определила круг исполнителей. Слегка присмотревшись к Татьяне, Актер не сомневался, что нанятая им тройка подонков с заданием справится. «Слава-мерседес», периодически мелькавший на горизонте, опасности не представлял: не тот человек, чтобы переть брюхом на нож в рисковой для себя ситуации. Волгин в эти расклады не писался. Пушку отобрали, и в штанах у него обычный ремень, а не «черный пояс», но… Хороший опер, когда не пьян, в качестве охранника стоит достаточно много. Пусть он хуже стреляет и не так бойко машет ногами, как тренированный бодигард, но зато видит ситуацию, готов к осложнениям и может точно определить момент, когда пора начинать стрелять и махать ногами.

Вывод? Отменить операцию или перенести на следующий день нельзя, но подстраховать ребят можно. Ждать до последнего и вступить лишь в том случае, если они лажанутся. Только надо ли это? Даже если их повяжут, эффект будет достигнут.

Так и не придя к однозначному выводу. Актер обратил внимание на Чужого.

Чужой прятался за углом соседнего дома и в бой явно не рвался.

– Как тут темно… Славика точно нет?

– Странно: обычно у нас на лестнице все в порядке.

– Подожди. – Обойдя Татьяну, Волгин достал карманный фонарик, встал на границе освещенной зоны и полоснул лучом по стенам. – Осторожно. Пошли.

Светил он понизу, не выше пятидесяти сантиметров от уровня пола. Выше не стоит. Если готовится нападение и противник присел, то его не заметишь, держа луч на уровне лица, а вот ноги не спрячешь. Ниндзя, висящие под потолком, раскорячив ноги в шпагате, на лестницах российских домов встречаются много реже, чем в кинофильмах.

Фонарь высветил пустую бутылку из-под портвейна, окурки, рекламный листок. Движения были давно отработаны. Сначала вправо-влево, вдоль стен, и сразу лучом вперед и вверх, по ступеням лестничного пролета. Фонарь держится в стороне от тела, на случай, если будут стрелять на свет. Раздавленный молочный пакет, окурки… Еще один пакет… А вот и нога. Заношенная кроссовка сорок второго размера и уходящий в темноту кусок голени в темной джинсе.

Похоже, приехали.

Татьяну, при ее нынешнем роде занятий, вполне могли ждать. Она всегда была склонна к риску и обострению отношений, вполне могла влезть в авантюру. Если есть ствол, то все, абзац. Один бы выскочил из-под огня, а с ней не получится. Она за спиной, к таким ситуациям не готова, мысленно уже в квартире и занята своими делами, – не то, что заставить сделать, – объяснить ей ничего не успеешь, запаникует, особенно когда начнут палить…

Сергей мазнул лучом вверх, вдоль ноги. Ствола не было. Было перекошенное пучеглазое лицо и железо в руках. В левой – с шипами, в правой – продолговатое с набалдашником.

– Получай, сука! – взревел Брут, подбадривая себя, и бросился вниз по лестнице.

Татьяна закричала.

Пустая бутылка пришлась кстати. То ли сама прыгнула в руку, то ли Волгин ее подхватил с пола – и успел встретить противника на повороте лестничного марша, вложив энергию движения и вес тела, ударил донышком в висок.

Стекло разлетелось. Брут был почти оглушен, но не остановился, и опер, разворачиваясь слева направо, чиркнул «розочкой» по лицу. За долю секунды успел разглядеть, как повисла на лоскуте кожи верхняя губа, обнажив четыре сохранившихся зуба, впаял ногой в пах и, на отходе, саданул верхней частью бутылочного горлышка сверху вниз по черепушке, в самую уязвимую его точку.

Брут рухнул, перегородив дорогу Парамоше и деморализовав его своим разорванным хлебалом.

– Стоять! – рявкнул Сергей, обозначая движение вперед. – Пристрелю, бля! Коля, сюда! Ты где застрял? Сюда, быстрей!

Парамоша, прекрасно знавший, что никакого «Коли» нет и в помине, рванул вверх по лестнице. Ни напарник, ни задание его больше не интересовали. Ноги бы унести…

– Стоять! Стой, стреляю! – неслось ему вслед и эхом отражалось от стенок, но Парамоша скакал через три ступени и думал: «Врешь, не возьмешь!»

Брать его Волгин не собирался. Пощечиной выведя Татьяну из шока, одним движением вытряхнул из сумки ключи, впихнул связку в ее кулачок, толкнул к двери:

– Открывай!

Сам занялся Брутом. «Розочку» к горлу, чтоб не дергался, руками по карманам: пусто. Теперь – браслеты. Левый наручник, как всегда, заело, не хотел защелкиваться на толстом запястье, и Волгин сомкнул его, содрав лоскут волосатой кожи.

– Открыла?

– Почти…

Дубинка куда-то отлетела, наверняка скатилась вниз, но кастет крепко держался на пальцах, и Сергей выломал его, не церемонясь, после чего подтащил пленника к двери.

– Дай сюда!

Отобрал ключи. Как и следовало ожидать, она их перепутала и пихала не в ту скважину.

– Свет!

Догадалась, зажгла в прихожей. Втащил Брута, закрыл дверь. Выдохнул. Отбились, что ли?

– Дай тряпку, он же тебе все кровью зальет!

– Какую тряпку?

– Половую!!!

Веревкой спутал Бруту ноги, длинный конец пропустил под сведенными за спину руками, обернул вокруг шеи, слегка затянул. Порядок.

Метнулся в кухню, встал у окна. Осматривая двор, достал радиотелефон, набрал номер местного отделения и бросил «трубку» Татьяне.

– Дозванивайся.

– И что мне сказать?

– Скажи: «Добрый вечер…»

Во дворе спокойно. У машины – никого… Опять эти мелкособственнические инстинкты? У тачки никого, а у соседнего дома кто-то трется. С такого расстояния не рассмотреть, но в силуэте есть что-то знакомое. Спросим у «языка». Он скажет. Время есть, первый наряд появится не раньше, чем минут через десять. Как там было в кино про воздушных десантников? Командующий разрешил все приемы, кроме стрельбы боевыми… На войне мы бы нашли способ вас разговорить. Все верно – разговорим. Мы хоть и не на войне, но и не в кабинете…

Из подъезда вылетел Парамоша. Сиганул так, что только пятки сверкали. И вдалеке, за деревьями, поехало что-то большое и темное. Машина. Что характерно – без света. Неужели их дожидалась? Тогда почему не дождалась? Да и откуда у этих гопников машина?

Не будем гадать – спросим.

– Дозвонилась?

– Да. Обещали приехать, как только освободятся.

– Посиди в комнате. И дверь закрой.

Татьяне хотелось сказать, что уж в такую минуту он бы мог не оставлять ее одну. Вовремя спохватилась, промолчала.

– Можешь немного выпить, но не переборщи, тебя еще допрашивать будут. Я закончу и объясню, что и как говорить. Мне тоже немного налей…

Брут очухался, но глаз не открывал.

Волгин присел на корточки:

– Будем разговоры говорить?

– Мне плохо!

– Пока – терпимо. Вспомни о людях, которым ты сделал еще хуже.

– Я ничего не скажу.

– Уверен?

– Муж-оперативник, пусть даже бывший, все равно умудряется втянуть в неприятности.

– Но сам же с ними справляется.

– Когда оказывается рядом. Но рядом его почти никогда не бывает.

– Нападают на жен и похищают детей только в книгах и фильмах. Сколько работаю, ни разу с таким не сталкивался. Даже не представляю, на какой уровень надо выйти, какие сферы затронуть, чтобы это произошло. Писатели и режиссеры любят нагнать чернухи, а в жизни все до смешного обыденно. Бумажки, запросы, совещания и проверки… Сплошная рутина.

– В семейной жизни тоже сплошная рутина, и ситуации, в которых могут потребоваться твои навыки, случаются очень редко… Вообще не случаются. А с обыденностью приходится справляться одной. Наверное, поэтому мы и разошлись. Хочется не подвигов, а мужа. Обыденного и рутинного, но живого, а не виртуального. Того, который рядом.

– Ты не права, дело не в работе.

– В чем же?

– Вспомни О'Генри: он был прав, когда сказал про дороги. Также и здесь. Дело не в работе, а в том, что внутри нас заставляет выбирать эту работу.

В квартиру, где валялась обдолбанная Нинка, ворвались посреди ночи, выбив дверь ударом ноги. Когда Нинку растормошили, она удивилась, но не испытывала страха до тех пор, пока под кроватью не обнаружился выжатый шприц, а в тумбочке – приличная доза героина.

– Это не мое! – вопила она, кидаясь на оперов. – Я что, похожа на дуру – там ширево держать?

Нинке было из-за чего психовать. Ее дважды судили за хранение наркотиков, она отделывалась условным наказанием, но в третий раз лафа могла кончиться.

– Не мое это! У-у-у, подбросили!

Приглашенные понятыми соседи ей не верили.

– Теперь хоть посадите? – шепотом спросил один из них.

– Если б мы решали…

Оказавшись в отделе, Нинка истерику прекратила и, стремясь облегчить свою участь, заложила всех, но сказать, куда делся Стенли, не могла.

В дальнейшем опера, исходя из своих соображений и рассчитывая на Нинкину помощь, будут ходатайствовать о том, чтобы ее оставили на подписке, но именно в этот раз прокурор решит проявить твердость и выдаст санкцию на арест…

Парамошу взяли под утро. Всю ночь он шхерился у знакомых, не спал, позвонил папе и, узнав, что все спокойно, решил вернуться.

– Ты кого-то боишься? У тебя неприятности?

– Нет, па. Один из моих знакомых влетел, а ты сам знаешь, как менты могут пришить статью…

Батя не знал, но согласился. Его собственный опыт общения с правоохранительными органами сводился к беседам с деликатными сотрудниками БХСС, которых он навидался в конце восьмидесятых, когда начинал свою коммерческую деятельность.

– Может, лучше вообще не приходить? Снимешь квартиру, поживешь отдельно, а за месяц все уладится. Сам знаешь, у меня связи.

– Так и сделаем, но мне надо забрать кое-какие вещи. Думаю, легавые еще спят. Времени было половина шестого. Его задержали на подходе к дому. Брали жестко. Отдышавшись, Парамоша сказал:

– Я не при чем. Это все Брут, а я только на лестнице стоял. Позовите отца.

– Обойдешься, ты уже взрослый.

– Я хочу папу!

Парамоше будут вменять несколько эпизодов краж и грабежей, но через месяц он выйдет из СИЗО – у бати окажется достаточно денег и связей, чтобы решить вопрос. Но в дальнейшем Парамоша по какой-то причине станет краснеть при вопросах о том, как ему сиделось, и избегать встреч с «откинувшимися» сокамерниками. Более того: подзавяжет он и с преступной деятельностью. Никакого насилия, максимум – уклонение от уплаты налогов.

То ли внушение папино подействует, то ли зря все же ругают нашу далекую от европейского уровня исправительную систему.

А опера, знающие точный ответ на этот вопрос, никому ничего не расскажут.

Разве что на служебной пьянке в узком, проверенном кругу.

14. Расплата

Понаблюдав за бегством Чужого и Парамоши. Актер поехал на встречу со Стенли. Он не сомневался, что Стенли придет, как не сомневался и в том, что он заготовил какую-нибудь гадость, если не основным, то уж запасным вариантом – точно. Актера это нимало не волновало. Глупо погибнуть от рук такого придурка…

Точкой рандеву был выбран сквер недалеко от вокзала. В темное время приличные люди избегали сюда заходить. Оставив машину, Актер прогулялся, чтобы убедиться в отсутствии засады. Все было чисто. Ни в идеальных с точки зрения профессионала, ни в абсолютно «дилетантских» местах никто не прятался. Вероятность того, что Стенли явится с милицией, Актер посчитал ничтожной, а остальное его не пугало. Маски сняты, и нет нужды прикидываться безответным «терпилой».

«Многовато трупов получается, – думал Актер, сидя в машине, – а в моем деле количество не переходит в качество, скорее, наоборот». Казарина, по большому счету, можно было не трогать, но те убийства, которые он намеревался совершить, являлись необходимыми, как и уже совершенное убийство Варламова.

Л., хозяин и благодетель, его подставил. Продал. С одной стороны, вернув когда-то Актеру жизнь, он имел право в дальнейшем распорядиться ею по своему усмотрению. С другой – они так не договаривались. Актер был готов сделать для Л. что угодно – но тот передал права на Актера третьей стороне, стараться для которой Актер не нанимался. Как и почему так получилось, Актер не знал, но в одном был уверен точно – Л. не имел ни малейшего понятия об Инне. Скорее всего в происшедшем повинны длинный язык и непомерное самомнение. Хотя, казалось бы, такого быть не должно.

«А ведь тебя, старый мудак, когда-нибудь грохнут», – решил Актер и встрепенулся, почувствовав, что появился Стенли.

Стенли шел осторожно. Издалека заметив машину, долго стоял, высматривая, кто в ней сидит. Разглядел одного человека. Поза безмятежная. Спинка кресла откинута, руки сцеплены на затылке, вспыхивает огонек сигареты. Расправив плечи, Стенли передернул затвор пистолета, и патрон, уже находившийся в канале ствола, улетел в темноту. Матюгнувшись, Стенли положил газовик в боковой карман куртки и стал подкрадываться к машине сзади. Ноги его отчаянно дрожали. Невдалеке грохотал товарный поезд.

«А сейчас для наших дорогих слушателей на волнах „Радио-тупик“ звучит новая песня в исполнении молодой певицы Бактерии…»

Актер выключил магнитолу.

Стенли был теперь не виден в зеркале, но Актер знал, где тот находится. Выбрать более неудачный путь было просто невозможно.

Актер вышел из машины, потянулся, посмотрел на часы, отошел к кустам и расстегнул ширинку. Расставил ноги, слегка запрокинул голову, разминая шею, поводил подбородком из стороны в сторону. Все должно было выглядеть предельно натурально – и усилием воли Актеру это удалось, хотя никаких позывов он не испытывал.

Он чувствовал, как Стенли целится в его спину с расстояния около десяти метров.

«Дерзай, братан. Ни черта у тебя не получится. Мало того, что руки ходуном ходят, так и фонарь слепит, и кочка под ногами… Тебе надо отойти на пять шагов вправо. Ну же, соображай быстрее! Молодец, догадался. Раз, два, три… Привет!»

Последнее слово было произнесено вслух, голосом твердым и немного насмешливым; прозвучало, как щелчок бича:

– Привет!

Развернувшись, Актер смотрел Стенли в лицо, продолжая неторопливо застегивать молнию на брюках.

Стенли замер с пистолетом в руке. Даже ногу до земли не донес.

«Не выстрелишь ты человеку в лицо, братан. Тем более человеку в такой безобидной позе. Не всем это дано, а уж подонкам вроде тебя и подавно».

Стенли опустил пистолет. Потом – ногу.

– Ты опоздал… Я ждал тебя раньше.

– Мы же не договаривались…

– На определенное время? Ты прав, не договаривались.

«Вот ты уже и оправдываешься. Когда в руке пушка – нельзя оправдываться. Нет, не получилось бы из тебя ничего толкового».

– Чего ты встал? Боишься меня? Не бойся, подходи ближе.

Стенли приблизился. Их разделяло два метра.

– Твои ребята просрали все дело. Брутелло в милиции. Мне кажется, он все расскажет. Остальных повяжут еще до утра.

– Мне нужно ехать!

– Тебе нужно было сделать это давно. Сейчас уже не успеешь. Поезд ушел.

Ухмыляясь, Актер смотрел в глаза Стенли. Так удав смотрит на кролика. И будет смотреть, даже если кролику в лапки дать пистолет.

– Скажи, откуда у тебя такое прозвище?

– Какое?

– Так звали одного хорошего человека. Он был путешественник. Неужели ты и впрямь думал, что я тебе заплачу?

Стенли вздрогнул. Попытался поднять правую руку, но пистолет, кажется, весил не один центнер.

Актер шагнул вперед. Постоял, раскачиваясь с пятки на носок и глядя куда-то выше левого плеча Стенли. Мощным, но не очень быстрым, с высоким замахом, ударом ребром ладони свалил его.

Подобрал выпавший пистолет и оттащил Стенли к пруду.

Десятки людей отдали бы последний рубль, чтобы увидеть своего обидчика в таком положении.

Впервые в жизни Стенли хотелось валяться в беспамятстве, но предательское сознание быстро вернулось. Он проклял все, что успел натворить. Пожалел каждого своего «терпилу». Спросил прощения у небес. Практически перевоспитался.

Актер стоял рядом и смотрел на него с улыбкой.

Стенли пошевелил руками и с ужасом понял, что они свободны.

– За что? – выдавил он, когда молчать стало невмоготу.

– Да как тебе сказать… Не хочу, чтоб ты меня заложил, когда тебя поймают. Рано или поздно это случится, и ты не сможешь молчать. А с твоим уходом вся цепочка рвется. Ты ведь не говорил своим… хм, пацанам, про меня. Не говорил? Сто к нулю, что сочинил красивую байку про крутых парней, настоящих высоких бандитов, которые к тебе обратились. Я прав? Знаю, что прав, но сознание того, что мог ошибиться, добавит в мою жизнь остроты.

Актер закурил, вторую сигарету воткнул между ватных губ Стенли.

– Подымим на дорожку. Потом я сверну тебе шею. Жаль, что смерть будет легкой. Такие, как ты, не должны умирать легко. Не подумай, я не маньяк.. Просто должна же существовать элементарная справедливость. Кара за содеянное.

– За что?

– Второй раз уже спрашиваешь. Переклинило, да? Бывает… Я объяснил тебе, за что. За то, что насиловал, грабил, убивал.

– Но ведь и вы тоже…

– Неправда. Я только убивал. Исключительно по приказу или в силу необходимости. Никогда – для удовольствия или от переизбытка силы. На всех моих трупах столько грехов, что… Ладно, пришла пора прощаться.

– Но ведь вы послали нас изнасиловать эту женщину!

– Было дело. Но для меня это – средство достижения цели, а не сама цель. В этом большая разница. У меня есть жена и ребенок; я защищаю их будущее. Как могу – так и защищаю. И меня, кстати, совсем не радует, что мой сын, когда подрастет, может столкнуться с такими, как ты.

Продолжая говорить. Актер в два приема разобрал трофейный газовик на части и бросил их в пруд. Следом полетел окурок.

– Не хочешь напоследок испытать счастья? Дернись, я тебя прошу. Умри как мужчина. Нет? Как знаешь… Тогда – прощай!

Актер рывком за воротник поднял Стенли…

15. Заложник

– Почему вы отправились задерживать Казарина в одиночку? – Оперативник отдела служебных расследований Управления собственной безопасности ГУВД смотрел на Волгина строго.

– Я не собирался его задерживать. Был уверен, что он давно уже скрылся из города. Но вышло так, что именно в этот вечер он вернулся в квартиру. Что ж мне, отпускать его надо было?

– Перед этим, во дворе его дома, вы задержали наркомана и передали его сотрудникам местного отдела милиции. Вы уже знали, что Казарин намерен приехать. Почему вы не обратились к ним за помощью?

– У них своих заморочек хватает.

– И все-таки?

– Знаете, есть пословица: и деревянный топор хорош, если дровосек – железный. Ответ не понравился.

– Во время беседы в ИВС вы вымогали у Казарина взятку?

– Нет. Даже мысли такой не пришло в голову. Почему-то.

– А он пишет, что вымогали… Задержание было проведено вопиюще безграмотно. Устроили стрельбу, угрожали оружием. Сотрудники ГИБДД, которые вас разнимали, дали очень интересные показания. Помните, как было дело?

– Такое не скоро забудешь.

– Согласитесь, что это больше похоже на пьяную свару, чем на задержание подозреваемого.

– Я был трезв.

О печальном итоге слежки, за Локтионовым Волгин никому не докладывал и потому на следующий вопрос ответить честно не мог.

– У вас на лице побои. Что произошло?

– Вступился на улице за женщину.

– И каков результат?

– Отбился. В связи с тем что табельного оружия меня лишили, никого задержать не смог.

– Заявление вы, конечно, не писали?

– Да знаете, как-то стыдно оперу выступать в роли «терпилы».

– Но женщине-то, наверное, не было стыдно? Могла бы написать она.

– Она убежала, пока я бился с хулиганами.

– Вчера, как мне известно, вы опять попали в передрягу?

– Да. И по факту этой передряги возбуждено уголовное дело.

– Опять защищали женщину?

– Как ни странно, да. Бывшую жену.

– Значит, бывшую?

– Вот именно.

– Ага.

Крайне содержательный диалог. Сотрудник УСБ не питал личной злобы к Волгину, но, отсидев в этом кресле два года, в каждом попавшем к нему сотруднике милиции видел потенциального подонка. Взяточника, укрывателя преступлений, одного из тех, кто, по определению, превышает власть и принуждает к даче ложных показаний. Профессиональная деформация. Сотрудники УР тоже нередко делят окружающих на три категории: потенциальные потерпевшие, обвиняемые и осведомители.

– Вот бланк. В соседней комнате напишите объяснение.

Еще три года назад менты всегда писали рапорта. С приходом нового начальника, генерала на букву "П", все чаще не докладывали о своих действиях, а давали объяснения своим поступкам. Практически каждый, на кого приходили жалобы в УСБ, по результатам ее рассмотрения получал взыскание. Независимо от наличия и степени вины. В назидание другим. Чтоб не давал повода к жалобам и служба медом не казалась.

– По поводу?

– По всем поводам. Пишите, потом с вами переговорит начальник отдела. И не забудьте указать, на какие средства вами приобретены две машины, квартира и кто оплачивает ваш сотовый телефон.

– У налоговой инспекции ко мне претензий нет.

– Пишите, – оперативник УСБ многообещающе улыбнулся.

Когда отпустили, Волгин заехал в больницу к Хмарову. Из соображений конспирации делать этого, конечно, не стоило, но, во-первых, именно в этой лечебнице у Сергея были знакомые, и он прошел незаметно для возможных наблюдателей, а во-вторых, если Хмарова намеренно вывели из игры, то какая теперь, к черту, конспирация?

Кроме Вадима в палате дремал старичок с переломами обеих рук. Волгин поставил на тумбочку стандартный набор из фруктов и соков, присел на табуретку. Осведомитель заметил следы побоев на лице куратора и невольно улыбнулся.

– Сильно болит? – спросил Волгин.

– А куда денешься?

– Ленка приходила?

– Была. Она не при делах, факт. Ума не приложу, кто это мог быть.

– Я разговаривал с ребятами из местного отдела. У них уже случались похожие грабежи.

– Да?

– Работает одна группа…

– Подонки!

С операми, на чьей территории был избит Хмаров, Волгин, действительно, успел побеседовать, но аналогичных случаев они припомнить не могли. Нападали в этом районе как и везде, били, снимали куртки и рвали сумки, но чтобы ноги ломать – такого не случалось.

Ничего, маленькая ложь пойдет только на пользу.

– Свидетелей не нашли?

– Откуда?

Хмаров понимающе вздохнул.

– Когда-нибудь этим должно было кончиться. Можно сказать, еще легко отделался.

Из больницы Волгин поехал на работу. Посидел, разбираясь с бумагами, подремал в кресле под мерный стук дождя по подоконнику. Встрепенулся за секунду до того, как подал голос радиотелефон. Сон улетел моментально, еще до того, как послышался голос Валета:

– У меня мало времени. Комсомольская, двенадцать, сорок два. Там двое наших и Паша, его взяли час назад. К вечеру приедет Филин.

– Они с оружием? – спросил Волгин, но Валет уже отключился.

Сорок вторая квартира была на четвертом этаже. Родионов, у которого в этом доме жили знакомые, ушел на разведку. Волгин и Катышев сидели в новой «десятке» ББ, еще четыре опера и два участковых прятались в микроавтобусе, спешно вытребованном у районных экспертов. Катышев волновался, то и дело поглядывая на окна, за которыми что-то происходило: горел свет, мелькали плечистые тени. Теней было две, повыше и пониже.

– Информация верная?

– Посмотрим. – Волгин не испытывал обычного в таких случаях возбуждения, хотелось спать, и он сидел, откинув спинку кресла, следил, как сгорает в пальцах сигарета.

Родионов отсутствовал долго. Подошел к машине сзади – очевидно, из дома выбирался черным ходом и потом кружил по дворам.

– Ну что там? – спросил Катышев.

– Похоже, в точку. Хата съемная, хозяева живут в другом городе. Обычно стоит пустая, иногда но ночам заваливается компания с девочками, гуляют двое-трое суток, потом опять тишина. Сегодня, часа в два, приехали на джипе впятером. Четверо – типично бандитской наружности, и с ними дядька пожилой, то ли пьяный, то ли уколотый чем-то. Двое вскоре уехали, остальные не выходили. Телефона в квартире нет, дверь железная. Я посмотрел: дом рассыплется, она устоит; нечего и думать с той стороны подобраться.

– Да? А что тогда? В окна прыгать у нас пока оснований нет. Да и веревок не найдем.

– Надо спецназ звать. Они запрыгнут.

– А если ошибемся? Мало ли, кто кого привез… И так УСБ треплет.

– Тогда сидим и ждем. – Родионов демонстративно зевнул и, сложив на груди руки, закрыл глаза.

Не прошло и минуты, как ББ получил на пейджер сообщение и, воспользовавшись «трубкой» Волгина («Извини, Серега, свою в кабинете забыл»), позвонил в дежурную часть РУВД. По мере того как он слушал информацию, лицо вытягивалось.

– Ни хрена себе дела! Кто-то позвонил по «02», якобы в этой квартире удерживается заложник.

– В сорок второй? – удивился Волгин, хотя уже понял, в чем дело.

– Ну, блин! Родионов! Твои, что ли, шутки?

– Очень мне надо!

– Спецназа не будет. Дежурный взвод уже задействован в другом районе, остальные выступают перед иностранцами. Иваныч вызвал нам пожарников с лестницей.

– Правильно. Не задержим – так помоемся, – сказал Родионов, приоткрыв один глаз.

– У меня пистолетика нет, – заметил Волгин, глядя в потолок. – Что делать?

– Возьмешь у участковых автомат.

– Пока огнеборцы приедут, станет совсем темно. Что ж, может что-нибудь путное и получится.

– Родионов! – одернул ББ. – Хватит скулить. Иди, проинструктируй остальных. Чтоб под дверь встали и под окна с той стороны, мало ли чего сбросить попытаются. Шагай! И автомат не забудь прихватить.

– Рано суетимся, – вздохнул Родионов, но из машины вышел.

Красный, с белыми полосами ЗИЛ появился только через сорок минут. Натужно ревя мотором, он смял кусты, развернулся на детской площадке и встал у соседнего дома. Выскочившие из кабины пожарники принялись бодро разворачивать брезентовые рукава.

– Зачем нам бочка? – схватился за голову Волгин.

Подошедший незадолго до этого Родионов нетактично заржал.

Катышев скрипнул зубами и побежал разбираться с командиром расчета.

Привлеченные шумом жильцы вставали у окон, но в «нехорошей» квартире пока ничего не происходило: бандиты любопытством не страдали и на улицу не смотрели, занятые своим бандитским делом.

Знать бы, каким именно.

Зажглись первые фонари, и вернулся Катышев, злой и красный.

– У них всего одна лестница на весь город.

– И по ней уже кто-то лазает?

– Не смешно.

– Опять ждем?

– А у тебя есть другие варианты?

– Оставить им повестку.

Зашипела радиостанция. На связь вышел один из участковых, стоявших в подъезде:

– Ну чего, вы скоро?

– Услышишь.

– У меня, между прочим, уже рабочий день кончился.

Дошедший до точки кипения Катышев обложил делового старлея такими матюгами, что не только у него, но и у тех, кто прослушивал милицейскую волну в радиоцентрах главка и ФСБ, у газетчиков и телевизионщиков, искавших в эфире «горячие» новости, завяли уши.

– Зря ты так, Василич. Только внимание привлечем.

– Уже привлекли. «Буря в пустыне», бля! С блеском мигалок, но без сирен, во двор вкатились два патрульных автомобиля.

– А эти куда?

Родионов ржал, не переставая.

– Пускай, хуже не будет. Откуда-то возникла «скорая помощь», встала вплотную к УАЗам. Белые халаты и серые бронежилеты сошлись вместе, перекурили; медсестра осталась с постовыми, врач вернулся в «рафик» и стал читать журнал.

Проблесковые маячки на крышах трех машин работали, не переставая. Посмотрев на это дело, врубил свою мигалку и водитель «пожарки».

– Интересно, они сами что-нибудь понимают? – спросил Волгин.

Катышев смотрел остекленевшим взглядом и тихо ругался.

– Шел четвертый год войны, – сказал Родионов.

– За дверью шевелятся, – сообщил участковый из подъезда. – Что мне делать?

– Улыбайся, – посоветовал Катышев, выходя из ступора.

Когда ожидание стало совсем невыносимым, появилась пожарная лестница. Все проявили активность, даже врач «скорой помощи» вышел, чтобы принять участие в совещании. Его отправили обратно. Медсестру, успевшую подружиться с комвзвода ППС, оставили.

За окнами сорок второй квартиры все было спокойно.

– А они еще там? – усомнился кто-то из оперов.

– Не залезешь – не узнаешь, – отрезал Катышев и выдал Волгину куртку от спецкомплекта «Тень» с яркой надписью «Милиция» на спине. – Одень, пойдешь первым.

– Мне к ним что, задом поворачиваться, чтобы они прочитали?

– Звуком представишься.

– Ты хотел сказать, голосом?

В кухне «сорок второй», до того темной, зажегся свет, и все затаили дыхание. Дважды на занавески легла тень, и во второй раз все разглядели, что человек держит в руках кастрюлю.

– Кипяток готовят. Или смолу.

– Спасибо, друг, – Волгин похлопал незнакомого коллегу по плечу и облачился в «Тень», специально разработанную для операций в условиях ограниченной освещенности; бронежилет, как и прежде, он надевать не стал.

Лестница медленно поднималась к окнам четвертого этажа.

– Как только увидите, что мы подошли, начинайте ломиться в дверь, – отдал последнее указание Катышев и истово, с размахом, перекрестился. – Э-эх! Пошли.

Казалось, что лестница сделана из проволоки. Она гнулась, раскачивалась, скрипела в сочленениях. С детства боявшийся высоты Волгин старался не смотреть вниз, но взгляд то и дело цеплял кусок двора, плоские, задранные кверху лица оставшихся, быстро уменьшавшиеся в размерах крыши патрульных УАЗов, а до окна оставалось еще так далеко…

Позади Сергея тяжело, но неумолимо, как рок, двигался Катышев.

Волгин промахнулся ногой мимо ступени, и сердце оборвалось. Медленно, очень медленно он нащупал стопой перекладину и замер, задержав дыхание.

– Сергеич, – донесся шепот ББ, – Сергеич! Все нормально, ты слышишь меня? Все о'кей.

Если голова кружится – пристегнись наручником, передохни. Чего ты, здесь же невысоко! У тебя, наверное, еще голова от сотряса не отошла. Дыши глубже и вниз не смотри. Все нормально будет.

Дымка в глазах растаяла. Что-то мешало, било по нервам. Повернув голову, Волгин увидел, что приложился щекой к запястью, на котором громко тикают часы. Когда стрелка прошла четверть круга, он полез дальше.

Осторожно поднял голову над подоконником и через щель в занавесках посмотрел в комнату.

В дальнем углу, привязанный к подлокотникам, сидел в кресле пожилой мужчина в толстом свитере и джинсах. На лбу у него была ссадина, из угла рта к подбородку протянулась дорожка запекшейся крови.

На диване, выставив в сторону окна обтянутый зелеными спортивными штанами зад, лежал парень с короткой стрижкой, белобрысый, кажется, один из тех, с кем встречались в овраге. Парень листал журнал.

Волгин встал на ступеньку выше.

– Что там? – прошептал Катышев.

– Идиллия.

В дверь квартиры позвонили. Белобрысый встрепенулся, сел, нашарил под диваном кроссовки. Вошел второй – невысокого роста, плотный, в футболке с портретом Бэтмена.

О чем они говорили, было не слышно.

Снова раздалась трель звонка, потом по железу громыхнули ногами.

Парни открывать не собирались. Белобрысый нервно закурил, «Бэтмен» почесал брюхо и подошел к окну.

Наверное, решил взглянуть, что происходит во дворе.

Потрясение его было велико.

«Бэтмен» попятился и замер, парализованный.

Сделав страшное лицо, Волгин упер ствол автомата в стекло. О высоте он больше не думал.

Команда была понятна без слов, и «Бэтмен», лишенный воли, открыл створки окна.

– Ты чего? – весело удивился белобрысый, шнуруя кроссовки.

«Бэтмен», горестно пожав плечами, отошел в сторону.

Волгин перемахнул подоконник; следом за ним, раскорячившийся как краб, в проеме окна возник Бешеный Бык.

«Бэтмен», неотрывно глядя на автомат, просеменил в угол.

Белобрысый выпрямился возле дивана. Он еще мало что понимал.

– Работает УР! – громыхнул басом ББ и прыгнул.

Его полет был невысок, но страшен по силе разрушительного воздействия. Коленом согнутой ноги он въехал белобрысому в грудь, и белобрысый ушел в аут.

Ста пятнадцатью килограммами веса Катышев потряс рассохшийся паркет, крутанулся на спине, выделывая нечто среднее между кун-фу и брейк-дансом, отколол еще один кульбит и, оказавшись перед сжавшимся «Бэтменом», с такой силой вогнал кулак ему под ребра, что даже Волгину стало больно.

Под окнами, оказывая на задерживаемых психологическое воздействие, взвыли сирены.

– Наручники давай! – проорал Катышев, оседлав «Бэтмена». – Быстрее!

Волгин поторопился. Потом, перекинув автомат за спину, занялся белобрысым.

Когда открыли дверь и впустили остальных членов группы захвата, все было кончено. Когда развязали потерпевшего, запыхавшийся ББ чуть не припаял и ему, но вовремя опомнился и, похлопав мужчину по плечу, произнес:

– Мужайтесь. Самое страшное позади. Напрасно ругают милицию… – И столько было в его голосе праведной горечи, что бывший пленник потупился, покраснел и пробормотал слова благодарности. – Проводите гражданина в машину. И чаем горячим напоите.

Где найти чай, Катышев не пояснил. Закончившего рабочий день участкового он, в отместку за нытье, посадил писать протокол осмотра квартиры. Несколько человек отправились опрашивать соседей, постовые вывели задержанных.

– Надо засаду ставить, – подсказал Волгин. – Хотя мы, конечно, столько шума наделали, что в Москве было слышно.

– Ничего, поставим. Может, и заявится кто-нибудь интересный. Не переоценивай ту публику, Серега. Если б они все были такие умные, то никогда бы не садились.

Гоголем пройдя по опустевшим комнатам, Катышев опрокинул пару стульев, вытряхнул содержимое комода и, опять-таки с волгинской «трубки», отдал распоряжение начальнику УР местного отделения:

– Три человека. С оружием. До утра. Об исполнении доложить.

Ответ зампоура, сославшегося на нехватку личного состава, – они всегда на это ссылаются – воспринят не был.

– Пошли, Серега. Мы свое ело сделали. Оправив камуфляж, Катышев молодцевато перескочил подоконник и начал быстро спускаться по пожарной лестнице.

Удивленный Волгин спустился на лифте.

Ночь прошла очень быстро.

Так бывает, когда ты с любимой женщиной.

А еще так бывает на работе, сколь бы некорректным такое сравнение ни было. На той работе, которая не дает расслабиться, которая требует постоянного внимания, мгновенной реакции, которая заключается в борьбе – физической, интеллектуальной, эмоциональной, – на той работе, к которой привыкаешь, но не становишься к ней равнодушным, потому что ненавидишь и любишь ее одновременно. Система сама выталкивает людей посторонних, а те, кто остался, кто выдержал первый круг, хоть и кричат постоянно: «Да на фига мне это надо? Я себе что, другого места не найду?!» – не уходят, несмотря на мизерную зарплату, постоянные стрессы, неустроенность… Несмотря ни на что.

Прав был старик О'Генри в далеком девятьсот десятом году, хотя и говорил совсем о другом.

Только что за окном была темнота, и город спал. Волгин мотался на обыски, «колол» задержанных, работал с «терпилой», обрывал телефон, составлял документы.

Ночь прошла очень быстро.

Она была отдана борьбе. Той, к которой не становишься равнодушным, той, которая посильнее наркотика.

И в этой борьбе Сергей проиграл.

Под утро ему удалось минут сорок вздремнуть.

Встряхнувшись, он помассировал лицо руками, собрал разбросанные по столу бумаги и отправился на доклад к Катышеву. До начала «сходки» оставалось меньше часа, но начальнику не терпелось узнать результат. Он ночевал дома, но переживать за дело не переставал, кажется, и во сне.

Катышев сидел за столом – в пиджаке с воротником-стоечкой и белой косоворотке, выглядел свежим и отдохнувшим. Как будто и не лазал несколько часов назад по пожарной лестнице, не прыгал в окна. На тумбочке рядом с ним кипел электрочайник.

– Устраивайся поудобнее. – Начальник бросил в чашки пакетики с заваркой. – Вижу, что не массу давил, работал. Как результаты?

– Никак.

Рука с чайником дрогнула, вода пролилась на стол.

– В чем проблемы?

– Во всем. На, почитай.

Катышев посмотрел на бумаги, нахмурился:

– Ты мне так доложи. Так оно, понимаешь, яснее. В чем дело?

– «Терпила» от заявления отказался. Он его не похищал и насильно не удерживал. Старые друзья сыграли добрую шутку, претензий он не имеет.

– А что они?

– Обычное, тупое мясо. Расходный материал из бригады Филина. Бубнят про адвокатов и жалуются на здоровье. Не судимы, из бывших спортсменов. Можно, конечно, укатать их на пятнадцать суток за неповиновение, да что толку? Живут в общаге; мы всю их комнату поставили на уши, но ничего, кроме окаменевших носков, не нашли. В квартиру, где они «терпилу» удерживали, так никто и не приехал, засада впустую отсидела.

– Хреново… Дежурный уже следователя вызвал, прокурорского. Опять, кстати, Костю Поперечного. Должен скоро подъехать.

– Можно давать отбой. Никто этим шахматистам обвинения не предъявит. А хотя – пусть приезжает, все равно этого Пашу надо по делу Локтионовой допрашивать, он же ведь – близкая связь Варламова. Близкая и интересная.

– Говорит что-нибудь?

– Об этом? Нет, конечно. Но замаран, я чувствую, по уши. Он ведь у Варламова доверенным лицом был. Дома бы у него порыться! Он в пригороде живет, на фазенде с индюками и хрюшечками. Те секреты, что Варламов ему доверил, а таких оч-чень много должно быть, он не в банковском сейфе держать станет, нет, он их в своем огороде закопает, психология у него такая. И никогда ничего не выкинет.

– Обыск Поперечный без проблем выпишет.

– Надеюсь. Глядишь, и раскроем Локтионову. Появились всякие мысли…

– А в то, что это казаринских рук дело – не веришь?

– Конечно, нет! Пора заканчивать с этой бодягой, а то скоро никто уже не поймет, кого и за что завалили. Слышь, Василич!

– Ау?

– На хрена ты у Локтионовой деньги спер? Плохая примета!

16. Хочется к морю…

Слежки за Локтионовым не было – при своих навыках Актер засек бы самую квалифицированную «наружку» за тот час, что крутился по городу на «хвосте» у Эдуарда Анатольевича. Когда до назначенного времени осталось пять минут, Актер прибавил скорость, изменил маршрут и окольными путями добрался до того же дома, перед фасадом которого запарковался Локтионов, только свою машину оставил во дворе. Пришлось поторопиться, чтобы успеть зайти в квартиру с черного хода до того, как Локтионов позвонит в парадную дверь. Дождавшись, пока звонок повторится, Актер пошел открывать, при этом вид у него был такой, словно он приехал часа два назад и успел подремать на диване. Никакой роли эта деталь сыграть, в общем-то, не могла, но Актер привык всех запутывать. Путал и сейчас.

– Добрый вечер. – Он распахнул дверь и зевнул, прикрыв рот ладонью. – Пардон.

Локтионов просочился в квартиру.

Жилье было снято через третьи руки на два месяца, но предполагалось, что понадобится оно только для сегодняшней встречи.

Локтионов очень боялся.

Они прошли в комнату и уселись за низенький столик, на котором не было ничего, кроме чистой пепельницы и запечатанного пакета с соком. Кресло под Локтионовым скрипнуло, он вздрогнул и сильнее сжал коленями портфель.

– Это моветон – таскать бабки в рюкзаке, – заметил Актер. – Всю сумму набрал?

– Целиком.

– Так доставай, чего тянуть? С деньгами нужно расставаться легко, тогда они, может быть, вернутся. Это ведь не жизнь, которая дается один раз.

Локтионов, открывая замок, сломал ноготь. Никогда, ни в одном самом кошмарном своем сне, он не представлял, что будет сидеть за одним столом с убийцей.

Нет, не так: с человеком, про которого доподлинно знает, что он – убийца. Не слухи, не предположения – знание. Страшно.

Из портфеля появился полиэтиленовый пакет, набитый пачками долларов. Пять пачек, в банкнотах по сто и пятьдесят, перетянутые разноцветными резинками.

– Можно не пересчитывать?

Локтионов выпятил подбородок, показывая неуместность вопроса. С подбородка на стол упала капля пота. Эдуард Анатольевич промокнул лысину.

– А вдруг тебя самого напарили? – Актер развернул полиэтилен. – Не представляешь, как непривычно обращаться к тебе на «ты». Прямо-таки язык не поворачивается. Сколько лет мы знакомы? И каждый из нас так ошибался в другом! Тебе простительно, но для меня – грех так лохануться. Все равно, что в «наперстки» на улице проиграть… Так, с деньгами порядок. Ты мне ничего больше не должен? Не напрягайся, шучу! Позволь один вопрос: чем же тебе так Инка насолила? Дикая ревность – или денежки тоже?

– Деньги тут ни при чем! – В голосе Локтионова жестью громыхнуло негодование.

– Отелло ты наш… Только Отелло, по-моему, своими руками…

– Это была идея Варламова.

– А ты, видимо, не хотел? Не хотел, но стеснялся отказать приятелю? Ему, что ли, это было надо?

Локтионов посопел, погладил лысину платком.

Ответил неожиданно твердо:

– Всему есть предел. И моему терпению – тоже. Так дальше не могло продолжаться. Сколько раз я пытался с ней поговорить! Все без толку, она меня даже не слушала!

– Ты знал, но хотелось убедиться воочию. Такое здоровое мазохистское желание. Если застукать ее с любовником – так полагается ему как минимум морду набить, а страшно, ты ж привык все делать чужими руками. И ты попросил Варламова сделать запись. Так? Смотрел и упивался своим унижением. Страдал. Ты нормальный человек, Локтионов? Сколько трупов ты нагородил, и чего ради?

– Я не убивал! – Локтионов выставил ладони, закрываясь от обвинения; пальцы, естественно, дрожали.

– Да что ты говоришь! Как тебе, наверное, известно, убивает не пистолет, а человек, который жмет на спусковой крючок. Я, – пистолет. А нажал ты… Один раз нажал, а уложил целый штабель. Круто! Прожить с бабой несколько лет, втихаря ненавидеть ее, потом «заказать» – и продолжать несколько дней видеть ее дома, спать с ней… Нет, я бы так не смог!

– Каждому свое… – пробормотал Локтионов, разглядывая стол. – Я что, первый такой?

– В том-то и дело, что не первый. И не последний, к сожалению. Я не ангел, но по сравнению с тобой просто праведник. Нет, правильно говорят, что все зло на земле – именно от таких, как ты. От тех, кто сам не может. Зачем было ее убивать? Дал бы разок по роже и развелся. Нет, Анатолич, что бы ты ни говорил, но деньги здесь большую роль сыграли. Эти грязные бумажки, без которых так тягостно жить. Деньги и, наверное, Жанна. Хотелось перед ней себя мужиком почувствовать? Не задумывался, что Инна, пожив с тобой несколько лет, лучше нас всех тебя понимала? Потому и вела себя так.

– Ей было больно?

– Опаньки, спохватился! Нет, блин, ей было приятно! Скажи, Локтионов, как тебе спится в той кровати? Кошмарики не мучают?

– Я еще ни разу не ночевал дома.

– У Жанны прячешься? Ну да, пока есть денежки, она тебя будет терпеть. Смотри, пронюхает, что капитал твой слегка поредел, – и все, пиши пропало… Каким образом ты вышел на меня? До сих пор понять этого не могу!

– Варламов предложил.

– Назвал мою фамилию?

– Нет, я, само собой, не спрашивал. Он просто сказал, что знает нужного человека, специалиста высокого класса. Я не интересовался подробностями. До этого Олег ни разу меня не подводил. Я передал ему пятьдесят тысяч, через какое-то время он сообщил, что заказ могут исполнить в любое удобное для меня время.

– И ты подгадал под командировку?

– А как иначе? Понятно же, что в первую очередь стали бы подозревать меня!

– Откуда Варламов мог узнать про меня? Ни одна тварь в этом городе не могла этого знать.

– Спросил бы у него…

– А я и спросил. Но он не успел ответить. Бывает. Несчастный случай на производстве. Нарушение техники безопасности пытательных работ. Теряю, понимаешь, квалификацию. Но про Варламова я никогда вспоминать не буду: туда ему, гниде, и дорога. Жаль только, что умер слишком быстро… А про Инну вспоминать буду. Ни за что девка погибла. Знал бы раньше… Эх, знай я раньше – ни за что бы в этот блудняк не вписался! Впрочем, чего теперь языком трепать? Нам сейчас, дружище Анатолич, надо время выждать – и разбежаться в разные стороны. Подальше друг от друга, желательно – на разные половинки глобуса.

– Ты думаешь, менты могут до нас добраться?

– При том количестве косяков, которые вы с Варламовым упороли, – запросто. Варламов мог растиражировать свою гребаную запись, и где, когда она всплывет, – никто не знает. А всплывет обязательно. Да и ты допроса с пристрастием у ментов не выдержишь, расколешься от одного удара в брюхо, а то и просто когда руку занесут… Или приятели Ларисы, сестры Инкиной, в лес тебя вывезут, что еще хуже… Слабое ты звено, Локтионов, в нашей цепочке. Зуб ты, кариесом пораженный. Никакой «Колгейт» не спасет, рвать надо, и все дела…

Выдержав паузу, понаслаждавшись вдоволь, Актер хрустнул суставами пальцев, потянулся и продолжил миролюбиво:

– Не дрейфь, Локтионов, не стану я тебя мочить. Всех не завалишь, да и подозрительно это будет выглядеть. Если бандосы на тебя до сих пор не наехали, то вряд ли тронут в ближайшем будущем. А что касается ментов, то они рано или поздно спишут «глухарь» на Казарина. Инна никому из них не родственница и не подруга, других дел хватает; один Волгин там воду мутит, все никак уняться не может, хотя давно уже пора личными проблемами заняться. Придумаем чего-нибудь. Подкинем ему еще пару «глухарьков». Да, Локтионыч? Тяжело ведь первый раз, потом привыкаешь. Организуем на его территории парочку беспричинных убийств, он с ними до пенсии не разберется. Депутата какого-нибудь шлепнем. Единственная от них польза, от депутатов, – когда кого-нибудь из них обидят, такая волна поднимается, что суши весла и руби мачты. Профинансируешь, Локтионыч? Ты платишь, мы – танцуем.

– Я?.. Вы – серьезно?

– Такими вещами не шутят, – Актер улыбнулся. – Тебя что-то пугает? И потом, почему – «вы»? К чему это подобострастие? Мы же партнеры, едрен корень!

Тишина длилась долго. Локтионов неловкими движениями развязал галстук, помассировал сердце, лицо его налилось кровью. Не поднимая глаз, он спросил:

– Сколько?

Актер рассмеялся. Весело рассмеялся, легко. Хлопнул себя по коленям, встал, достал из серванта два стакана, налил сок, себе – немного больше.

– Расслабься, Локтионыч, ты меня тревожишь. Не принимай так близко к сердцу, прорвемся. Скажи, ты ведь где-нибудь письмо заныкал, дрянную бумажку со всем раскладом на случай гибели? Подстраховался?

Локтионов отрицательно замотал головой.

– Ну, уважаемый Эдуард Анатольевич, не заставляй меня думать о тебе хуже, чем ты есть. Гением тебя никак не назовешь, ни в этой области, ни, пожалуй, в любой другой, но книжки-то ты читаешь и кино смотришь, должен был подумать о будущем. Нет, не подумал? И правильно, дрянная это на самом деле страховка.

Бывало, людей убивали даже тогда, когда они десять писем писали, а случалось, никто трогать не собирается, жить бы да поживать еще, а письмо р-раз – и выскочило где-то, и – все, конец… Не пиши писем, не надо… Мне кажется, пришла пора прощаться.

Актер пожал безвольную руку Локтионова и проводил его до дверей. Директор долго путался в шнурках, но в конце концов обулся, прошептал: «До свидания», – и вышел на прохладную лестницу. Актер вернулся в комнату, где сел в кресло и, заложив руки за голову, рассмеялся.

В машине Локтионов боязливо достал из внутреннего кармана пиджака диктофон и несколько секунд завороженно смотрел, как вертятся катушки микрокассеты.

В пятидесяти метрах от него, продолжая сидеть за столом и смеяться, Актер отключил «глушилку», исключающую возможность прослушивания помещения и магнитной записи.

Локтионовский «форд» влился в автомобильный поток; на перекрестке у Эдуарда Анатольевича кольнуло в сердце и на миг потемнело в глазах. Он потряс головой и несколько раз глубоко вдохнул; все прошло, туман рассеялся, и только сзади недовольно сигналили водители других машин.

«Нервы», – подумал Локтионов, рывком трогаясь с места.

Больше всего на свете ему хотелось проснуться и узнать, что события последних дней – просто ночные страшилки, а жизнь прекрасна и солнечна, Инна варит на кухне кофе, наемные убийцы существуют только в кинобоевиках…

Актер крутил в руках продолговатый конверт, на лицевой стороне которого было написано традиционное: «Вскрыть в случае моей смерти», а внутри хранились два листа формата А4 с рукописным текстом и еще один лист, худшего качества, желтоватый, чистый, вложенный для того, чтобы записи не просвечивали через конверт. Та самая «гнилая страховка», о которой они говорили двадцать минут назад. В три часа дня Актер выкрал ее из квартиры Жанны. Конверт покоился в глубине шкафа, среди вышедших из моды шмоток, к которым Жанна давно не прикасалась. Идеальное место для тайника: Актера аж передернуло, когда он до него добрался. Именно тот случай, про который он говорил. Пишешь на случай гибели, а писанина начинает жить своей жизнью, невероятным образом появляется там, где не надо, попадает именно в те руки, для которых не предназначена, и эту самую гибель ускоряет. Актер совершенно точно знал, что второго «завещания» Эдуард Анатольевич не написал; маленький, невесомый шанс, что дубликат все-таки существует, добавлял ситуации необходимую остроту. Актер не сомневался, что, приехав к Жанне, Локтионов вспомнит этот разговор и кинется проверять тайник, где и найдет идентичный конверт, что должно его успокоить. Распечатывать его директор не решится, у него времени на все про все будет минут десять, пока Жанна принимает душ, – не станешь же при ней рыться в старом белье, отворачиваться и говорить: «Дорогая, у лысых свои секреты…» Тем более что квартира на сигнализации, дверь – неприступная, как бы Актер мог пробраться и совершить кражу?

Интересно, сколько осталось жить «пораженному кариесом» Локтионову? Дня два-три, наверное. Сразу после того, как удастся добраться до посредника Паши и отобрать кассету, данную ему на сохранение Варламовым, час Локтионова пробьет. Ни того ни другого в живых оставлять нельзя, но эти два раза – последние. Все, хватит. Начинается новая жизнь… Жизнь, в которой он никому ничего не должен. Разве что Карине и Виктору. Да, перед ними он в долгу. Ну да это – приятное.

Актер закрыл глаза и понял, что устал.

Во сне он чувствовал, как обжигает пятки раскаленный песок, слышал запах моря и шум прибоя, шел по берегу и, щурясь от солнца, смотрел на пригорок, где среди сочной зелени эвкалиптов и пальм проступала черепичная крыша его домика.

«Папа!» – сын бежал ему навстречу, бежал по самой кромке воды, высоко поднимая колени.

Актер улыбался, и лицо у него было доброе-доброе…

17. Подготовка к финалу

– Ты чо гонишь?

За несколько секунд до этого Волгин спросил у Катышева, зачем тот украл деньги убитой, и напомнил, что это плохая примета. Катышев отреагировал с опозданием, которое подтвердило догадку опера. Дальнейшие вопросы не требовались, можно было уходить, предварительно сведя все к шутке, – или ничего ни к чему не сводить, просто уйти, хлопнув дверью, но Волгин остался.

– Я не гоню, Василич. Сколько там было? Тонны две? Больше? Немного добавил, и машину новую взял. Ты ведь давно о «десятке» мечтал. И чего в ней хорошего? Hoc – от «СААБа», задница – от носорога… Тем более, таким способом купленая; смотри, долго не проездит.

– Ты, дружище, не опупел часом?

– Ты еще скажи, что я под тебя копаю, «подсидеть» пытаюсь.

Катышев набычился, долго молчал, потом выругался. Кто-то из сотрудников, пришедший подписать документы, заглянул в кабинет, но Катышев, не поворачивая головы, рявкнул:

– Занято! – И дверь с треском закрылась. Волгина молчание не тяготило.

– Нет, ты объяснись.

– Чего объяснять? И так все понятно! У Инны ты раньше бывал. Наверняка знал, где у нее сбережения хранятся. Во-первых, не стала бы она далеко прятать, не тот у нее характер, во-вторых, чисто профессиональная привычка… Когда труп нашли, у тебя все возможности были бабки замылить. Некому больше, Василич. Убийца их не брал.

– Да что ты говоришь!

– Что думаю, то и говорю. Либо ее все-таки очумевший Казарин придавил – во что я ни грамма не верю, – либо там киллер работал, специалист высочайшего класса. Ни в том ни в другом случае деньги пропасть не могли. Казарин бы о них просто не подумал, не до того ему было бы, а профессионал на такую мелочевку не позарился бы, наоборот, оставил бы лежать, чтобы на спонтанное убийство больше походило.

– Профессионал не позарился, а у твоего начальника, значит, к рукам прилипло!

– Не передергивай, Василич. Не надо. Я ж тебя не обвиняю.

– Что, долю попросишь?

– Не попрошу. Пока ты машину новую не купил, я тебя… про тебя много нехорошего думал.

– А теперь, значит, мнение, конкретно, переменил?

– Да нет, просто отпали дурацкие мысли, что это ты ее грохнул. Каюсь, был грешен, подозревал тебя… слегка. Ты же факт знакомства с ней скрывал, палки в колеса ставил. Очень тебя устраивало, если бы дело удалось на Казарина навесить. Или – чтобы оно навсегда «глухарем» повисло. Удобно: и тебя никто не уличит, и меня всегда лишний раз выдрать можно. Не работаю, элементарно бытовуху раскрыть не могу, выпустил преступника из рук. Устраивало, правда?

– Слышь, Волгин, не много на себя берешь? Подымешь?

– В самый раз. Ты ведь с Инной давно познакомился, еще когда ее приятелей за вымогательство задерживал. Помнишь, была история? Конечно, помнишь! А зная ваши характеры, не надо много ума, чтобы предположить, как дальше развивались события.

– Чо те надо?

– Ничего. Не ругайте Своего начальника, – Волгин встал, – ведь у вас мог быть начальник гораздо хуже. Писать на тебя в УСБ я не собираюсь. Пойду работать…

Он уже переступил порог, когда ББ окликнул:

– Обожди!

Из сейфа Катышев достал вскрытый конверт, бросил на стол:

– Держи. Из Москвы, по секретной почте пришло…

– Благодарю.

Входящий номер был недельной давности. Завалялось в канцелярии или ББ придержал?

Посредник Паша сидел в коридоре с непроницаемым лицом, но печальными глазами, похожий на мастера восточных единоборств, чьих лучших учеников только что отбуцкали в кабаке пьяные хулиганы.

Волгин прошел мимо, на ходу знакомясь с содержимым конверта, не останавливаясь, бросил:

– Подождите пару минут. – И заперся в кабинете.

По местной линии дозвонился до постового на входе в РУВД. Назвал фамилию и краткие приметы Паши, распорядился не выпускать, если захочет уйти. Потом опять взялся за пришедшие из столицы бумаги.

Московский уголовный розыск, в помощь которого Волгин не очень-то верил, – прошли те времена, когда МВД был единым, слаженным механизмом, нынче каждое колесико вертелось по-своему, а механики занимались вообще черт знает чем, – так вот, прославленный МУР сообщал, что Локтионов Э.А. действительно с такого-то по такое-то число останавливался в гостинице, занимал такой-то номер, входил в деловые контакты со следующими фирмами… А также неоднократно звонил в Новозаветинск: трижды – к себе в контору, трижды – домой, пять раз – Кольской и столько же – Варламову. Наибольшая активность пришлась на день убийства Инны и последующий.

На выводы много времени не требовалось. Ничего нового, но приятно, когда оказываешься прав в своих предположениях.

В дверь постучали.

– Да! – крикнул Волгин, убирая муровское сообщение в сейф и готовясь встретить гостя, совершенно позабыв, что дверь запер.

Когда он выглянул в коридор, посредник Паша сидел с прежним видом, а Поперечный медленно удалялся в сторону лестницы.

– Костя, я здесь!

– Ничего не получится, – заявил Поперечный, устроившись за столом. – Я просмотрел материал в дежурке, факт незаконного лишения свободы ничем не подтверждается. Хотя, конечно, все понятно… Увы, придется отпускать.

– Это я уже понял.

– Тогда зачем было меня вызывать?

– Решение тебе принимать.

– Могли бы и по почте к нам отправить, спешить уже некуда.

– Есть еще один момент. Этот наш нынешний «терпила» – ближайшая связь Варламова. Помнишь еще такого?

– Которого убили?

– Вот именно. «Терпила» – ближайшая связь Варламова, а покойный Варламов, в свою очередь, – ближайшая связь Локтионова. Можно сказать, его зам по темным делишкам.

– Не слишком ли сложно?

– В самый раз.

– И что ты хочешь?

– Я хочу обыск. У Паши. Сначала ты его, конечно, допроси – сам знаешь, в суде протоколы допросов, которые опера писали, не котируются, нас вечно в рукоприкладстве подозревают, – а когда допросишь, я поеду к нему домой и выверну его хату наизнанку.

– Он что-то говорит? Варламов ему что-нибудь отдавал на хранение?

– Ни черта он не говорит. Если бы что-то говорил, то и обыск был бы не нужен, он сам бы все отдал. Молчит, сволочь.

– А что ты рассчитываешь найти?

– Там видно будет.

Затея Поперечному не нравилась. Обдумав ее со всех сторон, он с сомнением заявил:

– Как-то не того получается. Что ж мы, теперь всех знакомых Локтионова обыскивать будем? Тем более что он не локтионовский знакомый…

– Костя, я тебе напишу большой мотивированный рапорт. Если что – я во всем виноват, вали все на меня.

– При чем здесь это? – Поперечный смутился, достал из папки протоколы. – Ладно, зови своего «терпилу».

– «Терпила»! – трагическим голосом прошептал Волгин в сторону двери, потом вышел в коридор и официальным тоном пригласил: – Гражданин Свешников, прошу на допрос.

Волгин испытывал душевный подъем. Бессонная, полная событий, с привкусом поражения ночь осталась далеко позади, в то время как финал «дела Инны» стремительно приближался.

Сергей чувствовал себя как бегун, который намотал положенное количество кругов по стадиону, пережил отчаяние, усталость и второе дыхание, вышел на финишную прямую и летит, не чувствуя под собой ног, на ленточку, которую он, только он – все остальные далеко позади, – вот-вот разорвет, и радость победы затмит те чувства, что одолевали его еще несколько минут назад.

Впрочем, легкой атлетикой Волгин в жизни не занимался и отчего такое сравнение пришло ему в голову, понять не мог.

Запустив Свешникова в кабинет и укротив неправомерное желание наградить его пинком в задницу, Волгин устроился в кожаном кресле и приготовился слушать.

Ничего нового, как он и ожидал, не прозвучало.

Они договорились, что Поперечный едет к себе, получает у прокурора санкцию на обыск и вызывает Волгина; Свешников все это время находится в РУВД. Не в камере, а в коридоре, как добропорядочный гражданин, желающий помочь следствию.

Волгин написал обстоятельный рапорт на двух листах; на допросе Свешников признал, что был близок с покойным Варламовым и несколько раз получал от него на хранение различные документы, какие именно – сказать не может, не интересовался, тем более что последний раз это было давно, а сейчас у него дома ничего нет.

Прокурор санкцию на обыск не дал.

– Ты сам виноват, – убитым голосом говорил Поперечный по телефону, – тебя же от работы отстранили.

– Ну и что? – вполне искренне удивился Волгин.

– Ну и то, что меня в твой рапорт полчаса мордой тыкали.

– Бред какой-то!

Поперечный объяснял еще что-то, говорил про другие обстоятельства – о предсмертной записке Казарина, в частности, – но Волгин уже не слушал, искал выход. Завалиться домой к Свешникову и навести шмон без всякой санкции? Не пройдет. Знать бы, что у него там пистолет хранится, – можно попробовать, для такой ситуации есть лазейки в законодательстве, но добытые в результате подобного налета бумаги или видеокассету к делу не приобщишь. Посмотрели на Запад – и сделали как у них: определили, что улики, полученные с нарушением закона, силы не имеют. Правильно, конечно, но одновременно с принятием этого нововведения не помешало бы поднять до ихнего уровня материальную базу с финансовым обеспечением…

– Короче, никак. Извини, старик. – Поперечный положил трубку.

– Сам виноват, – отозвался Волгин. Конечно, сам виноват. Раньше надо было думать, а не мечтать, как финишную ленточку разорвешь. Операция «Чистые руки» в самом разгаре, а ты, отстраненный, со своим рапортом лезешь. Наверняка и Катышев пару слов шепнул – не сейчас, раньше. Интересно, почему, руки, то есть рыбу, начали чистить не с головы, а с плавников? Так легче? Оперов полощут в хвост и в гриву, причем, как правило, достается именно тем, кто работает; на бездельника, как известно, никто жалобу не напишет… Полощут, порой наказывая не за проступок, а только за то, что дал повод для кляузы, в то время как те, кого бы действительно пора прижать…

«Хватит, – одернул себя Волгин. – В милиции каждая служба считает себя самой важной. Дежурный, паспортист, опер, участковый, следователь – каждый уверен, что только он занят делом, а все остальные на нем выезжают. О другом думай. Лоханулся – не ищи оправданий, ищи выход».

Через минуту Сергей придвинул к себе телефон и набрал номер «убойщиков» того района, на территории которого скончался Варламов.

– Приветствую, коллега. Волгин беспокоит.

– Кто?

С опером, который поднял трубку, они виделись несколько дней назад.

– Волгин, из Северного. Помнишь, я приезжал?

– По Варламову? У вас там девку какую-то завалили?

– Локтионову.

– Ну, помню. Чего хотел? Злые дяди, державшие финишную ленточку, развернулись и стали убегать от Волгина.

– Вас некий Свешников интересует? Паша. Помнишь, мы о нем говорили, только его данных ни у кого не было.

– Минуту, – коллега прикрыл микрофон ладонью и спросил у кого-то, находившегося рядом с ним: – Вадик, нас Свешников интересует? Тот, которого установить не могли…

Ответ был Волгину не слышен, но уже через несколько секунд собеседник возвестил:

– Нас Свешников не интересует. А что?

– Он у меня. Нет желания у него в хате поковыряться? Там много чего интересного может быть.

– А самому чего, лень?

– Мне обыск не дали. Если вам подпишут, по вашему делу, я с удовольствием присоединюсь. Машина есть…

– Не в этом дело. Слышь, тебя как звать?

– Сергей.

– Серега, извини, но такая лабуда получилась… Короче, мы этого Свешникова сами установили, дней пять назад, и на обыске у него были. Ничего интересного. Я хотел тебе позвонить, но, блин, телефон твой куда-то заныкал. Уборщица, наверное, бумажку выкинула… Вспоминал, вспоминал – хоть убей, не помню, из какого ты района, и фамилия из башки вылетела. Бывает.

– Бывает, коллега. Обыск, наверное мально делали?

– Как тебе сказать…

– Понятно. Кассеты никакие не изымали?

– Кого?

– Видеокассеты.

– Нет. А зачем?

– Была одна мыслишка.

– Нет, Серега, не изымали. Но у него, их там до хрена, как сейчас помню. Ты уж прости, что так получилось. Бывает.

– Бывает.

– А второй раз мне санкцию никто не даст, сам понимаешь.

– Было бы желание… Коллега не расслышал.

– Что? Погоди минутку, ко мне тут пришли…

Волгин положил трубку.

Плохо. Все плохо, и сам виноват. Почему так?

Свешников сидел в коридоре и был все так же невозмутим. Волгин прошел мимо него в туалет, потом – обратно, встряхивая мокрыми руками. Дверь в кабинет толкнул коленом, закрывал ее тоже ногой, и закрылась она неплотно, осталась щель, через которую Свешников видел, как опер сел за стол, вытерся полосатым полотенцем и придвинул телефон.

– Але, Юра? Привет! – Волгин говорил негромко, но в здании стояла тишина, и Свешников слышал каждое слово. – Ну чего, я освободился… Ну… Да какой, к черту, обыск? У него уже делали три дня назад, все перелопатили и ни черта не нашли, так что я не поеду. Тем более что прокурор уперся, не дает мне санкции… Ага, я же от работы отстраненный. Да ну их в баню! Слышь, Юра, давай через сорок минут пересечемся, пивка попьем? Да где обычно, на Испытателей! Ты как? И у меня полтинник есть. Чтоб нализаться, нам хватит. Все, давай!

Закончив разговор, Волгин устало потер виски ладонями и посмотрел на дверь. На лице его было написано: как вы меня все задолбали!

– Свешников! – крикнул он. – Заходи! Как и следовало ожидать, последняя попытка результата не принесла. Посредник Паша на контакт не пошел.

Заехав домой; Волгин привел себя в порядок и пообедал, часик вздремнул и отправился в отделение, на территории которого проживала Татьяна: следователю потребовалось его срочно допросить.

Допрос занял немного времени. Расписавшись в протоколе, Волгин покинул следственный отдел и зашел к операм.

– Кофе будешь?

Ему налили чашку, отломили кусок сладкого батона с орешками.

Грязноватый кабинет с разнокалиберной мебелью, поставленной на баланс хозуправления году в восемьдесят пятом. На сейфах расставлена изъятая радиоаппаратура, под сейфами и в мусорных корзинах – пустые бутылки, на столах – горы бумаг, где секретные справки перемешаны с заявлениями потерпевших. На стенах – рекламный плакатик, календарь и несколько фото-роботов по громким преступлениям, имеющих с преступниками столько же сходства, сколько и портрет Председателя, написанный художником-авангардистом в телефильме «Приключения принца Флоризеля». Большое, непонятно чем оставленное пятно на стене полузакрыто картой железнодорожных дорог СССР. Сбоку от карты – листок с набранным на компьютере изречением: «Отсутствие у Вас судимости – не Ваша заслуга, а наша недоработка», приписываемым всем подряд, от Дзержинского до начальника городского УВД… В подобных кабинетах, с небольшими различиями – где-то есть компьютер и офисные столы, а где-то не хватает даже сейфов – сидит весь розыск страны, от Выборга до Владивостока.

И лица… Лица у всех одинаковые – разные, но одинаковые. Наверное, из-за взгляда.

– Чужой, я так понял, до сих пор бегает? – спросил Сергей.

– Бегает. Хрен знает, где его ловить. Несколько адресов проверили – без толку, как в воду канул…

– В воду канул другой, – вмешался еще один опер. – Стенли помнишь? Того, который нападение на твою жену организовал?

– Помню, конечно. Нашли?

– Опознали. В морге.

– Совесть замучила?

– Ага, совесть. Свернула ему шею и бросила в водоем. Не у нас, в соседнем районе. Местные до сих пор думают, возбуждать дело или попробовать на тормозах спустить. Сам понимаешь, из-за такой падлы «глухаря» себе вешать никто не спешит.

– И что мы имеем на сегодняшний день?

– Мы имеем, что нас имеют каждое утро. Извини, не в твой огород камень, других дел хватает. Брут сидит плотно, Парамошу, я так чувствую, скоро отпустят, уж больно папаша у него прыткий, знает, какие кнопки нажимать. Мы там, правда, придумали кое-чего, глядишь, Парамоша и человеком станет… Девка сидит, хотя на кой черт ее закрывать было? Чужой, как ты уже слышал, бегает. Эти двое, которые пока у нас, твердят в один голос: Стенли дал наколку, сказал, что баба обеспеченная, можно хорошо поживиться. О том, что она твоя жена, не предупреждал.

– Бывшая жена…

– Я и говорю, бывшая. Знаешь, я им почему-то верю. По-моему, действительно случайный налет… В любом случае, единственный, кто знал правду, уже ничего не скажет.

– Одно совпадение не нравится: Чужого последний раз я задерживал.

– Из совпадений вся жизнь состоит… Время незаметно подбиралось к пяти. Один из оперов достал литровую бутылку виски, водрузил на середину стола:

– Есть два предложения: первое и второе. Запирайте дверь.

– Не рано начинаем?

– Мы ж не всё. По чуть-чуть, и хватит. Плохо, закуски нет. Серега, ты как?

– Не, я пас. У меня люди вызваны, надо двигать, – Волгин встал.

– Ну, пятьдесят-то грамм никому не мешали. – Одной рукой скручивая пробку, опер достал из тумбочки стопку одноразовых пластмассовых стаканчиков. – Давай, за единение. Нам тоже вечером работать…

Приемное время в больнице давно закончилось, но купюра с портретом американского президента, как всегда, решила вопрос, и Лену Шарову к Хмарову пустили. В палате она пробыла недолго, выйдя на улицу, быстро осмотрелась и уверенно направилась к черной «тойоте лэндкрузер», с включенными фарами стоявшей посредине парковочной площадки.

Валет сидел за рулем. Филин, как всегда, расположился на заднем сиденье, за креслом водителя. Негромко играла магнитола, любимый Филином Coco Павлиашвили пел про охватившую его весной «парануйю».

Лена села рядом с Валетом, и тот, не дожидаясь команды, выехал со стоянки. Остановился через несколько кварталов в темном месте, выключил двигатель.

– Погуляй, – распорядился старший. Валет покинул джип, справил нужду и принялся вышагивать вперед-назад по тротуару, приглядывая за окрестностями.

– Хорошая погода. Тепло, – сказал Филин, глядя через окно на расписанную «графитчиками» фабричную стену.

Выглядел Филин очень импозантно. Лет тридцати пяти, высокого роста и крепкого сложения, с мужественным лицом, украшением которого служили трижды переломанный нос и шрам на подбородке. Русоволосый и слегка лохматый, со «шкиперской» бородкой, он был одет в дорогущий черный костюм и белую косоворотку с бриллиантовой заколкой, в руках перебирал янтарные четки. Говорил тихо, с большими паузами между словами:

– Для чего тебя вечером вызывали?

– Не меня одну. Опер собрал нас всех, кроме директора. Почти час ждали его в коридоре, потом он пришел. Пьяный. Вызывал всех по одному, задавал какие-то дурацкие вопросы. Потом пришел начальник и сделал ему втык. Они хоть и закрыли дверь, когда ругались, но все было слышно.

– Сильно ругались?

– Нормально. Я бы после такого сразу уволилась. По-моему, он копает под Локтионова. По крайней мере, все вопросы были о нем.

– Сильно копает?

– Откуда я знаю? Интересовался его друзьями, женщинами. Про Жанну много спрашивал. Грозился посадить ее за наркоту.

– Сильно грозился?

– Все это уже и раньше спрашивали. Записал какое-то дурацкое объяснение, таким почерком, что ни черта не разберешь. И еще… Он рассчитывает на этого, как его… Свешникова.

– Сильно рассчитывает?

– Он собирается сделать у него обыск. Завтра. Было плохо слышно, там же дверь все-таки. Начальник на него наезжал, а он оправдывался. Говорил, что сегодня ему какого-то постановления не дали, но он договорился с прокурором… Или с судьей? В общем, с кем-то договорился, и завтра ему разрешат. Не знаю, что он хочет найти, но, как только найдет, все решится. Может, подбросить чего хочет?

– Сильно хочет?

– В таком состоянии, в каком он был, еще хотят, но уже не могут. Он кому-то звонил, диктовал адрес.

Шарова замолчала. Когда пауза затянулась, Филин опять сказал:

– Хорошая погода, тепло. Мне нравится, когда ночью тепло.

– Ты узнал, кто избил Вадика? – спросила Лена.

– Нет. Пока не получается.

– Неужели так сложно?

Вместо ответа Филин достал сотовый телефон и отправил сообщение на пейджер Валета, отиравшегося в трех метрах от машины: «Садись».

Валет плюхнулся за руль, вздохнул:

– Плохо шутите, шеф.

Филин минуту смотрел в спину водителя, потом набрал телефон пейджинговой компании и попросил оператора:

– Сестренка, повтори сообщение… Десять раз с интервалом в половину минуты.

– Прикалываетесь, шеф, – улыбнулся Валет. Они подвезли Шарову до ближайшей остановки, развернулись и направились в обратном направлении, к перекрестку, где была назначена следующая встреча.

Пейджер в кармане Валета регулярно пищал. Валет морщился, но улыбался.

Не успел запах духов Шаровой выветриться из салона, как в машину подсела Лариса.

18. Лариса и Эдуард

В этот вечер Эдуард Анатольевич Локтионов находился в прекрасном расположении духа. Ничто не предвещало грозы, наоборот, впереди ждали отменный ужин и волшебная ночь. Может быть, первая с тех пор, как убили Инну.

Локтионов загнал «форд» на стоянку, поболтал со сторожем и, помахивая пакетом с продуктами, пошел к дому Кольской. В окнах ее квартиры горел свет; полчаса назад в телефонном разговоре она заверила, что очень его ждет.

Остановившись, Эдуард Анатольевич достал из кармана коробочку с небольшим, скромным на вид, но дорогим колье, полюбовался игрой камней в свете уличного фонаря, прослезился от своего благородства и продолжил путь.

От стоянки следом за ним топал долговязый парень в бейсболке козырьком назад. Парень остановился, пока директор разглядывал подарок, и возобновил движение одновременно с ним, но Эдуард Анатольевич на такие мелочи внимания не обращал.

Ничто не предвещало грозы, но она надвигалась.

Его перехватили на подходе к дому. Из чумазого «уазика» выпрыгнул необъятных габаритов мужик с короткой стрижкой, с тыла подтянулся долговязый, еще двое приоткрыли двери микроавтобуса «Газель», стоящего вслед за советским джипом. Оружием никто не угрожал, не требовалось.

– Садись, подвезем, – предложил необъятный, махнув в сторону «Газели».

– Куда?

– В одно место. – Мужик приблизился, высморкался под ноги Локтионову, будничным тоном, как будто ежедневно похищал людей, поторопил: – Садись, да? Не тяни время. Раньше сядешь – быстрее ляжешь.

Локтионов оторопел.

– Товарищи… Граждане… Господа!

– Пошли, пошли. – Мужик взял Локтионова под локоть, довел до боковой сдвижной дверцы «Газели», помог одолеть негнущимися ногами подъем.

С лязгом дверь встала на место. Эдуарду Анатольевичу показалось, что он слышал, как в крышку его гроба забили первый гвоздь.

– Но к-куда?

Ему не ответили.

Долговязый, вслед за необъятным, погрузился в УАЗ, и двигатели обеих машин заработали. В салоне «Газели» кроме Локтионова сидели два парня и рыжеволосая девушка в белом плащике самого скромного вида. Один из парней заблокировал дверь, водитель достал из-под сиденья и укрепил на лобовом стекле табличку: «Маршрут Т-58», вторую такую же выставила на боковом окне девушка. Микроавтобус, не привлекая внимания, выехал со двора.

Локтионов смотрел, как удаляются освещенные окна квартиры Кольской.

Что-то ему подсказывало, что он может никогда больше туда не вернуться.

Убедить Филина в необходимости проведения акции оказалось непросто.

– Филин, бляха муха, – развалившись на переднем сиденье, азартно говорила Лариса, – тебе звонили?

– Мне постоянно звонят.

– Ты меня понял.

Звонок был организован с самого «верха», из тех сфер, отказать которым Филин не мог, – Лариса воспользовалась своими связями.

– Хорошая погода. – Филин посмотрел в окно, на миг перестал перебирать четки; невдалеке от машины маялся Валет, и главарь мельком отметил, что охранник из помощника аховый. Да только зачем менять? Если всерьез возьмутся, то никакие лицензированные бодигарды не спасут. – Тепло. Я люблю…

– …когда ночью тепло. Без тебя знаю. Тебе звонили, все растолковали, так какие проблемы?

Филин помолчал и несколько раз наклонил голову: вправо-влево, вперед-назад, как будто проблема материализовалась и висела перед ним, а он хотел ее как следует изучить. Ответил еще медленнее, чем обычно, с такими паузами, словно ставил точку после каждого слова:

– Не люблю. Резать. Курицу. Которая. Несет. Золотые яйца. Рано.

– Резать пока никто и не предлагает. Надо просто поговорить. Эдуард уже далеко не та курица, к которой ты привык. Не сегодня, так завтра он бросит все, в том числе и вашу Жанну, и сделает ноги. Что, искать его станете? Сомневаюсь. А без него фирма лопнет. Слушай, тебе же не за просто так предлагают этим заняться! Если не ошибаюсь, у тебя в суде проблемы начались? Уголовное дело лежало, с него даже пыль сдувать перестали, забыли, глядишь, еще немного – и все сроки давности бы вышли, а тут вдруг судейские заполошились, вспомнили… Поможешь мне – не пожалеешь. К судье есть хорошие подходы.

– У тебя?

– Какая разница, у кого? Главное, что есть. Я тебе, конечно, и так всегда помогу, но, когда услуга совершается в ответ, она всегда весомее.

Легким взмахом руки Филин отогнал висевшую перед ним материализовавшуюся проблему. Только хотел достать радиотелефон, как тот сам подал голос. Немного выждав, Филин ответил; выслушав собеседника, молча отключился.

– Очень дорого стало. Однако Эдик у нас. Поехали, поговорим…

«Газель» шла в полном соответствии с 58-м маршрутом, вот только остановки проскакивала, не обращая внимания на толпившихся там пассажиров. Локтионов смотрел в окно и думал, что вряд ли кто-нибудь из них запомнит номер; разве что водитель, удивленный появлением неожиданного конкурента, да что с этого толку? «Уазик» держался впереди, иногда сторонился, пропускал микроавтобус, отставал на пару сотен метров и – быстро догонял. В руках одного из парней Локтионов заметил включенную радиостанцию. Оружием, как и прежде, никто не сверкал.

На перекрестке навстречу «Газели» шагнул гаишник. Молодой сержант, с белой портупеей и значком, но без жезла, жестом приказал остановиться. Водитель автобуса напрягся лишь на секунду, тут же справился с собой, остановился и терпеливо ждал, поглядывая в зеркало, пока гаишник подойдет. «Уазик» проскочил мимо, рация в руках «пассажира» оповестила:

– Спокойно, ждем.

«Вот он, шанс», – подумал Локтионов и тут же понял, что ничего не получится. Гаишник с набитым продуктами пакетом в руках был явно безоружен, одинок и к подвигам не готов. Сменился с дежурства и ловит попутку. Даже если начать шуметь, быстро врубится в ситуацию и изобразит, что ничего не понял. А если и встрянет, что толку? Испугаются формы? Вряд ли…

Гаишник открыл дверь, посмотрел в салон, потом на водителя:

– Эк я удачно! До цирка подбросишь?

– Какие вопросы!

Сержант устроился на сиденье, громыхнул бутылками в пакете, сбил на затылок фуражку и всю дорогу без перерыва болтал, рассчитывая, наверное, анекдотами и заплесневелыми байками расплатиться за проезд. Водитель слушал, иногда поддакивал, а Локтионов смотрел на их шеи и затылки и ненавидел обоих.

У цирка сержант, как и обещал, вышел, на прощание звонко хлопнув по ладони водителя. Автобус покатился дальше, миновал несколько улиц и остановился возле одноэтажного кирпичного здания с решетками на окнах, длинного и мрачного.

– Мы приехали, директор, – сказал шофер, останавливая «Газель» у входа и выключая мотор. – Мешочек не забудь. Не нам же за тобой тащить?

Локтионов неожиданно проявил твердость.

– Вам надо – вы и несите, – сказал он, не прикасаясь к поклаже и спрыгивая на землю.

– Чудак человек, – вполне добродушно пробормотал водитель, а один из парней крепко взял Локтионова под руку.

В доме их ждали. Не успели подойти к дверям, как они распахнулись, и кто-то, в темноте едва различимый, поторопил:

– Шевелитесь, кони педальные!

Через все здание проходил коридор, по обе стороны которого тускло блестели запертые металлические двери, а в конце располагался спуск в подвал, прикрытый калиткой из железных прутьев.

– Нам вниз, – подсказал провожатый, и Локтионов послушно сделал сто двадцать шагов, дождался, пока отопрут навесной замок, и молча сошел по ступеням.

Сознание у него как будто отключилось.

– А ты ничего, держишься, – сказали ему в спину. – Помню, третьего дня сюда одного фирмача привезли, так он еще по дороге обделался.

И реплики, и декорации отдавали дешевым спектаклем. Героическая драма на сцене Дома культуры работников быта.

– Чего встал?

Локтионова подтолкнули в спину, и он оказался в ярко освещенной комнате с голыми цементными стенами, выщербленным полом, который рассекал сточный желоб, и жутковатого вида острым крюком, закрепленным под самым потолком. В одном углу стоял прикрученный к полу металлический стул с подлокотниками, в другом, на куче грязного тряпья, буднично лежал свернутый поливальный шланг.

– Садись, дорогой.

Локтионов сел, и его ловко привязали к подлокотникам.

Был бы у него пистолет – он бы застрелился. Но пистолета не было, а откусить язык, чтобы умереть от потери крови по методу ниндзя, он не мог. Сидел и ждал, о будущем думать не хотелось.

Кто, за что? Он ничего не понимал. Может, попугают и отпустят? Вряд ли. Им нужны деньги? Конечно, он отдаст все. Или почти все. Глупо не попытаться утаить хотя бы часть, если будет возможность. Да только кто ему даст такую возможность?..

А может, это те, о ком предупреждал убийца? Боевики Ларисы? Тогда – все. Никакими деньгами не откупишься. Разве что… Есть шанс, что она поручила дело рядовым исполнителям, а сама ждет результата в другом, куда более комфортабельном месте. Люди всегда люди, бандиты низшего звена зарабатывают не такие большие деньги, чтобы отказаться от взятки…

* * *

Локтионов попытался рассмотреть циферблат, но не смог, видел только кончик минутной стрелки, а скоро и она пропала из поля зрения, и стало совсем тоскливо. Ему казалось, что самое главное сейчас – это узнать точное время. Сколько он в подвале? Час, два? Чего они ждут? Приезда кого-то из руководства или благо, им спешить некуда, таким вот нехитрым способом доводят клиента до кондиции? И сколько еще ждать?

Посмотрев в потолок, Эдуард Анатольевич зацепился взглядом за крюк, очень живо представил себя висящим на нем и почувствовал дурноту.

Довольно быстро пиджак его оказался безнадежно испорченным, а там и новая напасть подкатила, в туалет срочно потребовалось, и, сколько ни кричал Локтионов, никто не удосужился сопроводить его в заведение с удобствами.

Ожидание длилось два с половиной часа, и эти сто пятьдесят минут были самыми плохими в жизни Эдуарда Анатольевича. Знай он, чем кончится его эпопея с заказным убийством, предупреди его кто-нибудь в раннем детстве о том, что придется пережить ближе к старости, – и кастрировал бы он сам себя ржавым топором сразу, как только услышал бы такое предсказание…

На одной из стен подземелья, среди разноцветной проводки, была закреплена простенькая видеокамера, которая давала изображение на доисторический черно-белый монитор. Филин и Лариса сидели перед экраном, пили кофе и, перебрасываясь редкими фразами, следили за мучениями Локтионова.

– Сильно виноват, – констатировал Филин. – Можно говорить. Послать мальчиков?

– Нет, я хочу сама.

– Опасно.

– Не переживай. При любом раскладе он никогда никому не пожалуется. Хотя ты прав. Пошли кого-нибудь посмышленее.

Смышленых оказалось двое. Подобная роль выпадала им не впервой. Первое время возбуждало, наполняло и переполняло чувством собственной значимости, потом привыкли, и даже лица тех, кого приходилось допрашивать, потихоньку стирались из памяти. Дело свое они знали, так что до крайностей, до крюка под потолком или паяльника, доходило редко. Справлялись словами, усиленными парой затрещин. Ничего сложного.

Им всегда предлагали деньги. Они бы, может, и взяли, зарплата рядового бандита и вправду невелика, но помнили о видеокамере и только вздыхали, оценивая названные суммы.

Прав был Актер, когда говорил, что Локтионов расколется от одного удара в брюхо. Тут и удара не потребовалось: через пять минут, осознав, что торг неуместен, выдал он всю подноготную.

Лариса остолбенела, когда услышала фамилию исполнителя.

– …твою мать!

– Сильно сказано, – одобрил Филин. – Кто он такой?

Лариса отмахнулась. Филин помог ей с Локтионовым, но в дальнейшем на него рассчитывать нечего. Разве что опять встречаться с нужными людьми, просить, обещать ответные услуги, договариваться, чтобы они ему позвонили или выделили кого-то другого. Целый день уйдет на эту бодягу.

– Его показания чего-то стоят? – спросила Лариса.

Филин не удивился. Сам он периодически «сливал» милиции зарвавшихся конкурентов и не видел в том ничего дурного. Главное, конечно, чтоб остальные не узнали. Они поступают так же, но кто ж это вслух признает?

– Стоят, если он их повторит на суде и в чистых штанах.

– А если записать на видео? Дать ему привести себя в порядок, развязать? Филин отмахнулся.

– Надо сделать запись, – решила Лариса. – Найдешь камеру?

– Постараюсь.

– Я с ним сама поговорю…

Отпустив «смышленых», Лариса встала перед смотревшим в пол Локтионовым, закурила и спросила:

– Чего ж мне такая мысль раньше в голову не пришла? Сомневалась чего-то, жалела тебя… Дура, одно слово. Правда, слава Богу, опомнившаяся. Ты меня слышишь, Эдуард?

– Мне очень жаль, – сказал бывший директор.

– Не будем о жалости. У тебя, Эдуард, есть два пути. Как в кино. Либо ты идешь к прокурору, либо мы… Точнее, уже я одна, – иду У загс. За твоим свидетельством о смерти. Что тебе больше нравится?

– Мне все равно.

– Так не бывает. Решай, всё в твоих руках. Локтионов решать не хотел.

– Так, понятно. Сейчас ты отмоешься и все, о чем говорил, повторишь под запись. Ты меня понял? Повторишь все досконально, со всеми подробностями.

– А потом?

– Потом будем ждать. Я же говорила, у тебя два варианта. Если оставлю живым, пойдешь в тюрьму, и не дай тебе Бог на следствии или в суде хоть на шаг отойти от своих показаний! Удавят в ту же минуту. Кроме того, я тебе обещаю, что денег не пожалею, но создам тебе в тюряге такие условия, что… Жить будешь под шконкой, вылезать – три раза в сутки, чтобы пожрать, в камере прибраться и задницу свою подставить. Не знаю, сколько тебе отмерит суд, но обещаю, что так с тобой будет каждый день. Дадут десятку – все десять лет тебя будут драть во все щели и повеситься не дадут… Выбирай, что тебе по душе: такая жизнь или смерть? Смерть, правда, тоже будет нелегкой…

Чувствуя, что от него ждут ответа и никуда от этого не деться, надо отвечать, Локтионов хотел выбрать второе. Лариса своими руками его не тронет, так отчего же не соврать? Приготовился соврать, но вспомнил глаза одного из «смышленых», и слова застряли в горле.

Прокашлявшись, Эдуард Анатольевич выдавил:

– Лучше в тюрьму.

«Ничего, еще посмотрим, как там повернется», – мысленно ободрил он себя.

– Я так и знала. – В голосе Ларисы прозвучало торжество. – Одного не пойму: как же сестренка терпела тебя все эти годы?

Два года назад у Локтионова был инфаркт. Он подумал, что если сердце прихватит сейчас, то это будет наилучшим выходом. Но сердце, как назло, не прихватывало.

От жалости к самому себе Локтионов заплакал, потом и зарыдал в голос.

В голове его вертелось дурацкое слово «фантасмагория».

Он не понимал, почему все так получилось.

Филин позвонил Кольской:

– Жанна? Он сегодня не придет. Не переживай.

– Надеюсь, я все-таки это переживу… Сам заглянешь?

– Как получится… Устал очень.

– Если надумаешь – захвати чего-нибудь к чаю. Жду.

Разъединившись с бандитом, Кольская набрала служебный номер оперативника Борисова:

– Олег? Все опять переигралось. Извини, но сегодня никак не получится…

Валет сидел за рулем «тойоты» и, прекрасно зная, какие дела творятся в подвале, думал о том, что надо бы позвонить Волгину. Телефон под рукой, на сообщение потребуется секунд двадцать, но… Большое, жирное «НО». После того, как кто-то «слил» хату, в которой держали Свешникова, в бригаде стали коситься друг на друга. В глаза предъяв не делали, пока нет прямых улик, правым оказывается тот, кто громче кричит и рвет рубаху на пузе, но за спиной шептали всякое. В легенду, запущенную Волгиным для дезинформации, поверили далеко не все, хотя составлена она была вполне грамотно. Пока лишь косились и шептались, как бывало и раньше, но если случится второй провал за одни сутки, поисками виновника займутся конкретно.

– Нет, Эдуард Анатолич, нам с вами не по пути. Поменяйся я с вами местами, вы бы и пальцем не шевельнули, чтоб мне помочь, – решил Валет, и на душе у него стало легче.

19. Финал

«Конец простой, пришел тягач, и там был трос, и там был врач, и МАЗ попал, куда положено ему…»

В машине, пока ехали, Родионов раз десять принимался напевать эту песню. Сейчас успокоился, но успел заразить Волгина, и Сергей мучился, сидя в темной гостиной дома Свешникова.

Очень хотелось спать. Кофе из термоса и сигареты не спасали.

Выезжать пришлось в ночь, сразу после того, как Волгин довел информацию об адресе Свешникова до подозреваемого. Если расчеты верны, убийца Инны не замедлил явиться сюда, чтобы разобраться с человеком, которого считает для себя опасным.

Если расчеты верны… Уверенности не было. Думать о том, чем все для него закончится, если засада отсидит впустую или они при задержании дадут маху, Сергей не хотел. Лучше про тягач и про МАЗ.

На задержание выехали вдвоем, не поставив никого в известность. В таких делах количество сотрудников – не аргумент, можно вдесятером упустить одного, а бывает наоборот: одиночка вяжет целую банду. Приглашать любого, кто подвернется под руку, Сергей не хотел и взял одного Родионова. Навесив дежурному всякой лапши, благо тот был из резервной смены и в рувэдэшных делах не разбирался, незаконно получил пистолет. Родионов, который работал в управлении, но числился в штате одного из пригородных отделов милиции, по причине нехватки времени вооружаться не стал. Машину Волгина бросили среди ангаров железнодорожной станции и последние два километра до усадьбы Свешникова проделали пешком, поспев как раз ко времени, когда хозяин, привыкший к деревенскому укладу жизни и ложившийся рано, видел третий сон. В помещение проникли опять-таки незаконно. Барабанили в дверь, пока он не открыл, а потом оттеснили с порога в сени и объявили, что станут сидеть у него, «пока Фоке не заявится».

Если заявится – хорошо, победителей не судят…

Попытка еще раз, с наскока, «расколоть» хозяина успеха не возымела. Свешников держался невозмутимо, на самые железные аргументы и страстные призывы реагировал флегматично, в основном пожимал плечами и повторял:

– Вы – власть, воля ваша. Хотите – сидите, коли надо…

Родионов, много лет назад сталкивавшийся со Свешниковым по работе, также потерпел фиаско.

В конце концов перестали шептаться, сидели молча, думая каждый о своем.

«Конец простой, пришел тягач…»

Время подбиралось к пяти часам.

Родионов задремал, клюнул носом, встрепенулся и скрипнул стулом.

С улицы отозвалась собака. Солидный зверь, обученный. Хозяин держал его на заднем дворе, на короткой цепи. Доступ в дом овчарка не преграждала, но слышала все.

«Двери не взломать, слишком хорошие изнутри запоры, – думал Волгин. – Либо ждать утра, пока хозяин проснется и выйдет на улицу, либо лезть в окна. Первое слишком рискованно – если он поверил в мою залепуху по поводу обыска, о санкции на который я договорился, то не станет тянуть. Самое время сейчас появиться. Я бы выбрал окна с западной стороны. Стоп! Я, в отличие от него, знаю планировку дома…»

Свешников сидел в самом темном, дальнем углу, вновь изображая восточного тренера перед пьяными гопниками. Сна – ни в одном глазу. И никаких эмоций. Придут убивать? Сегодня? Возможно, прямо сейчас? Все мы смертны…

«Он дождется утра и снимет Пашу выстрелом с дальней дистанции, мы даже не поймем, откуда именно. Кем я буду после этого? То, что он рано или поздно все равно бы до него добрался, конечно, оправдание, но лично моя „заслуга“ будет в том, если это случится сегодня».

– Ты не думал, что он по утряне, по свежей росе, возьмет и покрошит нас всех из снайперки? – прошептал Родионов, наклоняясь к Волгину.

– Здесь нет подходящей позиции.

– А ты откуда знаешь?

– Знаю. Сам в армии был снайпером.

Волгин не стал уточнять, что все два года в армии занимался покраской бордюров и другими столь же важными с точки зрения обороноспособности мероприятиями, а винтовку видел лишь на плакатах и в руках замкомвзвода в «учебке».

Подал голос радиотелефон. Волгин чертыхнулся, полез за «трубкой». Не ожидал, что кто-то позвонит в такое время, убрал во внутренний карман, еще и молнию затянул.

– Весь кишлак перебудишь, – прошептал Родионов.

Волгин наконец справился с застежкой, нажал светящуюся кнопочку на аппарате, ответил приглушенным голосом:

– Да.

На Родионова, неожиданно застывшего с напряженным лицом, он не обратил внимания…

Как и опера, Актер не стал подъезжать вплотную, но дистанцию пешего марш-броска сократил метров до пятисот. Шел не таясь. Если это ловушка и местность оцеплена, то на крадущуюся фигуру скорее обратят внимание.

На операцию Актер вырядился в спортивный костюм и кожаную куртку, в боковой карман которой небрежно заправил ополовиненную бутылку спиртного, которым предварительно прополоскал рот и обрызгал воротник. Около станции имелся кабак, хоть и деревенского пошиба, но круглосуточный, случись проверка – он идет оттуда к подруге, даже адрес может указать, а что не признает она его за своего знакомого, так то понятно: как раз сегодня муж оказался дома, не станешь же при нем откровенничать с ментами. О подруге Актер выведал в том самом кабачке, это обошлось в два стопаря водки и четверть часа беседы с местным забулдыгой. Телефончик подруги Актер предусмотрительно написал на замусоленном листке бумаги, который вложил в записную книжку.

Разведка заняла часа полтора. Актер не исключал возможности засады. Определив места возможного расположения бойцов из группы захвата, он долго наблюдал, потом устроил маленькую безобидную провокацию и наконец осмотрел, буквально обнюхал каждое из этих мест. Есть аксиомы, которые следует помнить при проведении силовых операций. Никто не станет сажать снайпера посреди пустынной улицы или прятать машину на топком болоте; оперативной машиной не может быть гнилой «Запорожец» или «шестисотый» «мере»…

Все было чисто. Сканер, замаскированный под «севший» радиотелефон, милицейских переговоров не зафиксировал.

Возвращаясь к машине, Актер отключился от визуально-слуховой информации и сконцентрировался на своих ощущениях. Что-то мешало, но это «что-то» было слишком слабым, расплывчатым, и он не стал отказываться от операции.

Из тайника в машине Актер достал пистолет, Ц моток шнура, два метательных ножа и однозарядный пневматический пистолет, заряженный ампулой с ядом.

Выпущенная с расстояния в двадцать метров, ампула вонзилась в шею овчарки, чутко дремавшей на заднем дворе дома Свешникова. За секунду до этого собака, предчувствуя свою смерть, встрепенулась, но яд подействовал мгновенно, и тихий, быстро оборвавшийся скулеж не был услышан в доме, где именно в этот момент пробудился телефон Волгина.

Перемахнув ограду, Актер метнулся к углу дома, вскочил на бочку с дождевой водой, подтянулся, взобрался на карниз и, сделав два шага, оказался перед чердачным окном. Оно, как видел Актер еще с земли, было прикрыто неплотно, и, просунув в щель лезвие ножа, он быстро справился с щеколдой. Петли даже не скрипнули. Перемахнув подоконник. Актер замер. Пистолет уже был в правой руке, большой палец левой нажал кнопочку фонаря.

Описав лучом восьмерку, Актер убедился, что помещение пусто, и двинулся к лестнице на первый этаж.

Когда под ногой скрипнула половица, он опустился на четвереньки и дальнейший путь проделал, ощупывая дорогу руками.

По лестнице он спускался, наверное, с теми же чувствами, с какими самый первый в мире водолаз погружался в воду.

Ничего подобного прежде не было. И уже оказавшись на нижней ступени, он понял, что вляпался.

Выслушав сообщение Ларисы, бесстрастным голосом поделившейся тем, что рассказал Локтионов, Волгин промолчал, а когда она с ехидной ноткой поинтересовалась, каковы успехи милиции, отключил телефон.

Он прав. Он оказался прав. Конец простой, пришел тягач…

Радоваться ее вмешательству или нет?

Конец простой…

Родионов взмахнул руками, привлекая внимание Волгина, указал пальцем на стену, потом – в потолок. Волгин напряг слух.

– Он убил Рекса, – неожиданно произнес Свешников, и тут время понеслось, уплотняя события, и размышлять стало некогда.

Ладони у Волгина сразу вспотели.

Над головой раздался легкий скрип. Легкие шаги смерти. И еще раз что-то скрипнуло, совсем тихо, не скрип, а игра обостренного воображения, около схода на чердачную лестницу, и тут же – на самой лестнице.

Сменить позицию они не успевали.

Свешников сидел в углу, сбоку от лестницы, на расстоянии полутора метров, и, кажется, беззвучно шептал про погибшего Рекса, а опера были как раз напротив нее, за тяжелым, старинной работы, столом.

Актер коснулся нижней ступеньки, и в тот же миг Волгин, еще не видя, но ощутив его движение, левой рукой оттолкнул Родионова и повалился вперед, закрываясь столом, на ребро которого оперся рукой с пистолетом.

Звуки выстрелов ударили по ушам, звякнули по оконному стеклу горячие гильзы, шибануло запахом пороха. Шесть тупорылых «макаровских» пуль прочесали квадрат, где должны были находиться ноги Актера, и две нашли цель.

Упреждающий огонь, совершенно незаконный в такой ситуации.

Одна перебила колено, вторая раздробила кость голени. Актера шарахнуло спиной о стену, и первый раз он выстрелил рефлекторно, засадив в потолок, но мгновенно собрался и, хотя ноги уже не держали, сползая на пол, трижды нажал спусковой крючок, наводя свой ПСМ по вспышкам выстрелов противника.

Тяжелая столешница приняла на себя удар; по звукам, с которыми пули расщепили дерево. Актер понял, что промахнулся. Фонарь все еще оставался зажатым в левой руке; надо всего лишь поднять его высоко над головой. Сколько их здесь? Не больше трех, а пистолет, похоже, только у одного. Короткой вспышки фонаря хватит, чтобы не промахнуться, а уйти он сможет и с перебитыми ногами.

Домик у моря… Шум прибоя и песок под ногами…

Конец простой, пришел…

Выдохнув, Актер вздернул над головой руку.

И в тот момент, когда вспыхнул свет, что-то темное шарахнуло по макушке его справа…

* * *

Первый раз Актер очнулся в карете «скорой помощи» и продержался пять минут, прежде чем впасть в забытье. Второй раз – в больничной палате, спустя сутки после операции. Вместо доктора у кровати сидел Волгин. Он не улыбнулся и не поинтересовался, как здоровье, не сказал, что сегодня Актер выглядит лучше и дело идет на поправку. Покачал головой и спросил:

– Как же ты докатился до жизни такой, Федоров? Был скромным начальником производства скромного «Полюса», трудился под руководством скромняги Локтионова, рули деревянные людям прилаживал, и вдруг подался в киллеры, такую кучу народа навалил. А еще тезка… Как же так, Серега?

Федоров долго медлил с ответом, но опер не торопил. Разве только взглядом.

– Хорошо ты меня сделал, – вздохнул Актер. – Было у меня предчувствие…

– Ерунда, – отмахнулся Волгин, – Каждый третий так говорит.

– Я не каждый.

– Да, ты у нас личность. Заблудшая слегка. Душ так на пять заблудился.

– Не, командир, столько ты мне не накрутишь.

– Постараюсь. Локтионов уже арестован, идет в полную сознанку и, зуб даю, от показаний своих не откажется. Кассета, ради которой ты Варламова грохнул, тоже у нас, изъяли при осмотре места происшествия. Ты был прав, Свешников, то есть «посредник Паша», у себя ее держал. Он, кстати, железным свидетелем по делу пойдет… Нет, Федоров, ни черта ты не открутишься.

– Посмотрим, – Актер улыбнулся. – Не думаю, что задержусь в вашем департаменте надолго. Разговор у нас сейчас неофициальный, даже если пишешь его, то все равно это не доказуха, так что скажу как есть… Чего мне перед тобой кривляться? Кроме эпизода с Инной, ничего ты мне не впаяешь. Ни-че-го. Да и там будет убийство без отягчающих, а не заказное.

– Жадность тебя сгубила.

– Всех нас что-то губит. Ты, Волгин, конечно, молодец, но ничего у тебя со мной не получится. Не трать время зря. Твоя служба и опасна, и трудна, но, вообще-то, она на фиг не нужна. До конца следствия я проваляюсь в больничке, и сегодня – наш первый и последний разговор без адвоката.

– Посмотрим… Ты ж не верил, что тебя возьмут?

– Ошибся. Но к тому, что это когда-то произойдет, я готовился постоянно. Локтионов с кассетой и этот «подсвечник Паша» – все это такая фигня! Это он, кстати, меня так долбанул?

– Он.

– И чем?..

– Совком для мусора. Очень обиделся за собаку, которую ты отравил.

– Я отравил? Господь с тобой, сама, наверное, сдохла… А совком получить – обидно. Надеюсь, последний раз такое было.

Они замолчали, но еще долго смотрели друг другу в глаза.

20. Через полтора месяца

На улицах Москвы мигалкой и сиреной, пусть даже установленными на редкой иномарке представительского класса, никого не удивишь, но этой машине послушно уступали дорогу. Почему – никто, наверное, не смог бы объяснить, кроме самого владельца машины, который такое положение дел считал совершенно естественным.

Следуя на службу, Л. смотрел в окно и был очень доволен собой. События в Новозаветинске развернулись по написанному им сценарию. Точнее, по одному из вариантов, ибо Л. никогда не работал без многосторонней подстраховки. Многосторонние подстраховки и комбинации были его слабостью – и одновременно самым сильным местом. Исключительно благодаря умению подстраховываться и комбинировать он добился того, что имел.

Он любил делать нужных ему людей должниками. Вскоре срок давности по долгам Актера должен был истечь, но допустить этого Л. не мог. По его расчетам, примерно через год ему должен был потребоваться в Новозаветинске человек, обладающий редкими способностями, и зачем искать второго специалиста, если уже есть один, проверенный в деле? Л. прекрасно знал, что ни деньгами, ни уговорами заставить Актера продлить контракт невозможно, и как-то за ужином сочинил комбинацию с убийством Инны. О проблемах Эдуарда Анатольевича Л. был осведомлен очень хорошо. Маленький, незаметный толчок – и события понеслись, разрастаясь как снежный ком. Главное, никто никогда не узнает, с чего и как все началось, каким образом добропорядочный владелец небольшой фирмы решился на убийство жены, а его старый друг проведал о двойной жизни невзрачного начальника производства… Остается вытащить Актера из тюряги, что будет совсем не сложно, и цель достигнута. Что, громоздкая получилась конструкция? Так в этом и есть особая ее прелесть. Деньги и власть нужны не для того, чтобы ставить на даче платиновые унитазы и жрать икру из бочки. Высшее наслаждение – в борьбе, в возможности строить жизнь по собственному желанию. И не только свою жизнь…

Довольный собой, Л. смотрел на мир с улыбкой. Зеркальное стекло лимузина скрывало его лицо. В далеком Новозаветинске неторопливо разворачивался следующий этап комбинации.

За тысячи верст от машины с мигалкой, летящей по Садовому кольцу, в своем кабинете Волгин с мрачным видом изучал копию приказа, выданного в канцелярии РУВД. По всем жалобам, поступившим в его адрес, проверки были закончены, и от имени начальника главка Волгин предупреждался о своем неполном служебном соответствии. Список грехов был велик и обширен, так что индульгенция в ближайшее время никак не грозила.

– Ну и черт с ним, – решил Волгин, расписываясь на обороте листа: «Ознакомлен».

Выводя подпись, свободной рукой снял телефонную трубку:

– Да.

– Сергей Сергеич?

Практически да.

– Это Хмаров беспокоит. Меня скоро выписывают.

– Поздравляю, Вадик.

– Погодите, вы меня еще с одним событием поздравьте. Помните Лену Шарову?

– Секретаршу Локтионова?

– Она уже там не работает. Так вот, мы с ней расписываемся. Придете на свадьбу?..

«Хоть кому-то в этой истории хорошо», – подумал Волгин.

Дождь кончался, во дворе РУВД пузырились лужи. Волгин долго стоял, прислонившись лбом к холодному стеклу.

Потом в кабинет залетел Бешеный Бык:

– Тебя долго ждать? Огнестрел [14] у нас! Ноги в руки – и поскакали…

Волгин стал собираться.

Примечания

1

РУВД – районное управление внутренних дел

(обратно)

2

ОУР – отдел уголовного розыска

(обратно)

3

Линия работы оперативника (борьба с кражами, торговлей наркотиками и пр.)

(обратно)

4

Сделать показатели (раскрыть много преступлений)

(обратно)

5

ППСМ – патрульно-постовая служба милиции

(обратно)

6

«Малолетка» – тюрьма или колония для несовершеннолетних преступников

(обратно)

7

«Сотка» – задержание подозреваемого на 72 часа в порядке ст. 122 УПК РФ

(обратно)

8

Уголовный кодекс РФ и Уголовно-процессуальный кодекс РФ

(обратно)

9

«Пять два» – ст.5 п.2 УПК РФ, отсутствие состава преступления

(обратно)

10

ОНОН – отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков

(обратно)

11

Ст.111 УК РФ – причинение тяжкого вреда здоровью

(обратно)

12

ОРУУ – отдел по раскрытию умышленных убийств

(обратно)

13

УСБ – управление собственной безопасности

(обратно)

14

Огнестрельное ранение (мил. жаргон)

(обратно)

Оглавление

1. Беспокойное утро среды

2. За несколько дней до событий. Весть из прошлого

3. Перспективная версия

4. Накануне убийства

5. Плейбой. Квелый такой…

6. Шантаж

7. Новые лица

8. Беглец

9. Отставка

10. Удачная встреча

11. Шантаж-2

12. Актер строит козни

13. Личные проблемы

14. Расплата

15. Заложник

16. Хочется к морю…

17. Подготовка к финалу

18. Лариса и Эдуард

19. Финал

20. Через полтора месяца . . . . . . . . . . . . . . .