«Настоящий полковник»

Часть I

Глава 1

Вначале было тихо.

Затем послышался звук — негромкий, еле слышный, то и дело заглушаемый лесными шорохами и криками Спустя некоторое время звук окреп, превратившись в ровный, нарастающий, исходящий со всех сторон гул. Словно где-то далеко зазвучали и приблизились тысячи играющих разные мелодии оркестров.

Звук надвигался, нарастал, вдавливая барабанные перепонки в уши, а людей в землю. Звук напоминал рев труб, извещающих о Страшном суде. Но это были не трубы Страшного суда. Это был рев десятков работающих авиационных турбин.

Хотя все-таки это был суд.

Из-за ближайшего леса, рубя и расшвыривая винтами ночь, выскочили вертолеты. Много вертолетов. Очень много вертолетов. Может быть, даже целый полк. Может быть, два полка.

Вертолеты неслись, приседая над самой землей; словно стая гончих псов, загоняющая зайца. Они шли так низко, что срубали нисходящими воздушными потоками вершины деревьев.

Вертолеты наткнулись на вырубленную в лесном массиве площадку, на стоящих на ней людей и замерли, зависли борт к борту в железном ревущем кольце. Полсотни прожекторов разом резанули темноту, уперлись в землю, в стоящие внизу фигуры. Люди зажмурились, закрыли глаза руками.

— Бросай оружие! — приказал тысячекратно усиленный голос. — Или я прикажу открыть огонь!

— Хрен вам оружие! — зло ответил один из ослепленных, вдавленных ветром в землю бойцов. — Не возьмете!

И, не открывая глаз, вскинул вверх автомат с подствольным гранатометом. Он стрелял наугад. Но он не мог промахнуться, потому что промахнуться было невозможно — вертолеты заслонили своими черными силуэтами все небо. Вертолеты сами стали небом. И потому, стреляя в белый свет как в копеечку, стрелок все равно неизбежно попадал в цель.

«Не стреляй! — попытался закричать полковник Зубанов. — Не надо…»

Но крикнуть не смог. И даже рот открыть не смог. Потому что не успел.

Граната ахнула вверх и влепилась в борт одной из машин. И взорвалась невидимой в ослепительном сиянии сотен прожекторов вспышкой.

— Теперь все! — сказал стрелок.

Теперь действительно было все. Теперь должен был последовать единственный возможный в подобных обстоятельствах ответ. Ответ на поражение!

— Ну и черт с вами, — сказал громоподобный, звучащий с неба голос. — Вы сами этого хотели!

И с последним словом произнесенной им фразы от вертолетов к людям потянулись пунктирные линии крупнокалиберных пулеметных трассеров. Сотни тысяч пуль нашли и ударили в не защищенные броней тела.

В том числе ударили в грудь и голову полковника Зубанова, раздирая и расшвыривая по сторонам его плоть. Тупые чушки крупнокалиберных пуль терзали тело, но больно не было…

Полковник проснулся.

В ушах продолжали реветь турбины вертолетов, но глаза уже различали стены, видели потолок, люстру, задернутые шторами окна. За окнами кто-то прогревал движок автомобиля.

— Сволочь, — досадливо выругался полковник и встал с дивана.

Каждый раз, когда неизвестный ему водитель прогревал мотор, полковник видел один и тот же сон. Сон с вертолетами, прожекторами и пулями, расстреливающими его тело. Каждый раз…

Полковник нашарил в кармане висящего на спинке стула пиджака сигареты, спички и подошел к окну. На улице было еще темно.

Он зажег сигарету и, глядя на отсвечивающий в стекле огонек, и мимо, и сквозь него на улицу, стал курить. Без удовольствия, вяло думая о вчерашнем дне, сегодняшнем дне, ближайшей неделе и предстоящем месяце… Короче, думая о чем угодно, кроме прошлого.

Когда сигарета догорела, он прикурил от нее новую…

Он стоял так до полного света, множа окурки в пепельнице.

В семь часов на кухню вошла женщина. Но не жена. Это женщина не была жена, хотя он жил у нее, спал с нею и кормился приготовленными ею обедами. Но, хотя он жил с нею уже почти год, она была ему никто. Была совершенно чужая.

Женщина, позевывая и зябко кутаясь в халат, подошла к газовой плите.

— Опять полуночничаешь? — спросила она.

— Угу, — невнятно буркнул Зубанов.

— Кофе будешь?

— Угу…

— Что угу?

— Буду.

Женщина поставила на огонь кофейник и, все так же позевывая и кутаясь, вышла из кухни.

Через полтора часа Зубанову надо было отправляться на работу. Хотя какая это к бесу работа! Насмешка одна. Вот уж не думал полковник Зубанов, что закончит свою карьеру начальником охраны. Фактически сторожем! Думал хотя бы генералом и начальником управления. Чему были все предпосылки. Так нет, вмешалась судьба в виде затонувшей не в его ведомстве десантной шлюпки. И «главного опера» шестого отдела ГРУ генерала Федорова. С которых все началось и все покатилось. Под гору покатилось…

— Ты если есть будешь — садись, — предложила непонятно кем ему приходящаяся женщина. Его, выражаясь казенным языком, сожительница.

Полковник в отставке Зубанов сел за стол и стал пить кофе, мазать маслом разрезанную пополам булочку, смотреть на чужую ему, о чем-то оживленно болтающую с ним женщину и привычно думать — ну что же поделать, если все так обернулось? Что ни нормальной работы, ни любимого дела, ни семьи у него не осталось. Вернее, остались там, в прошлой жизни и в далекой Москве. А здесь вот эта кухня и эта женщина. Впрочем, не такая уж плохая женщина. Только чужая женщина…

— Я пошла. Не опоздай на работу и не забудь убрать все в холодильник, — сказала его нынешняя сожительница, поцеловала в висок и ушла.

Зубанов допил кофе, убрал в холодильник масло и, вытащив мобильный телефон, набрал номер.

— Я слушаю, — ответил заспанный голос.

— Не я слушаю, а дежурный слушает, — поправил Зубанов.

— Дежурный слушает!

— Машину мне выслали?

— Выслали… Вернее, уже высылаем.

Бардак. Как их ни учи, как ни натаскивай — один черт — бардак. Нормальный гражданский бардак.

Полковник прошел в спальню, надел брюки, рубаху и заплечную кобуру. Привычно проверил, сунул в кобуру оформленный газовым «Макаров», в карман — удостоверение к нему и спустился вниз на крыльцо.

Время было без пяти секунд полдевятого.

Машины не было. Опять не было!

Тут хоть разбейся! Если не приучили людей к порядку, то уже не исправишь. Только если могилой. Или армией. В армии их бы подтянули в один момент. Навесили бы за каждую секунду по наряду — враз бы образумились…

Со стороны улицы во двор зарулила служебная «Ауди». Подкатила к крыльцу, осадила на тормозах.

Полковник подошел к водительской дверце и придвинул к стеклу часы. Водитель виновато пожал плечами.

— Сколько время? — громко спросил Зубанов. — Сколько?

— Тридцать две минуты девятого.

— А сколько должно было быть?

— Половина. Или, может быть, у вас часы вперед бегут.

— Мои часы никогда не бегут и никогда не отстают, — сказал Зубанов, усаживаясь на переднее сиденье.

— Так уж никогда? — чуть ехидно спросил водитель.

— Никогда! — обрубил Зубанов. — Если мои часы отстают, я их выбрасываю. Поехали. Водитель тронул с места.

— Ремень застегни, — показал на болтающийся ремень безопасности Зубанов.

— Да вы что, Григорий Степанович? Тут же ехать всего ничего. Да и гаишники еще спят. Я пока к вам ехал — ни одного не видел.

— Все равно застегни.

От дома, где жил Зубанов, до работы было восемнадцать минут езды со скоростью восемьдесят километров в час. Плюс две минуты в резерве. Которые его нерадивый водитель уже израсходовал. Итого он должен был появиться на рабочем месте без десяти девять Все прочие работники — в девять. Десять минут было необходимо, чтобы сосредоточиться перед рабочим днем.

Впрочем, здесь сосредотачиваться было не перед чем. И приходить раньше тоже было незачем. И даже вовремя приходить — незачем. Просто Зубанов следовал раз и навсегда выработанной привычке. Еще на той, которая действительно работа, работе выработанной.

— Приехали, — сказал водитель.

— Подгонишь машину в десять пятнадцать, — напомнил Зубанов, захлопывая дверцу. — Смотри не опаздывай!

— Буду как штык! — с подчеркнутой готовностью отрапортовал водитель. Достал его этот бывший полковник своими нынешними манерами и привычкой сверять жизнь с часами. Не его одного — всех достал.

Зубанов поднялся по ступенькам и ровно без десяти девять открыл дверь.

— Товарищ начальник службы безопасности, — громко доложил вышедший навстречу дежурный. — За время вашего отсутствия никаких происшествий не случилось! — И сделал шаг в сторону.

— И все?

— Все…

— А кто докладывал?

— Извиняюсь. Докладывал ночной дежурный Шамаев!

— Вот так-то лучше…

И ночных дежурных полковник тоже достал, насаждая в обычном торгово-закупочном акционерном обществе свои солдафонские порядки. Вконец достал!

Зубанов поднялся на второй этаж и прошел в свой кабинет. На столе лежала утренняя почта. Он всегда настаивал, чтобы утренняя почта предоставлялась ему утром, а не днем или вечером, для чего специальный курьер с самого утра бегал в ближайшее почтовое отделение.

Зубанов один за одним раскрыл несколько конвертов.

Почта была типичная — каталоги средств защиты и обеспечения безопасности, которые специализированные магазины рассылали своим потенциальным заказчикам.

В каталогах по большей части было морально изжившее себя старье, которое перекочевывало из одного альбома в другой вот уже целый год. Ни один из этих образцов ни один уважающий себя спец не взял бы даже с приплатой. Но, видно, находятся какие-то дураки, которые клюют на броскую рекламу и ширпотребовский вид предлагаемого товара.

Зубанов бросил каталоги в мусорную корзину и включил монитор, который был подключен к сети видеокамер, установленных по его настоянию по всему зданию. Основной блок мониторов располагался в дежурке, и именно по нему велось отслеживание внутренних помещений и прилегающих территорий. При монтаже Зубанов настоял, чтобы один отвод провели в его кабинет, и теперь имел возможность контролировать ситуацию.

Первые три камеры отслеживали помещение оптового склада на первом этаже. Туда можно было не заглядывать. Там если кто-нибудь и появится, то не раньше десяти часов. То же самое в кассовом зале.

Тем не менее Зубанов все-таки включил первую, вторую, третью и четвертую камеру. Так и есть — пустота.

Такое позднее пробуждение торговли, конечно, было странно, если исходить из пословицы: «Кто раньше встает, тому бог подает». Но это было именно так. И что интересно, несмотря на позднее вставание — бог все равно подавал. И подавал щедро. Если судить по образу жизни хозяев этого головного плюс нескольких других офисов и нескольких десятков складов и магазинов.

Ну да это дело не его, Зубанова, ума. Его — охранять накопленные ими богатства. Соваться в чужие дела его отучили еще на прежней работе. Пусть даже это дела соседа по кабинету. Каждый должен отвечать за свой участок. Что позволяет персонифицировать ответственность. А если каждый знает про каждого и каждому советует — то это непрофессионализм и бардак.

Седьмая камера, отслеживающая вестибюль. Тихо. Только о чем-то треплются охранники. Поди, о нем, о полковнике, треплются. Точат зубы о непосредственного начальника от нечего делать.

Зубанов вытащил и включил переносную радиостанцию.

— Вход, — сказал он, — ответьте Верхнему.

Три фигурки на экране монитора вздрогнули, метнули взгляды в потолок и разбежались в стороны.

Ну точно начальству кости шаркали своими погаными языками.

— Как слышите меня?

— Слышу, — ответил запыхавшийся голос. — Вас слышу.

— Вы там что, спите, что ли?

— Почему спим?

— Потому! Проверьте там, возле крыльца.

— Что проверить?

— Окурки проверить. Там целая куча окурков валяется. А вы в ус не дуете.

— Но… Но мы не уборщики. Мы охранники.

— Вы в первую очередь люди, а не свиньи! Впрочем, и охранники тоже. И как охранники должны были видеть, кто это сделал. И должны были заставить его убрать за собой. На то вам телекамеры даны. А вы, видно, спали…

А ну, взяли швабру, совок и ведро и убрали следы своего служебного несоответствия… Как слышите меня?

— Слышу…

— Тогда пошевеливайтесь. С минуты на минуту хозяева приедут. А вы клювами щелкаете.

Зубанов переключился на десятую камеру. Из входной двери вышли, как ошпаренные, два охранника. С веником и совком в руках. Они подошли к брошенным окуркам и замели их.

И почти сразу же к крыльцу подъехали два «Мерседеса». Хозяйские «Мерседесы».

Полковник выключил монитор и спустился вниз. Он как раз должен был успеть к тому моменту, когда приехавшие поднимутся на второй этаж. Все расстояния и необходимое для их преодоления время были вымерены с точностью до секунд.

На этаж зашли братья Заикины, владельцы всех этих зданий, хранящегося в них добра и охраняющего их Зубанова.

Вначале появились их гладкие физиономии, потом мощные плечи, галстуки в горошек и добротные, купленные в Лондоне пальто.

— Здорово, охрана, — приветствовали они Зубанова. — Ну что? В наше отсутствие никаких происшествий не случилось?

— Так точно! — отрапортовал полковник. — Я вам нужен?

— Нет.

Братья прошли к себе и плотно прикрыли дверь. Зубанов прошел к себе в кабинет, сделал несколько необходимых записей и спустился вниз. Было ровно пятнадцать минут одиннадцатого. Машина стояла у крыльца.

— В спортзал, — приказал он.

— Будет сделано, — ответил водитель.

Глава 2

— Каждый день много, — сказал один из охранников. — Я даже когда на мастера сдавал, каждый день не тренировался.

— Ну это ты врешь.

— Гадом буду, не тренировался. Я как раз в то время чувиху одну закадрил. Такая чувиха!.. Я ее каждый день долбал раз по десять.

— Опять врешь. Чтобы и нормативы мастера, и десять раз…

— Ну, может, пять. Я не считал. Не до того было… Днем тренировки с железом, ночью… Но все равно так, как здесь, не пахал. Вполовину пахал, если и день и ночь посчитать.

— Это все Зуб, — вступил третий охранник. — Он всех нас загонит. Откуда его только нашли…

— Оттуда! Откуда еще?

— Сейчас приедет, опять начнет мозги парить. Чтоб ему…

К крыльцу подъехала машина, и в спортзал вошел Зубанов.

— Постройте личный состав.

— Стройся.

— Здравия желаю! — приветствовал Зубанов выстроившуюся в две шеренги и на сегодня свободную от несения службы охрану.

— Здрасьте-е, — нестройно поздоровались охранники и телохранители.

— Не понял? — удивился Зубанов.

— Здра-в-те! — исправился личный состав.

— Значит, так. Начнем с главного. С подведения итогов. Прошлыми вашими, которые я наблюдал три дня назад, успехами я недоволен. Это не работа. Это изображение работы. Это демонстрация телодвижений, рассчитанных на впечатлительную гражданскую публику. С сегодняшнего дня работаем полный контакт…

Охранники сдержанно охнули.

— Или вы думаете, что преступники тоже будут изображать удары, а не бить? Если вы так думаете, то вы ошибаетесь. На тренировках работать будем в перчатках, на спаррингах — без. Вопросы есть?

— А если кто-нибудь нос сломает или еще чего? — спросили из рядов.

— На случай носа есть медицинская страховка, которую за вас оплачивают ваши хозяева. А «еще чего» прикрывать лучше надо. Кого более жесткие формы обучения не устраивают — могут подавать заявление об уходе. Больше вопросов нет? Тогда телохранители — ко мне, всем остальным — разойтись.

Шеренги рассыпались, обсуждая услышанное.

— Так можно калекой остаться…

— Не можно, а останешься…

— Звереет Зуб. Чем дальше, тем больше… Телохранители из распавшихся шеренг собрались вновь.

— К вам у меня тоже имеются персональные претензии и предложения. Но о них мы поговорим не здесь, — сказал Зубанов. — Кру-гом. И шагом марш в тир.

Телохранители развернулись и пошли в тир.

— Отставить! Я сказал, не побрели толпой, а пошли. По-человечески пошли!

Телохранители выстроились в две колонны и разом, с левой ноги пошли в тир. Который, судя по всему, не обещал им ничего хорошего.

В тире Зубанов опять начал с обычного для него подведения итогов.

— Хочу вам сразу сказать, что я вами недоволен, — заявил он. — Вы не телохранители. Вы мешки дерьма с пистолетами. Вы не способны защитить вверенное вам тело. Знаете, почему не способны?

Телохранители замотали головами.

— А ну, скажите, какова главная задача телохранителя, обеспечивающего защиту «объекта»? Ну вот ты скажи, командир.

— Обезвредить нападающего противника, — доложил командир телохранителей, отвечавший за дисциплину среди вверенного ему личного состава.

— Все остальные так же считают? Телохранители согласно закивали.

— Неправильно считаете. Телохранитель не должен обезвреживать противника. Телохранитель должен защищать порученное ему тело. Любым способом защищать. В том числе своим телом защищать!

Если он будет обезвреживать нападающих или, того хуже, преследовать их, он оставит без прикрытия «объект». А это его самая главная из всех прочих задача! Он телохранитель, а не преследователь.

Пока вы не научитесь прикрывать «объект» собой, вы будете кем угодно, но не телохранителями. А вы вместо того, чтобы встать на предполагаемую траекторию полета пули, шарахаетесь от ствола как черт от ладана. Вы боитесь попасть под выстрел!

Так вот, чтобы вы не боялись попасть под выстрел, а, наоборот, научились просчитывать и перекрывать траекторию угрозы, я предлагаю использовать в упражнении резиновые пули.

Условному противнику использовать.

Телохранители злобно взглянули на своего начальника.

— Попрошу проверить ваше оружие! Телохранители вытащили пистолеты.

— Обоймы разрядить! — приказал Зубанов. Телохранители выщелкнули из обойм патроны.

— Стволы проверьте. Телохранители проверили стволы.

— Теперь зарядите пистолеты вот этими патронами, — достал Зубанов две пачки патронов с резиновыми пулями, которые лично вставил на место свинцовых. — Будем работать в условиях, максимально приближенных к боевым, — объявил он. — На огневой рубеж!

— А это… это больно? — спросил кто-то из толпы.

— Чувствительно. При неудачном раскладе может ребро сломать. Убить — нет. Резина достаточно мягкая. Кроме того, я уменьшил количество пороха.

— А если в глаз?

— Глаза прикроем вот этим, — показал полковник целую кучу похожих на мотоциклетные очков. — Еще вопросы есть?

Телохранители, ругаясь про себя матом, защелкивая в обоймы резиновые патроны и разбирая очки, двинулись к проходу в стойках.

— Отрабатываем упражнение номер двенадцать. Атака с двух сторон, двумя стволами.

Ты и ты — атакующая сторона. Ты — «объект» охраны. Вы — телохранители. Через двадцать минут смена ролей. Главная задача — защита от выстрелов.

Начало по моей команде. Приготовиться!

Телохранители разошлись по местам. Двое, которые должны были играть нападающих, гораздо дальше остальных. Зубанов вытащил секундомер и прижал большой палец к пусковой кнопке.

— Эй! — крикнул он. — Не мухлевать. Пиджаки застегнуть и убрать руки подальше от левого бока. Все должно быть так, как на самом деле. Готовы?

— Готовы.

— Тогда — начали!

Секундная стрелка запрыгала по циферблату.

Нападающая сторона, разбежавшись в стороны, выхватила пистолеты и стала сближаться с «объектом». Заметившие опасность телохранители сомкнулись, один схватил защищаемый «объект» за голову и сильно пригнул его к полу. Другие, отступая назад, ощетинились оружием. Правда, ощетинились недостаточно быстро и перекрыли не все направления угрозы. Чем нападающая сторона и воспользовалась.

Один из стрелков метнулся в сторону, успел до встречных выстрелов выцедить незащищенный бок «объекта» и успел нажать на спусковой крючок. Грохнули три подряд выстрела.

— Ой!

— Ай!

— Ё-ё, твое!.. — одновременно вскричали телохранители и, схватившись за отшибленные резиновыми пулями места, рассыпались в стороны.

— Сомкнуться! — что есть мочи заорал полковник. — Сомкнуться, мать вашу!

Но телохранители его не слушали, испуганно шарахаясь от вновь направляемых в их сторону пистолетов, заряженных резиновыми пулями. «Объект» стоял, что называется, голый.

— Раз так, добивайте охрану, — распорядился Зубанов.

Телохранители, игравшие злодеев, подняли пистолеты и отстреляли последние патроны.

— Гад!

— У-У-у!

— Ты что делаешь, сволочь!

— Ты знаешь, куда попал?..

— Упражнение закончить! — распорядился Зубанов. — Строиться!

«Убитые» в схватке телохранители, скуля, подстанывая и прикрывая «раны», занимали свои места в шеренге. Кое-кто размазывал по лицу кровь.

— Плохо! — подвел итог виденному полковник. — Просто никуда не годно! Вы бросили «объект» после первых выстрелов! Вы спасали свои шкуры, вместо того чтобы выполнять свой долг!

— Так ведь больно! — возмутился кто-то.

— Кто сказал «больно»? Шаг из строя!

Вышел здоровый, под два метра, мастер спорта.

— Тебе больно?

— Ну мне больно.

— А человеку, которого ты бросил и которому предназначались все выстрелы, не больно было бы?

— Откуда я знаю?

— Ах, не знаешь? В таком случае — слушать мою команду!..

Телохранители в строю подобрались.

— Повторяем отработку упражнения номер двенадцать. Задача — поражение «объекта». Ты, ты и ты нападаете. Вы двое защищаете. Ты, — повернулся Зубов к недовольному жестоким обращением мастеру спорта, — «объект».

Задача ясна?

— Но-о…

— Теперь ты будешь иметь возможность узнать, как чувствует себя брошенный охраной «объект», и лучше поймешь обязанности телохранителя.

Приготовиться к выполнению упражнения…

Глава 3

Братья Заикины, запершись в своем офисе, решали очередную торгово-закупочную задачку на тему проплаченного товара, кредитов, капающих по ним процентов и задерживающегося по неизвестной причине транспорта.

— Ты на станцию отправления звонил? — спрашивал один.

— Десять раз звонил. Говорят, отправили.

— Номера вагонов называл?

— Называл.

— Ну и что?

— Ничего. Со станции отправления вагоны убыли. На станцию назначения не прибыли.

— Может, они где по дороге застряли?

— Может, и застряли. Нам-то что? Ты чего горячку порешь? Днем раньше, днем позже…

— Не можем позже! На полдня не можем!

— Почему?

— Завтра на оптовые базы скинут тот же самый товар. Один к одному товар! Чуешь, чем это пахнет?

— Чую.

— Завтра они скинут его на базы, послезавтра он разойдется по магазинам и рынкам. А через два дня придут наши вагоны. Которые уже никому не будут нужны.

— А проценты капают…

— Точно. Проценты капают. А через неделю будут капать втрое.

— Вот гниды!

— И я про то же. А ты — «днем раньше, днем позже»…

— Кто товар будет скидывать?

— Рябой и Старый.

— Кто сказал?

— Хорошие люди. За хорошие бабки.

— Мы же с ними договаривались, что это наш товар.

— Значит, плохо договаривались.

— Но мы им за это две трети «Филипса» отдали!

— Значит, мало отдали.

— Вот же падлы!

— Падлы, не падлы, а сделали нас красиво. Через неделю кредитор деньги потребует, а они у нас в пустом товаре.

— Сумма немаленькая.

— И кредитор серьезный. Не банк какой-нибудь. Этот церемониться не будет.

— Сколько ему надо отдать?

— С процентами — почти полтора «лимона». «Зеленого».

— Таких живых денег мы не найдем.

— Мы и трети таких денег не найдем.

— Что делать будем?

— Откуда я знаю? Можно попытаться договориться.

— С кем договориться? С Рябым? Не смеши.

— Ас кредитором? Может, он отнесет долг. Месяца на полтора. Пока товар рассосется.

— Не будет он ждать. Уговор был — две недели. Потом за каждую просроченную неделю втрое. А нам не то что проценты, самой суммы не взять.

— Похоже, пора потрошить кубышки.

— Кубышки долга не закроют. Тем более что многие не здесь. Пока их оттуда добудешь, время пройдет. А время для нас теперь деньги. Причем такие деньги…

— Так что же делать?

— Магазины надо загонять. «Центральный» и «Аэлиту» тоже.

— Да ты что?! Мы же их с таким трудом…

— Другого выхода нет! Магазины дело наживное. А если мы долг не отдадим, нас на перья поставят. На хрена нам тогда все эти магазины? Надо отдавать! Жизнь дороже.

— Кому отдавать? Такие деньги не у каждого быстро найдутся.

— Толстому отдавать. Он давно на них виды имеет.

— У него нет таких денег.

— Найдет. Ради магазинов найдет. Больше все равно некому. Других покупателей еще искать надо. А этот уже есть.

— Ну Толстому так Толстому.

— На том и порешили.

— Не дрефь, братуха! Нам только сейчас выкрутиться. А потом мы вчетверо свое возьмем… Ну что? Я звоню?

— Звони!

Первый брат набрал на мобильном номер.

Гудки.

Гудки…

И недовольный голос. Голос Толстого.

— Здорово, Толстячок. Узнаешь?

— Допустим.

— Ты как-то говорил, что не прочь наши магазины прикупить по сходной цене.

— Ну?

— Так вот у тебя появился шанс.

— Что отдаете?

— Отдаем «Центральный» и «Аэлиту».

— Сколько?

— Полтора недозрелых «лимона». Наличными. Без торговли и деньги сразу.

— Можно подумать?

— Нельзя. У нас на раздумья времени нет.

— Сумма окончательная?

— Я же сказал — без торговли. Меньше нам ни к чему.

— У меня нет таких денег.

— Тогда до свидания.

— Хорошо. Я согласен.

— Когда деньги?

— Когда скажете.

— Скажем сейчас.

— Сейчас невозможно.

— А когда можно?

— Послезавтра.

— Ладно, мы согласны. Встретимся у нас в офисе.

— Э, нет. Не пойдет. В вашем офисе не пойдет. Приезжайте лучше вы ко мне.

— У тебя — мы не согласны.

— Что будем делать?

— Предлагаем нейтральный вариант.

— Где?

— Сосновый бор. Со стороны кладбища. Согласен?

— Идет.

— Послезавтра в пять вечера…

* * *

На одной небольшой, затерянной в просторах российского Нечерноземья станции стояли вагоны. Десять штук. В тупике стояли. Уже больше недели.

— Когда тупик освобождать будем? — испрашивал по телефону разрешения станционный диспетчер у начальника грузовой станции. — У меня места для отстоя не хватает. Я седьмой и девятый перегружаю. Из-за этих чертовых вагонов. Когда, спрашиваю, вагоны выводить будем?

— Пусть постоят, — отвечал начальник станции. — Они никому не мешают.

— Мешают. Они движению мешают.

— Ладно, не кипятись. Завтра, если все нормально будет, отправим. В крайнем случае послезавтра… Ты лучше скажи, что там у тебя по третьему пути?

— Нормально по третьему. Пропустил два состава…

Вагоны стояли в тупике не просто так. И не за просто так. Эти вагоны попросили начальника станции отцепить и загнать в тупик два молодых шустрых парня, соскочивших с остановившегося на минуту скорого поезда.

Они сказали номера вагонов, оставили на столе пухлый конверт и заскочили в следующий пассажирский.

В конверте было десять тысяч долларов. По тысяче за каждый вагон. За каждый стоящий вагон…

Глава 4

Полковник Зубанов стоял на ковре. Вернее сказать, на добротном ковровом покрытии. Причем даже не на генеральском. И даже не на хозяйском. А какого-то заместителя по кадрам, каких-то братьев Заикиных. Перед сугубо гражданской крысой стоял.

— Вот. И вот. И вот еще, — сказал заместитель по кадрам, перебирая листы, исписанные разными почерками. — Это все от ваших подопечных. Все подали заявление об уходе. И все как один жалуются на грубое с вашей стороны отношение. Я с ними побеседовал. С каждым.

— В нашем деле иначе быть не может. Наше дело военное.

— Но сейчас не война.

— У охранников всегда война. И поэтому они всегда должны действовать в условиях, приближенных к боевым.

— Но, возможно, вы перегибаете палку.

— Я ничего не перегибаю. Я воспитываю готовых к отражению агрессии бойцов. Учу так, как учили меня. Вернее, гораздо мягче учу. Понарошку.

— Понарошку? Но они рассказывают, что вы заставляете их драться в полную силу! Что придумали какие-то резиновые патроны.

— Не патроны, а пули. Резиновые имитационные пули.

— Зачем резиновые?

— Чтобы больно было. Чтобы они научились по-настоящему уворачиваться от выстрелов. И по-настоящему принимать их на себя. Боец не должен бояться боли!

— Но это жестоко!

— Маршал Жуков, когда был министром обороны, во время учений в каждый автомат каждый десятый патрон вкладывал боевой. Чтобы солдаты натуральней пригибались!

— Но это бессмысленно!

— Отнюдь. Он воспитывал привычку к посвисту пуль. Он приучал личный состав к настоящей войне.

— Вы тоже приучаете?

— Я тоже приучаю.

— Боюсь, вам скоро будет некого приучать. Я принял шесть заявлений об уходе.

— Слабые должны уйти. Останутся те, кто способен будет выполнять поставленные боевые задачи.

— А если никто не останется?

— Такого не может быть.

— Извините, но я буду ставить перед вышестоящим руководством вопрос о вашем увольнении. Мы не можем позволить себе такую текучку кадров из-за одного человека.

— Перед кем ставить? — переспросил Зубов.

— Перед вышестоящим руководством.

— Это перед брательниками, что ли? Так они вас с вашим вопросом пошлют куда подальше. Потому что больше моего заинтересованы в боеспособных кадрах. В бойцах! А не в графоманах, которые пишут вам заявления. Это им, а не вам, если не дай бог что, под пули подставляться. Что я им и постараюсь еще раз втолковать.

— А что же мне прикажете делать с этими заявлениями?

— Подписать. И пусть они катятся к… В сторожа в детские сады пусть идут. Так им и передайте…

Достали Зубанова эти гражданские недоумки, которые ничего, кроме пишущих машинок и калькуляторов, не понимают. Не понимают, но в чужое дело тем не менее лезут.

Крысы!

Полковник прошел к себе в кабинет, заперся и стал пролистывать телекамеры. Не для того, чтобы отсмотреть территорию, — чтобы успокоиться.

На пятнадцатой камере он увидел братьев Заикиных, направляющихся в сторону его кабинета.

Капнул уже! Засранец!

Братья открыли дверь и вошли внутрь.

— Играй тревогу, полковник. Труба зовет.

— Что-то случилось?

— Случилось. Вернее, случится через день. Послезавтра. Готовься, полковник. Пришло время доказывать, что ты и твои кадры не зря жевали наш хлеб.

* * *

Зубанов заранее съездил на место встречи. Вернее, сходил. Пешком сходил, чтобы не привлекать ничьего внимания. Собираясь проводить операцию, в первую очередь следует провести рекогносцировку местности, чтобы знать, где удобней наступать и куда безопасней отступать. Это любой курсант общевойскового пехотного училища знает. И Безопасность знает. На их жаргоне это называется «отсмотреть углы».

Полковник под видом зеваки бродил по сосновому бору и прилегающему к нему кладбищу, отмечал и запоминал все подъезды, тропинки, неровности рельефа.

Место было плохое и одновременно хорошее. Хорошее, если нападать, и плохое, если отбиваться. За каждой сосной мог укрыться стрелок, в каждой кроне засесть снайпер.

Их стрелок. И их снайпер.

С другой стороны, это место назначили не они, а братья. А те согласились. Отсюда можно надеяться, что второго дна в этом соглашении нет.

Да и не похоже, чтобы кто-нибудь здесь до него бывал и готовился к возможному предстоящему бою. Трава на возвышенностях, где удобно было бы залечь, не примята. Кора на стволах сосен не потревожена. Не видно характерных царапин, которые оставляют «кошки», с помощью которых на деревья взбираются снайперы, чтобы заранее обустроить и замаскировать свое логово.

На первый взгляд все чисто. Впрочем, надо будет сюда заглянуть еще раз. И потом, перед самой встречей. Еще бы лучше было оставить здесь постоянных наблюдателей, но его балбесы даже такого дела не осилят. Обязательно засветятся или в какую-нибудь историю вляпаются.

Ладно, поживем — посмотрим.

Зубанов еще раз прошел через бор, углубился в город и нашел ожидавшую его машину

— Нашли что-нибудь? — спросил водитель

— Ага. Грибы, — ответил Зубанов

— Шутите? Сейчас не сезон.

— Ладно, поехали.

— Куда?

— Домой поехали. Грибы жарить…

Дома полковник развернул на столе лист ватмана и по памяти нарисовал план местности в месте предполагаемой встречи Здесь сосны, тут ложбинка, постепенно превращающаяся в овраг, дорога, еще одна дорога, две тропинки, возвышенности…

На плане местности, в местах потенциальной опасности, Зубанов нарисовал крестики. Возле этой и этой группы сосен, удобных для снайпера. На овражке, по которому легко подобраться к самому месту встречи. На возвышенностях, с которых открывается прекрасный обзор. На ближних могилах, за которыми можно укрыть хоть полный пулеметный расчет…

Крестиков получилось много. Чтобы перекрыть каждый, надо было поднимать весь личный состав. И еще мобилизовывать бухгалтеров и менеджеров.

Нет, прямой страховкой здесь ничего не добиться. Разве только клиента спугнуть.

Скорее надо организовать мобильные группы. Несколько подвижных, хорошо вооруженных групп, которые могли бы мгновенно перекрыть наиболее опасные направления. Одну поставить здесь, другую здесь. Тогда, если им рассыпаться, они блокируют этих и этих снайперов и противника, укрывшегося в овражке…

Если, конечно, снайперы и противник будут.

Впрочем, даже если их не будет, это ровным счетом ничего не меняет. Исходить надо из худшего — из того, что они будут. И даже из самого худшего, что их будет много, а в кустах будет спрятано 150-миллиметровое орудие, заряженное осколочным снарядом. Только так можно подготовиться к возможным неожиданностям и не попасть впросак.

Вечером Зубанов собрал личный состав в спортзале и провел репетицию возможного боя. Вернее, десять репетиций по десяти сценариям наиболее возможных боев.

— Ты, ты и ты. Выходите вот в эту точку. Не более чем за пять секунд выходите. Ты и ты, прикрываете их в этом направлении. Вы — блокируете овраг.

— Где здесь овраг?

— Вон он, овраг. Сколько можно повторять? — возмутился полковник. — Вон овраг, нарисован на полу мелом. Там, где баскетбольная корзина, одна сосна, где окна — другая… Уяснили наконец?

— Вроде да.

Зал был расчерчен десятками меловых линий, каждая из которых что-то обозначала — овраг, кусты, яму, камень или пень. Зал был разрисован в точных масштабах места встречи. Кроме удаленных, которые не вписывались в его размеры объектов.

Полковнику было очень важно просчитать траектории передвижения личного состава по местности, рассчитать время, которое на это потребуется. Было важно заранее приучить их к возможным действиям. На мышечном уровне приучить. Потому что когда зазвучат выстрелы — думать будет поздно. Надо будет действовать. Быстро и уверенно. По заранее известной схеме.

В импровиз полковник не верил. Даже раньше, когда имел в своем распоряжении бойцов, а не этот охранный сброд.

— Начали.

Охранники и телохранители сорвались с места и бросились к заранее указанным им местам. Там выставили вперед оружие и щелкнули курками.

— Две секунды опоздания — вы. Три — вы. А вы вообще про все забыли. Вы должны были держать вон те сосны. А вы уперлись стволами в стену.

А ну, давайте по новой!

— Чудит полковник: Похоже, свихнулся на старости лет, — тихо возмущались охранники, расходясь по местам.

— Приготовились. Пошли!

Снова бег, мгновенное замирание и стрельба по воображаемому противнику.

— Уже лучше. Но все равно медленно. Очень медленно! Если там будут настоящие бойцы, они перещелкают вас, как мишени в тире.

— Да не будет там бойцов. Откуда им там взяться? — успокаивали измаявшиеся охранники полковника. — У него там сброд один. Хуже нас.

— Разговорчики! Приготовиться!.. Начали!..

— Три секунды опоздания. Повторить…

Повторить… Повторить… Повторить…

Глава 5

Место для встречи было выбрано малосимпатичное — рядом с кладбищем. Невеселое, скажем прямо, место. Хотя и сосновый бор.

Но Толстый особо по этому поводу не беспокоился. Он не верил, что братья способны на какую-нибудь каверзу. Братья сдулись. На этой последней сделке сдулись, вбабахав в нее всю взятую в кредит наличность. Теперь их можно было брать практически голыми руками. Братья превратились в банкротов, распродающих недвижимость. Которые могут только лаять, но по-настоящему кусать уже вряд ли.

Давно он положил глаз на эти магазинчики, которые теперь они поднесут ему на блюдечке. Хорошие магазинчики. Особенно если ими умело распорядиться. Не так, как Заикины. «Аэлиту» можно будет переоборудовать под казино или ночной клуб. Слишком удачно она расположена, чтобы быть просто магазином. «Центральный» оставить как есть. Он и так, без переделки, неплохой доход обещает. А если потом, когда они совсем разорятся, прикупить их офис…

Братья Заикины тоже вели свои подсчеты. Но они были не похожи на подсчеты Толстого. Диаметрально не похожи.

Главное — урвать с Толстяка его полтора «лимона». Главное — выкрутиться сейчас. А там, глядишь, отданные магазины можно будет вернуть обратно. Если не перекупить, так взять силой. Толстый, конечно, богатый, но на драку хлипкий. Если как следует надавить, то он расколется как гнилой орех. Нет, не проглотить ему тех магазинов. Кишка тонка! Слишком много в них вложили братья, чтобы отдавать их насовсем! На время — ладно, насовсем — на-ка, выкуси!

Толстый не кредитор, за которым стоит сила, помноженная на жестокость. Кредитор из другой, чем братья, весовой категории. Из более тяжелой весовой категории. Если сейчас с ним расплатиться, он успокоится. А потом можно будет взяться за Толстого. И вернуть магазины обратно. А повезет, так и ущипнуть кусочек от пирога Толстого…

* * *

На встречу никто не опоздал. На встречи ценой полтора миллиона долларов не опаздывают. На встречи ценой в полтора миллиона долларов приезжают даже чуть раньше. Чтобы осмотреться по сторонам.

— Вроде все чисто, — доложили Зубанову «прохожие», которым он приказал пройти через лес.

— Вроде или чисто?

— Мы ничего подозрительного не заметили. Ни людей, ни машин. Трава не примята. На соснах никого нет.

— Ладно. Идите.

Зубанов вытащил радиотелефон и передал условленную фразу.

— Вход свободен. Как слышите меня?

— Слышим. Вход свободный.

Через двадцать минут прибыли «Мерседесы» и два джипа братьев. С другой стороны точно такие же «Мерседесы» и джипы Толстого. Ломая кусты и сминая траву, машины въехали в бор. Первыми, утаптывая и прокладывая дорогу, — джипы. Следом по проложенной колее «Мерседесы».

Машины разъехались на поляне в разные стороны и встали друг против друга.

Охрана осталась в джипах. Хозяева вышли на поляну.

— Здорово! — приветствовали покупателя братья.

— Привет.

— Деньги привез?

— Деньги в машине. Но вначале я хотел бы посмотреть документы.

— Документы в порядке. Нотариус с печатью здесь, — кивнули братья на стоящего возле «Мерседесов» старичка.

— Я имею право сомневаться.

— Так же, как мы насчет денег.

— Можете проверить, — показал Толстый на машину.

Один из братьев отошел в сторону «Мерседеса» Толстого. И открыл дверцу. На заднем сиденье пустой машины лежал большой пластиковый «дипломат».

— Смотри, смотри. Можешь даже пересчитать. Заикин открыл «дипломат», вытащил две пачки долларов — одну сверху, другую со дна. И вытащил из пачки банкноты.

— Ну что, в порядке?

— В порядке.

— Тогда документы.

Братья положили на протянутую ладонь заранее подготовленную купчую.

— Надеюсь, я тоже могу посмотреть? — спросил Толстый.

— Нет проблем.

От второго «Мерседеса» Толстого подошел его личный юрист. Он взял документ и, никуда не отходя, внимательно изучил его.

— Все в порядке. Не хватает только печати.

— Печать будет, — подтолкнул один из братьев в спину нотариуса. — Когда будут деньги. Нотариус занес над договором печать.

— Я могу быть уверенным в нотариусе? — на всякий случай спросил Толстый.

— Можете проверить. Нотариальная контора номер семнадцать. Нотариус Кузнецов.

Покажи им паспорт и свидетельство. Нотариус показал паспорт и свидетельство.

— Ну что?

— Я готов.

Нотариус шлепнул на договор печатку.

— Можете забирать деньги, — предложил Толстый. — Они ваши.

Один из братьев вытащил из «Мерседеса» «дипломат» с долларами и бросил его в свою машину.

— Минуточку, — протянул руку к «дипломату» Зубанов.

— Что такое?

— Надо проверить.

— Я проверял. Нормальные доллары.

— Все-таки лучше проверить.

— Да брось ты. Он не станет. Он понимает, что, если что, мы ему глотку перегрызем.

— И тем не менее…

Зубанов вытащил прибор для проверки банкнот. Серьезный прибор. Не такой, как продают в магазинах.

Он включил подсветку и сунул в прорезь первый доллар. Доллар был фальшивый!

— Он левый! — тихо сказал полковник.

— Ты что?! — даже с какой-то угрозой просипели братья. — Проверяй еще!

Зубанов выдернул еще одну банкноту.

— В порядке.

Еще один.

— Норма. Еще.

— фальшивый. Еще.

— Тоже фальшивый. Я так предполагаю, что от трети до половины долларов фальшивые. Кинул он вас, ребята.

— Точно. Кинул!

Машины Толстого выруливали с поляны.

— Стой! — дико заорали братья, выскакивая им наперерез. — Стой, козел!

— Назад! — закричал Зубанов, пытаясь их остановить, чтобы убрать с линии возможной перестрелки. Но было поздно.

«Мерседесы» остановились. И джипы остановились. Из джипов высыпала охрана Толстого, держа на изготовку автоматы.

— Что такое? — очень спокойно спросил из машины Толстый, слегка приспустив вниз стекло. — Что вы еще хотели меня спросить?

— Там… Там… Фальшивые доллары!

— Не все, — успокоил Толстый. — Только половина. Мы же цивилизованные бизнесмены.

— Как половина?! Где остальные, ублюдок?

— На сегодняшний день ваши магазины не стоят полтора миллиона долларов. Им красная цена семьсот пятьдесят. А я для ровного счета дал восемьсот. Больше в этом городе никто бы не дал. Так что вы в выигрыше.

— Ублюдок! Гнида! — хором заорали братья, бросаясь на машину.

Но Толстый закрыл бронированное стекло и стал недосягаем.

— Убью!

Дело было проиграно. Главарь противника укрылся в «Мерседесе», братья стояли на виду у всех. На виду автоматчиков Толстого.

— Без глупостей, — предупредил командир автоматчиков. — Если что — мы будем стрелять. — И многозначительно повел стволом автомата в сторону братьев.

«Мерседес» тронулся с места.

— Сделай что-нибудь! — повернулись братья к Зубанову.

— Будет кровь, — предупредил полковник.

— Плевать. Нам без денег все равно не жить!

— А ну-ка лицом на землю! — скомандовали заподозрившие неладное автоматчики.

Подобный оборот дела, кроме, конечно, вылезших под самые стволы братьев, полковник предусматривал.

Кроме, конечно, братьев…

— Мы хотим кончить все миром! — громко крикнул условленную фразу Зубанов. Которая обозначала строго определенное и отрепетированное действие. Сейчас его бойцы должны были разобрать цели и по команде командира рассыпаться по сторонам, одновременно открыв ураганную стрельбу на поражение. Только так они могли спасти «объект» и себя. Через мгновение должен был начаться отрепетированный в зале бой.

Кроме братьев, отрепетированный. Которых надлежало теперь спасать Зубанову и водителю. Потому что они к ним были ближе всех.

Осталось одно малое мгновенье.

Полковник нажал на кнопку микропередатчика, который прятал в руке и который был настроен на волну электронных взрывателей, вкрученных в торец заранее установленных на дороге радиоуправляемых мин.

Сзади грохнул взрыв. Под днищем «Мерседеса».

Или перед «Мерседесом». В любом случае дорога вперед ему была перекрыта. Потому что одна мина была зарыта под корни сосны, которая теперь должна была рухнуть поперек дороги.

Мгновенно, в секунду прозвучавшего взрыва, Зубанов прыгнул и опрокинул на землю братьев, одновременно выдернув из кобуры и взведя пистолет.

Еще через мгновенье в дело должны были вступить его бойцы.

Но не вступили. Потому что выстрелов слышно не было. Кроме одной, длинной, в полный рожок, автоматной очереди, которую рассыпал под ноги охранникам командир автоматчиков Толстого.

— Стоять, су-ки! — бешено заорал он. — Убью-у!!! И бойцы встали, враз забыв, кто что должен делать. Бойцы предали своего командира.

— Бросай оружие! Руки за голову! Первые пистолеты шлепнулись в траву.

— Отставить! — заорал Зубанов, отползая и толкая под защиту случайного пня братьев.

— Молчи, дурак, — очень спокойно и очень просто сказал автоматчик. — Если они дернутся, я их порешу. Всех!

В траву упали остальные пистолеты.

— Лежать!

Охранники присели и, неуклюже опираясь на локти, потому что руки были сцеплены за головой, стали ложиться на землю.

Бой был проигран, не начавшись. Бойцы развалились на траве, их командир в одиночку залег за пнем, глупо выставив единственный пистолет против нескольких автоматов. Теперь он тоже должен был встать, отбросить оружие, поднять руки и улечься носом в землю.

Перед кем улечься?! Даже не перед бойцами. Перед какими-то любителями. Перед мелкоуголовной швалью!

Не бывать такому! Полковники перед гражданскими на коленях не ползают.

— Добро. Встаю, — согласился Зубанов, лихорадочно вспоминая топографию местности. Ну недаром же он ее здесь изучал.

Ну… Должно быть какое-нибудь укрытие, которое…

Есть! Там сбоку должна быть небольшая воронка. Скорее всего из-под поваленного ветром и убранного лесниками дерева. Точно, есть!

А раз есть, ее можно использовать. Для чего отпрыгнуть вбок, перекатиться, отсидеться и перепрыгнуть в начинающийся там овраг. А по оврагу…

Но прыгать в воронку полковник Зубанов почему-то не стал.

— Оружие есть? — тихо спросил он, медленно поднимаясь.

— Есть, — ответили братья.

— Ну так стреляйте.

— Куда?

— Куда угодно. Главное стреляйте.

Полковник встал. Что, по мнению автоматчиков, было совершенно естественно и иначе просто быть не могло. Они еще не видели человека, который способен был переть на стволы, имея возможность спокойно отлежаться на траве. Они не знали, что в природе могут существовать такие люди.

— Вот он я, — спокойно сказал Зубанов, услышав, как под прикрытием его тела братья вытащили и взвели стволы.

Многие автоматчики даже не смотрели на него, абсолютно уверовав в свою победу. Ну и хорошо, что не смотрели. Очень хорошо, что не смотрели.

Не дожидаясь команды, Зубанов пошел навстречу автоматчикам. Ну же, ну же, когда?..

— Эй, мужик, ты куда собрался? — захохотал кто-то. — Ну-ка стой, где стоишь.

Но полковник успел шагнуть еще несколько шагов.

— Стой, говорят! Встал.

— Бросай оружие!

Ну когда же?..

Сзади бухнул выстрел. И тут же еще один. Автоматчики пригнулись и на мгновенье перенесли внимание на открывших беспорядочную стрельбу братьев. Они скосили в их сторону глаза. И скосили дуда автоматов.

Теперь пора было действовать. Теперь было как раз. Через секунду было бы поздно.

Зубанов сделал вид, что бросает пистолет, и, используя наклон, сделал быстрый прыжок вперед. И еще один.

— Смотри-ка! — настороженно крикнул кто-то. Но было уже поздно. Полковник был уже в гуще врагов, где автоматы бесполезны. Где любая самая короткая очередь положила бы своих. В первую очередь своих. Скорострельность автоматов в этой ситуации утратила решающее значение. В этой ситуации их бил более короткий и потому более маневренный пистолет. Который был в руках Зубанова.

— Лежать!!! — что есть сил взревел Зубанов, давя на психику и одновременно на спусковой крючок.

Пять выстрелов, прозвучавших с интервалом в мгновенье, ударили вниз — в ноги автоматчиков. Трое человек, дико вскричав, упали, обнимая разбитые тупой пээмовской пулей колени.

Очень хорошо, что вскричав. Чужая боль и чужие крики очень хорошо действуют на воображение оставшихся целыми. Очень правильно действуют!

— Лежать!!! — повторил свой приказ Зубанов, уставя дымящееся дуло пистолета в растерянные глаза автоматчиков.

— Я подохну, но еще нескольких из вас прикончу точно, — уверенно заявил он. — Вы видели, как я стреляю! Бросай оружие.

— Гад, — удивленно прошептал командир и дернул вверх дуло автомата.

На что полковник прореагировал мгновенным встречным выстрелом. Пуля с близкого расстояния, отчего не утратив начальной скорости, ударила командира в плечо, развернув и отбросив назад.

— Кто еще? — зловеще спросил полковник, переводя пистолет от одного лица к другому.

Его перекошенное злобой и азартом боя лицо было страшно.

— Ну? Кто?!

Сзади подбегали, держа в вытянутых руках пистолеты, братья.

Автоматчики отбросили оружие и сами, без команды, задрали руки к затылкам.

— Что, гниды? Взяли? — злобно заорали братья, тыча во всех подряд свои «вальтеры». — Скушали, собаки?..

— Договор, — попытался остановить их Зубанов.

— Какой договор?

— Ваш договор.

— Ах, договор! Конечно же, договор! — вспомнили братья. — Где он?

— Там, в машине, — показал пистолетом Зубанов. — Только осторожно…

— Ну все! Кончим гниду! — злобно сказали братья и опрометью бросились в указанном направлении.

— Только без мокрого, — крикнул им вслед полковник и устало опустился на удачно подвернувшийся пенек.

— Всем руки за голову. Всем лечь….

Дело было практически закончено.

Полковник выиграл этот бой. Потому что один уложил мордой вниз десяток автоматчиков.

Полковник проиграл этот бой, потому что его бойцы предали своего командира.

Он выиграл проигранный им же бой!

Глава 6

Толстый подводил итоги и подсчитывал убытки. Итоги были печальные, убытки катастрофические. В пассиве было восемьсот тысяч долларов, четверо покалеченных охранников, переломанные братьями Заикиными ребра и публичный позор. Самое главное — позор, который для современного бизнесмена тот же оборотный капитал. Но и деньги тоже. Он деньги не на дороге нашел. Ему за половину тех денег еще кредитору отрабатывать.

Теперь активы. Что в активе? Ничего. Кроме сохраненной жизни. Его, Толстого, жизни. Но этот единственный в плюсе пункт перевешивал все остальные.

Главное — что жив. А остальное приложится.

Но жизнь — жизнью, а надо было думать о делах насущных.

— Сивакова сюда!

Сиваковым был командир автоматчиков, который не справился с делом.

— Он дома, в гипсе.

— Плевать, что дома. Плевать, что в гипсе. За Сиваковым выслали машину.

— Ну? Что думаешь делать? — строго спросил

Толстый, не обращая внимания на забинтованную грудь, гипс и подвешенную на растяжку руку.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду того козла, который тебя подстрелил и все дело испоганил. Вот кого я имею в виду! Откуда он взялся?

— Его год назад приняли на работу Заикины.

— Я знаю, что приняли. Кто он такой?

— Я навожу справки.

— И что уже узнал?

— Немного. Работал где-то в органах. Звание полковник.

— В каких таких органах? Ты можешь выражаться яснее?

— Определенно сказать не могу. Но точно — не в милиции.

— Это я без тебя догадался. Милиционеры так стрелять не умеют. Милиционеры вообще не стреляют. А сразу ложатся, оберегая свои драгоценные задницы.

Кто же он? Если не милиционер? Может, кагэбэшник? Или из военных?

Раненый пожал плечами.

— Ты узнай. Ты обязательно узнай. Из шкуры вывернись — а узнай. Нам это дело так оставлять нельзя. Пока он с ними, к ним не подступиться. Надо обязательно нащупать его слабые места.

И готовься, готовься! Нам это дело так просто спускать нельзя! Если мы братьям это дело простим, то на нас можно поставить жирный крест. Тут дело даже не в деньгах. Они нас там, в лесу, мордой в грязь уронили. И тем в силу вошли! Если мы не отомстим, мне кредиты давать перестанут, потому что им понесут.

Месть для нас дело даже не чести, но денег! И значит, на сегодняшний день самое главное.

Собирай силы и готовься к бою. Их слово не должно быть последним!

— Для сил нужны деньги.

— Получишь деньги. На такое дело я ничего не пожалею. Я, если над ними верх возьму, во сто крат больше получу. Так что болей не болей, а дело делай! И каждый день мне докладывай. По два раза на дню мне докладывай, если что узнаешь!

Сделаешь? — с напряженной надеждой спросил Толстый.

— Сделаю! Всех под ружье поставлю, но хребет им сломаю!

* * *

Через три недели в хозяйстве братьев пропал человек. Важный человек. Бухгалтер пропал! Который много чего разного знал об их финансовой кухне. И был братьям каким-то недалеким родственником.

Утром он выехал из дома, но на работу не приехал. Вместе с сопровождавшим его охранником.

— Куда он мог деться? — снова и снова спрашивали братья друг друга и начальника службы безопасности, полковника в отставке Зубанова. — Ну не сквозь землю же…

— Может, он где-нибудь у любовницы жирует?

— Нет. Я знаю всех его любовниц. И всех уже проверил, — покачал головой Зубанов. — И дальних и ближних родственников проверил. Нет его.

— А где он тогда?

— Не знаю. Но предполагаю, что его похитили.

— Кто?

— Хоть кто. Мало ли у вас врагов.

— У НАС! У НАС врагов! — поправили братья. — Ты, между прочим, не сам по себе, а тоже с нами. Можно сказать, по самые уши!

— Ладно, у нас, — поправился полковник. — Хотя когда вместе, деньги тоже вместе.

— Деньги врозь! Деньги каждый получает за то, что зарабатывает. Мы зарабатываем. Ты только охраняешь!

— Понятно. Деньги врозь, а ответственность пополам.

— Между прочим, он нас спас, — напомнил один из братьев другому.

— Между прочим, мы его тоже! Мы его от милиции отмазали. За тех, с перебитыми коленками. Он сейчас мог срок тянуть, вместо того чтобы здесь выступать.

Ну не любил полковник такого обращения. Хоть и в Безопасности, то есть практически в армейской среде, воспитывался. Там на него тоже кричали, куда как чаще кричали, так кричали, что звездочки на погонах качались. Но там-то на него генералы кричали. Которым это по чину-званию положено. А здесь кто? Шушера поганая.

— Закрой рот и не воняй! — тихо сказал Зубанов. — Хочешь — уволь. А пасть не разевай! Я этого не люблю!

Как ни странно, но такое резкое обращение возымело положительное действие. Вместо того, чтобы его немедленно уволить и силами охраны спустить с лестницы, братья приумолкли. Может быть, вспомнили, как Зубанов стреляет. Когда нервничает…

— Ладно. Хватит собачиться. Надо дело делать. Этого, как его, бухгалтера искать.

— Бухгалтер, я так Думаю, скоро сам объявится, — сказал Зубанов.

— Как так объявится? Сам, что ли, придет?

— Нет, не сам. Похитители его объявятся, а через них он.

— Шутишь, полковник?

— Нет. Нет, не шучу.

Ну как в воду смотрел Зубанов! Как какой-нибудь Нострадамус. Как сказал — так и вышло. Позвонили братьям насчет бухгалтера. Толстый позвонил.

— Вы, говорят, счетовода потеряли? — спросил он без всяких предисловий, едва только братья подняли трубку.

— А ты еще жив? После нашей встречи?

— Жив. Иначе бы не звонил.

— Что тебе надо?

— Бухгалтер ваш у меня.

— И что с того?

— Разговорчивый он у вас. Просто не замолкает. Щебечет с утра до вечера. Про дела ваши денежные.

— Что ты хочешь?

— Разминуться с вами. По-доброму.

— Как это?

— Вы мне украденные восемьсот тысяч. Я вам бухгалтера. И еще охранника в придачу. В виде бесплатного презента.

— Это когда это мы у тебя деньги украли? Что-то не припомним.

— Так месяц назад. В лесу, что возле кладбища.

— Не помним мы такого. Что убить нас пытались — помним. А про деньги нет.

— Странно, странно. Отчего же у вас память такая короткая? Бухгалтер ваш прекрасно этот приход помнит. Правда, он его через бумаги не оприходовал, чтобы перед налоговой не светиться. Но помнить — помнит.

Так что вы лучше гоните бабки, пока я вам все остальные убытки не посчитал.

— Какие остальные?

— Обыкновенные. «Мерседес» попорченный, три коленки разбитых и плечо. Мне за те раны из своего кармана башлять пришлось. Ну да я добрый. По мелочам цепляться не буду. Обойдусь главным долгом.

— Да пошел ты…

— Вы погодите кипятиться. Тут ведь дело круто завернулось. Я должок спускать не намерен, чего бы мне это ни стоило. Вы же понимаете, мне доверие кредиторов возвращать надо.

— Денег все равно не получишь.

— А может, мы без денег как-нибудь столкуемся? Если хорошо потолкуем. С глазу на глаз. А то ведь иначе война. Которая ни вам, ни мне…

— Где?

— Сегодня. В ресторане «Юбилейный». В три часа. Устроит?

— Хорошо. Будем.

— Только вы своего держиморду не берите. А то мои ребята дюже до него злые. Как бы чего не вышло. А нам с вами надо в тихой обстановке посидеть.

— А где гарантии, что, если мы его оставим, ты какую-нибудь пакость не учудишь?

— Для гарантий я выбрал людный ресторан в центре города, а не кладбище, как некоторые. А если сильно боитесь, можете взять свою охрану. Всю. Кроме начальника. И можете их по периметру ресторана расставить, как огородные пугала.

Ну вы сами прикиньте, не буду же я полномасштабный бой в центре города устраивать! Мне моя репутация дорога. Да и с милицией лишний раз сталкиваться не резон.

— Ладно. Считай, что уговорил. Братья одновременно опустили две трубки двух параллельных телефонов.

— Не сделает он нас там?

— Вряд ли. Там ведь действительно центр. И люди. На хрена ему лишние приключения.

— Едем?

— Едем. Но человек пять с пушками на всякий случай в зал все-таки посадим.

— Больше. Он жук крученый. Мало ли что удумать может…

* * *

В ресторане было тихо. И даже музыка не играла. В зале было всего несколько посетителей. Если не считать человек пятнадцати охраны. С той и с другой стороны.

— Садитесь, — жестом гостеприимного хозяина предложил Толстый. — Можете пить и кушать. Не бойтесь, это не местное. Это мое. Я в этих пятизвездочных тошниловках не ем. Только если свое.

— Отравить хочешь? — усмехнулся один из братьев. И даже, может быть, не пошутил.

— Тогда и себя тоже, — ответил Толстый. — Я то же самое есть и пить буду. Ешьте, ешьте. У меня повар роскошный. Такого второго в городе нет. Он в ЦК партии работал в столовке. Самому Генсеку котлетки парил. А теперь вот мне.

— Роскошествуешь, Толстый?

— Живем-то один раз. И то бывает впроголодь. И там, возможно, впроголодь, — ткнул он пальцем в потолок.

— Скорее там, — показал один из братьев в пол.

— Можно и там. Лишь бы кормили, — согласился Толстый.

— Может, хватит трепаться? Не будем мы есть. Мы по делу пришли. Говори, что надо? — оборвали ни к чему не обязывающий треп братья.

— Ну как хотите, — с видимым сожалением вздохнул Толстый, обтирая салфеткой губы. — Я ведь для чего вас сюда пригласил? Чтобы неспешно, без стрельбы разобраться в непростой ситуации…

— Короче! Что хочешь?

— Деньги хочу получить обратно.

— А если не деньги?

— А если не деньги, то тогда голову вашего охранника. Который там, в лесу, моих ребят сильно обидел. И меня тоже.

— Ну ты даешь, Толстый!

— А вы погодите суетиться. Я ведь дело говорю. Которое и вам и мне. Потому как если не он, то деньги. Большие деньги. Почти миллион зеленых штук. Неужели он стоит миллиона «зеленых» штук?

— А если не деньги и не голова?

— Такого, чтобы ни того, ни другого, не получится. Вы себя на мое место поставьте. Ведь если я вам не отомщу — мне крышка. Все от меня отвернутся. И по старым, в том числе прощеным и в том числе мифическим, долгам деньги обратно потребуют. Ну, раз я их так легко отдаю. Ну вы же наши законы знаете. Волчьи законы. Если упал и с ног не поднялся — свои же и загрызут. В первую очередь свои.

Так что у меня другого выхода нет, как подниматься. Пусть даже ценой большой войны.

— Ты нас войной не пугай. Мы войны не боимся.

— Я боюсь. В отличие от вас боюсь. Потому что если мы ее начнем, то не остановим.

— Не мы, а ты начнешь.

— Хорошо, я начну. Что с того, что я. Тут не важно, кто первый выстрелит. Тут важно, в кого пули попадут.

— Ты знаешь, Толстый, мы от пуль не бегаем. Так что если ты ведешь базар за войну — делай войну! — подвели итог братья и встали.

— Погодите уходить. Я еще не все сказал. Я еще не сказал за вашего бухгалтера. Который развязал язык.

— Про что ты еще?

— Про все то же. Про войну. Которую, я боюсь, вы не с одним мной вести будете.

— А с кем еще?

— С одним вашим компаньоном, которого вы кинули, сказав, что деньги легавые изъяли, а на самом деле не взяли. А он об этом знать не знает. И о другом кредиторе, которого вы тоже кинули…

— Бухгалтер тренькнул?

— Он. И много еще о чем другом тренькнул. Так что вы не со мной воевать будете. Вы с целой армией воевать будете.

— Что ты предлагаешь, чтобы забыть про бухгалтера?

— Все то же самое. Деньги или голову. Деньги, я так думаю, вы пожалеете. Значит, остается голову.

— Нам надо подумать.

— Думайте. До завтрашнего дня. Завтра к вечеру я начну звонить вашим кинутым компаньонам.

Так что вы с этим делом не затягивайте. Мне кажется, восемьсот тысяч долларов за одну голову хорошая цена. Достойная цена. Вас устраивающая. И меня тоже устраивающая. Пусть меньше, чем возврат денег, но все же устраивающая. Я той головой от многих прикроюсь.

Так что жду. Завтра жду. С деньгами. Или с головой…

Глава 7

Дома братья напились. Вдрызг. Все-таки не каждый день приходится торговать чужие головы. Можно было бы, конечно, согласиться и на «зелень», но тут Толстый прав, таких денег голова Зуба не стоит, сколь бы светлой она ни была. Таких денег вообще ни одна голова не стоит! Кроме разве их, братьев, голов. И то еще неизвестно, как там может сложиться с ценой, если их продавать в розницу. Может так получиться, что один за другого нужную цену и не даст.

— Давай лей, — подставлял один другому стаканы. — Еще лей.

— А много не будет?

— Мало будет… За помин души…

— Да погоди ты. Он еще жив.

— Уже считай, что не жив. Уже считай, что его башка на подносе у Толстого лежит!

— Да-а. Жалко Зуба!

— Не то слово. Он нас там, в лесу, можно сказать… А мы его…

— А что мы сделать можем? Разве только бабки отстегнуть.

— Нет, бабки нельзя. Своя башка ближе к телу. Мы пока только полсуммы набрали. У Толстого набрали. Осталось еще семьсот. А если их отдать, то снова полтора. Полтора нам взять негде. Так что аминь и за помин души усопшего раба.

— Я же тебе говорю, что он живой еще.

— Не живой он. Он временно живой. И значит, уже почти мертвый.

— Может, ему сказать? Предупредить?

— Чтобы он сбежал?

— Ну да. Чтобы сбежал.

— Тогда не будет головы.

— Не будет…

— И придется отстегивать бабки.

— Придется…

— А их у нас нет.

— Нет…

— Ну значит, предупреждать нельзя.

— Нельзя… Но Зуба жалко… Он нас тогда, в лесу… с того света. А мы его… на тот…

Утром у братьев жутко болела голова. И было тошно внутри. Но еще более тошно на душе. Хотя, казалось бы, должно быть совсем наоборот. Потому что они провернули очень выгодную сделку — продали одного-единственного человека почти за миллион баксов. Это даже если по весу считать, то, наверное, дороже золота получится.

— Налей, — попросил один брат другого. — И себе тоже.

Братья выпили по полстакана водки, но легче не стало. Ни голове. Ни душе.

— Ну что делать будем? Время осталось только до вечера.

— То самое будем! Сделку завершать будем.

— Ну завершать так завершать…

Братья набрали номер дежурного на первом этаже.

— Дежурный слушает.

— Зубанов приехал?

— Да. Уже давно.

— Скажи, пусть зайдет.

— Когда?

— Через пятнадцать минут, скажи.

— Скажу.

Зубанов пришел ровно через пятнадцать минут. Секунда в секунду.

— Ну и дух тут у вас! — удивился он. — Что праздновали?

— Удачно проведенную сделку.

— Поздравляю. Много сорвали?

— Восемьсот тысяч. Баксов. Вот так вот,

— А я по какому поводу понадобился?

— По тому же самому. В гости мы сегодня идем. В пять часов.

— Куда?

— К Толстяку в гости. Домой. Он приглашал. Вот тебя решили с собой прихватить.

— А не опасно втроем?

— Нормально втроем. Уговор такой был. Да ты не опасайся, ничего не будет. Они после того леса тебя как огня боятся. От тени твоей шарахаются.

— То-то и оно, что боятся, что зуб на меня имеют.

— Если имеют, ты им его выбьешь, — попробовали пошутить братья, но получилось не очень.

— Ладно, раз ехать, значит, ехать…

Не понравилась полковнику эта поездка. Вот не понять чем, а не понравилась. Может, от того, что в логово врага идти предстояло, может, еще из-за чего, но не понравилась. Предчувствие какое-то мучило полковника. Именно нехорошее предчувствие, а не страх. Мало ли куда он один ни ходил. Это может быть даже лучше, что один, чем с этими, никуда не годными трусами. На себя по крайней мере в трудную минуту рассчитывать можно. В отличие от них.

Не было в этой поездке ничего сверхъестественного. А ехать все одно не хотелось…

— Ближе к пяти будь готов, — напомнили братья.

— Буду…

Когда Зубанов ушел, братья набрали номер Толстого.

— Мы приедем. В пять часов.

— Втроем?

— Втроем.

— Буду ждать…

В шестнадцать тридцать пять Зубанов распорядился подать «Мерседес» к подъезду. Двадцати минут, для того чтобы доехать до апартаментов Толстого, должно было хватить с избытком. Плюс пять минут резерв на заторможенность мучающихся с похмелья братьев. В любом случае не успеть было нельзя.

Зубанов вытащил мобильный и сообщил на номер братьев, что машина ждет.

— Идем, — недовольно ответили они.

«С чего это они такие недовольные жизнью? И такие пьяные? — подумал полковник. — Надо будет по этому поводу помозговать. Потом. Когда вернемся».

Но назад полковник Зубанов не вернулся…

— Рассаживайтесь, — радушно предложил Толстый. — Угощайтесь.

— Сыты мы. По самое горло, — грубо ответили братья. — Говорить давай.

— При нем? — показал Толстый на охранника.

— При нем.

— При нем разговора не получится.

— Почему?

— У него микрофон может быть. Пусть он на всякий случай выйдет.

— Нет у него микрофона. Можешь проверить.

— Хорошо, проверю. Толстый вызвал охрану.

— Зря вы это, — сказал Зубанов. — Нельзя ко мне чужих подпускать.

— Почему это?

— На всякий случай.

В комнату вошли три дюжих охранника. «Зачем три, если для этого дела довольно одного?» — подумал Зубанов. И на всякий случай поправил отворот пиджака, придвинув руку ближе к рукояти пистолета.

— Снимите, пожалуйста, пиджак, — попросил один из охранников.

— Зачем?

— Нам надо проверить вашу одежду. Зубанов вопросительно взглянул на своих хозяев. Они знали, что одежда телохранителя неприкосновенна. Что куда бы и зачем он ни зашел, он должен выйти в том, в чем пришел. Что приближаться к нему на расстояние вытянутой руки посторонние не должны. Тем более снимать одежду. Он много раз вдалбливал им это в головы, когда в гостях добрые хозяева предлагали ему снять пиджак, чтобы не париться.

— Руки! — остановил полковник потянувшихся к нему охранников. И еще более пристально взглянул на непонятно почему мнущихся хозяев.

— Отдай им пиджак. Отдай, — сказали те. Снимая пиджак, полковник попадал в самое невыгодное с точки зрения боя положение — его руки на несколько секунд должны были застрять в рукавах.

— Да сними же ты его наконец! — закричал один из братьев.

Зубанов расстегнул пуговицы и потянул пиджак с плеч.

В то же мгновенье в кисти ему вцепились несколько рук, а еще одна выдернула из кобуры пистолет Потом ему заломили руки за спину и защелкнули на них браслеты.

Все! Дергаться было бесполезно.

— Извини, — сказали братья. — У нас не было другого выхода.

— Так это вы? — даже и не удивился очередному предательству Зубанов.

— У нас не было другого выхода, — снова повторили братья, потому что больше им сказать было нечего.

— За сколько продали?

— Дорого, — ответил за братьев Толстый. — Много больше, чем кого-нибудь другого. За восемьсот тысяч баксов.

— Сволочи! — только и смог сказать полковник.

— У нас не было другого выхода, — в третий раз повторили братья.

— Ну все. Будем считать, что мы в расчете, — подвел итоги сделки Толстый. — Теперь ни вы мне, ни я вам.

Зубанов попытался дернуться, чтобы достать обидчиков ногой, но не смог. Его тут же осадили и для острастки ткнули кулаком в почки.

— Сидеть!

— Уберите его, он нам мешает, — сказал Толстый. — Совсем уберите.

Охрана подхватила Зубанова под руки и потащила в соседнюю комнату, из комнаты на лестницу, а с лестницы в машину.

«То, что в машину, — очень плохо, — подумал полковник. — В машину толкают, только когда дело идет к концу. Когда надо труп или еще не труп вывезти куда-нибудь подальше. Куда-нибудь на природу. Где ни одна сволочь не найдет».

— Куда поедем? — на всякий случай спросил он.

— В Диснейленд! С Микки-Маусом знакомиться. Садись давай! — охранники еще раз наддали под ребра и впихали полковника на заднее сиденье.

Могли бы и не мучиться. Могли бы сразу в багажник…

Машина тронулась с места и двинулась… Туда, куда надо, двинулась. К сосновому бору и кладбищу. Где так удобно новоиспеченного покойника сунуть на дно чужой могилы и припечатать сверху вполне законным гробом. Кто станет искать лишнего покойника в могиле? И главное — никакая собака, никакой детектор мертвечины ничего не учует. Потому хоть так, хоть так покойником пахнет.

— Узнаешь? — снова ударили охранники. Но на этот раз в печень ударили. — Узнаешь, падаль смердящая?

— Узнаю, — кивнул Зубанов.

Машина въехала на знакомую ему поляну. Где он так удачно разоружил десять человек. В том числе и этих, которые его сюда привезли.

— Вылазь, гнида!

Вытолкали из машины. Отволокли в кусты. Поближе к кладбищу.

— Вставай! На колени вставай! Падла! Как ты нас тогда ставил.

Полковник встал на колени. Потому что спорить с такими дуболомами без толку. Они человеческого языка не понимают.

Зубанов встал на колени и приготовился к выстрелу. Настолько, насколько к нему можно подготовиться.

Стрелять скорее всего будут в затылок Как гестаповцы. И как чекисты, приводившие приговор в исполнение при Сталине. Как любые другие профессиональные палачи.

— Ну давайте уже, — хрипло сказал Зубанов.

— Смелый. Гад! А вот счас действительно!

Сзади характерным звуком клацкнул передергиваемый затвор.

Ну вот и все…

Ну и хрен с ним. Он уже однажды стоял так, на коленях, слушая приставленный к голове ствол. Раньше стоял. Еще в той жизни. На ракетной площадке. Так что можно считать, что это просто возвращается тот, который он задолжал, выстрел.

— Ну все, гад! Молись своему богу!..

— Буде, — сказал в стороне спокойный голос. — Побаловались, и довольно. А то действительно еще пристрелите невзначай.

— Да мы так. Попугали малость, — резко сник и попытался оправдаться баловавшийся оружием исполнитель.

— Ну значит, считайте, что уже попугали. Тащите его в машину. И передайте своему Толстому, что груз я принял.

Полковника снова подхватили под руки и потащили через кусты к совсем другой, незнакомой ему, машине.

— Куда?

— На заднее сиденье. И снимите с него наконец наручники. А то он мне салон кровью измарает.

Наручники сняли. Дверцу захлопнули, и полковник Зубанов поехал в неведомом ему направлении. Куда поехал, к кому поехал, зачем поехал — совершенно непонятно.

Глава 8

Человек сидел за огромным, в полкомнаты, столом и что-то писал. Рядом стоял компьютер, чуть поодаль лежал ноутбук, а он писал.

— Нельзя терять нажитые навыки, — сказал он вошедшему. — Опасная тенденция. Сегодня писать пером разучишься, завтра читать с листа бумаги, послезавтра забудешь, что человек. Подумаешь, что приставка к компьютеру. Которая нажимает нужные ему кнопки. Ну что у тебя?

— Они приехали.

— И привезли?

— Привезли.

— Давно?

— Только что.

— Пусть ведут сюда. Впрочем, нет. Не сразу. Вначале пусть в порядок приведут. А то ведь, наверное, по дороге не выдержали, поупражнялись.

— Не без этого.

— Ну ладно, хоть без того. Короче, окажи ему первую медицинскую помощь, вымой, накорми, одень и приводи сюда. Часа на все хватит?

— Думаю, хватит.

— Тогда жду. С нетерпением жду. Не каждый день можно с живым суперменом повидаться.

Через назначенный час вымытого, переодетого и накормленного полковника Зубанова препроводили в кабинет. Где почти половину его занимал огромный стол…

— Люблю старую мебель, — сказал, вставая, хозяин кабинета. — В том числе канцелярские столы тридцатых и сороковых годов. Вот с таким зеленым сукном. За этим столом, к примеру, сидел Орджоникидзе. Я вам точно говорю! Я проверял.

— Орджоникидзе спрашивали? — не удержался, плоско пошутил Зубанов.

— У его секретаря и других отв. работников.

— Что значит отв.?

— Отв. — это значит ответственный работник. За свою работу ответственный. Это то, чего так не хватает современным руководителям. Садитесь.

Полковник сел. Раз предложили

— Я тут о ваших приключениях узнал…

— О каких? О тех? Или об этих? — показал Зубанов на кровоподтеки на руках.

— И о тех, и об этих. О тех понаслышке, а к этим я сам руку приложил. Вернее, голову. Это, между прочим, я вас спас.

— Догадываюсь Не догадываюсь только зачем.

— Для взаимовыгодного сотрудничества.

— Мои прежние хозяева тоже обещали взаимовыгодное…

— Прежние хозяева тебя предали. И продали. За восемьсот тысяч долларов. Прежние твои хозяева были дерьмо. Они всегда были дерьмо. За что и расплачиваются.

— Мной расплачиваются?

— В том числе и тобой.

— С Толстым?

— Нет, не с Толстым. Толстый такое же дерьмо, как они. А в этой конкретной сделке просто гомонок, в который вначале положили деньги, а потом забрали деньги.

— Так это вы?! — вдруг догадался Зубанов.

— Я. В том числе и я.

— А Толстый?

— Толстый — мелкий статист. Который, сам того не подозревая, играет уготованную ему роль.

— А вы, значит, и есть тот самый кредитор. Который братьев за жабры взял?

— Ну что вы, нет, — засмеялся хозяин кабинета и стола наркома Орджоникидзе. — Для меня эта роль слишком мелкая. Роль кредитора играл совсем другой человек. Но тоже очень богатый человек. Гораздо богаче Толстого и твоих бывших хозяев. Вместе взятых — богаче.

— А вы всю эту комбинацию продумывали?

— И воплощал в жизнь. Как и многие другие. Эти твои братья сильно мешали мне. А в последнее время очень сильно. Они к центру города свои руки потянули, а это не их территория.

— Ваша?

— Моя. И моих добрых друзей. Вначале они не спросясь приобрели «Центральный», а потом подмяли «Аэлиту». Они вошли во вкус. Это очень опасная тенденция. Их надо было как-то останавливать.

— И вы подкинули им товар?

— Нет, товар они нашли сами. Правда, по моей наводке. Очень выгодный товар, который обещал двойную прибыль и очень быстрый оборот. Возможно, даже недельный оборот. Но у них на этот товар не было денег.

— И вы навели их на кредитора?

— Совершенно верно. Вы очень быстро мыслите. Я нашел им кредитора. Вернее, они сами его нашли, но эту мысль, через авторитетных для них людей, внушил я.

Братья взяли кредит под очень жесткие условия, потому что были уверены в успехе операции. И купили товар.

— И вы тоже купили?

— И я тоже. Но раньше их. И больше их. А главное — успел привезти товар на неделю раньше.

— И теперь продаете его, чтобы сбить ажиотажный спрос? Чтобы лишить братьев потенциального покупателя?

— Еще не продаю. Но буду. По самым низким ценам. По бросовым ценам. Я начну продавать свой товар, как только начнут его развозить по магазинам они. И собью цену так низко, как они не смогут…

— Даже если потеряете в деньгах?

— Даже если потеряю. Очистка территории от конкурентов важнее прибыли. Свободные территории окупаются очень быстро. Впрочем, я думаю, до убытков дело не дойдет.

— Потому что товар не придет в город?

— Вполне может быть, что не придет. А если придет, то слишком поздно. Не раньше, чем когда капающие проценты превысят сумму самого долга.

— Это тоже вы?

— Что я?

— Придержали вагоны в пути? Незнакомец очень внимательно посмотрел на Зубанова.

— Тоже я.

— То есть, как я теперь понимаю, братья не могли выиграть в этой операции ни цента. Изначально не могли. Что эта торговая операция была обречена…

— С самого начала. С мгновенья, когда они узнали о выгодном товаре. Вернее даже, еще раньше, когда ступили на чужую территорию.

— Вы придумали товар, придумали, где братьям взять под него кредит, придержали вагоны в тупике какой-нибудь мелкой станции и на всякий случай, чтобы при неудаче с вагонами сбить цены, приобрели точно такой же товар. Получается, что вы же подвели к братьям Толстого.

— Нет. Они нашли его сами. Потому что знали его как потенциального и очень богатого покупателя. Все почему-то считают его богатым покупателем. Хотя на самом деле его богатства давно закончились.

— Но он нашел деньги.

— Он нашел деньги у меня. Вернее, у подсунутого ему мною кредитора. Правда, нашел лишь полсуммы. И потому остаток решил добавить «куклой».

— Это тоже вы ему подсказали?

— Это он сам придумал. И ничего другого придумать не мог. Он ведь в молодости был кидалой. Подсовывал гражданам, желающим купить вне очереди машины и мебель, «куклы». Вот и пошел по проторенному пути.

— Но ведь он рисковал.

— Чем? Он считал, что братья уже свалены. Кредитором свалены. Что им будет не до того, чтобы бегать за ним. Дай бог свои бы ноги унести. Ведь время, в виде процентов с кредита, работало против братьев. И значит, в том числе и на Толстого. Он хотел обезопасить себя чужими руками.

Но вмешались обстоятельства. Вмешались вы!

— Я?

— Вы! Потому что не позволили сделке состояться. И вернули деньги братьям, оставив им при этом их магазины. Теперь у них появился шанс выкрутиться из этой ситуации. За счет Толстого выкрутиться. Который остался должен кредитору полмиллиона «зеленых». И тоже под проценты с будущей прибыли от купленных магазинов. Которых теперь у Толстого нет.

Толстый попал в скверную ситуацию. В точно такую же, в какую хотел засадить братьев. Но я думаю, Толстый выкрутится.

— Как?

— Как-нибудь. Может быть, снова займется «кукольным» производством. Может, еще как. Но деньги в конечном счете отдаст. Потому что не может не отдать. «Пол-лимона» не такая уж большая сумма.

— Но ведь еще проценты…

— У него нет процентов. Он расплатился по процентам.

— Чем?

— Вами. Он доставил мне вас. Теперь мы с ним в расчете. По процентам в расчете. Осталось подвести баланс с вами.

— Похоже, вам тоже не понравилась та история в лесу. Похоже, вы тоже повезете меня в тот лесок, чтобы свести мой дебет с вашим кредитом. Только стоило ли отдавать проценты, чтобы иметь удовольствие лично самому…

— Нет. Вы ошибаетесь. Мне, в отличие от всех прочих, эта история как раз понравилась. Хотя я на этом потерял приличные деньги.

Я люблю профессионалов. В какой бы области они ни работали. Вы профессионал. И как показал опыт — высочайшего класса. Вы один ткнули мордой в грязь десять «быков»!

— Это ровным счетом ничего не значит. Кроме того, что они были слюнтяи и трусы. Если бы там были бойцы, они бы никогда не легли. Лег бы я. Не моя заслуга, что у Толстого нет бойцов.

— Вот по этому поводу я и хочу с вами поговорить. Мне нужны вы. И нужны воспитанные вами бойцы. Мне надоели «качки», которые только и могут, что играть мускулами. Я хочу спать спокойно. И хочу вести бизнес спокойно. Я готов платить за покой. Хорошо платить.

— Вы шутите? Ведь это я там, в лесу…

— Нет, я не шучу. И, надеюсь, доказал, выплатив аванс. Не вам, конечно. Толстому выплатив, простив ему проценты. По-моему, это достаточно серьезный жест с моей стороны. Я мог взять деньги, но предпочел взять вас.

Значит, вы действительно нужны мне. Не все ли равно вам, на кого работать? На меня лучше, чем на братьев. Потому что выгодней.

— А вы не думаете, что у меня могут быть свои принципы…

— Могли быть. Раньше могли быть. Не спорю. Но раз вы продались Заикиным, значит, ваши принципы уже в прошлом. Я извиняюсь за резкость, но я привык все называть своими именами. А не чужими. Хотите вы того или нет, факт продажи состоялся. Теперь дело осталось только за ценой. Я даю хорошую цену. Самую большую, которую здесь могут дать.

— Я не люблю, когда меня покупают за деньги.

— Я покупаю вас не за деньги. Я покупаю вас за дружбу. Деньги назначаете вы. Это не покупка, когда окончательную сумму назначает продавец, а не покупатель.

— Вы не боитесь, что я могу назначить очень большую цену?

— Не боюсь. Вы не назначите очень большую цену. Вы назначите разумную цену, И именно потому, что вас не интересуют деньги. Вернее, интересуют в самую последнюю очередь. Вы назначите разумную и, значит, приемлемую для меня цену, потому что я предлагаю вам дело. Не деньги, а дело! В котором абсолютно развязываю вам руки. Вы можете покупать любую, какую сочтете нужным, аппаратуру, выписывать любых, каких пожелаете, специалистов…

— А если я откажусь, то меня отвезут обратно? Обратно в лес…

— Ничего подобного. Вас отвезут туда, куда вы скажете. Принять или не принять мое предложение — сугубо ваше дело. Дело вашего выбора. Я вас ни к чему принуждать не буду.

— И отпустите?

— Отпущу.

— А как же аванс? Выданный Толстому.

— Будем считать это потерей рискового капитала. Не все же сделки приносят доход.

— Можно подумать?

— Конечно, можно.

— Одни сутки?

— Сколько угодно. Хоть полгода. Я буду рад принять вас в любое время.

— Мягко стелете…

— Добрым гостям всегда мягко стелют. Чтобы им мягко спалось.

— Тогда я пошел?

— Идите. Я вас не задерживаю. И помните, что все мои предложения остаются в силе.

Зубанов встал и пошел к двери. Чтобы уйти. Или, может быть, убедиться в возможности ухода.

Но не ушел. В последний момент, уже взявшись за ручку двери, остановился.

В конце концов, факт его продажи действительно уже состоялся. Раньше состоялся. Тут хозяин кабинета прав. Он, конечно, может отказаться от лестного предложения, но куда он тогда пойдет? Обратно к братьям Заикиным? Которые его предали. Или к следующим братьям Заикиным? Или к Толстому?

Куда бы он ни пошел, он все равно придет туда, куда уже пришел. Придет наниматься на работу к капиталу. Большому или маленькому — не суть важно. Наверное, предпочтительней к большому. Там хоть не придется общаться с совсем уж мелкой швалью.

Если продаваться, то надо продаваться по-крупному. Если все равно продаваться… К чему из себя девицу корчить, когда уже под мужиком побывала? Вернее, сразу под двумя мужиками. Которые родные братья…

— Я хочу работать с профессионалами. И потому хочу вызвать сюда своих бывших сослуживцев, — твердо сказал Зубанов.

— Буду только приветствовать, — радостно улыбнулся хозяин кабинета.

— Кроме того, мне понадобится специальное оборудование. И понадобится настоящее оружие.

— Принимается. Все, что возможно будет достать, я достану. Что не достану — куплю.

— Но профессионалы и профессиональное боевое оружие стоят дорого.

— Не дороже жизни. Я уже говорил — цены назначать вам. Мне — подписывать представленные вами счета.

Так вы согласны?

— При соблюдении выдвинутых мною требований, наверное, да. Все-таки — да, — повторил Зубанов, обрубая пути к отступлению. И еще раз повторил. На этот раз уже, похоже, для себя: — Да!

— Тогда давайте хотя бы познакомимся. Ведь мы… мы до сих пор не познакомились. Разрешите представиться — Иван Степанович Боровицкий. Как теперь говорят — предприниматель.

— Григорий Степанович Зубанов, — отрекомендовался Зубанов.

— Очень приятно. Нет, действительно очень приятно. Приятно, что мы с вами все-таки сговорились, — дружелюбно протянул открытую руку Зубанову хозяин кабинета.

Вернее, уже не хозяин кабинета. Вернее, уже просто — хозяин. Полковника Зубанова — Хозяин.

Сделка состоялась. И была скреплена дружеским рукопожатием.

Все-таки сделка состоялась…

Глава 9

Этот кабинет был другой. Совсем другой. И дело даже не в площади. Тем более не в оборудовании, которое не шло ни в какое сравнение… Дело в расположении кабинета. Кабинет располагался в отдельно стоящем четырехэтажном здании, огороженном по периметру капитальным трехметровым забором. Кабинет и все это здание принадлежали Зубанову. Конечно, не на правах собственника, но на правах полноправного хозяина.

Кабинет находился на втором этаже. На первом — дежурка и оружейка. В подвале тир. На третьем этаже — комнаты личного состава. На четвертом — спортзал. На чердаке — наблюдательный пункт и антенны, обеспечивающие дальнюю радиосвязь.

Дом был перепланирован согласно пожеланиям полковника. Хозяин выполнял свое обещание. Полковнику действительно развязали руки и дали деньги. Пока столько, сколько он попросил.

Полковник обустроил свой офис так, как привык. Как казарму. Где все подчинено задачам боевой и специальной подготовки. Где все просто, органично и функционально. Если приемная, то без излишеств в виде роскошной мебели и сидящих за ней не менее роскошных секретарш. Если кровати для отдыха, то узкие, с жесткой лежанкой и обязательно разборные, чтобы можно было их перетащить в любое место, в любую следующую минуту.

Из предметов роскоши — только телевизоры в комнатах отдыха и бильярд в сауне. Все остальное пространство занимали оружие, средства связи, амуниция и спецснаряжение. И шкафы, ящики и хранилища для оружия, средств связи, амуниции и спецснаряжения.

— Крепко ты здесь обосновался! — каждый раз удивлялся, бывая в хозяйстве Зубанова, Хозяин. — Тебя тут пушкой не вышибешь!

— Смотря какого калибра будет пушка. Хотя пушки как раз и не будет.

— А что будет?

— По всей видимости, снайперская винтовка. Для вас.

— Спасибо на добром слове.

— И налоговый инспектор, судебный исполнитель и следователь прокуратуры — для нас. Мы ведь не стенами этими от окружающего мира прикрыты. Вернее, в гораздо меньшей степени стенами.

— Это верно. Пока я жив, они сюда не сунутся. А когда нет — то хоть и с пушкой. Так что ты меня как следует охраняй, полковник. Потому как у тебя в том прямой резон имеется.

— Охраняю. Как могу.

— Это я уже заметил. И все заметили, — усмехнулся Хозяин, кивнув на трех молодцов, нависающих над его плечами. — Они, я тебе скажу, полный фурор произвели.

Новые телохранители были полутяжами-борцами.

Которые остались без борьбы. О чем теперь совершенно не сожалели. Полутяжи были очень эффектны внешне и совершенно бесполезны по сути. Вся их польза была в объемах. Которые оставляли мало шансов протиснуться к Хозяину злоумышленнику и в какой-то степени даже пуле, выпущенной снайпером, так как перекрывали все подходы своими телесами. Короче, телохранители были не более, чем ширмой, назначенной привлекать взоры и принимать в себя пули. Большим и сильным пушечным мясом.

Настоящую охрану вели несколько ничем не приметных, шустрых бойцов, постоянно отирающихся возле парадных телохранителей под видом референтов, секретарей, курьеров и тому подобной офисной шушеры. Но их никто не замечал. Потому что все взоры были устремлены на борцов.

Дальнюю охрану осуществляли выдаваемые за представителей толпы и случайных зевак наблюдатели. Они должны были заранее известить о приближении опасности.

Но все равно все эти полутяжи, бойцы-курьеры и наблюдатели играли в деле защиты клиента от вооруженных посягательств самую малую роль. Потому что самую большую — оперативные методы разведки.

Что толку в охране, если не знать, кто конкретно может угрожать Хозяину и каким примерно способом возжелает от него избавиться.

«Известен — значит, безопасен», — говорят меж собой спецы. Вычисленная угроза перестает быть угрозой, так как всегда можно предпринять против нее ряд действенных контрмер. А когда не знаешь, откуда последует выстрел, тогда никакие телохранители не помогут.

Полковник Зубанов сделал упор на профилактике возможных покушений, обеспечиваемых широко поставленной оперативной работой. Знал бы полковник, какую он яму копает. В первую очередь себе копает. Знал бы — поберегся.

А впрочем, ведь знал! Не мог не знать! Информация в больших количествах, она всегда опасна. Как обоюдоострый меч. Как граната с вырванной чекой. Казалось бы, дернул кольцо, чтобы наказать виновных, а осколки, разлетаясь во все стороны, в первую очередь попали в тебя. Как информация, которая тоже не выбирает.

Так что пусть не говорит потом полковник, что не догадывался о последствиях творимых им поступков. Что не знал, как опасно тревожить пчелиный улей. Все он знал! Обо всем догадывался! Просто вовремя остановиться не смог. Заигрался полковник в абсолютную, без оглядки на вышестоящих генералов, власть.

И тем на собственную шею проблем наскреб…

— Ну что? Что ты там еще узнал насчет моих недругов? — спросил Иван Степанович Боровицкий. — Кто там под меня новый копает?

— Новых нет. Одни старые. Да и копают пока не очень чтобы активно.

— Но все-таки копают?

— Не без этого.

— Где?

— Более и активней всего под Северный рынок. Собираются перехватить грузопоток, чтобы перенаправить большую часть его на Восточный оптовый.

— Кто — можешь не говорить. Здесь и так понятно, откуда и чьи уши растут. Интересно только, как собираются перенаправить? Это же не река, чтобы ее запрудой вспять поворотить. Не знаешь ничего по этому поводу?

— Кое-что знаю. Вернее, почти все знаю. Для начала они сбавят цены за аренду, весы и прочее на Восточном, предложат дополнительные услуги, развернут рекламу. Ну а если не поможет…

— Конечно, не поможет. Мы тоже сбавим и предоставим. Еще больше, чем они, сбавим и больше предоставим…

Не выйдет у них ничего. А если не выйдет, то что?

Что они тогда предпримут?

— Если не помогут чисто экономические меры, они предполагают шугнуть продавцов.

— Как?

— Как обычно — испортят кому-нибудь партию товара, попротыкают колеса грузовиков, пару палаток сожгут, изобьют кто под руку подвернется. В худшем случае…

— Еще и в худшем… Что в худшем? Убьют кого-нибудь?

— Нет. Отравят пару десятков покупателей и распустят слух по городу о продаже недоброкачественных продуктов.

— Вот гниды, что удумали!

— Что удумали, то удумали.

— Откуда все знаешь?

— Из конфиденциальных источников.

— Из каких?

— Я же говорю — конфиденциальных.

— Осведомители, значит… Фамилии, конечно, не скажешь?

— Не скажу. Я свои источники не раскрываю.

— Даже мне?

— Кому бы то ни было.

Иван Степанович слегка дернулся. Не привык он, чтобы ему отказывали в просьбах. Тем более подчиненные.

— Осведомителя должен знать только один человек. И осведомитель знать одного. В этой цепочке может быть только два человека.

— А оплачивать их услуги третий? То есть я.

— То есть вы.

— Хорошее дело! Я за свои деньги не могу узнать того, что хочу. И даже не могу узнать, сколько ты им за их услуги платишь, потому что ведомостей нет.

Ну ничего не могу узнать!

— Не можете. Вышестоящий начальник не должен знать фамилии осведомителя. Только кличку, — объяснил элементарные правила оперативной работы Зубанов.

— Почему не может?

— Начальники часто меняются. И уходят в отставку.

— Я тот начальник, который не может смениться. И не может уйти в отставку!

— Все равно. Правила должны быть едины для всех!

— Кремень ты, полковник.

— На том стоим.

— Что еще?

— Существенного ничего. Ничего, с чем бы я не мог справиться своими силами.

— А как твои бывшие… Заикины?

— Затихли братья. Как и все остальные.

— Затихли, говоришь? Что-то я в эту тишину не очень верю. Затишье, оно перед бурей бывает.

— Буря будет. Как не быть. Но не сейчас. Позже.

— Откуда знаешь?

— Знать — не знаю. А тенденцию просматриваю. Очень отчетливую тенденцию.

— Куда ползем?

— К войне ползем. И переделу мира. В общем, ситуация как перед Первой мировой войной. До выстрела в Сараеве.

— Думаешь, будет выстрел?

— Обязательно будет. Когда ситуация вызревает — стрелки непременно находятся.

— Что делить будем? Войной.

— Сферы влияния.

— Это я без тебя знаю. Меня интересует, что конкретно делить? Чтобы пораньше встать и к пирогу первым поспеть.

— В первую очередь транспорт.

— Почему именно транспорт?

— Исходя из сложившихся климатогеографических и экономических условий региона.

— Ну-ка поясни.

— Восемьдесят процентов сырья завозится в регион извне. То есть из других регионов и из-за границы. Транспортом завозится. В первую очередь железнодорожным.

— А почему не другим?

— Другого практически нет. Аэропорт маленький, взлетно-посадочных полос всего две. И те — ни к черту. Большие «грузовики» на них не посадить. Они просто-напросто бетон покрошат.

Остаются автомобили. Но их в расчет можно тоже не принимать. Дороги плохие, узкие, без развязок. Двум большегрузам нормально не разминуться. Серьезный грузопоток по ним не пропустишь. Пупок надорвешь.

— Значит, говоришь, остается только железка?

— Только. Тот, кто будет держать железку, будет держать за кадык всю торговлю. Потому что хочешь — не хочешь, а товар надо привозить. Всем надо!

Тот, кто подгребет под себя транспорт, будет назначать цены. Будет заказывать музыку.

— Красиво мыслишь, полковник! — восхитился Хозяин. — Я этот ребус два года решал, все никак решить не мог. А ты без году неделя пришел и разом все просчитал. Молодец!

Зубанов не выразил бурной радости по поводу высокой оценки его умственных способностей. Не было ничего сверхъестественного в этом, как выразился Хозяин, ребусе. На работе, на прежней работе, на настоящей работе, полковнику приходилось каждый день такие задачки решать. И не чета таким.

— Добро, полковник, — сказал Иван Степанович. — Раз ты такой умный, поедешь со мной завтра на одну встречу.

— Сколько охраны брать?

— Нисколько не брать. Туда, куда мы поедем, охрану не допускают. За порогом оставляют. Мне завтра тебя одного довольно будет. Да и ты не столько телохранителем, сколько консультантом поедешь. Слишком ты умный, чтобы просто пистолетом размахивать. Пора тебя к более серьезным делам приспосабливать.

Глава 10

— Готов? — спросил Иван Степанович.

— Нищему только подпоясаться… — показал полковник на переброшенную через пояс сбрую, на которой болтался пистолет.

— Ты, конечно, нищий, — кивнул Хозяин на возвышающееся сзади здание, огороженное трехметровым забором.

— Это лишь средства производства. Так сказать, станок…

— Токарно-револьверный, — ткнул в кобуру Хозяин. — Ладно, садись. Станочник…

Зубанов сел в машину. На непривычное ему заднее сиденье.

— Поехали.

Ехали недолго. Потому что в центр города. В самый центр. К бывшему горкому партии, где теперь помещалась городская администрация. Начальство, хоть то, хоть другое, хоть третье, не желало покидать обжитые еще красными комиссарами места.

Хозяин и его главный охранник вошли в здание, без окрика миновали пост милиции и прошли в конференц-зал. Зал был полон. Не самыми последними, если судить по покрою пиджаков и вельможным взглядам, людьми. Людьми выше среднего достатка. Запредельно выше.

— Здоров, Степаныч!

— Привет…

— Как дела?..

Похоже, Хозяина здесь все знали как облупленного.

— Сядь пока здесь, — сказал он.

— Зачем?

— Затем. Сиди и жди меня.

Хозяин оставил своего охранника и пошел мимо рядов кресел в президиум. Однако — в самый президиум! Каждый сидящий за добротным, еще времен неначавшегося застоя, столом президиума отрывал свой сановитый зад от стула и тянул навстречу идущему руку.

— Здорово…

— Как жизнь?..

— Хорошо выглядишь…

«Высоко летает Хозяин, — подумал полковник. — И высоко сидит. По правую руку от главы администрации».

— Прошу тишины! — постучал по столу ручкой председательствующий. — Слово предоставляется главе городской администрации уважаемому Петру Андреевичу.

Ты смотри — ни здрасьте не сказал, ни до свидания, ни по какому поводу собралось высокое собрание. Видно, здесь все свои.

Зал вяло захлопал.

Петр Андреевич поднялся на трибуну, развернул листы и… полтора часа читал доклад по поводу тяжелого времени, которое переживает страна, их регион, их отдельно взятая область и расположенный в ней город.

Он говорил о нехватке денег в городском бюджете, срыве поставок, неплатежах, невыплатах зарплаты и пенсий, социальной напряженности, разногласиях с центром и всем прочем в этом роде. Как будто сидящие в зале всего этого не знали. Как будто они только сегодня утром приехали из благополучного во всех отношениях Лондона.

«Ну дает! — поразился полковник главе администрации, который полтора часа обличающим все и вся тоном расписывался в собственной нерадивости и служебной некомпетенции. — Ну молодец! Работает по принципу: кто раньше крикнет: „Держи вора!“ — тот, значит, и главная жертва».

Полковник не жаловал современных политиков, разваливающих и растаскивающих под рокот речей о демократизации великую некогда державу. Зубанов начинал и строил свою карьеру еще в Комитете государственной безопасности и потому лучше, чем кто-либо другой, знал негативные стороны социалистического строя. И знал ведущую и направляющую роль партии в развитии этого негатива.

Но, с другой стороны, он был твердо уверен, что такую гигантскую, может быть, самую гигантскую за всю историю человечества империю без узды оставлять Нельзя. Не суть важно, кто будет выполнять роль узды в текущий исторический период — опричники, Третье охранное отделение, ОГПУ или КГБ и кто будет держать узду в руках — бояре, всея Руси Государь Император или Коммунистическая партия. Важно, что кто-то должен. Иначе неизбежны смута, разор и большая кровь. Очень большая кровь…

— …Спасибо за внимание, — закончил докладчик перечисление своих жалоб.

Зал отозвался вежливыми аплодисментами. Следующим докладывал начальник соцобеспечения. Он повторил слово в слово то же, что Глава, но применительно к своему департаменту. Он сказал про дефицит бюджета, умирающих в муках голода стариков и хроническую задержку пенсий.

За ним был начальник, отвечающий за образование, — неплатежи, задержки, обмороки преподавательского состава и хроническое недоучивание учащихся.

Здравоохрание. Здесь вообще катастрофа. Потому что нет денег, нет медикаментов, нет надежды на деньги и медикаменты, есть только больные. Которые недоедают, и отмечены уже отдельные случаи дистрофии.

Последним был полковник-летун с пропеллерами на лычках.

— Армии тоже тяжело — сказал он. — Самолетам не хватает горючего, танкам — запчастей. Но самолеты и танки — это железо, которое может подождать. Другое дело — семьи погибших военнослужащих и солдаты срочной службы, которые недополучают калорий, отчего в частях имеют место голодные обмороки…

— Слово предоставляется известному в нашем городе коммерсанту, председателю городского правления Ассоциации предпринимателей Ивану Степановичу Боровицкому.

Интересно, что может сказать Хозяин по текущему моменту? Ему вроде не с руки жаловаться на неплатежи, вызванную этим нехватку денег и голодные обмороки. Его особняк на виду у половины города. А другой особняк — у другой половины. Он в отличие от глав администраций задержек выплат не допускает. Ему деньги несут исправно и в срок. А кто не несет, тот очень сожалеет о допущенном финансовом разгильдяйстве. И быстро покрывает недостачу. В двойном размере.

Если они хотят услышать о том, как бороться с неплатежами, то в этом вопросе Хозяин может помочь. В борьбе с неплатежами он большой специалист. В чем полковник уже имел возможность убедиться.

Что же он будет — жаловаться или учить?

Иван Степанович не стал жаловаться. И не стал никого учить. В отличие от предыдущего оратора он был совершенно конструктивен и предлагал вполне конкретные шаги.

— …Мы, предприниматели и бизнесмены, не можем оставаться в стороне от проблем народа, обозначенных здесь главой администрации и руководителями департаментов. Мы тоже народ. И тоже не всегда были зажиточны и хорошо знаем, что такое голод.

Я предлагаю не обсуждать больше данную тему, а наметить ряд конкретных мер по оказанию помощи наиболее нуждающимся категориям населения — пенсионерам, инвалидам, детям-сиротам, военнослужащим.

Лично я могу взять на свое попечение один детский дом и одну воинскую часть. А также готов продумать ряд мер по изысканию дополнительных финансовых возможностей, которые позволят пополнить городской бюджет.

Спасибо.

Раздались жидкие хлопки. Сидящие в зале напряженно искали истинный, скрытый в сказанных с трибуны словах, смысл. Они не были настолько наивны, чтобы принять все за чистую монету. Они знали, что докладчик никогда не отличался мотовством, чтобы за просто так раздаривать деньги детским домам. Во всем этом таился какой-то двойной смысл. Причем корыстный смысл.

Вот только какой?

— Прошу слова, — встал с места глава городской администрации. — В целях организации более действенной и планомерной работы в деле помощи нуждающимся категориям населения я предлагаю организовать при городской администрации специальную комиссию. И хочу просить возглавить эту комиссию, на общественных, естественно, началах, мною глубокоуважаемого Ивана Степановича.

Прошу проголосовать. Кто за…

— Так вот она в чем собака зарыта! — негромко сказал в зале один из предпринимателей. — Похоже, Боров к казне подбирается. И похоже, на пару с Бугром…

Зубанов включил спрятанный в кармане диктофон. Он всегда таскал его с собой, потому что отвечал за безопасность. Диктофон для него был таким же обязательным предметом повседневной экипировки, как пистолет в заплечной кобуре. В чем-то даже более важным, если судить по частоте использования. Пистолет полковник применял по назначению всего несколько раз, а диктофон включал постоянно, когда дело доходило до переговоров, угроз или передачи ценной информации. Многократное прослушивание записанных на пленку переговоров позволяло проанализировать их в спокойной обстановке, понять по репликам, кто есть кто, определить по тону голосов степень волнения говоривших. Кроме того, на пленке оставался компрометирующий собеседника материал, если тот, к примеру, позволял себе сказать больше, чем следовало, или осмеливался угрожать. Впоследствии эта систематизированная и увязанная с другим фактическим материалом запись могла стать решающим аргументом в решении того или иного спора.

Работа службы безопасности в том и заключается, чтобы собирать информацию. Где угодно, как угодно, с помощью чего угодно. Собирать и систематизировать. И снова собирать.

Теперь полковник записывал реплики, неосторожно разбрасываемые в зале коллегами Хозяина по бизнесцеху. Пусть он послушает, что о нем думают и как его судят.

— Не станет Боров деньги просто так разбрасывать…

— Похоже, новую жилу разрабатывает…

— Крутит. Юлит Степаныч. В подельники к администрации идет. Не иначе весь город под себя подгрести надумал. Если весь город, то зубы обломает…

— Его давно пора на место поставить. А то разогнался…

Шептались, возмущались, грозили бизнесмены.

— Разрешите от лица администрации и от себя лично поздравить вас…

Избрали все-таки. А в рядах грозились прокатить, чтобы неповадно было. Пока не дошло до поднятия рук, которые очень хорошо видно из президиума…

Похоже, для того это собрание и проводилось, чтобы Хозяина на должность посадить. А раз так, то затевается какое-то очень крупное дело. Непонятно только какое…

Собрание закончилось, президиум рассосался, статисты, поднимавшие руки, разошлись. В зале продолжал сидеть один Зубанов. Как голый не в бане. Зубанов привык исполнять приказы буквально. Если ему сказали ждать, значит, надо ждать. Пусть даже до завтрашнего утра ждать.

Хозяин заглянул в зал только через сорок минут.

— Пошли, — сказал он.

— Куда?

— Там увидишь куда. Диктофон с собой? Полковник прихлопнул ладонью карман.

— Тогда пиши. Мне тут одного их чудака за горло взять очень желательно. Так что ты пиши. В разговоре не участвуй, если что спросят, поддакивай. Главное — пиши! В этом здании — все пиши!

Началом разговора Зубанов разочаровался. Разговор был не с Бугром, как он ожидал, а с какой-то мелкой сошкой — с помощником главы администрации по третьестепенным вопросам. Правда, сам помощник был никакой — помесь вальяжного администратора с уркой.

Но, с другой стороны, вряд ли он на самом деле был третьей степени. С таким Хозяин встречаться не стал бы. Да и Бугор к Хозяину такого посылать не стал бы. Значит, не так все просто и однозначно в этом вопросе…

— Кто это? — первое, что спросил помощник, бросив взгляд на полковника, вошедшего в кабинет.

— Мой новый компаньон, — ответил Хозяин, сильно завышая Зубанова в чине.

— Значит, можно не напрягаться, — свободней вздохнул помощник и, растянув ошейник галстука, упал в кресло. — Короче, сегодня базар будет только за город, — сказал он.

— Но…

— Бугор велел передать — пока только за город. Остальные вопросы в проработке.

— Хорошо. За город так за город. Я согласен. Что сказал Бугор, за город? — быстро подладился под предложенный стиль Хозяин.

— Бугор сказал, что проблем нет. Если, конечно, есть бабки.

— За бабками дело не станет. Аванс переведен на счет общественной организации «Благотворительность — неимущим».

— Тогда все тип-топ.

— Кроме бумаги.

— С бумагой все тоже ладом. Бумага застряла на согласовании. Все давят свою мзду. Но против Бугра они не попрут. Подмахнут как миленькие. Куда им против него деваться?

— Когда?

— В самые ближайшие дни. Бугор уже договорился с архитектурой, памятниками ну и, конечно, с ментами. И уже подготовил соответствующие постановления о… — Помощник открыл папку: — Зачитываю дословно — «Постановление 217. О реконструкции центра города с целью сохранения памятников архитектуры и исторического облика города». И еще одно: «Об упорядочивании торговли в центре города в связи с постановлением номер 217». Лихо?

— Лихо.

— Как только пройдет документ, Бугор издаст дополнительные распоряжения, и менты сметут из центра все ларьки и мелкие магазинчики. В целях сохранения старины… А ты построишь те же ларьки и магазины, но вписывающиеся в исторический пейзаж. А ты знаешь, сколько этих ларьков?!

— Знаю. Больше полутора тысяч.

— Так много? — удивился помощник.

— Меньше, чем мы уговаривались вначале.

— Тебе, похоже, центра мало. Ты, похоже, весь город забрать хочешь.

— Не весь. Столько, сколько договаривались. А мы договаривались больше.

— Бугор тоже не господь бог. Ему с районами делиться надо. Это в том числе и их территория. Районам тоже кушать хочется…

Полковник только головой покачал.

Эффектную комбинацию провернул Хозяин! Разом убрал со своего пути полторы тысячи конкурентов! Причем без всяких там наездов, «стрелок» и тому подобных выяснений отношений. Одним росчерком пера убрал. Руками администрации и милиции, которая будет вышвыривать продавцов с насиженных мест, высвобождая их для него, Хозяина. Он же, если все пройдет гладко, весь центр под себя подомнет! Вначале киоски и мелкие магазинчики, а потом, сбив цену в окружающих торговых точках до нижних пределов, и всех остальных.

Круто забирает Хозяин…

— Бугор спрашивает за выборы, — напомнил помощник.

— Передай ему, что за выборы голова у него пусть не болит. Выборы мы сделаем как надо. Нам его терять тоже резона нет.

— Передам.

— И это передай, — выложил Хозяин на стол приличный по объему и весу пакет. — Здесь то, что не прошло по счетам.

— Добро, — кивнул помощник, перебрасывая пакет на стол.

— Тогда все?

— Все. Пока.

Хозяин встал и пошел к двери. И Зубанов встал и пошел.

— Куда теперь? Домой? — спросил полковник, выйдя из кабинета в коридор и плотно прикрыв дверь.

— Нет. Теперь в приемную.

— В какую приемную?

— Главы администрации.

— Как главы? Мы же только что все обговорили…

— Тертый ты мужик, полковник, но в некоторых вопросах чистый допризывник. Черпак. Кто же серьезные разговоры напрямую ведет? Бугор не дурак, чтобы подставляться. Чтобы самому языком перед твоим диктофоном тренькать.

Сам он о деле никогда не скажет. Потому что очень тертый калач. Потому что на три раза вокруг страхуется. Там, где дело пахнет дурно, мелкую сошку вперед выставляет. Вроде этого третьего помощника. И через них всю информацию доводит. И получает. Без всякого для себя риска. Если что случится — сошка все на себя возьмет. И по полной программе оттянется. А Бугор опять в стороне.

Нет, сам Бугор ни одного лишнего слова не скажет — одни только правильные, по бумажке. К которым никакому прокурору не прикопаться. И никакому конкуренту. Тут, брат, — политика. Понял?

— Теперь понял.

— А раз понял, пошли. К Бугру пошли… Вблизи глава администрации был очень прост и демократичен. Как и положено насквозь демократизированному руководителю нового поколения. Он даже встал из-за стола, чтобы приветствовать вошедших.

— Очень рад, — сказал он, — что вы, Иван Степанович, так конкретно откликнулись на животрепещущие проблемы нашего города.

— Мы, бизнесмены, не можем оставаться в стороне от проблем города, в котором мы живем, — в тон ответил Хозяин.

— Садитесь.

Сели.

Далее Бугор и Хозяин говорили о самых насущных для города делах.

О помощи детям-сиротам и домам инвалидов, которую, наверное, удобнее всего осуществлять через попечительскую общественную организацию «Благотворительность — неимущим», возглавляемую главой города. Потому что она не облагается налогами, что сэкономит детям и инвалидам дополнительные средства.

Это понятно.

О том, что пора наконец позаботиться о внешнем облике родного города, в том числе о реставрации его исторического центра.

Здесь тоже все ясно.

О слишком высоких ценах, запрашиваемых оптовиками с детских садов, школ и тому подобных бюджетных организаций за продукты питания, мебель и другие товары. Что лучше один, но надежный поставщик, чем сто непонятно каких. И что если бы такой поставщик нашелся, то город всячески бы его поддержал.

Тут тоже не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, о чем идет речь. О неестественной монополии идет. Видно, крепко переплелись и перевязались дела Хозяина и Бугра, если тот отдает такой лакомый кусок.

В завершение разговора речь пошла об армии, которая квартировала на территории города и ближних к нему пригородах, которая еле сводила концы с концами и беды которой были близки сердцу городского головы.

Все, что было до того, полковник понял. О чем зашла речь теперь — нет. Связать воедино армию, Бугра и Хозяина так, чтобы при этом было выгодно и Хозяину, и Бугру, он не мог. О Третьей стороне — об армии — речь не шла. Работая охранником у братьев, а теперь здесь, на новом месте, полковник давно разуверился в каком бы то ни было альтруизме и даже просто деловой порядочности. Честные в этой жестокой за рынки, деньги и связи сваре не выживали. Честные разорялись первые, благодаря чему проходил естественный отбор сильных и слабых.

Полковник, работая на удачливых, был вынужден мыслить единственно возможной для них и для сложившейся экономической и политической ситуации категорией: ты мне — я тебе. И мы оба — ему. Полковник принял условия существующей игры и именно поэтому в своей работе почти никогда не ошибался.

— Армии сегодня тяжело как никогда, — сказал глава администрации. — Командиры жалуются, что дошло до того, что нечем кормить личный состав.

— Я готов помочь и выделить единовременную помощь…

— Спасибо вам. Но единовременной помощью проблему не решить. Ведь, кроме военнослужащих, есть еще ветераны Вооруженных Сил, инвалиды, воины-интернационалисты, родители и вдовы погибших при исполнении воинского долга, наконец. Все они в той или иной мере имеют отношение к армии. И все нуждаются в нашей помощи.

— Всем помочь затруднительно.

— Я считаю так же. Я считаю, что одномоментны1 ми благотворительными акциями дело не поправить. Надо изыскивать постоянные источники поступлений для перераспределения их в пользу нуждающихся военнослужащих и воинов-ветеранов. Более того, я имел беседы с командирами нескольких воинских частей, и они во многом разделяют наше с вами мнение. И готовы чем возможно помочь. Я предлагаю вам, как председателю вновь образованной комиссии, проработать данный вопрос с командирами дислоцированных на территории нашего города подразделений. Со своей стороны я обещаю всяческую помощь и содействие в любых по данному вопросу начинаниях. Соответствующее постановление подготовлено и будет подписано мной в самое ближайшее время…

Все равно ничего непонятно. Ну совершенно ничего!

— Спасибо… Очень был рад поговорить лично… До свидания!

Глава 11

— Сегодня вечером. В девять. У Старого…

— В девять. Только приходи обязательно. Надо перетереть один вопрос…

— Старый предложил у него. Сегодня. В девять…

— Соберутся все. Пора наконец что-то решать… Это собрание было не такое представительное, как в администрации. Но было ничуть не менее значимым. Возможно, даже более значимым, потому что в узком кругу собрались избранные лица. Те, которые реально управляли городом, поделенным на много неравных и неравноценных, но все равно приносящих доход участков. Официально — на районы. Неофициально — на вотчины.

На этом собрании не было председателя, президиума, докладчиков и регламента. На этом собрании все были равны и все имели право высказаться.

— Боров борзеет все больше, — сказал один. — Мало, что он прибрал к рукам рынки, он хочет выбить нас из центра города. Он хочет взять весь город!

— Он не сможет взять весь город. Это слишком большой кусок.

— Мы думали, что он не сможет взять рынки. Где теперь эти рынки? Если он взял рынки, он сможет взять город!

— Он берет столько, сколько ему позволяют брать. Мы позволяем..

— Хватит базарить вокруг да около. Пора говорить по делу, — перекрыл общий гомон властный голос. — Кто хочет сказать по Борову?

— Я скажу по Борову.

— Говори, Старый.

— Я скажу по Борову, потому что я здесь самый старый и потому что я знаю его дольше всех и лучше всех. Я скажу, что знаю его раньше любого из вас. Когда он пришел в город, я уже имел здесь дело. Я имел здесь дело еще тогда, когда его не имел никто. Он пришел ко мне затем, зачем приходят все Он пришел с просьбой дать денег Я помог ему деньгами, хотя мог помочь кому угодно другому. Я помог ему, потому что думал, долг платежом красен.

— Он не отдал тебе денег?

— Он отдал мне все деньги до копейки и точно в срок. Но разговор не за деньги. Он прокрутил мои бабки и сделал втрое! Вы помните, как легко тогда делались бабки.

Собрание согласно закивало.

— Я не против того, чтобы делать втрое и даже вчетверо. Это не мой бизнес. Я не заглядываю в чужие кошельки, когда имею непустой свой. Я бы никогда не сказал за «втрое», если бы он не перебежал мне дорогу! Я бы радовался за него и вступил с ним в долю.

Но он не спросясь полез в мой бизнес! И не захотел в долю. Вы знаете тот мой бизнес. Это был не самый легкий бизнес, и каждый лишний человек сильно сказывался на доходе. Я перестал получать доход. Потому что его стал получать Боров. Боров полез в мой бизнес на заработанные с моей помощью бабки. Я ничего не имею против бабок, заработанных на мне, потому что имею с них свой интерес. Но я против заработанных на мне бабок, которые оборачивают против меня. Я против, когда меня душат сплетенной мною веревкой.

Тогда я нашел этого мальчика и сказал: «Зачем ты сделал то, что сделал? Я поднял тебя из грязи не для того, чтобы оказаться там самому. Зачем ты перебиваешь мой бизнес? Зачем ты толкаешь меня в грязь?»

Знаете, что он сказал мне в ответ? Он сказал, что делает то, что считает нужным. И что это уже не мой бизнес, а его бизнес. Но что он помнит за добро и за те деньги и готов купить у меня остатки товара вполовину, потому что они все равно пропадут. Я не продал товар, и он пропал. А Боров на том моем деле сделал себе первый капитал.

Я бы не стал вспоминать за те деньги и ворошить то, что поросло. Я имел с ним дела после и о нем ничего не могу сказать плохо. Но тогда он меня кинул.

Я бы не стал вспоминать за деньги, но сегодня я узнаю, как было тогда. Он пришел в город голым, а теперь пытается забрать нашу долю. Он хочет взять себе город.

Город не принадлежит Борову. Город принадлежит всем. Мы можем делить куски, но мы не можем взять и не можем хотеть взять всего. Боров хочет взять все, потому что взял большую часть. Ему нельзя давать остальное, чтобы не остаться без всего. Лучше война, чем так. Я за войну.

— Кто еще хочет сказать за Борова?

— Я скажу! Я не знаю Борова. Я не сталкивался с ним по делам. И поэтому он меня никогда не кидал. Я не могу сказать о нем ничего плохого. И не могу сказать ничего хорошего. Но я хочу сказать о том, что узнал.

Я узнал от своего человека, что администрация готовит постановление об упорядочивании торговли в центре города. И реставрации центра города. Главным подрядчиком реставрации будет…

— Он?!

— Он! Боров. За это он получает эксклюзив в торговле.

Присутствующие зашумели.

— Что это такое, вы все понимаете. И я понимаю. Он вышвырнет нас из центра, как нашкодивших котов. Вначале вышибет слабых, которые кормятся с киосков. Потом более сильных, которые держат магазины, не вписывающиеся фасадом в облик старого города. Вы понимаете, о чем я говорю. Потом он на месте наших поставит свои магазины и рестораны и сбросит цены. Он будет торговать везде и поэтому сможет это себе позволить. В наши магазины и рестораны перестанут ходить. Он перехватит покупателя и разорит нас.

Он заодно с Бугром. Я не знаю, что их объединяет, но я знаю, что Бугор проталкивает постановление о реставрации и упорядочивании торговли. Это кое о чем да говорит. И потом, вы сами их видели сегодня вместе.

Бугор подгребает под себя центр. Центр станет его. Нам останутся окраины. Пока окраины. Если его не остановить теперь, мы его не остановим никогда. Он заберет у нас и окраины. Нам надо объединяться. Всем против одного. Сейчас или никогда. Потом будет поздно.

Я тоже за войну.

— Кто еще?

— Я скажу в защиту Борова. Я согласен, что он кидает. Но кто из нас не кидал? Он загребает центр? Но кто бы из нас отказался от центра? Никто не отказался. Он водит дружбу с Бугром? Я бы тоже хотел иметь его в приятелях. И каждый из вас хотел бы. Просто он может, а мы нет.

Он не хуже и не лучше нас. Он такой же, как мы, и живет по тем же законам, как мы. Но он сильнее нас. И это главное противоречие между ним и нами. Он сильнее — мы слабее.

Собрание недовольно загудело.

— Я понимаю ваше недовольство, но это истина. И каждый из вас это понимает. Вы ненавидите не его — его силу и удачливость. Я тоже завидую ему, но без ненависти. Я хотел бы походить на него, но не могу. И вы не можете.

Мне нравится Боров.

Но я тоже голосую за войну. Именно потому, что он сильнее и удачливее нас. Мы против него бессильны. И значит, рано или поздно он подомнет наш бизнес. В том числе и мой бизнес. Я уважаю силу, но я вынужден защищать свои интересы.

Я за войну.

— Я тоже скажу.

Но вначале задам вопрос — зачем он собрал нас у Бугра? Зачем ему понадобилось напихивать нас в зал, где сам он сидел не с нами? Где он сидел в президиуме. Он хотел показать свой союз с властью? Подчеркнуть свою силу и нашу слабость? Продемонстрировать, кто мы и кто он?

Зачем ему было демонстрировать свою силу и свою дружбу с Бугром? Чего он этим добивался?

Я скажу чего. Демонстрацией своих сил и возможностей он добивался нашей покорности и признания его главенства. Он требует отдать ему центр города! Без боя отдать. На том собрании он поставил нам ультиматум. Через несколько дней мы бы все равно узнали о постановлениях администрации. Но он не стал ждать несколько дней. Он решил усилить удар демонстрацией своих дружеских отношений с Бугром.

Он поставил нам ультиматум.

Нам не надо объявлять ему войну. Он уже объявил нам войну. Не мы — он!

Я тоже за войну. Не потому, что ее хочу. Потому что она уже началась и уже идет.

Я за войну!..

Свое слово сказали все. И все сказали за войну!

Слишком много любимых мозолей потревожил Боров своими необдуманными шагами. Или, наоборот, очень обдуманными. Не суть важно. Боров решил урвать не принадлежащий ему кусок, решил заграбастать центр и, значит, должен был знать и должен был быть готов получить войну. Если Боров хотел получить войну — пусть он ее получит.

Если война — то пусть будет война!

Глава 12

— На этот раз опасность… сзади! — скомандовал Зубанов.

Три телохранителя мгновенно взяли «объект охраны» в коробочку, придавив с трех сторон своими телами. Выдернули, уставили в пространство пистолеты и так, не рассыпаясь, стали быстро смещаться в сторону машины.

— Пошел Шестой, Седьмой, Восьмой и Десятый, — тихо сказал в рацию полковник.

Из-за искусственно нагороженных из старых автомобильных покрышек препятствий выскочили бойцы с пистолетами и, смещаясь из стороны в сторону, побежали к телохранителям и оберегаемому ими «объекту».

Их заметили сразу и открыли ураганную стрельбу.

На поражение. Нападающие ответили тем же. Резиновые пули больно врезались в тела телохранителей. Очень больно. Потому что после прошлой тренировки на телах остались кровоподтеки и огромные синяки.

Пули били в не защищенные бронежилетами части тела, но никто из телохранителей не отступил в сторону. Они «умирали», продолжая выполнять свою работу. Продолжая защищать «объект». Они действовали так, как должны действовать настоящие телохранители.

— Первый убит. Третий убит! — дал новые вводные Зубанов.

Два «погибших» телохранителя упали на землю. Выживший в перестрелке Второй, сбросив пустую обойму и загнав на ее место новую, выцелил наиболее опасного нападавшего и нажал на спусковой крючок.

Выстрел!

Выстрел!

Продолжая вести стрельбу, Второй дотолкал «объект» спиной до машины и впихнул его в салон. Машина сорвалась с места.

— Стоп! — крикнул Зубанов и посмотрел на секундомер.

Весь бой длился всего несколько секунд. — У мне два попадания, — сказал один из нападавших.

— У меня три.

— Тоже три.

— А я вообще изрешечен. Я как сито, — показал на свой комбинезон Восьмой. — Пять попаданий.

— Итого… — подвел итог Зубанов. — Тринадцать поражений. Лучше, но все равно плохо. Придется повторять. Завтра повторять.

Бойцы поморщились. Не самое большое удовольствие, когда в тебя стреляют резиновыми пулями.

— На мне уже живого места нет, — пожаловался один из «убитых» телохранителей. — Зато в бою останутся, — напомнил суворовский девиз полковник. — Ладно, на сегодня все. Пошли в парилку.

В парилке бойцы, подхахатывая, рассматривали свои разноцветные тела.

— Нет. Это не от пули, — разбирал один следы на своем теле. — Это от его кулаков, — показывал на своего не менее цветного товарища. — А у него от моих.

— Ух, здорово! Хорош парок! В отличие от пулек. — В Кандагаре помните парилку? С минометными осколками в шайках. Помнишь, командир?

— Как не помнить? Если памятка всегда при себе, — показал Зубанов на шрам на ноге.

В парилке чужих не было. Были свои. Однополчане. Все те, кто не пришелся ко двору новым руководителям Безопасности и был собран здесь полковником. Те, с кем он вместе тянул лямку службы и был не на одном боевом задании.

— А на Ямале помнишь? На учениях. После того как тундру полторы недели животами грели. Вот где банька к месту пришлась!

— Ты еще Африку вспомни.

— А что Африка? Та же парилка. Только очень большая.

— И без пара. Потому что без воды.

— Ты еще скажи, что Ямал лучше.

— Конечно, лучше.

— Чем?

— Холодом!

— О вкусах не спорят…

Полковник Зубанов лежал на полке, и ему было хорошо. Так хорошо, как давно не было. Как с самой отставки не было. Звучали знакомые голоса, которые говорили о совершенно понятных и памятных вещах. Говорили о прошлом, которое словно по мановению волшебной палочки стало настоящим. Они снова были вместе и снова ради дела.

Ему было хорошо, но почему-то немного тревожно.

Непонятно тревожно.

— Ладно, будет, пошли на воздух, — сказал полковник.

Бойцы вышли в предбанник и из него к накрытым столам.

— Хорошо живешь, командир.

— Как работаю — так и живу. Лопайте, пока дают. Выпить и закусить бойцы были не дураки. Хотя свою боевую норму знали.

— Предлагаю тост: «За нас!»

— И за полковника.

— И за полковника. Короче, за всех. Выпили. Крякнули. Закусили.

— Разжирели вы, я гляжу, на гражданских харчах! — показал Зубанов на округлившиеся животики своих бойцов.

— Это не животы.

— А что?

— Это носимый аварийный запас.

— Ха-ха-ха.

Снова позубоскалили. Снова выпили. Переглянулись. Подмигнули друг другу.

Все было очень похоже на то, что было всегда. Те же люди, те же разговоры. Те же шутки. Та же дневная работа в спортзале, в тире и на полосе препятствий.

Но хотя внешне все было как всегда, все было иначе. Похоже — но иначе. Это понимали все. Те, кто не понимал, — чувствовал. По общей атмосфере чувствовал. Люди были те же самые, и лица были похожи, но это были лица уже других людей. Потому что собрались они здесь для совсем другого, чем раньше, дела.

Это ощущали все, и поэтому все больше шумели и все чаще разливали водку, чтобы шумом и весельем заглушить тревожную нотку.

— Ничего, мы еще покажем, где раки зимуют! — стучали стаканами бойцы. — Мы еще повоюем…

— С кем повоюем?

— Хоть с кем повоюем! С кем командир скажет — с тем и повоюем. Мы еще таких дел наворочаем…

Полковник Зубанов пил водку, закусывал, смотрел на своих бойцов и все больше мрачнел. Он видел перед собой людей, которых хотел видеть и которых собрал со всей России в этот дом. Он вытаскивал их с работ, выманивал из постелей жен, отрывал от детей. Он обещал им большие, каких они не видели на своих работах, оклады, обещал квартиры и прочие, которые можно купить за деньги, блага. Но они пошли не за деньгами, они пошли за ним, за своим бывшим командиром. Пошли, потому что верили ему. Верили в то, что он знает, куда их поведет.

И полковник верил. Верил в то, чего на самом деле не было. Он думал, что собирает ветеранов для совместного дела, не сформулировав суть этого дела. Наверное, он обманывал сам себя. И наверное, обманывал их. Потому что дела как такового не было. Сейчас, видя своих бойцов рядом, это понял отчетливо. Он мог собрать людей, но он не мог собрать подразделение. Подразделения бывают только у государства. Не может быть подразделений у частного лица. Потому что у частного лица не может быть армии.

Не может быть армии у частного предпринимателя Боровицкого!

Не может!

Раньше, когда они парились в банях и пили водку, это был отдых после успешно проведенной боевой операции. После выполнения приказа, который им устами вышестоящих командиров отдало государство. И который они с честью выполнили. Это была настоящая мужская работа, которая была нужна всем.

Теперь эта работа была нужна только им.

Раньше они дрались за идею. Не важно какую, важно, что общую. Объединяющую их всех в единое целое. Они были вместе и служили одному богу, наместником которого на земле был командир.

Раньше они были подразделение. Теперь только нанятые на работу граждане. Охранники.

Возврата к прошлому не случилось. Потому что возврата к прошлому не бывает. Как бы того ни хотел и какие бы усилия к тому ни прилагал полковник в отставке Зубанов.

В прошлое возврата нет. Что ушло, то уже ушло.

— Ты что? Ты что, командир, загрустил? — шумели бойцы. — Все будет нормально. Все будет лучше, чем нормально. Еще недельку-другую побегаем и сделаем тебе результаты по боевым нормативам. Даже лучше боевых… Брось, командир. Главное, что мы вместе…

Глава 13

— Собирайся! — коротко приказал Хозяин по мобильному телефону.

— Кого брать?

— Полутяжей бери. И кого-нибудь из настоящих.

— Оружие?

— На всякий случай по полной боевой. Почти по полной.

— Когда быть готовым?

— Через пятнадцать минут. Через пятнадцать минут быть у меня.

Если через пятнадцать у Хозяина, то, значит, времени на сборы меньше — от силы десять минут. Десять минут и по полной программе.

Зубанов включил громкоговорящую трансляцию:

— Дежурной смене — боевая тревога.

Бойцы дежурной смены слетели с коек, на которых отдыхали, побросали кии в бильярдной и ложки с недоеденным пловом на кухне, в чем есть выскочили из парилки и, даже не вытираясь, натянули на себя одежду.

Зубанов вытащил из сейфа «Макаров», мгновенье подумал и вытащил предназначенный для более серьезных дел «стечкин». Раз по полной боевой — значит, по полной. Через минуту полковник был у оружейки.

— Что брать? — спросили бойцы.

— Третий комплект.

Третий комплект было серьезно. Третий комплект имел право выдавать только командир.

Зубанов своим ключом открыл дверь, ведущую в оружейку, и еще одну дверь, сваренную из толстых прутьев арматуры.

— Проходите.

Бойцы быстро, но не толпясь и не мешая друг другу, прошли в оружейку, вытащили из своих шкафчиков легкие бронежилеты, сунули в кобуры пистолеты и запасные обоймы, а в карманы электрошокеры. Большего они взять без дозволения командира не могли. Более тяжелое вооружение хранилось в специальном сейфе.

Полковник открыл ключом и с усилием растворил дверцу оружейного сейфа. Фактически небольшой, сваренной из толстого листового железа будки, равной по размеру торцу комнаты.

— Разбирайте.

Бойцы по одному вытаскивали свои «стечкины» и «кедры» и выбегали из оружейки. Двое взяли помповые ружья. Один «АКС».

— Все?

— Все.

Полковник уже почти захлопнул дверцу, когда увидел сложенные в отдельном ящике гранаты. Гранаты не входили в третий боекомплект, но мало ли что… Подхватив три «эфки», полковник вышел в коридор, где стояли, поправляли амуницию, застегивали одежду бойцы.

— Проверить удостоверения и разрешения на ношение оружия, — приказал Зубанов.

К крыльцу подкатили две легковушки и микроавтобус.

— Пошли.

В резерве еще оставалось почти две минуты.

«Что же случилось? — напряженно думал в машине полковник. — „Почти по полной“ — это серьезно, это на хороший бой. Такого выезда, кроме учебных тревог, еще не было. Что же там у Хозяина такое приключилось, что понадобилось использование тяжелого вооружения7 Что?»

За минуту до назначенного времени машины въехали во внутренний двор офиса Хозяина; Тот уже был в машине. Зубанов и один из полутяжей перескочили из одной машины в другую, и кортеж выехал за ворота. Полковник сел рядом с Хозяином, чего обычно не делал. Его обычное место было на переднем сиденье рядом с водителем.

— Куда едем? — коротко спросил Зубанов.

— В аэропорт, — так же коротко ответил Хозяин, перебирая какие-то бумажки.

— В чем дело?

— Недоразумение с оплатой.

Больше он ничего разъяснять не стал, углубившись в бумаги.

Ну аэропорт так аэропорт.

Но поехали не в аэропорт. Вернее, в аэропорт, но совсем в другой. Не в гражданский. Поехали на военный аэродром, что располагался в пятидесяти минутах быстрой езды от города. Но на этот раз приехали за сорок. Когда машины уперлись в шлагбаум, полковник забеспокоился. Все-таки режимный объект, а они лезут туда со своим арсеналом. Конечно, большая часть оружия проведена официально, но есть еще незарегистрированные «Калашниковы» и гранаты. Главное — гранаты. На ношение гранат милиция пока разрешений не выдает.

Зубанов повернулся к Хозяину

— Не ерзай. Здесь свои люди. Все будет в порядке. И действительно, шлагбаум открыли и пропустили машины внутрь.

— Держаться головной машины, — приказал Зубанов по рации.

Водитель уверенно вел машину по территории части, то и дело поворачивая то вправо, то влево. Судя по всему, он ездил здесь не раз и хорошо изучил дорогу.

— Притормози.

В машину, приоткрыв дверцу, заглянул летун-подполковник.

— Где они9

— На взлетно-посадочной. У ангаров. Командир тоже там.

— Добро. — Хозяин захлопнул дверцу, и «мерс» рванул с места.

Прокрутив еще несколько поворотов и проскочив еще один поднятый шлагбаум, «Мерседес» вылетел на взлетно-посадочную полосу и напрямую, разгоняясь, понесся к ее дальнему концу, где были видны полукружья ангаров, несколько стоящих военно-транспортных самолетов и машины возле них. Сзади, словно приклеенные, не отставая и не приближаясь, шли легковушки и микроавтобус охраны.

— На всякий случай приготовься, — предупредил Хозяин, когда показались самолеты.

— Всем боевая готовность, — продублировал приказ по рации Зубанов.

— Только пусть не высовываются раньше времени.

— Всем находиться в машинах, никаких самостоятельных действий не предпринимать. Как понял меня, Второй?

— Вас понял. Находиться в машинах до особого распоряжения.

— Правильно понял. Оставайся на связи. Машина остановилась почти под самым крылом «Ана». От хвоста, от раскрытого днища фюзеляжа, быстро прибавляя шаг, подходили люди. Несколько в парадной военной форме.

— Что делать мне? — обратился Зубанов к Хозяину.

— Тебе идти со мной. Тебе и обычной охране. Больше пока никому.

— Ближнюю охрану, — распорядился в рацию полковник.

Из стоящей сзади машины выскочили два полутяжа и «референты» с ноутбуками в руках, подбежали, открыли дверцу «мерса».

Первыми вылезли личный телохранитель и Зубанов. И лишь потом, под их прикрытием, Хозяин.

— Куда?

Впрочем, идти никуда не надо было. Те, кому это надо было, подошли сами. Первым — летун с погонами полковника, с ним еще несколько военных в летных комбинезонах.

— Что такое?

— Пока — мелкое недоразумение. Ваши люди отказываются принимать товар.

— Почему?

— Точно сказать не могу. Там что-то с упаковкой.

— Где они?

— Сейчас подойдут.

— Я сам пройду.

Хозяин сделал первый шаг, и его тут же с четырех сторон обступили полутяжи.

— Отлипните! Здесь не от кого меня прикрывать! — недовольно сказал Хозяин.

Телохранители отступили не более чем на полшага, вопросительно косясь на стоящего сзади Зубанова. Своего непосредственного начальника они боялись больше Хозяина.

— Ладно, пошли.

Но дойти до места не успели. С трапа сошли люди Хозяина и какие-то бурно им что-то доказывающие южные братья. То ли казахи, то ли киргизы. А может, даже и китайцы. В общем, азиаты.

— В чем дело? — спросил Хозяин приемщиков груза.

— В упаковке и пломбах. Там почти у четверти контейнеров упаковка нарушена…

Хозяин взглянул на азиатов, на стоящих рядом летунов и переминающегося с ноги на ногу командира.

— Что здесь делают посторонние? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Это не посторонние. Это пилоты. Этого самолета.

— Тогда тем более. Им надо отдыхать. Есть и спать. Им еще обратно лететь.

— Но самолет?..

— Мы присмотрим за самолетом. Вы можете быть спокойны и идти. Вас проводит кто-нибудь из моей охраны.

Один из полутяжей придвинулся к пилотам и к командиру.

— Пройдемте, — улыбаясь, попросил он. Пилоты все поняли, развернулись и во главе с командиром по летному полю зашагали к комплексу хозяйственных и административных построек.

— Еще раз, — приказал Хозяин.

— У четверти контейнеров повреждена упаковка. У нескольких сорваны пломбы. Я не могу принимать места, в целостности которых не уверен. У меня подотчет.

— А что они говорят?

— Говорят, контейнеры повреждены при погрузке.

— Да, да. При погрузке, — быстро закивали азиаты. — Товар очена хороший. Упаковка плохой. Дрянь паковка. Грузили вручную. Бензин нет — кран нет. Могли уронить немножко. Но товар все равно очень хороший. Продавец будет получать много денег. Продавец будет доволен…

— Я не возьму поврежденные контейнеры, — заявил Хозяин.

— Нехорошо говоришь. Зачем так говоришь? Товар хороший. Паковка совсем дрянь. Нельзя не брать товар. Ты деньги не получишь. Начальник дома сердиться будет. Зачем не получишь, зачем сердиться за какой-то паковка?

— Неопломбированный и с битой упаковкой товар не возьму, — повторил Хозяин. — У меня нет гарантии, что он в полном наличии.

— Ай! Зачем не доверяешь? Такой хороший человек. Зачем я буду обманывать? Я же говорю, дурной грузчик контейнер ронял, доски сломал. Товар хороший. Товару ничего не случилось. Зачем обижаешь? Там все нормально, я тебе мамой клянусь. Хочешь — можем пересчитать здесь.

— Дома пересчитаете. Когда вернетесь. Здесь я ничего пересчитывать не буду.

— Ай, совсем плохо говоришь. Дома считать нельзя. Дома надо деньги отдавать.

— Разговор окончен! — обрезал Хозяин. — Мы оплачиваем целый товар. Остальной возвращаем. Начинайте разгрузку.

— Шутишь, да? Пугаешь? Зачем пугаешь? — засуетились азиаты. — Нам плохой товар обратно нельзя. Совсем нельзя! Мамой клянусь! Детьми клянусь! Нам совсем плохо будет.

К грузовому трапу подъехали автопогрузчики.

— Если плохой не берешь, лучше совсем никакой не бери. Мы в другое место поедем. Там все возьмут. И который чистый, и который сломанный. Не надо нам твои деньги. Погрузчик тоже не надо. Пилотов давай. Мы обратно лететь будем.

Несколько азиатов подбежали к погрузчикам. Забегали перед ними, замахали руками. Еще около десятка выглянули из самолета.

— Не надо грузить. Уезжай давай. Не обращая внимания на их суету, Хозяин прошел прямо к погрузчикам.

— Чего ждете? Начинайте разгрузку. Кроме битых контейнеров.

— Зачем говоришь грузить? Не надо грузить! Плохо делаешь, начальник. Мы не будем давать товар. Хочешь — бери все. Не хочешь — давай пилотов домой лететь.

— Пилотов не дам! Уговор дороже денег, — сказал Хозяин. — Я задаток платил. И целый месяц ждал. Целый товар заберу. Плохой — нет!

— Не надо брать товар, начальник! — с угрозой сказал главный азиат. — Задаток бери. Товар не дам!

— Дашь! Мне убытки покрывать надо. Аренду и транспорт. Мне не задаток нужен, мне товар нужен!

— Не делай так, начальник! Нехорошо будет. Совсем нехорошо будет, — с угрозой сказал главный азиат и что-то на своем языке крикнул в сторону самолета.

По трапу вниз быстро и бесшумно сбежали и выстроились полукругом его люди. У многих руки были в карманах.

Телохранители Хозяина мгновенно выдвинулись вперед. И тоже сунули руки за отвороты пиджаков. Полковник враз вспотевшей рукой нащупал ребристый бок гранаты.

«Что же он творит, Хозяин? Чего добивается? Зачем на рожон лезет? Ведь они за свой товар действительно… Ведь если они без него вернутся, с ними тоже чикаться не будут!.. Зачем Хозяину спорить за эти копейки, когда у него миллионы?..»

— Не надо ссориться. Отдай груз, начальник! — повторил азиат. — Очень тебя прошу!

Хозяин посмотрел на все готовых, но все равно продолжающих дежурно улыбаться побелевшими губами азиатов, на подрагивающие в карманах руки. И недобро ухмыльнулся.

— Зови своих, — сказал он тихо Зубанову. Полковник махнул свободной от гранаты рукой. Дверцы в машинах и микроавтобусе разом открылись, и на бетон взлетно-посадочной полосы горохом высыпались бойцы охраны. Они были одеты в разномастную гражданскую одежду, но их организованность и слаженность действий не оставляли сомнений, что каждый из них не по одному году служил в спецподразделениях. Мгновенно обежав замерших в готовности к броску азиатов, они замерли, недвусмысленно затолкнув руки глубоко под мышки.

— Драться хотите? — почти даже весело спросил Хозяин. — С нами на нашей территории?

Главный азиат быстро осмотрел поле боя и растянул губы в неестественно широкой улыбке. И все остальные, повторяя его мимику, расплылись в напряженных дружелюбных улыбках.

— Зачем пугаешь, дорогой? Зачем своих ребят позвал? Мы мирные торговцы. Мы тебе товар привезли. Хороший товар. Возьми товар, и разойдемся.

— Товар битый, — напомнил Хозяин.

Разговор вернулся к самому началу. Но продолжение начало уже не напоминало, потому что вокруг стояли, изготовившись к стрельбе, бойцы полковника Зубанова.

— Немножко битый — да, — согласился азиат. — Совсем немного. Грузчики уронили. Возьми груз. По гроб жизни Тебе благодарны будем. Честное слово! Детьми тебе клянусь. Возьми товар.

— Ладно, возьму, — неожиданно легко согласился Хозяин. — Но только за полцены. За полцены — возьму! У азиата забегали глазки.

— Зачем полцены? Полцены не говори. Полцены много! Покупали дороже. Дорого покупали. Детьми клянусь. Возьми четверть! Четверть уступлю.

— Четверть говоришь? Нет, на четверть не соглашусь. Если только на треть! Треть последнее слово, — сказал Хозяин. — Или…

— Хорошо! Мы согласны.

— Разгружайте, — приказал Хозяин, резко разворачиваясь к машинам.

— А деньги? Когда деньги, начальник?

— Расплатитесь с ними, — кивнул Хозяин одному из помощников.

— Спасибо, начальник. Всю жизнь помнить будем, начальник. Детям расскажем… — шел рядом, мелко кланялся, лебезил главный азиат.

Хозяин сел в машину. Рядом с ним Зубанов.

— Бойцов оставить? — спросил полковник.

— К чему?

— На всякий случай.

— Не надо. Теперь они безопасны. Теперь они ручные.

— Зачем?.. Зачем было устраивать все это… с контейнерами и бойцами? Зачем было вначале обострять, а потом идти на попятную? — удивленно и даже с некоторым раздражением спросил Зубанов, когда машина выехала с территории части.

— Мне с ними работать. На постоянной основе работать, — ответил Хозяин

— Тогда вообще ничего не понимаю. Если с ними работать дальше, то зачем было ставить их на место? Они никогда теперь не станут иметь с нами дело.

— Станут. Именно теперь и станут. И уже никогда не посмеют подсовывать бракованный товар.

— Но почему?

— Потому что национальные, религиозные и прочие этнические особенности. Малые народы уважают силу. У них там все держится на силе. И всегда держалось на силе. На баях, эмирах и султанах. На жестокости и грубости. Грубость — признак силы. Тот, кто не способен надавить на глотку и любым способом настоять на своем, теряет уважение. И тем теряет все.

Я сегодня надавил на глотку и доказал свою силу. Теперь они будут меня уважать и будут любить. Потому что я сильнее их.

— Значит, все это было специально?

— Абсолютно. Ты сам понимаешь, что целостность этих контейнеров мне была безразлична. И мое присутствие здесь было совершенно лишним. Это не те деньги, за которыми я должен нагибаться лично. Ими должен был заниматься максимум мой старший кладовщик. Те деньги, из-за которых здесь разгорелся сыр-бор, — не деньги. И спор, который ты наблюдал, — не денежный.

Это была мелкая провокация. Но с далеко идущими целями. Мне нужна была прививка против нечистоплотного ведения дел. В самом начале нужна. Потом было бы поздно. Я показал, что знаю, чего хочу, и не боюсь драки. Не боюсь драки, потому что в силе. Этим сегодняшним конфликтом я гарантировал бесперебойные и качественные поставки товара в будущем. Если бы сегодня я дал слабину, завтра они завалили бы меня браком. Потому что, если раз сглотил, почему и второй раз с рук не сойдет? И третий. И так далее… Я не пропустил малого брака и теперь застрахован от большого обмана.

Они придут ко мне еще раз. И еще много раз. Придут как к очень уважаемому человеку.

— А если не придут?

— Придут. Я им нужен больше, чем они мне. Потому что у них товар, который там некому покупать. А у меня почти неограниченные рынки сбыта. Они будут со мной торговать. И будут очень уважительно торговать. С подобострастными поклонами.

— Но и ненавидеть?

— Обязательно ненавидеть. Азиатская любовь и почитание замешаны на страхе. И значит, на ненависти. У них уважения без страха и ненависти не бывает. Пусть ненавидят, лишь бы боялись. И привозили качественный товар.

— Эти рассуждения не ошибка?

— Нет. Кстати, мою правоту можно проверить. Если я прав, то один или два контейнера они увезут с собой обратно.

— Почему?

— Потому что там была явная туфта. Теперь они побоятся ее мне подсовывать. Теперь они увезут ее к себе.

— А если не увезут?

— Значит, или не было туфты. В чем я сильно сомневаюсь. Или, что более вероятно, это последняя наша с ними сделка. То есть они просто мелкие, с расчетом на одну сделку, аферисты. И значит, мы сможем убедиться в их нечистоплотности. До того, как выйдем на действительно большие обороты.

В любом случае мы не в проигрыше.

Я предпочитаю, пусть даже ценой убытков, заранее узнавать, с кем мне придется иметь дело.

Понял теперь, зачем я поднимал в ружье твоих орлов?

— Теперь понял.

— Ну, значит, сработаемся…

Вечером приемщики груза сообщили, что товар принят и оприходован.

— Весь? — уточнил Хозяин.

— Практически весь.

— Что значит «практически»? Весь или не весь?

— Весь. Кроме двух контейнеров. Которые продавцы в последний момент решили не отдавать и забрали с собой обратно.

— А деньги?

— За эти два контейнера они деньги вернули…

Глава 14

Зубанов не сразу понял суть и значение события, случившегося на аэродроме. Вернее, то, что произошло и для чего произошло, понял абсолютно. Хозяин поставил на место своих будущих компаньонов. Заранее поставил, еще до того, как они совершили оплошность.

В этом во всем полковник разобрался. В главном — нет.

О главном он начал догадываться позже. В первый раз на встрече Хозяина с полковником-летуном.

— Вы ознакомились с документами? — спросил новоиспеченный председатель вновь образованной городской административной комиссии вошедшего и по стойке «смирно» присевшего на стул полковника и его в подполковничьем звании оставшегося стоять зама.

— В общих чертах.

— В общих чертах договоры не читают. В договоре каждая запятая важна, — напомнил председатель.

— Я не думаю, что отдельная запятая может что-то изменить в сути договора…

Полковник был не прав. И был наивен, как первогодок, в сравнении со старшим прапорщиком. Это только приказы в армии толкуются однозначно и так же и выполняются. В торговом деле все наоборот. Любой договор напоминает дышло. Особенно если он составлен юристами Хозяина, Совсем недавно Зубанов имел возможность наблюдать, как Хозяин разорял одну коммерческую фирму из-за буквально нескольких, не прочитанных ими внимательно, строк в договоре.

Та фирма пошла с молотка. И была вынуждена распродавать свои площади. Которые скупил Хозяин.

Зубанов подозревал, что весь тот договор для того и писался. Не для того, чтобы провести взаимовыгодную совместную торговую операцию. А для того, чтобы один из ее участников обанкротился и распродал принадлежащую ему недвижимость.

Такой поворот был в характере Хозяина. Для этого он содержал целый штат юристов, аудиторов и консультантов, по три раза обсасывающих каждое слово в каждом заключаемом договоре.

Зубанову было жаль наивного полковника, который судил о договоре по его общему содержанию. Частность важнее общего содержания. Именно с помощью разбросанных по тексту частностей, выполняющих роль не видимых на гладкой поверхности текста подводных камней, и топят чужие, груженные богатым товаром корабли. Чтобы перегрузить тот товар из их трюмов в свои.

— И все-таки давайте посмотрим еще раз, — предложил председатель комиссии. — Вместе посмотрим.

Зубанов тоже пододвинулся к столу, потому что числился в комиссии каким-то замом и должен был изображать участие в ее работе.

— Договор трехсторонний. Между вашей воинской частью в вашем лице, с одной стороны, городской администрацией в лице главы администрации, с другой стороны, и городским обществом предпринимателей, который возглавляю я, — с третьей.

Полковник и подполковник согласно кивнули.

— Суть договора в оказании помощи городу по обеспечению бюджетных организаций и населения продуктами питания и товарами первой необходимости, осуществляемыми путем задействования части не используемых в боевом дежурстве технических возможностей вашей части. В том числе взлетно-посадочных полос, складских помещений и авиационного и автомобильного парков. В свою очередь администрация обязуется оплачивать предоставляемые вами технические возможности и услуги по договорным ценам, по безналичному расчету с оговоркой, что настоящие деньги должны быть использованы на выплаты зарплат личному составу и служащим аэродрома.

— А третья сторона? — спросил подполковник.

— Третья сторона берет на себя приобретение, доставку и реализацию продуктов и товаров в соответствии с соглашением между обществом предпринимателей и администрацией об оптовом снабжении бюджетных и иных, находящихся в ведении городских властей, организаций. Соответственно общество предпринимателей будет осуществлять расчет с воинской частью за предоставленные ей услуги…

Из чего следует, что лично вам делать почти ничего сверх того, что вы все равно делаете, не придется, — по-простому объяснил председатель комиссии и общества предпринимателей одновременно.

— Что конкретно не придется?

— Ничего, кроме обслуживания взлетно-посадочных полос и авиационного парка. Просто, кроме ваших самолетов, на полосы иногда будут садиться другие самолеты. И возможно, свободные ваши самолеты, если вы изыщете такую, отдельно оплачиваемую, возможность.

То есть вы будете делать то же самое, что делаете в настоящее время, согласно своим основным обязанностям. Будете очищать бетон от снега, проверять техническое состояние самолетов и охранять территорию. Но будете это делать за дополнительную плату.

— Боюсь, вышестоящее командование не одобрит таких наших инициатив.

— Вышестоящее командование не может вам выплатить зарплату уже за…

— Пять месяцев, — напомнил подполковник.

— Ну вот видите, за пять месяцев. А вашим офицерам надо кормить семьи. Кроме того, вы вступаете в договорные отношения не с сомнительными коммерческими фирмами, а с городом, на территории которого дислоцируетесь. Что не противоречит существующим в Вооруженных Силах традициям.

Ведь если бы, к примеру, город попал в зону стихийного бедствия, вы бы оказали ему помощь имеющимися в вашем распоряжении техническими возможностями?

— Безусловно.

— Так вот здесь та же самая ситуация. Ситуация почти бедствия. Дело в том, что бюджетникам города и области, в особенности детским домам, домам инвалидов и больницам, катастрофически не хватает продовольственных и промышленных товаров, которые были бы им по карману. Существующие каналы доставки — железнодорожный и автомобильный транспорт — не справляются с грузопотоком. Гражданский аэропорт не способен принимать транспортные самолеты. Отсюда цены на транспортные услуги взвинчиваются, что отражается на конечной стоимости товара. Который вынуждены покупать бюджетники.

Меж тем почти в черте города располагается мощный аэродром, способный принимать десятки бортов в день. Ваш аэропорт. Так неужели вы воспротивитесь благому, в том числе выгодному и вам делу? Ведь вы разом накормите как детей-сирот, так и детей ваших офицеров. — И все же я сомневаюсь…

— Кроме того, у нас УЖЕ есть опыт совместного приема и обслуживания назначенных городу товаров. Я говорю о известном вам и мне самолете.

— Но это была единственная акция…

— Не суть важно, единственная или нет. Важно, что была. И что принесла пользу детям-сиротам, которым была предназначена большая часть этих товаров, и вашей, которая получила причитающиеся ей деньги, части.

Так стоит ли прерывать так хорошо и так взаимовыгодно начавшееся сотрудничество…

Полковник уперся взглядом в предлагаемую к подписи бумагу и заиграл желваками.

За каким чертом он тогда согласился принять этот борт?! За каким… польстился на приличное, очень приличное долларовое вознаграждение? Теперь он оказался на крючке. Достаточно одного заявления дававшей стороны, чтобы началось служебное расследование. А это…

На черта ему были эти доллары…

— Что мне передать главе администрации? — спросил председатель комиссии.

— Передайте… передайте, что я согласен…

Сделал Хозяин командира! Красиво и очень быстро сделал. Вначале подсунул один-единственный самолет, чтобы потом заграбастать целый аэродром.

Так вот в чем дело!

В аэродроме дело… В дополнительных транспортных возможностях, которые он предоставляет. В возможности в любое мгновение доставлять в город дешевый, скоропортящийся груз, всякие там цветы, фрукты, овощи. Благодаря чему в какой-нибудь день ажиотажного спроса — например, Восьмого марта или под Новый год — можно сбросить в торговлю десятки тонн пользующегося спросом товара, сбить этим цены и разорить конкурентов, пользующихся наземным транспортом.

Ну Хозяин! Ну голова! Прикрыться администрацией, чтобы подгрести под свои коммерческие цели целый военный аэродром. И под то у той же администрации вырвать золотой подряд на снабжение бюджетных организаций…

Ну Хозяин! Ну волкодав!

Так вот, оказывается, зачем был тот с азиатами самолет. Не для азиатов! Для далеко идущих планов был. Для коммерческого использования сугубо военного аэродрома…

И опять полковник ошибся. Насчет самого главного ошибся. Насчет цели использования аэродрома…

Глава 15

— На аэродром! — распорядился Хозяин. Поездки на аэродром стали очень часты. Каждый божий день, иногда по два раза на дню, Хозяин мотался на взлетно-посадочную полосу, принимающую очередной самолет. Пока дело не было налажено, он считал свое присутствие там обязательным. Потом, когда все детали и шестерни придуманного, разработанного и реализованного им механизма добычи денег притрутся и станут крутиться без задержки, он сможет позволить себе уйти в сторону и наблюдать за происходящим издалека.

Но потом. Не сейчас. Не раньше, чем в этом, новом пока, деле будут устранены все мешающие деланью денег зазубрины и шероховатости.

— Поехали!

Водитель уже привычным маршрутом привел машину к аэродрому. Не покидая заднее сиденье, Хозяин набрал номер диспетчера полетов.

— Когда будет пятьдесят второй борт? — спросил он.

— Скоро.

— Скоро в печке блины поспевают.

— Через пять-шесть минут. Борт передает, что заходит на посадку.

— Передай ему, пусть выруливает к ангарам.

— Хорошо, передам.

— Смотри не угробь мне этот борт. Посади его аккуратно, как бабочку на ладонь.

— Сделаем! — радостно ответил диспетчер. Радостно, потому что с тех пор, как этот голос стал периодически звонить диспетчеру полетов, ему стали выплачивать зарплату. И начислять премиальные за каждый посаженный самолет. Равные половине переставшей задерживаться зарплате.

— Давай к ангару, — приказал Хозяин. Уже привычный на аэродромном бетоне «Мерседес» развернулся в сторону ангаров. Которые вот уже почти шесть недель не использовались воинской частью по прямому назначению, а сдавались под товар обществу предпринимателей, доставлявшему в город по поручению администрации продукты и вещи для бюджетных организаций и неимущих граждан.

Ангары были забиты под самые крыши, потому что самолеты садились часто, иногда по несколько раз в день. Но, с другой стороны, и малоимущих в городе и области было тоже немало. Если каждому дать, к примеру, хотя бы по одной паре обуви, футболке и по несколько килограммов продуктов, то это уже получаются десятки тонн. И совершенно огромные объемы.

— Эх, нам бы вон те ангары к рукам прибрать, — мечтал вслух Хозяин, поглядывая на горбатые сооружения по другую сторону бетонной полосы.

— А что там?

— Точно сказать не могу. Знаю только, что те ангары к аэродрому прямого отношения не имеют. Просто дислоцируются на его территории. Летуны говорят, через них раньше перегоняли какую-то новую технику, используя в качестве транзитного аэродрома. А потом перестали. Все хозяйство передали летунам и фактически бросили. Теперь они стоят пустые и тихо ржавеют. Ангары ржавеют, а нам товар хранить негде. Просто какая-то собака на сене получается.

— Так надо было с командиром переговорить.

— Пробовал. Боится. На приказ ссылается. Говорит, что этими ангарами распоряжаться не имеет права.

Ну ничего. Рано или поздно ему охранять их надоест, и он придет ко мне. А я любой металлолом к делу приспособить смогу. Как и вот этот, в котором тоже черт знает что хранилось.

«Мерседес» замер у ангаров, возле которых туда-сюда мерила периметр забора из колючей проволоки нанятая Хозяином и по-быстрому натасканная Зубановым охрана. По-настоящему службу не несла, но изображать — изображала.

— Пора бы уже, — в последний раз посмотрел Хозяин на часы.

— А машины под товар где? И грузчики? — поинтересовался Зубанов.

— Есть. И машины, и грузчики, — ответил Хозяин. — Вон он!

Над аэродромом, приседая брюхом над взлетно-посадочной полосой, завис самолет. Очень небольшой самолет. Совсем не такой, как прилетали до того.

— Этот? — переспросил Зубанов.

— Этот. Этот самый.

Самолет плюхнулся на выпущенные шасси и покатил по бетону, гася скорость. В середине слишком длинной для него полосы развернулся и малым ходом двинулся к хорошо видимым ангарам. Доехал и встал в отдалении, не выключая двигатель.

Зубанов сделал шаг вперед.

— Погоди, — остановил его Хозяин. — Я сам.

— Один?

— Один.

— Но…

— Я сказал — один, значит, один!

Хозяин взял стоявший у его ног «дипломат», развернулся и не торопясь пошел к самолету. Один пошел. Что лишило охрану всякой возможности осуществлять ближнюю страховку.

— Рассредоточиться и смотреть вокруг, — приказал Зубанов телохранителям. — И чтобы незамеченной муха не пролетела!

Телохранители разделили всю прилегающую местность на сектора и стали внимательно отсматривать каждый свой. Но телохранителей на такую обширную, с многочисленными потенциальными укрытиями местность было явно недостаточно.

— Эй вы! — крикнул Зубанов охране ангаров.

— Мы?

— Вы! Ну-ка быстро добежали вон до тех кустов и посмотрели, нет ли там кого, — распорядился Зубанов, которого они узнали.

— Но мы…

— Отставить разговоры! И — шагом марш!

— Что смотреть?

— Не что, а кого. Людей смотреть.

— А если…

— Если кого найдете — пристрелите. Ну! Быстро! Охранники, сжимая в руках смешные берданки, побежали к кустам. Пристрелить они, конечно, никого не пристрелят, но как минимум, чтобы не мешали, пристрелят их. Что позволит обнаружить затаившегося противника.

Все, что можно было в этой ситуации сделать, Зубанов сделал. Расположенная сзади местность худо-бедно контролируется. А на аэродроме никаких, за которыми можно залечь с винтовкой, препятствий нет. Аэродром чист, как разглаженный лист бумаги.

Осталась гипотетическая угроза, исходящая от самолета.

Полковник повернул голову в сторону, куда ушел Хозяин. Тот стоял возле открытого люка и о чем-то разговаривал с высунувшимся оттуда человеком. Говорили они недолго. Потом голова человека скрылась в фюзеляже и буквально через минуту показалась снова. Он подтянул и выбросил на бетон один за другим четыре коробки. Хозяин в ответ закинул в самолет «дипломат». Самолет, взревев моторами, самым малым ходом стал отъезжать вперед.

Хозяин что-то крикнул в незакрытый люк. Вновь появившаяся голова что-то ответила в ответ.

Зубанов напряг слух. Но рев мотора заглушал все слова. В том числе наверняка Хозяину заглушал. Человек в самолете это понял и, подняв, растопырил пятерню правой руки. Затем присоединил к ней кулак левой и отставил два пальца.

Семь. Цифра «семь».

Что может обозначать цифра «семь»?

Скорее всего семь часов или семь дней. Если разговор идет о встрече, то часов — вряд ли. Скорее дней. Семь дней. Или одна неделя.

Хотя с таким же успехом это может быть семь недель, семь месяцев или семь лет. Больше едва ли. Больше — это уже семь столетий. В любом случае тот, кому надо знать, что это за семерка, знает. А кому не надо, бессмысленно догадывается.

Моторы набрали обороты.

Хозяин прикрыл лицо рукой от поднимаемого винтами ветра.

Самолет вырулил на взлетную полосу и, набирая скорость, покатился по бетону. В середине полосы он оторвался от земли и очень быстро исчез из поля зрения.

— Сюда, — показал Хозяин.

Телохранители подбежали, взяли коробки и вместе с Хозяином, окружив его, пошли к машине.

— Это весь груз? — спросил Зубанов.

— Весь, — ответил Хозяин. — Можно ехать домой.

— Что это? — все-таки не удержался, спросил полковник.

— Товар, — сказал Хозяин.

Сказал ровно столько, сколько хотел сказать.

— Поехали. Здесь нам больше делать нечего.

Глава 16

— Куда собираешься на ночь глядя? — спросил Зубанова уже у самой двери его «замок». По-армейскому «замок» — заместитель командира. А по-гражданскому гораздо скучнее — первый заместитель. То есть вместо емкого и привычного «замок» получается какой-то «перзам». Если не сказать в другой очередности и оттого еще хуже. Нет, уж лучше по старинке — по-армейскому.

— Пойду прогуляюсь.

— Под дождем?

— А почему бы и нет? Чем дождь хуже солнца? «Замок» пожал плечами и скосил глаза на большой перекидной календарь, висевший на стене.

— Ах, ну да! Сегодня же четверг, — вспомнил он. — Тогда конечно. Тогда можно и под дождем. Или, может, мне прогуляться вместе с тобой? Чтобы не так скучно.

— Нет. Не надо. Ты же знаешь, я люблю гулять один.

— Под дождем?

— Под дождем…

— Тогда — счастливо!

В четверг командир всегда гулял. Вне зависимости от капризов погоды. Такая у него была привычка. И такой график. Ну может же человек иметь свои привычки.

Зубанов вышел на улицу и открыл зонт. Погода была действительно мерзкая. Сильный, сбиваемый ветром дождь сек по лицу каплями, несмотря на выставленный вперед зонт. Порывы ветра выгибали спицы, норовя сломать и вывернуть наизнанку полукруглый купол. Лужи и грязь встречались на каждом шагу.

Погода была ужасная.

Что было очень кстати.

Полчаса Зубанов бродил по улицам, скверам и переулкам, часто оглядываясь, проверяя, как завязаны ботинки и заглядывая в витрины. Когда он убедился, что других обожающих гулять в дождь «прохожих» нет, он стал искать подходящую новостройку или, наоборот, развалины, чтобы… ну то есть понятно, зачем долго гуляющие по городу люди вдруг начинают искать укромные места.

Подходящие руины подвернулись очень скоро. И очень вовремя. Ровно в двадцать двадцать пять. Зубанов протиснулся в полуоткрытую дверь, поднялся по лестнице до первого этажа, спустился по лестнице и снова вышел на улицу. Но уже во двор дома. Там он огляделся и снова зашел в подъезд, парадный ход которого выходил на другую улицу.

Полковник зашел в комнату и посмотрел на часы.

В подъезде зашуршал сор, застучали обломки задетых ногой кирпичей. Полковник на всякий случай повернулся к стене и расстегнул ширинку. В комнату, тихо поругиваясь, зашел еще один, озабоченный поиском укромного места, гражданин.

Он огляделся и тоже подошел к стене.

— Здравствуй, — тихо сказал Зубанов.

— Да погоди ты, — не очень вежливо ответил гражданин и сделал то, что должен был только изобразить. — Представляешь, по-настоящему прижало. Еле добежал.

— Пошли в соседнюю комнату, — предложил Зубанов, глядя на мокрую, дымящуюся паром стену.

Ох уже эти «шептуны», любое дело в прямом смысле обгадят!

Переставшие быть озабоченными граждане прошли в соседнюю комнату и сели на обломки какой-то уже не узнаваемой мебели.

— Что скажешь? — спросил Зубанов.

— Скажу, что жить стало тяжелее. Все тяжелее и тяжелее. Нормально поесть не на что, не то что одеться. И еще погода… Хороший хозяин собаку на улицу не выгонит…

Зубанов расстегнул карман плаща и вытащил засунутый в полиэтиленовый мешок сверток. И из другого кармана — лист бумаги и ручку.

— Сколько здесь?

— Как всегда. Пиши расписку.

— Не буду я писать расписку.

— Почему? Раньше ведь писал. А теперь почему-то не будешь.

— Раньше писал, а теперь не буду.

— Ну как хочешь, — сказал Зубанов и стал засовывать сверток в карман.

— Ты это чего?

— Ну ты же не будешь писать расписку? А без нее я тебе денег дать не могу. Мне отчет начальнику представлять надо. А то он подумает, что я его деньги пропил.

— Ну ты же не пропил!

— А он подумает, что я пропил! Как я докажу?

— Я подтвержу.

— Подтверждай, — сунул Зубанов в руки осведомителю бумагу и ручку. — Ну — или…

— Ладно, черт с тобой, — согласился осведомитель, не отрывая глаз от свертка. — Но последний раз!

— Там посмотрим.

Осведомитель написал, отдал расписку и тут же, разорвав сверток, пересчитал деньги.

Зубанов ему не мешал. У каждого свои привычки и свои дурные наклонности. У этого — никому не доверяя, пересчитывать деньги, не отходя от кассы. У другого тащить их домой и рассматривать при свете тусклого ночника.

— Эта купюра сильно рваная. У меня ее в магазине не возьмут, — возмутился осведомитель. — Заменить бы надо.

— Да пошел ты! — уже совершенно искренне возмутился Зубанов, потянувшись к деньгам. — Я такого дерьма, как ты, на эту сумму троих куплю! Тоже мне…

— Да ладно ты. Чего разорался? — примирительно сказал осведомитель, засовывая деньги во внутренний карман. — Закурить не будет?

Закурить было. Потому что Зубанов хорошо знал и помнил привычки своих стукачей. Конкретно этот всегда стрелял сигареты. И был очень доволен, когда получал их.

— На, держи, — передал полковник пачку. — Можешь всю забирать.

— Вот спасибочки, — обрадовался осведомитель.

— А теперь рассказывай, что нового узнал.

— Много чего. Узнал, кто у Сивого деньги слямзил. И знаешь кто…

Кто слямзил у Сивого деньги, было совершенно не интересно. Но выслушивать пришлось. Потому что достаточно оборвать осведомителя раз-два, как он, стараясь угодить, начнет редактировать информацию и обязательно что-нибудь упустит.

— Так, хорошо. Что еще? Я тебя по Северному рынку просил узнать.

— С Северным рынком все то же самое. Братва грозится не сегодня-завтра спалить.

— Кто конкретно грозится спалить?

— Громко — Сивый и Рыжий. Но они, мне кажется, просто звонят. Выставляются друг перед другом.

— А кто тихо?

— Гундосый — тихо. Он говорил, что ему большие бабки за тот пожар забашляют.

— Когда?

— Не знаю. Он не говорил. Говорил, что скоро, а когда — молчок.

— Узнай.

— Как же я узнаю?

— Как хочешь. Узнаешь — премию тебе выпишу. Конечно, не положено осведомителям премии раздавать, чтобы не развращать, но тут случай особый. Тут без материального поощрения не обойтись. Правда, если он войдет во вкус, то, считай, сексота нет. Стукачу-попрошайке — цена копейка. Так как он скоро, чтобы получить лишние деньги, начнет сочинять то, чего не было, но что от него хотят услышать.

— Сколько дашь?

— Половину того, что обычно. В следующий раз.

— А если авансом? Тогда я…

— Хрен тебе, а не аванс. Ты аванс пропьешь, а потом плакать будешь, что денег нет. Деньги против информации.

— Ладно, узнаю.

— Только смотри без фантазий! Я проверю.

— Когда я вас подводил?

— Пока не подводил. Но мало ли… Ладно, что еще?

— Братва болтает про аэропорт.

— Про гражданский, что ли?

— Нет. Военный. Тот, что за городом. Говорят, кто-то на него лапу положил. Говорят, оттуда мануфактура по магазинам пошла.

— Кто — знаешь?

— Имя не знаю, а кличку слыхал. Боров кличка. Братва гутарит, боссы сильно на него в дыбы встали. Говорят, хотят войну.

— Кто хочет?

— Боссы.

— Какие? Ты мне конкретные фамилии узнай. И что и когда они хотят делать.

— Сколько?

— Что сколько?

— Сколько премия будет? За имена.

Ну вот, пожалуйста. Уже понял, что почем. И за что. Теперь забудет про оклад и станет работать за премии. Ну никак нельзя осведомителям дополнительное вознаграждение давать…

— Ладно. Получишь. В размере обычного получишь.

— Вот спасибочки.

— Ты еще не узнал.

— Теперь узнаю.

— Что еще интересного болтают?

— Разное болтают. Болтают, что братья Толстого на перо поставить хотят. За какое-то давнее дело.

— А чего же не поставили? Раз хотят.

— Так он трус. Из дома носа не кажет. Пера боится.

— Еще.

— Наркота в городе всплыла. Много наркоты.

— Наркота всегда была.

— Я же говорю — много наркоты. Столько раньше не было. Даже цены съехали.

— Кто сбрасывает, знаешь?

— Не знаю, И никто не знает. Я барыг спрашивал, они говорят, этот дурман идет не по их каналам. Толкуют, что наших кто-то специально валит.

— Как так валит?

— Сбрасывает наркоту по дешевке, чтобы клиента отбить. Если клиенты будут у него, оптовики тоже будут у него. И он тогда весь город заберет…

Не понравилось Зубанову то, что сказал осведомитель. Еще не понял чем, но не понравилось. Что-то было в этой информации знакомое и тревожное. Только никак не вспомнить что.

— Теперь все?

— Все.

— Ну тогда иди.

Осведомитель собрался уходить, но вдруг вернулся.

— Еще вспомнил. Братва болтает, что какое-то постановление по торговле вышло. И что его кто-то специально сделал. И что тот, кто сделал, за центр города воюет.

— Это я знаю. Это постановление в газетах было напечатано. Так что ты…

Стоп! Вот оно. Сошлось. Здесь партию товара завезти, чтобы цены сбросить и центр города под себя забрать. И там завезти и сбросить. Чтобы рынок под себя подмять.

Неужели?..

Ведь это не просто товар. Это «дурь»… Это…

Но, с другой стороны, это очень выгодный товар. Может быть, самый выгодный товар. Потому что его можно наценить не вдвое-втрое. Его можно задрать гораздо круче…

Неужели? И откуда? Ведь все операции на глазах… А самолет? Тот маленький самолет, который не надо было встречать грузчикам. Те четыре коробки…

Что там могло быть? В таких небольших коробках? Ради которых гоняли целый самолет. И которые встречал сам Хозяин. Лично встречал!

Что может иметь немалую цену при таких малых объемах?

Только деньги. Например, валюта. Или..

— Когда ты узнал про наркоту? — спросил Зубанов осведомителя. — Когда она пошла по городу?

— Несколько дней назад.

— Точнее вспомнить можешь9

— Могу. Сейчас. Мы как раз с Серым самогона перебрали. Который он из деревни привез. Это было… Это было… Воскресенье. Ну, значит, дурман во вторник пошел. Точно. Во вторник

— А не раньше?

— Нет. Не раньше. У меня барыги знакомые. Они точно знают Самый первый во вторник пошел. А потом уже много в среду и четверг.

Вторник был через два дня после того, как улетел самолет…

— Вот что… Я тебе сейчас скажу самое главное твое дело. Которое нужно обязательно узнать Те, которые были раньше, тоже нужны, но это самое главное. Понял?

— Понял. Как не понять.

— Узнай, откуда пошла наркота. Откуда конкретно. Кто ее распространял и откуда брал. Узнаешь — будет тебе премия. В три оклада будет.

И еще. Следующая встреча будет не в четверг. В понедельник будет. Не здесь. В парке. На старом месте. К понедельнику узнаешь все про наркоту. Обязательно узнаешь. Потому что это для тебя теперь самое главное.

Потому что для меня главное…

Глава 17

Иван Степанович Боровицкий сидел за своим любимым наркомовским столом в огромном, тоже не иначе как из-под седалища наркома кресле и внимательно выслушивал отчет своего доверенного помощника.

Сам он давно уже ничего не считал. Сам он мог позволить себе вместо калькулятора иметь штат бухгалтеров.

— Что известно по новой партии?

— Партия прошла удачно.

— Оборот?

— Три недели.

— Остаток?

— Без остатка.

— Рекламации?

— Рекламаций не поступало.

— Прибыль?

— Восемьсот пятьдесят процентов.

Восемьсот пятьдесят процентов значили накрут изначально запущенной в дело суммы в восемь с половиной раз.

В восемь с половиной! За три недели!

Ни один другой товар такого навара не обещал. Правда, никакой другой товар не обещал и таких неприятностей, как этот. Но риск — не цена за восемьсот пятьдесят процентов…

На этот товар Иван Степанович вышел сознательно. В отличие от других торговцев, которые к нему сползали постепенно, Иван Степанович всегда отличался тем, что лучше других чувствовал конъюнктуру рынка. И знал, какой товар теперь пойдет лучше всего и дороже всего.

Теперь лучше всего шел этот товар. Потому что другой — хуже. Времена, когда можно было каждую тряпку продавать втрое, закончились. По той простой причине, что у покупателей, которые были населением, закончились деньги. На смену многообразного дефицита товаров пришел однообразный до скуки дефицит денег. Товар появился, покупать его стало не на что.

Иван Степанович один из первых уловил наметившееся падение покупательского спроса и потому стал бороться за монополию в торговле и одновременно стал расширять ассортимент товара.

В том числе и такого. Потому что он тоже товар, раз покупается.

Принесшая восьмикратный доход сделка на фоне прочих оборотов выглядела мелко Но выглядела перспективно.

А что касается характера товара… то Иван Степанович был совершенно согласен с Марксом и Энгельсом, которые утверждали, что за двести процентов капиталист продаст родную маму А тут не двести Тут — восемьсот пятьдесят!

И значит, хочешь не хочешь…

— Сколько товара способны проглотить посредники?

— Раз в десять больше — минимум

— Я заказываю в двадцать.

— В двадцать — много.

— В двадцать — нормально, если продавать в два раза дешевле.

— Сбрасывать цены?

— Да, сбрасывать. Пока вдвое. Мы должны взять этот рынок. А потом, когда станем монополистами, сможем поднять цены вчетверо.

— Такое количество товара, объявившееся разом, может навести на нас.

— Удлини цепочку посредников. Тогда никто ни в чем не разберется.

Помощник сделал отметки в электронной записной книжке.

— Да, вот что еще… Необходимо выяснить перспективный спрос на товар в городе и регионе. Найми специалистов, которые сведущи в этой проблематике. Привлеки социологов, медиков. Пусть просчитают тенденцию роста числа наших потенциальных потребителей. Сегодняшний день меня не интересует. Мне нужно знать, что будет завтра. А еще лучше послезавтра.

— Им понадобится статистика.

— Будет тебе статистика.

Через несколько дней председатель правления городского общества предпринимателей и глава комиссии городской администрации выступил с инициативой, заключающейся в концентрации усилий городских учреждений и частного бизнеса в деле борьбы с наркоманией.

Почти тут же под патронажем главы администрации был сформирован общественный комитет, куда вошли представители администрации, руководители городского здравоохранения, милиции, ФСБ и ряда других организаций. Общество предпринимателей в качестве благотворительного взноса выделило средства на широкомасштабные научные исследования, целью которых являлось выяснение масштабов наркоэпидемии среди населения, просчета склонных к употреблению наркотиков групп риска и организации среди них профилактических мероприятий.

Городское управление здравоохранения представило исчерпывающую информацию по числу хронических больных, динамике распространения заболевания и прогнозах развития эпидемии в ближайшие годы.

Городской отдел внутренних дел доложил состояние дел в подпольной торговле наркосодержащими веществами, рассказал о мерах, предпринимаемых милицией для борьбы с наркоторговлей, и используемых ими методах.

ФСБ поделилась своими наработками в части путей проникновения наркотиков в город и взаимоотношений с международной мафией.

Итогом работы общественной комиссии явилось создание постоянно действующей группы специалистов, которой надлежало отслеживать и контролировать состояние дел…

Глава 18

— Куда едем? — спросил полковник Зубанов.

— В баню.

— Куда?!

— Туда, куда поедем.

Машины сорвались с места. «Мерседес» Хозяина и микроавтобус с телохранителями.

Зачем Хозяину понадобилась баня при наличии в его доме двух саун, бассейна и навороченных, как космические корабли, гидромассажных ванн, полковник не знал. И не хотел знать.

Впрочем, нет, теперь хотел. После той памятной встречи с сексотом хотел. Хотя как начальник охраны — не должен был. Начальник охраны, который лезет в дела хозяина, уже не охранник, уже враг. Особенно опасный тем, что приближен к информации.

Никогда раньше полковнику не приходило в голову задумываться над действиями вышестоящего начальника. Приходилось только говорить «Так точно!», исполнять и рапортовать о его успешном исполнении.

Таковы были неписаные, а впрочем, и писаные правила на его прежней службе. На которой излишнее любопытство наказывалось, в лучшем случае отставкой.

Там, на прежней службе, у него не было сомнений. Он выполнял волю государства, озвученную голосом вышестоящего начальника.

Здесь он выполнял волю частного лица. За которым стояли только деньги. Аккуратно выплачиваемые три раза в месяц. Немалые деньги. В сравнении с теми, что полковник получал раньше. Так отчего же он, нарушая субординацию, сует нос в дела, которые его не касаются?

Какого рожна ему надо?!

Полковника Зубанова разрывали противоречия. Он был дисциплинированным работником. Но еще более он был сыщиком. Который умел сопоставлять ставшие ему известными факты. И делать из них выводы. Не мог не сопоставлять и не мог не делать выводы. Раз встав на след, полковник уже не мог бросить его. Как та служебная собака…

— Остановись! — распорядился Хозяин.

— Где остановиться? — не понял водитель.

— Здесь!

Машина встала. Посреди дороги.

— Выходите. Дальше я поеду сам, — приказал Хозяин.

— Но оставлять вас одного… — попытался возразить Зубанов.

— Ничего, как-нибудь.

— Что делать нам?

— Ждать. Вон там, на стоянке. Если вы мне понадобитесь, я вызову вас по рации.

— Включите ее на передачу, чтобы я мог вас слышать, — предложил полковник.

— Не надо. Чтобы вы меня слышали.

Полковник и водитель вышли. Хозяин пересел на водительское место и, больше не сказав ни слова, тронулся с места.

Микроавтобус загнали на стоянку. Поближе к лесу, подальше от посторонних глаз. Полковник залез внутрь. Его бойцы вопросительно смотрели на него.

— Всем оставаться в машине.

— Как долго?

— До приезда Хозяина.

— А если вдруг?..

— «А если», тоже не выходя из машины! И хватит болтать. Лучше проверьте оружие!

Не понравился полковнику отъезд Хозяина. Тем, что его демонстративно отстраняли от дела. Именно демонстративно, вдруг посреди дороги выбросив из машины.

Но еще более тем, что он теперь не мог выполнять свои обязанности. Тело в его отсутствие не охраняют…

Полковник сидел на переднем сиденье и, думая о своем, неопределенно смотрел перед собой. По шоссе редко проезжали машины. Каждую из них полковник отслеживал глазами. По привычке. Потому что каждая из них могла таить в себе угрозу.

Молоковоз-«газончик», «Волга»…

Сзади лениво переговаривались бойцы.

— Может, окна приоткрыть? А то жарко.

— Приоткройте. Только так, чтобы вас не было видно, — разрешил полковник. Подуло сквознячком… «Пятые» «Жигули». «ЗИЛ».

— Куда ведет эта дорога? — спросил полковник у водителя.

— Не знаю. Я по ней не ездил.

— А что может быть там, дальше? Хоть примерно?

— Деревни. Дачи.

— Чьи дачи?

— В каком смысле чьи? Народа.

«Надо менять водителя на своего, — подумал Зубанов, — на хрена сдался водитель, который не знает, куда ведут дороги! Хоть даже он и ас. Выделю кого-нибудь из бойцов и машину, пусть покрутится по окрестностям города и выяснит, какая дорога куда ведет…»

Минул час.

В салоне кто-то всхрапнул. Что уж совсем ни в какие ворота! Расслабились бойцы на гражданских харчах. Во время боевого задания спать себе позволяют!

— А ну, подъем! — тихо крикнул полковник.

— Да мы не спим…

— Тогда не спите без храпа!

Еще полчаса…

И зуммер мобильного. Хозяин.

— Я выезжаю. Буду через пять минут.

Через пять минут на дороге показался «Мерседес». И проскочил мимо. Потому что это был «Мерседес» не хозяина. Вернее, даже не «Мерседес». А «БМВ». С очень знакомыми номерами.

С номерами…

Кажется, прокурора города Вернее, даже не самого его, а сына, на которого была оформлена машина.

Точно, прокурора…

А что бы ему делать на дороге, где ездят только молоковозы? И что на ней делать Хозяину?

Притом, что хозяин никогда не говорил о своей дружбе с прокурором

Следующая машина была Хозяина.

Он остановил ее у обочины. Водитель бросился открывать дверцу. Переднюю. Потом, отбежав, заднюю левую для Хозяина. И заднюю правую для полковника. Хозяйская прислуга была вышколена, как английские лакеи. Но почему-то сегодня это вызвало у Зубанова неприязнь.

— Садись, — предложил Хозяин.

Зубанов подошел к машине и оглянулся. Дорога была пуста. Хотя наверняка не пуста. Ведь откуда-то он приехал.

— Ну ты что?

— Сейчас, минуту! — ответил полковник, оттягивая время.

— Некогда, поехали! — поторопил Хозяин. А к чему торопить, если торопиться некуда? Или он выдерживает какой-то определенный график? Например, разъезда машин? О которых его главный охранник не должен знать. Как когда-то не должен был знать о закулисных встречах братьев Заикиных…

Зубанов оглянулся вокруг, заметил лежащий на асфальте случайный гвоздь и, изобразив, что завязывает шнурок на ботинках, приставил его к колесу, уперев шляпкой в землю.

— Поехали…

Машина тронулась с места и, вырулив на шоссе, стала набирать скорость. Но скоро завихляла.

— Что такое?

— Не знаю. Может, колесо? Водитель остановил машину, вышел.

— Точно, колесо пропороли.

— Наверное, на стоянке. Там мусор… — предположил полковник.

— Надо запаску ставить.

— Ну так ставь.

Полковник, вздохнув, вылез из машины и стал наблюдать за действиями водителя. И заодно за дорогой.

Через несколько минут мимо, не притормаживая, проскочил «БМВ». Прокурора. Еще через несколько — «Волга» с незнакомыми номерами. И почти сразу же «Мерседес» и еще одна «Волга» с военными номерами.

— Готово, — сообщил водитель. — Можно ехать…

Дома полковник навел справки по интересующим его номерам. Через заштатного капитана из городского ГАИ. Хотя мог через прикормленного Хозяином замначальника.

«БМВ» точно принадлежал сыну прокурора. «Волга» (за отдельную плату) — жене начальника горотдела милиции. «Мерседес» — одному из дальних родственников главы администрации. А «Волга» с военными номерами была приписана к штабу военного округа.

Интересная связь получается. Даже если рассматривать те машины, что полковник смог увидеть. Городская власть, силовики и армия. Которой принадлежит аэродром. Через который, предположительно, прошла партия наркотиков. И, строго говоря, может пройти все, что угодно, потому что он неподконтролен. Огромный аэродром почти рядом с городом!

И если его будет контролировать Хозяин, то он сможет контролировать торговлю в городе. В том числе торговлю наркотиками. Если он, конечно, торгует наркотиками, что пока только предположение. Хотя и очень похожее на правду.

Глава 19

— Мне кажется, мы вляпались в дерьмо, — сказал Зубанов своим бойцам.

— В какое?

— В вонючее.

— Как будто мы в первый раз…

— Я серьезно.

— Тогда скажи яснее, командир.

— Наш Хозяин нечист на руку.

— А кто теперь чист, если имеет деньги?

Зазвонил мобильный.

— Слушаю, — сказал Зубанов. — Слушаюсь! Присутствующие подобрались.

— Второй и Четвертой смене в сопровождение! — приказал полковник.

Бойцы, на ходу проверяя оружие, пошли к двери.

— Живее! — поторопил их полковник. Во дворе расселись по двум машинам и выехали за ворота. Через пять минут въехали в ворота двора хозяйского офиса.

— Прибыл! — доложил Зубанов. Водитель подал «мерс» к входу. Полковник сел на переднее сиденье. Хозяин — на заднее.

— Куда едем? — спросил водитель.

— На аэродром.

— Маршрут номер девять. Едем обычным порядком, — приказал по рации полковник.

Машины охраны разъехались, принимая в середину хозяйский «Мерседес».

Выехали.

Дальше полковник на дорогу мог не смотреть, так как знал маршрут наизусть. Как и все прочие, наиболее используемые Хозяином маршруты. Знал каждый поворот. Каждый перекресток. Знал, через сколько минут они будут, если выдерживать ту или иную скорость.

Знал, потому что лично сам проехал их не по одному десятку раз, исследуя на предмет потенциальной опасности. Прикидывая, где бы мог залечь снайпер, откуда вести огонь гранатометчик, с какой стороны выскочить грузовик, используемый нападающей стороной в качестве тарана…

Такая работа — залазить носом в каждую дырку, где может притаиться ствол. А вовсе не стрельба и погони.

Внимание… Сложный перекресток, где очень удобно…

Проехали.

Если бы Хозяин был богаче, Зубанов не ограничился бы сопровождением двух машин, а добавил еще штуки три, причем не охраны, а точно таких же «мер-сов», чтобы никто не мог знать, в котором из них находится объект. Затем на каждом перекрестке поставил бы по наряду одетых в гражданскую форму бойцов. Посадил на высотки наблюдателей. Предусмотрел использование двойников…

Но так бизнесменов не охраняют. Так — только государственных деятелей, на которых работают все силовые ведомства.

Поворот. Через двести метров опасный участок.

Миновали.

Нет, такие деньги не по силам не только Хозяину, но даже Рокфеллеру. Такие деньги может предоставить только налогоплательщик…

Сужение дороги. И кусты по обочине. Если поставить там засаду, то проходящие машины будут…

Кусты шевельнулись, и среди них замелькали короткими вспышками выстрелы. Несколько пуль тяжело плюхнулись в капот машины. Располосовали паутинообразными трещинами ветровое стекло.

Три вспышки. Три автоматчика. Минимум три автоматчика…

И тут же, с другой стороны дороги, полосонули новые очереди!

Черт!..

— Ходу! — заорал полковник.

Перегнулся через сиденье, грубо толкнул вниз голову Хозяина.

Шедший впереди микроавтобус с охраной круто завернул поперек дороги и, на полной скорости перемахнув бордюр, влетел в кусты. Передний бампер тяжело впечатался в чье-то, не успевшее от него увернуться, тело. По ветровому стеклу брызнуло густо-красным.

— Пошел!

Из одновременно распахнувшихся боковой и задней двери микроавтобуса горохом посыпались бойцы.

В их сторону сыпанула неприцельная автоматная очередь, срубая над головами ветки.

Мимо!

Бойцы бросились под выстрелы и, жестко отрабатывая рукопашные приемы, бросили на землю двух автоматчиков.

На противоположной обочине точно так же жестко работали бойцы замыкающей машины.

— Все нормально! — доложили по рации командиры боевых групп.

— Потери?

— Потерь нет. Есть трое пленных.

— Четырех бойцов сюда на машине, — приказал Зубанов. — Остальным ждать меня!

— Что с пленными?

— Попугайте их для профилактики. Тормози. Испуганный водитель вдавил педаль тормоза в пол. Возле «Мерседеса» остановилась машина с охраной. Возбужденные недавним боем, неестественно оживленные бойцы высунулись из салона. Зубанов выскочил из машины.

— Товарищ командир, там…

— Все потом! Сейчас гоните «Мерседес» домой. Только по запасному маршруту! По этому они могли поставить еще одну засаду. На добивание.

— Есть, командир!

Полковник быстрым шагом побежал к месту засады. Навстречу ему выезжал микроавтобус.

— Где они?

— Там.

Полковник нырнул в кусты.

— Вот они.

На земле плотной группой, прижавшись друг к другу, сидели пленные.

— Обыскали?

— Да.

— И что?

— Ничего.

— Ладно, я ими сам займусь. А ты пока выстави пикеты на случай приезда милиций.

— А что делать, если они приедут? Стрелять?

— Ты что? С ума сошел? Придержи их сколько сможешь. И не забудь меня предупредить.

— Есть!

Зубанов, искусственно накачиваясь злобой, двинулся к пленным.

— Кто стрелял? — грозно спросил он. Пленные молчали, пряча глаза.

— Кто вас послал? Опять молчание.

— Может, их того?.. Пока милиция не приехала, — предложил один из бойцов, подыгрывая командиру. И многозначительно повел стволом трофейного автомата.

— Может, и того… — вслух подумал Зубанов. — Если ничего не скажут.

Пленные забеспокоились.

— Кто старший? — задал более простой вопрос полковник.

Молчание.

Он подошел к ближнему пленному и сильно ударил его ногой в бок. Такого оборота пленные не ожидали.

— Кто старший?!

Новый удар в нового пленного.

— Иванов!

— Я!

— Давай первого этого! — показал полковник на внешне самого испуганного пленника.

Боец передернул затвор автомата и, схватив указанного пленика за шиворот, поволок в сторону.

— Вы что? Вы что задумали?! — закричал-запричитал тот.

— Молчать! — гаркнул боец и ударил его прикладом автомата. Сильно ударил. До хруста.

Продемонстрированное жестокое обращение должно было доказать пленным, что шутить с ними не собираются. А собираются убивать!

Упирающегося пленника оттащили за кусты. Откуда через мгновенье прозвучал выстрел. Появился, поправляя дымящийся автомат, боец.

— Все! — коротко сказал он.

— Пугают! — уверенно сказал один из пленников. — Не посмеют они…

Вот он, лидер. С него и следовало начинать.

— Не посмеем? — с угрозой спросил полковник. — Думаешь, не посмеем? — И, подойдя, вытянул из кобуры пистолет. — А вот это мы сейчас посмотрим.

Вдалеке зазвучали милицейские сирены. Пленники приободрились.

— Кто вас сюда послал? — спросил Зубанов. — Считаю до трех! Раз! Два!

Пленные напряженно прислушивались к приближающимся сиренам.

— Три!

Полковник приставил дуло пистолета к ступне того шустряка и нажал на спусковой крючок. Раздался приглушенный выстрел. Пленный громко вскрикнул и схватился за ботинок, из носка которого, сквозь небольшую дырку, толчками выступала кровь.

— Ну?! — спросил полковник, уперев дуло в лоб раненого. — Кто вас сюда послал?

— А-а-а!.. — в ужасе заорал один из пленных.

— Кто вас сюда послал? — еще раз спросил полковник, переключившись на него. — Кто?

— Я… Я не знаю… — заскулил пленный, не отрывая глаз от направленного в его лицо дула пистолета.

— Считаю до трех! Раз!

— Бурый послал! Бурый!

Бандиты были слабы в коленках. Они умели убивать, но не научились умирать. Чем отличались от профессионалов-бойцов, которые умели делать и то и другое И которые от вида пистолета, направленного им в глаза, не раскисают.

— Кто старший?

— Он! — показал сломленный пленный.

— Ты подтверждаешь? Или?.. Главарь нападающих медленно кивнул.

— Почему он хотел его убить?

— Сходка решила.

Близко послышались спорящие голоса. Милиционеров и сдерживающих их бойцов.

— Возьми этого, — кивнул полковник на главаря одному из бойцов, — и тащи к нам. Я его после допрошу.

— А если он будет сопротивляться?

— Пристукни! Давай быстрей, пока отход есть. Боец не стал церемониться, он сильно ударил пленного кулаком в висок, перебросил обмякшее тело через плечо и побежал от дороги.

— У кого незарегистрированное оружие? — спросил полковник бойцов.

— У меня.

— И у меня.

— Давайте сюда.

Полковник перехватил пистолеты, разрядил и сунул их пленным в руки.

— Бери!

— Зачем?

— Я сказал бери! Или…

Пленные взяли пистолеты. И тут же из кустов вывалились милиционеры в бронежилетах и касках.

— Руки! — скомандовали они. Полковник и бойцы подняли руки.

— Нападавшая сторона — они. И там, за кустами, еще один.

— А вы кто?

— Охрана Боровицкого.

— Того? — слегка сбавили тон милиционеры.

— Того самого.

— Ладно, там разберемся. А пока оружие на землю!..

Глава 20

— Уже знаешь? — спросил Зубанов.

— Как не знать, когда весь город только об этом шумит, — ухмыльнулся осведомитель.

— Кто это был?

— Известно кто — Бурый.

— Я без тебя знаю, что Бурый. Меня интересует заказчик. Тот, кто стоит за Бурым?

— А может, это он сам?

— Сам Бурый за просто так пальцем не шевельнет!

— Тогда не знаю.

— А если я за эту информацию дам тройной оклад?

— Все равно не знаю.

— Полугодовой.

— Я, конечно, кое-что слышал, но, по-моему, это просто сплетни.

— Годовой.

— А не обманешь?

— Я тебя раньше обманывал?

— Когда бабки?

— Прямо сейчас. — Полковник вытащил из «дипломата» и показал толстую пачку денег. — Ну как?

Сексот плотоядно смотрел на деньги. Их ощутимая близость и возможность тратить уже через несколько минут окончательно сломили его.

— Только ты никому. Иначе меня…

— Можешь быть спокоен. Говори!

— Братва гутарит, что Борова постановила порешить сходка.

— За что?

— Известно, за что. За то, что он давно всем поперек горла встал. Вот они и решили разом…

— За что поперек?

— Говорят, за центр. И за аэропорт какой-то.

— За какой?

— Откуда я знаю?..

На этом одном сексоте Зубанов не остановился. Но двое других подтвердили информацию первого. Против Хозяина выступил не одиночка. Против него был сход…

Полковник вышел на доклад к Хозяину.

— Кто это был? — сразу спросил тот.

— Бурый.

— Ты уверен?

— Да. Я допросил покушавшихся. Они люди Бурого. Но заказывал не Бурый.

— Кто?

— Заказывали все.

— Как понять — все?

— Так и понять. Все, чьи интересы вы задели. Хозяин был силен. Он был во много раз сильнее своих конкурентов в официальном бизнесе. А теперь пытался подмять под себя и теневой. Он был слон, а все прочие в сравнении с ним — моськи. И именно это всесилие сгубило его. Теснимые с выгодных участков торговли, слабаки объединились. Ради такого случая забыв о мелких междоусобных дрязгах.

— Значит, все против одного?

— Все. Против вас.

— Ты сможешь поставить их на место?

— Кого?

— Тех, кто меня заказал.

— Всех поставить на место невозможно. Для этого нужен не я. Для этого необходим ввод в город регулярной армии.

— Армии у меня нет.

Полковник неопределенно пожал плечами.

— Как думаешь, будут они повторять попытку?

— Вполне вероятно.

— Ты можешь обеспечить мне надежную защиту?

— Обеспечить могу. Но толку от нее не будет. Если вас хотят убить — вас убьют.

— Но ведь ты профессионал!

— Именно поэтому я так и говорю. Любитель пообещал бы все сделать в лучшем виде.

— А если добавить людей и денег?

— Деньги и люди здесь ни при чем. У президента США Кеннеди было гораздо больше денег и гораздо больше людей, чем у вас. И тем не менее его убили.

Я смогу защитить вас от одного покушения, второго, но на третий или четвертый раз они до вас все равно доберутся.

— Что ты предлагаешь?

— Исчезнуть, пока все успокоится. Засесть где-нибудь в Швейцарии и носа в этот город не совать.

— Как долго?

— Может, с полгода. Может, больше. Пока я не смогу убедиться, что о вас забыли.

— Это невозможно. Если я буду отсутствовать, они перехватят мой бизнес! Охранять свои интересы, находясь в Швейцарии, невозможно. Что можно сделать еще?

— Тогда остается торговаться. И, возможно, идти на уступки.

— На уступки? Мне?!

— Да, вам. Потому что ситуация изменилась. Вчера изменилась. Когда на вас было совершено покушение. И дело даже не в нем. Дело в заказчике. Вас заказала сходка. Вы остались в одиночестве. И если начнется война, вам в ней не победить.

— Другие выходы есть?

— Гарантирующие безопасность — нет! Или исчезновение. Или торговля. Или в конечном итоге пуля.

Полковник Зубанов был убедителен, потому что был профессионалом. А его Хозяин достаточно умен, чтобы оспаривать мнение профессионала.

Он поверил ему. И понял, и принял, что ему ничего не остается, как торговаться.

Глава 21

— Мне кажется, нам надо переговорить, — сказал Иван Степанович Боровицкий в телефонную трубку. Голос его был напряженно равнодушен.

— Кому надо?

— Всем надо. Вам. И мне.

— Если надо — поговорим.

— Где и когда?

— Сегодня вечером у меня.

Боровицкий стер выступивший на ладони, удерживающей трубку, пот. Не привык он кланяться. Вернее, отвык. Давно отвык. Лет сто назад.

— Машину!

— Какую охрану?

— Охраны не надо. Я поеду один.

Второго покушения на свою жизнь Хозяин не опасался. По крайней мере, теперь, когда он согласился на встречу. Убивать его, не выслушав, было глупо. Кроме того, он ехал к человеку, которому доверял. И которому доверяла сходка Он ехал к посреднику.

— Что ты хочешь сказать?

— Вначале я хочу узнать, кто пытается от меня избавиться?

— Это все, что ты хочешь сказать9

— Я хочу узнать, кто хочет от меня избавиться, чтобы попробовать с ним договориться. Мне не нужна война. И ему не нужна. Война не нужна никому.

— Согласен. Война не нужна никому.

— Ты знаешь его?

— Знаю.

— Что он хочет?

— Он хочет, чтобы ты потеснился. Или взял его в долю.

— Это невозможно.

— Тогда ты зря приходил.

— В чем он хочет долю?

— В первую очередь в травке. Он согласен на твой опт. Он говорит, что опт — твое дело. Но он желает получить розницу.

— Где еще он хочет долю?

— В торговле в центре. На твоих условиях.

— Я не могу принимать решение по центру. Центр завязан не на меня одного.

— Он знает.

— Тогда он должен знать, на кого.

— Я же сказал — он знает. И при необходимости сможет урегулировать этот вопрос.

Это уже было серьезно. Серьезнее всего того, что звучало раньше. Если они нащупали ходы к буграм, то деваться действительно некуда. На два фронта воевать невозможно. Даже если решится воевать.

В принципе такого поворота событий исключить было нельзя. Высокие покровители, когда дело доходит до драки, а не дележа денег, предпочитают оставаться в стороне. По большому счету им все равно, кому распродавать свои услуги.

— Что будет, если я откажусь?

— Это твое дело.

— Я серьезно.

— Я же сказал — это твое дело.

— Когда нужно дать ответ?

— Сейчас.

— Дополнительные условия есть9

— Одно. Отдать Зуба.

— Кого?!

— Твоего полковника.

— Зачем он ему нужен?

— Не знаю. Но предполагаю, что у него на твоего Зуба зуб имеется. И он хочет сквитаться.

— Полковник спас мне жизнь!

— Как хочешь…

Это был ультиматум. Всех тех, кто стоял за абстрактным местоимением «он». Они требовали вернуть им вырванный из их глоток кусок. И требовали полковника.

Выхода не было.

Вернее, выхода было два.

Против их условий можно было упираться. Рискуя потерять все, потому что потерять жизнь.

И можно было принять предложенные условия.

Принять сегодня, чтобы завтра, перегруппировавшись и раздробив и разгромив противника, взять вдвое больше.

Второе было разумнее.

Но полковник… Полковника отдавать было жалко.

— Передай ему, что я согласен обсудить его предложение при личной встрече. Все его предложения. Кроме полковника.

— Он сказал, что без полковника разговора не будет. Полковник — обязательное условие.

— Хорошо. Я готов обсудить с ним полковника. Но только обсудить!

Глава 22

После покушения на Хозяина жизнь полковника Зубанова круто изменилась. Вначале в лучшую сторону. Потом в строго противоположную.

В лучшую, когда счастливо избежавший гибели Хозяин выписал бойцам охраны премию в размере полугодового оклада. А тем, кто непосредственно участвовал в его спасении, вручил ключи от купленных на их имя квартир. Хозяин не был широк. Хозяин был расчетлив. Он прикармливал доказавших ему свою преданность людей. За спасенную хозяйскую жизнь квартиры были не цена!

Проявленное Хозяином внимание впечатлило не избалованных дорогими подарками бойцов. И впечатлило их командира, который на прежней работе отрабатывал квартиру чуть не десять лет. А здесь получил за один-единственный бой!

На том везение и закончилось.

Не успел полковник обжить подаренную жилплощадь, как жизнь повернулась к нему другим боком. Или даже не боком, а еще менее приятным местом.

Словно кошка пробежала между телом и его главным хранителем. Только непонятно, когда и какая.

Совершенно непонятно!

Хозяин стал избегать полковника. Стал неразговорчив и как-то излишне предупредителен и вежлив. И бог бы с ним. Но он все чаще нарушал правила безопасности, отказываясь от охраны и уезжая в неизвестном направлении в одиночку. И, возвращаясь, тоже ничего не объяснял.

Он вел себя, как муж, заимевший постороннюю личную жизнь и уже не скрывающий ее от жены. Или как начальник, наметивший жертву для сокращения.

А может, и сокращения. Только непонятно, по какому поводу сокращения.

Из-за пропущенного покушения?

Но охрана реабилитировала себя, обезвредив киллеров.

Тогда, может, из-за сходки?

Но в этом случае Хозяин еще крепче должен держаться за свою службу безопасности. Потому что она последняя его надежда. Или…

Или он договорился с напавшей стороной. И теперь глаза и уши охраны ему не в помощь? Скорее в помеху. Может, так?

Тогда он будет избавляться от чрезмерно умных телохранителей. Тогда действительно грядет увольнение. Повальное увольнение…

Полковник верно просчитал наметившиеся тенденции. Но не смог понять их причин. Масштабов увольнений. И сильно ошибся в сроках.

Хозяин вызвал его уже на следующий день.

— Я вынужден расторгнуть с вами контракт, — сообщил он. Очень неожиданно сообщил, как под дых ударил.

— На каком основании?

— На основании своего желания.

Ну что тут скажешь — вполне законное обоснование увольнения. С точки зрения частника, который хочет милует, хочет… Потому как никакой профсоюз ему не указ.

— Можно подробней?

— Зачем?

— Затем, чтобы я учел свои ошибки на новой работе.

— У вас не было ошибок.

— У вас есть ко мне персональные претензии?

— Нет.

— Тогда почему?

— Ну, скажем, вы не понравились новым моим компаньонам.

— Каким?

— Не важно каким.

— Важно каким. Чрезвычайно важно.

— Почему?

— Потому что я не менеджер или секретарша Я начальник службы безопасности. И если я кому-то мешаю, значит, я, возможно, кому-то мешаю!

— Я не понимаю вас.

— Или не хотите понять?

— Нет, не понимаю!

— Кто просил вас убрать меня?

— Это не имеет значения.

— Имеет. Для меня. И для вас. Я не исключаю, что тот, кто убирает меня, расчищает подходы к вам. Кто?

— Мне кажется, вы перебарщиваете в своих подозрениях.

— Как хотите. Мне уйти — только подпоясаться. А вам оставаться. Одному.

— Хочу поблагодарить вас за вашу работу.

— Не за что. Теперь точно не за что. И боюсь, некому…

Глава 23

— Все, Боров спекся!

— Сдался?

— Сдался! Пришел выторговывать почетную капитуляцию. Хотя считает, что это временное отступление. Не сегодня-завтра начнет сдавать свои куски. И уже не остановится. Нет больше Борова!

— Не говори гоп. Он тип скользкий. Еще сто раз вывернется.

— На этот раз не вывернется На этот раз он остался один против всех. И они не отступят от него, пока не свалят окончательно. Раненого вожака стая разрывает. А он не раненый, он почти убитый.

— Он ни о чем не догадался?

— Нет.

— Уверен?

— Уверен!

— А полковник?

— Тоже вряд ли. Чтобы понять подоплеку произошедших событий, чтобы раскрыть их взаимосвязь и через это всю комбинацию, надо знать ее цели. Или хотя бы знать, что эта комбинация существует.

Они не знают ничего, кроме того, что им надлежит знать. И значит, ни о чем не догадываются. Они сделали свою работу и вышли в тираж. Они теперь безопасны.

— А если они сопоставят информацию?

— Как? Они разошлись. Полковник никогда не придет на поклон к Борову. Боров никогда не снизойдет до полковника. Они теперь врозь.

— И все-таки я бы подстраховался.

— Как?

— Как обычно…

Глава 24

Председатель городского общества предпринимателей Иван Степанович Боровицкий был вне себя. Он узнал, что приказом главы администрации отстранен от руководства городской общественной комиссией, изучающей эпидемиологическое состояние нарко- и токсикомании в регионе. Более того, другим приказом была назначена комиссия по расследованию деятельности означенной комиссии за истекший период. Рабочие документы комиссии были спрятаны в сейф, кабинет опечатан.

Кабинет и документы волновали Боровицкого меньше всего. Больше всего подписи главы администрации под приказами. Значит, все-таки Бугор…

Боровицкий направился в приемную, но не дошел. Потому что обычно радостно-любезные работники администрации при встрече отводили взгляды. А шедший навстречу третий зам головы сказал, что шеф в кабинете отсутствует и будет не раньше, чем через два дня.

Бесконечные коридоры администрации перестали быть любезны глазу и сердцу. Коридоры администрации стали враждебны.

Боровицкий выбежал на улицу и, сев в машину, набрал на мобильном известный ему номер.

— Да! — коротко ответил глава администрации.

— Это я.

— Кто я?

— Боровицкий.

И долгое, томительное ожидание реакции на той, удаленной на метры или километры, трубке.

— Вы сдали дела?

— Я?.. Да… То есть пока еще нет.

— Не затягивайте с этим делом, пожалуйста…

И все!

Твердь уходила из-под ног. Еще вчера она была неколебима. Потому что подпиралась тремя китами, обеспечивавшими стабильность и успех Деньгами Связями. И уверенностью в себе.

Деньги остались.

Связи рухнули.

И уверенность вместе с ними.

Денег было много, но они ничего не решали.

Как бы ты ни был силен и сколько бы у тебя ни было золота, все решают все-таки связи. С сильными мира сего. Более сильными, чем ты.

Именно они позволили Боровицкому подмять под себя центр и военный аэродром. И много чего еще подмять.

Крыша первого человека города позволила!

Теперь она рухнула.

Или, что еще хуже, приютила под собой кого-нибудь другого. Не его. А он остался голым перед сонмом набросившихся на него врагов.

Вначале — сходка.

Потом — покушение.

Затем — измена покровителя.

Всё разом. Одно к одному.

И все — разом. Друг за другом! Шакалы!

Но ничего, это еще не вечер! И даже не сумерки. Еще разгар дня! Его, Боровицкого Ивана Степановича, дня! Не для того он столько лет создавал свою империю, чтобы дать ее разрушить как карточный домик.

Просто так он сдаваться не станет. Сдавать куски — да! Но сдаваться — нет!

Он еще повоюет!

На все сто повоюет, потому что терять ему теперь нечего.

— Домой! — приказал Боровицкий. «Мерседес» сорвался с места. Сзади пристроился джип охраны. Бойцов уволенного полковника Зубанова.

— Быстрее! Я сказал — быстрее!

Игнорируя запрещающие знаки и обалдевшие взгляды растерявшихся гаишников, машины набирали ход.

Боровицкий раскрыл мобильный телефон и набрал номер. Длинный номер. Междугородный номер.

Гудки.

Гудки.

Гудки…

— Слушаю вас.

— Соедините меня с Петром Ивановичем.

— Кто его спрашивает?

— Передайте — Боровицкий.

— Минуточку… Соединяю.

— Здравствуйте, Петр Иванович!

— Что у тебя стряслось?

— У меня некоторые сложности. Так сказать, на местах.

— С кем?

— С администрацией. Меня по неизвестной причине выводят из состава общественных комиссий. И вообще…

— Что ты хочешь?

— Провентилировать, почему это стало возможным. Если бы вы позвонили главе, было бы проще…

— Ладно, позвоню.

— Если возможно, сейчас.

— Ладно, сейчас.

— Огромное вам спасибо… Буду обязан…

И все такое прочее. Подкрепленное опять-таки не спасибо. Которого будет мало.

Но это ничего. Главное, что согласился! Что перезвонит.

Раз согласился, значит, ничего о заговоре не знает. Значит, заговор — местная инициатива.

И тогда есть шанс…

Если его не упустить. Если сразу после того, как Большой Бугор перезвонит местному Бугру, отчего тот насторожится, успеть…

Иван Степанович Боровицкий напряженно размышлял о том, что следует предпринять немедленно, что завтра, что послезавтра. Прикидывал, на кого опереться. Подсчитывал наличие свободных средств, которые можно было использовать…

Негромко зазуммерил звонок. Но, погруженный в свои мысли, Боровицкий его не услышал.

— У вас мобильный, — сказал водитель.

— Что?

— Мобильный звонит.

— А-а. Слушаю.

В уши зазвучал напряженный голос главы администрации.

Значит, не зря! Значит, сработало! Мгновенно сработало!

— Вы еще не начали сдавать дела?

— Нет. Когда бы я мог…

— Тогда не спешите. До встречи со мной не спешите. Я бы хотел обсудить с вами ряд вопросов.

— Когда?

— Лучше теперь. Когда вы сможете быть?

— Через десять минут.

— Хорошо. Через десять! Буду ждать…

— Стой! — приказал Боровицкий. — Поворачивай обратно.

— Куда?

— Туда, откуда приехали! В администрацию. Давай быстрей!

Машина перестроилась в левый ряд и, развернувшись на первом же светофоре, помчалась обратно.

— Приехали.

— Машину не глуши! — распорядился Боровицкий.

— Можно заправиться? А то у меня горючка на нуле.

— Нельзя! Сиди здесь и жди меня!

— А как же?..

— Слей у кого-нибудь! Ты мне сегодня нужен. Каждую минуту нужен! Понял?!

— Да… Понял.

— Все, я пошел!

Боровицкий распахнул дверь, встал, но тут же сел обратно на место.

— Что-то еще? — услужливо переспросил водитель. Хозяин молчал. Но как-то неестественно молчал.

— Вы… — хотел что-то спросить водитель и осекся, заметив сползающие по стеклу полуоткрытой дверцы брызги красного.

— Вы…

В голове Хозяина, чуть выше правого виска, круглилась аккуратная дырка. За ним на обивке сиденья густо чернела кровь с серыми вкраплениями мозговых тканей и острыми щепками кости.

Водитель, белея и лихорадочно и долго царапая ручку, не отрывая глаз от лица мертвого Хозяина, пытался открыть дверь. Но у него ничего не получалось.

От джипа, почуяв неладное, бежали бойцы охраны.

Охрана не слышала выстрела, но обратила внимание на неестественно осевшего обратно в машину Хозяина. Большая часть бойцов, веером разбежавшись в стороны и на ходу осматриваясь, залегла за случайные препятствия в ожидании возможного боя.

Трое допрыгнули до «Мерседеса» и с ходу нырнули внутрь салона. Двое с двух сторон на заднее сиденье, один — на переднее, выбросив бесчувственное тело впавшего в прострацию водителя.

— Ходу!

«Мерседес» сорвался с места. За ним, прилипая к заднему бамперу, — джип, в распахнутые дверцы которого успели запрыгнуть несколько бойцов.

— Ну что, что с ним? — не отрывая глаз от дороги, крикнул новый водитель «Мерседеса». — Что?

— Готов! Пулей в голову!

— Ранен?

— Как же! Все мозги на сиденье, — показал один из бойцов измазанную кровью и мозгами ладонь.

— Черт!

— Давай в больницу!

— Зачем, если он…

— Затем, чтобы формальности соблюсти. Давай… «Мерседес» путался в улицах и переулках. Мертвый хозяин полусидел на заднем сиденье, между зажавших его своими телами бойцов. На каждом повороте его голова безвольно моталась из стороны в сторону.

Владелец центра города, военного аэродрома, десятков магазинов и многих тысяч оборачиваемых им долларов проиграл свою игру вчистую. Потому что умер.

Глава 25

— Сотый вызывает Десятого, — громко сказала радиостанция. — Как слышите меня?

— Слышу тебя, Сотый. Погоди маленько…

Один из оперативников выскочил из машины и побежал к кафе, где перекусывал командир группы захвата.

— Сотка вызывает, — сказал он, наклонившись к самому его уху.

— Что ему надо?

— Не сказал.

Командир с видимым сожалением отставил стакан с недопитым компотом, завернул в салфетку недоеденную сосиску и пошел к машине.

— Десятый слушает. Что у тебя, Сотка?

— Мне кажется, я вижу объект.

— Кажется или видишь?

— Я не могу как следует рассмотреть, но мне кажется…

— Крестись, когда кажется! Куда он направляется?

— В вашу сторону.

— Ладно, понял. Отбой.

— Идет сюда? — переспросили оперативники.

— Может, идет, может, нет. Он сам не знает. Надо смотреть. Да перестань ты наконец жрать свой беляш!

Вздрогнувший от неожиданности оперативник с беляшом закашлялся.

— Десятый вызывает Двадцатого. Двадцатый, ты слышишь меня? Ответь, Двадцатый! — несколько раз сказал в микрофон радиостанции командир. — Уснули они там, что ли? Ну-ка, погуди им.

Водитель нажал на клаксон. Раз. Два. И даже приблизил лицо к ветровому стеклу, чтобы его было лучше видно из впереди стоящей машины.

— Еще раз! Нажал еще раз.

— Двадцатый слушает!

— Вы что там, поумирали все?

— Да нет, просто случайно…

— Объект на подходах. Приготовиться.

А чего готовиться, когда все и так давно и на все готовы.

Мимо машин проходили прохожие, но не те, совсем другие, не похожие на объект прохожие.

Минута.

Вторая.

Третья…

— Вижу! — тихо сказал один из оперативников.

— Где?

— Вон он.

— Да где?

— За женщиной с сумкой.

— Уверен?

— По крайней мере, похож.

— Ну-ка, дайте сюда фотографию. Командиру передали фотографию.

— Действительно, похож.

— Да он! Он! Собственной персоной.

— Ладно, похож — не похож, там разберемся. Всем готовность. Начало — по моей команде.

Милиционеры натянули на лица шерстяные шапочки с прорезями для глаз и вытащили пистолеты.

— Да выбрось ты свой беляш! Похожий на фотографию прохожий прошел мимо машины. И оглянулся на машину.

— Чует он, что ли?

— Кончай болтать!

— А ну, разом!

Дверцы двух стоящих рядом машин распахнулись, на тротуар вывалились полдюжины человек в бронежилетах и натянутых по самые подбородки шапочках. Одновременно бросились к прохожему с пакетом. Резкими ударами ногами в бок и спину уронили его на асфальт.

— Лежать! Руки!

Еще один удар, каблуком по спине!

— Руки! Я сказал! Руки!!

Вывернули, заломили за спину руки. Защелкнули на них наручники. Тело подхватили и потащили к машине.

Прохожие останавливались, недоуменно наблюдали за происходящим.

— Ну чего встали? Чего вылупились?! — заорали люди в масках. — Шагайте куда шли! Пока мы… Ну, быстро! Я сказал!

По тону прохожие поняли, что это или бандиты, или милиция, и поспешили удалиться. Пока они…

Тело впихнули в салон. Утрамбовали. Втиснулись по бокам.

— Только вякни! — предупредил старший. — Поехали!

— За что?

Командир, перегнувшись с переднего сиденья, резко ударил его в лицо.

— Сам знаешь, за что! Гнида! Утереть кровь с разбитого лица задержанный не мог, и она каплями стекала ему на одежду. Ехали недолго. До горотдела милиции.

— Выходи.

— За что меня?

На этот раз удара не последовало. Последовал только окрик.

— Молчать!

Задержанного втолкали в двери КПЗ, протащили по коридору, завели в зарешеченный кабинет, притиснули к стене, обшарили карманы, выбрасывая на стол все, что в них нашлось.

— Фамилия? — грозно спросил один из присутствующих, с капитанскими звездами на погонах милицейского мундира.

— Зубанов.

— Точно, — кивнул он, рассматривая паспорт. — Москвич?

— Бывший москвич.

— Как же тебя занесло в нашу дыру?

— Ветром.

— Хохмишь?

— Отвечаю на вопрос.

— Смотри, доиграешься.

— На каком основании меня задержали?

— На законном.

— Вы не предъявили мне никаких…

— Где ты находился сегодня с одиннадцати до трех?

— Вы.

— Что?

— Не ты, а вы.

— Ну ты падла!

— Вы — падла.

— Падла не может быть вы. Падла может быть только падлой!

И тут же последовал короткий, без замаха, удар в печень.

— Ну так как — ты или вы?

— Все-таки желательно вы! Новый удар.

— Эй, ребята, вы так меня калекой сделаете.

— Обязательно сделаем. Где ты находился сегодня с одиннадцати до трех?

— Где бы я ни находился, это не повод отбивать мне печенку.

Еще один удар.

— Ладно. Уговорили. Я понял, что заблуждался, отказываясь сотрудничать с органами правопорядка. Я готов давать показания.

— Давно бы так.

— Но требую, чтобы допрос вел полковник Сидоренко.

— Кто?!

— Полковник Сидоренко. Лично.

— Откуда ты знаешь фамилию полковника?

— Мы родственники. Я на его первой жене женат… Полковник Сидоренко был хорошим приятелем Зубанова. Потому что получил от Зубанова не менее пятидесяти тысяч долларов за предоставленную им конфиденциальную информацию. За неоднократно предоставленную информацию. Многократно оплаченную.

За такие деньги можно было рассчитывать на более мягкое отношение. На приятельское отношение.

— Я требую пригласить сюда полковника Сидоренко!

Следователи переглянулись.

— Если вы не хотите иметь неприятности по службе. Или вы хотите иметь неприятности по службе?

— Ну если ты соврал!..

Капитан поднял трубку внутреннего телефона и набрал номер.

— Товарищ полковник, это капитан Мешков. Мы тут задержали одного подозреваемого. Он отказывается давать показания и требует встречи с вами. Мы на всякий случай… Фамилия? Зубанов фамилия. Да. Бывший начальник службы безопасности Боровицкого. Что вы говорите? Сейчас будете? Так точно!

Следователь аккуратно положил трубку на рычаги.

— Сказал, что сейчас будет. И приказал отставить допрос.

Следователи загрустили. Вспомнив про примененные ими общепринятые методы ведения следствия.

— Может, он точно — родственник?

— Ну я же говорю — я новый муж его любимой жены.

— Сволочь! — тихо сказал капитан.

— Что? — переспросил Зубанов. — Кто?

— Ну падла… Вы…

Через минуты в кабинет вошел полковник Сидоренко.

— Где он?

— Вон сидит.

— В связи с чем его задержали? — спросил полковник.

— В качестве свидетеля по делу гражданина Боровицкого.

— Свидетеля? Или подозреваемого?

— Теперь — свидетеля.

— Он что-нибудь сказал?

— Ничего. Он сказал, что будет давать показания только вам.

— О чем вы его спрашивали?

— Мы пытались узнать, где он был сегодня с одиннадцати до трех.

— Ладно, понял. Все свободны. На десять минут.

Следователи, бочком обходя начальника, потянулись к двери. И зачем они, прежде чем спросить…

Дверь закрылась.

Полковник подошел к Зубанову. Тот приподнялся навстречу. И даже попытался изобразить на разбитом лице улыбку.

— Я рад, что вы…

— Где ты был сегодня с одиннадцати до трех? — спросил полковник. И резко ткнул Зубанова кулаком в печень.

— Ты что?!

— Не ты, а вы!

— Ты что, Семеныч?!

— Не Семеныч, а гражданин полковник. Гражданин! Полковник! Где ты был сегодня с одиннадцати до трех?

— Тогда — вы!

— Что?

— Не ты, а вы! Гражданин полковник! К подследственному положено обращаться на «вы»! И не положено использовать меры физического воздействия. Особенно полковникам. И особенно к подследственным, с которыми они ранее были знакомы и вступали в финансовые взаимоотношения.

И в связи с чем, если это станет известно вышестоящему начальству, полковникам могут разменять три большие звезды на три маленьких. Или…

— Гнида!

И снова удары. Уже не в печень, уже куда попало. Потому что не с целью установления следствием истины, а просто так, от души.

— Ты что думаешь, если я тебе помогал, тебе все с рук сойдет?! Ты думаешь, на тебя управы не найдется?! Ты думаешь, повязал меня? Падла!

Ответить Зубанов не мог, так как руки его за спиной были стянуты браслетами. Он мог только пытаться уворачиваться от ударов. Но от такого количества ударов увернуться было невозможно.

— На! Гнида! Получай, гнида!

— Постой! Погоди! Давай поговорим! Давай договоримся! — кричал, сплевывая изо рта кровь, Зубанов. — Давай разойдемся миром!

Но полковник не слушал его. Полковник пинал поверженное на пол тело.

— Остановись! Стой! — орал Зубанов. — Стой, говорю!

Напрасно орал.

— Ну тогда сам виноват! Сам напросился! — просипел Зубанов, поняв, что договориться не удастся. Что полковник вошел в раж и не остановится, пока не забьет его до полусмерти. А может, и до смерти. Потому что до смерти — ему прямая выгода.

— Все, будет! — сказал Зубанов. И, выбросив вперед ноги и подпрыгнув телом над полом, резко ударил каблуком ботинок полковника в челюсть.

Полковник отлетел в сторону, спиной на стол, и, падая, потащил на пол телефон, лампу и что-то еще, громко лязгнувшее на всю комнату. Перелетел через стол и остановился затылком о дверцу сейфа.

В дверь вломились ожидавшие в коридоре следователи.

— Что?

— Кто?

Подбежали к поверженному полковнику. Тот был без сознания. И был с переломанной челюстью и разбитой о сейф головой.

— Звони в «Скорую». Быстро!

— А этот?

— С этим сейчас разберемся! Следователи надвинулись на Зубанова.

— Вы чего, мужики? Вы чего?! Упал он, — закричал тот. — Поскользнулся и упал. На моей крови поскользнулся. Вон ее тут сколько вы налили!

Следователи подскочили, застучали носками ботинок по лежащему телу.

— Да как бы я его?! В наручниках? — кричал, хрипел Зубанов. — Да убьете же!

— Ладно. Хватит с него.

Следовали отступили. Стерли листами газет с обуви кровь. Подняли, бросили Зубанова на стул. Тот осел, сполз на пол.

Снова подняли, впечатали ударом в спинку.

— Сидеть!

— Сижу, сижу.

— Ты почему его?

— Да не я это! Сам он. Поскользнулся!

— Через стол — башкой о сейф?

— Ну да. Через стол башкой о сейф. Случайно.

— От сволочь! Серия ударов по лицу.

— Где ты был сегодня с одиннадцати до трех? Где?

— В парке.

— В каком парке?

— В городском.

— Что ты там делал?

— Гулял.

— Зачем ты гулял в парке?

— Зачем гуляют в парке?

Удар в разбитое, окровавленное лицо.

— Воздухом дышал. Природой любовался.

— Сколько ты был в парке?

— Часа три. С одиннадцати до двух.

— А после двух?

— Шел домой.

— Почему так долго?

— Потому что пешком.

— Кто может подтвердить, что ты был в парке?

— Я могу подтвердить. Удар.

— Кто может подтвердить, что ты был в парке?

— Все, кто видел меня в парке.

— Кто видел тебя в парке?

— Все, кто был в парке.

— Он же издевается над нами! Новая серия ударов.

— Короче — нет у него алиби.

— Эй нет, мужики, так не пойдет. Я же говорю — был в парке, меня видели его посетители и работники.

Всего — сотни полторы свидетелей. Которые могут подтвердить мои показания.

— Где они? Хоть один.

— Откуда я знаю? Разошлись по домам. Ваше дело их найти.

— Это твое дело! Если хочешь, чтобы мы тебе поверили.

— А как же презумпция невиновности?

— Чего?!

— Презумпция моей невиновности.

— Найдешь свидетелей — будет тебе презумпция.

— Хорошо, найду. Если вы отпустите меня.

— Размечтался!

— Тогда объясните, как можно найти людей, видевших меня, если вы их не ищете и мне не даете?

— Как хочешь. А пока — извини. Алиби у тебя нет. И желания облегчить свою участь чистосердечным признанием, похоже, тоже.

— В чем признанием?

— В убийстве своего бывшего хозяина. Гражданина Боровицкого Ивана Степановича. Вот тебе и здрасьте.

Глава 26

— Вы узнаете это оружие?

— Нет.

— Посмотрите внимательно.

— Нет.

— Но вы знакомы с данным типом оружия?

— Конечно.

— Что это?

— Облегченная армейская снайперская винтовка, предназначенная для проведения спецопераций в тылу врага.

— Где и при каких обстоятельствах вы познакомились с данным типом оружия?

— Во время службы.

— Где вы служили?

— В Федеральной службе безопасности.

— Где конкретно?

— Это не имеет значения.

— И тем не менее?

— Это не имеет значения!

— Вы держали в руках подобное оружие?

— Да. Случалось.

— Значит, вы умеете пользоваться данным оружием?

— Конечно. Раз держал в руках.

— Насколько хорошо вы им владеете?

— В рамках зачетов по огневой подготовке. Наряду с другими типами стрелкового оружия.

— Вы хорошо стреляете?

— Смотря из чего.

— Из данного типа оружия?

— Я же говорил — в рамках зачета по огневой подготовке. То есть непрофессионально. Для результативной стрельбы из винтовок с оптическим прицелом требуется специальная снайперская подготовка.

— Вы проходили снайперскую подготовку?

— Нет, не проходил. В мои служебные обязанности не входило умение обращаться со снайперской винтовкой.

— А что входило?

— Это не имеет значения. По крайней мере, для этого дела.

— Как вы считаете, нужна ли для того, чтобы попасть со ста метров в голову человеку, профессиональная подготовка?

— Конечно, нужна.

— Как вы думаете, какое оружие стал бы использовать снайпер, прошедший профессиональную армейскую подготовку? Случайное или привычное армейское?

— Почти наверняка — привычное.

— То есть, по вашему мнению, армейскую снайперскую винтовку скорее всего стал бы использовать преступник, ранее имевший отношение к армии или спецслужбам?

— Не обязательно.

— Скажите, вы могли бы попасть со ста метров в мишень размером с человеческую фигуру?

— Сдуру — мог. Но не попадал. Если вас интересует не мишень, а покушение на моего шефа. Не попадал, потому что не стрелял, потому что в это время гулял в парке…

— Откуда вы знаете о времени покушения?

— Оттуда, что вы интересуетесь моим алиби с одиннадцати до трех!

— Хорошо. Давайте изменим тему нашего разговора Скажите, в каких отношениях вы состояли с потерпевшим?

— В рабочих.

— Я имею в виду человеческие отношения?

— В отличных. Мы любили друг друга, как братья.

— Я бы просил вас выражаться точнее.

— Как родной брат — родного брата.

— А мы располагаем другой информацией. Вот показания одного из заместителей потерпевшего Боровицкого.

Он утверждает, что отношения между вами и шефом в последнее время были недружелюбны. Что вы неоднократно ссорились с ним. Что в кулуарных беседах высказывались негативно о своем, как вы выразились, шефе.

— Это ложь.

— Тогда обращусь к показаниям другого заместителя. Он рассказывает о вашей с Боровицким ссоре, послужившей причиной вашего увольнения. Он утверждает, что слышал, как вы ругались и в процессе ругани угрожали Боровицкому. В том числе угрожали смертью.

— Не было такого.

— Водитель дает показания о том, что вы в разговоре с ним называли Боровицкого «зажившимся боровом, которого пора пускать на фарш». И что он несколько раз наблюдал ваши ссоры.

— Опять ложь. Не было такого.

— Но вы ссорились с Боровицким?

— Нет.

— И тем не менее были уволены.

— Был. По собственному желанию. Можете справиться в отделе кадров.

— Чем было вызвано это ваше желание?

— Нежеланием работать.

— С Боровицким?

— Нет, вообще работать. Устал я работать. Отдохнуть хочу.

— Это звучит неубедительно.

— Убийство за увольнение звучит тоже неубедительно.

— Почему вы так считаете?

— Потому что тогда в нашей стране не осталось бы руководителей. Одни исполнители.

— Вы не желаете сделать следствию никаких заявлений?

— Никаких. Кроме признания в своей невиновности.

— Это не признание.

— А что тогда признание?

— Признание — это когда в виновности.

— Тогда без заявлений.

— У вас есть замечания по ведению следствия?

— Нет. Я совершенно всем доволен.

— А что с вашим лицом?

— Упал с лестницы. Пять раз.

— Лицом?

— Как назло — лицом. Уж я тоже удивлялся — как будто нельзя каким-нибудь другим местом! Кроме лица. И печени.

— Вы не желаете сделать по этому поводу заявление?

— Желаю. Желаю, чтобы лестницы делали не такими крутыми. И ступеньки обили поролоном.

— Прекратите юродствовать.

— Я не юродствую. Я делаю заявление.

— Хорошо. Прочитайте и распишитесь. Здесь, внизу страницы.

«Полковник в отставке Зубанов», — написал Зубанов.

— А зачем полковник?

— Для солидности.

— До свидания.

— С вами лучше бы «прощай». Человек в штатском вышел. И тут же в кабинет вошли следователи.

— Ну что?

— Интересовался моим лицом.

— Чем?!

— Лицом. Спрашивал, отчего я так часто падаю с лестниц. И почему одним и тем же местом. Обещал заменить лестницы на более пологие.

— Гад! — сказал один из следователей. И ударил. На этот раз не по лицу. На этот раз ногой — между ног. И другие тоже ударили.

— Ты будешь говорить?

— Будешь?

— Или у тебе здоровья много? Будешь говорить?.. Ну достали совсем! До самых печенок достали!

Своими бутсами.

— Ну что, будешь давать показания?

— Ладно, буду!

Следователи быстро подняли, посадили заговорившего подследственного на стул и поставили перед ним микрофон.

— Давай.

— Здесь не буду.

— А где будешь?

— На месте.

— На каком месте?

— Преступления. Я хочу показать, откуда стрелял.

— Значит, все-таки стрелял?!

— Стрелял. Оттуда. Я там еще пистолет бросил.

— Какой пистолет? Там только винтовка была.

— Нет. Еще пистолет и нож. И две гранаты «Ф-1».

— Где они? Быстро говори!

— Рассказать не могу. Не помню. Могу показать. На месте.

— Ну падла…

— Тогда могу не показывать.

— Ладно, не кипятись. В конце концов тебе это надо не меньше, чем нам. Тебе — даже больше.

— Мне?

— Конечно — тебе. Нам что, с нас разве что премию снимут. А с тебя… хвост… по самые уши.

Глава 27

Полковнику застегнули браслеты. Ухватили с двух сторон за руки. И подтолкнули к двери.

— Давай шевели костями!

— Я не спешу.

— Зато мы спешим. Сегодня в шесть футбол.

— Кто с кем? — попытался установить контакт Зубанов.

— Наши с ненашими. Топай давай. Толкнули вперед так, что полковник чуть не упал, вываливаясь в коридор.

— Чего так долго? — недовольно спросил, высовываясь из дальней двери, майор. — Я тут уже минут десять парюсь.

— Собирались.

— Собираются на свидание. А у нас готовятся. К операции!

— Ну значит, готовились…

К крыльцу подъехал милицейский «уазик». Зубанов сделал шаг к задней двери, где располагался «ящик» для задержанных.

— Куда разогнался? — дернули его провожатые. — Тебе на заднее сиденье. Вместе с нами.

Втолкнули в салон. Сели с боков, не отпуская рук. «Исправно службу несут», — расстроился Зубанов. На переднее сиденье упал майор.

— Поехали. А то до шести не управимся.

— А что в шесть? — спросил водитель.

— Заседание в шесть.

Ехали недалеко, потому что в самый центр. К зданию городской администрации. Там, где недавно был убит предприниматель Боровицкий.

Это место Зубанов знал. А вот откуда стреляли… Откуда он стрелял — он не знал. Хотя догадывался.

Возле здания администрации машины не задержались. Завернули за угол.

Все верно. Стреляли метров с восьмидесяти-ста. И значит, почти наверняка со стороны комплекса жилых, сталинской постройки, домов. Тех, что расположены через дорогу. Того. Или того.

Машины въехали во двор ближнего дома и остановились.

— Выходи.

Полковника вытолкнули из салона. Оперативники, выскочившие из первой машины, взбежали на крыльцо, проверили подъезд, махнули остальным.

— Топай.

Зашли в подъезд. Стали подниматься по лестничным маршам.

— Узнаешь?

— Конечно, узнаю, — ответил полковник. Остановились перед надежно закрытой и опечатанной дверью, ведущей на чердак.

— Замок подпилил заранее?

— Естественно, заранее.

Но замок оперативников сегодня не интересовал. Следственный эксперимент был впереди. Интересовали брошенные на месте преступления гранаты и пистолет. И фактическое доказательство вины подозреваемого, если они будут им найдены.

Поднялись на чердак. В ноздри ударило запахом пыли и кошачьей мочи. Из какого-то из этих чердачных окон Зубанов, по мнению следственной бригады, стрелял в Боровицкого.

Вот только из какого?

Полковник внимательно наблюдал за оперативниками. Куда они пойдут? Куда посмотрят?

Взгляды присутствующих концентрировались на крайнем слуховом окне. На самом крайнем. Ну значит, получается, стрелок лежал именно там. И снайперская винтовка была найдена там. Стрелок залег заранее, зная, что Боровицкий подъедет к парадному входу в администрацию. Дождался его. Произвел выстрел. Бросил винтовку. Спустился во двор через один из подъездов дома. Сел в машину. И был таков.

С такой исключительно удобной позиции промахнуться он не мог. И не промахнулся.

— Откуда ты стрелял? — спросил ближний оперативник.

— Оттуда, — кивнул Зубанов.

Все двинулись к крайнему слуховому окну.

— Ну и где?

— Что где?

— Гранаты где?

— Не здесь.

— А где тогда?

— На крыше.

— Ты что, по крыше уходил?

— Ну да. Через соседний дом.

— А по-человечески, через подъезд, не мог?

— Хотел. Но не мог. Там старухи сидели. Могли меня заметить.

— Ну ты даешь! Борова хлопнул, а старух испугался!

— Испугался…

— Ты либо трус. Либо суперпрофессионал.

— Давайте будем считать, что трус.

— Ладно, говори, куда гранаты запрятал.

— В вентиляционную трубу бросил.

— В какую?

— В первую попавшуюся.

— Кончай темнить! Пока мы… В какую трубу? Говори точнее.

— Соседнего дома. Как выйдете на крышу, повернете направо, перевалите конек, спуститесь на противоположный скат, пропустите три трубы… Нет, четыре трубы. Или пять? Кажется, все-таки пять. Снова повернетесь и…

— Стой, стой. Так мы ни черта не поймем.

— Как не поймете? Я же объясняю, как выйдете на крышу, повернете направо…

— А труба третья или пятая?

— Третья! Или пятая… Точно не помню. Не до того мне было, чтобы трубы пересчитывать.

— А узнать можешь?

— Наверное… Там что-то написано было. Углем. То ли «Петя», то ли «Коля».

— Тогда пошли.

— Куда?

— На крышу! Трубу искать!

— На крышу мы не договаривались.

— Мы и Боровицкого стрелять не договаривались.

Давай, давай! Не тормози.

— Я не торможу. Я высоты боюсь.

— Чего-чего боишься?!

— Высоты. С детства боюсь.

— А зачем тогда на крышу полез?

— Деваться было некуда, вот и полез!

— Ну ты…

Зубанова приподняли, подтолкнули и вытащили на крышу. Где он тут же сел.

— Ты чего?

— Ну я же говорю — высоты боюсь.

— Кончай выдрючиваться.

Оперативники подхватили полковника под руки и потащили по крыше вверх.

— А-а! — заорал полковник. И поджал ноги.

— Ну ты гад!

— Я не гад, я высоты боюсь!

Тащить тяжелое, упирающееся тело по наклонной скользкой поверхности крыши было проблематично.

И опасно.

— Как же ты тогда шел?

— Так и шел. На четвереньках.

— На четвереньках?!

— Ну да. На четвереньках опоры больше. И не так страшно.

— Тогда и теперь давай — на карачках.

— Как же я могу на карачках, когда у меня руки связаны?

Оперативники переглянулись.

— Да сними ты ему браслеты. Куда он тут денется?

— А вдруг денется? Вдруг решит вниз башкой?

— Ну пристегни его тогда к себе.

— И тоже идти на карачках?

— Тоже на карачках! Не тащить же его на себе! Наручники отстегнули и тут же пристегнули к левой руке Зубанова и другой стороной к правой сопровождавшего его оперативника.

— Пошли. То есть поползли.

Полковник встал на четвереньки и пополз вверх по крыше. Рядом с ним вначале пытался идти, а потом тоже встал на колени оперативник. Его друзья, наблюдая за передвижениями «сладкой парочки», покатывались со смеху.

— Давай быстрее! — торопил оперативник Зубанова, желая как можно быстрее принять вертикальное положение.

— Не торопи меня, а то я упаду.

Полковник и сопровождающий достигли конька крыши и по нему все так же на четвереньках переползли на соседний дом.

— Куда дальше?

— Туда…

Зубанов лихорадочно осматривал впервые увиденную им крышу. Трубы, слуховые окна, парапет ограждения, видимые куски двора и улицы…

Играть комедию долго он не мог. Еще пять-шесть минут, еще тридцать-пятьдесят метров, и надо было находить вентиляционную трубу, в которую бросил несуществующие гранаты и пистолет.

Кажется, вон там, где парапет сломан и согнут почти до поверхности крыши. Где его практически нет.

— Теперь куда?

— Сейчас, дай вспомнить. Кажется, туда. Полковник начал спускаться к парапету крыши.

— Ты же говорил, что в вентиляционную трубу бросил?

— Да — бросил. Но вначале шел по крыше. Вон там. И там. А уже оттуда поднялся к трубе.

— Ну так и иди сразу к трубе.

— Как же я могу к ней идти, если я не знаю к какой. Мне надо ее с той стороны увидеть, с какой тогда видел.

— Черт с тобой, пошли.

Полковник стал сползать к намеченной точке. Сзади него по жестяному покрытию крыши гулко топали каблуками оперативники. Пять человек. С подвешенными под левыми подмышками кобурами с табельными «ПМ». Которые готовы были пустить в ход.

— Ну что, здесь, что ли?

Тянуть дольше было невозможно…

— Здесь.

Полковник попытался встать, видимо, подрагивая коленями и локтями, демонстрируя свою боязнь высоты и аргументируя последующие, на которые он решился, действия.

— Ну? Где?

Зубанов выпрямился, попытался сделать шаг и вдруг, споткнувшись, скользнул подошвой к краю крыши.

— А-а-а! — дико заорал он, размахивая свободной рукой. И, потеряв равновесие, перевалился через почти лежащий на крыше парапет и рухнул вниз, увлекая за собой пристегнутого к его руке оперативника.

— Спасите-е! — кричал он, сползая все ниже. И еще ниже, чтобы сверху невозможно было ухватить его за руку.

— А-а-а! — в тон ему завопил оперативник, хватаясь за выступы на крыше, за парапет и сползая все дальше и дальше, за срез крыши.

Его друзья ухватили его за туловище и ноги Еще секунда-другая — и они начнут вытягивать его наружу и вместе с ним пристегнутое к нему наручниками тело. Через секунду-другую.

Полковник резко задвигал, закачался из стороны в сторону телом, с тем, чтобы наручники сильнее впились в кисть оперативника. Почувствовал, как на него сверху закапала кровь.

— Отстегните, отстегните его! — кричал оперативник. Ему казалось, что его кисть вот-вот оторвется от руки. — Скоре-е-е!

— Помогите! Вытащите меня! — в свою очередь вопил Зубанов, протягивая вверх свободную руку.

— Отстегните-е!!

— Тащи их! — скомандовал кто-то.

Почувствовав рывок, полковник незаметно уперся свободной рукой в выступы украшений, предваряющих карниз крыши.

— Тяните! Тяните! — просил он, одновременно всячески, рукой, ногами и плечом, упираясь движению, направленному вверх.

— Ну что же вы?!

— Не получается!

Ну и слава богу!

Полковник висел над пропастью пустоты, на неестественно вытянутой руке оперативника, лежащего на крыше.

— Держите меня, я попробую ухватиться за наручники! — сказал кто-то.

Это было опасно, потому что если они ухватятся за наручники, то гарантированно смогут вытянуть их и их пленника на крышу.

Зубанов сильно дернул наручники вниз, и оперативники увидели, как из-под браслетов брызнула кровь и полезли клочья кожи.

— Отстегните-е!

Кто-то, свесившись телом с крыши, потянул к замку ключ.

— Не отстегивайте! — закричал Зубанов.

— Держись! — потянулись к нему сверху несколько рук.

Он подтянулся на наручниках и вцепился в них. Рука дотянулась до замка, всунула в замочную скважину ключ.

— Держись крепко, сейчас я открою наручники, — предупредил голос.

Полковник вцепился в руки

Замок щелкнул. Наручники раскрылись. Зубанов дернулся вниз и повис на нескольких удерживающих его руках.

Его попытались подтянуть, но неудачно.

— Левее, — попросил он. — Там выступ есть. Я за выступ зацеплюсь.

Его снова попытались подтянуть, но он уперся в карниз.

— Еще! Еще!

— Не получается. Тяжелый ты!

— Тогда левее! Левее!! Я зацеплюсь! Его сдвинули чуть левее. Под расположенный внизу балкон.

— Тяните! Потянули.

Полковник уцепился свободной рукой за чужие руки, подтянулся и вцепился в них зубами. Со всей силы. В одни. И другие.

Наверху вскрикнули и разжали руки. Полковник рухнул вниз. На балкон. Упал, ломая какие-то полки, мгновенно вскочил на ноги, перепрыгнул через перила, спустился вниз, повис, зацепившись пальцами за срез балкона.

— Стой! — заорали сверху сразу несколько голосов. — Стой! Стрелять буду!

Полковник раскачался и прыгнул на нижний балкон. И сразу же на другой.

Сверху бухнул предупредительный выстрел. Еще один. Возможно, уже не предупредительный.

Следующий балкон был застеклен, и пришлось высаживать ногой стекло. И пришлось прыгать в осколки, что стоило нескольких глубоких порезов. Но это ничего. Это не пуля.

С последнего балкона полковник прыгнул под самую стену и, пробежав вдоль нее, оказался на улице.

Оперативники наверняка уже были на третьем или втором этаже. И наверняка передали водителям машин и в горотдел сигнал тревоги. И значит, на уход оставались буквально мгновения.

Зубанов, изображая пьяного, выскочил на проезжую часть, под колеса надвинувшихся на него «Жигулей».

— Ты чего? — возмущенно заорал выскочивший из машины водитель. — Тебе жить надоело?

Полковник, лежа на асфальте, зажимал бок и демонстрировал окровавленную, с ранами, оставленными наручниками, руку.

Водитель испуганно наклонился над ним.

— Ты чего? Ты живой, что ли?

— Мертвый, — тихо сказал полковник и коротко и сильно ударил водителя в солнечное сплетение. Тот кулем упал под колеса собственной машины.

Зубанов сел на его место. На заднем сиденье испуганно жались друг к другу женщина и взрослая девочка. Скорее всего жена и дочь поверженного водителя.

— А ну быстро из машины! — скомандовал полковник. — Ну!

Женщина и девочка выбрались наружу. Полковник резко вывернул во второй ряд и, слившись с потоком машин, стал быстро удаляться от места своего побега.

Теперь у него были колеса. По крайней мере, на ближайшие пять минут, пока погоня не добежит до дороги, не обнаружит лежащее на обочине тело и не сообщит об угоне в горотдел, где немедленно введут в действие план перехвата автомашины «Жигули» серого цвета, номерной знак…

Пять минут.

Четыре.

Три…

Зубанов повернул «Жигули» в ближайший двор и бросил, загнав на тротуар. Здесь их искать будут долго. Уходя, он прихватил из салона чужую, скорее всего нокаутированного им водителя, куртку.

На улице он заступил на проезжую часть и поднял руку. И тут же опустил.

«Жигули». Нет, «Жигули» ему не подходили.

И эти тоже.

«Москвич». То, что надо.

— Куда вам?

— Двенадцатый километр Восточного шоссе.

— Нет, туда не могу. Мне в другую сторону.

— Плачу тройной тариф.

— Ладно. Садитесь.

Дожидаться двенадцатого километра полковник не стал. Гораздо больше ему понравился десятый.

— Притормозите здесь.

— Где?

— Вот здесь.

— Но мы не доехали.

— Все равно.

Вокруг не было никаких населенных пунктов или сооружений. Был небольшой лесок и кусты вдоль обочины дороги.

— Вон туда, на проселок. У меня тропинка до дачи.

— Я могу довезти.

— Нет. Я же говорю — тропинка. Там только пешком.

Водитель съехал на грунтовую дорогу, остановился и вопросительно посмотрел на пассажира.

— Ах, деньги? — понял тот. — Извини, но денег у меня и нет.

— Как нет? — не понял водитель. — Ты же говорил втрое.

— Да я бы и вчетверо, но денег нет! Поиздержался. Так что платить за машину мне нечем.

— За какую машину? — опять не понял водитель. Совсем ничего не понял.

— За твою машину, которую я у тебя забираю. Сейчас забираю.

— Такты…

Водитель потянулся за гаечным ключом, спрятанным за сиденьем. Но взять не успел, оглушенный хорошо поставленным ударом в висок.

Полковник вытащил тело водителя из машины, связал ему руки и ноги и оттащил в кусты. Раньше чем через несколько часов он развязаться не мог. А больше чем на несколько часов машина была не нужна.

Зубанов вырулил с грунтовки, доехал до кольцевой дороги и по ней вокруг города до противоположного его края. Здесь его будут искать меньше всего. И меньше всего на этой, не похожей на объявленную в перехват машине. На «Москвиче». Вместо «Жигулей».

Полковник проезжал мимо постов ГАИ, с удовлетворением наблюдая, как инспектора выуживают из транспортного потока и останавливают все «Жигули» серого цвета. И не обращают никакого внимания на прочие марки проносящихся мимо автомобилей. В том числе «Москвичи». В том числе на «Москвич», в котором сидел он.

Дело было сделано — побег состоялся и следы были заметены. Только что делать дальше? Куда податься удачливому беглецу? Куда приткнуться? Чтобы на преследователей не наткнуться?

Дома, вернее, в той квартире, что заменяет дом, наверняка посадят засаду. На случай возвращения блудного сына в родные стены.

К той женщине, с которой он жил как с женой, — тем более.

Уехать из этого города куда глаза глядят? А куда они глядят? И где их ждут? Кому может быть нужен скрывающийся от правосудия беглый подследственный?

Кроме того, для путешествий по стране как минимум нужны документы и деньги. Которые были изъяты во время ареста.

Ну и что делать? К кому прийти за помощью?

Только разве к своим друзьям-однополчанам. За которыми далеко ходить не надо. Которые все здесь. Если, конечно, здесь после гибели Хозяина, которому они служили. Если здесь, то вытащат. Потому что вытаскивали из гораздо более серьезных переделок.

Полковник остановился у уличного телефона-автомата. И набрал номер своего телефона. На котором теперь, по идее, должен был находиться его зам.

Гудки, гудки, гудки.

Неужели?..

Тогда дежурного. Дежурный всегда на месте.

Гудки.

Гудки…

— Слушаю. Голос был знаком.

— Петр, ты?

— Какой Петр? Кто это говорит?

— Гриша это говорит! Хорошо тебе знакомый Гриша.

— Григорий Степанович! — радостно воскликнул дежурный.

— Просто Петя.

— Я слушаю вас. Петя.

— У меня тут небольшие неприятности. Были. Ну да ты знаешь.

— Знаю.

— Теперь я один не справляюсь. Мне помочь надо.

— Конечно.

— Жду вас на одном известном тебе месте. Где мы сразу два колеса прокололи и, пока его ремонтировали, пиво пили. Помнишь?

— Помню.

— Тогда жду через пятьдесят пять минут. Когда поедете — смотрите по сторонам. Там пейзажи интересные.

— Понял. Понял! — И тут же по внутренней трансляции: — Всем внимание. Полный сбор…

Через десять минут из ворот выехали три машины, набитые бойцами полковника Зубанова. Специально три. Чтобы было удобней наблюдать окружающие пейзажи.

— Разошлись, — коротко сказал в переносную радиостанцию «замок», сидевший в первой машине.

Машины разъехались веером на ближайшем перекрестке. И сошлись еще через три.

— Ну что?

— У меня все чисто.

— У меня непонятно.

— Что значит непонятно?

— Были одни подозрительные колеса. «Пятерка» — «Жигули».

— Номер?..

— 25–17.

— Ну-ка еще раз проверились.

Машины вновь разошлись. И вновь сошлись.

— Точно — «хвост». Вначале «пятерка», потом «семерка». Которая мелькала раньше.

— Мы тоже видели «семерку».

— Отрываемся.

Машины набрали ход и завертели по улицам и переулкам города сложную, но хорошо отрепетированную карусель.

— Я ухожу, — сообщил «замок».

— Добро, командир. Мы прикроем.

Головная машина выскочила из карусели, предоставив возможность оставшимся таскать за собой возможные «хвосты» хоть до вечера.

— Покрутись еще на всякий случай, — приказал «замок».

— Вроде все чисто.

— Тогда поехали на место…

Машина сделала два десятка противоречащих друг другу поворотов и подкатила к пивному киоску, возле которого однажды были проколоты сразу два колеса.

— Вон он!

Зубанов сидел в стороне на деревянном ящике и держал в руках уже почти пустую кружку с пивом. Вторую, аргументирующую его здесь присутствие, кружку.

— Погуди ему.

Полковник услышал сигнал и оглянулся. Из машины ему радостно улыбался его заместитель. Не подвели его бойцы.

Полковник поставил на землю кружку и пошел к машине.

— Прошу, командир, — широким жестом распахнул «замок» багажник с заботливо подстеленным на дно матрасом.

— Плацкарта, говоришь?

— Мягкая. И главное — безопасная. Полковник закинул в багажник ногу, другую и перевалился сам.

— Бензином тут у тебя воняет, — недовольно сказал он.

— Так ведь…

— Ладно, поехали.

«Замок» захлопнул багажник.

Через четверть часа машина въехала в распахнутые ворота бывшего зубановского особняка. Сразу — в подземный гараж. А из гаража по узкой подземной галерее в схрон — вырытую на глубине десяти метров, обитую звукоизолирующим материалом, примитивно благоустроенную комнату. Изначально предназначенную для сокрытия заложников, а теперь вот…

— Все, прибыли.

Здесь полковника достать было невозможно. Здесь он был в безопасности. И даже не потому, что в зарытом глубоко под землю схроне. Потому что среди своих.

Глава 28

В этой комнате было все — стол, стулья, кровать, шкаф для одежды, холодильник, плита для приготовления пищи, телевизор с видеомагнитофоном, книжные полки с книгами и журналами. За перегородкой унитаз, раковина и душ. В общем, все как в обычных квартирах или гостиничных номерах. Кроме отсутствующих окон и входной двери, которая представляла собой бронированный, с торчащими во все стороны рычагами люк. Вроде тех, что соединяют отсеки на подводных лодках.

И кроме еще двух небольших помещений с обитыми толстой, пористой резиной стенами. Предназначенными для особо буйных клиентов.

Полковник Зубанов лежал на вбетонированной ножками в пол койке. И ни о чем не думал. Наверное, впервые за многие месяцы. Просто лежал, тупо уставясь в потолок. Если можно назвать потолком бетонную плиту, покоящуюся на десять метров ниже уровня пола расположенного над ней здания.

Он лежал так уже два дня, стараясь выключить назойливо скребущиеся в его голове мысли. Совсем исключить. Потому что изводить себя сомнениями и предположениями, не имея возможности ничего исправить, — глупо. И опасно. Тем более опасно, что находиться здесь самим с собой придется, возможно, несколько недель. Или даже месяцев. Придется столько, сколько потребуется для того, чтобы там, наверху, все успокоилось. Чтобы милиция нашла настоящего убийцу Хозяина. Или до покупки надежных ксив, если милиция никого не найдет.

Полковник пододвинул к себе телефон и набрал двузначный номер. Трубку взяли. Значит, в помещении посторонних не было.

— Что у тебя? — спросил Зубанов, не представляясь и никак не называя абонента, к которому он обращался.

— Непонятно у меня.

— Что такое?

— Милиция была. С ордером на обыск.

— Когда?

— Утром. А ушли только сейчас. «Сейчас» было далеко за полдень.

— Меня искали?

— Тебя. Все, что возможно, перевернули. В том числе гараж.

— Что говорят?

— Говорят, ты убил своего работодателя. По мотивам мести за несправедливое увольнение.

— Это старо. Что еще говорят?

— Говорят, на винтовке обнаружены твои отпечатки пальцев.

— Мои?!

— Твои.

А вот это было новостью. Причем пренеприятной. Если они пошли на искажение результатов экспертизы, то, значит, в заговоре против него замешаны высшие милицейские чины. Которым лично он ничего плохого не сделал. И которые просто так валить убийство на него не станут. Побоятся лишиться насиженных кресел.

А раз так, то заказ спущен им с верхов. С самых верхов.

Интересное кино получается! Вначале лишили Хозяина его главного охранника, потом, пользуясь его отсутствием, грохнули Хозяина, а теперь, прикрываясь его смертью, хотят подвести того охранника под расстрельную статью, отведя с его помощью подозрение от настоящего убийцы.

Отчего вдруг и отыскались на металлических частях снайперской винтовки отпечатки пальцев, которых раньше не было.

Отпечатки пальцев полковника в отставке Зубанова.

— Подняться к тебе можно? — спросил полковник по телефону.

— Лучше я спущусь.

— Отчего так?

— Я не исключаю, что милиция понавтыкала здесь «жучков».

— А у тебя?

— У себя я все проверил. У меня все чисто. А вот за остальные помещения не поручусь.

— Ладно, у меня — так у меня. Через полчаса Зубанов развинтил входной люк и впустил в свое убежище бывшего своего зама.

— Тихо у тебя тут.

— Как в могиле?

— Как в танке!

— Ладно, давай рассказывай, что там у тебя случилось? На поверхности.

— Приехали. Сунули в нос ордер. Учинили шмон. С собаками и простукиванием стен.

— Что-нибудь нашли?

— Что искали — нет.

— А что не искали?

— Так, по мелочи. Гранаты, пару незарегистрированных пулеметов. Грозились привлечь за незаконное хранение оружия.

— Сказал, что нашел?

— Ну да. Как раз сегодня утром, когда прогуливал собаку. Чтобы не рисковать — спрятал в оружейку. Пошел звонить в милицию, а тут она сама явилась.

— Гранаты — это серьезно. Можешь не отбрехаться. Теперь Хозяина нет, защищать некому.

— Хомут всегда найдется. Была бы шея.

— Не понял! Новая крыша нашлась?

— Так точно.

— Что же ты раньше молчал?

— Так она только сегодня нашлась Вернее, сегодня все окончательно решилось.

— Кто?

«Замок» молчал.

— Не хочешь говорить?

— Не могу говорить. Коммерческая тайна.

— Даже от меня?

— От всех. Хозяин сказал, что если что — голову свернет. Причем не одному только мне.

— Пугает?

— Нет. Этот — свернет.

Покоробила полковника скрытность бывшего зама. Хотя, с другой стороны, и он в бытность свою его начальником тоже всего ему не рассказывал Нормальная практика людей, воспитанных в недрах спецслужб. Все должен знать только один человек. Остальные лишь плохо состыкуемые частности. Только так можно сохранить тайну готовящейся операции. И сохранить участвующих в ней людей.

— Добро, тайна — так тайна.

— Извини, Степаныч. Действительно не могу. Ты под милицией, как под дамокловым мечом, ходишь. Нельзя тебе лишнего знать. Опасно. И нам опасно. И тебе.

Зубанов согласно кивнул. Прав «замок». И действует так же, как действовал бы в его положении сам полковник. Хотя это и обидно.

— Ладно — замяли. Что там с моим делом?

— Стараемся. Ищем подходы к следствию. Пока безуспешно.

— Проработай старые каналы.

— Нет старых каналов.

— Как так нет?

— Так и нет. Отказались от сотрудничества.

— Смерти Хозяина испугались?

— Похоже на то. Испугались. И решили переждать.

— Ищи новых.

— Ищу.

— Что с документами?

— Если липу — можно хоть завтра, В неограниченных количествах. Если натуральные — надо ждать.

— Как долго?

— Может, день. Может, неделю.

— Ладно, неделю подожду. Если на прогулки выпускать будешь. Зекам прогулки положены.

— Какой разговор! Почистим помещения — и милости просим.

— Чисти. А то я тут как в берлоге. Скоро от ничегонеделанья в спячку впаду.

— Два, максимум три дня!

— Чего так долго?

— Новая метла по-новому метет. Так метет, что продыху нет. Но мы постараемся…

«Замок» ушел. Полковник остался. Заключенным в камере-одиночке повышенного комфорта.

Глава 29

— Да, — сказал «замок», приблизив телефонную трубку к губам. — Нет.

— Уверен?

— Абсолютно. Он там как в танке. С заваренными люками.

— Наверх его выпускаешь?

— Редко. А теперь совсем перестану.

— Смотри. Головой отвечаешь!

— Знаю. Некуда ему оттуда деться. В ящике он. Зарытом на глубине десяти метров. Который сам же и построил.

— Как ты считаешь, он не догадывается?

— Нет. Он не может догадаться. Его изоляция аргументирована поиском его милицией.

— А не может он попытаться бежать? Или что-нибудь сделать с собой?

— Вряд ли. Раз он ничего не знает, значит, у него нет причин ни для побега, ни для самоубийства. И нет возможностей. Мы на всякий случай изъяли все опасные предметы. Даже десертные ножи.

— Ладно, будем считать, что ты знаешь, что делаешь.

— Знаю…

* * *

Неладное полковник Зубанов почуял, когда ему отключили электроплиту и стали кормить готовой пищей. Приносимой три раза в день одним из бойцов.

— Здравия желаю, Григорий Степанович.

— Ты чего официантствуешь? — по-простому удивился полковник. — Я бы и сам мог готовить. Чай, не барин.

— Не получится готовить. У нас кабель, который на кухню идет, перегорел.

— Когда?

— Прошлой ночью.

— Чего так?

— А кто его знает? Похоже, короткое замыкание.

— Давно бы времянку перебросили.

— Времянку нельзя. Не положено. Двери не закроются. Надо новый кабель тянуть. Но вы не думайте, мы вам питание наладим лучше прежнего. Вот.

Боец поставил на стол судки и поднос, заполненный аэрофлотскими упаковками с хлебом, маслом, колбасой и прочими одноразовыми закусками.

— Здесь суп. Здесь салат. Здесь второе.

— А есть чем?

— Как чем? Ложкой и вилкой.

— И где они?

— Да вот же. В целлофане. Одноразовые. Ложка, вилка и нож действительно были одноразовыми. Пластмассовыми.

— Ну вы даете!

— Культура.

Какая к черту культура?! Пластмассовые ножи — культура?

— Слушай, а простую ложку и нож нельзя?

— Почему нельзя? Можно. Я в следующий раз принесу.

Но в следующий раз нож не принесли. И в следующий тоже.

Теперь полковник по-другому взглянул на окружающую его обстановку. Например, на отсутствующее, которое раньше было, зеркало. На электрическую, вместо обыкновенной, бритву. На… В общем, на полное отсутствие пригодных для нападения и обороны предметов.

И выходит, что его либо по причине большой к нему любви оберегают от случайных порезов, либо… Либо изолируют в этом бетонном мешке.

Похоже, что изолируют.

Из чего следует, что они… Что его бывшие соратники преследуют какие-то свои интересы. Потому что не сдают милиции и… не выдают металлические ножи.

Почему не сдают? И почему не выдают?

Почему?..

Зубанов поднял трубку.

— Привет, «замок».

— Здравствуй, полковник.

— Надо встретиться.

— Претензии к содержанию?

— К отношению. Вас — ко мне. И к отсутствию столовых ножей. Я жду тебя.

— Хорошо. Буду.

«Замок» прибыл через пять минут.

— Сдали меня? — в лоб спросил полковник.

— Пока — предоставили убежище.

— Для последующей сдачи?

— Может быть, и так.

— Инициатива твоя?

— Нет. Нового Хозяина.

— Я-то каким боком его задел?

— Не знаю.

— Почему сразу не сдал?

— Пытаюсь торговаться.

— Успешно?

— Нет. Проторговался вчистую.

— Меня проторговал?

— Тебя.

Зубанов замолчал.

— Другого выхода не было. Вопрос стоит так, что или ты, или все.

— Что теряют все?

— Работу. Квартиры. Некоторые свободу.

— За незаконное хранение оружия?

— Да. И еще за пособничество особо опасному преступнику.

— Мне?

— Тебе.

— Ты считаешь, что убил я?

— Не знаю.

— Значит, считаешь, что я

— На винтовке были твои отпечатки пальцев.

— Не все ли равно? Раньше тоже случались мертвецы. Но раньше мертвецы не вставали между нами.

— Здесь дело особое. Этот мертвец не наш. Этот мертвец твой. Личный.

— А если я не убивал?

— Все равно. Теперь изменить ничего невозможно. Или в тюрьму идешь ты. Или все мы. Нас прижали в угол.

— Тогда лучше я.

— Мы решили так же.

— Когда?

— Через два дня. Дольше я тянуть не могу.

— Иного выхода нет?

— Есть.

«Замок» вытянул из кобуры пистолет. Вытащил из него обойму. И выщелкнул из обоймы все патроны. Кроме одного. Загнал обойму обратно в пистолет и протянул его рукоятью вперед полковнику.

— Все, что могу.

Зубанов взял пистолет, секунду подумал и, передернув затвор, дослал патрон в ствол.

«Замок» не дрогнул. «Замок» смотрел на полковника и на пистолет и не пытался уйти с траектории возможного выстрела.

Но выстрела не последовало. Ни в ту, ни в другую сторону.

— На. Забери, — сказал Зубанов. — Стреляться я не буду. Потому что слишком многие этого хотят. «Замок» принял пистолет и сунул его в карман.

— Извини, командир.

«Замок» не был предателем. Был военным диверсантом, который ради сохранения целого был научен и умел жертвовать частным. Например, ради спасения боевой группы жертвовать отдельными бойцами. Или даже командиром. В боевых или приближенных к ним условиях.

Сложившиеся условия были почти боевыми. Хозяина убили. Причем не исключено, что убил бывший начальник его охраны и непосредственный командир «замка», полковник Зубанов. Потому что имел к тому основания, не имел алиби и оставил на затворной части винтовки отпечатки своих пальцев.

Само по себе убийство «замка» трогало мало. Трогало то, что полковник не согласовал с ними свои планы. И тем подставил под удар личный состав Вначале выстрелом. Потом побегом.

Но даже если предположить, что полковник не виноват, что он никого не убивал, все равно он остался в одиночестве и остался в стороне. И значит, сдавать следовало его, сохраняя личный состав. И сохраняя нового командира. То есть себя.

Такое решение было наиболее целесообразным в сложившейся ситуации. И значит, единственно верным!

— Прощай, командир!

— Будь здоров!

Зубанов тоже не считал своего бывшего зама предателем. Потому что в аналогичных условиях поступил бы точно так же. Точно так же, как тот поступил с ним…

Глава 30

Полковник лежал на койке и подводил итог своей жизнедеятельности. Печальный итог. Потеря службы. Теперь вот потеря работы. В самом скором времени — свободы. И самая страшная потеря — потеря друзей. Бывших своих сослуживцев.

Он снова остался один. На этот раз — совершенно один! Без работы, семьи, близких ему людей. Но самое главное — без иллюзий. И значит, без перспектив.

Зря он не взял предложенный «замком» пистолет.

А может, не зря.

Он проиграл свой бой. Но он не капитулировал. Не сдался на милость победителя. Потому что никогда не сдавался.

Он, конечно, проиграл, но еще не убит. И значит, может попытаться чуть дороже, чем ему предложили, продать свою жизнь.

Да — он один! И в этом его слабость. Но и сила. Одному терять нечего. Кроме жизни. Которая при нынешнем раскладе не в счет.

Полковник внимательно огляделся по сторонам. Более внимательно, чем раньше. Он искал средства защиты. Искал оружие, пригодное для боя.

Например, кровать…

Кровать вбетонирована в пол, но у нее есть каркас. Металлический каркас. Который можно попытаться разломать на отдельные отрезки, получив увесистые металлические дубинки. У стульев можно выломать ножки…

Полковник сбросил с кровати матрас.

— От сволочи!

Кровать была нестандартная. Сваренная из массивных уголков, между которыми были растянуты пружины, Такую кровать разобрать было невозможно. Но можно было выдернуть из сетки соединяющую пружины проволоку.

Полковник несколько раз сильно в месте соединения пружин ударил ногой по сетке. Проволочные дужки разогнулись и свободно повисли. Зубанов освободил их, расправил по всей длине, одну из сторон согнул кольцом и обмотал плотными слоями ткани. Другую — заострил. Получились небольшие, наподобие шила, заточки.

Теперь он был относительно вооружен. Причем не только кроватной проволокой и ножками стульев. Но еще готовностью драться. Готовностью убивать. И умирать. Именно этим, а не заточенной о металлическое ребро кровати проволокой он был опасен.

Встать за дверью, ведущей в туалет, дождаться, когда они откроют дверь, или самому распахнуть ее, заклинить стулом в полуоткрытом положении и, пропуская противников по одному, бить их в не защищенные бронежилетом части тела. Бить в лицо. И в горло.

А еще лучше вырубить свет и затаиться левее дверного проема…

Полковник много раз отрепетировал будущий бой. Он вставал за дверь, приоткрывал ее, засовывал между ней и стеной стул и бил воображаемого противника в воображаемое горло заточкой.

Снова вставал и снова бил!

Потом выключал свет и, передвигаясь в полной темноте, снова бил! На ощупь Заранее до сантиметра выверив свое местоположение и траектории ударов. И точно представляя, где может быть лицо открывшего дверь врага.

И этим умением драться в полной темноте он был тоже сильнее противника.

Он был сильнее противника по многим пунктам. Но победить не мог. В принципе не мог. Потому что был один против многих. И был не в открытом на четыре стороны поле, а в замкнутом, с единственным выходом помещении. Он мог убить одного, двух, трех врагов. Мог даже четырех! Но пятый должен был убить его. Хотя бы потому, что заточка против пистолета не оружие.

Из этого бетонного мешка полковнику выхода не было.

Он это знал и был к этому готов.

Ночью, в конце вторых суток, зазвонил телефон.

— Да!

— Это я, полковник.

— Я понял. Когда?

— Теперь.

— Значит, уже приехали?

— Приехали. Через десять минут они будут у тебя.

— Спасибо, что предупредил.

— Я могу что-то для тебя сделать?

— Можешь. Прикончи легавых и брось мне вниз их головы.

— Нет. Этого не могу. Если что-нибудь попроще…

— Тогда — спасибо. Все, что ты мог сделать, ты уже сделал.

— Последнее слово.

— Говори.

— Прости, полковник.

— Бог простит.

Трубка зазвучала гудками.

Зубанов подошел к двери. Открыл ее. И, с корнем вырвав провод, бросил в темный коридор телефон. За ним, один за другим, стулья. Матрас. Телевизор. И все, что попало под руку.

Он загромождал подходы к двери, лишая превосходящие силы противника маневра. Об эти стулья и телевизоры его враги должны были спотыкаться, должны были падать, должны были мешать друг другу. Этот бытовой хлам выполнял функции противотанковых ежей, защищающих танкоопасные направления.

Ладно, пусть идут. А там посмотрим, кто кого. И кто — скольких.

Полковник подтащил к двери, прислонил к стене ножки стульев, сложил в нагрудный карман ручками вверх заточки. Три — две остриями вверх и вниз и одну между пальцев вперед — зажал в кулак правой руки.

Еще раз осмотрел поле скорого боя и выключил свет.

Теперь он был готов к отражению атаки. Теперь он…

В конце тоннеля замелькал свет. Послышались невнятные голоса. Полковник бесшумно прикрыл дверь. Прикрыл, а не закрыл, чтобы иметь возможность мгновенно ее распахнуть. И, стараясь дышать как можно тише, затаился.

Мелькающие в лучах фонариков фигуры приближались к двери. Их голоса слышались уже рядом. Полковник приподнял и напряг правую руку.

Ну давайте, давайте..

Идущий впереди человек, запутавшись ногами в разбросанном мусоре, выматерился.

— Он здесь вещи разбросал. Чтоб мы ноги перелома™.

Сделал последний шаг, остановился. В двух метрах от двери, за которой затаился полковник.

— Давайте!

Сзади ему передали длинный, с приваренным на конце кольцом шест. Он продвинул его дальше и ткнул им в дверь. Недостаточно сильно ткнул, потому что шест, лязгнув, соскользнул с металла двери.

«Что это за звук? — насторожился полковник. — Железо — по железу! Они пытаются открыть дверь! Пытаются не руками, багром. Или чем-то похожим на багор».

Лязг повторился.

Они не будут протискиваться в узкую щель между дверью и стеной. Не будут подставляться под его заточки. Они откроют дверь багром, оставшись в двух-трех метрах от нее. Они поняли, что он будет ждать их. Что будет сопротивляться. Они догадались…

Теперь их не достать! Если только… Если только не броситься вперед, как только дверь откроется.

Конец шеста, попав в какое-то углубление, прочно уперся в дверь. Человек навалился на шест. Ему помогли. Дверь стала медленно открываться.

Вот! Сейчас!

— Включайте.

В коридоре ярко вспыхнула электрическая, подтянутая из гаража, мощная лампа. Полковник зажмурился.

«Все, конец! — мгновенно подумал он. — Ослепили и теперь пристрелят! Но можно успеть прихватить с собой…»

Он, выставив перед собой заточку, бросился вперед, но дверь была открыта недостаточно широко. Дверь придерживали снаружи.

— Не дури, полковник! — сказал чей-то голос. Свет метнулся в сторону и перестал бить в глаза. Теперь лампа освещала наступающих. Зачем наступающих?! Если надо — его! Полковник сместился в сторону, чтобы можно было увидеть все пространство коридора. И увидел… Увидел напряженно замершие вдоль стен фигуры. Очень знакомые фигуры. Безнадежно знакомые фигуры.

Перед дверью стояли его бойцы. Оружия в их руках видно не было.

— Вы?..

Полковник опустил руки. Заточки глухо ударились о бетонный пол. Продавать свою жизнь за жизнь своих бывших друзей он не мог.

— Как же вы?..

Бойцы молчали, плотно прижимаясь спинами к стенам коридора. Они пропускали своего бывшего командира. И отворачивали лица от лица бывшего командира.

Полковник прошел по коридору. Полубоком, стараясь не задевать телом бойцов.

— Извини, командир…

За ними с развернутыми от бедра автоматами стояли облаченные в бронежилеты и каски с забралами омоновцы.

— Руки! Руки за голову! — разом заорали они, потрясая «АКСами». — Быстро! Стрелять будем!

— Здесь? Где кругом стены? — тихо спросил полковник.

— Молчать!

Омоновцы прыгнули, ударом ног в пах свалили Зубанова на землю, сели сверху, завернули, защелкнули в наручники руки.

— Вы поаккуратней! — крикнули из полумрака зубановские бойцы.

— Чего-чего?

— Руками не машите! А то…

— Что — а то?

Омоновцы, вошедшие в раж, перешагнули поверженное тело и надвинулись на огрызающихся бойцов.

— Чего — а то? Договаривайте, не бойтесь.

— Вас, что ли?

— Нас!

— Вас пусть алкаши боятся! Которые вам по силам.

— Чего?!

— Ты своей железкой поосторожней маши. А то не дай бог стрельнешь. В себя.

— Чего-чего!!

Вышедший вперед омоновец замахнулся автоматом, пытаясь достать обидчика прикладом. Но тот достал раньше. Ногой в коленную чашечку.

Омоновец охнул и согнулся пополам. Боец перехватил автомат и сильно толкнул обезвреженного противника назад. Омоновец упал на придвинувшихся милиционеров.

— Полундра!

Овладевший автоматом боец не стал продолжать драку, он вдруг быстро и неожиданно опустился, встал на четвереньки, сильно упершись в землю руками и ногами. Сзади на него один за другим напрыгнули его товарищи и, оттолкнувшись ногами от спины, свалились сверху на омоновцев, обрушивая весом своих тел всю цепь.

Стрелять в этой ситуации было безнадежно. И драться тоже. Тяжелая амуниция омоновцев не позволяла им по-настоящему развернуться. И не позволяла бойцам Зубанова бить их по мордам. Бойцы били кулаками туда, где не было бронежилетов. Докуда они не доставали. Уж лучше бы этих бронежилетов не было вовсе!

— На!

— Получай!

— Мент поганый!

— Ах, ты так!..

Потасовка длилась недолго. От выхода, перекрывая крики дерущихся, оглушительно простучал автомат. Пули, соскребая с потолка каменную крошку, ушли в открытую дверь убежища.

— Всем замереть!

— Ты что творишь? Ты же своих зацепишь!

— Брось, дурак, пушку!

— Петро! Работай автоматчика!

— Счас я его!

— Не двигаться! Пристрелю всех, кто шевельнется!!

— Это мы еще посмотрим!

Бойцы вздернули к потолку сжимающих низ бронежилетов омоновцев. Прикрылись ими, как щитом.

— Давай, стреляй!

— Всем лежать!

Ополоумевший милиционер послал короткую очередь в пол. Срикошетившие пули ударили в потолок и снова в пол. Сзади кто-то сдавленно охнул.

— Ах ты гад!..

Клацнул затвор трофейного автомата.

— Счас я его!..

Два пальца плотно обжали железо спусковых крючков. Еще мгновенье…

— Отставить! — перекрыл шум голос Зубанова. — Отставить! Всем!!

Бойцы, повинуясь хорошо знакомому им командирскому гласу, замерли.

— Прекратить драку! Их больше. Там, в гараже И в городе. Их все равно больше! Бойцы замешкались.

— Он верно говорит Их больше. Со всеми не совладать.

Бойцы оставили омоновцев.

— Ладно, банкуйте.

Встали, отступили на исходные позиции, поддерживая за руки пострадавших в драке товарищей.

Омоновцы на четвереньках, матерясь и придерживая пострадавшие в драке места, потянулись к выходу в гараж. Навстречу им, размахивая оружием, бежало многочисленное подкрепление.

— Вы что? Что у вас?

Омоновцы лишь матерились и мотали касками.

— Кто это вас? Кто? Они? Они?!! Подкрепление рванулось вперед.

— Ну все!

— Не надо. С ними, — тихо крикнули омоновцы. Бойцы Зубанова, прикрыв собой раненых, приготовились к отражению атаки Но милиционеры увидели два направленных в их глаза трофейных автомата И увидели на все готовые лица Главное — лица!

— Отдайте автоматы.

— Нате — возьмите.

Милиционеры нерешительно переглядывались и переминались с ноги на ногу. Запал атаки в них иссяк, и теперь они уж точно не хотели лезть под пули.

— Да хрен с ними! Куда им отсюда деваться, — махнули рукой милиционеры.

— Бери этого. И пошли.

Подхватили под мышки полковника и потащили к выходу.

Вытолкнули в гараж, на руки заполнивших помещение милиционеров.

— Ну что там?

— Психи там. С автоматами.

— А что же вы их не обезоружили?

— Поди обезоружь. А мы поглядим. К милиционерам протиснулся какой-то гражданский чин.

— Что у вас там происходит?

— Гранаты нужны. Слезоточивые. Без гранат туда лучше не соваться. Они точно с придурью…

Что ответил гражданский, Зубанов не слышал. Его, раздвигая толпу толкущихся без толку милиционеров, выволокли во двор и впихнули в машину. Почему-то в автобус.

— Кого еще ждем? — спросил водитель.

— Никого не ждем. Все здесь. Поехали.

Автобус выехал из ворот. Но свернул почему-то не в город. Свернул в противоположную сторону.

Зачем?

Пересек два перекрестка и въехал во двор строящегося здания.

— Здесь притормози.

— Где?

— Да хоть где.

Автобус замер.

Бывшие в салоне пассажиры встали и задернули шторки на окнах.

— Узнаешь?

Полковник всмотрелся в лица. И верно, знакомые лица.

— А это узнаешь?

Мужчина приподнял рукав и продемонстрировал круговой по запястью бинт.

— Узнаешь, гад?

Мужчина придвинулся ближе.

— Да вы что, мужики, я же поскользнулся. Я же не специально.

— И кусался не специально?

— Ну да! Испугался сильно. И сдуру…

— Вот гад! — восхитился кто-то.

— Не специально, говоришь? — тихо спросил травмированный наручниками оперативник. — А я — специально!

И от души ударил полковника в челюсть.

Стоять на ногах полковник не стал. Упал от греха подальше. Бить его, лежащего в узком проходе между кресел, было затруднительно.

Но очень хотелось.

— Пусти меня. Меня пусти!

— Да отойди ты в сторону, а то я не достаю!

— Сдвинься! Сдвинься, чтоб тебя!..

Оперативники, мешая друг другу, бестолково суетились подле лежащего тела. Прыгали с сиденья на сиденье. Тыкали куда-то вниз кулаками.

— Ну дайте же мне!

Несколько ударов достигли цели.

— На!

На!

На!..

— Все, хватит. А то вы его прикончите.

— И поделом бы!

— Все, я сказал. Все! Отлипните от него! Оперативники расступились, подняли полковника и швырнули на сиденье. И швырнули ему на ноги какую-то пропахшую машинным маслом тряпку:

— На, утрись!

Полковник провел тряпкой по окровавленному лицу.

— Вы еще будете? Или все?

— А тебе еще хочется?

— Нет. Мне достаточно.

— Тогда молчи!

— Молчу!

Полковник дружелюбно улыбнулся разбитыми губами. По-настоящему дружелюбно, потому что легко отделался, если учитывать обстоятельства его недавнего побега.

— Вы с ним закончили? — спросил водитель.

— Закончили. Можешь заводить. Автобус вырулил со двора на улицу.

— В управление?

— Туда.

Оперативники поправляли одежду, стирали платками с кулаков и обуви кровь, оглядывались на побитого полковника.

— Это чтоб тебе впредь бегать неповадно было! — сказали они.

— Да я не бегал!

— Ну тогда, значит, мы — не били. Автобус въехал во двор горотдела милиции. Развернулся, сдал к воротам КПЗ. Гуднул. Из будки вышел милиционер.

— Чего вам?

— Привет, Михалыч! Давай открывай свою богадельню. Мы тебе клиента привезли. Старого.

Михалыч подошел к автобусу, поднялся в салон.

— Ну-у! — обрадовался он, узнав лицо беглого подследственного. — Отбегался, родимый.

Спустился со ступенек, распахнул ворота.

— Проезжай!

Автобус втиснулся в узкое пространство внутреннего дворика.

— Выходи! Полковник вышел.

— Руки за спину! Сцепил руки за спиной.

— Теперь ступай! Знаешь куда?

— Помню.

Полковник поднялся по ступенькам на крыльцо, шагнул в предупредительно открытую дверь. Из которой, несколько дней назад, он думал, ушел навсегда.

Не ушел.

Не смог.

Не получилось…

Глава 31

И снова.

— Где ты был с одиннадцати до трех часов дня двенадцатого числа? Где?

— В парке.

— Что ты делал в парке?

— Отдыхал.

— Кто может подтвердить, что с одиннадцати до трех дня ты был в парке?

— Все, кто был в парке.

— Кто конкретно?

— Все без исключения.

— Издеваешься, гад?!

И тут же удар открытыми ладонями по ушам.

— Ну что, вспомнил, где ты был с одиннадцати до трех часов дня двенадцатого числа?

— Вспомнил.

— Где?

— В парке… Снова удар.

— Если ты, гад, будешь продолжать валять ваньку, я тебя в камеру к блатным переброшу. Понял? Переброшу и шепну им, что ты не просто зек, а мент поганый. Ведь ты бывший мент? Только секретный? И значит, все равно мент. А они ментов — сам знаешь!.. Им мента — только дай! Им мента обидеть — доблесть. А знаешь, как они обижают? Знаешь? Они опускают. На самое дно! Догадываешься, как опускают? Вначале на карачки опускают. А потом опускают! По полной программе! Так, что мало не покажется! А знаешь, сколько их в камере? Всего? Двадцать человек. Целый хор. И каждый на ментов зуб имеет! А ты мент! И значит, ни один тебя не минует! Ни один! И знаешь, чем тебе это чревато? Тем, что ты рискуешь помереть на карачках! Потому что хоровое исполнение не всякая профессиональная проститутка выдерживает, а ты в этом деле девица. И если ты помрешь, это для тебя лучший исход будет. Потому как, если ты, не дай бог, не помрешь, будут тебя по этому делу пользовать в других камерах. Всю оставшуюся жизнь. Потому что ты теперь мент поганый, а станешь мент опущенный. И зачем тебе это надо? Ну, говори — надо? Или не надо?

— Не надо.

— Не вижу, что не надо. В упор не вижу! Или, может быть, ты меня дуришь? Может быть, ты по этому делу? А?

— Нет. Я по другому делу.

— А чего же тогда упираешься?

— Я не упираюсь. Я отвечаю на вопросы.

— Насчет парка?

— В том числе насчет парка.

— Вот падла! Сергеев!

— Я! Товарищ капитан.

— Веди его в камеру. Пока его.

— Есть!

— А ты на досуге подумай. Насчет того, в какой тебе камере сидеть. В своей. Или чужой. Хорошенько подумай. Потому что мое терпение не бесконечно. Мое терпение уже почти исчерпалось. Его почти уже нет! Уведи его.

— Руки за спину!

Полковник привычно забросил руки за спину.

— Пошли!..

Ну пошли так пошли.

Полковник шел по коридору к своей камере и на ходу соображал, что делать дальше. В чем был следователь прав, так это в том, что ему следовало подумать. Хорошо подумать. Очень хорошо подумать! Или… Или в недалекой перспективе познакомиться с блатными.

Нет, надо что-нибудь придумать. Обязательно придумать!

Только что?

Признаться в совершении преступления?

Признаться можно. Но что дальше? Дальше его повезут на следственный эксперимент, попросят показать, куда он шел, что делал, где бросил винтовку…

Куда шел, он, допустим, сообразит на месте. Потому что там уже побывал. Куда бросил винтовку — может ошибиться.

Затем они потребуют показать, куда он спрятал гранаты и пистолет. Которых не было, которые он придумал лишь для того, чтобы иметь возможность бежать. Но в которые следователи поверили.

Хорошо, допустим, он убедит их, что это блеф. И убедит, что не запомнил, куда точно бросил винтовку.

Но начнутся очные ставки. И ни один житель того дома его не опознает. Потому что он там не был.

Но самое главное — после того, как следователи уверятся, что стрелял он, они начнут его спрашивать о заказчике убийства. И снова начнут бить и грозить блатной камерой.

То есть, как теперь ни крутись, все вернется к началу. К мордобою и блатарям.

И завершится судом, где. обвиняемому в предумышленном убийстве подследственному впаяют расстрельную статью. Заменят расстрел пожизненным сроком и запрут до конца дней в камере-одиночке.

И зачем тогда признавать свою вину теперь?

Не стоит признавать!

Но, с другой стороны, не хочется рисковать здоровьем и честью.

И что же тогда делать? Как избежать избиений и позора, пытаясь избежать пожизненного заключения?

Как?

Только если найти алиби, найти защитников или найти способы давления на следствие. Или на тех людей, что направляют следствие.

Только если так!

На кого же можно опереться? Из тех людей, кого он в бытность свою хранителем тела Хозяина узнал.

Начальник горотдела милиции. С этим он встречался всего несколько раз, в официальной обстановке и по официальным поводам. Хозяин наверняка встречался в неофициальной, но своего главного телохранителя на эти встречи не брал. Выходит, что начальник горотдела не помощник.

Его замы. Неоднократно получали от Хозяина за предоставленные ими мелкие услуги деньги. В том числе через начальника службы безопасности. Через него, Зубанова. Можно попробовать нажать на них. Но что из этого выйдет, не известно.

Следователи и прочая мелкая милицейская обслуга. Которая его теперь допрашивает. До этих Хозяин не опускался, предпочитая общаться с начальством. И значит, подходов к ним нет.

С милицией все.

Дружки-приятели, партнеры и коллеги Хозяина. На этих надеяться не стоит. Эти после гибели главного своего конкурента заняты единственно тем, что грызутся как бешеные собаки, деля его наследство.

Администрация и прочие городские начальники тоже вряд ли захотят помочь безродному, лишившемуся высокого покровителя подследственному. Тем более что нельзя исключить, что они участвовали в заговоре против Хозяина. Раз того шлепнули на пороге городской администрации. И теперь они, как и все прочие, заинтересованы как можно быстрее закрыть дело, свесив собак на первого угодившего под следствие лоха. В данном случае на него, полковника.

Эти тоже не подходят. Как и все другие.

Получается тупик?

Нет, абсолютных тупиков в жизни не бывает. Если нет подходящих людей, надо искать меры воздействия на неподходящих.

Что же может заставить всех этих милицейских и прочих начальников проявить благородство? Только силовое давление. Сверху. А если снизу, но тогда в форме аргументированных угроз или серьезного компромата.

Можно их запугать, сидя в следственном изоляторе?

Нет.

Есть на них компромат?

Тоже нет.

Хотя есть много разнообразной, которую к делу не пришьешь, информации, насчет того, кто, что, когда, от кого и сколько брал. Информации, что называется, из первых рук. Сам давал. Но документального подтверждения многочисленных фактов передачи денег нет. И значит, это не более чем слухи.

Начальников одними только слухами не уцепить…

Впрочем… А что, если вопрос поставить иначе? Если вопрос рассмотреть не в плоскости поиска компромата, а его использования. Ведь для того, чтобы компромат использовать, не обязательно его иметь!

Что, если так?

Полковник оживился. Он знал расклад сил в городе, знал, как и по какому поводу взаимодействовали папы города с его отцами. И значит, мог этими знаниями воспользоваться.

Вряд ли он сможет кардинально разрешить свои проблемы, но хотя бы избежит блатной камеры. Что уже результат.

Ну и значит…

Следующий допрос полковник ждал с нетерпением.

— Предупреждаю тебя об ответственности за дачу ложных показаний, — предупредил следователь. И кивнул в сторону.

Три стоящих у стены милиционера с зажатыми в руках дубинками придвинулись и нехорошо заухмылялись, глядя на полковника. Здесь ответственность за дачу ложных показаний наступала сразу.

— Понял?

— Понял.

— Тогда я должен задать тебе несколько вопросов, касающихся…

— Я не буду отвечать.

— Чего?

— Вам я не буду отвечать!

— А нам? — оскалились милиционеры с дубинками.

— Вам тем более.

— Это мы еще…

— Я требую встречи с полковником Сидоренко.

— Ты с ним уже встречался. На свою голову. Еще хочешь?

— Хочу.

— Он не станет с тобой встречаться.

— Почему это?

— Ты для него слишком мелкая сошка.

— А вы ему скажите, что я прощаю ему долг. Потому что теперь, на ближайшие двадцать лет, деньги мне не нужны.

— Полковник должен тебе?!

— Да. Пятнадцать тысяч долларов.

— Он тебе должен пятнадцать тысяч «зеленых»?!

— Ну да. Пятнадцать. Я давал их на одно дело, а теперь ладно. Теперь я ему их прощаю. И хочу подтвердить свои слова при личной встрече.

— А ты часом не врешь?

— Спросите у полковника Сидоренко.

— Ну если…

Следователь поднял трубку. И тут же положил ее обратно. Подумал секунду. И снова поднял.

— Товарищ полковник. Это я.

— Что у тебя опять?

— Тут подследственный Зубанов… Он сказал… Такую чушь сказал…

— Что сказал?

— Он сказал, что вы… Что он… Что он прощает вам долг. Пятнадцать тысяч долларов. Я понимаю, что это…

— Сейчас буду!

Следователь очень аккуратно положил трубку на рычаги.

— Сейчас придет.

Милиционеры недоуменно переглянулись. Как же это так получается? Полковник вот у этого подследственного пятнадцать…

Дверь распахнулась.

— Ну-ка выйдите отсюда. Все.

— Но, товарищ полковник…

— Я сказал — пошли отсюда. Мне с ним потолковать надо с глазу на глаз.

— Может, его к батарее пристегнуть? — предложил следователь. — На всякий случай.

— К батарее? Давай к батарее. Зубанова подтянули к окну и пристегнули к трубе батареи наручниками.

— Разрешите идти?

— Я же уже сказал! Пошли все вон! Следователь и милиционеры вышли. Полковник вплотную придвинулся к Зубанову.

— Ты что, гад, такое говоришь?..

— Я долг прощаю.

— Какой долг?!

— Ваш — мне. Я дал вам деньги, чтобы вы кое-что узнали для Хозяина…

— Какого на хрен Хозяина?!

— Боровицкого.

— Нет Боровицкого. Покойник твой Боровицкий.

— Боровицкого нет. А деньги есть.

— Ну ты козел!

— Если мы будем говорить в таком тоне, я передумаю.

— Что передумаешь?

— Прощать долг…

Полковник ударил Зубанова под дых.

— И вспомню о прежних взятках.

— Что?!

— Да — взятках. Зафиксированных на пленке. Полковник застыл с поднятой в замахе рукой.

— Врешь!

— Неужели вы думали, что Хозяин не контролировал меня? А вдруг бы я эти деньги вместо того, чтобы передать, украл? Я был вынужден для отчета вести аудио-, а иногда видеозапись.

— Врешь!!

— И потому иногда при передаче денег старался вызвать вас на разговор. И называл сумму. Помните?

Ничего такого полковник не помнил. Но поверил, потому что исходил из худшего.

— Ладно, я верну тебе доллары.

— Зачем подследственному доллары? От следователей откупаться?

— Хорошо, говори, чего ты хочешь?

— Встречи с начальником горотдела.

— С кем?

— С начальником горотдела.

— Да ты что! Он…

— Он мне деньги должен!

— Он?

— Ну да. А что, разве он не человек? Такой же, как вы.

— Я сейчас тебя урою здесь…

— И тогда общественности и отделу по борьбе с коррупцией и должностными преступлениями вашего министерства станет все известно. О нем. И о вас.

— Гнида!

— Зачем так грубо?

— Затем, что ты…

— Всего лишь предусмотрительный человек. Который, имея с вами дело, догадался собрать известного рода информацию, продублировать ее и сложить в банковских ячейках. Из которых ее в любой момент могут изъять и могут разослать по указанным на конвертах адресам мои друзья…

— Ты лжешь! Ты пугаешь!

— Может, пугаю. А может, и нет. На вашем месте я бы это не проверял. Впрочем, если вы так желаете…

— Хорошо. Я попробую сделать то, что ты просишь.

Через полчаса в кабинет пожаловал начальник городского отдела внутренних дел.

— Что он хочет? — обратился он к своему заму, минуя Зубанова.

— Он просил встречи с вами.

— Зачем?

— Я хотел поговорить с вами… — попытался напомнить о себе Зубанов.

— Зачем он хотел встретиться со мной?

— Я хотел…

— Он сказал, что располагает информацией, которая может быть передана в министерство.

— Какой информацией?

— Порочащей честь и достоинство работников нашего горотдела.

— Мерзавец.

— Я посчитал нужным сообщить вам…

— Зря посчитал. Если обращать внимание на каждого мелкого шантажиста…

Начальник горотдела играл на понижение. Сбивал цену информации, о которой говорил Зубанов.

— Узнай у него, что он хочет? — сказал начальник горотдела и встал. — Потом доложишь мне.

— Ему я все равно ничего не скажу, — подал голос Зубанов. — Например, не скажу про закрытие дела о покушении на инспектора налоговой полиции Илюхина, не скажу об участии СОБРа в «стрелке» между…

— Выйди! — коротко сказал начальник горотдела своему заму.

Тот тихо прикрыл за собой дверь.

— Чего ты хочешь?

— Пока — чтобы меня оставили в покое ваши держиморды.

— Я не могу вмешиваться в работу следователей.

— Вы не можете?! А почему же тогда по просьбе покойного Боровицкого и по вашему прямому распоряжению из дела таможенников были изъяты вешдоки?

— Ты!..

— И были…

— Чего ты добиваешься? Чего?!

— Цивилизованного обращения с подследственными — сегодня. И свободы — завтра.

— Это невозможно. Дело находится под контролем городской администрации.

— Мое предложение касается в том числе городской администрации. Потому что городская администрация тоже фигурирует в моих, положенных в банковские ячейки, документах. Так же, как вы.

— Берешь на пушку?

— Скорее на мушку.

— Откуда ты можешь знать про администрацию?

— Например, от Боровицкого. Который водил дружбу с первыми лицами города. Много чего знал. И много чего порассказал мне.

— Это слова.

— Не только. По его просьбе я завел на наиболее значимых людей города и области досье. И регулярно пополнял их, собирая информацию через осведомителей и покупая копии документов у сведущих людей. Кроме того, опять-таки по просьбе Боровицкого, я вел запись всех его встреч и разговоров, для чего всегда носил с собой диктофон. Что вам могут подтвердить мои работники. Не верите?

— Не верю!

— Можете прослушать кое-какие записи, хранящиеся в моем кабинете.

— Опять блефуешь. Мы делали обыск и никаких кассет не нашли.

— Искать не умеете. Откройте мой сейф…

— Мы вскрывали сейф и ничего…

— Откройте еще раз и снимите заднюю стенку. Она фальшивая. Сзади, в корпусе, вместо песка кассеты. Возьмите их и прослушайте. И убедитесь…

Начальник горотдела быстро встал и вышел.

Десять минут туда, пять там, десять обратно и пять на прослушивание, прикинул Зубанов. Через полчаса он должен быть здесь. Если клюнет. Если клюнет на те записи, что там есть…

Начальник горотдела прибыл позже. Начальник горотдела прибыл через пятьдесят пять минут.

— Ну как?

— Чушь! Я прослушал выборочно несколько кассет. Я не услышал там знакомых голосов. Кроме совсем второстепенных.

— Совершенно верно. Не буду же я такую важную информацию хранить в личном, который будут обыскивать первым, сейфе. Знакомые вам голоса, вместе с досье, лежат в надежном месте. Копии — в трех банках. В сейфе — отходы производства. Теперь убедил?

— Ни в чем ты меня не убедил. Даже если представить, что ты располагаешь каким-то компроматом…

— В кассеты вы тоже не верили, а они вот они.

— Хорошо, допустим, на одно мгновенье допустим, что ты не врешь, что у тебя есть порочащая администрацию города информация. Допустим, мы в это поверим. И выполним часть твоих просьб. Где тогда гарантии, что, если условия содержания изменятся, ты не пустишь компромат в ход?

— Я дам сообщение о том, чтобы их придержали.

— Как дашь?

— А вот это не ваша забота.

— А как же ты можешь дать сигнал, чтобы их не пускали в ход, если ты находишься здесь?

— Дам. Можете быть уверены. Но еще в большей степени можете быть уверены, что они отправятся по адресам, если я как-нибудь ненароком покончу с собой в камере или умру от побоев.

— Я тебе не верю.

— Это ваше дело. Но передать мой ультиматум своим гражданским начальникам вам придется. Потому что вы можете решать за себя, но не можете за них. За них — они будут решать сами.

— Гад ты!

— Пусть так. Но когда дело идет о своей жизни, чужие карьеры не в счет. Вы загнали меня в угол, вам меня оттуда и вытаскивать, — твердо сказал Зубанов. — Если в моей судьбе в течение ближайшей недели ничего не изменится — пакеты пойдут по назначению.

И вдруг замолк. Потому что увидел ситуацию совсем в ином ракурсе. Потому что подумал…

Глава 32

Куда бы он, имей компромат в действительности, а не в воображении, послал его? Кто способен вытащить его с нар?

Министерство внутренних дел? Вряд ли. Они не станут выносить сор из избы. Они в первую очередь позаботятся о чести мундира. Поостерегутся вытягивать всю коррумпированную цепочку. Максимум — уволят на пенсию начальника горотдела.

Кого еще может заинтересовать компромат на городскую власть?

Правительство? Его такими масштабами не впечатлишь. В правительстве привыкли мыслить миллиардами пропадающих из бюджета долларов. А тут всего лишь миллионы. Что касается самого факта коррупции и сращивания власти с бизнесом и преступным элементом, то покажите регион, где такого нет. Правительство скорее заинтересуется кристальной честностью главы города, чем его коррумпированностью.

Нет, правительство не подходит.

Федеральная служба безопасности? Эти — да. Эти за подобное дело могут ухватиться. Но есть одно «но». Ему туда обращаться не след. Безопасность раньше заинтересуется им, Зубановым, чем предложенным им компроматом.

Кто остается?

Прокуратура? По идее, коррупция ее прямое дело. А по-настоящему все спустится до уровня городского прокурора, у которого тоже рыльце в пушку. Который тоже… Причем до самого последнего дня. Потому что его «БМВ» мелькнул на последней встрече Хозяина с прочими непоследними в табели о рангах лицами. С главой городской администрации, начальником горотдела милиции и кого-то из штаба округа, потому что та «Волга» имела армейские номера и была приписана к гаражу командующего округом.

Стоп!

Вот и еще одна заинтересованная в компромате сила. Военные! Потому что Боровицкий и власть, а теперь власть и неизвестно кто, эксплуатируют военный аэродром. С ведома и при возможном попустительстве бывшего на встрече высокопоставленного работника округа.

Это уже гораздо интересней.

Военные — та сила, которая может встать над местной дракой. Или влезть в драку для того, чтобы потянуть одеяло на себя. Для чего им надо будет вытянуть с нар его, Зубанова. Который знает закулисную городскую кухню.

Вариант?

Вариант!

Правда, теоретический, так как компромата нет. Компромат выдуман.

Но все равно вариант. Потому что, как обернется дело в будущем, — неизвестно…

Больше полковника не беспокоили. Допрашивали вяло, для проформы, чтобы только заполнить очередной, для отчета о проделанной работе, бланк. Били мало и несильно. И быстро отправляли в камеру.

То, что почти не били, — хорошо.

То, что не разговаривали, не торговались, — плохо. А может, очень плохо. Это — как повезет…

Через неделю в камеру вошел человек в хорошо сидящем штатском костюме.

— Майор Федеральной службы безопасности, — представился он.

— Гэбэшник?

— Можно и так. Раньше, когда было государство, было ГБ. Теперь ФСБ.

— Я нанес какой-то урон обороноспособности страны?

— Никоим образом! Я здесь неофициально.

— Зачем?

— Насколько я знаю, мы коллеги?

— Мои коллеги — пенсионеры. А вы, я так понимаю, пока еще служите?

— Служу.

— Ну значит, мы по разным ведомствам. Так что задавайте свои вопросы.

— Вопросов как таковых у меня нет Есть интерес к вашему бывшему шефу. В связи с рядом других дел.

— К Боровицкому?

— Совершенно верно. Как вы думаете, кому была выгодна его смерть?

— Всем.

— Можно точнее?

— Точнее некуда. Его смерть была выгодна всем.

— Тогда я поставлю вопрос по-другому. У него были враги?

— Были.

— Кто?

— Я же говорю — все.

— Но кто-то больше?

— Все одинаково.

— Такого не бывает!

— У удачливых бизнесменов бывает.

— Я так понимаю, что вы не хотите отвечать на мои вопросы?

— Напротив — отвечаю на все.

— Наверное, вы не вполне верно истолковываете мой к вам приход. Мы не ставим целью облегчить задачу следствию, напротив, мы бы хотели помочь вам.

— Я бы тоже хотел.

— Но для этого нам надо определить круг потенциальных врагов Боровицкого. Тех, кто мог организовать на него покушение.

— Милиция считает, что это сделал я.

— Мы придерживаемся иного мнения. И хотели бы утвердить в этом мнении следствие. Но для этого нам надо знать, чьи интересы задевал Боровицкий и чьи вы.

— Я?

— У нас создалось впечатление, что следствие ведется предвзято. И мы с вашей помощью хотим понять почему.

— Наверное, потому, что отпечатки моих пальцев были обнаружены на винтовке.

— Через два дня после того, как винтовка была найдена.

Это было уже интересно.

— Мы предполагаем, что вы не стреляли из винтовки, на которой были обнаружены отпечатки ваших пальцев.

А это уже совсем интересно.

— Мы предполагаем, что отпечатки появились после. И что вы невиновны.

— Приятно слышать.

— Отсюда возникает вопрос — почему убийцу хотят сделать из вас?

— Может быть, потому, что у меня были причины для мести Боровицкому.

— Равно как у других. Боровицкого, как утверждаете вы, не любят все.

— Тогда потому, что у меня нет алиби.

— У четверти населения города нет алиби. Отсутствие алиби не может быть основанием для обвинения в преступлении. Тем более в таком.

Мы предполагаем, что существуют какие-то иные причины удержания вас здесь! Какие?

Ах вот оно что?

— И для того, чтобы помочь вам, мы должны понять, чем вы не угодили милиции или власти. Чем?

— Может, они думают, что я деньги у них занимал? И вернуть забыл. Отчего они так на меня взъелись. Или, сам того не зная, дочь главы администрации… Ну вы понимаете.

Майор очень широко и очень дружелюбно улыбнулся.

— Зря вы так! Мы хотим вам помочь.

— Я тоже. И потому пытаюсь представить, чем я не угодил сильным мира сего.

— Соблазненной дочкой?

— Ну, может быть, женой. В темноте, знаете, возраст определить трудно.

— Но, может, какие-нибудь более серьезные причины?

— Есть! Вы правы, есть и более. Должен вам сообщить, что ваш начальник милиции имеет нетрадиционную, в смысле личной жизни, ориентацию. И, пользуясь своим служебным положением, склоняет меня к сожительству путем обвинений в убийстве и подтасовки данных криминалистической экспертизы.

— Зачем вы юродствуете? — напряженно и уже без улыбки сказал майор ФСБ. — Мы действительно хотели вам помочь…

— Если вы хотите мне помочь, удовлетворите силами ФСБ потребности начальника милиции…

— Козел!

— Это как вам угодно.

— Глупо! — сказал майор, вставая. — Сгниешь здесь зазря. А мы бы тебя вытащили. Запросто вытащили.

— За мое хорошее поведение?

— За нормальное, человеческое поведение. Которое не ставит под удар других людей.

— Хорошо. Я понял.

— Тогда подумай, что для тебя лучше. И где для тебя лучше — здесь или на свободе. Майор встал и пошел к двери.

— Надумаешь — позови меня. И через день будешь там, за забором. А если не позовешь… То пеняй на себя.

Майор вышел. Полковник остался. Теперь все стало ясно. Предельно ясно. Обложили полковника, сволочи! Со всех сторон обложили. Со стороны милиции, администрации, собственных сослуживцев, а теперь вот еще и ФСБ. Все они в одной связке. И значит, хода отсюда, из подвалов горотдела, нет.

Если не найти союзников. Хоть каких-нибудь союзников. Хоть самых задрипанных. Хоть тех же самых военных.

Полковник снова вернулся к своим размышлениям. Вернулся к военным. Которым можно предложить интересную, а главное — убедительно звучащую версию про принадлежащий их ведомству аэродром, который эксплуатируется не ими, причем в сугубо коммерческих целях, без отчисления процентов с очень приличного дохода. Отчего сильно падает боеспособность важного, возможно, стратегического объекта.

Клюнут они на это?

Вполне.

Потребуется им встреча с человеком, передавшим данную информацию?

Безусловно.

Можно с ними торговаться и просить у них защиты взамен информации?

Наверное.

Ну и, значит, вопрос решен. Надо вводить в дело военных! Все-таки у них армия и военно-морской флот. Против которых возражать затруднительно.

Вот только к кому в этой армии обратиться? Очень хочется к министру обороны. Но затруднительно даже к местному военкому. Нужна протекция. Или гарантированно работающий канал передачи информации.

Какой?

Приемная министра? Через этих не прорвешься. Они для того и созданы, чтобы переправлять информацию в мусорную корзину. Министр недосягаем, как Эверест для паралитика.

Может быть, попробовать дотянуться до каких-нибудь менее защищенных бюрократическими препонами замов? Мол, здрасьте, я хочу вам сообщить важные сведения, но приехать не могу, так как пребываю в КПЗ по подозрению в убийстве…

Погоди, погоди, а почему каких-нибудь? Когда есть именно те, что нужны. Ведь армия — это отдельное государство, у которого есть свои собственные службы безопасности.

Есть прокуратура.

И есть Главное разведывательное управление. ГРУ!

Вот к кому следует обращаться! А чтобы сообщение привлекло к себе внимание, обращаться к конкретному лицу. Желательно — к знакомому лицу. К очень хорошо знакомому лицу. К тому, что однажды уже спасал его. Вначале — переиграв по всем статьям.

Полковник дернулся, вспомнив ослепительные огни десятков зависших над точкой вертолетов и громовой голос, звучащий с небес.

Деваться некуда. Помочь, если захочет, может только Он. Он один!

Адресат был найден.

Осталось дать ему весточку. Чего бы это ни стоило — дать…

Полковник забарабанил в дверь камеры.

— Чего тебе?

— Позовите мне следователя!

— Он уже домой ушел.

— Звоните домой,

— Ты что, до утра потерпеть не можешь?

— Не могу. Приспичило показания давать.

— Потерпишь.

— Если ты сейчас не вызовешь следователя, завтра я скажу, что ты отговаривал меня от чистосердечного признания. И начальство тебя как самого крайнего…

— Ладно. Заткнись.

Надзиратель с грохотом захлопнул кормушку.

— Вас вызывают, — позвонил он только пришедшему домой следователю.

— Чего?

— Вас просит прийти подследственный Зубанов.

— Чего?!

— Он сказал, что, если вы придете сейчас, он даст показания.

— Ладно, сейчас приеду.

Следователь, вернувшийся с порога дома назад, матерясь про себя, вошел в КПЗ.

— Где он?

— Как где? В камере.

— Ах, ну да…

Следователь прошел по коридору и остановился возле камеры, ожидая, пока надзиратель ее откроет.

— Ты меня звал? — усмиряя свою злобу, спросил следователь.

— Я?

— Ну да… Ты сказал, что, если я приду теперь, ты будешь давать показания?

— Я так сказал?

— Не изображай дурака! Я из дома вернулся!

— Насчет показаний я ничего не говорил. Мне нужно передать информацию фээсбэшному майору. Который приходил ко мне. Ему нужно сказать, что я хочу с ним переговорить.

— Я только для этого…

— Да.

Маленькая месть состоялась.

— Ну ты паразит!

— В таком случае я могу передумать. Следователь сцепил зубы и повернулся к выходу.

— Я хочу поговорить с ним сегодня. Сейчас.

— Ну ты!..

Через полчаса в камеру зашел знакомый Зубанову майор ФСБ.

— Привет энкавэдэшникам!

— Здравствуйте. Мне сказали…

— Правильно сказали. Я готов ответить на ваши вопросы.

— Я рад, что вы сделали правильный выбор.

— Готов, но не здесь, не в камере.

— Хорошо, я договорюсь сейчас с кабинетом.

— Только там должен быть телефон.

— Зачем?

— Зачем может быть нужен телефон? Орехи колоть.

— Извините, я неправильно выразился. Я хотел спросить — вы хотите кому-нибудь позвонить?

— Хочу.

— Можно спросить кому?

— Жене.

— У вас есть жена?

— У меня была жена. И я хотел бы ей позвонить. Надеюсь, это не самая большая плата за мои признания?

— Ну что вы? Разговор не идет о торговле. Мы просто хотим вам помочь…

— Ну вот и помогите. Поговорить с женой.

— Ты бы не выдрючивался! — подал голос стоящий в стороне милицейский следователь. — А то…

— Погодите, — повернулся к нему майор И вновь обратился к Зубанову: — Можно узнать, о чем вы хотите поговорить с женой?

— Об интимном.

— Дело в том, что разговоры подследственных с кем бы то ни было запрещены. И, помогая вам в этом вопросе, я беру на себя ответственность. Поэтому хотел бы знать о содержании разговора. Хотя бы в общих чертах.

— Я хочу попросить приюта. Потому что после того, что я вам здесь скажу, в этом городе мне не жить.

— Мне кажется, вы преувеличиваете.

— Да? Мой прежний шеф Боровицкий думал так же.

— Хорошо, я постараюсь выполнить вашу просьбу.

— Я не сомневался, что вы проявите великодушие. Фээсбэшник и следователь вышли. И зашли через пять минут.

— Ваша просьба будет удовлетворена.

— Когда?

— Когда вы пожелаете. Хоть даже сейчас.

— Тогда сейчас.

— Прошу.

Майор отступил в сторону Зубанов вышел из камеры. К нему подступил надзиратель.

— Руки за спину. Пошли.

Зубанов шагнул вперед. За ним надзиратель. За надзирателем фээсбэшный майор. За майором следователь.

— Направо. Прямо. Стой

Дверь была незнакомая. — Заходи!

Полковник переступил порог предупредительно распахнутой двери.

— Что мне делать теперь9 — спросил надзиратель.

— Подождать. В кабинете подождать.

— Я бы хотел быть в кабинете один, — попросил Зубанов.

— Это невозможно, — ответил майор.

— Тогда без этих, — показал Зубанов на надзирателя и следователя.

— Почему без них?

— В их присутствии я не могу говорить нежно. В их присутствии я могу разговаривать только матом.

— Ты бы заткнулся, пока мы!.. — рявкнул следователь.

— Помолчите! — потребовал майор. — Я не могу их убрать. Это их кабинет.

Три здоровых, натасканных на драку мужика против одного полковника было много. Слишком много.

— В таком случае я не буду никуда звонить.

— Как угодно.

— И не буду давать никаких показаний.

— Ну я же говорил! — почти радостно сказал следователь. — Он просто издевается над нами! Из дома непонятно за каким выдернул!..

— К сожалению, я ничего не могу сделать, — с подчеркнутым сожалением сказал майор.

— Я тоже.

Разговор зашел в тупик. Но закончиться не мог, потому что стороны были заинтересованы друг в друге. Майор в Зубанове и его показаниях. Зубанов в майоре и стоящем за ним на столе телефоне.

— Хорошо, давайте придем к компромиссу. Мы с вами остаемся в кабинете, все прочие находятся в коридоре за открытой дверью.

— Лучше закрытой. На ключ.

— Я не понимаю, чего вы добиваетесь. Но я начинаю подозревать, что вы чего-то добиваетесь.

— Ладно, но пусть не заглядывают. А то мне их рожи…

— Вот падла!

— Хорошо, заглядывать они не будут. Прошу вас на время выйти.

— Мы-то выйдем, нам нетрудно. Только что вы делать будете, если он за рамки выйдет?

— Вы будете рядом.

Следователь и надзиратель, недовольно оглядываясь, вышли за дверь.

— Вы удовлетворены?

— Нет. Но деваться мне, кроме камеры, некуда.

— Тогда — прошу, — показал майор на телефон.

— Вы будете здесь?

— Да. Мне придется быть рядом с вами. Такой порядок. Сами понимаете.

— Ну вы хоть отвернетесь?

— Зачем?

— Затем, что я не хочу, чтобы посторонние знали телефон моей жены.

— Вообще-то это не положено. Но в данном конкретном случае…

Майор сделал вид, что отвернулся, удерживая полковника краем глаза в поле зрения.

— Чур — не подглядывать, — погрозил пальцем Зубанов и набрал код Москвы и первый пришедший в голову номер.

— Слушаю.

Полковник положил трубку и набрал другой номер.

Гудки.

Гудки…

— Это я, — сказал он. — Здравствуй. Выждал паузу.

— Собственного мужа не узнаешь? Пауза.

— Неужели мой голос так изменился? Пауза.

— Как твое здоровье? Длинная, минуты на три, пауза.

— У меня тоже…

Долгий, с подробным перечислением симптомов разговор о пошатнувшемся здоровье полковника. На пять минут.

— Как твои родители?..

Майор зашевелился.

Зубанов прикрыл трубку рукой.

— Это ничего, что я так долго?

— Нет, нет. Пожалуйста, — заулыбался, закивал головой майор.

— Тогда я с вашего позволения… А соседка? Та, что напротив. У нее, кажется, было не в порядке с давлением…

Еще три минуты. Для того, чтобы усыпить бдительность охраны.

— А собака как? Рекс мой любимый… Из коридора потянуло дымком. Следователь и надзиратель расслабились, закурили по одной.

Майор тоже оказался не железный, стал ерзать на стуле, закрутил головой, принялся рассматривать казенную мебель.

— А попугай как? Жив?..

Майор переключился на развязавшийся на правом ботинке шнурок. Потянулся к нему руками.

Зря потянулся.

Зубанов, оставив телефон, но не прекращая говорить, бесшумно приблизился к проявившему беспечность майору, потянулся к нему рукой.

— У попугая приплод? Ну я рад! Как птенцов назвали?..

Дотянулся почти до затылка и, резко выбросив правую руку вперед, прикрыл майору рот ладонью. Тот замычал, попробовал оторвать руку от лица.

— Да ты что! — очень громко, чтобы заглушить возню, воскликнул он. — Кошка съела?

Пальцами левой руки мгновенно пробежал по шее противника и нажал пальцами на сонную артерию.

Секунда.

Другая…

Майор осел, сполз по стулу вниз. Зубанов осторожно поддержал его, положил на пол. Снял с шеи пальцы. Быстро обыскал.

Оружия не было! Вообще ничего не было, даже перочинного ножа. Нашлось только удостоверение подполковника ФСБ.

Майор-подполковник начал приходить в себя, зашевелился, но по-настоящему очухаться не успел. Зубанов коротко и сильно ударил его кулаком в висок. Майор отключился окончательно.

Голоса за дверью затихли. Наверное, там услышали шум борьбы.

— Нет! — громко сказал Зубанов. — Я далеко. Но надеюсь скоро объявиться. Если с друзьями договорюсь.

За дверью снова забубнили голоса.

Друзей. С которыми надо было договариваться. Причем немедленно, пока их приятели не подоспели.

Полковник прошел к двери, встал за косяком. Прикинул расстояния и траектории ударов. Шанс был, если работать жестко. Примерно так, как на спецоперациях. Как в тылу врага. Но если так — то неизбежно с жертвами. Что ему не простят.

А если без жертв, то с риском получить сдачи. Потому что противник имеет численное преимущество и имеет преимущество лет. Они моложе и, значит, сильнее.

— Нет. Не переживай. Приеду, все расскажу, — сказал полковник.

Тянуть дальше было невозможно.

Зубанов взял со стола лампу и, размахнувшись, бросил ее в дальний угол комнаты. Раздался грохот и звон.

Голоса мгновенно оборвались.

Вот. Сейчас!

Дверь распахнулась. Вошедшие мгновенно увидели лежащего на полу майора. И, подчинясь эмоциональному порыву, бросились к нему.

Первым был следователь. Вторым надзиратель.

Следователя Зубанов пропустил в кабинет, чтобы он, оставшись в коридоре, не поднял шум. Надзирателя, выступившего фигурой за срез двери, ударил ногой в пах. Очень сильно ударил, чтобы с гарантией. Надзиратель вскрикнул, сломался в поясе и упал, зажимая руками низ живота.

Теперь пришла очередь следователя. Которого следовало бить немедленно, пока он не очухался! Пока не попытался защититься!

Полковник прыгнул вперед, чтобы сократить разделяющее их расстояние. Всего каких-то три шага! Прыгнул и одновременно отвел назад правую руку.

Но следователь оказался не промах. Он мгновенно повернулся и встретил напавшего на него подследственного прямым ударом в челюсть. У следователя была хорошая реакция, первый взрослый разряд по боксу и опыт многочисленных подростковых драк.

Зубанов скользнул кулаком по плечу противника и услышал, как хрустнула его челюсть. Он мотнул головой, пытаясь сбросить с глаз мгновенную пелену, и тут же получил второй удар.

Не повезло полковнику. Его противник оказался моложе и сильнее.

Зубанов потерял равновесие и отшатнулся назад.

Следователь придвинулся к нему и обрушил серию коротких ударов в корпус. Завершив серию правым боковым в голову.

Полковник упал. И отключился.

Бой был проигран.

Следователь отошел, наклонился над лежащим майором. Осмотрел, разыскивая раны. Нащупал пульс.

— Эй, ты жив? Жив?..

Майор шевельнулся.

— Ну, слава богу!

Полковник пришел в себя. Увидел стонущего и хлюпающего носом надзирателя. Увидел майора. И склонившегося над ним следователя.

Сделал его следователь. Вчистую сделал. Нокаутом. Постарел полковник, раз такие сопляки… Следователь встал и подошел к Зубанову.

— Очухался, гнида?

Пнул несильно носком ботинка в бок.

Полковник не реагировал. Полковник лежал, как лежал.

Откинулся, что ли?

Следователь наклонился ниже. Потому что был не спец. Потому что был милиционером, привыкшим иметь дело с хулиганствующими любителями.

— Эй! Вставай.

Наклонился еще ниже. Потянулся рукой к лицу Зубанова.

Тронул, повернул голову вбок. Шлепнул ладонью по щеке.

— Кончай прикидываться!

Похоже, он…

Полковник цепко схватил следователя за руку выше локтя, что есть силы дернул на себя и, вскинувшись головой ему навстречу, ударил лбом в близкое, удивленно-испуганное лицо.

Следователь обмяк и всей тяжестью упал на Зубанова.

Тот, извиваясь, выбрался из-под неподвижного тела, несколько секунд полежал, приходя в себя, встал и, пошатываясь, прошел к телефону. Он снял трубку и стал набирать номер. Но увидел пытающегося подняться майора.

— Лежать! — тихо прокричал полковник. — Лежать!!

Но майор, не слыша его или не желая слышать, поднялся на колени и, хватаясь за край стола, начал вставать.

— Лежать! Гад!

Полковник нетвердой походкой подошел к уже почти вставшему майору и ударил его кулаком в шею. Ударил недостаточно сильно и поэтому ударил еще раз. Майор упал и распластался по столешнице стола.

— Всем. Лежать! — прошептал Зубанов.

Вновь прошел к телефону и, засовывая окровавленный палец в отверстия на диске, набрал код Москвы и набрал 09.

Занято.

Новый набор.

Занято.

Еще раз.

— Говорите.

— Барышня. Мне нужен телефон Министерства обороны.

— Какой телефон вам нужен?

— Любой.

— У меня есть телефон приемной. Вас устроит7

— Устроит.

— Записывайте…

Полковник набрал предложенный ему номер.

— Приемная Министерства обороны?

— Не совсем.

— Но это Министерство обороны?

— Да.

— Тогда примите телефонограмму.

— Что?

— Примите телефонограмму, — повторил полковник известную в армии фразу. — Вы готовы?

— Да. Но я не понимаю…

— Пишите. Главное разведывательное управление. Генералу Федорову. На военном аэродроме Валуево нарушен режим секретности. Аэродром используется гражданскими лицами. Используется в преступных целях. Все. Передачу закончил. Повторите телефонограмму.

— ГРУ. Генералу Федорову. На военном аэродроме Валуево нарушен режим секретности. Аэродром используется гражданскими лицами. Используется в преступных целях.

— Добро. Кто принял телефонограмму?

— Старший лейтенант Тарасов.

— Смотри, лейтенант! Не забудь передать. Если хочешь стать капитаном.

— Как мне передать телефонограмму генералу Федорову?

— Не надо Федорову. Передай телефонограмму в приемную министра. Или любому человеку, связанному с разведкой. Понял?

— Понял.

— Тогда все.

В дальнем углу, за столами, пришел в себя, замычал следователь. Перестал корчиться, затих, стал осматриваться по сторонам надзиратель. Сполз со стола майор Действие «наркоза», похоже, заканчивалось.

— Все, лейтенант. Бывай. Мне, кажется, уже некогда.

— Погодите. Скажите, кто передал сообщение?

— Зубанов. Полковник в отставке Зубанов. ЗК Зубанов…

Потом полковника били. Прямо там, в кабинете. Вначале били следователь и надзиратель Потом следователь, надзиратель и майор ФСБ. Потом следователь, надзиратель, майор ФСБ и прибежавшие на шум милиционеры.

Потом полковника оттащили в камеру, окатили водой, дождались, когда он придет в себя, и снова стали бить. Вместе. И по очереди.

Следователь.

Надзиратель.

Майор.

И прочие официальные в этом здании лица.

Били до тех пор, пока проштрафившийся полковник не перестал подавать признаки жизни. И потом еще несколько минут били. Уже недвижимое, не реагирующее на удары тело…

Часть II

Глава 33

Главный опер шестого отдела ГРУ генерал Федоров перебирал сводки происшествий, пришедшие с мест. Знакомство с событиями, происходящими на просторах Родины и отслеживаемые военной разведкой, не входило в его служебные обязанности. Но тем не менее он каждый день добросовестно отсматривал пачки снятых с факсов листов, помеченных грифом «Для служебного пользования».

Самострелы. Взаимострелы. Отстрел командного состава. Несчастные случаи. Изнасилование опасно приблизившихся к территории частей граждан женского пола…

Ничего особенного. Нормальные издержки военной службы.

А это что?

В Дальневосточном «почтовом ящике» пропили вертолет.

Тоже ничего особенного. Такое в Российской Армии периодически бывает. То грузовик загонят, то бэтээр. Не говоря уж о такой мелочи, как стрелковое оружие.

Не далее как в прошлом году на Северном флоте перепившие дембеля пытались поменять дизельную подводную лодку на бочку спирта. И даже умудрились пригнать ее к берегу деревни, где должен был состояться обмен. Но в последний момент сделка не состоялась. Потому что река была мелкая и лодка села на мель.

Так, что дальше?

Попытка вооруженного проникновения на ракетную площадку.

Генерал поморщился. С нарушением охраняемых периметров пусковых площадок ракет стратегического назначения у него были связаны не самые лучшие воспоминания. За ту, хоть и удачно отраженную, попытку проникновения с него чуть не сняли звезду.

Интересно, кто на этот раз?

Так, понятно. Три перебравших и заблудившихся в дальневосточной тайге охотника напоролись на внешний периметр стартовой площадки, порубили топорами первый ряд колючей проволоки, дошли до второго, тоже порубили, вылезли на контрольно-следовую полосу и стали палить по навешенным на столбах прожекторам. А потом по пытавшимся их захватить автоматчикам.

В общем, ничего особенного.

Далее.

Аварийная посадка транспортного самолета в Китае…

Где-где?

У «Ана» задымил один из двигателей, и он запросил посадки на ближайшем аэродроме. Посадка прошла удачно. Это хорошо, что удачно. Только почему в Китае? Что на территории суверенного государства делал наш транспортник?

Генерал отложил сводки, минуту подумал и набрал телефон штаба летунов.

— Генерал Федоров, шестой отдел ГРУ. Подскажите-ка мне, по какой причине совершил аварийную посадку транспортный самолет Российских ВВС в Китае?

— Какой самолет?

— Ваш самолет. Грузовой «АН».

— Когда имело место данное происшествие?

— Месяц назад имело.

— Вы ошибаетесь. Ни месяц назад, ни два месяца назад, ни три и вообще в текущем году наши самолеты в воздушном пространстве над территорией Китая не находились и посадок на его аэродромах не совершали.

— Вы уверены?

— Абсолютно. Пролет самолетов Военно-Воздушных Сил над территорией суверенных государств решается на уровне главкома ВВС. А любая аварийная посадка подпадает под категорию чрезвычайного происшествия и немедленно доводится до сведения штаба.

В последние месяцы в военной авиации не зарегистрировано ни одного ЧП. И не зарегистрировано полетов военных самолетов в КНР.

Интересное кино получается!

— Ну ладно, раз не было, значит, не было. Значит, я чего-то перепутал… Ну точно перепутал! Это не наш самолет сел. Это казахстанский сел. А я по привычке…

— У вас все?

— Да. Впрочем, нет. Подскажите, кто у вас отвечает за летную статистику? Мы тут доклад готовим для министра обороны.

— Сейчас, минуту, я вас переключу.

— Майор Ковальчук слушает.

— Генерал Федоров. Вот что, майор, не можешь ли ты сообщить мне маршруты транспортных самолетов за пределы нашей с тобой Родины?

— Какой период вас интересует?

— Последний месяц. Впрочем, нет, лучше последний квартал. Возможно такое?

— Да. Но ответ на ваш вопрос потребует некоторого времени. Мне придется поднять документы.

— Сколько?

— Я думаю, час. Думаю, что через час требуемая вами информация будет готова. Но только…

— Что еще за «но»?

— Для предоставления вам требуемой информации необходимо послать официальный запрос второму заместителю третьего зама Главкома ВВС от вашего начальства рангом не ниже второго заместителя третьего зама главкома вашего ведомства, завизированный…

— Вы что, охренели там?

— Никак нет. Я излагаю существующий порядок выдачи документов, относящихся к категории ДСП и категориям «Секретно» и «Совершенно секретно».

— Да мы каждый день такую информацию пачками…

— Извините, товарищ генерал! Такой порядок.

— Слышь, майор, а если без бюрократии? Если я к тебе сам приду? Лично. Покажу свои документы, и ты мне в качестве личного одолжения расскажешь про эти чертовы самолеты. А я тебе за это бутылку коньяку презентую! Что, если так?

— Так вам официальной выписки не надо?

— Да на хрена она мне сдалась? Справка твоя? Мне информация нужна. А не бумажка.

— Тогда приходите. Тогда проблем нет. Через час генерал был в отделе статистики. В мужском туалете.

— Ну что? — спросил он, вытаскивая из «дипломата» бутылку коньяку и два стакана и ставя их на раковину. — Посмотрел?

— Так точно.

— И что увидел?

— Вас какое направление интересует?

— Южное.

— Индия, Вьетнам, Афганистан, Филиппины?..

— Нет, ближе. Вообще-то меня интересует Китай.

— В Китай в прошлом квартале военно-транспортные самолеты Военно-Воздушных Сил не летали.

— Как так не летали?

— Так — не летали.

— Ни разу?

— Ни разу!

— А как же тогда объяснить, что один из не летавших в Китай самолетов потерпел там аварию?

— Может, это был гражданский транспортник?

— А чего же он тогда фигурирует в сводках ГРУ?

— Не могу знать. Согласно нашим данным, ни один самолет границу Китайской Народной Республики не пересекал…

Вот те раз! С одной стороны, самолет был, с другой — никогда границу не пересекал! Как такое может быть? А если может, то почему может?

Очень интересно!

Генерал вернулся в свой кабинет и начал набрасывать вопросы, на которые в рамках этого дела следовало ответить. Затем рассортировал их по степени значимости и очередности. И выписал на разные листы.

Вопросов получилось много. Большая часть начиналась вопросом «зачем?».

— Капитана Пономарева ко мне! — распорядился генерал.

Через несколько минут в дверь постучали.

— Войдите!

— Капитан Пономарев по вашему приказанию!.. — доложил капитан Пономарев. И открыл принесенную с собой папку.

— Папку зачем? — спросил генерал.

— Доложить по текущим делам.

— Погоди с текущими. Текущие пусть себе дальше текут. Я тебя по другому делу вызвал.

Капитан закрыл папку и изобразил на лице внимание.

— Тут такое дело. У наших коллег по министерству, у летунов, непорядок в частях. Самолеты у них черт знает куда летают. Черт знает, и значит, нам тоже надо знать. Не в службу, а дружбу, собери информацию по следующим позициям…

Уже вечером, потому что в дружбу, генерал получил в свое распоряжение подборку ксерокопий интересовавших его документов. По следующим позициям.

Количественный и качественный состав авиационного парка военно-транспортной авиации Военно-Воздушных Сил России.

Перечень заграничных маршрутов самолетов транспортной авиации ВВС.

Общее число самолето-вылетов за последние два месяца.

Суммарный налет часов.

Вес перевезенного груза.

Расход горючего за истекший период.

Эксплуатационный расход горючего в зависимости от типов самолетов и загрузки.

Скорость самолетов.

Число авиационных и иных происшествий, имевших место в Военно-Воздушных Силах России за прошедший квартал.

Количество открытых пилотам ВВС виз…

И еще порядка двадцати позиций…

Перекрестный анализ документов очень быстро выявил их друг с другом противоречие.

Расход горючего был большим, чем требовался для перевоза указанного в ведомостях груза по заявленным маршрутам.

Суммарный налет часов, которые самолеты провели в воздухе, не соответствовал общей протяженности осуществленных ими перелетов.

Количество затребованных в посольствах виз было чуть не в десять раз больше, чем полеты экипажей за рубеж.

Аварийность авиационно-транспортного парка в несколько раз превышала аварийность в прочих видах авиации…

Все это могло свидетельствовать о существующих в военной авиации злоупотреблениях. О махинациях с горючим. Или использовании авиационно-транспортного парка Военно-Воздушных Сил не по назначению.

Генерал Федоров составил и разослал своим людям в округа шифрограмму:

«Срочно.

Секретно.

Десятый — Сто Третьему.

В настоящее время существует вероятность использования военно-транспортной авиации ВВС не по назначению. Необходимо выяснить состояние дел в летных частях вашего округа.

Результаты доложить в недельный срок.

Десятый».

И приписка: «Не в службу, а в дружбу!»

Ответы пришли не через неделю. Ответы пришли гораздо раньше. Дружбой Федорова дорожили почти так же, как службой.

В половине случаев ответы были отрицательными. Эти летные части занимались обычной для боевых частей работой — мели территорию, красили казармы, чистили нужники, разводили свиней и сметали ржавчину с законсервированных навсегда самолетов. В этих летных частях самолеты не летали. Эти части статистики не нарушали.

В четверти ответов информация была двоякая.

Большинство самолетов выполняли плановые полеты. Но иногда отдельные «грузовики» использовались для транспортировки не имеющего отношения к армии груза. Очень редко, но использовались. Работники на местах запрашивали, требуется ли проводить документальную проверку.

Самой урожайной оказалась последняя четверть проверенных частей. Здесь левые рейсы процветали. Самолеты и взлетные полосы использовались активно и систематически.

Что перевозили самолеты? Местные разведчики сообщали, что все, что угодно. От сникерсов и памперсов до списанных в металлолом европейских троллейбусов, перебрасываемых на российские внутригородские линии.

Кто был заказчиком левых рейсов? Тоже кто угодно. Спасатели, промышленные предприятия, Красные Кресты и прочие благотворительные общества. Но чаще всего местные администрации, на территории которых располагались части. Администрации задействовали дешевые военные мощности для решения своих внутригородских проблем.

Был в этом криминал?

А шут их разберет! Может, да, может, нет. Но мог быть, потому что обстоятельства располагали.

Но дело даже не в криминале. Дело — в утрате боеспособности отдельных частей Российской Армии. Такие злоупотребления служебным положением надо пресекать в самом зачатке. Пока зараза не расползлась по другим частям.

Генерал выехал в летную часть, к которой был приписан потерпевший аварию самолет. Лично выехал.

— Майор Прохоров, — представился он командиру части. — Прибыл инспектировать состояние политико-воспитательной работы во вверенном вам подразделении.

— Валяйте, проверяйте, — махнул рукой командир.

— Где я могу встретиться с личным составом?

— Где угодно. Но проще всего в столовой.

— Спасибо.

В столовой майор, бывший генералом, побеседовал с личным составом о боевой и политической подготовке, досуге и бытовых проблемах. И заодно побеседовал с членами экипажа совершившего вынужденную посадку самолета.

— Следователь военной прокуратуры, — представился он.

— Какой прокуратуры? Вы же говорили, что инспектор по полит…

— Нет. Не по полит. А совсем по другой части. По уголовной части. А это, — неопределенно крутнул он пальцем, — лишь прикрытие. Чтобы раньше времени не компрометировать вас.

— Нас?!

— Именно вас. Я должен задать вам несколько вопросов, касающихся аварийной посадки, совершенной вами месяц назад на территории Китая. Давайте пройдем куда-нибудь, где нам не помешают.

— А в чем, собственно, дело?

— В том, что Военной прокуратурой по данному факту заведено уголовное дело.

— Какое дело? Если все обошлось нормально.

— Это вам кажется, что нормально. А на самом деле ненормально. Китай за прием вашего самолета выставил нашему министерству счет за предоставленные услуги.

— Какие услуги, мы…

— Например, за предоставленную их стороной посадочную полосу. За ремонт двигателя. Они ремонтировали вам двигатель?

— Да мы почти все сами.

— Но, я надеюсь, вы составили акт о предоставленных китайской стороной услугах?

— Нет…

— Ну вот видите. Благодаря вашему разгильдяйству они выставили нам счет на несколько сот тысяч долларов. Как за капитальный ремонт самолета.

— Но мы…

— Что вы перевозили в тот раз?

— Да так, ерунду всякую.

— Что конкретно?

— Кажется, трубы. Да, точно, трубы.

— Как часто вы возите трубы в Китай?

— Трубы — в первый раз.

— Хорошо, поставлю вопрос по-другому. Как часто вы бываете в Китае?

— Редко. От силы раз в два-три месяца.

— Что возите?

— Что погрузят, то и возим. Металл, дерево…

— Что обратно?

— Ширпотреб разный.

— Откуда знаете, что ширпотреб?

— Покупали пару раз у китайцев кое-что из одежды. Прямо из тюков.

— Куда вы летали, кроме Китая?

— Один раз в Турцию. И один — в Иран.

— На каком основании?

— У нас договор заключен с фирмой. Мы им груз — они нам горючее, запчасти, стройматериалы.

— А другие экипажи? Другие тоже летали?

— Нет. Только мы. И то, наверное, последний раз, после той посадки…

Генерал Федоров подал рапорт вышестоящему начальству.

— Вы считаете, что военные аэродромы используются не по назначению? — спросили его.

— Не только аэродромы, но и авиационный парк.

— На основании чего вы делаете такие выводы?

— На основании проведенного мною расследования по факту аварийной посадки борта номер 21789, принадлежащего ВВС России.

— При чем здесь авария?

— При том, что она случилась на территории Китайской Народной Республики. В то время, как согласно справке, выданной техническим управлением Военно-Воздушных Сил, в день аварии борт 21789 находился на профилактическом ремонте.

— Как это понять?

— Борт номер 21789 осуществлял переброску гражданского груза в Китай.

— Какого груза?!

— Туда — металлические трубы. Обратно — товары народного потребления.

— Как такое могло случиться?

— Воинская часть, которой принадлежит данный самолет, заключила договор с рядом коммерческих фирм на транспортировку груза.

— Разве воинская часть может предоставлять услуги сторонним организациям?

— В принципе — да. Согласно приказу министра обороны, разрешающего частям сдавать внаем недвижимость и использовать свободные транспортные мощности для получения средств, расходуемых целевым образом на ремонт и благоустройство территорий. Но в данном случае использовалась боевая техника, что может служить основанием для возбуждения уголовного дела.

— Каким образом разрешался вопрос получения виз и пересечения границ суверенных государств?

— Визовые, пограничные и таможенные вопросы разрешали фирмы-арендаторы, используя свои каналы.

— И разрешали?

— Да.

— У вас все?

— Нет. Дело в том, что я не выделял расследование данного происшествия в самостоятельное дело. Оно появилось в рамках проверки возможности использования авиационного парка Военно-Воздушных Сил в коммерческих и иных, противоречащих Уставу и регламентирующим документам, целях.

— Вы предполагаете возможность участия в подобной деятельности других частей?

— Да. Проведенный мною общий анализ положения дел в Военно-Воздушных Силах показал высокую вероятность использования авиационно-транспортного парка в международной торговле.

Для более точного ответа на данный вопрос необходимо провести полномасштабное расследование с привлечением местных силовых структур. Я подготовил список аэродромов, которые благодаря своему географическому расположению и наличию подходящих для приема тяжелой авиации взлетно-посадочных полос наиболее подходят для использования в коммерческих целях.

— Теперь все?

— Так точно.

— Тогда поступим следующим образом. Генералу Федорову, — генерал подтянулся, изобразил подобие стойки «смирно», — надлежит в самые кратчайшие сроки довести расследование доложенного им случая до конца и подготовить документы для передачи его прокуратуре. О подробностях расследования докладывать лично мне.

Свои соображения о возможности использования военных аэродромов и самолетного парка в коммерческих целях изложить письменно. И подать рапортом на мое имя не позднее семнадцати часов завтрашнего дня.

Все. Все свободны.

— Но мне кажется, что задачи следствия следует расширить в сторону…

— Не надо расширять, генерал. Нам дай бог с тем, что есть, управиться…

Глава 34

— Товарищ генерал! Разрешите обратиться?

— Что у вас?

— Телефонограмма.

— Какая телефонограмма?

— Странная.

— Что? Не понял вас? О какой телефонограмме вы говорите? Выражайтесь яснее.

— Четыре дня назад на ваше имя получена телефонограмма…

— Почему четыре дня? Почему вы не доложили сразу?

— Она была задержана в министерстве.

— Почему она оказалась в министерстве? Если предназначалась мне?

— Не могу знать.

— Где телефонограмма?

— Вот.

Генерал взял лист с распечатанным на нем текстом. «Главное разведывательное управление. Генералу Федорову.

На военном аэродроме Валуево нарушен режим секретности. Аэродром используется гражданскими лицами. Используется в преступных целях».

— Кто принял телефонограмму?

— Старший лейтенант Тарасов.

— Какой Тарасов?

— Начальник теплоузла главного здания Министерства обороны.

— Чего?! Какого узла?

— Теплового узла главного здания…

— Что вы такое говорите? С каких это пор телефонограммы, адресованные генералам ГРУ, принимают в бойлерных?! Вы охренели?

— Никак нет! Телефонограмма принята начальником теплоузла главного здания Минобороны. И передана нам. Для передачи вам.

— Кто передал телефонограмму?

— Там написано. Внизу…

— Полковник в отставке Зубанов… — прочитал генерал вслух. — Какой Зубанов? Какой полко…? Кто?!

— Полковник в отставке Зубанов, — подтвердил принесший телефонограмму офицер.

— А ну, быстро его сюда. Быстро!

— Кого сюда?

— Сантехника вашего! Лейтенанта из бойлерной.

— Из теплового узла? — переспросил офицер.

— Хоть из преисподней! Но через десять минут он должен быть здесь!..

Через сорок пять минут испуганный до полусмерти лейтенант, вытянувшись, стоял перед генералом Федоровым.

— Это вы приняли телефонограмму?

— Так точно!

— Вы знаете, почему этот человек позвонил вам? Именно вам?

— Никак нет!

— Да перестань ты орать! Говори нормально. Ты что, его знал?

— Никак… Нет.

— Но почему тогда он набрал твой телефон?

— Не знаю.

— Странно. Зачем ему, обращаясь ко мне, звонить в тепловой узел?

Генерал на минуту замолчал. Потом вдруг подошел к телефону и набрал номер. Очень короткий номер.

— Дайте мне, пожалуйста, номер телефона приемной Министерства обороны.

Генерал быстро написал на листе бумаги цифры.

— Спасибо.

Повернулся к лейтенанту. Развернул в его сторону лист.

— Твой номер?

— Мой, — удивился лейтенант. — А откуда…

— Оттуда, что твоя бойлерная стала приемной. А ты министром обороны. Что он сказал тебе еще?

— Больше ничего. Только передал телефонограмму.

— Ты погоди. Ты мне точно все вспомни! До слова! Что он сказал, что ты ответил. Что подумал. Давай, давай, лейтенант! С самого начала давай.

— Он позвонил. Спросил Министерство обороны. Приемную. Я сказал, что это не приемная. Но министерство. Тогда он попросил принять телефонограмму.

— Кому принять?

— Мне принять. Для вас.

— Как же для меня? Если ты не знаешь, кто я и где меня искать?

— Он сказал — отдай телефонограмму в приемную или любому офицеру военной разведки.

— Ну вот видишь! Что еще?

— Все. Продиктовал телефонограмму. Спросил, кто принял. Сказал, кто передал.

— Как сказал? Как назвал себя?

— Обычно. Полковник в отставке Зубанов. И еще какие-то буквы добавил.

— Какие?

— Кажется, 3 и еще какую-то.

— Может, К?

— Да. К.

— ЗК?

— Кажется, да.

— ЗК, лейтенант, это не просто буквы. Это очень важные буквы. Это всем буквам буквы! Что еще?

— Теперь точно все.

— Он долго разговаривал?

— Нет. Он торопился.

— Почему ты решил, что он торопился?

— Он очень быстро говорил. И в конце сказал, что ему некогда.

— Почему некогда?

— Не знаю. Он не объяснил…

— Тогда давай снова — что он сказал вначале. Что потом. Что в середине. Только так, чтобы слово в слово! Чтобы ни одной запятой не пропустить!..

Глава 35

Полковник в отставке Зубанов лежал на нарах и думал. Думал о свободе. О том, что как хорошо сесть утром за стол на кухне, отрезать кусок от булки, намазать его тонким слоем масла и толстым джема. А потом… Потом снова отрезать и намазать. И снова отрезать и намазать. И снова…

Потом думал, как хорошо пройтись по бульвару. Просто пройтись, вдыхая запах улицы, слыша чириканье воробьев, шорох шагов прохожих и лязг проезжающего мимо трамвая.

Потом…

Никогда за всю свою жизнь полковник не думал просто о жизни. Думал о службе, карьере, наградах, выговорах, выполнении задания, отдыхе. В общем, о чем угодно, кроме самой жизни.

Теперь, когда служба, карьера, выговоры, деньги и прочая мишура перестали что-либо значить, он стал думать о том, о чем следовало думать. Просто о жизни. И о свободе. Без которой жизнь — не в жизнь.

Камеры милицейских КПЗ и следственных изоляторов, в которых содержался полковник, располагали к размышлениям.

За дверью лязгнуло. С грохотом открылось окно.

— На помывку! Готовься!

Ну да, верно, сегодня же банный день! Сегодня зеки имеют возможность вкусить кусочек той, прошлой, свободной, жизни.

Полковник встал возле двери. Через несколько минут она распахнулась.

— Выходи. Руки за спину. Шагом марш. Прошли по коридору. Спустились в подвал.

— К стене!

Переждали цепочку идущих из бани зеков.

— Пошли,

Вошли в раздевалку.

— Раздевайся.

Полковник стянул с себя одежду. И, голый, шагнул в дохнувшую теплом и паром «помывочную», где в полумраке и взблескивающих в свете ламп брызгах копошилось несколько зеков.

Протискиваясь сквозь скользкие, в пене мыла тела, он пробрался к скамье, на которой лежали шайки. Выбрал наименее помятую, налил в нее воды и стал намыливать тело.

Его толкали, наступали на ноги, задевали шайками, но он не обращал на это внимания. Он размышлял о том, почему ему разрешили мыться в общем зале? Допуск к коллективному омовению мог свидетельствовать о смягчении режима содержания. И скором переводе в общую камеру. А мог — о переводе в камеру, которой ему грозили.

Интересно, что его ожидает за порогом раздевалки? Полковник выплеснул на себя воду и пошел к кранам, чтобы набрать новую. Он постоял с минуту, прежде чем смог протиснуться к бьющим в пол струям воды. Подставил шайку. Но ее оттолкнули в сторону.

— Ты чего? — спросил Зубанов.

— Не пыли, полковник, — тихо сказал, наклонившись к его уху, обидчик.

Зубанов вздрогнул, но быстро взял себя в руки.

— Ладно. Забыли.

Проследил, куда пошел толкнувший его зек, налил шайку и пошел в его сторону.

— Пусти, — сказал он.

— Не видишь — занято.

— Да вон же, место есть.

Зек подвинулся, полковник поставил шайку.

— Ты, что ли, полковник? — с ухмылкой спросил зек.

— Может, и я.

— Не гони. Тебе весточка. С воли.

— От кого?

— Я же говорю — с воли. От твоего кореша.

— От какого? У меня много корешей.

— От Федорова.

Зубанов выронил мыло. Зек наклонился, поднял его.

— Тебе велели передать, что твоя весть дошла до того, кого надо. Только им нужны подробности.

— Какие?

— Не гони порожняк. Ты знаешь какие. Они сказали, чтобы ты опустил груз в камеру, которая под тобой. Если сделаешь, они тебя выручат.

— Ладно, понял.

— Смотри, фраер, я в твоем деле свой интерес имею, — предупредил зек, схватив полковника за руку.

— Я же сказал — понял!

— Если кинешь…

Зек выплеснул на ноги полковника остатки воды и пошел к выходу.

Зубанов домылся, вышел в раздевалку, оделся и прошел, понукаемый окриками надзирателя, в камеру.

Значит, все-таки сработало! Значит, не зря! И значит, есть шанс…

— Я хочу дать показания! — закричал, застучал он кулаками в дверь.

— Чего тебе? — недовольно спросил надзиратель.

— Я хочу дать показания.

— Ну и что?

— Дай мне бумагу и ручку.

— Тебе не положено.

— Позвони следователю. Скажи, что мне нужна бумага для записи показаний. Он разрешит.

— Ладно, позвоню.

Скоро надзиратель сунул в камеру листы и ручку.

— На. Пиши.

— Ну вот видишь. А говорил нельзя…

Полковник взял первый лист и стал писать. Про Боровицкого, администрацию, наркотики, аэродром. Больше всего про аэродром. Потому что он был по военному ведомству. И мог гарантированно заинтересовать тех, к кому он обращался.

Письмо получилось очень содержательным. И очень бестолковым. Сознательно бестолковым. В нем были указаны факты, но не были названы имена. Полковник говорил многое, но не говорил всего. Не говорил самого главного — кто был вовлечен в аферу с аэродромом. И кто из командования аэродрома сотрудничал с теми, чьих имен он не называл.

Полковник страховался. Он хотел быть нужным. Потому что нужные люди нужны больше, чем ненужные. И гораздо дольше, чем ненужные, живут.

Все! Полковник закончил письмо. Одно из самых важных писем в его жизни. Может быть, самое важное.

Перечитывать написанное Зубанов не стал. На это требовалось слишком много времени. Потому что в письме вместо слов, фраз и предложений были буквы. Одни только буквы. Бесконечный, без пропусков, запятых и точек ряд прописных букв. Сплошное АБВГДЕЖЗ…

Если письмо попадет в руки зеков, то они никогда не поймут, что там написано. Если генерала Федорова — он передаст его в отдел дешифровки, где текст раскроют в пять минут. Не такой уж он сложный. Если письмом завладеют следователи, то они, конечно, тоже попытаются расшифровать набор букв, но только вряд ли смогут. Потому что у них специалистов подобного профиля нет. И даже если они передадут письмо своим теневым боссам и те смогут распознать текст, то тоже ничего страшного не случится. По той причине, что ничего нового они не узнают. Они о себе гораздо больше знают, чем написано в письме.

Ну и, значит, можно рисковать. Даже если предположить, что встреча в бане — это ловушка и что тот зек не зек, а подсадка милиции.

Надо рисковать!

Полковник свернул два исписанных мелким почерком с двух сторон листа в трубочку. Сплющил ее, пробив по всей длине кулаком, затем прогладил, превратив в ленту. И эту ленту свернул в плотный свиток. Получился небольшой, наподобие бочонка лото, сверток. Письмо. Которое следовало опустить в почтовый ящик. Расположенный этажом ниже.

Как же опустить?

На нитке опустить.

Полковник задрал штанину, стянул с ноги носок и распустил верх носка на нитки. Нитки связал, получив единую, длинную бечеву.

Если исходить из высоты камеры плюс толщины бетонных перекрытий, то форточка ниже расположенной камеры должна была находиться в трех с небольшим метрах от этой.

Зубанов отмерил на бечеве три метра и сделал узелок.

Можно было опускать письмо в ящик.

Полковник открыл форточку, просунул письмо сквозь железные полосы намордника и вытравил бечеву.

Письмо пошло вниз.

Стоп, узел!

Послание зависло на уровне нижней форточки. Теперь его должны были заметить и…

Нить дернулась. И тут же ослабла.

Письмо попало в руки почтальонов. Которые, если это не игра милиции, передадут его дальше.

Полковник вытянул пустую нить назад и, разорвав на мелкие части, смыл в унитаз.

Вот и все!

Пододвинул к себе чистые листы бумаги и, исписывая их признаниями, стал рвать в клочки. Листы быстро закончились.

— Бумагу давай! — заорал он.

— Я же давал! — удивился надзиратель.

— Кончилась.

— Как кончилась? Ее же было до…

— Да вот она. Вся.

— Вот это? Ты зачем ее изорвал? Я тебе зачем ее давал?!

— Нервничаю я.

— Ну и нервничай! При чем здесь бумага? Зачем бумагу рвать?

— Ну я же говорю, нервничаю! Как писатели. У которых роман не получается.

— Ну, значит, пиши на газете. Раз такой нервный.

— Бумагу давай!

— Да пошел ты!

Окошко захлопнулось.

Ну и ладно. Не очень-то хотелось…

Полковник отошел от двери и лег на нары.

Все, что можно было сделать, он сделал. Оставалось ждать.

Зубанов вытащил бывший у него карманный календарь и проколол на нем еще один день. Сегодняшний день…

Через день еще один день.

Потом еще один.

И еще…

— Выходи!

— Куда выходи?

— Куда надо — туда выходи. С вещами выходи. Давай, давай. Быстрее!

Полковник собрал вещи и вышел.

— Пошел!

Прошли коридор. Дальше были общие камеры. «Значит, в общую камеру, — подумал полковник. — Интересно, в какую? В ту? Или в ту?» Оказалось, не в ту и не в другую.

— Направо.

Направо были памятные Зубанову кабинеты.

— Лицом к стене! Стоять!

Надзиратель толкнул дверь. Та приоткрылась.

— Товарищ майор, привел.

— Давай его сюда, — послышался голос. Надзиратель толкнул полковника в кабинет.

— Здорово, — недобро ухмыльнулся следователь. И потрогал пальцем налепленный чуть выше глаз крест-накрест пластырь. — Давно не виделись.

— По мне — лучше бы совсем не видеться.

— А я бы с удовольствием! Чтобы ты не заскучал!

— Заскучать мне не дадут. Ваши держиморды не дадут.

— Ладно, иди сюда. Полковник подошел к столу.

— Садись.

Сел на привинченную к полу табуретку.

— Распишись здесь, — следователь развернул на столе и подвинул ближе к Зубанову лист бланка. — Вот здесь, — подал ручку.

Полковник взял ручку, посмотрел на следователя и протянул ручку назад.

— Я не подписываю документы, содержание которых не знаю.

Следователь поморщился. И подчеркнуто официальным тоном, уводя взгляд в сторону, объявил:

— Следствие изменяет избранную в отношении вас меру пресечения. Вы отпускаетесь под подписку о невыезде. Вам запрещено покидать пределы города. В случае возникновения особых обстоятельств — вашей болезни, смерти близких родственников — вы обязаны известить о своих перемещениях органы следствия не позже, чем за сутки до отъезда. Вам все ясно?

— Теперь все!

— Распишитесь.

Полковник черкнул свою роспись. И, скрывая радость, спросил:

— Что-то еще?

— Ты не радуйся. Раньше времени. Следствие не закончено, и в любой момент мы можем вернуть тебя в камеру. Имеем право вернуть.

— Ну, если имеете — тогда конечно. Тогда не радуюсь. Тогда грущу.

— Вот возьми, — протянул следователь прямоугольную бумажку. — Это пропуск. На выход из здания. Ковальчук!

— Я, товарищ следователь!

— Отведи его.

— Куда?

— К выходу отведи. Вот его пропуск. На волю.

— Как же так? Он же…

— Иди. Дежурного я уже предупредил.

— Он же вас! И…

— Иди, я тебе сказал! Подследственный отпускается под подписку о невыезде.

Сопровождающий неопределенно пожал плечами. Скомандовал:

— Выходи!

Полковник пошел к двери. Но услышал, как следователь тихо окликнул его.

— Что?

— Гнить бы тебе здесь, падла! Кабы не защитники твои. Но ничего, еще не вечер. Еще увидимся…

— Защитники? Какие защитники? — переспросил полковник.

— Твои защитники. И не надо мне изображать дурака! Твои защитники! Которые до самой Генеральной прокуратуры…

— А может, это не защитники? Может, это просто правда восторжествовала?

— Что?! А ну, пошел отсюда! Быстро пошел! Пока я… Ковальчук!

— Тут я!

— Гони его отсюда! Чтобы глаза мои его…

— А ну, пошел! А ну, быстро! Полковник, не оглядываясь на сопровождающего, пошел по коридору.

— Стой! Стой, я сказал! Полковник замедлил шаг.

— Ну чего тебе?

— Руки за спину!

— Шалишь! Я теперь не твой. Не гражданин. Я теперь товарищ! И значит, могу держать руки где угодно. А не только на спине и затылке.

Кончилось твое время, гражданин начальник!

Зубанов демонстративно сунул руки в карманы и не спеша пошел по коридору. Который начинался в тюрьме, а заканчивался на свободе.

Все! Конец его заключению. Вернее, злоключениям в заключении. Хочется надеяться, что больше сюда он…

Хотя, с другой стороны, что ждет его на свободе, тоже неизвестно. Здесь хоть стены, решетки и менты с пистолетами защищают. А там, на улице… там со всех сторон сквозняком продувает.

Вот и думай теперь, где лучше? Там, где лучше? Или где хуже?! Или где совсем невмоготу!..

Глава 36

В отдельном кабинете ресторана сидели трое мужчин. Пили, ели и разговаривали. Пили и ели мало. Разговаривали много. И нервно.

— Кто?! Кто это сделал? Кто его смог?..

— Генеральная прокуратура его смогла.

— Шутишь!

— Кабы так. Генеральная прокуратура рекомендовала изменить меру пресечения.

— Так ведь только рекомендовала!

— Так ведь Генеральная прокуратура!

— Черт их задери!

— Только прежде — они нас.

— Что, так плохо?

— Еще хуже. Прокуратура предложила прислать сюда своего человека. С формулировкой — для оказания помощи следствию.

— Откуда они узнали? Откуда они могли узнать?!

— От верблюда могли узнать. Или, вернее, от ишака…

— Может, это его прежние дружки стукнули? Или… Или кто-нибудь из своих?

— Неужели из своих?!

— Кабы из своих!

— Ты что-то знаешь?

— Знаю! Знаю, что это не дружки. И не свои. И вообще никто! Потому что знаю, что прокуратура по просто стуку зад от стула не отрывает. Они лишние дела не любят. Их, чтобы на новое дело поднять, надо полгода раскачивать. А тут…

— Ты хочешь сказать, на них кто-то надавил?

— Хочу сказать, что надавил. Причем сильно надавил.

— Кто? Кто надавил?

— «Крыша» надавила!

— Чья «крыша»?

— Зуба «крыша»!

— Откуда у него?..

— А ты вспомни, где он раньше работал? Он же в ГБ работал!

— Точно!

— ГБ — «крыша» серьезная.

— Слушай, а может, он специально?..

— Что специально?

— У нас здесь появился специально! И под Борова лег специально! Все — специально!

— Да брось ты! Он же пенсионер.

— А если не пенсионер? Если действующий?

— Если действующий, то дело пахнет парашей.

— Да не все ли равно, действующий он или нет. Теперь это не имеет никакого значения. Важно то, что у него в голове. Что он знает! И может то, что знает, рассказать кому следует. Вот об этом надо думать!

— Что ты предлагаешь?

— Предлагаю решать кардинально!

— А «крыша»?

— «Крыша» за покойника в драку не полезет. Покойник никому не нужен. Он отработанный материал.

— Согласен.

— Я тоже. Пока он был на нарах, он был ручной. А теперь он как вырвавшийся из загона волк. Теперь он будет резать всех подряд. Зря его выпустили.

— Нас не спросили.

— Хорошо. Давайте решать по делу. Кто сделает работу?

— Это не проблема.

— Кто?

— Отдайте его мне. Моим ребятам.

— Может, лучше у генерала человека попросить?

— Не надо тревожить генерала по пустякам. Сами как-нибудь управимся.

— Мои точно управятся.

— Не надо забывать, что он профессионал.

— Мои парни тоже не лаптем щи хлебали.

— Согласен.

— Я тоже.

— Когда?

— Как можно быстрее. Пока он из города не ушел.

— Не уйдет. За ним мои люди присматривают…

* * *

Полковник Зубанов бродил по улицам и считал ворон. Ну то есть делал вид, что считает ворон, а на самом деле считал тянущиеся за ним «хвосты». Используемая им «воронья» тактика позволяла, не раскрывая себя, отслеживать пространство вокруг себя. А самое главное — сзади себя.

Полковник шел не торопясь, часто останавливался, засматривался в витрины и задние стекла легковых машин. Иногда, вдруг что-то вспомнив и даже хлопнув себя по лбу, резко поворачивался на 180 градусов, наблюдая, как в панике разбегаются в разные стороны его провожатые. Подворачивал к случайно пройденному табачному киоску, брал сигареты, закуривал и шел себе дальше.

Ну, любители! Ну, энтузиасты! Откуда только таких набрали? Одно достоинство, что их много.

Два вон там, возле киоска. Делают вид, что покупают спиртное. Уже в десятом киоске. И все никак выбрать не могут.

Еще трое справа. В машине. В синих «Жигулях», останавливающихся на каждом углу.

Близко слева работает пара. Под гуляющих прохожих работают. Которые, конечно, прохожие, но почему-то гуляют лишь в одну сторону. В сторону гуляющего полковника.

Еще трое. Наблюдают с противоположного, через дорогу, тротуара.

Двое читают газеты.

Трое заходят во все подряд магазины. Но долго там не задерживаются. И потому не отстают.

Несколько, минимум четверо, человек на джипе. Эти либо координируют работу остальных, либо составляют группу быстрого реагирования.

Это сколько их всего получается? Два, плюс три, плюс два, плюс три в «Жигулях», три любителя магазинов, два газет… и еще четыре-пять в джипе. Итого почти полноценный армейский взвод.

Профессионал использовал бы втрое меньше личного состава. Но закрутил бы карусель с постоянно меняющимися лицами. Которые появлялись бы по одному, а не скопом, как эти.

И обязательно использовал бы женщин. С кавалерами. С детскими колясками. С детьми, ведомыми за руку. Дети с женщинами вызывают меньше всего подозрений.

Интересно, что они будут делать при нестандартном развитии событий. Например, при столкновении с объектом лоб в лоб.

Полковник остановился, почесал в затылке, изобразив, что о чем-то подумал, и направился к одной из пар шпиков. Прямым ходом направился.

— Огонек есть? — спросил он, демонстрируя незажженную сигарету.

— А? — растерялись шпики. И зашарили вокруг глазами.

— Я говорю, огонек есть? У меня спички закончились.

— Есть. То есть нет…

— Так есть или нет?

— Ах, огонек… Огонек есть.

Пришедшие в себя филеры вытащили зажигалку. Полковник потянулся к ней сигаретой.

— Заберите себе. Нам не надо, — засуетились они.

Сунули в руку Зубанову зажигалку и быстро пошли в сторону.

«Минус два», — посчитал Зубанов.

И побежал вслед за уходящей парочкой, которой он желал вернуть зажигалку.

— Заберите. Мне не надо, — кричал он, размахивая зажигалкой.

И совершенно случайно налетел еще на одну пару «хвостов».

— Простите, — извинился он, внимательно глядя в лица задетым прохожим.

— Ничего, ничего, — затараторили те и попытались скрыться.

— Я вас не сильно ушиб?

— Нет, что вы. Нет!

— Но, может, все-таки?..

— Да нет же, нет! Не ушибли! Нет!!

Минус еще два. Если исходить из незыблемого для «наружки» правила — шпика, вступившего с объектом в контакт и тем засветившего свое лицо, из наблюдения выводить.

Десятую часть бойцов они уже потеряли. Если продолжать «отстрел» такими темпами, то через пару-тройку суток их силы можно ополовинить. А потом…

Только вначале надо сходить домой, пообедать, отдохнуть. Прежде чем продолжить с ними игру в кошки-мышки с выбыванием. Прежде чем…

Но выбивать силы противника не пришлось. На подходах к дому они вдруг сами куда-то подевались. До того толпами ходили, а тут вдруг по норам разбежались. Все и разом!

Что бы это значило?

В то, что от него вдруг отвязались, полковник не верил.

В то, что любители были заменены профессионалами, которых он не мог вычислить, не допускал. Что же произошло? Что?

Зубанов присел на первую подвернувшуюся скамейку и попытался проанализировать изменения в только что бывшей почти боевой, а теперь вдруг мирной обстановке. Больше всего его беспокоило именно это «вдруг». Это непонятное исчезновение до того наседавших на него преследователей.

Он попытался вспомнить расстановку сил противника. Кто из его преследователей где находился, что делал и с кого началась их эвакуация? Кто первым покинул свои позиции?

Полковник мысленно расставил шпиков по местам, где они недавно были. И напрягся, вспоминая траектории их перемещений.

Первым исчез из его поля зрения, кажется, джип. Да, точно, джип. Он стоял вон там, под светофором, и при очередном зависе полковника возле витрины обувного магазина тронулся с места. Все остальные в это время оставались на своих местах. Значит, операцию отхода начал джип!

Но почему он? По идее, джип, не участвующий в активной охоте и лишь координирующий общую работу, должен был уйти последним! Почему он вдруг стал первым?

Почему?

Полковник пытался понять логику людей, распланировавших операцию. В каком случае джип должен был быть первым?

В случае переброски сил вперед. Например, в место предполагаемой встречи объекта с другим объектом. Или перемещения объекта в заранее известную им точку.

Стоп!

Здесь логика действия преследователей в джипе совпадает с логикой действий объекта. Потому что объект действительно идет в известную им точку. Идет домой. Здесь все понятно. Кроме… Кроме того, что после отъезда джипа были эвакуированы все шпики. Все!

Чем можно объяснить столь странное поведение преследователей? Которые вместо того, чтобы обложить дом объекта со всех сторон, бросили его. Как же они смогут пасти его дальше? К примеру, если он, зайдя в дом, тут же выйдет и…

А если не выйдет?

Если не выйдет, то тогда поведение преследователей выглядит вполне логично. Тогда действительно пасти его дальше бессмысленно. Потому что скрыться клиент никуда не может.

Если это так, то за ним велась не слежка, а облава, загоняющая его в заранее приготовленную ловушку. Поэтому они шли скопом, а не поодиночке. Они не следили, они загоняли!

Вот в чем дело!

Теперь они наблюдают за ним откуда-нибудь издалека. По той банальной причине, что не желают попадать под взгляды возможных свидетелей, которые окажутся на месте происшествия. С ним, Зубановым, происшествия.

Похоже, дело обстоит именно так.

Теперь понятно, зачем они выпустили его из тюрьмы! Выпустили, чтобы тут же прихлопнуть. Как опасного свидетеля, которым заинтересовалась Генеральная прокуратура.

Или… Или им вообще никто не интересовался? По причине того, что его письмо никуда не пришло. Что они его перехватили, расшифровали и решили раз и навсегда покончить с этим делом. Покончив с кляузником.

А раз так, то те парни в джипе поехали не куда-то, а поехали сюда, к нему домой, чтобы успеть проскочить в подъезд до него. И теперь ждут его там. Притаившись за парадной дверью или где-нибудь между вторым и третьим этажами.

Скорее всего ждут! Почти наверняка ждут!

Опасность была определена. Только что с того толку? Как ту опасность миновать? Как уйти из-под удара? Как избежать смерти? Которая со всех сторон.

Бежать? Это, конечно, можно. Эта мысль приходит в голову первой.

Только куда бежать? Назад?

Сзади врагов не меньше, чем впереди. Только качнись в ту сторону, сразу повылазят из своих щелей.

Пойти вперед и попробовать принять бой в подъезде?

Принять и героически, прихватив с собой пару врагов, погибнуть?

Красиво! Но бессмысленно. Прихватит он исполнителей, которых пруд пруди. До глоток заказчиков ему, зайдя в подъезд, не дотянуться. И потом, еще вопрос, сможет ли он продать свою жизнь подороже или по предложенной продавцом демпинговой цене?

Нет, в подъезд ему нельзя.

И назад нельзя.

И в сторону нельзя.

И ждать, сидя здесь и ничего не предпринимая, тоже нельзя. Потому что бессмысленно. Надо прорываться.

Куда?

Хоть куда. Потому что точных данных о местоположении и силе противника нет.

Полковник встал и пошел в сторону дома, физически ощущая, как на нем концентрируются чужие взгляды. Возле подъезда он резко повернул в сторону и побежал к краю дома. Был шанс, обогнув здание, выскочить в соседний двор и через него перебежать на соседнюю улицу.

Полковник завернул за угол и сразу увидел двух мужчин, разворачивающихся в его сторону.

— Стой! — негромко сказал один из них. И тут же громче: — Стой!

Теперь все стало ясно. Всем. Теперь никто ни от кого не прятался.

Полковник сделал шаг назад. Один из мужчин быстро сунул руку в карман. Ждать, пока он вытащит из него оружие, было глупо. Зубанов прыгнул в сторону, увидел, как из его подъезда и из-за дальнего угла дома выскочили еще несколько мужчин, и метнулся на улицу. На улице можно было попытаться спрятаться среди прохожих. В прохожих они стрелять не будут!

Полковник успел добежать до угла соседнего дома, когда услышал короткий посвист и увидел, как впереди него от стены отвалились два больших куска штукатурки.

В него стреляли! Стреляли из оружия с глушителем, потому что выстрелов он не слышал. Только увидел их последствия. Увидел выбитую из стены штукатурку.

Полковник выскочил на улицу и бросился к ближайшим пешеходам, которые должны были послужить ему живым щитом. Смешался с толпой, увидев краем глаза, как из-за дома выбежали его преследователи.

Лавируя между людьми, полковник бежал вперед. Бежал уже только для того, чтобы убежать.

Быстрее!

Еще быстрее! Чтобы оторваться от преследователей хотя бы на пару кварталов! А потом…

Далеко за головами идущих прохожих закачались, замелькали напряженные, быстро приближающиеся лица. Знакомые лица. Хорошо знакомые полковнику лица!

Черт!

Зубанов резко свернул в сторону, выскочил на проезжую часть и, уворачиваясь от машин, перебежал на другую сторону улицы.

По звуку нескольких разом зазвучавших клаксонов и визгу тормозов он понял, что за ним на проезжую часть бросилось еще несколько человек.

Никогда за всю свою жизнь не попадал в такой переплет. Никогда не бегал как заяц от преследователей. Потому что никогда не был безоружен. И мог принять бой!

Зубанов побежал вдоль улицы, предполагая на первом перекрестке повернуть в сторону. Но до перекрестка не добежал. Увидел выезжающие из переулка синие «Жигули».

Все! Дальше идти некуда!

Полковник еще раз перебежал через улицу, надеясь увидеть какой-нибудь проходной двор. Но не увидел. Увидел приближающихся к нему с другой стороны и уже совершенно не скрывающих своих намерений преследователей.

Выхода не было!

Полковник, прибавив шаг, побежал назад. Преследователи продолжали идти, как шли. Они не боялись потерять убегавшую от них жертву. Что значило, что впереди тоже были охотники. Полковник оказался в кольце.

Спасти безнадежное по сути положение могло только оружие. Или нестандартный, с сумасшедшинкой, ход.

Зубанов остановился, крутнул головой во все стороны, везде увидел ненавистные, приближающиеся к нему лица и бросился в поток машин. Под проезжающий мимо милицейский «уазик».

Машина взвизгнула тормозами и, оставляя на асфальте черный шинный след, остановилась. Из распахнутых дверок выскочили милиционеры.

— Ты что, гад?! Мы же тебя чуть… Милиционеры окружили лежащего на асфальте полковника.

— Жив, мужик?

— Вроде да!

— Ну раз жив — топай отсюда И скажи спасибо, что нам некогда, а то бы… — сказали милиционеры.

— Помогите мне встать, — попросил полковник.

— Сам вставай. Не маленький.

— Я не могу.

Милиционеры протянули жертве ДТП руки Полковник встал.

К месту происшествия подтянулись любопытствующие прохожие. В первом, близком ряду почему-то были одни только крепкие, молодые мужчины.

Милиционеры повернулись и пошли к машине.

— Погодите! — остановил их криком полковник.

— Чего тебе еще?

— Подойдите сюда, пожалуйста. Мне надо сказать…

Милиционеры подошли.

— Чего тебе надо сказать?

— Мне? Мне надо сказать, что вы менты поганые, — ответил полковник и что было сил врезал ближнему милиционеру по уху.

— Ты чего? Ты чего, мужик?

Полковник сделал шаг вперед и достал ногой еще одного стража порядка.

— Ах ты… Тебе… Твоя… — сказали милиционеры и несколько раз вытянули полковника поперек спины дубинкой.

Полковник присел от боли.

— Давай его в отделение. Там с ним потолкуем.

— Да вы что! Какое вы право имеете! Отпустите мужчину! — возмутилась толпа. Мужскими голосами.

— Чего?!

— За что его в отделение?

— Да он же нас… ментами! И по морде!

— Ну и что? Он же больной. Психически!

— Вы что, его знаете?

— Знаем. Он сосед наш. Шизофреник.

— Что же, если он шизофреник, то может нас по роже?

— Да он за себя не отвечает. Его в больницу надо. Давайте мы его в больницу отвезем. Зачем он вам? Свяжетесь, потом сто раз пожалеете. А мы его по-быстрому…

Милиционеры засомневались. Полковник занервничал.

— Может, точно? Ну его, психа. Слышь, придурок, с друзьями пойдешь?

Зубанов замотал головой. Но потом согласно кивнул головой.

— Нате, забирайте.

Милиционеры отпустили полковника. И он тут же сильно ударил одного из них. Обидно ударил. Ногой в пах.

— Какой же он псих? Гад он! — заорали милиционеры, обступая и пиная обидчика. В том числе туда, куда пинал он.

— Будет с него. Будет, я сказал!

Обмякшее тело подняли, поднесли к машине, швырнули в собачник и захлопнули дверцу. Машина медленно тронулась, раздвигая бампером подступившую толпу.

В отделении полковника еще немного побили на крыльце, между дверями и в коридоре и завели внутрь.

— Чего он такого натворил? — спросил дежурный.

— Много чего. Машину остановил. Потом на нас напал.

— Да ну! Он на вас? Один на всех?

— Один на всех!

— Бросьте шутить!

— А это что? — показал один из милиционеров опухшее ухо.

— И это, — продемонстрировал другой разбитую челюсть. — А у Петьки вообще…

— Он что, псих?

— Может, и псих. Только нам от этого…

— Ты что, псих? — спросил дежурный полковника. Тот покачал головой.

— Тогда, может, пьяный? Или под кайфом? Полковник снова мотнул головой.

— А чего ты тогда на них полез9

— Убить хотел, — сказал полковник.

— Чего?!

— Убить хотел! Всех!

— Да ты что такое говоришь, дурак! Ты знаешь, что за покушение на работника правопорядка бывает?! Ты подумай. Ты просто, наверное, выпил и повздорил с патрулем? Так?

— Нет. Хотел убить!

Милиционеры удивленно переглянулись.

— Да как он мог убить? Голыми руками. Это у него просто заклинило что-то.

— Вот я сейчас занесу, что ты сказал, в протокол! Повертишься потом, — пригрозил дежурный.

— Заносите! Я хотел их убить, — упрямо повторил Зубанов.

— За что? За что ты хотел их убить? — спросил дежурный.

Полковник поманил его к себе пальцем.

— Ну, за что? — наклонился тот. — За что?

— За то, что они и ты менты! Поганые! — сказал полковник и лбом ударил дежурного в нижнюю челюсть.

* * *

От толпы, еще минут десять обсуждавшей мужика, который полез на ментов, потом получил от ментов и потом был увезен ментами в кутузку, отошла женщина. Которая тянула за собой детскую коляску.

— Осторожней! — кричала она, выбираясь из толпы. — Осторожней! Не видишь, здесь ребенок! Толпа, возмущаясь, расступалась.

— Ты чего лазишь здесь с дитем? Дура!

— Сам дурак! Тебе можно смотреть, а другим нет?

— Иди, иди! Шалава!

Женщина вкатила коляску на тротуар.

— Ну сейчас, сейчас, не возись, — приговаривала она, спеша в детскую кухню.

Но до кухни не дошла. Дошла до мусорной кучи. Где, подтолкнув ногой поближе к баку, оставила коляску…

Вечером женщина, закрыв дверь и зашторив окна, села писать отчет о проделанной работе.

«Фиалка — Тюльпану.

Срочно.

Наблюдение за объектом Тополь подтвердило наличие за ним слежки. Итогом слежки должна была быть чистка (предположительно). Данное предположение основано на том, что наблюдение за Тополем вело до 30 единиц наблюдателей одновременно, без соблюдения надлежащих мер маскировки.

В 15.04 Тополь предпринял попытку оторваться от слежки по неизвестным мне причинам.

В 15.21 Тополь, не имея возможности скрыться, остановил милицейскую машину, напал на милиционеров (предположительно с целью ухода от преследования) и был этапирован в отделение милиции.

P.S. Оказать Тополю помощь не представлялось возможным из-за недостаточности средств и соблюдения режима секретности.

Фиалка».

Глава 37

Генерал Федоров стоял по стойке «смирно». Перед таким же генералом, как он. Который был выше должностью. На один месяц выше. Потому что врио. Временно исполняющий обязанности ушедшего в отпуск вышестоящего начальника.

— Почему вы считаете, что его нужно охранять?

— Потому что он сотрудничает с нами.

— Это не аргумент. Если охранять всех, кто с нами сотрудничает, то никаких штатов не хватит.

— Но ему угрожает опасность. Реальная опасность. Нам стало известно, что на него была предпринята попытка покушения.

— Это не может являться основанием для организации охранных мероприятий силами военной разведки. Если вопрос идет об охране, свяжитесь с местным управлением внутренних дел или с ФСБ и попросите их обеспечить охрану.

— Это невозможно. Я не могу доверять местным милиции и ФСБ. Действия местной милиции в отношении полковника в отставке Зубанова позволяют сомневаться в беспристрастности региональных силовых структур в этом деле.

— И все равно я не вижу необходимости использовать силы военной разведки во второстепенных, относящихся к компетенции МВД делах.

— Это дело не относится к компетенции МВД. Это дело имеет прямое отношение к военной разведке. Аэродром Валуево подпадает под категорию С-1. До недавнего времени он использовался для испытания и транзита образцов экспериментальной военно-авиационной техники. Надзор за соблюдением секретности перегонов был возложен в том числе на военную разведку.

— Но в настоящее время аэродром для транзитных целей не используется.

— Но, насколько я знаю, приказа о соблюдении режима секретности никто не отменял.

— Вы же прекрасно понимаете, что этот аэродром никогда больше не будет использоваться по данному назначению. Хотя бы по причине отсутствия образцов новой авиационной техники.

— Не понимаю! Я понимаю приказ. О соблюдении режима секретности на военном аэродроме Валуево. Этот приказ никто не отменял. И я обязан реагировать на любые факты нарушения установленного режима…

Достал его этот, на один месяц временного исполнения чужих обязанностей, халиф. Вечный зам, у которого одна задача — тихо пересидеть свой врио срок, отчего он перестраховывается на каждом шагу…

Вконец достал! Подумал генерал, временно исполняющий обязанности другого генерала, про генерала Федорова! Своей инициативностью достал. Которая каждой бочке затычка. Которая как шило… в голове непосредственного начальства…

— Но мы не можем бросать на произвол судьбы людей, готовых с нами сотрудничать. Хотя бы потому, что эти люди обладают ценной для нас информацией.

— Но и не можем отвлекать личный состав от несения основной службы для реализации сомнительного свойства планов.

— Я буду вынужден подать рапорт вышестоящему начальству.

— Вы не имеете права обращаться к вышестоящему начальнику через голову непосредственного начальника.

— Когда у того есть голова…

— Что?!

— Разрешите идти?

— Отставить идти! Я запрещаю вам обращаться к вышестоящему начальнику по каким-либо вопросам без моего на то разрешения. Вам ясно?

— Так точно! Ясно!

— Что ясно?

— Я не могу обращаться без вашего ведома к кому бы то ни было, кроме вас.

— Юродствуете?

— Повторяю приказ.

— Идите… Отсюда…

«Деятельный умник опаснее пассивного дурака», — подумал врио генерал, глядя на только что захлопнувшуюся дверь.

И еще раз подумал, через день, стоя по стойке «смирно», на ковре в кабинете вышестоящего начальника.

— Почему вы отменили предложенные генералом

Федоровым мероприятия, касающиеся проверки режима секретности аэродрома Валуево? Ну Федоров! Ну злодей!..

— Никак нет. Я не отменял мероприятия! Я лишь высказал мнение насчет того, что не имеет смысла отрывать личный состав от текущих дел…

— Почему вы решили, что нет смысла отрывать личный состав?

— Но аэродром Валуево принадлежит Военно-Воздушным Силам…

— А вам не принадлежит?

— Мне?

— Да, вам?

— Мне… Нет! Я отвечаю за работу вверенных мне подразделений в рамках определенных вышестоящим начальством служебных обязанностей…

— То есть вас следует понимать так, что Военно-Воздушные Силы не являются частью Вооруженных Сил страны, раз Главное разведывательное управление Вооруженных Сил может позволить себе не заниматься проблемами авиации?

— Что? Никак нет! Я так не говорил! Я имел в виду совсем другое.

— Что?

— Что наш отдел не должен заниматься данной проблемой, так как она не входит в его компетенцию в отличие от отделов, которым расследование подобных дел вменяется в прямую обязанность…

— Это вы решаете, кто чем занимается?

— Я? Никак нет!

— Тогда почему вы отменили предложенные полковником Зубановым оперативные мероприятия?

— Я предполагал, что…

— Не надо предполагать. Предполагают барышни на свиданиях. Надо думать! Или прислушиваться к мнению думающих подчиненных.

— Но…

— Я отменяю ваш приказ. И обязую вас приложить максимум усилий к проверке информации, касающейся аэропорта Валуево. Вам ясно?

— Так точно!

— Вы свободны…

«Странные они, — подумал врио генерал, выходя из кабинета. — Какая-то ерунда, какой-то заштатный аэродром, который того и гляди закроют, а они такую бучу подняли! Как будто ядерную головку украли.

Делать нечего большим генералам! Дурью маются большие генералы! Но дурью, обязательной к исполнению нижестоящими командирами.

Ну армия! Ну бардак!..»

«Круто они взялись, — удивился про себя генерал Федоров, выслушивая наставления непосредственного врио начальника по поводу усиления работы в отношении расследования ставших известными фактов нарушения режима секретности аэродрома Валуево. — Так накрутили, что он чуть не пеной брызжет».

— Разрешите обратиться, товарищ генерал?

— Разрешаю.

— Я вынужден высказаться против форсирования хода расследования. Я не считаю целесообразным отправлять на место весь личный состав отдела. Мы не можем прерывать текущей работы. Не должны заниматься одним только аэродромом Валуево в ущерб другим делам…

— Должны! У меня приказ! И я его выполню, чего бы это вам ни стоило! Ясна вам моя позиция?

— Но…

— Что?!

— Так точно!

— Тогда ступайте, исполняйте. И не дай вам бог!..

«Странно, — думал про себя генерал Федоров. — Чего они так коней погнали? Даже странно как-то. Хотя для него и хорошо. Но все равно странно… Генерала вздрючили так, что он ни о чем другом, кроме аэродрома, думать не хочет!

К чему бы это?

Не иначе, как кто-то копает под ВВС яму. Силами ГРУ копает. Его, генерала Федорова, силами. Который должен принести им на блюдечке с голубой, военно-воздушной каемочкой, жареные факты про летунов. Чтобы с их помощью…

Потому генерал так и забегал.

Похоже, дело обстоит именно так. Похоже, теперь в Российской Армии самыми главными войсками становятся подковерные. Которые по разрушительной силе превосходят даже войска стратегического назначения.

Видно, среди маршалов большая драка завязалась. Раз у рядовых генералов и полковников начинают чубы трещать».

Да-а!

Крутую волну нагнал полковник в отставке Зубанов своим звонком в бойлерную Министерства обороны! Штормовую волну от сантехника-лейтенанта аж до самых до маршалов!

Вот как все интересно обернулось…

Глава 38

В отделение вошли несколько мужчин.

— Следователь Бобров, — представился один, разворачивая и прислоняя к стеклу дежурки удостоверение. — У вас содержится задержанный Зубанов?

— Ну да, есть такой.

— Вот документы. Мы его забираем.

— Куда забираете?

— В горотдел.

— Да вы что? На что он вам в горотделе сдался? Он же всего лишь мелкий хулиган.

— Который нападает на милиционеров, причиняя им тяжкие телесные повреждения?

— Тяжкие? Да какие тяжкие? Так… Это он по глупости. Мы уже с ним провели по этому поводу воспитательную работу. Еще немного проведем и отпустим. Он вообще-то мужик спокойный. Следователь поморщился.

— Хватит болтать, лейтенант. Выполняйте приказание.

— Вообще-то так не положено. Мне надо с начальством посоветоваться.

— Ты номер телефона начальника горотдела знаешь?

— Я? Откуда я…

— Да вон он у тебя, под стеклом. Второй сверху. Видишь?

— Ага.

— Набери его.

— Как же я?..

— Набирай. Я отвечаю.

Лейтенант дрожащим пальцем набрал номер. Передал трубку следователю.

— Да. Мы здесь, товарищ генерал. Что? Почему так долго едем? Генерал спрашивает, почему так долго едем, — сказал он, прикрыв трубку ладонью.

— Я… Мы… Нет… Езжайте! — замотал толовой лейтенант.

— Да, уже едем, — сказал следователь. — Ты разговаривать будешь? — протянул трубку дежурному.

— Кто? Я? Нет. Я не буду! Я нет…

— Тогда тащи нам сюда Зубанова. Полковника вывели в дежурку.

— Узнаешь? — радостно спросил следователь. — Вот это узнаешь? — показал пальцем на розовеющий чуть выше глаз шрам. — А у Петра… — показал пальцем в сторону и вниз. В сторону стоящего здесь же Петра, в самый низ его живота. — У Петра тоже… шрам. Ну ничего. Теперь нам Генеральная прокуратура не помешает.

Полковник стиснул зубы.

— А я тебе говорил, я тебя предупреждал, что еще не вечер! Что мы еще свидимся! Руки!

Зубанов вытянул вперед под наручники руки.

— Пошел!

Во дворе стоял автобус. Ну естественно, автобус.

— Не тормози! Заходи! Зашли.

— Эй! Только вы там аккуратней! — закричал водитель. — А то прошлый раз весь пол забрызгали. Я еле отмыл.

— Может, не будем? Грязнить? — предложил Зубанов.

— Давай, давай проходи! — заорали на него сопровождающие лица.

Полковник прошел внутрь автобуса и сразу лег. На пол. Между сидений. Где было теснее всего. И где он уже когда-то лежал.

— Ну, падла, сейчас ты узнаешь, где раки зимуют!

— А вы что, натуралисты?

В последующие десять минут полковник узнавал, где зимуют раки. И почти было уже узнал, но автобус подъехал к горотделу.

— Эй, мужики, хватит! Мы приехали. Следователь, надзиратель и оперативники разошлись, утирая вспотевшие лбы.

— Повезло тебе, гад! Вставай! Полковник встал. Попытался стереть рукавом кровь с лица. Но только размазал.

— Выходи.

Спрыгнул с подножки автобуса и, уже не ожидая окрика, пошел к воротам КПЗ.

Потом начались допросы. В уже привычной манере.

— Ты зачем хотел убить милиционеров при исполнении ими служебных обязанностей?

— Я хотел?

— Ты же сам сказал. При задержании.

— Что сказал?

— Что убить хочешь!

— Я сказал?!

— Опять дурака строишь? Вот это что?

— Протокол.

— Подпись чья?

— Похожая на мою.

— Здесь написано, что ты сделал признание, что напал на милиционеров с целью их убийства.

— Не было этого!

— А подпись?

— Силой заставили. При исполнении. Да как бы я мог их убить голыми руками9 Я только так, для острастки, замахнулся.

— Замахнулся?

— Ну может, ударил случайно. Раз.

— Раз?

— Ну может, два.

— Трех человек?

— Я имел в виду каждого.

— А почему тогда в медицинском заключении написано, что потерпевшим были причинены тяжкие телесные повреждения? — с радостной издевкой доложил следователь.

— Как тяжкие?

— Так! Вот тут черным по белому написано. Переломы двух рук, одной челюсти и одного основания черепа. За что, если учитывать, что потерпевшие не просто потерпевшие, а работники органов правопорядка, бывшие при исполнении служебных обязанностей, по совокупности причитается…

— А они часом беременными не были?

— Кто?

— Милиционеры. Которые при исполнении обязанностей. За избиение беременных можно еще пару лет накинуть.

— Ахты!..

— Как же вы докажете, что я голыми руками?..

— Это ты должен сказать — как? Каким образом? С какими намерениями?.. Ну что, ты намерен помочь следствию? Или намерен активно мешать?

Следователь встал. Полковник вобрал голову в плечи.

Следователь прошел к двери, крикнул:

— Серега!

Вошел второй следователь.

— Все. Я спекся. Твоя очередь. Я пойду домой поем. Впрягайся.

Свежий следователь сел на освободившееся место. И продолжил допрос:

— Ты зачем хотел убить милиционеров?.. И снова:

— Ты зачем хотел убить милиционеров?.. Странно. Что происходит? Куда подевался боевой задор следователей? Почему они только говорят? И почему они говорят много часов подряд, повторяя одни и те же вопросы, на которые получают одни и те же ответы?

Чего они добиваются…

— Паша. Паша! Ты слышишь меня?

— Чего тебе?

— Смена караула! Твоя очередь вахту принимать! Я в отрубе…

Ну вот и пойми их.

— Ну и зачем тебе это надо?

— Что надо?

— Милиционеров убивать? Да что же такое происходит?..

— Все. На сегодня шабаш. А то скоро транспорт ходить перестанет.

— Да? А я как раз хотел начать давать признательные показания.

— Давай завтра. В восемь утра. А то я до дома не доеду.

Тогда совсем ничего не понятно! Им что, его признания не нужны? Тогда что им нужно? Что?

— Ну бывай! Истребитель милиционеров!

— Куда меня?

— Как куда? В камеру. Куда же еще?

— В старую?

— Нет. На этот раз в новую. В общую. Хватит тебе барствовать. Поживи на общих основаниях.

Так, может быть, в этом дело? В общей камере? Может, они надеются, что после общей камеры он заговорит?

Но ведь он только что хотел сделать признание! Но следователь опаздывал домой.

Опять ничего не понятно! Совершенно непонятно.

— Стой! Лицом к стене! Заскрежетал засов. Распахнулась дверь. Камера была небольшая. Но заполнена под потолок.

— Давай, давай, заходи! — поторопил надзиратель.

Полковник сделал шаг вперед.

Сзади, обрезая путь к отступлению, громыхнула дверь.

Зубанов стоял у порога, всматриваясь в полумрак места своего нового заключения.

— Кто такой будешь? — спросил голос из глубины камеры.

— Человек.

— Если человек, то отвечай по-человечески! Кто такой? За что сюда угодил?

— Тещу покалечил. А хотел убить. Камера одобрительно загудела.

— Тогда проходи.

— Где мое место?

— Где устроишься.

Полковник сел на корточки возле нар. Другого места не было.

— Мы здесь по очереди спим, — сообщил ему, свесившись, сидящий на нарах сосед. — Кроме, конечно, тех.

«Те» свободно сидели на нарах и играли в карты.

— Их тут человек пять, блатных.

Значит, не та камера. Раз не все блатные.

Полковник попытался расслабиться. Опустил голову на грудь. И тут же поднял ее.

По глазам резанул чужой взгляд. Блатного, игравшего в карты.

А чего бы ему смотреть, от карт отрываться? Причем не просто смотреть. Оценивающе смотреть? Зачем ему оценивающе смотреть на одного из многих сокамерников? И прятать глаза, делая вид, что он не отрывался от карт?

Неужели?..

Тогда действительно его признания никому не нужны! Тогда все становится на свои места! В том числе многочасовая болтовня сменяющих друг друга следователей.

Эту ночь полковник решил не спать. Но делать вид, что спит.

Он решил эту ночь не спать, даже если ошибается. Просто так, на всякий случай, чтобы развеять свои подозрения. Или утвердиться в них.

Он сидел на уголке нар, привалясь головой к стене.

И спал. Активно спал, с похрапыванием и пусканием слюны на подбородок. Пару раз он действительно уснул. Но проснулся от шорохов в камере.

Ночью ничего не произошло. Вообще ничего!

Днем полковника терзали следователи. Он пытался уснуть, сидя на табурете, но его будили и вновь задавали бесконечно-однообразные вопросы на тему: зачем ты хотел убить милиционеров?..

Вторую ночь полковник хотел спать. Очень хотел. Настолько, что решил, что ошибся. В своих предположениях. Что придумал ночные страхи.

Кому надо придумывать столь сложные комбинации, когда…

Полковник уснул. И ему снились разнообразные по форме, но одинаковые по содержанию страхи. За ним кто-то гнался, чтобы догнать и убить. Его догоняли и убивали. Полковник пугался и открывал глаза. Или не открывал, опасаясь увидеть наяву то, что видел во сне.

Проснувшись в очередной раз, он услышал шорох. Приоткрыл глаза и увидел спускающихся с нар блатных.

Теперь он испугался наяву. Сон обернулся реальностью!

Полковник испугался, но никак не выразил свой страх внешне. У него бешено колотилось сердце, мокла спина и ладони. Но он продолжал сидеть, как сидел.

— Заходи справа, — показал один из блатных. — А ты слева.

В его руках блеснула заточка.

«Значит, все-таки убивать! Значит, прав!» — мгновенно понял Зубанов.

Блатные приблизились. Обступили.

Теперь пора было драться. Вернее, даже не драться, принимать бой. Рукопашный бой. Который не драка!

Потому что строится по другим законам. По законам убийства.

Только так! А если иначе — смерть!

Блатной с ножом навис, занес руку.

Полковник мгновенно открыл глаза и ударил своего убийцу согнутыми передними пальцами в горло. Изо всей силы ударил, без оглядки на жалость. Без боязни убить.

Тот выронил заточку, захрипел, схватился за перебитое горло пальцами, выплюнул изо рта черную в свете тусклых ламп кровь.

Но полковник всего этого не видел. Он выскочил из-под падающего на него тела, ногой ударил в пах ближнего к нему блатного и еще одного растопыренной пятерней в глаза. Этого он достал, скользнув ногтями по открытым глазам. Второго, которого бил ногой, нет. Только задел.

Против него оставалось три противника. Но пока еще растерявшихся противника. Деморализованных противника. Через секунду-другую они очухаются и, навалившись разом, уронят полковника на бетонный пол.

Им нельзя давать прийти в себя!

Полковник дико, пугая противника, закричал! Что есть силы закричал! Как на отработке приемов рукопашного боя. Как учили!

Блатные отшатнулись. Полковник бросился вперед, ударил одного из них снизу в подбородок. И когда тот откинулся и всплеснул руками — ногой в открытый пах.

И тут же получил сильный пинок ногой в колено. Преодолевая боль, выпрямился, увидел летящий ему в лицо кулак. Отклонился. Не видя куда, ткнул правой рукой. Почувствовал упругое сопротивление чужого тела. Ударил туда же левой рукой. Услышал вскрик.

Почувствовал, как противник падает куда-то вниз. На пол.

Уже плохо соображая, что делает, но лишь стараясь предупредить встречный удар, полковник высоко подпрыгнул и всем телом, выставленными ногами, обрушился на грудь поверженного противника.

Раздался хруст.

— А-а-а! — заорал последний оставшийся на ногах блатной. — А-а! Псих! Он псих! А-а! — наткнулся спиной на стену, испугался еще больше. — Не трогай меня! Не трогай-й! А-а!

Полковник, почувствовав резкую слабость, сел на пол. Стер с лица пот. Смахнул с кулака кровь.

В камере было тихо. Все заключенные лежали и сидели на местах, делая вид, что не проснулись. Что ничего не видели и ничего не слышали.

Бряцнул засов. В дверь ворвались несколько милиционеров с дубинками и фонарями.

— Стоять! — заорали они, заколотили дубинками направо и налево. Но больше всего по вжавшемуся в стену блатному, который стоял и потому показался им самым опасным. — Руки за голову.

Загнали всех обитателей камеры в угол. Наклонились над лежащими на полу телами. Попытались нащупать пульс.

— Этот готов!

— Этот, кажется, тоже.

Поднялись. Взглянули на напряженно застывших в углу зеков.

— Кто? Кто?! Их?

Все молчали. Потому что все крепко спали всю ночь.

— Кто?!!

— Он! — показал пальцем уцелевший блатной.

— Один?!

— Один! Он один всех!

— И правильно! Убивать их надо! — тихо сказал кто-то в толпе.

Милиционеры разом, с двух сторон, ударили полковника дубинками по спине и груди и сверху, когда он осел, по плечам, голове, по чему ни попадя. Подхватили под руки и потащили бесчувственно провисшее тело к выходу…

В эту ночь полковник не умер. В эту ночь полковник купил свою жизнь. Ценой отнятых им двух чужих жизней!

Глава 39

— Очухался, — сказал надзиратель. — А то часа три трупом лежал. Я уж думал, сдох, — отодвинулся от «глазка», пропуская к нему мужчину в мятой гражданской одежде.

Тот припал к «глазку» и долго, очень долго, минут десять, смотрел.

В карцере, на полу, лежал человек. Чуть старше среднего возраста. Чуть выше среднего роста. Не атлет. Нормальный фраер.

Мужчина оглядел в «глазок» помещение.

Типичный карцер. Каменный мешок с серыми бетонными стенами, бетонным полом, бетонной ступенькой, предназначенной для сна, с вбетонированным в пол канализационным сливом. С мокротой, ползущей по стенам, скапливающейся влажными пятнами на полу.

Мужчина отодвинулся от «глазка» и молча, не говоря ни слова, пошел по коридору.

— Руки за спину! — напомнил ему выскочивший из ниши сержант.

Мужчина сцепил руки за спиной.

— Налево! Прямо! Стой!

Остановились у безликой казенной двери.

— Товарищ следователь! Привел!

— Давай его сюда.

— Заходи!

Мужчина шагнул в кабинет.

— Проходи, — предложил следователь. — Свободны, сержант.

Сержант плотно прикрыл за собой дверь.

— Видел его? — спросил следователь. Мужчина утвердительно кивнул.

— Что скажешь? Скривился.

— Не скажи. Он сегодня двух блатных положил. Руками. Так что с ним надо поосторожней. Мужчина неопределенно пожал плечами.

— Справишься один? Кивнул.

— Ты чего молчишь? Онемел, что ли? Мужчина покачал головой. Сказал с видимой неохотой:

— Нет, гражданин начальник.

— Точная у тебя кликуха — Молчун. Мужчина ничего не ответил.

— Придешь к нему ночью, в три часа. Дверь будет открыта. Зайдешь тихо. Отрубишь его. Но так, чтобы не до смерти. За следы не бойся. На нем живого места нет, так что никто ничего не заметит.

Разорвешь его одежду. Свяжешь петлю. Зацепишь за вентиляционную решетку. Ну и… Вроде как он с собой кончил. Все ясно?

Мужчина кивнул.

— Если что не так, управишься без петли. Но тогда сам понимаешь… Тогда все валим на тебя. Тебе терять все равно нечего. Тебе хоть так, хоть так — вышка. А мы тебе за это дело послабления. Ну и вообще…

— Вы мне — «дурь». «Дурь»!

— Хорошо, сделаем.

— И еще телку. Телку мне!

— Где же я тебе телку возьму?

— Где хочешь, начальник. Или я…

— Ладно, столкуемся. Если дело не сладится, ты перед тем, как уходить, надзирателя стукни. Ключи у него возьми. Ну вроде как ты хотел того мужика в карцере замочить и для того ключи взял. Только сильно не бей. Так, чуть-чуть. Он знать будет, сразу упадет. Договорились?

Мужчина опять кивнул.

— Ну все. Иди.

Следователь проводил ушедшего зека глазами.

Мразь. Телку ему захотелось!

Поднял трубку телефона. Набрал номер.

— Я договорился, — сказал он. — Этой ночью. В три часа. Нет. Можете не беспокоиться. Не расскажет. Дело сделает, а рассказать никому не расскажет. Не сможет. Да. При попытке к бегству. Нет, причина будет. Очень серьезная. Нападение на надзирателя с целью завладения ключами.

Будут ждать в коридоре. Он прямо на них выйдет. И окажет вооруженное сопротивление.

Заточка.

Да. Они будут вынуждены применить оружие на поражение. Потому что он опасный преступник. Рецидивист и убийца. Напавший на надзирателя. И убивший заключенного, находившегося в карцере.

Нет. Нет шанса. Некуда ему деваться.

Да.

Да.

Можете быть уверены…

* * *

Полковник Зубанов пришел в себя от холода. И от боли. В разбитом, переломанном теле.

«Сволочи! Лучше бы убили! — подумал он. — Тем более что все равно убьют, раз так взялись. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра. Но убьют обязательно. Как видно, крепко я встал им поперек горла. Новые куски глотать мешает. Зачем же тогда мучить, если хотят убить?»

Полковник подполз к каменной ступеньке, опираясь о нее руками, сел. Огляделся.

Кругом были бетонные стены, лампа под потолком, дверь и в двери «глазок». И больше ничего. Пять квадратных метров стен, пола и потолка…

Похоже, карцер. Похоже, сунули его в карцер. За то, что он нарушил внутренний распорядок. За то, что посмел защитить себя.

Полковник попытался встать, но не смог. Не смог даже приподняться из-за боли во всем теле.

Как же он сможет?.. Когда они придут… Потому что обязательно придут. В покое они его не оставят. И здесь, в карцере, тоже не оставят. Нигде не оставят. Теперь они тем более попытаются довести дело до конца. Может быть, даже сегодня ночью. Скорее всего сегодня ночью. Потому что завтра им придется объяснять те два трупа. Придется указывать на него, приглашать прокурора. А если сегодня ночью, то ничего не придется объяснять.

Получается — сегодня ночью. Почти наверняка сегодня ночью! Причем постараются представить дело так, что он покончил с собой. Так удобней всего. Так без вопросов. Убил, испугался и… Вот только как он должен? Как они хотят, чтобы он покончил с собой?

Полковник огляделся. Голые стены. Голый пол.

Под потолком лампа, но до нее не дотянуться. Вентиляционная решетка. Единственная зацепка. Может, она? А веревку сделать из его одежды, разорвав на полосы.

Скорее всего так. К решетке. И все концы в могилу.

Как можно избежать… самоубийства? Что можно сделать, чтобы не дать им подвесить себя к вентиляционной решетке? Или не к решетке, но все равно подвесить. Все равно убить.

Что можно предпринять для своего спасения?

Полковник приподнял, сжал в кулак левую руку, ткнул ей вперед. Поморщился от боли. Удара не получилось. Таким ударом газету не порвать, не то что…

Приподнял левой рукой правую. Пальцы шевелились, но сама рука висела плетью. Сломали руку. Или просто отбили мышцы.

Правой руки не было.

Была бессильная левая рука. И не способные держать тело ноги.

Безнадежно. Он не сможет оказать сопротивления. Он может только кусаться. Он будет кусаться, но ничего не сможет изменить. Его вздернут…

Полковник закрыл глаза. Он понял, что этот бой ему выиграть не суждено. Этот бой он может только проиграть.

Но даже если выиграть, все равно проиграть. Потому как он один. Их много. Они могут приходить каждую ночь. Каждую следующую ночь. И все равно убьют его. Все равно…

Полковник дал слабину.

Полковник устал бороться за свою жизнь. Потому что эта борьба не сулила ему спасения. Сулила муки. И смерть.

Все одно — смерть!

* * *

Бригада следователей Военной прокуратуры вылетала на место самолетом. Что редко случается с обычными военными следователями, у которых денег не всегда даже на поезд хватает. В один конец.

Этим хватило на самолет. Потому что эта бригада не была обычной бригадой.

— Быстро, быстро! — торопил прокурорских следователей офицер с погонами майора и двумя ромбами знаков высшего образования на кителе. — Ну вы что там копаетесь?!

Рослые, под два метра, следователи двумя колоннами перебегали от здания казармы к автобусу. Держа в руках одинакового вида пластмассовые «дипломаты».

— Вы что? Вы… все, с ума съехали — строем ходить?! — возмутился майор. Но его не услышали.

— Взвод! Смир-на! — рявкнул он.

Следователи остановились, припечатали руки к бокам, сблизили каблуки, выпучили глаза в сторону выше, потому что на крыльце увидели стоящего начальника.

— Вы какого… такого строем? — грозно спросил майор. — Вы… между прочим, не на строевом плацу, чтобы во фрунт тянуться. Вот… Вы почти гражданские люди. Прокуроры и, мать вашу… следователи. Прокуроры не ходят строем. Они ходят вольно и вразнобой ног, как гражданские граждане. Ясно. Вам?

— Так точно!

— Тогда вольно! В автобус шагом марш! Следователи побежали в автобус. Вразнобой побежали. Согласно приказу.

Из казармы вышел мужчина. В гражданском обмундировании.

Майор развернулся на него корпусом, сделал два шага навстречу:

— Товарищ генерал! Группа следователей в количестве четырнадцати человек следует в аэропорт. В настоящий момент завершает погрузку в автобус. Командир группы капитан Соловьев!

— Чего орешь? — спросил генерал в штатском.

— Я рапортую… — стушевался тот.

— Ты кто?

— Командир разведроты капитан…

Генерал закачал головой.

— Виноват! Я хотел сказать майор… В смысле прокурор. Военный прокурор, майор Соловьев.

— Не прокурор, а зампрокурора. Почти гражданский человек. А орешь как… В автобусе зареготали.

— Скажи своим орлам, чтобы в аэропорту не ходили строем, не орали «Есть!» и не козыряли случайным офицерам. И сам тоже… Избавляться надо от дурных привычек. Хотя бы на время этой операции.

— Есть! Товарищ генерал! Понял, товарищ генерал!

— Ну тогда поехали.

— Взво-од! По машина-ам!..

В аэропорту бойцы-прокуроры ходили вразнобой, четким, выбивающим из стен эхо строевым шагом.

— Разрешите доложить! Товарищ генерал! Диктор объявила регистрацию у четвертой стойки. Прошу разрешения начать движение…

«Надо было своих разведчиков взять. Вместо этих общевойсковых дуболомов, — подумал генерал Федоров. — Надо было! Но нельзя. Жалко. Свои — элита. А эти мясо. Для пушек. Или для таких вот мероприятий…»

В аэропорту назначения к генералу подбежал капитан.

— Товарищ генерал, личный состав построен. Жду ваших дальнейших приказаний.

Личный состав стоял, построенный в две шеренги, возле главного входа в аэропорт. В очень неровные шеренги, потому что личный состав изображал бесформенную гражданскую толпу.

А может, даже и неплохо, что они такие. Такие необучаемые. Что, несмотря на гражданскую одежду и «дипломаты», от них за версту несет армией. Может, это даже к лучшему, что несет армией. Армии боятся…

— Ищите автомобили «Урал» с военными номерами. Пароль — «Иней». Ответ — «Метель».

В «Уралах» было оружие и амуниция, заказанные в округе Министерством обороны для передачи спецгруппе, выполняющей особое задание.

— Иней.

— Метель.

— Где багаж?

— В фургоне. Эй, погоди. Вначале в ведомости распишись. У меня под отчет. Меня за каждый подотчетный патрон к прокурору тягают.

Следователи перегрузили ящики в автобус. Зашторили окна. Надели бронежилеты. Разобрали, проверили оружие. Вскрыли цинк с патронами.

— Готов!

— Готов!

— Я тоже!..

— Поехали.

— Куда? — спросил приданный подразделению водитель.

— К горотделу милиции.

— А чего там делать?

— Пацану знакомому передачку отдать. Доехали быстро. Личный состав остался в автобусе. В здание вошел майор, бывший капитаном, генерал, который в этой операции был вообще неизвестно кем, и два бойца.

— Заместитель военного прокурора, майор Соловьев!

— Кто? — переспросил дежурный.

— Заместитель военного прокурора. Майор Соловьев! Командирован Военной прокуратурой для передачи и транспортировки подследственного Зубанова, — сказал капитан заученный наизусть текст.

— Но как же?.. — растерялся дежурный.

— Согласно приказу Главного прокурора Вооруженных Сил России, согласованного с Министерством внутренних дел. С вашим министерством.

Вытащил, показал сопроводительные документы.

— Где подследственный?

— Но я не могу… Сейчас. Минутку, — дотянулся до телефона, набрал номер. — Тут такое дело. Тут от какого-то Главного прокурора армии. Подследственного забирать.

— Какого?

— Зубанова.

— Кого?! Сейчас буду.

— Сейчас, — сказал дежурный. Прокуроры переглянулись. Легко дело не сделалось.

— Кто вы такие? — спросил спустившийся вниз зам.

— Заместитель военного прокурора, майор Соловьев!

— Что у вас?

— Приказ Главного прокурора о передаче Военной прокуратуре подследственного Зубанова. Приказ согласован с Министерством внутренних дел. Прошу выдать.

— На каком основании? Он совершил правонарушение на нашей территории. Почему мы должны отдавать его армии?

— На основании приказа Главного прокурора… — растерялся майор.

— Во-первых, он полковник, — вступил в разговор генерал. — Во-вторых, допустил ряд воинских преступлений, в настоящее время расследуемых Военной прокуратурой. Вопрос о его передаче согласован с вашим министром. Согласования с вашим министром вам достаточно?

— Можно? — протянул зам руку к документам. Просмотрел документы.

— Сейчас. Минуту.

Вышел. Завернул в первый же кабинет.

— Ну-ка вышли все отсюда! Быстро, быстро! Взял телефонную трубку. Набрал телефон начальника горотдела.

— За Зубановым приехали.

— Кто?

— Военная прокуратура. Требуют выдачи.

— Ни в коем случае!

— У них согласование. С министерством! Мы обязаны его выдать.

— Скажи им… Скажи, что завтра. Завтра вечером. Пусть приходят завтра, к концу рабочего дня. Нам надо выгадать сегодняшнюю ночь! Одну сегодняшнюю ночь! Все! Иди скажи. Скажи завтра. А я пока в министерство позвоню!

— Завтра, — сказал зам. — Приходите завтра.

— Почему завтра?

— Нам нужно оформить ряд документов.

— Мы подождем.

— Это невозможно.

— Почему?

— Дело в том, что Зубанов находится не здесь. Нам нужно его привезти.

— Мы привезем его сами. Дайте своих людей. У нас транспорт.

— Нет, мы не можем использовать чужой транспорт.

— У меня создается впечатление, что вы не хотите его отдавать, — жестко сказал генерал — Он, — показал на майора, — будет вынужден подать рапорт на имя Главного прокурора Вооруженных Сил с передачей копии — вашему министру.

— Ну что вы? Просто обстоятельства… Минуточку… Отбежал к телефону.

— Они не соглашаются. Они требуют выдачи Зубанова немедленно.

— Надави!

— Они обещают информировать министра.

— Гони их в…!

— Что?

— Гони! По-настоящему гони. Что, у тебя сил не хватит?

— Хватит, конечно…

— Ну и… взашей!

— Они поднимут бучу. Меньшую, чем если получат Зубанова.

— Гони…

Зам вышел в вестибюль.

— К сожалению, ничем не могу вам помочь. Сегодня. Приходите завтра. До свидания.

— Мы без него не уйдем, — твердо сказал майор.

— Я буду вынужден применить силу! Бойцы заулыбались.

— Я прошу вас выйти. Без осложнений.

— А я прошу выдать Зубанова. Тоже без осложнений.

— Дежурный!

— Я!

— Вызови сюда наряд.

— Не надо! — сказал генерал. — Не надо действовать с позиций силы.

В дежурку вошли три милиционера. С дубинками. И автоматами.

— Выведите их, — приказал зам. — Если будут оказывать сопротивление — разрешаю использовать силу. И хотел уйти

— Ну-ка, пошли отсюда! Быстро!

— Остановите их, — попросил генерал.

— Закройся! — прикрикнул милиционер и попытался ткнуть дубинкой генерала в грудь.

Тот, резко выбросив руку, перехватил ее и дернул на себя. Но дубинка была прикреплена к руке милиционера темляком, и тот упал. На пол.

— Ах ты, гнида!

Другой милиционер бросился вперед и тоже упал. Потому что споткнулся.

— Стоять! — заорал третий, сдергивая с плеча автомат.

— Уберите их! — крикнул генерал.

Но зам его не услышал, хотя был в трех метрах.

И милиционеры не услышали, потому что жаждали реванша.

Из коридора, привлеченные шумом, выскочили еще несколько милиционеров.

— Что здесь происходит?

— Сапоги борзеют.

— Ну-ка, дай сюда дубинку!

Бойцы выдвинулись вперед. Против нескольких наступавших милиционеров.

— Ну сейчас!..

Милиционеры бросились вперед. Бойцы в несколько приемов отбросили наступавших. Один, зажимая голень, запрыгал на одной ноге.

— Все сюда! — азартно закричал дежурный в микрофон громкой трансляции. — Наших бьют!

В вестибюль выскочило еще несколько милиционеров. Потеснили военных, навесили им несколько крепких и обидных затрещин. Зажали в угол.

— Работаем полный контакт! — тихо приказал майор, бывший на самом деле капитаном. Командиром разведроты.

— А-а! — разом гаркнули, беря противника на горло, бойцы. И генерал гаркнул. Потому что в драке генералов нет. В драке есть только бойцы.

Бросились вперед, разбрасывая жесткие, разящие удары.

— Ой! Ай! Ты что делаешь, гад! — закричали, запричитали поверженные милиционеры. — Ты чего дерешься?

Слабы были милиционеры, привыкшие драться дубинками с безоружным гражданским населением, против натасканных на драку разведчиков. Не знали они настоящей рукопашки. Которая не на жизнь, а на смерть. На чужую смерть. Или, может быть, на свою. Но все равно не на жизнь, а на смерть!

Превосходящие силы милиции отхлынули к стенам.

Бойцы, переводя дыхание, не обращая внимания на капающую кровь, выступили вперед, готовые к новой атаке.

— Психи! Психи они! — попытался кто-то из милиционеров найти объяснение их, несмотря на численное преимущество, поражению. — Ну полные психи!

— Мочить их надо! Мочить! — истерически крикнули из-за спин.

Громко лязгнул затвор автомата.

Но испугать разведчиков лязгом оружия было трудно. Они не боялись лязга и не боялись вида оружия. Если оно не стреляет. Уход из-под выстрела был для них рутинным, тысячи раз повторенным боевым упражнением.

— Мой правый! — крикнул один из бойцов, рыбкой бросаясь под дуло автомата.

Перевернулся через голову и, приземлившись на спину, резко ударил одной ногой снизу в автомат, другой — в коленную чашечку удерживающего его милиционера.

Грохнул глупый, случайный выстрел. И короткая, в потолок, очередь второго автомата.

Присутствующие в помещении милиционеры присели. Несколько бросилось в коридор.

Бойцы вырвали автоматы из рук растерявшихся милиционеров, развернули, уперли дымящиеся дула в лица.

— Лежать!

Милиционеры повалились на пол.

— Руки на голову.

Потянули руки на затылки.

Перевес сил оказался на стороне армии. Но ненадолго. Из двери выскочили, разбежались по сторонам облаченные в бронежилеты, с автоматами на изготовку бойцы СОБРа.

— Оружие на пол!

Все замерли. Потому что надо было стрелять. И получать пули в ответ. С близкого расстояния. Нажать на курок первым никто не решался.

— Бросайте оружие! — предложил высунувшийся из-за могучих спин собровцев зам. — Или я прикажу открыть огонь!

— Не делайте глупостей! Отдайте нам Зубанова, и мы уйдем, — очень спокойно, подчеркнуто спокойно, сказал генерал Федоров.

— Что?! Что ты сказал? Вы уйдете?!

— Мы уйдем, не причинив вам вреда. Собровцы и поднявшие от пола головы милиционеры нервно хохотнули.

— Нам вреда?..

— Вы обязаны выдать Зубанова. Согласно приказу министра внутренних дел. Не исполняя приказ министра, вы совершаете должностное преступление. И заставляете идти на него своих подчиненных, — сказал Федоров.

Не для зама сказал, для рядовых милиционеров.

— Вот приказ о выдаче. Вот роспись вашего министра, — показал генерал.

— Взять их! — заорал зам.

— Если они двинутся, они станут преступниками. Милиционеры проявили нерешительность.

— Я приказываю! Приказываю взять их! Собровцы шагнули вперед.

— Мы будем вынуждены защищаться!

— Чем?

— Боевая готовность! — подняв к лицу переносную рацию, скомандовал капитан.

— Мама моя! — ахнул дежурный, стоящий возле окна.

— Что там? — крикнул зам.

— Они. Там.

Дверь распахнулась. Ударом ноги. В вестибюль ввалились три бойца. В армейских бронежилетах и касках. Один упал, где стоял, в проеме дверей, уперев в толпу милиционеров дуло ручного пулемета. Другой потащил ручник в угол.

— Подразделение сосредоточено на рубеже атаки, — доложил, взяв под козырек, единственный без пулемета, но обвешанный ручными гранатами боец. — Прикажете открыть огонь?

Милиционеры ошалело переводили глаза с одного пулеметчика на другого. И на замершего в ожидании приказа, с пальцами, застывшими на срезе каски, бойца.

Но те, что были с краю, смотрели даже не на них, смотрели в окна.

Из автобуса, рассредотачиваясь по территории и залегая за препятствия, быстро разбегались пулеметные расчеты. Двое бойцов споро, но не суетясь, устанавливали на асфальте миномет. Еще один наводил на окна трубу гранатомета.

Ну ни хрена себе!

— Где у тебя громкоговорящая связь? — спросил генерал Федоров дежурного. — Ну! Быстро! Тот молча развернул к генералу микрофон.

— Внимание всем!

— Внимание всем! — стоголосым эхом повторили фразу генерала динамики в коридорах и громкоговорители, висящие на столбах во дворе. — Мы прибыли сюда исполнить приказ Главного прокурора Российской Армии и министра внутренних дел. Вашего министра. Отказ руководителей горотдела выполнить данный приказ вынуждает нас использовать силу.

И добавил гораздо более мягким тоном:

— Вы, конечно, можете принять бой. И погибнуть. Пусть даже вместе с нами. Только ради чего? Ради нарушения приказа министра? Чтобы если не умереть, то сесть на нары?

Милиционеры покосились на зама. Тот молчал.

— Я требую подчиниться приказу министра внутренних дел. В противном случае мы будем вынуждены открыть огонь на поражение. Через десять секунд.

Одна!

Две!..

Бойцы СОБРа бросили автоматы.

— Зубанова на выход! — приказал генерал. Привели Зубанова. Который почти не стоял на ногах. Потому что был почти без сознания от боли, испытываемой при транспортировке. А может, и лучше, что без сознания.

— Вот Зубанов.

— В автобус его!

Два бойца подхватили тело под руки, отступая спинами к двери, вышли.

— Помоги! — крикнули водителю автобуса. Втроем втащили полубессознательное тело по ступенькам, положили на ближние сиденья.

— Где?

— Там. На последнем сиденье. В сумке. Нашли, принесли, вскрыли сумку с обозначенным на боку красным крестом. Вытащили одноразовый шприц и ампулу. Один из бойцов закатал рукав зубановского пиджака, осветил сгиб руки фонариком. Другой подрезал, отломил хоботок ампулы, набрал в шприц никак не обозначенное на стекле лекарство.

— Передави ему руку! Вкололи лекарство в вену.

— Все. Теперь до Москвы не проснется. Счастливец…

Доложили по рации.

— Мы закончили.

— Все, — сказал капитан.

Генерал шагнул к двери. Но остановился. Спросил:

— Вам расписаться не надо?

— А?

— Вам за передачу заключенного расписываться надо?

Зам молчал.

— Если надо, то мы задержимся.

— Нет, нет. Не надо, — закричали с пола милиционеры.

— Тогда всем лежать двадцать минут, — предупредил генерал. — Мы оставили во дворе бойца. Если он увидит, что кто-то поднялся, бросит в окно гранату. Так что у вас коллективная ответственность за хорошее поведение.

И еще один совет. Персональный. — Повернулся к заму: — Преследовать нас не надо. За бой в центре города с вас спросят больше, чем даже за неисполнение приказа министра. Всем, кого вы успели поднять по тревоге, — дайте отбой. Рекомендую.

Генерал, капитан и несколько бойцов вышли. Остался пулеметчик в дверях. За пулеметом. Он находился в здании горотдела еще несколько минут, прикрывая отход основных сил. Потом вышел, прикрываемый пулеметчиком, залегшим у ворот…

— Все?

— Все!

— Поехали!

Вдогонку автобусу, со второго этажа, бухнуло несколько неприцельных выстрелов. Не для того, чтобы попасть. Чтобы изобразить сопротивление.

Через два квартала автобус завернул в неприметный двор и остановился. Бойцы пересели в поджидавший их тентованный «Урал». На всякий случай. На случай преследования.

Автобус еще час колесил по городу, выманивая на себя погоню. Но его никто не преследовал.

«Урал» отогнали за пятьдесят километров от города, в заранее назначенную точку. Где передали подотчетному прапорщику оружие, боеприпасы и амуницию. По описи.

— Что, не пригодилось барахло? — спросил прапорщик.

— И слава богу!

Бойцы переоделись в гражданку и тремя группами, рейсовыми автобусами доехали до ближайшей железнодорожной станции. По перрону бойцы гуляли сомкнутым строем, привлекая к себе всеобщее внимание.

«Подумаешь, строем, — думал про себя генерал Федоров. — Не такая уж это дурная привычка — ходить строем. Далеко не самая дурная…»

Глава 40

— Я не понимаю зачем? — спросил генерал Федоров. — Зачем использовать силовые методы решения вопроса? Неужели невозможно навести порядок на аэродроме иным путем? Мирным путем?

— Каким образом?

— Издать приказ об отстранении от должности командира части и офицеров, причастных к злоупотреблениям на аэродроме. Назначить нового, который…

— Тогда придется отстранить всех офицеров и весь летно-технический состав части. Потому что все они в той или иной мере участвовали в злоупотреблениях, творимых на аэродроме Валуево.

— Значит, отстранить всех!

— Что дальше?

— Как что дальше? — растерялся генерал. — Дальше назначить разбирательство, наказать виновных, сменить личный рядовой и сержантский состав, усилить режим охраны и таким образом восстановить принадлежность аэродрома.

— Если все было бы так просто…

— А что тогда сложно? Если не просто?

— Сложно то, что использование аэродрома Валуево в транспортных целях регламентировалось рядом договоров. В том числе договорами с администрацией города, использующей мощности аэродрома для приема гуманитарного груза, предназначенного для бюджетных организаций. Администрация возложила исполнение данного договора на ряд общественных организаций, которые и занимались транспортировкой груза.

— Но округ…

— Договор поддержан окружным командованием. Основанием послужил известный вам приказ министра обороны об использовании вторичных ресурсов войсковых частей. Причиной, заставившей командующего поставить под договором свою подпись, был перевод пяти процентов средств, вырученных от коммерческого использования аэродрома, на счета округа. И передача части гуманитарного груза семьям военнослужащих.

— Но использование режимных объектов в какой-либо сторонней деятельности тем же приказом министра обороны запрещено.

— Режимных — да. Но аэропорт Валуево исключен из списка режимных объектов. По ходатайству командующего округом.

— Когда?

— Три недели назад.

— Три недели? Но перегон груза начат гораздо раньше.

— Доказать это будет почти невозможно.

— Почему? Есть масса свидетелей, видевших самолеты, видевших груз! Есть накладные, по которым можно отследить движение грузопотока.

— Для чего, как минимум, надо возбудить уголовное дело. Опросить полтысячи свидетелей. Которые дадут самые разноречивые показания. Отследить давно уже использованный по назначению груз. На что, по самым оптимистичным подсчетам, понадобится лет пять.

— А если поручить дело Военной прокуратуре?

— Поручить можно. Можно даже допустить, что они справятся в пять раз быстрее своих гражданских коллег. Найдут свидетелей. Отыщут груз. И докажут неправомочное использование военных взлетно-посадочных полос. Дальше что?

— Суд.

— До суда это дело вряд ли дойдет. Потому что рассыплется задолго до судебного разбирательства. Как большинство подобного рода дел. Или если как-нибудь ненароком дойдет, его начнут возвращать на бесконечные доследования. Пока общественность о нем не забудет.

И если даже представить невозможное, представить суд, то, смею уверить, он оправдает обвиняемых, использовавших простаивающие военные мощности для транспортировки груза, предназначенного для умирающих от голода сирот и инвалидов. Ну или дадут формальных шесть месяцев условно.

Вот к чему приведет предложенное тобой следственное разбирательство.

Почему все придет к такому результату, ты знаешь не хуже меня. Потому что вокруг этого аэродрома вращаются бабки. Большие бабки. Очень большие бабки. Которые в наше время стоят над Законом. Потому что сильнее Закона.

Скажу тебе больше. Скажу тебе, чем это все закончится.

Пока будет длиться следствие, аэродром выведут из состава Вооруженных Сил. По причине установленного высокой комиссией девяностопроцентного износа основных фондов и отсутствия необходимых для проведения капитального ремонта средств. Руины аэродрома по остаточной стоимости, то есть бесплатно, продадут… Кому?

— Тем, кто эксплуатирует аэродром сегодня.

— Совершенно верно. Аэродром оптом, то есть со взлетно-посадочными полосами, службами летного и летно-технического обеспечения, авиационным и автопарками, ангарами, гаражами, техническими, жилыми и прочими сооружениями, перейдет в руки акционерного общества закрытого типа. Куда, не исключено, будет входить командующий округом и кто-нибудь из штаба ВВС. После чего аэропорт начнет функционировать с тройной нагрузкой.

Вот такая простейшая, отработанная на тысячах государственных объектов схема.

Вот чего ты можешь добиться предложенным тобой официальным расследованием.

— Хорошо. Что предлагаете вы?

— Дело предлагаю. Которое в отличие от уголовного расследования приведет к желаемому результату. К быстрому результату.

Я предлагаю работать с ними их методами. Которые на сегодняшний день единственно действенные.

— Силой силу ломать?

— Верно. Силой — силу! Используя тактику боя стрелковым подразделением. Которую любой курсант знает.

— Выбивать командиров?

— Опять верно. Брать на мушку командиров, чтобы деморализовать личный состав атакующего подразделения.

— По-настоящему брать на мушку? Или…

— По-настоящему.

— Но это преступление.

— Ты же на боевые ходил. И тоже не в белых перчатках.

— То боевые. Там свои законы. Здесь — свои. Уголовные.

— Боишься?

— Испытываю вполне понятные опасения. Ведь, как я понимаю, дело идет не об оказывающем сопротивление противнике? Идет о высокопоставленных гражданских чиновниках и бизнесменах. Ликвидация которых чревата серьезным уголовным расследованием…

— Я не предлагаю тебе заниматься уголовщиной. Я предлагаю тебе спланировать операцию, найти исполнителей и координировать их работу.

— Можно вопрос?

— Задавай.

— Почему этим делом должен заниматься я? Именно я?

— Хотя бы потому, что ты это дело начал. По своей личной инициативе. Раз ты его начал, значит, тебе его и завершать. Ты дольше других сидишь в теме. Лучше других в ней ориентируешься. Зачем допускать к известной тебе информации кого-то еще? Это неразумно. Опасно. И противоречит нашим принципам. И есть еще одна причина. Касающаяся тебя лично.

— Меня?

— Тебя! С недавних пор у тебя появились враги. В городе, куда ты ездил в командировку. И что-то там с ними не поделил.

— Откуда известно?

— Из источников, близких к МВД. В министерство пришел запрос об уточнении полномочий группы откомандированных в горотдел милиции работников Военной прокуратуры. Под тебя копают. Активно копают. И докопают. Если их не остановить.

— Что мне надлежит делать?

— Готовить сценарии акций. Искать не имеющих отношения к военной разведке исполнителей. Мне кажется, одного я вам могу подсказать.

— Кто он?

— Полковник. Полковник в отставке Зубанов.

— Зубанов?

— Да. Он спец. Знает местные условия. Знает назначенные к ликвидации объекты. Имеет с ними личные счеты, что облегчает вербовку. И, что немаловажно, обязан тебе. Жизнью обязан. Потому что ты вытащил его у черта из пасти. Он идеальный кандидат.

— Он может не согласиться.

— Согласится. Ему деваться некуда. От нас деваться некуда. И вообще некуда. Он один. Ему к какой-нибудь силе прибиваться надо, чтобы выжить.

— Может не подействовать.

— Не подействует — припугни. Например, следствием по делу об убийстве двух заключенных. И возможностью выдачи его МВД. Объясни, что между тюрьмой и нами ему лучше выбрать нас. Хотя бы потому, что за тех, кого он убил, меньше вышки в зоне не дают. Даже если суд проявил снисходительность. Еще вопросы есть?

— Нет.

— Тогда иди. Подготовь свои соображения по предложенной операции. И доложи мне… Завтра доложи. До девятнадцати вечера…

* * *

Пациент лежал на казенной, с инвентарным номером, металлической кровати. На слежавшемся, в бурых пятнах матрасе. Застеленном серым постельным бельем, проштампованным синими квадратами печатей ХОЗУ.

Пациент лежал, растянутый гирями, и смотрел сквозь металлическую решетку спинки на противоположную, совершенно пустую стену.

Интересно, зачем он здесь?

А не там? Где был. И, по идее, должен был остаться. Навсегда.

Почему он лежит здесь, на простынях ХОЗУ в/ч 21175?

Что это за в/ч 21175?

Госпиталь? Судя по всему, госпиталь. Судя по казенной обстановке и штампам на простыне. Но не госпиталь, если вспомнить питание и обхождение обслуживающего персонала. Если вспомнить о еде и обхождении, это дом отдыха высшего класса. В который он не покупал путевку.

А раз не покупал путевку и не попадал сюда добровольно, то, вполне возможно, это не госпиталь и не дом отдыха, а…

Пациент нажал кнопку вызова медсестры.

— Вам что-то требуется? — через минуту спросила она.

— Позвонить. Домой.

— Это невозможно.

— Почему?

— У нас телефоны не работают.

— А вы протяните провод с нижнего этажа.

— Там тоже не работают. Все не работают. Говорят, какая-то авария.

— Странно. А я слышал звонок.

— Вам показалось.

— Может быть. Тогда я попрошу у вас ручку, бумагу и конверт.

— Зачем?

— Письмо написать.

— Вы не можете. У вас рука сломана.

— Зато у вас не сломана. Я вам продиктую.

— Хорошо. Я разнесу лекарства и приду. Через полчаса.

Через полчаса сестра не пришла.

Пациент снова нажал кнопку вызова. Через мгновенье пришла медсестра. Не та медсестра. Другая.

— Что вы хотите?

— Написать письмо. Так как знаю, что у вас телефоны сломаны.

— У нас?.. Ах, ну да. Сломаны.

— Ну вот. Остается писать письма.

— Но…

— Я знаю, что не могу, потому что у меня сломана рука, но я буду вам диктовать, а вы — писать. Согласны?

— Ну да Конечно! — согласилась медсестра. — Только через час. Когда я освобожусь.

— Нет, сейчас!

— Обязательно сейчас?

— Обязательно! Потому что я не могу позвонить, а мне надо срочно сообщить о случившемся жене и родственникам.

— Ну хорошо, сейчас за бумагой и ручкой схожу.

И больше не вернулась.

Значит, такие здесь порядки. Говорить, что сломался телефон. И исчезать. Когда просят помочь написать письмо.

Пациент вдавил кнопку вызова.

Через минуту зашла… вернее, зашел. Медбрат. С шеей, в обхват равной талии медсестер.

— Чего тебе? — спросил он.

— А ты кто?

— Я? Я медбрат.

— А сестрички где?

— Сестрички? Они это… по нужде пошли.

— По какой?

— Что по какой?

— По какой нужде?

— По долгой. Чего тебе надо?

— В таком случае судно.

— Чего?!

— Судно поднеси. И подержи. Я тоже по нужде. Долгой.

— Я?

— Ну да, ты. Ты ведь медбрат. Или не медбрат?

— Медбрат.

— Тогда неси судно. Или ручку, бумагу и конверт.

— Зачем бумагу?

— Письмо написать.

— Письмо…

— Или судно. Выбирай.

— Ладно. Сейчас.

— Если ты тоже… вдруг по нужде, то я буду требовать начальство. И пока оно не явится, перестану есть. Медбрат принес бумагу и ручку.

— Пиши.

Расправил на тумбочке лист, приготовил ручку.

— Милая моя жена. Драгоценная моя птичка-невеличка. Трясогузка любимая… Написал?

— Медленнее. Я не успеваю.

— Трясогузка любимая. Цветок лазоревый в безводной степи, иссушенной солнцем. Антилопа, спустившаяся с…

И так две с половиной страницы.

— Все, что ли?

— Все.

— Ну тогда я пошел.

— Погоди. Адрес.

Пациент продиктовал взятый наобум адрес. Медбрат надписал его на конверте.

— Ну я пошел…

— А обратный адрес?

— Обратный…

— Да, вот этот, где я лежу. Иначе как я получу ответ?

— Этот… Этот я потом впишу.

— Почему потом?

— Я индекса не помню.

— Не надо индекса. Без него дойдет. Ну давай, пиши. Какая улица?

— Я не помню.

— Давай кого-нибудь позовем. Кто знает. Или ты не хочешь давать мне адрес? Почему ты не хочешь давать мне адрес? Все вы не хотите?

— Я? Нет. Я хочу…

— Тогда давай узнаем адрес. Давай! Раз ты хочешь. Давай старшую сестру позовем или дворника. Они скажут.

— Ладно. Узнаю. И отправлю.

— Нет, так не пойдет. Я хочу знать, что письмо имеет обратный адрес. Иначе зачем я его писал?

— Хорошо. Ладно. Я сейчас…

Так, все понятно. Почему телефоны поломались. Почему медсестры и медбратья исчезают.

Не дом отдыха это. И не госпиталь. Вернее, госпиталь тоже. Но и тюрьма. В первую очередь тюрьма. Не такая явная, как были раньше, но все равно тюрьма. С хорошим питанием и милыми медсестрами.

Его вытащили из одной тюрьмы, чтобы посадить в другую.

Кто посадил?

Тот, кто освободил!

Зачем посадил?

Затем, что он нужен. Зачем-то нужен.

Зачем нужен? Зачем освобождают из тюрем, пересаживая в другие?

Из-за информации. Изымая опасного свидетеля. Или…

Другие «или» в голову не приходили. Чтобы узнать другие «или», надо было узнать, кто его похитил.

Кто были те бравые ребята, которые вытащили его с того света? Кто-то из местной братии? Федоров? Или кто-то еще?

Кто?!

Пациент нажал на кнопку вызова и держал ее, пока к нему сбежались все, кто был в коридоре.

— Я хочу видеть ваше начальство!

— Главврача?

— Нет. Не главврача. Того, кто меня на эту койку уложил.

— Вас сюда главврач уложил…

— Хорошо. Передайте вашему главврачу, что, если он не объявится до завтрашнего дня, я прекращу курс лечения. С ними прекращу. Категорически прекращу!..

* * *

— Как здоровье? — радостно улыбаясь, спросил человек в белом, накинутом поверх гражданской одежды халате. Спросил генерал Федоров.

Генерал Федоров!

Значит, все-таки он, Федоров!.. Что, наверное, гораздо лучше, чем если не Федоров. А может быть… Может быть, гораздо хуже…

— Очухался? После всех тех передряг?

— Значит, выходит, ты… Главврач этой больницы?

— Выходит, я. И не только этой.

— Что ты хочешь?

— Узнать о состоянии твоего здоровья. Как оно?

— Раз ложку самостоятельно держать могу, значит, нормальное. Что еще?

— Ты не любезен. Хотя я вытащил тебя из серьезной передряги. По твоей, между прочим, просьбе.

— Спасибо.

— Пожалуйста. Обращайся, когда надо.

— А оплата?

— Какая оплата?

— По факту. По факту спасения. Сколько за это надо платить?

— Ни копейки.

— Я не про копейки. Я совсем про другую валюту.

— Про биты?

— В том числе.

— Битами, да, битами помочь придется. Если, конечно, ты захочешь.

— А если нет?

— Справимся сами. Общее направление поиска ты нам показал. Дальше только ленивый не разберется. Но если ты найдешь возможным нам помочь — будем благодарны.

Мягко стелил генерал Федоров. Слишком мягко. Если бы он начал торговлю, если бы что-нибудь требовал, было бы спокойней. Но он не требовал. Он ничего не требовал. Кроме информации, которая многого не стоила.

Чего же он добивается? Тем, что ничего не добивается?

Чего?!

В благородный порыв собеседника полковник не верил. В спецслужбах не бывает благородных людей. Бывают умные. Бывают жалостливые. Бывают дураки. Но не бывает благородных. Потому что работа в спецслужбах прямо противоречит проявлению подобного рода человеческих качеств.

Не мог быть генерал Федоров благородным. Или не мог быть генералом ГРУ.

— Я могу понять эти слова как освобождение от всяческих обязательств?

— Можешь.

— То есть я свободен?

— Нет. Пока не свободен. От гипса не свободен. А вот когда его снимут…

— Что будет? Когда снимут? — насторожился Зубанов.

— Надеюсь — радостное известие. Для тебя.

— Какое?

— Поправишься — узнаешь.

Нет, не прост генерал. Ох, не прост! Наобещал с три короба, а главного не сказал.

Наобещал, чтобы удержать нужного ему пациента здесь, в этой палате. Ведь тому, кто свободен, незачем бежать. Вера в счастливое будущее удерживает узника на месте надежней вооруженной охраны.

Может, в этом дело?

Но тогда зачем его здесь удерживать? Чем он может быть полезен генералу Федорову? Чем он хочет обрадовать его после снятия гипса? Чем?

Чем?..

Через месяц гипс сняли. И сразу явился генерал.

— Рад, что ты уже не больной. Что в нормальной форме…

— Чем ты меня хотел обрадовать?

— Действительно, хотел.

— Чем?

— Не терпится?

— Да. Уже целый месяц.

— Тогда начинаю радовать. У тебя появился шанс расквитаться со своими обидчиками.

— С какими?

— У тебя много обидчиков?

— Более чем достаточно.

— С последними обидчиками. С самыми последними. Которые упекли тебя в тюрьму.

— Как я могу с ними расквитаться?

— Кардинально. Раз и навсегда.

— В чистильщики меня прочите?

— В мстители.

— Ничего не выйдет.

— Почему?

— Потому, что я не чистильщик.

— Я думал, ты обрадуешься.

— Нет, я не обрадовался.

— Но я думал, что ты обрадуешься, и дал делу ход. Уже дал.

— Надо было со мной посоветоваться.

— Я не предполагал, что ты откажешься. Я был уверен…

— Я отказываюсь! Категорически!

— Поздно. Уже поздно. Совсем поздно.

— Взять самоотвод я, конечно, не могу?

— Можешь. Но тогда придется отыграть все обратно. В точку, откуда мы тебя взяли.

— Отвезете меня обратно в карцер?

— Отвезем.

— А если не отвозить?

— Затруднительно. Дело приняло неожиданный оборот. Опасный оборот. Они пошли в атаку. Может быть, потому, что считают, что это последний их шанс.

— Пошли в атаку на ГРУ?!

— Ни на ГРУ — на людей, которые изъяли нужного им человека. Они начали наводить справки в МВД и вышли на наш след.

— Они не пойдут дальше,

— Пойдут. У них оказалась рука в правительстве.

— Правительство не сдаст ГРУ.

— О чем ты говоришь? Нынешнему правительству дай бог усидеть самому. Нынешнее правительство сдаст кого хочешь. Нас сдаст — точно. Между ГРУ и Безопасностью они выберут Безопасность. Их человек в правительстве сдаст нас Безопасности, и те не преминут использовать ситуацию в свою пользу. Потому что мы конкуренты. А тут такой шанс!

Вот в такой непростой узелок все завязалось. В морской узелок! Знали бы, вовек не стали тебя выручать!

— Ты хочешь сказать, вы полезли в драку из-за меня?

— В значительной степени. Ты написал — мы приехали. А теперь вон как все обернулось…

— Всему виной я?

— Всему виной — они! Те, что вначале давили тебя, а теперь переключились на нас. Мы пытаемся гасить волну, но пока не получается.

Выход один — убирать заказчиков. Которые воду мутят. Если убрать их — скандал сам по себе сойдет на нет. Его просто станет некому поддерживать. А покровителям не будет смысла защищать тех, кого уже нет.

Если заказчиков не убрать, они доберутся до Большого начальства. Те надавят на наших командиров. Командиры, чтобы избежать скандала и отставки, отдадут виновников.

Меня. И тебя.

Либо, не дожидаясь крупных разборок, тебя отдам я. Сам. Чтобы защитить себя и своих людей. Стопроцентно отдам! Потому что отдавать придется все равно. Но или только тебя одного, или с собой.

Нет у меня другого выхода.

И значит, у тебя нет.

Так обстоятельства сложились.

Думай. Решай. До вечера решай. До вечера торопить тебя не буду. Вечером — сдам. Так как дело обстоит так — или мы их завтра, или они нас послезавтра.

Или… Или я тебя сегодня! Сегодня вечером!

Глава 41

Эту ночь полковник не спал. Совсем не спал. Он лежал с открытыми глазами, уставя их в темноту, и считал минуты. Шестьдесят. Потом еще шестьдесят. Потом еще. Часов у него не было. Его часы с него сняли еще тогда, в милиции.

Час ночи. Или около того.

Надо ждать еще два часа. До трех. В три все угомонятся. И можно будет…

Час тридцать.

Отвык он здесь, в больнице, нести ночные вахты. Размяк, расслабился на казенных харчах, приносимых четыре раза в день. Приспособился спать по девять часов да еще днем часок прихватывать. Лентяем стал. Ни к чему не годным лентяем!

Полковник, не сдержавшись, зевнул, закрывая рот ладонью. Еще раз зевнул и, непроизвольно закрыв глаза, провалился в короткий, на несколько секунд, сон.

Сразу проснулся, напряженно прислушался к темноте.

Нет, все тихо. Совершенно тихо.

Черт побери! Так и проспать можно! Все на свете проспать!

Полковник сильно, до боли в мышцах, сжал кулаки. Ущипнул себя за мочку уха. Несколько раз глубоко вздохнул.

Не спать!

Не спать!..

Половина третьего.

Последние полчаса полковник спать не хотел. Последние полчаса уснуть было невозможно.

Три, плюс-минус десять минут.

Ну что, пора?

Пожалуй, пора!

Полковник аккуратно скинул одеяло, спустил ноги вниз, на пол. Но больничные тапочки надевать не стал. Пошел босиком, осторожно ступая всей ступней, с пятки на носок, на холодный пол.

Шаг. Еще шаг.

Пересек палату, приставил к щели между дверью и косяком ухо. Прислушался.

Тихо. Впрочем, нет. Слышно негромкое, сонное посапывание. Очень близко слышно.

Полковник, не отрывая уха от щели, легко стукнул в дверь костяшкой пальца. Посапывание не прервалось. Человек спал. Крепко спал.

Ну и, значит, надо действовать! По плану. Надо рисковать!

Взялся за ручку. Потянул на себя.

Дверь была закрыта.

Вернулся к кровати, разорвав матрас, вытащил заранее положенные туда две ложки. Стальные ложки. Алюминиевую посуду ему не давали.

Вернулся к двери. Сложил ложки вместе, сунул ручки в щель, возле самого язычка замка. Надавил на них и одновременно, что есть силы, на ручку.

Ручка была массивной, а щель широкой. Дверь подалась, отжалась от косяка. Язычок высунулся, выскочил из паза. Замок был закрыт на один оборот. Все-таки на один! Если бы на два, открыть ее было бы невозможно!

Прислушался. Никаких изменений.

Медленно, буквально по миллиметру, приоткрыл дверь. Ровно настолько, чтобы протиснуть тело. Высунул голову.

Тут же, рядом, справа от двери, увидел сидящего в кресле охранника. Тот в нарушение всех инструкций спал. Спал!

Полковник вышел в коридор, бесшумно ступая, приблизился к охраннику. Тот лежал, запрокинув голову назад, к стене. Открыв выгнувшееся вперед, с сильно натянутой кожей горло.

Открыв горло…

Полковник занес руку и коротким, несильным тычком ударил ребром ладони в кадык. В последнее мгновенье охранник открыл глаза. Чтобы увидеть падающую на него руку. И тут же, зажимая горло, упасть на пол.

Полковник затащил его в свою палату. Раздел. Завернул руки за спину. Вытянул из снятых штанов ремень, пропустил конец сквозь пряжку и получившуюся петлю стянул на кистях охранника. В рот, чтобы он не кричал, засунул сорванную с подушки наволочку.

Сбросил больничную пижаму. Надел снятые с пленника штаны, рубаху, пиджак. Натянул на ноги носки, надел ботинки.

Костюм и обувь пришлись впору. Как будто в магазине их подбирал.

В кармане пиджака нашлась связка из двух ключей. И пропуск, выписанный на имя Николаева Игоря Ивановича. С портретом на фотографии, овалом лица и прической напоминающим лицо полковника.

Очень хорошо, что напоминающим… И что есть ключи.

Уже в совершенно штатском виде полковник покинул палату. Прошел по пустому коридору. Вдоль закрытых и, как он догадался еще раньше, пустых палат. На этом этаже, а возможно, и во всем здании, он был единственным пациентом. И медсестры и врачи приходили только к нему.

Остановился перед дверью, ведущей на лестницу.

Сунул один из ключей в замочную скважину. Мимо! Сунул другой. Ключ провернулся в замке. Дверь открылась.

На лестнице было темно. Только с первого этажа тускло пробивался свет и слышался приглушенный звук работающего приемника или магнитофона.

Там, на первом этаже, не спали. На вахте не спали.

Полковник спустился на два этажа и прислушался. Сквозь музыку пробивались голоса разговаривающих людей. Два голоса. Два мужских голоса. Прерываемых смехом.

Если они смеются, то в ближайшее время не уснут…

Проход через первый этаж был для беглеца самым опасным этапом побега. Той, ведущей к входной двери, вахты миновать он не мог. Окна на лестничных площадках и в коридорах были забраны в решетки или снабжены сигнализацией. Выбить стекла так, чтобы не поднять тревогу, было невозможно.

И ждать дольше было невозможно. Скоро рассвет. И тогда они уж точно не уснут.

Остается идти внаглую. И если что, принимать бой.

Теперь, преодолев большую часть пути, отступать поздно. Если они задержат его здесь, то все дело пойдет насмарку. И его переведут из этой больничной палаты в хорошо охраняемую тюрьму. Откуда не сбежишь.

Этот последний отрезок он должен преодолеть, чего бы это ни стоило!

Полковник поправил волосы, надел на лицо озабоченное выражение и сделал шаг вниз. И еще один шаг. И еще…

Показалась освещенная будка вахты. Железный турникет, перекрывающий подходы к двери. Лампа дневного света, освещающая лица проходящих мимо будки людей…

Теперь тормозить нельзя. Теперь нужно идти быстро и уверенно. Очень уверенно. Чтобы ни тени сомнения на лице.

Полковник сбежал вниз и, минуя открытые окна вахты, прошел к турникету.

— Открывай! — крикнул он. — Быстрее. Из окошка высунулась голова:

— Чего тебе?

— Открывай, говорю! Ко мне сейчас машина должна подъехать.

— К кому — к тебе? Ты кто?

— Николаев с четвертого этажа, — крикнул полковник, разворачивая и показывая издалека чужое удостоверение.

— Есть у нас Николаев? — спросил один из мужчин в будке. — Посмотри список.

— Как фамилия?

— Николаев.

— А инициалы?

— Игорь Иванович!

— И. И. инициалы.

— Сейчас, сейчас. Есть Николаев И. И.

— Проходи.

Полковник прокрутил снятый со стопоров турникет.

Из будки вышел, перебирая в руке ключи, охранник.

— И чего в такую рань встречать?

— Пакет встречать.

— Делать вам нечего в три часа утра. Подошел к турникету.

— Ты долго будешь? Или сразу обратно?

— Сразу обратно.

— Тогда сам открывай.

Потянул полковнику ключ. И тут же отдернул руку.

— Погоди, погоди. Что-то лицо мне твое незнакомо. Ну-ка дай еще раз пропуск.

— Ну так, конечно, незнакомо! Я же только сегодня пришел. Утром. Вот ты меня и не помнишь, — попробовал выкрутиться полковник.

— Утром?

— Ну да. Вы еще меня в списке искали.

— Мы?

— Ну да — вы. Ты что, не помнишь?

— Ошибаешься. Не было нас сегодня утром. А ну, покажь пропуск.

Полковник, широко улыбаясь, полез во внутренний карман. За пропуском. Вытащил. Протянул через турникет. Но не далеко. Так, чтобы его нельзя было достать.

— Ну ты чего?

— Да вот он. На, бери.

— Ты мне его ближе дай.

— Чего же я, полезу через ваши загородки? Ты сам подойди.

Охранник приблизился, потянулся через турникет за пропуском.

— Ну вот он. Вот. Держи, — подал пропуск. И, когда охранник коснулся его пальцами, ухватил за рукав и что есть силы дернул на себя.

— Ты что, гад? — заорал тот.

Из будки высунулся его напарник.

Полковник перегнул пойманную руку через трубу парапета, нажал вниз так, что хрустнул сустав.

— А-а! — взревел охранник. — Отпусти! Отпусти!

— Ключ! Ключ давай. Руку сломаю! Сломаю! Даванул еще.

— На! А-а-а! — заорал, затрясся от боли охранник. Протянул другой рукой ключи. — На-а!

От будки, расстегивая кобуру, выбегал его напарник.

— Стой! Отпусти его! Стой!

Полковник выхватил связку и резко толкнул чужую руку от себя. Кричащее тело рухнуло под ноги подбежавшему охраннику. Тот споткнулся, упал.

Полковник прыгнул в пустое пространство между входными дверями. Захлопнул ту, что была сзади него. Стал лихорадочно перебирать ключи, висящие на связке, тыкать их в замочную скважину.

Нет!

Не этот!

Нет!

Не подходит!

Сзади, из вестибюля здания, хлопнул выстрел. Еще один!

Пули, прошивая насквозь внутреннюю деревянную дверь, разбрасывая вокруг щепу, ударились в железо наружной. Рикошетом отскочили в пол.

Сейчас он перемахнет турникет, откроет дверь и… В упор…

Ключ вошел в скважину и легко повернулся в ней. Раз. Второй. Дверь распахнулась!

Полковник выскочил на крыльцо, сбежал по нему и бросился за угол.

— Стой! Гад! — раздался сзади голос. Бухнул выстрел. Еще один.

Полковник бегом пересек дорогу. Нырнул в арку.

Оказался во дворе. Перебежал через него. И выскочил на другую улицу. На совсем другую улицу.

Все. Теперь уже, кажется, все. Совсем все!

Он прошел еще несколько шагов, и в глаза ему ударил резкий, ослепляющий свет автомобильных фар.

Они! Здесь! Они…

Полковник снова перешел с шага на бег.

Быстрей!

Быстрей!

Пересек дорогу и с ходу уперся в бампер припаркованной к тротуару «Волги». Две, с двух сторон, дверцы одновременно распахнулись. Из салона высунулись, крепко поставив на дорогу ноги, два молодых парня. В их руках, черно сверкнув в свете слабых фонарей, мелькнули пистолеты.

— Вам сюда! — сказал один из них. — Сюда! Быстро!

Полковник подошел. Остановился у колеса, со стороны водителя.

— Прошу! — показал на заднее сиденье один из мужчин.

Полковник обошел открытую дверцу и, нагнувшись, сунулся в непроницаемо темный салон. С двух сторон, наседая, наваливаясь телами, придвинулись мощные тела парней. Хлопнули дверцы.

«Волга» тронулась с места. Проехала несколько кварталов, повернула, еще проехала. И остановилась, завернув в случайный переулок. В салоне зажегся свет.

— Жив? — спросил с переднего сиденья генерал Федоров.

— Вроде жив.

— Гардероб подошел?

— Какой гардероб?

— Игоря.

— Да, впору. Я даже удивился.

— Чего удивляться, мы его специально подбирали. По размерам, по физиономии.

— Ну конечно же. А я дурак…

— Ладно, с Игорем все. Как там на вахте обошлось? Ведь на вахте ничего не знали. Вахта была настоящей.

— Обошлось. И даже относительно нормально.

— Как понять относительно?

— Относительно — это значит с возможным переломом руки одного из бывших там охранников.

— Зря с переломом.

— Уж как получилось.

— А Игорь как? С ним как? Тоже, поди, переборщил?

— С ним нет. С ним все нормально. Приложил чуть по горлу. В четверть силы. Думаю, уже давно очухался.

— Связал крепко?

— Как положено.

— Кляп?

— И кляп. Все как договаривались. Оглушил, связал, сунул кляп, забрал ключи и пропуск.

— Он не задохнется?

— Нет.

— Смотри!

— Смотрю. Куда мне деваться?

— Ложки оставил?

— Оставил.

— Как считаешь насчет достоверности? Поверят? Что ты исключительно сам? По своей инициативе?

— Поверят. Ложки на месте. Их следы на косяке против замка. Ваш Игорь — со следами злого умысла на теле. И потом, еще тот, на вахте. Тот, на вахте, пострадал уже по-настоящему. И второй. Второй стрелял. Чуть меня не ухлопал. Стрельба тоже по-серьезному…

— Извини. Пришлось. Мы не могли посвящать в наши планы всех. Только избранных. Только тех, которые не проболтаются ни при каких обстоятельствах. Извини!

— Понятно. Чем меньше знают, тем меньше скажут. Если спросят.

— Верно.

— Я ответил на твои вопросы?

— Вполне.

— Тогда ты ответь на мой.

Генерал предупреждающе поднял палец.

— Потом. Вначале закончим с этим делом. Поднял к уху мобильный телефон. Набрал номер.

— Дежурный? Генерал Федоров говорит. Узнал?

— Так точно.

— Какие-нибудь сообщения были?

— Было одно.

— Какое?

— Из Министерства обороны звонили. Передали, что на 23-м объекте ЧП. Человек, который там был, сбежал.

— Как так сбежал?! Ты все верно понял?

— Так точно! Звонили из министерства. Велели передать, что он сбежал и даже кого-то ранил.

— Добро.

— Мне кого-нибудь туда посылать?

— Не надо. Я сам распоряжусь. Все понятно? — спросил он, повернувшись к своим, зажавшим Зубанова, бойцам.

— Понятно.

— Возвращайтесь туда и разберитесь. Вы должны быть на месте первыми. Осмотритесь. Если что не так… Должно стать так! Понятно?

— Так точно.

— Вызывайте машину.

— Третий вызывает Десятого.

— Десятый слушает.

— Мы ждем.

— Понял тебя. Буду.

Через минуту сзади, мигнув фарами, остановилась машина. Которая, оказывается, шла сзади.

— Ты тоже, — приказал генерал водителю.

— А вы как же?

— Я сам справлюсь. Уж как-нибудь.

Все вышли.

Генерал пересел на водительское место.

— Ну что, поехали?

«Демонстрирует доверие. Раз один и сидит спиной, — понял полковник. — Желает вызвать тождественную реакцию. Тоже доверие. За его доверие».

Пять минут ехали молча, демонстрируя выдержку.

Первым не выдержал Зубанов. Потому что был в более уязвимом положении. В положении гостя. В отличие от которого хозяин может себе позволить молчать хоть до конца жизни.

— Ну как мой вопрос?

— Какой вопрос?

— На который я хотел получить ответ до того, как ты отпустил своих бойцов. И на который хочу получить ответ теперь.

— Ах, вопрос… Ну что же, задавай.

— Зачем был нужен весь этот балаган с побегом?

— Затем, чтобы ты оказался на свободе. Потому что иначе на ней ты оказаться не мог.

— Этот ответ меня не устраивает.

— А какой устраивает?

— Который отвечает на мой вопрос — зачем был нужен мой побег?

— Не устраивает? Хорошо, отвечу по-другому — чтобы ты совершил побег. Теперь более понятно?

— Теперь понятно. Хотите вывести меня из-под своей опеки? Чтобы, когда дело откроется, быть в стороне?

— Да. На иные варианты взаимодействия с тобой начальство не согласилось. Пока ты находишься у нас, у тебя связаны руки. И у нас связаны руки. Ты не можешь творить месть, принадлежа военной разведке. Ты можешь это делать, лишь принадлежа самому себе. Мы предоставили тебя — тебе.

— И нашли козла отпущения в случае неудачи. Не имеющего к вам отношения. Действующего исключительно по своей инициативе, на свой страх и риск. Так?

— Ты же знаешь условия игры. Твоей бывшей.

И моей нынешней организации. Если дело кончится победой — это будет их победа. Если позором — это будет твой позор.

— И моя чистка?

— Да. И твоя чистка. Если ты провалишь дело.

— А если нет?

— Если нет, то ты станешь моим заместителем. Потому что мне нужны такие заместители. Вопрос уже согласован с кадрами. Принципиальных возражений у них нет.

— Я не верю.

— Зря не веришь.

— Людей, которые много знают, — убирают.

— Убирают людей, которые провалили операцию, допустив в процессе нее утечку информации. Ты не провалишь операции и не допустишь утечки информации.

— Победителей тоже иногда судят.

— Если бы нам нужна была твоя жизнь, мы бы забрали ее еще тогда, на ракетной пусковой. Помнишь такую?

Полковник мгновенно вспомнил режущий слух рев турбин десятков вертолетов. И свет… Ослепительный свет!

— Помню.

— По идее, мы должны были зачистить тебя еще тогда. Прямо там, на месте, списав на бой. Согласен?

— Согласен.

— Но не зачистили?

— Нет.

— Зачем же, если мы не убрали тебя тогда, когда ты нам противостоял, убирать теперь, когда ты нам помогаешь?

— И все же…

— Хорошо, давай исходить из худшего. Из того, что после того, как ты сделаешь дело, мы зачистим тебя.

— Давай.

— Ты считаешь, что можешь что-то изменить, если откажешься с нами сотрудничать? Что, если мы тебя хотим ликвидировать, мы в случае твоего отказа тебя пощадим? Если честно?

— Если честно — нет. Не считаю. Считаю, что если вы меня решили убирать, то уберете в любом случае.

— Ну вот видишь. В любом! Но только в случае, если ты согласишься, ты имеешь возможность пожить дольше. И имеешь возможность отомстить своим врагам. Разве это не цель — пожить на этом свет подольше и отомстить врагам?! Разве ради нее не имеет смысл заключить с нами сделку?

Если, конечно, исходить из предложенного тобой постулата о неизбежности твоей кончины. С которым я не согласен. Ну?

— Если выбирать из двух зол меньшее — то да, имеет.

— Значит, можно считать, что мы договорились?

— А если я выберу третий вариант?

— Какой?

— Например, хлопнуть тебя сейчас по голове и скрыться.

— У тебя комплекс товарища Исаева тире Штирлица?

— Нет, у меня нормально работающий инстинкт самосохранения.

— Тогда ты не станешь меня бить.

— Отчего так?

— Инстинкт не позволит. Бить водителя по голове на скорости сто километров в час!

— Я дождусь меньшей скорости.

— Зачем? Зачем тебе меня убивать? Чтобы оказаться без защиты, один на один с враждебным тебе миром? Хочешь заиметь во врагах ГРУ? Мало тебе, что за тобой охотятся бывшие твои друзья, желаешь попасть под армию? Которая быстренько объявит через МВД всероссийский розыск? Хочешь, чтобы твоя физиономия замелькала на стендах «Их разыскивает милиция»? И в популярных, про маньяков и насильников телевизионных передачах?

Ну ты сам подумай, куда ты денешься без паспорта, без денег, без связей? Куда? Беглые зеки хоть на хаты приходят, где такие же, как они, кореша им новые паспорта выправляют, денег на первое время из общака дают. А кто тебе даст?

Один ты. Как перст. Ну побегаешь день-другой, а потом угодишь на милиционера, который запомнил твою личность. И попадешь к нам. Но уже не другом, а врагом. С которым разговор короткий. Или длинный, в зависимости от того, как он нам досадил.

Не станешь ты меня убивать. Умный ты.

Правду говорил генерал Федоров. Один был полковник. Как тот воин в поле…

— А кроме того, убить меня тебе затруднительно.

— Почему?

— Потому что ты без оружия. И без подходящих для причинения тяжких телесных повреждений тяжелых предметов. Которые мы предусмотрительно из салона убрали.

— У меня есть кулаки.

— Кулаками ты меня мгновенно не убьешь. А если не убьешь, то уже не убьешь. Ведь это не просто машина. Это спецмашина.

— Электрошок? Или слезоточивый газ?

— И еще кое-что.

— Предусмотрительно.

— Чего бы мы стоили, если бы не умели просчитывать намерений противника. Так что…

— Ты хотел сказать — нет у меня выхода?

— Совершенно верно. Нет выхода. Или дружба с нами, или драка. Тоже с нами. С твоими бывшими приятелями. И еще с МВД… Так что думай. Думай, полковник…

— Опять до вечера?

— Нет. Пока мы едем до места.

— Куда мы едем?

— В учебно-тренировочный центр.

— Сколько до него ехать?

— Еще полчаса.

Полковник посмотрел на бронированные окна «Волги», попробовал открыть дверцы, опустить стекло.

Дверца не открывалась. Стекло не опускалось. Открытие дверцы и опускание стекол регулировалось с водительского места. Машина действительно была спец.

— Я согласен.

— Можешь не торопиться. У тебя есть еще двадцать пять минут.

— Двадцать пять минут ничего не решают.

— Я рад за тебя.

— А я — нет.

— Надеюсь, ты изменишь свое мнение,

— Изменю. Если останусь жив.

— Останешься! Это я тебе чем хочешь гарантирую. Хоть даже своей жизнью!

— Жизнью?.. Жизнь — это не цена. Твоя жизнь стоит примерно столько, сколько моя. То есть почти ничего не стоит. Или совсем ничего…

Глава 42

— Две шестерки. Три семерки. Восьмерка. Две девятки. Десятка… — сообщил инструктор. — Не спеши. Соберись. Курок нажимай медленно, плавно.

Как будто он не знает, как надо нажимать. Как будто он никогда в своей жизни не стрелял…

Полковник перезарядил винтовку.

— Готов?

— Готов. Выстрел. Выстрел. Выстрел…

— Пятерка, шестерка, четыре семерки, девятка…

Еще хуже. Но лучше, чем вчера.

С каждым днем — все лучше.

Новую обойму на место. Подвести перекрестье оптического прицела под срез десятки. Секундно замереть, плавно потянуть на себя спусковой крючок.

Выстрел.

Выстрел.

Выстрел…

— Пятерка, три шестерки, две восьмерки…

— Я, кажется, все. На сегодня все. Устал. Инструктор смахнул в ящик стола начатую пачку патронов.

— Тогда до завтра.

— До завтра.

Стрелковые тренировки проходили два раза в день — утром и вечером. Днем после обеда — рукопашные спарринги с использованием холодного оружия. До обеда — физическая подготовка. Как у новобранца, то есть с кроссами, отжиманиями от пола, турниками и шведскими стенками.

— Приготовиться к отжиманию.

— Делай раз.

Два.

Три…

Тридц-а-ать пя-ать…

Все. Больше сил нет. Уже ручки и ножки трясутся. После всех тех тюрем и месячного лежания на больничной койке.

— Ну-ка, еще разочек.

Раз, два, три…

Уф!

— Что, нелегко форму набирать? — интересовался периодически заходивший в зал генерал Федоров.

— Тяжело. Не молодой уже. Кости болят. И вообще…

— Ничего, трудно на ученье, легко в бою. Особенно в таком, какой предстоит нам.

«Нам», — отметил про себя полковник. «Нам» — это лучше, чем «тебе». Но все равно плохо.

Ну ничего, физическая подготовка лишней не будет. В любом случае. Физическая форма, она как оружие, которое можно повернуть в любую сторону. Хоть в ту, хоть в другую.

И… раз.

И… два.

И… три.

И…

Уф! Тяжело. Очень тяжело. До черноты в глазах. До боли в сердце. Молодой отмахал бы все эти упражнения не заметив. А теперь…

Спарринг. Самое гадкое. Потому что один или даже два здоровых молодых лба не выше капитанов в звании молотят не очень молодого, уже слегка с замедленной реакцией полковника-пенсионера.

— Работаем полный контакт!

Удар!

Увернуться. Уйти.

Опять увернуться. Попытаться провести встречный боковой. Удар!

Мимо.

И тут же навстречу — удар, удар, удар!..

Отойти, чтобы прийти в себя. Отдохнуть хоть пару секунд.

Нет, не дает противник. Нагоняет, достает, молотит длинными, как ножки циркуля, ногами. Выбрасывает вперед чугунно-тяжелые перчатки. Жмет в угол.

Удар!

Удар!

Удар!!

Черные круги перед глазами, быстро приближающийся к глазам пол. Удар лицом о пол.

И тут же, сквозь засунутую в уши вату, глухой, ведущий отсчет голос: раз… два… три…

Надо встать. Надо попробовать встать… Собрать в кулак волю и встать!

Пять… шесть…

Надо! Надо найти силы…

Семь… восемь…

Нокаут! Чистый проигрыш.

Холодные брызги на лицо и грудь. Холод, нагоняемый вращающимся полотенцем. Голос спарринг-партнера, обращенный к кому-то за канатами ринга.

— Крепкий старичок! Девять минут держался! Три раза меня достал. А по виду не скажешь. По виду — развалина.

Кто развалина?

Ах, он развалина? Ну да, конечно. Не юноша.

Открыл глаза.

— Вы в порядке?

— В полном!

— Будем продолжать?

— Обязательно! Через три минуты. Только умоюсь схожу.

— Ты смотри, другой бы на его месте — в кусты… — услышал полковник обрывок разговора, вернувшись.

— Ну что, работаем?

— Как скажете.

— Тогда — работаем. Полный контакт работаем.

— Полный? Вы же только что…

— Полный!

Удар!

Удар!

Черная, застилающая глаза пелена. Нокдаун!

И зачем ему это надо? Зачем пытаться отыграть очки у тех, у кого отыграть их невозможно? Кто моложе и сильнее его.

— Раз… два… Можно продолжать…

— Нет. Все. На сегодня, ребята, все. И так чуть не убили.

— Но вы же сами говорили, полный контакт… В душе, стоя под сильной струёй холодной воды, полковник приходил в себя. Через полчаса его ждал тир…

— Что это у вас? — удивленно спросил инструктор по стрелковой подготовке. Потому что утром «этого» не было.

— Где?

— Вот здесь. Под правым глазом.

— Ах это? Это память о спарринге.

— Понятно. Вы готовы?

— Готов.

— Тогда прошу!

Протянул винтовку. Раскрыл свежую пачку патронов.

— Сегодня мишени будут нестандартные, — предупредил инструктор.

— А какие?

— Вон, взгляните.

Полковник повернулся к мишеням. Действительно, нестандартные. Вместо мишеней на стене были закреплены какие-то картинки.

Полковник поднял винтовку и взглянул в приблизивший дальнюю стену тира к самым глазам оптический прицел.

— Ах, даже так!..

Мишени заменили цветными фотографиями. С качественно исполненными портретами людей. С очень знакомыми портретами.

— Ну Федоров! Что удумал!

С фотопортретов на полковника смотрели хорошо известные ему лица. Так или иначе причастные к истории с военным аэродромом Валуево. Заместитель главы администрации. Командир в/ч. Один из видных городских криминальных авторитетов, извечно противостоявший покойному Боровицкому…

А этот-то при чем?

— Приготовиться!

Полковник взял винтовку, привычно вогнал в нее обойму, плотно прижал к плечу приклад, прикоснулся указательным пальцем к прохладному металлу спускового крючка, устремил взгляд в прицел. Увидел в круге окуляра довольное, улыбающееся лицо зама главы.

Подумал: воспитывает его Федоров. Вырабатывает привычку стрелять в живые мишени. Как какого-нибудь сопливого допризывника, который ни разу в своей жизни чужой крови не видел. Которого, заставляя стрелять в фотографии, приучают спокойно нажимать на спуск, видя в прицеле человеческое лицо. Вырабатывают условный рефлекс. Рефлекс убийства.

— Я готов.

Инструктор припал к направленной на мишень подзорной трубе.

— Я тоже.

Полковник подвел паутинный крест прицела к переносью портрета, где шариковой ручкой была написана цифра десять. Девятка!

Выдохнул воздух. Нажал на спусковой крючок. Хлопнул негромкий выстрел. Фотобумага между глаз зама главы лопнула, залохматилась зубчиками.

— Десятка, — объявил инструктор. Полковник перевел винтовку на правый глаз. Выстрел!

— Девятка.

Другой глаз. Близкий. И совершенно не страшный, хотя и похожий на настоящий. Выстрел!

— Еще девятка! Вы сегодня в отличной форме. Полковник нащупал прицелом соседний портрет. Глаз. Снова глаз. Ладно, пусть будет глаз. Выстрел!

— Девятка. Теперь лоб. Выстрел!

— Семерка.

Еще…

Клацнул затвор. Все. Патроны кончились.

— Держи! — подал инструктор снаряженную обойму.

Полковник вогнал ее в винтовку. И снова, ловя в окуляр прицела знакомые ему лица, нажимал на спуск.

— Девятка!

— Еще девятка!

— Десятка!

— Восьмерка.

— Восьмерка…

До полного излохмачивания мишеней. Бывших на самом деле человеческими лицами.

— Десятка!

— Девятка…

В тир тихо вошел генерал Федоров. Несколько минут стоял у входа, наблюдая за стрельбой.

— Пристрелялся? — спросил он.

— Что? — не расслышал полковник.

— Я спрашиваю, пристрелялся? К своим приятелям?

— Натаскиваешь меня на убийство?

— Проверяю твою психологическую подготовку.

— Ты думаешь, я не стрелял в живых людей?

— Я не думаю, я знаю — что стрелял.

— Зачем же тогда эти фотографии?

— Чтобы ты лучше изучил своих клиентов. Инструктор принес снятые со щитов мишени.

— Вот эта лучшая, — показал он. — На кандидата в мастера потянет Вы могли бы достичь неплохих результатов. Если вам хорошо потренироваться.

— Нет, спасибо, — вежливо отказался полковник. — Мне вполне достаточно двух тренировок в день.

— Жаль.

— Ну-ка, дай сюда ту мишень, которая лучшая. Сейчас мы узнаем, кого он не любит больше всего. Раз лучше всего в него стреляет.

Инструктор протянул мишень.

— Стылый? Уважаемый в городе авторитет? Чем он тебе не угодил?

— Только тем, что удобно располагался. Прямо против меня.

— Да? Но тем не менее ты выбрал правильно. Отсчет начнется с него. Именно с него.

— Почему с него?

— Его смерть вызовет наименьшие подозрения. У него очень много врагов, и в первую очередь подумают на них. И в последнюю на нас. Тем более что мы позаботимся об этом.

— А кто тогда будет вторым?

— Еще одни твои знакомые. Братья Заикины.

— Кто?!

— Да, именно они. Братья. Я же говорил, что предоставлю тебе возможность отомстить всем своим врагам. Я не стал вывешивать их портреты, так как посчитал, что их лица в твоем прицеле трястись не будут.

— А их зачем?

— Затем же, зачем остальных. После смерти твоего бывшего шефа Боровицкого они вступили в сговор с теми, кто его убрал. И теперь в этом деле занимают не последние позиции.

Их смерть тоже не вызовет паники. У них тоже много врагов. Даже больше, чем у Стылого. И много недоброжелателей, которые обрадуются такому исходу, не копаясь в причинах их смерти.

Поэтому они будут вторыми.

— А последним? Последним тогда зам. главы?

— Опять верно. Он будет последним. Потому что, когда погибнет он, все станет очевидным. С него начинать нельзя. Им надо завершать.

— Вы, я гляжу, все очень хорошо продумали.

— Конечно. Мы ведь не любители.

— А если они догадаются раньше? И исчезнут?

— Не догадаются. И не исчезнут. Даже если догадаются. У них там кормушка. А от кормушки никто не уходит. До последнего.

— И все же если предположить худшее?

— Пусть уходят. Нам без разницы, уйдут они или… совсем уйдут. Главное, чтобы ушли. Нам не нужны лишние трупы. Нам нужен результат.

— Как, вы предполагаете, я должен действовать?

— Мы не предполагаем. Мы знаем. Пошли. Генерал прошел к двери.

— Ну ты чего, пошли. Тебе это будет интересно.

— Что интересно?

— Новые технологии. Специально, чтобы тебя порадовать.

— Ну тогда пошли.

Вышли из тира. Поднялись на второй этаж, где были классы.

— Заходи.

Открыл дверь, пропуская вперед Зубанова.

— У нас здесь компьютерный центр. Садись. Вот сюда.

Полковник сел напротив двадцатидюймового монитора.

— Ну что, начнем?

Генерал включил компьютер. Загрузил картинку.

— Узнаешь?

— Погоди, погоди… Это же… Это же аэродром.

— Да, — генерал сместил картинку. — И город.

— Аэрофотосъемка?

— Нет, спутник. Фотографии предоставлены космической разведкой.

Генерал изменил масштаб и разрешение. План приблизился. Отдельные, слитые до этого в единые пятна объекты разделились, приобрели самостоятельную форму. Фотография стала напоминать план.

— Площадь? — узнал полковник.

— Да, площадь. Вот административное здание. Двор. Вот место, где убили Боровицкого. Теперь давай посмотрим в динамике.

По плану, вдоль обозначенных на плане дорог, забегали квадратики и прямоугольники, оставляя за собой цветные линии.

— Что это?

— Маршруты передвижения твоих клиентов. Квадраты и прямоугольники — легковые машины. Красный цвет — Стылый. Синий — братья Заикины. Желтый — зам. главы…

Желтых линий на плане было больше всего. Наверное, из-за специфики административно-командной работы.

Меньше всего — красных. Тоже из-за специфики. И отсутствия работы.

Генерал набрал на клавиатуре команду.

Квадраты машин остановились. Часть цветных линий исчезла. Оставшиеся выделились на плане более ярким цветом.

— А это к чему?

— На экране остались самые характерные для объектов маршруты. Дом — работа — наиболее часто посещаемые по работе объекты. А также работа — дом. Дом — стадион и прочие развлечения. И даже работа — дом — девочки. Вот девочки.

— Это что, тоже с помощью спутника?

— Нет. С помощью ног. Я загнал в город отделение «наружки». Они проследили. Возможно, что-то упустили. Но главные маршруты — вот они.

Генерал набрал новую команду.

— Будешь поражать дальше?

— Буду.

На синих, желтых, красных и прочих линях зажглись темные кружки. Много кружков. Десятка два.

— Наиболее удобные для проведения акции места засад. Для тебя удобные.

Черным кружком был он, полковник.

— Запоминай, как надо пользоваться. Набираешь тестовую команду, например «засада», ставишь порядковый номер, например 3. — На экране укрупнился один из кружков. — И смотришь, где что располагается. Нумерация идет слева направо, сверху вниз.

— А зачем мне знать нумерацию?

— Затем, что с этой программой ты будешь работать сам. Не могу же я постоянно находиться при тебе. Я не сиделка. У меня своя работа есть.

Значит, повторяю порядок действий. Включаешь компьютер, видишь заставку…

— Ты что думаешь, я компьютера не видел? Цифры складываю на пальцах и расписываюсь крестиком?

— Извини. Как-то не подумал.

— Перезагрузи компьютер. Я сам попробую, — попросил полковник.

Сел в кресло, стащил клавиатуру на колени. Набрал нужную команду.

На экране появилась карта.

Увеличил масштаб. Вызвал цветные линии маршрутов. Выделил наиболее типичные. Увеличил одну из точек засад.

— Правильно?

— Правильно.

— И это все? С таким же успехом я мог использовать поквартальный план города.

— Нет. Не все.

Генерал показал комбинацию клавиш, позволяющую выйти на новый уровень программы. Программы, облегчающей убийство людей, помеченных разноцветными линиями.

— Масштабируешься до просмотра.

На экране двадцатидюймового монитора появилась снятая на видеокамеру панорама улицы. Сдвинулась, заскользила по экрану вкруговую, замедляя ход на проулках, проходных дворах, остановках городского транспорта. Остановилась в точке, где стоял оператор.

Далее камера двинулась к стоящему невдалеке дому. Слегка подрагивая в руках оператора, показала крыльцо, открытую входную дверь, стены и углы лестничной площадки первого этажа, лестницу, лифт, лестничную площадку пятого этажа с подробной панорамой дверей, поднялась выше, вплоть до последней лестничной площадки, остановилась на двери, ведущей на чердак, отдельно на замке…

— Кадры можно замедлять, останавливать, увеличивать, — сказал генерал. — Давай посмотрим вариант номер два, — дотянувшись, нажал клавиши.

Снова панорама улицы. Подробно показанный путь, ведущий на чердак здания. Слуховое окно. Вид из окна. Медленное увеличение и остановка на одном из окон противоположного дома. И даже, используя специальные светофильтры, показ обстановки квартиры — софа, телевизор и кресло перед телевизором.

— Он будет в кресле?

— Да. Это его любимое кресло. Он всегда сидит в нем, когда смотрит новости. И в тот день тоже будет сидеть.

Кроме этого, есть еще восемь вариантов подхода к нему. Два из них снайперские, но с других позиций.

— В чем тогда состоит моя задача? Если все подходы уже отработаны?

— Выбрать из всех вариантов наиболее надежный, устраивающий тебя. Определить время и способ. Разработать сценарий действия, исходя из местных условий. Решить, где будешь ты, где будут твои помощники. Определить пути эвакуации тебя и помощников. Представить список требуемого снаряжения.

— А потом?

— Мы утвердим предложенный тобой сценарий. Или не утвердим и тогда начнем все сначала.

— Тогда не утвердите. Я не могу сделать работу, не побывав на месте и основываясь только на этой вот компьютерной «бродилке»!

— Ты сможешь побывать на месте и осмотреть все вживую. Но только один раз. Слетаешь самолетом и тут же обратно. Твое лицо не должно мелькать в городе. Я думаю, ты в этом тоже заинтересован.

— Это все?

— Нет. Здесь же, в программе, время приходов-уходов за последнее время. Прогноз на будущее.

Отдельно, на этих вот кассетах, видеозаписи проходок объектов. Откуда они подъезжают, по какой стороне двора идут, как заходят в подъезд, как и как долго открывают дверь в квартиру… Но не всех. Только троих. Остальных снять пока не удалось. Но надеюсь, что в ближайшее время удастся.

«Странно, — подумал Зубанов, — такие силы брошены на решение в общем-то не самого сложного дела. Спутники, компьютерные программы, видеозапись. Можно было просто поставить его в подъезд с пистолетом за пять минут до приезда объекта. И все дела!»

— Чувствуешь, как мы тут развернулись? — спросил генерал Федоров, словно мысль собеседника прочитал. — Даже специальную программу компьютерную написали. Если бы использовали тебя как одноразовое пушечное мясо, то послали бы с пистолетом в подъезд. Без всякой подготовки. На авось. Согласен?

«Нет», — подумал про себя полковник.

— Да! — ответил вслух.

— Ну тогда — работай.

— Здесь?

— Нет, мы оборудовали тебе отдельный кабинет. Чтобы никто не мешал. Пошли покажу.

Прошли коридором до лестницы, поднялись на предпоследний этаж.

— Вот твои хоромы, — открыв дверь, показал генерал.

Комната напоминала гостиничный номер. Но с точно таким же, как в классе, компьютером и монитором.

— Там — ванная комната и туалет. В холодильнике — еда. Компьютер. Телевизор и видеомагнитофон для просмотра кассет. Потребуется что-нибудь еще, набери на телефоне три тройки.

— Местный?

— Извини — местный. Все. Можешь отдохнуть, поесть. Можешь сразу приниматься за дело. Как хочешь. Не буду тебе мешать.

Генерал вышел, тихо прикрыв дверь. И закрыв на ключ замок.

Все-таки закрыв!

Полковник осмотрелся и быстро нашел то, что искал — бронированное, без форточки стекло на внешней, выходящей на улицу, стороне окна и датчики сигнализации на внутреннем. В лампе — «жучок». В вентиляционной отдушине «глазок» миниатюрной телекамеры.

Верно сказал генерал — никто беспокоить не будет. Незачем. И даже по номеру 333 звонить не обязательно. Вполне достаточно громко сказать: «Хочу молока», — чтобы заказ приняли.

Страхуется генерал. Теперь, когда операции дан ход, уже страхуется. Бронестеклом, «жучками», телекамерой… И, наверное, правильно делает. Он, полковник, на его месте поступил бы точно так же. Потому что стал в этой затеянной генералом Федоровым игре центральной фигурой. Которую до завершения работ терять нельзя.

Опять тюрьма. На этот раз самая приличная из всех — с ванной, унитазом, холодильником и чисто застеленной кроватью. Но все равно тюрьма. По сути, по назначению…

Тюрьма!

Полковник разделся до пояса, зашел в ванную, подставил голову и шею под струю холодной воды и держал до тех пор, пока по телу не побежали мурашки. Потом прошел в комнату и сел за компьютер. Потому что больше ему здесь заниматься было нечем…

Три последующих дня полковник не отходил от компьютера. Он беспрерывно прослеживал маршруты передвижений объектов, открывал, отсматривал точки, обозначающие места засад, мысленно расставлял туда, где они должны были стоять, помощников и исполнителя. То есть себя. Представлял мгновение выстрела и путь отступления…

Затем, когда все стало более-менее понятно, начал придумывать препятствующие делу обстоятельства. И способы их устранения. С трудом выбирался из нагороженных им же препятствий. Или не выбирался. Погибал под пулями оказавшихся проворнее телохранителей, попадал в милицию…

Варианты, где он не мог выпутаться, отбрасывал.

Сценарии отпадали один за другим. И так, постепенно, из нескольких десятков наработок покушений, осталось двенадцать. Двенадцать чистовых вариантов, которые следовало проверить на месте.

— Я должен провести рекогносцировку, — сказал полковник генералу Федорову.

— Когда ты готов выехать?

— Хоть сейчас.

— Тогда — завтра.

С полковником вылетело четверо сопровождающих его охранников. Которые не должны были его охранять, должны были его пасти.

За один день полковник в толпе подгулявших, о чем-то оживленно беседующих приятелей обошел все адреса. Те, где обитали объекты, и те, откуда были видны окна их квартир и двери подъездов, в которые они должны были входить.

Охрана не оставляла полковника ни на секунду. Даже когда он поднимался на чердаки, за ним карабкались по лестнице сопровождающие его лица. И после ходили за спиной, с глубоко засунутыми в карманы или за обшлага пиджаков ладонями, горячо дыша в затылок. Кроме одного, который всегда оставался на лестничной площадке под видом жэковского электрика, чтобы отгонять от чердачного люка любопытствующих жильцов.

Возвращаться в точки, где полковник уже побывал, охрана не позволяла. Охрана точно выполняла приказ генерала Федорова.

— Сколько еще?

— Четыре адреса…

Веселые приятели снова заходили в подъезды и карабкались на чердаки.

— Сколько?

— Последний…

Дело было сделано. На каждый подлежащий зачистке объект остался один-единственный сценарий. Все, можно ехать в аэропорт. Но не сразу в аэропорт, а вначале, соблюдая правила конспирации, на поезде в ближайший город, где есть аэропорт…

— Я сделал работу, — доложил результаты командировки полковник.

— Не сделал, — покачал головой генерал Федоров. — Твоя работа впереди. Настоящая работа.

— Когда?

— Ты торопишься?

— Я устал от неопределенности. Я хочу сделать работу. И… и пусть будет что будет! Когда?

— Скоро. Возможно, очень скоро. Возможно, уже завтра.

— Ну черт с ним! Завтра так завтра!..

Глава 43

— Можно! — сказал один из бойцов, исполнявших функции телохранителя, прикрывавшего собой стрелка. — В подъезде чисто. Я дошел до последнего этажа.

Полковник прошел через двор и зашел в подъезд. Вместе с ним два других, которые не примелькались, телохранителя. Шли они не торопясь, весело переговариваясь, размахивая руками. Раскованность не привлекает к себе внимания. В отличие от угрюмости. Или торопливости.

Подошли к подъезду, открыли дверь, быстро поднялись до последнего этажа. Никто из жильцов не встретился.

На верхнем этаже надели перчатки и, разойдясь в стороны, залепили пластырями «глазки» на квартирах, из которых была видна лестница, ведущая к чердачному люку. Приложили уши к дверям, прислушались. Нет, от двери никто не отошел.

«Можно», — кивнули Полковнику.

Зубанов взялся за перекладину металлической лестницы, поднялся к люку, снял заранее открытый замок, поднял головой крышку, осмотрелся.

Чердак был пуст.

Поднялся. Принял поданный ему «дипломат».

Один из телохранителей вскарабкался по лестнице вслед за ним. Другой должен был снять с «глазков» пластырь, навесить на скобы муляж замка с гипсовой, легко ломаемой дужкой, убедиться, что все в порядке, и подняться через люк в соседнем подъезде.

Бесшумно положили на место крышку. Увидели перенесенный несколько дней назад ближе к люку набитый мусором мешок. Накатили его па крышку. Теперь открыть ее снизу было невозможно.

«Я пошел!» — показал полковник.

Взял «дипломат» и двинулся к известному ему слуховому окну.

Он прекрасно ориентировался в полумраке чердака, так как сто раз видел его до того на экране монитора и экране телевизора. Он знал этот чердак лучше, чем жители дома. Семь, кроме этого, слуховых окон. Справа в торце — пожарная лестница. С противоположной стороны в балку намертво вбита скоба, за которую можно прицепить карабин спускового устройства и, выбросив веревку, в минуту соскользнуть на тормозе вниз. Карабин и веревка у телохранителя в спортивной сумке. В дальнем углу искусственно созданный навал строительного мусора с оборудованной нишей, где можно, согнувшись в три погибели, спрятаться.

Все продумано до мелочей. Шесть вариантов отхода — через подъезды, по пожарной лестнице и на веревке. И еще несколько чисто аварийных, через балконы квартир и в любом месте по веревке, зацепленной за парапет ограждения.

Полковник подошел к слуховому окну, но высовываться в него не стал, сел на подстеленную тряпку. В шифере, чуть ниже и чуть правее слухового окна, был выбит кусок. Ровно такой, чтобы дать возможность стрелку видеть окна противоположного дома.

На совесть постаралась разведка. Все размеры соблюла.

Зубанов раскрыл «дипломат», вытащил приклад, ложу, ствол… В минуту собрал винтовку. Укрепил оптический прицел…

Готово!

Уложил винтовку на сколоченную из трех неоструганных брусов треногу, направил стволом в дыру, взглянул в прицел.

Нет, не то…

Сдвинул треногу чуть левее.

Еще.

Нормально. Теперь нормально.

Нашел два нужных ему окна.

Кухня и комната. Нормальная кухня. И нормальная комната. Чистые. Без излишеств. Почти без мебели. Лаконичные, как камера-одиночка.

Жилье Стылого.

И даже в завершение ансамбля — решетки на окнах. Что несколько усложняет задачу. Потому что, если дуло винтовки дрогнет и сместится хотя бы на долю миллиметра, можно угодить в металлический прут.

Неудобно. Но делать нечего. Снять решетку из-за того, что она мешает пристрелить хозяина квартиры, не попросишь.

Полковник посмотрел на часы.

Семнадцать минут. Через пять-семь минут Стылый вернется домой. Он всегда возвращается в это время, строго соблюдая режим. Режим питания. Стылый болел язвой. Давно болел. С первой ходки.

Сегодня он имел шанс навсегда избавиться от своей болезни. Через пять-семь минут…

Через пять минут Стылый не пришел.

И через семь не пришел.

И через пятнадцать…

На чердаке было жарко. В носу свербило от поднятой ногами и постепенно оседающей вниз пыли. Под самым ухом гулькали голуби.

Двадцать минут…

Где же он?

С дальнего края крыши потянуло табачным дымком. Занервничали охранники, закурили, пряча сигареты в кулак.

Двадцать пять минут…

Рация «наружки» молчит. Никаких новостей о передвижениях Стылого. Значит, не передвигается. Засел где-нибудь, наплевав на свою язву и на людей, которых заставляет ждать.

Полчаса опоздания!

Дольше ждать нельзя. Дольше ждать опасно. Не ровен час кто-нибудь из жителей надумает вылезти на крышу поправить антенну. Или пацаны — голубей погонять. Или кто-нибудь еще… Упрутся в закрытые крышки чердачных люков. Начнут звонить в жэк… Если бы это было одно-единственное покушение, можно было бы рискнуть. Но оно не одно, оно — первое. И поэтому должно пройти без сучка бес задоринки. И без излишнего риска.

Нет, дольше ждать нельзя.

Полчаса в таких делах — это много. Очень много. За полчаса черт знает что может случиться…

— Мы уходим! — тихо сказал полковник в переносную рацию. — Как у тебя?

— У меня чисто, — сказал охранник, оставленный в подъезде.

Быстро разобрал винтовку, сложил части в «дипломат», отнес в сторону, положил до следующего раза в укромный уголок треногу.

— Пошли!

Телохранители оставили свои места, двинулись к люку снимать мешок с мусором.

Радиостанция зазуммерила на прием.

— Синица вызывает Голубя.

— Голубь слушает.

— Ястреб возвращается в гнездо. Будет через несколько минут. Как поняли меня?

— Понял тебя, Синица. Ястреб будет через несколько минут. Отбой.

«Он едет!» — показал полковник телохранителям. Почти бегом прошел на место и, торопясь, но заставляя себя работать медленно, собрал винтовку. Воткнул обойму. Потащил на место треногу. Попытался поставить, но у треноги отвалилась ножка!

— Ястреб подлетает к гнезду, — сообщила Синица.

Все! Отремонтировать треногу не получится. Некогда. Не успеть!

Полковник подошел к дыре, встал на колени, сунул в нее дуло винтовки. Все его фантазии с дырами в крыше и треногами, позволяющими оставаться незамеченным, пошли насмарку. Придется по-простому…

Постарался выровнять дыхание.

— Ястреб в гнезде. Один Ястреб, без стаи, — сообщила «наружка».

На выстрел было очень мало времени. Были секунды до того, как хозяин квартиры задернет шторы. Он всегда, когда возвращался, задергивал шторы. И раздергивал, когда уходил.

Сейчас, если он не изменит своей привычке, он подойдет к окну, на малое мгновенье подставившись под выстрел…

Секунда.

Вторая.

Третья…

В окне кухни мелькнули ноги Стылого, прошедшего из коридора в комнату.

Сейчас…

Полковник вдохнул воздух и задержал его в легких.

По комнате прошел человек. Стылый. Больше некому. Потому что без стаи.

Полковник нежно обнял указательным пальцем скобу спуска.

Ну…

Стылый появился в нескольких шагах от окна. Приблизился. Потянулся руками к шторам.

«Главное — не забыть о решетке. О решетке!..» — подумал полковник. Слегка задрал дуло винтовки, поднимая крест рисок к переносью заполнившей окуляр прицела головы. «Десятка, переносье — десятка!» — мгновенно вспомнил он…

И мягко нажал на спусковой крючок.

Тихий, почти неслышный выстрел. Удар отдачи в плечо. Звон выброшенной гильзы…

Пуля пронзила два, внешнее и внутреннее, стекла окна, прошла в трех миллиметрах от прута решетки и попала стоящему в проеме окна человеку в переносье.

В десятку!

Человек в окне откинулся головой и, не выпуская штор из судорожно сцепившихся пальцев, завалился назад. Сверху на него обрушилась гардина.

Работа была сделана.

— Уходим, — уже довольно громко сказал полковник, разбирая винтовку. Руки у него слегка тряслись.

Да, он в своей жизни убивал. Не раз убивал… Но так он еще не убивал. Сам. Из винтовки с оптическим прицелом, невооруженного, не угрожающего ему, не видящего его человека. Не спеца. Не противника. Гражданского…

Стоп! — полковник замер, глядя на части винтовки. Зачем ее разбирать? Зачем разбирать винтовку, которую надо бросить здесь, на чердаке, потому что уходить с ней затруднительно. Но главное потому, что в последнее время в криминальных разборках стало модно бросать оружие на месте преступления. А это преступление совершили не профессионалы, которые уносят оружие, чтобы по нему нельзя было установить его принадлежность. Это преступление совершили бандиты.

Полковник быстро собрал винтовку. Бросил ее против слухового окна. Разбил ударом ноги треногу, оттащил, разбросал доски далеко в стороны.

Тренога — это почерк. Индивидуальный. Пусть лучше следствие думает, что стреляли из слухового окна.

Поднял к лицу радиостанцию.

— Мы выходим!

— Я понял. В подъезде чисто.

Телохранители сбросили с люка мешок. Подняли крышку. Один спустился вниз. Другой помог спуститься полковнику. Прикрыл крышку, спрыгнул вниз.

— Пошли.

Спускались налегке, о чем-то весело и безмятежно болтая. Как будто не убили только что человека.

Из двора вышли на улицу, сели в поджидавшую машину.

— Поехали.

Через десять минут соединились с машиной «наружки».

— Успешно? — спросили они. Полковник кивнул.

— Тогда с почином!..

Полковник кивнул еще раз. И тоже молча.

— Может, мы сегодня еще одно дело провернем? У нас все готово, — азартно предложил Синица.

— Не щебечи. На то приказа не было, — ответил один из телохранителей.

— А мы возьмем повышенные обязательства. Чтобы быстрей разделаться…

— Нет, ребята. Я пас, — сказал первое после ухода с крыши слово полковник. — Мне этого хватило. Вот так! — постучал ребром ладони по шее. — Домой. Домой!

* * *

Полковник лгал. В этом городе дома у него не было. Впрочем, нет, был. Была заработанная на службе у Боровицкого двухкомнатная квартира. Но ее ответственный квартиросъемщик туда был не вхож. Не мог он мелькать в местах, где его знали. Или часто видели. Или видели хотя бы раз. В этом городе он должен был оставаться невидимкой. И потому жил на самой дальней окраине, в снятой трехкомнатной квартире. Не один жил, с друзьями. Которые никогда его не покидали.

— Кто пойдет в магазин? — спрашивал один. Все прятали глаза.

— Я пойду! — вызывался полковник на непопулярное дело.

— Спасибо. Мы обойдемся без вас.

— Почему это без меня? Я тоже ем. Как все.

— Вам выходить из дома нельзя.

— Да меня здесь никто не знает!

— Все равно нельзя. Кто пойдет в магазин?.. В магазин Зубанова не пускали. И вообще дальше коридора никуда не пускали.

— Я под арестом? — ставил вопрос ребром полковник.

— Ну что вы? Как вы могли подумать? Мы просто вас охраняем. Для дела.

— А если я надумаю сбежать? Что тогда?

— Мы будем вас охранять.

Крепкие ребята. Знают, что хотят. Знают, что хотят их хозяева.

Полковник шел в свою комнату, садился в кресло и делал вид, что читает газеты. Потому что не читал. Потому что прочитал их еще несколько дней назад.

Нет, теперь отсюда не сбежать. Если, к примеру, пытаться сбегать. Этаж седьмой. Балкон в комнате, где обитают его нынешние приятели. В квартире всегда находятся как минимум четыре бойца. Причем в отличие от него небезоружные. Ночью спят попеременно, через два часа сменяя друг друга. Как на боевом посту. Круглые сутки узник находится под присмотром.

И что ему, этому узнику, делать?

Пытаться спуститься вниз по отсутствующей веревке? Например, связав ее из постельного белья? И грохнуться с четвертого-пятого этажа на бетонный бордюр? Из-за того, что в одном месте разошелся узел или простынка оказалась подгнившая?

Нет, такие побеги пусть совершают герои приключенческих романов. Или революционеры, бегущие из царских тюрем.

Что можно сделать еще?

Можно попробовать прорваться силой. Дождаться, когда в квартире останется поменьше народу, вооружиться табуреткой и броситься в бой. Чтобы героически погибнуть.

Так?

Нет, так не хочется. Хочется с гарантией благополучного исхода. Надо ждать. Ждать подходящего случая.

— Полковник!

— Да.

— Вы бы не могли картошку почистить? Для супа.

— Почему именно я?

— Вы в магазин не ходите.

На кухне, стоя у раковины и снимая ножом кожуру с картошки, полковник опять думал. О своем, наболевшем. Думал о побеге.

Кухня удобнее комнаты. Из окна кухни виден балкон. До которого, если встать на подоконник, можно допрыгнуть. Спуститься на нижний, а с него…

Если убрать вон того, чистящего овощи, бойца. И еще тех, что находятся рядом в комнате и при малейшем шуме прибегут на кухню.

Не подходит кухня. Тоже не подходит.

И коридор. Потому что замок на входной двери открывается изнутри с помощью ключа. Который находится у кого-то из телохранителей.

Крепко обложили.

— Готово! — сложил в тарелку очищенную картошку полковник. — Я могу быть свободным?

Шел в свою комнату и снова читал позавчерашнюю газету.

И на следующий день читал.

И через день читал. Ту же самую, позапозапозавчерашнюю.

Глава 44

— Вы бы мне хоть газет купили, — попросил полковник. — Свежих.

— Зачем вам газеты?

— Читать. Хочу быть в курсе происходящих в мире событий.

— Зачем быть?

— Чтобы не пропустить всеобщую воинскую мобилизацию.

Телохранители подозрительно взглянули на охраняемый объект. О чем-то переговорили друг с другом.

— Ладно. Купим. Вам каких?

— Любых. Лишь бы много. Принесли три охапки газет.

Полковник разложил принесенную прессу по стопкам и залег в комнату. Ненадолго. До завтра. Назавтра полковника подняли как по тревоге.

— Что случилось?

— Вас ждет работа.

— Сегодня?

— Сегодня. В шестнадцать часов.

— Почему так неожиданно?

— Наши клиенты не придерживаются составленного нами расписания. Они живут своей жизнью.

— Кто?

— Братья Заикины. Сегодня они возвращаются из Швейцарии.

— Почему Заикины? Сегодня должны быть не они. Почему изменились планы?

— Они ведут себя нервно. Сразу после покушения на Стылого сорвались в Швейцарию. Через сутки после прилета убывают на Филиппины.

— Откуда это известно?

— Они заказали билеты на завтрашнее число. Если мы не сделаем работу сегодня, завтра они исчезнут из города. Возможно, навсегда.

— Навсегда?

— Да. Мы не исключаем возможности, что они что-то заподозрили. В том числе и поэтому их нужно зачищать первыми. Пока паника не распространилась.

— Когда?

— В семнадцать часов. Мы выезжаем в шестнадцать. В пятнадцать вы должны быть готовы.

— Я должен осмотреть оружие.

— Конечно.

Бойцы принесли в комнату бронежилет. И пистолеты. Макарова, Стечкина и «ТТ».

Полковник выбрал «ТТ». Два «ТТ». Как наиболее часто употребляемые в разборках пистолеты. Как оружие криминальных киллеров.

— Китайские? Если китайские, то лучше не надо.

— Нет, наши. Списанные из армии. Полковник внимательно осмотрел один из пистолетов, отвел назад затвор.

— А патроны?

— Патроны получите на месте.

— Почему на месте?

— У нас здесь их нет.

— А где есть?

— Ну, там, в другом месте.

— Вы держите меня за дурака?

— Ну что вы… Что вы?! Просто они не здесь… Мы боялись держать их здесь…

— А пистолеты не боялись? Молчание.

— Вы боитесь, что, получив оружие, я перестреляю вас?

— Нет. Мы верим вам…

— Тогда дайте патроны.

— Но…

— Или будете выполнять работу сами.

— Но мы…

— Так и передайте вашему начальству! Объект отказался выполнять работу! В связи с отказом предоставить ему средства производства.

Полковник демонстративно сел в кресло и развернул газету.

Бойцы вышли из комнаты. И тут же зашли. Положили на стол горсть патронов.

— А обоймы?

— Обоймы получите на месте…

В шестнадцать часов боевая группа спустилась вниз. Пересекла двор. На улице, подойдя к обочине, подняли руки. Остановились сразу две машины. Их машины. Зубанов по вновь выработанной привычке сел на заднее сиденье. Его с двух сторон стиснули бойцы.

Поехали.

— Хотим предупредить, что у братьев теперь серьезная охрана.

— Она всегда была серьезной.

— Не такой, как теперь.

— Что изменилось?

— После гибели Стылого они наняли профессионалов.

— Откуда вы знаете, что профессионалов?

— По манере поведения.

— Это неконкретно. Мне нужна достоверная информация.

— Достоверной информации нет.

— Что есть?

— Используемая ими при охране объекта тактика. И общее ощущение.

— Почему вы не предупредили меня раньше?

— Потому что увидели их только сегодня.

— Где они были раньше?

— Скорее всего в Швейцарии. Они появились у него после Швейцарии.

— Они что, их оттуда привезли?

— Мы не знаем.

— Но разговаривают-то они по-русски?

— Мы не видели, чтобы они разговаривали…

— Сколько их?

— Мы заметили четверых.

— Это меньше, чем было раньше.

— Но лучше.

Наличие профессиональных телохранителей усложняло задачу. Профессиональный охранник — это не урка с пистолетом, который в ситуации боя способен лишь орать и палить в белый свет как в копеечку. Профессионал в качестве телохранителя — это серьезно. Если, конечно, бойцы в своих выводах не ошиблись.

Но даже если ошиблись, им лучше поверить. Лучше поверить, чем проверить их гипотезу в бою.

— Я считаю, что акцию нужно отложить.

— Как отложить?

— Просто отложить. Сейчас отложить.

— Сейчас?

— Да. Прямо сейчас! Надо развернуться и поехать домой.

— Но почему?

— Потому что открылись новые, до того неизвестные обстоятельства.

— На сколько отложить?

— До выяснения вновь открывшихся обстоятельств.

— Но завтра днем братья улетят!

— И что?

— Мы можем их упустить!

— Но точно так же мы можем упустить их, если бросимся в бой, не проведя предварительной разведки. Вы же военные училища заканчивали. Это азбука! Нельзя ввязываться в драку, не зная силы противостоящего вам противника! Нарваться можно!

— Но завтра их в городе уже не будет! Навсегда не будет! Мы должны использовать этот единственный шанс.

— Используйте. Без меня.

— Без вас нельзя. Вы у нас солист. Мы лишь подыгрывающий вам оркестр.

— Значит, вы должны меня слушать.

— Нет, не вас. Оркестром руководит дирижер. Мы должны слушать дирижера. И вы должны слушать!

— Вы настаиваете на акции?

— Категорически!

— И если я откажусь…

— Вы не откажетесь.

— Почему в этом так уверены?

— Мы получили на этот случай соответствующие инструкции.

Какие, полковник переспрашивать не стал. Чтобы не нарваться на ответ — «увидите…».

За жабры взяли его соседи по трехкомнатной квартире. Так что дышать стало затруднительно.

Конечно, можно им отказать. И гарантированно нарваться на неприятность. Потому что у них есть инструкция. О содержании которой нетрудно догадаться.

Можно с ними согласиться и получить шанс встретиться с профессионалами. Если они таковыми окажутся.

Кто лучше? Вернее, безопасней?

Друзья?

Или враги?

Пожалуй — враги. Их меньше. Квалификация их не известна. И они не ждут нападения. Есть шанс выкрутиться.

А друзья — вот они, рядом. И могут в любой момент…

Друзья опасней. Как говорится — спаси нас, боже, от таких друзей, а с врагами мы как-нибудь сами разберемся.

Разберемся?

А куда деваться?..

— Хорошо, предлагаю компромисс. Бойцы-телохранители насторожились.

— Мы начинаем операцию по ранее утвержденному сценарию акции… Согласно кивнули. — Я занимаю исходные позиции, ожидаю подхода клиентов…

Снова кивнули.

— Вы отслеживаете подходы и сообщаете мне количество охраны. Пока согласны?

— Согласны.

— Я дожидаюсь подхода клиентов, оцениваю обстановку и, если она благоприятная, завершаю работу.

— А если она неблагоприятная?

— Не раскрываю себя и, всячески избегая столкновения, эвакуируюсь. Оставляя возможность использовать свой шанс позже. Ну как?

— А кто будет оценивать степень благоприятности обстановки?

— Я буду!

— Но…

— Или тот, кто хочет сделать эту работу вместо меня. Я не гордый. Я готов уступить свое место более достойному.

— Где гарантии, что вы не перестрахуетесь?

— Я никак не пойму, чего вы добиваетесь? Тем, что хотите бросить меня в бой, несмотря на обстоятельства? Вы хотите, чтобы я непременно погиб? Непременно в момент нападения на Заикиных? /

— Нет, вы нас…

— Если вам нужна моя смерть, то за этим не надо далеко ходить. Если нужна смерть в этом конкретном подъезде, то вы ошибаетесь, я не доставлю вам этого удовольствия. Я не полезу на рожон, чем бы вы мне ни угрожали.

— Нет, мы не хотим вашей смерти в этом подъезде… Хотя бы потому, что это не последний подъезд. Но мы хотим иметь гарантии, что вы сделаете дело.

— Никаких гарантий быть не может. Я не страховой агент. Хотя и работаю с клиентами.

— Тогда мы сомневаемся.

— Я тоже. Но иного выхода у нас нет. У вас нет. И у меня нет. Мы должны доверять друг другу. Или должны отказаться от проведения этой операции! Лично я голосую — за отказ…

— Ладно, мы согласны.

И на том спасибо!

В шестнадцать двадцать пять машины были в условленном месте. За много кварталов от дома, где на четвертом этаже, в трех расположенных на лестничной площадке квартирах, проживали братья Заикины. Братья были не только братьями, но еще и соседями. Что упрощало, улучшало и удешевляло работу охраны.

— «Аллигатор» убыл, — доложила группа «наружки» из аэропорта. — Едет. Через тридцать минут будет здесь.

Машины тронулись с места и разъехались в разные стороны. Двадцать минут они крутились в автомобильном потоке, постоянно сворачивая на перекрестках, возвращаясь в сторону, откуда приехали, проскакивая светофоры под только что загоревшийся красный свет.

— Ну что?

— Все чисто.

— Поехали на место.

Машины припарковали в соседних, заранее облюбованных проходных дворах.

— Выходим.

Бойцы открыли дверцы.

— Прошу вас без глупостей, — предупредил один из телохранителей. Главный в этой группе.

— Или что? — задираясь, спросил Зубанов.

— Или мы будем вынуждены стрелять. На поражение.

— Тогда я — тоже!

Бойцы нехорошо переглянулись.

Надоел им этот полковник. Словами. Уж лучше бы делом. Лучше бы действительно попытался сбежать. Чтобы кончить со всем этим разом.

— Выходим!

Все, кроме водителя, покинули автомашину. Веселой компанией прошли к нужному подъезду. Не к тому, где жили братья Заикины. Совсем к другому.

Поднялись на чердак. И по нему дошли уже до нужного подъезда.

— Спуститесь на пятый этаж. Будете смотреть в окно. Когда увидите, что они приближаются, спуститесь…

— Не учи ученого.

— Мы будем на чердаке и на улице, — пригрозил командир группы.

Значит, вторая машина будет пасти дверь подъезда. Эти — чердак. Те — дверь подъезда. Он будет убирать клиентов. А они, если что, его. Хорошо устроились ребята. Хотят дело сделать. И при этом рук не замарать.

— А я вот сейчас спущусь, позвоню в первую попавшуюся дверь и вызову милицию, — тихо сказал Зубанов. — Чтобы вас привлекли за незаконное хранение оружия.

— Не вызовите. Вам милиция опаснее нас. Вы находитесь во всероссийском розыске.

Тут он был прав. От местной милиции добра ждать не приходится. Эти до него еще когда доберутся, а милиция прихлопнет сразу. Еще до порога КПЗ. Еще в машине.

— Хорошо вы устроились! Пацаны, — повторил вслух свою мысль полковник. — Тут, в тылу! Как у Христа за пазухой.

— У нас у всех фронт.

— Да? Ну тогда я пошел.

Спустился вниз по лестнице на лестничную площадку. Осмотрелся.

— Полковник! Зубанов задрал голову.

— Ловите.

Полковник поднял руки. Вниз, в подставленные ладони, полетела сняряженная патронами обойма. И еще одна.

Чердачный люк тут же закрылся.

Страхуются ребята. Патроны в последний момент дали. Люки захлопывают. Поди, попрыгали в стороны в ожидании выстрела. Испугались скользких, на тему, куда лучше стрелять, разговоров.

Ну точно — пацаны…

Полковник спустился на один лестничный марш, где его нельзя было увидеть. Вытащил пистолеты. Вогнал в ручку обоймы. Передернул затворы, досылая патроны в ствол. Лучше сразу в ствол. Так надежней. Так никаких перекосов не будет.

Один пистолет сунул в левый карман пиджака. Другой — дулом вниз в непрозрачный полиэтиленовый пакет с короткими ручками. Взял правой рукой, обхватив пальцами одновременно, ручки пакета и рукоять пистолета.

Теперь в руках у него был не пистолет. Был пакет. Просто пакет. Особенно если смотреть со стороны. Или снизу. Если смотреть со стороны или снизу, ничего подозрительного заметить было невозможно. Просто мужчина с пакетом идет по лестнице…

Полковник спустился еще на этаж, чтобы иметь возможность, если кто-нибудь выйдет из квартиры, подняться на другой этаж.

Стал ждать, считая секунды.

Одна.

Две…

Минута.

Раздался тихий зуммер.

Полковник вытащил из внутреннего кармана радиостанцию.

— Приятели на подходе. Четыре приятеля.

«Приятелями» были братья Заикины. Которые подходили к подъезду. Два брата и два сопровождавших их телохранителя.

Полковник почувствовал, как у него мгновенно вспотели лоб и ладони рук. Как застучало, заколотилось сердце.

Через минуту, может быть, две должно было случиться то, что должно было случиться. Он должен был стрелять. Чтобы убить. И возможно, через минуту или две быть тоже убитым. Потому что вчетверо превосходящие силы противника на узкой лестнице оставляют мало шансов на жизнь… Стоп!

«Прекратить! — сам себе приказал полковник. — Нельзя идти в бой, боясь смерти. Нельзя думать о смерти! Надо думать о победе. Только о победе! О том, как ее добыть. Иначе бой не выиграть!»

Полковник не стал спускаться на первый этаж.

Хотя углы за входной дверью были самыми удобными для покушения. Именно потому, что удобными.

Если, как его убеждали, телохранители — не любители, а профессионалы, они не пустят братьев в подъезд. Они войдут первыми. И лишь потом, осмотревшись, заглянув в каждый угол, пропустят братьев.

Ему не нужны телохранители. Ему нужны охраняемые ими тела!

Надо дать им возможность войти в подъезд. И стрелять на лестничной площадке, между вторым и третьим этажами. Там они будут ждать нападения меньше всего. А он сможет занять по отношению к поднимающемуся по лестнице противнику выгодную позицию. Сверху — вниз. И сможет увидеть их всех и разом. Полковник спустился до четвертого этажа и замер. Теперь нужно было ждать. Только ждать… Внизу, на третьем этаже, хлопнула входная дверь. Послышались шаги. Невнятные голоса.

— Что? Что ты говоришь?

— Говорю, долго не гуляй. Как прошлый раз. Гавкнула собака.

— У, песик мой! Иди, погуляй с папой. Только далеко его от себя не пускай…

Так! Теперь еще и жильцы. И собака. Вернее, один жилец с одной собакой будет сейчас спускаться вниз, во двор. Выходить в дверь, в которую должны войти братья.

Не вовремя они с собакой…

Или… Или, наоборот, вовремя? В самый раз…

На первом этаже грохнула притянутая пружиной дверь.

Они!

— Приятели вошли, — сообщила радиостанция. — Вошли!..

Полковник быстро, почти бегом, стал спускаться вниз.

Входная дверь хлопнула еще раз.

«Вошли братья, — понял полковник. — Первый раз, когда хлопнула дверь, были телохранители. Теперь они запустили братьев».

Объект в подъезде!

Полковник догнал пожилого мужчину, ведущего на поводке карманного формата собачку. Мужчина шел медленно, цепляясь правой рукой за лестничные перила, левой подергивая рвущегося вперед домашнего любимца.

Полковник пошел за ним. Шаг в шаг.

— Ну куда ты спешишь? Погоди… — урезонивал хозяин собаку. — Ой какой нетерпеливый…

В щели между лестницами замелькали чужие фигуры. На следующей лестничной площадке люди, идущие снизу и идущие сверху, должны были встретиться.

Неизбежно должны были встретиться!

Все, пора!

Зубанов приподнял полиэтиленовый пакет, пряча его за спиной впереди идущего мужчины.

Сейчас их головы поднимутся до уровня верхней лестницы, и можно будет стрелять. Вначале в братьев…

Тактика атаки изменилась. Прямо теперь, на месте. После не предусмотренного сценарием появления гражданина с собакой.

Раньше полковник должен был стрелять в телохранителей. Убить их или ранить. Хотя вряд ли убить и даже, возможно, не ранить. Потому что в скоротечном бою положить противника не так-то просто. Но можно как минимум заставить залечь. Отступить в безопасное место. Чтобы разобраться с оставшимися на несколько секунд без защиты объектами.

Мгновенно убить их и, воспользовавшись паникой, сбежать через чердак…

Если братьев убить, то охрана вряд ли выползет из своих щелей, чтобы его преследовать. Охрана не лезет на рожон, когда охраняемый ими объект мертв. Ему уже помочь невозможно, а нарываться на уже бесплатную пулю кому охота.

Такой сценарий обещал наибольший успех…

Но теперь полковник решил действовать по-другому. Вначале стрелять в братьев. Теперь у него, помимо поддетого под рубашку бронежилета, был живой, двигающийся впереди него щит. Из-за которого было удобно вести стрельбу и за которым можно было прятаться.

Удачно вышел мужчина прогулять собаку. Вовремя вышел. Именно тогда, когда надо…

Полковник положил указательный палец левой руки на спусковой крючок второго «тэтэшника». Из которого не надо было ни в кого попадать, который был предназначен не для боя — для шумопиротехнических эффектов, подавляющих психику врага. Стрельба из двух пистолетов впечатляет, создавая эффект массированного ведения огня.

Два пистолета — не один пистолет.

Один — пугает. Другой — попадает. Другой отправляет на тот свет…

Впереди показались, качнулись, выросли головы. Вначале телохранителя, идущего первым.

Этот мимо! Эта голова киллеру сейчас не нужна. На эту голову пока можно не обращать внимания…

Фигуру телохранителя заслонил мужчина с собакой.

Еще одна голова. На этот раз та, которая нужна! Голова одного из братьев Заикиных. И лицо! Очень хорошо знакомое лицо. Лицо бывшего хозяина полковника.

Лицо — в пределах досягаемости пули.

Но рано. Еще рано. Надо немного подождать. Пока не покажется голова второго брата. Второго его…

Вот он! О чем-то недовольно беседует с телохранителем, идущим сзади. Вернее, что-то выговаривает телохранителю. Машет перед его носом рукой…

Теперь пора.

Полковник выхватил из кармана второй пистолет, шагнул вперед, прижался к спине мужчины, прикрыв его телом свой корпус…

Быстро поднял руки с зажатыми в них пистолетами, положил на плечи мужчины, направив стволы в сторону братьев. Прикрыл свою голову его головой.

Все мгновенно, в одну короткую долю секунды.

— Как вы смее… — попытался возмутиться мужчина.

Выстрел!

Выстрел!

Выстрел!..

Левым — на испуг, правым — на поражение.

Один из братьев, угодивший под правый пистолет, упал, даже не потянувшись руками к разбитому пулей лицу. Упал! Потому что умер. Даже не поняв, что произошло. Даже не поняв, что его убили.

Мгновенно перевести правый «тэтэшник» на второго брата. Чтобы наверняка…

Выстрел!

Выстрел!..

Второй Заикин схватился за плечо. Согнулся. Упал на пол.

Мимо! В плечо!..

Надо добить. Его надо добить! Еще одним выстрелом. И потом заняться телохранителями. Которые через мгновенье-другое придут в себя и откроют огонь…

Но телохранители не приходили в себя. Им не нужно было тех нескольких мгновений, чтобы сообразить, что происходит. Они были профессионалами. Все-таки профессионалами!

Черт возьми!

Дальний без паузы, почти очередью, выпустил несколько пуль в сторону ведущих огонь пистолетов. Он не разбирался, кто стреляет, не пытался скрыться в убежище, не отступал назад, не думал о своей жизни — он стрелял! Чтобы опередить не видимого ему еще противника. Чтобы испугать его, сбить с прицела и тем спасти вверенное ему тело.

Выстрел!

Еще один!..

Ближний телохранитель тоже не растерялся. Услышав первые выстрелы, мгновенно отшатнувшись назад, прикрыл своим телом раненого Заикина.

Значит, в бронежилете! Раз не боится подставляться под выстрел. Значит, надо стрелять в голову и ноги…

Пихнув вскрикнувшего от боли Заикина в сторону, в сторону лестницы, телохранитель быстрым, тысячекратно отработанным движением выхватил пистолет. И тоже, не допуская паузы, открыл огонь.

Выстрел!

Еще.

Еще!..

Мужчина с собачкой несколько раз вздрогнул и осел. Его тело приняло четыре не предназначавшихся ему пули. Мужчина стал оседать. Потянул вниз спрятавшегося за ним полковника.

Телохранители не убежали!

Не убежали.

Все-таки не…

Сейчас мужчина сядет на лестницу, и он, полковник, станет открыт для пуль. Станет как мишень в тире. И его, с двух сторон, перекрестным огнем, нашпигуют свинцом. Если не успеть первым.

Первым!

Полковник поддержал выставленным коленом падающего мужчину и перенес огонь на телохранителей.

Выстрел!

Пуля ударила ближнего телохранителя в бронежилет. Тот отшатнулся, ударился спиной о стену. Но пистолет не выронил, выстрелил еще два раза.

Пуля ударила в лестницу, возле самой ноги полковника. Еще две впились в удерживаемое им перед собой мертвое тело.

Еще секунда-другая — и держать его будет невозможно. И они достанут его… Но, с другой стороны, держа его, невозможно вести прицельную стрельбу.

Стрельба справа на мгновенье затихла. У телохранителя кончились патроны.

Вот сейчас его можно будет…

Но слева ударили частые выстрелы. И почти тут же справа.

Левый стрелок, открыв ураганную стрельбу, позволил правому перезарядить пистолет.

Все. Время беспорядочной пальбы закончилось. Сейчас начнется прицельная, снайперская дуэль. Кто — кого. И скорее всего его — они.

Выстрел!

Выстрел!

Выстрел!..

Одна из пуль по касательной задела полковника за плечо. Другая ударила в бок, в бронежилет. Еще одна угодила в ствол левого «тэтэшника», разбила корпус, вывернула его из руки.

Полковник попытался выцелить наиболее опасного для него левого противника, но не смог, мешал тянущий книзу труп. Выстрелил почти наугад.

Промахнулся!

Теперь — все… В пистолете осталось два патрона.

Или даже один… Поставить запасную обойму они не дадут. Потому что знают, чего хотят. Потому что хотят его убить. Потому что профессионалы! Очень крутые профессионалы!

Две пули разом ударили в труп мужчины, сдвигая его в сторону. Теперь мертвый щит был бесполезен. Теперь надо было его отбрасывать вперед и, пока он падает, бить точно в цель. В две цели. Двумя оставшимися пулями. Потому что это единственный шанс!

Полковник уперся в тело руками и что было сил пихнул его вперед, на телохранителей, чтобы успеть выстрелить в мгновенную паузу их растерянности.

Но телохранители не растерялись. Они были готовы к такому маневру.

Ближний перехватил падающее тело и, прикрывшись им, вытянул вперед пистолет. Прямо в лицо полковника вытянул.

Зубанов остался без защиты. Остался голым перед двумя наведенными на пего пистолетами. Стрелять ему было некуда. Левый телохранитель укрылся за срезом лестницы. Правый — за мертвецом.

Все! Теперь — конец! Теперь две пули в лоб…

И все же полковник выстрелил. Выстрелил в упущенного им мертвеца, надеясь задеть спрятавшегося за ним стрелка.

Не задел!

Не попал!

Он опустил пустой пистолет и, уперев вниз, в пол глаза, стал ждать выстрела, все еще по инерции лапая, царапая карман, где были запасные обоймы.

Но вытащить их не успел.

Не успел!..

Выстрел!

Почему-то над головой. Высоко. Слишком высоко. Они что, с такого расстояния…

— Полковник!!! Зубанов поднял голову.

В глаза ему смотрело дуло пистолета и смотрели широко открытые, удивленные глаза телохранителя. Очень знакомые глаза… Очень знакомые…

— Полковник?! Ты?!

Дуло пистолета опустилось. И второе дуло, второго пистолета, тоже.

Больше пистолеты не стреляли. Пистолеты уперлись в пол!

— Как же так…

Перед Зубановым стояли его бойцы. Два его бойца. Из тех, которые вместе с ним тянули нелегкую лямку службы в ФСБ. Которых потом он выписал в этот город для защиты Боровицкого.

Его бойцы!

— Товарищ полковник…

— Откуда вы… здесь?..

— А мы вас… Чуть… Чуть не кончили…

— Откуда вы здесь?!

— Мы вон их охраняли. По контракту.

На бетонном полу лестничной площадки лежал мертвый Заикин. И еще один, живой, раненный в плечо, сидел, привалившись к стене и очумело глядя на своих нынешних телохранителей и на своего бывшего начальника охраны!

Он ничего не понимал!

Бойцы оглянулись на братьев. На мертвого мужчину. На скулящую и все так же рвущуюся на улицу собаку…

— Убейте его! — тихо крикнул раненый Заикин. — Он, гад, моего брата!..

Бойцы подняли глаза на своего бывшего командира.

«Ну и что будем делать?» — было написано на их лицах.

А что тут можно сделать… Зубанов, сам того не желая, пожал плечами.

— Полковник!

— Что?

— У тебя еще патроны есть?

— Есть… А что…

— Давай их сюда. И пистолет давай. Полковник протянул пистолет. И вытащил из кармана так и не пригодившиеся ему запасные обоймы.

— Сдадите милиции? — спросил он.

— Не надо милиции! Здесь его! Козла! — заорал жаждущий мщения Заикин. — Милиция его отмажет! Надо здесь!..

Боец взял пистолет. Посмотрел на него, словно о чем-то думая. Сбросил отработанную обойму и поставил на ее место полную.

«Неужели… — мгновенно подумал полковник. — Неужели из моего оружия? Чтобы не светить свое… Меня — из моего оружия…»

Но боец не стал стрелять. Он развернул пистолет стволом к себе и протянул его своему командиру.

— Держи… То есть держите.

Полковник принял пистолет, еще не понимая, чего от него добиваются.

— Мы отвернемся на пять секунд, — просто сказал боец.

— Вы…

— Как?.. Не сметь… Я приказываю, — залепетал что-то бессвязное Заикин. Пополз в сторону лестницы.

— Ну! Полковник! Быстрее! — крикнул один из бойцов.

— Как же…

— Тогда нам придется вас сдать…

— Но у вас будут неприятности.

— Да! Мы останемся без работы…

Полковник быстро повернул ствол в сторону окаменевшего от страха Заикина. И нажал спусковой крючок. Два раза.

Одна из пуль попала Заикину в сердце. Другая в голову, разбрызгав по стене кровь и мозги.

— Уходи, полковник. Через минуту мы начнем преследование.

— Спасибо, ребята!

— Не за что. Они нам тоже не нравились… Беги! Полковник развернулся и побежал на верхний этаж. Он встал на первую скобу лестницы. Но подняться самостоятельно ему не дали. Сверху, из люка, протянулись две руки. Схватили полковника, подняли, втащили на чердак.

— Ну как?

— Нормально.

Снизу, из подъезда, бухнули выстрелы.

— Стой! Стой, гад!

— Охрана жива? — быстро спросили чердачные друзья.

— Да! Они действительно профессионалы.

— А братья?

— Готовы!

— Тогда уходим. Скорее, скорее! Уходим… Пробежали по чердаку до дальнего подъезда. Спустились на первый этаж. Запрыгнули в поджидавшую их машину.

— Поехали! Быстро!

Машина вывернула из двора, смешалась с транспортом.

— Молодец, полковник!..

— За что молодец?

— Как за что?! За то, что ты сделал их. Братьев…

— И чуть не сделал своих…

— Что?

— Ничего. Теперь уже ничего!

— Вы что, не рады?

— Я? Рад. Конечно, рад. Очень рад…

Полковник победил. Потому что выжил. Главное — выжил.

Но радости он не испытывал. Радоваться было нечему. Он купил несколько недель, может, дней своей жизни ценой двух чужих жизней. Сделка была выгодной. Но, к сожалению, неокончательной.

А раз неокончательной, то, значит, он просто убил. Не в силу необходимости, не во имя дела и даже не по своей охоте. По чужой охоте. Во имя чужого дела…

Чего раньше не допускал.

А теперь…

Теперь стал марионеткой в чужих руках. В руках генерала Федорова.

Эх! Полковник!..

Глава 45

— Разрешите доложить? Товарищ генерал!

— Что у вас?

— Информация от Зубра.

— Когда пришла шифрограмма?

— Полтора часа назад.

— Почему не доложили сразу?

— Я не думал, что это так срочно.

— А вам не надо думать. Вам надо исполнять приказы. Под каким грифом пришло сообщение?

— «Секретно». И «Срочно».

— Этого вам не достаточно?

— Виноват!

— Что нового сообщает Зубр?

— Шакал отработал еще две персоны. Знал бы полковник Зубанов, под какой кличкой он проходит в донесениях.

— Кого конкретно он отработал?

— Аллигатора.

— Успешно?

— Так точно! Успешно!

— Спасибо. Вы свободны.

Генерал Федоров открыл свой личный сейф. Вытащил папку, на которой было надписано фломастером закавыченное слово — «Полковник».

Разрабатываемая им операция носила кодовое название «Полковник». Вообще-то полковник Зубанов. Но это уже не для документов. Это для личного пользования.

Генерал раскрыл папку. Вытащил, развернул составленный им план, где фигуранты были выделены в отдельные квадратики. Один квадратик был замазан черным фломастером. И теперь вот еще…

Генерал достал из ящика стола траурный фломастер и заштриховал черным еще два квадрата. Где было написано — «Аллигатор-1» и «Аллигатор-2». Которые уже не на плане, а в особой опечатанной тетради обозначались как братья Заикины.

Работает полковник. Удачно работает. Как планировалось.

Генерал закрыл папку. Набрал телефон.

— Я бы хотел доложить вам по «Полковнику». Нет. Сегодня. Через сорок минут? Так точно! Через сорок минут!..

… — Разрешите доложить, товарищ генерал-майор…

— Садись, генерал. Говори, что у тебя нового.

— Операция проходит в соответствии с утвержденным вами планом. В настоящий момент выбыло три ключевых фигуранта…

— Как там на месте? Никто ничего не заметил?

— Никак нет. Пока все считают, что идет криминальная разборка.

— Как ведет себя исполнитель?

— В рамках предполагаемого люфта.

— Попыток побега не предпринимал?

— Пока нет. Да и нет возможности. Мы продумали надежную систему охраны.

— В любой системе случаются сбои.

— Нет, он не сбежит. Я хорошо его знаю. Он не станет рисковать, если вероятность успеха будет меньше, чем пятьдесят на пятьдесят. А она всегда будет меньше.

— Но бежать он надеется?

— Так точно! Надеется. Именно это заставляет его сотрудничать с нами.

— Смотри! Чтобы он раньше времени!

— Никак нет! Он находится под круглосуточной охраной. Кроме того, мы проведем ряд профилактических мероприятий, которые отобьют ему охоту бегать.

— Добро, генерал… … — Разрешите?

— Проходи. Садись. Что у тебя?

— Новая информация по операции «Полковник-2».

— Хорошая? Или плохая?

— На этот раз хорошая.

— Ну?

— Из строя выведены три фигуранта.

— Кто сделал работу?

— Агент Шакал.

— Кто он?

— Исполнитель на одну операцию.

— О целях первого уровня осведомлен?

— Нет. Работает втемную. В рамках персонально поставленных задач.

— Тогда молодец, Шакал.

— Он профессионал. Высокого класса.

— На хвост ему не сели?

— Нет. Милиция разрабатывает криминальные и бытовые версии.

— А если они докопаются до правды?

— Подставим им исполнителя. Он был знаком с ликвидируемыми фигурантами. В период, когда защищал интересы одного из самых видных бизнесменов региона. И значит, мог иметь мотивы для мести. По крайней мере, так решит следствие.

— Знакомство с потерпевшими не может служить доказательством вины. Даже если они после этого все умерли.

— Но их ликвидировал действительно он. И входе следствия обязательно найдутся свидетели, видевшие его на месте преступления, найдутся вещественные и иные доказательства его причастности к убийствам.

— Но он может представить свои объяснения случившемуся.

— Не представит. Не успеет.

— А если…

— Нас подстрахует милиция.

— Милиция? Каким образом?

— Сделает нашу работу. Местный горотдел разыскивает его не для того, чтобы вести следствие. Для того — чтобы следствия не было. Я думаю, они не довезут его до места. Я думаю, он предпримет попытку побега… Так что можно не беспокоиться. На наш след они выйти не могут. Они выйдут на его след. Который оборвется.

— Хорошо. Держите меня в курсе.

— Разрешите идти?

— Идите…

Вышестоящий начальник проводил своего стоящего на три должности ниже подчиненного и подошел к внутреннему телефону.

— Я по поводу аэродрома Валуево.

— Что там?

— Там все нормально. Выбыло три мешавших нам фигуранта. При сохранении настоящих темпов работы предположительно через четыре недели аэродром будет очищен.

— Четыре недели много.

— Но четыре недели — расчетный срок. Я думаю, они капитулируют раньше. Раньше, чем мы проработаем весь список.

— Торопитесь! Через шесть недель назначен первый транзит.

— Я уверен, что к этому сроку аэродром будет в нашем полном распоряжении. И вряд ли кто-нибудь после того, что было, туда решится сунуться. Я думаю, все будет в порядке.

— Не сомневаюсь. Мне нужна чистая взлетная полоса! И если вы ее не обеспечите…

Крут Большой генерал! Так крут, что при разговоре с ним погоны на плечах качаются. И папаха на голове. Даже если он не здесь, не рядом, даже если разговаривает по телефону.

Вот и попробуй не выполнить его приказ!

— Есть!..

Так точно!

Будет исполнено!..

И гудки.

Гудки.

Гудки…

Глава 46

«Третья жертва. Третья за неполные две недели, — вел подсчет жертвам полковник. — Спринтерские темпы взяли ребята. Хватит ли им дыхалки до финиша?

И что будет после финиша? — в сотый раз задавал сам себе безнадежный вопрос. И отвечал: — Известно, что будет. Чистка будет. Его, полковника, чистка. Потому что такие, как он, свидетели на этом свете долго не заживаются. Либо под машину попадают. Либо с крыши падают. Либо вены себе ни с того ни с сего вскрывают…»

Может быть другой исход?

Вряд ли.

И сколько тогда ему осталось?

До последней фамилии в списке приговоренных осталось. То есть еще недели три-четыре. Если за это время он не разрешит эту проблему, то… то они разрешат ее сами. За его счет.

Спасение может быть только в одном — в бегстве…

Но как убежать при такой плотной опеке? Когда круглые сутки он находится под наблюдением телохранителей? И получает оружие на месте, за несколько минут до начала работы?

При таком раскладе шансы на спасение при попытке побега не превышают десяти-пятнадцати процентов. Что делает его почти равным самоубийству.

И что тогда выбрать?

Ждать удобного момента? Без гарантии дождаться.

Или броситься в бой? Рискуя нарваться на пулю, пресекающую попытку бегства.

Что?

Рисковать жизнью ожидая?

Или рисковать жизнью действуя?..

Наверное, все-таки действуя. Но с умом. Используя в свою пользу любую представившуюся возможность. Даже ту, которой раньше пренебрегал…

Возможность представилась скоро. И неожиданно. В соседней комнате раздался телефонный звонок.

— Что? — громко спросил за стеной командир подразделения. — Когда?.. Прямо сейчас? Но мы… Но… Так точно! Выезжаем!

Стукнула телефонная трубка, брошенная на рычаги.

— Собираемся. Машина будет через десять минут.

— Кто едет?

— Все. Кроме тебя и тебя.

— Есть!..

— Что там случилось?

— Не здесь. Некогда. Расскажу в машине.

— Оружие брать?

— Да. Личное.

В комнате задвигались, заходили люди. Застучало, заклацало оружие.

«Набивают обоймы патронами, заряжают, проверяют пистолеты, — расшифровал звуки полковник. — Похоже, у них общий сбор. Для большой драки. Ну или для строевого смотра».

— Побыстрее, — торопил командир.

Шаги разом, словно по команде, стихли. Как видно, бойцы выстроились. Армия… Привыкли к строевой дисциплине.

— Все готовы?

— Так точно.

— Тогда справа, по одному, с интервалом сорок секунд, шагом марш.

Снова шаги. Топающие в сторону входной двери.

— С этого глаз не спускать! — крикнул из коридора командир. — Башкой отвечаете!

— Когда вы будете?

— Через час. Смотрите у меня! Чтоб все было…

Дверь захлопнулась.

В квартире остались два бойца. Чего никогда раньше не случалось.

Два бойца против одного полковника. На один час.

Два — против одного.

Шанс?

Вполне может быть… И вполне может быть, что последний.

Полковник напрягся, вспоминая планировку квартиры. За дверью большая комната, где располагаются бойцы. За ней — короткий коридор. Еще одна комната. Коридор на кухню, слева двери в ванную комнату и туалет.

Коридор…

Самое узкое место в квартире. Где не разминуться двум людям. И не развернуться…

Пожалуй, там. В коридоре, ведущем на кухню.

Именно там!

Когда?

Как можно быстрее! На все про все осталось пятьдесят восемь минут. Через пятьдесят восемь минут вернутся основные силы, и тогда не дернешься.

Полковник на цыпочках подошел к двери. Прислушался.

Ничего не слышно. Только бубнит телевизор. Значит, они смотрят телевизор.

Слегка надавил на дверь.

Закрыта на замок снаружи. Как всегда.

Полковник вернулся в кресло, поскрипел им, громко стуча ногами, прошел к двери. Постучал.

— Чего вам?

— В туалет.

— А позже нельзя? Тут фильм интересный. Заканчивается.

— Нет, позже нельзя. Позже — поздно будет.

Кто-то вздохнул. Тихо сказал:

— Приспичило ему! В самый неподходящий момент…

В замке провернулся ключ.

— Только давайте быстрей.

— Это как получится.

Полковник вышел из комнаты. Сзади, в шаге от него, четко исполняя инструкцию, топал охранник. Руку держал за обшлагом пиджака.

Вышли в коридор.

Входная дверь была двойной, внутренняя деревянная, внешняя металлическая. Обе закрыты на замки и задвижки. Замки не автоматические. Открываются ключом. У кого ключ, не известно.

Предусмотрительно!

Быстро из квартиры не выскочить. Надо искать ключи, надо открывать два замка…

Полковник открыл дверь в туалет.

— Мы вместе? — широким жестом пригласил сопровождавшее его до ветру лицо внутрь.

— Ну ты скажешь!

Дверь туалета изнутри не закрывалась. Тоже с учетом интересов заключенного, который мог надумать, уединившись, утопиться в унитазе.

Полковник сел.

— Ты поторопись! — стукнул в дверь охранник, все еще надеющийся досмотреть фильм.

— Не отвлекай меня! Если хочешь быстрее.

Зубанов огляделся в поисках какого-нибудь подходящего холодного оружия. Вроде обрезка трубы или снятого с крана металлического вентиля, который можно использовать как кастет.

Ничего!

Все, что могло бы сгодиться для драки и убийства, снято и выброшено. Даже ручка с двери.

Ладно, придется обходиться голыми руками.

— Ну вы скоро, что ли?! — постучал в дверь охранник.

Этот на месте. Интересно, где второй? Телевизор смотрит? Или, может, задремал от нечего делать? Лучше бы задремал. Тогда бы счет изменился. Тогда счет стал бы один-один. По крайней мере, на несколько, пока не прибежит его приятель, секунд.

За это время можно будет разжиться оружием. Сохранив прежний расклад сил — вооруженный пистолетом он против одного вооруженного пистолетом противника. Равные силы. Плюс преимущество неожиданности с его стороны. Это уже не двадцать процентов успеха. Это уже за пятьдесят.

— Ну ты чего там! Уснул, что ли?

— Иду, иду!

Полковник слил воду. Встал. Расстегнул на поясе брюки. И расстегнул несколько пуговиц на ширинке. Открыл дверь. Вышел в коридор.

Охранник стоял прямо перед ним, привалившись спиной к стене.

— Ну наконец-то! Давай пошли скорее!

— Сейчас. Дай штаны застегнуть.

Полковник демонстративно стал перебирать на ширинке и поясе штанов пуговицы. Чтобы привлечь к своим рукам внимание.

— Ну ты что, там не мог! — возмутился охранник и метнулся взглядом к штанам.

В то же мгновенье полковник снизу вверх ударил его в челюсть. Тот откинулся, шлепнулся затылком о стену, сполз по ней вниз, не издав ни звука.

«Хлипкий попался, — мгновенно обрадовался полковник. — Одного удара хватило!»

Наклонился над распростертым телом, скользнул правой рукой под пиждак.

Есть!

Рука нащупала теплую шершавую рукоять пистолета. Потянула его из кобуры.

«Макаров»! Черт с ним, пусть «Макаров». В замкнутом пространстве квартиры большего не требуется. Далеко стрелять не надо. И прицельно не надо…

В комнате послышался шорох. И послышался скрип. Второй телохранитель вставал с дивана.

Значит, заподозрил неладное. И идет сюда!

Полковник дослал в ствол патрон.

Шаги оборвались.

Услышал! Лязг затвора пистолета услышал. Теперь тихо не получится. Теперь придется стрелять!

Шаги зашуршали снова.

Нет. Не услышал! Просто идет в туалет. И можно будет, когда он высунется из-за угла, дулом пистолета…

Ерунда! Секунда работы!

Полковник сделал шаг в сторону, прикинув, как и куда он будет бить. И даже занес, напряг руку.

Сейчас…

Но тут, одновременно с приближающимися шагами, с той стороны входной двери зазвучали голоса. Заскрежетал в замке ключ!

Кто? Кто это?

Неужели?!

Голоса зазвучали громче. Люди, стоящие на лестничной площадке, приблизились к двери. Встали к ней вплотную. Значит, зайдут. Сейчас зайдут!..

Ушедшие бойцы зайдут. Те, что должны были прийти через час.

Они вернулись!

Все вернулись!..

Теперь все стало безнадежно. Стало напрасно. Побег, нокаутированный охранник. И даже отобранный у него пистолет. Даже пистолет… Теперь надо или сдаваться, или… Может быть, все же или? Тем более что отступать уже поздно!

В коридоре показался второй охранник. Он шел к двери. Он не знал, что произошло возле туалета.

Идущий охранник давал дополнительный шанс.

Зубанов метнулся в его сторону и, прежде чем тот успел что-то сообразить, левой рукой обхватил сзади за шею. Сжал. И держал, пока тот не стал задыхаться.

Правой рванул полу пиджака так, что полетели вырванные с мясом пуговицы. Нащупал, выдернул из кобуры пистолет. Еще один пистолет!

Теперь их стало два!

Сунул дуло в зубы полупридушенному охраннику.

— Шевельнешься — пристрелю. К чертовой матери!..

Понял?!

Сильно вдавил дуло в зубы. Так, чтобы кровь потекла. Чтобы страшно стало. Близкой, кровавящей губы смерти.

— Пожалеешь, гад, — прошептал охранник. Сплюнул кровь на подбородок.

— Что?!

— Пожалеешь! Скоро…

— Может, и пожалею. Но ты об этом не узнаешь. Если будешь огрызаться.

Боец затих. Подчинился. Но продолжал злобно коситься и играть желваками.

Пошли!

Потянул, потащил покорное тело в сторону кухни. Чтобы вошедшие увидели их не сразу. Распахнул ногой дверь в ванную, прикрывая себя и лежащее на полу тело.

Успел. В последний момент успел!

Дверь открылась.

В коридор вошли вернувшиеся раньше времени бойцы. Прикрыли за собой первую дверь, но не полностью, потому что без металлического лязга. Без скрежета ключа. Значит, путь свободен. Почти свободен.

Теперь пора!

Полковник толкнул ногой загораживавшую его дверь.

— Стоять! Всем! — заорал он, упирая один пистолет в бойцов, другой, левый, толкая сквозь зубы в рот зажатой локтями жертве.

— Что? — недоуменно, не поняв, что происходит, спросил кто-то.

— Всем стоять! Или я буду стрелять! Буду стрелять!! Бойцы стояли, опустив руки вниз. Никто не двинулся, не попытался выхватить оружие. Все смотрели на полковника и на удерживаемую им жертву.

— И что дальше? — очень спокойно спросил командир.

— Я убью его. И успею убить кого-то из вас.

— И умрешь сам.

— Один черт. Так хоть не бесплатно. Так прихвачу кого-нибудь из вас с собой.

— Значит, все-таки не удержался? Полез, — сказал, ни к кому конкретно не обращаясь, командир. — Решил воспользоваться тем, что мы ушли.

— Сволочь! Неблагодарная. Мы с ним возились. А он… — прошептал кто-то из бойцов.

— Чего ты хочешь? — спросил командир.

— Чтобы вы отошли в сторону. И открыли дверь.

— Все?

— Пока — все.

— А если мы не отойдем? И не откроем?

— Я убью его. И убью вас, — повторил угрозу полковник.

Но уже не так уверенно, как раньше. Потому что первая его угроза должного действия не возымела. Не боялись его бойцы! Несмотря на все его угрозы и два пистолета — не боялись!

Наверное, потому, что были профессионалами, которые и не в таких передрягах бывали! И давно отучились шарахаться от направленных в их сторону стволов. Тем более от одного и даже не автоматного ствола, от ствола «макара». Понимали — всех он не убьет. Максимум — одного-двух. И то едва ли.

— Бросай оружие!

— Я буду стрелять! — поднял, сунул в лица пистолет. Щелкнул предохранителем, переводя его в положение стрельбы. Характерный щелчок предохранителя должен был отрезвить, испугать их. Должен был убедить в серьезности его намерения. В готовности стрелять…

Но нет! Не испугал. Не убедил.

— Да пошел ты!

Не желали бойцы выполнять угрозы вооруженного шантажиста. Что-то мешало им отойти в сторону, чтобы пропустить Зубанова к двери.

Что? Самолюбие. Чувство долга? Страх перед наказанием?..

— Я буду стрелять! — тоже спокойно, уже не срываясь на крик, сказал полковник.

Выхода у него не было. В таком деле на полпути не сворачивают. Идут до конца. Теперь, желал он того или нет, он должен был стрелять!

Вначале в стоящую перед ним толпу. Чтобы прикрыться от встречных выстрелов телом удерживаемого им бойца. Потом — в бойца, если он станет упираться. И, подтаскивая его живое или уже мертвое тело к двери, попытаться выскочить на лестничную площадку. Добежать живым — один шанс из тысячи. Но использовать его надо. Другого выхода нет.

Полковник сделал шаг в сторону двери. Толкнул, заставил идти за собой, пленника. Этот шаг был очень важен. Этот шаг на шаг приближал его к выходу. Без потерь приближал. Потому что потом, когда все начнется, его придется брать с боем, рискуя жизнью.

Бойцы стояли недвижимо. Не приближаясь, не отходя, не пытаясь незаметно вытащить оружие.

Еще шаг? Может быть, они позволят сделать еще один шаг? Второй шаг. К спасению.

Полковник отставил ногу, внимательно наблюдая за замершим противником. Потянул пленника. Тот почти не сопротивлялся.

Еще?!

Может быть, они его отпускают?

Зубанов сделал еще один шаг.

— Все, полковник. Дальше нельзя! — сказал командир.

— Хотите драки?

— Не пугай нас. Драки не будет.

Полковник скосил глаза на дверь, до которой оставалось всего три шага. Если открыть стрельбу и подбежать к двери, не отпуская пленника, есть шанс успеть. Успеть открыть первую и вторую двери, прикрывшись чужим телом от выстрелов. Потом бросить его поперек порога, чтобы о него спотыкались, и выскочить на лестницу. А там… Там по обстоятельствам.

— Не двигаться! — крикнул Зубанов, поводя пистолетом вдоль лиц. И попытался сделать еще один шаг. Но ему навстречу двинулся командир.

— Вы очень пожалеете…

— Назад!

— Брось оружие! Командир не останавливался! Ну и значит!..

Полковник быстро перевел дуло пистолета на приближающуюся фигуру и нажал на спусковой крючок.

Раз.

Еще раз!

Негромко бухнули выстрелы.

Полковник мгновенно повернулся и повернул пистолет к ближнему к двери бойцу.

Результатами стрельбы он не интересовался. Потому что был в них уверен. Слишком близко была мишень. В бою на поверженных противников внимания не обращают. Обращают на живых, гораздо более опасных.

Мушка уперлась в грудь бойца у двери.

Выстрел!

И быстро, боком и спиной к двери, продолжая стрельбу в стоящие вдоль стены фигуры.

Почему-то стоящие…

Не важно, некогда. К двери!..

Впереди мелькнула щель света. И с металлическим лязгом и скрежетом ключа в замке дверь закрылась.

Закрылась!

Там, на лестничной площадке, кто-то был! Они оставили там бойца!

Полковник растерялся. Но стрелять не перестал. Снова нажал на спусковой крючок. Теперь уже все равно. Теперь надо продать жизнь подороже. Как можно дороже!

Выстрел!

Выстрел!

И, отпустив, толкнув вперед пленника, из второго пистолета.

Выстрел!

Выстрел!

Чтобы дороже…

Клацнул отбитый назад затвор, выбросив гильзу последнего отстрелянного патрона.

Тишина

Кто-то, подошедший сбоку, обхватил пальцами ствол левого пистолета, наклонил, упер его в пол.

Выстрел!

Кто это? Кто успел…

Полковник скосил глаза.

Кто?!!

Пистолет выворачивал и клонил книзу командир. Тот, в которого с расстояния двух метров были выпущены две пули.

Командир?!

— Бросай оружие, — сказал он.

Подходили, приближались со всех сторон бойцы.

Живые бойцы! Все живые! Все до одного!

«Бронежилеты! — догадался полковник. — Они надели бронежилеты! Дурак! Как он не понял. Бронежилеты! Надо было стрелять в головы…»

Но тут же заметил расстегнутую на одном из бойцов рубашку. Увидел голый торс. Без всякого бронежилета!

Как же… Как же так?..

Командир вырвал у него из рук пистолеты. Освободил пленника. Взглянул ему в лицо.

— Жив?

— Как будто.

— Не помял он тебя?

— Есть маленько. Но вообще-то, я думал, будет хуже.

— А Петро?

— Жив я, — подал голос поднявшийся с пола боец. Тот, что был нокаутирован возле туалета. Которому хватило одного удара. Хватило… Одного…

Полковник внимательно оглядел командира, пытаясь найти на его теле следы пуль. Даже если бронежилет… Все равно должны быть следы! Рваная одежда, следы пороха…

Должны! Но нет! Ни одного.

— Как же… Если я… — думая про себя, вслух сказал Зубанов.

— Дурак ты, полковник.

Командир дослал последний, оставшийся в обойме пистолета патрон в ствол, поставил против него ладонь левой руки и нажал на спусковой крючок.

Бухнул выстрел. Негромко. Как и все предыдущие. Не так, как по идее должен был ахнуть в замкнутом пространстве коридора.

Не так. Тише.

В ладонь вытянутой руки ударили порох и какие-то непонятные ошметки. Может быть, даже и больно ударили. Но не смертельно.

— Все ясно? Патроны были холостые.

Холостые… Именно поэтому, когда даже в упор… Холостые!

Он не мог никого убить, потому что патроны в пистолетах были холостые!

Но когда они могли? Когда успели подменить их? Ведь они не могли знать, когда он решит бежать. Как они догадались, что он?..

А зачем им было догадываться? Им не надо было догадываться! Потому что они знали когда! Они сами запланировали его побег, создав для него идеальные предпосылки. На которые он клюнул. На которые попался, как последний идиот. Два человека… И один у телевизора…

Верно сказал командир — дурак он. Непроходимый дурак!

— Вы все поняли? — спросил командир. Полковник кивнул.

— Да. Это была инсценировка. Мы ушли покурить во двор. Оставшиеся спровоцировали вас на нападение. Патроны были холостые. Остальное вы знаете. Так что вы ошиблись, полковник; Сильно ошиблись.

— Ошибся.

— Но все же успели натворить тут дел. Ребят чуть не покалечили. Вы понимаете, о чем я говорю? И к чему клоню?

— Догадываюсь.

— Тогда вы должны понять нас. Долг платежом красен. Петро!

Вперед выдвинулся нокаутированный боец. Вернее, даже не нокаутированный, изобразивший нокаут. Но все же получивший в челюсть обидный удар. Неотомщенный удар.

— Это я, полковник.

— Вижу.

— А ты не верил! Когда я тебя предупреждал. Когда говорил, что ты пожалеешь. Очень скоро пожалеешь. И очень сильно. Помнишь такое?

— Помню.

— Тогда — не обессудь.

Боец подошел, снял, сбросил на пол пиджак.

— Готовься, полковник.

— Эй, погоди!

— Что?

— Только ты помни, что я тебя бил несильно.

— Врешь, полковник. Ты бил, как хотел. А хотел — наповал. Это просто у меня челюсть крепкая, тренированная. Становись, полковник.

Ну, становиться так становиться. Раз так просят…

Удар.

Темнота перед глазами и падение навзничь на пол там, где стоял.

Нокаут. Действительно, нокаут. Без подыгрывания.

— Ты его случайно не того, не убил?

— Нет. Я вполсилы. Минут через пять очухается.

Через пять минут полковник открыл глаза. И сел на полу.

— Все? — с надеждой спросил он.

— Нет. Претензии не исчерпаны. Есть еще желающие подать иск.

— Кто?

— Я.

Ну правильно. Так и должно было быть. Одного бил. Другого душил и тыкал в рот пистолетом. Вот дурак! Знал бы…

— Душить меня будешь?

— Нет. Это лишнее.

Удар!

И снова непроглядная темнота нокаута.

Потом полковника били и пинали ногами все прочие желающие. Били несильно, так, чтобы ничего не сломать. Но больно, чтобы впредь неповадно было.

Потом окатили из помойного ведра холодной водой.

— Готово. Очухался.

— Ну что, дышишь, полковник?

— Это все?

— А что, ты еще хочешь? Если хочешь — мы с полным вашим удовольствием.

— Нет, спасибо.

— Ну, тогда — разойдись.

Бойцы вышли из комнаты. Все вышли.

— Вставайте, полковник, — подал руку командир. Снова перейдя на «вы».

Ну, значит, точно — экзекуция закончена. Раз на «вы».

Помог встать, помог смыть в ванной кровь.

— Крепко вы меня.

— Могло быть хуже. Вы ведь тоже… ребят обидели. Полковник вытерся. Взглянул на себя в зеркало. Били аккуратно, с учетом дальнейшего использования пострадавшего. Лицо почти не тронуто. Переломов нет. Даже ребра целы. А вот что касается не видных под одеждой синяков и кровоподтеков…

— Зачем? Зачем вам все это надо было? — спросил полковник. — Провоцировать меня…

— Надо было. Чтобы вы больше не помышляли о побеге.

— Вы думаете, поможет?

— Поможет. Ведь вы не будете знать, каким будет ваш следующий побег — настоящим или инсценировкой. И не будете знать, какие вам достанутся патроны.

— И что, каждый новый побег вы будете бить меня сильнее?

— Будем сильнее, — серьезно подтвердил командир. — С каждым разом все сильнее и сильнее. А если вы во время побега случайно кого-нибудь покалечите — переломаем все кости. И в конечном итоге убьем.

«Эти выполнят свое обещание, — понял полковник. — Эти — убьют».

Но не это страшно. Вернее, не только это. Не одни лишь переломанные кости, отбитые внутренности и смерть. Но еще и позор. Участие в разыгрываемой помимо твоей воли комедии. Когда ты играешь всерьез, а все вокруг тебя потешаются, потому что в отличие от тебя знают финал пьесы.

Вот что обидно и страшно. Вот что удерживает на месте надежней любых кандалов и колодок! Невозможно готовить побег, подозревая, что это не побег, а водевиль, придуманный до тебя и за тебя. Водевиль, за игру в котором тебя будут жестоко бить и будут убивать.

Ну чем не поводок для любителей бега на дальние дистанции?

Идеальный поводок!

Неодолимый поводок!..

* * *

— Что у вас?

— Дополнительная информация по операции «Полковник».

— Что там приключилось?

— Ничего особенного. Мы закончили профилактические мероприятия по психологическому подчинению агента Шакал.

— Каков результат?

— Положительный. Шакал получил серьезную прививку. Он готовился к побегу, мы организовали ему побег. Очень неудачный побег. Теперь мы гарантированы от сюрпризов с его стороны. Он стал ручной.

— Надолго стал?

— До конца операции.

— Вы в этом уверены?

— Уверен. Он морально надломлен. Он не рискнет вновь оказаться в ситуации, которую пережил.

— Но он может отказаться сотрудничать. Раз вы отняли у него надежду.

— Надежду отнять невозможно. Особенно надежду на жизнь. Он будет работать. Так как будет продолжать надеяться. Я думаю теперь — еще больше, чем раньше.

— Почему больше?

— У него появились новые мотивы для сохранения жизни. Кроме инстинкта самосохранения.

— Какие?

— Месть! Он потерпел поражение и теперь жаждет реванша. Отказ от сотрудничества равен для него смерти. А смерть — отказу от мести.

Он не откажется от мести. Он будет мстить. И, пока будет готовиться к мести, будет работать. Будет работать на нас.

— Тогда форсируйте операцию. Мы должны закончить ее не позже, чем через две недели.

— Но по плану — через три.

— План пересмотрен. Вы должны завершить работу за две недели.

— Но…

— Повторите приказание.

— Операция должна быть завершена в двухнедельный срок.

— Вы все правильно поняли. Выполняйте.

— Есть выполнять!

Глава 47

— Торопитесь, полковник. У нас очень мало времени!

— Когда выезжать?

— Через сорок пять минут.

— Почему вы предупредили меня так поздно?

— Мы сами только четверть часа назад узнали.

— Что узнали?

— Что объект прибыл на место. Четверть часа назад.

— Кто он?

— Номер четыре.

Четвертым в списке приговоренных был известный в городе бизнесмен. Как и все прочие, участвующий в дележе наследства покойного Боровицкого. И претендующий на немалую его часть.

Ну вот и до него очередь дошла. Только почему-то не вовремя…

— Почему сегодня? Мы должны были работать четвертого через два дня. Почему такая спешка?

— Потому что погоняют.

— Начальство?

— Обстоятельства.

Значит, начальство. В обстоятельства полковник не поверил. У мелких сошек, вроде этого командира, обстоятельств не бывает. Бывают только приказы. Разрешающие. Запрещающие. И погоняющие.

В этом случае был, по всей видимости, погоняющий.

А зачем начальству вдруг погонять исполнителей? К торжественной дате отрапортовать? Так вроде это теперь немодно. Красных дат не осталось. Кроме дней рождений непосредственных начальников.

Тогда зачем? Непонятно. Совершенно непонятно…

— Ну что же вы, собирайтесь. Собирайтесь, полковник, — поторопил командир.

Что безработному полковнику собираться — только подпоясаться. Ременной сбруей через грудь и плечи, под кобуру скрытого ношения…

Готов полковник! Как говорится, к труду и обороне! Особенно к обороне. В первую очередь к обороне.

В соседней комнате шумно, топая и переговариваясь, собирались бойцы.

Интересно, что будет на этот раз? Дело? Или инсценировка? С последующим воспитательным мордобоем. Если он поддастся на провокацию…

В дверь заглянул командир.

— Ну как вы?

— Я почти готов.

— Что значит — почти?

— Осталось оружие.

— Оружие — на месте. И не дай вам бог… Это понятно. Бог далеко, а его наместники здесь, на земле. Вот эти вот бравые ребята. Взявшие на себя право казнить и миловать. Вернее, только казнить, потому что миловать вряд ли…

— На выход!

Полковника обступили телохранители. Которые должны были его не столько хранить, сколько стеречь.

— Быстрее!

Сбежали по лестнице вниз, на первый этаж. На выходе приостановили бег, пошли неспешно, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Изображая гуляющих приятелей, прошли в соседний двор. С интервалом в одну-две минуты на улицу вышли остальные бойцы.

На этот раз все сели в один микроавтобус.

— Куда едем? — спросил водитель.

— В магазин.

В какой магазин? При чем здесь магазин?.. Машина остановилась возле небольшого магазина одежды.

— Валера.

— Я! — привстал Валера с сиденья.

— Сходи. Ты на него вроде похож.

— Как я? Я в этих модах вообще ни фига не соображаю.

— Мы все не соображаем. А ты похож. Вот деньги. Да смотри там не увлекайся.

— Может, лучше мне сходить? — предложил свои услуги Зубанов. — Я могу. И тоже похож…

— Нет, вам нельзя. Это дело наше. Вон — Валеры. Чего смотришь? А ну — шагом марш!

Валера взял деньги. Прошел в магазин. Вернулся быстро. Буквально через несколько минут.

— Вот, — протянул сверток.

— Ты как его выбирал?

— По цене. Этот — самый дорогой.

— Я же говорил — не увлекайся.

— А как я иначе выберу? Кабы это камуфляж…

— Эх, Валера!

— Ну…

— Ты его хоть примерял?

— Я? Нет. Зачем мне мерить? Я же носить его не буду.

— А как же?…

— Я попросил костюм для себя. Продавцы принесли. Сказали, что этот будет впору.

— Ну Валера…

— Чего Валера? Я же сказал, что не понимаю в гражданском обмундировании. Кабы вы меня послали пистолет купить…

— Примерьте, — протянул командир сверток полковнику.

В свертке был костюм. Вполне приличный костюм.

— Зачем мне? У меня свой есть.

— Ваш не подойдет. В вашем вас туда не пустят.

— Куда не пустят?

— Туда, где вам предстоит работать. В ресторан. В ресторан «Вечерний», где в настоящий момент находится Четвертый номер. И где вы, попав туда в своем нынешнем виде, привлечете всеобщее внимание. Что ни вам, ни нам ни к чему.

— В сценарии о ресторане речь не шла.

— Значит, нам придется работать без сценария.

— Почему?

— Он съехал с квартиры, под которую писался сценарий. Не исключено, что по соображениям безопасности.

— Почему вы так считаете?

— Он съехал оттуда сразу после гибели братьев Заикиных.

— Куда?

— В загородный коттедж. Где достать его будет затруднительно. В отличие от ресторана. Так что поторапливайтесь. Он заказал уже второе.

Полковник, задевая головой крышу микроавтобуса, снял пиджак и брюки.

— Кобуру тоже снимите. Кобура вам не нужна.

— А пистолет?

— Я же сказал, пистолет будет на месте. Полковник надел новенький, только что принесенный из магазина, костюм.

— Ну что, подошел? Менять не надо?

— Не надо.

Костюм был действительно впору.

— Тогда поехали в ресторан. Объект занимает дальний от входа столик. Возле самой стены. Он не один, с дамой. Телохранители рядом, за соседними столиками, — инструктировал на ходу командир. — Вы расположитесь справа от него через проход. За седьмым от входа столиком.

— Как я его узнаю?

— На нем стоят две солонки.

— Когда начинать работать?

— Когда будет удобно. Это решать вам.

— Я буду работать один?

— Да. Но в зале будете не один. Там находятся наши люди. И у парадного и у служебного входов. Так что…

Это понятно. Насчет людей у парадного и служебного входов. Непонятно, отчего они с таким маниакальным упорством заставляют его работать соло, толкая на чужие пистолеты. Могли бы помочь, раз все равно сидят в зале… Иначе зачем им быть там, где работают другие, а они палец о палец…

Впрочем, это тоже понятно. Засвечивают его физиономию на месте преступления. Оставляя свои в тени. Чтобы показания случайно видевших его свидетелей увели официальное следствие и подозрения потенциальных жертв по ложному следу. От них увели.

Создают образ мстителя-одиночки, который действует на свой страх и риск. И тем очень удобен всем. И друзьям. И врагам. И которого в конце пути непременно шлепнут. Те или другие Те — на месте последнего преступления. Другие — по дороге в КПЗ, даже не успев допросить.

Так?

Так! Совершенно так!

Потому они и не боятся подставлять его под смерть. Раз после все равно… С каждым новым днем, с каждым новым покушением жалеть его будут все меньше и меньше. Теперь жалеют наполовину. Потому что свои функции он выполнил тоже примерно наполовину. Потом будут жалеть на треть. На четверть… Потом совсем не будут.

Так что хочешь не хочешь, работать придется в одиночку. И умирать — в одиночку. Не сейчас. Но скоро. Возможно, очень скоро.

— Все, можно идти.

— А оружие?

— Оружие на месте. В книге, лежащей на стуле. Идите, полковник. Времени осталось мало. Он уже ест второе…

Полковник вышел из машины и, привыкая к новому своему обличью, двинулся к входу в ресторан. От двери ему приветливо улыбнулись два курящих на крыльце сигареты мужчины.

Уже обложили. Как бешеного волка. Со всех сторон.

Улыбнулся в ответ. Зашел в ресторан. Огляделся, как должен был бы оглядеться вновь вошедший посетитель. Который искал пустой столик. Этот сделал то же, хотя столик ему искать не надо было.

Ах, ну да, вон и место свободное.

Прошел до столика. На котором по недоразумению были выставлены две солонки. Отодвинул стул. Сел.

Почувствовал, как на нем сошлись, сконцентрировались взгляды сидящих недалеко телохранителей. Скользнули по телу. Остановились на карманах брюк и пиджака, на подмышках, разыскивая утолщения, указывающие на наличие оружия.

Бдительные. Пожалуй, надо их успокоить

Полковник расстегнул, снял пиджак, повесил его на спинку стула. Повернулся и так и эдак, демонстрируя свое тело.

Ну что, успокоились?

Телохранители опустили взгляды в тарелки. Гражданский мужик в рубашке интересовать их перестал.

Телохранители были любителями. Или просто ротозеями. За время многолетней спокойной жизни утратившими нюх на опасность. Они ограничились одним осмотром незнакомца и, убедившись, что у него не может быть оружия, успокоились

Полковник брезгливо смахнул со скатерти несколько крошек и заметил на ближнем стуле забытую кем-то книгу. Дотянулся. Поднял ее. Книга была большого формата. Была толстая. И была тяжелая.

Полковник из любопытства перелистнул несколько страниц.

В начале второй главы он увидел вложенный в фигурно вырезанное углубление пистолет. И рядом точно так же углубленную в страницы запасную обойму.

Вот и оружие. О котором не догадываются телохранители.

Принесли еду. Какую — полковник даже не понял. Но, наверное, ту, что он заказал, ткнув пальцем в меню. Полковник ел, тыкая вилкой в тарелку, но вкуса не чувствовал.

Объект заканчивал трапезу. Объект кушал десерт. Еще пять-десять минут — и он должен был уйти. Или не уйти…

— Я хочу еще мороженого! — заявила дама.

— Еще мороженого! — крикнул один из телохранителей. И тут же еще раз. Громче: — Слышь, ты, в белом, давай мороженого сюда! Быстро!

Через минуту от кухни, пересекая зал, мелкой рысью побежал официант с подносом. Чтобы донести заказ до места, он должен был пройти мимо столика, где сидел полковник. Совсем рядом пройти.

А что, если… В момент, когда он перекрывает… Тогда можно…

Официант приближался. Полковник потянулся к книге. Теперь все должны были смотреть на официанта. Он в отличие от всех прочих двигался. Движение всегда привлекает внимание. Особенно внимание охраны. Движение таит в себе потенциальную угрозу.

Сейчас все смотрят на официанта…

И не смотрят на посетителя, увлеченно жующего котлету.

Официант почти добежал до столика полковника. И на мгновение закрыл его от взгляда охранника, сидевшего в стороне, чуть ближе к двери.

Теперь надо было действовать быстро. Очень быстро!

Полковник, не поворачиваясь и никак не привлекая к себе внимания, открыл книгу и выбросил на руку пистолет. Он был изготовлен в стрельбе…

— Мороженое! — радостно заорала девица. Но мороженого не дождалась. Полковник выдвинул в проход ногу под ногу идущего официанта и сильно толкнул ее вперед.

Тот споткнулся и, потеряв опору, полетел вперед, метнув поднос с мороженым на стол. Телохранители разом вскинулись, обернулись на рухнувшее в проход тело.

Пора!

Теперь его движение никого не насторожит. Теперь оно аргументировано испугом и желанием помочь упавшему официанту.

Полковник, реагируя на звон падающего подноса, обернулся, встал, развернулся корпусом в сторону объекта.

И, вскинув пистолет, выстрелил! Точно в лоб повернувшемуся в сторону официанта объекту. Просто объекту. Не человеку, не мужчине — объекту. Обезличенному, как киногерой на экране телевизора.

Тот от страшного удара в лицо откинулся назад головой. Бывшая с ним дама открыла рот, но еще даже не закричала. Еще не закричала. Потому что должна была закричать через несколько мгновений.

Полковник перевел пистолет в крайнего и потому наиболее опасного для него телохранителя и нажал на спусковой крючок.

Выстрел!

И тут же давящий на перепонки и на психику охраны крик:

— Лежать! Убью!..

Один телохранитель рухнул вниз, даже не попытавшись выхватить оружие. Он оказался слаб в коленках. Он хотел жить любой ценой. Даже ценой предательства охраняемого им лица.

Двое других отпрыгнули в сторону и нырнули руками за отвороты пиджаков.

Эти были профессионалами, хотя и расслабились за годы покоя. Хотя и проморгали подход убийцы. Эти были бойцами!

Полковник выстрелил в одного и увидел, как пуля прошила ему плечо, вырвав сзади, на спине, клок ткани.

Он отшатнулся и упал. Теперь он был безопасен. Раненые охранники выбывают из игры. Потому что работают не за совесть, а за деньги. Только за деньги, которых жизнь не стоит. Теперь он до приезда «Скорой помощи» будет лежать смирно.

Второй телохранитель успел выхватить пистолет, но не успел его взвести, не успел дослать патрон в ствол. Они не ждали нападения. Уже много лет не ждали! И потому отвыкли носить оружие в положении «к бою».

Второй телохранитель получил пулю в грудь. И упал, прикрывая рану руками.

Дело было сделано. Путь назад свободен.

Полковник, не убирая пистолета, попятился. Через несколько шагов, одной рукой прикрыв лицо, другой тыкая пистолетом в лица посетителей ресторана, повернулся и побежал к двери, ведущей на кухню.

— Всем сидеть! Сидеть, я сказал! Или буду стрелять!

Сидящая за столиками публика испуганно отводила глаза. Кое-кто сползал со стульев под столы.

До двери осталось несколько метров, когда сзади раздался выстрел! И тут же еще один.

Одна пуля впилась в стену, чуть левее бока полковника. Вторая горячо ударила сзади в ногу, чуть повыше колена. Зубанов схватился левой рукой за рану и повернулся.

Стрелял раненный в плечо телохранитель. Который должен был лежать тихо до приезда «Скорой помощи». Но лежать не стал. Стал стрелять вслед убегающему киллеру, не боясь себя обнаружить. Ставя работу выше жизни.

Полковник развернул пистолет и сделал три подряд выстрела в сторону телохранителя. Третья пуля достигла цели. Телохранитель выронил пистолет и тихо сполз на пол.

Но до того он успел выпустить две пули. Одна взвизгнула у полковника возле правого уха, ударив в стену. Другая ожгла шею. Горячая кровь потекла на рубаху, на воротник пиджака. Судя по всему, телохранитель имел опыт боевых действий, потому что не боялся посвиста пуль. И, даже будучи раненным, он, открытый встречным пулям, продолжал стрелять!

Теперь за тылы можно было не беспокоиться. Теперь надо было уходить. Как можно быстрее. Пока к месту преступления не подъехала вызванная ресторанной обслугой милиция.

Полковник толкнул дулом пистолета дверь. Подволакивая раненую ногу, побежал по коридору. Запасной выход должен был быть там, в конце коридора, слева.

Официантки и какие-то люди в белых халатах и колпаках жались вдоль стен, испуганно отодвигаясь от идущего им навстречу человека с пистолетом, оставлявшего на полу густые капли крови.

— С дороги! Все с дороги!..

Высовывавшиеся из дверей головы мгновенно скрывались назад.

— Убью! Кто встанет на моем пути — убью! Полковник шел медленно, неровно, качаясь от стены к стене. Из раны на ноге толчками выхлестывала на брюки, на ботинки, на пол кровь. В голове шумело. На глаза наплывала серая непроницаемая темнота. Рассеивалась. И тогда полковник видел стены, пол. Видел лишенные четких очертаний, стоящие с поднятыми руками фигуры. Снова наплывала, и тогда полковник не видел ничего.

— Убью… Кто шевельнется…

«Кровь… Уходит кровь… Надо остановиться и перевязать ногу жгутом. Разорвать рубаху и перевязать», — думал он.

Но останавливаться было нельзя. Некогда… Полковник шел, привалившись плечом к стене. Стена не давала ему упасть. И помогала выдерживать направление. К двери… К входной двери. Где в пятидесяти метрах, за забором, его ожидала машина.

Но полковник до двери не дошел. Упал, сполз по стене на пол. Секунду лежал. Потом встал на четвереньки и, передвигая руки и ноги, пошел.

— Надо забрать у него пистолет, — крикнул кто-то сзади.

— Стоять! — хрипло прошептал полковник. — Всем стоять!

И, подняв пистолет, выстрелил.

Гулким эхом выстрел прокатился по коридору. Испуганно завизжали женские голоса.

— Вот… так… — сказал полковник. И пошел, пополз к уже видимой двери.

— Сейчас… Сейчас…

Но упал в трех шагах от порога, ударившись головой о пол.

— Готов, — сказал кто-то.

Работники ресторана приблизились. Вперед выдвинулся штатный ресторанный охранник.

— Дайте что-нибудь длинное, — попросил он.

— Что?

— Ну что-нибудь, палку, метлу, швабру. Повара подали длинную поварешку.

— Это подойдет?

— Подойдет.

Охранник дотянулся до лежащего тела поварешкой, ткнул его в бок.

Полковник молчал. Он ничего не чувствовал.

— Сейчас милиция приедет. Я вызвал, — сказал охранник. — Надо забрать у него пистолет. Пока он не очнулся.

Сделал шаг вперед. Потянулся. Вырвал из безвольных пальцев пистолет. Сразу оживился.

— Вот сволочь! В посетителей стрелял! Сейчас мы его.

Пнул тело в бок.

— Надо его перевернуть. Посмотреть в карманах документы. И перевязать, чтобы до милиции не помер.

Сзади зазвучали быстрые уверенные шаги. Два молодых человека раздвинули подступившую толпу. На лица их, по самые подбородки, были натянуты шапочки с прорезями для глаз.

— Не надо искать документы. И перевязывать не надо, — сказали они.

— Как не надо? — удивился охранник.

— Так не надо. Мы его сейчас в больницу отвезем. Там это лучше сделают.

— На чем отвезете? — подозрительно спросил охранник.

— На машине. У нас машина за углом.

— А документы у вас есть? Чтобы личность удостоверить?

— Есть, — успокоили парни.

— А посмотреть можно?

— Можно.

Охранник оглянулся на замершую толпу и, изображая единственного знающего, что делать, человека, подошел к парням.

— Прошу!

— Пожалуйста, — сказал один из парней. И сунул руку во внутренний карман пиджака. Охранник приблизился. Проследил движение руки.

— Ну.

— На — бери, — сказал парень.

И, вытащив руку, ударил охранника в удобно подставленное лицо. Охранник без звука сел на пол. Толпа ахнула.

— Всем тихо! — сказал парень. Все затихли.

— Бери!

Парни подхватили бездвижное тело полковника под руки и быстро понесли к выходу. Возле крыльца стояла легковая машина. С закрытыми картоном, оторванным от упаковочных коробок, номерами.

Полковника толкнули на заднее сиденье.

Где-то недалеко зазвучали милицейские сирены.

— Поехали! Скорее!

Машина сорвалась с места. Через три квартала завернула во двор. Бывшие в ней люди не спеша вылезли и так же не спеша перешли через проходной подъезд к другой машине.

— Ну ты где набрался так? Дядя Паша? Мы тебя ищем… — громко говорили парни, придерживая под руки потерявшего сознание немолодого мужчину. — Ну давай еще немного. Сейчас домой поедем…

— Что случилось? — с тревогой спросил водитель, видя, как к машине подволакивают полковника.

— Полковника ранили. Пришлось его выручать.

— Раскрылись?

— Раскрылись.

— Плохо!

— Знаем, что нехорошо.

— Вы хоть в масках были?

— В масках.

— Ладно, поехали. Дома разберемся… Машина выехала со двора.

Полковник лежал на заднем сиденье, привалившись головой к плечу одного из сопровождающих.

Другой, согнувшись, перетягивал Полковнику импровизированным жгутом ногу выше раны.

— Ну как он?

— Плох. Крови много потерял.

— А кость?

— Не знаю. Обломков не видно. Но рана здоровая. Может, и задело.

— Куда едем? В больницу? — спросил, оборачиваясь, водитель.

— Ты что, с ума спятил?! В какую больницу? Если в больницу, то уж лучше сразу в милицию. Они же знают, что он ранен. И будут его по всем медпунктам разыскивать. Домой едем!

— А если он помрет?

— Ну значит, помрет!

— А может, не помрет. Приедем, перевяжем, промедол вколем… Может, и выкарабкается…

Полковник покачивался в такт машине, бился головой о чужое плечо. И ни о чем не думал. И ничего не чувствовал. Кроме вспышек боли, доходящих из внешнего мира сквозь пелену отключенного сознания.

Кончилась война для полковника. Похоже, совсем кончилась…

Глава 48

— Соедините меня с генералом Федоровым. Генерал Федоров?

— Так точно!

— К вам выезжает ревизор.

— Какой ревизор?

— Обыкновенный. Специального контрольно-ревизионного отдела Министерства обороны.

— Зачем?..

— Затем, зачем ездят ревизоры. Для проверки финансово-хозяйственной деятельности вашего подразделения за текущий и предшествующий период.

— У нас была недавно проверка.

— Вы боитесь ревизии?

— Никак нет! Мне нечего бояться. Просто не люблю, когда моих людей отвлекают от дела.

— Ничего. Потерпят.

— Когда прибудет ревизор?

— Он уже прибыл. Он находится на КПП. Уже десять минут. Позаботьтесь, чтобы дольше он не ждал.

— А заранее предупредить было нельзя? Чтобы мы пропуск выписали.

— О ревизорах заранее не предупреждают. До свидания.

Генерал поднял трубку.

— Семенов? Это ты? Генерал Федоров говорит.

— Так точно, товарищ генерал.

— У тебя там на КПП посторонние есть?

— Так точно. Есть один в гражданском.

— Что он делает?

— Ничего. Сидит.

— Просто сидит?

— Просто. Зашел, сел и сидит.

— А что сказал, когда зашел?

— Сказал, что его должны пропустить через десять минут.

— Так и сказал?

— Да, точно так.

— Ну тогда пропусти его.

— А пропуск?..

— Пропуска пока нет.

— Тогда нет, не могу. Не положено, товарищ генерал.

— Да ладно тебе бюрократию разводить. Пропусти, я сказал. Проверь его документы — и веди ко мне. Я пропуск позже оформлю и подошлю тебе. Через десять минут ревизор был в кабинете.

— Здравствуйте, — поздоровался он.

— Здравия желаю! — ответил генерал подчеркнуто официальным тоном.

— Я прислан к вам…

— Я знаю зачем. Что вам требуется для работы?

— Мне нужен отдельный кабинет. И нужна финансовая и материально-техническая документация за этот и прошлый год. В полном объеме.

— Но это…

Это было почти тридцать килограммов бумаги.

— Спасибо, — поблагодарил ревизор. И открыл первую страницу первой папки… Чтобы через неделю закрыть последнюю страницу последней…

— Мне нужно задать вам несколько вопросов по вновь открывшимся мне в результате проверки фактам. Вы не против? — спросил он генерала Федорова.

— Против! — ответил тот. — Но от вас все равно не отвязаться. Так что давайте. Терзайте…

— Тогда вопрос первый. Я обнаружил перерасход имущества по следующим позициям: питание на 25 процентов…

— Мои люди на боевых есть должны.

— Но существуют нормы отпуска продуктов питания, рассчитанные на одного бойца в сутки и утвержденные приказом министра обороны от…

— Для кого утвержденные?

— Для бойцов…

— Для бойцов пехоты. А у меня спецы. Я не могу кормить разведчиков пехотным пайком! Пехота на бэтээрах ездит. А мои ребята на брюхе ползают. По полста километров в сутки. С полным боекомплектом. Они с такого пайка богу душу отдадут, до объекта не добравшись. А добравшись, не цветочки будут собирать. Драться будут! С противником, которого знаете как кормят? На убой кормят. Вот, полюбопытствуйте, меню солдата бундесвера…

— Меня не интересует меню иностранных армий. Меня интересует перерасход по статье «питание личного состава».

— Крючкотворы…

— Что?

— Ничего. Что там у вас еще?

— Пункт два. Перерасход боеприпасов к стрелковому оружию. В том числе патронов калибром 7,62 к автомату…

— Опять по нормам моторизованного взвода?

— Нет. По нормам разведроты.

— Но мы не разведрота. Мы спецы!

— В нормах отпуска материально-технических средств нет, как вы выражаетесь, спецов. Есть нормы, предусмотренные для разведвзводов, разведрот. Чем вызван перерасход боеприпасов?

— Боевой работой вызван.

— В каком смысле?

— В прямом. Когда приходится стрелять больше, чем предписано вашими приказами.

— Почему больше?

— Потому что жить охота.

— Но это не соответствует утвержденным нормам расхода боеприпасов, предусмотренных для…

Ну и ревизия… Всем ревизиям — ревизия! Уж сколько их было на веку генерала Федорова, но ни разу никто его не расспрашивал по поводу перерасхода боеприпасов. И уж тем более перлового концентрата и тушенки.

Странная ревизия. Очень странная…

— Теперь по третьей позиции. Гранаты «РГД».

И гранаты «Ф-1».

— Тоже перерасход?

— Перерасход. Который вам тоже предстоит объяснить.

— Взорвались они. Гранаты.

— Почему взорвались?

— Потому что гранаты.

— Это необходимо подтвердить.

— Осколки принести? По весу? Я пошлю личный состав. В Африку.

— Куда?!

— В Африку. Гранаты взорвались в Африке. Но если очень надо, мы можем сбегать…

— Вы меня неверно истолковываете. Я не говорю об осколках. Но должен быть акт на списание боевых гранат…

— Что «должен быть»?

— Акт списания материальных ценностей с указанием причины их утраты. Ну, допустим, износ, пожар или выход из строя в результате стихийных бедствий, небрежного обращения материально подотчетных лиц или иных обстоятельств.

— С гранатами небрежного обращения?

— В том числе с гранатами.

— Тогда, извините, виновных подотчетных лиц не будет.

— Я так понимаю, вы не хотите помочь проведению ревизии?

— Напротив. Я хочу уяснить, каким образом я должен списывать взорванные гранаты. До взрыва? Или после взрыва?

— После. Вы должны составить акт об утрате казенного имущества с указанием причины утраты. И завизировать акт подписями виновного лица и двух свидетелей, присутствовавших при факте утраты.

— И все?

— Да, все. Такого документа для принятия руководством решения о списании подотчетного имущества будет достаточно.

— Слава богу!

— Что — слава богу?

— Что акт печатью заверять не надо. Противника. Который может подтвердить факт использования гранат.

— Зря вы так.

— И вы тоже зря. Так…

Через два дня генерал Федоров был ознакомлен с приказом об отстранении генерала Федорова от должности в связи с «допущенными в вверенных ему подразделениях нарушениями норм отпуска и расхода боеприпасов и продуктов питания…».

Так вот почему ревизия…

Генерал вышел рапортом на непосредственное начальство.

— Ничего не могу сделать, — развело руками начальство, — перерасход боеприпасов и продуктов питания. А с этим теперь строго.

— С чем строго?

— С перерасходом боеприпасов. Сам знаешь, оборонку развалили, и теперь каждый патрон в стране на счету. И каждая банка тушенки.

— Почему же раньше их не считали?

— Раньше не считали. А теперь — считают. Согласно распоряжению командования. Под кампанию ты попал, генерал. Под кампанию экономии материально-технических ресурсов Вооруженных Сил.

— И что мне теперь делать?

— Официально? Ждать оргвыводов. А неофициально… Неофициально, то есть по-дружески, советую тебе сегодня же подать рапорт об увольнении из Вооруженных Сил. И уйти по-тихому. Пока они не сделали из тебя козла отпущения национального масштаба. Пока не устроили образцово-показательный процесс… Так вот зачем нужна была эта ревизия…

— Жаль, что так получилось. Но свои погоны, сам понимаешь, ближе к телу…

Через час генерал написал рапорт об увольнении из рядов Вооруженных Сил по собственному желанию, в связи с резким ухудшением состояния здоровья.

Через три часа рапорт был подписан и был согласован. Хотя обычно на это уходят недели.

Еще через сутки генерал сдал дела, пропуска и числившееся за ним казенное имущество. Дал подписки о неразглашении. Получил выходное пособие. И… И стал сугубо штатским человеком.

За неполные двое суток!

Видно, кому-то очень надо было… Кому-то…

Утром первого своего штатского дня генерал-отставник Федоров спал дольше, чем обычно. На пятнадцать минут. Потом, подчиняясь выработанной за много лет службы привычке, встал. И долго слонялся по квартире. Потому что идти ему было некуда.

Решительно некуда.

Он включил телевизор. И тут же выключил.

Сел в кресло. И сразу же встал.

Позвонил на службу своему заму.

— Слушай, Коля. У меня в столе, в нижнем ящике, папка. Убери ее в сейф…

Зам был немногословен. И был неразговорчив. С лишенным допусков к военным секретам гражданским генералом Федоровым.

Черт! Что же теперь делать?

Федоров снова набрал телефон. Рабочий телефон жены.

— Не знаешь, что делать? — спросила жена. — В магазин сходи. Купи подсолнечного масла, капусты, хлеба… Деньги на холодильнике в вазе.

— Зачем в вазе?

— Затем, что всегда там были…

Федоров нашел пакет, нашел деньги и пошел в магазин.

Дожил, генерал! С авоськой ходит! Вместо «кедра» или «узи». Как какая-нибудь домохозяйка…

Генерал вышел во двор. Секунду постоял, вспоминая, где находится магазин, и повернул направо. В булочную.

В булочной, стоя в очереди в кассу, он от нечего делать смотрел в витрину. Где за хлебом и булочками просматривалась улица.

Странно, вон того мужчину он уже видел. Сегодня или вчера… Точно. Вчера. Вечером. Возле дома.

Генерал расплатился и вышел из булочной. Мужчина пошел за ним. Не сразу. Выждав минуты полторы. Если бы сразу, было бы понятно. Но он пошел не сразу.

Что за ерунда?

Генерал остановился, вытащил кошелек, пересчитал деньги и, резко развернувшись, побежал назад в булочную.

— Вы мне сдачу неправильно сдали! — возмутился генерал, не отрывая глаз от витрины.

Мужчина, шедший за ним, остановился. Постоял в нерешительности несколько секунд и, изменив направление, пошел в сторону.

— Да как же неправильно, когда правильно! — возмутилась кассирша. — Булка серого. Плюс батон. Плюс.

Ушел. Совсем ушел. Значит, случайность. Помноженная на издержки профессии. Если бы это была слежка, на место ушедшего шпика пришел бы другой.

— Ну, значит, я ошибся, — извинился генерал. — Везде ошибся.

— Смотреть надо! — заорала вдогонку возмущенная до глубины души кассирша.

«Смотреть надо, — повторил про себя генерал. — Смотреть никогда не вредно. Даже на пенсии».

На улице было пусто.

Но генерал решил провериться. Просто так, на всякий случай. В качестве тренинга былых навыков. В качестве игры. И пошел не к дому. Пошел совсем в другую сторону.

Если кто-то следит за ним, то следить издалека они не смогут.

Генерал свернул к гаражам, где заметил узкий, на одного человека, проход, ведущий в соседний двор.

Если они ведут его, то им придется повторить его путь через эту щель. Или потерять его.

Сзади затопали быстрые шаги. Молодой человек стремглав бежал к проходу в гаражах. Он очень спешил. Он почему-то очень спешил.

Молодой человек, обогнав генерала, проскочил в соседний двор.

Похоже. Очень похоже… Пробежать вперед, заскочить в какой-нибудь подъезд и наблюдать за ним из окна, пока основные силы найдут способ легально проникнуть во двор.

Так?

Или это бред мании преследования на почве приближающегося постпенсионного маразма?

Во двор, со стороны улицы, въехала легковая машина. И остановилась у одного из дальних подъездов.

«Жигули»-«шестерка», красный цвет, номер… — на всякий случай запомнил Федоров.

И, развернувшись, пошел обратно к гаражам, краем глаза заметив тронувшуюся с места машину.

Нет, не бред. Похоже, не бред…

В течение двух последующих суток генерал Федоров гулял по улицам. Гулял долго и много. И чем больше гулял, тем более увлекался этим занятием.

Топтун сзади. Уже хорошо знакомый топтун. Поменявший пиджак, но не поменявший лицо…

Еще один. Кажется, уже тоже мелькавший. Позавчера…

А вот и красные «Жигули» шестой модели, номерной знак… Правда, номерной знак другой, но «Жигули» те же. Те же, что стояли во дворе…

Слабая слежка. Организованная абы как.

Но все-таки слежка!

Зачем?

Зачем за ним, пенсионером, следить? Причем следить так небрежно? Экономя на личном составе и машинах.

Он же свой. Он же в доску свой! А они с ним как с каким-нибудь шпионом…

Или, может быть, именно потому, что он свой? Хоть и бывший — но свой.

Но тогда…

Тогда вопрос «зачем» не стоит. Тогда становится понятно зачем! И понятно, почему они так небрежны…

Через два дня все стало очевидно, потому что генерала в отставке Федорова сбила машина. Сбила удачно, в смысле не до смерти. Потому что пострадавший был готов к наездам автотранспорта. Равно как к падающим на голову кирпичам, взрывам бытовых газовых баллонов и нападению пьяных хулиганов. Отчего вовремя сориентировался, когда грузовой «ЗИЛ» въехал правым колесом на тротуар.

Он услышал рев приближающегося двигателя и, даже не оглядываясь назад, прыгнул к стене дома. Машина задела его вскользь, отбросив вперед и в сторону. Федоров машинально сунул руку под мышку и… нащупал провисшую резину подтяжки. Пистолета не было. Пистолет был сдан при уходе в отставку.

Генерал встал на ноги, раскланялся со сбежавшимися со всех сторон прохожими и быстро исчез с места происшествия.

«Сволочи! — думал он про себя. — Хороша благодарность за двадцать пять лет беспорочной службы…»

Домой он не вернулся. Он лучше, чем кто-либо другой, знал, что теперь, после неудачного покушения, на него откроют настоящую охоту.

Генерал сел на электричку и вышел на неприметной, но с залом ожидания станции. Выбрал себе место понеприметней и стал думать.

О «ЗИЛах», заезжающих на пешеходные тротуары.

Интересно знать, за что на него ополчились? За что чистят?

За служебные секреты? Которые он может предложить вероятному противнику?

Вряд ли. Все эти секреты противник давно знает. И даже знает больше, чем знает генерал. Секреты в розницу враг покупать перестал. Потому что купил оптом.

Тогда зачем?..

Зачем его вначале убрали из рядов Вооруженных Сил, а теперь убирают совсем? Окончательно.

Кому он мешает?

И в чем мешает?

Вот два главных вопроса, на которые он, если хочет остаться живым, должен ответить.

Кому?

И в чем?

Глава 49

Госпиталь был новый. Хотя, как подозревал Зубанов, такой же, как тот, в котором он лежал несколько недель назад. Фальшивый. С одной палатой на пустом этаже не имеющего отношения к медицине здания. С автоматическим замком в ее двери, который все случайно захлопывают…

— Как ваше самочувствие? — спросил врач, обходивший единственного пациента.

— Спасибо. Хреновое.

— Что так?

— Скучно. Прошу перевести меня в общую палату.

— Вы потому туда хотите, что там не были. А кабы побывали, сразу обратно запросились.

— Чем там так плохо?

— Тем, что больных много. И каждый из них со своими капризами. И со своими анализами…

— И все равно я настаиваю на переводе меня в общую палату.

— Обязательно. Но немного позже. Когда вы поправитесь.

— Я уже поправился.

— Вас подводят ваши субъективные ощущения. А объективно вы еще нездоровы. Поверьте нам на слово. Вам надо соблюдать постельный режим.

— Здесь соблюдать?

— Здесь.

— Спасибо, доктор.

— Ну что вы, это наш долг…

Ну раз долг, то никуда не денешься. Придется находиться. В одиночной… палате…

— Вот ваши лекарства.

Медсестра была мила и хорошо вышколена.

— Вот эти таблетки надо выпить до еды. Эти — после еды.

— А когда еда?

— Когда вы захотите.

— Я сейчас хочу.

— Хорошо. Я распоряжусь.

Интересная больница. Напоминает ресторан. С отдельными кабинетами. Из которых не выпускают.

— Только вы таблетки выпить не забудьте.

— Не забуду.

Таблетки полковник не выпил ни до еды, ни после еды. Таблетки в этой больнице он не пил. На всякий случай. На случай, если его захотят отравить недоброкачественной пищей.

— Вот ваш завтрак.

Таблетки полковник растворил в остатке чая. Чай вылил в остатки супа. В суп бросил недоеденное второе.

— Что-нибудь еще?

— Спасибо, я сыт.

По горло.

Но долго отлынивать от лечения полковнику не дали.

— Перевернитесь, пожалуйста, на живот, — радостно улыбаясь, попросила медсестра. Сопровождаемая медбратом.

Это было серьезней. Ампулы, шприцы и медсестру в чае утопить было невозможно. Но и получать в нижнюю часть тела то, что до того растворял в чае, тоже невозможно.

— Приспустите, пожалуйста, штаны.

— Для вас? — многозначительно спросил Зубанов. — Для вас с превеликим удовольствием.

— Не для меня. Для проведения медицинской процедуры.

Нет, не обиделась. Не ушла. Не хлопнула дверью. Значит, придется действовать по-другому.

— У меня аллергия на лекарства, — предупредил полковник.

— На какие?

— Я же говорю — на лекарства.

— На все?

— Ну да, на все. Кроме спирта.

— Так не бывает!

— Бывает. У меня бывает.

— Больной! Немедленно перевернитесь на живот и приспустите штаны!

— Уступаю насилию.

— Полковник перевернулся и приспустил. И, спрятав лицо в подушку, усердно зажевал слюну, сбивая ее в пену.

— Мне долго ждать?

— Сейчас. Поудобней лягу.

Холодные пальцы медсестры собрали валиком кожу. Вогнали в него иглу.

— Ну как? — участливо спросила медсестра.

— Все хорошо.

— Ну вот, а вы говорили аллергия.

— Ну, значит, ошибался, — улыбнулся полковник и, сказав «ой!», закатил глаза и закинул голову, ударившись затылком о дужку кровати. Очень сильно ударившись. Чтобы ему поверили. В уголках рта у него запузырилась пена…

Фокус с пеной был, наверное, лишним. Но полковник посчитал, что кашу маслом не испортишь.

— Что с вами? — испуганно закричала медсестра. Полковник еще несколько раз треснулся головой о спинку кровати и, упав на пол, стал изображать агонию.

— Ты что сделала?! — заорал медбрат.

Сестра бросилась в дверь за помощью. Вломившаяся в палату толпа людей в белых и пятнистых костюмах четверть часа суетилась над не желавшим принимать лекарства организмом.

Когда дело дошло до новых вливаний, полковник очнулся.

— Нет! — закричал он, увидев шприц. — Не подходите ко мне с этим! Я не хочу снова…

— Но это совершенно безвредное лекарство.

— Она тоже говорила, что безвредное! — показывая на медсестру, орал Зубанов. — Не буду! Уберите!

И даже на всякий случай выбил два шприца из чужих рук.

Вряд ли врачи поверили в его представление. Но цель была достигнута — он аргументировал свой отказ от приема лекарств, которые нельзя выплеснуть в чай…

Аллергический шок для больного не прошел бесследно. Больной перестал спать. Ночами.

С вечера до утра он лежал с открытыми глазами, вглядываясь и вслушиваясь в темноту. Иногда он все же задремывал, но не больше чем на минуту и тут же просыпался.

Он измучился, но все равно не спал.

Наверное, он мог отдохнуть полноценно, если бы не кусал себя за пальцы. Больной кусал себя за указательный и большой пальцы, когда глаза его непроизвольно смыкались.

«Не спать!» — приказывал он сам себе.

Не спать!

Потому что, если спать, можно не проснуться.

Между бессонницей и вечным сном полковник выбирал бессонницу.

Иллюзий он не испытывал. Эта палата должна была стать его последним прибежищем. После того, что было, в живых его не оставят. Его зачистят!

Почему не зачистили до сих пор?

А черт их знает!

Раньше — потому, что он выполнял нужную им работу.

Теперь?.. Теперь, возможно, потому, что они надеются продолжить его использовать в качестве киллера.

Или, заметая следы, предложить следствию в качестве серийного убийцы. Естественно, в мертвом виде. Но в свежем виде, раз они тянут время.

Не исключено, что они с его помощью хотят скомпрометировать Безопасность. И ждут удобного случая…

Возможно, удумали что-нибудь еще.

Но, при любом раскладе, живым из этой палаты его не выпустят. Если только он сам о себе не позаботится…

Значит, надо заботиться…

Полковник Зубанов начал готовить побег. Третий за неполные два месяца. Только этот в отличие от тех, предыдущих, серьезный. Без дураков. Без подсунутых ему легких решений. И без спонтанных порывов.

Зубанов запоминал лица входивших в палату людей, составлял график их приходов и уходов, замечал привычки… Всеми правдами и неправдами выяснял местоположение и планировку здания.

Как выяснял?

Подглядываниями и подслушиваниями. Подглядываниями в окна, щели и замочные скважины. Подслушиваниями через те же щели и замочные скважины чужих разговоров и отдельных реплик вроде:

— Я от остановки сегодня двадцать минут шла… Или:

— На вахте привязались к пропуску… Значит, вход в здание по пропускам. А до ближайшей остановки двадцать минут хода…

С побегом полковник решил не откладывать. Потому что некуда дальше откладывать.

Завтра вечером!..

«Завтра вечером» должен был дежурить подходящий врач. Внешним видом подходящий. Размерами одежды и обуви. И походкой.

Подозвать его к себе, заставить наклониться и ударить в кадык, прикидывал свои действия Зубанов. Зажать рот, уронить на себя, чтобы ничего не было слышно… Переодеться в его халат, выйти в коридор и по коридору в туалет. Там стекло наверняка обыкновенное, небронированное. И можно будет спуститься вниз, используя темноту.

Веревку надо будет сделать заранее из простыни и пододеяльника, разорвав их на полосы и связав. Если обмотать веревкой тело, то под халатом ее никто не заметит.

Главное — добраться до туалета…

Шанс есть. Рост, комплекция, прическа его и врача схожи. А халат успокаивает бдительность. Тем более когда халат движется не к выходу, а в туалет.

Вечером полковник разодрал простыню и нижнюю часть пододеяльника. Верхнюю оставил. Верхнюю расправил поверх одеяла, чтобы создать иллюзию заправленной постели. Полосы скрутил и связал в одну длинную веревку.

Когда за окном стемнело, Зубанов нажал кнопку вызова медперсонала.

За дверью застучали шаги. В палату вошел врач.

Черт! Не тот врач. Другой врач. На голову ниже того, который был нужен.

— Что с вами? — спросил он, подходя к койке.

— Ничего. Я случайно кнопку нажал, — сказал, отыгрывая назад, полковник. Отыгрывая до следующего раза.

— Ну тогда давайте я вас послушаю. Раз все равно пришел, — предложил врач. И приподнял одеяло.

— Погодите… А где у вас простынка? И…

Зубанов ударил его в кадык. Как и планировал.

Врач, хрипя, упал на кровать. Полковник ударил еще раз, чтобы иметь гарантированные четверть часа на побег.

Где ключ? Ключ от двери?..

Вот он!

Теперь переодеться.

Сбросил пижаму, натянул на себя белый халат и шапочку. Еле-еле натянул. Нацепил на шею фонендоскоп.

Получилось похоже. Хотя немножко тесновато и немножко коротковато.

Ничего, сойдет. Тем более что отступать поздно.

Подошел к двери, прислушался.

Вроде тихо.

Выход наверняка к центру здания. На выходе охрана. Туалет в противоположной от них стороне. Потому что по коридору всегда стучали шаги. Вначале в одну сторону и спустя несколько минут — в другую.

Ну, ни пуха!..

Полковник протиснулся в полуоткрытую дверь спиной, словно что-то говоря больному. Вышел в коридор… В дальнем конце темного тоннеля из стен и дверей горел свет.

Полковник повернул в противоположную от света сторону.

— Что там у него? — спросил властный мужской голос.

Зубанов только рукой махнул. И пошел в туалет. Мимо стен. Со стендами боевой и политической подготовки. Так это казарма… Оказывается, это казарма. С одной больничной палатой.

Где же туалет?

Вот он! Мужской. Один мужской. Естественно, мужской, если это казарма.

Зашел внутрь. Блокировал дверь, засунув в ручку швабру.

Пять минут… До момента, когда очухается врач или очухается охранник, не более пяти минут!

Полковник сбросил халат, смотал с тела веревку. Попробовал открыть окно, но оно было заколочено.

Лишние тридцать секунд!

Подбежал к унитазу, выломал ручку для спуска воды. Вернулся к окну. Расстелил на подоконнике халат, приставил к верхнему правому углу стекла острый край ручки и сильно ударил ладонью по пластмассовому набалдашнику.

Стекло треснуло, но не выпало.

По одному, поддевая ручкой, обламывая и вытаскивая осколки, полковник освободил окно. Привязал один конец импровизированной веревки к батарее, другой выбросил за окно. Лег животом на подоконник, опустил ноги вниз, почувствовав подошвами шестиэтажную пустоту.

Зубанову стало страшно. Ну потому что он не был графом Монте-Кристо, которого всячески оберегал Дюма.

«А если простынка не выдержит?» — подумал он.

Если не выдержит?!

Неизвестно, сколько на ней перележало больных. Не дай бог, лежачих больных, которые способствуют гниению ткани…

И если хотя бы в одном месте лопнет нитка!..

В заклиненную шваброй дверь туалета постучались. Пока вежливо.

Ну и значит…

Между двух опасностей полковник выбрал меньшую — спуск на разорванной на лоскуты простынке с шестого этажа.

Хватаясь руками и упираясь ногами в узлы, Зубанов пополз вниз.

Вот сейчас, сейчас нитка… Или слабо затянутый узел…

На уровне третьего этажа веревка оборвалась.

Полковник упал вниз. Неудачно упал. Потому что не был графом Монте-Кристо.

Попытался встать и вскрикнул от боли.

Растяжение! А может быть, и хуже.

Захромал прочь от здания. Но далеко уйти не смог.

— Вон он! — заорал сверху, высунувшись из окна туалета, охранник.

Полковник, превозмогая боль, завернул за угол и… столкнулся нос к носу с двумя медицинскими, потому что в белых поверх камуфляжа халатах, братьями. Со знакомыми лицами. С лицами бойцов, охранявших его в квартире.

— Не глупи, полковник!

Зубанов развернулся и захромал обратно, понимая, что скрыться ему на одной ноге, от четырех, не удастся.

— Стой, калека!

Полковника схватили за плечи, за руки и… отпустили. Почему-то отпустили…

Охранники лежали на земле, устремив в небо умиротворенные лица. Над ними с толстым, деревянным, окровавленным колом стоял… Стоял генерал Федоров. В штатском.

Он зачем-то убил двух своих бойцов. Колом. И теперь, по идее, должен его, полковника… тем же колом…

Но зачем колом?! И зачем своих людей?!

Полковник совершенно растерялся. Потому что меньше всего ожидал увидеть Федорова… с дубиной в руке…

— Чего стоишь? Обыщи их! — приказал генерал. — Быстрее! Пока они не очухались,

Зубанов наклонился и ощупал карманы настигших его охранников. В карманах ничего не было.

— Ничего нет.

— Как нет? У них должно быть оружие!

— Ну нет!

— Тогда хватай вон ту палку! И побежали.

— Я не могу. У меня нога!

— Через не могу!

Генерал перебросил через плечо руку полковника и потащил его к забору. К дыре в заборе.

Удивительное это было зрелище — генерал ГРУ и полковник ФСБ в обнимку друг с другом и с колами в руках! С колами вместо специзделий! Как какие-нибудь подростки с танцплощадки после драки наших с ненашими.

Докатились спецы! До кольев докатились!

— Сюда!

Генерал подвел полковника к заранее сделанной дыре в заборе. Отодвинул подпиленную доску.

— Терпи. Еще метров сто. А там машина… Там нас ждет машина…

Глава 50

— Почему ты?.. То есть почему вы?..

— Можешь успокоиться. Не из благородных чувств. Просто потому, что ты мне нужен.

Ну раз не из-за благородных чувств, то, значит, все нормально, значит, это действительно Федоров. Генерал Федоров.

— Для чего я вам… тебе понадобился?

— Для того, что мы теперь с тобой в одной лодке. Вернее, в одном корыте. Дырявом.

— Не понял.

— Поймешь. Когда мы пойдем ко дну.

— И все же я хочу…

— Другие не относящиеся к этой теме вопросы есть?

— Есть. Про колья. Зачем нужны были колья?

— Затем, что доступа к другому оружию у меня нет.

— Неужели отставка?

— Она самая.

— То есть ты, как и я, — пенсионер?

— И кандидат в покойники. По твоей милости.

— По моей?

— Да, по твоей!

— Этого не может быть!

— Я тоже вначале думал, что не может. А оказалось — может. Виной всех моих несчастий оказался ты! Один только ты! Так что можешь считать себя отмщенным за ту трубу на пусковой.

— Чем отмщенным?

— Аэродромом Валуево.

— Неужели из-за него?!

— Мне кажется — да. Ты влез в очень серьезное дело. И меня втянул.

— Какая связь между аэродромом Валуево и твоей отставкой?

— Прямая… Ты сообщил об использовании аэропорта Валуево мне. Я доложил начальству. Мне приказали проверить информацию…

— Сразу проверить?

— Нет, не сразу. Я доложил обстоятельства непосредственному начальнику, но тот спустил все на тормозах.

— Перестраховался?

— Да, как любой врио, он мечтал отсидеть свой срок без потрясений.

— Ты обошел его?

— Естественно. Иначе бы мы с тобой сейчас не разговаривали. Я вышел рапортом через его голову.

— И они поддержали?

— Не то слово. Вздрючили врио так, что он ни о чем другом думать не мог, кроме как об аэродроме.

— Почему они так заинтересовались этим делом?

— Точно не знаю. Но предполагал, что это дело каждый решил обернуть в свою пользу. Наше начальство — доказать свою необходимость в условиях мирного времени. Предупреждая грядущее сокращение. Начальство нашего начальства — накопать материал на большой скандал. Чтобы напомнить о себе перед дележом бюджетного пирога и заодно ударить по рукам гражданских.

Это если на поверхности. А в глубине, возможно, потеснить, а может, даже сковырнуть Главкома ВВС. Тогда я думал так.

— Чья была идея о зачистке местных авторитетов?

— Вообще-то моя. Но в ряду других предложенных мною сценариев. Причем гораздо более интересных.

— Но выбрали чистку?

— Да.

— Зачем чистили авторитетов?

— Тогда я надеялся, для возвращения аэродрома Валуево под крыло армии. Думал, они зачистят всех причастных к этому делу гражданских, чтобы убить сразу трех зайцев — вернуть аэродром, иметь громкий скандал, но не иметь серьезного расследования, которое могло вывести черт знает куда.

— А что думаешь теперь?

— Теперь я думаю по-другому. Думаю, все обстоит гораздо проще. И противней. Думаю, что кто-то неизвестный с твоей, моей и военной разведки помощью прибрал аэродром Валуево к рукам. Думаю, что мы участвовали в грандиозной криминальной разборке. Которую выиграли. Для них.

— Ты хочешь сказать, что нас использовали?

— Да. Причем втемную. Называя одни цели, а преследуя другие. Мы думали, что боремся с преступниками, а на самом деле с нашей помощью убирали конкурентов.

— Зачем им аэродром?

— А зачем сейчас все? Все, что ты видишь вокруг себя и видишь по телевизору? Для обогащения. Для суперобогащения! Потому как период такой — добычи и перераспределения капиталов. А аэропорт Валуево очень серьезный капитал! Сколько на нем зарабатывал твой хозяин в месяц? Толкая товар мимо таможни?

— Десятки тысяч долларов. Потом сотни.

— А это лишь малая часть того, что может приносить аэродром. Если дело поставить на широкую ногу. Если принимать не три-четыре, а тридцать-сорок бортов. Что позволяют технические возможности Валуева. Чуешь, какими деньгами здесь пахнет?

— Большими.

— Такими большими, что в сравнении с ними наши с тобой жизни не в счет! Ты и я — опасные свидетели. Самые опасные свидетели. Потому что в отличие от всех других знаем не часть информации, а всю информацию. Знаем, как использовался аэродром, знаем, как он может использоваться, и, значит, знаем, как он будет использоваться.

— Ты не преувеличиваешь?

— Я преуменьшаю. Говоря о просто торговле. Если предположить, что аэропорт предназначен не для ширпотреба, а для другого, гораздо более выгодного, товаpa… Если предположить, что кто-то из военного руководства столковался с братвой, то…

— То тогда мы должны были быть давно мертвыми.

— И стали бы мертвыми. Как только доделали отведенную нам грязную работу. Как только отчистили бы им территорию.

— Они ждали, что я продолжу работу?

— Тебе не надо было продолжать работу. Тебе надо было находиться на месте преступления. Как стрелочнику на путях.

— Почему именно я?

— Потому что ты фээсбэшник.

— В отставке!

— Ну и что, что в отставке. Может, отставка — легенда. Или ты член полулегальной организации «Белый орел». Которая состоит из таких же, как ты, отставников-чекистов и борется за чистоту нации. Путем отстрела ее грязных граждан.

В любом случае ты из конкурентного ведомства. Ты начало следа, ведущего в никуда.

— Хотят измазать Безопасность?

— В том числе. Ты же знаешь отношения между силовиками. Кто упустит возможность бросить ложку дерьма в конкурента?

— Кто за всем этим может стоять?

— Генералы. А может, и маршалы.

— Как они могли узнать об аэродроме?

— Из разных источников. Например, от тебя. Через меня. Самую большую волну подняли мы с тобой.

— От кого еще?

— От командующего округом. Ведь он, как ты утверждаешь, тоже был причастен к этому делу. Но его не тронули. Чистили других. Почему, когда убирали всех других, его обошли?

— Ты считаешь, он в доле?

— Он — обязательно. Аэропорт под ним, и его обойти никак нельзя.

— Так, может, это он? Чтобы владеть аэродромом одному?

— Нет. В начавшейся игре он лишь пешка.

— Почему?

— Командующий округом не может задействовать силы ГРУ. Даже на моем уровне. А речь, как ты понимаешь, идет не о моем уровне.

— Тогда действительно это маршалы.

— Или генералиссимусы.

— А если ты ошибаешься? Если нет никакой контрабанды?

— Может, и ошибаюсь. А может, и нет… Но нам лучше исходить из того, что не ошибаюсь.

— Проверить твои утверждения можно?

— Можно. Двумя способами. Первый — непопулярный.

— Какой?

— Наша с тобой смерть. Если нас с тобой убьют, значит, я не ошибался.

— А другой?

— Другой… Другой тоже непопулярный. Но менее непопулярный, чем первый. Надо убедиться в том, что я не ошибаюсь. Лично убедиться!

— Ловить того, не знаю кого, за руку?

— Или за любое другое, которым он подставится, место.

— Рискованно. Особенно если поймать.

— Если поймать — то нерискованно. Потому что у нас появятся козыри на руках. Для игры в жив — нежив. И доказательства нашей невиновности. Если выпадет — жив.

— Будут валить все на нас?

— А ты думаешь иначе? Думаешь, они все возьмут на себя? Вместо того, чтобы объявить нас свихнувшимися на почве выполнения служебных обязанностей! пенсионерами-маньяками.

— Доказать ничего невозможно?

— Нет. Ты же знаешь, как это делается. Письменных приказов на чистку не было. А те, что были, — были в одном экземпляре и были не у меня.

Нас обыграли по всем статьям.

Изменить счет мы можем только в одном случае — в случае, если вместо того, чтобы прятаться по щелям, пойдем в атаку. На аэродром Валуево.

— Ты из-за этого пришел ко мне?

— Я для этого спас тебя. Второй раз, — напомнил Федоров. — Ты знаешь местные условия. А это полдела.

— Если я откажусь?

— Ты погибнешь со стопроцентной гарантией. Вместе со мной.

— А если соглашусь?

— Скорее всего тоже погибнешь. И тоже со мной. Но уже с девяностовосьмипроцентной гарантией.

— Два процента на успех? Не мало?

— Много. Вдвое больше в сравнении с первым вариантом. Ну что, согласен?

— Ты не оставляешь мне выбора.

— Не я. Они! Они не оставляют нам выбора…

Глава 51

— Шестой самолет. Шестой самолет за сегодняшний день, — сказал в наушниках голос генерала в отставке Федорова.

— Вижу шестой…

— Посмотри его со своего борта.

— Уже смотрю…

Генерал и полковник висели на вершинах деревьев, на господствующие высотках, в полутора километрах от аэродрома Валуево.

Второй день висели. Как вороны в гнездах. Транспортник вырулил к ангарам. Опустил на бетон грузовой трап. К которому со всех сторон, как мухи на тухлое, устремились грузовики.

— Видишь?

— Вижу.

Тюки и коробки, выносимые из фюзеляжа самолета, заполняли кузова тут же отъезжающих машин.

Через час транспортник был пуст. И пустым вырулил на взлет…

— Седьмой на подлете.

— Вижу седьмой.

Седьмой был тоже транспортник. С тюками и коробками, перекочевавшими в фургоны поджидавших его машин…

— Восьмой…

Аэродром Валуево действовал как хорошо отлаженный конвейер по приему груза. Во времена бизнесмена Боровицкого, открывшего эту золотую жилу, масштабы транспортного потока были куда более скромные. В прямом и переносном смыслах.

Новый хозяин аэродрома уже никого не стеснялся. И ни на кого не оглядывался…

— Девятый…

Девятый был бортом сопредельного государства. Что подтверждало всесильность нового хозяина. Если раньше импортные самолеты от ПВО прикрывал бывший в доле командующий округом, то интересно, кто обеспечивает коридор теперь?..

Только тот, кто имеет возможность обеспечивать! Кто может добыть разрешение на пролет официальным порядком. Или… иди договориться с ПВО неофициально.

Проход иностранных самолетов через воздушную границу был серьезным свидетельством против военных. Не зря, значит…

— Десятый. Ты посмотри…

Десятый был самым интересным самолетом. Потому что маленьким, спортивным, без опознавательных знаков.

— Ты был прав, — сказал Зубанов.

— В чем?

— В том, что они задружились с криминалом.

— Думаешь, наркотики?

— Уверен. Я уже встречал такие самолеты. Сам лично встречал. Сейчас они уберут с поля лишних людей и сгрузят тюки.

Лишних людей действительно убрали, посадив в автобус. А вот тюки не сгрузили.

Самолет своим ходом двинулся к ангарам. Туда же выкатился неизвестно откуда взявшийся джип.

— Ты видишь их? — спросил генерал. — Мне ангар обзор закрывает.

— Вижу.

— Что там происходит?

— К самолету подъехал джип.

— Принимает товар?

— Нет. Товара нет. Есть люди. Из самолета вылезли люди.

Из самолета на бетон спрыгнули два мужчины. Один пошел в сторону джипа. Из которого навстречу ему тоже вышел мужчина.

— Фиксируй! Все, что видишь! — приказал Федоров. — Это может быть нужная нам встреча. Просто так свидетелей с поля не удаляют…

Полковник навел на самолет, на джип и на людей видеокамеру. Дал максимальное увеличение.

В видоискателе замелькали размытые контуры фигур.

С такого расстояния получить хорошее изображение было невозможно. Но возможно будет потом, когда придет время, подвергнуть видеопленку компьютерной обработке и попробовать опознать изображенных там людей.

Интересно, кто они? И зачем встретились? Здесь, на аэродроме.

Мужчины подошли друг к другу, пожали руки и… забрались в джип.

Все! Теперь они недосягаемы. Теперь надо ждать, когда они появятся вновь.

Полковник навел видеокамеру на дверцу машины, зафиксировал на штативе и взял бинокль.

Ничего, главное — что они есть на пленке. Это уже удача…

Перевел бинокль на самолет. Снова на машину. Снова на самолет. Снова…

Дверца джипа на мгновенье приоткрылась, и чья-то рука ткнула пальцем в сторону. Рука другого человека торопливо захлопнула дверцу.

«Куда это он показывал? — подумал полковник. — Что там?»

Перевел бинокль в указанную сторону.

Ангары…

Это же заброшенные, ранее принадлежавшие армии и предназначенные для транзита военной техники ангары. Те, которые в свое время мечтал прибрать к рукам Боровицкий.

Боровицкий мечтал, а эти, получается, прибрали? Или собираются прибрать? Потому что освоенные мощности не удовлетворяют растущему торговому потоку?

Очень интересно. Выходит, они действительно расширяют дело. И те десять самолетов не предел…

Дверца джипа распахнулась. Довольные друг другом партнеры выбрались наружу. Но в сторону ангаров больше не смотрели. Просто-таки демонстративно не смотрели. На самолет смотрели, на взлетно-посадочную полосу, на небо.

Видно, говорили об отлете.

Мужчина из джипа махнул рукой. К пилоту спортивного самолета подбежал кто-то из техобслуги аэродрома. Что-то сказал.

Но пилот замотал головой.

Техник снова что-то сказал.

Пилот снова замотал головой.

Что они там — договориться не могут?..

Тогда технарь показал пальцем на самолет и закрутил в воздухе рукой. Изображая пропеллер. Потом прекратил вращение и показал пальцем клонящуюся влево стрелку.

Пилот быстро закивал…

Как это понять? Он что, глухонемой? Или русского языка не понимает?

Он что, русского языка не понимает?!

Но тогда, значит…

От джипа быстрыми шагами подошел пассажир самолета. Загородив собой пилота, что-то сказал технику. Тот пожал плечами, кивнул, отошел от самолета.

Получается, что тот знает язык, а этот не знает.

Получается, это гости из-за кордона. Которые хотят использовать аэродром и, возможно, использовать мощности простаивающих ангаров. Причем не те, что были раньше. Не среднеазиаты. Европейцы…

— Ну что там у тебя? — спросил генерал Федоров.

— Есть кое-что интересное, — ответил Зубанов. — Надо встретиться.

— Тогда только ночью.

— Понятно, что не днем.

— Ну а если в общих чертах?

— Если в общих — то мне кажется, что наши задружились с ненашими.

— Но ты говорил, они и раньше дружили.

— С другими ненашими. С ненашими, которые внешним видом похожи на наших…

Глубокой ночью полковник и генерал полезли из своих убежищ вниз. Кряхтя — про себя. И отчаянно ругаясь — тоже про себя. Добравшись до нижних сучьев, долго вглядывались и вслушивались в темноту. Потом, нащупывая ногами заранее набитые опоры, спустились на землю.

Уф! Жизнь их нелегкая!..

Выдерживая направление по компасам, встретились в условленной точке. Не сразу встретились.

— Ты чего так долго?

— Сбился с пути.

— Как так?

— Так! Что я тебе, юный скаут, что ли? На свидания ночью по компасу ходить.

Забрались в глубину кустов, накрылись плащ-накидкой. Покурили.

— Ну что у тебя?

— Надо сконцентрировать внимание на ангарах на восточной стороне аэродрома.

— Почему именно на них?

— Потому что разговор между нашими и ненашими шел именно о них.

— С чего ты взял, что они не наши?

— По внешнему виду, манере поведения, марке самолета… Но главное потому, что пилот без переводчика говорить не мог.

— Зачем им аэропорт?

— Затем же, зачем нашим. Бестаможенная, беспошлинная торговля. Мечты у бизнесменов всех стран интернациональны — поменьше платить, побольше получать.

— Чем они могут пригодиться нам?

— Скандалом. От европейцев они не отмажутся. Если, конечно, мы сможем доказать, что в криминальной торговле замешаны европейцы. Это тебе не Азия, где все всегда проходит тихо. У них там пресса, партии, комиссии и всякие прочие любители пошуметь такой хай поднимут…

Волну оттуда не загасить…

Волну оттуда можно будет загасить, только столковавшись с нами…

На второй день в заброшенные до того ангары стали завозить груз. Тентованными «КамАЗами» с армейскими номерами. «КамАЗы» заезжали в ворота запретной зоны, сдавали задом к входам в ангары и замирали на несколько десятков минут. После чего выезжали через другие ворота.

Определить, что конкретно перевозят армейские машины, было невозможно.

В полночь груз поехал в обратную сторону. В сторону взлетно-посадочной полосы. Его перегружали в бортовые грузовики, которые скапливались на окраине аэродрома. Но это не были привычные тюки и контейнеры, это были ящики. Зеленые. Типичного армейского вида. Вроде тех, в которых перевозят снаряды.

На рассвете на аэродром сел казахстанский транспортник. Пустой. Потому что из него ничего не выгрузили.

На памяти Зубанова это был первый случай порожнего рейса. Раньше самолеты прилетали с грузом и улетали с грузом. Гонять пустой борт порожняком было накладно. Даже супербогатому Боровицкому накладно.

А здесь…

Грузовики подогнали к самолету и быстро перетаскали ящики внутрь фюзеляжа. Самолет вырулил на взлетную полосу и поднялся в воздух. Унося ящики, похожие на армейские.

Ночью генерал и полковник собрались на совет. В кустах.

— Ну что, пролетели мы?

— Как фанера… Над Валуевом.

— Что там было? Как думаешь?

— И думать нечего. Армейское имущество. Машины военные, грузчики — солдаты, ящики — зеленка…

— Что скажешь?

— Скажу, что надо ждать.

— Сколько?

— Столько, сколько надо. Сколько надо, чтобы дождаться новой партии.

— Надеешься, что она будет?

— Будет. Охрана с ангаров не снята. Значит, эти ящики были не последними. Надо ждать.

— Скорей бы уж. А то надоело жить, как птичке на веточке. И есть и… по-человечески хочется.

Следующая партия груза прибыла на следующий день. Снова зеленые ящики с нарисованными черными рюмочками на крышках. И на следующий день ящики.

— Что будем делать?

— Выяснять содержание груза.

— Каким образом?

— Заглядывать в ящики.

— Шутишь?

— Нет, не шучу. У нас нет другого выхода. Лучше заглянуть в ящики, чем в них сыграть. Мы должны знать, что они возят.

— Когда?

— Сегодня. Пока груз в ангарах.

— Тогда надо отсмотреть подходы… Подняли к глазам бинокли.

— Четверо на воротах.

— Вижу.

— Еще около отделения возле ангаров.

— Вижу возле ангаров. Плюс двое на вышках. С пулемётами…

Пулеметчики могли держать под обстрелом практически всю территорию. Пулеметчики были самыми опасными.

— Много их нагнали.

— По десятку на брата.

— Как будем добираться?

— Как придется.

— Тогда ночью…

Ночь отставникам-заговорщикам была на руку. Ночь — время бандитов и разведчиков.

— Ты хоть на боевые ходил?

— Случалось. Правда, давно.

— Не забыл?

— Забыл. Но теперь придется вспомнить. До охранного периметра Федоров и Зубанов шли в полный рост. Ступали осторожно, отбрасывая носками ботинок случайные, которые могли хрустнуть, сучки. Возле первого забора встали па колени. Колючка была редкая и ржавая, и пролезть сквозь нее труда не составляло. Один, лежа на спине, раздвигал руками ряды проволоки, другой пролезал в образовавшуюся дыру. И в свою очередь раздвигал проволоку.

— Хреново объект охраняют, — одними губами сказал Федоров. — Идем — как по бульвару гуляем. Ни собак, ни сигнализации.

— Не говори гоп!

На втором периметре, как только лазутчики приблизились к забору, резко вспыхнул, резанул темноту прожектор. В небо взлетели несколько сигнальных ракет.

Зубанов с Федоровым упали на землю, замерли и лежали полчаса, боясь дышать. Потом тихо отползли назад к колючке.

— А ты говорил, сигнализации нет.

— Ну кто же знал…

— Нет, до ангаров нам не добраться. Надо искать другие пути.

— Все другие пути тоже приведут к прожектору и пулеметчикам.

— А если не лезть в ангары?

— Что значит не лезть в ангары?

— Так и не лезть. За каким мы привязались именно к ангарам?

— Там находится нужный нам груз.

— Кто сказал, что там? Вернее, что только там? Есть место, откуда его привозят, есть самолет, машины…

— Ну конечно же, машины! Именно машины! Они в пути практически не охраняются. И если засесть где-нибудь на подъездах к аэродрому, где колонна замедляет ход…

Глава 52

Колонна армейских «Уралов» завершала восьмисоткилометровый переход из войсковой части 06745 на аэродром Валуево. До пункта назначения оставалось двадцать минут хода, когда головная машина пропорола два колеса сразу.

— Вот… — сказал водитель, — … всегда так… Буквально несколько километров… осталось… обидно! Очень!..

Сидевший рядом с водителем прапорщик проснулся и тоже высказался в том смысле, что обидно.

— Ты что… твою… Ездить разучился?.. Посреди леса… По твоей милости… И мамы твоей… Рожу тебе…

— Это не я, товарищ прапорщик. Я не виноват, товарищ прапорщик.

— А кто… папа твой? Который неизвестно каким местом… Такого… А ну давай шнуром… Ты… Тебе… Им…

— Я сейчас. Я мигом, товарищ прапорщик.

Из других машин потянулись другие прапорщики,

— Во… блин… доехали почти… Раззява… Его… Ее… Их…

Водитель быстро нашел место прокола. Из покрышки торчал большой ржавый гвоздь. И из другой — гвоздь.

— Гвоздь, блин… придурок… посреди леса нашел… Умудрился… — поразились прапорщики. — Один гвоздь на сто километров, маму его…

— А ну, давай меняй в бога в душу тебя… ее… их… Случайно попавшие на дорогу гвозди попали на дорогу не случайно. И встали так, чтобы не быть подмятыми под колесо, а упереться острием в шину, а шляпкой в землю, тоже не случайно.

— Зацепились, — тихо сказал Зубанов, порываясь встать.

— Погоди. Пусть их побольше к машине подойдет. Толпа зевак в камуфляже подтягивалась к месту происшествия.

— Чего стоим?.. Вашу…

— Гвоздь… Там… Его… в колесо. Его… Ее… Как специально.

— Ну… блин, как он сюда… его… попал?

— А он… знает.

— Во невезуха, блин… Несколько километров, блин… А тут гвоздь… Его… Блин…

Прапорщики обступили дырявые колеса. Сержанты обступили прапорщиков. Рядовые, воспользовавшись мгновеньем, задремали, уронив головы на баранки.

— Пора, — тихо сказал Федоров.

Первым к дороге двинулся генерал. Напролом двинулся. Не скрываясь. На обочине он несколько секунд постоял спиной к колонне, удерживая руки внизу живота.

— Можно, — кивнул ему из кустов Зубанов.

Генерал характерным жестом застегнул ширинку и прошел к хвостовой машине. Его никто не заметил, хотя кто-то наверняка видел. Привычный для глаз военных камуфляж обезличивал человека, делал его невидимкой. Если тот человек не кричал: «Эй ты, военный, поди сюда, я сказал!»

Генерал «Эй ты военный…» не кричал. Генерал делал свое дело молча.

— Можно, — кивнул он полковнику.

Зубанов повторил маневр старшего по званию командира. Он тоже постоял с расстегнутой ширинкой в сторону леса и тоже, ковыряясь пальцами в пуговицах, прошел к машине.

Потом они покурили, привалясь плечами к борту машины, заодно распуская шнуровку тента.

Водитель впереди стоящей машины спал. Остальные обсуждали, как надо менять проколотые колеса.

Охрана колонны была никакая. За такую охрану в бытность их действующими офицерами генерал с полковником устроили бы личному составу разнос по всем статьям…

— Ну что, пошли?

— Давай.

Полковник подставил генералу сцепленные руки. Генерал встал на них ногой и, цепляясь за борт, нырнул в кузов машины. Протянул руку полковнику…

В кузове штабелями были сложены ящики.

— Вскрываем?

— Не сейчас. На ходу. Тогда можно будет шуметь. Колесо меняли долго. Наверное, из-за того, что было слишком много советчиков. Наконец машины тронулись.

— Давай!

Обрывая пломбы, Зубанов дернул вверх крышку ближайшего ящика.

Скрипнули вытягиваемые из дерева гвозди.

— Черт!

— Что?

— Гранатометы. Это все — гранатометы! В ящиках, завернутые в промасленную бумагу, лежали гранатометы «РПГ-22».

— Неужели они оружие налево гонят?

— Похоже на то.

— Но это же… Это же черт знает что!

— Причем очень денежное «черт знает что».

— Так вот, значит, зачем они вычищали гражданских конкурентов. Чтобы место для более денежного товара освободить. Для самого денежного товара. Для суперденежного, если учитывать масштабы торговли. Это сколько же может быть гранатометов, если считать во всей колонне?

— Несколько тысяч. Конечно, если в других машинах тоже гранатометы. А не что-то еще.

— Армейские масштабы.

— Скорее министерские.

— Ты думаешь… Ты думаешь, утечка вооружений организована на уровне министерства?

— Или, по крайней мере, с молчаливого согласия министерства. Скорее всего не бесплатного согласия.

— Что будем делать?

— Сматываться отсюда. Через несколько минут они подъедут к КПП.

— Следы заметать будем?

— Не успеем.

— Тогда, может?..

— Конечно.

Заговорщики подтянули к заднему борту один из ящиков. Выждали несколько минут. До участка дороги, который был наиболее удобен для того, чтобы покинуть машину. Здесь, на крутом, с уклоном повороте, водитель вряд ли будет смотреть в зеркала заднего вида. А когда посмотрит, высокие кусты на обочине перекроют ему обзор.

— Пора.

Толкнули вниз ящик. Увидели, как он плашмя лег на обочину. Спрыгнули сами. Подхватили ящик, бегом потащили его в лес, прислушиваясь к удаляющемуся гулу моторов.

Нет. Не заметили. Раз не остановились, значит, не заметили…

Километра через полтора нашли заранее устроенный тайник. Переоделись в гражданскую одежду. Ящик распотрошили и сожгли. Гранатометы обернули одеждой и закопали.

— И что теперь будем делать?

— Выйдем рапортом на министра. В качестве доказательства приложим гранатомет…

— А подавать рапорт будем по команде. То есть как раз тем, кто все это устроил. Ну а они, конечно, — министру.

— Нет, надо напрямую.

— Как? Записаться на прием? С гранатометом. Зубанов пожал плечами.

— Кроме того, гранатометы не доказательство. И даже несколько гранатомётов. Во г если бы все несколько тысяч…

— Предлагаешь захватить колонну?

— А почему бы нет? Колонну. В качестве неопровержимого доказательства злоупотреблений, творимых генералитетом.

— Ну тогда уж заодно и округ оккупировать. Вдвоем.

— Округ нам бесполезен. А вот партия оружия была бы в самый раз. Такое количество стволов они на случай, на несунов-прапорщиков не спишут.

А если, к примеру, брать не колонну, а груженый самолет, то можно выйти на заказчиков. На тех, плохо говорящих по-русски, курьеров. Самолет надо захватывать. Именно самолет!

— Хорошо бы. Только там больше роты охраны, грузчики и плюс еще обслуга аэродрома. Против нас двоих.

— Значит, надо искать союзников.

— Кого? Вооружить гранатометами местных бомжей?

— Нет, бомжи нам без надобности. Нам спецы нужны. Натасканные на подобного рода операции.

— Где их взять, спецов?

— У тебя.

— У меня? В кармане?

— Нет, в бывшем твоем ведомстве.

— В Безопасности?!

— А почему бы нет? Ведь твои бывшие моим бывшим конкуренты И не упустят возможности…

— Как только я там объявлюсь…

— Ты же не с пустыми руками объявишься. Ты с компроматом на армию объявишься. Так что они тебя с распростертыми объятиями встретят.

— А потом…

— Лучше потом. Чем сейчас. Или ты думаешь, что тех гранатометов не хватятся? И не догадаются, кто проявил к ним интерес? Мы с тобой на этом свете по недоразумению зажились. И это недоразумение они постараются исправить. Теперь еще вернее, чем раньше. Потому что мы теми гранатометами их на наш след вывели. По которому они до нас, рано или поздно, доберутся. Рано — сегодня. Поздно — послезавтра.

Единственный выход — опереться на силу. На Безопасность. Я туда в отличие от тебя хода не имею. Ты — прямой.

— Из пасти волка — в пасть крокодила?

— Хоть самого дьявола! Лишь бы это в пользу было. Решай, полковник. Один в поле не воин. И двое — тоже.

Силу — сила ломит. А перед нами, такая сила, что нам с тобой с ней не совладать. Даже если пупки развяжутся…

Глава 53

— Когда? — тронул рукой полковника командир группы захвата.

— Через пять минут, — показал раскрытую пятерню Зубанов.

Командир тоже поднял пятерню, дублируя приказ. Сзади него легким ветерком прокатился шелест невнятного движения.

— Через пять минут…

— Через пять…

За деревьями, пнями, кочками, накрывшись маск-накидками, замерли на исходных позициях два взвода спецподразделения «Леопард». Спецподразделения Федеральной службы безопасности.

Через пять минут они должны были встать и пойти в бой. По приказу Зубанова пойти…

От ангара отошла первая машина. На несколько секунд она притормозила возле ворот КПП. Несколько фигур вскочили на колеса и подножки, заглянув в кузов.

Охрану объекта после исчезновения ящика гранатометов заметно усилили. Теперь грузовики осматривали как минимум два раза — на въезде и выезде.

Вторая машина…

Третья…

Пора.

— Пошли, — показал полковник.

— Вперед, — приказал командир подразделения. Сзади бесшумно, серыми ночными тенями, поднялись бойцы. Собрались тройками. Строго выдерживая интервалы, двинулись вслед командиру. На подходах к объекту разделились, разошлись тремя колоннами.

Пятая машина…

Шедший впереди авангард расчистил дорогу, взрезав колючую проволоку, пометив туго натянутые нити сигнальных мин. Доложили:

— Путь свободен.

— Сова вызывает Кулика.

— Кулик на связи.

— Как там у вас?

— Мы на месте…

— Сова вызывает Рябчика.

— Рябчик на исходных…

Три колонны нападающих вышли на рубежи атаки.

Возле ангаров загружались последние машины…

— Ну что, можно?

— Можно.

— Всем слушать меня! — тихо сказал в микрофон, черным ободком торчащий перед губами, командир. — Начинаем через тридцать секунд. По возможности без жертв. Подтвердить прием.

— Рябчик понял. Атака через тридцать секунд. Желательно без жертв.

— Кулик понял тебя…

— Ну тогда пошли!

Бойцы встали на ноги и коротким броском добрались до последнего, капитального, бетонного забора. Подставляя друг другу руки и плечи, в минуту перевалились через забор. Прикрывая друг друга, побежали к ангарам.

— Сто… — попытался крикнуть скучавший возле крайнего ангара часовой.

Но крикнуть не успел. Упал, оглушенный электрошокером.

— Ты чего там? Эй? — спросил из-за угла второй часовой. — Петро? Ты чего молчишь?

Высунулся из-за стены. И лег рядом с Петром.

— С первым ангаром все. Работаем второй. Во втором ангаре часовой почувствовал неладное. Он поднял автомат и передернул затвор.

— Арбалетчика! — приказал командир. На землю лег арбалетчик. Натянул тетиву. Вставил стрелу с набалдашником из жесткой резины. Прицелился.

— Стой! Кто идет!

Арбалетчик нажал на спуск.

Черная толстая стрела, коротко свистнув, ударила часового в лицо. Ударила сильно. Как боксер-тяжеловес.

Часовой качнулся и упал. Выстрелить он не успел.

— Вперед.

Подразделение обогнуло ангар и замерло в ожидании приказа.

Следующий ангар был рабочий. Из его распахнутых ворот торчал передок грузовика.

— Мы на месте, — сообщил Кулик.

— Готовы работать, — доложил Рябчик. Машина, до среза бортов загруженная ящиками, выехала из ворот. На ее место встала другая. Предпоследняя.

— Пора, — тихо, для себя, сказал командир. И уже громче в микрофон: — Работаем.

С трех сторон к ангару бросились бойцы в черных в серых разводьях комбинезонах. В минуту они опрокинули, обезоружили охрану. Ворвались внутрь ангара.

— Всем на землю! — закричали они.

И выпустили поверх голов автоматные очереди. Бесшумные очереди. Только заклацали отбрасываемые назад затворы и застучали о металл ангара разлетающиеся веером пули.

— Лежать!

Пулеметчики, засевшие на вышках, среагировать не успели. По внешним лестницам, словно кошки, бесшумно поднялись бойцы нападающей стороны. И вытащили электрошокеры. Хотя, по идее, должны были десантные ножи.

Повезло пулеметчикам.

Не повезло пулеметчикам…

— В машину! — крикнул Зубанов.

— В машину! — приказал командир. Полтора десятка бойцов запрыгнули в кузов. Легли на ящики вдоль бортов.

— Из ворот — направо, — скомандовал Зубанов. — На аэродром.

— Не учуяли они? — спросил генерал Федоров.

— Хочется надеяться, что нет.

Военный «КамАЗ» выскочил на взлетно-посадочную полосу и, развернувшись, понесся в сторону стоящего невдалеке самолета.

— Всем приготовиться.

Машина подкатила к грузовому люку.

— Вы чего так долго? — недовольно спросил какой-то майор. Увидел сквозь ветровое стекло незнакомые лица и потянулся правой рукой к кобуре.

— Сюда!..

Бойцы разом выпрыгнули из кузова, разбежались по сторонам. Меньшая часть обезвредила стоящих возле самолета людей. Большая бросилась внутрь.

Через несколько минут все бывшие возле самолета и бывшие в самолете лежали «мордой в пол».

— Самолет наш, — сообщил командир Зубанову. — Что дальше?

— Готовиться к отлету.

— Пилотов сюда! — коротко сказал в микрофон командир.

Экипаж ожидал в ближнем к аэродрому лесу. Запасной экипаж. Который должен был доставить самолет на аэродром назначения.

— Вскройте ящики.

С ящиков сорвали крышки.

— Дьявол! Это же одноразовые огнеметы. «Шмели».

— Куда они их…

Зубанов схватил за грудки бывшего возле самолета майора.

— Куда должен был лететь груз? Куда?.. Генерал Федоров тряс до стука зубов пилотов.

— Куда? Куда вы должны были лететь?.. Командир спецотряда потрошил захваченных в плен бойцов.

— Откуда груз?! Куда отправлялся груз?! Кто отвечал за отправку груза?.. Жесткие удары обрушивались на упорствующих молчунов.

— Говори! Говори, дурак! А то я тебе почки отобью! Пожалей почки! Они у тебя одни! Удар! Удар!..

— Я не знаю! Не знаю! Я только грузил…

— А ты?!

— Я вез…

— Откуда?

— Из-под…

— Точнее!

Удар!

Удар!

— Окружные склады, — доложил командир собранную им информацию. — Оружие отгружено согласно приказу начальника склада полковника Илюхина. За переработку личному составу было выплачено вознаграждение в размере пяти окладов.

— Неужели все-таки округ? — удивился Зубанов.

— Нет. Этот рейс первый. А самолет — нет. Самолетов было много.

— Куда направлялся груз?

— Пилоты говорят, пока в Индию.

— Что значит пока? А дальше?

— Дальше они должны были передать самолет другому экипажу. И ожидать его возвращения в течение недели.

— Кто входит в новый экипаж?

— Неизвестно. Их увозили сразу после приземления. И привозили за три часа до отлета. Они ничего не знают.

— Что говорит майор?

— Майор ссылается на приказ вышестоящего командования.

— Какого?

— Не говорит.

— А если с пристрастием?

— Спрашивал. Костяшки пальцев отбил.

— Молчит?

— Молчит.

— Ладно, в самолет его! Всех в самолет! На месте разберемся.

Пленных втолкали в самолет. Пристегнули наручниками друг к другу и багажным ремням.

— Где пилоты? Где, черт возьми?..

— Пилоты на подходе.

К самолету подрулил «УАЗ» с новым экипажем. И, не останавливаясь, въехал внутрь транспортника. Пилотов провели в кабину.

— Сколько вам надо времени, чтобы войти в курс дела?

— Полчаса.

— Десять минут. Через десять минут вы должны быть готовы к взлету.

Пилоты повернулись к приборам…

— Общий сбор! — приказал командир. — Прикрытию прибыть к самолету через восемь минут…

— Ну что? — спросил Федоров. — Похоже, наша взяла…

— Хочется надеяться.

— Не хочется, а нужно надеяться. И, я думаю, можно надеяться! Груз у нас. «Языки» у нас. Осталось только их развязать.

— В моей бывшей организации это делать умеют.

— Ну тогда я спокоен. За них…

Полковник Зубанов и генерал Федоров переглянулись. И даже попытались улыбнуться. Хотя получились не улыбки, а мрачноватые гримасы.

— Хочется надеяться, что наши языки они развязывать не будут.

— Зачем развязывать то, что не завязано… От ангаров к самолету подъехала машина.

— Все? — спросил командир.

— Кроме прикрытия.

— Что там нового?

— Ничего. Никаких шевелений со стороны противника. Те, что в ангаре, ругаются. Те, что сбежали, — сбежали и никак себя не проявляют.

— Что говорит разведка?

— То же самое. Тишина в окружности двух километров.

— Не нравится мне эта тишина, — заметил полковник Зубанов.

— Чем не нравится? — спросил командир.

— Тем, что мы идем как на параде. Без единого выстрела.

— Что вы хотите? Это же не война. Игра понарошку. Все делают вид, что воюют. А на самом деле ваньку валяют. Потому что никто не убивает. Ни мы их. Ни они нас. Дайте приказ стрелять. И тут же услышите встречные выстрелы. Они не сопротивляются потому, что им ничего не угрожает.

— Потери есть? — спросил генерал Федоров.

— Потери? — переадресовал вопрос командир своим подчиненным.

— Никак нет. У нас потерь нет.

— А у них?

— Несколько легкораненых. Которые оказали сопротивление. Мы их перебинтовали и…

— Хорошо. Выставите дозоры и загружайтесь в самолет.

Три пулеметчика залегли за колеса шасси, разбив стороны горизонта на сектора обстрела.

Шесть минут до старта…

Пилоты запустили двигатели. Пропеллеры завертелись, вхолостую гоняя по бетону ветер. Пулеметчики опасливо шарахнулись от дрогнувших колес.

Четыре минуты…

Тишина. Все та же тишина.

— Я, кажется, начинаю верить в легкие победы, — заметил Зубанов. — В малую кровь на чужой территории.

От ангаров на трофейном грузовике подъехали бойцы прикрытия. Подбежали к командиру. Доложили.

— Противник не обнаружен. Посты сняты…

— В самолет. Все в самолет.

Последними встали с бетона пулеметчики.

На взлетной полосе остались только командир отряда и приданные ему полковник Зубанов и генерал Федоров.

Рев моторов усилился. Пропеллеры завертелись быстрее, гоня мощный поток воздуха, сдувающий с бетона людей.

Улетающие бросили последний взгляд на оставляемое ими поле несостоявшегося, но все-таки выигранного боя. Взлетно-посадочная полоса, аэродром и территория на два километра в окружности были пусты. Помешать им уже никто не мог.

Командир сделал шаг к люку.

— Вы летите? Или следующего подождете? — крикнул он.

— И все же не нравится мне эта тишина, — повторил Зубанов.

— Не нравилась, — поправил генерал.

— Что?..

— В прошлом времени будет — не нравилась. Тебе не нравилась тишина. Раньше, в прошлом времени, не нравилась. В прошлом — потому что нас здесь уже нет!

Генерал подтолкнул полковника к самолету

— Все, полковник. На этот раз мы победили. В настоящем времени победили.

Сегодня!

Сейчас!

Зубанов мотнул головой, словно пытаясь избавиться от неясных предчувствий.

А может, действительно выиграли? Этот последний и потому самый главный бой. Выиграли одним только тем, что выжили. Что не дали себя убить.

Может, действительно это победа?

— Мы сделали их, полковник! Мы их с тобой сделали!..

Рева турбин нескольких десятков низко летящих над лесом боевых вертолетов они не слышали. Не могли слышать, за близким гулом моторов самолета.

К аэродрому Валуево на предельной скорости приближался поднятый по тревоге вертолетный полк.

— Вижу аэродром… Вижу самолет, — доложил командир головного звена вертолетов. — Что нам надлежит делать?

— Зависнуть в ста метрах и приготовиться к атаке. Открывать огонь по моей команде.

— Понял вас. Открывать огонь по команде… Головной вертолет рыскнул вниз, к земле.

— Что это? — спросил полковник.

— Что? О чем ты?..

— Там… Там огни. Много огней…

— Где?

— Смотри вперед…

Туда.

Туда!..

Видишь?

— Вижу.

— Это же… Это… Это вертолеты…

Вертолеты!..

Разом вспыхнули десятки прожекторов. Заметались. Сошлись в ослепительный, тысячесвечовый круг. Уперлись в самолет. В фигурки стоящих возле него людей.

— Это вертолеты!.. Как тогда! Вертолеты!.. — закричал, закрывая глаза, закрывая лицо руками, Зубанов.

— Откуда?.. Откуда они?!

Один из вертолетов снизился и сел. И от него, не спеша, четко отбивая подошвами шаги о бетон взлетно-посадочной полосы, пошел человек.

Один пошел.

К самолету. К двум закрывшим лица ладонями фигурам…

Глава 54

Премьер-министру

Гриф: Лично в руки.

Гриф: Без права передачи.

Гриф: Один экземпляр.

Гриф: Категория хранения 1C.

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА

…Сообщаю, что первый этап операции «Двойной транзит» реализован в соответствии с ранее утвержденным графиком. Создано несколько воздушных, морских и автомобильных транспортных коридоров, обеспечиваемых отечественными и иностранными криминальными структурами. Что гарантирует государство от обвинений в нарушении международных договоров.

…За истекший период по данным каналам в страны, закрытые для экспорта, переправлено свыше 10 тысяч тонн груза известного вам характера. Что позволило получить прибыль в валюте на общую сумму… Позволило укрепить наши позиции в ряде указанных ранее стран. И способствовало рекламе изделия отечественного производства на международном рынке данного вида продукции.

…Рекламаций или иных нареканий от стран-получателей до настоящего момента не поступало…

…В качестве дополнительного прикрытия операции нами организованы в различных регионах страны еще несколько преступных группировок, специализирующихся на расхищении военного имущества. Куда вошли командиры и высшие офицеры перечисленных в приложении частей (с их письменного на то согласия), вступившие с ними в сговор местные криминальные группировки и осуществляющая транзит через территорию своих стран международная мафия. Соответствующая информация отправлена в Интерпол и министерства внутренних дел государств, осуществляющих блокаду известных вам стран. В случае огласки осуществляемых нами мероприятий утечку известного вам груза можно будет списать на криминальный фактор, предоставив соответствующую документацию и организовав несколько показательных судебных процессов с привлечением международных наблюдателей.

…Имевшие место недоработки, выявившиеся в процессе реализации плана «Двойной транзит» и доложенные вам ранее, в настоящий момент устранены. Возможные последствия нивелированы. Транзит известных вам грузов через аэродром Валуево и порт Южный продолжен в прежних объемах по ранее оговоренным адресам…

…Удачная реализация первого этапа операции «Двойной транзит» доказывает возможность транспортировки в страны, закрытые для экспорта, крупнотоннажного груза известного вам характера…

Послесловие

— А ты, дурак, думал!.. Нагородил с три короба!

— Да кто же мог знать, что они все это изначально придумали? Боровицкого на аэродром натравили, чтобы он почву удобрил, продавцов нашел, нужные бумаги оформил. Потом авторитетов на Боровицкого, чтобы от него, как от опасного свидетеля, избавиться. Потом на авторитетов — нас, чтобы для своего груза дорогу расчистить… Кто же мог предполагать, что разборка идет на таком уровне? На уровне первых лиц министерства! Я грешил на округ, на третьих замов… А тут… А тут, оказывается, аэродром скушать большие начальники изволили.

— А мы с тобой ему чуть весь аппетит не перебили.

— Н-да-а… История… Прямо роман какой-то. Авантюрный.

— Если роман, то очень хреновый роман. Халтурный. Не понять, каким местом деланный. Я бы писателя, который такое придумал…

— Я бы тоже… Только, боюсь, не мы — его. Боюсь, они — нас…

Оглавление

.

Часть I

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

Часть II

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44

  Глава 45

  Глава 46

  Глава 47

  Глава 48

  Глава 49

  Глава 50

  Глава 51

  Глава 52

  Глава 53

  Глава 54

Послесловие