«Штормовое предупреждение»

Джону Ноулеру — с дубовыми листьями

Из дневника контр-адмирала ВМФ США Кэри Рива:

«…тогда я понял величайшее из всех таинство — инстинкт человека пожертвовать собой, чтобы другие остались жить. Поэтому храбрость никогда не выходит из моды, и никогда в жизни я не видел ее выраженной лучше, чем в случае с „Дойчланд“. В разгар величайшей войны в истории люди с противоположных сторон оказались способны действовать вместе, разделить риск, стать самими собой в попытке спасти горстку человеческих существ от древнего и неумолимого врага человека — Океана. Я никогда не видел лучше выраженной трагическую ничтожность войны и не чувствовал большей гордости за моих товарищей — людей, чем в это время…»

Баркентина «Дойчланд», 26 августа 1944 г. Одиннадцатый день из Рио-де-Жанейро. На якорной стоянке в Белеме. Начинается жара. Умеренная торговля. Погружен остаток угля. С балластом песка до Рио. Люки задраены, готовы поднять паруса к отплытию. К вечеру дождь.

1

Когда Прагер повернул за угол, гром прогрохотал далеко над морем и молния прочертила небо, на мгновение ярко осветив гавань. Обычная стайка небольших судов и три-четыре прибрежных парохода пришвартованы к главному молу. «Дойчланд» стояла на якоре на главном фарватере, подчеркивая, что она — единственное парусное судно в гавани.

Дождь начался внезапно, теплый и сильный, пропахший гниющими растениями из приречных джунглей. Прагер поднял воротник куртки и, держа под мышкой старый кожаный портфель, заторопился под стеной воды к бару «Огни Лиссабона» в конце рыбного пирса.

Слышались звуки музыки, слабые, но достаточно ясные: медленная грустная самба, вызывающая ощущение ночи. Он поднялся по ступенькам на веранду, снял очки, вытер капли дождя платком, аккуратно водрузил их на место и заглянул внутрь.

Место было пустынно, если не считать бармена и Хельмута Рихтера, боцмана с «Дойчланд», сидевшем в конце бара с бутылкой и бокалом перед ним. Это был крупный тяжеловесный мужчина в штормовке и джинсовом кепи с длинными светлыми волосами и бородой, делавшей взгляд старше его двадцати восьми лет.

Прагер вошел. Бармен, протирающий рюмку, поднял глаза. Прагер проигнорировал и прошел к бару, стряхивая дождь с панамы. Он поставил портфель на пол к ногам.

— Доброй ночи, Хельмут.

Рихтер степенно кивнул и поднял бутылку:

— Глоточек, господин Прагер?

— Наверное, нет.

— Мудрый выбор.

Рихтер наполнил свой бокал:

— Кашаса. Говорят, она портит мозги и печень. Плохая замена доброму шнапсу, но его не видят здесь с тридцать девятого.

— Капитан Бергер здесь?

— Ждет вас на борту.

Прагер снова поднял портфель:

— Тогда нам надо идти. Времени немного. Кто-нибудь спрашивал обо мне?

Прежде чем Рихтер ответил, голос произнес на португальском:

— Сеньор Прагер, приятный сюрприз.

Прагер быстро обернулся, занавеска на маленькой кабинке позади него отодвинулась. Человек, сидевший там с бутылкой вина, был полноват, мятая форма цвета хаки в пятнах пота и разошлась по швам.

Прагер изобразил улыбку:

— Капитан Мендоса, вы когда-нибудь спите?

— Не слишком часто. Что на этот раз, дела или удовольствия?

— Всего понемногу. Вы знаете, положение лиц немецкой национальности в наши дни довольно трудное. Ваше правительство более обычного настаивает на регулярных отчетах.

— Поэтому необходимо, чтобы вы увидели Бергера и его людей лично?

— В первый день последней недели каждого месяца. Ваши люди в Рио очень строги в этих вопросах.

— А добрая сеньора Прагер? Я понял, что вы прилетели вместе.

— У меня несколько дней отпуска, а она не видела эту часть страны. Идеальный повод.

Рихтер выскользнул, не говоря ни слова. Мендоса проводил его взглядом:

— Славный парень — сказал он. — Кем он был? Главным рулевым на подлодке. Оберштойерманн, я правильно произношу?

— Да.

— Выпьете со мной?

Прагер поколебался:

— Только быстро, если вы не против. У меня встреча.

— С Бергером? — Мендоса кивнул бармену, тот безмолвно налил бренди в два бокала. — Когда он отчаливает в Рио? Утром?

— Думаю, да.

Прагер потягивал бренди, понимая, что находится теперь на опасной почве. Ему было пятьдесят пять, помощник консула германского посольства в Рио до августа 1942 года, когда бразильцы, разъяренные торпедированием немецкими подлодками нескольких торговых судов, объявили войну Германии. Не более, чем жест, но это вызвало проблему, что делать с лицами немецкой национальности — в частности, со все возрастающим числом моряков Кригсмарине, оказавшихся на берегах Бразилии.

Прагер, пробывший в стране двадцать лет и принятый в высоких сферах, был оставлен справляться со всем этим. Так как, кроме всего прочего, между Бразилией и Германией лежало пять тысяч миль океана, то не было нужды устраивать дорогие лагеря для интернированных. Бразильское правительство довольствовалось ежемесячными отчетами, которые он представлял о своих гражданах. Пока они где-нибудь работали и ни во что не вмешивались, все были счастливы.

Мендоса сказал:

— Я начальник этой гавани уже два года и большую часть этого времени «Дойчланд» приходила регулярно. Скажем, раз в два месяца.

— Да?

— На судне такого размера обычно есть капитан, помощник, боцман, примерно шесть матросов и кок.

— Верно.

Мендоса задумчиво глотнул немного вина:

— У меня информация, что команда Бергера в этом рейсе что-то около двадцати человек.

Он дружелюбно улыбнулся, но глаза на толстом лице глядели остро. Прагер осторожно сказал:

— В Рио много немецких моряков.

— И каждый день становится все больше. Война, мой друг, для вас идет неважно.

— Бергер, наверное, хочет многим дать работу.

Мендоса счастливо улыбнулся:

— Ну конечно. Это объяснение мне не приходило в голову. Но не буду вас задерживать. Может, найдется время еще глотнуть завтра?

— Надеюсь, да.

Прагер быстро вышел. Рихтер ждал, стоя на веранде. Дождь неослабно молотил по земле.

— Все в порядке? — спросил он.

— Не совсем — ответил Прагер. — Он понял, что что-то происходит. Но может ли он вообразить себе правду? Никто в здравом уме не поверит. — Он хлопнул Рихтера по плечу: — Пошли.

Боцман произнес:

— Я не мог сказать вам в баре, но вас спрашивали.

Позади послышались шаги, Прагер обернулся, и монахиня в тропически-белом облачении выступила на свет. Это была невысокая женщина, чуть более пяти футов, с ясными, безмятежными глазами и спокойным, чистым лицом.

— Сестра Анджела — сказала Рихтер.

— …из сестер милосердия миссии на Рио-Негро. Не надо представления, Хельмут. Сестра Анджела и я — старые знакомые.

Он снял панаму и протянул руку, которую она кротко пожала с неожиданной силой.

— Рад снова увидеть вас, сестра.

— И я рада, господин Прагер. Думаю, вы знаете, почему я здесь.

— О, да, сестра. — Отто Прагер тепло улыбнулся. — Кажется, знаю.

***

Якорная лампа висела на носу «Дойчланд», как требовали морские правила, и ее они увидели первой, когда Рихтер повел шлюпку через гавань. Потом внезапно баркентина оказалась очень близко, мачты и перекладины чернели на фоне неба.

Прагер глядел вверх с явным удовольствием, взбираясь по веревочной лестнице. Это была трехмачтовая баркентина, построенная Хемитом Кемпбеллом в Клайде в 1881 году, и построенная с любовью, пониманием и грацией, с элегантными обводами клиппера и длинными кливерами.

Она провела жизнь в торговле; из Ньюкасла-на-Тайне с пароходным углем в Вальпараисо; с чилийскими шпротами на американское западное побережье; строевой лес в Австралию; шерсть в Британию… бесконечное кольцо, пока паруса не вымерли в обреченной попытке побороть пар; один пользователь за другим и три смены имени, пока, наконец, она не была куплена бразильской фирмой «Братья Майер» — семейством немецкого происхождения, перекрестившим ее в «Дойчланд» и пославшим на прибрежную торговлю. От Рио до Белема и устья Амазонки — судно как раз для таких глубин, при полной загрузке ей хватало восьми футов.

Прагер добрался до палубы и протянул руку сестре Анджеле. Рихтер страховал ее на лестнице. Три матроса у главной мачты смотрели в изумлении, как маленькая монахиня подымалась на борт, один из них поспешил вперед и тоже протянул ей руку.

Она поблагодарила его и Прагер сказал:

— Думаю, будет лучше, если я вначале поговорю с капитаном Бергером один.

— Как считаете лучшим, господин Прагер — сказала она спокойно.

Он повернулся к Рихтеру:

— Отведите добрую сестру в салон и подождите меня возле каюты капитана.

Рихтер и сестра Анджела спустились по трапу, а Прагер прошел на корму к квартердеку. Каюта Бергера была внизу. Он поколебался, потом, собравшись, постучал в дверь и вошел.

Каюта была маленькой, спартанской по обстановке — узкая койка, три шкафа и ничего кроме стола, за которым сидел Бергер, меря линейкой карту, расстеленную перед ним.

Он поднял глаза с видимым облегчением:

— Я начал беспокоиться.

Ему было сорок восемь лет, среднего роста, с хорошими плечами, в жестких темных волосах и бороде просвечивала седина, лицо высушено морем и солнцем.

— Я извиняюсь — сказал Прагер. — В полете из Рио мы попали в тяжелую грозу. Пилот настоял на посадке в Каролине, пока погода не прояснится. Мы были там четыре часа.

Бергер открыл ящик сандалового дерева и предложил черуту.

— Каковы последние военные новости?

— Все плохо. — Прагер сел в кресло напротив и принял огонек. — С пятнадцатого числа этого месяца американские и французские силы высадились на средиземноморском берегу. Два дня назад французские танки вошли в Париж.

Бергер тихо присвистнул:

— Следующая остановка на Рейне.

— Могу представить.

— А потом Германия.

Он встал, подошел к одному из шкафов, открыл его и достал бутылку рома и два бокала.

— Что у русских?

— Красная Армия на границах Восточной Пруссии.

Бергер налил ром в бокалы и подвинул один.

— Вы знаете, Отто, мы, немцы, не защищали землю фатерланда с Наполеона. Это должно оказаться интересным испытанием.

— Бразилия, вероятно, лучшее место, где надо быть следующие год-два — сказал Прагер. — Адские времена, чтобы возвращаться домой.

— Или единственно возможное время — сказал Бергер. — Это зависит от точки зрения. Вы достали бумаги?

Прагер положил портфель на стол:

— Все что надо, и я снова проверил баркентину, которую вы упоминали, когда впервые говорили об этом безумном деле, «Гудрид Андерсен». Она все еще в гавани Готенбурга. Не была в море с первого года войны.

— Превосходно — сказал Бергер. — Тогда поплывем прямо отсюда.

— Вы полностью готовы?

Бергер открыл шкаф, достал спасательный жилет и бросил на стол. На спине стояла трафаретная надпись: «Гудрид Андерсен», Готенбург.

— И это, конечно. — Он показал шведский флаг. — Я думаю, вы согласитесь, что это важнейшая вещь.

Он улыбнулся:

— Все готово, поверьте. Название на борту мы сменим сразу, как выйдем за пределы каботажной зоны.

— А журнал?

— Я уже приготовил фальшивый на имя «Гудрид Андерсен» чтобы предъявить друзьям с противоположной стороны, если мы будем иметь несчастье натолкнуться на них. Настоящий журнал «Дойчланд» я буду вести тайно. Поступать иначе будет неразумно. — Он положил флаг и жилет обратно в шкаф. — Что же я могу сказать вам, старый друг? Без вашей тяжелой работы в прошедшие несколько месяцев, без информации, которую мы получали, без поддельных документов мы не могли бы даже подумать о таком предприятии.

Прагер сказал осторожно:

— Еще одна вещь, Эрих.

— Что?

Прагер поколебался, потом сказал:

— Семь пассажиров.

Бергер резко засмеялся:

— Ты наверное шутишь.

— Нет, я абсолютно серьезен. Ты брал их прежде, не так ли?

— Черт, ты знаешь, что да. В голосе Бергера было нечто похожее на гнев. — Я могу разместить восемь пассажиров. Две каюты по обе стороны салона, по две койки в каждой. Но я должен заметить, что полная команда на судне состоит из десяти человек, включая меня. А сейчас нас двадцать два, как тебе хорошо известно. Семь пассажиров означает, что дополнительная команда должна спать где придется. Невозможная ситуация.

— Но у вас только балласт — сказал Прагер. — Груза нет, и, конечно, настоящие пассажиры только усилят вашу легенду.

— Кто эти пассажиры?

— Немцы, которые хотят домой, как и твои люди. — Прагер глубоко вздохнул и продолжал. — Ну ладно, надо начать с худшего. Это монахини. Сестры милосердия с миссии на Негро. Я навещал их регулярно в последние два года, как всех других немцев в моем списке. Каждые три месяца необходимо продлить специальное разрешение властей — а туда так трудно попасть.

Бергер смотрел на него в изумление:

— Ради бога, Отто, я вышел из ума или ты?

Прагер молча встал и открыл дверь каюты. Рихтер стоял снаружи, куря сигарету. Прагер кивнул и боцман умчался.

— Что теперь? — требовательно спросил Бергер.

— Я взял одну из них с собой. Другие ждут на берегу. По крайней мере выслушай, что она скажет.

— Ты, наверное, потерял голову. Это единственно мыслимое объяснение.

Раздался стук в дверь. Прагер открыл и вошла сестра Анджела. Он сказал:

— Сестра, я рад познакомить вас с фрегаттен-капитаном Эрихом Бергером. Эрих, это сестра Анджела из ордена Малых Сестер Милосердия.

— Добрый вечер, капитан — сказала она.

Бергер мгновение смотрел вниз на крошечную монахиню, потом схватил Прагера за руку и, вытащив его под дождь, закрыл дверь каюты.

— Что, черт побери, я должен делать? Что мне сказать?

— Ты капитан — сказал ему Прагер. — Ты принимаешь решения и никто другой, по крайней мере, я всегда так думал. Я подожду вас здесь.

Он подошел к вантам левого борта. Бергер тихо выругался, поколебался и затем вошел.

Она стояла у стола, склонившись над хронометром в ящике под стеклянной крышкой. Она подняла глаза:

— Красиво, капитан. Очень красиво. Что это?

— Морской инструмент для небесных измерений, сестра, вместе с секстантом. Если я могу засечь позицию солнца, луны и звезд, то смогу узнать свою точную позицию на земной поверхности — конечно с доброй помощью таблиц.

Она повернулась к столу:

— Карта британского адмиралтейства. Почему?

— Потому что они лучшие — сказал Бергер, почему-то чувствуя себя невероятно беспомощным.

— Понимаю.

Она продолжала тем же спокойным голосом:

— Вы возьмете нас с собой?

— Послушайте, сестра, — сказал он. — Присядьте и позвольте мне объяснить. Он положил сверху другую карту. — Мы должны пройти рядом с Внешними Гебридами в Шотландии, кладбищем для парусников, особенно в плохую погоду, которая обычно держится там шесть дней из семи. И если мы останемся живы, то будет еще Оркнейский пролив, путь в Норвегию, а потом через Каттегат в Киль — добавил он с тяжелой иронией. — Пять тысяч миль, это все.

— И как долго мы будем плыть?

Он обнаружил, что отвечает:

— Невозможно сказать. Сорок, может быть, пятьдесят дней. Слишком многое зависит от погоды.

— Это кажется умеренным, особенно при наших обстоятельствах.

Бергер сказал:

— Скажите, когда вы впервые ехали сюда, как проходило ваше плавание?

— На пассажирском лайнере — Бремен. Это было как раз перед войной.

— Прекрасное судно. Комфортабельные каюты, горячая и холодная вода. Еда, как в отеле первого класса. Стюарды, чтобы помочь и поднести.

— Что именно вы хотите сказать, капитан?

— Что на этом судне жизнь будет совершенно иной. Плохая еда, тесные помещения. Ведро уборной, опустошаемое ежедневно. Только соленая вода для умывания. И буря — а настоящая буря под парусами может быть страшным испытанием. В плохую погоду не будет сухого местечка от киля до клотика. Вы когда-нибудь укладывались на койку с влажным одеялом, когда сильный шторм пытается оторвать доски палубы над вашей головой? — Он сложил карту и твердо сказал — Я извиняюсь. Не вижу смысла продолжать эту дискуссию.

Она кивнула задумчиво:

— Расскажите мне еще кое-что. Как случилось, что германский морской офицер командует бразильским торговым судном?

— Я был капитаном вспомогательного судна подводного флота «Эссен» замаскированного под американское топливное судно «Джордж Грант». В нашем третьем плавание в Южной Атлантике нас торпедировала британская подлодка, которая не обманулась камуфляжем. Ирония в том, что я попытаюсь провести «Дойчланд» сходным образом, как шведское судно.

— А как вам удалось достичь Бразилии?

— Был подобран португальским торговым судном и передан бразильским властям, когда мы прибыли в Рио. Бразильцы выпускают под честное слово тех из нас, кто может найти работу. Братья Майер, владельцы «Дойчланд» и прибрежные торговцы, — бразильские граждане немецкого происхождения. Они помогли многим из нас. Мы плавали из Рио в Белем и обратно раз в месяц с обычным грузом.

— И вы отплатите им, украв их судно?

— Это ваша точка зрения. Я лишь надеюсь, что они простят меня, когда узнают факты. У нас действительно нет другого шанса.

— Почему?

— Бразильцы начинают играть все более активную роль в войне. В прошлом месяце они послали войска в Италию. Думаю, для нас дела здесь могут пойти намного труднее.

— А другая причина?

— Вы думаете, у меня есть другая?

Она ждала, сложив руки и не говоря ни слова. Бергер пожал плечами, открыл ящик стола и достал бумажник. Он вынул фотографию и передал ей. Она была сильно измята и полита соленой водой, но улыбки на лицах трех маленьких девочек были еще видны.

— Ваши дети?

— Снято в сорок первом. Хайди слева, теперь ей уже десять. Еве восемь и Эльзе будет шесть в октябре.

— А их мать?

— Погибла при бомбардировке Гамбурга три месяца назад.

Она машинально перекрестилась:

— Что случилось с детьми?

— Господин Прагер узнал через наше посольство в Аргентине. Моя мать увезла их в Баварию.

— Благодарите Господа за его безмерную милость.

— Надо ли? — Лицо Бергера побледнело. — Германия гибнет, сестра, это дело лишь нескольких месяцев. Можете представить, как будет плохо? А моя мать — старая женщина. Если что-нибудь случится с ней… — Дрожь пробежала по его лицу и он тяжело облокотился на стол. — Я хочу быть с ними, потому что именно там я нужен, а не здесь, на краю мира, так далеко, что сомневаешься, идет ли война.

— И на что вы пойдете ради этого?

— На все, включая тысячи миль океана под полным господством британского и американского флота на залатанном паруснике, который не терял из вида землю более двадцати лет. Старая лохань, не бывшая в ремонте дольше, чем я могу вспомнить. Невозможное путешествие.

— Которое господин Рихтер, ваш боцман, очевидно хочет совершить.

— Хельмут — это особый случай. Прекраснейший моряк из тех, кого я знаю. У него бесценный опыт под парусами. Служил юнгой на финском паруснике, перевозившем чилийские нитраты. Для вас это ничего не значит, но для любого моряка…

— Но господин Прагер говорил, что еще двадцать человек вашей команды хотят совершить это, так называемое невозможное путешествие.

— У большинства из них причины похожи на мои. Я могу припомнить по меньшей мере семьдесят человек в Рио, которые были бы рады залезть в наши башмаки. Они тянули жребий на последние десять мест в немецком баре в гавани Рио две недели назад. — Он покачал головой — Они хотят домой, сестра, понимаете? И для этого, говоря вашими словами, они готовы на все.

— А я и мои спутницы не таковы? У нас тоже есть семьи, капитан, и они тоже дороги для нас. Более того, в том, что предстоит, дома мы нужнее всего.

Бергер встал, глядя на нее, потом покачал головой:

— Нет. В любом случае уже поздно. Вам нужны шведские паспорта, это существенная часть плана. Прагер устроил их для всех нас.

Она встала, открыла дверь каюты и позвала:

— Господин Прагер!

Он вынырнул из дождя:

— Что?

— Мой паспорт пожалуйста. Могу я получить его сейчас?

Прагер открыл портфель. Он поискал внутри, потом достал паспорт и положил на стол перед Бергером. Бергер нахмурился:

— Шведский.

Он открыл его и с фотографии на него смотрела сестра Анджела. Он поднял глаза:

— Не будете ли вы так любезны подождать снаружи, сестра. Я немного поговорю со своим добрым другом.

Она помедлила, коротко взглянула на Прагера и вышла.

Прагер сказал:

— Послушай, Эрих, позволь мне объяснить.

Бергер держал паспорт:

— Не та штука, которую можно состряпать за двадцать четыре часа, так что ты должен знать об этом достаточно давно. Почему, черт побери, ты мне не сказал?

— Потому что знал, что твоя реакция будет именно такой.

— Так ты думал придержать, пока мне будет слишком поздно сказать нет? Но ты совершил ошибку. Я так не играю. И что с той миссией, где они работали? Она так вдруг стала ненужной?

— Бразильский департамент внутренних дел изменил свою политику относительно индейцев в этом районе: их хотят переселить и привезти белых фермеров. Из-за этого, миссию в любом случае закроют.

— Их орден призван к больничному служению, не так ли? Конечно, найдутся другие отдушины для проявления их талантов.

— Но они тоже немки, Эрих. Представляешь, как пойдут дела, когда первые бразильские раненые начнут поступать из Италии?

Повисла долгая пауза. Бергер взял шведский паспорт, открыл и снова рассмотрел фото:

— Похоже, она сулит мне беду. Она добивалась своего всегда.

— Чепуха — сказал Прагер. — Я очень давно знаю ее семью. Добрый прусский род. Отец был пехотным генералом. В восемнадцатом она работала сестрой милосердия на Западном фронте.

Бергер не смог скрыть удивления:

— Суровая биография для Малой Сестры Милосердия. Что же не сложилось? Какой-нибудь скандал?

— Совсем нет. Был молодой человек, кажется, летчик.

— … одним прекрасным утром не вернувшийся домой, так что она нашла утешение в совершении добрых дел. — Бергер покачал головой — Звучит, как очень скверная пьеса.

— Ты все понял неверно, Эрих. Я слышал версию, он заставил ее думать, что погиб. У нее была депрессия, почти стоившая ей жизни и, едва она оправилась, как встретила его гуляющего по Унтер-ден-Линден с другой девушкой под руку.

Бергер поднял руки:

— Ни слова больше. Я понимаю, когда побит. Приведи ее.

Прагер быстро подошел к двери и открыл ее. Она стояла снаружи, разговаривая с боцманом.

Бергер сказал:

— Вы победили, сестра. Скажите Рихтеру, чтобы он отвез вас на берег, забрать ваших подруг. Будьте здесь к двум ночи, в это время мы отплываем, и если вас не будет, мы уйдем без вас.

— Благослови вас Бог, капитан.

— Думаю, сейчас он достаточно занят и без меня.

Когда она двинулась к двери, он добавил:

— Еще одно. Попытайтесь не ставить в известность команду до того, как появитесь.

— Они будут волноваться из-за нашего присутствия?

— Весьма вероятно. Моряки по природе суеверны. Среди всего прочего, отплытие в пятницу предрекает беду. То же самое — иметь пассажиром любого священника. Мы, разумеется, привлечем все несчастья мира с семью монахинями среди нас.

— Пятью, капитан. Только пятью — сказала она и вышла.

Бергер нахмурился и повернулся к Прагеру:

— Ты сказал, семь пассажиров.

— Именно так.

Прагер порылся в портфеле, выудил еще два шведских паспорта и положил на стол.

— Один для Гертруды и один для меня. Она тоже ждет на берегу с нашим багажом, в который, я хочу добавить, входит беспроволочный передатчик, что ты просил достать.

Бергер смотрел на него в остолбенении:

— Ты с женой? — хрипло сказал он. — Великий боже, Отто, тебе шестьдесят пять на днях. А что ты скажешь своим хозяевам в Берлине?

— Из того, что я знаю, следует, что русские, похоже, будут там раньше меня, так что это не имеет особого значения.

Прагер вежливо улыбнулся:

— Видишь ли, Эрих, мы тоже хотим домой.

***

Когда незадолго до двух ночи Бергер вышел на квартердек, дождь лил сильнее, чем прежде. Вся команда собралась ниже на палубе; бледные лица и клеенчатые плащи поблескивали в тусклом свете палубных огней.

Он ухватился за поручень, наклонился вперед и заговорил тихим голосом:

— Я не хочу много говорить. Вы все знаете наши шансы. Это дьявольски трудное плавание, я не хочу притворяться, но если вы будете выполнять, что я говорю, мы сделаем это вместе — вы, я и старая «Дойчланд».

Среди них возникло шевеление, не более того, и он продолжал, со слабой иронией в голосе:

— Еще одна вещь. Как многие из вас заметили, у нас есть пассажиры. Господин Прагер, ранее помощник консула в нашем посольстве в Рио, его жена, и пять монахинь из миссии на Рио-Негро.

Он помолчал. Они ждали под шелест дождя.

— Монахини — сказал он, — но все-таки женщины, а это долгое путешествие, так позвольте мне сказать прямо. Я лично застрелю любого, кто зайдет за черту, и потом внесу запись в журнал. — Он выпрямился — Теперь все по местам.

Когда он повернулся от поручня, из темноты выступил его помощник. Лейтенант-дур-зев Йоханн Штурм, высокий белокурый молодой человек из Миндела в Вестфалии, отпраздновал свой двадцатый день рождения лишь три дня назад. Подобно Рихтеру он был подводником и служил на подлодке вторым вахтенным офицером.

— Все под контролем, господин Штурм? — спросил Бергер тихим голосом.

— Думаю, да, капитан. — Голос Штурма был на удивление спокойным. — Радиоприемник, привезенный господином Прагером из Рио, я спрятал в своей каюте, как вы приказали. Боюсь, что он не очень хорош, капитан. В лучшем случае, ограниченный радиус действия.

— Лучше чем ничего — сказал Бергер. — А пассажиры? Они тоже надежно спрятаны?

— О да, капитан. — В голосе юноши был оттенок смеха. — Думаю, так можно сказать.

Белая фигура появилась из темноты и превратилась в сестру Анджелу. Бергер тяжело вздохнул и сказал тихим, опасным голосом:

— А что теперь, Штурм?

Сестра Анджела весело сказала:

— Мы отплываем, капитан? Ничего, если я посмотрю?

Бергер беспомощно посмотрел на нее, дождь капал с козырька фуражки, потом повернулся к Штурму и сказал:

— Поднимите только спанкер и внешний кливер, Штурм, и отцепите якорную цепь.

Штурм повторил приказ и возник внезапный шквал активности. Один матрос закрыл люк. Четверо других живо взобрались на больярд и медленно подняли спанкер. Через мгновение раздался дробный звук якорной цепи, скользящей по палубе, потом тяжелый всплеск.

Рихтер был у штурвала, однако некоторое время ничего заметного не происходило. Тогда сестра Анджела, взглянув вверх, увидела сквозь просвет в занавесе дождя, как кливер перемещается среди звезд.

— Мы движемся, капитан! Мы движемся! — закричала она взбудоражено, как ребенок.

— Вижу — ответил Бергер. — А теперь, будьте добры сойти вниз.

Она неохотно пошла, а он вздохнул и повернулся к боцману:

— Следите за ходом, Рихтер. Баркентина в вашем распоряжении.

Рихтер повел судно к выходу из гавани. Несомая водой, как едва движущийся бледный призрак, она оставляла слабый фосфоресцирующей след.

***

Пятнадцать минут спустя, когда капитан Мендоса играл в вист в своей кабинке в «Огнях Лиссабона» с молодой дамой из заведения напротив, к нему ввалился человек, посланный следить за рыбным пирсом.

— В чем дело? — мягко поинтересовался Мендоса.

— «Дойчланд», сеньор капитан — прошептал стражник. — Она ушла.

— В самом деле. — Мендоса положил карты на стол лицом вниз и встал. — Последи за ней, Хосе — позвал он бармена.

Он взял фуражку, плащ и вышел.

Когда он дошел до конца рыбного пирса, дождь полил пуще прежнего, темной непроницаемой стеной. Он прикурил сигарету в ладонях и уставился в ночь.

— Вы сообщите властям, сеньор? — поинтересовался стражник.

Мендоса пожал плечами.

— Что тут сообщать? Несомненно, капитан Бергер захотел выйти пораньше для возвращения в Рио, где он будет через восемь дней, хотя бывает, что он опаздывает на неделю — погода в это время года не сильно предсказуема. Времени достаточно для любого официального расследования, если оно потребуется.

Стражник недоверчиво посмотрел на него, потом закивал головой:

— Как скажете, сеньор капитан.

Он ушел, а Мендоса смотрел через реку на устье Амазонки и море. Сколько до Германии? Почти пять тысяч миль через океан, безнадежно взятый в тиски американскими и британскими кораблями. И на чем? На трехмачтовой баркентине, далеко оставившей свой возраст расцвета.

— Дураки — сказал он мягко. — Бедные, глупые, великолепные дураки. И он повернулся и пошел под дождем по рыбному пирсу.

Баркентина «Дойчланд». 9 сентября 1944 года. Широта 25°01N, долгота 30°46W. Четырнадцать дней из Белема. Ветер NW 6-8 баллов. Протянули лаг и нашли, что делаем двенадцать узлов. В последние двадцать четыре часа мы прошли двести двадцать восемь миль. Фрау Прагер все еще на койке из-за морской болезни, грызущей ее с Белема. Ее возрастающая слабость заставляет нас тревожиться о последствиях. Сильный дождь к вечеру.

2

Утренний прогноз погоды для морской зоны Гебрид был далек от прекрасных обещаний: ветры 5-6 баллов с дождевыми шквалами. У северо-западного побережья острова Скай было то же самое, гнусно-тяжелые темные тучи, набухшие дождем и сливающиеся с горизонтом.

За исключением одинокой морской птицы, единственным живым существом в этом запустение была моторная канонерка, идущая на юго-запад к Барра, звезды и полосы ее флага были единственным всплеском цвета в это серое утро.

Восход начинался в шесть-пятнадцать, но в девять-тридцать видимость была еще настолько плоха, что королевские ВВС оставались на земле. Никого на борту канонерки нельзя было обвинить за то, что был поздно замечен одинокий Юнкерс-88С, зашедший на малой высоте над морем со стороны кормы. Первые взрывы пушечных снарядов подняли высоко в небо фонтаны воды в десяти-пятнадцати ярдах от левого борта. Когда самолет накренился на второй заход, 8-мм пулемет, бьющий с хвоста самолета, выпустил длинную очередь, разрезавшую палубу на корме рядом с рулевой рубкой.

Харри Джего, пытавшийся на своей койке внизу урвать часочек сна, пробудился в одно мгновение и бросился к трапу. Когда он выскочил на палубу, орудийная команда уже бежала к 20-мм спаренной зенитной пушке. Джего влетел в железной сидение, сжав руками спусковые рукоятки.

Когда Юнкерс вынырнул из дождя во второй раз, над палубой внезапно взвился тяжелый черный дым. Джего открыл огонь, вражеский пулемет пробивал дыры в палубе перед ним.

Юнкерс делал свои виражи на скорости около четырехсот миль в час. Джего поворачивал за ним пушку, зная, что Джонсон с мостика под ним работает пулеметом Браунинга. Но все было без толку, Юнкерс свернул влево сквозь вспухающие шары черного дыма и скрылся в сторону рассвета.

Джего немного посидел на месте, сжимая рукоятки. Потом слез с сидения и повернулся к старшему матросу Харви Гулду, ответственному за зенитное орудие.

— Вы на пять секунд опоздали, вы и ваши парни.

Орудийная команда смущенно зашевелилась.

— Больше не случиться, лейтенант — сказал Гулд.

— Присмотрите за этим. — Джего вытащил из кармана рубашки мятую пачку сигарет и сунул одну в рот. — Пережить Соломоновы острова, день-Д и паршивые флотилии катеров в Английском канале — будет глупостью умереть на Гебридах.

***

Пилот Юнкерса, капитан Хорст Неккер, записал в журнал точное время атаки: 09:35. Небольшая операция типа «удар и беги» была проведена только для того, чтобы оживить во всех других отношениях скучный рутинный патруль, особенно для пилота, который весной этого года, во время возобновления ночных налетов на Лондон, был задействован в элитной разведывательной эскадрильи «Кампфгруппа 1/KG66» с таким успехом, который принес ему Рыцарский Крест всего два месяца назад.

Определенным понижением был перевод в базирующуюся в Тронхейме подразделение KG40, специализирующееся в обнаружении судов и разведке погоды, хотя Ю-88С, который ему дали, был, без сомнения, прекрасный самолет, способный на максимальную скорость в четыреста миль в час.

В то утро у его миссии была другая цель: обнаружить следы конвоя, должного на этой неделе уйти из Ливерпуля в Россию, хотя точный день отплытия был неизвестен. Он пересек Шотландию на тридцати тысячах футов, чтобы потратить даром пару часов к западу от Внешних Гебрид.

Обнаружение канонерки было чистой случайностью, следствием импульсивного желания снизиться, чтобы увидеть, где нижняя граница облаков. А раз цель обнаружена, искушение слишком велико, чтобы ее упустить.

Когда после второй атаки он свечой поднимался в небо, штурман Руди Хюбнер возбужденно засмеялся:

— Кажется, мы достали ее, господин капитан. Масса дыма.

— Как думаешь, Кранц? — позвал Неккер хвостового стрелка.

— Да они чуть не подстрелили меня, господин капитан — ответил Кранц. — Внизу знают свое дело, и это вовсе не томми. Когда мы зашли вторично, я видел звезды и полосы. Наверное, мой братец Эрнст — добавил он мрачно. — Он в американских ВМС. Я вам уже говорил?

Радист Шмидт засмеялся:

— В первый раз над Лондоном, когда загорелся левый мотор, а потом ты говорил это по меньшей мере еще в пятидесяти семи случаях. Думаю, по крайней мере у одного члена вашей семьи есть мозги.

Хюбнер не обратил на это внимания:

— Похоже, господин капитан? — спросил он.

Неккер хотел сказать нет, потом увидел надежду в глазах юноши и изменил намерение:

— Да, похоже. Теперь убираемся отсюда.

***

Когда Джего поднялся на мостик, Янсена не было и следа. Он наклонился над Браунингом и посмотрел вниз. Дым почти рассеялся и Гулд ногами выбрасывал выгоревшие дымовушки за перила в море. Возле поручней правого борта за зениткой палуба превратилась в кошмар, однако остальное выглядело не слишком плохо.

Янсен позади поднялся по трапу. Он был высоким, тяжеловесным мужчиной и, несмотря на косматую черную бороду, вязаную шапочку и выцветшую штормовку без знаков различия, был главным старшиной. Перед войной преподаватель моральной философии в Гарварде, по выходным фанатичный яхтсмен, он решительно отбивал каждую попытку поднять его до офицерского звания.

— Одинокий волк, лейтенант.

— Вы правы — сказал Джего. — Ю-88 на Гебридах.

— Судя по скорости, одна из последних моделей райхсмаршала.

— Какого черта он здесь делает?

— Понимаю, лейтенант — сказал успокаивающе Янсен. — Похоже, в наши дни ни на кого нельзя положиться. Кстати, я уже проверил внизу. Поверхностные повреждения. Пострадавших нет.

— Спасибо — сказал Джего. — А с дымовушками было быстро придумано.

Он обнаружил, что его правая рука слегка дрожит, и вытянул ее:

— Посмотрите-ка. Разве я не жаловался вчера, что единственное, с чем мы здесь воюем, это погода?

— Ну, знаете, лейтенант, что по этому поводу говорил Хайдеггер?

— Нет, Янсен, не знаю, надеюсь, вы расскажите.

— Он доказывал, что для подлинной жизни необходимо непрестанное противостояние смерти.

Джего терпеливо сказал:

— Именно этим я занимаюсь уже два года, и вы тоже, обычно в ярде позади меня. При таких обстоятельствах я скажу, что вам надо сделать с Хайдеггером, Янсен. Положите его туда, где у бабушки болит. И попробуйте наскрести немного кофе, пока я проверю курс.

— Как соблаговолит лейтенант.

Джего вошел в рубку и свалился в кресло перед картой. За штурвалом стоял Петерсен, моряк с десятилетним довоенным опытом торгового плавания, включая два похода в Антарктику на китобоях.

— Вы в порядке? — обратился Джего.

— Прекрасно, лейтенант.

Джего достал карту британского адмиралтейства 1796 года. Южный Юист, Барра и россыпь островов пониже, их цель — Фада — на южном конце цепи.

Дверь пинком открылась, вошел Янсен с кружкой кофе и поставил ее на стол.

— Какое гнусное место — сказал Джего, хлопнув карту. — Магнитные аномалии обозначены по всей области.

— Ну, это полезно — сказал Янсен. — Нужная штука, когда вы работаете над курсом в дрянную погоду.

— Острова к югу от Юиста — это кладбище — продолжал Джего. — Где ни посмотри — на проклятой карте написано «Тяжелые Рифы» или «Опасные Воды». Одно рисковое место за другим.

Янсен развязал желтый клеенчатый кисет, вытащил трубку и начал набивать ее, опершись на дверь.

— Я поговорил с рыбаками в Маллейге перед тем, как мы вышли. Они рассказали, что иногда погода здесь так плоха, что Фада отрезана неделями.

— Самая плохая погода в мире — там, где начинают движение атлантические штормы — сказал Джего. — Только бог знает, на что это похоже зимой.

— Тогда какого дьявола адмирал Рив ищет в таком месте?

— Спроси, что полегче. Я вообще не знал, что он здесь, пока в Маллейге не приказали захватить для него сообщение и вручить лично. Последний раз я слышал о нем в день-Д. Он был заместителем начальника военно-морской разведки и вышел в плавание на норвежском эсминце «Свеннер» который был потоплен тремя торпедными катерами типа «Меве». Потерял правый глаз, говорят, что его левая рука годится только для виду.

— Дьявольский человек — сказал Янсен. — Он покинул Коррехидор уже после того, как ушел Макартур. Шел под парусом на люгере около шестисот миль до Качаяна и улетел на одном из последних самолетов. Как я помню, он тонул на эсминце под Мидуэем, был поднят на борт «Йорктауна» — и снова оказался в воде.

— Пунктуально, Янсен. Ваш энтузиазм налицо, а я думал, это невозможно, когда дело касается медных касок.

— Но мы говорим не об обычном адмирале, лейтенант. Он редактировал превосходную историю флотского оружия и, наверное, лучшую из напечатанных биографий Джона Пола Джонса. Великий боже, сэр, этот человек действительно умеет читать и писать.

Янсен приложил спичку к чашечке трубки и добавил уголком рта:

— Совершенно невероятные знания для морского офицере, как лейтенант, наверное, согласится первым?

— Янсен — сказал Джего. — Вали к дьяволу отсюда.

Янсен удалился, а Джего повернулся и обнаружил широкую улыбку Петерсена.

— Ты тоже шагай! Я возьму управление!

— Конечно, лейтенант!

Петерсен вышел и Джего потянулся за другой сигаретой. Пальцы перестали дрожать. Когда корабль поднимался но очередной волне, дождь брызгал в окно, и с удивлением он осознал, что наслаждается, несмотря на ноющую спину и постоянную усталость, которая, должно быть, длиться уже годы.

Харри Джего было двадцать пять, но выглядел он на десять лет старше, даже в хороший день, чему бы вряд ли удивился тот, кто заглянул в его военный послужной список.

Он бросил Йейл в марте 1941 года, чтобы вступить во флот, и был направлен на торпедный катер, входивший во вторую эскадру во время компании на Соломоновых островах. Битва за Гуадалканал длилась шесть месяцев. Джего вошел в нее хрустящим, чистеньким девятнадцатилетним энсином, а вышел младшим лейтенантом с Военно-морским крестом, потеряв два судна.

Потом вторую эскадру переформировали и направили в Англию по настоятельному требованию Штаба Стратегических Сил для высадки американских агентов на французское побережье и вывоза их оттуда. Джего снова выжил, на этот раз в Английском Канале, в непрестанной битве лоб в лоб с немецкими катерами возле Шербура. Он выжил даже в день-Д в аду Омаха-Бич.

Наконец, его везение кончилось 28 июня, когда катера атаковали конвой американских десантных сил, ждавший в заливе Лайм приказа пересечь Английский Канал. Джего пришел из Портсмута с сообщениями и оказался лицом к лицу с шестью лучшими кораблями, которых смогло найти Кригсмарине. В незабываемой десятиминутной стычке он потопил одно, повредил другое вражеское судно, потерял пять человек команды и закончил бой в воде с шрапнелью в левом бедре и правой щекой, разъятой до кости.

Когда в августе он, наконец, вышел из госпиталя, ему дали всех, кто остался от старой команды — девять человек, и новую работу: отдых, в котором он сильно нуждался, исполняя роль почтальона на Гебридах между различными американскими и британскими станциями погоды и другими такими же организациями на островах, плавая на довоенном корабле, гордости королевских ВМС, который начинал рассыпаться на куски, когда пытался превысить скорость в двенадцать узлов. Кто-то из прежних владельцев под перилами мостика написал название: «Мертвая Точка», что можно было понимать по-разному.

— Всего на месяц-другой — сказал Джего командир эскадры. — Смотрите, как на отпуск. Я имею в виду, что там ничего не может случиться, Харри.

Джего вопреки себе улыбнулся и, когда шквал дождя ударил в окно, прибавил скорость. Штурвал дергался в руках. Море теперь было его жизнью, едой и питьем, важнее любой женщины. Все это подарили ему перипетии войны, но война не будет длиться вечно.

Он тихо произнес:

— Что, к черту, я стану делать, когда все кончится?

***

Были дни, когда контр-адмирал Кэри Рив определенно думал, что жизнь кончена. Дни, когда вакуум существования казался невыносимым, а остров, который он любил с глубокой и неколебимой страстью, — тюрьмой.

В такие моменты он обычно шел в любимое место, на холм, называющийся по-гэльски «Дан Бунде» — «Желтый Форт», стоящий над Телеграфной бухтой на юго-западной оконечности Фады, названной так в свою очередь после бесплодной попытки установить в начале века станцию Маркони. Бухта лежала на дне кольца скал в четыреста футов высотой; полоска белого песка уходила в серую воду; почти в трех тысячах миль к западу был Лабрадор и ничего посередине.

Тропинка вниз была не для слабонервных, проходя зигзагами по гранитным скалам, заляпанным птичьим пометом; морские птицы орали, кружась громадными облаками: бритвоклювы, шаги, чайки, водорезы повсюду. Некоторое время он угрюмо смотрел на все своим единственным глазом, потом повернулся взглянуть на остров.

Земля ступенями снижалась к юго-западу. По ту сторону Телеграфной бухты лежала Южная бухточка и стояла спасательная станция, лодочный сарай, причал, дом Мердока Маклеода и больше ничего. Слева от него — весь остальной остров. Россыпь формочек, в большинстве заброшенных, торфяное болото, овцы, пасущиеся на редком дерне, все пересечено двойной линией узкоколейки, идущей на северо-запад к Мэри-тауну.

Рив вынул из кармана старую медную подзорную трубу и навел на спасательную станцию. Никакого признака жизни. Мердок, наверное, трудится над своей проклятой лодкой, и чайник, должно быть, тихо парит на каминной конфорке над горящим торфом, а кружка горячего чая щедро сдобрена нелегальным виски собственной Мердока выгонки и в такое утро не будет надолго забыта.

Адмирал засунул трубу в карман и пошел вниз по склону. Дождь висел над островом, словно серый занавес.

***

Когда он вошел в лодочный ангар через маленькую заднюю дверь, Мердока не было и следа. Моторная спасательная лодка «Мораг Синклер» типа Уотсон в сорок один фут длиной стояла в своей тележке в начале слипа. Раскрашенная в бело-голубой цвет, она была аккуратна и красива, каждым квадратным дюймом доказывая заботу, которую расточал на нее Мердок. Рив с явным удовольствием провел рукой по борту.

Позади со шквалом дождя открылась дверь и голос с мягким шотландским выговором произнес:

— Я был в амбаре, собирал торф.

Рив повернулся, увидев в дверях Мердока, и в то же мгновение огромная ирландская овчарка протиснулась за ним и понеслась к адмиралу.

Его руки сомкнулись на имбирной морде зверя.

— Рори, старый дьявол. Следовало догадаться. — Он поднял глаза на Мердока. — Миссис Синклер искала его утром. Потерялся вчера ночью.

— Я хотел позже сам привести его — сказал Мердок. — Вы здоровы, адмирал?

Ему было семьдесят: необъятного размера, в высоких ботинках и гернсейском свитере, глаза — вода на сером камне, лицо изборождено морщинами и сформировано жизнью на море.

— Мердок — сказал адмирал Рив. — Вам никогда не приходило на ум, что жизнь — это история, рассказанная идиотом, полная шума и ярости и совсем ничего не значащая.

— Утро такое? — Мердок стряхнул с рук торф и достал кисет с табаком. — Хотите чаю, адмирал? — справился он с тяжеловесной горской вежливостью.

— И чуть-чуть добавки? — с надеждой предположил Рив.

— Уисгебеата? — спросил Мердок по-гэльски. — Вода жизни? Почему бы и нет, в самом деле, если, как мне кажется, жизнь сегодня утром требует этого. — Он степенно улыбнулся. — Я освобожусь через десять минут. Вам хватит времени прогуляться по берегу с собакой, чтобы сдуло паутину.

***

Вход в бухточку был мальстремом белой пены, волны бились о входные рифы с громовым ревом, вздымая брызги на сотню футов в воздух.

Рив с трудом шагал по следам овчарки по краю воды, раздумывая о Мердоке Маклеоде. Тридцать два года боцманом на спасателе с Фады, легенда своего времени, за что старым королем Георгом он был удостоен Ордена Британской Империи и получил пять серебряных и две золотые медали от Союза Спасателей за храбрость в морских спасательных операциях. Он ушел в отставку в 1938 году, когда его сын Дональд занял его место боцмана, и вернулся через год, когда Дональда призвали на срочную службу в Королевский Военно-Морской Резерв. Замечательный человек по любым стандартам.

Овчарка яростно залаяла. Рив посмотрел вдоль большой песчаной отмели, называемой «Траиг Моире» — «Отмель Мэри». В двадцати ярдах лицом вниз в желтом спасательном жилете на берегу лежал человек, волны одна за другой перекатывались через него.

Адмирал подбежал, припал на колено и перевернул человека с трудом, потому что его левая рука была теперь совершенно бесполезна. Он был совсем мертвым — мальчик лет восемнадцати-девятнадцати в грубом комбинезоне, глаза закрыты как во сне, светлые волосы слиплись, никаких знаков различия.

Рив начал обыскивать тело. Кожаный бумажник в левом нагрудном кармане. Когда он открыл его, подбежал Мердок и припал рядом на колено.

— Посмотрим, что вы нашли.

Он тронул бледное лицо тыльной частью ладони.

— Сколько? — спросил Рив.

— Десять-двенадцать часов, не больше. Кто он?

— Судя по комбинезону, с немецкой подлодки.

Рив открыл бумажник и исследовал содержимое. Там было фото молодой девушки, пара писем и паспорт, столь размокший в морской воде, что начал распадаться на части, когда он очень осторожно открыл его.

— Маленький мальчик, вот и все — сказал Мердок. — У них нет никого, кроме школьников?

— Наверное, в людях теперь нехватка, как и у нас — ответил Рив. — Его зовут Ханс Бляйхродт и он отпраздновал свой восемнадцатый день рождения в отпуске в Брунсвике три недели назад. Он был функгефрайтером, то есть телеграфистом, на U-743. — Он положил документы в бумажник. — Если она затонула ночью, до конца недели мы можем получить еще несколько таких посланий.

— Наверное, вы правы.

Мердок нагнулся и со спокойной силой, не перестававшей изумлять Рива, поднял тело на плечо.

— Теперь лучше отнести его в Мэри-таун, адмирал.

Рив кивнул:

— Да, мой дом подойдет. Миссис Синклер сможет осмотреть его и выписать свидетельство о смерти. Мы похороним его завтра.

— Мне кажется, кирха лучше.

— Не уверен, что это хорошая идея — сказал Рив. — В этой войне от врага в море погибло одиннадцать человек с острова. Мне кажется, их родственники не станут радоваться, увидев мертвого немца, лежащего в месте их богослужений.

Глаза старика сверкнули:

— И вы с ними согласны?

— Нет — торопливо сказал Рив. — Не втягивайте меня. Положите мальчика, где хотите. Вряд ли его это станет беспокоить.

— Это беспокоит бога — твердо сказал Мердок. В голосе не было порицания, несмотря на то, что, как проповедник-мирянин, утвержденный шотландской церковью, он был ближе всех на острове к обязанностям священника.

С этой оконечности Фады дороги не было, в ней не было необходимости, но в течении двух бесплодных лет, когда существовала станция Маркони, телеграфная компания проложила линию узкоколейки. Члены команда спасательного судна, в основном рыбаки из Мэри-тауна, ездили по ней в чрезвычайных ситуациях на дрезине, качая ее руками или прилаживая парус, когда ветер был попутным.

Сегодня он и был таким и Мердок с адмиралом двигались по берегу на добрых пяти узлах, треугольный кусок брезента вздувался пузырем с одной стороны. Мертвый мальчик лежал в центре дрезины, рядом сидел Рори.

Две мили, три, колея начала спускаться, ветер пробил дыру в завесе дождя, открыв Мэри-таун в паре миль на северо-западной оконечности острова: россыпь гранитных домов, несколько улиц, спускающихся к гавани. Полдюжины рыбачьих суденышек болтались на якорях с подветренной стороны волнолома.

Мердок стоял, держа руку на мачте и осматривая море:

— Хотите взглянуть, адмирал? Какое-то судно заходит в гавань и хотя не могу поклясться, но на нем звезды и полосы. Наверное, старею.

Рив из карманы достал трубу и мигом навел.

— Вы чертовски правы — сказал он, когда в окуляр впрыгнула «Мертвая Точка» с Харри Джего на мостике.

Когда он совал трубу в карман, его руки дрожали от возбуждения:

— Знаете, Мердок, возможно сегодня для меня все перевернется.

***

Когда корабль встал у причальной стенки, на верхушке мола под зонтиком сидела за мольбертом женщина. Ей было слегка за сорок, спокойные голубые глаза на крепком, приятном лице. Она была в вязаной шапочке, старой морской офицерской шинели с нашивками капитана первого ранга и в брюках.

Она встала, подошла к краю мола, держа зонтик, и улыбнулась:

— Привет, Америка. Какие-то перемены.

Джего быстро направился по трапу на мол:

— Харри Джего, мэм.

— Джин Синклер. — Она протянула руку — Я здесь бейлиф, лейтенант, и если я что-нибудь могу сделать…

— Бейлиф? — спросил озадаченно Джего.

— Вы называете его магистратом.

Джего улыбнулся:

— Понимаю. Значит, вы представляете здесь закон.

— Я также коронер и начальник порта. Это маленький остров. Мы делаем все, что можем.

— У меня сообщение для контр-адмирала Рива, мэм. Не знаете, где его можно найти?

Она улыбнулась:

— У нас на островах говорят: позови дьявола и он выпрыгнет у тебя за спиной.

Джего быстро обернулся и получил небольшой шок. Когда он получал из рук Нимитца в Перле Военно-морской крест, адмирал Рив стоял рядом на платформе в блестящей полной форме с тремя рядами нашивок и медалей. Даже намека на это не осталось в спешащем к нему невысоком смуглом человеке с черной повязкой на глазу, в старой штормовке и морских башмаках. Только когда он заговорил, Джего окончательно узнал его.

— Вы ищите меня, лейтенант?

— Адмирал Рив? — Джего щелкнул каблуками и отсалютовал. — Сэр, я доставил Вам сообщение. Вручено мне офицером королевских ВМС в штабе в Маллейге. Если хотите, можете взойти на борт.

— Проведите меня, лейтенант — нетерпеливо сказал адмирал, потом запнулся и повернулся к Джин Синклер. — Я нашел Рори. Он был с Мердоком на спасательной станции.

Ее глаза ожили и слабая улыбка появилась на губах:

— Что же, Кэри, я подумала, что вы совсем игнорируете меня.

Он мрачно сказал:

— Я нашел кое-что на Траиг Моире. Тело на берегу. Немецкий парень с подлодки.

Ее улыбка растаяла:

— Где он теперь?

— Я оставил его в церкви с Мердоком.

— Мне лучше пойти туда. По дороге прихвачу пару женщин. Парня похоронят прилично.

— Я присоединюсь позже.

Она быстро направилась прочь, зонтик трещал под сильным дождем.

— Настоящая леди, — заметил Джего.

Адмирал кивнул:

— Именно так. Кстати, ей принадлежит весь этот чертов остров. Достался от отца. Он был здесь чем-то вроде феодала.

— Откуда эта морская шинель, сэр? — спросил Джего, когда они спускались по трапу.

— От мужа. Потонул с «Принцем Уэльским» в сорок первом. Он тоже был Синклер, как и она. Второй кузен, кажется. — Он засмеялся. — Старый обычай на острове — сохранять фамилию семьи.

Команда собралась на палубе и когда адмирал перешагнул поручни, Янсен дудкой приветствовал его на борту. Рив изумленно оглядел его и спросил Джего:

— Откуда он взялся? С банановоза?

— Главный старшина Янсен, сэр — слабо сказал Джего.

Рив изучил Янсена, оглядев штормовку, косматую бороду и вязаную шапочку. Он повернулся с содроганием:

— С меня достаточно. Не хотите ли просто отдать мне сообщение?

— Следуйте за мной, адмирал.

Джего шел впереди по трапу в свою каюту. Он вытащил портфель из-под матраца, открыл его и достал пухлый коричневый пакет, запечатанный сургучными печатями. Рив взял его и тут раздался стук в дверь и вошел Янсен с подносом.

— Кофе, джентльмены?

Рив подавил импульс вскрыть пакет и сказал Джего, принимая чашечку:

— Как идет война?

— Могильщики работают лихо, адмирал — ответил Янсен.

Рив зачарованно смотрел на него:

— Главный старшина, говорите?

— Лучший, сэр — смело сказал Джего.

— Можно спросить, где вы его нашли?

— Гарвард, сэр — вежливо сказал Янсен и удалился.

Рив сказал с изумлением:

— Он не шутит?

— Боюсь, что нет, адмирал.

— Не удивительно, что войну не кончат к рождеству.

Рив присел на край койки, разорвал пакет и вынул два конверта. Вначале он открыл меньший. Внутри было фото и письмо, которое он быстро прочитал с улыбкой на лице. Он передал фото Джего.

— Джанет, моя племянница. Она врач в госпитале Гая в Лондоне. С сорокового. Работает под бомбами.

У нее был серьезный, ровный взгляд, высокие скулы, чуть широковатый рот. Что-то в ее выражении проняло Джего. Он неохотно вернул фотографию:

— Очень мила, сэр.

— Ну, это явное преуменьшение.

Рив открыл второй конверт и нетерпеливо начал читать содержащееся в нем письмо. Постепенно улыбка сошла с его лица, глаза потемнели, рот застыл.

— Плохие новости, сэр?

— Это, сынок, полностью зависит от точки зрения. Командиры склонны думать, что война может идти без меня. То есть, говоря любимую фразу наших британских союзников, я сделал свой кусок.

Джего открыл шкаф позади него, достал бутылку скотча и бокал, который вручил адмиралу:

— Большинство моих знакомых могли бы сильно поспорить на этот счет, сэр.

Он налил в бокал щедрую порцию виски. Рив сказал:

— Что-нибудь другое было бы серьезным нарушением правил, лейтенант. — Он нахмурился — Кстати, как вас зовут?

— Джего, сэр. Харри Джего.

Рив отхлебнул виски:

— Что у вас за служба здесь? Это старое корыто выглядит, словно осталось с Крымской войны.

— Весьма возможно, сэр. Гордость Королевских ВМС. Мы играем в почтальонов, как видите. Кажется, они думают, что эта работа большего не стоит.

— Чем вы занимались прежде?

— Торпедные катера, сэр. Вторая эскадра, работали в Канале.

— Джего? — сказал Рив и его лицо оживилось — Вы потеряли судно в заливе Лайм.

— Думаю, так можно сказать, сэр.

Рив улыбнулся и протянул руку:

— Приятно видеть вас, сынок. А эти ребята наверху? Они из той вашей команды?

— Кто остался.

— Ну, раз я здесь, можете показать мне этот хлев.

И Джего провел его от киля, до клотика. Они закончили в рубке, где нашли Янсена над столом с картами.

— И куда вы отсюда? — спросил Рив.

— Следующая остановка — станция погоды на юго-западной оконечности Харриса, адмирал. Я как раз прокладываю курс.

— Покажите.

Янсен провел пальцем от Саунда в Атлантику и Рив сказал:

— Осторожнее здесь, особенно если видимость ухудшается. Здесь, в трех милях к северо-западу.

Он показал на карте:

— Вашингтон-риф! Звучание не напоминает родину?

— А, вероятно, не должно? — спросил Джего.

— Смертельная западня. Точка наибольшего риска судоходству на всем западном побережье Шотландии. На этих скалах четыреста лет назад ушли в ад два галеона Испанской Армады. Они до сих пор дробят суда на куски. Одна из главных причин, что здесь на Фаде есть спасатель.

— Может, нам лучше идти на север через Литтл-Минч, сэр?

Рив улыбнулся:

— Я знаю — разгар войны, лейтенант, но это все что у нас есть.

Янсен торжественно сказал:

— Пока на войну смотрят, как на нечто безнравственное, в ней всегда будет очарование. Все, что кажется вульгарным, теряет в популярности. Оскар Уайлд сказал это, сэр — произнес он.

— Великий боже, верни мне рассудок. — Рив покачал головой и повернулся к Джего — Позвольте мне покинуть эту развалину, пока я совсем не сошел с катушек.

— Еще одно, сэр. Вы знаете мистера Мердока Маклеода?

— Он боцман на спасателе и мой добрый друг. Почему вы спрашиваете?

Джего расстегнул карман рубашки и вынул оранжевый конверт.

— Командир королевских ВМС в Маллейге попросил меня доставить ему эту телеграмму; сейчас на острове нет ни телефона, ни телеграфа, как я понимаю.

— Это верно, — сказал Рив. — Кабель разорвало в шторм в прошлом месяце и его еще не починили. В самом деле, сейчас единственная связь острова с внешним миром — это мое личное радио.

Он потянул руку за конвертом, который был открыт.

— Из Адмиралтейства, сэр.

— Плохие новости?

— У него сын, сэр, лейтенант Дональд Маклеод.

— Верно. Командир вооруженного траулера в эскорте конвоев в Северном море на восточном побережье. Ньюкасл — Лондон.

— Торпедирован вчера у Хамбери со всей командой.

Рив заговорил шепотом:

— Никто не спасся? Вы уверены?

— Боюсь, что нет, адмирал.

Рив, казалось, старел на его глазах:

— Они, очевидно, не сказали вам еще одно, лейтенант; хотя Дональд Маклеод был командиром траулера, в команде было еще четыре человека с острова.

Он вернул конверт Джего:

— Чем быстрее мы кончим с этим, тем лучше.

***

Церковь Святого Мунго была крошечным, исхлестанным погодой зданием с квадратной башенкой, построенным из блоков тяжелого гранита на склоне холма над городом.

Рив, Джего и Фрэнк Янсен вошли через ворота, прошли по тропинке через церковный дворик, усеянный надгробиями, к западному приделу. Рив открыл массивную дубовую дверь и вошел.

В крошечной часовенке сбоку от алтаря на козлах лежал в гробу мертвый мальчик. Две пожилые женщины убирали тело, Мердок и Джин Синклер стояли рядом, говоря приглушенными голосами. Они повернулись и посмотрели на открывшуюся дверь. Держа фуражки в руках, трое мужчин подошли ближе. Они помолчали, потом Рив протянул Джин Синклер оранжевый конверт.

— Я думаю, вам следует это прочесть.

Она взяла конверт, достала телеграмму. Ее лицо побледнело, она молчала. Интуитивно Рив понял, что она заново переживает собственную трагедию. Она повернулась к Мердоку, но адмирал быстро шагнул вперед, оттеснив ее.

Мердок сказал тихо:

— Кажется, у вас для меня плохие новости, Кэри Рив.

— Судно Дональда торпедировано вчера у Хамбери — сказал Рив. — Затонуло со всей командой.

Дрожь прошла по всему телу старика. Он зашатался, потом глубоко вздохнул и выпрямился:

— Божья воля.

Две женщины, прибирающие тело, подошли ближе к ним; их лица застыли в ужасе. Как знал Рив, они сейчас потеряли мужа и брата. Мердок вернулся назад и стоял, смотря на немецкого мальчика, смертельно бледное лицо которого было мирным.

Он наклонился и тронул его ледяную руку:

— Бедный парень — сказал он. — Бедный мальчик!

Его плечи поникли и он тихо заплакал.

Баркентина «Дойчланд», 12 сентября 1944 года. Широта 26°.11N, долгота 30°26W. Ветер NW 2-3 балла. Облачно. Видимость плохая. Сильный шквал прошлой ночью во время средней вахты, разорван кливер.

3

Где-то в пятистах милях к югу от Азоров Эрих Бергер сидел за столом в каюте, заполняя личный дневник:

«…наше общее продвижение, конечно, гораздо лучше, чем я мог надеяться, и все же пассажиры находят путешествие исключительно скучным. Большую часть времени плохая погода держит их внизу; световые люки текут и в кают-компании постоянно сыро.

Потеря цыплят и двух молочных коз, все смыты за борт сильным шквалом через три дня после выхода из Белема, имела неблагоприятный эффект на нашу диету, хотя снова это наиболее заметно по монахиням. Фрау Прагер остается моей главной заботой и ее состояние, как я могу судить, продолжает ухудшаться.

На случай встречи с вражеским судном мы подготовились насколько возможно. «Дойчланд» теперь стала «Гудрид Андерсен» до последней детали, включая библиотеку шведских книг в моей каюте. План компании при высадке в любое время, прост. Лишние сверх нормального в команде люди спрячутся под полом трюма. Затея проста, но их легко найти, немного порыскав, однако, у нас нет другого выбора.

«Дойчланд» ведет себя так хорошо, насколько это возможно в Атлантике, хотя не проходит и дня, чтобы шквалы не разрывали паруса, а сегодня утром мистер Штурм доложил о двадцати дюймах воды под полом трюма. Однако, это еще не причина для паники. Мы все становимся старше, а «Дойчланд» старше большинства из нас…»

Все судно пьяно накренилось и Бергера выбросило из кресла, когда каюта покачнулась. Он вкарабкался на ноги, открыл дверь и выбежал на палубу.

«Дойчланд» ныряла в бурном море, вся палуба в шипящей пене. Лейтенант Штурм и старший матрос Кнут с обоих сторон вцепились в штурвал и боролись изо всех сил, чтобы удержать его.

Высоко над палубой главный гафель свободно бился на ветру. Шум был ужасен и раздавался даже в реве ветра, верхушка мачты дергалась туда-сюда, как прутик. Как будто парус лопнул только что. Но Рихтер был уже на снастях, море перекатывалось через него, когда он дергал за линь, чтобы погасить парус.

Бергер бегом присоединился к нему, поскользнулся и закатился к люку, когда очередная большая волна прошла по палубе, но сразу оказался на ногах и добавил свой вес к линю вместе с Рихтером.

Парус упал и «Дойчланд» заметно выпрямилась, барабанные звуки стихли. Рихтер прокричал:

— Мне лучше подняться туда и привязать новый линь.

Бергер перекричал ветер:

— В такую погоду вам не продержаться на гафеле и пяти минут. Надо подождать, пока ветер не стихнет.

— Но парус разорвет на куски.

— Гаснет его немного поддержит. Я за ним присмотрю.

Бергер прыгнул в снасти и начал карабкаться, ощущая, как ветер трется о него, как живое существо. Поднявшись на пятнадцать футов он остановился и посмотрел вниз, Рихтер был прямо под ним.

***

В кают-компании было на фут воды, море разбило световые люки и вливалось в них. Сестра Анджела ходила из каюты в каюту, делая все что можно и успокаивая растревоженных спутниц.

Когда она зашла к Прагерам, то нашла старика на коленях перед койкой жены. Фрау Прагер была смертельно бледной, глаза закрыты, жизнь чуть теплилась в ней.

— Что такое? — тревожно спросил Отто Прагер.

Она не ответила и пощупала пульс жены. Он еще бился, но нерегулярно. Прагер дернул ее за рукав:

— Что происходит?

— Я посмотрю — спокойно ответила она. — Оставайтесь с женой.

Она вышла на палубу. «Дойчланд» шла на север, все косые паруса тянули хорошо, реи скрипели, когда судно ныряло в волны. Штурм и Кнут все еще были за штурвалом. Молодой лейтенант что-то крикнул ей, но слова унес ветер.

Она подошла к вантам левого борта, ветер рвал ее черное одеяние, и подняла глаза на раздутые паруса. Небо было однородно серым, мир оживлялся лишь звуками судна, тысячью скрипов и стонов. Вдруг в сотне футов наверху она увидела Бергера и Рихтера, качавшихся взад и вперед на конце реи и закрепляющих парус.

Кажется, это было самое невероятное зрелище в ее жизни, и ее охватило чувство огромного возбуждения. Море плеснулось через поручни тяжелым зеленым занавесом, окатив ее всю и заставив скользить по палубе на локтях и коленях.

Она уцепилась за бульверк и попыталась подняться. Бергер спрыгнул перед ней с вантов и схватил ее за руки.

— Чертова дура! — заорал он. — Почему вы не остались внизу?

Он бегом повлек ее через палубу в свою каюту, прежде чем она смогла ответить. Сестра Анджела без сил упала в кресло за столом, а Бергер захлопнул дверь и оперся об нее.

— Что, черт побери, прикажете мне делать с вами?

— Простите — сказала она. — Внизу началась паника. Я просто хотела узнать, что происходит.

Он взял с койки полотенце и перебросил ей:

— Разошелся линь и разорвался парус. Он мог переломить топ-мачту, словно спичку, но Рихтер оказался проворнее. — Он открыл шкаф и достал бутылку. — Глоточек, сестра? Конечно, в чисто медицинских целях. Боюсь, что могу предложить только ром.

— Спасибо, нет. — Бергер налил себе хорошую дозу, а она вытерла лицо и с любопытством смотрела на него. — Невероятно, как вы работали там, наверху. Вы и господин Рихтер, так высоко в такую погоду.

— Ничего особенного, — спокойно ответил он, — для того, кто зарифлял главный парус на клиппере, идущем в шторм под всеми парусами у мыса Горн.

Она медленно кивнула:

— Скажите, вы еще думаете, что нам не везет? Нам гарантирован встречный ветер, вы так говорили в первую встречу. И все же мы далеко продвинулись, вы не согласны?

— Да, мы хорошо использовали время, — согласился Бергер. — Хотя каждый день понемногу баркентина разваливается под нами на кусочки.

— Вы говорите о «Дойчланд», словно она — живое существо, словно у неё свое собственное бытие.

— Не стану спорить. Хотя предполагаю, что ваша церковь поспорила бы. У судна не один голос, а множество. Можно слышать, как они перекликаются друг с другом, особенно по ночам.

— Ветер в оснастке? — Что-то в ее голосе было похоже на усмешку.

— Есть и другие объяснения. Старожилы говорят, что духи разбившихся до смерти матросов остаются на судне.

— И вы верите?

— В Кригсмарине такая вера обязательна! — Он иронически улыбнулся. — Представьте, сколько теней населяют эту старую леди. Когда в следующий раз что-то проскользнет мимо вас в темноте на трапе, будете знать, что это. Тогда вас будут охранять Отец наш и две святые Марии.

Ее щеки залила краска, но прежде чем она ответила, распахнулась дверь и появилась сестра Эльза.

— Сестра, быстрее, пожалуйста. Кажется, фрау Прагер хуже.

Сестра Анджела вскочила на ноги и помчалась. Бергер закрыл за ней дверь, подобрал отброшенное полотенце и вытер лицо. Странно, как ей удавалось выявить в нем самое худшее. Постоянный источник раздражения, но вероятно, просто потому, что они слишком долго находятся вместе в замкнутом пространстве. И все же…

***

Большую часть дня корабль Его величества «Гардиан» подводная лодка класса "Т" британского Флота Метрополии на пути в Тринидад со спецзаданием, шла в погруженном состоянии, но в 16-00 поднялась на поверхность.

Вибрация дизелей разбудила ее капитана, лейтенант-коммандера Джорджа Харви. Мгновение он лежал на койке, уставившись на стальную переборку, ощущая привкус во рту, запахи подлодки, потом зеленая занавеска отодвинулась и старшина Сваллоу вошел с чаем в обколотой эмалированной кружке.

— Только что всплыли, сэр. Чай плохой, но по крайней мере в нем был настоящий сахар, а это уже кое-что.

— Что снаружи?

— Облачно. Ветер северо-западный. Два-три балла. Видимость плохая, сэр. Легкий туман, мелкий дождь.

— Как всегда, лаконично, боцман — сказал Харви.

— Прошу прощения, сэр?

— Ничего. Просто передайте мистеру Иджу, что я присоединюсь к нему на мостике через пять минут.

— Да, сэр.

Сваллоу удалился, Харви, зевая, опустил ноги на пол. Потом подошел к столику, привинченному к переборке, открыл боевой журнал «Гардиан» и холодным, точным морским языком начал записывать события очередного дня.

***

На мостике стояли трое: вахтенный офицер суб-лейтенант Идж, сигнальщик и впередсмотрящий. Море было на удивление тихим, нет обычного швыряния и качки, которые подлодка часто испытывала, плывя на поверхности в плохую погоду.

Идж основательно наслаждался. Дождь освежал лицо, соленый воздух вызывал в легких ощущение чистоты и сладости, после многих часов, проведенных внизу.

Сваллоу поднялся по трапу с кружкой чая в руке.

— Вам, однако, нравится сырая погода, сэр. Капитан присоединится к вам на мостике через пять минут.

— Прекрасный вид — радостно сказал Идж. — Плохо, что не о чем докладывать.

Сваллоу открыл рот отвечать, но вдруг его глаза расширились и на лице появилось выражение недоверчивого изумления.

— Боже всемогущий — сказал он, — я в это не верю.

В тот же миг впередсмотрящий закричал, указывая, и Идж, обернувшись, увидел трехмачтовую баркентину под всеми парусами, появившуюся из полосы тумана в четверти мили по левому борту.

***

На борту «Дойчланд» паники не возникло, ибо план действий в таких обстоятельствах был опробован много раз и каждый в точности знал, что делать.

Бергер был на квартердеке, Штурм и Рихтер рядом у поручней. Боцман держал сигнальную лампу. Капитан заговорил, не опуская бинокля:

— Британская подлодка класса "Т".

— Вот оно? — спросил Штурм. — Все кончилось?

— Похоже.

Расчет пушки на «Гардиан» облепил боевую рубку и занял места. Несколько мгновений продолжалась значительная активность, потом замигала сигнальная лампа.

— Остановитесь или открою огонь — сказал Рихтер.

— Весьма четко. Ответ: как нейтральное судно подчиняюсь, но протестую.

В руках боцмана затарахтела шторка сигнальной лампы. Мгновение спустя пришел ответ:

— Намереваюсь взойти на борт. Остановитесь.

Бергер опустил бинокль:

— Прекрасно, джентльмены. Действуйте, если хотите. Спустить все паруса, Штурм. Рихтер, проверьте команду в трюмах, а я займусь пассажирами.

Возник шквал активности, когда Штурм пролаял приказ палубной вахте. Рихтер быстро спустился по трапу на квартердек. Бергер последовал за ним, направляясь в кают-компанию.

Когда он вошел, четверо монахинь сидели вокруг стола слушая, как сестра Лотта читает библию.

— Где сестра Анджела? — спросил Бергер.

Сестра Лотта прервалась:

— С фрау Прагер.

Дверь каюты консула открылась и появился Прагер. Он выглядел изможденным, обессилевшим, и так похудел с первой ночи в Белеме, что тропический льняной костюм казался на размер больше.

— Как дела — спросил Бергер.

— Плохо — сказал Прагер. — Она слабеет с часу на час.

— Прошу прощения — сказал Бергер, обращаясь ко всем. — Британская подлодка находится на поверхности в четверти мили по левому борту и приближается. Они хотят высадиться на борт.

Сестра Кэт быстро перекрестилась, сестра Анджела вышла из каюты Прагеров, сжимая эмалированное ведро, белый передник был влажным.

Бергер обратился к ней:

— Вы слышали?

— Да.

— У нас плохая ночь, сестра, чертовски плохая. Вы понимаете?

— Прекрасно, капитан, — ее лицо побледнело, но глаза сверкали. — Мы не хотим, чтобы вы утонули.

Бергер взял швабру, оперся о переборку, выпрямился и несколько раз ткнул в световой люк. Осколки дождем посыпались на стол, монахини с криком отпрянули.

Он бросил швабру в угол.

— Проследите за этим — сказал он и вышел из кают-компании.

Наступила мертвая тишина, монахини выжидательно уставились на сестру Анджелу. Внезапным движением она подняла ведро и выплеснула его содержимое на пол. Сразу поднялась всепроникающая вонь рвоты, сестра Бригитта отвернулась, прижав руки ко рту.

— Прекрасно — сказала сестра Анджела. — Теперь ты, Лотта, ступай в уборную и принеси ведро помоев. Я хочу, чтобы здесь было так, чтобы томми убрались из кают-компании через две минуты.

Она совершенно изменилась, голос стал четким, резким, почти командирским.

— Остальные, устройте ужасный беспорядок в каютах. Намочите постели морской водой.

Прагер дернул ее за рукав:

— Что со мной, сестра? Что я должен делать?

— Господин Прагер — ответила она, — преклоните колени у постели жены — и молитесь.

***

Пока «Гардиан» подплывала, Харви пристально наблюдал в бинокль активность на палубе «Дойчланд».

Позади по трапу поднялся Идж.

— Я проверил регистр Ллойда, сэр. Кажется, с ней все в порядке. «Гудрид Андерсен» трехмачтовая баркентина, зарегистрирована в Готенбурге.

— Но какого черта она делает здесь?

Харви нахмурился, пытаясь найти наилучший способ справиться с ситуацией. Его первый офицер Грегсон лежал на койке с поломанной левой лодыжкой. При таких обстоятельствах покидать «Гардиан» самому, даже временно, было немыслимым. Что заставляло послать в патрульный досмотр, в его первый досмотр, Иджа, девятнадцатилетнего мальчика, — далеко не идеальный выбор.

С другой стороны, имелся Сваллоу. Его глаза коротко встретились с глазами старшины. Не было сказано ни слова, но он знал, что боцман прекрасно прочел его мысли.

— Скажите, боцман, кто-нибудь на борту говорит по-шведски?

— Не могу знать, сэр.

— Надо надеяться, что они достаточно владеют английским, чтобы понять нас. Группу досмотра возглавит лейтенант Идж. Подберите ему пару хороших матросов — только с ручным оружием. Мне кажется, вы тоже можете участвовать в операции.

— Да, сэр.

Сваллоу повернулся и прокричал команду, открылся передний люк и вывалилась резиновая лодка. Идж спустился с мостика и через несколько мгновений появился на корпусе лодки, застегивая пояс, с которого свисал револьвер Веблей в кобуре. Он был возбужден и не скрывал этого.

— Думаете, он справится? — спросил Харви.

— Верю, сэр.

— Хорошо. Внимательно просмотрите судовые бумаги и личные документы каждого на борту.

— На что специально обратить внимание, сэр?

— Ни на что — ответил Харви. — Последний раз немцы использовали парусное судно как надводный рейдер в 1917, если я правильно помню морскую историю, но времена изменились. Нет, мы имеем право лишь проверить ее документы, но я с любопытством погляжу на род ее занятий. Отправляйтесь.

***

Штурм ждал у поручней пока пристанет лодка. Идж первым взобрался по веревочному трапу, за ним матрос и Сваллоу с автоматом Томпсона. Другой матрос остался в лодке. Бергера не было видно.

Штурм, прекрасно говоривший по-английски, указал на флаг, развевающийся на верхушке мачты:

— Я протестую, сэр. Как видите, это шведское судно.

— Как хорошо, что вы говорите по-английски — с явным облегчением сказал Идж. — Лейтенант Филипп Идж с подводной лодки «Гардиан» Его величества короля Британии. Вы — капитан судна?

— Нет, я — Ларсен, первый помощник. Капитан Нильсен в своей каюте готовит для вас судовые бумаги. Боюсь, дела несколько неприятны. У нас была тяжелая ночь. Чуть не перевернулись, когда в среднюю вахту ударил шквал. Мы получили определенные повреждения.

Идж обратился к Сваллоу:

— Управляйтесь здесь, боцман, а я поговорю с капитаном.

— Не надо ли взглянуть вниз? — предложил Сваллоу.

Идж повернулся посмотреть на расчет орудия «Гардиан» на пулемет Браунинга в рубке позади Харви.

— Почему бы и нет? — сказал он и пошел за Штурмом к квартердеку.

Молодой немец открыл дверь в каюту капитана и вежливо отступил в сторону. Идж помедлил на пороге, осмысливая открывшийся перед ним кавардак. Иллюминатор разбит, ковер на полу намок, все усыпано книгами и личными вещами.

Бергер встал из-за стола с суровым лицом, судовой журнал и другие документы лежали перед ним.

— Боюсь, капитан Нильсен не говорит по-английски, поэтому я буду переводчиком.

Это заявление было весьма далеко от истины в том, что касалось английского, хотя, если поскромничать, было похоже на правду.

— Капитану — добавил Штурм, — не нравится насильственная высадка на нейтральное судно для проверки ее законного бизнеса.

— Извините — сказал Идж, заметно смущенный суровым выражением лица Бергера, — боюсь, мне придется настаивать на проверке судовых документов и журнала, а также заявления о грузе.

Бергер отвернулся, словно в ярости. Штурм сказал:

— Но у нас нет груза, лейтенант, только пассажиры.

Он взял со стола судовой журнал, намокший в морской воде, со слипшимися страницами.

— Наверное, вам надо посмотреть журнал? Здесь вы найдете и все относящиеся к делу документы.

Идж принял журнал, сел в кресло Бергера и попытался разделить первые две пропитанные водой страницы, которые моментально разорвались в его руках. В это самое мгновение Рихтер и одиннадцать других членов команды, спрятавшиеся вместе с ним в подтрюмном пространстве, лежали на полу, покрытом несколькими дюймами вонючей воды, прислушиваясь к тяжелым шагам Сваллоу над их головами.

***

Идж вышел из каюты через пятнадцать минут, проверив по возможности тщательно подборку документов и держа в руках шведские паспорта, необходимые для инспекции.

Сваллоу появился из кают-компании, выглядя нехорошо. Идж спросил:

— Все пассажиры внизу, боцман?

— Да, сэр. — Сваллоу начал быстро и глубоко дышать соленым воздухом — Пять монахинь, сэр, и старый джентльмен с женой — она выглядит не слишком здоровой.

Идж направился ко входу в кают-компанию и Сваллоу торопливо сказал:

— Не хочу надоедать, сэр. Но если это обязательно надо. Очевидно, прошлой ночью в шторм у них было гадкое время. Они все еще убираются.

Идж помедлил, повернулся бросить взгляд на Штурма, сзади которого сердито смотрел Бергер, потом направился вниз.

Запах был ужасным, зловоние человеческих экскрементов и рвоты выворачивало желудок. Первое, что он увидел в кавардаке салона, были четыре монахини на коленях в грязи с ведрами и швабрами, скребущие пол. Идж поднес платок ко рту, когда сестра Анджела появилась из дверей каюты Прагеров.

— Чем могу помочь? — спросила она на хорошем английском.

— Извините, что потревожил, мэм. Я обязан это сделать, понимаете? — Он протянул паспорта — Международные правила во время войны. У меня полномочия проверить список пассажиров.

Он взглянул за нее на Прагера, коленопреклоненного перед женой. Ее лицо было смертельно бледным, блестело от пота, она дышала с невероятным трудом.

— Кто эта леди и джентльмен? — Он начал перебирать паспорта.

— Господин Тернстрем с женой. Как вы видите, она очень больна.

Прагер повернулся взглянуть на него, страдание на его лице было абсолютно неподдельным, и Идж непроизвольно сделал шаг назад. Лотта выбрала именно этот момент для приступа тошноты, корчась на полу, как животное. Этого оказалось достаточно.

Идж торопливо отвернулся, оттолкнул Штурма и через кают-компанию выбежал на палубу. Наклонившись над перилами правого борта, он глубоко дышал. Сзади подошел Сваллоу.

— Вы в порядке, сэр?

— Боже, какая чумная дыра. Эти женщины — они пройдут сквозь ад. — Он взял себя в руки — Вы хорошо проверили трюмы, боцман?

— Пусто, как в свистке, сэр. Только балласт песка.

Идж повернулся к Штурму, стоявшему выжидая, с Бергером в двух шагах позади.

— Я не понимаю.

— Мы много месяцев работали на каботажной торговле в Бразилии — объяснил Штурм. — Теперь решили вернуться домой. Как можете представить, никто не согласился на риск доверить нам груз.

— А пассажиры?

— Добрые сестры более года были на мели в Бразилии. Мы оказались первым шведским судном, покидающем страну. Они благодарны любой представившейся возможности.

— А пожилая леди? — спросил Идж. — Госпожа Тернстрем. Она плохо выглядит.

— И хочет повидаться с семьей, пока еще есть время.

Штурм горько улыбнулся:

— Война для нас, нейтралов, многое сделала трудным, особенно когда надо перебраться с одного места на другое.

Идж принял решение и вернул паспорта:

— Вам они еще потребуются. Мои извинения капитану. Я должен согласовать решение с моим капитанам, но не вижу причин, по которым вам не будет позволено продолжить плавание.

Он прошел к выкидному трапу и остановился:

— Эти леди, там, внизу…

— Все будет прекрасно, лейтенант. Мы скоро все приведем в форму.

— Мы можем сделать для вас что-нибудь еще?

Штурм улыбнулся:

— Принесите новость о конце войны. Как идут дела?

— Несомненно в нашу пользу — ответил Идж. — Хотя, кажется, в Европе слегка медлят. Не думаю, что, после всего, мы увидим Берлин до рождества. Немцы в Нидерландах сражаются, как черти.

Он быстро спустился по трапу, за ним последовали Сваллоу и матрос, и они отчалили.

— Ну как, боцман? — спросил он, когда отошли подальше.

— Я понял одно, сэр. Никогда я не стану жаловаться на условия службы в подводном флоте.

***

Бергер на квартердеке курил сигару и ждал. Штурм стоял рядом.

— Как думаете, господин капитан? — спросил Штурм. — Сработало?

В этот момент замигала сигнальная лампа на мостика «Гардиан».

— Можете следовать — прочел Бергер. — Счастливого плавания и удачи.

Он повернулся к Штурму, лицо прояснилось:

— Моя бабушка с материнской стороны была англичанка, я говорил вам когда-нибудь?

— Нет.

Бергер швырнул сигару за борт:

— Судно в вашем распоряжении, господин Штурм. Начинайте двигаться, как можно скорее.

— Слушаюсь.

Штурм повернулся, громко отдавая команды матросам внизу, а Бергер сошел на палубу. Он встал у входа в кают-компанию, чувствуя вонь, снизу на него глядело бледное лицо сестры Анджелы.

— Сработало? — тихо спросила она.

— Когда у вас будет время, напомните мне, чтобы я сказал, какая вы замечательная женщина, сестра.

— В подходящий момент обязательно, капитан. Можете быть уверенным — безмятежно ответила она.

Бергер отошел. «Гардиан» уже направлялась на юго-запад. Он следил за ее ходом, когда позади из переднего люка неожиданно появился Хельмут Рихтер и прошел на корму. Он был покрыт грязью, но улыбался.

— Можно парням выйти на палубу и обмыться из помпы? После трюма они весьма сильно попахивают.

— Заметно — сморщил нос Бергер. — Подождите еще минут двадцать, Хельмут, пока британские друзья не уйдут по-настоящему, потом выпускайте.

Он пошел в свою каюту, а Рихтер, сняв рубашку, качал помпу одной рукой, повернув шланг на себя. В это время сестра Лотта вышла на палубу, сжимая в обоих руках полные ведра дряни. Она уже подошла к поручням правого борта, чтобы их выплеснуть, когда подошел Рихтер.

— Никогда против ветра — сказал он. — Иначе можете получить содержимое в лицо. — Он посмотрел в ведро с отвращением. — А без этого вы вполне можете обойтись.

Он донес ведра до левого борта, выплеснул их и обмыл под помпой. Она спокойно смотрела на него.

Она была маленькой, изящно сложенной, дочь адвоката из Мюнхена, выглядевшая моложе своих двадцати трех лет. В отличие от других монахинь, она была еще послушницей и перебралась в Бразилию из Португалии в прошлом году только потому, что была обученной сиделкой, а там был недостаток в людях ее квалификации.

Она взяла его рубашку:

— Я постираю.

— Нет нужды.

— И шов на плече разошелся, я заштопаю. — Она подняла глаза и он увидел поразительную васильковую голубизну. — Наверное, внизу было ужасно.

— Только для вас.

Он отдал ведра, она взяла и одно мгновение они держали их вдвоем. Сестра Анджела тихо произнесла:

— Лотта, вы мне нужны.

Она стояла у входа в кают-компанию, ее лицо было спокойным как всегда, но в глазах при взгляде на Рихтера появилась новая настороженность. Девушка кротко улыбнулась, подошла к ней и обе сошли вниз. Рихтер начал энергично поливать голову водой из помпы.

***

Бергер сидел за столом, осматривая повреждения в каюте — это было неважно. Все можно быстро исправить. Открывая личный дневник, он испытывал огромное чувство приподнятости. Взяв ручку, задумался на мгновение, потом записал:

— Теперь более чем когда-либо я убежден, что мы достигнем Киля…

Баркентина «Дойчланд», 14 сентября 1944 года. Широта 28°16N, долгота 30°50W. Фрау Прагер скончалась на трех склянках средней вахты. Вскоре после рассвета мы предали ее морю, службу держала сестра Анджела. Находящиеся на судне сильно тронуты этим печальным событием. Во время послеобеденной вахты поднялся легкий бриз, доходя до свежего в порывах. Я оцениваю сегодняшнее местоположение, как 1170 миль от Коба в Ирландии.

4

Ночь быстро спускалась, когда Джего и старшина Янсен взбирались на холм Святого Мунго. Похоронную команду они обнаружили на кладбище позади церкви. Собралось около двадцати островитян, мужчин и женщин. Джин Синклер и Рив стояли рядом, адмирал — в полной форме. Мердок Маклеод в своем лучшем костюме из голубой саржи стоял в головах открытой могилы с молитвенником в руках.

Два американца остановились неподалеку и сняли фуражки. Было очень тихо, раздавалось только непрестанное пение птиц. Джего посмотрел, как за Мери-тауном в подкове гавани стоял его корабль, пришвартованный к молу.

Солнце бросало на небо отсвет меди с алыми отблесками на тонких перистых облаках. За Барра Хед островитяне шли к северу на Барра, Мингулей, Паббей, Сендрей, скользя по совершенно спокойному морю, черные на фоне пламени.

Рив глянул через плечо, что-то пробормотал Джин Синклер, потом двинулся к ним, огибая могильные плиты:

— Спасибо, что быстро пришли, лейтенант.

— Не за что, сэр. Мы были на пути в Маллейг из Сторновея, когда вам передали сообщение.

Джего кивнул на могилу, куда полдюжины рыбаков опускали гроб:

— Еще один с U-743?

Рив кивнул:

— Восьмой за три дня.

Он поколебался:

— В прошлый раз вы говорили, что на этой неделе поедете на побывку в Лондон.

— Верно, адмирал. Если я смогу дойти вовремя до Маллейга, то намерен поймать ночной поезд на Глазго. Я что-нибудь могу сделать для вас, сэр?

— Конечно.

Рив достал из кармана пару конвертов:

— Первый для моей племянницы. Она живет в Вестминстере, недалеко от парламента.

— А другое, сэр?

Рив положил его сверху:

— Как видите, оно адресовано лично шефу штаб-квартиры. Это сэкономит время.

Джего увидел адрес на конверте и поперхнулся:

— Бог мой!

Рив улыбнулся:

— Проследите, чтобы письмо вручили одному из его помощников лично. Никому другому.

— Да, сэр.

— Теперь вам лучше отправляться. Я жду, что услышу вас, как только вы вернетесь. Я уже говорил, что у меня в коттедже есть радиопередатчик: небольшое одолжение со стороны флота. Вы свяжитесь с Маллейгом, а я буду целыми днями сидеть у проклятой штуки, надеясь, что кто-нибудь обратит внимание.

Джего отдал честь, кивнул Янсену, и они удалились. Адмирал вернулся к похоронам и Мердок Маклеод начал твердым ясным голосом громко читать:

— Рожденному женщиной недолго жить. Он приходит и уходит, как цветок…

Когда они миновали входные ворота, вдруг стало очень темно, осталась лишь истлевающая полоска огня на горизонте.

Янсен спросил:

— Кому письмо, лейтенант?

— Генералу Эйзенхауэру — просто ответил Джего.

***

В Бресте перестрелка шла через реку и стрекотание автоматов разносилось над водой, когда Пауль Герике повернул за угол. Где-то далеко на горизонте ракеты по дуге неслись через ночь и, несмотря на сильный дождь, значительная часть города, похоже, была в огне. Большинство складов, когда-то обрамлявших улицу, были разбомблены, тротуар усыпан щебнем и битым стеклом, но небольшой отель на углу, который служил морским штабом, вроде бы уцелел. Герике быстро вбежал по ступенькам, показал часовому у дверей документы и вошел.

Он был невысок, не более пяти футов пяти-шести дюймов, светловолосый, с бледным лицом, не тронутым ветром и погодой. Глаза очень темные, совсем без искры, в странном контрасте с доброй, почти ленивой улыбкой, которая, похоже, постоянно была у него на губах.

Белая морская фуражка видела лучшие времена и он едва ли представлял импозантную фигуру в поношенной кожаной куртке, кожаных брюках и морских ботинках. Но юный лейтенант, сидящий в фойе за столом, увидел только Рыцарский крест с дубовыми листьями и мгновенно встал.

— Меня просили немедленно доложить о своем прибытии коммодору подводного флота — сказал Герике. — Корветтен-капитан Герике, U-235.

— Он ждет вас — сказал лейтенант. — Следуйте за мной.

Они поднялись по витой лестнице. Младший офицер с пистолетом у пояса стоял на охране у одной из комнат отеля. Рукописная надпись на двери гласила:

Капитан-дур-зев Отто Фримель, командир Западного подводного флота.

Лейтенант постучал и вошел:

— Лейтенант-коммандер Герике прибыл.

Комната была в полутьме, горела только настольная лампа на столе Фримеля. Он сидел в нарукавниках, разбирая кучу корреспонденции, на кончике носа висели очки в стальной оправе, в левом уголке рта торчал мундштук слоновой кости.

Он, улыбаясь, встал из-за стола, протягивая руку:

— Мой дорогой Пауль. Рад тебя видеть. Как Вест-Индия?

— Долгая тянучка — ответил Герике. — Особенно, когда время возвращаться.

Фримель вынул бутылку шнапса и два бокала:

— Шампанского нет. Не то, что в былые дни.

— Что, нет букетов в доке? — сказал Герике. — Только не говори мне, что мы проигрываем войну.

— Мой дорогой Пауль, в Бресте у нас вообще больше нет доков. Если бы ты прибыл днем, то заметил бы весьма неважное состояние наших неприступных причалов для подлодок. Пять метров напряженного бетона превращены в пыль маленькой штучкой, которую РАФ называет бомбой типа — землетрясение. — Он поднял бокал — За тебя, Пауль. Я слышал, поход удачный?

— Неплохой.

— Не преуменьшай. Канадский корвет, танкер и три торговых судна? Тридцать одна тысяча тонн, а ты говоришь — неплохо? Я бы определил это как весьма большое чудо. В наши дни две из трех ушедших подлодок не возвращаются.

Он покачал головой:

— Сейчас не сороковой. Исчезло счастливое время. Теперь они присылают полуобученных детей. Ты — один из немногих оставшихся старожилов.

Герике взял сигарету из пачки на столе. Французские, из самых дешевых, и когда он закурил и затянулся, дым так защипал горло, что он зашелся в пароксизме кашля.

— Боже мой! Теперь понятно, что дела плохи.

— Ты не представляешь, насколько плохи — сказал Фримель. — Брест осажден американским восьмым армейским корпусом с девятого августа. Единственная причина, по которой мы все еще здесь, это совершенно невероятная оборона, которую держит генерал Рамке и вторая воздушно-десантная дивизия. Его парашютисты, без сомнения, самые превосходные воины, которых я когда-либо видел в действии, включая ваффен-СС. — Он снова потянулся к бутылке шнапса — Еще бы, их переместили сюда с Украины. Похоже, они все еще в эйфории от такой удачи. Кроме всего, американский лагерь военнопленных бесконечно предпочтительнее такого же русского.

— А как с подлодками?

— Их больше нет. Девятой флотилии больше не существует. U-256 ушла последней. Это было одиннадцать дней назад. Штаб перегруппировался в Берген.

— А как со мной? — спросил Герике. — Я мог бы пройти в Норвегию по пути из Ирландского моря и Северного пролива.

— Приказ тебе, Пауль, совершенно однозначен. Ты должен уйти в Берген через Английский пролив, как и остаток флотилии, но в твоем случае кто-то в верховном командовании предусмотрел то, что можно назвать небольшим крюком.

Герике, которого давно ничем нельзя было удивить, улыбнулся:

— Куда именно?

— На самом деле все очень просто.

Фримель повернулся к столу, покопался в куче карт, нашел нужную и разложил на столе. Герике наклонился:

— Фальмут?

— Верно. Пятнадцатая флотилия королевских ВМС, действующая с Фальмута, недавно вызвала хаос на всем побережье. Говоря честно, они сделали невозможной любую морскую активность.

— И что, они думают, я смогу с этим поделать?

— В соответствии с приказом — войти в Фальмут и выставить мины.

— Ты, конечно, шутишь.

Фримель протянул напечатанный приказ:

— Сам Дениц.

Герике громко рассмеялся.

— Действительно чудно, Отто. Совершенно великолепно в своем идиотизме даже для этих кабинетных ублюдков из Киля. Что, черт побери, я должен сделать: выиграть войну одним смелым ударом?

Он покачал головой:

— Они, похоже, верят в сказки. Кто-то должен сказать им, что когда портной хвастает, что одним ударом убьет семерых, он имеет в виду мух на куске хлеба с джемом.

— Не знаю — ответил Фримель. — Могло быть хуже. Там защитная полоса мин плюс затопленное судно между Пенденнис Пойнт и Черной Скалой и временный сетевой бум от Черной Скалы до Сент-Энтони Хед. Кстати, все это совершенно секретно, но, похоже, у абвера все еще есть агент, действующий в районе Фальмута.

— Ему, наверное, очень одиноко.

— Суда все время заходит и выходят. Заходи с ними, когда откроют сеть. Сбрось свои яички здесь, на Каррик Роудс, и во внутренней гавани, и сразу назад.

Герике покачал головой:

— Боюсь, что нет.

— Почему?

— Мы сможем войти, но, конечно, не сможем выйти.

Фримель вздохнул:

— Жаль, потому что я иду с тобой. Совсем не из жажды приключений, уверяю тебя. У меня приказ прибыть в Киль, и так как сухопутные пути в Германию отрезаны, кажется у меня единственная возможность — дойти с тобой до Бергена.

Герике пожал плечами:

— Ну, к конце концов, все дороги ведут в ад.

Фримель взял французскую сигарету и вставил в мундштук:

— В каком ты состоянии?

— Нас ударил «ли-берейтор» в Бискайе. Только поверхностные повреждения, но двигатели нуждаются в полной переборке. Для начала, новые подшипники.

— Невозможно. Я могу дать тебе четыре-пять суток. Мы должны выйти девятнадцатого. Рамке сказал мне, что он сможет продержаться самое долгое еще неделю. Не больше.

Дверь открылась и вошел молодой лейтенант:

— Сообщение из Киля. Весьма срочно.

Фримель принял клочок папиросной бумаги и водрузил очки. Легкая ироническая улыбка появилась на его губах:

— Ты не поверишь, Пауль, но это подтверждение моего производства в ранг контр-адмирала, командующего всеми военно-морскими силами в районе Бреста. Наверное, оно задержалось на линиях связи.

Лейтенант протянул еще один клочок. Фримель прочел, лицо посуровело, он передал клочок Герике. Содержание гласило:

«Поздравляю с производством, убежден, что вы и ваши солдаты скорее умрете, чем отдадите врагу пядь земли. Адольф Гитлер.»

Герике вернул телеграмму:

— Поздравляю, господин адмирал — официально сказал он.

Без малейшего выражения эмоций Фримель сказал лейтенанту:

— Пошлите в Берлин следующее сообщение: «Будем драться до последнего. Да здравствует фюрер!» Это все. Свободны!

Молодой лейтенант удалился. Фримель спросил:

— Вы одобряете?

— Это последнее сообщение Лютьенса, перед тем как затонул «Бисмарк».

— Именно.

Контр-адмирал Фримель сказал:

— Еще рюмочку, мой друг? — Он потянулся к бутылке и вздохнул — Какая жалость. Кажется, мы прикончили последнюю бутылку шнапса.

***

На следующий вечер в восемь-тридцать в Лондоне продолжался сильный дождь, когда передовые Ю-88 из кампфгруппы «1/КГ-66», действующие из Шартре и Ренна во Франции, нанесли свой первый удар. В девять-пятнадцать отделение скорой помощи госпиталя Гая уже работало в полную силу.

Джанет Манро, задернув занавеску в последней клетушке по коридору, осторожно накладывала двадцать семь швов на правое бедро молодого пожарного-добровольца. Он казался ошеломленным и лежал, уставившись пустым взглядом в потолок, незажженная сигарета свисала из уголка рта.

Джанет ассистировал медбрат по имени Каллаген, седой мужчина под шестьдесят, служивший на Западном фронте сержантом медицинского корпуса в первую мировую войну. Он сильно поддерживал молодую американскую докторшу всеми возможными способами и считал своим основным делом присматривать за ее благополучием, когда она казалась совершенно не способной сделать что-нибудь для себя. В частности, сейчас он был озабочен тем, что она находилась на службе двенадцать часов подряд и это начало сказываться.

— Вы уйдете после этого пациента, мисс?

— Как я могу, Джой? — ответила она. — Они будут поступать всю ночь.

Некоторое время бомбы падали на другой стороне Темзы, теперь же взрыв раздался близко. Все здание содрогнулось, донесся звон бьющегося стекла. Лампы на мгновение пригасли, где-то зашелся плачем ребенок.

— Боже мой, Джерри выбрал как раз это время — заметил Каллаген.

— Что вы имеете в виду? — спросила она, сосредоточенная на своей работе.

Он, казалось, удивился:

— Не знаете, кто здесь сегодня, мисс? Сам Эйзенхауэр. Появился внезапно примерно за час до бомбежки.

Она прервалась и озадаченно посмотрела на него:

— Генерал Эйзенхауэр? Здесь?

— Посетил парашютистов-янки из семьдесят третьей палаты. Этих парней на прошлой неделе выбросили над Парижем. Я слышал, он наградил некоторых.

Она не восприняла, вдруг почувствовав сильную усталость. Повернувшись к пациенту, она наложила последнюю пару швов.

— Я забинтую — сказал Каллаген. — Приготовьте себе чашечку чая.

Когда она снимала резиновые перчатки, молодой пожарный повернул голову и посмотрел на нее:

— Так вы янки, доктор?

— Верно.

— Нет ли жвачки, дорогуша?

Она улыбнулась и достала из кармана зажигалку:

— Нет, но могу дать огоньку.

Она вынула сигарету у него изо рта, прикурила и вернула ему:

— Теперь все будет в порядке.

Он улыбнулся:

— Вы готовите так же хорошо, док?

— Когда есть время.

Внезапно усилие держать улыбку оказалось слишком непосильным, она повернулась и быстро вышла в коридор. Каллаген прав. Ей необходима чашечка чая, очень сильно необходима. И часов пятнадцать сна потом — но это, конечно, совершенно невозможно.

Она смотрела вдоль коридора, когда занавеска одной клетушки отодвинулась и появилась молодая сиделка. Она, очевидно, была в панике, руки в крови. Дико озираясь, она заметила Джанет и позвала ее беззвучно, потому что в этот момент достаточно близко упала еще одна тяжелая бомба, сотрясая стены и осыпая штукатурку с потолка.

Джанет схватила ее за плечи:

— Что случилось?

Девушка попыталась заговорить, судорожно указывая на клетушку, но упала еще бомба, и Джанет, отодвинув ее в сторону, вошла. Женщина, лежавшая на мягком операционном столе, накрытая простыней, очевидно, находилась в разгаре родов. Склонившийся к ней молодой человек был в порванной и пыльной форме капрала коммандос.

— Кто вы? — Усталость исчезла, словно ее и не бывало.

— Ее муж, мисс. Она рожает. — Она дернула Джанет за рукав — Ради бога, сделайте что-нибудь.

Джанет откинула простыню:

— Когда она начала?

— С полчаса, может, немного больше. Мы были на Хай-стрит, когда включились сирены, поэтому мы зашли на станцию метро Боро. Когда ей стало плохо, я подумала, что лучше пройти в госпиталь, но снаружи был ад. Бомбы засыпали весь район.

Еще одна упала очень близко к госпиталю и следом другая. На мгновение лампы выключились. Женщина на столе кричала от боли и страха. Когда включился свет, ее глаза чуть не вылезали из орбит, она пыталась сесть.

Джанет толкнула ее назад и повернулась к молодой сиделке:

— Вы знаете, что роды идут не так, как надо?

— Я не уверена — ответила девушка. — Я только стажер. — Она взглянула на руки. — Было много крови.

Молодой коммандос дернул Джанет за рукав:

— Как идут роды? Что будет дальше?

— Ребенок обычно появляется головой вперед — спокойно сказала Джанет. — Здесь у нас обратное положение. Это значит, что он появляется спиной.

— Вы справитесь?

— Думаю, да, но мы потеряли много времени. Я хочу, чтобы вы остались с женой, держали ее за руку и говорили с ней. Говорите все, что хотите, только не останавливайтесь.

— Позвать сестру Джонсон? — спросила молодая сиделка.

— Нет времени — ответила Джанет. — Вы нужны здесь.

Бомбы теперь падали все время и от их разрывов разразилась паника среди толпы, ожидавшей в приемном покое. Джанет сделала глубокий вдох, пытаясь игнорировать мир кошмара снаружи и сконцентрироваться на предстоящей задаче.

Первой проблемой было высвободить ножки. Она осторожно зондировала внутри, пока ей удалось пропустить палец под одной из коленочек ребенка. Ножка немедленно согнулась и так же сделала вторая, когда она повторила манипуляцию.

Женщина закричала и Джанет сказала мужу:

— Говорите, чтобы она тужилась. Сильно.

Через мгновение ножки высвободились. Она протянула руки молодой сиделке, чтобы та стерла кровь, потом схватила за ножки и крепко тянула, пока не появились плечики.

Теперь надо было заняться ручками. Она поворачивала ребенка влево, пока не согнулось плечико, просунула палец под локоток и высвободила левую ручку. Бомбы все падали, но уже дальше, и она повторила все с правой рукой.

Снаружи доносился ужасный шум, люди бегали взад-вперед по коридору, пахло гарью. Она прошептала молодой сиделке:

— Пока все хорошо. Теперь голову.

Она положила правую руку под ребенка и сунула указательный палец в его ротик, потом попробовала, хорошо ли уцепилась левой рукой за плечи, и начала тянуть. Медленно, очень медленно, но требовалась такая значительная сила, что пот выступил на лбу.

Наконец, головка освободилась и была в ее руках. Но было очевидно, что ребенок не дышит, все его тельце было цвета глубокого пурпура.

— Вату, быстро.

Молодая сиделка передала вату и Джанет очистила рот и ноздри.

— Теперь сходите за сестрой Джанет, если она не занята, или за Каллагеном. Кого-нибудь, только быстрее.

Девушка выбежала, а Джанет начала дуть в крошечный ротик. Совершенно неожиданно ребенок вздрогнул, сделал громкий вздох и начал кричать.

Джанет подняла глаза и увидела, что молодой коммандос дикими глазами уставился на нее.

— Девочка — сказала она, — если вам интересно.

Его жена задушенно застонала и потеряла сознание. В это мгновение занавеска откинулась и вбежала сестра Джонсон. Джанет вручила ребенке ей.

— Это вам, сестра — сказала она. — Я займусь матерью — и она локтем отодвинула молодого коммандос с дороги и склонилась над его женой.

***

Когда бомбежка кончилась, было уже поздно. Она вышла на крыльцо, выкурить сигарету и усталость снова охватила ее.

— О боже — кротко сказала она. — Когда-нибудь кончится эта война?

По ту сторону Темзы возле Вестминстера горели пожары и кислый запах дыма наполнял воздух. Сзади резко распахнулась черная светонепроницаемая занавеска и появился Каллаген с американским офицером в плаще и в фуражке с козырьком.

— О, вот вы где, доктор — сказал Каллаген. — Все обежал из-за вас. Этот джентльмен хочет с вами поговорить.

— Полковник Брисингем, мэм. — Он четко отсалютовал.

Каллаген удалился, оставив их одних на тускло освещенном крыльце.

— Что я могу сделать для вас, полковник? — спросила Джанет.

— Генерал Эйзенхауэр хотел бы поговорить с вами, мэм, если вы уделите ему несколько минут вашего времени.

Он выговаривал слова степенно и вежливо, но Джанет казалось, что крыльцо очень медленно колышется. Она пошатнулась на полковника и тот подхватил ее.

— С вами все в порядке?

— Слишком долгий день. — Она глубоко вдохнула воздух — Где генерал?

— Прямо через двор, мэм, в штабной машине. Следуйте за мной. Боюсь, что у нас мало времени. Он должен вернуться в Париж к завтрашнему утру.

Машина стояла в углу возле главных ворот. Она увидела окружавшие ее джипы, каски военной полиции. Брисингем открыл заднюю дверь.

— Доктор Манро, генерал.

Джанет помедлила, потом забралась внутрь и Брисингем закрыл дверь. В слабом свете пульта она могла составить лишь общее впечатление. Он был во френче и в фуражке, она плохо различала лицо, если не считать блеска зубов в неподражаемой улыбке.

— Вы удивитесь, если я скажу, что чувствую, словно знаю вас? — спросил Эйзенхауэр.

Она нахмурилась, потом нашла решение:

— Дядя Кэри?

Он усмехнулся:

— Мы все время говорили о вас за кофе в штабе, когда вместе набрасывали план Оверлорд. Но я знал его задолго до того. Панама, тысяча девятьсот двадцать второй — двадцать третий. Я был майором, а он, как я помню, лейтенант-коммандером с репутацией человека, которым трудно управлять.

— Он не изменился.

— Ни в малейшей степени. — Он сделал паузу. — Например, когда он тонул на норвежском эсминце в день-Д. Он вообще не должен был быть там. Прямое нарушение собственных приказов.

— Что стоило ему глаза и половины руки.

— Знаю. Скажите: это местечко Фада — шотландский остров, где он сейчас находится — что он там делает?

— Оттуда происходит семья его матери. Прямо перед войной он получил коттедж в наследство от кузена. Он хотел где-то спрятаться на время, и мне кажется, ему там хорошо. Это странное место.

— Думаете, он там что-то ищет?

— Наверное.

Генерал кивнул:

— Знаете, он пытается вернуться в строй?

— Нет, но это меня не удивляет.

— И меня. В его возрасте он не может изменить свою природу за один день, но это просто невозможно, вы должны понимать. Один глаз, недействующая рука. Он отдал все, что мог…

— Кроме жизни.

— Черт побери! — сказал Эйзенхауэр. — Военно-морской департамент не желает шевелиться. Они хотят, чтобы он немедленно ушел в отставку.

— А вы?

Он тяжело вздохнул:

— Он прислал мне личное письмо через молодого морского офицера в отпуске. Удачно, что я оказался сегодня в Лондоне.

— Он просит вас о помощи? Кэри Рив? — Она улыбнулась. — Ну, генерал, это действительно кое-что.

— Та же мысль возникла и у меня — сказал Эйзенхауэр.

— И вы можете помочь?

— У меня есть для него работа в Париже, начиная с первого октября. Заместитель директора в штабе координации материального и кадрового снабжения.

— Работа за столом?

Джанет покачала головой:

— Этого он избегает.

— Старые дни миновали. Если он хочет работу, для него есть одна. Иначе — погост. Он должен понимать.

— Захочет ли он? — мягко сказала она, словно самой себе.

Эйзенхауэр сказал:

— Подумайте, есть ли у вас возможность взять несколько дней отпуска, съездить и повидать его?

Она задумалась.

— Думаю, да. За последние полгода у меня был только один выходной.

— Чудесно — сказал он. — Естественно, я прикажу кому-нибудь из моего штаба приготовить для вас необходимые проездные документы. Я дам вам письмо, в котором ясно выскажусь о своем предложении. Но настоящее давление должно исходить от вас.

В окно постучали. Эйзенхауэр опустил стекло, появился Брисингем:

— Нам нужно двигаться, если мы хотим успеть на самолет, генерал.

Эйзенхауэр нетерпеливо кивнул и снова поднял стекло.

— Они не оставляют меня в одиночестве ни на минуту. Война — это ад, даже для генералов, поверьте.

***

Далеко в Атлантике горизонт потрескивал полосами молний и начинался сильный дождь. Ветер достиг 8 баллов по шкале Бофорта, по морю двигались гороподобные волны и «Дойчланд» шла только под узкими парусами, за штурвалом стояли Рихтер и Штурм.

В четвертую склянку первой вахты внезапный злой шквал с невероятной силой ударил с юго-востока, градины сыпались, словно пули. «Дойчланд» накренилась на борт, отклонившись от курса почти на пять румбов, Штурм потерял равновесие и потоком воды его унесло по палубе, Рихтер в одиночку отчаянно боролся с вращающимся штурвалом. Когда ветер нанес очередной зверский удар, «Дойчланд» пошатнулась и начала переворачиваться.

Бергеру не спалось и он лежал на койке почти час, куря сигару и слушая музыку шторма. Все части судна трещали и стонали, ветер свистел в снастях на тысячу разных голосов. Он был одет на плохую погоду, в морских ботинках и клеенчатом плаще, готовый к любой неожиданности.

Наступивший кризис был таким внезапным, что его сбросило с койки, прежде чем он понял, что случилось, и он покатился по каюте, ударившись о стол.

Пока он пытался встать, пол продолжал крениться.

— Великий боже, она тонет! — сказал он вслух.

Наконец, крен прекратился. Он доковылял до двери, открыл ее и вышел.

В небе непрерывно вспыхивали молнии, освещая необычную сцену. «Дойчланд» лежала на боку, почти касаясь бимсами воды, поручни левого борта скрывались в бушующей воде.

Рихтер и Штурм боролись со штурвалом, несколько матросов ковыляли и скользили по накренившейся палубе в страшной панике.

— Она тонет! Она тонет! — кричал один из них. Бергер двинул его в челюсть, повалив на спину.

Он закричал:

— Разверните ее, ради бога! Разверните ее!

Постепенно и со значительными трудностями «Дойчланд» начала поворачиваться на ветер, когда Рихтер и Штурм повернули руль, но палуба оставалась такой наклонной, что никто не мог стоять, не держась за что-нибудь.

Бергер заорал на двух ближайших матросов:

— Возьмите штурвал и пусть Рихтер и Штурм сойдут ко мне.

Ему удалось на руках и коленях подобраться к кормовому грузовому люку, когда появились Рихтер и Штурм.

— Что вы думаете? — прокричал Штурм сквозь рев моря.

— Очевидно, сдвинулся балласт — ответил Бергер. — Важно знать, насколько. Давайте снимем крышку люка и посмотрим состояние игры.

***

Внизу у пассажиров был ужасный беспорядок. Когда ударил шквал, сестра Анджела и сестра Эльза сидели вместе на нижней койке в своей каюте, обсуждая цитату из Писания — обычный вечерний урок перед сном. Обоих сбросило на пол, керосиновая лампа упала с крюка на потолке и разбилась рядом с ними. Расплывшаяся лужица керосина вспыхнула, но почти сразу погасла, когда каюта накренилась и в распахнувшуюся дверь хлынула вода.

Сестра Анджела начала читать последнюю часть покаянной молитвы. — О мой боже, бесконечно добрый в себе… — Она захлебнулась словами, все инстинкты восставали против такого спокойного приятия смерти. Она поползла к двери, зовя сестру Эльзу следовать за нею.

В салоне была полная тьма, вода лилась внутрь сквозь разбитый световой люк. Это был мир кошмара. Звучали истерические голоса. Кто-то столкнулся с ней, она протянула руку и нащупала лицо, чья-то рука в панике схватилась за нее. Вдруг дверь в каюту открылась и хлынул свет, когда Отто Прагер появился с лампой в руке.

Пол салона был накренен под углом в сорок пять градусов, обеденной стол и кресла, привинченные к полу, оставались на месте, но по левому борту в нижней части вода скопилась на глубину в три фута. От каждой волны вода лилась через разбитый световой люк, только вчера остекленный заново после эпизода с «Гардиан».

Сестра Анджела увидела, что за нее схватилась сестра Лотта, самая молодая из монахинь. Девушка была без ума от страха и сестре Анджеле пришлось бороться, чтобы вырваться.

Она энергично потрясла молодую женщину и влепила ей пощечину:

— Возьми себя в руки, сестра. Помни, кто ты есть.

Рядом сестра Эльза пыталась встать на ноги по пояс в воде, юбка и черная накидка плавали возле нее, в этот момент открылась дверь другой каюты и показались сестры Кэт и Бригитта.

Прагер, на редкость спокойный, сказал:

— Все будет хорошо, сестры, не надо паники. Пойдемте в кают-компанию.

Сестра Анджела пошла первой под руку с сестрой Лоттой. Прагер отдал им лампу и помог другим, одной за другой, пока все не перешли в накрененную кают-компанию.

Когда он, наконец, подошел к сестре Анджеле, открылась входная дверь и появился Бергер со штормовой лампой в руке:

— Все в порядке?

— Кажется, да — сказала сестра Анджела.

Он склонился прошептать ей:

— Ни за что не садитесь в лодки. В таком море это будут ваши последние пять минут. Понимаете, сестра?

— Тогда что мы должны делать, капитан?

— Пока оставаться здесь.

— Что случилось, Эрих? — спросил Прагер.

— Балласт сместился на левый борт. Большая часть команды теперь внизу, пытаются что-нибудь сделать. Ты тоже нам нужен, Отто. Если ударит другой шквал, когда мы в таком положении, она перевернется.

Прагер молча вышел в ночь. Сестра Анджела спросила:

— Мы тоже что-нибудь можем сделать, капитан?

— Молитесь — сказал ей Эрих Бергер. — Истово! — Он захлопнул дверь и исчез.

***

Спуск по трапу в грузовой люк напоминал Отто Прагеру сошествие в ад. Команда работала при свете пары штормовых фонарей, яростно перекидывая лопатами песок на наветренную сторону. При качке люди всякий раз наталкивались друг на друга и падали.

Прагер сошел с трапа и упал на колено. Кто-то закричал в страхе, но все другие с мрачным бешенством работали лопатами, единственными звуками был треск судовых балок и рев шторма снаружи.

Сильная рука поставила Прагера на ноги и Хельмут Рихтер улыбнулся:

— Только подумать, господин Прагер, в этот самый момент вы могли бы быть в безопасности в Рио, наслаждаясь напитком после позднего обеда, смотря с террасы в Капакабане на огни залива…

— Ну что ж, я не там — ответил Прагер, — так дайте мне чертову лопату и примемся за дело.

***

Через некоторое время стало очевидно, что «Дойчланд» выпрямляется в наветренную сторону, но в полутьме кают-компании казалось, что прошла вечность, прежде чем дверь снова открылась и появился Бергер. Он улыбался, но только чуть.

— Вы молитесь, сестра?

— Да, молимся.

— Ну, если это вам важно, то на ваши молитвы откликнулись. Наверное, на этой лохани кто-то живет праведно. Так как это не я, то, должно быть, вы.

— Я согласна принять такую возможность, капитан.

— Прекрасно. Как только сможем, мы поставим помпу, но огонь на камбузе, вероятно, не удастся зажечь до утра. Боюсь, остаток ночи вам придется провести в плохих условиях.

— Мы перетерпим.

Внезапно вспыхнув, он грубо прибавил:

— Проклятие, сестра, именно вы настояли на отъезде. Я вас предупреждал.

— Да, капитан, я помню, вы предупреждали — сказала она. — И кроме всего прочего, я благодарна вам и за это.

Она перевела взгляд на лица других, еле видные в тусклом свете лампы.

— Помолимся, возлюбленные сестры.

Она распевно, громким голосом начала читать благодарственную молитву моряков после шторма.

— И воззвали они к Господу в горестях своих, и вывел их Он из несчастий.

Бергер закрыл дверь в кают-компанию и повернулся к Прагеру, устало облокотившемуся на люк:

— Что за женщина — сказал он. — Что за чертова, доводящая до ярости…

— …чудесная женщина — закончил за него Прагер.

Бергер засмеялся, потом повернулся посмотреть на квартердек, где Рихтер держал штурвал в одиночку, ибо ветер немного стих, хотя все еще лил сильный дождь.

Штурм по трапу спустился к ним:

— Я поставил людей на помпу. Есть еще приказы?

— Да — сказал Бергер. — Дерево, господин Штурм. Каждую планку, которую удастся найти. Если надо, потрошите судно. Все каюты и трюмы. Я хочу, чтобы в течении двадцати четырех часов песок был забит и, черт побери, больше не смещался ни при какой погоде.

— Есть.

Штурм поколебался:

— Были близко, капитан?

— Слишком близко — сказал Эрих Бергер. — Постарайтесь, чтобы это не вошло в привычку — он повернулся и ушел в свою каюту.

Баркентина «Дойчланд», 17 сентября 1944 года. Широта 38°56N, долгота 30°50W. Во время средней вахты ветер дул на запад и мы поставили паруса на передние реи. Выбросили лаг и нашли, что делаем 10 узлов. Облачность прояснилась незадолго до полудня и пробилось солнце, ветер утих до слабого.

5

Казалось, что «Дойчланд» плывет в мировом пространстве, полный штиль, все паруса обвисли, реи подвязаны, прекрасное отражение в море цвета зеленого стекла.

Было жарко и душно. Условия внизу стали невыносимыми и по приказу капитана был натянут брезентовый тент позади главной мачты, чтобы до некоторой степени защитить сестер от свирепого солнца.

Большинство команды и пассажиров страдало теперь от морских фурункулов, результат не только неудовлетворительной диеты, но и постоянного воздействия на кожу соленой воды. Один из матросов, смуглый гамбуржец по имени Ширмер фактически был выведен из строя целой россыпью нарывов на правой ноге. Он откинулся, стоная, на брезентовом кресле, а сестра Анджела работала ланцетом.

Спереди от главной мачты под наблюдением Штурма четверо из команды трудились за тяжелой металлической штангой корабельной двухсекционной помпы и вода мощно стекала по палубе бурным потоком.

Рихтер, только что закончивший собственный тридцатиминутный урок, окунул пробник в ведро и с отвращением покрутил носом:

— Видите, господин лейтенант? — спросил он Штурма, и вылил содержимое обратно в ведро. Вода была темно-красной.

— Думаю, это ржавчина с боков — улыбнулся Штурм. — На этом судне мы подумали обо всем, Хельмут. Ты не просто пьешь воду. В нее добавили железный тоник. Полезно для телосложения.

— Мой живот не согласен. — Рихтер погладил желудок — Временами колики ужасны. Большинство парней скажет то же самое.

Сестра Лотта стояла у вантов левого борта. Как и другие монахини, из-за жары она снова надела белое тропическое одеяние. И как всегда, Рихтер удивлялся, как ухитряется она держать его таким чистым. У нее оказалась весьма привлекательная фигура, когда она стояла там, одна рука на тросе, разглядывая море.

Кок Вальц вышел из гальюна и опустошил через борт ведро мусора рядом с ней. Она торопливо отстранилась.

— Простите, сестра — совершенно неискренне сказал он.

— Все хорошо, господин Вальц — ответила она тихим приятным голосом.

Он нагло оглядел ее и ухмыльнулся, показав зубы. Вожделение отчетливо светилось в его глазах: ее улыбка исчезла и она потянулась к вантам, словно ища защиты.

Вальц повернулся к гальюну и увидел Рихтера, стоящего у входа. Он был голый до пояса, мускулистое тело загорело на солнце, длинные светлые волосы и борода выцвели, черная бразильская сигарильо торчала изо рта. Спичка вспыхнула в сложенных ковшиком руках боцмана. Наклоняясь к ней он тихо сказал:

— Соблюдай приличия, ублюдок. Ты говоришь не со шлюхой из Сан Пнуло.

— Так она вам тоже нравится? — Вальц снова ухмыльнулся. — Я вас не осуждаю. Долгое путешествие домой, а женщины есть женщины, что бы они не носили, как сказал капитан. В счет идет только то, что между ног.

Его швырнуло в полутьму гальюна, прижало к стене, железная рука сжала горло. В правой руке боцмана остро щелкнул финский нож.

— Одно неверное слово, ты, мешок дерьма — тихо сказал Рихтер, — попробуй только посмотреть на нее еще раз, как ты сейчас посмотрел, и уйдешь за борт — и не могу гарантировать, что одним куском.

Вальц почти потерял сознание от страха, чувствуя, как сжимаются кишки. Боцман потрепал его по лицу:

— Вот так-то, Эрнст. Именно таким ты мне нравишься. Напуганным до смерти.

Он закрыл складной нож и вышел.

Сестра Лотта еще стояла у вантов, глядя на альбатроса, спикировавшего туда, где плавал мусор, неподвижный, как и судно.

Она инстинктивно обернулась и увидела, что Рихтер смотрит на нее. Она улыбнулась и он через палубу подошел к ней.

— Господин Рихтер. — Она даже не пыталась скрыть удовольствие, светившееся в глазах — Что это за птица?

— Альбатрос, сестра. Царь мусорщиков. Вскоре их будет больше, когда они почуют ветер от нашего мусора.

— Такая красивая.

Она заслонила глаза от солнца и смотрела, как птица улетает. «Так же, как ты, ей-богу» — подумал Рихтер.

— Говорят, что альбатросы — это души мертвых моряков.

— Вы верите?

Ее глаза были ярко голубыми, лицо — полный овал, обрамленный белым капором. Рихтер внезапно ощутил сухость в горле:

— Конечно, нет, сестра. Суеверная чепуха. — Он глубоко вздохнул — Теперь, простите, мне надо к капитану.

На его правом запястье была ссадина от каната. Она дотронулась до руки и нахмурилась:

— Неважно выглядит. И может стать хуже. Дайте я посмотрю.

Ее пальцы были прохладны. Пот выступил у него на лбу и вдруг через плечо он увидел, что сестра Анджела, сидевшая под тентом с открытым медицинским чемоданчиком и лечившая одного из матросов, серьезно наблюдает за ними.

Рихтер отдернул руку:

— Не надо, сестра. Чепуха, поверьте.

***

Бергер за столом в своей каюте записывал в журнал:

— 18 сентября 1944. Плохая ночь. Дождь и бурное море. Нижний парус разорван шквалом на шести склянках средней вахты. Погода к утру снова сменилась на штиль. Господин Штурм доложил, что в трюме шестнадцать дюймов воды.

Он положил перо и прислушался к тупому монотонному чавканью помпы. Плохо. Плохо вообще, что она приняла так много воды. Хотя он не говорил об этом Штурму и Рихтеру, он знал, что серьезность ситуации должна быть им очевидна, как и ему.

В дверь постучали и вошел Рихтер:

— Штурм передает поздравления, капитан. Она снова сухая.

Бергер кивнул:

— Что ты думаешь, Хельмут?

Рихтер пожал плечами:

— Она стара, капитан. Слишком стара. Не думаю, что медная обшивка выдержала все эти годы. Бог знает, в каком состоянии ее балки. — Он выдержал паузу: — А когда шквал ударил прошлой ночью, она едва не перевернулась…

— Думаешь, у нее есть повреждения, о которых мы не знаем?

Прежде чем Рихтер ответил, на палубе раздался беспорядочный шум, вперемешку с радостными воплями. И странная барабанная дробь. Бергер мгновенно вскочил на ноги, распахнул двери и выбежал наружу с Рихтером на пятках.

Это был дождь, капризный тропический ливень. Большинство членов команды бегали по палубе, как безумные; кто мог найти ведра, поставили их набирать пресную воду. Монахини, укрывшиеся под тентом, смеялись, как дети, когда вода потоком просочилась насквозь. Штурм стоял под импровизированным душем, вода каскадом стекала с головы. Он повернулся и, увидев Бергера, торопливо подошел.

— Извините, капитан. Коллективное помешательство.

Он стоял, утирая лицо платком, словно пойманный школьник. Дождь прекратился так же внезапно, как и начался, и от палубы начал подниматься пар.

Бергер спросил:

— Как помпы?

— Откачали досуха, капитан. — Штурм сделал паузу — На данный момент.

Бергер кивнул, сознавая, что большая часть команды находится рядом и подхватит любую информацию. Он принял решение и действовал в соответствии с ним. Кроме всего, мало полезного делать вид, что серьезной ситуации не существует.

— Плохо, господин Штурм. Сегодня шестнадцать дюймов. То же самое вчера. Четырнадцать — днем раньше. Здесь должна быть причина.

Наступила мертвая тишина, прерываемая лишь скрипом оснастки и хлопаньем повисших парусов.

Рихтер заговорил первым:

— Может, я нырну и посмотрю, капитан?

Он был превосходным пловцом и самоочевидно силен, как бык. При полном штиле опасность была небольшой. Бергер кивнул:

— Хорошо.

Он вынул ключ из кармана и вручил его Штурму.

— Достаньте винтовку из оружейного шкафа, просто на всякий случай.

Пока Рихтер снимал башмаки с веревочной подошвой, сестра Анджела подошла к Бергеру:

— Зачем винтовка, капитан?

Бергер пожал плечами:

— Акулы. Пока их не видно, но представьте, что они появятся, когда в воде человек, так весь этот мусор не поможет.

Сестра Лотта побледнела. Она подошла к Рихтеру, стоявшему у поручней, затягивая пояс:

— Здесь… здесь… очень глубоко, господин Рихтер?

Рихтер захохотал:

— Тысяча саженей, не меньше. Но не бойтесь, я не стану нырять до дна.

Бергер, услышав диалог, нахмурился, но время едва ли подходило, чтобы делать какие-нибудь замечания. Вместо этого он спросил:

— Хочешь линь, Хельмут?

Рихтер покачал головой:

— Зачем? Она не движется ни на дюйм. — Он поставил ногу на поручень, прыгнул и чисто вошел в воду.

Косячок мелких рыбешек рассыпался перед ним, превратившись в серебряное облачко. Он быстро шел вниз сквозь воду цвета зеленого стекла, бледного под солнцем. Доски корпуса «Дойчланд» были покрыты слоем ракушек, морская трава всюду поросла ковром ярких кричащих красок.

Днище не скребли много лет, подумал он, и доплыв до киля, секунду подержался за него, потом начал прокладывать путь к носу.

На палубе молча ждали. Рихтер вынырнул, отдышался, помахал и снова ушел в воду. Сестра Лотта крепко сжимала трос руками с побелевшими суставами и пристально смотрела в воду. Бергер внимательно посмотрел на нее, обернулся, и увидел что на него смотрит сестра Анджела. Лицо ее было спокойным, но в глазах что-то похожее на боль. Он вынул трубку и начал набивать из потертого клеенчатого кисета. Еще проблемы. Как будто у него их недостаточно. И почему это случилось с Рихтером, самым лучшим моряком в команде?

В этот момент боцман вынырнул и, кашляя, подплыл к левому борту, волосы прилипли к лицу. Кто-то бросил линь и он взобрался на борт. Некоторое время он, дрожа, сидел на корточках. Бергер спросил:

— Ну как там? Можешь говорить. Пусть все слышат.

— Ничего особенного, капитан — ответил Рихтер. — Никаких следов серьезного повреждения. Как мы и думали, она очень старая дама. В некоторых местах в щели между досками можно просунуть два пальца. Скажу, что она нуждалась в переборке еще десять лет назад.

Бергер повернулся ко всем:

— Вы слышали. Ничего такого, с чем мы не можем справиться. А при двойной команде у нас нет трудностей с работой у помпы.

Лица вокруг еще были наполнены неуверенностью, но в это мгновение затрепетал главный парус, когда крошечный ветер с юга-востока зарябил воду.

Бергер поднял глаза на раздувшиеся паруса и засмеялся:

— Вот оно, доброе предзнаменование. Мы снова движемся. За работу, господин Штурм.

Штурм пролаял приказы и команда рассеялась. Сестра Анджела сказала:

— Если у вас есть время, капитан, я хотела бы поговорить с вами.

Бергер перевел взгляд с нее на Лотту, которая, как и другие монахини, уносила свои вещи из-под тента:

— Хорошо, сестра.

В каюте она смотрела на него через стол, совершенно спокойная, сложив руки:

— Лотта — наиболее уязвимая среди моих питомиц, капитан. Я дала клятву следить, чтобы ничего не препятствовало пути, избранного ею.

— Вы хотите сказать, что она еще не является настоящей монахиней — сказал Бергер. — Не так, как остальные?

Он покачал головой:

— Для меня нет никакой разницы, уверяю вас. Мой приказ по команде относительно вас и ваших подруг абсолютно ясен.

— А господин Рихтер?

Он откинулся и поднял на нее глаза:

— Хорошо, вы поймали, как он пару раз взглянул на девушку. Что вы ждете, чтобы я сделал?

— Она страшилась за него, когда он нырнул за борт, и позволила этому проявиться.

— Он приятный на вид юноша.

— Именно это и тревожит меня.

Бергер сказал:

— Хельмут Рихтер был оберштойерманном на подлодке, до того как мы все оказались в Бразилии. Кстати, он главный квартермастер. Железный Крест первой и второй степени. Самый лучший моряк, которого я когда-либо знал, и замечательный молодой человек во всех отношениях. Вам не о чем беспокоиться, поверьте.

— Вы даете мне гарантию по этому поводу, не так ли?

— Да, черт побери! — Он не смог скрыть своего раздражения, подошел к двери, открыл ее и приказал Штурму — Пришлите сюда Рихтера!

Когда он вернулся за стол, сестра Анджела направилась к двери. Бергер сказал:

— Нет, не уходите. Вы вполне можете это послушать.

Она поколебалась, но в этот момент в дверь постучали и вошел Рихтер. На нем был плотный свитер и ветровка, но он еще выглядел бледным.

— Хотели видеть меня, господин капитан?

Бергер достал из тумбочки стола бутылку и бокал:

— Шотландское виски — Хэйг и Хэйг. Самое лучшее. Ты его заслужил.

— На глубине холоднее, чем я думал.

Рихтер выпил виски, а Бергер сел:

— Как долго мы знакомы, Хельмут?

— Около года, капитан. Четырнадцать месяцев, если быть точным. Почему вы спрашиваете?

— Молодая монахиня — сказал Бергер. — Сестра Лотта. — Он сделал паузу, выбирая слова — Она беспокоится из-за тебя.

Рихтер взглянул на сестру Анджелу, его лицо побледнело еще больше, он осторожно поставил бокал на стол:

— Это мое дело, господин капитан.

— Не играй со мной в дурака, Хельмут — огрызнулся Бергер. — Эта девушка еще послушница. Знаешь, что это для них означает?

— То, что она еще не решила — ровно ответил Рихтер.

— И ты, похоже, хочешь решить за нее, не так ли?

Рихтер взглянул на сестру Анджелу, потом повернулся к Бергеру:

— Вы не понимаете, никто из вас не понимает, так позвольте мне высказаться прямо. — Он поднял левую руку — Если я допущу, чтобы хоть кто-нибудь ее обидел, я отрублю себе руку. Вы верите мне?

— Я верю тебе, парень. А что случится, когда мы придем в Киль, и то, что на суше, уже не будет моим делом, но на сей раз ты уйдешь от нее? Я мог бы отдать приказ, но не хочу. Вместо этого я хочу, чтобы ты просто дал слово.

Несколько мгновений казалось, что Рихтер будет спорить, но пауза у Рихтера была лишь для большей важности сказанного. Он вытянулся, поставив каблуки вместе:

— Я даю слово, капитан.

— Тогда все в порядке.

Рихтер быстро вышел и Бергер спросил сестру Анджелу:

— Что-нибудь еще?

— Нет, не думаю. Похоже, временами я злю вас, капитан. Можно спросить, почему?

— Бог знает, сестра. Хотел бы я знать. У меня были тяжелые ситуации, они встречаются в каждой команде. С ними прекрасно можно справиться. Если надо — кулаком и пинком, но вы…

Она мягко произнесла:

— Бедный капитан Бергер. Если бы все в нашей жизни поддавалось такому простому решению.

Она вышла. Бергер сидел, размышляя, и вдруг осознал, что впервые увидел ее улыбку.

***

Как и многих превосходных моряков до него, у контр-адмирала Отто Фримеля морская болезнь была слабым местом, и плохая погода, позволившая U-235 совершить такой блестящий переход из Бреста на поверхности, имела несчастливый эффект на его желудок. До момента входа в устье Фала он принял предложенную койку в каюте Герике, на которой приходил в себя.

Спал он на удивление хорошо и выплыл из тьмы в мир полной тишины. На мгновение он не мог вспомнить, где находится, и лежал в тусклом свете, нахмурившись. Потом отодвинулась занавеска и появился Герике с кофейником и двумя чашками на подносе.

Фримель сбросил ноги на пол:

— В голове полная пустота. Такое случается с тобой?

— Часто.

— Поганое ощущение. Наверное становлюсь слишком старым. Для такого рода вещей, конечно.

Герике сказал:

— Это война, вот и все. Она тянется слишком долго.

Он взял карту с полки над койкой и разложил на столике. Фримель сказал:

— Чертовски тихо.

— Так и должно быть. Большинство команды улеглось. Те, кому надо двигаться, ходят, обернув ботинки тряпками.

— Как они это восприняли?

— Перспективу нависшей смерти вы имеете в виду? — Герике пожал плечами: — Они хорошие парни и мы были вместе долгое время. Однако они ходили в Японию и обратно, помните? Поэтому у них определенно чувство, что мы чересчур часто бьем наш кувшин о стену.

Он закурил сигарету и взял гибкую линейку:

— Конечно, не очень помогает, что я разобрал шифровальную машинку на части и раздал их команде на случай самого худшего.

— И ты разделяешь их пессимизм?

— Не совсем. — Герике провел карандашом черту через устье Фала от маяка на Черной Скале до Головы Св. Антония — Если верить местному агенту абвера, бум расположен здесь. Войти — это не проблема. С момента нашего появления вошло и вышло несколько судов, но всегда по одиночке. Лучше, по возможности, проследовать за небольшим конвоем. Это даст нам лучшее прикрытие.

Фримель вставил сигарету в мундштук:

— Как мне представляется, еще один фактор в твою пользу, что на этой стадии войны томми едва ли ожидают засечь германскую подлодку при попытке проникнуть в главную военно-морскую базу.

— Мысль утешительная. Но я едва ли на это рассчитываю. Войдя, мы поставим мины из кормовых труб. Здесь, на Гаррик Роудс и по акватории внутренней гавани, что слева от пролива Сент-Мьюес…

— И сразу назад.

— Вы забываете про бум. Нам нужно входящее или выходящее судно, чтобы его снова открыли. Нам надо ждать. И если кому-нибудь достаточно не посчастливиться напороться на наши мины во время ожидания, то уверяю вас, дверца будет оставаться плотно закрытой.

— И что мы будем делать тогда — откроем кингстоны?

— Есть другая возможность. Небольшая, но есть. — Герике провел карандаш к Пенденнис Пойнт — Здесь, между Пойнт и маяком Черной Скалы.

— По минному полю? — спросил Фримель. — Наверняка смертельный капкан.

— Нет, если идти ближе к берегу. Они называют его Южный Пролив. В соответствии с рапортом абвера, его не обеспокоились заминировать. Просто заткнули дыру, затопив старое торговое судно.

Фримель посмотрел на карту:

— Шесть метров. Удивлюсь, если макрель сможет найти место протиснуться.

— Шесть метров сейчас — сказал Герике. — Но в высокий прилив, который сегодня в двадцать три ноль ноль, в этой щели минимум девять метров.

Фримель снова изучил карту:

— Извини, Пауль, но я этого не вижу. Едва ли найдется место погрузиться, даже при высокой воде. И навигация будет невозможна.

— Но я и не думаю о погружении — сказал Герике. — То есть, не о полном. Я останусь на мостике и буду давать курсовые направления. Я запомнил карту наизусть.

— Бог в небесах! — прошептал Фримель.

Зеленая занавеска отодвинулась и появился оберлейтенант флота Карл Энгель, первый вахтенный офицер:

— Контакт, капитан. Суда идут внутрь с востока в кильватерной колонне. Три, может, четыре.

Герике посмотрел на часы. Было несколько минут десятого.

— Похоже, в точности, что мы ждем. Вы знаете, что делать. Будьте готовы двигаться через пять минут. Мы пройдем под их прикрытием. Я сам возьму штурвал.

— Без перископа? — спросил Фримель.

— Да, пока не войдем в Гаррик Роудс.

Энгель исчез и занавеска вернулась на место.

Герике открыл шкафчик под койкой, достал бутылку и пару оловянных кружек.

— Шнапс? — спросил Фримель.

— Самый лучший. — Герике налил щедрую порцию в каждую кружку. — Эта бутылка ходила в Японию и обратно. Я сохранял ее для самых особых случаев.

— И за что мы будем пить, мой дорогой Пауль? — спросил контр-адмирал Отто Фримель.

— Что ж, за игру — ответил Герике. — Такой тост кажется подходящим. За проклятую, глупую, идиотскую игру, в которую мы играем уже пять лет.

***

Джанет Манро неохотно проснулась он непрерывного звона дверного звонка. Голова раскалывалась от боли, во рту было сухо. Она лежала, уставившись во тьме в потолок, пытаясь прийти в себя, и надеясь, что проклятый шум прекратится. Но он не прекращался. Внезапно разозлившись, она откинула одеяло и потянулась к халату.

Когда она открыла дверь, высокий, стройный, молодой морской офицер в плаще и фуражке с козырьком снова потянулся к звонку. Он сутулился и казался уставшим, особенно по глазам, нехороший шрам проходил по правой стороне лица.

Она посмотрела на часы. Было чуть более десяти. Она проспала три часа. При данных обстоятельствах было весьма трудно сдержать темперамент.

— Да, в чем дело?

— Доктор Манро? Меня зовут Джего, Харри Джего.

— Боюсь, вы выбрали не то время. Не знаю, кто послал вас, но я хочу спать. Может быть, попозже.

Улыбка Джего испарилась. Он вдруг стал выглядеть очень молодо.

— Вы не поняли. — Он достал письмо из кармана и вручил — Ваш дядя просил меня это доставить.

Она нахмурилась:

— Дядя Кэри? Я думала, он все еще на Гебридах.

— Верно. Позавчера я разговаривал с ним на Фаде.

Она взяла письмо и медленно кивнула, словно плохо понимала:

— А вы там что делаете, лейтенант?

— О, я что-то вроде почтальона между островами — радостно сказал он.

— По-видимому, главный театр нынешней войны.

— В то время, как настоящие люди бьются и умирают в других местах. Что ж, такова ваша точка зрения. — Он больше не улыбался. — Во всяком случае вы получили свое письмо, доктор, и если вас интересует, то адмирал был в добром здравии, когда я видел его в последний раз.

Она сразу же раскаялась в сарказме. В последнее время она становилась все более склонной к подобным жестоким замечаниям.

— Подождите минуту — сказала она.

Джего повернулся. Она улыбнулась:

— Вам лучше войти и выпить чего-нибудь, пока я прочитаю.

Гостиная была маленькой и неуютной. Она включила электроплитку и села за стол:

— Снимите плащ и налейте себе сами. В угловом шкафчике найдется скотч. Боюсь, что льда нет. Одно из многого, без чего научаешься жить здесь.

— А вам?

— Маленькая будет самый раз. Не разбавляйте.

Он снял плащ и фуражку, подошел к шкафу и пока готовил напитки, она читала письмо. В нем не было ничего, что она уже не знала от генерала Эйзенхауэра, и в основном говорило об отчаянном стремлении ее дяди снова принять участие в войне. Пишет, словно я сижу перед ним, всегдашняя манера.

Она подняла глаза, когда Джего вернулся с парой бокалов и первое, что заметила — ленточку Военно-Морского Креста. Она автоматически приняла бокал, даже не поблагодарив.

— Извините за задержку — сказал Джего. — Я имею в виду письмо. Я заходил сюда вчера, но вас не было, а когда я позвонил сегодня в госпиталь, мне сказали, что вы слишком заняты, чтобы кого-нибудь видеть.

— Вы могли бы оставить письмо.

— Адмирал просил, чтобы я вручил его лично.

— Вы гнусный лжец, знаете?

— Боюсь, что так.

— И почему это так важно?

— Он показал мне ваше фото.

Она снова засмеялась:

— И что предполагалось делать — смести меня с ног?

— Нет, мэм — сказал Джего. — Вы спросили, я ответил, и это все.

Он встал и потянулся к плащу:

— Мне лучше двигать.

— О, ради бога, не будьте таким занудой. — Она вдруг снова разозлилась. — Позвольте кое-то сказать вам, лейтенант. Сегодня вечером я чувствовала себя не только полностью измученной, но такой старой, чтобы быть вашей матерью.

— Вам двадцать семь — сказал он. — День рождения девятого ноября. Это Скорпион и можно догадаться, почему.

— Это вы тоже узнали от дяди Кэри? Хорошо, я сдаюсь. Что вы делаете на флоте в таких обстоятельствах?

— Спускаем флаг.

— У меня был очень тяжелый день — сказала она. — Сегодня на Лондон упало четырнадцать летающих бомб. Вы, наверное, слышали взрывы, но я видела результаты. Упала в постель всего три часа назад. И вдруг появились вы.

Он снова поднялся:

— Прошу прощения. Я не сразу понял.

— Вы доставили письмо и Айку, не так ли? — Он приостановился и она продолжала — Не беспокойтесь, вы не выдаете государственных секретов. Прошлой ночью он говорил со мной об этом. Мой дядя пытается вернуться в славную битву.

Джего не знал, что сказать. Он был очарован этой странной, резковатой девушкой, ее широким, почти некрасивым ртом и резким, отчетливым голосом.

Она спросила:

— Когда вы возвращаетесь? В конце недели?

— Верно.

— Я тоже. Я имею в виду, что учтивостью верховного главнокомандующего я еду повидаться с дядей, но мне еще не назначили дату.

— Может быть, мы поедем одним поездом.

Она взяла английскую сигарету из пачки на камине и он дал огоньку.

— А остаток вашего отпуска? Что вы собирались делать?

— В общем, не знаю — пожал плечами Джего. — Похоже, в этом городе сейчас не густо с развлечениями.

— О, не знаю — сказала она. — Вы, янки, всегда выглядите олл райт с вашими сигаретами и виски. Действительно, вы даже можете взять такси, когда надо, что гораздо больше того, чего могут позволить себе местные, поверьте.

— А как вы смотрите на себя? Разновидность кокни-американки?

— Я приехала из Парижа в сороковом. А до того здесь не была.

Возникла пауза и Джего не мог придумать, что сказать. Джанет спросила:

— Куда вы сейчас отправляетесь? За город?

— Не думаю. Возьму койку в одном из офицерских клубов.

— А теперь подумайте, не могли бы вы прогуляться со мной по набережной.

Он уставился:

— По набережной?

— Конечно, почему бы и нет? Я хочу проветриться. Дайте мне три минуты, набросить что-нибудь.

Она остановилась у двери в спальню:

— Вы не возражаете?…

***

В Фальмуте, двигаясь вдоль берега на перископной глубине, U-235 выгрузила последние мины вдоль входа в гавань Сент-Мьюс и начала уходить. Герике был у перископа, адмирал Фримель и Энгель позади него, а оберштойерманн Вилли Карлсен за штурвалом. Напряжение было невероятным, матросы двигались, словно духи, все объяснялись шепотом.

Лицо Энгеля было в поту. Он спросил нетерпеливо:

— Теперь уходим домой?

— Берген — это дом? — спросил Герике, поворачивая перископ, чтобы осмотреть ситуацию в гавани.

В этот момент буксир, появившийся из Гаррик Роудс, наткнулся на одну из мин. Раздался мгновенный тупой взрыв, язык пламени осветил всю зону гавани. Ударная волна молотом ударила по корпусу подлодки.

— О боже — простонал Энгель.

Фримель с посеревшим лицом вцепился в плечо Герике:

— Мина?

— Боюсь, что так. Первый удар. — Он вдруг посуровел, плечи сгорбились. Он повернулся к ним — Два фрегата класса «Ривер» пришвартованы почти бок о бок прямо на север во внутренней гавани.

— Даже вы не можете быть достаточно чокнутым для этого — сказал в отпаяны Энгель. — У нас не будет ни шанса.

— А какие шансы у нас сейчас? — спросил Герике. — Фрегаты, Карл. Два.

Казалось, от него бьет электричеством, лицо стало совершенно белым, сумасшедшие темные глаза сверкали. Словно он спал и только что проснулся. Он повернулся к Фримелю:

— Адмирал?

Фримель почувствовал, что дрожит, но не от страха, а от некоей свирепой радости:

— Боже мой, почему нет? Чертовски хорошая работа, Пауль.

И Энгель, затронутый тем же безумием, отбросил все страхи и встал по стойке смирно:

— В вашем распоряжении, господин капитан.

— Добро.

Герике похлопал его по плечу:

— Возьми ее. Предстоит тяжелое дело. Подготовить к стрельбе на поверхности трубы один-четыре. — Он повернулся к Карлсену — Ты возьмешь штурвал, Вилли, сделай хорошо.

Возникла внезапная вспышка активности, прозвенел звонок готовности к бою. Герике пошел к трапу и почти обыденно добавил через плечо:

— Не хотите ли присоединиться ко мне на мостике, господин контр-адмирал?

***

На верхушке трапа он подождал. Раздалось шипение сжатого воздуха, бульканье воды, потом Энгель сообщил:

— Люк над водой.

Герике открыл его и взобрался на мостик боевой рубки. Сильный дождь солидно шлепнул по лицу, воды гавани бурлили от суматохи. Буксир почти затонул, но нефть вокруг продолжала гореть; когда он навел ночной бинокль, матросы в поле зрения отчаянно боролись в ледяной воде.

В носовом торпедном отсеке команда неистово работала. Энгель уже настроил перископ атаки, когда Герике навел бинокль на два фрегата.

Позади него Фримель сказал:

— Масса активности на палубе. Я бы сказал, что у тебя всего три минуты перед тем, как они поднимут якоря и уйдут оттуда.

Тревожные ревуны резко звучали над водой. Теперь появилось заметное движение по стенке гавани. Внезапно раздалось глухое стаккато выстрелов и яркие огненные шары каскадом посыпались на них по гигантской кривой, падая в воду по левому борту.

— Вот так — мрачно сказал Фримель, — Они знают, что мы здесь.

U-235 устремилась вперед. Герике спокойно сказал:

— Аппараты с первого по четвертый приготовиться к надводному огню.

Энгель забормотал в переговорную трубу. После короткой он поднял глаза:

— Аппараты готовы, капитан.

— Шесть метров — сказал Герике. — Прямой наводкой. Аппараты первый и второй по правому фрегату, третий и четвертый — по джентльмену слева. Дистанция — тысяча метров, скорость тридцать пять. Направляющий угол — голубой четыре.

Энгель передал приказы по переговорной трубе штурману Пиху, командовавшему сложным электрическим устройством, связывающим гирокомпасы, перископ атаки и электрические цепи торпеды, которые отныне фактически становились ответственными за успех или неудачу операции.

Он сделал окончательную настройку. Энгель наводил перекрестие перископа атаки на правый фрегат, который, снявшись с якоря, начал отворачивать влево.

— Голубой четыре готов, капитан!

— Огонь — сказал Герике.

— Аппарат первый — огонь! Аппарат второй — огонь!

Подлодка вздрогнула, когда торпеды вышли и устремились к цели на скорости тридцать пять узлов. Левый фрегат теперь тоже двигался, хлынув вперед, вздымая носовую волну, в то время как его капитан выжимал из двигателей все возможное.

— Он уйдет, Пауль. Он уйдет! — закричал Фримель, глядя в бинокль.

— Нет, не уйдет — спокойно сказал Герике. — Это моя ночь. Круто на правый борт — приказал он. — Действуй, Карл. Стреляй, когда сочтешь нужным.

Пулеметные пули стучали по боевой рубке, несколько снарядов упали достаточно близко по левому борту, чтобы заставить подлодку сильно покачнуться. Но эта ночь была также ночью Карла Энгеля — спокойного, сосредоточенного, хладнокровней обычного, в то время как капитан фрегата совершил свою единственную ошибку, отвернув вправо, чтобы могли вести огонь бортовые орудия, но при этом на мгновение открыв весь левый борт — прекрасная цель.

Как только торпеды вышли, подлодка штопором ввинтилась в бушующую воду.

— Лево на борт — приказал Герике. — И скажи Дитцу, чтобы выжал все, что может.

Раздался заглушенный взрыв, за которым сразу последовал второй — две первые торпеды поразили цель. Из командного отсека донеслись возгласы радости. Оранжевое облако огня поднялось над первым фрегатом и черный дым вздыбился в ночное небо. Второй фрегат теперь бешено отворачивал, ибо его капитан почуял, что топор вот-вот упадет, его орудия продолжали вести огонь.

Мгновение спустя ударила третья торпеда, сразу следом четвертая. Фрегат пьяно зашатался, корма высоко поднялась в воздух, потом погрузилась в воду. Раздался еще один громадный взрыв, пламя башней поднялось в ночи.

— Все — сказал Герике. — Порядок. Сделано. — Он обратился к Энгелю — Я сказал скорость, черт побери! Скорость! Надо выбираться отсюда!

Теперь весь ад вырвался наружу, орудия береговых укреплений вели огонь по гавани. Фримель, нырнувший за стальную заслонку, когда пуля отрикошетила возле головы, спросил:

— Орудийный расчет, Пауль?

— Нет — сказал Герике, — мы станем для них всего лишь хорошей целью. Вскоре мы выберемся отсюда, поверьте. Они не ждут, что мы попытаемся бежать через Южный Пролив. Предполагается, что там не пройти, помните?

Ветер нес по гавани черный покров густого нефтяного дыма, закрыв сцену, и U-235, скрывшись из вида, двинулась на полной скорости к Пенденнис Пойнт.

***

В проливе было сильное приливное течение. В командном отсеке Энгель стоял у штурвала, за его плечом Фримель. Казалось, что здесь столпились все: главный механик Дитц, второй вахтенный офицер молодой Хайни Рот.

Дизели выключили и винты крутились электромоторами. Было очень тихо и когда голос Герике заскрежетал в раструбе, Рот испуганно вздрогнул.

— У нас слишком мало времени. Прилив начинает слабеть и сейчас течение пять-шесть узлов, так что давайте теперь по-настоящему.

Его голос, ясно слышимый каждому на борту, был совершенно спокоен. Энгель, отвечая в микрофон над головой, тщетно пытался сделать голос ровным:

— Мы готовы, капитан.

Герике на мостике был хладнокровен, как никогда в жизни. Реакция, сказал он себе, на все эти действия и страсти. Он изобразил улыбку. Он был в спасательном жилете, шлемофоне с микрофоном, и лишь немного выдавался над уровнем воды.

От жуткой фосфоресцирующей и бурлящей воды было не совсем темно, и он мог гораздо лучше, чем думал, оценить ситуацию. Кавардак в дальнем углу гавани выглядел далеким, не относящимся к реальности.

— Курс один-восемь-два — сказал он.

Голос Энгеля затрещал в ушах:

— Семь метров под килем… шесть метров под килем…

Они плыли, подхваченные течением, все в белой пене, а где-то высоко над ними орудийная башня Пенденнис Пойнт поворачивалась во тьме. Герике слышал скрип и коротко удивился, где же их прожекторы.

Внезапно в голосе Энгеля появилась паника:

— Два метра, капитан. Только два метра под килем… Один метр…

Герике спокойно сказал:

— Идет устойчиво, Карл. Спокойно и легко. Снизить скорость.

— Кажется, мы почти над водой, мой дорогой Пауль.

Голос Фримеля звучал почти так же спокойно.

U-235 сотряслась, раздался скрежет, долгий скрип, от которого сжались зубы у каждого человека на борту.

— О боже, вот оно — сказал вслух Хайни Рот в командном отсеке.

Однако, они продолжали двигаться, долгий продолжительный скрежет вдруг прекратился и голос Герике приказал:

— Полный вперед.

На всей лодке раздался крик радости.

— Ему удалось — восхищенно сказал Дитц. — Как обычно — добавил он.

Голос Герике зазвучал снова:

— Если вы думаете, что мы уже выбрались из леса, забудьте. Мы еще не миновали затопленное судно. До него еще сто метров. Я четко его вижу. Половинная мощность, и будьте готовы, когда я скажу, дать мне всю.

С мостика он осмотрел последнее препятствие. U-235 дрейфовала вперед под действием течения, пошедшего через Южный Пролив, когда начался отлив. Затопленное судно оказалось старым каботажником, его единственная дымовая труба ясно виделась на ночном небе, палуба едва торчала из воды.

— Право руля — сказал Герике.

Щель между скалами и затопленным судном казалась немыслимо узкой, но теперь было слишком поздно поворачивать. Под килем снова начало скрипеть.

Голос Энгеля звучал неистово:

— Здесь должно быть шесть метров, капитан! Шесть!

Скрежет прекратился и лодка соскользнула.

— Наверное, цепь — сказал Герике. — Продолжай двигаться, Карл. Уже недолго.

Где-то позади за дымом на другой стороне гавани раздался глухой взрыв. Он не обратил на него внимания и полностью сосредоточился на стоящей задаче, держась за поручни немеющими пальцами.

Потом показалось, что лодку схватила и толкнула вперед гигантская рука внезапного бешеного течения. Мимо проносилось блокирующее судно: нависшая над ним дымовая труба, ржавые бортовые плиты, разбитые окна мостика — судно-призрак.

Он перегнулся через поручни. Настал момент максимальной опасности, время зазубренного металла и торчащих балок, способных вскрыть их, как банку сардин.

Раздался скрип по правому борту, утесы казались очень близкими, слишком близкими, потом они свернули влево в течение, блокирующее судно удалилось в ночь, осталось позади.

Герике хрипло произнес:

— Мы на чистой воде. Бурное море. Сила ветра по моей оценке шесть баллов. Полный вперед, дизели тоже, пожалуйста.

В командном отсеке сцена была невероятной. Дитц разрыдался, а Фримель в приступе эмоций схватил Хайни Рота и обнял его.

— Замечательно — сказал адмирал. — Я уже лежал в гробу, готовый уйти. Теперь я вынужден сказать, что это была ошибка.

На мостике Герике крепко держался за поручни, а U-235 неслась в самое пекло бушующего ветра, дующего из пролива. Теперь стало очень темно, ориентиры исчезли, одна большая волна за другой обрушивались на него. Он слышал только рев моря. Лучше уйти отсюда. — Хорошо, Карл — сказал он. — Прими ее и позволь мне обсушиться, мы погрузимся, когда выйдем на середину пролива.

Внезапно рев усилился и в нем послышалось не только море. Он увидел справа по борту гигантскую белую волну от носа судна. Раздался ужасный треск и скрежет металла, когда темно-серый силуэт пропахал по полубаку подлодки и нырнул в ночь.

Подлодка накренилась, боевая рубка повалилась влево и Герике выбросило за борт.

— Моя ночь — подумал он, по какой-то глупой причине хватаясь за фуражку. — Разве я не говорил так? — потом он оказался в воде и первая дикая волна перекатила через него.

***

Туманный образ, который на мгновение привлек взгляд Герике и который пропахал по полубаку подлодки, был сторожевой корабль (MTB) типа Фоснер из Пятой флотилии королевских военно-морских сил, возвращающийся из патрулирования домой на скорости в тридцать пять узлов после получения по радио новостей из Фальмута.

Теперь он беспомощно дрейфовал, принимая воду в пробоины и застопорив все двигатели. На мостике его командир, лейтенант королевского флота Драммонд, принимал от главного боцмана рапорт о повреждениях.

— Сколько мы продержимся, чиф?

— При таком море самое большее час, сэр. Если они хотят спасти судно, лучше побыстрее прислать сюда буксир.

— Вы уверены, что это была подлодка?

— Определенно, сэр. Впередсмотрящий Купер тоже видел ее. — Он сделал паузу. — Но наша или их, я не могу быть уверен.

— Мой бог — тихо сказал Драммонд.

На корме послышался возбужденный крик:

— Человек за бортом, сэр, по левому борту!

— Прожектор! — сказал Драммонд. — Быстрее!

Луч метнулся по бушующей воде и выхватил Герике в желтом спасательном жилете и фуражке, нахлобученной на уши. Он помахал в ответ.

— Быстрее! — приказал Драммонд. — Он, должно быть, замерз там до полусмерти.

Младший офицер Белл сбежал с мостика принять командование. У поручней возник шквал активности и Герике втянули на борт. Драммонд перегнулся через поручни мостика, озабоченно вглядываясь, перевел на них свет прожектора и Белл поднял голову.

— Великий боже, сэр, мы выловили джерри!

***

В Лондоне сильно дождило и на улицах клубился туман. Плащ Джанет Манро промок насквозь, как и шарф на волосах.

Они прошли несколько миль под дождем — Бердкейдж Уолк, дворец, Сент-Джеймс Парк и Даунинг-стрит, хотя Джего был не в состоянии много увидеть. Но ему было все равно.

— Вам, конечно, еще не достаточно? — спросил он, когда они направились к Вестминстерскому мосту.

— Еще нет. Помните, я обещала вам нечто особенное?

— Да? — Джего смотрел озадаченно.

Они подошли к мосту и она свернула на набережную.

— Ну, вот оно — сказала она. — Самое романтичное место в городе. Каждый американец в Лондоне должен пройтись по набережной по крайней мере один раз, предпочтительно после полуночи.

— Она скоро наступит — сказал Джего.

— Хорошо, выкурим еще по сигарете и подождем ведьмовского часа.

Она склонились на парапет и слушали шлепанье капель.

— Вы хоть насладились путешествием с гидом? — спросила она.

— О да, мэм, можно сказать и так — ответил Джего. — Я был чужаком в этом городе, но больше не буду.

— Мне это нравится — сказала она. — Вы, однако, поэт.

— Не я — сказал Джего. — Благодарите Гершвина. — Он облокотился на парапет рядом с ней. — Вы в самом деле любите этот старый город?

— У нас особые взаимоотношения. Я видела его в хорошие времена и в плохие, часто горящим адским пламенем, а мы все еще здесь, я и город.

— Но вам не слишком нравятся люди?

Ее подбородок вызывающе поднялся. Он ощутил в ней едва сдерживаемый гнев:

— Почему же, дорогой? По какой причине вы так думаете?

— Что такое, доктор? Снимите нагар. Не вы ли видели так много умирающих?

— Чтоб вы провалились, Джего.

Ее рука взметнулась в пощечине. Биг Бен испустил первый удар полуночи.

Джего оборонился, подняв руки:

— Вспомните — час ведьмы. А мы на набережной в самом романтическом месте Лондона.

Она потянулась потрогать его лицо:

— Скажите, Джего, вас так плохо зашили? Забрали у вас несколько лет жизни?

— Слишком много — ответил он.

Прозвучал последний удар полуночи. Дождь усилился, перейдя в ливень, и она пододвинулась совсем близко. Он осторожно положил ей руки на плечи. Она закинула руки ему за голову и страстно поцеловала.

— Отведи меня домой, Джего — прошептала она.

Баркентина «Дойчланд», 19 сентября 1944 года. Широта 43°40N, долг. 20°55W. Прошлой ночью в средней вахте сильным порывом ветра разорвало носовой верхний топовый парус. Погода продолжает ухудшаться. Сильный шторм в утреннюю вахту, сильные волны.

6

Несмотря на то, что пробило лишь две склянки полуденной вахты, в салоне было так темно, что сестра Анджела зажгла лампу. Она сидела за столом, который, как и кресла, был привинчен к полу. Перед ней лежала открытая библия. Лотта сидела напротив с иголкой и ниткой, штопая грубую брезентовую рубаху.

Снаружи завывал ветер и «Дойчланд» тяжело клонилась на левый борт, подолгу возвращаясь в равновесие: ранее это событие вызвало бы заметную тревогу, но не сейчас. Вода капала со ступенек трапа кают-компании и шлепала на пол. Было холодно и сыро, все было влажным, даже одеяло, которым она закутала плечи.

Лотта, при плохом освещении сосредоточенная на своей работе, коротко улыбнулась, как от тайной мысли. Сестра Анджела в последнее время часто видела такую улыбку — и слишком хорошо понимала, что она значит. Казалось, словно девушка ускользает от нее, от всего, что раньше выглядело таким важным, и для чего?

Она осознавала подымающийся изнутри гнев, когда открывались старые раны, но решительно держала его под контролем. Он был бессмысленной эмоцией и ничего не решал.

Она спросила Лотту:

— Эта рубашка господина Рихтера?

Лотта подняла глаза:

— Да, сестра.

До того, как разговор смог продолжиться, на трапе раздался топот и появился боцман с большим бидоном в руке. Он был с непокрытой головой, светлые волосы и борода в бусинках дождя, с желтого плаща стекала вода.

Ставя бидон на пол, он улыбнулся:

— Горячий чай, сестра. Весь камбуз готов к работе.

— Плохая погода, господин Рихтер? — спросила сестра Анджела.

— Просто еще один атлантический шторм, сестра — ответил он. — Ничего особенного для старожила, вроде вас.

Она улыбнулась вопреки себе, было трудно удержаться.

Лотта сказала:

— Ваша рубашка, господин Рихтер, будет готова к вечеру.

— Вы балуете меня, фройляйн. — Судно качнуло и ему пришлось опереться на стол. — Мне лучше вернуться. Погода плохая.

Он поднялся по трапу и Лотта прервала штопку:

— Он никогда не останавливается. Иногда можно подумать, что он единственный мужчина в команде.

— Конечно, он прекрасный моряк — сказала сестра Анджела. Помолчав, она продолжала — И красивый молодой человек. Он много рассказывал вам о себе?

Лотта, покраснев, подняла глаза.

— Я спрашиваю только потому, что сестра Кэт сказала, что заметила вчера вечером, как вы и господин Рихтер долго разговаривали на палубе.

Прежде чем девушка ответила, судно содрогнулось от очередного мощного порыва, свернув с курса. На палубе раздался тревожный крик, дверь в кают-компанию с треском распахнулась и каскадом хлынула вода.

***

Бергер держал штурвал с двумя помощниками-матросами, «Дойчланд» бороздила бушующую белую пену. Несмотря на их совместные усилия, судно постоянно сдувало с курса на пару румбов в обе стороны.

Штурм и впередсмотрящий Кнорр попытались зарифить носовой парус и весьма намаялись, ибо море постоянно перехлестывало через штормовой козырек, покрывающий люки, снова и снова окатывая их по пояс, так что им пришлось прекратить работу и просто висеть, крепко вцепившись, чтобы их не смыло.

Рихтер, выбежав из кают-компании, захлопнул за собой дверь и принялся продвигаться к трапу квартердека. Гигантская волна, пришедшая с кормы, башней нависла из дождя, словно пытаясь проглотить их. Он крикнул Бергеру, показывая, но волна с силой разбилась о полуют, сбив с ног обоих помощников капитана.

Рихтер вцепился в штормовую оснастку и удержался. Проходящая волна кипела вокруг него, все унося с собой, и на мгновение он поверил, что судно потонет под ее весом.

Медленно «Дойчланд» начала подниматься, вода отступала, и он увидел, что на штормовой оснастке носового паруса остался только Штурм.

Кнорр барахтался в подветренных скупперах, пытаясь подняться на ноги. Рихтер начал двигаться к нему, пока «Дойчланд» продолжала выбираться и здесь накатилась другая большая волна и снова сбила его с ног. Он схватился за край чехла главного люка и крепко вцепился, однако та же волна перенесла через поручни Кнорра. Когда Рихтеру удалось встать на ноги, он заметил в воде желтое пятнышко, но оно быстро исчезло.

Штурм начал двигаться по палубе вдоль штормовых линей. Бергер с двумя помощниками побеждал в схватке с штурвалом. Рихтер заметил, что двери трапа в кают-компанию распахнуты. Он вошел, закрыл их за собой и спустился.

В салоне было по колено воды и все монахини вышли из кают в тревоге и присоединились к сестре Анджеле и Лотте.

— Все в порядке, дамы — успокоил их Рихтер. — Все под контролем, но я настаиваю, чтобы вы вернулись в каюты и привязались к койкам, пока не пройдет шторм.

Возникла некая заминка, но сестра Анджела проворно сказала:

— Господин Рихтер прав. Мы немедленно должны сделать, как он сказал.

Все монахини возвратились в каюты, по колени в воде, подобрав юбки, но Лотта осталась и, подняв руку, потрогала пятно крови на правой щеке Рихтера.

— Вы поранились, господин Рихтер.

— Ничего — ответил он, — только царапина. Пожалуйста, делайте, как я сказал. — Он повернулся к сестре Анджеле — Мы только что потеряли человека. Кнорра. Скажите остальным, когда сочтете нужным. Я не хочу тревожить их без необходимости.

Она перекрестилась:

— Разве ничего нельзя было сделать?

— При таком море? Его просто проглотило.

Судно снова качнуло и он, ругаясь, развернулся, пронесся мимо Лотты и быстро поднялся по трапу. Она потянулась за ним, словно хотела удержать.

— Хельмут — прошептала она.

Ее юбка мокла в воде, плещущей вокруг ног. Она стояла с близким к отчаянью выражением лица:

— Он убьется, я знаю!

Сестра Анджела мягко сказала:

— Он нравится тебе, не правда? Я имею в виду, очень сильно нравится?

— Да, сестра — ответила Лотта тихим голосом.

Сестра Анджела села за стол, стиснув руками край:

— Дитя мое, тебе следует вспомнить, что мы члены ордена, чей обет побуждает нас любить всех ближних наших равным образом. Опасность в том, что любой вид личных отношений умаляет даваемое другим. Мы дали обет служить человечеству, Лотта.

— Я не давала такого обета, сестра.

Сестра Анджела удержалась за стол, когда судно снова качнуло. У нее слегка перехватило дыхание и не только от физического усилия.

— Ты понимаешь, что ты говоришь?

— Да — ответила Лотта с новой твердостью в голосе. — Я больше не уверена в своем призвании.

Сестра Анджела протянув руку крепко сжала ладонь девушки:

— Подумай хорошо, Лотта — настойчиво сказала она. — Отказаться от любви к богу ради…

— …любви к человеку? — спросила Лотта. — Разве нельзя любить обоих?

Сестра Анджела пыталась остаться спокойной, однако горечь разливалась в голосе, как желчь:

— Вещи не всегда таковы, какими мы их видим. Человеческие существа хрупки. Однажды, когда я была гораздо моложе тебя, я полюбила мужчину, отдала ему свое сердце и, боже, помоги мне, отдала ему и свое тело — а взамен… — Ей перехватило горло — А взамен…

Лотта тихо сказала:

— Из-за того, что один мужчина так поступил, разве запятнаны все мужчины? Вы хотите, чтобы я в это поверила, сестра?

— Нет — прошептала сестра Анджела. — Конечно, нет. — Она сжала руку Лотты — Мы достаточно поговорили сегодня. Иди и ложись, как приказал господин Рихтер. Он знает, что для нас лучше.

Лотта поколебалась, но сделала, как было сказано. Дверь в каюту закрылась за нею. Сестра Анджела осталась сидеть за столом, уставившись в пространство отсутствующими глазами.

— Почему, Карл? — прошептала она. — Почему?

Потом, когда горячие слезы застили ей глаза, многолетняя железная дисциплина, как всегда, пришла ей на помощь. Чтобы успокоиться, она глубоко вздохнула, сложила руки и начала молитву за спасение души впередсмотрящего Петера Кнорра, за всех грешников мира, чьи деяния оторвали их от бесконечной благости божией любви.

***

К вечеру шторм ослабел, однако, дуло еще очень сильно, и высоко над палубой Хельмут Рихтер, Штурм и старший матрос Клют, балансируя на рее, пытались укрепить заново починенный верхний носовой парус. Жестоко-холодный дождь, хлещущий с юго-востока, бил, словно пулями, когда они молотили кулаками по сырому брезенту, ругаясь, когда кровь проступала из разбитых пальцев.

Бергер стоял, наблюдая за людьми наверху, рядом был Отто Прагер в черном клеенчатом плаще и зюйдвестке.

— Мне страшно даже смотреть — сказал консул. — Я бы никогда не научился, даже если плыть в кругосветном путешествии год или больше.

— Это превращает мальчиков в мужчин — ответил Бергер, когда Штурм и другие начали спускаться.

Молодой лейтенант взобрался на квартердек.

— Теперь все паруса наверху, капитан. — Лицо было бледным и вытянутым, воспоминание о Кнорре еще не оставило его.

Бергер сказал:

— Не вини себя, парень. Ничего нельзя было сделать.

— Я почти поймал его — сказал Штурм. — Но он выскользнул из пальцев.

Бергер положил ему руку на плечо:

— Сделай себе кофе.

Штурм спустился по трапу. Бергер посмотрел через поручень и увидел Рихтера, который платком останавливал кровь.

— Сильно? — спросил он.

— Кончик пальца, только и всего.

— Скажи сестре Анджеле. Она полечит.

Когда боцман сошел по лестнице, салон был пуст, если не считать Лотту, сидящую за столом с открытой книгой. На звук шагов по лестнице она подняла глаза и улыбнулась.

— Господин Рихтер?

— Фройляйн, — С недавнего времени по какой-то причине он считал невозможным звать ее сестрой. — Вам следует быть на койке.

Она потянулась к его пораненной руке и начала развязывать платок:

— Что случилось?

— Ничего — ответил он. — Рассадил палец, вот и все. Забивали брезент. Случается все время.

Кончик среднего пальца разошелся до кости:

— Надо что-то сделать.

— Я сама посмотрю — сказала сзади сестра Анджела. — Пожалуйста, вернитесь к вашим молитвам и делу, которое я дала. В свою каюту, — добавила она.

Лотта покраснела, подхватила книгу и быстро вышла. В салоне стало очень тихо, голос ветра снаружи смягчился, стих. Рихтер и сестра Анджела стояли лицом к лицу.

— Я схожу за медицинской сумкой.

Он сел за стол и достал сигарету.

— Вы не против? — спросил он, когда она вернулась.

— Вы курите? О, нисколько, господин Рихтер. Мой отец любил говорить, что у мужчин должны быть пороки. Определенного сорта.

— Вы имеете в виду короткий поводок?

— Разве? — Она исследовала палец. — Надо наложить два шва. Вам лучше смотреть в сторону.

Затягиваясь сигаретой, он смотрел на дверь каюты Лотты, ворча, когда иголка входила в плоть.

— Откуда вы родом, господин Рихтер?

— Вена.

Она удивилась:

— Моряк из Вены? Не знала, что такое бывает. Как это случилось: вы сбежали на море?

— Достаточно странно, но именно так — сказал ей Рихтер. — Мой отец, если вам интересно, был хирургом и готовил подобную карьеру мне.

— А у вас были другие идеи. Вы женаты?

— Нет — просто ответил он.

Игла впилась снова.

— А надо бы. Это лучше для души, господин Рихтер. Теперь я кончила.

— Как странно — сказал он. — Мне всегда казалось, это лучше для тела.

Она сдержалась и принудила себя говорить спокойно:

— Оставьте ее в покое. Свою жизнь он сможет употребить для лучших вещей.

— Разве? Только потому, что это сгодилось для вашей жизни?

Она резко встала, схватила медицинскую сумку и ушла в свою каюту. Рихтер сидел еще несколько мгновений. Когда он встал, щелкнула дверь каюты Лотты.

— Все в порядке, господин Рихтер? — прошептала она.

— Прекрасно — ответил он. — По правде говоря, я никогда не чувствовал себя лучше, фройляйн.

Она снова улыбнулась и исчезла. Рихтер подымался по лестнице через две ступеньки.

***

Для Паули Герике события закрутились с чрезвычайной быстротой. Предварительный допрос в Фальмуте, во время которого его одежду высушили и вернули. Потом по суше его перевезли в Портсмут, где он попал в руки военно-морской разведки.

Они отнеслись к нему с уважением. Кроме всего, он был редкостной добычей — самый известный командир подлодки, взятый в плен после Кречмера.

Пять часов подряд его посменно допрашивали без малейшего успеха. Герике решительно застрял на личной информации, разрешенной Женевской конвенцией, и более ничего не сообщал.

Сразу после полудня ему сказали, что его переведут Лондон. Он прошел в фургон морской полиции в наручниках под охраной старшины, двух матросов и суб-лейтенанта, все с оружием.

Потому в четыре-тридцать пополудни он был в лагере военнопленных лондонского округа, размещенного в реквизированном особняке в Кенсингтон Пэлис Гарденс. На сей раз обращение не было столь хорошим, в частности со стороны главного старшины лагеря, при появлении взявшего его под свое попечение, массивного человека сорока шести лет по имени Карвер с поломанным носом боксера.

— Будь моя воля, сынок — информировал он Герике, — мне больше всего понравилось бы заполучить тебя на ринг раундов на шесть, и уверяю тебя, ты остался бы на нем до последнего гонга.

— О, не знаю, чиф — спокойно ответил Герике, — кажется, ты лучше бы смотрелся в темном переулке с бутылкой в руках.

На мгновение показалось, что Карвер его ударит, но рядом находились два матроса. Главный старшина, трясясь от ярости, удовлетворился, сорвав с Герике награды.

Комната, куда его, наконец, отвели, была достаточно приятной. Похожая более на студию, чем на кабинет: на стене книжные полки, в камине огонь, и хотя высокое окно загораживали тяжелые решетки, можно было разглядеть сад. Его посадили в кресло возле широкого стола, все еще в наручниках, и он бесстрастно ждал, кто же появится. Два вооруженных матроса стояли по бокам.

Через некоторое время дверь открылась. Человек, прошедший по другую сторону стола, был капитаном первого ранга королевских ВМС с орденом За заслуги и нашивками за первую мировую войну. Герике все воспринимал автоматически: ржаво-седые волосы, бледное аскетичное лицо. Он сильно хромал и тяжело опирался на трость из черного дерева.

Он положил на стол пару скоросшивателей и довольно официально сказал:

— Капитан Герике, мое имя Воан.

— Хотелось бы сказать, что рад познакомиться.

Воан кивнул одному из матросов:

— Теперь можете снять наручники. Подождите снаружи.

Он подождал, пока они выполнят приказ, и сел лишь тогда, когда за ними закрылась дверь. Герике потер затекшие запястья:

— Благодарю. Они начинали становиться неприятными.

— Сигарету? — Воан через стол пододвинул пачку. — Ваш английский в самом деле совершенен, потому что вы прожили здесь пару лет, не так ли? — Он открыл один из скоросшивателей и достал из кармана пару старомодных очков — С двадцать шестого по двадцать восьмой. Холл. Вы посещали там гимназию.

— Похоже, вы знаете.

— Конечно, капитан — ответил Воан тем же тихим, нейтральным голосом. — О вас — все. Кстати, блестящий послужной список. Поздравляю.

Герике подавил желание рассмеяться:

— Спасибо.

— Не только Рыцарский Крест, но и Дубовые листья к нему. Редкостное отличие.

— Было.

— Почему вы так говорите?

Герике расстегнул кожаную куртку, показать, что награды нет:

— Военный трофей.

В первый раз Воан выказал эмоции. На правой щеке задергался крошечный мускул:

— У вас отняли награды?

— Да.

— Здесь? Будьте добры, скажите мне когда и кто?

— Главный старшина из приемного блока — сказал Герике и коварно добавил: — мне казалось, это нормальный ход вещей.

— Пока я здесь командую, нет, уверяю вас, капитан. — Лицо Воана побледнело, рот сжался, он поднял трубку телефона на столе — Живо пришлите в кабинет двадцать два главного старшину Карвера.

Он поднялся на ноги и подошел к окну, тяжело ступая и опираясь на трость. В дверь постучали и вошел Карвер.

— Вызывали, сэр?

Воан сказал, не оборачиваясь:

— Карвер, я знаю, что у вас находятся некоторые награды, принадлежащие этому офицеру.

— Сэр? — Карвер начал багроветь.

Воан повернулся, посмотреть ему в лицо:

— Черт побери, положите их на стол. Немедленно!

Карвер торопливо достал Рыцарский Крест, Железный Крест первой степени, нашивки за ранение и положил на стол.

— Это все? — Воан спросил Герике.

Герике кивнул. Воан резко сказал Карверу:

— Я разберусь с вами позднее. Убирайтесь.

Когда дверь за Карвером закрылась, Герике собрал награды и положил в карман.

Воан сел, достал сигарету из пачки на столе и снова изучил в дело:

— Как я говорил, прекрасный послужной список. Посмотрим дальше. После возвращения с Дальнего Востока, вы вошли в Десятую флотилию в Бресте, не так ли?

— Я сказал вам, кто я, и это все, что от меня требуется. Извините, капитан Воан, мне нечего больше сказать.

— Хорошо — сказал Воан, — вы вынуждаете меня стать неприятным. Вы действительно не оставляете мне другого выбора.

— Что ж, несите резиновые шланги. Но это ничего не изменит.

Воан поморщился:

— Вы не в гестапо. Мы не действуем подобным образом.

— Тогда я с большим нетерпением хотел бы услышать ваши предложения — заверил его Герике.

Воан открыл второй скоросшиватель:

— Пятого апреля тысяча девятьсот сорок второго года в американских водах вблизи Род Айленда вы потопили нефтяной танкер по имени «Сан Кристобаль».

— Совершенно верно.

— Вы осведомлены, конечно, что это было испанское судно, зарегистрированное в Бильбао, и что торпедировать и затопить его — значило войти в противоречие с законами войны?

— Я другого мнения.

— Суть дела в том, что наши американские друзья хотят призвать вас к ответу. Из вежливости мы информировали американскую военно-морскую разведку о вашем пленении. Через два часа они предъявили официальное требование арестовать вас. Как я слышал, они собираются отправить вас в Штаты для суда.

Герике засмеялся:

— Какая чепуха! «Сан Кристобаль» чартерным рейсом перевозил нефть для американского военного департамента.

— Здесь не упоминается об этом факте.

— Странно — вся остальная информация кажется весьма аккуратной.

Воан пожал плечами:

— Американцы требуют вас, Герике, вот в чем дело, и если они станут судить вас, то последствия могут быть в высшей степени неприятными.

— Но вы могли бы предохранить меня от всего этого?

— Если вы пожелаете сотрудничать.

Герике вздохнул:

— Извините, но вы действительно тратите со мной время.

Воан спокойно кивнул, положил скоросшиватели под мышку, поднялся и безмолвно похромал прочь.

Оставшись один, Герике, подчиняясь внезапному импульсу, прицепил к кителю Железный Крест и нашивки за ранение и повесил на шею Рыцарский Крест. Потом подошел к окну и выглянул сквозь решетку. Сад окружала высокая стена, он сильно зарос. Дождь с ветвей большого бука капал в чащу рододендронов. Вид был меланхоличный.

Дверь позади открылась и вошел Карвер, за которым следовал рядовой с накрытым подносом.

— Поставь там, парень — приказал Карвер и обратился к Герике: — Не хотите ли поесть, капитан?

Рядовой удалился и Герике подошел к столу. Карвер наклонился и схватил его за ворот. Глаза холодно блеснули.

— Я достану тебя, немецкий ублюдок, клянусь — прошипел он. Он толкнул Герике в кресло Воана и торопливо вышел из комнаты.

***

Вскоре после семи часов того же вечера Джанет и Харри Джего подъехали на такси к дому на Кенсингтон Пэлис Гарденс. Они поднялись по ступенькам к входной двери, охраняемой двумя часовыми, и прошли в вестибюль, где за козловым столом сидел сержант армейского разведкорпуса.

Джего предъявил документы:

— Лейтенант Джего. Доложите обо мне капитану Воану.

— О да, сэр, он ждет вас. Сейчас вас проведут наверх.

Сержант нажал кнопку звонка и Джего сказал:

— О'кей, если леди подождет меня здесь?

— Почему бы и нет, сэр.

Джего повернулся к Джанет:

— Извини. Какого дьявола я должен прежде всего отрапортоваться капитану королевских ВМС, только бог знает. Будем надеяться, что это не затянется. Потом мы направимся прямо в театр.

Она похлопала его по щеке:

— И как могла наша могучая машина войны катиться без тебя?

Прежде чем Джего придумал подходящий ответ, появился молодой капрал, чтобы провести его к Воану. Джанет уселась в кресло у окна, положив ногу на ногу в такой манере, которая восхитила сержанта разведки за столом.

— Не слишком плохой день сегодня, мисс — отважился он, — три в Хэкни, два по дороге в Поппер и один в Годерс Грин.

— Что же хорошего? — спросила она.

Летающие снаряды Фау-1 были достаточно страшны, скрипучий рев их двигателей усиливался при приближении, но по крайней мере вы знали, что они идут. Напротив, ракеты Фау-2 предупреждений не давали: сверхзвуковой удар, грохот взрыва и полной опустошение.

Дверь в дальнем конце холла открылась и два вооруженных матроса ввели Герике. Руки были скованы спереди, но он выглядел поразительно в белой морской фуражке с Железным Крестом на кителе и Рыцарским Крестом на шее.

Он не показал вида, что заметил Джанет и наполовину повернул голову, смеясь над тем, что сказал один из охранников, Они поднялись по ступенькам и исчезли.

Сержант за столом сказал:

— Пленный джерри, мисс. Морской офицер. Через нас прошли многие из них.

— О, понимаю.

Она встала, пересекла вестибюль и остановилась под портиком крыльца. Высоко в темном небе раздавалось характерное стаккато и она подняла глаза, чтобы увидеть Фау-1, проходящий по небу, короткая струя пламени выбивалась из хвоста.

— Хотел бы я знать, где упадет этот ублюдок — сказал позади часовой.

Смерть и разрушение. Она только что видела одного из ответственных за это. Враг. С начала войны она еще не была так близко к немцу. На мгновение она снова представила Герике, со смехом подымающегося по ступенькам между охранников, и почувствовала гнев.

Джего появился сзади и взял ее под руку:

— О'кей, пошли отсюда.

Они сошли по ступенькам и повернули на тротуар:

— И зачем?

— Ну, не вижу причины не говорить тебе. Британцы прошлой ночью выловили капитана немецкой подлодки, одного из настоящих асов. Парень по имени Пауль Герике. Сюда его привезли для допроса. Похоже, передадут нам. Завтра вечером его отсылают в Глазго ночным экспрессом. Передадут нашим и отправят на конвое в Штаты через три-четыре дня.

— А при чем тут ты?

— Ну, у него британская охрана, но какой-то светлый ум в штаб-квартире флота вспомнил, что я возвращаюсь этим поездом и решил, что будет прекрасно, если я стану приглядывать за нашими интересами.

— Ты видел его?

— Только что.

— Среднего роста, бледное лицо, темные глаза, Железный Крест на кителе?

— Это наш парень.

— Он смеялся, поднимаясь по ступенькам — сказала она. Они проходили мимо ряда полуразрушенных домов. — Он смеялся. Он и ему подобные довели до этого.

— Мне говорили, что Берлин сейчас выгладит гораздо горячее.

Она взяла его под руку:

— Ты слишком добр для этой жизни, Харри Джего. Кстати, я еще не успела сказать, но полковник Брисингем сегодня вернулся в госпиталь с моими проездными документами на завтрашний ночной поезд.

Джего засветился от радости:

— Это значит, мы сможем быть вместе весь путь до Маллейга.

— Я так не уверена — сказала она. — На самом деле мне устроили спальное купе. Отдельное.

— Что? — изумленно спросил Джего. — Знаешь, кто в таких ездит в наши дни?

— Да — сказала она. — Эйзенхауэр.

Джего засмеялся. Дождь усилился и они побежали на перекресток, где она укрылась под деревом, а он пытался свистнуть кебу.

И все время ей почему-то представлялось смеющееся лицо Герике, подымающегося по ступенькам.

***

Пробили семь склянок первой вахты. Сидя в каюте за столом с сигарой в зубах Эрих Бергер приостановился послушать и вернулся к журналу. Скрип пера звучал в тишине неестественно громко.

«…самый одинокий звук в мире, судовой колокол в ночном море, или это просто подчеркивает для меня одиночество командования? Я думаю, быть капитаном судна не простая задача, особенно в условиях, в которых я нахожусь на данный момент…»

В дверь постучали и со шквалом дождя вошел Штурм. На нем был черный клеенчатый плащ и зюйдвестка, капли воды сверкали в свете керосиновой лампы.

— Ну, господин Штурм? — спросил Бергер.

Штурм козырнул:

— Только что сделал обход, капитан. Все крепко и прекрасно. За штурвалам Клют и Вебер. Идем на норд-вест-вест по моей оценке на десяти узлах.

— На полных парусах?

— Стоят все, что можно поставить.

— Погода?

— Ветер пять баллов с сильным дождем, удивительно теплым.

— Прекрасно.

Бергер шагнул к шкафу, достал бутылку рома и два бокала.

— Как долго вы работали вчера на радио?

Штурм с благодарностью принял бокал:

— Ровно полтора часа.

— Как батареи?

— Не слишком хорошо, капитан, однако они и раньше были такими же. Какие нашлись. Господин Прагер смог быстро достать только такие, я знаю. Но… — он сделал паузу. — Вы хотите, чтобы я перестал слушать, капитан?

— Нет, не надо. Британские и американские прогнозы погоды очень полезны, военные новости тоже. Но когда мы будем ближе к дому и захотим передать, что нуждаемся в буксире, я хочу быть уверенным, что у нас есть достаточный резерв.

— Сколько слушать сегодня?

— Полчаса — сказал Бергер. — Когда закончите вахту. Я думаю, этого должно быть достаточно.

— Очень хорошо, капитан. — Штурм с неохотой осушил остаток рома. — Извините, мне надо вернуться на квартердек.

Он повернулся и протянул руку к двери и вдруг снаружи раздался крик женщины.

***

Внизу было жарко и очень душно. Для Лотты путешествие казалось бесконечным. Из ниоткуда в никуда. Снизу раздавался тихий, но постоянный храп. Сестра Анджела без всяких объяснений перевела в ее каюту сестру Эльзу.

Лотта лежала на верхней койке, над ее лицом не более чем в двух футах находилась палуба, было жарко и неудобно, несмотря на то, что на ней была надета только льняная ночная рубашка. Она думала о Хельмуте Рихтере, сосредотачиваясь с почти пугающей интенсивностью, пытаясь в воображении вызвать его из тьмы — медленную улыбку, нестриженые светлые волосы и бороду. Лотта была тихой, сосредоточенной в себе девушкой. Большая часть ее жизни была совершенно замкнута — вначале по требованиям жестко ортодоксальной католической семьи, потом самодисциплиной и воспитанием сиделки. А потом Орденом Сестер Милосердия. Не требовалось ничего, кроме Бога.

Она научилась жить в себе. Но Рихтер — Рихтер был чем-то иным, совершенно новым переживанием. Когда она думала о нем, то непроизвольно улыбалась.

Тело было влажным от пота. В каюте стало невозможным оставаться даже минуту. Ей хотелось дышать — чистым соленым воздухом. Она мягко спустилась на пол, потянулась за капюшоном и выскользнула наружу.

Далеко на горизонте мерцали молнии, придвигаясь ближе. Новым была жутковатая фосфоресценция, судно стало средоточием света и тьмы, теплый дождь оседал на палубу серебристым туманом.

Клют стоял за штурвалом, предельно радуясь мгновениям, когда «Дойчланд» на всех парусах летела сквозь ночь. Позади него на перила склонился Вебер, потягивая трубку. Никто на заметил, как Лотта появилась из кают-компании.

Но Херберт Вальц, заваривая себе кофе на камбузе, увидел ее. Девушка держалась в тени у поручней левого борта и остановилась у средних вантов, подняв голову, чтобы ощутить дождь.

Она отошла от поручней и когда проходила мимо входа в камбуз, Вальц выскочил и схватил ее за талию.

Лотта не поняла, что произошло. От неожиданности и страха она закричала — испустив пронзительный вопль ужаса, ясно прозвучавший сквозь дождь и ветер.

***

Хельмут Рихтер, дремавший в одном из гамаков, повешенных в коридоре для дополнительных членов команды, мгновенно проснулся, выбежал по трапу и оказался на палубе до того, как Бергер и Штурм появились из капитанской каюты.

Лотта пошатываясь бежала по палубе, потеряла равновесие от качки и упала к ногам Рихтера. Когда он поднял ее, капюшон спал с ее плеч.

Из кают-компании появилась сестра Анджела.

— Лотта! — позвала она.

Рихтер отстранил девушку, сделал шаг и остановился, ожидая, пока Вальц нерешительно вышел из камбуза.

— Вальц — тихо произнес Рихтер.

Он стоял, расставив босые ноги, одетый лишь в морские брезентовые брюки. От приблизившегося шторма над головой мерцали молнии. На каждом конце мачты горели огни святого Эльма и все судно словно пылало сверхъестественным неярким пламенем.

— Рихтер! — крикнул Бергер.

Боцман, не слушая, двинулся вперед. Перепуганный Вальц вцепился в линь и начал взбираться на фок-мачту. Рихтер последовал за ним, аккуратно выбирая путь, словно имел в запасе все время мира.

Вальц взбирался с невероятной скоростью. Добравшись до нижней реи, он остановился взглянуть вниз, потом выхватил с пояса нож и перерезал линь. Лотта вскрикнула. У собравшихся членов команды вырвался внезапный вздох, потом все задержали дыхание и наступила полная тишина.

Линь оторвался, но Рихтер дотянулся до ближайшего каната и качнувшись на нем, перелетел на вантовый линь с искусством акробата на трапеции.

Он немного повисел на нем перед тем, как начать подыматься снова. Вальц, держась за рею, ждал его, свесившись вниз, чтобы располосовать руку боцмана ножом. Рихтер уклонился от взмаха, но Вальцу удалось зацепить его лицо.

Рихтер на несколько футов соскользнул вниз по линю, потом остановился, вращаясь на веревке. Лотта, прижав кулаки ко рту, смотрела вверх. Штурм шагнул вперед.

Бергер схватил его за руку:

— Оставь их! — сказал он тихим голосом.

— Ради бога, капитан Бергер — сказала сестра Анджела, — сделайте что-нибудь.

— Что вы ожидаете, сестра? — спросил Бергер, не на миг не отрывая взгляда от сцены наверху.

Это было чрезвычайное зрелище, с широкими полосами молний, взрывающимися от одного горизонта до другого, со странными шарами огней святого Эльма, пульсирующих на вершине каждой мачты, с жуткой фосфоресценцией электрических разрядов, текущих по каждому канату и по каждой веревке, с полной ясностью выхватывающих из тьмы Вальца и Рихтера.

Невероятным усилием боцман на руках подымался по линю, потом схватился за рею нижнего топового паруса и через мгновение твердо стоял на веревках оснастки.

Вальц повернулся и снова начал подыматься, карабкаясь к рее верхнего топового паруса. Вспышки молний слепящим мгновенным блеском словно впечатывали сцены в глаза стоящих на палубе, но в промежутках были короткие интервалы полной тьмы, поэтому действие продвигалось вперед рывками, кадр за кадром, как будто они смотрели в глазок старомодной машины с движущимися картинками.

Когда Вальц добрался до реи, боцман перегнулся в сторону, перешел на дальний конец реи и начал медленно подыматься по веревкам оснастки. Вальц повернулся и пошел к другому концу реи.

Рихтер был теперь очень близко. Он висел не более чем в трех футах от Вальца, вслепую ударявшего ножом. Кончик ножа зацепил правую щеку боцмана. Тот неумолимо продвигался вперед и Вальц испустил крик отчаянья.

Он схватился за скрепы главного верхнего топового паруса и в бешенстве перерезал их ножом. Линь распался и рея, свободная от ограничений, стала беспорядочно болтаться взад-вперед, парус захлопал на ветру.

Рихтера должно было сбросить в пустоту, но ему удалось вскарабкаться на нижнюю рею топ-галланта.

Вальц бессмысленно метался взад и вперед. Неожиданно «Дойчланд» качнуло и его почти сбросило с реи, он ухитрился спастись, только зацепившись рукой за оснастку.

Рихтер двигался позади галланта между качаниями судна. Он сделал паузу и внимательно наблюдал, выбирая момент, в то время как Вальц на другом конце болтался высоко над морем.

Судно накренилось, Вальца быстро качнуло и он повис на одной руку, бешено размахивая ножом. Рихтер, держась руками за веревку, обеими ногами ударил его в лицо. Вальц закричал и сорвался с реи в пространство.

Он вошел в воду на некотором расстоянии от поручней правого борта. Рука замахала в безмолвном призыве, но, несмотря на бешено полощущийся парус, «Дойчланд» все еще делала десять узлов, и он исчез, став одним из многих, взятых ночью и морем.

— Спустить паруса, господин Штурм. Двойной джибс. Подтяните топовый и галлант, потом за работу: устраните повреждения. Я хочу снова начать движение через час — приказал Бергер.

— Это все, что вы можете сказать? — Голос сестры Анджелы был тихим и напряженным. — Человек погиб.

— Об этом будет записано в журнале — бесстрастно ответил Бергер.

Рихтер спрыгнул на палубу и Лотта побежала к нему с простертыми руками. В трех-четырех шагах от него она пошатнулась в полуобмороке. Рихтер быстро подхватил ее. Несколько мгновений он смотрел на нее, кровь сочилась из рассеченной щеки, потом пошел в кают-компанию.

Столпившиеся внизу лестницы монахини быстро расступились, давая дорогу. Сестра Кэт спросила:

— Все в порядке, господин Рихтер?

Рихтер не ответил. Он прошел через салон в каюту Лотты и положил ее на нижнюю койку. Он потянулся к простыне, чтобы укрыть девушку, ее веки затрепетали.

Секунду она слепо смотрела в пространство, потом узнала его:

— Господин Рихтер?

— Все в порядке — сказал Рихтер.

Он сделал движение, поворачиваясь, возникла легкая паника.

— Не покидай меня.

Он взял ее за руку и склонился возле койки, гладя ее лоб, словно успокаивая ребенка:

— Никогда больше. Теперь спи.

Она закрыла глаза, лицо успокоилось. Через некоторое время дыхание стало медленнее и регулярнее, ее руки расслабились.

Он встал на ноги и повернувшись увидел монахинь, в тусклом свете глядевших в дверь с одинаковым выражением изумления на лицах. Сестра Анджела стояла в ногах постели сложив руки, бледная и спокойная. Подавив эмоции, совершенно спокойно он подождал, что она скажет, и как всегда она его удивила.

— Я думаю, теперь вам лучше пойти со мной, господин Рихтер — мягко сказала она. — Исходя из положения вещей, я должна сказать, что вам следует наложить еще один-два шва.

***

В сером свете рассвета далеко к северо-востоку U-235 поднялась на поверхность у буя встречи в миле от Бергена. Она представляла собой чрезвычайное зрелище, ибо вместо носа был лишь зазубренный пенек скрученного заржавевшего металла. Посреди пролива обнаружилось, что восемь метров полубака смято на один бок. Фримель сообразил, что освободиться от поврежденного куска металла можно, если попеременно менять скорость с полной вперед на полный назад.

Однако, остаток пути представлял настоящий кошмар. Он не смыкал глаз тридцать шесть часов и когда последовал за Энгелем по трапу на мостик, это в самом деле было весьма медленно.

Эскорт из двух вооруженных траулеров спешил встретить их, мигая сигнальными фонарями. Энгель рассмотрел их в бинокль, потом повернулся. Лицо его было серым, глаза потемнели, стали безжизненными. Повязка на лбу не улучшала общего впечатления.

— Мы дошли, господин адмирал?

— Похоже на то.

Сзади них по трапу быстро вбежал матрос и передал листочек:

— Сообщение, капитан.

Он вручил его Фримелю, но тот покачал головой:

— Ты прочитай — сказал он Энгелю.

— Прекрасная работа, Отто. Дениц, главнокомандующий Кригсмарине — прочитал Энгель тихим голосом. — Это все.

— Прекрасная работа — резко засмеялся Фримель. — В самом деле, прекрасная работа.

Возник очередной шквал активности, когда миноносцы прошли мимо них на позиции, матросы с бортов приветствовали медленно ползущую U-235.

Откуда-то снизу раздался крик, заглушенные вопли радости, по железному трапу затопали ноги и на мостик пулей вылетел Хайни Рот с очередным листочком в руке. Он был бледен от восторга.

— Ради бога, что там такое? — спросил Фримель.

— Еще сообщение, господин адмирал. Просто говориться: «Информация абвера. В лондонскую тюрьму Кейдж девятнадцатого доставлен Герике.»

Он отвернулся и тяжело склонился на поручни, совершенно не владея собой. Фримель из нагрудного кармана достал смятую пачку сигарет. Там еще оставалась одна, которую он аккуратно вставил в мундштук. Хайни дрожащей рукой дал ему прикурить.

Фримель глубоко затянулся, потом вздохнул:

— Последняя из вшивого французского сорняка, но за всю свою жизнь я не курил сигареты слаще.

Баркентина «Дойчланд», 20 сентября 1944 года. Широта 46°55N, долгота 17°58W. Очередная плохая ночь. Ветер силой семь баллов. Дожди и бурное море. В четыре склянки утренней вахты на клотике разорвался внешний джиб и отломился джиб-бум, когда с наветренной стороны пришла сильная волна. Старший матрос Клют и Шмидт, спрыгнувшие к вантовым поручням, были снесены в скупперы. Я ожидал, что их унесет, но каким-то чудом они уцелели. Шмидт получил перелом левого предплечья. Было крайне необходимо идти против сильного течения и я решил зарифить судно, чтобы дать господину Штурму шанс исправить повреждение. В две склянки дополуденной вахты боцман Рихтер доложил, что в трюме восемнадцать дюймов воды. Я приказал ему немедленно вызвать снизу вахту правого борта и поставить на помпу. Лишь в две склянки первой собачьей вахты господин Штурм смог сообщить, что все повреждения исправлены. Вахта боцмана Рихтера откачала воду досуха и шторм немного уменьшился, поэтому мне стало возможным повернуть судно и возобновить прежний курс, потеряв около сорока миль, пока мы дрейфовали по ветру. По моей оценке мы сейчас находимся примерно в семистах милях к западу от Бискайского залива.

7

Считалось полезной пропагандой дать публике посмотреть на немецких военнопленных, провозимых через станцию Юстон. Суб-лейтенант Фишер командовал конвоем, который состоял из Карвера и двух старших матросов Райта и Хардисти. Они были в гетрах и портупеях с подвешенными револьверами Веблей-38, как и обычный береговой патруль, однако они провели Герике сквозь толпу по возможности незаметно, просто как еще одного военнопленного, набросив на его плечи голубой плащ.

Фишер предъявил документы охраннику поезда, который провел их в багажный вагон. Задняя секция была забрана металлической решеткой, за которой лежала куча красных мешков главного почтового управления.

Охранник достал ключ:

— Если вам надо, он может пройти внутрь.

— Прекрасно — сказал Фишер. — Можете оставить мне ключ?

— Почему бы и нет — сказал охранник. — У меня есть запасной. Мне кажется, вы не похожи на почтовых воров.

Он вышел. Фишер отпер железные ворота и Карвер преувеличенно вежливо кивнул Герике:

— Если вы ничего не имеете против, сэр.

Герике вошел внутрь, суб-лейтенант запер ворота и передал ключ Карверу:

— Хорошо, чиф. Присмотрите здесь, пока я поищу лейтенанта Джего.

— Не торопитесь, сэр. Нам здесь будет хорошо — ответил Карвер. — Здесь даже лучше, чем в следующих вагонах.

Фишер вышел, а Карвер передал фунтовую банкноту старшему матросу Хардисти:

— Вы с напарником бегите в станционный буфет и схватите все, что можете, в смысле сэндвичей и папирос.

— Но мы принесли с собой пропасть еды из каптерки, чиф — сказал Хардисти.

— Я знаю, сынок, знаю — сказал Карвер. — Это хорошо, пока мы ездим в Лидс или куда-то в этом роде, а здесь в два часа ночи все буфеты будут пустые. А теперь делайте, что я сказал.

Герике прислонился к металлической решетке и изучил объявление на стекле. В нем говорилось:

"Если во время вашего пребывания в поезде случится воздушный налет:

1. Не пытайтесь покинуть вагон, пока проводник не потребует этого. Вы в большей безопасности там, где находитесь.

2. Держите жалюзи опущенными днем и ночью для защиты от осколков стекла.

3. Если пространство позволяет, ложитесь на пол."

Карвер сказал:

— За такие объявления благодари твоих клоповщиков.

— Скажите мне, главный старшина — сказал Герике, — как долго вы на военной службе?

— Тридцать лет. Я вступил в армию в четырнадцатом году, когда мне было шестнадцать.

— А, так вы кадровый солдат — кивнул Герике. — Вы меня удивляете. Война, кроме всего, это название игры для профессионала. Похоже, вы, однако, возражаете против этого факта. Наверное, единственная причина, по которой вы остаетесь на службе после первого срока, это возможность носить красивую форму и иметь по девушке в каждом порту.

Карвер разъярился:

— Ты дождешься, ублюдок.

Они услышали голос появившегося Фишера. Суб-лейтенант вошел вместе с капитаном Воином и Харри Джего, и все увидели, как Карвер сквозь решетку предлагает Герике сигарету.

— Не хотите ли курить, капитан? — спросил он с исключительной вежливостью.

— Весьма любезно с вашей стороны, чиф. — Герике принял сигарету и предложенный огонь.

Воан сказал:

— Немного примитивно, но могло быть и хуже. Какие-нибудь жалобы, капитан?

Герике поднял скованные запястья:

— Может, это можно снять? Кроме всего, я же нахожусь в клетке.

— Извините — покачал Воан головой. — Но, может быть, вы почувствуете себя немного лучше, если узнаете, что пару часов назад мы получили разведрапорт от наших норвежских друзей в Бергене. Похоже, что U-235 под командованием контр-адмирала Фримеля дошла благополучно, минус семь-восемь метров носа.

Несколько мгновений Герике не мог воспринять сказанное и не смог что-либо ответить, так как снаружи раздались свистки проводников, топот бегущих ног.

Воан чопорно сказал четким, точным голосом:

— Что ж, капитан, я могу лишь пожелать безопасного путешествия через все опасности Северной Атлантики.

Герике улыбнулся:

— Будет иронией судьбы — оказаться в визире перископа старого камрада.

Воан отдал честь, кивнул Фишеру и, хромая, сошел на платформу. Джего сказал Герике:

— Я буду заглядывать время от времени. Путь до Глазго займет часов двенадцать или чуть больше.

— Я, собственно, не тороплюсь.

Джего вышел и к решетке подошел Карвер:

— Я тоже, сынок — мягко сказал он, — и для начала я снова заберу медали.

***

На Фаде дождь налетал с гавани и барабанил по окнам старого коттеджа. Рив сидел за столом, открытый дневник лежал перед ним. Ежедневный записи были старой привычкой, приобретенной в молодые годы на море. Не столько записи о событиях, сколько попытка сформулировать мысли. Он приложил спичку к трубке, взял ручку и начал писать.

«…моя жизнь, если ее можно назвать жизнью, стала странным делом, разновидностью метаморфоза, в котором все изменилось. Оливер Веделл Холмс однажды сказал, что от человека требуется, чтобы он разделял в опасностях бытия деяния и страсти своего времени, не рассчитывая выжить, и большую часть своей жизни я следовал его заповеди с необычайной верой. Но теперь я запутался в паутине дней, время шествует медленным темпом, и к какой же цели? Каков конец?»

Он положил перо и потолках ногой овчарку, развалившуюся на коврике перед камином:

— С дороги, рыжий дьявол.

Рори неохотно отодвинулся, Рив добавил в огонь несколько торфяных брикетов, потом посмотрел на часы:

— Почти время, Рори. Посмотрим, нет ли сегодня чего для нас? Может, там кто-нибудь в самом деле вспомнил, что мы еще существуем.

Радио стояло на столе у окна. Он сел, надел наушники и начал передавать:

— Сахар-один на Фаде вызывает Маллейг. Как слышите?

Рори сел рядом, Рив потрепал уши пса и попытался снова. Почти сразу пришел ответ:

— Сахар-один, я Маллейг, слышу вас чисто и громко. Для вас есть сообщение.

Рив почувствовал внезапное возбуждение.

— Адмирал Рив? Здесь Мюррей, сэр.

— Чем могу быть полезен? — спросил Рив.

— Для вас сообщение из Лондона, сэр. Просто передают, что ваша племянница на пути к вам на несколько дней.

Рив сказал автоматически:

— Чудесно. Когда она появится?

— Завтра. Боюсь, я не знаю точнее. Знаете, какова сейчас погода. Как с транспортом на Фаду, сэр? Не думаю, что у меня будет что-нибудь официально доступное.

— Все в порядке — сказал Рив. — Я присмотрю что-нибудь здесь.

Он собрался с силами:

— Есть что-нибудь для меня, Мюррей?

— Боюсь, что нет, сэр — сказал Мюррей и добавил — Извините, адмирал.

— Не извиняйтесь — горько сказал Рив. — Никто не извиняется, почему вы должны? Конец связи.

Он выключил радио и сидел, уставившись в пространство, рукой лениво играя ушами Рори. Будет славно снова увидеться с Джанет, услышать от нее новости, но этого недостаточно. Совсем недостаточно.

Пес заворчал, когда рука схватила слишком сильно, и Рив быстро поднялся:

— Извини, парень. Я сегодня не в лучшей форме. Пойдем на свежий воздух.

Он снял с двери ветровку и вышел, Рори за ним. Парус нельзя было поставить — ветер дул с плохого направления, поэтому он работал на дрезине руками весь путь до Южной Бухточки. Спустившись к спасательной станции, он увидел, что задняя дверь лодочного сарая открыта. Мердок, укрывшись от дождя, сидел в старом кресле, починял сеть, разложенную на коленях.

Он поднял глаза, на изборожденном погодой лице эмоции не отражались, руки продолжали работать:

— Хороший день или плохой, Кэри Рив?

— Разве у меня есть выбор?

— Похоже на то. Хотите глоточек?

— Может, позднее. Завтра в Маллейг лондонским поездом приезжает моя племянница.

— Славно.

Мердок расправил сеть:

— Тем же поездом на побывку приезжает молодой Лаклан Макбрейн. Его мать сказала мне вчера.

— Парашютист, не так ли?

— Так. Если нет возражений, я переправлюсь на вашей «Катрине» и заберу его. Захвачу и вашу племянницу.

— Было бы прекрасно — ответил Рив.

***

Герике улегся на мешках с почтой, закрыв глаза в притворном сне. Карвер и два старших матроса играла в карты. Фишер читал книгу.

В дверь постучали, Фишер открыл ключом, вошел Харри Джего:

— Все о'кей?

— Кажется, да — ответил Фишер. Они прошли к проволочной сетке. — Последний час он спит.

— Прекрасно. Если есть время, пойдемте со мной в спальный вагон, найдем доктора Манго. В моем вещмешке есть бутылка скотча и мы могли бы немного испортить ее.

— Звучит заманчиво — сказал Фишер, выходя за ним.

Карвер закурил сигарету и с хрустом почесался:

— Все у них, чертовых янки.

— О чем вы, чиф? — спросил Хардисти.

— Ну, доктор Манро. Милая юбочка, могу уверить, едет до самого Маллейга. Ее дядя, американский адмирал, живет на каком-то острове во Внешних Гебридах. Она получила отдельное купе там, в спальном вагоне. Джего спит с ней. — Он бросил карты. — Опять мухлюешь. Сдавай снова, Райт, только на этот раз дай мне хорошие карты.

Он встал и через сетку уставился на Герике:

— Вы спите, капитан?

Герике, не отвечая, тихо дышал с закрытыми глазами и Хардисти сказал:

— Оставьте его, чиф, ради бога. Он никуда не денется.

Карвер неохотно отвернулся, сел и взял карты. Глаза Герике позади него на мгновение приоткрылись.

***

В Тронхейме шел сильный пронизывающий дождь, когда Хорст Неккер с Руди Хюбнером поднимались по ступенькам главного входа оперативного штаба. Они были еще в пилотских комбинезонах, только что вернувшись из восьмичасового разведывательного полета далеко в Баренцево море и обратно.

Неккер устал и был в плохом настроении:

— Им надо сделать что-то с левым двигателем. Каждый раз при взлете он ревет, как трактор.

— Знаю, господин капитан — успокоительно сказал Руди. — Я сам говорил Фогелю. Он сказал, что ждет нашего очередного отдыха.

— Боже всемогущий, мы скончаемся к тому времени.

Он толкнул дверь разведотдела, ожидая найти Альтрогге, офицера разведки, и остановился, увидев полковника Майера, сидящего с сигаретой на краешке стола и перебирающего бумаги.

Тот поднял глаза:

— Ты выглядишь не слишком довольным жизнью, Хорст. У тебя неприятности?

— Можно считать и так. — Неккер бросил парашют в ближайшее кресло и взял предложенную сигарету. — Восемь часов подряд ничего, кроме проклятого моря и левого двигателя с астмой. Во всем остальном полет был чистым удовольствием.

Майер улыбнулся:

— Ничего. Я передвинул ближе твой двухдневный отдых. Тебе должно понравиться.

— Зачем? — кисло поинтересовался Неккер. — Уверен, у тебя чертовски настоятельная причина.

— Смена шаблона полетов. Хозяева хотят, чтобы на следующую пару недель ты снова сконцентрировался на западном побережье Шотландии и Гебридах. — Он улыбнулся — Ты желал действия, Хорст. Так получишь его. На этой неделе на побережье переведены две новые эскадрильи Спитфайров. Тебя должно заинтересовать.

— Премного благодарен — ответил Неккер, вдруг чувствуя, несмотря на обстоятельства, неожиданную радость. — О чем речь?

— Разведка с недавних пор сообщает, что конвои из Канады используют северный маршрут. Проходят гораздо ближе к Исландии. Отныне твой патруль должен заходить в Атлантику гораздо дальше. По крайней мере, на пятьсот миль западнее Внешних Гебрид.

— Мы не сможем там долго оставаться.

Майер кивнул и разложил карту на столе:

— Мы дадим тебе улучшенные подвесные баки. Это добавит еще пятьсот миль. И модернизирована система впрыска, поэтому можно пересечь Шотландию, не снижаясь ниже тридцати пяти тысяч футов. Обещают сорок, но я бы не рассчитывал на это. В любом случае, ты сможешь уйти от Спитфайров.

Система впрыска использовала перекись азота, которая подавалась в цилиндры, обеспечивая во время полета дополнительный кислород для сгорания топлива, увеличивая мощность двигателя на двадцать процентов.

Неккер изучил карту и кивнул:

— Длинный путь.

Майер улыбнулся и похлопал его по руке:

— Он покажется короче, когда отдохнешь пару дней.

***

Ветер к вечеру заметно утих и «Дойчланд» на всех парусах шла в наступающую тьму, несомая легким бризом с юго-запада.

На первой вахте Рихтер стоял на квартердеке один, если не считать старшего матроса, бывшего торпедного механика, по имени Эндрасс, стоявшего за штурвалом. Боцман у поручней курил сигарильос, наслаждаясь ночью, рогатым месяцем, звездами, рассыпанными на дальнем горизонте, их блеском, смягчаемым сырым и прилипчивым морским туманом.

Ровно в девять часов он прошел на нос, поговорить с впередсмотрящим. Возвращаясь, он остановился у вантов левого борта, закрепить развязавшийся на буме главного паруса линь. Что-то шевельнулось позади и из тени между спасательными шлюпками выступила Лотта.

— Хельмут!

Ее руки простерлись сквозь тьму, лицо вырисовывалось белым пятном. Рихтер инстинктивно взял ее ладони:

— Лотта, что ты делаешь здесь!

— Я смотрела на тебя последние полчаса, пока ты ходил взад-вперед по проклятому квартердеку. Я начала думать, что ты никогда не спустишься.

— Ты должна вернуться вниз — сказал он. — Немедленно.

— Почему?

— Потому что сестра Анджела беспокоиться о тебе, а я дал капитану слово, что буду избегать тебя до конца плавания.

— А ты? — спросила она. — Ты беспокоишься обо мне?

— Да. — Он пытался высвободить руки — Пусти, Лотта, я дал слово — разве ты не понимаешь?

— Я понимаю только одно — сказала она, — что всю свою жизнь я боялась. Но теперь я с тобой… — Ее руки стиснули его руку — Любовь всегда такая, Хельмут? Ты прежде любил так?

Его последние оборонительные бастионы расшатались и руки обняли ее:

— Нет, так — никогда, Лотта.

Она закинула лицо, вглядываясь в него:

— Как послушница, я могу по своему желанию покинуть орден без больших хлопот, когда мы приплывем в Киль. А потом?…

Он нежно поцеловал ее:

— Что произойдет в Киле, это одно. А сейчас, таких встреч больше быть не должно.

— Сколько еще? — спросила она.

— Две недели, если повезет, но нам нужно идти быстрее, чем сейчас.

— Могу ли я насвистеть для нас ветер? — спросила она. — Настоящий ветер.

— Нет необходимости. — Он поднял глаза на ночное небо — Мне кажется, это только временное затишье. К утру будет шторм.

Позади послышалось легкое движение. Они поспешно обернулись и увидели сестру Анджелу, стоящую у главной мачты.

— Господин Рихтер, Лотта — спокойно сказала она. — Прекрасная ночь.

Первой заговорила Лотта, инстинктивно выступив в защиту Рихтера:

— Это мой проступок, сестра, поверьте мне. Господин Рихтер не при чем.

— Я уверена в этом, дитя мое. Я нахожусь здесь уже пять минут. Но теперь мне кажется, что тебе действительно пора идти вниз.

Лотта поколебалась, потом неохотно пошла к кают-компании. Когда она прошла полпути, сестра Анджела добавила:

— Я уверена, что господин Рихтер будет рад снова поговорить с тобой завтра, если позволят его обязанности.

Девушка затаила дыхание, запнулась, потом повернулась и побежала в кают-компанию.

Рихтер сказал:

— Я вижу, сестра, вы даете мне разрешение…

— …выполнить ваши обещания, господин Рихтер.

Она слабо улыбнулась:

— Вы заставляете меня ощущать себя такой старой. Такой старой.

Она отвернулась и направилась к двери Бергера. Рихтер беспомощно смотрел, как она постучала и вошла.

Бергер писал за столом. Отто Прагер, лежа на койке, читал книгу. Консул сел, спустив ноги на пол, а Бергер положил перо.

— Сестра? — вежливо сказал он.

Прагер встал:

— Мне, наверное, лучше выйти?

Он сделал шаг к двери, но она покачала головой:

— Только минуту вашего времени, капитан. Относительно господина Рихтера и Лотты.

— Итак? — уныло спросил Бергер, готовясь к неприятностям.

— Я буду признательна, если вы освободите его от обещания не говорить с ней до прибытия в Киль.

— Весьма неожиданное изменение вашей позиции.

— Скорее, новая точка зрения. Я всегда хотела лишь справедливости для Лотты. Я теперь понимаю, что ее решение о будущем, когда мы достигнем Киля, должно быть сделано по ее собственной свободной воле при содействии лишь бога. А до того времени кажется бессмысленным стараться искусственно держать раздельно ее и господина Рихтера. Как я выяснила сама, он исключительно честный молодой человек.

Бергер не смог придумать, что ответить. Она дала ему еще секунду, потом добавила:

— Теперь, господа, извините меня, я действительно очень устала.

Дверь за ней закрылась. Консул повернулся с изумлением на лице. Бергер, не говоря ни слова, открыл шкафчик, достал бутылку рома и два стакана.

***

Было очень темно, поезд мчался сквозь ночь, дождь хлестал в окна. Когда Харри Джего постучал в дверь спального купе и вошел, Джанет лежала на единственной полке, натянув одеяло до подбородка.

— Я замерзаю.

— Ну, я могу предложить средство — с надеждой сказал он.

— Не сегодня, дорогой. У меня началось. Я могла бы проспать неделю. Ты можешь устроиться с одеялом на полу.

Он пожал плечами:

— О'кей. Там, сзади, парни спят на багажных мешках. — Он снял ботинки, завернулся в одеяло, лег на пол, положил под голову брезентовый вещмешок и почти мгновенно уснул.

***

Они прибыли в Глазго в шесть-тридцать серым угрюмым утром. Джанет сильно разоспалась и, проснувшись, обнаружила, что Джего ушел. Несколько мгновений она не могла прийти в себя — понять, что они стоят. Когда она откинула одеяло и села, раздался стук в дверь и заглянул Джего.

— Жива и здорова — прокомментировал он. — Это прекрасно.

Он передал термос:

— Кофе. Кстати, мы в Глазго. Кажется, отцепляют половину вагонов.

— Что случилось?

— Мы тронемся примерно через десять минут. Бридж-оф-Орчи, Раннок, Форт Уильям и Маллейг. Еще пять часов, если все пойдет хорошо. Схожу, попрощаюсь с Фишером и нашим общим другом Герике. Я сразу вернусь и мы сможем позавтракать. Все готово.

Он вышел, прежде чем она ответила. Еще секунду она сидела, потом встала, подняла жалюзи и опустила окно. Платформа была почти пустой. Джего спешил по ней к небольшой группе, состоящей из лейтенанта Фишера, конвоя и Герике, стоящего в центре. Голубой плащ снова набросили на его плечи.

Пока она смотрела, Джего и Фишер отошли в сторону. Она бросила беглый взгляд на сардоническое лицо Герике, потом Карвер повернул его и подтолкнул. Через главную дверь они прошли в зал ожидания станции, оставив Фишера и Джего разговаривать на платформе. Совершенно неожиданно Джанет почувствовала, что с нее достаточно. Она закрыла окно и опустила жалюзи. Дрожа, она повернулась к полке.

— Я устала — тихо сказала она. — Слишком долго я слишком мало спала. Вот в чем дело.

Она снова легла на полку и натянула одеяло.

— Я ждал, что ваши нас встретят — сказал Фишер. — Что могло их задержать?

— Бог знает. — Джего посмотрел на часы. — Знаешь, мне лучше вернуться на борт. Эта штука тронется в любой момент.

— Я не стал бы передавать его так быстро, поверь — сказал Фишер. — В нем что-то есть. В том, как он смотрит на тебя.

— Я хорошо понимаю, что ты имеешь в виду. — Джего пожал ему руку. — Что ж, счастливого возвращения.

Он вошел в вагон, а Фишер повернулся и направился в зал ожидания, где в небольшом камине горел уголь. Хардисти и Райт грелись перед ним, покуривая сигареты.

— Где пленный? — требовательно спросил Фишер.

— Он захотел в уборную, сэр. — Хардисти кивнул в сторону зеленой двери с надписью «Джентльмены». — Чиф сказал, что сам приглядит.

Фишер повернулся, в этот момент дверь резко распахнулась и шатаясь вывалился полускрюченный Карвер. Казалось, ему трудно говорить, рот открывался и закрывался, как у рыбы.

Фишер схватил его за ворот.

— Что такое? — потребовал он.

— Он… он сбежал, сэр — простонал Карвер, держась за живот. — Ублюдок сбежал.

***

Герике просился в уборную вполне искренно. Побег на этом этапе едва ли казался осуществимым, особенно если принять во внимание чертовы наручники. Все произошло под влиянием импульсивного решения — мгновенно использовать представившуюся возможность.

— Я присмотрю, парни, — Карвер толкнул его в дверь, заставив открыть ее собой. — Пока можете курнуть.

Внутри располагался ряд кабинок, разбитая раковина, дождь просачивался в окно над умывальником. Именно вид окна расшевелил Герике.

Старшина прислонился к двери:

— Давай, начинай.

Герике подошел к одной из кабинок, повернулся и протянул скованные запястья:

— Слегка неудобно с этими штуками.

— А, сидячая работа — захохотал Карвер, стремясь выжать из ситуации унижение до последней капли.

Он достал ключ и открыл один из наручников:

— Ну, делай, что надо. И конечно, оставь дверь открытой. Думаю, учитывая обстоятельства, ты не будешь против, если я понаблюдаю.

— Спасибо, чиф — спокойно сказал Герике и правым коленом ударил Карвера в пах.

Баркентина «Дойчланд», 21 сентября 1944 года. Широта 49°52N, долгота 14°59W. Ветер силой 5-6 баллов. Перемежающиеся шквалы. Сильный дождь. Теперь помпа должна работать по четыре часа в сутки, что кажется удовлетворительным и, благодаря количеству команды, меньшей нагрузкой, чем могла быть. Наша позиция сейчас приблизительно в 220 милях юго-западнее Ирландии.

8

Фишер вышел из посылочного отделения с Карвером, ковыляющим по пятам, и остановился возле зала ожидания:

— Черт побери тебя, Карвер, я тебе это припомню.

Хардисти и Райт выбежали из-за угла.

— Он не проходил через барьер, это точно, сэр — сказал Хардисти. — Там стоят два сухопутника. Дают слово.

— Снова обыщите багажное отделение — приказал Фишер. — Он должен быть где-то здесь. Ему некуда уйти за такое время.

Два старших матроса убежали. Карвер со злобой сказал:

— Когда я доберусь до этого немецкого ублюдка…

— О, заткнись, ради бога, и дай мне подумать — сказал Фишер.

Раздался хриплый гудок паровоза, затрепетали флажки проводников. Резкий свист пара, и поезд начал двигаться вперед. Один-два моряка высунулись из окон вагонов посмотреть на суматоху, но большинство пассажиров едва ли обратили внимание.

— Куда, к черту, он мог деться? — сказал Фишер, потом, когда решение пришло ему в голову, он чуть не задохнулся — Поезд, чиф! — прокричал он. — Он пробрался назад в поезд! Это единственное объяснение!

Поезд шел уже довольно быстро, но времени хватило, чтобы запрыгнуть в открытую дверь тамбура со стоящим там проводником и, повернувшись, затащить с собой Карвера. Хардисти и Райт бежали вдоль платформы, но было уже слишком поздно.

— Эй, что случилось? — спросил проводник.

Фишер, не обратив на него внимания, достал револьвер и повернулся к Карверу:

— Хорошо, чиф, теперь поймаем его — сказал он.

***

Проездной документ Джанет Манро был помечен высшим приоритетом, поэтому стюард спального вагона рано утром принес ей завтрак первой: добрый английский завтрак из бэкона, яичницы-болтуньи, мармелада, тостов и чая.

Джего едва верил глазам:

— Идет ли война?

— Нет, для людей с моим влиянием, дорогой.

— На сей раз я, кажется, попал на нужное судно.

Он уселся по другую сторону небольшого столика, разложенного стюардом под окном. Джанет разлила чай.

— Знаешь, у меня начинает появляться вкус к подобным вещам — сказал Джего.

В дверь постучали. Джанет, сидя ближе, открыла, появился Фишер с револьвером в руке, позади Карвер.

— Что, к дьяволу, происходит? — спросил Джего.

— Он воспользовался ошибкой Карвера там, на станции, сэр — ответил Фишер. — Попросился в уборную…

— Вы расскажете это трибуналу — грубо оборвал Джего. — Теперь вы говорите — повернулся он к Карверу, — с него сняли наручники?

Карвер нервно облизал губы:

— Только один, сэр. Я думал, он хочет…

— Не могу поверить — взорвался Джего. — Один шанс, всего лишь шанс — все, что требовалось этому парню.

Он отвернулся, побелев от гнева:

— Итак, он в поезде, вы хотите сказать?

— Думаю, что так, сэр. — Фишер поколебался и неуклюже добавил — Мне кажется, ему просто некуда больше было деться. Не было времени.

— Вы так думаете? — спросил Джего. — Хорошо, лейтенант, тогда где же он? Немецкий корветтен-капитан должен весьма бросаться в глаза, не так ли, особенно на Вест Хайленд Лайн?

Фишер нервно посмотрел на Карвера, потом на американца:

— Я…, я просто не знаю, сэр. Мы начали с купе проводников и смотрим все подряд.

— А его нет и следа. Ну, это понятно. Он вряд ли повесит табличку на шею. Он вооружен?

Карвер поколебался, соображая, лгать или не стоит, но одного взгляда Джего оказалось достаточно:

— Боюсь, что так, сэр. У меня был запасной, сэр. Маузер. Просто на всякий случай.

— На случай чего? — потребовал Джего, потом махнул рукой. — Ладно, чиф, есть более важные вещи.

Он открыл вещмешок, достал служебный автоматический кольт и сунул в карман.

— Уберите оружие с глаз. Нет нужды ставить весь поезд на уши. Если он на борту, в чем я сомневаюсь, любая суматоха только поможет ему.

Фишер, обрадованный, что кто-то стал им командовать, сказал с воодушевлением:

— Что будем делать, сэр?

— Карвер останется здесь, в конце, а вы и я вернемся в купе проводников и пройдем все вновь. Каждое купе, каждый туалет. Мы найдем его, если он вообще здесь. Лично я думаю, что сейчас он в автомобиле направляется в Доки Глазго на португальское или испанское судно, если сможет найти такое.

— В немецкой форме? — спросила Джанет. — Он не продержится и пяти минут.

— В прошлом году в Лондоне журналист прошел от Оксфорд-стрит до Пикадилли в форме полковника СС, — мрачно сказал Джего, — и никто не обратил внимания. Вокруг так много людей в форме и многие вдребезги пьяны.

Он кивнул Фишеру и сказал Карверу, который направился наружу:

— Оставайтесь ближе к этому месту. Мы скоро вернемся.

***

Они вернулись лишь через добрый час, когда поезд подходил к северному концу Лох Ломонда, Фишер стал еще бледнее, являя картину полного уныния. Карвер изнывал в коридоре.

— Герике нет? — спросила Джанет.

— А ты как думаешь?

Старик-проводник, давно миновавший пору расцвета, остававшийся на службе лишь из-за войны, выглянул из-за Карвера:

— Повезло, сэр?

Джего покачал головой:

— Где бы он ни был, его нет в поезде. Мы проверили каждый дюйм.

Проводник сказал:

— Не совсем, сэр. За моим вагоном в Глазго прицепили платформу с тремя джипами для доставки королевским ВМС в Маллейг. Но вроде нет способа, чтобы он мог перебраться сюда, как я понимаю.

— Так ли? — сказал Джего и, дотянувшись, сорвал стоп-кран.

***

Герике наслаждался на удивление комфортабельным путешествием в хвосте одного из джипов на платформе. Он был защищен от дождя, а вид открывался великолепный, как раз такую сельскую местность он любил.

Он не выработал никакого плана, позволив событиям идти, как выпадут карты. Возможность вывести Карвера из строя была слишком хороша, чтобы ее упустить, решение вернуться в поезд было таким очевидным, что он на самом деле даже не задумался. Он просто, пригнув голову, прыгнул под чехол.

Одно обстоятельство послужило в его пользу. Действительно, что касается формы, то большинство морских офицеров в мире выглядит совершенно одинаково. Все, что следовало сделать, это удалить свастику и орла с кокарды Кригсмарине на форменной фуражке, и пока он занимался этим с наручниками, свисающими с левого запястья, поезд начал тормозить так резко, что его сбросило с сидения.

Игра закончилась, это казалось очевидным, ибо поезд шел по длинной узкой выемке с почти перпендикулярными сторонами. Однако Герике был далек от того, чтобы выбросить белое полотенце на ринг. Ему нечего было терять. Пока поезд еще тормозил, он пробежал по платформе до заржавленной лестницы на хвосте вагона проводников.

По крыше шла узкая дорожка и он побежал по ней, перепрыгнув на первый вагон, почти потеряв равновесие, потому что вагон мотало из стороны в сторону. Он прыгнул на другую крышу и упал лицом вниз, ибо поезд остановился.

Наступила тишина, только шел сильный дождь, шипел пар, открывались окна и двери, слышались возбужденные голоса. Кто-то бежал вдоль колеи. Он услышал, как говорит Фишер:

— На этот раз ему некуда уйти.

— Именно — ответил Джего, — поэтому хладнокровнее. Нет необходимости в стрельбе. Гораздо лучше вернуть его одним куском.

Они пробежали. Герике, готовый ко всему, перегнулся через край и соскользнул по лесенке на мостик между вагонами. Он открыл дверь и вошел внутрь.

Коридор был забит людьми, в основном матросами, возвращающимися на военно-морскую базу в Маллейге, все высунулись в окна, глядя вдоль колеи. Все сильно обсуждали, что происходит. Герике прошел по коридору, затолкав левую руку со звякающими наручниками в карман.

Никто не обратил на него ни малейшего внимания, пока он не дошел до конца, где молодой матрос, отпрянув от окна, столкнулся с ним. Повернувшись, он увидел плащ и форменную фуражку и быстро сказал:

— Извините, сэр.

— Все в порядке.

— Что там происходит сзади, сэр?

— Бог знает — ответил Герике. — Я видел пару офицеров с оружием. Наверное, сбежал пленный, или еще что-нибудь.

Он немного постоял у окна, просто один из толпы зевак, и увидел, как Джего и другие возвратились в поезд. Засвистел свисток проводника, раздалось шипение пара, колеса завертелись и поезд снова пошел вперед.

Все стали заходить в свои купе, а он последовал дальше. Он перешел в спальный вагон и немедленно оказался в более спокойном, более упорядоченном мире. Коридор был пуст и когда он пошел по нему, дверь в дальнем конце отворилась и из своей крошечной кухни вышел стюард.

Он остановился:

— Могу я чем-нибудь помочь вам, сэр?

Герике, моментально импровизируя, вспомнил разговор, подслушанный ранее, о Джего и девушке, с которой он делит спальное купе. Как ее имя? Доктор Манро, племянница американского адмирала. В этом присутствовал некий черный юмор.

— Лейтенант ван Лотт из Королевского Нидерландского Флота — вежливо сказал он. — Ищу доктора Манро.

— Четырнадцатое купе. Сюда, сэр.

Он повернулся, сделал несколько шагов по коридору и постучал в дверь. Герике следовал за ним.

Дверь открылась и выглянула Джанет.

— Здесь джентльмен ищет вас, доктор. Лейтенант ван Лотт из датских ВМС.

Джанет спокойно оглядела Герике:

— Благодарю вас — сказала она проводнику и обратилась к Герике — Не хотите ли войти?

Стюард удалился и Герике мимо нее прошел в купе. Когда он повернулся, она стояла у двери, сложив руки и серьезно смотря на него:

— Вы неважно выглядите, лейтенант. Какие-нибудь неприятности?

— Не совсем. Слегка приболел в Глазго. Почти опоздал там на поезд, а мне важно быть в Маллейге сегодня. Кто-то сказал, что в поезде есть доктор, поэтому я спросил стюарда.

— Вам лучше присесть.

Он сел на краешек полки. Она положила руку ему на лоб:

— У вас начинается лихорадка.

— Вы так думаете?

— Определенно.

Она была очень близко, он ощущал запах духов. Она села рядом и пощупала пульс, положив ногу на ногу.

— У вас прекрасные ноги, доктор.

— Мне уже говорили — спокойно сказала она и встала. — Большая порция скотча, вот для вас мое предписание.

— Вы так думаете?

— Я уверена, вы в нем нуждаетесь.

В вещмешке Джего она нашла бутылку, взяла стакан с небольшой раковины в углу и налила добрую порцию.

— Доброго здоровья — сказал Герике.

— Прозит — ответила она и улыбнулась — Как глупо с моей стороны. Это по-немецки, не правда ли?

Герике вздохнул и выпил виски одним глотком:

— Действительно, очень любезно с вашей стороны — сказал он, поднял руку и задвинул задвижку на двери.

***

Джего прокладывал путь по качающемуся вагону, Фишер и Карвер за ним.

— Что же, черт побери, мне делать, сэр? — уныло спросил Фишер.

— Убегите в горы. Вышибите себе мозги. Почему вы меня спрашиваете? — разозлился Джего. — Это ваша проблема, Фишер. Меня там даже не было. Я вернулся в поезд.

Он вовсе не хотел быть утопленным некомпетентностью этого молодого дурака. Когда он открыл дверь и вошел в спальный вагон, стюард как раз появился на конце коридора с подносом.

— Мы хотим немного чая или кофе — сказал ему Джего. — Что-нибудь, что можно нашуршать.

— В купе доктора Манро?

Стюард поколебался:

— У нее сейчас кто-то есть. Лейтенант ван Лотт. Датский морской офицер.

Джего взглянул на него:

— Невысокий парень с бледным лицом — спросил он осторожно, — белая фуражка, голубой морской плащ?

— Правильно, сэр. У меня нет кофе, но думаю, смогу устроить вам чай, джентльмены. Я займусь немедленно.

Он двинулся в свою кухню. Джего достал из кармана автоматический кольт и повернулся к Фишеру:

— Ну? — сказал он.

— Не могу поверить. — Фишер казался ошеломленным. — В этом нет смысла.

— Просто дайте мне минутку, сэр — с воодушевлением сказал Карвер, — и я вытащу мерзавца оттуда.

— Ни черта подобного. Не забывайте о докторе Манро. Играем осторожно, пока не поймем, что происходит. Понятно?

Он тихо пошел по коридору к купе Джанет. Он осторожно и безуспешно попытался открыть дверь, глубоко вздохнул и постучал:

— Джанет, ты там? — Его голос был глухим.

Она сделала шаг к двери, но Герике оттолкнул ее, наручники теперь в открытую звенели на его запястье:

— Не думаю, что так надо. Не сейчас.

Джего снова затарабанил в дверь, несколько настойчивее:

— Джанет, выходи. Открывай.

Герике присел на краешек постели:

— Как вы догадались?

— Когда я впервые увидела вас в лондонской тюрьме Кейдж, на кокарде этой весьма чистой белой фуражки были свастика и орел.

Он доброжелательно улыбнулся:

— Как я мог не заметить вас?

— Наверное, один из ваших неудачных дней. Шарм, как и большинство других вещей, имеет свои границы. Вы ничего не имеете против, если мы окончим этот небольшой фарс?

Она положила руку на задвижку, Герике достал из кармана маузер и взвел его:

— Думаю, вы снова хотите пощупать мой пульс.

— Не сегодня. Запись на прием окончена.

— Ладно, я всегда буду вас помнить.

Он щелкнул каблуками, сделал легкий поклон и вручил ей маузер рукояткой вперед:

— Разве не так делает Конрад Вейдт во всех голливудских фильмах?

Она перестала улыбаться:

— Вы глупец — прошептала она, — Откуда вы все это взяли?

Он пожал плечами:

— Правила игры, доктор. Вам пора открывать.

Она отодвинула задвижку, открыла дверь и отступила в сторону. Джего и остальные вошли толпой, Карвер грубо схватил Герике и повернув кругом, заломил руки за спину.

— Ты в порядке? — спросил Джего.

Она отдала ему маузер:

— Он вел себя, как настоящий джентльмен.

— Прошу прощения за беспокойство — весело сказал Герике через плечо.

Она резко рассмеялась:

— Уведите его отсюда, ради бога.

Карвер толкнул Герике, руки которого теперь были скованы за спиной, в коридор. Джего вернул ему маузер:

— Попытайтесь не потерять его снова. Или его.

— Никогда, сэр. Можете рассчитывать на это — мрачно сказал Карвер и коленом наподдал Герике в зад.

***

Поезд стоял в Форт Уильяме двадцать минут, пока Фишер звонил по телефону из кабинета начальника станции. Наконец, он вошел, взобрался в вагон проводников и постучал в дверь багажного отсека. Когда Карвер открыл, поезд уже снова пошел.

— Каков приказ, сэр?

— Мы повезем его до Маллейга. Вернемся в Глазго дневным поездом. Как он?

— Связан, как рождественская индейка.

Фишер подошел к клетке и заглянул внутрь. Герике распростерся на мешках с почтой, руки скованы за спиной, лодыжки связаны бечевой. Лейтенант сел, внезапно почувствовав сильную усталость, и закурил сигарету. Благодарение богу — кошмар наконец закончился. Не будет трибунала, не будет расследования. Ну, расследование-то может и будет, но из него он выйдет не так уж плохо. Кроме всего, причиной ужасного случая была оплошность Карвера.

***

Когда Рихтер спустился на полубак пообедать, громыхание недовольства на «Дойчланд» дошло до мятежа.

— Что-то рылось здесь и сдохло — услышал он замечание старшего матроса Рота.

Вахта сгрудилась внизу вокруг узкого центрального стола, на котором стояла причина их недовольства — две большие кастрюли, только что принесенные из камбуза. Когда кто-то приподнял крышку, запашок, признал Рихтер, был действительно специфический. Достаточный, чтобы отбить самый сильный аппетит.

— Что за шум? — сказал он, проталкиваясь в центр.

— Опять еда — ответил Эндрасс. — Не годится даже свиньям. Вебер на сей раз зашел слишком далеко.

— Он же не кок — признал Рихтер, с отвращением уставившись в одну из кастрюль.

— А Вальц, чтобы там ни было, им был.

Наступило неприятное молчание, ибо было неоспоримым фактом, что смерть кока проделала брешь, заполнить которую оказалось почти невозможно. И Рихтер, как человек причастный, нес определенную ответственность за нынешнюю ситуацию.

Ридель сказал:

— Я служил в свое время на паруснике, вы знаете, господин Рихтер. Со старым коммодором Йенсеном я ходил из Гамбурга в последний зерновой рейс незадолго до войны. Сто семь дней из Австралии в Квинстаун. Я знаю свои права: в соответствии с правилами, каждый имеет право на один с четвертью фунта соленой говядины и три четверти фунта свинины в день.

Он погрузил черпак в кастрюлю:

— А что имеем мы? На один укус, если повезет.

— Запасы плохо сохранились — сказал Рихтер. — Когда достаешь из бочки, свинина наполовину гнилая. Вебера нельзя за это обвинять.

— Но нельзя извинить, что готовится так мало, как для бродяг — сказал Эндрасс. — Мне кажется, нам надо повидаться с капитаном.

— Хорошо — кивнул Рихтер. — Ты и Ридель, и лучше захватить одну из кастрюль, чтобы было видно, о чем идет речь.

Но в этом не оказалось нужды, ибо когда боцман постучал в дверь Бергера и вошел, он увидел капитана и Прагера сидящими напротив с тарелками тушеного мяса.

— В чем дело? — потребовал Бергер.

— Депутация от команды, капитан. Старшина Эндрасс и старший матрос Ридель просят разрешения говорить от имени команды.

Бергер холодно посмотрел на Эндрасса:

— Ну?

— Еда, господин капитан — сказал Эндрасс. — Сдается, люди больше не могут ее переваривать, а вонь…

Он поднял крышку кастрюли, которую держал Ридель. Он первого же дуновения Бергер скорчил гримасу:

— Все, показали, уберите это отсюда.

Ридель удалился:

— Ладно, пусть это не так хорошо, как хотелось бы, но мы все в одной лодке.

Он показал на собственную тарелку и спросил Рихтера:

— Кто сейчас на камбузе? Вебер, не так ли?

— Верно, капитан, но его принудили к этой службе. Никто не хотел брать эту работу, так что парни бросали жребий.

Бергер кивнул:

— Я действительно не знаю, что могу с этим поделать. На парусных судах это старая проблема, вы знаете. Когда еда начинает портиться, особенно мясо, требуется опытный повар, чтобы управиться, а сейчас его у нас нет. Я уверен, Вебер делает все, что может.

— Позвольте в этом усомниться.

В дверях стояла сестра Анджела, сзади другие монахини с кастрюлей. Она подняла крышку:

— Как вы это называете? — спросила она Бергера.

Он с отвращением посмотрел на сальную пену на поверхности:

— Кажется, это гороховый суп, сестра.

— Такой грязный, что почти черный — сказала она. — Редкий феномен, который объясняется простым фактом, что кок забыл вымыть горох.

— Хорошо — Бергер поднял руку, — нет нужды продолжать. Что вы хотите, чтобы я сделал?

Она отдала крышку сестре Кэт:

— Мы можем начать с проверки камбуза. Конечно, с вашего разрешения.

Бергер, на сей раз позволивший себе поплыть по течению, потянулся за фуражкой:

— Для вас, сестра, все что угодно. Пойдемте вместе?

Вот как случилось, что несчастный Вебер, безутешно сидевший в крошечном камбузе в окружении сальных кастрюль и грязных тарелок, сквозь открытую дверь увидел спускающуюся к нему большую процессию во главе с капитаном.

Он поднялся на ноги, торопливо вытирая руки о грязный фартук и Бергер сказал:

— Вон отсюда, Вебер. На всех четырех.

Вебер сделал, как сказано. Сестра Анджела остановила его в дверях. Она осмотрела вид внутри, коротко наклонилась понюхать гниющую солонину в кадке, потом повернулась.

— Снимите фартук — сказала она Веберу.

Он нервно взглянул на Бергера, потом сделал, что сказано. Она взяла фартук, подержала секунду на вытянутой руке, потом отбросила в сторону.

— Я предлагаю вернуть этого человека к его обычным обязанностям. Очевидно, это место не для него.

— А готовка? — спросил Бергер.

— Ну, у вас должно быть немного веры, капитан. Вначале я хочу, чтобы каждый дюйм этой гнусной дыры был тщательно вычищен. — Она повернулась к монахиням — Каждая кастрюля должна сверкать. Тогда и только тогда мы будем в состоянии что-нибудь сделать с едой. Вы согласны, капитан?

— Мы все, как вы часто напоминаете, в добрых руках божиих — ответил Бергер.

Ближе к вечеру, когда он вышел на квартердек с Прагером, аромат, поднимающийся из камбуза во влажном воздухе был такой аппетитный, что впервые за много дней он ощутил настоящий голод.

— Что это такое? — спросил он Рихтера, несшего вахту.

— Думаю, это называют женским прикосновением, господин капитан.

— Поблагодарим господа за это — благочестиво добавил Прагер.

***

Джанет, угрюмо глядя, стояла у окна спального купе, даже эффектная красота Бен Невис не улучшала ее самочувствия. Она присела к столу и начала листать книгу.

Прошел час, полтора, но Джего продолжал спать, пока они ехали по наиболее эффектным горным ландшафтам Шотландии. Гленфиннан, Лохэйлорт, потом море и Ревун Арисейга, закутанный в дождь и туман.

Уже давно она отбросила книгу и сидела, куря сигарету, следя за дождевыми каплями, стекающими по стеклу, думая о Герике, в основном потому, что не могла отогнать мысли о нем. Она снова взяла книгу и принудила себя читать.

***

Лежа лицом вниз на мешках с почтой, Герике не видел Карвера, но почувствовал его приближение. Главный старшина присел рядом на корточки с ножом в руках и резко повернул голову Герике.

— Очень глупо — сказал Герике, — ты не сможешь это объяснить.

Карвер достал из кармана Рыцарский Крест:

— Что ты такого сделал за него? Большой герой, не так ли? — Гнев вскипал в нем, как раскаленная лава. Он перерезал веревки, связывающие лодыжки Герике и схватил его за руку — Вставай. На ноги.

Герике встал, качаясь, чуть не крича от боли в затекших ногах. Карвер вытолкал его через ворота, потом дал подножку, так что он упал и головой ударился об пол. Карвер заехал ему ботинком в ребра.

— Теперь вам лучше, сэр?

Герике приподнялся на коленях:

— Вот как ты выигрываешь свои битвы, чиф? Пиная, как мешок, человека со связанными за спиной руками?

Карвер вытащил ключи от наручников и открыл их:

— Сейчас посмотрим, могу я сам или нет.

Герике с улыбкой на лице и со свободными запястьями сбросил с плеч плащ. Карвер ринулся вперед, сделав сильнейший выпад, от которого немец легко ушел в сторону, мгновенно встав в боевую позицию, правая руку вытянута вперед, кулак сжат, левая прижата к корпусу. В том, как он двигался, было нечто ужасно профессиональное.

Чиф снова шагнул вперед с выпадом, от которого Герике снова с легкостью ушел, на сей раз развернувшись и левой заехав Карверу по почкам. Карвер заорал от боли и повернулся к нему лицом.

— Да, боюсь, что был не совсем искренен с вами, чиф — сказал Герике, в нырке еще раз левой ударив Карвера по ребрам, а правой по верху скулы, рассадив кожу. — В молодости я был учеником на клиппере в нитратных рейсах в Чили. Крутая школа. Масса дисциплины, вбиваемая палкой, кулаком и ботинком. Я вырос быстро.

Казалось, что он двигался медленно, но его удары один за другим попадали в цель, а выпады Карвера постоянно заканчивались в пустоте.

Главный старшина уже плохо выглядел, лицо залито кровью, говорить не в состоянии. Он хватал ртом воздух, в то время как немец безжалостно прижал его к стене вагона.

— Мой друг, вы позорите форму, которую носите, и страну, кормящую вас. Кому-то следовало разрезать вас на кусочки давным давно — говорил Герике, нанося Карверу три ужасных удара в лицо, которые отбросили его к стене клетки.

Он сполз на пол, свесив голову в сторону. Герике постоял, глядя вниз, потом припал на колено и обыскав карманы, достал свои награды.

Он нашел маузер и сунул в карман, подобрал фуражку и натянул плащ. Он отодвинул скользящую дверь и внутрь ворвался дождь.

Джанет, стоя у открытого окна в коридоре спального вагона, бросила мгновенный взгляд на него, приземлившегося в вереске и катящегося под откос. А потом остались только дождь и туман.

Баркентина «Дойчланд», 22 сентября 1944 года. Широта 50°59N, долгота 15°35W. В шесть склянок средней вахты железный хомут на буме главного паруса развалился на куски. В последовавшей путанице главный парус разорвался сверху донизу и мы спустили его на починку, дрейфуя с морским якорем, пока в полдень господин Штурм не доложил, что все починено и готово. Вскоре после этого погода ухудшилась до сильного дождя и тумана. Ветер NW 5-6 баллов.

9

«Мэри Мастерс» — судно типа «Либерти» водоизмещением в девять тысяч тонн, шло из Галифакса, Нова Скотия, с грузом железных чушек, предназначенных для сталелитейных заводов Южного Уэльса, и только что миновало самые плохие двадцать четыре часа плавания. Большинство команды, включая капитана, урвало внизу пару часов сна.

Из-за несущегося дождя и тумана видимость была плохая, а третий помощник, один на мостике, устал. Когда он, наверное в двадцатый раз за полчаса, поднял бинокль и «Дойчланд» впрыгнула в поле зрения, он получил заметный шок.

Он бросился к переговорной трубе и вызвал капитана:

— Брейтуэйт, сэр. Извините, что беспокою, но я заметил парусник.

— Что вы сказали?

— Парусное судно, сэр. В четверти мили по левому борту.

— Я сейчас подымусь.

Брейтуэйт повернулся, чтобы снова осмотреть «Дойчланд», через несколько мгновений на мостике появился капитан Хендерсон. Это был невысокий седовласый человек, который должен был уйти в отставку в сороковом году, но остался из-за войны.

Он взял бинокль и навел на резкость:

— О, старая красавица — тихо сказал он. — Смените курс, мистер Брейтуэйт. Думаю, надо посмотреть поближе.

***

На палубе «Дойчланд» было видно лишь с полдюжины людей, Бергер и Штурм вместе стояли на полуюте, наблюдая, как к ним направляется другое судно.

Штурм опустил бинокль:

— Томми, господин капитан. «Мэри Мастерс» зарегистрирована в Ливерпуле.

Рихтер поднялся по трапу, неся сигнальную лампу:

— Что теперь случилось?

— Это торговое судно, а не военный корабль.

Бергер поднял глаза на шведский флаг:

— Остаемся «Гудрид Андерсен», пока кто-нибудь не докажет обратного.

На «Мэри Мастерс» поднялись сигнальные флажки и Штурм быстро рассмотрел их в бинокль:

— «Чем могу помочь?»

Бергер нахмурился, одной рукой вцепившись в поручни. Судно было рядом, двигаясь курсом, проходящим за кормой, достаточно близко к нему, чтобы ясно разглядеть людей на мостике.

— Думаю, на этот раз попробуем по-настоящему обмануть. Господин Штурм, вы говорите на хорошем английском, поэтому берите сигнальную лампу. Будьте готовы передавать по моему приказу. Языком попроще, пожалуйста.

— Хорошо, капитан.

Штурм отправил предварительный сигнал. После паузы пришел ответный сигнал.

— Теперь начнем — спокойно сказал Бергер. — «„Гудрид Андерсен“ двадцать восьмой день из Белема в Готенбург. Спасибо за предложение, в помощи не нуждаемся.»

С мостика «Мэри Мастерс» теперь совсем близко от них, замигала в ответ лампа. Штурм подождал, пока они кончат, потом перевел.

— «Из Галифакса, Нова Скотия, в Суонси. Вчера вынуждены оторваться от конвоя из-за временной поломки двигателя».

Лампа снова замигала:

— «Желаете ли, чтобы мы сообщили вашу позицию?»

— Предложение принимается. Кроме всего, у нас в действительности нет выбора. Согласен, Хельмут?

Рихтер кивнул с мрачным лицом:

— Боюсь, нет, господин капитан.

— Если повезет, у них займет пару дней, может, три, чтобы выяснить, что настоящая «Гудрид Андерсен» все еще в гавани Готенбурга, а мы сменим курс, как только они уйдут за горизонт.

Сигнальная лампа защелкала в руках Штурма, с «Мэри Мастерс» подтвердили прием. Казалось, что большинство ее команды собрались у поручней, приветственно размахивая и радостно крича под дождем.

— Спроси, они продолжают выигрывать войну. — Штурм повернулся, открыв рот в изумлении. — Действуй, парень! — нетерпеливо сказал Бергер.

Ответ был на редкость коротким.

— Несомненно. Это все, что они говорят, капитан.

— Что ж, так я и думал — сказал Бергер. — Поблагодарите их и возвращайтесь к обязанностям, господин Штурм.

Лампа застучала в последний раз, и когда «Мэри Мастерс» прошла за кормой, они услышали три длинных гудка парового ревуна.

— Господин Рихтер, ответное приветствие.

Боцман заторопился к трапу и пробежал по палубе, чтобы приспустить флаг. Ревун прозвучал снова, одинокое эхо разнеслось над водой.

— Хорошо, господин Штурм, теперь катимся к дьяволу отсюда — сказал Бергер.

Хендерсон на мостике «Мэри Мастерс» смотрел, как уходила «Дойчланд», он опустил бинокль только тогда, когда она почти полностью утонула за дождем и туманом.

— Все, что я узнал о море, все действительно стоящее, я выучил в возрасте восемнадцати на старой посудине в точности, как эта.

— Действительно, сэр? — спросил Брейтуэйт.

Старый капитан кивнул:

— Смотрите, как она идет, мистер. Напейтесь сегодня. Не думаю, что у вас будет другой шанс — никогда в вашей жизни.

***

На холмах стоял туман, но в Маллейге было относительно ясно. Джанет ожидала в приемной командующего штаба флота, глядя из окна на гавань. В ней было оживленнее, чем она видела раньше, стояли рыболовный суда, несколько патрульных военных кораблей, даже подводная лодка и лихтер, разгружающийся у пирса.

В глазах стоял песок от недосыпания и она с нетерпением хотела продолжить путь. Она уже ответила на вопросы, сделала официальное заявление и подписала его, и все-таки возникла задержка.

Молодая машинистка из добровольческого корпуса печатала в углу, но несмотря на это из кабинета пробивались звуки возбужденных голосов. Дверь открылась и она повернулась от окна. Фишер безмолвно пробежал мимо с пылающим лицом.

Джего появился с капитаном Мюрреем, командиром базы, приятным седоволосым мужчиной лет пятидесяти. Он улыбнулся:

— Извините за задержку, мисс Манро, мы наконец закончили.

— Я могу идти?

— Не вижу причин вас больше задерживать. Вы рассказали нам все, что знаете. Что касается вашего переезда на Фаду, то Мердок Маклеод еще не появился. Мы договорились, что он доложит, когда прибудет. На вашем месте я бы на время остановился в гостинице. Я позвонил, чтобы они вас ждали.

— А Герике? Что с ним?

Мюррей улыбнулся:

— Моя дорогая мисс Манро, я полон восхищения этим джентльменом.

Она вдруг снова разозлилась:

— Великий боже, ведь он на другой стороне! Или вы забыли?

— Совсем нет, уверяю вас. Профессиональное уважение к великолепному моряку, вот и все. Тем не менее… — Он повернулся к мелкомасштабной артиллерийской карте Западной Шотландии, прикрепленной на стене. — Если он с того места, где спрыгнул с поезда, пойдет прямо через горы, его путь блокирует Лох Морар. Если же он пойдет по прибрежной дороге, она может привести его только в Маллейг, а он не хочет сюда.

— Так куда же он может уйти?

— Боюсь, не очень далеко, потому что идти некуда. Как видите, сюда ведет одна дорога и железнодорожная ветка. Вопрос лишь времени. Он не сможет оставаться в горах долго, не в такую погоду.

Джего поднял ее сумку:

— Я провожу тебя до гостиницы.

Мюррей пожал руки:

— Я сообщу, когда появится Мердок. Счастливого пути.

Он повернулся и удалился в кабинет.

Они пошли назад к станции, опустив головы из-за дождя. Джанет сказала:

— Что будет с лейтенантом Фишером?

— Наверное, пошлют на мыс Бурь.

— А с Карвером?

— Его сейчас латают в госпитале базы. Должно быть, есть на что посмотреть. Герике буквально разобрал его на части. Конечно, с ним все кончено. Не скажу, что он пойдет на галеры, но все ранги он потеряет.

Когда они поровнялись со станцией, кто-то позвал:

— Доктор Манро?

Через дорогу перебежал молодой парашютист в красном берете и пятнистом комбинезоне.

— О, Лаклан — сказала Джанет. — Ты был в поезде? — Она повернулась к Джего — Это Лаклан Макбрейн, Харри. Он тоже с Фады.

— Вот как? — протянул руку Джего.

Лаклану было восемнадцать, но растрепанные рыжие волосы и веснушчатый вздернутый нос делали его еще моложе.

— Побывка на две недели. Только кончил парашютную школу. Договорился, что Мердок подберет меня, но в гавани его еще нет.

— Он возьмет и меня — сказала Джанет. — Я иду подождать в гостинице. Когда он появится, мне сообщат. Почему бы тебе не присоединиться к нам?

Он неуклюже поглядел на Джего:

— Это удобно, как вы думаете?

— Конечно — сказал Джего. — Берите оснастку и идите за нами.

Парень перебежал через дорогу.

Джанет и Джего поджидали у гостиницы, когда дождь вдруг превратился в ливень. Джанет подняла глаза на вершины по другую сторону Лох Морара, окутанные туманом.

— Не думаю, что в такой день там очень уютно — сказал Джего.

— Мягко сказано.

Они по ступеням поднялись в гостиницу.

***

Герике находился чуть к северо-западу от Ситион Мора. Намеченной целью был Маллейг. Больше некуда было идти, он достаточно помнил карту западного побережья Шотландии, чтобы это понять. Все, что оставалось делать, это продолжать двигаться прямо через вершину и вниз к Лох Морару, который невозможно пропустить даже в самую плохую погоду, а потом пробираться вдоль берега до прибрежной дороги. Выглядело крайне неправдоподобным, что он сможет выдержать больше одного дня, но по крайней мере в Маллейге были лодки. Некий шанс, хоть и слабый. И как хорошо быть на свободе. Нет ничего хуже неволи.

Спрыгнув с поезда, он уже примерно через десять минут начал подыматься на холмы, двигаясь вдоль горного ручья. Он следовал руслу, быстро двигаясь в тумане, собравшимся по обе стороны и дававшем ощущение безопасности и закрытости, некое удаление от окружающего мира. Березы стали попадаться реже, чем выше он забирался, прокладывая путь сквозь папоротник, который местами был по пояс.

Иногда, потревоженные его шагами, из вереска вспархивали рябчики и перепелки. Он продолжал двигаться, останавливаясь через час перевести дыхание, укрываясь под скальными навесами от дождя. Правда теперь это было без разницы, плащ уже промок насквозь.

Теперь приходилось крепко карабкаться. Три мили до Лоха, может, четыре, и горы кончились. Он осознал, что не чувствует усталости, первое опьянение свободой все еще поддерживало его.

Через полчаса ручей иссяк в небольшой лощине и он вышел во фланг Южного Морара, взбираясь по покрытому валунами склону холма. Туман полностью обволакивал его и теперь он промок до костей, в первый раз ощутив холод.

Он упрямо взбирался и через два часа после прыжка с поезда, вскарабкавшись на край гигантского круто падающего пласта гранита, очутился на плато. Здесь резко похолодало, ветер в лицо сказал ему, что он на вершине. Потом внезапный порыв разорвал серую завесу.

Вид был великолепен. Лох Морар внизу, Маллейг в четырех-пяти милях на противоположной стороне, а в направлении моря — острова, мокнущие под дождем: Эйг, Рам и Скай напротив Ревуна Смита. В десяти-пятнадцати ярдах была насыпана каменная пирамидка, вниз к Лоху змеилась тропа. Завеса дождя снова вернулась на место, но он увидел достаточно. С обновленной энергией он начал спускаться по горному склону.

***

«Дойчланд» наверстывала время, ныряя в волны и подняв каждый кусочек парусины, имеющийся на ней. Бергер с квартердека обратился к команде и пассажирам.

— Наступил последний переход — сказал он. — Встреча с «Мэри Мастерс» была несчастливой, но в целом нам сопутствовала большая удача. Я сменил курс, как только стало возможно, просто на случай, если кто-нибудь захочет на нас взглянуть, но не думаю, что это произойдет. Тем не менее, одна вещь является существенной. Теперь по ночам более чем когда-либо мы должны следить за огнями. Может статься, что беззаботность в этом отношении станет последней.

Наступила тишина, все лица обращены к нему, ожидая большего, но прибавить было нечего. Он крепко сжал поручни и попытался добавить уверенности в голос:

— Слушайте, все идет хорошо. Еще семь-восемь дней — и все. Каждый из вас, я обещаю, встретится с семьей. Мы зашли слишком далеко, чтобы закончить неудачей.

Он кивнул Штурму:

— Распустите команду, пожалуйста, господин Штурм.

Возникло общее движение, когда дежурная вахта вернулась к обязанностям, а остальные спустились вниз. Бергер проверил курс, потом по трапу сошел в каюту. Он наливал себе бокал рома, когда раздался стук в дверь и вошел Прагер.

— Выпьешь со мной? — поднял бокал Бергер.

— Нет, спасибо — сказал Прагер, — лучше одну из твоих черут, если остались.

— Возьми сам.

Бергер сел за стол и разложил карту Западного Прохода. Прагер сказал:

— Ты хорошо говорил наверху, Эрих.

— Да? — устало спросил Бергер. — Это уже кое-что.

— Где мы находимся? Это разрешается спросить?

— Здесь — постучал пальцем по карте Бергер. — Теперь, все что нам осталось — проделать путь к западу от Ирландии, Внешних Гебрид, Шетланда и к Норвегии. Там мы будем в достаточной безопасности. Вдоль береговой линии проследуем через Каттегат и к Килю.

— Когда мы отплыли, это было похоже на мечту — сказал Прагер. — Невозможную мечту.

— Да, но разве нам не удалось?

Словно что-то коснулось его, волна серости прошла по всему телу, как холодный ветер по лицу на палубе ночью — первое предупреждения надвигающегося шторма.

***

В камбузе сестра Анджела и Лотта с рукавами, закатанными до локтей, вместе готовили ужин. Дверь толчком отворилась и вошел Рихтер с эмалированным тазом в руках.

Он поставил его на пол:

— Соленая говядина. Последняя из запасов и пахнет не слишком.

Сестра Анджела потыкала ее ножом.

— Половина сгнила, остаток кишит жизнью.

— Ничего, сестра. Я уверен, вам удастся что-нибудь сделать.

Он обменялся взглядами с Лоттой, которая улыбаясь замешивала тесто, в муке по локти. Она была без капюшона, стройная шея и собранные волосы делали ее взгляд странно беззащитным. Рихтер не желал ничего, кроме возможности заключить ее в объятия.

Он торопливо сказал:

— Я могу сделать что-нибудь еще?

— Да — сказал сестра Анджела, — там осталось еще немного картошки. Вы можете ее почистить. Снаружи.

Он взял указанную кастрюлю, вышел и присел на корточки у левого борта. Он достал складной нож, щелкнул лезвием и начал чистить картофелины. Они в большинстве сгнили, пустили ростки, но он делал все что мог, насвистывая за работой.

Через некоторое время появилась Лотта с ведром мусора в руке. Он мгновенно вскочил, взял у нее ведро и опустошил через борт. Возвращая ведро, он коротко коснулся ее руки и она улыбнулась. На память он дал ей кольцо с печаткой. Ей, конечно, нельзя было его носить и она прятала его в уголке своей койки под матрацем.

— Все будет хорошо, Хельмут? — спросила она. — Мы доберемся?

— Конечно доберемся. Почему ты спрашиваешь?

— Капитан Бергер. Что-то в его голосе. Я не могу объяснить.

— Чепуха, он устал, вот и все. Мы все устали. Тяжелое плавание. — Он дотянулся и взял ее руку — Тебе не о чем беспокоиться.

Она улыбнулась:

— А когда мы дойдем до Киля?

— Ты никогда не останешься одна, обещаю тебе. С этого момента ничто не разделит нас. Никогда. Клянусь.

Она счастливо улыбнулась:

— Только это и имеет значение — сказала она и вернулась в камбуз.

***

Джанет смотрела на гавань с мостика «Мертвой Точки»:

— Когда я уезжаю, то всегда забываю, как часто здесь идет дождь.

— Пять дней из семи — сказал Джего.

Вошел Янсен с чашкой кофе в каждой руке:

— Мы только что приказы получили: в Сторнвей при первом свете дня.

Заметив выражение лица Джанет, Джего объяснил:

— Он всегда так выражается. Цитатами.

— Известная болезнь — сказал Янсен, — называется образованием.

Морской катер обогнул пирс и вошел в гавань. Джанет прищурилась:

— Кажется, на этот раз это «Катрина». Да, я уверена.

Янсен сказал:

— Я пойду, скажу, что вы здесь.

Он вышел. Она повернулась к Джего:

— Ну, Харри — некий конец.

— Или начало.

— Вот что мне в тебе нравится, дорогой. Ты последний великий романтик, а этим качеством тяжело обладать в наше время.

***

Несмотря на затемнение, на пирсе было неожиданно светло. Работал кран, движимый дизельным двигателем, глухо бившим в ноги, словно барабан, под который моряки загружали с лихтера два громадных грузовика.

Герике, стоящему в тени, было видно по крайней мере общее состояние вещей. Стояла старая канонерка, построенная как будто до первой мировой войны, с парочкой матросов на палубе. Американцы, если судить по головным уборам.

За канонеркой находился каботажник, простой пароход-дымовик водоизмещением восемьсот-девятьсот тонн, за ним гусиная стая рыбацких судов. А примерно в двадцати ярдах далее в убывающем свете вырисовывался тусклый силуэт морского катера.

Он посмотрел на часы. Было почти девять. Моряки не станут работать всю ночь, по крайней мере он на это надеялся, ибо попытка достичь судна в условиях, какие на пирсе сейчас, была, очевидно, невозможной.

Ему где-то надо прилечь на три-четыре часа, предпочтительно с крышей над головой, ибо дождь вовсе не думал стихать. Неподалеку было с полдюжины флотских грузовиков, стоявших очень тесно друг к другу.

Он провел осторожную разведку, кажется охраны не было, наверное, потому что они пусты. Он перебрался через задний борт одного из грузовиков, поудобнее устроился на полу и стал ждать.

***

Джанет и Харри Джего сидели в уголке бара станционной гостиницы, когда вошел Мердок. Он был в ветровке и морских ботинках, через руку перекинут желтый плащ, роскошная архаическая фигура, заставившая все головы повернуться в свою сторону.

— Могу я предложить вас скотч, мистер Маклеод? — спросил Джего, вставая.

— Мердок, парень, для друзей я Мердок — сказал старик. — Да, крошечный глоточек пошел бы вниз очень хорошо, а вы как раз тот, от кого я его приму.

Джего направился к бару, Мердок достал трубку:

— Ты не против, девушка?

— Совсем нет — сказала она. — Расскажите новости об острове. Как дядя?

Маклеод методично набивал трубку из клеенчатого кисета. Вместо ответа он спросил:

— Где может быть молодой Лаклан?

— В моей комнате. Я подумала, что можно найти применение постели, а он выглядел, словно в ней нуждался.

Джего вернулся со скетчем для Мердока. Старик принял рюмку и посмотрел содержимое на свет с уважением знатока:

— Как, черт побери, вам это удалось, лейтенант?

— О, сегодня я привез им пару бутылок и теперь они будут держать под стойкой одну из них для меня.

— Как дядя Кэри? Вы не ответили мне — настойчиво спросила Джанет.

Он осторожно спросил:

— Там не забыли его? У вас есть новости?

— Ну, можно сказать и так.

Он кивнул:

— Его единственная проблема.

— Имеете в виду, что он надеется только на это? Никаких десантов со шпагой в руках не будет, вы меня понимаете?

— Боюсь, что так — вздохнул Мердок. — У него, как бы это тебе объяснить, голод по действию. Мне кажется, для него это еда и питье. Большая жалость, что он не в состоянии немного подождать спокойно, чтобы дать доброй женщине подержать его руку.

— Джин?

— У меня такое впечатление.

— Это самое лучшее для него.

Джанет мысль явно понравилась:

— Посмотрю, что можно поделать.

— Смотри за своими делами, девушка — мягко сказал он. — Некоторым вещам лучше расти самим.

Джего невероятно развеселился увидев, как ее отшлепали. Она лягнула его под столом.

— Когда вы хотите отплыть?

— Около двух ночи, если вам подходит. Когда хороший прилив. Теперь, если вы не против, я вас покину. Я обещал пообедать с сестрой. — Он вынул их внутреннего кармана старые оловянные часы и степенно справился с ними. — Я должен был быть там десять минут назад. Она снимет с меня шкуру. Страшно резкая с тех пор, как ее муж умер в прошлом году.

— Это далеко? — встал Джего. — Я могу дать джип.

— В начале главной улицы. Всего один шаг. Встречаюсь с вами здесь в час-тридцать.

Он двинулся через переполненный бар и Джего снова сел:

— Чертовски приятный старик. Жаль, что ты оказалась так щедра к молодому Лаклану. Прекрасная кровать, чтобы так бездарно тратить время.

— Благодеяние — мое второе имя.

Он наклонился, предлагая сигарету:

— Когда такое случилось, то будучи состоятельным молодым человеком я достиг специального соглашения с хозяином.

— Я догадывалась, что такое возможно.

— Знаешь, как это бывает. Моряк вернулся домой и все такое. Где преклонить его усталую голову? Там только одно затруднение: единственная постель.

— А двое в одну не войдут?

— У меня всегда было неважно с математикой.

— У меня тоже.

Они встали и вышли из бара в вестибюль. Дождь стучал в дверь, задуваемый внезапными порывами ветра и она остановилась, держа руку на ручку двери.

— Ужасная ночь для тех, кто снаружи.

— Не годится для человека, зверя или старого заблудившегося кота — радостно сказал он. — Как говаривала моя старая бабушка.

— Я думаю о Герике — сказала она и пошла вверх по ступенькам.

***

Герике проснулся, как от толчка, и почувствовал что-то вроде паники, обнаружив, что прошло добрых два часа. Но это не имело значения, потому что прошел еще почти час, пока моряки на пирсе закончили разгрузку. Огни погасли, грузовики уехали.

Теперь все было очень тихо. Где-то в отдалении глухо лаяла собака. Он выждал еще четверть часа, просто чтобы убедиться, что никто не вернется, потом выбрался из-под прикрытия грузовиков и осторожно пошел к пирсу.

Оставаясь в тени, он встал, чтобы снять морские ботинки и сунуть белую фуражку под дождевик. Слышалось бормотание голосов двух вахтенных, разговаривающих на канонерке, внутри рулевой рубки вспыхивал огонек сигареты. Беззвучно ступая ногами в носках, он шел мимо каботажника и рыбацких шлюпок.

Катер был привязан к подножью каменной лестницы. Он перешагнул через поручень, осторожно положил ботинки и спустился по трапу с маузером в руке.

Внизу находился порядочного размера салон, каюта на корме с двумя койками, обе не заняты, и небольшой туалет. Камбуз был впереди. Ничего лучше и быть не могло. Он нашел полотенце, обтер ноги, потом вернулся по трапу и надел ботинки.

Затем он осторожно исследовал рулевую рубку. Это совершенно определенно была не рыбацкая лодка. Судно богатого человека. Бензиновый двигатель «Понта», двойной винт, акустический глубиномер, автоматическое управление. Такие суда ходят обычно на семьсот-восемьсот миль, даже больше. Все зависит, сколько в баках.

Он нашел подходящий счетчик, который, кажется, показывал, что баки полны или почти полны. Все, что теперь нужно, это весло, чтобы вывести ее из гавани, прежде чем завести двигатель. Он осторожно вышел на палубу и снова нырнул в рулевую рубку — на пирсе звуки шагов и голоса.

Он встал в тени, ожидая, что они остановятся у одного из рыбацких судов, со странным фатализмом поняв, что они направляются прямо сюда.

В сыром воздухе послышался ясный смех, резкий, четкий и знакомый. Герике недоверчиво улыбнулся, когда Джанет Манро сказала:

— Ты что-нибудь когда-нибудь воспринимаешь серьезно, Харри?

— Нет, если могу этого не делать — ответил Джего. — Знаете, у меня великая идея, Мердок. Почему бы вам не выбрать местечко где-нибудь между этим местом и Фадой и выбросить ее за борт, привязав к лодыжкам примерно восемьдесят фунтов старой цепи? Я считаю, мир стал бы гораздо конструктивнее для всех нас.

— Хулиган — ответила она.

— Следи за своими манерами, девушка — сказал Мердок с укоризною. — Ибо если ты не будешь выражаться более прилично, я, пожалуй, прислушаюсь к намеку лейтенанта.

Герике, снова улыбнувшись, уже исчез из виду и наполовину спустился по трапу.

Баркентина «Дойчланд», 23 сентября 1944 года. Широта 53°59N, долгота 16°39W. Ветер NW 6-7 баллов. Дождь и перемежающиеся шквалы. Во время средней вахты господин Штурм попросил разрешения подобрать паруса, потому что на борт залетало столько воды, что жизнь пассажиров становилась весьма неуютной. Я отказал, стремясь наверстать как можно больше времени.

10

Джего включил свет в салоне. Занавески затемнения были аккуратно задернуты и он повернулся к спускающейся Джанет:

— Здесь мило. Кстати, где ты расположишься?

— В кормовой каюте — ответила она.

Он толкнул дверь и бросил чемодан и медсумку на одну из коек. Когда он вернулся в салон, по трапу спускался Лаклан, с плеча свисала винтовка, под мышкой вещмешок.

Парень скорчил мину:

— Помогите мне, доктор, меня уже мутит.

Он бросил вещмешок на пол, а Джанет взяла его винтовку и поставила с глаз долой за одно из сидений дивана:

— Ненавижу эти штуки. Ничего, Лаклан, в сумке у меня есть таблетки. Я дам тебе парочку и ты уложишь голову и проспишь всю дорогу.

Парень прошел в камбуз, а она повернулась к Джего:

— Он всегда так, с детства. Веришь ли, но его отец был капитаном рыболовного судна с Фады.

— Был?

— Видимо, недавно он погиб в бою, он был старшиной у сына Мердока.

— Знаю — сказал Джего. — О том, что случилось, я имею в виду. Но не об отце Лаклана. Их торпедировали в Северном море. У меня была неприятная задача доставить эти добрые вести. Как я говорил, я просто проклятый почтальон.

Она вдруг разозлилась, раздраженная возвращением к старой теме:

— Ради бога, повзрослей, Харри. Перестань чувствовать себя виноватым. — Она схватила его за свитер — Если ты попытаешься возвратиться на Фаду в таком настроении, я просто брошу тебя обратно в море.

— Да, мэм.

Он попытался поцеловать ее, но она выскользнула из рук и направилась к трапу.

Они нашли Мердока в рулевой рубке с Янсеном.

— Я пытаюсь намекнуть мистеру Маклеоду — сказал главный старшина, — что было бы лучшей идеей подождать, пока немного рассветет.

— И какова реакция?

— Я хожу в этих водах с детского возраста, то есть по меньшей мере семьдесят лет, и сказал, чтобы он занимался своим делом и катился к черту — ответил Мердок. — Для человека моих убеждений, ужасное заявление, но оно таково.

— Замечательно сказано — заметил Джего.

Мердок достал трубку:

— Пара тарелок хорошего шотландского порриджа внутрь и ты готов к утреннему старту на Сторновей.

— Порридж? — спросил Янсен. — Зерно, которое в Англии дают лошадям, и которым в Шотландии поддерживают людей. Кстати, впервые это сказал доктор Сэмюэль Джонсон. Не я. По правде говоря, он путешествовал в этих местах.

— Лейтенант Джего — мрачно сказал Мердок, — Или вы уберете его немедленно, или я переброшу его через борт головой вперед.

— Не обижайтесь, сэр — Янсен торопливо отступил и перешагнул через поручни.

— Извините — сказал Джего. — На самом деле он не виноват. Ему это привили, когда он был совсем юным.

— Двигай, Харри — толкнула его Джанет.

Джего присоединился к Янсену у подножья лестницы и они отвязали канаты. Джанет затянула швартовы на катер и стояла, глядя на них, руки в боки. Джего послал ей воздушный поцелуй. Она помахала и вернулась в рулевую рубку.

Она встала у локтя Мердока, всматриваясь во тьму:

— Как прогноз?

— Ветер три-четыре балла с дождевыми шквалами. Легкий туман в Гебридском море прямо перед рассветом.

— Какое разочарование.

— О, ты хочешь полюбоваться? Тогда подожди день-два.

— Почему так.

— Идет плохая погода.

— По-настоящему плохая, вы имеете в виду? — Джанет нахмурилась, ибо знала, что нет ничего необычного в том, что Фада отрезана от большой земли неделю подряд. Но обычно такое бывает зимой. — Откуда вы знаете?

— Это в дыхании ветра, в образах дождя. Аромат вещей.

Он улыбнулся:

— Или, скорее, в общем итоге жизни на море.

Она оперлась на его руку:

— Поняла, вы просто еще один старый шотландский мистик. Можно взять штурвал?

— Позже. Иди и посмотри парня. Ты знаешь, как его выводит из строя плавание.

Она оставила его и спустилась. Лаклан, сидя за столом, уже выглядел ужасно. Она вошла в кормовую каюту, открыла сумку и нашла обещанные таблетки.

— Запей водой, а потом ложись на одну из коек. Я принесу тебе чашку чая.

Она направилась в камбуз. Лаклан секунду постоял у постели, потом, держась за живот, взялся за ручку двери в туалет. Когда он открыл ее, внутри сидел Герике с маузером в руке.

***

Джанет, прислонившись к переборке камбуза, курила сигарету и наблюдала закипающий чайник. Она услышала скрип отворяющейся двери, машинально обернулась и увидела Лаклана, стоявшего держа руки на затылке.

Из-за плеча парня, улыбаясь, выглянул Герике:

— А, это вы, доктор.

Ее сердце упало, шок был так велик, что вообще было трудно говорить.

— Вы? — прошептала она.

— Боюсь, что так. — Он шагнул назад, указав маузером — А теперь будьте добры войти сюда и связать руки этого юного джентльмена за спиной.

Он бросил ей моток тонкой веревки, которую нашел за дверью каюты. Джанет намеренно сложила руки и моток упал к ее ногам.

— Вы не хотите стрелять в меня. Не смогли на поезде, не хотите теперь.

Он мило улыбнулся:

— Вы совершенно правы. Но здесь есть парень, а он — совершенно другое дело. Тем более парашютист, так что можно будет сказать, что я помогаю военным усилиям. Вначале левое колено, мне кажется.

Она торопливо подобрала моток веревки. Лаклан выглядел еще зеленее, чем раньше:

— Извините, доктор, он был в уборной, когда я открыл дверь, сидел там, сияя от удовольствия. Это, наверное, капитан подлодки, о котором вы говорили в Маллейге?

— К вашим услугам — сказал Герике. — Теперь ложись, как добрый мальчик и все будет хорошо.

Лаклан лег на один из диванов и Джанет связала его запястья. Герике очень внимательно наблюдал.

— Удовлетворяет? — спросила она.

— Неплохо. Теперь лодыжки.

Она сделала, что сказано, и когда закончила, он сказал:

— А теперь мы пойдем и посмотрим вашего друга наверху, мистера Мердока Маклеода. Я правильно произношу имя?

Она достаточно оправилась от первоначального изумления, чтобы оценить ситуацию более хладнокровно, и с неким клиническим отстранением стала понимать, что ни в малейшей степени не боится Герике. Что было интересно. С другой стороны, он, очевидно, был человеком, который, если ему понадобиться, мог убить, не задумавшись ни на секунду.

Он улыбнулся:

— О чем вы думаете?

Ощущение близости было действительно очень волнующим, но она принудила себя оставаться спокойной:

— Мердок — старик. Один из прекраснейших людей, которых я знаю. Я не хочу, чтобы он пострадал.

Это прозвучало почти как приказ. Герике наклонил голову:

— Очень хорошо, доктор, теперь давайте посмотрим, сможем ли мы справиться с проблемой в цивилизованной манере.

Она направилась вверх по трапу и открыла дверь рулевой рубки. Там стоял Мердок, голова освещена зеленым светом гирокомпаса.

Герике остался в дверях и очень аккуратно взвел курок маузера:

— Пожалуйста, делайте точно, что вам говорят, мистер Маклеод.

Мердок спокойно осмотрел его:

— Кто бы это мог быть, леди?

— Это Герике, капитан подлодки, который сбежал с поезда — проинформировала его Джанет.

— Понимаю — сказал Мердок. — Вам нужно судно, не так ли? А куда, собственно, вы хотите вести его?

— В Норвегию через Оркнейские острова.

— Возможно. Но только возможно. Надо знать, что делать. Большая разница с банками из-под сардин, в которых вы были.

— У меня сертификат капитана парусного судна — ответил Герике. — Этого достаточно?

Мердок мрачно кивнул:

— Вроде вашего пистолета — трудно спорить. А как насчет нас?

— Я высажу вас по дороге. Где-нибудь в милом и отдаленном местечке одного из больших островов. Льюис, наверное. А теперь, так как я в совершенстве читаю карту, вы весьма меня обяжете, если поставите катер на автопилот и сойдете вниз.

— Вы достаточно хорошо знакомы с этими водами?

— Да.

— Тогда кто я такой, чтобы спорить?

Он включил автомат управления и вышел вслед за Джанет. Они спустились в салон, где он лег на диван напротив Лаклана и дал ей связать его ноги и запястья. Она спросила, когда закончила:

— Полагаю, теперь моя очередь?

— Великие небеса, нет. Я даже не думал о таком — сказал Герике. — Вы, мой дорогой доктор, гораздо более полезны свободной. Вначале, приготовьте фляжку горячего чая и сэндвичи, а потом мы продолжим в рулевой рубке.

— Продолжим что? — подозрительно спросила она.

— Ну, тему, которую мы оставили в поезде, если хотите.

Он улыбнулся:

— Кстати, камбуз прямо сзади вас.

***

В рулевой рубке было очень мирно. Джанет облокачивалась то на одну, то на другую ручку кресла возле стола для карт и наблюдала за Герике у штурвала.

— Вам нравиться, не так ли? — спросила она.

— Палуба под ногами, прыгающий в руках штурвал? — Он улыбнулся — Самое великолепное ощущение в этом мире. Ну, почти.

— Вы не всегда серьезны?

— Такое невозможно. Весьма рано я понял, как погано все вокруг. Разумный человек не может воспринимать мир серьезно. Когда я был мальчишкой, у нас были тяжелые времена, знаете? Мой отец погиб на Западном фронте.

— Он был солдатом?

— Нет, пилотом-истребителем. Одним из первых. Он продержался три года. Время долгое, но недостаточное.

— А мать?

— Умерла в эпидемию инфлюэнцы в 1918 году. Я стал жить с ее братом, моим дядей Лотаром в Гамбурге. Бедный, как церковная мышь, но один из самых добрых людей, которых я знал. Он был учителем математики. Жил в доме у Бланк-ан-Зев на Эльбе, из которого было видно каждое судно, входящее или уходящее из Гамбурга. Часто ночью я часами сидел в своей комнате с открытым окном, наблюдая огни грузовых судов, уходящих в море. Уходящих куда-то в романтические страны — всегда так. И мне хотелось уплыть с ними.

— Начало любви?

Он продолжал:

— И если было слишком туманно, чтобы их видеть, то всегда ревели туманные сирены где-то там, на краю мира.

Он взял одну из ее сигарет из пачки на столе. Джанет сказала:

— Когда я была девочкой, я проводила лето в доме дяди на Кейп Код. Там масса тумана. Иногда по ночам можно было слышать, как рыбацкие суда перекликаются далеко в море.

Герике кивнул:

— Звук одиночества в необитаемом мире…

Она повернулась на вращающемся сидении взглянуть на него:

— Вы знаете это место?

— Возле этого берега между серединой марта и концом апреля сорок второго я потопил двенадцать судов. — На его губах появилась немного ироническая улыбка — Снова вернулись счастливые дни. На пять минут меня действительно посетила мысль, что мы можем выиграть войну.

— Суда американские?

— Да, кроме одного. Испанский танкер, как говориться, попался по дороге.

— Понимаю — сказала она. — Даже нейтралы не безопасны от вашего внимания?

Он сардонически улыбнулся:

— Морские волки. Разве нас не так зовут?

— И вы этим гордитесь? — Она потянулась к термосу, главным образом, чтобы хоть чем-то занять руки, и налила чаю в пластмассовую чашечку. — Теперь позвольте кое-что сказать. Лейтенант Джего дал мне в поезде прочитать рапорт о вас.

— Должен предположить, что это прямое нарушение правил.

— Испанское судно было танкером «Сан Кристобаль» из Бильбао. В то время была большая суматоха в газетах, потому что судно было нейтральным, но потом оказалось, что оно зафрахтовано американским военным департаментом. Вы знали это, когда потопили его?

— Естественно.

Он взглянул на компас и чуть свернул вправо.

— Тогда зачем пытаться устроить, чтобы я думала по-другому?

Он добродушно улыбнулся:

— Мне казалось, что именно в это вы хотите поверить. Жестокий гунн за дьявольской работой. Расстрел спасательных лодок из пулеметов, убедившись конечно, что среди выживших нет красивых женщин.

— Черт побери вас, Герике!

— Он позаботился задолго до вас.

Она закурила еще одну сигарету и сидела, облокотившись на стол с картами, нахмурившись и глядя в темное стекло:

— Вы любите суда, и все же разрушаете их.

— Я извращенный по природе. Вам стоит испытать меня как-нибудь.

— Нет уж, спасибо — и, однако, это не настоящее объяснение.

— А что вы предпочитаете — тонкий психологический анализ, мол, каждый убивает то, что любит? Ну же, доктор. Даже великий Фрейд сказал, что иногда сигара — это просто сигара.

— Нас, конечно, не учили этому в медицинской школе.

— Тогда спишите на проклятую войну.

В его голосе появились жестокие нотки, которых прежде не было. Мгновение она стояла на краю чего-то, вглядываясь во тьму тайника души, и вернулась назад.

Он снова проверил курс и мрачно глядел во тьму с застывшим лицом, впервые исчезла постоянная легкая улыбка.

— Ваш английский — неубедительно сказала она, — по-настоящему хорош.

— Некоторое время мы жили в Гулле. Это порт на восточном побережье Англии.

— Я знаю.

— Дядя изучал там английский два года.

Он улыбнулся:

— Мне говорили, что у меня йоркширский акцент. Когда мы вернулись домой, я провел год в университете. Философия и математика, потому что этого хотел дядя Лотар. Но ничего не вышло и он позволил мне вступить в школу младших морских офицеров на Финкенвердер в Гамбурге. Потом я ушел в море юнгой на паруснике.

— Тяжелая школа.

— Как узнал вчера мой друг Карвер. Некоторое время я ходил на парусных клипперах. Торговля чилийскими нитратами, зерно из Австралии через мыс Горн. Потом я служил третьим офицером на торговом судне, чтобы пополнить свои навигационные навыки. Мне было всего двадцать два, когда я получил капитанские дипломы как для парусников, так и для пароходов.

— А потом?

— Я никому не был нужен. Бродил по улицам Гамбурга. Посетил каждого судовладельца, который был там, но ничего не получилось. Времена были тяжелые, депрессия в самом разгаре. Мы все встречались в баре на Давид-штрассе под названием «Звезда Давида». Хозяин служил когда-то боцманом на паруснике и давал в кредит. В конце концов я ушел первым помощником на клиппере по большому кругу. Чили, Штаты, потом напрямик в Австралию и снова домой. Когда я вернулся, все изменилось.

— Как?

— Шел тридцать третий и Кригсмарине обещало эквивалентный ранг офицерам торгового флота. Я не мог дождаться, когда попаду в Штральзунд, чтобы завербоваться.

— Чтобы учиться, как топить суда?

— Чем-то надо жить.

На некоторое время наступила тишина. Ветер сменился, поднялась волна, «Катрина» покачивалась на ходу. Джанет осторожно сказала:

— А женщины? Семья? О них не упоминалось. Занимают ли они вообще какое-нибудь место в вашей схеме мира?

— Право, нет. Женщины да, но самым обычным образом. Однако, побывка на берегу, как я всегда находил, редко длится достаточно долго, чтобы выросло что-то более постоянное.

— Прямо, как корабли, что проходят в ночи?

— Похожая аналогия. — Он пожал плечами. — И еще важные вещи в жизни имеют чертовское обыкновение случаться в самое неподходящее время. Разве вы не знаете об этом?

Он повернулся к ней лицом. Она почувствовала холодное возбуждение, необходимость глубоко вздохнуть, и вдруг внезапный жестокий шквал ударил «Катрину» положив катер на левый борт. Джанет свалилась с кресла.

Герике, борясь со штурвалом, выправил ход:

— С вами все в порядке?

Она кое-как встала на ноги, белая и дрожащая:

— Да, но мне лучше сойти вниз и проверить остальных. — Она помедлила, поглядев во тьму: — Думаете, станет хуже?

— Вполне могу представить. Я поставлю на автопилот и сам схожу вниз.

— Безопасно, если один автомат станет управлять в такую погоду?

— Гораздо безопаснее, чем позволить вам одной сойти вниз.

Она скользнула в дверь и исчезла. Он чертыхнулся, включил автоштурман и побежал за ней, уже опоздав, ибо когда он вошел в салон, у нее в руках была лаклановская винтовка Ли-Энфилда. Она щелкнула предохранителем, передернула затвор, загнав патрон в патронник, и обернулась.

— Заряжена, я предполагаю? — спросил он.

— Даю честное слово — сказал Лаклан, пытаясь сесть.

Герике вытащил маузер и взвел его:

— Пат, мне кажется.

— Не вынуждайте меня стрелять, дорогой — резко сказал она. — Если потребуется, я выстрелю и едва ли промахнусь на таком расстоянии.

На ее лице была решительность, но и некая паника, словно она знала: если что-нибудь случится, он не нажмет на спуск. Вдруг в ее глазах появилась отчаянная мольба.

Герике очень мягко улыбнулся и положил маузер на стол:

— Ну ладно — сказал он. — Что ж, это было забавно — и он сцепил руки за головой.

***

Рихтер, лежа в тесноте, проверял подтрюмное пространство с помощью штормового фонаря. Помпы непрерывно работали уже два часа, но там оставался еще на фут воды. Довольно часто, когда «Дойчланд» ныряла с особенно громадной волны, затхлая вода окатывала его с головой.

Он закончил инспекцию и вылез через люк в кормовой трюм, передав фонарь Штурму.

— Боже мой, как ты воняешь — заметил молодой лейтенант.

— Знаю — с отвращением ответил Рихтер. — Там как будто ползешь в очень старой канализации.

— Как выглядит?

— Могло быть хуже.

— Хорошо.

Штурм повеселел:

— Лучше сказать старику прямо сейчас.

Когда они вышли на палубу, ее как раз накрыла ужасная волна, и Бергер в клеенчатом плаще и зюйдвестке перегнулся через поручни квартердека.

— Очень вовремя, господин Штурм — позвал он. — Поднять топ-парус и передний нижний топ-галлант, и быстро, как сможете.

— Есть.

— И спустить передний парус.

Бергер спустился в каюту, а команда бросилась выполнять отданный Штурмом приказ, Рихтер прыгнул на веревочную лестницу и отправился вверх, место не для слабых сердец в такую погоду. Однако, на палубе условия были почти такие же опасные. Люди на шторм-трапах были по шею в воде, когда накатывала очередная волна.

Рихтер, спускаясь на палубу, заметил, как Лотта вышла из камбуза. В каждой руку она несла по ведру и была в старом клеенчатом плаще и зюйдвестке. И в то же мгновение он увидел гигантскую волну, накатывающую на борт.

Он крикнул, предупреждая, схватился за ближайший линь и быстро заскользил на палубу. Раздался ужасный треск, когда море хлынуло на корму. Рихтер увидел, как Лотту уносит волна, прыгнул в шипящую пену и кинулся за ней.

«Дойчланд» уткнулась носом в свинцово-серое небо, высоко вздыбившись на следующей волне. Рихтер поставил девушку на ноги и увидел, что она еще сжимает ведра, теперь, однако, пустые. И хохочет.

— Немного глупо — прокричал он. — Сколько я тебе говорил?

— Думаю, теперь никогда не просохну — ответила она.

Он поддержал ее под локоть и помог перебраться по палубе в камбуз. Когда он открыл дверь, внутри была пара футов воды, вокруг плавали горшки и кастрюли, сестра Анджела на четвереньках.

По ее лицу он увидел, что неистощимое терпение, наконец, покинуло ее. Рихтер удалился, предоставив Лотте самой справляться с ситуацией.

***

Бергер просушил полотенцем голову, сел за стол, выбрал черуту и закурил. Последняя коробка, и в той осталась лишь дюжина. Он с видимым удовольствием вдохнул аромат Бразилии, потянулся к перу и начал ежедневную запись в личном дневнике.

«…по моим оценкам мы находимся приблизительно в сотне миль к западу от залива Галуэй в Ирландии и прекрасно наверствуем время, главным образом потому, что придерживаюсь политики ставить как можно парусов в бурную погоду. Несчастливым последствием этого является, что мы принимаем на борт воду в больших количествах, что делает жизнь трудной как для команды, так и для пассажиров. Стеклянная крыша снова разбита, вода без перерыва каскадом льется в салон, делая существование для монахинь сырым и неуютным, хотя вознесут ли их на небо призывы к всемогущему господу или спасут от вознесения, я не могу определить…»

В дверь постучали и вошел Рихтер. Бергер положил перо:

— Как внизу, Хельмут?

— Воняет, но годится, господин капитан. Мы качали помпой два часа перед тем, как я спустился, и там все еще было двенадцать дюймов, но если принять во внимание погоду и сколько воды мы набираем, то, кажется, не слишком плохо.

— Хорошо — сказал Бергер. — Очень хорошо. У меня ощущение, что мы должны использовать бурную погоду все время, и приятно сознавать, что ниже ватерлинии не так плохо, как могло бы быть.

Он потянулся к перу и, еще не вышел Рихтер, уже начал снова писать.

***

Было восемь-тридцать, когда «Катрина» подошла к Фаде. Герике, сидящий в вертящемся кресле у стола для карт со связанными за спиной руками с интересом разглядывал серо-зеленые горбы, согнувшиеся под дождем, скалы, окропленные белым известняком, морских птиц, кружащихся в серых тучах, корморанов, бритвоклювов, чаек всех разновидностей.

— Это Фада?

Мердок за штурвалом кивнул:

— Говорят, имя происходит из древнего гэльского слова «фундейдх», что значит — остров, лежащий отдельно от других.

— Интересно.

Герике глубоко вздохнул:

— Я люблю острова. У них особые качества. В апреле сорок первого я патрулировал в Эгейском море и свалился с чем-то вроде лихорадки. Выздоравливал на острове Корфу. Изумительное место. Апрель. Самые красивые полевые цветы, которые я когда-либо видел, и бабочки…

— Что бы там еще ни было, Фада на это не похожа. — Джанет прошла в дверь, неся кружку чая. — Мне кажется, вам лучше выпить свою чашку внизу — сказала она Мердоку. — Поставьте на автопилот, и я прослежу за всем, пока напою гордость Кригсмарине.

Мердок поколебался, потом щелкнул устройством:

— Десять минут, все что вы получите — сказал он и вышел.

— Кажется, он думает, что вы хотите остаться наедине со мной — заметил Герике. — Как романтично.

— Нет ничего более далекого от истины — сказала она. — Я просто хотела, чтобы он посидел внизу минут десять и выпил горячего чаю. Он старик, вы не видите?

— В вас проснулся доктор. Часто случается?

— Не на Фаде, поверьте. Здесь весьма здоровые люди.

Она выключила автопилот и встала за штурвал.

— Мне кажется, вы любите это место — сказал он.

— Для меня оно обладает странной привлекательностью. Словно внешний мир перестает существовать, что часто случается на самом деле. На Фаде хвастают ветрами от четырех до семи баллов две трети времени до начала апреля. С сентября снова. Рассказывают историю о констебле, присланного с большой земли, чтобы сопровождать местного жителя отбывать шестинедельное наказание в тюрьме Стирлинга.

— И что случилась?

— Погода была такой плохой, что к моменту, когда она улучшилась настолько, чтобы плавать лодкам, срок приговора истек.

— Значит, я могу застрять здесь надолго?

— Хвастают также самой большой опасностью для плавания на всем западном побережье. Риф Вашингтон. Поэтому первое спасательное судно здесь поставили еще в тысяча восемьсот восемьдесят втором. Теперешний коксвейн — Мердок.

— Наверное, он немного стар для такой работы?

— Он передал ее сыну в тридцать восьмом. Вернулся в упряжку, когда Дональд призвали во флот. Дядя Кэри говорит, что он гений. Один из величайших коксвейнов в истории спасательных судов.

— Я вижу. А чем живут здесь люди?

— Небольшие фермы. Овцы. Немного коров. Рыбная ловля. Сейчас населения очень мало. Женщины, дети и старики. Все остальные ушли, в основном служат на торговый судах.

Подплывая к острову, она встретили только четыре рыбачьих суденышка, еще пробивающихся с Фады в море.

Джанет помахала. Герике сказал:

— Старики.

— И мальчики — сказала она. — И скоро все они тоже уйдут, если эта проклятая война продлится.

Они вошли в гавань и Герике заметил невысокого смуглого человека с черной повязкой на глазу, в старых морских ботинках и в бушлате, стоящего на краю верхнего мола.

Джанет легко положила руки ему на плечи:

— А это — сказала она, — верите или нет, это мой дядя, контр-адмирал Кэри Рив, флот Соединенных Штатов, не совсем в отставке.

Баркентина «Дойчланд», 23 сентября 1944. Следующая запись. Сестра Анджела и господин Прагер нанесли мне формальный визит, чтобы поднять вопрос о низкой морали среди команды и пассажиров из-за нехватки горячей пищи и питья, происходящей от невозможности поддерживать огонь на камбузе при текущих погодных условиях. Сестра Анджела сделала важное предложение, которое я принял, что моя каюта из-за ее местоположения является самым сухим местом на судне, и убедила меня позволить использовать ее для приготовления пищи, что возможно с помощью переносного керосинового очага. В этот день прошли 225 миль.

11

Было очень тихо в маленькой студии, где сидел Герике с руками, все еще связанными за спиной. Мердок склонился к окну и набивал трубку.

— Этот дом, — сказал Герике. — Очень выразительный. Чей он?

— Миссис Синклер. Она владеет островом. В наших местах это называют лейрд. Она и бейлиф — то есть магистрат. И коронер, и харбормастер.

— Замечательная женщина.

— Вы ее скоро увидите. В некотором смысле она отвечает за вас. Единственный закон, который здесь имеется. Ее муж исполнял такие же обязанности. Он утонул вместе с «Принцем Уэльским» в Тихом океане. Это было в тысяча девятьсот сорок первом.

— Понимаю — сказал Герике. — Могу предположить, что я не слишком популярен в этой части света.

— Мы не дикари, капитан. Выбросите это из головы. За последние две недели мы похоронили восьмерых ваших товарищей с подводной лодки, которая затонула в нашем районе девятого числа. Я сам держал службу и в ней принимала участие почти каждая душа, живущая на острове.

Наступила тишина. Герике, впервые смутившийся, сказал:

— Благодарю вас. За них, я благодарю вас, сэр.

Дверь открылась и вошел Рив. Он все еще был в бушлате, на лице дождь:

— Я связался с капитаном Мюрреем из Маллейга. Он настаивает, что ни при каких обстоятельствах не должно делаться попыток отвезти вас на большую землю на чем-либо, кроме военного судна. Лейтенант Джего сейчас, очевидно, на пути в Сторновей. Он получил инструкции по радио забрать вас отсюда, видимо, завтра.

— Еще один прекрасный день, прежде чем дверь окончательно захлопнется.

Рив сказал:

— А сейчас вас хочет видеть миссис Синклер.

Он кивнул Мердоку, который пошел впереди, за ним Герике, замыкал адмирал. Они прошли коридором, пересекли громадный, выложенный камнем пол и остановились возле обитой зеленым сукном двери. Рив открыл ее и жестом предложил Герике войти.

Это была приятная комната, две стены в книгах от пола до потолка, французские окна выходили в сад. Джанет и Джин стояли перед камином.

Они одновременно повернулись. Герике встал в стойку и сделал поклон:

— Леди.

— Корветтен-капитан Пауль Герике — представил его Рив. — Миссис Синклер.

Красивая женщина, одета в шотландский свитер, броугез и килт, который, вероятно, носил клетчатую расцветку ее клана, волосы были перехвачены голубым вельветовым бантом.

Она спокойно осмотрела его, голос был сухим:

— Не знаю, капитан, объяснил ли адмирал Рив, но я исполняю здесь обязанности бейлифа и по закону отвечаю за вас.

— Мне объяснили.

— На острове нет полицейских, но полицейская станция сохранилась со старых дней и временами я пользуюсь ее камерами.

— Понимаю.

— Вы будете там заперты, пока завтра не появится лейтенант Джего и не возьмет вас под стражу. И, естественно, вас будут охранять.

Сказать было действительно нечего. Джанет подошла к окну и выглянула в сад. Рив тронул руку Герике:

— Пойдемте. Мердок и я отведем вас.

Герике помедлил, глядя в сторону Джанет. Она не поворачивалась. Он снова поклонился, молча повернулся и вышел, сопровождаемый Ривом и Мердоком.

Дверь закрылась.

— Будь ты проклят, Пауль Герике — прошептала Джанет, все еще смотря на дождь. — Я бы хотела никогда не видеть тебя.

***

Три человека шли по булыжной главной улице, Герике в центре. Сильный дождь заставил большинство людей попрятаться, но там и здесь женщины стояли на ступеньках, глядя с любопытством, и двое мальчишек вились сзади, пока Мердок не прогнал их.

Старая полицейская станция была внизу улицы и выходила на гавань, она была построена из прочного гранита, как и любое другое жилище в Мэри-тауне, лишь решетки на окнах отличали его.

Рив попытался открыть дубовую дверь в железной раме, но она даже не пошевелилась. Мердок забарабанил носком ботинка:

— Лаклан, ты там заснул?

Раздался звук отодвигаемых тяжелых болтов и выглянул Лаклан Макбрейн. Из комбинезона он переоделся в пятнистую форму, расстегнутую на груди.

— Запирайся, когда мы посадим его внутрь — сказал Мердок.

В одном углу стоял старый стол, стул и ничего больше, в крошечном камине горел торф. Лаклан взял винтовку, повесил ее на плечо, потом с гвоздя на стене снял громадную связку ключей:

— Мы сразу посадим его внутрь, адмирал?

— Чем скорее, тем лучше — ответил Рив.

По лестнице они сошли в узкий коридор. На каждой стороне было по три камеры, забранные решеткой из железных прутьев. Рив развязал запястья Герике и указал войти внутрь. Там была железная койка, три-четыре армейских одеяла и ведро. Лаклан закрыл решетку и запер ее.

— Теперь это — Рив сквозь прутья передал пачку сигарет, коробок спичек и газету. — Немного почитать. Трехдневной давности, но, как видите, вы все еще проигрываете войну.

Мердок из кармана достал небольшую бутылку:

— Мне кажется, через некоторое время здесь будет холодно.

— Изобилие роскоши.

Герике щелкнул каблуками:

— Джентльмены — благодарю вас.

Рив невольно улыбнулся, они удалились, оставив Герике в одиночестве. Он подошел к зарешеченному окну, оглядел гавань, потом сел на краешек постели, отвинтил колпачок бутылки Мердока и попробовал содержимое. Оно прожгло свой путь вниз, взорвавшись в желудке.

Он глотнул воздуха:

— Боже всемогущий! — сказал он и застыл, услышав шаги в коридоре.

На другой стороне решетки стоял Лаклан, винтовка еще висела на левом плече. Он неловко снял ее и стоял, смотря на Герике, крепко сжимая винтовку обоими руками. Герике медленно встал с напряженными мускулами. По возможности небрежно, он достал сигареты Рива и сунул одну в рот.

— Вы курите? — Он подошел к решетке, протягивая пачку.

Парень покачал головой и заговорил хриплым голосом:

— У вас была полная обойма в маузере. Я разряжал его сам. И видел.

— Верно.

— Вы могли бы застрелить ее. Почему вы этого не сделали?

— Разве я мог? — мягко сказал Герике. — Вы так полагаете?

Парень вздохнул, внезапно расслабился и поставил винтовку прикладом на пол:

— Нет, не думаю, что могли бы.

Он двинулся прочь, потом остановился:

— Немного погодя я заварю чай. Хотите чашечку?

— Ничего не может быть лучше.

Лаклан очень медленно произнес:

— Я думал, что смогу застрелить вас. Я хотел отомстить за отца, но когда дошло до дела, не смог.

— Я вижу — сказал Герике.

Шаги замерли в коридоре. Очень осторожно он снова сел на краешек койки, и когда зажег спичку, чтобы закурить сигарету, рука дрожала.

***

«Мертвая Точка» была в пяти милях к юго-западу от Айдриггил Пойнт на острове Скай и боролась с плохой погодой. Петерсен был у руля, а Джего сидел за столом для карт, проверяя курс. Когда позади открылась дверь, он повернулся, ожидая кофе, а вместо этого увидел Янсена с листком сообщения в руке и странным блеском в глазах.

— Мне кажется, лейтенант найдет это сообщение интересным.

— Сообщение? — спросил Джего. — Из Маллейга? Боже, мы покинули это проклятое место всего час назад. Читайте.

— Как хочет лейтенант — сказал Янсен, явно забавляясь.

«Корветтен-капитан Герике, прятавшийся на „Катрине“, арестован. В настоящее время находится на Фаде. Просьба зайти туда завтра на пути из Сторновея и взять его под стражу.»

Джего недоверчиво посмотрел на него, выхватил сообщение и перечел сам:

— Это невозможно.

— Боюсь, что это случилось, сэр. Доброе слово пришло прямо от самого капитана Мюррея.

— Хорошо, если найдете краткий перерыв в вашем плотном расписании, сообщите в Маллейг, что сообщение принято и понято. Мы выйдем из Сторновея завтра на рассвете, если позволит погода, и должны дойти до Фады около полудня. Теперь будьте добры, катитесь к черту отсюда.

Янсен удалился, широко улыбаясь, а Джего взял со стола карандаш и переломил его пальцами.

***

Джанет положила очередное полено в огонь, подвинув его на место длинной медной кочергой, села и стала ждать. Ее дядя стоял у окна, читая привезенное письмо.

— Он пишет, что говорил с тобой сам.

— Верно — сказала она. — В кузове штабной машины у госпиталя Гая.

Немедленного ответа не последовало и ее охватило внезапное нетерпение.

— Он предлагает тебе работу, дядя Кэри. Сам верховный главнокомандующий. Шанс вернуться в гущу событий. Разве ты не этого хотел?

— Заместитель директора по кадровой и материальной координации — горько сказал он и скомкал письмо в руках.

— Ради бога, что ты хочешь — крови?

Дверь открылась и вошла Джин с чайным прибором на серебряном подносе:

— Семейные споры? — весело спросила она. — Можно присоединиться?

— Покажи ей — приказала Джанет. — Давай покажи ей. Она имеет право знать.

Джин поставила поднос на небольшой медный столик у камина. Она подошла к Риву, добыла письмо из пальцев, разгладила его и прочла.

— Но это чудесно, Кэри. — Она поцеловала его в щеку. — Я так рада за вас.

— Боже мой, женщина, ты такая же, как и она. Бумажная работа, разве ты не понимаешь? Гордый клерк, весь день подписывающий бумаги.

Джин потянула его к огню, а Джанет покачала головой:

— Ты как Харри Джего. Просто не можешь дождаться возвращения в славную битву. Лучше смерть, чем бесчестье.

Джин сказала:

— Вы двое должны праздновать, а не воевать. Сегодня вечером я устрою изумительный обед. Пирог из дичи, тушеный заяц, и еще остались четыре бутылки особенного шампанского, что Колик припрятал в погребе.

— Извините, Джин — ответила Джанет, — и благодарю вас. Звучит чудесно. Я буду рада придти.

Рив стоял перед камином, набивая трубку:

— Знаешь, меня интересует Герике. Не часто выпадает шанс встретиться лицом к лицу с легендой.

— Он действительно такой особенный? — спросила Джин.

— Конечно, во флотских кругах. Наверное, самый удачливый капитан подлодки по обе стороны фронта. Имей в виду, что эта информация не предназначена для общего пользования. Но он, несомненно, замечательный человек.

— На чьей же ты стороне, ради бога? — спросила Джанет.

— Ну, пойми меня правильно. Уважение одного профессионала к другому, вот и все. Напомню, что атака на Фальмут была совершенно выдающейся. Я был бы рад узнать, как он ее провел.

— Тогда пригласи его на обед, почему бы и нет? Разве это не цивилизованный способ делать дела? Вы сможете вволю поговорить о войне.

В голосе чувствовался сарказм вместе с явным гневом.

Рив нахмурился с легкой улыбкой на губах:

— Неплохая идея.

— Наверное, ты шутишь.

— Но почему нет? — Он повернулся к Джин — Ты не против?

Она заколебалась:

— Я не уверена Кэри. Если бы ты попросил об этом вчера, я подумала, что ты безумен, но теперь… — Она нахмурилась — Враг — все, что мне надо бы ненавидеть — и, однако, он мне нравится. Он — личность.

— Придет он или не придет? — нетерпеливо потребовал Рив. — Твое решение. Кроме всего, ты представляешь здесь гражданскую власть.

— Ты предполагаешь, что он даст честное слово на этот вечер?

— Ну не так старомодно, конечно, в присутствии молодого Лаклана с его винтовкой.

— Зачем? — спросила Джанет. — Зачем ты делаешь все это?

— Почему нет? По крайней мере, впервые после перемены я из первых рук услышу, как идет война.

В его глазах появился блеск, намек на старого, непредсказуемого Кэри Рива, которого она знала и которому не доверяла.

— И кроме того, мне кажется, это будет весьма забавный вечер.

***

Герике, лежа на койке, удивился, услышав знакомый смех в комнате наверху. Он поднялся на ноги, когда ее шаги послышались в коридоре.

Она стояла по другую сторону решетки:

— Я так часто видела подобную сцену в кино, что знаю диалог наизусть. С вами хорошо обращаются?

— Никаких жалоб. Чему я обязан удовольствию вашего визита?

— Приглашаю на обед от Джин Синклер.

Позади нее появился Лаклан, глядя слегка изумленно.

— Наверное, розыгрыш? — предположил Герике.

— С половины седьмого до восьми. Так как у вас нет черного галстука, то годится форма. Лаклан доведет вас до дома и, пожалуйста, не пытайтесь сделать что-нибудь глупое и начать бежать не в том направлении. Он застрелит вас, если потребуется.

Герике слегка поклонился:

— Как могу я отказаться от такого очаровательного приглашения?

— Понимаю — сказала она. — Честь Кригсмарине поставлена на карту.

Она живо удалилась, а парень уставился на Герике с открытым ртом. Герике улыбнулся:

— Не боритесь с этим, Лаклан, просто плывите по течению, вроде меня.

Он лег на койку и заложил руки за голову.

***

Каюта Бергера представляла собой беспорядочную сцену. Керосиновая печь располагалась на шкафчике в углу, а со стола убрали все, чтобы расставить набор кастрюль. Сестры Кэт, Эльза и Бригитта с большими усилиями готовили еду членам команды. Ветер снаружи выл в яростном шторме и пол колебался под ногами, когда «Дойчланд» шла по бурному морю.

Капитан стоял в уголке, чтобы не мешать, с бокалом рома в одной руке и бутылкой в другой. Он только что вернулся с квартердека, промерзший до костей, с плаща струилась вода.

Сестра Кэт поглядела на него:

— Чего-нибудь поесть, господин капитан?

Бергер покачал головой.

— Нет времени, сестра. У меня есть дела. Какие-нибудь проблемы?

— Люди приходят, когда могут. Трое-четверо за раз. По крайней мере, нам удалось запустить здесь очаг.

— Имеете в виду горячую еду? — спросил Бергер. — Существенное подспорье в такую погоду. Я весьма признателен вам, леди. Мы все благодарны, поверьте.

Он допил бокал.

— Мне надо возвращаться.

Он открыл дверь и вышел, с трудом закрыв ее на сильном ветру. «Дойчланд» прокладывала путь по бурному морю под полными парусами, при качке вода переливала через борта. У штурвала стояли двое, и пока он шел до трапа, над люками бушевал мальстрем временами глубиной по пояс. Он ввалился вместе с потоком воды, закрыл дверь и сошел вниз.

Вода глубиной в фут кружилась по полу салона. Световой фонарь был закрыт и с крюков на потолке свисали два штормовых фонаря.

Четверо из команды ожидали свей очереди внимания в послеобеденную клинику сестры Анджелы. Молодой помощник электрика по имени Шнорер лежал на столе, левый рукав закатан, обнажая кольцо очень злых морских нарывов на запястье.

По одну сторону от него стояла сестра Анджела в переднике. Лотта напротив держала поднос с инструментами и небольшой тазик. Рихтер стоял в головах.

— Что происходит? — спросил Бергер.

— Инфекция такая сильная, что рука почти парализована. — Сестра Анджела взяла скальпель. — Держись, Карл, как храбрый парень. Я постараюсь сделать как можно быстрее.

Шнорер, лет восемнадцати всего, был напуган до смерти, лицо мокрое от пота. Она кивнула Рихтеру, который положил руки на плечи парня. «Дойчланд» пошатнулась от внезапного шквала и небольшая волна прошла от одной стены каюты до другой.

Один из матросов потерял равновесие и очутился на четвереньках в воде, но сестра Анджела уцепилась за стол, наклонилась и принялась за работу.

Скальпель взрезал один нарыв за другим, потек гной и разнесся отвратительный запах разложения. Парень вскрикнул, дернулся, несмотря на то, что Рихтер придавливал своим весом, потом потерял сознание.

Она продолжала работать с невероятной скоростью, ибо более не было необходимости быть осторожной, Лотта безмолвно подавала ей один инструмент за другим. Когда она начала перевязывать нагноившиеся язвы, Бергер спросил:

— Сколько членов команды страдает от подобных нарывов?

— Почти половина — сказала она.

Бергер повернулся и увидел, что Рихтер смотрит на него:

— Долгое плавание, господин капитан.

Бергер устало кивнул:

— Потому и нарывы.

***

В семь-тридцать наступили сумерки, когда Герике и Лаклан повернули в широкие ворота Дома Фады и двинулись по дорожке, посыпанной крупным песком. Они поднялись по ступенькам и немец потянул за цепочку старомодного звонка-колокольчика.

Послышались шаги и дверь открыла миловидная женщина лет шестидесяти, седые волосы зачесаны назад в пучок. На ней было черное бомбазиновое платье и накрахмаленный белый передник.

Она улыбнулась, совсем не показывая удивления:

— Не хотите ли войти, сэр?

— Благодарю вас.

Герике шагнул в холл, Лаклан следовал за ним, держа наготове Ли-Энфилд двумя руками.

— Позвольте ваш плащ, сэр. — Она исчезла в небольшом гардеробе и мигом вернулась. — Остальные в гостиной. Вы можете пройти сюда. — Она остановилась, положив руку на ручку двери — Как объявить, сэр?

Герике, более чем когда-либо убежденный, что он принимает участие в некоем изощренном кошмаре, сказал:

— Корветтен-капитан Пауль Герике. Меня ожидают — добавил он мрачно.

— О да, сэр. — Она открыла дверь и провела их внутрь — Корветтен-капитан Герике, мадам.

— Благодарю вас, Мэри.

Джин Синклер, Рив и Джанет пили у камина шерри, Рори разлегся на ковре. Она протянула руку:

— Я рада, что вы смогли придти, капитан. — Она повернулась к Риву — Кэри, приготовьте капитану Герике шерри.

Лаклан занял позицию у двери. Она сказала:

— Добрый вечер, Лаклан. Как матушка?

— Все хорошо, миссис Синклер.

— Передайте, что я спрашивала о ней.

Через мгновение Герике, слегка ошеломленный очутился перед камином с бокалом превосходного шерри в одной руке и сигаретой в другой.

— Надеюсь, что вас устроили по возможности комфортно там внизу — сказала Джин.

Замечание нельзя было воспринимать серьезно, ибо глаза ее так блестели, что едва скрывали смех.

— Я должен описать удобства вашей полицейской станции скорее как адекватные, нежели комфортабельные — вежливо ответил он.

Рив зашелся смехом:

— Мне это нравится. — Он тронул руку Герике — Оставим их двоих поболтать, отойдем туда и расскажите мне о Фальмуте.

Он и Герике отошли к окну и встали, сблизив головы. Джин сказала:

— Он красив, не так ли?

— Который? — спросила Джанет.

Старшая женщина улыбнулась:

— Очко в вашу пользу, но вы понимаете, что я имею в виду.

Джанет кивнула:

— Он отличается от всех, кого я знала. В нем есть нечто, чего я не могу определить. Я всегда была слишком занята для мужчин, Джин. Я имею в виду, для каких-либо глубоких отношений. Медицинский институт, потом война. В основном работа и сон, с мелкими любовными интрижками, когда я ощущала в них потребность.

— А Герике?

— Я немного боюсь его.

— Понимаю вас.

— Это в глазах — сказала Джанет.

— Или не в них, разве вы не заметили? По нему ничего не скажешь, ибо он непроницаем. Он выглядит человеком, далеким от реальной жизни, эта его постоянная кривая улыбка, наверное, есть знак, что смотрит на все, как на весьма черный розыгрыш. Блестящий офицер, моряк милостью божьей, его послужной список, его награды доказывают это. И как все такие люди, совершенно непредсказуем. Ни одно когда-либо установленное правило не подходит для него.

Снаружи прозвучал гонг и в дверях появилась Мери:

— Обед подан, мадам.

Джин встала:

— Прошу вас, джентльмены.

Она вышла с Ривом, Джанет и Герике следом, Лаклан замыкал шествие.

***

Стол, сервированный в обеденной комнате баронских пропорций, включал все, что обещала Джин. На одном конце находилась галерея и самый огромный камин из всех, виденных Герике, три больших бревна ярко горели в открытом очаге. Над ним висели два истрепанных боевых знамени.

На каменной стене висели головы животных. Самые разные от леопарда до газели Томпсона. Пышный набор средневековых доспехов, алебарды и боевые топоры, мушкеты всех видов.

— Необычайно — сказал он. — У вас здесь замечательное место, миссис Синклер.

— Знаем — сказал Джанет. — Павильон шесть на «Метро Голдвии Мейер». Все, что нужно, это Эррол Флинн в килте, спрыгивающий с галереи с клеймором в руках.

Джин Синклер рассмеялась:

— В действительности она недалека от правды, капитан. Это место на самом деле — страшное мошенничество. Викторианская готика. Ответственность на одном из моих предков, некоем Фергюсе Синклере.

— Трофеи тоже его времени? — спросил Герике.

— Нет, они принадлежат деду. Охотился за ними по всему миру. Он был одним из тех, кто на охоте готов довольствоваться лучше малой добычей, чем ничем. Он настаивал, чтобы я участвовала в охоте на оленей, когда была совсем юной. Чтобы приобрести опыт.

— Держу пари, что так и было — вмешалась Джанет.

— О да, я научилась многим вещам. Что никогда не надо спешить. Что не надо идти крадучись и не находиться по ветру, даже за тысячу ярдов, и брать прицел ниже, если цель находится ниже по склону.

— Интересно — сказал Герике, — надо запомнить.

— И петлять из стороны в сторону, когда бежите за ней? — спросил Рив.

Он почти открыл третью бутылку шампанского, возясь с пробкой покалеченной рукой на краю стола. В его голосе был налет агрессивности, которого раньше не было. Джанет перестала улыбаться.

Джин обошла стол и протянула руку к бутылке:

— Позволь мне, Кэри. Эти пробки очень тугие.

— Я справлюсь.

Он попытался выдернуть у нее бутылку одной рукой, она выскользнула и разбилась об пол.

— Ну посмотрите на это — с горечью сказал он.

— Все в порядке, Кэри.

Она взяла салфетку и высушила его забрызганную форму.

— Это был хороший год для вина — медленно сказал Рив. На секунду он закрыл глаза рукой, потом повернулся к Джанет и Герике — Я должен извиниться. С недавних пор я сам не свой.

Джин похлопала его по плечу:

— Кофе в гостиной.

Она кивнула Джанет, смотревшей на Герике, потом отодвинула свое кресло. Они вернулись в гостиную, куда безмолвно прошел Лаклан.

— Ему нехорошо? — спросил Герике.

Она взяла сигарету из коробки и он зажег огонь:

— Вы видели его руку и глаз. Этот небольшой удар судьбы он получил в день-Д, участвуя в бою, в котором не должен был участвовать. Обычная история в его жизни. С тех пор он пытается вернуться в строй.

— Я хорошо знаю людей такого типа. Его последними в жизни словами будут, наверное: «За мной!»

Она покачала головой:

— Единственная работа, которую ему предложили, притом используя самую большую в мире протекцию, это работа за столом. Вот почему я приехала повидаться с ним.

— И ему это не понравилось?

— У него нет ничего — сказала она. — С его точки зрения.

— Красивая женщина это ничто?

— Для некоторых мужчин.

— Но не для всех, мне кажется.

Она закрыла рукой рот, проговорившись, потом быстро повернулась, села за рояль и подняла крышку.

— Но тогда насколько серьезно они принимают подобные вещи? Война творит с людьми странное, заставляя их действовать так, как они никогда бы не поступали в противном случае.

— Или с предельной честностью, наконец. Бехштейн, я вижу? Лишь самое лучшее. Я не знал, что вы умеете играть.

— Один из наиболее полезных побочных продуктов дорогого образования, но если вы думаете, что это Бетховен, то боюсь, что я не из вашей компании.

Она начала играть «Песнь соловья на Беркли Сквер», и Герике встал у рояля, наблюдая за ней:

— Вы прелестны.

Овчарка поднялась со своего места перед камином и плюхнулась рядом с ней.

— Боюсь, что так. Разве не скука? Даже Рори согласен.

Он рассмеялся, вошли Рив и Джин Синклер. Адмирал выглядел заметно более веселым и подошел к роялю:

— Вот это действительно вернет меня к жизни. Как насчет «Лунного света в Вермонте»?

Она плавно перешла в новую мелодию, а Рив отошел и сел у камина с Джин, разливающей кофе. Они склонились друг к другу и тихо беседовали.

— Не дает ли это почувствовать, что мир есть лучшее место? — спросила Джанет.

— Зависть — прошептал Герике. — Я чувствую зависть.

Она начала играть «Лили Марлен»:

— Это лучше?

— Не совсем. Слишком напоминает, как идет война, о том, что побеждают британцы. Вы знаете «Туманный день в Лондоне»? Некоторое время она была исключительно популярна среди люфтваффе.

Она помедлила, вспомнив ночь на набережной с Харри Джего:

— Нет, боюсь, не смогу сыграть наизусть.

Рив взял руку Джин Синклер. Они совершенно погрузились друг в друга. Джанет закрыла крышку и встала:

— Кажется, надо подышать свежим воздухом. Подайте плед, пожалуйста.

Он висел на спинке кресла. Герике тотчас взял его и накинул ей на плечи.

— Мы немного побудем на террасе, посмотрим на закат — сказала она и улыбнулась Герике:

— Старый шотландский обычай. Пойдемте, Лаклан.

Рив оглянулся:

— О, конечно, прекрасно.

Он снова повернулся к Джин и взял ее другую руку.

— Видите? — сказал Герике. — Добрая женщина может творить чудеса.

— В данном случае, это особое чудо, поверьте мне — сказала Джанет.

Она открыла французское окно и вышла на террасу. Небо было очень темным, с полосами оранжевого пламени на горизонте, тянущимися к северу, острова словно окоченели, море было абсолютно спокойным.

Они стояли на краю террасы, соприкасаясь плечами. Лаклан остановился у французских окон.

— Словно все чего-то ждет — сказала она.

Герике кивнул:

— Однажды в Вест-Индии мы всплыли ночью возле Мартиники, чтобы зарядить батареи. Было в точности как сейчас. Невероятно тихо.

— Именно это мне здесь нравится — сказала она. — Тишина. По крайней мере в те краткие промежутки, когда не дует ветер.

— На следующий день на острове задул самый жестокий ураган на памяти живущих. Мы погрузились и оставались под водой. Природа позаботилась о нашей цели — конвое. Двенадцать судов из двадцати шести затонуло.

— За это вы тоже потребовали медаль?

— Жаль, я об этом не подумал — насмешливо сказал он.

В бледном вечернем свете ее лицо едва виднелось.

— Извините.

Позади Лаклана появился Рив:

— Эй, вы двое, кофе стынет.

— Мы идем — ответила Джанет.

Ее плед соскользнул с плеч и упал на пол. Герике поднял его и подал. Внезапно горизонт озарился последней оранжевой вспышкой — и как только он погас, наступила полная тьма.

***

В Тронхейме Неккер шел к зданию штаба. Он был в основательно дурном настроении. Глаза покраснели, словно от недосыпа, хотя он уже три дня находился в абсолютном ничегонеделанье.

Когда он вошел в кабинет разведотдела, за столом сидел полковник Майер. Майор Альтрогге склонился рядом и они вместе изучали карту Западных Проливов.

Майор поднял глаза:

— Вот и вы, Хорст. Наконец, появилось небольшое дело для вас.

— Весьма приятно думать так — сказал Неккер с заметным сарказмом в голосе, — но как хорошо знает господин полковник, за последние тридцать шесть часов меня трижды вызывали по разным случаям, только для того, чтобы отменить операцию в последний момент.

— Но не в этот раз — сказал Майер. — Дело очень важно. Короче говоря, вы вылетаете в 02-00. Ваш полет будет проходить над Шотландией, потом южнее Внешних Гебрид и к западу от Ирландии до этой точки на карте. — Он указал ее карандашом. — Согласно абверу, в этом районе сейчас должен находиться громадный конвой, возвращающийся домой из Галифакса, Новая Шотландия. Весьма важно, чтобы информация, касающаяся его позиции, достигла Киля завтра до полудня.

— Я предполагаю, иначе мы проиграем войну.

— Весьма забавно — холодно сказал Майер и встал. — Вы хороший пилот, Хорст, но временами вы ведете себя, как четырнадцатилетний подросток. В последнее время вы слишком часто допускаете замечания подобного сорта.

— Извините, господин полковник.

— Ладно, не извиняйтесь. Майер улыбнулся и похлопал его по плечу. — Альтрогге посвятит вас в скучные детали, а я буду ждать вашего рапорта, когда вы вернетесь.

Он вышел, а Неккер изучил карту:

— До этой точки около девятисот миль полета.

— И девятьсот обратно, что оставляет вам весьма мало для игр. Скажем, два часа полета в районе цели, и остаются небольшие поля для ошибок.

— Я их не делаю — сказал Неккер. — Вот почему я еще здесь. А что с эскадрильями Спитфайров?

— Здесь, возле Инвернесса, но они не доставят вам хлопот, если вы останетесь на высоте тридцать пять — тридцать восемь тысяч, что с комфортом можно сделать с установленным дополнительным оборудованием. Полет до цели будет проходить в темноте. Легкое дело.

— Ну, раз вы так говорите — кисло ответил Неккер и сел. — Хорошо, обсудим детали.

***

Рив открыл дверь полицейской станции и они с Герике вошли внутрь, сопровождаемые Лакланом. Парень достал ключ и повел их вниз по лестнице. Герике вошел в свою камеру и Лаклан запер ее на два поворота.

— Господин контр-адмирал! — отсалютовал Герике. — Благодарю за участие в приятном вечере.

Рив поколебался. На мгновение показалось, что он заговорит. Вместо этого он пунктуально вернул приветствие и вернулся по лестнице наверх, за ним Лаклан.

Дверь закрылась. Герике немного постоял, прислушиваясь, положив руки на прутья решетки, потом подошел к окну. Кирпичная кладка подоконника потрескалась, цемент там, где входили прутья, был старый и раскрошенный. Он поднял матрац, вывинтил одну из пружин железной койки и принялся обрабатывать цемент загнутым концом.

В коридоре раздались шаги. Он быстро сел, а по ту сторону решетки появился Лаклан с винтовкой на плече и спальным мешком под мышкой.

— Что такое? — спросил Герике.

Парень поставил на пол термос, раскатал спальный мешок, залез в него и стоя застегнулся. Потом сел, спиной прижавшись к противоположной стене и положив винтовку на колени.

— Просто присматриваю за вами, капитан. Адмирал Рив думает, что вы будете лучше спать, зная, что я поблизости.

Герике улыбнулся:

— Знаете, Лаклан? Похоже, он на все обращает пристальное внимание.

Он улегся на койку, укрылся одеялами до подбородка и почти мгновенно уснул.

Баркентина «Дойчланд», 24 сентября 1944 года. Широта 56°00N, долгота 9°51W. 110 миль к юго-западу от Внешних Гебрид. День начался странным штилем, который на моей памяти я не могу припомнить в этих водах. Сразу после полуночи наш путь пересекло судно, мы слышали его двигатель и ясно видели свет, вероятно, из-за небрежности со стороны команды. В среднюю вахту снова начался дождь и ветер соответственно окреп. Настало воскресенье, и в четыре склянки утренней вахты, сестра Анджела совершила обычную заутреннюю на палубе, несмотря на суровую погоду.

12

«Дойчланд», выставив каждый клочок паруса, делала двенадцать узлов. Море начало покрываться белыми барашками под однообразным свинцово-серым небом.

Дождь налетел с юго-запада, и сестра Анджела стояла под ним у поручней и говорила проповедь другим монахиням на палубе внизу с дюжиной членов команды, достаточно религиозных, чтобы выйти на заутреню.

Хотя несколько матросов были католиками, остальные, если вообще принадлежали какой-либо церкви, были лютеранами, поэтому ей приходилось вести службу таким образом, чтобы никого не оскорбить.

Она как раз подошла к концу общей исповеди, голос чисто звучал в сыром воздухе.

— … и благослови нас, милостивый боже, на праведную и спокойную жизнь, к вящей славе своей.

Несколько мгновений стояла тишина, пока она молилась, закрыв глаза и сжав руки. Она перекрестилась и сказала:

— Теперь споем гимн, специально для тех, кто на море, и, стало быть, для всех вас. Вечный отец, великий спаситель, усмири безустанные волны.

Лотта и другие монахини храбро подхватили слова и Рихтер, стоявший позади нее, вступил тоже, побудив и других членов команды запеть нестройным хором. Сестра Анджела разок повернулась, бросить взгляд на Бергера и Штурма, и капитан обнаружил, что он, несколько беспомощно, тоже присоединился к хору.

— Услышь нас, когда молим тебя за тех, кто в бедствиях моря.

А потом, когда хор начал иссякать, в небе раздался гул мотора. Бергер в тревоге повернулся и увидел черный самолет, идущий над морем с юго-востока на высоте не более ста пятидесяти футов.

— Боже милостивый, вот оно! Вот оно, наконец! — подумал он и в тот же миг схватил сестру Анджелу и пригнул ее. На палубе внизу было полное замешательство, команда рассыпалась, а сестра Кэт пронзительно закричала.

Штурм, припавший на одно колено позади Бергера, возбужденно закричал:

— Поглядите, господин капитан! Это один из наших!

Бергер мельком увидел пролетающий Юнкерс, ясно увидел кресты на крыльях, свастику на хвосте, потом самолет накренился влево и начал набирать высоту.

Внизу на палубе люди подбежали к поручням, двое-трое карабкались по снастям, все радовались, Рихтер и Лотта стояли вместе, рука боцмана на талии девушки, и оба смотрели в небо.

— Что теперь, господин капитан? — спросил Штурм.

Бергер, собрав утерянное было хладнокровие, поднялся на ноги. Он перегнулся через перила и рявкнул:

— Рихтер, спусти шведский флаг. В моей каюте в большом шкафу ты найдешь флаг Кригсмарине.

Он повернулся к Штурму:

— Быстро за радио. Посмотрим, удастся ли контакт.

***

— Шведский? — спросил Неккер. — Ты уверен?

— Определенно, господин капитан — заверил его Руди. — Я ясно видел флаг.

Вмешался Кранц, хвостовой стрелок:

— Могу подтвердить, господин капитан.

— Парусник — сказал Неккер. — Ни за что бы не поверил, если бы не видел сам. Посмотрим еще раз.

Он заложил вираж, на этот раз заходя на не более чем на ста пятидесяти футах, и, когда судно появилось, увидел, что шведский флаг спускается.

— Какого черта они меняют раскраску, господин капитан? — спросил с изумлением Руди Хюбнер.

— Догадайся — сказал Неккер и с удовольствием хрюкнул, когда начал подниматься другой флаг.

Когда они проносились мимо, флаг развернулся на ветру и Кранц сказал с изумлением:

— Флаг Кригсмарине, господин капитан! Клянусь!

— Нет необходимости — отозвался Неккер. — Я тоже его видел. Но в этом нет никакого смысла. Сделаю еще круг.

Радиооператор Шмидт тронул его за плечо:

— Я что-то принимаю сейчас, господин капитан. Должно быть, они. Переключаю.

Через мгновение, к его полному изумлению и с чистотой, возможной только на таком близком расстоянии, он ясно расслышал в наушниках голос Йоханна Штурма, говорящий:

— «Дойчланд» вызывает Большого Черного Орла. Как слышите меня?

— Большой Черный Орел? — с изумлением спросил Шмидт. — О чем он говорит?

— Он не хочет обращаться к нам, дурак, на случай, если кто перехватит передачу — сказал Неккер. — Ну-ка, дайте мне поговорить с ним.

***

Джин Синклер пила последнюю чашку чая перед тем, как пойти в церковь, когда появились Рив и Джанет.

— Приятный сюрприз — сказала она. — Обычно я не добивалась заметного успеха, когда пыталась побудить его подняться в воскресенье утром.

— Боюсь, причиной являются дела — сказала Джанет. — Тем не менее я убедила его надеть форму, так что хватайте его, если можете.

Джин глядела озабоченно. Рив сказал:

— Из Маллейга сообщили, что у лейтенанта Джего трудности с двигателем. Крайний срок для ремонта — вторая половина дня, иначе за Герике пришлют кого-то другого. Кто бы ни был, очевидно, он не прибудет до позднего вечера. Даже, наверное, до завтрашнего утра.

— Понимаю. — Она посмотрела на часы — Служба, я должна напомнить вам, начнется через пятнадцать минут, и если мы не хотим получить от Мердока публичного выговора, во время которого придется горбиться за спинами прихожан, то лучше поторопиться.

— Хорошо — скучно сказал он. — Я приду, только я вас догоню. Попрошу у Мэри масло и яйца. У меня все кончилось.

Дверь за ним закрылась и Джин повернулась к Джанет:

— А как вы?

— Пожалуй, нет — не этим утром.

— Что вы собираетесь делать?

— Я кое-что придумаю.

Джин улыбнулась:

— Я так и знала.

***

Герике хорошо позавтракал овсянкой и жареным беконом и, достаточно неожиданно, томатами, принесенными матерью Лаклана. Когда она ушла, Лаклан возвратился на свой пост у стены.

Герике сказал:

— Спи, Лаклан. Когда ты думаешь немного поспать?

— О, я ужасно хочу спать. Страшная проблема, что для матери я остаюсь крошечным ребенком.

Лаклан посмотрел на часы:

— Не беспокойтесь, капитан. Мердок сменит меня в одиннадцать после утренней службы.

— А, да — сказал Герике. — Он здесь что-то вроде пастора, не так ли?

— Верно — и коксвейн на «Мораг Синклер».

— «Мораг Синклер»?

— Величайшая любовь в жизни Мердока. Это спасательное судно в сорок один фут с двигателем Ватсона. Станция находится в Южной Бухточке на другом конце острова. Мердок там живет.

Герике сказал:

— Не понимаю, почему не здесь?

— Потому что в действительно плохую погоду море так сильно бьется в волнолом гавани, что из нее невозможно выйти. Гораздо легче из Южной Бухточки.

— Всегда так?

— Нет, раз или два в году невозможно отплыть из бухточки.

— И что случается, если в это время получен сигнал?

— Еще один спасатель находится на острове Барра.

— А вы, Лаклан, вы были членом команды спасателя перед вступлением в армию?

— Не с моим животом — ответил Лаклан. — Но мой отец был.

Он перестал улыбаться и Герике, который не мог найти слов, стоял, сжимая прутья решетки. Внешняя дверь хлопнула и голос Джанет позвал:

— Кто-нибудь дома?

На ней был плащ из овечьей кожи, твидовая юбка, ботинки до колен:

— Как он вел себя, Лаклан?

— Выбора не было — ответил Герике. — Юный Лохинвар просидел у стены, глядя на меня всю ночь с винтовкой на коленях.

Она передала через решетку пачку сигарет и пару журналов:

— Поможет провести время.

— Теперь уже не долго — сказал он. — Лейтенант Джего появится в полдень, чтобы забрать меня. Разве не так?

— Поломка двигателя у Сторновея. К вечеру, как минимум, а может быть, даже завтра.

Он стоял, глядя на нее сквозь решетку, словно ожидая чего-то. Внезапно она почувствовала смущение, наполовину злясь на себя за то, что вообще оказалась здесь.

— Мне надо теперь идти. У меня дела.

— Благодарю — мрачно сказал Герике и взял журналы. — За это — среди прочего.

Она повернулась и быстро вышла.

***

В разведотделе в Тронхейме Неккер в дурном настроении мерил шагами комнату, куря сигарету. Он все еще был в полетном комбинезоне, лицо в полосах грязи и пота, очевидных знаках защитной маски.

Альтрогге за столом глядел на него поверх составляемого рапорта:

— Это не поможет, Хорст. Почему бы тебе не сесть. Выпить кофе.

Он потянулся к кофейнику на подносе и Неккер покачал головой:

— Нет, спасибо.

А потом взорвался:

— Почему все эти оттяжки? Я хочу знать, что, к черту, происходит?

— Командующий группой разбирается лично, ты знаешь, но с подобными вещами всегда связаны задержки в инстанциях. Тебе надо набраться терпения. — Он откинулся и осторожно добавил — Я подозреваю, мой друг, что тебе надо подготовиться к гораздо большей головомойке.

Неккер перестал ходить:

— О чем ты?

— Ты не сделал, что тебе сказано, Хорст. Ты не следовал приказу.

Неккер изумленно уставился на него:

— Не следовал приказу? Ради бога, Ханс, чего ты ждал от меня?

Дверь открылась и вошел Майер. Он нес несколько листочков сообщений и лицо его было мрачно:

— Я связался со штабом Кригсмарине в Киле и новости пошли прямо к самому Деницу. Я получил подтверждение и благодарность нам за информацию.

— И это все?

— Нет, они также прислали другой сигнал с выражением чрезвычайного неудовольствия из-за отсутствия информации относительно местонахождения конвоя из Галифакса.

— Не сомневался — сказал Неккер. — А что про «Дойчланд»?

Майер сел на краешек стола и аккуратно выбрал сигарету:

— Они все о ней знают из разведисточников в Аргентине. Покинули Бразилию несколько недель назад с командой разных типов из Кригсмарине под управлением фрегаттен-капитана Бергера. У них на борту также несколько гражданских пассажиров — монахини, мне кажется.

— Фантастика — сказал Неккер. — Провести под парусом такую штуку с одного конца Атлантики до другого под носом у британского и американского флотов. Это воспламенит страну.

— Нет, не воспламенит, мой друг, по той доброй и достаточной причине, что новость не будет опубликована. Для такого интеллигентного человека, Хорст, ты временами можешь быть до раздражения глупым. Ты свел свой радиоконтакт с «Дойчланд» к минимуму, разве не так? Ты сымпровизировал грубый код, не правда? Зачем ты делал все это?

— На случай, если кто-то перехватит передачу и будет способен засечь судно.

— Именно. Британский флот, Хорст, имел более чем преходящий интерес к активности ветхого старого парусника, пытающегося достичь Киля из Бразилии, главным образом потому, что никто не давал и кончика пальца за ее шансы пройти даже половину пути.

— Ну и?

— Но теперь ситуация изменилась. Наши друзья по другую сторону Северного моря так же убеждены в ценности хорошей пропаганды, как и мы. Позволь им только подозревать, что «Дойчланд» в этом районе и так близко к дому — и они немедленно что-нибудь сделают, мобилизуют каждое судно, которое имеют в этих водах, и не позволят ей прорваться.

Наступила тишина, которую нарушил Альтрогге, заговорив с явной симпатией в голосе:

— Так что видишь, Хорст, никто не должен знать. Любое публичное объявление на этой стадии стало бы фатальным.

Неккер медленно кивнул, внезапно почувствовав сильную усталость и повалился в кресло.

— «Дойчланд», Хорст, должна быть предоставлена собственной судьбе — сказал Мейер. — Ты это понимаешь? Мы можем молиться за нее, но не более.

— Да, господин полковник.

— И ты совершил ошибку, Хорст. Ты не имел права отвлекаться от поисков. Ты мог бы оставаться в этом районе по меньшей мере еще полтора часа. Ты мог бы прекрасно заметить конвой из Галифакса.

Неккер устало кивнул и Майер положил руку на его плечо:

— Мы все ошибаемся, но подобную ошибку дозволяется допустить только раз. Ты понимаешь?

— Да, господин полковник.

— Хорошо, теперь иди, поешь что-нибудь, а потом спи. Много спи. Где-то в течение следующих двадцати четырех часов ты вылетишь снова.

Неккер встал:

— В тот же район?

— Тот же — кивнул Майер. — Но на сей раз конвой из Галифакса, Хорст.

Неккер медленно вышел, шаркая ногами. Дверь за ним закрылась. Настала тишина, потом Майер тяжело вздохнул:

— Забавная штука, Ханс — сказал он Альтрогге. — Но я, конечно, откажусь, что говорил такое.

— Что именно, господин полковник?

— О, просто будь я на его месте, у меня гнусное подозрение, что я сделал бы то же самое, что и он.

***

В Сторновее туман рассеялся поднявшимся ветром, а с моря пришел дождь, когда Джего сошел по трапу с мостика и двинулся на корму. Он припал на колено у открытого люка и уставился в тесный отсек двигателя.

— Как дела?

Янсен сидел на корточках возле Астора и Чейни:

— Еще час, сэр.

— Вы уверены, что он заработает?

Астор, слегка обиженный, поднял глаза:

— Я с Чейни и с тем липовым офицером из мастерских ВВС сделали новые части сами. Хорошая медь. Будет как новенькая, лейтенант.

Янсен поднялся по трапу:

— Он прав, сэр, они выполнили превосходную работу.

— Хорошо, — сказал Джего, направляясь к мостику. — Передай в Маллейг, что мы думаем выйти через час. — Он посмотрел на часы. — Что означает, что мы просрочили время Мюррея на десять-пятнадцать минут. Я, естественно, пошлю подтверждения реальному выходу.

Он толкнул дверь, вошел и сел за стол для карт. Янсен помедлил и сказал:

— За последний час барометр упал весьма существенно, лейтенант.

— Ну и?

— И общий прогноз, не слишком хорош в деталях, сэр, пованивает.

Джего засмеялся:

— Разве ты не тот парень, что когда-то пересек Атлантику в одиночку?

— Море, лейтенант, нуждается во мне большую часть моей жизни — мрачно сказал Янсен. — Мы наслаждаемся с ним весьма особыми отношениями. Пару раз оно встряхнуло меня, но я всегда возвращаюсь для очередной встряски. Вот в такую игру мы и играем.

Джего ощутил неожиданный озноб:

— О чем ты говоришь, черт побери?

— Бог знает — Янсен казался смущенным. — Наверное, старею — Он уставился в открытую дверь. — Острова выглядят совсем по-другому. Море другое.

— О, дошло — насмешливо сказал Джего. — Ты имеешь в виду, что оно ждало тебя здесь всю твою жизнь?

— Или я этого ждал — сказал Янсен. — Что, опять-таки, совсем иное. Тем не менее, мне лучше отправить сообщение, сэр.

Он вышел. В окна мостика хлестал дождь и снаружи ветер стонал в стальной оснастке. Джего, под впечатлением сказанного Янсеном, сидел, слегка повернув голову, словно к чему-то прислушиваясь.

На столе лежал прогноз погоды и он взял его. Морские районы Рокэлл, Бейли, Мэлин, Гебриды; картина была однородно черной. Глубокая депрессия быстро двигалась сюда с Атлантики. Сильный дождь, ветер четыре-пять баллов, усиливающийся до полного шторма к вечеру.

Он скомкал бумагу и бросил в угол:

— А, ладно — тихо сказал он. — Догадываюсь, что это просто не мой день.

***

На «Дойчланд» Бергер сидел над картами в каюте, прокладывая курс на следующие несколько дней. Он различал снаружи монотонное бренчание помпы, звуки подымающегося ветра. Отто Прагер лежал на койке, читая книгу. Он сел и снял очки.

— Похоже, проклятая штука будет работать вечно.

— Ты так думаешь?

Раздался стук в дверь и вошел Штурм:

— Вызывали, господин капитан?

— Как там?

— Вчера два часа — сегодня два с половиной.

— И все еще не сухо?

— Почти.

Штурм поколебался:

— Мы постоянно забираем воду, капитан, что совсем не помогает нашим усилиям. Мне кажется, капитан, если бы мы убавили паруса…

— Ни клочка, господин Штурм. — Бергер хлопнул ладонью по столу — Доже обрывка не трогайте без моего разрешения. Понятно?

— Как прикажете, капитан.

— Теперь возвращайтесь к обязанностям и пришлите сюда Рихтера.

Штурм удалился, а Прагер встал и подошел к столу:

— Он изменился, этот мальчик. Месяц назад он прыгал бы, чтобы привлечь внимание, и щелкал бы каблуками, заговори вы с ним подобным образом, а сейчас…

— …он мужчина — оборвал Бергер. — И он должен благодарить за это «Дойчланд». Ничего и никогда не будет прежним.

— Так он прав?

— Только отчасти. Что мы забираем большое количество воды, это верно, как и то, что это не улучшает и так не простой ситуации ниже ватерлинии. То, что основной причиной является настойчивость в постановке всех наших парусов, тоже верно. Но плохая погода — наш лучший союзник, потому что нас труднее найти. Мы ее используем, Отто, чтобы выиграть время, в котором на этой стадии игры мы нуждаемся любой ценой. — Он обоими руками разгладил карту. — Я не должен провалиться. Не теперь. Не зайдя так далеко.

Прагер положил руку на его плечо:

— Мы сильно обязаны тебе, Эрих. Мы все.

В дверь постучали и вошел Рихтер. Он был в клеенчатой куртке с руками в стокгольмском дегте:

— Господин капитан?

— А, Рихтер. Ты был наверху, я вижу.

Боцман глянул на руки:

— На топ-мачте развязался блок.

— Ты уделил внимание солнечному фонарю в салоне?

— Мы постоянно заняты, господин капитан. Сейчас для дам внизу темно, но лучше, чем все время хлещущая вода.

— Хорошо — сказал Бергер. — А теперь я хочу услышать твое мнение о нашей общей ситуации.

Рихтер, казалось, колебался:

— Вы капитан, а не я.

— Я знаю — нетерпеливо сказал Бергер. — Но, за исключением меня, ты провел больше времени на море под парусами, чем кто-либо. Ты, по крайней мере, понимаешь, о чем я говорю.

Рихтер пожал плечами:

— Как хотите, господин капитан.

Бергер наполовину повернулся к карте Западного Пролива и постучал по ней пальцами:

— Большинство прерывателей блокады в прошлом пыталось пройти Датским проходом между Гренландией и Исландией, а потом прямо к Норвегии. Ты согласен?

— Именно здесь можно пройти, господин капитан.

— Но это нам не годится, да? Почему?

— Возможность свободно плавающего льда в районе Гренландии и мы потратили бы слишком много времени к северу от Полярного Круга.

— Согласен. А теперь, выбрав Гебриды, где должны мы проложить курс? Оркнейским проходом?

— Нет, капитан — ответил Рихтер. — По моему мнению нам лучше повернуть где-то севернее Шотландских островов, а потом срезать прямо на Берген.

— Хорошо, Хельмут. Очень хорошо. Приятно, когда твое решение подтверждается. — Бергер свернул карту. — Еще одно. Штурм думает, что мы несем слишком много парусов. Ты согласен с ним?

— Нет, если господин капитан хочет выиграть время — сказал Рихтер. — Тем не менее, я бы обратил внимание, что барометр падает. По моему мнению, наступает плохая ночь.

Бергер, который начал улыбаться, раздраженно нахмурился:

— Все в порядке, я не вчера родился. Ты думаешь, я не знаю, что барометр падает?

Боцман вышел. Бергер раскатал карту и, хмурясь, уставился в нее.

***

Герике пододвинул койку ближе к решетке, чтобы избежать дождя, который слишком часто с порывом ветра залетал в разбитое окно. Когда передвижка его удовлетворила, он вернулся к окну и посмотрел сквозь решетку.

Было чуть больше семи, ночь быстро наступала, и сцена была самой бурной на его памяти: клочковатые волны до горизонта, сильный дождь, небо от свинцового до черного, здесь и там прорезанного оранжевым и золотым.

Внезапно далеко в море за концом пирса высоко на волне он увидел «Мертвую точку», она сразу глубоко зарылась носом.

В коридоре послышались шаги, он обернулся и по другую сторону увидел Джанет. Она была в зюйдвестке и клеенчатом плаще, блестящем от дождя, и несла закрытую корзинку. Она встала на колено и протолкнула корзинку через маленькую заслонку возле пола.

— Это вас поддержит. Шотландцы называют это добрым чаем с окороком.

Герике поднял корзинку и поставил на койку:

— Ваш друг, лейтенант Джего. Он сейчас заходит в гавань и, судя по морю, я бы сказал, что он в этом чертовски нуждается.

— Харри? — спросила она и ее лицо осветилось. — Здесь?

Она повернулась и выбежала. Герике достал сигарету, сверху пришел Лаклан с кружкой чая в руке, которую передал внутрь.

— У вас есть спички, Лаклан?

— Есть, капитан. — Лаклан передал коробок сквозь прутья. — Можете его оставить.

Герике зажег сигарету и повернулся к окну. Канонерка теперь подпрыгивала возле пирса, команда высыпала на палубу.

Он увидел Джего, сходящего с мостика, потом Джанет, бегущую по пирсу, желтый плащ ярко горел в вечернем свете. Джего помахал, сошел по трапу и перепрыгнул через поручни. Через мгновение она была в его объятиях.

— Вот в чем дело — прошептал Герике. И так как ветер все усиливался, задувая дождь через решетку, он отвернулся.

***

В особняке Фада-Хаус ветер завывал в камине, вторя гудению поленьев. Джего протянул руки к огню:

— Изумительно, миссис Синклер. Я начинал думать, что никогда больше не согреюсь. Чертовский переход.

— Еще кофе?

— Нет, спасибо. Мне действительно стало хорошо.

Он взглянул на Джанет, тихо играющую на рояле. Джин сказала:

— Я извиняюсь, что адмирал не смог прийти.

— Ну, как он говорил, в такие ночи он предпочитает прилипнуть к радио.

— Знаю — сказала она. — Может прийти запрос спасательного судна. Я бы хотела, чтобы подсоединили подводный кабель. Иначе жизнь для всех весьма трудна. Знаете, Кэри — это наша единственная связь с цивилизацией.

Часы пробили одиннадцать и Джего улыбнулся:

— Я действительно думаю, что мне нужно вернуться. Утром ранний старт. — Он повернулся. — Я провожу тебя, Джанет.

— Я переночую здесь, дорогой — сказала Джанет, продолжая играть.

— О понимаю. Ну, тогда мне лучше идти.

Она не показала никакого намерения шевелиться. Джин Синклер проводила его в холл. Подавая ему плащ, она сказала:

— Вы сказали, что отплываете рано утром, лейтенант, не так ли?

— Верно, мэм.

Она покачала головой:

— Не выйдет. Не завтра и, вероятно, не в течении двух или трех дней.

Она улыбнулась:

— Я знаю, о чем говорю. Когда ветер начинает дуть над Фадой, как сейчас, все может случиться.

Джего улыбнулся, вдруг сильно обрадовавшись:

— Вы действительно можете это гарантировать?

— Мне кажется, да.

Когда она открыла дверь, пытаясь удержать ее на ветру, он поцеловал ее в правую щеку:

— Кто-нибудь говорил вам, что вы ангел? — спросил он и нырнул в шторм.

Когда Джин вернулась в гостиную, Джанет стояла у огня, надевая свой плащ:

— Он ушел?

— Очевидно.

— Хорошо.

Джанет прошла мимо нее в холл, Джин последовала за ней.

— На чьей стороне ты играешь?

— Если быть абсолютно честной, не знаю — сказала Джанет и добавила — У меня возникла великая идея. К дьяволу мужчин.

— Это мысль. — Джин открыла дверь. — Ну, утро вечера мудренее.

— Точно — сказала Джанет и ступила в хлещущий дождь.

***

— Лично я думаю, что поиски конвоя из Галифакса — пустая трата времени — сказал Ханс Альтрогге. — Но они все еще настаивают, чтобы ты посмотрел.

Была почти полночь и разведкомната была в полутьме. Неккер склонился над картой и кивнул:

— Согласен. Все предприятие — лишь потеря горючего.

— Не совсем, Хорст. — Альтрогге открыл папку с предполетными инструкциями. — Что-то выстраивается здесь в Атлантике, что-то совершенно необычное, сообразно нашей станции погоды на мысе Бисмарка в Гренландии.

— Насколько необычно?

— Глубокая депрессия движется очень быстро и предвещает исключительно жестокие штормы. Конечно тебе, на тридцати пяти тысячах, не о чем беспокоиться.

— А если мне надо будет спуститься?

— Мы должны надеяться, что этого не потребуется. В одном можно быть уверенным: полет будет весьма ценным для статистики погоды, если не для другого.

— Хорошо — сказал Неккер. — Когда мы вылетаем?

— Ноль-пять-ноль-ноль — Альтрогге посмотрел на часы — Время немного поспать. У тебя будет три-четыре часа.

— Я подумаю над этим — сказал Неккер и вышел.

Баркентина «Дойчланд», 25 сентября 1944 года. Широта 56°20N, долгота 9°39W. Плохая ночь. Ветер силой 6-8 баллов, усиливающийся. Сильный дождь и зыбистое море. В две склянки средней вахты отдал приказ убрать передний верхний топ-галлант и передний верхний топовый парус. Выполнено со значительными трудностями. Пока я урвал момент заполнить журнал, за штурвалом остаются Рихтер, Винцер и Клют. Барометр продолжает падать. Сильно боюсь, что дела пойдут хуже.

13

Рив первым на Фаде окончательно понял, происходит что-то совершенно необычное в общем рисунке погоды. При сильном ветре он всегда беспокоился и нервничал. Не в силах заснуть, он встал с постели около двух ночи, сварил кофейник кофе и присел к радио, посмотреть, что можно поймать.

Эфир казался живым от голосов, прорывавшихся сквозь статические разряды. Некоторые слабые и далекие, другие ближе, но для всех общим было одно: страх. Все, кто мог, стремились в укрытия.

Где-то к югу от Исландии вспомогательное судно королевского флота передавало в чрезвычайном режиме, что скорость ветра достигла семидесяти пяти узлов и растет, с бурным морем и дождем. Они пытались достичь Рейкьявика.

Было почти три, когда он нашел первую действительно жизненно важную передачу от берегового штаба королевских ВВС в Сторновее:

— Полярная воздушная депрессия предположительно грозит морским районам Мелии и Гебрид. Подготовиться к ветру ураганной силы в течении следующих нескольких часов. Ожидаемое направление: северо-восток.

Рив посидел мгновение, обдумывая, потом пошлепал в кухню, осторожно закрыв за собой дверь. Он часто шутил, что телефон на стене настолько стар, что его, должно быть, установил сам Александр Грэхем Белл, но сейчас это была линия жизни. Довольно продолжительное время он энергично крутил ручку, зная, что в почтовом отделении на набережной может никого и не быть на посту. Требовалось вытащить миссис Макбрейн из ее постели.

Вначале ответа не было. Он попытался снова, и пока занимался этим, дверь кухни открылась и вошла Джанет в халате, наброшенном на плечи.

— Что случилось?

Он отмахнулся, ибо сонный голос миссис Макбрейн спросил:

— Алло?

— Катрина? Это Рив. Вы можете соединить меня с Мердоком на Саут Лэндинг? Извините, что беспокою, но это срочно.

Она мгновенно пробудилась:

— Вызывают спасатель, адмирал?

— Еще нет, но судя по всему, ждать не долго.

— Не вешайте трубку. Я сразу соединю.

Он повернулся к Джанет:

— Поставь чайник, милочка, нам потребуется кофе. Предстоит долгая ночь.

Все еще слегка заинтригованная, она послушно подошла к печке, открыла заслонку и положила дрова в тлеющие угли.

Рив нетерпеливо ждал. Через некоторое время Катрина Макбрейн откликнулась:

— Я не могу пробиться, адмирал.

— Вы имеете в виду, что никто не отвечает?

— О, нет. Линия мертвая. Повреждена ветром, мне кажется. Я могу сделать что-нибудь еще?

— Нет, не думаю. Кажется, надо предупредить команду.

— Но команды нет, адмирал. Рыбацкие суда сегодня работали возле Южного Юиста. Они уйдут в Локбойсдейл, переждать пока стихнет ветер. Если спасатель вызовут сегодня, то здесь нет никого, кроме стариков и мальчишек.

— Верно, Катрина — мгновенно среагировал Рив. — Предоставь это мне. Я буду на связи.

Он положил трубку и повернулся к Джанет. — Я нашел тебе работу. Он взял ее за руку, повел в гостиную и усадил за радио. Он быстро настроил диапазон и застопорил ручку. — На этой волне работает большинство местных станций. Можешь одеться, если хочешь, и сделать себе кофе, только продолжай слушать. Записывай любое сообщение для меня или для Фады.

— А ты? — спросила она. — Куда ты направляешься?

— Повидать Мердока — просто ответил он, вошел в спальню и начал быстро одеваться.

***

Рив нес штормовой фонарь, но он лишь подчеркивал тьму. Дождь шел неослабно и ветер дул с такой силой, что не было сомнения, что он сорвет парус с дрезины.

Одной рукой он двигал дрезину по хребту острова, дождь каскадами сбегал по плащу. На полпути ветер вырвал штормовой фонарь и он завершал дорогу в темноте.

Путь вниз к спасательной станции он проделал с помощью электрического фонарика, который на случай крайней необходимости сунул в карман перед уходом. Он услышал лай Рори, потом дверь коттеджа отворилась и появился Мердок. Овчарка под дождем понеслась поприветствовать Рива. Он потрепал пса по холке и они вместе спустились к коттеджу.

Мердок провел его внутрь.

— Плохая ночь для прогулок, адмирал.

— На море хуже. Рив снял зюйдвестку и плащ и наклонился к огню. — Я пытался дозвониться до вас. Должно быть, линия мертва.

— Вызвали спасатель?

— Нет. Но если вызовут, сделаешь не много. У вас нет команды, Мердок. Рыбацкие суда вечером не вернулись.

— Я бы так не сказал — спокойно ответил Мердок. — Есть Хэмиш Макдональд, Фрэнсис Паттерсон, Джеймс и Дугал Синклеры.

Рид уставился на него:

— Хэмишу Макдональду без малого семьдесят. Братья Синклеры, должно быть, самые старые близнецы в этом деле. Паттерсона я не знаю…

— Мы родились в один год, адмирал.

— Перестаньте, Мердок — гневно сказал Рив. — Существует гигантская разница между вами и этими старыми хрычами и вы это знаете.

— «Мораг» — прекрасное судно. Если оно опрокидывается, то само и выпрямляется. Даже если захлестнет отсек двигателя, двигатель все равно будет продолжать работать. Вы знаете «Мораг», адмирал. Сейчас не старые времена, когда для весел требовались молодые мускулы. Хэмиш и другие рыбачили в этих водах всю жизнь. Они знают свое дело. Этого достаточно.

— Хорошо, я надеюсь, что господь не станет проверять.

Мердок достал бутылку из шкафчика и нашел пару бокалов:

— Вот, сейчас, это укрепит ваши кости.

Рив задохнулся, слезы брызнули из глаз, когда «уисгебеата» взорвалась в центре желудка:

— Черт побери, Мердок, это не только попадает в точку, это все в тебе переворачивает! Тем не менее, вам нужно восемь человек в команду, так что все равно не хватает троих. Что вы с этим поделаете?

— Всегда есть Лаклан.

— Которого вывернет наизнанку на первой ряби. Вы, должно быть, шутите. Внезапный шквал мощно ударил по крыше дома и здание содрогнулось. — Мне не нравятся такие звуки. Перед уходом я перехватил по радио штормовое предупреждение от береговой охраны. Через несколько часов ветер ураганной силы с юго-запада.

Мердок нахмурился:

— Будем надеяться, что они ошибаются. Если дела обстоят так, даже спуск на воду — работа для самого дьявола.

— Вы так думаете?

— Я это знаю, адмирал.

Рив потянулся к плащу:

— Мне лучше вернуться. При первом свете мы поглядим, сможем ли найти место, где оборвана линия.

— А если я потребуюсь до того? — Мердок вытащи из-за двери собственный желтый плащ. — Лучше я пойду с вами и послушаю, что происходит в большом мире.

***

Было четверть пятого, когда они добрались до коттеджа Рива и вошли в гостиную, где за радио вместе с Джанет сидела Джин.

— Хелло, Кэри — сказала она. — При таком ветре я не могу спать. Подумала, посмотрю, как вы управляетесь. Я приготовлю чай.

Она пошла в кухню. Джанет сказала:

— Становится горячее. Спасатель Сторновея вызван час назад, помочь флотскому танкеру, у которого трудности возле Кейп Рот. С Барры, двадцать минут назад.

— Куда?

— Куда-то в Норт Минч.

— Кажется, скоро наша очередь — сказал Мердок, когда вернулась Джин с чашками чая на подносе. — Нет, не сейчас, миссис Синклер. Мне надо заглянуть к одному-двоим. Я скоро вернусь.

Он вышел и Джанет спросила:

— Куда он направился?

— О, разбудить Хэмиша Макдональда, близнецов Синклеров и еще нескольких членов клуба пенсионеров просто на случай, если они понадобятся — ответил Рив.

— Наверное, ты шутишь. Они же старики.

— Попробуй сказать это Мердоку.

Несколько записок лежало на столе и он поднял одну:

— Это что, еще прогноз погоды?

— Верно. Из метеобюро.

По существу он был таким же:

— Морские районы Гебрид, Бейли, Мэлин: надвигается мощная депрессия с ветрами ураганной силы, сильным дождем со снегом.

Через секунду по радио захрипел голос:

— Маллейг вызывает Сахар-один на Фаде. Маллейг вызывает Сахар-один на Фаде.

Слышимость была плохая, хрипела статическими разрядами, вторгались другие голоса. Рив взял микрофон:

— Маллейг, Маллейг, Рив слушает. Прием на пять баллов.

— С вами будет говорить капитан Мюррей, адмирал.

Некоторое время была слышна только статика, потом прорвался голос Мюррея:

— Алло, сэр, как дела у вас?

— Ужасно. Как на вашей стороне лужи?

— Полный хаос. Два лихтера затонули прямо в чертовой гавани, а девятисоттонный каботажник, груженный бочками с горючим, сорвало со швартовых. Последний час мы пытаемся связаться с Джего: обычная проверка всех судов флота. Боюсь, никакого успеха. Есть какие-нибудь предположения?

— В последний раз я видел его крепко привязанным к пирсу. Я посмотрю и сообщу.

— Буду обязан, адмирал. Кстати, у вас будет по крайней мере один по-настоящему плохой день. Нам сообщают о ветрах в порывах до ста узлов. Погодные парни говорят, что можно ждать почти вертикального падения давления.

— Благодарю вас за эти несколько приятных слов — ответил Рив. — Конец связи.

***

В камере резко похолодало. Герике мало спал ночью, в пять-тридцать поднялся и подошел к окну с одеялом на плечах.

Снаружи было еще темно, но временами горизонт взрывался электрическими разрядами, на долю секунды высвечивая неподвижную картинку гавани. Несколько небольших судов дрейфовали в ней и два из них, насколько удалось рассмотреть, вверх днищем.

Шум ветра теперь стал сильнее, надоедливый, раздражающий, непрерывный стон. Он снова выглянул и в очередной вспышке увидел фигуру в плаще с фонарем в руках, пробирающуюся по пирсу к канонерке. В коридоре раздались шаги и через решетку заглянул Лаклан с керосиновой лампой в руке:

— Вам, должно быть, холодно здесь, капитан?

— Да, пожалуй, можно сказать и так.

— В кабинете хороший камин. Если вы дадите мне слово, я позволю вам посидеть у него.

Парень улыбнулся:

— Вам отсюда некуда сбежать — не в такое ненастье.

— Ну что ж, спасибо, Лаклан — ответил не раздумывая Герике. — Даю слово. Вы очень добры.

Юноша открыл решетку и Герике последовал за ним наверх. Торф в камине тлел на сквозняке белым огнем. Лаклан передал кружку чая. Мощный порыв ветра ударил по крыше, сорвав черепицу.

— Боже помоги. Этот ветер пугает меня, капитан. Пугает до смерти. Такой же, когда я был ребенком. Не ужасно, что я исповедуюсь?

— Разве этого боятся? — улыбнулся Герике и предложил сигарету. — Берите, Лаклан, и вступайте в клуб курильщиков.

***

Мэри-таун никогда не был хорошей якорной стоянкой, но все же защищал от юго-западного ветра. В гавани было достаточно много тихого места.

«Мертвая Точка» провела плохую ночь. Дважды обрывались швартовы, в первом случае ее со значительной силой швырнуло жестоким шквалом обратно на пирс, и ее регулярно атаковали оторванные суденышки из гавани.

Джего и команда большую часть ночи были в боевой готовности, ведя постоянную битву за спасение старой канонерки, чтобы она не вышибла свои мозги о пирс. К пяти-тридцати Джего был без сил.

Он заметил на пирсе штормовой фонарь, но не понял, что идет Рив, пока адмирал не взобрался по трапу на мостик.

— Как дела?

— Мы висим, сэр, вот и все. Кажется, стоило попробовать шанс в открытом море.

— Не обманывайтесь. Думаете, это — плохо? Подождите, пока не станет хуже. Мюррей был на связи. Он вас не слышит.

— Знаю, наше радио разбито. Удивлюсь, если его вообще починят.

— О'кей, я передам Мюррею, что вы еще одним куском. Если найдете часок, когда станет полегче, приходите в коттедж. У меня есть идея, для которой вы можете понадобиться.

— Приду, сэр.

Рив выбрал момент, чтобы перешагнуть поручни, и заторопился вдоль пирса.

***

Бергер ударом ноги открыл дверь каюты и нетвердо ввалился, сопровождаемый ужасным шквалом ветра и дождя. Керосиновая лампа шаталась над столом в своих держалках, свет и тьма гонялись друг за другом в углах.

Отто Прагер, лежавший на койке, в тревоге сел:

— Что такое, Эрих?

Бергер промок до костей, несмотря на плащ. Лицо страшное:

— Я потерял еще человека.

На секунду он тяжело оперся о стол, потом перешел на другую сторону со всей осторожностью пьяного на колеблющемся полу. Он осел в кресло.

— Извини — сказал Прагер.

— Нам всем надо извиняться.

Бергер открыл верхний ящик, вынул судовой журнал и ручку.

«…пять склянок утренней вахты и состояние, наихудшее из мне известных. С величайшими трудностями спустили паруса, оставив лишь штормовые. Условия наверху зверские. В четыре склянки две гигантские волны перекатились через судно. Оно выдержало первую волну, но когда оказалось у ее подножья на другой стороне, ударила вторая волна, достигнув половины фок-мачты. В это время по моему приказу на снастях находились восемь человек, среди них старший помощник электрика Ханс Бергман, которого сорвало и унесло.»

— Вот так — горько сказал Бергер. — Бедный парень. Такой долгий путь — ради чего?

— Тебе надо поспать, Эрих.

— Ты прав — ответил Бергер. — Разбуди меня через полчаса.

Он положил голову на руки и закрыл глаза. Прагер сидел, глядя на него, свет от бешено шатающейся керосиновой лампы взад-вперед шатался по комнате, а снаружи тысяча жестоких голосов ветра, казалось, подымаются до крещендо.

— Это море, Отто — тихо сказал Бергер, не открывая глаз. — Может быть, оно решило прийти за нами.

***

В салоне монахини собрались вокруг стола, склонив головы и сложив руки. Вода сочилась в световой люк, но борта в настоящий момент, казалось, держатся. И здесь, как и везде на судне, нельзя было найти сухого местечка, вода стекала по трапу кают-компании и плескалась в каютах.

Сестра Анджела молилась вслух твердым ровным голосом:

— О, Боже, умеряющий ярость моря, услышь, услышь и спаси нас, чтобы мы не сгинули…

Двери на лестнице кают-компании открылись и по ступенькам простучал Рихтер, неся большой бидон, который поставил на стол. Фуражка промокла, со спутанной бороды и с плаща струилась вода. Он стоял в ожидании со вздымающейся грудью. Сестра Анджела запнулась, потом дочитала молитву до конца и перекрестилась.

— Поздравления от капитана, сестра. Горячий кофе. Только что приготовлен на керосинке в его каюте.

— Поблагодарите капитана Бергера. Как дела?

— Плохо — сказал Рихтер. — Мы потеряли еще одного человека. Молодого Бергмана. Смыло с оснастки.

— Мы помолимся за него.

— Да, надо, сестра.

Он повернулся и вышел по лестнице.

— Помолимся, сестры, за душу Ханса Бергмана, пусть она успокоится в мире.

На другом конце стола Лотта вдруг повернулась, вбежала по лестнице и вышла на палубу, прежде чем кто-нибудь промолвил слово.

Открывшаяся картина заставила ее задержать дыхание. Хотя давно наступило время рассвета, дня не было: небо черное, вихрем неслись гороподобные тучи, подсвеченные фиолетовым и красным, словно где-то за ними во тьме горел гигантский огонь. Непрерывно сверкали молнии и ветер выл, как бешеный, хлеща по лицу.

Все на палубе занимались делом и никто не обратил на нее внимания. Штурм держал штурвал с Винцером и Клютом, четверо работали за помпой, каждый линем привязан к главной мачте.

Море нависло над судном гигантской массой, все подмяв под себя. Лотта вцепилась в поручни трапа. Казалось, «Дойчланд» легла на бок, потом выпрямилась.

Без линей люди у помпы были бы смыты. Они барахтались на палубе, словно рыбы на отмели, и Рихтер, висевший на мачтовых снастях, спрыгнул им на помощь.

Высоко вверху раздался внезапный резкий треск, похожий почти на взрыв. Он поднял глаза. Разорвались крепления на фоновом топ-галланте. Рихтер увидел, что рея бешено болтается, парус вырвался.

Он дико бился в штормовом ветре, заставляя вибрировать всю мачту. Рихтер понял, что вопрос лишь времени, когда передняя рея лопнет, как гнилая палка, побежал на кухню, выхватил из креплений топор для рубки дров и бросился в снасти.

Он приостановился, чтобы сунуть топор за пояс и, повернувшись, увидел, как на квартердеке бешено машет Бергер. Было невозможно расслышать, что он кричит, но по жестам было достаточно ясно, что он хочет, чтобы Рихтер спустился.

Но если оставить парус и сломается мачта… Рихтер скрежеща зубами, продолжал карабкаться. Плащ скорее мешал, чем приносил пользу, ибо давал малую защиту от такого непрерывного дождя. Канаты набухли, каждая веревка потеряла гибкость, а когда он протягивал вверх руку, под одеждой по коже струился холодный поток. Ветер, как живой, рвал и терзал его одежду.

Но мгновение он остановился на первой рее, чтобы перевести дух. Куда достигал глаз, море кипело белой пеной, хлестал дождь и град, в черноте неба гибельно сверкали молнии.

Он остановился возле паруса. Тот бился на ветру с громовым грохотом. Теперь, смотря прямо в лицо смерти, он выбрал мгновение, плотно приник к мачте, оказавшись внутри бьющегося паруса, крепко вцепился одной рукой и замахал колуном, атакуя кольцо, скрепляющее рею с мачтой.

Парус накрыл его, чуть не сорвав. Потом один из линей на мгновение натянулся. Он глянул вниз и прямо под собой увидел Бергера, стоящего на рее, вцепившись в этот линь.

Он кивнул, Рихтер снова махнул топором, линь разошелся. Бергер отпустил линь как раз вовремя, ибо рею и нижний топ-галлант мгновенно унес ветер, дико вращая в полете.

Бергер схватил Рихтера за плечо. Медленно, с трудом, они не спеша спускались. Рихтер спрыгнул на палубу и увидел Лотту на трапе квартердека. Она смотрела на него с выражением благоговения на лице. Инстинктивно, он протянул ей руки, и она бросилась под его защиту.

***

При первом свете Джего с командой перевели канонерку во внутреннюю гавань, где мелководная зыбь представляла меньшую проблему. Как только «Мертвая Точка» оказалась в безопасности, он оставил командовать Янсена и направился в коттедж. Джин Синклер встретила его при входе, в гостиной за радио были Рив и Мердок.

— Как дела?

— Ужасно — ответил адмирал. — Кровавый кавардак.

В Маллейге выбросило на берег еще один каботажник и еще два лихтера затонуло. Возле Сторновея три траулера затонули так быстро, что ничего нельзя было поделать, их поглотило чудовищное море. Южнее Исландии бесследно исчез корвет канадских королевских ВМС «Макмитчел» с восьмидесятью пятью офицерами и матросами, составлявшими его команду, и никто никогда их больше не видел. А конвой из Галифакса, пошедший Северным Проливом в Ирландское Море, был безнадежно рассеян.

Однако, до сих пор никто специально не вызывал спасатель с Фады. Мердок сидел, терпеливо куря трубку, слушая путанные сообщения по радио. Джего вошел в кухню, где Джанет и Джин делали сэндвичи.

— О! — сказал он, — в конце концов, ты все же женщина.

— Так посмотри на меня, милый.

Он налил себе чаю:

— Я вижу, спасатель еще не вызывали.

— Не могут. Вот почему Мердок ждет. Команда уже готова на спасательной станции.

Она покачала головой:

— Честное слово, Харри, ты никогда такого не видел. Среди нет никого, кто не был бы дедушкой. Это сплошная патетика.

— Патетика? Кучка мужчин готова выйти в самое гнусное море, которое я только видел за всю жизнь, и это все, что ты можешь сказать?

— Они не продержатся и пять минут. И что тогда делать?

Он вернулся в гостиную и сел рядом с Ривом. Было ровно семь-тридцать. Без десяти восемь пришел очередной прогноз погоды из Сторновея:

— Американский эсминец «Карбисдейл» в ста десяти милях северо-западнее Батт-оф-Льюиса сообщает о ветрах ураганной силы в порывах до ста двадцати узлов.

— Сто двадцать — благоговейно произнес Джего.

— Действительно плохой ветер — мрачно сказал Мердок. — Я не знаю хуже.

Джанет принесла на подносе чай и сэндвичи, поставила его и безмолвно вернулась на кухню к Джин. Джего взял сэндвич и наклонился, потрепать Рори по голове. Часы на камине пробили восемь раз.

Как только отзвучал последний удар, по радио прозвучал голос на ломаном английском:

— Трехмачтовая баркентина «Дойчланд» беспомощно дрейфует. Моя нынешняя позиция по оценке находится где-то в двадцати милях к юго-западу от Фады во Внешних Гебридах. Ради бога, помогите нам. У меня женщины на борту.

Передача затухла, утонув в море статических разрядов. Рив повернулся и посмотрел на Джего:

— Он сказал «Дойчланд»?

— Так и мне послышалось, адмирал.

— Трехмачтовая баркентина — сказал Мердок. — Не думал, что доживу до такого дня.

Джанет и Джин вышли из кухни и встали, прислушиваясь. Рив сказал:

— Господи, этого просто не может быть.

Голос Бергера пробился через статику:

— Баркентине «Дойчланд» настоятельно требуется помощь, двадцать миль к юго-западу от Фады. Женщины на борту.

— Снова он, адмирал — сказал Джего. — Он, похоже, настоящий.

Рив потянулся к микрофону, но когда Бергер снова начал повторять сообщение, на волне появился другой голос:

— «Deutschland — hier ist Grosser Schwarzer Adler».

Все остальное было на немецком. Рив беспомощно откинулся:

— Что там, черт побери? Минуту назад парень вопил о помощи, а теперь сплошные капустоеды и я не понимаю ни слова.

Наступила тишина и Джанет осторожно сказала:

— Герике мог бы понять, дядя Кэри.

***

На «Дойчланд» дела шли от плохого к худшему. К семи-пятнадцати стало очевидным, что она не может больше нести главный топовый парус и Бергер отдал Штурму необходимые приказания.

Спустить парус оказалось невероятно трудным. Хотя матросы работали на небольшой высоте над палубой, надо было считаться с ужасным ветром. Все веревки разбухли вдвое против нормального размера, блоки заедало при каждом движении, и все время их резал ветер острый, как скальпель хирурга, сдирая кожу водяными брызгами.

В конце концов дело было сделано и матросы устало спустились на палубу. Теперь над всем доминировал ветер, ударяя судно одним шквалом за другим. Рваные облака проносились над головой и казалось, что они достаточно низко, чтобы задевать верхушки мачт, сверкали молнии и безостановочно хлестал дождь.

Еще четверо матросов неистово работали у помпы. Бергер, смотря на них над перилами квартердека, почувствовал странное безразличие. Такая хилая незначительная работенка посреди этой безбрежности. Откуда взяться надежде?

Он повернулся проверить Штурма и двух человек, держащих вместе с ним штурвал, и открыл рот в беззвучном крике, когда с кормы накатилась ужасная волна.

«Дойчланд» содрогнулась, Бергер очутился на спине, смертельной хваткой вцепившись в поручни, в то время как тонны воды перекатывались над ним к носу судна. Не осталось ни следа от Винцера и Клюта, но Штурм еще был там, повиснув на штурвале.

Бергер, пошатываясь, пересек квартердек, чтобы помочь ему. Левый борт «Дойчланд» оставался под водой. Они боролись, словно демоны, Бергер в бешенстве слал проклятия, и медленно, очень медленно, судно начало слушаться руля. Но удар оказался смертельным. Средняя мачта и большая часть оснастки исчезла. Спасательные лодки унесло. Надстройку камбуза смыло совершенно всю.

Рихтер появился на трапе. Бергер прокричал ему в ухо:

— Еще двоих за штурвал, Рихтер, потом сообщи о повреждениях, как только сумеешь.

Боцман исчез. Через несколько мгновений прибежали Хольцер и Эндрасс и встали к штурвалу.

— Командуйте здесь, господин Штурм. Я посмотрю, какова ситуация внизу.

Когда Бергер достиг двери своей каюты на лестнице появился Рихтер.

— Сестры целы?

Рихтер кивнул:

— Потрясены и страшно испуганы. Но у нас теперь другие проблемы, господин капитан. Двадцать дюймов воды в трюме и она прибывает.

Бергер повернулся посмотреть на «Дойчланд». Лини оснастки плясали на ветру, нижний топовый парус оторвался и половинка его еще трепетала на рее, словно порванный серый флаг. Здесь и там из палубы торчали доски, трубчатые перила были сломаны. Все судно содрогнулось, когда устало вскарабкалось на очередную волну и в него ударил шквал.

Рихтер понял, о чем он думает: запахло поражением.

— Неважно, Хельмут, не так ли? — спросил капитан. — Мы завершили.

— Боюсь, что так, господин капитан.

Бергер кивнул:

— Пойди к Штурму и скажи, чтобы немедленно принес радио в мою каюту.

***

Неккер покинул Тронхейм в пять и полет над Шотландией на тридцати пяти тысячах футов, гораздо выше погоды, прошел совершенно без инцидентов. Но достигнув района цели, он, однако, обнаружил совершенно иную ситуацию.

Под ним кипели облака, темные и угрожающие, подкрашенные оранжевым огнем, вьющиеся в вихре, словно клубы черного дыма. Шмидт сказал:

— Сегодня там, внизу, дьявольское времянке. Мой английский так себе, но я понимаю SOS, когда слышу. Я подключу вас, командир.

Как раз передавали очередное сообщение:

— Морские районы Мэлин и Гебриды. Ветер в шквалах до ста тридцати. Барометр показывает девять-семь-ноль и продолжает падать.

Шмидт снова произнес:

— Я знаю одно, господин капитан. Конвой из Галифакса больше никогда не будет конвоем. Их разнесет на куски.

Но Неккер, глядя в черный дым внизу, думал о «Дойчланд». Он сказал Руди:

— Ты знаешь позицию, где мы вчера видели «Дойчланд». Пусть в среднем, скажем, десять узлов курсом норд-ост-тен-норд. Посмотри, что твой железный вычислитель может сказать о ее теперешнем местоположении.

— Но, господин капитан — запротестовал Руди, — наш приказ…

Неккер холодно ответил:

— Заткнись и делай, что говорят.

Получить желаемую информацию у парня заняло лишь пару минут, и он передал ее. Неккер немедленно сменил курс, включив интерком.

— Слушай меня, народ. Нам говорили, что это самый прекрасный всепогодный самолет в мире. Обещали, что он сможет работать в условиях урагана. Посмотрим, правы ли они. Я спускаюсь в это дерьмо, чтобы узнать, что случилось с «Дойчланд». Я принял решение.

Он толкнул ручку вперед, введя Юнкерс в пике, и начал снижаться. Через несколько минут они вошли в облако и в сильный дождь, огни вспыхивали на кончиках крыльев.

Они продолжали скоростное снижение, сильным ветром их швыряло из стороны в сторону. Неккер давил на ручку всей своей силой. В одном месте они легли на левый борт, ветер нанес серию ударов по фюзеляжу, вырвав кусочки с крыльев, но он сохранил управление и продолжал пике.

Они были на десяти тысячах и снижались, все еще окутанные темными, бурлящими облаками. Руди отстегнул кислородную маску и уставился в стекло с очень бледным лицом.

И все это только трата времени, говорил сам себе Неккер. При такой погоде в высшей степени не похоже, чтобы «Дойчланд» оказалась способной сохранить прежний курс, а ее скорость, кроме всего, была лишь оценочной.

На трех тысячах Юнкерс вырвался из туч в громадную чашу яркого свечения и ливневого дождя, море белой пены простиралось до горизонта. И там находилась она — совершенно невероятно, всего в полумиле к юго-западу.

— Руди — сказал Неккер, — я должен тебе бутылку шампанского — и начал резко разворачиваться влево.

Руди опустил бинокль:

— Она плохо выглядит, господин капитан.

Вмешался Шмидт:

— Что-то плохо, командир. Они передают сигналы бедствия. На английском. Бергер просит о помощи.

— Подключи меня — мрачно сказал Неккер. — Я поговорю с ними сам.

Баркентина «Дойчланд», 25 сентября 1944 года, ветры ураганной силы. По моему мнению, «Дойчланд» находится в состоянии грозящей гибели; в конце утренней вахты я начал передавать сигнал бедствия. Боюсь, наш сигнал слишком слаб из-за воздействия соленой воды на батареи. Тем не менее, вскоре после этого вновь объявился наш друг из Люфтваффе. К нашему искреннему изумлению, в разговор вмешалась третья сторона с соседнего острова Фада.

14

— Вызывает «Дойчланд». Вы еще с нами, Неккер? Мы потеряли вас в низких облаках.

— Я все еще вижу вас — ответил Неккер. — Не беспокойтесь. Я буду поблизости.

Радиообмен трещал статикой, слышался будто издалека. Герике возле радио медленно произнес:

— «Дойчланд»?

— Ну же, говорите с ним — сказал Рив, — узнайте, что происходит.

— Очень хорошо.

Герике взял микрофон и начал передавать на немецком:

— «Дойчланд», вызывает Фада. Отвечайте, пожалуйста.

Наступила тишина, потом слабо прохрипел голос Бергера:

— Неккер, что это такое, ради бога?

— Не знаю.

— «Дойчланд», вызывает Фада. Будьте добры детально описать вашу нынешнюю позицию. Может быть, мы сможем помочь.

Снова воцарилось молчание, потом зазвучал голос Неккера:

— … не имею ни малейшего понятия… думаю, надо ответить… посмотрим, что произойдет.

Опять наступило молчание, совсем издалека доносились слабые тени других сообщений. Джего спросил:

— Что там происходит, капитан?

— Теперь мы принимаем только одного из собеседников Неккера, кто бы он ни был. Что касается «Дойчланд», она либо затонула, либо потеряла радиоконтакт.

— Узнать, что произошло, можно только одним способом — сказал Рив. — На этот раз говорите с Неккером.

— Хорошо.

Герике попытался снова:

— Фада вызывает Неккера. Отвечайте, пожалуйста. Фада вызывает Неккера. Отвечайте, пожалуйста. Я не могу поймать «Дойчланд». Крайне необходимо поговорить с вами.

Только тишина. Джин Синклер тихо сказала:

— Он не верит вам, капитан.

Герике попытался снова:

— Неккер, здесь корветтен-капитан Пауль Герике из Кригсмарине вызывает с Фады. Я прошу вас ответить.

Снова статика, потом сильный голос Неккера:

— Пауль Герике — ас-подводник?

— Верно.

— Как такое может быть?

— Я военнопленный. Те, кто здесь командуют, попросили меня перехватывать ваши вызовы, потому что не понимают по-немецки. А вы кто?

— Капитан Хорст Неккер из сороковой кампфгруппы в Тронхейме. Судовая и погодная разведка. В данный момент кружу над «Дойчланд» на Ю-88.

— Я не смог получить от них никакого ответа — сказал Герике. — Как дела?

— Их сигнал слабеет. Морская вода в батареях.

— Вы их еще слышите?

— Да, если приближаюсь.

Адмирал сказал нетерпеливо:

— Ну же, Герике, что там происходит?

Герике рассказал. Рив повернулся к Мердоку:

— Знаете, как их достичь?

— Можно попытаться — ответил Мердок. — Поможет, если самолет останется сверху и даст нам сигнал. Видимость на уровне моря будет очень плохой.

— Здесь еще дьявольская куча вопросов — сказал Джего. — К Неккеру, я имею в виду. Можете представить не что это похоже — пытаться удержать самолет в воздухе в такую погоду?

Герике снова потянулся к микрофону.

— Герике вызывает Неккера. У нас готов к немедленному выходу спасатель. Мы сделаем все, что сможем. Нынешняя позиция такова…

Он медленно и ясно пересказал существенные факты.

— Через какое время спасатель подойдет?

Герике пересказал подробности Мердоку. Старик кивнул:

— Около часа. Я выхожу немедленно.

— Я пойду с вами.

Рив потянулся к плащу. Но Мердок покачал головой:

— Вам надлежит только наблюдать, адмирал, ничего больше. У меня своя команда.

— Но послушайте — горячо начал Рив.

— Я — командир спасателя Фады, Кэри Рив — ответил старик. — Жизнь или смерть сегодня — только по моему решению. Вы можете посмотреть, как мы выходим, но ничего более.

Рив повернулся к Герике:

— Оставайтесь за радио. Я вернусь, когда судно отчалит.

— Хорошо — сказал Герике.

Мердок нырнул в шторм, за ним Рив и Джего.

***

Высоко на хребте острова ветер дул со свирепой силой и живому существу, казалось, нужно было выложиться до конца, чтобы дрезину всего лишь не сдувало назад. Только соединенными усилиями Мердока и Джего производился хоть какой-то прогресс.

Когда они прибыли к концу колеи у спасательной станции, от вида на море перехватывало дыхание. Изрытый и изорванный ковер белой воды, одна гигантская волна за другой накатывались мерным ритмом. Там и здесь из подошвы волны в устье бухточки высовывались заостренные зубы рифа.

— Думаете, сможете преодолеть? — проорал Рив в ухо Мердока.

— Может быть — ответил старик.

Вокруг спасательной станции кучками собрались люди. В основном женщины и несколько детей. Когда трое мужчин поспешили вниз по дорожке, позади раздались звуки бегущих шагов и их догнал Лаклан.

— Я побежал, как только услышал — сказал он, слегка задыхаясь. — А позади — половина Мэри-тауна. Я ведь понадоблюсь вам, Мердок?

— Нас шестеро, Лаклан. Мы прекрасно справимся.

Мердок прошел насквозь небольшую толпу и вошел в ангар. Команда уже ждала в катере, одетая в желтые плащи и спасательные жилеты.

Двери в конце слипа были распахнуты. Он натянул плащ и шагнул шаг-другой вниз по склону, где мог видеть устье бухточки. Он поднял глаза на команду.

— Есть шанс, что мы это сделаем. Только один к десяти, но надо попытаться. Там терпит бедствие судно с женщинами на борту. И если мы не сможем выйти теперь, мы не выйдем совсем, по крайней мере пока здесь такое море. Если кто-нибудь из вас думает по-другому, скажите об этом и покиньте судно.

Последнее замечание было высказано тем же спокойным доверительным тоном, как и все остальное. Седобородый Фрэнсис Паттерсон ответил с ноткой нетерпения:

— Может, начнем отчаливать, Мердок, или будем обсуждать эту нудятину весь день?

— Пусть будет так — сказал Мердок и поднялся по трапу.

Женщины небольшой толпой двинулись вниз на берег, тихими голосами беспокойно переговариваясь между собой.

Через секунду «Мораг Синклер» появилась из ворот домика, с заметной скоростью съехала по слипу и вошла в воду, глубоко зарывшись носом и высоко взметнув брызги в воздух.

Она шла по набухающей гигантской волне, вливающейся в узкое устье бухточки. На мгновение риф снова высунулся из отступившей воды. Толпа молчала, только завывал ветер.

— Нехорошо — сказал Рив. — Им этого не сделать. Это безумие, волны, должно быть, в тридцать футов высотой. Если они войдут в волну в неудачный момент, их разметет на кусочки.

Но «Мораг» продолжала двигаться к выходу из бухточки, резко увеличив скорость.

— Он пытается поймать следующее большое вспучивание, чтобы пройти над рифом — прокричал Джего.

Наверное, это могло сработать. У Мердока был один шанс к десяти. Но в этом момент ветер рванул с такой жестокостью, что где-то в толпе закричала женщина. «Мораг Синклер» пошатнулась, потом резко отклонилась влево и, казалось, выровнялась высоко на волне над внезапно открывшимися черными скалами.

— Она сейчас врежется! — закричал Рив.

Вошедшая гигантская волна, вздыбившись на тридцать-сорок футов над устьем бухточки, понесла с собой спасатель, беспомощного перед нею. Он ударился о дно близко у берега, вода в ярости кипела над ним, смыв двоих из команды прямо через борт.

Харри Джего уже бежал вниз в прибой, стремясь к желтому плащу. Он увидел перед собой лицо Фрэнсиса Паттерсона, глаза закрыты, зубы выбиты.

Еще кто-то был позади, по пояс в ледяной воде. Барахтающийся адмирал Рив с одной действующей рукой, черная повязка сдвинулась, обнажая безобразно сморщенный шрам, пустую глазницу. Джего откинул полу другого желтого плаща, обнаружив Джеймса Синклера, и потащил его через прибой обратно, где тянулись руки, желающие помочь.

Следующие несколько минут были какофонией криков и воплей, «Мораг Синклер» скрежетала в прибое на каждой следующей волне. Бросили линь, другой, женщины бежали из ангара, неся еще.

Джего осознал, что тянет, пригнувшись к пене прибоя, сзади него Лаклан и Рив. Раз, поскользнувшись и упав, он нашел момент осознать происходящее и был потрясен, увидев с дюжину женщин, тянущих другую веревку, юбки подоткнуты за пояс.

Ведер задувал песок прямо в лицо. Он закрыл глаза и продолжал тянуть, веревка жгла плечо. Потом он упал на четвереньки. На этот раз, с болью открыв глаза и осмотревшись, он вначале подумал, что все осталось в том же положении. Но «Мораг Синклер», опрокинувшись на один борт, была на берегу в безопасности.

Джего и Рив поднялись на ноги и подошли. У поручней над ними появился Мердок. Он был очень бледен и морщился от боли.

— Вы в порядке? — крикнул Рив.

— Ударился немного. Ничего.

Джего обошел катер. — Только поверхностные повреждения, винты в порядке.

— Это уже кое-что — сказал Рив. — По крайней мере никто не погиб. Чудо.

Мердок спустил трап и неуклюже сошел в подступившую толпу. Левая рука странно болталась сбоку и Джего подумал, что с ней определенно не все в порядке.

Старик пошатнулся и Джего попытался поддержать его:

— С вами все в порядке?

Мердок оттолкнул его:

— При чем тут я? — Он повернулся к Риву — Там беспомощное судно, женщины на борту — и ничего нельзя сделать.

Джего услышал, как кто-то сказал:

— Есть еще «Мертвая Точка». — Только потом он понял, что сказал это сам.

***

Джего сидел за столом для карт, рядом стоял Янсен, команда сгрудилась в дверях. — Вот так — сказал он. — Теперь вы знаете счет. Там придется трудно. Пойдут только добровольцы. Каждый, кто хочет слинять, берет свои манатки и прыгает через поручни на пирс и я на стану думать о нем плохо. Чтобы не слишком на этом останавливаться, скажу, что такое решение рекомендуется, в частности, тем из вас, кто женат.

Петерсен ответил за всех:

— Мы долго были вместе, лейтенант. Мы не раз были вместе в воде, но я впервые слышу, что вы порете чепуху. Прошу прощения, сэр.

— Мне кажется, он в своем собственном неповторимом стиле пытается спросить, когда же мы выходим, лейтенант? — сказал Янсен.

Джего посмотрел на часы:

— В данный момент адмирал уточняет нынешнюю позицию «Дойчланд». Я бы сказал, что мы выйдем в течении следующих десяти-пятнадцати минут. — Он поднял глаза — Итак, почему вы все здесь висите?

***

Джанет оставила Мердока лежать на постели, тихо закрыла дверь и вышла в гостиную. Герике сидел за радио, Рив и Джин рядом.

Адмирал повернулся:

— Как он?

— Рука сломана. Я положила ее в лубок и сделала обезболивающий укол. Он немного поспит. Как идут дела?

— Не слишком хорошо. Мы снова не можем поймать Неккера. Наверное, электрический шторм.

Герике продолжал свои попытки, настойчиво повторяя в микрофон по-немецки:

— Отвечайте, Неккер. Отвечайте, пожалуйста.

Голос Неккера прозвучал слабо, но достаточно отчетливо, чтобы все уловили тревогу:

— Герике, здесь Неккер. Я вызываю вас ужу полчаса. Что случилось?

— Мы не можем связаться, вот и все — ответил Герике. — Слишком много помех. Возникла задержка. Спасатель не смог выйти, но сейчас из Мэри-тауна выходит канонерка. Пожалуйста, уточните текущую позицию.

Неккер уточнил и Герике продолжал:

— Что с «Дойчланд»? Вы говорите с ней?

— С большими трудностями. Сигнал очень слабый. Надо ждать еще час?

— Боюсь, что так.

Герике записал подробности положения «Дойчланд» на клочке бумаги и передал его Риву. Адмирал сунул бумагу в карман:

— Я пойду вниз к Джего.

Когда он повернулся к двери, Джин поймала его за рукав:

— Кэри, ты не сделаешь глупость, не попытаешься увязаться с ними?

— В моем возрасте? — Он улыбнулся и легко поцеловал ее — Милая, ты, наверное, шутишь.

Он быстро вышел. Джин повернулась со встревоженным лицом:

— Он увяжется, Джанет. Я знаю.

Джанет с горечью ответила:

— А чего вы ждали?

Она ушла в кухню и хлопнула дверью. Герике дотянулся до руки Джин и крепко сжал на секунду. Послышался голос Неккера:

— Они еще не вышли?

— На пути.

— У меня проблема. Час с четвертью, потом я должен направляться домой. Вопрос горючего.

— Понятно — ответил Герике. — Вы сами должны решить, когда надо уходить.

Он отключился и с улыбкой повернулся к Джин:

— А теперь, мне кажется, всем нам не помешает чашка вашего горячего ароматного чая.

***

«Мертвая Точка» стояла наготове и ждала, двигатели работали, когда на мостик поднялся Рив. Джего склонился над картой и адмирал передал сообщение Герике.

Джего быстро вычислил позицию цели и кивнул:

— Вот она, сэр. Теперь мы можем двигаться.

— Я хочу пойти с вами.

Петерсен у штурвала оглянулся, Янсен флегматично оглянулся вслед за ним. Джего сказал:

— Ну, адмирал, я не уверен, что это хорошая идея.

— Я мог бы приказать вам взять меня.

— А я мог бы с наивысшим почтением напомнить, что, как командир этой старой калоши, я единственный, с чьим словом здесь посчитаются.

Рив отступил:

— Хорошо, лейтенант, я прошу, а не приказываю. Я даже скажу пожалуйста, если это поможет.

— Командую я, сэр. Вы это понимаете?

— Абсолютно.

Джего кивнул и повернулся к Янсену:

— О'кей, чиф, поехали.

***

Возбужденный голос Неккера взорвался в радио:

— Прием, Герике, прием!

— Слышу вас чисто и громко — ответил Герике. — В чем дело?

— Я вижу их. Вижу канонерку в полумиле по левому борту, море бурное, но она идет.

— Он увидел «Мертвую Точку» — сказал Герике.

— Боже мой — выдохнула Джанет и крепко стиснула его плечо.

— Я остаюсь в эфире — сказал Герике. — С этого момента сохраняйте прямой контакт.

Дверь спальни щелкнула и появился Мердок, левая рука в лубке, лицо измучено, кривилось от боли, глаза слегка ошеломленные.

— Что происходит? — спросил он.

Джанет подошла к нему и повела к креслу:

— Вам нельзя вставать. Вы должны оставаться в постели.

Старик тяжело сел и обратился к Герике:

— Что происходит, капитан.

— Лейтенант Джего пошел туда на канонерке.

— А адмирал?

— Мы думаем, он пошел с ними.

— Они должны были взять меня. Я знаю, как играть в такие игры. Они нет. — И Мердок сказал со смирением в голосе — Боже, помоги им всем.

***

«Дойчланд» барахталась на гигантских волнах, пьяно ныряя со склона каждой пришедшей волны и с чрезвычайными трудностями взбираясь на гребень следующей. В салоне набежало уже два-три фута воды и она все прибывала. Монахини под наблюдением Прагера в данный момент находились в каюте Бергера.

На квартердеке Рихтер и двое матросов держали штурвал. Бергер стоял у поручней, крепко вцепляясь в них, когда одна волна нахлестывала за другой. Внизу четверо матросов, привязанные к мачте, бешено работали помпой — заведомо проигранная битва.

Он поднял глаза на Юнкерс, кружащий наверху; мозг онемел от непрестанного холода и он слабо удивился, обнаружив, что самолет еще здесь. Штурм, пошатываясь, вывалился из каюты снизу и вскарабкался по трапу.

Ветер уносил его голос, даже когда он приблизил рот к уху Бергера. Капитан покачал головой. Штурм схватил его за руку и показал влево. Когда Бергер повернулся, в двухстах ярдах на гребне волны показалась «Мертвая Точка» с трудом выровнялась и вновь исчезла из вида.

***

Все стекла на мостике канонерки были выбиты, дверь сорвало с петель, Петерсен и Чейни вдвоем с трудом удерживали штурвал. Рив втиснулся в уголок, Джего с Янсеном согнулись над столом для карт, осматривая «Дойчланд».

Джего давно миновал точку, где еще ощущал сильный холод, он вообще больше ничего не чувствовал. Тело прекратило свое существование, только мозг оставался в действии, работая четко и резко. Плавание было кошмаром. Он сознавал, что зайти так далеко само по себе было чудом. Но ему было все равно. Они были здесь.

— Что теперь? — прокричал в ухо Янсен.

«Дойчланд» накренилась, левым бортом черпая воду, потом снова накренилась, уже вправо.

— Не знаю — сказал Джего. — Наверное, надо подойти с наветренной стороны. Если успеем.

Это была неизведанная территория, ситуация настолько чрезвычайная, что не упоминалась ни в одном руководстве по мореплаванию. Он колебался. И это оказалось фатальным. Двое людей у квартердека бешено размахивали. Он предположил, что один из них — Бергер, призывающий подойти.

Рив разрушил магию мгновения, хрипло закричав:

— Подходите, ради бога! Подходите!

Джего повернулся к Петерсену:

— О'кей, прямо с подветренной стороны. Надо грызть.

Он выбрался на мостик вместе с Ривом. Янсен спустился на палубу, позвал еще пятерых членов команды и они стали у поручней наготове.

«Мертвая Точка» быстро придвинулась и Чейни яростно повернул руль в последний момент, когда волна подняла их. Ее нос врезался в поручни баркентины. Когда волна отступила, «Дойчланд» перекатилась на правый борт, а «Мертвая Точка» беспомощно скользнула на пятнадцать футов ниже ее. В то же мгновение большая волна ворвалась с правого борта «Дойчланд», вздыбившись футов на пятнадцать выше ее мачт, все сметая перед собой.

Джего, очутившись на коленях в мире зеленой воды, вцепился в поручни, чувствуя, как канонерка оседает под ним. Когда он схватил Рива, ворвалась другая волна, бросил обоих вперед. Волна схлынула и он лежал лицом вниз рядом с адмиралом на палубе «Дойчланд».

Бергер подобрался к ним за мгновение до того, как ударила следующая волна и рывком поставил Джего на ноги. Чтобы удержаться, лейтенант схватился за оснастку главной мачты, обернулся и с ужасом увидел, что «Мертвая Точка» тонет, погрузившись до поручней; вантовая мачта «Дойчланд», вырванная из креплений первой гигантской волной, лежит поперек нее в месиве обломков.

Уцелевшие члены его команды были уже на пути, прыгая на палубу «Дойчланд». Петерсен с кровью на лице, но не Чейни. Кроуфорд, Ллойд, но ни следа Янсена.

Нахлынула другая волна, Джего крепко вцепился и уже по пояс в воде почувствовал, что «Дойчланд» тонет под его ногами, когда соединенный вес вантовой мачты и канонерки навалились на нее.

Рихтер скатился по трапу квартердека с топором в руках и принялся атаковать запутанную паутину линей, все еще удерживающих мачту. Джего с изумлением оглянулся, посмотреть на него. Рив дернул его за руку и показал.

Там был Янсен, голова и плечи торчали из обломков, где ударила мачта. С него совало шлем, одна рука была свободна. Джего шагнул к Рихтеру и оттолкнул его.

Немец остановился, а Рив прокричал Джего в ухо:

— Это надо. Иначе, мы все утонем.

Джего, словно во сне, повернулся, чтобы посмотреть на Янсена, и мог бы поклясться, что тот улыбнулся и совершенно отчетливо крикнул:

— Делайте, лейтенант!

Внезапно задохнувшись, он вырвал топор из рук Рихтера:

— Будьте вы прокляты! — заорал он. — Будьте вы все прокляты!

В глазах стояли слезы. Топор подымался и опускался, глубоко врезаясь, неистово поднимался и опускался снова.

«Дойчланд» качнулась, когда мачта оторвалась вместе с канонеркой, и Джего повалился на спину. Он успел подняться, чтобы увидеть, как мачта и то, что осталось от «Мертвой Точки» быстро исчезает. Он бросил последний взгляд на Янсена, чья рука поднялась в медленном жесте, словно в благословении. Накатилась волна и все исчезло.

Джего швырнул топор в море, повернулся и зашагал прочь.

***

Почти в тот же момент голос Неккера снова зазвучал по радио:

— Она затонула. Канонерка затонула.

Герике повернулся и мрачно произнес:

— Боюсь, что «Мертвая Точка» затонула.

Джин Синклер оглушение повалилась в кресло. Джанет яростно крикнула:

— Этого не может быть.

— Прием, Неккер, прием. Подтвердите, пожалуйста, последнее сообщение.

Наступила тишина, треск статики. Джанет тупо произнесла:

— Все погибли. Все. Дядя Кэри, Харри…

Голос Неккера прервал ее:

— Я был на связи с «Дойчланд». Канонерка затонула возле ее левого борта, когда на нее упала вантовая мачта. Шестеро из команды уцелели, все в безопасности на «Дойчланд».

— Шестеро уцелели — коротко перевел Герике.

Джин схватила его за руку:

— Кто? Я должна знать, кто?

— Адмирал Рив, лейтенант Джего и еще четверо — продолжал Неккер.

Герике повернулся к Джин:

— Он жив, миссис Синклер, и во всяком случае в настоящий момент на борту «Дойчланд». — Он посмотрел на Джанет — Там же и ваш лейтенант.

Снова вмешался голос Неккера:

— Что будет дальше? Что я должен сказать «Дойчланд»?

Герике выдержал длинную паузу. Потом заговорил.

Когда он закончил, Неккер спросил:

— Вы уверены? Вы лично позаботитесь об этом?

— Даю слово.

— Я передам им. Проблема в том, что я уже на десять минут просрочил крайнюю точку относительно топлива на обратный полет.

— Вы больше ничего не можете здесь сделать, мой друг. Поговорите с «Дойчланд» и возвращайтесь домой.

Наступила короткая пауза. Джанет спросила:

— Что происходит? О чем вы говорили?

Герике жестом попросил ее помолчать. Голос Неккера зазвучал снова:

— Я поговорил с Бергером. Сказал, что вы намереваетесь делать.

— Он передал адмиралу?

— Да, и тот передал вам весьма странное сообщение.

— Какое?

— Сказал, что для вас еще не настало время думать, что вы проиграли войну. Это имеет смысл?

— Некоторый. А теперь, мой друг, вам надо отправляться.

Неккер ответил:

— До свидания. Я горд, что познакомился с вами.

— Я также, господин капитан.

Потом в эфире осталась лишь проклятая статика. Герике выключил радио и взял сигарету.

— Вот так — сказал он.

— Что происходит… — начала Джанет, но Мердок махнул на нее.

— Помолчи, девушка. — Он близко наклонился к Герике: — Ну, капитан?

— Неккеру пора улетать. У него уже опасно мало горючего, но перед полетом я попросил его передать последнее сообщение на «Дойчланд».

— И о чем оно?

— Я просил их потерпеть, пока мы не подойдем на спасателе.

— Но это невозможно — сказала Джин. — Он на берегу Южной Бухточки.

— И даже если мы снова спустим его на воду — сказал Мердок, — он не сможет преодолеть риф и выйти в море, пока не уляжется ветер. Я так говорю.

— Я и не предполагаю выйти из Южной Бухточки, а отсюда, из гавани.

Мердок покачал головой:

— Безумие. Этого нельзя сделать, и даже если удалось бы, если вы перетащите судно с одного конца острова на другой, кто сможет вывести ее оттуда? — Он посмотрел на свою сломанную руку. — Одной руки недостаточно, не в такую погоду.

— Я передал им, что пойду сам — просто ответил Герике. — Я точно передал им, что намереваюсь делать.

Он повернулся к двум женщинам:

— Адмирал знает это, как и Джего. Они должны понимать, что теперь это единственный шанс уцелеть.

Дверь распахнулась и вбежал Лаклан, в изнеможении повалившись в кресло возле стола, грудь его вздымалась, словно он пробежал порядочное расстояние.

— Что такое, парень? — строго спросил Мердок. — Ну-ка, приди в себя.

— Я был на Фейт-на-Фалла — сказал Лаклан, тяжело дыша. — Вместе с половиной города. Только что показалась «Дойчланд».

***

Когда Джанет и Герике поднялись на гребень и встали на вершине холма, ветер чуть не швырнул их обратно. Она крепко держалась за его руку, а Мердок и Лаклан, держа меж собой Джин Синклер, следовали за ними.

Там стояли десятки женщин, многие одеты в плащи отсутствующих мужей, большинство в крепко завязанных на головах платках — защита от ветра.

Море яростно бушевало кипящим котлом. Видимость из-за налетающей мороси и мокрого снега была плохой, но все же судно можно было разглядеть в паре миль на гребне, теперь только с двумя мачтами и оставшимися обрывками парусов.

Мердок поднял бинокль:

— Да, она, конечно, в достаточно плохом виде — сказал он и повел биноклем немного на северо-запад.

Лаклан сказал:

— Она идет прямо на Вашингтон.

— Боюсь, что так.

Кто-то в толпе закричал, отозвался другой голос, еще и еще. Женщины побежали вперед, простирая руки и крича, словно простая сила голоса могла бы оттащить судно назад. Предотвратить неизбежное.

Герике ничего не сказал, просто взял у Мердока бинокль и навел его на место, где море яростно кипело, поднимая на сто футов в воздух брызги над зазубренными скалами. «Дойчланд» была не более чем в трех сотнях ярдов от рифа, быстро дрейфуя под разрастающийся хор женских голосов с холма.

— Она разобьется — сказал Мердок, забирая бинокль. — Теперь нельзя избежать.

Он стоял, расставив ноги и внимательно наблюдая в бинокль, но повернулся с неожиданно спокойным лицом:

— Старина Вашингтон подержит ее крепко некоторое время. Если мы поспешим, времени достаточно.

Он помахал рукой толпе:

— Идите за мной — все!

Он пошел вниз по холму. За ним следовали Герике и Джанет, Джин Синклер и Лаклан. Слова призыва разошлись и остальные потянулись за ними, через несколько мгновений вершина холма опустела.

Колея начиналась у стены церкви. Когда они подошли к этому месту, старик вошел в ворота, заторопился по лестнице и оказался в звоннице. Через секунду зазвонил колокол.

***

Хорст Неккер вырвался из облаков на восьми тысячах футов над Морей Фирт с серьезными трудностями и продолжая снижаться. С момента ухода от «Дойчланд» дела пошли неважно, но лишь пять минут назад источник трудностей стал очевиден — поломка одной из топливных трубок системы турбонаддува.

— Будем снижаться до уровня земли — сказал он в интерком. — Выбора нет. Все, кто хочет помолиться, начинайте немедленно.

Был шанс, что в такую погоду томми будут слишком заняты, чтобы обеспокоиться одним случайным нарушителем на экранах своих радаров. На самом деле, хотя Неккер этого не знал, Спитфайры уже поднялись с аэродрома возле Инвернесса и разыскивали его.

— Курьер! Курьер! — зазвучал в наушниках голос хвостового стрелка Кранца.

Неккер мгновенно вошел в штопор, на помощь пришел рефлекс многих лет воздушных боев. Он ощутил бормотание пулеметов, увидел вверху пронесшийся Спитфайр и отвернул влево, потом весь самолет содрогнулся. Каким-то чудом он все же поддавался управлению.

— Все еще одним куском? — спросил он в интерком.

Ответа не было. Руди с окровавленным лицом от осколка, рассекшего кожу, проковылял в хвост. Неккер продолжал снижаться, рыская из стороны в сторону, ощущая ударные волны от пушечных снарядов, пробивающих дыры в фюзеляже.

Руди вернулся на место:

— Кранц убит. Шмидт без сознания. Рана в голову. Я перевязал его.

— Хороший мальчик. Теперь пристегнись, пока я покажу этим ублюдкам, как надо летать.

Он снизил Юнкерс до уровня моря — рискованное предприятие, с волнами в сорок футов высотой была вероятность, что волна захлестнет самолет.

И Спитфайрам это не понравилось, хотя два из них продолжали неумолимо их преследовать, даже на этой самоубийственной высоте.

Неккер бросил взгляд вниз, увидел вокруг странные фонтанчики воды и удивился — что это такое, пока Юнкерс снова не задрожал под ударами пушечных снарядов.

Двадцать минут на трехстах милях в час. Не так плохо с поломанной трубкой. Двигатели могут перегреться, но не за такое время, если, конечно, он не безнадежно просчитался.

Самолет содрогнулся под хорошо нацеленной очередью пулеметного огня. Стекло кабины разлетелось, Неккер почувствовал, как его толкнуло в левое плечо, повернулся и увидел, что левый двигатель задымил. Он разом отключил его и включил огнетушители. Юнкерс замедлил скорость, стрелка упала до ста пятидесяти.

Он мрачно висел все еще не более чем в пятидесяти футах над морем. Руди изумленно подергал его за рукав:

— Они ушли, господин капитан. Все чисто. Я не понимаю.

— На это я и надеялся. Мы сейчас более чем в ста милях от берега. Обычно это предел их радиуса полета над морем.

Руди уставился на кровь не его перчатке и очень осторожно снова тронул его руку:

— Вы ранены.

— Как мне кажется — ответил Неккер. — Ты знаешь по пилотской школе — там говорили, что невозможно удерживать эту птичку в воздухе на одном двигателе. Сможем мы доказать, что они ошибались?

— Что я должен делать, господин капитан?

— Сними свой ремень и закрепи левую рулевую педаль.

Руди сделал, что сказано, и с его помощью снова стало возможным удерживать поврежденный Юнкерс на курсе.

— Дави сильно, Руди, всю дорогу до дома — улыбнулся Неккер, наконец начиная чувствовать боль в плече. — Смотри, как все просто, если знаешь, что делать. Держись рядом со мной и будешь жить вечно.

***

Когда Мердок взобрался на кафедру церкви Св. Мунго, собралось около семидесяти прихожан, в основном женщины, горстка стариков и детей. Было странно тихо, ветер заглушался толщиной массивных каменных стен.

Мгновение он постоял, склонив голову в молитве, потом поднял глаза:

— На Вашингтоне находится судно. Вы все знаете это. А «Мораг Синклер» — на берегу Южной Бухточки. Единственный вопрос — что мы можем сделать.

Никто не сказал ни слова.

— У капитана Герике есть решение. Мы перетащим «Мораг» из Южной Бухточки в Мэри-таун и выведем ее из гавани.

Прихожане дружно вздохнули. Кто-то ясно произнес:

— Невозможно.

— Неправда — сказал Мердок. — Такое случалось прежде. В Нортумбрия в начале войны, у Ньюбиггена. Окажемся ли мы способными на такое же? Или эти бедные души на Вашингтоне обречены погибнуть?

Катрина Макбрейн ответила ясным жестоким голосом:

— Все — проклятые немцы. Почему мы обязаны шевелить хотя бы пальцем?

— Я мог бы ответить, что там адмирал Рив и пятеро янки, спасшихся с канонерки. Я мог бы ответить, что там женщины, ибо они там есть. Но разве в этом дело? Я здесь не для того, чтобы спорить. Я здесь, чтобы воззвать к вам. Разве не к этому призывает Господь? Разве не об этом все наши совместные богослужения? Вы потеряли на войне мужа, Катрина Макбрейн. Я отдал сына — неделю назад некоторые из вас, женщины, плакали у могилы немецких мальчиков, упокоившихся на нашем собственном кладбище. Боль и страдание одинаковы но обоих сторонах. Все теряют. Но что это должно доказывать? Что нет Бога в этой жизни? Неправда, ибо небо дает нам право выбора наших поступков. Мы выбираем путь, а не Он.

Стояла напряженная всеобщая тишина.

— Если мы ничего не сделаем, там умрут люди, а кто они — не имеет никакого значения. Вы видите, в каком я состоянии. Не могу управлять штурвалом. Но когда «Мораг» покинет гавань, капитан Герике встанет на мое место и я, клянусь Господом, буду по правую руку от него. — Он с силой ударил кулаком по кафедре. — Хватит говорить. Я иду в Южную Бухточку, чтобы вытащить судно. Кто хочет, может идти следом. А остальные — черт с вами.

Он сошел с кафедры и направился к выходу, как мощная волна.

Баркентина «Дойчланд», 25 сентября 1944 года. В четыре склянки дополуденной вахты при ветре ураганной силы мы столкнулись с рифом Вашингтон в трех милях к северо-востоку от Фады во Внешних Гебридах. Теперь мы в руках Всемогущего и, хотя нам обещана помощь, боюсь, что у нас мало шансов.

15

«Дойчланд» тяжело лежала на рифе, с разбитым днищем, передняя топ-мачта свисала в обрывках оснастки, волны перехлестывали через судно одна за другой. Корма высоко выступала в воздух. Те, кто успел вовремя перебраться на корму, собрались на квартердеке. Однако несколько человек остались на носу, некоторые привязались к главной мачте, другие висели высоко в оснастке.

Бергер, Рив и Джего вместе теснились у поручней квартердека. Штурм взобрался по трапу, пристроился рядом и заговорил с Бергером: пришлось кричать, чтобы быть услышанным.

Хотя английский язык Бергера был далек от совершенства, он был достаточно хорош, чтобы объясняться. Он повернулся к Риву и прокричал в ухо:

— Похоже, женщины пока в безопасности в моей каюте. Штурм говорит, что шпангоуты сломаны, но в основном пока держатся вместе.

— Не надолго — сказал Рив.

«Дойчланд» приподнялась, потом снова заскрипела, оседая на рифе.

— Герике придет. Сказал, что сможет.

Не мгновение Рив снова представил «Мораг Синклер» на берегу Южной Бухточки и захотел сказать немцу правду. Но в этом ли было дело? По крайней мере конец, когда он придет, будет быстрым.

Бергер перегнулся через перила, несмотря на бьющиеся волны, и попытался пересчитать людей в оснастке и на палубе у главной мачты. — Плохо. Похоже, мы потеряли пятерых с тех пор, как наткнулись на риф.

Телеграфист висел в сорока футах на линях, куда вскарабкался, чтобы избежать самых высоких волн. Джего ясно его видел. Матрос помахал и действительно улыбнулся. Вихрем завертелась гора воды. Когда вода отступила, он исчез.

— Нам надо вытащить людей оттуда — прокричал Джего.

Рив дернул его за рукав:

— Не глупите. На открытой палубе вы не продержитесь и двух минут.

Джего оттолкнул его, подобрался к трапу квартердека и осторожно спустился. Он повис на нижней ступеньке, когда ворвалась очередная волна, накрыв его с головой и не пуская дальше. Когда волна отступила, рядом спрыгнул Рихтер.

На его плече висела бухта веревки, один конец он быстро обвязал вокруг пояса Джего, а другой захлестнул за трап. Джего пошел вперед, а Рихтер постепенно травил веревку.

Джего отчаянно боролся в одиночку в мире холодной зеленой воды. В одном месте он потерял опору под ногами, его стащило к борту, но ему удалось вцепиться в веревку и, подтягиваясь, иногда опускаясь на четвереньки, он продвигался, пока не оказался вблизи Петерсена, привязавшегося к мачте. Очередная волна швырнула Петерсена к нему на всю длину веревки и Джего вцепился в его ногу, потом в ремень, прополз по распростертому Петерсену, пока не достиг мачты, где смог подняться на ноги.

Он развязал веревку на поясе и привязал ее к мачте, потом помахал Рихтеру. Немец крепко привязал другой конец к трапу, получилась струна, протянутая к мачте на высоте трех футов над палубой.

Джего махнул матросам в оснастке и они начали спускаться. Петерсен и другие, кто был привязан к мачте, уже отвязались и двигались один за другим, за ними последовали остальные. Джего дождался последнего, проверил еще раз, что палуба и оснастка пусты, и последовал за всеми.

***

Прагер и монахини в каюте Бергера были относительно защищены от полной ярости шторма, несмотря на бреши в переборках. Прагер скрючился у койки, держа обеими руками бутылку рома. Он почти опустошил ее, но продолжал чувствовать холод.

— Уже не долго, Гертруда — прошептал он, — не долго.

Сестра Анджела сложив руки молилась вслух на конце стола:

— Спаси, Господь, иначе мы погибнем. Живые молят Тебя. Пошли свое властное слово, чтобы утишить бушующие ветры и ревущее море, и мы, избавленные от бедствия, будем жить в служении Тебе и славить имя Твое во все дни жизни нашей.

Дверь открылась и вошел Рихтер, захлопнув ее за собой. Он огляделся в каюте и нахмурился. Сестра Анджела спросила:

— Господин Рихтер?

— Где Лотта?

Ей было очень холодно и, разведя руки, она к удивлению обнаружила, что они дрожат.

— Лотта? — Она огляделась с озадаченным выражением на лице: — Кто-нибудь видел Лотту?

Сестра Бригитта всхлипнула. Похоже, никто не мог ничего сказать. Рихтер подошел к Прагеру и поднял его на ноги:

— Вам поручили перевести их сюда из салона прямо перед тем, как мы налетели на риф. Разве Лотта не пошла с вами?

— Определенно, пошла — сказал Прагер. — Я шел сразу за ней.

Сестра Кэт сказала:

— Она вернулась.

Рихтер яростно начал:

— Это невозможно…

— Я слышала, как она сказала, что забыла что-то — сказала сестра Кэт с отсутствующим видом. — Потом она вышла.

Рихтер рывком открыл дверь и нырнул наружу. Он начал спускаться по лестнице в кают-компанию, но палуба и вся надстройка были скручены и разбиты, путь в салон блокирован путаницей обломков.

— Лотта! — закричал он. — Лотта!

Ответа не было.

Джего первым заметил его, переходя по палубе внизу, держась за привязанную им нить жизни. Он подергал Бергера за рукав:

— Куда он пошел?

— Бог знает — ответил Бергер.

Они смотрели, как Рихтер достал складной нож, разрезал веревки крепления грузового люка, неожиданно все еще целые, и исчез в носовом трюме.

***

«Мораг Синклер» была почти на вершине пути, ведущего от спасательной станции. Она стояла на платформе с громадными широкими железными колесами, не применявшейся со времен гребных спасательных судов, когда ход обеспечивали только мускулы и весла. Герике думал, что невозможно поставить туда судно. Но решение оказалось простым. Они затащили ее в прибой, как в старину, на плаву поставили на платформу и вытащили на берег все вместе.

Теперь, близко к вершине холма, веревки тянули одиннадцать фермерских лошадей, сорок одна женщина, восемнадцать детей и одиннадцать мужчин.

Герике и Лаклан шли сзади, через каждые несколько ярдов блокируя колеса деревянными балками. Снег с дождем жестоко врезались в кожу.

Кто-то в длинном клеенчатом плаще упал в ярде-двух впереди Джанет. Они покинула свое место и подбежала на помощь, увидев к ужасу, что это хрупкая седоволосая женщина по меньшей мере семидесяти лет. На ее руках была кровь. Она поглядела на руки с озадаченным выражением лица, потом подобрала длинную юбку и оторвала полоску от нижней юбки.

Она начала обматывать руки, а Джанет попыталась подвести ее к колее:

— Вам надо присесть.

Старая женщина оттолкнула ее:

— Оставь меня, девушка.

Она побрела к веревке и заняла свое место.

— О боже, это безумие — сказала себе Джанет.

Позади нее Мердок поднял ее на ноги:

— Ты в порядке, девушка?

— Да, да, все прекрасно.

— Тогда почему ты покинула свое место?

Он смотрел на нее, как какой-нибудь пророк из Ветхого Завета, готовый пробудить гнев божий и сокрушить нечестивцев. Она повернулась и, спотыкаясь и соскальзывая, побежала вдоль колеи, занять свое место рядом с Джин.

Время теперь потеряло всякое значение, длительное болезненное напряжение, голоса женщин вокруг, подбадривающие друг друга — все доносилось, словно откуда-то издалека. Потом совершенно неожиданно и к буйной радости всех, они перевалили через хребет и начали двигаться быстрее, следуя по дорожке рядом с колеей узкоколейки.

***

В носовом трюме было от пяти до десяти футов воды, в зависимости где стоишь, потому что он резко клонился на правый борт. Штормовой фонарь свисал с крюка в переборке, свет поблескивал на темной воде, внезапно забурлившей когда вынырнул Рихтер.

Здесь пройти было нельзя. Внутренний люк был безнадежно разбит. И даже если бы он уцелел, то оставалось вопросом, сможет ли он так долго удерживать дыхание, чтобы пробраться сквозь все обломки под водой.

Похоже, остался только один путь. Он постучал по переборке костяшками пальцев. Звучит достаточно нормально. Потребуется время. Но все равно больше идти некуда. Он поднял двуручный колун, захваченный с собой, и занес над головой.

***

«Мораг Синклер» прошла полпути по дороге рядом с колеей узкоколейки высоко на хребте острова, но продвижение слегка замедлилось, ибо они, совершенно измученные, двигались против ожесточенной ярости ветра.

Сцена позади напоминала поле битвы, люди жались к колее там, где повалились без сил. Нельзя позволять, чтобы продолжался этот кошмар, Джанет понимала это, но все же гнула спину рядом с Джин, веревка жестоко врезалась в плечо и с ладоней сочилась кровь.

Когда она сверху посмотрела на море, оно казалось еще яростнее, чем раньше, гигантское корыто пены, черные корчащиеся облака, стремящиеся окутать всю землю.

Чуть впереди старый Дугал Синклер пошатываясь вышел из ряда, пересек колею узкоколейки и повалился в вереск. Джанет с трудом разжала пальцы и устало пошла к нему. Лежа на спине, он выглядел очень умиротворенно, голубые глаза смотрели в темное небо. Только через секунду-две она поняла, как застыл этот взгляд, и быстро расстегнув плащ и китель, сунула руку, пощупать сердце.

Герике припал рядом на одно колено:

— Что случилось? — спросил он. — Вы в порядке?

— Он умер — с горечью ответила она. — Теперь вы удовлетворены?

***

Рив скрючился у поручней квартердека «Дойчланд», подняв свою карманную подзорную трубу и глядя на Фаду.

— Плохо — прокричал он Джего. — Они должны видеть нас с Фейт-на-Фалла, но я не смог даже разглядеть остров.

— Они не придут, адмирал. Никто не придет. Мы попались.

На Соломоновых островах по крайней мере было тепло. Он закрыл глаза, а ворвавшаяся волна подняла корпус «Дойчланд» и с треском опустила обратно.

— Боже милостивый, я думал, что на этот раз нас перебросит прямо через край рифа — сказал Рив.

Бергер прокричал ему в ухо:

— Она постепенно разламывается. В следующий раз она разойдется по швам.

Лицо Рива побелело от соленой воды, сморщившись, как брюхо рыбы, он выглядел столетним. Джего придвинулся:

— Вы хотели действия, адмирал. Вам дали его совковой лопатой.

***

Рихтер как раз прорубил дорогу из носового трюма, когда «Дойчланд» приподнялась и начала поворачиваться.

— О боже — подумал он, — вот оно.

Она снова осела на скалы с гнусным треском расщепившихся досок. Он подождал, пока утихнут водовороты. Достаточно странно, что он совсем не испугался, полностью поглощенный страстным желанием узнать, что случилось с Лоттой.

Он проскользнул мимо фундамента главной мачты, мимо помпы, нашел гвоздь, повесить штормовой фонарь, и принялся атаковать переборку, преграждавшую путь в кормовой трюм.

***

«Мораг Синклер» теперь, когда дорога пошла под уклон и пересекла узкоколейку над Мэри-Тауном, стала двигаться быстрее и внезапно ситуация совершенно изменилась. Около сорока человек, оставшихся в строю, поменяли свои роли, теперь они висели на веревках, пытаясь затормозить судно, убегающее от них на своей платформе.

Мердок заторопился вперед, выкрикивая команды Герике и Лаклану, пытающимся затормозить ее, блокируя колеса теми же деревянными балками, которые использовали в Южной Бухточке.

«Мораг» действительно двигалась — тревожно подпрыгивая на платформе, шатаясь из стороны в сторону, оставляя череду разбитых окон в домах на улице Хай Стрит. На заметной скорости она въехала в начало пирса, Герике и Лаклан бежали рядом, бешено тормозя колеса палками, и медленно, очень-очень постепенно, она начала останавливаться.

Наступила тишина полного изнеможения. Медок тяжело поднялся по трапу, перевалил через борт и кивнул Герике:

— Вы тоже, капитан.

Герике последовал за ним, с неким удивлением убедившись, что руки с трудом выдерживают вес тела.

Мердок сверху посмотрел на толпу:

— Что там теперь с вами? В ней всего пятнадцать тонн. Еще одно усилие.

Никто на произнес ни звука, но потом, понемногу, изнеможенные женщины снова поднялись на ноги и устало пошли к веревкам. Они потащили спасатель вперед к началу каменного слипа в голове пирса и скатили его в гавань.

Смотря на него, скрежещущего бортом о пирс, Джанет почти не осознавала это. Она видела, как беспомощно плачет рядом Джин, слезы текли и по ее щекам, слышала, как Герике говорит:

— Теперь быстро доставьте сюда канистры с бензином — потому что они в Южной Бухточке опустошили баки, чтобы облегчить спасатель.

Мердок из кормового кокпита кричал на пирс:

— Лаклан, где ты, парень? Сейчас не время для слабого желудка. Ты мне нужен, и ты Хэмиш, и Фрэнсис Паттерсон. Вы еще в игре?

Они вышли вперед, эти старики, даже Джеймс Синклер, чей брат лежал мертвым у колеи. Джанет повернулась и побежала назад по Хай Стрит, найдя силы для своей цели, и не останавливалась до самого коттеджа. Она вбежала внутрь, схватила медицинскую сумку и побежала под гору в гавань.

Сквозь толпу на пирсе она протолкалась до конца и увидела их внизу, натягивающих спасательные жилеты, все в желтых плащах, даже Герике. Она сбежала по каменным ступеням к низкому трапу и вскарабкалась через перила.

Мердок повернулся к ней:

— А ты куда, девушка?

— Вас шестеро, Мердок. Пять с половиной, если учесть твою руку. В команде должно быть восемь.

Герике встал между ними, положив ей руки на плечи:

— Эта работа не для женщины, Джанет. Ты должна это понять.

— А кто притащил вам сюда это чертово судно?

Она подняла свою медицинскую сумку:

— Я здесь не как женщина. Я здесь как врач. И наверное, вы будете мне чертовски рады, прежде чем все кончится.

Герике открыл рот ответить, но Мердок отодвинул его с дороги:

— Нет времени спорить. Ты пойдешь в ад собственной дорогой, девушка. Спускайся в кокпит. — Он подтолкнул ее. — Там найдешь плащ и жилет. Надень их и не путайся под ногами.

Лицо Герике побледнело. Он поколебался, потом пошел к штурвалу. Через секунду, стоя на носу, отдал концы и они отвалили от пирса в гавань.

***

У поручней квартердека Джего, Рив и Бергер продолжали жаться друг к другу. «Дойчланд» еще немного накренилась на правый борт и, казалось, теперь поднималась с каждой волной.

Рив, в сотый раз повернувшись в направлении Фады, первым увидел «Мораг Синклер» в миле по правому борту.

— Она идет — неистово закричал он, дергая руку Джего. — Я ее вижу.

Джего поднялся на ноги, вцепился в поручни и сквозь распухшие веки уставился в дождь.

— Нет — хрипло сказал он, — вам почудилось.

Но Рив снова возбужденно закричал, вцепившись в Бергера. На сей раз спасатель был ясно виден и внезапная радость охватила людей, собравшихся на квартердеке.

Бергер махнул Штурму:

— Спуститесь в каюту и приведите сестер.

Штурм устало поковылял. В этот момент очередная волна с громким звуком ударила в «Дойчланд», протащив ее по рифу. Часть носа отломилась и штормовой парус, уцелевший во все это время, улетел прочь, словно большая птица.

— Им стоит поторопиться — сказал Джего. — Я бы сказал, что после этой последней, у нас не слишком много времени.

***

Когда на палубе начали радоваться, Рихтер прорубился сквозь три переборки и взобрался в носовой трюм. Он поколебался, положил топор, повернулся и выполз через только что проделанную дыру. Когда судно начало снова скользить по рифу, он вцепился в основание главной мачты и появился из носового люка через несколько мгновений, как раз, чтобы в отдалении на гребне волны мельком увидеть — Мораг Синклер.

Сколько у нее времени? Невозможно знать. Он спрыгнул в трюм, проложил путь по воде сквозь дыры, проделанные в переборках, пока снова не очутился в носовом трюме.

Когда-то в ранней истории «Дойчланд» трюм поделили пополам, чтобы получилась дополнительная жилая каюта. Соответствующая переборка была добавлена позднее и по крепости конструкции не имела ничего общего с теми, с которыми он уже справился. Он схватил топор, подобрался к ней и яростно кинулся в атаку.

***

«Мораг Синклер» постоянно черпала воду, зеленые пласты прокатывались по ней от носа до кормы, с ошеломляющей силой врываясь в кормовой кокпит. Джанет была напугана. Волны казались такими огромными, что каждый раз, когда она пыталась оценить их, задача казалась невозможной, ибо «Мораг» взбиралась на нее медленно. А когда она внезапно устремлялась вниз по другую сторону гребня, то казалось, что ей больше никогда не подняться.

Но Герике за штурвалом выглядел невозмутимым. И Мердок тоже, стоя за его плечом.

Спасатели на своих судах, как правило, не прицеплялись линями, думая, что они слишком связывают в чрезвычайных ситуациях. Именно поэтому в один момент, когда Лаклан отвернулся от нее, потянулся к поручням и поскользнулся, море ворвалось, подхватило его и перебросило через поручни правого борта. Джанет пронзительно крикнула, но, когда Герике в тревоге поглядел через плечо, спасатель черпнул воду правым бортом и парень чудесным образом вплыл на борт.

Мердок дотянулся и потряс его как котенка.

— Прицепись! — закричал он, — прицепись немедленно!

Он повернулся к Хэмишу Макдональду:

— Всем прицепиться. Это приказ — нравится вам или нет!

Он нагнулся к Джанет:

— Ты тоже, девушка.

Она потянулась к линю, который ей передали и едва прицепилась, когда обрушилось бедствие. «Мораг» воспарила на гребне гороподобной волны, чуть повернувшись боком на спуске. В то же мгновение яростный шквал ветра ударил ее в правый борт. Судно опрокинулось.

Для Джанет мир стал зеленой вонючей водой, заполнившей все, затопив сердце и мозг, она дергалась и боролась в отчаянном желании жить. «Мораг» оказалась почти под водой, но все еще двигалась вперед, винты вращались.

Медленно судно выпрямилось. Джанет увидела, что Герике, вцепившись в штурвал одной рукой, держит ее другой, Мердок встает рядом с ним. Лаклан уцелел, Хэмиш Макдональд, Синклер. Но Фрэнсис Паттерсон исчез.

Начиная с этого момента погода стала такой злой, завеса дождя, мокрого снега и летящей водяной пыли такой непроницаемой, что они совсем не видели места крушения, пока не накренились на вершине огромной волны и различили судно в ста пятидесяти ярдах. Спасшиеся собрались кучкой на квартердеке и размахивали руками.

— Что теперь? — спросил Герике.

— Не спеши, парень — ответил Мердок, — дай поработать мне.

***

Рихтер пробился через последнюю переборку и взобрался в салон. Там было темно, только бульканье воды и завывание ветра снаружи. Как и все судно, салон был круто наклонен, каюты по правому борту под водой.

— Лотта? — позвал он.

Ответа не было. И не могло быть. Он дурак, думая иначе. Он забарахтался в воде, взобрался по склону туда, где под странным углом свисала дверь ее каюты, подтянулся к входу и поднял лампу.

Она лежала, прижатая к койке, месиво обломков на ногах и животе. Лицо было очень бледным, глаза закрыты, но теперь она медленно их открыла.

— Хельмут — прошептала она. — Я знала, ты придешь.

— Что случилось? Почему ты вернулась?

— Твое кольцо, Хельмут. Я спрятала его под матрацем в уголке койки. Я забыла его, когда нам приказали подняться на палубу. Разве не глупо?

Он попытался поднять балку, напрягаясь изо всех сил, но она отказывалась пошевелиться.

— Как странно — сказала она, — все дни я так сильно мерзла, так мерзла, а сейчас совсем ничего не чувствую.

«Дойчланд» сотряслась и начала двигаться, словно готовясь сорваться с рифа. Он снова бешено рванул балку, потом сказал:

— Я должен позвать на помощь, Лотта. Я скоро вернусь. Я заберу фонарь, но ты не бойся.

— Ты не оставишь меня?

— Никогда. Помнишь мою клятву?

Он пропахал назад, пробираясь из трюма в трюм. «Дойчланд» была в постоянном движении, понемногу смещаясь вперед, все дальше скользя к краю рифа Вашингтон, погрузив нос в воду.

Рихтер взобрался по трапу как раз, чтобы увидеть подходящую «Мораг». Монахини уже переходили из своего убежища в каюте Бергера, матросы с квартердека спускались по трапу.

Раздались тревожные вопли и одна из женщин громко и пронзительно закричала, когда «Дойчланд» снова двинулась с ужасным треском и скрежетом ломающихся досок.

Рихтер мгновение повисел, крепко вцепившись в трап. Потом спрыгнул, оказавшись по пояс в воде, вброд пробрался к дыре в переборке и пролез внутрь. «Дойчланд» теперь была в постоянном движении, вода бурлила вокруг него, но когда он достиг салона, здесь стояла странная жуткая тишина. И когда он взобрался в каюту, она все еще ждала его. Он повесил фонарь и сел рядом.

— Ты вернулся?

— Конечно.

— Что будет Хельмут?

— Они придут за нами, Лотта. Они в конце концов придут сюда.

Он взял ее руку и крепко сжал.

***

Для Мердока, обсуждавшего наилучший способ подойти, этой внезапной дрожи, когда «Дойчланд» заскользила к краю, оказалось достаточно.

— Она уходит, парень, она уходит! — Он хлопнул Герике по плечу — Выжми все, что можешь, полный вперед и прямо на поручни. Две минуты — все, что у нас есть.

Герике добавил мощности, «Мораг» рванулась вперед, вызвав изумление даже у тех, кто столпился на квартердеке, срезав поручни и носом уткнувшись в палубу.

Не было необходимости тратить слова, монахини, ведомые Штурмом, уже спешили из каюты Бергера, а Прагер, Рив, Джего и все остальные были готовы быстро покинуть квартердек.

«Дойчланд» снова сотряслась и люди закричали в страхе, сестра Кэт, пронзительно вскрикнув, упала у поручней. Джанет дотянулось до нее, затащила к себе и втолкнула в каюту кокпита.

— Она утащит нас с собой, парень! — закричал Мердок. — Готовься к заднему ходу! — Он помахал рукой и яростно крикнул — Быстрее, черт побери! Она уходит!

Началась последняя безумная суматоха, люди в панике прыгали через поручни. Бергер был последним, судовой журнал и личный дневник в клеенчатом пакете под мышкой. Герике дал полный ход назад, когда «Дойчланд» снова осела, и «Мораг» отпрыгнула.

Сестра Анджела скорчилась в уголке маленькой каюты. Она попыталась встать, глядя в лица толпившихся вокруг.

— Лотта? — спросила она, — где Лотта?

Ответа не было — и не могло быть. Она повернулась, крепко схватила Джанет за руку и сказала по-английски:

— Здесь нет Лотты и господина Рихтера. Они, наверное, еще на борту.

Джанет выбралась из каюты в кокпит. Рядом с Джего скрючился Рив, тут же стояли Герике и Мердок. Она подергала руку Джего:

— Кто-то еще остался на борту.

Казалось, что ему трудно выговорить слово:

— Невозможно.

Она протянула руку и дернула плащ Герике:

— Пауль, кто-то остался на борту.

Он пораженно глянул на нее. В то же мгновение «Дойчланд» начала соскальзывать с рифа.

***

У Бергера, стоявшего у перил правого борта, на глазах выступили слезы. Когда вода вокруг судна закипела, его рука поднялась в коротком салюте. Еще мгновение была видна главная топ-мачта, потом она тоже нырнула и не осталось ничего — лишь то, что не приняло море. Немного досок, путаница веревок, кружащаяся бочка.

Герике с мрачным лицом повернул штурвал, уводя «Мораг» от Вашингтона по большой кривой, готовый начать медленный и болезненный путь по гороподобным волнам к Фаде.

Баркентина «Дойчланд», 25 сентября 1944 года. В три склянки послеобеденной вахты, оставив позади тонущую «Дойчланд», шестнадцать спасенных из первоначального экипажа были выхвачены с Вашингтон-рифа спасательным судном — Мораг Синклер. При этом коксвейн Мердок Маклеод и корветтен-капитан Пауль Герике показали замечательный пример морского товарищества. После этого они переправили нас на соседний остров Фада по исключительно бурному морю. Я был потрясен, узнав, что тем или иным образом, но еще семь человек отдали свои жизни, чтобы спасти ниши. Впервые за все время слова отказывают мне. Итак, я заканчиваю этот судовой журнал.

Эрих Бергер, капитан.

16

Рив налил себе большую дозу скотча и медленно выпил. Он предельно устал, более чем когда либо ощущая свой возраст. По крыше коттеджа замолотил ветер, и он вздрогнул.

— Пожалуйста, больше не надо — прошептал он. — Все — значит все.

Он с болью похромал к столу. Больше всего ему нужен сон, но вначале надо сделать работу. Он взял ручку и открыл дневник. В дверь постучали и вошел Харри Джего, с трудов закрыв дверь на ветру. Лицо опухло, кожа порезана в дюжине мест. Казалось, что ему, как и Риву, трудно ходить.

— Вы не слишком хорошо выглядите, Харри.

Адмирал пододвинул к нему бутылку скотча:

— Наливайте сами.

Харри прошел в кухню и вернулся со стаканом. Заговорил он очень медленно:

— Я чувствую себя ходячим мертвецом.

— Понимаю, что вы имеете в виду. Как Джанет?

— Нерушима. Фада-хаус похож на полевой госпиталь, и она не присела с тех пор, как мы пришли.

— У нее была большая практика. Это долгая война — сказал адмирал. — Снаружи все еще гнусно?

— Нет, просто плохо. Я бы сказал, ветер от семи до восьми, немного стих. Наверное, к утру выдуется.

Он опустошил стакан и Рив налил снова:

— Я связался по радио с Мюрреем. Очевидно, там тоже хаос, но утром он сможет послать судно. Сказал, что попытается приплыть сам.

— Как со спасенными? Что будет с ними?

— Не знаю. Интернирование для монахинь, лагерь военнопленных для Бергера и его людей.

Настала долгая пауза, Джего глядел в свой стакан.

— Вам это не нравится, не так ли?

— Теперь это не имеет для меня никакого значения.

— Понимаю, что вы чувствуете. Весь этот дьявольский поход, и он им почти удался.

Скотч сейчас почти заглушил боль.

— А Герике? — спросил Джего.

— А что он? Война еще идет, Харри.

— Знаю — сказал Харри. — Но всегда есть уголки. Он вернется в камеру?

— Это не мое решение. Гражданская власть здесь — это Джин, вы знаете.

Джего одним глотком опустошил стакан.

— Ну, я думаю, мне надо вернуться и посмотреть, как там мои ребята.

— Потом постель, Харри. Идите в постель.

Рив изобразил улыбку:

— Это приказ.

— Адмирал. — Джего поднялся и отсалютовал.

Он уже дошел до двери и положил руку на ручку, когда Рив произнес:

— Харри?

Джего повернулся:

— Да, сэр.

— Совсем вдруг я почувствовал себя старым, Харри. Черт побери, слишком старым. Я просто хочу сказать это кому-нибудь.

***

В гавани все еще бушевала зыбь, когда Герике прошел по пирсу, опустив голову из-за дождя. «Мораг Синклер» танцевала в швартовых, представляя прекрасное зрелище бело-синей окраской. Только очень пристальный взгляд обнаруживал жестокие побои, нанесенные морем.

Он стоял, глубоко засунув руки в карманы кем-то данной ему ветровки, и вдруг услышал, как его окликают. Он повернулся и увидел Мердока дальше по пирсу на низком причале, стоящего возле «Катрины».

Когда Герике сошел по каменным ступеням, из рулевой рубки появился Лаклан. На палубе стояла канистра и он переставил ее на причал с легкостью, показывающей, что она пуста.

— Что? — спросил Герике.

— Лаклан и я заполнили баки «Катрины» — сказал старик. — Чтобы, если понадобится, она была готова к морю.

Парень кивнул Герике:

— Капитан.

— У меня не было случая сказать вам прежде, но вы прекрасно держались там, Лаклан. — Герике протянул руку: — Я горд познакомиться с вами.

Лаклан сильно покраснел, мгновение смотрел на руку, коротко пожал ее, потом повернулся и умчался.

— Мне кажется, это добрый материал — сказал Мердок. — Слишком хорош, чтобы через несколько дней снова отбыть на проклятую войну.

Он начал набивать трубку, действуя осторожно из-за поломанной руки.

— Вы говорили с Джанет после возвращения?

— У нее дел невпроворот.

— Сейчас у нее их, должно быть, значительно меньше.

Старик повернулся и посмотрел на море сквозь падающий дождь.

— Все еще бурно, но не слишком.

— Думаю, нет.

Мердок кивнул:

— Теперь пойди и повидай ее, парень.

— Да, кажется, надо пойти.

Он зашагал прочь и Мердок окликнул:

— Капитан?

— Да?

— Удачи вам.

Долгое мгновение они смотрели друг на друга, потом Герике повернулся и заспешил вдоль пирса.

***

Когда он вошел в кухню Фада-хауса, Джин Синклер повернулась от очага с кастрюлей горячей воды:

— Хелло — сказала она, — вы ищите Джанет?

— Да. Она не занята?

— Была даже очень, когда я ее видела в последний раз. В гостиной на столе у нее был один из моряков с «Дойчланд». Сломанная рука.

— А остальные?

— Большинство сейчас спит. Мне кажется, все постели в доме должны быть заняты.

Она подняла кастрюлю:

— Извините, мне надо идти. Джанет это ждет.

Он открыл ей дверь:

— А капитан Бергер? Где он?

— Вверх по лестнице, первая спальня справа.

Она быстро ушла и Герике поднялся по ступенькам. Он помедлил у указанной двери, постучал и вошел. Иоханн Штурм и старший матрос Петерсен лежали бок о бок на постели и спали мертвым сном. Бергер сидел в кресле за маленьким столиком у окна, положив голову на руки.

Судовой журнал «Дойчланд» лежал перед ним открытым. Герике секунду постоял у плеча, прочел последнюю запись, потом повернулся и на цыпочках вышел.

Когда за ним щелкнула дверь, Бергер вздрогнул и, подняв глаза с воспаленными веками, оглядел комнату.

— Кто здесь? — хрипло спросил он.

Но никого не было. Вообще никого. Он уронил голову на руки и снова заснул.

***

Рив писал дневник, тщательно и аккуратно выводя буквы, главным образом потому, что был более чем навеселе, когда дверь распахнулась и вошла Джанет, за ней следовал Джего.

— Пауль здесь?

Он положил перо и посмотрел на нее с пьяной тяжеловесностью:

— А, ты имеешь в виду Герике. Я и не знал, что вы зовете друг друга по имени.

Он усмехался и она яростно вспыхнула:

— Он был здесь?

— С полчаса назад. Может, немного ранее. На самом деле мы немного выпили вместе, потом он спросил, не могу ли я передать тебе кое-что.

— Что? — потребовала она.

— Он сказал, что это личное дело. Мне кажется, что бы ни было, ты найдешь это в спальне.

Она быстро вышла в холл и открыла дверь в свою спальню. На ее подушке был тщательно уложен Рыцарский Крест с дубовыми листьями второй степени. Она уставилась, отупев на секунду, потом схватила его и бегом вернулась в гостиную.

— Дядя Кэри! — Она положила награду перед ним, ее голос прервался.

Раздался стук в дверь и вошел Мердок:

— А, вот вы где, адмирал.

— Что я могу для вас сделать?

— Дело сугубо официальное. Кажется, «Катрина» пропала со своей стоянки.

— Вот это факт! — сказал Рив. — Весьма приятная новость.

Джанет выбежала за дверь. Джего повернулся к Риву, облокотившемуся на стол:

— Вы сообщите в Маллейг? Они достаточно быстро смогут выйти на него из Минча.

— Большое невезение, Харри, но, похоже, радио сломалось с тех пор, как я в последний раз поговорил с Мюрреем. Кажется, лампа сгорела, а у меня нет запасной. Придется ждать, пока они не придут сюда завтра. Ничего нельзя поделать.

Джего тяжело, очень тяжело вздохнул, потом повернулся и вышел. Мердок мрачно спросил:

— Не добрый ли скотч у вас в этой бутылке, Кэри Рив?

— И еще в шкафу, когда мы прикончим эту. Я припрятал ее для вас.

— Позднее, я вернусь, как только смогу. А сейчас я должен повидаться со своими людьми.

Он вышел, а Рив плеснул себе еще виски и продолжил запись:

«… итак, когда все сказано и сделано, я вижу, что это была древняя история. Мердок, Харри Джего и Герике — люди против моря, и на этот раз они выиграли. Но в конце концов, в чем природа их успеха?…»

Боже, но как же он устал — как никогда прежде. Ветер стучал и стучал в окно, словно пытаясь войти, но теперь это его не трогало. Он на секунду положил голову на руки и почти мгновенно заснул, продолжая в здоровой руке держать перо, остановившееся на последней записи.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16