«Пиранья. Звезда на волнах»

Александр Бушков Пиранья. Звезда на волнах

Будем вешать и прощать,

и плевать на историю.

А. Грибоедов (из малоизвестных писем)

Все действующие лица романа вымышлены, любое сходство не более, чем случайность.

Александр БУШКОВ

Часть первая Двоеженец поневоле

Глава первая Несуществующие странники

Ноябрь был как ноябрь, ничего особенного, в общем – жаркое солнце на ярко-синем небосклоне, влажная жара, если конкретнее, градусов двадцать девять по Цельсию, выше нуля, естественно, невероятно буйная и яркая зелень с обеих сторон, прямо-таки вибрировавшая от щебетанья тысяч непуганых горлиц и непонятно чьих пронзительных криков, то ли других птиц, неизвестных по именам, то ли местных, столь же непуганых зверюшек. Одним словом, ноябрь как ноябрь. Такие уж в этих местах которую тысячу лет стали ноябри – зеленые, жаркие, влажные. Правда, по местным экзотическим календарям, точного числа коих никто из плывущих не знал, не было вокруг никакого такого «ноября», европейской выдумки, а имело место нечто звавшееся совершенно иначе и уж никоим образом не связанное ни с зимой, ни с поздней осенью. Здесь вообще не было такого понятия: «зима».

Но они-то, они нагрянули сюда из ноября. О чем, понятно, не собирались ставить в известность кого бы то ни было – как и о самом своем присутствии. Они здесь плыли, неспешно и целеустремленно, но их словно бы и не было на широкой медленной реке с грязно-желтой водой, по которой несло всякий мусор. Такая уж им выпала планида – сплошь и рядом считалось, что там, где они в данный момент есть, их и в помине нет. С юридической точки зрения. Ни документами, ни визами они не озабочивались, наоборот. Такая работа. Быть людьми, которых нет. А если обнаружится, что они есть, это, смотря по обстоятельствам, быть может, и не провал, но прокол серьезнейший…

Надувные «Зодиаки» цвета хаки (надо заметить, излюбленное плавсредство людей специфических профессий) шли на водометных движках, практически не производивших шума. Никто их пока что не засек, ни единого гомосапиенса не обнаружилось в пределах видимости, и это было хорошо. Места здешние – глухие и совершенно не заселенные, однако бесхозных местечек на нашей планете практически не осталось, а потому и эта глушь пребывала под четкой юрисдикцией одного из приморских государств. На что, правда, по большому счету было начхать не только тем, кто плыл сейчас вверх по реке на двух «Зодиаках», но и превеликому множеству народа разнообразнейших наций и рас. Самые разные субъекты шатались тут как при дневном свете, так и под романтическим сиянием звезд – пираты, контрабандисты, браконьеры (а также лица, совмещавшие все три древнейших профессии), нелегальные иммигранты, стремившиеся в более сытые и цивилизованные места, шпионы и контрразведчики, искатели кладов, чокнутые натуралисты, а также представители всевозможнейших «сил сопротивления» и национальных фронтов – от мелкой шпаны, трезво оценивавшей свои силы и потому стремившейся всего лишь сепаратистски оттяпать кусочек территории от какой-нибудь державы, до людей посерьезнее, которые на мелочи не разменивались и претендовали на власть в целой державе. Естественно, здесь же то и дело появлялись представители закона и порядка, охотившиеся за всеми вышеперечисленными категориями путников, кроме разве что чокнутых натуралистов (у последних, как правило, документы бывали в порядке, ибо что с чокнутых возьмешь?), да вдобавок далекое начальство в приливе служебного рвения выгоняло погранцов на очередное патрулирование, чтобы не портилась отчетность.

Вот и получалось, что места здешние, с одной стороны, на всех картах значились необитаемыми, но в то же время представляли собою этакий оживленный тракт. А это, как легко догадаться, создавало дополнительные трудности для тех, в моторках…

Они плыли, реальные, но несуществующие. Понять, кто они такие, было решительно невозможно. «Зодиаки» не примета, их могли использовать под любыми широтами. Камуфляж на них был британский, тропического исполнения. Рация на головной лодке – бельгийского производства по джаповской лицензии. Автоматы – западногерманские «пятьдесят третьи» (и вдобавок парочка «Калашей» китайского производства и американские «Гаранды»). Пулемет опять-таки штатовский, добрый старый М60, которых после драпа янкесов из Вьетнама можно было прикупить задешево в любом портовом городе хоть сотню. Прочая мелочевка, от гранат до фляг, опять-таки была собрана со всего света – и ни единый предмет вооружения и экипировки не имел отношения к родному Отечеству. Полная анонимность, одним словом. Не так уж и плохо для тысяча девятьсот восемьдесят первого года от Рождества Христова, в котором еще не изобрели аппаратуры для чтения мыслей…

Они плыли вверх по реке. Не отрывался от наушников погруженный в нирвану радист, бдительно держал руки на своей бандуре пулеметчик, да и остальные готовы были в любую секунду по приказу командира, а то и по обстоятельствам огрызнуться огнем на триста шестьдесят градусов. Или уйти на полной скорости. Всевозможные нелегалы беспокоили меньше всего – они в любой момент могли получить по рогам так, что мало не покажется, и при этом ни за что не побежали бы жаловаться в полицию.

Гораздо хуже обстояло с теми, кто представлял государство. У погранцов и полицейских патрулей есть идиотская привычка, повстречав таких вот странников, интересоваться документами и наличием виз, что путников решительно не устраивало. Нечего было предъявлять. Да и трудненько было бы объяснить, за каким чертом понесло сюда, совершенно неофициально, советский военно-морской спецназ – в далекую экзотическую страну, где единственным официальным представителем доблестных Вооруженных сил Советского Союза является военный атташе (он же ввиду небольшого штата посольства – атташе воздушный и военно-морской). Даже заикнуться невозможно, кто ты таков есть. А потому, как уже говорилось, ты считаешься совершенно несуществующим. Отсюда проистекает очень и очень многое…

Безнаказанно и многоголосо надрывались пичуги, там и сям перепархивавшие в ярко-зеленой листве, и это было прекрасно – именно такое поведение птиц свидетельствует, что в джунглях по обоим берегам пока что нет засады. Конечно, люди весьма опытные могут обустроиться в засаде так, что и самый паршивый паучок не встревожится, но таким умельцам вроде бы неоткуда здесь взяться. Слишком невероятное стечение обстоятельств понадобилось бы, чтобы информация о рейде просочилась к кому-то могучему и умелому…

Бросив беглый взгляд на переднюю лодку, Мазур переменил позу, переложил автомат на левое колено, покосился на своих. Его тройка выглядела, как и следовало ожидать, – напряженно-привычные позы, готовность номер один, бесстрастные физиономии. Дурная экзотика вокруг была не более чем очередной декорацией, а потому никого и не занимала всерьез. Старина Самарин, видывавший виды, тоже выглядел спокойным и собранным.

А вот косоглазый пожилой типчик, определенно малаец, прихваченный с собой по неким высшим соображениям начальства, явно нервничал. Не сиделось ему идиллически в лодочке, то ерзал, то вертел головой по сторонам, как будто надеялся усмотреть что-то невероятно интересное.

Мазур, подумав, вперил в него суровый взгляд из-под нахмуренных бровей, и малаец на какое-то время унялся. Втянул голову в плечи, замер истуканчиком. Хрен его знает, зачем он понадобился на месте акции. Мазур давно уже отучился ломать голову над подобными непонятными деталями. Ему вполне хватало полученного приказа – присматривать за косоглазым бдительно, но по шее не бить без особой необходимости, обращаться вежливо. Значит, будем свято выполнять полученный приказ… Благо это самый простой приказ из тех, что имеются касаемо прогулки…

До первой лодки было не более десяти метров, и Мазур отчетливо рассмотрел, как радист, моментально встрепенувшись, подал Морскому Змею какой-то условный знак. Что, впрочем, не повлекло за собой никаких действий командира – он попросту принял это к сведению, и все. «Зодиаки» двигались дальше по спокойной грязно-желтой воде, оставляя за собой неизбежный кильватерный след.

Кому-то это может и показаться странным, но Мазур ощущал чуть ли не ленивое, вяловатое спокойствие. Тревожиться и вообще допускать в душу эмоции следовало только в случае, если что-то вдруг пойдет наперекосяк, если, скажем, задание окажется под угрозой, если на горизонте замаячит проигрыш, – вот тогда перед глазами поневоле встанет физиономия далекого начальства, а в ушах зазвучит адмиральский рык и станет ужасно неуютно. А пока… Курортная поездочка, знаете ли…

Он мгновенно подобрался – Морской Змей поднял правую руку, покачал ладонью вправо. Передняя лодка моментально повернула в указанную сторону, к берегу. Мазур обернулся, показал глазами Скомороху: мол, правь следом…

Зелено-глянцевая стена джунглей быстро приближалась, пока не заслонила весь окружающий мир. Волной накатили влажно-чужие запахи, птицы, треща крыльями, разлетелись в стороны. Ухватившись за скользкую ветку, Мазур несколько секунд прислушивался и присматривался, потом подал знак.

Артемов и Папа-Кукареку в единый миг перемахнули на берег, заняли позицию за деревьями, прикрывая высадку десанта. Именно так, а вы как думали? Строго говоря, любая высадка военно-морских сил на берег, независимо от количества означенных сил, является десантной операцией. Особенно в условиях, когда доблестные витязи высаживаются на чужой берег отнюдь не за тем, чтобы утирать носы и раздавать цукерки, а вокруг шляется разнообразнейшая босота, от погранцов до борцов за независимость Восточной Пиндузии от Западной Медузии…

Обошлось. Не случилось на месте высадки никакого комитета по торжественной встрече, готового устроить салют из всех стволов, и, что характерно, на поражение… Один за другим они перемахнули на берег, бесшумно и сноровисто. Клятый малаец, как Мазур пессимистически и предвидел, испортил-таки безукоризненную картину бравой высадки десанта – поскользнулся на осклизлом поваленном дереве и едва не улетел в воду задницей вперед, но не случайно случившийся рядом Лаврик проворно сцапал его за ворот камуфляжки и могучим толчком, без всяких церемоний, зашвырнул в чащобу. Видно было, что Самарин с превеликим удовольствием сопроводил бы это смачным выражением, но им настрого запретили в присутствии малайца изъясняться на языке родных осин, а матерки на любом другом земном наречии не имели той прелести и смака…

Выстроившись в боевой порядок, они двинулись чащобой – под верещанье зверьков и птичьи трели, практически бесшумно. Если не считать слабого звена, опять-таки портившего картину. Малаец, как ни старался идти бесшумно, то и дело спотыкался, запинался, шумел высокими ботинками. Вскоре Мазур твердо уверился, что субъект этот – патентованный горожанин и по пересеченной местности ходить не умеет абсолютно, как ни лезет вон из кожи. Ничего, могли и приказать тащить его на закорках. И тащили бы, как миленькие, куда денешься…

Фигура в камуфляже, с размалеванным темными полосами лицом возникла у них на пути совершенно бесшумно, появившись из-за дерева, как чертик из коробочки, – довольно медленно, впрочем, так, чтобы по ней, по фигуре этой, не пальнули ненароком. Личность была насквозь знакомая, своя в доску, дослужившаяся уже до прозвища, равно как и до старшего лейтенанта.

Без малейшей заминки – все было обговорено заранее – группа перестроилась в другой порядок. Две тройки так и остались на месте вместе с малайцем, а Морской Змей с Мазуром и Лавриком отошли вслед за Князем метров на двадцать в сторону, так что оставшиеся их уже не слышали и не видели.

– Ну и? – тихонько поинтересовался Морской Змей.

– Они, точно, там, – сказал Князь. – Судно подошло около одиннадцати. Нечто похожее на склад: добыча, горючка… Одним словом, этакая промежуточная хаза. Шестеро на «коробке», двое на берегу.

– И только-то? – хмыкнул Лаврик. – Ну, это семечки… Наш там имеется?

– Ага. Хватило времени рассмотреть и опознать, хоть и трудненько этих диких обезьян опознавать, скажу я вам… Они явно настроились на долгую стоянку… Пришвартовали судно по всем правилам, торчат на берегу… Часового все же выставили, одного. Остальные свои мушкеты побросали, под рукой не держат. Очень похоже, чувствуют себя, как у Христа за пазухой. Никаких сюрпризов не ждут. Моя тройка на позициях, все чин-чинарем…

– Радио?

– Антенна есть. Судя по ней, передатчик маломощный. Для местной, так сказать, связи…

– Ясно, – сказал Морской Змей с некоторой задумчивостью, не продлившейся особенно долго. – Ну, тогда и нет смысла прохлаждаться, коли все ясно… Пошли?

– Только, мужики, я вас умоляю… – сказал Лаврик чуть ли не с мольбою. – Вы мне его не попортите, иначе со всех семь шкур спустят. Начальство на ушах стояло…

– Я знаю, – спокойно ответил Морской Змей.

А больше ничего не было сказано – к чему, если расклад пока что ложился так, как и было задумано, согласно первоначальным расчетам? Все будущие действия – с вариантами и возможными осложнениями – теоретически отрабатывали без малого сутки, в полном соответствии с заветами великого полководца каждый знал свой маневр, каковое знание опять-таки было сто раз проверено каверзными вопросами вразбивку, общим обсуждением, прикидкой на плане местности. Фотографию субъекта, кого единственным следовало взять в плен целехоньким, изучали до рези в глазах, сравнивая с портретами таких же косоглазых, вновь и вновь выслушивая характерные приметы, описание вазомоторики, пластики, вовсе уж мелких отличительных черт вроде манеры держать руки на поясе с кобурой и курить…

Вернувшись к остальным, Морской Змей отдал краткое распоряжение, состоявшее из одного-единственного слова:

– Вперед…

Что, конечно же, было в полном соответствии с инструкциями произнесено по-английски.

Волчьей цепочкой они двинулись по азимуту, пустив вперед разведку. Малайца держали в арьергарде, под присмотром Лаврика. Шли минут двадцать – а потом из-за дерева вновь возникла фигура, но уже другая, ба, какая встреча, доподлинный Винни-Пух, ваше благородие…

Здесь уже не рисковали говорить даже шепотом – сквозь джунгли проглянула та самая река, широкая, медленная и мутная. Скупой обмен отработанными жестами – и три тройки, разделившись, канули в чащобу по трем направлениям. Москиты кружили над головами и спинами, зудя еще почище отечественного гнуса, но засекреченный репеллент отлично действовал, и кровопивцы так и не рискнули отпробовать советского гемоглобина. Вот только для здешних змеюк, из которых ядовитой была каждая вторая, не считая каждой первой, пока что не придумали надежного пугала даже засекреченные научные умы, и приходилось зорко косить под ноги, чтобы не притоптать ненароком хвост экзотической рептилии.

Одно хорошо: малаец остался под чуткой опекой Лаврика в глубоком тылу, и тройка Мазура, избавившись от этого балласта, вновь обрела призрачную легкость и бесшумность перемещений. Они скользили меж стволов, как духи – а там и увидели цель.

Заливчик был небольшой, но, надо полагать, глубокий, иначе в него не зашло бы небольшое суденышко, стремительными обводами больше всего напоминавшее быстроходный катер, несомненно военный в прошлой жизни. Овальная надстройка, антенна, чистота и порядок на небольшой палубе…

Больше всего внимания Мазур уделил некоему сооружению на баке. Оно никоим образом не походило на стандартные турели для пулемета или малокалиберной «автоматки», но при вдумчивом наблюдении не осталось сомнений: эта штука, изделие неведомых умельцев, для того здесь и присобачена, чтобы при нужде быстренько установить на нее что-нибудь убойно стреляющее. А потом, сняв таковое, при осмотре выдать эту самоделку за что-нибудь вроде рыбацкой лебедки – мало ли на какие ухищрения способны местные ловцы креветок, у коих нет денег на фабричное оборудование? Ну да, если мысленно вообразить там дуру, сразу соображаешь, что ствол легко будет перемещать и в горизонтальной, и в вертикальной плоскости – скоба, ага, и вон те «барашки». Умельцы, бля, кулибины…

Строеньице при всем своем опыте он заметил далеко не сразу – оно было надежно укрыто от глаз маскировочной сеткой отнюдь не кустарной выработки, мастерски вписанной в окружающую девственную природу. Стены и крыша из рифленого железа, кропотливо раскрашенного опять-таки в маскировочные цвета. Все продумано. С реки этой халабуды ни за что не усмотришь, да и на суше нужно знать заранее, что именно хочешь разглядеть. В самом деле, удобный промежуточный пункт – чтобы хранить там горючку, запчасти, еще какие-нибудь мелочи, необходимые в рутинной пиратской работе.

Вот именно. Пираты. Именно так они, болезные, и выглядят в наши дни. Никаких живописных одеяний, ярких попугаев, орущих про пиастры, никакого вам классического «Веселого Роджера». На берегу, вольготно развалившись, покуривая и лениво беседуя, расположились семеро субъектов, одетых обыкновенно, буднично, невзрачно. Правда, на поясах у них имеют место быть пистолетные кобуры и ножны со здешними тесаками, малайскими крисами, но и это опять-таки лишено малейшего налета экзотики, даже обидно чуточку…

Папа-Кукареку тронул Мазура за плечо и показал вверх. Мазур, всмотревшись, кивнул. Ага, вот он где. В кроне самого толстого дерева сооружен неприметный помост, и там поместился восьмой. Что ж, грамотно. Со своего насеста часовой видит на пару километров окрест, любое суденышко на реке заметит издали, еще до того, как послышится шум движка…

Так… Вон тот определенно филиппинец. И те двое тоже. Один малаец, один юатак… этот, похоже, синегал, право слово… а вот и тот, коего следует брать целехоньким, пусть даже он, сука такая, станет садить в тебя из танка. Китаец. Китаец, точно. И старший здесь именно он, никаких сомнений, – все их поведение о том свидетельствует. Ишь, как губу оттопырил, этакий Наполеон из Козодрищенска…

Мазур несколькими заранее обговоренными жестами выделил главную цель. Ему столь же безмолвно ответили, что поняли на все сто. Тишина стояла одуряющая, палило солнце, те, на берегу, ни о чем не подозревали…

Пора было работать.

Глава вторая Подавай хапаное!

Папа-Кукареку, бесшумно перевернувшись на спину, вытянул руки, держа обеими револьвер с глушителем, секунды через две, мысленно внеся последние поправки, аккуратно потянул спуск. Негромко щелкнуло, словно сломали сухую ветку, и наверху раздался отчаянный треск уже настоящих веток, – это часовой полетел с помоста, как куль, не издав ни малейшего звука, поскольку был уже к этому решительно не способен по причине скоропостижной кончины.

Те, на берегу, даже не успели вскинуться: прежде чем смогли осознать происходящее и отреагировать, из джунглей сухо захлопали одиночные выстрелы, почти слившиеся в единый хлопок, словно резко и коротко провели палкой по забору.

Черт его знает, что там творилось в голове у китайца, внезапно обнаружившего себя единственным живым среди мертвецов. Пожалуй, мысли его не были особенно уж веселыми и оптимистичными. Его дальнейшие действия моментально обнаружили уже самый неприкрытый злобный пессимизм по отношению к окружающему миру – он рухнул ничком в жесткую буйную мураву, ухитрившись в падении выхватить из кобуры свою никелированную кольтяру, пошевелил стволом по сторонам.

И никаких подходящих целей, разумеется, не усмотрел. Лишь стена джунглей и многозначительная тишина…

Возле накрытого маскировочной сетью строеньица так и не случилось ни малейшего шевеления – значит, на складе никого не было, а если бы кто-то и был, тройка Князя решила бы эту проблему на счет «один». Зато из кокпита катера ошалевшим мартовским котом вылетел на палубу субъект с автоматической винтовкой наперевес. И тут же получил свое. Щелкнул одиночный выстрел, винтовка полетела на палубу, а ее покойный обладатель головой вперед вывалился за борт. Шумный всплеск – и вновь тишина.

Китаец ползком переместился метров на пять вправо, в сторону склада. Судя по ориентировке, волчара был битый и успел, должно быть, за пару минут сделать нехитрые умозаключения: уж если нападавшие оставили его в живых, одного-единственного, то явно намереваются брать живым…

Ага! Он все-таки пальнул в джунгли – разок, больше не стал. И отполз в том же направлении.

Непонятно было, на что он надеется. Возможно, он и не питал никаких надежд, просто не хотел в такой вот ситуации лежать, как рождественская индейка на блюде. Однако с неопределенностью пора было кончать, и раздался двойной свист Морского Змея.

Джунгли ожили. Короткие очереди из десятка стволов взметнули траву и землю, замкнув китайца в кольцо, а для придания ситуации пикантности из джунглей вылетела граната с невыдернутой чекой, шлепнулась сантиметрах в пятнадцати от черноволосой, коротко остриженной, редеющей шевелюры. И тут же послышался громкий, уверенный голос Морского Змея:

– Встать! Оружие бросить! Руки вверх! Следующая граната обязательно взорвется…

Прошло не менее минуты, прежде чем китаец, все основательно прокачав, понял, что шанса у него нет ни единого. Медленно-медленно он отлепился от земли, выпрямился и, отбросив пистолет, поднял руки. Три человека кинулись к нему с трех сторон, держа под прицелом, сближаясь так, чтобы не зацепить друг друга, если придется стрелять. Лаврик первым достиг добычи, двумя точными ударами сшиб с ног, нацепил на скрученные за спиной запястья заботливо приготовленные наручники и, не теряя времени, поволок в сторону маскировочной сети, где уже стоял Князь со своей тройкой.

На Князя и оставили все хозяйство. Морской Змей с Мазуром вошли вслед за Лавриком и его добычей в распахнутую дверь склада, увлекая за собой малайца, – Лаврика при допросе полагалось подстраховывать, а о сути задания знали только они двое, командир группы и заместитель. Ну и Лаврик, конечно. Что конкретно знал малаец, не стоило гадать – они просто выполняли приказ…

Обширное помещение, где могло бы поместиться немало неправедно нажитой добычи, пустовало – только в уголке двумя аккуратными рядками выстроились канистры с дизельным топливом. Дощатый пол был безукоризненно чист и даже, кажется, вымыт, словно это был не пиратский схрон, а кабинет президента республики.

Не теряя времени, Лаврик толкнул пленного в угол, заставил присесть на корточки, а сам, придвинув кубическую канистру, уселся гораздо более комфортабельно. Подумав, Морской Змей с Мазуром устроились точно так же. Что до малайца, он остался стоять рядом с Лавриком. Шея у него вмиг оказалась в крупных каплях пота – китаец именно на нем сфокусировал злющий, многообещающий взгляд.

– Ну что, господин Ма? – непринужденно сказал Лаврик. – Поговорим? Я слышал, вы человек умный, опытный, а значит, адвоката требовать не будете и возмущаться нашим поведением вслух не станете… А? Я думаю, и грозить нам всеми мыслимыми карами не станете?

– А почему бы и нет? – глядя исподлобья, бросил Ма на довольно хорошем английском.

– Почему? – поднял бровь Лаврик. – Потому что мы не конкуренты, а представители государства. Понятно, господин Ма? Нас не достать. Мы, простите за хвастовство, вне сферы мести. Что наше положение делает выгодным, а вот ваше… Печальным, я бы сказал. И времени у нас мало, поэтому давайте говорить строго по существу.

– Давайте. Что вам нужно?

– Парашют и капсула, – моментально ответил Лаврик. – Точнее, в первую очередь капсула. Парашют нас не особенно интересует.

Какое-то время Ма разглядывал их вовсе уж сузившимися глазами. Потом усмехнулся:

– Ага… Сулянжень тунчжи?[1]

– Интересно, с чего вы взяли? – безмятежно спросил Лаврик.

– У вас характерное снаряжение, – сказал Ма. – Все, что ни возьми, западного производства. Янки или западноевропейцы как раз поступили бы наоборот, постарались прихватить побольше советских вещей. Это логично?

– Это очень логично, – сказал Лаврик. – Одно удовольствие с вами беседовать, господин Ма, умный вы человек… Вот только на вашем месте я не особенно полагался бы на былую советско-китайскую дружбу, от которой и головешек не осталось…

– Я на нее вообще не полагаюсь, – хмыкнул Ма. – Я из Тайбэя, меня эта дружба обошла стороной, сами понимаете…

– Но это же прекрасно, – сказал Лаврик. – Все было бы гораздо труднее, окажись на вашем месте упертый континентальный житель, воспитанный на красных книжечках великого кормчего. Мы бы долго резали его по кусочкам, а он несгибаемо пел бы «Алеет восток»… С вами проще, а? Вы, господин Ма, не идейный, правильно? Вы всего лишь делаете свой, пусть противозаконный, но все же бизнес, у вас, несомненно, где-то есть хороший счет в банке, и не один, я думаю, у вас где-то непременно есть приличный дом и прочие материальные блага, вам есть что терять вместе с жизнью, зато нет идей, которые в некоторых случаях откровенно мешают… Есть надежда, что мы договоримся.

– А вам известно, как у нас поступают не только с изменниками, но и с болтунами? – спокойно спросил Ма.

– Наслышаны, – ответил Лаврик. – Ну, а что делать? По крайней мере, у вас есть некое подобие выбора. Мадам может и не узнать о вашей, гм, словоохотливости, и вы останетесь живы, зато мы-то, мы вас непременно начнем превращать в лапшу по-кантонски, если не найдем общего языка. Я надеюсь, вы не подозреваете нас в излишнем гуманизме? Нет? И правильно делаете. Ну какой может быть гуманизм у диверсантов на государственной службе? Милейший господин Ма, нас послало государство. И мы не имеем права возвратиться без результата. Отсюда автоматически проистекает полнейшая к вам беспощадность, полнейшее пренебрежение вашей драгоценной жизнью и здоровьем…

– Господа, – сказал китаец почти спокойно. – А почему вы решили, будто я что-то знаю о вашей капсуле?

Лаврик, не глядя, протянул назад руку, ловко подцепил малайца согнутым пальцем за карман камуфляжной куртки, подтянул поближе и мягко посоветовал:

– Аланг, дружище, расскажите господину Ма, что вы об этом знаете, и подробнее…

С первого взгляда было видно, что малаец чувствует себя меж молотом и наковальней. Глаза у него так и бегали. Однако он прожил на этом свете достаточно, чтобы понимать, когда следует выбирать меньшее из двух зол. Он заговорил, почти не промедлив:

– Мне очень неловко, господин Ма, но ничего тут не поделаешь… Своя рубашка ближе к телу… Я просто не вижу для себя другого выхода, войдите в мое положение…

– Короче, – распорядился Лаврик.

Малаец вздохнул:

– Господин Ма, когда мы с Чоном сидели в «Веселом драконе», он рассказал, что вы и господин Лао возле Батара наткнулись на эту штуку под парашютом… И взяли ее на борт, увезли с собой… Чон мне подробно описал, как она выглядит, какой формы и цвета… Эти господа меня внимательно выслушали и сказали, что я не вру, что Чон ее правильно описывал… Значит, вы ее и в самом деле забрали… И не смотрите вы на меня так, я вас душевно умоляю, господин Ма, я и сам знаю, как мадам карает болтунов, но эти парни гораздо ближе. По крайней мере, у нас есть шанс…

– Люблю оптимистов, – проворчал Ма. – Аланг, беда твоя в том, что ты не только в го не умел играть хорошо, но и с европейскими шахматами не мог справиться. Отсюда следует…

– Господа, – почти мягко прервал Лаврик. – Быть может, отложите ваши дискуссии на более подходящее время? Нам следует торопиться. Эта живописная картина там, снаружи, – он небрежно мотнул головой в сторону двери, – компрометирует в равной степени и вас, и нас, милейший господин Ма. Кого бы сюда ни занесло, полицию или ваших друзей, у нас будут сложности, но и вас, господин Ма, они обязательно затронут… Резюмируем. Не я проверял слова присутствующего здесь господина Аланга. Но тем, кто их проверял, я полностью доверяю. Если господин Аланг уверяет, что именно вы с неизвестным мне пока лично господином Лао взяли на борт капсулу, значит, так оно и есть. Следовательно, дискуссиям и версиям нет места. Вопрос стоит во всей своей суровой наготе: будете вы с нами сотрудничать или нам приступить? Времени на раздумье я вам давать не буду, мы не в кинофильме. Вы человек взрослый, опытный, сами должны все понимать… Ну?

– С вами я ничего обсуждать не буду, – почти без паузы сказал Ма. – Я вам не Аланг, – он с величайшим презрением покосился на съежившегося малайца. – Это он не понимает своего положения… Вы – не главный. Там, откуда вы пришли, несомненно есть настоящий главный, вот с ним я буду говорить. Вы правы, у меня небогатый выбор… Но я и в самом деле кое-что повидал. Как только я все расскажу, я перестану быть вам нужным. И там, на берегу, прибавится еще один труп…

Лаврик безмятежно спросил:

– А что, вы так уверены, будто вас непременно оставят в живых там, откуда мы пришли?

– Совсем не уверен, – моментально ответил Ма. – Но там у меня будет шанс, пусть ничтожный. Здесь же у меня шансов нет вообще. Я не ребенок, уважаемые советские товарищи. И я намерен держаться за свой шанс до последнего. Понятно вам? Я буду говорить только с главным. Можете, конечно, пытать меня прямо здесь, но я вас честно предупреждаю: постараюсь продержаться, насколько удастся. А у вас ведь мало времени… – Он осклабился почти что весело. – Теперь за вами выбор, а?

– Пожалуй, – столь же спокойно отозвался Лаврик. – Вы только не стройте иллюзий, будто от нас можно сбежать по дороге…

– О, что вы… – вежливо раскланялся китаец. – Я уже имел печальное удовольствие ознакомиться с вашим стилем работы… Я всего лишь держусь за свой единственный шанс.

Мазур поневоле чувствовал к нему некоторое уважение – словно охотник, преследующий не какую-нибудь тупую антилопу, а умного и опасного леопарда. Сволочь, пират, бандюга – но даже в столь нелегком положении грамотно использует шанс… Это вам не Аланг, так ничего и не сообразивший…

– Ну хорошо, – сказал Лаврик, для приличия прикинувшись, будто раздумывал какое-то время, еще раз все взвешивал. – Ведите нашего гостя…

Повинуясь его недвусмысленному жесту, Морской Змей с Мазуром подхватили китайца под локотки и поволокли к выходу. Они не оборачивались, будучи заранее предупрежденными о том, что сейчас должно было произойти на складе.

Произошло, как и следовало догадаться, бесшумно. Вслед за ними на свежий воздух вышел один Лаврик – а незадачливый Аланг, мелкая пиратская шестерка, остался внутри. Должно быть, он так и не сообразил, что стал совершенно не нужен никому на этом свете, а в таких случаях…

Короткий условный свист был для него полнейшей неожиданностью, но он не растерялся ни на миг – рухнул, откатился за ближайшее дерево, еще в прыжке подбив ногами китайца, увлекая за собой. Повалив пленного в траву, держал в непосредственной близости от его глотки лезвие боевого ножа.

Морской Змей и Лаврик затаились чуть поодаль. Остальных тоже не было видно. У берега по-прежнему стоял пустой катер, трупы лежали в тех же позах…

А на реке, в полукабельтове от берега, маячил сторожевик.

Точнее, МСКР, малый сторожевой корабль типа «Комар» советского производства, надо полагать, один из тех, которые в свое время Никитка бесплатно презентовал лидеру ближайшей к месту действия островной державы, по всегдашней глупости своей поверив, что если означенный лидер словесно высказывает симпатии к марксизму-ленинизму, то и в самом деле не сегодня-завтра начнет строить у себя взаправдашний социализм. Лидер, змея подколодная, не только не стал строить социализм, но, наоборот, вскоре отдался американцам душой и телом, предварительно перерезав в одночасье собственных коммунистов. Однако отобрать дареное было бы затруднительно, и эти надежные кораблики, давным-давно снятые в Союзе с вооружения, продолжали бороздить здешние экзотические воды…

Сторожевик застопорил прямо напротив катера. По воде долетел скрип – это открытая башенка с пулеметной спаркой развернулась так, что дула уставились на берег. Мазур отчетливо видел на мостике фигуру в огромной белой фуражке, вдруг превратившуюся в пучеглазое чудовище, – капитан поднес к глазам мощный бинокль и принялся со всем усердием обозревать заросли.

Он мог бы пялиться на берег до скончания века – не такие тут залегли ребята, чтобы их мог высмотреть, пусть и в мощную оптику, хилый экзотический погранец. И все равно Мазур испытал весьма неприятное чувство, как частенько в таких случаях бывает: на миг показалось, что он стоит один-одинешенек в чистом поле, и видно его насквозь…

Он покосился влево. Господин Ма смирнехонько лежал там, где положили, – разумеется, не в его интересах было громогласно взывать о помощи к служителям закона. Да и кто бы ему дал открыть рот?

Минуты ползли, тянулись, как резиновые…

Спарка вдруг загрохотала со всем усердием, расточительно и бессмысленно поливая джунгли свинцом. Мазур прижался к земле, жесткая трава впилась в щеку… Высоко над головой трещало и хрустело, на спину сыпалась всякая дрянь. Птичий гомон стих мгновенно. Пули звонко шлепали по стволам, перебитые ветки сыпались уже настоящим ливнем…

Взревел мотор на полных оборотах, и Мазур, осторожненько подняв голову, увидел, как сторожевик стремительно уходит. Погранец, должно быть, служил не первый год и прекрасно оценил ситуацию: высаживать людей на берег было бы полным идиотством. В джунглях мог залечь целый батальон, но этого не обнаружишь, пока не сойдешься с противником нос к носу, – а вот кораблик представляет собою идеальную мишень…

Не исключено, что капитан собирался, вернувшись на базу, подать рапорт о героическом боестолкновении с неизвестными, но безусловно асоциальными элементами, а то и приписать себе всех имеющихся на берегу покойничков. Приписки и ложные отчеты о несуществующих достижениях пышным цветом распускаются под любыми широтами, чего уж там…

Прошло еще минут пять, прежде чем Морской Змей подал сигнал сбора. Никто, разумеется, не пострадал от канонады, так что поводов для печали пока что не имелось, наоборот: они пока что не добились поставленной цели, но продвинулись вперед еще на шаг. Господин Ма, сущее олицетворение унылого смирения, был, что ни говори, определенным достижением в игре, отнюдь не пешкой…

Подрывной патрон сработал в назначенный момент. Внутри катера глухо грохнуло, в кокпит выполз клуб грязно-серого дыма, и пиратское суденышко стало быстро погружаться кормой. А двери склада так и остались распахнуты настежь. Перед уходом «морские дьяволы» опустошили его совершенно – вынесли все канистры с горючкой и утопили их метрах в двухстах выше по реке. Если сюда вернутся ревностные служители закона – а они определенно вернутся, – то представшая их взору картина моментально натолкнет на вполне убедительную версию: некие преступные элементы врасплох застигли пиратов-конкурентов, положили их из засады, после чего уволокли все, что было на складе, выметя его под метелку. Очень даже убедительная и мотивированная версия, все на нее работает, до мельчайших деталей…

До замаскированных «Зодиаков» они добрались без всяких приключений – не считать же приключением шмыгающих под ногами ядовитых змей и облака москитов?

Опеку над пленным поручили Мазуру с его тройкой. Господин Ма сидел все так же смирнехонько, словно в соответствии с буддийскими догмами собирался достичь нирваны, но за ним все равно бдительно наблюдали. Азиатская психология – темный лес, если откровенно. Даже для засекреченных спецов, не зря жующих свой хлеб. Пленный пират мог по неисповедимым движениям души вдруг совершить самоубийство, бултыхнуться за борт и камешком пойти ко дну – вдруг он решит, что именно так следует поступить, потерявши лицо? Восток, как справедливо подмечено товарищем Суховым, дело тонкое…

«И зачем мне эти тонкости? – с вялой, усталой тоской подумал Мазур. – И зачем мне эта экзотика? Толку-то от нее – жара, духота, а любоваться диковинными растениями и животными все равно некогда…»

Жизнь и служба давно уже вытравили из души лишнюю романтику, что, в общем, всегда идет человеку только на пользу и делает из него хорошего профессионала. Романтики, как правило, – профессионалы хреновые. Пока не свыкнутся с нехитрой мыслью: любая окружающая экзотика – не более чем декорация, которую следует учитывать в работе, и только…

Если пойти дальше и, пользуясь краткой передышкой, предаться философическим размышлениям, начинает казаться, что к ненужной романтике вполне можно отнести и излишние знания. Сказал же, по слухам, кто-то из библейских персонажей, что от большого знания проистекают большие печали. Что-то в этом роде.

Он испытывал к своим подчиненным откровенную зависть. Сути они не знали. Представления не имели, какую цель операция преследует. А вот Морскому Змею и его заместителю Мазуру пришлось не в пример тяжелее. Кто-то там, наверху, решил, что оба они непременно обязаны знать, ради чего все затеяно. Чтобы в полной мере осознали лежащую на них ответственность, не расхолаживались и не расслаблялись. Что ж, тактика достаточно эффективная, признаться…

Так уж повелось исстари, что человечество, прах его побери, чуть ли не все им придуманное добросовестно пытается приспособить для войны и шпионажа. Космос, как давно уже известно, не исключение. Вместе со спутниками, служащими исключительно благородным целям чистой науки, вокруг нашей голубой планеты кружит и масса других, чьи цели далеко не так благородны. Спутники-шпионы, проще говоря. Нравится это кому-то или нет, но ничего тут не поделаешь.

А техника, между прочим, иногда сбоит и выкидывает фортели…

Секретный отечественный спутник, благолепия ради зашифрованный как один из многочисленных «Космосов» с четырехзначной уже нумерацией, первую часть программы выполнил блестяще, прилежно зафиксировав на длиннющую фотопленку китайские ядерные полигоны в районе озера Лобнор, – а вот далее произошел конфуз. Коррекционный двигатель то ли отключился слишком рано, то ли проработал чуточку дольше, чем следовало (в такие тонкости господ «морских дьяволов» не посвятили, чему они были только рады), спускаемая капсула с бесценными снимками, вместо того чтобы приводниться в заданном квадрате, где ее уже поджидала целая эскадра, пошла по непредсказуемой траектории. И вместо окрестностей северного Сахалина ухнула в эти самые места, в теплое экзотическое море, где ее никто не ждал, но слишком многие, обнаружив, с удовольствием бы присвоили.

Что, собственно, и произошло в самом скором времени. И вновь Морскому Змею с Мазуром не сочли нужным сообщать кое-какие детали – но оба прослужили достаточно, чтобы просечь ситуацию. Ежу понятно, что разведка была поставлена на уши – и, работая в авральном темпе, очень быстро установила по каким-то своим неведомым каналам: небесный подарочек, наткнувшись на него где-то в безлюдном месте, моментально прикарманили орелики широко известной в узких кругах полулегендарной королевы пиратов мадам Фанг, героини боевиков в мягкой обложке, а также гораздо более серьезного жанра литературы – разведсводок.

Посвященных королеве пиратов дешевых романчиков господам офицерам, слава богу, навязывать не стали, а вот тем самым гораздо более серьезным жанром снабдили в избытке. Чтобы прониклись и осознали в полной мере, с кем предстоит хлестаться.

Следовало признать, что противник был серьезный. Бывшая танцовщица из дешевого кабачка где-то в Гонконге, удачно выскочившая замуж за процветавшего «джентльмена удачи», после безвременной кончины муженька от передозировки свинца в организме еще в конце сороковых взяла прибыльный бизнес в свои белые ручки и с неженской силой воли сумела не только удержать семейное предприятие на плаву, но и вывести его к новым высотам. Некоронованная королева пиратов Южных морей располагала нехилой флотилией сотни в полторы быстроходных судов (даже торпедные катера имелись, хотя и устаревшие), оборотные капиталы «фирмы» достигали сотни миллионов долларов, сетью тайных убежищ, отлично замаскированных как с воды, так и с воздуха, многочисленной агентурой в десятках портов. Дело не ограничивалось вульгарным грабежом судов – по точным данным, даже крупные пароходные компании в этих местах покладисто выплачивали мадам Фанг приличные «ежегодные взносы», поскольку с кораблями тех, кто платить не хотел, с завидным постоянством происходили всевозможные неприятности, а порой они и вовсе исчезали бесследно.

Вдовушку, разумеется, старательно искали и ловили секретные службы всех заинтересованных государств – японцы, голландцы, португальцы (еще в те времена, когда последние владели тут колониями), во времена корейской войны, когда мадам Фанг, вконец обнаглев, начала грабить американские грузовозы, к делу подключились разобиженные янки. Вот только результатами никто не мог похвастать. Против государственных служб вдова выставила свои козыри – круговую поруку, жесточайшие кары за предательство и простую болтовню, а также всевозможные технические новинки и деньги, какими располагала не всякая спецслужба. Так что события давно уже шли своим чередом – вдову старательно пытались выловить или без излишнего джентльменства изничтожить, но пиратская королева до сих пор избегала ловушек (теряя, конечно, время от времени то суденышко, то горсточку людей), и у заинтересованных лиц не было даже ее мало-мальски сносных фотографий…

Одним словом, сила мадам еще и в том, что ее просто-таки невозможно разгромить в открытом бою, поскольку речь идет не о военном флоте или вооруженных силах, а о чем-то подобном партизанским отрядам (прости, господи, за такое сравнение!), действующих даже не в горах или джунглях – в необозримом море с тысячами островов, большая часть которых необитаемы. В местах, где прибрежные жители исстари приучены держать язык за зубами, не браться сотрудничать с властями и знать ровно столько, сколько необходимо для спокойной жизни. В местах, где можно ограбить корабль в территориальных водах одного государства и через пару часов оказаться в пределах юрисдикции другого, а то и третьего, что затрудняет до предела действия любой полиции. В местах, где жизнь сплошь и рядом по-первобытному примитивна, и прав тот, у кого автомат многозаряднее…

Их не посвящали в лишние сложности, но кое-что Мазур мог просчитать и сам с учетом жизненного опыта. Во-первых, спускаемые капсулы шпионских спутников – вещь заметная, их падение, особенно такое вот незапланированное, старательно прослеживается всеми, кто имеет к тому должные технические возможности. А значит, на охоту уже наверняка вышли все заинтересованные стороны. Гораздо проще захватить плоды чужих трудов, нежели напрягать свою космическую технику, сложную и дорогостоящую. Не говоря уже о том, что хозяева сфотографированных полигонов озаботятся в первую очередь. Во-вторых, ситуация с самого начала обрастает многочисленными неизвестными, теми, что в задачах обозначаются иксами, игреками и прочими символами. Знают ли молодчики мадам Фанг, что именно оказалось у них в руках, или просто позарились на невиданную штуку, как сороки на блестящую безделушку? Если нет, то они могут выбросить капсулу к чертовой матери, как только убедятся в ее полной бесполезности, – но и в этом случае группе предстоит достать выброшенное хотя бы со дна морского. Задача поставлена ясно и недвусмысленно – без фотопленки хоть домой не возвращайтесь…

А если знают, если разобрались? Что тогда? Наверняка будут искать щедрого покупателя на нечаянный ценный товар, который им самим совершенно ни к чему. Это, в свою очередь, влечет новые сложности. Искать, конечно, будет разведка, но вот добывать, ежели что, придется опять-таки им…

Мазур вздохнул про себя, покосился на вверенного его попечению дражайшего господина Ма. Вот он, самый настоящий пират, можно сказать, классический, – но нет в нем ни капли романтики. Лысеющий субъект самого что ни на есть затрапезного вида, в простецких джинсах и рубашке цвета хаки, обыденный, как кирпич. Чуточку обидно даже, что все так буднично… стоп, стоп! Нет уж, сказано было: никакой романтики.

Буйная зелень осталась позади – «Зодиаки» наконец-то вырвались в открытое море, где их сразу стало подбрасывать и швырять на невысокой волне. Столь же безмятежно сияло солнце, синяя гладь сверкала мириадами искорок, ветер ударил в лицо. Лодки целеустремленно неслись прочь от устья, за пределы двенадцатимильной зоны, где в нейтральных водах ждал «Нептун», старательно притворяясь, будто лег в дрейф по бытовой надобности.

Что они там, на обеспечивающем судне, придумали, Мазур не знал, но вскоре показался дымок, превратившийся затем в черное пятнышко, а оно, в свою очередь, – в серую полоску. Полоска росла на глазах. Серый борт с синей каймой. Панамский флаг – удобнейшая штука для того, кто понимает. Ага, вон оно что…

Капитан «Нептуна» вывесил два сигнальных флага, «Униформ» и «Янки», согласно международному своду сигналов означавшие: «Я провожу учения. Держитесь в стороне от меня».

Почти что гениально. Нет нужды растолковывать, какие именно учения, зато всякий дисциплинированно будет держаться в стороне, пройдет мимо без лишних вопросов.

С левого борта уже вывесили штормтрап, и на душе стало чуточку легче – они ведь, собственно говоря, в каком-то смысле вернулись домой. И без потерь, что характерно.

Глава третья Старпом, продажная шкура…

Сигара – признак некоторого аристократизма или, по крайней мере, претензии на таковой. А посему Мазур, он же господин Якобс, новоявленный старший помощник и по совместительству суперкарго[2], получивший повышение по случаю неожиданной болезни прежнего старпома, стоя у перил, старательно попыхивал толстой коричневой сигарой, с ленивой бдительностью наблюдая, как суетятся бронзовокожие грузчики, как аккуратно обвязанные штабеля белых коробок под скрип талей плывут на поддонах и опускаются в трюм.

Разумеется, сам он не просил ни о повышении, ни о легализации, ему и в прежней роли рядового матросика было уютно. Однако от него в данном случае снова ничего не зависело. Ему попросту приказали – и точка. Объявили, что отныне он господин Якобс, суперкарго и старпом. Битых четыре часа он провел в управлении порта, таскаясь с бумагами по этажам и кабинетам, на собственной шкуре постигая нехитрую истину: иные критики, склонные ругать отечественную бюрократию, попросту в жизни не сталкивались с ее аналогами, процветающими под экзотическими широтами. Все то же самое, только хуже. Особенно если представления не имеешь, как давать взятки здесь, чтобы прошло непринужденно и естественно. Инструктаж, конечно, вещь хорошая, полезная, но он не в состоянии подготовить ко всем национальным тонкостям…

Ну, справился в конце концов. Разжился должным количеством печатей, штампов и подписей. И партия японских цветных телевизоров начала нехитрое путешествие из грузовиков в трюм. По крайней мере, в документах эти коробки значились как цветные телевизоры, а на деле – черт их знает…

Возможно, эта партия груза – такой же оборотень, как сам «Нептун». Ничем не примечательное судно средней грузоподъемности, обычная «коробка» на первый взгляд, но обладающая чересчур мощными для такой лоханки машинами и системой идеально замаскированных тайников как для людей, так и для их снаряжения, и капитаном этакого среднестатистического европейского облика, решительно непонятной национальной принадлежности по имени Адам и по фамилии Барт (каковые анкетные данные опять-таки не позволяют строить хотя бы приблизительные догадки о родине и подданстве «первого после Бога»).

В такой игре все возможно. Капитан мог оказаться натуральным импортным мореходом, прочно сидящим на некоем неизвлекаемом крючке, и с тем же успехом быть кадровым офицером советского военно-морского флота. «Морские дьяволы» были достаточно взрослыми и натасканными в сложностях жизни ребятами, чтобы не задавать глупых вопросов. Достаточно было знать: на борту данного плавсредства они могут чувствовать себя в полной безопасности – при условии, что никому не станут навязывать свое общество и уж, безусловно, воздержатся от каких бы то ни было вопросов.

Так оно все и проистекало: команда молча оказывала все возможное содействие, открывая рот только при крайней необходимости. А в остальное время проходили морячки мимо пассажиров, как мимо пустого места, ничем не показывая, что вообще их видят. Пассажиры держались аналогично.

Сейчас, конечно, все обстояло чуточку иначе: к господину старшему помощнику время от времени подгребали с мелкими бытовыми проблемками то боцман, то старший палубной команды, и Мазур эти проблемки решал в меру компетенции и разумения. Надо сказать, что в глубине души он чувствовал себя неуютно, выставленный на палубе на всеобщее обозрение, – весь из себя в белом, в морской фуражке с непонятным гербом. Якорек на гербе был так себе, дохленький, да и венок золоченых листьев неизвестного дерева не блистал густотой и внушительностью, но должен же как-то отличаться судовой офицер от рядовой матросни, даже на панамском корабле? Точнее, на корабле под панамским флагом, – а сие, как известно, не более чем удобная вывеска, своего рода галстук, без которого не пускают в приличные рестораны…

– Руководишь? – сказал бесшумно подошедший Лаврик.

Конечно же, по-английски спросил, как требовала строжайшая инструкция.

– Работаю помаленьку, – сказал Мазур на том же туземном наречии. – Интересно, долго мне еще дурака валять?

– Вы меня удивляете, дружище, столь прямолинейными и аполитичными вопросами удивляете, – сказал Лаврик, безмятежно щурясь. – Вы, так сказать, особенным доверием облечены, нужно не ныть, а гордиться.

– Интересно, почему я? – уныло спросил Мазур.

– Я тебе скажу по старой дружбе, – фыркнул Лаврик. – Только дальше не передавай. Кое-кто решил, что именно твоя физиономия идеально подходит для намеченной акции. Идеальным сочетанием деревенской простоты и хитрости. Нужен мошенник с честной физиономией, но не особенно интеллектуальный…

– Любопытно, – сказал Мазур, охваченный нехорошими предчувствиями. – А с чего это ты язык распустил? Уж тебя-то я знаю…

– А время подошло вносить ясность, – сказал Лаврик беззаботно. – Спустись-ка в каюту к нашему дорогому мистеру Герберту, тут и без тебя управятся. Прямо сейчас, не откладывая…

Мазур покорно поплелся в указанном направлении. На его стук незамедлительно последовало приглашение войти.

Пресловутый мистер Герберт был примерно ровесником Мазура и мужиком весьма обаятельным, настолько, что даже глаза у него были по-настоящему добрыми, а это у людей определенного рода занятий свидетельствует о твердом профессионализме. Учитывая все обстоятельства, даже юный мичман на месте Мазура догадался бы, пожалуй, что этот мужик – никакой не мистер и никакой не Герберт. Но эти догадки следовало держать при себе, если и сам хочешь оставаться профессионалом…

– Как себя чувствуете в новой роли? – поинтересовался мистер Герберт, гостеприимно выставив перед Мазуром запотевшую баночку кока-колы и высокий стакан.

– Нормально, – кратко ответил Мазур, осторожно дернув жестяное колечко.

– Вы сработали на совесть, – сказал мистер Герберт. – Претензий пока нет. Увы, ваш трофей оказался в некотором смысле бесполезным. Это означает, что мы продвинулись вперед не намного, на крохотный шажок. Он уверяет, что вообще не имел никакого отношения к капсуле. Что ее забрал на свой катер Лао – что нашего господина Ма не особенно и удручило, ибо он не видел в этой штуке ничего ценного…

– Простите, а вы его… хорошо спрашивали? – осторожно спросил Мазур.

– Будьте уверены, – небрежно ответил Герберт. – Не считаете, надеюсь, что только вашей специальности свойствен профессионализм?

– Помилуйте, что вы! – сказал Мазур. – Я ничуть в вашем профессионализме не сомневаюсь, просто уточняю…

– Я так и понял, – кивнул господин Герберт, причем его глаза оставались добрыми, а взгляд открытым и дружеским. – Могу вас заверить, что спрашивали его хорошо. И могу вас заверить, что в искренности клиента я не сомневаюсь. Отсюда, к сожалению, проистекает необходимость предпринять новые шаги. Нам необходимо пригласить господина Лао в гости…

Мазур решился спросить:

– Почему вы это говорите мне, а не командиру группы?

– Потому что именно вы будете приглашать его в гости, а не командир, – немедленно ответил Герберт. – Не зря же именно вас решено было вывести на публику…

– Физиономия подходящая, а? – усмехнулся Мазур.

– Именно, – серьезно сказал Герберт. – Физиономия – не столь уж малозначительный фактор… Вот что я хочу вас спросить… Способна ли ваша группа быстро и квалифицированно захватить клиента на берегу? Конкретнее, в одном из здешних кабаков? Качественно его взять, преодолев любое сопротивление, после чего доставить на судно? Подумайте хорошенько. Я уже вижу, что задача вам не по нутру, – у вас лицо стало даже не озабоченное, откровенно сердитое.

– Ничего удивительного, – сказал Мазур. – Взять, конечно, можно. Разнести там все вдребезги и пополам, доставить на судно, если будут к тому возможности вроде хорошей машины…

– Почему же физиономия у вас такая кислая?

– Потому что такая работа – немножко не по профилю, – честно признался Мазур. – Мы – военные, диверсанты. Боевики. А то, что вы предлагаете, попахивает скорее шпионскими романами.

– Я ничего не предлагаю, запомните, – с металлическими нотками в голосе сказал господин Герберт. – Я либо ставлю задачу, либо отменяю ее. Вам понятно?

– Так точно.

– Избегайте строевых терминов, – посоветовал Герберт. – Не «так точно», а «да». Да, ага, йес, натюрлих…

– Натюрлих, – сказал Мазур.

– Вот то-то, – как ни в чем не бывало кивнул Герберт. – В данном конкретном случае меня совершенно не интересуют тонкости вроде того, что работа, изволите видеть, не совсем по профилю. Вам понятно?

– Да. Ага.

– Следовательно, задача осуществима?

– Безусловно, – сказал Мазур. – Не сочтите за похвальбу, но мы и не на такое способны… – Он поднял глаза и усмехнулся. – В особенности, если вся ответственность лежит на других, на тех, кто ставит именно такие задачи…

– Вот это уже лучше. Но физиономия у вас по-прежнему кислая…

– А что вы хотите? – пожал плечами Мазур. – Из всего, что нам вбивали в голову много лет, на первом месте стоит даже не боевое искусство, а скрытность и анонимность. Сейчас же… Конечно, если того требуют интересы дела, мы разнесем кабак вдребезги и пополам при необходимости вместе с прилегающими зданиями и уличными фонарями. Но подобная акция настолько противоречит моему жизненному опыту…

– Моему, между прочим, тоже, – одними губами усмехнулся Герберт. – Я тоже, знаете ли, всю сознательную жизнь живу под флагом скрытности и анонимности. Однако ж обстоятельства… Мы обязаны добыть эту банку. Любой ценой. Приказ идет с самого верха. С самого, вы понимаете? С такого, что выше не бывает. А значит, все правила игры летят к черту, нравится это нам с вами или нет. Наши с вами эмоции никого не интересуют.

«Ну, предположим, насчет самого верха ты брешешь, голубь, – подумал Мазур с непроницаемым лицом. – Здесь, в Южных морях, нет ни единой советской глушилки, и эфир битком набит вражьими голосами, как селедка – икрой. С точки зрения ортодоксов, весь эфир как раз и состоит из вражьих голосов. Так вот они, что характерно, вторую неделю уже клевещут, что товарищ Леонид Ильич Брежнев давненько пребывает в коме и на окружающую действительность не реагирует вообще. Какой уж тут самый верх… А впрочем, сия медицинская клевета ни на что не влияет. Верхи есть верхи, и кто там из них самее – дело десятое. Если прикажут, пойдешь, как миленький, не то что кабак разносить, а хоть бы и полицейское управление славного портового города Катан-Панданг…»

– Ну, не смотрите на жизнь столь пессимистично, – обнадежил господин Герберт. – В конце концов, окончательного решения пока нет. И неизвестно, будет ли санкция. В любом случае мы обязаны просчитать любые варианты. И в первую очередь с вами. Боюсь, вынужден вас чуточку огорчить. Вам предстоит часов несколько побыть совершенно продажным и беззастенчивым типом, готовым вступить в преступный сговор с пиратами. Я думаю, вас немного утешит тот факт, что все это относится не к вашей подлинной личности, а к принятой на себя роли…

– Непременно утешит, – хмуро сказал Мазур.

* * *

…К вялому удивлению Мазура, господин Ма, на первый взгляд, не выказывал и тени волнения, как будто вовсе и не ему предстояло вскоре продать своего давнего собрата по нелегкому пиратскому ремеслу. Он непринужденно обсуждал меню с куколкой-официанткой, вольно раскинувшись на стуле в позе хозяина жизни, известного здесь всем и каждому. Пожалуй, так оно и было: Мазур то и дело перехватывал направленные на своего соседа взгляды – его явно узнавали, но не подходили и даже не приветствовали жестами. Скорее всего, тут имелся свой неписаный этикет, предписывавший ни за что не узнавать знакомого, если он сидит с личностью незнакомой. Мало ли какими они там заняты делами…

Как ни беги от экзотики, а она рано или поздно настигает. С точки зрения советского офицера, не избалованного заграничными ресторациями, кабак этот выглядел неприкрытой экзотикой – все эти фестончатые фонари, распространявшие мягкий приглушенный свет, решетчатые перегородочки, гирлянды, восточные орнаменты на стенах, жаровенки под черными сковородами, расписные ширмы… Не говоря уж о возвышении, на коем вокруг сверкавшего сусальным золотом шеста грациозно выгибалась черноволосая красотка, успевшая освободиться от части одежд.

На миг позволив себе расслабиться, Мазур подумал, что в его ремесле есть, как ни крути, своя прелесть. Попробуйте представить себе обыкновенного капитан-лейтенанта советского флота, который отправился бы в ночной кабак, где нагло расселся за столиком посреди аборигенов и стал бы, потягивая виски, созерцать стриптиз – олицетворение разложения буржуазного общества… Представили? Захолустный гарнизончик где-нибудь на Чукотке был бы для такого проказника-вольнодумца раем земным – после соответствующих оргвыводов и громов средь ясного неба…

– Она вам нравится? – спокойно поинтересовался Ма, небрежно ткнув сигаретой в сторону танцовщицы.

– А почему бы и нет? – пожал плечами Мазур. – Красивые девушки мне обычно нравятся. А вы что, предпочитаете мальчиков?

– Предпочитаю девушек, – ответил Ма без промедления. – Я просто считал, что идеология вам не позволяет…

– Глупости.

– Да? – прищурился Ма. – Я был на континенте лет пять назад. Жуткое зрелище – одинаково одетые толпы, мириады значков с ликом Мао…

– Вы уж не путайте нас с китайцами, – сказал Мазур. – Мы, знаете ли, не впадаем в такие крайности…

– Хотите сказать, что живете свободно?

– Да, в общем-то… – сказал Мазур. – Я вам выдам страшный секрет, господин Ма, – у нас тоже есть рестораны. И там порой тоже появляются танцовщицы на сцене, пусть даже не блещущие такой вот откровенностью… – кивнул он в сторону низенькой эстрады, где грациозная красотка уже осталась в немудрящем наряде Евы.

– Ах, вот как… – прищурился Ма. – Если вы говорите правду, это означает, что перемены пошли. А вы, пожалуй что, говорите правду. Я видел вашу кинохронику пятидесятых годов – и видел парочку ваших же художественных фильмов гораздо более позднего времени. Определенные изменения налицо. Есть даже сцены, прямо приближающиеся к эротике… Если так пойдет дальше, лет через двадцать вы вернетесь к тому, против чего устраивали революцию. У вас будет стриптиз, а ваши люди станут рассчитываться долларами…

– Да бросьте, – усмехнулся Мазур. – Скажите еще, что у нас будут капиталисты и полиция.

– Почему бы и нет? Человек всегда стремился к тому, чтобы жить сытно. И это его подспудное желание рано или поздно уничтожает плоды любых революций, хотя пока что лично я не в состоянии представить кардинальные изменения в континентальном Китае. Но как знать…

– Да вы философ, а?

– Каждый китаец – чуточку философ, – сказал Ма. – Это изначальное. – Полуотвернувшись, он небрежным жестом подозвал официантку и что-то сказал ей на непонятном языке. Вновь повернувшись к Мазуру, непринужденно продолжил: – В конце концов, философия – это то, что испокон веков помогало китайцам бороться с любыми превратностями судьбы. С любыми…

Пожалуй, он все же играл. Бутафорил. Изображал полнейшую непринужденность, беззаботность, спокойствие – чтобы не выглядеть перед Мазуром и перед самим собой пленником, которого сломали. Ну и черт с ним. Вполне естественная попытка сохранить лицо. Лишь бы не продал, флибустьер чертов. Лишь бы не оповестил о своем провале каким-нибудь условным знаком или безобидным словечком из тех, что Мазур не в состоянии понять. За соседним столиком в компании господина Герберта и Князя восседает Лаврик (шумная компания подгулявших белых мореходов, пока что не выходящих за рамки приличий), метрах в двадцати, в углу, примостились Морской Змей и пара его ребят (такие же мореплаватели, только что усевшиеся за столик и успевшие принять по первой). Без сомнения, здесь присутствуют и другие, не имеющие отношения к «Нептуну», но служащие тем же морским богам. Даже если Ма продаст, есть все шансы уйти отсюда целыми и невредимыми – при такой-то концентрации «морских дьяволов» и шпионов и умении их за себя постоять в любой ситуации, – но вот чертов Лао может смыться, и лови его потом по всем Южным морям…

– Господин Ма, как мило, что вы вновь посетили нас…

Давешняя танцовщица, уже в коротеньком белом платье, стояла возле их столика, и на ее свеженьком очаровательном личике играла неподдельно радостная улыбка – щедр, должно быть, сосед Мазура с милыми созданиями, щедр, вон как глазыньками играет, чертовка… Определенно в предвкушении приятных гостинцев с водяными знаками и прожилочками…

Мазур ощутил мимолетную обиду на то, что она такая юная, свежая и очаровательная. По всем идеологическим нормам правильной жизни ей полагалось быть потасканной и вульгарной, а она вон какая…

Ма, небрежно притянув красотку за талию, что-то пошептал ей на ухо, и она без промедления порхнула на колени Мазура, устроилась на них столь непринужденно, словно он этого и требовал. Ну, ничего необычного – там и сям за столиками маячили столь же непринужденные красотки, не переходившие, впрочем, границ приличия. Мазур стоически терпел, уже определив к тому времени, что, кроме означенного платьица, на красотке ничего более не имеется. Судя по первым наблюдениям, происходило это очаровательное создание с Филиппин.

– Я надеюсь, вы подружитесь, – как ни в чем не бывало сказал Ма, отечески взирая на эту идиллию. – Не обижайте ее, друг мой, она девушка добрая и отзывчивая…

– Ну что вы, мне и в голову не придет… – в тон ему сказал Мазур, без труда удерживая на коленях сей очаровательный груз. – К юным и красивым танцовщицам следует относиться со всем уважением, ведь они порой делают головокружительную карьеру – и на суше, и на морях, что характерно…

Девушка, должно быть, оказалась неглупа и прекрасно поняла подтекст – она бросила на Ма быстрый взгляд, хлопнула ресницами, личико на краткий миг стало испуганным и серьезным… Без сомнения, она прекрасно знала, что за пашенку пашет господин Ма…

«Интересно, – подумал Мазур. – Какого черта он ее отправил ко мне на колени? Забавляется, пытаясь усмотреть хоть каплю юмора в своем сложном положении, или намерен сдернуть? Но не может же он не понимать, что блокирован со всех сторон? Да и красотку в случае чего смахнуть с колен – секундное дело…»

На всякий случай он подобрался, готовый к неожиданностям, – и продолжал с безмятежной рожей общаться с восседавшей на коленях красавицей, перебиравшей форменные пуговицы его белоснежной рубашки и щебетавшей всякий вздор – откуда, мол, гостенек к нам приплыл, нравится ли ему здесь, нравятся ли местные девушки и конкретно та, что в данный момент прельщена и покорена бравым капитаном…

Смотревший через его плечо Ма вдруг на миг дрогнул лицом. Отставил бокал и послал Мазуру многозначительный взгляд. Тот понял. Откровенно оглянулся – в конце концов, он был не шпионом каким-нибудь, не тайным агентом, а собравшимся заключить сомнительную сделку с пиратами моряком, имевшим право волноваться…

Трое китайцев в белоснежных костюмах направлялись прямо к их столику. Мазур почувствовал, как ладонь девушки застыла на его плече, – ну конечно, она и их знала, сообразительная киса, имеющая жизненный опыт…

– Анита, прелесть, погуляй пока, мы будем заняты серьезными делами… – небрежно распорядился Ма.

Девица проворно вспорхнула с колен Мазура и ушла куда-то в глубь зала, не оглядываясь. Троица остановилась у столика.

Мазур, моментально прокачавший ситуацию, решил, что главный у них – тот, что посередине. Двое по бокам, несмотря на всю загадочность для европейца внешне бесстрастных восточных физиономий, несли на рожах неизгладимую печать вечных шестерок. А вот тот, что в центре… От него прямо-таки веяло умной и злой силой, которую человек определенной профессии обязан определять с маху не хуже гончей собаки, в погоне за зайчишкой пересекшей след волка…

Ма спокойно произнес несколько фраз – надо полагать, по-китайски. Мазур все равно не понял ни словечка. На душе было неуютно. С тем же успехом эти мяукающие, короткие слова могли означать что-то вроде: «Ребята, этому поганому шпику нужно немедленно оторвать башку и еще чего-нибудь…»

Кульминация, а?

Стоявший в центре скупо улыбнулся Мазуру:

– Господин Хансен? Очень приятно. Меня зовут Лао. Мой друг Ма говорит, что у вас дело ко мне?

– Взаимовыгодное, – сказал Мазур твердо.

– Вот как? Это интересно. В нашей несовершенной Вселенной не столь уж часто случаются взаимовыгодные дела… – Лао смотрел на него спокойно, без улыбки. – В таком случае, не перейти ли нам в более удобное место?

Он отвернулся с таким видом, словно заранее ждал, что Мазур послушно последует за ним. Чтобы не показаться с самого начала излишне услужливым, Мазур не шелохнулся. Спокойно спросил:

– Куда это? Здесь вроде бы удобно…

Лао обернулся, чуть приподнял левую бровь:

– Вы чего-то боитесь? Бросьте. Здесь есть уютные задние комнаты, где можно говорить совершенно спокойно… Успокойтесь, я же не зову вас в какие-то грязные трущобы… Идемте.

Мазур, встав без особой спешки, двинулся за ним. Двое спутников Лао замыкали шествие, но в этом пока что не было ни угрозы, ни опасности. «Это нашенские игры, – мельком подумал Мазур, – ребята, конечно, хваткие, что и говорить, но нас, знаете ли, учили и с такими хватами общаться на очень ограниченном пространстве…»

За ширмой, куда направился Лао, оказался узкий полутемный коридор, едва-едва освещенный парой синих причудливых фонариков. Мазура моментально зажали с двух сторон, как шлюху на танцульках, но он, ощутив на теле жесткие лапы, не стал дергаться – ничего страшного пока что не происходило.

Один из орангутангов что-то коротко бросил на непонятном наречии, и хватка ослабла, его больше не держали в «коробочке».

– Бога ради, простите за эти неизбежные предосторожности, – небрежно сказал Лао. – Люди, знаете ли, склонны таскать на себе всякую гадость – оружие, звукозаписывающую аппаратуру, а я, знаете ли, брезглив… Но с вами пока что все в порядке. Пожалуйста, сюда.

Он вошел первым, не оглядываясь. Мазур последовал за ним, а оба молчаливых охранника остались снаружи. Небольшая квадратная комнатка, обставленная в японском стиле гармоничной пустоты – циновки на полу, крохотный резной столик с асимметрично установленной на нем синей стеклянной вазочкой. И все. Ни единой табуретки.

Лао привычно опустился на пол, сел, подвернув ноги. Очень может быть, такая меблировка для того была и задумана, чтобы с ходу поставить европейского человека в неловкое положение и заставить его чувствовать себя второсортным просителем. Ну уж хрен… Мазур столь же непринужденно сел на корточки, потом растянулся на жесткой циновке, подпершись локтем, – так, чтобы при нужде моментально взмыть в прыжке и поинтересоваться левой подмышкой собеседника. Похоже, Лао был брезглив лишь в отношении чужого оружия – у него самого под легким пиджаком висело в кобуре нечто солидное, уж никак не дамская безделушка смешного калибра, – Мазур это определил совершенно точно.

– Итак? – преспокойно спросил Лао. – Ма сказал, что у вас есть некое предложение. Как вы только что сказали, взаимовыгодное… Я готов его выслушать, если оно будет изложено не очень многословно и по-деловому…

– Вы не спрашиваете, кто я такой? – усмехнулся Мазур.

– Ма мне говорил. Вы – суперкарго с «Нептуна», верно? Новоявленный, уточняю.

– В том-то и оно… – сказал Мазур. – В том-то и оно…

– Вам не нравится повышение? Вы, насколько мне известно, были вторым помощником – а теперь стали старшим. Почему же вам это не нравится? Согласитесь, человеку несвойственно грустить, когда его повышают…

– Тут есть свои нюансы, – сказал Мазур. – Знаете, не будем играть словами. Вы правы, давайте по-деловому. Мне известно, кто вы и чем занимаетесь…

– Очаровательно, – сказал Лао с мимолетной, загадочной улыбкой. – А то, что посторонним людям за подобные высказанные вслух заявления порою отрезают язык и рубят руки, вам известно? Это все не из садизма, – пояснил он любезно. – Без языка человек не может говорить, а без рук – писать…

– Писать, при нужде, можно и пальцем ноги…

– Ну, это, скорее, символ, – сказал Лао терпеливо. – Мы, восточные люди, любим символы… Итак?

– Дело у меня предельно простое, – сказал Мазур. – На «Нептуне» – довольно ценный груз. Я сообщаю вам маршрут следования, а вы, в свою очередь, дарите мне десять тысяч долларов…

– Деньги немалые.

– Груз того стоит.

– Возможно, – кивнул Лао. – Но вы, господин Хансен, упускаете очень существенную подробность… Не спорю, японские цветные телевизоры – интересный, ликвидный товар. Но простите за свойственный бизнесмену цинизм: к чему нам нести лишние расходы? И платить вам десять тысяч? Наших людей хватает и в управлении порта, и в капитанате, и, признаюсь вам откровенно, в таможне, а также полиции. И маршрут следования «Нептуна» мне уже известен.

– Ну да? – широко осклабился Мазур. – Вы имеете в виду легальный? Мимо Параттачая – в Мабайский пролив? А почему вы решили, что «Нептун» пойдет именно этим, заявленным курсом?

– Объясните, – бросил Лао, прищурившись.

– Маршрут будет совершенно другим, – сказал Мазур с той же широкой ухмылкой. – Понятно вам? До Параттачая вы вряд ли рискнете что-нибудь предпринять – в тех местах полно патрулей… Но в том-то и штука, что после Параттачая «Нептун» ляжет на совершенно другой курс… И у вас есть все шансы упустить судно.

– Интересно, – сказал Лао бесстрастно. – Согласен, это интересно… Почему же так произойдет?

– Там нет никаких телевизоров, – сказал Мазур. – Это только коробки, любезный господин Лао… А вместо телевизоров в них автоматы. Точнее говоря, пистолеты-пулеметы. Из разряда компактных, «Беретта» типа «двенадцать» и германские «Вальтер-курц». Кое для кого это еще более ликвидный и интересный товар, нежели японские телевизоры, не правда ли?

– Пожалуй… – протянул Лао. – Пожалуй… И для кого же груз?

– Вы никогда не слышали о штуке под названием «аванс»? В это понятие входит ровно половина… Пять тысяч.

– И все же – многовато… Пять. Аванс – две.

– Дорогой господин Лао, – проникновенно сказал Мазур. – Я эту цифру взял не с потолка. Мне необходима именно такая сумма. Именно такая сумма необходима, чтобы покинуть и эти места, и суда вроде «Нептуна», устроиться на хорошее место в Европе…

– Что, в Европе тоже берут взятки за устройство на хорошее место? – усмехнулся Лао.

– А где их не берут?

– Семь.

– Девять.

– Господин Хансен, вы, я вижу, неглупый человек. Не может быть, чтобы вы не предусмотрели возможность манипуляции суммами… Давайте по старому торговому обычаю разделим разницу пополам. Восемь. Это мое последнее слово.

После некоторого раздумья, старательно изображаемого, Мазур махнул рукой:

– Идет… Но половину вперед.

Уже сунув руку во внутренний карман белоснежного пиджака, Лао вдруг осклабился:

– А вы не боитесь, что я пожелаю получить от вас информацию даром?

«Ах ты, поганец, – ласково подумал Мазур. – Хочешь получить за свои денежки максимум удовольствия? А вот те хрен…»

И уверенно сказал:

– Нет, нисколечко не боюсь. Во-первых, господин Ма вас аттестовал как очень умного человека. Перед таким рейсом с таким грузом исчезновение суперкарго способно привести к самым непредсказуемым последствиям, я эти последствия даже просчитать не берусь. Во-вторых… Я немного наслышан о вашем… братстве. Вы, насколько мне известно, честно расплачиваетесь за информацию. Кто бы стал с вами сотрудничать, распространись широко известия, что вы предпочитаете в честных сделках расплачиваться пулями?

Задержав руку в кармане, Лао бросил на него цепкий взгляд, усмехнулся:

– Ну что ж, вы правы. За честную работу мы, как правило, платим. Но за обман и прочие непристойные поступки непременно караем. Не забудьте об этом…

– Я намерен совершить совершенно честную сделку… – пожал плечами Мазур. – Ничего, если я использую этот сосудик в качестве пепельницы?

– Сделайте одолжение, – сказал Лао. – Я – китаец, меня не волнует надругательство над японскими икебанами… Вот, держите.

И он небрежно бросил пачку банкнот на разделявший их столик, чуть оттопырив нижнюю губу с видом несомненного превосходства. Придвинув к себе купюры, Мазур безмятежно спросил:

– Если я их пересчитаю в вашем присутствии, я не нарушу ненароком каких-нибудь местных обычаев? Смертельного оскорбления не нанесу?

– Ну что вы, извольте… – ответил Лао вовсе уж надменно. – Знаете, господин Хансен, мне кажется, что вы в этих местах человек новый.

– Отдаю должное вашей проницательности, – сказал Мазур, старательно пересчитав зеленовато-черные бумажки с портретом старинного американского президента. – Пришлось связаться с панамцами – обстоятельства, знаете ли… Но климат, похоже, придется менять. Мне не по душе такие рейсы.

– И, конечно же, по причине моральных препон? – усмехнулся Лао.

– Я бы не сказал, – ответил Мазур. – Просто-напросто выгода очень уж скудная, а шансы случайно вывалиться за борт и утюгом пойти ко дну весьма даже велики. На море человеку исчезнуть бесследно в сто раз легче, чем не суше.

– Вздор, – лениво сказал Лао. – Если кто-то серьезный очень захочет, чтобы человек пропал бесследно, совершенно не имеет значения, на суше происходит дело или на море.

– Ну, вам виднее…

– Безусловно, – сказал Лао с непроницаемым лицом. – Поэтому еще раз убедительно попрошу вас воздержаться от… глупых поступков. Чтобы покинуть зону нашего влияния, вам придется преодолеть очень уж огромные расстояния, но наши руки способны дотянуться и дальше… Ну что же, вы получили аванс. Не соблаговолите ли теперь рассказать, куда пойдет «Нептун»?

– Попросите принести карту… – заикнулся было Мазур.

– Для вас или для меня?

– Для вас, конечно.

– Я в карте не нуждаюсь, – сказал Лао с прежней надменностью. – Это мои моря, и я их знаю без всяких карт.

«Не помрешь ты от скромности, мужик», – подумал Мазур. И сказал:

– Ну что же… Мы, пройдя мимо Параттачая, свернем на норд-вест и практически по меридиану пойдем к архипелагу Лианг… Вас интересует дальнейший путь?

– Пожалуй, нет, – решительно сказал Лао. – Это уже несущественно. Вот, значит, кому…

– Ну да, – сказал Мазур. – Понимаете, отчего меня не прельщают такие рейсы? Ваш… бизнес, если подойти к нему непредвзято, в сущности – старая как мир профессия. Но эти фанатики, идеалисты, освободители народов, непременно стенающих под игом… С ними человеку приземленному невозможно иметь дело.

– Пожалуй… – протянул Лао.

«Вот теперь самое время пеленать голубчика», – подумал Мазур. Он не считал себя суперменом, но смог бы без особого труда справиться и с этим напыщенным флибустьером, и с его двумя орангутангами. Но вот что дальше? Дальше – полная непредсказуемость. Это их кабак, каждый второй здесь может оказаться подданным некоронованной королевы без государства. И такая коловерть тогда закружит… А ведь клюнул, клюнул!

Безусловно, одному Мазуру нечего было и пытаться продать самую завлекательную для пиратов информацию. В таких делах добровольцам со стороны не верят ни на грош. В худшем случае полоснули бы бритвой по горлу – и в колодец, а в лучшем – невозмутимо выслушали бы и с ледяным спокойствием пожали плечами: «Любезный господин, а почему вы обратились именно к нам? Почему вы решили, что нас интересуют столь грязные дела? Советуем убраться, пока не крикнули полицию…» Нет, великое дело все же – перевербованный бандюга, все еще пользующийся доверием соратничков…

– Хотите что-то спросить? – вежливо поинтересовался Лао.

– Разумеется. Когда получу вторую половину.

– На вашем судне, конечно. Когда мы встретимся вновь. Я думаю, нетрудно будет улучить момент и передать вам деньги, не вызвав никаких подозрений… И знаете что, господин Хансен? – Глаза китайца были совсем жесткими и холодными. – Я бы не исключал, что вам придется задержаться в наших прекрасных краях…

– То есть?

– Я буду откровенным. Наша сделка и в самом деле взаимовыгодна и неплоха, но она – разовая. А серьезный бизнесмен всегда стремится к регулярности процесса. В том случае, конечно, когда процесс выгоден. Я успел кое-что обдумать. Вы включены в некую систему. В цепочку, которая меня заинтересовала. А посему, уж простите, я намерен еще какое-то время использовать те возможности, какие, несомненно, принесет ваше дальнейшее пребывание на борту «Нептуна». Понимаете?

– Понимаю, конечно. Но…

– Никаких «но», – ледяным тоном сказал Лао. – Это не тема для дискуссий, а свершившийся факт. Я не бросаю слов на ветер и не грожу понапрасну. С этой минуты можете считать, что получили постоянную работу в нашей… корпорации, господин Хансен. Интересную, в чем-то, не будем скрывать, опасную, но хорошо оплачиваемую. Подождет ваша Европа. Очень скучный континент, право, бывал я там…

– Но позвольте! – в полном смятении воскликнул ошарашенный господин Хансен. – Нужно подумать…

– Вы что-то не поняли? Я же сказал: речь идет о свершившемся факте. Вы приняты на службу две минуты назад. И любая попытка отказаться от работы – скажем, списаться на берег в каком-нибудь порту подальше – будет рассматриваться, как измена. И караться соответственно. – На его застывшей физиономии появилось подобие улыбки. – Быть может, вас принуждали насильно, господин Хансен? Вас схватили на улице, завязали глаза и с клинком у горла втолкнули в зловещий черный автомобиль? Нет, вы пришли сами. Вы хотели денег. И вы их получите. Не смотрите на меня, как на монстра. Это, в конце концов, бизнес. Что поделать, в нашей несовершенной Вселенной не бывает легких денег…

Сейчас он был по-настоящему страшен – должно быть, именно так выглядел, ведя своих орлов на абордаж.

– У меня что, нет выбора? – растерянно пробормотал бедолага Хансен, только сейчас осознав, во что влип.

– Ни малейшего, – самую чуточку отмякнув лицом, усмехнулся Лао. – А чтобы вы не питали иллюзий… Возьмите вот этот лист, ручку и напишите мне письмецо с изложением всего, что только что рассказали. О характере груза, о месте назначения… Эпитеты «дорогой» и «уважаемый» не обязательны. Достаточно сухого «Господин Лао, имею честь сообщить…» Ну-ну, давайте, пишите.

– Черт, – сказал Мазур. – Меня же после этого даже резать не обязательно…

– Вот именно, – задушевно подтвердил Лао. – Ну зачем же вас резать? Это попахивает варварством… Достаточно будет передать эту бумагу в одну из тех смешных государственных организаций, что всерьез озабочены торжеством законности, – и, учитывая некоторые обстоятельства, наша старушка планета станет для вас тесноватой… Есть, знаете ли, такая склочная и въедливая организация – Интерпол…

– Наслышан… – огрызнулся Мазур, со вздохом беря протянутую ручку и опускаясь на коленки у резного столика. – Угораздило, а…

– Повторяю, вас никто не неволил, милейший…

Старательно выводя слова, Мазур возопил мысленно: «Охти мне, горемышному! Вербанули, ироды, душу грешную! Затянули вьюношу невинного злодейские рожи!»

Самое трудное было – сохранять на лице горестное выражение оказавшегося в капкане бедолаги, когда душа так и пела оттого, что все прошло как нельзя более удачно. Возбуди он подозрения, никто не стал бы утруждать себя возней с подобными «смертельными подписками» – попытались бы прирезать без затей…

– Вот и прекрасно, – сказал Лао, старательно сложив бумагу вчетверо и упрятав ее поглубже в карман. – Не переживайте так, господин Хансен. Корпорация, где вам отныне предстоит служить, старательно придерживается тех самых правил, о которых мы уже говорили: за честную работу мы платим хорошо и вовремя, за предательство или несдержанный язык отправляем на тот свет… – Он снизошел до того, что пару раз легонько похлопал завербованного бедолагу по плечу. – Сейчас я уйду, а вы, пожалуйста, оставайтесь здесь какое-то время. Вам, кажется, понравилась очаровательная Анита? Какие пустяки, за счет заведения… Всего наилучшего!

Он кивнул и вышел с гордо поднятой головой. Оставшись один, Мазур зачем-то пересчитал сложенные пополам стодолларовые купюры. Все правильно, ровно сорок. Оказывается, продавать несуществующие секреты иногда чертовски выгодно…

Низенькая дверца бесшумно распахнулась. Внутрь скользнула Анита в своем простеньком белом платьице, коротеньком и открытом, взмахнула длиннющими ресницами, потупилась:

– Мне поручили о вас позаботиться, дорогой господин Хансен, сделать все, чтобы вы не чувствовали себя одиноким и брошенным…

– Рад слышать, – сказал Мазур. – Но господин Ма…

– Он уже ушел, – прилежно доложила Анита. – С какими-то друзьями. Пойдемте ко мне?

«Аморалка, – подумал Мазур. – Руссо туристо, облико морале. Оргвыводы и строгачи… А почему, собственно?»

Он поднял глаза – ах, как красива и экзотична была иноземная кабацкая шлюха, ничуть на таковую не походившая… А в конце-то концов, кто чего заподозрит? Интересы дела – понятие растяжимое…

– С удовольствием, – сказал он. – Но сначала посидим немного в зале, ладно? Я слишком долго болтался в море, хочется провести вечер в цивилизованной обстановке…

– Как вам будет угодно, – с дразнящей улыбкой сказала Анита. – Можете ни в чем себя не ограничивать, все будет отнесено за счет заведения… Должно быть, вы – хороший друг господина Лао?

– Ну, вообще-то… – уклончиво ответил Мазур, благо английский, на коем они изъяснялись, богат был подобными уклончивыми оборотами не менее русского.

Их с Ма прежний столик так никто и не занял, хотя заведение было набито под завязку. На эстраде уже выкаблучивались две полуголых китаянки, всеми средствами пантомимы показывавшие, какие они лесбиянки и как друг дружку жаждут. Из знакомых лиц остался один Лаврик. Надо понимать, силовая акция признана несвоевременной и отменена…

– Закажи что-нибудь, ладно? – сказал Мазур. – Тут наш доктор, я с ним перекинусь парой слов…

Он подошел к Лаврику, присел на свободный стул и тихонько спросил:

– Пасешь?

– Охраняю, – ответил Самарин. – Мало ли что…

– Можете сниматься с якоря, – сказал Мазур уверенно. – Дело сделано. Я вернусь утречком…

Лаврик через его плечо бросил пытливый взгляд на Аниту:

– Понятно…

– Не могу я уйти, – сказал Мазур. – Они не поймут…

– Да ясно, ясно, – сговорчиво сказал Лаврик без тени ожидавшейся ухмылки. – Доложу в лучшем виде, иди, работай дальше… Родина требует, чего уж там…

Минут через двадцать они покинули зал. Анита, скользя впереди бесшумным пленительным видением, уверенно вела его по лабиринту переходов с дощатыми стенами и стенами из циновок, мимо неплотно занавешанных входов в комнатки. Лабиринт кипел привычной и бурной жизнью: даже не зная ни слова из долетавших фраз, можно было без труда догадаться, где приятно проводят время с женщинами, где азартно режутся в уже знакомую Мазуру малайскую рулетку, а где неспешно и солидно ведут переговоры – то ли продают что-то безобидное и законом вполне одобряемое, то ли сговариваются перерезать кому-то глотку, поди их разбери…

Выбравшись из этого муравейника, они поднялись на второй этаж. Там все было совершенно иначе, напоминало коридор недорогой, но приличной гостиницы – ряд дверей по обе стороны, тишина и порядок. Комната тоже оказалась самая обыкновенная, ни единой мелочи, свидетельствовавшей, что они находятся в романтических Южных морях. Этакая девичья светелка, приют благонамеренной пансионерки, даже темное католическое распятие висит в изголовье. Вот только кровать была определенно широковата для девичьей светелки…

– Я с Филиппин, – тихо пояснила Анита, перехватив его брошенный на распятие взгляд, доставая из шкафчика бутылку и бокалы. – Мы долго были под властью испанцев, у нас много католиков…

– Я знаю, – сказал Мазур, по причине отсутствия стульев примостившийся на постели.

– Мне сразу раздеться?

– Успеется.

Она мимолетно улыбнулась:

– Вы, как я понимаю, из тех, кто удостаивает девушку культурным разговором? Что ж, я полностью в вашем распоряжении, вам нет нужды смотреть на часы…

И, одним движением сбросив туфельки, вытянулась рядом с ним в грациозной позе, так, чтобы при необходимости оказаться под рукой. Профессиональным взглядом окинув комнату, Мазур попытался прикинуть, сколько сюда можно напихать микрофонов и неприметных объективов. Да хоть сотню, пессимистично рассуждая…

– Что вы так оглядываетесь? – спросила Анита, легонько прижавшись к нему бедром.

– Я-то думал, здесь будет масса всяких экзотических вещей, – сказал Мазур чистую правду. – А у тебя так обыденно…

– По-моему, вполне достаточно одной-единственной экзотической вещи – меня, – ответила Анита, невинно хлопая ресницами. – Я вам нравлюсь?

– Ну конечно, – сказал Мазур. И добавил про себя: «Особенно – на халяву, чего уж там…»

– Что же вы лежите, как истукан?

Он предпринял кое-что, не спеша. Выгибаясь под его ладонью, экзотическая вещь, единственная в комнате, промурлыкала:

– По-моему, вы в наших краях недавно…

– А какая разница?

– О, что вы, я не собираюсь ничего у вас выведывать, вы не подумайте… – Она непринужденно направила ладонь Мазура дальше, в самые интригующие ареалы. – Просто интересно, каждый новый человек – это новая загадка…

– Любишь загадки?

– Ну, не особенно. Я простая девушка с простыми желаниями. Мы, женщины, существа приземленные – нужно накопить денег и удачно выйти замуж, а потом уже можно быть примерной и хорошей женой. Мужчинам проще, вы можете себе позволить беззаботно носиться по морям, сколько в голову взбредет… Знаете, мне отчего-то кажется, что вы не такой уж большой друг господина Лао, что вы с ним совершенно чужие…

– А вы проницательны, красавица моя, – сказал Мазур. – Просто-напросто у меня с ним дела. Ты совершенно права – должен же человек заработать денег для приличной жизни…

– А риск вас не пугает?

– Приходится иногда рисковать, – сказал Мазур.

Девушка гибко перевернулась на бок, тесно прильнула к нему, засыпав лицо черными волосами. И зашептала на ухо едва слышно:

– Ну, если вы не боитесь риска, то не должны бояться, мне кажется, хорошо оплаченного риска… Очень хорошо оплаченного…

– Подробнее, – столь же тихо ответил Мазур.

Беззаботный шепот щекотал ему ухо:

– Один господин из Индонезии, которому не нравится то, что порой происходит с его судами, обещал пятьдесят тысяч долларов тому, кто привезет к нему в гости господина Лао… Я слышала, в последний месяц сумма увеличилась до семидесяти…

– Шутишь? – спросил Мазур.

– А если нет?

Мазур приподнялся на локте, всмотрелся в ее совершенно спокойное личико и, крепко сжав двумя пальцами нежный подбородок, спросил шепотом:

– Прелестное создание, ты хоть понимаешь, что с тобой будет, если…

– Пресвятая дева, неужели вы способны меня выдать и позволить, чтобы мне причинили зло?

– А если способен?

– У вас лицо настоящего кабальеро…

– Внешность, знаешь ли, обманчива…

– Ни за что не поверю, что вы способны меня выдать, – ее опытные пальчики в два счета справились с пряжкой пояса. – Вы же этого совсем не хотите… Ложитесь поудобней. Считайте, что я пошутила…

Запустив пальцы в пышные пряди, Мазур легонько приподнял ее голову со своего живота:

– Ну ладно, будем считать, что я истинный кабальеро. Ничего я не слышал. Но если еще раз услышу…

– Не услышите, – пообещала она сговорчиво.

И замолчала по чисто техническим причинам. Вытянувшись на постели и рассеянно глядя на ритмично двигавшийся черноволосый затылок, Мазур мельком подумал: примитивно работает господин Лао, надо сказать. Или это с ее стороны все же самодеятельность? Мало ли какие у нее планы. Полное впечатление, что в таких местах всякий на кого-то работает, так что возможны любые варианты. Ладно, как бы там ни было, проверка это или желание найти помощника для весьма выгодной негоции, поддерживать такие разговоры слишком опасно… Если она не провокаторша дешевая и преследует свои чисто корыстные интересы, головенки обоим могут оторвать еще до рассвета – если тут все же есть «клопы»…

* * *

…Обошлось, самые пессимистические его гипотезы так и не подтвердились. Ранним утречком Анита проводила его черным ходом на улицу, и оба при этом остались живы-здоровы. Никто не попался по дороге, никто не порывался прирезать, и Мазур, стоя у солидного крыльца из незнакомого некрашеного дерева, немного успокоился.

– Я всегда буду рада вас видеть, – заверила Анита, наградив на прощанье добросовестным влажным поцелуем. – У вас есть обхождение, вы обращаетесь с девушкой, как с человеком…

И упорхнула за дверь. Оставшись в одиночестве, Мазур от души зевнул, с хрустом и мычаньем. Вышел на середину улицы, оглянулся на фасад заведения. Неоновые трубки, аглицкими буквами и иероглифами возвещавшие, что заведение имеет честь именоваться «Звезда глубины», были погашены, трехэтажное здание казалось пустым и вымершим. Было уже довольно светло, теплый ветерок ворошил смятые газеты, на противоположной стороне, на ступеньках магазинчика с опущенными металлическими жалюзи, ночной сторож нес вахту совершенно по-советски: дремал, уронив голову на колени, зажав в сгибе локтя длинную оструганную палку.

Потом послышался звук мотора, из-за угла выехало такси – длинная американская машина годков этак двадцати от роду, выкрашенная в бело-желтый цвет довольно давно. Дверца распахнулась с печальным скрежетом, Лаврик позвал:

– Садитесь, что ли, старпом…

Мазур сел в машину, и она сразу же тронулась, дребезжа, но довольно проворно. Здесь, как и в родном Отечестве, умельцы ухитрялись поддерживать на ходу вовсе уж безнадежную рухлядь, добрая половина здешних машин была лишь немногим моложе Мазура, а порой попадались и монстры, помнившие японскую оккупацию, а то и кокаиновые двадцатые.

– Ну что? – спросил Лаврик бесстрастным тоном. – Справился, наконец, с заданием? – Перехватив взгляд Мазура, брошенный на водителя, хмыкнул: – Ничего, он не заложит…

– Ну, а что было делать? – пожал плечами Мазур. – Если тебе в честь успешной сделки делают презент в виде такой вот фемины, нельзя же выходить из роли. Еще подумали бы черт-те что…

– Да бог с тобой, я же с тебя объяснительных не требую, – сказал Лаврик тоном оскорбленной невинности. – Разумеется, нельзя выходить из роли…

Он развалился на продранном сиденьи, благодушный и дружелюбный, прямо-таки братишка родной, первый кореш на деревне. Но вот если ты своим поведением дашь ему повод, начнется такое, что и вспоминать не хочется. Взять хотя бы Ахатинские острова и тамошнюю мясорубку. «Что поделать, работа у человека такая», – великодушно подумал Мазур, на сей раз вроде бы не имевший за душой грехов, требовавших немедленного вмешательства особого отдела.

– Валютку сдать не забудь, – поведал Лаврик рассеянно.

– А уж это моментально, – сказал Мазур сговорчиво. – Изволь. Ровно три девятьсот, не веришь – обыщи.

– По-моему, тебе четыре давали, – сказал Лаврик вкрадчиво.

– Ну да, – сказал Мазур. – Но здесь, видишь ли, принято среди приличных людей утром оставлять девушке чаевые. Не могу же я выходить из роли…

– Я понимаю. И завидую – хорошая тебе роль досталась… Интересно, оно хоть стоило сотни баков?

– Стоило, – убежденно сказал Мазур.

– Ох, счастливчик… – Лаврик резко переменил тон: – Ну, как думаешь, на крючок сели?

– Я живой и с авансом в кармане, – сказал Мазур. – Это кое о чем говорит, а? Эти ребята так просто деньги не платят… и так просто в живых не оставляют. Лишь бы Ма не сбежал.

– Хрен он куда сбежит, – сказал Лаврик убежденно. – Не на тех напал, декадент хренов…

Глава четвертая В флибустьерском дальнем синем море

Впрочем, море поутру было не синим – скорее густо-голубым, на воде лежала темная рябь, крепчал ветер, и высокие волны разбрызгивали пену. Покосившись в сторону переборки, Мазур уверился, что барометр падает. На горизонте, с норд-норд-веста, вставали серые тучи.

Строго говоря, Мазур не мог считать себя морским волком – его флотская жизнь, как правило, протекала ниже уровня воды. Но он как-никак был не только «морским дьяволом», но и морским офицером с некоторым опытом. Погода ему не нравилась – слишком многое свидетельствовало о приближении шторма.

– Хорошо, если шторм, – проворчал загадочный капитан Адам Барт, то ли угадав его мысли, то ли перехватив взгляды на барометр. – Может и тайфун случиться, запросто. Такие уж места.

– Вряд ли наши друзья не рискнут выйти в море из-за погоды, а? – спокойно сказал Морской Змей.

– Они-то выйдут, – ответил капитан. – Только тайфун в здешних местах – удовольствие маленькое. Никакого удовольствия, если точнее.

– Ну, а что делать?

– А делать нечего… – уныло согласился капитан.

«Нептун» уже часа полтора как оставил по правому борту за кормой мыс Параттачай, игравший примерно ту же роль, что в ковбойских фильмах – последний форт бледнолицых на границе индейской территории. Они были в международных водах, среди россыпи кому-то принадлежавших, но необитаемых островков, в местах, где полицейские и пограничные корабли встречаются редко, где пираты чувствуют себя вольготно.

Но пока что не попалось на пути никого, похожего на пиратов. Одни только парусные лодки, туземные рыболовы, спешившие куда-то по неотложным делам, да американский «Орион», прекрасно им знакомый самолет-разведчик, прошедший почти параллельным курсом левее, на высоте примерно двух километров, и нисколько ими не заинтересовавшийся. Американских баз здесь хватало, что добавляло опаски… Если звездно-полосатые ребята еще не пустились на охоту за заблудившейся капсулой, то следует ожидать, что и летучие рыбы заговорят человеческим голосом. У янкесов достаточно станций слежения в этих самых местах…

– Ага! – сказал Морской Змей. – Что думаете?

– А возможно… – протянул капитан.

Мазур тоже посмотрел в ту сторону. На фоне зеленого островка милях в полутора по левому борту четко выделялся небольшой кораблик, определенно стоявший на якоре или лежавший в дрейфе.

– Единственный флаг. «Виски», – сказал капитан, опустив бинокль.

«Та-ак…» – сказал себе Мазур, напрягшись.

Значит «Виски». Красный квадрат окружен белой каймой, а та, в свою очередь, синей. «Мне необходима медицинская помощь». Вполне убедительная мотивировка для замаскированной засады.

Капитан перебросил ручки машинного телеграфа на «малый». «Нептун» гасил скорость. До кораблика, с первого взгляда напоминавшего неказистый рыбацкий траулер, было уже не более полукабельтова, и можно было рассмотреть на корме две яростно жестикулировавших фигуры.

Через минуту на единственной мачте траулера взвились еще два флага – «Альфа» и «Майк». «Есть ли у вас врач?»

– «Альфа» – «Лима» поднять, – распорядился капитан в переговорную трубу. – Стоп машина… И запросите, что у них.

Вскоре на мачте траулера поднялись флаги, сообщавшие, что на борту имеется больной с сотрясением мозга, вызванным ушибом, и просившие выслать шлюпку с врачом. Капитан «Нептуна», переглянувшись с Морским Змеем, ответил «Браво» и «Юниформом» – шлюпка направляется принять раненого…

Если это были те, кого они ждали, если они наблюдали за «Нептуном» в бинокли, не должны были ничего заподозрить – возле одной из шлюпбалок появились два матросика и принялись опускать шлюпку на талях. Тут же в полной готовности оказать помощь страждущему объявился эскулап в белом халате. Фамилия его была Самарин, и многие звали его Лавриком за выпендрежную привычку носить совершенно не нужное при его стопроцентном зрении бериевское пенсне.

Все было готово к встрече – и лучше не думать о том, что порой невозможно предусмотреть абсолютно все случайности…

И потому, как ни странно для человека непосвященного, Мазур испытал в первую очередь жуткое облегчение и даже радость, когда из-за восточной оконечности островка, из-за зеленой кипени джунглей вырвались два суденышка совершенно другого вида, низкие и словно бы поджарые, напоминавшие волков в беге. С прытью торпедных катеров они мчались к «Нептуну» задрав носы, оставляя за кормой белопенные буруны, особенно яркие на фоне темнеющего неба и густо-синего моря.

Звонко протарахтела короткая очередь, и перед самым носом «Нептуна» взвились пять фонтанов. «„Эрликон“, – определил Мазур. – Миллиметров тридцать. Пятизарядка времен Второй мировой – но для мирного судна этого, безусловно, хватит… Ага!»

На сигнальных фалах обоих атакующих катеров полоскалось по два одинаковых флага – «Сиерра» и «Новембер». То же самое сочетание появилось на мачте траулера-приманки, прытко развернувшегося вдруг и устремившегося к «Нептуну» с несвойственным рыбацкому корыту проворством. Ну конечно: «Сиерра» и «Новембер»!

«Вам следует немедленно остановиться. Не пытайтесь уйти. Не спускайте шлюпки. Не ведите переговоров по радио. В случае неповиновения я открою огонь».

Поразительно, как много можно выразить посредством трех десятков сигнальных флагов Международного Свода…

Вновь затарахтела автоматическая пушка, снаряды легли еще ближе – на случай, если капитан окажется тугодумом или чрезмерно храбрым. Впрочем, «Нептун» смирнехонько лежал в дрейфе. Передний катер описал короткую дугу, развернувшись параллельно кораблю, с большой сноровкой причалил, смягчив толчок кранцами из старых автомобильных покрышек, стоявший на носу человек размахнулся – и в фальшборт «Нептуна» впился трехлапый крюк на прочном лине. Точно такой же мелькнул правее, брошенный со второго кораблика.

Мазур видел, как «эскулап» и сопутствовавшие ему моряки старательно задрали руки над головой – ну а как же иначе прикажете поступить людям, которых взяли на прицел полдюжины автоматов?

Уже явственно слышались истошные вопли на аглицком – насчет того, чтобы все стояли спокойно, держали рученьки над головой и не вздумали рыпаться. По линям с невероятным проворством, что твои бандерлоги, уже карабкались люди с автоматами за спиной. Передний, перепрыгнув на палубу, оттеснил Лаврика со товарищи от борта, тыча дулом автомата в пузо, а второй в три секунды сбросил штормтрап.

Первым по нему поднялся господин Лао – вот так встреча, а мы уж ждали-ждали, все жданки съели! – властный и решительный, с «узиком» на плече, проворный и гибкий, как леопард, флибустьер, бля… В сопровождении двух ореликов он без промедления направился к рубке, взбежал по белой лесенке, пинком распахнув дверь.

На палубе орали и грозили, пустив пару коротких очередей в воздух. Там уже суетилось не менее дюжины «джентльменов удачи». Двое кинулись вниз, явно намереваясь вытащить из кают всех свободных от вахты. Ну что же, вечная память идиотам…

– Ну и что тут у нас происходит? – пробормотал капитан Барт с видом унылой покорности судьбе.

– Молчать! – отрезал Лао. – Никому не двигаться!

Он, конечно же, и виду не подал, что накоротке знаком с Мазуром, то бишь господином Хансеном, а тот, понятное дело, и не стремился афишировать знакомство. Он просто-напросто ждал своего часа, напрягшись, как струна. Рулевой, бросив штурвал, таращился на ворвавшихся пиратов с невероятно идиотским выражением лица, всем своим видом являя тупую покорность.

– Вы – капитан? – отрывисто спросил Лао, небрежно постукивая пальцами по короткому стволу «узика».

Капитан кивнул.

– Слушайте внимательно…

Что он хотел сказать, так и осталось неизвестным.

Морской Змей, очевидно, сочтя этот миг как нельзя более подходящим для начала операции, вдруг громко сказал:

– Катится телега!

Лао еще успел бросить на него недоуменный взгляд – а больше не успел ничегошеньки, потому что началась карусель…

В мгновение ока двоих сопровождавших Лао пиратов сбили с ног рулевой и стряхнувший всякую меланхолию капитан Барт, и оба еще жили, пока летели вверх тормашками, а вот оказавшись на чисто вымытых тиковых досках, жить перестали… Перенеся тяжесть тела на левую ногу, Мазур четко подсек пиратского главаря, сорвал с падающего автомат и отбросил подальше, а вдогонку припечатал ребром ладони так, чтобы господин Лао очнулся не скоро, но все же, в отличие от своих горилл, очнулся обязательно. Морской Змей дернул треугольную стальную ручку ревуна. Легко понять, что произошло все это в какие-то секунды.

Коротко, могуче, басовито рявкнула сирена.

Диспозиция изменилась мгновенно. Отлетел в сторону прикрывавший шлюпки брезент, и поднявшиеся оттуда люди, не теряя ни секунды, открыли огонь короткими очередями, а еще четверо, выпрыгнувшие из распахнувшейся двери надстройки, разомкнулись на две стороны и черкнули уже длинными очередями по пришвартованным к бортам «Нептуна» корабликам.

Со своего места Мазур отлично видел, как пулеметчик срезал обоих пиратов у «Эрликона», как рухнул третий, кинувшийся было отцепить линь с крюком. Летели щепки, со звоном разлетались стекла. Это очень страшно – великолепно срежиссированный и молниеносный огневой налет спецназа, быть может, это и есть самая страшная вещь на земле, по крайней мере для того, кто, на свою беду, и оказался мишенью…

Второй катер, отчаянно взвыв двигателем, прямо-таки отпрыгнул от борта, и линь звонко лопнул. Полетевшая вслед граната взорвалась на корме, подняв тучу перемешанных с буро-серым дымом обломков, но катер, не понеся ощутимого урона ниже ватерлинии, остался на плаву и улепетывал во все лопатки, провожаемый длинными пулеметными очередями.

Другому повезло меньше, тому, что был вооружен «Эрликоном». Его закидали гранатами, как и лже-траулер, – и оба суденышка очень быстро занялись, словно пучки соломы. Капитан, не теряя времени, перекинул рукоятки машинного телеграфа на «самый полный», и «Нептун» пошел в море, оставив за кормой два высоких столба дыма. Кажется, там остался кто-то живой – охваченные пламенем фигуры выломились из дыма, сиганули за борт, но их судьба уже никого особенно не волновала, по большому счету, они никому уже не были интересны. Вряд ли еще кто-то оставался в засаде. И не было смысла преследовать ушедший катер – радиоантенну ему все равно сбили в первые же секунды, наверняка укроется на какой-нибудь их ближайшей потаенной базе, и много времени пройдет, прежде чем более высокопоставленные в пиратской иерархии особы узнают, какая судьба постигла флотилию господина Лао…

Мазур посмотрел на палубу. Там все уже было в порядке – стрельба утихла за неимением мишеней, нападавшие лежали неподвижно, а если кто-то из них и притворялся мертвым, то это не могло спасти его надолго.

– Гений ты у нас, – сказал Мазур Морскому Змею, переводя дыхание. – Отсюда видно, что потерь нет, да и раненых тоже… Если так и дальше пойдет, адмиралом раньше всех станешь…

– А то, – сказал Морской Змей, щурясь.

– И дальше?

– Идем назад в Катан-Панданг.

– Да? – сказал Мазур с сомнением. – А это оправданно? Если там узнают, как мы с этими ребятками обошлись, жить будет неуютно…

– Не узнают, – скупо усмехнулся Морской Змей. И, перехватив взгляд Мазура, направленный в ту сторону, куда умчался единственный уцелевший пиратский катер, скупо усмехнулся. – Ах, вон ты о чем… Ну, я бы на твоем месте о них не особенно беспокоился…

«Вон оно что, – подумал Мазур, моментально ухвативший все недосказанное. – Выходит, мы тут не одни, надо полагать? Ну что же, логично. Коли уж встрепенулись самые верхи…»

Только теперь на палубе появился господин Герберт, чистенький и подтянутый, шагавший к рубке так, словно вокруг него не было ни кровавых пятен, ни трупов, ни живых людей с автоматами. Очень воспитанный человек, прямо-таки английский милорд из анекдотов…

Легко взбежав по белому трапу, господин Герберт с одного взгляда оценил ситуацию:

– Поздравляю… Вы его, часом, не слишком…

– Жить будет, – сказал Мазур, присев на корточки над лежавшим ничком господином Лао. – А через пару минут вообще очнется… Во-от заворочался, – констатировал он почти что с отеческой нежностью. – Куда прикажете доставить?

Господин Герберт какое-то время размышлял, поигрывая извлеченными из кармана пластиковыми наручниками.

– Давайте-ка переправим его куда-нибудь вниз, – сказал он наконец, с большой сноровкой вывернув заворочавшемуся еще активнее Лао белы рученьки за спину и защелкнув браслеты на запястьях. – Мы все тут люди взрослые, циничные, знаем, что бывают… коллизии. Зачем поганить рубку нашему гостеприимному капитану?

– Тогда проще всего – на палубе работать, – хмыкнул Мазур. – Можно за ноги за борт вывесить…

– А это, в самом деле, идея, – оживился господин Герберт. – Там, правда, чуточку разгулялась погода…

– Разгулялась? – фыркнул капитан, добросовестно державшийся в стороне. – Помяните мое слово, нас еще накроет тайфуном…

– Ну, это уже ваша компетенция… – сказал Герберт с беззаботностью, мгновенно выдавшей в нем классического сухопутного жителя. – Пойдемте на палубу. За ноги над бортом – это уже садизм, но в то же время на палубе, я вижу, насквозь рабочая обстановка, способная оказать должное психологическое воздействие на клиента, а это все же подспорье…

В самом деле, палубу старательно и молча убирали – то есть, называя вещи своими именами, без особых церемоний и каких бы то ни было погребальных молитв отправляли за борт покойников, принимая нехитрые, знакомые любому профессионалу меры, чтобы жмурики не всплыли…

– Нет-нет, вы тоже пожалуйте с нами, – решительно сказал Мазуру господин Герберт. – Во-первых, вам полезна практика, а во-вторых, он вас помнит по роли жалкого торговца секретами, тут же завербованного в штатные стукачи, тем сильнее будет контраст…

Мазур вынужден был признать про себя, что в этом есть своя сермяжная правда. Они с Морским Змеем подхватили начавшего оживать Лао с двух сторон и потащили на палубу, отыскали укромное местечко возле шлюпбалки.

– Ну, не валяйте дурака, дружище, – почти весело сказал господин Герберт, дружески наступив начищенным полуботинком на кончики пальцев Лао, лежавшего на палубе в позе эмбриона со старательно смеженными веками. – Мы мальчики большие, многое повидали, умеем определить, когда человек нахально притворяется… Вот так, совсем хорошо, давайте я вам сесть помогу… – Он рывком приподнял пирата и усадил спиной к планширу. – Хотите сигаретку?

Лао, растрепанный и помятый, неторопливо обвел взглядом всех троих. Его физиономия по-прежнему оставалась застывшей маской, но глаза передавали немыслимый накал эмоций, сводившихся, надо полагать, к нехитрым формулировкам вроде: попадись вы мне в руки…

– Ах, и вы здесь, господин Хансен, – сказал он почти нормальным голосом. – Ну да, естественно… Позволено ли мне будет упомянуть о неизбежности присутствия при допросе адвоката? Без коего все ваши упражнения – равно как и неосторожно вырвавшиеся у меня слова – не будут иметь никакой юридической силы…

– Клиент пребывает в печальных заблуждениях, господа, – сказал Герберт все так же весело.

– Определенно, – кивнул Морской Змей.

– У меня такое впечатление, что он принимает нас за вульгарных полицейских из какой-нибудь близлежащей деревушки, – внес свою лепту и Мазур. – Боже, какие пошлости…

– Совершенно точное определение, – сказал Герберт.

Х-хак! Его идеально вычищенный полуботинок, мелькнув в воздухе с похвальной быстротой, чувствительно угодил Лао по ключице. Мазур оценил удар – для жизни не смертельно, но боль причиняет адскую. Лао невольно отпрянул, стукнувшись затылком о планшир.

Мгновенно опустившись перед ним на корточки, Герберт сгреб китайца за ворот рубашки и процедил с расстановочкой:

– Я сейчас внесу ясность, корсар засранный… Чтобы не путал серьезных людей с местными полицейскими макаками… Если мне не изменяет память, в прошлом году, в связи с совершенно другим делом, вам, любезный господин Лао, уже рассказывал один опытный человек, что есть на земном шаре такая контора, с незамысловатым названием кей-джи-би, и подробно обрисовал нерадостные перспективы, которые ждут всякого, кто по своей провинциальной тупости вздумает относиться к этой конторе без уважения, не говоря уж о том, чтобы с ней долбаться… К сожалению, должен констатировать, что вы показали себя как раз дремучим провинциалом. Иначе не валялись бы тут, как отловленный деревенскими детишками мангуст…

Их раскачивало все сильнее – классическая и килевая качка, осложнявшаяся порой столь же классической бортовой. Проще говоря, корабль так и швыряло. Мазур бросил на море беглый взгляд. Дела заворачивались нешуточные: тучи затянули добрую половину небосклона, темно-зеленая вода тяжело вздымалась длинными волнами, осыпая палубу облаками невесомой влажной пыли…

Мимо них – не по случайности, а по знаку Морского Змея – пронесли буквально в двух шагах очередного жмурика, уже подготовленного к плаванию вертикально вниз, без всяких дурацких всплытий.

– Неаппетитное зрелище, правда? – спросил Мазур, побуждаемый к светской беседе тычком командира. – У нас нет времени вести с вами душещипательные беседы, проникнутые психологизмом и насыщенные коварными ловушками, поймите главное: вы – единственное, что осталось от вашей флотилии. И если вы сейчас полетите за борт с перерезанными поджилками, для нас не изменится ровным счетом ничего, а вот для вас переменится все… Начиная с общественного статуса и кончая жизнью.

– Ма работал на вас? – спросил Лао почти нормальным тоном.

Мазур пожал плечами:

– А что, это изменит ваше положение? Да ничуточки… Танцуйте от главного: мы и в самом деле не имеем никакого отношения к любой из окрестных полиций. Мы издалека… Несколько дней назад вы с Ма, идиллически проплывая возле некоего островка, прикарманили по воровской привычке некую вещь, которую нам необходимо получить назад…

– Уточняю, – быстро вмешался Герберт. – Больше всего это напоминает бак с закругленными краями, примерно в половину человеческого роста высотой. – Для наглядности он черкнул ребром ладони по собственному животу повыше пупка. – На нем есть надписи… ладно, вы все равно, ручаться можно, никогда не видели надписей на русском языке, поэтому скажу просто: непонятные надписи. Наверняка этот бак был прицеплен к очень большим парашютам, вообще-то их три, но бак мог оторваться… По крайней мере, Ма по моему описанию узнал эту штуку почти сразу. И уверяет, что ее забрали на свой катер именно вы – на правах старшего. Где она?

У Мазура осталось стойкое убеждение, что многочисленные бисеринки влаги на лице Герберта были не водяной пылью, щедро летевшей с моря, а обильным потом. Ну, ничего удивительного – у него есть свое начальство, свои верхи, вся его дальнейшая карьера наверняка зависит от того, удастся ли отыскать дорогую пропажу…

– Вы уже никто, – сказал Герберт жестяным голосом робота. – Вас нет. Вы живы, пока этого хотим мы. Мой друг прав: бессмысленно играть в психологию и строить коварные ловушки, замаскированные среди безобидных словес… Где капсула? Я тебя изрежу на красивые ленточки собственными руками… Ты у меня будешь, как праздничный фонарик – одни прорези и красивые фестончики… Будешь говорить, сволочь, или охолостить тебя для начала? Срал я на восточную психологию и философские тонкости, ты не Конфуций, тварь такая, да и я тоже… Будешь говорить?

К своему несказанному удивлению, Мазур понял, что странная гримаса на физиономии Лао – это нечеловеческое изумление, и никак иначе…

ФФФ-шшш-уууххх! Он оглох и ослеп на миг, яростно отплюнулся – это высоченная волна неожиданно обрушилась на палубу, промочила людей до нитки и уползла через подветренные шпигаты.

На Лао это не произвело ни малейшего впечатления – он все так же таращился на них в величайшем изумлении, победившем обычную бесстрастность.

– Вы серьезно? – спросил он громко, перекрывая шум ветра. – Нет, вы серьезно? Вы и в самом деле затеяли все это ради той бочки?

И на его лице заиграла откровенная, многозначительная улыбочка. Все трое обменялись быстрыми взглядами. Ситуация становилась предельно ясной: чертов пират, для которого находка, по всему видно, не представляла никакой ценности, сообразил вдруг, что для этих большеносых[3] дело обстоит как раз наоборот…

– Боюсь, господа, нам все же придется вернуться и к психологии, и к словесным поединкам, – сказал Лао, глядя исподлобья все с той же улыбочкой. – Боль мне не по нутру, как любому человеку, но не кажется ли вам, что вы можете невзначай переусердствовать, и я умру раньше, прежде чем развяжу язык?

– Клиент хочет жить, – хмуро сказал Морской Змей. – И весьма.

– А вы разве нет? – молниеносно отпарировал Лао. – Судя по тому, что эта скотина Ма живехоньким разгуливал по Катан-Пандангу, вы с ним сумели как-то достичь приемлемой для обеих сторон договоренности. Я правильно понял?

– Правильно, – сказал Герберт. – Готовы к торгу?

– Почему бы и не попробовать? Нельзя ли перенести нашу… беседу в более комфортные условия? Здесь становится неуютно, говорю вам, как человек, всю жизнь ходивший по здешним морям…

– Извольте. – Герберт почти бережно поднял его, поставил на ноги и цепко подхватил под локоток. – Кое-какой комфорт можно обеспечить. – Он обернулся к Мазуру с Морским Змеем. – Вы свободны, господа, я, пожалуй, справлюсь сам…

И оба двинулись к надстройкам чуть ли не в обнимку. Мазур хмуро посмотрел им вслед, пожал плечами:

– Ну да, теперь он сам справится…

– Работа наша такая, – бесстрастно отозвался Морской Змей, расставив ноги пошире. – Мы ловим, они сливки снимают… Тайфун, а?

– Пожалуй, – признал Мазур. – Сейчас накатит, того и гляди…

Рядом затрещало, ожили динамики бортовой трансляции:

– Внимание! Вахте на палубу! Шлюпки перевернуть, штормовые найтовы наложить!

«Серьезные дела, – оценил Мазур. – Коли уж начали крепить…»

Палуба ушла из-под ног, а в следующий миг вздыбилась, подбросила его, казалось, выше клотика, и он увидел в штормовом море туземную лодочку под серым парусом, лихо накренившуюся меж двумя водяными стенами, а вдали, гораздо дальше, – верхушки пальм… Что за черт?!

Верхушки плыли. Плыли по воздуху, как диковинные аэростаты, сорванные налетевшим ураганом и гонимые в сторону «Нептуна». «Ну, коли уж на деревьях кроны рвет… Мать твою, оно ж сейчас и на нас накатит!»

Морской Змей издал сдавленный рык. Мазур тоже увидел – как Лао, воспользовавшись моментом, очередным провалом корабля в самые, казалось, бездны, ударом ноги опрокинул Герберта и, как был, со скованными руками, пригибаясь под ветром, кинулся к борту, неожиданно напомнив, что восточная психология все же существует на белом свете…

– Держи его, суку!

Мазур кинулся наперехват по вздыбившейся палубе, отчаянными рывками сохраняя равновесие…

Палуба ушла из-под ног, что-то твердое, почти как железо, ударило сбоку, сбило, поволокло, швырнуло… И не было больше опоры ни для ног, ни для рук, Мазура взметнуло вверх, обрушило вниз, накрыло с головой…

Задыхаясь, он инстинктивным рывком метнулся в нужном направлении – должно быть, осознал звериным чутьем, что именно там светлее всего, а значит…

И оказался на поверхности, жадно глотнул воздуха, словно кусок зубами отхватил от чего-то густого, почти твердого. Замолотил руками по воде. Его качало на великанских качелях с невообразимой амплитудой, голова то и дело оказывалась под водой, но первый шок прошел, и Мазур стал трезво бороться за жизнь – посреди тяжелого рокота и воя ветра, посреди колышущихся водяных гор, то и дело швырявших в лицо невообразимую смесь соленой влаги с жестким, как шерсть, воздухом…

Двумя сильными гребками перевернулся на спину, сорвал туфли, отчаянно выгибаясь, избавился от парусиновых брюк и рубашки. Вокруг грохотало и выло, но это была еще не смерть…

Прямо над ним, казалось, пролетела взъерошенная верхушка пальмы – шизофреническая бабочка юрского периода. Выплевывая соленую горечь, воспользовавшись тем, что оказался на гребне волны, Мазур свечкой взлетел над водой насколько мог высоко.

И не увидел корабля в обозримой близости. Зато в зверином обострении воли к жизни разглядел, откуда летят сорванные тайфуном раскосмаченные вершины пальм. В той стороне была земля, а значит – дохленький шанс на спасение. Это было реальнее, чем высматривать в волнах корабль, находившийся сейчас не в лучшем положении. Все равно они не смогут спустить шлюпку при таком волнении… да какое там волнение, это…

В следующий миг он перестал думать. Совершенно. Не было ни сил, ни времени оставаться разумным существом. Неразумно сейчас оставаться разумным…

Все силы, вся жажда жизни были брошены на то, чтобы не просто держаться на воде – двигаться в том направлении, где он предполагал землю. Продолжай он думать и рассуждать, непременно в какой-то миг стал бы прикидывать, что земли там может и не оказаться, что направление он выбрал неправильное и удаляется от спасительной суши, вместо того чтобы рваться к ней. Думать было еще и страшно, а потому инстинкты отключили мозг.

Крохотное существо барахталось посреди вселенского катаклизма, посреди тяжело колыхавшихся водяных гор и облаков невесомой, влажной пыли. Сознание туманилось, редкие глотки воздуха обжигали легкие, перед глазами вспыхивали и кружили непонятные огненные фигуры – но он боролся, проламываясь сквозь стены воды, невероятно медленно, как в кошмаре, когда хочешь стремглав убежать от жуткой опасности, но двигаешься невероятно медленно…

Его тошнило все сильнее, тело окоченевало, начиная с кончиков пальцев, колючий холодок протягивался к позвоночнику, и некая часть сознания еще могла этому вяло удивиться – как же так, дело-то происходило в жарких морях, при обжигавшем зноем ноябрьском солнце…

Он уже не помнил, кто он такой, не смог бы думать, даже если бы захотел, мир состоял из соленой горечи и пронизывающего холода, и больше не было суши, все континенты потонули в одночасье, мир, как в невообразимо давние времена, состоял из бескрайнего океана, прямо перед глазами вынырнула оскаленная морда динозавра и гулко, раскатисто захохотала, поодаль маячил скелет…

Самое скверное, что крохотное существо теряло сознание, так и не в состоянии понять – в самом деле тело вытянулось на чем-то твердом или это не более чем предсмертный бред…

Глава пятая Синьор Робинзони семь пятниц на неделе

Когда он разлепил веки, тяжело-тяжело, что твой Вий, прошло не так уж мало времени, прежде чем удалось привести в порядок мысли и чувства, – все еще не покидало мерзкое ощущение, будто ему взбалтывают мозги огромной холоднющей ложкой.

Он откашлялся, брызгая слюной на грудь, – омерзительный горько-соленый привкус во рту остался, но уже не заставлял кишки, слипшиеся в плотный ком, пытаться покинуть утробу через глотку. В общем, бывало и похуже…

Приподнявшись на локтях, Мазур тем самым тут же вызвал взрыв воплей на незнакомом языке – пожалуй что, в них не было ничего враждебного, один веселый азарт.

Ни следа серых туч – небо вновь сияло чистейшей голубизной, и светило жаркое ноябрьское солнце, и сверкало море. Он лежал совершенно голый в тени убогонькой хижины, хлипкого сооружения, сквозь стенки коего можно было прекрасно рассмотреть внутренний интерьер, заключавшийся лишь в циновках и каком-то баке из оцинкованного железа. Хижина – и десяток других – располагалась на пологом возвышении метрах в пятистах от морского берега, в этакой котловине меж двух отлого сходившихся склонов. Пальмы, прозаически росшие там и сям десятками, выглядели ничуть не пострадавшими от промчавшегося тайфуна – должно быть, место было выбрано с большим знанием местной географии, склоны защищали от порывов ветра.

У берега покачивалось с полдюжины одномачтовых лодок со спущенными парусами, а неподалеку, на бережку, великанскими рыбьими скелетами уныло гнили останки пары-тройки таких же немудрящих суденышек, видимо, отслуживших свое и списанных без бумажной возни. Ну, так… Изволите ли видеть, порт и населенный пункт…

Сделав над собой некоторое усилие, Мазур приподнялся, сел, привалившись спиной к хлипкой стене хижины. Оглядел аборигенов, в количестве этак дюжины, в свою очередь, жадно его рассматривавших с видом провинциалов, совершенно не избалованных зрелищами, а так же приезжими.

На первый взгляд, народец был простой и незамысловатый, как и следовало ожидать, – Азия-с, глушь несусветная… Холщовые рубахи, майки, некоторые в потрепанных шортах, но большинство облачены в разноцветные куски материи, обернутые вокруг тела самыми разными способами, и у каждого на голове – черная бархатная шапочка.

Пора было сконцентрироваться. Мазур старательно припомнил все, чему его учили, – антрополический тип, одежда…

Нельзя сказать, что он был на седьмом небе от счастья. Эти лица, эти саронги, шапочки… Мусульмане. Индонезийские мусульмане. Которая-то из многочисленных индонезийских народностей, который-то из тысяч индонезийских островов. Таковы уж здешние места: шаг вправо – Малайзия, шаг влево – Индонезия, шаг назад – еще что-нибудь не менее экзотическое…

Скверновато. К первому в мире государству рабочих и крестьян в этой стране относятся без всякого радушия – учитывая события двадцатилетней давности, резню местных коммунистов, форменную гражданскую войну… Впрочем, это касается более цивилизованных районов Индонезии. Эти простодушные пейзане, надо полагать, не знают разницы меж Советским Союзом и княжеством Монако, потому что представления не имеют, поспорить можно, ни о том, ни о другом.

Его разглядывали с простодушным любопытством, толкая друг друга локтями, пересмеиваясь и громко обмениваясь непонятными мнениями. В конце концов вперед выскочил шустрый худощавый мужичонка, присел рядом с Мазуром, извлек из складок саронга ржавую тупую вилку с потемневшей деревянной рукояткой, легонько ткнул ею Мазура в ляжку, устрашающе оскалился и облизнулся с видом заправского каннибала. Грозно вращая глазами и поглаживая себя по животу, всеми средствами пантомимы пытался дать понять нежданному гостю, что его собираются незамедлительно использовать в гастрономических целях. Судя по его мимике и одобрительному ржанью односельчан, этот субъект был чем-то вроде общепризнанного местного шута.

Мазур стоически перенес эту демонстрацию гастрономических поползновений. Слишком хорошо помнил, что в Индонезии людоедов нет. Южней, ближе к Австралии, на Новой Гвинее и прилегающих архипелагах, в тех самых красочно описанных Джеком Лондоном местах, каннибалы попадаются даже сегодня. Но только не здесь.

Подумав, он решился. С помощью нехитрых жестов попытался донести до деревенского потешника столь же нехитрую мысль: эк тебя раскатило, людоед хренов, а не хочешь вместо лангета из белого пришельца пососать его мужское достоинство?

Смысл пантомимы моментально дошел до собравшихся, и они все с той же первобытной непосредственностью заржали уже над незадачливым шутом, раскачиваясь, молотя друг друга по спинам, фыркая. Ближайший, правильно истолковав жест Мазура, протянул ему зажженную сигарету. В общем, народ был вроде бы не вредный. Жадно затягиваясь паршивой сигареткой, Мазур задумался над животрепещущим насущным вопросом: ну, а дальше-то что? Какие планы строить? Как отсюда выбираться? Нет, нужно подождать дальнейшего развития событий, должно же даже в этой глуши быть какое-то начальство или нечто аналогичное. Судя по всему, это не мимолетный приют рыбаков, а настоящая деревня, оседлость, населенный пункт – вон женщина вдали прошла, детишки бегут, буйволы валяются в тенечке…

– По-английски кто-нибудь понимает? – спросил он громко.

Добрые пейзане стали переглядываться, ожесточенно треща на своем родном наречии, – но ответа Мазур не дождался, что-то не наблюдалось среди них полиглотов и лингвистов…

Ага! Настроение собравшихся вдруг изменилось – они притихли, малость съежились. Ну да, понятно – в их сторону направлялись двое субъектов, резко отличавшихся от жилистых островитян, несомненно принадлежавших к местному пролетариату.

Один был безусловный китаец, пожилой, упитанный и золотозубый, в чистой полосатой пижаме. Второй внешностью ничем не отличался от собравшихся, но был опять-таки поупитаннее, гораздо старше, держался с неким спокойным превосходством, саронг на нем был безукоризненно чистым, из разноцветной ткани. «Вот оно, местное руководство, – подумал Мазур настороженно. – Прямо-таки первый секретарь, право слово, номенклатура везде одинакова…»

И остался сидеть в прежней позе – не честь же отдавать, прикладывая руку к пустой голове?

Сидевшие проворно подвинулись, освобождая пожилому место на толстом поваленном стволе, отшлифованном ветром и временем. Тот величаво уселся, не глядя, взял из чьих-то пальцев почтительно протянутую сигарету и принялся разглядывать Мазура – опять-таки без враждебности и недоброжелательства, скорее уж с видом рачительного хозяина, прикидывающего, какое применение можно будет найти неожиданной находке и выйдет ли от нее польза. «Ну, ничего, – подумал Мазур. – Главное, не сожрут. И не видать поблизости ни пиратов, ни шпионов. Выкарабкаемся…»

– Как тебя зовут, белый? – спросил пожилой по-английски.

Собственно говоря, звучало это совершенно иначе. «Какое имя тебе принадлежать, белый-парень-человек?» Примерно так. Это и был знаменитый пиджин-инглиш, примитивный вариант английского, очень распространенный в здешних местах, где процветали десятки, если не сотни разнообразнейших языков и наречий, и на пиджине, Мазур помнил, даже издавалось несколько газет в разных странах.

Подумав, он ответил, стараясь изъясняться попроще:

– Меня смыло с корабля. Меня зовут… Джим Хокинс.

Вряд ли хоть кто-то из присутствовавших здесь туземцев читал бессмертный роман Стивенсона или вообще умел читать. Китаец разве что, хотя кто его знает… Китаец – это легонькая заноза. Тот самый мазок, что портит картину. Их здесь тысячи, на тысячах островов, таких вот китайцев, хуацяо, как их еще называют, торговец, ростовщик, коммивояжер и бог знает кто еще в одном лице – и любой из них, памятуя инструктаж, может работать на пекинскую разведку, а если не на пекинскую, то на тайваньскую непременно… Ладно, авось обойдется, в чем можно заподозрить морячка, случайно смытого волной с проходящего судна?

– Ты плыл на корабле, Джимхокинс? – невозмутимо осведомился пожилой.

– Ну да, – сказал Мазур. – Когда начался шторм, меня смыло за борт. Еле выплыл.

– Ты хорошо плыл, – одобрительно кивнул пожилой. – Даже сам на берег почти выполз. Я смотрю, ты сильный парень…

Мазур чуточку обеспокоился – нет, вроде бы ни один из инструкторов не упоминал о привычке местных обращать в рабство таких вот случайных путников.

– Меня зовут Абдаллах, – сообщил пожилой.

– Ты здесь вождь? – поинтересовался Мазур.

– Вожди бывают только у дикарей, – с достоинством ответил старина Абдаллах. Если он и был обижен, то не показал этого. – У нас культурная страна. Цивилизованная. Я – староста острова. Всего острова, – значительно добавил он, подняв палец. – Какая твоя вера?

Помедлив, Мазур признался:

– Да знаешь ли, никакой.

– Это плохо – совсем без веры, – сказал Абдаллах с непроницаемым видом. – Мы – мусульмане. Ты уважаешь мусульманскую веру?

– Уважаю, – сказал Мазур, решив, что с него не убудет. – Пророк Мохаммед, да святится имя его, был почтенным человеком.

На пиджине это, конечно, звучало не столь красиво и гладко. Скорее уж так: «Этот парень-человек, имя которому быть Мохаммед, имя ему принадлежать-быть святое, был очень крепко уважаемый…»

Однако господину старосте вполне этого хватило. Он расплылся в дружелюбной улыбке, спросил:

– Может быть, ты знаешь, и как молиться?

– Нет, к сожалению, – быстро ответил Мазур.

«Уж столько-то я о вас, мусульманах, знаю, – подумал он трезво. – Брякнешь „Ля илля иль Алла, Мохаммед расуль Алла“ – и ты уже мусульманин, поскольку при свидетелях прозвучало. А где мусульманство, там и обрезание… Не дождетесь!»

– Хорошо, Джимхокинс, – кивнул староста. – Ты вроде бы неплохой человек. Значит, моряк?

– Ага, – сказал Мазур.

– Пойдем ко мне в дом, – неожиданно предложил староста, вставая. – Поговорим, как приличные люди.

– А это ничего, что я… – сказал Мазур, обеими руками указав на свою откровенную наготу.

Староста что-то громко приказал – и ближайший туземец, шустро сдернув с плеч саронг, протянул его Мазуру. Встав и немного подумав, Мазур обернул синюю ткань вокруг бедер на манер юбки – и по здешним меркам был отныне одет вполне прилично. Абдаллах с непререкаемым видом произнес несколько фраз и двинулся вперед. Все остальные остались на месте, хотя по лицам было видно, как им хочется и дальше общаться с заезжим странником.

Они бок о бок шагали по деревне. Любопытно таращились голые детишки, побрехивали тощие собаки.

По шаткой бамбуковой лестнице поднялись в хижину на сваях – столь же хлипкую на взгляд привыкшего к рубленым избам русского человека, но отличавшуюся от остальных известной добротностью. Пожалуй, именно так и должно выглядеть жилище здешнего первого секретаря – крыша без единой прорехи, крепко сколоченный бамбуковый пол, вместо циновок – яркие хлопчатобумажные коврики, начищенная керосиновая лампа в углу, старенький японский транзистор, алюминиевая посуда на низком ящике в углу.

«Ох ты! – восхищенно подумал Мазур, откровенно разглядывая возившуюся у ностальгического примуса девушку. – Есть женщины в здешних селеньях…»

Она была чертовски симпатичная и ничуть не напоминала женщину первобытного племени – в синем саронге и белой блузке с квадратным вырезом, позволявшим не так уж мало разглядеть, с пышными, ухоженными черными волосами, спускавшимися ниже пояса. Зубки, улыбка, ресницы…

Спохватившись – вдруг он ненароком оскорбил какие-то местные обычаи? – Мазур поспешил отвернуться. Однако девушка, вовсе не походившая на гаремную затворницу, сама разглядывала его без малейшего стеснения.

– Дочка, – сказал староста, устраиваясь на груде подушек. – Жена у меня давно умерла, ребенок почти и не воспитывался…

«Да уж, – подумал Мазур, неловко ворочаясь в куче подушек. – Взгляд у этого взрослого ребеночка довольно откровенный, никакой тебе патриархальной робости перед белым…»

– Лейла, это белый Джимхокинс, – сказал староста. – Его смыло с корабля, и он будет у нас гостить. Что ты про него думаешь?

– Он сильный. И симпатичный, – без всякого смущения сообщила черноокая Лейла, из-за спины папеньки послав Мазуру взгляд, который смело можно было назвать кокетливым хоть на пиджине, хоть на оксфордском английском.

– Лейла, а ведь Джимхокинс смотрит на тебя, как на сгущенку, – как ни в чем не бывало сообщил Абдаллах, почесывая брюхо под саронгом и прямо-таки источая шутливое добродушие.

– Вы меня смущаете, отец, – проворно отозвалась Лейла, наградив Мазура еще более откровенным взглядом. – Быть такого не может. Он белый человек, а я – глупая дикарка…

– Ты у меня красивая, – сказал Абдаллах, жмурясь с законной отцовской гордостью. – Правда, Джимхокинс?

– Ага, – осторожно сказал Мазур.

И, приподнявшись, поспешил принять из рук девушки стакан с несомненным кофе. Подав второй владетельному папаше, она после непонятной фразы последнего куда-то проворно испарилась, что принесло Мазуру некоторое облегчение.

– Ну что же, Джимхокинс… – сказал Абдаллах, приличия ради отпив глоток и тут же отставив свой алюминиевый стакашек. – Ты человек взрослый, давай поговорим по-взрослому, самая пора… Значит, тебя смыло с утонувшего корабля…

– Почему – утонувшего? – встрепенулся Мазур.

– Он был серый, с синей полосой по борту и синей трубой?

– Ну да.

– Утонул твой корабль, – сказал Абдаллах. – Как утюг – буль! Буль! Наши мужчины видели, они спешили домой, пока не налетел тайфун…

Мазур вспомнил парусные лодки, которые видел в свои последние минуты на палубе, – да, действительно, туземцы спешили в бухту…

– Буль, буль! – повторил Абдаллах. – Ваши железные корабли большие и быстрые, но они очень часто идут ко дну там, где простая прао с простым парусом уцелеет и благополучно достигнет суши… Слишком много железа. Железо тяжелое. Неуклюжее. Наши мужчины говорят, на корабле даже не успели спустить лодки. А если бы и спустили, это им не помогло бы – ваши лодки опять-таки неуклюжие… Тебе очень повезло, друг мой Джимхокинс. Корабль потонул, все потонули, а ты один остался живой. Это не случайно. Раз ты уважаешь мусульманскую веру, Аллах, видимо, тебя и спас, хоть ты и не мусульманин… Это неспроста, точно тебе говорю. Поблагодари Аллаха великого…

– Вы уверены, что корабль затонул? – спросил Мазур.

– Как в том, что ты живой и пьешь со мной кофе… Наши мужчины, хотя море и бурлило, вернулись к тому месту – мы не дикари, мы живем в государстве и должны быть культурными, спасать людей на море… Только некого было спасать. Ничегошеньки не осталось. Твой корабль сразу перевернуло – блямс! – и он пошел ко дну…

– Но, может быть…

– Ты лежал без сознания сутки, – сказал Абдаллах. – С утра наши мужчины ходили в море. Там ничегошеньки не нашли.

– Староста, – хрипло сказал Мазур. – У тебя, часом, не найдется огненной воды?

– Ислам огненную воду запрещает, – сказал Абдаллах. – Но Аллах прощает правоверным мелкие грешки…

Он выплеснул оба стаканчика прямо в ближайшее окошко, открыл нечто вроде тумбочки и, подмигнув Мазуру, извлек бутылку, где до половины было налито нечто цвета слабенького чая. Яркая этикетка усеяна непонятными иероглифами.

Мазур одним махом осушил налитый до половины стакан. Дрянь, конечно, но сейчас не до гурманства… Он посидел, уронив голову, привыкая к тому, что услышал.

«От неизбежных на море случайностей» – так это писалось в военно-морских документах в старые времена. Значит, вот так. Никого. Один остался. Один-одинешенек на каком-то из окраинных индонезийских островов, гол и бос, даже тряпка на теле чужая…

Даже нельзя было понять в первую минуту, что им сейчас владеет – печаль по погибшим или детальная прокачка собственного хренового положения. Он великолепно помнил карты. И четко представлял расстояние, отделявшее его от ближайшей территории, где можно объявиться. Все равно, что на Луне. Один. Никаких явок не предусмотрено. Единственный вариант – письмо в советское консульство в Катан-Панданге, сообщить свое местонахождение с помощью определенного шифра и ждать у моря погоды. Но до Катан-Панданга еще ведь надо добраться… Интересно, как без гроша в кармане преодолеть верст триста?

– Невеселые дела, Джимхокинс… – сказал Абдаллах сочувственно.

– Да уж…

– А вот скажи ты мне, Джимхокинс… Вы – пираты были или просто контрабандисты?

Мазур резко вскинул голову, уставился на собеседника без малейшей симпатии. Нахмурясь, спросил:

– Что это вам взбрело в голову, староста?

– Да это не мне взбрело, мой неожиданный друг Джимхокинс… – сказал староста охотно. – Это полиции в голову взбрело. Вчера к обеду приплыла полиция из Лабанабуджо. Трое обыкновенных полицейских, один начальник, даже с золотыми листиками на плечах, и один в простой одежде – но это тоже полицейский, глаза так и зыркают, дай ему волю, всех увезет в тюрьму…

– И что?

– Очень долго расспрашивали про твой пароход, – сказал староста. – Серый такой, с синей полосой, с синей трубой… Не причаливал ли где-нибудь к берегу, не сгружал ли что-то и не брал ли на борт, не появлялись ли в деревне чужие люди и не было ли у них при себе оружия… Знаешь, Джимхокинс, мы живем на бойком месте. У нас тут проплывает всякий народ… Я в свои годы многое видел – и уж, будь уверен, знаю, про кого так вот расспрашивают. Так просто начальники с золотом на плечах в нашу глушь не поедут… Вот мне и стало интересно – вы были пираты или просто возили контрабанду? Ты не стесняйся, Джимхокинс, мы тут люди простые, без всяких предрассудков… Мало ли как люди зарабатывают себе на жизнь. Кто я такой, чтобы осуждать незнакомых людей из других мест? Лишь бы наших людей не обижали… а вы не обижали, вы плыли себе мимо по своим делам, да вот неприятность приключилась…

– Значит, они меня не видели? – подумал Мазур вслух.

– А зачем им тебя видеть? – хитро прищурился староста. – Если бы они тебя увидели, чует мое сердце, обязательно увезли бы в тюрьму на Лабанабуджо. А в тюрьме неуютно, правда? Я прикрикнул на людей, и они поняли, что никогда тебя не видели… Мы тебя спрятали в лесу, подальше от деревни, ты все равно ничего не соображал, только мычал что-то, блевал и мочился.

– Ты, должно быть, добрый человек, староста… – усмехнулся Мазур.

– Я – умный человек. Много прожил, – сказал староста, щурясь. – У меня под началом десять деревень и еще две… О многом приходится думать. Жизнь тяжелая, нужно как-то… это… изобретаться… Они бы не просто увезли тебя в тюрьму – они бы у нас тут торчали не один день, целой стаей, сожрали бы все, что есть, мучили бы всех вопросами, глядишь, еще кого-нибудь прихватили бы в тюрьму. Вдруг им пришло бы в голову, что у нас с вашим кораблем какие-то дела? Мало ли что они захотят наплести своему начальству, чтобы получить на плечи новые золотые листики… Зачем мне с ними связываться? Одни неприятности для людей и острова… Я же тебе говорю – жить нужно в мире со всеми, мало ли как люди зарабатывают себе на жизнь… Если меня не обижают, я тоже никого не обижу…

«Ах ты, старый пройдоха, – подумал Мазур. – Голову можно прозакладывать, тебе уже приходилось общаться и с пиратами, и с контрабандистами, а то и помогать кое в чем. Ну конечно, жить здесь – все равно, что при большой дороге, если мерить сухопутными мерками. И разумный человек постарается устроиться так, чтобы ладить со всеми, – на что-то закрыть глаза, в чем-то подмогнуть, не упустив своей выгоды… и уж, безусловно, не звенеть языком в присутствии чужаков из полиции… Ничего нового и необычного, извечная крестьянская сметка, незатейливый практицизм…»

– Спасибо, староста, – сказал Мазур искренне.

– Не за что пока, Джимхокинс… Благодарить будешь потом… Если договоримся.

– Насчет чего? – насторожился Мазур.

– У тебя есть где-нибудь дом, Джимхокинс? Хозяйство, жена, дети?

Поразмыслив пару секунд, Мазур мотнул головой:

– Ничего подобного. Я, знаешь ли, обыкновенный морской бродяга.

– А тебе не надоело так жить?

– Староста, а ты можешь предложить что-нибудь получше?

– Могу, – быстро подхватил староста. – Вот то-то и оно, что могу, друг мой Джимхокинс, неожиданно посланный нам Аллахом… Куда тебе теперь податься? Конечно, можно отправить тебя на лодке в Лабанабуджо, там полиция, там власть – начальник провинции… Хочешь, мы тебя отвезем в Лабанабуджо?

– Нет, – сказал Мазур.

– Вот видишь, – широко улыбнулся староста. – Это тебе не подходит. Тогда оставайся у нас. Вон ты какой симпатичный и сильный… Лейла тебе нравится?

– Ну, вообще-то… – осторожно сказал Мазур. – Красивая девушка…

– Ты это как-то вяло сказал… – Староста уставился на него хитро-проницательно. – А может… Знаешь, есть такие, которые для удовольствия пользуются мальчиками… Дело житейское, ты только скажи, чтобы я знал…

– Э, нет, – решительно сказал Мазур. – Дело, конечно, житейское, но я как-то привык держаться женщин…

– Почему же ты так вяло говоришь про Лейлу?

– Боюсь ненароком оскорбить какой-нибудь местный обычай, – честно признался Мазур.

– Ты деликатный, это правильно… Только нет никаких таких обычаев. Ты меня ничем не оскорбляешь, ее тоже…

Он что-то повелительно крикнул, и тут же, неведомо откуда, возникла Лейла.

Выслушав новое наставление, выраженное всего-то в парочке фраз, она, промедлив, потупилась – и одним рывком сбросила блузку, потом столь же ловко избавилась от саронга. И осталась стоять обнаженная, прикрывшись ладошкой не столько из стыдливости, сколько из того же кокетства. Пузатый староста неожиданно проворным движением оказался рядом с Мазуром, бесцеремонно ухватив его пятерней за то самое место, что недвусмысленным образом отреагировало на пленительное зрелище, – ну, против природы не попрешь… Новый приказ – и девушка, подхватив одежду в охапку, хихикнув, вновь пропала за бамбуковой перегородкой.

Мазур сердито стряхнул руку старосты. Тот, довольно пофыркивая, уселся на прежнее место, плеснул по стаканчикам неизвестного алкоголя.

– Хороший у тебя бамбук, – сказал он преспокойно. – Длинный, крепкий. Девчонке понравится. Я тебе признаюсь по секрету, Джимхокинс, что обычаи у нас простые. Если девушка, достигнув возраста, захочет покачаться на мужском бамбуке, ее никто не будет ругать. Это жена не имеет права ходить в чащу с другими, а девушке многое позволено. Честно скажу, Лейла уже играла с парнями в эти самые игры… но это ведь только к лучшему, а? Зачем тебе неопытная и неумелая женщина? Лучше такая, которая все умеет… А?

– Староста, – сказал Мазур, – ты мне ее что, в жены предлагаешь?

– А как же еще? Не просто так баловаться… Она как-никак дочь старосты всего острова, поиграла по молодости – и хватит…

Он протянул к Мазуру свой стаканчик совершенно российским движением, показалось даже, вот-вот спросит: «Ты меня уважаешь?» Нет, конечно, сия формула была старосте неведома. И они выпили молча, без всяких тостов. Помолчав немного, Абдаллах сказал:

– Давай я тебе все объясню подробнее… Сначала возьмем тебя – ты молодой, сильный и красивый, но нет у тебя ни дома, ни жены, ни достойного занятия. А теперь возьмем меня. Я староста всего острова, но я уже пожилой. Все труднее управляться с этим неблагодарным народом. Есть, знаешь ли, такие ловкачи, которые думают себе по хижинам разные мысли и питают идиотские надежды… Только я еще крепкий! – Он, чуть захмелев, погрозил в пространство кулаком, определенно кому-то конкретному. – Я в свое время от йапонцев живым ушел и сейчас кое-кому не по зубам… Но все равно пора думать про будущее. Видел, какая у меня Лейла? И что, отдавать ее кому-нибудь из наших хиляков? Хлипкий народец, плохо ест, денег ни у кого нету… Ладно, побаловалась для умения – и хватит! Муж ей нужен совсем другой. Крепкий, как ты. Ты белый, но это ничего. Я знаю, как это бывает у животных: когда смешивают породу, детки получаются очень крепкими… У вас с Лейлой должны быть хорошие детки… внуки, – протянул он мечтательно, умиленно. – У меня будут хорошие, крепкие внуки, наполовину белые, наполовину бараяки… У нас будет хорошая семья – я и вы с Лейлой… И кто-то заткнется, заткнется… Джимхокинс, я тебе скажу еще один приятный секрет. У меня есть кое-что… Закопанное. Не рупии какие-нибудь, а те деньги, что ходят и в других странах. И золото, немножко… Все вам останется. Я бы мог, конечно, уехать с ней на Лабанабуджо, в город, но там мы будем – никто. А здесь мы – все.

– Подожди, – сказал Мазур. – Но обо мне рано или поздно прознает полиция…

– Придумаем что-нибудь, – убежденно сказал староста. – Вдвоем посидим и придумаем. Я умный… ты белый, а значит, тоже умный. Обязательно придумаем. Дадим полицейским денег, они тебе дадут документы… Пройдет время, и все забудут про твой корабль… Перестанут задавать вопросы. Нет, конечно, если ты хочешь, мы тебя отвезем на Лабанабуджо… Подумай, друг мой Джимхокинс, как следует подумай…

Ежели совсем цинично – а что тут было думать? Этот толстяк с одного из тысяч островов только казался простаком и добряком. На деле он был мужичком хозяйственным и цепким. И выбор предложил незатейливый – либо ты, голубь, пойдешь в зятья, либо спихнем мы тебя полиции, и пусть она с тобой разбирается. Та самая крестьянская сметка, побуждающая использовать в крепком хозяйстве все мало-мальски пригодное.

Пожалуй, он нисколечко не кривит душой, царек местный. Ему и в самом деле нужны крепенькие внучата, наследники, – а еще нужен зять-амбал, сподвижник, телохранитель, надежа и опора, не имеющий тут ни корней, ни родни, всем обязанный старосте, идеальный адъютант в борьбе с несомненно существующей в этом благословенном уголке оппозицией… Умен, прохвост, чего уж там… Прекрасно понимает, что деться Мазуру некуда.

Некуда. Как ни прикидывай, а лучше варианта не придумаешь. Затаиться, обустроиться, ждать счастливого случая… Не на Луне, в конце концов!

– Я согласен, – сказал он решительно. – Как все это должно выглядеть, староста?

– Сейчас объясню, – сказал просиявший Абдаллах. – Сейчас я тебе все объясню, сынок, дорогой мой Джимхокинс… Лейла, утапачате камеандаки! – прямо-таки взревел он.

Моментально появилась Лейла, встала возле папеньки с видом смиренным и благовоспитанным, но украдкой послала Мазуру такой взгляд, что он ни о чем уже не сожалел.

Приосанившись, усевшись в позе Будды, староста изрек:

– Я нашел тебе мужа, Лейла. Вот твой муж. Он пока что не мусульманин, но это ничего, наши предки тоже когда-то не были мусульманами. Дня через три вернется старый Хазинг и сделает по всем правилам… Ну, ты рада? Белый, повидал мир, симпатичный, сильный…

– А он не будет меня бить? – спросила Лейла, опустив ресницы.

– Если ты будешь хорошей женой, ни за что не будет, – заверил староста с усталым видом человека, осилившего недюжинную работенку, чуть ли не на манер Сизифовой. – Ну, я пойду проверю, как там наши лентяи чинят сети. Скоро пойдет рыба, за всем нужно присмотреть, а эти разгильдяи сами ни за что не справятся… Вы тут сами придумаете, чем заняться… – Он обернулся в дверном проеме, воздел палец: – И смотрите у меня, чтобы ни капли на землю не сбрызнуть! Мне нужны внуки!

С этим циничным до наивности напутствием он исчез. Слышно было, как он спускается по скрипучей лесенке. «Вот это и называется – влип, – подумал Мазур без особой удрученности, глядя на стоявшую перед ним новообретенную женушку. – Двоеженец, а?»

Новоявленная супруга опустилась рядом с ним на колени, лукаво глянула из-под длиннющих ресниц:

– Муж, может быть, ты сбросишь эту тряпку? Такую гадость в доме держать стыдно, я тебе найду саронг поприличнее…

Корабль погиб. Все погибли. Он оказался один-одинешенек, заброшенный черт-те куда. Все эти печальные истины, разумеется, угнетали не на шутку, но то, что с ним сейчас происходило, было столь причудливой смесью сна и яви, что казалось, будто за пределами хижины больше и нет другого мира, насыщенного техникой и шпионскими сложностями. Потонул, как Атлантида. Здесь, где время давным-давно остановилось, где мало что изменилось с каменного века, в существование технотронно-шпионского мира верилось плохо. Ах, какая она была красивая…

– Я, кажется, знаю, что ты собираешься сказать, – тоном воспитанной девочки и с решительно противоречащей этому тону улыбкой промурлыкала Лейла на приличном пиджине. – Чтобы я сняла одежду?

– Угадала, – сказал Мазур, избавившийся от потасканной тряпки, украшавшей торс не самого высокопоставленного члена здешнего общества.

Она двумя движениями сбросила блузку и саронг, прильнула к Мазуру и зашептала на ухо:

– Говорят, белые умеют ублажить девушку замысловато? Знаешь, муженек, мне ужасно надоели здешние пентюхи – кладут тебя, как колоду, и сами барахтаются, как колода, так скучно… Мне с тобой будет весело, правда?

– Правда, – сказал Мазур, осторожно опрокидывая ее на пестрое покрывало.

Она ни капельки не сопротивлялась, часто дыша, зашептала в ухо:

– Покажи мне что-нибудь интересное для девушки, как это будет… узнавательно?

– Познавательно, – сказал Мазур.

– Недавно приходила шхуна, и моряки оставили такой… журнал. Мы с девушками листали… – Она, фыркнув, кратенько обрисовала ему жарким шепотом увиденное. – Это просто для красоты или так тоже делают?

– Сейчас… – сказал Мазур.

В голове вертелось еще что-то деловое – советское консульство, шифр, собственное аховое положение, – но природа, как неоднократно отмечалось передовыми мыслителями, свое берет и в более критических ситуациях…

Новобрачная блаженно ахнула. Семейная жизнь налаживалась.

Глава шестая «Дело чрезвычайно важное…»

Капитан-лейтенант Кирилл Мазур, он же белый человек Джимхокинс, зять и новоявленная правая рука вождя, предпочитавшего цивилизованно именовать себя старостой, возлежал на возвышенном месте, в тени пальмы, откуда открывался невыразимо прекрасный вид на зеленые склоны по бокам и синее море впереди. Живописно задрапированный в чистенький полосатый саронг, он лениво пускал дым и наслаждался пейзажем – то есть занимался тем же самым, что и предыдущие восемь дней. Пролеживал бока, передвигаясь вслед за тенью.

Столь беззаботный образ жизни не имел никакой связи с его высоким местом в здешней иерархии, обретенным столь неожиданно. По большому счету, он попросту вел мужской образ жизни.

В некоторых отношениях эти места были сущим раем на земле. Мечтой лентяя. Неведомый автор «Домостроя» мог бы повеситься от зависти.

Одно немаловажное уточнение: сущим раем остров был исключительно для мужеска пола. За дровами и по воду к родникам ходили женщины, стирали и готовили женщины, они же, как легко догадаться, возились на крохотных плантациях бананов и кукурузы. А также выполняли любую другую работу, какая могла обнаружиться. Мужчины же если над чем и трудились, так это над тщетными усилиями придумать, наконец, что бы еще изобрести, чтобы не было так скучно. Первые два-три дня их еще развлекал Мазур (как и они его), но потом зять старосты превратился в привычную деталь местного пейзажа и утратил в глазах односельчан обаяние новизны.

Сейчас, правда, с дюжину аборигенов мужского пола возились у воды, старательно чиня прорехи в огромных сетях. Но тут уж ничего не поделаешь – ежегодная повинность. Скоро вблизи от острова должны были появиться косяки какой-то крохотной рыбки, которую дня три-четыре вычерпывали прямо-таки тоннами, сушили на солнце и продавали китайцу, а тот уж отправлял ее на Яву, где из нее, по слухам, готовили какую-то вкусную приправу. Это приносило кое-какие денежки, а потом деревня опять погружалась в нирвану до следующего аврала ровнехонько через год.

Все дело в климате, очень быстро разобрался Мазур. В краях похолоднее им пришлось бы работать на совесть – или быстренько вымереть. Здесь же можно было с грехом пополам прожить, свалив работу на женщин. Овощи кое-как произрастали, куры неслись худо-бедно, а порой староста чуть ли не пинками отправлял кого-нибудь порыбачить или договаривался с местным лесным надсмотрщиком, чтобы тот подстрелил дикого буйвола. Лентяи кое-как существовали.

Была, правда, парочка завзятых охотников, пропадавших в лесу, но основная масса мужского народонаселения, хоть и принюхивалась завистливо к наплывавшим от их хижин ароматам мясного варева, сама не выражала ни малейшего желания добывать дичину и вообще зарабатывать хлеб свой в поте лица. Точно так же и рыбачить постоянно плавали человек пять. Вместе с охотниками это и было, учено выражаясь, пассионарное ядро общества – но общество могло преспокойно прозябать и без такового…

Самое страшное, что такая жизнь всерьез засасывала. Мазур всерьез собирался то выбраться на охоту с курчавым красавцем Пенгавой, то выйти на рыбалку – но всякий раз в последний момент становилось лень таскаться по жаре или болтаться на волнах. В голову лезли назойливые мысли – да полежи ты, побездельничай, когда еще будет такой отпуск? – и Мазур, вяло ругая себя, оставался валяться в тенечке, благо молодая супруга заботливо приносила прямо под пальму то груду местных фруктов, то сушеное мясо из запасов тестя.

Словом, сущий рай. Он начинал втихомолку ненавидеть самого себя, но что тут прикажете предпринять? Из тестева японского транзистора никак невозможно было собрать рацию, чтобы связаться с невероятно далеким Главным штабом, – такие фокусы удаются только в дешевых романах. Ни малейшей оказии, с которой можно было улизнуть на Большую землю, не объявлялось на горизонте. Первые дни он еще надеялся, что хитрющий староста соврал и «Нептун» вот-вот появится возле острова, разыскивая Мазура, – но так и не дождался.

Вообще-то, эту вероятность никак нельзя было списывать со счетов – что хозяйственный староста, озабоченный поисками подходящего зятя, попросту врал, как сивый мерин, и «Нептун» вовсе не погиб. Но даже если и так – а Мазур яростно хотел в это верить, – его определенно посчитали погибшим, в чем их трудно винить… Он и сам на их месте мог так решить, окажись кто-то за бортом посреди того катаклизма…

Нечего предпринять. Нечего, и все тут. Разве что сойти с ума, отобрать у Пенгавы его старенький карабин и под дулом заставить кого-нибудь из лентяев отвезти его на Лабанабуджо, где добровольно сдаться в полицию…

Но это уже было бы форменным безумием. Даже если «Нептун» уцелел, чересчур рискованно объявлять себя смытым за борт во время шторма суперкарго. А если староста все же не соврал и местные спецслужбы в самом деле заинтересовались гибелью судна… Быть может, на берег выбросило нечто неподобающее, моментально заставившее полицаев сделать стойку… На судне таких вещей хватало, они покоились в надежных тайниках, но разбушевавшееся море способно черт-те что сотворить и с судном, и с тайниками на нем…

Нет. Оставалось ждать у моря погоды. Кое-какие зыбкие надежды он возлагал на предстоящее плавание, о коем по секрету сообщил староста. Как Мазур и предполагал с самого начала, любезный тестюшка оказался далеко не так прост и уж никак не безгрешен. Его подданные, как выяснилось, время от времени добывали жемчуг у соседнего острова – и, судя по виляющему взгляду тестя, эта негоция определенно входила в некое противоречие с местным законодательством. Как бы там ни было, старосте требовался надсмотрщик.

На первый взгляд, это был шанс. Но на второй, увы… Даже если удастся принудить экипаж утлой лодчонки везти его в Катан-Панданг, где гарантия, что его именно туда и доставят, а не сдадут полиции где-нибудь поближе? Не отправляться же в побег в одиночку? Лодку украсть нетрудно, это даже не будет кражей – попросту прокрадись на берег ночью, столкни в воду любую скорлупку, подними парус и плыви, что твой Колумб и Магеллан в одном лице. Вот только куда? Ни единой карты в деревне не имелось. О навигационных приборах нечего и мечтать. Он способен был на многое – но, трезво глядя на вещи, вряд ли добрался бы в одиночку до Катан-Панданга на одном из этих челноков. Четыреста километров – не шутка, если у тебя нет даже паршивенького компаса вроде тех игрушек, что вделывают в ремешки часов… Это даже не плаванье Бомбара, это гораздо хуже…

Словом, тесть мог быть уверен, что долгожданный зятек никуда от него не денется… Знал, что делал, хрен старый.

Нет, но были в этом и свои приятные стороны… Мазур видел отсюда, как прошла возле хижины его молодая женушка – луч света в темном царстве.

За эти дни он сделал еще одно немаловажное наблюдение: жизнь по стандартам и обычаям каменного века вовсе еще не означает, что здешние женщины скучны в постели. Где там… Женушка ему досталась изобретательная и проказливая, мечта мужика.

Иногда он лениво казнил себя, вспоминая законную супругу. На свой лад он до сих пор любил Анечку, но очень уж давно и откровенно у них не клеилось слишком многое. История, старая, как мир: тебя почасту и долгонько не бывает дома, а молодая жена по самой своей женской природе жаждет постоянного присутствия в семейном гнездышке крепкого мужского плеча. Она умная, она все понимает, но известные женские инстинкты берут верх, и ситуация очень уж часто стала взрываться скандальчиками – пока мелкими. Хорошо еще, никого у нее в отсутствие Мазура не было, уж в этом-то он был уверен, – но сей факт не снимает проблемы…

Здесь, в благостной первобытности, все было наоборот. Молодой женушке просто-напросто и в голову не приходило, что она тоже неповторимая личность и у нее есть внутренний мир. Как всякая здешняя баба – пусть неглупая, толковая, с характером, – она с молоком матери всосала свод нехитрых правил: да будет жена покорной тенью мужа своего, да будет муж владыкою… Нет, конечно, и здесь случались семейные перебранки за вздернутыми циновками, а то и налево бабенки шмыгали, но неких основ это никак не потрясало. Жена оставалась тенью – в ситуациях, когда самая покорная русская баба давным-давно изломала бы об благоверного третье коромысло.

Так что были в здешней жизни чертовски притягательные стороны, ох, были! Как ни скучно валяться под пальмой, свалив абсолютно все заботы на женские плечи, но к этому начинаешь привыкать. И плохо верится уже, что где-то далеко есть асфальт, самолеты и телевизоры, что жена может преспокойно послать тебя в магазин за каким-нибудь пустяком, и ты пойдешь, как миленький, что где-то стоят холода, стреляют пулеметы и крадутся шпионы. «Ну да, да! – мысленно возопил Мазур. – Я все прекрасно помню про долг и задание, но что ж делать-то? Не биться же головой о пальму? Шишку набьешь, и только. Нет ни единого шанса, которым можно воспользоваться, ни е-ди-но-го!»

Раненая совесть кисло ухмылялась, головой крутила, но все же вынуждена была признать его правоту… Нечего предпринять, хоть ты тресни…

Вот она, оказия, кстати, – проходившая примерно в полумиле от острова двухмачтовая шхуна с тремя носовыми парусами. Отличная вещь шхуна для того, кто понимает толк, – быстроходная и легкая в управлении, не зря пираты и контрабандисты ее пользуют которую сотню лет, требует минимума экипажа, потому что не нужно взбираться на мачты, чтобы убрать паруса, их просто-напросто опускают на палубу. Пожалуй, на таком корабле есть и компас, и секстан, а то и морские карты… Но как ты до нее доберешься? Нахально взять лодку – благо тесть отправился куда-то в соседние подвластные деревни – и плыть вслед? Мало ли кто там, на шхуне…

К нему приближалась молодая жена, грациозная и стройная, и мысли Мазура поневоле легли на другой курс – глядя на эти пухлые губки, хорошо помнилось, что они способны вытворять с его мужским достоинством, аж зубы сводит…

Лейла заботливо поставила с ним рядом тестев транзистор, травяную плетенку с плодами лонтары, потом, сопроводив это лукавым взглядом, примостила рядом нечто завернутое в кусок полинялого ситца, пояснив:

– Я держала в ручье, в холодной воде…

Мазур благосклонно кивнул – по здешним меркам это и так было нешуточное поощрение, способное привести в восторг каждую жену. Подумав, спросил:

– А не прогуляться ли нам в лес, моя очаровательная жена?

– Не получится, – сказала Лейла с явным сожалением. – Вон отец плывет, он говорил, что у вас с ним будут дела…

– Что, он там? – спросил Мазур, проследив за направлением ее взгляда, – она смотрела аккурат на шхуну.

– Ага. Это темный человек Джонни, значит, вы будете обсуждать серьезные дела… Я пойду приготовлю угощение, отец велел…

И упорхнула, прелестница, Мазур какое-то время думал над характеристикой, данной его супругой этому неизвестному Джонни. На пиджине, собственно, это звучало не «темный», а скорее уж «небелый парень-человек, но не отсюда, а из-других-мест».

Так и не уловив, в чем тут секрет, развернул ситец, откупорил бутылку давешней отравы и сделал приличный глоток. Этой пальмовой водкой приторговывал китаец, дрянь была редкостная, но за неимением гербовой…

«Хорошо устроились здешние мусульмане», – подумал Мазур, сделав еще глоток и завинтив пробку. Старикашка Хазинг, здешний мулла, четыре дня назад свершивший над Мазуром и Лейлой какой-то обряд (такое впечатление, наполовину его собственного изобретения), Корана уж точно не в состоянии был читать, Мазур в этом уверился, видя, как духовный пастырь что-то очень уж быстро переворачивает страницы в полном несоответствии с бормотаньем, долженствующим изображать вдумчивое чтение вслух. Однако кто-то его определенно просветил, что Коран запрещает крепкие напитки, полученные из забродившего винограда. Вот только водка, в том числе и пальмовая, не имела ни малейшего отношения к винограду, которого здесь не произрастало отроду… Так что и староста частенько прикладывался к бутылочке, и сам Хазинг, лениво порывавшийся все-таки сделать Мазура истинным мусульманином, но из-за здешней неистребимой привычки к безделью так никогда и не доводивший даже до середины свои проповеди.

Поразмыслив, он позволил себе третий глоток и принялся за лонтару. Он уже наловчился обращаться с этим фруктом: вскрывается твердая скорлупа, в мякоть втыкается расщепленная палочка, несколько раз ее крутанув, получаешь пенистую массу, по вкусу похожую на кисленькое абрикосовое варенье. Довольно вкусно, а как закуска к пальмовой водке – вообще выше всяких похвал…

Выдвинув антеннку и включив приемник, он лениво наблюдал за шхуной – точно, она держала курс прямиком на бухточку, намереваясь там пристать. А вот только попутный ветер мешал как раз косым парусам – тем, из-за которых и ценится шхуна, – а потому тамошние матросики сноровисто опустили паруса на обеих мачтах, убрали стаксель и кливер, шли на одном бом-кливере. Но все равно это должно было занять немало времени, а…

Он прислушался. В череду произносимых приятным женским голоском мяукающих слов явственно вплелось:

– …пай ма килари маси Леонить Прешшьнефф…

«Вот она, истинная популярность нашего уважаемого Генерального секретаря, – подумал Мазур, ради торжественности момента лежа по стойке „смирно“. – Даже в этих экзотических местах, даже на этом тарабарском наречии помянут. Неужели и местные откликаются на очередные мирные инициативы Советского Союза или комментируют новый гениальный труд генсека? Не дай бог, это они „Малую землю“ декламируют…»

Лениво повернув колесико, он наткнулся на новый вариант фамилии пятизвездочного вождя:

– Леванить Брежьнов… Каи раттачайти мортаса…

Мазур вертел ручку настройки, все более изумляясь: как с цепи сорвались, честное слово! Леванити Прешнефф, Леванить, Леонить, ну, слава богу, кто-то почти без ошибок выговорил «Брешшнев»… Вроде не намечалось у нас очередного партийного съезда…

Охваченный смутным предчувствием, он переключился на длинные волны. И почти сразу же поймал твердый немецкий говор:

– …тропофф, нойе генераль-секретар коммунистише партай дер Советише Унион…

С немецким у него обстояло скверно – но настолько-то он разобрал. Новый? Генеральный… Что еще за Тропофф?

Уже целеустремленно и настойчиво он вертел колесико, ища Аделаиду, Сингапур или еще что-нибудь англоязычное… ага!

Приятный женский голос:

– …комментаторы еще не выработали устойчивой точки зрения, какое направление примут события после того, как бывший глава советской тайной полиции Юрий Андропов стал преемником скончавшегося два дня назад Леонида Брежнева…

Вот те и на… Надув щеки, Мазур длинно просвистел что-то близкое к похоронному маршу. А ведь за это надо выпить, пожалуй что. Нет, ну надо же… Сколько мы над Ленькой смеялись, сколько анекдотов выслушали, а то и сами сочинили, тоскливо и стыдно было смотреть, как водят под слабы рученьки эту марионетку, – а вот поди ж ты, на душе пустовато как-то…

Сделав пару добрых глотков, он благодаря наработанной привычке к анализу и логичному препарированию доискался до разгадки: дело все в том, что Ленька был в жизни Мазура всегда. Слишком давно. Он взлез на трон, едва Мазур пошел в первый класс, Мазур учился, взрослел, закончил школу, попал во флот, потом в училище, потом болтался с ножом в зубах по разным экзотическим местам в качестве призрака из плоти и крови – и все это время, все эти годы был Брежнев. А теперь его вдруг не стало. Жизнь Мазура лишилась чего-то привычного с детства, как светофоры, дожди и Финский залив. Мазур попросту не знал, как это – жить с другим вождем. Всегда был один и тот же.

Не по себе как-то, если откровенно. Не то чтобы жалко, не то чтобы скорбишь – с чего бы вдруг, честно говоря? – но имеет место быть определенная пустота, не имеющая аналогов в богатом жизненном опыте…

Андропов – это сурово. Крепко не забалуешь, пожалуй что… Что, взяли реванш товарищи чекисты за пятьдесят третий год? А ведь похоже…

Шхуна, наконец-то, достигла берега, метрах в двадцати от него с грохотом опустила якорь. И тут же на мелководье стали прыгать люди, один за другим двинулись к берегу, вздымая радужные брызги. Деревенские мужчины, стряхнув всегдашнюю сонную одурь, уже стянулись к берегу – ну разумеется, не могли упустить такой случай. Новых впечатлений масса…

Ага, вот и тесть… Остальные четверо, сразу видно, не местные – никаких саронгов, только шорты и закатанные до колен парусиновые брюки. Впереди шел несомненный гаваец, высокий и грузный, с физиономией явно надменной и неприятной, следом два батака и, похоже, белый. Пятый, опять-таки батак, остался на судне. Он угнездился на бушприте, ловко обвив его обеими ногам, извлек флейту и принялся упоенно дудеть.

Так-так, сказал себе Мазур. У каждого из четверых незнакомцев болтался на поясе паранг – малайский тесак вроде мачете, только с более загнутым концом. Человека распластать такой штукой можно очень качественно, ежели умеючи, а у гавайца вдобавок на поясе красуется потертая желтая кобура специфической формы – для револьвера Кольта образца девятьсот пятого, тут и гадать нечего, – и у одного из батаков имеется кобура, но поменьше, под средний «Вальтерок» или что-то аналогичное. По здешним меркам – явная примета «джентльменов удачи» – но не организованных в нехилую армию подданных мадам Фанг, а кустарей-одиночек, морских единоличников… Ну тесть, проказник старый…

Гаваец в сопровождении старосты с ходу направился к его хижине, не удостоив никого своим благосклонным вниманием. Остальные вели себя гораздо проще – смешались с местными, сразу завязался разговор, появились сигареты. Судя по всему, приплыли старые знакомые, приятели душевные…

Мазур лежал себе на прежнем месте, лениво глядя, как белый чапает в его сторону, – надо полагать, ведомый неким инстинктом. Невысокий субъект, судя по жилистости и загару, давным-давно окопавшийся под здешним солнцем и вполне с ним свыкшийся, – ты посмотри, ни бисеринки пота на роже, в точности как у туземцев, право слово… Годочков ему этак от тридцати до пятидесяти – классический тип осевшего в Южных морях европейского бича, многократно воспетый и высмеянный классиками жанра…

– Лопни мои глаза! – сказал незнакомец, остановившись над Мазуром. – Натуральный хаоле[4], чтоб мне сдохнуть!

Мазур как ни в чем не бывало протянул:

– Есть еще хорошая фразочка: «Лопни моя селезенка».

– Точно, хаоле!

– Ты что, с Гавайев, старина? – лениво поинтересовался Мазур.

– Да нет. Давненько плаваю с Джонни, нахватался… А ты что, тут живешь?

– Угадал, – сказал Мазур равнодушно. – Имеешь что-нибудь против?

– Да ну, с чего? – Он шустро присел на корточки и протянул руку: – Пьер.

– Джим Хокинс, – сказал Мазур по привычке. Маленький жилистый Пьер наморщил лоб:

– Слушай, что-то мне на ум приходит… Джим Хокинс… Где-то я определенно твое имя слышал, так в голове и вертится… Точно, точно… Джим Хокинс… Вот только вспомнить не могу…

«Не исключено, – подумал Мазур, – что в далеком безоблачном детстве этот тип прочитал-таки пару книжек…»

– Ты не ходил боцманом на «Жемчужине»?

– Не приходилось, – осторожно сказал Мазур.

– А с Чокнутым Фредди не хороводился?

– Первый раз про такого слышу.

– Нет, где-то я определенно про тебя слышал… Джим Хокинс, конечно, не мог не слышать… Так в голове и вертится… Ты не плавал на «Морском коне»? А в Нагасаки не сидел за драчку с мусорами в семьдесят пятом? А Билла Паффина не знаешь? Отчего-то же я твою фамилию помню…

Он тараторил что-то еще, названия кораблей, городов, баров и борделей, незнакомые имена сыпались, как зерно из распоротого мешка. Мазур время от времени отрицательно мотал головой, не испытывая особого беспокойства, – человечишко, очень похоже, был безобидный, трепач, мелкая шестерка. Мазур был уже наслышан о местных тонкостях. Единственный белый в компании цветных, подобных этой, бывает либо агрессивным волчарой, которого молчаливо сторонятся, либо мелкой шестеркой, третьего как-то не дано…

– Ладно, – сказал Мазур. – Утомил ты меня, дружище Пьер. Джим Хокинс – это, так сказать, сценический псевдоним… тебе понятны эти термины?

– Еще бы! – заверил новый знакомый. – Я ведь не только школу закончил – у меня за плечами целых два семестра политехнического в Дижоне… Что ж ты сразу не сказал? Я бы понял. Твое дело, как себя называть, хоть Уинстоном Черчиллем. Если тебе неприятно…

– Да брось, – сказал Мазур. – Тут другое. Мое настоящее имя и фамилию ни одна собака не способна выговорить, только-то и делов. Я, знаешь ли, исландец. Представляешь, где это?

Рано или поздно можно было нарваться на вопросы о национальной принадлежности и точном местоположении далекой родины, – так что следовало заранее озаботиться железной легендой. А она была не просто железной – из закаленной вольфрамовой стали. Слишком дикое совпадение получится, слишком невероятное стечение обстоятельств выйдет, если в этих местах встретятся нос к носу два исландца. Чересчур уж далека страна Исландия, чересчур уж мало в ней народу, чересчур уж редко покидают тамошние уроженцы свою суровую родину, не говоря уж о том, что исландский язык за пределами сего острова знает разве что пара-тройка заросших пылью и паутиной, забытых профессоров, узких специалистов… Железная легенда.

– Ага, ну да! – обрадованно подхватил Пьер. – Понятно, чего уж там. Был я в Рейкьявике пару раз, в семидесятом и вроде бы в семьдесят восьмом, точно не помню… Ну да. Ты, конечно, какой-нибудь Свернискорееноснасторону Брюквакнорресон…

– А в лоб? – лениво предложил Мазур.

– Ладно, ладно, извини… Пошутить нельзя? Ага, бывал я в Рейкьявике. Слушай, ну у вас и девки…

– А что?

– Да дело в том, что их попросту нету! Порт есть, кабаки есть, а девок, считай, почти что и нету. По пальцам пересчитать можно. Что за страна?

– Вот такие у нас девки, – сказал Мазур с законной гордостью истого исландского патриота. – Умеют себя блюсти.

– То-то ты и рванул из своей Исландии?

– Скучно там, скучно, – сказал Мазур. – Что поделать? Поманили более веселые места…

– Понятно. Сам такой. Однажды шагнул в сторону от скучного, размеренного бытия буржуазии – и понеслось… Слушай, это даже и неприлично как-то – встретились двое белых людей, европейцев, нашли друг друга в этой чертовой глуши – и сидят всухую…

Тут только Мазур сообразил, что пришелец высмотрел-таки торчащее из мятого ситца горлышко бутылки. Жадничать не было причин, наоборот, неожиданный источник информации требовал установления с ним самых добрых отношений – и Мазур извлек бутылку на свет божий, протянул ее Пьеру:

– Ладно, твоя тут ровно половина. За знакомство и возможную дружбу, приятель…

Пьер сноровисто открутил пробку, присосался к горлышку, задрав донце бутылки к синим небесам, – и ухитрился, прохвост этакий, высосать ровнехонько половину, что свидетельствовало об огромной алкогольной практике и несомненном питейном благородстве.

– Твое здоровье, Джим! – с воодушевлением произнес Пьер, возвращая бутылку. – Ну вот, жить стало гораздо веселее… Джонни у нас, понимаешь ли, три года как вляпался в какую-то долбаную малайскую секту, а они спиртного не принимают совершенно, так что на шхуне нет ничего покрепче зубных капель, да и те давно втихомолку оприходовали… – Раскинувшись на траве рядом с Мазуром, он блаженно потянулся. – Слушай, раз ты здешний, просвети-ка… Наши тут бывали не раз, но я-то впервые… Что нужно дать вон той киске, чтобы она со мной прогулялась куда-нибудь в лес?

Мазур посмотрел в ту сторону, куда указывал новый знакомый. И ледяным тоном произнес:

– Между прочим, лягушатник хренов, ты имеешь в виду мою законную жену. Рыло сверну на сторону вмиг… и не вздумай хвататься за свой ржавый ятаган, иначе кранты тебе наступят моментально… Усек, выкидыш обезьяний?

Он и в самом деле изменил позу так, чтобы при необходимости мгновенно припечатать оскорбителю в зубы ногой, в то же время рвануть у него из ножен паранг.

– Да ну, Джим, ты чего! – с искренним раскаянием воскликнул Пьер, лежа на спине и выставив перед собой руки. – Кто ж знал… Я ничего такого не имел в виду… Брось, ладно?

Мазур видел, что новый знакомый и в самом деле откровенно напуган нешуточной перспективой получить по сусалам. Положительно, первые впечатления не обманывают, этот болтун не из мачо, а из тихих шестерок, озабоченных лишь тем, чтобы прозябать на определенном уровне, не пытаясь играть в супермена…

– Нет, ну, Джим…

– Ладно, проехали, – великодушно сказал Мазур.

– Ну, ты счастливчик! – не без лести сказал Пьер. – Какая девочка, спасу нет…

Мазур скупо улыбнулся с горделивым видом собственника.

– Мне на таких никогда не везет, – грустно сказал Пьер, косясь на горлышко бутылки. – Не поверишь, но мы с Аленом Делоном однажды две недели пользовали одну и ту же девку…

– Чутье мне подсказывает, что не в Бельвиле…[5] – хмыкнул Мазур.

– Это точно. Во Вьетнаме, сто лет тому назад… – печально признался Пьер. – Я с ним служил в одном взводе, с Аленом Делоном. Только в шестьдесят пятом, когда удалось к нему прорваться, он меня не соизволил ни узнать, ни вспомнить, нувориш чертов… Видел бы ты этот взгляд, исполненный ледяного презрения… аристократ, чтоб его… Шпана марсельская… а вот поди ж ты, выбился…

Он залез пятерней в распахнутый ворот несвежей армейской рубашки, вытянул тонкую золотую цепочку и показал Мазуру то, что на ней болталось. Мазур, чтобы рассмотреть, нагнулся поближе. Точно, французская медаль за кампанию в Индокитае, красивая цацка: три слона держат на спине нечто вроде пагоды, вокруг надписи «Индокитай» обвилось с полдюжины кобр, вместо прозаического ушка – литой дракон. Бронзовая регалия уже изрядно потерлась, но все равно смотрелась внушительно.

С понимающим видом Мазур поцокал языком. Вообще-то, импортные бичи склонны выдумывать себе героические биографии с тем же пылом и фантазией, что их российские собратья. Благо такая вот медаль номера не имеет и фамилию на ней не гравируют. Вполне может оказаться, что куплена она у старьевщика где-нибудь в Макао, а то и сперта у настоящего хозяина – соответственно, и вся история с Делоном выдумана от начала и до конца. С другой стороны… Почему бы и нет? Кто его знает, вдруг и в самом деле торчал с молодым Делоном в одном окопе, а потом стежки разошлись, один подался в мировые знаменитости, другой – в безвестные бродяги. Так уже бывало, мой славный Арата…

– В бульварные газеты нужно было продать всю эту историю, – посоветовал Мазур.

– Думаешь, я без тебя тогда не догадался? Пару тысяч франков срубить удалось, не больше. Знаешь, что мне сказал их главный? Что на его памяти уже человек сорок трахали во Вьетнаме одну девку с Делоном. Вот если бы ты, милейший, сам с Делоном трахался в перерыве меж боями, а вас бы еще в это время охаживал плеткой мазохист-вьетнамец – это стоило бы настоящих денег…

– Ну да, журналисты… – с пониманием сказал Мазур. – Давно ты в этих местах?

– Лет десять. Иногда кажется, что никакой Франции на свете и нет вовсе. Ничего нет, только море, эти макаки и дурацкие пальмы, от которых тошнит уже…

Совершенно правильно истолковав надрывные нотки в голосе, Мазур взял бутылку:

– Зато от пальмовой водки, я подметил, тебя не тошнит нисколечко? Все твое, у меня есть еще запас… За прекрасную Францию!

– Бывал? – спросил Пьер, в два счета разделавшись с остатками водки.

– Не довелось.

Мазур, естественно, не мог рассказать этому субъекту, что он, хоть и никогда во Франции не бывал, начертит моментально, хоть посреди ночи разбуди, точнейшие схемы кое-каких прибрежных военных объектов, о которых не всякий француз знает. К чему загружать человека совершенно не нужной ему информацией? В конце концов, согласно французским правилам, такому вот Пьеру самому не полагается знать о кое-каких уголках его прекрасной Родины…

– Значит, это ты с нами поплывешь? – спросил Пьер.

– То есть?

– Джонни говорил со старостой, я слышал, – трепались-то, понятное дело, на пиджине. Староста объявил, что с нами поплывет белый, его родственник, а Джонни это пришлось совсем не по нутру, но куда ему было деться…

– Ну да, я, – сказал Мазур наудачу.

– Поосторожней с Джонни. Скотина редкостная. Упаси боже, я не хочу сказать, что он тебя непременно полоснет ночью по глотке парангом и скинет за борт… Но он из тех типов, от которых нож в спину получить можно в любую минуту…

– Обязательно учту, – сказал Мазур.

– В таких поганых местах белые люди должны держаться заодно, что бы там ни было. Слишком много вокруг этих двуногих макак, и очень уж они тут обжились… Смекаешь?

– А как же, – лениво сказал Мазур.

– Остальные – народ безобидный, – продолжал Пьер. – Только вон тот сукин кот с флейтой… Стучит Джонни на всех и каждого. А остальные, в общем, ничего.

«Красиво ты мне всех и вся закладываешь, лягушатник, – подумал Мазур не без делового одобрения. – Точно, ты у них недавно, и тебе у них не особенно нравится, а деться-то, надо полагать, и некуда. Слабакам и неудачникам везде трудненько, а уж в этих краях… Вот и ищешь себе вожака. Ну что же, учтем…»

Конечно, этого обормота мог и подослать к нему Джонни-гаваец ради каких-то своих коварных целей, но верится в это плохо. Опыт подсказывает, что склониться следует к первому варианту, – слабак ищет нового вожака, которому готов продать старого. Учтем, благо начали уже укладываться в голове кое-какие планы. Ах, какая шхуна, пальчики оближешь…

Пьер малоинтересен, с ним все, как на ладони. Другое дело – здешний китаец, почтенный Фын…

Прибыли у него мизерные, это даже Мазуру быстро стало ясно. Учитывая патологическую лень местных жителей, много на них не заработаешь. Ну, китайцы, в общем, славятся как раз умением копить по зернышку, по крошке, по мелкой монетке…

Дело в другом. Четыре дня назад Мазур, лениво шатаясь по опушке леса, приметил интереснейшую зеленую жилочку, мастерски вплетенную в крону дерева и тянувшуюся в хижину китайца. Засек ее именно потому, что был блестяще натаскан на поиски подобных отлично замаскированных штучек – антенн для рации приличной мощности.

Как ни в чем не бывало, он прошел мимо. И через пару часов вновь появился в тех местах. Антенны уже не было. Тогда он, притворяясь, будто мается скукой вовсе уж смертно, забрел к китайцу, встретившему довольно радушно, посидел у него часок за пальмовой водочкой, степенно потолковал о жизни.

У Фына стоял на полочке отличный транзистор, вовсе не нуждавшийся в антенне. Значит, рация. Значит, китаец выходил в эфир – благо пеленгаторов в радиусе пары сотен морских миль, надо думать, не имеется.

Вот и начинаешь строить версии: связано это как-то с нежданным появлением Мазура или нет? Если связано, если старина Фын доложил о новом лице, пройдет ли это донесение незамеченным или им заинтересуются? Черт, в этой области постоянно ощущаешь себя любителем, как-никак всю сознательную жизнь из тебя готовили не разведчика, а спецназовца…

К ним подошла Лейла и, полностью игнорируя Пьера, с лучезарной улыбкой сказала Мазуру:

– Отец тебя зовет…

Пьер уставился на нее тоскливо, с безнадежным вожделением. Кивнув ему, Мазур встал и направился к резиденции вождя. Навстречу ему прошел гаваец Джонни, окинув не то чтобы враждебным, но и никак не дружеским взглядом.

Любезный тестюшка выглядел озабоченным. Он разлил по стаканчикам водку, старательно выглянул в каждое по очереди окно и, убедившись, что посторонних ушей поблизости не имеется, тихо спросил:

– Джимхокинс, я хороший родственник?

– Прекрасный, – сказал Мазур. – Я тебе очень благодарен, Абдаллах.

– Вот и хорошо, вот и прекрасно… Есть серьезное дело… насквозь семейное.

Мазуру отчего-то пришла на память классика: «Дело чрезвычайно важное, Швейк, осторожность никогда не бывает излишней…»

– Ты бывал когда-нибудь в Катан-Панданге? – спросил тесть.

– Не приходилось, – осторожно ответил Мазур.

– Ну, все равно… Ты ведь много бывал в других городах… Я так думаю, везде одно и то же… Понимаешь, я себя непривычно чувствую в городе. Я там плохо все понимаю, хотя многое такое же…

– Переходите уж сразу к делу, староста, – сказал Мазур. – Все равно выполню любое поручение моего дорогого тестя…

– Понимаешь, я не верю Джонни.

– Рожа у него и в самом деле не особенно честная, – сказал Мазур.

– Понимаешь… Шхуна иногда плавает за земляными крокодилами. Есть такой зверь… У Джонни есть шхуна. Пенгава хороший охотник, и у него есть добрый знакомый, лесной надсмотрщик, который при нужде закрывает глаза… Манах хорошо умеет разделывать земляного крокодила на пару с Пенгавой. Китаец в Катан-Панданге покупает жир для лекарства, кости, зубы, шкуры… Деньги назад привозит Джонни…

– Ну все, я понял, – сказал Мазур. – Ни Пенгава, ни Манах не разбираются в тамошних порядках и тамошних деньгах. Никто не мешает Джонни сунуть себе в карман малость побольше, чем предусмотрено договором…

– Вот видишь, зятек, ты моментально понял… Дальше объяснять?

– Не надо, – сказал Мазур. – Мне нужно присмотреть, чтобы Джонни нас не обсчитал. Верно?

– Вот именно.

– А он меня не выкинет за борт?

– Не рискнет, – уверенно сказал староста. – Я про него кое-что знаю достаточно, чтобы усложнить ему жизнь… Не рискнет. Мы с ним поговорили, ему это не по нутру, но он понял, что никуда не денется… Конечно, и ты можешь в Катан-Панданге сбежать с деньгами… но я все же надеюсь, что ты умнее. Разве тебе здесь плохо? После меня тебе останется гораздо больше, я обязательно придумаю что-то такое, после чего остров достанется тебе… – Он сейчас выглядел усталым и старым. – Джимхокинс, не убегай, а? Дела идут хорошо, Лейла ходит счастливая…

– Не убегу, – сказал Мазур, открыто и честно глядя ему в глаза. – Мне самому здесь нравится.

– Завтра утром шхуна отплывает… Ты там будь осторожнее. Я тебе сейчас кое-что дам…

Он тяжело встал, прошел в угол и долго возился там со шкафчиком, стуча чем-то деревянным и гремя железным. Вернулся с двумя свертками, положил перед Мазуром на циновку. Свертки тяжело стукнули, один тут же изменил форму, словно в нем было что-то сыпучее.

Развернув второй, Мазур тихонько присвистнул. Внутри, в густейше просаленной тряпке, покоился добротный и надежный британский револьвер, «Веблей-Марк-три». Их перестали выпускать после сорок пятого, но револьвер по самой своей природе – штука долговечная, если ему обеспечен надлежащий уход. Этот «британец» хранился в идеальных условиях. И патроны во втором свертке были прямо-таки залиты топленым оленьим салом. Хороший револьверчик, небольшой, под одежду прятать удобно… Мазур, взяв торопливо протянутую старостой тряпку, наскоро обтер пушку, откинул вниз ствол, крутанул барабан. Машинка была в полном порядке. Положительно, любезный тестюшка – мужик интересный, постоянно о нем узнаешь что-то новое…

– Это, сам понимаешь, на крайний случай, – сказал староста. – Мне Джонни еще нужен. Пока найдешь другое подходящее судно и другого компаньона… Но если вдруг он решит что-то против тебя предпринять… Лучше и тебе быть с оружием. Я смотрю, ты его очень ловко осмотрел…

– Приходилось иметь дело с чем-то похожим, – ответил Мазур уклончиво. – А вам?

– Джимхокинс, зятек, знал бы ты, что здесь творилось в ту, большую войну, когда пришли йапонцы… Да и после войны всякое бывало. Полицейские далеко, до них не докричишься, вот и приходится полагаться исключительно на себя.

Окончательно избавившись от импровизированной, но надежной смазки, Мазур, зарядив револьвер, подумал и сказал:

– Можете раздобыть какие-нибудь штаны? Всем хорош саронг, но вот оружие прятать под ним чертовски неудобно…

Глава седьмая Миллион лет до нашей эры

Именно так назывался знаменитейший в свое время фильм, на который Мазур с пацанами, как и многие, ходил раза четыре – в те благостные времена, когда взрослая жизнь казалась невообразимо далеким и совершенно неразличимым миражом… Впрочем, как неоднократно подчеркивалось, во главе уже и тогда браво стоял лично Леонид Ильич Брежнев, в те поры бодрый и крепкий.

Прекрасный был фильм: жуткие проворные динозавры, белокурые красотки в сексуальных обрывочках звериных шкур… Даже и не сказать теперь, что тогда больше завораживало – динозавры или Рэчел Уэлч. Пожалуй, динозавры. Красоток охваченные смутным томлением пацаны и без того уже навидались и на улице, и в кино, и на гнусного качества игральных картах – а вот динозавры были гораздо экзотичнее, как ни выпирал из синтетических шкур смачный бюст очаровашки Рэчел. А уж как красиво мочил главный герой того, самого омерзительного ящера, собравшегося слопать дите…

Мазуру в свое время доводилось пролистать пару книжек, чьи авторы на полном серьезе уверяли, будто человек, по их глубочайшему убеждению, был современником динозавров. Теперь он искренне надеялся, что книжки врут. После того, как сам два дня охотился в компании сообщников на самых настоящих, если рассудить, динозавров. Ну, по крайней мере, современников динозавров…

Они часа полтора уже торчали на дереве, в развилке огромных сучьев, покрытых мелкими колючими иголками – мягкими и гибкими, но все же довольно неприятными для седалища. Как называлось это экзотическое растение с гроздьями мелких желтых плодов, Мазур не знал, да и не стремился узнать, лавры естествоиспытателя его нисколько не прельщали, хотелось одного – побыстрее отсюда убраться. И задница страдала от колючек, и надоело смертельно это нежданное сафари, особенно та его часть, что следовала непосредственно за убиением буайядарата, а если проще – знаменитого комодского варана, обитавшего, как оказалось, не только на Комодо, но еще на паре-тройке близлежащих островов (на одном из коих они в данный момент и браконьерствовали)…

Если правы авторы околонаучных книжонок, древним людям оставалось только посочувствовать. Окажись человек современником динозавров, охоться он на ящеров, на его долю непременно выпадали бы и тягостные труды по разделке добычи. А уж что это такое, Мазур убедился на собственном опыте.

Основная часть работы, к счастью, падала на Пенгаву с Манахом, и в самом деле виртуозно разделывавших тушу с помощью острейших парангов и пары ножиков поменьше. Однако на долю всех остальных тоже выпало немало неаппетитных трудов, главным образом там, где никакой особенной квалификации не требовалось, – скажем, среза́ть ящерье мясо с костей и управляться с потрохами. Мясо и потроха выбрасывали, а вот все остальное – шкуры, кости, жир – старательно упаковывали в целлофановые мешки для неведомого китайца в Катан-Панданге. Даже Гаваец Джонни, явный микродиктатор, пахал наравне со всеми, чтобы побыстрее закончить и смыться отсюда. В этих условиях Мазур, хотя и представлял здесь собственную персону старосты, вынужден был работать, как все.

Легко – или, наоборот, трудно – представить, как через двое суток выглядела их одежда и как они воняли. Ядрено. Но все же не так гнусно, как валявшийся на поляне дохлый олень-приманка. От дерева до приманки было метров сто пятьдесят, но амбре раздувшейся под тропическим солнцем туши долетало и сюда с неудачным порывом ветерка, ничуть не мешая туче ворон, коршунов и еще каких-то голошеих стервятников…

Ф-ффф-ф-руххх! Воздух моментально наполнился шумом и хлопаньем крыльев – птички-трупоеды без различия породы взмыли к кронам, да так и остались там, чертя в небе огромные круги.

Причина столь поспешного бегства была ясна Мазуру, за эти двое суток нахватавшемуся немало чисто прикладных знаний о комодских варанах.

К вонючей туше приближался обладавший острейшим нюхом дракон. Люди еще не видели его в высокой траве, но летучие пожиратели падали среагировали проворнее и шустро уступили место крупнейшему хищнику острова. Ага, теперь уже явственно слышится характерный скрип травы о чешуйчатую шкуру, постукивание хвоста, шорох высоких жестких стеблей, раздвигаемых могучим телом…

Пенгава встрепенулся, положил на ветку ствол своего карабина, оснащенного самодельным глушителем, величиной и диаметром схожим с натуральнейшей самоварной трубой. Пенгава, один из немногих в поселке трудоголиков, был, как уже понял Мазур, интуитивным механиком вроде отечественного Левши, неизвестным миру самородком. Все его самодельные охотничьи приспособления, корявые и громоздкие, несмотря на убогий внешний вид, блестяще выполняли те задачи, для которых были предназначены. Равным образом и глушитель непонятного устройства работал почти так же, как те его цивилизованные аналоги, к которым привык Мазур за годы службы. Выстрел получался практически неслышным – да вдобавок лесной охотник умудрялся точно попадать в уязвимую точку даже при наличии «самоварной трубы» на стволе, до предела затруднявшей прицеливание. Уж Мазур-то понимал это, как никто другой. Оставалось лишь предаваться философским размышлениям о том, как смешно устроена наша жизнь: в этой экваториальной глуши зарывал несомненный талант в землю отличный снайпер, способный к тому же перемещаться по джунглям, как бесплотный дух, любой спецназ оторвал бы этого парня с руками, – но ручаться можно, что сам Пенгава, дитя природы и человек во многих отношениях первобытный, категорически отказался бы от столь почетной службы, ненужной ему и непонятной, лежавшей за пределами его мировоззрения и жизненного опыта. «А может, он, хотя и первобытный, счастливее всех нас? – пришла Мазуру в голову крамольная мысль. – Что ему большая политика, соперничество сверхдержав и суета разведок? Что ему цивилизация? Другой жизни он не знает и не хочет, на свой лад невероятно счастлив, не то что мы – хамло и нахал Джонни, советские спецназовцы и разноплеменные подданные мадам Фанг и даже, подумать страшно, товарищ Андропов… Бог ты мой, а ведь завидно… И кому я завидую? Дикарю с острова, не знающему ни одной буквы ни единого алфавита, никогда в жизни не носившему обуви, не видевшему телевизора и асфальта… Но он-то счастлив, как он, должно быть, счастлив, не подозревая о том…»

Вот что делают с человеком десять дней, прожитые в качестве полноправного и даже высокопоставленного члена первобытного племени – на острове, где жизненные ценности просты и незатейливы, где мужское бытие состоит из откровенного безделья, где провизия чуть ли не сама прыгает в рот с ветки или огородика, где никогда не бывает снега и чистейший воздух отроду не опоганен индустриальными вонючими дымами… Разумеется, капитан-лейтенант Мазур был слишком крепко закален и на совесть вышколен, чтобы пренебречь долгом и Родиной или хотя бы погрузиться в стойкую меланхолию, но в потаенных уголках его души, он знал точно, навсегда осталась некая заноза, смутная печаль по другой жизни, неожиданно открывшейся в самый непредвиденный момент. И, конечно, Лейла… Он не строил иллюзий и знал, что никогда больше ее не увидит, при любом раскладе он не собирался возвращаться на остров – долг, служебные обязанности, офицерская честь, Родина-мать… Он не мог ни о чем сожалеть, он был «морским дьяволом» – но в закоулках души навсегда поселилась саднящая, устоявшаяся тоска…

Дракон приближался. Трава шелестела все громче, все ближе. И Мазура на несколько мгновений словно бы насквозь продуло, как порывом неземного ветра, трудноописуемым, пугающим, тягостным, ни на что прежнее не походившим чувством. Что-то полыхнуло в глубинах сознания секундным промельком древнейшей памяти. Тут и страх, и омерзение, и что-то еще, неописуемо древнее, быть может, и не человеческое вовсе…

На поляне, под ярким солнцем, во всей красе и тупой мощи объявился дракон. Могучий и завершенный, как гениальная скульптура, – коричневое массивное тело, крючкообразные когти, плоская голова гигантской ящерицы в чешуйчатой броне… Раздвоенный язык на миг выбросился клейкой лентой, исчез в пасти.

Какие, к черту, рыцари-драконоборцы. Все легенды – не более чем поэтические преувеличения, бессильные мечты млекопитающего в несбыточном реванше. Любой рыцарь в самой сверкающей броне, увешанный до ушей Экскалибурами и Дюрандалями, рядом с этим мрачным и изящным чудовищем показался бы глупой куклой…

Хорошо еще, что на свете есть огнестрельное оружие. Старый, но надежный карабин, пусть даже не в собственных руках, а в руках соседа по ветке, чудесным образом вернул Мазуру душевное спокойствие, как в прошлые разы. Пенгава, казалось, перестал дышать, прикидывая траекторию пули.

Деревянной походкой механической игрушки ящер приближался к смердящей туше, бдительно оглядывая окрестности, – но не усмотрел ни врагов, ни конкурентов. Собратьев не было, птицы кружили высоко, даже давешние макаки примолкли, попрятавшись где-то по кронам.

И все равно дракон неторопливо, степенно, величественно сделал несколько кругов вокруг туши. Остановился в профиль к охотникам. С величайшим трудом Мазур подавил желание ткнуть Пенгаву локтем в бок и поторопить словесно – не стоит мешать профессионалу, он и сам знает, что делает…

И все равно выстрел раздался совершенно неожиданно для него – точнее, глухой щелчок, словно переломили об колено толстую живую ветку, и тут же Пенгава, молниеносно передернув затвор, нажал на курок вторично.

Мазур в пятый раз наблюдал это, и всякий раз мысленно аплодировал со знанием дела.

Дракон повалился набок, как сшибленный детским мячиком картонный силуэт, лапы с невероятно кривыми и огромными когтями еще сучили в воздухе, еще подергивался длиннющий хвост, но главное было сделано: в башке у ящера сидели две качественных английских пули, старые добрые «семерки», способные моментально покончить с первобытными страхами притаившихся на колючей ветке приматов…

Не прошло и минуты, как означенные приматы, слезши с дерева, с оглядочкой двинулись к поверженному дракону, стараясь держаться подальше от хвоста, – возможны были предсмертные конвульсии, ящеры твари живучие: даже если мозг пробит пулями, остальные части тела еще долго не признают этот печальный факт и дергаются совершенно самостоятельно…

С другой стороны приближались еще четверо: Джонни с верным батаком и Пьер с Манахом, лица у всех были заранее унылые от предстоявшей неаппетитной работки.

– Ну что, наследный принц? – бросил Джонни, таращась на Мазура без всякого дружелюбия. – Договоримся, что это последний? Сколько здесь можно торчать?

Мазур с безразличным видом пожал плечами:

– Как хочешь, я не настаиваю…

– Осторожней! – бросил Джонни своему верному прихлебателю. – От хвоста подальше… В общем, это последний. Хватит с нас пяти. Сидеть в случае чего твой тесть не будет, он-то выкрутится… Знаю я его, прохвоста старого.

– Ну, я-то здесь, с тобой, – пожал плечами Мазур с видом кротким и наивным. – Добросовестно несу свою долю риска…

Гаваец фыркнул и отвернулся. Нельзя сказать, что они были на ножах, но присутствие Мазура капитана определенно не устраивало, и он, не ляпнув пока что ничего такого, за что следовало незамедлительно начистить ему морду лица, все же старательно изощрялся в мелких подковырках. Пожалуй что, Абдаллах был прав, и гаваец изрядно его обсчитывал на выручке от ящеров, – очень уж Джонни был не по нутру явный соглядатай на борту шхуны. Ну, будем надеяться, не настолько, чтобы оформить означенному соглядатаю совершенно случайное падение за борт или какой другой несчастный случай, – как-никак с ними Манах и Пенгава, которым тестюшка тоже кое-что пошептал на ухо… Плевать, обойдется. Пусть себе исходит желчью. Комодские драконы – чересчур экзотический товар, чтобы обсчитывать партнера при их реализации столь вульгарно, как будто речь идет о какой-нибудь битой птице…

В джунглях Мазуру вдруг почудилось некое неправильное шевеление, и он повернулся в ту сторону, автоматически стиснув гладкую деревянную рукоять паранга. Долго всматривался. Нет, то ли почудилось, то ли осмелевшая макака сквозанула со всей прыти.

– Ну что, корсары? – невесело усмехнулся Джонни. – За работу пора?

Пьер тоскливо вздохнул: они стояли в аккурат возле смердящей оленьей туши, и не было возможности перетащить тяжеленного ящера куда-нибудь подальше, пока он был в целости.

– Давай-давай, хаоле, – усмехнулся Джонни. – Доставай ножик и – за работу… ч-черт!

Он шарахнулся с похвальной быстротой – хотя ему самому, как тут же выяснилось, ничего не грозило. Остальным, присевшим от неожиданности, – тоже. Только батак, испустив дикий вопль, взлетел в воздух, словно сбитая кегля – и далее, корчась в высокой траве, орал не переставая так, что хотелось зажать уши.

Драконий хвост взметнулся еще раз, но уже гораздо более вяло, взмах получился слабеньким, лишь примявшим траву. Лапы задергались и засучили. Батак истошно орал.

– Говорил же идиоту… – Оскалясь, Джонни, осторожно обойдя хвост ящера, полез в траву, заворочался там. – Не ори ты так, тварь, кому говорю! (Вовсе уж нечеловеческий вопль.) Лежи спокойно, дай посмотреть, макака хренова!

Видна была лишь его спина в грязной и пропотевшей рубахе. Батак дико вопил, заслоненный от них высокой жесткой травой, она в том месте шуршала и качалась, словно под порывами ветра, – это бедняга, надо полагать, катался в шоке по земле.

Негромко треснул выстрел из кольта, и все стихло, успокоилась трава, оборвался вопль. Почти сразу же гаваец выпрямился, пошел к ним, кривясь, застегивая потертую кобуру. Остановившись в двух шагах, ни на кого не глядя, он сказал ровным голосом:

– Обе ноги переломало. Открытые переломы, кровища… Куда его было девать? Все равно сдох бы еще на шхуне. Предупреждал же… Что таращитесь? Работенка у нас такая, люди взрослые… Долю поделим на всех. Или у тебя, наследный принц, гуманность играет и в дележе участвовать не будешь?

– Отчего же, – спокойно ответил Мазур. – Я, как все, и не ищи ты во мне особенного гуманизма…

Он и в самом деле не был так уж потрясен. Печальная участь, конечно, но этот парень хорошо знал, на что шел. Рассуждая с профессиональным цинизмом, гаваец, хотя он и гад ползучий, был в чем-то прав. Открытые переломы, кровотечение… Батак все равно был не жилец, даже если бы они дружно сошли с ума и повезли его прямиком в ближайшие цивилизованные места, где найдутся хирурги и лекарства.

Он заставил себя остаться над происшедшим. Потому что был здесь чужим, и эти маленькие трагедии, эти жизненные сложности его совершенно не касались, перед ним стояла другая задача – во что бы то ни стало вырваться отсюда к своим. В конце-то концов, покойный батак по кличке Чарли был обыкновенным мелконьким «джентльменом удачи», а не угнетаемым трудящимся, эксплуатируемым иностранными колонизаторами или местными компрадорами… Плоховато вписывался покойный в идеологические схемы, которыми Мазуру предписывали руководствоваться партия и правительство, идущие ленинским курсом… Ну и слава богу. Мало мы навидались?

– Ну что? – спросил приободренный гаваец, видя, что открытого протеста подчиненных не последовало, а парочкой хмурых взглядов можно пренебречь. – Без прочувствованной панихиды обойдемся, и уж тем более без торжественных похорон? За работу, дармоеды! Время…

– Нивин майяль! – азартно и ожесточенно рявкнули поблизости.

Встрепенувшись, они обернулись в ту сторону. И слаженно подняли руки – даже команду на совершенно неизвестном языке нетрудно понять, когда она подкреплена нацеленной тебе в лоб солидной десятизарядной винтовочкой…

Метрах в пятнадцати от них, прочно расставив ноги, стоял высокий крепкий яванец в оливковых шортах и такой же рубашке – определенно форма, под широкий малиновый погон на левом плече подсунут скатанный в трубку берет с какой-то разлапистой, тускло-желтой кокардой. «Влипли, – тоскливо подумал Мазур. – Или полицай, или здешний егерь. Что же наш, скотина, давным-давно Пенгавой с Манахом прикормленный здешний надсмотрщик, не предупредил вовремя? Ну, может, и сам не знал. Может, ему внезапную ревизию устроили – во всем мире любят такие штуки выкидывать совершенно даже внезапно, и браконьеров отлавливая, и бдительность стражей на местах проверяя… Хреново-то как. Допросы. Полиция. Кто такой и откуда, как попал в эти места? Что, идти на здешнюю зону Джоном-родства-не-помнящим, беспаспортным европейским бродягой? Загонят в такие места, откуда ни один супермен не выберется, малость наслышаны, как же… Вот если он один… Господи, лишь бы другие приотстали, если они только имеются поблизости… а если он один?»

Неизвестный и пока что не идентифицированный страж закона все так же стоял с расставленными ногами, целясь в них из устаревшей изрядно лиэнфильдовской четверочки – устаревшей, увы, лишь морально. Надежная штука, десять зарядов, прицельный бой на два с лишним километра – тот самый пресловутый «бур», с которым Мазур столкнулся в Афганистане и сохранил самые тяжелые воспоминания…

Вооруженный граждан взирал на них с откровенной ухмылкой удачливого охотника. Они молчали – никто пока что не придумал убедительной отговорки или хотя бы первой вступительной фразы. Мазур скосил глаза вправо-влево: нет, пожалуй что, никак не удастся выдать себя за научную экспедицию, мирных ботаников или безобидных энтомологов. Во-первых, нет с собой ничего, что могло бы хоть отдаленно сойти за сугубо научное снаряжение, во-вторых, вот он, карабин Пенгавы, валяется на открытом месте неподалеку от мертвого ящера, в чьей плоской башке великолепно просматриваются дырки от пуль. Не стоит обольщаться – даже в этой глуши полиция умеет подвергать пули трассологическим исследованиям и устанавливать их принадлежность конкретному оружию. В-третьих, совсем неподалеку отсюда почти на виду валяются мешки с добычей, в-четвертых, ни у кого нет документа, разрешавшего бы находиться на территории заповедника, каковыми являются все места обитания варанов… ну, хватит, не стоит умножать аргументы, свидетельствующие против тебя, их и так с избытком хватает на приличный срок… Надо же было так глупо влипнуть…

Но ведь он один, один! Так до сих пор и не появились другие! А это шанс, господа мои, это шанс…

– Послушай, парень… – с примирительной улыбкой начал Джонни. – Не знаю, что ты там решил, но мы люди мирные…

– Новин майяль, рака! – цыкнул вооруженный без особой злости, чуть приподняв ствол винтовки.

То ли не понимал пиджина – хотя полицейскому или егерю на бойком месте и следовало бы знать универсальный язык общения, на котором только и могла кое-как объясниться пара сотен наций, народностей и племен, то ли относился к службе крайне ревностно и не собирался вступать в ненужную болтовню до прибытия начальства… «Вот это влипли», – вновь констатировал Мазур печальный факт. Ужасно тоскливо было стоять под дулом посреди яркого солнечного дня, под синим небушком, в облаке невыносимого смрада от дохлого оленя…

И вновь – характерный шорох в траве, но человека не видно. Должно быть, еще один дракон издали унюхал благоухающее лакомство, но опасался двуногих и оттого не приближался, кружил поодаль. Вооруженный лишь мельком покосился в ту сторону – нет, это никак нельзя было использовать для броска, парень явно обвыкся с ящерами и не собирается отвлекаться на столь привычную деталь пейзажа. Ну что же выдумать-то?! Самая пора. Он не собирается задавать вопросов, что-то выяснять, он молча ждет… Есть здесь и другие, есть, нюхом чую…

Пришедшая в голову идея, если честно, не была ни гениальной, ни особо коварной – но лучше так, чем ничего… Мазур вдруг пал на колени со всего размаху, воздел руки к небу и заорал истово все на том же пиджине:

– Господи, на кого ты меня оставил? – и повернулся к гавайцу, с дико исказившимся лицом заорал, хватаясь за голову: – Ты во что нас втянул, урод? – И быстро добавил на гораздо более правильном и чистом английском, который гаваец, то есть сапиенс штатовского происхождения, должен был знать: – Дергайся, твою мать, ломай комедию, разбегаемся в стороны, дробим его внимание… – И снова завопил на пиджине, отчаянно дергаясь, ломаясь, кривляясь: – Моя старая мама этого не переживет, ее хватит удар…

Он старался не переигрывать – попросту доводил самые яркие эмоции до предела, до обнаженной, понятной всякому идиоту простоты. Прекрасно помнил, что здешний народ предпочитает именно такой накал чувств, не зря же в местных кинотеатрах самые большие сборы дают индийские и мексиканские мелодрамы, где страсти кипят, бурля и клокоча, где впечатление производят самые дурные сценические эффекты, давным-давно исчезнувшие с подмостков европейских театров. Орал что-то про то, как он потрясен и раздавлен, как жаждет покаяться и искупить вину, как будет рыдать старушка-мама, если ее родимый сын будет арестован…

Человек с винтовкой был несколько ошеломлен. В первый миг он даже шарахнулся в сторону, наведя на Мазура дуло многозарядки, потом захлопал глазами уже с нескрываемым изумлением – а Мазур заламывал руки, метался, то падал на колени, то вскакивал, воздевая к небу трясущиеся конечности. Понявший, наконец, его замысел гаваец тоже забился в конвульсиях, вопя что-то бесстрастным небесам, дергаясь, как окончательно спятивший дервиш. А там и Пьер подключился, рухнув в жесткую траву, и катался по ней почти что в натуральном эпилептическом припадке, вопя невразумительно и громко.

Ах, молодцы! Манах с Пенгавой, первобытно-хитрые люди, внесли свою лепту – орали, прыгали, за головы хватались, визжали, то прыгали, то на колени падали…

Судя по ошарашенному виду парня с винторезом, ему еще никогда не попадались такие браконьеры. Вполне возможно, он привык и к вооруженному сопротивлению, и к погоне. Но определенно ни разу не сталкивался с этаким вот стадом взбесившихся павианов. То и дело косясь на него посреди ужимок, прыжков и воплей, Мазур с радостью отмечал, что егерь сбит с толку, что внимание его, как и задумано было, дробится, что он не в состоянии держать под прицелом сразу пятерых одержимых, разбегавшихся в стороны, как тараканы…

Конечно, это не могло затянуться надолго. Сейчас он малость остервенеет, возьмет себя в руки, прикрикнет, в воздух пальнет… Нельзя затягивать, он вот-вот опомнится… ага!

Оттолкнувшись левой от земли, Мазур крутнулся в великолепном прыжке, отработанным финтом ушел с линии огня, в два скачка сократил разделявшее их расстояние до минимума… Ну, а дальше было совсем просто – отточенным приемом выбил винтовку, наподдав ей в полете подошвой по затвору, так что она отлетела довольно далеко. Двумя ударами погрузил стража закона в долгое беспамятство, выпрямился. Подхватил винтовку, щелкнул предохранителем на ствольной коробке, по-хозяйски повесил ее на плечо.

Джонни, выхватив паранг, гибким кошачьим движением метнулся к валявшемуся без сознания егерю. Без всяких усилий, скупым движением Мазур угодил ему по нужной косточке, так что пальцы сами разжались и выпустили тяжелый тесак, вонзившийся в жесткую землю так, как это можно видеть на иных антивоенных плакатах типа «Штыки в землю». Сказал спокойно, но твердо:

– Не дури, Джонни…

– При чем тут дурость? – прямо-таки прошипел гаваец, зажав левой ушибленное запястье. – Этого сукина сына я сам прикончу…

Вот этого Мазур как раз не собирался допускать – человек, в конце концов, на службе, долг выполняет, коллега в каком-то смысле… Он сказал жестко:

– Это все-таки дурость, Джонни. Не знаю, как тебе, а мне что-то неохота навешивать на себя мокруху, тем более когда этот сукин кот – на службе и при исполнении… Остынь. Берем ноги в руки и сматываемся. Лучше, по-моему, не придумать…

– Добренький ты, я смотрю…

– Ничего подобного, – быстро сказал Мазур. – Я просто расчетливый. Мне в этих местах еще жить да жить, и я не хочу, чтобы на мне висел мертвый коп… Да и ты вроде не собираешься эмигрировать на Северный полюс, а?

Гаваец бросил руку на кобуру. Мазур с обаятельной улыбкой тряхнул плечом так, что винтовка сама упала ему в руку. Щелкнул предохранителем, упрямо повторил:

– Неохота мне навешивать на себя мокруху…

Джонни кипел, как перегретый чайник, но руку с кобуры убрал. Покосился на остальных, словно ожидая поддержки.

– Джонни, капитан, а парень прав… – сказал Пьер, топчась на месте. – Нам тут жить да жить…

– Не надо его убивать, – решительно поддержал и Пенгава. – Всем будет плохо.

Манах молчал, но всем видом поддерживал предыдущего оратора. Гаваец, наконец, просек, что остался в абсолютном меньшинстве. И рявкнул уже другим тоном, скорее сварливым, чем угрожающим:

– Он же нас запомнит!

– Да черта с два, – сказал Мазур. – Небритых-то, с ног до головы перепачканных этим дерьмом? Брось, Джонни. Лишний кусок веревки у нас есть, свяжем его… – Он категорическим тоном отдал приказ: – Быстрей, Пьер! Руки свяжешь впереди. Если очень уж захочет освободиться, через часок перегрызет веревку. А мы за это время будем уже далеко… Пенгава, Манах, хватайте мешки!

Все трое опрометью кинулись выполнять приказы, так что Джонни-гаваец в одночасье оказался фигурой исключительно номинальной, что, судя по его злобному взгляду, отлично понимал. «Отношения испорчены окончательно», – мимоходом констатировал Мазур, вновь вешая винтовку на плечо. Ничего, нам с ним не детей крестить, рано или поздно пришлось бы внести ясность и чуточку сбить спесь с этого мелкого шпанца, отчего-то возомнившего себя капитаном Флинтом. Все равно не рискнет пальнуть в спину или отправить к акулам. Следует пореже поворачиваться к нему спиной, и только. Ничего, до Катан-Панданга как-нибудь продержимся, а там дорожки разойдутся бесповоротно и навсегда…

Они бежали что есть мочи, нагруженные тяжеленными мешками, хрипло дыша, хватая ртом воздух. Чертова ноша немилосердно колотила по спине, по пояснице, по заднице, соленый пот заливал глаза, в стороны с визгом кидались испуганные макаки, а один раз от них с глухим шипением шарахнулся мирно отдыхавший в траве ящер, которому они сгоряча едва не оттоптали башку. Вдобавок Мазуру, кроме поклажи, оттягивала плечо четырехкилограммовая винтовка, но он ни за что не бросил бы столь серьезное и надежное оружие…

Джонни все же был битым волком. Когда меж деревьями уже показалась сияющая гладь океана, он с маху остановился первым, поднял руку. Мазур мгновенно понял, тоже остановился. Они подкрались к опушке и какое-то время рассматривали шхуну – нет, засады вроде бы не видно… И вновь кинулись вперед, навьюченные, как верблюды. Увидев их, двое остававшихся на кораблике батаков без команды кинулись поднимать паруса, сообразив, что дела пошли наперекосяк.

Далекая, приглушенная расстоянием пальба послышалась в глубине острова, когда шхуна уже была почти в миле от берега, – беспорядочные выстрелы из винтовок вразнобой, явно не преследовавшие никакой иной цели, кроме выражения эмоций. Точно, он там был не один – и припоздавшие сослуживцы на бедолагу наткнулись, но что они могли сделать? Только палить в белый свет, как в копеечку. А шхуна вот-вот должна была оказаться в международных водах…

«Повезло мне, – лениво подумал Мазур, вытянувшись на палубе. – Мало того, что впервые попробовал себя в браконьерстве, так еще и начал не с уточек каких-нибудь – с могучих и экзотических комодских драконов…»

Часть вторая Огни большого города

Глава первая Никогда не подглядывайте за неизвестными

Еще пару кабельтовых шхуна прошла на одном стакселе, вплотную к зеленому буйству джунглей, так что верхушки мачт, по-морскому стеньги, то и дело цеплялись за переплетение ветвей, вызывая возмущенные вопли проворно разбегавшихся обезьян, а диковинные птицы вспархивали стайками – экзотика по-прежнему цвела вокруг самая махровая, хотя корабль зашел на этот остров с прозаичнейшей целью, всего-навсего набрать пресной воды перед долгим переходом в Катан-Панданг.

Потом Пьер проворно убрал и стаксель, а два батака (отнесшиеся к тому, что третий их собрат не вернулся с драконьего острова, с азиатским фатализмом) сноровисто закинули в гущу ветвей кошки на прочных линях, подтянули шхуну бортом к берегу, так что ветви нависли над палубой, закрепили свободные концы линей и столь же шустро спустили на воду старенькую дюралевую лодку.

На палубе показался Гаваец с перекинутым через плечо «Томпсоном», судя по виду, военного выпуска. В обеих руках у него были пластиковые двадцатилитровые канистры.

Батак кинул в лодку пару алюминиевых весел с облупившейся синей краской. Вопросительно уставился на капитана, ожидая дальнейших распоряжений. Остальные в полном составе торчали тут же.

– Джимми, возьми баклаги, – невозмутимо сказал гаваец Мазуру, ногой подвинув к нему помянутые сосуды.

Столь же невозмутимо Мазур взял лежавшую неподалеку винтовку, повесил на плечо дулом вниз, отвел в сторонку Пенгаву и тихонько сказал ему на ухо:

– Пока меня не будет, наточи как следует мой паранг…

Сбросил канистры в лодку, держась руками за планшир, перевалился через борт и спрыгнул в дюральку. Утлая лодчонка качнулась, стукнув о борт шхуны. Гаваец тем же путем последовал за ним и сразу же сел на весла. Сильными гребками повел лодочку вдоль берега.

– Интересно, – сказал Мазур. – Что же ты меня не заставил вкалывать, при твоей-то привычке руководить?

– Я знаю дорогу, а ты – нет, – ответил гаваец. – Так проще.

Какое-то время они молчали. Лодка быстро продвигалась вперед по узкому, извилистому проходу меж высокими скалами, в один прекрасный момент он раздвоился, и Джонни уверенно свернул вправо, а у следующего разветвления – влево. Глянув на Мазура исподлобья, поинтересовался:

– Ты что сказал своему орангутангу?

– Да пустяки, – пожал плечами Мазур. – Чтобы он тебя пристрелил, если вернешься один…

– Точно?

– А какие тут шутки? – пожал плечами Мазур. – Я человек предусмотрительный, жизнь научила…

– Глупости, – хмуро сказал гаваец. – Я парень резкий, но вот уж никак к неврастеникам не отношусь… Если мочить каждого, кто мне однажды покажет зубы, патронов не хватит… От тебя, знаешь, тоже можно всякого ожидать…

– Глупости, – усмехнулся Мазур, старательно повторив его интонацию. – Драконьи потроха в трюме – не столь уж большой куш, чтобы мочить тебя ради твоей доли. Я в этих местах настроен осесть надолго… Интересно, почему ты взял за водой именно меня? Если отпадает версия «несчастного случая» на водопое, то есть лишь одна-единственная идея… Побаиваешься, как бы я не вздумал в твое отсутствие поднять бунт на борту и захватить твой фрегат?

– А почему бы и нет? – серьезно сказал гаваец. – Извини, парень, я тоже имею полное право предполагать на твой счет разные гадости. Очень уж быстро ты моих орлов привел к подчинению там, на острове.

– Но я, по размышлению, был все-таки прав, а? – спросил Мазур. – К чему нам иметь на счету мертвого копа…

– Ну, допустим, прав, – неохотно признался Джонни. – Он был не один, могли со злости устроить грандиозную облаву, копам страшно не нравится, когда кого-то из них мочат. И все равно… Это мой корабль, знаешь ли, и мой экипаж.

– Помилуй бог, не покушаюсь ни на то, ни на другое, – сказал Мазур примирительно. – Я просто не люблю, когда на мне ездят верхом…

– Вот совпадение, парень, я тоже… Ты подозреваешь меня черт-те в чем, а я – тебя. Вот и квиты. В конце-то концов, Абдаллах, старый прохвост, не мог тебе не сказать, как зовут китайца, как называется его лавка…

– Сказал, конечно, – кивнул Мазур. – Но я же тебе говорил уже – не столь уж велика твоя доля, чтобы мочить тебя ради нее.

– Вот то-то, – легонько оскалился Джонни. – Ну что, Джимми-бой, попробовали друг дружку на излом? Давай попробуем подружиться, что ли? Не скажу, что ты мне особенно нравишься…

– Ну, удовольствие, знаешь ли, обоюдное.

– Понимаю. Наплевать. Ты, Джимми-бой, и в самом деле, похоже, будешь тут долго болтаться у меня под носом. А я не собираюсь срываться в эмиграцию из этих мест. Поневоле придется как-то строить дальнейшие отношения. А вдруг и получится к обоюдной выгоде…

Не походило что-то пока, чтобы он пытался заговорить зубы и застать Мазура врасплох, – автомат лежит у ног, пистолет в кобуре, паранг в ножнах, обе руки заняты веслами. Скорее уж Мазур мог при таком раскладе и морду набить качественно, и отправить к праотцам.

Словно угадав его мысли, гаваец настороженно бросил:

– Между прочим, я своим обезьянам приказал то же самое, что ты – своему…

– Да ладно тебе… напарник, – фыркнул Мазур. – Черт с тобой, я-то первым не начинал… Давай, в самом деле, создавать новую корпорацию: «Джимми и Джонни, лимитед». Я, знаешь ли, придерживаюсь той же философии: не стоит класть жмуриков направо и налево, если проще договориться.

– Ну, смотри, я-то не прочь… – вздохнул Джонни с некоторым облегчением. – Если сойдемся поближе, я тебя научу, как можно делать толковые дела. Твой тесть, прости на худом слове, – все же обыкновенная макака без фантазии и настоящего размаха. Чисто по-первобытному снимает верхушки там, где цивилизованный человек без труда вычерпает все до дна и получит вдесятеро больше…

– Не обижай моего родственника, – лениво осклабился Мазур.

– Родственник…

– Какой уж есть, – сказал Мазур.

– Ладно, наследный принц… Проехали.

Очередной узкий проход вывел их в обширную лагуну, диаметром чуть ли не в морскую милю. Ну да, конечно, на шхуне сюда не пройти за отсутствием ветра…

Джонни повел лодку вдоль берега, на миг выпустил весла, переложил автомат поближе, чтобы был под рукой. Настороженно пояснил:

– Поглядывай по сторонам, Джимми-бой, не зевай… Островок необитаемый, расположен удобно, а значит, можно нарваться черт-те на кого…

– Королевские? – спросил Мазур.

– Ну, не обязательно. Тут столько всякого народа болтается… От ловцов удачи до этих долбаных идейных, и неизвестно еще, что хуже. Фронты освобождения, борцы с тиранией… Ты сам-то, надеюсь, не из идейных? Не борешься, часом, против кого-то или за что-то?

– Бог миловал, – сказал Мазур насколько мог убедительнее. – Я, видишь ли, борюсь исключительно за собственное благополучие…

– Ну, это уже лучше, – фыркнул гаваец. – Нет на свете ничего хуже борцов…

В два гребка он притер лодку к берегу, задрал голову к небу, его лицо стало напряженным, злым.

– Мерещится или нет?

Старательно прислушавшись, Мазур тихо ответил:

– А знаешь ли, компаньон, ни черта тебе не мерещится…

– Самолет?

– Очень похоже. Звук сверху идет.

– Подождем пока. – Ощерясь, гаваец передернул затвор. – Нужно же посмотреть, кого черт несет… У береговой охраны и егерей, чтобы ты знал, есть и самолеты…

– Думаешь, по наши души? Уверен?

– Да ни в чем я не уверен! – шепотом огрызнулся Джонни. – Но все равно нужно переждать…

Мазур был с ним полностью согласен. Перехватывая руками ветки, они завели лодку подальше в чащобу – но так, чтобы видеть лагуну. Пошарив в носовой части, представлявшей собой ящик, Джонни извлек бинокль – судя по тому, что краска почти целиком сошла с желтоватой меди, довольно преклонного возраста. Однако стекла целы.

Приложив к глазам лишенные резиновых кружочков окуляры, Джонни уставился на безмятежную гладь лагуны. Стрекот мотора усилился, он приближался, опускался, наплывал…

Белый гидроплан с двойной синей полосой вдоль борта совершенно неожиданно для них вынырнул из-за косматой стены джунглей, заложил вираж над противоположным берегом, снижаясь в плавном развороте, миновал место, где укрывалась лодка, пошел в дальний конец лагуны, целеустремленно теряя высоту… Судя по тому, как он шел, уверенно, не рыская, пилот садился здесь не впервые.

– Срань господня, – сквозь зубы процедил Джонни. – Кого еще принесло? Что-то не видел я здесь раньше таких вот птичек…

– А ты давно был здесь последний раз? – спросил Мазур.

– Дай подумать… Месяцев семь.

– Почти что вечность, – хмыкнул Мазур. – Сам же говорил – остров необитаемый, на удобном месте… Кому-то приглянулся… Береговая охрана, нет?

– Ни черта, – сказал Джонни. – Во-первых, нет эмблем, во-вторых, у них отроду не водилось таких вот игрушек. Старые «Каталины» и прочая рухлядь, ничего похожего… А здесь попахивает хорошими деньгами, определенно. Какой-нибудь долбаный миллионер прилетел половить рыбку, потрахать на природе дорогих девок…

– Ну и?

– А что делать? – прямо-таки скрипя зубами, протянул гаваец. – Нам все равно нужно плыть во-он туда, метрах в двухстах правее места, где они причалили, есть проход…

– А сушей, в обход?

– Километров восемь. Ноги собьешь по чаще.

– Так что, плывем?

– Погоди, погоди, – не отрываясь от бинокля, процедил гаваец. – Штопор в заднице? Нужно осмотреться, мы вдалеке от цивилизации, и нравы в этих краях простые… ш-шит!

Он опустил бинокль, медленно-медленно, словно у него отнимались руки.

Мазуру крайне редко случалось видеть, чтобы люди бледнели так молниеносно и качественно, – как стена, как мел… Гаваец застыл в нелепой позе, безнадежность и страх читались на лице так явственно, что Мазур не задал ни единого вопроса, и без того чуя, что произошло нечто крайне скверное. Он только вынул бинокль из закостеневших пальцев – Джонни даже не пошевелился, руки у него были, как ватные.

Десятикратная оптика сократила разделявшее их расстояние до сущего мизера. Действительно, все это никак не походило на визит беспечного миллионера, вздумавшего устроить пикник на природе в компании вышколенных лакеев и дорогих шлюх…

Те двое, что выскочили первыми, стояли по щиколотку в воде, настороженно озираясь и держа наготове американские штурмовые винтовки, – современная модель, очень современная… К ним присоединился третий, с такой же пушкой.

Все это время мотор гидроплана продолжал работать, хотя винт не вращался. Вполне разумная предосторожность для того, кто ожидает столкнуться с чем-то непредвиденным… Ага, из леса показались еще трое, столь же солидно вооруженные. Короткий обмен неслышными Мазуру репликами. Бесполезно и пытаться прочесть по губам, о чем они там, – среди них нет ни одного европейца, значит, разговор определенно идет на каком-нибудь экзотическом наречии…

Ага! Кажется, все в порядке. Стволы винтовок опустились. Еще трое, уже без оружия, побежали к самолету. Один из вооруженных предупредительно придержал дверцу, словно имел дело с шикарным лимузином, и из гидроплана с величайшими предосторожностями, будто хрустальную вазу, стали выгружать полную китаянку лет шестидесяти – ее бережнейшим образом вынесли на сухое место, утвердили на ногах, застыли вокруг в столь почтительно-выжидательных позах, что Мазур не удивился бы, обнаружив у них виляющие хвосты.

– Что там? – мертвым голосом спросил гаваец.

– Какая-то баба, – ответил Мазур.

– Дай посмотреть… Ш-шит… Срань господня…

Это невозможно было представить, но Джонни побледнел еще больше. И тут до Мазура дошло, он негромко спросил в приливе озарения:

– Мадам?

– Мадам, – севшим голосом повторил гаваец. – Все, как трепался этот… Я ее, конечно, не видел раньше, но как раз про такой аэроплан болтали… Про уединенное бунгало… За семь месяцев успели, надо же… А впрочем, что удивительного, с их-то возможностями, с их-то денежками… Мне привиделось или дом вон там, левее?

Мазур вырвал у него бинокль, всмотрелся опытным глазом, привыкшим искать на местности хорошо замаскированные произведения человеческих рук. В самом деле, бунгало. Аккуратный домик с плоской рифленой крышей, выкрашенный в светло-зеленый цвет, прекрасно вписанный в ненарушенную чащобу. Заметить его сверху, с воздуха, решительно невозможно – только с воды или с земли можно высмотреть, находясь поблизости. Ах, вот как, еще и пулемет на треноге… быть может, и не единственный. А вон там, за домом? Бухточка, в которой сквозь деревья просматриваются два мощных катера…

– Может, мы зря паникуем? – спросил Мазур, опустив бинокль.

– Какое там зря… – печально отозвался Джонни. – Все, как говорили.

– Я так понимаю, за водой мы не пойдем?

– Туда? Ты что, свихнулся? Чтобы заметили? Ноги бы унести, какая там вода, смыться бы, и я в рот ни капли не возьму до самого Катан-Панданга… Господи, пронеси… – Он пробормотал что-то на непонятном Мазуру языке, быть может, и на родном. – Вокруг острова наверняка шныряют катера, охрана у нее почище, чем у нашего долбаного президента…

– Так это и понятно, – сказал Мазур. – Кому нужен ваш долбаный…

– Да заткнись ты! Плывем, осторожненько! Они ж из нас решето сделают в два счета, там столько стволов…

С последним утверждением Мазур был полностью согласен – не на все сто, но не настолько, чтобы пренебрегать угрозой. Если прижмут, остаться в живых можно, лишь чесанув в джунгли. Там-то они его черта лысого возьмут… но вот, опять-таки, что дальше? Если молодчики королевы пиратов тем временем засекут и захватят шхуну? Придется вести партизанскую войну в одиночку, выжидая оказию… Если Мазур окопается в джунглях, достать его будет трудненько, а вот у него самого появится немало шансов… но что, если они всем скопом чесанут с острова, на самолете и всех имеющихся в наличии плавсредствах, бросив засвеченную дачу? Вот тогда придется робинзонить всерьез…

Думая над всем этим, он старательно перебирал ветви, стараясь не колыхать ими. Лодка помаленьку продвигалась по-над бережком, гаваец то помогал ему, то хватал бинокль и таращился в сторону пиратского аэроплана – он заразил Мазура своей уверенностью, и тот уже не сомневался, что столкнулся с королевой пиратов. Опять-таки пулемет и прочие серьезные стволы…

Оказавшись в первом же узком проходе среди скал, гаваец схватил весла и принялся грести так, что они, право слово, гнулись. Мазур, бесцеремонно завладев «Томпсоном» (уже без всяких протестов со стороны охваченного смертной тоской Джонни), сидел в напряженной позе, готовый попотчевать огнем встречного – или погоню, окажись таковая на хвосте.

Но никто за ними пока что не гнался. Они, наконец, оказались в море, и гаваец, гребя столь же отчаянно, как будто по пятам гнались черти со всего света, помчал дюральку к шхуне. Приготовив автомат, Мазур через его плечо наблюдал за палубой. Нет, не похоже, что их кораблик захвачен, – все-таки торчат на палубе в прежних ленивых позах, беззаботно дымя погаными индийскими сигаретками…

Дюралька со стуком впечаталась в борт шхуны. Одним прыжком перемахнув на палубу, гаваец, задыхаясь, спросил:

– Никого не было поблизости?

Мазур, хозяйственно переправив на палубу канистры и оружие, поднялся следом. Батак по кличке Майки равнодушно сказал:

– С полчаса назад прошел катер, босс. Вон оттуда вон туда. Хороший катер, сильный. Нас они вроде бы не видели…

– Поднимай паруса, живо! Уходим!

– Босс, что стряслось? – зевнул батак.

– Все паруса, живо! Здесь мадам Фанг!

Существуй некий мировой рекорд по самому скоростному снятию с якоря, подъему парусов и выходу в открытое море, он, несомненно, был бы моментально бит экипажем шхуны. Дюралька словно сама собой вспорхнула на палубу, все паруса без малейшего, казалось, вмешательства людей взлетели, распускаясь с хлопаньем, наполняясь ветерком, незадачливые «джентльмены удачи» носились по палубе так рьяно, словно их волшебным образом стало втрое больше, даже Пенгава с Манахом, вроде бы провинциальные дикари, опрометью кинулись помогать, бестолково суетясь, – судя по их виду, оба не раз слышали это женское имечко и не связывали с ним ничего хорошего…

* * *

…Примерно через четверть часа, когда остров еще виднелся за кормой явственно различимым зеленым пятном, сзади обнаружилась черная точка, приближавшаяся с неприятной быстротой. Шхуна шла полным ходом, на всех парусах, но эта точка (на которую обратил их внимание Пьер), по некоторым признакам, была снабжена не первобытными парусами, а сильным мотором, очень уж быстро нагоняла…

– Скверно, – сказал Джонни, подняв к глазам бинокль. – Катер… И крутой, сволочь, катер… Одни макаки, оружия на виду не держат, во всяком случае, не вижу пока…

– Дай-ка, – потянулся Мазур за биноклем.

– Поди ты! – Джонни бесцеремонно отбросил его руку. – Ладно, я кой-кого знаю, может, и обойдется, может, и выкрутимся… Вы, оба, хаоле! Спускайтесь в кубрик, живо! Попробую уболтать. Если они нас не видели на острове, глядишь, и выскользнем…

Пьер первым кинулся к люку. Мазур же, кроме винтовки, своего боевого трофея, беззастенчиво поднял с палубы автомат капитана. Тот, впрочем, не протестовал, отчаянно поторапливая их грозными жестами. Далекое стрекотанье мощного мотора крепло с каждой секундой – катер неумолимо нагонял парусник, в очередной раз демонстрируя преимущества двигателя внутреннего сгорания над романтикой парусов…

– Влипли, исландец? – с вымученной улыбкой спросил Пьер.

– Ну, это еще как посмотреть… – кривя губы, отозвался Мазур. – Их там, в конце концов, не рота… Иди в кубрик, притаись там так, чтобы под пулю не попасть, если начнется карусель…

Не заставив себя долго упрашивать, бывший сослуживец Алена Делона кубарем скатился по рассохшимся ступенькам. Мазур не сразу последовал за ним, он осторожно выглянул из-за надутого свежим ветром паруса, оценивая ситуацию, насколько это удалось.

Катер был уже кабельтовых в трех, он заходил с левого борта, задрав нос, летя на редане, разбрасывая белые пенные полукружья, оставляя широкий кильватерный след. На носу выжидательно замер у пулемета субъект в белом – у этих ребят прямо-таки мания какая-то таскать с собой пулеметы. Хотя они правы, конечно, во всех смыслах, в их многотрудном ремесле без хорошего универсала не обойдешься, тут наши взгляды полностью совпадают…

Он нырнул в люк. Секунду подумав, автомат оставил при себе, а винтовочку оставил в дверном проеме, ведущем в каюты, – примостил ее поперек двери так, чтобы непременно привлекла внимание любого понимавшего толк в оружии человека. А сам кошкой скользнул под сплошную деревянную лестницу, открытую с боков, – очень уж сухопутный был у нее вид, язык не поворачивался называть это сооружение трапом, хотя на корабле, как известно, лестниц не бывает, а есть одни только трапы…

Пьера не видно и не слышно – притаился, надо полагать, основательно, как мышь под метлой. Мазур ощущал себя самую малость неуверенно – ни один из трех стволов, коими он сейчас располагал, не пристрелян им лично, он вообще ни разу не стрелял из них, а меж тем любое оружие неповторимо, как красивая баба… Ну ничего, мы не вчера родились, когда нас пытаются прирезать, мы и на чудеса способны…

Судя по звуку мотора, катер уже был совсем близко – надежная посудина, наполовину закрытая надстройкой. Сколько там может оказаться народу? Не особенно-то и много, самое большее полдюжины, больше и нет смысла посылать в погоню за их скорлупкой…

Ага! Длинная, уверенная пулеметная очередь – и характерный жесткий плеск вонзившихся в воду пуль. Предупредительные выстрелы, конечно, не слышно ни одного попадания в корпус…

На палубе затопотали – спускали все паруса, судя по звукам. Слышно было, как гаваец в голос поторапливает команду, вряд ли нуждавшуюся в понуканиях.

Рокот мотора надвинулся слева. Короткий стук – ага, суда легонько ударились бортами. Слышно, как на палубу прыгнули два или три человека. Несколько мгновений томительной тишины. Потом раздался громкий, насмешливый голос. Английский чересчур хорош для ублюдка пиджина:

– Что это вы, парни? Ах, молодцы, примерные ребята! Сами догадались, что нужно поднять ручки и стоять смирненько… Ну, и кто же капитаном на этом суперлайнере?

– Я.

– Да что вы говорите, сэр! Позволено ли мне будет поинтересоваться вашим благородным именем?

– Вообще-то, меня тут знают как Джонни Гавайца…

Судя по голосу, Джонни было тоскливо и неуютно.

– Да ну? Увы, сэр, вынужден признаться, что мне не доводилось слышать столь славное имя… Вы, надеюсь, простите мне, темному, такое невежество?

– Конечно, о чем разговор?

– Я вижу, мы легко нашли общий язык… Итак, мистер Гаваец, не расскажете ли, какого черта вы делали на острове?

– У нас кончилась пресная вода… Мы хотели набрать…

– Вот в эти канистры, конечно?

– Ну да…

– А почему же не набрали? – невиннейшим тоном поинтересовался незнакомец.

– Ну… Не успели…

– Да отчего же, сэр? – голос откровенно издевался. – Вам захотелось водички, пресной…

– Послушайте, – уже откровенно дрогнувшим голосом сказал Джонни. – Я, честное слово, не хочу неприятностей… Я знаю кое-кого – Золотого Мыня, господина Теджо, даже однажды беседовал с самим Голландцем Чарли…

– В самом деле? Беда в том, сэр, что названные вами господа мне решительно неизвестны…

– Не шутите так…

– Да что вы, сэр, я абсолютно серьезен, право же… Кроме вас пятерых, есть кто-нибудь внизу?

– Нет, никого…

– Проверь, Красавчик. Лионг!

И совершенно неожиданно затрещала длинная автоматная очередь. Одинокий панический вскрик, тут же оборвавшийся. Шумный всплеск, еще один. Еще очередь, покороче. Тишина…

– Красавчик!

На ступеньки легла тень, мигом позже они заскрипели под целеустремленными шагами, и на голову Мазуру посыпалась мелкая труха. Он не мог из своего укрытия видеть спускавшегося, приходилось реконструировать его движения и перемещения по скудным звукам, а это не самое легкое занятие даже для того, кто специально этому учен… Так, он уже на нижней ступеньке, вот заметил винтовку, самое время, промедлишь – все потеряешь…

Тщательно рассчитав каждое свое движение, чуть ли не каждое сокращение мускулов, Мазур бесшумно выскользнул из-под трухлявой лестницы. Красавчик, здоровый лоб в белом, с висящим на правом плече германским автоматом, держал одной рукой винтовку, как Мазур и рассчитывал.

Эта английская десятизарядка времен Второй мировой и оказалась последним, что пират видел в своей путаной жизни. Мазур ударил так, что никаких сомнений у него не осталось. Подхватил падающее тело, порядка ради нащупал артерию и, окончательно убедившись, что сработал, как задумывал, подхватил автомат, бесшумно двинулся наверх.

Вот теперь предстояло из шкуры вон вывернуться, чтобы в считанные секунды переделать ситуацию на свой расклад…

Он взмыл из люка стремительно и беззвучно, словно олицетворение какого-то здешнего демона смерти. Подобно этому демону, он был неумолим, молниеносен и ни во что не ставил человеческую жизнь.

Две коротких очереди срубили в секунду того, что стоял на палубе, и человека за пулеметом. А в следующий миг Мазур уже был в воздухе, он ногами вперед летел на корму катера, однократное мгновение будучи невесомым, как космонавт на орбите, длинной очередью рубанул по тем двум в надстройке – и со звоном полетели стекла наружу, и брызнула осколками приборная доска, и перед ним больше не было ничего живого, достойного смерти…

Вот теперь можно было выйти из сумасшедшего ритма, незнакомого обычному человеку, привести в норму мышцы и нервы, спокойно оглядеться…

Кошка на коротком лине надежно сцепила оба суденышка, с этим все в порядке…

Мазур перепрыгнул назад на шхуну. Те, кого он успокоил, лежали в прежних позах, не требуя правки. Он совершенно равнодушно переступил через ближайший труп, подошел к правому борту, скорбно покривил тубы. Манаха и одного из батаков не видно – ну да, это они мешками шлепнулись в море. Остальные трое лежали у планшира – Джонни Гаваец, батак и прирожденный охотник Пенгава, здешний Левша, единственный из троицы, кого Мазуру было по-настоящему жалко, – как-никак односельчанин, человек мирной профессии, даже вроде бы какой-то дальний родственник Абдаллаха…

Он огляделся, держа автомат стволом вниз. Куда ни посмотри – лишь спокойный океан, игравший мириадами солнечных зайчиков. Решение следовало принимать в сумасшедшем темпе.

Приборы на катере побиты пулями, и черт их знает, что Мазур там наломал… Нет, этот вариант отпадает. Вариант будет один-единственный – поднять все паруса и уходить на шхуне. Те, на острове, рано или поздно спохватятся, не дождавшись своих, – но в любом случае слишком поздно. Невероятно трудно, практически невозможно будет отыскать в бескрайнем море их скорлупку. Даже если они поднимут в воздух гидроплан… нет, вряд ли. Что сможет один-единственный гидроплан? Когда неизвестно даже, в каком направлении ушла шхуна? Там, на острове, народ серьезный и видавший виды, они быстро должны понять, что бессмысленно высылать в погоню катера, что их самолетик – в сущности, элегантный лимузин мадам – не в состоянии прочесать и осмотреть такую акваторию…

Яростно желая, чтобы все было именно так, как он себе нарисовал в уме, чтобы противник именно к таким выводам и пришел, Мазур заорал:

– Пьер, где ты там! Живо на палубу, времени нет!?!

Глава вторая Перекати-поле (два экземпляра)

Китайский храм, напротив которого они расположились в крохотном ресторанчике (опять-таки китайском), выглядел не просто экзотично для белых людей, а прямо-таки марсиански. Он был пестрый, как радуга, на его стенах ярчайшими красками изображены были диковинные сцены из неизвестной мифологии: бравый обезьян в роскошной одежде и золотом причудливом шлеме, явно не из простых макак, какой-нибудь принц, а то и, поднимай выше, король, дрался на мечах со здоровенной черепахой, судя по ее зверской физиономии, персонажем строго отрицательным; невыносимо очаровательная девушка в доспехах столь же сверкающим клинком полосовала извивавшегося в зеленой воде длиннющего дракона с буденновскими усами и полудюжиной лап; некий благообразный старец, судя по доброму морщинистому лицу, персонаж на сей раз сугубо положительный, восседал под загадочным деревом, чем-то неуловимо напоминая товарища Л. И. Брежнева… По невежеству своему Мазур даже принял сначала это заведение за увешанный рекламой новых мультфильмов кинотеатр, но бывалый Пьер внес ясность.

Над крышей экстравагантного храма красовались вырезанные с величайшим тщанием деревянные драконы, их глазищи, укрепленные на проволочных спиралях, раскачивались от малейшего ветерка. Вокруг – на вывесках, на стеклах лавчонок, ресторанов и аптек, на табличках с названиями улиц – одни иероглифы. Но ни малейшего дискомфорта Мазур с Пьером не испытывали, наоборот. Для субъектов вроде них китайские кварталы были самым безопасным местом – здесь, как нигде больше, местные обитатели умели отгораживать свое бытие от всех посторонних незримой стеной и, в свою очередь, не страдали излишним любопытством. Если ведешь себя пристойно, не задираешь хозяев и не проявляешь любопытство туриста слишком явно, вольешься в местный пейзаж его составной частью, никто не будет лезть в твои дела и болтать о тебе со служителями закона. Ну и, наконец, именно здесь, совсем недалеко, располагались и китайская антикварная лавка, куда предстояло сдать груз, и незабвенной памяти увеселительное заведение «Звезда глубины», куда Мазур по размышлении все же решился сунуть нос, чтобы разведать обстановку. Вообще-то, именно эти кварталы и были вотчиной как пиратов мадам Фанг, так и гангстерских «триад» – но вряд ли на Мазура персонально была объявлена здесь охота, кто он был для здешних воротил?

Мазур сейчас имел некоторые основания гордиться собой. Он-таки сумел провести шхуну в Катан-Панданг, благо в каютке гавайца отыскались и морские карты, и довольно приличный секстан. Правда, оба вымотались до последней степени, возясь с парусами и стоя долгие ночные вахты за штурвалом, но, в конце концов, речь шла о спасении собственной шкуры, а такая цель стоит любых трудов…

Им удалось раствориться в безбрежном океане, предварительно затопив катер и уничтожив все прочие следы случившихся на борту шхуны коллизий. Прежде чем потопить пиратское плавсредство, Мазур хозяйственно снял с него пулемет с боеприпасом – на случай новых неприятных встреч, от которых, как оказалось впоследствии, фортуна их избавила. Уже имея землю в прямой видимости, за пару морских миль от Катан-Панданга Мазур с превеликим сожалением выкинул пулемет в море вместе с прочим трофейным арсеналом. Не стоило лезть на рожон. Мелкие суденышки вроде доставшейся им во владение шхуны швартовались у берега без всяких таможенных и пограничных формальностей, ибо количество их было неисчислимо, и островная держава при всем желании не смогла бы проконтролировать каждое, но береженого Бог бережет, в любой стране полиция обожает проводить внезапные рейды и выборочные проверки…

Хорошо еще, документы на корабль были в порядке. Еще в первый же день, решив, что оторвались от возможной погони, оба занялись несгораемым ящиком в каютке покойного Джонни. Там отыскались и оформленные должным образом судовые бумаги (с Катан-Пандангом в качестве порта приписки), и потрепанный американский заграничный паспорт гавайца – судя по нему, Джонни покинул родину несколько лет назад вполне легально, а значит, в розыске не числился. После недолгих раздумий Мазур забрал паспорт себе, решив предъявлять его при крайней нужде. Как оно всегда бывает с фотографиями на документах, выданных энное количество лет назад, тогдашний Джонни, молодой, не столь потасканный и стриженый почти наголо, мало походил на самого себя перед смертью, цвет волос на снимке по причине их практического отсутствия определить было невозможно, а здешние сыскари вряд ли владеют английским настолько хорошо, чтобы прочитать описание особых примет, внесенное неразборчивыми канцелярскими каракулями… В общем, у Мазура были шансы. Главное – не привлекать к себе внимания, не совершать ничего противоправного, вести себя так, будто обитаешь тут который десяток лет. Тогда и до вдумчивой проверки документов не дойдет, если верить заверениям опытного Пьера, неплохо знакомого с этим городом. «В конце концов, – наставлял Пьер, – все мы, европейцы, для них на одно лицо – как для нас китаезы и прочие азиаты…»

Пьер не доставлял ему ни малейших хлопот – он принял происходящее, как должное, показывая всем видом, что готов служить под командой нового капитана со всем рвением и покойницкой немотой. Рвение его особенно окрепло после того, как они по-братски разделили пополам обнаруженные в несгораемом ящике четыре тысячи с лишним американских долларов и ворох гораздо менее респектабельной валюты пяти или шести окрестных государств. Как легко догадаться, Мазур без малейшей жалости отдал бы случайному напарнику весь ворох разноязычных денежек, но поступать так было нельзя, коли уж он по роли числился европейским авантюристом, застрявшим в этих краях презренного металла ради. Посему пришлось, изображая на лице подобающий накал алчности, вести дележку скрупулезно и вдумчиво… Однако у Мазура в первый день осталось стойкое впечатление, что лягушатник ждет от него нехороших сюрпризов, откровенно старается не поворачиваться спиной, косится пугливо. Потом, правда, напарничек малость успокоился, убедившись, что время идет, а глотку ему перерезатъ Мазур что-то не собирается…

Он поднял глаза от тяжелой фарфоровой пепельницы с драконом на боку, хмыкнул. Напарничек, прочно утвердив локти на клетчатой скатерти, все еще набивал брюхо с неутомимостью экскаватора – грибочки, китайская лапша, маринованные куриные крылышки, хрустящие лягушачьи лапки, куриные печенки, свинина в кисло-сладком соусе. Все это было чертовски вкусно, Мазур и сам наелся от пуза, но давно уже отвалился от стола.

– Эй, ты не лопнешь? – лениво поинтересовался он.

– Брлмблю? – пробормотал Пьер, сделал длинный глоток, утер губы. – Да нет, привычка… Если есть возможность, всегда нужно жрать, как удав, когда еще доведется…

– Ну давай, давай, – поощрил Мазур почти ласково. – Все равно, чует моя душа, остановишься ты не скоро. Так что я отлучусь на четверть часика. Зайду к друзьям, тут недалеко…

На лице напарника отразились самые противоречивые чувства – и некоторое недоверие, и явное нежелание расставаться со здешней скатертью-самобранкой.

– Джимми, – сказал он опасливо, – ты там чего-нибудь такого не задумал? Мы с тобой как-никак напарники…

– Слушай, напарничек, – поморщился Мазур. – Если бы я что-то на твой счет задумал, ты бы уже давно кормил рыбок в открытом море, тебе не кажется? По-моему, до сих пор я делился честно…

– Ну, извини, – заторопился Пьер. – Извини. Жизнь – штука жестокая, каждый сам за себя, привыкаешь никому не доверять…

– А тебе не кажется, мон ами, что ты и жив-то до сих пор исключительно благодаря мне? – жестко спросил Мазур. – Так что сиди и не чирикай, просто запомни, что у меня есть и будут мои дела. Не переживай, ты мне еще понадобишься, точно тебе говорю… Жуй, не стесняйся, я обязательно вернусь!

Он вышел из крохотного, по-китайски невероятно опрятного ресторанчика, сориентировавшись, свернул налево, зашагал в толпе прохожих (на девять десятых китайцев) так, чтобы не выбиваться из общего ритма и темпа, раздумывая, что же предпринять дальше и стоит ли вообще торопиться.

По всему выходило, что не стоит. Прежде чем отправлять в советское консульство шифрованный вопль о помощи, следовало окончательно разобраться, какая судьба постигла «Нептуна», – ничего ведь толком неизвестно…

В «Звезду глубины» он, как и подобало завсегдатаю, вошел с черного хода, которым его провожала тогда красотка Анита. Коридор был пуст, только в дальнем его конце, как и в тот раз, сидела на циновке сморщенная, как черепашья шея, старушонка в какой-то экзотической хламиде, такая дряхлая, что Мазур так и не взялся определить ее национальную принадлежность. Бабулька, казалось, готова вот-вот добровольно отправиться в мир иной, но Мазур видел, что взгляд у нее все подмечающий и жесткий, как у опытного часового второго года службы, – каковым старая и являлась, понятно.

Мазур не спеша прошел по полутемному коридору, пахнущему то ли восточной кухней, то ли восточными благовониями, остановился возле старушки и спросил:

– А по-английски разговариваем, леди?

Старушонка, глядя на него зорко и загадочно, издала тонкий птичий вопль, не меняя позы. Бамбуковая занавеска в конце коридора с сухим шелестом раздалась, показался могучий китаец в джинсах и белой майке, многозначительно оттопыренной слева, на пузе, чем-то специфически огнестрельным. Бесшумно сделал несколько шагов, уставился на Мазура с немым, настойчивым вопросом.

– Я у вас был несколько дней назад с господином Лао… – сказал Мазур вежливо.

При упоминании этого имени в глазах амбала что-то явственно екнуло – и он, чуть поклонившись, сделал гримасу вроде: «Я-то верю, но вас ведь всех хрен упомнишь…»

Вспомнив, что он находится в стране, хотя и освободившейся от колониального ига, но по-прежнему находившейся в липких тенетах капиталистических отношений, неприкрытого чистогана, Мазур быстренько достал бумажку в пять американских долларов и сунул ее мрачному вышибале. Бумажка, попав к тому в лапищу, словно растворилась меж пальцев волшебным образом. Похоже было, что отношения наладились. Приободренный Мазур спросил:

– Могу я поговорить с Анитой?

– Она вас знает?

– Еще бы, – сказал Мазур непринужденно. – Могу заверить, она мне будет только рада…

– Ну, в таком случае, пойдемте, сэр… – и он нырнул за завесу из бамбуковых палочек.

Мазур решительно направился следом, не испытывая особой тревоги, – каким бы опасным это место ни было внутри, вряд ли незваного гостя будут резать с ходу. В заведениях, подобных этому, нужно сначала получить санкцию у начальства, да и то после всестороннего рассмотрения дела, – заведение как-никак из приличных…

Они поднялись на второй этаж без всяких инцидентов, амбал постучал в знакомую Мазуру дверь. Выглянула Анита, округлила глаза:

– Вы?

– Ага, – сказал Мазур. – Мы можем поговорить?

– Ты его знаешь? – невозмутимо спросил китаец.

– Конечно, – торопливо ответила девушка. – Все в порядке, иди…

Китаец, чуть заметно пожав плечами, исчез за углом. Мазур было нацелился войти, но девушка, торопливо выскочив в коридор, потянула его за руку:

– Пойдемте на улицу, здесь не стоит…

«Так, – отметил Мазур. – А мордашка у нее что-то очень уж озабоченная…» И мимоходом коснулся локтем так и не опробованного в деле ветерана-«Веблея», засунутого за ремень под рубашкой. Был некоторый риск в том, чтобы таскать с собой не зарегистрированное в полиции оружие, но в этом районе на многое смотрели сквозь пальцы… Вдумчиво и рьяно исполняя все полицейские предписания, стражи закона рискуют нарваться на людей сильных и злопамятных – так что они в этих кварталах не особенно лютуют, стараясь вообще не появляться здесь без особенной нужды…

Они вышли на улицу, отошли к соседнему зданию. Анита, свеженькая, в простом белом платье, нимало не напоминала ни раскованную ночную танцовщицу, ни труженицу платного постельного фронта.

– Вам не надо больше сюда приходить, – сказала она тихонько, то и дело оглядываясь.

– Почему? – спросил Мазур. – Мне просто хотелось тебя увидеть еще раз…

– Не надо, – девушка явно нервничала. – Я боюсь…

– Кого? Чего?

– Всего, – сказала она решительно. – Таких, как я, обидеть очень легко…

– Слушай, – сказал Мазур. – Здесь в последнюю неделю не появлялись господин Лао или господин Ма?

– О господи, и вы туда же…

– А что?

– Не было никого, – отрезала Анита. – Никого из тех, с кем вы тогда были… только они все равно надоедают.

– Кто? – тихо, серьезно спросил Мазур.

– Я не знаю. И не хочу знать, – твердо добавила Анита. – Так гораздо безопаснее жить слабой девушке… Ну что вам еще нужно? Вы все постоянно чего-то требуете, а вот защитить… Двое местных, двое европейцев, я их никогда раньше не видела. За неделю приходили уже два раза, спрашивали про Лао, про Ма, про вас…

– Ну-ка, ну-ка, – сказал Мазур, решительно оттесняя ее под арку ворот, в прохладную полутьму. – Про меня?

– Ну, не персонально про вас… Просто допытывались, что за белые были в тот вечер с Ма и Лао, с какого они корабля, о чем говорили, не слышала ли я чего-то случайно… Господи, при чем тут я? Я понятия не имею до сих пор, с какого вы корабля… Конечно, нельзя было врать, что я вообще не знаю Лао и Ма, они могли где-нибудь, у кого-то перепроверить… Я сказала, в общем, чистую правду – что это наши постоянные клиенты, уважаемые люди, и откуда мне знать, чем они занимаются, о чем там толкуют с белыми… Не мое дело…

– Полиция? – вслух предположил Мазур.

– Ничего подобного. Уж кто угодно, только не полиция…

– Поподробнее можешь? – настаивал Мазур. – О чем спрашивали?

– Я же сказала! Кто такие, о чем говорили, не слышала ли я чего-то… Я боюсь, понятно вам? Это опасные люди, сразу видно.

– Ну-ну, – сказал Мазур примирительно. – В конце-то концов, как я понимаю, заведение ваше принадлежит солидным людям, которых так просто не обидишь…

– Ну почему вы такой чурбан?! Одно дело – эти солидные люди и совсем другое – я. Я часто выхожу в город, ко мне охрану приставлять никто не будет, и никто не станет из-за меня начинать войну. Мне приходится угождать всем и каждому, ясно вам?

– Ясно, кажется, – сказал Мазур. – Ну, извини… Значит, только это и спрашивали?

– Да! Да! Что вам еще?

– Слушай, может, тебе денег дать?

– Да провалитесь вы с вашими деньгами! – вспылила девушка. – Ну как вы не понимаете… Ваши деньги ничему не помогут… Вы ведь меня не заберете к себе?

– Куда?

– Ну, где вы там… Нет? Вот видите! И охрану ко мне не приставите? Что я вам? Обычная девка… Полагаться приходится только на себя.

– Пугали? – участливо спросил Мазур.

– Не особенно. Но все равно сразу видно, что люди эти опасные. Я не знаю, что у вас там за дела, что за счеты, только не приходите, пожалуйста, больше! Не хочу из-за вас влипнуть во что-то жуткое, а к тому вроде бы идет. Такие так просто не заявляются и церемониться не будут. Ведь дважды за неделю приходили… Я вас прошу, оставьте меня в покое, иначе не знаю, что и сделаю!

Она проскользнула меж Мазуром и стеной, почти бегом выбежала на улицу и моментально пропала с глаз. Задумчиво покачав головой, Мазур вышел из-под арки.

Похоже, интрига запутывается. Девчонка сама не своя, смотреть жалко. Кто-то целеустремленный и способный внушить нешуточный страх сел на хвост… Кому? Лао или «Нептуну»? Ох, неспроста… При том, что это, если верить девчонке, не полиция…

И уж, конечно, не мрачные подданные королевы пиратов. Анита потому и испугалась незнакомцев, что они чужие, не отсюда, новая, неизвестная угроза всегда пугает больше, нежели привычное зло, каким для нее, без сомнения, давным-давно стали пираты… Итак?

А черт его знает. Ясно одно: кто-то посторонний стал не на шутку интересоваться и Лао, и его корешем, и людьми с «Нептуна», что радовать никак не может, наоборот. Одну полезную вещь все же узнал: ни Лао, ни Ма здесь не объявлялись… ну, предположим, господину Лао было бы крайне затруднительно удрать из-под надзора, однако у Ма было к тому побольше возможностей… Мало ли что могло случиться…

Увы, провалилась попытка как-то пристроиться у очаровательной Аниты – не столько постели ради, сколько удобства для. В солидном заведении полиция с проверками наверняка бывает редко. Ну, что поделать, только в ковбойских фильмах, кои он за время заграничных командировок посмотрел множество, главный герой без всякого труда, автоматически и неизменно находит надежное укрытие в борделе, где очарованная им шлюха только внешне скверная, а душа у нее золотая и трепетная… В жизни, конечно, такая вот бордельная девочка избегает опасных сложностей жизни, в чем ее трудно винить. Ну ладно, не очень-то и хотелось, возможностей и без того предостаточно…

Пройдя немного в сторону ресторанчика, где оставался Пьер, Мазур остановился возле небольшой витринки. Иероглифов он не знал, но нетрудно было по выставленным в витрине вещичкам опознать сувенирный магазинчик. Он вошел внутрь, где под вентилятором скучал в полном одиночестве немолодой китаец, огляделся и принялся тратить деньги совершенно по-дурацки, как глупый турист, впервые попавший в эти экзотические места и бросавшийся на первое, что попало под руку, словно сорока на блестящие безделушки. Парочка сувенирных кинжальчиков-крисов, две яванских маски, фигурка варана из мыльного дерева, кожаные куклы…

Чуя солидного покупателя, китаец суетился, доставая с полочек все новые и новые чудасии. Мазур, наконец, смог ему втолковать, что пора остановиться. И без того сумма набралась внушительная. Как раз такая, чтобы сделать хорошему клиенту одолжение за счет фирмы…

– Да, вот что, – лениво сказал Мазур, когда хозяин выложил перед ним на прилавок громадный пакет. – Я могу от вас позвонить?

– Пожалуйста, сэр. – Китаец, не мешкая, достал из-под прилавка старомодный белый телефон, а сам деликатно удалился в заднюю комнатку.

Иные телефонные номера управления порта намертво врезались Мазуру в тренированную память – они были указаны на бумагах, с которыми он в качестве суперкарго «Нептуна» скитался по бюрократическим лабиринтам…

Первый звонок оказался пустышкой – на том конце провода не желали брать трубку. Второй номер. Трубку сняли, но переадресовали в другой департамент совершенно по-советски. Ну, наконец…

– Здравствуйте, – сказал Мазур на неплохом английском (уж никак не на пиджине, чертовски несолидно!). – Господин Рамачирака, это Раджаят из фирмы «Раджаят и Сингх»… Мне, право, неловко затруднять вас по столь пустяковому вопросу, но мой компаньон весьма настаивал…

– Простите, любезный господин, вы не могли бы выражаться более конкретно? – нетерпеливо отозвалась трубка.

– Охотно, – сказал Мазур, затаив дыхание. – Видите ли, панамское судно «Нептун», которое обычно швартуется именно на подведомственном вам пирсе, осталось должно нашему шипчандлеру определенную сумму, причем срок уплаты истек вчера… Сам я не проявляю особенного беспокойства, но мой компаньон прослышал…

Он умышленно оборвал разговор на этой именно фразе – вроде бы и не объяснил ничего (что там «прослышал» компаньон?), и в то же время словно бы и объяснил все…

– Ничем не могу пока что помочь, любезный господин… Раджпут, – чуть сварливо откликнулась трубка. Очевидно, собеседник принимал Мазура за представителя какой-то мелкой фирмочки, этакого коробейника, и не считал нужным с ним церемониться. – По-моему, «Нептун» должен вернуться в порт послезавтра, по крайней мере, так мне говорили. Тогда и можете выдвинуть к ним претензии…

– Значит, он в море сейчас? – спросил Мазур удрученно.

– Ну да, ну да, не в воздухе же, любезный господин… Раджхи. Вот тут мне подсказывают… позавчера они ушли, а дня через два должны вернуться…

– Позавчера? – не удержался Мазур.

– По-за-вче-ра, – отчеканила трубка. – Швартоваться они будут на прежнем месте. У вас ко мне есть еще какие-то дела?

– Никаких, – сказал Мазур. – Простите за беспокойство, до свиданья, любезный…

Услышав короткие гудки, замолчал, положил трубку, вежливо поклонился хозяину лавчонки и взял свой огромный пакет, упакованный так, словно он сам по себе был произведением искусства. Только китайцы так умеют.

Хозяин смотрел на него с мудрым восточным равнодушием к чужим непонятным делам.

Мазур поскорее убрался на улицу. Душа у него пела, ликовала душа, все прохожие казались милейшими, добрейшими, лучшими на свете людьми, все женщины – писаными красавицами, а этот город – прекраснейшим на свете.

На ловушку это никак не походило – ну кто мог ожидать, что в один из департаментов управления порта позвонит некий Раджаят? Раджаятов вкупе с Сингхами здесь даже больше, кстати, чем Ивановых в Москве… Нет, не ловушка. Следовательно, «Нептун» целехонек и продолжает гордо пенить здешние моря.

Ах, тестюшка, сукин кот… Плохо верится, что набрехал он неумышленно, что сам ошибся. Нет, никаких сомнений, все было продумано – авось да клюнет рыбка на приманку. Что, собственно, и произошло. Неужели тесть, якорь ему в задницу, рассчитывал, что зятек, оказавшись в Катан-Панданге, не догадается навести справки о своем «погибшем» судне?

Черт их поймет, здешних. В конце-то концов, старому интригану не менее, чем зять, необходим был внук, а это, обозревая события недавних ночей, вполне даже может произойти…

Интересно, что Мазур ощутил нечто похожее на укор совести: на свой лад тестюшка был хороший мужик. Отнесся со всей душой, дочку в жены отдал, наследным принцем сделал… Даже неловко как-то, нехорошо получилось…

Ну, ничего не поделаешь. Главное, сам Мазур как бы и ни при чем. Вернись шхуна на остров без него, тесть еще мог бы высказать немало «теплых» слов в адрес вероломного зятя, но теперь, когда никто не вернется, когда выяснится рано или поздно, что шхуна исчезла бесследно вместе со всеми, кто был на борту, вряд ли хоть один островитянин скажет худое слово в адрес беглого Джимхокинса. Будут считать, что погибли все до одного, а это совсем другое дело, это уже, как в старину говаривали, неизбежные на море случайности…

Вот только Лейла… Мазур до сих пор чувствовал эту сердечную занозу. Слишком хорошо понимал, что у него никогда уже не будет такой жизни, как на том островке, это даже не сравнишь с сытой и вольготной жизнью полного адмирала, тут другое…

Он вошел в ресторанчик, исполненный нежной любви к человечеству, – золотые минуты, которым, увы, не суждено длиться долго, вскоре все вернется на круги своя, суровая реальность вернется, житейские сложности…

– Слава богу, – просиял Пьер, сидевший с набитым ртом. – Я уж думал, ты и не вернешься…

– Вздор, мон ами, – сказал Мазур, уселся за столик, налил себе рисовой водки и чуть было не жахнул ее по-русски, но вовремя опомнился и неспешно выцедил. – Мы, исландцы, не позволяем себе никаких подлостей по отношению к напарникам – до тех пор, пока означенные напарники хранят верность… Ну как, ты еще в состоянии лопать?

– Честно сказать, больше не влезает, – признался Пьер, глядя с тоской на теснившиеся перед ним блюдечки, подносики и крохотные сковородки над жаровнями. – Ничего, вечером здесь же и поужинаем, а?

– Будь на моем месте философствующий китаец, он бы тебе непременно сказал, что до вечера еще нужно дожить…

– Да брось ты, доживем, – беззаботно отмахнулся Пьер с исконно галльской легкостью. – Ты вон весь сияешь, парень… Дела хороши?

– Неплохи, я бы сказал, – кивнул Мазур, решив, что вполне может себе позволить еще водочки. – Ну, ты сыт наконец? Собирайся, нужно, наконец, добраться до китайца, пока товар не протух. Черт его знает, как с ним нужно обращаться, чтобы был в товарном виде…

Глава третья Сокровище из «Пещеры сокровищ»

Заведение они нашли, поплутав лишь самую малость, – и то из-за того, что старательно высматривали витрину, как нельзя лучше отвечавшую их представлению об аптеках. Меж тем это оказалась никакая не аптека – антикварная лавка. С тремя видами вывесок – местной загадочной вязью, не менее загадочными иероглифами и, наконец, по-английски. Естественно, им оказалась понятна лишь последняя, скромненько гласившая: «Пещера сокровищ». Именно эти два слова, не понимая их смысла, старательно изобразил палочкой на песке Пенгава, объясняя Мазуру еще на острове дислокацию. Именно они значились и на мятой рекламной листовке, старательно сберегаемой тестем. Адрес соответствует, двойная проверка проведена, никакой ошибки. Ладно, в конце концов, если уж американские аптеки, помимо чисто фармацевтических причиндалов, торгуют еще и мороженым, кока-колой и кучей другой мелочевки, почему китайский аптекарь не может обитать в антикварной лавке? Тончайшая специфика Востока, господа…

Особых сокровищ в витрине что-то не наблюдалось – там просто громоздились разные разности, не столь уж и драгоценные: груды разноцветных кораллов, россыпи раковин, непонятные поделки из пожелтевшей от времени слоновой кости, страусиные перья, сабли в потертых ножнах и японские мечи, чучела птиц и зверюшек…

Мазур вошел первым. Под потолком бесшумно вертелся неизбежный вентилятор, несколько стеклянных ящиков, полированный прилавок и полки темного дерева были завалены и заставлены столь же случайными, самыми неожиданными вещицами: модели парусных европейских кораблей, китайских джонок и каких-то вовсе уж непонятных судов, те же облезлые сабли и целая вязанка громадных шпор, бубенчики, деревянные драконы, тускло-золотой эполет неведомой историкам армии, два огромных, тронутых ржавчиной фонаря из тех, что в старину прибивали к корме кораблей, и еще куча всякой всячины, так что глаза разбегались, не в силах рассмотреть всего.

За прилавком восседал пожилой китаец в черном халате и темной шапочке с яшмовым шариком наверху. Столь старомодное одеяние былых мандаринов Мазур видел лишь на какой-то картинке. Вместо того, чтобы умиляться очередной экзотике, он прагматично подумал: «А ведь в таком вот широченном рукаве можно спрятать не то что кольт, а, пожалуй что, даже парабеллум артиллерийской модели, самый длинноствольный и габаритный из всех своих собратьев…»

Однако китаец и не подумал выхватывать из рукава нечто огнестрельное – он вежливо поклонился, самым церемоннейшим образом, собрал морщины в улыбку и осведомился:

– Господ интересуют редкости? В таком случае они сделали удачный выбор, переступив порог моего скромного заведения…

Мазур ответил ему в тон:

– Не имеем ли мы чести видеть перед собой почтенного Хоп Синга?

– Это для меня честь, господа, – узнать столь неожиданно, что мое ничтожное имя известно даже за пределами этой убогой лавки… Счастлив буду предложить вам все, на чем остановится ваш благосклонный взгляд истинных ценителей прекрасного.

– Боюсь, дело обстоит несколько иначе, – сказал Мазур, чувствуя, что не может вырваться из тенет вязкого церемонного стиля. – Это мы хотели бы кое-что вам предложить – тот самый товар, что вам обычно посылает почтенный Абдаллах, староста острова Чедангари…

Морщинистое личико не изменилось ни на йоту. «Вот это школа, – уважительно констатировал Мазур. – Нет, супротив желтых мы все равно, что плотник супротив столяра… Это нас долго дрючат в засекреченных школах, а у него умение владеть лицом – врожденное, зуб даю…»

Старикан бесстрастно сказал:

– Обычно эти товары привозил господин Джонни…

– Море полно случайностей, увы, – сказал Мазур, едва не поправив несуществующий смокинг. – Одна из таких и настигла господина Джонни – я имею в виду случайности безвозвратные…

– Это печально… – сказал китаец. – Как здоровье господина Абдаллаха? Как поживает его очаровательная дочь… я, скудеющий умом под грузом лет, запамятовал ее имя…

– Лейла, – сказал Мазур. – Мою супругу зовут Лейла.

– Ах, вот как? Примите мои поздравления, любезный господин, женитьба знаменует переход человека в иное, более ответственное состояние, поднимающее его в глазах общества…

А вслед за тем он с самым непроницаемым выражением лица задал еще несколько вопросов – пустяковых вроде бы, но точно на них мог ответить только тот, кто и в самом деле обжился на острове, тот, кто знал детали, непредусмотренные никакой легендой.

Вот только Мазур мог ответить на них моментально и безошибочно. «Ага, понятно, – подумал он без всякой растерянности. – Источник такой осведомленности ясен. Наш, островной китаец. Разумная подстраховка в столь специфическом и потаенном бизнесе, как торговля вразвес комодскими варанами, за которую и я, и он можем огрести приличный срок по здешним законам…»

– Прошу вас, господа, – произнес китаец и с неожиданным для его преклонных лет проворством выбрался из-за стойки и направился в дверной проем. – Простите старику его неуемное любопытство, продиктованное затворничеством…

В комнате с низким столиком стульев, разумеется, не оказалось, но Мазур уже кое-как научился сидеть на полу, поджав ноги, хотя у него, конечно, получалось не столь ловко, как у Пьера. Старик проворно поставил расписной чайник, чашки, блюдечки с чем-то ярким и непонятным. Зная китайские привычки, эти яства с равным успехом могли оказаться как яблочным мармеладом, так и мышатами в сахарной глазури… Ничего не поделаешь, пришлось отведать согласно кодексу воспитанного гостя. «Пожалуй, все-таки не мышата, – решил Мазур, осторожно посмаковав тающую во рту сладость. – Хотя кто его знает…»

Многословно и церемонно извинившись за то, что вынужден ненадолго их оставить, старик вышел, шурша шелковым халатом.

– Ну что ты насторожился? – тихонько спросил Мазур. – Не зарежут же нас тут, я думаю, так бизнес не делают…

– Я им в жизни не доверял, не доверяю и доверять не буду, – так же тихо признался Пьер, передвинувшись так, чтобы сидеть лицом к дверному проему. – Хлебнул в свое время. Улыбаются с непроницаемой рожей, а потом палят в спину…

– Пессимист вы, мон ами, – сказал Мазур.

И засмотрелся, неумело притворяясь перед самим собой, что им движет лишь чувство прекрасного, не отягощенное более приземленными помыслами.

В дверном проеме появилось грациозное, пленительное видение. Очаровательная до полной невозможности молодая китаянка с прекрасным и свежим личиком, напоминавшая одну из принцесс с храмовых росписей, – то ли ту, что рубила в капусту водяного дракона, то ли другую, уверенно и властно восседавшую на золотом троне. Правда, во всем ее облике не было ни капли древней экзотики – светлые брючки, белая рубашка с небрежно закатанными рукавами, в распущенных волосах поблескивают синими и красными стекляшками заколки-бабочки, современные часики, маникюр… «Спасу нет, дочь его хороша», – подумал Мазур, дважды, если разобраться, соломенный вдовец.

– Позвольте представить, господа… – сказал старикан, возникнув в комнате неведомо когда. – Моя верная помощница, главное сокровище в этой пещере…

– Здравствуйте, – сказала девушка, одарив их ослепительной улыбкой и присев напротив. – Я студентка, подрабатываю здесь благодаря доброте мистера Хоп Синга. Родом я с этого острова, но у нас, индонезийцев, чересчур вычурные и смешные для европейца имена, поэтому зовите меня на китайский манер – Мэй Лань…

Пьер хрипло сообщил, что он – Пьер.

– Джимми, – сказал Мазур.

«Если ты – индонезийка, то я – микронезийский папуас, – подумал он тем временем. – Натуральнейшая китаянка, не сойти мне с этого места… А впрочем, пусть ее. Красивая девушка вправе придумывать себе любое имя и любую биографию, почему с национальностью должно быть иначе?»

– Быть может, господа, позволим себе немного поговорить о делах? – вопросил почтенный Хоп Синг.

И вот тут-то началась настоящая передряга. Узнав примерное количество товара и его ассортимент, старикан предложил цену, которая даже на взгляд Мазура, не особо изощренного в торговле драконятиной, была, мягко скажем, чрезмерно занижена. Мазур, разумеется, назвал свою – он помнил, какую долю получал тесть, а потому прикинул, сколько прикарманивал Джонни, сколько это составляло в итоге.

Хоп Синг с мягкой улыбкой немного увеличил свою. Мазур свою снизил, но не особенно. Минут десять они, состязаясь в дипломатии и церемонных оборотах, жонглировали цифрами. Старик ласково упирал на то, что товар, мягко говоря, специфический, и почтенные господа в случае, если их сделка сорвется, вряд ли пойдут торговать им на улицу с лотка, – а время меж тем течет и товар портится. На что Мазур непреклонно возражал: бизнес есть бизнес, нельзя сказать, что они с господином Пьером испытывают острейшую нужду в деньгах, на жизнь и без того хватает. А раз так, бывают в торговле ситуации, когда товар предпочтительнее вышвырнуть в море к чертовой матери, чем сдавать его по бросовой цене…

После долгих словопрений пришли, наконец, к доброму согласию. Китаец платил в несколько раз больше, чем предлагал сначала, – но и поменьше все же, чем с самого начала запрашивал Мазур.

Потом началась деловая суета. Очаровательная Мэй Лань в два счета подогнала старенький фордовский пикапчик; кроме Мазура с Пьером туда забрались еще два пожилых китайца, судя по их виду, выполнявших в лавке роль прислуги за всех, – и девушка уверенно погнала машину посреди здешней уличной сутолоки, мимо раскрашенных картонных полицейских на перекрестках, мимо разносчиков, мимо автобусов с замотанными туристами.

В порту все было в порядке. Шхуна мирно стояла у ветхого деревянного пирса в компании столь же немудрящих суденышек; у трапа, зажав меж колен короткую жердь, бдительно восседал нанятый в качестве сторожа за небольшие деньги малаец, здешний портовый бич.

Мэй Лань ловко взбежала на борт по узенькой доске с набитыми деревяшками. Осмотрелась:

– Господи, Джимми, все, как в восемнадцатом веке…

– У меня просто нет денег на приличное судно с мотором и радаром, – сказал Мазур, украдкой ею любуясь и лихорадочно припоминая, как себя обычно ведут здешние благовоспитанные девушки, насколько далеко можно продвинуться словесно, не рискуя получить по морде и оскорбить местные обычаи.

Откровенно говоря, в этой области его знания зияли откровенными пробелами. Ни один засекреченный инструктор, не говоря уж о начальстве, не предусмотрел, что Мазуру придется общаться с благовоспитанными здешними девушками, – их всех готовили для самого тесного общения с другой публикой…

– Джимми, вы ужасно приземленный человек, – сказала Мэй Лань, завороженно глядя в море. – У вас такой романтический кораблик, а вы твердите о деньгах и радарах…

– Простите, – сказал Мазур. – Грубеешь в открытом океане, привыкаешь думать только о презренном металле… Я готов раздобыть где-нибудь костюм восемнадцатого века – шпагу, шляпу с перьями, кафтан – и пригласить вас на морскую прогулку…

– А если я вас поймаю на слове? – прищурилась черноволосая красавица.

– Меня даже не надо ловить, – сказал Мазур. – Не сойду с этого места, берите голыми руками…

– А если я серьезно?

– Я тоже, – сказал Мазур. – Всецело к вашим услугам. Мы – люди вольные, над нами нет ни судовладельцев, ни адмиралов… И если красивая девушка желает совершить морскую прогулку на романтической шхуне…

– Девушка желает, – сказала Мэй Лань без улыбки.

«Вот так так, – подумал Мазур чуточку растерянно. – Ну и что же это должно означать? Не такой уж ты, браток, неотразимчик, чтобы этакая красотка моментально к тебе воспылала и с ходу ринулась в объятия… Или она – существо вольных нравов, привыкшее без зазрения совести ловить мимолетные удовольствия, или подтекст сугубо деловой. А какая разница? Все равно „Нептун“ придет только послезавтра…»

Он оглянулся. Оба китайца с муравьиным проворством волокли вниз по трапу экзотический товар, надежно упакованный от нескромных взглядов в джутовые мешки и плетеные корзины. Пьер торчал у планшира, наблюдая за ними, как истый суперкарго.

Мэй Лань неожиданно протянула к нему руку, тонким указательным пальчиком, унизанным скромным серебряным перстеньком с синим глазком бирюзы, постучала по твердой выпуклости под его рубашкой:

– Что у вас там?

– Да так, сущие пустяки, – сказал Мазур скромно. – Револьвер. Без таких безделушек в здешних морях не проживешь – то и дело кто-то норовит обидеть мирных мореплавателей…

– Понятно, – сказала девушка с непонятной интонацией.

Пытливо огляделась вокруг. Она не могла увидеть ничего предосудительного – Мазур с Пьером давным-давно уничтожили следы крови на палубе, а три отметины от пуль на фок-мачте затерли грязью, предварительно подравняв края выщерблин перочинным ножичком, чтобы походило на случайные, вполне мирные повреждения…

Безмолвные китайцы, закончив грузить поклажу в желтый пикап, присели возле него на корточки в ожидании дальнейших распоряжений.

– Ну что же… – сказала девушка, раскрыла сумочку и извлекла пачку сложенных пополам местных ассигнаций. – Вот ваши деньги, пересчитайте, пожалуйста…

– Пьер! – Мазур жестом подозвал напарника и вручил ему выручку. – Займись…

– Похоже, вы несколько свысока относитесь к тому самому презренному металлу… – прищурилась Мэй Лань.

– Так уж у нас разделены обязанности, – сказал Мазур с безразличным видом. – Пьер – казначей и бухгалтер…

– А вы, надо полагать, – капитан и мозг?

– Ага.

– Вашего компаньона такое положение дел устраивает?

– Вполне.

– Неплохо… А где остальные?

– Простите?

– Джонни и его люди. Не удивляйтесь, я два раза с ним общалась. В общем, нисколечко не сожалею, что его здесь нет, – признаться, редкостная скотина… Где же он все-таки?

– Вам это так уж интересно? – спросил Мазур.

– Да. Дело в том, что я хочу предложить вам еще одну сделку, гораздо более выгодную…

– Звучит заманчиво, – сказал Мазур.

– Между прочим, я вполне серьезно.

– Я понял. Может быть, спустимся в кубрик?

– Пожалуй, – кивнула Мэй Лань и направилась к люку, бросив через плечо: – Пригласите вашего напарника, это ведь вас обоих касается…

– Пьер! – крикнул Мазур, направляясь следом.

В крохотной капитанской каютке он старательно обмахнул самым чистым полотенцем привинченную к полу деревянную лавку, и все трое уселись за маленький столик, где лежало несколько придавленных секстаном карт. В углу стоял «Томпсон» – но Мэй Лань обратила на него внимания не больше, чем на керосиновый фонарь под потолком.

– Итак? – хладнокровно спросил Мазур.

– Сначала я хотела бы знать, почему вас на шхуне только двое. Я вовсе не подозреваю, что это вы помогли исчезнуть остальным, – вы, как заверяет Хоп Синг, человек вполне респектабельный, зять его давнего делового партнера… Но что-то с ними определенно случилось?

Мазур оказался в странном положении. Сунувшегося с такими расспросами мужика он преспокойно послал бы подальше, а то и спустил с трапа головой вперед. Но столь очаровательная девушка, занимавшаяся к тому же почти легальным по здешним меркам бизнесом…

Уж никак не полиция. И не пираты.

– Знаете, не вижу причин скрывать, – решился Мазур. – В море, у одного из островов, на нас напали какие-то мерзавцы, я так и не знаю до сих пор, что их привлекло – сам корабль или груз… В общем, только мы двое выбрались из этой передряги целыми и невредимыми. Остальным не повезло.

– А нападающие?

– Им тоже не повезло, – жестко сказал Мазур. – Всем до единого.

– Понятно… – Мэй Лань мельком бросила взгляд на автомат. – Скажу вам честно, Джимми, вы мне кажетесь все более подходящей кандидатурой… Во-первых, вы в некоторых отношениях ужасно приличный и респектабельный человек, отнюдь не случайный ловец удачи… Во-вторых, умеете сделать так, что тем, кто вздумает вас обидеть, категорически не везет… – Она вновь оглянулась на автомат, безмятежно улыбнулась. – Именно такой парень мне и нужен.

Мазур посмотрел ей в глаза, широко улыбнулся:

– Только если речь идет не о том, чтобы взять национальный банк.

– У вас есть твердые моральные устои?

– Я никогда не грабил банков, и у меня вряд ли получится… – сказал Мазур. – Пьер тоже…

– Вы полагаете, я вам предложу что-то криминальное?

– Ну, вы же примерно обрисовали, кто вам нужен, – сказал Мазур без улыбки. – Во-первых, приличный человек, которого можно не опасаться, а во-вторых, субъект, умеющий владеть оружием и не боящийся крови… Я правильно понял критерии?

– Совершенно правильно.

– Вот видите. Человека, отвечающего этим критериям, вряд ли станут нанимать ради пикника или рыбалки…

– Вы очень быстро соображаете, – промурлыкала Мэй Лань. – Давайте исследуем ваши моральные устои подробнее… Итак, брать банк вы не хотите. Могу вас заверить, я тоже… С чем еще вы не станете связываться?

Чуть поразмыслив, Мазур серьезно сказал:

– Наркотики и тому подобная тяжелая контрабанда: оружие, к примеру…

– Пираты и повстанцы, – вставил Пьер.

– Вот именно, – кивнул Мазур. – Шпионаж, конечно, торговля живым товаром… Мы с напарником авантюристы, согласен, но не хотим влезать в тяжелые дела. Такие уж мы романтики, чурающиеся наиболее жутких статей окрестных уголовных законов… Я исчерпывающе объяснил или нужны уточнения?

– Да нет, пожалуй… – задумчиво сказала Мэй Лань. – В принципе, меня это устраивает. Ничем из того, что вы перечислили, я и сама не собираюсь заниматься. Мне просто нужен на несколько дней корабль вроде вашего и парни вроде вас.

– Несколько – это сколько?

– Смотря по обстоятельствам. Будет видно. От пары дней до недели. В любом случае – пятьсот в день. Долларов, я имею в виду. Если потребуется аванс, мы это обговорим.

– Ого! – покрутил головой Мазур. – Когда в разговоре всплывают такие суммы, плохо верится, что дела – легкие…

– Суммы вас не привлекают?

– Ну что вы, – сказал Мазур. – Вполне приличные деньги. Если дело и в самом деле почти приличное…

– Или хотя бы чуточку приличное, – поддержал Пьер.

Мэй Лань очаровательно улыбнулась:

– Сложные вы души…

– Такие уж мы безнадежные романтики, – ответил улыбкой Мазур. – Готовы рисковать шкурой ради относительно безобидных вещей, не более того, а также – ради дружбы…

– А кто сказал, что мы с вами не сможем подружиться? – еще приманчивее улыбнулась Мэй Лань.

Бог ты мой, какая у нее была улыбка – открытая, ослепительная, откровенно обещавшая многое с той смесью бесстыдства и невинности, на какую способны лишь исключительные красавицы… Нетрудно дрогнуть и растаять. Вот только Мазур порой был преисполнен столь упрямого недоверия к человечеству, что душа его оставалась закрытой наглухо перед любым очарованием…

– Заманчиво, – сказал он медленно.

– Интересно, к чему это замечание относится – к нашей возможной дружбе или названной мною сумме?

«Плохо, когда женщина и красивая, и умная, – подумал Мазур. – Неправильное сочетание…»

– И к тому, и к другому, – сказал он твердо. – Можем мы немного подробнее узнать, во что впутываемся?

– Сначала уточним еще кое-что… – сказала Мэй Лань как ни в чем не бывало. – Значит, насколько я понимаю, за вами не тянется никаких хвостов? Никто не будет предъявлять вам суровые претензии, никто вас не ищет?

– Бог миловал, – сказал Мазур.

– Неплохо… Господа, я собираюсь искать клад.

– Здорово, – сказал Мазур. – И у вас, конечно же, есть старинная карта, которую умиравший лет двести назад флибустьер дрожащей рукой вычертил, приподнявшись со смертного одра…

– Что-то вроде, – сказала Мэй Лань. – Очень похоже. Поиски ничейного сокровища. С одной стороны, это вполне мирное предприятие, не нарушающее особенно местных законов. С другой же… В таких делах могут понадобиться надежные помощники, умеющие действовать кулаком и пистолетом…

– Конкуренты, а? Могут объявиться?

– Вполне возможно.

– Мы что, будем с кем-то пересекаться? – спросил Мазур.

– Не знаю, – серьезно ответила Мэй Лань. – Быть может. Пока что неизвестно. В таких предприятиях все возможно. Но именно за риск я и плачу вам такие деньги. Что скажете?

– Надо посоветоваться…

– О, разумеется… – Девушка сговорчиво встала. – Я вас буду ждать на берегу, только постарайтесь не особенно затягивать, ладно?

Когда стук ее каблучков затих на палубе и скрипнул ветхий трап, Мазур поднял глаза на Пьера:

– Что скажете, мон ами? Ты в этих краях обретаешься подольше…

– Доверять этим макакам, конечно, нельзя. Никому и никогда. Даже этой сладкой крошке, на которую ты откровенно облизываешься…

– Насчет этого можешь быть совершенно спокоен, – усмехнулся Мазур. – Как бы я ни облизывался, а голову терять не намерен. Что ты вообще думаешь?

– Черт его знает, – протянул напарник. – Если у нее в самом деле лежит в кармане старая пиратская карта с кладом, то за этакое предложение нужно хвататься обеими руками. Таких карт я перевидал штук двести – и настоящих среди них, по-моему, не было. Идеальный вариант, чтобы без хлопот и опасностей срубить деньжат с глупого клиента – будет искать, пока не ошалеет, намахается лопатой до седьмого пота и уплывет себе восвояси, предварительно расплатившись с помощниками… Насмотрелся. И пару раз участвовал в подобных вылазках – с одним американским придурком, у которого денег было немеряно, а вот мозгов гораздо меньше. А второй раз это был взаправдашний английский лорд. Тоже богатый и тоже дурной. Похоже, конечно, что и она из этих… кладоискателей. Мы ее устраиваем, ты заметил? С одной стороны, не откровенные бандиты, с другой – ребята тертые…

– Ну да, заметил, – кивнул Мазур.

– Если с другой стороны… Мало ли что за этим кроется. Да что угодно. Если что, нас ни одна собака не будет искать, никто не озаботится за нас отомстить, никто не станет задавать лишних вопросов… И с этой стороны – невероятно удобные кандидатуры, а?

– Ты мои мысли читаешь, старина, – сказал Мазур. – Примерно так и я прикидываю…

– Но ведь – пятьсот баков в день, а?

– Да уж, – сказал Мазур.

– Стоит рискнуть…

– А разве я тебя отговариваю? – фыркнул Мазур. – Советуюсь просто…

– Рискнем, Джимми? Чертова куча денег… В конце-то концов, два тертых парня сумеют держать ушки на макушке… И в случае чего не позволить, чтобы их приперли к стене.

– Золотая у тебя голова, Пьер, – задумчиво сказал Мазур. – Даже обидно, что сослуживцу твоему Алену повезло в жизни куда больше…

– Так что, рискнем?

– Рискнем, – решительно кивнул Мазур. – Ладно, оставайся на шхуне и посматривай тут… А я пойду подписывать соглашение меж двумя великими державами…

Он взбежал по лестнице, промчался по палубе, в три прыжка спустился по шаткому трапу и, подойдя к девушке, сказал:

– Посовещались. Большинством голосов было решено принять ваше предложение, мисс…

Она улыбнулась:

– Если желаете придерживаться местных обычаев, говорите – нонья…

– Охотно, – поклонился Мазур не без церемонности. – Мы решили принять ваше предложение, нонья Лань…

– Если сокращать, то именно – Мэй…

– Нонья Мэй, – сказал Мазур. – Поскольку мы с напарником – неисправимые романтики, отказать решительно не в силах. Но поскольку уже испорчены прагматичной западной цивилизацией, то, увы, потребуем аванс в размере однодневной платы…

– Не вижу препятствий. Я вам отдам деньги, когда приедем в лавку, идет?

– Идет, – сказал Мазур, усаживаясь на продавленное сиденье рядом с ней. – Нам придется выходить в море, я так понял? Далеко?

– Успокойтесь, не на Северный полюс, – мимолетно улыбнулась девушка. – Гораздо ближе. Место, которое меня интересует, расположено километрах в ста…

– Ну, это ничего, – сказал Мазур. – Потому что, если считать в морских милях, выйдет почти вдвое меньше… Когда прикажете отплыть? Нужно же подготовиться – взять пресную воду, узнать прогноз погоды и все такое прочее…

– Завтра утром, я думаю, – сказала Мэй Лань, что-то про себя прикинув. – Но вы мне понадобитесь уже сегодня. У меня будет парочка деловых встреч… в местах, куда приличной девушке одной ходить не рекомендуется. Готовы сопровождать?

– Господи, вы же мне платите, – пожал плечами Мазур.

– Вы, случайно, не разбираетесь в аквалангах, Джимми?

– Да нет, – сказал он как ни в чем не бывало, практически без паузы. – В парусах – еще куда ни шло… Нырял я пару раз с аквалангом, и не так давно, но это же не значит, что я в них разбираюсь, верно?

– Ничего, что-нибудь придумаем. А как с языками? Английский – это само собой разумеется, коли уж мы на нем так давно и гладко общаемся… А еще?

– Еще? Разве что мой родной, но он здесь абсолютно бесполезен.

– Это который? – Мэй Лань покосилась на него с откровенным любопытством.

– Вы только не смейтесь, ладно? – сказал Мазур. – Исландский. Я, видите ли, исландец…

– Да ну?!

– Знаете, где это?

– Джимми, я как-никак на третьем курсе колледжа… Интересно… Первый раз в жизни вижу исландца. Как вас сюда занесло?

– Долго рассказывать, – ответил Мазур. – Очень уж скучный у нас островок, захотелось повидать мир…

– Скажите что-нибудь по-исландски…

– Скьяматорре дагбладе снорриус гекле, – без запинки выпалил Мазур, и глазом не моргнув.

– Какая экзотика… И что это значит?

– Вы самая красивая девушка на свете.

– Ох… – вздохнула Мэй Лань. – Я-то думала – экзотика, а это обычная мужская банальность…

– Что поделать, – сказал Мазур. – Мы, исландцы, банальный народ – из-за своего захолустного расположения… Вы мне лучше вот что скажите, нонья Мэй… Ваш хозяин знает, чем мы будем заниматься? Мы на него работаем или как?

– Ну что вы! – энергично мотнула она головой, разбросав черные пряди по плечам. – Не вздумайте при нем упомянуть… Это – мой личный, собственный бизнес… Понятно?

– Конечно, – сказал Мазур.

Глава четвертая Интрига обозначается

Экзотика преследовала его неустанно и навязчиво – вместо того чтобы взять такси, Мэй Лань усадила Мазура в бечак, экипаж для советского человека как диковинный, так и противоречащий иным идеологическим установкам, поскольку имела место самая неприкрытая эксплуатация человека человеком. Проще говоря, это был рикша – но не традиционный, везущий колясочку за оглобли. Впереди размещалось сиденье на двух велосипедных колесах, а задняя часть была, собственно, задней частью обыкновенного велосипеда. Водитель или как он там называется, ожесточенно крутил педали, шумно дыша в затылок. Он лавировал меж автомобилей так, что Мазуру поначалу было не по себе, но потом он как-то притерпелся. В особенности если учесть, что в таком путешествии были и неприкрыто приятные моменты.

Для одного на сиденье было бы вольготно, а вот двоим – определенно тесновато. Они сидели, поневоле прижавшись друг к дружке боками и бедрами, в ореоле ее незнакомых духов, так что любой нормальный мужик в таком вот положении не блистал особым разнообразием эмоций и чувств – таковые держались строго определенного курса, способного возмутить иных моралистов. Мазур исключением не стал. Чуть погодя он вежливо, но непреклонно приобнял спутницу – и это было вполне естественное движение, правую руку просто некуда было девать.

Возмущения сей галантный жест не вызвал – Мэй Лань пару раз покосилась на него скорее смешливо, чем протестующе. Ну конечно, это как раз тот случай, когда мужик виден насквозь…

А потом она непринужденно склонила голову ему на плечо, потерлась щекой… Мазур уже готов был воспарить на седьмое небо, но почти сразу же отметил: она вовсе не отвечала разнеженно на его нехитрые поползновения, она попросту притворялась, что беззаботно льнет к кавалеру, а сама, чертовка очаровательная, то и дело кидала украдкой назад быстрые, цепкие взгляды…

Он разочарованно вздохнул про себя – а ведь так обнадежился поначалу… И тут же посерьезнел. Склонившись к ее ушку, украшенному жемчужинкой в серебре, шепотом поинтересовался:

– Что, хвост?

– Кажется, – прошептала она в ответ. – Попробуй оглянуться, только, я тебя умоляю, непринужденно, не пялься открыто…

Сочетая приятное с полезным, он выпрямился на сиденье, повернул девушку лицом к себе и, самым естественным образом поцеловав в уголок рта, бросил взгляд назад.

Замерев в этом положении, вскоре убедился, что дело и впрямь нечисто.

Старенький белый «ситроен» подозрительно четко и упрямо держал неизменную дистанцию, поместившись за велорикшей метрах в сорока. Понаблюдав пару минут, Мазур убедился в этом совершенно точно. Движение на окраине было не таким уж и оживленным, белая машина сто раз могла бы их обогнать, свободного места для такого маневра хватало – но «ситроен» держался сзади, как приклеенный.

– Белый «ситроен»? – прошептала Мэй Лань, прилежно замерев в его объятиях.

– Ага, – сказал Мазур. – Это опасно?

– Пока что это только надоедливо… Ладно, черт с ними… Ты, главное, в случае чего не церемонься, бей от души…

Рикша остановился у тротуара и, получив плату от Мазура, низко ему поклонился. Мазур не стал читать ему лекцию о пролетарской гордости – и принятая на себя роль не позволяла, и осталось стойкое впечатление: этот парень и понятия не имел, что является натуральным пролетарием. Дикий народ, что поделаешь, не подкован в единственно верной теории…

– Ты актером никогда не был? – поинтересовалась Мэй Лань, быстрыми легкими движениями поправляя волосы.

– Бог миловал, а что?

– Очень уж натурально изображаешь влюбленного…

– А если я и вправду влюблен, хозяйка, нонья Мэй? – спросил Мазур. – С первого взгляда, безответно и нежно?

Девушка окинула его скептическим взглядом, фыркнула и отвернулась. Поодаль стоял белый «ситроен», и помещавшиеся там два субъекта не делали ни малейших поползновений вылезти наружу.

Мэй Лань положила ему руку на плечо, придвинулась вплотную. Со стороны это опять-таки выглядело так, словно влюбленные голубки беззаботно нежничают.

– Слушай внимательно, – сказала девушка. – Боссом будешь ты, понял? Ты ни словечка не знаешь по-английски, я просто переводчица, ясно? Тарахти мне с важным видом что-нибудь, а я буду нести такую же ахинею…

– На каком языке? – чуточку растерялся Мазур.

– Да на своем исландском, мудрила! Кто его здесь знает? Ну, ты все понял?

– Что тут непонятного?

– Тогда пошли.

Она взяла Мазура за руку и направилась к кирпичному трехэтажному зданию еще голландской постройки, украшенному вывеской «Отель „Фельдмаршал“». Даже Мазур, человек здесь случайный, без труда определил, что обшарпанное здание никак нельзя отнести не только к шикарным, но хотя бы к третьеразрядным заведениям. Быть может, в колониальные времена отель и мог, не теряя достоинства, осчастливить своим постоем какой-нибудь фельдмаршал, но сейчас сюда было определенно не загнать уважающего себя лейтенанта. Сто лет не мытые окна, кожура от фруктов на тротуаре, прямо перед входом, мятые субъекты, кучковавшиеся у крыльца, до жути напоминают отечественных алкашей со скудной копеечкой, ищущих, с кем бы сброситься, а профессию вон тех трех дамочек может безошибочно определить даже новый в здешних местах человек…

Пройдя сквозь строй цепких любопытных взоров искоса, они вошли в вестибюль, отмеченный той же унылой печатью упадка и захламленности. Даже портье за стойкой был какой-то неухоженный и отчужденный, словно его через пару часов должны были выпнуть отсюда по тридцать третьей статье, и ему на все отныне плевать.

При появлении новых лиц он, впрочем, чуточку оживился, с надеждой вопросил:

– Номер на час, туан, нонья?

«А хорошо бы», – мечтательно подумал Мазур. Даже учитывая здешние пещерные условия, к коим вряд ли подходит понятие «комфорт», неплохо бы…

Увы, чудес на свете не бывает – Мэй Лань, смерив пожилого грязнулю возмущенным взглядом, сухо поинтересовалась:

– Господин Багрецофф, двести восьмой?

Портье зевнул:

– Сидит в ба-аре, нонья… если еще сидит, а не лежит…

Мэй Лань, независимо вздернув подбородок, обошла стойку и направилась в широкий проем. Мазур заторопился следом.

Нельзя сказать, чтобы бар моментально являл входящим яркие картины разврата, порока и разложения. Он попросту был убогим, захламленным, до одури похожим на дешевую забегаловку на просторах родного Отечества, – разве что здесь гомонили на непонятных языках, этикетки на бутылках были другие, непривычные, и музыка из старенького музыкального автомата звучала самая что ни на есть экзотическая. А во всем остальном – полная аналогия. Совершенно по-расейски сосали спиртное субъекты разного цвета кожи и разреза глаз, что-то втолковывая друг другу, ссорясь, бахвалясь, хныкая и грозя. И официантка из местных, затурканная и обозленная на весь белый свет, казалась своей. Табачный дым коромыслом, пьяные слезы и пьяный смех… Удивительным образом Мазур вдруг ощутил себя дома, и это наваждение не сразу прошло.

Мэй Лань, брезгливо покривив полные губы, высмотрела свободный столик и решительно провела туда Мазура. Официантка подбежала на удивление резво – должно быть, нездешний вид сих молодых людей разбудил в ней надежду на чаевые. Правда, заказ ее явно обескуражил спартанской простотой – но она без скрипа приперла две бутылочки пива и разочарованно удалилась. Стаканы были, в общем, чистые, бывало и хужее…

– И что дальше? – тихо спросил Мазур.

– Подожди, попробую его высмотреть… Ага, вон он…

Мазур присмотрелся. Субъект лет шестидесяти, выглядевший так, словно его последние пару часов крутили в стиральной машине, не сняв предварительно одежды, сидел за хлипким столиком в гордом одиночестве, подперев голову руками, вперив замутненный взор в наполовину опорожненную бутылку с чем-то прозрачным так, словно, буквально приняв известную латинскую пословицу, пытался усмотреть в сосуде некую истину. Физиономия унылая, исполненная житейской безнадежности.

– Сейчас я его вытащу, – сказала Мэй Лань, встала и энергично направилась к незнакомцу.

Рядом с Мазуром моментально нарисовался потасканный здоровяк, вроде бы европейского происхождения, покачался и спросил на неплохом английском:

– Эй, приятель, продаешь девочку?

Нравы здесь, надо полагать, были непринужденными.

– Исчезни, крокодил трипперный, – сказал Мазур, не поворачивая головы. – Кишки на вентилятор намотаю, тварь…

– Я понял… – сговорчиво промычал верзила и убрался, пошатываясь.

Мэй Лань, стоя над созерцателем сосуда, что-то пыталась ему втолковать. Тот слушал, но воспринимал реальность не без труда. Ну, кажется, дошло… Он встал и прямиком побрел к Мазуру. Плюхнувшись за его столик, уперся мутным взором, прохрипел:

– Приветствуем вашу милость… Эх ты, не понимаешь ни слова, мизерабль наглаженный…

Сказано это было по-русски. Мазур, не дрогнув лицом, совершенно равнодушно восседал за столом с видом Большого Босса. Как и надлежало по роли, вопросительно воззрился на девушку. Она торопливо пояснила пьяному:

– Я же говорила, мистер Багрецофф, он совершенно не понимает по-английски…

– Я с ним по-русски разговариваю, – пробурчал мистер Багрецофф.

– Русского он тем более не понимает, откуда? Пойдемте? Мне кажется, вы не вполне адекватны…

Багрецов поднял голову:

– Если вы мне, красавица, покажете обещанные деньги, я тут же буду адекватен, честное слово… Пойдемте… – пробурчал он, поднялся первым и, пошатываясь, направился к выходу.

Придержав Мазура на миг, Мэй Лань достала из сумочки лист бумаги и проворно сунула его во внутренний карман белого Мазурова пиджака:

– Когда зайдет речь, достанешь и отдашь мне… Усек?

– Ага, – сказал он хмуро.

Именно в этот миг он заметил двух мрачных субъектов европейского вида, торчавших в вестибюле у двери. Что-то очень уж проворно оба отвернулись, сделав вид, что глазеют на улицу, где не происходило ровным счетом ничего интересного. Очень уж приличный у них вид для этого заведения… Те, из «ситроена»? А может быть…

Судя по взгляду Мэй Лань, она тоже заметила тех двоих, но и ухом не повела, поднимаясь рядом с Мазуром по застланной пыльным ковром лестнице на второй этаж.

Номер Багрецова полностью соответствовал внешнему облику заведения – крохотный, меблированный со спартанской простотой. Поскольку хозяин плюхнулся на единственный стул, проворно вытащив из внутреннего кармана мятого пиджака прихваченную со столика бутылку, Мазуру ничего не оставалось, кроме как стоять с брезгливым видом у окна. Скрестив руки на груди и вздернув нос с величием истого аристократа, он бросил спутнице пару фраз на фантастическом наречии, включавшем и пару ходовых словечек из скандинавских языков, и собственную импровизацию.

Мэй Лань, глазом не моргнув, обратилась к Багрецову по-английски:

– Господин желает знать, способны ли вы в нынешнем вашем состоянии точно перевести русские слова…

– Как только увижу денежки, запросто, – сообщил тот, печальным взором проследовал за бутылкой, выхваченной у него девушкой из-под руки и поставленной подальше на подоконник. – Как только, так сразу, что нам стоит…

Мазур взирая на соотечественника без малейшей доброжелательности – вопреки расхожим штампам, он вовсе не собирался умиляться только оттого, что этот тип с русской фамилией бухтит на родном языке. Этакий вот соотечественник ему категорически не нравился. Для власовца вроде бы молод, но не в том дело. Тогда, в Африке, недоброй памяти князь Акинфиев, его благородие, был откровенным врагом, несмотря на преклонные годы, – но чертов князь при всем при том был и личностью, волком зубастым. А этот человеческий обломок ничего, кроме брезгливости, не заслуживает…

Мэй Лань подала Багрецову бумажку с портретом американского президента, каковую бакшиш пьяница внимательно посмотрел на просвет, бережно сложил и упрятал во внутренний карман. Девушка выжидательно уставилась на Мазура, произнесла несколько слов – та же абракадабра от фонаря.

Вынув листок, Мазур совершенно естественным жестом развернул его, бросил быстрый взгляд на то, что там было изображено, подал девушке. Все произошло так быстро и непринужденно, что Мэй Лань и не заподозрила ничего, ей было не до этого, и протянула бумажку Багрецову с неприкрытым волнением, поторопила:

– Побыстрее, пожалуйста!

Тренированная память Мазура надежно запечатлела и немудреный рисунок, и три строчки печатных букв.

* * *

Человек, старательно срисовавший русскую надпись, русским языком не владел совершенно – «и» кое-где оказалась перевернутой на манер более привычной «N», вместо «ж» и «щ» накалякано черт знает что, «ы», несомненно, поставила неведомого копировщика в тупик, но все равно видно, что он очень старался…

Мазур, скрестив руки на груди совершенно по-наполеоновски, с каменным лицом стоял посреди душного и тесного номера, слушая, как Багрецов, подбирая наиболее подходящие обороты, толмачит Мэй Лань на английском смысл записки. Она, в свою очередь, старательно «переводила» Мазуру английскую версию на немыслимую тарабарщину.

– Прибавить бы надо… – вздохнул Багрецов.

У Мазура язык чесался выдать на языке родных осин: «От мертвого осла уши, с Пушкина получишь, дефективный!», но он, понятно, сдержался.

– Прибавлю, – пообещала Мэй Лань. – У вас остались здесь какие-нибудь долги?

– За номер… Триста пятьдесят…

– Уладим, – сказала она решительно. – Собирайтесь, быстро. Поедете с нами.

– Это куда еще?

– В другое место. В другой отель.

– Да с чего бы это я с вами…

– Слушайте, вы! – Мэй Лань цепко ухватила его за ворот несвежей рубашки, притянула к себе. – В новой гостинице получите еще сотню. А здесь вам оставаться нельзя. Есть люди, которым очень хочется знать, что вы мне тут переводили… и они, подозреваю, не станут совать вам деньги. Они вас попросту придушат… Ясно вам? Собирайтесь живо!

К немалому удивлению Мазура, Багрецов не протестовал и не переспрашивал – вытянув из-под кровати старую объемистую сумку, принялся швырять туда пожитки. Должно быть, за время своих печальных странствий научился реагировать на близкую опасность не хуже бродячей собаки.

Мэй Лань проворно вытащила Мазура в коридор. Огляделась. Коридор был пуст.

– Ты видел черный ход?

– Ага, – сказал Мазур. – В глубине вестибюля, направо…

– Я с ним выйду первой, а ты постарайся задержать тех двух. Без церемоний, я тебя умоляю…

– А потом?

– Потом беги черным ходом. Свернешь направо, в переулок, когда он кончится – налево. Я там оставила машину. Усек? Только непременно сделай так, чтобы они нас не догнали…

– Стрелять в лоб или по ногам? – деловым тоном спросил Мазур.

– Да ну тебя! Никакой стрельбы. Только трупов нам не хватало… Черт, что он там копается?

Те двое так и торчали в вестибюле на прежнем месте. Мазур с безразличным видом, вразвалочку прошел к окну, встал в метре от них и столь же лениво пялился на улицу. Видел краем глаза, как девушка бросает перед портье пару банкнот, как, энергично волоча за локоть Багрецова, исчезает за дверью…

Двое моментально стряхнули сонную одурь и ринулись следом… но Мазур, будто бы невзначай, подбил переднего мастерской подножкой – и тот растянулся красиво, качественно, припечатавшись мордой к пыльному потускневшему ковру, – а второго цепко ухватил за локоть, возмущенно возопил:

– Ты чего толкаешься, прыткий! По морде давно не получал?

Тот развернулся к Мазуру, попытался уделать левой – и получил свободной рукой по кадыку, а мигом позже, надежности ради, – и по затылку. Тем временем первый, раскорячась, вскочил – и нарвался на два удара ногой, под коленку и под ложечку.

Все было в ажуре, оба ворочались на загаженном ковре, собирая пыль боками, шипя и охая от боли. В баре гомонили – и никому не было дела до баталии в вестибюле, надо полагать, подобное тут не в новинку… Оставался портье. Мазур проворно показал ему кулак – и абориген застыл за конторкой стойким оловянным солдатиком, уставясь в другую сторону, таращился на потолок так, что глаза из орбит полезли. Порядок.

Ах ты ж! Тот, что валялся ближе, малость оклемался – и попытался ухватить Мазура за щиколотку, наверняка с дурными намерениями. Уйдя в сторону, Мазур безжалостно двинул его носком легкой туфли под челюсть, после чего ушибленный стал озабочен исключительно восстановлением нарушенного дыхания. Рубашка у него задралась, и нескромным взорам открылась рукоятка засунутого за ремень пистолета – не рухляди со свалки истории, как у Мазура за поясом, а новенького ухоженного «Вальтера» под девятимиллиметровый патрон. Руки чесались хозяйственно прибрать столь добрую машинку, но Мазур решил не обострять ситуацию. Решив, что сделал достаточно, он выбежал на улицу, свернув направо, понесся по узенькому переулку – мимо дымивших скверными сигаретками колоритных старух, мимо жаровни, обдавшей его волной резких непонятных запахов, мимо голопузых детишек, азартно завизжавших вслед. В голове вертелась фразочка из старого анекдота: «Ну, если там и машины не будет…»

Нет, машина его ждала – тот самый желтый фордовский пикапчик. Мотор взревел, фордик тронулся, Мазур вскочил на ходу, с маху задвинув за собой дверь, и спиной вперед вмазался в стену, когда фургончик резко свернул за угол.

– Ну, как прошло? – не оборачиваясь от руля, спросила Мэй Лань.

Багрецов, ссутулившись и дыша перегаром, смирнехонько сидел рядом с ней.

– Нормально, – сказал Мазур. – Они лежат, им грустно… Слушай, это и есть твоя пиратская карта? Череп с костями, иероглифы какие-то непонятные…

– Ч-черт! – охнула Мэй Лань.

Мазур догадался – ну, в конце концов, он был ни при чем, сама первая лопухнулась, черт ее дернул спрашивать по-английски…

– Ага, – пробурчал Багрецов. – А ваш господин, я смотрю, все же соображает по-английски… Интересно…

– Ладно, ладно, – досадливо отозвалась Мэй Лань. – Получите еще сто баков, раз вы такой догадливый, только смотрите у меня…

– Милая девушка, – сказал клятый соотечественник с гримасой, долженствующей, надо полагать, изображать благородное достоинство. – Уж если есть что-то, чему я обучился в этих чертовых краях, так это умение держать язык за зубами… И никогда не впадать в соблазн продавать одно и то же дважды, разным людям…

Мазур посмотрел назад. Не видно ни белого «ситроена», ни иного моторизованного хвоста, а подозревать в соглядатайстве пешеходов и велорикш было бы попросту глупо.

* * *

…Минут через пятнадцать они сбыли с рук Багрецова, устроив его в окраинном отельчике, едва ли не двойнике «Фельдмаршала», только этот звался «Золотой магнолией». И, еще раз припугнув на прощанье, отбыли восвояси.

– Забавно, – сказал Мазур, решив легонько пощекотать ей нервишки. – Пожалуй, это все же не пиратская карта, раз там было написано про вероятный взрыв и местные власти… Постой-постой, но ведь написано-то было по-русски… Ни черта не понимаю.

– А тебе и не требуется ничего понимать, Джимми, – наставительно сказала Мэй Лань, восхитительно непроницаемая. – Отрабатывай свои денежки, только-то и всего…

– Но это не шпионаж, надеюсь? – озабоченно поинтересовался Мазур. – Те двое, судя по рожам, точно русские…

– Брось, ничего подобного. Такие же ловцы удачи, как и мы с тобой.

– Великолепный оборот – «мы с тобой»… – мечтательно сказал Мазур. – И все же… Ничего тут нет шпионского? Черт-те что пишут про этих русских… А бумажка-то на русском…

– Джимми… – вздохнула Мэй Лань, на миг закатив глаза. – Ну подумай сам: будь это русские шпионы, разве стали бы они писать здесь записки на своем языке?

– Да нет, пожалуй, – старательно поразмыслив, сказал Мазур.

– Вот видишь. Так что не паникуй. Никаких шпионских игр. Речь, можно сказать, идет о бесхозном имуществе, которое многие хотят прибрать к рукам, потому что за него можно выручить кое-какие денежки… Ладно, оставим это. Мы сейчас заедем в одно местечко, кое-что прикупим…

– Мне опять изображать экзотического субъекта, ни слова не знающего по-английски?

– Да нет, пожалуй, – подумав, сказала она. – Тебе нужно будет опять-таки изобразить босса, вот и все. И знатока аквалангов. Я тебе быстренько растолкую, что к чему… Справишься.

Ну конечно, он справился – нетрудно после кратенького инструктажа изобразить из себя знатока аквалангов, если ты именно такой знаток и есть. Гораздо труднее не провалиться перед спецом, показав и в самом деле хорошие знания…

Девушка приобрела два акваланга – не в магазине, как следовало ожидать, а в задней комнате какой-то подозрительной лавчонки, у двух немногословных, обильно татуированных малайцев, к которым, по стойкому убеждению Мазура, лучше было не поворачиваться спиной. Впрочем, все прошло нормально, они заплатили деньги, погрузили в фордик товар и отбыли целыми и невредимыми.

Акваланги были хорошие, итальянские, почти новые, баллоны заправлены, как надлежит. С этой модификацией Мазур еще не сталкивался, но марка была ему знакома. Хорошая дыхалка, надежная. Профессионалы уважают.

– Ты что, нырять собралась? – поинтересовался он.

– Ага, – сказала Мэй Лань. – Только не я, а мы. Парой надежнее.

– Эй! – насторожился Мазур. – Я ж тебе говорил, что нырял с этой штукой всего-то пару раз…

– Целых пару раз, – непреклонно отрезала Мэй Лань. – А это уже кое-что. Не беспокойся, глубины там небольшие, задача несложная. В конце концов…

– В конце концов, вы мне платите, нонья Мэй Лань, – догадливо подхватил Мазур. – Что ж, умолкаю…

Глава пятая Тайны морского дна

Пьер, перегнувшийся за борт у бушприта, прилежно рапортовал:

– Двадцать шесть… двадцать семь… двадцать шесть… двадцать шесть…

Глубины были детские, собственно никакие и не глубины – ну что такое двадцать шесть футов? Даже стыдно чуточку упоминать про акваланги, имея метров восемь под килем…

– Тридцать два… тридцать четыре… тридцать восемь…

Ну, это уже серьезнее, однако ненамного… Мазур оглянулся на очаровательную хозяйку. Она стояла у борта, в облегающем красном купальнике – статуэточка, фея, – не отрывая от глаз бинокля, обозревала поросшие буйной зеленью высокие откосы столь напряженно и долго, что Мазур поневоле сопереживал: тщетны пока что усилия, тщетны, ни хрена не высмотрела, загадочная моя красавица…

– Ты похожа на кого-то из великих мореплавателей, – сказал Мазур лениво.

– Джимми, иди к черту, не мешай… – откликнулась она, не опуская бинокля. – Не до твоих подначек сейчас…

– Умолкаю, – сказал Мазур. – Может, я бы тебе помог? Зная, что мы ищем?

– Я и сама не вполне представляю…

И она надолго замолчала. Мазур тоже молчал, старательно пялясь на высокие берега острова, зеленые откосы. Будем надеяться, ей не придет в голову высаживать десант – потому что высадиться там будет трудновато, очень уж откосы круты. Поскольку люди мы обязательные и денежки отрабатываем с лихвой, мы, конечно, и на берег выкарабкаемся, приди хозяйке в голову такая блажь, но попотеть придется…

Шхуна медленно шла вдоль берега под одним-единственным кливером. Парусами все время плавания занимались два китайца – вроде бы те самые, что таскали тогда мешки с драконятиной. Мазур не был в этом уверен на все сто, но процентов за восемьдесят ручался. Обжившись в этих местах, начинаешь помаленьку различать азиатские лица – особенно когда приходится постоянно держать ушки на макушке, вдруг очаровательной хозяйке придет в голову фантазия на каком-то этапе отправить наемных помощников за борт, предварительно позаботившись, чтобы не всплыли…

Сорок футов под килем. Дна уже не видно, исчезло в сине-зеленом сумраке. Вода, правда, довольно прозрачная – поблизости нет устья реки, которое гнало бы в море ил и песок…

Мэй Лань, не отрывая бинокля от глаз, громко приказала что-то по-китайски. Мазур насторожился было – но ничего особенного не произошло, один из китайцев, так и неизвестный по имени, проворно опустил парус:

– Джимми, бросай якорь! – распорядилась она уже по-английски.

– «Бросай»… – проворчал Мазур. – Горе мое сухопутное… – И крикнул: – Пьер, отдать якорь!

Отчаянно заскрежетала ржавая цепь – следовало бы давно ее почистить, но у Мазура постоянно руки не доходили. Он подумал мельком, что, пожалуй, стоит поручить это китайцам – народ трудолюбивый и исполнительный, что им стоит…

Звонко шлепнулся в воду якорь. Шхуна остановилась метрах в пятидесяти от берега – там беззаботно орали птицы, мелькали в густой листве обезьяны и не было пока что ни малейших следов присутствия человека. Однако Мазур все же оглянулся на то место, где у планшира, прикрытый брезентом, лежал «Томпсон». Если нагрянут какие-нибудь архаровцы с нехорошими намерениями, они не станут разбирать, кто тут хозяин, а кто наемный лодочник…

Пьер бросил на палубу лот и взялся за винтовку, побуждаемый теми же бесхитростными мыслями.

– Вон там, видишь? – повернулась к Мазуру Мэй Лань. – Левее, над мачерой…

– Знал бы я, что такое мачера…

– Во-он то дерево, косо выдается. Это и есть мачера. Левее ее, метрах в десяти от воды…

– Ага, – сказал Мазур. – Ты про эту проплешину?

– Ну да.

Проплешина в листве была свежей и обширной – белели толстые обрубленные ветки… именно обрубленные, а не, скажем, обломанные ураганным порывом ветра. Оттуда и ниже, до самой воды, тянулся явственно различимый след – ветви обрубленные, ветви обломленные… Кто-то целеустремленный, такое впечатление, долго и трудолюбиво взбирался по откосу, прорубаясь то ли топором, то ли парангом, снося мешавшие сучья. А достигнув того места, где сейчас зияла проплешина, вообще расходился не на шутку, круша все вокруг…

– Очень похоже… – удовлетворенно протянула Мэй Лань.

– На что?

Не удостоив его ответом, девушка отошла к аквалангам, натянула синие ласты, вскинула на спину баллоны. Обернулась словно бы в недоумении:

– Ну, что ты стоишь? Будем нырять… Не волнуйся, Чжао тебя подстрахует.

Добавила по-китайски, и один из ее молчаливых оруженосцев приблизился к Мазуру, вежливо бормоча что-то, держа бухточку тонкого линя.

– Будешь плавать, как детская лодочка на нитке, – нетерпеливо сказала Мэй Лань, застегивая ремни быстро и уверенно. – Нет времени обучать тебя всем сигналам, да и ни к чему… Если что-то случится, дергай быстро и часто, Чжао тебя тут же вытянет. Только что здесь может случиться?

– Взорвется что-нибудь, скажем, – угрюмо предположил Мазур.

– С какой стати?

– Там, в записке, было написано что-то насчет опасности взрыва. Уж это-то я помню…

– Джимми, – проникновенно сказала Мэй Лань, нетерпеливо притопывая ластом. – А ты никогда не слышал про угрожающие надписи, которыми отпугивают тугодумных трусов? Если на чем-то написано про взрывчатку, это еще вовсе не означает, что она там есть…

– Доверюсь твоему чутью, – проворчал Мазур, покорно подняв руки, чтобы китайцу ловчее было обвязать его талию линем. – Что искать?

– Сама не знаю, – призналась Мэй Лань. – Все, что сделано руками человека и не похоже на творение природы. Помнишь, как я учила?

– Ага, – сказал Мазур. – Плыть по расширяющейся спирали…

Он неуклюже – а как же вы думали? – непременно неуклюже – вскинул на спину баллоны, долго возился с поясом, прежде чем ухитрился его застегнуть. Приладил маску.

Мэй Лань подошла к планширу, чуть сгибаясь под тяжестью баллонов, и ловко перекувырнулась затылком вперед, вмиг оказавшись в воде. Оценив это по достоинству, Мазур неуклюже перевалился через борт, прыгнул ногами вперед, подняв тучу брызг. Китаец с сосредоточенно-безучастным лицом помаленьку вытравливал линь.

Стараясь не переигрывать чрезмерно, но и не выдать кое-какого знакомства с итальянской техникой, он немного поплавал у борта. Кружившая вокруг Мэй Лань, сделав несколько сильных гребков, оказалась рядом:

– Ну, как успехи?

– Ты знаешь… – сказал Мазур озабоченно. – Что-то меня как бы выталкивает наверх, будто пробку…

Она присмотрелась и сообщила то, что Мазур и без нее прекрасно знал:

– Надо прибавить грузил, их не хватает, вот ты и болтаешься, как поплавок…

Под ее чутким присмотром Мазур закрепил дополнительные грузила, поплавал еще, погружаясь с головой, выныривая на поверхность. Мэй Лань, русалкой порхавшая вокруг, наконец заключила:

– Ну, за неимением лучшего… Для начала поплаваем четверть часика. Высматривай все, что похоже на искусственный объект, – что-то вроде бака, буя…

– А это точно не мина? – опасливо спросил Мазур.

– И этот парень на берегу поливает меня сладострастными взглядами… – фыркнула девушка, кружа вокруг с поднятой на лоб маской. – Да успокойся ты и покажи себя перед девушкой отважным морским волком.

– Я буду честно пытаться, – пообещал Мазур.

Взял загубник в рот и погрузился. Оказался в привычном мире, где все живое было невесомым, где нет ни ветра, ни дождей, где иным чувствам человеческим нет ни названий, ни описаний. Размеренно шевеля ластами, привычно слушая вполуха ритмичное пощелкивание клапанов, поплыл по расширявшейся спирали, время от времени напоминая себе, что следует быть несколько неуклюжим. Временами он видел поодаль темный русалочий силуэт – нет, она была слишком далеко, чересчур была поглощена изучением дна, чтобы так уж зорко приглядываться к нему, оценивать стиль плавания…

Он увидел это первым. Метрах в двадцати впереди внезапно обнаружилось нечто темное, слегка колыхавшееся вверх-вниз, – смутная масса с некоей правильностью очертаний, отличавшей ее от живых и не живых творений природы. Показалось даже, что это поднялось из глубин какое-то неведомое науке морское чудище. В первый миг Мазур взялся за нож, но, подплыв ближе, убрал руку. Темный цвет явственно превращался в красный, а эти нити, числом не менее дюжины, легонько колеблемые, очевидно, придонным течением, были отнюдь не щупальцами спрута или той самой неведомой твари. Как выражается Мэй Лань, искусственный объект…

Во исполнение инструкций он старательно постучал кончиком ножа по баллону. Вскоре показалась Мэй Лань, приближавшаяся со всей скоростью, на какую способен подводный пловец. К тому времени Мазур уже освободился от линя и, паря параллельно дну, понемногу распутывал жесткую алую ткань. Ага, вот оно в чем дело – в один из углов огромного полотнища завернут камень, булыга величиной с человеческую голову…

Они обменялись скупыми выразительными жестами. Мазур вопросил, что с этой штукой дальше делать. Мэй Лань вмиг дала понять, что ее нужно поднять на борт. Ну что же, люди мы завсегда исполнительные, особенно когда платят пятьсот долларов в день…

Волоча за собой необъятное полотнище, Мазур вынырнул первым, сунул уголок скользкой ткани в руки перегнувшемуся через борт китайцу. Подбежал второй, и оба, подбадривая друг друга птичьими, ритмичными воплями, каким-то аналогом русского «Раз-два, взяли!», поволокли добычу на палубу, словно выбиравшие сеть рыбаки.

Мэй Лань, освободившись от акваланга, обошла вокруг вороха ярко-алого нейлона, присела на корточки.

– По-моему, это парашют, – сказал примостившийся рядом Мазур.

– Удивительно точно подмечено… – задумчиво протянула она.

– Мы это и искали?

– Не только…

– Интересно, что под ним висело? – громко спросил Мазур стоявшего тут же Пьера и обоих китайцев так, словно кто-то из троицы мог знать ответ.

Все они инстинктивно пожали плечами.

– Для человека он что-то великоват, – гнул свое Мазур. – Определенно великоват.

– Уж это точно, – поддержал Пьер. – Я сам не прыгал, но десантников в свое время насмотрелся. Для человека чересчур даже великоват.

– Парни, вы просто кладезь премудрости… – рассеянно отозвалась Мэй Лань. – Но, между прочим, вы совершенно правы…

– А то! – гордо сказал Мазур. – Повидали кое-что… Между прочим, что бы под этим парашютиком ни висело, оно наверняка уже далеко. Кто-то тебя опередил.

– Почему ты так решил? – вскинулась она.

– Господи, да прикинь сама. – Мазур сунул ей под нос белую нейлоновую стропу толщиной с мужское запястье. – Эту веревочку аккуратно перерезали чем-то острым… вполне может быть, парангом. Посмотри, какой срез. Безукоризненный… И со второй обстоит точно так же, и с третьей…

Он методично перебирал стропы, двигаясь вокруг вороха алой ткани. Все срезы выглядели одинаково, неважно, косые или прямые – перерезаны или перерублены чем-то острым, одним-двумя уверенными ударами…

– По-моему, я начинаю понимать, что произошло, – сказал Мазур. – Не столь уж хитрая загадка. Парашют зацепился за верхушки вон там, где проплешина. Потом к нему кто-то взобрался, ради экономии времени и трудов не стал возиться, высвобождая ткань, а попросту принялся обрубать сучья. Потом обрубил стропы и забрал то, что на них висело. А парашют выкинул в море, завернув в него камень. Ну, неглупо. Не появись мы тут, эта штука могла на дне пролежать до скончания веков… Если это что-то ценное, я бы на месте нашего предшественника не стал бы рисковать, прятать это на дне, – обязательно прихватил бы с собой. Размеры, надо думать, позволяют, не может же эта штука быть со слона размером… Как тебе мои выводы?

Мэй Лань медленно выпрямилась. Горькое разочарование на ее очаровательном личике было столь явным, что джентльмену следовало бы и высказать бедняжке сочувствие, вот только Мазур сейчас был не джентльменом, а столь же целеустремленным охотником на тропе…

– Она большая, эта штука? – спросил он вроде бы равнодушно.

– Не особенно, – уныло отозвалась Мэй Лань.

– И дорого стоит, я так понимаю? Тогда ее точно увезли…

«Конечно, увезли, – столь же уныло повторил он про себя. – И я даже знаю по именам кое-кого из тех, кто на парашют наткнулся, – есть такие господа, звать их Лао и Ма… Ах ты, красавица, куколка, русалка… Значит, ты тоже ищешь капсулу? Ты даже знаешь, что на ней было написано…»

Уж он-то прекрасно знал, что парашют был от капсулы. Еще тогда, в убогом отеле «Фельдмаршал», многое стало ясно: когда Мазур увидел на листке бумаги именно ту надпись, что была нанесена на капсуле, – по-русски, разумеется, исключительно по-русски, ведь заранее подразумевалось, что капсула непременно приземлится на территории СССР, и тот, кому стукнуло бы в дурную башку предложить продублировать надпись на каком-нибудь иностранном языке, получил бы преизряднейший втык за политическую близорукость, если не хуже. Капсула обязана была приземлиться в пределах СССР, и точка. Кто ж знал, что она, паршивка, решит попутешествовать по заграницам?

Надпись, а вот теперь – парашют. Все совпадает. Наша очаровательная Мэй Лань, как окончательно выяснилось, – одна из нас. Одна из немаленькой толпы охотников за сокровищем. Есть, правда, ощутимая разница: мы хотим вернуть свое, а вот все прочие, эта очаровашка в том числе, намерены заграбастать чужое.

Строго говоря, то, что на фотопленке, – тоже чужое. Но пленка-то наша, господа хорошие, ежели цинично? Наш спутник, наша капсула, наш парашют, наша пленочка. Значит, мы и есть полноправные хозяева всего этого добра, а всех остальных просят не беспокоиться, посторониться по-хорошему, иначе и зашибить недолго…

Мэй Лань подняла голову, ее глазищи сверкали упрямством:

– Будем искать дальше. Как минимум до темноты, а там посмотрим.

– Погоди-ка. – Мазур крепко взял ее за локоть, отвел на корму, подальше от остальных. Тихонько, недобро спросил: – Ты во что нас втравила? Помнится, когда договаривались, я тебя особо предупредил, что в шпионские дела мы с компаньоном не суемся…

– Почему ты решил, что это шпионаж?

– Ну как же, – сказал Мазур уверенно. – Повидал кое-что… Парашют. Русская надпись… черт, я только сейчас сообразил! Это ведь было написано на той штуке, верно? То, что ты показывала этому русскому? Правильно? Опасность взрыва, надо же… И ты еще будешь уверять, что шпионажем тут и не пахнет? Милая, ты очаровательна, но поищи себе других дураков. Чего доброго, приплывут русские и всех нас шлепнут. Нет, мы так не договаривались… Провались ты со своими деньгами, я увожу шхуну…

И он сделал порывистое движение. Мэй Лань схватила его за руку.

– Джимми, не будь дураком! Говорю тебе, шпионаж ни при чем! Ты газеты читаешь?

– В руки не беру, – отрезал Мазур. – Охота была время тратить. Все равно везде одно и то же, а в Антарктиде еще и холодно…

– А про «черные ящики» ты слышал?

– Милая, если я принципиально не читаю газет, это еще не значит, что дурак… Слышал, конечно. Хочешь сказать, это и был «черный ящик»?

– Вот именно, – сказала Мэй Лань самым убедительным тоном. – Русский «черный ящик», с их лайнера. Неделю назад их пассажирский самолет столкнулся неподалеку от берега с легким самолетом одного воротилы из Сингапура…

– Ага, – фыркнул Мазур. – И русские тебя наняли, чтобы ты нашла их «ящик»?

– Ну, предположим, наняли меня совсем не русские, наоборот… Понимаешь?

– Что же тут не понять? Если не русские, значит, сингапурцы… Вот только я что-то в толк не возьму, зачем сингапурцам русский «черный ящик». Скорее уж сами русские его хотят вернуть.

– Ты в самом деле не понимаешь? – Мэй Лань, уже оправившаяся от первой неудачи, улыбнулась с некоторым превосходством. – Сингапурцы подали в суд на русских пилотов и, естественно, утверждают, что те и были виновниками…

– А на самом деле? – спросил Мазур, решив еще немного побыть недотепой.

– А черт его знает! – отрезала Мэй Лань. – Откуда я знаю? Мне, скажу тебе честно, попросту наплевать. Потому что платят мне не русские, а сингапурцы. Ну, теперь-то, наконец, понимаешь?

– Погоди, погоди… – протянул Мазур, изображая на лице усиленную работу мысли. – Начинаю врубаться… Даже если русские сто раз правы, они ничего не смогут доказать без «черного ящика»… Точно?

– Ты гений, – сказала Мэй Лань с обольстительной улыбкой. – Все так и обстоит. Если мой клиент получит «черный ящик», окупятся все расходы по поискам…

– Ага, – сказал Мазур. – И я крепко подозреваю, эти расходы таковы, что пятьсот долларов в день на фоне всей суммы – сущая мелочь, не правда ли?

– Ну, вообще-то… – Она выглядела чуточку смущенной. – Можно и так сказать… Но, Джимми, в конце концов, это бизнес. Я вас наняла за определенную плату, и вы согласились…

Мазур улыбнулся не менее очаровательно:

– Прелесть моя, ты только не думай, что тебя взяли за глотку… Однако, по-моему, жизнь прямо-таки требует пересмотреть иные соглашения и особенно суммы…

– Хочешь в долю?

– А что же еще?

– Давай вернемся к этому чуть погодя, – сказала Мэй Лань тоном послушной девочки, робко просившей мороженое. – Я вовсе не отказываюсь, просто нужно обдумать перемену ситуации, новые реалии… Я вовсе не собираюсь тебя обманывать, не думай. – Она приблизилась вплотную и положила ему ладонь на плечо: – Может быть, так даже лучше, хрупкой девушке в одиночку такое предприятие поднять трудно. Поговорим вечером, хорошо? А сейчас давай еще поныряем? Как подумаю, что эта штука может лежать где-то на дне… Джимми, я правда не собираюсь тебя обманывать. Как-никак я сейчас в полной твоей власти, даже жутковато… Теперь, когда ты все знаешь…

Ах, как трогательно беззащитна она была, как доверчиво взирали огромные глазищи, как дрогнул голосок от волнения, как робко тонкие пальчики погладили его плечо… Беззащитная красавица отдавала себя на милость мускулистого супермена, классического Белого Охотника…

Вот только Мазура его многотрудная работа и бдительные инструкторы давно сделали во многих отношениях прожженным циником. Что-что, а смешивать лирику и работу он категорически зарекся.

И плохо верил в эту тщательно продемонстрированную слабость и хрупкую беззащитность. Хватило времени, чтобы приглядеться к девчонке как следует и прокачать ее посредством иных засекреченных методик. У него давно уже создалось впечатление, что хрупкая красоточка не столь уж оранжерейный цветочек, каким пытается казаться. Видывавшего виды «морского дьявола» извечным женским оружием подкосить трудно – бывали, знаете ли, прецеденты…

Конечно, следует думать о человеке хорошо – пока не располагаешь достаточным ворохом компрматериалов (сентенция во вкусе Лаврика, но это не меняет дела). Нельзя исключать, что она и сама искренне верит в эту побасенку о «черном ящике», что ее кто-то играет втемную. А если все иначе, если она точно знает, что ищет… Ну, даже при этом раскладе ему ничего сейчас не грозит. Но вот потом, на суше…

Как поступят малость побитые жизнью мелкие авантюристы вроде Джима Хокинса и Пьера, вернувшись на сушу? Сто против одного за то, что с головой зароются в газеты, даже если отроду не брали в руки таковых. Как любой на их месте, попробуют выяснить что-нибудь о пресловутой авиакатастрофе – имела ли таковая место в действительности или нет? Чуть поразмышляв, протянув ситуацию в недалекое будущее, Мэй Лань быстро придет к этому выводу. Не так она наивна, чтобы не понять: проверять ее сказочку будут, и скоро. Значит, на берегу нужно держать ухо востро. А ведь есть еще эти хмурые рожи из «ситроена», которые девчонку серьезно озаботили своим появлением…

– Значит, ты – никакая не студентка? – спросил Мазур. – А что-то вроде частного сыщика?

– Милый, я и вправду студентка. Но – небогатая. А это существенно меняет картину, не правда ли? Можно, конечно, подрабатывать и в лавчонке дядюшки Хоп Синга, но капиталов на этом не составишь. Стать проституткой – противно, женихов-миллионеров на горизонте что-то не видно… Вот и приходится неглупой девушке хвататься за любой приработок, если он относительно приличный…

– А тебе не приходило в голову, что иные приработки требуют сильного мужского плеча?

– Вот теперь я в этом точно убедилась, – покаянно призналась Мэй Лань, трепеща длиннющими ресницами, очаровательная, нежная и покорная мужской воле, идеальное воплощение верной подруги супермена. – Глупо было думать, что удастся справиться в одиночку. Хорошо еще, что тебе можно доверять…

«Если она сейчас обовьет нежными ручками мою шею и запечатлеет на моих устах доверчивый, но страстный поцелуй – это, пожалуй, выйдет перебор, – сказал себе Мазур. – Перебор, означающий, что она меня считает форменным болваном. Если нет – она умненькая и старается избегать примитивных штампов…»

Верным оказалось второе. Девушка не стала переигрывать, она так и осталась стоять перед ним, тростиночка, трепеща ресницами. Да, неглупа…

– Интересно, а почему это мне можно доверять? – усмехнулся Мазур. – Обыкновенный авантюрист, ловец удачи…

– Но ты же все-таки исландец, – сказала Мэй Лань. – А я как-никак учусь в колледже. Читала и о вашей Исландии. Вы ведь живете довольно далеко от Европы, от современной цивилизации, всей этой гонки за монетой… Вам должна быть свойственна некоторая первозданность – простой, здоровый образ жизни, иные ценности… Мы в Азии такие вещи умеем чувствовать тонко. Даже если ты несколько лет отирался в здешних притонах, все равно не успел вытравить все предшествовавшее. Я же помню, как ты положил в карман аванс, – очень уж безразлично, без тени алчности, европейские авантюристы ведут себя иначе…

«Прокололся, черт… Тут она верно подметила», – самокритично подумал Мазур. А вслух сказал:

– Ты очень умная девочка. Но не забывай, что я все-таки не ангел и не бессребреник…

– Я помню, – ослепительно улыбнулась Мэй Лань. – Ну что, пойдем в воду? Нужно окончательно убедиться…

К вечеру, когда неожиданно, как всегда бывает на экваторе, упала темнота, Мэй Лань лишилась значительной доли оптимизма. Все поиски оказались безрезультатными: только чистое песчаное дно, камни и кораллы, колыхание водорослей и феерическое скольжение рыбьих стай. Единственным творением человеческих рук, попавшимся им на глаза, был чуть ли не насквозь проржавевший якорь с обломанным штоком, судя по виду, принадлежавший европейскому судну и посеянный здесь то ли в самом конце прошлого века, то ли в самом начале нынешнего.

Китайцы, как оказалось, прихватили с собой примус, ностальгически умиливший Мазура, хотя он и не показал вида, и с проворством сказочного солдата, варившего суп из топора, сварганили кое-какой горячий ужин, даже кофейник вскипятили. Бесценные мужички, мастера на все руки. Наверняка, если хозяйка прикажет, и нож в спину Мазуру вгонят по-крестьянски обстоятельно и несуетливо, без тени эмоций, мол, ничего личного…

Ужин, конечно, оказался в китайском стиле – но суперкарго Пьер прихватил и несколько банок европейских консервов, так что они заморили червячка. Ну, а кофе даже китайский повар не в состоянии превратить в нечто экзотическое – если следить за поваром, чтобы не бухнул туда ненароком каких-нибудь хитрых специй или лягушачьих лапок…

Одним словом, Мазур пребывал в довольно благодушном состоянии духа, не особенно и огорченный неудачей поисков, потому что такие вещи, в принципе, не должны волновать бродягу и авантюриста Джима Хокинса, близкого к природе исландца, чересчур уж поздно столкнувшегося с осатаневшей в погоне за золотом европейской цивилизацией. Как на доброй памяти тестюшкином острове, он валялся у бушприта на свернутом кливере, швыряя за борт окурки и лениво просчитывая ситуацию. Он уже знал, что должно произойти, потому что по-иному события развернуться просто не могли. Извечное женское оружие будет пущено в ход против исландца-провинциала даже скорее, чем против континентального авантюриста…

«Знаете ли вы тропическую ночь? – спросил он сам себя, безбожно перевирая классика. – О, вы не знаете тропической ночи. Луна золотила океанские просторы, тихонечко отходят ко сну господа авантюристы – вон старина Пьер, не задавая лишних вопросов, скрылся в люке, вон бесшумными тенями просквозили туда же два безымянных китайца, после того, как хозяйка что-то тихо им приказала. Ох, изнасилуют сейчас недотепу-исландца, точно вам говорю, господа хорошие…»

Вскоре к нему, грациозно переступая босыми ножками по палубе, приблизилась Мэй Лань, все в том же невесомом купальнике, присела рядом на тугой рулон парусины, опершись на нее обеими руками и откинувшись назад, уставилась в небо. Поза была продуманная и оттого невероятно соблазнительная, рисовавшая силуэт девушки на фоне звездного неба самым выигрышным образом.

Чтобы не выглядеть вовсе уж провинциальным болваном, Мазур торопливо отправил за борт окурок и самым романтическим тоном, какой только мог изобразить, поведал:

– Какая ночь… а?

Ночь и в самом деле была чудесная – полная луна заливала зыбким сиянием джунгли на берегу, золотила на морской глади хрупкую невесомую дорожку, россыпи крупных звезд усеяли небесный купол, и едва слышно плескала в борт спокойная вода. В такую ночь только и млеть возле очаровательной девушки, терзаясь неизвестностью.

Жаль только, что Мазур никакой такой неизвестностью не терзался. Нетрудно было просчитать близкое будущее. И оттого на душе у него было чуточку грустно, потому что классическая сцена, прямиком заимствованная из многочисленных книг и фильмов (жаркая ночь, луна и звезды, романтическая тишина и палуба шхуны посреди тропических морей), была пронизана высокопробным лицемерием, все было не взаправду, все игра, притворство, лицедейство, и Мазуру было не на шутку обидно – в эти декорации так и просилось что-то настоящее, чистое и взаправду нежное, только где ж его взять, если идет игра и ставки ох как велики…

Естественно, когда Мэй Лань протянула руку, он нисколечко не удивился, взял в ладонь ее тонкие пальчики и осторожно погладил своими – настоящий кавалер должен начинать романтично, не стоит с маху грабастать девочку в охапку, как мы это наблюдаем в штатовских фильмах… Мэй Лань гибким движением переместилась в его сторону – первое мимолетное полуобъятие, поцелуй в щечку, кончики пальцев скользнули по гладкой коже, ладони замерли на тонкой талии, тело девушки чуть напряглось, обозначая легкое сопротивление приличия ради… Но все же дала себя уложить на плотную парусину, помня, что необходимо не только аккуратно расплатиться, но и очаровать, насколько удастся…

– Ты прелесть, – прошептал ей на ухо Мазур добросовестно прерывавшимся голосом.

– Только не надо о любви с первого взгляда…

– Я и не пытаюсь. Но ты ведь прелесть…

– По сравнению с твоим обычным кругом общения, а?

– Ну что поделать, что поделать… – признался Мазур. – Жизнь носила по задворкам, чего уж там… А ты – совсем другое, ты из другого мира, и водиться привыкла отнюдь не с такими маргиналами, как я. За тобой, наверное, ухаживают красиво? Ведут умные беседы, читают стихи…

– Ты тоже попробуй.

– Увы, увы… – сказал Мазур, не найдя в своей англоязычной памяти ничего подходящего, ну, а русское не годилось, понятно. – Мы, исландцы, в поэзии не сильны, нет у нас таких традиций…

Развивать эту тему он побоялся – черт их знает, исландцев, вдруг у них как раз и есть и традиции, и поэты и об этом написано в книгах, которые просто обязана прочитать толковая студентка? В конце концов, все его знания об Исландии сводились к книжке писателя Фина, последний раз читанной лет десять назад. Тут легко угодить впросак…

– Что с вас взять, с отшельников Европы… – фыркнула Мэй Лань. – Лежи и слушай…

Она нараспев продекламировала, лежа в его объятиях и глядя в звездное небо:

И ясному солнцу, и светлой луне в мире покоя нет. И люди не могут жить в тишине, а жить им – немного лет. Гора Пэнлай среди вод морских высится, говорят. Там в рощах нефритовых и золотых плоды, как огонь, горят. Съешь один – и не будешь седым, а молодым навек. Хотел бы уйти я в небесный дым, измученный человек…

– Здорово, – сказал Мазур. – Сама сочиняла?

Она звонко рассмеялась:

– Нет, положительно ты прелесть… Это Ли Бо, великий китайский поэт.

– Ты что, с ним знакома?

– Джимми, ты меня уморишь… Он жил тысячу двести лет назад…

– Ладно, ладно, – насупился Мазур. – Если тебя спросить, кто из великих скальдов жил в Исландии лет семьсот назад, ты тоже угодишь пальцем в небо…

– А кто из великих скальдов жил в Исландии семьсот лет назад? – живо поинтересовалась Мэй Лань.

– Снорре Скьярлавсон, – браво ляпнул Мазур первое пришедшее на ум словосочетание, звучавшее вполне по-скандинавски.

– Не слышала…

– То-то. Если покопаться в памяти, смогу даже что-нибудь вспомнить.

– Не надо, Джимми, – прошептала ему на ухо Мэй Лань. – Тебе вовсе не хочется вспоминать древние стихи, тебе адски хочется снять с меня купальник…

– Ага.

– Так сними.

Он незамедлительно последовал совету – и наконец получил свое на пропитанной ароматами моря парусине, под тихие стоны и ласковый шепот. Происходившее должно было заставить любого преисполниться мужской гордости – распростертое под ним тело потеряло собственную волю, угадывая его желания и подчиняясь искусно и пылко. Кое о чем он при всем своем опыте и понятия не имел, и много времени прошло, прежде чем унялась затейливо ублажаемая взбудораженная плоть.

Плохо только, что обязанная сурово бдить частичка сознания постоянно оставалась на страже, именно она, не растворившись в бешеном наслаждении, что бы ни вытворяла и что бы ни позволяла девушка, прилежно отмечала: ну да, высший класс обволакивания, нужно зафиксировать, она ведет свою партию безупречно: не переигрывает, не старается многословно уверить, что покорена и приручена, но несколькими скупыми, выверенными фразами, сделавшими бы честь любой актрисе, сумела все же убедить, что Белый Охотник завладел не только телом, но и душой, что именно такого она хотела встретить, что готова принять подчиненную роль… Точнее, ей удалось бы в этом убедить случайного партнера, не избалованного бесплатной любовью порядочных девушек авантюриста. Точно, удалось бы. Но только не человека под чужой личиной, обязанного быть недоверчивым циником, особенно при таких обстоятельствах. Бывали уже, как отмечалось, прецеденты, не прибавившие доверчивости и благодушия, вовсе даже наоборот…

– Забавно, – сказала Мэй Лань, не открывая глаз. – Ты у меня – первый белый любовник.

– И что?

– И ничего. Мне очень хорошо. Очень хочется думать, что и тебе тоже.

– Ага.

– Ох, эти белые… – тихонько рассмеялась девушка, лежа в его объятиях. – Ты только что стал полновластным хозяином восточной женщины – и даже не попытался в цветистых романтичных выражениях выразить ей за это благодарность…

– Милая, если бы я умел! Из меня жизнь столько лет выбивала всякую романтику… – сказал Мазур чистую правду, касавшуюся как принятой личины, так и его настоящего. – Ты прелесть, ты чудесная девушка… Вот и все, что способна придумать моя приземленная европейская душа… А как вообще в таких случаях обязаны себя вести романтичные восточные мужчины?

– Я тебе выдам страшную тайну, – сказала Мэй Лань. – Восточные мужчины в таких ситуациях романтики избегают. Тысячелетние традиции, милый. Не полагается проявлять перед женщиной чувства… Иначе лицо потеряешь.

– Ну вот, а требуешь…

– Но я же современная восточная девушка, – сказала Мэй Лань. – Уже испытавшая влияние западной цивилизации… Мне хочется и романтических признаний, и нескрываемых чувств…

– Я постараюсь, – пообещал Мазур. – Когда вернемся в город, я тебе назначу свидание, и мы будем гулять, держась за руки, и где-нибудь под благоухающим деревом я тебя поцелую…

– Вот это уже по-настоящему заманчиво.

– Насколько я знаю, здесь не возбраняется целоваться на улицах?

– Милый, в этих краях многое не возбраняется. Возбраняется главным образом одно: задавать неуместные вопросы… Ты никогда не слышал историю о фельдмаршале Митаеси и его жене?

– Не доводилось.

– Дело было в конце прошлого века, – сказала Мэй Лань напевным и таинственным голосом, каким рассказывают страшные сказки. – Был такой японский фельдмаршал. Пока он воевал с корейцами, супруга его, как деликатно выражаемся мы, азиаты, вела себя несколько не так, как приличествует супруге самурая. Фельдмаршалу, как водится, настучала какая-то добрая душа. Он вернулся, вошел в дом – и больше никто и никогда его супруги не видел… Через десять лет он женился вторично.

– А куда ж она девалась? – с нескрываемым любопытством спросил Мазур.

– Никто не знает. Сам понимаешь: ни один полицейский не рискнул бы войти в дом самурая и фельдмаршала, чтобы задавать неуместные вопросы… Не полагается вопросы задавать, знаешь ли. Неприлично. Все, что происходит в доме почтенного самурая, – его сугубо личное дело.

– Да, хорошо быть самураем…

– Куда уж лучше… А ты деликатный человек, Джимми.

– Это почему?

– Даже не пытаешься, пользуясь моим разнеженным состоянием, поднять вопрос о процентах и доле…

– А у тебя, правда, разнеженное состояние?

– Ага…

– Ну так к чему пользоваться женской слабостью? – великодушно сказал Мазур, легонько гладя кончиками пальцев окрестности того, что на местном куртуазном языке именовалось «жемчужницей». – Потом поговорим. Все равно никуда нам друг от друга не деться. Самое хорошее в нашем мире – когда сочетаются и деньги, и чувства, гармонично дополняя друг друга, тогда все получается проще и легче, дорога к цели прямее…

– Поздравляю, – сказала Мэй Лань. – Начинаешь проникаться восточной философией.

– Ну да? – искренне удивился Мазур. – А я-то думал, что сам это придумал…

– Увы, милый… Все, что только есть на свете, давным-давно в Азии придумали – я имею в виду не вульгарные технические новинки, а достижения мысли человеческой…

Мазур решил не вдаваться в теоретические споры. Ему и так было хорошо. Хоть и крылось за всем происходящим обоюдное лицедейство, все равно приятно было лежать на свернутом парусе, словно в колыбели, легонько покачиваясь вместе со шхуной, держа в объятиях очаровательную, тобою утомленную девушку, особенно когда над головой такие звезды, вокруг безмятежно простирается теплый океан и лунная дорожка…

Словно ревун могуче взвыл прямо у него над ухом. Усилием воли он заставил себя не шевелиться.

Нет, ошибиться не мог…

Из своей колыбели он отчетливо видел левее лунной дорожки, примерно в полукабельтове от шхуны, торчавший из воды предмет – горизонтальный овал, колыхавшийся в ритме, не совпадавшем с игрой лунного света на морской глади. Решительно не совпадавшем. Потому что все тут зависело не от волн, а от движений аквалангиста, наблюдавшего сейчас за шхуной в перископ. Снабженный, надо полагать, прибором ночного видения.

Он не пошевелился, не изменил позы. Молниеносно просчитав, как выглядит палуба с точки зрения чужака, понял, что их с девушкой наблюдатель не видит. Отчего не стало легче, отнюдь…

Ошибиться он не мог – сам умел пользоваться такой вот штукой и тренирован был замечать все инородное на поверхности воды. Значит, вот так… Нигде в море не видно огней корабля, но это ни о чем не говорит – их и не должно быть видно, корабль мог остаться где-то далеко отсюда, и подводные пловцы прошли своим ходом несколько километров.

Вот будет смеху, если это – «Нептун». Вполне может оказаться, что сейчас из-под воды таращится Князь или Папа-Кукареку… но с тем же успехом к месту падения капсулы выбрались, наконец, конкуренты – серьезные, располагающие и отлично подготовленными боевыми пловцами, и плавучей базой для них, внешне безобидным судном, а то и подводной лодкой, лежащей сейчас на грунте в паре миль отсюда…

И что? А ничего. Мазур чувствовал себя сейчас не то что голым – лишенным кожи. Славно было бы, конечно, иметь под рукой добрый ящик подходящих гранат и по всем правилам, как учит один из разделов ППДМ[6], забросать ими близлежащую акваторию – кто-нибудь да всплыл бы без признаков жизни, уж это непременно…

Но гранат нет, увы. Все оружие, что отыщется на борту, – сейчас не подмога. Уж он-то, во всеоружии боевого опыта, прекрасно понимал: если те, под водой, решат дернуть акцию, своей цели достигнут быстро и победу одержат сокрушительную. Один-единственный человек, пусть даже надрессированный резать таких вот молодчиков качественно и быстро, ничего не сможет поделать даже с парочкой стволов, находясь на шхуне. Неизвестно, сколько их там и каков арсенал. Если они решат затопить лоханку, потопят моментально. Если всем скопом пойдут на штурм, все произойдет так неожиданно и молниеносно, что всех прикончить он ни за что не успеет. Это все равно, что драться на суше с целым скопом людей-невидимок. Схватка заранее проиграна, признаем это, отбросив ненужную гордыню…

Он лежал, машинально поглаживая прильнувшую к нему девушку, неотрывно смотрел на перископ, пока тот не опустился внезапно – бесшумно, без малейшего всплеска, в единый миг.

Как ни бесило собственное бессилие, как душа ни требовала действия, эти эмоции приходилось гасить. Он ничего не мог сделать, решительно ничего. Оставалось лишь уговаривать себя: ну почему они непременно будут топить шхуну или лихим налетом захватывать всех в плен? С какой стати? Мало ли кто может встать тут на якорь – контрабандисты, странствующие влюбленные, ловцы креветок или жемчуголовы…

А если шхуна или Мэй Лань как-то засветились в Катан-Панданге? И те, под водой, точно знают, с кем столкнулись? Но и в этом случае вовсе не обязательно ждать взрыва или штурма… Или он просто-напросто пытается таким ходом рассуждений подсластить пилюлю? Днем, в светлое время, поблизости не было чужаков. Ручаться можно, не было. Никаких аквалангистов поблизости. Стоп, но за ними могли наблюдать с берега, там, в джунглях, может незамеченной укрыться целая рота, если она состоит из умелых людей…

Но ничего ведь не поделаешь! Остается лежать и ждать дальнейшего развития событий…

А потому он, недолго думая, наклонился над девушкой, потянулся к ее губам. Уж если подыхать, так не застывши в покорном ожидании смертынки, а посреди сладостного процесса, слившись в единое целое с последней женщиной в твоей жизни, да еще столь очаровательной, умелой и покорной. Пожалуй, есть в этом что-то от восточной философии, а?

Ах, какой сладкой, близкой и дорогой была сейчас ничего не подозревавшая Мэй Лань, – ну, если это последнее, что ему суждено ощутить в жизни, будем на высоте, отдадимся этому всецело…

* * *

…Немного в жизни Мазура выпадало столь поганейших ночей. Но настал рассвет – и, как гром, приходит солнце из Китая в этот край! – над морем поднялось огромное розово-золотистое солнце, а все они были живы, и шхуна как ни в чем не бывало качалась на якоре неподалеку от берега, а безымянные китайцы разводили примус в железном ящике, и Мэй Лань улыбалась Мазуру как близкому, так что на миг, на целый миг показалось, что в мире нет ни притворства, ни войны, явной или тайной…

Должно быть, девушка уже приняла решение. Нимало не колеблясь, распорядилась:

– После завтрака снимаемся с якоря. Возвращаемся в Катан-Панданг. Ты, я думаю, прав, Джимми. Этого на дне уже нет…

А чуть попозже Мазур стопроцентно уверился, что события разворачиваются, ежели можно так выразиться, в пессимистическом направлении. Милях в пяти от острова им встретился красивый белый корабль, идущий встречным курсом прямо к тем местам, что они покинули. Именовался этот красавец «Медуза» и чрезвычайно походил на мирное океанографическое судно, судя по некоторым установленным на палубе причиндалам, – но Мазура, спеца в своем деле, не могло обмануть ни новое название, ни сингапурский флаг. Проводив взглядом белоснежного красавчика, он мечтательно сказал себе: торпеду бы в борт зафитилить этой лоханке, ах, как было бы славно…

Катан-Панданга они достигли без приключений, даже в штиль ни разу не угодили.

Глава шестая Головой в чернильницу

Когда Пьер, предварительно поцарапавшись в дверь, возник на пороге, Мазур сразу сообразил, в чем дело: у компаньона было очень уж таинственное и напряженное лицо. Моментально прижал палец к губам, сказал:

– Не пора ли обедать, мон ами? Жрать хочу страшно… Сходим на угол, к Чжао?

Пьер обрадованно кивнул, моментально успокоившись. Они вышли в коридор, пронизанный тонкими, но явственными запахами чужого жилья, спустились к черному ходу – Мазур сразу же обратил внимание, что лестницу поддерживали в идеальном состоянии, ни одна досочка не скрипнула, древние перила укреплены на совесть. При нужде по лестнице можно было передвигаться совершенно бесшумно.

Оказавшись на неширокой улице, они переглянулись и, вместо того чтобы отправиться на угол, в ресторанчик толстяка Чжао, где кормили и в самом деле неплохо, направились куда глаза глядят. Они тут были единственными европейцами, но согласно тому же восточному этикету никто не обращал на них внимания. Мазур подозревал: все в этом квартале уже знают, что они обитают над «Пещерой сокровищ», а то и осведомлены о некоторых аспектах взаимоотношений Мазура с очаровательной помощницей дядюшки Хоп Синга. Восток – дело тонкое. С полицией никто, понятно, откровенничать не станет – но вот кое-кому другому охотно все выложат…

Вернувшись в Катан-Панданг, Мэй Лань не терпящим возражений тоном пригласила их на постой – разумеется, замотивировано это было нежеланием расставаться с сердечным другом Джимми и заботой о его удобствах: ну не валяться же ему в убогой каютке, если на втором этаже несколько свободных комнат? Можно проводить ночи в комфорте, уюте и полной безопасности. Заодно пристроим и друга Пьера…

Вообще-то, не только капитан-лейтенант Мазур, но и авантюрист Джим Хокинс, тоже не питавший особого доверия к миру и человечеству, должен был с ходу просечь, что его попросту хотят иметь на виду, под неусыпным наблюдением. Но ни тот, ни другой не могли протестовать – игру приходилось поддерживать, пусть думает, что ей пока что доверяют…

Надо сказать, дядюшка Хоп Синг принял появление в его доме сразу двух белых квартирантов с восточным спокойствием – он даже самолично поднялся на второй этаж и в изысканных выражениях заверил, что искренне рад исполнить святой долг гостеприимства и надеется, что гости снисходительно отнесутся к убогости его недостойного жилища, впервые осчастливленного присутствием столь благородных людей… В таком примерно духе.

Первая ночь прошла самым приятным образом – вот только ближе к утру Мэй Лань, убедившись, что Мазур спит, куда-то тихонько ускользнула, предварительно, судя по звукам, выдвинув ящик стола. Мазур, старательно притворявшийся дрыхнущим без задних ног, тут же в ящик полез. И обнаружил, что его револьвер исчез. С возвращением Мэй Лань он обнаружился вновь, и это было неспроста. Когда девушка отправилась по каким-то делам, Мазур внимательно исследовал свое единственное оружие – и не обнаружил при беглом осмотре никаких изменений. Патроны остались теми же самыми, с той же маркировкой на донцах гильз, барабан исправно вертелся, курок щелкал, все было в порядке, но зачем-то же она утаскивала пушку? Может, и здесь известен этот старый трюк – выварить патроны, чтобы они стали бесполезными? Нет, не хватило бы времени…

Пьер заявился как раз тогда, когда Мазур собрался исследовать «Веблей» еще более тщательно.

– Ну, что у тебя на уме? – спросил Мазур с интересом.

– По-моему, мы во что-то паршивое вляпались, Джимми… – убежденно сказал француз. – Ох, как оно мне не нравится…

– Не веришь, что там был «черный ящик»?

– А ты?

– Есть у меня смутные подозрения, что не все так просто… – сказал Мазур осторожно. – Газет я и в самом деле не читаю, но что-то об этой истории со столкновением самолетов и радио молчало, а уж радио мы слушаем…

– Вот то-то. Темная история.

– У тебя есть какие-нибудь догадки? – поинтересовался Мазур.

– Никаких. Просто-напросто эта история откровенно смердит… Если подумать… Ну какого черта сингапурцам или русским оставлять там парашют? И те, и другие обязательно постарались бы затереть все следы. Что им стоило взять парашют на борт? Такая улика… Но точно тебе говорю: там что-то другое. Может, это кто-то случайный обрезал то, что болталось под парашютом, а сам парашют, не особо мудрствуя, притопил… Как бы это не шпионские дела, Джимми…

– Мысли мои читаете, мон ами, – признался Мазур.

– Если так, пора бы делать ноги…

– А что это ты покосился так задумчиво?

Пьер, помявшись, сообщил:

– Я же не знаю, может, ты настолько потерял голову, что к разумным доводам глух… Я тебя понимаю, девочка очаровательная…

– Дружище, – укоризненно сказал Мазур. – Жизнь меня уже потрепала… Когда появляется угроза моей драгоценной жизни, никакие девочки не способны замутить мозги…

– Ну и слава богу… Так что, исчезаем? Черт с ними, с ее деньгами, можно угодить в такой переплет…

– На шхуне – один из ее китайцев, – сказал Мазур. – Ты не забыл? Я крепко подозреваю, что не даст он нам сняться с якоря…

– Джимми, а стоит ли цепляться за это корыто? Не бог весть какое сокровище.

– Пожалуй, – кивнул Мазур. – Деньги и документы у тебя с собой?

– А как же. Omnia mea mecum porto[7], как выражались древние…

– Ого! – присвистнул Мазур. – Два семестра колледжа дают о себе знать даже теперь?

– Ну да, – сказал Пьер. – Все дело в языке, Джимми. Общайся мы с тобой на французском, разговор вышел бы гораздо интеллектуальнее. Но английский я освоил уже в этих местах, так что лексикончик специфический… В общем, все с собой.

– Вот и прекрасно, – сказал Мазур. – Сделаем так… Сними номер в каком-нибудь отельчике средней руки – чтобы был не роскошным, но и не походил на притончик с номерами на час. Встретимся у Чжао в два часа дня. А я тем временем потолкаюсь в парочке мест, может, кое-что и вынюхаю насчет нашего дела… И вот что, мон ами: если меня в два не будет, особенно не рассиживайся. Исчезай и живи самостоятельно, как будто меня и не было вовсе. Усек?

Пьер приостановился, внимательно глянул на него:

– Ты это таким тоном говоришь, будто заранее уверен, что не придешь…

– Да брось ты, – елико мог беззаботнее сказал Мазур. – Просто я все просчитал. Если меня не будет в два, значит, дело настолько поганое, что следует немедленно уносить ноги, поодиночке. И подальше отсюда. Понял?

– Да вроде, – с сомнением сказал Пьер. – Ладно, я буду ждать. Хотя что-то мне подсказывает… Странноватый ты парень, Джимми…

– Брось.

– Ладно, ладно… Ну, до встречи…

Француз кивнул Мазуру, отвернулся и побрел прочь усталой походочкой, носившей некоторый отпечаток безнадежности. Он так ни разу и не оглянулся.

«Почуял что-то, лягушатник, – беззлобно подумал Мазур. – Что-то такое просек, у бездомной дворняжки чувства обострены… Неплохой, в общем, мужичонка, напрочь безобидный. Цели в жизни незатейливы: остаться в живых и при этом срубить немного деньжат. Готов был прикрыть спину, ежели что. Ладно, не пропадет…»

Намерения самого Мазура были просты, как перпендикуляр: никак не стоило оставаться здесь далее, учитывая, что пару часов назад на прежнем месте отшвартовался «Нептун». А потому следовало решительно расстаться и с очаровательной подругой, и со всеми личинами, пусть даже о первом будешь сожалеть побольше, чем о втором. Баста. Не стоит и далее разыгрывать из себя доморощенного Штирлица, когда есть возможность вернуться в ряды, в железные шеренги… А вот и оказия подвернулась.

Неподалеку как раз высаживало пассажира такси – не такой уж и старый «крайслер», идеально подходивший для поездки в порт. Мазур успел присмотреться к тамошним порядкам: охранник у широких, вечно распахнутых настежь ворот безжалостно гнал прочь неуверенно топтавшихся при входе субъектов бичеватого вида, цеплялся к тем, кто прибывал на раздолбанных «Антилопах-Гну», но к людям, появлявшимся в роскошных частных автомобилях или более-менее комфортабельных такси, моментально проникался холуйским почтением и близко не подходил, козыряя издали. Вот и ладненько…

Он махнул поспешно притормозившему такси с молодым малайцем за рулем, распахнул заднюю дверцу…

И полетел в нее головой вперед – это чья-то бестрепетная длань, ухватив за ворот, решительно придала ускорение. С другой стороны на заднее сиденье прыгнул еще кто-то, втянул Мазура внутрь, цепко перехватив запястья. Тот, что наподдал сзади, прыгнул следом, и на переднее сиденье метнулся кто-то третий, машина сорвалась с места, прежде чем Мазур успел опомниться.

Сосед справа, с большим проворством охлопав его широкими ладонями, моментально нашарил револьвер за поясом, вытащил и рукояткой вперед протянул человеку на переднем сиденье, насмешливо протянув:

– Ты посмотри, Рой, с какой рухлядью наш Джонни таскается…

Тот, не обернувшись, принял оружие, стал рассматривать. Сосед слева, уперев в бок что-то твердое, прикрытое газетой, с ухмылкой поинтересовался:

– Парень, как по-твоему, что у меня в руке?

«Ах, во-от оно что…» – сказал себе Мазур. Английский у обоих был насыщен американским сленгом, как булка – изюмом, причем они и не пытались это скрывать. «Джонни». Кое-что понятно уже сейчас. Угораздило же…

– Для твоего собственного члена чересчур твердо, – сказал Мазур, тоже позаботившись, чтобы его английский отдавал штатовским выговором. – Значит, пушка…

Он повернул голову вправо-влево, приглядываясь к налетчикам, в чем ему не препятствовали. Справа сидел могучий детина, широко и хищно оскаливший пасть в ухмылке, которую он, очень может быть, считал доброжелательной. Слева примостился субъект постарше, чем-то неуловимо напоминавший Пьера, – тоже в годах, одетый не бог весть как, смотревшийся явным неудачником, аутсайдером. Но пушка у него была из тех, какими бродяги-неудачники не пользуются, – ухоженный «Вальтер» с глушителем…

– Посмотри карманы, – не меняя позы, распорядился человек на переднем сиденье. Что до него, Мазур видел лишь аккуратно подстриженный затылок и широкую спину.

Молодой бесцеремонно вывернул карманы Мазурова пиджака, протянул трофеи главарю. Тот, небрежно сбросив на колени кучку мятых банкнот полудюжины стран, раскрыл паспорт гавайца. Не спеша пролистав, хмыкнул:

– Бродячая жизнь не идет на пользу, Джонни, мальчик? За восемь лет изменился, ох как… Потрепанный и постаревший…

– Проклятые годы… – сказал Мазур осторожно. – Эй, эй! – воскликнул он, видя, как паспорт исчезает во внутреннем кармане пиджака главаря (он уже не сомневался, что это и есть главарь). – Другого у меня нет…

– Раздобудешь. С твоими-то талантами…

– Слушайте, парни, – сказал Мазур решительно. – Объясните, наконец, в чем дело. Никому вроде бы не наступал на мозоль, ни долгов, ни тяжелых счетов… К чему это кино?

– Рой, а может, приложить ему пару раз? – нетерпеливо спросил молодой.

– Успеется, – сказал главарь. – К чему на трупе лишние синяки?

– Парни, вы, конечно, не всерьез… – сказал Мазур.

– А если всерьез, Джонни? – усмехнулся Рой, впервые обернувшись к нему. – Кто-то будет по тебе рыдать искренними слезами? Или кто-то станет вести серьезное расследование?

Неприятный был мужик – лет сорока, с твердыми скулами и тонкой линией рта. Такие мочат спокойно, несуетливо, без тени эмоций. Профессионал, сука…

– Нет, подождите, но нельзя же так… – заторопился Мазур, вернее Джонни. – Может, вы меня с кем-то путаете?

– Интересно, с кем, Гаваец? – спокойно поинтересовался Рой.

– Ну, я не знаю…

– Не ерзай. Джонни Палулеа, по кличке Гаваец… Владелец и капитан шхуны «Цинтяи»… Кстати, Джонни, что-то ты мало похож на гавайца, я их видел не так уж много, но все-таки… Помесь, а? Папа был белый или маменька?

– Папа, – угрюмо сказал Мазур.

Он покосился в окно. Окраины города, застроенные красивыми виллами, остались позади, машина ехала в гору. По сторонам шоссе уже тянулись дикие джунгли – высокие деревья и огромные разлапистые папоротники, в точности такие, как на картинках из доисторических времен. Дорога уже была немощеная, извилистая, узкая.

– Слушайте, парни… – откровенно занервничал тот, кого Мазур старательно изображал. – Нет, в самом деле, объясните, какого черта вам от меня нужно…

Рой, сидя к нему вполоборота, улыбнулся одними губами:

– Джонни, ты, случайно, не хочешь что-нибудь прочирикать про свои права и адвокатов?

Чуть коснулся плеча малайца, и тот моментально притормозил.

– А почему бы и нет? – ершисто спросил Мазур. – По-моему, вы, ребята, чертовски похожи на копов. Так что адвокат не помешает.

– Слай, – спокойно сказал главарь. – Открой дверцу, погляди вокруг: там, часом, не ошивается какой-нибудь законник?

Субъект, похожий на бродягу, открыл дверцу, высунулся и добросовестно оглядел окрестности. Потом пожал плечами:

– Черт его знает, Рой… Обычно, куда ни плюнь, попадешь в адвоката, но сейчас ни единого на милю вокруг… Не везет тебе, Джонни. Придется без адвоката париться…

– Ну, хватит, – сказал Рой. – Давай серьезно, Джонни.

– Ради бога, – сказал Мазур. – Что вам от меня нужно, в конце-то концов, и кто вы вообще такие?

– А ты не догадываешься?

– Бросьте, ребята, – сказал Мазур. – Не припомню за собой ничего такого, что заставило бы копов гоняться за мной по чужим странам.

– Вопрос спорный, – ответил Рой. – Вообще-то, полиция в Портленде до сих пор не закрыла дело-то, касательно содержимого трюмов «Мари».

– Но это ведь пустяки, в общем… – сказал Мазур, представления не имевший, о чем идет речь.

– Возможно, – согласился Рой. – Тебе до сих пор было бы достаточно объезжать стороной славный штат Орегон. Но, видишь ли… У полиции не было свидетеля, а у нас обнаружился… Есть свидетель, Джонни, есть. Он, когда будет такая возможность, обязательно расскажет, что поддельные документы на груз ты не в Портленде смастерил, а привез их из Олимпии, штат Вашингтон… Что в этом случае получается, Джонни? Не подзабыл еще законы далекой родины? Ты, парень, пересек границу штата с намерением совершить преступление… а это уже другой расклад. Это уже федеральное преступление, мальчик. За которое ФБР будет тебя ловить по всей территории Штатов… Не слишком приятная вещь – федералы на хвосте, а?

Мазур решил пойти ва-банк:

– Да откуда возьмется свидетель? Не могло его быть…

Рой осклабился:

– Я знаю, Джонни… Но так уж получилось, что теперь он есть. В состоянии рассказать все гладко, грамотно, подробно. Человек законопослушный и приличный. Достаточно крохотного усилия, чтобы на хвосте у тебя вместо шестнадцатого портлендского полицейского участка оказались федералы… Пожалуй что, трудновато тебе придется, если, гонимый тоской по родине, вздумаешь вернуться?

– Сволочи, – сказал Мазур. – Что же вы делаете, твари?

– Хорошо понимаешь ситуацию?

– Чтоб тебя… – сказал Мазур. – Мне же теперь носа не сунуть в Штаты…

– Ну-ну, не плачь, – с доброй улыбкой сказал Рой. – Я же не сказал, что свидетель пошел в полицию… Пока не пошел. Но пойдет, если не договоримся. И это еще не все. У нас достаточно добрых друзей в местной полиции, мальчик. До сих пор она тебя не особенно тревожила, неинтересно заниматься такой вот мелкотой, пока вы не особенно зарываетесь… Но если здешних копов хорошо попросят, Джонни… Уж здесь ты не дождешься ни адвокатов, ни пятой поправки к конституции[8], ни защиты посольства… Сгниешь в здешней тюряге… Ты ведь о них имеешь некоторое представление, а?

– Ну, вообще-то…

– Имеешь, имеешь, – твердо сказал Рой. – Но теперь-то бросишь там якорь надолго.

– Слушайте, – сказал Мазур. – Я все же американский гражданин…

– Интересно, с чего ты это взял? – ласково спросил Рой. – Вернее, чем это подтверждается? Паспортом, который у меня в кармане? Но он может и исчезнуть… А посольство на запрос местных может ответить, что субъект по имени Джон Палулеа им решительно неизвестен и никогда не значился среди американских граждан… Кстати, я не имел бы ничего против, будь это и в самом деле так… – глаза у него были непритворно злые.

– Да что я тебе сделал? – тихо спросил Мазур.

– Вот такие, как ты, тварь, и пачкают престиж Штатов в этих краях, – отрезал Рой, не раздумывая.

«Ох ты, господи, – подумал Мазур. – Идейный. Точно, идейный, вон как скулы закаменели. Конечно, что уж там, есть и у них идейные. Это нашему незабвенному товарищу Панкратову, дослужившемуся по политчасти до адмирала, вольно было часами болтать о монополистическом капитализме и империалистической военщине, а в жизни все сложнее и малость не похоже на идеологические схемы. Ну да, идейный, такую брезгливость не сыграешь, пожалуй… но как же из всего этого выпутываться? Не скажешь же им, что паспорт чужой, что сгребли не того человечка…»

– Слушайте, парни, – сказал он осторожно. – Вы, случайно, не из ЦРУ? Что-то очень уж не похожи на простых копов…

– Интересно, Джонни, почему ты так решил?

– А что тут думать? – усмехнулся Мазур. – ЦРУ или что-то вроде того – я, признаться, никогда не интересовался этими нашими шпионскими конторами, понятия не имею, сколько их и как зовутся. Мои интересы в другой плоскости… Но я повидал жизнь, знаете ли… Если бы вы хотели меня убить – давно бы пристукнули. Если бы хотели сцапать за прошлые дела – давно защелкнули бы браслеты… А вы пока что очень подробно растолковали, как мастерски можете осложнить мне жизнь – и не более того. Судя по характеру угроз, сами вы не из полиции и уж, безусловно, не ФБР. Кто остается?

– Быстро соображает, прохвост… – проворчал молодой, так и остававшийся пока что неизвестным по имени.

– Жизнь научила, – с мимолетной усмешкой ответил Рой. – Джонни, я еще не все перспективы тебе обрисовал… Твой банковский счет в Катан-Панданге, считай, уже блокирован. Нетрудно провернуть то же самое с сингапурским. Есть способы. Там не бог весть что, на обоих твоих счетах, но это, похоже, все, что у тебя есть…

– Ты меня убедил, Рой, – серьезно сказал Мазур. – У тебя все козыри на руках. Ладно, ладно, парни, меня загнали в угол… Говори теперь, что я должен сделать, чтоб и вы, и я остались довольны… Это уже деловой разговор, а?

– Это деловой разговор, – без улыбки сказал Рой. – Выкладывай все, что знаешь о капсуле.

– О какой еще капсуле?

– Не дури. О той, что твоя девочка искала у острова Чахути.

– Тьфу ты, – в сердцах сказал Мазур. – Это ты про парашют?

– Вот именно. О той штуке, что болталась под парашютом.

– Но ее-то мы и не нашли…

– А что нашли? – моментально спросил Рой. – Как ты вообще влип в это дело?

– Да ни во что я не влипал! – возмутился Мазур. – Она меня наняла, понятно тебе? Наняла шхуну. За пятьсот баков в день, между прочим. Приличные деньги и пустяковая работенка… Какой дурак откажется? Я понятия не имею, что она ищет, что это за штука…

– Ты что, газет не читаешь?

– В руки не беру, – отрезал Мазур. – «Плейбой» я еще листаю, но и его не читаю…

– Понятно… А откуда знаешь про парашют?

– Мы его нашли, – огрызнулся Мазур. – Уж парашют-то я могу отличить от дамской сумочки…

– Подожди, – сказал Рой. – Давай по порядку. Где ты с ней познакомился, как получилось, что она тебя наняла, чем вы занимались, что нашли, что она говорила… Подробно и обстоятельно.

– Ага, – сказал Мазур. – Знаю я вас, шпионов, я видел не один фильм про ваши забавы… Когда я все выложу…

– Не трясись. Когда ты все выложишь, не будет никакого смысла тебя убирать. Ты мне еще понадобишься.

– Хочешь сказать, тебе можно верить?

– А у тебя есть выбор? – жестко усмехнулся Рой. – В конце концов, мы можем выяснить все насчет твоей красотки и окольными путями. Ну да, лишних несколько дней мы на этом потеряем. Но в этом случае с тобой будет именно то, что я тебе пообещал. Здешняя тюряга и федералы на хвосте, когда бы ни вернулся в Штаты…

– Приятная перспектива, – сказал Мазур. – Ну, а сколько я получу в обмен на полную откровенность?

Рой улыбнулся, мечтательно и открыто:

– Джонни, ты получишь очень и очень много… Ты вновь будешь свободен, как ветер или птичка, ты вновь будешь заниматься своими дешевыми махинациями, а мы навсегда о тебе забудем… По-твоему, этого мало? Черт, это же королевское вознаграждение, парень! В твоем-то унылом положении!

– Нет, но дела так не делаются…

– Иногда они делаются именно так, – отрезал Рой. – Свобода, вновь обретенные банковские счета, и мы о тебе забываем напрочь. Вот и все. И не рассчитывай, что я тебе отслюню денежки налогоплательщиков, за которые обязан отчитываться. Не стоишь ты того. Перебьешься. Итак…

– Но…

– Это мое последнее слово, – ледяным тоном отрезал Рой. – Джонни, ты кое-что в этой жизни повидал. Должен понимать, что бывают случаи, когда парни вроде меня не торгуются, а спокойно выполняют все обещания. Не зарывайся, кончился торг…

Мазур поневоле вспомнил читанную в детстве книжку – там некий тиран какого-то сказочного королевства обожал карать проштрафившихся, окуная их головой в чернильницу, и высшей милостью у этого сатрапа как раз и считалось – не окунать головой в чернильницу. Очень похоже…

Ясно было, что Рой не намерен уступать. Все его угрозы относились к покойнику – но в здешнюю тюрьму в случае чего закатали бы именно Мазура. И что прикажете тогда говорить полицейским? «Ребята, я не американский гражданин и не Джонни Гаваец, я – капитан-лейтенант советского военно-морского флота, прибывший к вам нелегально в ходе выполнения секретной операции…» Чушь какая. Вот тогда вообще кранты…

Во всем этом имелось одно утешение – Мазуру не пришлось предавать своих. Чертовы цэрэушники или кто они там кололи не советского капитан-лейтенанта, а своего соотечественника, дешевого авантюриста. Следовало не ерепениться, а сотрудничать со следствием со всем нашим прилежанием…

Вздохнув и попросив разрешения курить, Мазур заговорил. Он начал с того момента, когда привез Хоп Сингу очередную партию драконятины – благо о более раннем периоде жизни его и не собирались расспрашивать. Ну, а дальше было совсем просто, врать практически и не пришлось…

Рой задал не так уж много уточняющих вопросов – видимо, то, что он услышал, его полностью устраивало. Какое-то время стояла тишина. Рой что-то прикидывал про себя, а его молодчики, сжав Мазура боками, сидели смирнехонько и инициативы не проявляли.

Плюгавый Слай давно убрал от его бока свою бесшумку – и Мазур без особого труда мог бы уработать всех четверых, его неплохо учили рукопашному бою на ограниченном пространстве. Вырубить всех к чертовой матери, забрать оружие и машину – или одну машину, рвануть в город… Пока очухаются и организуют поиски, он уже будет на «Нептуне», о чем янкесы хрен догадаются, они ж начнут прочесывать излюбленные притоны покойного Гавайца…

Нет, к чему обострять? Вот если начнут убивать, тогда уж… Проще будет уйти мирно, без лишнего шума…

– Ты сам-то веришь в историю о «черном ящике»? – спросил наконец Рой.

– Не особенно. Там явно что-то другое… Но мне, в общем, наплевать. Меньше знаешь – дольше живешь.

– Тоже правильно… – протянул Рой. – Ну что же… Придется тебе, Джонни, и дальше поработать на хозяйку. Благо есть в этом и приятные аспекты, а? В общем, возвращайся в лавку как ни в чем не бывало. Все идет, как шло. Разумеется, нас ты никогда не видел и не говорил с нами. Одно маленькое уточнение: ты возьмешь на шхуну старого друга, с которым неожиданно столкнулся в одном из своих любимых кабаков… – Он показал на Слая. – Запомни на будущее: это – Слай… ну, скажем, Коротышка Слай. Вы с ним провернули вместе не одну авантюру, год назад дорожки разминулись, вы потеряли друг друга из виду, а теперь опять встретились. Коротышка Слай не в лучшем положении, обезденежел и обтрепался, и ты его приютил, как старый друг…

«Он это не сейчас придумал, пожалуй, – подумал Мазур. – Это было заранее запланировано – не зря коротышка чертовски похож на типичного здешнего бродягу вроде Пьера, личина продумана… Ну что же, неглупо. Черт с ним…»

– Вы встретитесь, скажем, в «Голубке», – деловым тоном продолжал Рой. – Там тебя, обормота, отлично знают. Слай придет туда, спросит о тебе, а часика в три появишься ты…

– Не пойдет, – твердо сказал Мазур. – «Голубка» не подходит.

Только этого еще не хватало – болтаться в притоне, где прекрасно знают настоящего Гавайца. Вполне может оказаться, что во время их дружеских объятий со Слаем кто-нибудь заорет удивленно: «Да какой это, к черту, Гаваец? Да ведь эта рожа не имеет с Гавайцем ничего общего!» Стоп, стоп! Какая разница, если я собираюсь немедленно отправиться на «Нептун»? Нет, в любом случае нужно оставить простор для маневра. Вдруг выйдет какая-нибудь задержка и придется застрять в городе до вечера?

– Почему?

Опустив глаза, Мазур не без смущения признался:

– В «Голубке» у меня вышла небольшая неприятность с хозяином. Невежливо как-то там появляться… Если у тебя нет каких-то высших соображений касаемо «Голубки», предлагаю другой вариант. На углу, возле «Пещеры сокровищ», есть ресторанчик Чжао. Меня и там знают…

– Другими словами, там ты пока что не напакостил?

– Ну…

– Ладно. Пусть будет ресторанчик. Слай придет туда через пару часов… – Рой нагнулся к Мазуру. – Только имей в виду, Джонни: не вздумай с нами шутки шутить. Если хоть в чем-то вздумаешь обмануть или продать, получишь по полной. Теперь уже мы будем у тебя на хвосте. А это чревато… Никаких тюрем и тому подобного. Пуля в затылок без всяких церемоний.

– Я понимаю… – проворчал Мазур.

– Хорошо понимаешь, Джонни?

– Да чего уж лучше, – проворчал Мазур. – Слушайте, парни, а за эту штуку, в самом деле, нельзя ничего выручить? Какое-нибудь там вознаграждение, процент?

– Успокойся, – сказал Рой. – Можешь мне поверить: эта штука из тех, что приносит пользу только тем, кто умеет ее использовать. И с деньгами это никоим образом не связано. А посторонним она приносит одну только смерть… Уяснил?

– Ага, – кивнул Мазур. – В общем, одна из тех штук, от которых честные бизнесмены вроде меня всегда стараются держаться поодаль… Что вы ржете?

– Не обижайся, ничего личного, – сказал Рой, откровенно ухмыляясь. – Честные бизнесмены, говоришь? Хорошо сказано…

– Что-то ты совсем не загорел, Рой, – сказал Мазур вкрадчиво. – Только что из Штатов, а?

Рой мгновенно подобрался, согнал улыбку с лица:

– Не твое дело.

– Что ты, что ты, я молчу… Хорошо вы устроились на денежки налогоплательщиков, катаетесь себе по разным экзотическим местам…

– Вот об этом, Джонни, тебе вовсе не стоит сокрушаться, – с ангельским терпением ответил Рой, делая водителю знак возвращаться. – Потому что твоих денежек в этом деле нет. Ты-то налоги на родине давненько не платил… Да и трудом праведным на родине себя как-то не утруждал. Как в песенке. Слим-Джим с Виноградного холма, никогда не работал, хоть работы там тьма… Словно про тебя песенка сочинена, правда, Джонни? Ладно, черт с тобой. Если твоя работа нас устроит, можешь и дальше ошиваться в этих благословенных краях, я на министерство финансов не работаю, пусть оно с тобой разбирается без моей помощи… Эй! Не смей так сердито коситься на Слая. Срочно учись смотреть на него по-другому, он как-никак твой старый друг и подельник…

– Учту, – сказал Мазур. – А с парусами он умеет обращаться?

– Не хуже, чем с оружием. А оружием он владеет превосходно. Ты и это учти.

– Учту…

«Точно, – подумал Мазур. – Он все заранее задумал, никакой импровизации. Этого Слая подобрали старательно. Рой с верзилой белые, незагоревшие, а Слай под здешним солнышком явно обжился, и вывеска у него соответствующая, бич бичом, пробы негде ставить. Серьезные вы все же ребята, это чувствуется. Задержаться, что ли, поиграть с вами подольше, чтобы потом преподнести вас в подарок тем, кого такие вещи крайне интересуют? Нет, никакой самодеятельности, не моя компетенция. Да и припекает ощутимо – если игра затянется, рано или поздно чей-нибудь зоркий глаз усмотрит разительное несоответствие меж прошлым Гавайцем и этим, нынешним…»

– Отдай пушку, – вспомнил он.

– Зачем тебе она?

– Ну, мало ли… С ней надежнее.

– Ладно, когда приедем.

– И паспорт.

– У меня он будет целее, Джонни.

– Не дури. Мало ли что…

После некоторого колебания Рой все же вернул паспорт. Мазур был напряжен – чтобы моментально отреагировать в случае, если Рой все же наврал насчет дальнейшего использования перевербованного пленника во благо неизвестной разведслужбы, и где-нибудь на крутом повороте незадачливому Гавайцу прилетит по голове.

Нет, вроде бы обошлось, уже потянулись по сторонам дороги шикарные загородные виллы, а никто не нападает. Вот и город… Ну, значит, еще поживем.

Его высадили поблизости от того места, где похитили. Обошлось без прочувствованных прощаний, только Рой, вернув «Веблей», напоследок бросил с суровым лицом идейного шерифа:

– Итак, приходи в три. Смотри у меня, Джонни…

И машина умчалась – ничем не примечательное, мирное такси. Не глядя ей вслед, Мазур подумал: надеваемым им на себя личинам фатально не везет. Сребролюбивого скандинава Хансена в три минуты вербанул пират Лао, мелкого авантюриста Джонни не менее быстро и квалифицированно отымели непонятные янки неизвестно из которой разведслужбы, а вдобавок Гавайца вовсю использует, как болвана, хитренькая и предприимчивая Мэй Лань, с которой так ничего и не ясно – то ли на Пекин она работает, то ли на Тайбэй, то ли на какую-нибудь «триаду», возжелавшую заработать на капсуле. В любом случае не на мадам Фанг – иначе не стала бы искать как раз там, где уже побывали Лао и Ма, где они капсулу и подхватили…

Ладно, перебедуем. Моральные терзания испытывали исключительно личины, это их вербовали, унижали, обманывали и использовали втемную. Зато сам капитан-лейтенант Мазур в натуральной своей ипостаси не понес ни морального, ни физического урона, он пока что весь в белом…

Глава седьмая Здравствуй, русское поле…

Он не мог считать себя специалистом по выявлению слежки, не тому его все же учили и не на том делали упор, но все же кое с какими азами был знаком. Насколько он мог судить, слежки за ним на пути в порт не было. Но для надежности он не просто заставил водителя, веселого малайца, поплутать по улицам, якобы делая покупки. Сгонял его еще за город, к кратеру вулкана, – уж там-то, на горных серпантинах, даже дилетант мог бы определить хвоста. А заодно, пользуясь моментом – второго такого случая определенно не представится, – осмотрел вулкан с непроизносимым местным названием букв из пятнадцати.

Великолепное было зрелище. Из кратера воняло серой, словно там и размещался контрольно-пропускной пункт преисподней. При этой мысли Мазуром овладела некая мрачная веселость: окажись это и в самом деле окрестности преисподней, там, совсем близко, обретались бы кое-какие его знакомые, попавшие в эти унылые края не без его помощи…

Огромный кратер с засыпанным остывшими камнями дном напоминал лунную поверхность – дикая, абсолютно безжизненная исполинская яма, откуда поднимались вонючие испарения, серой пеленой заволакивавшие лес на противоположном краю. Совершенно первобытный пейзаж – из тех времен, когда на планете не только человека не было, но и вообще ничего живого…

Впрочем, эта иллюзия была тут же грубо опровергнута. На ближайших камнях у края кратера там и сям были нацарапаны и намалеваны инициалы, имена, целые фразы и даже, кажется, лозунги – на паре дюжин языков, не только европейских. Турист – существо специфическое. Мазур старательно присмотрелся, охваченный внезапной надеждой, – но родных букв не обнаружил. Как известно, в общественном парижском туалете есть надписи на русском языке, но сюда соотечественники пока что не добрались. Или добирались, но как на подбор интеллигентные, не приученные мазюкать на диких скалах. «А славно было бы оставить тут автограф на память, – подумал он с мимолетным озорством. – „Здесь был капитан Киря“. Увы, увы… Личина не позволяет. Можно, конечно, не выпадая из образа, выцарапать на том вон удобном камне что-нибудь вроде: „Мэй Лань плюс Джимми – любовь до гроба“. Однако есть стойкое подозрение, что декларация эта была бы насквозь неправильной, не отвечающей жизненным реалиям. Какая там любовь, да еще до гроба, – при том, что разлука, собственно, уже свершилась… Ладно, перебьемся…»

Он еще долго стоял над кратером, рассеянно слушая разноязычную болтовню вокруг, – туристов сегодня хватало. Пожалуй, это были последние в данной командировке минуты, когда никуда не нужно спешить, когда он оставался вне приказов, уставов и боевых задач, потому что для одних был покойником, а другие на его счет крупно заблуждались…

Потом он вернулся к машине, и улыбчивый малаец, то и дело стучавший по баранке ладонями в такт какой-то местной песенке, во всю ивановскую звучавшей из радиоприемника, быстренько довез его в порт, остановился у сходней.

Щедро с ним расплатившись, Мазур вылез, поднялся на палубу. Вахтенный у сходней был из членов экипажа, – но поодаль, метрах в десяти, старательно надраивал палубу не кто иной, как Князь.

«Вот я и дома, – растроганно подумал Мазур. – Как говорится, здравствуй, русское поле, я твой тонкий колосок…»

Ощущения в душе бушевали неописуемые. В секунду он превратился из терзаемого неизвестностью Робинзона в частичку гигантской военной машины, тем или иным способом державшей под контролем полмира. В себя прежнего. Он прекрасно знал, через что придется пройти, но даже это не портило радости.

– Сэр, что вам угодно? – нерешительно спросил вахтенный.

Мазур увидел, что Князь таращится на него, как на чужого. Ну, ничего удивительного – он здорово загорел за время своих романтических странствий, на нем был белый цивильный костюмчик, а еще он купил себе шикарные темные очки. Не темные, а скорее светло-дымчатые. Все равно всю обретенную им валюту придется сдать по начальству, так отчего бы не потратиться на маленький сувенир? Шикарные были очки – моднячие, фирменные, в солидной никелированной оправе. Торопливо сдернув их, Мазур осклабился и негромко сказал:

– Ну, что вы всполошились, ребята? Вернулся блудный «Оскар»[9], только-то и всего…

Только сейчас на непроницаемой физиономии вахтенного мелькнуло нечто человеческое, проступило узнавание, как смутное изображение на погруженной в ванночку фотографии. Картина Репина «Приплыли». Князь тоже опознал, наконец, ожившего утопленника – и выразил свои мысли парой коротких русских выражений, способных идеально передать целую гамму разнообразнейших чувств.

– Удивительно точное определение, – сказал Мазур, искоса поглядывая на пирс. Вроде бы не маячили там шпики. – Ладно, верни челюсть на место. Передумал я тонуть – а то все время вода в рот попадает, неприятно… Пошли по начальству?

– Ну, ты силен… – покрутил головой Князь, все еще пребывая в некоторой остолбенелости. Потом спохватился: – Да пошли, что ты стоишь.

Он первым затопотал по трапу, ведущему в недра корабля. Мазур спускался следом, уже настроившись на долгие и унылые процедуры, какими любезное Отечество склонно встречать оказавшихся в его положении, странников. Впрочем, этим грешит не оно одно – по ту сторону происходит то же самое, потому что правила игры не зависят от идеологии и географической широты…

Морской Змей как раз сидел в каюте господина Герберта, оба разглядывали какую-то бумагу с непонятными схемами, а поодаль с видом крайней скуки восседал Лаврик. «Тем проще, – уныло подумал Мазур. – Все компетентные лица в сборе, так что не получится никакого промедления. Что там полведра скипидара с патефонными иголками…»

Немая сцена. Гамма чувств на лицах. Увы, мелькание эмоций длилось совсем недолго, тут собрались профессионалы – и почти сразу же физиономии у всех присутствующих стали насквозь служебными. Особенно у Лаврика, сподвижника закадычного, с одинаковым мастерством умевшего и прикрывать спину посреди нешуточной кадрили, и выматывать душу допросами.

Предваряя события, Мазур полез по карманам пиджака, выложил на стол кучу банкнот, паспорт Гавайца, еще несколько бумаг, придавив все это «Веблеем». Князь бесшумно улетучился из каюты, возвращаясь на боевое дежурство. Трое оставшихся во все глаза разглядывали специфический натюрморт. Молчание нарушил Лаврик:

– Одно удовольствие отправлять Кирилла на отхожий промысел. Всегда он целую кучу добра притащит. Не забуду Ахатинские острова…

«Я тоже, – угрюмо подумал Мазур. – И стаканчик кока-колы с неведомым снадобьем, что ты мне тогда подсунул, по гроб жизни не забуду. Ну, приступал бы уж, папаша Мюллер хренов, а не травил душу подначками…»

– Никак аванс за вербовку? – поинтересовался Лаврик с простецкой ухмылкой.

– Ага, – сказал Мазур. – На острове, разумеется, размещалась под первой пальмой слева резидентура ЦРУ, меня и поджидавшая, они ж телепатически знали, что разыграется шторм и именно меня за борт смоет…

Его тон вовсе не был таким уж вызывающим – просто, пока не началась официальная часть, можно себе позволить пару прибауточек, благо Лаврик первый начал…

– Давайте серьезнее, товарищи, – сказал господин Герберт, и мгновенно наступила тишина. – Садитесь, Кирилл Степанович. Итак, вас смыло за борт… Как я понимаю, вы ухитрились добраться до суши. До ближайшего острова. Что дальше?

– Туземцы подобрали, – сказал Мазур бесстрастно. – Остров населен, и тамошний староста по имени…

– Минутку, – мягко (вот именно, мягко!) прервал господин Герберт. – Я вас попрошу, рассказывайте сжато, кратенько. Без ненужных деталей и подробностей. Если таковые понадобятся, я буду переспрашивать. А пока что постарайтесь кратенько, по узлам, по ключевым точкам… Вас подобрали туземцы, и вы…

Мазур уставился на него, не скрывая удивления: все это ничуть не походило на стандартную процедуру, когда из человека как раз и вытягивают все подробности до мельчайших – и заставляют по десять раз повторять все сызнова, опять-таки требуя вороха пустяковейших деталей. Бывал два раза в этой бетономешалке, дело знакомое…

Меж тем господин Герберт как раз и гнал его по ключевым точкам одиссеи, недвусмысленно пресекая все попытки Мазура углубиться в те детали, что вполне могли считаться побочными. Это было непонятно и неправильно, при том, что допрашивать «серый кардинал» безусловно умел, и еще как… Что тут оставалось? Отвечать, как требовали. Лаврик, что удивительно, молчал, как рыба – а ведь контрразведывательное обеспечение операции лежало как раз на нем, Герберт был направлен исключительно вне…

Не было удивительного в том, что Мазур уложился в каких-то четверть часа, если считать и время, потраченное на иные подробности, мимо коих Герберт все-таки не прошел. Но это были опять-таки не те подробности, с точки зрения Мазура. Совсем не те, что обязаны в первую очередь интересовать контрразведку, прилежно взявшуюся проверять своего офицера, две недели болтавшегося где-то в опасной безвестности и, черт его ведает, вдруг да перевербованного-таки агентами империализма, так и шаставшими вокруг…

– Достаточно, – сказал господин Герберт совершенно бесцветным голосом. – Кирилл Степанович, подождите, пожалуйста, в коридоре пару минут…

Ничего не понимая, Мазур послушно вывалился в коридор. Не особо раздумывая, сунул в рот сигарету – благо стоял рядом с пожарным щитом, и пепел можно было стряхивать в красное конусообразное ведро. По сравнению с прочими его неприятностями курение в не отведенном для этого месте было детским прегрешением…

Он успел выкурить целую сигарету и дожечь до половины другую, когда дверь каюты распахнулась. Вышел Лаврик, держа в пригоршне все, что Мазур вывалил на стол. Протянул ему, поторопил не допускавшим возражений тоном:

– Пихай барахлишко по карманам и пошли живенько… Кому говорю? Время не ждет…

Мазур рысцой припустил за ним, недоумевающе распихивая по карманам все, чем обогатился за две недели странствий. С маху отперев дверь своей каюты, Лаврик влетел туда бомбой, пропустил Мазура, щелкнул замком. Выхватил из маленького холодильничка банку кока-колы, рванул кольцо так, словно это была граната, коей следовало успеть ошарашить оказавшийся в двух шагах вражеский танк, жадно глотнул, пролив половину на белоснежную рубашку. Перебросил вторую банку Мазуру. Увидев, что тот медлит, тихонько рявкнул:

– Не дури, нормальное пойло, без всяких там… Короче… Везет тебе, ангел мой, как утопленнику, уж прости за дешевый каламбур. Я не говорю, что обойдешься вообще без проверки, без этого нельзя, сам понимаешь, но эти забавы оставим на потом… Надо возвращаться. К прежним делам, к твоей деловой красоточке. И продолжать, как ни в чем не бывало. Ну что ты на меня таращишься? Отвык за две недели от ридной мовы? Возвращаешься назад и продолжаешь работать на эту кису. К чему отказываться от пятисот баков в день и маячащего на горизонте процента?

– Шутишь?

– Я похож на шутника? – сквозь зубы процедил Лаврик.

Мазур присмотрелся. Лицо у дражайшего Константина Кимовича было сосредоточенное, злое, даже побледневшее чуточку, а сузившиеся глаза можно было использовать вместо холодильника. Какие там шутки, перед ним был классический Лаврик-на-тропе-войны…

Мазур молча мотнул головой.

– То-то, – сказал Лаврик, шумно дохлебав остатки идеологически невыдержанного напитка. – Везет тебе… и всем нам везет. Товарищ господин Герберт только что особо подчеркнул: в случае положительного результата не то что без скрупулезной проверки обойдешься… Тот, кто покажет в этом забеге лучший результат, сиречь станет главным виновником обретения капсулы, не исключено, может рассчитывать не просто на бляху. – Лаврик большим и указательным пальцами правой руки отмерил некое пространство на левой стороне груди шириной всего-то в четыре-пять сантиметров. – Понял? Звезда, дурило… Еще не обязательно, но определенно не исключено. Это личное высказывание самого… Ты понял?

– Ага, – ошеломленно сказал Мазур. – Леонида… Тьфу ты!

– Какой там Леонид, балда! Забыл, что у нас уж две недели, как Юрий Владимирович? – Лаврик воровато оглянулся на дверь. – Который, в отличие от Леньки, руководит, пребывая в полном сознании… Герберт получил вчера обширную шифровку. Личные указания, ясно? Любой ценой, во что бы то ни стало… в общем, сам знаешь все расхожие штампы, которые в таких случаях высыпает на голову начальство. Штампы-то штампами, но выполнять все приходится скрупулезнейше… Между прочим, мы мотались проверять совершенно дохлую информашку, от которой за версту пахло пустышкой. Так и оказалось. Все с самого начала знали, что это лажа, но от отчаяния хватались за любую соломинку. Ибо с заоблачных высей с грохотом обрушились молнии и громы. Велено было, понял?

Мазур, наконец, решился распечатать банку. Жадно глотнул. Уныние и апатия как-то незаметно отступили. Ощутив прежнюю ясность мышления, он поднял глаза на застывшего напротив, напряженного Лаврика и тихо, с расстановкой спросил:

– Вы что, мордой в тупик уперлись?

– Не «вы», а «мы», товарищ капитан-лейтенант, смею уточнить, – с бледной улыбкой ответил Лаврик. – Поскольку вы, сударь, остаетесь в рядах, не стоит отделять себя от коллектива… К сожалению, дела именно так и обстоят. Мы в тупике. Я бы даже сказал, в жопе…

– Значит, Лао все-таки…

– Ага, – сквозь зубы процедил Лаврик. – Ухитрился сигануть за борт, сучонок, и, как легко догадаться, камешком булькнул ко дну… Недооценил товарищ господин Герберт иные психологические нюансы и индивидуальные особенности конкретной личности… С Ма – проще. Он-то способен слинять и устроиться где-нибудь под чужим именем в далеком краю. А вот покойный Лао чувствовал себя человеком исключительно в той жизни, которой жил. Не видел он для себя ни малейшей перспективы в какой-то другой жизни. Либо пиратский адмирал, либо – на тот свет. Недооценили у него этого нюансика…

Мазур аккуратно поставил на стол пустую банку – пожалуй, ее содержимое все-таки не содержало тех добавок, на которые Лаврик при случае был мастер. Нормальная газировка. Все ощущения в норме. Надо же, как причудливо поворачивается жизнь…

– В общем, этот гад красиво ушел, – продолжал Лаврик. – И все моментально застопорилось. Я тебя кратенько сориентирую в дополнение к прошлым инструктажам… У нас попросту нет надежных каналов проникновения в высшие пиратские сферы… впрочем, их ни у кого нет. Это не просто бандиты на современных катерах. За этими эфемерными флибустьерскими королевствами – тысячи лет истории и богатейший опыт китайских тайных обществ. Постороннему просто невозможно продвинуться сколько-нибудь глубоко или высоко – не оттого, что его вычислят, а потому, что не пустят с самого начала. Все инородцы – на десятых ролях и никогда не поднимутся выше простого швейцара или там младшего помощника третьего канонира. Чтобы добиться чего-то большего, нужно быть господином Жиуй-Фуй, племянником почтенного Сиди-Яма, чью семью, в свою очередь, лет триста знает, как облупленную, сам Пинг-Понг, чей род опять-таки обитает в этих местах со времен Чингисхана… Слабачки вроде Ма – редкое исключение, редчайшее, да и обитают они опять-таки на нижних этажах иерархии. Короче, лазеек нет. Если тебе интересно мое личное мнение, я полагаю, что лет сорок назад наши старики изрядно лопухнулись, не начав строить эти самые лазейки долгими кружными путями… но кто же знал? Основные стратегические интересы касались совсем других уголков шарика. Тогда никто и слыхом не слыхивал, например, про разведспутники, что иногда способны сорваться с расчетной траектории… Ладно, это лирическое отступление, а на них у нас нет времени. Твоя красотка Герберта чертовски заинтересовала. Да, она тебя играет втемную, но она глубоко сидит в этом деле, и грех не использовать такую возможность…

– У вас на нее что-нибудь есть? – угрюмо спросил Мазур.

– Ну, мы же не боги. Мы о ней только что от тебя услышали. Между прочим, почтенный дядюшка Хоп Синг как раз Герберту известен. Интересный дядя. Про «триады» тебе ведь должны были рассказывать хотя минимум? Ну вот… Милейший Хоп Синг в одной из этих приятных организаций занимает не столь уж маленький пост. Если переводить на армейские мерки – нечто вроде генштабиста в генеральском чине. Китайцы любят такие пряталки. Хозяин антикварной лавчонки – это еще чересчур респектабельная легенда. Герберт рассказывал, иные генералы «триад» вообще трудятся швейцарами или портье в задрипанном отельчике. Азия-с…

– Значит, она…

– Да ничего это еще не значит, – сказал Лаврик уныло. – Не стоит и гадать. Еще не факт, что она работает на «триады» или континентальных китайцев. То же и Тайбэя касается. Мрак и туман… У нее может быть своя сольная партия, о которой Хоп Синг и понятия не имеет. Вполне возможно. Опять-таки цепочка. Дедушка троюродного племянника двоюродной сестры младшего брата тещи зятя попросил твоего антиквара приютить девочку и помочь по-родственному… И все. Включилась система. Мы с тобой – люди взрослые, девятый хрен без соли доедаем. Если уж Герберт решил ставить на тебя, значит, ты ближе, чем кто-либо другой. И плевать, что ты – по другому ведомству. Повторяю, приказ и личные указания… Сколько у тебя времени?

Мазур посмотрел на часы:

– Часа два. Пьер будет ждать в два, а этот американский козел – в три…

– Отлично. Времени масса. Герберт тебя постарается подстраховать, но ты все равно не расслабляйся.

– Расслабишься тут, – сказал Мазур. – Когда на хвосте еще и янки.

– А что тебе янки? Работай на них добросовестно, коли уж вербанули, а то они точно на тебя ФБР натравят и фиг вернешься в родные Штаты… А если без шуток – нужно из кожи вон вылезти. Дела заворачиваются паршивые…

Он извлек из-под бумаг на столе большую газетную вырезку, протянул Мазуру. Статья была на местном языке, и Мазур с ней не рассчитывал справиться – но она была проиллюстрирована большим снимком искусственного спутника с разлапистыми солнечными батареями и хитрыми антеннами…

– Мать твою, – сказал Мазур. – Это что – падкая на сенсации буржуазная пресса уже…

– Ага, – отозвался Лаврик с застывшим лицом. – На снимке, правда, не наш подглядчик, а штатовский «Бессос», но сути это не меняет. Пресса уже несколько дней вовсю клевещет – мол, где-то в этих краях шлепнулся спускаемый аппарат русского спутника… Иные, особенно антисоветски настроенные средства массовой информации, набрались даже наглости утверждать, будто спутник этот был шпионский… Ну, случается. При современных средствах космической разведки шила в мешке не утаишь, сход капсулы с орбиты многие могли отследить. И отследили ведь, декаденты… Вот, посмотри снимочек. Тебе этот кораблик должен быть знаком…

– Ну еще бы, – сказал Мазур. – Базовое имечко – «Магнолия», порт приписки – Саванна. Аналог нашей лоханки. Кораблик «тюленей». Между прочим, я его собственными глазами видел пару дней назад возле того островка, где мы подняли парашют со дна. Он, конечно, именовался по-другому, «Медузой», и на корме болталась сингапурская тряпка, но я-то его моментально узнал…

– Значит, и они уже здесь, – не удивившись, кивнул Лаврик. – Что ж тебе еще объяснять? Верхи рвут и мечут… Конечно, ты не квалифицированный нелегал, но за отсутствием таковых… На Ахатинских островах как-то справился.

– Там против меня играл народ похлипче, – сказал Мазур. – Но я понимаю – куда денешься…

– Попала собака в колесо – пищи, да бежи… – с видом самого искреннего сочувствия закончил Лаврик его нехитрую мысль. – А приказ для солдата… Ну, ты знаешь. Давай-ка в темпе пройдемся по кое-каким непроясненным деталюшкам…

– Погоди, – сказал Мазур. – Нужно же разобраться, что стряслось с моей пушкой. Не зря эта лапочка ее ночью куда-то утаскивала…

Он достал из внутреннего кармана хорошо смазанный «Веблей». Честно говоря, у него еще в городе мелькнула догадка – как у всякого, кто неплохо разбирается в оружии. Оставалась только одна возможность, и как раз на это времени бы хватило…

– Ничего, если у тебя в каюте бабахнет? – с кривой улыбочкой спросил Мазур.

– Переживем…

Мазур встал, подошел к аккуратно прибранной постели, рывком выдернул подушку, упер в нее дуло револьвера и решительно нажал на спуск. Барабан исправно провернулся, боек ударил по капсюлю… но выстрела не последовало. Уже окончательно уверившись, Мазур порядка ради давил и давил на спуск. С тем же эффектом. «Веблей» работал исправно, вот только выстрелить никак не получалось…

Он откинул ствол с барабаном, внимательно осмотрел донца гильз. Аккуратненькие светлые капсюли выглядели целехонькими, на них не было ни малейшей царапинки, не говоря уж о вмятинах. Ни на одном.

– Вот так, – сказал он негромко. – Простенько и со вкусом…

– Боек, – утвердительно кивнул Лаврик, заглядывавший через его плечо.

Мазур внимательнейшим образом осмотрел боек, ощупал подушечкой пальца. Вроде бы – ни малейших заусенцев, и невооруженным глазом не рассмотреть следов от напильника. И тем не менее с его оружием несомненно проделали этот простейший фокус – ведь тесть говорил, снаряжая его в плаванье, что проверял пушку перед тем, как в очередной раз смазать и заховать до лучших времен. Всего-то подпилить боек на полтора-два миллиметра – и по капсюлю он уже не ударит, выстрела не получится…

Работа проделана с чисто китайским прилежанием – нет даже крохотной царапинки…

– Похоже, меня уже приговорили, а? – спросил он с наигранной бодростью.

– Ну зачем же так мрачно? – пожал плечами Лаврик. – Девушка попросту решила подстраховаться от возможных неожиданностей – молодая еще, пугливая… Любому на ее месте спокойнее будет, если у тебя в кармане окажется бесполезный кусок железа…

– Зато у янкеса в кармане непременно будет отличная пушечка.

Лаврик фыркнул:

– Ну и что, ты ее при нужде отобрать не сумеешь? Сиротка наша беззащитная…

– Ладно, – сказал Мазур. – Смех смехом, а если кто-то меня все же проследил?

– Здесь опять-таки возможны варианты, – серьезно сказал Лаврик. – Если наше корыто не засвечено, нет ничего удивительного в том, что Гаваец навестил каких-то своих приятелей. Ты еще отсюда выйдешь в их обществе, пойдете куда-нибудь по пузырю выжрать… А если… Ну, приказ есть приказ. Постарайся, ежели что, все-таки остаться в живых. И более того – нужно не просто выжить, а еще и выиграть… Давай-ка прокачаем детали…

Глава восьмая Изумрудная гавань

Как и всякий раз за эти два дня, Мазур не особенно и старался запоминать дорогу – окраинные переулочки, по которым кружил старый фордик, как он ни напрягал внимание, выглядели совершенно одинаковыми: кварталы старых кирпичных домов голландской постройки, кварталы крохотных одноэтажных домиков, если и не трущоб, то близко к тому, одинаковые вывески с иероглифами, лотки бродячих торговцев и бродячих кулинаров, прохожие… С грехом пополам еще можно было ориентироваться по солнцу, прикидывая направление, – но вернуться самому в любое из этих мест было бы нереально. Он так и не мог определить: то ли Мэй Лань опасается слежки и потому петляет, как может, то ли хочет запутать его персонально. Быть может, все вместе…

Второй день целеустремленного рысканья по городу – главным образом китайские кварталы и окраины, хотя порой они забирались и в близкие к центру районы. И каждый раз все выглядело одинаково – Мэй Лань заходила с ним то в задрипанный отельчик, то в магазинчики, торговавшие самым неожиданным товаром, от детских игрушек до даров моря, то попросту подходила к праздно вроде бы торчавшим на улице аборигенам. Разговоры главным образом шли на китайском – то есть это Мазур так думал, но с тем же успехом это могло оказаться иное экзотическое наречие. И повсюду повторялся один и тот же заигранный прием: девушка старательно изображала, будто она всего лишь проводник у этого большеносого, который ей как раз и платит за то, чтобы через нее объясняться со здешними жителями. Будто это он кого-то усердно ищет. Она светила Мазура так, что, пожалуй, если так пойдет и дальше, вскоре полгорода будет узнавать его в лицо: ну как же, тот самый швыряющий направо и налево бабки европеец, целеустремленно мотающийся по самым подозрительным уголкам мегаполиса…

За ними вроде бы не следили – равным образом, Мазур ни разу так и не усмотрел за спиной тех, кто, по заверениям Лаврика, должен был его подстраховывать. Что могло свидетельствовать как об отсутствии и слежки, и подстраховки, так и о высоком профессионализме таковых, а потому Мазур избегал на этот счет окончательных суждений. Он попросту положился на судьбу – пусть все, согласно приказу, идет, как идет, никогда так не было, чтобы никак не было…

– Что ты так косишься? – поинтересовалась Мэй Лань, ловко свернув почти на полном ходу в узенький извилистый переулочек. Из-под колес с возмущенным воплем едва успел выпрыгнуть поддавший абориген, но девушка и ухом не повела.

– Возбуждает, знаешь ли, – признался Мазур.

Если вчера она выступала в прежнем образе скромной студенточки – джинсы, скромная блузка, минимум косметики, то сегодня с утра щеголяла в облике натуральной портовой шлюхи: куцее платьишко с огромным вырезом, добрых полкило косметики на физиономии, даже походка стала расхлябанно-вертлявой, а манеры – вульгарнейшими. Впрочем, учитывая специфику кварталов, по которым они сегодня крутились, этот маскарад никого не мог удивить или встревожить. Как раз наоборот: подозрения здесь вызвала бы скромная студентка в старомодной блузочке и с виолончелью в футляре…

Мэй Лань послала ему натуральнейшую блядскую улыбочку:

– Что, тебя возбуждают шлюхи, милый?

– Не особенно, – сказал Мазур. – А вот благовоспитанные студентки в облике шлюх – очень даже… Так и тянет предложить тебе перебраться в грузовой отсек…

– Некогда, дорогой, – сказала она серьезно. – Я бы и сама не прочь, но у нас еще масса дел… Кстати, ты хорошо знаешь этого самого Слая?

– Как тебе сказать… – осторожно ответил Мазур. – Давненько. Вместе провернули не одно дельце – ну, ничего ужасного, обычная здешняя мелочевка… Конечно, я бы не доверил ему ни свои сбережения на хранение, ни юную непорочную сестричку, но он, если подумать, если употреблять культурные слова, очень даже типичен. Понимаешь? Типичный мелкий авантюрист… вроде меня. А что?

– Он меня сегодня утром откровенно гладил по заднице. На кухне.

– Ну, ничего удивительного, – сказал Мазур. – Я его понимаю… Но по морде он, конечно, схлопочет…

– Не надо, – решительно сказала Мэй Лань. – Не стоит пока обострять. Только драки в доме почтенного Хоп Синга мне и не хватало. Меня другое настораживает: он попутно так и лез в душу. Все выспрашивал, давно ли я тебя знаю, чем мы с тобой, собственно, занимаемся и не возьмем ли его в долю… Мелкий, навязчивый прилипала…

«Ну, значит, так ему по роли положено, – уточнил про себя Мазур. – Именно мелкий и именно навязчивый. Этот парень, судя по всему, хороший профессионал и не стал бы просто так проявлять мелкую навязчивость…»

– Это тебя беспокоит? – поинтересовался он.

– Ничуть, – сказала Мэй Лань. – Все понятно: почуял аромат денежек и приплясывает вокруг накрытого стола, жаждая немедленно стянуть что-нибудь вкусное… И все же… Не нравится он мне.

– Ну, понимаешь ли… – протянул Мазур уклончиво. – Все-таки старый знакомый… Я даже выражусь гораздо циничнее: его выгодно держать под присмотром. Если прогнать, черт его знает, куда попрется, где будет вынюхивать и что болтать…

– Тоже верно, – задумчиво сказала Мэй Лань. – Ну что же, потерпим. До поры до времени…

«Интересно бы знать, когда наступит эта самая пора, – подумал Мазур. – Потому что чует мое сердце: все мы, числом трое, тебя решительно обременим в один и тот же момент. Глупо избавляться от каждого поодиночке. Проще и рациональнее списать всех сразу. И тут уж жизненно необходимо не пропустить момент…»

В общем, все прошло гладко. В ресторанчике Чжао Слай прямо-таки кинулся ему на шею, Мазур столь же добросовестно изобразил нешуточную радость, познакомил с Пьером, а потом смиренно отправился к Мэй Лань, прося приютить еще одного старого знакомого. Конечно, если это ей будет в тягость, старый друг обоснуется на шхуне, как выражался классик, мальчишка шустрый и привык к спартанской обстановке…

Однако Мэй Лань заверила, что еще один постоялец ей не создаст никаких неудобств, и уж тем более не обременит своей персоною почтенного Хоп Синга – старик, помешавшийся на страхе перед ворами, только рад будет, если в доме прибавится мужчин. Мазур ее поблагодарил самым горячим образом – но про себя прикинул, что девчонкой, надо полагать, движет вовсе не альтруизм. Уж если неведомо откуда, как чертик из коробочки, вынырнул еще один старый подельник Гавайца, проще и его взять под бдительный присмотр… Голый рационализм.

Он едва не допустил жуткий промах, за которым, конечно же, последовал бы звонкий, громкий, окончательный провал. Спохватился в последнюю минуту: Мэй Лань и Слай должны его знать как двух разных людей! Девушка – как Джимми, сподвижника Гавайца, а вовсе не самого Гавайца! Пришлось на ходу импровизировать и фантазировать, предупредить Слая, чтобы не вздумал звать его при девчонке ни Джонни, ни Гавайцем, он для нее – Джимми Хокинс, и точка. Слай моментально внял – но вот что он при этом подумал… Если янкесы, с их-то здешними возможностями, вдумчиво и углубленно возьмутся за дело, очень быстро сообразят, что этот тип и Гаваец – два разных человека. Но будут ли они этим заниматься, другой вопрос. А Слай пока что на глазах – и Мэй Лань за ним, несомненно, присматривает, и ее кухарка с одним из безымянных китайцев, в свободное от мореплаваний время выполняющим в доме функцию прислуги за всех, и даже Пьер, которому новый знакомый откровенно не понравился, о чем он не преминул тихонечко сообщить Мазуру…

Девушка лихо свернула за угол, притерла фургончик к высокому глухому забору, выключила мотор. Распорядилась:

– Убери пушку в бардачок. Нужно все провести без единого выстрела. Потому что это – последний и единственный след…

– Приятно слышать, – сказал Мазур.

– Единственный и последний, – наставительно повторила Мэй Лань.

– Я понял, понял… – заверил Мазур. – Прекрасно помню про свои десять процентов…

(Это она ему такую версию преподнесла еще позавчера – мол, ей за найденный «черный ящик» положено двести тысяч «гринбеков»[10], из коих любовнику и компаньону при удаче отстегнуто будет ровнехонько десять процентов…)

– Вот, держи вместо твоего.

Она достала откуда-то из-под сиденья гораздо более внушительную пушку – никелированный кольт с фасонными деревянными щечками. Мазур взвесил его в руке, потянулся было выщелкнуть обойму, но девушка поторопилась внести ясность:

– Это пустышка. И патронов нет, и неисправен. Но выглядит внушительно, а?

– Это точно, – проворчал Мазур, засовывая громоздкую бандуру за пояс, под рубашку. – Что есть, то есть, этого у него не отнимешь… Может, будут еще какие-нибудь ценные указания?

– В магазинчике он должен быть один, – сказала девушка. – Нет там никаких продавцов и сторожей. Патологически скупой типчик, знаешь ли… За комнатой с товаром – еще две, там он живет. Он вьетнамец, учти. В Сайгоне был полковником. Отсюда и будем танцевать. При старом режиме испачкался в крови по уши…

– Ага, – сказал Мазур. – Уловил стратегию… Значит, здесь мне не нужно изображать безъязыкого иностранца?

– Только первые пару минут, пока он будет принимать нас за обычных случайных покупателей… Потом можешь мне помочь. Лупи его, как душе угодно, только, напоминаю, не забудь, что это – наш единственный шанс… Когда мы его возьмем, загоним в заднюю комнату. Ты посматривай там…

– Будь спокойна, – серьезно пообещал Мазур. – Стоят мои десять процентов того, чтобы ради них выложиться…

Они вылезли. Мэй Лань взяла Мазура под руку, прильнула, старательно колыша бедрами, и они чуть ли не в обнимочку направились по неширокой и тихой безлюдной улочке к одному из множества крохотных магазинчиков. Вывеску Мазур прочесть не смог, но в узенькой витрине стояла вырезанная из дерева, чертовски аляповатая фигура самурая с мечом в руках, а вокруг него стояло и висело еще несколько образчиков холодного оружия.

Та же самая картина и в лавчонке – стена за спиной хозяина сплошь завешана разномастными мечами и саблями, кинжалами и палицами, копьями и пучками стрел. С ходу Мазур определил, что имеет дело с дешевкой и рухлядью, – то, что относилось к антиквариату, особой редкости не представляло (да и пребывало в похабнейшем состоянии), а новехонькие клинки, несомненно, гонконгская работа. Он уже видывал нечто подобное: через недельку сойдет «позолота» и «никелировка», а сами клинки сделаны из самого бросового железа. В центре города, в хороших магазинах Мазур видел вещички поинтереснее.

Хозяин был точно вьетнамец – лет пятидесяти, пузатый и лысый, глаза полуприкрыты тяжелыми веками. Неприятный тип. Или это впечатление от того, что девушка вовремя объяснила, кто он таков есть?

Остановившись перед узеньким прилавком, Мазур добросовестно состроил дурацкую рожу праздного богача, обремененного лишними деньгами, но не тонким вкусом, оскалился в глупой ухмылке, громко воскликнул, повернувшись к спутнице:

– Манифик! – и ткнул пальцем под самый потолок.

Улыбаясь хозяину, как заправская шлюха, Мэй Лань невозмутимо затрещала на гораздо более скверном английском, чем тот, на каком общалась с Мазуром:

– Эй, котик, а ну-ка, проснись! У этого типа зелени побольше, чем в Центральном парке, а мозгов что-то не заметно… Впарь-ка ему во-он ту железяку, с золоченым эфесом, а я ему растолкую, что ей лет двести… Только пять процентов мои, усек? Да ты не хлопай глазами, он по-английски ни хрена не сечет… Ну, что ты стоишь? Шевелись!

Хозяин, мгновенно стряхнув и сонную одурь, и некоторую подозрительность во взоре, моментально повернулся к стене, поднял руки, чтобы снять с крючьев широкую саблю в обшарпанных ножнах, чей эфес «золочением» был явно обязан прозаической краске…

В руке у девушки моментально появился револьвер – и, как тут же убедился Мазур, кинув на него косой взгляд, отличный револьвер для того, кто понимает. «Кольт-Лоумен», «троечка» – пружина из нержавеющей стали, ударник из бериллиевой бронзы, калибр 357 магнум, что в менее экзотических мерах соответствует девяти миллиметрам. Он и сам от такого не отказался бы, знала его последняя по времени боевая подруга толк в оружии…

Не теряя времени, он тут же извлек свою никелированную страшилу, так что, когда хозяин обернулся с умильной улыбкой и занятыми дешевой саблей руками, в грудь ему многозначительно уставились два дула. Проявляя инициативу, Мазур быстренько забежал за прилавок, осмотрелся, обнаружил в выдвинутом ящике здоровенный кольт – двойник его собственного, разве что не так богато отделанный. И прилежно доложил:

– У него тут пушка!

– Задвинь ящик! – распорядилась девушка. – Быстренько давай его, как договаривались…

– Эй, эй! – хмуро воскликнул хозяин, застыв, как самурай в витрине, но далеко не в столь бравой позиции. – Вы, двое, шустрые… Вон ту ящерку видели?

Мазур проследил за его взглядом. Там на стене красовался деревянный дракон, вырезанный без всякого мастерства и крашенный в ярко-синий цвет.

– Дай ему по башке, – распорядилась Мэй Лань.

Мазур выполнил приказание с превеликой охотой – этот сайгонский брюхан олицетворял собою ту падаль, с которой он, к его превеликому сожалению, не успел повоевать… Ударил ногой по щиколотке, метко угодив в ту самую косточку, что при толковом в нее попадании отзывалась адской болью, добавил обеими запястьями по ушам. Сабля полетела на пол, а толстяк взвыл, согнулся пополам, но Мазур уже выдернул его из-за стойки, бегом поволок в заднюю комнатку, где было грязно и вонюче. Швырнул в угол, добавив в полете коленом по чувствительным местам. Оглянувшись, увидел, что Мэй Лань быстро переворачивает другой стороной висевшую на стеклянной двери табличку с иероглифами.

Все было в надлежащей кондиции – толстяк смирнехонько сидел в углу, шипя сквозь зубы и охая. На всякий случай Мазур ласково погрозил клиенту пистолетом, и тот запричитал еще жалобнее, поминая дракона на стене.

– У него что, бзик с этим драконом? – спросил Мазур у энергично ворвавшейся в подсобку Мэй Лань.

– Да ничего подобного, – отрезала девушка. – Это такой знак. Он платит за покровительство «Синим драконам»… ну, в конце концов, не самая авторитетная в этом городе семья, как вы думаете, господин полковник? – ее английский волшебным образом улучшился.

– Вам двоим хватит, – угрюмо процедил вьетнамец, настороженно замерев в прежней позе.

– Сомневаюсь, – серьезно сказала Мэй Лань. – Позвольте в этом усомниться, дражайший господин Зыонг…

– Вы меня с кем-то путаете, красотка…

– Ничего подобного.

– Говорю вам… Меня зовут Фа Нгуен Зиап…

– Последние несколько лет, – сказала Мэй Лань. – А до того вас звали как раз Зыонг, у вас была красивая вилла в Сайгоне и еще много всяких хороших и дорогих вещей… Что вы так напряглись? Ну да, кое-что вы все-таки вывезли, у вас же был под рукой целый эсминец… Но меня не интересуют ни ваши заначки, ни содержимое кассы. Абсолютно не интересуют. – Она прищурилась. – При вашем богатом жизненном опыте легко уяснить: если людей с пистолетами в руках не интересуют ваши деньги, значит, они из той категории, которую и ваши дохленькие синие дракошки не особо пугают… Как называются такие люди, господин полковник? Уж никак не гангстерами…

Вот тут толстяка пробило по-настоящему, вот тут, Мазур мог голову прозакладывать, его захлестнул настоящий ужас.

– Слушайте… – протянул толстяк, лихорадочно пытаясь усмотреть в происходящем какую-то ясность. – Не знаю, что вам нужно… Ну да, я был офицером… Я служил в военно-морском флоте и не понимаю, почему этого нужно стыдиться, в чем тут грех…

– Засранец. Пидер, – сказала Мэй Лань с ангельской улыбкой. – Поганая черепаха, насравшая на могилу собственной бабушки… Ты кого хочешь обмануть, лысая тварь? На флоте ты числился для отвода глаз, а трудился в политической полиции. Впрочем, и на флоте ты тоже трудился, но опять-таки специфически… Тебе напомнить, кого вы тогда вывозили подальше в море и выбрасывали за борт с перерезанными поджилками? И сколько их было? – Она мигнула Мазуру, стоя так, чтобы вьетнамец не мог видеть ее лица.

Тот мгновенно подключился, насыщая свой английский высокопробным американским сленгом:

– Забыл, козел? Мы тебе напомним… И не обязательно мы. Подумай, пузатенький, что с тобой будет, если мы тебя отвезем сейчас на неприметное суденышко, а потом переправим куда-нибудь в Хайфон или, чтобы далеко не ездить, в Сайгон… точнее, Хошимин.

Судя по одобрительному взгляду Мэй Лань, он безошибочно угодил в самую что ни на есть болевую точку. Предложенное им морское путешествие и было, несомненно, ночным кошмаром бывшего полковника. Тот выглядел столь растекшимся, что Мазур шумно понюхал воздух, но, к сожалению, не уловил ожидаемого запаха.

– Ничего, он еще обделается, – сказала Мэй Лань. – Обязательно обделается, не по дороге в Хайфон, так в самом Хайфоне. Этаких вот красные любят не расстреливать, а вешать. Согласно процедуре, после военного трибунала… А вешаемые частенько обделываются, мне растолковали понимающие люди…

– Господа! – воскликнул полковник с неописуемой надеждой во взоре. – Но вы же не красные?! Если вы говорите… вы так сказали «красные», словно сами себя к ним не причисляете…

– По-моему, он хочет жить, – задумчиво сказала Мазуру Мэй Лань. – Тебе не кажется?

– Чрезвычайно похоже, – сказал Мазур. – Мало того, дорогая, – он хочет жить по-прежнему беззаботно, в этом красивом городе, такое у меня создалось впечатление… И еще я думаю… Эти его желания облегчают нам задачу, а?

С полковником произошла некая метаморфоза – явственно поубавилось ужаса и обреченности в глазах, они таращились скорее оценивающе, не без хитринки…

Что, конечно же, не прошло мимо глаз Мэй Лань – не только красивых, но и зорких.

– Вообще-то, у этих орангутангов старой школы есть свои положительные черты, – громко и непринужденно поведала она Мазуру так, словно, кроме них двоих, разумных индивидуумов более не имелось. – Они, в частности, прекрасно понимают, когда кончается увертюра и начинается торг…

– А что, торг начался? – поинтересовался экс-полковник, так и сверля их глазками из-под тяжелых век. – По-моему, ни о чем подобном и не заходила еще речь…

– Вы ошибаетесь, – сказала Мэй Лань. – Я же обрисовала вам перспективу веселого морского плавания в Хошимин по свежему воздуху, при прекрасной погоде. Причем вы не сможете насладиться ни тем, ни другим, поскольку будете лежать в трюме с циркулирующим по венам надежным снотворным… По-вашему, это не торг?

– Это только одна сторона торга, – вежливо заметил Зыонг.

– Пожалуй… Но я и с ней еще не закончила. Итак, Вьетнам. Там вас обязательно повесят, если только заполучат в руки, согласны? По физиономии вижу, что согласны… Теперь возьмем иное географическое направление. Не доезжая до Хошимина свернуть на юго-восток и плыть, пока не достигнешь территорий, на которые распространяется юрисдикция Соединенных Штатов… Он правда побледнел или мне показалось?

– Во всяком случае, он насторожился, – громко поддакнул ей Мазур. – И сообразил, что ты еще не все карты на стол выложила…

– Ну да, я и сама вижу… – очаровательно улыбнулась Мэй Лань. – Итак… Господин полковник, почему вы вслед за множеством коллег не рванули в США? Был такой период, когда они без разбора, скопом принимали не только полковников, но и всех абсолютно беженцев… Что, вы опоздали? Не смешите… Вам достаточно было, представ перед чиновниками департамента иммиграции, громко и прочувствованно заявить, что вы всю сознательную жизнь были борцом с коммунизмом и теперь всерьез опасаетесь за свою жизнь… Отчего же вы не воспользовались столь реальными и приятными перспективами? Вы ведь, по нашим данным, собрали в норку не менее пяти миллионов долларов – и, учитывая вашу скупость, они и не тронуты, я думаю… Нет-нет вы меня не так поняли, – поторопилась она уточнить, заметив промельк некой мысли на лице толстяка. – Мы вовсе не покушаемся на ваши запасы, у нас другие цели…

– Приятно слышать, – напряженно бросил толстяк.

– А я вообще произвожу на людей приятное впечатление, – сообщила Мэй Лань. – Ну что же… Почему вы не воспользовались случаем, чтобы осесть в Штатах? Те, кто туда рванул, уже имеют американские паспорта…

– Там очень дорого жить, – сказал полковник. – Здесь гораздо дешевле, какую статью расходов ни возьми…

– Ну, полно вам, полковник! – Мэй Лань погрозила ему пальчиком. – Не нужно переигрывать. Скупость тут совершенно ни при чем… Вам попросту нельзя было в Штаты. Вас там могли в конце концов вспомнить. Поскольку именно вы имели несчастье командовать очередной ночной прогулкой в море, из которой целых трое американских граждан так и не вернулись, потому что им был выписан билет в один конец…

– Да что вы знаете…

– Все или почти все, – резко перебила Мэй Лань. – Ну да, эти двое парнишек и эта дама были замешаны в высокопробной и масштабной контрабанде. Ну да, вы их выбросили в море фактически с санкции кое-кого из ваших американских партнеров… Но что от этого изменится, милейший? Коли это вы, и никто другой, их прикончили? Полноправных американских граждан… Те, в Штатах, с кем вы вели дела, давным-давно отошли в сторону. А вот вы засветились. И все неприятности достанутся вам. Причем для этого вам вовсе не обязательно попадать в Штаты. Достаточно будет, если мы передадим в американское посольство кое-какие показания… Хотите почитать? У меня есть четкая фотокопия…

Она извлекла из сумочки тоненькую пачку перетянутых прозаической резинкой листков фотобумаги и, не сходя с места, швырнула их сидевшему на полу толстяку. Тот схватил их на лету, содрал резинку, бегло проглядел листок, второй… Мазур увидел крупные капли пота, мгновенно покрывшие лысую башку. Что бы там ни было, на этих листках, но компромат убойный…

– Он у нас, – сказала Мэй Лань. – Вам, надеюсь, понятно? Отличный живой свидетель, несчастный рядовой моряк, втянутый в ваши кровавые забавы…

– «Рядовой моряк»? – передразнил полковник, не отрывая глаз от третьего листка. – Он же был в действительности…

– А вы можете это доказать? – прищурилась Мэй Лань. – Вряд ли… Кое-какие архивы попали не только к красным и янки, но и в третьи руки. Вот так. Он – рядовой моряк, до сих пор вспоминающий с ужасом и омерзением, как костоломы из тайной полиции топили в океане беззащитных жертв, американских граждан в том числе… Нет-нет, фотокопии можете не возвращать, оставьте себе на память… Ну что же, подведем итоги? Теперь вы знаете, чего от нас ожидать. Добавлю еще: вы обложены. С вас уже не спустят глаз. Смогут не только блокировать ваши счета, но и прикончить без затей…

– Не сомневаюсь, – угрюмо сказал полковник. – Замечал кое-что в последние дни…

– Ну да?

– Замечал. Серый «воксхолл», а? И эта парочка в гавайских рубашках… Они чуточку переигрывали…

– Возможно, – сказала Мэй Лань. – В этом мире нет совершенства… Итак. Дело у меня к вам, собственно говоря, пустяковое. Пару недель назад вы плыли возле одного небольшого островка в компании неких господ по имени Лао и Ма. Только, я вас умоляю, не делайте столь невинного лица, не вопрошайте удивленно: «Кто это такие?» Насчет Ма я точно не уверена, но Лао вы знаете еще по Сайгону…

– Предположим.

– Вы заметили красный парашют, под которым болтался некий предмет, – сказала Мэй Лань почти бесстрастным тоном. – Повинуясь естественному человеческому любопытству, взяли его на борт… Где он?

– Дорогая моя, – сказал толстяк, зыркая исподлобья. – Вы хорошо себе представляете, с кем связываетесь?

– Давайте сразу внесем ясность: эти нюансы меня абсолютно не интересуют. Ни степень значимости данных господ и фирмы, которую они представляют, ни возможные последствия их дурного настроения.

– Ах, во-от что… – протянул полковник. – Либо вы по молодости лет и юной запальчивости ничего не боитесь, не научились еще оценивать опасность, или, что вероятнее, – разведслужба… И солидная.

– Это совершенно не ваше дело. Где капсула? Если ответите на этот вопрос, можете быть уверены, что о вас забудут.

– Серьезно? – Полковник уперся в нее тяжелым взглядом. – Вы что, хотите сказать, что пришли исключительно ради этой штуковины?

– Могу вас уверить… Судя по вашему пренебрежительному тону, вы ее не особенно высоко цените. Тем лучше для всех. Где она?

– Игра очень уж неравная, – сказал полковник. – С одной стороны – поток угроз…

– Реальных и весомых, – с милой улыбкой уточнила Мэй Лань.

– Согласен… Но с другой стороны – не менее серьезная и весомая возможность сыграть в ящик. Эти господа – люди серьезные. И не прощают болтовни…

– Мы им не скажем, – заверила Мэй Лань.

– И все же… Чаши весов в очень уж неравном положении…

– Может, вмазать ему пару раз? – шепотом спросил Мазур.

– Не мешай… – тихонечко ответила Мэй Лань. Достала из сумочки пухлый конверт, открыла и показала издали содержимое, пухлую пачку зелено-черных бумажек. – Десять тысяч долларов. Какие бы то ни было торги неуместны. Мне выдана именно эта сумма, окончательная, и особо подчеркнуто, что никаких торгов касаемо ее увеличения я вести не вправе. Я человек маленький, господин Зыонг. Мне заранее поставлены некие рамки… Ну вот, все карты на столе. Расскажете все, и мы уйдем, оставив конверт…

– В самом деле? А может быть, оставите мне не деньги, а дыру в башке?

– Полковник… – укоризненно протянула Мэй Лань. – Вы же когда-то были неплохим профессионалом… Мы обязательно оставим вас в живых. Ведь если окажется, что вы нас обманули, с мертвого уже не спросишь… С вас будут пылинки сдувать, пока наши люди отправятся за капсулой и будут ее искать…

– А потом?

– А потом мы опять-таки не заинтересованы в вашей смерти. Это нерационально. Ну зачем? Вы и сами никогда никому не проболтаетесь ни словечком. Я тоже знаю, как люди королевы карают даже за излишнюю болтовню… Ну, полковник! Разговор начинает буксовать. Абсолютно все сказано, без недомолвок. Вы точно знаете, что нам нужно. Точно знаете, что можете приобрести, а что – потерять. К чему играть в словеса?

В тесной вонючей комнатушке висело тяжелое молчание. Наконец полковник поднял голову и, к некоторому изумлению Мазура, улыбнулся почти весело:

– Ну хорошо… Я, как вы изволили заметить, и в самом деле когда-то считался неплохим профессионалом… Что толку в бесполезных разговорах? Капсулу забрал Фань Ли. Лао она не заинтересовала, и он охотно уступил ее дядюшке…

– И где же нам отыскать почтенного Фань Ли?

– О, нет ничего проще, – сказал толстяк с непроницаемым лицом, но в его елейном голосе определенно сквозило злорадство. – Этот почтенный господин – нечто вроде дворецкого в одной из… если можно так выразиться, загородных резиденций, где временами отдыхает от трудов праведных и несовершенства нашего мира некая дама. Дама эта отнюдь не королевских кровей, но некоторые все равно именуют ее королевой, быть может, имея к тому некоторые основания. Уважаемый господин Фань Ли – смотритель, дворецкий, управляющий одной из резиденций королевы, именуемой, по слухам, Изумрудной Гаванью. Вы ведь понимаете, о ком я веду речь, нонья, туан?

Он так и остался неподвижно сидеть на полу в неуклюжей, лишенной всякого достоинства позе, но все равно у Мазура осталось впечатление, что мысленно этот сукин кот раскланялся самым шутовским образом.

Нельзя сказать, что Мэй Лань выглядела убитой или потрясенной, однако, судя по ее посерьезневшему личику, орешек оказался тверже, чем представлялось поначалу…

– Учитывая специфику и дамы, и ее род занятий, и ее резиденций, господин Фань Ли мало напоминает обычного дворецкого, – безмятежно продолжал толстяк. – Это – доверенное лицо, пусть и отвечающее за узкий участок…

– Зачем ему капсула? – резко бросила Мэй Лань.

– Откровенно говоря, не знаю. В том обществе, среди коего я тогда находился, не принято задавать лишние вопросы. Там вообще не принято задавать вопросы, если они не касаются конкретных дел, именно вам порученных… Все, что мне известно, – капсула у Фань Ли.

– Где находится эта Изумрудная Гавань?

– Не знаю, – моментально ответил вьетнамец. – Потому и жив. Конечно, я пытался анализировать и обобщать скудные обрывки информации… Никогда не знаешь, что именно понадобится и кому именно… Мы могли бы…

– По-моему, эта информация как раз и входит в те услуги, которые пославшие меня люди оценили в десять тысяч долларов, – отрезала девушка. – Никакого торга и дополнительных выплат. Если не выложите все, денег не получите. Вы когда-то, по отзывам близко вас знавших людей, были неплохим профессионалом и должны уметь четко определять границы игры…

– Спасибо за комплимент… Рад, что мои скромные способности оцениваются столь высоко. Ну что вам сказать… Я и в самом деле знаю не особенно много. Где-то на одном из мириады необитаемых и большей частью безымянных островков. По слухам, мадам обычно туда добирается по воздуху. Резиденция прекрасно замаскирована. Детали мне неизвестны. По некоторым обмолвкам, это то ли атолл, то ли просто водоем в глубине острова, достаточно большой, чтобы на него мог сесть гидроплан… (Мазур, кое-что вспомнив и сопоставив, насторожил уши.) Что лежит в основе названия «Изумрудная», мне неизвестно… Можете поверить, красавица, я сказал вам все, что знаю. Все, что вы любезно сообщили о моем прошлом, дает основания думать, что вы представляете серьезных людей, способных осложнить жизнь несчастному беглецу…

– И не только осложнить… – многозначительно добавила Мэй Лань.

– Да, я понял. Милая, я старый, уставший и больной человек. От жизни мне в данный момент хочется одного – дожить остаток дней в покое и безопасности. Чтобы не пришлось вновь бежать и скрываться. Поэтому я взвесил все, просчитал и решил быть с вами откровенным. Рассказал все, что знал. – Он ухмыльнулся. – Все равно вы меня ни за что не убьете. Вы просто-таки обязаны оставить меня целым и невредимым – чтобы было с кем посчитаться, если окажется, что я вас все же обманул. Но я вас не обманываю, поверьте…

– Ну, а о чем вы все-таки умолчали? – ангельским голоском поинтересовалась Мэй Лань.

– Ни о чем, честное слово. Поймите вы, я никак не отношусь к тем, кого можно назвать полноправными членами сообщества. Ну да, мы с Лао давно знаем друг друга, и у нас был общий бизнес в старые времена… Но это не меняет сути. Я – обычный пенсионер, которому можно кое-что доверить. Иногда подрабатываю консультантом, помощником… Не более того. И жив я только потому, что соблюдаю некий неписаный договор – не запрашиваю больше, чем мне могут предложить за разовые услуги, не суя нос не в свое дело… Могу я, наконец, получить мои деньги?

После короткого раздумья Мэй Лань бросила ему конверт. Холодно прокомментировала:

– Вы, главное, не поддайтесь искушению два раза продать одно и то же…

– Прелесть моя, – широко улыбнулся толстяк. – Все тонкости столь сложных и деликатных негоций я постигал в те времена, когда ваши почтенные родители еще не осчастливили мир вашим рождением. Будьте спокойны. Такую информацию имеет смысл продавать только раз. Можете быть уверены: магнитофонную запись данной беседы в том случае, если со мной вашими трудами что-то все же случится, доверенные лица тоже продадут только раз. Быть может, даже отдадут бесплатно. Вам, надеюсь, известно, что каждый человеческий голос строго индивидуален, как отпечатки пальцев? У меня есть привычка все время, когда бодрствую, держать аппаратуру включенной…

– А вы не блефуете? – улыбнулась Мэй Лань.

– У вас все равно нет возможности точно в этом убедиться, – со столь же светской улыбкой отпарировал экс-полковник. – Разве что разнести мою скромную лачугу в щепки… но это непременно привлечет постороннее внимание, правда? Вы никогда не будете знать точно. Не посетуйте, но бедный странник вроде меня обязан принимать меры предосторожности – наш мир так огромен и недружелюбен к изгнанникам… – И он улыбнулся уже почти безмятежно. – Мне кажется, прелесть моя, мы друг друга стоим? Что до меня, смею надеяться, я не подорвал ваших ожиданий и надежд? Как-никак честно рассказал все, что вы хотели от меня узнать. Хочу верить, что и вы, в свою очередь, будете играть по правилам…

– Если вы и в самом деле рассказали все, – сказала Мэй Лань. – И если оставите наш разговор в секрете… Всего наилучшего, полковник.

Она резко развернулась на каблуках и направилась к выходу. Мазур заторопился следом, видя, что разговор закончен. Он ждал, что девушка направится к фордику, но она неожиданно свернула совсем в другом направлении, схватив Мазура за руку, тащила по каким-то задворкам, узеньким извилистым коридорчикам, образованным глухими заборами. Рванула заднюю дверь какого-то строения, они бегом поднялись на второй этаж по пыльной скрипучей лестнице. С грохотом распахнулся люк – и они очутились на чердаке, откуда из узенького слухового окна открывался прекрасный вид на магазинчик Зыонга. За стеклянной дверью как раз показался хозяин, переворачивавший табличку с иероглифами в прежнее положение.

– Подождем на всякий случай, – сказала Мэй Лань. – Если у него все же появится искушение, он обязательно побежит закладывать…

– Но он же может и позвонить?

– Он не дурак. И не считает меня дурой, – ухмыльнулась Мэй Лань. – Такие вещи телефону не доверяют – особенно если учесть, что «жучок» у него на телефонном проводе и в самом деле висит со вчерашнего дня…

– Значит, все же разведка? – бухнул Мазур, решив, что может позволить себе эту реплику, не выходя из роли.

– Прости?

– Он талдычил что-то про разведслужбу, которую ты несомненно представляешь…

– Какие глупости, Джимми! – воскликнула Мэй Лань, будучи сейчас прямо-таки олицетворением откровенности и честности. – Просто-напросто эти одряхлевшие волчишки вроде Зыонга других раскладов себе и не представляют. Они-то всю свою сознательную жизнь прожили в мире, где насмерть грызутся разведки и только разведки. А мир гораздо сложнее…

– Точно? – с сомнением в голосе спросил авантюрист Джим Хокинс, простая душа. – Нет, серьезно? Я ж тебе говорил, жизненный принцип у меня такой: с государственными разведками не связываться. Выгод мало, а риск большой. Сожрут, как креветку…

– Джимми… – протянула она с невыразимой укоризной, играя глазами, улыбкой, голосом. – Я-то думала, ты мне веришь и мы надежные партнеры…

– Да верю, верю… – протянул он. – Просто… Говорю ж тебе, всегда опасался разведок…

– Джимми, я тебя уверяю – никаких разведок!

– Ладно, сказал же, верю… Черт, но как же мы доберемся до «черного ящика»? Если он под боком у мадам?

– Что-нибудь придумаем, – заверила Мэй Лань. – В конце концов, ее нельзя считать самой могущественной и богатой в этих краях. Есть способы договориться полюбовно…

«Охотно верю, – подумал Мазур. – Но чует мое сердце, что в этих раскладах уже нет места мелкому авантюристу, равно как и его скорлупке, из вежливости именуемой шхуной. Мавр, похоже, сделал свое дело…»

– Восемнадцать минут прошло, – сказала Мэй Лань. – Значит, никуда не пойдет. Такие, как он, умеют принимать решения быстро. Если остался дома, есть шанс на молчание… Поехали в отель? Нужно вернуть прежний вид благонамеренной студентки, нельзя же появляться в доме почтенного Хоп Синга в столь предосудительном виде… Если хоть одна живая душа увидит…

– Улица всегда пустая…

– Ага, как вот эта, – Мэй Лань показала вниз. – Джимми, ты плохо знаешь Восток, хотя давненько здесь обитаешь. Могу тебя заверить, что эту пустую улицу, как и ту, на которой стоит лавка, все же простреливает не одна пара глаз. Даже сейчас.

«Охотно верю, – подумал Мазур. – Наверняка сейчас за оружейной лавкой наблюдают те твои друзья, которых я до сих пор и в глаза не видел. Быть может, и мои друзья тоже – опять-таки те, кого я в жизни не видел и не увижу. Очень может быть, что и еще кто-то…»

Вспомнив о своих друзьях и скрупулезно придерживаясь инструкций, он как мог небрежнее вытащил из кармана джинсов яркий платок и повязал его на шею. «Есть результат» – вот что должны увидеть в этом платочке наблюдатели. Если только Лаврик не соврал во имя неких высших интересов дела, если за ними и в самом деле налажено плотное наблюдение, если есть подстраховка…

– Вообще-то… – задумчиво сказал Мазур, точнее, опять-таки Джимми… или оба вместе? – Я же говорил, что как раз такой вот вид меня чертовски возбуждает…

– Ну да, я сразу поняла, что ты извращенец, – сказала Мэй Лань с понимающей улыбочкой. – А впрочем… Почему бы и нет? Это в самом деле возбуждает, такой вот маскарад и эта дыра…

Она была в отличном настроении, сразу чувствовалось, – и поддавалась его нетерпеливым рукам без всякой игры. Чуть ли не мурлыкала, как сытая кошечка, раскинувшись на какой-то пыльной дерюге, усмотренной в углу, проворно стягивая с себя необходимое. Вот только…

Конечно, не родился еще тот мужчина, что мог бы считаться знатоком женской души. Однако смертельная опасность – а Мазур как раз сейчас оказался в этом веселом состоянии – обостряет иные чувства несказанно. Она была великолепна, она отдавалась пылко, покорно и изобретательно – и все же Мазур неким озарением души понимал: она другая сейчас, как бы сама по себе, совершенно одна, словно получает удовольствие не от реального мужчины, а от одного из тех демонов, кто не существует на самом деле, не имеет тела, лишь ощущается. Ленивыми вечерами о таких вот демонах Мазуру рассказывали и супруга, и приятели-бездельники. Если им верить, прилетают порой неизвестно откуда зыбкие ощущения, ненадолго становящиеся чем-то похожим на плоть. Некий сгустившийся воздух, на полчасика затвердевший в форме человека ветер. И нет от них ни добра, ни зла, лишь некоторая польза одиноким бабам…

Нечто подобное теперь витало на захламленном чердаке, где лучики света во множестве пробивались сквозь прохудившуюся лет двадцать назад крышу, а неосторожные стоны отзывались таинственным эхом. Мазур пресловутым звериным чутьем – ну, в итоге, мы же звери, господа, все мы звери! – понимал, что девушка сейчас вовсе не ему отдается, а словно бы пустому месту, демону, сгустившемуся воздуху.

Потому что для нее уже нет больше никакого Джима Хокинса, будто и вовсе не бывало. Осталась одна видимость, данная в ощущениях, и от призрака этого, от загостившегося на этом свете живого мертвеца, от наваждения все же следует получить последнее удовольствие, ненадолго расслабившись в честь успешного завершения важного этапа операции…

Невозможно ошибиться, когда в тебе просыпается ощутивший смертельную опасность зверь, а вдобавок ежели ты который год тем и занимаешься, что стараешься переправить в мир иной всякого встречного-поперечного противника, оставшись при этом в живых, непременно победив и выиграв…

Для нее он уже покойник, и остается лишь оформить некоторые формальности, чтобы не путались под ногами опасные и нежелательные свидетели. На ее месте Мазур непременно решил бы – самое время. Выражаясь цветистым стилем здешних мест, завтрашний восход простофиле Джиму наблюдать уже совершенно незачем.

Вот только у него было собственное мнение на этот счет. Он-то как раз считал, что обязан исхитриться и выжить…

Глава девятая Нежная и удивительная

Как только перед ним встала ясная и конкретная задача, к тому же самым прямым образом связанная с его дальнейшим существованием на нашей несовершенной, но во многих отношениях приятной планете, в голове привычно заработал компьютер. Не привыкать было этому компьютеру решать подобные шарады – как отправить врага к праотцам или, по крайней мере, нейтрализовать надежно, а самому остаться живым и по возможности не особенно покусанным, однако расклад подвернулся, мягко говоря, нестандартный. Вместо диких экзотических чащоб – довольно мирный город, вместо натасканного волкодава – очаровательное создание женского пола. Но в общем цели и правила игры остаются прежними…

То, что от него постараются избавиться, сомнений не вызывает. Теперь ей не нужен ни недотепа-исландец, ни его приятели, и трупов, вероятнее всего, запланировано три.

Отсюда плавненько вытекает вопрос: когда и где? Вообще-то, держать ухо востро пора уже сейчас. Здесь, на чердаке нежилого здания, неизвестно кому принадлежащего, а очень может быть, арендованного самой Мэй Лань – очень уж по-хозяйски она себя тут чувствует, – труп может валяться чертовски долго, прежде чем его обнаружат. Это не паранойя, а констатация факта…

А посему он был готов. Он ни в чем не изменил поведения, сосредоточившись на заключительных аккордах слияния двух тел, но словно бы перешел в иное качество бытия. Ожидал удара в любую секунду, с любой стороны, по любой уязвимой точке – и готов был в каждый миг удар отразить. Ничего нового, если вдуматься. Именно этому его так долго и старательно учили…

Однако время текло, а он оставался жив. Недолгая блаженная истома, перемежавшаяся ленивыми, пустыми фразами, девушка поднимается, быстро приводит себя в порядок – и ничего пока. Они спускаются по шаткой, скрипучей лестнице (причем Мазур якобы невзначай ухитрился оказаться позади), выходят на улицу – и снова ничего. Они садятся в старенький фордик…

Вот тут как раз не следовало расслабляться. Не стоит уповать на то, что обе ее белы рученьки заняты баранкой. Именно из такого положения толковый профессионал умеет нанести внезапный страшный удар – заговорив зубы, на миг оторвав от руля правую, ребром ладони по горлу или «клювом орла» в иную, не менее уязвимую точку. Пассажир завалится на сиденье, надежно вырубленный, и делай с ним, что хочешь…

– Ты о чем задумался? – спросила Мэй Лань, кинув на него быстрый взгляд. – Насупился, определенно витаешь в иных мирах…

– Да так… – сказал Мазур. – Только сейчас начал понимать, что ради своих процентов придется попотеть…

– А чего же ты ждал, милый? – Девушка мимолетно улыбнулась, не отрывая внимательного взгляда от дороги. – Даром в этом мире ничего не дается, приходится попотеть…

– Когда в противниках вдруг обозначается королева…

– Трусишь, авантюрист?

– Да не особенно, – сказал Мазур. – Просто-напросто оцениваю и взвешиваю шансы…

– А вот это уже не твоя забота, – энергично сказала Мэй Лань. – Думать буду я. В конце концов, пиратская королева – это еще не самая могучая на земле сила… Везде есть свои способы… Ты, главное, предоставь думать мне, а сам прилежно выполняй инструкции. Вот тогда у нас все и получится к обоюдному удовольствию. Усек?

– Так точно, ваше превосходительство господин фельдмаршал… – задумчиво сказал Мазур.

– Я серьезно. Думать придется мне, а ты прилежно выполняй приказы. Твои проценты этого, право же, стоят…

– Знаешь, мне тоже так кажется, – сказал Мазур, заставив себя осклабиться как можно беззаботнее. – Прости за цинизм, но во мне сейчас ни капельки не взыграло оскорбленное мужское самолюбие. Наоборот: откровенно говоря, такое положение дел меня полностью устраивает – когда кто-то другой за меня думает абсолютно обо всем, а мне остается дожидаться процента…

Мэй Лань мягко поправила:

– Не просто дожидаться, а прилежно выполнять приказы без всяких дискуссий…

– Само собой, – заверил Мазур. – Нет, но что же мы теперь будем делать?

– Милый, – очаровательно улыбнулась Мэй Лань, – такие вот вопросы как раз и входит в понятие «всяких дискуссий»…

– Молчу, молчу, – охотно согласился Мазур.

Ну вот, и стали помаленьку вырисовываться контуры его скоропостижного ухода в мир иной, несомненно, уже продуманного этим очаровательным созданием. Судя по тому, что она категорически отказывается говорить о деталях, все решено. Надо полагать, его настоятельно попросят сопровождать прелестницу куда-то в уединенное место – согласно условиям игры, ничему не удивляясь и не задавая лишних вопросов, – а уж там-то… В огромном портовом городе, вольготно раскинувшемся меж необозримым океаном и горными джунглями, отыщется миллион мест, где расставание душ с телами не привлечет лишнего внимания, а бренные останки исчезнут надежно…

Когда фургончик остановился у антикварной лавки, уже стемнело. Мазур распахнул дверцу, выпрыгнул, вопросительно уставился на девушку, но она мотнула головой:

– Иди ужинай. Я вернусь через полчасика. Никуда не уходи, жди меня. Нужно будет, не откладывая, обсудить кучу серьезных вещей… И своих парней держи дома. Понятно?

– Так точно, сэр, боцман, сэр! – тихонько рявкнул Мазур, лихо отдав честь на американский манер: ребро ладони к пустой голове и вперед.

Она хмыкнула, захлопнула дверцу и рванула с места, что твое пушечное ядро. Задумчиво глядя вслед потрепанному фургончику (тем не менее, как давно выяснилось, обладавшему не мотором, а зверем), Мазур понятливо покривил губы: ежику ясно, что помчалась докладывать и получать новые инструкции. Значит, еще поживем. Пока что. Видимо, у нее не было четких указаний, иначе не выйти бы с того чердака…

Он так и остался стоять перед запертым по вечернему времени парадным входом в «Пещеру сокровищ», без нужды поправляя дурацкий сигнал, шейный платок, от души надеясь, что за ним все же следили добрые, внимательные и усталые глаза, прославленные во множестве отечественных фильмов и романов. Нет, все же ни за что не поменялся бы со Штирлицем и даже господином Гербертом, ни за что не поменялся…

На противоположной стороне улицы знакомый продавец игрушек собирал нехитрый товар в две плетеные конусообразные корзины – бумажных птичек, резиновых лягушат и прочую фауну. На Мазура он вовсе даже и не смотрел. Конечно, если ненадолго поддаться шпионской паранойе, старикан мог оказаться кем угодно: полковником КГБ, резидентом ЦРУ, одним из главарей «триад» вроде почтенного Хоп Синга…

– У вас не найдется огоньку? – спросил с широкой, вежливой улыбкой остановившийся перед ним молодой китаец в джинсах и белой рубашке навыпуск. В уголке рта он нетерпеливо мял сигаретку.

Мазур торопливо щелкнул зажигалкой. Китаец чуть наклонился вперед, прикрывая ладонями от ветерка крохотное пламя, и произнес на приличном английском, быстро, внятно, тихо, почти не шевеля губами:

– Они перегнали шхуну в другое место, учтите. Осторожно.

Улыбнулся еще шире в знак благодарности и удалился, как ни в чем не бывало, насвистывая игривый местный мотивчик. Мазур оказался на высоте – он не стал ни вздрагивать, ни глупо таращиться вслед. Медленно спрятал зажигалку в карман, со знакомым каждому советскому человеку чувством глубокого удовлетворения подумав, что он все же плохо думал о бойцах невидимого фронта: были поблизости некие неизвестные друзья, а как же. Такую информацию не стал бы сообщать в целях гнусной провокации противник, вражина – к чему? Ну, все идеально укладывается в нехитрую картину: там, в другом месте, надо полагать, удобнее всего…

Он обошел дом, распахнул дверь черного хода. Уже стало темно, и в коридоре горела тусклая лампочка. Бесшумно возникшая из кухни старуха – в полумраке вылитый Кащей Бессмертный с азиатским уклоном – показала на открытую дверь за своей спиной и вполне понятными жестами вмиг разобъяснила: кушать подано, идите жрать, пожалуйста…

Мазур отрицательно покачал головой – сейчас в этом гостеприимном доме не следовало ни крошечки проглотить, ни глотка отпить. Отточенное столетиями умение восточных людей пользоваться изощренными ядами – никакая не легенда, что вам, если имеете соответствующий допуск, в два счета растолкуют полдюжины засекреченных инструкторов…

Старуха недоумевающе пожала плечами. Мазур с помощью столь же нехитрых и выразительных жестов растолковал, что у него ужасно болит живот, и едок из него сегодня никакой. Понятливо закивав, старуха нырнула в кухню и почти сразу же выскочила назад, протягивая ему фарфоровую чашечку с какой-то темной жидкостью, остро пахнущей неизвестными травами.

Ну дудки! Еще не хватало откровенных зелий… Вежливо отведя ее руку, Мазур решительно направился наверх по лестнице.

Вообще-то, самое время слинять по-английски, даже не заходя в дом, – свернуть за угол, в темпе пробежать пару кварталов, остановить такси и ехать в порт. Но приказ, зараза, был недвусмысленный: в случае подвижек намотать на шею платок и отдаться течению событий, то есть ожидать вмешательства незримых опекунов, ну и, так и быть, сопротивляться попыткам переправить К. С. Мазура на тот свет – в случае, если попытки таковые будут выражены самым недвусмысленным образом…

В своей комнатушке он обнаружил Пьера. Компаньон смирнехонько сидел в плетеном креслице, нежно баюкая в руке пузатый китайский стаканчик из розового стекла. Бутылка виски, стоявшая на хлипком столике, тоже плетеном, была пуста всего-то на три пальца, следовательно, банкет начался практически только что (Мазур уже убедился, что его нечаянный спутник всасывает спиртсодержащие жидкости, как сухая губка).

– С горя пьем или с радости? – лениво осведомился Мазур, усаживаясь в другое креслице, аккуратненько, чтобы не проломить эфемерное сиденьице.

– Кто его знает… – Француз поднялся, на цыпочках прошел к двери, выглянул в коридор и, убедившись в полном отсутствии посторонних, снова тщательно дверь за собой прикрыл. – Джимми, ты с этим Слаем давно знаком?

– Лет пять, – осторожно сказал Мазур. – Никак нельзя сказать, чтобы были близкими друзьями, но есть за спиной парочка общих дел… Ну ты сам знаешь, как это бывает.

– Не хочешь – не отвечай, дело твое… Он про тебя что-нибудь такое знает, что может держать тебя в руках?

– Да брось, с чего ты взял?

– Уже полегче… – Пьер жадно покосился на бутылку, но не потянулся за нею, что было довольно-таки нетипично. – Не нравится он мне, Джимми. Глаз наметан, нюх не подводит…

– Случилось что-нибудь? – тихо, серьезно спросил Мазур.

– Да нет, ничего пока… Только он, знаешь ли, так и вынюхивает. Знаю я таких гнид, насмотрелся… Вопросики задает как бы невзначай, с подковырочкой и подвохом…

– Какие?

– Всякие. Каждый сам по себе вроде бы и безобидный, только человек бывалый сразу подметит, когда вопросики складываются в некую систему. Давно ли тебя знаю, чем занимаемся, насколько я с тобой откровенен, что у вас с девочкой, давно ли знакомы… И тому подобное. Точно тебе говорю, Джимми: если твой старый дружок и не шпик, то на кого-то определенно работает…

«Ага, вот что, – подумал Мазур без особой тревоги. – Столкнулись цэрэушный профессионализм и двадцатилетний опыт бродяжьей жизни. У таких вот хобо, вроде Пьера, чутье на шпиков должно быть фантастическое, поскольку без него в здешних местах и не выживешь».

– Я и сам за ним кое-что подмечаю… – сказал он с прежней осторожностью. – Гнильцой попахивает от старины Слая. Он всегда был неразборчив в знакомствах и подработках… Ну, а что делать? Не могу же я без веских оснований вышвырнуть на улицу старого дружка – это ведь само по себе довольно подозрительно, согласись… Пусть уж лучше на глазах будет, паскуда…

– Джимми, – сказал Пьер, старательно отводя глаза. – Отпустил бы ты меня, а? Чем хочешь поклянусь – молчать буду, как рыба, мне твои дела совершенно не интересны…

– Господи ты боже мой, – сказал Мазур с самым что ни на есть простецким видом. – Пьер, старина, разве я тебя держу? Дверь не заперта, можешь идти на все четыре стороны…

– Джимми, я не об этом. Отпусти по-хорошему, ладно? Как бы официально спиши на берег… Понимаешь? Чтобы мы разошлись без всяких обид и последствий…

Мазур посмотрел на него внимательно. Очень внимательно, без всякого добродушия в лице. Поднялся с кресла, не спеша преодолел разделявшее их расстояние, склонился над съежившимся в кресле французом и спросил с расстановочкой:

– Ты куда гнешь, ветеран Индокитая?

– Сам знаешь, – тихо ответил Пьер. – Джимми, если ты – обыкновенный бродячий авантюрист, то я – танцовщица из «Фоли-Бержер»…

Совсем тихо, с неприкрытой угрозой Мазур спросил:

– Интересно, ты понимаешь, что бывает с болтунами?

– А разве я болтаю на каком-нибудь углу? – спросил мгновенно покрывшийся крупным потом Пьер. – По-моему, я тебе ничем не навредил и не собираюсь… Джимми, у меня нет ни малейшего желания ни во что впутываться. У меня совсем противоположная жизненная задача: выжить бы, а если при этом и денег заработаешь, совсем хорошо… Вот я тебя и прошу: отпусти по-хорошему, официально, что ли… Чем угодно клянусь: я про тебя забуду моментально, едва отойду на десять метров…

Мазур усмехнулся:

– Интересно, с чего ты взял…

– Вы со Слаем неправильные. Оба, – сказал Пьер с видом человека, рискнувшего сделать последнюю, отчаянную ставку. – Понимаешь, бродяги не такие. Вяленые, что ли. Жилистые. А вы совсем другие. Вы явные горожане, сильные, загорелые, хваткие… но совсем другие. Уж я-то насмотрелся на неприкаянных бродяг и профессиональных авантюристов… Вы у нас проездом. И дела у вас другие…

– Наблюдательный ты наш… – сказал Мазур. – И не боишься, что я тебе голову оторву?

Пьер робко улыбнулся:

– У тебя была масса возможностей. Но ты ими что-то не воспользовался. Может, и сейчас обойдется… Ну зачем тебе меня убивать?

– Понял я, кажется, – кивнул Мазур. – И оставаться со мной боишься, и смыться без разрешения… А?

– Ну да, вот именно… Джимми, я ведь ничего не знаю и ни во что не лезу… Мне бы уйти…

А в самом деле, что с ним делать? Не убивать же? Поддаваясь шпиономании, можно допустить, что и он, согласно строчке барда, майор разведки и прекрасный семьянин… но не похоже что-то. Весь он, как на ладони. И встреча их произошла чисто случайно, вроде бы и ничего он не пытался выведать… В конце концов, веди он свою игру, кто ему мешал тихонечко ускользнуть? Уж наверняка не старуха стояла на пути, она вообще не брала на себя функций цербера…

– Ладно, – сказал Мазур. – Черт с тобой. Чует мое сердце, что уже сегодня мы с тобой разойдемся в разные стороны… да не трясись ты так, нет тут никакого кровавого подтекста! Пойдешь куда глаза глядят, только смотри у меня: и в самом деле напрочь обо мне забудь, жертва вьетнамской кампании…

Пьер прямо-таки просиял. И поторопился наплескать себе полный стаканчик, из чего Мазур заключил, что его незадачливый компаньон и в самом деле малость отмяк душою.

– Джимми! – сказал Пьер истово, опрокинув в рот содержимое посудины совершенно по-русски. – Можешь мне верить, молчать буду…

Он замолчал, услышав деликатный стук в дверь.

– Войдите! – пригласил Мазур, по-английски, естественно.

Вошла Мэй Лань, уже успевшая расстаться и с вызывающим нарядом шлюхи, и со слоем косметики в палец толщиной. Сейчас она вновь приняла чопорный вид примерной студентки: волосы распущены по плечам, подмазана самую малость, черные брючки, темная строгая блузочка, не хватает только очков и указки, чтобы сойти за учительницу младших классов…

– Вы, я вижу, расслабляетесь без зазрения совести? – осведомилась она тоном строгой супруги, кинув зоркий взгляд на бутылку.

– Да так, по мелочи… – заторопился Пьер.

– Ладно, ладно… Собирайтесь, мальчики. Уезжаем.

– Куда это? – непринужденно спросил Мазур.

– На шхуну. Ты уж прости, Джимми, что посягнула на твои права владельца и капитана, но ситуация поджимала… В общем, я велела своим перегнать корабль в другое место, более надежное. – Она смотрела на Мазура невероятно открыто и безмятежно. – На пирсе стали отираться какие-то крайне подозрительные типы, задавали вопросы, липли, как медуза к купальщику… Вот я и решила не рисковать.

– И правильно, – сказал Мазур, глядя на нее столь же открыто. – Кто бы они там ни были, ты правильно сделала, прелесть моя… Что, есть новости по нашему делу?

– Ага, – сказала Мэй Лань. – Могу тебя поздравить: мы все, как оказалось, гораздо ближе к нашим денежкам, чем казалось еще час назад.

– Здорово, – сказал Мазур. – Рассказывай, не тяни!

– Потом, по дороге. – Она нетерпеливо глянула на часы. – У нас совершенно нет времени, нужно спешить… Собирайтесь!

– Да мне, собственно, и собирать нечего, – сказал Мазур чистую правду. – Все мое ношу с собой…

– Я тоже, – сообщил Пьер, машинально похлопав себя по внутренним карманам мятого белого пиджака. – Нечего собирать…

Спохватившись, он все же прихватил единственное свое движимое имущество – наполовину полную бутылку, заботливо завинтил пробку и сунул сосуд с живительной влагой в карман брюк.

– Вот и прекрасно, – сказала Мэй Лань, притопывая от нетерпения. – Пойдемте в машину…

Она так и рухнула лицом вниз – не изменив выражения лица, растянувшись ничком, успев только охнуть от неожиданной боли…

И не успела еще грянуться об пол, как из полумрака коридора за ее спиной бесшумно, словно местный дух, выдвинулся Слай – быстрый, резкий, собранный, не делавший ни единого лишнего движения. Вмиг перебросил из левой руки в правую пистолет с глушителем – ага, это он ей ребром ладони приложил, классически, отметил Мазур отстраненно, фиксируя окружающее. Словно бесстрастный киноаппарат – сделал скупой шажок в их сторону и произнес скучным, будничным голосом:

– Руки поднимите, парни.

Пьер торопливо воздел конечности. Мазур сделал то же самое, чуточку медленнее, лихорадочно взвешивая шансы.

– Вы мальчики взрослые, жизнь повидали, – продолжал Слай, держа их под прицелом. – Обойдемся без глупых выходок, ладно? Я не промахнусь. Если вынудите, пристукну обоих.

«Плохо, – подумал Мазур. – Плохо, что он так будничен и скучен даже, словно мелкий клерк за письменным столом. Таким тоном лысый, пузатый и абсолютно неромантичный бухгалтер миллионный раз в своей жизни наставляет: „Распишитесь там, где птичка стоит, рубли прописью, копейки цифрами…“ Профессионал. Плохо. Такого не выведешь из себя оскорбительными репликами и не подловишь на неосторожности, профессионал – это такая машина… Стреляющий арифмометр. Тогда, в такси, он был другим, иначе держался. Твердый парень. Почему он решил…»

Потому что – перпендикуляр… Янкесы, несомненно, взялись за дело со всей энергией и быстренько установили, что с Гавайцем что-то не в порядке. Надо полагать, у них, по ту сторону океана, сидит свой Юрий Владимирович, отдающий не подлежащие обсуждению приказы, голову можно прозакладывать, идентичные по смыслу: любой ценой, хоть наизнанку вывернись, и без промедления…

Проверяя свою догадку, он спросил безмятежным тоном:

– Слай, старина, ты что, с ума сошел? Девушку обидел, пушкой стращаешь старого друга… Между прочим, местные законы такое вот вооруженное нападение на мирных граждан в их собственном доме расценивают довольно…

– Заткнись, ладно? – бесцветным голосом перебил Слай. – Успеешь еще наговориться. – И улыбнулся уголком рта. – Знаешь, Гаваец номер один был изрядной скотиной, и теперь, когда он неожиданно раздвоился, отношение к второму экземпляру лучше не станет… Так что ты не звони языком попусту, думай лучше, как шкуру сохранить…

– Господи, да я бы с радостью! – широко улыбнулся Мазур. – Подскажи только, как?

– Скоро узнаешь, – сказал Слай. – Ты, должно быть, парень неглупый, примерно представляешь, как надо себя вести в таких вот жизненных перипетиях. Сейчас мы с тобой аккуратненько и без возни выйдем из дома…

Он взвыл непроизвольно и отчаянно – возникший из полумрака за его спиной темный продолговатый предмет обрушился на его правый локоть метко и наотмашь. Пистолет еще падал на пол, когда Мазур рванулся вперед, изогнувшись в броске, успел подхватить «Вальтер», рухнул на пятую точку, носком подбил Слая, как раз успевшего инстинктивно схватиться за ушибленное место, отпрыгнул, попутно бросив взгляд на оружие в руке и убедившись, что пушка стоит на боевом взводе, предохранитель поднят.

Старуха-кухарка беглым взором оценила ситуацию и, видя, что ее вмешательство далее не требуется, склонилась над Мэй Лань, все еще держа в руке старинный медный пестик, длинный, массивный, фигурный, неподдельный антиквариат. Морщинистая бабулькина физиономия оставалась столь же бесстрастной, словно она не вооруженного налетчика отоварила, а подбросила сольцы в супчик. «Нашла коса на камень, – мельком подумал Мазур, бдительно стоя с пистолетом наготове. – Хоть и хорош янки как профессионал, Восток – дело тонкое. Нет сомнений, при нужде бабушка его и добила бы тем же пестиком, бесстрастно и обстоятельно, как крестьянка курицу режет…»

Мэй Лань наконец зашевелилась, встала на колени, охая и потирая ушибленное место.

Слай рванулся, взметываясь с пола. Разбитый локоть, должно быть, при каждом движении отзывался адской болью, американец заорал инстинктивно, как раненый зверь, но все же с похвальной быстротой пытался сделать все, что возможно, напасть…

Мазур, не колеблясь, нажал на спуск, и пистолет в его руке легонько дернулся тем самым, знакомым каждому опытному человеку, но неописуемым словами движением. Короткий сухой треск. А далее сделали свое баллистика и физиология – пуля угодила прямехонько туда, куда и следовало, произведя несовместимое с жизнью действие…

– Как ты? – спросил Мазур.

Его последняя подруга была замешана опять-таки из крутого теста – еще шипя и фыркая от боли, кособочась, вмиг оценила ситуацию, распорядилась:

– Уходим! Он наверняка не один, там на улице могут быть…

– Учтем, – криво усмехнулся Мазур. – А с этим…

– Не волнуйся, не твое дело… – огрызнулась Мэй Лань и бросила старушке несколько фраз по-китайски.

Та преспокойно склонилась, сложив руки на животе: коня на скаку остановит, в горящую фанзу войдет…

В руке у Мэй Лань уже поблескивал знакомый Мазуру револьвер. Движения стали скупыми, выверенными, по-кошачьи мягкими…

– Пошли! – распорядилась она. – Машина за углом, направо. Я первой, ты прикрывай, если что… а ты, обормот, не отставай и не путайся под ногами… Понял?

– Да понял, понял… – оторопело пробормотал Пьер.

Она первой выскользнула в полумрак коридора, по-прежнему пропитанный экзотическими китайскими ароматами, – даже дощатые стены и занавески пахли иначе, диковинно, непривычно…

Мазур спускался следом, пару раз оглянувшись на Пьера и убедившись, что с тем все в порядке, – ничуть не горит желанием остаться в доме, поспешает, как миленький…

Мэй Лань отодвинула заслонку на высоте глаз, держа ладонь на литой ручке двери, всмотрелась, кивком подозвала Мазура. Тот тихонько подкрался, посмотрел на улицу.

Вроде бы пусто и тихо на наших захламленных задворках, насколько удается разглядеть при лунном свете. Глухая стена соседского заднего двора напротив… ага! В самом конце забора, слева, у ведущего на параллельную улочку прохода, – длинная машина с потушенными фарами, отсюда невозможно разглядеть, сколько человек внутри и есть ли там они вообще… Наверняка есть. Не зря же она тут торчит.

– Через главный вход? – шепотом предложил Мазур.

– Там наверняка то же самое, – таким же шепотом ответила Мэй Лань. – Так что… какая разница? Броском!

– Давай!

– Пошли!

Она распахнула дверь, выскочила наружу, метнулась вбок с поднятым на уровень глаз револьвером – Мазур давно уже убедился, что с оружием обращаться девочка умеет… И кинулся следом, подтолкнув Пьера.

Мэй Лань в темной одежде могли и не заметить в первые секунды на фоне темной стены, но с ними двумя, как идиоты щеголявшими в белых костюмах, обстояло чуточку иначе… Обе левых дверцы распахнулись разом, из машины рванулись темные силуэты, и кто-то, уже не скрываясь, громко приказал:

– Стой, руки вверх!

«Ага, сейчас!» – мысленно ответил Мазур. И дважды нажал на спуск. Рядом бабахнул револьвер, и еще раз, и еще… Оба силуэта дернулись, словно безжалостно смятые бумажные фигурки, опустились на утоптанную землю переулочка…

Они кинулись вдоль стены. Из машины загремела автоматная очередь – на сей раз ствол был без всяких глушителей, – пули ударили в кирпичи над самой головой Мазура, но он уже сориентировался по вспышкам очереди. И двумя выстрелами достал автоматчика – трещотка моментально заткнулась. Звон вылетающих стекол автомобиля, запах пороха, стук шагов… Они завернули за угол, так и не услышав новых выстрелов вслед, – должно быть, в машине было только трое…

Мэй Лань прыгнула за руль, взревел мотор. Ему эхом откликнулся другой, мощные фары высветили на секунду неподвижные тела, разбитое пулями окно левой передней дверцы – тьфу ты, да никак это то самое такси… Вторая машина ворвалась в узенький проезд, как пушечное ядро, но Мэй Лань уже рванула с места, не включая фар, погнала по немыслимым закоулкам на дикой скорости, время от времени фордик звонко сметал крыльями и боками какие-то не особенно прочные преграды. Мазур уцепился за железную скобу над дверцей, его мотало, как куклу, а сидевшего в грузовом отсеке Пьера вообще, судя по звукам, немилосердно швыряло об стены…

Сзади полыхнули фары. И тут же исчезли за очередным поворотом – судя по всему, эти лабиринты Мэй Лань знала гораздо лучше преследователей. Хр-руп! Фордик на полной скорости снес дощатый прилавочек, с которого в светлое время торговали чем-то мирным, мелькнула белая рубаха – это припозднившийся прохожий прижался к стене, чтобы его не размололо в лепешку…

Мэй Лань гнала, как полоумная: пересекла ярко освещенную улицу, выскочив на всем ходу из одного переулочка и влетев в другой, сзади панически заскрипели тормоза сразу нескольких машин. И снова – закоулки, проулки, темные витрины, кто-то выскочил из-под колес, негодующе вопя, кто-то чем-то запустил вслед, судя по мягкому шлепку в бок фургончика – гнилым экзотическим фруктом…

Они, конечно, нарушили уйму правил дорожного движения – а они и в этой экзотической стране существуют, хоть и либеральнее европейских раз в десять, – перепугали кучу народу и разнесли немало чужого имущества, но все эти хулиганские гонки принесли свои плоды. Никто больше не сидел у них на хвосте. Мэй Лань, свернув за очередной угол – Мазур потерял счет переулочкам и закуткам, решительно не представляя, где они сейчас находятся, – и поехала потише, как благонамеренный гражданин, вовсе не обязанный опасаться несущихся следом хмурых парней с бесшумными пистолетами и шумными автоматами. А там и вовсе притормозила, решительно выдернула из замка ключ зажигания. Распорядилась:

– Вытряхиваемся. Пойдем пешком.

– Это зачем? – искренне не понял Мазур.

– Как меня порой умиляет твоя исландская патриархальность… – усмехнулась девушка чуточку напряженно. – Ничего не слышал о «маячках»? Могли прилепить к днищу какую-нибудь крохотную пакость, чтобы она прилежно посылала сигналы в эфир. Времени у них было достаточно.

Черт ее знает, всерьез она опасалась «маячка» или крутила очередную коварную комбинацию, но Мазур, поразмыслив, пришел к выводу, что в ее словах есть резон. В фургоне и в самом деле мог оказаться малюсенький передатчик, и приотставшие янкесы окажутся на хвосте совершенно неожиданно, а их Мазур сейчас опасался еще больше, чем боевую подругу, она, по крайней мере, одна-одинешенька пока что, зато цэрэушники, похоже, привыкли ходить на охоту исключительно толпой…

– Представляю, что сейчас творится у лавки, – сказал он искренне. – Полиция непременно нагрянет…

– А вот вряд ли, – сказала Мэй Лань. – У здешней полиции есть хорошая привычка: приезжать не раньше, чем ее десять раз вызовут. Но в том районе как-то не принято обрывать полицейские телефоны, если у соседей ночью шумели… Пойдемте. Нужно поймать такси.

И она первой направилась за угол, где виднелись яркие уличные фонари и мелькали фары проезжавших машин. Мазур потащился следом, мимоходом ободряюще похлопав по плечу вовсе уж заскучавшего Пьера. Ему не нравилось, что девушка не задала до сих пор ни единого вопроса касаемо Слая, – а ведь, казалось бы, любой нормальный человек в такой ситуации обязан был поинтересоваться, знал ли Мазур, что за змею пригрел на груди и что, собственно, его старый друг собирался делать, нет ли догадок…

Значит, ее и это уже не интересует. Целеустремленно идет к поставленной задаче. Черт, и ведь никак не удастся предупредить Пьера, чтобы держал с ней ухо востро, – Мазур не знал по-французски, а на английском толковать нельзя, услышит, востроухая…

Выйдя на довольно широкую и оживленную улицу, Мэй Лань пропустила парочку свободных такси, энергично замахала третьему. Ну да, конечно. Мазур прекрасно помнил, как появился господин Герберт, слушая повествование о похитивших Мазура американцах, как удрученно он вздохнул: «Боже ж ты мой, ну кто садится в первое же подъехавшее такси? Нужно обязательно парочку пропустить…»

Ехали долго. Оказалось, Мэй Лань, стряхивая хвост, залетела в противоположный конец города, максимально удаленный от моря. К морю они и вернулись в конце концов, машина оставила позади последние жилые кварталы и несколько километров катила по широкой немощеной дороге, тянувшейся параллельно океану. По мнению Мазура, водитель чуточку нервничал – время позднее, компания странноватая, место назначения тоже не из обыденных, но старался этого не показывать. Ну, понятно, таксисты везде одинаковы: не пойдешь на риск – не заработаешь…

Огромная луна висела над морем, протянув зыбкую золотистую дорожку до горизонта. Вдали виднелся одинокий парус, белевший в полном соответствии с чеканными строками Михаила свет Юрьевича, – разве что море было сейчас не голубым, а темным. Справа, над берегом, показались какие-то бараки. Потом снова потянулись дикие места без малейших признаков градостроительных усилий человека. И снова бараки. Так, вот и парочка сампанов покачивается у ветхого деревянного причала…

Мазур уже навидался таких мест – берега буквально усеяны подобными рыбацкими приютами. Бедняцкие порты. В бараках держат сети и улов, здесь же и живут. Наверняка через такие вот убогие жилища нескончаемым потоком идет и контрабанда-мелочевка, которой здесь прирабатывает каждый второй, не считая каждого первого. Ничего серьезного, конечно, – крутая контрабанда путешествует иначе, в других условиях…

Машина остановилась. Мэй Лань протянула водителю пару бумажек – судя по его довольному виду, не пожадничала. Он поклонился, прочирикал что-то почтительно-благодарное – и побыстрее рванул с места, торопясь расстаться со щедрыми, но странными пассажирами.

Мазур откровенно огляделся. Справа, метрах в пятидесяти, тянулся крытый пальмовыми листьями барак с незастекленными окнами, темный, как могила. Слева, у дряхлого дощатого причала, идиллически покачивалась на спокойной воде родимая шхуна. Паруса, понятное дело, убраны, тишина, покой и безветрие, но у сходней, узкой доски, переброшенной на причал, багрово рдеет раскуренная трубочка. Один из безымянных китайцев бдительно несет вахту. Боже, какая тишина, ни единой души вокруг…

– Ну, что вы стоите? – нетерпеливо спросила Мэй Лань. – Пошли!

– Погоди, – сказал Мазур. – Объясни хотя бы, что будем делать. Сейчас вроде бы опасаться некого…

– Вот именно, «вроде бы». – Она оглянулась на темный длинный барак. – Кто его знает… Сколько у тебя патронов осталось?

Он достал пистолет, выщелкнул обойму, передернул затвор:

– Один-единственный.

– Другими словами, все равно, что ничего… Дай-ка, – Мэй Лань в два счета отобрала у него «Вальтер» и запустила с берега, только булькнуло. – Я тебе приготовила подарочек получше, там, в каюте. Могу спорить, останешься доволен.

Вот так. О «Веблее», который по-прежнему был заткнут у него за ремень брюк, она и не вспомнила, конечно, – теперь уже ясно на все сто, что сейчас их с Пьером будут мочить. Это во всем ощущается: в ее нетерпеливых и словно бы к пустому месту обращенных интонациях, которые она не может скрыть, в уединенности места, в законах игры…

– Ну, что вы стоите? У нас почти нет времени…

И она первая взбежала на борт, быстро и проворно, балансируя раскинутыми руками, грациозная и прекрасная, так что у Мазура мимолетно защемило сердце, и он страстно возмечтал ошибиться, попасть пальцем в небо. Пусть окажется, что виной всему профессиональная паранойя, мания преследования, что никто и не собирался его убивать…

Они поднялись следом. Из люка бесшумно и совершенно неожиданно, как театральный черт, возник второй китаец, что-то вежливо прошипел, поклонился, давая Мазуру пройти.

– Иди, иди, – Мэй Лань легонько подтолкнула его к люку. – Если тебе не понравится подарок, я…

Сразу несколько событий произошло одновременно.

И ему бы наверняка тут и пришли кранты, если бы не был готов, давненько готов…

Раскуренная трубочка полетела Пьеру в лицо, и, когда тот инстинктивно заслонился ладонями, китаец неуловимым прыжком оказался за его спиной, ударил носком в сгиб колена, накинул на шею тонкую петлю – и в тот же самый миг, если не раньше, пошел предназначенный Мазуру удар…

Но он чего-то такого ждал – и успел уклониться, уйти влево. Мэй Лань промахнулась сантиметров на десять, и ребро ее ладони попало не по сонной артерии, по самой макушке чиркнуло, так что не было ни боли, ни урона… Он, оттолкнувшись правой ногой от мачты, сам нанес удар…

В пустоту. Девушка уклонилась так молниеносно и ловко, что он едва не полетел кубарем, – удар-то был во всю силушку…

Н-на! Вот револьвер у нее удалось выбить ударом ноги, и он полетел за борт. Мазур кинулся к душившему Пьера китайцу, но на пути встал второй. Все происходило слишком быстро и яростно, чтобы чувствовать боль от ударов… Мазур все же достал узкоглазого, убойно достал, в секунду развернул его обмякающее тело так, чтобы в свежеиспеченного покойника впечаталась нанесшая удар ногой Мэй Лань…

Получилось. Удар ногой достался мертвецу, коего такие пустяки уже не волновали, а девушка потеряла пару секунд… Мазур ими воспользовался на полную – второй китаец только-только успел выпустить шнурок, а более ничего и не успел, Мазур уложил его рядом с хрипевшим французом, развернулся в боевой стойке…

Мэй Лань стояла метрах в двух от него в какой-то там заковыристой позе – то ли «похмельной обезьяны», то ли «поносившего журавля». Шутки шутками, а Мазур уже понял: сейчас нельзя делать никаких скидок на прекрасный пол, девка великолепно владеет боевой рукопашкой, и нужно из кожи вон вылезти, если хочешь остаться живым…

Она налетела, как порыв штормового ветра. Молниеносный обмен ударами, ужимки и прыжки… По нулям. Отступив на шаг, Мазур лишь уверился в прежнем убеждении: какое там, на хрен, нежное создание, зверь дикий, смертушка твоя при оплошности…

И снова – обмен ударами, жуткий танец на колыхавшейся палубе. Ей, стерве, было легче – она в темном, ее труднее фиксировать глазом, а вот Мазур, как идиот из анекдота, весь в белом, что ночью, особенно лунной, идет только во вред…

– Ах ты ж, тварь… – выдохнул он, сплюнув кровь из рассеченной губы.

– Ну-ну… – произнесла она почти спокойно, играя гибким телом в ложных выпадах. – Ну-ну… Иди сюда, загадочная личность…

Каскад ударов, пируэтов и прыжков… Мазур ее легонько зацепил, но в ответ сам получил качественно. Они кружили по палубе, как два схлестнувшихся насмерть зверя – какими сейчас и были, честно говоря, – и Мазур отметил самой трезвомыслящей частичкой сознания, что старина Пьер не шевелится, не издает ни звука, так что с ним, очень похоже, кончено, а вот китайцев было только двое, иначе непременно налетел бы еще кто-то… Побарахтаемся?

Но он, как ни старался, как ни выкладывался, не мог одолеть. Она, впрочем, тоже. Зыбкое равновесие пока что…

– Ну и? – выдохнул Мазур, уйдя от удара – еле уйдя, м-мать! – и отступив к борту. – Не возьмешь ведь…

– Возьму, – пообещала она столь же хрипло. – Измотаю, сучонок…

– Может, договоримся?

– Не я решаю, не я…

– Сдохнешь ведь.

– Измотаю…

Мазур, словно бы только сейчас спохватившись, рывком выхватил револьвер, взвел курок и, прибавив в голос тупого, нерассуждающего превосходства, громко приказал:

– Подними руки, стерва! Не подумала об этом, а?

Она рассмеялась – сдавленно, но вполне искренне, на миг поплыла, сбилась с ритма…

А в следующую секунду тяжелый револьвер полетел ей в лицо, словно самое примитивное метательное оружие.

Вот этого она точно не ожидала – и Мазур вовсю использовал свой единственный шанс, ринулся вперед, пока она уклонялась от тяжелого куска железа, зашел справа, пригнулся, выпрямился, ударил раз и два… Отпрыгнул.

Она еще стояла у борта, еще не уронила руки, тело еще не понимало, что уже мертво, что шейные позвонки перебиты, что второй удар пришелся по сонной артерии…

И в этот миг в нее метко и жестоко угодила автоматная очередь – совершенно бесшумно, но Мазур-то видел, как пули бьют в грудь и лицо… Тело Мэй Лань запрокинулось назад, окончательно выйдя из равновесия, подламываясь в коленках, навзничь, затылком вперед она рухнула за борт.

И был шумный всплеск, показавшийся Мазуру громом. Он стоял на том же месте, все осознавал, но не мог пошевелиться, в тупом оцепенении то ли облегченно, то ли с надрывной тоской подумав: нежная и удивительная, как говорил Остап, нежная и удивительная, да…

– Кирилл, мать твою! Живой?

Со стороны бараков бежали трое. Лаврик первым взлетел по сходням, опустил коротышку-автомат с матово блеснувшим в лунном свете глушителем, сказал сварливо:

– Ну, что стоишь, как засватанный? Скажи дяде спасибо. Шустрая была девка… И в черное вырядилась по уму, я никак не мог ее выцелить… – Он свободной рукой схватил Мазура за грудки и встряхнул как следует: – Ну? Что у тебя? Что сказал Зыонг?

– А сам не мог спросить? – вяло произнес Мазур, все еще не в силах стряхнуть тоскливое оцепенение. – Коли вы следили…

– Не уследили, – быстро сказал Лаврик. – Через полчаса после вашего визита Зыонга умыкнули какие-то шустрые ребята… Ну?!

– Что вы от него узнали? – резко спросил господин Герберт. Ага, и этот здесь, а вот третий Мазуру решительно незнаком…

– Да погодите вы, – с ухмылкой сказал Лаврик. – Он, похоже, в себя никак прийти не может…

– Так пусть приходит побыстрее! – чуть ли не истерично вскрикнул Герберт. – Здесь нельзя задерживаться, не хватало еще, чтобы они проследили шхуну, а они могли… Давай!

Безмолвный третий отвернулся, сунул два пальца в рот и испустил пронзительный свист. Возле барака заворчал мотор, показался открытый джип, летевший прямо к сходням.

Мазур сделал шаг в сторону, всмотрелся. Старина Пьер смотрел в ночное небо широко раскрытыми, неподвижными глазами, и в них отражалась луна. Единственный, кого стоило пожалеть, – случайная соринка меж могучих жерновов, размололи и не заметили…

Что-то твердое было под ногой. Нагнувшись, Мазур поднял индокитайскую медаль на разорванной тонкой цепочке – и, зажав ее в кулаке, стоял столбом, пытаясь разобраться в мыслях и ощущениях.

– Да мать твою! – взревел Лаврик, схватил его за ворот и подтолкнул к трапу. – Уходим на хрен!

Только теперь Мазура отпустило, и он ощутил себя прежним. Сбежал по вихлявшейся доске, запрыгнул на заднее сиденье машины. Остальные с трех сторон вскочили следом, и джип с выключенными фарами помчался вдоль берега.

– Ну? – обернулся к нему с переднего сиденья господин Герберт. – Что сказал Зыонг? Он что-то знал, иначе его не схватили бы…

– Капсулу забрал некий Фань Ли, – сказал Мазур усталым, севшим голосом. – Дворецкий мадам Фанг, заведует ее хазой с красивым названием Изумрудная Гавань. Любит эта публика поэтические названия, а?

– Ч-черт… – прямо-таки прошипел Герберт. – И где эту самую гавань прикажете искать?

– Знаете, что самое смешное? – сказал Мазур без тени улыбки. – Вы ведь так и не успели расспросить меня подробно… Самое смешное, я, кажется, знаю, где это… Точно.

Часть третья Короткие броски на длиннющей войне

Глава первая Бросок первый: морская гладь

Картина была умилительная, напоминая какой-то антивоенный плакат: огромная бабочка, едва заметно трепеща прекраснейшими разноцветными крыльями, невесомыми пятнышками чистейших спектральных оттенков, уселась на глушитель Мазурова автомата, где и пребывала уже добрых три минуты, не выказывая ни малейшего страха. Столь явная доверчивость, неожиданный симбиоз твари неразумной и отягощенного некоторым интеллектом «морского дьявола» объяснялась как раз высоким профессионализмом последнего: он столь надежно замер, слившись с окружающими ветками, лианами и яркими тропическими цветами, что эта дура летучая принимала его, надо полагать, за безобидную разновидность пня…

Вот только наблюдать за объектом она мешала, растопырила крылья прямо на воображаемой линии полета пули. На исходе четвертой минуты Мазур решил, что довольно с него единения с природой. Набрав в рот воздуха, выдохнул, сжав губы. Неожиданное сотрясение атмосферы моментально произвело должный эффект: бабочка сорвалась с глушителя, мигом восстановила равновесие, ушла вверх и влево, исчезла с глаз.

Вокруг идиллически заливались птички, а временами попискивало какое-то мелкое зверье. Слава богу, змей тут не было, а то ведь случаются иногда коллизии в таких вот засадах, способные прибавить седых волос…

Стояла безмятежная солнечная тишина, та самая, что действует на нервы похуже яростного боя. Как известно, хуже нет ждать и догонять. Особенно – ждать, когда некие высшие соображения наконец заставят командира подать сигнал.

Со своего места – особенно теперь, когда бабочка больше не застила белый свет, – Мазур прекрасно видел отлично замаскированный зеленый домик, чье лицезрение совсем недавно погубило Гавайца и его людей, а также двух односельчан Мазура, о которых он главным образом и жалел: односельчане как-никак, добрые соседи, мирные крестьяне. Зеленый домик, оказавшийся той самой Изумрудной Гаванью, – восточный народ прямо-таки одержим патологической страстью давать пышные имена всему на свете, даже самым прозаическим предметам. Не просто загородная хаза мадам Фанг, а, изволите ли видеть, Изумрудная Гавань…

Все вроде бы в порядке. Три тройки давным-давно заняли исходные позиции, готовые по сигналу накрыть и резиденцию, и два других домика – электростанцию и жилище прислуги, и здешнюю гавань, то бишь бухточку, где стояла пара мощных катеров. Подалее, в чащобе, расположился радист и господин Ма под бдительным присмотром Лаврика и одного из людей господина Герберта, которого было велено именовать попросту «вы», без затей, но Мазур про себя ради пущей определенности окрестил Безымянным Товарищем…

Все вроде бы в порядке. Искомого господина Фань Ли, осанистого китаезу пожилого возраста, уже опознали при посредстве активно сотрудничавшего со следствием Ма, тихонечко, где ползком, где на четвереньках доставленного на передний край, а потом опять отправленного в глубь джунглей. Уже сосчитаны все находившиеся в резиденции, числом четверо, уже отмечено профессиональным взором, что все до единого не расстаются с оружием, у кого кобура на поясе, у кого и вовсе трещотка на плече. Уже отдан категорический приказ: пока не будет сцапан живым и невредимым тот, ради которого они сюда явились, стрелять запрещено. Категорически и напрочь. Герои классического романа, пожалуй что, находились в лучшем положении: им-то было разрешено стрелять по конечностям – райская привилегия, что ни говори. Поневоле преисполнишься черной зависти, когда тебе самому запрещено стрелять вообще. Управляйся, как хочешь, именно конечностями, на то ты и спецназ…

Худой вертлявый малаец с германским автоматом на плече опять пересек небольшой кусочек открытого пространства. Снова в сортир шлепает, третий раз за последние полчаса, съел что-нибудь не то, болезный, пузико испортил… А господин Фань Ли уже во второй раз за те же полчаса выбрался на бережок, торчит там, задумчиво созерцая безмятежную гладь лагуны, – то ли страдает тягой к прекрасному и любуется сейчас пейзажем, то ли прикидывает, как бы половить рыбку. Рыба здесь непуганая, так и плещет…

Оба! К нему шустро подбежал молодой китаец, что-то почтительно залопотал. Выслушав его, дворецкий величественным скупым жестом отослал подчиненного обратно в дом, а сам остался стоять на прежнем месте, глядя теперь в небо – лазурное, необозримое и чистое, не обремененное ни единым облачком. Что, кстати, только раздражало, да что там, откровенно злило – как прекрасно работать в ливень, грозу и бурю, когда лупят молнии и порывы ветра гнут деревья… Когда разверзаются хляби небесные и клиентура сидит под крышей, носа наружу не высовывая, ведать не ведая, что снаружи бесплотными тенями пошли на бросок непрошеные визитеры. Ах, какое все же удовольствие – работать посреди буйства стихий…

Мазур прислушался и понял, что ему нисколечко не чудится. Это не верещанье птиц, а тонюсенький, едва слышный стрекот мотора. И он крепнет, усиливается, приближается…

На фоне поросшего буйными джунглями откоса на том берегу вдруг мелькнул знакомый гидроплан, белый, с двойной синей полосой вдоль всего фюзеляжа, от кожуха мотора до хвостового оперения. Прошел над лагуной, снижаясь, исчез из виду, вновь появился, уже летя в противоположном направлении. Неприятный сюрприз, что и говорить. Число подлежащих урегулированию аборигенов, похоже, резко возрастет, что положительных эмоций никак не вызывает…

Изящные поплавки коснулись воды, самолетик, отчаянно взвыв мотором, гасил скорость. Он остановился в том же месте, что и в прошлый раз. Фань Ли и присоединившиеся к нему двое подчиненных враз согнулись в нижайшем поклоне. Что, сама? Похоже, так оно и есть. А вот малаец, жертва поноса, не смог участвовать в торжественной встрече, еще, чего доброго, по шее схлопочет от старшого потом… Стоп, стоп, у них у всех уже нет никакого «потом», вряд ли прибытие хозяйки заставит Морского Змея отменить удар – достаточно вспомнить, кто отдает им напрямую приказы…

Двое прибывших бдительно стояли на берегу с автоматами наизготовку, пока их третий вкупе с троицей аборигенов бережно переносили на сухое место высокую гостью (от этой нелегкой обязанности не был избавлен и г-н Фань Ли). Теперь-то Мазур рассмотрел ее хорошо. И не усмотрел ничего необычного, не говоря уж о демоническом, – просто-напросто пожилая полная китаянка с надменным брюзгливым лицом, чем-то неуловимо смахивавшая на продавщицу винного отдела где-нибудь на Васильевском острове. Сходство, конечно, чисто внешнее – откровенная посредственность ни за что не сколотила бы такой вот пиратской империи и не смогла бы ею управлять который десяток лет, но все равно легендарная мадам Фанг, хоть ты тресни, до ужаса напоминала продавщицу из винного, с поправкой на расовый тип, конечно…

Она шествовала к домику – а свита трусила следом, по сторонам, с таким подобострастно-истовым видом, словно каждый готов был по первому знаку королевы вырвать у себя печенку и тут же сожрать. «Боятся они ее качественно, – отметил Мазур. – Умеет баба, надо полагать, внушать почтение…»

Мадам о чем-то спросила, судя по интонации – коротко, не поворачивая головы, совсем тихо, уверенная, что ее все равно услышат. Фань Ли что-то ответил, на ходу перегибаясь в поклоне. Мазур, понятное дело, не понял ни слова, досадливо поморщился: послал бог клиентов на этот раз, лопочут так, декаденты, что нормальный человек ни словечка не разберет…

Скрылись в доме. Ситуация откровенно осложняется: одно дело – выковыривать оттуда четверых и совсем другое – восьмерых, есть некоторая разница. Малаец прочно окопался в сортире – ну ты и засранец, приятель, откровенно-то говоря…

Сигнал, как сплошь и рядом бывает, поступил совершенно неожиданно, и от этого некая доля секунды оказалась упущенной – но именно доля, не больше…

Пошел спецназ! Не следует думать, что это было картинно и шумно. Не замелькали отовсюду бегущие, не раздавалось бодрых воплей, не мчался впереди орел-командир, слуга генсеку, отец солдатам, агитационно размахивая шпалером. Никаких, знаете ли, пошлостей…

Просто-напросто там и сям, сям и там появились бесшумные фигуры в пятнистом камуфляже, сливавшиеся с пейзажем, они перемещались выверенными бросками, укрываясь за всем, что только подходило в качестве укрытия, прикрывая друг друга по всем правилам, неотвратимо и жутко смыкая кольцо. Вот некто с неузнаваемым из-за черных полос грима лицом рванул дверцу сортира и в секунду просочился внутрь, чтобы позаботиться о засранце, вот еще двое ворвались – один в лакейскую, другой в домик с генератором, остальные, приближаясь со стороны джунглей и гавани, бесшумно окружили зеленый домик, и кто-то звезданул прикладом по стеклам, а другой зашвырнул внутрь парочку светозвуковых гранат…

В домике оглушительно рвануло, вспышка немыслимой яркости ударила по глазам даже сквозь опущенные веки, – но Мазур уже влетел в дверь, ногой сбил на пол согнувшегося в три погибели человека, добавил каблуком по болючей точке. Пригибаясь, огляделся – ну да, нечто вроде прихожей, обставленной с пошлой роскошью: совершеннейший контраст со внешним обликом убогого барака, тут тебе и шелковые занавеси в журавлях, и лаковые столики, и прочие утехи загнивающего буржуинства…

Бросился в соседнее помещение – а там уже вылетали со звоном стекла, это бесцеремонно пришла в гости его тройка, и с ходу, вопреки всем законам этикета, принялась молотить хозяев в хвост и в гриву, во исполнение строжайшего приказа действуя исключительно конечностями, всеми четырьмя, а кое-где, смотря по обстановке, и головой…

Ага! Иди сюда, мой сахарный пряник! Мазур, ловко перемещаясь посреди отлично налаженного хаоса, посреди хруста мебели, звона посуды и прочего дребезга (кто бы тут жалел интерьеры?), посреди летавших туда-сюда под меткими и безжалостными ударами обитателей Изумрудной Гавани, узрел, наконец, искомое. И реагировал мгновенно – подбил почтенного господина Фань Ли под щиколотку, швырнул на пол, в уголок, чтобы, боже упаси, не поцарапали в общей свалке бесценную добычу, крикнул Лошарику:

– Бери его! На улицу! Головой отвечаешь!

Лошарик, только что упокоивший вставшего на дороге сдуру пирата, мысль командира ухватил моментально, сцапал дворецкого, выкрутил руку и головой вперед выкинул за дверь, кинувшись следом. Мазур быстро огляделся, пинком отворил дверь в последнюю комнату…

Черт ее знает, как она ухитрилась не попасть под вспышку, – видимо, успела укрыться в уголке за миг до взрыва или стояла спиной к гранате… Но она таращилась вполне осмысленно, с лютой яростью на толстой харе, ни тени азиатского бесстрастия, мать ее… И здоровенный револьвер уже поворачивался в его сторону…

Мазур ушел влево, отработанным пируэтом, надавил на спуск, благо главная задача была выполнена и больше не было нужды махать конечностями… Короткая очередь швырнула королеву пиратов к стене, она влепилась спиной в черную занавеску, богато расшитую золотыми пагодами и разлапистыми деревьями, револьвер отлетел в сторону, звучно грянувшись об пол, – и мадам Фанг распласталась на полу в нелепой позе, все еще прожигая его ненавидящим взглядом, потому что последней умирает не надежда, а ненависть, как раз ненависть, но глаза уже тускнели, гасли…

Ему достаточно было одного взгляда, чтобы понять: все хоккей, правки не требуется… Не было времени на эмоции, да и к чему они тут нужны?! И Мазур, круто развернувшись, выскочил из комнаты, из прихожей, из дома, не стоило и задерживаться, чтобы проверить, как сработали ребята, все и так было ясно – когда есть приказ не оставлять никого в живых, никого и не остается…

Снаружи продолжалась ударная работа: Мазур увидел, что одни, как и предусмотрено боевым расписанием, заняли круговую оборону на случай непредвиденных сюрпризов, другие в темпе осматривают катера – вдруг да отыщется что-то интересное? – а Безымянный Товарищ, уже стряхнувший всякую апатию, с жаром отдается своим многотрудным занятиям – сидя на груди поверженного господина Фань Ли, многозначительно вертя у того перед глазами блескучий десантный нож (не самая пацифистская штука, между прочим), рычал, как грузовик на подъеме:

– Где капсула, сволочь? Куда дел капсулу? Капсулу на парашюте? Лао ее тебе отдал, дерьмо толстое! Капсула где? Глаза вырежу, потом яйца по одному выковыряю! Капсула где, тварь?!

Пресловутое экстренное потрошение – вовсе не выдумка писателя Богомолова и результаты сплошь и рядом дает отличные… А посему Мазур нисколечко не удивился, услышав вопль смертельно испуганного человека:

– Она в Токабанге! У моего племянника! Я вам покажу, я вас проведу, без меня ничего не получится! Она в Токабанге!

Мазур понятия не имел, где расположено таинственное Токабанге (или таинственный Токабанг, хрен его ведает), но Безымянного Товарища, судя по расплывшейся в улыбке физиономии, эта информация очень даже удовлетворила. Он еще несколько секунд, чисто по инерции, поиграл блестящим ножиком у выкаченных глаз дворецкого, потом поднялся, все так же блаженно ухмыляясь, смахнул пот со лба, обернулся к Мазуру:

– Пора линять…

– Его – с собой?

– Конечно. Пригодится еще… Где командир?

«А в самом деле, где?» – подумал Мазур, оглядываясь. Ага, вон он, старина Морской Змей, торчит в распахнутой двери сортира из рифленой жести, глядя внутрь с видом Гамлета, решающего мучительные вопросы бытия. И это несколько странно, знаете ли…

– Кирилл! – поманил его Морской Змей нетерпеливым жестом.

Мазур подбежал в темпе, еще на ходу вопросил:

– Что опять?

– Глянь-ка…

Мазур присмотрелся, покрутил головой и тихонько заключил:

– Антиресные дела…

Покойный малаец ничуть не походил на человека, застигнутого смертью за одним из тех естественных процессов, что сопровождают человека от рождения до смерти. Когда его приложили, он вовсе не восседал на очке. Он занимался кое-чем другим. Штаны у него были полностью застегнуты, на голове криво сидели небольшие черные наушники, а шнур от них тянулся к валявшейся тут же черной коробке размером с книгу, чертовски напоминавшей…

– Рация, а?

– Она самая, – сказал Морской Змей, нехорошо кривя губы. – Он, гад, сюда не срать ходил, он на связь выходил…

– Казачок засланный?

– Почему бы нет, очень похоже…

Мазур моментально вспомнил парочку немаловажных деталей: что бывшего полковничка Зыонга кто-то силком утянул в гости, что за капсулой, кроме них, грешных, охотится еще куча народу с большими возможностями, опять-таки посланных не какой-то бандой, а державами, и всех до единого, ручаться можно, погоняют столь же жесткие и недвусмысленные приказы, как тот, что отдан им… Положительно, на нашей танцплощадке становится тесновато, господа… Пляшущие уже задевают друг друга локтями, добрые танцульки никогда не обходятся без драки…

– Рвем когти, старшой? – спросил Мазур серьезно.

– И в темпе… Пошли!

Мазур негромко свистнул, скупыми жестами отдал понятные всем приказы, парой секунд позже то же сделал и Князь. Не было ни суеты, ни замешательства – тройки, мгновенно построившись в походный порядок, втянулись в джунгли, как змея в высокую траву. Безымянный Товарищ, уже успевший декорировать свою добычу наручниками, волок ее лично, никому не передоверив… Стоп!

Мазур проворно укрылся за деревом. Остальные, рассредоточившись, тоже замерли, так что посторонний наблюдатель, окажись он каким-то чудом у разгромленного домика, ни за что не заметил бы присутствия в чащобе незваных гостей.

Шум двигателей усиливался. А вскоре они показались во всей красе – два сторожевика на подводных крыльях, хищно-стремительные, низкие, серо-стального цвета, стволы обеих башенок были развернуты в сторону берега, а у поручней теснились зольдатики в тропическом хаки с широкими синими погонами, в синих беретах с разлапистыми сверкающими кокардами, с автоматами наизготовку. За кормой полоскались пестрые флаги государства, имевшего честь осуществлять юрисдикцию над этим безымянным клочком земли. Одним словом, все это ничуть не походило на маскарад, а походило как раз на акцию пусть и не особенно влиятельной, но уверенной державы супротив очередного пиратского гнезда, каковое следовало выжечь каленым железом…

Вот только у этой внезапной акции определенно был свой, дополнительный оттенок, с ходу позволявший думать, что дело тут не в простой погоне за пиратами. Мазур из своего укрытия отчетливо разглядел среди низкорослых смуглокожих солдатиков (кстати, выглядевших довольно хваткими и опытными) с полдюжины гораздо более рослых субъектов несомненного англосаксонского облика – тоже в хаки с синими погонами, тоже в форменных беретах с кокардами, столь же добротно вооруженных. И не было тут никакой шарады – сие правительство, а соответственно армия и спецслужбы, давно и прочно легли под янкесов, с каковыми державочка связана кучей соглашений, военных в том числе…

Какое-то время казалось, что десант вот-вот сыпанет на штурм. Сторожевики стояли у самого берега, одна башенка с автоматической пушкой бдительно держала под прицелом дом, вторая – гидроплан, так и оставшийся принайтованным к забитой в землю металлической трубе. Люди на борту о чем-то оживленно спорили. Нет, штурма не будет – они не могут не видеть, что Изумрудная Гавань выглядит так, словно здесь вдоволь порезвился пресловутый товарищ Мамай, разнеся все вдребезги и пополам…

Морской Змей тронул его за плечо, кивнул в сторону чащобы. Мазур ответил утвердительным кивком. Пора было сматываться. Сейчас эти опоздавшие на банкет обормоты высадят разведку, уже через несколько минут просекут ситуацию во всей ее неприглядной наготе… Если они пришли сюда за Фань Ли, будут не просто разочарованы – смертельно оскорблены и чертовски злы…

Пустив вперед боевое охранение, поместив Фань Ли с его опекуном в арьергарде, они кинулись в лес. К некоторому удивлению Мазура, господин Ма оказался живехонек, шустро поспешал под бдительным присмотром Лаврика – ага, ясно, коли уж его не стали оставлять здесь в компании с хозяйкой, значит, господину Герберту этот паршивец нужен и далее для каких-то своих комбинаций. Что ж, прагматичный поступок… В хозяйстве Герберта такой вот субъект еще как пригодится, это даже мы понимаем, тупые солдафоны, доморощенные Штирлицы-любители…

Перехватив его взгляд, господин Ма широко, заискивающе улыбнулся, всем видом давая понять старому знакомому, что он вполне лоялен и покорен. Мазур отвернулся, наддал.

Минут через двадцать они вышли к тому месту, где замаскировали «Зодиаки». Там все было в порядке – маскировка не нарушена, оставленные для охраны Железный Дровосек с Ковбоем живехоньки и браво доложили, что за время их дежурства никаких происшествий, равно как и попыток нападения, не произошло.

Почти что благодать… Вот именно, «почти». Иногда для людей их ремесла самым трудным бывает не выйти к объекту, не натворить там тарарама, а благополучно уйти незамеченными и небитыми. Судя по лицам, это прекрасно понимали не только Морской Змей с Мазуром, но и все присутствующие господа офицеры (в число коих следовало, безусловно, занести и Безымянного Товарища, ведь не был же он сержантом, на таком-то ответственном месте?!). Мазур все же не удержался – пока ребята рассаживались, тихонечко спросил у Морского Змея:

– Коробка далеко?

– Да не особенно, – сказал тот задумчиво. – Не особенно… Ну, что вы копаетесь? Шевелись!

Никто и не копался – но все старательно промолчали, ибо с начальством препираться не положено, особенно когда оно, начальство родимое, откровенно нервничает, угнетенное нешуточной ответственностью за удачный исход операции и за людей…

Высоко в небе послышался зудящий рокот самолета – судя по звуку, определенно реактивного. Задравши голову, Мазур ничего не углядел в небесной лазури, но на душе стало гораздо хреновее: буквально через несколько секунд, отчалив от берега, из-под переплетения ветвей, они окажутся на открытом пространстве, до самой точки рандеву с кораблем. Если конкуренты крутят операцию всерьез, что им стоит задействовать и авиацию? У здешней державы имеются и ВВС, пусть и не суперсовременные, но в данной ситуации достаточно и дряхлого биплана времен Первой мировой, чтобы накрыть огнем моторки в открытом море. Не говоря уж о том, что у выхода из лагуны могут ожидать другие сторожевики. Но ничего тут не попишешь, коли уж Морской Змей велел не укрываться в джунглях, а прорываться, значит, получил четкий и недвусмысленный приказ именно так и поступать… или нет? Или ему дозволены импровизации?

Никак нельзя сказать, что Мазур дрогнул. А вот вам шиш. Есть еще такая штука – разумная осторожность…

На берегу они остались вдвоем. И Мазур тихонько произнес:

– Коль, а может…

Товарищ Триколенко Николай Тельманович, он же довольно давно – Морской Змей, смотрел на него бесстрастно и холодно, так, что этот взгляд сам по себе для понятливого военного человека исключал всякие намеки на дискуссии, любую тень дискуссии. Все было бесполезно – и Мазур, вздохнув про себя, полез в лодку.

– Внимание! – сказал Морской Змей негромко и веско. – Всем быть готовыми к бою. Прорываться, если что, с полным усердием. Они уходят, – кивнул он на лодку с Безымянным Товарищем, Фань Ли и Лавриком, – а прочие прикрывают… Вопросы есть?

Не было вопросов. Собравшийся здесь народ видывал виды, а потому какие тут вопросы в этой ситуации? Сначала сделай, а потом умри – ну что тут непонятного, ребята?

Хотя, конечно, лучше всего было бы и дело сделать, и не помереть, но это уж как повезет…

«Зодиаки» отскочили от берега, один за другим понеслись по неширокому извилистому лабиринту, спокойной воде меж крутых откосов в зеленой кипени джунглей. Моторы, само собой, были снабжены хитрыми глушителями, но лодочный мотор – все же не автомат, есть некоторая разница, а посему движки тарахтели погромче швейных машинок, и они летели в ореоле отчаянно рокотавшего эха. Как если бы стрелять из мелкашки в бетонной трубе. Сюда-то они добирались на веслах, тихохонько, но теперь настал тот самый расклад, когда выбор меж скоростью и бесшумностью не в пользу последней…

Эхо сделалось каким-то странным… Мазур увидел, что не он один оглядывается. Ну да, так и есть – это уже не только ихнее эхо, это отзвуки двигателя пустившегося в погоню сторожевика, а быть может, и обоих.

Скверно, еще бы. Эти чертовы кораблики на подводных крыльях в скорости не уступали моторкам, если не превосходили чуточку. Для того и сконструированы. Пока что погоня не могла дать полный ход – сторожевики малость покрупнее моторок и не могут нестись очертя голову по такому вот лабиринту, но в море, на открытой воде, преимущество будет явным. Мало того, сторожевику в море уютнее, чем «Зодиаку». Резинка с мотором не приспособлена для океанских гонок, ее главным образом используют для высадки на берег десантов и ударных групп…

Джунгли слились в сплошную зеленую полосу. Моторки неслись, закладывая отчаянные виражи, стремясь оторваться, насколько возможно, – и лучше не думать про то, что в открытом море им просто нечего будет противопоставить двадцатимиллиметровым автоматическим пушкам…

Вот уже на спокойной глади появились первые волны – море совсем близко, можно сказать, за поворотом. Вот впереди засияла зеленоватая гладь, усыпанная мириадами солнечных зайчиков…

Ах ты, мать твою!

Третий сторожевик. Справа по борту. Того же типа, что два его систер-шипа, мчавшиеся сейчас по пятам. Вот только у этого на палубе не толпятся спецназовцы, но башня с пушечкой имеется, добрый старый «Бофорс»…

Проскочили. Но корабль, как и следовало ожидать, кинулся следом, время от времени могуче взмыкивая сиреной, – старательно исполнял устав, приказывал остановиться. Ага, жди, сейчас, только галоши наденем…

Мазур посмотрел назад. Точно. В погоню за ними пустились оба подходивших к Изумрудной Гавани корабля. Они значительно отстали от третьего, маячившего примерно в полумиле, – но скоро расстояние неизбежно должно было сократиться. «Зодиаки» швыряло и подбрасывало, брызги обдавали с ног до головы…

Он прикинул расстояние. Вообще-то, моторки – да и погоня – уже вырвались за пределы территориальных вод в самые что ни на есть международные, но бывают ситуации, когда никто не спешит скрупулезно соблюдать нормы морского права. В данный невеселый момент действует старое, как мир, право – кулака. Кто сильнее, тот и прав. Ход мыслей преследователей угадать нетрудно: главное, чтобы удалось поймать, а дипломаты потом отпишутся… если дипломатов вообще кто-нибудь об этом попросит. Те, на сторожевиках, тоже не вчера родились и прекрасно понимают, что те, за кем они гонятся, стоят вне всяких законов, и в случае чего ни одна держава мира не признает этих головорезов на «Зодиаках» своими…

А в том, что они намерены именно поймать, уже нет ни малейших сомнений. Ни единого выстрела так и не последовало до сих пор, хотя расстояние позволяет. Нет даже предупредительных очередей по курсу моторок, которые давным-давно следовало бы дать согласно уставу. Ну да, они не хотят рисковать. Шальная пуля может ненароком угодить в этого вот старого толстого пердуна, вцепившегося в леер обеими руками…

Вот так, теперь еще и сверху…

Над головой вновь раздался рокот авиационного мотора. Справа, метрах в четырехстах над волнами, прошел небольшой реактивный самолетик с прямыми, широкими, словно обрубленными на концах крыльями. Еще один старый знакомый…

А-37, он же «Дрэгонфлай». Единственный в мире штурмовик, созданный на базе «Цессны», гражданского колибри. Во Вьетнаме, будем справедливы, отлично себя проявил, что признает любой военный специалист. Бомб и контейнеров с ракетами на подвеске не видно, зато удалось рассмотреть два орудия. Плюс штатный шестиствольный пулемет – для трех моторок и этого малого джентльменского набора в случае чего будет достаточно…

Самолет вернулся, прошел так же низко, стал описывать широкие круги. Опять-таки без единого выстрела. Положение – хуже не придумаешь. Три сторожевика на хвосте, штурмовик над головой, а впереди – морская гладь без малейших следов присутствия «Нептуна». Если это не идеальная жопа…

Мазур посмотрел вперед. Морской Змей казался спокойным, как удав. Мало того, он вдруг сделал нечто, изумившее Мазура – и наверняка всех остальных – до крайнего предела.

Он поднял левую руку и кругообразно повертел кистью, приказывая сбавить ход. Потом потряс сжатым кулаком, что означало еще более идиотский приказ – затормозить вообще…

Но приказы, особенно в их кругу, не обсуждаются. Все три «Зодиака» послушно сбрасывали скорость, а там и вовсе остановились, покачиваясь на волнах, как поплавки.

Сторожевики на всякий случай тоже застопорили, оставаясь примерно в полумиле, растянувшись широкой цепочкой. Самолет назойливо кружил, выписывая почти что безукоризненные с точки зрения геометрии круги. И никакого «Нептуна» в пределах видимости…

Крепнущий свистящий рев! Тройка истребителей мелькнула с норда, прошла высоко над головами, вернулась. «А ведь, похоже, поживем еще!» – ликующе подумал Мазур, сжавший автомат до боли в костяшках.

Истребители, сбрасывая скорость, закружили над всем этим бардаком – красные звезды на крыльях и фюзеляжах, насквозь знакомые «Яки» вертикального взлета, значит, где-то неподалеку и авианосец… Стоп-стоп-стоп! У Советского Союза нет и не было авианосцев, господа. У него есть лишь корабли, деликатно именуемые «авианесущими крейсерами», хотя, если разобраться, хрен редьки нисколечко не слаще, но таковы уж высшие соображения… Значит, где-то неподалеку, за горизонтом – родимый авианесущий крейсер…

Они задрали головы. В небе заворачивалась нехилая карусель – истребители один за другим шли в лобовую на крошку-штурмовик, в последний момент, пользуясь превосходством в скорости, резко отваливали, проносились над кусачим ублюдком «Цессны» так близко, что его немилосердно швыряло воздушной волной…

Это продолжалось недолго. Пилот штурмовика, превозмогши первый испуг, сумел трезво взвесить шансы. И принял унизительное, быть может, но единственно верное в такой коловерти решение – в один прекрасный миг он вдруг снизился в крутом пике и что есть мочи припустил в сторону берега, почти что на бреющем, метрах в десяти над волнами. Истребители рванули следом, аккуратненько взяв его в клещи.

Потом впереди, кабельтовых в пяти, вода забурлила и вспенилась, темное пятнышко на поверхности быстро превратилось в обтекаемую рубку атомной субмарины, по обе ее стороны появились широкие темные полосы… С фырканьем и клокотаньем, обрамленная струями стекающей с округлых боков воды, подводная лодка всплыла во всей своей могучей красе. Буквально через несколько секунд над рубкой взвился родимый военно-морской флаг.

Сидевший рядом с Мазуром Лошарик выругался – восхищенно, длинно, затейливо.

– Удивительно точное определение, – сказал Мазур, ухмыляясь.

Лодка была громадна и грандиозна. Сторожевики рядом с ней смотрелись как-то неубедительно, а над головами по-прежнему ревела тройка истребителей. Ситуация повторилась с точностью до наоборот – то самое кулачное право, каковое попытались было провести в жизнь преследователи, обернулось против них самих. Любой мало-мальски соображающий человек – а таких на сторожевиках, надо полагать, хватало – должен был вмиг сообразить: ну да, дипломаты потом отпишутся, не впервой…

У поручней рубки появились люди. Колючими вспышками замигал ратьер.

«Внимание всем! Советский Военно-морской флот проводит в данном квадрате учебные стрельбы! Незаинтересованным сторонам просьба немедленно покинуть район. К норду от меня опасность! К зюйду от меня опасность! К весту от меня опасность! К осту от меня опасность! Немедленно покинуть район!»

Мазур с трудом подавил совершенно детское желание высунуть язык в сторону преследователей: что, съели, мать вашу? Невыразимо приятно было сейчас ощущать себя полноправной частичкой гигантской военной машины, распространившей влияние на добрую половину земного шара. Приятно, и все тут, хоть тресни!

Почти сразу же – надо полагать, для особенно тупых – сигналы ратьера были отрепетованы[11] флагами. Одиночный «Униформ» (Ваш курс ведет к опасности), «Майк»-«Янки»-«Срксисикс» (Близко подходить к моему судну опасно), «Униформ»-«Янки» (Провожу учения, держитесь в стороне от меня). Несомненно, все сигналы имели еще один, лежащий на поверхности смысл: не говорите потом, что не предупреждали, кто не спрятался, я не виноват. Не столь уж сложный подтекст, выраженный весьма наглядными подручными средствами…

На сторожевиках совершенно правильно поняли намек. Дураков там не было. И не нашлось желающих ввязываться в заведомо безнадежную драку. Подлодка, раза в три превосходившая длиной самого крупного кита, вздымалась над волнами, как крепостная стена, да и ревевшие в небе истребители отнюдь не прибавляли пацифизма происходящему. Один за другим сторожевики ложились на обратный курс, уходили к острову, старательно делая вид, что они здесь совершенно ни при чем, – так, пописать вышли…

По выпуклому борту субмарины покатился сверху вниз клубок штормтрапа, проворно разматываясь. Морской Змей подал сигнал «Вперед», ожили моторы, и «Зодиаки» журавлиным клином помчались к субмарине, выглядевшей убедительно и чертовски авторитетно. Истребители бдительно нарезали круги в безоблачном небе.

Блаженно отмякая натруженной душой, Мазур только теперь понял, какого накала достигла операция, если в игру без колебаний были введены столь тяжелые фигуры. Следовало признать, что Юрий Владимирович – мужик решительный и не боится жестких решений. Вот и прекрасно, господа офицеры, довольно с нас пятизвездного маразматика…

Конечно, никакой это не конец. Строго рассуждая, чистой воды начало – капсулу еще предстоит добывать…

Борт субмарины навис над лодкой. Сверху любопытно таращились матросики в белых тропических форменках. И Мазур оскалился в искренней улыбке, глядя на округлившиеся глаза замершего в соседней лодке Фань Ли, вряд ли тот когда-нибудь в своей запутанной жизни видел так близко советскую атомную субмарину, не говоря уж о том, что его сейчас на ней вдоволь покатают. Господин Ма выглядел не лучше. Мазур благодушно подумал: «А все-таки научили мы вас, морды пиратские, с какого конца редьку есть…»

Глава вторая Бросок второй: твердь земная

Бесшумно перемещаясь меж деревьями, так, чтобы не колыхнуть ни единой веткой, Мазур добрался до места, где оставил Лошарика на его наблюдательном пункте.

Как и следовало ожидать, он ничего не обнаружил, даже подойдя вплотную. Поросшее склизким буйным мхом поваленное дерево, переплетение ветвей, почти касавшихся земли, гроздья по-марсиански диковинных желтых цветов, неумолчный щебет птиц…

Потом как бы из ниоткуда, а точнее, из этого самого переплетения ветвей, где, казалось, и хомяку не протиснуться, возник Лошарик, склонившись к его уху, тихонько доложил:

– Сидят, обормоты. И уходить пока не собираются.

Мазур огляделся, выбрал для себя удобное место, откуда можно было незаметно наблюдать за небольшой прогалиной. Неторопливо сосчитал присутствующих – одиннадцать штук, со времени поступления первого рапорта от выдвинутой вперед разведки партизан не прибавилось.

Пацаны совсем, отметил Мазур наметанным глазом. Худенькие, щупленькие, косоглазые пацаны, чуть ли не дети. Вот только вооружены они были отнюдь не по-детски, чертовски много было на них навьючено – и довольно новых стволов, и амуниции, имелся даже пулемет, а о гранатах и ножах и говорить нечего, увешаны до ушей…

Двое стояли на часах по разные стороны прогалины. Двое что-то жевали – нечто напоминавшее издали черные сухие тряпки. Остальные просто лежали, вольготно раскинувшись, наслаждаясь каждым мигом отдыха.

Стоп, стоп… Точно, вон та – девчонка. Такая же щупленькая, почти безгрудая, столь же тяжело нагруженная. Сопляки – но не зеленые, ох, не зеленые, по ухваткам видно, наверняка заляпанные по уши чужой кровью, пролитой, разумеется, во имя неких высших идеалов. Легче всего загнать в джунгли таких вот детишек – смерти они по малолетству не умеют бояться, чужую жизнь не ценят нисколечко, а чтобы задурить им мозги, достаточно минимума агитации…

Он вспомнил Кампучию, то, что не полагалось помнить вообще. Ну, да что тут поделаешь… Опаснее всего там были именно такие. Щупленькие подросточки, на вид – соплей перешибешь, но поди-ка попробуй рискни здоровьем… Никакой другой жизни они не знали вообще, они не уходили в джунгли на задание, они и были частью джунглей, даже не первобытные люди – звереныши. Автомат, гранаты, отточенный до бритвенной остроты тесак, а в сумке на поясе вместо НЗ – скупая горсточка риса и кусок сушеной человечины, а в голове – столь же скупой набор из парочки изречений вождей и животная ненависть ко всем, кто не принадлежит к стае. Если ему когда-то и было по-настоящему страшно, так это – в Кампучии…

Он не знал толком, за что и против кого борются эти, на прогалине. Да и неважно это, в общем. Потому что с высоты своего печального жизненного опыта он мог предугадать со всей уверенностью: что там ни начертано на штандартах, суть убога и однотипна. При успехе кончится тем, что на место одних сытых рож усядутся другие, пусть даже эти другие сейчас искренне верят, что непременно устроят угнетенному народу райскую жизнь, стоит только свергнуть окопавшихся во власти казнокрадов и кровопийц. Насмотрелся, знаете ли, в разных уголках планеты. Давно перестал испытывать юношеский оргазм, заслышав слова «национально-освободительное движение». Главное, эти вот, на полянке, даже после победы их святого дела останутся в прежнем убогом положении – ну, разве что самые хваткие, циничные или просто везучие выбьются в лейтенанты гвардии, смотрители таможни или инспекторы министерства образования, никак не выше. Кусочки пожирнее – для вождей инсуррекции. А вожди, ручаться можно, сидят сейчас где-нибудь за три границы отсюда, дают интервью журналистам в бомбейском отеле, а то и лондонском конференц-зале – сытые, чисто выбритые, благоухающие недешевыми парфюмами, в сшитых по мерке костюмах…

И ничего тут не поделаешь. Почти что закон природы. Как в той вьетнамской сказочке, где победитель дракона сам непременно становится драконом, потому что свято место пусто не бывает…

Он встрепенулся. Ага… высокий юнец, отличавшийся от остальных биноклем на груди и какой-то никелированной эмблемой на армейском кепи цвета хаки, негромко произнес пару фраз на незнакомом наречии – мяукающе, заунывно. Остальные, не прекословя, без малейшей попытки хоть на секундочку продлить отдых, стали подниматься на ноги. Выстроились цепочкой – дистанция меж идущими чуть меньше двух метров – и бесшумно втянулись в чащобу. Прогалина моментально опустела, словно никаких партизан тут не было вообще: ни клочка мусора, ни одной сломанной ветки, трава не примята… Что ж, не лопухи.

Черт бы их побрал, таких идейных, откровенно-то говоря. Как будто без них мало хлопот в жизни…

Нелегально шастать по территории суверенного государства (пусть и в необитаемых джунглях) – само по себе занятие малоприятное и многим чреватое. Однако ситуация осложняется еще и тем, что в джунглях полным-полно партизан, за которыми время от времени с превеликим упорством, шумом и размахом гоняются силы правопорядка, с коими сталкиваться еще более рискованно, – не станешь же вежливо убеждать, что ты не имеешь никакого отношения ни к каким Фронтам-чего-то-там-освобождения, что ты всего-то навсего советский диверсант, и поставленные перед тобой задачи никоим образом не затрагивают интересов данной державы…

Не поймут и не оценят – Азия-с. Сволокут если не в контрразведку, то к американским советникам, что еще хуже. Ну, а партизаны всегда готовы на всякий случай перерезать глотку любому непонятному чужаку – так оно надежнее, хлопот меньше и никаких философских раздумий над сложностью бытия… А если вспомнить, что здешних махновцев подкармливает как раз Пекин, то в переговоры с ними вступать не стоит при любом раскладе…

Но ничего не поделаешь, приходится идти напрямки как раз по местам, где играют в казаки-разбойники партизаны и здешние коммандос. Потому что давать кругаля по более безопасным, вовсе уж безлюдным местам означает потерять двое-трое суток, на что обитатели заоблачных высей, отдающие безоговорочные приказы, категорически не согласны… Одним словом, выкручивайтесь, как умеете, маленькие, что ли?

Лошарик глядел вопросительно. Мазур не шевелился, прислушиваясь, – где-то высоко в небе летел самолет, судя по звуку, на приличной высоте. Маловат для пассажирского лайнера, не похож на истребитель… не видя, точно не определишь. Идет своим курсом или кружит? А ведь похоже, что кружит…

Ну кружит и кружит, что ты с ним поделаешь?

– Пошли, – тихонько распорядился он, и оба двинулись назад, где ждали остальные.

Не самый приятный расклад – и из-за специфики района, и из-за всего прочего. Точных карт местности у них не было вообще – их попросту не успели раздобыть, не было времени дожидаться точных карт. Обходиться пришлось тем, что нашлось у капитана «Нептуна» и господина Герберта, – обычные географические атласы, карты пусть и точные, но вычерчены в масштабе, совершенно не устраивающем спецназ. Примерно то же самое, что вести бомбардировщик по пачке «Беломора». Вы уж там сами осмотритесь на местности, ребята, не первый год замужем, и, главное, не забывайте, что указание личное…

Ну что ж, когда страна прикажет быть героем… Ребята и в самом деле подобрались не те, которых может обескуражить отсутствие карт-двухверсток, дорожных указателей и пивных киосков. Общий характер местности известен, кое-какие вводные данные имелись, об опасностях в лице ядовитых змей, партизан, диких быков и правительственных войск получили некоторое представление, компас – штука знакомая. В конце-то концов, как мудро подметил Морской Змей, Колумб отправился в плаванье снаряженным в сто раз хуже и ничего – открыл Америку, помер адмиралом…

Они вернулись к месту общего сбора – как раз вовремя, чтобы выслушать доклад разведчиков, старательно прочесавших «челноком» тот район, куда следовало двигаться. Доклад был не особенно оптимистичен: километрах в трех впереди на лесной дороге наметилось нехорошее оживление – то и дело проскакивали грузовики с солдатами, прошли два броневика, летали вертолеты. В сочетании с рапортом радиста, фиксировавшего обильный радиообмен меж доброй полудюжиной раций – в эфире наблюдалось форменное столпотворение, – получалось, что они, похоже, ненароком угодили чуть ли не в самый центр проводимой с размахом контрпартизанской операции. Предусмотреть этого никто не мог, но и концом света это, безусловно, не было – следовало всего лишь выскользнуть потихоньку из кольца, а уж этому их учить не нужно…

Покосившись вправо, Мазур с неудовольствием поджал губы. Они одни без всякого труда просочились бы через любые боевые порядки, но пришлось тащить с собой этого урода Фань Ли, человека, безусловно, не лесного, и бдительно его опекавшего Безымянного Товарища, который, судя по впечатлениям последнего дня, тоже был не из сибирских таежников…

Вон он сидит, дворецкий хренов, – в камуфляже, как и положено, чтобы сливался с пейзажем, всем видом показывает, как ему плохо и тягомотно посреди дикой природы, толстая ряшка вся в поту, за сердце демонстративно хватается, на жалость бьет…

Хорошо еще, не пытается закатывать спектакли, отказываясь идти по причине взбунтовавшейся печени, мозолей на пятках и общего невроза организма. Поначалу взялся было плестись по-черепашьи, норовя прилечь на отдых чуть ли не через каждые сто метров, но из него быстро выбили эту дурь посредством демонстрации в опасной близости от яремных вен сверкающего кинжала. После чего веселости у китайца не прибавилось, равно как и бодрости, но изображать немощного столетнего паралитика быстренько перестал…

– Что там? – спросил Морской Змей.

– Ушли наконец, – сказал Мазур. – Градусов на сорок к зюйду. Нам, стало быть, надо брать еще градусов на сорок правее…

– Вот именно.

– Самолеты разлетались, падлы…

– А что поделаешь? – философски спросил Морской Змей. – Попала собака в колесо…

Он замолчал, задрал голову. Вновь, совсем низко, раздался зудящий вой реактивного движка – и не одного, что характерно, самолетов было не менее пяти, и приближались они с разных сторон…

Высоко, в просвете буйной зелени, мелькнул характерный силуэт «тридцать седьмого» – штурмовик чесал едва ли не над самыми кронами. Следом промчался второй, судя по звукам, они развернулись и целеустремленно возвращались…

– Ложись! Рассыпаться!

Резкую команду Мазур выполнил на автопилоте, не раздумывая, как и следовало ждать от профессионала. Он плюхнулся лицом в какую-то раскудрявую зелень, остро пахнущую прелью и гнилой влагой, прямо перед глазами корячилась большущая черно-зеленая козявка самого неприятного вида…

Первый разрыв грохнул метрах в ста от того места, где он валялся, вжавшись щекой в неизвестную по имени траву. Ощутил всем телом, как земля тяжко качнулась, словно земной шар собрался вдруг выскользнуть из-под брюха. Инстинктивно зажмурившись, определил источник шума – стандартная ракета «воздух-поверхность», никаких сомнений… Тр-раххх! А это уже авиабомба, каких эта чертова птичка может поднять поболее двух тонн…

Разрывы грохотали уже непрерывно, на их фоне спятившими швейными машинками захлебывались длиннющими очередями автоматические пушки, беспорядочно полосовавшие джунгли справа налево, вдоль и поперек. Грохот залепил уши вязкими пробками, по сторонам слышался отчаянный тягучий треск, это валились кое-где вывороченные бомбами деревья. Штурмовики обрабатывали чащобу по полной программе, проносясь над самыми кронами, рев моторов возникал с самых неожиданных сторон…

Чуть повернув голову, Мазур левым глазом увидел, что вокруг стало словно бы светлее, – ага, метрах в десяти перед ним уродливо и нелепо громоздится свежий выворотень, дерево рухнуло, и, слава богу, не на него, вершиной в том же направлении, куда он лежал головой… В просвете, показавшемся огромным, как стадион, мелькнуло брюхо штурмовика – и вновь рванула бомба, так близко, что Мазур на секунду ослеп и оглох. По спине словно дюжина нагаек хлестнула, но тело не ощутило рвущего плоть металла, это всего лишь осыпала щедро взметнувшаяся влажная земля…

Нельзя было долго здесь лежать, и двигаться нельзя… Сделав над собой усилие, он все же переполз левее, в заросли какой-то дряни вроде разлапистого папоротника. Скр-ррр-ррр! Неподалеку хлестнула по земле очередь из автоматки, калеча стволы, вырывая щепу, взметая охапки травы. Казалось, что он лежит на великанских качелях, а хозяин их, великан, спьяну швыряет доску, как в голову взбредет…

Бомбы летели со столь малой высоты, что не было ни свиста, ни надрывного воя, и это только хуже – невозможно угадать, где рванет в следующий миг, кажется, что все они нацелены прямехонько в тебя, что это тебя усмотрел сверху глазастый пилот и задался целью непременно достать…

Тишина. Что же, кончилось? Когда рев моторов окончательно утих вдали, Мазур решился поднять голову.

И понял, что радовался напрасно.

Тройка «Скайхоков» показалась высоко в небе, выстраиваясь «каруселью». Это уже было гораздо серьезнее – и бомб «небесные соколы» несли гораздо больше, и пушки у них были солиднее… Как и «тридцать седьмые», после вьетнамской кампании масса «Скайхоков» оказалась не у дел, и янки щедро поделились ими с прилегающими странами, теми, с которыми дружили, конечно…

По возрасту Мазур не успел отметиться во Вьетнаме, но теперь на собственной шкуре понял, каково там было тем, кто успел, что им пришлось пережить…

Пронзительный, надрывный вой, раздирающий каждую клеточку тела. Остроносые бомбы летели длинными вереницами, кувыркаясь, снижаясь – а потом он ничего больше не видел, вжался в землю, пытаясь стать плоским, как бумага, бесплотным, крохотным, как муравей…

Вот теперь-то авиация грохнула по-настоящему…

Со всех сторон вставали клубы пыли, фонтаны разметанной земли, свист, грохот, удары по барабанным перепонкам, земля тряслась уже непрерывно, мир потонул в грохоте и тьме… Не было ни мыслей, ни чувств, сознание словно растворилось в конвульсиях взбаламученной тверди, казалось, что весь земной шар рассыпался облаком пыли, и больше нет ни неба, ни моря, ни людей…

Бомбежка страшна не только смертью, сыплющейся со всех сторон, словно само небо превратилось в ливень из бесконечных кусков зазубренного металла. Страшнее всего то, что от застигнутого бомбежкой человека ничегошеньки не зависит. Без разницы, трус он или герой, молится он Богу о спасении или кроет матом весь белый свет. Бессмысленно что-либо делать, бесполезно вжиматься в землю и бесполезно бежать сломя голову. Обделайся ты от страха или гордо ори в небеса высокие слова, ничего этим не изменишь. Бал правит слепой случай, а ты, превратившись в лишенную собственной воли песчинку, должен лежать и ждать, потому что ничегошеньки сделать нельзя…

Если существует ад, то он зовется – бомбежка…

Потом обрушилась тишина, и не сразу стало понятно, что это нечто оглушительное, звонкое, необозримое, всеохватное и есть тишина… Истерзанные барабанные перепонки, рассыпавшееся сознание не сразу ощутили тишину, свыклись с ней, обрадовались ей до потока слез по щекам.

Когда Мазур поднялся, машинально проверив оружие, мир стал другим. Остро пахло горелой взрывчаткой, рваным металлом, и эти запахи, смешиваясь с волной почти физически ощутимых, тяжелых ароматов древесных соков и влажной земли, порождали неописуемое сочетание – казалось, планета родилась заново в гигантском катаклизме, в громе и пламени, и все теперь будет иным, не прежним…

Но все вставало на свои места, конечно, пусть и невыносимо медленно. Среди вздыбленной земли, среди поваленных стволов, среди еще трепещущих ворохов обрубленных веток зашевелились пятнистые фигуры, они поднимались одна за другой, утверждаясь на ногах, они прислушивались к себе, понимали, что живы, – и эти ощущения ни с чем нельзя сравнить…

Потом послышалась резкая команда Морского Змея, и родившиеся заново люди, ведомые не разумом, а чисто военным инстинктом, с разных сторон бросились к нему.

Он был хорошим командиром и сделал все, чтобы механизм моментально заработал вновь, без малейшего промедления, с прежней четкостью, без единого сбоя…

«Сволочам везет», – подумал Мазур через несколько минут, когда стал способен думать. Фань Ли был живехонек, хотя и превратился от страха в некий сгусток желе, удерживаемый в прежней форме исключительно прочным камуфляжным комбинезоном и высокими армейскими ботинками. Впрочем, его быстренько привели в более-менее пристойный вид неопасными для жизни и здоровья, хотя и способными ужаснуть прекраснодушного идеалиста методами. Но что поделать, не тащить же на себе стервеца…

Он-то был жив… А вот четверо «морских дьяволов» – уже нет. Лошарика больше не было, и Артемона тоже, и Мушкетера, но они-то оказались почти целыми, а вот то, что осталось от старлея по прозвищу Рыжий, занимало совсем мало места и не походило ни на бывшего человека, ни вообще на что-то определенное…

Но не было ни прочувствованных прощаний, ни долгих, ни коротких, и не было похорон. Нужно было уходить как можно скорее, и что у кого на душе, о том он и мог думать сколько влезет, бесшумно скользя меж поваленных стволов, воронок и оторванных верхушек деревьев. Мало ли что там текло по щекам, не обязательно слезы – очень может быть, что и пот, а то и древесный сок… Главное сейчас, как ни цинично это звучит, – при самом вдумчивом осмотре погибших ни один спец так и не поймет, кто они такие, откуда пришли, куда шли и кем были посланы. Просто убитые, без малейшей зацепки. Ни единой конкретной привязки к какой бы то ни было стране. Иногда выпадает и такая смерть…

Главное, они вырвались из облавы. Потому что облава шла по джунглям не особенно рьяно, отнюдь не сплошной цепью – отдельными отрядами, цепями, группами. Солдатики, сразу чувствуется, отнюдь не горели желанием заработать пышные военные похороны с беретом на крышке гроба и какой-нибудь блистающей висюлькой, приколотой к траурной ленте на портрете. Облава передвигалась неспешно, постреливая в стороны, дабы обозначить рвение, перекликаясь и часто останавливаясь под предлогом, что впереди усмотрелось нечто подозрительное и следует хорошенько разведать местность, прежде чем кидаться очертя голову в чащобу.

Одним словом, поредевший отряд проскользнул через кольцо низкорослых раскосых солдатиков, как стальная игла сквозь ветхую дерюгу, – просто в один прекрасный момент оказалось, что стрельба, шум моторов, могучее лопотанье парочки вертолетов и прочие звуки неспешно, словно сытый удав, ворочавшейся облавы доносятся уже сзади, исключительно сзади.

Проходя по гребню невысокой горушки, они увидели слева, в распадке, грозную на вид, но совершенно бесполезную, сразу чувствуется, суету. На открытом месте стояли бок о бок три громоздких американских бронетранспортера, «сто тринадцатые», больше всего похожие на гигантские коробки из-под обуви, по прихоти спятившего конструктора снабженные гусеницами. Пулеметчики с крайне деловым видом палили в белый свет, как в копеечку, чесали по далеким джунглям, как бог на душу положит. Здесь же было развернуто нечто вроде передвижного командного пункта – под маскировочной сетью на четырех бамбуковых кольях собралось с полдюжины субъектов, отмеченных приличным количеством золота на погонах и кокардах, что-то обсуждали, сгрудившись вокруг карты на раскладном столике, – стратеги, бля, каждый глядит в Наполеоны… И персональные джипы при них, и набитый солдатами грузовик для охраны…

Опытному глазу военного человека сия картина о многом говорила. Будет истрачено превеликое множество патронов и сожжено море горючки, тонны бомб и ракет исполосуют джунгли – а в результате наверх уйдет правильная, толково составленная туфта. Там будет полный, классический набор опытного очковтирателя – привлечены значительные силы, прочесаны огромные площади, личный состав проявил нешуточный героизм, а еще было достигнуто полное взаимодействие всех родов войск, и слаживание частей прошло не в каких-то тепличных условиях, а именно в боевых. Кто-нибудь, очень может оказаться, получит висюльки – чем золоченее погоны, тем авторитетнее висюлька. И никто никогда не узнает, что эта ленивая и грандиозная, для галочки устроенная облава, сама того не ведая, унесла жизни четырех отличных парней.

Руки чесались поднять пулемет и влупить пару метких очередей по жирным хомякам под навесом – чтобы поползли на карачках, как ненароком вспугнутые тараканы, чтобы узнали на собственной шкуре, что такое настоящая война…

Но они, конечно же, не могли себе позволить такой роскоши. Они бесшумно прошли мимо, растворились в джунглях, и довольно быстро пулеметные очереди утихли вдали.

До цели им оставалось всего ничего – километров пятьдесят. Вполне достаточно, чтобы вся тоскливая боль, вся горечь перешли в иное состояние, осели где-то в глубине души, где уже хватало такой вот устоявшейся, потаенной печали. Достаточно, чтобы свыкнуться, смириться, вновь превратиться в ходячие автоматы, озабоченные скрупулезнейшим выполнением задания…

Глава третья Бросок третий: обретение потери

Как это сплошь и рядом случается с долгожданной целью, к которой добираешься долго и мучительно, таинственное Токабанге (именно так, в русской грамматике название было женского рода, а как там обстояло в местной, Аллах его ведает, кто бы выяснял…) оказалось ничем непримечательной, скучнейшей дырой. Ни капли в этом захолустном местечке не было таинственного. Всего-то навсего полдюжины субтильных домишек на берегу широкой медленной реки, спокойной и грязно-желтой. Правда, среди них выделялся некоторой основательностью тот, где обитал племянник Фань Ли, занимавший почетный пост Деревенского Китайца. Причал из потемневших досок, несколько навесов, цистерна на тронутых ржавчиной подпорках. Одним словом, дыра.

Насколько они уже знали из откровений Фань Ли, местечко это, чьи жители официально кормились рыбной ловлей и огородами, на самом деле было одним из перевалочных пунктов не самой серьезной контрабанды, а посему сюда не заглядывали ни партизаны, ни полиция – и с теми, и с другими давно договорились, чтобы держались подальше в обмен на некоторую мзду…

Каким бы искренним и покорным ни казался почтенный господин Фань Ли, доверять ему не следовало ни капельки, а потому они сидели на окраине джунглей не менее двух часов, наблюдая за жизнью крохотного поселка. Собственно говоря, жизнь вовсе не казалась ни оживленной, ни интересной – за все время только из одного дома выходили пописать в лес двое местных, да жена племянника ходила на огороды…

На исходе второго часа Морской Змей после недолгой консультации с Мазуром и Князем отдал приказ…

Силы их уменьшились на треть, но и с оставшимися можно было без труда блокировать деревушку, размерами не блиставшую. Четверо, возникнув из джунглей, как чертики из коробочки, встали в оцепление, пулеметчик остался в джунглях прикрытия ради, а остальные, уже не скрываясь, в полный рост двинулись по вытоптанному пустырю, с превеликой натяжкой способному сойти за главную улицу. Идущая в авангарде двойка в молниеносном темпе проверила один дом, никого там не найдя, второй…

Из третьего выскочили те двое, давешние писуны. Черт их знает, что они там себе решили, но у одного оказалась в руках потрепанная английская винтовочка, из которой он всерьез собрался шарахнуть по пришельцам.

Вот только не в том настроении они были, чтобы расшаркиваться и вести светские беседы… Шагавший впереди Железный Дровосек, не потеряв ни секунды, единственным выстрелом с бедра угодил нахалу прямо в лоб, и тот, выронив винтовку, кувыркнулся с невысокого крыльца. Второй, вооруженный лишь крисом на поясе, моментально плюхнулся ничком, закрыл голову руками, показывая всем видом, что он человек рассудительный. И потому его оставили жить.

Племянничек тоже выскочил на крыльцо – довольно молодой, лет тридцати, китаец, вполне упитанный, как и подобает единственному деревенскому купцу. Мазур аккуратненько взял его на прицел, дружелюбно улыбаясь. Племянник проворно поднял руки, то есть вел себя вполне правильно. Он усмотрел-таки среди незваных визитеров собственного дядюшку, но на лице что-то не наблюдалось особых родственных чувств – только вполне понятный страх…

– Кто в доме? – не теряя времени, рявкнул Лаврик. – Кто в доме, спрашиваю? Только не притворяйся, тварь, что пиджина не понимаешь!

– Только жена и дети! – заторопился китаец, стоя в прежней позиции. – Никого больше, только жена и дети! У меня нет оружия, господа… Дядюшка, что случилось?

Фань Ли, страдальчески улыбаясь, лишь пожал плечами. Потом повернулся к Лаврику, которого боялся гораздо больше, чем Морского Змея:

– Пойдемте в дом, я покажу…

Первым по знаку командира внутрь влетел Железный Дровосек и буквально через пять секунд призывно свистнул. Тогда они двинулись всем скопом – Фань Ли под бдительным присмотром Лаврика и Безымянного Товарища, Морской Змей, Мазур, легонько подталкивавший перед собой хозяина.

Справа – полукруглый проем, в комнате стоит женщина, прижимая к себе двух совсем крошечных киндеров. Оцепенела от ужаса, как птичка перед удавом, да кто ж будет ее сейчас душевно успокаивать, ладно, пусть так и стоит…

Большая комната, надо полагать, главная зала. Легкая бамбуковая мебель, никелированный японский транзистор на плетеном столике, шкаф, какие-то этажерки… Ни следа капсулы.

– Ну? – хмуро спросил Лаврик.

– Сейчас, сейчас… – пробормотал Фань Ли, направляясь к шкафу. – Сейчас я вам ее достану, господа…

Дальнейшее заняло всего-то несколько секунд. Вместо того, чтобы распахнуть шкаф, дворецкий топнул ногой, и в углу комнаты проворно отскочила узкая дверь, куда Фань Ли рванул с проворством молодой лесной антилопы… но Безымянный Товарищ, мелькнув мимо Мазура в немыслимом прыжке, упал на пол спиной, с разлету заплел ногами щиколотки беглеца и опрокинул его на пол с превеликим грохотом, так что Фань Ли качественно впечатался мордою в порожек потайного хода…

Мазур на всякий случай упер племянничку в спину ствол, хотя тот вроде бы и не собирался последовать примеру дядюшки. В соседней комнате послышались женские всхлипывания.

– Ну да, – сказал Безымянный Товарищ, вставая с чисто подметенного пола и бесцеремонно вздергивая за шиворот Фань Ли. – Следовало чего-то такого ожидать. Это у него был единственный шанс… Ход ведет куда-нибудь в джунгли, а? – Он заглянул внутрь, удовлетворенно кивнул. – Ну да, на совесть сделано, там ступеньки вниз уходят… Ах ты, сволочь, я ж сейчас тебя в китайскую лапшу порежу…

– Господа! – возопил Фань Ли, размазывая по щекам слезы вперемешку с кровью из разбитого носа. – Я ничего против вас не замышлял, просто подумал, что вы на меня рассердитесь…

– Ты что же, скотина, хочешь сказать, что капсулы здесь нет? – спросил Безымянный Товарищ голосом, от которого даже у Мазура по спине скользнули ледяные мурашки. – Голову мне дурил?

– Нет-нет-нет, что вы! Она здесь, только она… Я боялся, вы будете сердиться… Чжао! – заорал он истошно. – Покажи господам огород, немедленно! Проводи их в огород!

– Пожалуйста-пожалуйста! – оторопело забормотал племянник Чжао. – Если вам нужна та штука, пойдемте… Если она ваша, забирайте, мне и не к чему… Я же не знал, уважаемые господа, что это ваша собственность, дядюшка мне ее отдал, и я решил…

Лаврик подтолкнул его к двери. Процессия обогнула дом, прошла метров пятьдесят меж редкими деревьями.

И оказалась перед небольшим огородом. Аккуратненькие грядки с какими-то неизвестными белым людям по имени ухоженными злаками были окружены оградой из толстых бамбуковых кольев…

А на колья в десяток рядов была натянута светло-зеленая, засвеченная фотопленка, образовавшая надежный, прочный забор. Светло-зеленые полосы легонько подрагивали под идущим из джунглей легким ветерком, издавая явственный треск и жестяной шелест…

Слева, совсем рядом, стояла капсула. Лишенная верха, вскрытая, как консервная банка. Ее поддерживало сооружение вроде подстаканника, сваренное из железных прутьев. На выпуклом боку так и осталась в полной неприкосновенности русская надпись, стращавшая взрывоопасностью и наставлявшая немедленно сообщить об обнаружении местным властям, а над ней философски ухмылялся череп с перекрещенными косточками. В капсулу была насыпана земля, и там росли красивые голубенькие цветочки, крупные, с круглыми мохнатыми лепестками…

– Здесь вся пленка, целиком! – заторопился Фань Ли, корчась от боли, потому что Безымянный Товарищ, не соображая, что делает, чисто машинально сжимал его плечо. – Мы эту штуку вскрыли еще на корабле, никто не знал, что с ней делать, она ни на что не была пригодна, и Лао отдал ее мне… Чжао давно жаловался, что нет хорошего материала для ограды… Господа, здесь вся пленка, совершенно вся, он ни клочка не оторвал…

Лаврик, не сводя с него бешеного взгляда, слепо нашаривал нож на поясе. Пальцы уже нащупали рукоятку, стиснули так, что побелели костяшки…

– Не надо, – хмуро сказал Морской Змей, перехватив его запястье. – А смысл?

– А никакого смысла… – сказал Лаврик, уставясь в пространство совершенно пустым взглядом, яростно и отрешенно. – Просто чтобы кишки намотать на плетень…

– Самарин! – рявкнул Морской Змей ему в лицо.

Медленно-медленно Лаврик возвращал себя к печальной реальности, разжал, наконец, пальцы, снял ладонь с рукояти ножа. Фань Ли, таращась на него с ужасом, медленно пятился, пока не наткнулся на выставленную ладонь Безымянного Товарища, сказавшего тихо, почти ласково:

– Ах ты ж, сволочь, сволочь… Почему не сказал сразу?

– Вы бы меня убили… – прошептал Фань Ли. – Убили бы сразу, я бы вам стал не нужен больше…

Мазур оглянулся. Возле дома, прижав к себе малышей, стояла женщина с закаменевшим от ужаса лицом. Она боялась сделать еще хоть шажок, боялась кричать и боялась молчать, детишки оцепенели, уже сообразив, что здесь происходит нечто нехорошее, и сияло солнце, и зеленели джунгли, и потрескивала под ветерком безнадежно засвеченная фотопленка, из-за которой до последнего момента гибли люди и тяжело проворачивались огромные сложные механизмы разведок и армий, и в самых высоких кабинетах по разные стороны океана отдавали не подлежащие обсуждению приказы, и над морем носились истребители, и меняли курс атомные субмарины, и военные корабли готовы были всерьез схлестнуться в нейтральных водах, предоставив остальное дипломатам…

И ничего нельзя было изменить. Они были профессионалами, они все-таки отыскали потерю, продравшись через все преграды, теряя своих и убивая сами, но все казалось бесполезным…

Чжао вдруг заговорил громко, истерично. Он жаловался, что из джунглей приходят кабаны, что обезьяны портят посевы, что хорошей колючей проволоки не достанешь, а этих ленточек дикое зверье пока что боится панически, особенно когда они так вот трещат под ветром…

Кто-то влепил ему подзатыльник, и он умолк.

– И что дальше? – спросил Морской Змей, ни к кому вроде бы не обращаясь персонально. – Уходим?

– Как это уходим? – прямо-таки взвизгнул Безымянный Товарищ. – Вы что, с ума сошли?

Он выхватил нож, бросился к ограде и одним взмахом распорол сразу три или четыре рядочка пленки. Принялся сматывать их, лихорадочно, суетливо, крича:

– Да помогите вы, что стоите! Ребята, соберите все, вы поняли, все, до последнего миллиметра! Нужно же отчитаться! Что вы стоите, это приказ!

– Помогите ему, – распорядился Морской Змей без всякого выражения.

Мазур первым шагнул к ограде, доставая кинжал.

* * *

…Они так и не получили Героев, конечно. Оказалось, не за что – и это, пожалуй что, было справедливо. Впрочем, всем все-таки навесили «За боевые заслуги», и живым, и посмертно, и благосклонность начальства простерлась до того, что Мазура особенно и не мучили особисты скрупулезным исследованием его одиссеи. Обошлось подробнейшим рапортом и парой часов задушевной беседы – считайте, отделался легко…

Да и очки остались на память – шикарные солнцезащитные очки в тяжелой никелированной оправе, с дымчатыми стеклами, настоящая фирма, не какой-то там Гонконг. Щеголять в них было одно удовольствие, вот только надоедали знакомые время от времени – где купил да где купил…

Какое-то время он еще вспоминал свой островок – райское место, где мужчины дни напролет лежат в тенечке, покуривая, болтая и наворачивая фрукты, пока смиренные женщины безропотно исполняют не только все домашние работы, но и любые мужские прихоти, какие только взбредут в голову господину и повелителю. Однако очень быстро эти воспоминания стали не то чтобы тускнеть – становиться чем-то зыбко-нереальным, наподобие сна. Сырой питерской зимой как-то не особенно уже и верилось, что все это произошло однажды в реальности, что его соседи-односельчане по-прежнему валяются в прохладной тени пальм, лениво глядя на море, что существует еще в голубой дали этот остров, что по песчаному берегу грациозной походкой идет очаровательная Лейла, о которой, понятное дело, так никогда и не узнала законная супруга.

Он понимал, что никогда больше не увидит этого острова. И всякий раз было жаль…

* * *

Красноярск, апрель 2002

Примечания

1

Советский товарищ (кит.). (Здесь и далее примеч. авт.)

(обратно)

2

Суперкарго – судовой офицер, ведающий грузами.

(обратно)

3

Большеносыми в Китае называют европейцев.

(обратно)

4

Хаоле – старое гавайское слово, обозначающее белого.

(обратно)

5

Бельвиль – один из аристократических кварталов Парижа.

(обратно)

6

Подводные противодиверсионные мероприятия.

(обратно)

7

Все мое ношу с собой (лат.)

(обратно)

8

Пятая поправка к конституции США гласит, что человек имеет право не давать показаний против себя.

(обратно)

9

Сигнальный флаг «Оскар», вывешенный в одиночку, имеет значение «Человек за бортом»

(обратно)

10

«Гринбек» (зеленая спинка) – жаргонное название доллара.

(обратно)

11

Отрепетовать – повторить.

(обратно)

Оглавление

Часть первая Двоеженец поневоле

  Глава первая Несуществующие странники

  Глава вторая Подавай хапаное!

  Глава третья Старпом, продажная шкура…

  Глава четвертая В флибустьерском дальнем синем море

  Глава пятая Синьор Робинзони семь пятниц на неделе

  Глава шестая «Дело чрезвычайно важное…»

  Глава седьмая Миллион лет до нашей эры

Часть вторая Огни большого города

  Глава первая Никогда не подглядывайте за неизвестными

  Глава вторая Перекати-поле (два экземпляра)

  Глава третья Сокровище из «Пещеры сокровищ»

  Глава четвертая Интрига обозначается

  Глава пятая Тайны морского дна

  Глава шестая Головой в чернильницу

  Глава седьмая Здравствуй, русское поле…

  Глава восьмая Изумрудная гавань

  Глава девятая Нежная и удивительная

Часть третья Короткие броски на длиннющей войне

  Глава первая Бросок первый: морская гладь

  Глава вторая Бросок второй: твердь земная

  Глава третья Бросок третий: обретение потери

Реклама на сайте