«Успеть к полуночи»

Лайл Гэвин Успеть к полуночи

Глава 1

В Париже был апрель, поэтому дождь казался не таким холодным, как месяц назад. Но я все же решил, что на улице слишком прохладно и совсем не обязательно тащиться в такую погоду пешком только для того, чтобы успеть к началу демонстрации мод. Пока идет дождь, такси ловить бесполезно, а когда он кончится, то и вовсе глупо — мне останется пройти несколько сотен ярдов. Impasse.[1]

Именно по этой причине я продолжал сидеть в «Двух макаках» за бокалом вина, слушая, как на бульваре Сен-Жермен ревет моторами вечерний поток машин; от светофоров водители стартовали так, словно эти были гонки на Гран-При.

Хотя кафе претендовало на то, чтобы служить местом Rendesz-vous de l'elite intellectuelte,[2] сейчас здесь было тихо. Наверное, представители элиты отправились обедать, продолжая размахивать руками и важничать друг перед другом. Единственным посетителем, которого я мог видеть, не поворачивая головы, был молодой человек в зеленом вельветовом костюме и рубашке из денима, но он явно не принадлежал к числу интеллектуалов, поскольку читал континентальный выпуск «Дэйли мейл». Заголовки на первой странице сообщали о начале очередного расследования, связанного с утечкой информации из британских секретных служб. Меня это нисколько не волновало: все это означало, что еще полдюжины отставных чиновников и судей соберутся, чтобы выслушать новую порцию государственных тайн, которых они бы никогда не узнали из других источников.

В этот момент громкоговоритель на стене неожиданно произнес:

— Месье Канетон, месье Канетон, Telephone, s'il vous plaît.[3]

Спросите меня, какой кличкой я пользовался во время войны, и мне понадобится целая секунда, чтобы вспомнить. Но стоит передать ее по громкоговорителю в парижском кафе, и я немедленно пойму, кого имеют в виду. По шее пробежал холодок, как будто кто-то ткнул меня в затылок дулом пистолета.

Отхлебнув пастиса из наполовину опустевшего бокала, я начал лихорадочно соображать, что делать, и в конце концов принял единственно возможное решение: пошел к телефону. Кто бы это ни был, он знал, что я здесь; вряд ли этот человек стал бы начиная с 1944 года названивать в «Две макаки» по нескольку раз в день, надеясь случайно меня застать.

Телефоны находились внизу, рядом с туалетами, в двух деревянных кабинах с маленькими узкими окошечками. В одной из них я заметил чью-то спину. Войдя в соседнюю, я снял трубку.

— Алло?

— Месье Канетон? — спросил кто-то по-французски.

— Нет, — ответил я на том же языке. — Я не знаю никакого Канетона.

Если он хотел играть по старым правилам, то теперь было самое время их вспомнить. Никогда не признавайся, что знаешь кого-то, не говоря уже обо всем остальном.

Мой собеседник отчетливо хихикнул и сказал по-английски:

— Это его старый друг. Если увидите месье Канетона, передайте ему, пожалуйста, что с ним хотел бы поговорить Анри-Адвокат.

— И где он найдет этого Анри-Адвоката?

— В соседней телефонной будке.

Я швырнул трубку на рычаг, вышел из кабины и рывком распахнул дверь соседней. Там он и сидел, расплывшись в злорадной улыбочке.

— Подонок, — буркнул я и вытер пот со лба. — Садистская сволочь.

Улыбка стала еще шире. Она принадлежала толстому румяному коротышке с курчавыми седыми волосами в безупречном белом дождевике. Яркие серые глазки хитро поблескивали за стеклами очков без оправы. Тонкая ниточка усов выглядела так, будто он забыл побриться.

Анри Мерлен, парижский адвокат; когда-то — казначей Сопротивления.

Мы обменялись рукопожатиями на французский манер — крест-накрест, используя для этого все четыре руки. После войны мы встречались редко и в последний раз виделись лет десять назад. Он заметно постарел — ему уже перевалило за пятьдесят, но по-прежнему оставался таким же цветущим и элегантным.

— Ничего не забыли, — похвалил он. — Даже произношение не слишком ужасное.

— С произношением у меня все в порядке.

Я знал французский достаточно хорошо, чтобы остаться в живых, проведя три года во Франции, оккупированной немцами, уж, во всяком случае, лучше, чем Мерлен — английский. Но мне сразу же пришло в голову, что его английский стал каким-то напыщенным и неестественно театральным. Что ж, наверное, не один американский или английский бизнесмен расслаблялся и терял бдительность, стоило ему увидеть в Мерлене знакомый по музыкальным комедиям типаж веселого, легкомысленного гуляки, забывая при этом, что лучшие парижские адвокаты на работе такие же веселые и легкомысленные, как люди, которые гранят алмазы, чтобы заработать на жизнь.

Тут я вспомнил, что зарабатывать на жизнь приходится и мне.

— Анри, боюсь, что сейчас не смогу задержаться. Нельзя ли встретиться попозже?

Он ткнул своей толстой рукой в сторону лестницы и усмехнулся.

— Я пойду вместе с вами. Ведь мы теперь враги.

— Вы что, тоже занимаетесь этим делом?

— Naturellement.[4] Знайте, что на этот раз «Ле Мэтр» настроен очень решительно. Задействован весь цвет парижской юриспруденции, и на этот раз мы докажем, что ваш Мерседес Меллони ворует у «Ле Мэтр»… modeles, — подыскивая нужное слово, он подобрал полы дождевика как юбку, — в вашем английском даже нет такого понятия… э… фасоны платьев. Мы это докажем, и он заплатит нам миллион франков. А потом мы с вами пообедаем, и я расскажу о работе, которую хочу вам предложить.

— Суд разберется, — сказал я, но Мерлен уже поднимался по лестнице.

Остановившись на полдороге, он посмотрел на меня сверху вниз.

— А может быть, вы уже больше не Канетон? И не работаете в разведке?

— Нет, не Канетон, просто Льюис Кейн.

— Луи, — сразу поправил он. — Все эти годы я так и не знал вашего настоящего имени… Ну ладно, пойдемте посмотрим на эти ужасные костюмы от Мерседеса Меллони. — И он заторопился наверх.

Глава 2

Насколько мне было известно, человека по имени Мерседес Меллони не существовало, что меня, впрочем, ничуть не удивляло и не огорчало. Просто однажды Рона Хопкинса осенило, что под этим именем будет гораздо легче продавать одежду его производства. Кроме того, у него возникла еще одна идея получше, и именно поэтому ему потребовались мои советы в делах, на которых я когда-то специализировался.

Разумеется, на первый взгляд это выглядело полным идиотизмом устраивать в Париже демонстрацию платьев и женских костюмов английского производства, но Рон не потащил бы через Ла-Манш целый самолет тряпок и манекенщиц за здорово живешь. По его словам, француженки предпочитают либо «от кутюр» от ведущих домов моделей, либо вещи, сшитые на заказ «в ателье за углом», и это предоставляло широкие возможности человеку, выпускавшему дешевую массовую продукцию повседневного спроса. Начав заниматься этим три года назад, он, на мой взгляд, оказался прав, если, конечно, учитывать кое-какие маленькие хитрости.

Демонстрация была организована в гостиной большого отеля на Монпарнасе скорее всего потому, что Париж на левом берегу Сены Рон считал «более парижским». Это была длинная узкая комната в белых и золотистых тонах с длинными алыми портьерами, прекрасно воссоздававшими обстановку времен первой мировой войны, когда отеля еще не было и в помине, что в известном смысле оправдывало наличие маленьких жестких стульев, предназначенных для зрителей.

Едва мы с Мерленом вошли, Рон бросился к нам с таким видом, словно мы были членами французского кабинета министров или законодателями моды, но, увидев меня, резко произнес:

— Ты опоздал!

— Как и оппозиция. — Я представил ему Мерлена. — Анри Мерлен, месье Рон Хопкинс. À vrai dire, c'est Mercedes Melloney.[5]

— Enchante,[6] — вежливо улыбнулся Мерлен. Рон был в темно-зеленом смокинге со светло-зелеными лацканами и розовой орхидеей в петлице, что должно было отражать гомосексуальные настроения, царившие, по его мнению, во всей французской индустрии моды. Однако и в этом костюме он выглядел английским, как ростбиф и гомосексуальным не более чем дворовый кот.

Быстрым взглядом окинув Мерлена с головы до ног, он показал на демонстрационную дорожку в центре комнаты.

— Места для тебя и твоего приятеля в первом ряду. И не вздумай теперь уйти в сторону.

Я сердито посмотрел на него, и мы, наступая на ноги, начали проталкиваться к нашим местам. В основном аудитория состояла из женщин того типа, которые либо стареют не толстея, либо толстеют не старея. Пара фанфаристов в медных шлемах с плюмажами протрубили сигнал, означавший начало просмотра очередной коллекции, и из арки, увитой розами, выплыло полдюжины манекенщиц. Где-то по дороге Мерлену удалось обзавестись программкой.

— Номер тридцать семь, — прочитал он вслух. — Называется «Printemps de la Vie», «Весна жизни». Какое великолепное название! Когда «Ле Мэтр» впервые создал эту модель, ее назвали просто «Весна». Ваш Хопкинс отлично разбирается в том, какая одежда может привлечь внимание стареющих женщин. Если под этим названием я обнаружу ту же самую модель, это обойдется ему в миллион франков.

— Она не будет точно такой же, — заверил я его.

Мерлен снова уткнулся в программку.

— А эти страшилища… предполагается, что это платья для коктейлей?

Манекенщица в черном облегающем платье легкой походкой прошлась по дорожке и остановилась, скользнув безразличным взглядом над нашими головами.

Мерлен посмотрел на нее и проворчал:

— Какого пола это создание?

Лицо девушки окаменело.

Я поморщился. Она была худощавой, но в меру.

— Очень сексуально, — громко и отчетливо произнес я. — Лично я готов изнасиловать ее прямо здесь. — Похоже, это заявление не вызвало у нее восторга.

Мерлен пожал своими толстыми плечами.

— У этих англичан один секс на уме. Запомните, секс и мода не связаны между собой, но вы в вашей Англии считаете, что если женщину изнасиловали, то это только из-за того, что на ней было модное платье. Канетон, вы забыли все, что знали о Франции. — Он искоса посмотрел на меня.

Я почувствовал этот взгляд, даже не поворачивая головы.

— Подождите до окончания суда. Кстати, что за работу вы хотели мне предложить?

Быстро и тихо Мерлен произнес:

— Клиент хочет добраться из Бретани до Лихтенштейна. Кое-кто этого очень не хочет. Возможно, Придется пострелять. Не возьметесь помочь?

Я закурил сигарету и выпустил струю дыма прямо под ноги манекенщице.

— И как же он собирается туда добираться? Самолетом? Поездом? И сколько за это платят?

— Скажем, двенадцать тысяч франков — почти тысячу фунтов. Я бы посоветовал ехать на машине, так гораздо проще и… оставляет больше возможностей. Ведь вам придется пересекать границы. Или вы забыли, где находится Лихтенштейн?

— Между Швейцарией и Австрией. А что этот тип делает в Бретани, если он должен быть в Лихтенштейне?

Снова протрубили фанфары, и манекенщицы скрылись в арке. Следующая сцена: платья в стиле «sportif».[7]

— Сейчас он не в Бретани, — сказал Анри. — Пока что он на яхте в Атлантическом океане. Завтра к вечеру он будет у берегов Европы, и ближайшее место, которого он сможет достичь, это Бретань. C'est tres simple.[8] Оттуда вы доставите его в Лихтенштейн. Основная проблема заключается в том, что есть люди, которые знают, где он и что ему необходимо как можно скорее оказаться в Лихтенштейне.

На мой взгляд, это была не единственная проблема; во всяком случае, не из тех, за которые платят двенадцать тысяч.

— Мне известны только две веские причины, по которым стоит ехать в Лихтенштейн, — сказал я. — Первая — пополнить свою коллекцию марок за счет нового ежегодного выпуска. Вторая — зарегистрировать там свою фирму, чтобы не платить больших налогов. Судя по всему, ваш клиент не очень-то похож на коллекционера.

Мерлен тихо засмеялся.

— Его фамилия Маганхард.

— Я что-то про него слышал, но не могу вспомнить, как он выглядит.

— Его никто не знает в лицо. Есть только фотография для паспорта, всего одна, снятая восемь лет назад. И не во Франции.

— Я слышал, что он связан с компанией «Каспар АГ».

— О таком человеке ничего нельзя толком узнать. — Мерлен потянулся. — Как вы понимаете, я не могу много вам рассказать. Возможно, он сам расскажет больше, но поверьте, он очень много потеряет, если быстро не попадет в Лихтенштейн.

— Тайна клиента? Давайте-ка определимся четко: я встречаю Маганхарда в Бретани и на машине везу его в Лихтенштейн, убирая с дороги всех, кто мешает. Все очень просто, да? Тогда почему бы ему не отправиться туда самолетом или поездом, попросив защиты у французской полиции?

— О да, конечно, — кивнул Мерлен, взглянув на меня с печальной усмешкой. — Есть еще одна проблема — его разыскивает французская полиция.

— Да что вы говорите? — Я вскинул брови в притворном удивлении. — И за что же?

— Его обвиняют в изнасиловании, которое якобы имело место прошлым летом на Лазурном Берегу.

— Там до сих пор обращают внимание на такие пустяки?

Мерлен снова усмехнулся.

— К счастью, Маганхард покинул Францию до того, как женщина обратилась в полицию. Я посоветовал ему не возвращаться.

— В газетах про это не писали. Во всяком случае, мне ничего не попадалось.

— Как вы верно заметили, — он пожал плечами, — летом на Лазурном Берегу изнасилование — это не более чем вариация на тему, но оно до сих пор незаконно.

— Возможно, я не буду лезть из кожи вон, помогая насильнику избежать правосудия.

— Что ж, возможно. Но полиция опасности не представляет, поскольку не знает, что он во Франции. Лишь его конкуренты в курсе, что он должен попасть в Лихтенштейн.

— С другой стороны, обвинение в изнасиловании — это лучший способ подставить человека.

— Ax! — Он с удовольствием рассматривал манекенщиц. — Я надеялся, что великий месье Канетон не забыл всего, что когда-то знал.

Мимо нас прошествовала манекенщица, высоко подняв голову и покачивая бедрами, словно она репетировала роль Горбуна с крыши собора Нотр-Дам. Она была в халате из клетчатой шотландки, на котором вовсю шла битва между Кемпбеллами и Макдональдами.[9]

— Ну хорошо. Почему вы не хотите нанять для него частный самолет? Тогда ему не придется иметь дела с пограничниками.

Он тяжело вздохнул.

— Дорогой мой Канетон, в наше время все аэродромы находятся под тщательным наблюдением, а для того, чтобы долететь из Бретани до Лихтенштейна, маленький самолет не годится. К тому же все хорошие пилоты, как правило, до отвращения честные, а что касается плохих, — тут Мерлен снова пожал плечами, — то такие люди, как Маганхард, с плохими не летают.

Что и говорить, аргументы у него были убедительные. Я кивнул.

— Где я смогу забрать машину? Только не взятую напрокат и не краденую.

— Полиция не конфисковала парижские машины Маганхарда. Они даже не знают, что у меня есть ключи. Что вы предпочитаете — «фиат-президент» или «ситроен-DC»?

— «Ситроен», если только он не яркого цвета.

— Черный. На такой никто не обратит внимания.

Я вновь кивнул.

— Вы поедете с нами?

— Нет, но я встречу вас в Лихтенштейне. — Он улыбнулся девушке в халате с изображением Резни при Гленко[10] и краем рта спросил: — Вам понадобится телохранитель?

— Если не исключена вероятность перестрелок, то да: я не профессионал. Я слышал, что Ален и Бернар по-прежнему лучшие в этом деле, а сразу после них идет американец Ловелл. Могу я рассчитывать на кого-нибудь из них?

— Вы знаете этих людей? — Судя по всему, он никак не ожидал, что я назову имена трех лучших телохранителей Европы.

— Анри, не забывайте, что у меня тоже есть клиенты, и кое-кому из них вовсе не улыбается получить пулю в спину. — Разумеется, я немного преувеличивал, но у меня и в самом деле были клиенты, которых вполне могли подстрелить, хотя большинство из них — и не без оснований — не ценили свою жизнь во столько, во сколько обходится хороший телохранитель. Тем не менее надо всегда стараться быть в курсе.

— Я совсем забыл, — кивнул он. — Надо полагать, вы познакомились с Аденом и Бернаром во время войны?

Так оно и было. В частях Сопротивления, действовавших на юге Франции, оба считались отличными бойцами и после окончания войны не захотели расстаться с оружием. Я слышал, что они всегда работают вместе и порой занимаются куда более серьезными делами, чем охрана клиентов. Но если бы Ален и Бернар выступили на моей стороне, я был бы готов опустить моральную сторону этого вопроса.

— Боюсь, что я не смогу на них выйти, — сказал Мерлен. — Но могу нанять Ловелла. Вы его знаете?

— Лично мы никогда не встречались. Кажется, он работал на американскую службу безопасности?

Надо сказать, что в Америке понятие «служба безопасности» не означает того же, что под этим подразумевается в Европе. В Штатах эти ребята специализируются на охране президентов и их семей. Все это говорило о том, что Ловелл был профессионалом, но тогда почему он ушел в отставку? Что ж, не исключено, что некоторые не любят работать на организацию.

— Я договорюсь, чтобы он встретился с вами в Кемпере, — сказал Мерлен.

— Если мы начинаем оттуда. Кстати, вы не могли бы устроить так, чтобы и машину подогнали туда же? Я могу доехать до Лихтенштейна за сутки, но за день до этого не хочу садиться за руль.

— Устрою.

Фанфаристы затрубили вновь, созывая манекенщиц под арку.

Мерлен с любопытством посмотрел на меня.

— Канетон, похоже, вы беретесь за эту работу, — с довольным видом заметил он. — Знаете, почему?

— Из-за двенадцати тысяч франков, вот почему, — ворчливо ответил я и, поймал себя на том, что произнес это быстрее, чем следовало, продолжил уже чуть медленнее: — При условии, что восемь тысяч я получу авансом и вдвое больше, если попаду за решетку.

Мерлен согласно кивнул.

— И еще. Вы адвокат Маганхарда. Дайте мне слово, что он никого не изнасиловал и едет в Лихтенштейн, чтобы спасти свои деньги, а не прикарманить чьи-то еще.

Он улыбнулся ленивой кошачьей улыбкой.

— Стало быть, Канетон моралист и теперь хочет выступать только на стороне закона и справедливости, да?

— Мне кажется, — резко сказал я, — что, когда вы познакомились со мной на войне, я сражался за правое дело!

— С точки зрения морали война — штука простая… Но я даю слово, что Маганхард не насильник и не пытается украсть чужие деньги. Когда вы с ним познакомитесь, то сами в этом убедитесь.

Фанфаристы протрубили какую-то сложную тему. Из арки потоком хлынули манекенщицы в вечерних туалетах, включая и злополучный номер 37.

Мерлен заерзал, пытаясь поудобнее устроиться на маленьком жестком сиденье.

— Позже я позвоню вам в отель. А сейчас мы снова враги. Voici.[11]

И он указал на номер 37.

На мой неискушенный взгляд, модель № 37 — «Prin-temps de la Vie» представляла собой обыкновенный кусок бутылочно-зеленого шелка, обернутый вокруг манекенщицы с таким расчетом, что получалось множество горизонтальных складок наверху и вертикальных — внизу, плюс короткий шлейф сзади. Тем не менее я понял, что имел в виду Анри, говоря о возрасте женщин, которым бы понравилось такое платье, — под этими пышными складками можно было скрыть любые недостатки фигуры. Единственная мысль, которая возникала при виде этой модели, — достаточно ли вы богаты, чтобы позволить себе столько шелка?

Наклонившись к Мерлену, я прошептал:

— Гораздо лучше, чем все, что мог придумать «Ле Мэтр».

— La mode n'existe qu'a Paris,[12] — твердо заявил он. — Если модель хороша, значит, она украдена. — В руке он держал фотографию, то и дело сравнивая ее с платьем на манекенщице.

Она прекрасно понимала, что он делает, и, проходя мимо нас, замедлила шаг, пытаясь нашарить у талии карман или пояс, куда можно было засунуть руки. Не знаю, зачем манекенщицы так делают: если в жизни девушка засовывает руки за пояс, ее запросто можно принять за шлюху.

— Это платье от «Ле Мэтр»! — взорвался Мерлен. — Это… c'est un vol! Votre Hopkins, il est un larron, un espion…[13]

Я перестал слушать, поскольку теперь знал, чем все это кончится.

Когда он наконец выговорился, я тихо сказал:

— Согласен, кое-какое сходство есть. Но есть и различия. — Честно говоря, я бы затруднился определить, какие именно, но только не Мерлен.

— Очень незначительные! Это платье от «Ле Мэтр». Ваш Хопкинс занимается этим уже много лет подряд, но сегодня Анри Мерлен схватил его за руку!

— Не думаю, что Хопкинс сдастся без борьбы, — задумчиво сказал я.

— Тогда мы будем бороться. — Он встал и решительно зашагал вдоль ряда. Манекенщица повернулась и засеменила по дорожке, держась на одном уровне с ним. Я подмигнул ей, она — мне. Девушка оставила попытки найти пояс или карман и просто положила руку себе на бедро, отчего не перестала выглядеть шлюхой, только теперь более дешевой.

Хопкинс и Мерлен стояли в дверях, делая вид, что не замечают друг друга.

Я улыбнулся обоим и повернулся к Мерлену:

— Прошу прощенья, Анри, я должен дать совет моему клиенту.

— Посоветуйте ему разбогатеть к завтрашнему утру или этой же ночью перерезать себе горло. Я вам позвоню. — И, улыбнувшись на прощание, он быстро вышел.

— Ну что, парень, — обратился ко мне Хопкинс, — он считает, что из этого можно состряпать дело?

— Нет. Он начал злиться и ругаться по-французски. Если бы ему светило дело в суде, он сказал бы мне об этом по-английски. Но я вел себя достаточно обеспокоенно, так что на этом он не остановится. — Я посмотрел на часы. — Скорее всего к сегодняшнему вечеру он скормит эту историю газетчикам. Времени у него предостаточно.

— Замечательно. — Рон похлопал меня по плечу и холодно улыбнулся.

— Рон, когда-нибудь ты и в самом деле зайдешь слишком далеко и тебя возьмут за шкирку.

— Черт побери, да я просто обязан зайти слишком далеко! Не могу же я и дальше проворачивать одни и те же трюки: иначе они привыкнут и перестанут поднимать шумиху в газетах. И что тогда?

— Тогда никто в Париже не будет покупать твои товары.

— Ты чертовски прав, парень! Если они решат, что я не ворую идеи у парижских модельеров, то я конченый человек.

— La mode n'existe qu'a Paris.

— Что?

— Это сказал Мерлен. В приблизительном переводе это означает: «Не существует иной моды, кроме парижской».

— Тоже верно. — Рон помрачнел. — Стоит шлепнуть на этикетку «Париж», и шмотки можно продавать хоть в мешках из-под конского навоза. Пойми меня правильно, я не против. Но все эти разговоры о том, как хороши местные тряпки, — чушь собачья! Да им и не надо быть хорошими! У большинства этих старых коров вкуса не больше, чем у гамбургера за шесть пенсов. Вот почему мало быть просто хорошим модельером. — Он помахал проходившим мимо манекенщицам. Я пожал плечами.

— Тогда почему бы тебе не сменить фамилию? Например, назовись Рон Париж. И ты спокойно сможешь лепить этикетки с надписью «Mode de Paris».[14]

Он потрясенно уставился на меня.

— Парень, ты просто чудо! Я знал, что поступил правильно, наняв тебя вместо какого-нибудь дурацкого адвокатишки. У них в черепушках слишком много законов.

Я слабо улыбнулся.

— Рон, я позвоню через несколько дней.

Он стиснул мою руку в своей жесткой ладони, совсем не подходившей к его вальяжному облику.

— А чем собираешься заняться?

— Придется уехать на несколько дней. Может быть, даже немного пострелять.

— Пострелять? В апреле? Да в такое время стрелять просто не в кого.

— Мне обещали, что кто-нибудь да найдется.

Глава 3

На следующий вечер в половине одиннадцатого я сошел с поезда в Кемпере. Готовясь к поездке, я переоделся в новый коричневый пиджак, голубую рубашку из швейцарского хлопка, похожего на шелк, и темно-серые брюки, а сверху накинул серо-голубой дождевик. Вдобавок я успел коротко постричься.

У меня и в мыслях не было изображать из себя пижона, просто я хотел выглядеть как типичный француз и надеялся, что если жандармы получат приказ разыскивать высокого худощавого сорокалетнего англичанина, то на меня они обратят внимание в последнюю очередь. С другой стороны — не настолько типичным французом, чтобы, все-таки остановив меня, они бы заинтересовались, зачем французу английский паспорт: у меня не было времени, чтобы раздобыть поддельный.

На мой взгляд, получилось довольно похоже, хотя кое в чем я мог и ошибаться. Но, подумав, решил, что здесь свою роль могут сыграть медные пуговицы — размером и толщиной они были с собачьи бисквиты, а кроме того, на них был отштампован какой-то геральдический крест, который мог принадлежать только собаке. Я очень гордился своими пуговицами — французы носят такие, поскольку уверены, что такова английская мода.

Ночь выдалась пасмурной: городские огни отражались в низко нависших облаках, а привокзальная площадь была все еще мокрой после недавнего дождя. Прямо напротив вокзала находился длинный ряд ресторанов: найдя нужный, я вошел.

Внутри было занято только пять столиков, и на всех стоял кофе или коньяк. Нахмурившийся официант направился ко мне, видимо, собираясь объяснить, что они закрываются. Не теряя времени, я отыскал глазами человека, сидевшего в одиночестве, и спросил его:

— Je m'excuse, mais n'avez vous pas vu une jeune fille avec…[15]

— Все в порядке, приятель, — ответил тот. — Садитесь. Я — Харви Ловелл.

— Льюис Кейн, — представился я и сел, слегка кивнув официанту. Тот с негодованием отвернулся.

— Хотите выпить? — спросил Ловелл.

— «Марк»,[16] если здесь его подают.

Он щелкнул пальцами.

— Один «марк».

— А вы?

Он быстро покачал головой.

— Не сегодня.

Дожидаясь официанта, мы молча разглядывали друг друга.

Это был мускулистый блондин с коротко подстриженными курчавыми волосами, на несколько лет моложе и на пару дюймов ниже меня, одетый в серый спортивный пиджак в мелкую красную клетку, темные брюки и черный галстук-плетенку. Но не одежда, а его лицо приковывало внимание в первую очередь. Оно принадлежало человеку, смирившемуся с тем, что в его душе постоянно происходит некая тайная мучительная борьба. У него были полные плотно сжатые губы и голубые глаза которые то быстро перебегали с места на место, то застывали на одной точке. Все остальное состояло из морщин: две глубокие складки на щеках, словно траншеи, тянувшиеся от носа к подбородку, мешки под глазами, морщины на лбу. Глаза его выражали безмерную усталость и полное равнодушие к окружающему. Это было лицо человека, еще не видевшего ад, но вполне к этому готового.

Я достал сигареты и протянул ему пачку. Не знаю, может быть, у меня просто разыгралось воображение, по крайней мере я надеялся, что так и было: профессиональному телохранителю тонкая и восприимчивая душа нужна не больше, чем жестяные протезы вместо рук.

Харви отрицательно покачал головой и левой рукой вытащил сигарету из лежавшей на столе пачки «Житана».

— Какой у вас план? — спросил он.

— В полночь я забираю машину. В два часа мы с вами должны быть в бухте Одьерн: фонариком подаем сигнал яхте. Маганхард высаживается на берег, и мы отправляемся.

— По какой дороге?

— В любом случае нам придется проехать через Тур, а после я бы выбрал южную трассу: Бурже — Бург — Женева. Думаю, к середине завтрашнего дня мы можем быть в Женеве, а оттуда до Лихтенштейна всего шесть часов пути.

Он задумчиво кивнул.

— А вам что-нибудь известно о тех, кто будет пытаться нам помешать?

— Мерлен и сам толком ничего не знает. Это каким-то образом связано с бизнесом Маганхарда в Лихтенштейне: похоже, эти ребята хотят прибрать его к рукам. У него какие-то дела с «Каспар АГ».

— АГ?

— Грубо говоря, Aktiengesellschaft означает «корпорация». «Каспар» это крупная торговая и акционерная компания, которая контролирует большинство фирм, выпускающих электронику в этой части Европы — во Франции, Германии, Италии и так далее. Фирмы производят продукцию и продают ее «Каспару» по себестоимости. Они не получают никакой прибыли, а стало быть, и не платят налогов. «Каспар» выбрасывает товар на рынок и забирает себе всю прибыль. А в Лихтенштейне не существует настоящего налога на прибыль, так что они нигде не платят налогов. Идея не новая.

Официант принес мой заказ. Дождавшись, когда он отойдет, Харви сказал:

— Непонятно только, что от этого выигрывает Лихтенштейн.

— Небольшие таможенные пошлины на марки, невысокие государственные налоги и кучу работы для местных юристов. — Я отхлебнул из рюмки. — Они получают крохи от огромного пирога, к которому в противном случае не смогли бы подступиться. Насколько мне известно, по последним данным, в Лихтенштейне зарегистрировано шесть тысяч иностранных фирм.

Его щеку медленно исказила кривая гримаса: видимо, так он улыбался.

— А я-то думал, что они живут только за счет выпуска новых почтовых марок. — Он загасил окурок в пепельнице. — Я слышал, что нас будет разыскивать и полиция.

— Если они узнают, что Маганхард во Франции, хотя Мерлен говорит, что не должны. Но если да, то давайте договоримся сразу, — я в упор посмотрел на него, — в полицейских не стреляем.

Некоторое время Харви молча разглядывал меня, почесывая кончик носа указательным пальцем.

— Так-так, — наконец тихо произнес он. — О'кей. Я собирался сказать то же самое. — Он заметно оживился. — Значит, легавых не убиваем. Но у нас может возникнуть проблема, если ребята, которые пытаются влезть в бизнес Маганхарда, настучат полиции, что он здесь. Тогда для них нет никакого риска и хлопот.

— Я уже думал об этом, — признался я. — Похоже, мы еще многого не знаем об этой работе.

* * *

Около одиннадцати мы вышли из ресторана. Снова начался дождь медленная ровная изморось, которая судя по всему могла продолжаться часами.

— Вы сняли комнату? — поинтересовался Харви.

— Нет. Не хотел заполнять бланки и вписывать свое имя.

— Тогда нам лучше пойти ко мне.

Я пристально посмотрел на него в свете фонаря. Он криво ухмыльнулся.

— Я прихватил с собой другой паспорт. На чужое имя.

Дойдя до его отеля, расположенного неподалеку от реки, мы незаметно поднялись к нему в номер. Это была чистая и скудно обставленная комнатка, наделенная не большей индивидуальностью, чем дохлая мышь. Харви сел на кровать, предоставив мне на выбор журнальный столик и стул. На вид ни тот, ни другой не годились для того, чтобы на них можно было сидеть. Пока я нерешительно топтался на месте, он достал из-под кровати старую матерчатую сумку с эмблемой авиакомпании «Эр-Франс» и вытащил оттуда скомканную черную шерстяную рубашку. Когда он развернул ее, я увидел короткоствольный револьвер в кобуре с какими-то сложными на вид креплениями.

— Извините, мне нечего предложить вам выпить, — коротко сказал Харви и, закатав правую штанину, начал привязывать кобуру между икрой и лодыжкой. Я пересек комнату и взял револьвер с кровати.

Это был пятизарядный «смит-вессон» с двухдюймовым стволом, ничем не отличавшийся от самого обыкновенного маленького револьвера, за исключением того, что деревянная рукоятка была толще обычной, чтобы его было удобнее держать. Но даже она не выглядела какой-то особенной: на ней отсутствовала тщательная отделка с выемками для каждого пальца. Все правильно, рукоятки с выемками предназначены для бездельников, которым некуда спешить и которые палят из револьверов только в тире по субботам.

Я с любопытством посмотрел на Харви. Он застыл с кобурой в руках, его глаза были прикованы к револьверу. Судя по всему, он не любил, когда кто-то другой держит оружие, особенно его собственное. Что и говорить профессионал.

Я бросил револьвер на кровать и кивнул на кобуру.

— Почему вы носите ее именно там?

Он расслабился и вернулся к своему занятию.

— Когда едешь в машине, оттуда его легче всего достать. Прицепите револьвер на пояс или под мышку и вы будете вытаскивать его неделю.

Что ж, вполне логично.

— А когда выйдете из машины, будете носить его там же?

— Нет, — буркнул он, продолжая возиться с кобурой.

Выждав минуту, я спросил:

— В этой штуке всего пять патронов. Почему не пистолет?

— Чтобы бить наверняка, нужна как минимум пуля тридцать восьмого калибра, — хладнокровно ответил он. — Пистолеты тридцать восьмого куда больше и тяжелее, к тому же они могут дать осечку.

Но я уже не слушал. Меня не особенно интересовали его взгляды на оружие, достаточно было того, что он вооружен. Для человека, жизнь которого зависит от выбранного оружия, существует только одна Истинная Вера — его собственная, и только один Истинный Пророк — он сам. Естественно, у каждого свои взгляды, потому-то у оружейников столько работы.

— А кроме того, вы что, думаете, что их будет больше пяти за один раз? — закончил он свою тираду.

Я покачал головой. По-прежнему сидя, Харви закрепил кобуру и сунул туда револьвер, тут же выхватил, и так несколько раз подряд. Выглядело это отнюдь не плавно и грациозно, как у ковбоев в вестернах, — это был яростный рывок, но мне понравилось.

Наконец, он встал и сунул револьвер в маленькую пружинную кобуру на левом бедре.

— А вы что-нибудь захватили?

— Да.

— Мерлен предупреждал, что вы вряд ли возьмете с собой оружие.

— Он ничего мне не говорил, но я одолжил кое-что у парижских друзей.

Предчувствуя его вопрос, я добавил:

— «Маузер» образца тридцать второго года.

Лицо Харви застыло: по-видимому, так он выражал крайнее удивление.

— Такой здоровый утюг? Это тот самый — с переключателем на стрельбу очередями?

— Тот самый.

Он слегка повел бровями, при этом одна приподнялась, а другая опустилась.

— Повезете его на трейлере? — с иронией спросил ом. — Или пошлете в Лихтенштейн почтой?

Я усмехнулся. Мне уже не раз доводилось выслушивать шуточки по поводу «маузеров», особенно образца 1932 года, рассчитанного на автоматическую стрельбу. Он весит три фунта, длиною в фут, имеет одну из самых неудобных рукояток на свете, а при стрельбе очередями удержать его труднее, чем разъяренную кошку. Но у него есть и свои достоинства, а кто не согласен, может катиться к черту.

— Я всегда считал, что для пистолета самое подходящее место — в руке. Если быстро соображаешь, то вовсе не обязательно уметь лихо управляться с оружием.

— Ну да, — кивнул Харви, стараясь, чтобы это прозвучало вежливо.

— Значит, «маузеры» вам не нравятся?

— Можно сказать и так. Но еще больше мне не понравится, если вы начнете распинаться передо мной об оружии.

— Вот и хорошо, — примирительно сказал я. — Я хотел убедиться, что мне не придется водить вас за ручку, как всех остальных.

Он снова повторил свой трюк с бровями.

— Хотели посмотреть, можно ли вертеть мной как вздумается?

— Ну, я же вас не знал. Разумеется, я слышал о вас разное… — Неожиданно его лицо окаменело и стало непроницаемым. — Но ведь они могли ошибаться, — поспешно добавил я.

Харви медленно расслабился и кивнул, уставившись в пол.

— Ну да, могли ошибаться. — Он поднял голову. — Возможно, мне понравится с вами работать. Пока вы будете помнить, что для того, чтобы начать стрелять, мне не потребуется разрешения в трех экземплярах. Вы узнаете, что я хочу стрелять, когда услышите выстрелы.

— Именно этого мне от вас и нужно.

Он улыбнулся.

— Мне приходилось работать с людьми, которые этого не понимали… вначале. — Затем его лицо вновь приобрело бесстрастное выражение. — И еще, нас наняли для разной работы: вас — чтобы доставить клиента в Лихтенштейн, меня — чтобы он остался жив. По большей части это будет одно и то же, но не всегда. Хорошо бы вам это запомнить.

Я кивнул, застегивая дождевик.

— Пора идти за машиной. Через двадцать минут встречаемся у реки.

— И все же мне кажется, что вы спятили, захватив с собой «маузер».

— Считайте это опытом, приобретенным на войне. Когда я начинал, то в ходу были в основном «стэны» и пластиковая взрывчатка. Разве не чувствуешь себя спокойнее, когда знаешь, что у тебя за спиной батальон автоматчиков?

Харви резко замотал головой.

— Только не за спиной. Если вы все-таки собираетесь стрелять из этой штуки, то я предпочел бы оказаться за спиной у вас.

Мы улыбнулись друг другу. Я подумал, не спросить ли его, почему он застыл, когда я сказал, что «слышал о нем разное», но решил, что этот вопрос не из тех, которые стоит задавать профессиональному телохранителю.

Впоследствии я часто размышлял, стоило ли мне его об этом спрашивать, но каждый раз убеждал себя, что он все равно не стал бы отвечать. К тому же момент был упущен.

Глава 4

План с машиной был прост и целиком позаимствован из старой военной практики. Любая передача — будь то машина, оружие или информация — всегда сопряжена с максимальным риском, поскольку в ней участвуют два человека, способные в случае поимки предать две группы своих коллег.

Я знал номер машины. Она должна была стоять запертая на площади у здания кафедрального собора, ключи — приклеены полоской липкой ленты под левым передним крылом. Все очень просто.

По-прежнему шел дождь, уменьшая число потенциальных свидетелей, хотя и без того после половины одиннадцатого на улицах Кемпера не было ни души. Свет фонарей отражался на мокрой брусчатке мостовой, когда я шел вдоль ряда машин, припаркованных по соседству с собором. Машин было много: большинство улиц в Кемпере узкие, и машины обычно паркуют на площадях.

Вскоре я обнаружил свою: черный «ситроен» с капотом обтекаемой формы, — всегда напоминавшим мне полуоткрытую устрицу. Проскользнув вдоль левого борта, я как бы невзначай сунул руку под крыло. Ничего. Я пошарил более тщательно. То же самое.

Я выпрямился и, медленно поворачивая голову, внимательно оглядел площадь. У меня было какое-то смутное неприятное чувство, которое обычно возникает в результате неумеренной игры воображения; неумеренной за исключением тех случаев, когда именно воображение может подсказать, что тебя ждет за углом.

Отсутствие ключей вовсе не обязательно должно было настораживать: люди и раньше забывали или путали приказы. Ключи могли быть под крылом с другой стороны, а возможно, водитель забыл прилепить их «скотчем» или же просто решил оставить их в замке зажигания. Я взялся за ручку дверцы и слегка потянул на себя — просто так. Дверца легко поддалась.

Одного взгляда оказалось достаточно для того, чтобы понять, почему водитель забыл все приказы.

Пятнадцать минут спустя я ехал на запад по набережной де Лодэ. У ресторана притормозил. Из-под навеса над входом вышел Харви Ловелл и, подойдя к машине, заглянул в окно.

— Пароль: Избавьте-Меня-От-Этого-Чертова-Дождя, — проворчал он, хлопнув дверцей и ставя на пол свою сумку. Затем он сделал какое-то быстрое движение — скорее всего перекладывал револьвер в кобуру на лодыжке.

Я отъехал от ресторана. Харви стянул свой пластиковый макинтош и бросил его на заднее сиденье.

— Все прошло по плану?

— Не совсем. У нас небольшая проблема.

— Мало бензина или еще что-нибудь в этом роде?

— Нет, с бензином все в порядке. Посмотрите на пол у заднего сиденья.

Он повернулся, некоторое время разглядывал труп, а потом в упор посмотрел на меня.

— Да, — тихо произнес он. — Действительно, похоже на проблему. Кто он?

Я свернул направо на шоссе № 785, удаляясь от реки. Промелькнул указатель на Пон л'Аббе.

— Наверное, его прислали пригнать машину.

— Это вы его?

— Нет, он уже был готов. Его прикончили и оставили в машине, а ключи в замке зажигания.

— Мне это не нравится, — подумав, буркнул он. — Почему они вот так взяли да оставили нам и машину, и ключи, и все остальное? Может, хотели посмотреть, кто заберет машину?

— Я уже думал об этом. Если за нами кто-то следит, то мы скоро об этом узнаем.

— Вы выяснили, как его убрали?

— Застрелили. Из чего, пока не знаю. Когда отъедем подальше от города, надеюсь услышать мнение эксперта.

Харви промолчал. Я покосился на него — он сидел, наклонившись вперед, огоньки на приборной панели освещали его нахмуренное лицо.

— Не такой уж я спец в этих делах, — наконец произнес он, — но постараюсь. А что потом?

— Избавимся от него на берегу моря или еще где-нибудь.

— Все остальное будем продолжать так же, как планировали?

— За это нам и платят.

После минутного молчания он тихо сказал:

— Похоже, нам придется отработать эти деньги сполна.

* * *

Выехав из города, я принялся испытывать машину: нажимал на акселератор, резко тормозил, делал крутые повороты. Я не ездил на «ситроене-DC» уже несколько лет, и, хотя это отличная машина, в обращении она требует особого подхода. У нее автоматическая коробка передач и привод на передние колеса. Рессоры, рулевое управление, тормоза, коробка передач все гидравлическое. В этой машине «вен» не меньше, чем в человеческом теле, и, когда они начинают «истекать кровью», «ситроен» умирает.

Кроме того, за последние пару лет конструкторы увеличили мощность двигателя. На максимальной скорости «ситроен» отлично ведет себя на французских дорогах: теперь к этому добавилась способность резко увеличивать скорость в течение нескольких секунд.

Мы быстро скользили по ровному шоссе без малейших признаков заноса на поворотах. Амортизаторы почти полностью поглощали толчки на ухабах. На прямых участках большие желтые фары освещали дорогу как на карнавале.

— Здесь есть печка? — спросил Харви.

— Наверное.

— Давайте найдем ее и включим.

Мне не было холодно. Хотя дождь продолжал идти, снаружи было тепло — скорее всего температура повышалась. Кроме того, всякий раз при воспоминании о нашем приятеле на полу машины меня бросало в жар. Впрочем, не исключено, что поездка с трупом на каждого действует по-разному. Пошарив по приборной панели, я включил печку и обогреватель заднего стекла.

На побережье, куда мы направлялись, не было больших деревень и крупных курортов, но местная дорога, несмотря на изобилие поворотов, оставалась ровной и широкой. Мы проносились между откосами, облицованными каменной плиткой: время от времени в лучах фар мелькали заброшенные мельницы.

Миновав Плонеур-Ланверн, мы взяли курс на Трегеннек — один из немногих городков в этой части страны, сохранивших старинное кельтское название. После выезда из Кемпера нам не встретилось ни одной машины, не говоря уже о пешеходах, так что если кто-то и мог за нами следить, то не иначе как с помощью радара.

Харви сидел молча, не сводя глаз с забрызганного дождевыми каплями ветрового стекла, по которому непрерывно скользили «дворники».

У указателя с надписью «Трегеннек» я сбросил скорость и выключил фары дальнего света, продолжая движение только при свете подфарников. Теперь машина ползла как черепаха, но до моря оставалось не больше мили. Дорога вела только к побережью, и мне совсем не хотелось, чтобы кто-нибудь задумался, что делает «ситроен» с парижским номером в такое время у моря. Постепенно дорога превратилась в широкую извилистую полосу из песка и гравия. Я остановился, выключил мотор и, открыв дверцу, услышал, как за невысоким бугром впереди глухо плещутся морские волны.

— Приехали, — сказал я.

Харви пошарил на заднем сиденье и достал свой макинтош.

— Что будем делать с нашим другом? Закопаем?

— Придумаем что-нибудь. Проверьте, что с ним, а я пока разведаю обстановку. — Открыв стоявший у меня в ногах бриф-кейс, я выложил на переднее сиденье сверток дорожных карт Мишлена в масштабе 1:200. Под ними лежала большая деревянная кобура. Открыв ее, я достал «маузер» и вставил в него обойму. Перевернув кобуру, прикрепил ее к задней стороне рукоятки как приклад и взвел курок. Теперь я был готов.

— Мне надо было засечь время, — хмыкнул Харви. — Вряд ли вы бы опередили Малыша Билли.[17]

— Я даже не тренировался и запросто мог бы провозиться еще минут пять.

— Я слышал, что Билли был пошустрее.

— В такую темную ночь мы вряд ли в кого-нибудь попадем. Тут важна громкость. У меня он будет тарахтеть как автомат.

— Тут вы правы, — кивнул Харви. — Ну ладно, заодно поищите место для могилы.

Я вылез из машины, захлопнув за собой дверцу. Понадобилось довольно много времени, чтобы глаза привыкли к полной темноте. Я двинулся вперед, осторожно нащупывая ногами дорогу. Через десяток шагов начался подъем и под ногами захрустела галька.

Пройдя еще несколько ярдов, я поднялся на гребень галечной гряды и даже при таком тусклом освещении смог разглядеть море ярдах в тридцати внизу — волны с шумом накатывались на берег после долгого путешествия через Атлантику. Открытый пляж насквозь продувался ветром и, с моей точки зрения, совершенно не годился для высадки маленькой лодки, но, по-видимому, у Маганхарда не было особого выбора. Что ж, по крайней мере плохая погода гарантировала, что здесь не будет посторонних.

Я спустился с насыпи и, повернувшись к морю спиной, принялся осматривать окрестности. Справа, в нескольких ярдах от дороги, смутно вырисовывались очертания крупных предметов, похожих на хижины. Слева пляж был абсолютно пуст, за исключением какого-то неясного силуэта ярдах в двухстах. Я подошел поближе к хижинам — одна из них оказалась старым автобусом без колес с окнами, заколоченными досками. Никаких признаков жизни. Я повернулся и зашагал на север вдоль обращенной к суше стороны гряды.

Вскоре я наткнулся на большой знак с облупившейся краской и изображением большого черепа с надписью «MINEN!». Значит, это старое немецкое укрепление. Я немного постоял, пытаясь убедить себя, что к этому времени все мины должны были проржаветь, но потом понял: сколько ни размышляй, не угадаешь — они либо проржавели, либо нет. Я посмотрел в сторону моря.

Волны докатывались до самого подножия гряды, обнажая узкую полоску песка. Камни у кромки берега все еще были мокрыми: похоже, начинался отлив. Я пошел назад к машине.

Мои глаза уже привыкли к темноте, и, перевалив через насыпь, я увидел свет в салоне «ситроена». Услышав мои шаги, Харви тут же хлопнул дверцей, и свет погас.

— Ну как, нашли для него место? — спросил он.

— Вы выяснили, отчего он умер?

— Более или менее. В него всадили три пули, думаю, с довольно близкого расстояния, может быть, даже через окно машины. Пули по-прежнему в нем, так что скорее всего это был мелкокалиберный пистолет: что-то около 6,35 миллиметра. Точнее сказать не могу — я же не хирург.

— Разве нельзя определить по размеру ран?

— Тут ничего не скажешь, — покачал он головой. — Если стрелять в упор, то входное отверстие снова стянется. Крови вытекло немного, значит, он умер быстро, если от этого кому-то легче.

— Только ему. — Я осветил труп фонариком, поскольку на площади у меня не было времени его рассмотреть. Это был широкоплечий коренастый человек с гладкими черными волосами и обвисшими усами, на лице его застыло характерное для мертвецов безучастное выражение. Харви расстегнул его грубый твидовый пиджак и рубашку, чтобы показать мне три аккуратных дырочки в груди.

Без особого желания, а только чтобы убедиться окончательно, я быстро ощупал спину водителя: выходных отверстий не было. Тогда я начал обыскивать его карманы.

— Без толку, — предупредил Харви. — Ни документов, ни водительских прав. Либо он ничего не взял с собой, либо убийца забрал все подчистую.

Тем не менее полностью его карманы не очистили: я нашел несколько банкнот и расписок, мелочь, а также ярлык с названием фирмы на пиджаке. Полиция быстро и без особого труда установит его личность. Возможно, именно этого и добивался убийца.

Еще я нашел кольцо с ключами, где на другом колечке поменьше, продетом в просверленную дырочку, висела пустая медная гильза.

Повернув ее к свету, я увидел, что капсюль пробит большим прямоугольным бойком. После длительного ношения в кармане маркировка слегка стерлась, но я все же смог разобрать «WRA-9 mm». Я протянул ключи Харви.

Он внимательно осмотрел гильзу.

— «Winchester Repeating Arms»,[18] — расшифровал он. — По-моему, мы поставляли им такие во время воины. Только, черт побери, что за странный боек?

— Автомат «стэн».

— Значит, он был в Сопротивлении?

Я кивнул. В этом не было ничего удивительного: любой, кто взялся бы за подобную работу для Мерлена, почти наверняка должен был участвовать вместе с ним в Сопротивлении. Да еще к тому же у него был «стэн». Это в фильмах все партизаны бегают с автоматами, но я-то знал, что их выдавали только людям, доказавшим свою меткость. Для всех остальных стрельба из «стэна» была самым быстрым способом израсходовать боеприпасы.

Стало быть, он столкнулся с кем-то, кто сумел незаметно подкрасться поближе и выстрелить, только будучи уверенным, что не промахнется. Я пожал плечами. Воина давно кончилась, и все мы многое позабыли, чего, впрочем, нельзя было сказать о наших противниках, кем бы они ни были.

Сунув ключи в карман мертвецу, я вышел из машины под дождь.

— Что с ним будем делать? — спросил Харви.

— Бросим в море. Сейчас отлив, да и все равно мы не сможем выкопать могилу в гальке или мокром песке.

— Да, скорее всего его подхватит течение и утащит в море.

— Наверное. А может, просто отнесет подальше отсюда. Через несколько дней точное время его смерти будет практически невозможно установить.

Харви как-то странно посмотрел на меня.

— Господи, я совсем не пытаюсь лишить беднягу достойных похорон, — продолжал я. — Все дело в том, что он для нас дьявольская обуза. Не дай Бог, что-нибудь случится и наш путь проследят до этого пляжа. Я не хочу, чтобы его здесь нашли.

Харви кивнул, и, подхватив труп, мы потащили его к морю. Он был тяжелым, поэтому шли мы медленно и неуклюже, но в конце концов доволокли его до кромки прибоя. Зайдя в море до колен, мы бросили его в воду. Он тут же всплыл, и на секунду мне показалось, что он не хочет с нами расставаться. Но потом я заметил, что каждая волна относит его все дальше.

Поднявшись на насыпь, я обернулся. Горизонта не было видно; в темноте море и небо полностью сливались. На всякий случай я достал фонарь и просигналил «О'кей» азбукой Морзе. Ответа не последовало.

Впрочем, иного я и не ожидал: в такой дождь и при полной неразберихе в организации всей операции Маганхарду надо было опоздать по меньшей мере на час, прежде чем я начал бы волноваться. Я только надеялся, что у него хватит ума не входить на яхте в пределы трехмильной пограничной зоны и остаток пути во французских территориальных водах проделать на маленькой шлюпке.

Предстояло долгое ожидание под дождем, но совсем не обязательно было мокнуть вдвоем.

— Идите в машину, — сказал я Харви. — Смените меня через четверть часа.

Он ничего не ответил, даже не шелохнулся. Я посветил фонарем ему в лицо, и он резко отдернул голову.

— Уберите этот чертов фонарь!

— Извините.

— Никогда больше так не делайте. Я должен видеть. — Судя по голосу, он явно нервничал.

— Извините, — повторил я. — Вы что, не хотите посидеть в тепле?

— O'кей, — сказал он, по-прежнему не двигаясь с места. — У вас не найдется чего-нибудь выпить?

— Вот уж не думал, что вы сегодня будете пить.

— А я не думал, что мне сегодня придется возиться с трупами.

Действительно, с моей стороны это было непростительной глупостью. Я должен был помнить, что профессиональные стрелки не любят, когда им напоминают о конечном результате их работы, а ведь я даже заставил его осматривать труп в поисках пулевых ранений.

— Извините, — в третий раз сказал я. — У меня в кейсе есть бутылка шотландского. Подождите, сейчас принесу.

Я сходил к машине и вернулся с бутылкой. Сам я не особенно любил этот сорт, но ничего другого мне не удалось купить во время полета из Лондона. Я открыл ее в поезде, билет на который стоил куда дороже бутылки, но в ней оставалось еще три четверти.

Подойдя к берегу, я помигал фонариком в сторону моря и протянул бутылку Харви.

— Нет, спасибо, — пробормотал он. — Я передумал.

Я свирепо уставился на него сквозь пелену дождя. Я вымок до нитки, продрог и не испытывал ни малейшей радости по поводу того, что сначала мне пришлось обыскивать труп, а потом бросать его в море. Теперь в довершение ко всему я имел дело с телохранителем, который, черт бы его побрал, не мог решить для себя простой вопрос — хочет он выпить или нет?

Так или иначе, самому бы мне выпивка не помешала. Я глотнул прямо из горлышка и протянул бутылку Харви.

— Хлебните. Поездка будет долгой.

Он схватил ее, взмахнул рукой, и бутылка, брошенная на гальку, разлетелась вдребезги.

— Говорят вам, не хочу!

Глоток виски свинцом лежал у меня в желудке, во рту был мерзкий привкус.

— Сколько времени вы уже не пили? — тихо спросил я.

Он лишь тяжело вздохнул.

— Сколько? — повторили.

— Не волнуйтесь, со мной все будет в порядке.

Ну конечно, волноваться не о чем. За исключением того, что телохранитель оказался алкоголиком. Только и всего.

Теперь я хотя бы знал, почему он не стал дожидаться пенсии от американской службы безопасности.

— Так сколько? — злобно переспросил я.

— Почти сорок восемь часов. Я делал это и раньше. Я выдержу.

Странное дело — послушать их, так они все могут выдержать: сорок восемь часов, неделю или несколько недель.

— И теперь вас начнет колотить?

— Нет, это уже прошло и не начнется, пока я снова не выпью.

Его спокойное заявление, что он будет продолжать пить, просто потрясло меня. Я открыл было рот, чтобы сказать ему несколько простых и выразительных слов, но передумал. Мне от него требовалось только одно: чтобы следующие двадцать часов он оставался трезвым, а потом это уже будут его личные проблемы.

С другой стороны, хорошо, что он не обещал оставаться трезвым всегда. Когда алкоголик вдруг вспоминает, сколько тянется это «всегда», то тут же хватается за бутылку. Но вот потерпеть еще один день — это можно; начинать пить раньше ему просто не имело смысла.

Несколько минут мы стояли молча. Волны с шумом разбивались о берег, но ровный стук дождевых капель слегка приглушал гул прибоя. Я вновь помигал фонарем и спросил:

— У вас уже была первая амнезия?

Он издал звук, который при желании можно было принять за смешок.

— Вы имеете в виду полную отключку памяти? Думаете, такие вещи можно запомнить?

Другого ответа я и не ожидал, но спросить стоило.

Первая амнезия, первый раз, когда вы не помните, что за чертовщина приключилась с вами прошлым вечером, говорит о многом. С этого момента вы начинаете катиться под гору и пути назад нет, во всяком случае, так утверждают врачи.

— Просто поинтересовался, — объяснил я.

— Если вы так интересуетесь, — проворчал он, — то должны знать, что никто не любит трепаться на эту тему.

Значит, он не поленился выяснить, на какой стадии болезни находится. Иногда они это делают. Когда наблюдаешь за тем, как сам катишься по наклонной плоскости, это помогает слегка притормозить. Меньше усилии, чем пытаться совсем бросить пить.

— Выходит, вы кое-что об этом знаете? — удивился он.

— Кое-что. Порой на войне выпивка была не редкостью, особенно на такой работе. Однажды я прочел об этом все, что смог достать. Хотел узнать, могут ли представлять опасность для конспирации такие люди.

— Ну и как?

Я пожал плечами, но, сообразив, что он меня не видит, сказал:

— Некоторые могут, другие — нет. Так или иначе, но войну мы выиграли.

— Да уж, я в курсе… Смотрите, свет!

— Что?!

Он показал на море.

— Туда смотрите. Нам сигналят.

Я посветил фонарем. В ответ замигал тусклый огонек. Я посмотрел на часы: начало третьего.

— Вряд ли это Маганхард, — возразил я. — Почти без опоздания.

— А вам когда-нибудь приходило в голову, насколько серьезно относится к делу по-настоящему крупный бизнесмен? — язвительно спросил Харви. — И что он всегда может нанять опытных профессионалов.

Мы посмотрели друг на друга.

— Нет, — ответил я. — Глядя на нас с вами, не сказал бы, что это приходило мне в голову. Но уж если нас наняли, то, может быть, стоит постараться?

Глава 5

Лодка ударилась о берег с резким протяжным скрипом. Несколько человек прыгнули в воду и ухватились за борта, удерживая ее в ровном положении. Следующая волна захлестнула их по пояс.

Мы остались стоять на берегу: во-первых, для этого наняли их, а во-вторых, мы уже достаточно промокли за этот вечер. Лодка представляла собой довольно широкий китобойный бот, обладавший хорошей остойчивостью для плавания в таком прибое. Он был не менее двадцати пяти футов в длину, что уже само по себе говорило о внушительных размерах яхты.

Один из прибывших подошел ко мне и сказал на ломаном английском:

— Рыба кусается.

Я попытался вспомнить нужный пароль. Вообще-то такие вещи хороши на переполненной народом улице, когда знаешь, что кажущаяся безобидной фраза ничего не выдаст, даже если ее подслушает посторонний. Здесь же пароль выглядел полной бессмыслицей, но Мерлен настаивал.

Наконец я вспомнил:

— И птицы поют.

Человек удовлетворенно кивнул и зашагал к лодке. Я посмотрел на Харви: он что-то засовывал под плащ.

Тем временем кто-то спрыгнул с лодки и медленно направился к нам. Подойдя поближе, он представился:

— Я — Маганхард.

— Кейн.

— Ловелл.

— Нас двое и на борту двадцать килограммов багажа. Насколько мне известно, у вас должен быть «ситроен».

Судя по его тону, он не спрашивал, все ли в порядке: он был в этом уверен. Уж чего мы не ожидали, так это подобного отношения. Серьезный клиент, как правильно предположил Харви. Впрочем, удивило меня не только это.

— Вас двое?

— Со мной секретарь, мисс Элен Джармен. — Маганхард стоял, дожидаясь, не скажу ли я что-нибудь еще. Насколько мне удалось разглядеть его в темноте, это был плотный человек в очках и без шляпы, в темном пальто, обтягивавшем квадратные плечи. Его голос своим ровным металлическим тембром напоминал испорченный диктофон.

Кто-то еще поднялся на галечную гряду и остановился рядом с Маганхардом.

— Все в порядке?

Чистый холодный голос, несомненно, принадлежавший англичанке. Еще никому не удавалось сымитировать чопорную манеру выпускницы привилегированного женского колледжа, а может быть, просто никто не хотел.

Это была высокая темноволосая девушка в черном пальто, мягко поблескивавшем под дождем.

— Полагаю, что да, — тем временем ответил Маганхард. — Багаж сгрузили?

Она оглянулась, и в этот момент из темноты вынырнул матрос с двумя чемоданами. Маганхард молча прошел мимо нас, поднимаясь по склону. Харви похлопал меня по плечу и, быстро нагнав его, пристроился чуть позади и справа, где и полагается быть телохранителю.

Я же, как и надлежало шоферу, пропустил всех вперед и занял место в конце процессии.

Матрос поставил чемоданы, точнее, большие саквояжи из лошадиной кожи, на багажник «ситроена». Маганхард кивнул, и тот пошел обратно к морю.

Харви, поглядывая по сторонам, стоял рядом с Маганхардом, закрывая его собой от возможного выстрела. Ответная стрельба — всего лишь незначительная часть работы телохранителя, главное — защитить клиента от пуль.

— Харви, где вы хотите сесть? — спросил я.

— На переднем сиденье.

— Может быть, там захочет сидеть мистер Маганхард, — тут же возразила девушка.

— Может быть, — согласился я. — В таком случае он будет разочарован. Места распределяет Харви.

— Мистер Ловелл, вы телохранитель? — спросил Маганхард.

— Да.

— Я говорил месье Мерлену, что телохранитель мне не нужен. Одного шофера вполне достаточно. Я не люблю стрельбу.

— Я и сам ее не люблю, — бесстрастно ответил Харви. — Вот только мы с вами — это еще далеко не все.

— Никто не собирается меня убивать, — продолжал упорствовать Маганхард. — Это вздорная идея месье Мерлена. Единственная опасность исходит от полиции.

— Я тоже слышал эту версию, — перебил я. — Но когда сегодня вечером мы забирали машину в Кемпере, там был труп.

Дождь тихо барабанил по крыше «ситроена».

— Вы хотите сказать, что его убили? — после короткого замешательства спросил Маганхард.

— Именно. Этот человек должен был доставить нам машину.

— Труп в этой машине? — простонала мисс Джармен.

— Сейчас его там уже нет.

— Что вы с ним сделали?

Я промолчал.

— Дорогая моя, — вмешался Маганхард, — неужели вам в самом деле интересно, что эти люди делают с трупами?

Тем не менее мне показалось, что он тоже потрясен.

— Если мы все-таки сядем в эту машину, — скучным голосом сказал Харви, — то я хочу, чтобы Маганхард сидел на заднем сиденье справа, у меня за спиной.

На этот раз они без возражений сели в машину на указанные места. Мне показалось, что Маганхарду и впрямь не по себе.

* * *

Миновав Трегеннек, я включил фары, но движение продолжал на второй скорости: мне не хотелось, чтобы складывалось впечатление, будто мы торопимся. Уже одно то, что в такое время суток кто-то едет со стороны моря, выглядело довольно подозрительно.

Только когда мы проехали Плонеур-Ланверн, я перешел на третью. Струи дождя непрерывно стекали по ветровому стеклу, но тотчас же стирались «дворниками». Стараясь найти более удобное положение, я привалился к дверце.

Через некоторое время Харви первым нарушил молчание.

— Вы думаете, они будут караулить нас в Кемпере?

— Не знаю. Возможно.

— Мы не можем как-нибудь улизнуть?

— Только если делать объезд, но это займет чертовски много времени. Нам все равно придется пересекать реку. В Кемпере только один мост, а до ближайшего — десять километров.

— А, собственно, почему кто-то должен нас поджидать? — спросил Маганхард.

— Мистер Маганхард, я все думаю о человеке в машине. Ведь кто-то знал о нем, стало быть, не исключено, что они знают и о нас.

— Они могли следить за вами или за мистером Ловеллом от самого Парижа.

— Нет. — Я даже не стал обсуждать это с Харви.

— Откуда такая уверенность? — требовательно спросил Маганхард.

— Мы знаем, как быть уверенными.

«Ситроен» мчался по пустой широкой каменистой дороге между стен, сложенных из булыжников. Мой «маузер» лежал в бриф-кейсе, а перед выездом я успел переобуться в серые мокасины, которые в долгой дороге гораздо удобнее, чем обычная обувь.

— Надеюсь, вы постараетесь избегать неприятностей вместо того, чтобы потом их мужественно преодолевать, — после паузы сказал Маганхард.

— Постараюсь, — заверил я его. — Но пока мы не покинем Бретань — а это двести километров, — особенно выбирать не приходится. Вы прибыли вовремя, и мы можем этим воспользоваться: ехать как можно быстрее. Возможно, они не успели приготовить нам встречу.

Впрочем, сам я не очень-то в это верил: кто-то же оказался готов к встрече с водителем «ситроена» два с половиной часа назад. Но выбора по-прежнему не было.

Мы въехали в Кемпер, и я переключился на вторую скорость; при этом двигатель «ситроена» застучал громче, чем хотелось бы, но меня оправдывало то, что на незнакомой машине всегда легче научиться прибавлять газу, чем сбрасывать скорость. Харви снял локоть с ручки дверцы и потянулся к лодыжке. Теперь мы медленно ползли по направлению к набережной.

За исключением вереницы припаркованных машин, улица была пуста и напоминала сверкающий под дождем туннель, тускло освещенный фонарями, наполовину скрытыми в мокрой листве растущих вдоль реки деревьев. «Ситроен» мелко подрагивал на булыжной мостовой.

— Здесь вам надо было свернуть направо, — сказал Харви. — Это улица с односторонним движением.

— Знаю. Надеюсь, они этого не ожидали.

Выключив подфарники, чтобы номер машины было невозможно разобрать, я мягко нажал на акселератор. Вскоре мы добрались до конца набережной, пересекли мост с односторонним движением и, резко развернувшись в обратную сторону, проехали мимо бензоколонки на шоссе № 165 с таким видом, будто и не нарушали правил дорожного движения. Домов вокруг становилось все меньше.

— Кто-нибудь заметил что-то необычное? — спросил я.

Никто не ответил. Через некоторое время Харви сказал:

— Лично я бы не стал устраивать засаду в центре города — слишком много рекламы. Тем более они знают, что мы уже нашли труп водителя и теперь будем отстреливаться.

— Вероятно, они хотят, чтобы мы поскорее покинули эту часть страны, недаром же оставили нам машину.

Выехав из города, я впервые увеличил скорость до девяноста пяти километров в час. Пришла пора убегать.

— Почему они это сделали? — подозрительно спросил Маганхард.

— Понятия не имею. Возможно, решили, что одного трупа на город вполне достаточно. Вы, мистер Маганхард, должны знать об этих людях больше меня.

— Вы считаете, что я знаком с подобными людьми? — сухо поинтересовался он.

— Но ведь охотятся за вами, а не за нами. Мы здесь, потому что вы здесь.

— Простите, но среди моих знакомых нет наемных убийц. Я веду очень замкнутый образ жизни.

Я покосился на Харви и в свете фонаря увидел, как тот усмехнулся.

Тем не менее оставался еще один вопрос, который Маганхард мог помочь прояснить.

— Значит, вы считаете, что они способны нанять профессиональных убийц?

— Ну разумеется. Если кто-то хочет меня убить, как считаете вы с месье Мерленом, то это самый простой способ.

— Не обязательно. — Я покачал головой. — Настоящий профессионал в этом деле — птица редкая. Большинство убийств совершается в состоянии аффекта или просто по ошибке; обыкновенный же воришка просто так убивать не станет. Можно, конечно, нанять какого-нибудь психопата или юнца-наркомана, который любит размахивать пушкой, но это не профессионалы и они не справятся с такой работой. Чтобы найти человека, на которого можно положиться, нужно очень хорошо знать Францию.

— Но нашел же месье Мерлен вас, — возразил он.

— Мерлен знает Францию. — Я подумал, не сказать ли ему, что даже при всем этом он нашел лишь шофера, который после войны почти не занимался подобными вещами, и телохранителя, в лучшем случае еще не ставшего законченным алкоголиком. Впрочем, пока клиент не начал жаловаться, оправдываться не имело смысла.

— И все же, — не отставал я от Маганхарда. — Люди, которые их наняли, знают Францию?

После долгого молчания он медленно произнес:

— Боюсь, что я не имею ни малейшего представления о том, кто их нанял.

Я пошарил у сиденья и опустил на пару делений гидравлические рессоры, так как теперь мы ехали по дороге с отличным асфальтовым покрытием. Кроме нас, на шоссе никого не было, и, включив дальний свет, я держал сто двадцать километров в час.

Дождь продолжался с той же скучной монотонностью. Передняя и задняя печки работали на полную мощность, а поскольку мы начали путешествие мокрыми, то атмосфера в машине напоминала турецкую баню. Но это не имело значения, главное — мы двигались вперед.

При въезде в Кемпере наше путешествие чуть было не закончилось сворачивая налево под уклон, я слишком резко вывернул руль, и нас занесло. На несколько секунд машина потеряла управление, но я поспешно снял ногу с педали акселератора, и «ситроен», взвизгнув покрышками, выровнялся. Я посмотрел на Харви: он сидел, удобно устроившись, руки его небрежно покоились на коленях, и в мою сторону он даже не глянул. Его занимала только собственная работа — мою же он оставлял мне.

В самом Кемпере городские власти затеяли ремонт дороги, по-видимому, решив таким своеобразным способом отметить начало туристического сезона, и нам пришлось объезжать огромные кучи вывороченных из мостовой булыжников, но сразу за городом шоссе вновь стало ровным и свободным.

Вытащив из кармана пачку сигарет, я протянул ее Харви. Не говоря ни слова, он раскурил одну, передал ее мне, а сам закурил свой «Житан».

Некоторое время он о чем-то размышлял, а потом сказал:

— Если вы не хотите, чтобы они знали, сколько нас, я могу выйти и перебить все задние подфарники.

— Нет, пожалуй, не стоит, — подумав, ответил я. — Тогда нас в два счета остановят жандармы из-за неполадок в осветительной системе, а мы должны выглядеть приличными и законопослушными гражданами.

Харви выпустил струю дыма в поток воздуха из вентилятора на приборной панели.

— Ну да, я это заметил в Кемпере на той улице с односторонним движением.

— Военные называют это оправданным риском.

— Я думал, так бывает, только когда они случайно побеждают. А вообще-то лучше всего было использовать маленький грузовичок, его бы никто не заподозрил.

— Они бы обратили внимание на номер. Любой полицейский заинтересовался бы, что делает грузовичок для доставки продуктов с парижским номером в Бретани или у швейцарской границы.

— Возможно. Тогда нам надо было раздобыть трейлер.

— Откуда? К тому же я не умею их водить.

Некоторое время Харви курил, держа сигарету в левой руке. Делал он это так ловко, что его можно было запросто принять за левшу, если бы я не знал, для чего он оставляет свободной правую руку.

— Да, наверное, вы правы, — наконец пробормотал он. — Жаль, что у нас не было времени как следует все обдумать.

— Если бы у нас было больше времени, мы бы вообще не взялись за это дело.

— Наверное. — Харви окинул взглядом приборную панель. — Когда вам надо будет заправляться?

— Еще рано. — Стрелка датчика показывала, что бак почти полный. — Надеюсь, бензин нам не понадобится до рассвета: тогда на дорогах будет больше машин.

— Рассвет примерно в пять тридцать.

Я удивленно вскинул брови: сам я не догадался поинтересоваться, когда рассветет, хотя, по идее, должен был это сделать. Меня оправдывало лишь то, что Харви гораздо дольше меня занимается подобными делами. Конечно, у него была своя проблема, но, не зная об этом, его можно было принять за жесткого, хладнокровного и расчетливого человека.

Я искоса посмотрел на него. Лицо Харви было спокойным; рука, державшая сигарету, не дрожала, но глаза внимательно ощупывали каждую стену, дом, дерево, стоило им возникнуть в свете фар и промелькнуть мимо нас, доказав свою безобидность.

Казалось, что я слился с машиной. В таком большом «ситроене» задние сиденья расположены достаточно далеко, чтобы их пассажиры не дышали вам в затылок; от наших мы уже полчаса не слышали ни звука. Они как будто исчезли, превратившись в неодушевленный груз, значивший не более чем обрывки смутных воспоминаний. Остались только мы с Харви в темной кабине автомобиля, летящего сквозь ночь со скоростью пули.

Это был один из тех случаев, когда всем своим существом ощущаешь, что машина не подведет. Мне казалось, что я наизусть знаю это ранее не знакомое шоссе и с точностью могу сказать, когда будет крутой поворот, очередной спуск или подъем. Порой такое случается, и если у вас возникает подобное чувство, то вы на какое-то время в безопасности. Но хуже нет, когда оно исчезает, а вы этого не замечаете.

Часы на приборной панели показывали половину четвертого. Два часа до рассвета. Шестнадцать часов до Лихтенштейна.

Глава 6

В четыре часа утра мы въехали на центральный проспект Ванна, с обеих сторон обсаженный деревьями. Это был самый крупный город, попавшийся нам за последний час.

Я повернулся к Харви.

— Прямо перед вами в кармане лежит путеводитель Мишлена. Будьте добры, найдите, где здесь почтамт. Я хочу позвонить Мерлену, если, конечно, там есть телефон.

— Зачем?

— Он просил меня поддерживать связь. Возможно, он сумеет выяснить что-нибудь об убийстве в Кемпере, это может нам пригодиться.

Харви принялся листать путеводитель.

— Так, вот здесь поверните направо, теперь прямо по этой площади. Почта будет ярдов через двести по правой стороне.

Я подкатил к темной телефонной будке и выключил мотор. Наступившая тишина настолько поразила меня, что я невольно испугался, какой же, должно быть, шум издает «ситроен», но тут же мотнул головой — слишком мало мы проехали, чтобы начинать нервничать.

Будка была открыта, и довольно быстро мне удалось разбудить телефонистку. Я попросил соединить меня с парижским номером Анри.

Телефон прозвонил несколько раз, а затем заспанный женский голос произнес:

— Алло?

— Est il possible de parler a Henri? Voici Caneton.[19]

Короткая пауза, потом:

— II vous donnera un coup de telephone dans quelques minutes. Quel est le numero?[20]

Я продиктовал ей номер, повесил трубку и вернулся к машине.

— Еще не дозвонился, — сказал я Харви. — Он нам перезвонит. — Усевшись на переднее сиденье, я закурил сигарету.

— Зачем вы ему звоните? — спросил Маганхард.

— Хочу рассказать, что случилось с его человеком в Кемпере, и посмотреть, как он на это отреагирует. К тому же он может что-нибудь посоветовать.

В голосе Маганхарда появились металлические нотки.

— Мне казалось, что вы специалист.

— Специалист — это тот, кто знает, когда обратиться к специалистам.

Зазвонил телефон, и я поспешно выскочил из машины.

— Месье Канетон? — послышался голос Анри.

— Привет, Анри. Плохие новости: ваш кузен в Бретани болен, очень болен.

— Плохо. Как это случилось?

— Неожиданно… очень неожиданно. Как вы считаете, что мне делать?

— Он… о нем хорошо позаботились?

— Там, где он находится… день-другой с ним все будет в порядке.

— Тогда, я полагаю, вам следует ехать как ехали. Вы звоните из Ванна?

— Да. Я просто беспокоился, что болезнь может оказаться… заразной. Вы не в курсе, в последнее время ему не приходилось бывать рядом с источником эпидемии?

— Пока ни о чем таком не слышал, утром выясню поточнее. Вы мне перезвоните?

— Непременно. Спокойной ночи, Анри.

— Aurevoir, Caneton.[21]

Я сел в машину и завел мотор.

— Он ничего не знает… Мы можем повернуть отсюда в сторону Ренна, потом на Ле-Ман, а дальше — по северной трассе, но дорога там неважная. Мне кажется, лучше продолжать двигаться к Нанту. — Большой желтый трейлер «берлие» вывернул из-за угла и пронесся мимо, сотрясая все вокруг.

— Ну ладно, поехали, — бросил Харви. — К завтраку на дороге будет полно этих штуковин.

Шоссе стало прямее, и я увеличил скорость. В свете фар все чаще мелькали окруженные зеленью фермерские домики. Мы почти выехали за пределы Бретонского полуострова, однако я уже не чувствовал дорогу так, как раньше. Мы по-прежнему двигались вперед, но магическое ощущение слияния с дорогой было потеряно.

Время от времени нам попадались трейлеры и грузовички с окрестных ферм, выбрасывавшие из-под задних колес потоки воды и грязи, издали похожие на клубы дыма. Я понял, что мы должны оставлять за собой след наподобие кильватерной волны от торпедного катера, я успокоился: при всем желании никто не смог бы разобрать наш номер.

Все молчали, только иногда вспыхивал огонек зажигалки, когда Харви или девушка прикуривали. Начался последний и самый долгий час перед рассветом. Это время, когда вдруг понимаешь, что не удалось накопить сил для нового дня; время, когда больным начинает казаться, что ночь тянется бесконечно, и они сдаются и умирают… время, когда опытный наемный убийца сидит в засаде, поджидая свою жертву.

Но, как ни странно, ничего не произошло. Вскоре после пяти мы миновали Нант, проехав мимо центра через юго-западные пригороды.

— Как у нас с горючим? — поинтересовался Харви.

— Кончается, но до Анжера, думаю, хватит. Пока что мы проехали двести пятьдесят километров.

— А мы не могли бы остановиться и позавтракать? — спросила мисс Джармен.

— Где-нибудь в районе Тура.

— Почему так долго?

— Там больше туристов, чем в других окрестных городах, а значит, приезжие не так хорошо запоминаются.

Мы продолжали двигаться по направлению к долине Луары по шоссе № 23. Хорошая, удобная дорога, за исключением тех отрезков, где она делала крутые изгибы по направлению к деревушкам, разбросанным вдоль реки. Транспорта заметно прибавилось: грузовички с рыбой, ехавшие от моря, другие — с овощами из близлежащих деревень. Стало гораздо больше тяжелых трейлеров: «берлие», «сомюры», «савьемы», «юники» и цистерны-«виллемы». Все эти махины имели вид плечистых приземистых солдат французского Иностранного легиона и ту же привычку сметать все на своем пути.

* * *

Понемногу начало светать: очертания деревьев и домов все четче проступали на фоне неба, свет фар казался бледнее. Мы ехали с приличной скоростью, к тому же встречный ветер начал разгонять тучи и дождь ослабел.

Когда стало достаточно светло, я повернул зеркало заднего обзора так, чтобы иметь возможность получше рассмотреть наших пассажиров.

На первый взгляд Маганхарду можно было дать около пятидесяти; его тяжелое квадратное лицо, лишенное каких-либо запоминающихся черт, застыло в недоверчивой гримасе. Густые черные волосы были аккуратно зачесаны назад. Он сидел совершенно неподвижно, напоминая металлическую статую периода 30-х годов, когда было принято передавать внешность мягко и стилизованно, дабы подчеркнуть, что это Настоящее Искусство.

На нем были квадратные очки в толстой черной оправе и бронзового цвета дождевик очень простого покроя; на запястьях поблескивали часы и золотые запонки прямоугольной формы работы одного из тех скандинавских дизайнеров, которые могут заставить нержавеющую сталь выглядеть на миллион долларов, а золото — на пятьдесят центов.

Мисс Джармен, напротив, производила совершенно иное впечатление.

У нее было изящное бледное лицо правильной овальной формы, с тонкими изогнутыми бровями, подведенными карандашом, которое не портило даже выражение легкого высокомерия. Две длинные пряди каштановых волос свободно спадали на плечи, как у Греты Гарбо[22] в роли королевы Кристины. Она крепко спала, плотно сжав губы.

Во многом она выглядела полной противоположностью своему шефу, хотя в чем-то они были схожи. По крайней мере было понятно, почему она сидела у него в приемной, и, на мой взгляд, это было единственное место, где он хотел ее видеть. Такой девушке, как эта, ничего не стоило выставить за дверь обладателя нескольких миллионов, при этом совершенно не ранив его чувств.

Скорее всего именно это качество и позволило ей купить котиковую накидку — на деньги Маганхарда, но абсолютно не в его стиле. Это была довольно легкомысленная вещица, стянутая поясом, под ней виднелась белая блузка.

Я покосился на Харви, вернул зеркало на место и вновь уставился на дорогу. Около шести утра впереди показался Анжер. Несмотря на хорошее шоссе, я был вынужден сбросить скорость, поскольку нас то и дело обгоняли огромные грузовики.

Мы медленно катили по широким пустым улицам мимо высоких старинных домов с окнами, закрытыми жалюзи. Когда французский город погружается в сон, он словно вымирает. Поэтому я никак не мог отделаться от ощущения, что еду через кладбище, и, сбросив скорость, старался ехать как можно тише.

Отсюда до Тура вели две дороги: главная автострада, петлями уходившая на север, и дорога для туристов, протянувшаяся вдоль Луары. В конце концов я решил, что в это время суток на автостраде будет больше грузовиков, чем туристов у реки, и выбрал Луару.

— Скоро мы остановимся, чтобы заправить машину, — объявил я. — С этого момента нам придется общаться с другими людьми, в кафе и так далее. Давайте решим, кто какую роль будет играть.

— Вы сойдете за француза? — спросил Харви.

— Если только не потребуется показывать паспорт.

— Французы убеждены, что овладеть их языком невозможно, и, если вы хорошо его знаете, им в голову не придет заподозрить в вас иностранца.

— У меня неважное произношение, — признался Харви. — Может, сделать вид, что я вообще не знаю языка? Скажем, обыкновенный небогатый турист из Муз-Дроппингс, штат Айова, а? Первый раз в Европе. Ну и ну, клевые у вас тут места!

Подумав, я повернулся к заднему сиденью.

— Как насчет вас, мистер Маганхард? Какой у вас паспорт?

— Я австрийский гражданин, проживающий в Швейцарии.

— Паспорт на ваше имя?

— Естественно.

— Ничего другого я и не ожидал, но все же подумал, что для человека в его положении он слишком честен.

— Тогда вам лучше говорить по-английски. — У него было не особенно хорошее произношение, да и на англичанина он не был похож, по крайней мере мне так казалось. Но для обыкновенного хозяина французского кафе сойдет и так. — Но если вам придется предъявлять паспорт, — быстро добавил я, — вообще ничего не говорите: ни по-английски, ни по-французски. То, что вы не знаете никаких языков, поможет вам сойти за человека, который впервые за границей.

Он фыркнул. Надо полагать, эта мысль пришлась ему не по вкусу, но он был вынужден согласиться.

— Мисс Джармен? — продолжал я.

— Разумеется, у меня английский паспорт, но мне кажется, я весьма неплохо владею французским.

— Я бы предпочел, чтобы вы оставались англичанкой. Вы похожи на англичанку и постарайтесь вести себя как аристократка. Если полиция будет искать секретаршу, то герцогиня вряд ли привлечет ее внимание. Задирайте нос по малейшему поводу.

— Мистер Кейн, я буду вести себя так, как мне заблагорассудится, — холодно отчеканила она.

— У вас отлично получается, — кивнул я.

Таким образом, мы превратились в английского бизнесмена, его подругу-аристократку, американского туриста и их приятеля-француза. Не совсем логично, но это все же не пара наемников, которым надо доставить австрийского бизнесмена и его секретаршу в Лихтенштейн.

Возможно, это нам не поможет, но нельзя было забывать, что, стоит нам совершить хоть одну ошибку, и мы попадем в тяжелейший переплет.

По той же причине я свернул на боковую дорогу и развернулся так, чтобы подъехать к бензоколонке с востока, чтобы создать видимость, будто мы направляемся из Парижа к атлантическому побережью.

К нам подошел сонный механик, и я попросил его залить в бак сорок пять литров бензина. Затем вышел из машины и потянулся, следом за мной выскользнул Харви, быстро осмотрелся и, оперевшись на крышу, встал у борта, обращенного к шоссе.

Я обошел вокруг «ситроена», чтобы впервые осмотреть его при свете дня, и остался доволен: шины почти новые, никаких заметных царапин или вмятин.

— Да, эта ваша Франция и впрямь симпатичное местечко, — громко сказал Харви. — Одно плохо — ваша кухня ни к черту не годится. Что бы я сейчас слопал, так это замороженного цыпленка с жареной фасолью, да, сэр!

Я окинул его испепеляющим взглядом, но деваться было некуда: на нас смотрел механик.

— Вы… вы, должно быть, шутите, да? — удивленно спросил я, широко раскинув руки. — Или вы… que dites vous?…[23] уже соскучились по вашему городку в Айове?

— А то как же, конечно. Небось мой папаша сейчас сидит себе на крылечке в качалке и прикидывает, как бы ему еще разок облапошить индейцев с их нефтяными скважинами.

Улыбнувшись механику, я кивнул в сторону Харви:

— Americain… II n'aime pas beaucoup la cuisine francaise.[24]

Механик глянул на Харви так, словно тот сбежал из террариума, и пожал плечами.

— Quarante six.[25]

Я протянул ему пятьдесят франков и сел за руль. По ка что мы провели всего лишь заспанного служителя с бензоколонки, но начало было положено.

Выехав на боковую дорогу, я развернулся за гаражом, и вскоре мы вновь оказались на главном шоссе. Часы показывали 6.35, небо на востоке было затянуто массой грязных рваных облаков, сквозь которые пробивались слабые лучики света, но солнца мы пока не видели.

Шоссе плавно петляло среди холмов, вдоль правой обочины тянулась довольно высокая каменная стена, построенная для защиты от весенних паводков. Поля были покрыты сочной зеленой травой: недаром долина Луары считается одним из плодороднейших фермерских районов Франции.

Обогнав пару грузовиков армии США, мы увидели первый указатель на Тур: большой пилон в форме Эйфелевой башни. Вскоре впереди показались шпиль кафедрального собора и кварталы многоэтажных современных домов. Ближе к центру мне пришлось сбросить скорость, поскольку улицы были забиты толпами клерков, спешивших на работу на жужжащих мопедах.

— Где будем завтракать? — деловито спросил Харви.

— Найдем местечко неподалеку от рынка, они должны быть открыты уже несколько часов.

Я переехал через мост и повернул в старую часть города. Она была забита грузовиками с рыбой и фруктами.

Чуть не доезжая до Пляс де Голль, я свернул на боковую улочку и остановился.

Харви пулей выскочил на тротуар, осматриваясь по сторонам и левой рукой удерживая Маганхарда и мисс Джармен в машине. Вокруг было полно народу.

— Можно было обойтись и без этой толпы, — тихо сказал он.

Я пожал плечами.

— С другой стороны, она может сыграть роль прикрытия.

— Прикрытие — это я. Только давайте не возводить это в привычку, хорошо?

Маганхард с девушкой вышли, и я запер машину.

Мы оказались на маленькой площади, окруженной невысокими пыльными домами, плоские фасады которых были залеплены яркими истрепанными афишами, по-видимому, оставшимися после прошлогодних гастролей бродячего цирка. В дальнем конце площади располагалась небольшая забегаловка без сидячих мест. Я повел всех за угол.

Буквально через несколько шагов мы наткнулись на другое кафе: маленькое и полутемное, но теплое и переполненное посетителями. Протиснувшись мимо группы людей в грязных синих комбинезонах и кожаных фартуках, пивших коньяк и обсуждавших результаты последних скачек, мы заняли столик в углу зала. Тут же подлетел официант, не глядя на нас, принял заказ на четыре кофе с рогаликами и исчез.

— Я бы предпочла кофе со сливками, — сказала мисс Джармен.

— Извините, но, боюсь, тогда бы нам пришлось выбирать между быстрым обслуживанием или вообще никаким. — Я вытащил пачку сигарет и предложил своим попутчикам. Она взяла одну. Харви отрицательно покачал головой, продолжая неотрывно наблюдать за входом. Я заметил, что Харви рассадил нас как профессионал, отлично знающий свою работу: он сел в углу лицом ко входу, справа от него — Маганхард, я закрывал его со стороны двери, а девушка — чуть в стороне.

— По какой дороге мы теперь поедем? — спросил Маганхард.

— На Женеву, никуда не сворачивая. Пока что мы проехали четыреста пятьдесят километров, и до швейцарской границы осталось около шестисот.

— Когда я окажусь в Лих…

— Тише!.. Пожалуйста, не говорите так громко.

Он презрительно скривился.

— Мистер Кейн, а вам не кажется, что вы шарахаетесь от собственной тени?

— Как знать! Вы же не сможете сказать, где и с какими неприятностями мы столкнемся. Просто я пытаюсь предусмотреть все. — Я глянул на часы. — Мы должны быть там к девяти или к десяти вечера, если ничего не случится.

Глава 7

Официант протолкался сквозь толпу и поставил на стол четыре больших чашки черного кофе и пластмассовую тарелку с рогаликами. Я попросил сливок для мадемуазель. Он вскинул брови, чтобы показать, как сильно я испытываю его терпение, и поинтересовался, уверен ли я, что потом нам не захочется еще и коньяка?

Лично я бы выпил с удовольствием, поскольку был на ногах гораздо дольше, чем любой из рыночных грузчиков у стойки, но решил, что могу потерпеть, раз уж и Харви держится.

Я оглядел стол. Девушка отрицательно покачала головой. Маганхард вообще не удостоил меня взглядом.

— Мне не надо, — сказал Харви. — Но вы не стесняйтесь.

— Нет, спасибо. — Я покачал головой официанту. Мы принялись за кофе с рогаликами, которые оказались свежими и теплыми. У одного из посетителей за соседним столиком был транзистор: спортивный комментатор сообщал сведения о результатах дневных заездов, и ревностные поклонники конного спорта сгрудились вокруг стола, отпуская язвительные замечания в адрес проигравших.

— Почему вы не выбрали более северную трассу? — спросила мисс Джармен. — Орлеан, Дижон и Нёшатель?

— Потому что эта мне больше нравится.

— Маганхард, — сказало радио.

Я застыл.

— …grand yacht de luxe appartenant a un financier international a ete arrete par line fregate de guerre aupres de la cote…[26]

Щелчок, и транзистор умолк. Я возмущенно посмотрел на Маганхарда.

— Черт бы вас побрал! У вас даже не хватило ума не заходить в пограничную зону! Ну-ну, теперь ваша команда запоет песни на таможне в Бресте.

— Потише, — перебил меня Харви. — Давайте не будем здесь скандалить.

Я глубоко вздохнул и призвал на помощь все свое самообладание.

— Вы правы. Никто ничего не слышал, о'кей? Мы просто туристы.

Подошедший официант поставил перед мисс Джармен кувшинчик со сливками.

— Каков будет новый план? — небрежно спросил Харви.

— Мы должны исходить из того, что команда рассказала все. Значит, полиция теперь знает, что Маганхард во Франции, и скорее всего в курсе, куда он направляется. Они знают, что вы находитесь с ним, — кивнул я девушке. — Узнают ли они, кто такие мы с Харви?

— Уверен, что нет, — заявил Маганхард.

— А как быть с машиной? — вмешался Харви. — Может, попробуем раздобыть другую?

Поразмыслив над его предложением, я был вынужден отказаться от этой затеи.

— Не думаю, что они уже знают номер нашей машины. У них уйдет несколько часов, чтобы выяснить, что она исчезла из гаража, и разослать телексы по всей стране. Мы не сможем взять машину напрокат, не предъявляя паспорта, а если угоним чью-то еще, то они скорее всего узнают ее номер, как только найдут «ситроен». Следовательно, нам придется от него избавиться… Нет, мы поедем на нем. Но, — тут я повернулся к Маганхарду, — распрощайтесь с мыслью, что сегодня вечером вы попадете в Лихтенштейн. С этого момента мы начинаем передвигаться окольными дорогами.

— Почему?

— Сомневаюсь, что местная полиция причинит нам какие-либо хлопоты. Информацию они получат не сразу, да к тому же не воспримут ее серьезно. Вряд ли деревенский полицейский понадеется поймать всемирно известного финансиста, так что и стараться особо не будет. Сюрте[27] — вот кто возьмется за нас как следует. Они отлично знают свое дело, но перекроют только главные магистрали. Поэтому, если мы станем держаться подальше от больших дорог, все будет в порядке, но это скажется на нашей скорости.

Маганхард уставился на свою чашку, а потом бесстрастно посмотрел на меня.

— Хорошо. Если сегодня мне удастся отправить сообщение, то я смогу позволить себе потерять еще одну ночь.

— Тогда поехали, — сказал Харви.

У меня хватило мелочи, чтобы заплатить за завтрак. Я оставил ее на столе и, подхватив свой бриф-кейс, направился к выходу. Не сговариваясь, мы разбились на пары: впереди шли Маганхард и Харви, мы с мисс Джармен — за ними.

Машин на площади стало больше. Прямо за нашим «ситроеном» был припаркован серый «мерседес», а перед ним — маленький зеленый «рено-4L». Харви и Маганхард подошли к машине… и, не останавливаясь, двинулись дальше. Я понял, почему они это сделали, и, обняв мисс Джармен за плечи, улыбнулся ей и прошептал:

— Продолжайте идти. У нас неприятности.

Мы завернули за угол, затем еще раз. Харви и Маганхард дожидались нас у парадного какого-то дома.

— Нас зажали между двумя машинами, верно? — сказал Харви.

— Да. И у обеих парижские номера.

— Значит, это не случайное совпадение, — кивнул он. — Что будем делать?

— Полиция действовала бы по-другому. Значит, это наши конкуренты. Они будут наблюдать за машинами и дожидаться нас.

— В том кафе на площади.

— Думаю — да.

Харви разжал ладонь и снова сжал ее в кулак.

— О'кей, — спокойно сказал он. — Придется сходить и попросить их отогнать машины. — Он повернулся к Маганхарду. — Не хотелось бы оставлять вас без охраны, но ничего не поделаешь. Стойте здесь, мы скоро вас заберем, хорошо? Кейн, вы готовы?

Прислонив свой бриф-кейс к двери и загораживая его телом, я достал «маузер» и быстро сунул его за пояс под дождевик. Ходить с ним было так же неудобно, как с аппаратом для искусственного дыхания, только не так заметно со стороны.

* * *

Мы снова завернули за угол, не сговариваясь прошли улицу, ведущую к площади, и повернули на следующую, чтобы выйти к кафе, не будучи замеченными из окон.

У входа на площадь Харви остановился, оценивая обстановку. Двое грузчиков медленно прошли мимо стоянки машин в дальнем конце площади и скрылись из виду.

Я оглянулся: улица, откуда мы пришли, была узкой и темной и, похоже, в это время дня совершенно безлюдной.

— Знаете, если бы я хотел спокойно поговорить насчет того, чтобы одолжить ключи от пары машин, то сделал бы это здесь, а не в кафе.

Харви едва заметно кивнул и двинулся вперед.

Мы были уверены, что распознаем их без труда. Так оно и вышло — в толпе рабочих с рынка они выделялись так же, как крокодилы в пруду с золотыми рыбками. И сидели они там, где и должны были, — за столиком у окна неподалеку от двери. Рядом с кофейными чашками лежала кучка монет, чтобы можно было выскочить из кафе, не дожидаясь официанта.

Оглядев их, Харви сразу определил лидера: небритого толстяка лет пятидесяти в плаще. Склонившись над столом так, что распахнувшийся макинтош скрывал его правую руку от остальных посетителей, Харви тихо произнес:

— Venez faire une promenade, mes enfants.[28]

Толстяк застыл и только слегка покосился своими желтоватыми глазами на Харви. Я с самоуверенной улыбкой придвинулся поближе к двум другим, дав им возможность хорошенько рассмотреть «маузер» у меня за поясом, и вновь отступил, внимательно наблюдая за посетителями.

Никто не обращал на нас внимания: официанта не было видно, остальные были заняты разговором.

— Marchez,[29] — скомандовал Харви.

Толстяк резко оттолкнулся обеими руками от стола, чтобы встать, но в этот момент мелькнуло что-то серебристое, послышался глухой удар, и его лицо исказилось от боли. Затем он осторожно накрыл левой рукой правую, оставшуюся лежать на краю стола и начавшую слегка кровоточить.

Прижав к себе револьвер, Харви медленно взвел курок. Тихий щелчок утонул в шуме разговоров. Толстяк открыл глаза и мрачно уставился на Харви. Тот повернул дуло в его сторону и нажал на спусковой крючок — выстрела не последовало только потому, что он придержал боек, но толстяк громко сглотнул.

Теперь стоило Харви отпустить большой палец, и револьвер бы выстрелил: он был безопасен в той же степени, что и граната с выдернутой чекой. Ни один человек, находящийся в здравом уме, не поверит, что в таком положении револьвер можно выбить из руки; поверит он только в то, что его запросто пристрелят, если он сделает слишком резкое движение.

Мы находились в кафе уже довольно долго — с минуты на минуту мог появиться официант и спросить, что мы будем заказывать, и тогда неприятностей не миновать. Я начал потеть. Но толстяк потел куда сильнее.

Не желая выглядеть испуганным, он нахмурился и слегка кивнул, чтобы показать, что готов встать. Харви: сделал шаг назад, и мы гуськом вышли из кафе.

Когда мы повернули за угол и прошли достаточно, чтобы нас не было видно с площади, Харви остановил процессию.

— Les clefs de la Mercedes et la Renault.[30]

Толстяк прислонился к стене и начал объяснять, что это не их машины и вообще, какого черта…

Харви лишь улыбнулся. Его лицо настолько подходило для такого рода улыбок, что я невольно вспомнил о других стенах, испещренных следами пуль, и о людях с завязанными глазами перед шеренгой автоматчиков. Затем он снова вытащил револьвер, и на этот раз щелчок прозвучал отчетливо.

Получив ключи, он протянул их мне через плечо.

Я придвинулся ближе, чтобы их взять.

— Мне понадобится около минуты, чтобы отогнать «мерседес».

— Сколько нужно, столько и занимайтесь.

Я потянулся за ключами.

До сих пор я знал о наших новых знакомых только то, что они подстроили ситуацию с припаркованными машинами, которая легко могла стать причиной перестрелки в самом центре Тура. Что, на мой взгляд, говорило только об их глупости. Но как бы то ни было, а понимали они друг друга с полуслова.

Я так и не уловил никакого сигнала, но первым из них начал тот, кто был замыкающим. Прыгнув вперед, он распластался на дороге. Харви резко повернулся, пытаясь поймать его на мушку, и в этот, момент толстяк, оттолкнувшись от стены, быстро сунул левую руку под плащ.

Я стоял позади Харви, и он не только закрывал мне линию огня, но и мог сбить меня с ног, если бы толстяк успел всадить в него пулю. Я рванулся назад, одновременно пытаясь выхватить «маузер».

Левой рукой вытащив пистолет, толстяк одновременно ударил Харви правым плечом, и они начали падать прямо на меня. Недолго думая, Харви прижал револьвер к его левому плечу и выстрелил.

Послышалось приглушенное «бах!», и толстяк, буквально подброшенный в воздух, шлепнулся на спину. Пистолет выпал из его руки и ударился о стену. Харви перекатился у моих ног. Третий противник прыгнул в сторону, рассчитывая напасть на меня с фланга.

Выхватив «маузер» из-за пояса, я переключил его на автоматическую стрельбу — было само время показать, на что он способен.

— Не вздумайте из него стрелять! — крикнул Харви. Но, увидев длинный магазин «маузера», мой противник отбросил мысль хвататься за оружие и поднял руки еще до того, как успел остановиться.

Я стоял, водя пистолетом из стороны в сторону.

— Venez chercher, mes amis![31]

Нервы мои были напряжены, и я был готов в любую секунду нажать на курок. Харви вскочил на ноги.

— Господи Иисусе, война давно кончилась. Кейн, успокойтесь. — Он повел своим короткоствольным револьвером справа налево, и двое оставшихся противников быстро попятились к стене. Толстяк в канаве громко застонал.

— Подгоните машину, — сказал Харви.

Неохотно спрятав «маузер» под плащ, я направился к площади.

* * *

Судя по всему выстрела никто не слышал, поскольку на этот раз всю его энергию приняло на себя плечо толстяка. Я бы не хотел осматривать эту рану.

Отогнав «мерседес» на пару ярдов назад и проверив шины «ситроена» на тот случай, если они решили подстраховаться, я сел в него и завернул за угол.

Харви медленно шел навстречу, не вынимая правой руки из-под плаща. Он скользнул на переднее сиденье, и я нажал на газ.

— Что вы с ними сделали?

— Сказал, чтобы они выудили его из канавы и отвезли домой… Черт, я оказался полным идиотом.

— То есть?

— Он был левшой, а я об этом не подумал. Я знал, что он главный, знал, что без него они ничего не начнут, но был уверен, что приструнил его, когда размозжил ему правую руку в кафе. Я должен был учесть, что он может оказаться левшой.

Я свернул за угол и сбросил скорость…

— Каждый имеет право на ошибку.

— Только не в моей профессии.

Протянув руку назад, я открыл задние дверцы. Не теряя времени, Маганхард и девушка с моим кейсом буквально влетели в машину. Я резко взял с места и повернул налево на Пляс де Голль, проскользнув в узкую щель между двумя грузовиками.

Неожиданно мисс Джармен наклонилась к Харви и сказала:

— От вас пахнет порохом.

— Верно, — кивнул тот. — Мне пришлось выстрелить в одного типа. Но он остался жив.

— Наверное, вам не повезло, — холодно бросила она.

— Да нет, так было задумано.

— Никакого удовольствия, — добавил я. — Вот если бы мы убили его у вас на глазах, тогда другое дело.

— Если бы вы угостили его парой своих острот, эффект был бы тот же, — парировала она.

Харви рассмеялся.

— Да, Кейн, сразу видно, что дама от нас не в восторге. Но, Боже, как же вы меня напугали.

— Я?

— Вы, вы. Вы так размахивали своей пушкой и вопили, что я уж подумал, что им достанется вся обойма. А я, между прочим, стоял как раз перед вами.

— Ну, я ведь говорил, что война меня многому научила.

— Это было давно. Не забывайте, мода меняется.

Я начал петлять по узким окраинным улочкам, пытаясь выбраться к автостраде, выходившей из города в южном направлении.

— Ну и? — спросил я. — Что вы думаете о наших противниках?

— Эти никогда не станут первоклассными спецами.

— И я того же мнения. Вы кого-нибудь из них знаете?

— Нет.

— Что они собирались делать? — спросил Маганхард.

— Я думаю, они нарушили все указания, — быстро ответил Харви. — Скорее всего им приказали сесть нам на хвост в Type, и это было нетрудно. В любом случае нам пришлось бы пересекать реку, а здесь всего два моста. Потом они должны были проследить за нами до какого-нибудь тихого местечка и там напасть. С такой машиной, как «мерседес», они могли спокойно висеть у нас на хвосте. Но мы остановились у этого кафе, и они решили, что так будет проще. Полный идиотизм.

Я кивнул: версия Харви выглядела довольно правдоподобно.

— Потому-то вы и не стали никого убивать?

Он окинул меня быстрым взглядом и спокойно сказал:

— Это было бы лишним. Они так медленно копались, что у меня было полно времени.

Мисс Джармен, вновь подавшись вперед, недоверчиво спросила:

— И вы не хотели никого убивать?

— Нет, хотя запросто мог.

На самом деле это было не совсем так. Лично я был даже удивлен, что обошлось без трупов.

Быть хорошим телохранителем вовсе не означает уметь быстро выхватывать оружие или бить без промаха. Это всего лишь, так сказать, дополнительные достоинства. Настоящий талант заключается в том, чтобы быть готовым к убийству — в любой момент и не задавая лишних вопросов. Телохранитель может быть быстрым как кошка и метким как Робин Гуд, но если он начинает обсуждать со своей совестью, готов он убивать или нет, то скоро окажется в очереди за пособием по безработице. Или, что более вероятно, попадет на тот свет.

А может быть, просто сопьется.

* * *

По-прежнему держа курс на юго-восток, я пронесся по бульвару Беранже и сунул Харви дорожную карту.

— Посмотрите, как нам лучше двигаться на юго-восток, но только по окольным дорогам.

— Хотите отвернуть подальше от автострады Бретань — Швейцария?

— Точно. Там должны быть полицейские кордоны.

Он зашелестел картой.

— Тогда нам надо в сторону Оверни.

— Это мысль, — кивнул я. — У меня там есть друзья. По крайней мере были когда-то.

Глава 8

На секунду мне показалось, что мы попались — в двух километрах от города на мосту через Шер. Шел ремонт моста, и половину дорожного покрытия сняли, обнажив серые бетонные фермы. Для проезда оставалась лишь узкая дорожка, выложенная деревянными брусьями, в начале которой стоял полицейский, пристально наблюдая за каждой машиной.

Потом до меня дошло, что он просто регулирует движение транспорта. Я медленно и осторожно проехал по мосту, и минуту спустя мы катили на юг по шоссе Д-27 мимо виноградников и новеньких пригородных коттеджей, выкрашенных яркой краской.

Мы пересекли всего одну национальную автостраду — никаких кордонов и патрульных машин — и оказались в относительной безопасности. Я гнал «ситроен» по узкой извилистой дороге, на прямых участках разгоняясь до девяноста километров в час.

В ходе подобных операций Сюрте не перекрывает все дороги подряд. У себя в штабе они втыкают в карту булавки с флажками и начинают рассуждать: «Они выехали отсюда во столько-то, следовательно, во столько-то должны быть здесь». Именно в этих районах они ставят кордоны и предупреждают дорожную полицию. Это чем-то напоминает расходящиеся по воде круги: чем больше времени прошло, тем шире и дальше отодвигается линия обороны. До этого момента я считал, что мы опережаем их на шаг, может быть, они даже не знали, что мы в Type. Но теперь я не смел рисковать и был вынужден скрываться на боковых дорогах, а это означало, что линия обороны может нас опередить. Так или иначе, а к вечеру они должны были предупредить швейцарских пограничников.

Очень хорошо. Сегодня вечером мы будем еще только в двухстах километрах от швейцарской границы, и не исключено, что к завтрашнему утру часть кордонов уже будет снята. Это напомнило мне еще кое о чем.

— Мы должны позвонить Мерлену.

— Зачем? — тут же спросил Харви.

— Чтобы поддерживать связь, а заодно узнать, не выяснил ли он чего-нибудь нового… Да, мистер Маганхард, если не возражаете, я бы хотел, чтобы он послал телеграмму от вашего имени.

— Зачем? Кому? — удивился тот.

— Капитану вашей яхты и команде. Что вам очень жаль, что так получилось, и вы надеетесь, что их скоро выпустят — что-нибудь в этом роде. Разумеется, ее перехватит полиция и, возможно, решит, что вы уже в Париже. Это может помочь.

Он издал свой металлический смешок.

— Хорошая мысль.

* * *

Когда мы выехали за пределы цветущей долины Луары, дорога стала еще более ухабистой и извилистой. Неровные обочины, корявые деревца и запущенные живые изгороди — все говорило о том, что никому до этого нет дела. И дорожные знаки тоже представляли собой старые ржавые таблички туристского клуба Франции, погнутые усилиями нескольких поколений местных мальчишек, бросавших в них камни.

Снова начался дождь, вскоре перешедший в настоящий ливень — вдоль обочин заструились мутные потоки воды, испещренные маленькими водоворотами. Шеренга тополей вдоль дороги напоминала промокших до нитки часовых, дожидающихся смены караула.

Харви снова углубился в изучение карты, затем сказал:

— Значит, вы хотите проехать южнее Клермоя-Феррана и углубиться в Овернь?

— Совершенно верно.

— По таким колдобинам быстро не проедешь.

— Если заблудимся, всегда можно спросить дорогу у полицейского.

Харви продолжал пристально смотреть на меня. Тут в разговор вмешался Маганхард.

— Теперь мы знаем, что нас разыскивает полиция. Что будет, если нас остановят?

Я пожал плечами.

— Если это не местный жандарм на велосипеде, от которого легко оторваться, мы остановимся.

— Что случилось с бравыми стрелками? — насмешливо спросила девушка. — Полиция — это для вас слишком?

— В каком-то смысле — да. Перед выездом мы с Харви договорились, что в полицейских стрелять не будем.

— Договорились? — удивился Маганхард. — А кто, собственно, давал вам такие полномочия?

— Мистер Маганхард, мне казалось, что вы не любите стрельбы.

— Я оплатил ваши услуги через месье Мерлена, — сухо отчеканил он, выстреливая каждое слово с размеренностью телетайпа. — Любая договоренность должна быть заключена либо с ним, либо со мной.

Мы с Харви переглянулись.

— Мы ранили его чувства, — со вздохом сказал Харви. — Кейн, остановитесь на следующем перекрестке. Я думаю, мы сможем добраться автобусом до Шатору, а оттуда поездом до Парижа.

— Давайте поставим вопрос по-другому, мистер Маганхард, — сказал я. — Хотите ли вы, чтобы мы стреляли в полицейских?

— Я хочу знать, почему вы решили этого не делать, вот и все, — после паузы ответил он.

— Если вы не видите разницы между наемными убийцами и жандармами, которым приказали вас арестовать… что ж, предположим, мы не будем затрагивать моральную сторону этого вопроса. Но подумайте, что с вами будет дальше.

— Не понимаю.

Я глубоко вздохнул.

— Насколько я понимаю, для вас это путешествие — лишь полдела. Когда оно закончится, вы же не захотите оказаться в положении еще более худшем, чем вы находитесь сейчас. В настоящий момент полиция разыскивает вас по обвинению в изнасиловании. Они будут стараться, потому что вы крупная шишка, а когда такие люди уходят от правосудия, всегда находится кто-то, кто начинает вопить, что это превратилось в тенденцию. Но это всего лишь изнасилование: помимо нас, у них есть и другие дела — ограбления банков, убийства, побеги из тюрем, угон машин — да все что угодно! Но стоит нам убить полицейского, и они бросят все дела и начнут охотиться только за нами. И даже если нам удастся ускользнуть, то рано или поздно они разыщут вас хоть в аду и добьются вашей выдачи. Ни одна страна в мире не будет защищать убийцу полицейского; у них ведь тоже есть своя полиция. Я достаточно ясно выразился?

— Если только это правда. Просто не верится, что полиция так отреагирует.

Харви закурил свои «Житан» и глубокомысленно заметил:

— Это образ мысли полицейских. На самом деле они не так уж против того, чтобы кто-то нарушал законы в принципе. Они ничего другого и не ждут. Разумеется, они работают над этими делами, но ровно в шесть расходятся по домам. Они не считают, что наступил конец света, если кто-то решил сделать своей жене пластическую операцию с помощью топора. Даже если ему удалось выкрутиться. — Харви выпустил струю дыма в ветровое стекло. — Полицейские вовсе не против, если ребята вроде нас удирают от них. Они тоже к этому готовы, и им это даже нравится. Тем самым мы подчеркиваем, что боимся их и уважаем. Но убийца полицейского? Он не убегал, Он не выказал ни малейшего уважения, и тем самым он не просто нарушает закон — он пытается его уничтожить. Он разрушает все, что, по их мнению, они защищают — закон, порядок, цивилизацию, — и так считает каждый из них. Это превращается в личное дело каждого. И они поймают этого человека во что бы то ни стало.

— Весьма любопытно, — пробурчал Маганхард.

Машина неслась вперед. Вокруг потянулись широкие зеленые пшеничные поля с большими фермами, с трех сторон окруженными каменной оградой и открывавшимися прямо на дорогу дворами, где копошились гуси, утки и куры. У гусей и уток был оскорбленный и встревоженный вид, словно у герцогинь, попавшихся на мелкой магазинной краже; куры же, судя по всему, решили, что чем дальше от дороги, тем лучше.

В остальном дорога была пустынной. Услышав шум приближающейся машины, люди оборачивались, ожидая увидеть соседа.

— Откуда вы все это знаете? — наконец спросила мисс Джармен. — Вы… я хотела сказать, кто вы такие?

— Я телохранитель, мисс Джармен, — спокойно ответил Харви.

— Но… как вы им стали?

— Точно так же парни спрашивают проституток, как они дошли до жизни такой, — сухо заметил он.

— Наверное, просто повезло, — подсказал я.

Харви улыбнулся.

— Я работал телохранителем в американской службе безопасности. Меня послали в Париж, когда встречались президенты. Мне здесь понравилось, я уволился, остался… и открыл частную практику.

Я заметил, что при этом его лицо осталось совершенно бесстрастным.

— Когда это было?

— Несколько лет назад.

Что ж, возможно, до увольнения он не был алкоголиком, а его болезнь является лишь прямым следствием этой «частной практики».

— А вы, мистер Кейн? — продолжала девушка.

— Я… что-то вроде торгового агента. В основном работаю на английские фирмы, экспортирующие свои товары на континент.

— Я думал, что вы были во французском Сопротивлении! — резко вмешался Маганхард.

— Нет, мистер Маганхард. В отличие от распространенного мнения, во французском Сопротивлении сражались именно французы, а не англичане или американцы. Я служил в Отделе особых операций. Меня сбросили с парашютом, чтобы я помог Сопротивлению организовать снабжение оружием и медикаментами. Только и всего. Воевали французы, а я лишь заряжал для них оружие.

— Где вы работали? — спросил Харви.

— В основном в Париже и Оверни. Но помотался по стране порядочно организовывал доставку, сам ездил с грузами.

— Ага, — задумчиво произнес Маганхард, словно показывая, что он понял, почему Мерлен выбрал меня. Для меня же это по-прежнему оставалось загадкой.

— Вас когда-нибудь арестовывали? — продолжал Харви.

— Один раз.

— Ну и как ноги?

— Хожу, как видите.

— О чем это вы? — удивилась мисс Джармен.

— Гестапо, — пояснил Харви. — Я слышал, что если, допросив человека, они не были уверены в его виновности, то перед тем, как его отпустить, выжигали на ногах отметины цепью. Когда такого задерживали во второй раз хоть через год, под другим именем и с новыми документами, — все, что надо было сделать, это посмотреть на его ноги. Тут же становилось ясно, что его уже раньше допрашивали. А для их куриных мозгов этого было достаточно.

— Они с вами это сделали? — после колебания спросила девушка.

— Да.

— Мне очень жаль.

— Это было давно, — помолчав, ответил я.

— Но не очень далеко отсюда, — тихо добавил Харви.

* * *

Пока мы ехали на юг, в сплошной пелене облаков показались рваные прорехи, сквозь которые засияло солнце, высвечивая на холмах яркие зеленые пятна. Дорога стала более узкой и извилистой, и я был вынужден сбросить скорость. Неожиданно мы оказались на разбитой каменистой грунтовке, тянувшейся через сосновый лес.

Я включил вторую передачу и проворчал:

— Ну и в глухомань вы нас затащили, Харви. Дайте-ка мне карту.

— Да это всего лишь небольшая voie ordinaire,[32] — покачал он головой. — Скоро дорога станет получше.

— Хорошо бы, — буркнул я. — Извините.

Проведя за рулем девять часов и гораздо больше времени на ногах, я чувствовал, что становлюсь слишком раздражительным. К тому же с такой дорогой был нужен глаз да глаз, не то что на междугородной трассе. Я устал и был голоден, но больше всего мне хотелось выпить.

Я покосился на Харви. Что ж, возможно, когда я пойду звонить Мерлену, мне удастся юркнуть за угол и по-быстрому пропустить пару рюмок.

Вскоре сосновый лес кончился и дорога вновь стала асфальтированной.

— Я же говорил, — усмехнулся Харви. — Когда будет ленч?

— Остановимся в первой же деревне. Может быть, мисс Джармен купит что-нибудь, пока я буду звонить Мерлену?

— Как хотите. Я бы предпочла что-нибудь горячее, но ведь вы, наверное, скажете, что заходить в ресторан слишком опасно.

— Мисс Джармен, я просто скажу, что это рискованно. А моя работа в том и заключается, чтобы свести любой риск до минимума.

Помолчав, она сказала:

— Прежде чем наша поездка закончится, мне надоест смотреть, как вы избегаете риска.

— Не исключено, — кивнул я. — Но точно так же вам может надоесть все время рисковать.

* * *

Минут через сорок мы добрались до маленькой деревушки, расположенной у самого пересечения дороги с шоссе № 140. Она состояла из крошечной площади и кучки домиков из грубого камня, прилепившихся к склону горы. Я медленно проехал мимо магазина, представлявшего собой нечто среднее между газетным киоском и парикмахерской, и затормозил на площади. Прямо напротив него находилась жандармерия с трехцветным флагом над входом. На двери висело объявление, гласившее, что ночью за помощью полиции следует обращаться в дом в двадцати пяти метрах справа.

— Останавливаться в другом месте не имеет смысла, — объяснил я, опережая возможные расспросы. — На незнакомую машину скорее обратят внимание, если она будет стоять где-нибудь на отшибе. Но мы здесь долго не задержимся.

Я пересек площадь и подошел к зданию почты, стоявшему в глубине маленького огороженного дворика, оставшегося еще с тех времен, когда почтовым дилижансам нужно было место для разгрузки. Войдя в телефонную будку, я снял трубку и продиктовал телефонистке номер парижской конторы Мерлена.

Интересно, прослушивается ли его телефон? Мало вероятно, чтобы так обошлись с известным парижским адвокатом, но ведь сейчас полиция наверняка гадает, что Мерлену известно о Маганхарде. Они должны знать, что между ними есть какая-то связь.

Секретарша Мерлена сказала, что он занят, но я попросил ее передать, что звонит Канетон и просит поскорее освободиться.

Наконец Мерлен взял трубку, но перед началом разговора я услышал, как он сказал кому-то:

— M'excuse, Inspecteur.[33]

Опытный юрист никогда не допустит, чтобы его случайно подслушали, он давал мне понять, что у него полиция.

— Алло? — сказал он. — Ах, месье, je suis desole, mais l'arpenteur…[34] — Мне было абсолютно все равно, что сделал и чего не сделал землемер: надо было бросать трубку и уносить ноги.

Но тогда инспектор станет вдвойне подозрительным. Мне следовало что-то ответить, и я решил обратить это себе на пользу.

— Я свернул на «крысиную тропу», на равнину. — Я быстро говорил по-английски, надеясь, что если нас подслушивают, то, кроме Мерлена, меня никто не поймет. — Думаю, вам стоит послать телеграмму на яхту от имени нашего друга. Это поможет сбить всех с толку.

Он еще раз извинился — мол, землемер и вправду лентяй, но что поделаешь: сейчас самое подходящее время для покупки дома.

— Постараюсь позвонить сегодня вечером, когда буду знать, где мы остановимся на ночь, — сказал я. — Ваш телефон прослушивается? Если да, то скажите, что цена на дом подскочила.

Но Мерлен заверил меня, что цена остается прежней — в конце концов его репутация всем известна.

Я усмехнулся.

— Спасибо, Анри. Раз уж вы занялись торговлей недвижимостью, присмотрите мне маленький домик в деревне, где никто не слышал о полиции и бизнесменах международного класса, О'кей?

Он обещал, что в любое время готов уделить мне все свое внимание. Мы попрощались, и я, вспотев, вышел из будки.

Идя к машине, я не мог отделаться от мысли, что совершил ошибку. Если телефон прослушивается или полиция по каким-то причинам решит установить, откуда был звонок, то я завалил все дело. На таких дорогах я не смогу быстро выбраться из зоны, контролируемой полицией. С другой стороны, чтобы каждый раз выяснять, откуда Мерлену звонили, им бы понадобился целый отдел, так что единственная опасность заключалась в том, что наш разговор могли подслушать. А уж если Анри уверен, что все в порядке, то так оно и есть.

Взвесив все «за» и «против», я все же зашел в кафе, где заказал двойной «марк», и, пока мне наливали, купил две пачки «Житана». На выпивку у меня ушла минута и еще полминуты на то, чтобы узнать, сколько отсюда ехать до Лиможа, хотя мы ехали в прямо противоположном направлении.

Когда я вернулся, Харви с любопытством посмотрел на меня. Я бросил сигареты на переднее сиденье.

— Если у вас кончились сигареты, одна пачка ваша. — Я завел мотор и медленно выехал с площади. — Что у нас на ленч?

— Хлеб, сыр, паштет, сардины и вишневый пирог, — сказала мисс Джармен. — Еще я купила бутылку красного вина, а если хотите, есть и перье.

— Мне перье — я за рулем.

— И мне тоже, — подхватил Харви. — Я стреляю. — Он усмехнулся. — Я даже не пропустил по-быстрому стопочку в кафе, как некоторые.

— Кто, я? — спросил я, придав своему лицу удивленное выражение.

Он безрадостно улыбнулся. Впрочем, не исключено, что он всегда так улыбался.

— Вы. Черт возьми, я же не против. Просто я знаю, как мало времени для этого нужно.

Глава 9

Мы поели в дороге — мисс Джармен раздавала бутерброды с сыром и паштетом. Попытавшись открыть сардины, она пролила на себя масло и, тихонько выругавшись, выбросила всю банку в окно, а затем совершенно хладнокровно заявила:

— Мне очень жаль, но сардины у нас кончились.

Маганхард издал свой металлический смешок. Доев кусок вишневого пирога, я закурил сигарету и почувствовал прилив сил. Даже если полиция постарается утыкать кордонами весь район, это еще не означает, что они меня поймают. Мы уже почти достигли Оверни, а когда я на знакомых дорогах… что ж, однажды гестапо пыталось поймать меня в этих местах с помощью кордонов…

Я прекрасно отдавал себе отчет, что это состояние вызвано не столько ленчем или хорошим знанием местных дорог, сколько выпивкой, и понимал, что оно продлится самое большее еще часа два. Но за это время я мог проехать изрядное расстояние.

Тем временем местность за окном начинала все больше напоминать пейзажи из средневековых рыцарских романов: высокие травянистые холмы, корявые деревца, покрытые шишковатыми наростами, разбросанные там и сям валуны и скалы, облепленные толстым мхом и похожие на зеленые бархатные диваны в гостиной какой-нибудь престарелой дамы. Окрестности производили впечатление декорации для оперы, постановщик которой пытается сделать так, чтобы на пение обращали как можно меньше внимания.

Все это мне очень не нравилось: я бы предпочел передвигаться по открытой местности, где приближающегося человека можно заметить на расстоянии ружейного выстрела.

— Где мы остановимся на ночь? — спросил Харви.

— У моих друзей.

— Из Сопротивления?

Я кивнул.

— А вы уверены, что они еще здесь? И все еще ваши друзья?

— Кто-нибудь обязательно найдется. У нас есть выбор: в этих краях я знаю многих. Когда-то здесь проходила «крысиная тропа» — по ней вывозили беглых заключенных, доставляли оружие и так далее.

Вскоре мы проехали через Ла-Куртин, армейский городок, сам по себе очень похожий на казарму: такой же открытый, пустой и чисто выметенный; на каждом углу по часовому. Затем мы нырнули в долину Дордони.

— Мистер Кейн, — сказал Маганхард и замолчал.

— Я слушаю, — подождав, отозвался я.

— Мистер Кейн, когда мы говорили… насчет полицейских, вы сказали, что могли бы «не затрагивать вопросы морали». Почему вы не стали возражать?

Мы с Харви переглянулись. За несколько часов старый стервятник не произнес ни слова — неужели обдумывал наш разговор?

— Не думал, что это вас так заинтересует, — тщательно подбирая слова, ответил я.

— Почему бы и нет?

— Возможно, я сделал слишком поспешный вывод, исходя из сложившихся обстоятельств — если учесть, что по всей Франции за вами охотятся отборные силы полиции и преступников. Но мне показалось, что вас это не особенно заинтересовало.

Я пожал плечами, надеясь, что он смотрит на меня.

— А если отбросить излишний сарказм, — спокойно заметил он, — то все-таки почему?

Вытянув шею, я посмотрел на него в зеркало заднего обзора. Как ни странно, на лице Маганхарда было совершенно не свойственное ему выражение, похожее на улыбку — скорее напоминавшую кривую царапину на сверкающих боевых доспехах, но тем не менее улыбку.

— Ну, скажем так — я стараюсь относиться без предубеждения к людям, которые открывают свое дело в Лихтенштейне, чтобы избежать уплаты налогов.

— Ага! Вы не сказали — скрываются от уплаты налогов. Не так ли, мистер Кейн?

— Нет, мистер Маганхард, я понимаю разницу. Уклонение — это незаконно, а я уверен, что все, что вы делаете, — законно.

— Но не слишком порядочно?

— На практике порядочность, как и многое другое, в основном сводится к честному обмену. Вы управляете заводами во Франции, Германии и так далее, но не платите налогов, чтобы поддержать экономику этих стран. Вот и все.

— Правительство любой из этих стран обладает достаточной властью, чтобы решить, что ей нужно больше моих денег, и на законных основаниях установить, сколько я им должен. — Его голос был похож на щелканье шестеренок из нержавеющей стали. — Им ничего не стоит это сделать. Вы считаете, что, уплатив эту сумму, я стану более порядочным?

— Сомневаюсь, мистер Маганхард. На мой взгляд, куда важнее, готовы вы платить или нет. Другое дело — должны ли? Возможно, вы просто путаете порядочность и законность.

— Уверен, что смогу объяснить, в чем разница.

— Думаю, что нет. Согласитесь, когда вы пересекаете границу, смысл такого понятия, как порядочность, не меняется.

Харви усмехнулся.

Подумав, Маганхард сказал:

— Мистер Кейн, похоже, вы занимаете довольно странную, хотя и весьма решительную позицию.

— Вы первый подняли этот вопрос, — пожал я плечами. — Лично меня совершенно не волнует, что вы платите меньше налогов. Тысячи людей делают то же самое, и это будет продолжаться, пока такие страны, как Лихтенштейн, и некоторые швейцарские кантоны имеют столь мягкие законы о налогообложении по одной причине — вытянуть немного денег из соседей. Но если урон будет слишком велик, то соседи примут меры и отстранят Лихтенштейн от участия в бизнесе.

— Мистер Кейн, должно быть, вы оказались в довольно затруднительном финансовом положении, если согласились помочь такому человеку, как я. Когда я разговаривал с месье Мерленом по радиотелефону с яхты, он сказал, что вы потребовали от него честное слово, это… обвинение, выдвинутое против меня, ложное, и что я еду в Лихтенштейн, чтобы спасти свои капиталы, а не присвоить чужие. Тогда вам хотелось быть уверенным, что я порядочный человек. — В голосе Маганхарда по-прежнему звучали стальные нотки.

— Порядочность, мистер Маганхард, понятие относительное. Например, я уверен, что вы гораздо порядочнее тех головорезов, которые напали на нас в Type. Вы не похожи на человека, который собирается кого-то убить напротив, убить хотят вас. Мне совсем не обязательно верить в вашу кристальную честность в отношении налогов, чтобы считать — помогая вам, я поступаю правильно.

— Так вы считаете, что месье Мерлен тоже смотрит сквозь пальцы на другое обвинение?! — Резкость его тона на секунду удивила меня, но потом я понял: любой, кто считает его честным и непреклонным человеком, автоматически должен был разделить и его точку зрения на изнасилование как на мерзкое и отвратительное преступление. Может быть, именно поэтому он даже не мог заставить себя произносить это слово, и говорил просто «это обвинение».

Интересно, подумал я, тот, кто его подставил, имел ли, помимо прочих талантов, и чувство юмора?

— Мерлен — хороший адвокат, — сказал я, — а он считает, что это было подстроенное обвинение. К тому же мне кое-что известно об этих вещах.

— Неужели? — оживился Харви. — Может, расскажете?

* * *

— Ну, прежде всего в этом деле вам не понадобятся свидетели: никто и не ждет, что насиловать будут при свидетелях. Все, что нужно знать, это был ли обвиняемый наедине с жертвой в таком-то месте и в такое-то время, и заявила ли потерпевшая, что ее изнасиловали там-то и тогда-то. Если вам удастся уговорить ее и в самом деле переспать с ним, то вы еще можете организовать медэкспертизу и заручиться показаниями врача. Но, с другой стороны, гораздо чаще кончается тем, что у вас есть только ее слово против его. Даже если обвинение проваливается и дело не доходит до суда, его репутация будет достаточно подмочена.

— Надо же, а я-то думал, что вы разбираетесь только в автоматах, — вполголоса заметил Харви.

— Откуда вы все это знаете, мистер Кейн? — спросила мисс Джармен.

— Однажды мне довелось самому участвовать в подготовке такого дела… О, не волнуйтесь, это было во время войны и вполне оправданно. Нам было необходимо избавиться от одного немецкого чиновника в Париже — он слишком хорошо работал. Разумеется, до суда дело не дошло, и вообще ничего не вышло бы, если бы самим немцам не нужен был повод для его перевода: они тоже считали, что он слишком хорошо работал. Вот мы и подкинули им такую возможность.

— А что случилось с девушкой? — спросила она.

— Мы вывезли ее из страны на тот случай, если будет расследование.

— Я имела в виду не это, — холодно сказала мисс Джармен.

— Понимаю. Ну, скажем так — она воевала и знала, на что идет.

— Мне все ясно, мистер Кейн, — нетерпеливо перебил Маганхард. — Но вы говорили о том, почему вы поверили, что это обвинение против меня подстроено.

— Да, верно. — Я выудил сигарету из пачки на сиденье, Харви щелкнул зажигалкой. — Здесь еще остается пара вопросов. Зачем кому-то могло понадобиться подставлять вас?

— Это в значительной степени затрудняет мои передвижения, — подумав, ответил он. — Особенно во Франции. Тем более что совершившие это преступление подлежат выдаче, так что меня могут арестовать где угодно. А если я окажусь в тюрьме, то… им будет гораздо легче сделать со мной то, чего мы пытаемся избежать. Все очень просто.

Я усмехнулся: он умел держать язык за зубами.

— Но девица молчала, пока вы не уехали из Франции. Это похоже на откровенную попытку запугать вас, чтобы вы держались отсюда подальше, не рискуя уладить это дело в судебном порядке. Кстати, почему вы этого не сделали, пока вас не было в стране? Французские законы это допускают.

— Месье Мерлен остановил все попытки сделать это. К тому же обвинение на этом не настаивало.

— Похоже, их самих собственная подставка не слишком-то обрадовала, если они побоялись, что девица может все испортить даже без вашего присутствия. Теперь самое главное: почему вы не пытались опровергнуть выдвинутое против вас обвинение? Если оно было подстроено, вы могли доказать свою невиновность. Конечно, это бросило бы на вас тень, но теперь-то вы в этом деле по уши и даже лишены свободы передвижения.

— Думаю, вы сами могли бы ответить на этот вопрос, мистер Кейн. — В голосе Маганхарда чувствовалось легкое удивление, если только это было подходящее слово для столь незначительного изменения тона. — Вы сказали, что в конечном итоге все могло бы свестись к моим показаниям против показании этой женщины. Не забывайте, что любой суд не застрахован от ошибок.

— Мистер Маганхард, я ведь не говорю о судебном процессе; до этого никогда бы не дошло, — озадаченно сказал я. Собственно, я и был озадачен, поскольку никогда не думал, что мне придется консультировать по вопросам юриспруденции обладателя многомиллионного состояния.

— Простите, я вас не совсем понимаю, — невозмутимо отозвался он.

— Когда речь идет о ложном обвинении в изнасиловании, то его плюсы и минусы превращаются в палку о двух концах, поскольку все зависит только от показании женщины. И если однажды ее удалось подкупить, то это можно сделать и во второй раз. Она просто не опознает вас, и дело развалится само собой.

— Я бы расценил это как напрасную трату денег, — ледяным тоном отчеканил Маганхард.

* * *

Мы с Харви переглянулись, но он только коротко улыбнулся и промолчал.

— Послушайте, мистер Маганхард, — осторожно заметил я, — но ведь это могло бы сберечь вам деньги. Предположим, вы бы еще месяц назад обратились ко мне с предложением разыскать эту женщину. Если бы я пришел к выводу, что ее подкупили, то заплатил бы ей на несколько тысяч больше и заставил молчать. Это обошлось бы вам — включая и мой гонорар — примерно в четверть той суммы, которую вы выкладываете за это путешествие. И никакого риска. Что вы на это скажете исключительно как бизнесмен?

— Мистер Кейн, бизнесменов в чистом виде не бывает. Необходимо рассматривать все с точки зрения порядочности, а в данном случае…

— Порядочность? Да кто говорит о порядочности?! — Я поймал себя на том, что кричу, и поспешно сбавил тон. — Мы говорим о том, что вас элементарно подставили; где тут порядочность? И уж если вы так хотите соблюсти все приличия, то почему бы вам не предстать перед судом и не попытаться доказать свою невиновность?

— Простите, мистер Кейн, но я размышлял об этом гораздо дольше вас. — Он был спокоен и абсолютно уверен в себе. — Поскольку я невиновен, то, явившись в суд, ничего не выигрываю. Сделав это, я бы пошел на ненужный риск — ведь суд может допустить ошибку и признать меня виновным. И я не собираюсь противопоставлять подкуп подкупу: не понимаю, почему я должен платить за свое доброе имя, которое принадлежит мне по праву? Вот это и есть вопрос морали.

После этого все замолчали и долгое время в машине было слышно только ровное гудение мотора и свист ветра за окнами. Потом Харви сказал:

— Что ж, неплохой способ остаться богатым: все, что надо, — это считать каждый цент.

— Мистер Ловелл, а вам не кажется, что только бедняки имеют привычку обсуждать, как богатые тратят свои деньги?

Харви с усмешкой посмотрел на меня; я вскинул бровь и поправил зеркало, чтобы видеть Маганхарда. Он сидел, слегка подавшись вперед, и, нахмурившись — тоже слегка, — смотрел в затылок Харви. Но я уже начал понимать, что все эти «слегка» лишь в ничтожной степени показывали то, что происходило у него в душе.

— Знаете, мистер М., — ответил Харви, — меня никогда не волновала проблема, как богатые тратят свои деньги. Могу сказать только одно — у каждого своя точка зрения.

На секунду на лице Маганхарда промелькнуло выражение, которое при желании можно было принять и за улыбку, и за презрительную гримасу, и вообще за все что угодно. Но неожиданно мне показалось, что под этой бесстрастной маской проступает искаженная злобой тощая физиономия шотландского проповедника, громогласно клеймящего мотовство и пугающего своих прихожан геенной огненной.

— Надо же, у него своя точка зрения, — прорычал я. — Он может потерять все, но у него своя точка зрения.

Глава 10

После этого все надолго замолчали. Небо снова затянули тяжелые серые облака, хотя и не предвещавшие дождя, но полностью скрывшие солнце. День был пасмурный и унылый и почему-то вызывал в памяти вкус выдохшегося пива.

Действие «марка» прошло, и на меня вновь навалились раздражение и усталость. Моя реакция водителя притупилась, и я был вынужден сбросить скорость. Сидя рядом со мной, Харви время от времени называл номер дороги или говорил, куда свернуть; в промежутках между этим он откидывался на спинку кресла, неотрывно глядя на мелькающие за окном пейзажи. Маганхард и девушка молчали.

Около пяти мы миновали Конда-ан-Фенье и оказались на равнине, в результате постоянных ветров изрезанной неглубокими пологими лощинами и изломанными цепочками холмов. В таких местах все, что видишь вокруг, это небо. Изредка на перекрестках дорог и рядом с похожими на форты домами фермеров попадались небольшие сосновые рощицы. Сосны были ярко-зелеными и окружены ковром маленьких диких нарциссов.

— Мы сейчас на национальной автостраде, — предупредил Харви. — Хоть она и второстепенная, но…

— Не беспокойтесь, — перебил я. — Я эти места знаю.

По идее, после этих слов я должен был почувствовать себя лучше. А может быть, я сказал это, лишь бы не почувствовать себя хуже. Я нажал на педаль акселератора: дорога была почти пустой и, несмотря на легкие изгибы, на этой открытой местности можно было видеть, что находится за поворотом. Я то разгонялся, то тормозил, выжимая на прямых участках семьдесят километров.

Мы не останавливались. Никто меня не просил, а я и не предлагал. Если бы я сейчас остановился, то у меня просто не хватило бы сил снова завести мотор.

* * *

Объехав Сен-Флюр с севера, а потом и Ле-Пюи с юга, мы через двадцать минут выбрались на узкую извилистую дорогу, тянувшуюся между каменными стенами, наполовину утонувшими в торфяной почве.

Ржавая табличка на покосившемся столбике гласила: «ДИНАДАН». Я затормозил прямо перед ней еще до того, как впереди показалась деревня.

Харви устало повернулся ко мне.

— Что у вас на примете? Какая-нибудь ферма?

— Нет. Сама деревня.

Он мотнул головой в сторону обочины.

— Четыре телефонные линии. Здесь наверняка есть жандармы.

Я кивнул, вышел из машины и потянулся. Я чувствовал себя одеревеневшим, как крышка гроба, и помятым, как лист бумаги, в которую обычно заворачивают рыбу и чипсы. Хотелось надеяться, что Динадан нам подойдет — у меня совершенно не было сил и дальше мотаться туда-сюда по «крысиной тропе».

— Буду через несколько минут, — бросил я через плечо и зашагал вверх по холму к маленьким воротам в каменной стене, окружавшей деревенское кладбище.

* * *

Динадан — старая деревня, и к тому времени кладбище основательно разрослось. Как ни странно, оно совсем не походило на деревенское. Словно по контрасту с узкими, кривыми и пыльными улочками Динадана, могилы чистые и ухоженные — были расположены аккуратными длинными рядами. Здесь было куда больше разнообразия, чем в самой деревне.

Мне то и дело попадались большие помпезные надгробия со скорбящими ангелами, державшими колпаки над застекленными с трех сторон могилами, чтобы уберечь цветы от порывов ветра; встречались и простые прямоугольные плиты, лежавшие прямо на земле, — все они были тщательно ухожены, и на каждой можно было легко прочесть фамилии. Именно за этим я сюда и пришел.

Для этого требовались время и хорошая память. Когда я отвернулся от очередной надписи, то увидел мисс Джармен. Судя по всему, она переносила поездку лучше меня, но даже ее легкая котиковая накидка была измята.

— Захотелось подышать свежим воздухом, — сказала она. — Я подумала, что лучше не выпускать вас из виду, чтобы потом не опаздывать. Вы не возражаете?

Я покачал головой и пошел вдоль ряда могил, она — за мной.

— Что вы делаете? — через некоторое время спросила она.

— Смотрю, что произошло в деревне с тех пор, как я был здесь в последний раз.

Она удивленно вскинула брови, но, подумав, улыбнулась и кивнула.

Я указал на надгробие, которого не постыдился бы даже флорентийский дворянин.

— Все-таки старый Де Горр добился своего. Он рассказывал мне, что пытался добиться избрания в мэры лет тридцать. — Я кивнул на памятник и пошел дальше, думая, что вокруг могилы надо было посадить не розы, а виноград. Он бы мог стать мэром гораздо раньше, если бы хоть кто-нибудь был уверен, что увидит его трезвым в день вступления в должность. Ну да ладно, дайте время, и виноградные лозы вырастут на могиле сами.

Я указал на мраморный памятник размером поменьше.

— Он держал гараж. Если его сын не продал дело, то там мы сможем хотя бы сменить номера. А его папаша был законопослушным старым подонком.

Мы пошли дальше. Наконец я нашел фамильный участок Мелье и начал внимательно осматриваться.

Помолчав, девушка спросила:

— Он был солдатом? Здесь написано только «pour la France».[35]

Я посмотрел на плиту, на которую она указывала:

Жиль Мелье.

— Взгляните на дату, — сказал я. — Апрель сорок четвертого. Мы попали в засаду к северу от деревни, когда везли оружие в Лион. Его убили, а мне повезло. — Я не видел этой плиты раньше: во время войны немцы не разрешали ставить надгробия на могилах участников Сопротивления. Все, что можно было писать, так это «За Францию». Теперь же это было единственным, что нужно было знать о том, кто здесь лежит. Война давно кончилась, а я по-прежнему скрывался от полиции.

Интересно, что напишут на моем надгробии? «Pour la 12.000 francs»?[36]

Девушка что-то сказала.

— Что? — переспросил я.

— Вы довезли оружие?

— Оружие?.. А, да! Довез. В меня-то не попали.

Она хотела что-то добавить, но передумала. Я продолжал осматривать участок Мелье.

— Так, — протянул я. — Если повезет, то у них мы и остановимся. У родителей Жиля. Надо полагать, они до сих пор здравствуют.

Я направился к машине, время от времени останавливаясь, чтобы прочесть надписи на новых надгробиях. Подойдя к воротам, я увидел, что мисс Джармен исчезла. Не нашел я ее и у «ситроена».

Я сел за руль и хлопнул дверцей. Харви пристально посмотрел на меня, но промолчал. Его лицо было серым и усталым, морщины стали глубже. Он явно полностью выдохся, но по крайней мере сохранял силы для чего-то более важного, чем допытываться, где меня черти носили. Не говоря уже о том, что он оставался трезвым.

Через несколько минут девушка торопливо вышла из ворот кладбища и села в машину.

— Извините, я задержалась.

Я и сам не чувствовал достаточно сил, чтобы задавать ей те же вопросы. Я только включил зажигание, и, обогнув холм, мы въехали в Динадан.

* * *

Динадан представлял собой небольшую тесную деревеньку, где большинство домов было сложено из серовато-голубого камня, который в любую погоду выглядел по-зимнему холодно и неприветливо. Сами дома, достаточно узкие, чтобы казаться высокими, стояли бок о бок, чтобы сохранять как можно больше тепла. В тех местах, где главная улица делала изгибы, стояли кучки голых вязов, на фоне серого вечернего неба похожих на скелеты.

Складывалось впечатление, что с войны здесь почти ничего не изменилось — никто не думал подметать обочины и убирать оттуда штабеля бревен и пустые бочки из-под бензина, заделывать рытвины на дороге… Динадан занимали куда более важные проблемы: сначала — выжить, а потом разбогатеть. Чистота улиц считалась делом второстепенным, а кроме того, это могло привлечь внимание сборщиков налогов.

— М-да, никому и в голову не придет искать здесь известного бизнесмена, — покачал головой Харви.

У большой церкви я свернул налево, на боковую улочку, которая была едва ли многим шире нашего «ситроена», и, проехав ярдов пятьдесят, остановился у узкого трехэтажного дома с верандой и высоким крыльцом с потрескавшимися каменными ступенями. Под крыльцом копошилась стайка цыплят, а рядом из одной посудины с ними кормились две тощие серые кошки. Цыплята не обратили на меня внимания, зато кошки смерили такими взглядами, словно я намеревался отобрать у них ужин.

Я постоял у машины, закуривая сигарету и давая возможность обитателям дома как следует разглядеть меня. Минуту спустя дверь распахнулась, и на крыльце появилась толстуха в огромном фартуке.

— C'est Caneton! — завопила она, повернувшись к двери. — C'est Monsieur Caneton![37] — Вдруг она застыла, и улыбка исчезла с ее лица. — II n'y pas deja une autre guerre?[38]

— Non, non, non.[39] — Я помахал рукой и натянуто улыбнулся.

— Что она сказала? — спросила сзади мисс Джармен.

— Она спросила, не означает ли мое появление, что снова началась война. Боюсь, для этих людей мой приезд никогда не был хорошей новостью.

Мадам Мелье, переваливаясь, подошла ко мне и крепко обняла, чуть не сломав мне при этом кости:.несмотря на толщину, в ней не было и намека на рыхлость. Ее смуглое лицо было усеяно морщинами, а непокорные седые волосы стянуты в пучок на затылке. Отступив назад, она улыбнулась и внимательно оглядела меня своими бледно-серыми глазами.

Я тоже улыбнулся и начал объяснять: я больше не Канетон и уже не работаю на Ле Бейкер-стрит и Интеллидженс, я — это я, Льюис Кейн. С другой стороны, так получилось, что меня разыскивает полиция и мне нужно где-то переночевать.

Она восприняла все это абсолютно спокойно.

— Можете ей сказать, что я заплачу, — спокойно заявил Маганхард.

— Не говорите чепухи! — оборвал я его. — Либо она это сделает ради меня, либо нет. Если мы попытаемся все свести к сделке, то она заломит цену как в «Ритце», а утром сдаст нас полиции.

На верхней ступеньке показался сам Мелье: высокий, тощий и сутулый старик с вытянутой лысой головой, большими обвисшими усами и двухдневной щетиной. Его рубашка без воротника и бесформенные штаны, наверное, обошлись ему в пять франков, но вполне возможно, ему ничего не стоило в любой момент сунуть руку в карман и вытащить достаточно наличных, чтобы купить «ситроен».

Мадам ни о чем с ним не советовалась, как не делала этого и в те времена, когда мы использовали их дом в качестве укрытия. За дом отвечала она, а целые акры пастбищ и лесов на холме находились в ведении старого Мелье.

— Pour Caneton c'est normal,[40] — наконец сказала она и повела нас в дом.

Я поморщился и последовал за ней. Судя по всему, тот факт, что я был в бегах, скрываясь от полиции, казался им обычным делом.

* * *

Войдя в гостиную, мы сразу сели за стол. Небольшая комната была теплой и светлой, а мебель, хоть и не соответствовала современным журнальным стандартам, была удобной. Если семейству Мелье хотелось на что-то потратить деньги, то на это они и тратили. Рядом с подцвеченной фотографией Жиля в толстой и богато украшенной серебряной рамке стоял радиоприемник, по количеству кнопок соперничавший с приборной панелью космического корабля. Это вновь заставило меня поморщиться, поскольку я считал Динадан деревней, где не читают газет, что скорее всего так и было. Сработал стереотип — во время войны здесь не было никаких радиоприемников. А с помощью этого суперсовременного транзистора они легко могли подслушать, о чем мы с Харви говорили на пляже в Кемпере.

Мадам подтвердила мои подозрения, кивнув в сторону Маганхарда.

— C'est Maganhard, n'est-ce pas?[41]

Я кивнул, вовсе не чувствуя себя виноватым, что не сказал этого раньше, — в былые времена мы тоже никогда не обсуждали мои дела.

Критически оглядев его, она сказала:

— Il n'est pas un violeur — pas le type.[42]

Я согласился, что Маганхард не похож на насильника, и добавил, что все дело дутое и состряпано его конкурентами. Она кивнула, поскольку знала, что бывает и такое, заметив при этом, что Маганхард выглядит неспособным не только на изнасилование, но и на что-либо другое в этой области.

Маганхард застыл как столб: он отлично понимал каждое слово.

Она захохотала и пошла к двери. Я крикнул ей вслед, что, если она не будет вести себя как следует, я пришлю его к ней после полуночи и тогда она сможет проверить это сама. От ее смеха чуть не задрожали стены.

— Мистер Кейн, я не выношу подобных разговоров, — чопорно заявил Маганхард.

— Что поделаешь, старина, уж в такой дом вы попали. — Я слишком устал, чтобы выслушивать еще и его претензии. — Впрочем, вы всегда можете отлично выспаться на улице под деревом.

На лице мисс Джармен застыло непроницаемое выражение, которому так хорошо учат в английских женских школах.

Харви мешком сидел на стуле, уныло разглядывая скатерть. Ему было совершенно все равно, о чем мы говорим — хоть об экономике на китайском.

Поскольку особых разговоров не предвиделось, я вышел следом за мадам Мелье и, выяснив, что местный гараж перешел от отца к сыну, отправился туда.

Молодой человек отлично меня помнил, чего нельзя было сказать обо мне: я с трудом вспомнил, что он тогда был слишком молод, чтобы воевать, и очень переживал по этому поводу. Теперь же он был просто счастлив, что и его помощь наконец пригодилась.

Я спросил, может ли он снабдить меня парой табличек с местными номерами, но не слишком профессионально сработанными — мне не хотелось, чтобы в случае нашей поимки на него вышла полиция. У него оказалась идея получше — почему бы мне не взять номера от его старого «ситроена-ID»? Они должны подойти.

Я сказал, что если нас сцапают, то уж тогда полиция заявится к нему наверняка. Он только усмехнулся: полиция его не волновала; в конце концов всегда можно сказать, что он оставил машину на улице и номера попросту украли. За всем этим явно проглядывала мысль, что великого Канетона поймать невозможно.

Конечно, это был приятный комплимент, но он был основан на представлениях обо мне, сложившихся у него в двенадцать лет, к тому же свидетельствовал о том, как мало он знает о Сюрте.

Его распирало от любопытства, но он не преминул показать, что знает старое правило Сопротивления — никогда не задавать лишних вопросов. Я ему так ничего и не сказал, а только с таинственным видом подмигнул и ушел.

Загнав «ситроен» Маганхарда за угол дома, где его не было видно с дороги, я поменял номера и поднялся в дом.

Мои попутчики уже наполовину прикончили толстое полено птичьего паштета, разрезанное пополам, чтобы подольше сохранить искусное украшение в виде птичьей головы на одной половине и хвоста — на другой. Голова чем-то напоминала дрозда, что меня вполне устраивало: я предпочитаю их есть, а не просыпаться от их воплей.

Отрезав себе приличный кусок, я сказал Харви:

— Я сменил номера на машине.

Он медленно поднял голову от тарелки.

— Вам не пересечь границу со старыми документами.

Я кивнул, продолжая жевать.

— Все равно нам ее не пересечь на этой машине. К этому времени пограничники уже будут знать номер.

— Что же тогда делать? — осведомился Маганхард.

— Вам бы следовало подумать об этом, когда вы на вашей проклятой яхте вошли в трехмильную зону, — огрызнулся я. — Что ж, если никто не разнюхает, что мы в Женеве, то, может быть, удастся взять там машину напрокат. К тому же всегда есть швейцарские железные дороги.

— Я предпочитаю на машине, — глухо сказал Харви.

Я кивнул. Для выполнения возложенной на него задачи поезда были и впрямь не самым подходящим местом — слишком много свидетелей.

Вошла мадам Мелье и, взяв со стола бутылку красного, налила мне. У Маганхарда и девушки стаканы были уже наполнены, а Харви пил воду. Кивнув в его сторону, она недоуменно пожала плечами.

— Americain, — коротко ответил я, словно это можно было принять за объяснение.

Она снова кивнула и повернула бутылку этикеткой ко мне.

— «Пинель», да?

Мадам понимающе усмехнулась и, покачивая бедрами, вышла из комнаты, унося остатки паштета.

— У этого вина есть какие-то особенности? — спросила мисс Джармен.

— В каком-то смысле — да, — согласился я. — Семья, которая его делает. Их замок считался еще одним «надежным местом» на этой же дороге. Это недалеко отсюда, на другом берегу Роны.

Я посмотрел на закрытую кухонную дверь. Я и не догадывался, что старухе известно про этот замок, но после войны такие вещи можно было рассказывать открыто. Тем не менее это не объясняло, почему она так хитро улыбалась. Должно быть, она слышала, что я оставался в том замке не только потому, что там было «надежно» — имелась и более приятная причина. Неужели и об этом тоже говорили?

— А вино-то хуже, чем его пытаются представить, — заметил Маганхард.

Я кивнул. Он был прав, но в Пинеле прекрасно знали, что делают. Нельзя повышать цены на вино, пока не найдется кто-нибудь, кому оно понравится.

Вскоре мадам вернулась с огромным глиняным подносом с касуле — рагу из гусятины, фасоли, баранины и еще Бог знает чего, которое она скорее всего начала готовить в сентябре и теперь будет продолжать с добавками до конца мая.

Харви съел пару вилок, достал из кармана две таблетки и, проглотив их, встал.

— Мне надо поспать. — Он посмотрел на Маганхарда. — Мне будет очень жаль, если вас за это время пристрелят.

Я-то знал, что ему требовался не столько сон, сколько хорошая выпивка, но пусть уж лучше он будет утром вялым от транквилизаторов, чем уставшим после бессонной ночи, проведенной в борьбе с безудержной жаждой.

Мадам в очередной раз пожала плечами и увела его наверх.

* * *

После обеда Маганхард решил, что пора связаться с Лихтенштейном, да и я вспомнил, что обещал позвонить Мерлену. Мадам заверила нас, что в доме мэра есть «совершенно надежный» телефон, причем сказала это так уверенно, что я пришел к выводу, что мэр должен Мелье, и немало.

Маганхард заявил, что не может раскрывать мне информацию, которую Мерлен должен передать в Лихтенштейн. Честно говоря, я не горел желанием звонить в Лихтенштейн по прямой линии, но поскольку целью всего путешествия было спасти бизнес Маганхарда, то спорить с этим было трудно. Звонить в дом мэра мы пошли вместе с мисс Джармен — разумеется, сам Маганхард не вел подобных переговоров.

Продиктовав телефонистке номер, она повернулась ко мне.

— Когда мы будем в Лихтенштейне? Мне надо сообщить время.

— Если повезет, то завтра вечером.

— Насколько повезет?

— Основательно. Если они перекрыли границу, то, возможно, нам придется дожидаться темноты.

Она озабоченно нахмурилась.

— Если к сегодняшнему вечеру нас не поймают, то не решат ли они, что упустили нас окончательно?

— У вас неправильное представление об образе мыслей полицейских, — покачал я головой. — Если они нас не поймают, то решат, что мы еще и не пытались перейти границу. К несчастью, они будут правы.

В этот момент нас соединили с Лихтенштейном, и я отошел, чтобы поболтать с мэром.

Глава 11

На следующее утро в половине восьмого мы сидели в гостиной с мадам Мелье и мисс Джармен и пили черный кофе. Нельзя сказать, что теперь жизнь казалась прекрасной, но у меня по крайней мере было чувство, что рано или поздно все будет в порядке. Поговорив по телефону с Мерленом, я еще час просидел с Мелье за бутылкой, вспоминая старые добрые времена и расспрашивая про общих знакомых. О Жиле мы не говорили.

Мелье вошел в дом откуда-то с улицы, хлопнул меня по плечу и сказал мадам несколько слов, смысл которых я не успел уловить. Она повернулась ко мне и поцеловала в щеку.

От этого я проснулся окончательно.

— Mais… pourquoi?[43] — начал я.

— Мне кажется, это из-за цветов, — сказала девушка. — Помните те дикие нарциссы, которые вы вчера вечером положили на могилу их сына? Наверное, он их заметил.

— Я? А, так вот что вы делали, когда я потерял вас из виду.

Улыбнувшись мадам, я небрежно пожал плечами. Она обозвала меня англичанином и вышла, Мелье — следом за ней.

— Спасибо, — улыбнулся я мисс Джармен. — Наверное, мне самому стоило об этом подумать.

— Англичане никогда не думают о цветах. Впрочем, по-моему, этот жест вполне соответствовал бы вашему характеру. Сначала я даже удивилась почему вы рассчитываете, что они нас приютят? Ведь это вы втянули их сына в дело, в котором его убили. — Она отхлебнула кофе. — Но потом, когда вы сказали, что довезли оружие до Лиона, я поняла — никто ведь не мешал вам выбросить труп из машины… А вы везли его с собой до Лиона, а потом еще и обратно. Наверное, вы очень рисковали. Теперь я понимаю, почему они вас так любят.

Мадам принесла кофе, а Мелье, сходив в соседнюю комнату, вернулся с бутылкой и плеснул коньяка в мою чашку. Я попытался возразить, но тщетно, и, пока я пил, они стояли рядом, с улыбкой наблюдая за мной. Что ж, бывают способы начать день и похуже.

В гостиную спустились Харви и Маганхард. Вид у них был не слишком жизнерадостный, но, во всяком случае, оба твердо держались на ногах. Когда они узнали, что им придется ночевать в одной комнате, то поначалу запротестовали, но мадам совершенно недвусмысленно дала им понять, что они здесь только потому, что со мной. По той же причине мне досталась отдельная комната. Что ж, вполне логично.

— Вы дозвонились Мерлену? — спросил Харви, наливая себе кофе.

— Да. — Я внимательно посмотрел на него. Выглядел он подавленным и каким-то заторможенным, но его рука с чашкой не дрожала.

— И что он сказал?

— Что постарается сегодня вечером приехать в Женеву на поезде «Симплон — Ориент». Если мы окажемся у границы без машины, он постарается придумать, как переправить нас в Швейцарию. Его присутствие может нам пригодиться.

Харви нахмурился, глядя в чашку.

— Но он может представлять опасность — если за ним будет следить полиция.

— Верно, — кивнул я. — Но он может и увести их подальше от нас. Ведь нам вовсе не обязательно вступать с ним в контакт.

Маганхард резко вскинул голову.

— Месье Мерлен должен быть со мной в Лихтенштейне!

Я с сомнением покачал головой. Когда придет время, я сам решу, как действовать: в конце концов мы всегда сможем позвонить Мерлену, когда достаточно далеко отъедем от Женевы, а уж он сам вполне сможет добраться до Лихтенштейна — два часа самолетом до Цюриха, а оттуда на поезде или на взятой напрокат машине.

— Я готов, — сказал Маганхард. Это прозвучало как приказ.

* * *

Уехать от четы Мелье оказалось несложно. Они всегда знали меня как человека, который если говорит, что ему пора, то так оно и есть, поэтому не думали уговаривать нас задержаться подольше. В четверть девятого мы выехали из Динадана.

Сунув револьвер в кобуру на лодыжке, Харви принялся изучать карту.

— До Роны около семидесяти километров. Где будем переправляться?

— Скорее всего в Ле-Пузене.

— Большая река, — хмуро пробормотал он. — Они могут перекрыть все мосты.

— Надеюсь, они решат, что мы будем переправляться к северу от Лиона. Мерлен сказал, что послал телеграмму на яхту, так что полиция наверняка думает, что мы едем из Парижа. А между Ле-Пузеном и Лионом как минимум десять мостов.

В ответ Харви буркнул что-то неразборчивое.

— Мистер Кейн, как вы считаете, полиции многое известно? — подавшись вперед, спросил Маганхард.

— Ну… — я попытался сообразить. — Им известно, что мы во Франции. Они знают, что нас четверо: скорее всего команда яхты выложила все подчистую. Полиция может пригрозить, что завернет гайки покрепче и ни один из морячков не найдет работы во Франции. Значит, они знают о вас и мисс Джармен, но описать нас с Харви вряд ли смогут. Во всяком случае, на берегу они не могли разглядеть нас как следует. Вот, пожалуй, и все, не считая телеграммы.

— А как же тот человек, с которым вы схватились в Type? — вмешалась мисс Джармен. — Разве они о нем не узнают?

— Нет, — уверенно сказал Харви. — Его дружки должны были отвезти его к какому-нибудь врачу, который умеет держать язык за зубами. Как бы они объяснили фараонам, почему его ранили?

— Надеюсь, вы правы, — тоскливо сказал Маганхард.

— Господи, единственное, что от меня требуется, это все время быть правым, — отрезал я. — А полиции достаточно не ошибиться только один раз.

Харви криво усмехнулся.

— Приятель, вся ваша беда в том, что вы не получаете удовольствия от поездки.

Я сверкнул на него глазами, но, подумав, решил не обращать внимания на подобные замечания.

Несколько километров мы ехали через густой сосновый лес. Вдоль обочин громоздились недавно срубленные деревья, похожие на огромные ощипанные аспарагусы. Потом дорога, петляя, пошла в гору, поднимаясь к самому краю центрального плато, прежде чем нырнуть в долину Роны.

Местность становилась все более холмистой, и вскоре фермы перестали попадаться. Вершины холмов уже представляли собой голые серые скалы, склоны которых были усыпаны нагромождениями из обломков камней, порой удерживаемых на месте только несколькими кустами или пучками жесткой травы.

* * *

Я повернул руль, объезжая холм слева, и мы оказались в небольшой лощине с неровными каменными стенами, по обе стороны усеянными зарослями ракитника.

Дорога была перегорожена двумя светло-зелеными «рено», специально поставленными наискосок с таким расчетом, что их багажники, почти касавшиеся друг друга, образовывали угол, острие которого было направлено на нас. Куда бы я ни свернул, объехать их было невозможно.

Поэтому я сделал единственное, что мне оставалось в этой ситуации и чего наши противники вряд ли ожидали, — вдавил в пол педаль акселератора. За секунду до столкновения Харви выхватил револьвер и дважды выстрелил в ветровое стекло.

Раздался громкий удар, перешедший в визг рвущегося металла, «ситроен» подбросило, и внезапно наступила тишина.

Я ткнулся лицом в руль, но ударился не сильно. Схватившись за дверную ручку, я пинком распахнул дверцу и вывалился на дорогу. От удара мой бриф-кейс неожиданно раскрылся, и на асфальт посыпались карты, «маузер» и запасные обоймы к нему. Падая, я услышал, как Харви вышиб дверцу с другой стороны.

Распластавшись на битом стекле, я был прикрыт с трех сторон «ситроеном», одним из «рено», сцепившимся бамперами с нашей машиной, и каменной стеной на обочине. Заглянув под «ситроен», я увидел Харви, залегшего у стены на противоположной стороне дороги.

Осмотревшись по сторонам, он сказал:

— Прикрывайте меня сверху.

— Угу. — Я завертел головой, пытаясь понять, чего он от меня хочет.

Место для засады было выбрано идеально, и мне следовало о нем помнить. Каменные стены на обочинах не позволяли свернуть с дороги или слететь с нее, если бы мы столкнулись с «рено». В этом случае мы бы оказались в ловушке в строго рассчитанной точке, так что нашим противникам оставалось только расположиться на откосах по обеим сторонам дороги и спокойно перестрелять нас.

Но, врезавшись в «рено» на полной скорости, я сдвинул их заграждение на несколько ярдов, и теперь, прежде чем начать стрелять, они были вынуждены занять новую позицию.

И тем не менее мы по-прежнему оставались в ловушке, а они имели все преимущества.

Над моей головой раздался выстрел, пуля попала в крышу «ситроена». Харви выстрелил в ответ. Высота откосов не позволяла засевшим с моей стороны взять меня на мушку, та же ситуация была и у Харви. Таким образом, чтобы прикрывать друг друга, мы должны были стрелять через дорогу.

Неожиданно кто-то высунулся из-за камня со стороны Харви и дважды выстрелил в мою сторону. На меня посыпалась каменная крошка. Пригнувшись, я схватил «маузер», быстро присоединил кобуру к рукоятке как приклад и переключил его на автоматическую стрельбу.

Еще один выстрел сверху, и пуля пробила дверцу искореженного «рено». Затем еще один, еще… и тут, как будто по сигналу — что скорее всего так и было — один из нападавших выскочил из-за камня и открыл беглый огонь. Надо мной засвистели пули.

Уперев приклад в плечо, я тщательно прицелился и нажал на курок.

«Маузер» коротко затявкал, дергаясь у меня в руках, и нападавшего словно ветром сдуло: раскинув руки и запрокинув голову, он упал на спину и исчез из виду.

Хотя в ушах звенело, я все же расслышал голос Харви:

— Говорят вам, война кончилась. Стреляйте одиночными.

— Я в него попал.

Я попытался прикинуть, сколько у меня осталось патронов, но не смог. У «маузера» слишком большая скорострельность, чтобы можно было различить отдельные выстрелы. Ладно, предположим, что я израсходовал десять патронов — полмагазина.

— Пока что я насчитал троих, — сказал Харви.

— Ага. Почти как на войне, верно?

— Ну и черт с вами. — Он выстрелил вверх. На мой взгляд, расстояние было слишком велико для его короткоствольного револьвера, но он целился так же тщательно, словно стрелял из большого стендового пистолета.

Наступило затишье. Нагромождение из трех машин — второй «рено» стоял по диагонали по отношению к капоту «ситроена» — служило нам отличным укрытием. Если бы они догадались захватить с собой несколько ручных гранат, то легко могли бы разделаться с нами, ничем не рискуя. Но, поскольку они высовывались, было ясно, что о таком варианте они не подумали.

Следующий выстрел прогремел у меня за спиной. Рухнув ничком на асфальт, я быстро перекатился на бок и изогнулся, отыскивая цель, — и лишь тогда сообразил, что не слышал свиста пули.

Прямо посреди дороги стоял человек, направив пистолет в небо.

— Харви! — крикнул он.

Глянув под машину, я увидел, как Харви прицелился, и его маленький револьвер трижды дернулся у него в руке. Когда я вновь перевел взгляд на дорогу, человек лежал бесформенной кучей.

С моего откоса раздалось еще два выстрела, при этом одна из пуль продырявила крышу «ситроена».

Выстрелив навскидку, Харви проревел:

— Дайте мне вашу пушку!

Я перебросил «маузер» через крышу машины, и он, поймав его на лету, дал две короткие очереди в сторону откоса.

Потом он встал рядом с машиной, по-прежнему глядя вверх. Я медленно поднялся на ноги и, обойдя вокруг «ситроена», встал рядом с ним, нервно озираясь по сторонам. На холме никого не было.

— Последний удирал так, словно за ним черти гнались, — рассмеялся Харви, протягивая мне пустой «маузер».

— Рад, что вы нашли ему применение, — сказал я, кивнув на пистолет.

Ничего не ответив, он пошел по дороге, перезаряжая свой «смит-вессон». Я нашел запасную обойму для «маузера» и, вставив ее в магазин, пошел следом за ним.

Харви стоял, разглядывая убитого им человека.

— Вот болван, — тихо сказал он. — Чего он от меня хотел? Стоял как столб и орал на меня… Черт бы его побрал, идиота. — Он поднял ногу, и я подумал, что он собирается пнуть его в лицо, но Харви только выбил пистолет из руки мертвеца.

— Вы его знаете? — спросил он, искоса глянув на меня.

Я кивнул. Это был Бернар — один из двух лучших стрелков Европы. Тот самый, кого я просил нанять вместо Харви.

— И я тоже, — проворчал он. — Должно быть, он меня узнал и окликнул по имени. Ну и чего он хотел, черт возьми?

— Может быть, хотел договориться о перемирии? — предположил я. — И не мог поверить, что свой пойдет против своего. Мы отдаем ему Маганхарда, он нас отпускает.

— Вы так думаете? — прищурился Харви.

— Попробуйте придумать что-нибудь получше.

Он снова посмотрел на убитого.

— Ну и болван! Неужели он не понимал, что все это серьезно? — Помолчав, он тихо и как-то озадаченно добавил: — Вот уж не думал, что я его пристрелю.

Я подумал, что и Бернар вряд ли ожидал такого поворота, но вместо этого сказал:

— На этот раз они послали первоклассных специалистов.

Харви молча кивнул и пошел назад к машине.

* * *

Я остался у трупа Бернара. Надо было как можно скорее убираться отсюда, поскольку любой, кто слышал стрельбу моего «маузера», при всем желании не мог бы спутать его с охотничьим ружьем. Но как бы мы ни спешили, нельзя было просто взять и уехать, оставив труп посреди дороги. Подхватив Бернара под мышки, я доволок его до того места, где каменная стена кончалась, и, втащив его на холм, положил среди камней.

Убедившись, что Харви меня не видит, я быстро обыскал карманы мертвеца и, не найдя ничего интересного, спустился к машине.

Маганхард по-прежнему сидел в «ситроене», а девушка — скорее всего по приказу Харви — собирала гильзы от «маузера». Сам Харви осматривал «рено», протараненный «ситроеном».

Я сел в машину и проверил мотор. Он завелся сразу. Слава Богу, хоть с этим не было проблем. Выключив его, я обошел вокруг капота.

— Надо их как-то расцепить, — сказал Харви.

«Рено» выглядел так, словно побывал в огромной кофемолке. Уперевшись в багажник, мы на пару футов оттолкнули его от стены. Заднее левое колесо, обернутое в истерзанный металл, как шоколад в фольгу, намертво заклинило.

Схватившись как следует за задний бампер, мы что было сил рванули «рено» на себя. Послышался визг металла, и искореженная машина отцепилась от «ситроена». Это была легкая симпатичная машинка — еще несколько рывков, и нам удалось столкнуть ее на обочину. Я хотел было предложить вкатить ее на холм и пустить под откос, но заклиненное колесо не сдвинулось ни на дюйм.

Затем я тщательно обследовал капот «ситроена». Обе фары были разбиты, что меня ничуть не удивило: крылья были сильно помяты, причем правое гораздо сильнее. Но, заглянув под капот, я тут же понял, что именно тут у нас и начинаются настоящие проблемы. Между передними колесами уже натекла липкая розовая лужа, в которую из днища машины продолжали равномерно капать все новые капли.

— Мы истекаем кровью, — сказал я. — Главный гидравлический резервуар поврежден. Теперь мы далеко не уедем, так что если ехать, то прямо сейчас.

Машина была поражена прямо в свое гидравлическое сердце, и теперь жидкость, поддерживающая работу рулевого управления, тормозов, рессор и переключения передач, вытекала на дорогу.

— Верно. — Харви повернулся к девушке. — Быстро в машину.

Она подбежала к нам с побледневшим лицом, прижимая к груди две горсти гильз. Я открыл бриф-кейс, и она высыпала их туда.

— Извините, — смущенно проговорила она. — Я не привыкла к подобным вещам. Я не знала, что все так получится.

— И никто не знал, — оборвал я ее. Она отвернулась и села на заднее сиденье.

Надев водительские перчатки, я присел на корточки и, повозившись, отогнул правое крыло подальше от колеса. Главный резервуар находился чуть позади, так что и он, и крыло были повреждены одним ударом. Я подумал, не подлить ли в него жидкости из банки, которую заметил в багажнике, но, решив, что это было бы напрасной потерей времени, сел за руль.

Неожиданно на приборной панели зажегся индикатор, предупреждающий о нехватке тормозной жидкости, и остался гореть. Глубоко вздохнув, я передвинул рукоятку на первую передачу, и мы медленно поползли вперед. Машина была еще жива, но умирала.

— А мы не можем где-нибудь быстро починить машину? — совершенно спокойным тоном спросил Маганхард.

— Нет! — отрезал я. — Мы ничего не сможем починить. Мы даже к деревне близко сунуться не посмеем, не то что к гаражу. Вся машина в пулевых пробоинах, а с ними вся беда в том, что их больше ни с чем не спутаешь.

У нас было две дыры в ветровом стекле со стороны Харви — от его же собственных выстрелов перед столкновением — еще одна в багажнике, две — в крыше, и еще одна в дверце, рядом с которой сидел Маганхард.

— Что же тогда делать?

— Постараться убраться отсюда подальше, да так, чтобы нас никто не видел, спрятать машину, найти телефон, до кого-нибудь дозвониться и попросить помощи.

Я ожидал, что он спросит, кому позвонить, и еще сам не знал на него ответа, но ошибся. Он только сказал:

— Но тогда мы опоздаем.

Крыть мне было нечем. Я глянул на Харви, но тот лишь невозмутимо смотрел вперед, шаря глазами по сторонам. Он не забывал, что у нас за спиной остался еще один наемный убийца, хотя я сомневался, что мы снова его увидим.

Я свернул на узкую извилистую дорогу, поднимавшуюся на холм. Руль стало поворачивать труднее, так как мощность падала. Скоро у меня перестанет работать переключение передач, потом осядут рессоры и, наконец, откажут гидравлические тормоза, и в моем распоряжении останутся только механические.

Конечно, машина сможет двигаться дальше, потому что будет работать мотор, но стоит мне хоть раз остановиться, и я больше не смогу его завести с неработающей коробкой передач. Я продолжал ехать на второй скорости, поскольку она подходила мне больше всего.

— Если мы застрянем где-нибудь в лесу, то как тогда доберемся до телефона? — неожиданно спросил Харви.

— Надеюсь, что смогу дотянуть.

На панели зажегся второй индикатор: в гидравлической системе слишком мало жидкости. На поворотах руль чуть ли не вырывался у меня из рук, рессоры почти не работали, и «ситроен» то и дело подпрыгивал. Машина умирала.

Вскоре дорога выровнялась и стала прямее. Насколько я помнил, она должна была вывести нас к цепи холмов, где на пятнадцать километров в округе не было ни одной деревни. Разумеется, это не приблизит нас к Роне, но может помочь, если полиция начнет перекрывать дороги в этом районе. Я же хотел как можно дальше забраться в сторону от предполагаемого маршрута нашего бегства.

Когда мы, наконец, перевалили через горный кряж, я увеличил скорость. Теперь рулевое управление работало исключительно на механическом приводе, а что касалось рессор… у меня было такое ощущение, будто мы едем на квадратных колесах. Хорошо еще, что мне ни разу не пришлось пускать в ход тормоза, так как этот раз оказался бы последним.

Я быстро проскочил мимо пары фермерских коттеджей и стоявшей на обочине телеги и сбросил обороты. После засады мы проехали около двенадцати километров. Слева от нас холмы постепенно переходили в открытую равнину, справа — склоны, заросшие густым сосновым лесом, круто обрывались вниз. По дну долины проходила второстепенная автострада, вдоль которой было расположено несколько деревень.

Километров через шесть я наткнулся на знакомую просеку, пересекавшую дорогу под прямым углом, слегка притормозил и, крутанув руль, рванул на себя рукоятку ручного тормоза. Едва не встав на капот, «ситроен» свернул на просеку; мотор захлебывался на слишком низких оборотах.

Если раньше наши колеса были квадратными, то теперь они стали треугольными. Днище машины то и дело чиркало по земле, двигатель надрывался у меня под ногами, выхлопная труба провисла и стукалась о бампер. Просека резко пошла под уклон. Я слегка притормозил: скорость упала, но уклон становился все круче.

Я изо всех сил нажал на педаль механического тормоза. Задние колеса заклинило, и теперь «ситроен» скользил, время от времени подпрыгивая на ухабах. Выхлопная труба со звоном отскочила.

Повернув ключ зажигания, я выключил мотор — к толчкам прибавилась еще и вибрация — и, выбрав группу молодых деревьев, свернул с просеки. Машина нехотя повернула и еще раз с оглушительным лязгом ударившись о землю, уткнулась капотом в деревья и застыла.

— Все. Приехали, — сказал я, пинком распахивая дверцу.

Со всех сторон нас окружали густые ели; тяжелые ветки задевали крышу машины, а пара молодых елочек была подмята капотом. Если повезет, то «ситроен» найдут только через несколько дней.

— Займитесь машиной, — сказал я Харви, а сам, с трудом открыв помятый капот, достал отвертку и отвинтил номерные таблички из Динадана, прихватив с собой и их, и наши старые номера.

Когда я закончил, чемоданы уже были вытащены из машины, а Харви тщательно протирал те места, где могли остаться отпечатки пальцев.

— Это была моя машина, — сказал Маганхард. — Сомневаюсь, что мне за нее выплатят страховку.

Я удивленно посмотрел на него, а потом медленно покачал головой.

— Нет. Если страховая компания не сумеет доказать, что мы некоторыми своими действиями нарушили договор, то она недолго протянет.

Я вышел на просеку, отыскал выхлопную трубу и зашвырнул ее подальше в кусты. Когда я вернулся, Харви выравнивал согнутые деревца в том месте, где мы въехали в рощу. Я затоптал следы шин, надеясь, что скоро пойдет дождь. Все, можно идти.

Глава 12

Мы вышли на дорогу. Багаж состоял из двух мягких кожаных саквояжей итальянского производства с длинными ручками, моего бриф-кейса и сумки Харви с эмблемой авиакомпании «Эр-Франс». Чтобы нести все это, особых усилий не требовалось, но обилие поклажи слишком бросалось в глаза, чтобы случайный прохожий мог принять нас за туристов на прогулке. Если бы нам потребовалось появиться в людном месте, то багаж пришлось бы на время спрятать.

Через полчаса мы дошли до ручья у подножия холма. Одной из номерных табличек я выкопал ямку на мелководье и, сунув туда все четыре номера, засыпал ее грязью.

— Все равно полиция выяснит, чья это машина по номеру на моторе, — пожал плечами Маганхард.

— Да, но на это у них уйдет еще несколько часов.

У ручья деревья кончались, но на противоположной стороне в нескольких сотнях ярдов слева от нас лес начинался снова. Дойдя вдоль берега до этого места, мы переправились через ручей и, продравшись сквозь густые заросли, снова вышли на дорогу. По моим расчетам, до ближайшей деревни оставалось около четверти мили.

Харви, все время шагавший справа и чуть позади Маганхарда, повернулся ко мне и спросил:

— Ну и что дальше? Какой у вас план?

— Думаю, нам не стоит всем вместе появляться в деревне — слишком подозрительно. Тем более что полиция уже могла узнать о перестрелке.

Мои часы показывали половину десятого — после перестрелки прошло больше часа.

— О'кей, — согласился Харви и не допускающим возражений тоном добавил: — Значит, пойдете либо вы один, либо с ней. Я останусь с Маганхардом.

Я кивнул и повернулся к девушке.

— Мисс Джармен, если хотите пойти со мной, буду только рад. Пара всегда вызывает меньше подозрений, чем одиночка.

— Как скажете. — Честно говоря, я не уловил в ее голосе особого энтузиазма, но чего же ожидать от человека, в которого час назад впервые в жизни стреляли? Когда осознаешь, что кто-то пытался убить именно тебя, это действует довольно угнетающе.

— Да, и я хотел предупредить по поводу звонков, — продолжал Харви.

— Слушаю.

— Не звоните в Динадан.

Я и не собирался: когда находишься на «крысиной тропе», ни в коем случае нельзя менять решение и возвращаться на старое место. Но мне хотелось послушать его доводы.

— Почему?

— Ребята, которые устроили засаду, точно знали, где мы. Понимаете, точно! Они поджидали нас как можно дальше от деревни, но тем не менее на единственной дороге, по которой мы могли добраться до Роны. Они знали, что мы были в Динадане, и при этом никто не следил за нами от Тура.

Я медленно кивнул.

— Вы правы, они знали. Полагаю, что насчет Динадана вы ошибаетесь, но сейчас спорить не буду. В любом случае назад мы не вернемся.

Харви холодно оглядел меня с головы до ног.

— О'кей. Нам надо спешить. Случайно поблизости не живет кто-нибудь еще из ваших друзей по Сопротивлению?

— Есть человек в Лионе…

— Слишком далеко, — решительно возразил он. — А как насчет того винодельческого поместья, о котором вы говорили вчера вечером? Ну, те, кто делает «Пинелъ»? Вино же из долины Роны, так что это место должно быть поближе.

— Боюсь, ничего не выйдет, — покачал я головой.

— Вы им не доверяете?

— Да нет, как раз наоборот, полностью доверяю…

— Тогда позвоните им. У них наверняка найдется грузовик или джип, и они легко смогут нас забрать.

— Для меня это личная проблема.

— М-да? — вскинул он брови. — В данный момент у нас целых четыре личных проблемы. В частности, вас могут обвинить в убийстве, меня — тоже. Так что если вы доверяете этим людям…

— Хорошо. — У него были слишком убедительные доводы. — Хорошо. Позвоню.

— Вот и прекрасно, — кивнул Харви. — Да, у меня есть еще одно предложение — не идите, а бегите.

* * *

Минут через десять мы с мисс Джармен добрались до деревни. До Динадана было всего тридцать с лишним километров, а разница была огромной: сейчас мы находились уже на юге Франции, где почти началось лето. Дворы на фермах уже подсохли и были покрыты пылью, вовсю цвели кусты роз, рассаженные вдоль стен. Сама деревня была построена из желтоватого южного камня, а крыши домов покрыты красной черепицей.

У входа в кафе на площади были расставлены ржавые зеленые столики. Мы сели, и я заказал кофе и пастис.

— Вас действительно могут обвинить в убийстве? — спросила мисс Джармен, дождавшись, когда отойдет официант.

— Мы убили двоих. Намеренно. Самое настоящее убийство.

— Но ведь они сами пытались нас убить. Разве это не было самозащитой?

— Самозащита служит оправданием убийства, если только вы сможете доказать это на суде. Но точно так же, как и один ваш знакомый, мы этого делать не собираемся. Так что это будет считаться преднамеренным убийством.

— Изнасилование и убийство — это не одно и то же.

— Нет, особенно если Маганхард никого не насиловал. Но мы-то убили. Главное отличие заключается в том, что полиция не знает, кто мы; они знают только его.

— Как вы думаете, они узнают ваши имена?

— Возможно, — пожал я плечами. — Но, пока они ничего не смогут доказать, с нами все будет в порядке. Смерть двух парижских наемных убийц не станет причиной публичного скандала. А полиция не будет лезть из кожи вон, чтобы раскрыть это дело.

Подошел официант с нашим заказом, и я спросил его, как часто отсюда ходят автобусы до Валь-ле-Бен, который находился в прямо противоположном направлении от швейцарской границы. Как я и надеялся, выяснилось, что в ближайшие несколько часов не будет ни одного. Я спросил, можно ли позвонить из кафе.

Прошло некоторое время, прежде чем меня соединили с замком, а затем в трубке послышался бесстрастный сухой старческий голос:

— Clos Pinel.[44]

— Est il possible de parler a Madame la Comtesse?[45]

— Qui est a l'appareil?[46]

Я заколебался, прикидывая, каким именем мне сейчас лучше представиться, но вдруг уловил в голосе моего собеседника знакомые нотки.

— C'est vous, Maurice? — Почему-то я был уверен, что старик либо давно умер, либо ушел на пенсию. — lei Caneton.[47]

На этот раз замолчал он, а когда наконец заговорил, его голос звучал уже теплее.

— Monsieur Caneton? Un moment…[48]

Через секунду трубку взяла женщина.

— Луи, это действительно ты?

— Жинетт? Да, боюсь, что это я.

— Луи, дорогой мой, когда ты решаешь исчезнуть, то пропадаешь бесследно… Ты едешь ко мне? — Ее английский был безупречным, только произношение выдавало, что она давно не практиковалась. Но я вслушивался не в произношение, а в этот мягкий с хрипотцой голос.

— Видишь ли, Жинетт, к сожалению, у меня неприятности. Нас четверо. Мне чертовски неудобно к тебе обращаться, но не могла бы ты помочь? Подобрать нас на машине и немного подвезти? И тебе вовсе не следует знать, в чем дело.

— Думаешь, не следует? — весело и в то же время укоризненно повторила она. — Что ты говоришь, Луи? Где ты?

Я сказал ей название деревни.

— Слушай внимательно. — Она сразу перешла на деловой тон. — Серый грузовичок «ситроен» с названием замка встретит вас через полтора часа. И привезет сюда.

— Черт возьми, совсем не обязательно впутывать в это дело шато. Просто переправь нас через Рону, и мы…

— Луи, для тебя это все еще «надежное место».

Я сдался. Спорить с человеком, который предлагает тебе помощь, не только невежливо, но еще и глупо. Особенно если он знает правила игры не хуже тебя.

— Мы пройдем через деревню по южной дороге у самой окраины, — сказал я.

Жинетт положила трубку, и я вернулся к столику.

— У нас все в порядке. — Я посмотрел на часы. — Нас подберут в половине двенадцатого.

Мисс Джармен кивнула.

— А где находится замок?

— На другом берегу Роны, прямо напротив деревни.

— Кто эти люди?

— Раньше поместье принадлежало человеку по имени граф де Мари. Мы познакомились во время войны, в Сопротивлении. Но я читал в газетах, что он утонул три года назад. Несчастный случай во время круиза на яхте.

— И графиня осталась одна? Она и есть та личная проблема, о которой вы упоминали?

Я выпустил струю дыма в свои бокал.

— Почему вы так думаете?

— Я вовсе не берусь утверждать это наверняка, но именно это приходит в голову в первую очередь, — весело улыбнулась она.

— Знаете, давайте на этом и остановимся.

— Надо полагать, она тоже участвовала в Сопротивлении? — не унималась девушка. — Она уже и тогда была графиней?

— Нет, — прорычал я сквозь зубы.

— Значит, она предпочла его вам. Ну что же, ничего удивительного, если у него был титул и виноградники.

Я поморщился. О такой возможности я старался не думать.

— Впрочем, вряд ли по этой причине, — задумчиво добавила мисс Джармен. — Мне кажется, в молодости вы были довольно неприятным человеком, а в то время вы, наверное, были очень молоды. Поэтому вам и дали прозвище Канетон-Утенок. Или это просто каламбур, основанный на вашей фамилии?

В этот момент на площадь со стороны северной дороги с ревом влетел полицейский джип и, визжа тормозами, остановился.

— Ведите себя спокойно и делайте вид, что вы ужасно заинтригованы, — быстро прошептал я. — Это будет выглядеть естественно.

Она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами и медленно перевела взгляд на джип. Это была потрепанная синяя машина с хлопающим брезентом и открытыми дверцами. Из кабины выскочил сержант и со всех ног бросился к кафе. Трое полицейских выпрыгнули из кузова, и один из них торопливо побежал в дальний конец площади. Двое оставшихся огляделись по сторонам и закурили.

— По-видимому, кто-то наткнулся на разбитые машины и по крайней мере на один труп. Из-за одной машины они бы не стали так суетиться.

Мисс Джармен не сводила с меня своих неестественно голубых глаз.

— Что же нам делать? У вас с собой есть пистолет?

— Нет, слава Богу, нет. Он немного великоват для выхода в свет. Будем сидеть и ждать.

— Долго?

— Пока всем не станет ясно, что мы не убегаем, а спокойно уходим.

Сержант и владелец кафе вышли на улицу, возбужденно переговариваясь и перебивая друг друга. Я наклонился к ним, облокотившись на стол, и спросил:

— Qu'est-ce qui se passe?[49]

Сержант мельком окинул нас безразличным взглядом, скорее всего даже не обратив внимания на то, какого мы пола, и быстро зашагал к джипу, созывая своих людей и крикнув что-то напоследок владельцу кафе.

Тот подошел к нам и начал объяснять, что сегодня утром какие-то бандиты устроили на холмах настоящую перестрелку. Найдена изрешеченная пулями машина и по крайней мере один человек убит. Это «по крайней мере» он произнес с таким видом, будто на дороге лежал целый взвод неопознанных трупов.

Я сочувственно покивал и наконец высказал мысль, что в провинции частенько происходят довольно странные вещи. Он отмел этот вздор одним взмахом руки — неужели я не знаю о том, что все величайшие преступления последнего десятилетия были совершены именно в Париже? Они там все с ума посходили. Взять хотя бы этот affaire[50] с обезглавленной девушкой…

Тем временем полицейский, осматривавший площадь, вернулся, и вся компания, погрузившись в джип, проехала ярдов тридцать по улице, ведущей на юг, как раз по той, откуда мы пришли. Там они снова выпрыгнули из машины и начали разбрасывать по проезжей части металлические шарики, усеянные длинными шипами. Любая машина, которая попыталась бы прорваться сквозь эту преграду, неминуемо получила бы многочисленные проколы покрышек. Потом они достали из кабины пару автоматов и, прислонившись к джипу, снова закурили.

Я заказал еще кофе и пастиса. Когда владелец кафе отошел, мисс Джармен испуганно спросила:

— Что нам теперь делать?

— Продолжать ждать.

— Но они перекрывают дорогу. Мы будем отрезаны от мистера Маганхарда.

— Знаю. Мне придется обойти деревню и вывести их с Харви на северную дорогу. Там мы должны дождаться грузовика из Пинеля. Это было бы неплохо: полицейские настроены не слишком серьезно.

— Разве? — Она недоверчиво посмотрела на меня.

— Они расположились там, где их видят налогоплательщики, а не там, где могли бы принести пользу. Любой, кто поедет в деревню по этой дороге, еще издалека сумеет их разглядеть. Но они по-прежнему думают, что ловят местных бандитов, которые все равно не будут пытаться покинуть этот район. Так что эта блокада — обыкновенная показуха. Настоящие неприятности у нас начнутся, когда прозвучит фамилия «Маганхард».

Вдруг до нас донеслись два выстрела, причем с довольно близкого расстояния — гулкие хлопки пистолета были слышны очень четко.

Мисс Джармен недовольно вскинула брови.

— Или когда ваш друг Харви захочет пострелять, — договорила она.

Глава 13

Я обернулся и посмотрел, что делают полицейские. Они стояли, сгрудившись за джипом, и напряженно всматривались в сторону южной дороги, где, впрочем, не было заметно ничего интересного. Я услышал, как владелец кафе галопом промчался у меня за спиной.

Сержант тоже метнулся на площадь, крича, что ему нужен телефон. Выглядел он больше удивленным, чем встревоженным.

— Что они теперь будут делать? — спросила мисс Джармен.

— Кто их знает. Наверное, вызовут подмогу. А нам пора. — Я придал лицу испуганное выражение. Это было нетрудно.

Когда владелец кафе и сержант вновь показались на площади, я засуетился и начал требовать защиты полиции. Не для того я сюда приехал, чтобы сражаться с бандитами. Деревня в осаде, неужели непонятно? Где мы будем в безопасности?

Сержант, усмехаясь, сказал, что здесь мы в полной безопасности. Я возразил — всего в тридцати ярдах от нас его люди спрятались в укрытие, что же мне теперь, сидеть на открытом месте и ждать, когда меня пристрелят? Что, бандиты прорываются в ту сторону? Я указал на север.

Нет, если мне нужно в ту сторону, то, пожалуйста, он будет только рад от меня избавиться, заверил сержант и побежал назад к джипу.

Я быстро расплатился, подхватил мисс Джармен под руку, и мы, торопливо перейдя площадь, направились к выходу на северную дорогу. Оглянувшись в последний раз, я увидел двух полицейских — один из них был с автоматом, бегущих по аллее по направлению к ручью, чтобы начать обход с фланга.

Мы прибавили шагу.

Отойдя подальше от деревни, я отыскал каменную стену, тянувшуюся через поле до самого ручья, и приказал девушке оставаться там.

— Грузовик появится не раньше, чем через полчаса. Но если появится, остановите его. Я не хочу, чтобы его видели в деревне, — выпалил я скороговоркой и, пригнувшись, побежал к ручью, прячась за каменной стеной.

* * *

Буквально через несколько минут я был вынужден признать, что времена, когда я мог легко бегать пригнувшись, давно миновали. Спрятавшись за деревом, я немного постоял, переводя дыхание, и побежал дальше, но уже медленнее. До ручья было около четверти мили, и, хотя существовал более короткий путь, я прошел это расстояние вдоль стены, поскольку она служила прекрасным ориентиром.

Перейдя ручей вброд, я вломился в заросли и затрусил вдоль берега на юг, время от времени поглядывая сквозь просветы между деревьями на шпиль церкви, торчавший над косогором. Я знал, что, пока не поравняюсь с ней, нахожусь в безопасности — в конце концов полицейских было всего двое.

Когда шпиль оказался слева от меня, я перешел на шаг. На противоположном берегу раскинулись зеленые поля, разделенные на участки толстыми каменными стенами. Лес, где мы оставили Харви и Маганхарда, начинался в четверти мили впереди. Поразмыслив, я пришел к выводу, что хотя полицейские наверняка дойдут до ручья, но переправляться через него будут вряд ли: ручей служил как бы естественной границей, очерчивавшей район поисков.

Впрочем, они могли никого и не искать, а просто-напросто засесть где-нибудь поблизости, наблюдая за обстановкой и дожидаясь подкрепления. Я пошел совсем медленно, постепенно удаляясь от ручья и углубляясь в лес.

Впереди послышался плеск воды. Я застыл, прижавшись к дереву, и потихоньку выглянул из-за ствола.

На моей стороне ручья сидел полицейский и сердито тряс ногой, выливая воду из ботинка. Потом он встал, подобрал свои автомат и начал внимательно осматривать берег, отыскивая следы на илистой почве.

Он находился ярдах в тридцати от меня, а вокруг было слишком мало кустов, чтобы я мог передвигаться незамеченным.

Полицейский не торопился. Побродив по берегу и ничего не обнаружив, он начал оглядываться по сторонам в поисках более удобной переправы. Наконец, он перебрался на другой берег и, вскарабкавшись по обрыву на поле, медленно зашагал по тропинке к лесу и дороге. Я облегченно вздохнул и побежал дальше.

Через несколько минут я оказался напротив зарослей на другом берегу, как раз там, где переходил ручей в первый раз — после того, как вышел из машины. Неожиданно впереди среди деревьев что-то блеснуло. Перебегая от дерева к дереву, я осторожно подобрался поближе и понял, что это было маленький светло-зеленый «рено», наполовину скрытый низко нависшими еловыми ветками.

Тут я вспомнил, что владелец кафе говорил только об одной машине, изрешеченной пулями… черт возьми, надо было слушать внимательно. Третьему из коллег Бернара, уцелевшему в перестрелке, удалось завести один из «рено» и выследить нас. Это было нетрудно — ему даже не требовалось видеть нашу машину. Мы оставили за собой след из красной гидравлической жидкости, и тот, кто знал, где искать, мог легко его найти.

И первые выстрелы прозвучали, когда он столкнулся с Харви и Маганхардом…

Я распахнул одну из погнутых дверей «рено» в отчаянной надежде, что там может оказаться запасной пистолет. Разумеется, никакого пистолета в машине не было.

Я вернулся к ручью и, перейдя его, побежал к дороге. По моим расчетам, мне оставалось пройти около двухсот ярдов. Я хорошо помнил, где оставил Харви и Маганхарда, но ведь, когда началась стрельба, они скорее всего должны были перебраться на новое место. Куда? Живы ли они? Ведь мы слышали только два выстрела, а я знал, что убить двух человек двумя выстрелами из пистолета практически невозможно. Так что, по-видимому, первым стрелял наш противник, а Харви — в ответ. Если только первым выстрелом он не убил Харви, а вторым — тщательно прицелившись — Маганхарда.

Я остановился и присел на корточки за деревом. От подобных размышлений голова шла кругом. Точно я знал только одно — что иду без оружия туда, где стреляют. Какого черта я не взял с собой «маузер»? Потому что он слишком большой. Тогда почему я не подобрал пистолет Бернара, когда у меня была такая возможность? Сам не знаю. Низко пригнувшись, я двинулся вперед.

Осталось сто ярдов. Вокруг по-прежнему было слишком мало кустов, которые могли бы служить подходящим прикрытием для передвижения. Хорошо еще, что земля была достаточно рыхлой и поглощала звуки шагов. Я ползком перебирался от дерева к дереву.

Пятьдесят ярдов. Впереди, там, где у дороги кончался лес, уже отчетливо виднелось голубое небо. Я тщательно изучал каждый пучок травы, каждый кустик, пытаясь разглядеть очертания лежащей фигуры, уловить движение руки, блеск вороненого ствола пистолета… Мне казалось, что я вижу десятки пистолетов, направленных на меня, хотя на самом деле это было результатом игры воображения.

Может, стоит позвать Харви? Или помалкивать, если я хочу остаться в живых?

Ага, вон впереди на полянке лежит что-то, похожее на… неужели?.. Нет, всего лишь наш багаж. Итак, самое время либо заговорить, либо затаиться. Сжавшись в комок среди корней дерева, я тихо сказал:

— Харви, это я, Кейн.

Что-то зашуршало в зарослях справа от меня, и я рванулся вперед. Грохнул выстрел, и на меня дождем посыпались щепки. Разбежавшись, я прыгнул в кусты. Слишком поздно, промелькнуло у меня в голове, когда прямо перед собой я увидел стоящую на коленях фигуру.

Следующий выстрел раздался у меня над ухом, больно ударив по барабанным перепонкам. Я лежал пластом, не зная, жив я или мертв.

— Никак Дэви Крокетт?[51] — послышался голос Харви. — Добро пожаловать в Аламо.[52] Я так и думал, что ваш приход выманит его из укрытия.

— Рад, что вам понравилось. — Я начал выпутываться из густых веток.

В нескольких ярдах справа от меня лежал человек, наполовину вывалившись из зарослей. Харви направился к нему. Шагал он, неестественно выпрямившись, и, приглядевшись, я заметил в его пиджаке с левой стороны рваную дыру, вокруг которой расплывалось кровавое пятно. Освободившись от веток, я бросился к нему.

— Сильно вас задело?

— Ничего серьезного. — Он попытался перевернуть труп ногой, его лицо исказила болезненная гримаса, и он отказался от своей затеи, видимо, решив, что его противник мертв. — Я просидел в кустах минут двадцать, дожидаясь, пока он сделает первый ход. Что у нас нового?

— Ну-ка покажите, что у вас там. — Я начал разрывать его окровавленную рубашку. — А новости такие — нас заберут на машине, но полиция поставила в деревне кордон. Они слышали стрельбу и теперь рыскают где-то рядом. — Я кивнул через плечо и вновь повернулся к нему. — Это просто царапина, но, возможно, вам придется с ней бежать. Сможете?

Он кивнул.

— Тогда обойдите деревню и ждите у дороги.

Появился Маганхард с моим «маузером», неся его с таким отвращением, словно это была дохлая крыса.

Я сразу же забрал у него пистолет.

— Теперь Лихтенштейн вон там, — сказал Харви, ткнув пальцем в сторону ручья. — Берите багаж и бежим.

— Мне нет дела до какого-то там… — начал было Маганхард, но я перебил его:

— Зато мне есть. Это улика, которая укажет, кто здесь был.

Маганхард со вздохом отправился за сумками.

— Имейте в виду, — назидательно сказал вслед ему Харви, — вы спасаете свой собственный бизнес. — Затем он перевел взгляд на труп. — Впрочем, это тоже неплохая улика. Вряд ли кто-нибудь решит, что он покончил с собой.

Со стороны поля послышался чей-то возглас:

— Ai! Allons-y![53]

— Я могу их немного подурачить, — предложил я. — А вы переправляйтесь на другую сторону ручья и держитесь подальше от берега — они будут искать там следы. И что бы вы ни услышали, за мной не возвращайтесь.

Харви удивленно посмотрел на меня.

— Надеюсь, вы не собираетесь изображать из себя героя?

Мимо нас деловито прошагал Маганхард с двумя саквояжами.

— Я вас догоню, — сказал я. Харви обернулся и подошел ко мне.

— Знаете, а ведь меня ранили впервые в жизни, — задумчиво проговорил он. — Этот тип подкрался ко мне сзади и застал врасплох.

— Господи, я бы и так догадался.

— Но это не может служить мне оправданием, — продолжал он, словно меня не слышал. — Ко мне не должны подкрадываться сзади и заставать врасплох. Ведь это же моя работа. — Он повернулся и побежал по тропинке, плотно прижимая локоть левой руки к боку, а в правой неся свою сумку.

Я глубоко вздохнул, чему причиной лишь отчасти были мои недавние беготня и прыжки, пристегнул кобуру к рукоятке «маузера» и подошел к трупу.

Это был невысокий человек с длинными темными волосами в мятом сером двубортном костюме. Рядом валялся автоматический «кольт» 45-го калибра, принятый на вооружение в армии США. Сунув его в карман, я подхватил труп и потащил его через лес к полю.

У опушки я осторожно опустил мертвеца на землю, достал его пистолет и, вытащив магазин, пересчитал оставшиеся патроны. Их было слишком много для того, что я задумал; я оставил ему всего три и пополз к краю поля.

Примерно в сотне ярдов от меня на открытом пространстве стоял полицейский, до середины бедер скрытый высокой травой, и напряженно всматривался в сторону леса. Второго полицейского не было видно. Я попятился и на четвереньках выполз на дорогу.

Теперь мне требовалось как-то обосновать все четыре предыдущих выстрела и наличие мертвеца. Аккуратно прицелившись, я выпустил две пули в ближайший деревенский дом в четверти мили от леса и заметил, как на стене взмыло облачко пыли. Теперь находившиеся в деревне полицейские знали, что в них стреляют; возможно, они даже поверят, что и предыдущие выстрелы предназначались им.

Я пополз назад к трупу. Полицейский все еще торчал посреди поля, по-видимому, считая, что находится здесь вне досягаемости пистолетных пуль. С такого расстояния да еще из «маузера» с прикладом мне ничего не стоило всадить ему пулю точно между глаз. Что ж, примерно это мне и хотелось сделать, но я предпочел бы выяснить, где его напарник.

Я спрятался за деревом и закричал, обращаясь к нему. Если он такой смелый, то пусть идет сюда. Жандармы убили моего отца и брата, пусть теперь попробуют убить меня. Уж одного-то легавого я прихвачу с собой на тот свет. Я старался, чтобы мой голос был похож на крик ненормального, это могло помочь сбить его с толку.

Когда я начал кричать, он пригнулся, но по-прежнему оставался на виду. В подтверждение моих слов я выстрелил, и он бросился на землю.

Неожиданно его партнер вынырнул из травы неподалеку от него и выпустил очередь из автомата в мою сторону. Мне на голову посыпались обломки веток и еловые шишки. Этого было вполне достаточно.

Я испустил длинный агонизирующий вопль, закончившийся противным задыхающимся бульканьем, зашвырнул пустую обойму от «маузера» в кусты и схватил свой бриф-кейс. Потом похлопал мертвеца по плечу и со словами: «Будешь знать, как стрелять в полицейских», — побежал.

* * *

Харви и Маганхарда я догнал, когда они собирались переправляться через ручей. К этому времени я уже перешел на легкую рысцу.

— Мне понравилась ваша идея, — тускло улыбнулся Харви. — Но неужели вы думаете, что это одурачит их надолго? — Видимо, он слышал весь мой спектакль.

— Может быть.

— Рано или поздно они выяснят, что тот парень убит пулей тридцать восьмого калибра, а не из автомата.

— Если они решат, что сами застрелили его, то вряд ли будут торопиться со вскрытием.

Мы прошлепали через ручей и оказались под прикрытием стены, тянувшейся до дороги. Посмотрев на часы, я прикинул, что с того момента, как я оставил мисс Джармен, прошло полчаса. Мои ноги начали напоминать, что за сегодняшний день я промочил их уже четыре раза. Мы тащились из последних сил, то и дело спотыкаясь.

У дальнего конца поля был припаркован серый фургончик марки «ситроен» с рифлеными бортами и надписью «CLOS PINEL» на задних дверцах. Мисс Джармен и еще кто-то стояли на коленях у переднего колеса, делая вид, что возятся с лопнувшей шиной.

Когда мы выскочили на дорогу, дыша как табун загнанных лошадей, второй человек встал и быстро направился к задним дверцам фургончика. Это была Жинетт в аккуратной серой юбке и старой замшевой куртке.

В последний раз мы виделись двенадцать лет назад, и хотя сейчас она выглядела старше, но все же не настолько. Возможно, лишь в ее темных глазах появилось выражение легкой усталости, да черты лица стали более мягкими. Но все остальное было прежним — те же густые каштановые волосы, нежная бледная кожа, казалось, никогда не видевшая солнца, та же печально-насмешливая улыбка, которую я отлично помнил.

— Привет, Луи. — Она легонько коснулась моей руки. — Ты ничуть не изменился.

Мои брюки промокли до колен, пиджак и рубашка были покрыты землей и еловыми иголками, в растрепанных волосах запутались веточки и чешуйки коры. А в руке был большой «маузер».

— Да, — кивнул я. — А возможно, и следовало бы.

Тут подошли остальные, и мы полезли в кузов фургончика.

Глава 14

Когда дверцы кузова распахнулись снова, фургончик стоял на покрытой гравием подъездной дорожке перед замком.

Это был замок того типа, которые, с моей точки зрения англичанина, выглядят абсолютно похожими друг на друга. Возможно, один из первых владельцев поместья построил его именно таким, поскольку он должен был весьма эффектно смотреться на винных этикетках.

Вообще-то подобные постройки не характерны для этой части страны; такие обычно строят в долине Луары. Это был типичный образец псевдоготики с высокими окнами и круглыми башенками с конусообразными крышами по обеим сторонам здания, похожими на колпаки ведьм, покрытые синим шифером. Их цвет совершенно не сочетался с теплым розовым камнем самого дома, но, разумеется, на тщательно выписанных бутылочных этикетках это было незаметно.

Выпрыгнув из машины, я повернулся к Жинетт.

— Даже не знаю, нужно ли тебе кого-либо представлять…

Она с любопытством посмотрела на Маганхарда.

— Мне кажется, стоит.

— Мистер Маганхард — Жинетт, графиня де Мари.

Услышав эту фамилию, она быстро взглянула на меня, слегка приподняла брови, Маганхард выпрямился и, пожав ей руку, учтиво поклонился.

Затем я представил ей мисс Джармен и Харви, который выглядел далеко не лучшим образом: его лицо напоминало застывшую маску.

— Кажется, вы ранены, — сказала Жинетт. — Если вы зайдете в дом, Морис вас перевяжет. — Она кивнула в сторону террасы.

Там стоял седовласый старик в белоснежном пиджаке. Я подошел к нему, пожал ему руку, и его морщинистая, похожая на печеное яблоко физиономия расплылась в довольной улыбке. Мы осведомились друг у друга, как дела, и выяснилось, что все идет лучше некуда. Затем он добавил, что я появился совсем как в старые времена, и увел Харви в дом.

Остальные поднялись на террасу.

— Мистер Кейн, — обратился ко мне Маганхард, — как долго мы здесь задержимся? По-моему, сегодня мы проехали меньше ста километров.

— Вовсе не обязательно обсуждать это прямо сейчас, — сказала Жинетт. — Луи, не нальешь ли мистеру Маганхарду выпить? — Она повернулась к девушке: — Дорогая моя, позвольте показать вашу комнату. — И, взяв под руку бледную от усталости мисс Джармен, она повела ее в глубину дома.

* * *

Казалось, внутри замка почти ничего не изменилось — да и к чему что-то менять, если у вас большой дом, набитый мебелью, которую собирали почти в течение целого столетия. Первая комната справа от входа по-прежнему представляла собой нечто среднее между офисом и гостиной, а на массивном темном комоде времен Людовика XIII, стоявшем у окна, как и прежде, поблескивали бутылки.

— Что вы будете?

— Шерри, пожалуйста.

— Извините, но французы не пьют шерри.

— Тогда слабое виски с содовой.

Я вытащил бутылку шотландского и смешал ему коктейль, себе же налил чистого на три пальца.

— Какие у вас теперь планы, мистер Кейн? — отхлебнув, спросил Маганхард.

— Завтра рано утром, перед самым рассветом, я хочу перейти границу близ Женевы.

— На рассвете? А почему не раньше?

Я выудил из кармана мятую пачку «Житана» и закурил.

— Нам придется переходить границу скрытно — ведь теперь мы не посмеем предъявлять паспорта. Значит, придется дожидаться ночи. Если мы перейдем границу сразу как стемнеет, то застрянем в Женеве на всю ночь; в такое время машину напрокат взять невозможно, а я очень не люблю ночные поезда. Ночью швейцарцы ездят редко, и мы будем выглядеть подозрительно. Но если мы перейдем границу на рассвете, то не будем болтаться без дела у всех на виду. На улицах появятся люди, и мы сможем передвигаться быстро и без помех.

Маганхард нахмурился, глядя в стакан.

— Насколько я понимаю, месье Мерлен сказал, что приедет в Женеву. Если сейчас ему туда позвонить, он может устроить так, что нас уже будет ждать машина. Так что можно переходить границу сразу как стемнеет.

Я устало покачал головой и подумал, что ему не понравится то, что я собирался сказать. А может быть, черт возьми, он просто мне не поверит.

— Многое изменилось с тех пор, как я вчера разговаривал с Мерленом. Кто-то нас выследил, и это можно было сделать, прослушивая его телефон. А раз так, то почему бы не сделать то же самое и в Женеве?

— Но вы же сказали, что полиция не решится шпионить за известным адвокатом!

— Это не относится к вашим конкурентам, а выследили нас именно они.

— Неужели так просто прослушать телефон? — удивился он.

— Нет, в городе это довольно сложно, потому-то я вчера и не волновался. Но после того, что произошло сегодня утром, мы знаем об этих людях гораздо больше: если им оказалось по силам нанять такого человека, как Бернар, то от них можно ожидать все что угодно.

— Мистер Ловелл считает, что нас предали люди из Динадана.

— Он просто не подумал как следует. Мелье некому было бы нас предавать, кроме полиции. А заранее с ними нельзя было договориться, поскольку никто не знал, что мы туда поедем.

Он отпил виски, обдумывая услышанное. Потом сказал:

— Месье Мерлен должен быть со мной в Лихтенштейне.

— Да ради Бога, только мы не будем ему звонить, пока не перейдем границу. Отсюда никто никому не звонит. Я полностью запрещаю телефонные звонки из этого дома. — Я залпом допил виски и осторожно добавил: — Впрочем, вчера вечером был один звонок из Динадана…

Маганхард впился в меня взглядом.

— Моя секретарша звонила моему партнеру в Лихтенштейн, — твердо заявил он.

— Это она так говорит.

— Вы хотите сказать, что она могла позвонить кому-то еще? — после паузы сказал он. — Это невозможно.

— Я не слышал, так что откуда мне знать? Но если бы я хотел вас найти, то больше всего мне бы пригодилась помощь одного человека — вашего личного секретаря. — На этот раз я спокойно выдержал его взгляд.

В этот момент открылась дверь и Морис с каменным выражением лица объявил:

— Messieurs sont servi.[54]

За столом нас было только трое: Жинетт, Маганхард и я. Судя по всему у Харви не было аппетита, а мисс Джармен уже спала.

— Луи, что ты сделал с этой девочкой? — нахмурившись, спросила Жинетт.

— Может быть, убивал людей в ее присутствии, — пожал я плечами.

— Сегодня утром?

Я кивнул.

— На нас напали, едва мы выехали из Динадана. — Я глубоко вздохнул. — Одним из них был Бернар. — Она знала его по Сопротивлению.

Но она как ни в чем не бывало продолжала есть свой суп.

— Я слышала, что он и Ален занимаются подобными вещами. Полагаю, после этого не имеет значения, кто убивает их.

Я хотел было сказать, что это дело рук Харви, а не моих, но решил, что она и сама догадалась. В свое время она была высокого мнения обо мне, но вряд ли думала, что я смогу побить Бернара.

Честно говоря, наш разговор не имел ничего общего с веселой непринужденной беседой, во время которой можно было затронуть такие темы, как весенние моды, последние разводы в среде мексиканских аристократов или очередная предвыборная кампания. Покончив с супом, мы принялись за omelete aux fines herbes.[55] За столом царила атмосфера, скорее подходящая для поминок в Приюте Для Неизлечимо Больных.

К тому времени, когда Морис внес жаренную на гриле форель, мне оставалось либо сказать что-нибудь смешное, чтобы разрядить обстановку, либо выйти и посидеть полчаса у печки.

— Слава Богу, что на свете есть рыба. Теперь мне не придется пить этот ваш «Пинель».

Жинетт укоризненно посмотрела на меня, откинувшись на спинку стула.

— Помнится, ты говорил, что форель — это единственная рыба, которую непростительно готовить со сложными приправами и соусами. Потому-то я ее и заказала.

— О, я и сейчас так скажу. Любой, кто готовит форель со всяческими изысками, ничем не лучше осквернителя могил, растлителя детей или карточного шулера. Но здесь они были бы желанными гостями, поскольку это означает, что я не обязан пить твое ужасное вино.

Закатив глаза в шутливом отчаянии, она с улыбкой взглянула на Маганхарда. Тот предусмотрительно не вступал в разговор, разделывая свою рыбу не хуже заправского хирурга, а возможно, и вспомнив, что не далее как вчера вечером назвал «Пинель» «перехваленным вином».

— Какая прелесть! Слушать, как эти англичане высказывают свое мнение о вещах, в которых ничего не смыслят. Да еще с такой твердокаменной убежденностью!

Маганхард быстро сунул в рот кусок форели.

— В сущности, англичане — скромнейшие люди, — парировал я. — Они давно поняли, что было бы верхом высокомерия стараться быть во всем правыми. Поэтому они сосредоточили все усилия на том, чтобы в правдивости их слов никто не сомневался. На том и стоит английская аристократия, общеобразовательная система, да и вообще вся бывшая Империя.

Склонившись над столом, Морис с легкой улыбкой налил мне в бокал белого вина. Похоже, английский он знал куда лучше, чем старался показать.

— А что думают англичане о репутации французов в области логики и дипломатии? — спросила Жинетт.

Я взмахнул вилкой.

— Невыносимое чванство! Как бы то ни было, а британцы в это никогда не верили.

— Я знаю, — вздохнула она. — Они все еще считают, что мы эмоционально неуравновешенные люди, которые только и умеют, что разбивать машины да давить виноград босыми ногами. Но, mon Louis,[56] — она ткнула в мою сторону ножом, что выглядело совсем неподобающим для графини, — теперь у вас появились конкуренты в лице американцев. Они тоже мастера по части безапелляционных высказывании.

— Что верно, то верно. — Я попробовал новое вино — холодное кисловатое белое бургундское. — Но они делают это только на основании исследовательских программ стоимостью в миллионы долларов. Наш способ обходится куда дешевле. Тем более что мы не лезем в вопросы ядерной физики — но зато мы вдвойне правы насчет вина. Миллионы долларов никогда не докажут, что мы здесь ошибаемся. Тебе, Жинетт, стоит съездить в Лондон: ты даже не представляешь, как быстро сама в этом убедишься.

Я взглянул на Маганхарда, но тот с легкой улыбкой уткнулся в тарелку.

Жинетт со стуком положила нож.

— Ах, мы уже это проходили: типично английские интрижки. Когда дела идут плохо, вы все сваливаете на Францию. Старая история. Стало быть, теперь англичане будут нас учить, как делать вино. Очень интересно. Ну-ну, Луи, продолжай, расскажи…

— Моя дорогая Жинетт, положа руку на сердце я бы посоветовал тебе прекратить делать вино и засадить весь этот холм капустой. — Я кивнул на видневшиеся в окне виноградники позади дома. — Однако сотни лет назад де Мари поняли, что им никогда не удастся улучшить свой «Пинель», и тогда они бросили все силы на то, чтобы его прославить. Так что теперь ты могла бы продавать самую дорогую во Франции капусту, а следовательно, позволить гораздо лучшие сорта вин для своих гостей.

Она невозмутимо улыбнулась и позвонила в колокольчик, стоявший у ее тарелки. Появился Морис и, собрав посуду, поставил на стол блюдо с сырами и бутылку «Пинеля». Я скорчил гримасу.

Жинетт повернула бутылку, чтобы показать мне этикетку.

— Луи, что скажешь о новом оформлении?

Изображение замка исчезло теперь это была простая наклейка с золотым тисненым шрифтом на белом фоне, причем уже, но длиннее обычной. Бумага была толстой, но почти просвечивающей, как хорошая бумага с водяными знаками.

— Не узнаешь? — вкрадчиво спросила она.

Я с сомнением покачал головой. Что-то знакомое, но…

— Старые английские пятифунтовые банкноты, — усмехнулась она. — Размер и количество надписей те же самые. Никогда не могла понять, почему вы перестали выпускать такие прекрасные деньги.

— Говорят, их было слишком легко подделать, — сердито проворчал я. — Теперь я понимаю, почему. — Я повернулся к Маганхарду. — В Сопротивлении Жинетт занималась подделкой документов: обычно это были пропуска, продовольственные карточки и тому подобное. Приятно видеть, как навыки военных лет приносят пользу в мирное время; не правда ли?

Он выдавил из себя слабую улыбку.

— Мне кажется, мистер Кейн, что именно по этому принципу вы работаете на меня. — Он начал вставать из-за стола. — Прошу прощения, графиня, но я бы хотел отдохнуть. Кроме того, мне необходимо кое-что обдумать.

Жинетт грациозно кивнула.

— Морис вас проводит.

— Постойте, — сказал я.

Маганхард застыл, наполовину поднявшись со стула.

— Я думаю, пришло время узнать чуть больше о том, зачем вы едете в Лихтенштейн.

— Не вижу в этом необходимости, — буркнул он, но все же сел на место.

— Тогда попытайтесь уяснить себе такую вещь: сегодня утром мы все должны были погибнуть. В определенных кругах Бернар котируется выше Харви Ловелла, и я полагаю, что те, кто был с ним, считаются покруче меня. К счастью, у них ничего не вышло, но это означает, что у кого-то чертовски серьезные намерения разделаться с вами. Это во-первых. Вторая проблема заключается в том, что они знают о ваших планах, а я нет. И оба этих факта дают им слишком много преимуществ. Нам уже дважды повезло, но в следующий раз… — Я выразительно пожал плечами.

Маганхард продолжал неподвижно сидеть, уставившись на меня своими глазами стальной статуи. Наконец он спросил:

— Что вас интересует?

— Все, черт возьми!

Глава 15

Он, нахмурившись, посмотрел на Жинетт.

— За нее я ручаюсь, — сказал я. — Мы оба умеем молчать.

Он снова нахмурился, скорее всего вспомнив, что если бы она не умела молчать, то он был бы конченым человеком.

Жинетт холодно улыбнулась и придвинула к нему блюдо с сыром. Он отрицательно дернул головой и повернулся ко мне.

— Мистер Кейн, что вам известно о «Каспар-Актгенгезелльшафт»?

— Только то, что это торговая и акционерная компания, зарегистрированная в Лихтенштейне, которая владеет пакетом акций во многих фирмах, производящих электронику в этой части Европы. И что вы каким-то образом имеете к ней отношение.

— Довольно верно — пока что. Я владею тридцатью тремя процентами корпорации.

— Одной третью.

— Нет, мистер Кейн. — Он позволил себе едва заметную улыбку, что для него было равнозначно громкому хохоту. — Вы знаете другие преимущества регистрации в Лихтенштейне, помимо налоговых?

Я пожал плечами.

— Наверное, тайна владения.

— Вы правы, — сдержанно кивнул он. — Постороннему вовсе не обязательно знать, кому принадлежит компания. Так вот, позвольте объяснить: я владею тридцатью тремя процентами. Весь пакет акций распределен следующим образом: тридцать три, тридцать три и тридцать четыре процента.

Теперь он начинал получать удовольствие от моего невежества.

— То есть голос владельца тридцати четырех процентов акций перевешивает ваш или второго совладельца, но не обоих. И кто же они?

— Вторые тридцать три процента принадлежат герру Флецу, гражданину Лихтенштейна. Он также управляет повседневными делами компании, а кроме того, входит в совет директоров в соответствии с недавно принятым законом, по которому в совет директоров подобных компаний должен входить гражданин Лихтенштейна. — По его голосу я понял, что в этом и заключается единственная ценность герра Флеца.

— И кто же владеет тридцатью четырьмя процентами? — спросил я, когда он умолк.

— Видите ли, мистер Кейн, проблема в том и заключается, что мы сами этого точно не знаем.

* * *

Я сделал глоток «Пинеля», который, как выяснилось, мне налила Жинетт. Неплохо, но и не более того.

— Извините, но я не понял, — покачал я головой. — На правах главных пайщиков вы можете поднять все документы «Каспара» и узнать имена всех владельцев. — Я застыл, пораженный внезапной догадкой. — Или мы говорим об акциях на предъявителя?

— Так оно и есть, — мрачно кивнул Маганхард.

— Господи, а я-то был уверен, что они канули в прошлое вместе с хористками, пившими шампанское из туфелек! Да-а, теперь вы и в самом деле можете рассчитывать на неприятности.

Он помрачнел еще больше.

— Мы пошли на это, чтобы избежать утечки информации. В любой компании есть управляющие, которые в той или иной степени в курсе их дел… А у них есть жены и дети, которым они могут проговориться. Но когда имеешь дело с акциями на предъявителя…

— Я все это знаю.

Акции на предъявителя. Кусочки бумаги — сертификаты — подтверждают право на владение таким-то количеством акций такой-то компании. Но без имени владельца, проставленного на сертификате или в документах компании. Клочки бумаги, которые могут принадлежать любому, кому посчастливится ими завладеть, если только кому-то еще не удастся доказать свое право на них. Когда они переходят из рук в руки, это не фиксируется ни в каких документах, и никто не платит гербовый сбор. И практически невозможно доказать, что они поменяли владельца только потому, что кто-то сумел запустить руку в чужой карман.

— Ну ладно, — кивнул я. — Кому должны принадлежать эти тридцать четыре процента?

Маганхард тихо вздохнул.

— Человеку, весьма желавшему сохранить свое имя в тайне. Максу Хайлигеру.

Все ясно. Я о нем слышал, а взглянув на Жинетт, понял, что и она тоже. Один из тех таинственных и легендарных богачей, чьи племянники постоянно попадают в газеты в раздел светской хроники главным образом потому, что они его племянники. Но о самом Хайлигере не пишут ничего — даже если вам и удастся что-нибудь раскопать. Впрочем, не исключено, что вы можете также обнаружить, что ему принадлежит газета, в которой вы работаете.

И тут я вспомнил о нем один факт, публикации которого даже он не сумел воспрепятствовать.

— Он мертв, — сказал я. — Примерно неделю назад разбился в Альпах на своем самолете.

На лице Маганхарда появилась печальная улыбка.

— В том-то и беда, мистер Кейн. Через несколько дней после гибели Макса в Лихтенштейне появился человек с его сертификатом и потребовал важных изменений в делах «Каспара». Вы понимаете, что при голосовании его тридцать четыре процента перевесят тридцать три процента герра Флеца, если только там не будет меня.

Когда речь идет об акциях на предъявителя, это означает, что никакого голосования по доверенности просто быть не может. Единственный способ, с помощью которого вы можете доказать, что являетесь пайщиком, это если вы там появитесь, размахивая своим сертификатом.

— По правилам компании, — продолжал Маганхард, — любой из пайщиков может созвать в Лихтенштейне встречу всех совладельцев, объявив об этом не менее чем за семь суток, от полуночи до полуночи.

— И когда должна состояться эта встреча?

— Он назначил ее на самое ближайшее время. Она должна начаться завтра в полночь, точнее, в одну минуту первого. У нас осталось чуть больше тридцати шести часов.

— Думаю, мы успеем, — сказал я. — Но если вдруг нет, то не могли бы вы еще через неделю созвать новую встречу и отменить все его решения?

— Мистер Кейн, он требует продать все акции «Каспара». А это невозможно будет исправить.

Я вновь отхлебнул вина.

— То есть он хочет превратить все акции компании в наличные, и поминай как звали? Да, он и в самом деле не похож на законного наследника. Кто он?

— По словам герра Флеца, он представился Галлероном, бельгийцем из Брюсселя. Я никогда о нем не слышал.

Я посмотрел на Жинетт, но она отрицательно покачала головой.

— И даже если суд решит, что Галлерон не имел права распоряжаться этим сертификатом, акции «Каспара» назад уже не вернешь, — холодно сказал Маганхард.

— В какую сумму сейчас оцениваются акции «Каспара»?

Он неопределенно пожал плечами.

— Компании, которые мы контролируем, сами по себе стоят очень мало, поскольку основная часть прибыли идет «Каспару». Но нам пришлось бы продать не только наши акции, но и контроль над этими компаниями. Это может поднять цену раз в десять по сравнению с тем, сколько они стоят сейчас. По предварительным подсчетам — до тридцати миллионов фунтов.

* * *

Спустя некоторое время я слегка покачал головой, чтобы показать, что все понял. Хотя, конечно, на самом деле до этого было еще далеко. Невозможно до конца представить себе такую сумму, как тридцать миллионов фунтов. Не исключено, что ее не до конца представляли себе Маганхард, Хайлигер и Флец. Но когда начинаешь играть с такими деньгами в темных углах, то не надо удивляться, если будешь то и дело натыкаться там на различных малоприятных личностей.

— Понятно, — медленно протянул я. — Тридцати четырех процентов от такой суммы вполне хватит на пиво и сигареты до самой пенсии.

Маганхард встал.

— Надеюсь, теперь вы понимаете, насколько мне важно вовремя попасть в Лихтенштейн?

— Во всяком случае, теперь я гораздо лучше понимаю, каковы наши шансы туда не попасть.

Он поклонился Жинетт, слегка нахмурившись, кивнул мне и вышел.

Откинувшись на спинку стула, Жинетт пристально посмотрела на меня.

— Итак, Луи?

— Итак, Жинетт?

— Насколько ты веришь во всю эту… сказку?

— В рассказ Маганхарда? Готов поспорить, что это правда. И если у него есть хоть капля воображения, он понимает, какие неприятности ему грозят.

— Но этот бельгиец… Галлерон… он и вправду может это сделать?

— С акциями на предъявителя можно сделать чуть ли не все что угодно. Они снимают кучу проблем: тебе не надо доказывать, что ты их владелец пусть кто-нибудь другой доказывает, что ты им не являешься. Господи, да эти люди сами напросились на неприятности.

Она озадаченно вскинула голову.

— Люди типа Хайлигера и Маганхарда, — начал объяснять я, — всю свою жизнь только тем и занимаются, что переводят деньги в акции на предъявителя, регистрируют свои фирмы в Лихтенштейне, заводят анонимные счета в швейцарских банках — короче говоря, делают все возможное, чтобы спрятать свои деньги от налоговых органов. Потом они вдруг умирают — и никто не может эти деньги найти. От этих типов никто не получит даже наследства, потому что основная часть их капиталов достается банку. Как ты думаешь, почему швейцарские банки такие богатые? В некоторых по сей день лежат вклады гестапо, которые они отказались предать огласке. Ты думаешь, они хранят их для гестапо? Черта с два! Они их просто хранят.

— Вот уж не думала, что ты столько знаешь о банках, Луи. Наверное, ты уже давно стал миллионером? Нет? — Она улыбнулась. — В таком случае, налей мне, пожалуйста, коньяка, только давай обойдемся без лекции на тему, как бы его делали англичане.

Я рассмеялся и подошел к подносу с пыльными пузатыми бутылками, оставленному Морисом на длинной буфетной полке. Обнаружив на нем бутылку «Круазе» урожая 1914 года, я попытался налить из нее, но на дне оставались жалкие капли.

— Увы, — сказал я. Мне тоже было жаль, поскольку я бы и сам не отказался от рюмочки. Я не особенно люблю современные сладкие бренди, но не имею ничего против старого «Круазе».

— Бутылка была открыта только на прошлой неделе, — нахмурилась Жинетт. — Я выпиваю не больше рюмки в день.

— Может быть, у Мориса тоже губа не дура.

Она позвонила в свой колокольчик, и вскоре появился Морис. Я отошел в дальний конец комнаты к широкому французскому окну и, не слушая, принялся разглядывать долину.

Сразу за посыпанной мелким гравием террасой начинался сад, заросший жесткой, коротко подстриженной травой, ковром покрывавшей весь пологий склон холма. Сад заканчивался густыми зарослями лавровых кустов и араукарий, скрывавших дорогу. Вдали — на другой стороне Роны — виднелась плавная гряда невысоких холмов, над которыми клубилась легкая голубоватая дымка. Тишина и покой. Отсюда не было видно мертвецов, искореженных машин и людей, потеющих у телефонов и размышляющих, как бы побольнее укусить друг друга.

— Все выяснилось, Луи, — позвала меня Жинетт. — Морис предложил рюмку твоему другу мистеру Ловеллу, а тот выпил несколько.

Она довольно улыбалась. Я же застыл на солнцепеке, чувствуя, как меня сотрясает озноб.

— Только этого нам и не хватало, — хрипло прошептал я. — Только этого.

Глава 16

С виду казалось, что он просто сидит на террасе, греясь на солнышке, время от времени прихлебывая маленькими глотками виски из стакана и болтая с мисс Джармен. Да и почему, собственно, он должен был выглядеть как-то иначе? С какой стати я рассчитывал найти его где-нибудь в темном закутке, в обнимку с бутылкой? Ему вовсе не обязательно было быстро напиться. Все, что ему требовалось, — это пить непрерывно. Он так и будет прихлебывать, пока не развалится окончательно.

Но в этом и состояло его единственное отличие от всех прочих алкоголиков.

Лицо его как-то обвисло; рана, казалось, не беспокоила его. Он переоделся в черную шерстяную рубашку, которая скрывала повязку. Девушка устроилась по соседству, на металлическом садовом стульчике, выкрашенном белой краской, на ней была огненно-красная шелковая блузка и светло-коричневая юбка из дорогого твида.

Когда мы подошли к ним, Харви поднялся. Двигался он плавно и размеренно.

— Итак, мы снова разговелись? — заметил я.

— Ну да, мы так долго ехали. — Он криво усмехнулся и предложил Жинетт свой стул. Она вежливо покачала головой и прислонилась к высокой цветочной вазе в форме греческой амфоры.

— Ехали, да пока не доехали, — отозвался я. — Отправляемся сегодня в полночь.

Он вскинул брови.

— Как, мы не остаемся здесь ночевать?

— Я хочу прибыть в Женеву на рассвете. Вы будете готовы?

Мисс Джармен, нахмурившись, испытующе смотрела на меня.

— Но он ведь ранен. Вам не кажется, что ему следует отдохнуть? Лично мне кажется.

— По-моему, он не это имел в виду, — мягко заметил Харви.

— Так что же вы имели в виду, мистер Кейн?

— Да, Кейн, скажите нам, что вы имели в виду, — предложил Харви все с той же кривой ухмылкой.

— Я имею в виду, что этот человек алкоголик! — резко бросил я. — И к полуночи его окончательно развезет, и он будет распевать слащавые трели!

Главное — это, конечно, тонкий психологический подход.

Девушка вскочила со стула подобно потоку, прорвавшему плотину.

— Кто вам это сказал? — требовательно спросила она. — Почему бы ему не выпить? Он же ранен!

Меня это удивило. Никак не ожидал встретить в ее лице адвоката Харви. Я слегка сбавил обороты.

— Прекрасно. Итак, он ранен. Однако это не мешает ему быть запойным пьяницей.

Она повернулась к нему.

— Это правда, Харви?

Он пожал плечами и ухмыльнулся.

— Откуда мне знать? За исключением профессора Кейна, меня еще никто не подвергал психоанализу.

Она вновь резко обернулась ко мне.

— Тогда откуда у вас такая уверенность?

Я устало покачал головой.

— Вы вполне можете сами понаблюдать процесс в развитии и сделать собственные выводы. К полуночи от него будет не больше проку, чем от младенца с игрушечным пистолетиком.

Казалось, Харви поежился — и вот уже дуло револьвера нацелилось мне в живот. Стакан в его левой руке даже не дрогнул. Полбутылки коньяка урожая 1914 года и слой шотландского виски поверх него, должно быть, слегка замедлили его реакцию — но по крайней мере он еще не достиг той стадии, когда сопротивляемость к алкоголю ослабевает и человек способен прошибить стратосферу уже после двух стаканов.

Я медленно выдохнул и уставился на револьвер.

— Попробуйте свои штучки как-нибудь в другой раз, когда я буду готов к тому, что мои же друзья наставят на меня пушки.

— Например, в полночь? — хмыкнул он и, убрав револьвер обратно в кобуру на поясе, натянул поверх нее рубашку.

Тут он, казалось, обратил внимание на воцарившееся молчание.

Ибо в течение некоторого времени никто не произнес ни слова. Затем Жинетт вытащила руку из-за спины и метнула маленькие садовые ручные грабли в клумбу. Острия их с негромким глухим звуком вонзились в землю. Глаза Харви слегка округлились.

Она невозмутимо заметила:

— Я научилась играть в эти игры, когда вы еще и не начинали, мистер Ловелл, и когда они имели гораздо большее значение.

Харви обвел всех нас внимательным взглядом. Мисс Джармен, нахмурившись, наблюдала за ним с несколько растерянным видом. Затем он залпом осушил свой стакан и кивнул.

— Понимаю. Возможно, профессор оказался несколько проницательнее, чем мне представлялось. Итак… что будете делать, профессор? Собираетесь не спускать с меня глаз остаток дня?

— Вы можете принять пару таблеток и отправиться в постель.

— А вы не собираетесь слоняться поблизости и изображать из себя сторожевого пса?

Я покачал головой. Мисс Джармен произнесла:

— Харви… это правда?

Он со стуком поставил стакан на металлический столик.

— Если таково мнение профессора.

Затем лицо его снова превратилось в неподвижную маску, и он вошел в дом через застекленную двустворчатую дверь.

И вновь воцарилось молчание. Затем Жинетт отошла от цветочной вазы и протянула руку.

— Луи, дай мне, пожалуйста, сигарету.

Что я и сделал и закурил сам. Она медленно двинулась вниз к покатой лужайке. Мисс Джармен снова откинулась на спинку стула, не сводя глаз с застекленной двери, за которой скрылся Харви.

— Не лучше ли кому-нибудь пойти и… последить за ним? — неуверенно спросила она.

Я пожал плечами.

— Не стану вам мешать. Но именно этого он и добивается: чтобы кто-то сидел рядом с ним и критиковал его, кто-то, кого он сможет в чем-нибудь обвинить, кто-то, на кого он может наставить пушку. Ему нужен человек, который олицетворял бы собой образ врага. Он не желает помнить, что со своим врагом он может справиться только сам.

— Профессор Кейн, — бесстрастно произнесла она. — Послушать вас, так можно подумать, что все проблемы решаются сами собой.

— Не решаются — всего лишь диагностируются. Вроде того доктора, который посоветовал больному ревматизмом превратиться в мышонка, поскольку мыши не страдают ревматизмом, я не утруждаю себя лишними подробностями.

Следующий вопрос обрушился на меня подобно бомбе. Вот уж никак не ожидал удара с этой стороны, ибо задала его Жинетт.

— И как же ты его лечишь, Луи?

Я сделал глубокую затяжку.

— Надо вдребезги разбить всю его жизнь, — медленно произнес я. — Просто уничтожить ее — его прошлое, его работу, все, до чего сумеете добраться. Для данного метода лечения имеется более причудливое наименование, но суть от этого не меняется.

— И зачем же необходимо все это проделать? — Жинетт говорила чуточку слишком спокойно и тихо, словно суфлер у края сцены. Может, она и в самом деле была таким суфлером.

— Если в доме поселилась чума, вы сжигаете дом. Ведь где-то там, внутри, притаился смертоносный микроб. Поэтому вы сжигаете все: мебель, ковры, постели — все разом. То же самое и с алкоголиком — что-то в его жизни сделало из него пьяницу. Вот вы и рушите всю его жизнь. Возможно, в итоге он перестанет быть таковым.

— Не верю, — холодно заметила мисс Джармен.

Я сделал еще одну затяжку, пожал плечами, но возражать не стал. Она заявила:

— Наверняка уже изобрели что-нибудь получше этого.

— Это вы о чудесах современной медицины, да? Несколько лет назад большинство врачей отнеслись бы к нему как к слабовольному неудачнику и велели бы ему бросить пить, после чего решили бы, что хорошо потрудились. Но теперь-то они уже кое-что уяснили. Пока что в большинстве случаев им неизвестны причины этой болезни. Их знаний хватает лишь на то, чтобы сжечь дом дотла. Прогресс налицо.

— И это они называют лечением? — спросила Жинетт.

— Нет. Не стану возводить на них напраслину — они не называют это лечением. Вылечить его означало бы вернуть его к тому состоянию, когда он будет выпивать пиво за обедом, мартини в шесть вечера — и этим ограничится. Такого они не способны добиться. Они могут всего лишь отучить его от выпивки, сделать так, чтобы он навсегда прекратил пить. Но по крайней мере они не называют это лечением.

— И это все, что они могут сделать? — тихо произнесла мисс Джармен. Затем она повернулась к Жинетт: — Это правда?

— Мое дорогое дитя, — мрачно отозвалась Жинетт, — если бы я умела определять, когда Луи говорит правду, то, возможно, вышла бы за него замуж пятнадцать лет назад.

Я бросил на нее быстрый взгляд, затем обратился к девушке:

— Только не забывайте, что за жизнь вы стали бы разбивать вдребезги для Харви. Он ведь телохранитель. Если он будет продолжать в том же духе, то вряд ли умрет в постели — неважно, будучи трезвым или пьяным.

Она встрепенулась.

— В этом и заключается его проблема?

— Не знаю. Как я уже сказал, в большинстве случаев никому не известно, в чем заключается проблема, если только человека не подвергали глубокому психоанализу. А в данном конкретном случае я бы сказал, что это всего лишь еще один способ сжечь дом дотла. Но если вы желаете докапываться до причин, скажу вам вот что: за свою жизнь Харви уже убил нескольких человек — и знает, что убьет еще. Не каждому легко жить с таким грузом. В любом случае, — я вновь обрел свою обычную тактичность, — вам-то чего беспокоиться?

Она вздернула подбородок.

— Он мне нравится.

— Вчера он вам не нравился. Вы сочли нас парочкой голливудских гангстеров.

— В отношении его я изменила свое мнение. — Тут в глазах ее вдруг мелькнула тревога. — Нет-нет, простите. Я ошибалась в отношении вас обоих. Но вы ведь знаете его — неужели не можете ему помочь?

Я покачал головой.

— Я — часть его прошлого. Два дня назад я не отличил бы его от папы римского, но тем не менее я часть его прошлого. Для него я ассоциируюсь с оружием.

* * *

Мгновение девушка стояла совершенно неподвижно, крепко обхватив себя руками и уставившись невидящим взглядом на лужайку. Затем внезапно очнулась.

— Я пойду и… поговорю с ним. — Она повернулась, чтобы идти.

— Он сам прекрасно все это знает, — поспешно сказал я. — Он держался, не пил в течение трех дней — до сего момента, потому что знает: нельзя сочетать стрельбу и выпивку. Так что на свой счет он отнюдь не обманывается — выход ему известен. Все, что ему необходимо, — это достаточно веская причина, чтобы воспользоваться этим выходом. Просто прекратить убивать будет недостаточно.

— Что вы имеете в виду?

— Только то, что далеко не всегда существенно выяснить, почему тот или иной человек стал алкоголиком. Алкоголь уже становится самостоятельной причиной. Поэтому ему нужны веские основания, чтобы бросить пить, а отнюдь не для того, чтобы продолжать.

Она испытующе оглядела меня, затем медленно кивнула, повернулась и направилась в замок.

Глава 17

Жинетт проводила ее взглядом.

— Луи, ты пытался убедить ее стать для него этим самым веским основанием?

Я пожал плечами.

— Я просто пытался донести до ее сознания, что человека не заставишь бросить пить с помощью парочки молитв и чашки какао.

— И что, действительно излечить алкоголика невозможно?

— Ну почему же, можно — в одном случае из ста. Именно стольких врачи способны вернуть к нормальному потреблению спиртного. Только им неведомо, как это сделать и почему так происходит. Мне следовало все это ей объяснить?

Жинетт задумчиво покачала головой.

— Нет. Думаю, она все равно бы тебе не поверила. Она еще достаточно молода, чтобы верить в чудеса. Возможно даже, достаточно молода, чтобы творить их своими руками. — Она посмотрела на меня. — А его случай относится к одному из ста?

— Таких, как он, и без того встретишь одного на несколько миллионов. Много ли людей становятся телохранителями — да еще такого высокого уровня, как он? В Париже он третья величина. — Тут я кое-что вспомнил. — Впрочем, теперь уже, полагаю, вторая, поскольку Бернар мертв.

Она окинула меня жестким взглядом.

— Если он и сам это помнит, вряд ли это ему поможет.

Я лишь кивнул в ответ. Она была права — едва ли Харви забыл об этом.

Она двинулась в обход лужайки, и я пошел рядом, стараясь идти в ногу с ней.

— А каков же теперь твой личный рейтинг, Луи? Какая ты по счету величина?

— Я не убийца, — холодно отозвался я.

— Ах да, ну конечно, ты теперь генерал. Зачем тебе мараться и таскать с собой пушку? Ты лишь отдаешь приказы своим подчиненным, где провести очередное сражение. Неужто думаешь, что все эти битвы не имеют к тебе никакого отношения и что в одной из них и тебе уготован славный конец?.. Видишь ли, — продолжала она, — к настоящему времени я уже уяснила себе образ мысли бравых стрелков. Они считают себя непобедимыми. Как и пилоты истребителей. Как и рыцари в доспехах, всякий раз жаждущие сразиться с очередным драконом. И так все время — до тех пор, пока не встретят своего последнего дракона. А последний дракон всегда найдется. Ты точно такой же, как Ламбер.

— И все-таки я не вооруженный бандит, Жинетт.

— Ламбер тоже им не был. Знаешь, как погиб Ламбер?

— Читал в газетах. Несчастный случай на воде неподалеку от Испании. Что-то случилось с яхтой.

— И ты этому поверил, Луи?

Я пожал плечами. Тогда это показалось мне несколько странным, но ведь никаких других версий не было. Она продолжала:

— Мы держали яхту неподалеку от Монпелье, где вы с Ламбером прежде складировали оружие, доставляемое на фелюгах[57] с Гибралтара и из Северной Африки. Примерно раз в год он в компании старых друзей выходил на яхте и слегка промышлял контрабандой. Так, ничего особенного — из Танжера[58] везли табак, а в Испанию, кажется, поставляли кофе или запчасти для автомобилей. Не сказать, чтобы это приносило большую прибыль, да и занимался он этим не ради прибыли, а ради острых ощущений — чтобы скрасить себе процесс тихого и спокойного старения. Но однажды испанская береговая охрана оказалась более бдительной. Они обстреляли яхту из пулеметов. Очень неспортивно — но, возможно, никто не сказал им, что он занимался этим из чисто спортивного интереса?

Я лишь невыразительно покачал головой.

— В газетах написали, что он попал в шторм, — тихо продолжала она. — Конечно, он ведь был графом и, кроме того, героем Сопротивления — вот они и подыскали для него шторм. Очень любезно. Но, как видишь, даже для него нашелся последний дракон.

Немного помолчав, я заметил:

— Я занимаюсь этим не из спортивного интереса.

— Возможно… но тогда зачем?

— Потому что меня наняли. Это моя работа.

— Так кто же ты теперь? Ты так и не стал адвокатом?

— Нет, так и не стал. После войны я еще поработал в посольстве в Париже…

— Ты работал там на Британскую секретную службу. — заметила она с легким укором. — Все мы это знали.

— Черт возьми, да знаю я, что все вы знали. Потому и ушел в конце концов в отставку.

— Но, Луи, мы считали, что со стороны Лондона было очень любезно заслать шпиона, которого все мы знали и любили. — Она изобразила вежливую улыбку. — Извини… продолжай, пожалуйста.

— Да, собственно, и продолжать-то нечего. Я располагал здесь обширными связями. Был досконально знаком с европейскими законами, а поскольку я числился в штате сотрудников при торговом атташе, ко мне обращались с различными вопросами по проблемам, связанным с бизнесом. Таким образом, я стал кем-то вроде коммерческого агента: свожу людей друг с другом, консультирую их, выполняю кое-какую легальную работу.

— А также и кое-какую нелегальную?

— Нет. — Я закурил, потом спохватился и предложил ей сигарету. Она покачала головой. — Нет, в этом нет необходимости. Ведь существует множество услуг, которые адвокат не может или же не желает оказывать — и совсем не обязательно они выходят за рамки закона… Черт возьми, да во всей Европе законно даже убить человека, пытающегося убить вас. Однако вы почему-то нанимаете адвоката, чтобы он сделал это за вас.

— И тогда-то некто призывает на помощь месье Кейна и месье Ловелла?

— Если не найдет кого-нибудь получше.

Она печально улыбнулась.

— Лично я уверена, что месье Маганхард нанимает самых лучших спецов для участия в своих битвах.

Я резко остановился и очень неторопливо, взвешивая каждое слово, произнес:

— Жинетт… нас с Харви наняли, чтобы помочь Маганхарду остаться в живых. Бернара наняли, чтобы его убить. Это разные вещи, и разница чертовски велика.

— Даже когда речь идет о человеке вроде Маганхарда?

Я сердито покачал головой.

— Тебе не нравится Маганхард. Прекрасно — мне и самому он не слишком нравится. Но в данном случае его дело правое. Он не пытается никого убить однако кто-то пытается убить его. И, если бы мы с Харви не оказались рядом, сейчас он уже был бы мертв. Исходя из всех обстоятельств, я и принял такое решение.

— Ты не принимал этого решения.

— Не знаю, — медленно отозвался я. — Может, и принимал. Возможно, посчитав, что мы с Харви сумеем доставить его к месту назначения в целости и сохранности, тогда же я пришел к выводу, что, если мы не поедем, он не доберется туда живым. Став однажды таким, как я, уже невозможно отступить. Это само по себе уже решение.

— Да, — тихо заметила она, не глядя на меня, а уставившись куда-то вдаль. — Да… ты решил, что ты, и только ты, сумеешь победить этого дракона. И следующего тоже. И следующего. Поэтому ты никогда не отступишь и в один прекрасный день наконец встретишь своего последнего дракона.

— Я профессионал, — жестко заметил я. — Когда Ламбер отправился в плавание на своей яхте, он действовал как любитель — ведь в течение пятнадцати лет он занимался выращиванием винограда. Окажись я на той яхте, она либо не отправилась бы в плавание, либо не затонула бы.

— О да, — задумчиво кивнула она. — Да, к тому времени он был любителем. И, наверное, мог отступить в сторону и никуда не отправляться.

Тут она посмотрела на меня, все так же печально улыбнулась и сказала:

— Я убила Ламбера.

— Ты сошла с ума, — резко бросил я.

— Нет. Я могла бы его остановить. Но сочла себя не вправе вмешиваться, решила, что это не мое дело. Кроме того, я считала, что с ним ничего такого никогда не случится — по крайней мере в этот раз. Возможно, в следующий… но, наверное, я думала, что следующего раза никогда не будет. Понимаешь? Я тоже способна мыслить как бравый стрелок. Я могла бы остановить его… но отпустила. Значит, я его убила.

Я постарался придать своему лицу как можно более бессмысленное выражение.

Она медленно произнесла:

— Итак, я ошиблась. Может статься, и не только в этом… Я вышла замуж за Ламбера, потому что верила, что, если буду с ним, война для меня закончится. А с тобой… едва ты перестал быть Канетоном, как тотчас же поступил в Секретную службу. Для тебя война не закончилась.

Я рассеянно кивнул. Может, так оно и было.

— Тогда я не понимала, что сама должна была позаботиться о том, чтобы война закончилась. Я должна была остаться с тобой и помочь тебе закончить твою войну. — Она пристально посмотрела на меня. — А ведь я хотела этого, Луи, хотела.

Лицо мое окаменело. Не каждый день единственная женщина, что-то значившая для вас, говорит вам, что ошиблась, выйдя замуж за другого — и, возможно, также намекает, что еще не все потеряно. Такое случается раз в жизни, да и то — если повезет. И именно в тот самый день, когда вас ангажировали, чтобы доставить в Лихтенштейн богача, увиливающего от уплаты налогов.

Я покачал головой.

— В первый раз ты действительно ошиблась. Насчет меня… Я бы бросил все эти игры с людьми вроде Маганхарда или же…

— Прошу прощения, но ты чертовски хорошо знаешь, что не бросил бы.

Я метнул на нее быстрый взгляд — она казалась очень спокойной, очень уравновешенной, очень уверенной в себе. Может, даже чуточку слишком спокойной.

— Это было пятнадцать лет назад, — заметил я.

— Считаешь, за это время ты так сильно изменился?

Я нахмурился.

— Ладно, допустим, я недостаточно изменился — я по-прежнему Канетон. Но теперь слишком поздно что-либо менять. Я слишком стар, чтобы возвращаться назад и начинать учиться на адвоката, постигая, как проделывать разные законные штучки, вроде вызволения кинозвезд, обвиняемых в вождении автомобиля в нетрезвом состоянии.

— Тебе де придется никуда возвращаться. Работа найдется и здесь: замку нужен управляющий.

Вот так-то.

В саду вокруг нас было тихо — настолько тихо, насколько вообще бывает на юге, когда тишину нарушает лишь монотонное жужжание цикад. Солнце казалось ярким белым пятном, медленно спускающимся к голубым холмам, оставляя после себя едва уловимый знойный аромат лета. И все, что от меня требовалось, — это сказать «да».

Но ведь были и другие холмы: зеленые, подернутые влажной дымкой тумана холмы Швейцарии. И я уже сказал им «да» три дня назад.

— У меня уже есть работа, Жинетт, — сказал я. — Работа, в которой я поднаторел и с которой вполне справляюсь.

— Я не занимаюсь благотворительностью, Луи, и не стремлюсь тебя облагодетельствовать. Здесь тебе пришлось бы работать в поте лица.

— И мне пришлось бы научиться любить «Пинель»?

— Это было бы не многим более незаконно, нежели твоя теперешняя работа.

Я медленно покачал головой.

— И все же у меня уже есть работа.

— Ты бы прекрасно со всем справился, — торопливо продолжала она. — Нам пригодились бы твои связи, твой деловой опыт, знание законов. Теперь мы экспортируем вино повсюду — в Лондон, в…

— Жинетт!

В ее голосе я отчетливо уловил нервическую нотку, которую, если бы речь шла о ком-либо другом, назвал бы страхом.

Она стояла совершенно неподвижно, вскинув голову и крепко зажмурив глаза.

Я сделал шаг и обнял ее; она дрожа прильнула к моей груди и подняла ко мне лицо.

Из замка донесся хлопок пистолетного выстрела.

Глава 18

— Чтобы убить человека, никто не станет стрелять один раз — всегда дважды, — прошептал я Жинетт. — Если убили Харви, в живых остался Маганхард, а если убили Маганхарда, значит, Харви цел. Скажи, что я прав, да побыстрей.

Она припала к земле рядом со мной возле лавров у края лужайки. Старые рефлексы живучи.

— Это твой пьяный приятель Харви расстреливает бутылки в салуне на Диком Западе.

Такая мысль мне тоже пришла в голову, но не слишком согрела. А вдруг он не ограничится бутылками? И вдобавок ко всему при мне не было «маузера».

Я неохотно поднялся и двинулся по гравию к парадному входу. Дверь была широко распахнута, словно врата в пустыню.

Внутри, в холле, стояли трое — неподвижные, будто восковые фигуры. Харви прислонился к стене справа от меня, ствол его револьвера был направлен вниз, на его же собственные ноги, однако от этого не казался менее опасным. Морис прислонился к противоположной стене, не сводя с Харви пристального взгляда, столь же дружелюбного, как у голодного стервятника. Мисс Джармен просто стояла. Телефонная трубка была сорвана с крючка и валялась на полу.

Едва я вошел, как ствол револьвера дернулся в мою сторону.

— Уберите эту чертову штуковину, — сказал я. — Что здесь произошло?

— Да просто мне не нравится, когда мужчины нападают на женщин, вы ведь знаете, — отозвался Харви. Голос его звучал как-то вяло, апатично, чуточку невнятно, словно ему приходилось подбирать каждое слово. Вполне возможно, к тому времени так оно и было.

— Ладно, теперь все позади. Возвращайтесь к своей бутылке. — Я повернулся к Морису. — Pourquoi…

— Я услышал ее крики, — осторожно заметил Харви, — ну, и вышел, а этот тип с ней боролся и…

Тут вмешалась мисс Джармен:

— Я всего лишь хотела позвонить, когда…

— Кому?

Она устремила на меня невинный взгляд широко раскрытых глаз.

— Э-э… подруге. Я подумала…

В пару прыжков я очутился возле телефона и схватил валявшуюся на полу трубку.

— Qui est…[59] — Но на том конце уже отключились, и я отшвырнул трубку в сторону. — В целях безопасности я наложил запрет на пользование этим телефоном, — прорычал я. — Морис всего лишь выполнял мои указания. Назовем это недоразумением. Ну да ладно… Итак, кому же вы звонили?

— Подруге. — Подбородок ее был гордо вздернут вверх, на лице застыло выражение, подобающее воспитаннице закрытого пансиона. Уж она-то не скажет, кто подложил лягушек в постель училке латыни.

— Ладно, — повторил я. — Но если вы собираетесь нас заложить, не забывайте об их методах: шанс схлопотать пулю у вас не хуже, чем у любого другого из нас. Может, даже и лучше, если первым выстрелом они не уложат меня.

Харви выпрямился и оторвался от стены.

— Что за чертовщину вы тут несете?

Я резко обернулся. Я уже был сыт по горло им самим, его тягой к выпивке и склонностью наставлять свою пушку не на тех, на кого следует. Возможно, он не успеет прицелиться, до того как я сломаю ему запястье… Жинетт подала голос:

— Отдайте Луи револьвер или я вас убью.

Мы одновременно посмотрели в ее сторону. Она стояла в полумраке в глубине холла, прислонившись к стене, и прямо перед собой обеими руками держала «маузер».

— Он установлен на автоматическую стрельбу, мистер Ловелл, — добавила она.

— Вы не станете стрелять из этой штуковины здесь, — медленно произнес Харви. Он смерил ее внимательным, изучающим взглядом; по тому, как она держала «маузер», было видно: она знает, что у нее в руках, — и он это понял.

— Что ж, в таком случае можете поспорить на свою жизнь, — презрительно заметила она.

Он сделал глубокий вдох. Бравый стрелок считает, что его невозможно победить, но когда с ним такое случается, он чертовски хорошо это понимает. Она держала «маузер» низко, выбить его было невозможно. Что бы он теперь ни сделал, стоит ей нажать на спусковой крючок, и он превратится в дуршлаг.

Он бросил мне свой револьвер.

— Благодарю вас, — сказала Жинетт. — И, пожалуйста, не забывайте, что в своем доме я обладаю эксклюзивными правами на стрельбу. Куда угодила та пуля, Морис?

Тот показал на дырку в стене рядом с телефоном. Жинетт подошла к нам и протянула мне «маузер». Я покачал головой.

— Теперь уже все кончено. Пойду уложу его в постель. — Револьвер Харви я засунул в карман.

Харви ждал меня с каким-то отсутствующим видом, уголки его рта слегка искривились в циничной ухмылке.

— А ведь я бы мог справиться с вами и без пушки, — с вызовом изрек он.

Я пожал плечами.

— Вполне возможно. Мы ведь оба прошли школу рукопашного боя. Так что это ни к чему бы не привело.

Он кивнул и направился к лестнице. Я на ходу бросил мисс Джармен:

— Принесите бутылку, из которой он пил.

— А вам не кажется, что с него уже хватит? — нахмурилась она.

Я устало покачал головой.

— Не имеет значения, что вам или мне кажется. Просто принесите бутылку.

Вслед за Харви я поднялся по лестнице на второй этаж. Наверху мы повстречали Маганхарда. Харви торопливо прошмыгнул мимо, сделав вид, что не заметил его. Маганхард окинул его суровым взглядом, в котором тотчас же засквозило подозрение. Затем он повернулся ко мне и вроде бы собрался что-то сказать — но я тоже поспешно прошел мимо.

Очутившись в своей спальне, Харви рывком сдернул с кровати шелковое покрывало и бросился на постель лицом вниз. Немного погодя он перевернулся на спину, причем с заметным усилием.

— Наверное, я устал. — В голосе его прозвучало легкое удивление.

За моей спиной в комнату вошла мисс Джармен с бутылкой виски «Королева Анна» и стаканом. Я взял у нее бутылку; судя по весу, Харви изрядно над ней потрудился.

— И что вы собираетесь делать? — поинтересовалась она.

— Подготовить его к завтрашнему дню. — Я плеснул немного виски в стакан.

— С помощью этого?

— Обычно он делает это именно так. — Я передал ему стакан. Она внимательно посмотрела на Харви, затем на меня.

— А ведь вам, по сути, наплевать, не так ли?

— Кому вы звонили?

Она бросила на меня испепеляющий взгляд.

— Возможно, когда-нибудь вы это узнаете. — И вышла, со стуком захлопнув за собой дверь. Харви приподнял свой стакан и отхлебнул.

— Вы серьезно считаете, что она нас закладывает?

— Кто-то нас определенно закладывает.

— Все-таки надеюсь, что не она, — задумчиво заметил Харви.. — Она такая милая девочка.

— Ваша симпатия взаимна. Она горит желанием вас вылечить.

— Я заметил. — Он снова отхлебнул. — А вам и впрямь наплевать? — Он смотрел на меня со своей неизменной легкой циничной ухмылкой.

— Мое дело — сторона. После завтрашнего дня мы с вами больше не встретимся. Да вы и сами это знаете.

— Знаю. — Он осушил стакан.

Я протянул за ним руку:

— Еще?

Лежа на подушке, Харви пожал плечами.

— Да, пожалуй.

Я вновь вернулся к бутылке, стоявшей на журнальном столике:

— А если я буду пай-мальчиком, то получу назад свою пушку? — спросил Харви.

— Ах да, простите, я и забыл. — Честно говоря, я просто надеялся, что он сам мне напомнит. Вытащив из кармана его маленький револьвер, я раскрыл барабан и извлек оттуда стреляную гильзу. — Еще патроны есть?

— В пиджаке — целый карман.

Пиджак висел на стуле. Я повернулся к Харви спиной и принялся рыться в обоих боковых карманах. Одной рукой я извлек патрон, а другой — пузырек со снотворными таблетками, который очень надеялся найти. Патрон я вставил в барабан, закрыл его и бросил револьвер в изножие кровати.

К тому времени, когда он потянулся за револьвером, еще раз все проверил, как я и предполагал, — так поступит любой профессиональный стрелок, после того как его оружие побывало в чужих руках, — на дне его стакана уже лежали три таблетки. Я понятия не имел, что это за таблетки и в каких дозах их следует принимать; в то же время мне было доподлинно известно, что смешивать два таких депрессанта, как алкоголь и барбитураты, — затея не слишком удачная. Однако риск был все же меньшим, нежели тот, с которым ему пришлось бы столкнуться завтра, прикончи он за ночь эту бутылку.

Я плеснул на таблетки сверху виски, выждал несколько мгновений, чтобы они растворились, а сам в это время делал вид, что ищу для себя стакан возле умывальника. Легкая мутность будет незаметна сквозь грани стакана, а вкуса он теперь наверняка уже не чувствует.

Я налил выпить и себе, а ему отдал его стакан.

— Чуткий вы, однако же, ублюдок, — медленно изрек Харви. — А может, вы просто обыкновенный ублюдок. Проявляя к кому-нибудь чуткость и понимание, вы оказываете ему медвежью услугу. — Он с трудом повернул голову и поднял на меня глаза. Итак, вы — профессор, а я… вот он я, перед вами на кушетке. Желаете, чтобы я рассказал вам свои сны?

Я присел на стул, на спинке которого висел его пиджак.

— А я смог бы выдержать подобное испытание?

— Возможно. Веселого в них мало, но к ним как-то привыкаешь.

— А к своему самочувствию по утрам вы тоже привыкли?

— Нет. Но не вечно же помнишь, как было хреново. Однако же, знай вы, что завтрашний день будет столь же значительным, как сегодняшний, вы ведь не стали бы… напиваться, правда?

— Слишком вы все упрощаете, — возразил я. — Вам нравится думать, что своим мировоззрением вы в корне отличаетесь от всех остальных. Ничего подобного. Вы просто пьете больше — вот и все.

К тому моменту пузырек с таблетками уже снова находился в кармане его пиджака.

Харви улыбнулся.

— Чудесное промывание мозгов, профессор. Но знаете, что самое поганое? То, что перестаешь ощущать вкус спиртного. Вот и все. Просто не чувствуешь вкуса. — Он снова отхлебнул виски, затем поднял стакан к свету и стал пристально его разглядывать. — Помню, как-то раз отправился я в одно местечко в Париже, где умеют готовить настоящий мартини. Туда лучше закатиться где-нибудь около полудня, пока еще не нахлынут посетители, чтоб им хватило времени как следует его приготовить. Им это по душе — приятно, когда приходит парень, знающий толк в напитках, вот они и стараются для него. Смешивают тщательно, неторопливо, а потом ты таким же манером его выпиваешь. И это им тоже нравится. Их даже не заботит, собираешься ли ты заказать еще один. Им просто приятно хотя бы иногда приветить клиента, который подрядит их на настоящую работу и потом оценит их труд по достоинству. До чего же грустные люди, эти бармены.

Харви залпом допил виски и вновь уставился в потолок. Говорил он медленно и тихо, да и обращался не ко мне и скорее всего не к самому себе, а к двери, которая захлопнулась перед ним давным-давно.

— И коктейль должен быть достаточно холодным, чтобы бокал запотел, — тихо продолжал он. — Не ледяной, нет; чему угодно можно придать приятный вкус, если как следует заморозить. Вот вам секрет управления Америкой, если интересуетесь, Кейн. И никаких там дурацких маслин, никакого лука — просто легкий аромат лета. — Он шевельнул головой на подушке. — Тысячу лет не пил мартини. Просто не чувствуешь вкуса. Теперь… теперь единственное, о чем думаешь, — это о следующей порции. Черт, до чего же я устал.

Он протянул руку, чтобы поставить стакан на тумбочку возле кровати, но промахнулся, стакан глухо стукнулся о ковер, и из него брызнуло несколько капель.

Я поднялся. Харви лежал с закрытыми глазами. Поставив на тумбочку свой стакан и стараясь ступать как можно тише, я двинулся к двери и уже взялся за ручку, когда он сказал:

— Прошу прощения, Кейн. Я-то думал, что смогу продержаться.

— Вы и держались. Просто наша работа затянулась.

Несколько мгновений спустя он отозвался:

— Может быть… и, может, если бы меня не ранили… Хотя, возможно, и нет. — Тут он повернул голову и посмотрел на меня. — Вы тут говорили, что я, по существу, не отличаюсь от других. Я убиваю людей, профессор.

— Вы могли бы завязать с этим.

Он улыбнулся, вяло и утомленно.

— Но не раньше завтрашнего дня — ведь так?

Немного погодя я вышел. Чувствовал я себя столь же благородным и полезным, как мутные капли пролитого виски на ковре.

* * *

Маганхард и Жинетт стояли на верхней площадке лестницы с таким видом, будто усиленно пытались сказать друг другу что-нибудь любезное, но не находили слов. Едва я появился, как Маганхард круто развернулся и напрочь забыл о вежливости.

— Вы не сказали мне, что мистер Ловелл — алкоголик.

— Я и сам узнал об этом уже после того, как мы выехали. — Я прислонился к перилам и потянулся за сигаретой.

— В таком случае придется серьезно поговорить с Мерленом. Меня могли убить только потому, что…

— Да заткнитесь вы, Маганхард, — устало отозвался я. — Мы пережили и вчерашний день, и сегодняшний, и если вы не считаете это достижением, значит, просто не поняли, что происходит. Ни с кем другим нам бы это не удалось. А теперь отправляйтесь спать.

— Я еще не поужинал, — надменно возразил он. Да, в нем определенно текла австрийская кровь.

— Морис очень скоро вас обслужит, герр Маганхард, — примирительно заметила Жинетт. — А сейчас, если желаете, он принесет вам что-нибудь выпить.

Маганхард одарил меня взглядом, который явно приберегал в глубине морозильной камеры, затем, гордо приосанившись, прошествовал вниз.

Я же остался стоять, прислонившись к перилам; отыскав спички, закурил.

— А я и забыл об ужине. Мне показалось, что сегодняшний день и так чересчур долго тянется.

— Таким манером агентство Кейна обычно обращается со своими клиентами?

— Частенько. Я же говорил тебе, что вовсе не обязан их любить.

— Думаю, тебе лучше заняться работой здесь — и побыстрей.

Я посмотрел на нее, но она, не поднимая головы, оперлась на перила рядом со мной и только тут, казалось, заметила, что по-прежнему держит в руке «маузер». Она внимательно его оглядела.

— Помнишь, Луи, что когда-то значили для нас эти вещи? Освобождение… свобода… и тому подобные слова?

— Помню.

— Возможно, с тех пор все изменилось. — Она небрежно прицелилась вниз, машинально скользнув большим пальцем по предохранителю и переключателю с одиночного огня на автоматический. В «маузерах» она знала толк.

— Пистолеты не изменились.

— А ты считаешь, суть Сопротивления состояла лишь в пистолетах, а не в словах?

— Суть никогда не состоит только лишь в пистолетах; люди не гибнут по вине оружия как такового. За пушками всегда стоят слова, направляющие их, убеждающие в том, что их дело — правое.

Она метнула на меня быстрый взгляд. Может, слова мои прозвучали несколько кисло; может, я и впрямь слегка скис, размышляя о том, что в полночь предстоит гнать на север, а также о том, в каком состоянии к тому времени будет пребывать Харви. И, вполне возможно, сожалея, что все это ради того, чтобы спасти такого типа, как Маганхард, от смерти и помочь ему сэкономить на налогах.

А может, я просто почувствовал себя старым и усталым.

— Во время войны, — задумчиво произнесла Жинетт, — мы никогда не задавались вопросом, правы мы или нет. Ответ был слишком прост. Но… возможно, порой мы ошибались. Мы помогали людям вроде Маганхарда и Алена. — Она опустила «маузер». — Ты считаешь, что раз твой Маганхард прав, значит, прав и ты?

Я осторожно заметил:

— Что-то в этом роде.

Она кивнула, погруженная в свои мысли, и немного погодя сказала:

— Но, может статься, твои следующий Маганхард окажется неправ — а ты уже не сможешь отойти в сторону.

Мысль была не нова — это тот самый давний и привычный призрак, обитающий в глубине моего подсознания, о котором я вспоминаю, лишь когда чувствую себя усталым и подавленным. В те ночи, когда вижу во сне лица знакомых людей, которые ныне мертвы.

Насчет Маганхарда я был прав. Я доверял Мерлену, самому Маганхарду, да и своему собственному умению разбираться в людях — и не ошибся. Но однажды я могу ошибиться. В один прекрасный день мне может достаться клиент с душой, кривой, как горная дорога, а люди, выпрыгнувшие из засады, окажутся переодетыми в штатское полицейскими…

Любой адвокат может заявить, что клиент обманул его. Но я-то буду стоять там с дымящимся «маузером» в руке.

Я устало покачал головой.

— Может, и так, Жинетт. Но только не в этот раз. А следующий раз — это уже следующий раз.

— Значит, следующий раз все-таки будет? — Она в упор смотрела на меня печальными глазами, а ее каштановые волосы переливались в свете лампы, словно старое отполированное дерево.

— Жинетт… прошло пятнадцать лет. Ты ведь уже не любишь меня.

— Не знаю; — просто ответила она. — Все, что я могу, — это помнить и ждать… и, возможно, удостовериться, что тебя не убили.

— Я и не собираюсь допускать, чтобы меня… — Едва эти слова сорвались у меня с языка, как я понял, что говорить их не стоило.

— Нет-нет, — запротестовала она, — скажи мне, что этого не случится, Что такого просто не может случиться, только не с тобой, не с Канетоном.

Ее битва была закончена. И если я не собирался останавливаться, то ей хотелось верить, что со мной никогда не случится самого худшего, и если уж мне суждено сражаться с драконами, то при этом я никогда не повстречаю своего последнего дракона. Ей вновь хотелось рассуждать так, как рассуждает профессиональный стрелок. И забыть о том, что однажды она уже поверила в это — и ошиблась.

Я поморщился, словно от боли. Мне никогда не следовало сюда возвращаться. Пятнадцать лет я провел вдали от этого тихого дома, где она изо всех сил старалась приблизить конец своей войны. А когда я вернулся, оказалось — это всего лишь потому, что моя война все еще продолжается.

— В этом ты не можешь быть уверена, — медленно проговорил я. — В конце концов это зависит только от меня.

— Знаю. — Она кивнула и кротко улыбнулась. — Я помню.

На лестнице послышались шаги. Морис осторожно поднимался, держа в руках поднос, уставленный всевозможными яствами, включая оплетенную бутылку.

— Харви ничего не нужно, — сказал я. — Он скорее всего уже спит.

Жинетт выпрямилась, двигаясь с ленивой грацией кошки.

— Я сказала Морису, что мы с тобой поужинаем у меня в комнате.

Я тупо уставился на нее, потом раскрыл рот. Она покачала головой.

— Спор закончен, Луи. Ты собираешься и дальше идти своей дорогой, я понимаю. Вот и все.

На это можно было найти тысячу возражений, только я вдруг почему-то не сумел припомнить ни одного. Помнил лишь, как долго не был здесь.

— Я вернусь, — хрипло произнес я.

Она грустно улыбнулась.

— Ничего не обещай, Луи. Я не прошу никаких обещаний.

Она двинулась по коридору за Морисом. Спустя мгновение я последовал за ней.

Глава 19

Мы ехали на север по шоссе № 92, все в том же автофургоне марки «ситроен», и мы с Жинетт сменяли друг друга за рулем. Задняя часть кузова была загромождена множеством ящиков с бутылками, чтобы скрыть от постороннего взгляда трех других пассажиров, если вдруг откроют задние дверцы.

Харви нам пришлось практически загрузить в фургон, как мешок. Тогда он пребывал в глубоком наркотическом сне — да и сейчас скорее всего тоже: мы забросили туда пару старых матрасов и несколько одеял. Однако Маганхард, как я догадывался, не спал; и точно — вскоре его металлический голос послышался из окошка у меня за спиной.

— И как же мы попадем в Швейцарию, мистер Кейн?

— Доедем до местечка под названием Джекс, что всего в нескольких милях к северо-западу от Женевы. Там высадимся и просто перейдем границу неподалеку от аэропорта.

Он обдумал мои слова и, как я и предполагал, не особенно вдохновился.

— Насколько я понимаю, вы намереваетесь прибыть в какой-нибудь крупный город и взять напрокат машину. А почему бы нам не отправиться в Эвиан и не перебраться на лодке через Женевское озеро в Лозанну?

— Потому что подобного фокуса от нас как раз и ждут. Нет, нам нужно переходить границу а районе Женевы — охранять ее там практически невозможно. На этом участке границу пересекает более двадцати различных дорог и она в основном проходит по сельской местности. Мы просто перейдем ее — и все.

— Во время войны ее наверняка охраняли, — возразил он.

— Само собой, но и тогда нарушителей было столько, что вы бы удивились. Швейцарцы построили там лагерь для интернированных — специально для перебежчиков.

— Мистер Кейн, — холодно заметил Маганхард, — если в итоге мы очутимся в швейцарской тюрьме, это будет ничуть не лучше, нежели оказаться во французской тюрьме.

— Ну что вы, там наверняка гораздо чище. Но надеюсь, швейцарская полиция не станет нас искать: они ничего не смогут сделать, пока французы не попросят их об этом, — а французам, возможно, не захочется признавать, что они нас упустили. Во всяком случае, пока.

В душе я лелеял тайную надежду, что нам, возможно, удастся улизнуть. Если мы сумеем пересечь границу незамеченными, оставив жандармерию в уверенности, что мы все еще находимся во Франции, то нам это удается. Многое зависело от того, установили они уже или нет, что разбитый «ситроен-DC» принадлежит Маганхарду. Я был абсолютно уверен, что теперь они уже нашли его, а уж стрельба и разбитый «рено» наверняка побудили их прочесать район более тщательно, нежели я поначалу рассчитывал.

С одной стороны, я надеялся, что они-таки это установили. Это отвело бы подозрения от северной трассы, ведущей от Парижа, однако также могло бы убедить их, что мы где-нибудь притаились, лишившись транспорта. Я не боялся, что это натолкнет их на мысль о старой «крысиной тропе» или же о Пинеле: до этого они не додумаются, пока не узнают, что в деле участвую я, — а я все еще рассчитывал, что насчет меня им ничего не известно.

Если только Харви не схалтурил, протирая машину, и у полиции нет полного набора моих отпечатков пальцев. Но они ведь не узнают, что отпечатки мои — во Франции меня ни разу не задерживали. А вдруг Второе отделение потрудилось раздобыть мои отпечатки, когда я «служил при посольстве»? Разумеется, они знали, какого рода работу я там выполнял. А если им и сейчас известно о моем участии в этой истории, то не исключено, что они вспомнят о существовавших в годы Сопротивления маршрутах перехода границы вблизи Женевы…

Я покачал головой. Когда имеешь дело с полицейскими, никогда не скажешь заранее, где найдешь, где потеряешь. Можно тщательно все рассчитать, прикинуть, что раз им стало известно о пункте «икс» — а вы об этом позаботились, — следовательно, они снимут наблюдение с пункта «игрек». А когда вы заявляетесь в пункт «игрек», то попадаете прямиком в их нежные объятия, и все потому, что рапорт о пункте «икс» три часа пролежал на столе суперинтенданта, а ему забыли об этом сообщить.

Все равно, что разрабатывать различные системы в рулетке — колесо-то о них и слыхом не слыхивало. Я принял решение переходить границу под Женевой. Я по-прежнему ставил на этот номер.

* * *

Машина с монотонным гудением неслась в ночи. Сидя рядом со мной, Жинетт крутила большой, расположенный почти горизонтально руль с мастерством заправского гонщика; отраженный свет фар то и дело выхватывал из темноты ее лицо. Закурив сигарету, я наблюдал за ней, такой спокойной и уравновешенной, а фургончик между тем, урча, взбирался по становившейся все круче дороге, углубляясь в департамент Савойя.

— А если тебя остановят, — спросил я, — что ты им скажешь?

— Мне все равно надо доставить несколько ящиков вина в Женеву — два тамошних ресторана берут «Пинель». Кроме того, в Джексе есть один приличный ресторанчик. Так что сначала попытаюсь продать вино им.

— А зачем тебе понадобилось приезжать сюда так рано?

— Потому что, месье жандарм, сразу после ленча у меня назначена встреча в Пинеле.

— А она действительно назначена?

— Я велела Морису договориться об одной встрече — совершенно безобидной.

— И ты по-прежнему считаешь, что тебе нужен управляющий?

Она едва заметно улыбнулась.

— Мне нужен кто-нибудь, кто присматривал бы за вином, пока я присматриваю за старыми друзьями по Сопротивлению, оказавшимися здесь проездом.

— Touche.[60]

Вскоре я заснул, а когда проснулся, мы уже въехали в zone tranche[61] и двинулись в объезд, чтобы подобраться к Женеве с северо-запада; граница находилась всего в километре-двух справа от нас.

Жинетт следовало разбудить меня раньше: я должен был сменить ее за рулем и проспал. Однако выражать недовольство было бы чистейшей воды лицемерием. До Лихтенштейна оставалось почти четыреста километров, и впереди нас ждал долгий день.

— Луи, по-моему, мы совсем близко, — сказала Жинетт.

Не доезжая нескольких километров до Джекса, она свернула направо и теперь подъезжала к Ферней-Вольтеру, расположенному у самой границы.

— Слишком близко не подъезжай, — предупредил я. Легавые скорее всего рыскают на подступах к границе, а не на ней самой. К тому же мне не хотелось, чтобы их внимание привлек автофургон, который подъехал бы близко к границе, остановился, а затем уехал обратно.

— Тогда здесь, — отозвалась она, не выключая мотора. Я спрыгнул вниз, обежал фургончик и распахнул задние дверцы, кто-то принялся выгружать на обочину ящики с вином. Вылез Маганхард, за ним девушка и, наконец, Харви.

Выглядел он так, словно его извлекли из-под развалин здания, в которое угодила бомба. Едва держась на ногах и шатаясь, он сделал несколько шагов мотнул головой и тотчас же явно пожалел об этом. Что же до его боевой готовности, то с виду он годился лишь на то, чтобы поймать основательно уставшего котенка.

Я тихо захлопнул дверцы и вернулся к кабине.

— Спасибо, Жинетт. Счастливого пути.

Она протянула мне руку через окно.

— Береги себя, Луи… пожалуйста.

— Я дам тебе знать. Возможно, сегодня вечером.

— Я буду ждать.

Наши руки соприкоснулись, а затем фургончик, взревев мотором, скрылся в ночи. Я махнул рукой в сторону обочины.

— Идите туда, в поле, да поживей.

«Поживей» было весьма оптимистичным пожеланием для этой компании. Нам потребовалась целая минута, чтобы продраться сквозь живую изгородь, утопая по колено в высокой росистой траве. Единственное, на что можно безусловно рассчитывать при такой работе, — так это на то, что каждые двенадцать часов вам придется выливать воду из ботинок.

По моему настоянию весь багаж, за исключением моего бриф-кейса, оставили в Пинеле — да и его я захватил только из-за «маузера» и карт. Взяв его в одну руку, а другой крепко ухватив Харви за предплечье, я двинулся вдоль изгороди.

Шум мотора фургончика замер вдали. Ночь выдалась холодная и темная на небе ни звездочки. Погода, с которой мы расстались в Бретани, вновь настигла нас, но по крайней мере, кажется, успела израсходовать все свои запасы дождя. Впереди мелькали какие-то огни, зеленые вспышки чередовались с белыми, отражаясь в низко нависших облаках. Сигнальный маяк женевского аэропорта Куантрен. Я направился в его сторону.

Часы показывали без четверти пять — до рассвета оставалось три четверти часа.

Некоторое время все молчали. Шли мы не слишком тихо, но ведь невозможно научить людей не производить шума, всего лишь приказав им не шуметь. Здесь нужна практика. Оставалось надеяться на то, что в густом сыром воздухе звуки далеко не разносятся.

— Что это? — вдруг тихо спросила мисс Джармен. Я моментально огляделся по сторонам, но «это» оказалось всего лишь крупной постройкой, темнеющей на Горизонте в нескольких сотнях ярдов от нас; к дому вела аллея, обсаженная деревьями.

— Имение Вольтера. — Я пожалел, что сам о нем не вспомнил, — это был удобный ориентир.

Девушка подняла ногу и потрясла ею, разбрызгивая во все стороны капли воды.

— Как насчет какой-нибудь пространной цитатки из произведений великого мастера? — тихо, но с ехидцей изрекла она. — Ну, например: «Что ни делается — все к лучшему в этом лучшем из миров»?

— Или, скажем: Dieu est toujours pour les gros bataillons.[62]

— Как ни странно, я не нахожу это чересчур вдохновляющим.

— Боже, — хрипло произнес Харви, — мы на автобусной экскурсии по литературным местам или бесшумно переходим границу?

— Вы хотите сказать, что видите разницу? — поинтересовался я и двинулся дальше.

В тот момент Харви был для меня отнюдь не лучшим другом. Будь он начеку и не страдай от похмелья, он смог бы позаботиться о Маганхарде говорить ему, когда идти, а когда замереть неподвижно, оставив на мое попечение только мисс Джармен. А так мне приходилось присматривать за всеми тремя — в особенности за Харви, не зная, какова будет его реакция на могущие неожиданно возникнуть проблемы. Ибо, насколько я себе представлял, он пребывал в столь одурманенном состоянии, что запросто мог выхватить револьвер и открыть стрельбу по жандармам.

То, что я издалека принял за живую изгородь, при ближайшем рассмотрении оказалось фруктовым садом, в котором росли маленькие аккуратные яблоньки, чуть выше человеческого роста. Сад был окружен проволочной оградой. Листики еще не распустились — мы ведь снова очутились в поздней северной весне, — но ветви были подрезаны таким образом, что тесно переплетались, да и сами деревья были посажены довольно плотно, чтобы с максимальной отдачей использовать землю. В темноте они представляли собой прекрасное укрытие от постороннего взгляда.

Однако это была палка о двух концах. На месте командира погранзаставы я бы разместил группу солдат в этом саду. Расставил бы их на некотором расстоянии друг от друга, приказал бы им затаиться, и мы бы оказались у них в руках, даже не успев сообразить, что к чему.

А командуй я настоящим отрядом, перебегающим границу, — ни за что не повел бы своих людей ни через какой сад. Мы бы обошли его стороной и пересекли бы границу ползком. В действительности же я командовал — если это можно было так назвать — бизнесменом средних лет, девицей в котиковой шубке и профессиональным убийцей, пребывающим в состоянии тяжелого похмелья. Я аж содрогнулся от ужаса, когда вынужден был приказать этому котиковому манто припасть к земле и ползти по грязи.

Мы приблизились к саду.

Повернувшись к девушке, я тихо спросил:

— Вы когда-нибудь были капитаном школьной команды?

— Нет, — раздался в ответ удивленный шепот. — Я не проявляла особых способностей ни к хоккею, ни к чему-либо другому.

— Примите мои поздравления. Что ж, теперь вы капитан команды, состоящей из этой парочки. Удерживайте их ярдах в десяти позади меня и не выпускайте меня из виду. Когда я остановлюсь, останавливайтесь и вы. Если я сверну в сторону, поворачивайте и вы, причем немедленно, не приближаясь к тому месту, откуда я повернул. Уяснили?

— Д-да. Но не следовало бы этим заняться Харви?..

— Безусловно, следовало бы, — мрачно отозвался я, — однако при нынешнем положении вещей я бы предпочел, чтобы этим занялись вы. Идет?

Она кивнула. Я наступил на одну проволоку, приподнял другую, и они перебрались через ограду, производя при этом не многим меньше шума, чем при столкновении автомобилей. Я занял свое место во главе колонны и двинулся сквозь аккуратные ряды деревьев.

Вот уже позади осталось двадцать ярдов, затем тридцать, сорок… Среди деревьев оказалось светлее, чем я предполагал. А оглянувшись, понял, что девушка воспользовалась светом, да и своей головой, и удерживала Харви и Маганхарда позади на расстоянии, большем установленных мной десяти ярдов.

Преодолев ярдов пятьдесят, я прикинул, что теперь, должно быть, нахожусь в середине сада, и принялся пристально вглядываться вперед, надеясь различить на горизонте между деревьями очертания изгороди, но не увидел ничего, кроме размеренного мигания сигнальных огней аэродрома.

Я остановился. Мне потребовалось целое мгновение, чтобы сообразить, почему я так поступил, и в течение этого мгновения троица за моей спиной казалась мне стадом диких слонов, спасающихся бегством. Затем они замерли. И тут я понял, что заставило остановиться меня самого, — едва уловимый аромат табачного дыма.

* * *

Сержант наверняка запретил им курить — но ведь было это, видимо, где-то около полуночи, пять часов назад. Холодных, мокрых и тоскливых часов. Так что грех не прилечь на бочок, чиркнуть спичкой под курткой, а тлеющий кончик сигареты прятать в траве, время от времени приникая к земле, чтобы сделать затяжку. Только вот запах-то не спрячешь.

Но откуда же он доносится? Я лизнул палец и поднял его вверх, чтобы определить направление ветра: как водится, он тут же замерз. Я выдохнул, но оказалось недостаточно холодно, чтобы мое дыхание сконденсировалось. Ясно было одно: в открытом поле ветер почти не ощущался, а здесь, среди деревьев — и того меньше.

Итак, месье Канетон, будьте добры, ваш ход.

Я попытался припомнить голос одного сержанта Иностранного легиона, который обучал обращению со стрелковым оружием участников Сопротивления в Оверни, и прорычал:

— Il у a un idiot qui fume! C'est comme un bistro, ici! Ou etes-vous?[63]

Впереди, справа от меня, послышался резкий шорох и тут же воцарилась тишина, почти столь же оглушительная.

Осторожно, на цыпочках, я стал отходить влево. Оглянувшись, увидел, что мисс Джармен ведет своих подопечных параллельным курсом.

Я снова крикнул:

— Ou est I'idiot qui fume?[64] — в надежде, что если они сообразят, что я удаляюсь прочь, то вряд ли станут отвечать или отправляться на мои поиски.

Мы отклонились в сторону и дошли почти что до края сада, а затем я снова повернул в направлении аэропорта. Пройдя еще сорок ярдов, я разглядел изгородь и вернулся назад за своей троицей.

— Я-то считала, что мы шумим — пока не услышала вас, — прошептала мисс Джармен.

— Мы едва не угодили в объятия жандармов. В такой ситуации прикинуться сержантом — лучший пропуск. — Я кивнул в сторону изгороди. — Там проходит шоссе, а прямо внизу, справа, французский таможенный пост. Дорога прямая, и нам надо перейти ее так, чтобы нас не засекли. — Я повернулся к Харви. Как самочувствие?

— У меня такое ощущение, что я умер. Господу Богу известно, что вы вот-вот начнете процесс воскрешения?

Я ухмыльнулся, и у меня самого несколько полегчало на душе. Голос его звучал по-прежнему хрипло и невнятно, но в нем уже не слышалось тупого раздражения. Харви снова начинал шевелить мозгами. Я направился к изгороди.

Когда мы наконец отыскали место, где можно было переползти, я высунул голову из-за изгороди. Таможенный пост находился там, где и было положено, всего в какой-нибудь сотне ярдов от нас. Небольшой ярко освещенный домик, рядом с которым были припаркованы два автомобиля, а вокруг стояли несколько человек.

Услышать нас с такого расстояния они не могли, но ведь, переходя шоссе, мы оказались бы в ослепительном сиянии сигнального маяка аэропорта, который сейчас сверкал во всю мощь своих нескольких тысяч свечей всего в трех-четырех сотнях ярдов от нас. А кое-кто из людей возле домика поставлен там специально, чтобы неусыпно следить за шоссе.

Я поспешно нырнул за ограду.

— Прошу прощения. Прежде чем переходить, придется нам слегка продвинуться вверх по шоссе.

Позади нас раздался негромкий оклик:

— Qui va la?[65]

Мисс Джармен прошептала:

— Похоже, срок действия вашего пропуска истек.

Она была права. К настоящему моменту им, должно быть, уже начало казаться странным, почему сержант не нашел их. Теперь они сами искали его. Что ж, придется переходить прямо здесь.

Где-то наверху на шоссе, в противоположной стороне от таможни, послышался шум мотора. Потом мимо нас стремительно пронеслось нечто с сияющими фарами. Девушка тотчас пригнулась, мы с Харви замерли на месте, а Маганхард, будучи Маганхардом, преспокойно продолжал идти.

Когда это «нечто» пронеслось мимо, я прошипел девушке:

— Если на вас упадет свет, замрите — больше всего внимания привлекает движение.

Она медленно выпрямилась.

— А когда станет чуть потише, надо что-нибудь прокричать. Да-да, я быстро усваиваю правила игры.

Тут голос подал Харви:

— Видали, что это было? Фургончик вашей подружки. Грузовик из Пинеля.

Я снова высунул голову из-за изгороди. Фургон как раз затормозил возле таможни, к нему бежали люди, кто-то рывком распахнул задние дверцы.

Вот идиотка! Зачем было так рисковать? Но я-то знал — зачем. Ведь я рассказал ей, каким маршрутом планирую идти, и она прекрасно понимала, что самые большие трудности будут подстерегать нас именно на этом шоссе. Вот она и дожидалась где-то, пока, по ее расчетам, мы не добрались до него, а затем ринулась в атаку.

Разумеется, она вызовет у таможенников массу подозрений: какой-то фургончик, который запросто способен вместить четырех пассажиров, из местечка, расположенного неподалеку от тех краев, где вчера произошла перестрелка, и вдруг следует по весьма странному маршруту в более чем странный час. Все это она, разумеется, понимала — и намеренно отвлекла их внимание.

— Через ограду! — выпалил я. — Живо!

Харви тотчас повиновался, не задавая лишних вопросов. Следом за ним я пропихнул девушку, потом Маганхарда, а потом перебрался и сам. Задолго до того, как Жинетт разобралась с таможней, мы уже находились в безопасности на другой стороне шоссе.

Мне хотелось остаться и удостовериться, что с ней все в порядке, но, таким образом, вполне можно было свести на нет все, что она для нас отвоевала. Мы должны были продолжать путь. Это было старое правило.

Ползком мы стали пробираться вдоль изгороди по направлению к аэропорту. Теперь сигнальный маяк светил нам прямо в лицо. Высокий забор находился всего в двухстах ярдах впереди.

— Мы перелезем на территорию аэропорта, да? — поинтересовалась мисс Джармен.

— Вот именно. Несколько лет назад им пришлось позаимствовать часть французской территории, чтобы продлить взлетно-посадочную полосу; теперь граница проходит вдоль этого забора, прямо здесь. Как только мы ступим на территорию аэропорта, окажемся в Швейцарии.

— Аэропорты окружены заборами, через которые так просто не перелезешь, — саркастически заметил Харви.

— Знаю. И потому позаимствовал у Жинетт кусачки.

Через пару минут мы добрались до забора.

Ограда, высотой в семь или восемь футов, представляла собой сеть из крепкой проволоки, натянутой между металлическими столбами. Я извлек из своего бриф-кейса кусачки с длинными ручками и перекусил одну про волоку. Она переломилась с громким щелчком. Со следующей я обращался уже более осторожно, но она все равно лязгнула. Похоже, быстро тут не управиться: ячейки металлической сетки были шириной всего в два дюйма, а мне нужно было проделать вертикальный разрез высотой примерно в три фута, чтобы образовать для вас нечто вроде двери — створку, которую я потом смог бы вернуть в исходное положение.

Внезапно на меня обрушился яркий свет. Прожектор, сиявший — да это просто невозможно! — прямо откуда-то с неба. Я замер. Затем следом за светом донесся негромкий свист дросселируемых реактивных двигателей. Какой-то авиалайнер при заходе на посадку включил навигационные огни.

Я стоял, боясь пошелохнуться. Пилоту нас ни за что не увидеть, но в свете его огней мы окажемся как на ладони для всех, кто находится на летном поле позади нас.

Самолет, взвизгнув протекторами шасси, коснулся взлетно-посадочной полосы, затем раздался внезапный рев, когда пилит включил реверс и двигатели заработали в обратном направлении. Под прикрытием этого грохота я перекусил проволоку ограды столь же быстро и бесшумно, будто раскроил ножницами шифон, и, повернувшись к Маганхарду, возвестил:

— Добро пожаловать в Швейцарию.

* * *

Дальше все было довольно просто. «Женева — Куантрен» представляет собой всего лишь одну длинную взлетно-посадочную полосу, окаймленную по бокам узкими участками, поросшими травой. Здание аэропорта и мастерские были расположены в дальнем конце поля с нашей же стороны громоздились лишь груды стройматериалов, насыпи развороченной бульдозером земли, которые никто не потрудился выровнять, да маленькие кирпичные строения, имевшие какое-то отношение к электростанции, радарной установке или чему-то в этом роде. Иными словами, масса мест, где можно было спрятаться.

Мы прошли с полмили между взлетной полосой и оградой, а затем, когда по ту сторону ограды уже тоже была Швейцария, просто снова прорезали себе путь наружу, с территории аэропорта. В обоих местах я вернул проволоку в исходное положение, скрутив разрезанные концы; возможно, пройдет несколько дней, прежде чем кто-нибудь заметит разрезы. Но даже тогда не возникнет никаких оснований связывать это с человеком по имени Маганхард.

Мы очутились в пригороде Матеньен — многоэтажные и многоквартирные новостройки, утопающие в море грязи, которое в один прекрасный день кто-нибудь превратит в зеленую лужайку — если, конечно, прежде не получит какой-то иной контракт. Должно быть, уже рассвело, хотя удостовериться в этом мешали тучи и горы, однако на улицах по-прежнему не было ни души.

— И как же мы теперь попадем в город? — осведомился Маганхард.

— Обойдем вокруг, подойдем ко входу в аэропорт, а там сядем в автобус или возьмем такси.

Он это обдумал, затем изрек:

— Мы ведь могли бы пройти и через территорию аэропорта — так было бы короче!

— Ну конечно, и прикинуться пассажирами? Предъявить паспорта и объяснить, каким образом мы насквозь промочили в самолете ноги?

Маганхард не нашелся что ответить и молча зашагал вперед.

Глава 20

Уже в начале седьмого, хмурым, пасмурным утром мы добрались до здания аэропорта. Внутри все еще горел свет, но он уже начинал казаться тусклым на фоне розовато-лилового сияния, просачивавшегося из-за гор с востока.

На стоянке напротив входа стояло несколько машин, а рядом с ними небольшой автобус с прицепом для багажа. Света в нем не было.

— Зайдем внутрь и приведем себя в порядок, — предложил я. — Встречаемся у входа через пять минут.

Глядя вслед удалявшейся мисс Джармен, и подумал, что даже при ярком освещении по ее виду никак нельзя было сказать, что она почти пять часов тряслась в кузове фургона, а затем совершила двухмильную пешую прогулку по сырым полям с препятствиями в виде изгородей и заборов. Она обладала прирожденным лоском, к которому грязь просто не приставала. Лицо ее слегка побледнело, да ноги промокли — и все.

Маганхард выглядел так, будто только что проиграл серьезный бой с дикой кошкой. Его щегольской непромокаемый плащ цвета бронзы был весь измят, заляпан грязью и порван в двух местах; брюки промокли и испачкались, волосы были всклокочены. Он просто стоял — взъерошенный, раздраженный, несчастный и исполненный решимости сохранять и дальше этот имидж. Он по-прежнему считал, что я повел его отвратительным маршрутом без всякой необходимости, и, черт побери, не понимал, с какой стати он должен с этим мириться.

Мы проводили его в умывальную комнату, прикрывая с обеих сторон. Мы с Харви выглядели не так уж плохо — правда, главным образом потому, что наша одежда и прежде выглядела не блестяще. Харви был бледен, глаза его ввалились, морщины на лице обозначились резче, но он заметно приободрился.

Только я начал приводить себя в порядок, как Маганхард заявил:

— Вы забыли, что мы должны позвонить Мерлену.

Я и вправду умудрился позабыть об этом и был бы рад не вспоминать и дальше, однако путешествие оплачивал все-таки он. Я почистил плащ, умылся, вымыл ботинки и, причесавшись, отправился на поиски телефона: в моем распоряжении оставалось четыре минуты.

Я позвонил в отель Мерлену, сказал телефонистке, что это tres important,[66] и наконец связался с самим Мерленом.

— Mon Dieu![67] — взорвался он. — Что там с вами стряслось? После Динадана от вас никаких известии! Уже больше суток! Все, чем я располагаю, — это радио и газеты, и кругом только и разговоров, что о перестрелке в Оверни! Что за…

— Помолчите, Анри, — оборвал я его. — Мы уже здесь. Если желаете повидаться с нами, минут через двадцать мы будем на станции Корнавен.

Последовала пауза, затем он произнес:

— Я вас там встречу.

— Просто пройдите через билетную кассу к буфету.

Кто-то проскользнул в соседнюю кабину. Я мельком глянул через стекло и, торопливо проговорив:

— В общем, встретимся в Корнавене через двадцать минут, — повесил трубку.

Я выскочил наружу и очутился в соседней кабине, прежде чем мисс Джармен закончила набирать номер. С размаху хлопнув рукой по рычажку телефона, я прервал связь, а другой рукой рывком выдернул ее из кабинки.

Она изобразила на лице невинное удивление:

— И зачем же вы….

— На границе вы держались молодцом, — мрачно заметил я. — Ни к чему сейчас портить впечатление. Я же вам сказал — все звонки запрещены.

— Но я всего лишь хотела позвонить в замок.

— Могли бы спросить у меня разрешения.

Одной рукой я крепко держал ее под локоть и, пока мы шли через зал, со стороны нас никак нельзя было принять за влюбленную парочку во время медового месяца.

— Но я подумала, что вы можете не разрешить, — проворковала она.

Я лишь метнул на нее взгляд и промолчал. Мы подошли ко входу одновременно с Харви и Маганхардом. В автобусе включили свет, и пассажиры с утомленным видом забирались в салон. Судя по обилию бород и гитар, они, похоже, прибыли каким-нибудь дешевым ночным рейсом из Парижа или Лондона. Я-то рассчитывал на более высокий класс — из соображений маскировки, а не снобизма. Каким бы помятым ни был Маганхард, его все же никак нельзя было принять за студента.

Но по крайней мере студенты не читают криминальной хроники в газетах. Мы забрались в автобус и оплатили проезд, не привлекая ничьего внимания.

Я сел рядом с мисс Джармен, Маганхард сразу позади нас. Откинув голову назад, я сказал:

— Возможно, на станции встретимся с Мерленом.

— На какой? — осведомился Маганхард.

— Корнавен, железнодорожная станция, где находится конечный пункт следования автобуса. Когда доберемся туда, разделимся. Харви останется со мной.

— Нет, — тут же возразил Харви. — Правило номер один гласит: телохранитель должен неотступно находиться при охраняемом теле.

— Знаю, — кивнул я. — Но на станции никто не станет затевать стрельбу. Сейчас для нас представляют опасность легавые. Я хочу, чтобы вы оставались сзади, вместе со мной, дабы удостовериться, что никто не висит у Маганхарда на хвосте, — или же впереди, чтобы проверить, не поджидает ли его кто-нибудь.

— Ладно. Пожалуй, сделаем так, — согласился он, сочтя мои соображения разумными.

— И что же будем делать дальше? — продолжал допытываться Маганхард.

— Сядем на поезд до Берна.

— Я считал, что мы возьмем напрокат машину.

— Пока что не возьмем. И все прочие, рассчитывавшие на это, также ошиблись.

— Полагаю, вы имеете в виду меня, — холодно заметила мисс Джармен.

— Я говорю вообще.

Автобус заполнился пассажирами, теперь люди сидели слишком близко от нас, и продолжать разговор было небезопасно.

* * *

В это время суток, ранним утром, автобус долетел до конечной остановки за десять минут, и в половине седьмого мы уже были на станции Корнавен.

Остальные пассажиры, наступая друг другу на ноги, устремились за своими гитарами. Я повернулся к Маганхарду.

— Идите впереди с мисс Джармен. Возьмите два билета второго класса до Берна — пусть она их купит. Затем поднимайтесь на платформу. Нас вы не знаете.

— Раз уж я должна покупать билеты, — заметила девушка, — мне понадобятся швейцарские деньги.

— Они у вас и так есть. Вы ведь звонили по телефону, или забыли?

Она одарила меня испепеляющим взглядом и вышла из автобуса.

Мы с Харви дали им пройти десять ярдов, а затем прогулочным шагом двинулись следом.

Билетная касса представляла собой мрачное помещение в стиле «модерн»; сколько его ни отмывай и ни отапливай, оно всегда будет казаться грязным и холодным. Специфическая особенность железнодорожных станций.

Там было несколько рабочих-строителей, отправлявшихся на работу в пригород, и десятка полтора пассажиров, прибывших ночным поездом из Парижа и Лондона, но на всех лицах застыло одно и то же пустое и бессмысленное выражение, которое встретишь разве что на фотографиях, сделанных в концентрационных лагерях. Судя по их виду, в это время суток они и самих себя-то вряд ли узнают в зеркале, не говоря уже о том, чтобы опознать человека, находящегося в розыске.

Мы с Харви совершили быстрый обход помещения касс, затем он коротко мотнул головой. Я согласился: никто не смахивал на переодетого полицейского.

Работала только одна касса. Маганхард слегка подотстал, в то время как девушка направилась к окошечку. Я кивнул Харви, и он двинулся вверх по длинному, тускло освещенному наклонному туннелю, ведущему к платформам.

Если держишь станцию под наблюдением, удобнее всего поджидать именно там, наверху, возле стойки буфета, где всем придется проходить мимо вас и можно, не привлекая к себе лишнего внимания, просто стоять и ждать.

Я подошел и встал в очередь за билетами позади мисс Джармен. Повернувшись, она посмотрела прямо сквозь меня.

Краем глаза я заметил, что она подошла к Маганхарду и они двинулись по туннелю к платформам, а затем внезапно остановились. Я схватил свои билеты и огляделся по сторонам.

Через зал вприпрыжку семенил, весьма смахивая на белый резиновый мячик, Анри Мерлен в своем аккуратном, дождевике. Он увидел Маганхарда, но не заметил; меня. Я инстинктивно оглянулся.

Худощавый мужчина в грязном плаще свободного покроя и зеленой фетровой шляпе с узкими полями торопливо протолкался через главный вход, но тут же остановился и, поспешно отвернувшись, принялся изучать расписание поездов. Черт!

Я намеревался проинструктировать Мерлена, чтобы он убедился, что за ним нет слежки, и, кроме того, не заговаривал ни с кем из нас, пока и я тоже в этом не удостоверюсь. Но мне не хватило времени, и все благодаря этой девице и ее страсти к телефонным звонкам!

Мерлен с Маганхардом торопливо переговаривались. Я повернулся к ним спиной и бочком двинулся к дверям, не сводя глаз с Плаща. Он обернулся и устремил на них пристальный взгляд, чересчур пронзительный и живой для столь раннего часа.

Необходимо было что-то срочно предпринять. Я должен был увести отсюда Маганхарда, прежде чем Плащ поймет, кто он такой, если только он уже не догадался об этом. Пока я наблюдал за ним, он вдруг вытащил из кармана сложенную газету, развернул ее и принялся торопливо просматривать, будто что-то искал.

Мерлен, Маганхард и девушка все еще стояли у начала туннеля. Я прошел мимо них и, углубившись в туннель на несколько ярдов, оказался вне поля зрения Плаща, но они-то меня по-прежнему видели. Я принялся яростно размахивать руками, и девушка подошла ко мне.

— За Мерленом хвост, — быстро сказал я. — Уводите Маганхарда и поднимайтесь на платформу. И запомните: вы по-прежнему не знакомы ни со мной, ни с Харви. Ясно?

Она кивнула. Я повернулся и стал подниматься по туннелю. Харви отделился от небольшой толпы, попивающей кофе у ярко освещенной стойки закусочной, и сказал:

— Здесь тоже все чисто.

Я мотнул головой в сторону туннеля.

— Прибыл Мерлен и за ним хвост. Я велел им оторваться от него.

* * *

— Боже правый! — воскликнул Харви и направился к туннелю. Место телохранителя — рядом с телом. Но я остановил его.

— Если это легавый, все равно уже слишком поздно, а если нет — там, внизу, стрельбы наверняка не будет. Просто поглядим, засек ли он Маганхарда. — Я стал теснить Харви обратно в толпу у закусочной. Он смерил меня каменным взглядом, потом пожал плечами и повиновался.

Маганхард с девушкой вышли из туннеля, миновали буфет и подошли к расписанию. Человек в плаще поднялся следом за ними и слегка притормозил, заметив, что они остановились.

Мне даже не потребовалось указывать на него пальцем. Бестолковым он быть не мог, значит, вероятно, ему просто не повезло — пришлось висеть на хвосте у людей, торопливо продирающихся сквозь толпу, шествовавшую со скоростью разбуженных мертвецов. Но для того, кто его искал, эти смены темпа ходьбы были столь же очевидны, как пронзительный визг в тишине ночи.

— Итак, он знает, — мрачно изрек Харви. — Теперь нам нельзя рисковать и садиться в поезд.

— Придется садиться. Ничего другого просто не остается. Если он последует за нами — значит, по крайней мере никуда не успеет позвонить.

— В этом что-то есть.

Маганхард и девушка повернулись и поднялись по лестнице на платформу номер три. Человек в плаще устремился за ними. Харви вразвалочку двинулся следом, держась в нескольких ярдах позади него.

Я уже собрался было спуститься обратно к туннелю, как оттуда появился Мерлен; бодрости и пружинистости в его походке несколько поубавилось. Он мельком глянул на меня и отвернулся, дожидаясь, когда я сам к нему подойду. Что я и сделал.

— Канетон, что происходит? — Он побледнел и выглядел встревоженным.

— Вы привели за собой хвост, черт побери. Теперь он следит за Маганхардом.

— Pas possible![68] — Лицо его исказилось в страдальческой гримасе. — Я просто идиот! Слишком многое подзабыл. Что же мне теперь делать? — Затем он принял решение. — Я поеду с вами. И помогу с ним разделаться.

Произнес он это таким тоном, словно готов был спихнуть нашего нового приятеля под поезд.

— Нет, черт возьми, никуда вы не поедете, — торопливо проговорил я. — У меня и без того проблем хватает. Можете сообщить мне хоть что-то полезное? Знаете что-нибудь об этом Галлероне, бельгийце, который, судя по всему, нас и преследует?

— Я пытался выяснить через друзей в Брюсселе, но… — Он слегка пожал плечами. — Никто его не знает. Думаю, это вымышленное имя. А для акций на предъявителя ему вообще не требуется никакого имени.

Я мрачно кивнул.

— Примерно этого я и ожидал. Что ж, свое дело он безусловно знает.

Наверху прогрохотал, подходя к платформе, поезд.

— До встречи в Лихтенштейне сегодня ночью. Постарайтесь, чтобы за вами не было хвоста.

Когда я побежал к лестнице, Мерлен все еще всплескивал руками, демонстрируя угрызения совести, печаль и отчаяние. В этом деле французским адвокатам нет равных.

Глава 21

Оказалось, что это не наш поезд. Наверху, на платформе номер три, в тусклом свете, просачивавшемся сквозь крышу из матового стекла, стояли, разбившись на молчаливые группки, человек двадцать пассажиров. Харви стоял возле ступенек, Маганхард с девушкой — ярдах в двадцати от него, а между ними — человек в широком плаще, прилежно изучавший «Журналь де Женев».

— Когда поезд? — спросил я.

— Должен уже прибыть. — Харви кивнул в сторону Плаща. — Кто он такой, по-вашему?

— Думаю, что легавый. Сомневаюсь, что у наших противников достаточно людей, чтобы следить за каждой железнодорожной станцией и аэропортом.

— Если он легавый, тогда где его напарник?

В этом был свой резон. Полицейские обычно ходят парами, когда не имеют возможности ходить целыми группами. Даже для слежки необходимо два или три человека. Однако, возможно, их планы несколько нарушил тот факт, что Мерлен выскочил из отеля в столь ранний час; может, на ночь они оставили наблюдать за отелем всего одного человека.

Я пожал плечами. К платформе подошел поезд, на табличке которого значились Лозанна и Берн.

Маганхард с мисс Джармен вошли в один вагон, человек в плаще — в соседний. А следом за ним вошли в поезд и мы с Харви.

В конце концов все мы оказались в одном и том же вагоне второго класса для некурящих. Мне следовало предупредить Маганхарда, чтобы он взял билеты в вагон для курящих — открытый вагон с двойными сиденьями, расположенными друг напротив друга по обе стороны прохода, причем спинка сиденья достаточно высока, так что через нее сидящего не видно, если только он не привстанет.

Маганхард и девушка сели лицом друг к другу. Теперь я уже точно знал, куда сядет Плащ; так он и поступил — расположился позади них по ту же сторону от прохода, так что, оставаясь невидимым для них, он тотчас бы увидел их через заднюю спинку, стоило им встать.

Мы с Харви сели на пару рядов подальше, по другую сторону прохода.

— Ну-с… что будем делать? — поинтересовался Харви.

Полной уверенности у меня не было. Как я уже говорил, до тех пор, пока этот человек будет находиться в поезде, он не сможет никому позвонить и сообщить о своем открытии — так что, возможно, чем дольше мы будем здесь оставаться, тем лучше. Однако если он действительно полицейский, то не исключено, что он примется передавать сообщения через кондуктора или же выбрасывать записки из окон на станциях. Так что, наверное, стоит отделаться от него поскорее.

— Мне бы хотелось сойти в Лозанне, — медленно произнес я. — Если только сумеем передать это Маганхарду.

Харви задумчиво посмотрел на меня и сказал:

— У вас нет никакого плана. Вы просто наносите ответный удар. Вот и все.

— Бывают планы и похуже. Этот по крайней мере гибкий и поддается корректировке по ходу дела.

Он снова глянул на меня, потом медленно расслабился. В воздухе повеяло бедой и нависшие над нами неприятности заставили его основательно встряхнуться. Чувствовал он себя скорее всего, как в аду на сковородке, но ведь телохранителем он стал гораздо раньше, чем алкоголиком.

Но долго это не продлится. Как только пройдет похмелье, его вновь станет обуревать жажда. Если бы похмелье длилось столько же, сколько и жажда, алкоголиков не было бы вообще.

Поезд тоже явно еще не совсем проснулся. Он полз вдоль берега, то и дело останавливаясь. Когда отъехали, в вагоне, кроме нас, было еще человек шесть; но к тому моменту, когда мы прибыли в Нион, большинство из них уже сошли.

Появился кондуктор с болтающейся где-то у колен форменной сумкой и, проверив билеты Маганхарда, громко и отчетливо произнес: «До Берна едем, да?» Меня это вполне устраивало, поскольку я уже изменил план действий.

Человеку в плаще пришлось покупать билет. Я изо всех сил напряг слух, опасаясь, как бы вместе с деньгами он не передал какое-нибудь сообщение, но ничего такого не произошло.

Вскоре после Ниона Маганхард двинулся назад по проходу, направляясь в туалет. Пока он отсутствовал, я торопливо нацарапал записку: «Человек, сидящий прямо позади вас, следит за вами. Не разговаривайте громко. Сходим в Лозанне. Ждите до последнего, пока не выйдут все остальные».

Когда он вновь появился в проходе, я просто протянул ему записку, и он взял ее безо всяких пререканий, однако не стал останавливаться, чтобы прочесть, прежде чем вернуться на свое место.

Теперь все, что нам оставалось, — это ждать, чтобы узнать, подчинится ли он.

* * *

На нескольких последующих станциях в вагон снова стали заходить люди. Я надеялся, что их не наберется слишком много, — зрители мне были ни к чему.

Когда мы миновали последний поворот и подъехали к Лозанне, большинство пассажиров поднялись со своих мест.

— Вы что, намерены попытаться оторваться от него, бегая по всему городу? — тихо спросил Харви.

— Нет.

Он кивнул.

— Я вовсе не предлагаю стрелять в легавых, но…

— Вы буквально читаете мои мысли.

Он улыбнулся.

— Вы или я?

— Я. А вы меня прикройте.

Поезд плавно затормозил. Люди начали проталкиваться к выходу. Я покрылся испариной. Маганхард мог все испортить, если бы сошел слишком рано, — ведь я забыл сообщить ему, что поезд стоит здесь несколько минут.

Он все понял правильно. Вот уже последние пассажиры покинули вагон, несколько человек зашли и расселись по местам. Проход был свободен. Маганхард встал и широким шагом направился к дверям, а следом за ним и девушка. Харви взял мой бриф-кейс, и мы начали выполнять задуманное.

Плащ внезапно вскочил прямо перед нами, буркнул, не глядя на нас: «Je m'excuse»,[69] — и заспешил вдоль прохода. В несколько быстрых шагов я догнал его, когда, миновав стеклянную дверь, он очутился в маленьком тесном пространстве рядом с туалетом и ступеньками, ведущими вниз. Мисс Джармен находилась прямо перед ним.

В последний момент до него, должно быть, дошло: тот факт, что Маганхард неожиданно бросился к выходу, означал — ему известно, что за ним следят; и почему, собственно, мы тоже собрались выходить так поздно? Он замедлил шаг, напрягся и стал поворачивать голову.

Я изо всех сил двинул кулаком прямо под поля альпийской фетровой шляпы, и он, тихонько, со свистом вздохнув, начал оседать на пол. Я поймал его и толкнул дверь туалета. Заперто.

Харви просунул руку под моим локтем и повернул ручку — мы с Плащом стремительно ввалились внутрь. Дверь за нами тотчас захлопнулась.

Я лишь мельком глянул на его лицо — все равно оно ничего бы мне не сказало, затем водрузил его на стульчак и рывком распахнул его плащ. В наплечной кобуре у него имелся «вальтер-РРК», во внутреннем и наружном нагрудных карманах — пачка документов и пропусков, в заднем кармане брюк бумажник, кошелек с мелочью и несколько ключей. Чтобы сгрести все это, мне потребовалось чуть больше десяти секунд, и я очень жалел, что пришлось оставить ему кобуру.

Мною двигала отнюдь, не жажда мести и не страсть к наживе. Просто человеку, у которого при себе нет ни гроша, потребуется куда больше времени, чтобы заставить поверить в историю своих злоключений, нежели тому, кто может извлечь целую стопку банкнот и попросить о помощи.

Мы сошли с поезда не позднее чем через двадцать секунд после Маганхарда.

Спустившись с платформы, я прошел по туннелю, затем поднялся на платформу номер один и направился к станционному буфету. Я по-прежнему считал целесообразным, чтобы, путешествуя в поезде, мы держались двумя отдельными группками, однако сейчас важнее было еще раз проинструктировать Маганхарда и девушку.

Мы уселись за столик в углу, где он мог повернуться спиной к окружающим, и заказали кофе с булочками.

— Кто был тот человек? — нетерпеливо спросил Маганхард.

— Пока точно не знаю. — Я по очереди извлекал из карманов один документ за другим, просматривал и убирал, прежде чем достать следующий.

— Вы его убили? — спросила мисс Джармен.

— Нет.

Харви хмыкнул:

— Будем надеяться. Я и не знал, что вы знакомы с карате — ударом костяшками пальцев.

— А что такое карате? — поинтересовалась она.

— Грязный вариант джиу-джитсу.

Наконец я кое-что отыскал удостоверение личности, выданное во Франции.

— Его фамилия Грифле. Робер Грифле. Полицейский.

Харви нахмурился.

— Француз?

— Да, Сюрте. Я ожидал нечто в этом роде — поскольку он был один, ну и так далее. Пожалуй, это все проясняет. — В руках я держал документ, в котором говорилось, что податель оного является агентом Сюрте, и высказывалась просьба ко всем оказывать ему посильное содействие. Сформулировано все было весьма тактично, но лично для меня пистолет у него под мышкой заранее испортил впечатление.

Я пустил письмо по кругу. Остальные документы представляли собой водительские права, выданные во Франции, затем международные водительские права и прочий обычный хлам. И ничто не указывало, чем конкретно он занимался.

Официант принес кофе. Маганхард прочел письмо, крякнул и вернул его мне. Я спрятал его обратно в карман и сказал:

— Что ж, надеюсь, на этом инцидент с Робером Грифле, полисменом, исчерпан. Если нам повезет, он не очнется до самого Берна. Однако, боюсь, это означает, что нам снова придется изменить маршрут. Теперь мы не рискнем сесть на поезд, идущий через Берн.

— Лично я надеюсь, что мы вообще больше не станем разъезжать на поездах, — холодно заявил Маганхард. — Похоже, они только создают нам лишние проблемы. Мы можем взять здесь напрокат машину.

Я покачал головой.

— В Лозанне я не желаю оставлять след. Не забывайте, что этот малый, Грифле, рано или поздно придет в себя и заговорит, — а в последний раз он видел нас именно в Лозанне. Он приложит усилия и нападет здесь на наш след. Нет, думаю, нам лучше отправиться в Монтрё и продолжать путь оттуда.

Судя по всему, эта идея никому не пришлась особенно по вкусу.

— Мистер Кейн, я приехал в Швейцарию не на экскурсию, — заявил Маганхард. — Мы отъехали от Женевы всего на шестьдесят километров, и Монтрё нам совершенно не по пути. Чтобы попасть туда, мы будем вынуждены сделать изрядный крюк. Даже если мы и раздобудем там машину, нам придется проделать двойной путь, чтобы вернуться на основной маршрут.

— Верно. Потому-то я и надеюсь, что они не ожидают от нас такой глупости — решат, что мы не такие идиоты, чтобы туда ехать. Кроме того, там живет один человек, с которым я весьма хотел бы повидаться.

— Знаете, мы здесь находимся не ради вашей светской жизни!

— Смею заметить, что только благодаря моей светской жизни мы и добрались сюда. Едем в Монтрё.

Глава 22

В Монтрё мы прибыли только в десятом часу; железнодорожное сообщение оставляет желать лучшего, и если вам когда-либо доводилось бывать в Монтрё в апреле, то вы знаете, почему. Никто из тех, кто проводит там зиму, никогда не прибегает к услугам железной дороги; если с «роллс-ройсом» произошли какие-либо неполадки, они берут напрокат «мерседес» и не знают, куда деваться от стыда.

Монтрё — это одно из тех мест, куда утекают, чтобы бесследно исчезнуть, английские деньги. Он словно специально создан для тех, кто считает Бермуды и Нассау чересчур вульгарными и чересчур американскими, а кроме того, тамошние аборигены становятся все более наглыми и чванливыми. В Монтрё местные жители никогда не проявляют чванства и наглости; с сентября по май в отелях не подают ничего иного, кроме как ростбиф с карри, причем неукоснительно следят, как бы не приготовить его слишком хорошо. В столовых полным-полно сентиментальных старых дам, которые способны разорить вас подчистую, включая ваши последние полдюжины акций «Шелл Ойл». И всякий, кто носит бороду или держит в руках гитару, ровно в полдень рискует подвергнуться массированной атаке инвалидных кресел на колесах.

Все это, вместе взятое, и определило мой выбор. Если только доставляемый сюда авиапочтой выпуск «Таймс» не содержал какой-нибудь информации о Маганхарде, в Монтрё, вероятно, никто о нас и слыхом не слыхивал.

Поскольку находились мы no-прежнему в довольно людных местах, я предложил Харви вернуться к системе передвижения парами, прикрывая Маганхарда и девушку сзади и держась от них на расстоянии пятнадцати ярдов. Я решил, что ситуация складывается для нас вполне благоприятно швейцарская полиция не перекрыла железнодорожный вокзал в Женеве, так что, похоже, они пока не получили приказа арестовать Маганхарда. Грифле, конечно, испортит все дело, когда очухается, однако на то, чтобы разослать повсюду сообщения, потребуется какое-то время.

Следуя моим инструкциям, Маганхард уселся в кафе, расположенном ярдах в двухстах от железнодорожной станции. Мы с Харви заняли столик неподалеку от него, и я принялся просматривать газеты, купленные на станции.

Я нашел то, что искал, в «Журналь де Женев»; должно быть, именно за этим и охотился полицейский по имени Робер Грифле. В конце концов им удалось-таки раскопать фотографию Маганхарда восьмилетней давности. Судя до всему, это была карточка, сделанная для паспорта, впрочем, Маганхард и в жизни весьма смахивал на паспортное фото. И за восемь лет он не особенно изменился: все то же квадратное лицо, очки в массивной оправе, густые черные зачесанные назад волосы. Люди, владеющие акциями на десять миллионов в электронной промышленности и яхтой в Атлантике, быстро не старятся.

Заметка, сопровождавшая фото, несколько меня успокоила — информация исходила от французской полиции, охранявшей границу в районе Женевы. Границу они заблокировали так, что там не проскочит и мышонок.

У жителей Женевы нет ни малейших оснований бояться этого монстра-насильника. Вполне вероятно, он и близко не подойдет к швейцарской границе, поскольку Сюрте следует за ним буквально по пятам.

На вопрос, кто сопровождает Маганхарда, представитель полиции ответил откровенно и весьма неопределенно; все, что ему было известно, — это что лично он их не боится. Далее следовал пространный отчет репортера о том, как он обходил пограничные посты и какие вопросы задавал на каждом из них.

— А вон тот парень мне тоже определенно не нравится, — прервал мои размышления Харви.

Я быстро поднял глаза. Некий пожилой господин с газетой как раз поднимался из-за столика, стоявшего у стены в дальнем конце кафе. У двери он остановился и принялся листать газету, а затем, сочтя, что таким образом сделался невидимым, метнул пронзительный взгляд на Маганхарда.

Это был приземистый плотный сутуловатый человек явно не моложе шестидесяти лет с темными глазами и длинными рыжеватыми, слегка тронутыми сединой усами. Однако его одежда меня насторожила: вплоть до самых бровей он выглядел типичнейшим шофером — черные блестящие кожаные краги, черный плащ, черный галстук и накрахмаленный воротничок. Однако сверху красовалась огромная оранжевая кепка из ворсистого твида.

Возможно, он решил, что таким образом избавился от униформы и стал невидимкой. На мой взгляд, он был столь же незаметным, как сигнальный маяк аэропорта.

Внезапно он опустил глаза, снова зашуршал своей газетой, а затем вышел из кафе решительным четким строевым шагом, который в его исполнении весьма напоминал тяжелую поступь динозавра.

Мы с Харви уставились друг на друга.

— Что ж, — усмехнулся я, — он явно не профессионал.

Харви пожал плечами.

— Кем бы он там ни был, если он знает Маганхарда в лицо, то доставит нам неприятности.

Я кивнул.

— Уведите их отсюда. Зайдите в следующее кафе на этой же стороне улицы, чтобы я знал, где вас найти. — Я поднялся и бросил Харви десятифранковую купюру. — И велите Маганхарду снять очки и изменить прическу. — Я передал ему газету, раскрытую на фотографии, и торопливо выскользнул из кафе.

Где угодно, за исключением Монтрё, на улицах было бы полно швейцарцев, решительно снующих взад-вперед и занятых осмотром достопримечательностей или деланием денег. Где угодно, только не здесь. Местные жители скорее всего как раз допивали вторую чашку китайского чая и прикидывали, одно или два яйца сварить на завтрак. Улицы были почти безлюдными, и я сразу засек моего старичка: он находился ярдах в пятидесяти слева от меня и направлялся в центр города.

Я перешел на другую сторону улицы. Машин было немного, так что, вздумай он нырнуть в какой-нибудь переулок, мне бы не составило никакой проблемы перейти ее обратно; да и он, похоже, был не из тех, кому может прийти в голову, что за ним ведут слежку с противоположной стороны улицы. Дважды он останавливался и окидывал пристальным взглядом, достойным старшего сержанта, кого-нибудь позади себя. Он был столь же неприметен, как аллигатор в детской ванночке, однако, судя по всему, окончательно уверился, что Банда Черной Руки не идет по его следу.

Я замедлил шаг, чтобы оставаться позади него, и оба мы продолжали целеустремленно двигаться вперед.

Улицы Монтрё представляют собой ряды домов, расположенные террасами вокруг озера; примерно посередине главная автомобильная магистраль пересекается с железной дорогой. Мы миновали торговый район и центр города, направляясь к последнему ряду крупных отелей, стоящих на берегу озера. Утро по-прежнему оставалось холодным и серым, и было еще слишком рано даже для закутанных в пледы старых дев в «роллс-ройсах». Народу на улицах встречалось все меньше, и я несколько увеличил дистанцию между нами.

Старикан в последний раз окинул окрестности подозрительным взглядом, перешел на мою сторону улицы и, не доходя до набережной де Флер, нырнул в переулок. Миновав отель «Эксельсиор», он прямиком направился в «Викторию».

В несколько быстрых шагов я оказался возле двери, и швейцар в ливрее с готовностью придержал ее для меня, прежде чем успел заметить, что мне явно меньше семидесяти. Я кивнул ему и двинулся через фойе к лифтам.

Внутреннее убранство отеля было выдержано в торжественно-мрачном стиле; обставь гробовщик подобным образом свою контору — и она стала бы напоминать молочный бар: массивные квадратные колонны, обшитые темным деревом, кремово-коричневые ковры, большие фикусы и портьеры темно-оливкового цвета, закрывавшие окна и преграждавшие путь свету. Я прибавил шагу: в подобных отелях работа лифтов отлажена безупречно. Никуда не денешься — ведь большинство постояльцев пребывают не в том возрасте, чтобы пользоваться лестницей.

Я заскочил в обшитый темными панелями лифт сразу вслед за своим подопечным, Мальчик-лифтер закрыл двери и поинтересовался, какой мне нужен этаж. Я сделал почтительный реверанс в сторону Черного Плаща, как бы проявляя уважение к его возрасту, и он сказал: «Сэнк». Я едва успел сообразить, что это англифицированный вариант французского слова «Cinque»,[70] и буркнул: «Quatre».[71]

Будучи по-прежнему настроенным подозрительно, старикан попытался поймать мой взгляд, но я предусмотрительно потупился. Человеку, за которым следишь, никогда нельзя смотреть в глаза.

Я выскочил из лифта на четвертом этаже и уверенно сделал несколько шагов по коридору, дабы убедить мальчика-лифтера, что я прекрасно знаю, что делаю, но, едва двери лифта закрылись, сразу же вернулся обратно. К тому моменту, когда лифт снова остановился, я одним глазом выглядывал из-за угла на лестничном пролете этажом выше. Черный Плащ чеканной поступью прошествовал мимо лестницы, я же на цыпочках продолжил подниматься по ступенькам.

Коридор был длинным, с высоким потолком; стены его покрывала блестящая кремовая краска, которая, потемнев, стала дымчато-оранжевой. Старик прошел ярдов двадцать и остановился у двери по левую сторону коридора. Я тотчас же спустился на одну ступеньку: к тому времени я уже достаточно повидал его в действии и знал, что, прежде чем открыть дверь, он будет старательно озираться по сторонам.

Выждав двадцать секунд, я последовал за ним. На двери красовалась табличка с номером «510», и больше в коридоре не было ни души. Я постучал в дверь.

После некоторой паузы послышался дрожащий голос:

— Кто там?

— Service, monsieur,[72] — бодрым и уверенным тоном прокричал я.

Последовала еще одна пауза, а затем дверь приоткрылась на шесть дюймов и рыжие усы настороженно выглянули наружу.

Я приставил к черному галстуку, украшавшему его шею, маленький «вальтер-РРК», позаимствованный у Грифле, а следом за ним вошел в номер и сам.

Глава 23

Это была продолговатая комната с большими французскими окнами, выходящими на балкон прямо над озером. Непохоже было, что за последние полгода их хоть раз открывали: температура в комнате приближалась к температуре парилки. Кроме того, взору моему предстал темно-красный ковер, устилавший весь пол; обилие мебели, выглядевшей слишком дорогой для отеля, — и еще один человек.

Ударом ноги я захлопнул дверь и прислонился к ней. Человек в плаще отступил еще на пару шагов и поднял руку, чтобы поправить галстук. Я нацелил пистолет на второго типа, сидящего в кресле у камина.

— Спокойно, сержант, не стоит спешить и совершать опрометчивые поступки, — ровным голосом произнес он, а затем перевел взгляд на меня: — Кто вы такой, сэр?

— Некто, кто запросто может нагнать на вас страху, — отозвался я, внимательно его рассматривая.

Он был стар — настолько стар, что при взгляде на него мысли о возрасте даже не приходили в голову. Его продолговатое лицо высохло и превратилось в безжизненную маску, завершавшуюся обвислыми складками подбородком. Под крупным носом топорщились длинные седые усы, обладавшие хрупкой жесткостью засохшего растения, цепляющегося за трещины в разваливающейся стене. Уши напоминали увядшие бесцветные листья, а на коже черепа серебрились несколько случайно уцелевших прядей волос. В целом лицо его выглядело так, словно полгода пролежало в сухой могиле, — за исключением глаз. Эти два влажных шарика были столь бесцветными и тусклыми, что казались чуть ли не слепыми; и, должно быть, он тратил добрую половину своих сил, чтобы не дать захлопнуться векам.

У меня вдруг возникло ощущение, от которого по телу поползли мурашки, — что стоит дунуть на это лицо, как оно рассыплется в прах и останется лишь голый белый череп.

Старик кутался в золотисто-черный халат; возле колен его находился столик, на котором стояли кофейник с чашкой и лежала стопка газет.

Он медленно заговорил, и голос его весьма напоминал предсмертный хрип, однако все же сохранил жесткие нотки, предполагавшие немедленный ответ.

— Если вы пришли убить меня, вам это так просто не сойдет с рук правда, сержант?

— Да, сэр, ему это не сойдет с рук, — немедленно отозвался человек в плаще. В речи его привлекал внимание скорее даже не акцент, а необычный ритм, который я никак не мог распознать, настолько неуместным и несообразным он казался. Наконец я сообразил: это был валлийский акцент.

— Вы поняли? — произнес старик. — Вам это с рук не сойдет.

Итак, я уяснил: с рук мне это не сойдет. Я искоса глянул на него.

— А может, я пришел не затем, чтобы вас убивать?

— У вас в руках пистолет, — заметил старик. — Даже если это всего-навсего «вальтер-РРК» — пугач, по сути. Однако главное — не оружие, а человек, держащий его в руках, — не так ли, сержант?

— Да, сэр. Именно это главное, — поспешно отозвался тот.

— Вам ясно? — повторил человек у камина. — В расчет следует принимать именно человека.

Я находился в несколько взвешенном состоянии — такое испытываешь при высокой температуре во время гриппа или же при попытке разобраться в законах о налогообложении. Ощупью пошарив вокруг, я отыскал стул.

— Ладно, — произнес я, — допустим, меня можно принять в расчет.

Старикан издал дребезжащий, булькающий звук, вероятно, означавший смешок.

— Знаете, сержант, сдается мне, он не догадывается, кто я такой.

Я присел.

— Случайно догадался. Вы — генерал Фей. — Тот самый человек, ради встречи с которым я и приехал в Монтрё.

* * *

В тех сферах деятельности, где я подвизался, генерал давно слыл ходячей легендой, но я даже не осознавал до конца, насколько давно. Он был некой реликвией времен первой мировой войны, человеком, которому каким-то образом удавалось руководить разведывательной сетью в деловых кругах. Если вас интересовало, находится ли та или иная компания на грани банкротства, созрела ли она для того, чтобы прибрать ее к рукам, или же она вот-вот готовится мобилизовать новый акционерный капитал, генерал готов был выяснить это для вас — за определенную плату. О его расценках тоже ходили легенды — именно поэтому я никогда прежде не имел с ним никаких дел. Однако, если вас его расценки устраивали, — а они устраивали в Монтрё многих, — легенда гласит, что затраченные вами деньги окупались сполна.

Он вновь издал дребезжащий смешок.

— Верно. А это сержант Морган, мой шофер. Но кто же такой вы?

— Думаю, сэр, он выследил меня в том самом кафе, где я увидел мистера Маганхарда, — сказал сержант Морган. Он принял стойку «вольно», неловко заложив руки за спину и глядя на меня сверху вниз. Чтобы полюбить меня, ему явно придется основательно поработать над собой, подумал я, и пока что он даже и не пытался.

— Ага. — Полуприкрытые глаза генерала вновь остановились на мне. — Значит, вы имеете какое-то отношением этому чертову дураку Маганхарду, да? Кто же вы, мой мальчик?

— Можете называть меня Канетон.

— А-а, в таком случае я о вас слышал. Отдел особых операций, так? Стойкие, жесткие и ловкие ребята. Я-то — не считал вас настоящей армией, не ожидал, что вы додумаетесь наставлять пушку на такого старика, как я. Сколько же суетливых баб участвовали в прошедшей войне — правда, сержант?

— Да, сэр, совершенно верно, — немедленно отозвался Морган.

— Куча старых баб. Вы знаете, что они снимали с фронта целый полк при наличии в нем менее двадцати процентов потерь? В наши дни такое было бы возможно только при восьмидесяти процентах.

Я рассеянно кивнул. От этой игры в вопросы и ответы у меня снова закружилась голова, а приближенная к джунглям атмосфера в комнате отнюдь не способствовала хорошему самочувствию. Можно было снять с себя плащ, пиджак и рубашку — и все равно продолжать потеть. Но я уже и так наставил на него пистолет, а потом уселся без приглашения. Даже свойственные исполнителям особых поручении нравы не дозволяют сбрасывать с себя всю одежду, кроме как в присутствии дам.

Я потряс головой и попытался вернуться из прострации в реальность. Но тут генерал сам пришел мне на помощь.

— Ладно. Итак, вы увидели, что сержант заметил Маганхарда, и последовали за ним. Это было нетрудно. В деле слежки Морган полный идиот. Отлично. И что же вы предложите?

— За что?

— За то, чтобы не закладывать вас полиции, чертов вы дурак!

* * *

Должно быть, вид у меня по-прежнему оставался слегка пришибленный. Однако реальность заявила о себе со всей убедительностью. Сейчас передо мной на блюдечке лежал премиленький кусочек шантажа. До меня стало постепенно доходить, каким образом генералу удавалось сохранять за собой постоянные апартаменты в «Виктории», обставленные его собственной мебелью, и почему сначала он решил, что я пришел его убивать.

Я сделал ход:

— А полиции уже приказано арестовать Маганхарда?

Полуприкрытые глаза испытующе уставились на меня. Потом старик хрипло произнес:

— Хороший вопрос. Этот тип явно не дурак. Полиция не может арестовать человека и выдать его другому государству без официального запроса со стороны этого самого государства. Они не могут действовать только лишь на основании истории, изложенной в «Журналь де Женев». Если только… — и веки чуть опустились, — если только он не перешел границу нелегально. Это означало бы, что он нарушил законы Швейцарии, не так ли?

— Если они смогут это доказать.

— А вы, оказывается, глупее, чем я думал, мой мальчик. Маганхард наверняка перешел границу нелегально — только вчера его видели во Франции.

— Вы хотите сказать, что его видел некто, кто еще до сих пор жив?

Он лишь глянул на меня — «пристально» было бы слишком сильным словом для этих влажных блеклых глаз, однако это был спокойный и прямой взгляд.

— Вот как, значит. А я-то ломал голову, имеет ли к вам какое-либо отношение вчерашняя перестрелка в Оверни. Значит, первый раз я был прав. Вы — убийца, но отнюдь не дурак. Сержант! Вычеркните из счета «нелегальный переход границы». За это мы с вас платы не потребуем. Вернемся туда, откуда начали: итак, располагает ли швейцарская полиция официальным запросом? Сержант!

Морган сделал пару тяжелых шагов по направлению к телефону, стоявшему у дальнего конца камина.

— Погодите, — остановил его я.

Он замер. Оба они посмотрели на меня.

— Позвольте мне прояснить свою позицию, — продолжал я. — Меня интересует эта информация, и я готов заплатить за нее. Но советую вам навсегда распрощаться с идеей сдать Маганхарда полиции, если я не стану играть в ваши игры.

Воцарилось молчание. Затем генерал спокойно произнес:

— А с какой, собственно, стати мне так поступать? Я продаю информацию, чтобы обеспечить себе существование. Я всего лишь предоставляю вам возможность предложить цену выше той, которую предлагает полиция. Я деловой человек.

— Я тоже. И согласился за определенную плату доставить Маганхарда в Лихтенштейн, что и собираюсь сделать.

— Это же будут не ваши деньги, юноша. Заплатит Маганхард. Просто скажите ему, что за проезд через Монтрё взимается особая пошлина.

Я глубоко вздохнул.

— Генерал, вы не поняли. В этом путешествии главный я, а не Маганхард. Я даже просить его не стану принимать решение по этому вопросу: принятие решений — это моя забота. И я решил, что, если ваш сержант снимет телефонную трубку и сообщит полиции что-нибудь, представляющее для нас опасность, я убью вас обоих.

И вновь повисло молчание. Затем генерал криво усмехнулся.

— Угрожать такому старику, как я, — пустая трата времени. Жизнь во мне и так еле теплится. И может угаснуть завтра же по совершенно естественным причинам, так что я не слишком много теряю.

Я согласно кивнул.

— Не меньше любого другого — всего лишь остаток жизни. И неважно, насколько он короток.

Молчание затягивалось; от невыносимой жары, стоявшей в комнате, у меня рубашка прилипла к спине. Однако я вынужден был спокойно сидеть и, наблюдая за этой высохшей маской, гадать, что за мысли крутятся в скрытом за ней мозгу, подсчитывавшем свои последние акции в компании под названием Жизнь.

Я знал, что должен победить. Наставьте пушку на молодого человека, и он бросится на вас, потому что просто не верит, что может умереть. Но старый человек уже задумывался над этим и успел заметить, что дверь разверзается все шире и оттуда повеяло сквозняком.

Я мотнул головой и нетерпеливо постучал стволом «вальтера» по колену.

— Итак?

Генерал медленно поднял голову, и его блеклые глаза встретились с моими.

— Черт бы вас побрал, — проскрипел он. — Ладно, можете оставить себе вашего Маганхарда. — Уголки его рта медленно поползли вверх, изогнувшись в слабом подобии улыбки. — Черт бы вас побрал, — повторил он, — ваши коллеги из Отдела особых операций могли бы вами гордиться.

Я лишь устало посмотрел на него. Лично я ничем не гордился.

Он с трудом поднял голову и взглянул на человека у телефона.

— Сержант! Достаньте-ка бутылочку «Крюга». Нам с приятелем надо кое-что обсудить.

Морган взглянул на часы.

— Но, сэр…

— Солнце поднялось над нок-реей в Тибетской флотилии! — пронзительно взвизгнул генерал. — Давайте сюда мое шампанское, черт побери!

Морган осуждающе покачал головой, сказал: «Прекрасно, сэр», — и отправился в соседнюю комнату.

Прозвучала эта легкая перепалка как некий ритуал, соблюдаемый ими ежедневно в это время суток. Вероятно, так оно и было.

Генерал медленно повернулся ко мне.

— Надеюсь, вы пьете шампанское — по утрам, сэр?

— Охотнее, чем в любое другое время.

— Вот это очень правильно. После ленча оно превращается в напиток для маленьких девчушек. — Глаза его медленно закрылись, затем вновь открылись. — Впрочем, не скажу, чтобы в былые времена я имел что-либо против маленьких девчушек после ленча. Ну, не сразу, конечно, а чуть погодя.

Вяло кивнув, я встал, снял плащ и пиджак, расстегнул ворот рубашки и еще раз оглядел комнату. В дальнем ее конце стоял большой обеденный стол овальной формы, окруженный дорогими с виду старинными стульями; кроме того, имелось несколько небольших письменных столов, высоких светильников с медной отделкой, а прямо над камином висело с дюжину старинных пистолетов.

Я не слишком много понимаю в старинных пистолетах, поскольку никогда не располагал ни деньгами, которые мог бы на них потратить, ни стеной, на которой мог бы их развесить, но даже мне было очевидно, что эти — самого высшего класса. Несмотря на то, что на их изготовление пошли и такие дешевые материалы, как дерево и железо, они были покрыты перламутровыми, золотыми, серебряными, медными либо же просто стальными пластинами с гравировкой. У одного была резная рукоятка из слоновой кости в форме головы римского солдата, и боек в виде имперского орла. Остальные не многим уступали по красоте и изяществу отделки.

— Среди коллекций подобного размера эта, пожалуй, лучшая в мире, — с довольным видом заметил генерал. — Кремневые пистолеты восемнадцатого века, как вам, должно быть, известно. — Я снова кивнул. Ни о чем таком я и знать не знал. — У меня там есть и Казе, и Бутэ, и…

Вернулся Морган с бутылкой и двумя бокалами в форме тюльпана на серебряном подносе.

Он сиял плащ и остался в простой черной униформе, на которой красовались орденские ленточки времен первой мировой войны. Когда он склонился над столом, чтобы разлить по бокалам шампанское, в его левом кармане брюк обозначилась жесткая выпуклость, так что генеральская коллекция оружия не ограничивалась концом восемнадцатого века. Я решил: пускай пушка остается при нем — забери я ее у него, и он просто-напросто подыщет что-нибудь еще и спрячет более искусно.

Морган подал мне бокал. Генерал поболтал в своем золотой палочкой для коктейля и пояснил:

— Эти газы не для старческого желудка. Ваше здоровье, сэр.

Мы выпили, и я вовремя вспомнил, что ни в коем случае не должен хвалить вино; генерал принадлежал к той эпохе, когда во всех домах на стол подавали только самые лучшие напитки, и отметить это означало бы, что вы ожидали чего-то худшего.

Вместо этого я спросил:

— Генерал, как же вы занялись этой работой?

— Ха. — Трясущейся рукой он осторожно поставил бокал на столик. — Расскажем ему, сержант? Предъявим ему свои верительные грамоты и поделимся накопленным опытом, прежде чем начнем обсуждать дела? Мы ведь можем до смерти его напугать.

Морган ответил ему ухмылкой. У меня сложилось впечатление, что он тоже был бы не прочь понаблюдать, как я испугаюсь: Тот факт, что я угрожал его хозяину, возмущал его куда больше, нежели самого хозяина.

— Впрочем, какая разница, — произнес генерал. — Мы здесь с шестнадцатого года и с тех пор поднялись всего лишь на одно звание. Тогда я был полковником, а он — капралом. Я служил в разведштабе Хейга, и он послал нас сюда, чтобы создать собственную шпионскую сеть. Гражданской секретной службе он не доверял. Чертов дурак вообще никому не доверял — он и нам-то перестал доверять, как только мы оказались по другую сторону границы. Верно я говорю, сержант?

Морган печально покачал головой.

— Чертов дурак, — повторил генерал, как я понял, по-прежнему имея в виду фельдмаршала, а не сержанта. — Я передал ему план артиллерийских позиций Людендорфа и сообщил о его идее использовать отборные штурмовые отряды для наступления в восемнадцатом году. Но он и слушать меня не стал. Вот почему он был так удивлен в марте. Чертов дурак так и не простил мне того, что я оказался прав. Повысил нас обоих в звании и выбросил пинком под зад. Должно быть, мы демобилизовались самыми первыми, а, сержант?

Морган снова ухмыльнулся.

— Наверное, сэр.

— Ха… Итак, мы просто-напросто вернулись к исполнению прежних ролей — выдавали себя за отставного старого чудака и его шофера, которые всего лишь стремятся к тихой, спокойной жизни и ищут, куда бы повыгоднее поместить свой капитал. Мы продолжали использовать нами же созданную шпионскую сеть, только переориентировали ее на сбор информации в сфере бизнеса.

Он поднял свой бокал и осторожно отхлебнул.

— А теперь нам не мешает заработать себе на ленч — правда, сержант? Пожалуй, нам понадобятся маленькие розовые карточки. Вы знаете, какие именно.

— Да, сэр, — тотчас отозвался Морган и, тяжело ступая, вышел из комнаты.

Пока он отсутствовал, мы с генералом наблюдали друг за другом поверх бокалов.

Вскоре Морган вернулся со стопкой розовых карточек, каждая из которых по размерам была примерно вдвое больше пачки сигарет. Такие обычно используют в настольных картотеках.

Генерал собственноручно перетасовал их и, словно пасьянс, разложил на своем столике, а затем, водрузив на нос пенсне в золотой оправе, принялся внимательно их просматривать. Морган подлил мне шампанского.

Наконец генерал поднял на меня глаза.

— По крайней мере теперь я знаю, кто вы такой. — Он взял одну из карточек и прочел вслух: — Льюис Кейн. Военная кличка — Канетон. Ха. Вижу, мы работаем в близких сферах. — Он отбросил карточку в сторону.

Я нахмурился. Мне следовало избавиться от этой клички «Канетон» еще много лет назад.

Он снова посмотрел на меня.

— Итак, мистер Кейн, вы уже решили, что желаете купить?

Зазвонил телефон.

Морган снял трубку, сказал: «Да?» — и несколько секунд слушал. Затем он повернулся и кивнул генералу. Старик опустил руку вниз и снял трубку параллельного аппарата, стоявшего возле его кресла.

Он произнес несколько слов на безупречном французском, но по большей части просто слушал. Затем опустил трубку и медленно повернулся ко мне.

— Жаль, что я не сумел сторговаться с вами раньше, мистер Кейн. Вашего Маганхарда только что арестовали.

* * *

Я хотел было спросить какую-нибудь глупость, вроде:

«А вы уверены?» — однако затем стал быстро прикидывать, какую выгоду старый плут может извлечь, наведя полицию на Маганхарда. Но так ни до чего и не додумался. За простую наводку местные легавые много не заплатят, а генерал был слишком уж солидным и состоятельным гражданином, и проживал он в городе, существующем именно для таких, и только для таких граждан, так что ему было совершенно ни к чему заниматься благотворительностью.

Наконец я бросил ломать голову и задал вопрос по существу:

— Где его арестовали?

— В кафе «Гроты». Мне звонил его владелец.

Тут вмешался Морган:

— Я видел его не там, сэр.

— Это будет следующее кафе, если идти вверх по той же стороне улицы? — спросил я.

Он прикинул в уме.

— Да, именно так.

— Похоже, это действительно был Маганхард, — кивнул я.

Наверное, Харви перевел их туда, как я и велел ему, но, возможно, ему не удалось заставить Маганхарда пойти на такое унижение, как изменение прически. Вот его и сцапали.

— Таким образом, один вопрос решился сам собой, — проворчал генерал. — Итак, получила ли полиция приказ арестовать Маганхарда? Да, получила. Жаль. А я-то намеревался немножко заработать, выяснив это для вас.

— Вы по-прежнему можете заработать, — возразил я. — Не исключено, что они почерпнули эту идею из «Журналь де Женев». Вы могли бы это выяснить и при этом не дать им понять, что вам известно о его аресте?

Несколько секунд генерал молча смотрел на меня, потом проскрипел:

— Сержант, по-моему, он не расслышал, когда я говорил ему, что мы занимаемся этим ремеслом с шестнадцатого года.

Я улыбнулся.

— Прошу прощения. Как бы то ни было, я готов за это заплатить. Он не сказал, был ли арестован кто-нибудь еще?

— Только Маганхард.

— О'кей. Мне надо сбегать в это кафе. Позвоню вам оттуда, — бросил я и выскочил из комнаты прежде, чем он успел начать торговаться о расценках.

Глава 24

Чтобы добраться до кафе, мне потребовалось минут пять. Харви и мисс Джармен все еще были там. Я примостился рядом с ними.

— Приехали, Кейн, — уныло сказал Харви. — Маганхард…

— Я знаю. Расскажите, как это произошло.

Он пожал плечами.

— Я привел их сюда. Ему пришлась не по вкусу затея сменить прическу, но очки я с него снял. Чертовски много проку из этого вышло.

Я кивнул.

— Продолжайте.

— Я сидел отдельно, разыгрывал из себя американского туриста. Тут какой-то легавый зашел выпить кофе: думаю, тогда-то он и засек Маганхарда. Потом Элен, — он кивнул в сторону мисс Джармен, — вышла что-то купить. Через десять минут легавый вернулся вместе с сержантом, они сцапали Маганхарда и увезли его.

— А что сделали вы?

Лицо его не выражало абсолютно ничего, а глаза как будто смотрели сквозь меня.

— Ничего, — невозмутимо отозвался он. Он обладал достаточным уважением к самому себе, а также к моему уму, а потому не стал даже пытаться представлять какие-либо объяснения. Мисс Джармен посмотрела на меня.

— А вы-то где все это время находились?

— Угощался шампанским с утра пораньше. Кстати, а с вами-то что стряслось?

— Если помните, мистер Кейн, вы заставили нас оставить весь наш багаж во Франции. Мне необходимо было кое-что прикупить.

— И, возможно, также сделать несколько телефонных звонков?

Она пристально посмотрела на меня и после паузы тихо ответила:

— Возможно.

Харви сгорбился на стуле.

— Думаю, мне стоит выпить, — негромко, но очень твердо заметил он. Девушка бросила на него испуганный взгляд.

— Только не здесь, — остановил его я. — Отправляйтесь в отель «Виктория» — это прямо над набережной де Флер, знаете? Подниметесь в пятьсот десятый номер и скажете, что вас прислал я. Там вы найдете типа, который выглядит столь же дряхлым, как чертов дедушка, и вдвое коварнее. Зовут его генерал Фей, и я предупрежу его о вашем приходе.

— Что вы собираетесь делать? — поинтересовался Харви.

— Посмотрю, есть ли шанс вызволить Маганхарда.

Когда они удалились, я подошел к стоике. Еще издали узрев, что я направляюсь к нему, владелец кафе тотчас сделал вид, что в упор меня не замечает. До этого он наблюдал за нашей троицей, словно растревоженная кобра.

Я бросил на прилавок стофранковую купюру.

— C'est de la part du General, avec ses remerciements.[73]

Он озадаченно посмотрел на меня, а затем вожделенно — на купюру. Я успокаивающе улыбнулся, но и улыбка его не убедила. Тогда я кивнул на телефон, стоявший на краю стойки, и спросил:

— Vous permettez?..[74]

Он улыбнулся и почтительно склонил голову:

— Прошу вас, месье…

Я набрал номер «Виктории» и попросил генерала Фея — громко и отчетливо. Я был убежден, что у него также имеется и личная секретная линия, не проходящая через коммутатор отеля, однако человек, работа которого заключается в сборе и продаже информации, никогда не откажется ответить на любой телефонный звонок.

Хозяин заведения искоса посмотрел на меня; я тотчас приложил палец к губам, и он проделал то же самое; таким образом, оба мы поклялись хранить некую великую тайну, причем ни один из нас не имел ни малейшего представления, в чем она заключалась.

В трубке послышался дребезжащий старческий шепот:

— Должно быть, я теряю хватку. После вашего ухода мне пришло в голову, что я ведь мог продать информацию о том, что Маганхард очутился за решеткой.

— Что ж, а я только что оказал вам добрую услугу. Дал на чай здешнему парнишке сотню франков.

— Ну, это чересчур. Не рассчитывайте, что я возмещу вам расходы. Хотите узнать, что я выяснил?

— Давайте.

— И сколько же?

— Включите в счет. Туда еще накапает.

— Отлично. Никакого официального распоряжения арестовать Маганхарда не поступало. Так что они действовали по собственному почину. Таким образом, мы, возможно, сумеем…

— Этим займусь я. И хочу, чтобы вы позвонили дежурному инспектору через десять минут; скажете, что слыхали, что он сцапал Маганхарда, и хотите получить подтверждение. Потом вскользь обмолвитесь, что вам, дескать, известно — французы об этом не просили. Скажете, до вас, мол, дошли слухи, что они отказываются от всех обвинений. От вас требуется всего лишь встревожить его. Кстати, кто там может быть дежурным инспектором?

— Камберэ или Люкан. Учтите, Кейн, все это включается в счет. Что вы намерены предпринять?

— Основательно рискнуть и, если повезет, выиграть по-крупному. Ах да… я отправил парочку посетителей навестить вас. Позаботьтесь о них до моего возвращения, хорошо?

— Черт бы вас побрал, Кейн, я ведь только живу в отеле, а отнюдь не являюсь его управляющим.

— Одна из них довольно симпатичная.

В трубке послышалось потрескивание, должно быть, означавшее старческий смех.

— Ладно, Кейн. Через десять минут, считая с… — он помедлил, очевидно, взглянув на часы, — с этой минуты.

— Идет, — отозвался я и тоже посмотрел на часы. Вообще-то я не ожидал такой скрупулезной точности, но по крайней мере это позволяло мне рассчитать во времени план предстоящей операции.

Я бросил трубку и выбежал из кафе.

* * *

Четыре минуты спустя я уже рассказывал сержанту полиции, что моя проблема представляет чрезвычайную важность, носит в высшей степени конфиденциальный характер, необычайно деликатна и не терпит никакого отлагательства. Это было воспринято должным образом: не наплети я чего-нибудь в этом роде, и он в два счета прогнал бы меня, сочтя шутником.

Тем не менее передо мной по-прежнему стояла проблема — необходимо было в течение ближайших четырех минут попасть внутрь, чтобы повидаться с инспектором Люканом, — а как я узнал, дежурил именно он. Последние две минуты мне понадобятся, чтобы обработать его, прежде чем позвонит генерал.

Но по крайней мере я знал, что если Люкан занят, то не иначе как делом Маганхарда. Ибо Монтрё в эту пору переживает период затишья — нечто вроде пересменки между наплывом лыжников и летних курортников, когда не происходит никаких транспортных происшествий и, поскольку отсутствуют туристы, которым необходимо предоставлять крышу над головой, — нет, соответственно, ни жуликов, ни воров, которые во время туристского сезона обрабатывают отели.

Сержант вздохнул, снял телефонную трубку и спросил, как меня зовут.

— Robert Griflet. — с готовностью ответил я. — Surete Nationale.[75]

Люкан оказался худым опрятным мужчиной с ухоженными усами, темными прилизанными волосами и живыми глазами-бусинками. Вообще-то он был шустрым и подозрительным человеком, но изо всех сил старался казаться таким, каким, по его мнению, следует быть инспектору полиции в Монтрё: медлительным, обходительным и непроницаемым.

Этот дутый имидж мне больше пришелся по вкусу. Отнесись он к Роберу Грифле с должной живостью и подозрением, и мне едва ли предоставилась бы возможность выбора относительно того, как провести ближайшие семь лет.

Я вручил ему свое письмо, в котором высказывалось пожелание оказывать всяческое посильное содействие предъявителю оного, а вслед за письмом ринулся в атаку со всей своей конницей, пехотой и артиллерией. Мне хотелось поставить его в оборонительную позицию, в надежде, что он забудет спросить у меня удостоверение личности. Конечно, фотография Грифле была довольно старой и не особенно походила на него теперешнего, однако на меня она походила еще меньше.

Насколько я понимаю, он арестовал Маганхарда? Замечательно! Смог бы он подыскать парочку обвинений, дабы подержать его здесь, пока мои боссы в Сюрте принимают решение о требовании его экстрадиции? Я уверен, что в конечном итоге они примут такое решение.

Что ж, возможно. Нахмурившись, он подозрительно воззрился на меня, но тотчас поспешно придал своему лицу прежнее, непроницаемое выражение, а затем поинтересовался насчет обвинения в изнасиловании. Не вызывает никаких сомнений…

Я покачал головой с утомленно-отчаявшимся видом. Мы пытались найти женщину, выдвинувшую это обвинение, однако она, по-видимому, скрылась. Это наводит на подозрения, что, возможно… к тому же следует проявлять особую осторожность при аресте мультимиллионеров, не так ли?

Он улыбнулся, но лишь одними губами. Ему было прекрасно известно, сколь бережно следует обращаться с мультимиллионерами — как, впрочем, и любому блюстителю закона в Монтрё. И, вполне возможно, в течение последних тридцати минут он выслушивал ту же самую песню от Маганхарда.

Он спросил, так чего же я от него хочу?

Я украдкой глянул на часы: если генерал будет пунктуален, у меня осталось около пятидесяти секунд. Я объяснил, что всего лишь хочу, чтобы Маганхарда пару дней подержали в тюрьме, сочинив какое-нибудь правдоподобное обвинение. Как насчет нелегального проникновения в Швейцарию? Готов поспорить, что у Маганхарда в паспорте не проставлена въездная виза.

Он холодно напомнил мне, что ни один суд в Европе не сочтет это доказательством: слишком многие пограничные посты вообще не утруждают себя штемпелеванием паспортов. Кроме того, по закону Маганхард является жителем Швейцарии, что только усложняло положение.

Я начал выходить из себя. Что ж, пусть придумывает собственные обвинений. Черт, возьми, в конце концов арест произвел он, а не я. Полагаю, какие-то основания у него для этого все же были…

Зазвонил телефон.

Он взглянул на него, затем на меня и снял трубку.

— Lucan… Ah, bonjour, mon General…[76]

Я вернулся в своем кресле и притворился, что делаю вид, что не слушаю.

Поначалу реплики Люкана ограничивались категоричным «non», осторожным «oui», а также «C'est possible»,[77] но потом он поинтересовался, кто сообщил генералу об аресте Маганхарда.

Я отбросил все свое притворство и прошипел, что он никому не должен сообщать, что арестовал Маганхарда, — адвокаты Маганхарда ни в коем случае не должны об этом знать, иначе он погубит нас обоих…

Он махнул рукой, чтобы я замолчал, но, кажется, несколько побледнел. Закончил разговор он решительным заявлением, что официально ничего сообщить не может. Я в душе понадеялся, что генерал в ответ заявил о своем намерении тотчас сделать эту новость достоянием гласности.

Я потребовал объяснении и в ответ выслушал краткое изложение истории генерала, а также оценку его положения в обществе. От всего этого я лишь пренебрежительно отмахнулся: совершенно очевидно, что ему следует немедленно арестовать и генерала тоже. Только так можно избежать огласки.

Он расхохотался мне в лицо.

Тут я позволил Роберу Грифле выйти из себя и разыграл мой пятый туз: он, Люкан, сделает все как я сказал, в противном же случае я, Грифле, призову на его голову весь гнев Французской республики и раздавлю его как постельного клопа. Пора бы уже легавым в Монтрё вставать по стойке смирно, когда с ними разговаривает настоящий полицейский из-за границы, или же, ей-богу…

Как раз этого-то настоящий Грифле никогда не стал бы делать: швейцарские чиновники автоматически взрываются, стоит только их могущественным соседям сказать: «а не то…». Через три минуты после того, как меня вышвырнули вон, следом за мной вышвырнули и Маганхарда. Испугался ли Люкан того, что совершил ошибку, которая может дорого ему обойтись, либо же поступил так, чтобы досадить мне, — этим я не поинтересовался и гадать не стал.

С четверть мили я шел за Маганхардом, чтобы удостовериться, что за ним не следит никто другой, затем догнал его и велел отправляться в номер 510 и хотя бы теперь изменить свою чертову прическу. Он безоговорочно подчинился, а я, взяв такси, последовал за ним.

Глава 25

И вот все мы собрались в 510-м номере.

Харви и мисс Джармен, сбросив верхнюю одежду в этом пекле, жадно поглощали шампанское. Генерал по-прежнему восседал в своем кресле у камина. Морган удивленно вкинул брови, впустив нас в номер, но промолчал.

Харви вскочил.

— Господи, как же вам это удалось?

— Да просто попросил — только и всего.

— Ну и ну, черт побери! — Тут он вдруг перевел взгляд на бокал с шампанским, который держал в руке.

Но я пока не беспокоился. Для него шампанское — это все равно что английское пиво. Тем не менее ему не помешало бы вспомнить, что, поскольку Маганхард вернулся, мы снова в строю.

Я повернулся, чтобы представить Маганхарда генералу, однако, похоже, они уже встречались. Маганхард с нежностью паяльной лампы уставился на вытянутое, изборожденное морщинами лицо старика. Первым нарушил молчание генерал:

— Полагаю, это и есть тот самый чертов дурак Маганхард?

— Не обращайте внимания на сию старинную обходительность, — утешил я Маганхарда. — Он считает, что мир делится на две половины: его самого и чертовых дураков.

Маганхард резко повернулся ко мне.

— Зачем вы связались с этим человеком?

— Не любите иметь дело с торгашами, да? — фыркнул генерал. — А ведь в свое время я неплохо на вас поработал. На вас и этих чертовых дураков — Хайлигера и Флеца. Неужели вам не кажется, что я поставляю ценные сведения?

— Информация, которой вы нас снабдили, оказалась весьма ценной, — резко бросил Маганхард. — Теперь же мне интересно, во сколько вы оцените информацию обо мне.

— Вы всегда можете сами ее приобрести, — пожал плечами генерал.

Я невозмутимо заметил:

— Генерал, мы ведь уже обсудили это дельце — или вы запамятовали?

Он медленно повернул голову ко мне.

— Ладно-ладно, Кейн, я все помню. Просто подумал, почему бы не попытаться? Чертов дурак в общем-то однажды уже заплатил. Все чертовы дураки, он, да еще Макс Хайлигер с Флецем. Единственная здравая мысль, которая посетила их за всю жизнь, — это что после войны электронную промышленность ждет большое будущее. А потом они затеяли мышиную возню с регистрацией в Лихтенштейне, акциями на предъявителя и прочей ерундой.

Он взял со столика одну из розовых карточек, нацепил на нос пенсне и принялся читать:

— «Каспар АГ». Образована в тысяча девятьсот пятидесятом году. Выпущенный акционерный капитал составляет сорок тысяч швейцарских франков. — Он повернулся и насмешливо глянул на Маганхарда. — По закону должен составлять свыше двадцати пяти тысяч, а если вы превысите сумму в пятьдесят тысяч, то вам придется прибегнуть к услугам финансиста-контролера. Что-то в этом роде, не так ли? Вечно вы любите из всего делать тайну. — Он снова посмотрел на карточку. — Контролирует тринадцать компаний во Франции, Германии, Австрии…

Маганхард не сводил с меня сурового взгляда.

— Вы что, распространялись тут о моих делах?

— Большая часть этой информации содержится в картотеке Публичной регистратуры в Лихтенштейне, — невозмутимо заметил генерал. — Остальное мне известно потому, что в этом заключается мой бизнес.

Однако Маганхард еще не закончил разбираться со мной.

— Зачем вы с ним связались? Теперь он растрезвонит о нас по всей Европе.

— Вы хотите сказать, что кто-то еще не в курсе?

Это его осадило. Генерал хмыкнул.

— Молодой человек совершенно прав, Маганхард. Таким образом я не заработал бы на вас и деревянного сантима. Что ж, возможно, есть и другие способы. — Блеклые полузакрытые глаза остановились на мне. — Полагаю, вы вызволили его из тюрьмы лишь потому, что Сюрте пока что не потребовала его ареста. Что же случится, когда они-таки это сделают?

Я пожал плечами. Ясно, что этого не миновать, как только настоящий Грифле одолжит где-нибудь несколько франков и дозвонится своему шефу во Францию. Что же, первое, что за этим последует, — с инспектором Люканом случится сердечный приступ. Но потом… Я опять пожал плечами.

— К тому времени мы уже будем в пути.

— Можете отнести себя к компании чертовых дураков, Кейн. Как же вы намерены это осуществить?

— Пожалуй, мы определим это как секретную информацию, генерал.

— Теперь я убедился, что вы тоже чертов дурак. Думаете, я смог бы это продать? Никому это не интересно. Всем и так известно, что вы направляетесь в Лихтенштейн, и этого вполне достаточно. — Он поднял бокал с выдохшимся шампанским, пристроил его ниже усов, звучно и смачно отхлебнул и бережно поставил обратно. — Что вам известно о Лихтенштейне, Кейн? Это небольшая страна. Граничит со Швейцарией на протяжении всего лишь пятнадцати миль. И знаете, что представляет собой эта граница? Верхний Рейн. А известно ли вам, сколько путей ведут в Лихтенштейн? Всего лишь шесть. Пять мостов и южная автострада, проходящая через Майенфельд в Бальцерс. И для наблюдения за всеми ними требуется всего-навсего восемнадцать полицейских. Им вовсе ни к чему задействовать сотни людей, чтобы пытаться изловить вас до того. Они будут поджидать вас прямо там.

* * *

Воцарилось долгое молчание.

Затем Харви вскочил на ноги и как-то странно посмотрел на меня из-под своих белесых бровей. Поскольку он был без пальто, револьвер у него на поясе сразу бросался в глаза.

— Я никогда не бывал в Лихтенштейне, — медленно произнес он. — А вы, Кейн? Он говорит правду?

— Я там бывал, — ответил я. — И он говорит правду.

Харви смерил меня насмешливым взглядом.

— Очень уж спокойно вы об этом говорите. Что вы все-таки намерены делать с этой границей?

Я пожал плечами.

— Если бы мы не наделали много шума, то могли бы проскочить. Обычно эти мосты даже не охраняются. — Там действительно нет ни таможен, ни караульных — вообще ничего. Что касается таможенных пошлин, то Лихтенштейн в этом смысле считается частью Швейцарии, так что этот участок границы их нисколько не заботит: настоящая граница проходит между Австрией и Лихтенштейном. И, чтобы пересечь ее, нам придется прежде перебраться в Австрию. Так что я не видел причин раздувать без нужды наши проблемы.

— Итак, мосты они могут перекрыть, — сказал Харви. — А как насчет южной автострады? Могли бы мы подобраться туда поближе, а потом сойти с шоссе и перейти границу пешком?

Вдоль южной оконечности Лихтенштейна граница со Швейцарией тянется вдоль реки, так что мы могли бы перебраться через реку, не встречаясь с пограничными постами. Но потом-то все равно пришлось бы выходить на единственное шоссе, ведущее на север в глубь Лихтенштейна.

Я покачал головой.

— Это укрепленный район. И попасть туда можно только по шоссе.

Как раз там долина реки, зажатая между отвесными скалами, сужается и становится примерно в милю шириной. Называется это место проходом Санкт-Люциштайг и служит естественным оборонительным рубежом от возможных посягательств с юга вдоль Рейна. Лично я не представлял, какому захватчику могло понадобиться подниматься вверх по течению реки: все, что он в итоге захватит, — это лыжные курорты в Санкт-Морице и Клостерсе, а, на мой взгляд, тамошние цены уже сами по себе являлись достаточной защитой от посягательств.

Однако, несмотря на все это, на укрепление прохода Санкт-Люциштайг аж до самой границы с Лихтенштейном потратили почти два столетия. Большая часть древних каменных стен к настоящему времени превратилась в поросшие травой бугорки, однако в тридцатых годах местность несколько приукрасили, оборудовав нечто вроде съемочной площадки для фильма о первой мировой войне. Траншеи, доты, противотанковые надолбы, орудийные и минометные окопы. И колючая проволока — кругом сплошные изгороди из проржавевшей колючей проволоки. Вся эта зона простирается на милю в ширину и на несколько сотен ярдов в длину: что-то вроде огромной пробки, фигурально выражаясь, вбитой в «горлышко» долины реки.

Харви по-прежнему не сводил с меня глаз, на лице его застыло какое-то странное выражение.

— Знаете, Кейн, возможно, имеет смысл как-то это обмозговать.

Я кивнул.

— Я уже об этом думал, но вся беда в том, что ничего дельного мне в голову не приходит.

— О Господи. — Взгляд его упал на пустой бокал из-под шампанского. Мне бы выпить. — Он поднял глаза на Моргана. — Есть у вас что-нибудь покрепче?

— Пока что вам придется ограничиться шампанским, — отрезал я.

— Однако же вы по-прежнему настроены чересчур спокойно, — заметил он.

— Разумеется. У генерала есть план. И он намерен нам его продать.

* * *

— В самом деле, Кейн? — после непродолжительной паузы спросил генерал.

— Ну да. Вы пока что на нас ничего не заработали, генерал. И проблему эту затронули именно вы. Да, у вас, безусловно, имеется какой-то план.

— Ах. — Он кротко вздохнул. — Может, и имеется. Но вы уверены, что он вам по карману?

Я пожал плечами.

— Это решать мистеру Маганхарду. Однако… он знаком с Лихтенштейном. И ему известны все проблемы.

Я украдкой глянул на Маганхарда. Он взирал на генерала с таким видом, словно готов был предложить парочку пфеннигов — и не больше.

— Думаю, нам нужен этот план, — поспешно вмешался я. — Однако большую часть вознаграждения вы можете выплатить по завершении операции — в конце концов план может и не сработать.

В голосе Маганхарда вновь зазвучали металлические нотки.

— Я согласился заплатить вам определенную сумму, чтобы вы доставили меня в Лихтенштейн. Теперь же…

— Плюс расходы, — вставил я.

— Да. И они значительно превысили мои расчеты, — задумчиво продолжал он. — Мы уже разбили одну из моих машин, моя яхта арестована в Бресте, мой багаж где-то во Франции, а теперь вы хотите еще и…

— Конечно, конечно, — примирительно сказал я. — И вам уже начинает казаться, что овчинка не стоит ваших десяти миллионов фунтов стерлингов в «Каспаре», Правда? А я просто пошлю все это дельце к черту, сяду на поезд и мотну на несколько деньков отдохнуть на озеро Комо.[78]

Он нахмурился.

— Нам действительно необходим этот план? У вас нет никаких собственных идей?

Я развел руками.

— Кое-какие имеются. И, если вам захочется, мы можем испытать их на практике. Но с генеральскими им все равно не сравниться. — Я всего лишь пытался сбить его цену. Конечно же, я хотел заполучить этот план.

Маганхард резко повернулся к старику, сидящему у камина.

— Хорошо. Сколько? Я заплачу одну треть сейчас.

— Десять тысяч франков, — сказал генерал. — И половину сейчас.

— Пять тысяч, и я дам вам половину, — предложил Маганхард.

— Десять тысяч. Но я возьму одну треть.

— Плачу вам одну треть от семи. Что у вас за план?

— Чертовски хороший план. Возьму треть от девяти.

Тут вмешался я:

— Дайте ему треть от семи с половиной.

— Беру половину от шести, — тотчас же возразил генерал.

— Хорошо, — поспешно сказал Маганхард. — Три тысячи сейчас и еще столько же, если мы прорвемся.

Голова генерала шевельнулась в едва заметном кивке; он закрыл глаза и вздохнул.

— Старею я. Ладно, Маганхард. Выпишите мне чек на один из ваших швейцарских банков и распорядитесь о его реализации. Сержант! Мне нужна папка по Верхнему Рейну.

Морган потопал в соседнюю комнату, а Маганхард тем временем достал из внутреннего кармана пачку чековых книжек и принялся их перебирать.

— Женева вас устроит? — спросил он.

Генерал снова кивнул, и Маганхард стал выписывать чек.

Харви испытующе смотрел на меня. Я подмигнул ему, он отвернулся к окну и принялся созерцать серое, унылое, открытое всем ветрам озеро.

Вернулся Морган с зеленой папкой, и генерал углубился в изучение ее содержимого. Наконец, добравшись до большого листа бумаги, сложенного вдвое, он развернул его, внимательно рассмотрел, а затем аккуратно оторвал от него уголок.

Закончив выписывать чек, Маганхард небрежно бросил его на столик. Генерал в обмен отдал ему бумагу.

— Покажите это Кейну. Возможно, он уловит в этом какой-нибудь смысл.

На первый взгляд это показалось мне невозможным. Это был крупный фотостат чертежа, состоявшего из множества извилистых линий и дуг, поверх которых были проведены жесткие геометрические линии — зигзаги, ряды маленьких треугольников, прямые, пересеченные крестиками через каждые полдюйма… И через все это разнообразие извивалась одна линия, проведенная красными чернилами.

Я внимательно изучил рисунок, и все встало на свои места: это был план современных оборонительных сооружений Санкт-Люциштайга. Волнистыми линиями были обозначены их контуры, геометрическими значками — траншей, проволочные заграждения, противотанковые окопы. А красная линия…

— Ну? Знаете, что это такое? — проскрипел генерал.

— Да, пожалуй. Мы последуем путем, обозначенным красными чернилами, и отыщем конец радуги. Только вот что это такое?

— Патрульная тропа. По которой разводили патрули.

Я покачал головой и постарался придать своему лицу несколько неуверенное выражение.

— Наверняка этот план устарел лет на двадцать и…

— Чертов дурак. За двадцать лет они не изменяли эти оборонительные сооружения. Да и зачем?

Маганхард всматривался в рисунок из-за моего плеча.

— Эта штука чего-нибудь стоит? — подозрительно спросил он.

— План подлинный, это точно. Зачем бы ему держать у себя фальшивый? Возможно, он хранит его в папке с сорокового года, дожидаясь кого-нибудь, кому он мог бы его продать.

Генерал издал дребезжащий смешок.

Маганхард указал пальцем на оборванный уголок плана.

— Что вы отсюда оторвали?

— Имя человека, от которого я это получил, — ответил генерал.

Я сложил план и запихнул в карман.

— О'кей, — отрывисто бросил я. — Итак, оказавшись там, мы сумеем перейти границу. Но каким образом мы доберемся до границы?

Генерал откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

— Все это включено в сумму. Вас туда отвезет Морган.

— Да? А к чему такой сервис? Я мог бы взять машину напрокат где-нибудь по пути.

— Ну да, — хмыкнул генерал, не открывая глаз. — И тем самым сообщить им, в какой именно машине вы едете. Это выяснят первым делом. Но они никогда не остановят мою машину. Они все ее отлично знают.

— Стоящая, должно быть, машинка, — буркнул Харви. Он явно был настроен подозрительно. Как, впрочем, и Маганхард, но у него это было врожденным.

— Машинка стоящая, как вы изволили заметить, — невозмутимо отозвался генерал.

Я был склонен ему верить. Да, собственно, в любом случае у нас было больше шансов на удачу, передвигаясь в его машине, нежели в любой другой, взятой напрокат. Швейцария — страна небольшая, и, как ни крути, нам все равно пришлось бы ехать вдоль центральной долины, где расположены почти все крупные города: Фрибур, Берн, Люцерн, Цюрих — таким образом, выбирать нам предстояло всего лишь из трех автомагистралей.

— Послушайте, я не уверен, что мне по вкусу эта идея… — медленно протянул Харви.

— Департаментом идей заведую я, — резко оборвал его я. — Заткнитесь и полюбуйтесь лучше на эти чудесные пистолеты!

Он вздрогнул, как будто я ударил его по лицу. Затем медленно повернулся и принялся разглядывать оружие, висевшее над камином.

Мисс Джармен с негодованием уставилась на меня.

— А не пора ли нам отправляться в путь? — поинтересовался Маганхард.

Я посмотрел на часы — почти полдень. Нам предстояло преодолеть триста километров. Примерно пять часов езды.

— Особенно торопиться нам ни к чему, — сказал я. — Границу мы сможем перейти только после наступления темноты, то есть после половины девятого. И незачем растягивать поездку — безопаснее отсидеться здесь.

— В таком случае вы составите мне компанию за ленчем? — осведомился генерал.

— Значит, мы будем в Лихтенштейне не раньше девяти? Чудесно, — процедил Маганхард. — А что, если машина сломается?

— Сержант! — окликнул генерал. — Когда в последний раз ломался наш автомобиль?

Морган нахмурился и принялся рассуждать:

— Сэр, у нас были проблемы с глушителем в пятьдесят шестом году. Но это нельзя назвать настоящей поломкой. По-моему, в последний раз у нас испортилась электропроводка — и было это, пожалуй, в сорок восьмом.

Я улыбнулся.

— Ладно. Ленч подадут сюда?

— Разумеется, — отозвался генерал.

Ленч накрыли на столе в противоположном конце комнаты. Морган принял у дверей подносы и сам расставил еду — видимо, чтобы официанты не углядели Маганхарда. Первой моей мыслью было, что это только вызовет у них лишние подозрения, но затем я вспомнил, что генерал живет в этом отеле более сорока лет. Сорок лет — срок, конечно, недостаточный для того, чтобы перестать вызывать подозрения у официантов, однако вполне достаточный для того, чтобы приучить их проявлять забывчивость, когда полиция заявляется с расспросами.

Мы отведали форели и эскалоп из телятины, который оказался мягким, как масло, — судя по всему, генерал не принадлежал к движению за пережаренные ростбифы, которых настоятельно требовали большинство английских гостей Монтрё. Он продолжал потягивать из бокала свое выдохшееся шампанское, а остальные получили свежее холодное «Айлер Херренберг».

Трапеза прошла в тишине, не считая генеральской манеры поглощения пищи. Маганхарда, которому не терпелось поскорее тронуться в путь, явно раздражало, что единственно правильным решением было просто ждать. Харви молчал, мрачно нахмурившись. За весь ленч он выпил единственный бокал вина, однако осушил его в три больших глотка и нервно вертел в руках бокал, отсчитывая секунды до того момента, когда сможет сделать следующий глоток.

Когда стрелки часов приблизились к половине второго, Морган начал разливать кофе. Генерал осведомился, не желаем ли мы ликера, и я поспешно отказался, чтобы передать недвусмысленный намек Харви. Он одарил меня едва заметной кривой ухмылкой и, когда очередь дошла до него, только покачал головой. На ликер желающих не нашлось.

Я пытался придумать какую-нибудь тему для разговора, чтобы убить время и помешать Маганхарду и генералу пуститься во взаимные оскорбления и этим только усугубить положение.

Однако, прежде чем я успел что-нибудь придумать, генерал посмотрел на Харви и сказал:

— Насколько я понимаю, вы телохранитель. Что думаете о моей коллекции?

Харви обернулся и мельком глянул на оружие, висевшее над камином.

— Полагаю, она недешево вам обошлась.

— Это одна из лучших коллекций в мире. Для своего времени. Однако… — лицо старика растянулось в некоем подобии улыбки, — я думал, что вы, возможно, оцените ее с несколько иной точки зрения.

Харви пожал плечами.

— Если вы имеете в виду ценность этих пугачей как оружия, то, на мой взгляд, от булыжников было бы больше проку. А как произведения искусства… беда в том, что это пистолеты. Из-за подобного хлама усовершенствование оружия приостановилось на две сотни лет. Да и вклад их в искусство, полагаю, был не больно-то велик.

— Постойте, — вмешался я. — В наше время вам ни за что не удалось бы раздобыть подобных образчиков ручной работы.

— И слава Богу. — Харви мотнул головой в сторону экспозиции. — Посмотрите на них повнимательнее: все эти приклады с резными финтифлюшками держать в руке чертовски неудобно, кроме того, готов поспорить, у большинства из них очень тяжелые стволы. Конечно, кое-какие материалы подешевле были куда лучше — например, дуэльные пистолеты имели удобные рукояти и были хорошо сбалансированы. Но когда ведущие оружейники производили такие вот штуковины, остальные старались не отставать. Вот и угробили двести лет, украшая пистолеты гравировкой да золотыми проволочками. А знай они свое дело, занялись бы лучше изучением химии да изобрели пистоны и патроны на двести лет пораньше. Но их это не интересовало — это было чересчур прозаично. А они хотели быть творцами, художниками. Хотели забыть о том, что делают пистолеты. — Он в упор посмотрел на генерала. — Вот и сотворили в итоге эти ваши штуки. Конечно, в качестве обоев они дороговаты, однако место им именно на стене.

Вообще-то я ожидал, что генерал разразится гневной тирадой, как только Харви предоставит ему такую возможность. Однако он всего лишь медленно кивнул и проскрипел:

— Любопытная точка зрения, молодой человек. Почему же вы так упорно ее придерживаетесь?

Харви пожал плечами, нахмурился и медленно произнес:

— Пистолеты существуют для того, чтобы убивать людей. И больше ни для чего — иного применения для них просто не существует. Наверное, мне не по душе, когда их наряжают в маскарадные костюмы.

Генерал тихо хмыкнул, глядя на Харви в упор.

— Если вы доживете до моих лет — в чем лично я сомневаюсь, при вашей-то работе, — то узнаете, что каждому приходится так или иначе это занятие приукрашивать. Наверное, и у вас уже имеется собственный способ.

Харви вмиг угомонился.

Я поднялся на ноги.

— Если мы будем продолжать репетицию, то начнем переигрывать. Пора трогаться в путь.

Морган принялся подавать всем пальто. Генерал продолжал сидеть, а я стоять рядом. Глаза старика с усилием обратились на меня.

— Ну, мистер Кейн, — тихо произнес он, — я был прав насчет мистера Ловелла — насчет того, в какие обертки он обряжает это дело? Я обратил внимание, как он держит бокал…

— Вы были правы.

— Тяжко, мистер Кейн. Очень тяжко. — Голова старика дернулась на тонкой шее. — А какой способ подыскали вы сами?

— Я? Я просто верю, что мое дело — правое.

— Ага. Знаете… я бы сказал, это еще труднее. И эту Обертку так легко сорвать.

Я кивнул.

— А вы сами, генерал? В какую обертку вы это упаковываете?

Он осторожно откинулся в своем кресле и медленно закрыл глаза.

— Как и сказал мистер Ловелл: украшаю золотыми проволочками и причудливой гравировкой. И считаю, что этого вполне хватает.

— Надеюсь, что так, бригадир.

Веки плавно поднялись.

— Значит, вы заметили мою маленькую слабость?

— Следующим званием после полковника в ваши дни было «бригадный генерал». В двадцатые годы слово «генерал» порой опускали.

— Верно. Но когда я получил это звание, его еще не опускали, а посему… — Глаза снова закрылись. — Это помогает сохранять обертку.

— До свиданья, генерал.

Он промолчал. Я кивнул, надел пиджак и плащ и вышел вслед за остальными. Морган провел нас к служебному лифту, на котором мы спустились прямо в подземный гараж.

Глава 26

Как только я увидел машину, тотчас же понял: по крайней мере до самой границы мы будем в полной безопасности. Чтобы забыть такой автомобиль, полицейским требовалось быть куда тупее, чем я был склонен полагать. Помимо всего прочего, в их распоряжении было более тридцати лет, чтобы научиться узнавать этот автомобиль с первого взгляда.

Это был «роллс-ройс-фантом-П-40-50» выпуска 1930 года с семиместным кузовом типа «лимузин». Всех этих названий и цифр я, конечно, не знал — о них мне поведал Морган. Мне же было очевидно, что это нечто вроде гибрида экспресса «Симплон — Ориент» и линкора, вдобавок на четырех колесах. Вместе с ним в гараже стояли парочка современных «роллсов», новый «мерседес-600», «ягуар-марк-10» и «кадиллак», но по сравнению с нашей машиной вся эта компания выглядела не более чем простыми средствами передвижения.

Наш лимузин обладал всего лишь одной маленькой отличительной особенностью: эта громадина выглядела так, словно была сделана из серебра, покрытого гравировкой. В тусклом свете подземного гаража лимузин сверкал, словно рождественская елка.

Приглядевшись повнимательнее, я понял, что это всего-навсего алюминий — некрашеный алюминий, покрытый гравировкой в виде небольших кружочков, которые отражали свет со всех сторон, и усеянный рядами полированных заклепок. Пятью минутами раньше я бы сказал, что алюминий — материал, недостойный «роллса». И был бы совершенно неправ — он выглядел более чем достойно: дорогой, неброский и надежный — именно так выглядят лучшие самолеты-истребители, именно так выглядит по-настоящему хорошая винтовка и именно так будет выглядеть первый космический корабль.

— Господи Иисусе, — негромко произнес Харви и кивнул на заднюю дверцу. Полагаю, его беспокоило, что машине недостает индивидуальности.

Прежде я этого не заметил: на дверце краской был выведен щит с гербом, размером примерно с раскрытую ладонь. Поначалу я не сообразил, но потом до меня дошло — это был бело-зеленый герб кантона Во, в верхней части которого красовались роза и лавровый венок разведслужбы — «тепличное растение в окружении незаслуженных лавров», как насмешливо называли это более суровые армейские подразделения. Я ухмыльнулся. Во всей машине это было единственной финтифлюшкой — генерал не смог побороть искушение немножко приукрасить свой лимузин.

Морган сделал шаг вперед и распахнул дверцу. Теперь у него на голове вместо того оранжевого безобразия из твида красовалась черная фуражка, и он обрел законченный облик шофера.

Маганхард и мисс Джармен вскарабкались внутрь — именно вскарабкались, поскольку днище «роллса» было высоко поднято над землей, так что глянуть поверх крыши машины было можно, только встав на подножку.

Харви подошел к длинному прямоугольному капоту, и, легонько постучав по нему, возвестил:

— Эй вы там, в машинном отделении! Говорит капитан. Запускайте оба двигателя, и полный вперед! — Морган смерил его взглядом, более уместным в штыковом тренировочном бою, и Харви, отступив назад, добавил: — Торпеды — к бою! — После чего забрался в машину.

— Нам придется останавливаться для заправки? — поинтересовался я.

Морган провел в уме арифметические подсчеты.

— Не думаю, сэр. У нас двадцать галлонов, и еще два — в канистре, в багажнике, на всякий случай.

Это меня успокоило. Мне не особенно улыбалось засвечиваться на заправочных станциях. Вслед за Харви я сел в машину, и дверца захлопнулась за мной с негромким щелчком.

Мы выкатили на свет божий с величавым достоинством «Королевы Марии»,[79] скользящей вдоль канала Солент. Словно направляясь в катафалке на чрезвычайно дорогие похороны.

Часы показывали половину третьего.

* * *

Мы повернули на север, проехали через большую часть Монтрё, затем, попетляв между холмами и миновав Блоней, оказались на главной автостраде, ведущей во Фрибур.

Харви расположился справа от меня на откидном сиденье, прикрепленном к перегородке, отделявшей нас от Моргана. Мы сидели лицом по ходу движения, и спинка нашего сиденья несколько ограничивала пространство для размещения ног Маганхарда, но не совсем — не та была машина.

Как только мы тронулись, Харви принялся тщательно обследовать салон «роллса», и в первую очередь критически оглядел перегородку из зеркального стекла между нами и затылком Моргана, а также потолок и дверцу рядом с собой.

Меня ничуть не тревожило, что местные жители увидят, что на заднем сиденье находится не генерал: там, где сидели Маганхард и мисс Джармен, было так темно, что при всем желании невозможно было узнать свою собственную жену. Позади задних дверей боковых окошек не было, а корпус автомобиля выступал назад с того места еще почти на четыре фута. Маленькое заднее окошко и стекла на задних дверцах были из темного тонированного окна. В машине царила атмосфера, напоминавшая курительную комнату в одном из самых престижных лондонских клубов; соответственной была и внутренняя отделка салона.

Сиденья были обиты плотной коричневой кожей, все деревянные части отделки — из темного красного дерева, всевозможные ручки и кнопки — из потускневшей и покрытой царапинами меди, выглядевшей гораздо солиднее, нежели только что отштампованная. Коврик и шелковая обивка потолка были того же самого тускло-золотистого оттенка. Ни один из предметов внутренней отделки салона не выглядел ни красивым, ни новым, но так и было задумано машина должна была выглядеть поношенной и при этом всем своим видом давать понять, что ей сносу нет.

Через некоторое время Маганхард произнес:

— Пожалуй, это слишком приметная машина для такого человека, как генерал. Он наверняка относится к людям, которые неминуемо наживают себе врагов, и я ожидал чего-нибудь, менее бросающегося в глаза. — Судя по всему, он все еще никак не мог нарадоваться собственной смекалке при выборе «ситроена».

Я попытался в этом разобраться и пришел к выводу, что мне это удалось.

— Такая машина сама по себе служит определенной гарантией безопасности, — пояснил я. — Если кто-то всерьез вознамерился вас убить, то можете менять машину хоть каждый месяц и это никого не одурачит. Таким способом он привлекает к себе как можно больше внимания, а профессиональный убийца не станет стрелять в человека, находящегося в центре внимания. Полагаю, это то же самое, что сорок лет подряд жить в одном в том же номере одного и того же отеля: все знают, где его найти, однако потенциальным убийцам неизвестно, как прорваться на улицу через пять этажей крупного отеля, после того как они снесут генералу башку. Живи он в каком-нибудь частном домике высоко в горах — разделаться с ним было бы сущим пустяком.

Маганхард возразил:

— Кажется, я припоминаю кое-какие нашумевшие политические убийства, которые были совершены в общественных местах.

— Политические убийства обычно совершаются ненормальными, у которых не все дома, и их, как правило, ловят. Главная же особенность профессионального убийцы состоит в том, что он заранее просчитывает все шансы «за» и «против» и не станет стрелять, если обстоятельства складываются не в его пользу.

— Дилетанты — это сущее наказание, черт бы их побрал, — рассеянно произнес Харви, все еще внимательно оглядывая салон «роллс-ройса». — Вы можете создать некую конструкцию, с вашей точки зрения безупречную и абсолютно непробиваемую для профессионала — вы ведь играете по тем же правилам. И тут вдруг появляется какой-нибудь растяпа-дилетант и разносит все в пух и прах. В нашем деле вся беда в том, что мы всегда стреляем только вторыми. И если вам встретится парнишка, которому плевать, что этим вторым выстрелом ему разнесет башку, то что тут поделаешь?

Я обернулся и успокаивающе улыбнулся темному силуэту, который являл собой Маганхард.

— Вот видите? Можете порадоваться, что такие люди, как вы и генерал, не привлекают к себе одержимых психов, — а только настоящих убийц.

— Постараюсь — и не забуду отблагодарить, — процедил Маганхард.

Харви только хмыкнул, продолжая осматривать дверцу и стеклянную перегородку перед собой.

* * *

Я заметил, что мы поднимаемся по крутому склону холма, но машина ни на секунду не замедлила движения. Какому-нибудь «мерседесу» с форсированным двигателем пришлось бы изрядно помучить свою коробку передач, чтобы преодолеть этот подъем. Морган же всего лишь пару раз сбросил скорость с максимальной. Снабженный столь мощным мотором, «роллс» скользил по вертикальному склону, как пламя — по бикфордову шнуру.

Мы даже не притормаживали на поворотах. Когда Морган в первый раз вогнал эту огромную колесницу в крутой изгиб дороги, вся моя жизнь мгновенно промелькнула передо мной, однако эта махина на удивление плавно вписалась в поворот. Рессоры были жесткими как пятидневный труп, и нам довелось почувствовать это на своей шкуре, когда, перевалив через гребень холма, мы покатили под уклон. Разумеется, надежность рессор не вызывала сомнений, однако стоило нам налететь на выбоину в дороге, как наши задницы узнавали об этом без промедления.

Харви закончил свое «обследование» и, повернувшись ко мне, отрывисто бросил:

— О'кей, с машиной все в порядке. Никаких микрофонов, и эта перегородка звуконепроницаема. Он не слышит ни единого слова. — Харви кивнул на затылок Моргана, находившийся за толстым стеклом. — А теперь скажите мне, Кейн: какого дьявола мы делаем в этом драндулете?

* * *

Я добродушно улыбнулся.

— Хорошая машина. Кроме того, для вас поездка бесплатная. Так что наслаждайтесь.

Харви хмыкнул.

— Кусочек сыра, — тихо произнес он, холодно глядя на меня. — Приличный такой кусок швейцарского сыра, а вокруг него в норках расселись четыре слепых мышонка и думают, как мило было с чьей-то стороны оставить такое угощение, как раз когда они проголодались. Почему мы едем в этой машине, Кейн?

— Но ведь бесплатно же.

Тут голос подала мисс Джармен:

— Вы думаете, что генерал…

— Вот именно, «я думаю, что генерал», — резко бросил Харви, по-прежнему не сводя с меня взгляда. — О'кей, Кейн, я знаю, что раньше вы все делали правильно. Но подумайте сами: впервые за все время путешествия кто-то знает, где мы будем, причем знает наверняка с точностью до нескольких дюймов, когда мы станем пересекать границу. Если это ловушка, то чертовски грамотная.

— Знаю, — отозвался я. — Но посмотрите на дело с другой стороны: ведь и мы точно знаем, где нас будут поджидать. А прежде такого тоже не было.

— Вы хотите сказать, это действительно ловушка? — Брови его взлетели вверх.

— Черт побери, ну конечно, ловушка. А на что еще вы рассчитывали за три тысячи франков?

— Генерал Фей работает на… на этого Галлерона?! — вскинулся Маганхард.

Я только усмехнулся. Меня позабавило, как он произнес слова «этого Галлерона», будто на свете было полно Галлеронов, и все они пытались украсть его десятимиллионный пай в «Каспаре АГ», но лишь у «этого» были реальные шансы сие совершить.

— Ну, — ответил я, — если генерал не работал на него двадцать минут назад, то теперь наверняка работает. Но, думаю, он всегда на него работал. Это ведь вполне вероятно, не так ли? В этой части Европы чертовски мало крупных сделок совершается без того, чтобы в них не поучаствовал генерал работая на ту или иную сторону. А вы с Флецем его не нанимали.

— Так вы догадывались об этом? — возмутился Маганхард. — И позволили мне заплатить ему три тысячи франков? — Он взирал на меня с таким видом, будто у меня вдруг выросли две головы и обе они были настроены крайне недружелюбно.

— Я же предлагал вам заплатить треть от семи с половиной тысяч, — примирительным тоном заявил я. — Тогда вы бы сэкономили пять сотен. Он-то знал, что никогда не получит остального, но не посмел бы отказаться.

Разумеется, его это очень утешило.

— Зачем мне вообще было платить за то, чтобы меня предали?

— Он все же помог вызволить вас из тюрьмы, и то, что он вам продал, по-прежнему при вас: лишенная полицейского эскорта поездка до границы. Здесь он вас не надул. Пожелай он, чтобы нас сцапали легавые, так запросто мог оставить вас в той кутузке в Монтрё. Да и вообще наши враги отнюдь не желают, чтобы нас сцапали — они желают нашей смерти. Это вы, должно быть, уже заметили.

— И мы мчимся прямиком в ловушку, — с горечью произнес он.

— Скажем так — мы хитростью заставили их помочь нам проскочить под носом у полиции и бесплатно прокатиться. И вдобавок сообщить, где нас поджидают неприятности.

— Так вы все это спланировали? — удивленно вскинул брови Харви.

Я пожал плечами.

— Я всего лишь подбросил монетку. Либо он не работал на Галлерона и тогда смог бы оказать нам реальную помощь, либо же работал — и попытался бы заманить нас в ловушку. Когда пошел торг, мне требовалось всего лишь определить: орел или решка.

— И как же вы это определили? — с любопытством поинтересовалась мисс Джармен.

— Слишком мало он на нас заработал. Три тысячи — это ничто в такой игре; он даже не включил в счет вызволение Маганхарда из тюрьмы. К тому же он попытался одурачить нас с планом фортификаций.

— Вы хотите сказать, что эта карта — фальшивка? — спросил Харви.

— Нет. Какой прок им был бы от фальшивки? Да и зачем ему вообще было хранить поддельную карту — он же не знал заранее о нашем появлении. Нет, ведь когда я высказал опасения относительно возможности преодоления этих укреплений, он меня поддержал. Он-то досконально разбирается в фортификациях, но думал, что я в них ни черта не понимаю, поскольку они не играли значительной роли в последней войне. По сути дела, преодолеть зону укреплений ничуть не сложно: траншеи это те же дороги, только углубленные на семь футов ниже поверхности. Они предназначены для того, чтобы можно было спешно перебросить подкрепление на передовую или, наоборот, быстро организовать отступление, и т: к далее в том же духе. Но генерал хотел, чтобы мы сочли это трудновыполнимым — тогда бы он смог направить нас в определенное место. Вот почему он и назвал эту карту «патрульной тропой». Такой штуки вообще не существует — патруль проходит по специальным ходам сообщений, если движется не от самой линии фронта.

— Тогда что же изображено на этой карте?

— Рокадная дорога — проход для танков. Отмеченная линия обозначает также направление удара для контратаки, но вам придется направить свои танки поверху — ведь они-то не смогут преодолеть траншеи. Значит, необходимо создать для них специальный проход: соорудить мосты над траншеями и так далее. Именно название он и оторвал от нижней части карты.

Харви медленно кивнул.

— А копия этой карты в данный момент едет на поезде в Лихтенштейн?

— Думаю, да. Им же понадобится немало времени, чтобы подготовить нам встречу.

— Великолепно. — Он поудобнее устроился на сиденье. — Значит, до тех пор они будут выжидать и ничего не предпримут?

— Они же профессионалы.

Харви закрыл глаза.

— Всегда приятно это сознавать.

Глава 27

Оставив позади последние шале — напоминавшие увеличенные часы с кукушкой домики жителей Монтрё, которым не по вкусу было жить в гостиницах или же у которых совесть была не настолько нечиста, чтобы испытывать в этом необходимость, мы очутились среди сельских просторов. Детишки у обочины дороги наперебой предлагали нам купить букеты полевых нарциссов, размахивая ими, но мы промчались мимо. В этом путешествии цветы нам были без надобности.

Харви, сидя рядом со мной, клевал носом, что для него было нетипично. Наверное, сказались недолгий ночной сон и долгое похмелье. Маганхард на заднем сиденье занялся чтением «Журналь де Женев», которую стянул в апартаментах генерала, и вполголоса бормотал мисс Джармен что-то насчет котировки акций. Обернувшись, я заметил, что она их записывает. Видно, это имело какое-то значение.

Примерно в половине четвертого мы проследовали через предместья Фрибура, и огромный утес, на котором расположились башни старого города, нависал над нами, пока мы не выехали за его черту. Взглянув на часы, я убедился, что мы хорошо укладываемся во время.

Несмотря на тряску и скрип рессор, меня клонило в сон, только я не был уверен, что имею право поспать. Попытался убедить себя, что пока мы находимся в генеральской машине и с его же шофером, он вряд ли организует нападение на нас. И в общем-то я себя в этом убедил, однако к тому времени сон как рукой сняло.

Харви проснулся, когда мы подъезжали к Берну. Проделал он это чрезвычайно медленно, подобно человеку, выбирающемуся из грязи или же из часового сна, в то время как ему очень не помешало бы прихватить еще часиков шесть. Он закурил сигарету, двигаясь все так же медленно, и несколько раз кашлянул. Потом спросил:

— Где мы?

— В Берне.

— Еще сколько ехать?

— Часа четыре с половиной.

— Господи Иисусе. — Он провел рукой по лицу и затем вытянул ее перед собой.

Я старался не смотреть — однако испытывал не меньший интерес, чем он сам, — и по той же самой причине. Пальцы его мелко дрожали.

Я ждал какой-нибудь реакции, но он промолчал.

Мы величественно проплыли через центр Берна, миновали здание национального Парламента, перебрались через реку и двинулись вдоль Тунштрассе. Местные жители провожали нас любопытными взглядами, а парочка полисменов полуофициальным манером отдали нам честь. Само собой, они отлично знали эту машину.

Мы выехали за пределы города, и дорога вновь стала ухабистой. «Роллс» издавал едва слышное поскрипывание и потрескивание — такой звук получается при трении дерева об дерево. И действовал он удивительно умиротворяюще так, наверное, чувствуешь себя в каюте чайного клипера, идущего на всех парусах.

Я обернулся и пристально вгляделся в тень на заднем сиденье.

— Значит, говорите, никогда не слыхали об этом Галлероне?

— Никогда, — отрезал Маганхард.

Я кивнул.

— А выходит, он парень не промах, верно? Он достаточно хорошо осведомлен, чтобы заставить работать на себя генерала, чтобы нанять такого профессионального головореза, как Бернар, и, возможно, для того, чтобы сфабриковать против вас обвинение в изнасиловании, — и при этом в его руках акции Хайлигера.

— Для меня наиболее существенно именно последнее, — отозвался Маганхард. — Макс верил в личное владение. И все свое всегда носил с собой.

— У него был такой большой черный портфель, — тихо добавила мисс Джармен. — Прикованный цепочкой к его запястью. И битком набитый акциями на предъявителя, облигациями и всевозможными документами. Должно быть, его содержимое оценивалось в несколько миллионов.

— Да ну? — Я посмотрел на нее. — Тогда почему портфеля не оказалось при нем, когда он разбился?

Даже в полумраке я заметил, как она улыбнулась.

— Похоже, этого никто не знает, мистер Кейн.

— Вы сказали, что обвинение против меня лишь возможно сфабриковано Галлероном, — неожиданно спросил Маганхард. — Разве это не очевидный факт?

— Не совсем. Если он подстроил это обвинение, значит, должен придерживаться определенной схемы действий, направленных на то, чтобы помешать вам присутствовать на собрании «Каспара», а именно: сделать все, чтобы вас сцапали легавые. За последние два дня он несколько раз мог натравить на вас полицию — однако вместо этого он всякий раз пытался вас убить. И я не пойму — почему. Для того чтобы иметь перевес в голосах над вашим партнером Флецем, ему вовсе не обязательно вас убивать. Ему требуется всего лишь помешать вам прибыть на собрание.

— Едва ли он рискнет оставить меня в живых, если вознамерился попытаться уничтожить мою компанию, — тут же возразил Маганхард. Прозвучало это весьма напыщенно.

Я покачал головой.

— Не согласен. Что бы вы могли ему сделать после того, как он вынудит принять решение о продаже акций «Каспара»? Он ничего не ворует, а всего лишь обращает акции компании в наличные. Он получает свою долю, но и вы получаете свою. На что же вы можете пожаловаться? — И, прежде чем он раскрыл рот для ответа, я добавил: — Я имею в виду, пожаловаться на законных основаниях.

— Вы хотите сказать, что этот самый Галлерон вовсе не пытается нас убить? — удивилась мисс Джармен.

Харви тихо хмыкнул.

— Нет, — ответил я. — Но если он потрудился нанять таких людей, как Бернар, чтобы вас убить, тогда я никак не возьму в толк, зачем ему понадобилось еще и обвинение в изнасиловании. — Тут меня осенила еще одна блестящая идея. — А может, это все фокусы Флеца, который пытается завладеть контрольным пакетом акций «Каспара»? Может, никакого Галлерона вообще не существует, а сертификат Хайлигера сгорел в той авиакатастрофе? Вы же никогда не встречались с Галлероном.

— Нет, но с ним встречался месье Мерлен. Как только я получил уведомление от герра Флеца, Мерлен вылетел на встречу с ним.

— Он встречался с Галлероном?

— Да.

— Почему же, черт возьми, он не двинул этому Галлерону в зубы и не забрал сертификат?

— Мистер Кейн, адвокаты так не действуют. И не забывайте — возможно, этот Галлерон имеет все законные права на сертификат. Ведь он может быть законным наследником Макса.

— Да. Я и забыл, что во всем этом хоть что-то может быть законным.

— И в любом случае, — спокойно продолжал он, — герр Флец не может провести собрание сам с собой. В соответствии с правилами обязательно должны присутствовать как минимум двое держателей акций.

— Отлично, — кивнул я. — Теперь мы знаем, что Флец — хороший малый. Тогда почему бы Галлерону не убить его вместо вас? Ведь при голосовании он будет обладать перевесом над любым из вас, если другой будет отсутствовать. Но вы чешете через всю Европу, а Флец сидит в Лихтенштейне. На мой взгляд, куда проще было бы вышибить дух из самого Флеца.

Маганхард задумался, а потом сказал:

— Также в соответствии с правилами «Каспара», герр Флец, как член правления, постоянно проживающий в Лихтенштейне, наделен особой ответственностью. Он обязан присутствовать на собрании акционеров компании. Если он не присутствует и при этом жив, его голос автоматически присоединяется к голосу обладателя большего пакета акций. Придумано это, как вы понимаете, для того, чтобы помешать ему умышленно сорвать собрание акционеров, не явившись на него, в ситуации, когда из остальных компаньонов может присутствовать лишь один. Но, разумеется, я присутствовать не обязан. Так что, если этот Галлерон убьет герра Флеца, я смог бы сорвать собрание, попросту не явившись на него.

Я задумчиво кивнул.

— Понятно. Значит, до тех пор, пока он будет пытаться убить вас, ему придется сохранять жизнь Флецу.

Тем не менее я по-прежнему не понимал, почему месье Галлерона не устраивало, чтобы Маганхарда просто-напросто засадили в тюрьму.

Прогромыхав по деревянному мосту, мы промчались по мощенным булыжником улицам Лангнау и, выехав за черту города, оказались в долине Энтльбуха. Теперь вас окружал пейзаж, словно сошедший с цветной открытки: поросшие соснами холмы, цветущие яблони у обочины шоссе и шпили старой церкви, напоминавшие ведьмины колпаки.

Впрочем, для меня большая часть Швейцарии напоминает цветную открытку. Здесь все так спокойно, обустроено и тщательно упорядочено… погода вполне благоприятствует, «роллс» идет хорошо, однако впечатлений маловато — уже несколько часов в нас никто не стрелял… Нет, тут дело во мне, а не в Швейцарии. Может, это место показалось мне похожим на открытку просто потому, что добрая половина Европы с ее сумасшедшим ритмом жизни весьма напоминала фильм ужасов.

Я уже слишком стар, чтобы распрощаться с этой иллюзией; возможно, она умрет вместе со мной.

Харви заерзал на сиденье, снова потер лицо и еще раз украдкой глянул на свои пальцы. Он всего лишь раскрыл ладони и вытянул их перед собой конечно, это было не столь показательно, как если вытянуть руки перед собой на всю длину, как обычно велят доктора, однако достаточно наглядно. Пальцы подрагивали, словно бедра у гавайской танцовщицы.

Он медленно повернул голову и посмотрел на меня. Лицо его стало еще более непроницаемым. Это было по-прежнему лицо человека, готового к встрече с адом, однако что именно скрывалось за этой бесстрастной маской, можно было только гадать. Впрочем, кое о чем можно было догадаться.

— Вам нужно выпить, — сказал я.

Харви еще раз посмотрел на свои вытянутые пальцы, и лицо его выражало не больше эмоций, чем если бы он прикидывал, стоит ли делать маникюр. Потом медленно кивнул.

— Да. Боюсь, мне нужно именно это.

Я был готов к такому повороту, но в то же время надеялся, что сумею этого избежать. После того как Харви напился вчера вечером в Пинеле, он снова катился по наезженной колее: либо выпивал, либо же руки его от самых запястий дрожали мелкой дрожью. Благодаря вину, выпитому у генерала, ему всего лишь удалось надолго отсрочить эти проявления болезни, однако теперь все возвращалось на круги своя.

Разумеется, примерно через двадцать четыре часа дрожь пройдет, но мне-то надо, чтобы он сумел держать в руках оружие в пределах ближайших пяти часов.

Я раскрыл свой бриф-кейс и, просмотрев лежавшие там карты, сверился с одной из них.

— Через десять минут будем в Вольхузене. Можете по-быстрому перехватить там пару стопок.

Харви хмуро кивнул, продолжая рассматривать свою руку, и, помолчав, спросил:

— Может, лучше взять бутылку?

Эта идея пришлась мне не по вкусу. Я хотел, чтобы он выпил ровно столько, сколько было необходимо, чтобы унять дрожь в пальцах, но не настолько много, чтобы замедлить его реакцию. А грань эта была такой зыбкой… Да что я в самом деле, рехнулся, что ли? Не было никакой грани вовсе, это всего лишь вопрос времени. Начав пить, он уже не остановится, пока не развалится окончательно. В этом и заключается алкоголизм.

Но алкоголик, которого беспокоит, где он сможет принять следующую дозу, просто не в состоянии беспокоиться ни о чем другом. Наличие бутылки расслабит и успокоит его, мне же останется лишь надеяться, что неприятности обрушатся на нас прежде, чем он напрочь лишится координации движений.

— Ладно, — сдался я. — Мы остановимся и купим бутылку.

— А надо ли, Харви? — спросила мисс Джармен.

Харви повернулся и протянул ей руку. Она поглядела на пляшущие пальцы, затем потянулась и на мгновение сжала их в своих. Потом открыла отделение для перчаток, вмонтированное в стенку рядом с ней, и извлекла оттуда самую огромную серебряную фляжку, которую я когда-либо видел в жизни.

— Я ее уже давно обнаружила, — просто сказала она.

Харви поспешно схватил фляжку и, отвинтив колпачок, плеснул туда щедрую порцию. Каким бы ни было содержимое фляжки, она явно была наполнена больше чем наполовину. Харви понюхал и отхлебнул.

— Четыре звездочки, — резюмировал он.

— Коньяк?

Он кивнул и, подняв колпачок, выпил за мое здоровье:

— Однако денек еще может оказаться не таким уж плохим.

Лично у меня такой уверенности не было.

* * *

Миновав Вольхузен, мы въехали в Люцерн и там потеряли немало времени в дорожных пробках, неизбежных в час пик; однако меня куда больше обеспокоило бы если бы мы добрались до границы при свете дня и были вынуждены околачиваться поблизости, дожидаясь, когда стемнеет.

После Люцерна наш путь весьма напоминал аттракцион «американские горы»: попетляв по равнине, тянувшейся вдоль озера, мы перевалили через невысокую горную цепь и спустились вниз, к следующему озеру. По большей части все хранили молчание. Харви время от времени прихлебывал коньяк; он дважды вновь наполнял колпачок доверху, но не проявлял излишней спешки.

Я посмотрел на часы. До наступления темноты оставалось полтора часа, а до полуночи — пять.

— Кейн, вы уже решили, где мы будем пересекать границу? — спросил Маганхард.

Я протянул руку, чтобы проверить, насколько плотно пригнана перегородка, и обнаружил, что Харви тоже ощупывает ее. Он непринужденно улыбнулся. Теперь он наводился чуть ли не в наилучшей форме. Три порции коньяка уняли дрожь и при этом нисколько не замедлили его реакции.

Однако теперь для него оставался только один путь — вниз по наклонной плоскости.

Я вытащил генеральскую карту и разложил ее на коленях.

— Линия укреплений пересекает небольшой горный кряж — Флешерберг. Рокадная дорога проходит почти параллельно шоссе, всего в нескольких сотнях ярдов от него. Так что если мы переберемся через горы и будем двигаться вдоль реки, то сможем пройти через укрепления и никто нас не услышит.

— Сколько на все это потребуется времени?

— Если сможем отправиться в путь вскоре после половины девятого… возможно, нам придется продираться сквозь колючую проволоку у самой границы… Скажем, мы доберемся до какого-нибудь телефона на той стороне самое позднее к десяти часам. Попросим вашего приятеля подъехать и забрать нас и через полчаса уже будем в Вадуце.[80]

— Мы направляемся не в Вадуц.

Я обернулся и вгляделся в полумрак.

— Наверное, мне следовало спросить об этом раньше, но меня всецело поглотили мысли о границе. И в самом деле — куда же мы направляемся в Лихтенштейне?

— Собрания акционеров компании проводятся в доме герра Флеца в Штеге.

— В Штеге? — Поначалу это название ни о чем мне не говорило, но потом я вспомнил: это маленькая деревушка, попасть в которую можно по одной-единственной дороге, убегающей высоко в горы. Сама дорога тянулась еще пару километров и заканчивалась у какого-то отеля лыжников, у подножия гор, знаменовавших собой границу с Австрией.

— О Боже, — медленно произнес я. — Там же совершенно уединенное место. — Единственное, что приходило мне на память, — это несколько хижин лесорубов да горстка шале. — Ваш Флец, должно быть, честный человек.

— Прежде мы не имели дела с профессиональными убийцами, — сухо отозвался Маганхард. — И, на мой взгляд, со стороны герра Флеца было бы неразумно приезжать и забирать нас. Не забывайте: к тому времени этот Галлерон уже будет с ним. Если Галлерон узнает, что нам удалось выскользнуть из его сетей, возможно, он… — Маганхард задумался, что же может учинить «этот Галлерон».

До этого я и сам мог додуматься. Я хотел было спросить, будет ли там к тому времени Мерлен, но не стал: даже если и будет, это ничего не изменит. Мы все равно невольно предупредим Галлерона и таким образом лишимся преимущества внезапности.

— Значит, вы должны подыскать нам машину по ту сторону границы, невозмутимо сказал Маганхард.

Вот так просто — взять и подыскать машину. И в придачу к ней шофера, чтобы как следует рассмотрел наши физиономии; даже если он и согласится отправиться по крутой и каменистой дороге в Штег, там, наверху, почти наверняка все занесено снегом. Да и машину нам удастся найти только в Вадуце, не ближе, а это в десяти километрах от границы.

Маганхард знал Лихтенштейн — как и то, что эта задача не из простых.

— Возможно, вам придется ее украсть, — столь же невозмутимо добавил он.

— Это всегда кажется самым простым выходом из положения, — угрюмо отозвался я. — Но послушайте… в этих маленьких деревушках по ту сторону границы совсем немного машин. И они не стоят прямо на улицах. А даже если и стоят, то не с ключами же. Не могу же я открыть капот машины и возиться с проводами зажигания прямо посреди деревни.

— Тогда вам придется придумать что-нибудь еще, — заявил Маганхард. — Я нанял вас, чтобы вы доставили меня в Штег к…

— Да знаю. Я и так думаю. — Но то, что я придумал, мне не понравилось. И чем больше я думал, тем меньше мне это нравилось. Однако ничего иного не приходило в голову.

— Вообще-то мы и так уже едем в машине, — медленно произнес я.

Харви встрепенулся, дернул головой, а затем, вскинув брови, уставился на меня.

— Что вы хотите этим сказать? — удивленно спросила мисс Джармен.

— Видите ли, если по рокадной дороге может проехать танк, с таким же успехом по ней проедет и «роллс-ройс». Вышвырнем Моргана — и дело с концом. Тогда у нас будет машина и по ту сторону границы.

Девушка едва не лишилась дара речи, не веря своим ушам.

— Но… но вы сказали, что они будут там, будут нас поджидать, — срывающимся голосом произнесла она.

— Они ведь не рассчитывают, что мы появимся в «роллсе». И не знают, что мы готовы к встрече с ними. Так что мы обладаем определенным преимуществом.

— И все равно это чертовски рискованно, — задумчиво произнес Харви.

— Тогда придумайте что-нибудь получше.

После долгих раздумий он криво усмехнулся.

— Черт, да вы точно сошли с ума, если намерены снова пустить в ход этот ваш пулемет. Ладно. — После чего твердой рукой аккуратно плеснул себе еще бренди.

Глава 28

Полицейский «фольксваген» был припаркован у обочины дороги на вершине утеса, однако стражи порядка помахали нам, веля проезжать мимо, и продолжали выборочно останавливать другие автомобили. Очевидно, дороги на подъезде к Лихтенштейну всерьез не контролировались — настоящая проверка ожидала нас на границе, но тем не менее кое-какую информацию я из этого почерпнул.

Полиция не знала, что мы побывали в Монтрё, иначе непременно останавливала бы все машины, о которых было доподлинно известно, что они следуют из Монтрё, — будь то даже машина генерала. Это означало, что мои приятель, инспектор полиции Монтрё, помалкивал, — а если он помалкивает сейчас, то, вполне возможно, будет молчать и дальше. На то у него имелась веская причина: если он заговорит, то будет вынужден признаться как в том, что арестовал Маганхарда, не имея на то законного основания, так и в том, что, поддавшись на мошенническую уловку, выпустил его на свободу.

Проглотить такое — весьма болезненно для самолюбия легавого. Наверное, он еще долго будет это пережевывать и переваривать: ведь он был единственным официальным лицом, способным представить мое подробное описание. Надо бы не забыть как-нибудь навестить его и угостить рюмочкой.

Последние лучи солнца искрились на снегу, покрывавшем склоны гор по ту сторону озера, а когда мы спустились в долину Сэе Таль, вокруг нас начали сгущаться сумерки. Быстро стемнело. Морган включил фары, и огромные желтые лучи осветили дорогу.

— Когда вступаем во владение этой колымагой? — поинтересовался Харви, наливая себе пятую порцию коньяка.

— Думаю, лучше подождать, пока он не остановится, чтобы высадить нас неподалеку от границы. Вы заметили, что он вооружен?

Харви кивнул, сделал маленький глоток и спросил:

— А где, по-вашему, они устроят засаду?

Я вновь развернул карту, закурив, принялся ее изучать.

Система укреплений была продумана на редкость тщательно и основательно. Три линии огневых траншей: первая, вторая и резервная — были соединены зигзагообразными ходами сообщения. Кроме того, вокруг были щедро разбросаны доты, блокгаузы и блиндажи — короче говоря, все необходимое для ведения настоящей войны.

А почему бы и нет? До генералов всегда все доходит слишком поздно, и суть вещей они постигают лишь тогда, когда сами эти вещи уже безнадежно устарели. И эти декорации были построены добрых пятнадцать лет спустя после того, как авиация и бронетехника сделали их совершенно бесполезными. В наши дни нет никакой надобности предпринимать фронтальную атаку на подобные сооружения: достаточно было бы одного звена истребителей-бомбардировщиков, чтобы отрезать их от основных сил и сровнять с землей с помощью «ковровой бомбежки»… Впрочем, нет. В наши дни достаточно просто нажать кнопку. Оказывается, и мои собственные представления о войне уже устарели.

От этого невольно чувствуешь себя старым. Возможно, и проблема генерала заключалась в том же.

— Ну? — нетерпеливо спросил Харви.

— Думаю, они будут двигаться из самого Лихтенштейна, — сказал я. — Там они и станут нас поджидать — они ведь не могут рассчитывать на то, что поймают нас где-либо раньше; сначала им необходимо узнать, где именно мы будем переходить границу. А потом они, наверное, захотят удрать обратно в Лихтенштейн. Со швейцарской стороны легавых будет хоть пруд пруди, — но только со швейцарской стороны. А в Лихтенштейне их всего-то наберется человек пятнадцать, а этого не хватит, чтобы выставить по паре охранников на каждом пограничном посту.

Харви кивнул.

— Значит, встречи с ними следует ожидать у самой границы?

— Думаю, да. Большая часть укрепленной зоны не укреплена вовсе. Фортификации состоят в основном из штабов да артиллерийских позиций. И лишь последние ярдов двести — собственно боевая зона — укреплены как следует. Иными словами, сама граница.

— Масса укрытий, — задумчиво проговорил он, — и так близко до родного Лихтенштейна. — Он снова кивнул. — А что станут делать швейцарские легавые, когда услышат стрельбу?

— Побегут. Но бежать-то им придется примерно с полмили, вверх по дороге, да еще через траншеи. Пожалуй, на само представление им не поспеть.

— Но они будут знать, что я в Лихтенштейне, — резко заметил Маганхард.

— Догадаются. Но не смогут преследовать вас по ту сторону границы. Придется Сюрте начинать все сначала и посылать в Лихтенштейн запрос о вашей выдаче. Вы сами — или же Флец, задействовав свои связи, наверняка сумеете поволынить с этим делом несколько дней, а к тому времени… — Я пожал плечами.

— По-моему, это Лихтенштейн, — тихо произнесла мисс Джармен.

Впереди светились огни Мэльса и Бальцерса, двух маленьких городков, расположенных внизу по ту сторону границы. Чтобы попасть туда, нам предстояло преодолеть еще несколько миль и перебраться через реку, до которой мы пока еще не доехали, однако эти огоньки почему-то показались нам такими близкими и вселяющими надежду. Нам требовалось всего лишь добраться до этих городков — и тогда все наши беды останутся позади.

«Роллс», продолжая движение, резко повернул и начал спускаться к реке, оба берега которой являлись территорией Швейцарии.

Миновав первый мост, мы вновь повернули на север, с ходу проскочили Майенфельд и начали подъем к Санкт-Люциштайгу. Там и начнется рокадная дорога.

Справа от нас поднимался отвесный склон горы, на высоте двух тысяч футов покрытый снегом, — это был правый фланг фортификаций Санкт-Люциштайга. Впереди слева темнел вытянутый массив Флешерберга, горного кряжа, являвшегося важнейшим в тактическом отношении участком системы обороны. Прямо там и начинались укрепления: старые, заросшие травой каменные сооружения столетней давности, вперемежку с современными блиндажами и артиллерийскими позициями. Но скоро нас ждет встреча с настоящими траншеями, дотами и колючей проволокой. Слишком темно, чтобы разглядеть их, но они там.

Непросто было заставить себя думать о холодных, затопленных водой траншеях и ржавой колючей проволоке, уютно устроившись на заднем сиденье «роллса-фантома-П». Он был такой солидный, теплый, надежный — сама мысль о том, что кто-то может нас остановить, казалась просто непостижимой. Стоило мне только сказать: «Поезжайте вперед, шофер», — и мы преспокойно пересекли бы границу, не утруждая себя возней с колючей проволокой.

Я начинал понимать, как, должно быть, чувствуют себя богачи и почему они так удивляются, нежданно-негаданно вляпавшись в неприятную ситуацию. Наверное, они просто устраиваются поудобнее в своих «роллс-ройсах», завернувшись в теплый плед в окружении темной кожи и красного дерева, и приказывают: «Вперед». Такого с ними просто не может случиться. Потому и случается.

Сегодня вечером предъявлять паспорта на границе придется и королям, и самой ничтожной мыши-полевке.

Мы миновали последнюю деревушку перед Санкт-Люциштайгом, и Морган сбросил скорость, внимательно рассматривая обочину. Надпись на дорожном щите уведомляла, что останавливаться и фотографировать здесь строго Verboten.[81] Мы прибыли на место. «Роллс» плавно затормозил.

Мы находились на высшей точке дороги, а еще через пару сотен ярдов начинался пологий спуск к Лихтенштейну, До которого оставалось три километра. Видимо, в соответствии с замыслами военных, до этого места танки могли бы добраться прямо по шоссе — ведь они будут находиться вне поля зрения противника, пока не достигнут гребня горы. А затем им полагалось свернуть на рокадную дорогу.

Морган выключил фары, выбрался из автомобиля и открыл левую заднюю дверцу. Я повернулся к нему, не вынимая из бриф-кейса руку с «маузером», но он по-прежнему продолжал вести себя как вышколенный шофер. Размахивать топором не входило в его обязанности — он всего лишь любезно проводил нас к плахе. Я неловко выбрался наружу и посмотрел на небо.

В узкой долине сумерки сгустились быстро, однако небо казалось скорее матово-тусклым, нежели по-настоящему темным. По нему торопливо скользили неровные, клочковатые облака, перескакивая с одной гор ной вершины на другую и продираясь сквозь редкие проблески тусклого лунного света. Налетел резкий порыв ветра, и я застегнул плащ. Но холодок внутри не отпускал.

Подошел Харви и, встав между мной и Морганом, достал револьвер и проверил заряд. Никогда прежде я не видел, чтобы он так делал: профессиональный стрелок всегда точно знает, сколько у него осталось патронов.

— Церковный хор трижды пропоет «Wir fahren gegen Lichtenstein»,[82] и мы покатим, — изрек он. Затем повернулся к Моргану и наставил на него револьвер. — Даже и не пытайся достать свою пушку.

В наступившей тишине было слышно, как Морган негромко охнул. Потом он с неприязнью посмотрел на меня и прошипел:

— Я никогда вам не доверял.

— Значит, взаимно. — Обойдя его, я извлек у него из-под плаща огромный армейский револьвер «уэбли» 45-го калибра. Разъезжая с такой пушкой, он неминуемо должен был заработать десять разновидностей ревматизма.

— Надо полагать, вы заберете «роллс»? — мрачно произнес он. — Приятель, сами же знаете, они все равно вас арестуют.

— Не арестуют, если мы поедем по рокаде.

— Но… тогда они решат, что в этом деле замешан генерал! — В его голосе прозвучало неподдельное возмущение.

— Никак нет, сержант. Неужели вы забыли? Ведь предполагается, что мы не знаем, что это рокадная дорога и что там с нами должно кое-что случиться. А ваш генерал увяз в этом деле по самые усы; и если у него слегка завязнет и нос — что ж, не надо было нас закладывать.

Он лишь сердито уставился на меня — чудаковатый человечек, напрягающий свой извращенный умишко, чтобы спасти репутацию разваливающегося старого плута, оставшегося в Монтрё. Аплодировать, конечно, ни к чему, но и глумиться над этим — тоже.

Наконец он изрек:

— Генерал закладывал людей и получше вас.

Маганхард за моей спиной заметил:

— Надеюсь, вы не ждете, что я расценю это как свидетельство в пользу доброты душевной генерала Фея.

Морган бросил на него презрительный взгляд и зашагал по шоссе обратно в Майенфельд, пытаясь сохранить остатки военной выправки.

Я наблюдал за ним, пока он не скрылся за поворотом, затем перешел на левую сторону дороги и принялся внимательно рассматривать ограду.

Пройдя ярдов двадцать, я нашел то, что искал: проволочная изгородь в этом месте была совсем хилой и состояла всего из двух нитей колючей проволоки. Дождавшись очередного проблеска лунного света, я различил едва заметную дорогу, уходящую вдаль под нужным углом.

Тут я обнаружил, что мисс Джармен стоит прямо за моей спиной.

— Это и есть та самая рокадная дорога? — спросила она.

— Она самая. — Я вытащил здоровенный револьвер Моргана, переломил его пополам, чтобы он случайно не пальнул, после чего зажал верхнюю проволоку между курком и казенной частью и начал быстро крутить из стороны в сторону. Это, конечно, не кусачки, но в конце концов и так сгодится.

— С выключенными фарами проехать там будет непросто, — заметила девушка. — К тому же дорога, наверное, вся заросла.

— Может, они расчищают ее раз в несколько лет — и потом любое препятствие, которое сумеет преодолеть небольшой танк, преодолеет и «роллс».

— Вы умеете водить «роллс»?

Я пожал плечами.

— «Роллсы» — автомобили богачей, а не сумасбродов. Вряд ли они сложны в управлении.

— И вам знакомы все премудрости обращения с зажиганием и управления? — вкрадчиво поинтересовалась она. Я уставился на нее. Она заявила: — Лучше я сяду за руль.

— Слушайте… — Проволока переломилась. — Не сходите с ума. К вашему сведению, вы вообще никуда не едете. Возвращайтесь пешком в Майенфельд, а завтра за вами заедут.

— У моего отца был служебный «фантом-1», когда он служил генерал-губернатором, — торопливо и сбивчиво заговорила она. — Я научилась им управлять. Так что лучше машину поведу я.

Я хотел было спросить, где же ее отец служил генерал-губернатором, но потом решил, что и так ей верю. К тому же в ее словах насчет премудростей вождения был свой резон: хоть я и сказал, что управлять «роллсом» нетрудно, но ведь этот-то был рассчитан на стиль вождения тридцатилетней давности.

Я принялся за вторую проволоку.

— Ведь тогда у вас с Харви руки будут свободны, — заметила она. И в этом тоже был свой резон. — Если, конечно, — добавила она, — вы уже не думаете, что я работаю на другую сторону.

— Нет. — Я покачал головой. — Этого я не думаю. Не думаю, что вы стремились расстаться с жизнью и вдобавок погубить Харви. Просто я не был уверен, что вы сознаете опасность подслушивания телефонных разговоров — да и обычных тоже. Кто-нибудь скажет: «Сегодня мне звонила из Монтрё секретарша Маганхарда», — и новость разлетится во все стороны. Это все равно что намеренно заложить нас. — Я выждал несколько секунд и спросил: — Так кому вы все-таки звонили?

— Одному знакомому, у которого… нечто вроде больницы, в горах, неподалеку от Шамони.[83] Я знаю, что он вылечил одного человека, который слишком много пил. Думала, вдруг он сможет помочь Харви.

— Почему же вы мне это не сказали?

— Не знаю, — тихо отозвалась она. — Мне казалось, это… очень личное. И еще мне казалось, что вы не воспринимаете меня всерьез.

И это было недалеко от истины. Движимый скорее соображениями искренности, нежели такта, я осторожно заметил:

— Возможно, меня просто занимало, не играете ли вы в опеку над убогонькими, помогая хромым собачкам перебраться через заборчик.

— Я и сама ни в чем не уверена, — просто ответила она. — Хромые собачки — такая редкость в нашем мире, мистер Кейн. Большинство из них на поверку оказываются либо волками, либо раскормленными декоративными моськами. Все, что я могу, — это попытаться ему помочь… и попытаться понять, почему я это делаю.

— Работка будет не из легких, даже если вам удастся уговорить его поехать с вами.

— Я и не рассчитываю, что мне это удастся. Но я могу поехать с ним. Я уже сказала мистеру Маганхарду, что ухожу от него.

Я кивнул. В конце концов, возможно, она была права. Но стоило сказать кое-что еще.

— Он такой, как есть, отчасти потому, что пьет. Если он бросит пить, то станет другим человеком. Возможно, этот другой человек вам не понравится.

— Я знаю. И готова рискнуть.

Вторая проволока тоже переломилась.

— А что, вы потеряли те кусачки, которыми мы пользовались в аэропорту? — удивилась она.

Будь я проклят, они же все это время пролежали у меня в кейсе. Ничего не скажешь, я находился в отличной форме для того, чтобы вступить в бой.

— Значит, я могу повести машину? — спросила она.

Пусть уж каждый занимается тем, в чем знает толк. Я отпихнул концы проволоки, освобождая проход.

— Можете садиться за руль.

Мы вернулись к машине.

— Какого черта вы столько возились? — накинулся на нас Харви.

— Да вот, устроили краткий обмен мнениями относительно политической ситуации на Балканах. Она поведет машину.

— Она… что? Мы ведь решили, что она останется здесь.

— Я передумал. Она знает, как управлять такими автомобилями. Пораскиньте мозгами и поймете, что так будет менее рискованно.

— Только не для нее.

— Верно.

Девушка вскарабкалась на сиденье водителя, так что ее голова оказалась выше, чем если бы она стояла на земле.

Харви прищурился.

— В этом и заключается старый добрый дух Сопротивления — предоставить женщинам равные возможности получить пулю в лоб?

— Что-то в этом роде.

Стартер взвыл и мотор глухо заурчал, словно граммофонная пластинка, прокручиваемая на замедленной скорости.

Я отвернулся.

— И все-таки мне это не нравится, — упрямо повторил Харви.

Я резко повернулся к нему.

— А думаете, мне нравится? Думаете, мне нравится вообще вся эта история? Знай я, что в итоге нам придется катить на «роллс-ройсе» через передовую Западного фронта, я бы и браться за это дело не стал. Но мы здесь — так что придется преодолеть и оставшиеся два километра.

— Ее могут убить.

— Тогда отговорите ее.

Я плюхнулся на заднее сиденье, собрал «маузер» и только тут вспомнил о моргановском «уэбли», оттягивавшем мне карман плаща. Поразмыслив, я пришел к выводу, что два ствола мне ни к чему, и протянул его Маганхарду.

Он начал было возражать, но я жестом остановил его.

— Мистер Маганхард, никто не сможет заставить вас им воспользоваться. Но, если дело обернется круто, кто знает — вдруг вам захочется?

Когда я снова вылез из машины, Харви как раз закончил беседу с девушкой.

— Ну? — поинтересовался я.

— Мне по-прежнему это не по душе, — отозвался он, но вспрыгнул на правую подножку автомобиля и уцепился рукой за дверцу. Я вскочил на левую подножку. Мисс Джармен перевела рычаг на первую передачу — и мы тронулись в путь.

Глава 29

Первые несколько сотен ярдов трассы находились в хорошем состоянии должно быть, этим отрезком дороги регулярно пользовались местные фермеры. Мы проезжали через пастбища, мимо групп деревьев, мимо заросших травой пригорков причудливой формы — видимо, остатков старых каменных укреплений.

Девушка прекрасно справлялась с управлением. Временами двигатель замедлял обороты и начинал издавать глухой стук, напоминавший мелкокалиберную зенитную установку, стреляющую на фабрике по производству подушек, но мисс Джармен, используя сцепление вместо коробки передач, держалась на второй скорости. Если бы машина ехала на первой, мотор тарахтел бы гораздо громче.

Рокадная дорога, ответвляясь от оставшегося наверху шоссе, полого спускалась вниз и проходила вдоль долины, правда, петляя из стороны в сторону, что казалось бессмысленным, пока не вспомнишь, что дорога-то военная и при ее строительстве для маскировки использовалась любая, даже самая незначительная неровность земной поверхности, каждая группа деревьев.

Вскоре мы очутились среди сосен, на опушке леса, покрывавшего весь склон горы Флешерберг, расположенный слева от нас. Что ж, вполне логично здесь больше возможностей для укрытия. Но очень уж темно.

— Можно включить фары? — спросила мисс Джармен.

Я высунулся из окошка.

— Нет. Но если я крикну, то врубайте во всю мощь фары дальнего света.

— Вы считаете это разумным?

— Если я буду считать иначе, то кричать не стану.

Мы поползли дальше. Деревья были лишены окраски — просто высохшие черные скелеты, обряженные в черные лохмотья. И сквозь них ничего не было видно и на пять ярдов вперед.

Но никто не станет устраивать перестрелку среди деревьев. Слишком ограниченное пространство для стрельбы, слишком темно, слишком много укрытий, где можно спрятаться… Все это я прекрасно помнил. Но помнили ли они?

— Поехали, — сказал я. — И как можно быстрее.

— Мне показалось, вы говорили, что они будут ждать нас только у самой границы, — заметила она.

— Я по-прежнему так думаю. Просто испугался.

Возможно, в душе она посмеивалась надо мной, но прибавила газу. Она деловито крутила большой, расположенный почти горизонтально руль из стороны в сторону: либо насмотрелась гангстерских фильмов, либо рулевое колесо было слишком легким и оборотистым.

Сосновая рощица осталась позади, и меня отпустило жутковатое ощущение, возникающее, когда каждую секунду ждешь выстрела.

Едва миновав опушку леса, мы увидели невысокую продолговатую постройку прямоугольной формы — это было первое из современных укреплений. Я наклонился к окну и скомандовал:

— Остановитесь-ка на минутку.

Она плавно затормозила. Я вылез из машины, следом за мной выбрался и Харви. Ни слова не говоря, мы обошли блокгауз с обеих сторон и встретились у входа.

— Что мы ищем? — тихо спросил он.

— Просто знакомимся с местной архитектурой.

Он бросил на меня быстрый взгляд, кивнул и принялся изучать сооружение.

Это был очень хороший блокгауз — те, кто его строил, постарались на совесть. Стены в местах расположения бойниц были выполнены из прочного бетона толщиной в восемнадцать дюймов: вход был защищен цементными блоками, чтобы обезопаситься от шальных пуль или осколков снарядов; амбразуры представляли собой горизонтальные щели веерообразной формы, расширяющиеся кнаружи. И вся эта штуковина была утоплена на несколько футов в землю, так что видны были только лишь верхние три-четыре фута.

Выглядела она отнюдь не новехонькой. Камуфляжная окраска облупилась, бетон был на ощупь сырой и пористый и легко крошился. И тем не менее стены этого сооружения были толщиной в восемнадцать дюймов.

Харви провел пальцем по стене и задумчиво произнес:

— Чудненькая, наверное, была бы война. — Он посмотрел на меня. — Думаете, остальные укрепления в том же стиле?

— Да.

— А я-то представлял себе просто-напросто ямы в земле да рвы. Вроде тех. — Он мотнул головой назад. — Да, та еще была бы война.

* * *

После этого укрепления, причем более основательные, стали встречаться все чаще. Время от времени попадался дот, обсаженный деревьями, забетонированные огневые позиции, минометные окопы, зиявшие словно разрытые могилы. Дорога стала более ухабистой, превратившись в две колеи, между которыми торчали чахлые кустики и низкорослые деревца. Проносясь над ними, «роллс» подминал их под себя.

Вот когда я пожалел, что наш «роллс» не выкрашен в какой-нибудь другой цвет. В спорадических вспышках лунного света отполированный алюминий сиял, словно неоновая вывеска.

Дорога выровнялась. Впереди наверху, на расстоянии полумили, справа от нас фары автомобилей коротко вспыхивали и замирали у обочины перед границей. «Будьте добры, предъявите ваши документы… всего лишь обычная проверка… Большое спасибо, желаем вам счастливого пути». Там был другой мир.

Машина замедлила ход. Харви тихо спросил:

— Это здесь?

Я посмотрел вперед — так оно и было.

* * *

Это был вал высотой футов в семь, расположенный прямо поперек долины. Выглядел он чересчур ровным и неестественным, словно крутой склон у края лужайки. На мгновение луна вышла из-за тучи, и я разглядел, что это вовсе не вал, а небольшое плато. Генералы решили, что, чем выше будет расположен укрепрайон, тем удобнее будет вести боевые действия, — вот и подняли его повыше. Вся система укреплений была размещена на искусственной возвышенности, напоминавшей аккуратно размеченную лужайку для игры в шары. Все было очень логично, и от всего этого невольно бросало в дрожь.

Девушка отпустила педаль, и машина плавно затормозила у подножия вала. Возвышенность эта создавала и еще одно дополнительное преимущество — вся территория позади нее превращалась в мертвое пространство, невидимое для противника, заходящего с фронта. А также для тех, кто поджидал в самом укрепрайоне. Должно быть, и это тоже было спланировано намеренно.

Мы с Харви выбрались из машины, осторожно поднялись по склону и обвели глазами боевую зону.

Поначалу я увидел лишь неестественно плоскую равнину, сплошь поросшую невысокими кустиками, слегка покачивающимися на ветру. Затем разглядел чуть ниже строгие прямоугольные очертания. Блокгаузы, доты, пункты управления, минометные окопы и зигзагоообразные ходы сообщения.

Это совсем не походило на укрепрайон. Все здесь было добротно и умело сработано и находилось в полном порядке — правда, ветры, дожди да наползающая со всех сторон трава за тридцать лет немного поубавили лоску. Картина эта напоминала старый, заброшенный город, всеми покинутый и постепенно осевший на семь футов в землю. Но незачем ломать себе голову, размышляя, что за люди здесь жили. Здесь никто не жил.

Однако никто и не умирал. Клерки отпечатали списки «ожидаемых потерь», а война так и не разразилась, никто не воевал и не было никаких потерь. Лишь призраки людей, которые никогда не умирали, кроме как в воображении клерков.

Луна осветила линию укреплений, и бетонные силуэты показались вдруг голубовато-белыми, словно свежие, сырые кости.

— Мне это не нравится, — произнес Харви.

Я с любопытством взглянул на него, решив, что он думал о том же самом, и лишь потом понял, что он имел в виду. Действительно, хорошего было мало. В этом укрепрайоне можно было спрятать целую армию. Собственно говоря, для этого все и было задумано.

— Они будут поджидать возле дороги, — осторожно заметил я. — При таком освещении это значит — меньше чем в десяти ярдах от нее. Так что придется нам залезать в эти траншеи и пробираться по ним ползком.

Он надолго задумался. Потом покачал головой.

— Извините, Кейн. Если начнется стрельба, я должен быть рядом с ним.

Он кивнул в сторону машины.

— Было бы лучше, если бы мы с вами покончили со стрельбой, прежде чем он окажется поблизости.

— А может, они набросятся на нас, а он будет сидеть там, сзади, совершенно беззащитный. Я так не могу, Кейн.

— Нас наняли, чтобы доставить его туда, — сказал я. — И я собираюсь это сделать.

Он снова покачал головой.

— Нет. Это вас наняли, чтобы доставить клиента; меня же наняли, чтобы помочь ему остаться в живых. Если я сочту, что живым Маганхарду туда не добраться, то посоветую ему даже и не пытаться. — Он пристально посмотрел на меня. — Кейн, я же говорил вам в самом начале, что такое может случиться. Что в итоге, может статься, мы с вами будем стремиться к разным целям.

— Маганхард захочет попытаться.

— Вас удивило бы, знай вы, с какой готовностью люди отказываются от всяких попыток, стоит мне только объяснить им, что их ждет верная смерть.

Я внимательно на него посмотрел.

— Хотите выйти из игры?

— Да. Я хочу выйти из игры, — тихо ответил он.

И тогда я понял. Он говорил правду — для такого человека, как он, наилучшим выходом было говорить прямо о подобных вещах.

— Посмотрим, что скажет Маганхард, — предложил я и направился обратно к машине.

* * *

Маганхард уже нетерпеливо высовывался из окошка. Лица его я не мог разглядеть, но догадывался, что оно выражает.

— Ну? — требовательно спросил он. — Чем теперь вызвана задержка?

— Мистер Маганхард, зона укреплений представляет собой труднопроходимую местность, — тщательно подбирая слова, произнес Харви. — Она как нельзя лучше подходит для осуществления задачи, которую поставили перед собой наши противники. Если вы продолжите путь, я не смогу гарантировать вашу безопасность. И советую вам этого не делать.

Очки Маганхарда тускло блеснули, когда он повернулся ко мне:

— А вы что скажете, Кейн?

— Я тоже ничего не гарантирую, — спокойно отозвался я. — Это вообще не в моих правилах. Но я готов идти. А при таком освещении они с равной вероятностью могут попасть как в вас, так и в меня.

— Вот это звучит разумно, — произнес ровный металлический голос. Очки вновь сверкнули и повернулись к Харви.

Тот упрямо повторил:

— Мы с Кейном выполняем разные задачи…

— Похоже, он выполняет именно ту задачу, которая мне требуется, — резко оборвал его Маганхард. — А почему же вы отступились?

Воцарилось долгое, томительное молчание, слышалось лишь постукивание мотора «роллса», напоминавшее глухие удары усталого сердца.

Наконец Харви ответил:

— Я слишком много пил, мистер Маганхард. Бессмысленно говорить, что я сожалею об этом. Но у меня замедлены реакции, я не так хорош, как должен быть.

Надо полагать, чертовски непросто ему было это сказать. Ни один алкоголик никогда не признает того, что он алкоголик, и ни один профессиональный стрелок никогда не признает, что может быть побежден. А он признал.

Маганхард снова перевел взгляд на меня. Я пожал плечами.

— Лично я по-прежнему считаю, что мы сможем прорваться.

Распахнулась передняя дверца автомобиля, девушка спрыгнула на землю и очутилась рядом с нами.

— Если Харви говорит, что ему лучше туда не ходить, вы не можете его заставить…

— Я и не прошу Харви никуда ходить. Я иду сам. Именно для этого меня и наняли.

— Вы знаете, кто там вас поджидает? — глухо произнес Харви. — Ален.

— Ален? — Я поразмыслил над этим и решил, что он прав. Ален и Бернар двое лучших профессиональных убийц, люди, которых я в первую очередь просил у Мерлена. Они всегда работают вместе. Только в Оверни они нарушили это правило — и в итоге Бернар убит. Да, скорее всего там засел именно Ален. Мне следовало подумать об этом раньше.

— Вы знаете Алена, — продолжал Харви. — Думаете, что сумеете его одолеть?

— Да, — я кивнул, — я знаю его. И сумею его одолеть.

— Вы рехнулись.

— Нет. В этой игре правила устанавливаю я, а не Ален. Я застану его врасплох. Ведь он по-прежнему думает, что мы будем передвигаться на своих двоих, не подозревая об опасности. Нет, здесь все будет по-моему. Я с ним справлюсь.

— Судя по всему, вам очень хочется получить свои денежки, — со злостью заметила мисс Джармен.

— Нет. — Харви устало покачал головой. — Дело не в этом, моя дорогая. Он просто хочет быть Канетоном. А никто и никогда не мог победить Канетона. До сих пор, по крайней мере.

Я торопливо распорядился:

— Подгоните туда машину через пятнадцать минут, если не услышите стрельбы. А уж если… тогда поступайте по собственному усмотрению.

Я спустился по насыпи и, отыскав вход в траншею, нырнул туда.

Глава 30

Я сделал несколько быстрых шагов, и бетонные стены плотным кольцом сомкнулись вокруг меня. Дальше я стал продвигаться более осторожно, предварительно ощупывая стены и проверяя пол под ногами.

Траншея представляла собой зигзагообразный бетонный туннель без крыши, так что он не мог простреливаться во всю длину. Бетон был таким же сырым и пористым, как и в стенах блокгауза, оставшегося далеко позади, а грязь, натекшая в туннель сверху, образовала небольшие бугорки, поросшие пучками травы. На дне траншеи когда-то был проложен водосток, однако теперь он представлял собой вереницу вязких лужиц, в которых с бульканьем копошились какие-то мелкие твари.

Где же ты притаился, Ален, где поджидаешь меня? Вот бы узнать. А ведь в былые времена мы с тобой работали вместе, на одной стороне. И я помню, каков ты: стремительный, хладнокровный и безжалостный. А с тех пор, как я слышал, у тебя была богатая практика.

Я вдруг обнаружил, что передвигаюсь пригнувшись. Вот уж глупо. Туннель был достаточно глубоким для того, чтобы по нему можно было идти, выпрямившись во весь рост и не рискуя при этом быть замеченным снаружи. Семь футов в глубину. Всего на один фут глубже могилы. Да и вид отсюда открывался не многим лучше.

Следующий поворот оказался гораздо круче. Осмотревшись, я понял, что нахожусь в огневой траншее третьего рубежа.

Она располагалась перпендикулярно линии ходов сообщения. Также выложенная из бетона, она была шире, и в ее передней части имелась восемнадцатидюймовая стрелковая ступень, на которую могли встать обороняющиеся. А выше, вдоль края траншеи, на остатках рассыпавшегося бруствера, темнела неровная полоска мелкого кустарника.

Я сделал шаг, и что-то хрустнуло у меня под ногами. Эхо тотчас подхватило этот звук, и он громкими раскатами, напоминавшими колокольный звон, разнесся по траншее; существа, возившиеся в лужицах, неожиданно зашевелились, закружились в водоворотах, издавая негромкое чавканье.

Я замер — и звуки тоже. Приподняв ногу, я обнаружил, что раздавил грязно-белый скелет лягушки, и, сделав глубокий вдох, одним прыжком очутился на стрелковой ступени.

Воздух вдруг показался мне удивительно свежим, кустики тихо шелестели на ветру. Только вот ни черта не видно. Впереди меня весь район укреплений был сплошь покрыт невысоким кустарником.

Ален, может, ты притаился там, снаружи, а вовсе не в траншеях? В кустах ты мог бы запросто спрятать целую армию. К тому же ты наверняка не один — это не в твоем стиле. Вас по крайней мере двое, и засели вы по обе стороны тропы, чтобы иметь возможность вести перекрестный огонь. Так что если первые выстрелы не достигнут цели, то, куда бы мы ни рыпнулись, все равно получим свои пули. Ведь вы профессионалы — и эта работа лишится смысла, если вы отойдете в мир иной, так и не получив свои денежки. И вам вовсе ни к чему ввязываться в перестрелку — куда проще покончить с жертвой аккуратным выстрелом из засады.

Я продвигался вдоль стрелковой ступени; здесь не было никаких луж только кучки мокрого песка, просыпавшегося из полусгнивших мешков, образовывавших бруствер. Когда я быстро наклонил голову, ветер резко прекратился, словно я закрыл люк, а воздух снова стал теплым, спертым и душным.

Огневые траншеи имели свою собственную, особенную конфигурацию: зигзаги были четко очерчены, напоминая по форме зубчатую стену, плашмя уложенную на землю. Фронтальные параллели предназначались собственно для ведения боя, задние же (черт, как там они называются?.. ах да, траверсы) для отдыха и перекура, пока кто-нибудь другой воюет.

Я обогнул несколько углов, поочередно передвигаясь от траверса к фронтальной стене и настороженно осматриваясь. Время от времени мне попадались мрачные зловонные входы в углубленные укрытия или же ступеньки, ведущие наверх, к приземистому доту, врытому в бруствер. Доты всегда располагались на фронтальных параллелях.

Тут я заметил рокаду. В этом месте под ней проходил кульверт — мощная бетонная водосточная труба, способная выдержать вес танка. Рядом темнел неширокий лаз в туннель, по которому ползком можно было перебраться на другую сторону дороги.

Я застыл на месте. Теперь я знал: если Ален засел в траншеях, то уж точно не на третьей линии. Он наверняка поставил кого-нибудь по обе стороны рокады… меня аж передернуло при воспоминании о том, как бодро я только что шагал, огибая УГЛЫ.

Обратно я продвигался куда осторожнее. Отыскав ход сообщения, ведущий ко второй линии огневых траншей, я взглянул на часы — шесть из своих пятнадцати минут я уже израсходовал.

Вообще-то между линиями было около семидесяти ярдов, однако благодаря зигзагообразной конфигурации траншеи мне пришлось прошагать ярдов сто. Вдобавок ко всему в одном месте заграждение из колючей проволоки, проложенное поверху, завалилось в саму траншею. Я преодолел ржавые шипы, отделавшись сравнительно легко — всего лишь три-четыре царапины, каждая из которых запросто могла кончиться для меня заражением крови.

Но по крайней мере теперь я сообразил, где нахожусь: колючая проволока, защищавшая траншеи, должна быть проложена на дистанции, превышающей дальность броска ручной гранаты. Таковы были правила войны прежде чем люди начали использовать пикирующие бомбардировщики и бронетанковые колонны вместо гранат…

Гранаты. Есть ли у Алена гранаты? Если он рассчитывал, что мы поедем на машине, — то да. Но он этого не ожидал. Когда надо разобраться всего-то с несколькими людьми на открытой местности, от гранат толку мало. Бог знает сколько дожидаешься удобного момента, а после взрыва не поймешь, то ли они погибли, то ли спрятались в канаве. Так что никаких гранат не будет.

А что же тогда? Очередь из «стэна». Надо только дождаться, когда мы подойдем достаточно близко, чтобы уложить всех разом одной очередью… Кстати, а ведь раньше такая мысль уже приходила мне в голову… Вот только где? Ах да — в Кемпере, когда я обнаружил в машине мертвого водителя, бывшего участника Сопротивления. У него на брелоке еще висела стреляная девятимиллиметровая гильза — вероятно, сохранившаяся с того самого случая, когда он в первый раз убил кого-то из своего новенького «стэна». Романтик. Реалисты воюют ради денег. Как Ален. Или Канетон.

Я остановился перед поворотом и, пригнувшись, внимательно огляделся по сторонам. Ничего. Впрочем, я и не рассчитывал ничего обнаружить. Тем не менее я ни на минуту не забывал, что нахожусь в системе траншей, где изначально было запланировано как можно больше углов, за которыми удобно поджидать противника с оружием в руках.

Неужели я полез сюда за двенадцать тысяч франков? Нет. Я настойчиво требовал у Мерлена подтверждения того, что правда на стороне Маганхарда, что он никого не насиловал и не пытается никого убить, — а, напротив, убить пытаются именно его. Это делало его в моих глазах правым — и меня тоже. Прямо-таки старый, расчувствовавшийся идеалист.

Или же я здесь потому, что я — Канетон?

Я торопливо осмотрелся по сторонам в огневой траншее второй линии и, шагнув на стрелковую ступень, начал двигаться влево, по направлению к рокадной дороге.

Путь до следующего угла неожиданно показался мне очень долгим. Я продвигался очень осторожно и, прежде чем поставить ногу, тщательно нащупывал путь в поисках возможных препятствий, не отрывая при этом взгляда от угла впереди и держа его на мушке.

Напишите на чьей-нибудь могиле «Он погиб за двенадцать тысяч франков», и это ни у кого не вызовет насмешки. Люди сочтут, что этот человек знал, на что идет. Двенадцать тысяч франков — это вполне осязаемая сумма, и ее можно сосчитать. Конечно, всегда можно сказать, что это не бог весть какая сумма, но вы ведь вольны передумать и не зарабатывать эти деньги.

Но Канетон никогда не сделает ставку только лишь на деньги. Положение обязывает, с этим нельзя не считаться, и ради этого можно сделать вещи, которых никогда не сделаешь ради двенадцати тысяч франков…

Следующий поворот был так далеко и вместе с тем ужасающе близко, и я медленно продвигался к нему, в любую секунду ожидая выстрела. И время мое наверняка уже почти что вышло, но я не отваживался смотреть на часы — я должен был смотреть на угол.

Я замер, подняв «маузер» и прицелившись; стоило только чуть шевельнуть пальцем — и на свободу вырвется яркая и шумная очередь огня.

Но ведь Маганхард прав, а Ален — неправ… А я? И тут я вдруг понял: что бы я ни делал, изменить положение вещей мне не под силу. Все, что я мог сделать, это назначить цену, плату за помощь тому, кто прав — или неправ. А возможно, также и цену тому, кто платит.

Медленно, очень медленно, я поднял левую руку и, положив ее на ствол «маузера», на секунду перевел взгляд на светящийся циферблат часов.

Три минуты. Времени как раз хватит, чтобы вернуться и сказать, мол, черт с этими двенадцатью тысячами франков и черт с ним, с Канетоном. Сказать Маганхарду, что его дело все равно правое, независимо от того, прорвется он или нет, и единственное, что имеет значение, — это цена….

Однако времени достаточно и для того, чтобы установить цену, и установить ее правильно. Потому что предстоящий бой по-прежнему планировал я, и совсем не так, как рассчитывал Ален. Потому что я по-прежнему оставался Канетоном — только я, и никто другой. И, разумеется, я смогу заставить себя завернуть за этот угол.

Я сделал три быстрых бесшумных шага и выскочил из-за угла, наставив «маузер» на длинную темную амбразуру дота, взирающую на меня сверху вниз со следующей фронтальной параллели.

Ничего не произошло.

Я осторожно приблизился к амбразуре и оказался всего в нескольких ярдах от продольной траншеи, не имевшей стрелковой ступени. Прямо перед дотом был еще один поворот, но я знал, что за ним никого нет. Если они где и прятались, то наверху, в доте. На углу я остановился, изучая обстановку.

* * *

Это было шестигранное сооружение, встроенное во фронтальный бруствер и оборудованное амбразурами с пяти сторон. Шестая сторона представляла собой вход в траншею: надо было подняться на три ступеньки и пройти через невысокий дверной проем. Я никуда не стал подниматься. Я просто смотрел. Бруствер рядом с дотом отсырел, и песок просыпался на ступеньки… Если за последние несколько недель кто-нибудь проникал в этот дот, то он явно нырнул туда с лету — песок был нетронут. Я взбежал по ступенькам и очутился внутри дота.

Как и в случае с блокгаузом, прежде необходимо было преодолеть задульный конус; вдобавок внутренняя стена имела сложную ломаную конфигурацию, чтобы никто не смог снаружи незаметно подкрасться к свободной амбразуре и открыть огонь. Что ни говори, а дот этот был спланирован самым основательным образом. Я быстро шагнул к задней левой амбразуре.

Из нее просматривался заросший кустами бруствер, а всего в двадцати ярдах темнели прямоугольные очертания другого дота. А между ними над очередным кульвертом проходила рокада.

Теперь я понял замысел проектировщиков: два дота были размещены словно воротные столбы, чтобы охранять с обеих сторон дорогу — единственное уязвимое место во всей системе обороны.

И теперь я знал, где находится Ален со своими людьми — точнее, где он должен находиться. В таких же парных хотах, расположенных у первой линии обороны, — лишь оттуда он смог бы держать под наблюдением кусты и при этом оставаться невидимым. И понял, где он рассчитывает устроить нам ловушку и без труда нас перестрелять: ведь единственное место, где группа людей не сможет рассеяться по сторонам и тем самым сделаться неудобной мишенью, это переход через кульверт.

Сзади до меня донеслось приглушенное урчание «роллса». Мое время истекло. Я спрыгнул обратно в траншею и побежал. Многочисленные повороты больше не тревожили меня — теперь они были моими союзниками и защитниками. И на производимый мною шум тоже было наплевать: притаившийся в бетонном доте Ален, напряженно прислушивающийся к урчанию «роллса», меня даже и не услышит.

Я ворвался во фронтальную линию укреплений, обогнул пару углов и запрыгнул на стрелковую ступень. Шум приближающегося автомобиля чуть не оглушил меня.

Обернувшись через плечо, я увидел его — едва различимое серое облако, плывущее над землей ярдах в семидесяти от меня. И темную фигуру, шагающую рядом с ним: это был Харви.

А за кустами мне был виден и другой дот, расположенный на следующей фронтальной параллели.

Теперь Ален наверняка уже увидел машину и понял — что-то не так. Когда же он будет стрелять? Дождется, пока «роллс» окажется на кульверте, всего в десяти ярдах от него, или же откроет огонь с дальней дистанции, зная, что «роллс» не рискнет свернуть с трассы?

Я побежал вдоль стрелковой ступени, повернул налево, потом направо…

Станет ли Ален использовать осветительные ракеты? Нет — ни за что. Почему я так решил? Да потому, что в былые времена мы никогда их не использовали — ведь они могли одновременно осветить и нас и помешать нам ускользнуть, если дело обернется слишком круто…

Я запрыгнул на стрелковую ступень перед дотом и пронзительно крикнул:

— Свет!

«Роллс» на мгновение остановился, а затем вспыхнули фары дальнего света. Яркий, ослепительный свет обрушился на дот подобно бесшумному взрыву. Изнутри раздался выстрел — это «стэн» пальнул по ослепительной вспышке, но это была бесплодная и смехотворная попытка попасть в нечто непонятное и пугающее.

Я стремительно взлетел по ступенькам и, швырнув внутрь дота маленький «вальтер», завопил:

— Граната!

Должно быть, мысль о гранатах уже приходила ему в голову — и, возможно, он пожалел, что не запасся ими. Он выскочил из-за стены, словно кошка, которой дали пинка под зад.

Я нажал на курок, когда нас разделяли четыре фута. Шквал огня приподнял его, отбросил к стене и на несколько мгновений пригвоздил к ней. Потом он стал медленно валиться вперед. Отступив в сторону, я наблюдал, как он падает в траншею.

Именно в этот момент меня настигла пуля человека, выскочившего из дота следом за ним.

Глава 31

Мрак окутал меня со всех сторон, рот был забит слизью, и откуда-то издалека доносилось дребезжание, словно пила с огромными зубцами скребла мой оголенный мозг. А глубоко внутри ощущалась боль. Боль, которую так не хочется тревожить, которую хочется усыпить — и при этом знаешь, что от нее никуда не деться. Разве что провалиться в сон. Просто лечь и уснуть. И, может быть, даже умереть.

Мысль эта резко вернула меня к действительности. Если я и умирал, то по крайней мере еще не умер. Я сплюнул, попытался перекатиться на бок — и меня тут же пронзила вспышка боли.

Я замер, и острая боль постепенно отступила, осталось только тупое нытье в районе живота и ощущение тяжести в ногах. О боже, только не это, только не ранение в живот — пуля в кишках, и остаток жизни на молочной диете. Можно найти врача, который за взятку согласится заштопать небольшую царапину и посчитать это дорожным происшествием, но с пулей в животе не обойтись без операции, а следовательно, и без «приятной» беседы с полицией.

По крайней мере теперь я вновь рассуждал как Канетон. И кстати, каким это образом рана в животе парализовала мои ноги? Я покрутил головой и увидел мертвеца, лежащего поперек моих коленей.

Я осторожно осмотрелся по сторонам. Я лежал у основания ступенек, ведущих в дот, а прямо передо мной валялся труп человека, которого я подстрелил. Фары «роллса» были потушены.

Снова послышался скрежет, только теперь он уже не казался таким отдаленным. Пули свистели и визжали над бруствером, затем кто-то тяжело спрыгнул в траншею. Я поспешно нашарил в грязи «маузер» и тут услышал голос Харви:

— Кейн… вы живы?

— Боже, да я сам не знаю, — раздраженно отозвался я. Шок начал проходить, и меня охватила злость. Главным образом на самого себя.

Он оттащил мертвеца с моих ног.

— Это вы его? — спросил я.

— Да. Вы были слишком поглощены своими переживаниями, стоя на сцене в свете рамп и раскланиваясь.

— Но ведь вы были ярдах в пятидесяти отсюда, — сказал я, все еще сердито. — Вы просто не могли в него попасть из такого маленького револьвера.

— Если вы перестанете удивляться тому, на что способны другие, то не будете так часто получать по башке.

— Да не по башке, черт возьми, а по животу, — отозвался я. Но он молча прошел мимо меня и перевернул на спину другого мертвеца. Меня вдруг осенило, что неплохо было бы выяснить, куда же я ранен.

На левом боку под ребрами красовалась рваная дырка — должно быть, пуля прошла насквозь и здесь вышла. За свою хитрость и сообразительность я схлопотал пулю в спину. Ощупав себя сзади, прямо под лопаткой я нашел дырку поменьше.

Я решил, что живот, вероятно, не задет, а поскольку трудностей с дыханием я не испытывал — то и с легкими все в порядке. Тут я заметил, что Харви сидит на корточках возле меня.

— У меня сломано ребро. Или два, — сказал я. — Зацепило на выходе.

— Возможно. У него был «зауэр» калибра 7,65. — Харви бросил в грязь небольшой пистолет. — Пули у него размером с земляной орех, так что вам повезло. Дойти до машины сможете?

— Мы так далеко зашли. Вряд ли это будет много дальше.

— Это вы далеко зашли, — поправил он меня, — впрочем, радоваться-то рано. Если хотите знать, среди этих парней Алена нет. Он со своим «стэном» затаился в доте по ту сторону дороги.

Конечно, я всерьез не рассчитывал, что мы убили Алена, но втайне на это надеялся.

— Ален там не останется, — сказал я. — Он отступится, если поймет, что мы все равно пытаемся прорваться. Он же профессионал, а теперь перевес на нашей стороне.

— Все еще играем в Канетона, да? — Он выпрямился и отступил на шаг. — Ладно, а теперь поглядим, как вы смотритесь на ногах.

Я сделал глубокий вдох — что было ошибкой — и попытался подняться. Процедура вставания была долгой и мучительной, мне казалось, что я карабкаюсь на небоскреб, а злобные карлики беспрестанно вонзают мне в бок свои топорики. Однако немного погодя я выпрямился и тяжело привалился к стене.

— Я бы сказал, что за вас поработала стена, — ехидно заметил Харви.

— Я выкурю его оттуда, — прорычал я. Дышать я старался часто и неглубоко, чтобы не напрягать ребра. — Принесите мне из машины канистру с бензином.

— Рекомендуемый способ уничтожения дотов. — Он по-прежнему не сводил с меня глаз. Вдруг вдалеке послышались крики. Мы оба оглянулись и посмотрели в сторону границы. На фоне темного силуэта горы мелькали колеблющиеся огоньки, словно там бежали люди с зажженными фонарями.

— А вот о легавых-то я совсем забыл, — задумчиво произнес Харви. — Если мы вернемся, то снова окажемся в Швейцарии. — Он резко повернулся ко мне. — А вы-таки втянули нас в это дело, а?

— Принесите бензин.

— Где вы будете?

Я кивнул в сторону кульверта.

— На той стороне дороги.

Он кивнул и поспешил назад по траншее.

* * *

Когда я пополз вдоль кульверта, маленькие топорики снова принялись за работу, но я справился. Затем крадучись преодолел оставшиеся восемь футов до поворота в траншею, которая вела к доту.

Осторожно опустившись на колени, я быстро выглянул из-за угла. Узкий темный глаз дота смотрел прямо на меня.

Я отпрянул назад. Дот предназначался для прикрывая не только рокадной дороги, но и самой траншеи. Чтобы помешать противнику продвигаться по траншее, если ему удалось в нее проникнуть. Собственно говоря, именно эту функцию он и выполнял сейчас в отношении меня — если Ален все еще там.

— Alain, — тихо позвал я. — Voici Caneton. C'est tout fini, Alain Ален.[84]

Дот оставался безмолвным.

Я забрался на стрелковую ступень, отыскал местечко, откуда он хорошо просматривался сквозь кусты и груды сырого песка, положил рядом «маузер» и стал ждать. В лунном свете, неожиданно залившем дот, он стал грязно-белым, оставаясь таким же холодным и безмолвным, как обратная сторона луны.

Ты еще там, Ален? Неужели забыл, что замкнутое пространство может превратиться в ловушку? Черт побери, ты ведь профессионал — ты наверняка уже выскользнул оттуда и смылся. Бросил это дело, посчитав его безнадежным, и решил, что не стоит зарабатывать эти двенадцать тысяч или сколько там тебе причиталось…

Тут раздался шум и треск и амбразура озарилась яркой вспышкой. Короткая, быстрая очередь, когда человек знает, куда стреляет. Должно быть, Харви уже добрался до машины.

Я сделал два одиночных выстрела и пригнулся, отчаянно бранясь. Вслед за выстрелами у меня за спиной послышались возбужденные крики полицейских, пробиравшихся по траншеям от приграничного шоссе.

Но, черт побери, Ален, ты же не должен там находиться. Ты все забыл. Когда обстоятельства складываются против тебя, ни за что нельзя оставаться в замкнутом пространстве — это может тебя погубить. И погубит — потому что теперь мы не отступимся.

В кульверте позади меня послышались быстрые шаги, и несколько мгновений спустя Харви прошептал:

— Я принес канистру — куда ее бросать?

— Бросать буду я. Прикройте меня, когда я буду огибать угол; из дота этот участок хорошо просматривается.

Не выпуская из рук канистру, он бесстрастно произнес:

— В чем дело? Одной медали вам мало?

— Я с ним разделаюсь. Давайте сюда бензин.

— Послушайте, герой, — мягко сказал он. — Вы что, хотите отважно прохромать туда и геройски погибнуть, получив пулю промеж глаз? У нас слишком мало времени. Прикройте меня.

Что и говорить, заварил эту кашу я, а он теперь вынужден нас вытаскивать.

Я кивнул.

— Пока он не выстрелит в меня, ничего не предпринимайте.

— О'кей. А куда мне бросать эту штуку — на крышу, чтобы бензин потек вниз и залил амбразуру?

— Алена это не остановит. Бросайте внутрь.

Он отвел взгляд, потом снова повернулся ко мне и спросил:

— Вы действительно можете выстрелом поджечь бензин?

— Да.

Он осторожно прошел по стрелковой ступени до угла. Дождавшись, пока он туда доберется, я поднял голову и принялся методично обстреливать амбразуру одиночными выстрелами. Первая пуля подняла под ней облачко пыли, а вторая попала прямиком внутрь дота. С расстояния в восемь ярдов из «маузера» можно палить с такой же уверенностью, с какой нейрохирург орудует скальпелем в мозгах. Третья пуля тоже угодила в амбразуру.

Тут загрохотал «стэн», и вокруг меня застучали пули разбрасывая комья сырого песка. В этот момент Харви, сделав стремительный бросок, выскочил из-за угла.

Ален забыл и еще один урок — он позволил отвлечь себя. Я переключил «маузер» на автоматическую стрельбу и выпустил очередь, которая подняла облако пыли вокруг амбразуры и задела крышу дота. «Стэн» замолчал.

Харви не мешкая взлетел по ступенькам; мне были видны его голова и плечи, возвышавшиеся над бруствером; здоровенную канистру он держал кверху дном, оставляя за собой дорожку из бензина.

И угодил прямиком в объятия выскочившего из дота Алена.

Какое-то мгновение они стояли друг против друга, причем так близко, что Ален не мог воспользоваться «стэном», — а Харви не успел выхватить револьвер. Затем они отскочили в разные стороны. Харви бросил канистру и вцепился ему в запястье; Ален ударил его прикладом «стэна» и столкнул со ступенек.

Я выпрямился и, выбросив вперед руку с «маузером», нажал на спусковой крючок. Он выстрелил всего один раз — и патроны кончились. Ален пригнулся, затем хладнокровно навел свой «стэн» и прицелился вниз, в траншею.

Но Харви опередил его.

Я увидел отблеск вспышки — и Ален заполыхал ярким пламенем.

Я и прежде видал, как горит бензин, но почему-то забывается, как стремительно он вспыхивает. Ален, должно быть, запачкался в бензине, наткнувшись на канистру; ступеньки тоже были залиты горючим. В долю секунды он обратился в пылающий факел.

Он не стал стрелять в Харви. Он повернулся — фигура, объятая пламенем, — попытался сбить огонь с глаз горящей рукой, а затем принялся выпускать прицельные очереди поверх моей головы в сторону «роллса». Он очень многое подзабыл, но только не то, зачем он здесь.

Харви снова выстрелил. Пылающий силуэт зашатался на ступеньках, не выпуская из рук строчащего «стэна», и с шипением рухнул на дно траншеи.

Я опустил голову на мокрый песок; к горлу подступила неудержимая тошнота.

Харви встретил меня возле рокадной дороги; обожженный, весь в грязи и насквозь промокший, он шел медленно и устало. Позади него, в траншее, все еще плясали языки пламени, а позади меня, всего в нескольких сотнях ярдов, мелькали фонарики полицейских. Но почему-то теперь они казались чем-то несущественным.

— Похоже, мы выиграли эту войну, — сказал Харви. Голос его прозвучал уныло и безжизненно, безо всякого выражения.

— Да, — отозвался я и приготовился выслушать дифирамбы в честь моих блестящих идей. Однако вместо этого услышал:

— Мне бы выпить.

— И мне тоже.

Мы медленно направились к «роллсу», который переехал кульверт и остановился возле траншей передовой линии. Подойдя к машине, я сказал:

— Возьмите у меня из кейса кусачки. Возможно, впереди нам встретится колючая проволока.

Он забрал их и зашагал перед автомобилем, но вдруг остановился и тихо произнес:

— Бернар. А теперь еще и Ален. — Но голос его звучал все так же безжизненно. Он не испытывал никаких эмоций по этому поводу. Во всяком случае — пока.

Глава 32

Пять минут спустя мы уже были в Лихтенштейне и вырулили на автостраду, с которой съехали за три километра до границы. «Роллсу» изрядно досталось, но на то они и рассчитаны, а пятьдесят ярдов, да еще в темноте — слишком большое расстояние для «стэна». Тем не менее одна фара была разбита, пулевые отверстия усеивали ветровое стекло и обе левые дверцы, а еще одна пуля пробила решетку радиатора. Неизвестно было, поврежден ли сам радиатор — впрочем, это мы, безусловно, выясним на горной дороге, ведущей в Штег.

Я сидел сзади рядом с Маганхардом, морщась при каждом толчке и проливая коньяк на рубашку. Харви расположился впереди, рядом с мисс Джармен.

Маганхард не произнес ни единого слова, но выглядел столь же бесстрастным, как и прежде.

Через несколько миль Харви обернулся и, опустив перегородку, спросил: — Может, остановиться где-нибудь, не доезжая Вадуца, и поискать доктора?

Маганхард встрепенулся и посмотрел на меня.

— Вы ранены?

— Во всяком случае, не смертельно. И вряд ли у вас есть знакомый доктор, который с готовностью назовет дырку от пули комариным укусом. Кроме того, не стоит забывать о Галлероне.

— Думаете, нас ждут неприятности? — спросил Харви.

— Не слишком большие. Не мог же он заключить контракты со всеми наемными убийцами Европы. А если даже и заключил, то наверняка расставил их в укрепрайоне.

Немного погодя Маганхард промолвил:

— Мистер Кейн, когда я говорил вам, что хочу прорваться через границу, я не думал, что для этого будет необходимо сжигать человека заживо, как вы только что проделали.

— Никто не думал, что это будет необходимо, мистер Маганхард, — устало отозвался я. — Так уж вышло. При такого рода профессии люди не всегда погибают с бесстрашной улыбкой на устах и с теплыми словами, обращенными к матери.

— Мне казалось, вы с ним были знакомы!

— Был. И мне жаль, что он сгорел, если от этого кому-нибудь легче. Но никто не принуждал его сидеть там со «стэном» в руках.

Несколько секунд он размышлял, потом сказал:

— Наверное, они пришли туда, чтобы убить или быть убитыми. Возможно, это было честной игрой.

— Вы приписываете им излишнюю сентиментальность. Они пришли, чтобы убить — и точка. Если бы они считали, что есть шанс погибнуть, то не взялись бы за эту работу. — Я покачал головой. — Оттого что Ален умер столь ужасной смертью, он не сделался Святым Франциском.

— Во всех остальных случаях у вас не было выбора — стрелять или нет, — заметила мисс Джармен. — Первыми начинали они. Но на сей раз все устроили вы сами. Вы заварили эту кашу.

— Я, конечно, мог высунуть голову из траншеи, — огрызнулся я, — и предоставить им возможность открыть огонь первыми — если бы это сделало меня более добродетельным в ваших глазах. Только, черт побери, тогда я наверняка лишился бы головы.

— Я не это имела в виду. — Голос ее звучал холодно и едва заметно дрожал — и отнюдь не из-за ветра, проникавшего сквозь пулевые отверстия. Она тоже видела, как сгорел Ален. — Я хочу сказать, что, наверное, мы могли бы поступить как-то иначе, чтобы…

— Наверное, могли, — мрачно отозвался я, стараясь не думать, что именно мы могли бы сделать.

* * *

У Тризена мы повернули направо и по извилистой дороге стали подниматься к Тризенбергу и расположенному за ним Штегу. Вот теперь нам предстояло выяснить, как обстоит дело с радиатором.

— Мотор перегревается, — заметила мисс Джармен.

— Продолжайте ехать дальше. Не снижайте скорость.

Что она и сделала. Мы вписались в серию поворотов столь же стремительно, как это проделал бы Морган, — и имея в наличии всего одну фару. Задачу облегчало то обстоятельство, что путь был свободен: жители Лихтенштейна придерживаются мнения, что, за исключением часов, отведенных на делание денег, все оставшееся время разумнее всего потратить на сон. С тех пор как мы пересекли границу, нам встретились лишь один велосипедист да туристический автобус.

Когда приблизились огни Тризенберга, заморосил мелкий дождик. Харви склонился чуть ли не к самым коленям мисс Джармен, чтобы взглянуть на температуру радиатора.

— Стрелка почти зашкаливает, — сообщил он. — Далеко нам не уехать.

— Поезжайте.

— Боже, да у нас взорвется цилиндр.

— В этом движке полно цилиндров. Не вздумайте останавливаться.

— Мы не доедем до Штега, если не остановимся, чтобы охладить его, — бесстрастно сообщила девушка.

— Если мы не доберемся туда как можно скорее, ехать будет бессмысленно.

Маганхард повернулся ко мне.

— В нашем распоряжении почти полтора часа.

— Вы так думаете? Не вы ли говорили мне, что Галлерон не станет убивать Флеца, пока охотится за вами? Что ж, возможно, теперь он уже знает, что убить вас ему не удастся — тогда его единственной надеждой останется покончить с Флецем, а затем воспользоваться своим перевесом голосов над вами.

Он задумался. Потом с подозрением спросил:

— А откуда ему известно, что я не умер?

— К настоящему моменту Морган, вероятно, уже позвонил генералу, а генерал — Галлерону. К тому же у Галлерона наверняка имелась договоренность с Аденом и компанией — они должны были позвонить ему и сообщить, что работа выполнена. Как бы то ни было, никто не сообщил ему, что вы мертвы, так что сейчас он, наверное, изрядно нервничает.

Мы миновали Тризенберг, и шоссе сменилось проселочной дорогой, петляющей между обрывистыми горными пастбищами. От двигателя повеяло едва уловимым запахом раскаленного металла, и послышался негромкий неровный стук.

— По-моему, мотор сейчас заглохнет, — объявила мисс Джармен.

— Еще нет. Это просто клапаны перегрелись. Мы их охладим, когда заберемся повыше в горы, где есть снег.

— Если герр Флец действительно мертв, тогда с моей стороны будет ошибкой продолжать путь, — заявил Маганхард.

— Еще большей ошибкой будет не убедиться в этом.

Мы продолжали петлять по извилистой дороге. Дождь усилился, и стало холоднее, а когда на поворотах луч фары выхватывал из темноты горные склоны, сквозь сосны виднелась нависшая над нами туча.

Двигатель теперь уже издавал звуки, весьма напоминавшие щелканье кастаньет. Харви обернулся, собираясь что-то сказать.

Внезапно нам в лицо ударил ослепительный свет фар. Девушка резко нажала на тормоза.

* * *

Должно быть, благодаря нашей единственной фаре водитель встречной машины принял нас за мотоцикл, потому что продолжал ехать. Затем его тормоза завизжали, словно душа грешника, только что прибывшая в ад, и фары начали описывать зигзаги, когда машину повело юзом. Послышался протяжный душераздирающий треск. «Роллс» слегка вздрогнул и остановился.

Харви уже стоял на подножке с револьвером в руке. Я схватил пустой «маузер» и попытался встать на ноги, но, ощутив острую боль в боку, упал на сиденье.

К нашему переднему бамперу был под углом прижат большой черный немецкий седан, левый бок которого напоминал небрежно вскрытую консервную банку. На бампере «роллса» осталось, наверное, всего пара царапин.

В наступившей тишине Харви четко скомандовал:

— Выходите медленно и с пустыми руками.

Водитель стремительно выскочил из кабины, в ярости размахивая руками и бранясь на чем свет стоит. Это был Анри Мерлен.

Я осторожно перелез через ноги Маганхарда и сказал:

— Спокойно, Анри, морская пехота прибыла на место.

Он вытянул шею и пристально вгляделся сквозь моросящий дождь.

— Канетон? Pas possible![85] Это действительно вы! Вы просто великолепны! — Он протянул руки, намереваясь похлопать меня по плечам. Я осторожно увернулся.

Маганхард вылез из машины следом за мной. Мы стояли между машинами, в стороне от лучей фар, освещаемые мягким отблеском их света. Я увидел невеселую ухмылку Мерлена — и тут же лицо его исказила гримаса отчаяния.

Он развел руками.

— Но теперь… теперь это не имеет значения. Он… они… — Мерлен замолчал, пытаясь собраться с мыслями.

— Добрый вечер, месье Мерлен, — спокойно сказал Маганхард.

Мерлен повернулся к нему.

— Четверть часа назад я приехал… к месье Флецу… И не нашел никакого Галлерона… а Флец мертв.

И снова повисла тишина. Что-то легко коснулось моего лица. Я поднял голову — в свете фар над дорогой, подобно мотылькам, кружились пушистые снежинки. Мы достигли зоны снегов.

Маганхард посмотрел на меня, а затем тихо, с горечью произнес:

— Похоже, этот Галлерон воспользовался вашим советом.

— Он имел возможность купить совет получше моего.

— А он не дурак, — заметил Маганхард. — Еще час назад он делал ставку на мою смерть. Теперь же он делает ставку на меня живого. Так что… нам нельзя туда ехать.

— Мы могли бы потихоньку подкрасться и взглянуть на труп, — предложил я.

— Галлерон наверняка затаился где-нибудь неподалеку, поджидая меня.

— Но ведь еще не полночь. Может быть, все же поедем и посмотрим на труп?

Раздался щелчок — это девушка открыла капот автомобиля, а затем послышалось протяжное шипение, когда первые снежинки упали на раскаленный двигатель.

Маганхард терпеливо, но настойчиво продолжал:

— В соответствии с правилами «Каспара» время, установленное для встречи, — это крайний допустимый срок. Если все акционеры собрались раньше назначенного времени, собрание автоматически считается открытым. Поскольку герр Флец мертв, а туда прибуду я и этот Галлерон, все акционеры окажутся присутствующими. Следовательно…

— А он не станет созывать никаких собраний, — весело заявил я, — поскольку я запихну ему пушку в глотку. Так что поехали и поглядим…

— Господи, — подал голос Харви, — да можно подумать, что вы выставляете свою кандидатуру на выборах — так методично вы каждые десять секунд повторяете одно и то же. Значит, вы желаете поехать и взглянуть на труп? О'кей, поехали поглядим, если это вас утешит.

— Ладно, — отозвался я. — Согласен, если вы так настаиваете.

Подошла девушка и встала рядом со мной.

— Как там мотор?

— Я сняла крышку с радиатора, но нужно залить что-нибудь внутрь. Снега ведь пока что нет.

— Вылейте воду из машины Мерлена.

Мерлен хотел было ужаснуться, но, вспомнив, что случилось с его автомобилем, лишь пожал плечами.

Харви вместе с девушкой отошли в сторону. Крупные хлопья снега медленно кружились вокруг нас.

Мерлен кашлянул и сказал:

— Канетон… прошу прощения, но… — Он повернулся к Маганхарду и официальным тоном заявил: — Месье, будучи вашим адвокатом, считаю своим долгом предупредить вас о возможной опасности. Отправляться в этот дом было бы рискованно и опасно. А посему… я обязан посоветовать вам не ходить туда.

Маганхард нахмурился.

Тут вмешался я:

— Не будучи вашим адвокатом, я бы сказал, что после всего этого неплохо было бы познакомиться с Галлероном.

Маганхард бросил на меня острый взгляд.

— Я не желаю больше никакой стрельбы!

Я повел плечом.

— Как скажете. Вы же здесь главный. — Он подозрительно уставился на меня, я же продолжал: — Впрочем, нет нужды торопиться с принятием решения. Давайте-ка сначала проясним вопрос, составляющий предмет спора.

Он раздраженно мотнул головой, стряхивая облепившие его снежинки.

— Холодно здесь.

— Будет куда холоднее, когда вы лишитесь своего пая в «Каспаре», утешил его я. — А теперь давайте разберемся: «Каспар» владеет акционерным капиталом, составляющим сорок тысяч швейцарских франков, верно? Полагаю, в десяти- или стофранковых акциях?

— В десятифранковых.

— Значит, всего имеется четыре тысячи акций. Сколькими владеете вы лично?

— Вы уже и так знаете. У меня тридцать три процента.

— Вы не поняли моего вопроса. Сколько у вас акций?

Стало очень тихо, только хлопья снега продолжали медленно кружиться в воздухе. Харви и девушка проплыли мимо, словно темные призраки на фоне яркого света фар, вылили воду из машины Мерлена в пустую фляжку из-под коньяка, затем залили ее в «роллс».

Маганхард ссутулился и сказал:

— Это надо будет посчитать. Но главное — это процентное выражение.

— Разумеется… но на сертификатах владельцев акций указано только их количество. Итак, вы оба знакомы с Флецем, а я — нет. Так что поправьте меня, если я ошибусь. Если я правильно понял, неделю назад к нему заявляется Галлерон, предъявляет свой сертификат, говорит: «Акции Хайлигера теперь принадлежат мне, давайте назначим собрание акционеров и продадим всю компанию целиком», — и тут Флец вспоминает, как сложно вам будет туда добраться, и ударяется в панику. Я прав?

Маганхард и Мерлен посмотрели друг на друга.

Мерлен развел руками и пробормотал:

— C'est possible.[86]

— Возможно, так оно и было, — медленно произнес Маганхард. — Но…

— Возможно, он запаниковал слишком рано. Однако Флец знал, что этот сертификат может принадлежать только Хайлигеру, доля которого составляет тридцать четыре процента, что при голосовании обеспечивает ему численный перевес над любым из двух других совладельцев. Однако на сертификате на предъявителя ничего такого не написано: ни имени, ни процентов. Только количество акций, принадлежащих владельцу. А Флец тоже привык оперировать процентами. Так что, возможно, он даже не потрудился разобраться и посчитать. Ну как, вы-то уже посчитали свои акции?

— Будьте так любезны… — холодно изрек Маганхард.

Тут я обнаружил, что для пущей убедительности наставил на него «маузер». Патронов в нем по-прежнему не было, но откуда ему было об этом знать?

— Извините.

— Я владею 1320 акциями.

— Верно. И это составляет тридцать три процента. А тридцать четыре процента составят 1360-акций. Так легко перепутать эти цифры, правда? Особенно если вы привыкли оперировать процентами. А вдруг тут-то Флец и допустил оплошность и не заметил, что на сертификате Галлерона значилось всего 1320 акций, так же как на вашем, так же как на сертификате Флеца?

Он озадаченно воззрился на меня.

— Вы хотите сказать… это фальшивка?

— Зачем было бы подделывать сертификат и при этом ставить на нем неправильное количество акций? Нет, он настоящий — только это не сертификат Хайлигера. Тот сертификат сгорел вместе с ним самим в авиакатастрофе. Нет, он ваш. И теперь вы не владеете в «Каспаре» ни единым сантимом. Ну и каково вам — ощутить себя нищим?

Воцарилось долгое молчание.

Я невозмутимо продолжал:

— Полагаю, когда на вас свалилось обвинение в изнасиловании, это ограничило вашу свободу передвижения, так что вы расширили полномочия Мерлена как вашего адвоката. Наверное, вы даже передали ему на хранение множество важных документов или же, возможно, уполномочили его забрать их для вас из банковского сейфа. Смею предположить, одним из этих документов был сертификат «Каспара».

Я улыбнулся Мерлену. Он не отрываясь смотрел на «маузер», который, в свою очередь, смотрел аккурат ему в живот.

— Согласитесь, Анри, любой француз сумеет симулировать бельгийский акцент — черт, да я и сам бы смог. Во всяком случае, достаточно прилично, чтобы одурачить любого жителя Лихтенштейна, например Флеца. А теперь, будьте добры, верните мистеру Маганхарду его десять миллионов фунтов… Галлерон.

Он медленно поднял глаза и печально улыбнулся.

— По закону, разумеется, сертификат на предъявителя принадлежит тому, кто держит его в руках. Но, возможно, мы действуем не строго в рамках закона. — Он вздохнул и полез за отворот плаща. Рядом со мной раздалось три выстрела подряд. Лицо Мерлена озарилось яркими вспышками. Несколько секунд он стоял, не сводя с Маганхарда застывшего взгляда; потом медленно осел на землю.

Я стремительно развернулся и выбил «уэбли» из руки Маганхарда.

Из-за снежной завесы, неслышно ступая, появился Харви с револьвером на изготовку.

— Что за дьявольщина тут происходит?

— Мы познакомились с месье Галлероном. — Я кивнул на Мерлена. — Вот, можете сами познакомиться.

Харви взглянул на меня, затем осторожно подошел к трупу, внимательно посмотрел на него и покачал головой.

Маганхард стоял, плотно зажмурив глаза; растаявший снег струйками стекал по его лицу и очкам, поблескивая в отраженном свете фар.

— Добро пожаловать в Клуб убийц, — произнес я.

Маганхард медленно открыл глаза.

— Он мертв?

Я кивнул.

— На самом деле это совсем не трудно, правда? — Но лучше бы я не забывал, что у него оставался этот чертов револьвер.

Вернулся Харви.

— Он действительно был Галлероном?

— Да. Ну что, так и будем стоять и обмусоливать сие открытие среди метели или же это может подождать?

— Может подождать. Но с ним-то как быть?

— Обчистите его карманы и запихните в «роллс». До наступления утра нам придется избавиться от этой машины, так что пускай он составит ей компанию.

На машине Мерлена были номера Лихтенштейна, так что она наверняка была взята напрокат — скорее всего на имя Галлерона. Впрочем, это не имело значения.

— Но ведь его найдут, — с сомнением возразил Харви.

— Боже, да за нами тянется след из мертвецов от самой Атлантики, — огрызнулся я. — Еще один труп так запутает дело, что легавые никогда в этом не разберутся.

И это было недалеко от истины. За определенной чертой преступление может оказаться столь запутанным, что легавые понимают: ни один суд присяжных и ни один судья в мире не сумеет в нем разобраться — даже если разберутся они сами. А в довершение ко всему, обнаружить труп французского адвоката, выдававшего себя за бельгийского бизнесмена, в Лихтенштейне в автомобиле известного британского подданного, постоянно проживающего в Швейцарии, — это будет стоить головной боли, которую не снимешь и десятком таблеток аспирина.

Харви кисло улыбнулся, склонился над Мерленом и вскоре подошел к нам с пачкой документов и небольшим автоматическим пистолетом. Я взял самый большой из документов: жесткий, сложенный пополам лист бумаги, на развороте которого красовалось орнаментальное тиснение и большая печать, смахивающая на объявление о розыске Робина Гуда. Сертификат «Каспара». В течение нескольких секунд я был очень богатым человеком.

Я передал документ Маганхарду.

— Полагаю, это ваше. А теперь давайте поднимемся по склону на это ваше собрание.

— Но герр Флец мертв, — едва слышно возразил он.

— Не будьте таким наивным. Заявив об этом, Мерлей использовал свой последний шанс остановить вас: вас он мог бы убить позже, прежде чем вы успели бы во всем разобраться. Но, используя ваш сертификат, он был заинтересован в вашей гибели, а также в том, чтобы Флец оставался в живых. Теперь все встало на свои места.

Харви перетащил труп Мерлена в багажник «роллса». Маганхард, глядя прямо перед собой, осторожно забрался в машину. Я подобрал «уэбли» и, тщательно протерев его, выбросил в поле.

А теперь мы, возможно, сумеем подняться на гору и спокойно провести собрание акционеров компании.

Глава 33

— Значит, все вы в действительности работали на одного и того же человека, — резюмировала мисс Джармен. — Вы с Харви и те — Бернар, Ален и все прочие. Все вы работали на Анри Мерлена.

Я кивнул.

— Совсем как христиане и львы на арене. На самом деле все они работали на старого доброго императора Нерона.

— Вряд ли христиане представляли себе это подобным образом, — ехидно заметила она.

— Думаю, и львы тоже.

Мы сидели вокруг большого камина в гостиной Флеца и пили виски. Это была просторная комната, обшитая деревянными панелями, которая выглядела бы впечатляюще, если бы так сильно не смахивала на швейцарскую сувенирную лавку. Всякий раз, когда Флец присовокуплял к своему состоянию очередной миллион, он знаменовал сие событие приобретением очередной дюжины часов с кукушкой и резных полочек, уставленных фарфором и раскрашенными деревянными фигурками.

Сам Флец оказался суетливым маленьким человечком, который едва не впал в ступор, когда мы вошли к нему торжественным строем, размахивая пистолетами, и принялись пачкать кровью его ковры.

Мисс Джармен поработала на славу: раздобыла горячей воды, антисептик и оказала мне первую помощь, между тем как Маганхард отвел Флеца в уголок, дабы поведать ему об истинном положении вещей. Но, по-моему, до того вряд ли все дошло в полном объеме, даже на швейцарском немецком. Флец просто был не в состоянии поверить, что на такой большой, чудесной, красочной почтовой открытке, в таком замечательном мирке может быть столько зла.

Затем Маганхард присоединился к нам и устроился перед камином.

— Так вы считаете, мистер Кейн, что месье Мерлен спланировал все это с самого начала?

— Нет, этого он не смог бы сделать. Должно быть, он подстроил ложное обвинение в изнасиловании, надеясь, что вы расширите его полномочия. В конце концов он мог предугадать вашу реакцию — что вы предпочтете держаться в стороне, нежели опротестовать обвинение. Тогда ему требовалось лишь одно — дождаться удобного случая, чтобы превратить свои полномочия в наличность. Когда Хайлигер врезался в гору, а вы застряли в Атлантике, он получил свой шанс. Все остальное — лишь следствие этого. Чего я никак не пойму, — это почему вы отдали ему на хранение сертификат стоимостью в десять миллионов фунтов стерлингов.

В голосе Маганхарда ощущался едва уловимый налет былой чопорности.

— Поскольку меня могли арестовать, с моей стороны было бы неразумно держать при себе подобный документ. И, разумеется, я отдал распоряжение, что если кто-нибудь появится на собрании акционеров «Каспара» с моим сертификатом, следует принять определенные меры предосторожности, чтобы убедиться, что он является его законным владельцем.

Я кивнул.

— Однако, поскольку Галлерон, то бишь Мерлен, выдавал его за сертификат Хайлигера, никаких мер предосторожности принимать не стали бы.

— Но если Мерлен все равно намеревался нас убить, зачем же он отправил с нами вас с Харви? — спросила мисс Джармен. — Или почему не послал этих двоих — Бернара и Алена, которые сначала делали бы вид, что охраняют нас, а потом бы убили?

— Все дело в том, что Мерлен рисковал собственной шкурой. Не забывайте, всем было известно, что Мерлен — адвокат Маганхарда и что он организует эту поездку. Так что, когда в итоге вы оказались бы трупами, определенная доля ответственности и вины в любом случае лежала бы на нем. А если бы потом выяснилось, что он не обеспечил вас эскортом или же приставил к вам кого-нибудь, кто остался бы в живых, в то время как вы погибли, это выглядело бы подозрительным. А поскольку он был виновен, то не мог позволить себе рисковать и вызывать какие бы то ни было подозрения. Вот почему он навязал вам Харви — заставил вас взять его с собой, несмотря на то, что Маганхард считал — никакой стрельбы вообще не будет. Таким образом, когда все было бы кончено, создавалось бы впечатление, что Мерлен сделал все от него зависящее — и вина целиком легла бы на Галлерона. Его это вполне устраивало — ведь у Галлерона не было никакого прошлого, отыскать его след было бы невозможно, да и в любом случае он собирался исчезнуть, как только «Каспар» превратился бы в наличные. Возможно, он нанял Алена и Бернара под именем Галлерона, так что они не знали, на кого работают, и не смогли бы его выдать. — Я взглянул на девушку. — Я же говорил вам, что львы, возможно, тоже не знали, что они работают на Нерона.

Она вскинула брови.

— Значит, христиане — это мы, так? Я и не знала, что христиане едят львов.

Я одарил ее лицемерной улыбкой и торопливо продолжал:

— Таким образом, Мерлен мог снова вернуться в образ Мерлена, разжившись лишними десятью миллиончиками на анонимном счету в швейцарском банке. И не было б никакой нужды удирать в Бразилию и превращаться в какого-нибудь Джо Смита. — Тут я кое о чем вспомнил и повернулся к Маганхарду: — Разве вы не собираетесь проводить собрание акционеров компании?

— Собираемся. Но герр Флец весьма кстати напомнил мне, что мы не располагаем доказательствами того, что сертификат Макса уничтожен. Все еще остается вероятность того, что его наследник появится с сертификатом до полуночи. Следовательно, до той поры мы обязаны ждать. — Он украдкой бросил на Флеца мрачный взгляд, показывающий, что мысль о такой возможности уже приходила ему в голову. — Но, между прочим… ведь герр Флец мог бы опознать в месье Мерлене этого самого Галлерона.

— Мог бы, но риск был не слишком велик. Полагаю, в соответствии с правилами «Каспара», Флец не может надолго покидать Лихтенштейн, так что вряд ли он когда-либо еще встретился бы с Мерленом. А когда сделка была бы совершена, через месяцок-другой Флец мог бы спокойненько свалиться с горы.

Флец сделался белее свежевыпавшего снега и выронил бокал. Маганхард натянуто, но удовлетворенно улыбнулся.

— Но кто же тогда убил того человека в «ситроене», в Кемпере? — снова задала вопрос мисс Джармен.

Я пожал здоровым плечом.

— Думаю, что Мерлен. Пистолет Мерлена сейчас у Харви, но, по-моему, калибр тот же самый.

Харви вроде бы удивился, затем полез в карман и, достав маленький автоматический пистолет, внимательно осмотрел дуло.

— Калибр 6,35, — сказал он. — Все верно.

— Но в тот вечер Мерлена в Кемпере не было, — возразила девушка. — Вы же звонили ему в Париж в четыре часа или около того.

— Ему и не нужно было там находиться, — отозвался я. — Возможно, водитель узнал его и тем самым подписал себе смертный приговор. И я не сразу дозвонился до него в Париж. Я позвонил туда, и он перезвонил мне через несколько минут. Времени вполне бы хватило, чтобы позвонить из Парижа в Кемпер и попросить его связаться со мной. А в следующий раз мы разговаривали с ним лишь после полудня. К тому времени он уже смог бы вернуться в Париж.

Она задумчиво кивнула, потом сказала:

— Значит, это телефонные звонки накликали на нас неприятности…

— Ну да. Собственно говоря, накликал я сам.

Она лишь посмотрела на меня и промолчала.

* * *

Харви поднялся и, не дожидаясь приглашения, угостился очередной порцией виски. Девушка наблюдала за ним с непроницаемым выражением лица.

— А что будет теперь? — поинтересовался Маганхард.

Я слегка повел плечом.

— Французская полиция задергается, швейцарская тоже встанет на уши. А завтра первым делом сюда заявятся лихтенштейнские легавые. Однако до тех пор, пока вы будете продолжать клясться и божиться, что находились здесь еще до того, как границу перекрыли, они не предъявят обвинение живому миллионеру на оснований показаний нескольких мертвецов. Даже и пытаться не станут.

— Бедные старые львы, — тихо произнесла девушка.

Маганхард снова подал голос:

— А как насчет… обвинения, выдвинутого против меня во Франции?

— Оно развалится. Женщина, на показаниях которой держится обвинение, вскоре получит письмо от Мерлена, датированное несколькими месяцами раньше, в котором будет сказано, что он распорядился отправить его в случае своей смерти. А в письме ей будет ведено отказаться от обвинения.

Маганхард нахмурился:

— Вы считаете, он действительно написал такое письмо?

— Нет, конечно. Но я попрошу Жинетт написать его — я же рассказывал вам, что она отлично подделывает документы, помните? Только пришлите мне фамилию женщины и образец подписи Анри.

Он не сводил с меня пристального взгляда, пока переваривал все это. Затем лицо его постепенно растянулось в подобие улыбки.

— С учетом всех обстоятельств, мистер Кейн, выходит, вы очень эффективно поработали. — В голосе его зазвучали деловые нотки. — Я хотел бы обсудить с вами вопрос… я хотел бы, чтобы вы работали на меня на постоянной основе. Я мог бы платить вам…

— Нет.

Улыбка исчезла.

— Я же не сказал, сколько мог бы платить вам!

Я устало покачал головой.

— Не в этом дело, мистер Маганхард. Неужели вам не ясно, что доказал Мерлен? Я разыгрывал из себя Канетона — величайшего профессионала, человека, который не мог отказаться, когда подворачивалась подобная работенка. Теперь же… теперь нам известно, что Мерлен вербовал обе стороны: нас с Харви против Алена, Бернара и всех прочих. Так что нас он выбрал как двух наиболее вероятных кандидатов на провал.

Воцарилась тишина. Затем Харви тихо заметил:

— А он ведь ошибся, а?

— Только в этот раз, приятель, только в этот раз. И, во всяком случае, постарался он на славу: выискал англичанина, прославившегося давным-давно, в годы войны, — и телохранителя-алкоголика. Чтобы охранять человека, который стоит десять миллионов фунтов. А у нас даже не хватило сообразительности это просечь.

Маганхард мрачно нахмурился. Ему претила сама мысль о том, что кто бы то ни было из работающих на него может оказаться второго сорта; Мерлена первоклассного адвоката, попросту оказавшегося нечестным человеком, — ему было переварить куда легче.

Наконец он произнес:

— По-моему, вы излишне накручиваете, мистер Кейн. Как сказал мистер Ловелл, месье Мерлен ошибся. Правда была на нашей стороне, и мы победили.

Я кивнул.

— Да-да, мы выиграли эту войну. И правда была на вашей стороне… одно время мне даже казалось, что стало быть, правда и на моей стороне. Но это не так. Мне вообще не стоило браться за эту работу. Мои методы… методы Канетона… слишком много людей погибло. Не знаю, можно ли было поступить как-то иначе… но, наверное, в этом и вся беда. Не исключено, что кто-то другой сумел бы что-нибудь придумать. Вот вы и найдите кого-нибудь другого. И возьмите к себе на работу.

Девушка с любопытством смотрела на меня.

— Мне казалось, вас не заботит, что случилось с теми людьми, оставшимися там, внизу.

— Да в общем-то не слишком. Возможно, я неправ, но, на мой взгляд, не имеет значения, кто убивает наемных убийц, а также когда и как их убивают. Я думал о Харви. — Краем глаза я заметил, как он резко обернулся. Я продолжал смотреть на мисс Джармен — твердо и решительно. — Харви не убийца, даже и не думайте, что вам придется лечить его от этого. Настоящие убийцы — это те, кто могут убивать и не нуждаются при этом в выпивке. Ни до, ни после.

— Мне чертовски жаль портить такую хорошую речь, — медленно произнес Харви, — но, похоже, никто не заметил, что я пока еще не умер.

Я бросил на него быстрый взгляд, затем поднялся, допил свое виски и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Я собираюсь спустить «роллс» со склона горы, а потом сяду на поезд в Вадуце. Выезжающих из Лихтенштейна они пока что не станут проверять. — Я посмотрел на девушку. — Увезите его отсюда, прежде чем заявятся легавые.

— Вы, в Париж? — спросил Харви.

— Во всяком случае, во Францию. Нужно найти врача, который умеет держать язык за зубами.

Он залпом допил виски.

— Пожалуй, я тоже поеду. Работы наверняка куча накопилась.

Мисс Джармен медленно повернулась и посмотрела ему в глаза; на ее напряженном лице читалось недоверие.

— Какая еще работа?

Казалось, он удивился.

— Как это «какая»? Моя работа.

Я вдруг ощутил внутри холод и пустоту — так, наверное, чувствует себя заброшенная церковь, — и уныло произнес:

— Именно это я и имел в виду.

Глава 34

Немного помолчав, я добавил:

— Он теперь лучший наемный убийца в Европе — ведь Ален и Бернар мертвы. Даже если никогда не выплывет, что их убил он, все равно он теперь номер один. Самая лучшая работа, самые высокие расценки.

Казалось, девушка не слышит меня. Она обратилась к Харви:

— Но… но ведь Мерлен выбрал вас из-за вашей… из-за ваших проблем с выпивкой. Он рассчитывал, что вас убьют!

Харви пожал плечами.

— Но я же уже сказал — он ошибся.

— У него нет никаких проблем с выпивкой, — вмешался я. — Больше нет.

Она стремительно обернулась ко мне. Я продолжал:

— Его проблема состояла в том, что он считал, что не может сочетать стрельбу с выпивкой. Вот почему он и завязал, взявшись за эту работу. Поэтому сегодня ночью он пытался отговорить нас от этой затеи — знал, что слишком много выпил. Он даже сам сказал об этом: ему хватило мужества признаться, что он загубил все дело своим пьянством.

Голос мой звучал бесстрастно и монотонно, словно глухие удары здоровенного гонга. Но я должен был договорить.

— Затем он вступил в бой — и убил лучшего наемного убийцу Европы. Человека, котировавшегося выше его самого. Ну и в чем же здесь проблема? Он убедился, что может сочетать пистолеты и виски. Теперь он не проживет и двух месяцев.

Глаза ее сузились.

— Но это вы втянули его в тот бой.

Я беспомощно покачал головой.

— Я вовсе не хотел никуда его втягивать. Потому и попытался убить Алена сам. Думал, что справлюсь, используя элемент неожиданности… проползу по траншеям и… — Я несколько натянуто улыбнулся. — Канетону прежде отлично удавались подобные штуки. Но, возможно, Мерлен был прав.

— Насчет вас обоих, — тихо добавила она.

Харви поднялся. На ногах он стоял абсолютно твердо; несколько порций виски Флеца поверх выпитой фляжки бренди не нарушили его устойчивости. Но чтобы быть лучшим наемным убийцей Европы, нужно немножко больше, чем способность держаться на ногах. И немножко меньше виски.

— Ну ладно, в Париж-то мы едем? — нетерпеливо спросил он.

Я кивнул и повернулся к двери. Девушка звонко, с горечью в голосе произнесла:

— Благодарю вас, месье Канетон.

И, возможно, она была права. Возможно, я все еще оставался Канетоном. Возможно…

Я посмотрел на нее, затем на Харви — на его затравленное, изборожденное морщинами лицо, которое казалось удивительно невинным, потому что на нем столь явственно читалась вина.

— Ну как, руки не трясутся? — спросил я. Он вытянул в мою сторону правую руку с растопыренными пальцами. Они были тверды, словно высечены из камня. Глядя на них, он улыбнулся.

— Отлично, — произнес я, а затем резко взмахнул «маузером» и услышал, как хрустнули пальцы.

Во внезапно наступившей тишине его судорожный вдох прозвучал как вопль. Он согнулся пополам, прижимая руку к животу; лицо его скривилось и побелело. Потом он рухнул в кресло.

Девушка уже была рядом с ним — гладила его по голове, перебирала волосы, что-то ласково шептала.

Маганхард холодно заметил:

— Думаю, вряд ли это было…

— Я продлил ему жизнь, — сказал я. — Еще на один месяц. Пройдет не меньше трех месяцев, прежде чем он снова сможет держать пистолет.

Мисс Джармен посмотрела на меня твердым, ясным взглядом.

— Вам не нужно было этого делать.

— Согласен, это было дешево, просто и даже подло, — уныло отозвался я. — Как раз в духе Канетона. Будь я кем-то другим, возможно, придумал бы что-нибудь получше. Но я есть я.

Харви, приоткрыв глаза, хрипло прошептал:

— Спрячьтесь получше, Кейн. Получше. Потому что я потрачу очень много времени на ваши поиски.

Я кивнул.

— Я буду в Пинеле — или вам там скажут, где меня найти.

— Он вас убьет, — сказала девушка.

— Возможно. Это будет зависеть от вас. По крайней мере ради этого у него будет стимул оставаться трезвым.

Я вышел, и никто даже не попытался остановить меня.

* * *

По-прежнему валил снег. На полпути к подножью горы я вдруг вспомнил, что так и не получил причитавшийся мне остаток гонорара — четыре тысячи франков. Я продолжил спускаться, но посмотрел на часы. Была минута первого ночи. Впереди простиралась горная дорога, напоминая мрачный темный туннель, у которого нет конца.

Примечания

1

Безвыходное положение (фр.) — Здесь и далее примеч. перев.

(обратно)

2

Встреч интеллектуальной элиты (фр.)

(обратно)

3

Вас просят к телефону (фр)

(обратно)

4

Естественно (фр.)

(обратно)

5

По правде говоря, это Мерседес Меллони (фр.)

(обратно)

6

Очень приятно (фр.)

(обратно)

7

Спортивный

(обратно)

8

Это очень просто (фр.)

(обратно)

9

Имеется в виду глубочайший раскол в шотландском обществе, суть которого состояла в различном понимании путей развития Шотландии. Сторонники клана Макдональдов выступали за национальную независимость Шотландии. Кемпбеллы ориентировались на политический союз с Англией. В наиболее острой форме эта борьба протекала в годы Великой английской революции (1641–1648).

(обратно)

10

Массовое убийство и практически полное уничтожение клана Макайенов, сторонников Макдональдов, совершенное Кемпбеллами в долине Гленко 13 февраля 1692 г. Формальным поводом для расправы послужило нарушение главой Макайенов указа Вильгельма II о присяге на верность английской короне. В резне было убито более 50 мужчин, женщин и детей. Около 400 человек ушли в горы и тоже погибли.

(обратно)

11

Вот так-то (фр.).

(обратно)

12

Мода существует только в Париже (фр.)

(обратно)

13

Это воровство! Этот ваш Хопкинс, он мошенник, шпион…(фр.)

(обратно)

14

Парижская мода (фр.).

(обратно)

15

Простите, вы не видели молодую девушку с… (фр.).

(обратно)

16

«Марк» — коньяк из виноградных выжимок.

(обратно)

17

Малыш Билли (1859–1881) — легендарный бандит американского Дикого Запада.

(обратно)

18

Магазинный «винчестер».

(обратно)

19

Можно поговорить с Анри? Это Канетон (фр.).

(обратно)

20

Он вам перезвонит через несколько минут. Какой у вас номер? (фр.).

(обратно)

21

До свидания, Канетон (фр).

(обратно)

22

Грета Гарбо (настоящая фамилия Густавсон, 1905–1990) — известная американская киноактриса.

(обратно)

23

Что вы говорите (фр.).

(обратно)

24

Американец… он не слишком-то любит французскую кухню (фр.).

(обратно)

25

Сорок шесть (фр.).

(обратно)

26

…большая роскошная яхта, принадлежащая всемирно известному финансисту, задержана военным кораблем у побережья… (фр.)

(обратно)

27

Сюрте — французская уголовная полиция.

(обратно)

28

Давайте-ка прогуляемся, ребятки (фр.).

(обратно)

29

Шагайте (фр.).

(обратно)

30

Ключи от «мерседеса» и «рено» (фр.).

(обратно)

31

Ну же, смелей, друзья мои! (фр.)

(обратно)

32

Обычная дорога (фр.).

(обратно)

33

Извините, инспектор (фр.).

(обратно)

34

Мне очень жаль, но землемер… (фр.)

(обратно)

35

За Францию (фр.).

(обратно)

36

За 12 тысяч франков (фр)

(обратно)

37

Это Канетон! Это месье Канетон! (фр.)

(обратно)

38

Уж не началась ли снова война? (фр.)

(обратно)

39

Нет, нет, нет (фр.).

(обратно)

40

Для Канетона это дело обычное (фр.)

(обратно)

41

Это Маганхард, не так ли? (фр.)

(обратно)

42

Он не насильник — не тот тип (фр.).

(обратно)

43

Но… за что? (фр.)

(обратно)

44

Поместье Пинель (фр.).

(обратно)

45

Могу ли я поговорить с мадам графиней? (фр.).

(обратно)

46

Кто звонит? (фр.)

(обратно)

47

Это вы, Морис? Говорит Канетон (фр.).

(обратно)

48

Месье Канетон? Минутку… (фр.).

(обратно)

49

Что происходит? (фр.).

(обратно)

50

Здесь: случаи (фр.)

(обратно)

51

Дэви Крокетт (1786–1836) — американский следопыт и политик, погиб в Аламо.

(обратно)

52

Аламо — францисканская миссия в Сан-Антонио, штат Техас; место осады и кровавой расправы, учиненной над техасцами мексиканскими войсками в 1836 г.

(обратно)

53

Эй! Сюда! (фр.)

(обратно)

54

Господа, кушать подано (фр.).

(обратно)

55

Омлет со специями (фр.).

(обратно)

56

Мой Луи (фр.).

(обратно)

57

Фелюга — небольшое парусное или моторное промысловое судно.

(обратно)

58

Танжер — город на севере Марокко, порт в Гибралтарском проливе.

(обратно)

59

Кто… (фр.)

(обратно)

60

Весьма польщен (фр.).

(обратно)

61

Свободная зона (фр.).

(обратно)

62

«Господь всегда на стороне крупных батальонов» (фр).

(обратно)

63

Здесь какой-то идиот курит! Прямо как в бистро! Где вы находитесь? (фр.)

(обратно)

64

Где этот идиот, который курит? (фр).

(обратно)

65

Кто идет? (фр.)

(обратно)

66

Очень важно (фр.).

(обратно)

67

Боже мой! (фр.)

(обратно)

68

Невероятно! (фр.)

(обратно)

69

Прошу прощения (фр.)

(обратно)

70

Пять (фр.).

(обратно)

71

Четыре (фр.).

(обратно)

72

Прислуга, месье (фр.).

(обратно)

73

Это вам передает генерал с благодарностью (фр).

(обратно)

74

Вы позволите?.. (фр.)

(обратно)

75

Робер Грифле. Сюрте (фр.).

(обратно)

76

Люкан… А, здравствуйте, генерал… (фр.)

(обратно)

77

«Нет»; «да»; «Возможно» (фр.).

(обратно)

78

Комо — озеро на севере Италии, у южного подножия Альп.

(обратно)

79

«Королева Мария» («Queen Mary») — пассажирский лайнер серии «Queen» компании «Кьюнард», водоизмещением 81273 тонны. Спущен на воду в 1934 г. В 1967 г. продан американскому консорциуму и переоборудован в плавучую гостиницу.

(обратно)

80

Вадуц — столица Лихтенштейна.

(обратно)

81

Запрещено (нем.).

(обратно)

82

Мы едем в Лихтенштейн (нем.).

(обратно)

83

Шамони — долина на востоке Франции, к северу от Монблана, курортная зона французских Альп.

(обратно)

84

Это Канетон. Все кончено, Ален (фр.).

(обратно)

85

Не может быть! (фр.)

(обратно)

86

Возможно (фр.).

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте