«Партизаны»

Алистер Маклин Партизаны

Глава 1

Холодный ночной ветер дул с Тибра не переставая. Благодаря ему небо было ясным и полным звезд, свет которых позволял видеть водовороты пыли и мусора, несущегося по пустынной, неосвещенной улице. Грязь и темнота не были результатом саботажа хозяйственных служб Вечного Города, как и следствием забастовок, обычных в мирное время. На дворе было далеко не мирное время. События последних месяцев заставили римские власти экономить электроэнергию, дабы не искушать англо-американскую авиацию. Большинство же работников городских служб находилось на фронте, так что заботиться о чистоте и освещении улиц было особенно некому.

Петерсен остановился у входа в магазин, окна которого были аккуратно заклеены темной бумагой, как полагалось по инструкции, и оглядел Виа Бергола. Улица выглядела необитаемой, как, впрочем, и большинство римских улиц нынче в ночное время. Он достал большую связку ключей необычной формы. Мгновение поковыряв в замке, отворил дверь с легкостью и сноровкой, которые свидетельствовали о солидном опыте в такого рода делах, и вошел внутрь. Здесь он убрал отмычки в карман, заменив их внушительным «люгером», занял позицию за распахнутой дверью и замер.

Ждать пришлось не более двух минут. Вскоре с улицы появился, судя по неясному силуэту, мужчина с пистолетом в руке. Он осторожно вошел в открытую дверь и, вздрогнув, застыл на месте, когда глушитель «люгера» не слишком нежно воткнулся ему в шею.

— Бросьте оружие, руки за голову, три шага вперед. И не вздумайте поворачиваться!

Незваный гость подчинился приказу. Петерсен запер дверь. Включив фонарик, он осмотрел помещение. Стеллажи и витрины говорили, что когда-то здесь была ювелирная лавка.

— Теперь можете повернуться, — сказал он.

Человек повернулся. Выражение молодого лица было жестким и агрессивным, однако в глазах пришельца отразился явный испуг.

— Если у вас есть еще какое-либо оружие и вы попытаетесь это скрыть, я застрелю вас, — доверительно сообщил пленнику Петерсен.

— У меня нет другого оружия.

— Дайте мне ваши документы. Молодой человек стиснул зубы и не двинулся с места. Петерсен вздохнул.

— Неужели вы не разглядели глушитель? — поинтересовался он. — Я могу забрать документы у трупа. Звука выстрела никто не услышит. А самое главное — его не услышите вы.

Секунду поколебавшись, офицер расстегнул мундир и вынул из кармана бумажник.

— «Ганс Винтерман, — вслух прочитал Петерсен. — Родился 24 августа 1924 года». Значит, вам — девятнадцать. И уже лейтенант. Должно быть, вы смышленый юноша, — он захлопнул бумажник и спрятал его в свой карман. — Вы следили за мной весь сегодняшний вечер. И весь день вчера. И позавчера. Такое постоянство утомительно, особенно если оно столь явно. Итак, почему вы следили за мной?

— Зачем вы спрашиваете? — промолвил молодой офицер. — Вам ведь теперь известно, где я служу.

Взмахом руки Петерсен заставил его замолчать.

— Хватит, хватит! У меня и без того мало времени.

Свирепое выражение окончательно покинуло лицо лейтенанта.

— Вы убьете меня? — почти жалобно спросил он.

— Не валяйте дурака…

Отель «Сплендид»[1] можно было назвать как угодно, но только не великолепным. Однако эта сомнительная конспиративность вполне устраивала Петерсена. Взглянув в треснутое и испачканное стекло парадной двери, он с удивлением обнаружил, что консьерж — жирный, небритый и сильно потрепанный жизнью — на этот раз не спал или почти проснулся, во всяком случае достаточно для того, чтобы приложить бутылку к губам. Миновав парадную лестницу, Петерсен обошел отель с тыла, влез по пожарной лестнице на четвертый этаж и через запасной вход пробрался в гостиницу. Пройдя по коридору, он свернул налево, открыл дверь отмычкой и вошел в свой номер. Быстро осмотрев ящики стола и шкафы и удовлетворившись увиденным, он накинул пальто и, вновь заперев номер, вернулся по коридору на пожарную лестницу. Здесь было значительно холодней, чем внизу, где дома хоть немного, но все же укрывали от ветра. Оставалось надеяться, что ждать придется недолго.

Ожидание длилось даже меньше, нежели он предполагал. Через пять минут немецкий офицер прошагал по коридору, свернул к номеру Петерсена и постучал в дверь. Не получив ответа, он постучал еще раз, теперь уже не церемонясь. Затем он прошел по коридору в обратном направлении. Раздались скрежет и лязг допотопного лифта, затем наступила тишина, которую вновь нарушили скрежет и лязг, и офицер снова возник в поле зрения Петерсена. Его сопровождал консьерж, державший в руке ключ.

…Прошло минут десять. В коридоре никто не появлялся. Петерсен перебрался с пожарной лестницы в гостиничный коридор и свернул за угол.

Дверь номера была распахнута. Посреди коридора стоял консьерж, явно на карауле. Петерсен увидел, как мужчина достал из кармана объемистых брюк фляжку и приник к ее горлышку. Смакуя содержимое, консьерж в блаженстве прикрыл глаза, как вдруг Петерсен похлопал его по плечу.

— Вы отличный сторож, мой друг.

Бедняга закашлялся, попытался что-то сказать, но из его глотки раздались только хрипы и бульканье. Петерсен заглянул в раскрытую дверь.

— Добрый вечер, полковник Лунц, — поздоровался он со стоящим у письменного стола офицером. — Все в порядке, надеюсь?

— Добрый вечер, — отозвался полковник. Он был как две капли воды похож на хозяина номера: среднего роста, сероглазый, широкоплечий, с орлиным профилем лица и темными волосами. Сходство было удивительным, хотя полковник представлял собой, несомненно, несколько устаревшую копию. — А я вот только— что пришел к вам и…

— Перестаньте, полковник, — Петерсен усмехнулся. — Офицеры, независимо от их национальности, должны вести себя друг с другом по-джентльменски. А джентльмены не лгут. Вы находитесь в номере ровно тринадцать минут. Я засек по часам. — Он повернулся к кашляющему, багроволицему консьержу, который предпринимал героические усилия, для того чтобы прочистить глотку, и похлопал его по плечу. — Вы что-то хотите сказать, мой друг? — Петерсен, втянув носом воздух, поморщился. — Наверное, хотите сказать, что нельзя поглощать это ужасное пойло в таких огромных количествах. Идите и принесите бутылку бренди. До вас дошло? Не эту дрянь, а тот французский коньяк, который вы держите для гестапо. И два стакана, два чистых стакана. — Он вновь повернулся к немцу. — Вы составите мне компанию, полковник?

— Разумеется, — Лунц относился к разряду людей, которых нелегко было вывести из равновесия. — Страшный холод на улице, верно? — заметил он, наблюдая, как Петерсен снял пальто и бросил его на кровать.

— Рим. Январь, — развел тот руками. — В такую погоду трудно не простудиться. А уж болтаясь на пожарной лестнице…

— Ах вот где вы находились! Мне следовало побеспокоиться…

— Лучше побеспокойтесь о квалификации ваших агентов.

— Что правда, то правда, — полковник извлек роскошную бриаровую[2] трубку и принялся набивать ее табаком. — К сожалению, у меня нет большого выбора.

— Ей-Богу, полковник, вы меня огорчаете, — промолвил Петерсен. — Вламываетесь в мой номер, выставляете пост, чтобы скрыть вторжение, роетесь в моих вещах.

— Я роюсь в ваших вещах?

— Нет, вы их бережно изучаете. Не знаю, какого рода улики вы надеетесь обнаружить.

— Никаких. Вы не тот человек, который оставляет улики.

— Зачем же тогда следить за мной? Где же то взаимное доверие, которое обычно существует между союзниками?

— Между союзниками? — Лунц чиркнул спичкой. — Признаться, я как-то не думал на эту тему.

— В таком случае, вот доказательство того, что оно существует, — Петерсен протянул бумажник и пистолет, отобранные им у юного лейтенанта. — Не сомневаюсь, вы знаете этого парня. Он слишком настойчиво размахивал перед моим носом «вальтером».

— А, неукротимый Ганс Винтерман! — Лунц оторвал взгляд от документов. — Судя по тому, что мне известно о вас, юный Ганс не отдыхает сейчас на дне Тибра.

— Я не обращаюсь подобным образом с союзниками. Лейтенант заперт в ювелирной лавке.

— Понятно, — полковник произнес это так, словно не имел ничего против действий Петерсена. — Заперт… Но наверняка Ганс может…

— Не может. Он связан. Вы не столько огорчаете меня, полковник, сколько обижаете, награждая таким агентом. Почему бы вам было не дать ему флаг или барабан, или что-нибудь в этом роде, что быстрее привлекло бы мое внимание?

Лунц вздохнул.

— Юный Винтерман был хорошим танкистом. Конспирация — не его ремесло. Я не собирался обижать вас, майор. Слежка — всецело идея Ганса. Нет, естественно, я знал, чем он занят, но не пытался остановить. Ничего, разбитая голова — невысокая плата за приобретенный жизненный опыт.

— Я и пальцем не тронул мальчишку, — заметил Петерсен. — Повторяю, я отнесся к нему как союзник к союзнику.

— Зря. Этот случай мог послужить ему хорошим уроком, — полковник умолк — в дверь постучали, и в номер вошел консьерж, принесший стаканы и французский коньяк.

Петерсен разлил коньяк и, подняв свой стакан, провозгласил:

— За операцию «Вайс»!

— Прозит. — Лунц оценивающе почмокал губами. — Превосходно! Почему-то принято считать, что все офицеры гестапо — варвары. Операция «Вайс». Значит, вы в курсе? Хотя не должны были знать о ней. — Тем не менее полковник не казался расстроенным,

— Я знаю много такого, о чем не должен был знать.

— Вы меня удивляете, — равнодушно сказал Лунц и вновь отхлебнул из стакана. — Чудесный напиток, просто божественный! Да, четники[3] склонны разбрасываться. В результате мы с вами не можем скоординировать свои действия.

— Вы мне не доверяете?

— Не говорите таким обиженным тоном. Разумеется, доверяем. Ваши документы красноречиво говорят сами за себя. Единственное, что нам, особенно мне, трудно понять, почему человек с таким послужным списком, как ваш, связался с этим предателем, королем Петром?

— Я вижу, полковник, что за тринадцать минут вы успели основательно поворошить мой письменный стол. Король Петр — предатель? Скорее, можно назвать предателем принца-регента Павла, которого ваш фюрер вынудил подписать Тройственный пакт с Германией и Японией. Однако и он не предатель. Просто слабый, нерешительный, быть может, трусливый человек. И поступил так потому, что желал избавить Югославию от ужасов войны. Он искренне полагал, что действует во благо страны. «Bolje grob nego rob». Вам знакомо это выражение, полковник?

Лунц помотал головой.

— Я не знаю вашего языка, майор.

— «Лучше умереть, чем жить в рабстве». Это кричали югославы, когда узнали, что принц-регент примкнул к Тройственному пакту. То же самое кричали они, когда режим Павла был свергнут, а договор денонсирован. А потом фюрер по своей привычке уничтожил Белград и сокрушил нашу армию. Я как верноподданный монархист находился и нахожусь в рядах югославской королевской армии.

— Жаль, что в нашем распоряжении всего лишь одна бутылка, — плотоядно облизнувшись, пробормотал полковник. — Однако вас не слишком взволновали воспоминания.

— Время лечит.

— И вы не ощущаете себя несчастным от того, что приходится воевать против собственного народа?

— А вы находите, что лучше объединиться с ним и воевать против вас? На войне завязываются странные знакомства, полковник. Возьмите себя и японцев, к примеру.

— Верно. Но все же немцы не убивают немцев.

— Зато, Бог знает, сколько раз вы делали это в прошлом. Так или иначе, морализовать бессмысленно. Повторюсь, я — верноподданный монархист. И когда эта проклятая война закончится, хочу увидеть монархию в Югославии восстановленной. Это именно то, для чего я живу. У каждого человека свое предназначение. Полагаю, я ответил на ваш вопрос, полковник?

— А можно узнать, что же сделало вас столь ревностным монархистом? — спросил Лунц.

— Мое имя, — усмехнувшись, отозвался Петерсен, — и моя кровь. В Иллирийских Альпах есть деревушка, где каждая вторая фамилия начинается с приставки «Мак». Там осели потомки шотландцев, воевавших в тех краях в одной из бесконечных средневековых войн. Мой пра-пра-пра-прадед, а может быть еще десяток раз «пра», был «солдатом удачи», что, кстати, звучит чуть более романтично, чем «наемник», как говорят в наши дни. Он пришел в те места вместе с сотнями других, и, как многие из них, забыл вернуться домой.

— Интересно, где был его дом? Наверное, в Скандинавии или Англии, да?

— Меня не слишком увлекает генеалогия, полковник. Спросите любого югослава, кто были его предки хотя бы в пятом колене, и, уверяю вас, он вам не ответит.

Лунц согласно кивнул.

— Да, вы, славяне, небрежно обращаетесь со своей историей… А затем, конечно же, только для того, чтобы запутать дело, вы закончили Сандхерст[4]?

— Естественно, — ответил Петерсен. — Мой отец был военным атташе в Лондоне. Служи он в Берлине — я бы закончил академию в Мюрвике или в Киле.

— Не обижайтесь за альма матер. Я тоже имею к Сандхерсту некоторое отношение.

— Что вы подразумеваете под «некоторым отношением»?

— Нет-нет, никакого шпионажа, контршпионажа, шифровок, дешифровок. Я там просто бывал. А вы, как я понимаю, специалист именно по этим вопросам?

— В некоторых областях знаний я — самоучка.

— Ах вот как, — несколько секунд Лунц молчал, наслаждаясь коньяком. Затем спросил:

— А что впоследствии случилось с вашим отцом?

— Не знаю. Вам должно быть известно больше, чем мне. Он просто исчез. Весной сорок первого, как десятки тысяч других югославов.

— Он также был монархистом? Четником?

— Да.

— Вы сказали, он занимал весьма важный пост. Но важные персоны так просто не исчезают. Скорее всего, вашего отца, майор, убили партизаны.

— Вероятно. Все возможно… — Петерсен неожиданно усмехнулся. — Наверное, вы решили, полковник, что я собираюсь объявить красным вендетту? Сперва попробуйте сделать это сами. Не та страна, не тот век… Ладно, — оборвал он сам себя. — Надеюсь, вы пришли сюда не для того, чтобы расспрашивать о моем прошлом.

— Сейчас вы меня обижаете, Петерсен. Разумеется, я бы не тратил на это время. Вы рассказали мне ровно столько, сколько хотели.

— Смею предположить также, что вы пожаловали сюда не для того, чтобы исследовать мои вещи. Скорее всего, обыск был вызван лишь профессиональным любопытством, да и момент оказался благоприятным. Вы здесь, чтобы передать мне нечто важное. Конверт с инструкциями для наших командиров? Еще одна попытка штурма того, что вы называете «Титоланд».

— Вы довольно самоуверенны.

— Не самоуверен, просто уверен. В распоряжении партизан — английские радиопередатчики, у них есть высококвалифицированные радисты и шифровальщики. Но вы не осмелитесь послать важное секретное сообщение по радио. Вам нужен надежный посыльный. Я не вижу иной причины, по которой меня могли бы вызвать в Рим.

— Честно говоря, мне нечего добавить к сказанному, — полковник протянул Петерсену конверт.

— Зашифровано? — спросил тот.

— Разумеется.

— Зашифровано шифром четников?

— Надеюсь.

— Глупо. Как вы думаете, кто изобрел этот шифр?

— Я не думаю, — отозвался полковник, — а знаю. Вы.

— Тем более глупо. Почему бы вам не передать мне сообщение на словах? У меня превосходная память. Больше того. Если партизаны меня перехватят — возможны два одинаково скверных варианта развития событий. Либо я успею уничтожить послание, и оно не достигнет адресата, либо партизаны его дешифруют. Тот идиот, что решил пересылать сообщение в письменном виде, нуждается в услугах психиатра.

Лунц сделал большой глоток коньяка и прополоскал им горло.

— Вы, конечно, знаете генерал-полковника фон Лера? — спросил он.

— Главнокомандующего германскими вооруженными силами на юго-востоке Европы? Конечно. Хотя не встречался с ним лично.

— Возможно, это к лучшему. Не думаю, чтобы генерал отреагировал на ваши слова слишком любезно. Он не особенно церемонится с подчиненными. Вы должны понимать, что несмотря на ваше подданство, генерал фон Лер рассматривает вас как подчиненного. А подвергаете критике вы именно его приказ.

— В таком случае потребуются два психиатра. Один — для фон Лера, другой для того, кто назначил его командующим. Как я догадываюсь, это ваш фюрер.

Полковник Лунц кротко заметил:

— Я стараюсь держать себя в рамках приличий. Обычно это не составляет труда. Не забывайте, перед вами — кадровый германский офицер.

— Я помню об этом, полковник. И вовсе не намереваюсь задеть честь германского офицера. Все ясно: приказ есть приказ. Полагаю, мне не придется лететь в Югославию на самолете?

— Вы удивительно хорошо информированы, майор.

— Не очень. Некоторые ваши коллеги слишком много болтают. Причем в тех местах, где они не имеют права не только болтать, но и вообще находиться. В отличие от некоторых ваших коллег я умею сопоставлять факты. Вы сообщили кое-кому, что самолет, на котором будут отправлены инструкции, партизаны могут легко перехватить. И абсолютно правы. Партизаны способны на все. Они бы забросили за линию фронта группу смертников, и те уничтожили самолет при посадке. В таком случае сообщение, — Петерсен похлопал ладонью по лежавшему на столе конверту, — никогда бы не попало по назначению. Итак, я отправляюсь через Адриатику на катере. Когда?

— Завтра ночью.

— Откуда?

— Из Термоли.

— Что за катер?

— Вы задаете много вопросов, майор.

— Вы бы тоже их задавали, полковник, будь на карту поставлена ваша жизнь. — Петерсен безразлично пожал плечами. — Если условия путешествия меня не удовлетворят, я сделаю все по-своему.

— Вам, по всей вероятности, не впервые придется использовать корабль ваших… гм… союзников. В вашем распоряжении будет итальянский торпедный катер.

— Торпедные катера ревут так, что их слышно километров за двадцать.

— Не привередничайте. Катер причалит в порту Плоче. Город, как известно, находится в руках итальянцев, и даже если вас будет слышно в радиусе пятидесяти километров, ничего страшного не произойдет. У партизан нет авиации, нет военных кораблей, нет радаров — у них нет ничего, что бы могло помешать переправе.

— Да, Адриатика ваша. Хорошо, торпедный катер сойдет.

— Благодарю вас, майор. Чуть не забыл — вы отправитесь в компании.

— Не блефуйте, полковник — вы ничего не забыли, а просто решили порадовать мена напоследок, — Петерсен наполнил рюмки и многозначительно посмотрел на Лунца. — Вам ведь известно, что я люблю путешествовать в одиночестве.

— Знаю, что вы никогда так не поступаете.

— А, Джордже и Алекс… Выходит, вы с ними уже знакомы?

— Трудно их не обнаружить — у них слишком выразительный вид, — усмехнулся Лунц.

— Интересно, какой?

— У них вид наемных убийц.

— Вы правы только наполовину, — усмехнулся и Петерсен. — Они работают не за деньги. Эти двое — мой страховой полис. Они прикрывают мне спину. Представьте, за мной постоянно шпионят какие-то люди.

— Забудьте, майор. Издержки профессии, — полковник Лунц беспечно махнул рукой. — Буду очень признателен, если вы позволите сопровождать вас еще двум людям. Более того, вы окажете мне любезность, если этот эскорт доставите к месту назначения.

— Что это за место?

— То же, что и у вас.

— Кто они?

— Радисты для ваших четников. Могу сказать, что при них будет современная радиоаппаратура.

— И это все, что вы можете сообщить? Этого недостаточно.

— Специалисты экстра-класса. Обучались с единственной целью — присоединиться к общим друзьям. Наши тропинки случайно пересеклись. Что еще вас интересует?

— Мужчина и женщина?

— Да.

— Ничего не получится.

— Почему?

— Объясняю, — промолвил Петерсен. — Я очень занятой человек и не люблю взваливать на себя лишние хлопоты. У меня нет желания выступать в роли приложения к супружеской паре.

— Эти двое брат и сестра. Михаэль и Зарина.

— Югославы?

— Конечно.

— Почему они сами не могут добраться до родины?

— Потому что они отсутствовали там три года. Зарина и Михаэль обучались у англичан, в Каире, — полковник сочувствующе посмотрел на собеседника. — Ваша страна переживает трудные времена, мой друг. Немцы здесь, итальянцы там, повсюду усташи, четники, партизаны. Все перемешалось. А вы, я слышал, превосходно ориентируетесь в этом адском месиве. Как мне говорили, лучше, чем кто-либо…

— В конце-концов, я ничего не теряю, — подумав, сказал Петерсен. — Но сперва, конечно, хотелось бы увидеть их.

— Разумеется. Ничего другого я от вас и не ожидал, — полковник допил коньяк, встал и, посмотрев на часы, промолвил:

— Я вернусь за вами через сорок минут.

— Сейчас, сейчас! — отозвался на стук в дверь Джордже. Этот человек вовсе не был похож на профессионального киллера, как нелицеприятно описал его полковник Лунц. Скорее, он походил на добродушного клоуна. Это был совершенно необъятный человек лет пятидесяти, с пухлым добродушным лицом, увенчанным копной взъерошенных седых волос. Ремень, плотно обтягивающий то место, где у других людей находится талия, лишь подчеркивал, а не скрывал его гигантское брюхо.

Впустив Петерсена, Джордже подошел к стене, смежной с соседним номером, и оторвал от штукатурки державшееся на резиновой присоске подслушивающее устройство.

— Ваш друг полковник кажется вполне приличным человеком. Жаль, что мы должны быть с ним по разные стороны, — заметил он с сожалением. Ага, оперативные инструкции? — толстяк взглянул на конверт.

— Да. Как вы могли слышать, непосредственно от генерал-полковника фон Лера, — сказал Петер-сен и повернулся к лежавшему на одной из двух узких кроватей мужчине. — Алекс!

Тот поднялся на ноги. Внешне он представлял собой полную противоположность Джордже. Алекс был примерно одного с ним роста, но на этом сходство и оканчивалось. По весу, как и по возрасту, он был вполовину толстяка. Это был узколицый, смуглый, с черными, редко мигающими настороженными глазами человек. Молча (мрачное немногословие вполне соответствовало выражению его лица) Алекс порылся в рюкзаке, извлек из него крохотную спиртовку и такой же крохотный чайничек с узким длинным горлышком. Через пару минут из этого горлышка повалила струя плотного пара. Еще минуты через две Петерсен достал из открытого конверта бумажный листок и принялся внимательно изучать текст. Закончив чтение, он поднял глаза и задумчиво взглянул на обоих мужчин.

— Это представляет колоссальный интерес для огромного количества людей, — сказал он. — Запланированное должно случиться в самые холода, но скалы Боснии, похоже, будут раскалены до красна.

— Шифр? — спросил Джордже.

— Считайте, что нет. Если до сих пор немцы не брались за дело всерьез, то сейчас, определенно, они решили активизироваться. Будут задействованы по меньшей мере семь армейских дивизий. Четыре германские, под командованием известного генерала Люттерса, и три итальянские, под командованием генерала Глориа, которого мы также хорошо знаем. Поддержку им будут оказывать усташи и, разумеется, четники. В общей сложности где-то около ста тысяч штыков.

Джордже в изумлении присвистнул.

— Войска будут стянуты в район Бихача. Немцы атакуют с севера и востока, итальянцы возьмут на себя южное и западное направления. План, как видите, элементарно прост. Сперва партизаны полностью окружаются, затем подвергаются массированной атаке. Завершающую точку поставят бомбардировщики и истребители.

— А у партизан нет ни единого самолета, — заметил Джордже.

— И что совсем плохо для них, так это практически полное отсутствие противовоздушной обороны, — вставил Петерсен. — Тому вооружению, которое у них есть, место среди музейных экспонатов. — Он вложил листок в конверт, вновь заклеил его и взглянул на часы. — Надо идти. Скоро опять приедет полковник. Предстоит встреча, которую я не особо жажду — Лунц должен познакомить меня с двумя радистами-четниками. Нам предстоит сопровождать их в Черногорию.

— Или так говорит полковник Лунц, — хмуро произнес Алекс. Подозрительность, пожалуй, была тем единственным качеством, которое он никогда не скрывал.

— Или так говорит полковник, — согласился Петерсен. — Собственно, по этой причине, вы оба мне понадобитесь. На встречу с радистами отправимся вместе, разумеется, не бок о бок. Вы немного отстанете.

— Самое время проветриться. Эти гостиничные номера такие душные. — Джордже не преувеличивал. Его любовь к низкосортным сигарам была сравнима лишь с пристрастием к пиву, которое он поглощал в неимоверных количествах. — На машине или пешком?

— Насчет себя пока не могу ответить точно, но у вас есть своя машина.

— Существует одно «но», Петер. Идти по пятам в темноте и при этом оставаться незамеченными — довольно сложно.

— Вас уже заметили, Джордже. Но даже если полковник или кто-нибудь из его людей зацепит вас, навряд ли начнется преследование. Что дозволительно полковнику, то можем позволить себе и мы.

— Что следует делать?

— Наблюдать за рандеву. Когда я уйду — не спешите. Посмотрите на парочку повнимательней, подумайте, что можно сказать об этих людях.

— Вы не сообщите нам о них какие-либо подробности, это поможет при составлении психологического портрета.

— Вероятно, им где-нибудь около двадцати — двадцати пяти лет. Брат и сестра. Это все, что я о них знаю. Прошу вас, Джордже, не поднимайте лишнего шума. Постарайтесь вести себя тактично и благоразумно.

— Вы же знаете, Петер, такт и благоразумие — наши основные достоинства. Мы можем использовать наши удостоверения карабинеров[5]?

— Разумеется.

Молодые радисты были братом и сестрой — полковник Лунц говорил чистую правду — и, несмотря на значительные внешние различия, несомненно были двойняшками. Темноволосого, кареглазого Михаэля отличал загар — результат длительного пребывания под палящим каирским солнцем. У Зарины, напротив, была идеальная персиковая кожа, к которой не прилипал никакой загар. Михаэль — широкоплечий и коренастый, Зарина — хрупкая и хорошо сложенная. Но, как ни парадоксально, именно все эти отличия делали их похожими друг на друга.

Молодые люди сидели на кушетке. После того как их официально представили Петерсену, они изо всех сил старались выглядеть уверенно и спокойно, однако чересчур бесстрастные лица только выдавали их волнение и тревогу.

Откинувшись в кресле, Петерсен оценивающим взглядом обвел большую гостиную.

— Вы неплохо устроились, господа. Здесь я бы сказал, роскошно.

— Это всецело заслуга полковника Лунца, — сказал Михаэль.

— Фаворитизм! — с шутливой обидой воскликнул Петерсен. — В то время как мое спартанское жилище…

— …Исключительно ваш собственный выбор, майор, — перебил его Лунц. — Трудно подыскать жилище особе, которая за трое суток своего пребывания в Риме ничего не дает о себе знать,

— Очко в вашу пользу, полковник. Нет, серьезно, это место — идеально во всех отношениях. Взять, к примеру, коктейльную комнату.

— Мы с братом не пьем, — голос Зарины был низким и бархатистым. Петерсен отметил, что скрещенные на коленях руки девушки казались выточенными из слоновой кости.

— Восхитительно, — он открыл принесенный с собой портфель, вытащил из него бутылку бренди, две рюмки и налил себе и Лунцу. — Ваше здоровье. Итак, вы намереваетесь присоединиться к некоему славному полковнику в Черногории. Стало быть, вы монархисты. Чем это можно подтвердить?

— Мы должны это подтверждать? — удивился Михаэль. — Я полагал, вы верите нам.

— Знаете, о чем я сейчас думаю, молодой человек? — Петерсен уже не выглядел улыбчивым и добродушным. — О том, что вам придется научиться разговаривать со мной несколько иным тоном. Не считая крохотной горстки людей, я не верю никому уже многие годы. Повторяю вопрос: чей докажете, что вы монархисты?

— Мы сможем доказать это, когда доберемся до Черногории, — Зарина взглянула на жесткое лицо Петерсена и, беспомощно пожав плечами, добавила:

— Я знакома с королем Петром. По крайней мере, знала его раньше, когда он был принцем.

— Поскольку король Петр находится в Лондоне, а Лондон в настоящее время — вне досягаемости вермахта, это доказательство невозможно проверить. И не говорите опять, что можете подтвердить свои слова, когда мы прибудем в Черногорию. Тогда доказывать что-либо будет поздно.

Молодые люди переглянулись. Затем Зарина нерешительно промолвила:

— Мы не понимаем. Что значит «поздно»…

— Поздно будет выслушивать доказательства, когда в моей спине появится пара-тройка дырок — пулевые ранения, или ножевые, или что-нибудь в этом роде.

Девушка в изумлении встряхнула каштановыми волосами. Щеки ее порозовели.

— Вы ненормальный, — пробормотала она. — Почему вы считаете, что мы…

— Я ничего не считаю, — отрезал Петерсен. — Просто хочу пожить немного подольше и обязан позаботиться об этом заранее. — Какое-то время майор молча смотрел на сидящую перед ним пару. Затем он вздохнул:

— Значит, вы хотите вернуться в Югославию вместе со мной?

— Не особенно, — руки Зарины были стиснуты в кулаки. Светло-карие глаза смотрели теперь скорее враждебно, чем настороженно. — Не особенно. После того, что вы только что сказали… — Она взглянула на брата, затем на Лунца, потом снова перевела взгляд на Петерсена. — У нас есть какие-либо другие варианты?

— Конечно. Довольно много. Спросите полковника Лунца.

— Других вариантов не слишком много, — отозвался немец. — И ни за один из них я не могу поручиться.

— Если вы не отправитесь в Черногорию каким-либо другим способом, шансов, что вам удастся достичь своей цели, ничтожно мало. Если попытаетесь сделать это самостоятельно — шансов не будет вообще. В лице майора Петерсена вы имеете надежного проводника, который гарантирует ваше прибытие в Черногорию. Живыми.

— Вы слишком доверяете майору Петерсену, — с сомнением в голосе сказал Михаэль.

— Да, я во всем доверяю ему. Так же, как и майор доверяет мне. Добавлю, и у него, и у меня есть для этого весомые основания. Вы доберетесь до места назначения целыми и невредимыми. Майор не только знает Югославию, как ни один из вас не знает ее, но и свободно передвигается по любой территории этой страны, независимо от того, в чьих руках она находится. Это очень важно, поскольку хозяева постоянно меняются. Местность, находящаяся сегодня под контролем четников, завтра может перейти к партизанам. Если предположить подобное развитие событий, вы можете попасть в положение ягнят, добровольно пришедших в волчье логово.

Девушка слегка улыбнулась.

— Можно подумать, майор похож на домашнего пса…

— Нет, господин Петерсен похож на саблезубого тигра, — усмехнулся полковник Лунц. — И я никогда не слышал, чтобы саблезубые тигры дружили с волками. Надеюсь, фройляйн понимает, что я хочу сказать?

Оглядев пару с головы до ног, Петерсен поинтересовался:

— Хотите отправиться в путь в этих нарядах? Молодые люди кивнули.

— А у вас есть зимняя одежда? Обувь, приспособленная для ходьбы по горам?

— Мы не думали, что возникнет надобность… — Михаэль растерянно взглянул на майора.

— Не думали, что возникнет надобность в соответствующей экипировке? — Петерсен вновь посмотрел на нелепую пару, сидевшую перед ним на кушетке. — Вы, что же, полагали, что предстоит летняя прогулка по саду, а не опасный горный поход в середине зимы?

Лунц торопливо промолвил:

— К утру, майор, все, что вы сочтете нужным, будет доставлено.

— Благодарю, полковник, — Петерсен кивнул на два упакованных в плотный брезент тюка, стоящие на полу. — Это ваши радиостанции? Английского производства?

— Да, — сказал Михаэль. — Последние модели.

Очень мощные.

— Запчасти?

— Уйма. Эксперты сказали — все, что может потребоваться.

— Эксперты, вероятно, никогда не поднимались в горы с рацией на спине. Вашими наставниками, конечно же, были британцы.

— Нет, американцы.

— Американцы? В Каире?

— Их там полно. Нас инструктировал кадровый сержант ВМС США, специалист по новейшим шифрам. Он один стоит нескольких британцев.

— Звучит недурно. Теперь я инструктирую вас. Надеюсь, мои указания будут исполнены.

— Указания? Какие указания? — Михаэль взглянул на сестру. — Нам никто не говорил о каких-либо указаниях…

— Кое-что скажу прямо сейчас. Выражаюсь более конкретно и ясно. Мои приказы вы должны выполнять беспрекословно. В случае неповиновения я либо покину вас еще в Италии, либо вышвырну за борт в Адриатике, либо мы расстанемся в Югославии. Не стану же я подвергать риску свое собственное дело из-за двух непослушных детишек, которые не в состоянии делать то, что им говорят.

— Непослушных детишек… — Михаэль сжал кулаки. — Вы не имеете права…

— Ошибаетесь, юноша, — вмешательство Лунца в беседу было внезапным и резким. — Майор Петерсен имеет полное право так говорить. Он сказал о летней прогулке по саду, а мог добавить — по детскому саду. Вы молоды, несведущи и самонадеянны. И неважно, присягали вы или нет, но теперь вы солдаты королевской армии Югославии. И как рядовые, обязаны подчиняться приказам своих офицеров.

Молодые люди ничего не возразили ни сейчас, ни даже тогда, когда Петерсен, пройдясь по комнате, проговорил:

— Кроме того, все мы знаем, как наказывают в военное время за неисполнение приказов.

Сидя в служебном автомобиле Лунца, майор вздохнул:

— Боюсь, нам не удалось достичь полного взаимопонимания. Когда мы их покидали, молодые люди пребывали в плохом настроении.

— Не беда, дело поправимое, — отозвался полковник. — Зеленые юнцы, избалованные. В придачу, аристократы. Фон Караяны. Это вам что-нибудь говорит? Фамилия, вроде бы, не югославская…

— Почти наверняка — родом из Словении, потомки австрийцев.

— Возможно и так, — сказал Лунц. — Очевидно лишь то, что они воспитывались в семействе, которое не привыкло исполнять чьи-либо приказы и кому-либо подчиняться. Тем более они не привыкли, чтобы с ними разговаривали в таком тоне, каким говорили вы.

— Полагаю, они быстро научатся этому, — усмехнулся Петерсен.

— Я тоже так полагаю, — промолвил полковник.

Спустя полчаса после возвращения майора в номер отеля «Сплендид» к нему присоединились Джордже и Алекс.

— По крайней мере, мы знаем их фамилию, — сказал Джордже.

— Фон Караян, — повторил Петерсен. — Что удалось выяснить вам?

— Служащий сказал, что не располагает сведениями, откуда гости прибыли. В отель их привез полковник. Клерк без колебаний сообщил номер комнаты, однако предупредил, что если мы желаем нанести визит, то он спросит у них разрешения, потом проводит нас до самых дверей и представит постояльцам. Тогда мы поинтересовались, какие комнаты примыкают к соседнему пустующему номеру. Оказалось это спальни. Наши вопросы иссякли, и мы ушли.

— Иначе говоря, вы напрасно потратили время.

— Нам не привыкать к несправедливости, Петер. Обойдя отель, мы с Алексом поднялись по пожарной лестнице и пробрались по узкому выступу, по очень узкому выступу. Это было чрезвычайно рискованно и опасно, особенно для такого пожилого человека, как я. Головокружительная высота!

— Да, — Петерсен был терпелив. Номер фон Караянов находился на втором этаже. — Что же дальше?

— Влезли на крошечный балкончик. Окна комнаты закрывали тюлевые занавески.

— Сквозь них можно было что-нибудь рассмотреть?

Толстяк кивнул.

— Сквозь занавески можно было великолепно видеть, а сквозь оконные стекла — великолепно слышать. Молодой человек передавал радиосообщение.

— Интересно. Едва ли неожиданно, однако… Азбука Морзе?

— Обычная речь.

— Что же он говорил?

— Я не понял. Очень короткое сообщение. К тому же, язык не европейский. Раньше я его никогда не слышал.

— Кто-нибудь видел вас на пожарной лестнице, выступе здания или балконе?

Джордже попытался изобразить обиду.

— Мой дорогой Петер! — вскричал он.

Майор остановил его взмахом руки.

Немногие могли обращаться к нему по имени, но немногие перед войной обучались в Белградском университете у весьма уважаемого и почтенного профессора Джордже, специализировавшемся на западноевропейских языках. Толстяк владел — не говорил, что владеет, а именно владел по меньшей мере дюжиной иностранных языков. Представление же оп имел о значительно большем количестве.

— Простите, простите, Джордже, — Петерсен оглядел обширные профессорские формы. — Хотя вы утверждаете, что вас никто не заметил, я убежден — к завтрашнему утру, а может быть, даже раньше, полковник Лунц будет знать, что вы и Алекс кружили по близости. Навряд ли его это смутит — от меня он не ожидает ничего другого. Однако полковник не узнает, что юный Михаэль фон Карали вскоре после нашего ухода бросился к рации и передал кому-то некую информацию. Хотелось бы мне знать, какую именно… Немного подумав, Джордже сказал:

— Алекс и я можем выяснить это на катере завтрашней ночью.

Петерсен помотал головой.

— Я обещал полковнику Лунцу доставить их целыми и невредимыми.

— Кто для нас этот полковник? — промолвил толстяк. — И что для него ваше обещание?

— Нам важно доставить этих людей невредимыми.

Джордже с досадой постучал себя по голове.

— Видимо, возрастное, — заметил он.

— Все в порядке, Джордже, — успокоил его Петерсен. — Нормальная профессорская рассеянность.

Глава 2

Полковник Лунц не предоставил в распоряжение Петерсена и его спутников ни почетного «хорха», ни хотя бы мало-мальски приличного автобуса. Они пересекали Италию в кузове обшарпанного грузовика с колесами из литой резины и полностью разбитыми рессорами. Крышей его служил брезент, натянутый на стальных обручах. Если учесть, что температура воздуха в горах была по-настоящему зимней, то поездку можно было в определенном смысле назвать замечательной. Ко всем перечисленным прелестям добавлялось зловоние выхлопных газов, смешивающихся с дымом вонючих сигар Джордже. Щадя обоняние попутчиков, толстяк уселся у заднего борта. В те редкие мгновения, когда он не курил, Джордже то и дело запускал руку в корзину, заполненную бутылками с пивом, которая стояла у его ног. Он держался бодро и казался абсолютно невосприимчивым к холоду. Впрочем, так оно и было — природа снабдила Джордже надежной теплозащитой.

Фон Караяны, одетые в зимние куртки, сидели на жесткой скамье грузовика нахохленные и молчаливые. Это можно было считать естественной реакцией на холод и невообразимую тряску, но Петерсен подумал, что со вчерашнего вечера прошло слишком мало времени, чтобы их обида улеглась. Возможно, причиной их унылого вида стало соседство с Алексом, хмурое мрачное лицо которого не располагало к жизнерадостности и веселью.

В полдень путники остановились пообедать в крохотном высокогорном селении близ Корфиньо. Они покинули Рим в семь утра, за пять часов преодолели лишь сотню миль, хотя, принимая во внимание дряхлость грузовика и запущенное состояние горной дороги, это было совсем неплохо. Еле переставляя затекшие и промерзшие до костей ноги, путешественники не без труда перевалили через откидной борт машины и, очутившись на земле, огляделись.

Селение состояло из нескольких убогих хижин, почтовой конторы и маленькой гостиницы. Соседний Корфиньо мог дать деревушке значительную фору по части удобств и комфорта, но полковник Лунц был патологически помешан на секретности. К тому же, как и большинство старших офицеров вермахта, он скептически относился к своим итальянским союзникам, считая их сплошь предателями и шпионами.

Хозяином гостиницы оказался худой, робкий, едва ли не испуганный человек, что выглядело несколько странным для представителя этой профессии. Явно неловкий официант, назвавшийся Луиджи, после приветствия не издал ни звука. Сама по себе гостиница оказалась довольно неплохой, хотя бы потому, что тут было тепло, пища — сносной, а бутылки с вином и пивом, которым, как всегда, увлекся Джордже, возникали на столе, точно по взмаху волшебной палочки.

Беседа скрашивает любое застолье. В дальнем конце небольшого зала водитель и его напарник, а на самом деле охранник, ехавший в кабине со «шмайсером» под сиденьем и «маузером» в кармане, говорили почти непрерывно. У троих же из пятерых, обедавших за столом вместе с Петерсеном, языки были будто парализованы. Алекс ел, по обыкновению молча, словно размышляя о чем-то чрезвычайно загадочном и важном. Зарина и Михаэль, по собственному признанию, есть не хотели. Они ковырялись в тарелках и отваживались что-либо промолвить только тогда, когда к ним обращались напрямую. Сам Петерсен отдыхал, ограничив свое общение с компаньонами дежурными репликами и любезностями. Лишь неутомимый Джордже старался как-то разрядить обстановку, и, надо признать, его природная болтливость приносила некоторые плоды. Усилия Джордже были направлены исключительно на фон Караянов. Вскоре, как и предполагал Петерсен, подтвердилось, что они — словенцы австрийского происхождения. Стало также известно, что брат и сестра закончили начальную школу в Любляне, а среднюю — в Загребе, после чего обучались в Каирском университете.

— В Каирском университете? — услышав это, потрясение воскликнул Джордже. — О Боже! Что заставило вас лезть в это культурное болото?

— Так захотели наши родители, — Михаэль пытался казаться сдержанным и холодным, но его слова прозвучали так, словно он защищался.

— Каирский университет, — повторил толстяк и помотал головой, не веря своим ушам. — Разрешите спросить, что же вы там изучали?

— Вы слишком любопытны, — отрезал Михаэль.

— Мною движет отеческий интерес, — широко улыбнувшись, объяснил Джордже. — И, разумеется, отеческая забота о незадачливой молодежи нашей несчастной разъединенной страны.

Первый раз за все время обеда Зарина позволила себе улыбнуться, правда, очень слабой улыбкой, однако вполне достаточной для того, чтобы показать, что она умеет это делать.

— Едва ли вам будет интересно знать, что мы изучали в Каире, господин… ммм…

— Зовите меня просто Джордже. Откуда вы знаете, Зарина, что меня может интересовать? Я разносторонняя личность. Мне интересно все.

— Мы изучали экономику и политику.

— Боже милостивый! — Толстяк хлопнул себя ладонью по лбу. Как актер классического репертуара он мог умереть с голоду, но как актер цирка или оперетты Джордже был бесподобен. — Боже милостивый! Господа, вы отправились в Египет изучать такие серьезные вещи? Изучать экономику в самой беднейшей стране на Среднем Востоке? Чудеса! Чему могли вас научить египтяне? Их экономика еле стоит на ногах, нет, она пребывает в состоянии крайнего ступора! Назовите первое попавшееся государство, которое придет на ум, и выяснится, что Египет задолжал ему миллионы и миллионы. Что же касается политики… Эта страна — большое футбольное поле, где гоняют мяч все, кому заблагорассудится, — Джордже ненадолго умолк то ли в восхищении от своего красноречия, то ли в ожидании ответа. Не дождавшись его, он встряхнул головой и продолжил:

— Непонятно, что ваши родители имели против Белградского университета? Допускаю, что у Оксфорда и Кембриджа, так же как у Гейдельберга, Сорбонны, Падуи есть свои преимущества, но… По-моему, Белградский университет значительно лучше.

Вновь на лице Зарины появилась слабая улыбка.

— Похоже, вы крупный специалист в этом вопросе, господин… мм… Джордже.

Толстяк не стал самодовольно ухмыляться. Вместо этого он сказал с величественной скромностью:

— Я горжусь другим, господа. В свое время мне достаточно пришлось пообщаться со многими учеными мужами, среди которых были и выдающиеся личности.

Брат и сестра в недоумении переглянулись, однако, как и ранее, промолчали. По всей видимости, они не решились снизойти до разговора с тем, кто своей внешностью напоминал швейцара или уборщика. Вероятно, они предположили, что свою несколько возвышенную манеру речи Джордже приобрел, подметая залы заседаний или прислуживая на высоких приемах.

Толстяк сделал вид, что ничего не заметил.

— Ладно, — рассудительно сказал он, — В конце концов, не мое дело исправлять ошибки чужих родителей… — Внезапно он сменил предмет разговора. — Вы монархисты, конечно.

— Почему «конечно»? — резко спросил Михааль.

Джордже вздохнул.

— Потому что, хочу надеяться, дурацкий колледж на Ниле не вышиб из ваших голов национального самосознания. Если бы вы не были монархистами, то не находились бы сейчас рядом с нами. А кроме того, мне это сообщил майор Петерсен.

Зарина взглянула на майора.

— Вы всегда так относитесь к доверительной информации?

— Не знал, что вы мне доверились, — Петерсен удивленно приподнял брови. — Ваша информация была слишком незначительной, чтобы считать ее проявлением доверия. А вот Джордже я доверяю.

Зарина вновь посмотрела на него и опустила глаза. В ее взгляде был упрек, а может быть, майору это просто почудилось.

— Поймите меня правильно, господа, — промолвил Джордже. — Я озадачен. Вы монархисты. Ваши родители, как я полагаю, тоже. Да, семейства, подобные вашему, часто отправляют своих детей обучаться за границу, но не в Каир, Как правило, выбирают Северную Европу, главным образом Англию. Узы, связывающие югославскую и британскую королевскую фамилии, очень тесны. В особенности, кровные узы. Какое место избрал король Петр для своей вынужденной ссылки? Лондон. Принц-регент тоже на попечении англичан…

— В Каире говорят, что принц Павел — британский военнопленный, — Михаэля, кажется, несильно расстраивало то, что говорили в Каире.

— Вздор, — Джордже энергично взмахнул рукой. — Принц Павел находится в Кении под правительственной опекой. Он волен приезжать и уезжать куда и когда ему вздумается, регулярно снимаь деньги со счета в лондонском банке. Кстати, замечу, это банк британского королевского дома. Ближайший европейский друг принца и, между прочим, его шурин — герцог Кентский. Точнее, он был другом принца, пока не погиб в прошлом году в авиакатастрофе. Общеизвестно, Павел собирается нанести визит генералу Смутсу в Южной Африке, который так же является союзником англичан.

— Я тоже озадачен, — прервал толстяка Михаэль. — Две южноафриканских дивизии генерала Смутса дерутся в Северной Африке бок о бок с Восьмой армией англичан. Верно?

— Верно.

— Дерутся с немцами?

— С кем же еще они могут там драться? — удивился толстяк.

— Выходит, друзья югославского королевского дома сражаются в Северной Африке с немцами, в то время как мы, монархисты, здесь, в Европе, воюем на стороне Германии, а не против нее? Что-то я во всем этом запутался…

Речь Михаэля Зарина сопроводила легкой усмешкой. Казалось, она понимает несколько больше, чем брат.

— Во всем есть своя логика, — сказал Петерсен. — Правда, Джордже?

Толстяк согласно кивнул головой.

— Да, — сказал он. — В настоящий момент мы воюем на стороне Германии, но только в настоящий момент. Сражаемся вместе с немцами, но не за них. Они наши союзники, пока нам это выгодно, — Джордже долил себе в кружку пива и отхлебнул разом половину ее содержимого. — У нас одна цель — Югославия.

Петерсен взглянул на Зарину.

— Прошлым вечером вы упомянули о том, что знакомы с королем Петром. Хорошо его знаете?

— Один или два раза встречались на официальных приемах. Тогда он был еще принцем… Перекинулись с ним десятком-другим фраз, не более.

Приятный, милый юноша. Помню, я подумала, что из него получится неплохой король. Жаль только, что Петр хромает.

— Хромает? — переспросил Джордже.

— Вы разве не знаете? Его левая нога…

— А, это. Я удивлен.

— Он не любит афишировать свой изъян. Между прочим, все слухи о покушении — бред. Это был несчастный случай на охоте, — сказал Петерсен и усмехнулся. — Наверное, кто-то из придворных принял будущего монарха за дикого кабана, — майор поискал глазами хозяина и поманил его пальцем к столу. — Будьте любезны, принесите счет.

— Счет? — на мгновение мужчина опешил, затем произнес, как ни в чем не бывало:

— Ах, счет! Разумеется. Минуточку… — он торопливо выбежал из зала.

Петерсен посмотрел на фон Караянов.

— Вы зря не едите — надо поддерживать в топке огонь. Спуск тоже будет нелегким. Хотя по мере приближения к Адриатике, наверняка, станет теплее.

— Не станет, — это была первая реплика, отпущенная Алексом за все время пребывания в гостинице, как обычно, окрашенная в мрачные тона. — Ветер усилился. Прислушайтесь — сами убедитесь в этом.

Сидевшие за столом замерли. Доносившийся снаружи низкий протяжный гул не сулил ничего хорошего. Алекс угрюмо покачал головой.

— Северо-восточный циклон, — сказал он. — Этот ветер всегда несет с собой лютую стужу. Когда скроется солнце — грянет настоящий мороз.

— Из тебя получается скверный утешитель, — промолвил Петерсен. Он взглянул на счет, принесенный хозяином, подал несколько банкнот и, отмахнувшись от сдачи, спросил:

— Можно купить у вас несколько шерстяных одеял?

— Одеял? — в ответ на странную просьбу тот недоуменно насупился.

— Да, одеял, — подтвердил Петерсен. — Нам предстоит долгий путь. В машине не особенно жарко, а день собирается быть ненастным.

— Нет проблем, — хозяин ушел и через минуту возвратился с охапкой блеклых шерстяных одеял, которые положил на соседний пустой стол. — Этого достаточно?

— Да. Большое спасибо, — Петерсен достал деньги. — Сколько я вам должен?

— За одеяла? — хозяин протестующе вскинул руки. — Нет-нет! Это не магазин — я не беру денег за одеяла.

— Я настаиваю, они стоят денег. Водитель грузовика поднялся из-за своего стола и приблизился к разговаривавшим.

— Завтра я буду возвращаться той же дорогой, — сказал он, — могу привезти одеяла обратно.

Петерсен поблагодарил водителя и хозяина. Таким образом дело устроилось.

Первыми на улицу вышли Михаэль и Зарина. Алекс, последовавший за ними, помог хозяину гостиницы перенести одеяла в машину. Петерсен и Джордже ненадолго задержались между внутренней и наружной дверью.

— Вы действительно чудовищный лгун, — восхищенно сказал Петерсен. — Коварный. Хитрый. Я бы не хотел, чтобы вы когда-нибудь меня допрашивали. Задаете свой вопрос до тех пор, пока так или иначе не получаете на него ответ.

— Если бы вы, Петер, потратили лучшие двадцать пять лет своей жизни на общение с бестолковыми студентами… — Джордже пожал плечами, словно сочтя дальнейшие объяснения неуместными.

— Я отнюдь не бестолковый студент, но не всегда могу определить цель ваших вопросов. Вы составили какое-нибудь представление о наших юных друзьях?

— Да.

— Я тоже старался. Мне казалось, что Михаэль — далеко не гигант мысли. Девушка же держалась крайне осторожно. Думаю, она поумнее брата.

— Среди двойняшек такое случается. Я разделяю ваше мнение, Петер. Зарина умна и привлекательна.

Майор улыбнулся.

— Опасная комбинация.

— Вовсе нет, если девушка вам симпатична. У меня нет повода считать Зарину несимпатичной.

— Вы просто влюбчивы, Джордже. Что скажете насчет владельца гостиницы?

— Напуганный и несчастный. Он растерялся, когда вы захотели рассчитаться с ним за еду. Создается впечатление, что. существуют путешественники, которые зачастую не делают этого. Его отказ принять от вас деньги за одеяла так же не типичен для итальянца. Никогда не доводилось встречать итальянца, который добровольно отказывается от денег.

— Полковник Лунц отбрасывает длинную тень, — проговорил Петерсен. — Официант?

— Он, — кивнул Джордже. — Сказать честно, я был лучшего мнения о гестапо. Внедряя агента под видом официанта, полковник мог обучить его хотя бы элементарным навыкам этой работы. Иногда мне становилось за него просто стыдно, — помолчав, Джордже продолжил: — Недавно вы говорили в короле Петре.

— Эту тему затронули вы.

— Какая разница? — отмахнулся толстяк. — Не в этом дело. Как декан факультета, я нередко общался со многими известными людьми. Принц Павел — высококультурный человек, хотя его интересует живопись, а не филология. Мы встречались с ним на королевских приемах. Более того, несколько раз мне довелось разговаривать с королем Петром, в бытность его наследным принцем. В то время он не хромал.

— Он и сейчас не хромает.

Толстяк внимательно взглянул на майора.

— И вы называете меня коварным? Петерсен, отворив наружную дверь гостиницы, дружески похлопал его по плечу.

— Мы живем в такое время, профессор…

Вторая половина пути прошла более гладко, чем первая. Зарину и Михаэля, закутанных по самые глаза в одеяла, уже не сотрясали приступы невольной дрожи. Они не стучали зубами, однако по-прежнему выглядели несчастными и были расположены к общению не больше, чем утром.

Джордже, желая облегчить их страдания, предложил молодым людям выпить, отчего Зарина содрогнулась, а Михаэль энергично помотал головой. Они знали, что толстяк предлагает им не французский коньяк, а крепчайшую «сливовицу», прихваченную из горной гостиницы.

Грузовик с путниками выехал на приморское шоссе в двадцати километрах от Пескары. Преждевременно опустились сумерки. Как и предсказывал Алекс, небо заволокло густыми темными тучами, предвещавшими обильный снегопад. Выручило то, что шоссе было гораздо приличнее горной дороги. Путь до Термоли, сопровождавшийся прежней металлической какофонией, занял всего около двух часов.

«Музыкальное сопровождение», впрочем, полностью отвечало обстановке. Ненастная зимняя ночь и военное время вряд ли могли подвигнуть какого-нибудь творца на создание благозвучных мелодий. Городские пейзажи, как и погода, внушали тоску и уныние. Серый, грязный, лишенный растительности, Термоли казался вымершим. Только в некоторых зданиях, видимо, кафе и тавернах, светились еле различимые огоньки.

Однако район порта освещался здесь даже лучше, чем в Риме. Светомаскировка отсутствовала, так как освещение было слабым, как, скорее всего, и в мирные дни. Грузовик остановился у кромки причала. Света тусклых желтых фонарей вполне хватило, чтобы разглядеть очертания торпедного катера. С первого взгляда могло показаться, что он стоит в порту, ожидая ремонта. На деле ни у кого не возникало даже мысли — закрасить хотя бы часть многочисленных царапин и вмятин, покрывавших его борта. На катере не было ни торпед — торпедные аппараты демонтированы, ни глубинных бомб — бомбодержатели также были сняты. Все вооружение, если можно было так сказать, состояло из пары пустяковых пушечек. Одна стояла на носу, другая — на корме. Обе подозрительно напоминали пулемет Хочкиса, пожалуй, самое ненадежное, пользующееся дурной славой оружие, когда-либо находившееся в употреблении у военных.

На верху трапа, соединявшего катер с причалом, стоял высокий мужчина в форме без знаков различия. Козырек фуражки без кокарды скрывал его лицо, но не его роскошную белоснежную бороду. Человек был заметно сутул. Когда Петерсен и следовавшие за ним люди приблизились, моряк вскинул руку в полу приветствии-полусалюте.

— Добрый вечер, — поздоровался он. — Меня зовут Пьетро. А вы, должно быть, тот самый майор, которого мы ожидаем…

— Да. Добрый вечер.

— …И с вами четверо спутников, среди которых одна дама, — седобородый Пьетро пристально оглядел каждого, видимо, мысленно сверяясь с полученным описанием, и удовлетворенно проговорил:

— Рад приветствовать вас, господа. Сейчас я пришлю кого-нибудь за вашими вещами. Оставьте их здесь и идите за мной — командир хотел встретиться с вами, как только прибудете…

Все пятеро спустились в помещение, которое могло быть капитанской каютой, рубкой штурмана или офицерской кают-компанией, но, скорее всего, служило и тем, и другим, и третьим. Капитан сидел за письменным столом, повернувшись спиной к двери, и что-то писал. Он развернулся в крутящемся кресле, которое было накрепко привинчено к полу, когда седобородый Пьетро сказал:

— Ваши последние гости, Карлос. Майор и четверо его друзей. Как нам и обещали.

— О! Входите, входите! Спасибо, Пьетро. Пришлите сюда, пожалуйста, вашего юного тезку, хорошо?

— После того как он закончит погрузку багажа?

— Да, после. Седобородый Пьетро ушел.

— Лейтенант Джанкарло Тремино, — представился капитан корабля. Это был широкоплечий молодой человек лет тридцати с черной, курчавой шапкой волос, загорелый, белозубый, с теплыми карими глазами и открытой улыбкой. — Зовите меня просто Карлос. Меня здесь, как вы слышали, почти все так зовут. Дисциплина на флоте отсутствует, — он указал на серые фланелевые шаровары. — По этой же причине я не ношу форму. Зачем? Никто не обращает на это внимания… — Капитан протянул левую руку Петерсену. — Добро пожаловать, майор. Разумеется, здесь нет роскошных апартаментов, зато есть несколько крохотных кают, гальюн, душевая, много вина… и гарантия безопасного прибытия в Плоче. Мы не раз ходили к берегам Далмации и до сих пор еще не пошли на дно. Конечно, для этого достаточно одного раза, но… Давайте будем думать о хорошем.

— Вы очень любезны, — отозвался Петерсен. — Раз у вас принято называть друг друга по имени, зовите меня Петер.

— Он так же по имени представил остальных своих спутников. Карлос скреплял каждое знакомство рукопожатием и приветливой улыбкой, однако даже не предпринял попытки подняться из кресла.

— Прошу прощения за то, что я сижу, — извинился он. — Я не хам и не лентяй. И вовсе не питаю отвращения к физическим упражнениям, — Карлос извлек на свет свою правую руку, облаченную в черную перчатку, нагнулся и постучал по правой ноге — между коленом и лодыжкой. Раздался стук металла о металл, заставивший наблюдавших вздрогнуть. — Эти металлические приспособления несколько затрудняют движения, — проговорил он, точно оправдываясь. — Лишнее, да нет, любое движение доставляет довольно значительное неудобство. Кому это может понравиться? Я не благородный античный римлянин, чтобы все время себя испытывать.

Зарина прикусила губу. Михаэль пытался держаться так, будто зрелище его не потрясло. Петерсен, Джордже и Алекс, у которых за плечами были полтора года войны, отреагировали на увиденное без особых эмоций.

— Правая рука, правая нога, — продолжил майор, — серьезная помеха для службы.

— В действительности мешает только нога — она ампутирована до колена. А вы слышали о пилоте английского истребителя, потерявшего обе ноги? Так вот, парень рвался вовсе не к инвалидной коляске, нет, а снова в кабину «спитфайра». И своего добился.

— Я слышал об этом. Думаю, об этом многие слышали. Позвольте узнать, Карлос, как вы заработали эти царапины?

— Вероломный Альбион, — весело сказал капитан. — Мерзкие, отвратительные англичане. Никогда не доверяйте им. Представьте себе, до войны моими лучшими друзьями были англичане — мы вместе плавали на яхтах по Адриатике и Суэцу. Наш катер пересекал Эгейское море. Стоял густой туман. И вдруг из этого тумана менее чем в двух километрах от нас возник огромный британский военный корабль.

Карлос сделал паузу, вероятно для того, чтобы усилить эффект.

Петерсен заметил:

— Насколько я знаю, англичане опасаются посылать большие военные корабли севернее Крита.

— На самом деле это был фрегат, — пояснил капитан, — но в тот момент он показался нам невероятно огромным. Мы не были готовы к такой встрече, понимаете? Видимо, англичане засекли нас радаром, а у нас никакого радара. Первые два снаряда скользнули по борту и взорвались в нескольких метрах от корпуса. Стрельба велась из сорокамиллиметровой пушки килограммовыми снарядами. Англичане зовут их «хлопушками». Две следующие «хлопушки» легли точно в цель: одна попала в машинное отделение и вывела из строя двигатель, вторая прошила рубку рулевого. Я стоял там на вахте.

— Килограммовый снаряд, разорвавшийся в замкнутом пространстве, — не слишком, приятная штука, — сказал Петерсен. — Вы были в рубке один?

— Со мной находилось еще двое. Им повезло меньше, чем мне. — Карлос взглянул на Петерсена. — Ну да ладно! Что случилось, то случилось.

В дверь постучали, и вошел очень юный матрос. Он вытянулся по стойке «смирно», отдал честь и спросил:

— Вы посылали за мной, капитан?

— Да, Пьетро, У нас гости. Усталые, томимые жаждой гости.

— Так точно! — юный матрос вновь отдал честь и вышел.

— А вы говорите об отсутствии дисциплины на флоте, — заметил Петерсен.

— Дайте срок, — улыбнулся капитан. — Паренек с нами всего лишь вторую неделю.

— Он, что, прогуливает уроки? — изумленно поинтересовался Джордже.

— Пьетро старше, чем кажется, по крайней мере, месяца на три.

— В вашем экипаже представлены все возрастные категории, — усмехнулся Петерсен. — Старшему Пьетро никак не меньше семидесяти.

— Гораздо больше, — Карлос рассмеялся. Казалось, все на свете его забавляет. — Пенсионер, безбородый юнец, так называемый капитан с двумя из четырех полагающихся конечностей — отличная команда! Подождите, еще увидите остальных…

— Что случилось, то случилось, согласен. — продолжил беседу Петерсен. — Согласен. А можно задать вопрос относительно настоящего?

Карлос кивнул.

— Почему вы не ушли из флота по инвалидности или, в конце концов, не списались на берег? Почему до сих пор на действительной службе?

— На действительной службе? — капитан опять рассмеялся. — Это не действителъная служба. Как только запахнет порохом, я тотчас подам рапорт об увольнении. Вы видели наше вооружение, Петер? Мы держим этот металлолом лишь из тщеславия. Пушки никогда не будут использованы ни для атаки, ни для обороны — обе неисправны. Слоняться взад-вперед между Италией и Югославией совсем не сложно, во всяком случае, для меня. Ведь я родился и вырос в сорока милях отсюда, в Пескаре. У моего отца было несколько яхт, и все свое детство, а затем и до нелепого длинные студенческие каникулы провел в плаваниях по Средиземному морю, главным образом вдоль югославского берега. Адриатическое побережье Италии — скучно и неинтересно. Между Бари и Венецией нет ни одного живописного места, заслуживающего упоминания. А сотни островков Далмации — истинный рай для яхтсмена! Я знаю их лучше, чем улицы Пескары или Термоли, и морское министерство находит это полезным.

— Как же вы пойдете ночью? — спросил Петерсен. — Без маяков, без световых буев, без каких-либо береговых навигационных ориентиров?

— Если бы я зависел от всего этого, морское министерство вряд ли было заинтересовано во мне, верно? Да, помогите же ему кто-нибудь! — возглас капитана относился к юному Пьетро, который вошел в каюту, пошатываясь под тяжестью гигантской плетеной корзины. В ней находился великолепно оборудованный бар. В дополнение к крепким спиртным напиткам, ликерам и винам юный матрос прихватил даже сифон, заправленный содовой водой, и маленькое ведерко со льдом.

— Пьетро пока не научился исполнять обязанности стюарда, а я не намерен покидать свое кресло, — сказал Карлос. — Пожалуйста, обслуживайте себя сами, господа. Спасибо, Пьетро. Предложи остальным пассажирам присоединиться к нам, если они захотят.

Юноша отдал честь и вышел.

— У нас на борту находятся еще два пассажира, имеющие отношение к Югославии, — пояснил капитан. — Понятия не имею, зачем они туда направляются. Впрочем, точно так же не знаю, какие у вас там дела. Вы не знаете их дел, они не знают ваших, но корабли, встречающиеся ночью, обязаны обмениваться друг с другом опознавательными сигналами. Таковы правила плавания в открытом море.

Петерсен указал на корзину, из которой Джордже подал Зарине и Михаэлю апельсиновый сок.

— В открытом море несколько иные правила, — заметил он. — По-моему, ваше морское ведомство недооценивает суровые условия тотальной войны.

— Не волнуйтесь, Петер, — улыбнулся Карлос. — Наше морское ведомство так же скупо, как и любое морское ведомство мира. Кое-что из этих припасов прислал мне отец из собственных винных погребов, а кое-что подарили зарубежные друзья.

— «Крусковач», — Джордже дотронулся до бутылки, — «граппа», «пелинковач», «сливовица»… Можно подумать, все ваши зарубежные друзья — югославы. Наш гостеприимный и внимательный юный друг Пьетро ясновидящий? Он догадался, что мы идем в Югославию, или был информирован ?

— Подозрительность, думаю, составляет основную часть вашего капитала. Не знаю, о чем догадался Пьетро и может ли он вообще о чем-либо догадываться. Юноша не был специально проинформирован, а просто-напросто знал это, — Карлос вздохнул. — Увы, для нас уже не существует таких понятий, как романтика и очарование таинственных миссий рыцарей плаща и кинжала. Отыщите в Термоли хотя бы одного слепо глухонемого, и он будет тем единственным в городе человеком, который не знает, что «Коломбо» — так зовут эту искалеченную «борзую» — регулярно курсирует между Италией и Югославией. Утешьтесь тем, господа, что я один знаю место, где мы причалим. Конечно, если никто из вас не проболтался. — Он налил себе немного виски. — Ваше здоровье, джентльмены. И ваше, сеньора.

— Мы не болтаем на каждом углу о подобных вещах, — отозвался Джордже. — Зато о другом, боюсь, я люблю поговорить. Вы упомянули студенческие каникулы, Карлос. Могу спросить, что вы заканчивали? Университет? Морскую академию?

— Медицинскую академию.

— Медицинскую академию! — С потрясенным видом Джордже налил себе «граппы». — Умоляю вас, капитан, только не говорите, что вы доктор!

— А я и не говорю. Но у меня есть диплом, подтверждающий мое медицинское образование, — сказал Карлос.

Петерсен выразительно оглядел каюту.

— Тогда почему все это?

— Хороший вопрос, — улыбнулся капитан. — В военное время итальянский флот не отличается от любого другого. Высококвалифицированный слесарь становится механиком машинного отделения, первоклассный шеф-повар — артиллеристом. Я умею учиться, многогранность познаний и привела меня сюда, — подражая Петерсену, Карлос выразительно огляделся. — Разрешите представиться — доктор Тремино, паромщик первого класса. Принимая во внимание состояние парома, согласен на второй класс. Входите, входите! — откликнулся он на стук в дверь.

Среднего роста стройная молодая девушка, одетая в голубой шерстяной костюм, перешагнула через невысокий комингс. На вид ей можно было дать лет двадцать пять. Лицо ее было бледным, серьезным и неулыбчивым, без малейшего следа косметики. Черные, как ночь, волосы ниспадали на плечи, подобно крыльям ворона. Одно «крыло» почти полностью закрывало левую бровь, очевидно, чтобы прикрыть небольшую оспинку, расположившуюся высоко на левой скуле. Девушка была красива той классической «вечной» красотой, над которой не властно время.

Время не властно было изменить и облик мужчины, вошедшего следом за ней в каюту, однако скульптурное совершенство черт было здесь ни при чем. Высокий, крепкого телосложения, светловолосый, он показался отчаянно безобразным. Природа не имела отношения к этому — все лицо мужчины ото лба до подбородка покрывали ужасные шрамы самого различного рода и вида. И все же, благодаря открытой жизнерадостной улыбке, оно выглядело достаточно привлекательным.

— О! — с неподдельной радостью воскликнул Карлос. — А вот и Лоррейн с Джакомо.

Он представил вошедшим Петерсена, затем остальных. Голос Лоррейн, низкий и бархатистый, чем-то напоминал голос Зарины. Голос Джакомо, как и следовало ожидать, бархатистым не был, а рукопожатие его оказалось просто чудовищным. Однако, когда дело дошло до девушки, Джакомо осторожно взял ее ладошку в свою огромную руку и с неуклюжей галантностью поцеловал. Подобный жест этого человека мог показаться неестественным и театральным, но, по-видимому, Зарина это так не восприняла. Во всяком случае она ничего не сказала, а лишь широко улыбнулась в ответ с искренностью, впервые отмеченной Петерсеном.

— Не церемоньтесь, — сказал Карлос, кивнув на плетеную корзину.

Джакомо, не позволяя усомниться в том, что принадлежит к решительным людям, не заставил упрашивать себя дважды и налил Лоррейн «пеллегрино»[6]. Это явно указывало на их давнее знакомство, равно как и на то, что девушка разделяла отношение фон Караянов к алкоголю. Затем Джакомо наполовину наполнил высокий бокал виски, разбавил его содовой, сел за стол и, улыбаясь, оглядел компанию.

— За здоровье присутствующих! — провозгласил он. — И за погибель врагов.

— Каких именно? — поинтересовался Карлос.

— О, получился бы очень длинный список, — Джакомо попытался скорчить пепельную гримасу и залпом выпил виски. — У меня их слишком много. Вы пригласили нас на совещание, Карлос?

— На совещание? Избавь меня Боже! — Не надо обладать великими логическими способностями, чтобы понять — эти двое тоже не сегодня встретились. — Почему вы решили, Джакомо, что я должен созвать совещание? Моя работа заключается в том, чтобы доставить вас туда, куда вам надо, и в этом вы не можете мне помочь. После того как высажу своих пассажиров на сушу, я уже не смогу помочь чем-либо. Обсуждать нам нечего. Как перевозчик я полностью доверяю интуиции. Люди вашего склада и профессии реагируют молниеносно, когда ощущают опасность, при встрече на темной палубе с незнакомцем. Моя обязанность устранить такую возможность. А теперь коротко о трех вещах, которые необходимо довести до вашего сведения: пункт первый — жилье. Лоррейн и Джакомо расположились каждый в своей каюте, если так можно окрестить конуру размером с телефонную будку. Кто первым пришел, того первым и обслужили. Есть еще две другие каюты: на трех и двух человек, — Карлос взглянул на Михаэля. — Вы с Зариной брат и сестра?

— Кто вам это сказал?!

Скорее всего, Михаэль не собирался произносить фразу столь свирепо, но, по-видимому, его нервы были напряжены после встречи с Петерсеном и его друзьями, что и послужило причиной нелепо агрессивного тона.

Карлос на мгновение опустил голову, затем вновь посмотрел на молодого человека и без тени улыбки сказал:

— Всемогущий Господь дал мне глаза. И эти глаза говорят мне, что вы и Зарина — двойняшки.

Джакомо отвесил поклон смущенной девушке.

— Вы окажете мне честь, если займете мою каюту, а я переселюсь к вашему брату. Зарина, улыбнувшись, кивнула.

— Вы очень добры.

— …Пункт второй: еда, — продолжил Карлос. — Вы можете поужинать на борту, но не рекомендую этого делать. Джованни — неважный повар, и я не могу порицать его за это. По профессии он судовой механик. Все, что выходит из нашего камбуза, даже кофе, по вкусу и запаху почему-то напоминает сырую нефть. И третье: вы вольны сходить на берег всякий раз, как только этого пожелаете. Побережье патрулируется полицейскими, однако обычно их служебное рвение падает одновременно с температурой воздуха. Если кто-либо из вас натолкнется на полицию, просто скажите, что вы с «Коломбо». В худшем случае патруль приведет вас обратно на борт для проверки. Хотя не представляю, зачем сходить на берег таким холодным ненастным вечером. Разве что убежать от стряпни Джованни. Неподалеку отсюда есть забегаловка. Правда, меня там не знают.

— Я воспользуюсь и погодой, и отсутствием у патрульных служебного рвения, — сказал Петерсен. — Надо размять ноги. В этом проклятом грузовике они совершенно онемели.

— Возвращайтесь на борт через час, — отозвался Карлос. — Я знаю довольно приличное кафе, где меня знают. Вместе пойдем поедим, — он повернулся к девушкам и с улыбкой добавил:

— Для меня это будет довольно затруднительно, но для вас, леди, я готов принести себя в жертву… — Он посмотрел на судовые часы. — В десять вернемся. Отплываем в час ночи.

— Почему не раньше? — удивленно спросил Михаэль. — Почему мы должны терять столько времени? Почему мы не…

— Мы отплывем в указанный мною час, — сказал Карлос сдержанно.

— Вы же видите, что творится с погодой! — вскричал Михаэль. — Ветер уже сейчас сильный, а будет еще сильнее и сильнее!

— Да, похоже, плавание будет не очень комфортным. Вы плохой моряк, Михаэль, — это было сказано без упрека, но с недовольством.

— Нет… То есть да… Не знаю… Я не представляю… То есть…

— Михаэль, — голос Петерсена звучал почти мягко, — в данном случае действительно неважно, что вы представляете или понимаете. Лейтенант Тремино — капитан судна. И он принимает решения. Никто никогда не оспаривает действия капитана.

— На самом деле мое решение объясняется очень просто, — было заметно, что Карлос обращается к Петерсену, а не к Михаэлю. — Гарнизон, охраняющий портовые сооружения в Плоче, состоит из резервистов. После того как солдаты ушли на фронт, остались либо старики, либо почти дети. И те и другие нервничают и потому стреляют без предупреждения. Даже переданное по радио сообщение о нашем прибытии не произведет на них впечатления. Опыт практической работы, а также несколько благополучно завершившихся «экспедиций» полностью убедили меня в том, что к берегу разумнее подходить на рассвете, когда самые воспаленные глаза смогут увидеть, как доблестный капитан Тремино разворачивает в Адриатике огромный итальянский флаг!

Волнение Михаэля оказалось не напрасным — ветер крепчал с каждой минутой. Он был сырым и холодным, но Петерсен и двое его спутников не намеревались мерзнуть на нем очень долго. Забегаловка, о которой говорил Карлос, ничем не отличалась от любой другой захудалой портовой таверны, но главное здесь было тепло.

— Не больно продолжительная прогулка для ваших онемевших ног, — заметил Джордже.

— С моими ногами ничего не случилось, — махнул рукой Петерсен. — Я просто хотел поговорить.

— Что-то было не так в нашей каюте? Вас насторожило, что у Карлоса больше вина, «граппы» и «сливовицы», чем он способен поглотить?

— Как мы говорим, у полковника Лунца длинные руки.

— Ах вот оно что! — воскликнул Джордже. — «Жучок»?

— Вы можете сказать что-нибудь о прошлом капитана? — спросил Петерсен. — Мне кажется, вам это будет сделать довольно сложно.

— Боюсь, я понял, на что вы намекаете.

— А я — нет, — Алекс скорчил подозрительную физиономию.

— Карлос, кое-что я знаю о Карлосе, — сказал Петерсен. — Точнее, мне был известен его отец — отставной капитан первого ранга. Почти наверняка, сейчас он на флоте и командует крейсером или чем-нибудь подобным. Отец Карлоса вышел в отставку одновременно с моим отцом. Их многое объединяло — оба обожали море, оба имели свечной бизнес, оба оказались в высшей степени удачливы. Рано или поздно их пути должны были пересечься — и это произошло. Они стали добрыми друзьями, часто встречались друг с другом, обычно в Триесте. Я бывал с отцом на официальных приемах. Осталось множество фотографий. Карлос мог видеть их.

— Если он видел их, — промолвил Джордже, — то следует уповать лишь на Божью милость, да разрушительное время. Годы легкомысленной жизни должны затруднить Карлосу отождествление майора Петерсена с тем беззаботным в прошлом малым.

— Почему всему этому придается такое значение? — спросил Алекс.

— Я знал Петерсена-старшего долгие годы, — откликнулся Джордже. — Что отличало или отличает его от сына, так это прямота и искренность.

— А, — понимающе протянул Алекс.

— Жаль Карлоса, очень жаль, — произнес толстяк голосом, полным сочувствия. — Чрезвычайно приятный молодой человек. То же самое можно сказать о Джакомо, хотя, конечно, он и не молод. Великолепная пара, которую хотелось бы привлечь на свою сторону. — Джордже беспомощно развел руками и вскричал:

— О, где мои башни из слоновой кости?!

— Вы должны быть благодарны судьбе за это прикосновение к реальности, — сказал Петерсен. — Такие встречи позволяют компенсировать недостатки вашего академического образования. Что вы думаете о Джакомо? Итальянский двойник британских «коммандос»?

— Очевидно, что Джакомо неоднократно подвергался пыткам и избиению, а возможно и тому и другому. Да, Петер, «коммандос», но не итальянский. Он из Черногории.

— Откуда? Из Черногории?!

— Да. У нас в Югославии есть такая провинция. Вы разве не знали? — Джордже был способен на ядовитый сарказм — мастерство, приобретенное и отточенное за годы, проведенные и Белградском университете.

— С такими светлыми волосами и безукоризненной итальянской речью?

— Блондины в Черногории — не редкость, и, хотя итальянский его очень хорош, акцент я определил безошибочно.

Петерсен ни на секунду не усомнился в сказанном Джордже. Уникальные способности толстяка распознавать языки, диалекты, акценты, даже оттенки акцентов — давно стали притчей во языцех далеко за пределами Балкан.

Ужин оказался более чем сносным, а кафе — более чем приличным, почти респектабельным. Карлоса здесь знали и относились к нему с почтительным уважением.

Лоррейн вступала в беседу время от времени, да и обращалась преимущественно к Карлосу, сидевшему за столом рядом с ней. Оказалось, что девушка, как и капитан, родом из Пескары. Было очевидно, что ни Алекс, ни фон Караяны не внесут свою лепту в копилку общей беседы. Таким раскованным легким собеседникам, как Карлос и Петерсен, сейчас оставалось лишь присоединиться к Зарине, Михаэлю и Алексу — вступить в разговор Джакомо и Джордже, болтающих громко и безостановочно, представлялось немыслимо.

Когда возвращались на корабль, ветер на улице усилился, к нему добавилась вьюга. Карлос, хотя и пил за ужином мало, не слишком уверенно держался на ногах. По крайней мере, так выглядело со стороны. Дважды споткнувшись, он взял Лоррейн под руку.

«Коломбо» заметно раскачивало на швартовах. По словам капитана, метеосводка предсказывала дальнейшее ухудшение погоды.

К удивлению Петерсена и плохо скрываемому раздражению, почти равносильному гневу, еще пятеро мужчин дожидались Карлоса в капитанской каюте. Их вожак, высокий худой седовласый мужчина с крючковатым носом и бескровными губами, представился как Алессандро. Трое его людей назвались Франко, Колой и Зеппом, что, по-видимому, должно было означать Франческо, Николас и Джузеппе. Четвертый человек назвал себя Гвидо. Все четверо, подобно своему вожаку, были одеты в неопределенного вида гражданскую одежду, явно чувствовали бы себя намного уютней в военной форме. Их отличали холодные тяжелые невыразительные физиономии.

Петерсен бегло взглянул на Джордже, развернулся и вышел из каюты. Толстяк и Алекс незамедлительно последовали за ним, плотно прикрыв за собой дверь.

Они отошли на несколько шагов, и Петерсен уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, как дверь каюты вновь отворилась и в коридор вышел Карлос. Он приблизился к мужчинам, глядевшим на него:

— Вы расстроены, майор? — спросил Карлос озабоченно.

— Недоволен. Правда, я говорил Михаэлю, что на борту корабля никто не вправе обсуждать действия капитана, однако здесь другой случай. Как я понимаю, эти люди также направляются в Плоче?

Карлос кивнул.

— Где они будут спать?

— В носовой части судна есть каюта на пятерых. Не думал, что это достойно упоминания и что прибытие людей может так огорчить вас.

— Я недоволен. Рим дал мне ясно понять — мы будем путешествовать одни. Мы не готовились к совместному плаванию с пятью… точнее с семью, совершенно незнакомыми мне спутниками. Кроме того, меня беспокоит то, что вы знаете их. По крайней мере, Алессандро.

Карлос хотел возразить, но Петерсен, повысив голос, продолжил:

— Верю, что вы не принимаете меня за глупца и не будете отрицать это. Не в вашем характере демонстрировать столь подчеркнутое почтение к незнакомцу. Наконец, я недоволен тем, что эти люди имеют вид наемных убийц, жестоких, безжалостных. Разумеется, они таковыми не являются, поэтому я и употребил выражение «имеют вид». Единственная опасность заключается в недостаточной предсказуемости подобных пассажиров. В лексиконе настоящего убийцы слово «непредсказуемость» отсутствует. Планировать и организовывать убийство — довольно тонкое искусство. Сперва дело «прокручивается», оформившись, получает надлежащую огранку и только потом воплощается в жизнь. Настоящие убийцы выглядят не так, как эти люди.

— Кажется, вы много знаете о наемных убийцах, — Карлос слабо улыбнулся. — Если Алессандро и его люди вас не особенно беспокоят, быть может, вас огорчает присутствие здесь Джакомо?

— У меня сложилось впечатление, что Джакомо предпочитает лобовую атаку, — сказал Петерсен. — Скрытность — далеко не самое сильное свойство его натуры. Он даже не начал этому обучаться. Впрочем, вы знаете Джакомо лучше, чем мы.

— Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что вы не очень хороший актер.

— Представьте себе, то же самое мне говорил режиссер нашего студенческого театра. Выходит, Лоррейн?

— Вы с ума сошли! — воскликнул Джордже.

— Карлос ничего не утверждает, а только намекает, — улыбнулся Петерсен. — Делает намек. У классически прекрасной девушки неласковый взор.

Последняя реплика майора явно понравилась Карлосу — он не сумел этого скрыть. Довольное выражение его лица подтвердило недавно высказанное Петерсеном мнение о никудышных актерских способностях Карлоса.

— Если вы огорчены, — проговорил капитан, — то приношу вам свои извинения. Хотя, по правде сказать, не знаю, в чем я перед вами провинился. Все пассажиры имеют рекомендательные письма. Каждое для меня равносильно приказу. Мой долг — подчиняться ему. В своих действиях я ничем иным не руководствуюсь.

«Он и в самом деле плохой актер, — подумал Петерсен. — Однако, говоря так, он ничего не выгадывает».

— Не желаете вернуться в мою каюту, господа? — спросил Карлос. — До отплытия еще три часа, времени достаточно, чтобы пропустить на ночь стаканчик-другой. Как вы сами заметили, Алессандро и его компания не так свирепы, как кажутся.

— Спасибо, — отказался от приглашения Петерсен. — Мы немного погуляем по палубе, а потом отправимся спать. Надо выспаться — впереди нас ждет долгий путь. Так что, спокойной ночи.

— Хотите прогуляться по палубе? — вскричал Карлос. — В такую погоду?! Вы замерзнете, господа!

— Холод — наш старый приятель.

— Как хотите, джентльмены. Я предпочитаю другую компанию. — «Коломбо» резко накренился. Капитан пошатнулся и, удерживая равновесие, растопырил руки. — У торпедных катеров есть свои несомненные достоинства, которые, однако, полнее раскрываются при спокойном море. С батюшкой Нептуном, надеюсь, вы тоже на дружеской ноге?

— Наш ближайший родственник, — откликнулся Джордже.

— Если обращать внимание на погоду, твердо могу пообещать спокойное, не богатое событиями путешествие, — сказал Карлос. — Еще никогда на корабле не было беспорядка.

Укрывшись от пронизывающего ветра за палубными надстройками, Петерсен посмотрел на двух своих спутников и лаконично спросил:

— Ну?

— Вот тебе и ну, — ответил Джордже. — На борту катера семеро чужаков, а досточтимый молодой Карлос, видимо, знает всех семерых. Каждый мужчина — потенциальный противник. Разумеется, в этом нет ничего нового. — Конец его тошнотворной сигары светился во тьме. — Странно, что наш добрый друг полковник Лунц заранее не ознакомился со списком пассажиров «Коломбо».

— Да.

— Мы, естественно, готовы ко всякого рода случайностям, Петер?

— Конечно. Вы имеете в виду какие-то конкретные случайности?

— Нет. Будем поочередно держать наблюдение в нашей каюте?

— Само собой. Если останемся в ней на ночь.

— У нас есть план?

— У нас нет плана. Что вы думаете о Лоррейн, Джордже?

— Очаровательна! Говорю, не колеблясь, очаровательная юная леди!

— Я уже сказал вам однажды, Джордже, что вы влюбчивы и впечатлительны, — улыбнулся Петерсен. — Не это хотел услышать от вас. Меня удивляет ее присутствие на борту. Она определенно не принадлежит к той пестрой компании, которую Карлос транспортирует в Плоче.

— К пестрой компании? Вот как! Первый раз за всю мою жизнь меня причислили к «пестрой компании». Что же, по-вашему, Петер, выделяет Лоррейн?

— То, что любого другого пассажира на этом судне можно в чем-либо заподозрить, во всяком случае я могу. А вот ее подозревать не в чем.

— Ого, похоже, она действительно уникум! — воскликнул Джордже с искренним благоговением.

— Карлос позволил нам узнать, буквально приложил к этому определенные усилия — что Лоррейн родом из Пескары. Как вы считаете, Джордже, это похоже на правду?

— Что вам ответить? — толстяк неопределенно пожал плечами. — Судя по всему, она может быть родом хоть с Тимбукту.

— Вы разочаровываете меня, Джордже, или преднамеренно неверно истолковываете мои слова. Но я наберусь терпения. Ваше знание нюансов всех европейских языков… Скажите, Лоррейн на самом деле родилась или выросла в Пескаре?

— Ни то ни другое.

— Но, по крайней мере, она итальянка?

— Нет.

— Итак, как и в случае с Джакомо, мы вновь имеем дело с Югославией?

— Вы, Петер, может быть, и имеете, а я — нет. Остаюсь в Англии.

— Что? Англия?!

— Да. Вне всяких сомнений, ощущается «образцовый южный английский», как говорит британская радиовещательная корпорация. Мое чуткое ухо различило именно это, — Джордже скромно откашлялся. Время от времени его самолюбование было способно любого довести до бешенства.

Глава 3

И Карлос, и Алекс в своих прогнозах ошиблись. Правда, Алекс еще в горной гостинице мрачно, но точно предсказал наступление холода. После трех часов ночи на «Коломбо» не было ни единого пассажира, кто бы не согласился с ним. Обильный снегопад, снизивший видимость до нуля, превратил катер в плавучий холодильник. Подобное не случилось бы, существуй на «Коломбо», как на других катерах, система центрального отопления. Однако на данной «воинской единице» особенным было все. Мало того, что оборудование судна имело трогательно допотопную конструкцию, но оно и функционировало примерно на треть.

Алекс ошибся только в определении направления ветра — тот был не северо-восточный, а просто северный. Разница в жалкие двадцать три градуса[7] могла показаться несущественной тому, кто находился на берегу. Пассажиры же, дрожавшие в каютах почтенного торпедного катера, посчитали ее катастрофической. Те, кого одолевали не только холод, но и морская болезнь, эту самую «разницу» восприняли как нечто среднее между дискомфортом и желанием свести счеты с жизнью.

Карлос же предсказывал спокойное плавание, но уверенность капитана в этом не разделяли, по меньшей мере, трое людей, на первый взгляд стойко воспринимавших натиск стихии.

Дверь запасного выхода, расположенного слева от винтового трапа, ведущей в машинное отделение, была открыта и закреплена на крюк. В темноте дверного проема застыли Петерсен и Алекс, который сжимал в руке автоматический пистолет-пулемет. Майор левой рукой удерживал равновесие на танцующей под ногами палубе, правая была беззаботно сунута в карман куртки. Он давно уяснил: если рядом находится Алекс, держать оружие наготове излишне.

Каюта, отведенная им капитаном, располагалась по правому борту. Ее иллюминатор достаточно хорошо освещал проход. Дверь каюты была заперта, но Петерсен знал, что профессор, находившийся внутри, тоже начеку. Он взглянул на тускло мерцающие в темноте часы. Прошло полтора часа с тех пор, как они стояли здесь в засаде не шевелясь, не ощущая свирепого холода и, разумеется, ни на минуту не расслабляясь. Ничего нового в данной ситуации для них не было. Десятки раз этим людям случалось попадать в похожие переделки на обледенелых, открытых всем ветрам боснийских скалах. В горах поджидать врага приходилось значительно дольше, так что эту засаду вполне можно было считать одной из наиболее кратковременных и комфортных.

На девяносто третьей минуте ожидания в конце коридора появились двое мужчин, которые пригнувшись, быстро двигались в направлении правого борта. При каждом крене «Коломбо» их швыряло от переборки к переборке. Они были без обуви, вероятно, были убеждены, что так будет легче подкрасться тайно. Это выглядело смешным и нелепым — торпедный катер, борясь с волнами, ревел и грохотал с такой силой, что по палубе можно было маршировать в кованых сапогах, не опасаясь быть кем-то услышанным. У обоих мужчин из-за поясов торчало по пистолету, каждый держал в правой руке по предмету, подозрительно напоминавшему ручную гранату.

Это были Франко и Кола. Их и без того мрачные физиономии отражали не угрызения совести — в это Петерсен никогда бы не поверил, а, скорее всего, недостатки подготовки. Хотя по логике вещей, Алессандро должен был послать «на дело» профессионалов, однако вид Франко и Колы свидетельствовал об обратном. Они явно не родились с шумом моря в ушах и были бы счастливы никогда не слышать его. Недостаток румянца на их лицах подтверждал это. Как же чувствовали себя те, кто оставался в каюте — нос судна нырял вверх-вниз, как поплавок. И не мудрено: тут было самое неспокойное место на катере.

Остановившись перед дверью, за которой притаился Джордже, Франко и Кола переглянулись. Петерсен выждал момент, когда «Коломбо» встал на ровный киль и в краткий миг относительного затишья прокричал:

— Не двигаться!

Франко действовал разумно — он замер. Кола же, выронив из руки гранату, обернулся и потянулся за пистолетом. Он мог рассчитывать только на одно стремительное движение, но такому человеку, как Алекс, стремительность Колы показалась ужасающе медленной. Эхо выстрела гулко прокатилось по коридору. Удивленно взглянув на раздробленное пулей плечо, Кола спиной по стене сполз на пол.

— Они никогда ничему не учатся, — мрачно констатировал Алекс, не склонный получать удовлетворение от таких по-детски простых упражнений.

— Может, у парней не было возможностей учиться, — заметил Петерсен, выдернув из-за пояса Франко «вальтер».

Затем он поднял с пола пистолет и гранату. В этот момент дверь каюты открылась и на пороге возник Джордже. Толстяк тоже был вооружен, но держал свой автомат довольно небрежно, стволом вниз. Оглядев поле боя, Джордже покачал головой.

— Позаботьтесь о наших спинах, — обратился к нему Петерсен.

— Вы хотите вернуть этих несчастных в лоно семьи?

Майор кивнул.

— Поступок достойный христианина, — сказал профессор. — К самостоятельному существованию в нашем жестоком мире они не приспособлены.

Прикрываясь Колой и Франко, который поддерживал раненого напарника, Петерсен и Алекс направились по коридору в носовую часть «Коломбо». Джордже остался стоять на месте. Внезапно дверь каюты рядом с ним распахнулась, и в коридор, размахивая «береттой», вылетел Джакомо.

— Уберите эту штуковину, — тотчас приказал Джордже, глазами указав на пистолет. Ствол его автомата по-прежнему смотрел в пол. — Вам не кажется, что шума уже достаточно?

— Именно поэтому я здесь… То есть я здесь из-за шума, — Джакомо опустил «беретту».

— Вам потребовалось довольно много времени, чтобы его услышать, — ехидно заметил толстяк.

— Черт возьми, мне же надо было одеться! — воскликнул Джакомо с некоторым негодованием. На нем были лишь галифе цвета «хаки». Обнаженный мускулистый торс его, как, впрочем и лицо, украшали многочисленные шрамы. — А вы, вижу, полностью экипированы, видимо, готовились к какому-то происшествию… — Он взглянул на квартет, продолжавший свой неспешный путь по коридору. — А что, собственно, случилось?

— Алекс подстрелил Колу.

— И только? — Джакомо не очень взволновала новость. — Ради этого не стоило торопиться…

— Кола, наверное, думает иначе. — Джордже слегка покашлял. — А вы не один из них?

— Вы что, рехнулись?

— Пока еще нет. Просто я ничего не знаю о вас. Разве что не похожи на этих парней.

— Вы очень добры, Джордже, — усмехнулся мужчина. — Несмотря на мои украшения?

— Давайте не будем, стоя здесь, выяснять отношения.

Через несколько секунд, за которые стонущий от боли раненый сделал лишь шаг, они догнали процессию. Спустя мгновение дверь носовой каюты открылась, и в коридоре, с пистолетом в руке, появился Зепп. Он уже не пытался казаться безжалостным жестоким убийцей, как пару часов назад. Глядя на бедолагу, не требовалось особой фантазии, чтобы понять, почему Алессандро предпочел ему Франко и Колу. Зеленоватый оттенок лица Зеппа говорил о том, что время, проведенное в пути, не прошло для него бесследно.

— Зепп, — голос Петерсена звучал почти добродушно, — мы не намерены убивать вас. А чтобы добраться до нас, придется пристрелить своих приятелей. Это, согласитесь, было бы скверно.

Судя по бледности Зеппа и по его вялой реакции на слова майора, было легко догадаться, что абсолютно все вокруг казалось ему довольно скверным.

— В худшем случае, — добавил Петерсен, — вы окажетесь мертвым раньше, чем решитесь убить Франко и Колу. Бросьте оружие, Зепп.

В отличие от других органов, пребывавших, как говорят медики, в состоянии «временной дисфункции», уши Зеппа функционировали вполне сносно: древний «ли-энфилд» с лязгом ударился о металлический пол.

— Кто стрелял? — из противоположного конца коридора, прихрамывая, приближался Карлос. На лице капитана царила совершенно неуместная в настоящий момент привычная улыбка. В руке он сжимал пистолет. — Что происходит?

— Я думал, вы сами нам это расскажете, — Петерсен взглянул на пистолет капитана, — Он вам не нужен.

— Нужен, поскольку я капитан судна. Я спрашивал… — Внезапно Карлос оборвал фразу — массивная рука Джордже легла поверх рукоятки его пистолета. С удивлением капитан попытался высвободить руку и тотчас прикусил губу, с трудом удержав болезненный возглас. Толстяк вынул оружие из обмякших пальцев.

— Я прав, — с горечью промолвил Карлос. Его лицо не без причины стало мертвенно бледным. — Я был прав, приняв вас за террористов. Ваша цель — захват судна.

— Избави Боже, — сказал Джордже. — Вы так вцепились в свой «вальтер», что могли нечаянно нажать на курок. Опрометчивые поступки еще никогда никому не шли на пользу. — Он вернул пистолет капитану и продолжил назидательно:

— Излишняя стремительность только мешает.

Карлос взял пистолет и, секунду поколебавшись, сунул его за пояс. Демонстрация мирных намерений не оказала на него успокаивающего действия.

— И все же не понимаю… — пробормотал он неуверенно.

— И мы, Карлос, — перебил его Петёрсен, — ровным счетом ничего не понимаем. Сейчас как раз пытаемся хоть что-то уяснить. Быть может, вы нам поможете. Эти двое мужчин, Франко и Кола, — последний, боюсь, нуждается в ваших медицинских познаниях, — собирались напасть на нас, а, возможно, даже убить. Хотя не думаю — слишком плохие работники.

— Дилетанты, — подсказал Джордже.

— Да, дилетанты, — кивнул Петёрсен, — но пуля дилетанта производит точно такой же эффект, как и пуля профессионала. Прежде всего мне хотелось бы узнать, почему эти двое пытались на нас напасть. Наверное, вы это можете объяснить, Карлос.

— Почему вы так думаете?

— Вы знаете Алессандро.

— Знаю, но не очень хорошо. К тому же совершенно не представляю, чем вы могли ему досадить. И потом, я не разрешаю своим пассажирам вести на борту «Коломбо» военные действия.

— Разумеется. Но вы знакомы с Алессандро, следовательно, знаете, чем он занимается. — Нет, это мне неизвестно.

— Не верю. Вы избавите нас от многих хлопот, если без утайки расскажете правду. Но вы молчи те. Хорошо, раз не хотите помочь нам, придется помогать себе самим. Алессандро! — неожиданно крикнул Петерсен. И, немного подождав ответа, но не дождавшись его, повторил:

— Алессандро! У нас трое ваших людей. Один из них тяжело ранен. Я хочу знать, почему они решили напасть на нас. — Петерсен вновь замолчал — и вновь ответом была тишина. — Вы не оставляете мне выбора, Алессандро! Во время войны люди делятся на друзей и врагов. Друзья есть друзья, врагов убивают. Если вы друг — выйдите в коридор. В противном случае умрете в каюте.

Голос Петерсена звучал бесстрастно, но неумолимо. Забыв про боль в руке, Карлос опустил ладонь на плечо майора.

— На борту моего корабля люди не совершают убийств.

— Убийства совершают в мирное время, во время войны это называется казнью, — тон Петерсена вряд ли прибавил бодрости сидевшим в каюте. — Джордже, вы не могли бы…

Толстяку не надо было объяснять, что следует делать. Раздалась короткая автоматная очередь. Пули легли точно в то место, где находился дверной запор.

Петерсен осмотрел грушевидный предмет, лежащий у него на ладони.

— Что это? — обеспокоенно сказал Карлос.

— Вы же видите — ручная граната, — майор выдернул чеку и, рывком отворив дверь, швырнул гранату внутрь, после чего моментально захлопнул дверь каюты вновь.

— Господи, — лицо Карлоса стало белым, — что вы делаете? Их же разнесет в клочья! — но, не услышав взрыва, озадаченно поглядел на Петерсена.

— Газовые гранаты не взрываются, — сказал майор, — они шипят. Пяти секунд будет достаточно, газ быстродействующий.

— Какая разница — взорвать или отравить газом?!

— Это не ядовитый газ, — терпеливо объяснил Петерсен. — Джордже! — Он прошептал несколько слов на ухо толстяку. Тот усмехнулся и быстро, насколько позволяла качка, зашагал по коридору к корме. Петерсен снова повернулся к капитану. Кажется, вы позволите умереть вашему раненому приятелю?

— Во-первых, Кола мне вовсе не приятель. Во-вторых, ранение его не смертельно. Все, что в моих силах, это дать снотворное, ввести коагулянт[8] и наложить повязку. Сделать больше в море я не могу. Наверняка, раздроблена кость или кости… Пьетро, — обратился Карлос к седобородому моряку, только что подошедшему к месту событий, — будьте любезны, принесите сюда мой ящик с медикаментами. И захватите, пожалуйста, двух матросов.

Тем временем Петерсен смотрел на приближающуюся пару — Михаэля фон Караяна и шаг в шаг идущего рядом с ним Джордже. Юноша изо всех сил старался выглядеть возмущенным, но в действительности казался испуганным и жалким.

— Ей-Богу, майор, с нашей молодежью все в полном порядке! — сияя, воскликнул толстяк. — Вы должны восхищаться ее самоотверженным духом. Мы здесь кувыркаемся вместе с добрым старым «Коломбо», но разве это остановит Михаэля? Никоим образом. Наш юный друг с наушниками на голове склонился над передатчиком и шлифует свое мастерство…

Петерсен остановил его взмахом руки. Когда майор заговорил, его голос был так же суров, как и лицо.

— Это правда, фон Караян?

— Нет. Я хотел бы…

— Вы лжец. Если Джордже сказал, значит, так оно и было. Какое сообщение вы передавали?

— Не передавал я никакого сообщения…

— Джордже!

— Правильно, Петер. Он не передавал никакого сообщения. Не успел.

— Действительно, у парня едва ли было на это время, — вставил Джакомо. — Он оставался один лишь с той минуты, как я покинул каюту. — Джакомо разглядывал заметно потрясенного Михаэля с нескрываемым отвращением. — Парень не только трус, но и глупец. Неужели ему не пришло в голову, что я в любой момент могу вернуться? Он почему-то не запер дверь.

— Что за сообщение вы намеревались передать? — спросил Михаэля Петерсен.

— Да не намеревался передать никакого сообщения. Я…

— Дважды лжец. Кем вы являетесь для адресатов и кто получатель ваших радиограмм?

— Я…

— Трижды лжец. Джордже, конфискуйте, пожалуйста, его снаряжение. И, чтобы поставить в этом деле точку, заберите рацию у его сестры.

— Как? Вы заберете у нас рации? Но они же наши, — Михаэль был в отчаянии. — Вы не можете сделать этого.

— Боже милостивый! — Петерсен изумленно посмотрел на него. И не имело значения, удивлялся майор искренне или притворно — эффект был тот же. — Молодой идиот! До вас не доходит, что сейчас я — ваш непосредственный начальник? Могу запереть ваши передатчики, а по обвинению в мятеже и вас самого. В наручниках, если понадобится, — Петерсен покачал головой. — Неужели вы настолько глупы, что не знаете: использование радиопередатчика неправомочным лицом во время войны считается одним из наиболее тяжких преступлений на море. — Он повернулся к Карлосу. — Или я не прав, капитан Тремино? — нарочито официальное обращение майора придало его словам звучание приговора.

— Боюсь, вы действительно правы, — не слишком охотно подтвердил капитан.

— Этот молодой человек правомочен передавать радиосообщения?

— Нет.

— Видите, фон Караян? Капитан тоже мог бы взять вас под стражу. Джордже, принесите, пожалуйста, рации в нашу каюту. Хотя… Погодите, — Петерсен взглянул на Карлоса. — Поскольку Михаэль нарушил прежде всего флотский устав…

— В моей каюте есть надежный сейф, — сказал капитан. — К нему подходит только один ключ, и он у меня.

— Великолепно.

Джордже отправился исполнять приказ, а несчастный Михаэль поплелся за ним. Они прошли мимо Пьетро, который в сопровождении двух матросов нес черный металлический ящик.

Карлос открыл аптечку, содержимое которой свидетельствовало о безупречности подбора медикаментов. Капитан сделал раненому два укола, после чего ящик закрыли и унесли, так же как и самого раненого.

— Хорошо, — продолжил майор, — теперь давайте посмотрим, что творится в каюте.

Алекс навел на дверь пистолет-пулемет. Джакомо проделал со своей «береттой» то же самое, демонстрируя солидарность с Петерсеном и его людьми. Майор же даже не позаботился достать оружие, хотя «люгер», как всегда, был при нем. Он просто нажал на дверь и распахнул ее.

Оружие и впрямь оказалось ненужным. Находившиеся в каюте не надрывались в кашле, не истекали слюной, из глаз их не текли слезы. Они пребывали словно в состоянии сильной апатии. Алекс опустил пистолет-пулемет и, забрав у мужчин револьверы и жутковатого вида ножи, выбросил их в коридор.

— Так, — Карлос почти улыбался. — Это было не очень умно с моей стороны. Да, майор? Если бы вы решили ликвидировать людей, то здесь находился бы и Кола. Я как-то упустил из виду этот момент… — Он профессионально принюхался. — Кажется, нитрооксид — веселящий газ.

— Неплохо для доктора, — откликнулся Петерсен. — Я думал, его используют только в стоматологии. Да, нитрооксид, несколько усовершенствованная его форма. Этот вид анестезии не заставляет вас рыдать, хохотать, петь. Проще говоря, вы не становитесь кретином. Как правило, ничего подобного не происходит. Под воздействием данного газа человек лишь на какое-то время впадает в прострацию и совершенно не подозревает о том, что с ним происходит.

— Необычные познания для солдата, — заметил Карлос.

— А я необычный солдат, — парировал Петерсен. — Алекс, последите за пленниками, пока я осмотрю каюту.

— Осмотрите каюту? — удивился капитан. Почти все пространство занимали вплотную поставленные друг к другу пять брезентовых коек. Отсутствовала даже вешалка для одежды. — Но здесь нечего осматривать.

Петерсен не ответил ему. Он сорвал с коек одеяла и бросил их на пол. Под одеялами было пусто. Затем майор поднял один из пяти рюкзаков и бесцеремонно вытряхнул на койку его содержимое. Кроме одежды и элементарных туалетных принадлежностей из рюкзака высыпалось огромное количество патронов, в обоймах и россыпью. Содержимое второго рюкзака ничем не отличалось от первого. Застежка третьего оказалась закрыта на крохотный висячий замок. Петерсен взглянул на Алессандро, сидевшего на полу с тупым безучастным лицом. Любой намек на злобу или агрессивность был бы предпочтительней этой животной тупости. Но майор не принадлежал к людям, которыми двигают эмоции.

— Глупо, Алессандро, — сказал он. — Хотите спрятать что-нибудь — делайте это не столь откровенно. Дайте ключ.

Алессандро плюнул на пол, но не произнес ни слова.

— Фу, как некрасиво, — Петерсен покачал головой. — Вы похожи на второсортного негодяя. Алекс!

— Обыскать его?

— Не стоит. Ваш нож.

Острый как бритва нож Алекса распорол плотный брезент, точно бумагу. Майор, сунув в отверстие руку, извлек из рюкзака маленькую бутановую горелку и такой же маленький странный чайничек. Верх его, как и донце, был сплошным, зато горлышко венчала винтовая пробка. Петерсен потряс посудину — внутри плескалась вода. Он повернулся к капитану.

— Не рассказывайте больше никому о гостеприимстве, царящем на борту «Коломбо». О каком радушии может идти речь, если человек, отправляясь с вами в плавание, берет с собой собственный чайник?

Карлос выглядел сбитым с толку.

— Любой пассажир «Коломбо» может получить столько чая, кофе или других напитков, сколько его душа пожелает… — Внезапно лицо его прояснилось. — Конечно же, этим чайником собирались пользоваться на берегу!

— Конечно. — Петерсен вывалил из рюкзака оставшиеся вещи. — Трудно представить, как можно заваривать чай или кофе при отсутствии таковых. В общем, я узнал все, что хотел. Впрочем, о многом догадался ранее.

— Если вы узнали все, что хотели, то почему продолжаете обыск?

— Естественное любопытство. Да и Алессандро — не слишком заслуживающий доверия человек. Кто знает, вдруг в следующем рюкзаке — ядовитые змеи?

Ядовитых змей в четвертом рюкзаке не было, однако в нем лежали две газовые гранаты и «вальтер» с глушителем.

— … И бесшумный «убийца» в придачу. Давно мечтал о таком, — Петерсен, сунул «вальтер» в карман и открыл последний, пятый, рюкзак. В нем обнаружился металлический кейс размером с небольшую обувную коробку. Майор поднес кейс к ближайшему пленнику — им оказался Франко.

— Знаете, что внутри?

Франко молчал. Вздохнув, Петерсен наставил ствол «люгера» на пленника и произнес:

— Капитан Тремино, если я сейчас спущу курок, этот человек сможет потом ходить?

— О, Господи, — Карлос, вероятно, не привык к подобным сценам. — Наверное, сможет, но останется на всю жизнь калекой!

Петерсен отступил от пленника шага на два. Франко бросил на Алессандро умоляющий взгляд. Тот отвел глаза в сторону. Франко вновь посмотрел на майора, вернее, на его «люгер».

— Знаю, — он с трудом выдавил из себя слово.

— Откройте.

Франко отомкнул два латунных зажима и открыл крышку кейса. Ни взрыва, ни характерного шипения газа не последовало.

— Почему вы не сделали этого сами? — спросил Карлос.

— Потому что мир полон ненадежных людей, — ответил Петерсен. — Такие кейсы часто бывают с секретом. Если их открывает тот, кому это делать не положено, кто не знает расположения потайной кнопки или выключателя, то рискует взлететь на воздух либо вдохнуть какую-нибудь дрянь. Многие современные сейфы имеют подобные устройства. — Майор забрал у Франко кейс. Изнутри он был выложен вельветом, на котором лежали разноцветные стеклянные ампулы, маленькая круглая коробочка и два шприца для подкожных инъекций. Петерсен потряс коробочку — внутри что-то перекатывалось. Он положил коробочку на место и протянул открытый кейс капитану. — Вам как медику будет интересно. Осмелюсь предположить, эти жидкости и таблетки предназначены для приведения жертвы в бессознательное состояние, временное или постоянное. Видите, тут семь ампул: одна зеленая, три голубые и три розовые. Думаю, зеленая жидкость — скополамин, средство, ослабляющее память. Различный цвет шести других ампул имеет только одно объяснение — три из них оказывают смертоносное действие, а три другие — нет. Вы согласны со мной, капитан?

— Может быть, — отозвался Карлос. Его уже не удивляло недовольство Петерсена, которое тот высказал вечером. — Все может быть. Хотя не исключено и иное.

— А по-моему, это бесспорно, — Петерсен оглянулся — в дверь каюты протиснулся Джордже. — Ну как? Все нормально?

— Возникла небольшая заминка с юной леди, сообщил толстяк. — При изъятии передатчика она оказала на редкость энергичное сопротивление.

— Следовало ожидать. К счастью, Джордже, вы гораздо сильнее ее.

— Едва ли этим можно гордиться. Рации находятся в вашей каюте, капитан, — Джордже оглядел помещение, выглядевшее так, словно по нему недавно пронесся смерч. — Какой беспорядок!

— Я немного поспособствовал… — Петерсен взял кейс из рук Карлоса и передал его Джордже. — Как вы полагаете, что тут?

Трудно было представить, как пухлая, херувимообразная физиономия в одно мгновение может превратиться в подобие могильного камня, но именно это случилось с лицом толстяка.

— Яд.

— Верно.

— Ампулы принадлежат Алессандро?

— Да.

В течение нескольких секунд Джордже созерцал сидевшего на полу мужчину, затем вновь повернулся к Петерсену.

— Думаю, придется с ним побеседовать.

— Вы допускаете ошибку, — голос Карлоса звучал не очень уверенно. — Я врач. Вы не знаете человеческой натуры. Алессандро не станет говорить.

Джордже посмотрел капитану прямо в глаза, выражение его лица не изменилось — и Карлос невольно отпрянул назад.

— Пять минут наедине со мной, десять самое большее — и любой человек будет болтливым, как уличная торговка. Алессандро хватит пяти минут.

— Может, мы так и поступим, — сказал майор. — Кроме ампул, здесь есть еще кое-что интересное. Например, пистолет с глушителем, — он указал на «вальтер», — газовые гранаты, миниатюрные горелка и чайник, пара сотен патронов. Что скажете по этому поводу, Джордже?

— Только одно: этот тип собирался нас усыпить, выкрасть некий реальный или воображаемый документ, над паром вскрыть конверт — странно, но он был уверен, что бумага лежит в конверте, — затем заклеить конверт и исчезнуть. Проснувшись утром, мы почти наверняка не заподозрили бы, что произошло нечто непредвиденное.

— Да, это единственное, что можно было запланировать. Но я хочу получить ответы на три вопроса. Почему Алессандро так интересовался нами? Какие у него планы на будущее? И, наконец, кто его послал?

— Мы все это запросто узнаем, — сказал Джордже.

— Не сомневаюсь.

— Но не на борту судна, — вмешался Карлос.

— Почему? — толстяк с интересом посмотрел на него.

— На судне, которым я командую, не будет никаких пыток, — слова капитана смягчала интонация, с какой они были сказаны.

— Карлос, не создавайте ни себе, ни нам лишних хлопот, — произнес Петерсен. — Нет ничего проще, чем запереть вас вместе с этой кучкой бандитов. Не вы один знаете дорогу в Плоче. Но мы не хотим поступать подобным образом. Ясно, что вы оказались в щекотливой ситуации, и вовсе не по своей вине. Пыток не будет. Обещаем.

— Но вы только что сказали…

— Психологическое воздействие.

— Наркотики? — Карлос мгновенно насторожился. — Инъекции?

— Ни то ни другое. Все, тема закрыта. Меня мучает еще один вопрос: почему Алессандро окружил себя неумелой компанией? Ответ очевиден — камуфляж. Он хотел выглядеть обыкновенным разбойником. Да, этот парень находчив. — Петерсен огляделся. — Карлос, нельзя ли попросить кого-нибудь из ваших людей принести кувалду или что-нибудь похожее на нее?

— Для чего вам нужна кувалда? — капитан вновь стал подозрительным.

— Вышибить из Алессандро мозги, — усмехнулся Джордже, — прежде чем начать задавать вопросы.

— Дверной запор поврежден, — напомнил капитану Петерсен. — Кувалда понадобится, чтобы закрыть каюту снаружи. Мы вобьем в дверь герметизирующие скобы.

Капитан вышел в коридор, отдал распоряжение и вернулся обратно.

— Пойду взгляну на раненого, — сказал он.

— Сделайте одолжение. Разрешите подняться в вашу каюту или как там называется то место, где мы с вами вчера встретились?

— Конечно, а зачем?

— Если бы вам пришлось полтора часа мерзнуть на палубе, не стали бы спрашивать.

— Понятно. Тонизирующее. Надеюсь, джентльмены, вы справитесь без меня, — Карлос помолчал и сухо добавил:

— У вас будет достаточно времени, чтобы подготовиться к моему допросу.

Он ушел, и почти тотчас же появился Пьетро, принесший небольшую кувалду.

Оставив пленников в каюте, Петерсен, Джордже и Алекс закрепили на двери все восемь герметизирующих скоб и при помощи кувалды толстяк загнал их в пазы. Теперь даже горилла не смогла бы открыть дверь изнутри. Оставив кувалду поблизости, троица спустилась в машинное отделение. Там было безлюдно — управление катером осуществлялось из рубки рулевого. Прошло меньше минуты, прежде чем они нашли то, что искали.

— Ночная работенка вызывает кошмарную жажду, — сказал Джордже, наливая себе третий стакан «граппы». Он взглянул на рации Зарины и Михаэля, стоявшие около ножки его стула. — Надежней было запереть их в нашей каюте. Почему вы решили перенести их к капитану, Петер?

— Потому что наша каюта — чересчур надежное место. Юный Михаэль никогда не отважится проникнуть в нее.

— Не пытайтесь убедить меня в том, что он попытается извлечь свою рацию отсюда, — промолвил толстяк.

— Маловероятно, согласен. Михаэль, ясное дело, не герой, если конечно, не великолепный актер. Хотя, по-моему, актер из него такой же, как и герой. Однако, если он окажется в отчаянном положении — а такое должно случиться, ведь он не сможет отправить свое сообщение вовремя — то попробует добраться до рации.

— Не представляю, как у него это получится? Карлос скоро вернется в каюту и передатчик снова будет под присмотром. К тому же от сейфа есть один-единственный ключ, и тот у капитана.

— Карлос может дать ему ключ.

— О! Именно так должен работать изощренный ум, — воскликнул толстяк. — Итак, остаток ночи мы не спускаем глаз с нашего Михаэля? Даже если тот попытается наверстать упущенное — что это доказывает? Только то, что между ним и Карлосом существует какая-то связь?

— В этом я и хочу удостовериться. Глупо надеяться, что кто-нибудь из них добровольно признается во всем. Тем более Михаэль. По прибытии в Плоче можно изолировать его — приказать взять под стражу за неподчинение или по подозрению в попытке контакта с противником.

— Вы действительно подозреваете его в этом, Петер?

— Упаси, Господь! Конечно, нет. Но он же собирался передать кому-то радиограмму? Этот «кто-то» вполне может оказаться шпионом. Подобное обвинение произведет на Михаэля должное впечатление. Я хочу знать наверняка: есть ли связь между ним и Карлосом.

— А если есть, вы подвергнете Михаэля заключению?

— Несомненно.

— А его сестру?

— Она ничего не сделала, и поэтому сможет продолжить путь, присоединиться к брату или, как вы сказали, подвергнуться заключению. Это ее личное дело.

— Рыцарский жест, — Джордже потянулся за «граппой». — Итак, можно подозревать, а можно и не подозревать существование связи между Карлосом и Михаэлем. Но мы уже знаем о связи Карлоса с Алессандро.

— Нет, — возразил Петерсен. — Я догадываюсь, что капитан знает об этом человеке гораздо больше, чем мы, но не думаю, что он посвящен в планы Алессандро. Его появление на корабле было для Карлоса столь же неожиданным, как и для нас. Действуй они сообща, Алессандро не взял бы с собой горелку и чайник. Он мог воспользоваться камбузом, где можно вскрыть все что угодно… — Петерсен улыбнулся вошедшему капитану. — Ну, как поживает Кола?

— Опасности для жизни нет, но плечо сильно повреждено. Даже при полном штиле я бы не рискнул что-либо предпринять. Нужен хирург, — Карлос открыл сейф, поставил обе рации внутрь и вновь запер стальную дверцу. — Не спешите, господа. Я еще раз покину вас — мне нужно подняться в рубку.

— Вы не могли бы на минуту задержаться?

— Да, Петер? — капитан усмехнулся. — Допрос?

— Разумеется, нет, — сказал Петерсен. — Всего лишь пара вопросов. Вы сэкономите нам время и избавите от лишних хлопот.

— От каких хлопот? Речь идет о допросе Алессандро? Вы же обещали мне, что пыток не будет.

— Я по-прежнему обещаю это. Алессандро пытался напасть на нас и выкрасть кое-какие бумаги. Вы знали о его намерениях?

— Нет.

— Верю.

Карлос удивленно поднял брови, но ничего не сказал.

— Однако вас не очень-то беспокоит то, что ваш земляк-итальянец стал пленником варваров-югославов, — заметил Петерсен.

— Если вы хотите сказать, что Алессандро лично для меня много значит, то глубоко заблуждаетесь.

— Но его репутация. По-моему, вы хотите ее поддержать.

Карлос вновь промолчал.

— Вам известно о характере его деятельности. О чем нам еще неизвестно. Разве не так?

— Возможно. Но не рассчитывайте, что я расскажу вам об этом.

— Я не рассчитываю, просто надеюсь.

— И не надейтесь. Вы же не нарушите Женевские соглашения, чтобы выудить у меня эти сведения?

Петерсен поднялся из-за стола.

— Разумеется, нет, капитан. Спасибо за гостеприимство.

Майор вошел в каюту, где находились пленники, держа в руках шезлонг и кейс с ампулами. Джордже внес внутрь два куска толстого провода и кувалду, при помощи которой он только что освободил дверь от герметизирующих скоб. Алекс не принес с собой ничего, кроме своего оружия.

Петерсен раскрыл шезлонг, и, усевшись в него, с видимым интересом принялся наблюдать, как толстяк заколачивает скобы во внутренние пазы двери.

— Как видите, мы работаем без перерывов, — Петерсен взглянул на Франко, Зеппо и Гвидо. — Встаньте в свой угол. Если хоть один из вас пошевелится — будет пристрелен. Снимите свою куртку, Алессандро.

Алессандро презрительно плюнул на пол.

— Снимите куртку, — вежливо повторил Джордже, — или я вытряхну вас из нее.

Алессандро плюнул снова, видимо не отличаясь оригинальным складом ума. Коротко размахнувшись, толстяк ударил его в солнечное сплетение. Удар оказался не очень сильным, но мужчина скорчился, взвыв от боли. Джордже сдернул с него куртку.

— Свяжите его, — приказал майор.

Швырнув стонущего пленника на брезентовую койку, толстяк связал его таким образом, что руки Алессандро оказались плотно прижаты к туловищу. Ноги его также были связаны вместе. Для большей надежности вторым куском провода Джордже крепко привязал Алессандро к койке. Тот, уже восстановив дыхание, предпринял попытку освободиться от пут, однако второй удар толстяка окончательно убедил его в неуместности сопротивления.

С удовлетворением оглядев дело рук своих, Джордже повернулся к майору.

— В Женевских соглашениях что-нибудь говорится об этом, Петер?

— Возможно, возможно. Правда, я их никогда не читал, — Петерсен открыл кейс и посмотрел на Алессандро. — Сейчас мы проведем эксперимент. В интересах науки, как вы понимаете. Это не займет много времени. — Его слова звучали довольно легкомысленно, но Алессандро не слушал. Он глядел на бесстрастное лицо майора, выражение которого плохо соответствовало смыслу сказанного.

— В вашем кейсе, если помните, находятся три голубые и три розовые ампулы, — продолжил Петерсен. — Мы, в том числе капитан Тремино, имеющий медицинское образование, считаем, что три из шести смертоносны. К сожалению, нам неизвестно, какие именно. Попробуем найти их методом исключения. Я введу вам под кожу содержимое одной из ампул. Если останетесь живым — станет понятно, что находится в остальных, — Петерсен вынул из кейса голубую и розовую ампулы. — Какая вам больше нравится, Джордже?

Толстяк задумчиво потер подбородок.

— Ответственное задание, — промолвил он. — От моего решения зависит жизнь человека… Хотя, думаю, общество мало что потеряет, если… Мне больше по душе голубой цвет.

— Голубой, так голубой, — Петерсен перелил в пробирку голубую жидкость и вставил в шприц иглу. Алессандро со страхом наблюдал, как содержимое пробирки медленно всасывалось в шприц. — Боюсь, я не особо умелый медик. — Спокойствие, с каким произнес фразу майор, было страшнее любого крика. — Воздух, попав в кровеносную систему, может образовать тромб… Однако вам, Алессандро, все равно, от чего умирать…

Глаза Алессандро вылезли из орбит, побелевшие губы затряслись от смертельного ужаса. Петерсен прикоснулся к внутренней стороне его правой руки.

— Вена, кажется, подходящая.

— Нет! Нет! Нет! — Из глотки Алессандро вырвался нечеловеческий вопль. — Господи, нет! Нет!

— Не о чем волноваться, — успокаивающе сказал Петерсен. — Если состав безвреден, то останетесь живы и возвратитесь к нам через считанные минуты, если нет, то ускользнете от нас навсегда, что тоже неплохо… — Майор снял наволочку с подушки и протянул ее Джордже. — Он может дико орать в агонии. Будьте, пожалуйста, внимательны — умирающий человек судорожно стискивает зубы.

Большим и указательным пальцем Петерсен оттянул кожу на руке связанного. Тот взвизгнул. Джордже зажал ему подушкой рот. Через несколько секунд он снял подушку с лица пленника. Алессандро уже не орал. Где-то глубоко в его горле рождались жуткие всхлипы. Он выгнулся на койке, прилагая неистовые усилия для того, чтобы освободиться от провода. Жилы на его лице напряглись — оно казалось олицетворением безумия. Казалось, еще немного — и Алессандро забьется в припадке эпилепсии. Майор посмотрел на Джордже. Физиономия толстяка покрылась крупными каплями пота.

— Это смертельный яд? — Спросил Петерсен пленника, но содрогавшийся в конвульсиях Алессандро не слышал ни звука. Вопрос пришлось повторять до тех пор, пока обезумевший разум его воспринял.

— Яд, яд… Смертельная доза! Смертельная доза! — пролепетал Алессандро, перемежая слова ужасными всхлипываниями.

— От него умирают в страшных мучениях?

— Да! Да! Да! — Алессандро тяжело и часто дышал, будто находился в последней стадии удушья.

— И это вы уготовили сами себе. У меня нет к вам ни жалости, ни сострадания. К тому же вы можете и солгать. — Петерсен вновь дотронулся концом иглы до руки связанного. Алессандро опять завопил, и Джордже опять заткнул ему рот подушкой.

— Кто вас послал? — Петерсен дважды повторил свой вопрос, прежде чем Алессандро бешено завращал глазами. Толстяк убрал с его лица «кляп».

— Киприано… — Голос Алессандро ничем не отличался от вороньего карканья. — Майор Киприано…

— Ложь. Никакой майор не уполномочен затевать такие дела, — Петерсен третий раз осторожно прикоснулся концом иглы к вене, Алессандро хотел было завопить, но Джордже успел вовремя зажать ему рот. — От кого получили задание? Спрашиваю последний раз, Алессандро. Через секунду проколю вену. Для этого есть все основания. Чьи инструкции выполняете?

Джордже в очередной раз снял с лица пленника подушку. На мгновение показалось, что тот потерял сознание: Глаза бедняги закатились, но тотчас снова вернулись на место.

— Гранелли, — прошептал он едва слышно. — Генерал Гранелли…

Это было имя всемогущего шефа итальянской разведки.

— Игла все еще в миллиметре от вены — в любую секунду я могу нажать на поршень шприца. Помните об этом, Алессандро. Полковник Лунц знал о вашем задании?

— Нет! Клянусь! Нет!

— Генерал фон Лер?

— Нет!

— Каким же образом генералу Гранелли стало известно, что я нахожусь на борту «Коломбо»?

— Ему рассказал полковник…

— Так-так. Обычные доверительные отношения между союзниками. Что вы хотели найти в моей каюте?

— Документ… Сообщение…

— Петер, возможно, будет лучше, если вы уберете шприц, — сказал Джордже. — Кажется, он сейчас упадет, в обморок. Или умрет. Или что-нибудь в этом роде.

— Что вы добирались сделать с бумагой, Алессандро? — Острие иглы осталось на прежнем месте.

— Сравнить текст с… моя куртка… там… — Алессандро действительно еле ворочал языком.

Во внутреннем кармане его куртки Петерсен обнаружил сложенный вчетверо бумажный лист. Это был дубликат документа, находившегося в их каюте. Майор вновь сложил бумагу и убрал в свой потайной карман.

— Странно, — сказал Джордже, — он на самом деле близок к обмороку.

— Могут поспорить, его жертвы никогда не имели такой возможности… Что бы мне хотелось, так это всадить ему полную дозу, — с искренним сожалением проговорил Петерсен. — Несомненно, Алессандро представляет… представлял, — поправился он, — особое подразделение, специализирующееся на тайных убийствах. — Понюхав голубую жидкость в пробирке, майор бросил ее и открытую ампулу на пол. Затем разбрызгал по полу содержимое шприца. Стекло хрустнуло под его подошвами.

— На спирту, — сказал Петерсен. — Испарится достаточно быстро.

…В коридоре Джордже вытер со лба пот.

— Не хотел бы пройти через это снова, — признался толстяк. — Как, впрочем, и Алессандро…

— Я тоже, — добавил Петерсен. — А что испытали вы, Алекс?

— Ничего особенного, — угрюмо отозвался тот. — Разве что сожаление, когда вы не нажали на поршень. Я бы пристрелил его, не моргнув глазом.

— Хорошая мысль. По крайней мере, ему не пришлось бы мучиться. В любом случае, как оперативный сотрудник разведке Алессандро уже мертв. Его разотрут в порошок, когда появится в Термоли. А возможно, и в Плоче. Давайте закроем дверь.

Алекс вставил в пазы все восемь герметизирующих скоб. Чтобы не было слышно грохота ударов, он прижал к первой из них подушку, совсем недавно используемую Джордже для другой цели. Толстяк взмахнул кувалдой…

Когда последняя, восьмая, скоба была забита, Джордже сказал!

— Будем надеяться, это задержит их на некоторое время. Особенно если мы выбросим молот за борт.

— Поступим иначе… — Петерсен ушел и через минуту вернулся с газовой сваркой и защитными очками. В сварочном деле майор был новичком, но недостаток квалификации с успехом восполнялся энтузиазмом. Конечный результат его усилий не отличался большим изяществом, однако в данный момент это не играло решающей роли. Что действительно было существенным, так это намертво приваренная дверь.

— Теперь можно пообщаться с Карлосом и Михаэлем, — вздохнув, сказал Петерсен. — Но сперва надо немного пошевелить мозгами…

«…По-моему, звучит неплохо», — похвалил сам себя майор. Он сидел за письменным столом капитана. Перед нам стояла бутылка виски, рядом с которой лежало только что написанное им послание. — Попросим Михаэля отправить это открытым текстом, немедленно. Слушайте: «Полковнику Лунцу…» Затем, естественно, его кодовый номер. Далее: «Ваши убийцы и/или террористы — неумелая шайка. Алессандро и его „сапожники“ находятся на борту „Коломбо“ за прочно завален ной дверью. Извините, не могу поздравить вас генерала фон Лера, генерала Гранелли и майора Киприано с удачным подбором кадров. Привет. Зеппо.» «Зеппо», как вы помните, мое кодовое имя.

Джордже скрестил под животом руки.

— Неплохо, неплохо. Но мы точно не знаем, что «убийцы и/или» из ведомства именно полковника Лунца.

— А мы не обязаны это знать, — отозвался Петерсен. — Мы просто предполагаем. Надеюсь, наше сообщение вызовет переполох в голубятне. Как вы считаете, Джордже, голубки всполошатся?

Толстяк расплылся в улыбке.

— Полковник Лунц и генерал фон Лер ужасно расстроятся. Алессандро сказал, что они не были в курсе мероприятия.

— Теперь они свяжутся с итальянцами и будут в курсе, — промолвил Петерсен. — Хотелось бы мне послушать их телефонные переговоры, после того как Лунц получит радиограмму. Ничто не распространяется с такой скоростью, как недоверие и подозрительность. Особенно среди верных союзников. Полагаю, джентльмены, мы хорошо потрудились и заслужили право пропустить по стаканчику виски перед беседой с Карлосом.

Рубка рулевого освещалась лишь тусклым светом нактоуза[9]. У Петерсена и его компаньонов некоторое время ушло на то, чтобы привыкнуть к темноте. Карлос стоял у штурвала. Майор сдержанно кашлянул:

— Я удивлен, Карлос… Нет, меня просто пронзает боль при мысли, что такой благородный моряк, как вы, связан со столь беспринципными и неразборчивыми в средствах персонами, как генерал Гранелли и майор Киприано.

Карлос, держа на штурвале руки, продолжал пристально глядеть вперед. Когда же капитан заговорил, голос его был удивительно спокоен:

— Никогда не встречался ни с тем, ни с другим. А после сегодняшней ночи постараюсь не делать этого и впредь. Приказы приказами, но я никогда больше не возьмусь перевозить ни одного из наемников Гранелли. Они могут угрожать мне военным трибуналом, но дальше угроз дело не пойдет. Как я понимаю, Алессандро заговорил?

— Да.

— Он жив? — Судя по интонации, Карлоса не особенно волновал ответ.

— Жив и здоров. Никаких пыток не было. Простое психологическое воздействие.

— Если бы это было неправдой, вы бы не сказали, да и не смогли сказать так. Я потолкую с ним, сейчас же, — в голосе капитана не было и намека на спешку.

— Да, — сказал Петерсен. — Хорошо. Только, боюсь, толковать с Алессандро придется через закрытую дверь. Мы ее заперли, понимаете?

— Все, что можно запереть, можно и отпереть.

— Не тот случай, — майор виновато вздохнул. — Приносим свои извинения за столь бесцеремонное обращение с итальянским военным кораблем — мы сочли, что будет благоразумнее приварить дверь каюты к переборке.

— Ах вот как? — Впервые за все время беседы Карлос взглянул на Петерсена с выражением, далеким от вежливого интереса. — Вы приварили дверь? Оригинально.

— Сомневаюсь, чтобы вам удалось отыскать в Плоче сварочный аппарат.

— Я тоже.

— Чтобы их освободить, придется возвратиться обратно в Италию. Остается надеяться, что вы доведете катер до итальянского порта. Будет неприятно, если Алессандро с приятелями утонет вместе с «Коломбо». Но мы допустили еще одну оплошность, Карлос: судовой сварочный аппарат лежит на две Адриатики.

Хотя Петерсен не видел блеска зубов капитана, он мог поклясться, что тот улыбался.

Глава 4

Море было бурным на протяжении всего плавания. И слегка успокоилось, лишь когда «Коломбо» вошел в устье Неретвы. Сбылось обещание Карлоса: как только рассвело, тотчас над торпедным катером взвился карикатурно огромный итальянский флаг. Портовый гарнизон на этот раз воздержался от стрельбы, которая обычно производилась, когда какое-либо судно показывалось на горизонте. Вскоре катер встал у причала Плоче — города, который во всех довоенных туристских путеводителях именовался не иначе как «жемчужина Адриатики».

Семеро пассажиров сидели в кают-компании за завтраком, без сомнения творением механика Джованни. Неописуемую кашу из яиц и сыра, по-видимому, готовили на машинном масле. Кофе казался сваренными из него же. Однако хлеб был не только съедобным, но даже вкусным. Свежий морской воздух раздразнивал аппетит, особенно у тех, кто пострадал во время ночного шторма.

Гладко выбритый и тщательно: одетый Джакомо, несмотря на кошмарную пищу, был, как всегда, жизнерадостен.

— А где Алессандро со своими головорезами? — улыбаясь, спросил он и отодвинул тарелку. — Парни многое теряют.

— Вероятно, они позавтракали раньше нас, — сказал Петерсен, — и уже сошли на берег.

— Я был на палубе: на берег никто не сходил.

— Значит, они предпочитают свою компанию нашей. Скрытные люди. Джакомо усмехнулся.

— Будто у вас нет секретов.

— Иметь секреты и быть скрытным — совершенно разные вещи. Но у нас секретов нет. Просто иногда бывает трудно запомнить, о чем можно говорить, о чём нельзя. Особенно таким, как я, со скверной памятью. Живя во лжи, можно попасться в собственную ловушку. Нет, я — за простую, честную жизнь.

— Поверил бы этому, сказал Джакомо, — если бы не стал свидетелем ночного спектакля.

— Ночной спектакль? — вопросительно взглянула на него Зарина: Лицо ее было бледным, из чего следовало — ночь она провела не лучший образом. — О чем идет речь?

— А вы не слышали ночью выстрела?

— Что-то похожее слышала, — Зарина улыбнулась краешком губ и посмотрела на сидевшую напротив Лоррейн, — но было не до этого — мне казалось, я умираю. А что случилось?

— Петерсен подстрелил одного из людей Алессандро. Несчастного по имени Кола.

Девушка изумленно посмотрела на Петерсена.

— Зачем вы сделали это?

— Долг платежом красен. Стрелял Алекс. Разумеется, при полном моем одобрении. Зачем? Парень был слишком скрытным — вот зачем.

— Он… Он мертв?

— Упаси Господь! Алекс не убивает людей, — сказал майор, но большинство сидевших за столом, похоже, придерживалось противоположного мнения. — Выстрелом повреждено плечо Колы.

— Повреждено плечо! — темные глаза Лоррейн стали холодны, а губы поджаты. — Вы хотите сказать, что пуля попала в плечо?

— Возможно. Я все же не врач и не разбираюсь в огнестрельных ранениях.

— Карлос его осматривал? — это был скорей не вопрос, а требование.

— Даже если я отвечу «осматривал» — что это может изменить?

— Но Карлос… — Лоррейн, смутившись, умолкла.

— Что «Карлос»? Чем он мог помочь раненому?

— Он — капитан…

— Глупый вопрос и глупый ответ. Не понимаю, почему Карлос должен осматривать раненого. Скажу честно, мне приходилось видеть гораздо больше огнестрельных ран, чем Карлосу.

— Но вы же не врач?

— А Карлос?

— Карлос? Почему я должна это знать?

— Потому что вы знаете, — вежливо уточнил Петерсен. — Вы не умеете лгать, Лоррейн, но с каждой фразой погружаетесь в пучину лжи все глубже и глубже. Конечно же, Карлос врач. Он сам сказал мне об этом, но не вам. Откуда же вы это знаете?

Лоррейн стиснула кулаки, глаза ее предвещали бурю.

— Как вы смеете устраивать мне допрос?!

— Странно, когда вы сердитесь, Лоррейн, то выглядите еще прекрасней, — был восхищен Петерсен — Некоторым женщинам гнев очень к лицу. Сказать, почему вы так рассердились? Потому что попались, именно поэтому.

— Ваша самоуверенность кого угодно может вывести из себя! Такой спокойный, рассудительный, самодовольный господин умник!

— Боже, неужели я действительно обладатель всех этих достоинств. Лоррейн, за что вы на меня так обиделись?

— А вы не такой умный, каким хотите казаться, — Лоррейн насмешливо улыбнулась. — Будь вы на самом деле умны, то вспомнили бы нашу беседу в кафе прошлым вечером, а значит и то, что мы с капитаном земляки. Я тоже родилась в Пескаре. Почему же не должна его знать?

— Лоррейн, Лоррейн. Вы тонете с головой в пучине лжи. Вы родились не в Пескаре, а в Италии, но не итальянка. — Спокойные слова Петерсена прозвучали уверенно.

Наступило молчание. Затем Зарина, так же гневно, как и Лоррейн, воскликнула:

— Лоррейн, не слушайте его! Даже не разговаривайте с ним! Не видите разве, что он пытается сделать? Он подкалывает вас, расставляет капканы, заставляет сказать то, что вы не хотели говорить. И все для того, чтобы удовлетворить свое непомерное «эго»!

— Мое непомерное «эго» не заметило, чтобы Лоррейн опровергла меня, — с грустью промолвил Петерсен, — потому что она знает — я прав. Она также знает, что я не ошибаюсь, говоря о ее дружеских отношениях с Карлосом. Только знакомы они не по Пескаре. Возразите, если я заблуждаюсь, Лоррейн.

Лоррейн ничего не ответила. Она прикусила нижнюю губу и уставилась в стол.

— Вы ужасный человек, — снова вступила в разговор Зарина.

— Если для вас честность — порок, тогда я, несомненно, ужасен.

— Похоже, вы много знаете, Петер, — улыбнулся Джакомо. — Не так ли?

— Не очень. Ровно столько, сколько требуется, чтобы оставаться в живых.

Джакомо по-прежнему улыбался.

— Но вы же не скажете, что я тоже не итальянец?

— Не скажу; Если не хотите, чтобы я сделал это,

— По-вашему, я не итальянец?

— Как вы можете быть им, если родились в Югославии? В Черногории, если быть точным.

— Боже! — вскричал Джакомо. Но ни в лице его, ни в интонации голоса не было враждебности или обиды. Через мгновение он уже опять улыбался.

Зарина окинула Петерсена мрачным взглядом, затем повернулась к Джакомо.

— Что еще сделал этот… этот…

— Монстр, — услужливо подсказал Петерсен.

— Да, монстр. Хотя это довольно скромно сказано. Что еще противозаконного совершил ночью этот человек?

Джакомо сцепил на затылке руки и, казалось, приготовился повеселить самого себя.

— Это зависит от того, что называть противозаконным. Например, он отравил газом Алессандро и его людей.

— Отравил газом? — Зарина недоверчиво посмотрела на мужчину.

— Именно так. Отравил, использовав их же газовые гранаты. И, поверьте мне, они заслужили это.

— Вы хотите сказать, что он их убил?

— Нет, нет. Они быстро очнулись. Я знаю, был там. Естественно, в качестве наблюдателя, — поспешно добавил Джакомо. — Затем майор забрал их оружие, патроны, гранаты, некоторые другие скверные вещи и запер этих людей. Вот и все.

— Вот и все… — Зарина дважды глубоко вздохнула. — Вас послушать, так, ничего не случилось. Почему он их запер?

— Возможно, хотел уберечь этих людей от завтрака. Откуда мне знать? Спросите его самого, — Джакомо посмотрел на Петерсена. — Вы довольно грубо заделали шов. Я проверил вашу работу, когда прогуливался по палубе.

— О!

— В самом деле, — Джакомо перевел взгляд на Зарину. — Вы не почувствовали ночью запаха дыма?

— Дыма? Да, но мне было так плохо. — Девушка содрогнулась, вспомнив ночную бурю. — Что это был за дым?

— Это работал ваш друг Петер. Он заваривал дверь каюты Алессандро.

— Заваривал дверь? — в голосе Зарины прозвучала легкая истерическая нотка. — А Алессандро и его люди находились в каюте? Но почему, черт возьми,… — она не могла найти подходящего слова.

— Предполагаю, ваш друг Петер не хотел, чтобы они выбрались наружу, — усмехнулся Джакомо.

Зарина и Лоррейн молча переглянулись. Им нечего было больше сказать.

— Вот все и объяснилось, — Петерсен бодро откашлялся. Зарина и Лоррейн словно в унисон медленно повернули головы и посмотрели на него с полнейшим недоверием. — Как говорится, прошлое — это пролог. Понадобится полчаса или что-нибудь около этого, чтобы раздобыть какой-нибудь транспорт. Есть время почистить зубы и упаковать вещи, — он взглянул на Джакомо. — Вы с вашим другом отправитесь с нами?

— Вы говорите о Лоррейн?

— А у вас есть другие друзья на борту?

— Все зависит от того, куда вы направляетесь.

— Туда лее, куда и вы. Не будьте шляпой.

— И все же куда?

— Вверх по Неретве.

— Тогда нам по пути. Петерсен уже поднимался из-за стола, когда в кают-компанию вошел Карлос с бумажным листком в руке. Как и Джакомо, он был выбрит, свеж, и, вне всяких сомнений, весел. По оживленному лицу капитана нельзя было догадаться, что он не спал целую ночь.

— Доброе утро, господа. Вы уже позавтракали?

— Передавайте своему шеф-повару, что мы без ума от его искусства. Это для меня? — Петерсен указал на бумажный листок.

— Да. Сообщение только что принято. Оно зашифровано, так что для меня это полная бессмыслица. Петерсен посмотрел на бумагу.

— Для меня это тоже бессмыслица, пока нет под рукой шифровальной книги, — он сложил листок и убрал его в карман.

— Вероятно, что-нибудь срочное, — сказал Карлос.

— Шифровка из Рима. Я вывел закономерность: то, что Рим считает срочным, на деле таким не является.

— Мы недавно услышали, что сегодня ночью был ранен человек, — обратилась к капитану Лоррейн. — Рана серьезна?

— Сам Кола считает свою рану серьезной, — без особого беспокойства в голосе произнес Карлос, — я — нет. На всякий случай я послал за санитарами, но их все еще нет. — Он посмотрел в иллюминатор. — Зато я вижу двух солдат, идущих по трапу. Одному из них под девяносто, другому — меньше десяти. Вероятно, это за вами, Петер.

— Посмотрим.

Хотя Карлос преувеличивал, говоря о разнице в возрасте солдат, но ненамного. Младший действительно был чрезвычайно молод — бритва еще не касалась его подбородка. Возраст старшего давно перевалил за пенсионный. Старик запоздало отдал честь — проворнее не позволял его застарелый артрит.

— Капитан Тремино, среди ваших пассажиров есть офицер югославской армии?

— Майор Петерсен, — указал рукой Карлос. Старик, повернувшись к Петерсену, вновь отдал честь.

:— Комендант приветствует вас, сеньор. Он будет благодарен, если вы и двое ваших людей пройдете к нему в канцелярию.

— Зачем?

— Комендант не ставит меня в известность, сеньор.

— Это далеко?

— В нескольких сотнях метров отсюда. Пять минут хода.

— Сейчас, — Петерсен достал свой «люгер». Джордже и Алекс сделали то же самое.

Пожилой солдат предупредительно покашлял.

— Господин комендант не любит, когда в канцелярию приходят с оружием.

— Что?! — воскликнул Петерсен. — Во время войны комендант важного военного объекта не выносит вида оружия? — он взглянул на своих помощников и отложил пистолет. — Вероятно, старческий маразм. Отнесемся к этому с юмором.

Они вышли. Карлос, проследив через стекло иллюминатора, как все пятеро спускались по трапу, вздохнул.

— Не могу смотреть на эту картину. Не могу. Как итальянцу мне трудно наблюдать это зрелище: беззубый старый пес и неразумный щенок в окружении трех матерых волков. Точнее, трех саблезубых тигров, — Карлос повысил голос. — Джованни!

— Они действительно такие? — нерешительно спросила Зарина. — Вчера в Риме л слышала, как один человек назвал их именно так.

— Несомненно, это был мой старый приятель полковник Лунц.

— Вы знакомы с полковником? — в голосе девушки послышалось удивление. — Кажется, все вокруг все знают. Все, кроме меня.

— Разумеется, я знаю его, — Карлос обернулся, когда в дверном проеме появился тощий, как типичный язвенник, повар-механик. — Джованни, приготовьте мне, пожалуйста, завтрак.

— Неужели ты в самом деле можешь есть эту дрянь? — изумленно сказал Джакомо.

— Если мысленно отключить вкусовые рецепторы и добавить каплю воображения — запросто можно представить себя сидящим в «Максиме». Вы думаете, Зарина, что ко мне подходят на причале в Термоли, тычут пальцем на восток и просят перевезти в Югославию? Вас бы не было на борту, не знай я полковника. Вы с подозрением относитесь к каждому?

— Только к майору Петерсену. Я не доверяю ему ни на йоту.

— Хорошие вещи говорите о земляке, — Карлос сел за стол и принялся намазывать хлеб маслом. — По-моему, он честный, прямолинейный парень.

— По-вашему. А подниматься в горы с этим человеком придется нам.

— Петер, кажется, знает здесь все вокруг. Вы прибудете к месту назначения в полном порядке.

— Разумеется. К месту назначения майора или к нашему?

Карлос с легким раздражением взглянул на девушку.

— У вас есть другие варианты?

— Нет.

— Тогда прекратите толочь воду в ступе.

— Карлос! Как ты можешь с ней так разговаривать? — голос Лоррейн был резок. — Она волнуется! Конечно же, Зарина волнуется! И я волнуюсь. Нам предстоит идти в горы с этим человеком, а ты остаешься тут, — Лоррейн либо действительно нервничала, либо обладала слишком вспыльчивым нравом. — Тебе хорошо сидеть в безопасности на борту «Коломбо» и разглагольствовать!

— Перестань, — перебил Джакомо, — Не думаю, что тут столь уж прекрасно. Не обращай внимания, Карлос. Уверен, Лоррейн так не думает, — он взглянул на девушку с насмешливой укоризной. — Карлос охотно бы распрощался с этой безопасностью, со своим броненосцем, и вместе с нами отправился в горы, но есть два препятствия: долг офицера и жестяная нога.

— Прости меня, — Лоррейн, похоже, и впрямь уже искренне раскаивалась в сказанном. В доказательство она положила руку на плечо капитана. Тот оторвался от сладостей, которые подал ему Джованни, и добродушно улыбнулся.

— Джакомо прав, — сказала Лоррейн. — Я совсем не хотела тебя обидеть. А сорвалась потому, что ощущаю свою беспомощность, как Зарина.

— Джакомо находится в одинаковом с тобой положении, однако он нисколечко не кажется беспомощным.

Лоррейн встряхнула Карлоса за плечо.

— Как ты не понимаешь? Мы не знаем, что будет… Мы ничего не знаем. А он знает все!

— Кто — он? Петер?

— О ком же еще я могу говорить? — для такой аристократично выглядящей леди она была слишком раздражительной. — То, что ты сейчас услышишь, быть может, заставит и тебя поволноваться! Ты знаешь, что майору известно, куда направляемся я и Джакомо. Ему, по-видимому, известно и мое происхождение. Петерсен догадался, что я — не итальянка, догадался о нашем знакомстве. Он даже знает, что познакомились мы не в Пескаре!

Если Карлос и был взволнован, то скрывал это мастерски.

— Петер знает очень много, настолько много, что ты и представить себе не можешь. По крайней мере, так сказал мне полковник Лунц. Наверное, Лунц рассказал майору про тебя и Джакомо, хотя это на него не похоже. Возможно, Петер ожидал встретить вас на борту — его не особо встревожило ваше присутствие.

— Зато обеспокоило присутствие Алессандро.

— Майор ничего не знал про Алессандро, которого контролирует другая служба.

— Откуда ты знаешь? — тотчас спросила Лоррейн.

— Мне сказал Петер. Девушка убрала руку с плеча капитана.

— У тебя с майором есть свои маленькие секреты, — она повернулась к Зарине. — Вот и доверяй после этого каждому.

— Карлос, ты начинаешь играть роль мужа-подкаблучника, — усмехнулся Джакомо.

— Да я начинаю и ощущать себя так же. Дорогая моя девочка, я узнал об этом в четыре часа утра. Что же, по-твоему, мне следовало делать? Колотить в двери кают и сообщать всем это сенсационное известие? — капитан посмотрел на дверь кают-компании, в которой снова возник повар-механик.

— Завтрак подан, Карлос, — доложил он.

— Спасибо, Джованни, — капитан взглянул на Лоррейн. — Прежде чем ты начнешь подозревать меня в чем-либо, уточняю: Джованни хотел сказать лишь одно — он подал завтрак нашим приятелям в носовую каюту.

— Как он мог подать им завтрак, если дверь заварена?

Карлос отложил нож и вилку.

— Дорогая моя, — со вздохом произнес он. — Ты опять сомневаешься? Еда была спущена на канате, в корзине. Они приняли ее через иллюминатор.

— Когда ты собираешься поговорить с ними?

— Когда буду готов, то есть позавтракаю, — Карлос снова взял в руки вилку и нож. — Если ты, конечно, дашь мне это сделать.

— …Вы немного рисковали, изображая, что нам известны их планы и происхождение, верно? — сказал Джордже. — В действительности мы ведь ничего не знали.

— Благодаря вам, Джордже, риск был невелик, — откликнулся Петерсен. — Моя игра основывалась на нескольких ваших подсказках. Хотя я сработал не столь изящно, как это могли сделать вы. Лоррейн сама рассказала намного больше, чем я из нее вытянул. Не думаю, что она может стать хорошим шпионом.

Они пробирались мимо кранов, армейских и гражданских грузовиков, разбросанных среди портовый сооружений, на несколько метров отстав от итальянских солдат. Снегопад прекратился совсем недавно — северные склоны холмов Рилича покрыл снег. По-прежнему было морозно. Утренний час и холод, не способствовали многолюдью. Навстречу редко попадались солдаты, как и говорил Карлос, либо резервисты, либо юнцы, гражданские лица тех же возрастных категорий. Казалось, мужчины среднего возраста в порту отсутствуют.

— По крайней мере, вы преподали им хороший урок морали, — продолжал Джордже, — юным леди, во всяком случае. Джакомо не придает значения такого рода вещам. Что было в сообщении, которое передал вам Карлос от наших римских союзников?

— Приказывают остаться в Плоче и ждать дальнейших распоряжений.

— Абсурд.

— Конечно.

— С их стороны было неразумно посылать такую шифровку. Мы могли предвидеть нечто подобное.

— Я предвидел, хотел спровоцировать именно такое развитие событий. Теперь инициатива в наших руках. Если бы мы беспрепятственно покинули порт, а затем вдруг наткнулись на пару танков, перекрывших равнинную дорогу, то безнадежно утеряли инициативу. Эти двое «гвардейцев» впереди не больно смышленые, правда?

— Потому что не обыскали нас? Один слишком стар, другой слишком неопытен, чтобы позаботиться об этом. И потом, взгляните на наши честные лица.

Итальянцы, подведя процессию к невысокому дощатому бараку-времянке, поднялись на крыльцо и постучали в дверь. Все пятеро вошли в маленькую комнатушку, такую же убогую, как и само строение. Обстановка здесь была более чем спартанская: потрескавшийся линолеум, два металлических шкафчика с картотеками, рация, телефон, стол и несколько стульев. Увидев вошедших, офицер, сидевший за столом, поднялся. Это был невысокий худой мужчина среднего возраста с толстенными очками на хрящеватом носу, что исчерпывающе объясняло, почему он не на фронте.

Прищурясь, комендант близоруко всматривался в стоящих перед ним людей.

— Майор Петерсен? — после долгой паузы спросил он.

— Да. Рад нашему знакомству, комендант.

— Взаимно. Однако удивлен… — комендант смущенно прочистил горло. — Я только что получил приказ о задержании.

— Тс-c! — Петерсен приложил палец к губам и шепотом спросил:

— Мы одни?

— Да.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— В таком случае, поднимите руки вверх.

Карлос, отодвинув стул, встал.

— Извините. Я должен проверить дверь носовой каюты.

— Ты до сих пор не видел ее? — удивленно спросила Лоррейн.

— Нет. Если Петер говорит, что она заварена, значит, дело обстоит именно так. Но все же любопытно.

Он возвратился в кают-компанию спустя буквально пару минут.

— Заваренная дверь есть заваренная дверь. Единственный способ ее открыть — вновь прибегнуть к помощи сварки. Я послал Пьетро на берег попробовать отыскать сварочный аппарат, правда, не слишком надеюсь, что ему это удастся. У нас на «Коломбо» он был, но Петер с друзьями сбросили его ночью в море.

— Говоришь так спокойно, точно это тебя ничуть не волнует, — заметила Лоррейн.

— Я не беспокоюсь по пустякам.

— А если ты не сможешь извлечь людей из каюты?

— Тогда им придется оставаться в ней, пока мы не вернемся в Термоли.

— Корабль не затонет раньше, чем это случится? Ты не думал о такой опасности?

— Да, это меня бы расстроило.

— Уже лучше. По крайней мере, хоть какое-то сострадание.

— Меня мог огорчить сей факт только потому, что я очень люблю этот старый катер. Противно думать, что «Коломбо» может стать могилой для Алессандро, — и лицо, и голос Карлоса оставались холодными. — Сострадание? Сострадание к этому дьяволу, к бандиту? К убийце, который путешествует со шприцами и ампулами со смертоносными ядами? Сострадание к психопату, который лишь посмеивался бы, отправив на тот свет тебя или Зарину? Петер пожалел его — и напрасно! Сострадание… — Карлос резко повернулся и вышел.

— Теперь ты его огорчила, — промолвил Джакомо. — Придирки, придирки. Ты осуждаешь и обвиняешь людей, в данном случае Петера и Карлоса, не имея ни малейшего понятия, о чем говоришь.

— Я же ничего плохого не думала, — Лоррейн была сбита с толку.

— Дело не в том, что ты думаешь, а что говоришь. Могла бы последить за своим языком, — сказал Джакомо и следом за капитаном покинул кают-компанию.

Лоррейн осталась стоять неподвижно, уставясь в одну точку. Лицо ее было удрученным. По щекам девушки медленно ползли две большие слезинки. Зарина положила руки ей на плечи.

— Не принимай это так близко к сердцу, — сказала она. — Все образуется. Они не понимают тебя, потому что мужчины.

Примерно десять минут спустя Петерсен с компаньонами подъехал к причалу на старом, не то военном, не то гражданском, грузовике с брезентовым кузовом, и таким же хлопающим на ветру пологом у заднего борта. Майор спрыгнул с води тельского сиденья на землю о окинул взглядом пятерку, стоящую на палубе «Коломбо»: Карлоса, Джакомо, Лоррейн, Зарину и Михаэля. Рюкзаки и рации стояли у их ног.

— Готовы? Мы тоже, — сказал Петерсен. Он был в великолепном расположении духа. — Только поднимемся на борт за своими вещами.

— Нет нужды, — откликнулся Карлос. — Два моих Пьетро уже несут их.

— А наше оружие?

— Не оставлю же я вас голыми, — Карлос спустился по трапу на набережную. — Как прошла встреча с комендантом?

— Лучше не бывает. В теплой, дружественной обстановке и, как видите, с пользой для дела, — Петерсен достал две бумаги. — Военный пропуск и разрешение на вождение этого транспортного средства. Пропуск, правда, действителен только до Метковича, но там мы уже выйдем на прямую дорогу. Оба документа подписаны майором Массамо. Вы не хотите сесть вместе со мной в кабину? — обратился он к девушкам. — Там гораздо удобней и комфортабельней. К тому же кабина отапливается, а кузов — нет.

— Спасибо, — сказала Лоррейн. — Я лучше сяду в кузов.

— О нет! Она не поедет в кузове! — воскликнула Зарина. — И я тоже — просто больше не выдержу этой пытки.

Она взяла Лоррейн за руку и стала шушукаться с ней, в то время как Петерсен терпеливо разглядывал небеса. Сперва Лоррейн энергично мотала головой, но затем с неохотой кивнула.

На прощанье все обменялись рукопожатием с капитаном. Все, кроме Лоррейн, взор которой был устремлен куда-то в сторону доков. Карлос, несколько раздраженно взглянув на нее, произнес:

— Хорошо. Вы огорчили меня, а я, забыв про долг и обязанности офицера и джентльмена, в свою очередь, расстроил вас, — он обнял девушку и довольно крепко поцеловал ее в щеку. — Пусть это будет моим «простите» и «прощайте».

Петерсен запустил астматично закашлявший дряхлый мотор, и машина двинулась с места. Престарелый часовой выглянул из окошечка караульной будки, проигнорировав предъявленные майором документы, и мечтательно помахал вслед рукой. Перспектива выходить на мороз его явно не привлекала.

Выехав с территории порта, Петерсен искоса взглянул на своих пассажирок. Лоррейн сидела на противоположном крае сиденья, неподвижно глядя вперед. Лицо ее было залито слезами. Майор вопросительно посмотрел на Зарину, но получил в ответ каменный взгляд и сосредоточился на тряской дороге, то и дело ощущая ребрами прикосновение острого локотка девушки.

В кузове грузовика, уже оскверненного сигарами Джордже, Джакомо изумленно уставился на лежавшую у его ног груду просмоленного брезента. Он легонько похлопал толстяка по колену.

— Джордже…

— Да?

— Вам когда-нибудь доводилось видеть брезент, живущий своей собственной жизнью?

— Пожалуй, нет.

— Вы можете сделать это сейчас. Толстяк посмотрел в направлении указательного пальца Джакомо.

— О Боже, надеюсь, они там не задохнулись! — Джордже откинул брезент, обнажив три скрюченные фигуры, прочно связанные по рукам и ногам. — Нет, все в порядке.

В кузове царил полумрак, но света хватило для того, чтобы Джакомо распознал старика и юнца, которые этим утром заходили за Петерсеном.

— А кто третий? — поинтересовался он.

— Майор Массамо. Комендант или помощник коменданта, как я полагаю.

Михаэль, сидевший напротив них рядом с Алексом, пробубнил:

— Кто эти люди? Что они делают здесь? Почему они связаны? — вопросы задавались без какого-либо реального интереса. Это были первые слова, произнесенные им сегодня. Голос Михаэля звучал монотонно — он все еще пребывал в шоке. Морская болезнь в сочетании с ночным инцидентом произвели на него неизгладимое впечатление.

— Комендант порта и двое его солдат, — повторил Джордже. — Они находятся здесь, потому что могли поднять тревогу. А связаны и рты у них заткнуты, чтобы эти люди не принялись петь и плясать по дороге, пока мы не покинем порт. Вы задаете неумные вопросы, Михаэль.

— Это тот самый Массамо, на которого ссылался майор Петерсен? Как вы заставили его подписать документы?

— Подозрительность, Михаэль, вам не к лицу. Комендант не подписывал никаких документов. Это сделал за него я. В канцелярии полным-полно бумаг, на которых стояла подпись Массамо. Не обязательно быть высококвалифицированным фальшивомонетчиком, чтобы подделать подпись.

— Как вы намерены поступить с ними?

— Избавимся в подходящее время в подходящем месте.

— Избавитесь?!

— Успокойтесь, юноша. Вечером они вернутся обратно в Плоче. Благодарите Бога за то, что вам не пришлось расстреливать ваших союзников.

Молодой человек, вновь посмотрев на связанных пленников, пробормотал:

— Понятно… Да… Союзники…

Время от времени грузовик останавливали итальянские дорожные патрули, которые задавали стандартные вопросы.

Петерсен притормозил машину возле армейской заправочной станции, выскочил из кабины и предъявил какие-то бумажки капралу. Дождавшись, когда тот залил в бак бензин, майор протянул капралу деньги, за что был награжден удивленным салютом, и грузовик беспрепятственно продолжил свой путь.

— Какие же это солдаты, — сказала Зарина, — они не должны себя так вести, тем более на войне. Похожи на сонных мух.

— Согласен, энтузиазма им не хватает, — отозвался Петерсен. — Итальянские солдаты предстали далеко не в лучшем виде. Они великолепно воюют, — но не на этой войне. С самого начала итальянцы не хотели принимать в ней участия. Теперь это совершенно очевидно. Они остались к войне равнодушны, — несмотря на воинственные речи Муссолини. На передовой итальянские части сражаются вполне сносно, однако движет ими не патриотизм, а всего лишь профессиональная гордость. Впрочем, нас это устраивает.

— Что за бумажки вы вручили тому солдату?

— Талоны на топливо. Мне дал их майор Массамо.

— Талоны на топливо, бесплатное, разумеется. И деньги для солдата вам дал майор?

— Конечно, нет. Мы не воруем деньги.

— Только грузовики и талоны. Или вы их позаимствовали?

— Да, одолжили на время. Во всяком случае, грузовик.

— Которые вы, естественно, вернете майору Массамо?

Петерсен удивленно взглянул на девушку.

— Я предполагал, что вы будете испуганной, нервной, но не такой любопытной. Не люблю, когда меня допрашивают. Помните, что мы с вами находимся в едином строю? Что же касается грузовика, то, боюсь, комендант вряд ли увидит его снова.

Дальнейший путь продолжался в молчании. Через пятнадцать минут машина въехала в город Меткович. Остановив грузовик на центральной улице, Петерсен вылез из него и зашагал куда-то по тротуару. Приоткрыв дверцу кабины, Зарина крикнула ему вслед:

— Вы кое-что забыли!

— Что?

— Ключи от машины. Вы оставили их в замке зажигания.

— Пожалуйста, не говорите глупости, — Петерсен перешел улицу и скрылся за дверью лавки.

— Что он хотел этим сказать? — за все время поездки Лоррейн впервые заговорила.

— То, что сказал. Он много знает, в том числе и то, что я не умею водить машину. Во всяком случае, не эту дребезжащую клячу. Даже если бы я и справилась с ней, куда я ее поведу? — Зарина дотронулась до задней стенки кабины. — Дерево. Я не проехала бы и пяти метров, как этот страшный Алекс застрелил бы меня… — Она выглядела так же, как и говорила, — в высшей степени скорбно.

— Очень хотелось бы разок увидеть его ошибающимся, делающим что-то не так, правда? — сказала Лоррейн.

— Да… Но мне почему-то кажется — что хорошо для майора Петерсена, то хорошо и для нас. И наоборот.

Пролетели двадцать минут, прежде чем Петерсен возвратился. Для человека, спасающегося от возможной погони, действовал он не слишком поспешно. Майор, не торопясь, нес большую корзину, покрытую плотной картонной крышкой. Подойдя к кузову, он приоткрыл брезент и передал корзину сидящим внутри. Спустя несколько секунд Петерсен уже находился в кабине. Казалось, он был в приподнятом настроении.

— Ну, Зарина, продолжайте допрос. Девушка скорчила недовольную рожицу, но любопытство все же победило.

— Эта корзина…

— Дух армии зависит от состояния ее желудка.

А нас, с небольшой натяжкой, можно посчитать частью армии. Провизия. Что еще можно купить в продовольственной лавке? Хлеб, сыр, ветчина, мясо, фрукты, овощи, чай, кофе, сахар, спиртовка, чайник. Я обещал полковнику Лунцу доставить вас в отменной кондиции.

Вопреки своему желанию, Зарина слабо улыбнулась.

— Вы говорите так, будто собираетесь откармливать нас для невольничьего рынка, куда отправите под надзором вашего жирного друга. Или все это предназначено для него?

— Джордже предназначается мое первое приобретение. За пять секунд он способен выпить литровую флягу пива. И вина тоже.

…Позади остались последние городские строения.

— Я думала, что пропуск действителен лишь до Метковича, — заметила Зарина.

— У меня два пропуска. Карлосу я показал один из них.

Через полчаса Петерсен по мосту пересек Неретву и заглушил мотор возле большого солидного гаража на окраине Шаплины. Майор вошел внутрь и вышел из гаража через одну-две минуты.

— Просто поздоровался со своим старым другом, — объяснил он.

Миновав маленькую деревушку, грузовик свернул с шоссе на грунтовую дорогу. С нее также вскоре свернули. Следующая дорога представляла собой, скорее, поросшую травой тропу. Грузовик ехал по ней до тех пор, пока тропа не уперлась в низкую каменную лачугу. Петерсен первым покинул кабину и пригласил девушек последовать его примеру. Обойдя машину, он постучал кулаком в борт:

— Обед!

В ответ из кузова не донеслось ни звука. Зарина и Лоррейн посмотрели друг на друга с опасливым недоумением, несмотря на спокойный тон майора.

— Когда Джордже затягивает узел, — туманно промолвил он, — его потом очень трудно развязать.

Внезапно брезентовый полог, закрывавший задний борт машины, дрогнул. Из-под него выпрыгнули комендант и двое его солдат. Майор Массамо и пожилой солдат театрально рухнули, едва коснувшись ногами земли.

— Ну-ка, ну-ка, кто же у нас здесь? И что сделал гадкий Петерсен и его противные друзья с этими бедными людьми? — Петерсен посмотрел на девушек. — Знакомьтесь, майор Массамо — комендант порта. Двух других вы уже видели сегодня утром. Мы не раздробили им ноги, как вам, наверное, пришло в голову, — они просто затекли от временного нарушения кровообращения.

Кузов грузовика покинули и остальные четверо мужчин.

— Погуляйте с пленниками неподалеку, — предложил Петерсен.

Джордже помог подняться с земли коменданту, Джакомо занялся юнцом, а Михаэль взял на себя старика. Однако последний был не только стар, но и толст и, похоже, не изъявлял большого желания вставать на ноги. Зарина, одарив Петерсена взглядом, который по всей видимости, можно было назвать яростным, кинулась на подмогу брату.

Майор посмотрел на Лоррейн, затем на Джордже.

— Что будем делать? — понизив голос, спросил он по-сербскохорватски. — Зарежем ее или прикончим дубиной?

На лице толстяка не дрогнул ни один мускул. Казалось, Джордже обдумывал предложение.

— Выбирай сам, — наконец проговорил он. — Место удобное, поблизости полно оврагов.

Лоррейн глядела с подозрением — было ясно, что их языка она не знала.

— Теперь понимаю, почему с ней приятель, — промолвил майор. — Телохранитель и переводчик. Я знаю, кто она.

— Я тоже.

Лоррейн могла быть раздраженной и высокомерной одновременно, именно такой, как сейчас.

— Эй, вы, двое, о чем там говорите? Это дурная манера! — родись Лоррейн в ином веке и живи в другую эпоху, вероятно, она бы топнула ногой.

— Мы с Джордже общаемся на своем родном языке. Дорогая Лоррейн, вы намного облегчите себе жизнь, если перестанете с подозрением относиться к каждому. А говорили мы о вас.

— Так я и думала… — Голос ее звучал чуть менее повелительно.

— Попытайтесь время от времени доверять людям, — улыбка Петерсена лишила его слова обидного смысла. — Мы так же наблюдательны, как и ваш Джакомо. Поймите, наконец, что мы заботимся о вашем благе. Если с вами что-то случится — Джимми Харрисон никогда нам этого не простит.

— Джимми Харрисон! Вы знаете Джимми Харрисон а? — глаза Лоррейн округлились, и тень улыбки коснулась ее губ. — Не верю в это. Вы знаете капитана Харрисона?

— Вам, наверное, привычнее называть его «Джимми»?

— Да, Джимми… — Лоррейн посмотрела на Джордже. — Вы тоже знакомы с ним?

— Черт побери, опять подозрения. Если Петер говорит, что знает Джимми Харрисона, значит я тоже должен его знать. Не так ли? — толстяк улыбнулся, когда щеки девушки порозовели. — Моя дорогая, я не упрекаю вас… Разумеется, я его знаю. Высокий. Точнее, очень высокий. Худой. С каштановой бородой.

— Когда я его последний раз видела, Джимми не носил бороду.

— А сейчас у него отросли и борода, и усы. Короче, у капитана Харрисона каштановые волосы. Он носит монокль, хотя и не особенно в нем нуждается. Проще говоря, англичанин до мозга костей. Как говорят в Англии, у него ужасно, ужасно английский вид.

Лоррейн улыбнулась.

— Да, это именно он.

Комендант и двое остальных пленников передвигались уже значительно уверенней. Петерсен достал из кузова тяжелую корзину с провизией и направился по заросшей травой тропинке к лачуге, на ходу вынув из кармана ключ. Зарина, взглянула на ключ, затем на майора, но ничего не сказала. Петерсен поймал ее взгляд.

— Я говорил вам — друзья.

Скрип заржавевших петель в сочетании с запахом затхлой сырости внутри помещения красноречиво свидетельствовали о том, что здесь никто не бывал в течение долгих месяцев. Единственная комната оказалась промерзшей, унылой и скудно обставленной: струганый стол, две скамьи, несколько деревянных рахитичных стульев, печь и небольшая поленница дров.

— Все, что нам надо, — оглядевшись, довольно сказал Петерсен. — В первую очередь займемся самым важным, — он посмотрел на Джордже, извлекшего из кармана бутылку пива. — У вас свои приоритеты?

— Дикая жажда, — с достоинством отозвался толстяк, — но я могу утолять ее и одновременно растапливать печь.

— Заодно присмотрите за нашими гостями. Мне надо ненадолго уйти.

— Надеюсь, полчаса вам хватит? — осведомился толстяк.

…За что бы Джордже не брался, он все делал на совесть. Когда Петерсен спустя почти час возвратился, в комнате было не просто приятно тепло, а удушливо жарко. Металлическая заслонка печки раскалилась до цвета спелой вишни. Многозначительно оставив входную дверь открытой, майор подошел к столу и водрузил на него вторую корзину, родную сестру той, что уже стояла на полу.

— Еще провиант, — сказал он. — Извините, что задержался.

— Мы не беспокоились, — отозвался Джордже. — Еда ждет. Все, кроме вас, поели, — он заглянул в принесенную Петерсеном корзину. — Вы потратили время только на это?

— Я встретил кое-каких друзей.

— А где грузовик? — стоя в дверях, спросила Зарина.

— За углом. В роще. Там его не увидят с воздуха.

— Думаете, за нами могут следить с воздуха?

— Нет. Я отогнал машину на всякий случай, — майор уселся за стол и принялся готовить себе сандвич с салями и сыром. — Если кто-нибудь хочет немного поспать, — лучше прилечь сейчас. Лично я собираюсь поступать именно так. Этой ночью мы вообще не спали. Двух или трех часов, полагаю, будет достаточно. К тому же я предпочитаю путешествовать ночью.

— А я предпочитаю ночью спать, — сообщил Джордже, откупоривая очередную бутылку. — Поэтому позвольте мне быть вашим верным стражем. Вы ешьте, ешьте!

— После стряпни Джованни любой станет прожорливым. — Действия Петерсена подтверждали данное правило. Спустя несколько минут майор все же оторвался от еды, огляделся и спросил у Джордже:

— Куда подевались эти неугомонные девушки?

— Только что вышли, наверное, на прогулку. Петерсен покачал головой.

— Моя ошибка. Я не сказал вам… — он поднялся из-за стола.

Девушки отошли от лачуги метров на сорок.

— Вернитесь! — крикнул майор. Зарина и Лоррейн остановились и обернулись. Петерсен властно махнул им рукой. — Идите обратно! — девушки переглянулись и медленно двинулись назад.

— Что плохого в невинной прогулке? — озадаченно спросил Джордже.

— Я скажу, что плохого в невинной прогулке, — Петерсен понизил голос так, чтобы его не было слышно в хижине, и коротко объяснил толстяку, в чем дело. Джордже согласно кивнул. Когда девушки приблизились, майор умолк.

— Что такое? — спросила Зарина. — Мы сделали что-то не так?

— Если вы шли туда… — Петерсен показал на уборную.

— Нет. Всего лишь прогулка. Какой от этого вред?

— Идите в дом.

— Раз вы настаиваете, — Зарина мило улыбнулась, — но вы же не умрете, если скажете нам почему.

— Подчиненные не разговаривают с офицерами подобным тоном. И тот факт, что вы — женщины, ничего не меняет.

Улыбка исчезла с лица Зарины — тон самого Петерсена не располагал к легкомыслию.

— Если хотите, я скажу вам почему. Потому что я приказываю. Потому что вы не можете ничего делать без моего разрешения. Потому что вы — младенцы в дремучем лесу. И, наконец, потому что я стану доверять вам только тогда, когда вы станете доверять мне.

Обе девушки непонимающе переглянулись и, не говоря ни слова, вошли в дом.

— Это прозвучало несколько грубовато, — заметил Джордже.

— Да, грубовато. Но я хотел, чтобы до них дошло, — нельзя без спроса бродить где попало. Такие безобидные прогулки могут иметь далеко небезобидные последствия.

— Конечно. Только они не знают об этом. Для них вы вредный, своенравный, задиристый волк.

В придачу не очень умный и любящий покомандовать. Не переживайте, Петер. Когда девушки оценят ваши истинные достоинства, возможно, они еще смогут полюбить вас.

Войдя в жарко натопленную комнату, Петерсен объявил:

— Наружу никто не выходит. За исключением, разумеется, Джордже и Алекса. И Джакомо. Впрочем, он и так не собирается никуда выходить.

Дремавший за столом Джакомо приподнял голову и окинул сонным взглядом присутствующих.

— А мне? Мне тоже нельзя выходить? — спросил Михаэль.

— Нельзя.

— Почему Джакомо можно, а мне — нельзя?

— Потому что вы — не Джакомо, — лаконично ответил Петерсен.

Проспав неполных два часа, майор открыл глаза и помотал головой, отгоняя сон. Насколько можно было различить, бодрствовали только неутомимый Джордже, сидевший с кружкой пива в руке, и трое пленников. Поднявшись с пола, Петерсен растолкал остальных.

— Время пить чай или кофе, кому что захочется, и уезжать, — он подбросил в печь пару поленьев.

Майор Массами, державшийся до сих пор удивительно тихо и скромно, спросил:

— Мы тоже отправляемся?

— Вы остаетесь здесь. Связанные, но без кляпов во рту, поскольку это лишено смысла. Можете кричать сколько вздумается — ваши крики никто не услышит, — Петерсен поднял руку, предупреждая протест. — От ночного холода не погибнете. Когда придет помощь — тут по-прежнему будет тепло. Через час, после того как мы покинем этот дом, я свяжусь с ближайшим армейским постом — это в пяти километрах отсюда — и объясню, где вы находитесь. Спустя двадцать минут за вами приедут.

— Очень любезно, — Массамо вяло улыбнулся. — Это лучше, чем быть застреленным…

— Королевская югославская армия не подчиняется никому — ни немцам, ни итальянцам. Если союзники пытаются нам препятствовать, мы предпринимаем некоторые действия для самозащиты. Но мы не варвары и не расстреливаем союзников.

Спустя несколько минут Петерсен взглянул на трех заново связанных пленников.

— Итак, смерть от холода никому из вас не грозит, в печи горит огонь. Через полтора часа тут будут ваши люди. До свидания.

Нового свидания с майором пленники явно не жаждали — ни один из троих не ответил ему. Петерсен спустился по замшелым ступеням крыльца и свернул за угол дома. Грузовик стоял посреди небольшой поляны.

— О, новый грузовик! — вскричала Зарина.

— «Новый грузовик», — передразнил ее Петерсен. — Именно это вы бы воскликнули, вернувшись с прогулки. Майору Массамо очень понравились бы эти слова. Из них легко понять, что старый грузовик брошен нами где-то поблизости, поэтому после своего освобождения он немедленно сообщит солдатам, что у нас есть другая машина. В результате мне пришлось бы опять тащить с собой коменданта. Именно это я имел в виду, когда говорил: нельзя доверять младенцам в дремучем лесу.

Джакомо сказал:

— Наш старый грузовик наверняка в розыске. Что, если на него наткнутся?

— Сомневаюсь. Разве что кому-то взбредет в голову нырнуть на дно Неретвы. Но не думаю, чтобы в такой холод на это нашлись охотники. Я сбросил его с небольшой скалы в довольно глубоком месте. Мне порекомендовал его местный рыбак.

— Машину можно увидеть сверху.

— Нет, в это время года вода в Неретве очень мутная. Она очистится лишь через несколько месяцев, когда снега сойдут с гор. А какая разница, что будет через несколько месяцев?

— Что за добрая душа подарила тебе это чудо? — спросил Джордже. — Уж не итальянская ли армия?

— Итальянцы так бы не расщедрились. Это сделал все тот же мой друг, рыбак, он же владелец гаража, возле которого мы останавливались. У итальянцев нет возможностей ремонтировать свои машины. Мой приятель при случае выручает их. У него были и гражданские грузовики, но, пораскинув мозгами, мы решили, что этот — наиболее подходящий.

— А вашему другу не придется за него отвечать?

— Исключено. Мы сорвали замок с гаража. Если вдруг какому-нибудь солдату захочется заглянуть туда завтра, что, кстати, маловероятно, поскольку завтра — воскресенье. Придя в гараж утром в понедельник, мой приятель, как положено добросовестному работнику, сообщит итальянцам, что помещение взломано и похищен военный грузовик. Никакой ответственности за это он не несет. Виновники известны: кто же еще, кроме нас, мог это сделать?

— Выходит, утром в понедельник за нами начнется погоня, — констатировала Зарина.

— В понедельник утром этот грузовик, возможно, присоединится к первому. В понедельник утром, несмотря ни на что, мы будем уже далеко.

— А вы хитрый.

— А вы опять говорите глупости. Я просто все планирую заранее. Садитесь.

Новый грузовик был намного удобнее и тише прежнего. Как только он двинулся с места, Зарина продолжила:

— Не подумайте, что я придираюсь или осуждаю вас, но, по-моему, надо быть почтительней по отношению к вашим союзникам.

Петерсен взглянул на нее, затем поправил:

— К нашим союзникам.

— Что? — переспросила Зарина. — Ах да, конечно. К нашим союзникам.

Майор продолжал следить за дорогой. Иногда внезапно он становился задумчивым, и тогда выражение его лица говорило само за себя.

— Та вчерашняя гостиница в горах, обеденный час. Помните, что сказал Джордже?

— Что именно? Он говорил так много…

— О наших союзниках.

— Смутно.

— Смутно… — Петерсен неодобрительно поцокал языком. — Это профессиональный изъян. Радист должен запоминать все, о чем вокруг говорят… Наш союз с итальянцами существует до тех пор, пока в нем есть необходимость. Хотя мы воюем бок о бок с итальянцами — Джордже, правда, сказал тогда «с немцами», у нас разные цели. Когда союзники перестанут устраивать нас, ни о каком союзе не может быть и речи. Сегодня возник небольшой конфликт. Разумеется, для нас собственные интересы важнее. Не думаю, что потеря одной-двух машин может повлиять на исход войны.

После короткого молчания Лоррейн спросила:

— Майор Петерсен, кто, по-вашему, победит в этой ужасной войне?

— Мы. Будет лучше, Лоррейн, если станете звать меня просто «Петер». Вы ведь еще не служите в армии.

Девушки обменялись удивленными взглядами. Если Петерсен и заметил это, то не подал вида.

Неподалеку от армейского блокпоста в Шаплине дорогу грузовику преградил молодой итальянский офицер. Приблизясь к нему, он направил фонарик на бумагу, которую держал в руке, затем осветил номер машины и навел луч на лобовое стекло.

— Не слепите нас своим дурацким фонарем! — высунувшись из кабины, сердито крикнул Петерсен.

Луч света мгновенно погас.

— Простите, сеньор. Обычная проверка. Это не тот грузовик, — офицер отступил в сторону, отдал честь и, взмахнув как жезлом, выключенным фонарем, подал знак следовать дальше.

— Не нравится мне это, — проговорила Зарина. — Что будет, если удача отвернется от нас? Почему он так легко всех отпустил?

— Молодой человек обладает вкусом, осторожностью и благоразумием, — откликнулся Петерсен. — «Кто я такой? — по-видимому, сказал он себе, — чтобы вступать в перепалку с офицером, везущим двух прекрасных юных леди?»… Однако охота началась. На его бумаге я успел прочесть номер старого грузовика. Вдобавок, лейтенант осветил фонарем наши лица. И, хотя ему было приказано искать трех головорезов, он успокоился, поскольку ни один из нас не подходит под это описание. Конечно, преследователям скоро станет известно, что вы едете вместе с нами, но пока они не догадываются об этом. Единственным, кто видел нас на борту «Коломбо», — те двое солдат, что лежат связанными в лачуге.

— Тот, кто за нами гонится, может расспросить экипаж, — рассудила Зарина.

— Никто из членов команды не скажет ни слова без разрешения Карлоса. У них вполне доверительные отношения.

— А сам Карлос? — задумчиво спросила Зарина.

— Карлос ни в чем не признается. В борьбе долга с совестью победит совесть. Капитан не утопит свою давнюю подружку, подставив ее под пули.

Лоррейн подалась вперед и взглянула на Петерсена.

— Кого вы имеете в виду, говоря о подружке? Меня?

— Полет фантазии. Вы же знаете, как я бессвязно излагаю свои мысли.

После очередной проверки Петерсен откинулся на спинку сиденья и сказал:

— А сейчас, пожалуйста, пересядьте в кузов. Там прохладней, но мой приятель-рыбак снабдил меня одеялами.

— Почему мы должны это делать? — удивилась Зарина.

— В кабине находиться опасно. Начиная с этой минуты, описание вашей внешности уже, вероятно, передано дорожным патрулям. Может, это и не так, но давайте будем учитывать самое невероятное.

— Как нас могут опознать, когда майор Массамо… — девушка умолкла и посмотрела на часы. Вы сказали, что свяжетесь с армейским постом в Шаплине ровно через час. А уже прошел час и двадцать минут. Эти люди замерзнут. Почему вы солгали?

— Если вы не в состоянии думать — а вы явно не способны на подобное — то молчите. Это была вынужденная ложь. Представьте, что бы произошло, исполни я сейчас или двадцать минут назад свое обещание?

— Пленников бы освободили.

— И только?

— А что же еще?

— Господи, помоги Югославии! Итальянцы засекли бы мой сигнал и без труда вычислили бы наше местонахождение. Вместо меня сообщение в Шаплину ровно через час передал мой приятель из Груды — городка, расположенного к северо-западу отсюда, на дороге Шаплина-Имоцки. Таким образом, поиски будут сосредоточены в районе Имоцки. Там находятся штаб-квартира итальянской десантной дивизии, уйма других объектов, среди которых человек может легко затеряться. Кроме того, итальянцы относятся к немцам так же, как немцы к югославам. Приказ о моем задержании, пришедший от германского командования в Риме, они не будут исполнять с большим рвением. Но, даже будь итальянцы семи пядей во лбу, им не придет в голову искать меня поблизости от Мостара.

Остановив грузовик, Петерсен помог девушкам перебраться в кузов и вернулся в кабину.

Действительно, дорожные патрули перед Мостаром даже не осматривали машину. Добравшись до центра города, Петерсен свернул к автостоянке отеля «Бристоль». Заглушив двигатель, он подошел к заднему борту.

— Пожалуйста, не выходите, — предупредил он. — Я скоро вернусь.

— Можно поинтересоваться, где мы находимся? — спросил Джакомо.

— Конечно. Главная автостоянка города Мостара.

— Наверное, очень людное место, — послышался голос Зарины.

— Чем больше народа, тем лучше. Здесь легче остаться незамеченными.

— Не забудьте передать Иосипу, что я не ел и не пил сто лет! — воскликнул невидимый Джордже.

— Он и без меня сообразит, — усмехнулся Петерсен.

Майор подъехал к автостоянке в четырнадцатиместном микроавтобусе-«фиате» примерно середины двадцатых годов. За его рулем сидел невысокий смуглый мужчина.

— А вот и Иосип, — сказал Петерсен.

Водитель, радостно улыбаясь, поздоровался с Джордже и Алексом — все трое, очевидно, были старыми добрыми знакомыми. Майор не потрудился представить его остальным.

— Перенесите вещи в автобус, — приказал он, — Иосипу не очень хочется, чтобы перед входом в его отель красовался итальянский военный грузовик.

— Отель? — спросила Зарина. — Мы собираемся остановиться в отеле?

— Путешествуя в компании с нами, — внушительно промолвил Джордже, — вы можете рассчитывать только на лучшее.

Однако дорога к отелю, впрочем, как и он сам, выглядели далеко не лучшим образом. Поставив автобус в гараж, Иосип проводил гостей по узкой тропке к тяжелым деревянным дверям.

— Запасной выход, — пояснил Петерсен. — У отеля Иосипа репутация солидного заведения. Он не нуждается в дополнительной рекламе, сопровождая толпу постояльцев.

По короткому коридору они прошли в вестибюль, небольшой, но опрятный и светлый.

— Ну-с! — Иосип энергично потер руки. — Как только вы занесете багаж, я покажу ваши комнаты. Мойтесь, причесывайтесь — и обедать! У меня, конечно, не «Бристоль», — он развел руками, — но спать голодными не ляжете.

— Я еще не отошел от дороги, — Джордже кивнул в сторону бокового прохода. — Пойду, немного встряхнусь.

— Бармены на ночь уходят, профессор. Вам придется обслуживать себя самому.

— Не беспокойтесь, Иосип. Я справлюсь с этой тонкой работой.

— Прошу вас, леди, — обратился хозяин к девушкам.

Наверху, в коридоре, Зарина повернулась к Петерсену и, понизив голос, спросила:

— Почему ваш Друг назвал Джордже профессором?

— Его так зовут многие, — шепотом отозвался майор. — Кличка. Могли бы сами догадаться. Джордже всегда ведет себя, как папа римский.

Обед оказался намного лучше, чем можно было предположить, судя по словам Иосипа, а если учесть, что время было военное, то просто сказочным — сочная далматинская ветчина, запеченный лобан, поданный под белым соусом, фаршированная телячья печенка, изумительно вкусная оленина превосходно шла под знаменитое неретвинское красное.

— Никто не знает, что ждет его впереди, — мрачно заметил Джордже и умолк минут на пятнадцать. Даже в лучшие времена его гастрономические экзерсисы не принимали форму столь ужасающего обжорства.

Кроме толстяка, его компаньонов и хозяина за столом сидела жена Иосипа — Мария. Невысокая, темноволосая, как супруг, она, во всем остальном, разительно отличалась от мужа. Тот был медлительным и молчаливым — Мария живой, подвижной и общительной до болтливости. Она оглядела Зарину и Михаэля, обедавших в конце зала за маленьким столиком, затем окинула взглядом Лоррейн и Джакомо, сидевших за таким же столиком с другой стороны, и сказала:

— Ваши друзья не слишком словоохотливы. Джакомо, проглотив кусок оленины, пробормотал:

— Потому что у них заняты рты.

— Нет-нет, они разговаривают, все в порядке, — откликнулся Петерсен, — просто их не слышно из-за лязга челюстей Джордже. Но ты права, они говорят очень тихо.

— Почему? — спросил Иосип. — Почему они шепчутся? Здесь бояться некого, кроме нас, их здесь никто не услышит.

— Джордже прав — они не знают, что ждет их впереди. Все вокруг внове, не для Джакомо, а для остальных троих. А осторожничают, потому что, с их точки зрения, для этого есть все основания. Каждый думает, что этот день может оказаться для него последним на этой земле.

— На базаре ходят слухи, что партизаны прорвались через итальянский гарнизон в Празоре, двинулись вниз по долине Рамы и теперь находятся между нами и Яблоницей, — сообщил Иосип. — Они могут оседлать дорогу. Какие планы на завтра? Если мне следует поторопиться, ты только скажи.

— Почему бы и нет. Нам нужно подняться в горы как можно быстрей, но этих молодых людей мне трудно представить в роли скалолазов. Поэтому придется ехать на грузовике, покуда возможно.

— А если натолкнетесь на партизан?

— Завтра увидим.

Закончив есть, Лоррейн и Джакомо подошли к столу, за которым беседовал с хозяином Петерсен.

— Я уже пыталась Сегодня размять ноги, но вы остановили меня, — сказала Лоррейн. — Хочу сделать это сейчас. Не возражаете?

— Возражаю. Мостар находится недалеко от линии фронта. Вы — молодая красивая девушка. Улицы, по которым захотите прогуляться, полны солдат, вернувшихся с передовой. Мало ли что может случиться? К тому же стоит жестокий мороз.

— С каких пор вас стало беспокоить мое здоровье? — Лоррейн вновь перешла на уже знакомый майору высокомерный тон. — За мной присмотрит Джакомо. Видимо, вы по-прежнему мне не доверяете.

— И это тоже.

— Чего вы ждете от меня? Думаете, я убегу, доложу обо всем властям? Знаете же, что я не могу этого сделать.

— Знаю. А не хочу вас отпускать только потому, что буду переживать за вас.

Красивые девушки обычно не выдают своих истинных чувств, но Лоррейн была почти близка к этому.

— Спасибо, — ледяным голосом произнесла она.

— Хотите, я буду сопровождать вас? — предложил Петерсен.

— Не хочу, — наотрез отказалась Лоррейн.

— Поймите же, Петер, — вмешался в разговор Джордже, — вы ей не нравитесь, — он отодвинул стул. — Зато всем нравится Джордже, большой, веселый, симпатичный Джордже. Я пойду с вами!

— Вы меня тоже не устраиваете.

Петерсен закашлялся.

— Знаете, юная леди, майор прав, — сказал Иосип. — После наступления темноты в городе становится опасно. Ваш Джакомо кажется надежным защитником, но есть улицы, куда не отваживаются заглядывать даже военные и полицейские патрули. Я знаю все места и могу предложить свою компанию.

— О, вы очень добры, — улыбнулась Лоррейн.

— А можно и мы прогуляемся вместе с тобой? — спросила Зарина.

— Конечно же, можно.

Облачившись в теплые куртки, все пятеро, включая Михаэля, вышли из гостиницы, оставив внутри Петерсена и его компаньонов. Джордже, пожав плечами, вздохнул.

— Вообще-то я считался первым парнем в Югославии. Это было задолго до того, как мы повстречались с вами, Петер. Ну что, продолжим? — толстяк кивнул в сторону бара.

— Так скоро? — усмехнулся майор. Джордже занял место за стойкой.

— Странная девушка, — сказал он. — Я говорю о Лоррейн. Зачем ей куда-то идти темным, холодным, опасным вечером? Она не выглядит большой любительницей прогулок по свежему воздуху.

— Как и Зарина, — заметил Петерсен. — Две странные девушки.

— Ладно, хватит о женщинах, тем более молодых и недосягаемых для нас, — толстяк открыл бутылку вина. — Сконцентрируем свои усилия на урожае винограда тридцать восьмого года.

— …Не особенно они и странные, — неожиданно подал голос Алекс.

Джордже и Петерсен изумленно уставились на него — Алекс говорил столь редко, что каждая его реплика неизменно привлекала к себе внимание.

— Вы заметили что-то, что ускользнуло от нас? — спросил Джордже.

— Да. Видите ли, я не болтаю так много, как вы, — слова прозвучали обидно, но в действительности Алекс сказал их лишь, чтобы пояснить свою мысль. — Когда вы говорите, то слышите только себя. А я смотрю, слушаю и запоминаю. Две юные леди, кажется, подружились. Я бы сказал, слишком подружились — и очень быстро. Возможно, они на самом деле понравились друг другу, не знаю. Но думаю, они друг другу не доверяют. Уверен, Лоррейн вышла на улицу, чтобы выяснить что-то. А Зарина отправилась с ней, чтобы узнать, что именно интересует Лоррейн.

Толстяк важно покивал головой.

— Разумно, разумно. И что же, по-вашему, они хотят выяснить?

— Откуда мне знать? — чуть раздраженно ответил Алекс. — Я только наблюдаю. Делать выводы — ваша работа.

Две девушки в сопровождении своего эскорта возвратились раньше, чем трое мужчин допили бутылку вина. Лоррейн, Зарина и Михаэль уже слегка посинели от холода. У Лоррейн даже отчетливо стучали зубы.

— Приятная прогулка? — вежливо осведомился Петерсен.

— Очень приятная, — сказала Лоррейн. Определенно, она не простила майору ни одного греха их тех, в которых его обвиняла. — Я пришла сказать «спокойной ночи». Когда мы завтра отправимся?

— В шесть утра.

— В шесть утра?!

— Если это для вас очень поздно… Проигнорировав ехидную реплику Петерсена, Лоррейн повернулась к Зарине.

— Ты идешь?

— Задержусь на минутку.

Лоррейн удалилась.

— Стаканчик на ночь, Зарина? — предложил Джордже. — После прогулки рекомендую «мараскино» из Задара.

Как Лоррейн пропустила мимо ушей ехидное замечание Петерсена, так и Зарина не откликнулась на предложение толстяка.

— Вы наврали мне, — сказала она майору.

— Дорогая моя, о чем вы говорите?

— Вы сказали, что «профессор» — кличка Джордже, Потому что он слишком много болтает.

— Я сказал лишь, что Джордже ведет себя как папа римский.

— Не выкручивайтесь. «Кличка!» Кличка декана факультета западноевропейских языков Белградского университета!

— Вот это да! — Петерсен восхищенно взглянул на Зарину. — А вы умница. Как узнали? Она улыбнулась.

— Просто спросила у Иосипа.

— Браво! Должно быть, испытали шок. Вы-то принимали его за кого-то вроде швейцара?

Перестав улыбаться, Зарина смущенно зарделась.

— Вовсе нет. Но почему вы все-таки мне солгали?

— В общем-то это была не ложь. Джордже действительно ведет себя, как… Впрочем, неважно. Я сказал так, потому что Джордже не любит хвастаться своими скромными научными успехами. Он ведь не достиг головокружительных высот ни в политике, ни в экономике, как некоторые, обучаясь в Каирском университете.

Щеки Зарины покрыл густой румянец. Затем она улыбнулась, слабо, но улыбнулась.

— Я не заслужила это. Я даже его не закончила.

— Правда? Простите.

Девушка повернулась к Джордже.

— Почему же вы служите обыкновенным солдатом?

За стойкой бара толстяк горделиво выпятил пузо.

— Я совершенно необыкновенный солдат! — сообщил он с достоинством.

— Да… Но все же — декан, профессор… Джордже печально покачал головой.

— Сослагательные наклонения множественного числа никогда еще не выигрывали сражений.

Зарина уставилась на него, затем повернулась к Петерсену.

Глава 5

— Что ваш друг хочет этим сказать?

— Скорей всего, он мысленно перенесся в академические пенаты.

— Куда бы мы ни направлялись, думаю, мы доберемся до цели, — убежденно сказала Зарина. — Вы — сумасшедшие. Оба. Абсолютно сумасшедшие.

Часы Петерсена показывали половину четвертого, когда он проснулся. Майор не видел часовых стрелок, показывающих время, поскольку, ложась спать, отключил подсветку циферблата. Часы по-прежнему не светились, но была какая-то причина столь раннего пробуждения. Что-то твердое и холодное уперлось в правую скулу Петерсена. Не поворачивая головы, он осторожно скосил глаза и увидел человека, который, держа в руке пистолет, сидел на стуле рядом с кроватью. Одетый в неплохо сшитый серый костюм незнакомец лет тридцати, может чуть более, напоминал знаменитого Рональда Колмена, каким тот был до войны: те же узко подбритые усики, те же холеные руки. От известного актера кино пришельца отличала ледяная улыбка и очень холодные светло-голубые глаза.

Петерсен медленно поднял правую руку и аккуратно отвел пистолет от лица.

— Разве так уж необходимо держать у моей головы ствол, когда за вашей спиной стоят трое вооруженных до зубов бандитов?

В самом деле, в комнате находились еще трое людей, одетых в некое подобие военной формы. Вся троица была вооружена автоматическими пистолетами.

— Вы считаете моих парней бандитами? — незнакомец старался выглядеть оскорбленным. — Что же, выходит, и я бандит?

— А кто, по-вашему, приставляет оружие к голове спящего?

— Бросьте, майор Петерсен. У вас репутация весьма опасного и очень сильного человека. Она оправдывает подобное обращение. Откуда мы знаем — вдруг вы держите в руке под одеялом заряженный пистолет?

Петерсен высвободил из-под одеяла левую руку и предъявил пустую ладонь.

— Мой пистолет под подушкой.

— Ах так, — незнакомец вытащил из-под подушки оружие Петерсена. — Уважаю профессионалов.

— Как вы вошли сюда? Дверь была заперта.

— Сеньор Пижаде постоянно сотрудничает с нами, — произнес незнакомец фамилию Иосипа.

— Он?

— В наше время нельзя доверять никому.

— Теперь я это понял.

— Начинаю верить тому, что о вас говорят, майор. Вы не слишком обеспокоены нашим визитом. Даже не поинтересовались, кто я такой.

— Почему меня должно интересовать это? Вы — не друг. Это самое важное.

— Может, и так, а, может быть, и не совсем так. Честно говоря, я еще сам не знаю. Майор Киприано, — представился он, — наверное, вы слышали обо мне.

— Слышал. Вчера. Впервые. Сочувствую вам, майор. Искренне вам сочувствую. Но сейчас мне бы очень хотелось оказаться в каком-нибудь другом помещении. Я — одна из тех чувствительных особ, которые ощущают дискомфорт, находясь рядом с больными.

— Рядом с больными? — Киприано немного удивился, но все еще продолжал улыбаться. — Вы — обо мне? Я здоров, как идеально настроенная скрипка.

— Физически — несомненно. Треснутая скрипка издает фальшивые звуки. Однако каждый, кто работает на ублюдка Гранелли, болен психически. Добавлю, что каждый, кто пользуется услугами истерика-отравителя Алессандро, сам, должно быть, садист. И потенциальный пациент строго охраняемой лечебницы.

— Ах, Алессандро! — Киприано было трудно обидеть либо он был достаточно умен, чтобы не показывать этого. — Алессандро просил кое-что вам передать.

— Неужели? Мне казалось, ваш отравитель и отравленный лишен возможности передавать что-либо. Вы его видели?

— К сожалению, нет. Он по-прежнему заперт в каюте «Коломбо». Следует признать, майор Петерсен, вы подходите к делу основательно. Но я разговаривал с Алессандро. Он просил передать: когда выберется из своего заточения, у вас будет время помучиться перед смертью.

— Навряд ли. Я пристрелю его как бешеную собаку. Но у меня нет желания беседовать о вашем полоумном приятеле. Что вам надо?

— Пока не знаю. Скажите, а почему вы называете Алессандро отравителем?

— Можно подумать, не догадываетесь.

— Возможно, догадался бы, если бы знал, о чем вы с ним говорили.

— А вы знаете, что он таскает с собой газовые гранаты?

— Да.

— Вам известно, что Алессандро носит с собой коробку с химикатами, в состав которых входит скополамин?

— Да.

— Тогда вам, видимо, известно, что среди химикатов есть яды, вызывающие чудовищную агонию. И при этом вы продолжаете называть себя нашим союзником?

Киприано перестал улыбаться.

— Это ложь.

— Могу я подняться с постели?

Киприано кивнул. Петерсен направился к своему рюкзаку, достал из него металлический кейс Алессандро и, вручив его итальянцу, сказал:

— Отвезите в Рим или куда угодно и подвергните экспертизе. Не советую пробовать содержимое ампул на вкус. Когда я пригрозил сделать Алессандро инъекцию — он впал в неописуемый ужас.

— Он ничего не сказал мне об этом.

— Верю, — промолвил Петерсен. — Где Алессандро мог получить такой сильный яд?

— Не представляю.

— А вот в это я уже не верю… Хорошо, что же все-таки вам от меня нужно?

— Просто идите за нами, — Киприано провел Петерсена в столовую, где уже находились все шестеро его спутников. Они сидели за столиками под охраной молодого итальянского офицера и четырех вооруженных солдат. — Оставайтесь здесь. Вы слишком хороший профессионал, чтобы делать глупости. Мы отлучимся ненадолго.

Джордже с высокой пивной кружкой в руке, пользуясь случаем, расслабился в глубоком резном кресле. Алекс выглядел, как всегда, убийственно спокойным. Джакомо всего лишь казался задумчивым. Зарина сидела бледная, плотно сжав губы, а обычно подвижное лицо Лоррейн на сей раз ничего не выражало.

Петерсен покачал головой.

— Так, так, вся компания в сборе. Майор Киприано только что назвал меня профессионалом. Если бы я…

— Это был майор Киприано? — перебил его Джордже.

— Во всяком случае, он так представился.

— Быстро он здесь очутился. Надо же, вполне приличный молодой человек.

— И говорит вполне разумные вещи. Но вы меня перебили, Джордже. Как профессионал я должен был выставить часового. Меа culpa — моя вина. Я полагал, здесь надежное место.

— Очень надежное! — с презрением воскликнула Зарина.

— Будем надеяться, все кончится благополучно.

— Ничего себе — благополучно!

Петерсен развел руками.

— Во всем есть свои положительные моменты. Вам и Лоррейн хотелось увидеть меня в неловком положении. Вы это видите. Ну как, довольны?

Ответа не последовало.

— Как они провели тебя, Алекс? — продолжил майор. — Ты ведь способен услышать шорох падающего листа.

— Они приставили пистолет к виску Зарины.

— Это меняет дело. А где же наш добрый друг Иосип?

— Ваш добрый друг Иосип, наверное, помогает Киприано и его людям разыскивать то, что они ищут, — кисло произнесла Зарина.

— О Боже! Какого вы низкого, крайне низкого мнения о моем друге.

— Кто же, по-вашему, навел на нас Киприано? Кто впустил этих солдат в гостиницу? Кто дал им ключи от наших спален?

— В один прекрасный день, — мягко сказал Петерсен, — найдется тот, кто сумеет поставить вас на место, юная леди. Вам мешает слишком острый и длинный язык. Не приставь солдат к вашему виску пистолет — вы бы зарезали его своими речами. Никто никого в гостиницу не впускал — Иосип никогда не запирает парадную дверь. А попав внутрь, завладеть ключами от комнат не составляет труда. Не знаю, кто навел на нас Киприано. Но обязательно это выясню. Это могли сделать даже вы, Зарина.

— Я?! — Зарина взглянула на него сперва удивленно, затем с негодованием.

— Под подозрением все. Вы не раз говорили, что я вам не доверяю. Когда так говорят, значит, есть причины для подозрений. Скажите, в чем я могу вас подозревать?

— Вы, должно быть, не в своем уме, — Зарина уже не злилась, а казалась просто смущенной.

— Вы внезапно побледнели. Почему?

— Оставьте мою сестру в покое! — сердито вскричал Михаэль. — Она ничего не сделала! Оставьте ее в покое. Зарина — преступник? Предатель? Действительно, вы не в своем уме. Прекратите ее терзать. Кем вы себя считаете?

— Я считаю себя офицером, способным без колебаний преподать урок дисциплины такому мальчишке, как вы. Однако не время и не место выяснять отношения. — Проявите, наконец, свою силу духа. И довольствуйтесь известием, что вы — вне подозрений.

— Думаете, я успокоюсь, пока под подозрением находится Зарина?

— Меня мало заботит — успокоитесь вы или нет.

— Послушайте, Петерсен…

— Петерсен? Что такое «Петерсен»?! Вы обязаны обращаться ко мне по званию: майор «Петерсен». На худой конец — «господин».

Михаэль затих.

— Вы вне подозрений лишь потому, что после передачи по нашей просьбе в Рим сообщения, я вывел вашу рацию из строя, — продолжил Петерсен. — Разумеется, чтобы навести на нас Киприано, можно было воспользоваться рацией сестры. Но, после того как прошлой ночью вас застали врасплох, — у вас, наверное, не хватило бы на это пороху. Вы не отличаетесь большой сообразительностью, Михаэль. Алекс, можно тебя на пару слов?

Брат и сестра испуганно в замешательстве переглянулись. Алекс пересек зал и подошел к Петерсену. Тот начал говорить, но подал голос молодой итальянский офицер.

— Стоп! — резко приказал он.

Петерсен терпеливо посмотрел на итальянца.

— Что означает «стоп»?

— Прекратите разговаривать.

— Почему? Вы ведь не запрещали мне беседовать с молодым человеком и девушкой.

— Тогда я понимал, о чем идет речь, — объяснил офицер. — А сербскохорватским не владею.

— Пробелы в вашем образовании меня не занимают. Однако, чтобы устранить недоразумение, сообщаю: мы изъяснялись на словенском диалекте, который здесь понимают лишь этот джентльмен, пьющий пиво, и я. Может, вы решили, что мы замышляем нападение на вас? Трое безоружных людей против четверых солдат, вооруженных автоматами? Отбросьте эту безумную мысль. В каком вы звании?

— Лейтенант, — это был очень подтянутый, очень симпатичный и очень молодой лейтенант.

— Лейтенанты не отдают приказы майорам, — сказал Петерсен.

— В настоящее время вы мой пленник.

— В таком случае это следовало сообщить мне. Но даже если я пленник, каковым официально пока не являюсь, задержал меня майор Киприано. Он относится ко мне, как к очень важному пленнику, которого нельзя ни в чем ущемлять, Так что предупредите своих людей: если кто-нибудь попробует это сделать — я отниму у него оружие и разобью о его же голову. После чего, можете меня расстрелять. Потом вы попадете под трибунал, и согласно Женевским соглашениям вас расстреляют за убийство военнопленного. Это, конечно, вы и без меня знаете. — Петерсен надеялся, что юный лейтенант понятия не имеет ни о каких Женевских соглашениях, о которых он и сам имел довольно расплывчатое представление. Его безапелляционный тон произвел должное впечатление: офицер уже не пытался препятствовать ни общению, ни иным действиям пленников.

Минуту поговорив с Алексом, Петерсен прошел за стойку бара, достал бутылку вина и стакан. Все это он проделал, не сводя глаз с лейтенанта, который в это время, должно быть, соображал, что ему позволяют таинственные Женевские соглашения. Майор присел за стол рядом с Джордже. Они принялись негромко беседовать и продолжали разговор до тех пор, пока в столовую не вошли Киприано, трое его Людей и Иосип с супругой. Итальянец выглядел менее жизнерадостным и уверенным, улыбка на его лице настолько угасла, что Киприано можно было назвать даже угрюмым.

— Рад видеть, что вы здесь не грустите, — сказал он.

— Для грусти нет повода. Нас лишь немного раздосадовал неожиданный подъем, — Петерсен наполнил вином стакан. — Но мы не злопамятны. Присоединяйтесь к нашей компании, майор. Это будет самый изящный способ принести нам свои извинения.

— Спасибо, воздержусь. Хотя вы правы — мне приказано перед вами извиниться. Я только что говорил по телефону…

— С «мудрецами» из штаба вашей разведки, конечно.

— Да. Как вы догадались?

— Откуда же еще поступает дезинформация? Мы с вами — коллеги, подобное постоянно происходит повсюду.

— Приношу свои искренние извинения за доставленные неудобства, вызванные глупой ложной тревогой.

— Что за тревога?

— Из римской штаб-квартиры пропали важные документы. Какой-то умник в штабе генерала Гранелли — не знаю пока, кто именно, — решил, что они попали в руки вам либо одного из членов вашей группы. Сверхсекретные документы.

— Пропадают всегда секретные документы, — философски заметил Петерсен. — У меня с собой есть кое-какие бумаги, но, уверяю, я их не выкрал. А насколько они важны или секретны, мне неизвестно.

— Я информирован об этих бумагах, — Киприано махнул рукой и улыбнулся. — Думаю, вы понимаете. Нет, пропавшие документы, якобы более важные и секретные, никогда не покидали римского сейфа. В штабе просто ошиблись.

— Могу я спросить, что это за документы?

— Можете. Но больше я вам ничего не скажу — Киприано вновь улыбнулся, — даже если бы знал их содержание. Вы как профессионал должны понимать, что я не стал бы его пересказывать. Спокойной ночи, господа. Еще раз прошу извинить меня. Всего доброго, майор Петерсен.

— Всего доброго, — Петерсен пожал протянутую руку. — Передавайте привет полковнику Лунцу.

— Хорошо, передам, — Киприано замер. — Но я не знаю никакого полковника Лунца.

— Тогда передавайте привет Алессандро.

— Передам ему больше, чем привет. — Киприано повернулся к Иосипу и также пожал ему руку. — Огромное вам спасибо, сеньор Пижаде, за помощь. Мы не забудем этого.

…Первой после ухода Киприано нарушила затянувшееся молчание Зарина.

— «Спасибо, сеньор Пижаде… Вы очень помогли, сеньор Пижаде… Мы не забудем, сеньор Пижаде…»

Иосип озадаченно посмотрел на нее, затем взглянул на Петерсена.

— Юная леди разговаривает со мной?

— Думаю, она обращается сразу ко всей компании.

— Не понимаю, — пробормотал Иосип.

— Скорее всего, она тоже. Юная леди, как ты ее назвал, видимо, подумала, что это ты дал знать по телефону майору Киприано о нас и провел его сюда, да еще предоставил ключи от комнат. А может, она пытается отвести от себя подозрения.

Зарина хотела что-то сказать, но ей помешала Мария, глаза которой сверкали от ярости. В три прыжка она очутилась около девушки.

— Такая хорошенькая мордашка, — прошипела она, — такая нежная кожица. А у меня длинные ногти! Хочешь, я раздеру тебе ими физиономию! Ты оскорбила честь моего мужа. Или тебе хватит нескольких оплеух? — Марии Пижаде не надо было учиться искусству презрения. Ее атака повергла Зарину в шок. — Солдат приставил пистолет к моей шее и дал Иосипу три секунды на то, чтобы он принес запасные ключи. Разве с ним так поступили бы, если бы он сделал то, в чем ты его обвиняешь?

Онемевшая Зарина медленно покачала головой.

— Но ты все еще думаешь, что Иосип предал вас?

— Нет… Уже так не думаю… Не знаю, что и думать… Прости меня, Мария… Очень прошу, прости… — Зарина попыталась улыбнуться. — На меня тоже наставили пистолет, только не к шее, а к уху. Это не способствует ясности мыслей…

Холодная ярость на лице Марии сменилась сперва задумчивостью, затем сочувствием. Неожиданно она обняла девушку и провела ладонью по ее волосам.

— Наверное, никто из нас не способен сейчас ясно мыслить. Джордже, — Мария взглянула через плечо Зарины, — что вы на это скажете?

— «Сливовица», — решительно отозвался толстяк. — Отличный способ прояснить мысли. Если вы прочтете на бутылочной этикетке «пелегрино»…

— Профессор, — прервал его Иосип. Он почесал иссиня-черный, небритый подбородок, — если Зарина и я невиновны, то кто сообщил итальянцам о вашем присутствии. Ты подозреваешь кого-нибудь, Петер?

— Нет. Мне не нужны подозреваемые. Я знаю, кто это сделал.

— Знаешь? — Иосип повернулся к бару, взял с подноса у Джордже бутылку сливовицы, наполнил рюмку, осушил ее в два глотка и, закашлявшись, переспросил:

— Кто?

— Пока не готов это сказать. Не потому, что хочу держать всех в напряжении или дать ему — а может быть, ей — время повеситься или совершить какую-нибудь подобную глупость. Просто не могу доказать это. Пока. Даже не уверен, хочу ли доказывать это. Возможно, того, о ком идет речь, ввели в заблуждение. Или он сделал это случайно. А может, руководствуясь благими намерениями, разумеется, с точки зрения данной персоны. В отличие от Зарины, я не собираюсь судить и обвинять поспешно…

— Петер! — укорила Мария, по-прежнему обнимавшая за плечи девушку.

— Прости, Мария. Простите, Зарина. Это все мой гадкий характер. Многие из нас, по-видимому, хотят спать, но я попросил бы с этим не торопиться. Успеем выспаться — надо внести изменения в планы. Мы останемся в гостинице до завтрашнего вечера. Во всяком случае покинем ее не раньше. Джакомо, я могу перекинуться с вами словечком?

— А разве у меня есть выбор?

— Конечно. Вы всегда можете ответить «нет». Джакомо расплылся в улыбке.

— Иосип, — обратился он, достав из кармана мелочь, — продайте мне, пожалуйста, бутылочку вашего превосходного красного.

— Друзья Петера Петерсена в моем отеле не платят, — немного обиженно отозвался хозяин.

— Может, я не его друг. Может быть, он не считает меня своим другом. — Казалось, эта мысль развеселила Джакомо. — Все равно, большое спасибо, — он взял из бара два бокала, бутылку вина и вместе с Петерсеном направился к дальнему столику. Сев за него, Джакомо наполнил бокалы и торжественно промолвил:

— Эта Мария — совсем девчонка! То рычит, словно львица, то на глазах превращается в домашнюю кошку. Заметили, как быстро меняется ее настроение?

— Да, оно подвижно, как ртуть. — Вот-вот, как ртуть. Очень верное слово. Похоже, вы хорошо ее знаете?

— Мы очень давно знакомы, — прочувственно сказал Петерсен. — Если быть точным, двадцать шесть лет, три месяца и несколько дней. Проще говоря, я знаю Марию от рождения. Она моя кузина. А почему вы об этом спросили?

— Любопытно. Не удивлюсь, если вам знаком каждый житель предгорий. Ну ладно, давайте приступим к инквизиции. Приятно осознавать, что я являюсь для вас главным подозреваемым.

— Ошибаетесь. Вы не подозреваемый. И вообще, вы не злодей. Пожелай вы избавиться от Джордже, Алекса или меня, воспользовались бы чем-нибудь увесистым. Доносы и тайные звонки — не в вашем стиле. Вы не умеете хитрить.

— Благодарю. Хотя, признаюсь, разочарован. Итак, вы собирались о чем-то спрашивать?

— Если можно.

— Валяйте. Вопросы будут касаться лично меня? Могу рассказать всю свою биографию. Моя жизнь — открытая книга. Вы правы, я черногорец. Мое настоящее имя Владимир, во предпочитаю зваться Джакомо. Хотя в Англии меня звали «Джонни».

— Вы жили в Англии?

— Я британский подданный. Звучит странно: черногорец — британский подданный. В действительности в этом нет ничего странного. До войны я служил вторым помощником капитана югославского торгового судна. В Саутгемптоне встретил красивую канадскую девушку и покинул корабль, — Джакомо сказал это так, точно данный поступок был самой естественной вещью на свете и точно Петерсен разделял его мнение. — Пришлось разумеется, перетерпеть некоторые сложности с натурализацией, но мне повезло — я устроился работать в контору, выполнявшую правительственные заказы на различные подводные работы. Задолго до поступления на службу в торговый флот я уже имел квалификацию водолаза. Вскоре женился.

— На той самой девушке?

— На той самой. В августе 1939 года я получил британское гражданство, а через месяц после начала войны призван в армию. Поскольку у меня международный диплом помощника капитана и удостоверение водолаза, резонно было предположить, что я попаду во флот, но меня почему-то зачислили рядовым в пехоту. После разгрома в Дюнкерке нашу часть перебросили на Средний Восток…

— И с тех пор вы не были дома?

— Нет.

— Вы не виделись со своей женой более двух лет. У вас есть дети?

— Есть. Дочка. Вторая девочка умерла в шестимесячном возрасте от полиомиелита. А жена… Моя жена погибла в Портсмуте при налете «люфтваффе». В начале лета сорок первого.

Петерсен молча кивнул. Удивляло, что после всего пережитого этот человек столь часто и охотно улыбался.

— …Наш штурмовой отряд входил в состав британской Восьмой армии, — продолжил Джакомо. — Отдельная группа «коммандос», расквартированная в пустыне. Затем начальство проведало, что я моряк, и меня перевели в особую бригаду морской пехоты, дислоцировавшуюся на Эгеях.

Петерсен знал: в морской пехоте и в штурмовых отрядах «коммандос» служили одни добровольцы. Было глупо интересоваться, зачем Джакомо стремился попасть в подразделения повышенного риска.

— Потом кто-то узнал, что я югослав. Меня отозвали в Каир, где я получил задание доставить Лоррейн к месту ее назначения…

— И что же произойдет, после того как вы ее доставите?

— Хотите сказать — после того как вы ее доставите? Командование сочло, что я наилучшая кандидатура для подобной работы, но оно не предполагало, как мне повезет на знакомство с вами, майор. Ответственность свалилась с моих плеч в тот момент, как мы с вами встретились. Теперь я просто отдыхаю, — Джакомо подлил в бокалы вина, откинулся на спинку стула и улыбнулся. — В Боснии у меня нет даже кузины.

— Может, оно и к лучшему, — отозвался Петерсен. — Еще вопрос, Джакомо.

— Вы хотите спросить, почему я не возвращаюсь обратно? С величайшим удовольствием это сделаю, но мне надо получить расписку от командира ваших четников — полковника Михайловича. Я убиваю немцев более трех лет и, надеюсь, через пару недель займусь этим снова. Мой вынужденный перерыв мне совсем не нравится — нет надежды повстречать здесь, в Югославии, хотя бы одного немца.

— Расценивайте свое задание как сентиментальное путешествие, Джакомо… Выполняйте, что предписано, и возвращайтесь с Богом. Ваша совесть чиста. Только постарайтесь поменьше улыбаться…

— Поменьше улыбаться? — Джакомо заглянул в свой бокал. — Да, возможно… Забавно наблюдать за этой девочкой, такой же неистовой и темпераментной, как ваша кузина. Она похожа на молодую аристократку, но в крови у нее именно этого недостает. Холодная, неприступная, может внезапно стать дружелюбной и даже нежной…

— Особой нежности я в ней не заметил.

— Зато я заметил, что между вами определенно недостает взаимопонимания. Она может быть милой, даже пребывая в плохом настроении. Это — не английское свойство. Полагаю, вы знаете, что Лоррейн англичанка. Вообще же вы слишком мало о ней знаете.

— Знаю, что Лоррейн англичанка, так сказал Джордже. Он же поведал о том, что вы черногорец.

— А, наш профессор…

— Великолепный лингвист. По нюансам речи может определить не только национальность, но и домашний адрес…

— Лоррейн сообщила, что вы знакомы с капитаном Харрисоном, в паре с которым она будет работать…

— Да, я его хорошо знаю.

— Лоррейн тоже. До войны Харрисон был управляющим римского филиала английской компании. Она служила у него секретаршей. Тогда и выучила итальянский. Кажется, она ему очень нравилась…

— Она должна нравиться многим мужчинам. Вы еще не попали в ее сети?.. Хорошо, спасибо, — Петерсен поднялся из-за стола. — Извините, что задержал вас, — он пересек зал и направился к столику, за которым сидели Джордже, Зарина и Михаэль. — Хотел поговорить с вами. Наедине, — обратился он к девушке. — Возможно, приглашение звучит зловеще, но, уверяю, бояться нечего…

— О чем вы хотите со мной говорить?

— Глупый вопрос. Хочу поговорить один на один. Как же я могу сказать это при всех? Зарина и Михаэль встали одновременно.

— Вы будете говорить с сестрой только в моем присутствии! — выпалил Михаэль.

Джордже вздохнул, устало поднялся на ноги и, положив окорокообразные ладони на плечи юноше, усадил его обратно на стул с такой легкостью, словно перед ним был маленький ребенок.

— Михаэль, вы всего лишь рядовой. Служи вы в американской армии, не вылезали бы с гауптвахты. Опять же, если следовать иерархии, принятой у американцев, я для вас сержант-майор[10], а майор Петерсен — командир подразделения. Не понимаю, почему вы постоянно спорите с нами? Почему постоянно донимаете нас? А ведь уже не мальчик… — Толстяк, взяв со стола фужер с «мараскино», вручил его Михаэлю. Тот безропотно принял его, однако пить не стал. — Если опасаетесь, что Зарину похитят, то, по крайней мере, будете знать, кто это сделал.

Следом за девушкой Петерсен вошел в ее комнату. Оставив дверь полуоткрытой, майор огляделся, не потому что надеялся кого-то или что-то увидеть, просто принюхался. Холодно взглянув на него, Зарина промолвила:

— Что вы все высматриваете, вынюхиваете? Все, что вы делаете и что вы говорите, — неприятно грубо, высокомерно, унизительно.

— О, перестаньте. Я ваш ангел-хранитель. Нельзя так разговаривать со двоим ангелом-хранителем…

— Ангел-хранитель! Снова врете. И внизу, в столовой, врали. Вы все еще думаете, что это я по рации навела на нас Киприано.

— Я так не думал и не думаю. Вы слишком привлекательны, для того чтобы делать такие гадости, — Петерсен опустил руки на плечи девушки. Она взглянула на него осторожно, почти испуганно, во не предприняла ни малейшей попытки освободиться. — Вы смышленая, умная, в отличие от вашего брата, хотя это не его вина. Не сомневаюсь, умеете скрывать свои чувства. Но у вас есть один существенный недостаток, который мешает быть шпионом: ваша кристальная честность.

— Комплимент наизнанку, — задумчиво произнесла Зарина.

— Не знаю, наизнанку или нет, но это правда, — встав на колени, Петерсен провел ладонью под дверью. Затем, вытащив из замочной скважины ключ, внимательно осмотрел его. — Вы запирали дверь на ночь?

— Конечно.

— Каким образом?

— Я повернула ключ на пол-оборота. В этом случае никто не сможет выпихнуть его из замка, подсунув под дверь бумагу. Так нас учили в Каире.

— Пощадите меня. Вашим инструктором, наверное, был десятилетний школьник. Видите два тончайших подпила по обеим сторонам ключа?

Зарина кивнула.

— Работа взломщика высочайшего класса. При такой квалификации можно открыть дверь даже ногтем, — объяснил майор. — Пара пинцетов с концами из титанового сплава — и любой ключ повернется в любом замке. У вас ночью был гость, Зарина.

— Кто-то брал мою рацию?

— Кто-то пользовался ею. Может, прямо здесь. — Это невозможно. Конечно, я намучилась во время плавания, но всегда сплю очень чутко.

— К сожалению, этой ночью вы спали крепко. Как вы себя чувствовали, когда проснулись? Точнее, когда вас разбудили.

Поколебавшись, Зарина ответила:

— Немного побаливала голова. Я решила, что это от чрезмерной усталости. А потом, я мало спала и… и была напугана. Я не трусиха — но и не слишком большой храбрец. До этого мне никогда не приставляли к виску пистолет… А, может быть, всему виной непривычная местная кухня…

— Другими словами, чувствовали себя одурманенной.

— Да.

— Скорей всего, так оно и было. Вам не подсовывали под дверь хлороформ — от него остается специфический запах. Вероятно, это был некий газ, пущенный через замочную скважину. Возможно, его купили в той же лавчонке, где наш друг Алессандро приобретает свои «игрушки». Во всяком случае, ложитесь и спите спокойно — теперь вас никто не разбудит. И не переживайте — вы не находитесь ни в каком «черном списке». Никто вас не обвиняет, не осуждает и не подозревает… Хотя бы из вежливости могли бы сказать, что я вовсе не такой ужасный монстр, как думали.

Робко улыбнувшись, Зарина выдавила из себя:

— Выть может, совсем не монстр.

— Собираетесь спать?

Зарина кивнула, и майор, пожелав ей спокойной ночи, закрыл за собой дверь.

Происшедшее не располагало ко сну. Прошел почти час, прежде чем Петерсен, Джордже и Иосип остались в столовой одни. Толстяк, который вернулся к своему любимому красному вину, выглядел и говорил так, словно все время пил лишь минеральную воду. Эффект от его сигар, к сожалению, был более заметен — под потолком плавали клубы сизого дыма.

— Твой друг, майор Киприано, однако, не стал злоупотреблять гостеприимством, — сказал Иосип.

— Он не мой друг, — отозвался Петерсен. — Я видел его впервые. Конечно, первое впечатление обманчиво, но он показался мне довольно здравомыслящим. Хочу сказать, достаточно здравомыслящим для сотрудника разведки. Ты давно знаешь его, Иосип?

— Он дважды у меня останавливался как постоялец, а не как друг. Поблагодарив меня за помощь, итальянец, видно, хотел уберечь от подозрений истинного виновника, а заодно подмочить мою репутацию. Попытка топорная, но, наверное, в тот момент ничего лучшего не пришло ему в голову. Что заставило его здесь появиться?

— В этом нет никакой тайны. И немцы, и итальянцы относятся ко мне с подозрением. Я везу послание лидеру четников. На корабле, доставившем нас в Югославию, один из агентов Киприано по имени Алессандро пытался заполучить его у меня. Ему поручили удостовериться, не подменил ли я текст. Миссия Алессандро провалилась, и обеспокоенный этим Киприано прибыл в Плоче. Затем кто-то донес ему о нашем местонахождении, и он тотчас примчался сюда, скорее всего самолетом. Обыскав наши вещи, он вскрыл конверт с посланием и убедился в его идентичности. В этом, собственно, и заключался смысл его появления. Уходя, Киприано выглядел удовлетворенным, немного огорченным, но все же удовлетворенным.

— А как обстоят дела с Зариной? — спросил Джордже.

— В первой половине ночи кто-то побывал в ее комнате. Это случилось после того, как ее усыпили. Воспользовались рацией, чтобы вызвать сюда Киприано.

— Усыпили? — недоверчиво сказал Иосип. — В моем отеле? Как это могло произойти?

— Точно так же, как в любом другом месте.

— Кто же этот злодей?

— Злодейка. Лоррейн.

— Лоррейн? Эта красавица?!

— Возможно, ее мысли не так красивы, как все остальное…

— Как ты узнал? — спросил Иосип.

— Элементарно. Лоррейн отправилась вечером на прогулку и вернулась в гостиницу очень быстро. Следовательно, ее интересовал не свежий воздух, а что-то другое: информация. Иосип, ты находился с ней рядом. Вспомни, показались ли тебе какие-либо поступки или слова Лоррейн странными?

— Нет, совершенно ничего подозрительного. Она просто гуляла. Разговаривала очень мало…

— Не торопись. Подумай.

— Всю дорогу мы говорили о пустяках… К примеру, Лоррейн спросила, почему в отеле нет вывески. Сказал ей, что заказал новую. Она поинтересовалась названием моего заведения, и я ответил: «Еден». На обратном пути девушке показалось забавным, что ни на одном из домов нет названия улицы. Я назвал его… О! — поражение воскликнул Иосип. — Так Лоррейн узнала мой точный адрес!

— Да, — Петерсен встал. — А теперь — спать. Джордже, надеюсь, вы не собираетесь проводить здесь остаток ночи?

— Естественно, нет, — толстяк взял со стойки бара непочатую бутылку вина. — Естественно, нет, но мы, академики, обязательно должны выделять время для медитации…

Лишь в поддень следующего дня компания села завтракать. Однако, несмотря на сравнительно поздний час, одно место за столом оставалось незанятым.

— Где же профессор? — спросил Иосип.

— Лежит в постели, — пояснил Петерсен. — Представь себе, у Джордже схватило живот. Он полагает, что вчера вечером съел что-то не то…

— Но мы все ели одно и то же! — с негодованием воскликнул Иосип. — Правда, профессор проглотил вчетверо больше каждого из нас. Его просто-напросто подвело обжорство. Когда я спустился вниз через пару часов после того, как ты ушел спать, Джордже все еще «медитировал».

— Это многое объясняет.

Спустя десять минут неожиданно в столовой появился толстяк. Он болезненно улыбался, но выглядел неплохо.

— Извините за опоздание, господа. Надеюсь, майор объяснил вам причину моего отсутствия? Правда, мне уже стало немного легче. Пожалуй, я бы даже что-нибудь перекусил.

…К часу дня желудок Джордже, похоже, был в полном порядке. По крайней мере, все то время, которое толстяк провел за столом, его челюсти работали безостановочно.

— С выздоровлением, Джордже, — поздравил его Джакомо. — Я подумал, что вы находились на пороге смерти, но сейчас демонстрируете нам такое потрясающее зрелище…

— Это все ерунда, — скромно отозвался толстяк. — Я во многих отношениях потрясающая личность…

Петерсен сидел на кровати в комнате Джордже.

— Ну как?

— Удовлетворительно. В багаже нашей аристократки я обнаружил маленький кожаный чемоданчик с набором инструментов высокопрофессионального взломщика и металлическую коробочку с капсулами, наполненными жидкостью, которая при надавливании моментально превращается в газ, один из тех, что используют при анестезии. Эта коробочка — точная копия той, что мы забрали в свое время у Алессандро. Правда, несколько меньших размеров. Что будем делать с юным очарованием?

— Оставим в покое, — сказал майор. — Она не опасна. Иначе не допустила бы такой грубой ошибки, позволив рыться в своих вещах…

— Но вы во всеуслышание объявили, что знаете имя негодяя, донесшего на нас Киприано. Она удивится, если вы ее не разоблачите.

— Пусть удивляется, — промолвил Петерсен. — Что ей еще остается делать!

Глава 6

Около двух часов дня итальянский военный грузовик выехал из Мостара.

Было по-прежнему холодно. Вновь повалил сильный снег. Девушки, сидевшие в кабине рядом с майором, были молчаливыми и отрешенными, но это не смущало Петерсена. Отдохнувший, беззаботный, он, не торопясь, уверенно вел машину. Без проблем миновав очередной дорожный патруль, майор еще больше сбавил скорость. Не по своему желанию изменился характер дороги. Неровная, извилистая и стиснутая с обеих сторон горами, она поднималась вверх все круче и круче. Наконец грузовик свернул с дороги направо в неожиданно открывшееся взору узкое ущелье. Теперь колеса машины с трудом преодолевали не дорогу, а некое пространство. Вскоре Петерсен выключил двигатель и выпрыгнул из кабины на каменистую почву.

— Приехали, — сказал он, — в том смысле, что на нашем транспорте дальше двигаться невозможно.

Майор обошел машину, повторил те же слова сидевшим в кузове и скрылся в снежной пелене.

Через несколько минут послышался шум мотора. К грузовику подъехало странное сооружение, некогда, по-видимому, бывшее грузовиком, только очень маленьким. Кузов, кабина и боковые борта у него отсутствовали. Рядом с водителем восседал майор.

Меховая шапка, натянутая до бровей, роскошные борода и усы, а также солнцезащитные очки не оставляли для обозрения ни одной части лица шофера. Он был облачен в теплую английскую шерстяную шинель.

— Это Доменик, — представил водителя Петерсен. — Его телега поможет нам продвинуться в горы еще на несколько километров. Сперва Доменик возьмет с собой наших юных леди и багаж. Остальные пойдут пешком. Потом Доменик вернется за нами.

— Вы предполагали встретить здесь вашего друга? — удивилась Зарина. — Это запланированная встреча?

— С точностью до минуты. Я был бы никудышным проводником, если бы не рассчитал все заранее.

— А наш грузовик? — поинтересовался Джакомо. — Вы собираетесь бросить его тут?

— Конечно.

— А я уж было решил, что вы по привычке устроите ему небольшое купание…

— Зачем терять время? Кроме того, машина может еще нам понадобиться. Правда, наш друг майор Киприано уже знает о ней.

— Как он мог об этом узнать?

— Вы хотели спросить, как он мог не знать этого? Тот, кто пригласил майора навестить нас в отеле «Еден», наверняка подробно рассказал и о нашем путешествии, начиная с того момента, когда мы покинули палубу торпедного катера, по рации или лично в одном из гостиничных номеров, не имеет значения. Последний дорожный пост в Потоци даже не попросил предъявить пропуск, и патруль пропустил нашу машину. Значит, у солдат было ее детальное описание. Сделав так, они исполнили чей-то приказ. Давайте скорее грузить вещи, холодает.

Слова Петерсена соответствовали действительности. Юго-восточный ветер, почти не ощущавшийся на равнинной дороге, мог стать серьезным препятствием здесь, в горах. Пурга становилась все сильнее. Теперь было понятно, что очки, скрывавшие лицо водителя, не столько защищали от солнца, сколько от снега. Пассажиры и багаж были погружены на «телегу» в рекордно короткие сроки. Взревел мотор, и драндулет двинулся вверх по ущелью.

Пятеро мужчин, шедшие пешком, были подобраны им минут через пятнадцать. Колеса нелепой машины то подпрыгивали на ухабах, то еле крутились в глубоком снегу. Езда «верхом» была немногим быстрей и комфортней передвижения пешком. Когда «телега» Доменика застыла возле ветхой хибары, видимо, претендовавшей на звание гаража, никто из путников не сожалел о том, что поездка закончилась. Внутри хибары уже укрывались от снега и ветра девушки. Лоррейн и Зарина были не одни — вместе с ними находились трое юношей, почти мальчиков, одетых в полувоенную форму. Около них смирно стояли пять низкорослых коренастых лошадок.

— Господи, где мы? — завидев Петерсена, воскликнула Зарина.

— Понятное дело, дома, — отозвался майор. — Вернее, еще час-полтора приятной конной прогулки — и мы будем дома. Это гора Прендж. Если быть точным, горный массив. Неретва опоясывает его с трех сторон, что делает место идеальным для обороны. Реку пересекают всего два моста: один — к северо-западу от Яблоницы, второй — к северо-востоку от Конжика. Отсюда удобно охранять оба моста. А с юго-востока нет никакой угрозы…

— Вы сказали что-то о приятной конной прогулке. Ваши лошади — они идут рысцой или галопом? Я не люблю лошадей…

— Это не лошади, а пони, которые идут не рысцой и не галопом, а шагом. Они достаточно умны, чтобы проделывать такие трюки в горах. Нам придется все время двигаться вверх.

— Не уверена, что мне понравится восхождение.

— Зато, не сомневаюсь, вас очарует вид.

Ни то, ни другое Зарине явно не нравилось. Подъем, хотя и не слишком крутой, оказался трудным. Вид, и впрямь замечательный, вызывал у нее нечто среднее между восхищенным страхом и парализующим ужасом. Тропа, шедшая по краю отвесного склона, похожего на обрыв, была шириной около двух метров, а иногда становилась значительно уже. Она поднималась невысокими террасами, каждая из которых казалась бесконечной. Дно ущелья, едва различимое сквозь пургу, все больше напоминало грязно-серую нить.

На двух пони ехали только две девушки, еще три несли на себе поклажу. Внезапно Зарина соскочила с седла и вцепилась в руку Джакомо, словно тот был ее последней надеждой. Петерсен, шагавший рядом с пони Зарины, произнес:

— Кажется, вы не испытываете от прогулки ни малейшего удовольствия.

— Удовольствие? От этого?! — трясущимися от страха губами пробормотала Зарина. — Там, в отеле, я сказала, что не трусиха. Нет, я трусиха, трусиха! Мне ужасно страшно. Я все время твержу себе, что бояться нечего, но все равно боюсь!

— Вы не трусиха, — констатировал Петерсен, — Это у вас осталось с детства.

— Что?

— Боязнь высоты. Бывает, даже отчаянные храбрецы, самые бесстрашные солдаты испытывают боязнь высоты. Я знаю многих отважных людей, которые бледнеют, глядя в иллюминаторы самолета.

— Да! Да! Вам это тоже знакомо?

— Лично мне — нет. Но я часто наблюдал, как это испытывали другие. Головокружение, холод в желудке, комок в горле… А вы, наверное, думаете, что пони ощущает то же самое. Верно?

Зарина беззвучно кивнула.

Петерсен хотел добавить, что ей было бы лучше оставаться в Каире, чем страдать от вертиго[11] в югославских горах, но в последний момент сдержался. Вместо этого он взял под узцы пони Зарины.

— Эти лошадки в местных условиях — самый надежный транспорт, — сказал майор. — Они чрезвычайно устойчивы, крепки и выносливы. Но даже если у вашего пони закружится голова — чего, кстати, с ними никогда не случается — я тут с краю. Если начнете падать — успею поймать вас. Не могу предложить вам расслабиться и успокоиться — было бы глупо сейчас — скажу одно: через пятнадцать — двадцать минут вы почувствуете себя значительно лучше.

— Мы отойдем от этой ужасной пропасти? — продолжая дрожать, спросила Зарина.

— Угу, — Петерсен знал, что скоро стемнеет и она не сможет разглядеть дно ущелья.

Процессия достигла лагеря четников, когда темнота полностью окутала горы. Разумеется, в высокогорье не было линии электропередач. В большинстве многочисленных палаток и хижин, тесно лепившихся друг к другу, тускло мерцали огоньки свечек и керосиновых ламп. Единственный имеющийся в наличии маленький генератор предназначался для нужд высших офицерских чинов и штабных. Но метрах в трехстах от основного лагеря, на непривычно пологом для этой местности склоне возвышалась сравнительно большая изба. Из двух окон ее лился на удивление яркий электрический свет.

— Вот мы и дома, — остановившись возле избы, сказал Петерсен. — Точнее в том месте, которое придется называть домом, пока вы не подберете для определения более подходящее слово.

Он подхватил девушку под руки и поставил на землю. Зарина прильнула к нему, точно ее ноги не повиновались хозяйке. Собственно, так оно на самом деле и было.

— Мои ноги ведут себя очень забавно… — голос Зарины был низким и хриплым, но, по крайней мере, уже не дрожащим.

— Не мудрено. Могу поспорить — до сегодняшнего дня вы ни разу не сидели в седле.

— И выиграете этот спор. О, как я вцепилась в несчастную лошадь! — Зарина попыталась рассмеяться, но это была довольно слабая попытка. — Не удивлюсь, если у нее на ребрах увижу синяки.

— Вы хорошо держались.

— «Очень хорошо». Мне так за себя стыдно! Надеюсь, вы не станете рассказывать всем вокруг, что встретили самого трусливого на Балканах радиста?

— Не стану. Знаете, почему? Потому что не люблю лгать. Вы самая храбрая девушка, которую я встречал в своей жизни.

— Я? После этого представления?

— Именно после этого представления.

Зарина все еще стояла, прижавшись к Петерсену — очевидно, по-прежнему не доверяя своим ногам. Мгновение помолчав, она сказала:

— Вы самый добрый человек, которого я когда-либо видела.

— О Боже! — Петерсен был неподдельно изумлен. — И это я слышу от вас? После всего, что вы наговорили обо мне?

— Именно после того, что я о вас говорила… Майор все еще поддерживал девушку, как вдруг раздался громовой бас Джордже, молотившего в дверь пудовыми кулаками.

— Ради всего святого, откройте! — голосил толстяк. — Не дайте погибнуть от жажды странникам, заблудившимся в знойных песках!

Дверь избы распахнулась, и в дверном проеме возникла длинная худая фигура, освещаемая ярким светом. Вытянув вперед руки, мужчина вскричал:

— Не может быть! Фантастика! — У него был вымученно томный оксбриджский[12] акцент.

— Реальность, — Джордже пожал обе протянутые руки. — Мы долго будем стоять на пороге? Черт побери, на свете нет ничего страшнее ритуалов знаменитого британского гостеприимства.

Тощий мужчина вставил в правый глаз изысканный позолоченный монокль, приблизился к Лоррейн и галантно поцеловал ей руку.

— Господи! — В который раз вскричал он. — Лоррейн Чемберлен! — он набрал воздуха в легкие, будто собирался произнести торжественную речь, но вместо этого глубоко вздохнул и двинулся навстречу Петерсену. — Петер, мальчик мой, в который раз все эти испытания и невзгоды остались у вас позади. Однако, представьте себе, какими серыми, тоскливыми, однообразными были эти дни для меня! Не с кем было даже перекинуться словом.

Петерсен улыбнулся.

— Привет, Джимми. Рад снова вас видеть. Сейчас исправим вам настроение. Джордже привез кое-какие подарки, много подарков, спина одного из пони просто гнется под их тяжестью. Подарки в стеклянных бутылках… — Он повернулся к Зарине. — Разрешите представить — капитан Харрисон.

Капитан Харрисон — англичанин, — добавил он бесстрастно. — А это, Джимми, Зарина фон Караян.

Харрисон с энтузиазмом потряс руку девушки.

— Очень, очень приятно! Если бы вы только знали, как мы соскучились по прелестям цивилизации в этих погруженных во мрак краях. О, — торопливо проговорил он, — мне не следовало начинать наше знакомство с жалоб! Боже, я не должен был так говорить! — Он посмотрел на Петерсена. — Вам выпало великое счастье, великая удача, великая честь сопровождать двух прекрасных леди на протяжении всего пути из Италии.

— Ни одна из этих прекрасных леди не испытала великого удовольствия от общения со мной, — заметил Петерсен. — А я не знал, Джимми, что вы давно знакомы с Лоррейн.

Услышав слова майора, Джакомо поперхнулся, но Петерсен не обратил на это никакого внимания.

— Верно, верно, в самом деле. Мы — старые друзья, очень старые, мы когда-то работали вместе. Однажды, Петер, я уже говорил вам, должно быть запамятовали. А это ваши новые друзья?

Петерсен представил Джакомо и Михаэля, которых Харрисон приветствовал в своей обычной экспрессивной манере.

— Что же мы мерзнем на этом кошмарном ветру? — наконец сказал он. — Входите, входите. Я сам все принесу. Занесу все ваши вещи. Входите, входите!

Внутри избы было на удивление тепло, светло и уютно, по местным стандартам почти комфортабельно. Вдоль стен стояли платяной шкаф, шкаф для посуды, маленький журнальный столик и даже пара шикарных кресел. Посреди комнаты красовались большой круглый стол и полдюжины струганных сосновых стульев. На полу лежал обрывок некогда яркой ковровой дорожки. Слева и справа от входа находились двери, ведущие в смежные помещения.

Харрисон затворил за собой наружную дверь.

— Присаживайтесь, присаживайтесь! — В минуты душевного подъема капитан всегда повторял слова. — Джордже, могу я предложить… — Начал было он, но тут же махнул рукой — толстяк не терял времени даром: как всегда самовольно, он уже возложил на себя обязанности бармена.

С горделивым хозяйским видом Харрисон оглядел комнату.

— «Не дурно, — говорю я сам себе, — ты устроился совсем не дурно», во всяком случае, для разоренной войной страны. К сожалению, на этой квартире приходится бывать не столько часто, как хотелось бы. Но когда доведется, я стараюсь жить по-человечески. У меня, как у полковника Михайловича, даже есть свой собственный генератор. Он питает мою стационарную радиостанцию. Есть центральное отопление, — Харрисон указал на две трубы, протянутые вдоль стены к потолку и исчезающие в специально проделанных для них отверстиях. — Вообще-то одна труба — от кухонной печи, другая — от отопительной. Не будь их, мы бы задохнулись от дыма через полминуты. А что у вас тут, Джордже? — Харрисон взглянул на стакан, протянутый толстяком.

Джордже скромно пожал плечами:

— Ничего особенного, — шотландское солодовое виски.

— Шотландское виски. — Харрисон пригубил ароматный янтарный напиток и на некоторое время почтительно умолк. — Где вы раздобыли его?

— Подарок одного римского друга.

— Да возблагодарит Господь всех наших римских друзей! — воскликнул капитан. Он указал на одну из дверей. — Здесь — моя радиостанция. Замечательная вещь, но слишком громоздкая, чтобы брать ее с собой в походы. А эта дверь ведёт, как я говорю, в спальные апартаменты. Комнатушка, размером с собачью будку, но в ней вполне уместится пара коек, — Харрисон вновь отпил из стакана и галантно продолжил:

— Естественно, ее займут юные леди.

— Вы очень любезны, — с сомнением в голосе сказала Зарина, — но я… Но мы должны сперва доложить полковнику о своем прибытии.

— Какая ерунда! Не думайте об этом. Вы устали с дороги, измучились. Достаточно одного взгляда, чтобы заметить это. Полковник Михайлович подождет до утра. Разве не так, Петер?

— Да, завтра для этого будет время.

— Вот видите? Сидя на макушке этой горы, я ощущаю себя потерпевшим кораблекрушение, которого выбросило на необитаемый остров. Поневоле обрадуешься любым свежим новостям, дошедшим из внешнего мира. Что там хорошего, мой друг?

Петерсен отставил в сторону стакан с вином, протянутый ему толстяком, и поднялся из-за стола.

— Джордже вам все расскажет. У него это получится более складно.

— А вы? — спросил Харрисон. — Долг зовет? К полковнику? Петерсен кивнул.

— Я ненадолго, Джимми.

Майор вернулся не один вместе с ним пришли двое мужчин, так же как и Петерсен, облепленные с головы до ног мокрым снегом. Пока все трое отряхивались и раздевались, Харрисон представил присутствовавшим новых гостей:

— Майор Ранкович, майор Метрович — заместители командира. Как вы решились выбраться из своей берлоги в такую пургу, джентльмены?

— Что пурга, — полноватый Метрович жизнерадостно улыбнулся. — Петер сказал нам, что мы сможем увидеть новые лица. Однако не обмолвился и словом, что среди них будут личики двух прелестных девушек! — Метрович весело усмехнулся. — Хотя, возможно, он и упомянул об этом, да наши мысли, как обычно, были заняты боевыми делами. Да, Марино?

Мрачный майор Ранкович никак не отреагировал на слова приятеля. Мысли его и сейчас были заняты чем-то другим, и, похоже, этим «другим» был Джакомо.

— Я пригласил джентльменов прийти к нам, чтобы внести какое-нибудь разнообразие в их унылое существование, — объяснил Петерсен.

— Добро пожаловать, добро пожаловать, господа! — Харрисон взглянул на часы. — Вы сказали, Петер, что уходите ненадолго. Что тогда, по-вашему, долго?

— Надо же было предоставить Джордже возможность как следует выговориться. Кроме того, у меня нашлись другие дела. К примеру, я побывал возле радиорубки — захотелось взглянуть — многое ли там изменилось за время моего отсутствия.

— Радиорубка? — Зарина посмотрела на боковую дверь. — Мы ничего не слышали…

— Моя радиорубка расположена в пятидесяти метрах отсюда. В этом нет никакой тайны. Всего в лагере три радиостанции. Одна принадлежит штабу, вторая — капитану Харрисону. Третья — моя. Вы, Зарина, прикомандированы к штабу. Лоррейн останется здесь.

— Это вы так распорядились?

— Я ничем не распоряжаюсь, а исполняю приказы, как и все остальные. Так приказал полковник. Причина может показаться вам неубедительной, но я очень хорошо его понимаю. Хотя ни капитан Харрисон, ни его радист не владеют сербскохорватским, предпочтительней, если оба будут находиться подальше от штаба и поменьше общаться с другими людьми. Полковник Михайлович полагает — и совершенно правильно делает, — что никому нельзя доверять. Это его принцип, обеспечивающий безопасность.

— У вас много общего с полковником.

— Юная леди напрасно иронизирует, — по-прежнему улыбаясь, промолвил Метрович. — Мы все стараемся придерживаться этого принципа. Я единственный переводчик между капитаном Харрисоном и полковником. Так же, как и майор, я получил образование в Англии.

— Все-все-все! Довольно, — сказал Харрисон. — Мы еще успеем заняться делами. Давайте сосредоточимся на более важных вещах.

— Таких, как гостеприимство? — спросил Джордже.

— Да-да, на таких. Рассаживайтесь, пожалуйста. Что будут пить леди и джентльмены?

Майор Ранкович подошел к сидевшему в кресле Джакомо и произнес:

— Могу я узнать, как вас зовут? Джакомо в недоумении приподнял брови, улыбнулся им и ответил:

— Джакомо.

— Итальянское имя. А дальше?

— Просто Джакомо.

— «Просто Джакомо», — низким густым голосом повторил Ранкович. — Вам нравится загадочность?

— Мне нравится заниматься собственными делами.

— Какое у вас звание?

— Это мое личное дело.

— Я где-то встречал вас раньше, Риека, Котор, Сплит[13]…

— Возможно, — губы Джакомо все еще были растянуты в улыбке, но глаза уже не улыбались. — Мир тесен. До войны я был моряком.

— Вы — югослав.

Джакомо — и Петерсен понимал это — мог с легкостью подтвердить сей факт, но майор знал, что тот не станет этого делать. Ранкович был хорошим солдатом, но плохим психологом.

— Я англичанин.

— Вы — лжец.

Петерсен шагнул вперед и опустил ладонь на плечо Ранковича.

— На вашем месте, Марино, я бы не горячился. Вам не кажется, что именно это происходит?

— Что вы хотите сказать? — тот повернулся к майору.

— Хочу сказать, что если вы продолжите в том же духе, то очнетесь в госпитале и долго будете удивляться тому, откуда здесь взялся летящий на полной скорости локомотив. Я могу поручиться за Джакомо. Да, он англичанин. У него длинный и столь впечатляющий послужной список, что он может заткнуть за пояс любого из присутствующих в этой комнате. Джакомо сражался во Франции и Бельгии, в Северной Африке, на Эгеях, в таких горячих местах, что у вас не хватит фантазии себе вообразить. Вы видите его лицо, Марино? На этом лице расписалась сама война.

— Я не дурак, — бросив взгляд на лицо Джакомо, буркнул Ранкович, — и не ставлю под сомнение солдатскую доблесть этого человека. Просто полюбопытствовал — вот и все. Я как и все мы, я не склонен к излишней доверчивости, но никого не хотел оскорбить.

— А я никаких оскорблений и не собирался выслушивать, — чувство юмора снова вернулось к Джакомо. — Вы — подозрительны, я — впечатлителен. Скверный коктейль. Вы ни с чем не смешиваете виски, Джордже? Даже с водой?

— Это кощунство, — отозвался толстяк.

— Из двух ваших утверждений, майор Ранкович, только одно справедливо, — уточнил Джакомо. — Да, я родился в Югославии, хотя являюсь подданным Великобритании. Давайте же выпьем за Югославию, господа!

— Против вашего тоста никто не станет возражать, — майор Ранкович примиряюще улыбнулся и поднял стакан. Следом то же самое сделали остальные.

Часа через полтора неприятный инцидент был полностью забыт. В компании царила непринужденная дружелюбная атмосфера.

— Нет места лучшего, чем родной дом! — воскликнул Харрисон, не обращаясь ни к кому конкретно. Его нельзя было назвать в стельку пьяным, как, впрочем, и трезвым. Харрисон уважительно взглянул на стакан с виски, который сжимал в руке. — Этот божественный нектар ободрит меня не хуже новостей. Однако Джордже не сказал, зачем вы направились в Рим. Да и вы, Петер, не горите желанием рассказать мне обо всем.

— А зачем?

Харрисон глубокомысленно кивнул головой.

— Имело смысл делать такие концы, чтобы сказать: не знаю, зачем это делаю.

— Я доставил сюда сообщение, содержание которого было мне неизвестно.

— А позволительно ли спросить вас, Петер, теперь оно вам известно?

— Позволительно. Теперь известно.

— А позволительно ли и мне его узнать?

— Выражаясь вашим языком, Джимми, я не уверен, позволительно или не позволительно мне разглашать сведения, которые содержатся в документе. Могу только сказать, сообщение носит исключительно военный характер. Строго говоря, я не военный человек, и не командую войсками. Я агент разведки. Агенты разведки не участвуют в боях. Мы слишком умны для этого. Или трусливы.

Харрисон повернулся к Метровичу и Ранковичу.

— Но ведь вы-то военные люди? Если верить тому, что мне говорили, участвуете в битвах…

— Мы не настолько умны, как Петер, — улыбнулся Метрович.

— Вы знаете содержание сообщения?

— Конечно, — сказал Метрович. — Скрытность Петера — безусловно, его достоинство, но в данном случае можно обойтись и без него. Через пару дней новость облетит весь лагерь и станет известна каждому. Мы — немцы, итальянцы, усташи и четники — начинаем крупномасштабную операцию против партизан. Немцы назвали ее «Операция „Вайс“». Партизаны, несомненно, назовут ее четвертой попыткой.

Услышанное не произвело на Харрисона сильного впечатления.

— Да, три предыдущие не увенчались заметным успехом и не продвинули вас в этом деле вперед.

— Легко говорить, — отозвался Метрович, — но теперь все будет иначе. Партизаны зажаты в угол. Они в ловушке. У них нет ни истребителей, ни бомбардировщиков, а у нас — эскадрилья на эскадрилье. У них нет ни одного танка, ни одной приличной зенитки. Пятнадцатитысячная партизанская армия ослаблена голодом, большая часть бойцов ее необучена, на нашей стороне — отлично вооруженное почти стотысячное регулярное войско. И, наконец, ахилесова пята партизан — почти полное отсутствие у них мобильности. Как нам стало известно, у них на руках — более трех тысяч раненых. Не хочу заглядывать в будущее, но, по-моему, сражение будет напоминать мясорубку. Спорим, Джеймс?

— Не спорю о подобных вещах. Как и Петер, я не могу причислить себя полностью к военным людям. Впервые мне довелось увидеть военный мундир три года назад. Но, если близится столь масштабное наступление, почему вы сидите тут и пьете вино, а не обдумываете диспозицию, склонившись над картами, не втыкаете флажки, вычерчиваете направление ударов или что там еще в таких случаях делают?

Метрович рассмеялся.

— Наше бездействие можно оправдать, тремя уважительными причинами. Во-первых, до начала операции еще две недели. Во-вторых, все планы уже подготовлены — войска либо заняли исходные рубежи, либо займут их в течение ближайших нескольких дней. В-третьих, главное сражение произойдет в двухстах километрах отсюда, в районе Бихача, куда стянуты основные партизанские силы. Четники не будут принимать в нем участия. Мы останемся здесь на случай, если партизаны проявят фантастическую глупость или оптимизм и попытаются прорваться в юго-западном направлении. Уничтожить их при форсировании Неретвы не составит труда, — Метрович сделал паузу и посмотрел на метель за окном, — Возможно, есть и четвертая причина. Если погода ухудшится или останется такой, как сейчас, планы командования могут измениться. Операцию придется отодвинуть на более поздний срок. В ближайшие дни — я в этом уверен — погода никому не позволит пройти через горы.

— Теперь ясно, почему вы так беспечны, — сказал Харрисон. — Велика вероятность того, что четники останутся в стороне. Я буду очень доволен, если ваши прогнозы окажутся верными. Повторюсь, я человек не военный и привык к своему здешнему комфортному существованию. А вы, Петер, надолго останетесь с нами?

— Нет. Если утром станет ясно, что полковник не имеет ко мне претензий, — а сегодня вечером на это ничто не указывало — я покину лагерь. Конечно, если нас не занесет к тому времени снегом.

— А позволительно ли будет…

— Вы хотите узнать, куда я направляюсь? Я вас правильно понял, Джимми?

— Да.

— Дело в том, что некий офицер итальянской разведки питает ко мне непреодолимый интерес.

Он постоянно мешает мне выполнять задания. Я хочу выяснить, почему он так поступает.

— Как итальянец делает это, Петер? — спросил Метрович.

— Вчерашней ночью он со своей шайкой бандитов захватил нас в мостарской гостинице. Мне показалось, они что-то искали. А незадолго до этого, на корабле, перевозившем нас в Югославию, на нас хотели напасть его люди. У них при себе были сильнейшие яды, которые предназначались для нас.

— Черт возьми, — Харрисон выглядел напуганным. — И что же случилось?

— Все обошлось, — удовлетворенно сказал Джордже. — Мы заперли разбойников в одной из кают, где, по последним слухам, они в настоящее время и находятся.

Англичанин укоризненно посмотрел на толстяка.

— В вашем рассказе не нашлось места ни для одного из этих событий. Видимо, вы забыли рассказать о них по рассеянности?

— Не хотел лишний раз вас волновать.

— Офицер итальянской разведки, наш союзник… — Метрович спросил: — Когда вы снова повстречаете этого союзника, Петер, что предпримете? Допросите? Или допросите — и убьете?

Постановка вопроса показалась Петерсену вполне естественной, но Зарина была ею шокирована.

— Убить… Я думала — Киприано понравился вам.

— Понравился? — переспросил Петерсен. — Да, он был благоразумен, вежлив, улыбчив. У него крепкое рукопожатие, открытый взгляд. Но любой скажет, что это — уголовник. Киприано дважды хотел меня ликвидировать. Первый раз при помощи своего сумасшедшего Алессандро, который проделывает такие штуки с величайшей радостью и удовольствием. Второй раз лично, в Мостаре. Он только ждал приказа начальства. Разве все это не дает мне права его прикончить? Но я не буду этого делать. По крайней мере, сперва я задам ему несколько вопросов.

— Может, вы никогда больше с ним не встретитесь.

— Я найду его.

— А если он откажется отвечать?

— Не откажется, — в голосе Петерсена зазвучал металл.

Зарина посмотрела на майора, коснулась ладонью губ и умолкла.

— Вы не тот человек, который задает бесполезные вопросы, — задумчиво сказал Метрович. — Хотите убедиться в чем-то. Получить чему-то подтверждение. Почему вы упустили эту возможность в гостинице?

— Да, у меня была такая возможность. Но мне не хотелось проливать кровь. И не только итальянскую. Я обещал доставить сюда людей целыми и невредимыми. Вам нужно подтверждение, верно? Могу подтвердить: Италия собирается выйти из войны. Наш союзник готовится именно к этому. Ни итальянский народ, ни итальянская армия не хотели принимать в ней участия. Вспомните, когда английские войска разгромили в Северной Африке итальянцев, весь мир обошла фотография, запечатлевшая многотысячную колонну пленных. Ее конвоировали всего-навсего трое англичан. День был настолько жарким, что охрана поручила нести винтовки пленникам. По-моему, факт достаточно убедительный. Разумеется, за свои кровные интересы итальянцы, как и любой другой народ, будут сражаться. Но эта война развязана Германией, и они не хотят быть пушечным мясом. В принципе, они даже недолюбливают немцев и настрое вы, скорей, пробритански. Лучше, чем кто-либо, об этих настроениях знает итальянское командование. Наиболее дальновидные генералы с самого начала войны предвидели, что Германия ее проиграет, — Петерсен оглядел присутствующих. — Конечно, мы с вами так не думаем. Но в данный момент это к делу не относится. Важно другое: итальянцы жаждут переговоров с англичанами и американцами, результатом которых станет либо капитуляция, либо объединение с недавними противниками. Итальянцы могут повернуть свои штыки против немцев.

— Вы говорите очень убедительно, Петер, — сказал Метрович. — Откуда у вас такая уверенность?

— У меня есть доступ к серьезным источникам информации. Я работаю в постоянном тесном контакте с немцами и с итальянцами. Вы знаете, что я частый гость по ту сторону Адриатики. Итальянская и немецкая разведки совершенно не доверяют друг другу. У генерала Гранелли, главы итальянской разведки и непосредственного шефа упомянутого мною майора Киприано, несносный и злобный нрав, но трезвый и ясный ум. Он, как никто другой, владеет ситуацией. Так вот генерал не со мневается в том, что немцы будут разбиты, и не хочет лететь вместе с ними в тартарары. Гранелли осведомлен о том, что мне известны его планы. Я представляю для него определенную угрозу, поскольку могу вслух заявить о своих опасениях. Поэтому он дважды собирался меня уничтожить, хотя в последний момент менял решение. Логика событий подсказывает, что обязательно будет и третья попытка. Мне надо поскорей убраться, пока Киприано или кто-нибудь другой не появился здесь, конечно под видом лояльного союзника, и не поспособствовал несчастному случаю. Но главное — я хочу опередить Гранелли и обезвредить его шпиона до того, как он начнет действовать.

— Шпиона? — Харрисон изумленно потряс головой. — Вы говорите загадками, Петер.

— У моей загадки по-детски простая разгадка. Если немцы проиграют войну, кто разделит с ними горечь поражения?

— Ага! — воскликнул Харрисон.

— Именно «ага», как вы выразились. Все, кто воевал на стороне Германии, включая и нас, четников. Будь вы на месте Гранелли, с его профессиональным навыком трезво смотреть в будущее, к какой из югославских противоборствующих сторон примкнули бы?

— Мой Бог! — вскричал слегка ошарашенный Харрисон и оглядел собеседников. Все, в том числе и Ранкович с Метровичем, выглядели если не ошеломленными, то задумавшимися. — Ваши слова должны означать, что этот Гранелли и его майор Киприано работают рука об руку с партизанами? Этот Киприано — искусный двойной агент?

Петерсен вздохнул, потер рукой подбородок, кинул взгляд на Харрисона, долил в стакан немного вина и ничего не ответил.

После столь неожиданного вывода хозяина дома беседа сама собой потухла. Харрисон и оба офицера-четника остались погруженными в раздумья. Зарина и Лоррейн всем своим видом показывали, что их неприязнь к Петерсену не только не исчезла, а вспыхнула с новой силой. Алекс и Михаэль, как обычно, молчали. На этот раз к ним присоединились даже такие признанные «мастера разговорного жанра», как Джакомо и Джордже…

Радиорубку Петерсена по комфорту и роскоши было невозможно сравнить с резиденцией Харрисона. Хижина была тоже достаточно велика, но всю ее обстановку составляли три кровати, три стула и небольшой кухонный шкафчик. Крохотная каморка, где стоял радиопередатчик, отделялась от комнаты занавеской.

— Я опечален и взволнован, — сказал Джордже, — глубоко взволнован. — Он налил в большую кружку вина и разом отхлебнул половину, видимо, для того, чтобы показать всю глубину своего волнения. — Нет, «опечален» все же более подходящее слово. Осознать, что чья-то жизнь потерпела крах, — слишком горькая пилюля, чтобы проглотить ее, не запивая. Урон, который наносится достоинству и самолюбию, невозможно восполнить. То, что вы сказали, Петер, меня потрясло.

— Понимаю, — посочувствовал Петерсен. — Я ощутил то же самое…

Джордже как будто не слышал его.

— Вы не забыли те дни, когда были моим студентом в Белграде?

— Кто это может забыть? Как можно забыть колючие университетские тернии? Этот опыт останется на всю жизнь.

— Помните правила, те вечные постулаты, которые я всегда проповедовал? Благородство, честность, искренность, чистота помыслов, открытость серда — они прямо противоположны хитрости и лжи. Помните, как мы шли сквозь тьму этого мира, освещая себе дорогу пламенем истины?

— Да, Джордже.

— Я конченный человек.

— Простите, Джордже.

Глава 7

…Их было шестеро, и у всех свирепые физиономии. Характерами они обладали явно тоже не ангельскими. Все шестеро до странного походили друг на друга: выше среднего роста, поджарые, широкоплечие, одетые совершенно одинаково — брюки военного покроя, заправленные в высокие альпийские сапоги, теплые куртки цвета «хаки» без каких-либо знаков различия и такого же защитного цвета кепи. И вооружены они были одинаково: автоматы в руках, пистолеты в поясных кобурах, из-за голенища правого сапога у каждого торчал широкий охотничий нож. Лица смуглые, а взгляды спокойные и внимательные. Опасные люди.

…Когда вечером следующего дня компания в прежнем составе вновь собралась у Харрисона, входная дверь неожиданно распахнулась и внутрь ворвались трое людей с автоматами. Следом за ним влетели еще трое. Их появление оказалось настолько неожиданным, что даже мысль о сопротивлении никому не пришла в голову.

— Меня зовут Черны, — сказал один из мужчин, самый низкий и коренастый. — Сейчас по очереди вы достанете свое оружие и положите его на пол. Начнем с вас, — Черны кивнул на Метровича.

Через минуту все оружие, по крайней мере видимое глазу, лежало на полу. Черны поманил пальцем Лоррейн.

— Соберите пистолеты и положите их на журнальный столик. Надеюсь, у вас хватит ума, чтобы не воспользоваться им.

Лоррейн и не думала о чем-либо подобном. Руки ее так тряслись, что она с трудом сумела собрать оружие. Когда пистолеты легли на стол, Черны спросил, обращаясь к ней и Зарине:

— А вы, юные леди, вооружены?

— У дам нет оружия, — сказал Петерсен, — гарантирую это. Если вы найдете у них или в их вещах оружие, можете меня расстрелять.

Черны взглянул на него почти с усмешкой. Он сунул руку за пазуху и достал из внутреннего кармана бумажный лист.

— Ваше имя?

— Петерсен.

— А, майор Петерсен. Вы возглавляете список. Судя по одежде девушек, при себе оружия они не имеют. Но почему вы так убежденно говорите об их вещах?

— Я осматривал их.

Девушки на мгновение замерли и обменялись негодующими взглядами. Черны слегка улыбнулся.

— Вам следовало их предупредить. Хорошо, насчет девушек я вам верю. Но если кто-нибудь из мужчин вдруг решил припрятать оружие и я это обнаружу, то лично застрелю любого, — тон Черны не оставлял никакого сомнения в том, что он исполнит свою угрозу.

— Нет нужды прибегать ко всем этим унизительным процедурам, — жалобно сказал Джордже. — Я сдаюсь, — толстяк вынул из-под рубашки «вальтер», протянул его Черны и ткнул Алекса локтем под ребра. — Не будь глупцом. Не думаю, что у этого парня есть чувство юмора.

Алекс нахмурился и, повторив действия Джордже, швырнул пистолет на журнальный столик.

— Спасибо, — Черны вновь заглянул в свой список. — Вы, конечно, тот самый профессоре. Номер два в нашем списке, — он перевел взгляд на Алекса. — А вы, догадываюсь, числитесь в нем под третьим номером. Здесь написано: «Алекс, наемный убийца». Краткая, но исчерпывающая характеристика. Запомним ее. — Черны повернулся к одному из своих людей: — Эдвард, обыщи одежду на вешалке. Может, там что-то осталось.

— Вам незачем обыскивать всю одежду, — сказал Петерсен. — Моя куртка висит с левого края. В нижнем кармане — «люгер».

— Вы благоразумны, — заметил Черны.

— Я тоже профессионал.

— Знаю. Я вообще, знаю о вас достаточно много. Точнее, мне много о вас рассказывали. — Черны посмотрел на пистолет, который подал ему Эдвард. — Не подозревал, что на вооружении королевской югославской армии — бесшумные «люгеры».

— Мне подарил приятель.

— Разумеется. В списке еще пять фамилий, — Черны взглянул на Харрисона. — Вы, должно быть, капитан Джеймс Харрисон.

— Почему им должен быть именно я?

— Во всей Югославии только один офицер носит монокль. А вы, стало быть, Джакомо. Здесь только имя — Джакомо.

— Обычный вопрос.

— Пробел в описании. Джакомо улыбнулся.

— Оно приукрашено?

— Нет, совершенно точное. Остался, стало быть, Михаэль фон Караян. Теперь девушки, — Черны взглянул на Лоррейн. — Вы Лоррейн Чемберлен.

— У вас есть и мое описание?

— Зарина фон Караян поразительно похож на своего брата, — снисходительно объяснил Черны. — Так, все перечисленные в списке пойдут с нами.

— Можно задать вопрос? — осведомился Джордже.

— Нет.

— С вашей стороны это невежливо и нечестно, — уныло произнес Джордже. — А что, если я хочу в туалет?

— Понимаю, вы большой шутник, — холодно сказал Черны. — Остается надеяться, что чувство юмора не покинет вас, когда мы прибудем на место. Майор, вы несете персональную ответственность за поведение каждого члена вашей группы.

Петерсен усмехнулся.

— Если кто-нибудь попытается бежать, вы меня расстреляете?

— Я бы не советовал воспринимать мои слова столь прямолинейно, майор.

— А как мне к вам обращаться? — спросил Петерсен. — Майор Черны? Капитан Черны?

— Капитан, — коротко ответил тот. — Но я предпочитаю, чтобы ко мне обращались — Черны. Кстати, с чего вы взяли, что я офицер?

— Навряд ли за важными преступниками послали бы новобранца.

— Никто не утверждает, что вы преступники. Пока. — Черны взглянул на офицеров-четников. — Ваши фамилии?

— Майор Метрович, — представился тот, — а это — майор Ранкович.

— Слышал о вас. — Черны вновь повернулся к Петерсену. — Пусть ваши люди захватят с собой свои вещи.

— Славно, — сказал Джордже.

— Что именно? — тотчас спросил Черны.

— То, что приказываете взять нам с собой свои вещи. Значит, пока не собираетесь нас расстреливать.

— Быть шутником — достаточно скверно, а уж устраивать клоунаду… — Черны посмотрел на Петерсен а. — Чьи вещи здесь?

— Пятерых. Мои вещи и вещи двух этих джентльменов, — Петерсен кивнул на Джордже и Алекса, — находятся в другом помещении, в пятидесяти метрах отсюда.

— Славко, Сава, — обратился Черны к стоящим у двери солдатам, — возьмите Алекса и принесите вещи. Но сперва тщательно обыщите его, а по дороге не спускайте с него глаз. Помните о его основной специальности. — На миг лицо Алекса приняло такое выражение, что прозвучавшая реплика приобрела еще большую актуальность. Черны взглянул на часы. — Не спешите, осмотрите все хорошенько. У нас в запасе сорок минут.

Менее чем через полчаса все вещи были уже уложены и запакованы.

— Знаю, что задавать вопросы нельзя, — сказал Джордже. — А сделать заявление можно? Черт, это тоже вопрос. Тогда вот так: я желаю сделать заявление.

— Что вы хотите? — спросил Черны.

— У меня пересохло в горле.

— Пейте.

— Спасибо, — Джордже откупорил бутылку и одним махом осушил полный стакан вина.

— Попробуйте теперь вон из той бутылки, — предложил Черны.

Джордже прищурился, сдвинул брови, но с видимым удовольствием выполнил предложение.

— Достаточно, — Черны забрал бутылку у толстяка. — Моим людям это тоже не помешает — как средство от холода.

— Достаточно? — уставился на него Джордже. — Вы предложили мне выпить, чтобы убедиться, что вино не отравлено? Проверяли это на мне? На декане факультета? На академике?!

— Некоторые академики значительно хитрее обыкновенных смертных, — Черны повернулся к своим людям. — Можете пить.

Трое солдат взяли в руки стаканы. Двое других продолжали держать пленников под прицелом своих автоматов. В словах и действиях Черны ощущалась какая-то обескураживающая определенность. Казалось, он был готов ко всему, даже к непредсказуемым высказываниям Джордже.

— Что вы сделаете со мной и майором Ранковичем? — спросил Метрович.

— Вы останетесь здесь.

— Мертвыми?

— Живыми. Связанными, с кляпами во рту, но живыми. Мы не убиваем ни безоружных солдат, ни мирных граждан.

— Мы поступаем точно так же.

— Ну-ну, — кивнул Черны. — А тысячи мусульман в Южной Сербии покончили жизнь самоубийством?

Метрович не ответил.

— А сколько сербов — мужчин, женщин, детей — самым жестоким образом было уничтожено всего лишь потому, что у них другая вера?

— Четники не принимали участия в массовых казнях, — возразил Метрович. — Это делали усташи, подонки и уголовники.

— Усташи — ваши союзники. Вспомните Крагуевац, майор, где партизаны убили десять немец них солдат, а немцы в отместку уничтожили пять тысяч югославских граждан. Выводили из классов детей и расстреливали их на школьном пороге. Говорят, даже некоторым палачам становилось плохо от этого зрелища. Вспомните отступление из Узицы. Немецкие танки утюжили улицы до тех пор, пока не передавили гусеницами всех раненых партизан. Грехи ваших кровных друзей — это ваши грехи. Но я не стану уподобляться вам и использовать ваши же методы. У меня есть свой приказ. А, кроме того, вы, по крайней мере формально, — наши союзники, — последняя фраза Черны прозвучала презрительно.

— Вы — партизаны, — промолвил Метрович.

— Избави Бог! — с отвращением сказал Черны. — Разве мы похожи на партизанский сброд? Мы десантники из дивизии Мурдже. — Дивизия генерала Мурдже считалась одной из лучших итальянских частей, дислоцированных в Юго-Восточной Европе. — Я же сказал, вы — наши союзники…

— Должен извиниться перед вами, Петер, — обратился Метрович к Петерсену. — Вчера вечером я не поверил вашим словам. Они показались мне настолько невероятными. Теперь вижу, что вы были правы.

— Лучше бы я сам поверил своим догадкам, — откликнулся тот. — Черт возьми, у меня было целых двадцать четыре часа!

— Свяжите их, — Черны указал на Метровича и Ранковича.

На выходе из хижины к шестерым десантникам присоединились еще двое солдат. Это никого не удивило — такой человек, как Черны, вряд ли провел бы в доме почти час, не выставив наружной охраны. Вне всяких сомнений, это были солдаты элитного подразделения.

Метрович прошлым вечером еще раз ошибся, утверждая, что никто не сумеет пройти через горы, если погода останется прежней. Десантники Черны убедительно опровергали эти слова. Погода не изменилась — по-прежнему выла метель, и порывистый ветер швырял в лица колючий снег, не давая разглядеть что-либо вокруг, но солдаты, казалось, не замечали ничего. Более того, им точно доставляло удовольствие идти в столь экстремальных условиях. Пленники, выстроенные в цепочку и окруженные с обеих сторон конвоем, брели, проваливаясь по колено в снег. Когда лагерь четников остался далеко позади, солдаты по знаку Черны остановились и достали фонарики.

— Здесь нам придется связать вам руки, — заявил Черны.

— Удивляюсь, что вы не сделали этого раньше, — сказал Петерсен. — Но еще больше меня удивляет, что вы хотите сделать это сейчас. Наверное, собираетесь убить всех?

— Объяснитесь.

— Мы находимся в самом начале тропы, ведущей вниз, в ущелье.

— Как вы это узнали?

— Направление ветра со вчерашнего дня не изменилось. У вас есть пони?

— Только для дам. Именно столько требовалось и вчера.

— Вы очень хорошо информированы. А остальным вы намерены связать руки из опасения, что мы сбросим вас в пропасть? Ошибка, капитан Черны, ошибка. Десантник не должен так ошибаться.

— В самом деле?

— Не стоит нас связывать по двум причинам. Во-первых, поверхность тропы неровная и скользкая из-за плотного наста. Если кто-нибудь из нас, будучи связанным по рукам, оступится, то не сможет восстановить равновесие и соскользнет вниз. Вообще, как можно передвигаться по скользкому насту со связанными руками? Это все равно что послать людей на заведомую смерть. Вы должны были об этом догадаться. Во-вторых, на узкой тропе ваши люди пойдут не рядом с пленниками, а в начале и конце процессии. Что могут пленники предпринять в этой ситуации? Разве что добровольно свести счеты с жизнью. Могу заверить вас, ни один из них не собирается этого делать.

— Я не горец, майор Петерсен. Поэтому, пожалуй, соглашусь с вашими доводами.

— У меня еще одна просьба. Если можно, разрешите мне и Джакомо идти рядом с пони. Девушки неуютно чувствуют себя в седле, да еще на высоте.

— А я не хочу, чтобы вы шли со мной рядом! — сама перспектива предстоящего спуска заставляла голос Зарины звучать чуть истерично. — Не хочу!

— Вы слышали? — сухо сказал Черны, — Она не хочет.

— Она не ведает, что говорит. Девушка страдает тяжелой формой вертиго. Подумайте, что я выиграю, если буду ее сопровождать?

— Вроде бы ничего…

Когда кавалькада, готовясь к спуску, выстраивалась на вершине скалы, Джакомо, ведущий пони с восседавшей на нем Лоррейн, проходя мимо Петерсена, шепнул:

— Неплохо исполнено, майор, — и исчез в снежной круговерти. Петерсен задумчиво посмотрел ему вслед.

Спуск при снегопаде и ветре всегда намного труднее, чем подъем. Каждый из его участников в полной мере испытал это на себе. Прошло почти два часа, прежде чем процессия достигла дна ущелья.

— Мы внизу? — это были первые слова Зарины с тех пор, как они покинули плато.

— В целости и сохранности, — отозвался Петерсен.

Девушка глубоко вздохнула.

— Спасибо. Можете отпустить мою лошадь.

— Это пони, — поправил ее майор. — Знаете, я как-то привык к этой малютке.

— Простите, — поспешно сказала Зарина. — Вы меня неправильно поняли. Я не хотела грубить вам… Просто хотела сказать, что вы такой… такой ужасный… и такой добрый… Нет, это я ужасная… А вы…

— Я сделал то, что обязан был сделать.

— Они собираются убить вас?

— Убить? Какие мрачные мысли. Почему они должны убивать меня?

— Вы сами сказали, что генерал Гранелли — злой человек.

— Генерал Гранелли находится в Риме. А вы не думаете о том, что может произойти с вами?

— Нет, не думаю, — голос девушки был угрюмым. — Это меня мало волнует.

— Обычно на этом месте в разговоре ставят точку, — резюмировал Петерсен.

Теперь ветер швырял снег не в лица, а в спины. Вскоре Черны опять подал знак всем остановиться. Он осветил фонарем грузовик, угнанный Петерсеном двое суток назад.

— С вашей стороны, майор, было разумно оставить транспорт в таком подходящем месте.

— Всегда рад помочь союзникам. Но ведь не на нем же вы сюда прикатили?

— Разумеется. — Черны сместил луч фонаря влево. Невдалеке темнел большой армейский фургон. — Полезайте в кузов. А ты, Эдвард, поедешь со мной.

Восемь пленников были усажены на пол возле кабины. Солдаты Черны разместились на боковых скамьях. В свете фонарей тускло поблескивали стволы автоматов. Зарычал мотор, и фургон подбросило на первом ухабе.

Через пять минут он уже выехал на дорогу, вьющуюся вдоль берега Неретвы.

— О! — воскликнул Харрисон. — Как я понимаю, скоро появятся яркие огни Яблоницы?

— Естественно, — откликнулся Петерсен. — Куда же еще может привести эта дорога? Она разветляется сразу за Яблоницей. Но дальше нее, похоже, сегодня мы не поедем. Уже поздно. Даже такие люди, как Черны, нуждаются в отдыхе.

Через короткое время водитель остановил машину и выключил двигатель.

— Но я не вижу никаких ярких огней! — завертел головой Харрисон. — Что задумали эти дьяволы?

— Относительно нас — ничего. Водитель дожидается Черны и Эдварда.

— Зачем? — спросил Джакомо. — У них есть своя машина.

— Думаю, их машина уже в Неретве. Тот парень, который встречал нас вчера, — помните? — Доменик, шофер в солнцезащитных очках, — он мог запомнить не только грузовик, но и его номер. Когда Метровича и Ранковича обнаружат — это, вероятно, пока не произошло, — за Черны может начаться погоня. Я говорю «может», потому что сильно сомневаюсь в этом. Полковник Михайлович вряд ли захочет предавать огласке ненадежность своей системы безопасности. Но Черны, должно быть, просчитывает все варианты.

— Помилуйте, — сказал Джакомо, — если за нашим похищением стоит Киприано, какой смысл Черны уничтожать итальянский грузовик?

— Вы меня огорчаете, Джакомо. Во-первых, мы не знаем наверняка, что за нашим похищением стоит именно Киприано. Во-вторых, если все же это майор, то он постарается замести все следы. Не забывайте, официально итальянцы и четники — союзники, верные друг другу до гроба.

Впереди послышались голоса, хлопнула дверца кабины, и заурчал мотор.

— Похоже на правду, — сказал Джакомо в пространство. — Конечно, жалко грузовичок.

Машина вновь неслась сквозь вьюжную ночь. Пленники тряслись на полу, освещаемые дрожащим светом карманных фонариков. Внезапно Харрисон вскрикнул:

— Наконец-то! Цивилизация! Я не видел городских огней два месяца! Целую вечность!

Он, как обычно, преувеличивал. Промелькнуло несколько туманных огоньков, судя по которым, нельзя было сказать, что машина движется по улицам большого города. Фургон, замедлив ход, свернул на обочину и остановился. Видимо, солдаты знали, куда водитель привел машину. Они выпрыгнули из кузова безо всякой команды, по-прежнему не сводя с пленников ни фонарей, ни стволов автоматов. Вскоре к ним присоединился и Черны.

— Сегодня заночуем здесь, — сказал он.

Покинув фургон, пленники огляделись. Насколько можно было различить сквозь темноту и метель, здание, возле которого они находились, было простым деревенским домом. Отворив дверь, Черны вошел вовнутрь. Солдаты и пленники последовали за ним.

Обстановка в прихожей практически отсутствовала, зато тут их охватило тепло, особенно приятное после метели и стужи, свирепствовавших на улице. В камине, отбрасывая замысловатые блики, тлели угли. Солдатские фонарики были единственным источником света — электричество еще не достигло этой части окраины Яблоницы, и керосиновые лампы здесь были обычным явлением.

— За дверью слева — туалет и умывальник, — сказал Черны. — И тем и другим можете пользоваться, когда захотите. В прихожей, само собой, будет выставлен пост, — он подошел к двери, расположенной в дальнем углу прихожей, и приказал пленникам войти в помещение.

Это была обычная комната, типичная для деревенского дома: просторная, с низким бревенчатым потолком и дубовым полом. Вдоль стен тянулись длинные, довольно широкие лавки. Вокруг стола стояло несколько кресел с подлокотниками. В одном углу комнаты возвышался старомодный буфет, в другом — такой же старомодный массивный комод. В большой, украшенной, изразцами печи весело потрескивали дрова.

Вошедшим сразу же бросились в глаза шесть выстроенных в ряд раскладушек с подушками и одеялами, которые не отвечали патриархальному стилю дома. Второе несоответствие обнаружил Джордже. Он подошел к одному из окон и, раздвинув занавески, с интересом ощупал толстые прутья стальной решетки.

— Одна из главных примет нашего времени, — грустно заметил толстяк. — С начала войны стандарты незаметно, но очень быстро переменились. Законы нравственности, так же как и государственные, утратили свою значимость, а моральная деградация выросла до безобразных высот. — Он снова сомкнул занавески. — Мудрая мера предосторожности, очень мудрая. Чувствуется, что улицы Яблоницы переполнены грабителями, мародерами, ворами и прочими криминальными элементами.

Черны, наблюдая за Петерсеном, который взглядом пересчитывал раскладушки, пропустил намек Джордже мимо ушей.

— Я тоже умею считать, майор. Наверху есть комната для двух юных леди.

— Предусмотрительно. Вы были уверены в благополучном исходе операции, не так ли, кали-тан Черны?

— Даже слепой с колокольчиком мог бы в такую метель проникнуть в наш лагерь, — небрежно обронил Джордже.

Черны и на этот раз никак не отреагировал на его реплику. Видимо, он пришел к выводу: не отвечать толстяку — лучший способ заставить того замолчать.

— Завтра, возможно, мы двинемся дальше, — сказал он. А может, останемся здесь. Смотря какая будет погода. В любом случае вы успеете выспаться — подъем произойдет не очень рано. Если кто-либо из вас проголодался — в буфете есть кое-какие продукты. Содержимое комода скорее всего заинтересует профессора.

— О, — Джордже распахнул створки комода, предоставив всеобщему обозрению миниатюрный бар. — Пожалуй, капитан Черны, вы меня убедили. Решетки на окнах излишни. Сегодня я заночую здесь.

— Куда же вы денетесь. Когда леди захотят спать, дайте знать часовым и я провожу их наверх.

Вероятно, чуть позже мне придется вас снова потревожить. Это будет зависеть от сеанса связи.

— Интересно, — удивился Петерсен, — я считал, что телефонный кабель в Яблонице поврежден.

— Я имею в виду сеанс радиосвязи, конечно. В нашем распоряжении — передатчик. Точнее, целых четыре. Мы прихватили вашу рацию, майор, и две рации новейшей конструкции, принадлежавшие фон Караянам. Шифровальные книги четников тоже нам пригодятся, — с этими словами Черны покинул комнату, оставив в ней притихших пленников. Впрочем, тишину тотчас нарушил звук пробки, покинувшей бутылочное горлышко.

Первым заговорил Михаэль.

— Рации, шифровальные книги, — с горечью промолвил он и посмотрел на Петерсена. — Вы понимаете, что это означает?

— Понимаю. Это ровным счетом ничего не означает. Черны только тешит себя. Нам придется немного потрудиться и придумать новые коды. Что в первую очередь предпримет командование, узнав о пропаже шифровальных книг? Разумеется, оно позаботится о создании нового шифра. Который необходим не столько, чтобы защитить нас от врагов, сколько для того, чтобы оградить от любопытных друзей. Немцы уже дважды раскодировали шифр, который мы использовали для внутренней связи, — майор поглядел на Харрисона. Тот сидел в кресле перед огнем, вальяжно закинув ногу на ногу, и крутил в руке стакан с вином, который только что подал ему Джордже. — Для человека, насильственно вырванного из дома или похищенного, что, собственно, одно и то же, вы не очень подавлены, Джимми.

— Чем же я должен быть подавлен? — откликнулся довольный Харрисон. — Я не предполагал, что в обозримом будущем смогу отыскать квартиру, удобней той, которой располагал. Однако я ошибался. Смотрите — настоящая печь, настоящий огонь! Как говорили древние: пользуйся случаем. Как вы думаете, Петер, что нас ожидает?

— Я не умею гадать, Джимми.

— Жаль. Было бы приятно услышать, что я вновь смогу увидеть белые скалы Дувра…

— С чего вы взяли, что больше их не увидите? Никто не собирается проливать вашу кровь. Вы же ни в чем не замешаны, Джимми. Вы же не посылали тайные сообщения неизвестным нам адресатам?

— Конечно, нет, — Харрисон оставался невозмутим. — Я не такой человек. У меня нет никаких секретов, и я не умею работать на рации. …Так вы считаете, Петер, что вновь увижу белые скалы. А как вы полагаете, вернусь ли я в свою старую усадьбу на горе Прендж?

— Маловероятно.

— Ну вот, а говорите, что не умеете предсказывать будущее.

— Для этого не надо быть гадалкой. Человек, занимающий столь деликатную должность, как ваша, никогда не займет ее снова, побывав у врага. Пытки, промывание мозгов, перевербовка — стандартная практика. Ваше начальство уже не сможет вам доверять.

— По-моему, вы перебарщиваете. У меня идеальная репутация. Моей вины в том, что все так получилось, нет. Этого бы не произошло, будь ваши четники чуточку бдительней. Спасибо, Джордже. Да, я бы выпил еще немного. Однако теперь, очутившись вдали от этих «небес», я счастлив и не намерен возвращаться туда, даже под дулом пистолета, — Харрисон поднял стакан. — Ваше здоровье, Петер.

— Разве вы питаете антипатию к четникам? К полковнику Михайловичу? Ко мне?

— Полнейшую антипатию. Нет, Петер, разумеется, не к вам лично, а к тому, что зовется вашей военной политикой. Лично вы для меня — загадка. Честно говоря, мне, скорее, хотелось быть с вами в одном лагере, чем находиться по разные стороны баррикад. Что же касается остальных четников, то я их всех ненавижу. Необычная позиция для союзника, не правда ли?

— Джордже, — обратился Петерсен к толстяку, — я бы тоже немного выпил. Да, Джимми, правда. Вы выражали свою досаду, можно даже сказать, недовольство, хотя и осторожно, время от времени. Но я думал, что вы используете неотъемлемое право каждого солдата критиковать тяготы армейской жизни, — Петерсен задумчиво отхлебнул из стакана. — Выходит, за этим скрывалось что-то другое?

— Что-то другое? — Харрисон умиротворенно взглянул на пламя в печи. — Я бы сказал совершенно другое. Несмотря на то что наше будущее выглядит неопределенно, в некотором смысле я должник капитана Черны. Он помог мне покинуть гору Прендж вместе с ее отвратительными обитателями. Если бы не его появление, вы бы вскоре узнали, что мной подан официальный рапорт о своем отзыве. Конечно, Петер, я бы не скрыл от вас этого, знай о похищении заранее.

— Я ошибался в вас, Джимми.

— Возможно, — Харрисон оглядел остальных, словно желая убедиться, что теперь в нем никто не ошибается. Внимание всех было приковано к нему, точно к магниту.

— Получается, вы не такой, как мы.

— Я сказал об этом утвердительно. Быть может, я не солдат, но, видит Бог, и не клоун, как это могло показаться. Меня воспитывали в старой манере. Я не похож на Джордже, витающего в облаках академических кущ, — Джордже возмущенно взглянул на Харрисона и потянулся за бутылкой вина. — Мое образование позволяет мне глядеть на мир прагматично. Вы согласны, Лоррейн?

— Согласна, — Лоррейн улыбнулась и отчеканила, как по-писаному. — В. Sc, M. Sc, A. M. I. E. Е., A. M. I. Mech. О, Джимми очень образован, с этим у него все в полном порядке. Когда-то я работала у него секретаршей.

— Так-так-так, — сказал Петерсен. — Мир становится все тесней и тесней. Джакомо прикрыл лицо рукой.

— Кандидат наук, доктор наук — это мы поняли, — промолвил Джордже. — Все прочее звучит, как названия неизвестных мне смертельных заболеваний.

— Член-корреспондент академии электротехники и действительный член академии электромеханики, — пояснила Лоррейн.

— Это неважно, — отмахнулся Харрисон. — Важно, что мое образование позволяет наблюдать, рассчитывать и анализировать. Я нахожусь в Югославии меньше двух месяцев, но мне понадобилось еще меньше времени, чтобы донять — мы поставили не на ту лошадку. Говорю как британский офицер. Не хочу, чтобы это прозвучало излишне драматично, но, выражаясь литературным языком, Англия сцепилась в смертельной схватке с Германией. Как мы можем победить немцев? Только сражаясь с ними и убивая их. Как мы можем узнать, кто наш союзник? Только по одному признаку — наш союзник сражается с немцами. …Михайлович? Да пошел он к черту! Михайлович воюет на стороне Германии. Тито? Немец, попавший на мушку ружья партизана, — мертвец. А эти придурки из Лондона продолжают нянчиться с Михайловичем, человеком, который помогает нашему заклятому врагу! Мне стыдно за свой народ. Единственная причина, объясняющая поддержку Англией четников, и это не снимает с нее вины, кроется в глупых расчетах недальновидных политиков и военных.

— Вы не слишком лицеприятно отзываетесь о своем народе, Джеймс, — заметил Джордже.

— Заткнитесь! — воскликнул Харрисон, но тотчас спохватился. — Простите, Джордже. Вероятно, из-за своего гуманитарного образования вы столь же наивны и близоруки, как мое правительство. Сказанное мной, возможно, нелицеприятно, но это — правда. Тито сражается с немцами, в то время как ваш полковник занят интригами в стиле Макиавелли. Начиная с сентября сорок первого года Михайлович вместо того, чтобы воевать, устанавливал контакты с вашим драгоценным правительством в Лондоне. Да, Петер Петерсен, я сказал «драгоценным», но ваше правительство таковым совсем не является. Его не волнуют страдания югославского народа. Все, чего оно жаждет, — это восстановить монархию. Его не смущает, что путь к реставрации лежит через миллионы трупов сограждан. Слава Богу, лидер четников, вступив в контакт с королем Петром и его так называемыми советчиками, был лишен возможности завязать какие-либо отношения с британским правительством. Но в качестве компенсации ему позволили вступить во взаимодействие с британскими вооруженными силами на Среднем Востоке. Насколько я знаю, наши болваны в Каире все еще относятся к Михайловичу как к главной светлой надежде Югославии, — он указал на Зарину и Михаэля. — Посмотрите на эту наивную парочку, обученную и присланную для того, чтобы облегчить жизнь благородным четникам!

— Мы не наивны, — голос Зарины звучал напряженно. Она сцепила руки так, что побелели костяшки пальцев. Было непонятно, к чему она ближе, к слезам или к ярости. — Нас обучали американские инструкторы, а не британцы. И приехали мы не облегчать жизнь четникам, а помогать своей родине.

— У американцев в Каире нет школ для подготовки радистов, — парировал Харрисон. — Если вашими инструкторами были американцы, значит, так хотели британцы. Думаю, вы все же наивны, доверчивы и лживы, вы прибыли помогать четникам. К тому же, думаю, вы хорошая актриса.

— Отлично, Джеймс, — одобрительно сказал Петерсен. — Хотя вы правы только в одном. Зарина — хорошая актриса, но она не наивна, не доверчива, они никогда не лжет, ну, разве один-два раза, и то, как говорят, во спасение. И она приехала в Югославию не для того, чтобы помогать нам.

Оба — и Харрисон, и Зарина — удивленно взглянули на майора.

— С чего вы решили? — спросил Харрисон.

— Интуиция.

— Интуиция! — с несвойственной для себя язвительностью воскликнул англичанин. — Если ваша интуиция похожа на ваши идеи, ее давно пора выбросить на помойку. И не пытайтесь ввести меня в заблуждение. Ваши драгоценные четники, — Харрисону, видимо, нравилось употреблять слово «драгоценный» с негативным оттенком, — ваши драгоценные четники, получая деньги и оружие от западных союзников, воюют на стороне немцев, итальянцев и усташей. Воюют против единственного реального союзника Англии в Югославии — против партизан.

— Хотите еще вина, Джимми? — предложил Джордже.

Харрисон помотал головой.

— Спасибо. Я хочу быть полезен своей стране, а вы, четники, ослеплены лже-патриотизмом, фанатичным желанием восстановить дискредитировавшую себя королевскую власть, — страстно продолжил он. — Неужели в Лондоне не понимают этого? Неужели мое правительство и дальше позволит водить себя за нос? Наверное, позволит, — печально заключил он. — Иначе чем объяснить непрекращающуюся помощь Михайловичу?

— Спорю, вы не смогли бы повторить это еще раз, — восхищенно сказал Петерсен. — Я имею в виду все эти возвышенные слова. Что же, мне ясна ваша позиция, — встав из-за стола, он подошел к печи, возле которой сидела Зарина, и присел на корточки около девушки. — Не подумайте, что тема разговора переменилась. Мы будем говорить о том же. Как вам понравилась утренняя беседа тет-а-тет с полковником Михайловичем?

— Тет-а-тет? Я не говорила с полковником наедине. Мы с Михаэлем доложили о своем прибытии. Вы же сами предложили нам отложить рапорт на утро. Или забыли?

— Я ничего не забыл. Однако мне кажется, что у вас с полковником состоялась беседа. Стены имеют уши — истина избитая, но верная.

Зарина быстро взглянула на брата, затем перевела взгляд на Петерсена.

— Не знаю, о чем вы говорите.

— У некоторых стен есть и глаза.

— Хватит издеваться над сестрой! — закричал Михаэль.

— Издеваться? Задать элементарный вопрос означает, по-вашему, издевательство? Тогда, быть может, вы мне ответите, Михаэль? Вы ведь тоже там были и знаете, о чем идет речь. Самое смешное, что и я это знаю.

— Мне нечего вам рассказывать! Нечего! Совершенно нечего!

— Вы скверный актер. Переигрываете.

— Достаточно, Петерсен, — Михаэль тяжело и часто дышал. — Довольно издеваться надо мной и моей сестрой! — он вскочил на ноги. — Если вы думаете, что я намерен терпеть…

— Вы не намерены терпеть, Михаэль, — Джордже, подойдя сзади к юноше, опустил свои огромные ладони ему на плечи. — Вы намерены сесть. Если не успокоитесь, я свяжу вас и заткну рот кляпом.

— Боже мой! — возмущенно вскричал Харрисон. — Джордже, вы слишком много на себя берете! Петер, учитывая ситуацию, в которой мы все находимся…

— А если вы, мистер Харрисон, не утихомиритесь, — проговорил толстяк, — с вами будет проделано то же самое.

— Со мной?! — завопил англичанин. — С офицером?! Капитаном британской армии?! Джакомо, вы же британский подданный! Я призываю вас…

— Ваш призыв отклоняется, — сказал Джакомо. — Я не стану оскорблять честь офицера, говоря вам «заткнитесь». Майор пытается выяснить кое-что. Вы можете быть недовольны его политическими убеждениями, однако в состоянии взять себя в руки. И вы, Зарина. Думаю, вы оба ведете себя неумно.

— Боже мой, Боже… — пробормотал Харрисон и затих.

— Спасибо, Джакомо, — поблагодарил Петерсен и обратился к девушке. — Зарина, вы же не считаете, что я хочу как-то обидеть вас — это было бы глупо. Я не стану, да и не смогу поступить подобным образом. И все же, вы говорили с Михайловичем один на один.

— Да. Вас устраивает?

— Ну, наконец-то. Прошу прощения, если я спрашивал об этом с излишней настойчивостью. Теперь разрешите уточнить: о чем вы говорили? Обо мне?

— Нет… То есть, да… Помимо всего прочего…

— «Помимо всего прочего», — передразнил Петерсен. — Что же такое «все прочее»?

— Всякие другие вещи.

— Неправда. Вы говорили с Михайловичем только обо мне и, возможно, немного о полковнике Лунце. Помните: «у стен есть глаза и уши». Наверное, вы забыли, что говорили, продавая меня Михайловичу? Сколько серебреников вы получили за это?

— Я ничего не получала, — лицо Зарины покрылось красными пятнами, — и не предавала вас. Не предавала! Я не говорила о вас ничего плохого!

— Подумать только, какой-то паршивый клочок бумаги. Надеюсь, вы получили свои тридцать Серебреников, — Петерсен достал из кармана сложенный вчетверо лист и развернул его. — Узнаете? Зарина тупо уставилась на бумагу, затем уперлась локтями в колени и закрыла руками лицо.

— Господи, что происходит? — глухо прошептала она. — Я знала, что вы — плохой, противный человек, но не предавала вас. Я просто отдала полковнику эту бумагу.

— Знаю, — неожиданно промолвил Петерсен. Он мягко коснулся плеча девушки. — В отличие от вас я понимаю, что происходит. И понимал, надо признаться, давно. Простите, но мне пришлось так поступить. Почему вы не сказали сразу, что беседовали с полковником обо мне? Забыли, о чем я говорил вчера утром?

— О чем же? — Зарина оторвала ладони от лица и взглянула на Петерсена. В глазах ее стояли слезы.

— Я сказал: вы слишком привлекательны и кристально честны для того, чтобы поступать непорядочно. Всего существовало три экземпляра приказа генерала фон Лера. Первый я отдал Михайловичу в запечатанном конверте. Это, — Петерсен потряс бумажным листком, — я раздобыл после отъезда из Рима. И только что вы сообщили мне о третьей копии, которую получили в Риме от полковника Лунца и вручили сегодня утром нашему командиру.

— Да, в сообразительности вам не откажешь, — Зарина вытерла слезы. Взгляд ее стал яростным.

— Во всяком случае я чуть сообразительнее вас, — весело отозвался Петерсен. — Лунц, наверное, решил, что я могу работать на два фронта и подменю инструкции. Но я же не сделал этого. Сообщение, переданное мной Михайловичу, было точным? Сравнив мой текст с вашим, он убедился в этом? Удивительно, что Лунц доверил такой девушке столь ответственное поручение. Окажись я предателем или шпионом, вам бы этого не простили. Хотя бы поэтому не надо смотреть на меня с таким бешенством. Вы, конечно же, осознавали, что, подмени я инструкции, Михайлович немедленно меня бы казнил?

Краска отхлынула от лица Зарины. Она прикоснулась ладонью к губам.

— Разумеется, вам и в голову не пришло такое. Вы не способны не только на двойную игру, но даже подумать о подобном. Вы не способны пред ставить последствия, которые ожидают проигравшего. Как же такая умная девушка… Ладно, не обращайте внимания. Пусть о подобных вещах думают те, кто на них способен. …Почему вы пошли на это, Зарина?

Вопрос был задан неожиданно, и девушка растерялась. Беззащитно взглянув на Петерсена, она спросила:

— В чем теперь вы хотите меня обвинить?

— Ни в чем, дорогая. Клянусь, ни в чем. Я только хотел узнать, почему вы согласились на подпольную сделку с полковником Лунцем, вопреки своей натуре. Но я уже понял почему. Это был для вас единственный шанс попасть в Югославию. Вы отказываетесь от предложения полковника — он отказывается помочь вам в переправе. Вот я сам и ответил на свой же вопрос. …Вина, Джордже, вина! Этот разговор вызвал у меня жуткую жажду.

— У тех, кто его слушал, думаю, жажда не меньше…

Петерсен поднял наполненный вновь стакан и повернулся к Харрисону.

— За ваше здоровье, Джимми. За здоровье британского офицера. И джентльмена.

— Да, да, конечно, — стиснув стакан, Харри-сон с усилием вылез из кресла. Вид у него был смущенный. — Конечно. Ваше здоровье, старина. Простите меня… Обстоятельства…

— Если вы и должны просить прощения, Джимми, то не у меня. Действительно, обстоятельства, в которых мы находимся, чрезвычайные. И это позволяет мне говорить откровенно. Вы вели себя не слишком по-джентльменски, когда назвали Зарину наивной лгуньей, присланной сюда, чтобы скрасить нам, четникам, убогую жизнь. Эта милая и очаровательная леди совсем не та, за кого вы ее принимаете. Ее истинная сущность весьма и весьма порадует вас: Зарина — патриот именно в том смысле слова, который вы в него вкладываете. Она и Михаэль вернулись на родину, чтобы быть, как вы бы выразились, полезными своей стране. Они — партизаны. Такие партизаны, какими могут быть люди, не имеющие ни малейшего представления о них.

Харрисон подошел к опешившей девушке, поклонился и, взяв за руку, церемонно поцеловал ее.

— Ваш покорный слуга.

— Это извинение? — спросил Джордже.

— Как сказал бы британский офицер, это красивый мужской жест, — улыбнулся Петерсен.

— Капитан Харрисон не единственный, кто должен принести свои извинения, — переминаясь с ноги на ногу, пробормотал Михаэль. — Майор Петерсен, принимая во внимание обстоятельства, я хотел бы…

— Никаких извинений, Михаэль, — поспешно перебил его Петерсен. — Никаких извинений. Если бы у меня была такая сестра, как Зарина, я бы даже не стал разговаривать с ее обидчиком, а просто размозжил ему голову. Уж если я не прошу у нее прощения, то вы, тем более, можете этого не делать.

— Благодарю вас, майор, — поколебавшись, Михаэль спросил:

— Скажите, а когда вы узнали, что я и Зарина… что мы…

— Сразу же, как только вас увидел. Вернее, в римском отеле я лишь заподозрил что-то неладное. Вы оба были скованны, неловки, холодны, даже агрессивны. Ни улыбки на устах, ни песни в сердце. Никакого азарта, никакого энтузиазма от того, что сбываются ваши мечты. Лишь сверхосторожность и сверхподозрительность. Да будь у вас в руках красные флаги, и то не стало бы более очевидно, что вас что-то угнетает. G прошлым было все в порядке, следовательно, вас волновали предстоящие проблемы — вскоре стало совершенно очевидно — связанные с переходом к партизанам после прибытия в наш лагерь. Ваша сестра, Михаэль, выдала себя очень быстро, еще в горной гостинице. Она пыталась убедить меня в своих промонархических настроениях, рассказывая, что была дружна с королем Петром.

— Я так никогда не говорила, — негодование девушки было неубедительным, — Я только встречалась с ним несколько раз…

— Зарина… — голос Петерсена звучал чуть укоризненно.

Девушка смолкла.

— Сколько можно говорить?

— Хорошо, — промолвила она.

— Зарина никогда не встречалась ни с каким королем, — продолжил Петерсен. — Иначе бы она не говорила о его загадочной хромоте. Король Петр не хромает и никогда не хромал. Это, конечно, представляет интерес, хотя и чисто академический…

— Не знаю, не знаю, — сказал Джакомо. Он, как всегда, улыбался, но в данных обстоятельствах было трудно понять, чему именно. — Лично для меня услышанное представляет нечто большее, чем просто академический интерес. Однако вот чисто академическое замечание: я полностью разделяю взгляды этих детишек. Простите, взгляды Зарины и Михаэля. Я не желаю воевать, точнее, не желаю воевать в этих проклятых горах, моя служба меня вполне устраивает. Но если бы мне пришлось здесь воевать, то предпочел бы это делать в рядах партизан.

— Вы похожи на Джимми, — сказал Петерсен. — Если и собираетесь с кем-то сражаться, так только с немцами?

— Я думал, что сказал об этом еще в отеле «Еден» достаточно ясно.

— Помню. Но сейчас эти слова также представляют собой чисто академический интерес. Что вы можете предпринять? Как предполагаете попасть к своим друзьям-партизанам?

— Подожду, пока обстоятельства переменятся.

— Так можно прождать целую вечность.

— Петер, — в голосе Харрисона слышалась мольба, почти отчаяние. — Я знаю, что вы в сложившейся ситуации больше не несете за нас никакой ответственности. Несмотря на различия во взглядах, присутствующих объединяет положение, в которое все попали. Но, наверняка, есть какой-нибудь выход! Давайте оставим споры на потом. Вы же находчивый человек, Петер!

— Джимми, — негромко сказал Петерсен, — неужели вы не замечаете стену, отделившую нас друг от друга? Джордже, Алекс и я находимся по одну ее сторону. Вы, пятеро, по крайней мере, фон Ка-раяны, вы и Джакомо — по другую. Эта стена — высотой в милю, Джимми. Через нее невозможно перепрыгнуть.

— Я понимаю, капитан Харрисон, — промолвил Джакомо. — Эту стену не перепрыгнешь. А моя гордость не позволит мне даже попытаться это сделать. Должен сказать, майор, вам не к лицу бросать дело на полпути. Да, стена есть стена. А Лоррейн, по какую сторону она?

— Не знаю. Не в обиду будет сказано, Лоррейн, мне безразлично, по какую сторону стены вы находитесь. Это теперь не играет никакой роли, — Петерсен присел на стул, взял в руки стакан с вином и умолк. Каждый из присутствовавших в комнате мог бы поклясться, что впервые видит его погрузившимся в такое сосредоточенное молчание. Наступила тишина, которую нарушало лишь позвякивание убираемых Джордже пустых стаканов. Она уже становилась тягостной и неловкой, когда Лоррейн вдруг резко воскликнула:

— В чем дело? Что-то не так?

— Вы что-то сказали? — очнувшись от дум, спросил Петерсен. — Это относится ко мне, Лоррейн?

— К кому же еще я могу обращаться, если вы минут пять как глазеете на меня?

— Убеждения майора отнюдь не свидетельствуют о его дурном вкусе, — заметил Джакомо.

— Простите, Лоррейн, я просто задумался. Был далеко-далеко отсюда, — сказал Петерсен. Он улыбнулся. — Джакомо верно подметил: мои взгляды не мешают мне любоваться вами.

— Кстати, о взглядах, — весело промолвил Джакомо. — С того момента, как вы приняли позу роденовского «Мыслителя», Зарина не могла отвести глаз от вашего лица. Знаете, что мне пришло в голову? Кажется, я догадываюсь, о чем она думает.

— Успокойтесь, Джакомо, — оборвала его Зарина.

— Каждый из нас теперь волен думать о том, что ему нравится, — сказал Петерсен. — Ситуация дает повод подумать о многом. Вы, Джимми, кажется, тоже углубились в воспоминания? Яркие огни цивилизации? Нет. Белые скалы Дувра? Навряд ли! О! Огни родного дома!

Харрисон молча улыбнулся.

— Какая она, Джимми?

— Какая? — Харрисон опять улыбнулся и, пожав плечами, посмотрел на Лоррейн.

— Дженни — прелесть, — спокойно сказала Лоррейн. — Замечательный человек и близкая моя подруга. Она лучше Джеймса в сто раз.

Харрисон улыбнулся, точно был полностью удовлетворен услышанным, и потянулся за стаканом с вином.

Петерсен поймал на себе взгляд Джакомо. Тот едва заметно ему подмигнул. В ответ майор также чуть заметно кивнул головой и отвел глаза в сторону.

Последующие двадцать минут пленники провели почти в полном молчании, лишь изредка перекидываясь отдельными фразами. Затем дверь комнаты отворилась, и вошел Эдвард.

— Майор Петерсен, — он указал на выход. Петерсен встал. Джакомо попытался что-то сказать, но майор опередил его:

— Молчите, — он покрутил рукой, показывая, чтобы Джакомо запер рот на замок. — Наверняка дыба или «испанский сапог».

Через пять минут Петерсен вернулся в комнату.

— Что, никакой дыбы? — разочарованно поинтересовался Джакомо.

— Представьте себе, никакой. Никакой дыбы, никакого «испанского сапога». И вы следующий.

Когда Джакомо вышел в коридор, Харрисон спросил:

— Что они хотели от вас? На что это было похоже?

— Все было цивилизованно и гуманно, впрочем, как я и предполагал. Задали кучу вопросов, некоторые очень личного свойства. Но я сообщил только то, что разрешено в таких случаях разглашать: имя, звание, должность. Они не стали усердствовать.

Джакомо отсутствовал даже меньше, чем Петерсен.

— Разочарован, — сказал он, — крайне разочарован. Им далеко до средневековых инквизиторов. Ваш выход, капитан.

Харрисона допрашивали дольше, чем двух предыдущих, но ненамного. После возвращения он выглядел очень задумчивым.

— Лоррейн, теперь вызывают вас.

— Меня? — девушка нерешительно подошла к двери. — А если я не пойду, меня поведут силой?

— Это на них не похоже, — промолвил Петерсен. — Не бойтесь. Какой хищник посмеет напасть на такую очаровательную молодую англичанку?

Лоррейн кивнула и с явной неохотой вышла. Петерсен спросил:

— Как это выглядело, Джимми?

— Как вы и сказали, вполне цивилизованно. Мне показалось, что они знают обо мне на удивление много. Но самое интересное — не было задано ни одного вопроса, который носил бы военный характер.

Лоррейн возвратилась минут через пятнадцать. Лицо ее было заплаканным и бледным. Зарина посмотрела на Петерсена, Харрисона и Джакомо и, покачав головой, обняла девушку за плечи.

— Они не обидели тебя, Лоррейн? Они вели себя почтительно? По-рыцарски? — Зарина бросила на мужчин вопросительный взгляд. — Быть может, они пытались… Кто следующий, Лоррейн?

— Больше никого не вызывали.

— Что они сделали с тобой?

— Ничего, — ответила Лоррейн. — Если ты думаешь… Нет-нет, никто не прикоснулся ко мне и пальцем. Всего лишь несколько вопросов… — У нее был упавший голос. — Пожалуйста, Зарина, я не хочу говорить об этом.

— «Мараскине», — авторитетно заявил Джордже. Он взял Лоррейн под руку, усадил за стол и наполнил рюмку ликером. Девушка взяла ее, благодарно улыбнулась, но ничего не сказала.

…Черны появился в сопровождении Эдварда. Впервые пленники увидели их такими умиротворенными, раскрепощенными и улыбающимися.

— У меня новости, — провозгласил Черны. — Надеюсь, они всем понравятся.

— Вы пришли без оружия? — удивился Джордже. — Настолько уверены, что мы никому не переломаем ребра? А вдруг захотим сбежать и возьмем вас в заложники? Не забывайте, мы люди отчаянные.

— Неужели вы сделаете это, профессор?

— Конечно, нет. Хотите вина?

— Спасибо, профессор. Мои новости, думаю, порадуют капитана Харрисона, фон Караянов и Джакомо. Прошу прощения, господа, за небольшую инсценировку, в которой вам пришлось поучаствовать, но в данных обстоятельствах это было необходимо. Мы — не десантники Мурдже и, слава Богу, даже не итальянцы. Перед вами — члены партизанской разведгруппы.

— Партизаны, — Зарина произнесла это слово без какого-либо волнения или восторга. В услышанное невозможно было поверить.

Черны улыбнулся.

— Да, мы партизаны.

— Партизаны… — Харрисон помотал головой. — Партизаны… Так. Сейчас. Я думаю. Да, — он вновь помотал головой, и голос его повысился на октаву. — Как?! Партизаны?!

— Это правда? — Зарина, схватив Черны за руки, встряхнула «итальянца». — Правда?!

— Конечно.

Мгновение девушка испытующе смотрела в глаза Черны, точно старалась найти в них подтверждение сказанному, затем неожиданно обвила руками шею мужчины и прижалась к его груди. Какое-то время она стояла так, замерев, но, вдруг внезапно отпрянула от партизана.

— Простите, — нахмурясь, сказала она, — я не должна была так себя вести. Черны рассмеялся.

— Почему? В нашем уставе нет правил, запрещающих новобранцам женского пола обнимать офицеров. И лично я ничего против этого не имею.

— Разумеется, таких правил нет, — Зарина неуверенно улыбнулась.

— Что же еще вас остановило? Вы нам не рады?

— Нет-нет, мы ужасно, ужасно рады!

— Рады? — пробормотал Харрисон. Первое потрясение у него миновало, и он пребывал в состоянии эйфории. — Рады? Слабо сказано! Вас прислало к нам само божественное провидение!

— Это было не божественное провидение, капитан Харрисон, а радиосообщение. Когда мой командир говорит мне «действуй», я действую. Вы ведь подумали об этом, госпожа фон Караян? Вас остановило именно это? Не волнуйтесь, опасения напрасны. Устав не позволяет мне расстреливать собственного командира.

— Собственного командира? — Зарина с недоумением посмотрела на партизана, затем на Петерсена, потом опять перевела взгляд на Черны. — Не понимаю.

Черны вздохнул.

— Вы не ошиблись, Зарина, и вы Джакомо. Мой командир — Петер. Если раньше это надо было скрывать, то сейчас такая необходимость отпала. Мы оба партизаны, служим в разведке. Я простой офицер. Петер — заместитель шефа. По-моему, это все проясняет.

— Абсолютно, — подтвердил Джордже и вручил Черны стакан. — Держи, Иван, — он повернулся к Зарине. — На самом деле Иван терпеть не может, когда его называют «Черны». И не сжимайте свои кулаки. Это — жизнь. Да, мы — партизаны. Вы поцелуете Петера или ударите? — толстяк вновь стал серьезным. Добродушная нотка исчезла из его голоса. — В вас говорит уязвленное самолюбие. Если вы сердитесь на него за то, что он вас дурачил, то вы действительно дурочка. Не хмурьтесь, вы же попали к своим партизанам, попали целыми и невредимыми. А это — заслуга Петера. Неужели девочка, вы разучились по-настоящему радоваться? Или в душе не осталось места для таких чувств, как прощение и благодарность?

— О, Джордже! — Зарину поразили не столько слова, сколько интонация, с какой они были произнесены. До этого она никогда не слышала, чтобы толстяк говорил с такой горечью. — Я… Я такая эгоистка!

— Ну что вы! Как можно так говорить? — Джордже снова обрел чувство юмора. Он обнял Зарину за плечи. — Мне подумалось, что ваши нахмуренные бровки могут испортить всю прелесть момента, — толстяк огляделся по сторонам. Харрисон сидел за столом, уронив голову на руки. При этом он постукивал по столу пальцами и что-то бормотал себе под нос. — Вам нехорошо, капитан?

— Боже мой, Боже мой, Боже мой, — Харри-сон продолжал нервно барабанить пальцами по краю стола.

— Возможно, вам поможет «сливовица»? — сочувственно спросил Джордже.

Харрисон наконец оторвал от стола голову.

— Самое ужасное — в том, что я все, все помню, — изрек он, — могу воспроизвести буквально каждую фразу, каждое слово, своей сумбурной речи о долге, патриотизме, о недальновидном и близоруком идиотизме и… и… Нет, господа, не могу продолжать!

— Не переживайте так остро, Джимми, — сказал Петерсен. — Ваши слова были для нас как бальзам.

— Существуй в этом мире справедливость и сострадание, сейчас подо мной разверзлась бы земля! — вскричал англичанин. — Я называл себя британским офицером, словно других достойных людей, настоящих офицеров вокруг меня не было. Возомнил себя наблюдателем и аналитиком экстракласса. О Боже праведный, я все, все помню! Какая пытка!

— Досадно, что я пропустил эту речь, — сказал Черны.

— Досадно, — подтвердил Петерсен. — Утешьтесь тем, что Джимми помнит ее дословно. Надеюсь, он повторит нам свой спич в любое время на «бис».

— Сжальтесь над побеждённым! — воскликнул Харрисон. — Разумеется, я слышал, Джордже, что вы сказали Зарине — сердиться и впрямь глупо. Но я чертовски, чертовски огорчен. Одурачен, одурачен, одурачен. Вдвойне обидно, что вы, Петер, не доверяли мне. Вы же доверились Джакомо? Джакомо ведь знал?!

— Заблуждаетесь, Джимми, — откликнулся Петерсен. — Я ничего не говорил Джакомо. Он сам обо всем догадался. Он солдат.

— А я? Разве я не солдат? Хотя, да, верно… Как вы сообразили, Джакомо?

— Я слышал то же, что и вы. На горной тропе майор говорил, точнее, объяснил капитану Черны, почему нас не следует связывать перед спуском. Ни тот, ни другой не хотели подвергать нашу жизнь опасности. Кроме того, капитан Черны не такой человек, чтобы выполнять рекомендации первого встречного. Вот я и сделал вывод.

— А я совершенно не обратил на это внимания, — Харрисон удрученно покачал головой. — Выходит, Петер, вы никому из нас не доверяли?

— Никому. Мне необходимо было понять, кто есть кто. Слишком много странных вещей происходило в Риме. Да и после того как мы покинули Рим. Я должен был все расставить по своим местам. Кстати, и вам следовало сделать это, Джимми. — Я? Я не замечал ничего подозрительного. Когда вы пришли к решению, что можете нам открыться? И что подтолкнуло к такому выводу? Боже, когда я думаю о том, сколько вам пришлось находиться в этом чудовищном напряжении, мне становится страшно! Честное слово, просто не могу себе это представить. А вы, Зарина, понимаете, что испытал Петер? Одно неверное движение, одно фальшивое слово — и смерть. Ведь добрую половину времени он провел там, наверху, во вражеском стане.

— Да, но остальную половину, Джимми, я находился со своими людьми, можно сказать, на каникулах.

— О Боже, какие каникулы! Нет, я знал, хотя и не так давно знаком с вами, чувствовал, что вы чем-то неуловимо отличаетесь от остальных окружающих. Но это… это… Это выше моего понимания! И такой человек, как вы, всего лишь заместитель шефа? Хотелось бы мне познакомиться с тем, кого вы, Петер, называете шефом. Должно быть, это выдающаяся личность!

— Я обращаюсь к нему по-разному, но никогда не зову шефом, Джимми. Что же, организовать встречу с ним не составит труда. Да вы, собственно, уже не раз встречались. А совсем недавно даже охарактеризовали как наивного клоуна, оторванного от реалий жизни и порхающего в заоблачных высотах. Что-то в этом духе, точно не помню.

Вздрогнув, Харрисон опрокинул на стол стакан с вином и окаменел.

— Не верю.

— Не вы единственный. Да, я его правая рука, отвечаю за полевые операции. Как вы знаете, он редко сопровождал меня, но эта миссия отличалась от прочих. Это была необычайно важная миссия. Она не могла быть доверена такому неумехе, как я.

Михаэль приблизился к Джордже. Благоговейный ужас отразился на его лице.

— Но в Мостаре вы сказали мне, что ваше звание соответствует званию сержант-майора…

— Крохотное лукавство, — толстяк изобразил рукой нечто неопределенное. — В нашем деле без этого не обойтись. Это было временное понижение в чине. Теперь мне возвращено прежнее звание. Я опять генерал-майор.

— Господи… — Михаэль был повержен. — Я хотел сказать, сэр…

— Это уже слишком! — завопил Харрисон. Он даже не заметил, как Джакомо снова наполнил его стакан. — У меня кружится голова! Если кто-то сейчас скажет, что я Адольф Гитлер, то серьезно над этим задумаюсь! — он взглянул на толстяка, помотал головой, будто отгонял наваждение, и залпом выпил вино. — Господа, перед вами человек, который изо всех сил пытается обрести под ногами почву. На чем же я остановился? Ах да! Спрашивал вас, Петер, когда вы пришли к выводу, что можете открыться?

— Когда вы сказали… Точнее, когда Лоррейн сказала о вашей Дженни.

— Да, — повторил Харрисон, — Дженни. Лоррейн. Понимаю. — Было заметно, что он по-прежнему ничего не может понять. — Черт возьми, но какое отношение ко всему этому имеет Дженни? ,

— В прямом смысле — никакого.

— Ах, Дженни… Лоррейн… Вопрос, который задал мне капитан Черны.

— Какой вопрос, Джеймс? — ровным голосом спросила Лоррейн.

— Он спросил, знаю ли я Джанкарло Тремино. Ну, Карлоса. Разумеется, я ответил, что очень хорошо знаю его, — Харрисон посмотрел на дно своего стакана. — Возможно, не следовало отвечать. Ведь меня же никто не пытал…

— Это не ваш промах, Джеймс, — сказала Лоррейн. — Откуда вы могли знать, что перед вами партизаны? Кроме того, от этих слов никто не пострадал.

— Почему ты считаешь, что никто не пострадал, Лоррейн? — с горечью спросила Зарина. — Действительно, это не промах капитана Харрисона. И не капитан Черны задал ему этот вопрос. Его устами говорил майор Петерсен. Разве ты не поняла? Он всегда добивается того, чего хочет. Мы по-прежнему пленники, капитан Черны?

— Помилуй Бог, конечно, нет! Чувствуйте себя как дома. Во всяком случае, меня вы можете об этом не спрашивать. Здесь всем заведует майор.

— Или вы, Джордже? — Зарина слабо улыбнулась. — Простите. Я еще не привыкла к вашему генеральскому званию.

— Спасибо за откровенность. Я тоже. Признаюсь, мне больше нравится, когда вы называете меня по имени, — толстяк улыбнулся и шутливо погрозил ей пальцем. — И не смейте вступать в спор со старшим по званию! Вне стен моего офиса, расположенного в пастушьей хижине под Бихачем, за все отвечает Петер. Я только указываю главное направление, а потом уступаю ему дорогу.

— Могу я поговорить с вами, майор? В коридоре.

— Звучит грозно, — отхлебнув из стакана, сказал Петерсен, — и очень зловеще, — пропустив Зарину вперед, от плотно прикрыл за собой дверь. — Итак?

— Не знаю, с чего начать, — поколебавшись, произнесла девушка. — Я думаю…

— Если не знаете, с чего начать и все еще находитесь на стадии размышлений, зачем же было тратить время, да еще выходить из комнаты, как в дурной мелодраме?

— Это не глупость, не мелодрама. И вам не удастся довести меня до бешенства. Самодовольный, язвительный, высокомерный, беспощадный к чужим ошибкам и слабостям одновременно, знаю, вы способны быть очень чутким и добрым человеком. Вы — непостижимы. Джекил и Хайд[14]. Доктор Джекил меня восхищает, я им любуюсь. Вы умны, хитроумны, отважны, и, что важнее всего, заботливы и внимательны к людям. Еще там, в лагере четников, я поняла, что вы не можете быть заодно с ними… Петерсен улыбнулся.

— Я не дам вам шанса снова перечислять мои недостатки. И не стану оценивать вашу проницательность, раз уже все прояснилось.

— Вы не правы, — спокойно сказала Зарина. — Прошлой ночью Метрович говорил про ахиллесову пяту партизан, о трех тысячах раненых. В любой цивилизованной войне, если такие бывают, раненых оставляют противнику, и тот помещает их в госпиталь. Однако эта война варварская. Если бы четникам и их союзникам удалось задуманное, раненых партизан уничтожили бы. Вы не смогли бы принять участие в бойне.

— У меня есть свои принципы. Но вы пригласили меня сюда не для того, чтобы сообщить это.

— А вот сейчас в вас заговорил мистер Хайд. О, я не хочу читать вам нотацию, но этот господин вызывает у меня отвращение! Его слова и поступки расстраивают меня, причиняют боль. Внешне мистер Хайд, как две капли воды, похож на доктора Джекила, но душа у него холодна, будто кусок льда. Ему безразличны чужие страдания.

— О, дорогая. Как выразился бы Джимми, каюсь, каюсь.

— Стремясь достичь цели, вы становитесь — и бываете! — равнодушным к человеческим чувствам, почти жестоким.

— Намекаете на Лоррейн?

— Да, на Лоррейн.

— Так-так. Я считал аксиомой, что две красивые девушки должны автоматически недолюбливать друг друга.

Зарина схватила Петерсена за руки.

— Вы уходите от ответа.

— Я должен сказать об этом Алексу.

— О чем? — осторожно сказала Зарина.

— Алекс полагает, что вы и Лоррейя относитесь друг к другу с неприязнью.

— Скажите Алексу, что он дурак. Лоррейн — славная девушка. А вы довели ее до слез.

Петерсен кивнул.

— Лоррейн на самом деле плакала. Но заставил ее плакать вовсе не я.

Зарина пристально глядела на Петерсена, как будто это могло помочь ей установить истину.

— Тогда кто же?

— Если я скажу, то вы тотчас же пойдете и все передадите Лоррейн.

Девушка ничего не ответила, продолжая изучать напряженным взглядом лицо майора.

— Разумеется, Лоррейн известно, из-за кого она плакала. Но не хотелось бы, чтобы она поняла, что это известно всем, — сказал тот.

Зарина отвела взгляд в сторону, затем вновь посмотрела на Петерсена, на этот раз прямо в глаза, и губы ее тронула улыбка.

— С одной стороны, вами движут благие намерения, с другой — вы мне не доверяете.

— Очень хотелось довериться вам.

— Ну так попробуйте.

— Лоррейн добропорядочная, честная, патриотически настроенная гражданка Великобритании. В то же время она работает на итальянскую секретную службу, конкретно на майора Киприано. Вполне возможно, Лоррейн несет ответственность, пускай и косвенную, за гибель множества моих товарищей.

— Не верю этому, — в глазах Зарины застыл ужас, ее голос дрожал. — Не верю, не верю!..

— Знаю, что не верите, — тихо сказал майор, — потому что не хотите этому верить. Мне самому не верилось, но факты есть факты. Могу доказать. Вы думаете, я настолько глуп, чтобы утверждать такие вещи бездоказательно? Или вы и в это не верите?

— Просто не знаю, чему верить, — растерянно пробормотала Зарина, — Хотя, нет — знаю! Лоррейн на такое не способна!

— Очень милая, очень честная, очень добрая, очень искренняя?

— Да! Именно этим ее человеческим качествам я доверяю!

— Я тоже всегда доверял именно им. И по-прежнему продолжаю доверять.

Зарина еще сильней стиснула руки Петерсена. Она смотрела на него почти умоляюще.

— Пожалуйста, не смейтесь надо мной.

— Лоррейн шантажировали.

— Шантажировали. Чем ее можно шантажировать, — Зарина отвернулась, несколько секунд помолчала, затем спросила:

— Это связано с Карлосом?

— Некоторым образом, — Петерсен взглянул на нее с любопытством. — Как вы узнали?

— Лоррейн любит его, — нетерпеливо сказала Зарина.

— Откуда вам известно?! — на сей раз был изумлен майор.

— Я женщина.

— Да, это может быть объяснением.

— …И вы попросили капитана Черны спросить Харрисона о Карлосе. Но я знала это давно. Этого не мог заметить только слепой.

— Перед вами — один из них, — Петерсен задумался. — Пожалуй, верно. Оглядываясь назад… Но я сказал, что Карлос имеет к шантажу только некоторое отношение. Никто не стал бы использовать его как орудие шантажа. Тот, кому это пришло бы в голову, вскоре обнаружил у себя в руках обоюдоострый меч… И все же, Карлос в этом деле участвовал.

— Каким образом?! — Несмотря на внушительную разницу в весовых категориях, Зарина весьма ощутимо встряхнула майора за плечи. — Какое отношение имеет к шантажу Карлос?

— Я знаю или думаю, что знаю. У меня пока нет никаких доказательств.

— Скажите мне, что вы думаете?

— Вы полагаете, Зарина, раз Лоррейн честна, добра и правдива, в прошлом за ней не числится никаких грехов?

— Продолжайте.

— Да, существенных грехов за ней нет, если не считать таковым незаконнорожденного ребенка. Лично я не отношу сей факт к греховным секретам.

Зарина убрала руку с плеча Петерсена и испуганно прикоснулась ладонью к губам. Ее потрясли не слова, а то, что скрывалось за ними.

— Карлос получил медицинское образование в Риме, — майор произнес это устало. Впервые с тех пор, как Зарина встретилась с ним, Петерсен выглядел таким измученным. — Лоррейн жила с ним в то время, когда работала секретаршей у Джимми Харрисона. У них есть сын, ему два с половиной года. По-моему, мальчика похитили. Я узнаю это наверняка, приставив нож к горлу Киприано.

Зарина молча глядела на него. По ее щекам текли слезы.

Глава 8

В девять часов утра Яблоница была похожа на идиллическую новогоднюю открытку. Ее захватывающая дух красота казалась почти нереальной. Снегопад прекратился. Тучи исчезли. На бледно-голубом небе сияло яркое солнце. Стояла безветренная погода, и ветви деревьев клонились под тяжестью пышного снега. Воздух был прозрачен и свеж. Для полноты картины не хватало только перезвона рождественских колокольчиков. Но мысли о Рождестве занимали далеко не первое место в умах тех, кто собрался в этот час за столом. Петерсен, подперев ладонью подбородок, думал о чем-то, сидя за стаканом с остывающим кофе. Харрисон, который выпил вечером невообразимое количество «сливовицы», чтобы «обрести под ногами почву», выглядел достаточно бодрым. Ре шив, видимо, еще раз высказать свое отношение к четникам, он внезапно воскликнул:

— Грош им цена, Петер!

— Вы говорите о моих мыслях? — осведомился Петерсен. — Они обойдутся гораздо дороже тем людям, о которых я сейчас думаю; Разумеется, спешу уточнить, это не относится к присутствующим за столом.

— Вы выглядите не просто задумчивым, а несколько утомленным, — заметил Харрисон, — особенно по сравнению с вашим обычным утренним кипением, Петер. Плохо спалось? Сказалась перемена места?

— Поскольку мне приходится практически каждую ночь спать в разных местах, я не обращаю на это внимание. В противном случае я бы давно превратился в развалину. Дело в том, что сегодня мне вообще не довелось поспать, — я, Иван и Джордже всю ночь провели у радиопередатчика. Вероятно, вы не слышали, Джимми, но ночью была очень сильная продолжительная гроза, именно потому над нами теперь такое безоблачное и ясное небо. Из-за грозы установить радиосвязь оказалось крайне затруднительно.

— Тогда все понятно, — сказал англичанин. — А позволительно ли будет узнать, с кем вы пытались связаться?

— Безусловно, это не тайна, — недоверчивое выражение, промелькнувшее на лице Харрисона, было мимолетным. Он оставил реплику Петерсена без комментариев. — Нам следовало связаться с командованием в Бихаче и предупредить его о готовящемся штурме. Это отняло почти два часа.

— Вы могли воспользоваться моей рацией, сказал Михаэль. — Она очень мощная, у нее огромный радиус действия.

— Пробовали. Результат тот же самый.

— Тогда надо было позвать меня. В конце-концов, я работаю на этой аппаратуре.

— Не сомневаюсь. Однако наши радисты в Бихаче не понимают язык индейцев «навахо», тот единственный шифр, который вам знаком.

Михаэль изумленно уставился на Петерсена. Рот его слегка приоткрылся.

— Черт побери, откуда вы могли узнать это? У меня же нет шифровальных книг — все находится здесь! — Михаэль постучал себя пальцем по лбу.

— Вы послали радиосообщение сразу после разговора со мной и полковником Лунцем. Возможно, Михаэль, вы превосходный радист, но не стоит выходить в эфир без няньки.

Зарина сказала:

— Между прочим, во время сеанса я находилась около брата.

— Значит, каждому из вас требуется по няньке, — откликнулся Петерсен. — Вы даже не попытались проверить, оборудованы ли ваши шикарные апартаменты подслушивающими устройствами.

— О Боже! — Михаэль посмотрел на сестру. — Подслушивающие устройства. Это вы их поставили? Как могли узнать, в каком отеле мы остановимся?

— Я не сказал, что номер был оснащен «жучками». Джордже стоял на балконе.

— Джордже?! — вскричал Михаэль. — Да. Вы говорили открытым текстом на языке, который, по словам Джордже, не похож ни на один европейский, — объяснил Петерсен. — В Каире, как вы сами сообщили, инструктором был американец. Американцы пребывают в счастливой уверенности, что язык «навахо» не поддается расшифровке.

— Разведка и шифр неразлучны, как… как… — Джордже подыскивал подходящее сравнение, — как брат и сестра, — он с улыбкой взглянул на Зарину и Михаэля. — Майор — специалист высочайшего класса и в том и в другом деле. Он великий знаток всевозможных кодов, разрабатывает наши шифры и взламывает шифры противника. Помните, вчера Петер сказал, что немцы пару раз вскрывали шифр четников? Этого не было. Он сам подсунул немцам информацию, чтобы посеять раздор между союзниками.

— А почему вы считаете, что немцы не смогут перехватить и расшифровать сообщение, переданное в Бихач? — спросил Харрисон. — Сообщение, которое раскрывает их планы?

— Невозможно, — коротко ответил Петерсен. — Перехват не даст ключа к расшифровке. Мои шифры знают лишь двое: я и тот, кто их принимает. Мы никогда не используем один и тот же шифр дважды.

— Превосходно, — сказал Харрисон, — но… Может, мой вопрос покажется глупым, старина… Но принесет ли переданная информация какую-нибудь пользу? Когда немцы узнают о вашем похищении или исчезновении, сразу подумают что вы могли передать секретные инструкции партизанам. Если так, то они постараются изменить план наступления…

— А вы не подумали, Джимми, что я рассматривал такой вариант? За неполные два месяца, проведенных на Балканах, трудно понять менталитет югославов. Что вы знаете о византийской хитрости и изворотливости? О зависти и коварстве, соперничестве и своекорыстии? Между западным и восточным образом мышления лежит глубочайшая пропасть. Немцы даже предположить не, могут, что секретная информация попадет к партизанам. Судите сами. Во-первых, кому известно, что я располагаю копией приказа генерала фон Лера? Полковник Михайлович уверен: есть только два экземпляра, и оба находятся у него. Он полагает, что я знаю о существовании лишь своего конверта. Во-вторых, Метрович, хотя и назвал полковнику упомянутое мной в разговоре имя Киприано, могу поспорить, что командир четников никогда не слышал об этом итальянском майоре. Даже если предположить, что они знакомы, Михайловичу нечего сообщить итальянцу. Разве что десантники Мурдже свободно разгуливают по лагерю. Чему, кстати, Киприано вполне может поверить. Однако из-за гордости полковник вообще никому не скажет об этом позорном факте. И, наконец, в-третьих: лидер четников, руководствуясь принципами Макиавелли, не упустит возможности слегка насолить немцам. Чем большие потери они понесут в схватке с партизанами, тем быстрее уберутся их Югославии. В этой ситуации полковник будет единственным, кто упрочит свое положение. Допустим, немцы каким-то образом все же узнают о том, что партизанам известны их планы. Что изменится? Времени на разработку другой операции не осталось. У них нет выбора.

— Вынужден согласиться, — признался Харрисон. — Все будет идти своим чередом. Предупредить — значит вооружить. Вы довольны своей ночной работой, Петер?

— Это не имеет значения. Командование было бы оповещено в любом случае. В районах, занятых немцами, итальянцами, четниками и усташами, а это большая часть страны, есть немало надежных солидных граждан, которые, якобы с готовностью сотрудничают с врагом, а в действительности регулярно, с точностью до дня, пересылают нам сведения о всех передвижениях войск противника. Проще говоря, это наши агенты. Каждое донесение, конечно, только фрагмент мозаики, но все вместе они составляют достаточно целостную картину.

— Сказать по правде, — удивленно промолвил Харрисон, — не думал, что партизаны располагают такой разветвленной шпионской сетью.

— Если бы ее не было, нам не уцелеть. Но большую часть этой ночи, Джимми, мы решали совершенно другую проблему. Два месяца назад возникли подозрения, что у врага есть шпионы среди партизан. И уж совсем неприятно было узнать о существовании шпионов в партизанском штабе. Сегодня можно сказать: мы были наивны. Следовало предвидеть такую возможность и заранее принять меры предосторожности. Нет, нас подвело благодушие просто мы считали, что в ряды партизан стремятся попасть только искренние патриоты. Увы, искренность одних сильно отличается от искренности других. Именно это, а не акция по доставке послания генерала фон Лера, заставило Джордже, Алекса и меня отправиться в Италию. Дело было настолько серьезным, что Джордже покинул сперва свою штаб-квартиру в Бихаче, а затем и уютное убежище на горе Прендж. То, что шпионы работали на итальянцев, являлось и является бесспорным. Наибольшие неприятности доставляли нам первоклассные горные егеря из дивизии Мурдже. Партизаны не хуже их, а, возможно, лучше подготовлены к боевым действиям в горах, но за последние десять недель от рук десантников погибла не одна сотня наших бойцов. В засаду попадали патрули, отдельные подразделения, разведгруппы, направляющиеся за линию фронта, санитары, переносившие в более надежные укрытия раненых. Десантники Мурдже действовали четко и безошибочно. Они всегда знали предельно точно, куда нападать, когда и как. Иногда казалось, что они знают даже личный состав частей, которые намеревались атаковать. Действия наиболее подвижных наших соединений оказались практически парализованы. А безопасность партизанской армии всецело зависит от ее мобильности, маневренности и дальних разведрейдов. Итальянцы явно получали постоянную информацию о всех наших перемещениях. Источником, судя по ее характеру, был кто-то, имеющий отношение к нашему штабу. Тайные сообщения, приведшие к гибели сотен людей, конечно же, не были написаны чернилами и брошены в ближайший почтовый ящик. Они передавались по рации… — Петерсен прервал свою речь, точно собирался с мыслями. Его взгляд рассеянно скользнул по лицам сидевших вокруг стола. Лоррейн была неестественно бледной. Зарина в волнении стиснула руки.

— Я продолжу, если позволите, — сказал Джордже. — Майор из скромности уделил очень мало места своей персоне. Он не верил, что предателем может быть кто-то из числа партизан со стажем. Я был согласен с ним. Петер предложил сверить приблизительное время первых шпионских радиосеансов, то есть первых неожиданных атак десантников Мурдже, со временем прибытия к нам последних новичков. И то и другое совпало с появлением необычайно большого количество экс-четников. Они переходили на нашу сторону буквально повально, и не существовало никакой возможности убедиться в лояльности целых групп, не говоря уже о каждом в отдельности. Петер со своим людьми успели проверить лишь некоторых перебежчиков. Мы выследили двоих — их мощные передатчики дальнего радиуса действия были спрятаны в лесу, на склоне холма. Эти двое нам ничего не сказали, а мы не пытали их. Их казнили. Внезапные нападения итальянцев резко сократились, однако не прекратились — атаки десантников стали менее регулярными. Это, конечно же, означало, что среди партизан все еще оставались предатели. — Джордже налил себе обильную порцию пива. Было время завтрака; но он утверждал, что на кофе и чай у него аллергия. — Так втроем мы оказались в Италии. Почему именно мы? Потому что считались офицерами разведки четников и контактировали с итальянскими «коллегами». Почему мы с ними контактировали? Потому что шпионы работали на итальянцев. Почему мы были в этом убеждены? Потому что боевое воинское подразделение, каким является дивизия Мурдже, не имеет ни технических средств, ни возможностей, ни денег, чтобы проводить подобные операции. А у итальянской разведки все это в избытке.

— А почему среди этого обилия «почему» вы упомянули деньги? — спросил Харрисон.

— Петер прав, — печально промолвил Джордже. — Вам не удалось понять образ мышления югославов. Сомневаюсь, что вы вообще способны разобраться в чьем-либо образе мышления. Агентами четников, впрочем, как и любыми агентами, во всем мире движут не альтруизм, патриотизм или политические пристрастия. Деньги — универсальная смазка, заставляющая их мозги работать более эффективно. Шпионам платят достаточно много и, говоря беспристрастно, платят заслуженно. Вспомните, что случилось с теми двумя несчастными, которых разоблачил Петер.

Майор поднялся из-за стола, подошел к окну и посмотрел на уходящую вдаль белую равнину. Казалось, он совсем потерял интерес к беседе.

— Видимо, вы не зря провели бессонную ночь, — сказал Харрисон.

— Это еще не все, — заметил Джордже. — Нам удалось найти Киприано.

— Киприано! — вскрикнула Лоррейн.

— Да, Киприано. Лоррейн, дорогая, вы побледнели. Вам плохо?

— У меня… У меня легкая слабость.

— «Мараскине», — без колебаний откликнулся Джордже. — Сава! — один из солдат Черны немедленно встал и направился к бару. — Да, действительно, мы нашли Киприано.

— Но как?

— У нас есть свои маленькие хитрости, — уклончиво промолвил Джордже. — Как говорит Петер, повсюду есть надежные солидные граждане. Спасибо, Сава, налейте, пожалуйста, леди. Кстати, теперь можно забыть все, что рассказывал Петер о майоре там, наверху. Боюсь, он напрасно оклеветал бедного человека. Зато мы по-прежнему находимся вне подозрений. Петер — великолепный актер, не правда ли?

— Петер — великолепный лжец, — сказала Зарина.

— Фу, в вас опять проснулось уязвленное самолюбие. Думаете, приятно обманывать вас? Во всяком случае, Киприано сейчас в Имоцки, наверное, обсуждает новые дьявольские планы с командиром бригады десантников Мурдже. Я не обязан ничего объяснять, Зарина, но не мог же Петер сказать Ранковичу и Метровичу открыто, что хочет поймать Киприано, поскольку тот — смертельный враг партизан. Вы огорчаете меня, дети мои. У вас была целая ночь для того, чтобы разобраться в таких элементарных вещах… — Джордже зевнул, прикрыв рот пухлой ладонью. — Прошу прощения, господа. Теперь можно и отдохнуть. До полудня мы никуда не отправимся — ожидается срочное сообщение из Бихача, затем понадобится некоторое время для сбора и сопоставления информации. А как вы собираетесь провести такое чудесное утро? Петер, эти люди вольны передвигаться по дому и вне стен его, как пожелают?

— Конечно.

Улыбнувшись, капитан Черны обратился к недавним пленникам:

— А что, если вы оденетесь и я покажу всем наш городок? Здесь не слишком много достопримечательностей, так что прогулка не будет долгой и утомительной. Утро действительно великолепное, а я знаю магазинчик, где можно купить лучший кофе в Боснии, гораздо лучше той гадости, которую мы только что пили.

— Это означает, что мы по-прежнему находимся под наблюдением? — спросила Зарина.

Черны почтительно склонил голову.

— Я бы с огромной радостью наблюдал за вами и мисс Чемберлен круглосуточно. Однако, если вы предпочитаете пройтись самостоятельно и доложить ближайшему итальянскому патрулю, что мы партизаны и у нас есть определенные намерения относительно некоего майора итальянской разведки, то свободно можете это сделать. Мы, госпожа фон Караян, полностью и безгранично вам доверяем.

— Простите, — Зарина смущенно потупилась, — кажется, я сказала ужасную глупость. За несколько дней, проведенных в этой стране, я напрочь отвыкла кому-либо верить. Даже себе самой, — она улыбнулась. — К тому же вы не только партизан, но и единственный из нас, кто знает, где продается кофе.

Вскоре комната опустела. Лишь Джакомо немного задержался — сперва он решил остаться, но чуть позже вышел следом за остальными.

Петерсен сказал убежденно:

— Джордже, я действительно лицемер и лжец. Даже когда молчу. Я ощущаю это.

— Понимаю вас, Петер. Иногда моя совесть тоже поскуливает тоненьким голоском, и тогда трубный глас долга становится слегка хрипловатым. Сава!

— Да, генерал.

— Подойдите к окну и проследите за дорогой. Если они неожиданно возвратятся, предупредите меня. Я буду наверху и дам знать, когда будет можно прекратить наблюдение. Это займет буквально несколько минут.

После обеда отдохнувший и посвежевший. Петерсен, проспавший перед этим четыре часа, подошел к сидевшим у окна на лавке Лоррейн и Зарине.

— Лоррейн, пожалуйста, не волнуйтесь, — сказал он. — Для беспокойства нет повода. Джордже и я хотим с вами поговорить.

Лоррейн прикусила губу.

— Рано или поздно это должно было произойти. Можно… можно со мной пойдет и Зарина?

— Конечно, если она не будет охать, ахать и сжимать кулаки и называть меня монстром. — Петерсен посмотрел на Зарину. — Обещаете?

— Обещаю.

Майор проводил девушек наверх, в комнату, где за столом уже сидел генерал. Перед ним стояла огромная кружка с пивом, а на полу, у ног, — большая бутыль в плетеном чехле.

— Мы готовы, — сказал Петерсен.

— Да-да, — отозвался Джордже. — Вас не смутит, если я во время беседы буду утолять жажду?

— Мне показалось, что за обедом вы основательно ее утолили.

— Это послеобеденная жажда, — с достоинством объяснил генерал. — Так сказать, продолжение молитвы.

— Беседа будет короткой и безболезненной, — обратился Петерсен к Лоррейн. — Я не дантист, так что не бойтесь. Как вы, должно быть, уже догадались, нам все известно. Обещаю — и Джордже подтвердит это — что ни возмездие, ни наказание вам не грозит. Вы жертва, а не злодей, и действовали, находясь под жесточайшим давлением, неосознанно. Все сообщения состоят из фраз, значение которых вы не понимаете. Слово Джордже на военном совете имеет значительный вес. К моему мнению тоже прислушиваются, особенно в таких случаях, как этот. Ничего плохого не произойдет ни с вами, ни с Карлосом, ни с Марио.

Лоррейн кивнула почти успокоенно.

— Вы, конечно, знаете о нашем сыне.

— Да. Когда его похитили?

— Полгода назад.

— У вас есть соображения насчет того, где его содержат?

— Нет… Смутные… — Лоррейн недолго была спокойной. — Марио где-то здесь, в этой стране. Майор Киприано хотел вывезти его из Италии. Не знаю почему.

— Его можно понять, — сказал Петерсен. — Есть определенные вещи, за которые в Италии пришлось бы нести ответственность даже Киприано. Откуда вы знаете, что сын находится именно в Югославии?

— Они позволили Карлосу дважды увидеться с ним. Второй раз они пошли на это, когда я отказалась работать на них — была уверена, что Марио мертв. Но где он сейчас, не знаю.

— Да. Хорошо. Это неважно.

— Неважно?! — глаза Лоррейн наполнились слезами.

Джордже вынул изо рта свою зловонную сигару.

— Петер хотел сказать, что Киприано сам расскажет ему об этом.

— Киприано… — Лоррейн невольно содрогнулась и замолчала.

— У нас в руках ваша шифровальная книга, Лоррейн, — сказал Петерсен. — Мы изъяли ее, когда вы были на утренней прогулке.

— Вы обыскивали нашу комнату? — возмущенно воскликнула Зарина. — Какое право…

Петерсен встал, распахнул дверь:

— Вон.

— Простите. Я забыла… Я…

— Вы обещали.

— А вы никому не даете шанса исправиться?

Петерсен, не ответив, вновь закрыл дверь, повернулся к столу и, усевшись на стул, продолжил:

— Двойные подкладки в рюкзаках давным-давно считаются анахронизмом. Вероятно, Киприано не допускал и мысли о том, что вы можете попасть под подозрение. В шифровальной книге нет имен, но они нам и не нужны. Там есть кодовые клички агентов, ваши позывные и время вашего выхода в эфир. Потребуется очень мало времени, чтобы заманить шпионов в ловушку…

— А затем? — не удержавшись, спросила Зарина. Джордже выпустил в потолок струю дыма.

— Не задавайте глупых вопросов.

— Почему, Лоррейн, вас послали к четникам? — спросил Петерсен. — Не задумывались? Не для чего, а почему? Киприано знал, что вы служили личной секретаршей у Харрисона и пользуетесь доверием Джимми, Киприано, естественно, считал, что бывший шеф не заподозрит вас в приеме сообщений шпионов-четников, внедренных к партизанам, и в передаче тех же сообщений в Рим, откуда информация шла в штаб генерала Мурдже. Но подлинная причина вашего появления на горе Прендж, конечно же, в том, что мы уничтожили оба шпионских передатчика, способных напрямую поддерживать связь с Римом. Итальянцам понадобился человек, который мог принимать радиограммы агентов из Бихача, работающих на рациях небольшого радиуса действия. Гору Прендж и Бихач разделяет всего двести километров. Вот вроде бы и все, — майор улыбнулся, — Еще один вопрос, Лоррейн, сугубо личный. Где вы познакомились в Карлосом?

— На острове Уайт. Я там родилась. Это недалеко от Суэца.

— Конечно, конечно. Он говорил, что часто бывал там до войны. Надеюсь, у вас будет возможность побывать на родине и после ее окончания.

— Майор Петерсен, а Карлосу… С ним все будет в порядке?

— Если вы обращаетесь к генерал-майору по имени, то простого майора тем более можно называть «Петер». Почему с Карлосом должно что-то случиться? Он же не нарушал ни военные, ни гражданские законы Италии. Если нам чуть-чуть повезет, то, возможно, завтра мы с ним увидимся.

— С Карлосом?! — лицо Лоррейн изменилось. Петерсен взглянул на Зарину.

— Вы были правы на все сто процентов, — майор не стал уточнять, в чем именно та оказалась права. — Да, с Карлосом. Он ничего не замышлял и ни в чем не был замешан. А вот завтра ему придется принять решение.

Казалось, Лоррейн не слышит его, но даже если она слышала, мысли девушки были заняты совершенно другим.

— Он все еще в Плоче?

— Да.

— И не вернулся в Италию?

— Увы. Какой-то не очень законопослушный гражданин подсыпал в дизельное топливо сахар.

Лоррейн внимательно посмотрела на майора и улыбнулась.

— Это был один из тех надежных солидных граждан, о которых вы говорили? Петерсен улыбнулся в ответ:

— Я не отвечаю за действия всех надежных солидных граждан.

Сбежав по ступеням лестницы, Зарина за руку задержала майора.

— Спасибо, — признательно сказала она, — большое спасибо.

Петерсен озадаченно посмотрел на девушку.

— А что вы от меня ожидали?

— Ничего. Но это было замечательно. Особенно то, что вы сказали в конце беседы.

— Выходит, сегодня я не людоед? Не монстр? Зарина засмеялась и покачала головой.

— А завтра? — спросил Петерсен. — Когда я поймаю Киприано и буду выяснять, где находится сынишка Лоррейн? Вы понимаете, что я хочу сказать?

Девушка перестала улыбаться. Петерсен грустно кивнул.

— Знаете, что Франциск I нацарапал бриллиантом на стекле своего бокала? «Женщина переменчива — и весьма глуп тот, кто ей верит». Это любит повторять Джордже.

Зарина фыркнула и вновь улыбнулась.

Во второй половине дня, ближе к вечеру, Петерсен и Черны, с головы до ног увешанные ручными пулеметами и автоматами, вошли в комнату.

— Замена оборудования, — сказал майор. — Раз уж капитан разоружил нас, так пусть теперь и вооружает. Скоро отправимся в путь. Иван, Сава и Эдвард поедут с нами, — Петерсен посмотрел на часы. — Выходим через двадцать минут. По известным причинам желательно пересечь Неретву засветло, а прибыть на место, когда стемнеет.

— Я не переживу этой ужасной дороги, — пробормотала Зарина.

— Машину поведет Сава, — утешил ее майор. — Надеюсь, он сделает это более профессионально, чем я. До войны он был водителем грузовика.

— А куда мы едем? — спросил Харрисон.

— Извините, Джимми, совсем забыл. У вас впереди встреча с новым знакомым. Это наш старинный друг. Владелец отеля «Еден» в Мостаре. Его зовут Иосип Пижаде.

— Солидный, надежный гражданин, — добавила Лоррейн.

— Очень солидный и очень надежный, — подтвердил Петерсен. — Судя по блаженному выражению вашего лица, Джордже, вас посетили какие-то приятные мысли. О чем мечтаете?

— Об оленине.

Глава 9

…Оленина действительно там была. Мария и Иосип достигли невозможного и превзошли сами себя — мясо оленя оказалось даже вкуснее, чем в прошлый раз. Джордже, в свою очередь, попытался превзойти себя, но на полпути к четвертой порции махнул рукой и, отдуваясь, отодвинул тарелку.

Сон этой ночью, в отличие от ранее проведенной и отеле «Еден», не был нарушен незваными гостями. Завтракали поздно и неторопливо.

— И почему вас не было рядом с нами на этой проклятой горе Прендж последние два месяца? — сказал после еды Харрисон Иосипу. — Однако такого пиршества стоило столько ждать. Хотелось бы мне остаться у вас подольше, — да чтобы ничто и никто не тревожил, — он обратил свой взор к Петерсену, — А позволительно ли будет узнать наши, вернее, ваши планы на сегодняшний день?

— Конечно. Они связаны преимущественно с задержанием и допросом Киприано. В шифровке из Бихача сообщили, что дело со шпионами в штабе близко к завершению. В определенный час на известной волне мы выйдем в эфир. Разведка проследит, кто из шестнадцати оставшихся под подозрением перебежчиков будет в это время отсутствовать. Разумеется, шпиона не арестуют до тех пор, пока аналогичным способом мы не выявим остальных. Их должно быть не более двух или трех. Рутина. Забудьте об этом. — То, что эти слова означали смертный приговор, было очевидно каждому.

— Киприано по-прежнему в Имоцки? — спросил Джакомо.

— Там. Наши люди не спускают с него глаз двадцать четыре часа в сутки. Мы поддерживаем с ним постоянную связь. Последний сеанс состоялся час назад. Майор проснулся и кружит по городу. Пока нет признаков того, что он собирается куда-либо уезжать. Его сопровождает небольшая свита, — Петерсен взглянул на Алекса. — Возможно, будет интересно услышать описание одного из ее членов.

— Алессандро? — с надеждой проговорил Алекс.

— Он самый, с тремя компаньонами. Похоже, Карлосу удалось раздобыть сварочный аппарат, — сказал Петерсен.

Угрюмое лицо Алекса тронуло подобие улыбки.

— Пока мы точно не знаем, в какую сторону лиса собирается прыгнуть — в Имоцки ведет несколько дорог, — продолжил Петерсен, — но, как только Киприано определится с выбором, нам немедленно доложат. Если двигатель «Коломбо» уже очищен от сахара, он мог бы вернуться домой вместе с Карлосом. Хотя, думаю, это маловероятно. Скорее всего, для возвращения в Рим Киприано воспользуется более быстрым транспортом. Неподалеку отсюда находится военный аэродром. Я и Иван отправимся туда для проверки.

— А позволительно ли будет… — как обычно, начал, было, Харрисон.

— Хочу убедиться, есть ли там самолет, ожидающий Киприано.

— Разве аэродром не охраняется?

— Мы представимся итальянскими офицерами. Погоны полковника сделают меня старшим среди аэродромных чинов. Мы просто приедем и спросим.

— В этом нет нужды, Петер, — сказал Иосип Пижаде. — В аэродромных мастерских работает моя кузина, инженер по техническому обслуживанию. К сожалению, ей не приходится иметь дела непосредственно с самолетами, иначе бы итальянские ВВС постоянно преследовали загадочные катастрофы. Я могу позвонить ей по телефону.

— Спасибо, Иосип.

Хозяин гостиницы вышел. Лоррейн сказала:

— Еще одна надежная солидная гражданка?

— В Югославии таких великое множество, — откликнулся Петерсен.

Иосип пришел обратно спустя две минуты.

— К вылету готовится итальянский военный самолет. Он предназначен для майора Киприано.

— Спасибо, — вновь поблагодарил хозяина Петерсен. — Теперь мы почти наверняка знаем, какую дорогу выберет Киприано. Нам с Иваном остается лишь подыскать подходящее для засады местечко. Можно взять твою машину, Иосип?

— Тогда уж берите и меня с собой, — сказал хозяин. — Есть отличное место на примете. Зарина спросила:

— А мы можем прогуляться по городу?

— Думаю, да. Вы не понадобитесь до наступления сумерек. Правда, на вас могут обратить внимание волки-одиночки из числа разнузданной итальянской солдатни, — Петерсен взглянул на Джакомо. — Я чувствовал бы себя спокойней, если бы вы остались с девушками.

— Не слишком большая жертва, — отозвался тот. Зарина усмехнулась.

— Разве нас надо от кого-то защищать?

— Только от настырных солдат.

Сигнал из Имоцки поступил довольно неожиданно, в самом начале обеда. Вошла Мария и сообщила:

— Они только что выехали. Направились в Посушье.

— Дорога на Мостар. Прошу прощения, господа, — Петерсен встал из-за стола. То же самое сделали Алекс, Черны и Эдвард.

— Поехал бы с вами, — пробормотал Джордже, — но вы же знаете, я не человек действия…

— Единственное, что я знаю, — холодно заметил Петерсен, — так это тр, что ваши челюсти еще не набрали нужную скорость и едва пригубили свой первый литр пива.

— Будьте осторожны, — сказала Зарина. Петерсен улыбнулся.

— Джакомо, едете? — спросил он.

— Разумеется, нет. Напротив отеля — пивная, битком набитая подвыпившей солдатней. В любой момент солдаты могут заглянуть и сюда.

— Слыхали, Зарина? Если бы Джакомо представил хотя бы малейший шанс наделать в итальянцах кучу дырок, он первым вскочил бы в грузовик. Такой возможности не предвидится. Тем не менее спасибо за вашу заботу…

Алекс стоял на самом краю болота напротив лесной дороги, отходящей от шоссе Листица— Мостар. В левой руке он держал белый платок, в правой — ручной пулемет, Среди деревьев притаился итальянский военный фургон. В кабине его сидел Петерсен.

Алекс взмахнул платком, и по условленному знаку майор вывел фургон из укрытия, полностью перегородив шоссе по всей его ширине.

Штабная машина, к счастью для своих пассажиров, ехала не очень быстро. Выбор у водителя был ограничен: пулемет Алекса, столкновение с фургоном или лесная чаща. Видимо, шофер обладал неплохой реакцией — он выбрал последний вариант. Врезавшись в густой кустарник, лимузин потерял управление, несколько раз перевернулся в воздухе и приземлился на левый бок. Колеса его продолжали медленно вращаться. Пулеметная очередь разнесла стекла машины, но большой необходимости в этом не было. Пятерых пассажиров, невредимых, если не считать царапин на их лицах, и без того оглушило. Они не успели опомниться, как оказались под прицелом четырех ручных пулеметов. Мысль о сопротивлении могла прийти в голову только самоубийце.

Вернувшись в отель, Петерсен и Черны обнаружили компанию сидящей в баре. Джордже занимал привычное место за стойкой.

— С возвращением, джентльмены, — сказал генерал-майор самым приветливым тоном, на который был только способен.

— Как я вижу, с обедом покончено, — констатировал Петерсен.

— Да, он был неплох, очень даже неплох. Что будете пить? Пиво?

— Пиво? Подходит.

— Джордже, а вы не хотите узнать, как прошло дело? — удивленно спросила Зарина.

— Что, Алекс и Эдвард погибли в расцвете сил? — осведомился толстяк.

— Все живы-здоровы, включая пленников, которые лежат связанные в грузовике. А грузовик стоит на центральной парковке.

— Когда вы их привезете?

— Как только стемнеет. Не могу же я маршировать с ними по улицам среди бела дня?

— Верно, — Джордже зевнул и слез с высокого табурета. — Настало время фиесты.

— Идите, идите, — сочувственно сказал Петерсен. — Вы устали.

Толстяк покинул компанию с таким видом, точно отправлялся на важный прием.

— Он не слишком рассыпался в благодарностях, — заметила Зарина.

— Джордже отложил фиесту, — сказал Петерсен. — Это признак его взволнованности.

— Итак, вы поймали майора Киприано. Что ты думаешь об этом, Лоррейн?

— Наверное, я должна плакать от радости. Рада, ужасно рада! Но я знала, что это случится. Ни на миг в этом не сомневалась. А ты?

— Я тоже. Хотя самоуверенность некоторых меня раздражала.

— Женщина переменчива, — грустно откликнулся Петерсен. — Иосип, будь добр, отправь кого-нибудь на своей машине за багажом пленников. И пусть поднимут вещи на верхний этаж. Хотя, нет, не надо. Я могу осмотреть их и здесь, внизу, — он повернулся к Зарине. — А вы не шумите.

— Но я же ничего не сказала!

— Собирались сказать, что я обожаю рыться в чужих вещах.

С наступлением сумерек пятерых пленников доставили в отель, после чего все были немедленно заперты. Киприано, Алессандро и еще трех человек усадили на стулья и освободили от кляпов. Обычно спокойный и вежливый, майор Киприано преобразился до неузнаваемости. Глаза его свирепо сверкали, а лицо исказилось от злости.

— Что это означает? Что означает ваша отвратительная выходка, Петерсен?! Вы сошли с ума? Окончательно тронулись? Сейчас же развяжите меня! Я офицер! Итальянский офицер! Союзник!

— Вы — преступник. Звание и национальность не имеют значения, поскольку вы причастны к массовым убийствам.

— Что вы мелете? Развяжите меня! Ради Бога, Петерсен, если вас рассердила наша последняя встреча, из-за того последнего дела…

— А вам не кажется, Киприано, что свои последние дела на этой земле вы уже сделали?

Итальянец уставился на Петерсена. Очевидно, до него не вполне дошел смысл сказанного. Внезапно он заметил Иосипа.

— Пижаде! И вы участвуете в этом чудовищном фарсе? — Киприано настолько плохо соображал, что попытался подняться со стула. — Заплатите за свое предательство, Пижаде!

— Как вы это представляете, Киприано? — Петерсен усмехнулся. — Вы проклянете его со дна ада, где окажетесь еще до наступления полночи? — голос майора был мягок. — Впрочем, говорите, говорите. Скоро у вас не будет такой возможности.

— Идиоты, — прошипел Киприано и вдруг побледнел, осознав нависшую над ним смертельную опасность.

Петерсен продолжал тем же спокойным тоном:

— Сотни моих товарищей погибли по вашей вине…

— Сумасшедший! — закричал Киприано. — Вы — сумасшедший! Я ни разу в жизни не тронул ни одного четника!

— Я — не четник, а партизан.

— Партизан… — Киприано вновь перешел на хриплый шепот. — Партизан… Полковник Лунц подозревал… Мне надо было прислушаться… — он на секунду умолк, затем голос его окреп. — Я не причинил вреда ни одному партизану!

— Войдите, — обернувшись к двери, отозвался Петерсен.

В столовую вошла Лоррейн.

— Ну, Киприано, вы по-прежнему отрицаете, что тайно руководили убийством моих товарищей? Лоррейн рассказала нам все. Все, Киприано, — Петерсен достал из кармана брюк крохотную черную книжицу. — Шифровальная книга Лоррейн заполнена вашей рукой. Или, может быть, вы не узнаете собственный почерк? Своей рукой вы подписали себе смертный приговор. Ирония судьбы, правда, майор? Однако никакая ирония не воскресит погибших. И, хотя ваш последний шпион будет схвачен и казнен до конца этой недели, те люди останутся мертвыми. Где малыш Лоррейн? Где Марио, Киприано?

Итальянец, издав нечленораздельный гортанный звук, вскочил на ноги. Джакомо, правильно истолковав кивок Петерсен, с явным удовлетворением ударил его в солнечное сплетение. Киприано захрипел и снова рухнул на стул.

— Джордже, — обратился Петерсен.

Толстяк вышел из-за стойки бара, держа в руках две веревки. Одной он быстро примотал Киприано к спинке стула. Вторую, с приготовленной заранее петлей, Джордже набросил на Алессандро — тот оказался спеленут, точно младенец, прежде чем успел что-либо сообразить.

— Киприано знает, что умрет, и потому все равно будет молчать, — проговорил Петерсен. — Но вы же скажете, Алессандро, где находится мальчик?

Алессандро плюнул на пол.

— От дурных привычек трудно избавиться, — Алекс!

Пройдя за стойку бара, Петерсен вынул оттуда металлический кейс с ядами, найденный в вещах Киприано.

Алекс приблизился к Алессандро и остро отточенным ножом распорол ему рукав рубашки от предплечья до локтя.

— Нет! — взвизгнул Алессандро. — Нет! Только не это!

Киприано, пытаясь освободиться от пут, подался вперед. От напряжения лицо майора стало багровым. Он силился вымолвить что-то, но спазм сдавил его горло. Новый удар Джакомо заставил итальянца обмякнуть.

— Я слегка поранил Алессандро, — извиняющимся голосом сообщил Алекс.

Он не преувеличил — по руке связанного текла кровь.

— Ерунда, — Петерсен вынул из кейса первую попавшуюся ампулу. — Это облегчит мне поиски вены.

— Плоче… — прошептал Алессандро. Его душил страх, дыхание учащалось с каждой секундой. — Плоче… Я могу показать… Фра Спалатто, восемнадцать… Клянусь… Я отведу вас туда!

Петерсен положил шприц и ампулу обратно в кейс.

— Конечно, Алессандро находился в очень не выгодном положении, — сказал он, взглянув на Зарину, — но, все же, прошу заметить, я не дотронулся до него и пальцем.

Когда рука Алессандро была забинтована, а Киприано отвязан от стула, все уже было готово к отъезду. Глядя на Петерсена пустыми глазами, майор спросил:

— Почему вы не убьете меня здесь? Не хотите возиться с трупом? Понимаю… В Адриатике с этим не будет проблем. Небольшой груз на ноги и…

— Никто не собирается убивать вас, Киприано. Я знал, что Алессандро расколется, но решил не тратить на это много времени. Ваш Алессандро — прагматик. Он не захотел приносить себя в жертву ради человека, которого считал без пяти минут мертвецом. У нас есть моральное право убить вас, Киприано, однако, увы, нет законного права на это. Так утверждают Женевские соглашения, что крайне несправедливо. Вам предстоит длительное тюремное заключение, которое не закончится даже с окончанием войны. Британская разведка просто мечтает поболтать с вами.

Киприано молчал. Спасение пришло столь внезапно, что любые комментарии были излишни. Алекс заткнул итальянцу рот кляпом.

— Мария, — Петерсен повернулся к своей кузине, — хочу попросить тебя об одолжении. Ты можешь денек-другой присмотреть за маленьким мальчиком?

— Марио! — воскликнула Лоррейн. — Вы говорите о Марио?

— О каком еще малыше я бы стал сейчас говорить? …Ну, Мария?

— Петер, — в голосе Марии послышалось негодование.

— Я все же должен был спросить, — Петерсен поцеловал девушку в щеку. — Черт возьми, как я тебя люблю!

— Опять расстаёмся, — грустно сказал Иосип. — Когда мы встретимся снова?

— Не знаю, в какой точно день, но думаю, это будет время обеда. Джордже обязательно вернется за недоеденной олениной, а я, как всегда, буду с ним рядом…

Сава остановил грузовик в нескольких метрах от ворот порта. Алекс и Эдвард выпрыгнули из кузова. За ними последовал Алессандро. Трое мужчин не спеша свернули в узкий неосвещенный проулок.

— Со въездом на территорию порта не возникнет трудностей? — поинтересовался Черны, сидевший в кабине грузовика вместе с Петерсеном.

— Не более чем обычно. Пенсионеры-охранники с почтением относятся к надменным и вспыльчивым офицерам, таким как мы.

— Дежурных по аэродрому могло насторожить отсутствие Киприано. Скорей всего, его лимузин уже обнаружили.

— Если машину найдет югослав, он просто ее угонит. Но даже если паника и поднялась, почему поиски должны начаться именно в порту Плоче? С таким же успехом Киприано можно искать в любом другом месте.

Сказанное Петерсеном подтвердилось. Старик-часовой у КПП так и не вышел из будки. За воротами порта было безлюдно — рабочий день завершился, а мороз не способствовал вечерним прогулкам. И все же Петерсен приказал Саве притормозить в стороне от торпедного катера. Выйдя из кабины, он обошел грузовик, окликнул Лоррейн и помог девушке спуститься на землю.

— Видите огни впереди? Это «Коломбо». Идите и попросите Карлоса выключить фонари на трапе.

— Да! — воскликнула Лоррейн. — О да! Она бегом бросилась к катеру, но Петерсен задержал ее.

— Я сказал — идите. Идите медленным шагом. В Плоче никто никогда не бегает.

Через три минуты фонари, освещавшие трап «Коломбо», погасли. Спустя еще пару минут пленники поднялись на борт судна. Грузовик отъехал от причала, и огни на трапе вспыхнули снова.

Карлос сидел в своем вертящемся кресле. Здоровой левой рукой капитан обнимал за талию Лоррейн. Он улыбался, хотя выглядел несколько обескураженным.

— Погодите, погодите, дайте подумать… Правильно ли я вас понял, или же мне это только почудилось? Вы хотите запереть меня и команду по соседству с Киприано и его людьми, а затем угнать мой корабль?

— Я бы не смог выразиться более лаконично, — ответил Петерсен. — Конечно, если вы согласитесь на это. Решение зависит только от вас. И от Лоррейн. Но Лоррейн, думаю, уже сделала свой выбор.

— Да, сделала, — твердо сказала Лоррейн.

— Меня же выгонят с флота, — нахмурясь промолвил Карлос. — Нет, меня отдадут под трибунал и расстреляют.

— Ничего с вами не случится. Вероятность этого равна нулю. Мы с Джордже прокручивали ситуацию многократно.

— Но члены экипажа будут говорить…

— Говорить? О чем? Они сидят в кают-компании под прицелами автоматов. Если вам в голову нацелили автомат, вряд ли вы будете сомневаться в том, что корабль захвачен.

— А Киприано?

— Что Киприано? Даже если майор переживет тюремное заключение, это, к сожалению, вполне вероятно, поскольку англичане не расстреливают военнопленных, то он ничего не сможет доказать. Ваша версия совпадает с версией всего экипажа, а официальная версия неопровержима. К тому же Киприано не посмеет предъявить вам персональное обвинение. Когда наступит мир, вы сможете вызвать в качестве свидетелей некоторых солидных и уважаемых граждан Югославии, которые подтвердят в суде факт похищения вашего сына. Похищение людей в Италии, как известно, карается пожизненной каторгой.

— Ну же, решайся, Карлос! — нетерпеливо воскликнула Лоррейн. — Это на тебя не похоже — так долго колебаться. Все равно другого выхода нет, — она наклонилась и ласково посмотрела в глаза капитану. — Теперь за Марио можно не волноваться.

— Правда, — Карлос улыбнулся. — Это все, что имеет сейчас для тебя значение, не так ли?

— Нет, не все. Мы с тобой снова вместе. Это тоже кое-что значит. Ты можешь предложить другой вариант, Карлос? Петер не хочет убивать Киприано. Если тот останется на свободе, нам конец. Киприано должны заключить в тюрьму в надежном месте. Его нужно передать в руки британцев. Переправить его можно одним-единственным способом — на твоем катере. Петер прав.

— Поправка, — нежно сказала Зарина. — Петер никогда не допускает ошибок.

— Женщина переменчива… — сказал Петерсен.

— О, перестаньте…

— Когда меня и мою команду освободят? — спросил Карлос.

— Завтра. Когда корабль выйдет в море, Джакомо вас выпустит.

— А Лоррейн и Марио останутся у ваших друзей?

— Только на несколько дней. Пока мы не снабдим их новыми документами. Близкий друг Джордже — большой специалист по фальшивым бумагам. Лоррейн Тремино — по-моему, неплохо звучит. В наши беспокойные времена не будет проблем с оформлением законности ваших супружеских отношений. Как насчет свидетельства о браке, Джордже?

Толстяк опустил на стол кружку с вином.

— Для моего друга это пустяк. Где будем венчаться? Венеция? Рим? Пескара? Суэц? Где вы хотите? Впрочем, посмотрим, какие у него под рукой окажутся бланки.

Дверь каюты отворилась, и вошел Алекс. На руках он держал малыша с темными курчавыми волосами. Мальчик огляделся, поймал взгляд Карлоса и, распахнув ручонки, бросился к капитану. Тот усадил его к себе на колени. Марио прижался к отцу и настороженно посмотрел на Лоррейн.

— Он еще маленький, — сочувственно сказал Джордже. — Для такого крохи, Лоррейн, шесть месяцев — значительный срок. Он вспомнит…

Харрисон откашлялся.

— И что же, я вместе с Джакомо должен отправиться в это опасное путешествие? На рандеву с вечностью?

— Выбирайте сами, Джимми, — сказал Петерсен. — Вы хорошо знаете, что Иллирийские Альпы — не ваша родина. Ничего полезного здесь вы уже сделать не сможете. Важнее другое: вы как офицер британских вооруженных сил подтвердите — и вам поверят — то, что расскажет властям Джакомо. Кроме того, у вас будет возможность описать истинное положение дел в Югославии.

— Я еду, — решительно произнес Харрисон. — Скрепя сердце, но еду.

— У вас полегчает на сердце, Джимми, когда британский королевский патрульный катер выйдет навстречу «Коломбо». Мы пошлем радиограмму в Каир. У меня нет британских позывных, но они должны быть у Зарины. А в качестве последней страховки напишем письмо, полностью объясняющее ситуацию. Оно будет подписано генерал-майором и мною. Карлос, у вас есть пишущая машинка?

— В соседней каюте, — капитан передал сынишку Лоррейн. Малыш не сопротивлялся, хотя на лице его сохранялось некоторое сомнение.

— Вы умеете печатать, Зарина? — спросил Петерсен.

— Естественно.

— Естественно. Как будто это самое простое дело на свете. А вот я не умею печатать. Ну, пойдемте.

Карлос сказал:

— Не хотелось говорить, Петер, но все же вы кое-что не учли. Предстоит долгий-долгий путь к югу от Италии, где, как я предполагаю, и произойдет обещанная вами встреча.

— Ваши баки полны? Двигатель прочищен?

— Да. Речь не об этом. Уверен, Джакомо сможет ориентироваться по солнцу и компасу, как он делал это когда-то на своей яхте. Однако место встречи должно быть определено очень точно: широта такая-то, долгота — такая-то.

— В самом деле. Но вы не все знаете о Джакомо. Карлос улыбнулся.

— Конечно, не все. А что я о нем не знаю?

— У вас есть международный диплом помощника капитана?

— Нет, — Карлос вновь улыбнулся. — Не продолжайте. Уже догадался — он есть у Джакомо.

За дверью соседней каюты Петерсен внезапно спросил:

— Зарина, вам нравилось жить в Каире?

— Да, — девушка слегка удивилась вопросу. — Да, нравилось… — Ее недоумение тотчас сменилось подозрительностью. — А почему вас это интересует?

— Такие юные леди, как вы, не приспособлены для здешней жизни. Весь этот холод, лед, снег, горы… К тому же вы страдаете болезнью «вертиго».

— Я остаюсь с вами, — голос Зарины свидетельствовал — решение принято окончательно.

Петерсен взглянул на нее и с улыбкой произнес:

— Партизанка.

— Я остаюсь с вами, — повторила Зарина.

— Достаточно того, что с нами останется Михаэль.

— Я остаюсь с Михаэлем. И с вами. С вами. Вы хотите этого, Петер?

— Если вы говорите… то я… Я думаю…

— Похоже, мне придется ждать ответа до старости.

Рассмеявшись, Петерсен коснулся ладонью каштановых волос девушки.

— Давайте вернемся к письму.

— Романтика, — сказала Зарина. — Жизнь обещает наполниться ею.

— Одна небольшая деталь, которую вы, Петер, упустили из виду, — заметил Харрисон.

— Петер никогда ничего не упускает из виду!

Майор посмотрел на Зарину и воздел глаза к потолку.

— «…Женщина переменчива…».

— Не надо, пожалуйста!

— Нам с Джакомо пора удалиться, — деликатно промолвил Харрисон. — Мы должны как следует выспаться. Иначе как же мы будем сторожить пятерых опасных мужчин?

— Алекс!

— Да, майор?

— Вам тоже есть, чем заняться. Спуститесь в машинное отделение.

— Газовая сварка? — спросил Алекс и понимающе улыбнулся…

Примечания

1

Великолепный (англ.).

(обратно)

2

Бриар — корень вишневого дерева.

(обратно)

3

Четники — сторонники изгнанного из Югославии короля Петра. Во время Второй мировой войны в Лондоне действовало промонархическое правительство.

(обратно)

4

Британская военная академия.

(обратно)

5

Итальянская жандармерия.

(обратно)

6

Виноградный безалкогольный напиток.

(обратно)

7

Температура воздуха по Фаренгейту.

(обратно)

8

Кровоостанавливающее.

(обратно)

9

Ящик для судового компаса.

(обратно)

10

Старшина.

(обратно)

11

Высотобоязнь (лат.).

(обратно)

12

Оксбридж — Оксфорд или Кембридж.

(обратно)

13

Приморские города Югославии.

(обратно)

14

Герои одноименной повести Г. Уэллса. В переносном смысле — добро и зло, заключенное водном человеке.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9 . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте